И СТОРИ Я

КУЛЬТУРЫ
ДРЕВНЕЙ
ГРЕЦИИ
И РИМА
 KAZIMIERZ KUMANIECKI

HISTORIA
KULTURY
STAROZYTNEJ
GRECJI
IRZY M U

Warszawa Paristwowe Wydawnictwo Naukowe

 КАЗИМЕЖ КУМАНЕЦКИЙ

ИСТОРИЯ
КУЛЬТУРЫ
ДРЕВНЕЙ
ГРЕЦИИ
И РИМА
Перевод с польского
В. К. Ронина

Й) МОСКВА «ВЫСШАЯ ШКОЛА» 1990

ББК 63.3(0)3
К 90

Куманецкий К.
К 90 История культуры Древней Греции и Рима: Пер. с пол. —
М.: Высш шк., 1990. — 351 с.: ил. — Пер. изд.: К. Kumaniecki.
Historia kultury starozytnej Grecji i Rzymu. Panstwowe Wy-
dawnictwo Naukowe. Polska. Warszawa, 1964.
ISBN 5-06-001000-7
Книга состоит из двух частей: в первой излагается история культуры Греции,
во второй — культуры Рима. Автор подробно прослеживает все этапы истории
развития прикладного искусства, архитектуры, скульптуры, письменности, религиоз­
ных верований греков и римлян. Книга иллюстрирована и снабжена указателями.

0503010000(4309000000)—497
57—90 ББК 63.3(0)3
001(01)—90 9(М)03

© Panstwowe Wydawnictwo Naukowe,

ISBN 5-06-001000-7 (СССР) Warszawa, 1964
© В. К. Ронин, перевод на русский язык,
ISBN 83-01-04780-1 (РП) предисловие, указатели, 1990
 ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Уже не в первый раз издательство «Высшая школа» обращает­
ся в поисках хороших книг к работам польских филологов-класси-
ков. Не так давно вышла книга профессора Л. Винничук «Люди,
нравы и обычаи Древней Греции и Рима» (М., «Высшая школа»,
1988). В ней рассказывалось о человеке античного мира в его пов­
седневности, а не в минуты высочайших взлетов философского или
поэтического гения. Портрет был неполон, и книга профессора
К. Куманецкого как раз и дорисовывает недостающую часть, рас­
крывая величие и богатство творческих проявлений античного
человека. Почти два с половиной тысячелетия истории культуры
Древней Греции и Рима — от первых дворцов критских царей до
первых христианских базилик, от Гомера до Августина — прохо­
дят перед нами во всем разнообразии и изменчивости культурных
эпох, стилей, идей, приемов. Преемственность и взаимные влияния,
предпочтения и вкусы, свойственные той или иной эпохе, и их про­
явления в разных областях культуры представлены здесь рельефно
и четко, хотя подчас слишком лаконично и суховато.
Книга К. Куманецкого — плод не только огромной эрудиции
автора, его прекрасного знания источников и бесчисленных науч­
ных работ по истории, археологии, истории искусств и литературы
античного Средиземноморья. Книга была подготовлена собствен­
ными многолетними исследованиями польского ученого: он писал
о греческих историках эпохи Перикла и о римских ораторах и поэ­
тах эпохи Цезаря и Августа, много переводил античных авторов.
В 40—50-е годы в Польше вышли его книги «Афинская демокра­
тия», «Вергилий», «Цицерон и его современники» и др. Творчество
и судьбы выдающихся людей античности выступают здесь всегда
«на фоне», в тесной связи с политической и социальной жизнью
современного им общества. Интерес к личности и интерес к «фо­
ну» столь же характерны и для книги, выходящей ныне на русском.
Она построена традиционно — по хронологическому принципу,
по рубрикам, соответствующим тем или иным областям культуры
(философия, историография, поэзия, архитектура и т. д.), и —
там, где это возможно, — по принципу персоналий: рассматривает­
ся творчество отдельных философов, историков, поэтов. Не пы­
таясь объять необъятное, автор дал только самый общий, сжатый
очерк истории античной культуры, который отнюдь не заменяет
5
более подробных и глубоких специальных трудов по истории фи­
лософии, литературы или изобразительных искусств древних наро­
дов. В книге, к сожалению, мало цитат, а многие писатели удосто­
ены лишь беглого упоминания. И все же нельзя не почувствовать
огромного уважения и интереса автора ко всякому творцу, ко вся­
кому таланту, даже совсем небольшому. Ученый, писавший о Фу­
кидиде, Цицероне, Вергилии, умеет оценить и тех, кого называют
«малыми» и кто почти не известен. Приводя сотни имен, не избе­
гая даже простого их перечня, автор словно заботится о том, что­
бы ни одно из них не забылось, а античная культура выглядела
бы не пустыней с немногими оазисами, цо живым, густонаселен­
ным городом, где большое выступает в окружении малого и неот­
делимо от него. Подчеркивая значение самых выдающихся и ори­
гинальных талантов, К. Куманецкий в то же время делает историю
культуры как можно более многолюдной.
Другое достоинство книги — широкое понимание культуры.
Помимо традиционных сфер, таких, как философия, иные науки
и искусства, сюда включены в большей или меньшей степени так­
же религии, законы, бытовой и хозяйственный уклад, социальные
и политические отношения. Конкретно-исторический «фон» разви­
тия культуры образуют политические столкновения, реформы, вой­
ны, мятежи. Правда, в столь общем очерке связь культуры с ее
контекстом неизбежно выглядит подчас упрощенной и слишком
однозначной. ,
Обширный труд К. Куманецкого, где собран и систематизиро­
ван огромный материал, со множеством иллюстраций, карт и ука­
зателей (из которых мы сочли необходимым оставить лишь указа­
тели личных имен и географических названий), вышел впервые
в Варшаве в 1964 г. и с тех пор 8 раз переиздавался. Будем надеять­
ся, что и нашим читателям его русский перевод, публикуемый с не­
значительными сокращениями, окажется и полезен, и интересен.
ГРЕЦИЯ
 I. ПРИРОДНЫЕ^ УСЛОВИЯ
Греция четко делится на три части: северную, охватывающую
Фессалию и Эпир; центральную, ограниченную с севера Малий-
ским и Пагасейским заливами, а с юга — Коринфским и Сарони­
ческим; наконец, южную, т. е. Пелопоннес. В северной части Фес­
салию от Эпира отделяет могучая горная цепь Пинд. В древнейшие
времена обе эти области играли большую роль в формировании
греческой культуры, ибо там, продвигаясь с севера на юг, впервые
поселились греческие племена. Не удивительно и то, что самый
могущественный эллинский бог получил прозвище «Олимпий­
ский» — от названия высочайшей в этих горах вершины, Олимпа
(около 3000 м над уровнем моря), на границе собственно Греции.
В эпохи, о которых мы располагаем поддающимися прочтению
письменными документами, Олимп считался находящимся уже
за границей Греции.
В Фессалии возникли древнейшие греческие мифы: ахейская
Фтиотида в долине реки Сперхей в южной части Фессалии — ро­
дина мифических мирмидонов и героя Ахилла; из Фессалии же
легендарный Ясон отправился за золотым руном в далекую Колхи­
ду. Также и Эпир должен был играть немалую роль, если столь
большой славой пользовался оракул Зевса в Додоне, где гадали по
шелесту листьев священного дуба и где обитали упоминаемые Го­
мером жрецы Селлы, «не омывающие ног и спящие на земле». Во
времена, от которых до нас не дошло письменных памятников,
Эпир к греческой культурной общности не относился, был краем
диким, который с Центральной Грецией связывала только долина
реки Ахелой и который населяли эпирские племена: хаоны, тес-
проты, молоссы, оресты и др.
Иной была судьба Фессалии, со всех сторон окруженной гора­
ми. Здесь на двух плодородных равнинах поселились завоеватели-
фессалийцы. Подчинив себе местное население, они превратили
его в зависимых крестьян, так называемых пенестов, и частично
вытеснили их из долин в окрестные горы. Довольно рано, пример­
но в VIII в. до н. э., Фессалия распалась на четыре части — тетра­
ды, на смену которым затем, в эпоху Филиппа II, пришли тетрар­
хии. Самыми урожайными были Пеласгиотида на востоке, прости­
рающаяся от области перребов на нижнем Пенее до Пагасейского
залива, с городами Ларисса, Краннон, Пагасы, а также Гистиеоти-
8
да, лежащая на западе, в верховьях реки Пеней. Третьей тетрадой
была фтийская Ахея, или Фтиотида, родина Ахилла, отделенная
от других областей Отрийскими горами. Наконец, в юго-западной
части находилась Фессалиотида с городом Фарсал.
От моря Фессалию отделяли горы — известные из предания о
гигантах горы Осса и, далее на юге, Пелион; они тянутся затем че­
рез весь остров Эвбея. Нет у Фессалии ни удобного побережья, ни
заливов. Не образует залива в своем устье и важнейшая фесса­
лийская река Пеней, прокладывающая себе дорогу между Олим­
пом и Оссой через великолепную долину Темпе. Долина эта, с зе­
ленью лавров, отливающими красным скалами, пихтами и вечно
покоящимся на склонах гор снегом, очаровывала древних: Гора­
ций обессмертил ее как «Земфирами волнуемую Темпе». Фесса­
лийская долина, особенно ее прекрасно орошаемая западная часть,
родила много хлеба, так что уже мифические фессалийские влас­
тители, как, например, Адмет из «Алкеста» Еврипида, черпали свои
богатства в выращивании зерновых и разведении скота. Активная
торговля развивалась только на берегах Малийского и Пагасейско-
го заливов, но дующий в тех краях северо-восточный ветер не спо­
собствовал судоходству, а тем самым и дальнейшему росту торгов­
ли. В сфере политической жизни Фессалия, управляемая аристо­
кратией, была особенно заметна лишь в эпоху архаики, когда здесь
возник так называемый Фессалийский союз.
Проход из Северной Греции в Центральную ведет через Фермо­
пильский перешеек, лежащий между морем и горами Ойта. Пере­
браться из одной части страны в другую было нелегко: как извест­
но, в V в. до н. э. триста спартанцев на некоторое время задержали
там могучее войско персов.
Пройдя Фермопилы, путник попадал в Центральную Грецию,
населенную небольшими горными племенами. Места их расселения
обозначали путь, которым они пришли. Так, на берегу Эгейского
моря, напротив острова Эвбея, осела часть племени локров — так
называемые опунтские локры (от названия главного города —
Опунт), отделенные областью фокийцев от локров западных, или
осолийских, у которых важнейшим городом была существующая и
поныне Амфисса. Для афинянина V э. до н. э. локры были вопло­
щением варварства и отсталости. Во времена, когда в Афинах
строились Пропилеи, локры не выпускали из рук оружия, а жители
Амфиссы стыдились своей племенной принадлежности и выводили
свое происхождение от этолийцев.
Не менее отсталым было и племя фокийцев, осевшее в горах
Парнаса (более 2450 м) и Кирфиса. Значительная часть их посе­
лений лежала в долине реки Кефис или вблизи нее. Важнейшим
был город Элатея — ключевой пункт на пути в Центральную Гре-
цию. Демосфен в речи «О венке» образно выразил реакцию афинян
на весть о захвате Филиппом Македонским Элатеи, говоря, что
царь овладел дорогой в самое сердце Греции. Еще большее значе­
ние, чем Элатея, имели Дельфы, центр религиозной жизни древней
Эллады. Существовал в Фокиде и еще один богатый прибрежный
9
город — Криса, по названию которого и Коринфский залив имено­
вали некогда Крисейским. Но город этот был разрушен еще в пер­
вой половине VI в. до н. э.
К северу от Парнаса располагалась самая маленькая область
Греции — Дорида, откуда, видимо, и вышли доряне завоевывать
Пелопоннес. Площадь ее составляла самое большее 185 км2, т. е.
она была в 9 раз меньше Фокиды (около 1615 км2). Продвигаясь
из Локриды и Фокиды дальше на запад, достигаем Этолии, облас­
ти, с которой связаны также древние легенды — такие, как извест­
ное предание о каледонском кабане или же сказание о соперни­
честве двух южноэтолийских городов, Плеврона и Каледона. Во
времена, освещенные в письменных памятниках, Этолия, как и
Эпир, не включалась в эллинскую - культурную общность. Более
цивилизованной была Старая Этолия, охватывавшая часть при­
брежной полосы между реками Ахелой и Эвен и достаточно пло­
дородную местность к северу от Аракинфских гор. Северная, гор­
ная часть области, называемая «Этолия эпиктетос», т. е. «завоеван­
ная», оставалась совершенно дикой. Населяли ее иллирийские
племена агреев, эвританов и др. Область эта также сыграла исто­
рическую роль, но уже после того, как собственно Греция утратила
независимость. Созданный тогда Этолийский союз включал в себя
также Локриду, Фокиду, Акарнанию, часть Фессалии и Кефаллен-
ские острова.
Переправившись через Ахелой, древний путешественник попа­
дал в Акарнанию, граничившую на севере с Эпиром и простирав­
шуюся вплоть до Амбракийского залива. Этот край, еще наполови­
ну варварский, населяли главным образом иллирийские племена.
Влияния греческой культуры доходили сюда через основанные на
побережье коринфские колонии Соллий и Анакторий.
Направляясь же из Фокиды на юг, мы придем в обширную,
занимающую почти 3000 км2 Беотию. В ней можно выделить
части: северо-западную (окрестности Копаидского озера и долину
Херонеи) и южную — окруженную горами долину, где стоял
город Фивы. В микенскую эпоху в Беотии были известны два рав­
ных по могуществу культурных центра: на севере Орхомен на
Копаидском озере; на юге Фивы с дворцом Кадма. Со временем,
однако, вследствие заиления каналов, отводивших воду в море,
северная часть области заболотилась, что привело к ее экономи­
ческому упадку. Главным центром Беотии стали Фивы. На широ­
ких равнинах Беотии разыгралось множество сражений; самые
важные из них для истории Греции — битвы под Платеями (479 г.
до н. э.) и под Херонеей (338 г. до н. э.). Край этот славился пре­
восходной пшеницей; другими источниками богатства были ското­
водство и рыболовство на Копаидском озере, знаменитом больше
всего своими угрями. На берегах, поросших тростником, всегда
можно было найти достаточно материала для изготовления флейт.
Напротив, с мореходством и торговлей развитие этой области, как
и Фессалии, связано не было, хотя Беотия имела свободный выход
сразу к трем морям.
ю
 Пройти через горы Киферона и Парнаса в Аттику, лежащую к
югу от Беотии, было трудно. Тому мешали как естественные пре­
грады, так и — с V в. до н. э. — крепости Ороп, Декелея, Филы,
Панакт и другие, стерегущие вход на афинскую территорию.
Аттика, которой выпало на долю сыграть такую великую роль в
истории греческой культуры, обрела себе защиту в горах Киферо­
на и Парнаса; с юго-востока к ним примыкали богатый мрамором
Пентеликон и славившийся превосходным медом Гимет. Далее на
юг они доходили до мыса Суний с изобилующими серебром горами
Лаврион. С точки зрения земледельца, Аттика была, скорее, бед­
ной: зерновые произрастали только на афинской, элевсинской и
марафонской равнинах, а также в так называемом месогее («зем­
ля, лежащая посредине»), охватывавшем всю территорию между
Гиметом, восточным побережьем и Пентеликоном. Самой богатой
считалась афинская равнина.
Аттика бедна и водой: лишь река Кефис, сбегающая с гор Пен-
теликона, может в зимнее время выйти из берегов близ своего
устья; Илисс же, стекающий с Гимета, несет с собой мало воды.
Зато ценнейшим достоянием края были мрамор, глина, серебро и
оливковые рощи. Путь к морю преграждал Саламин, за обладание
которым Афины долго воевали с Мегарой и Эгиной. Лишь подчи­
нение Эгины открыло афинянам дорогу к морской торговле.
На узкой полоске земли между Коринфским и Сароническим
заливами расположен город Мегара. Миновав Коринфский пере­
шеек, или Истм, являвшийся оборонительной линией Греции, мы
вступаем на полуостров Пелопоннес. Пелопоннес имеет собствен­
ную горную систему. Центр ее составляет Аркадийская возвы­
шенность — самая обширная на полуострове (5000 км2), пред­
ставлявшая собой в политическом плане ряд деревенских общин.
Юго-восточная часть Аркадии — особый замкнутый край, изоли­
рованный от культурных центров, первозданные дубравы над озе­
рами и болотами, где водилось много дикого зверя, особенно
медведей. На севере и востоке Аркадийскую возвышенность окай­
мляют горные цепи Эримант и Киллена, а к югу отходят от нее
горы Парнона и Тегета, которым сопутствуют реки Эврот и Памис.
Тегет, достигающий высоты 2400 м и покрытый вечным снегом,
отделяет Лаконию в долине Эврота от Мессении, находящейся
западнее, в долине Памиса. Обе эти области богаты урожаями
зерновых, хотя и не в такой мере, как Элида, лежащая на берегах
Пенея и Алфея, к северу от Мессении. Здесь самое важное мес­
то — Олимпия, у слияния рек Алфей и Кладей, где каждые четыре
года проходили всегреческие Олимпийские игры.
К северу от Элиды расположена Ахея, получившая это назва­
ние от ахейцев, которые поселились там после того, как были раз­
громлены дорянами. Подобно тому как в VI—V вв. до н. э. наи­
большую роль на Пелопоннесе играла Спарта, в более древнюю
эпоху господство принадлежало Арголиде: ее многочисленные
морские порты делали возможным культурный обмен с Востоком.
Именно этим объясняется то значение, которое имела Арголида
и
во времена Гомера. В пределах Арголиды, близ Коринфского
перешейка, лежали города Коринф, в эпоху архаики торговавший
с Западом, и Сикион, производивший оливковое масло и хлеб, а
также окруженная горами Флиунтская долина, славившаяся от­
личным вином.
Уже в микенский период греки плавали по Эгейскому морю и
через острова достигали Малой Азии. В северной части Эгейского
моря пролив Геллеспонт через Пропонтиду и Босфор связывает
Средиземное море с Черным, которое греки обозначали эвфемиз­
мом «Понт Эвксинский», т. е. «море гостеприимное». Два мыса,
один напротив другого, по обе стороны пролива издавна облегчают
общение между Европой и Азией. Так же и архипелаги Эгейского
моря как бы образуют дорогу от одного континента к другому.
В северной части моря эта связь слабее, но и здесь по пути в Азию
попадаешь на богатый золотом остров Тасос, находящийся как раз
напротив фракийского побережья, а затем на Имброс и Лемнос.
Море не разделяет людей, но соединяет, поэтому греки называ­
ют его «понтос»: слово это связано с латинским «понс» — мост.
Подлинный мост между Европой и Азией образуют Киклады и
Спорады с островами Делос — известным центром культа бога
Аполлона, Наксос и Парос — богатыми мрамором, а также Ме­
лос — изобилующим обсидианом.
В южной части Эгейского моря протянулся третей мост — цепь
островов от мыса Малея на Пелопоннесе до полуострова Книд на
азиатском берегу, включая Киферу, Крит и Карпатос. Это действи­
тельно мосты: с одного острова виден другой, безоблачное небо,
кажется, уменьшает расстояние, при хорошей погоде прибрежные
горы можно разглядеть за 50 миль.
Наиболее изрезанную береговую линию Греция имеет на восто­
ке — это прежде всего побережье Саронического залива со мно­
жеством портов и пристаней. Потому-то взоры эллинов были обра­
щены скорее на восток, чем на запад, где удобных пристаней нет,
а бурное Адриатическое море менее благоприятно для море­
плавателей.
Климат Древней Греции мало отличался от нынешнего. Сред­
негодовая температура не претерпела изменений с античных вре­
мен. Она колеблется от 16 °С в Фессалии, где климат ближе к
континентальному, до 19 °С на Кикладах. В Афинах и Спарте
температура как раз средняя: 17,7 °С. Атмосферные осадки редки,
в западной Греции их выпадает больше, чем в восточной. Недоста­
точная влажность делает воздух ясным и прозрачным, как об этом
прекрасно говорит хор у Еврипида. Флора Греции — типично сре­
диземноморская, а любимые греками платаны и оливки, листья
которых украшали головы олимпийских победителей, придают
пейзажу неповторимое своеобразие. Древнегреческий ландшафт
был немного иным, чем сегодня, ибо голые в настоящее время
скалы Пелиона, Парнаса, Киферона и Геликона были тогда покры­
ты лесами. Как и в наши дни, лишь небольшая часть земель была
пригодна для обработки, но, несмотря на это, важнейшим заняти­
12
ем всегда было в глазах греков земледелие, хотя и мореплавание,
и торговля также развивались очень успешно. «Если хочешь быть
богатым, — говорит Фокилид, — усердно обрабатывай землю:
земля — источник богатства». Возделывали почти исключительно
пшеницу и ячмень, однако с VI в. до н. э. все более выгодным ста­
новилось разводить виноградную лозу и оливки, и эти культуры
постепенно вытесняли собой зерновые.
В Греции совсем нет золота: его добывали уже за пределами
собственно Греции — на острове Тасос, в Македонии и Фракии.
Зато меди греки имели вдоволь, находя ее прежде всего на Эвбее,
где название города Халкида происходит от греческого слова,
обозначающего медь. Так же, как и в Беотии и Лаконии, добывали
и железо, хотя везде оно было невысокого качества. Среди ценных
металлов первое место, несомненно, занимало серебро. В VII—
VI вв. до н. э. центрами его добычи стали острова Тасос и Сифнос;
на доходы с рудников сифнийцы устроили знаменитую сифний-
скую сокровищницу в Дельфах. В VI в. до н. э. все большее значе­
ние приобретали серебряные рудники в Лаврионе, а с 483 г. — в
Маронее, где были открыты крупные залежи этого металла. Дохо­
ды от их разработки позволили Афинам построить крупный флот,
победить персов, а также добиться гегемонии в Греции V в. до н. э.
Горнодобывающий промысел находился в Афинах в классичес­
кую эпоху на высоком уровне развития: там умели необыкновенно
искусно отыскивать новые залежи ценных металлов, а глубина
шахт достигала 120 м. Еще важнее серебра была для греческого
искусства глина, из которой делали кирпичи, но прежде всего
керамику — в этом греки добились, как известно, высочайших
художественных достижений. Наконец, весьма ценился и камень:
благодаря ему возникли со временем греческие храмы, другие
памятники архитектуры и скульптуры. Камень всегда находили на
месте, его не надо было никуда возить. Дома в Афинах строились
из твердого известняка, добытого в ближайших окрестностях;
дома на Делосе — из камня, выломанного прямо из гранитного
основания острова. Даже при сооружении храмов обходились без
транспортировки материалов. В Олимпии святилище Зевса постро­
ено из местного известняка; каменоломни Кара, поставлявшие
Афинам излюбленный там в VI в. до н. э. травертин, т. е. мягкий
известняк, располагались всего в нескольких километрах от го­
рода.
Пентеликон, родина мрамора, из которого сооружены Парфе­
нон и Пропилеи, также находится лишь в десяти с небольшим
километрах от Афин. Мрамор в Греции добывали во многих, мес­
тах. В отличие от эпохи эллинизма, предпочитавшей цветной мра­
мор, классический период имел пристрастие к мрамору белому.
Особенно славился полнозернистый мрамор с островов Наксос и
Парос, являвшихся в VI в. до н. э. центрами искусства скульптуры.
Напротив, в V в. до н. э. чаще всего применяли аттический мрамор.
В каменоломнях Пентеликона добывали тогда не менее 400 000 м3
этого ценного камня. Превосходный греческий мрамор поддается
13
тончайшей обработке, что в огромной мере способствовало разви­
тию искусства древней Эллады. Не удивительно, что школы скульп­
торов процветали в VI в. до н. э. именно на Паросе и Наксосе, а в
V в. до н. э. в Афинах.

II. ЭГЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА И ГРЕЦИЯ

ВРЕМ ЕН ГОМЕРА
ЭГЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА

На рубеже III—II тысячелетий до н. э. предки позднейших гре­

ков, двигаясь из-за Дуная, вторглись на Балканский полуостров.
Пространство, примыкавшее к Средиземному морю, было заселено
в ту пору людьми, которые говорили на языке, не относящемся
ни к индоевропейской, ни к семитской группам. Позднейшие греки,
за исключением дорян, сами считали себя автохтонным населени­
ем Греции, однако и у них сохранялось представление о существо­
вании некоего древнего, догреческого народа, карийцев, лелегов,
или пеласгов, первоначально населявших Элладу и прилегающие
острова.
Еще в начале нашего века эти древнейшие обитатели страны бы­
ли для ученых Нового времени какой-то неуловимой тенью. Лишь
эпохальные раскопки английского археолога А. Эванса (1851 —
1941) на Крите, в результате которых была открыта великолепная
догреческая культура, показали нам древнейший и неизвестный
мир. То, что история греческого народа начинается не с Гомера,
стало ясно еще раньше, благодаря трудам немецкого археолога
Г. Шлиманна (1822— 1890), которому удалось откопать на холме
Гиссарлык в Малой Азии Трою, а в другом месте — Микены и
Тиринф. Дальнейшие раскопки, проведенные в Эпидавре, Амиклах,
на Эгине и в других местах, открыли так называемую микенскую
культуру. На Крите поиски шли еще до Эванса, но только он,
раскопав Большой и Малый дворцы в Кноссе, обнаружил целый
мир культуры, названной им минойской — по имени мифического
критского царя Миноса. Археологи работали также на островах
Аморгос, Парос, Сифнос, Сирое, Наксос, Тера, Мелос, Делос.
В результате всех этих изысканий сложился целостный образ
многовековой эгейской культуры, созданной догреческим населени­
ем, а во II тысячелетии до н. э. и при участии предков позднейших
греков — ахейцев, которые не только заимствовали достижения
этой культуры, но и творчески развивали их, став создателями
микенской культуры.
Итак, в районе Эгейского моря существовали и взаимодейство­
вали три культурные общности: древнейшая из них критская, или
минойская, с центром на Крите (3000— 1200 гг. до н. э.); киклад­
ская, расцветшая на островах; и элладская — в собственно Греции.
Отражением критской культуры в материковой Греции была куль­
14
тура микенская: в формировании ее немалую роль сыграли, оче­
видно, художники и ремесленники с Крита, привезенные в ка­
честве рабов победителями-ахейцами.

КРИТСКАЯ КУЛЬТУРА
Если не считать эпохи неолита, критская, или минойская, куль­
тура делится на три периода: раннеминойский (3000—2300/
2100 гг. до н. э.), среднеминойский (2300/2100 — 1600 гг. до н. э.)
и позднеминойский (1600— 1200 гг. до н. э.). Каждый из периодов,
в свою очередь, распадается на ряд подпериодов, причем этому
хронологическому делению соответствует в основном хронология
и двух других крупных культурных общностей — кикладской и эл­
ладской.
Первый период пышного расцвета Крита и его гегемонии в
эгейском мире начался на рубеже III—II тысячелетий до н. э., при­
мерно тогда, когда предки позднейших греков, называемые прото­
эллинами, вторглись на Балканский полуостров, заложив основы
раннеэлладской культуры. Но это был уже среднеминойский пери­
од, о котором на Крите можно говорить как о периоде «первых
дворцов». В предшествующие эпохи успешно развивались, скорее,
восточная и южная части острова, отныне же центр власти и
культуры переместился в Кносс, Фест и Маллию.
Дворцы, постоянно перестраивавшиеся и становившиеся все
более пышными на протяжении двух с половиной веков, украшены
колоннадами и фресками. Монументальная архитектура дворцов и
фресковые росписи — главные черты, отличающие Крит от со­
временных ему кикладской и элладской цивилизаций, носивших
куда более примитивный характер. В расцвете фресковой живопи­
си, наивысшее развитие которой приходится уже на эпоху «вторых
дворцов» (XVII в. до н. э.) и на позднеминойский период, справед­
ливо видят проявление характерной для критян любви к ярким
краскам. Еще в первых дворцах в Кноссе и Фесте некоторые стены
покрыты были разноцветными рисунками. Довольно рано появи­
лись и изображения человеческих фигур.
Влияния Крита на Европейский континент в эпоху «первых
дворцов» еще очень слабы даже там, где такие влияния должны
были бы быть наиболее ощутимы. Это связано с передвижениями
народов, ареной которых стали на рубеже III—II тысячелетий до
н. э. балканские земли. Весь Восток затронули последствия этих
крупных миграций. Начало правления XII династии в Египте
(около 2000 г. до н. э.) ознаменовано тяжелой борьбой за оборону
страны; в тот же период пала Троя II. Протоиталийцы вторглись
на Апеннинский полуостров, протоэллины — на Балканы. Ахейцы
остановились в Фессалии, подчинив себе местных пеласгов. Пери­
од догреческий, или раннеэлладский, всюду завершается руинами
и пожарами, что ясно указывает на приход новых народов. В сред­
неэлладскую эпоху возник обычай хоронить мертвых в так назы­
ваемых шахтных гробницах, появились также новые формы кера­
15
мики. Изготовлявшаяся тогда в Центральной Греции керамика
отличается от раннеэлладской не только составом глины, харак­
терной блестящей черно-серой или желтой поверхностью и весьма
скупым орнаментом, но прежде всего сильно расчлененной формой
сосудов, напоминающих металлические.
Предки позднейших греков были народом одаренным и умею­
щим использовать достижения чужих культур. После уничтожения
раннеэлладских поселений на том же месте вскоре возникли но­
вые: так, на смену Орхомену II в Беотии пришел Орхомен III.
Новые завоеватели заселили также Пелопоннес, а особенно Арго-
лиду с центром в Микенах. Помимо неизвестного ранее погребаль­
ного обряда и новых форм керамики протоэллины принесли с
собой и особый тип жилища с обширным прямоугольным залом —
мегароном.
Между тем на Крите среднеминойский период завершился
катастрофой. В середине XVIII в. до н. э. от дворцов в Кноссе,
Фесте, Маллии остались одни развалины. Но спустя еще 50 лет
Крит вновь вступил в пору расцвета, еще более пышного, чем
прежде, — наступил период позднеминойский. Этот новый взлет
критской культуры длился до 1400 г. до н. э., когда остров был
окончательно завоеван ахейцами. О том, что обитатели Крита в
позднеминойский период чувствовали себя в безопасности, свиде­
тельствует прежде всего почти полное отсутствие укреплений
у «вторых дворцов». Это объясняется безусловным преобладанием
древнего Крита на море. Воспоминанием о таком преобладании
является греческая традиция о «талассократии», морском влады­
честве Миноса.
Могучий флот позволял критянам в тот период развернуть не­
обычайно оживленную торговую деятельность. Их экспорт превос­
ходного вина и оливкового масла, а также изделий художествен­
ного ремесла (посуда, ткани, украшения и оружие) охватывал уже
не только ближайшие Кикладские острова или Балканский полу­
остров, но и Египет, Сирию, Малую Азию, Сицилию и даже отда­
ленный Иберийский (Пиренейский) полуостров. Из Египта критя­
не привозили цветное стекло и фаянс, с Кипра — медь, с сирий­
ских пастбищ — коней, из Ливии — пахучий сильфий, слоновую
кость и драгоценные металлы, в которых нуждалось быстро разви­
вавшееся критское ремесло.
Новая гегемония Крита в Эгейском море началась около
1700 г. до н. э., когда на месте монументальных построек, уничто­
женных в 1750 г. до н. э., поднялись новые дворцы в Кноссе и Фес­
те, «царская вилла» в Агиа Триада и дома крупных вельмож в
Тилисе. В Кносском дворце нашли себе место многочисленные
царские архивы. Величественные лестницы, колоннады кипарисо­
вого дерева, фрески и гипсовые рельефы, покрывавшие стены
дворцов, составляли роскошный фон придворной жизни, поражав­
шей изысканностью и великолепием.
В XVI в. до н. э. дворец в Кноссе подвергся перестройке. В ар­
хитектуре его, как впрочем и в архитектуре других дворцов на
16
Крите, проявились некоторые характерные черты критского строи­
тельства. Хотя Кносский дворец несет на себе и признаки восточ­
ной пышности, его отличают, скорее, живость линий, открытость
просторных помещений; одни и те же архитектонические элементы
непрестанно повторяются; огромное количество залов соединены
между собой столь же многочисленными коридорами вокруг цент­
рального двора. Не монументальность является решающей, но
выгода и комфорт, поскольку, хотя построен дворец с виду хаотич­
но и представляет собой конгломерат отдельных сооружений,
включенных в единый комплекс, архитектура его цельна и в совер­
шенстве приспособлена к требованиям местного климата. В залы
дворца проникал свет с обширного центрального двора; если же
до какой-либо точки он не доходил, архитектор помещал световые
отверстия в перекрытиях, как это имеет место, например, в трон­
ном зале, или же делал специальные окна верхнего света. Свето­
вые дворики — одна из наиболее характерных идей критского
строительства. Необычны и интересны монументальные лестницы,
раскопанные Эвансом с северо-западной стороны Кносского двор­
ца, а также лестницы, обнаруженные во дворце в Фесте. Служили
они, как предполагается, не только д,ля коммуникации, но, воз­
можно, и как своеобразные трибуны для зрителей, откуда можно
было наблюдать за играми или иными зрелищами. С моря дворец
выглядел особенно живописно; рядьгколоннад как бы карабкались
вверх, создавая впечатление обширного архитектурного простран­
ства.
На стенах дворцов, воздвигнутых в эпоху «второй гегемонии»
Крита, можно видеть великолепные фрески. Художник здесь уже в
полной мере владеет техникой живописи. Перед нами предстают
сильно декольтированные дамы, сверкающие драгоценными кам­
нями, мужчины, элегантные и стройные. Наряду со сценами из
придворной жизни есть изображения растений и животных. Пре­
красна большая живописная композиция в одном из залов в Агиа
Триада, представляющая кабана в натуральную величину, пресле­
дующего зайца, а также кота, подкарауливающего петуха. Совер­
шенство живописной техники, тонкость и живость красок порази­
тельны. Здесь во всей полноте ощущаются очарование природы
острова, красота скал и цветущих лугов, богатство лилий, крокусов
и фиалок. В каждом штрихе видна любовь к природе, видно пони­
мание движения. Несмотря на некоторую стилизацию в изображе­
нии животного и растительного мира, композиции этого периода
дышат живым, непосредственным чувством; мотивы не повторяют­
ся; бросаются в глаза богатство и неистощимость фантазии мас­
тера.
Реализм, которым отмечены фрески так называемого первого
стиля, заметен также в современной им керамике. На смену ста­
рым полихромным сосудам приходят выполненные в реалистичес­
ком стиле. Мир природы — не только источник орнаментальных
мотивов: художник стремится передать его живое очарование.
В орнаменте все чаще преобладают растения и животные, появля­
17
ются дельфины, осьминоги, каракатицы, моллюски, а рядом с ними
лилии, крокусы, пальмы — и все это отличается необычайно све­
жим колоритом.
Напротив, в последующий период как во фресковой живописи,
так и в керамике фантазия и изобретательность художников кажут­
ся исчерпанными, можно видеть окостенение форм, победу схема­
тизма. Фрески «второго стиля» отмечены уже сильной тенденцией
к стилизации, им не хватает живости, свежести, непосредственнос­
ти. Конечно, и тогда еще появлялись мастера, сумевшие отразить
в своих работах живое, непосредственное отношение к окружаю­
щему миру, как об этом свидетельствуют росписи, найденные в
так называемом «доме фресок» во втором дворце в Кноссе. Но, как
правило, одни и те же мотивы повторяются все чаще. Примером
«второго стиля» является фреска в тронном зале Кносского двор­
ца, представляющая грифона: положение тела, линии волос и хвоста
напоминают орнамент. Подобная стилизация вызывает ощущение
натянутости, неестественности.
Некоторое окостенение форм, заметное в росписях «второго
стиля», наблюдается и в керамике. Стиль реалистический, который
в эпоху «вторых дворцов» одержал победу над стилем полихром-
ных сосудов, названным по месту раскопок стилем «камарес», ус­
тупает теперь место «дворцовому стилю». Для него характерны
огромное богатство орнаментальных мотивов и особая празднич­
ная торжественность.
Наиболее показательные проявления этого стиля — великолеп­
ные амфоры и большие, иногда до 2 м высотой, пифосы для хране­
ния оливкового масла и вина. Сосуды эти поделены горизонталь­
ными линиями на щедро орнаментированные полосы, причем мо­
тивы орнаментов, хотя и почерпнуты из мира природы, очень
сильно стилизованы. Встречаются также геометрические мотивы,
например спирали. Очевидно стремление художника покрыть орна­
ментом всю поверхность сосуда, не оставляя свободных мест.
Так от изысканной полихромной керамики стиля «камарес» крит­
ские мастера, отдав дань реализму, вновь обратились к стилизации
и декоративности, достигших вершины развития в сосудах «двор­
цового стиля».
Фрески и керамика древнего Крита интересны не только своей
художественной ценностью, но и как источник сведений о жизни и
культуре островитян. От периода наивысшего расцвета Крита до­
шел до нас фрагмент росписи, представляющий танцовщицу: эле­
гантность и очарование ее фигуры заставили археологов назвать ее
«парижанкой». В необычный мир придворной изысканности, запе­
чатленный на критских фресках, вводят ,нас также современные им
фаянсовые фигурки из Кносского дворца, изображающие жриц в
длинных расклешенных юбках, в корсетах, с обнаженной грудью и
прядями волос, ниспадающими на изящные плечи.
Женщины играли в жизни Крита очень важную роль, о чем
говорят не только фрески, но и то, что в пантеоне критян на пер­
вом плане стояли женские божества, в которых некоторые ученые
18
видят прототипы греческих богинь. Так, на многих критских гем­
мах и перстнях мы видим богиню со щитом — явный прототип
Афины. Другие памятники представляют богиню на вершине горы,
между двумя львами (прототип Артемиды?), или же богиню с
голубем (быть может, прототип Афродиты).
На фресках проходит перед нами вся придворная и религиоз­
ная жизнь острова. Вот четверо слуг несут носилки с элегантной
дамой. Вот легкой поступью движется процессия юношей и деву­
шек; прогнувшийся назад молодой человек в желтой повязке на
бедрах держит большой голубой сосуд — ритон. А вот и сам пра­
витель, слегка откинувшийся корпусом назад и стянутый в поясе,
положив правую руку на грудь, идет среди цветущих лилий; и
грудь, и голова его также украшены лилиями. На другой фреске
во втором дворце в Кноссе мы видим поющих и играющих деву­
шек, танцовщиц, юношей, несущих в руках ритуальные сосуды,
наконец жрицу, держащую двойной топор — лабрис, распростра­
ненный на Крите культовый символ. Нередки и спортивные сцены:
например, тавромахии — игры с быком, в которых одна гимнастка
прыгает через быка, а другая готовится поддержать ее, когда та
перепрыгнет. Тавромахии также, видимо, носили ритуальный ха­
рактер, ведь культ быка у критян отразился еще в греческом мифе
о Миносе, Минотавре, Ариадне и Тесее.
Жизнь привилегированных слоев на острове сосредоточивалась
при дворе, а правитель был, вероятнее всего, и верховным жрецом.
Мы не знаем точно, какими были общественные и политические
отношения на Крите. Предполагается, что в среднеминойский
период там властвовали две династии: одна в северной части ост­
рова со столицей в Кноссе, а другая в южной с центром в Фесте.
Положение изменилось в начале позднеминойского периода, когда,
насколько можно судить, вся власть на Крите перешла в руки
кносских правителей.
Структура политического объединения на Крите, несомненно,
напоминала по своему характеру великие восточные деспотии.
Земля, по всей вероятности, была государственной собствен­
ностью. Кроме царя и аристократии существовал также слой
ремесленников — гончаров, скульпторов, каменщиков, ювелиров,
плоды деятельности которых мы встречаем на острове на каждом
шагу. По-видимому, было и рабство, но не «классического» типа,
какой мы находим позднее в Греции и Риме, а характерное для
Востока «домашнее рабство». Труд несвободных применялся в
хозяйстве как царя, так и богатой знати, но чаще всего не в земле­
делии, где решающую роль играло, очевидно, свободное крестьян­
ство. Можно предположить, что на Крите, как и в других деспоти­
ческих восточных монархиях, рабы как государственная собствен­
ность использовались при сооружении крупных построек, столь
характерных для Древнего Востока. Свидетельствами длительного
существования первоначальной родовой общности являются груп­
повые гробницы, обнаруженные в долине Мессара и восходящие к
середине III тысячелетия до н. э., и двухэтажные жилища, раско­
панные в Василике.
19
 Около 1450 г. до н. э. намного более примитивные и воинствен­
ные, но уже испытавшие на себе влияния минойской культуры
ахейские племена вторглись на Крит и положили конец полити­
ческому и культурному расцвету острова. Район Эгейского моря
оказался под гегемонией нового, ахейского элемента, на смену
которому два века спустя пришли доряне. В эти века египетские
документы уже не упоминают о «кефти» — под этим именем выс­
тупают в египетских памятниках критяне. В дальнейшем Крит уже
так и не смог полностью оправиться от этого удара, и, хотя мест­
ные жители вновь отстроили свои дома, дворцы так и не обрели
былой своей красоты и совершенства.

МИКЕНСКАЯ КУЛЬТУРА
Мы уже говорили о том, что первые волны греческих пересе­
ленцев разрушили раннеэлладскую культуру и создали на ее разва­
линах культуру среднеэлладскую. В эту эпоху становятся уже
заметны влияния критской цивилизации, хотя они еще слабы.
Ситуация изменилась лишь около 1700 г. до н. э. с формированием
культуры микенской, которая, в свою очередь, делится на периоды:
раннемикенский (до 1550 г. до н. э.), среднемикенский (1550—
1400 гг. до н. э.) и позднемикенский (1400— 1200 гг. до н. э.).
Около 1700 г. до н. э. в Арголиде — центре власти микенских
правителей — стали особенно сильно ощущаться влияния миной­
ской культуры, шедшие с Крита. Женщины начали одеваться на­
подобие критянок, появились святилища критского типа, в кото­
рых приносили жертвы богине с Крита. Испытывая воздействие
более развитой цивилизации, ахейцы сохраняли, однако, несмотря
на это, многие черты культуры, принесенной ими с севера. В отли­
чие от критян они продолжали носить усы и бороды, жили в мега-
ронах с постоянным очагом. Если обитатели Крита господствовали
на море и потому не опасались вторжений на их остров, то ахейцы
строили мощные оборонительные сооружения против возможных
нападений с севера и восстаний покоренного ими населения. Жен­
ственной, изысканной минойской культуре противостояли суро­
вость и мужественность нарождавшейся микенской цивилизации.
Все это нашло свое выражение как в монументальной архитек­
туре, так и в тематике стенных росписей в материковой Греции
того времени, где излюбленными оставались сцены войны и охоты.
Символами могущества местных царей были крупные укрепления
на возвышенных местах, обнесенные прочными стенами. Кон­
струкция этих укреплений отличается от конструкции критских
построек. Чтобы понять это, достаточно постоять в Микенах у
знаменитых Львиных ворот, украшенных рельефом с изображени­
ем двух львиц в окружении огромных, громоздящихся один на
другой каменных блоков. Греки сами считали, что стены эти воз­
двигли циклопы — одноглазые великаны; на самом же деле то был
результат тяжелого труда тысяч людей, свободных и рабов, кото­
рых ахейцы захватывали в своих далеких военных походах. Пройдя
20
Львиные ворота и коридор, мы оказываемся на широкой круглой
площади, обнесенной стеной. Здесь находилось кладбище и именно
здесь в 1876 г. Шлиманн раскопал древнейшие, так называемые
шахтные гробницы, выдолбленные в скале. В гробницах вместе с
костями умерших было найдено множество необычайно ценных
предметов: сосуды, украшения, оружие и, что самое интересное,
золотые посмертные маски, запечатлевшие для нас усатые и боро­
датые лица микенских владык. Поистине прав был Гомер, говоря о
богатых золотом Микенах. Глазам изумленного археолога откры­
лись золотые царские короны, украшенные богатым орнаментом,
бронзовые мечи, инкрустированные серебром и золотом, золотая
«бижутерия» в форме бабочек, осьминогов, грифонов, пластинки
из золота с вытисненными на них звездами, наконец золотые и
серебряные кубки.
Но пришло время, когда «шахтные гробницы» перестали удов­
летворять микенских правителей, могущество которых в конце
XIV в. до н. э. значительно возросло. «Шахтные гробницы» их
предков оказались теперь в пределах дворцовых укреплений, для
себя же микенские цари воздвигали величественные «купольные
гробницы», или толосы. Среди них археологи выделяют старшие и
младшие. К младшим и наиболее пышным усыпальницам следует
отнести «гробницу Агамемнона», воспетую польским поэтом
Ю. Словацким. Как в этой гробнице, так и в других поражает
прежде всего монументальность самой постройки: такой не встре­
чалось и на Крите. Массивные двери, высотой более пяти метров,
перекрыты сверху двумя громадными каменными блоками, один
из которых весит, предположительно, 120 т. Над блоками распола­
гается треугольное отверстие, призванное облегчить нагрузку на
дверной проем и закрытое порфировой плитой. Внутри усыпальни­
цы обращает на себя внимание величественный купол, выложен­
ный из 33 каменных колец, в которых первоначально находились
бронзовые розетки. Однако собственно склеп, куда вел вход из
купольного сооружения, был высечен в скале. Подобные «куполь­
ные гробницы», или толосы, относятся к позднемикенской эпохе,
т. е. к 1400— 1200 гг. до н. э. Это был период полного преоблада­
ния ахейцев в эгейском мире и возросшего могущества микенских
царей, которые поддерживали непосредственные отношения с
Египтом.
На исходе XIV в. до н. э. в Микенах появился второй дворец,
намного больше первого, с традиционным мегароном и прекрасны­
ми фресками в критском стиле. Тогда же был перестроен и укра­
шен и дворец в Тиринфе. Стоит присмотреться к нему повнима­
тельнее, так как план постройки выявлен здесь более отчетливо,
чем в Микенах. Тиринфский дворец занимает вдвое меньшую пло­
щадь, чем дворцы на Крите. Бросается в глаза и другая его чер­
та — оборонительный характер сооружения, его хорошая защи­
щенность. Чтобы попасть во дворец, необходимо было преодолеть
особый проход, идущий вдоль высокой стены крепости и устроен­
ный таким образом, что атакующие должны были поворачиваться
21
к этой стене правым, не прикрытым щитом боком, — это делало
обстрел, который вели со стены защитники крепости, особенно
эффективным. Если же противник овладевал воротами, он попадал
в узкий длинный (около 75 м) коридор между наружной и внут­
ренней оборонительными стенами. Только пройдя коридор, враг
мог добраться до так называемых больших пропилеев. Но и овла­
дение ими не означало еще захвата дворца: предстояло также
преодолеть террасу, а затем малые пропилеи, которые, собственно,
и вели к дворцу.
Центр его образовывал «тенистый», как говорит о нем Гомер,
мегарон — большой прямоугольный зал, опирающийся на четыре
колонны. Посреди зала дымился очаг. Мегарон действительно был
«тенистым», не имел окон: свет поступал туда только через двери,
а дым от очага выходил через отверстие в потолке. В Тиринфе за
малыми пропилеями располагался еще внутренний двор, а за ним
двухколонный портик; оттуда через три двери можно было пройти
в так называемый продром и лишь затем, наконец, в мегарон.
В том, что центральное место в микенских дворцах занимал изоли­
рованный мегарон, состояло важное отличие их от дворцов на
Крите, где весь комплекс построек размещался вокруг открытого
двора, что облегчало связь между отдельными сооружениями.
В теплом климате острова Крит не было необходимости в постоян­
ном очаге, устроенном греками в мегароне, конструкцию которого
они принесли с собой с севера. Критяне, как мы помним, дорожи­
ли светом, делая специальные световые отверстия. Напротив,
жители Микен, скорее, ограничивали доступ света, дабы уберечь
себя от непогоды. Но, несмотря на эти различия в конструкции,
интерьер микенских дворцов был типично критским. И здесь
стены покрывали фресками, и здесь выделяются два стиля, причем
в живописи «второго стиля», как и на Крите, художники проявля­
ют гораздо меньше воображения и изобретательности, чем прежде.
Преобладают в Микенах, как уже сказано, сцены охотничьи и
батальные. Влияния критского искусства отчетливо заметны в
росписях второго дворца в Тиринфе: изображения женщин в затя­
нутых красных критских корсетах, с глубоким вырезом на груди,
в длинных колоколообразчых юбках, — слегка откинувшись назад,
женщины важно шествуют процессией со шкатулками в руках;
сцена парадного выезда придворных дам на колесницах на охоту.
Фрески представляют жизнь царей и аристократии, но почти ниче­
го не сообщают о быте простых людей, чьими руками были воз­
двигнуты монументальные крепости и гробницы. Жилища земле­
дельцев и пастухов, обитавших по соседству с дворцами, не дошли
до нашего времени.
До 1953 г. микенская цивилизация разговаривала с нами лишь
языком величественных памятников архитектуры и живописи. Но
расшифровка англичанами М. Вентрисом и Дж. Чедвиком микен­
ской письменности позволила услышать также язык глиняных
табличек, содержащих инвентарные описи микенских дворцов.
Хотя уже с начала XX в. было известно о существовании трех
22
систем письменности в эгейском мире: древнейшее, иероглифичес­
кое письмо (первая половина II тысячелетия до н. э.) и две систе­
мы линейного письма — А (X V II—XIV вв. до н. э.) и Б (примерно
XIV—XIII вв. до н. э.), тем не менее только в 1953 г. удалось про­
честь тексты, созданные на основе самой «младшей» из этих сис­
тем, а именно линейного слогового письма Б, и установить, что
записи сделаны на греческом языке. Линейное письмо А остается
и поныне нерасшифрованным, но, как представляется, пользова­
лись им не греки, а догреческое население Крита. К 3000 табличек,
тексты которых созданы на основе линейного письма Б и которые
были обнаружены Эвансом в начале XX в. на Крите, прибавились
в последующие 30 лет примерно 900 таких же табличек, найден­
ных во дворце в Пилосе, и 39 табличек, открытых — что также
было немалой сенсацией — в частном доме в Микенах. Подобные
же памятники письменности, но в меньшем количестве, стали
достоянием археологов в Орхомене, Фивах, Тиринфе, Элевсине.
Тот факт, что письменностью этой пользовались в 1450— 1400 гг.
до н. э. в Кноссе на Крите, является неоспоримым доводом в поль­
зу предположения, согласно которому уже в тот период греки
овладели Кноссом, гибель же Кносского дворца около 1400 г. до
н. э. объясняется восстанием местного населения против ахейских
завоевателей.
Расшифровка письменности представляла немалые трудности.
Поскольку в ней содержалось 88 знаков, т. е. слишком мало для
письма, где знаки соответствуют отдельным словам, и слишком
много для письма звукового, то исследователи Вентрис и Чедвик
пришли к выводу, что перед ними письмо слоговое, в котором каж­
дый знак обозначает один слог. Допустив одновременно, что
язык, на котором написаны таблички, — греческий, Вентрис, быв­
ший во время второй мировой войны специалистом по шифрам в
британской армии, прибег к статистическому методу. Подсчитав,
как часто встречаются в греческом языке те или иные звуки, и
учитывая, что слоги, состоящие лишь из одного гласного, чаще
всего находятся в начале греческих слов, он высказал гипотезу,
согласно которой неизвестные знаки, стоящие главным образом
в начале слов на табличках, обозначают гласные звуки. Выдвинув
одну за другой несколько таких рабочих гипотез, ученый устано­
вил в конце концов фонетические соответствия ддя всех знаков
линейного письма Б.
Эта гипотетическая реконструкция нашла свое подтверждение
в большом материале, имевшемся в распоряжении ученых. Вызвав­
шее поначалу немало сомнений, сенсационное открытие Вентриса
прочно вошло в сокровищницу науки. Сомнения же были связаны
прежде всего с' необычной транскрипцией греческих слов в текстах
на табличках. По-видимому, линейное письмо Б было заимствова­
но у догреческого населения и не было приспособлено к требова­
ниям греческой фонетики. Так, слово «токсоэргос» записано на
табличках как «то-ко-со-уо-ко», а слово «хрюсос» — как «ку-ру-со».
Орфография линейного слогового письма Б не учитывает приды­
23
хания, не признает различий между «л» и «р», не обращает внима­
ния на конечные полугласные и т. д. Другим обстоятельством,
мешавшим некоторым специалистам отождествить язык глиняных
табличек с древнегреческим языком более поздних памятников,
были архаизмы языка табличек в сравнении с языком классичес­
кого периода. Язык табличек, однако, обнаруживает заметную
близость к аркадско-кипрским и эолийским диалектам древнегре­
ческого языка, иными словами — это был язык первой волны
греческих переселенцев, язык ахейцев, не связанный с более позд­
ними дорическими и северо-западногреческими диалектами.
Хотя таблички содержат только хозяйственные инвентарные
записи и потому дают односторонний и, с нашей точки зрения,
неполный образ микенской цивилизации, тексты их стали настоя­
щим откровением для науки. Расшифровка их позволила расши­
рить и дополнить наши представления о микенском обществе,
основывавшиеся прежде лишь на поэмах Гомера. При чтении
хозяйственных документов микенских дворцов бросается в глаза
значительная специализация ремесленной деятельности, рассчи­
танной, несомненно, не только на удовлетворение потребностей
царского двора и местного населения, но и на экспорт. Интересны
и очень показательны цифры, характеризующие тогдашнюю эконо­
мику. В одном хозяйстве в гомеровскую эпоху было занято в сред­
нем 50 рабов, в позднемикенском же хозяйстве их число нередко
достигало нескольких сотен. Несмотря на скудность и неполноту
материала, большие трудности в интерпретации текстов табличек,
можно уверенно заключить, что экономика микенского общества
находилась на более высоком уровне развития, чем экономика
более позднего времени — периода архаики, к которому и отно­
сятся поэмы Гомера.
Хотя таблички отнюдь не дают полного представления о струк­
туре микенского общества, они свидетельствуют о довольно силь­
ной социальной дифференциации. Во главе государства стоял пра­
витель, являвшийся одновременно крупнейшим землевладельцем
и носивший титул «ва-на-ка». Помимо компактного наследствен­
ного земельного надела, называвшегося «теменос», он владел так­
же многочисленными участками земли на территории всего госу­
дарства, иногда значительно удаленными от дворца, за которыми
присматривали особые чиновники. Источниками богатства прави­
теля была не только земля, но и натуральные подати, взимавшиеся
как с отдельных лиц, так и с целых поселений. Списки людей и
деревень, обязанных вносить подати волами, козами или баранами,
или кусками тканей определенных размеров, перечни того, сколько
и с кого причиталось царю, говорят о существовании достаточно
развитой администрации и дворцовой бюрократии.
Наряду с верховным правителем таблички из Пилоса называют
также некоего сановника с титулом «ла-ва-ге-тас» — вероятнее
всего, это командующий войском, также обладающий наследствен­
ным земельным наделом. В состав привилегированной верхушки
входили, несомненно, и упоминаемые в табличках «те-ре-та», так­
24
же владеющие земельными участками разного статуса. Насколько
многочисленным был этот привилегированный слой, мы не знаем.
Но то, что в небольшой местности Аптара на Крите было сорок
пять таких «те-ре-та», указывает на его относительную многочис­
ленность. Кроме «те-ре-та», микенские таблички сообщают о еще
одной привилегированной группе — «э-кве-та», или «гепётай», что
в буквальном переводе означает «товарищи». Речь идет, по всей
видимости, о ближайшем окружении царя, членах его свиты.
В районах, находившихся далеко от столицы или зависевших от
нее, мы встречаем местных чиновников, наместников; в других
областях сохранялись царьки, подчинявшиеся верховному правите­
лю. При одном из таких местных царей, как сообщают две таблич­
ки из Пилоса, была «ке-ро-сия» — совет старейшин.
О жизни непривилегированных слоев — земледельцев, скотово­
дов, ремесленников — таблички рассказывают мало. Мы узнаем,
как уже говорилось, о далеко зашедшем разделении труда, о зна­
чительной специализации ремесленной деятельности, но нет ника­
ких данных о том, становились ли ремесленниками свободные или
рабы и зависели ли они от царя или работали самостоятельно.
Обращает на себя внимание используемое в табличках выражение
«царский ремесленник» — это заставляет предполагать, что были
также ремесленники, не связанные с царским дворцом. А так как
некоторые мастера сами держали рабов, вполне возможно, что
часть, а то и большинство ремесленников происходили из свобод­
ного населения. Важно и другое известие, согласно которому в
число владельцев общественной земли входили и ремесленники,
занимавшиеся также сельским хозяйством.
Среди множества ремесленных профессий, которые удалось
идентифицировать (есть и такие, которые нам совершенно не­
известны), назовем каменщиков, плотников, корабелов, гончаров,
кузнецов, изготовителей боевых луков и мебели, ювелиров, пека­
рей. Специализации ремесла соответствует огромное разнообразие
продукции. Мы находим упоминания о льняных хитонах, о верх­
ней одежде, обозначенной знакомым нам по поэмам Гомера терми­
ном «фарос», причем таблички различают «фарос» царский и
«фарос» гепетов, «фарос» льняной и «фарос», предназначенный
в подарок другу. Подобным же разнообразием отмечена и продук­
ция гончаров: наряду с известными в классической Греции амфо­
рами и гидриями они изготовляли и особые ванны из терракоты
(три такие ванны были обнаружены в Пилосе), и много других
сосудов, названий которых пока не удалось убедительно истолко­
вать. Добросовестно составленные инвентарные описи позволяют,
например, выделить различные виды кубков: большие и маленькие,
с ушками и без них. Так же обстоит дело и с мебелью. В таблич­
ках говорится о каменных столах разных типов: инкрустированные
золотом и серебром, эбеновым деревом и слоновой костью, круг­
лые, со спиральным орнаментом, с разным количеством ножек,
и т. д. Отсюда явствует, что речь идет о предметах роскоши, пред­
назначенных для царя и аристократии. Из микенских документов
25
можно узнать, что ремесленники, работавшие с бронзой, жили не
только вблизи царского дворца, но и в отдаленных местностях;
все они получали от царя некоторое количество бронзы, из кото­
рой должны были изготовить строго определенное число предме­
тов.
Помимо керамики, бронзовых треножников, столов и нарядных
кресел в описи ремесленной продукции включались различные
виды вооружений: шлемы, доспехи, стрелы, мечи и копья, боевые
колесницы. Так, некий Алексинф обязан был доставить царю в
качестве подати 80 колесниц. И в сфере вооружений мы нередко
имеем дело с предметами роскоши: двухколесные двухместные
колесницы, напоминающие египетские, часто бывали инкрустиро­
ваны слоновой костью и раскрашены пурпуром. Принадлежностью
царского и аристократического быта были и изделия древних пар­
фюмеров, также упоминаемые в текстах табличек. Мы можем
до некоторой степени судить и о торговых связях микенского
общества: использование слоновой кости и эбенового дерева, заим­
ствования « з семитских языков указывают на торговлю с Сирией.
В табличках неоднократно говорится о рабах — «до-э-ро», при­
надлежавших отдельным лицам, например некоему кузнецу. Были
и рабы, считавшиеся собственностью того или иного бога или
богини. Едва ли «до-э-ро» были рабами в классическом смысле
слова. Вероятно, их общественное положение было выше, чем у
рабов в Греции VI—V вв. до н. э. Во всяком случае, рабы и рабы­
ни играли в тогдашнем домашнем хозяйстве важную роль, как мы
видим это в поэмах Гомера. Женщины из числа несвободных
занимались ткачеством, шили, вышивали, отмеривали зерно; неко­
торых из них называли по их происхождению: «лемнийка» (с ост­
рова Лемнос), «книдийка», «милетка» (из городов Книд и Милет
в Малой Азии), других — общим словом «ра-ви-йя-йя», что значи­
ло военная добыча.
Микенские документы принесли с собой немало открытий и в
области истории религии, но одновременно поставили исследовате­
лей перед новыми загадками. В длинном списке богов встречаются
Зевс, Гера, Посейдон, Афина и Артемида. Не хватает, правда,
Аполлона и Ареса, но в Кноссе на Крите им соответствовали бо­
жества Пеавон и Энувалиос. Богиней — покровительницей Пилоса
считалась Потния, или Пани. Неожиданностью для ученых оказа­
лось существование женских соответствий: Посейдону — богини
Посидеи и Зевсу — богини Дивии, которых классическая Греция
не знала, подобно тому как не было в классический период «жри­
цы ветров», упоминаемой в кносских текстах. Но самым большим
открытием явилось существование уже в ту эпоху культа Диониса,
ибо имя это мы находим на табличках, но как имя человека, а не
бога.
О формах религиозного культа, об обряде жертвоприношения
микенские документы сообщают много подробностей в связи с
культом Посейдона в Пилосе. Кроме того, в Кноссе удалось отыс­
кать фрагменты календаря, где речь идет о жрецах, о празднествах
26
и о жертвах, которые полагалось приносить в те или иные месяцы.
Функции верховного жреца исполнял, как предполагается, сам
царь, хотя бесспорных доказательств тому нет. Таблички говорят
о некоем жреце — «иерурге», о жрице, называемой ключницей, —
«кла-ви-фо-рос». Материальную базу святилищ и религиозных
объединений составляла находившаяся в их распоряжении земля,
а также рабы.
Своего рода сюрпризом для исследователей оказались и имена
людей, прочитанные на табличках. Около 50 имен соответствуют
тем, которые мы знаем из поэм Гомера, хотя не имеют, по-види­
мому, ничего общего с эпическими героями. В микенских докумен­
тах мы встречаем такие имена, как Ахилл, Аякс, Кастор, Гектор,
Махаон и др. Люди с именами Гектор и Тесей названы в числе
несвободных.
Возвращаясь к перечню профессий, заметим, что в табличках
упомянуты также глашатаи, посланцы, врачи, но нигде нет ни сло­
ва о поэтах-аэдах. И все же можно предположить, что эпическая
поэзия, носителями которой были аэды, тогда уже существовала.
Почти все греческие легенды, давшие материал для эпической
поэзии, связаны с местностями, ставшими центрами микенской
культуры. Кроме того, следует вспомнить, что неподалеку оттуда,
на Востоке, эпос сложился в XV, а окончательные формы принял
в XIII в. до н. э. (как, например, древний аккадский цикл о Гиль-
гамеше). На этом фоне представляются вполне правдоподобными
выступления при дворах великих микенских владык певцов-аэдов,
прославлявших военные походы, даже если расшифрованные гли­
няные таблички ничего об этом не сообщают.
Более или менее единый и целостный образ микенской культу­
ры заставляет задаться вопросом, насколько консолидированным
был ахейский мир в политическом отношении. Археологически
засвидетельствованы крупные политические центры в Микенах,
Тиринфе, Пилосе. Каждый правитель, обитавший в таком дворце-
крепости, имел, несомненно, множество зависевших от него мел­
ких царьков. Быть может, дело дошло и до некоего соглашения
между верховными правителями — «ва-на-ка» и до большой сов­
местной военной экспедиции, отголоски которой звучат в предании
о войне ахейцев во главе с царем Микен Агамемноном против
Трои.
На конец II тысячелетия до н. э. приходится первая ахейская
колонизация Кипра и Памфилии в Малой Азии. Уже давно было
замечено, что кипрский и памфилийский диалекты очень близки к
аркадскому диалекту. Отсюда нетрудно заключить, что греческая
колонизация Кипра и Памфилии произошла еще до прихода до-
рян, ибо в Аркадии проживала часть греческого населения (ахей­
цев), переселившихся туда на несколько веков раньше дорян.
О том, что на побережье Малой Азии уже в XIV в. до н. э. сущест­
вовало какое-то ахейское государство, поддерживавшее отношения
с державой хеттов, могли бы свидетельствовать прочитанные в
последние десятилетия хеттские тексты, обнаруженные в Богаз-
27
кёй. Дальние завоевательные походы ахейцев нашли отражение в
египетских текстах второй половины XIII в. до н. э., которые упо­
минают среди народов, вторгшихся при фараоне Мернептахе
(1234— 1200 гг. до н. э.) в Египет, народ акайваша, или акхайуша.
Так как египтяне называли их «народами островов», «народами
севера», или «морскими народами», то мы с высокой степенью ве­
роятности можем идентифицировать акайваша с ахейцами.
Воспоминание о завоевательном походе ахейцев на важный
торговый и стратегический пункт на малоазийском побережье
сохранилось в предании о Троянской войне. Согласно греческой
хронологии, разрушение Трои произошло в 1184 г. до н. э., что, по
всей видимости, не слишком далеко от истины. Еще к микенской
эпохе относятся колонизация ахейцами Кикладского архипелага и
поглощение или уничтожение ими местного догреческого населе­
ния, а также колонизация побережья Малой Азии. Подобно тому
как кипрский и памфилийский диалекты указывают на пелопон­
несское происхождение колонистов, так и лесбийский диалект,
тесно связанный с фессалийским, заставляет видеть в Фессалии
исходную точку греческой колонизации острова Лесбос и близле­
жащего малоазийского побережья,, где возникли укрепленные го­
рода Питана, Элея, Мирина, Кима, Смирна и др. К северу от Лес­
боса греки овладели островом Тенедос и так называемыми Гека-
тоннесой: диалект их идентичен лесбийскому. От древнейшего
догреческого населения остались лишь некоторые топонимы: Ме-
тимна, Антисса или Лепетимн на Лесбосе. Завоевания греков
нашли отражение в легендах об Ахилле и его пленнице Брисеиде
(из области Бреса на Лесбосе), о победе над Кикном на Тенедосе
и о ранении, а затем исцелении Телефа в Тевтрании.
Помимо этих двух путей колонизации: северного — из Фесса­
лии и Беотии и южного — из Пелопоннеса на Крит, Кипр и Пам-
филию существовал еще третий, ионийский, путь — из Аттики и
лежащей неподалеку от нее Эвбеи. Колонисты, вышедшие из Атти­
ки, захватили сначала Киклады, ставшие удобным мостом, по
которому можно было перебраться на большие острова вблизи по­
бережья Малой Азии, т. е. на Хиос и Самос. Оттуда колонизация
распространилась дальше на восток, на область Малой Азии, где
лежали ионийские города Клазомены, Эритры, Теос, Лебедос,
Колофон, Эфес, затем устье реки Меандр с городами Приена и
Миунт и, наконец, Милетский полуостров с городом Милет.
Ионийцы колонизовали также расположенную севернее Фокею
в Эолиде.
Понятно, что колонизация не была актом единичным и однора­
зовым, но процессом, растянувшимся на долгие столетия. Со вре­
мени колонизации ионийцы образовали союз 12 городов, центром
которого стало святилище Посейдона на мысе Микале. В подоб­
ный же союз вступили 12 эолийских городов в низовьях реки
Герм в Малой Азии.
Территориальная экспансия ахейцев еще в микенскую эпоху
проявилась и в расширении сферы микенской цивилизации. Толо-
28
сы, или «купольные гробницы», о которых уже шла речь, встреча­
ются даже на острове Сицилия и в Южной Италии. Предметы
микенской культуры, особенно сосуды, обнаружены на всем протя­
жении торговых путей, связывавших Грецию с Востоком. На
оживленные сношения с Египтом указывает, например, находка
скарабея, принадлежавшего жене фараона Аменхотепа III, в ми­
кенском дворце. О контактах с хеттами свидетельствует хеттский
сфинкс в Тиринфе. Позднемикенская культурная общность охва­
тила весь район Эгейского моря.

ПРИХОД ДОРЯН
Преобладанию ахейцев в эгейском мире и позднемикенской
культуре положило конец прибытие на рубеже X II—XI вв. до н. э.
новых греческих племен, противопоставивших бронзовым мечам
ахейцев более эффективное железное оружие.
Явление, известное в истории как переселение дорян, было
частью великих миграций народов. Начало миграциям положили,
видимо, иллиры, покинувшие свои поселения на Дунае и вторгшие­
ся в страну, получившую позднее название Иллирия. Они привели
в движение эпиротов, те заняли область, которая стала затем
именоваться Эпиром, и вытеснили оттуда, в свою очередь, обитав­
шие там северо-западногреческие племена. В это же время фри­
гийцы вторглись в Малую Азию, и они-то, как считается, и нанес­
ли сокрушительный удар по государству хеттов. Изгнанные из
Эпира греческие племена перешли Пинд и хлынули на равнины
Фессалии, в долину реки Пеней. Фессалийцы, давшие название
этому краю, были, собственно, одним из северо-западных племен,
а фессалийские правители, как позднее спартанские, выводили
свое происхождение от Геракла. Согласно греческим легендам,
историчность которых проверить трудно, фессалийцы вытеснили
беотов, и те направились дальше на юг — в нынешнюю Беотию.
Оставшееся в Фессалии ахейское население было подчинено
власти завоевателей или ушло в окрестные горы. Часть его превра­
тилась в пенестов — зависимых крестьян фессалийской аристокра­
тии. Лишь в одном отношении удалось прежнему населению взять
верх над новыми господами страны — в отношении языка. При­
шедшие с северо-запада фессалийцы усвоили язык покоренных
ими ахейцев. Историческая Фессалия пользуется диалектом эолий­
ским, или ахейским, с небольшой примесью северогреческих диа­
лектизмов. Ахейцы, оттесненные в горы, как, например, племена
перребов на севере Фессалии, или магнетов на востоке, которых
фессалийцам не удалось подчинить, и далее сохраняли некоторую
самостоятельность, хотя и вынуждены были платить фессалийским
правителям дань и поставлять им воинские контингенты, как это
имело место в Лариссе, Кранноне, Ферах, Пагасах.
Достаточно взглянуть на карту греческих диалектов в Цент­
ральной Греции, чтобы прочесть по ней всю историю миграций
в этой части страны. Клин западногреческих диалектов, локрий-
29
ского и фокидского, вбитый между говорящей по-эолийски Фес­
салией и также пользующейся эолийским диалектом Беотией, ясно
указывает на переселение сюда горных северо-западных племен
из-за Пинда. Однако ни фессалийцам, ни локрам, ни фокидянам
не суждено было сыграть в истории большой роли. Это выпало
на долю самому воинственному и доблестному из северо-западно­
греческих племен — дорянам.
В своих легендах доряне называли себя потомками Геракла.
По словам «отца истории» Геродота, из области Пинда они пере­
брались к подножию Ойты, откуда позднее отправились завоевы­
вать Пелопоннес. Действительно, между Парнасом и Ойтой, в до­
лине нижнего течения Кефиса, в эпоху, освещенную в письменных
памятниках, было известно имя дорян, маленького племени, гор­
дившегося тем, что оно положило начало могущественным госу­
дарствам на Пелопоннесе. Под натиском новых переселенцев рух­
нули славные крепости в Микенах, Тиринфе, Амиклах. Прежнее
население было оттеснено в центральный горный массив Аркадии,
ибо только там сохранился старый сложившийся до дорического
завоевания диалект, родственный, как уже говорилось, кипрскому
и памфилийскому. Вскоре практически весь Пелопоннес усвоил
диалект дорян. Другие северогреческие племена овладели Акарна-
нией, Этолией. Установив свою власть над Пелопоннесом, доряне
двинулись затем на Киферу и Крит, заняли Южные Киклады:
Мелос и Теру, в дальнейшем Родос и Кос, а там переправились и
в Малую Азию, захватив мыс Книд и полуостров Галикарнас.
Подобно ионийским и эолийским городам, города дорические об­
разовали союз, центром которого стало святилище Аполлона на
Триопском мысе около Книда; членами союза были три города на
Родосе, Книд, остров Кос и Галикарнас. Особенно важным для
развития греческой культуры было то, что дорическая волна мино­
вала Аттику, издавна населенную ионийскими племенами. Их
культуре суждено было в будущем возвеличить и прославить всю
Элладу. .
Трудно точно сказать, чему были обязаны доряне своими воен­
ными успехами. Быть может, они давно уже проникали на Пело­
поннес, а то, что историки называют «приходом дорян» около
1200 г. до н. э., было лишь завершением длительной инфильтрации.
Напрашивается также мысль о техническом превосходстве дори­
ческого вооружения. Время переселения западногреческих племен
на Пелопоннес совпадает с началом эпохи железа в Греции —
очевидно, именно железное оружие позволило дорянам одержать
победу.

ВАЖНЫЕ ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ ГРЕЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ:

ПИСЬМЕННОСТЬ, ИГРЫ

Вероятнее всего, в IX в. произошло событие, ставшее решаю­

щим для греческой культуры: через посредство финикийцев греки
приняли семитский алфавит, усовершенствовав его путем добавле-
зо
 ния нескольких знаков для обозначения гласных. Древнейшие
документы, написанные семитским алфавитом, относятся к XIII в.
до н. э. (надпись времен царя Ахирама из Библа), а наиболее из­
вестный памятник этой письменности — надпись времен моавий-
ского царя Меши около 850 г. до н. э. Алфавит был консонантным,
т. е. не имел знаков для гласных звуков. Как и со всеми культур­
ными благами, заимствованными с Востока, греки поступили с
алфавитом творчески и приспособили его к нуждам своего языка,
использовав лишние для них финикийские знаки для обозначения
гласных. Так из финикийских букв «алеф» и «хэ» возникли гречес­
кие «альфа» (а) и «эпсилон» (в). Это и было решающим шагом к
созданию более совершенного и полного греческого алфавита,
который, в свою очередь, имел ряд вариантов.
Древнейшая его форма встречается на Крите, Мелосе и Тере.
Далее можно выделить восточногреческий алфавит в азиатской
Ионии, Эолиде, Аттике, на Кикладах и в Аргосе, а также западно­
греческий. Различие между последними двумя вариантами состоя­
ло в использовании буквы «хи» ( х ), которая в восточногреческом
алфавите обозначала гортанную аспирату «х», а в западногречес­
ком — скопление согласных «кс». Окончательно победил в Греции
вариант восточный, или ионийский (милетский), в котором еще в
VII в. до н. э. начали применять финикийское «хэ» для обозначе­
ния долгого «э» — так родилась буква «эта» (ц ); еще на сто лет
раньше был введен новый знак «омега» (со). После принятия это­
го усовершенствованного варианта алфавита в 403 г. до н. э. в Ат­
тике, в Афинах, его победа в греческом мире была обеспечена.
Напротив, в Италии верх взял западногреческий вариант, прине­
сенный туда колонистами из Халкиды, которые им пользовались.
Добавим, что, хотя семитский алфавит был заимствован греками,
по-видимому, уже на рубеже X —IX вв. до н. э., письменность по­
лучила тогда еще очень ограниченное распространение. Старейшие
греческие надписи, выполненные новым алфавитом, относятся к
VIII в. до н. э.
Не менее важным фактором культурного развития Греции
были игры, проводившиеся в различных пунктах страны. Игры
эти носили, особенно в первые столетия своего существования,
характер аристократический. Игры давали религиозную санкцию
физическим достоинствам — «аретэ», облегчающим властвова­
ние над людьми. Не удивительно, что именно в период ари­
стократического правления в греческих городах-государствах
(полисах) и господства аристократической идеологии, высоко
ценившей физические достоинства человека, были учреждены
Олимпийские игры, а поэт Пиндар воспевает молодых аристо­
кратов — победителей игр. Излишне говорить, что участвовать
в играх ни полусвободное население, ни рабы, ни иноземцы
не могли.
Древнейшими и самыми важными были игры, устроенные
впервые в 776 г. до н. э. в честь Зевса Олимпийского и с тех
пор повторявшиеся каждые четыре года. Позднее к Олимпийским
31
прибавились Пифийские игры в Дельфах, Истмийские в честь
бога Посейдона на Коринфском перешейке и Немейские. Участники
состязаний выступали нагими, и прекрасное нагое тело молодого
атлета стало с тех пор одним из самых распространенных мотивов
древнегреческого искусства.

ГОМЕРОВСКАЯ ГРЕЦИЯ

В X II—VIII вв. до н. э. совершился переход от родового

строя к государственной организации полисного типа. Некото­
рые проявления этого процесса можно найти в поэмах Гомера,
возникших в основном в VIII в. до н. э. Пришедшие с Балкан
греческие племена расселялись, по всей видимости, небольши­
ми родовыми группами во главе с выборным предводителем —
басилевсом. Для решения каких-то общих задач роды иногда
объединяли свои силы, образуя более крупные общности, на­
зываемые фратриями. Еще большим объединением было пле­
мя — фила, которая, как и фратрия и род, выводила свое
происхождение от одного общего предка. Наряду с главами
родов существовали также предводители фратрий и фил —
упоминаемые у Гомера филобасилевсы, которым главы родов
уступали часть своей огромной власти. Когда древний певец-
аэд говорит о некоторых царях, что они были более «царст­
венны», чем другие, или «самые царственные» из всех, он
выражает тем самым различия в статусе между предводителя­
ми племен и главами отдельных родов.
При родовом строе издавна уже были распространены
элементы частной собственности. Хотя земля считалась общим
достоянием рода, охотничья добыча, например, или предметы
повседневного пользования принадлежали тому, кто их себе
присвоил. Индивидуальную собственность составлял й скот.
С развитием сельского хозяйства, ремесла, торговли и пират­
ства, с возникновением городов, где также начали селиться
племена, жившие прежде только в деревнях, индивидуальное
богатство стало быстро расти, а права людей на свое имущест­
во укрепляться. Все больше предприимчивых людей высво­
бождались из-под власти рода и его главы, покидали свои
деревни и начинали хозяйствовать совершенно самостоятельно.
Одновременно углублялась имущественная, а с ней и социаль­
ная дифференциация.
Как мы знаем из поэм Гомера, в VIII в. до н. э. богатая
аристократия имела обширные земельные владения^ перехо­
дившие по наследству и отделенные от коллективной родовой
собственности. Представители этой аристократии стремились
ограничить власть филобасилевсов, управлять вместе с ними.
Это хорошо видно в «Одиссее», где феакийский царь Алкиной
вершит все дела совместно с 12 избранными народом пожиз­
ненными басилевсами, занимая, скорее, положение первого
среди равных. Наследственные прерогативы верховного прави­
32
теля выступают лишь как пережиток родового строя и вызы­
вают сопротивление у аристократии. Так, в Коринфе аристо­
кратический род Бакхиадов выдвинул вместо пожизненного
царя избиравшегося на год правителя, очевидно, из той же бо­
гатой и знатной среды. В Фессалии наследственная монархия
сменилась выборной. В Афинах басилевсу были приданы в
помощь сначала верховный военачальник — полемарх, затем
регент — архонт и, наконец, шестеро судей — фесмофеты.
Со временем власть наследственного царя была заменена
властью выборного должностного лица, носившего двойной
титул — архонт-басилевс.
Главной формой политической организации греков стали
города-государства, или полисы, управляемые аристократией.
Центром государства был город, образовавшийся чаще всего в
результате слияния нескольких деревень. Так, Мантинея, согла­
сно греческому географу Страбону, возникла из соединения
девяти, Тегея — также девяти, Патры — семи поселков. Таким
искусственно созданным комплексом поселений (мера эта,
имевшая целью укрепление обороноспособности, называлась
синойкизмом) была и Спарта, включавшая в себя пять деревень.
Наиболее известным был афинский синойкизм, который легенда
приписывала царю Тесею: двенадцать сельских общин были
слиты в единый полис и таким образом лишены политической
самостоятельности. При возникновении нового организма ста­
рые филы не переставали существовать, но становились теперь
его составными частями. Три дорические филы мы находим
затем в Спарте, Коринфе, Сикионе и на Крите, четыре ионий­
ские — в Афинах, Эфесе, Милете и других ионийских городах
эгейского мира.
Несмотря на то что письменность в VIII в. до н. э. не была
еще повсеместно распространена, именно к этому времени от­
носятся, по всей вероятности, два шедевра древнегреческой
литературы — «Илиада» и «Одиссея» Гомера. То, что у порога
многовековой греческой литературной традиции стоят два уже
столь совершенных произведения, заставляет предполагать
предшествующее длительное развитие эпоса, блестяще увен­
чавшееся в поэмах Гомера. Древние обороты эпического
языка, сам образ мира, в котором герои на колесницах сража­
ются бронзовыми копьями, ведут нас в эпоху микенскую, эпоху
ахейских царей. Поэмы словно игнорируют те великие переме­
ны в жизни греков, которые были связаны с приходом дори­
ческих племен, разрушением Аргоса, Спарты, Микен, склады­
ванием новых форм политической организации и культуры.
С восхищением всматривается певец в далекое время ахейских
героев, стремясь передать слушателям чарующее видение дав­
но исчезнувшего мира. Всеми своими корнями уходила эпиче­
ская традиция в период микенской культуры. Песни эти, кото­
рых должно было быть много, певали тогда сами цари и
воины под звуки форминги — разновидности кифары, как это
2-840 33
делает Ахилл в «Илиаде». Пели они о славных победах, о собы­
тиях, поражавших воображение. Одним из таких событий была,
несомненно, осада Трои.
Позднее на смену пению пришла рецитация, появились про­
фессионалы — аэды, или рапсоды. Эпическая песнь была со­
кровищницей традиционной мудрости и традиционного языка,
включала в себя множество готовых формул. Из этого тради­
ционного материала выстроены и оба шедевра античной культу­
ры — «Илиада» и «Одиссея». Однако они не погружены цели­
ком в прошлое, а обращены и к современной им эпохе. Хотя
герои Гомера сражаются еще бронзовыми копьями, в поэмах
упомянуты финикийцы, с которыми греки до начала первого
тысячелетия до н. э. не имели никаких контактов. Великолепные
финикийские сосуды, описанные Гомером, соответствуют тем,
которые были найдены археологами и которые относятся к
VIII в. до н. э. Знаменитое описание щита Ахилла больше при­
менимо к бронзовым щитам в ориентализирующем стиле VIII в.
до н. э., обнаруженным на Крите. Для этого же времени харак­
терно, видимо, и использование обоих типов щитов, встречаю­
щихся в «Илиаде»: один — длинный, микенский, прикрывающий
воина целиком; другой — более поздний, меньшего размера,
круглый, с металлическим навершием посередине. Оба типа
щитов представлены одновременно на сосудах геометриче­
ского стиля VIII в. до н. э. Даже само бронзовое оружие го­
меровских героев, которое всегда рассматривалось в науке как
свидетельство сознательной «архаизации» повествования, необя­
зательно является таковым: в 1953 г. в Аргосе были найдены
в целости и сохранности бронзовые доспехи середины того же
VIII в. до н. э. Как видно из этих и других примеров, Гомер
черпает материал и в далеком микенском прошлом, и в совре­
менном ему мире. Доминирующее положение, которое зани­
мает в его поэмах аристократия, также является отражением
отношений, господствовавших не в ахецских государствах, а в
ионийских полисах гомеровской эпохи.
Читая «Илиаду» и «Одиссею», мы наблюдаем усиление иму­
щественного и социального неравенства, ослабление власти
рода и его главы, складывание относительно многочисленного
привилегированного слоя, претендующего на власть наряду с
басилевсами. Между царями и аристократией, сражающимися
на колесницах, и массой легковооруженных простых пеших
воинов пролегла уже глубокая пропасть. Мы видим безымянный
демос, владельцев мелких земельных наделов, лиц, вносящих
поземельную ренту, наконец наемных тружеников, поденщиков,
занятых в сельском хозяйстве. Жизнь этого низшего слоя сво­
бодных греков лишь немногим лучше смерти и загробных
мучений, как говорит Одиссею Ахилл, предпочитавший, по его
словам, трудиться поденщиком на чужой земле, у беднейшего
из крестьян, чем властвовать в царстве мертвых.
Как и микенские таблички, поэмы Гомера рассказывают о
34
специализации ремесла: о кузнецах, каменщиках, столярах, ко­
рабелах. Рядом со свободными людьми тяжко трудятся рабы,
причем рабство у Гомера еще сохраняет характер домашний,
патриархальный. Рабы и рабыни выполняют различные работы
по дому, но занимаются также и земледелием, пасут скот. Хо­
зяйство натуральное, служит удовлетворению потребностей
одной семьи; этим и объясняется то, что рабство не играло
тогда значительной роли в экономике. Царям и аристократии
нет необходимости занимать больше рабов в своем хозяйстве:
потребности их ограниченны, да они и сами не стыдятся и не
чуждаются физического труда. Отец Одиссея, Лаэрт, возделы­
вает землю, Пенелопа прядет, Навсикая стирает белье, Одиссей
строит плот, а Парис — целый дворец. И все же чем богаче
царь или крупный землевладелец, тем больше у него рабов;
у Одиссея в его домашнем хозяйстве занято 50 рабынь. Воспе­
вая героев прошлого, великий реалист Гомер дает ясную карти­
ну социального размежевания в ту эпоху, когда он жил. В обра­
зе же дерзкого Терсита, сеющего среди осаждавших Трою
недовольство верховным вождем Агамемноном, нашел отра­
жение назревавший конфликт между царями, ведущими свое
происхождение от олимпийских богов, и массами простых
воинов.
Идеалы Гомера — идеалы аристократические, и обращается он
к носителям аристократической культуры и самосознания. Именно
этому слою слушателей особенно были по душе звучные
строки о славных и воинственных царях, рожденных Зевсом,
или о наказании Одиссеем бунтовщика Терсита. Эпические поэ­
мы Гомера — своего рода кодекс аристократической морали.
Высшей ценностью для знатного воина — эпического героя —
считаются посмертная слава, вечная память об имени доблест­
ного бойца и о его подвигах. Сохраняет эту память певец-аэд,
который передаст ее потомкам. В «Одиссее» такими храните­
лями предания о героических деяниях предков выступают
певцы Демодок при дворе царя Алкиноя и Фемий в доме
Одиссея. Их песни, как и поэмы самого Гомера, не только
рассказывали о прошлом, но и воспитывали аристократическую
молодежь на примерах прославленных мужей минувших сто­
летий: если хочешь сам быть воспетым аэдами, подражай в
мудрости и доблести героям, сражавшимся под Троей, или
странствующему Одиссею, выбери, как Ахилл, короткую, но
славную жизнь вместо длинной, но лишенной подвигов.
Перед нами — психологические и нравственные типы ари­
стократической среды тогдашнего греческого общества. В фи­
гуре Ахилла, мучительно переживающего обиду, но безучастно
взирающего на гибель своих соплеменников от мора, угады­
вается тип себялюбивого и гордого ионийского аристократа.
Равным образом в фигуре скитающегося по морям Одиссея
нетрудно распознать черты неустрашимого грека-колониста
VIII в. до н. э., человека опытного и предприимчивого. Гомер
2* 35
не только художественно воссоздает оба этих типа, но и облека­
ет их в мифологическое одеяние. Со временем поэмы Гомера
стали для греков чем-то вроде священных книг, каноном по­
ведения и одновременно источником знаний о прошлом, как
воспринимал «Илиаду» и «Одиссею», например, историк Фуки­
дид. Это отношение к эпосу как сокровищнице всей вообще
мудрости сохранялось на протяжении многих столетий, до са­
мого конца античной эпохи было популярно аллегорическое
истолкование обеих поэм.
Справедливо до некоторой степени и замечание Геродота,
что богов грекам сотворили Гомер и Гесиод. Гомер действи­
тельно столь глубоко внушил грекам свое представление о бо­
гах, что они уже никогда не могли освободиться от этого пред­
ставления, а величайший греческий скульптор V в. до н. э. Фи­
дий, создавая своего Зевса Олимпийского, безусловно нахо­
дился под впечатлением стихов слепого аэда. Но на самом деле
мир олимпийских богов и богинь во главе с Зевсом не был
лишь плодом воображения Гомера или поэта Гесиода. Образ
олимпийского пантеона сложился намного раньше, когда гре­
ческие племена, поселившиеся вблизи горы Олимп, стали пред­
ставлять себе, что на вечно окутанной облаками вершине цар­
ствует могучий бог света и дня; культ этот греки принесли с
собой с севера. Разумеется, трудно определенно судить о том,
что происходило в головах людей в столь отдаленные времена,
однако образ великолепных олимпийцев, собирающихся при
дворе громовержца Зевса на общий совет, весело пирующих
целыми днями от восхода до заката, вступающих между собой
в браки и ссорящихся, слишком напоминает придворный быт
древних правителей, обитавших у подножия Олимпа в Фесса­
лии, чтобы не увидеть в представлениях греков об олимпийских
богах отражение повседневной жизни и идеалов фессалийской
аристократии. Тогда-то и начал складываться древнегреческий
пантеон, включивший в себя и некоторых догреческих богов
и богинь, как, например, Афину, ставшую в мифологии эллинов
воинственной и мудрой дочерью Зевса. Однако многие до-
греческие божества и целый мир демонов и духов не вошли
в новую религиозную систему. Впрочем, новая религия не сразу
одержала победу: отголоски борьбы со старыми догреческими
верованиями слышны в легенде о титаномахии — войне титанов,
сыновей богини земли, с богами-олимпийцами. Предания, от­
разившие длительный процесс утверждения новой религии,
религии Зевса, религии порядка и гармонии, в борьбе со старой
верой в гигантов и титанов, олицетворявших первобытные,
необузданные, дикие и слепые силы, можно найти в поэмах
Гомера и Гесиода.
У Гомера мы встречаем и другие следы древнейших религиозных
воззрений. Эпитеты, которые он применяет к Афине («совоокая») и
к Гере («волоокая»), восходят ко временам догреческим, когда в
животных видели проявления божественной силы. Подобные же
36
представления о богах видны в «Илиаде» и в рассказе о том, как
Аполлон и Афина, словно птицы, сидели на ветвях священного дуба
близ ворот Трои. Сам Зевс хотя и выступает в «Илиаде» отцом
богов, людей и абсолютным властителем, однако не всем он может
повелевать: предел его власти ставит темное и таинственное могу­
щество Мойр, богинь судьбы. Олимпийские боги царствуют без­
раздельно, но они не всевластны и не всеведущи. Зато они прекрас­
ны, озарены светом, воображение наделяет их удивительной плас­
тикой, они внушают восхищение. Не со страхом, а с изумлением и
восторгом относится к своим богам герой Гомера. Эти боги близки
людям, ибо они сами — как бы только облагороженные, «улучшен­
ные» люди, существа, которые отличаются от людей лишь бессмер­
тием. Боги, живущие на Олимпе, непрестанно общаются с простыми
смертными, участвуют в их жизни: так, все они явились на свадьбу
Пелея с Фетидой. Но если боги схожи с людьми, то люди — с бога­
ми: любимые герои греков Диомед, Аякс, Агамемнон богоподобны.
В глазах древнего эллина величия богов нисколько не умаляло то,
что они любят и ненавидят, как люди, что Зевс отбивает смертных
женщин у их мужей, а Гера его ревнует. Ибо и в ревности, как и в
ненависти, в смехе, равно как и в плаче и стонах, проявлялась, по
мнению греков, красота жизни — разве могли быть лишены этой
красоты бессмертные олимпийские боги? Лишенные чувств, эмоций,
переживаний, свойственных всем живущим, боги казались бы
грекам существами более несчастными, чем люди.
Герой Гомера душою связан с богами, они воздействуют на все
его помыслы и поступки. Вот Ахилл, разгневавшись на Агамемнона,
уже хватается за меч, чтобы обрушиться на ненавистного обидчика,
как вдруг в его душе происходит какая-то перемена и он опускает
меч в ножны. Гомер объясняет случившееся внезапным явлением
богини Афины, которая и призвала героя укротить свой гнев. Так
боги могут влиять на любые решения смертных, а в минуты сомне­
ний придавать героям уверенность и храбрость. Впрочем, в дей­
ствиях богов нет ничего неестественного, ничего, что бы определя­
ло линию поведения людей против их сознательной воли.
Афина не принуждает Ахилла слепо выполнить повеление богов, она
взывает к его разуму, убеждает повиноваться. Эта естественность
поведения богов и то, что каждый из них обладал в сознании
людей ярко выраженной индивидуальностью, также не остались
без последствий для мышления древних эллинов.
Греческий эпос повлиял не только на формирование местных
религиозных и этических понятий, но и на всю европейскую куль­
туру. Влияние его сказалось прежде всего в создании новых лите­
ратурных форм поэзии, греческой и римской. В Греции наследием
Гомера жила как эпика, так и трагедия, а в некоторой степени и все
прочие литературные жанры. Гомеровские традиции сохранялись
в языке греческой поэзии до самого конца античной эпохи. Без
Гомера были бы немыслимы ни Вергилий, ни какое-либо из много­
численных произведений псевдоклассической эпики. Другое дело,
что иные мотивы, которые для Гомера были чем-то естественным
37
и вытекали из его мировоззрения, как, например, вмешательство
богов в жизнь людей, стали в позднейшей эпике лишь техническими
средствами, призванными облегчить развитие действия, или же
оставались как традиционная условность, как пережиток. Гомер
явился творцом эпической техники, которой пользовалась затем
вся без исключения европейская литература. Но Гомер создал и
ряд образов, будивших фантазию многих выдающихся европейских
поэтов. Назовем хотя бы таких польских поэтов, как Станислав
Выспяньский, написавший под влиянием Гомера «Возвращение
Одиссея», Адам Мицкевич, который, создавая польскую нацио­
нальную эпопею, шедевр литературы — поэму «Пан Тадеуш», часто
сознательно ударял по струнам того же слепого аэда.

III. ГРЕЦИЯ ВРЕМЕН АРХАИКИ

ВЕЛИКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ

Период архаики, охватывающий VIII—VI вв. до н. э., был отме­

чен основополагающими экономическими, социальными и полити­
ческими переменами, связанными с так называемой великой колони­
зацией, которая по своим масштабам далеко превзошла первую гре­
ческую колонизацию позднемикенского времени. Основание греками
многочисленных колоний на востоке и на западе, вытеснение фи­
никийцев со Средиземного моря и рост греческой торговли должны
были, естественно, повлечь за собой значительное развитие ремесел.
Рынки сбыта расширялись, объем ремесленной продукции возрас­
тал, потребность в дешевой рабочей силе, в рабах, непрерывно уси­
ливалась. Рабов все больше использовали и в ремесленных мастер­
ских, и в качестве гребцов на морских судах, и при погрузке и выг­
рузке товаров. Экономика древней Эллады во все большей мере
опиралась на труд рабов.
Изменения в хозяйственном укладе жизни, развитие товарно-
денежных отношений сопровождались глубоким социальным кризи­
сом в ряде греческих городов и в деревне, обострением обществен­
ных конфликтов. Аристократическая олигархия вынуждена была во
многих полисах уступить бразды правления тиранам — сильным и
влиятельным личностям, вознесенным народными массами на вер­
шину государства и добившимся единовластия. На исходе архаичес­
кого периода, в VI в. до н. э., в некоторых полисах, как, например,
в Афинах, после изгнания тиранов были заложены первые осно­
вы демократического устройства. Всем этим процессам сопутство­
вали перемены и в сфере религиозных представлений, подрывав­
шие традиционные верования. В малоазийских центрах, где склады­
вание новой греческой цивилизации, основанной на рабстве, нача­
лось раньше, уже в VI в. до н. э. стали заметны проявления греческо­
го рационалистического мышления.
Характер великого колонизационного движения VIII—VI вв.
до н. э. не всегда был одинаков: некоторые древнейшие колонии
38
 (например, в Южной Италии) были ярко выраженными сельско­
хозяйственными центрами, другие же, к примеру те, что основыва­
лись жителями Милета на берегах Черного моря, специализирова­
лись на торговле. Также и причины, по которым основатели колоний
покидали свои родные берега, были весьма различны. Главной же
причиной была относительная перенаселенность Греции как резуль­
тат продолжавшегося распада родовых связей и сосредоточения
обширных земельных владений в руках привилегированного слоя
богатой аристократии. Чтобы добыть себе клочок земли, приходи­
лось отправляться далеко за море или одному, на свой страх и риск,
как поступил отец поэта Гесиода, или же, что бывало гораздо ча­
ще, вместе с другими колонистами под руководством какого-нибудь
энергичного и предприимчивого предводителя.
Основание колоний было для греков делом столь важным, что
жители отдельных городов-государств обращались за советом о том,
где им поискать себе места для колоний, к наивысшему тогдашнему
авторитету — оракулу Аполлона в Дельфах. Достаточно бросить
взгляд на карту греческих колоний, чтобы преисполниться ува­
жения к знаниям и дарованиям дельфийских жрецов, фактически
руководивших колонизационным движением: настолько планомер­
ной и продуманной представляется эта акция. Акт основания коло­
нии был актом религиозным. Переселенцы брали с собой из родного
края огонь священного очага и изображения местных богов, а особа
первооснователя колонии была окружена религиозным почетом.
Гражданин метрополии, приезжавший в колонию, встречал там ува­
жение и почтение, а в коринфских колониях культовые празднества
открывал, как правило, житель Коринфа. Войны между колонией
и метрополией были очень редки и считались нарушением обычаев.
Условия, в которых возникали колонии, также были повсюду
различны. Временами приходилось вступать в столкновения с преж­
ними обитателями тех мест, строить стены и иные укрепления вок­
руг только что основанного города, как это происходит в поэме Го­
мера при возникновении города феакийцев. Иногда же отношения
с местным населением складывались мирно и дружественно, а ко­
лонисты, привозившие товары из Греции, были для него дорогими
гостями.
Поскольку Киклады, Спорады и побережье Малой Азии были
заселены греками уже в эпоху первой колонизации, переселенческая
волна VIII в. до н. э. двинулась прежде всего на запад, на остров
Сицилия и в Южную Италию, или же на северо-восток — на берега
Черного моря. Колонизация охватила также Египет и Киренаику.
Отношения с Западом существовали издавна, хотя и не такие
интенсивные, как с малоазийским побережьем. На Сицилии вблизи
Сиракуз найдено довольно много позднемикенских сосудов, импор­
тированных из Греции. «Одиссея» знает племя сикулов и страну
Сикания. Так же обстояло дело и с Южной Италией, с районом
Тарентского залива, где у ворот Тарента раскопано поселение с
позднемикенскими сосудами и керамикой геометрического стиля.
Колонизация этой области, восходящая к VIII, самое позднее к
39
началу VII в. до н. э., имела характер аграрный. Колонисты считали
себя ахейцами и выводили свое происхождение от ахейцев Пело­
поннеса.
Важнейшие колонии на побережье залива — Метапонт и Сирис,
оба расположенные в устьях рек: местность эту поэт Архилох на­
зывал образцом для всех колоний. Далее шли Сибарис, известный
изнеженностью нравов и любовью к удобствам, родина вошед­
ших в поговорку сибаритов, и Кротон, воевавший с Сибарисом, ро­
дина атлетов. Из городов, основанных ахейцами, надо упомянуть
еще Посидонию, также лежавшую в плодородной долине реки и зна­
менитую сохранившимся и доныне храмом в дорическом стиле —
самым внушительным творением греческих мастеров на Западе.
Однако городом, сыгравшим наибольшую роль в истории края, был
Тарент, заложенный не ахейцами, а спартанцами. Город этот сохра­
нял как спартанский диалект, так и учреждения метрополии. Де­
ление населения на пять фил полностью соответствовало пяти по­
селкам, из которых состояла Спарта; власть осуществляли, как и в
Спарте, эфоры — о них речь еще пойдет ниже.
Вскоре, после того как ахейцы заняли берега Тарентского за­
лива, возникла и первая греческая колония на Сицилии — Наксос,
основанный около 735 г. до н. э. выходцами из эвбейской Халкиды.
Они же затем заложили Катану и Леонтины, а над проливом на си­
цилийском берегу — Занклу (позднейшая Мессана) и со стороны
Италии — Регий. Далее к северу жители Халкиды добрались до
Гаэтанского залива, где воздвигли город Кумы, известный в даль­
нейшем благодаря тому, что там жила знаменитая кумекая сивил­
ла. Кумы были самой дальней точкой, до которой дошла греческая
колонизация на западном побережье Италии: из-за сопротивления
этрусков греки вынуждены были здесь остановиться.
Пример халкидцев увлек и других обитателей древней Эллады.
Так, локры основали на Зефирийском мысе в Италии (ныне Кап
Спартивенто) Локры Эпизефирские, а жители Коринфа — Сираку­
зы на Сицилии, ставшие со временем метрополией, главным центром
греческого Запада. Сиракузы, в свою очередь, стали матерью Акр
и Камерины. В колонизации Сицилии принял участие также город
Мегара, положивший начало Мегаре Гиблейской и Селинунту, и,
наконец, остров Родос, выходцы с которого заложили Гелу. А уже из
Гелы колонисты основали Агригент, казавшийся поэту Пиндару
прекраснейшим городом на свете. В результате этих колониза­
ционных усилий греки овладели восточной и южной частями остро­
ва. Севером же, где находился только один греческий город —
халкидийская колония Гимера, и западом Сицилии продолжали
владеть финикийцы, прибывшие туда раньше греков. С годами
владения финикийцев сократились, ограничиваясь тремя пунктами:
Солунт, Панорм (ныне Палермо) и Мотия, расположенная на
западном берегу острова.
Шло время, и благосостояние италийских и сицилийских коло­
ний настолько возросло, что в VI в. до н. э. Великая Греция, как ста­
ли называть греки эти области, оказалась намного богаче, чем старая
40
прародина ее обитателей. Основой благосостояния была торговля.
Хлеб из Сицилии и Италии вывозили не только в континентальную
Грецию, но и в Малую Азию. С другой стороны, местное догреческое
население колонизованных земель много и охотно покупало всякого
рода товары, привозимые сицилийскими греками или из самой Эл­
лады, или с малоазийского побережья.
Италия и Сицилия не были, однако, наиболее отдаленными
западными областями, которых достигли греческие колонисты в тот
период. На рубеже VII—VI вв. до н. э. выходец с острова Самос Ко­
лей добрался, насколько мы знаем, до далекого Тартеса, лежавшего
за Геракловыми столпами (Гибралтаром) в устье Гвадалквивира, в
Испании. Еще до этого там в поисках серебра побывали финикий­
цы. Позднее их постепенно вытеснили оттуда конкурировавшие с
ними в средиземноморской торговле фокейцы. Именно им, завя­
завшим торговые отношения с Испанией, Этрурией и Лигурией, гре­
ки были обязаны распространением своей колонизационной эк­
спансии далеко на запад. Важнейшим деянием фокейцев было
основание ими на рубеже VII—VI вв. до н. э. неподалеку от устья
реки Родан, на Лигурийском побережье, города Массилия (ныне
Марсель). Город, возникший в таком удобном для торговли месте,
начал быстро богатеть, привозя из Британии янтарь и олово. Очень
скоро Массилия стала сама закладывать колонии как в стране ли-
гуров, так и в Испании, распространяя там греческую культуру.
Предприимчивые фокейцы замыслили также овладеть Корсикой и
Сардинией, занимающими очень выгодное стратегическое положе­
ние в средиземноморском регионе. Но это вызвало насторожен­
ность у этрусков и ранее заселивших Сардинию карфагенян. В мор­
ском сражении с объединенными силами этрусков и карфагенян
фокейцы, правда, одержали победу, однако ценой таких огромных
потерь, что вынуждены были все же оставить Корсику, попавшую
отныне в руки этрусков. Фокейцы направились в Южную Италию,
где между Пиксом и Посидонией основали Элею, славившуюся
позднее своей философской школой.
Одновременно с колонизацией Запада шло переселенческое дви­
жение и в северном и восточном направлениях. Северные области
были колонизованы коринфянами, полуостровов Халкидика — жи­
телями все того же города Халкида на Эвбее. Колонизационная
деятельность коринфян на севере началась, несомненно, еще в
VIII в. до н. э. захватом богатого острова Коркира (ныне
Корфу) у берегов Эпира. Главный центр на пути из Эллады на Сици­
лию, эта колония довольно скоро стала независимой от метрополии.
Первой морской битвой греков между собой было как раз сражение
между Коринфом и Коркирой примерно в середине VII в. до н. э.
В период правления в Коринфе тиранов колонизация, преследовав­
шая главным образом торговые цели, усилилась. Тогда-то у жителей
Акарнании был отобран остров Левкада, далее к северу, на берегу
Амбракийского залива, возникли колонии Амбракия и Анакторий.
Совместно с гражданами Коркиры коринфяне положили начало
Аполлонии и Эпидамну на Иллирийском побережье, как бы у ворот
41
Адриатического моря. Коринфяне не ограничились этими областя­
ми, но распространили свою экспансию также на полуостров Хал-
кидика, трезубцем вдающийся в северную часть Эгейского моря;
там была основана Потидея. Здесь, на Халкидике, они столкнулись
с выходцами из Халкиды Эвбейской.
Те, развернув собственную колонизационную деятельность, за­
няли сначала небольшие островки к северу от Эвбеи, а затем добра­
лись и до Халкидики, получившей свое название от названия их
родного города; всего они заложили там 32 поселения с Тороной во
главе. В колонизации полуострова участвовали также их соседи —
эретрийцы. Далее к востоку от Халкидики, на фракийском побе­
режье, протянулась еще одна полоса колоний. Важнейшими среди
них были Абдера, основанная жителями Клазомен и заселенная
позднее выходцами с острова Теос, и Маронея, начало которой по­
ложили хиосцы и которая была знаменита своим превосходным
вином; недаром именно из Фракии стал распространяться по всей
Греции культ бога Диониса. Вскоре на фракийском побережье поя­
вились и колонии лесбийцев.
Главную же роль в колонизации Геллеспонта, берегов Про­
понтиды и Черного моря суждено было сыграть гражданам Ми­
лета: число их колоний достигло, по некоторым сведениям, 90. Из
наиболее известных назовем Абидос, находившийся напротив лес­
бийского Сеста на другом берегу Геллеспонта, Синопу на малоазий-
ском побережье Черного моря, родину философа Диогена, а также,
к востоку от нее, Котиору, Керасунт и Трапезунт. Особенно прив­
лекали милетских колонистов плодородные долины на северном и
северо-западном берегах Черного моря, ставшие житницами всей
Эллады. Здесь в середине VII в. до н. э. возник целый ряд милетских
колоний: к югу от устья Дуная Истр, далее Ольвия, Аполлония
Фракийская, Одесс и Томы, прославившиеся много веков спустя
как место ссылки Овидия; затем Тира в устье Днестра и Феодосия
в Крыму. Разумеется, граждане Милета были не единственными
колонистами в тех краях. В одном, но очень важном месте их опере­
дили мегарцы, заложившие Калхедон на Боспоре, с азиатской сто­
роны, а на европейском берегу — Византий. И в Причерноморье за
жителями Милета спешили вслед мегарцы, также основавшие ряд
городов, в том числе Гераклею. Свои колонии приобрели в этом ре­
гионе и выходцы из других греческих городов-государств.
В VII в. до н. э. грекам удалось обосноваться также в Египте,
где фараон Псамметих, дабы усилить оборону восточной границы
своего царства, расселил близ устья Нила отряды греческих наем­
ников. С этого времени греко-египетские торговые связи начали
быстро развиваться. Милетцы утвердили в устье Нила свои тор­
говые фактории. В Мемфисе наряду с тирским и карийским кварта­
лами появился и квартал греческий. Наконец, тем же милетцам
Египет был обязан возникновением своего главного тогдашнего
торгового центра — города Навкратис.
Проникновение греков в Африку не ограничивалось Египтом.
Уже в VII в. до н. э. выходцы с острова Тера поселились на Ливий­
42
ском побережье, основав там Кирену, родину поэта Каллимаха и
ученого Эратосфена; оттуда же прибыло в Грецию неизвестное ранее
растение сильфий, из которого изготовляли драгоценные благово­
ния. Дальнейшему продвижению греческих колонистов на запад ме­
шал Карфаген, Египет же сдерживал греческую экспансию на
юго-восток.
Как мы видим, в VIII—VII вв. до н. э. грекам стало тесно на Бал­
канах, а море уже не было для них преградой, отделявшей их от
всего остального мира. Напротив, теперь оно связывало их с други­
ми народами, облегчая торговый и культурный обмен. Куда бы гре­
ков ни заносила в то время судьба, они старались почерпнуть у
местного населения все стоящее; колонизация открыла им глаза на
далекие страны, расширила их умственные и культурные горизонты,
пробудила дремавшие прежде способности. В результате бурной
колонизационной деятельности окрепла система производства, ос­
нованная на использовании труда рабов и на отделении ремесла от
земледелия.
В VIII в. до н. э. средиземноморская торговля находилась еще
в руках финикийцев, и греческие рынки были наводнены восточными
товарами, с которыми продукция эллинских ремесленников пока не
могла соперничать. Ни один грек не смог бы, пожалуй, изготовить
такой великолепный серебряный кратер, какие привозили финикий­
ские купцы из Сидона, или такие прекрасные доспехи, какие можно
было достать на Кипре. Считавшиеся предметом роскоши льняные
одеяния доставлялись с Востока, восточного же происхождения
были и изделия из стекла и слоновой кости.
Поначалу отношение аристократической элиты к людям, зани­
мавшимся торговлей, было отчетливо негативным, о чем свидетель­
ствуют обращенные к Одиссею слова знатного феакийца Эвриала в
«Одиссее» Гомера:
Гость, не похож ты совсем на мужа, искусного в играх
И в состязаньях, каких между смертными много бывает,
Но на таких, что на судне своем, во главе над гребцами,
Часто морем плывут с товарами, их продавая,
Думают лишь о грузе, следят за корыстной продажей,
Ищут лишь барышей...

В течение VII в. до н. э. положение постепенно менялось, ибо

появились уже многочисленные греческие колонии, жившие прежде
всего торговлей. Возможности для экспорта и импорта значительно
расширились. Греки все больше вытесняли финикийцев из Среди­
земного моря, причем для бедной ресурсами Эллады, которой не
хватало даже собственного хлеба, торговля становилась жизненной
необходимостью, и потому так важны были для греков основанные
ими колонии в Северном Причерноморье. Впрочем, не только
зерно везли корабли, направлявшиеся оттуда через проливы в Гре­
цию; они доставляли также продукты рыболовства. Больше всего
рыбы ловили и мариновали в Кизике, Синопе и Византии.
Импортировали греки, как уже говорилось, и драгоценные ме­
таллы, и таинственный сильфий, родиной которого была Кирена,
43
и, наконец, рабов. Крупным невольничьим рынком стал тогда остров
Хиос, неподалеку от малоазийского побережья. Центрами морской
торговли были те же города, где наиболее успешно развивались
местные ремесла: в Малой Азии — Милет, в собственно Греции —
Коринф и Халкида — на Эвбее. Активное участие в средиземно-
морской торговле принимала и Эгина, не основывавшая, однако,
колоний и ограничившаяся созданием фактории в Навкратисе, на
территории Египта; эгинцы считались первыми корабелами и нео­
бычайно богатыми купцами. Геродот рассказывает, что ни один
грек не нажил в своих торговых поездках такого состояния, как жи­
тель Эгины Сострат. Расположенная посреди Саронического залива
и производившая добротную керамику и иные продукты мелкого
ремесла, Эгина была некоторое время средоточием греческой
торговли с Востоком, пока Коринф и Халкида, благодаря своим
многочисленным колониям, не лишили Эгину этой привилегии. Те
же два города держали в своих руках торговлю с Западом. Лишь
значительно позднее на арену торгового соперничества высту­
пили Афины.
В Греции VII в. до н. э. было уже что экспортировать в соседние
страны. Основу ткачества составляла шерсть, а ее было у греков в
достатке. Меди не хватало, и ее приходилось привозить с Кипра, но
зато железа добывали сколько угодно — на Эвбее, Кикладах и в
Лаконии. Железной руды вывозили много, о чем свидетельствует
первая книга «Одиссеи», где говорится об экспорте железа в италий­
скую Темесу. Лучше всего развивалось ремесло в Ионии, прежде
всего в Милете, где ткали одежды из фригийской шерсти, добы­
вали улиток и изготовляли пурпурную краску для тканей. Пурпурные
ткани из Милета, Лаконии и с острова Эвбея заполнили собой в
VI в. до н. э. все греческие и негреческие рынки Средиземноморья,
вплоть до далекой страны этрусков, господствуя там безраздельно.
Острова Самос и Хиос славились обработкой металлов: хиосский
житель Главк, по сведениям античных авторов, изобрел сварку
железа, а самосские мастера Ройк и Феодор научили греков искус­
ству бронзового литья. Ткачеством и кожевенным делом была зна­
менита Лидия, разбогатевшая на разведении овец: о лидийской
обуви вспоминает поэтесса Сапфо. Соперничая с Востоком за сре­
диземноморские рынки, греки стремились достичь не только коли­
чественного, но прежде всего качественного превосходства своих
товаров, уделяя все больше внимания красоте, художественным
достоинствам ремесленных изделий. В конце концов купцы с Вос­
тока были в основном вытеснены с рынков, сохранив монополию
лишь на торговлю благовониями, стеклом и коврами. Равным об­
разом всегда находило сбыт в греческих городах египетское полотно.
Большой спрос на греческие товары заставлял все больше втя­
гивать в ремесленную деятельность рабов. Так, нет сомнений в том,
что милетское ткачество добилось столь крупных успехов благо­
даря использованию труда несвободных, которых немало доставля­
лось в Ионию из других областей Малой Азии, из Фракии и При­
черноморья. Рабы трудились в ремесленных мастерских Коринфа,
44
Афин, Халкиды. Фрагмент чернофигурной росписи одной аттичес­
кой вазы VI в. до н. э. изображает гончарное предприятие, где ря­
дом с мастером изготовляют керамику семеро его подручных. Тог­
да же повсеместно вошло в обычай ставить на сосудах имя их соз­
дателя. Благодаря этому мы можем проследить распространение,
например, аттической керамики: вазы с именем местного мастера
Никосфена встречаются в Этрурии, в причерноморских колониях,
в Навкратисе, а имена Клития и Эрготима, создавших, в частности,
знаменитую «вазу Франсуа» (названную так в честь человека, на­
шедшего ее в 1845 г.), можно прочесть на сосудах, также обнару­
женных в Этрурии, Навкратисе и Гордии во Фригии.
Для заморской торговли необходимы были суда, способные пере­
возить большие грузы. Не удивительно, что в VII в. до н. э. было вне­
сено немало усовершенствований в корабельное дело, в оснащение
судов. Греки гомеровской эпохи, как и их эгейские и финикийские
предшественники, пользовались беспалубными судами с высоким
носом и низкой кормой, которыми управляли при помощи простей­
шего кормила, состоявшего из двух весел. В VII в. корабли стали
более грузоподъемными, появилась палуба. Нос и корма были силь­
но приподняты, а само судно оснащено парусами, дабы большое
количество гребцов не отягощало транспортный корабль, пред­
назначенный для перевозки товаров. Но и те суда, где гребцы оста­
вались, а парус имел лишь вспомогательную функцию, также были
усовершенствованы: увеличено число скамей для гребцов, скамьи
помещались в два яруса и т. д. Наряду с 50-весельными финикийски­
ми пентеконтерами в греческих водах можно было увидеть корабли
с двумя рядами весел — диеры, упомянутые уже в известном
«списке кораблей» во второй книге «Илиады». В дальнейшем появи­
лись и трехрядные суда — триеры, изобретенные, как кажется, ко­
ринфянином Аминоклетом. Груженные товарами тяжелые корабли
уже нельзя было вытащить на берег, поэтому тогда же, в VII в.
до н. э., стали применять якоря и все лучше оборудовать пристани
и порты.
РАЗВИТИЕ ГОРОДОВ И ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫХ
ОТНОШЕНИЙ
В это же время в Греции начался заметный рост городов. В Ко­
ринфе при тиране Периандре, правившем с 627 по 585 г. до н. э., нас­
читывалось около 25 тыс. жителей; столько же было, по-видимому,
и в Афинах. Милет, первый из ионийских городов, населяли 30 тыс.
человек. Еще более многолюдными и могущественными должны
были быть Сарды, столица Лидии. На греческом Западе самым круп­
ным городом считался Сибарис, площадь которого достигала 50 ста­
дий, или почти 9 км.
Городская жизнь, товарное хозяйство, торговля были немысли­
мы без системы мер и весов. Ее, как и письменность, греки переняли
с Востока, прежде всего из Вавилонии и Египта. Главной единицей
веса служил фунт, состоявший, как и в Двуречье, из 60 мин. В
остальном греки воспользовались египетской десятичной системой
45
счета: мина делилась на 50 статеров и 100 драхм. В греческих
колониях Запада единицы веса были другие: талант делился не на
60 мин, а на 120 литр, а литра, в свою очередь, — на 12 унций.
Важнейшее событие в экономической истории Греции — появле­
ние в VII в. до н. э. монет. Прежде, например, у Гомера мерой
стоимости выступали волы или быки:
В оное время у Главка рассудок восхитил Кронион:
Он Диомеду герою доспех золотой свой на медный,
Во сто ценимый тельцов, обменял на стоящий девять.

И в законах Драконта еще в VII в. до н. э. штрафы исчислялись

в волах. Однако уже у Гомера мы встречаем и другое платежное
средство: медные и железные бруски. Рассчитываться брусками
было торговцам легче, чем скотом, но все же не так удобно и выгод­
но, как монетами. Но металлические бруски оставались в ходу еще
довольно долго, и в коринфских колониях на Сицилии счет про­
должали вести на медные фунты, когда уже вошло в обычай чека­
нить серебряную монету. Такое положение вещей отразилось и в
названиях позднейших монет: так, «драхма» означает то, что
можно ухватить, удержать в горсти, а «обол» — вертел, ибо перво­
начально кусочки меди, находившиеся в обращении, имели форму
длинных тонких вертелов. Часть этих «вертелов» можно было
взять в одну руку — столько оболов и составляли драхму. Разу­
меется, эти куски металла еще не были собственно деньгами, валю­
той; о деньгах можно говорить только тогда, когда государство
начало ставить на металле свою печать, гарантируя тем самым его
вес и чистоту.
Первые настоящие греческие монеты были отчеканены в Малой
Азии. Впервые, как кажется, к подобной идее пришли лидийцы.
Выпуск монет из меди или железа был невыгоден — следовало вос­
пользоваться металлом более ценным, например электроном, т. е.
золотом, смешанным с серебром, как его находили в лидийских
рудниках и на дне реки Пактол: добывавшееся там золото содержа­
ло в естественном состоянии от 25 до 95 % примеси серебра.
Древнейшие монеты имеют продолговатую форму, на одной сторо­
не — геральдический знак, символ того или иного государства,
чаще всего изображение какого-либо животного, на другой — квад­
рат.
На территории Малой Азии сосуществовали две монетные сис­
темы: милетская, в которой тяжелая мина весом в 873 г делилась
на 60 статеров по 14,6 г каждый, и фокейская, где 40 статеров того
же веса составляли мину, весившую 635 г. Наряду со статерами в
обеих системах были и более мелкие монеты. В соответствии с
милетской системой чеканили в самом Милете монеты с изобра­
жением льва, в Эфесе с пчелой, на острове Хиос со сфинксом. На
монетах фокейской системы можно видеть: в Фокее — тюленя, на
Теосе — грифона, в Кизике — тунца. Подлинный переворот в мо­
нетном деле совершил в VI в. до н. э. лидийский царь Крез,,который
46
перестал чеканить монету из электрона и велел применять для этих
целей чистое золото и серебро.
На территории собственно Греции чеканить монету раньше
всех начали такие известные торговые полисы, как Халкида, Эрет-
рия, Эгина. Основу монетной системы Греции составила легкая ми­
на, весившая 436,5 г, т. е. в два раза меньше, чем мина тяжелая. Ми­
летская легкая мина получила в Греции название эвбейской, так
как первоначально была принята на острове Эвбея. Эвбейская ми­
на делилась на 50 статеров по 8,73 г весом. На Эгине, которая под­
держивала оживленные торговые связи с Востоком, такие легкие
статеры не могли получить распространения, ведь на Востоке в ходу
были монеты более тяжелые. Поэтому эгинцы, взяв за основу ту же
эвбейскую мину, чеканили из нее не 50, а 35 статеров, так что вес
каждого достигал 12,4 г. Со временем Эгина утратила ведущее по­
ложение в сношениях с Востоком, и ее монетная система уже не
имела будущего. Эвбейскую же систему приняли вслед за халкид-
цами и их колониями также Коринф, чеканивший монеты с пега­
сом, и затем Афины, где на них изображали сову — священную
птицу богини Афины. Роль Халкиды и особенно Коринфа в среди­
земноморской торговле была столь значительной, что принятая ими
монетная система вскоре распространилась на всем греческом За­
паде, в Кирене и на побережье Фракии. Лишь в нескольких облас­
тях Греции и на южных островах Эгейского моря продолжали ис­
пользовать статеры эгинские, обычно называемые «черепахами»
из-за животного, украшавшего собой аверс монеты. Как мы видим,
чеканку монеты ввели у себя в эпоху архаики только те государ­
ства, которые были центрами ремесленного производства и активно
торговали с разными странами. Другие государства еще не ощуща­
ли тогда потребности в монетном деле.
С развитием ремесла и торговли во многих греческих полисах
появился новый влиятельный социальный слой владельцев мастер­
ских и купцов, который и в политической жизни стремился потес­
нить и оттеснить от власти старую родовую аристократию. Нарож­
давшаяся тимократическая система правления, заменившая приви­
легию знатного происхождения привилегией богатства, имущест­
венного достатка, призвана была положить конец системе аристок­
ратической. У локров опунтских и италийских, в Регии и Кумах,
в малоазийском Колофоне власть оказывалась в руках «тысячи»
наиболее состоятельных граждан. Подобное же тимократическое
устройство ввел в начале VI в. до н. э. в Афинах богатый торговец
Солон. С горечью видела старая знать, что решающее слово в госу­
дарственных делах все больше принадлежало теперь большим день­
гам; эта же горечь звучит в восклицании аристократического поэта
Алкея: «Деньги — это человек!» Горькой иронии Алкея вторит су­
ровый тон осуждения, с каким другой аристократ, Феогнид из Ме-
гары, говорит о своих родовитых современниках, готовых вступать
в родство с «худыми» и «низкими», но нажившими огромные
состояния.
Рост товарного производства, денежных отношений, торговли
47
вызвал кризис в сельском хозяйстве. Уже в VIII в. до н. э. мало­
земелье заставило многих греков покинуть отчий край и переселить­
ся в далекие колонии. Приток дешевого хлеба из Италии, с остррва
Сицилия, из Причерноморья привел к разорению значительной ч^с-
ти крестьян в самой Элладе, оказавшихся не способными покурить
необходимые им, но дорогие товары в городе. Цены на зерно стлали
несоразмерно низки, и в эпоху афинского законодателя Солрна,
в VI в. до н. э., земледелец получал за медимн (примерно полцентне-
ра) зерна лишь одну драхму. Трагизм ситуации, в которой оказались
мелкие землевладельцы, описывает еще двумя столетиями раньше
Гесиод, однако он не может посоветовать обедневшим крестьянам
ничего, кроме усиленного труда и ограничения рождаемости, чтобы
в семье было не больше одного сына и не пришлось делить и без
того маленькое хозяйство. Советы такие помогали мало: для внедре­
ния более рациональной и прибыльной экономической структуры
нужны были немалые денежные средства, а брать в долг было тогда
занятием опасным, ведь проценты были очень высоки, тот же, кто не
мог рассчитаться с долгами, терял свободу. При правлении старых
аристократических родов в греческих полисах законы против не­
состоятельных должников отличались особой суровостью. Не ме­
нее опасным было и поручительство. «Поручись — и ты будешь
несчастен» — такая поговорка возникла в Греции в это время. Не
удивительно, что в городах-государствах периода архаики рядом
с аристократией и новыми богачами из числа ремесленников и куп­
цов возрос слой бедноты, городской и сельской, а социальные проти­
воречия заметно усилились.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ
В глубокой древности судебные функции исполняла сама родо­
вая организация, которая в случае убийства одного из членов рода
творила кровную месть убийце. Полисная организация отобрала
у рода эти функции, сосредоточив их в руках государственных су­
дей. Аристократия долго сохраняла монополию на власть, в том
числе судебную, но со временем вынуждена была уступить часть
власти новым социальным силам. Неписаное право, знатоками и
хранителями которого были главы аристократических родов и на
основании которого они выносили приговоры, должно было усту­
пить место писаным законам, ставшим достоянием всех свобод­
ных граждан.
Достаточно прислушаться к жалобам Гесиода на «глотающих
дары» алчных и неправедных аристократических судей, а также к
притче о ястребе и соловье, при помощи которой Гесиод описывает
отношение знати к простому народу, чтобы понять, что такое поло­
жение дел не могло длиться бесконечно. Потому-то первым требо­
ванием новых социальных сил была запись обычного права, которая
положила бы конец самовластию аристократических судей. Однов­
ременно общество чувствовало глубокую потребность и в реформе
самого права; необходимо было, например, включить в юридическую
48
систему обязательные нормы, регулировавшие торговые отноше­
ния. И здесь колонии опередили метрополию: согласно традиции,
дррвнейшую кодификацию права осуществил Залевк в италийских
Локрах или Харонд в Катане на Сицилии. О том, насколько приня­
тые ими законы отвечали реальным условиям жизни греков в тот
период, говорит тот факт, что законодательство Залевка и Харон-
да получило распространение и в других италийских городах-госу­
дарствах — в Регии и Сибарисе.
Запись и обновление обычного права жители греческих поли­
сов доверяли людям, пользовавшимся всеобщим уважением и на­
зывавшимся «диаллакт», примиритель, или «айсюмнёт», человек,
помнящий о справедливости. Таким был в Митилене на Лесбосе
правитель Питтак, которого традиция относила к знаменитым гре­
ческим «семи мудрецам». Среди многих других авторитетных за­
конодателей, таких, как Диокл из Сиракуз или Филолай из Фив,
крупнейшими были афиняне Драконт (конец VII в. до н. э.) и
Солон (начало VI в. до н. э.).
С возникновением нового законодательства связаны, очевид­
но, и изменения в судебной процедуре. Судьями становились осо­
бые должностные лица; некоторые из них избирались уже всеоб­
щим голосованием всех граждан полиса, как это было предусмот­
рено, например, в законах Харонда. В наиболее важных случаях
можно было оспаривать вынесенный приговор, апеллируя к народ­
ному собранию. Такую возможность допускали локрийские зако­
ны.
Во всех известных нам древних кодексах законов прежде
всего точно определялись размер и характер наказаний — судья
не мог назначать кару по собственному произволу. Но в запи­
санных правовых нормах еще видны традиции кровной мести: так,
законы Харонда — пример так называемого талионного права —
предписывают буквальное применение принципа «око за око».
Наказания вообще были очень тяжелыми, ведь мы и сегодня вспо­
минаем их, говоря о «дракон (т)овских мерах». В законодатель­
стве Драконта не различались преступления большие и меньшие,
такое различение ввел только Солон. Любая кража каралась смер­
тью, и на такое наказание Драконт вообще был весьма щедр.
Кроме того, предусматривались денежные штрафы, продажа в
рабство, бичевание и атимия — лишение гражданских прав. В тю­
рьму сажали лишь за неуплату долгов или для превентивного за­
держания. Иск должен был возбуждать сам потерпевший; если
не считать дел об убийстве, само государство не преследовало
ни за какие преступления.
Именно в делах об убийстве особенно наглядно сказались
новые веяния. В эпоху Гомера убийство рассматривалось как
осквернение человеком самого себя, поэтому убийце необходимо
было очиститься от пролитой крови во имя Зевса-Очистителя,
который, по преданию, освободил от скверны душегубства пер­
вого убийцу, Иксиона. То, что виновный должен формально очис­
титься от пролитой крови, провозглашал дельфийский оракул в
49
храме Аполлона. Очищению подлежали не только человек, совер­
шивший преступление, но и место, а иногда и вся область, где оцо
произошло. В законах Драконта эта норма получила дальнейшее
развитие. Поскольку убийца осквернил своим злодеянием все Го­
сударство, именно должностные лица полиса обязаны были взять
на себя заботу о наказании. Время, когда каждый мог сам мстить
за обиду или возмещать нанесенный ему ущерб, миновало. Отсю­
да — запрещение носить в городе и на народном собрании ору­
жие: государство брало в свои руки обеспечение безопасности и
прав граждан. Сами государственные власти должны были теперь
установить, совершено ли убийство, и кем, и предумышленно или
невольно — рассмотрение мотивов преступления также было важ­
ным новшеством. Законы Драконта знают и другое понятие —
«фонос дйкайос», убийство обоснованное, совершенное, например,
для самозащиты. В этом случае, как и в иных случаях непреду­
мышленного убийства, наказанием могли стать изгнание или де­
нежный штраф. Если преступник не был обнаружен, об этом офи­
циально извещали особую коллегию выборных должностных
лиц — пританов, о которых речь еще пойдет ниже, и те приступали
к ритуалу очищения страны, предавая проклятию убийцу и вывозя
орудие убийства за пределы своего полиса.
Развитие товарно-денежных отношений отразилось в законо­
дательстве того или иного греческого города-государства весьма
различным, а то и противоположным образом. Так, законы За-
левка направлены против набиравшего силу купечества, запрещая
торговое посредничество и вынуждая крестьян самих заниматься
сбытом своей продукции. Законодатель не признает также пись­
менных контрактов, требуя, чтобы соглашения заключались в
присутствии свидетелей. Совершенно иную тенденцию можно
видеть в законах Харонда: учитывая бурный рост купеческой де­
ятельности в халкидских городах, они точно и подробно опреде­
ляют нормы торгового права.
Новые социальные силы в своем стремлении вырвать власть
в полисе у старой аристократии нередко сталкивались с ее ожесто­
ченным сопротивлением. В этих случаях борьба купцов, ремес­
ленников, мелких землевладельцев против традиционной знатной
верхушки принимала характер революционный. На первом этапе
борьба приводила не к установлению демократических порядков
(в их античном понимании), но к захвату власти диктаторами —
тиранами, вознесенными на плечах народа. Тот факт, что тираны
появлялись в тех частях греческого мира, которые были эконо­
мически наиболее развитыми, указывает на прямую связь между
возникновением тирании и переменами в хозяйственной и социаль­
ной сферах. Всюду, где старый земледельческий уклад переживал
кризис, к власти приходили сильные энергичные узурпаторы —
тираны: в Милете, Эфесе, Коринфе, Сикионе, Мегаре, Афинах,
на островах Самос, Лесбос, Сицилия. Атмосферу внутренних
войн, беспокойства, охватившего аристократию, шумного движе­
ния низов хорошо передают стихи Феогнида Мегарского:
50
 Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город —
Верь мне, недолго она в городе может царить,
Где нехорошие люди к тому начинают стремиться,
Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать.
Ибо отсюда — восстанья, гражданские войны, убийства.
Также монархи — от них обереги нас, судьба!

Город наш все еще город, о Кирн, но уж люди другие.

Кто ни законов досель, ни правосудья не знал,
Кто одевал себе тело изношенным мехом козлиным
И за стеной городской пасся, как дикий олень, —
Сделался знатным отныне. А люди, что знатными были,
Низкими стали. Ну кто б все это вытерпеть мог?
Явление тирании широко распространено было в греческих
полисах VII в. до н. э. Тираны, часто сами происходившие из арис­
тократической среды, выступали решительными противниками
правления традиционной знати и представителями народа. Дабы
найти себе прочную опору в массах, новые властители заботи­
лись о том, чтобы дать разорившемуся населению возможность
заработать. Отсюда — провозглашенные многими тиранами про­
граммы общественных работ: строительство каналов, водопроводов,
дорог, а также прямая поддержка торговли, ремесла и сельского
хозяйства как основ благосостояния и культуры. Признание
и поощрение государством народных культов Диониса про­
буждали в обществе новые творческие силы, в полной мере про­
явившиеся позднее в греческой трагедии и комедии. Именно в
эпоху тиранов некоторые города-государства заложили фундамент
своего будущего величия: Афины при Писистрате, Сиракузы при
Гелоне. Другие же, как Коринф или Самос, были обязаны тира­
нам периодом наивысшего расцвета.
Следует добавить, что многие тираны обладали ярчайшей
индивидуальностью, чертами великих исторических личностей.
Некоторые из них не ограничивались ролью организатора полити­
ческой и культурной жизни, но и сами занимались литератур­
ным творчеством: этим славились, например, Периандр в Корин­
фе и Питтак в Митилене на Лесбосе. Другие, как Поликрат на
Самосе или Писистрат в Афинах, желали прослыть меценатами,
покровителями искусств: при дворе Поликрата жили поэты Анак­
реонт и Ивик из Регия, Писистрат опекал поэтов Симонида с
Кеоса и Ласа из Гермионы. Но, несмотря на все великолепие и
пышность, какими окружали себя тираны, в глазах греков они
оставались узурпаторами. Сохраняя все внешние формы республи­
канского строя, новые властители стремились провести на все
должности своих родственников и приспешников. Основу их
правления составляло наемное войско, сосредоточенное близ рези­
денции тирана под защитой крепостных стен Акрополя. Не только
аристократия, отстраненная от власти, была врагом тиранов —
враждебно стали относиться к ним и низшие слои, увидевшие над
собой вместо аристократической олигархии новых господ, стре­
мившихся сделать свою власть наследственной и окруживших
51
себя чужеземными наемниками. «Нет свободного человека, —
писал два века спустя Аристотель, — который бы по собствен­
ной воле терпел такое правление». Не удивительно, что мало ка­
кая тирания пережила своего основателя. Если же тирану и уда­
валось передать власть своим детям, те вызывали у народа огром­
ную ненависть. О том, как относились афиняне к Писистрати-
дам, видно хотя бы из аттической песенки, прославлявшей Гар-
модия и Аристогитона, которые убили тирана Гиппарха, сына
Писистрата, борясь за свободу порабощенного города.
По-видимому, раньше всего тирания сложилась в ионийских
полисах Малой Азии, где на рубеже VII—VI вв. до н. э. мы встре­
чаем в Милете тирана Фрасибула, возглавившего оборону города
от лидийского царя Алиатта. Возникла тирания и на Самосе:
после долгих войн власть здесь оказалась в руках Поликрата,
опиравшегося на широкую поддержку народа; с помощью могу­
чего флота тиран безраздельно господствовал и на море, сража­
ясь с Милетом и Лесбосом — главными соперниками Самоса.
Яркая, цельная личность, Поликрат напоминает собой европей­
ских властителей эпохи Возрождения. Двор же его был устроен
с восточной пышностью и притягивал к себе поэтов, художников
и даже самого знаменитого тогда врача Демокеда из Кротона,
получившего от тирана пенсию в два таланта. Дворец, город­
ские стены, превосходный водопровод с длинным туннелем, про­
битым в скалах под руководством архитектора Эвпалина из Мега-
ры, порт и мол, наконец большой храм Геры, созданный самос­
ским архитектором Ройком, — все это восхищало современников
и позволило Геродоту назвать Самос при Поликрате чудом эл­
линского мира.
На рубеже VII—VI вв. до н. э. социально-политический пере­
ворот произошел и на Лесбосе, где тираном стал Пентил, потомок
старинного царского рода. После того как он был убит, настал
черед тиранов Мирсила и Меланхра, но и они не удержались у
власти. Страстной ненавистью к ним дышат некоторые строки ве­
ликого поэта-аристократа Алкея, сражавшегося с тиранами сло­
вом и оружием. Однако победителем в этой борьбе оказался не
Алкей, а Питтак, женившийся на дочери Пентила. Питтаку народ,
как в Афинах Солону, доверил провести реформу законов и всего
государственного устройства. Аристократ Алкей, вынужденный
удалиться в изгнание, называет Питтака тираном; народная пес­
ня упоминает о нем как о «великой Митилены повелителе». В дей­
ствительности же Питтак был не тираном в собственном смысле
слова, а, как и Солон в Афинах, «айсюмнётом», авторитетным за­
конодателем. Установив новые законы, он добровольно отказался
от власти, и великие эолийские поэты, Алкей и Сапфо, могли те­
перь возвратиться на родину, в Митилену.
В Коринфе олигархия Бакхиадов была свергнута в середине
VII в. до н. э. Кипселом. Его правление, как и правление его сы­
на Периандра, было временем наивысшего расцвета Коринфа, бур­
ной колонизационной деятельности. Была приведена к покорности
52
Коркира, основаны колонии в Левкаде, Анактории и Амбракии.
Венцом творческих усилий тиранов должно было стать здесь стро­
ительство канала на Коринфском, или Истмийском, перешейке,
призванного соединить восточную и западную части греческого
мира; проект этот, впрочем, не был реализован. Периандр ока­
зал, кроме того, важное воздействие на внутренние порядки в Ко­
ринфе. Стремясь подорвать влияние родоплеменной знати, тиран
заменил деление города на филы территориальным делением:
город был разделен на восемь фил, ставших чисто территори­
альными единицами. В правление Периандра Истмийские игры в
честь Посейдона стали общегреческими. Грекам хорошо извест­
ны были и щедрые дары Периандра храмам олимпийских богов:
статуя Зевса в Олимпии и ларец кедрового дерева, украшенный
золотом и слоновой костью, в святилище Геры. Как и другие ти­
раны, коринфский правитель пытался регулировать повседневную
городскую жизнь, запрещая, например, сельским жителям пере­
селяться в город или ограничивая расходы граждан, дабы никто
не тратил больше того, что зарабатывал. Когда приток дешевой
рабочей силы несвободных людей в сельское хозяйство стал угро­
жать конкуренцией личному труду крестьян, тиран вынужден был
ввести запрет на приобретение рабов. После смерти Периандра
тирания в Коринфе продержалась недолго: брат его, Псамметих,
три года спустя был убит, а власть снова захватила аристократия.
В самом конце VII в. до н. э. тирания установилась и в Сики-
оне. Основателем ее был Орфагор, которому удалось даже поло­
жить начало целой династии сикионских тиранов. Самый знаме­
нитый из них — племянник Орфагора Клисфен; как и Периандр
в Коринфе, он заменил деление государства на родовые филы
территориальным делением. Антиаристократические тенденции
Клисфена проявились и в поддержке им народного культа Дио­
ниса и хоральных песен в честь этого бога, а также в запрещении
рецитаций гомеровых поэм. Двор Клисфена был устроен с неви­
данной роскошью, там проводились спортивные игры и музыкаль­
ные соревнования. Династия Орфагоридов правила в Сикионе це­
лое столетие.
Социальный кризис нарастал и в Аттике. Около 640 г. до н. э.
афинянин Килон попытался использовать недовольство народа
для свержения власти аристократии. С помощью своего тестя,
Феагена из Мегары, он занял афинский Акрополь, но было яс­
но, что попытка его преждевременна: широкие слои населения
полиса не встали на его сторону. По призыву архонта Мегакла
отряды крестьян осадили Килона на Акрополе, и восстание за­
кончилось неудачей. Положение народа в Аттике продолжало ос­
таваться очень тяжелым, часть владений Афин захватила Мега-
ра, оппозиция аристократическому правлению усиливалась. Зако­
нодательство Драконта (621 г. до н. э.) отнюдь не решило всех
проблем. На рубеже VII—VI вв. до н. э. взоры афинян все с боль­
шей надеждой обращались к богатому купцу, поэту, мудрому и
авторитетному человеку Солону, призывавшему сограждан воевать
53
с Мегарой за остров Саламин. В 594 г. до н. э. Солон был из­
бран архонтом, получив неограниченные полномочия для проведе­
ния реформ в государстве.
Каковы были эти реформы? Прежде всего «сейсахтейя» («стря­
хивание бремени») — списание долгов с населения Аттики. В сво­
ем прекрасном стихотворении законодатель подчеркивал эту свою
заслугу, говоря, что о ней могла бы свидетельствовать «из олим­
пийцев высшая — мать черная Земля», освобожденная им от дол­
говых камней, поставленных заимодавцами на крестьянских по­
лях. «Рабыня прежде, ныне же свободная», — с гордостью пишет
Солон о земле Аттики, где он раз и навсегда отменил долговое
рабство. Однако осуществить аграрную реформу — передел земли
законодатель не решился, чем и вызвал общее недовольство всех
неимущих. Для них «сейсахтейя» без более справедливого распре­
деления земли оставалась половинчатой мерой, для аристократии
же и эта мера была посягательством на традиционные устои. Тем
более что Солон пытался ограничить рост крупного земле­
владения, запрещая приобретать участки свыше определенной
нормы.
Необычайно важной реформой стало введение Солоном ге-
лиеи — суда присяжных, избиравшихся из числа свободных афин­
ских граждан, достигших 30 лет. То был еще один существенный
шаг к демократизации политической жизни в Аттике. Гелиея об­
ладала правами высшей апелляционной инстанции по граждан­
ским делам, по делам же уголовным выносить приговоры могла,
как кажется, только она (кроме дел об убийстве, подлежавших
ведению совета бывших архонтов — ареопага). Передав широким
слоям народа часть судебных функций, законодатель дал нарож­
давшейся афинской демократии могучее оружие.
Политическое устройство, введенное реформами Солона, осно­
вывалось на имущественном расслоении. Политические права рас­
пределялись в соответствии с имущественным положением. Солон
разделил общество на 4 класса. К первому относились пентако-
сиомедимны — граждане, получавшие в год 500 медимнов зерна
или 500 метретов (1 м е т р е т = 39 литрам) оливкового масла. Вто­
рой класс составляли всадники — гиппеи; третий — тяжелово­
оруженные пешие воины, зевгиты, обладавшие упряжкой из двух
волов; четвертый — ремесленники, феты. Только первые три клас­
са имели доступ к государственным должностям, причем на выс­
шую должность архонта могли претендовать лишь пентакосиоме-
димны. Феты же от непосредственного участия в управлении по­
лисом были отстранены. Но некоторыми политическими правами
были наделены и они, в чем и состоял великий демократический
смысл реформ Солона. На народном собрании — экклесии даже
низшие слои свободного населения могли оказывать влияние и на
избрание должностных лиц, и на определение общего курса го­
сударственной политики; участвуя в гелиее — суде присяжных,
мелкие ремесленники и торговцы способны были парализовать
злоупотребления должностных лиц.
54
 Политическое устройство Афин эпохи Солона сочетало в себе,
таким образом, зародыши будущей афинской демократии с эле­
ментами традиционных установлений и обычаев. Роль аристок­
ратических институтов (архонты, ареопаг и т. п.) не изменилась,
сохранилось и старое деление полиса на родовые филы, в кото­
рых тон задавала древняя знать. Однако некоторыми новыми
законами Солону удалось подорвать основы родового права. Так,
афинский гражданин мог теперь по собственному усмотрению
распорядиться своим имуществом в случае бездетности.
Немалую роль сыграл законодатель и как организатор эконо­
мической жизни. Желание поднять значение и уровень развития
ремесел заметно в постановлении о воспитании детей: сын, кото­
рого не выучили ремеслу, считался свободным от обязанности
поддерживать своего отца в старости. О стремлении развивать
торговлю свидетельствуют законы, облегчавшие поселение в Атти­
ке метеков — иноземных ремесленников и торговцев, не имевших
афинского гражданства, ибо они не входили в старые городские
филы. В результате во времена Солона Афины все больше приоб­
ретали характер центра ремесла и торговли в средней Греции. Сре­
доточием управления полисом становилась рыночная площадь —
агора. Сам происходивший из купеческой среды и занимавшийся
торговлей, Солон хорошо понимал экономические нужды Аттики,
где плодородной земли было мало. Заботясь о бесперебойном
снабжении своего края продовольствием, он воспретил вывозить
за пределы государства продукты сельского хозяйства за исклю­
чением оливок. Очень важным оказалось и введение Солоном в
Аттике эвбейской системы мер и весов, что значительно облег­
чило торговые сношения с полисами, пользовавшимися той же
системой: с Эвбеей, Коринфом, колониями на полуострове Халки-
дика.
Реформы начала VI в. до н. э. носили компромиссный харак­
тер и не решили всех жгучих социальных проблем. Не удиви­
тельно, что и после Солона политическая борьба в Афинах про­
должалась. Земельная аристократия с одной стороны, купцы и
моряки с другой, по-прежнему оспаривали друг у друга власть в
государстве. Борьба эта достигла высшей точки, когда в нее ак­
тивно вмешался аристократ Писистрат, опиравшийся на поддерж­
ку беднейшей части крестьянства горных районов Аттики. Подоб­
но Солону, он завоевал авторитет у афинян участием в войне про­
тив Мегары — давней соперницы Афин. Захватив власть в 562 г. до
н. э., он был затем вскоре изгнан из города, но, возвратив­
шись около 545 г. до н. э., правил далее до самой своей смерти в
527 г. до н. э.
Общественная и культурная деятельность Писистрата харак­
терна для греческой тирании того времени: как и другие тираны,
Писистрат опирался на бедноту, опекал ее и давал ей возмож­
ность заработать себе на хлеб, насаждал народные культы, стре­
мясь придать им больше блеска. Одновременно он окружал себя
восточной роскошью, покровительствовал наукам и искусствам,
55
которые должны были прославить его правление. В Афинах быст­
ро росли новые храмы и общественные здания, был построен
большой водопровод. Наиболее обширный замысел Писистрата —
сооружение храма Зевса Олимпийского в долине реки Илисс —
не был реализован, но в Афинах появилось святилище Диониса, в
Элевсине — Деметры, а в честь покровительницы государства
богини Афины стали устраиваться пышные Панафинейские празд­
нества, благодаря которым значение Афин в греческом мире
заметно усилилось. Древний народный праздник, когда девушки
подносят богине вытканное для нее одеяние, превратился в обще­
государственное торжество с величественной процессией, раз­
личными состязаниями в честь Афины, исполнением гимнов и
рецитациями рапсодов. Из крестьянских песен и танцев в честь Дио­
ниса выросли великолепные празднества Великие Дионисии.
И Писистрат, и его сын Гиппарх оказывали покровительство
поэтам и музыкантам. С этого времени, согласно традиции, вошли
в обычай рецитации гомеровских поэм целиком в дни Панафи-
нейских торжеств. В Афины стекались поэты из отдаленных мест:
Лас из Гермионы, Пратин из Флиунта, Анакреонт с острова Теос,
Симонид с Кеоса. Тогда же родилась и греческая трагедия: счи­
талось, что поэт Феспид Афинский впервые вывел перед публи­
кой актера, который вступал в диалог с хором. Афины стали цент­
ром притяжения и для художников, скульпторов, архитекторов,
приезжавших с Хиоса, Пароса, Наксоса и Эгины, чтобы просла­
вить своими творениями эпоху тирана Писистрата и его сыновей.
Но, несмотря на такие достижения культуры во второй поло­
вине VI в. до н. э., династия Писистрата не удержала власть в
своих руках, ибо против тиранов поднялись аристократические
роды, призвавшие себе на помощь Спарту, которая издавна с не­
приязнью следила за возвышением Афин при Писистратидах.
Под натиском спартанского войска тирания пала.
Вновь началась борьба за власть и обновление политическо­
го устройства полиса. Усилившийся слой торговцев, моряков и
ремесленников стремился навязать старой аристократии полити­
ческую реформу, провести которую выпало на долю Клисфена,
сына Мегакла. Он и ввел новое деление населения на филы как
чисто территориальные единицы, ибо старые, родовые филы были
естественной основой могущества родоплеменной знати. Четыре
традиционные филы были лишены теперь всякого политического
значения и вытеснены десятью территориальными филами, вну­
три которых аристократия уже не играла решающей роли. Кроме
того, новое деление позволило включить в число афинских граж­
дан, а тем самым и в политическую жизнь, тех, кто прежде стоял
вне фратрий и фил и потому гражданскими правами не пользо­
вался. Демократический элемент в Афинах численно вырос и по­
литически окреп. Отметим, что каждая из фил охватывала не
только часть города, но и часть городской округи и побережья —
формирование политических групп, опиравшихся на замкнутые
территориальные комплексы, стало отныне невозможным, и это
56
обещало полису значительно большую стабильность. Еще один
удар по родоплеменным традициям был в то же время новым
шагом к демократизации общественной жизни в Аттике. Ре­
форма фил повлекла за собой и реформу высшего административ­
ного органа — совета, который прежде состоял из 400 членов
(по 100 от каждой родовой филы), а начиная с эпохи Клисфе-
на насчитывал их 500 (по 50 от каждой новой, территориаль­
ной филы). Значение реформ Клисфена оценили уже современ­
ники: Геродот объяснял позднейшие победы афинян над персами
влиянием демократического духа, воодушевлявшего войско, ко­
торое сражалось теперь не за тирана, а за свободу сограж­
дан.
Иначе обстояли дела на Пелопоннесе. В период архаики впер­
вые стали создаваться крупные союзы городов-государств в Гре­
ции. Одним из них был Пелопоннесский союз под предводитель­
ством Спарты. Уже в VIII в. до н. э. Спарта подчинила себе неко­
торые области Южной Лаконии и остров Киферу, а затем пло­
дородную Мессению в долине реки Памис. Этот богатый край
был поделен между спартиатами — малочисленным слоем полно­
правных граждан Спарты, а местное население оказалось на по­
ложении илотов, не обладавших не только никакими правами,
но даже и личной безопасностью: любой спартиат мог убить ило­
та совершенно безнаказанно. Покоренные обитатели этих облас­
тей вынуждены были отдавать новым господам половину уро­
жая и приплода скота. В результате спартанцы установили свой
контроль над самой крупной в Греции территорией, если не счи­
тать Фессалии. Спустя более ста лет Спарта овладела и Запад­
ной Мессенией, направив затем свою экспансию на восток и на
север — против Аргоса и Аркадии. Спартанцам удалось отобрать
у аргивян часть морского побережья между Зараксом и Прасиями,
сведя местных жителей на положение периеков — свободных лю­
дей, не имевших, однако, политических прав и занимавшихся чаще
всего торговлей. Достались Спарте и некоторые южные области
Аркадии, а город Тегея, как и Коринф, Сикион, Мегара, Эгина
и Элида, должен был вступить со Спартой в союз — симмахию.
Каждый полис располагал одним голосом на собрании представи­
телей союза, где решения принимались большинством голосов,
и обязан был предоставлять в распоряжение спартанских царей
воинский контингент размером в 2/з всех вооруженных сил того
или иного города-государства. Связи между союзниками были на­
столько непрочными, что отдельные полисы даже вели между со­
бой войны, в которые союз в целом не вмешивался. Тем не ме­
нее значение Спарты как гегемона Пелопоннесского союза было
достаточно велико, тем более что она держала под своей непосред­
ственной властью более 1/з территории полуострова (свыше
8000 км2). В военном отношении союз не имел себе равных в тог­
дашней Греции.
Спарта была государством воинов. Обращаясь к спартанцам,
поэт Тиртей (вторая половина VII в. до н. э.) в своих элегиях
57
связывает высшую добродетель человека — «аретэ» не с победой в
состязаниях атлетов, но с победой в войне:
...Стремиться вперед, в бой рукопашный с врагом:
Эта лишь доблесть и этот лишь подвиг для юного мужа
Лучше, прекраснее всех прочих похвал средь людей.

С самого детства спартанцем занималось государство, заботясь

о воспитании прежде всего дисциплинированного воина. Слабые,
немощные не нужны были такому государству, и потому от сла­
бых, больных детей здесь старались, как известно, избавиться как
можно раньше. Как говорит Демарат у Геродота, спартанцы были
свободными, но свободными не во всех отношениях: они повино­
вались законам государства.
Законы эти предписывали, чтобы с семи лет молодой спарти-
ат рос вдали от родительского дома, в окружении своих сверст­
ников, под командованием старших, 20—30 лет. Главное внима­
ние уделялось гимнастике и хоровому пению боевых гимнов и
маршей. Суровость воспитания, вошедшая в поговорку, особен­
но наглядно проявлялась в ежегодной порке юношей в святилище
Артемиды, причем испытуемый не имел права показать, что ему
больно. Достигнув 20 лет, молодой человек становился равноправ­
ным членом сообщества спартиатов. Отныне он был вправе и
обязан принимать участие в совместных воинских трапезах —
фидитиях, или филитиях, для которых каждый спартиат до­
ставлял ежемесячно определенное количество ячменя, сыра, ви­
на, фиг и денег. Собравшись вместе, спартиаты ели знаменитую
черную похлебку из свинины, приготовленной в крови, с уксусом и
солью. Так как производительным трудом занимались илоты, то
спартиаты могли проводить жизнь в тренировках и охоте, оби­
тая в палатках, в обществе сотен себе подобных. Суровое, бес­
пощадное воспитание пробуждало в них чувство превосходства
над обитателями других греческих государств, а те, в свою оче­
редь, относились к спартанцам с почтительным изумлением, но
без симпатии. Спартанцев в греческом мире уважали, но не лю­
били. При этом следует отметить, что Спарта времен архаики,
VII в. до н. э., еще не была тем, чем она стала два века спустя,
когда стало особенно заметно окостенение казарменных структур
спартанской жизни. Тогда, в период архаики, спартанская арис­
тократия еще не отмежевывалась от прочих греков и не практи­
ковала так называемых ксенеласий — изгнаний иноземцев. Напро­
тив, прибывших из других мест поэтов и музыкантов в Спарте
охотно принимали, как, например, Алкмана из Малой Азии, оста­
вившего песни, которые распевали хором спартанские девушки.
Спартанское государство носило подчеркнуто аристократичес­
кий характер. Вся власть находилась в руках узкого слоя спартиа­
тов, державших в повиновении периеков и илотов. Опасаясь вос­
станий порабощенного населения завоеванных областей, ставшего
илотами, спартиаты каждый год провозглашали криптии — тай­
ные ночные убийства илотов, имевшие целью внушить им страх
58
и покорность. Боязнь илотских мятежей заставляла власти Спар­
ты действовать особенно осмотрительно во внешней политике госу­
дарства.
Уже в VI в. до н. э. обнаруживались в развитии Спарты консер­
вативные, застойные черты, проявившиеся в тенденциях к изоля­
ции, к тому, чтобы «уберечь» традиционный уклад жизни от вся­
ческих «новшеств», способных испортить древние нравы. «Нов­
шеств» же этих было в греческом мире немало и в эпоху архаики,
и в классический период. Были они и в общественной жизни
(вспомним хотя бы возникновение тирании), и в экономике, и в
культуре. Пытаясь сохранить свои старые устои, аристократичес­
кая Спарта ввела у себя — в отличие от других греческих поли­
сов — лишь мелкую железную монету. Двери и крыши спартан­
ских домов разрешалось изготовлять только из дерева — топо­
ром и пилой. Роскошные платья были поставлены вне закона: вне
зависимости от имущественного положения спартиаты носили оди­
наковые короткие плащи и потому считали себя равными.
Во главе государства стояли два царя, представлявших роды
Агиадов и Эврипонтидов. В VI в. до н. э., от которого до нас дошли
более подробные сведения, власть царей была уже ограничена
широкими прерогативами народного собрания: только оно вправе
было объявлять войну. Суд по гражданским делам вершили осо­
бые должностные лица — эфоры, надзиравшие за тем, как спар­
тиаты в течение всей своей жизни исполняют законы. Цари, точ­
нее один из них, командовали войском во время войны, но и тут
они должны были учитывать мнение эфоров, которым и принад­
лежала, по существу, вся исполнительная власть в государстве.
Первоначально они, по-видимому, назначались царями, но уже в
VI в. до й. э. избирались народным собранием. Они руководили
заседаниями герусии — совета 28 старцев (знатных спартиатов
в возрасте старше 60 лет), готовивших проекты решений, выно­
сившиеся затем на обсуждение народного собрания, а также осу­
ществлявших судопроизводство по уголовным делам. Эфоры же
руководили деятельностью народного собрания — апеллы, имели
право отстранять любых должностных лиц и — в случае необхо­
димости — высылать из страны иноземцев, держали в своих руках
государственные финансы и ведение внешних сношений. Хотя ца­
ри .обладали некоторыми пожизненными привилегиями (право
на 1/ з военной добычи, торжественное погребение и т. п.), огром­
ная власть эфоров делала последних почти равными царям, что на­
ходило внешнее выражение в обычае, согласно которому только
эфоры в отличие от прочих спартанцев не должны были вставать
со своих мест при виде царя.
Как герусия, так и апелла были институтами дорического про­
исхождения и встречаются в тот период также на Крите. В апел-
ле принимали участие все спартиаты, достигшие 30 лет. Спартан­
ская апелла ничем не напоминала афинскую экклесию с ее ожив­
ленными спорами, в которые охотно вступал любой гражданин. На
апелле голоса рядовых участников собрания звучали лишь в иск­
59
лючительных случаях, а все решения предлагались эфорами или
членами герусии. На апелле слышны были лишь голоса царей,
эфоров или старцев-геронтов. Апелла не обсуждала, не спорила,
но лишь голосовала. Таково было политическое устройство, ко­
торое спартанцы возводили к реформам своего легендарного за­
конодателя Ликурга и которое стремились сохранить без сущест­
венных изменений в течение долгих столетий, так как оно позво­
ляло малочисленной группе спартиатов совместными усилиями
обеспечивать их господство над периеками и илотами. Однако кон­
серватизм Спартанской державы неизбежно ослаблял ее. Государ­
ство с железной монетой и коллективными трапезами считалось
уже в V в. до н. э. анахронизмом. Верность заветам Ликурга не
уберегла Спарту во второй половине этого столетия от глубоких
общественных и культурных перемен, охвативших тогда весь гре­
ческий мир.
Возглавляемый Спартой Пелопоннесский союз был не един­
ственным подобным объединением на территории Греции. В сред­
ней Греции также возник союз государств — так называемая Де­
льфийская амфиктиония. Амфиктиониями назывались группиров­
ки полисов, объединившихся вокруг какого-либо религиозного
центра, встречавшиеся и в других частях греческого мира. Мы
знаем, например, что святилище Аполлона в Книде являлось цент­
ром дорического гексаполиса — объединения шести городов-
государств. В VIII в. до н. э. сложилась амфиктиония вокруг хра­
ма Посейдона на маленьком острове Калаврейя в Сароническом
заливе. Важнейшей, однако, была амфиктиония с центром в Дель­
фах. Число членов союза все увеличивалось, и постепенно он ох­
ватил всю Северную и Центральную Грецию вплоть до Истмий-
ского перешейка, включив в себя 12 племен. Каждое из них име­
ло по два представителя в совете амфиктионии, собиравшемся
два раза в год. Для исполнения постановлений совет мог обра­
титься к членам союза за военной помощью. Первоначально ам­
фиктиония не вмешивалась в политические дела, но имела нема­
лое влияние на смягчение законов войны. Ни одному государст­
ву, входившему в союз, не разрешалось в ходе боевых действий
сжечь какой-либо город, также являвшийся членом амфиктионии,
или лишить его воды.
Первым событием, втянувшим Дельфийскую амфиктионию в
политику в собственном смысле этого слова, стала I Священ­
ная война, которую амфиктиония вместе с Афинами и Сикионом
вела против богатого города Криса, лежащего в дельфийской
долине. Война длилась около 10 лет и позволила дельфийским
жрецам окончательно прибрать к рукам цветущий торговый го­
род: Криса была разрушена, а ее территория посвящена богу
Аполлону Дельфийскому. Тогда же, в 582 г. до н. э., местные игры
были превращены в пышные общегреческие Пифийские игры, про­
водившиеся каждые четыре года. Амфиктиония расширилась: на
ее совете получили право голоса также афиняне и жители Пело­
поннеса.
60
 ОБЩАЯ КАРТИНА ЖИЗНИ В ЭПОХУ АРХАИКИ
О частных домах того времени мы почти ничего не знаем.
Можно, однако, предполагать, что жилища были скромные, чаще
всего одноэтажные. Напротив, одежды отличались, особенно в
зажиточной среде, поистине восточной пышностью. Как явствует
из эпических текстов, мужчины носили короткие хитоны, а вы­
ходя из дому, надевали широкие накидки — хлайны. Женщины
носили поверх хитонов роскошные просторные одеяния — пеплу­
мы, стянутые поясами. С Востока пришла мода на длинные тон­
кие льняные хитоны для мужчин, доходившие до щиколоток; в
волосы вставляли золотые заколки, о которых упоминает Фукидид,
говоря об Афинах того периода. Тогда же появился характерный
для более поздней, классической эпохи прямоугольный гиматий,
который перебрасывали через левое плечо, протягивали под пра­
вой рукой и вновь закрепляли на левом плече; это одеяние из­
вестно нам по скульптуре классического периода, хотя бы ста­
туе Демосфена.
Социальное расслоение не могло не отразиться и в одежде.
Аристократическая молодежь, ездившая верхом, укрывалась оваль­
ным плащом — хламидой, ремесленник же довольствовался скром­
ной шерстяной эксомидой, переброшенной через левое плечо, да­
бы правое плечо и руки оставались свободными. У ионийских
женщин на смену пеплуму пришли также длинные льняные хи­
тоны. В дорических полисах распространены были короткие хи­
тоны и короткие плащи — трибоны.
Менялись и семейно-брачные обычаи. Во времена Гомера же­
них выкупал невесту, давая ее родственникам богатые дары. В эпо­
ху архаики все больше входило в обычай наделять невесту при­
даным. Основой брачного союза было соглашение между родствен­
никами новобрачных. После совершения положенных жертвопри­
ношений и вознесения молитв богам — покровителям брака и
семьи — начинались свадебные торжества и пиры в доме отца не­
весты, в которых принимали участие и женщины. Заходило солн­
це — и свадебная процессия провожала невесту в дом ее мужа,
распевая гимны в честь бога Гименея.
Восточные влияния, отразившиеся, несомненно, в одежде гре­
ков эпохи архаики, видны также в погребальных обрядах. Появи­
лись профессиональные плакальщицы, бившие себя в грудь и
рвавшие на себе волосы, причитая над умершим. После ритуаль­
ного оплакивания, обмывания и умащения тела благовониями на
следующий день совершалось собственно погребение: под акком­
панемент флейт и рыдания плакальщиц покойного несли на клад­
бище за городом. При этом не забывали вложить умершему в
рот монету — как плату Харону, перевозившему души усопших
в царство Аида. Вероятно, существовала еще и кремация, о ко­
торой упоминают поэмы Гомера: тело сжигали на большом кост­
ре, вместе с предметами, дорогими для покойного, под троекрат­
ное «Прощай!» всех участников церемонии, завершавшейся ри­
туальным возлиянием молоком, вином и медом.
61
 ПОЭЗИЯ И МУЗЫКА
С Гомером ушла и его эпоха — эпоха героев. Наступили новые
времена, когда в бурной обстановке междоусобиц, внутренней
смуты, распада традиционных родовых связей личность пыталась
обрести свое место в мире, выразить свой смятенный дух. Но­
вые художественные формы дала лирика. Но, прежде чем лири­
ческие поэты завоевали всеобщее внимание, должны были еще
сказать свое слово эпигоны Гомера, унаследовавшие формы и
средства эпики. Сюжеты древних мифов, разработанные при по­
мощи унаследованной эпической техники, вызвали к жизни боль­
шое количество эпических сказаний, образовывавших целые поэ­
тические циклы, названные «киклическими поэмами». Число по­
добных подражаний Гомеру росло: сохранились «Киприи» Ста-
сина с Кипра, «Эфиопида» Арктина Милетского, «Разрушение
Илиона» того же автора, «Малая Илиада» Лесхеса из Пирры,
примыкавшие к поэме Гомера о Троянской войне. Сюжетные ли­
нии «Одиссеи» развивались в поэмах «Возвращение» и «Телего-
ния». Другие древнегреческие легенды легли в основу «Фиваиды»,
которую греки приписывали самому Гомеру, «Взятия Эхалии»,
созданного или Креофилом с острова Самос, или Аристеем с Про-
коннеса, и иных поэм. Эпигонский характер этих сочинений снис­
кал им дурную славу в более поздние времена, когда название
«киклический поэт» стало синонимом плохого, бездарного стихот­
ворца.
Авторы «киклических поэм» оказались неспособны проложить
новые пути эпической поэзии. Это удалось лишь великому Геси­
оду, обедневшему беотийскому земледельцу, создавшему три но­
вых эпических жанра: космогонический (поэма «Теогония» о про­
исхождении мира, богов и людей), генеалогический («Каталог
женщин» — о героинях древних мифов) и тот, который можно
было бы назвать собственно дидактическим, назидательным. Этот
жанр представлен знаменитым эпосом Гесиода «Труды и дни», со­
держащим советы и наставления земледельцу. Если эпос генеало­
гический лишь утверждал в традиционной форме аристократичес­
кие представления о божественном происхождении знатных ро­
дов от браков смертных женщин с богами-олимпийцами, то зна­
чение «Трудов и дней» было намного более широким. Поэт чер­
пал темы из разных областей повседневной жизни, опирался на
собственные воспоминания, свой житейский опыт. Не традиция,
но живая жизнь звучит здесь, и к тому же впервые мы слышим
голос греческой деревни. В стихах Гесиода простой крестьянин
жалуется на тяготы обездоленного существования, произвол арис­
тократических судей, алчных и подкупных, способствующих разо­
рению невиновного. В поэме выражена вековечная крестьянская
мудрость, приводятся советы, которые должны были помочь зем­
ледельцу выжить и прокормиться с крошечного надела, повысить
продуктивность сельского труда.
...Труд человеку стада добывает и всякий достаток.
...Нет никакого позора в работе — позорно безделье.

62
В социальной среде, из которой вышел сам Гесиод, господство­
вали, как мы видим, совсем иные идеалы, чем у героев-аристокра-
тов «Илиады» и «Одиссеи».
Из лирических жанров теснее всего была связана с тради­
циями эпики, пользовалась ее языком военная элегия. Но в ней
есть призыв к действию, страстный голос, обращенный к сограж­
данам. Таковы элегии Каллина из Эфеса, призывавшего земля­
ков к войне с киммерийцами; и так же Солон воодушевлял сво­
ими стихами афинян бороться за остров Саламин, а Тиртей под­
нимал спартанцев во время войны за овладение Мессенией.
Веяния новых времен легко ощутимы в творениях Архилоха
с острова Парос (середина VII в. до н. э.). Сама фигура и образ
жизни этого искателя приключений резко отличали его от столь
знакомых грекам минувшей поры аэдов и рапсодов. Архилох сам
пережил войну, испытал превратности судьбы, наблюдал жизнь
и сам для себя выстраивал мир своих ценностей, весьма отлич­
ный от того, какой утверждала поэзия Гомера. Условия существо­
вания людей той эпохи опровергали заповеди древнего слепого аэ-
да, порождали новые идеалы и понятия о морали и социальной
организации. Для гомеровского героя с его представлениями о
долге и чести бросить щит в бою значит навлечь на себя неслы­
ханный позор. Не так для Архилоха, видевшего не раз воочию,
как воины спасали себе жизнь, бросая тяжелые щиты и обращаясь
в бегство. Так же поступает лирический герой его поэзии:
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.

Подобное пренебрежение к унаследованным от предков нормам

поведения, все чаще опровергавшимся самой жизнью, борьба с
устаревшими условностями во взглядах и поступках характерны
для стихов Архилоха, испытавшего на своем веку немало разо­
чарований, в том числе, возможно, обманутую любовь, суровый от­
каз отца невесты выдать ее за Архилоха. Поэт не остался в дол­
гу, осыпая отвергшее его семейство оскорбительными стихами.
Еще более призрачна посмертная слава, к которой стремились
герои Гомера. Никто не вспоминает добром усопших сограждан.
Так пусть же живущие ищут расположения живущих, ибо злая
участь ожидает умершего в памяти людской. В огне войн, в во­
довороте человеческой судьбы рождался новый, отличный от тра­
диционного, более реалистический взгляд на мир.
Архилох — первая ярко выразившая себя индивидуальность
в греческой литературе. С невиданной прежде силой он передал
в своих стихах порывы неудовлетворенной страсти, приступы ос­
корбленного самолюбия и язвительной мстительности, готовность
стойко переносить превратности фортуны. Старые стихотворные
размеры — гекзаметр, элегический дистих — казались ему непод­
ходящими для целей лирической исповеди, и он обратился к фор­
мам народной поэзии, введя в литературу новые размеры — ямб
и трохей. Уроки Архилоха были усвоены такими его современ­
63
никами, как Симонид Аморгский — автор знаменитой ямбической
сатиры на женские характеры. Традиции ямбографии были про­
должены в VI в. до н. э. Гиппонактом из Эфеса, впервые утвер­
дившим в поэзии холиямб («хромой ямб»). Гиппонакт, изобра­
жавший себя голодным простолюдином-бедняком, ввел в гречес­
кую литературу мотивы, которые можно назвать плебейскими.
Символом пробуждения индивидуальности является для нас
и другой тогдашний поэт — Мимнерм из Колофона. Талант его не
столь универсален, как у Архилоха, нет в нем и такой непосред­
ственности, такой силы страстей. Наиболее предпочтительный
жанр Мимнерма — любовные элегии. В них он воспевает свою
возлюбленную Нанно. «Что есть жизнь, что есть радость без утех
златой Афродиты?» — спрашивает поэт, утверждая тему гедониз­
ма, стремления к наслаждениям, к которой не раз обращались
позднее философы и поэты. Жизнь коротка — и герои Гомера,
зная это, торопятся снискать себе посмертную славу, увекове­
чить свое имя в памяти потомков. Жизнь коротка, но вывод из
этого Мимнерм делает совершенно иной: спеши пользоваться
жизнью в свое удовольствие. В поэзии Архилоха и Мимнерма
нашел выражение ионийский индивидуализм, отзвуки которого
слышны и в лирике VI в. до н. э., ,у Анакреонта, Сапфо и Алкея.
Еще один иониец, Анакреонт с острова Теос, остался в памяти
человечества как певец дружеских пиров и любви, имевший в бо­
лее поздние века немало последователей. Именно позднейшая,
римская анакреонтическая поэзия, черпавшая вдохновение в звон­
ких и изысканных стихах древнего ионийского лирика, создала
известный всем образ веселых, радостно и безмятежно пирующих
греков. Однако лучших своих представителей индивидуалистичес­
кая лирика обрела на Лесбосе на рубеже VII—VI вв. до н. э. По­
добно тому как в стихах Архилоха отразились обстоятельства его
жизни — участие в колонизации Тасоса, поиске там золота, в вой­
нах с фракийцами, несчастливое сватовство — произведения Ал­
кея дышат воздухом внутренних войн, сотрясавших его родную
Митилену. Его главные темы — не только вино и любовь, но и
политика: совместная с Питтаком борьба против митиленских
тиранов, а затем, когда Питтак захватил власть, — изгнание и
страстное противодействие новому узурпатору. Поэт бурно радует­
ся смерти тирана Мирсила, приходит в волнение при мысли о
судьбе государства, которое, точно судно в море, несут куда-то
разбушевавшиеся ветры. Забвение от тревог дает лишь вино:
К чему раздумьем сердце мрачить, друзья?
Предотвратим ли думой грядущее?
Вино — из всех лекарств лекарство
Против унынья. Напьемся ж пьяны!
Поэт, пьющий кубок за кубком на пиру в окружении друзей,
разделяющий с ними свои радости и опасения, — примета новых
времен, времен распада родовых связей, выделения сильных, ярких
индивидуальностей, формирования новых общностей, скрепленных
единством личных интересов, совместными застольями и беседами.
64
 Как никто другой, нашла средства для выражения тончайших
человеческих переживаний и чувств поэтесса Сапфо. В своем твор­
честве она, как и Архилох, полными пригоршнями черпает из сок­
ровищницы народной поэзии, фольклора. Прекрасен ее гимн Аф­
родите, «порабощающей сердце заботами и огорчениями». Бес­
смертная Афродита, владычица сердец, восседает на разноцвет­
ном троне. Она насылает на людей муки любви: «Снова терзает
меня расслабляющая члены любовь, сладостно-горькое чудовище,
от которого нет защиты». Многие эпитеты в стихах Сапфо за­
имствованы из народной поэзии, и те же фольклорные мотивы
звучат в ее свадебных песнях — эпиталамиях, где невесту срав­
нивают с яблоком, растущим на верхушке дерева. Но за этим
богатством литературных приемов — искренность пережитых
чувств, вдохновляющая страсть, привязанность к подругам. Т а­
ковы великолепные образцы эолийской лирики, распространив­
шейся на Лесбосе и примыкавшем к нему малоазийском побе­
режье.
От ионийской и эолийской лирической поэзии эгейского ми­
ра заметно отличались стихи, рождавшиеся в континентальной
Греции, сочиненные Солоном или Тиртеем. Это стихи жесткого,
сурового рисунка, назидательные, диктующие людям нормы пове­
дения в изменчивых обстоятельствах гражданской жизни. Тиртей
стал выразителем спартанских идеалов воинского мужества и
исполнения общественного долга. То, что его элегии написаны на
ионийском диалекте, отнюдь не должно означать, будто он был
афинянином. Элегии в то время всегда создавались на этом диа­
лекте, и трудно себе представить, чтобы афинянин мог с такой
силой и убедительностью воспеть спартанские ценности. Впрочем,
он и сам намекает на свое дорическое происхождение, говоря
о том, как его предки прибыли на «остров Пелопса», т. е. на Пе­
лопоннес; в другом месте он называет спартанского царя Фео-
помпа «нашим царем». Для Тиртея ничего не стоит юноша, «если
не будет отважно стоять он в сечи кровавой / Или стремиться
вперед, в бой рукопашный с врагом»: без этого ни к чему чело­
веку ни быстрота ног, ни сила мышц, ни красноречие, ни прекрас­
ный облик, ни богатство, ни слава. Элегии Тиртея вдохновляют
отважных воинов, готовых защищать отечество, а не воспевают во­
обще человека, наделенного физическими и духовными добродете­
лями. Не нужны никакие победы в Олимпии, если они не делают
сильного и ловкого юношу хорошим воином, — таковы идеалы
спартанской системы воспитания, выраженные в этих элегиях.
Более широкие горизонты открывает перед читателем поэ­
зия Солона. И у него, как уже говорилось, есть военные элегии, но
ими не исчерпывается его творчество. В своих долгих странствиях
по греческим городам он убедился в том, какой глубокий эко­
номический и социально-политический кризис переживала страна,
увидел падение нравов, аморализм правящей аристократии, но та­
кже и честолюбивых предводителей низов. Ставшие жертвами
несправедливости и корыстолюбия, бедняки попадают в долговое
3-840 65
рабство: их, связанных толстой веревкой, продают за пределы
родного края. Люди, поступающие вопреки «святым уставам Прав­
ды», или Справедливости, навлекут на себя ее кару, ведь Правда
(Справедливость) «в молчании взирает на то, что делается, и на
то, что делалось», но со временем явится, дабы свершить свое
мщение. У Солона еще в большей мере, чем у Гесиода, личность
полагается на Правду, или Справедливость, ибо если человек, тво­
рящий зло, сам избежит расплаты, она постигнет его потомство.
Боги здесь — не слепые силы, действующие «по ту сторону доб­
ра и зла», но стражи морали, справедливости, честности.
Людские пороки неизбежно влекут за собой внутреннюю
смуту в государстве; захват власти тиранами в этих условиях столь
же естествен, как и то, что из туч рождаются снег и дождь, громы
и молнии. Источник зла — в людях, а не в бессмертных богах,
и незачем винить богов, когда приходят социальные потрясения
и другия бедствия. Но, упрекая современников в насилиях и коры­
столюбии, сам Солон совсем не чужд аристократических ценнос­
тей жизни: честно нажитое богатство, пышное гостеприимство,
хорошо устроенный дом, многочисленное потомство, даже быстрые
кони и охотничьи псы кажутся ему приметами счастья. Мудрый
законодатель любит жизнь, мечтает дожить до 80 лет, с оптимиз­
мом поджидает старость, и даже смерть его мало страшит. Спо­
койствие, выдержка, вера в прочные гражданские добродетели
отличают поэзию Тиртея и Солона от беспокойной, встревожен­
ной, захлестнутой бурей индивидуальных переживаний лирики ио­
нийцев и эолийцев.
Эпоха архаики знала также хоровую лирику, в которой стихи
были лишь одним из трех элементов: поэзия, музыка, танец. На­
чало греческой музыки скрыто во тьме веков и во мраке легенд.
Ее зачинателями считались герои мифов: Орфей, его ученик Му­
сей, Лин, Амфион. Задолго до того, как древнейшие обитатели
Эллады стали пользоваться простыми музыкальными инструмен­
тами, изображенными богом Гефестом на щите Ахилла в «Илиа­
де», фракийские, аркадские и беотийские пастухи уже напевали
нехитрые песенки, основанные всего на нескольких звуках. Затем,
как гласит миф, бог Гермес изготовил первую лиру и отдал ее
своему брату Аполлону. Лира предназначалась только для ак­
компанемента, вторя голосам певцов, и имела четыре струны. По­
степенно число струн увеличилось, и примерно в VII в. до н. э.
возникла уже семиструнная лира. Греческая традиция приписы­
вала это усовершенствование инструмента известному музыканту
Терпандру с острова Лесбос, ставшему организатором музыкаль­
ной жизни в Спарте. Дальнейшее совершенствование лиры приве­
ло к появлению кифары: ее целиком изготовляли из дерева, она
была по размеру больше лиры и звук давала более сильный.
Между тем уже с древнейших времен в средиземноморском
регионе, особенно в Малой Азии, был в ходу другой инструмент,
духовой, — «аулос», ошибочно называемый флейтой и напоминаю­
щий больше нынешний кларнет. Поначалу греки относились с
66
некоторой настороженностью к инструменту, куда менее, чем лира
или кифара, пригодному для аккомпанемента при рецитациях.
История греческой музыки — это в каком-то смысле история не­
престанного противоборства влияний, собственно эллинских и во­
сточных, борьба божественного кифареда Аполлона, покровителя
музыки дорической, диатонической, величественно-спокойной,
олимпийской, с Марсием, «варварским» флейтистом. И хотя в ми­
фе Аполлон одерживает верх над Марсием, в действительности
победа досталась флейте, а вместе с ней азиатской музыке, музыке
страстной, неистовой, бурной.
Греки издавна называли композицию серьезного характера, для
одного инструмента или для сопровождения певческих партий на
лире или на флейте, «номос». «Номос» для кифары был создан и
усовершенствован Терпандром с Лесбоса, Лисандром из Сикиона
и другими известными античными музыкантами. Аулетика, компо­
зиция для флейты, была принесена из Фригии, которую древние
считали колыбелью инструментальной музыки. История флейты
сохранила такие имена, как Эвмолп, Ягнис и Олимп, но мы знаем
также, что крупными мастерами аулетики были Полимнест из
Колофона (VII в. до н. э.) и Саккад из Аргоса (VI в. до н. э.).
Понятно, что новая музыка освящала собой прежде всего религи­
озные торжества. Музыке, хоровому пению уделяли тогда огром­
ное внимание во всех греческих полисах, не исключая и Спарты.
Но наибольшее развитие «номос» получил в Дельфах, где стали
проводиться даже особые музыкальные состязания — для компо­
зиторов и исполнителей кифарного «номоса». Тут впервые прозву­
чал пифийский «номос» в честь победы бога света Аполлона над
драконом, или змеем Пифоном, — произведение Саккада из Арго­
са, считающееся шедевром греческой музыки.
Ни полифонии, ни гармонии в нашем понимании греки не
создали: музыка их была в основном монодической, т. е. одного­
лосной. Если певец аккомпанировал себе на каком-либо инстру­
менте, то сопровождение шло в унисон с пением или в той же
октаве. Сами инструменты звучали слабо, а звуковой диапазон
был очень ограниченным. Но зато поразительной чертой греческой
музыки было необычайное соответствие музыкальной формы
форме словесной, прекрасно развитая ритмика. Характерно и то,
что греческий музыкант начинал с самого высокого тона, стремясь
затем достичь тона низшего.
В тот же период архаики была открыта музыкальная запись.
Она была довольно сложной, причем вначале научились записывать
инструментальную музыку и лишь позднее вокальную. Эти две
системы записи заметно различались между собой. Использова­
лись буквы греческого алфавита, которые, однако, нужно было
еще приспособить для передачи звуков музыки. Приходилось
вводить дополнительные знаки, например перевернутые буквы,
и т. п. Так как огромное значение имел ритм, была выработана
особая система обозначения кратких и долгих интервалов.
Подобно тому как в основе ионийской и эолийской лирики
*
3
67
лежало пробуждение и выделение творческой индивидуальности,
заметное в культуре и общественной жизни островов Эгейского
моря и городов Малой Азии, хоровая лирика, наиболее распро­
страненная у дорических племен, отражала черты коллективистско­
го бытия, столь разительно отличавшего дорическую Спарту от
многих других греческих полисов. Спарта и стала центром разви­
тия хоровой музыки, где с давних пор во время праздника гимно-
педии — летних торжеств в память павших героев — хоры нагих
юношей и девушек показывали свое искусство в пении, танцах и
гимнастических упражнениях. Известны имена нескольких созда­
телей хоровых песен: Фалес из Гортины, Ксенодам с острова Ки­
фера, Ксенокрит из италийских Локр. Большой вклад в дальней­
шую историю хоровой музыки внес поэт Алкман, автор знамени­
тых «Парфений» — девичьих песен. Уже у него появляется харак­
терная для греческой хоровой поэзии трехчленная строфическая
композиция, состоящая из строфы, антистрофы и эпода. Компо­
зиция вела свое происхождение от древнего религиозного ритуа­
ла — торжественной процессии вокруг алтаря, на котором совер­
шались жертвоприношения. Строфа и антистрофа совпадали по
ритму и мелодии, эпод же несколько отличался от них, и вся
триада многократно повторялась с определенной частотой, при­
чем строфическая конструкция не зависела от грамматических
пауз в тексте. Содержание хоровых композиций Алкмана состав­
ляли восхваления бога, но поэт мог привносить и «субъективные»
элементы: славить красоту хористок, шутить, говорить о самом
себе, «всепожирающем Алкмане, любителе спартанских блюд».
Щедро рассыпает он похвалы хористкам:
Милые девы, певицы прекрасноголосые! Больше
Ноги меня уж не держат. О, если б мне быть зимородком!
Носится с самками он над волнами, цветущими пеной,
Тяжкой не зная заботы, весенняя птица морская.
Муза, приди к нам, о звонкоголосая!
Многонапевную песнь
На новый лад начни для дев прекрасных!
Одна из наиболее часто встречавшихся форм хоровой поэзии—
дифирамб, песнь в честь бога Диониса. Другие виды песен: просо­
дия, исполнявшаяся под аккомпанемент флейты; пеан — благодар­
ственная песнь Аполлону, Артемиде или иным богам; гимн, который
пели у жертвенника под звуки кифары; гипорхема — песнь, сопря­
женная с танцем. Были также эпиникии в честь победителей в
состязаниях, пиршественные сколии, свадебные эпиталамии.
Дифирамбы, распевавшиеся хористами, одетыми в козлиные
шкуры, наподобие сатиров — спутников Диониса, отличались осо­
бой экзальтацией, пафосом, необузданностью и радости, и грусти;
хоры «сатиров» с их дифирамбами Дионису положили начало бу­
дущей аттической трагедии. Художественную, литературную фор­
му дифирамбу придали, как предполагается, Арион Метимнский,
живший при дворе тирана Периандра в Коринфе, а затем Лас из
Г ермионы.
68
 Выдающимся хоровым лириком VI в. до н. э. был Стесихор из
Гимеры. Благодаря ему в хоровой поэзии стали чаще, чем прежде,
использовать темы эпики, облеченные, разумеется, в новую метри­
ческую форму. Представлявшие собой лишь фрагментарное пере­
ложение мифологических сюжетов, отдельных эпизодов, предпоч­
тительно эротических, произведения Стесихора напоминали скорее
баллады, чем собственно эпос, хотя на их прямую связь с эпиче­
ской поэзией указывают их названия: «Разрушение Трои» или
«Орестейя». Наибольшую известность в литературе получила его,
как мы бы сказали, «ревизионистская», написанная на измененный
старый сюжет, песнь о прекрасной Елене, которая, по Стесихору,
не была причиной Троянской войны, ибо не сама она оказалась в
Трое, но лишь ее призрак. Другой видный хоровой поэт того вре­
мени — Ивик из Регия. Жил он при дворе Поликрата на Самосе
и в своих песнях восхвалял красоту мальчиков и юношей.
Наивысшего расцвета хоровая лирика достигла, однако, лишь
на рубеже VI—V вв. и в первой половине V в. до н. э. Великоле­
пием языка, глубиной мысли, богатством ритмики в стихах и
инструментовке выделялись тогда Симонид с острова Кеос, его
племянник Вакхилид Кеосский и Пиндар из Фив. Самый старший
из них, Симонид, переезжал от одного тирана или монарха к
другому, побывав и при дворах фессальских властителей, и во
дворцах Сицилии, и на афинском Акрополе в гостях у Писистра-
тидов, вместе с Ласом из Гермионы. По-видимому, он играл и
какую-то политическую роль в тогдашней Греции, предотвратив,
согласно традиции, надвигавшуюся войну между Агригентом и Си­
ракузами. Сочинял он пеаны, дифирамбы, гипорхемы, эпиникии и
трены — погребальные плачи. Именно ему довелось первым про­
славить победы греков в войнах с персами. Особой легкостью
стихосложения, ясностью повествования отличались эпиникии
Вакхилида. В сравнении с одами его соперника, величайшего
хорового лирика Греции Пиндара, произведения Вакхилида ка­
жутся банальными, но и они не лишены поэтического обаяния.
Прекрасную балладу напоминают его дифирамбические песни об
Антеноридах, Геракле, Тесее, герое Идасе, несчастной возлюблен­
ной Зевса Но — истинные шедевры «кеосского соловья». А фраг­
мент стихотворной молитвы братьям-героям Диоскурам, в котором
поэт призывает их к себе на скромный домашний пир, предвос­
хищает поэзию Горация:
Ни бычьего мяса здесь нет,
Ни золота, ни багряниц, —
Зато есть приветный дух
И сладкая Муза,
И доброе вино в беотийских чашах...
В самых разных жанрах хоровой лирики творил и Пиндар. Его
эпиникии, обращенные к победителям игр, показывают, каких вы­
сот композиции и стиля можно было достичь в этом жанре, став­
шем уже каноническим. Композиция опирается на традиционную
четырехчленную схему, включая в себя элементы: энкомиасти-
69
ческий (похвала герою и его родному городу), гимнастический
(восхваление мифологического покровителя этого города), гноми­
ческий (замечания хора, содержащие различные наставления) и
мифологический (предание, относящееся к истории места прове­
дения игр, или родного города победителя, или к его собственному
происхождению); впрочем, не всякий эпиникий содержал все эти
элементы, менялась и их последовательность. Но каждый из них
имел свою традицию, подобающий ему стиль. Важной частью были
гномы — сентенции на те или иные темы: их нетрудно найти и у
предшественников Пиндара — Стесихора, Симонида, причем чем
оригинальнее, свободнее мыслил поэт, тем своеобразнее был гно­
мический элемент его песен.
Происходя из старинной аристократической семьи, Пиндар
всеми нитями был связан с укладом жизни и системой представ­
лений родовой знати. Не удивительно, что он и стал выразителем
аристократических идеалов, воспевая высшую добродетель —
«аретэ», которую невозможно приобрести самому, ибо это — вро­
жденное свойство благородного человека, аристократа. Благород­
ство, высокородность, знатность происхождения молодые атлеты
доказывают, одерживая победы на играх — Олимпийских, Пифий-
ских, Немейских или Истмийских. Победа в Олимпии — вершина
человеческого счастья, победитель может спокойно умереть, ибо
ничего более высокого и прекрасного он уже не совершит.
Стиль Пиндара всегда считался трудным: поэт сознательно
избегает обыденной, разговорной речи, выражаясь возвышенно.
Совершенство композиции, смелость описаний, твердость мораль­
ных оценок сделали его первым среди греческих мастеров хоровой
лирики. Родина Пиндара, Беотия, знала и некоторых других поэ­
тов и поэтесс того времени, в первую очередь Коринну из Танагры.
Темы ее поэзии — локальные, связаны с мифами и легендами
беотийских городов («Иолай», «Семеро против Фив» и т. п.).
Показательно, что ни она, ни иные поэтессы, такие, как Телесил-
ла из Аргоса или Праксилла из Сикиона, не происходили из
ионийских областей греческого мира: в Ионии социальное положе­
ние женщины было приниженным и отнюдь не благоприятствовало
занятию искусствами.
И после Пиндара и Вакхилида хоровая лирика не сошла со
сцены и даже переживала во второй половине V в. до н. э. воз­
рождение, связанное с появлением «нового дифирамба». Но глав­
ной литературной формой, в которой выражало себя греческое
общество, она перестала быть, уступив место трагедии. Как и
ионийская и эолийская лирика, хоровая поэзия в наибольшей мере
украсила собой эпоху архаики, когда старую систему понятий и
представлений о мире сменила вера в справедливость, человече­
ские усилия, ценности повседневного земного существования.
 РЕЛ И ГИ Я И Ф И Л О СО Ф И Я

В круг интересов людей все больше входили проблемы этики,

поиск приемлемых для всех свободных граждан норм поведения.
И легкие застольные песенки не обходят этих проблем. Недаром
афинский тиран Гиппарх, сын Писистрата, повелел высечь нравоу­
чительные сентенции даже на камнях, отмечавших расстояние
на дорогах Аттики. Именно к этому времени относят легенды
деятельность семи мудрецов; в число которых включали обычно
Фалеса из Милета, Солона, Бианта из Приены, Питтака Митилен-
ского, Клеобула из Линда, Периандра Коринфского и Хилона из
Спарты. Им-то и приписывались знаменитые афоризмы: «Познай
самого себя», «Ничего слишком», «Трудно оставаться доброде­
тельным» и др. Старая родовая организация как носитель закон­
ности, справедливости, нравственности распадалась, переставала
защищать индивида в окружавшем его смятенном мире, уже не
давала ориентации, как себя вести. Мало могли помочь растеряв­
шейся личности и прекрасные, но не связанные моральными прин­
ципами гомеровские боги Олимпа.
И все же человек обращал свои взоры к богам, ожидая от них
справедливого решения, наказания злых и награды добродетель­
ным. Обрушивая свой гнев на плохих, неправедных судей, Гесиод
взывает к богине справедливости Дикэ и верит, что Зевс покарает
виновных и исправит ложные приговоры. И Солон в своих элегиях
убежден, что его родной город надежно защищен покровитель­
ством бессмертных богов, Афина Паллада простерла над городом
своего имени опекающую руку, но безрассудные граждане Афин
сами губят государство. Зевс же видит все, что происходит у
смертных, и сурово накажет творящих дурное или их потомков.
«Боги не принимают почестей от злых», не богатые дары и пыш­
ные жертвоприношения угодны богам, а добродетели и воля к
справедливости, говорит законодатель Залевк во вступлении к сво­
ему кодексу права.
Представление о связи человека с богами усиливается и углубля­
ется в Греции одновременно с распространением начал рациона­
листического мышления. В складывании новой системы религиоз­
ных представлений значительную роль играло святилище Аполло­
на в Дельфах, оказывавшее, как уже говорилось, огромное влияние
на всю политическую, культурную и даже экономическую жизнь
греков. Посредством оракула Аполлона жрецы могли смягчать
законы войны, останавливать кровную месть, отказывая убийце в
ритуальном очищении, направлять колонизационную деятельность,
давать советы в пору неурожаев, засухи, других бедствий, вынуж­
давших людей обращаться за прорицаниями к пифии — жрице,
через которую, как полагали, вещал сам бог света.
Уже у Гомера упоминается счастливая загробная жизнь на
далеких блаженных полях, овеваемых ласковыми ветрами. Такой
жизни удостоены после смерти лишь немногие любимцы богов,
например Радамант — судья над умершими. Как же простому,
71
обычному человеку, не герою, не избраннику олимпийцев, достичь
загробного блаженства? Ответ на этот вопрос давала религия Де­
метры: жить честно и праведно, вступив в число посвященных.
В мистериях в честь богини мог принять участие каждый, даже
несвободный. Культ Деметры был широко распространен, о чем
свидетельствует хотя бы то, как часто в произведениях искусства
этой эпохи встречается символ Деметры — хлебный колос. Важ­
нейшим центром религии Деметры было ее святилище в Элевсине;
участие в совершавшихся там таинственных обрядах обещало
посвященным счастливую и радостную долю в загробной жизни.
Хор таких посвященных — мистов вывел позднее на сцену Арис­
тофан в комедии «Лягушки». Они упоенно восклицают:

Сияет солнце нам одним.

Для нас лишь горний пламень дня.
Священные мисты мы,
Мы чисто сквозь жизнь идем,
Союзу друзей верны...

В чем состояло посвящение, мы точно не знаем. Известно лишь,

что проходило оно в два этапа. Первый заключался в участии в
торжественной процессии, пении и плясках ночью, в праздник
Великих Элевсиний. Прошедшие первый этап посвящения допуска­
лись к главным мистериям в самом святилище Деметры, к
созерцанию разыгрывавшихся там драматических сцен из жизни
дочери богини — Персефоны, похищенной владыкой подземного
царства мертвых Аидом и ставшей его женой, но весной, как гла­
сит миф, возвращавшейся к матери. Как зерно, брошенное в зем­
лю, лишь кажется погибшим, на самом же деле прорастает, рож­
дая новую жизнь; как Персефона, уходя в подземелье к мужу,
непременно вернется следующей весной назад, в мир плодонося­
щей природы, так и человек, причастный таинствам Деметры,
будет жить и после смерти. Похищение Персефоны, плач и скорбь
ее матери и возвращение весной супруги Аида назад на землю
составляли содержание священной драмы, сопровождаемой песня­
ми, которые вновь рассказывали старый миф, объясняя происхо­
дившее перед глазами зрителей и обещая счастливую участь всем,
получившим посвящение. Но участия в мистериях было недоста­
точно для обретения бессмертия: главным условием была благоче­
стивая, праведная жизнь, к которой хор мистов у Аристофана
призывает всех посвященных и о которой говорили также элевсин-
ские жрецы, отстраняя от участия в празднествах тех, кто пролил
чужую кровь и тем навлек на себя гнев богов. О значении культа
Деметры для тогдашнего греческого общества свидетельствует и
то, что после подчинения Элевсина Афинам Великие Элевсинии
стали торжествами общегосударственными.
Религией, прямо связывавшей человека с богом, была и религия
Диониса. Дионис первоначально не входил в число олимпийских
богов, культ его пришел из Фракии, и далеко не сразу утвердилось
новое божество в греческом пантеоне. Постепенно Дионис срав­
72
нялся для греков с самим Аполлоном, так что дельфийские жрецы,
используя популярность нового народного культа, стали делить
провозглашаемый ими священный «пифийский» год на две части:
аполлонийскую и дионисийскую. Мы не знаем точно, каким об­
разом и когда соединилась с культом Диониса идея бессмертия
человеческой души, хотя, как пишет Геродот, уже фракийские
племена, в частности геты, исповедовавшие культ Диониса, верили
в бессмертие души.
Возможно, однако, эта идея, связанная с почитанием Диониса,
обязана была своим происхождением секте так называемых
орфиков, создавших своеобразную теогоническую и космогониче­
скую систему представлений, основателем которой считался мифи­
ческий поэт Орфей, сын музы Калиопы. Полагали, что он и его
ученик Мусей, сын богини Селены, сложили песни, объяснявшие
происхождение мира и богов. Сами орфики, распространяя эти в
действительности анонимные произведения, приписывали их, дабы
придать им большую достоверность, Орфею и Мусею, жившим
якобы еще до Гомера и Гесиода. Эти легенды орфиков опроверг
уже Геродот, писавший, что поэты, которых считают более древни­
ми, чем Гомер и Гесиод, на самом деле творили значительно
позднее. Возникновение вселенной и богов орфики представляли
себе так: бог Хронос создал из хаоса и эфира серебряное яйцо,
из которого и вышел на свет бог Дионис, называемый также
Эросом, или Метисом. Он породил Ночь, Землю и Небо; детьми
Земли и Неба были Океан и Фетида, затем Крон и Рея; сын Крона
Зевс добился власти над всеми богами и людьми, проглотив Дио­
ниса и впитав в себя его силу. От Зевса богиня Персефона произ­
вела на свет новое божество — бога вина и радости Диониса,
отождествляемого к тому же с древним местным греческим боже­
ством Загревсом. После смерти, верили участники секты, человек
после долгих превращений, переходов из одной сущности в другую,
после суда, который отделит добрых от злых, сможет, наконец,
соединиться с богом. Люди, учили орфики, происходят от титанов,
уничтоженных Зевсом, поэтому в людях сочетаются два элемента:
титанический — земной, низменный, и дионисийский — возвышен­
ный, духовный. Сосуществованием этих двух элементов объясня­
ется вечное противоборство тела и духа. Дионис помогает чело­
веку, его духу, или душе, освободиться от титанического, телесного
«гроба», в который душа до времени заключена. Чтобы достичь
бессмертия и слияния с божеством, человек должен следовать
определенным ритуалам, не есть мясного, участвовать в орфиче­
ских мистериях.
Орфическая система взглядов, связывавшая человека с богом и
сделавшая метафизику основой этики, достигла наивысшего рас­
цвета в VI в. до н. э. К этому времени относится и деятельность
легендарного орфического пророка Эпименида с острова Крит, ко­
торый, следуя велению бога Диониса, совершил ритуальное
очищение Афин от крови, пролитой там во время государственного
переворота во главе с Килоном. Множество преданий окружало
73
эту необычную фигуру; по одной из легенд, Эпименид 57 лет
проспал чудесным сном, а затем начал пророчествовать.
Итак, VI век до н. э. увидел распространение рационалисти­
ческих начал мышления, ионийской философии, о которой еще
пойдет речь, но он увидел и многочисленные мистические секты,
прорицателей, чудотворцев, таких, как Абарис Гиперборейский,
ходивший со стрелой в руке и занимавшийся предсказаниями,
или Аристей с Проконнеса — о нем рассказывали, что он за мгно­
вение переносится из одного места в другое.
Если бы мысль древних греков остановилась на орфической те­
ологии, пытавшейся объяснить мир исходя из религиозных верова­
ний орфиков, не родилась бы в Греции философия, а культурные
достижения греков не превзошли бы того, чем славились народы
Востока. Однако греческая культура вступила на путь рационали­
стического мышления, чему способствовал целый ряд историче­
ских условий. Не было в Греции особой замкнутой жреческой
касты, не было и устойчивых религиозных догматов, что облегчило
отделение науки, философии от религии, ^ ж е орфизм предпринял
попытку «скорректировать» традиционное мифологическое виде­
ние мира — к той же цели устремились и первые философы.
Знание восточной, прежде всего вавилонской, математики и астро­
номии убеждало в том, что есть некоторые общие законы,
повторяемость, регулярность в небесных и вообще природных яв­
лениях. Мысль греческих мудрецов обратилась теперь к поиску
конечной причины, первоосновы всего сущего. Такое направле­
ние поиска имело решающее значение для возникновения
античной философии, родиной которой были греческие полисы
VI в. до н. э.
Одним из первых задался вопросом о первооснове Фалес из
Милета. Не удивительно, что именно в богатых, быстро развивав­
шихся ионийских городах Малой Азии, где рано выделились
самостоятельные творческие индивидуальности, создались наилуч­
шие условия для свободного поиска истины, ддя пробуждения
интереса и любви к философии. Уверенность в собственных интел­
лектуальных силах, в своем праве самостоятельно открывать и
провозглашать людям истину слышна в словах Гераклита Эфес­
ского об общем законе всего сущего — «логосе»: «Хотя этот логос
существует вечно, люди не понимают его — ни прежде чем услы­
шат о нем, ни услышав впервые. Ведь все совершается по этому
логосу, а они уподобляются невеждам, когда приступают к таким
словам и к таким делам, какие я излагаю, разделяя каждое по
природе и разъясняя по существу».
Что лежит в основе всего? Исходя из скудных еще знаний о
природных явлениях, Фалес из Милета решился дать свой ответ
на этот вопрос. Этим ответом он и открыл длинный ряд общих
суждений о первооснове мира, высказанных тогдашней стихийно
материалистической натурфилософией, философией природы, счи­
тавшей первоэлементом вселенной ту или иную материальную
субстанцию.
74
 Сам Фалес, первый из «семи мудрецов», был интереснейшей
исторической фигурой: знатный и богатый горожанин, умевший
наживать деньги и изменять русло реки (так, по преданию, он
помог лидийскому царю Крезу перейти с войском через Галис без
мостов), путешествовавший, состоявший в переписке со многими
известными современниками — пример деятельного, самостоятель­
но мыслящего ионийца, способного соединить теорию и практику.
Традиция приписывала Фалесу справедливое утверждение, что
луна получает свой свет от солнца. Пытался он и объяснить
естественными причинами разливы Нила, и измерить высоту еги­
петских пирамид, и предсказывал затмения. Первоначалом
всего он считал воду. Все возникает из воды и все в нее превра­
щается, говорил он. В суждении этом отразилось еще традицион­
ное представление мифологической космогонии: Землю породил
Океан, но само высказывание Фалеса явилось уже результатом
рационалистического мышления.
Выдающимся гражданином Милета был и Анаксимандр, жив­
ший примерно в одно время с Фалесом. По его мнению, основу
всего сущего составлял не какой-либо известный и определенный
материальный элемент вроде воды и огня, но неопределенная и
беспредельная материя — «апейрон», не сводимый ни к какому
иному элементу: «апейрон» все в себе содержит и всем управляет.
Интересно, что в созданный им образ мира Анаксимандр ввел
также понятие о противоположностях, заключенных в «апейроне».
В сочинении, в котором он обстоятельно изложил свое учение,
обнаруживаются, таким образом, зачатки диалектики. Ввел он в
свою модель мира и понятие этическое — справедливость. Если
один из элементов, составляющих пары противоположностей (теп­
л о е — холодное, сухое — влажное), берет верх над противостоя­
щим ему, то этим совершает несправедливость и должен ее испра­
вить, уступая место элементу противоположному, а затем все пов­
торяется.
В отличие от Фалеса Анаксимандр нарисовал ясную и подроб­
ную картину вселейной и ее возникновения. Земля имеет округлую
форму и заняла место в центре мироздания. Потом появилась
вода, воздух и огонь, из которого родились звезды. Земная поверх­
ность образует круг, омываемый Океаном. Первоначально она
была вся покрыта водой, но затем вода испарилась и возникла
суша. Образ мира у философа оказывается строго геометрическим.
Анаксимандр учил также, что высшие формы жизни берут начало
от низших, а все животные рождаются из влаги под действием
солнечных лучей. Занимался он и географией, составив первую
греческую карту мира, отличающуюся теми же математико-гео­
метрическими тенденциями, что и вся его философская система.
Там, где Анаксимандру-географу не хватало знаний о тогдашнем
обитаемом мире, он смело прибегал к самым дерзким гипотезам.
То, что за Геракловыми столпами расстилается необъятная
Атлантика, а Средиземноморье отделено Суэцким перешейком от
других морей, убеждало философа в справедливости древних
75
мифологических представлений о земной поверхности как о круге,
омываемом Океаном.
Богатый торговый город в Малой Азии дал и третьего великого
натурфилософа античности — Анаксимена. Основой всего он счи­
тал не неопределенный и беспредельный «апейрон», а воздух.
Воздух положил начало всему. Сгущаясь под действием холода,
он превращается в ветер и воду, при разреживании же — в огонь.
Подлинным новатором в ионийской философии выступил Ге­
раклит из Эфеса. Он в большей степени, чем его предшественники,
соединил представление о мире с представлением о человеке. Хотя
и другие ионийские мудрецы высказывали суждения о природе
человека («Душа наша — воздух», — учил Анаксимен), только Ге­
раклит поставил человека в центр своего осмысления вселенной,
ибо душа человека составляет часть космоса. Отдельные разроз­
ненные знания, наблюдения не помогают понять общую картину
мира: «Многознайство уму не научает». Общий закон, управляю­
щий всем сущим, логос, связывают космос и душу человеческую:
«Пределов души не отыщешь, по какому пути ни иди, — так глу­
бок ее логос». Сами люди не понимают этого логоса и потому
подобны тому, кто, бодрствуя, забывает, что видел во сне.
Логос свойствен всем, присутствует во всех, заставляет по­
ступать сообразно природе, законам космоса. Логос определяет
слова и действия. Мир возник из огня и в соответствии с логосом
постоянно вновь возникает и обращается в огонь. При этом все
изменяется, переходя в свою противоположность. «Мир един и не
создан никем из богов и никем из людей, а был, есть и будет жи­
вым огнем, закономерно воспламеняющимся и закономерно уга­
сающим. (...) Изменение есть путь вверх и вниз, и по нему возни­
кает мир. Именно, сгущающийся огонь исходит во влагу, уплотня­
ется в воду, а вода крепнет и оборачивается землей — это путь
вниз. И, с другой стороны, земля рассыпается, из нее рождается
вода, а из воды все остальное... — это путь вверх».
Говоря, что «война — отец вселенной», Гераклит вслед за Ана­
ксимандром выражает идею противоборства элементов мирозда­
ния, борьбы противоположностей, из которой постоянно является
на свет, умирает, перетекает одно в другое все, что есть во вселен­
ной. Потому-то мир един и все взаимосвязано: «Бессмертные —
смертны, смертные — бессмертны; смертью друг друга они живут,
жизнью друг друга они умирают». Все различное, противополож­
ное образует тем самым не хаос, а прекраснейшую гармонию,
управляемую логосом. Эта гармония, как мы видим, динамична:
«все течет, как река», все подвержено беспрестанным изменениям.
Отсюда и его знаменитое изречение о невозможности дважды
войти в одну реку: во второй раз это будет уже не та река, что
прежде. Такова стихийная диалектика Гераклита, привлекавшая к
нему внимание многих великих философов позднейших времен.
Хотя в древности его называли «темным философом», утверждая,
что он намеренно изложил свои мысли посредством сложных
образов, темно и туманно, дабы они были доступны лишь подго­
76
товленным, способным ученым мужам, авторитет его у греков был
очень велик. Его суждения о вечном рождении и гибели всего
сущего очень повлияли на философов-стоиков, которые восприня­
ли и его учение о душе человеческой как частице мирового огня.
Их идеи об изменчивости явлений природы, о их переходе из од­
ного состояния в другое, как и о рождении мира из «огненной
пневмы» (духа, дыхания), несомненно, восходят к высказываниям
«темного философа» из Эфеса.
В одно время с Гераклитом жил и его интеллектуальный
противник Пифагор, один из тех, кого Гераклит упрекал в «много­
знайстве». Именно к спору Гераклита с Пифагором относят начало
многовекового противоборства материалистического и идеалисти­
ческого направлений в философии. С именем Пифагора связан
не только его вклад в геометрию (теорема Пифагора), но и учение
о странствиях душ, навеянное, вероятнее всего, представлениями
орфиков. Фигура Пифагора окружена мистическим туманом; он
соединял в себе математика и пророка, тщательного исследователя
числовых закономерностей мира и морально-религиозного реформа­
тора. Идеал жизни, который исповедовали приверженцы Пифагора,
объединявшиеся в пифагорейские братства, был близок к идеалу
орфиков, как о нем рассказывает Геродот. К орфизму восходит,
например, принцип аскезы: строгие нормы поведения, отказ от
многих видов пищи, в том числе мяса.
Пифагор не оставил никаких сочинений, поэтому в сложив­
шейся о его взглядах традиции трудно отделить то, что высказы­
вал он сам, от того, что добавили его ученики, тем более что в
пифагорейской школе, как и у орфиков, существовала тенденция
к созданию апокрифических текстов, выдававшихся за подлинные
творения древних мудрецов. Величие Пифагора и его школы
состояло прежде всего в установлении математических соотноше­
ний в астрономии, музыке, скульптуре, архитектуре. Так, основы
теории музыки они заложили своим наблюдением, что высота тона
находится в строгой зависимости от длины струны. Интерес пифа­
горейцев к симметрии, гармонии, числовым пропорциям привел их
к занятиям «золотым делением» (выяснение правильных количе­
ственных соотношений между различными частями зданий или
скульптурных фигур).
Не вызывала сомнений у Пифагора и его учеников шарооб­
разная форма Земли, причем к этому поразительному для VI в.
до н. э. выводу они пришли не путем наблюдений и логических
рассуждений, но лишь потому, что шар казался им прекраснейшим
из всех геометрических тел, наиболее совершенной формой и
потому более всего подходившей, по их мнению, для Вселенной,
Земли и других планет. Не менее дерзким для того времени было
и утверждение пифагорейцев, что Земля движется вокруг некоего
очага, расположенного в центре мироздания. Вокруг этого пылаю­
щего очага движутся с запада на восток десять небесных тел.
Солнце получает свой свет от этого космического огня, а Луна
от Солнца. Кружась вокруг очага, светила образуют музыкальные
77
тона — так называемую гармонию сфер. Люди привыкли к этой
музыке и потому не слышат ее.
Вершиной же творчества Пифагора и его школы была знамени­
тая мистика чисел. Каждое число превращалось в самостоятель­
ную божественную сущность, и сущности эти считались первоос­
новой мира. Одни числа соответствуют небу, другие земным
вещам — справедливости, любви, супружеству... Первые четыре
числа, семерка, десятка — «священные числа», лежащие в основе
устройства всего, что есть в мире. При всей фантастичности
этих представлений само внимание пифагорейцев к числам, про­
порциям, симметрии и гармонии сыграло важнейшую роль в
складывании своеобразной греческой культуры, для которой так
характерны стремления к красоте, точности, сообразности.
Из старейших пифагорейцев можно назвать врачей Алкмеона,
первым| прооперировавшего глаз, и Демокеда — оба из Кротона в
Италии. Сам Пифагор, которого его приверженцы почитали проро­
ком и чудотворцем, происходил с острова Самос, но очень рано —
быть может, с установлением тирании Поликрата — перебрался
в Италию, в Кротон, а затем в Метапонт, основав там свою
школу-братство. Подчеркнуто аристократический характер пифа­
горейских школ привел к тому, что к концу V в. до н. э. последо­
ватели Пифагора были изгнаны из Италии и распространились по
всей Греции.
В Италии же наряду с Пифагором действовал и его младший
современник Ксенофан из Колофона. Ни глубины Пифагора, ни
оригинальности Гераклита не было в его учении. Зато он был
усердным и талантливым популяризатором идей, рожденных
ионийскими мыслителями. Был он бродячим рапсодом и, как рас­
сказывает о нем античный историк философии Диоген Лаэртский,
«писал он эпические стихи, элегии и ямбы против Гесиода и Гоме­
ра, нападая на их рассказы о богах, и сам был певцом своих
сочинений». С особой силой нападал Ксенофан на традиционный
антропоморфизм греческой религии, ярко воплощенный у Гомера.
Действительно ли боги так похожи на людей? Или люди просто
воображают их себе по собственному облику и подобию?
«Если бы руки имели быки, или львы, или кони,
Если б писать, точно люди, умели они что угодно, —
Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий
Дали б бессмертным быки; их наружностью каждый сравнил бы
С тою породой, какой он и сам на земле сопричислен», —

язвительно отвечает Ксенофан из Колофона. Не могут боги и, как

это описано у Гомера, обманывать и обкрадывать друг друга,
изменять и ревновать. У Ксенофана божество не динамично, а
статично: оно охватывает весь мир и управляет им одной только си­
лой мысли, недвижимо, оставаясь на месте. Пантеизм и моноте­
изм выражены у философа-поэта очень отчетливо. Опираясь на
выводы ионийских мудрецов, он учил, что земля первоначально
была сплошным морем и в воде родились все животные и расте­
ния. Наконец, Ксенофан неутомимо проповедовал сам культ фило­
78
софской учености, противопоставляя аристократическому идеалу
«аретэ» идеал «софйя», идеал мудрости. Физическое совершенство
кулачных бойцов, пятиборцев, атлетов не дает государству хоро­
ших законов, поэтому должно в первую очередь заботиться о вос­
питании мудрости. Ибо — «большинство слабее, чем ум».
Если Ксенофан был все-таки скорее популяризатором, пропо­
ведником философии, то Парменид Элейский, его слушатель и
ученик, стал одним из самых видных греческих мыслителей,
создателем элеатской школы. Учение Парменида, как и Пифагора,
до некоторой степени предвосхищает платоновский идеализм,
прежде всего в том, что различает мир предметов и мир явлений,
о которых можно лишь умозрительно составить себе некоторые
неясные понятия. Мысль и бытие — одно и то же: «Одно и то же
есть мысль и то, о чем мысль существует», ибо нет мысли, не на­
шедшей выражения в бытии. Мысль может охватывать только то,
что существует, следовательно, она и есть бытие. Существует
только бытие, небытие существовать не может, а потому учение
Гераклита о вечном становлении и угасании мира для Парменида
неприемлемо. Познавая сущность вещей, мудрец не должен дове­
рять своим чувствам — истинное знание достигается лишь разу­
мом, т. е. теоретическим мышлением. Не ощущения, а разум — ис­
точник познания.
Пусть не принудит тебя накопленный опыт привычки
Зренье свое утруждать, язык и нечуткие уши.
Разумом ты разреши труднейшую эту задачу,
Данную мною тебе.
Зрением и слухом мудреца должна стать мысль; кто не идет за
ней, уподобляется слепому или глухому, запутывается во внутрен­
них противоречиях. Поскольку есть только бытие, а небытия
вообще нет, то бытие не могло возникнуть из ничего и потому
оно вечно и неизменно, едино и неподвижно, ничем не ограничено
и замкнуто в себе. Такова новая «правда», как говорит философ,
которую открыла ему богиня Дикэ (Справедливость), явившись
на блестящей колеснице.
Предполагается, что слушателем Парменида был врач и наблю­
датель природных явлений Эмпедокл из Агригента, автор поэм
«О природе» и «Очищения». Жил он в V в. до н. э. и, подобно
Пифагору, имел славу пророка и чудотворца. Эмпедокл оспаривал
как учение Гераклита о вечном становлении и умирании, так и
взгляды Парменида. Все изменения, происходящие в мире, он
объяснял соединением (под действием силы «любви») и разделе­
нием (под действием силы «ненависти») четырех элементов, суще­
ствующих вечно и неизменно: воздуха, огня, воды и земли. Здесь
Эмпедокл возвращается к стихийно-материалистическому сужде­
нию о природе, характерному для ионийских натурфилософов.
 И СТО РИ О ГРА Ф И Я

Система традиционных мифологических воззрений, генеалоги­

ческих преданий подверглась в эпоху архаики критической пере­
оценке и в области истории. Первым, насколько можно судить,
отозвался критически о генеалогиях Гекатей из Милета — из того
самого города в Малой Азии, где другие самостоятельно мыслив­
шие личности занялись пересмотром старого наследия мифов и
эпических сказаний. Гекатей пытался дать рационалистическое
истолкование преданиям о происхождении легендарных греческих
героев. Стремясь точно датировать время, когда боги породили
героев или когда Геракл совершал свои подвиги, ученый из Милета
не мог, разумеется, положить начало настоящей исторической
критике — час ее еще не пробил. Гекатей лишь подверг сомнению
некоторые из известных в Греции мифов: так, он доказал, что
Геракл не спускался в подземное царство Аида, чтобы привести
оттуда пса Кербера, — герой победил жестокого змея по прозвищу
Кербер, и именно его, а не адского пса о трех головах доставил
своему господину — царю Эврисфею. Точно так же и миф о похи­
щении Гераклом волов великана Гериона в Эрифейе в Испании
показался Гекатею не совсем правдоподобным: по его мнению,
Геракл пригнал волов из Эпира, из окрестностей Амбракии. «И это
тоже подвиг немалый», — добавляет Гекатей. Занимался он и ге­
ографией, составив карту мира. Руководствуясь той, которую уже
создал его земляк Анаксимандр, он дал подробное описание бере­
гов Средиземного моря. О других краях он не имел точных сведе­
ний и прибег к различным гипотезам, вроде той, что Нил и Фасис
связаны с Океаном, или что на севере действительно обитает ле­
гендарное племя гипербореев.

ИСКУССТВО

Как в области политической жизни, религии, литературы,

философии, так и в искусстве эпоха архаики заложила основы тех
плодотворнейших процессов, которые получат полное развитие в
период классический. Уже в архаике проявились все важнейшие
тенденции, характерные для зрелого искусства Древней
Г реции.
На руинах микенских городов, уничтоженных дорическими
племенами-завоевателями, возникала новая культура. На смену
дворцам и крепостям пришли многочисленные сакральные соору­
жения. Олимпийским богам, их прекрасным статуям следовало
воздвигнуть более величественные и роскошные жилища, чем ста­
рым примитивным идолам. Светское строительство отступило на
второй план.
Греческая архитектура начала эпохи архаики сохранила форму
мегарона, излюбленную в микенский период. Мегарои, дом власти­
теля, стал обителью бога, святилищем. Но строительный мате­
риал остался все тот же: дерево и глина. Светские постройки,
80
также прямоугольной формы, были непрочными и очень скромны­
ми, напоминали мазанки из тростника и глины. Все достижения
греческой архитектуры того времени, конструктивные и декоратив­
ные, связаны со строительством храмов. Предположительно в
VIII в. до н. э. выявились два художественных направления в
архитектуре: дорическое и ионийское. Дорическое отличалось
стремлением к монументальности, серьезности, «мужественности»,
совершенству пропорций. В направлении ионийском ценились,
напротив, легкость, изящество, прихотливость линий. Понятие
«дорическое» и «ионийское» не полностью совпадают с географи­
ческой областью распространения обоих стилей: не раз дорйче-
ские постройки можно встретить на ионийской территории, и нао­
борот.
Столь характерная для архитектора греческого храма колонна,
несомненно, ведет свое происхождение от микенского деревян­
ного столба. Меняется лишь форма опоры, когда дерево посте­
пенно вытесняется камнем. Микенский столб сужался книзу,
дорическая колонна — кверху. Подобно тому как, заимствуя се­
митский алфавит, греки отказались от тех букв, которые им были
не нужны, колонна микенская была лишена всех декоративных
элементов, превратившись в стройную и строгую колонну дориче­
ского ордера. Дорическая колонна имеет конструктивные, тектони­
ческие, а не украшательские функции; в самых первых греческих
святилищах эпохи архаики колонны были еще деревянными. План
сакрального сооружения включал в себя главную часть, поделен­
ную на нефы рядами колонн, и передний зал. В отличие от более
поздних греческих храмов ранние не имели колоннады, идущей
по всему периметру здания. Только окрепнув и разбогатев в ре­
зультате великих колонизаций, греческие города-государства ока­
зались в состоянии осуществить подлинный переворот в сакральной
архитектуре, которая из глиняно-деревянной стала каменной. Поя­
вившиеся незадолго до этого деревянные колоннады мало-помалу
заменялись на каменные. Правда, еще во II в. н. э. в храме Геры в
Олимпии греческий писатель Павсаний видел деревянную колонну.
В истории строительства трех последовательно сменявших один
другой храмов Геры в Олимпии можно проследить все перемены
в архитектурных стилях греков: так, старейшая из этих построек
колоннады еще не имеет.
Древнейшие дорические перистили — сооружения, обнесенные
со всех сторон колоннадой, — отличались значительным превыше­
нием длины над шириной, т. е. вытянутостью в длину. Храм Апол­
лона в Сиракузах, относящийся к старейшим дорическим сакраль­
ным постройкам, имеет по 17 колонн при боковых стенах и только
6 с фасада. Другая особенность этого стиля — большая величина
диаметра колонн, стоящих к тому же близко одна к другой, что
создавало впечатление тяжеловесной монументальности и серьез­
ности всего облика здания. Дальнейшее развитие дорического
стиля привело к изменению этих пропорций, и в первую очередь
соотношения диаметра колонны и ее высоты. В архаическом храме
81
в Коринфе (около 540 г. до н. э.) соотношение диаметра и высоты
составляет 1:4,06, в афинских Пропилеях V в. до н. э. — 1:5,6, а в
святилище в Немее (около 330 г. до н. э.) — уже 1:6,5. Колонны
становились тоньше и стройнее, что меняло и общий вид сооруже­
ния. Не осталось неизменным и соотношение длины и ширины
перистиля. Тип архаического храма, где количество колонн у фа­
сада и у боковой стены соотносилось между собой как 6:17 (в
Сиракузах) или 6:15 (в Коринфе), в классической греческой ар­
хитектуре уже не встречается. Утверждается правило, по которому
боковая стена должна была иметь двойное число колонн по срав­
нению с фасадом плюс еще одну. В результате храм Зевса в Олим­
пии и афинский Гефестиейон демонстрируют соотношение 6:13,
а афинский Парфенон — 8:17. Менялось также количество вну­
тренних нефов, вообще планировка помещений внутри храма. Раз­
витие дорического стиля шло ко все более совершенным пропор­
циям, архитектурной гармонии.
Одновременно с дорическим менялся и ионийский стиль,
стремящийся к все большей декоративности и пышности, в чем,
несомненно, сказались влияния Востока. Здесь колонна выступает
не только как опора, как элемент тектонический, но и как элемент
декоративный. Ионийских святилищ того времени сохранилось
очень мало, но достаточно взглянуть на храм Дидимайон в Миле­
те, чтобы убедиться в различии обоих стилей. Передний зал уходит
гораздо дальше, в глубь святилища, чем в постройках дорического
стиля, и поделен на нефы тремя рядами колонн, образующих
настоящий «лес из колонн». Строгой, геометрически правильной
дорической капители соответствует здесь капитель ионийская, с
завитками — волютами, каменным орнаментом в виде листьев
пальмы или лотоса, валиками, служившими опорой архитраву —
широкой нижней балке, покоившейся непосредственно на капители
колонны. Заметные различия есть и в форме самих колонн.
Дорическая вырастает словно дерево из земли, прямо из стило­
бата — площадки, на которой она стоит. Ионийская колонна имеет
сложный цоколь. Углубления на ионийской колонне тоньше и
богаче, чем на дорической.
Об ионийских храмах эпохи архаики мы знаем больше из ан­
тичной литературы: слишком много их было уничтожено. Так, во
всем греческом мире славилось святилище Артемиды в Эфесе,
воздвигнутое критянином Херсифроном и его сыном Метагеном,
а несколько веков спустя, в 356 г. до н. э., сожженное недоброй
памяти Геростратом. От руки персов погиб храм Геры на Самосе,
построенный Ройком и Феодором по заказу тирана Поликрата.
Лишь реконструкция позволяет нам сегодня представить себе и
милетский Дидимайон. Небольшие по размеру сооружения этого
стиля сохранились лучше; среди них выделяется легкая и изящная
сокровищница жителей острова Сифнос, возведенная из блестяще­
го паросского мрамора в Дельфах около 525 г. до н. э., многоцвет­
ная, с кариатидами на антах — выступах продольных стен здания,
ограждавших вход. Заметим, кстати: созерцая сегодня руины
82
дорических и ионийских святынь, мы как бы забываем, что здания
эти были покрыты росписями, отличались богатой полихромией.
Древняя Греция была мраморной, но отнюдь не только сверкаю­
щей белизной, как иногда думают. Шедевры античной архитектуры
блистали всем разноцветьем красок — красной, голубой, золотой,
зеленой, — залитые ярко сияющим солнцем юга.
Старейшими памятниками греческой скульптуры были фигурки
из бронзы, терракоты и слоновой кости, в которых видно стремле­
ние как можно точнее передать анатомическое строение челове­
ческого тела. Это стремление отразилось и в фигурных росписях
керамики. В начале эпохи архаики, в первый период колонизации,
греки, познакомившись с искусством Востока, изменили под его
влиянием свое художественное видение, создав новый стиль, ори-
ентализирующий. С конца VIII по конец VII в. до н. э. в мелкой
пластике сложились все те типы скульптуры, которые были вос­
приняты позднее пластикой монументальной. Как в архитектуре,
так и в скульптуре выявились два направления в творчестве: дори­
ческое и ионийское.
С конца VII в. до н. э. вместе с монументализацией архитек­
туры возникла и монументальная пластика. В областях дорических
славились скульптурные школы в Аргосе и Коринфе, на ионийских
землях — островные школы на Наксосе и Паросе, а также милет­
ская в Малой Азии. В дальнейшем сформировалась и школа атти­
ческая. Хотя основные типы статуй, пластических изображений
сложились еще в предшествующий период, новые общественные
вкусы и запросы, потребности в монументальной, свободно раз­
мещенной и декоративной скульптуре, применение новых матери­
алов (камень и бронза) и новых инструментов ставили перед
мастерами нелегкие задачи.
В монументальных мраморных статуях эпохи архаики бросают­
ся в глаза черты условности в изображении, заставляющие вспом­
нить искусство древнего Египта. Таковы статуи Клеобиса и Бито­
на, предназначенные ддя святилища Аполлона в Дельфах и
вышедшие из-под резца Полимеда из Аргоса (начало VI в. до
н. э.). Это так называемые куросы («юноши»), издавна именуемые
также архаическими Аполлонами. До нашего времени дошло
несколько десятков таких статуй. К наиболее известным принад­
лежит, например, стоящая мраморная фигура юноши, получившая
название «Аполлон из Теней». На устах его играет характерная
для скульптуры той поры условная «архаическая улыбка», глаза
широко распахнуты, навыкате, руки опущены, сжаты в кулаки.
Принцип фронтальности изображения соблюден в полной мере.
В «Аполлоне из Теней» можно увидеть черты стиля, не встречаю­
щиеся позднее в классической греческой скульптуре. Голова, рот,
нос и глаза фигуры живут как бы сами по себе. К концу эпохи
архаики мастера добились поразительного умения создавать дета­
ли, очень выразительные фрагменты статуй, прежде всего рук и
головы. Точность и изысканность в изображении частей фигуры
у скульпторов архаики намного выше, чем у мастеров классическо­
83
го периода, однако статуи воспринимаются расчлененно, лишены
гармонии, цельности.
Интересно, что древнейшие статуи женщин, как, например,
Гера с Самоса (580—570-е годы до н. э.), происходят именно из
ионийских областей. Ионийцы не проявляли большого внимания
к пропорциям человеческого тела, но заботились о плавности очер­
таний, мягкой трактовке драпировок. Этой направленности худо­
жественных предпочтений лучше всего отвечало изображение
женских фигур в длинных, ниспадающих одеждах. Но и в ионий­
ской скульптуре, как и в дорической, развитие идет от жестко
неподвижных, абстрактно-геометрических форм к свободным и
естественным. Большой известностью пользовалась ионийская
школа на Хиосе: много веков спустя римский писатель Плиний
Старший (I в. н. э.) перечислил несколько имен знаменитых
хиосских ваятелей, включая целую семью мастеров: Меласа, его
сына Микиада и внука Архерма, а затем уже его сыновей Афени-
са и Бупала. Самым выдающимся из них был, по всей видимости,
Архерм, который, по преданию, первым попытался изобразить
богиню победы Никэ в полете. Но с задачей этой он не справился:
тело богини было представлено фронтально, а ноги даны как бы
сбоку.
Хотя ни одно произведение скульптуры этого периода мы не
можем уверенно приписать тому или иному мастеру, но о деятель­
ности, например, островных школ позволяет судить пластика,
украшающая сокровищницу сифнийцев в Дельфах. Нет ничего уди­
вительного в том, что скульптура получила такое развитие именно
на островах Эгейского моря. Решающим здесь оказалось открытие
богатейших залежей мрамора, особенно на острове Парос: парос­
ский мрамор поддается тончайшей обработке, что давало возмож­
ность передать все изгибы фигуры, завитки волос, складки
одежды.
В правление Писистратидов ионийские скульпторы распростра­
нили свою деятельность и на Афины: островные влияния хорошо
заметны в аттической пластике того времени. Однако аттическая
скульптура отличается некоторой суровостью: исчезают искусно
«завитые» резцом локоны, в осанке фигур появляется необычная
торжественность, прихотливые драпировки сменяются простыми
линиями ниспадающих одеяний. Постепенно Афины стали играть
в пластическом искусстве Греции все более видную роль. Статуи
девушек, коры, в Афинах, из паросского и пентеликонского мра­
мора, еще напоминают островную скульптуру: они полны изяще­
ства и грации, головы украшены локонами, сами статуи богато
расцвечены многими красками; в то же время в их фигурах видны
серьезность и достоинство, столь характерные для искусства Ат­
тики. Эта величественность аттической скульптуры второй полови­
ны VI в. до н. э. отличала ее от декоративной ионийской пластики
и от сурового консервативного стиля дорического искусства.
Признаки аттической школы проявились весьма наглядно в изобра­
жениях Афины и царя Тесея, украшающих мраморные плиты с
84
барельефами на фронтонах — метопы афинской сокровищницы
в Дельфах. Если фигура «Аполлона из Теней» представлена
фронтально, статично, в условной позе, причем акцент сделан на
руках и ногах статуи, то, например, у Геракла на метопе афинской
сокровищницы сильнее подчеркнуты мышцы, вся мускулатура ге­
роя, а сама фигура представлена в движении и хорошо уравно­
вешена.
Постепенно исчезает и условная «архаическая улыбка».
Бронзовый «Аполлон из Пьомбино» (начало V в. до н. э.) — уже
не просто стройный юноша, но бог. Перед нами — нарождавшийся
классический идеал телесной и духовной красоты, который находит
свое отражение в те же десятилетия в вазовых росписях. Архаи­
ческий стиль разрушается, уступая место классике.
Греческая архаическая живопись мало представлена в совре­
менных музеях, если не считать нескольких памятников распис­
ных глиняных табличек — «пйнакес» и немногих других памятни­
ков. Стенной росписи тогда, вероятнее всего, не было. Доряне,
разрушив микенские дворцы, уничтожили вместе с ними и фреско-
кую живопись, достигшую такого расцвета в древних Микенах.
На развалинах дворцов и крепостей началась новая, болёе скром­
ная и простая жизнь. Гомер, говоря о дворцах властителей-сов-
ременников, нигде не упоминает о фресках. Конечно, это вовсе
не значит, будто греки утратили вкус к цвету, краскам. Вспомним
хотя бы полихромию, украшавшую храмы и скульптуру. Другое
свидетельство сохранявшейся любви к краскам — росписи керами­
ки, рисующие перед нами богатую картину повседневного бытия
обитателей Эллады.
Формы сосудов столь же различны, как и их функции. Наряду
с кратерами для смешения вина, пифосами и амфорами для хра­
нения оливкового масла, вина и зерна были флаконы для благо­
воний, тарелки, большие блюда. Великолепные панафинейские
амфоры вручали победителю на играх, стройные лекифы ставили
на могилы. Так керамика сопровождала человека на его жизнен­
ном пути, была с ним и в часы триумфа, и после кончины.
Микенский протогеометрический стиль живописи был вытеснен
стилем геометрическим: любовь к строгим, геометрическим фор­
мам характерна, как мы знаем, для дорической культуры. В рам­
ках этого стиля можно выделить также множество локальных
вариантов. Лучшими, самыми яркими образцами геометрического
стиля являются дипилонские надгробные вазы, найденные в зна­
чительном количестве в Дипилоне в Афинах. Вся их поверхность
покрыта росписями. Орнамент играет не только роль декоратив­
ного элемента — он призван подчеркнуть тектонические, конструк­
тивные особенности сосуда, тесно связан с его формой. Поверх­
ность сосудов разделена на декоративные пояса, образованные
геометрическими узорами: треугольниками, меандрами, звездами
или другими фигурами. Иногда можно встретить сцены из жизни
людей, исполненные также в геометрическом стиле и гармонирую­
щие с остальной орнаментикой. Сцены на вазах переносят нас в
85
мир гомеровских героев: плывут по морю двухрядные суда со
множеством гребцов, идет жестокая битва у кораблей, происходят
пышные похороны героя, бьются кулачные бойцы, состязаются
танцоры и музыканты.
Геометрический стиль с его примитивностью и некоторой суро­
востью форм не мог удержаться надолго. Вскоре он перестал
удовлетворять греков, познакомившихся в VII в. до н. э. с богатым,
изобилующим фантазией восточным искусством. Образы львов,
грифонов, химер, других крылатых существ, а также пальм и ло­
тосов наполняют собой воображение греческих мастеров, создав­
ших искусство ориентализирующего стиля. Насколько сильны
были чары Востока, показывают так называемые протокоринфские
сосуды, прежде всего нарядные пузатые бутыли — арибаллы и,
напротив, стройные флаконы — алабастроны, орнаментированные
листьями пальмы и лотоса или изображениями животных. Еще
ближе к восточному милетский стиль: памятники его, украшенные
«звериным» орнаментом, необычайно напоминают восточные тка­
ни. Важнейшие центры гончарного производства располагались в
VII в. до н. э. на Мелосе и Крите, в Навкратисе и на Кикладских
островах. Различают аттический и беотийский ориентализирующие
стили.
Примерно на рубеже VII—VI вв. до н. э. греческая вазовая
живопись начала освобождаться от влияний Древнего Востока.
Вазы все меньше походили на восточные диваны, а орнаменталь­
ные пояса с изображением геометрических фигур и животных
уступили место сценам из повседневной жизни людей. Открытие
человека, его обыденных занятий и развлечений — главная тенден­
ция художественного творчества эллинов в VI в. до н. э. Правда, в
некоторых центрах ориентализирующий стиль сохранился дольше,
но победа была уже на стороне нового стиля — чернофигурного.
Наибольшего развития он достиг в Халкиде и в Афинах, где тра­
диции полихромной керамической росписи были решительно прер­
ваны. Отказ от полихромии сосудов с острова Мелос или прото-
коринфских — первая победа суровой, величественной, исполнен­
ной строгого достоинства Аттики над сверкающей разноцветными
красками старой Ионией. Наряду с аттическим сложились и дру­
гие локальные варианты чернофигурного стиля: понтийский, клазо-
менский, эритрейский.
Известно более 40 имен художников, известны некоторые
характерные признаки керамики, вышедшей из той или иной гон­
чарной мастерской греческого мира. Знатокам керамики имена
Софила, Клития, Эрготима, Никосфена, Эксекия или Андокида
говорят очень многое. Чернофигурный стиль выдвигает на перед­
ний план человека и миф.. Сцены из греческой мифологии покры­
вают всю поверхность большого аттического кратера — «вазы
Франсуа», изготовленной Клитием и Эрготимом. Ахилл и Аякс,
играющие в кости, украшают собой великолепную амфору мастера
Эксекия (примерно 530—525 гг. до н. э.), справедливо названную
жемчужиной архаического искусства.
86
 Приблизительно в середине VI в. до н. э. была открыта техника
краснофигурной росписи. Вместо черных фигур на светлом фоне
стали изображать светлые фигуры на темном фоне. Для аттиче­
ской керамики это имело решающее значение. Краснофигурная
техника давала художнику намного больше возможностей, чем
прежняя, чернофигурная, позволяя, например, тщательнее разра­
батывать анатомическое строение тела, мускулатуру, драпировки.
Можно было добиваться большей индивидуализации персонажей —
вместо старого схематизма чернофигурной росписи. Эпоха расцве­
та краснофигурной керамики длилась примерно с 530 по 475 г. до
н. э.; наряду с ней в течение всего V в. до н. э. продолжала суще­
ствовать и керамика чернофигурная, но роль ее была, скорее, вто­
ростепенной. Из известных мастеров краснофигурной живописи
стоит упомянуть двух завзятых соперников, Эвтимида и Эвфрония.
Об их соперничестве говорит надпись на одной из ваз: «Расписы­
вал это Эвтимид, сын Полия, так, как еще не расписывал Эвфро-
ний». Назовем также Панетия и Дурида, отличавшихся превосход­
ной техникой рисунка и декоративной, хотя и несколько монотон­
ной композицией. С гончарного круга Гиерона сошло также нема­
ло шедевров краснофигурной керамики, в том числе знаменитая
своей красотой «берлинская ваза», представляющая неистовые
пляски в честь бога Диониса. На других вазах помимо сцен из
мифологии и гомеровского эпоса («Гектор, примеряющий доспе­
хи», «Корабль Одиссея, плывущий мимо острова Сирен», «Тесей
на дне морском у Амфитриты» и т. п.) запечатлены повседневные
занятия и развлечения древних эллинов. Мы видим юношей,
упражняющихся в палестре, мастерскую ремесленника, школу,
веселый пир, флейтисток и танцовщиц, любовные сцены. Стремле­
ние к реализму в изображении, к гармонии между росписями и
формой сосуда делает керамику именно этого периода, а не пери­
ода классического особенно ценной в глазах знатоков искусства,
а историкам позволяет добыть уникальные сведения о жизни лю­
дей в то далекое время.

IV. КЛАССИЧЕСКАЯ ГРЕЦИЯ

В V В. ДО Н. Э.
ОБЩИЙ ОБЗОР ПОЛИТИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ

В начале V в. до н. э. центр тяжести политической и культур­

ной жизни греческого мира переместился из Малой Азии и с ост­
ровов Эгейского моря в Грецию континентальную, возросло значе-'
ние Афин, так что весь этот период иногда именуют аттическим.
Обитатели Аттики, прежде всего афиняне, как бы сочетавшие в
себе серьезность, величественную суровость дорян с изыскан­
ностью и индивидуализмом ионийцев, придали неповторимое свое­
образие греческой культуре классической эпохи.
87
 В эпоху предшествовавшую, эпоху архаики, культура могла
развиваться в атмосфере относительной внешней безопасности.
Все изменилось к концу VI в. до н. э., когда на Востоке возникла
могущественная и склонная к далеким захватническим походам
Персидская держава. Греко-персидские войны заставили афинян
осознать необходимость сильного флота, а это, в свою очередь,
положило начало афинской гегемонии на морях, а затем и борьбе
Афин со Спартой за преобладание в самой Греции. После войн
с персами город богини Афины быстро богател, его граждане
преисполнились достоинства и уверенности в себе. Раскрылись и
достигли расцвета их собственные творческие способности и в ор­
ганизации демократической политической жизни, и в создании
ценностей культуры. Смиренно заимствовать восточные моды,
влияния, шедшие из ионийских городов Малой Азии, уже не было
нужды. Законодателем моды, источником политических и культур­
ных влияний становились сами Афины.
К концу VI в. до н. э. персам удалось подчинить себе не только
Лидийское царство в Малой Азии, но и местные греческие полисы.
С помощью городов континентальной Греции Милет и его соседи
продолжали противиться власти персидского царя, что и стало
предлогом для персов для вторжения в собственно Грецию.
Персия желала подкрепить свои новые территориальные приоб­
ретения разгромом греческих центров и в Европе, на западе.
Вторжения персов 492 и 490 гг. до н. э. завершились неудачей.
Заняв выгодную тактическую позицию, армия греков под предво­
дительством Мильтиада разбила в 490 г. до н. э. персов под Мара­
фоном в Аттике. Битва эта научила персов всерьез считаться с
силами противника, так что следующая война состоялась лишь
десять лет спустя, когда энергичный и воинственный царь Ксеркс
после тщательных приготовлений повел войска через Босфор,
Фракию и Македонию в собственно греческие области. Действия
сухопутной армии поддерживал мощный флот. Если бы за не­
сколько лет до этого выдающийся политический деятель Афин
Фемистокл, будучи архонтом, не убедил сограждан строить соб­
ственный большой флот, персы, несомненно, добились бы победы.
Политика Фемистокла была, однако, поддержана радикально-де­
мократическими кругами — массами ремесленников, торговцев, го­
родской бедноты.
Фессалийская и беотийская аристократия отнеслась к персам
дружески и не верила в победу греков. Хуже того, святилище в
Дельфах, его жрецы, обладавшие в стране огромным авторитетом,
также не верили в возможность дать отпор царю Ксерксу. Защи­
щаться до последнего проявили готовность лишь Афины и Спарта.
Спартанскому царю Леониду и 300 его воинов удалось, как извест­
но, задержать многочисленное персидское войско в узком Фермо­
пильском проходе между горами и морем. Верные обычаю спар­
танцев не отступать перед врагом, защитники Греции сложили
свои головы под Фермопилами.
На море персы также не смогли осуществить намеченное.
88
Буря разметала их корабли, уничтожила часть флота. И все же,
потеряв немало своих воинов, судов и времени, Ксеркс вступил в
Центральную Грецию и даже занял опустевшие Афины, откуда
население бежало на острова, прежде всего на Саламин и Эгину.
Мужчины взошли на корабли, чтобы выиграть последнее сраже­
ние с персами или погибнуть. День 28 сентября 480 г. до н. э.,
когда после 12-часовой битвы греческий флот одержал победу над
персидским, значительно превосходившим его числом судов и мо­
ряков, стал решающим в истории этого похода Ксеркса и в
истории всей Эллады. И хотя опасность еще не миновала, греки
смогли вздохнуть свободнее. Ксеркс с остатками флота отступил,
оставив, однако, в Греции сухопутную армию под командованием
Мардония. Только победа соединенного греческого войска под
предводительством спартанца Павсания в 479 г. до н. э. под Плате-
ями и полный успех флота во главе с афинянином Ксантиппом у
мыса Микале в том же году позволили грекам избавиться от стра­
ха перед персидскими завоевателями.
Немалое значение для будущего имел тот факт, что, освободив
от власти персов острова Эгейского моря, греческий флот способ­
ствовал их вступлению в Эллинский союз, который греческие
города-государства создали еще в 481 г. до н. э. для отражения
персидской угрозы. В результате Эллинский союз вырос и расши­
рил свои границы на всю зону Эгейского моря. Первоначально
делами союза руководил полководец Павсаний, одержавший побе­
ду под Платеями и представлявший Спарту. Но так как главную
роль в войнах с персами сыграл все-таки флот, а Спарта своих
кораблей не имела, то и сохранить доминирующие позиции в
Эллинском союзе она не смогла. Оспаривая у спартанцев руко­
водство объединением, ионийские острова обратились за поддерж­
кой к Афинам, образовав новую важную политическую силу в
Греции — Афинский союз. С этого времени соперничество Спарты
с Афинами и их союзниками стало определять собой развитие со­
бытий в Греции V в. до н. э.
Афинский союз вскоре превратился в прочную, сплоченную
организацию. Поначалу все его участники считались равноправны­
ми и высылали по одному представителю в союзнический совет,
обосновавшийся в святилище Аполлона на острове Делос; кроме
того, каждое государство-союзник вносило в общую казну подать,
размер которой афинянин Аристид определил в 480 талантов.
Однако внутри союза позиции Афин быстро усиливались, как
военно-политические, так и торговые. Так, все союзники ввели у
себя афинскую систему мер и весов, а в 454 г. до н. э. общая
казна была перенесена с Делоса в Афины. Союз превратился в
афинскую «архэ» — объединение полисов под властью города бо­
гини Афины. На денежные взносы бывших равноправных союзни­
ков были воздвигнуты в Афинах Пропилеи и Парфенон. Разумеет­
ся, подобные перемены не могли не вызвать сопротивления. Но
восстания государств — участников союза жестко подавлялись
афинянами: бывшие союзники теряли свою автономию частично
89
или полностью, как остров Тасос, вынужденный после поражения
отдать Афинам все свои корабли, снести стены, выплатить контри­
буцию и возобновить уплату прежней подати. Союзники, как
пишет Плутарх, стали данниками и рабами.
Однако Афинам, растущему, стремительно развивавшемуся го­
сударству, этого было мало. Низкий уровень тогдашнего произ­
водства вынуждал стремиться ко все новым захватническим вой­
нам, приносившим чужие богатства, рабов, скот и земли. Пытаясь
расширить сферу своей власти, Афины неминуемо должны были
столкнуться со Спартой. В период, наступивший сразу после об­
щей победы греков над персами, соперничество обоих государств
не носило еще столь острого характера, тем более что оба они
потратили слишком много сил на войну с персами, а в Афинах
правил аристократ Кимон, сын Мильтиада, сторонник соглашения
со Спартой. Политические обстоятельства сложились так, что
предводитель радикальжьдемократических кругов, вдохновитель
превращения Афин в крупную морскую державу, Фемистокл, был
в 471 г. до н. э. не только отстранен от власти, но и изгнан посред­
ством остракизма — всеобщего голосования глиняными черепками
с написанным на них именем человека, подлежащего изгнанию.
Под руководством Кимона продолжалась борьба с персами на
востоке и расширение влияния Афин в морском союзе. Персы
были окончательно вытеснены из Эгейского моря, ставшего вновь
«греческим озером». По условиям Каллиева мира (названного по
имени Каллия, посла к персам) 448 г. до н. э., заключенного после
отстранения и изгнания из Афин также Кимона, персидский царь
обязывался не посылать корабли в Эгейское море и держать сухо­
путную армию на значительном расстоянии от Малоазийскбго
побережья.
В Афинах, как мы видим, все это время шли острые внутренние
столкновения. В дальнейшем радикально-демократическую груп­
пировку возглавил Перикл, сын Ксантиппа, победителя персов при
Микале. Власть Кимона и его сторонников пала. Еще в 462—
461 гг. до н. э. предшественнику Перикла, Эфиальту, удалось
провести реформу, которая свела на нет политическую роль ари­
стократического ареопага, сохранившего за собой лишь функции
суда за предумышленное убийство и за некоторые преступления
против традиционной религии. Политические функции ареопага
были переданы учрежденному Клисфеном совету пятисот и гелиее.
Смелая реформа Эфиальта стоила ему жизни (он был тайно
убит политическими противниками), но его дело продолжил
Перикл.
Партия Кимона выступала за добрые отношения со Спартой, а
тем самым за политический дуализм в Греции, предлагая афиня­
нам поделить гегемонию в стране со спартанцами. Напротив,
демократическое движение купцов, ремесленников, моряков требо­
вало жесткого курса в отношении партнеров по морскому союзу,
расширения сферы власти Афин, борьбы со всеми, кто препят­
ствовал Афинам утвердить свою гегемонию в греческом мире. По­
90
беда демократии после отстранения Кимона выразилась не только
в усилении совета пятисот, участие в котором было открыто и для
беднейших слоев свободных людей, не только во введении платы за
исполнение обязанностей судьи в гелиее (что и позволяло реально
даже бедняку стать на время одним из 5 тыс. таких судей, изби­
равшихся жребием) или члена совета пятисот, но также в разре­
шении зевгитам, среднему слою городского населения, занимать
должность архонта. В области внешней политики победа демокра­
тии означала усиление антиспартанской ориентации, расширение
завоевательной экспансии Афин на соседние области континен­
тальной Греции, в первую очередь на Беотию. После ряда побед
счастье изменило Афинам, и в 445 г. до н. э. был заключен 30-лет-
ний мир со Спартой, продлившийся, однако, лишь 14 лет: в 431 г.
до н. э. началась большая Пелопоннесская война.
Тогда же наступил период наивысшего культурного расцвета
Афин в правление Перикла. Они оказались духовным центром
всего греческого мира: Геродот прославлял здесь в своей «Исто­
рии» победы эллинов над персами, Софокл и Еврипид создавали
свои трагедии, над городом вознесся прекрасный Парфенон в
честь богини-покровительницы государства, плодотворно работали
и приезжие художники, и философы.
Пелопоннесская война была вызвана растущим опасением дру­
гих греческих полисов оказаться однажды под властью гордых
афинян. Война длилась 27 лет, причем, вопреки советам Перикла,
афиняне не ограничились оборонительной тактикой и пошли на
расширение театра военных действий. Множество ситуаций, в ко­
торых Афины могли бы достойно выйти из войны, добиться выгод­
ного для себя мира, было упущено. Никиев мир (421 г. до н. э.)
должен был обеспечить грекам по крайней мере 50-летнюю пере­
дышку, но она продолжалась лишь несколько лет, и в 419 г. до
н. э. война возобновилась. Удача сопутствовала то Афинам с их
союзниками, то Спарте и государствам, ее поддерживающим, пока,
наконец, спартанцы не одержали верх. В 404 г. до н. э. война
закончилась: спартанский полководец Лисандр вступил в Афины.
Влияние Афинской державы рухнуло, но и Спарта вышла из вой­
ны ослабленной, так что в IV в. до н. э. уже ни одно греческое го­
сударство не было достаточно сильно, чтобы претендовать на геге­
монию.
Изнурительная война, затянувшаяся на три десятилетия, не
только подорвала материальные и моральные силы греков, но и
политически разобщила их. Гибель множества мирных граждан
захваченных городов, конфискации имущества, порабощение де­
сятков тысяч людей нанесли Греции удар, от которого она уже не
смогла оправиться. Обычаи, законы, традиционный уклад жизни во
многих греческих полисах были попраны и разрушены. Кровавая
жестокость и аморализм войны сводили на нет нравственные рас­
суждения философов и поэтов.
 А Ф И Н СК А Я Д ЕМ О К Р А Т И Я

Разоренные персами Афины и их окрестности начали после

греко-персидских войн довольно быстро восстанавливать и приум­
ножать свое благосостояние. Правда, улицы были узкими и изви­
листыми, грязными и немощеными, дома почти все маленькие и
скромные, зато порт Пирей, который после побед над персами от­
страивался по единому плану, постоянно рос и превратился наря­
ду с Карфагеном в крупнейший порт Средиземноморья. Афины,
возглавившие морской союз, держали в своих руках практически
всю торговлю в этой части региона. Афинский экспорт достигал
Северного Причерноморья, Сицилии, Апулии, Этрурии. Недавняя
соперница, Эгина вынуждена была признать торговое преоблада­
ние Афин. Поступиться своими интересами пришлось и Коринфу.
Только остров Коркира, благодаря могущественному торговому
флоту, сохранял относительную самостоятельность.
Какого только товара нельзя было увидеть в гавани Пирея:
корабельный лес из Халкидики, вина с островов Лесбос и Хиос, с
которыми местные, аттические, вина не могли соперничать, сыр из
Сицилии, фрукты с Эвбеи и Родоса, хлеб с северного побережья
Черного моря, пахучий сильфий из Кирены, железо и медь с Эвбеи
и Кипра, великолепные шерстяные ткани из городов Малой Азии,
различные изделия этрусков из Италии. С полным правом говорит
в «Истории» Фукидида афинский стратег Перикл: «Со всего света
в наш город, благодаря его величию и значению, стекается на ры­
нок все необходимое, и мы пользуемся иноземными благами не
менее свободно, чем произведенным нашей страной».
Экономическое развитие Афин влияло на структуру населения,
на соотношение социальных сил. Победа под Марафоном была
достигнута благодаря массе крестьян среднего достатка, составив­
ших греческое войско. Но уже вскоре ведущее положение в госу­
дарстве заняли слои купцов и ремесленников, численность которых
и политический вес продолжали расти. Не земледелец, а торговец,
ремесленник или моряк определяли на собраниях народа судьбы
государства. Земледельцы Аттики не могли обеспечить Афины
хлебом — его легче было привезти из Причерноморья или с Сици­
лии. Аттика снабжала свою столицу лишь луком, чесноком, олив­
ками. Все больше селян перебирались в города, где они рассчиты­
вали найти заработки. В результате политическое значение дерев­
ни падало, а купцы и ремесленники, средний слой городского на­
селения, поддерживая радикально-демократическую группировку
во главе с Фемистоклом, а затем Эфиальтом и Периклом, брали в
свои руки управление полисом.
Победа Фемистокла над его соперником Аристидом, опирав­
шимся на более зажиточные слои общества — остатки аристокра­
тии, крестьян среднего достатка, не только ускорила строительство
большого флота, обеспечившего Афинам спасение от персидских
завоевателей и послевоенное могущество. Победа Фемистокла бы­
ла прежде всего успехом городских низов, фетов, из которых и
92
составлялись судовые команды для сходивших с верфей один за
другим кораблей, и означала упрочение демократических начал в
жизни государства.
В середине V в. до н. э. радикальная группировка полностью
отстранила от власти аристократические и умеренно-демократиче­
ские силы, возглавляемые Кимоном, а позднее Фукидидом, сыном
Мелесия.
Тогда же, после греко-персидских войн, в Афинах стало стреми­
тельно расти количество рабов, используемых в ремесленных ма­
стерских, а также в огородничестве и садоводстве. Эти отрасли
экономики требовали все больше рабочих рук, которыми их обеспе­
чивали многочисленные военные экспедиции афинян после победы
над персами, а также постоянно действовавший крупный неволь­
ничий рынок на острове Хиос, куда свозили рабов из Малой Азии,
Фракии, Иллирии. Неквалифицированный раб стоил, естественно,
дешево, зато обученный нужному ремеслу ценился так, что за него
готовы были платить от 100 до 150 драхм. Точное число рабов
в Афинах при Перикле нам не известно, но оно едва ли превышало
400 тыс. Так, у одного из самых богатых людей в городе, Никия,
были заняты на рудниках Лавриона 1 000 рабов, а богач Гиппоник
владел 600. Но это были, конечно, исключения: в простых ремеслен­
ных мастерских трудились от 5 до 10 несвободных. Мастерская Ли­
сия, изготовляющая щиты, насчитывала, правда, целых 120 рабов,
но речь шла, несомненно, о крупном предприятии, каких не могло
быть много. По 10—20 рабов было занято в домашнем хозяйстве
зажиточных граждан. Возьмем самых знаменитых: в IV в. до н. э.
судебный оратор Лисий пользовался услугами 12 рабов у себя дома,
Аристотель — 13, философ Феофраст — 10. Больше всего рабов,
как уже говорилось, требовали ремесла, рудники, пригородное
разведение овощей, плантации виноградников и оливковые рощи.
Некоторое количество рабов обслуживали непосредственно нужды
Афинского государства: известно, что городская полиция состояла
из рабов-скифов. В целом рабы рассматривались как «говорящие
орудия» и не имели никаких социальных прав. Восстания рабов про­
тив господ происходили крайне редко, но, когда представлялся
случай, рабы бежали: например, в Аттике, во время вторжения
туда спартанцев в 413 г. до н. э., 20 тыс. рабов перебежали к врагу.
Чем больше становилось рабов, занятых в производстве, тем ши­
ре распространялись среди свободных граждан представления о фи­
зическом труде как о чем-то позорном, приличествующем лишь рабу.
Уже в эпоху архаики аристократия смотрела на тяжелый повседнев­
ный труд ради заработка с некоторым презрением. В V в. до н. э.
такие взгляды можно было встретить во всех слоях свободного на­
селения. Очень показателен такой факт: расписав портик, полу­
чивший затем название Стоя Пойкйле («расписной»), художник
Полигнот с острова Тасос отказался брать у афинян деньги за эту
работу, опасаясь упреков в «эрголабии» — труде за вознаграждение.
Впрочем, в классическую эпоху были и противоположные воззрения,
получившие затем поддержку в философии киников.
93
 Говоря об афинской демократии, следует иметь в виду, что это
была демократия лишь для свободнорожденных мужчин старше
20 лет — полноправных афинских граждан, составлявших меньшин­
ство населения государства. Не упоминая уже о рабах, напомним,
что политических прав были лишены все женщины, а также
переселенцы из других областей, хотя и свободные и постоянно
проживавшие в Афинах, но не имевшие гражданства, — метеки.
Метеков было около 100 тыс., занимались они в основном ремеслом
и торговлей. На строительстве афинского Эрехтейона на исходе
V в. до н. э. из 71 перечисленного в списках предпринимателя
и рабочего 49 % составляли как раз метеки, афинские граждане —
28 и рабы — 2 3 %. Таким образом, лишь эти 28% участников
строительства Эрехтейона могли воспринимать афинскую демокра­
тию как свою.
Суверенным властителем полиса была небольшая, но пестрая
масса взрослых свободных мужчин, обладавших правами афинских
граждан и образовывавших народное собрание, которое и решало
все дела в государстве. Должностных лиц избирали по жребию, сле­
дя только за тем, чтобы все кандидаты были афинскими гражданами.
При этом исходили из убеждения, что обязанности архонта или
стратега может исполнять любой гражданин. Убеждение такое было
в какой-то мере оправданным, поскольку все должностные лица
лишь претворяли в жизнь требования законов и волю народа, выра­
женную на собрании; никакие важные решения не входили в их
компетенцию. Власть высших должностных лиц — архонтов огра­
ничивалась заботами о соблюдении семейного и наследственного
права (архонт эпоним), сакральными функциями (архонт басилевс)
и председательством на судебных процессах (фесмофет). Архонт
полемарх («командующий войском») остался командующим лишь
по названию — в действительности он только осуществлял суд над
чужеземцами. Руководство всеми вооруженными силами в период
мира и войны принадлежало 10 стратегам, причем чувство реаль­
ности заставляло афинян избирать их, а также подчиненных им
низших командиров — таксиархов не по жребию, но прямыми выбо­
рами каждого кандидата в отдельности. Кроме миртового венка на
голове должностные лица не имели никаких знаков своей власти, в
чем также выражалась ограниченность их полномочий. Однако и
небольшой властью можно было злоупотребить во вред демократи­
ческому устройству, поэтому закон запрещал повторно избирать
одного человека на ту же самую должность.
Демократической чертой была также коллегиальность управле­
ния. Избирались 10 стратегов, по одному от каждой филы, 10 асти-
номов, надзиравших за состоянием улиц и построек, и 10 агорано-
мов, которые заботились о рынках и товарах и разбирали споры
между продавцами и покупателями. Исполнительная власть находи­
лась не столько в руках должностных лиц, сколько в руках прита-
нов — членов совета пятисот, по 50 человек от каждой филы. Совет
готовил проекты постановлений, выносившиеся на обсуждение
народного собрания, а также с помощью должностных лиц исполнял
94
решения собрания. Совет организовывал общественные работы, про­
давал конфискованное имущество, контролировал посредством из­
бранной им комиссии так называемых логистов финансовые дела
государства, заботился о строительстве кораблей и о поддержании
боеспособности конницы — постоянного афинского войска. Понят­
но, что всему составу совета пятисот трудно было оперативно
решать вопросы управления. Поэтому было принято, что каждая
фила в лице своих 50 представителей — пританов управляла госу­
дарством 1/ ю часть года. Пританы целый день проводили на засе­
дании, а треть их оставалась там и на ночь. Совет вел также пе­
реписку с иностранными государствами, принимал послов. Ежеднев­
но из состава пританов по жребию избирался председатель совета,
который на этот день получал ключи от государственной сокровищ­
ницы и печать. Он же и председательствовал в народном собрании,
если оно должно было происходить в этот день.
Народные собрания созывались первоначально раз в месяц,
позднее четыре раза в месяц, на Пниксе, скальной террасе в запад­
ной части города. На собраниях издавна лишь обсуждались проекты
постановлений, внесенные советом пятисот, так что выступавшие
вправе были высказываться только на эту тему. На собраниях,
экклесиях, строго соблюдался принцип «исегорйи» — свободы сло­
ва, который вместе с «исотимйей» — равенством в занятии долж­
ностей и «исономйей» — равенством перед законами составлял
фундамент политических прав граждан.
Стоит упомянуть и о том, что Афинское государство брало на
себя заботу об утративших трудоспособность и о детях граждан,
отдавших жизнь за отечество. Напротив, лиц, считавшихся опасны­
ми для государства, собрание могло осудить на изгнание. Вместе
с тем остракизм, голосование глиняными черепками с именем
неугодного, не раз применялся в борьбе между политическими
группировками. Путем остракизма хрупкая афинская демократия
избавлялась и от слишком знаменитых и влиятельных сограждан,
которые способны были использовать свой авторитет для уста­
новления единовластия.
Только собрание решало важнейшие вопросы государственной
жизни. В его исключительную компетенцию входили также предо­
ставление афинского гражданства, дела метеков, отправление по­
слов в иностранные государства. Во время войны стратеги должны
были отчитываться перед народом за проведенные ими боевые
операции, а за военные неудачи стратегам грозила порой даже
смертная казнь. Так как должностные лица в Афинах не располага­
ли большой властью и авторитетом, то на передний план выходили
зачастую люди, не занимавшие официально никаких должностей, но
умевшие говорить на собраниях и убеждать народ принять или от­
вергнуть тот или иной закон. Таких людей в древней Элладе называ­
ли демагогами, не вкладывая в это слово никакого осуждающего
оттенка: то были истинные вожди народа, в V в. до н. э. — Перикл и
Клеон, в IV в. до н. э. — Демосфен.
Афинское государство заботилось и о культурной жизни своих
95
граждан, предоставляя им возможность участвовать в празднествах,
посещать театр. Высотой культурных запросов афинян в сравнении
со спартанцами государство гордилось точно так же, как своим
богатством, победами и демократическими институтами. Перикл
у Фукидида говорит, восхваляя родной город: «Мы ввели много
разнообразных развлечений для отдохновения души от трудов и
забот, из года в год у нас повторяются игры и празднества». Чтобы
сделать зрелища доступными и для граждан с невысоким достатком,
малоимущим выплачивали теорикон — по два обола на посещение
театра. Пособие, введенное по предложению Перикла, позволяло
бедному ремесленнику или торговцу побывать в театре, не теряя
при этом части своего дневного заработка. Но позднее теориконом
стали пользоваться и граждане более состоятельные, так что
в IV в. до н. э. по настоянию оратора Демосфена он был отменен.
Если в VI — начале V в. до н. э. спортивные состязания,
воспетые Пиндаром и Вакхилидом, оставались до некоторой степени
аристократической забавой, то афинская демократия стремилась
сделать их доступными всем свободным гражданам. Многочислен­
ные гимнасионы с залами и банями, палестры для тренировок
молодежи превратили физическое воспитание из привилегии знати
в право любого афинского гражданина. Целью этого воспитания
была не столько подготовка хорошего воина, как в Спарте, сколько
всестороннее развитие личности. (Вспомним при этом, что в Европе
Нового времени самостоятельное значение спорта стало осознавать­
ся не ранее XIX в.) Здесь греки опередили другие народы не только
древности, но и более поздних эпох. Разумеется, рабы ни палестра­
ми, ни гимнасионами не пользовались. Однако и сами эти заведения
для тренировок были социально дифференцированными: простой
народ имел свои, аристократия — свои. Примечательно, что на
холме Киносарг близ Афин был специальный гимнасион для не­
полноправных афинских граждан, т. е. для тех, у кого мать или отец
не были афинянами.
Гимнасионы были государственными учреждениями, во главе их
стояли так называемые софромисты, назначенные народным собра­
нием. «Софронист» значило человек, заботящийся о добродетели,
ибо спорт в Афинах имел целью научить человека владеть собой, со­
блюдать правила честной игры, возвышать свой дух. Афиняне, как
и другие греки, занимались больше всего бегом, включая бег на
длинные дистанции, бег с факелами или другими грузами, бег
в полном воинском снаряжении. Увлекались также гонками на
колесницах, прыжками, метанием диска и копья, кулачными боями,
борьбой и стрельбой из лука.

ЖИЗНЬ в АФИНАХ
Гимнасионы и палестры были местом не только физических
тренировок, но и просто встреч афинян. Особенно в гимнасионах,
где собирались и взрослые, и молодежь, возникали политические
и философские споры, вели беседы Сократ и софисты. Атмосферу
96
демократических Афин ярко представляет нам уже не раз упоми­
навшаяся речь Перикла в «Истории» Фукидида: «В нашем государ­
стве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаим­
ных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в сво­
ем поведении следует личным склонностям, и не высказываем ему
хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады». Подоб­
ная же атмосфера большого свободного города царила, вероятно,
и в Милете эпохи архаики, позволяя Фалесу или Анаксимандру
спокойно заниматься тем, чем не занимался никто: размышлени­
ями над природой вселенной. В Афины V в. до н. э., создавшие
у себя наилучшие тогда условия для свободного творчества, стре­
мились ученые и художники из других греческих городов. На
улицах Афин, кроме местного уроженца Сократа, можно было
встретить философов-софистов Протагора из Абдеры и Горгия
из сицилийских Леонтин, поэта Продика с Кеоса, живописца
Полигнота с Тасоса. Все они, а особенно софисты — учителя
мудрости, оказывали большое влияние на умы афинской моло­
дежи. Огромный духовный, культурный подъем афинского обще­
ства начиная примерно с середины V в. до н. э. мы называем
«аттическим просвещением». Плоды его сказались быстро: поколе­
ние афинян эпохи Пелопоннесской войны уже мало напоминало
генерацию воинственных и суровых «марафономахов» — победите­
лей персов в сражении при Марафоне.
«Город наш — школа всей Эллады, и полагаю, что каждый
из нас сам по себе может с легкостью и изяществом проявить
свою личность в самых различных жизненных условиях», — про­
должает свою речь Перикл у Фукидида. Тем не менее жизнь в этом
богатом и просвещенном городе больших возможностей была про­
стой и не имела ничего из той роскоши, которой окружали
себя высшие слои городского населения Востока или, позднее,
Древнего Рима. Рядовой афинянин был неприхотлив, обходился
лишь самым необходимым в том, что касалось еды, одежды
и жилья. В V в. до н. э., в отличие от столетия предшествовавшего,
на улицах было уже не увидеть мужчин, разодетых по ионийской
или восточной моде в пурпур, со щегольски подстриженными
длинными бородами, с золотыми заколками в волосах. Местная
шерстяная пряжа вытеснила привезенные издалека тонкие ткани.
На смену длинному ионийскому хитону пришел у мужчин корот­
кий дорический хитон, а хитон женский стал похож на старинный
пеплум. Аристократия и в демократических Афинах пыталась вы­
делиться своими нарядами: так, сторонники аристократической
Спарты надевали короткие спартанские плащи, трибоны, а аристо­
кратическая молодежь, служившая в коннице, охотно украшала
свои хламиды золотом и пурпуром. Простые афиняне одевались
скромно, так что на улице, как тогда говорили, трудно было
отличить свободного от раба.
Скромным, неприхотливым был и стол афинян. Герои Гомера
не могли обходиться без мяса, жители же Афин эпохи архаики
и V в. до н. э. питались прежде всего овощами: луком, чесноком,
4-840 97
салатом. Излюбленное блюдо — рыба. Очень много рыбы, в осо­
бенности маринованной и соленой, доставлялось с берегов Черного
моря. Оливки, фиги и неизменная ячменная лепешка завершали
меню простого афинянина. Однообразие и скудность повседнев­
ного бытия греки оживляли симпосионами — пирами. В зал, где
пировали греки, вносили кратеры с вином и закуски: сыр, оливки,
финики, фиги, дыни. Вино смешивали с водой, чаще всего в соот­
ношении 1:3. Пить чистое, неразбавленное вино считалось варвар­
ским обычаем.
Как именно будет проходить пир, решал симпосиарх, который
и определял, из каких сосудов пить и в какой пропорции смеши­
вать вино с водой. Во время симпосиона пели песни; особенно
популярной была песенка о Гармодии и Аристогитоне, убийцах
тирана Гиппарха, сына Писистрата. Уже в эпоху архаики грече­
ский симпосион часто становился поэтическим турниром. В Афи­
нах второй половины V в. до н. э., где учили молодежь Сократ и
софисты, на пирах вели философские споры, состязались р рито­
рике. Очевидно, не на всех пирах атмосфера была столь насыщен­
но интеллектуальной, как на том, который описал Платон (диалог
«Пир»). Участники симпосионов не чуждались обычно и простых
игр и забав вроде популярнейшего тогда коттаба, требовавшего
от игроков умения определенным способом вылить остатки вина
из чаши, или игры в кости. Еще привлекательнее делало пиры
присутствие гетер или хотя бы флейтисток или фокусников.
Участвовали в симпосионах только мужчины, высоко ценившие
эту возможность дружеского общения. В Афинах, как и вообще
в ионийских областях, женщина пользовалась куда меньшей сво­
бодой, чем у дорян. Подобно восточным женщинам, афинянки
проводили время дома, в хлопотах по хозяйству. Конечно, женщи­
ны в зажиточных семьях жили не так скучно и однообразно.
Вазовые росписи представляют нам гречанок, занятых не только
прядением шерсти и вышиванием, но и такими развлечениями, как
игра в мяч. Немало времени посвящала афинянка из богатой
семьи уходу за собой, купанию и макияжу, созданию изысканных
причесок — все это тоже изображено на вазах со всей откровен­
ностью. Хотя моды в Афинах эпохи Перикла были очень простые,
росписи на керамике являют нам большое разнообразие причесок,
украшений, головных уборов и лент, хитонов и гиматиев.
Браки заключались чаще всего по имущественным соображе­
ниям, причем сама невеста никак не могла повлиять на свою
судьбу. Однако это не значит, будто новобрачную всегда ожидала
горькая участь. Многочисленные надгробные стелы, покрытые са­
мыми сентиментальными надписями, говорят о том, что совсем
не редко семейная жизнь строилась на искренней любви и при­
вязанности. Зато уж в общественной, тем более в политической,
жизни женщины не принимали в Афинах никакого участия. Толь­
ко гетеры, обладавшие большей свободой и лучше образованные,
могли до некоторой степени влиять на общественные дела. Не
забудем, что подруга великого Перикла, Аспасия, к чьему мнению
98
он прислушивался, была родом не из Афин, а из Милета, где
женщины чувствовали себя вольнее. Афины же не дали миру ни
общественных деятельниц, ни поэтесс, в то время как Лесбос
гордился своей Сапфо, Аргос Телесиллой, Беотия Коринной.

ТРИ ПОКОЛЕНИЯ
Первое из них вступило в жизнь еще в конце VI в. до н. э.,
и ему суждено было лишь заложить основы культурного расцвета
Афин. Эсхил и Фриних положили начало аттической трагедии.
Скульпторы Критий и Несиот украсили в 476 г. до н. э. афинскую
агору — рыночную площадь — статуями знаменитых тираноборцев
Гармодия и Аристогитона. Первое поколение культурных деятелей
классических Афин оставило после себя и скульптурное убранство
храма Зевса в Олимпии. Мышление было еще традиционным,
в области же формы преобладал суровый, жесткий юношеский
классицизм.
Во многом традиционно мыслили и представители второго
поколения, чьи лучшие достижения относятся к эпохе Перикла.
Новая религиозно окрашенная интерпретация мифов и истории
усиливала представления о слабости человека и величии богов,
неустанно карающих за нарушение границ, определенных челове­
ческой природой. В том, что законы и государственные уста­
новления освящены волей богов, никто в этом поколении не
сомневался. То было время трагедий Софокла и «Истории» Геро­
дота, зрелых классических форм Парфенона и Пропилеев.
Новое идеологическое содержание, критическое отношение
к традиционной религии принесло с собой в эпоху Пелопоннесской
войны третье поколение. С развитием Афинского государства кон­
сервативный аттический земледелец, взойдя на корабль, познако­
мился с другими мирами, с обычаями многих народов, что не мог­
ло не расширить умственные горизонты, не могло не убедить в от­
носительности принятых религиозных и политических понятий
и взглядов. Некогда такое открытие совершили ионийцы в Малой
Азии, теперь настала очередь афинян.
Благодаря деятельности софистов, о которых еще пойдет речь,
в Афинах сложилось новое представление о школе. Раньше обуче­
ние ограничивалось чтением, письмом и счетом, а также музыкой
и гимнастикой. На вазах мы видим урок у кифареда, или учителя
грамматики, исправляющего работу ученика на сложенных вместе
трех навощенных табличках. Иногда встречается и фигура раба-
педагога, сопровождавшего мальчика к учителю и вообще заботив­
шегося о его образовании. Софисты принесли с собой новый
предмет обучения, необходимый именно в демократических Афи­
нах: риторику, умение убеждать людей на народных собраниях,
умение управлять настроениями толпы. Кто же в городе не хотел
стать хорошим оратором и искусными выступлениями на эккле-
сиях склонять общественное мнение к тому или иному решению!
Не удивительно, что молодежь из состоятельных семей, которая
4 99
только и могла внести софисту сто мин за науку, постоянно
окружала приезжих и местных мудрецов. У них учились не одному
красноречию, но и этике, философии вообще. Они по-новому,
гораздо глубже, чем в обычной школе, объясняли древних поэтов.
Сколько мудрости можно было открыть в знакомых текстах, если
истолкование им давал сам Протагор из Абдеры! Каким красивым
и богатым представлялся родной язык, когда о нем говорил Про-
дик с Кеоса, пространно объяснявший то или иное выражение!
Все унаследованные, освященные традицией, давно установивши­
еся понятия подвергались критическому анализу; неожиданное
столкновение истин порождало новую истину, более высокую.
Научиться этому, научиться мыслить можно было — и без всяких
денег — не у приезжего софиста, а у хорошо всем известного,
с детства ходившего по тем же улицам, доброжелательного фило­
софа Сократа. Скромного, некрасивого афинянина приходили слу­
шать юноши из лучших семей: Платон, Ксенофонт, Антисфен,
также вписавшие свои имена золотыми буквами в историю гре­
ческой культуры.
Наука оставалась элитарной. Но и искусство, несмотря на весь
демократизм афинской жизни, фактически делилось на то, кото­
рое было угодно широким слоям, народа, и то, которое умели
оценить лишь избранные. Недаром наиболее своеобразный и сме­
лый из греческих трагедиографов, Еврипид, не более трех-четырех
раз удостаивался награды в театре, выражавшей предпочтения
публики.
Афиняне в массе своей не любили новаторов, посягавших на
привычное. Многие смотрели на Сократа и других уличных фило­
софов с такой же неприязнью, как и выдающийся комедиограф
Аристофан, изобразивший Сократа в «Облаках» опасным, глупым
и аморальным безбожником. За непочтительность к богам был
подвергнут суду даже друг Перикла Анаксагор из Клазомен:
процесс этот был движим не только хитросплетениями полити­
ческой борьбы, но и инстинктивным отв1ращением афинян ко вся­
ким новшествам в серьезных вещах. Желание философа самостоя­
тельно постичь природу Вселенной было признано оскорблением
олимпийских богов.
Третье поколение культурных деятелей Афин во многом отри­
цало воззрения предшествовавших поколений. К религии Аполло­
на, священной для Софокла, Еврипид относился критически. Бо­
гов, играющих такую большую роль в «Истории» Геродота, у Фу­
кидида нет. Величественная божественная Афина Фидия уступает
место прелестным, человеческих пропорций, статуям, украшающим
балюстраду храма Афины-Победительницы (Никэ Аптерос —
«бескрылой»).
ФИЛОСОФИЯ
Первым приезжим философом, прославившим Афины, был
Анаксагор, прибывший туда из малоазийского городка Клазомены.
Некоторые его утверждения, вроде того, что солнце не бог, а рас­
100
каленный камень, оторвавшийся от земли и ставший звездой,
ошеломили и возмутили благочестивых консервативных афинян
середины V в. до н. э. Тем не мейее он три десятилетия подряд
проповедовал там свое учение, пока в тяжелой атмосфере прибли­
жавшейся Пелопоннесской войны политические противники его
ученика, друга и покровителя Перикла не обрушились с нападками
на стратега. Жертвами этого кризиса стали и Анаксагор, под­
вергнутый суду за безбожие, и другой друг Перикла, великий
скульптор Фидий. Философу вынесли смертный приговор, но
ему все же удалось покинуть Афины. Умер он вскоре, на
чужбине.
Основы рассуждений Анаксагора были материалистическими,
близкими к позициям ионийских натурфилософов. Мир, учил он,
возник не из четырех стихий (воды, воздуха, земли и огня) и не
из одной из них, а из множества мельчайших материальных
частиц, которые не рождаются и не гибнут, но лишь соединяются
и разъединяются, образуя тем самым все, что есть на свете.
Частицы эти он назвал «спёрмата», т. е. «семена». Движение их
обусловлено внешней по отношению к ним силой — «нусом», или
мировым разумом, который сам материален, представляя собой
тончайшее и легчайшее вещество. «Нус» вызывает вихрь, круго­
верть частиц, соединяющихся в определенных пропорциях, а затем
разлетающихся вновь. Потому-то, говорил Анаксагор, в каждой
вещи есть часть всякой иной.
Некоторое время проживал в Афинах и знаменитый Демокрит
из Абдеры. Предложенное им объяснение мироздания оказалось
самым последовательным материализмом, какой только знала ан­
тичная мысль. Все состоит из неделимых и неизменных частиц —
атомов, вечно движущихся в пустоте. Движение это не имеет
своего первоначала и не придано атомам никакой внешней силой.
Атомы отличаются друг от друга формой, порядком и положением.
Совершая неостановимое движение в пустоте, атомы и образуют но­
вые миры, в том числе нашу Землю. Демокрит проповедовал бесчис­
ленность миров, которые возникают, развиваются и гибнут. Все жи­
вые организмы и сам человек родились из морского ила, высушен­
ного солнцем. Но если атомы различаются лишь количественно, то
такие качественные отличия вещей, как сладость или горечь, тепло
или холод, реально не существуют. Они — плоды ощущений, «мне­
ний». Существование чего-либо «по мнению» есть нечто иное, чем
существование «по истине». Только «в общем мнении существует
сладкое, в мнении — горькое, в мнении — теплое, в мнении — хо­
лодное, в мнении — цвет, в действительности же — атомы и пусто­
та», — писал философ. Возникновение ощущений он объясняет
воздействием определенных сочетаний атомов, составляющих поз­
наваемый предмет, на сочетание атомов, из которых образуется
познающий субъект.
Само время требовало от мыслителей заняться наряду с позна­
нием и истолкованием природы вопросами этическими. Руковод­
ствуясь разумом и постигая благо, человек получает удовлетворе­
101
ние, обретает душевное спокойствие, невозмутимость. Это учение
о спокойствии удовлетворенного духа, или о «благодушии», как
он сам писал, снискало Демокриту прозвище «смеющийся фило­
соф» и было позднее воспринято школой эпикурейцев. Демокрит
призывал к умеренности, советовал браться лишь за те дела,
с которыми человек считает себя способным справиться. Сам он
всю жизнь увлекался поиском причинных связей между явле­
ниями, говоря, что «предпочел бы найти одно причинное объясне­
ние, нежели приобрести себе Персидское царство».
На судьбе богатого и разностороннего наследия Демокрита
отрицательно сказалось то, что идеалист Платон затратил немало
усилий, дабы замолчать его учение и даже уничтожить его книги.
Между тем Демокрит был едва ли не самым универсальным гре­
ческим мыслителем древности. Известны лишь заглавия его трак­
татов о природе, о звездах, о человеке, о душе, об огне, о камнях;
трудов по геометрии, арифметике, астрономии, географии, музыке,
поэзии, грамматике, архитектуре, медицине, агрономии, стратегии
и т. п. — в этбм отношении с ним мог соперничать разве что
Аристотель. Погруженный в науки, философ как истинный сын
своего времени немало занимался, и политикой. Вспомним его
знаменитое изречение: «Бедность в демократии настолько же луч­
ше благополучия при царях, насколько свобода лучше рабства».
И все же не Демокрит оказывал непосредственное влияние на
формирование мировоззрения афинян. Демокрит пробыл в городе
недолго и, как рассказывали античные авторы, «не старался,
чтобы его узнали, потому что презирал славу; и он знал Сократа,
а Сократ его не знал». Подлинную интеллектуальную революцию
совершили только софисты, будучи «наполовину философами, на­
половину политиками», как называл их (и себя) Продик с Кеоса.
Деятельность софистов, их влияние на культурное развитие Афин
вполне сравнимы с тем, что мы знаем о французских энцикло­
педистах XVIII в. От разгадывания тайн природы софисты впервые
в полной мере обратились к постижению человека.
Уже старейший софист, обосновавшийся примерно в середине
V в. до н. э. в Афинах, Протагор из Абдеры, твердо заявил:
«Человек есть мера всех вещей, существующих, что они суще­
ствуют, и несуществующих, что они не'существуют». Так был чет­
ко сформулирован принцип релятивизма, относительности в тео­
рии познания. Отсюда вытекало, что о всякой вещи можно выска­
зать несколько суждений, противоречащих одно другому: так, здоро­
вому человеку мед кажется сладким, больному же — горьким, и
оба они правы, ибо оба эти качества присутствуют в меде. А это
значит, что всякому доказательству можно противопоставить дру­
гое, противоположное, столь же хорошо обоснованное и убеди­
тельное. Сильнее окажется то доказательство, то суждение, кото­
рое практичнее и больше отвечает требованиям жизни. Нельзя
сказать, что такое-то утверждение истиннее другого, но только —
что оно полезнее. Надо уметь выбирать и убеждать людей в право­
те выбора.
102
 Мудрости, понятой таким образом, можно было научиться,
и Протагор готов был давать уроки. Он не собирался рассуждать
ни о «природе вещей», ни о богах, о которых, говорил он, «я не мо­
гу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое
препятствует такому знанию, — и вопрос темен, и жизнь челове­
ческая коротка». Он намеревался учить диалектике — искусству
рассмотрения любого предмета с разных, даже противоположных
сторон; учить умению защитить при помощи доказательств любой
тезис, а потом его же убедительно опровергнуть. Все дело было
не в мысли, а в словах, и потому Протагор показывал, как надо
правильно употреблять слова, как развивать красноречие, как со­
ставлять систему аргументов в суде или на собрании. Если вспом­
нить о том, какие возможности в общественной жизни Афин предо­
ставляли человеку эти умения и навыки, то не покажется чрез­
мерной высокая плата, которую софист впервые начал брать за
свои уроки: сто мин. Как глубоко было усвоено образованными
афинянами искусство рассматривать всякий предмет со всех сто­
рон, показывает каждый монолог в трагедиях Еврипида, любая
речь героя в «Истории» Фукидида. Немалое влияние оказал Прота­
гор и на более старших: Геродота и Софокла. Учение о человеке
как мере всех вещей подорвало традиционное мировоззрение афи­
нян в гораздо большей степени, чем мало кому известная фило­
софия земляка Протагора — Демокрита. Не удивительно, что, как
и Анаксагор, Протагор не избежал гнева консервативных горожан:
он был обвинен в безбожии, а его книги собраны отовсюду и
сожжены.
Не менее важным для воспитания нового мышления было
утверждение Протагора и других софистов, что государство и
законы не созданы волей богов, а явились результатом соглаше­
ний между людьми. Отсюда — различение естественного права
(«фйзис») и права договорного («номос»), считавшегося до тех
пор божественным установлением. Исходя из этого можно было,
подобно софисту Алкидаму, опираясь на естественное право, за­
ключить, что природа никого не сотворила рабом и люди равны,
а рабовладение несправедливо. Можно было, как Ликофрон, бо­
роться во имя того же права против аристократических приви­
легий. Но можно было и вслед за Калликлом обосновать с по­
мощью естественного права право сильнейшего на власть и гос­
подство над более слабыми. Отголоски этих споров, в том числе
высказываний в защиту рабов, слышались афинянам и в траге­
диях Еврипида. А поставив под сомнение божественное проис­
хождение государства и законов, некоторые софисты не побоялись
пойти дальше и объяснить исторически происхождение даже ре­
лигиозных верований (Продик Кеосский).
Однако главным, чему учили все софисты, оставалось оратор­
ское искусство. Фрасимах из Халкедона, Гиппий из Элиды, осо­
бенно же Горгий из Леонтин, восхищали своих слушателей не­
подражаемым красноречием; Фрасимах и Горгий оставили даже
пособия по риторике. Родной город Горгия, откуда он в 427 г.
юз
до н. э. прибыл в Афины, как и другие города Сицилии, славился
своими ораторами. Умение выстроить речь, сделать ее ясной и
изящной, уснастить ее антитезами, аллитерациями, смелыми и
поэтичными метафорами, придать ей звучность и музыкаль­
ность — этим умением Г оргий щедро, хотя, как и все софисты,
небескорыстно делился со слушателями. Темы для образцовых
речей могли быть любыми, даже, на первый взгляд, неожиданными
и парадоксальными: например, выступление в защиту Елены Спар­
танской, считавшейся виновницей Троянской войны.
Приезжие софисты довольно скоро обзавелись преданными
учениками, которые продолжили их дело в Афинах. Так, Анти­
фонт, автор трактата «О правде», в котором призывал различать
справедливость, основанную на требованиях природы, естества,
и справедливость, сложившуюся как результат договоренностей
людей между собой, был первым софистом-афинянином. Он же,
великолепный оратор, начал первым публиковать свои речи, хотя
впоследствии традиция приписала ему еще много других. Были и
иные мастера красноречия, однако подлинная эпоха великих ора­
торов настала в Греции только в IV в. до н. э.
Интересы софистов не ограничивались все же диалектикой,
риторикой и политикой. Горгий был известен также как созда­
тель трактата «О небытии, или О природе», где отстаивал идею
непознаваемости мира. Наиболее разносторонний софист — Гиппий
из Элиды: писал он и о математике, и об астрономии, и о музыке,
и о мифологии. Протагор был прославленным грамматиком, фило­
логом, ведь он первым выделил грамматические категории. Про-
дика Кеосского справедливо называют отцом синонимики — науки
о словах, звучащих по-разному, но сходных по значению. Беря
пары слов: «хотеть» и «желать» или «создавать» и «творить», он
пытался выяснить все оттенки значений, свойственные тому или
иному слову.
Софисты не только обогатили мышление древних но­
выми суждениями, опровергавшими зачастую традиционные взгля­
ды. Они дали и новые методы познания, анализа, критики. Они же
положили начало и более высокому типу школы. Правда, учиться
в этой школе могли далеко не все, ибо не все способны были
столько платить за науку. Поэтому софисты обращались прежде
всего к юношам из богатых семей — возникала новая элита, и со­
стоятельная, и образованная.
Учения софистов зачастую истолковывались примитивно, в ду­
хе абсолютного релятивизма и нигилизма в познании и в морали.
Этому изо всех сил воспротивился сын афинского каменщика
Сократ. Консервативный афинянин, с подозрением относившийся
ко всем этим новым «учителям мудрости», не видел больших
различий между Сократом и софистами, кроме того, что первый
не брал денег со слушателей и расхаживал босой, в заплатанном
плаще, в отличие от софистов, весьма заботившихся о своем
внешнем виде. Главным же различием было то, что Сократ верил
в существование объективной истины и в возможность ее отыска­
104
ния. Он учил, что есть обязательные для всех, неписаные мораль­
ные законы, но овладеть нравственностью удается лишь немно­
гим, которые смогли этому научиться и следовать полученным
знаниям в повседневной жизни.
Добродетель, «аретэ», — высшее и абсолютное благо, состав­
ляющее цель человеческой жизни, ибо только она дает счастье.
Люди же часто заблуждаются и поступают безнравственно, потому
что просто не знают, что добро, а что зло. Добродетель неот­
делима от знания, как неотделима и от счастья. Добродетели
можно и должно научиться. Однако Сократ не обещал своим
ученикам, что раскроет им истину, ведь он сам говорил о себе:
«Я знаю, что ничего не знаю». Он лишь предлагал вместе, в друже­
ской беседе, отыскивать эту истину. Метод обучения — диалекти­
ческий: путем наводящих вопросов и ответов соображения собе­
седника последовательно доводятся до абсурда и таким образом
выясняется истина, отделяемая от иных, ложных суждений. Со­
крат исходил из того, что каждый человек уже содержит в себе
знание истины, он не осознает ее, пока предложенные ему вопросы
не приведут его к противоречию с самим собой, а следовательно,
к признанию собственного невежества; сомнение же в истинности
прежних суждений ведет к самопознанию. Философ любил срав­
нивать себя с повивальной бабкой, ибо и он помогал родиться
истине. Для того чтобы научить морали, особенно важно было
определить, уточнить общие понятия: выяснить, какие поступки
людей можно назвать добродетельными, установить, что есть об­
щего в тех или иных поступках, и дать, наконец, определение
соответствующего нравственного понятия: мужества, справедливо­
сти, благочестия...
Если гуманистическая, человековедческая направленность инте­
ресов Сократа сближала его с софистами, то, как уже сказано,
вера в существование объективной истины заметно отличала его
от них. В еще большей мере, чем софисты, он собирал вокруг
себя на улицах, в гимнасионах и на пирах, устраивавшихся в част­
ных домах, большие группы молодежи, жадно внимавшие босому,
некрасивому мудрецу. Но ирония, с какой он ставил в тупик собе­
седников и обличал человеческую глупость, предрассудки, «ложные
мнения», кое-кого раздражала, и в Афинах у него было также не­
мало врагов. Консервативные афинские обыватели с недоверием
и опаской взирали на деятельность критически и рационалисти­
чески настроенного философа-моралиста. Ему ставили в вину
и скептическое отношение к демократическому строю Афин и
к должностным лицам, избранным простыми ремесленниками и
моряками из числа себе подобных, да еще и по жребию. Искусство
управлять государством он называл «царским искусством», доступ­
ным лишь немногим сведущим и достойным людям. Такие ученики
Сократа, как Ксенофонт, восхвалявший политический строй Спар­
ты и персидскую монархию, или Платон, создавший в своем во­
ображении идеальную аристократическую республику, свидетель­
ствуют также о том, что их учитель симпатизировал скорее оли­
105
гархическому устройству государства. Итак, недовольные, подо­
зрительно относившиеся к Сократу сограждане имели достаточно
поводов, чтобы привлечь его к суду за безбожие и развращение
молодежи, а затем, как известно, обречь великого философа на
смерть.

ИСТОРИОГРАФИЯ И ПУБЛИЦИСТИКА

Эволюцию греческой мысли в V в. до н. э. нетрудно проследить,

сравнив двух знаменитых историков: ионийца Геродота из Гали­
карнаса и родившегося на 25 лет позже афинянина Фукидида.
Геродот много лет путешествовал, посетил Персию, Египет, Кире-
наику, берега Черного моря, забирался и к скифам. Поначалу он
был, по существу, продолжателем дела Гекатея из Милета: соби­
рал этнографические и исторические материалы, легенды, знако­
мил греческий мир с обычаями и традициями других народов.
С необычайным искусством рассказывает он занимательные исто­
рии о диковинных птицах ибисе и фениксе или о восточных
владыках, павших жертвой своей самонадеянности и спеси, или же
о всяких чужеземных чудесах. Врзвратившись из своих стран­
ствий в Афины, он собрал воедино все эти разрозненные сведения,
выстроив их вокруг главной сквозной идеи своего повествования:
вечного спора Европы и Азии, последней вспышкой которого cja-
ли греко-персидские войны.
Впервые взявшись за связное, в определенной системе, изложе­
ние исторических фактов, Геродот заслуженно получил от потом­
ков почетное прозвище «отец истории». Уйдя далеко вперед от
трудов Гекатея, он в то же время не был, разумеется, еще истори­
ком в нашем понимании. Мышление его вполне традиционно:
в истории он видит осуществление божественной справедливости,
награждающей добро и карающей зло. Как и в трагедиях Софокла,
в «Истории» Геродота человек несет неотвратимое наказание за то,
что переступил границы, установленные богами для человеческого
Миропорядка. Рассказы о лидийском царе Крезе или о Солоне,
или о персидском повелителе Ксерксе призваны только иллюстри­
ровать эту мысль. История выступает как цепь преступлений и
наказаний. Геродот не сомневается ни во вмешательстве богов
в жизнь людей, ни в божественном происхождении всех чело­
веческих установлений. Верит и в предсказания оракулов, и в ве­
щие сны, с помощью которых божество раскрывает смертному
его будущее и предостерегает его. И хотя автор «Истории» нередко
ставит под сомнение достоверность тех или иных сведений, со­
бранных им за долгие годы путешествий, подлинной критики
источников здесь, конечно же, нет. Миф переплетается с реаль­
ностью.
Совершенно иное отношение к действительности, к предмету
истории мы находим у Фукидида, описавшего Пелопоннесскую
войну. Времена, окутанные мифами и легендами, его не интересу­
ют, ибо он не может сказать о них ничего определенного. Его
106
привлекают события, современником которых он был. Их причины,
смысл, значение он и пытается установить. В объяснении хода
истории ему не нужно прибегать к идее вмешательства богов
в жизнь людей. Подобно тому как Демокрит выводит божество
за пределы природы, Фукидид выводит его за пределы истории.
К тем, кто верит в предсказания или вещие сны, он относится
с холодным презрением. Затмение солнца или землетрясение не
имеют для него ничего сверхъестественного: он склонен давать им
рациональные объяснения, так же, как Анаксагор и софисты.
В каждом его суждении видна его принадлежность к новому
поколению, мыслящему критически и рационалистически. Историю
направляют не боги, а люди, действующие в соответствии со своей
«природой», т. е. со своими интересами. «Природа» людей оказыва­
ется всегда сильнее законов и договоров. Знания человеческой
натуры и ее проявлений для Фукидида достаточно, чтобы постиг­
нуть движение современного ему общества. Он порывает с рацио­
налистическими интерпретациями древних мифов, столь частыми
у Гекатея и Геродота, и вообще отбрасывает всю мифологию.
Лишь Троянскую войну он считает историческим фактом.
Хотя Фукидид имел вполне определенные политические сим­
патии и антипатии и не скрывает их в своей «Истории», хотя он,
выходец из аристократии, выражает ее воззрения, в своем интере­
се к самому столкновению человеческих страстей, устремлений,
выгод он способен быть объективным. Высокий интеллектуализм
его сочинения сближает Фукидида с Сократом. Глубокое понима­
ние факторов человеческого поведения, воспроизведение политиче­
ского противоборства в форме столкновения пространных речей,
спорящих, опровергающих одна другую, сближают его с софиста­
ми, прежде всего с его современником Антифонтом, чьи тетра­
логии — сборники риторических упражнений — также представля­
ют собой столкновение речей, которыми обмениваются вымышлен­
ные истец и ответчик. Наконец, стремление объяснять историче­
ские явления «изнутри», естественными причинами, не прибегая
к идее вмешательства богов, указывает на некоторую связь «Исто­
рии» Фукидида с учениями Анаксагора и Демокрита и даже с
тогдашней медициной, освобождавшейся от наследия религиозных
представлений.
Бурные политические события в греческом мире и в самих
Афинах V в. до н. э. нашли отражение в политической литера­
туре, в публицистике. Бесйощадная жестокость, с какой Афины
обращались со своими союзниками, заставила ионийца Стесим-
брота, происходившего с униженного афинянами Тасоса, сочинить
и распространить памфлет «О Фемистокле, Фукидиде и Перикле»,
где предводители афинской радикальной демократии были подверг­
нуты острой критике. Столь же неприязненно писал о Фемистокле и
Перикле в своих «Эпидемиях» другой иониец, Ион Хиосский.
Своего рода памфлетами, зеркалом общественных проблем и тен­
денций в самих Афинах, являются комедии Аристофана. Около
430 г. до н. э. получила распространение и антидемократическая
107
«брошюра» «Об устройстве Афин», написанная неким сторонником
олигархического правления, воспитанником софистов. Также и
«Лакедемонская политейя» Крития, одного из учеников Сократа,
направлена против демократии, разъясняя и восхваляя принципы
государственного и общественного устройства Спарты.

МЕДИЦИНА И ТОЧНЫЕ НАУКИ

«Гиппократов корпус», свод сочинений врачей, принадлежав­
ших к школе Гиппократа (вторая половина V — начало IV в.
до н. э.), дает представление о медицинских знаниях и практике
того времени. Медицина жрецов сменялась медициной врачей,
основанной на точных наблюдениях. В приписываемом Гиппо­
крату трактате «О священной болезни» оспаривается традицион­
ное мнение, будто эпилепсию вызывают злые демоны, а сама
эпилепсия рассматривается как болезнь мозга. Другое сочинение,
«О воздухе, водах и местах», устанавливает связь между состоя­
нием здоровья, в том числе психического, отдельных людей и
народов и влиянием климатических условий. Врачи школы Гиппо­
крата были также философами. Методы их, основанные на опыте,
наблюдениях, стремлении к быстрой и правильной диагностике,
применении таких профилактических мер, как диеты и гигиена,
были, несомненно, плодами того же интеллектуального, культур­
ного течения, которое породило и философию Демокрита, и «Ис­
торию» Фукидида. Гиппократ, прозванный «отцом медицины», при­
обрел известность во всем греческом мире и даже на Востоке.
Его врачебная практика охватывала не только родной Кос, где
при храме Асклепия и далее существовала знаменитая школа
медицины, но и Фессалию, и Афины.
Наряду с другими заслуживают упоминания натурфилософ и
врач Диоген из Аполлонии, которого сам Аристофан удостоил...
насмешек в комедии «Облака». Диоген из Аполлонии различал
уже «добрую кровь» из артерий и «злую кровь» из вен, хорошо
разбирался он и в системе кровообращения. Назовем также Алк-
меона из Кротона, который, подобно Гиппократу, видел источник
недугов в нарушении гармонии между четырьмя соками или «гумо-
рами»: кровью, слизью, желчью и черной желчью. Отсюда: сангви­
ник отличается избытком крови в организме, у флегматика слиш­
ком много слизи, холерик Страдает чрезмерным количеством жел­
чи, а меланхолик — черной желчи. Если не объяснение, то хотя бы
само выделение этих четырех типов человеческих темпераментов
было унаследовано позднейшей наукой и дошло до наших дней,
как и бессмертное правило Гиппократа для врачей: не навреди.
О медицинских знаниях мы можем до некоторой степени
судить благодаря «Гиппократову корпусу», содержащему 53 меди­
цинских трактата. О точных же науках известно очень мало.
Однако многочисленные имена математиков и астрономов того
времени, сохранившиеся в античных сочинениях, говорят о том,
что и эти науки развивались успешно. Достаточно вспомнить
108
математика и астронома, Метона из Афин, которого тот же Ари­
стофан увековечил, изобразив в карикатурном виде в комедии
«Птицы». Между тем Метон сконструировал солнечные часы и
провел реформу календаря.

АТТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Подобно тому как эпоха архаики в Греции выразила себя в

лирике, V век (до н. э.), когда центром литературного, поэтическо­
го творчества стали Афины, заговорил языком аттической траге­
дии и комедии. Трагедия (буквально — «песня козлов») возникла
из хоровой песни, из дифирамба, распевавшегося «сатирами»,
одетыми в козлиные шкуры и изображавшими постоянных веселых
спутников бога вина Диониса. Такие «хоры козлов», или сатиров,
существовали уже в VII в. до н. э. во всей Греции. Решающим же
в рождении аттической трагедии стало учреждение афинским
тираном Писистратом общегосударственного праздника Великих
Дионисий, благодаря которым народный культ Диониса опирался
теперь на официальную поддержку властей. Когда поэт феспид
добавил к хору актера, «отвечающего», ведущего с хором диалог,
трагедия превратилась в драматическое действо. Поначалу участ­
ники представления разыгрывали сцены из мифов только о самом
Дионисе, позднее очередь дошла и до других мифов. Оставалось
лишь Эсхилу в первой половине V в. до н. э. вывести перед зрите­
лями также второго актера, а Софоклу — третьего, и древний «хор
козлов» окончательно преобразился в драму.
Но происхождение греческой трагедии от хоровой песни ска­
залось в том, что и в дальнейшем хор играл в драме не меньшую
роль, чем актеры. Это сближает греческую трагедию с нынешней
оперой или ораторией. Темы и сюжеты трагедий также не были
произвольно выбранными, но заимствованными из мифологии.
«Персы» Эсхила или «Завоевание Милета» Фриниха — редчайшие
исключения, подтверждающие правило.
Как и эпическая поэзия Гомера, греческая трагедия исполняла
не только эстетические функции, но и дидактические, воспитываю­
щие. Великие трагедиографы V в. до н. э. стремились не только
заинтересовать зрителя, но и устрашить, потрясти, наставить, по­
казать на примере судеб хорошо всем известных героев мифов
действие божественных законов, управляющих жизнью людей.
От современного аттический театр отличался, однако, не только
тем, что показывалось, но и тем, как он был устроен. Представле­
ния длились лишь три. дня, во время праздника в честь Диониса.
Давали подряд три трагедии, а затем «сатирову драму» — еще
один инсценированный эпизод из мифологии, но уже в облегчен­
ном, веселом, забавном освещении, что позволяло зрителям снять
напряжение от трагедий. Каждый из трех драматических поэтов,
соревновавшихся друг с другом в эти дни, выносил на суд зрителей
всю тетралогию, т. е. полный цикл из трех трагедий и одной « С а т а ­
ровой драмы». Представление шло под открытым небом, на круг-
109
лой площадке — орхестре. Скамьи для зрителей были вырублены
прямо в каменистом склоне Акрополя; именно этот простейший
зрительный зал назывался тёатроном. В таком огромном открытом
театре нельзя было рассмотреть ни мимики актеров, ни детали
костюмов, поэтому участники представления выходили на сцену в
длинных, торжественных одеяниях и в больших традиционных
масках, которые должны были обозначать или сценический тип
персонажа (царь, старик, женщина — женские роли также играли
мужчины), или душевное состояние (радость, горе, надменное ве­
личие, отчаяние). Приходилось увеличивать и фигуру актера, наде­
вать особую высокую обувь — котурны. Стоя на котурнах, траги­
ческий актер произносил возвышенные монологи, написанные
языком, далеким от повседневного. Все это отвлекало зрителя от
рутины обыденной жизни, наполняло душу торжественностью,
ощущением большого праздника. Именно театр был главным
событием для афинян в дни Великих Дионисий, справлявшихся
в конце марта — начале апреля.
Аттическая трагедия обязана своей неувядающей славой трем
великим поэтам V в. до н. э.: Эсхилу, Софоклу и Еврипиду. Первый
из них, хотя и принадлежал по ррждению к аристократии, тесно
связан всем своим творчеством с идеей нарождавшейся афинской
демократии. Это видно не только в «Персах», где терпят пораже­
ние от афинян восточный деспотизм и произвол персидского царя
Ксеркса, но и в наиболее совершенном, быть может, сочинении
Эсхила, в «Орестее»: установленный Афиной суд, ареопаг, выносит
приговор Оресту и тем самым старому родовому праву, праву кров­
ной мести. Так, рождение новых общественных форм совпадало и
находило выражение в рождении новых форм эстетических, худо­
жественных. В трагедии «Прикованный Прометей» люди, овладев­
шие огнем и другими плодами тогдашней цивилизации, бросают
устами измученного титана Прометея вызов всемогуществу Зевса,
представленного здесь жестоким, внушающим ненависть тираном.
Симпатии автора, сочувствие зрителей оказывались на стороне
героя-человеколюбца и богоборца.
Разумеется, Эсхил, как это было свойственно людям его поко­
ления, мыслия еще всецело в понятиях религиозно-этических.
Как и в элегиях Солона, границы правды, справедливости, блага
очерчены в большинстве его трагедий божеством, вознаграждаю­
щим за добро и карающим за зло, за нарушение им же установ­
ленных пределов в поведении смертных. Неотвратимый закон
справедливого возмездия проявляется в судьбах почти всех героев
Эсхила.
Если у Эсхила воля богов, как правило, справедлива, то у
Софокла она прежде всего всесильна, этический же смысл ее
скрыт от смертных. Конфликт его трагедий — в драматическом
противоборстве человека и неотвратимого рока. Установленные
богами неписаные законы требуют похоронить мертвое тело, чтобы
душа нашла вечное успокоение в подземном царстве Аида, но
дерзкий человек, ссылаясь на введенные им же государственные
по
законы, пытается этому воспрепятствовать, и тогда все возможные
несчастья одно за другим обрушиваются на него (конфликт Анти­
гоны и царя Креонта в «Антигоне»). Пытаясь бороться с непозна­
ваемым, предотвратить исполнение божественных прорицаний,
личность сама обрекает себя на неизбежное возмездие рока
(«Царь Эдип»). Но так как воля богов всесильна, то и люди,
осмелившиеся противостоять ей, ярки и необычны: таковы Креонт
и Эдип. Величественны и могучи духом и те, кто так или иначе
борется за свое право следовать неписаным божественным уста­
новлениям: галерею сильных, непреклонных и стойких героинь
аттической трагедии открывают Антигона и Электра у Софокла.
Это возрастающее внимание к отдельной личности, самостоятельно
делающей свой жизненный выбор, отражало, несомненно, все
большее значение индивидуального начала в общественном строе
и культуре классических Афин. О тесной связи творчества Софок­
ла с кругом идей и умственных интересов, господствовавших тогда
в его родном городе, говорит также хотя бы то, что многие диало­
ги его героев выстроены по всем правилам софистического искус­
ства спора (вспомним, например, диалог Антигоны с Креонтом).
Яркие, насыщенные драматизмом трагедии Софокла не раз прино­
сили ему награды в театральных состязаниях того времени.
Новое поколение культурных деятелей Афин заявило о себе на
драматической сцене в творчестве Еврипида, хотя он и Софокл
жили в одно и то же время и, насколько мы знаем, даже умерли
в одном и том же 406 г. до н. э. В отличие от традиционно мыс­
лящего, разделяющего старые религиозные верования и предрас­
судки Софокла Еврипид полон скепсиса, доходя до прямого бого­
борчества. Боги у младшего из трех великих трагедиографов жес­
токи и пристрастны, но не они, а безудержные порывы челове­
ческой души определяют судьбы людей, бросая их из одной безд­
ны страданий в другую. Для Софокла воля и авторитет Аполлона
непререкаемы, абсолютны — Еврипид атакует культ грозного бога-
прорицателя, называя самого Аполлона мстительным и злопамят­
ным, как обычный смертный. Столь различное отношение к рели­
гии Аполлона имело и социальные корни. Консервативному,
близкому к аристократии Софоклу памятен былой авторитет и
самого бога — покровителя знатной молодежи, и его дельфийского
святилища, некогда управлявшего многими сторонами жизни гре­
ков. Для демократических кругов Афин, к которым принадлежал
Еврипид, страстный приверженец демократических Афин в их
многолетнем противоборстве с аристократической Спартой, храм
Аполлона в Дельфах воплощал в себе двусмысленную позицию его
жрецов во время нападения персов на Элладу.
Не верит драматург и в божественное происхождение законов
и иных норм, регулирующих социальные отношения, поведение
человека. Любовь, порождение самой человеческой природы, за­
ставляет МеДею, а в другой трагедии Федру отринуть семейные
узы, господствующие обычаи, традиции. Естественное право всту­
пает в конфликт с правом, установленным людьми. Поэт обличает
ill
предрассудки, обрекавшие афинских женщин на положение, близ­
кое к рабскому, а рабов на нечеловеческое к ним отношение и
презрение хозяев. Звучит в трагедии «Троянки» и протест против
наступательной войны, приносящей страдания и победителям, и
побежденным; в разгар Пелопоннесской войны такая позиция
Еврипида требовала от него мужества, верности своим убежде­
ниям. Здесь вновь и вновь создатели греческого театра осознавали
себя воспитателями современного им общества.
Если в центре внимания Эсхила — не отдельный герой, а само
действие, сам конфликт драмы, а потому главная роль отведена не
актерам, но хору, то уже Софокл решительно порвал с этой тра­
дицией. Хоровые песни, лирика отступили на второй план, значе­
ние актерских рецитаций, монологов, диалогов заметно усилилось.
Для Аякса, Антигоны или Электры у Софокла хор служит лишь
фоном. Психологический рисунок главных ролей становился все
более выразительным и четким. Еврипид выступает уже как на­
стоящий исследователь тайников человеческой души. Такую силу
выражения любви, гнева, материнской страсти, как в монологах
Медеи, нелегко отыскать и в драматургии более поздних времен.
Герои Эсхила, да и Софокла нисколько не меняются внутренне
на протяжении всего действия. Не то у Еврипида: его героям
знакомы мучительные колебания, сомнения, переходы от отчаяния
к решительности, от уверенности в себе к слабости и бессильной
ярости. Миф не спрашивает о психологических мотивах чьей-либо
деятельности, как не спрашивают о них ни трагедии Эсхила, ни
«История» Геродота. Трагедии Еврипида, как и «История» Фуки­
дида, реалистичны и ищут причины поступков человека в нем
самом.
Более естественными становились и диалоги. У Эсхила герои
произносят либо длинные патетические тирады, либо короткие, в
один стих, реплики. В диалогах у Еврипида почти нет никакой
стилизации, никакой искусственности: герои говорят так, как гово­
рят обычные люди, только находящиеся в большом волнении или
мучимые сильными страстями. От десятилетия к десятилетию атти­
ческая трагедия развивалась в направлении ко все большей зани­
мательности, динамичности, напряженной интриге, неожиданным
поворотам сюжета. В трагедиях Еврипида зрителей ждали быст­
рые смены ситуаций, непредсказуемое развитие действия (конечно,
в рамках некоторых канонических требований жанра), внезапные
узнавания и разоблачения. В его сочинениях сюжеты часто заим­
ствованы из мифов менее известных, интерпретированных весьма
произвольно; много реалистических, бытовых подробностей и
прямых политических аллюзий; язык более привычный и естест­
венный. Трагедия богов и героев превращалась в трагедию людей.
Еще древние говорили, что Софокл представил человека таким,
каким он должен быть, а Еврипид — таким, каков он есть. Когда
Ясон в «Медее» выступает трусливым и низким, а Электра, цар­
ская дочь, — женой бедного крестьянина, миф разрушается, свя­
щенная легенда становится светским повествованием.
112
 Так как трагедия родилась из хоровой лирики, из дифирамба,
то музыка играла всегда важную роль в греческом театре, даже
тогда, когда внимание авторов и зрителей было перенесено с
хора на актеров. Трагедия складывалась из двух частей: лири-
ко-орхестровой, целиком возложенной на хор и не связанной с
действием непосредственно, и сценической, или миметической,
охватывающей монологи и диалоги. Наряду с актерами в этой
части Цроявлял себя и хор в лице своего предводителя, назы­
ваемого корифеем. Лирическую партию пели, сценическая состоя­
ла из рецитаций под аккомпанемент флейты. Так соединялись
разговорная речь, декламация под музыку, т. е. мелодеклама­
ция, и собственно пение. Следует, однако, помнить, что пение
в древности было ближе к мелодекламации, чем к сегодняш­
нему вокалу, а рецитации античных актеров больше напоминали
пение, чем современные разговоры на сцене. Кроме того, сце­
нической части предшествовали фрагменты, написанные лириче­
скими стихотворными размерами, а пение сопровождалось выра­
зительной жестикуляцией. Помимо чисто речевых и хоровых сцен
в классической греческой трагедии был так называемый ком-
мос — совместная певческая партия солиста и хора, продолжав­
шая традиции погребальных песен: жалобным стенаниям актера
вторил рефреном хор.
Трагические поэты должны были быть и превосходными музы­
кантами. Особенно славились прекрасными, сладкозвучными мело­
диями трагедии Фриниха. Свободой и разнообразием композиции
отличаются также лирические, хоровые партии у Эсхила. Зато
в трагедиях Софокла элемент музыкальный не играет значитель­
ной «роли: музыка лишь сдерживала бы живое, динамичное раз­
витие действия. Однако и Софоклу удавалось добиться в хоровых
партиях редкого совершенства мелодической структуры. Еврипид
в известном смысле восстановил музыку в ее правах на сцене, но
не путем усиления хора, а тем, что актеры исполняют большие
сольные арии; хоровые же партии были очень мало связаны с дей­
ствием драмы, производя чисто музыкальный эффект. Сольные
арии у Еврипида, исполненные экспрессии, требовали немалой
виртуозности в исполнении, что вело к профессионализму и выде­
лению театральной музыки в особый вид творчества.

АТТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ

Как возникла трагедия, еще не совсем ясно. Но генезис

комедии вообще загадочен. Первая сохранившаяся целиком коме­
дия, «Ахарняне» Аристофана, была представлена публике только
в 425 г. до н. э. От комедий более ранних до нас дошли одни
названия и небольшое число отрывков. Уже Аристотель не смог
высказать никакого определенного суждения о происхождении
аттической комедии. Анализ структуры сохранившихся комедий
показывает, что и этот новый литературный жанр сочетал в себе
прежде всего элемент хоровой и элемент драматический. Коми­
113
ческие хоровые песни зародились в сельской Аттике, ведь и
само слово «комедия» значит «песня комоса» — праздничного
деревенского шествия. Соединение этих песен с драматическими
сценками веселого, забавного содержания и дало новый жанр —
комедию.
Драматический элемент ее, комические сценки встречались и за
пределами Аттики: например, в дорических областях. Есть сведе­
ния О’ реалистических фарсах, разыгрывавшихся в Мегаре, с устой­
чивыми комическими типами, напоминавшими позднейшую коме­
дию дель арте. Здесь выступали перед зрителями прожорливый
повар Месон или же притворяющийся глухим, а на самом деле все
прекрасно слышащий Милл.
Самым плодовитым создателем подобных жанровых сценок
можно считать сицилийца Эпихарма (конец VI — первая поло­
вина V в. до ,н. э.). Он также пародировал мифы и ввел целую
галерею комических образов, вроде грубого, неотесанного селя­
нина или прихлебателя, гоняющегося за хорошим обедом. Но все
это были лишь зачатки комедийного жанра. Будущее принадлежа­
ло комедии аттической, соединившей, как уже говорилось, драма­
тические сценки с задиристыми деревенскими песенками. Другим
важным, решающим моментом было обращение к сюжетам из
тогдашней политической жизни Афин. И сегодня поражает необы­
чайная изобретательность афинских комедиографов, богатство
фантазии, сила язвительной сатиры и постоянная острая поли­
тическая злободневность. Лирика, политика, грубый площад­
ной юмор, непристойности, пафос — все смешивается в древне­
греческой комедии, обеспечивая ей долгую жизнь в
веках.
Таковы комедии Аристофана, единственного творца аттиче­
ской, точнее, так называемой старой аттической, комедии, чьи
произведения дошли до нашего времени не только во фрагмен­
тах, но и целиком. Его предшественниками, смело соединившими
фаллические шутки и похабщину с политической сатирой, были
Эвполид и Кратин, которые вместе с Аристофаном образуют
такую же триаду выдающихся талантов в комедии, какую
Эсхил, Софокл и Еврипид составляют в трагедии. Старая атти­
ческая комедия строится на многих фантастических представ­
лениях, перевертышах, пародии. В несохранившейся своей коме­
дии «Дионисалёксандрос» Кратин изображает дело так, будто
судьей, призванным решить спор трех богинь о том, какая из них
самая красивая, был не Парис, а сам бог Дионис. Он-то и получил
от Афродиты прекрасную Елену, увез ее в Трою; когда началась
война, убежал, но был пойман и отдан в руки ахейцев, Елена же
досталась Парису. Внимание афинян привлекали не только
смелое пародирование эпического сказания, мифа, но и прямой
политический намек на первое лицо в государстве, Перикла:
как Дионис троянцев, так он вовлек в войну афинян. Образ Дио­
ниса становился лишь маской, под которой должен был скры­
ваться Перикл, считавшийся виновником Пелопоннесской войны.
114
Так аттическая комедия разыгрывала в аллегориях и символах
реальные политические драмы великого города.
Острие тех комедий, содержание которых нам известно, было
направлено обычно против вождей радикально-демократической
группировки: Перикла, позднее Клеона и Гипербола. Не удиви­
тельно, что комедиографы охотно восхваляли прошлое и в поли­
тике, и в искусстве. Не только Аристофан в «Лягушках»
славил старого Эсхила, с неприязнью отзываясь о новаторе
Еврипиде. И другие авторы комедий любили выводить на сцену
персонажей минувших эпох, противопоставляя им ныне живущих.
В «Законах» Кратина к зрителям со сцены обращался сам Солон,
призывая афинян вернуться к стародавней простоте нравов.
В комедии «Демы» Эвполид как бы вызывал из подземного царст­
ва мертвых Мильтиада, Аристида, того же Солона, которые затем
вновь спускались в мрачный Аид.
Политическая заостренность старой аттической комедии
хорошо видна на примере творчества Аристофана, близкого по
своим симпатиям к консервативному аттическому крестьянству
и средним слоям городского населения, демоса. В годы Пелопон­
несской войны, опустошавшей поля и подрывавшей торговлю,
комедиограф вел настойчивую пропаганду мира (комедии «Ахар-
няне», «Мир», «Лисистрата»). В «Ахарнянах», старейшей из
сохранившихся комедий Аристофана, поставленной в 425 г.
до н. э., устами героя, обычного афинского гражданина
Дикеополя, автор издевался над воинственностью афинских поли­
тиков и восхвалял мир. Фантазия Аристофана смела и велико­
лепна: Дикеополь, пресыщенный тяготами войны, решает заклю­
чить со Спартой свой, отдельный мир. Бог земледелия привозит
ему из Спарты «пробы» мира в разных бутылочках: здесь и
пятилетний мир, и десятилетний, и тридцатилетний. Дикеополь
отведывает из каждой бутылки и выбирает, наконец, мир
самый «вкусный» — тридцатилетний, за восемь драхм. За прологом
наступала важнейшая во всякой аттической комедии часть — агон,
т. е. сцена спора двух противников. Искусно подобранными аргу­
ментами Дикеополю удается убедить в правильности своего реше­
ния, своего выбора разгневанных жителей аттической общины
(дема) Ахарны, жаждущих отомстить спартанцам за разорен­
ные виноградники. Война продолжается, а Дикеополь и его семья
наслаждаются благами мирной жизни, ведут выгодную торговлю
со всеми греческими государствами. И вот Дикеополь собирается
на пир, а военачальник Ламах — в зимний поход. Первый возвра­
щается веселый, захмелевший, разнеженный, второй — изранен­
ный и побитый. Фантазия переплетается с реальностью, злобо­
дневность показанного на сцене не вызывает сомнений у зрителей,
и теперь они сами должны поразмышлять над своим выбором.
Тему антивоенную продолжают, как уже говорилось, комедии
«Мир», где только соединенными усилиями людям удается вы­
вести из заточения столь желанную им богиню Эйрене (Мир), и
«Лисистрата»: здесь дело мира берут в свои руки женщины во гла­
115
ве с Лисистратой, решившие не подпускать к себе мужчин, пока те
не положат конец ужасной войне.
Но самой знаменитой оказалась комедия «Всадники», сатири­
ческое острие которой направлено против афинского демагога,
политического лидера радикальной демократии, владельца коже­
венной мастерской Клеона. Почти совсем оглохший, одряхлевший,
поглупевший старец, которого посулами и уговорами пытаются
склонить на свою сторону спорящие Кожевенник и Колбасник, но­
сит здесь имя Демос и олицетворяет афинский народ, лишив­
шийся традиционной доблести и ставший жертвой корыстолюби­
вых демагогов. В конце концов Колбасник хитростью и подкупом
привлекает на свою сторону старика Демоса, Кожевенник (Кле­
он) посрамлен и изгнан, а сам Демос, искупавшись в волшебной
воде, вдруг предстает молодым, полным героических сил и полу­
чает вдобавок тридцать лет мира. Побеждает трезвая, рассуди­
тельная, умеренная политика, обещающая людям спокойную и
обеспеченную жизнь. При этом Аристофан не ставит под сомне­
ние сами основы демократического устройства Афин, но лишь об­
личает дурных вождей народа, которые вовлекают доверчивых лю­
дей в пучину войны, а сами наживаются на их бедствиях. Аристо­
фан был понят правильно: его комедия «Всадники» получила у
афинских зрителей самую большую награду.
Еще более заметны консерватизм комедиографа, его подозри­
тельное отношение ко всяким «новшествам», способным пошат­
нуть традиционную полисную мораль, в комедиях «Лягушки» и
«Облака». К таким «новаторам» автор непримирим, будь то поэт
Еврипид или философ Сократ, представленный нелепым и амо­
ральным, способным научить молодежь лишь криводушию да не­
почтительности к старшим. Сын главного героя, Стрепсиада, по­
слушав рассуждения Сократа, принимается избивать отца, оправ­
дывая свои действия софистическими обоснованиями вседозво­
ленности. А отцу не остается ничего иного, как в бешенстве под­
жечь дом вредоносного философа.
Однако не только сын Стрепсиада, но и все афинское
общество прошло в V в. до н. э. школу софистов, Сократа,
новых поэтов. Щедрая комическая фантазия, необуздан­
ная веселость, шумный, полнокровный смех отступали, сменяясь
иронией, язвительной усмешкой, увлечением живой, психологиче­
ски тонкой интригой, а не дерзкими политическими выпадами,
побоями и откровенными непристойностями. Вместо легко
угадываемых политических персонажей пришли на сцену
столь же хорошо знакомые зрителям бытовые типы: подвыпившие
гуляки, прихлебатели, гетеры, иноземцы, повара, флейтисты, врачи
и т. д. Новые жанровые свойства комедии заметно изменили и
ее форму: значительно меньшей стала роль хора, исчез агон,
хоровые партии уступили место простым вокально-танцевальным
вставкам. Так родилась средняя, а затем и новая аттическая
комедия.

116
 АРХИ ТЕКТУРА

Когда войны с персами закончились победой греков, а Афины,

возвысившись над своими союзниками, получили возможность
распоряжаться огромными финансовыми средствами, когда, на­
конец, началась разработка залежей мрамора в Пентеликоне в
Аттике, архитектура вступила здесь в пору наивысшего расцвета.
Хотя главным центром художественной творческой деятельности
были, особенно во второй половине столетия, Афины, другие
области Эллады также украсились новыми великолепными по­
стройками. Вспомним хотя бы храм Зевса в Олимпии в северо-
западной части Пелопоннеса, выдающееся творение архитектора
Либона из Элиды, характерный образец так называемого
«сурового» стиля, царившего в дорических землях в первой
половине V в. до н. э. Немало памятников его можно встретить
в Сицилии и Южной Италии: святилище Зевса в Агригенте,
шестиколонный храм Посейдона в Песте в Лукании и др.
Но наибольшего размаха достигло монументальное строитель­
ство в Афинах при Перикле: за неполных два десятилетия
были воздвигнуты Парфенон, Пропилеи, небольшой храм
Афины-Победительницы; позднее также Эрехтейон. Бросается в
глаза стремление сочетать элементы ионийской и дорической
архитектуры. Подлинной гармонии удалось достичь строителям
Парфенона Иктину и Калликрату. Колонны храма имеют
такую же высоту, что и колонны храма Зевса в Олимпии, но на
смену тяжелым пропорциям «сурового» стиля пришли стройность,
изящество. Влияние ионийских традиций сказалось в появлении
фриза с внешней стороны западной части сооружения. К соеди­
нению обоих стилей стремился и архитектор Мнесиклет, создатель
величественных ворот, ведущих на Акрополь, — Пропилеев
(438—432 гг. н. э.): ионийские колонны соседствуют здесь с
дорическими. Напротив, в архитектуре красивого миниатюрного
храма Афины-Победительницы преобладают ионийские черты,
хотя построил его тот же Калликрат, что вместе с Иктином про­
славил город дорическим монументальным Парфеноном. Также в
духе ионийских традиций сооружен был во время Пелопоннес­
ской войны Эрехтейон, расположенный весьма живописно, на раз­
ных уровнях, со знаменитыми кариатидами с южной стороны
здания.
Все эти замечательные творения афинских зодчих сосредото­
чены на Акрополе. В этом нет ничего удивительного: господствуя
над городом, он был в правление тиранов ненавистным центром
узурпаторской единоличной власти, в V же веке до н. э.
стал дорогим для граждан символом их демократического, сво­
бодного государства. А улицы города оставались узкими и кри­
выми, дома — низкими, приземистыми, скромными. Лишь новый,
только что отстроенный порт Пирей свидетельствовал о том
бурном развитии всех сторон жизни, которое переживали тогда
Афины. О том же говорила и еще одна постройка светского
117
характера: воздвигнутый при Перикле Одеон, где проходили
музыкальные состязания. Об украшении и благоустройстве род­
ного города заботился, впрочем, и предшественник Перикла,
аристократ Кимон. На рыночной площади, агоре, он посадил столь
любимые греками тенистые платаны, а в предместье Афин, в роще,
посвященной герою Академу, заложил гимнастические площадки,
воздвиг колоннады, дававшие тень в часы нестерпимого южного
зноя. Самая же красивая колоннада стояла на агоре — это была
хорошо известная историкам искусств и философии Стоя Пой-
киле, «расписной» портик, украшенный живописью Полигнота и
других мастеров. Росписи прославляли великие деяния афинян,
начиная с легендарной войны против амазонок и до историче­
ской битвы под Марафоном. Наконец, еще одним памятником
классической эпохи были знаменитые Длинные стены, связывав­
шие Афины с портом Пирей.

СКУЛЬПТУРА

Еще до греко-персидских войн в скульптуре стали заметны

новые художественные тенденции, обнаружившие себя хотя бы в
статуе коры, подаренной божеству неким Эвтидиком. Она явно
отличается своими строгими очертаниями и пропорциями от
старших «сестер» с их локонами и «архаической улыбкой».
Новый стиль, названный «суровым», заявил о себе в статуях
тираноборцев Гармодия и Аристогитона, поставленных скульпто­
рами Критием и Несиотом в 476 г. до н. э. на афинской
агоре вместо группы других, более старых статуй, уничтоженных
во время персидского завоевания. Полные серьезности и достоин­
ства, величественные в своей целостности, обе фигуры должны
были производить на современников совсем иное впечатление,
чем скульптура эпохи архаики с ее тщательно разработанными
деталями, но без гармонии, целостной композиции, силы.
Этот новый, «суровый» стиль, создатели которого известны нам
только по именам: Калон, Главкиад из Эгины, Агелад из Аргоса,
Пифагор из Регия и др., представлен памятниками из разных
областей греческого мира. Лучший образец этого стиля — мрамор­
ная скульптура, украшающая фронтоны храма Зевса в Олимпии
(70-е годы V в. до н. э.). На восточном фронтоне мы
видим группу, центральные фигуры которой — Зевс и стоящие
возле него в ожидании герои мифа Пелопс и Эномай.
На западном фронтоне изображены слившиеся в схватке лапифы
и кентавры; над ними возвышается спокойно-величавая фигура
Аполлона. Такова эта суровая, сдержанная скульптура нарождав­
шейся классической эпохи.
Полноты классического совершенства греческая пластика до­
стигла во фризах Парфенона, созданных несколькими худож­
никами под руководством великого Фидия, друга Перикла,
в 50—40-х годах V в. до н. э. На фризе с северной
стороны здания представлена праздничная панафинейская про-
118
цессия: всадники одновременно величавы и динамичны;
исполнены гармонии фигуры юношей, несущих на плечах
ритуальные сосуды — гидрии. Идеал человеческой личности
воплощен Фидием в больших культовых статуях Афины Парфенос
и Зевса Олимпийского. Фигура богини, высотой 12 м,
выполнена из слоновой кости и золота и стоит внутри храма
Парфенон. Она свидетельствует о том, что знаменитому мастеру
удалось преодолеть жесткость, суровость раннеклассического
стиля, сохранив его дух серьезности и достоинства. Мягкий,
глубоко человечный взгляд всесильного бога Зевса заставлял
всякого, кто пришел в его святилище в Олимпии, позабыть на
время о гнетущих душу заботах, вселял надежду.
О трудах и днях Фидия есть немало сведений, а вот о жизни
двух его современников, Мирона и Поликлета, мы не знаем почти
ничего. В творчестве каждого из них общие принципы классиче­
ского искусства реализованы по-разному. Мирон был немного
старше Фидия й происходил из деревеньки Элевтеры на границе
Аттики и Беотии. Поистине бессмертную славу принес ему его
«Дискобол». Стоит бросить взгляд на эту всемирно известную
статую и сравнить ее с архаическими «Аполлонами», чтобы
понять, как далеко и быстро ушло вперед греческое искусство за
эти сто лет. Сам замысел мастера — представить атлетическую
фигуру в движении, с торсом, наклоненным вперед, во всем
напряжении физических сил — был удивительно смелым для того
времени. Нечего и говорить, что добиться такого совершенства в
передаче динамики человеческого тела, усилий каждой мышцы мог
только очень наблюдательный художник и глубокий знаток
анатомии.
Третьим великим классиком греческой скульптуры был Поли­
клет из Аргоса, работавший некоторое время в Афинах. Издавна
искало искусство древней Эллады знания совершеннейших про­
порций человеческого тела. Определить и пластически передать
эти пропорции выпало на долю Поликлету. Установленный им
канон более ста лет господствовал в греческом искусстве, пока
ему на смену не пришел новый, открытый скульптором Лисип­
пом. Согласно канону Поликлета, длина ступни должна была
составлять ‘Д длины тела, высота головы— 1/в- Эти и другие
соотношения строго соблюдены в фигуре «Дорифора», воплотив­
шего в себе тогдашний идеал мужской красоты. Новая гармония
классического периода строится на контрасте: благодаря напря­
жению правой ноги и левой руки и сознательному снятию
нагрузки с левой ноги и правой руки фигура гармонична, испол­
нена спокойствия, величия, свободы. И Фидий на парфенонских
фризах, и Мирон в «Дискоболе», и Поликлет в «Дорифоре» изо­
бражают людей идеальных, таких, какими они должны быть.
Понятно, что подобная жесткая ориентация на идеал, на гар­
монию и равновесие не могла господствовать в искусстве
безраздельно. Уже в мраморной скульптурной группе, называемой
«Три Мойры» и украшающей восточный фронтон Парфенона
119
(предположительно 432 г. до н. э.), угадываются будущие тенден­
ции, стремление к большей мягкости и плавности форм. Это на­
правление развития классического стиля представлено и в изобра­
жениях богини Никэ Аптерос на балюстраде храма Афины-
Победительницы на Акрополе. Фигуры стройны и динамичны и
вместе с тем мягки, женственны, необычайно обаятельны.
Но в те же самые годы заявили о себе и тенденции противо­
положные — сознательная архаизация, возвращение к доклассиче-
ским формам. Подобные стремления хорошо видны, например, в
творчестве ученика Фидия, Алкамена (хотя бы в его «Гермесе
Пропилейском»). Но, как греческая трагедия у Еврипида во время
Пелопоннесской войны начала утрачивать многие характерные
черты классического искусства, так и в скульптуре уже на исходе
V в. до н. э. появилось немало стилистических признаков, свойст­
венных, скорее, искусству следующего столетия.

живопись
О живописи того времени мы знаем гораздо меньше, чем о
скульптуре или об архитектуре. Судить о ней можно только по
вазовым росписям. Как и прежде, художники не ограничивались
темами, взятыми из мифологии, но часто обращались также к
сюжетам из жизни обыденной, бытовой, а иногда вдохновлялись
и большими историческими событиями. Мы уже говорили о твор­
честве первого известного греческого живописца в Афинах,
Полигнота с острова Тасос, который вместе со своими учениками
расписал сооруженный при Кимоне портик Стоя Пойкиле сценами
героических сражений афинян с их легендарными и историче­
скими противниками. Картины Полигнота и его учеников напи­
саны или в технике фрески, или же на деревянных досках, по­
крытых белым гипсовым раствором. Достоинство живописи
Полигнота состояло в великолепном мастерстве рисунка, из кра­
сок же он использовал лишь четыре: белую, черную, красную
и желтую.
Превзошел его выдающийся художник следующего поколения,
Аполлодор, прозванный «мастером теней». Изобретение новой
техники приготовления краски с применением яичного желтка,
техники, близкой к нашей темпере, позволило ему ввести свето­
тени, полутона, перспективу. Примеру Аполлодора последовали в
годы Пелопоннесской войны еще трое мастеров, ни один из ко­
торых не был афинянином по рождению: Зевксис из Гераклеи,
Паррасий Эфесский и Тимант с острова Кифн. Они лишь в
небольшой мере обращались к мифологии, предпочитая натюр­
морты, жанровые сценки, эротику — то, что было потом харак­
терно для искусства эпохи эллинизма. Все они знали ремесло
живописца в совершенстве: анекдот о Зевксисе, изобразившем
виноград так, что птица прилетела его клевать, был очень популя­
рен у античных авторов.
К счастью, наши знания о греческой живописи V в.
120
до н. э. не сводятся к тем сведениям, которые можно
найти в литературных источниках. Сохранились многочисленные
вазы, расписанные в технике краснофигурной живописи, утвер­
дившейся в Греции примерно в 530 г. до н. э. Первые полвека
господствовал и здесь «суровый» стиль, сменившийся затем
стилем «свободным». Вазовые росписи были тесно связаны в
своем развитии с живописью монументальной, заимствуя у нее
темы и технические достижения. Мы знаем, что Полигнот,
создавая свои картины и фрески, часто располагал сцены и фи­
гуры в несколько ярусов, отделенных один от другого волнистой
линией. И вот, в росписях одного кратера, находящегося
сегодня в Лувре (около 46Q г. до н. э.), в сцене, где
Аполлон и Артемида пускают смертоносные стрелы в детей
дерзкой Ниобы, фигуры также расположены на разных уров­
нях, как бы одна над другой. То же самое мы видим и на фраг­
менте росписей кратера из Болоньи, где изображен герой Тесей
на морском дне. Не вызывает также сомнений, что полная тра­
гизма и внутреннего напряжения сцена гибели от руки Ахилла
прекрасной амазонки Пенфесилеи является не чем иным, как
воспроизведением некоего не известного нам шедевра фресковой
живописи.
Свобода, тонкость, изысканность рисунка, проявившиеся,
например, во фрагменте «Пенелопа и Телемах» (середина
V в. до н. э.), по праву снискали этому стилю краснофигурной
живописи название «свободный». Стиль этот присущ не только
краснофигурной керамике, но и белогрунтованным полихромным
лекифам — тонким, удлиненным кувшинчикам. Изготовляли их
во многих афинских мастерских, а предназначались они для
хранения благовоний; лекифы ставили затем на могилы усопших.
Если в росписях лекифов преобладают мотивы, связанные с
культом мертвых (часто изображали, например, Харона в
ладье, на которой он перевозит души умерших в царство Аида),
то живопись на краснофигурных амфорах отмечена традиционной,
так называемой панафинейской техникой. С одной стороны
помещали изображение Афины с копьем, а с другой — сцену
каких-либо спортивных состязаний: пятиборье, бег и т. п.
Вазовые росписи того времени напоминают об известных мифах,
о гомеровском эпосе. Но они же рассказывают зачастую и о
реальной жизни тогдашних греков, представляя религиозные
обряды, развлечения, состязания. Мы видим школу и кузницу,
гончарную мастерскую и пекарню, прядильщиц и танцовщиц.
Пелопоннесская война нанесла непоправимый ущерб искусству
вазовых росписей, ибо рынки сбыта керамических изделий из
Афин заметно уменьшились. Неизбежно понизился и уровень
мастерства художников, более ограниченным, однообразным и
банальным стало содержание росписей. Связь с монументальной
живописью, также переживавшей кризис, прервалась: все попытки
применить в росписях керамики новые приемы, разработанные
Аполлодором и его последователями, закончились неудачей.
 V. КЛАССИЧЕСКАЯ ГРЕЦИЯ
В IV В, ДО Н. Э.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ
ОТНОШЕНИЯ

Преобладание Спарты в греческом мире после ее победы над

Афинами оказалось недолговечным, как недолговечным было и
установленное спартанцами в греческих городах аристократиче­
ское правление. Вовлеченные в войну против персов в Малой
Азии, спартанцы вынуждены были ослабить свой контроль над
побежденными полисами, в результате чего Афины смогли изба­
виться от власти 30 тиранов, навязанных им Спартой в 404 г.
до н. э., а еще примерно через четверть века, в 379 г. до н. э.,
демократическая партия во главе с Пелопидом победила в
Фивах. Еще год спустя Афины возобновили Морской союз. С 371
по 362 г. до н. э. победы талантливого фиванского полко­
водца Эпаминонда над спартанцами обеспечивали Фивам
кратковременную гегемонию в Элладе. Со смертью Эпаминонда
звезда Фив закатилась, но и могущество Спарты было к этому
времени уже сломлено. Вместе с тем после неудачной войны
афинян с их союзниками (357—355 гг. до н. э.) распался
и Второй морской союз, и это стало последним шагом к
окончательному политическому раздроблению страны.
Между тем на сцене появилось новое действующее лицо, уже
вскоре громко заявившее о себе. Это была архаическая по своим
общественным и политическим порядкам, полуварварская Македо­
ния, которая, однако, в лице царя Филиппа II нашла себе весьма
умелого и способного правителя. Пока Афины воевали со своими
союзниками, Филипп II овладел греческими городами на маке­
донском побережье и золотыми рудниками во Фракии, дававшими
ежегодно 1000 талантов дохода и составившими основу эконо­
мической силы Македонии. Позднее, воспользовавшись «священ­
ной войной» фиванцев с фокейцами, Филипп по призыву
Фив ввел свои войска в Среднюю Грецию. Фокида была раз­
громлена, а ее место в Дельфийской амфиктионии заняла Маке­
дония. С этих пор, подчинив себе ранее Фессалию, Филипп мог
уже грозить Фивам и Афинам. Афино-македонский мир 346 г.
до н. э. несколько отодвинул роковую развязку, но семь лет
спустя мир был расторгнут, македонцы заняли Элатею —
ключевой пункт на пути в Среднюю Грецию, к Фивам и Афинам.
Осознав, наконец, размах грозящей опасности, Афины, Фивы и
некоторые другие греческие полисы, отбросив разногласия, заклю­
чили союз для спасения Эллады. Но было поздно: в неудачной
для греков битве под Херонеей в 338 г. до н. э.
Филипп II разрушил последнее препятствие на своем пути к
господству над всей Грецией. С поражением союзнических войск
под Херонеей страна лишилась независимости. Созданный маке­
122
донским царем Коринфский союз греческих городов-государств
формально был союзом против Персии, фактически же призван
был утвердить в Греции гегемонию Филиппа, возглавившего
вооруженные силы союза.
Одновременно Македония выступила как опора и гарант
социального мира в Греции: в городах-участниках Коринфского
союза запрещались междоусобные войны, внутренние перевороты,
противозаконные казни и конфискации имущества, а также мас­
совые освобождения рабов, часто практиковавшиеся прежде для
усиления тех или иных заговорщицких группировок. Такая ориен­
тация царя Филиппа снискала ему поддержку значительной части
собственников в греческих полисах, где сложились влиятельные
промакедонские силы. Беспрерывные войны конца V — первой по­
ловины IV в. до н. э. обескровили греческую экономику, подорвав
прежде всего земледелие и торговлю и нанеся невосполнимые
потери среднему крестьянству. Разорившиеся крестьяне массами
хлынули в города, пополняя низший слой городского населения,
бедноту, плебс.
Другая сторона того же процесса — концентрация земельной
собственности в руках немногочисленной прослойки богачей,
скупавших за бесценок самые плодородные участки. Кризис
торговли в связи с затяжными военными действиями привел также
к разорению мелких ремесленников и концентрации ремесел в
самом городе. Главной производительной силой на полях и в
мастерских стали в IV в. до н. э. рабы. Массовое использование
дешевого рабского труда грозило еще больше подорвать благо­
состояние свободных крестьян и ремесленников. За 150— 180
драхм молено было купить неквалифицированного раба для лаври-
онских серебряных рудников; квалифицированный же раб стоил
намного дороже: 5 мин и больше. Около 50 обученных рабов
трудились в мастерских отца Демосфена. В подобных мастерских
существовало далеко идущее разделение труда: по свидетельству
Ксенофонта, один раб изготовлял мужскую обувь, другой —
женскую; один кроил кожи, другой шил. В мастерских отца
Демосфена вырабатывались только клинки для мечей, рукояти же
он покупал готовыми у иного мастера. Владельцами таких крупных
предприятий становились разбогатевшие свободные ремесленники,
купцы и ростовщики, нажившиеся в ходе затяжного кризиса.
Все заметнее были в IV в. до н. э. контрасты между бедностью
и богатством в среде свободных граждан. Даже в самом малень­
ком тогдашнем городе, говорил Платон, есть «два города: город
богачей и город бедняков». Огромное количество рабов (на исходе
IV в. до н. э. лишь в Афинах их было уже 400 тыс.) и свободно­
рожденных бедняков представляло собой постоянную угрозу безо­
пасности зажиточных собственников и делало особенно драгоцен­
ным для правящих кругов греческих полисов прочный социальный
мир под эгидой царя Македонии. Напрасно вождь антимакедон-
ской партии в Афинах, Демосфен, воспламенял сердца сограж­
дан для отпора Филиппу: силы, враждебно относившиеся к
123
демократическому правлению, рассчитывали, что победа Македо­
нии укрепит их политические позиции и стабильность во всей
Греции. Точно так же рассуждали в конце V в. до н. э. афин­
ские аристократы, стремясь к примирению и союзу со Спартой.

ОБЩИЙ ОЧЕРК КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ

В IV в. до н. э.

Имущественная дифференциация не могла остаться без послед­

ствий и в сфере образования, приобщения к культуре. Обучение
риторике у виднейшего наряду с Демосфеном греческого оратора
той эпохи, Исократа, стоило едва ли не дороже, чем обучение у
софистов, и было доступно только состоятельной верхушке горо­
жан. Все более многочисленные философские школы (за исклю­
чением киников) ориентировались также лишь на социальную
элиту. Интенсивная интеллектуальная, творческая жизнь все боль­
ше сосредоточивалась на одном из полюсов общества. Характерно,
что обращенное к широким массам искусство театра, получившее
столь яркое развитие в Афинах V в. до н. э., уже не играло в
следующем столетии прежней социально-воспитательной роли.
Трагедия переживала упадок, комедия претерпела значительные
изменения. Но если поэзия спустилась с высот, достигнутых ею в
Греции эпохи Перикла, то проза, напротив, поднялась на небывало
высокий уровень. Ораторское искусство IV в. до н. э. вплоть до
последних веков античности оставалось непревзойденным образ­
цом литературного мастерства, правильности, чистоты и красоты
стиля. Еще большее влияние оказала на последующие поколе­
ния, и не только в древности, философия IV в. до н. э., пред­
ставленная именами Платона и Аристотеля. Изобразительное
искусство, особенно скульптуру, прославили в то время шедевры
Праксителя и Скопаса, не уступавшие великим творениям Фидия,
Поликлета и Мирона.

ОРАТОРСКОЕ ИСКУССТВО

Усердие софистов, их стремление привить молодежи навыки

искусного спора, аргументированных прений на любые темы поро­
дили устойчивый интерес греков и прежде всего обитателей демо­
кратических Афин к судебным речам. Большую популярность при­
обрели образцовые речи в защиту и похвалу кого-либо из героев
древних мифов. Так, софист Горгий, составивший похвальное
слово Елене Прекрасной, имел последователей в лице ораторов
Поликрата и Исократа. Появились и выдержанные в лучших
традициях риторики похвальные речи жестокому циклопу Поли­
фему, которого ослепил Одиссей, кровожадному царю Бусирису,
побежденному Гераклом, гетере Лайде. Софист Алкидам не
остановился даже перед тем, чтобы написать «Похвалу смерти».
На рубеже V—IV вв. до н. э. заявил о себе выдающийся
афинский судебный оратор Лисий. В его речах — яркое, житей­
124
ски, психологически достоверное бытовое повествование; замеча­
тельные социально-нравственные характеристики истцов и ответ­
чиков, создающие обобщенные контрастные типы современников;
простота и ясность стиля, сделавшие речи Лисия классическим
образцом аттической прозы.
Великолепным стилистом был и продолжатель традиций со­
фистов оратор Исократ. Речи, которые должны не только убеж­
дать, но и услаждать слух, составляются из расчлененных, гармо­
низированных, тщательно рассчитанных даже по количеству сло­
гов периодов, обладающих строго определенным ритмом. Этими
новыми приемами ораторского искусства Исократ охотно делился
со своими учениками в созданной им платной школе наподобие
тех, что были основаны софистами. Открытая в 391 г. до н. э.,
она стала первой риторической школой с регулярным обучением.
Готовила она не просто людей, владеющих словом, умеющих вести
диспуты, но прежде всего хороших знатоков политической жиз­
ни и психологии, способных повести за собой сограждан в тот
судьбоносный период в истории Афин, который наступил в первые
десятилетия IV в. до н. э. Из школы Исократа вышли как знаме­
нитые впоследствии ораторы Демосфен, Гиперид, Эсхин, Ликург,
так и историки Феопомп, Эфор, Филист. «Риторизация» истори­
ографии была, несомненно, результатом деятельности в Афинах
исократовой школы. Предпочтительное изучение людей, государ­
ственных законов, правил красноречия, отказ от натурфилософ­
ских традиций исследования природы, Космоса, материи — те
особенности этой школы, которые глубоко повлияли на всю систе­
му обучения и воспитания греческой молодежи в IV в. до н. э.
Сам Исократ, не обладавший сильным голосом, редко выступал
публично, но роль его в политической жизни тогдашней Эл­
лады весьма велика. Подобно тому как некогда Пиндар и Симонид
обращались с советами к греческим правителям своего времени,
Исократ также вел политическую пропаганду, распространяя
публицистические сочинения, восхвалявшие аристократическое ус­
тройство доперикловых Афин и порядки при законодателе Со-
лоне. Основываясь на этих идеалах «доброго старого времени»,
Исократ призывал греков сплотиться под эгидой Филиппа Ма­
кедонского и обратить доблестное оружие на Восток, против
давнего врага — Персии. Быть может, он не ведал, чем грозит
его родине усиление Македонии. По преданию, после неудачи
греков под Херонеей он по собственной воле уморил себя голо­
дом.
Лучший из учеников Исократа, величайший греческий оратор
Демосфен вырос в обстановке острой политической борьбы.
Нельзя и представить себе большего различия, чем то, которое
противопоставило учителю, десятилетиями терпеливо подсчитывав­
шему слоги в искусных периодах речей, составлявшихся в аристо­
кратическом уединении, в тиши дома, вдали от шумной рыноч­
ной площади, — ученика, воспламененного гражданственным него­
дованием, страстного и неуступчивого вождя антимакедонской
125
демократической группировки в Афинах. Такие различия в харак­
терах, жизненных, политических позициях не могли не проявиться
и в различиях стилей обоих ораторов: стройность, гладкость,
гармоническое совершенство речей Исократа и пафос, динамизм,
огромная сила экспрессии, «мощный» стиль выступлений Демо­
сфена. Недаром один из античных авторов, Клеохар Мирлей-
ский, сравнивал речи Исократа с ухоженными и прекрасными
телами юных атлетов на состязаниях, а речи Демосфена —
с воинами в полном вооружении, грозно сверкающими оружием и
доспехами.
Исократ рассчитывал, что объединение под гегемонией царя
Филиппа поможет грекам решить свои проблемы путем заво­
евательных походов на Восток. «Нуждающееся в земле кресть­
янство, — писал он, — получит обширные пространства земли;
бродяги, вместо того чтобы терзать Элладу, найдут применение
для своей деятельности в Азии... Победа даст процветание тем,
кто останется дома, и богатую добычу воинам». В противо­
положность этому Демосфен с самого начала был убежден в
роковых последствиях победы македонского царя для независи­
мости и демократического строя в Афинах. Своих противников —
самого Филиппа II и сочувствующие ему силы в Афинах —
оратор атакует беспощадно, и его речи против Филиппа («Филип­
пики») и «О венке» не имеют себе равных по выразительности
во всей греческой литературе. Страстное слово Демосфена достиг­
ло цели: афиняне, наконец, вступили в союз с фиванцами для
отражения македонской экспансии. Но, как уже говорилось, эта
мера оказалась запоздалой.
Антимакедонская демократическая партия в Афинах имела и
других видных политических ораторов, хотя и уступавших Демо­
сфену. Так, Гиперида ценили не столько за силу и пафос, сколько
за изящество и благозвучие его речей. Сохранилась также одна
речь известного политика той же ориентации, Ликурга. К груп­
пировке филомакедонской принадлежал Эсхин, заклятый враг Де­
мосфена, вероятно, прямо подкупленный Филиппом. Эсхин был
некогда драматическим актером, поэтому стиль его речей отли­
чался особой мелодичностью и звучностью. «Вы видите, афиня­
не, — начинает он одну из своих речей против политических
врагов, — как иные здесь ведут происки, как смыкают ряды,
как затевают уговоры по всей площади, чтобы все у нас в городе
пошло не по заведенному порядку и обычаю...»
Установление в Греции македонского господства создало, ес­
тественно, неблагоприятные условия для развития традиций по­
литического красноречия. Не удивительно, что ближайшие спод­
вижники Демосфена, Дейнарх и Демохар, действовавшие на рубе­
же IV—III вв. до н. э., — последние известные политические
ораторы в Афинах.
 И СТО РИ О ГРА Ф И Я

И историки в тогдашней Греции были всецело захвачены пре­

клонением перед риторикой, магией слова. Влияния исократовой
школы соединялись здесь с традициями Геродота. Разумеется,
это не относится к старейшему историку того периода, Ксено­
фонту Афинскому, который продолжил, скорее, дело Фукидида,
хотя и не имел ни глубины осмысления исторических явлений,
ни остроты понимания политики, явленных в «Истории» Фукиди­
да. С другой стороны, и Ксенофонту не чужды риторические
приемы, что особенно заметно в его сочинении «Агесилай» —
панегирической биографии спартанского царя, воевавшего с афи­
нянами. Подобно своему предшественнику Фукидиду, Ксенофонт
сам участвовал в тех событиях, о которых писал; тяготел к авто­
биографии, к воспоминаниям о людях, ему хорошо знакомых.
Участие в славном походе десяти тысяч греческих воинов,
состоявших на службе персидского царевича Кира Младшего,
против его брата Артаксеркса в 401 г. до н. э., а затем долгое,
мучительное возвращение греков из долины Евфрата к родным бе­
регам Средиземного моря позволили бывшему командующему
этим войском Ксенофонту создать захватывающее и полное дра­
матизма повествование — «Анабасис». Описание тягот похода,
переживаний солдат, радости возвращения и сегодня не оставляет
читателя равнодушным. Испытания же самого Ксенофонта на
этом не закончились, и вскоре мы видим его, убежденного аристо­
крата проспартанской ориентации, в войске Спарты, в свите царя
Агесилая, ставшего в сочинении историка идеальным героем,
образцом гуманного, высоконравственного поведения и на войне,
и в государственной жизни. Столь же идеальным героем пред­
стает персидский царь Кир Старший, чье формирование как доб­
лестного мужа, способного править страной и людьми, является
темой трактата «Киропедия» («Воспитание Кира»). Одновременно
с образом идеального правителя в сочинениях Ксенофонта созда­
ется образ идеального государственного устройства — аристокра­
тического, монархического, основанного на господстве немногих
избранных, которые, как того требовал учитель Ксенофонта
Сократ, не избраны по жребию из числа простых граждан, но
обладают прирожденным правом повелевать и необходимыми
дарованиями и навыками правителя. Энтузиазм Ксенофонта как
политического мыслителя вызывают Спарта («Лакедемонская по­
литая», «Агесилай») и Персия («Киропедия»).
Вполне естественно, что приверженец спартанских порядков
Ксенофонт, хотя родился и вырос в Афинах, предпочел провести
вторую половину своей бурной жизни на Пелопоннесе, где ми­
лостью спартанских властей стал богатым землевладельцем. Само­
стоятельный хозяин крупного поместья, он мог с еще большим
правом высказываться о том, каким должно быть правильно орга­
низованное государство, откуда ему надлежит черпать источники
благосостояния, как следует устроить быт граждан (трактат
127
«О доходах»). Если бы Афинское государство, рассуждает Ксено­
фонт, закупило столько рабов, что на каждого полноправного
афинянина приходилось бы по три раба, и отправило их на лав-
рионские рудники, то добытого там серебра хватило бы на то,
чтобы содержать всех свободных афинских граждан на счет го­
сударства (по три обола на человека ежедневно). Тем самым
Афины сблизились бы в своих общественно-политических поряд­
ках со Спартой, чье благосостояние основывалось на труде илотов.
Свободнорожденным же оставались бы лишь занятия, приличест­
вующие аристократу: военная служба, охота, разведение псов и
коней, философия. С какой нежностью думал пелопоннесский
землевладелец о своей афинской молодости, об учителе и кумире
юных аристократов Сократе, с какой тщательностью перебирал
Ксенофонт в памяти темы философских споров, непобедимые
аргументы Сократа в его беседах с людьми! Из этих размышлений
родились знаменитые «Меморабилии», или «Воспоминания о Сок­
рате», а также «Апология Сократа» и «Пир».
Прекрасное владение риторикой — лишь одна из отличитель­
ных черт стиля Ксенофонта как историка и писателя. Более позд­
ние авторы, Эфор и Феопомп, уже целиком поставили историогра­
фию на службу риторике. Учились ли они непосредственно у
Исократа или нет, во всяком случае, и «Всеобщая история» Эфо­
ра, и «Греческая история» Феопомпа несут на себе отпечаток
влияний его школы. В одном из предисловий, которыми открывает­
ся каждая книга «Всеобщей истории» Эфора, доведенной до
340 г. до н. э., автор высказывает убеждение, что история должна
быть прежде всего занимательной, избегать монотонности; рито­
рика позволяет сделать изложение более драматичным; основное
повествование может сопровождаться интересными и увлекатель­
ными отступлениями; в описании событий, особенно войн, сраже­
ний, важнее всего яркие детали, даже если они не во всем согла­
суются с исторической правдой. Подобно тому как речь оратора
имеет целью восхвалить или осудить кого-либо, похвала и пори­
цание составляют и задачу историка. Близкое родство историогра­
фии и ораторского искусства исповедовал также Феопомп, кото­
рый и сам писал речи, например «Похвалу Спарте» и «Похвалу
Афинам». Похвалами и порицаниями историческим героям изоби­
луют и его «Греческая история» и «История Филиппа», причем
слов осуждения было все-таки больше, что и снискало ему проз­
вище «злейшего из писателей». Расцвечивая свои творения этно­
графическими отступлениями, рассказами о чудотворцах вроде
Зороастра и Эпименида, различными современными автору сплет­
нями и морализаторством, Феопомп вполне искренне утверждал,
что далеко превзошел и Геродота, и Исократа.
В IV в. до н. э. Греция обогатилась трудами еще двух исто­
риков, обративших свои взоры соответственно на запад и восток
греческого мира. Почти в одно и то же время, в первой половине
столетия, выступили: ценимый в античную эпоху Филист с «Исто­
рией Сицилии» и знаменитый посЛедователь Геродота, врач
128
Ктесий, долго живший при дворе персидского царя и составивший
описание истории Персии. Рассказывая грекам о Персии, об
Индии, где они еще не бывали, Ктесий приводит множество
занимательных рассказов о диковинах Востока, о крокодилах и
попугаях, которых можно научить даже говорить по-гречески.
Однако как источник достоверных исторических сведений «Ис­
тория Персии» Ктесия значительно уступает сочинению Геродота
и не имеет большой ценности. Наряду с историками-ораторами,
историками-публицистами были в Афинах и своего рода «краеве­
ды», авторы так называемых аттид, где объяснялось происхож­
дение древних аттических культов и общественных институтов.
Все эти направления в историографии получили развитие в эпоху
эллинизма.

ФИЛОСОФИЯ

Стремясь властвовать над умами греческой молодежи, рито­

рика обрела соперницу — философию. Влияние софистов и Сок­
рата было огромным, и споры о добродетели и счастье, начатые
в V в. до н. э., продолжились и в следующих, поколениях. Поли­
тический кризис, упадок общественной жизни в греческих полисах
способствовали тому, что люди все сильнее всматривались в самих
себя, прислушивались к своим желаниям и нуждам, искали лич­
ного счастья в созерцании, самосовершенствовании, пытались
определить свой индивидуальный образ жизни, мыслей и поведе­
ния. Не удивительно, что в обеих сложившихся тогда философ­
ских школах, кинической и гедонической, как и у Сократа и
софистов, на передний план выходили проблемы этические. Обе
школы были заняты поисками человеческого счастья, с подозре­
нием относились к книжной образованности, теориям, возлагая
надежды скорее на интуитивный путь познания истины, на
практику.
Весьма популярна была в античности школа киническая,
искавшая основу счастья в отрешении от материальных благ.
Родоначальник философов-киников Антисфен, сын афинского
гражданина и фракийской рабыни, довел до логического предела
идею своего учителя Сократа о примате добродетели. Проповедуя,
что добродетель есть единственное благо, в сравнении с которым
все прочие блага, такие, как богатство или здоровье, лишены вся­
кой ценности, философ призывал к самоотречению. «Доста­
точно иметь добродетель, — учил он, — чтобы быть счастливым.
Проявляется же она в поступках и не нуждается ни в обилии
слов, ни в обилии знаний». Безразлично, свободен ли человек или
несвободен, богат или беден, — подлинную свободу, подлинную
независимость от судьбы (идеал кинической философии) спо­
собна дать лишь добродетель, состоящая в том, чтобы жить в
согласии с природой, ограничиваясь удовлетворением только са­
мых насущных потребностей. Учение это несло утешение и рабу,
и бедняку: каждый из них мог оказаться свободнее и счастливее
5-840 129
человека свободнорожденного и богача. «Добродетель — орудие,
которого никто не может отнять».
Пытаясь основать свою жизнь на принципах кинического
учения, на пренебрежении к удобствам, ко многим принятым в
обществе условностям поведения, дальше других зашел ученик
Антисфена Диоген, неутомимый искатель истинной мудрости,
добродетели, счастья и потому герой бесчисленных античных
анекдотов. Это он, Диоген Синопский, по рассказам древних, жил
на площади в простой бочке, это он днем, среди толпы, искал с
фонарем того, кого мог бы назвать человеком, говоря: «Народу
много, а людей немного». Он жил в полной нищете, но язвитель­
но высмеивал пороки и смешные условности в поведении окру­
жающих. Люди же потешались над его сумасбродствами, сохра­
нив, однако, восхищенную память о нем. Само презрение к на­
слаждению, полагал он, благодаря привычке становится высшим
наслаждением. Добродетель — не что иное, как следование во всем
природе, которая ведь «требует так мало». Хотя бедняки, бес­
сребреники, люди, не связанные заботами об имуществе, особенно
легко воспринимали учение киников, не следует думать, будто это
было правилом без исключений. Известен киник Кратет из Фив,
некогда богатый землевладелец, виднейший из граждан города,
впоследствии вместе с женой Гиппархией обратившийся к кини-
ческой философии. Деньги свои он раздал горожанам или, по
другой версии, бросил в море, а сам стал ходить по чужим домам
в грубом плаще, проповедуя добродетель.
Пока броддчие философы-киники учили отречению от матери­
альных благ и предрассудков, гедоническая, или киренская,
школа призывала людей во всем руководствоваться собственными
ощущениями, а значит, предаваться чувственным радостям. Исти­
на непознаваема, объяснял основоположник гедонизма Аристипп,
поэтому каждый человек должен стремиться к тому немногому,
что ему доступно, — к удовольствию. «Если бы роскошь была
дурна, — говорил этот выходец из Кирены, — ее не было бы на
пирах у богов». Счастье — лишь совокупность минутных радост­
ных ощущений, которыми поэтому надо дорожить и пользоваться.
Переходя из города город, не чуждаясь пиров в богатых домах,
знакомств с гетерами и бесед с местными тиранами, Аристипп
Киренский являл собой полную противоположность Антисфену и
Диогену. И все же гедонизм вырастал из той же почвы, исходил
из тех же философских посылок, что и философия киников.
В этом нетрудно убедиться, познакомившись с дальнейшей эво­
люцией гедонизма, со взглядами многочисленных учеников Ари­
стиппа. Уже Феодор, по прозвищу Атеист, ставил прочные, дли­
тельные удовольствия выше минутных, а главное — весьма мало,
едва ли больше, чем великий киник Диоген, считался с мнением
окружающих, охотно эпатировал их, показывая, что не в соблюде­
нии обычных норм поведения заключена высшая мудрость жизни.
Если киники противопоставляли себя обществу, то Феодор,
открыто утверждавший культ наслаждений, делал это еще более
130
явно. Грекам, воспитанным на образцах патриотизма времен гре­
ко-персидских войн, непривычно было слышать такое, например,
суждение Феодора: «Весьма разумно, что мудрец не выйдет жерт­
вовать собой за отечество, ибо он не откажется от разумения
ради пользы неразумных: отечество ему — весь мир». По-своему
близок к киникам и другой ученик Аристиппа, Гегесий. Счастье
невозможно, учит он, а наслаждение состоит в отсутствии страда­
ний. Жизнь полна мучений, боли, так что смерть столь же привле­
кательна, как и жизнь. Мудрому все безразлично в жизни —
свобода и несвобода, богатство и бедность, а потому стремиться
к наживе, к почестям, к обретению материальных благ — удел
неразумных. Нетрудно заметить, что из учения Гегесия логически
вытекает оправдание самоубийства, добровольного ухода из жиз­
ни, полной страданий, — из-за этого за основателем секты гегеси-
анцев закрепилось прозвище «Учитель смерти».
Учеников у Сократа было множество, но никто из них в исто­
рии философии не встал вровень с Платоном. Происходил он из
старинной афинской аристократической семьи; был даже, возмож­
но, потомком Солона. После казни Сократа временно покинул
Афины, много путешествовал, жил, в частности, при дворе сира­
кузского тирана Дионисия на Сицилии. Позднее в Афинах основал
философский кружок в роще, прсвященной герою Академу, —
Академию.
В отличие от других учеников Сократа Платон не ограничился
проблемами этики, а создал целостную систему философского
идеализма. Так как ни в одном из своих многочисленных сочи­
нений (все они имеют форму диалога) он не дал ее полного опи­
сания, то едва ли возможно здесь изложить вкратце всю сово­
купность его идей и их эволюцию. Главный, ключевой тезис:
мир, воспринимаемый человеческими чувствами, есть лишь слабое
отражение; бледный отпечаток мира самостоятельно существую­
щих «идей» — сверхчувственных, только мыслью философа
постигаемых прообразов всех вещей. В этих отвлеченных,
наделенных самостоятельным существованием «идеях» заключено
то общее, которое, подобно людям и предметам, отбрасываю­
щим тень, проявляется в разнообразии отдельных вещей, вос­
принимаемых при помощи зрения, слуха и т. п. Только эти умо­
постигаемые общие понятия («идеи») существуют реально, вечно
и неизменно, как в свое время учили элеаты; напротив, мир чув­
ственных вещей реален не более, чем мир теней.
И именно тени доступны непосредственному наблюдению, даю­
щему, следовательно, лишь «мнения», лишь подобие истинного
знания о вещах. Подлинное знание — это погружение мыслью в
стихию «идей», духовных сущностей, общих понятий. Но познание
возможно, ибо это не что иное, как «вспоминание»: до рождения
человека его бессмертная душа блуждала в мире «идей», созерцая
общие понятия, которые, таким образом, как бы врождены чело­
веку. Так, сравнивая две сходные между собой вещи, люди «вспо­
минают» понятие сходства, внесенное в человека его душой,
5* 131
которая была знакома с этим понятием прежде. Пока человек
живет, его бессмертная душа томится в бренной телесной обо­
лочке — вслед за орфиками и пифагорейцами Платон называет те­
ло гробницей души.
Мир «идей» иерархичен. На вершине его располагается выс­
шее из понятий — понятие блага, или добра. Стремление души
достичь наивысшего блага философ называет любовью. Этика
Платона опирается на его учение о трех составных частях души:
разумной, волевой и чувственной. Этим трем частям души соот­
ветствуют три добродетели: разум — основа мудрости; воля —
мужества, обуздание чувственности — благоразумия, или владения
собой. Гармоническое сочетание всех трех добродетелей рождает
четвертую — справедливость.
Позднейшие представления Платона об одухотворенном, про­
низанном разумным началом мире полностью отрицали механисти­
ческий материализм Демокрита. В системе платоновского идеализ­
ма нашли себе место и отголоски мифологических воззрений
(мысли о суде над душами, о потустороннем мире, где обитают
бессмертные субстанции). Исполненные высокого воображения,
силы и смелости интеллекта и к тому же созданные выдаю­
щимся литературным талантом Платона его сочинения пленяли
многих позднейших мыслителей, оказав немалое влияние, в част­
ности, на философов христианских. Идеализм Платона отчасти
заслонил собой в истории европейской философии материалисти­
ческое учение Демокрита.
Человек большого теоретического ума, Платон, однако, отнюдь
не сторонился бурной политической жизни своего времени, по­
следних лет V — первой половины IV в. до н. э. Представления об
идеальном государстве были у Платона столь же четки и хорошо
разработаны, как и его воззрения на мироздание в целом. Острая
социальная и политическая борьба внутри греческого города-
государства, междоусобные войны, раздиравшие Элладу, вызвали
кризис традиционного полисного устройства, вынуждая теорети­
ческие умы искать новые формы государственной организации.
Издавна аристократические критики афинской демократии назы­
вали неразумным такое государственное устройство, при котором
непросвещенный народ обладает слишком большой свободой,
избирает из своей среды необученных и неспособных правителей
и решает дела государства, бросаясь из крайности в крайность,
прислушиваясь то к мнению невежд, то к мнению корыстных
демагогов, умеющих подольститься к черни или подкупить ее.
В таком несовершенном государстве каждый думает о собствен­
ной пользе, а не об общем деле, и никто не стремится овладеть
наукой правления, доступной, впрочем, лишь немногим избранным
философам.
Мы помним, что Ксенофонт считал идеалом государственного
устройства старинные, установленные еще Ликургом аристократи­
ческие порядки Спарты, идеализировал монархию, советовал госу­
дарству активнее вмешиваться в экономическую жизнь, расширяя
132
свои источники доходов. Симпатия к общественно-политическому
строю Спарты, основанному не на народовластии, но на некоей
«справедливости», на согласовании и соподчинении интересов раз­
личных социальных групп, видна и в утопии об идеальном госу­
дарстве у Платона. Государством этим управляют философы;
опирается оно на доходы от земледелия и вообще натурального
хозяйства и обходится без торговли и денег. Обитатели идеаль­
ного государства подразделяются на три слоя, или касты: фило­
софы, воины-стражи, обеспечивающие порядок, и слой земле­
дельцев и ремесленников. Касты четко отграничены одна от дру­
гой и исполняют каждая определенную, только ей присущую
функцию. Мудрость правителей-философов позволяет поддержи­
вать в государстве справедливость. Так как частная собственность
и семья порождают в людях эгоизм и вредят общему делу, в
идеальном государстве философы и стражи живут замкнутыми
группами, внутри которых все равны, а имущество — общее.
Детей воспитывает не семья, а государство, как это было принято
в ликурговой Спарте. Вся жизнь в государстве, включая экономи­
ку, обучение и воспитание молодежи, военное дело, искусство,
строжайшим образом регламентирована и организована «разумно».
Только в низшем слое общества, у земледельцев и ремеслен­
ников, призванных обслуживать потребности государства, сохраня­
лась индивидуальная собственность. Однако общей целью госу­
дарства Платон провозглашал заботу не о приобретении мате­
риальных благ, не о завоеваниях и обогащении, а о моральном
совершенстве, достигаемом благодаря развитий наук, и особен­
но философии. Напротив, чтение поэтов Гомера и Гесиода беспо­
лезно и даже вредно, ибо они сообщают много ложного о
богах.
На практике мечты Платона об идеальном государстве озна­
чали бы лишение большинства свободных граждан всех полити­
ческих прав и возвращение к традициям аристократического или
монархического устройства. «Справедливость», на которой зиждет­
ся платоновская утопия и которую сам философ считал спра­
ведливостью для всех, имела в действительности вполне опре­
деленное социальное и политическое содержание. Некоторые
античные авторы полагали, что Платон слишком увлекался древ­
ними мифами и вообще традиционными религиозными верования­
ми греков. Мы видим, что ему не чуждо было и увлечение ста­
рыми, уже отжившими формами организации социальной
жизни.
Платон был первым греческим мыслителем, основавшим фило­
софскую школу. Платоновская Академия, привлекавшая к себе
ученых со всех концов Средиземноморья, просуществовала почти
900 лет, пока в 529 г. н. э. ее не закрыл восточноримский импе­
ратор Юстиниан. С 367 г. до н. э. к Академии принадлежал и
величайший из учеников Платона Аристотель, сын врача, родив­
шийся в Стагире и потому часто называемый Стагиритом. По-
видимому, он уже вышел из дому с необходимыми знаниями фи­
133
зиологии и анатомии и со склонностью рассматривать явления
природы как процессы органические. Трезвый эмпирик, Ари­
стотель со временем разочаровался в платоновской системе и
после смерти учителя покинул Академию — произнеся при этом,
по преданию, знаменитые слова: «Друг мне Платон, но больший
друг истина». В роще, посвященной Аполлону Ликейскому, он
основал новую школу, названную Ликеем, где и прогуливался
целыми днями со своими учениками, беседуя на философские
темы; из-за таких прогулок его школу стали называть также
перипатетической («перйпатос» — крытая галерея для прогулок
вокруг двора). Известно, что еще до основания собственной
школы, Ликея, Аристотель несколько лет был воспитателем
наследника македонского престола, будущего Александра Вели­
кого.
В противоположность Платону Аристотель отрицал самостоя­
тельное существование общих понятий — «идей», составляющих,
по Платону, сущность чувственно воспринимаемых вещей. Не­
возможно, объясняет Аристотель, чтобы сущность вещи находи­
лась в некоем особом мире, отдельно от самой вещи. А потому
реальны только сами эти вещи; они познаваемы эмпирически, и
именно от них люди производят общие понятия. Только реальный
материальный мир существует, отдельных от него субстанций
нет. Признав это, философ тем самым решительно отверг всю
систему платоновского идеализма, сближаясь с воззрениями
материалистов.
Во всякой реально и самостоятельно существующей вещи,
т. е. субстанции, он различает две составляющие: материю, заклю­
чающую в себе лишь возможность возникновения и разви­
тия вещи, и форму, которая является причиной, превращаю­
щей возможность в действительность, а также целью процесса, «тем,
ради чего» все происходит. Развитие природных явлений —
беспрерывный процесс оформления материи. Ни материя, ни фор­
ма не существуют раздельно, но образуют неразрывное единство.
В семени растения заключена возможность его роста и одно­
временно та энергия, то деятельное начало (форма), которое
актуализирует эту возможность; форма, по Аристотелю, как бы
предшествует материи, подобно тому как план постройки пред­
шествует строительству. Растение стремится к полной зрелости,
повинуясь высшей, или конечной, причине и цели всякого развития
(«форма всех форм», или энтелехия). Учение об энтелехии ос­
новывается на признании изначальной целесообразности всего
сущего, на признании первопричины, «перводвигателя» — Мирово­
го Разума, недвижимого, неизменного, совершенного, не связан­
ного с материей (отсюда — «форма всех форм», отличная от
других, «низших» форм). «Перводвигатель» является конечной
причиной всех явлений и в то же время их целью.
В своей теории познания философ отвергает априоризм Пла­
тона, считавшего предметом познания мир сверхчувственных
«идей». Сам материальный мир, учит Аристотель, доступен позна­
134
нию, являясь источником достоверных ощущений. Ощущения, од­
нако, дают знание лишь единичного, особенного в вещах, позна­
ние же общего в единичных вещах достигается лишь силою
мышления, при помощи теоретических понятий, выведенных из
ощущений. Эмпиризм и реализм философа видны и в его этике,
и в учении об идеальном государственном устройстве.
Цель всех человеческих стремлений — счастье, идти же к нему
можно только путем разумной деятельности, состоящей в следо­
вании добродетелям. Добродетель есть всего лишь соблюдение
меры во всем и всегда занимает срединное положение между
двумя крайностями: так, добродетель мужества есть нечто среднее
между трусостью и безрассудной дерзостью, а щедрость рас­
полагается между скупостью и расточительностью. Такой же
взвешенный подход и реализм проявляет Аристотель и в учении
о государстве. Платон возводил здание своей утопии, не считаясь
с конкретными историческими условиями и не занимаясь дли­
тельным эмпирическим анализом уже существовавших в тогдаш­
нем мире форм правления. Иначе поступает его ученик, вни­
мательно исследовавший типы политической организации 158 из­
вестных ему государств. Подобно тому как в этике наилучшим
способом поведения он признает выбор «среднего» пути, так и в
политике «средняя» форма государственного устройства — «поли­
тая», свободная от крайностей аристократического, тиранического
и демократического строя, — является, по мнению Аристотеля,
наилучшей.
К заслугам Аристотеля относится не только создание им
собственной оригинальной системы. Он был и великим орга­
низатором и систематизатором всех накопленных к его времени
научных знаний. Платон справедливо назвал дом своего ученика
читальней: интеллект Аристотеля требовал все новых материалов из
самых разных областей тогдашней науки. Достаточно взглянуть
на II книгу его трактата «Политика», критикующую все известные
автору формы правления и своды законов греческих государств,
чтобы убедиться в огромной эрудиции философа. А ведь поз­
нания его охватывали также зоологию и механику, поэзию и
риторику. Систематизировал он и сами философские знания,
выделив, например, логику как самостоятельную науку. Филосо­
фию он поделил на практическую (этика, политика, риторика,
экономика, поэтика) и теоретическую (физика, математика, мета­
физика). Особенно славилось в античности его учение о происхож­
дении животных, а его классификация животных удержалась в евро­
пейской науке вплоть до создания в XVIII в. системы К. Линнея.
Столь же долго и эстетика не могла освободиться от разра­
ботанной Аристотелем в трактате «Поэтика» теории подражания,
на которой основывалась его классификация искусств. Еще боль­
шая посмертная слава ждала аристотелеву логику, разработан­
ные им законы и правила научного мышления, методы иссле­
дования и доказательства, классификацию общих теоретических
понятий, или категории. Но и это лишь часть того необозримого
135
наследия, которое оставил многим поколениям потомков этот
универсальный гений древнегреческой культуры.

МАТЕМАТИКА, АСТРОНОМИЯ, МЕДИЦИНА

И платоновская Академия, и Ликей оказали неоспоримое вли­

яние на естественные науки того времени. Сам Платон считал
математику одной из самых важных областей знания, и не удиви­
тельно, что из его Академии вышел Февдий из Магнесии, автор
учебника математики. В Академии обучался и выдающийся астро­
ном и географ Эвдокс с острова Книд, ранее получивший
образование у поклонников чисел — пифагорейцев; к заслугам
Эвдокса относятся разработка нового метода математического
анализа, новое определение пропорциональности, а также приз­
нание шарообразности Земли и попытки, хотя и неудачные, вычи­
слить длину ее окружности. Среди многих других известных тогда
математиков упомянем еще одного ученика пифагорейцев Архи-
та, которого сами древние считали создателем научной механики.
Об успехах медицины свидетельствует фрагмент сочинения
крупнейшего врача IV в. до н. э. Диокла из Кариста. Здесь содер­
жатся указания, как правильно построить свой день, чтобы сохра­
нить здоровье, применительно к тому или иному времени года.
Есть и предписания, касающиеся гигиены тела, диеты, пред­
почтительной организации досуга. Сочинение это заметно отли­
чается своим рационалистическим духом от современных ему
надписей, найденных в храме Асклепия в Эпидавре, где выздо­
ровевшие люди описывают течение болезни и свое исцеление
благодаря некоему чуду. Так, одна женщина рассказывает, как
была беременной пять лет, после чего родила мальчика, а тот сра­
зу же искупался в источнике и побежал вслед за матерью. И не­
мало можно обнаружить там подобных историй, в которые совре­
менники математиков и врачей-рационалистов продолжали свято
верить.

поэзия
IV в. до н. э. был эпохой скорее прозы, чем поэзии. К началу
столетия эпос был уже почти мертв, иссушенный и оскудевший
в поэмах эпигонов Гомера и Гесиода. Попытка поэта Антимаха
из Колофона возродить героический эпос (поэма «Фиваида»)
не вызвала интереса и одобрения у большинства слушателей.
По-видимому, старые мифы, не связанные с жизнью, с пере­
живаниями людей, во многом уже утратили былую привлекатель­
ность.
Напротив, хоровая лирика к концу V в. до н. э. вновь расцвела,
что было связано с новым подходом к музыке, усилением музы­
кального аккомпанемента. Произведения, относящиеся к двум
главным лирическим жанрам той эпохи: дифирамбу и ному,
различавшимся тогда лишь соотношением хорового и сольного
136
 начал, выделяются прежде всего богатыми и разнообразными
музыкальными эффектами. Очень популярен и ценим был Филок-
сен Киферский, создавший дифирамб «Киклоп», описывающий
безнадежную любовь грубого великана-киклопа Полифема к изыс­
канно нежной нимфе Галатее; песню эту часто пели при дворе
македонского царя Филиппа II. В одном из египетских папи­
русов сохранился и текст нома Тимофея из Милета «Персы»,
предназначенного для сольного исполнения под аккомпанемент
кифары; сильные и яркие метафоры придают особую пышность
описанию морского боя при Саламине.
Но наибольшие и самые интересные перемены произошли в
IV в. до н. э. в афинском театре. Несмотря на небывалую любовь к
театральным представлениям, понимание искусства актеров и, на­
конец, большое разнообразие в драматургии (позднейший автор,
Афиней, относит к IV в. до н. э. около 800 комедий!), место
театра в обществе изменилось. Трагедия, в которой столетие
назад афинская демократия столь мощно выражала свои социаль­
ные, политические и культурные чаяния, стала теперь чистым
«искусством для искусства». Новые обработки трагических исто­
рий Эдипа или Ореста выделялись только обилием риторики.
* Уже младший современник Еврипида Агафон, ученик софистов,
начал широко использовать приемы софистического красноре­
чия — антитезы, параллелизмы. Хоровые партии превратились, как
говорилось выше, в простые вставные музыкальные номера, не
связанные с сюжетом драмы. Число трагедиографов не убывает:
нам известны имена и фрагменты творений Херемона, Феодекта,
Мосхиона, Астидаманта и многих иных трагических поэтов.
Однако уже Херемон стал создавать трагедии, предназначенные
лишь для чтения, а это значило, что великая общественная,
гражданственная, воспитательная роль трагедии в афинском
обществе окончательно отошла в прошлое.
Напрасно было бы искать большие политические, публицисти­
ческие темы и в «средней комедии» первой половины IV в. до н. э.,
как и в «новой комедии» конца столетия. Комедии Антифана,
Анаксандрида, Алексида вводили зрителя в мир повседневности,
мелких проблем жизни зажиточных горожан, их жен и возлюб­
ленных, слуг и прихлебателей. Умолк щедрый, открытый смех
Аристофана, державший в страхе вождей государства, полковод­
цев, философов. Ему на смену пришли почти беззлобные насмеш­
ки над уродливыми нравами рядовых сограждан, соседей, домо­
чадцев. Антифан и Алексид писали комедию за комедией, забавляя
публику яркими сценами из жизни богачей. Другим популяр­
ным мотивом было пародирование сюжетов известных всем мифов
(таковы произведения Антифана «Ганимед», «Бусирис», «Рожде­
ние Афродиты») или даже сюжетов трагедий Еврипида (таковы
созданные разными авторами комедии «Антиопа», «Медея»,
«Беллерофонт», «Эрехтей»).
Проявившаяся уже в «средней комедии» тенденция к бытовиза-
ции достигла наивысшего воплощения в «комедии новой», пред­
137
ставленной именами Менандра, Дифила, Филемона. Самый извест­
ный из них — Менандр, чьих текстов обнаружено больше всего,
причем особенно в последние полвека. Мы располагаем почти
полными текстами многих комедий этого замечательного автора,
о творчестве которого ранее судили лишь по отдельным фраг­
ментам да позднейшим .римским переработкам. Творения Менан­
дра «Брюзга», «Самиянка», «Третейский суд», «Остриженная»
показывают, в чем заключались самые сильные стороны таланта
мастера: в искусном изображении индивидуальных характеров,
тонких, психологических мотивировках, сюжетной и композицион­
ной изобретательности, богатстве языка. Когда ранняя комедия
«Брюзга», единственная сохранившаяся до нашего времени цели­
ком (она была случайно найдена в 1956 г. у египетского антиквара
в Александрии швейцарским коллекционером М. Бодмером), по­
лучила в 317 г. до н. э. главную награду на состязании драма­
тических поэтов в Афинах, двадцатипятилетний Менандр был уже
поистине зрелым мастером, прекрасно владевшим драматургичес­
кой техникой. В центре его внимания — эволюция характера глав­
ного героя, аттического крестьянина Кнемона. Нелюдимый, не­
сносный для окружающих старик вечно ругает всех и вся. Но,
после того как люди помогли ему* вытащили из колодца, мизан­
троп раскаивается, говоря:
...Думал я, что и один,
Обособившись от мира, преспокойно проживу,
А теперь, когда воочью смертный свой увидел час,
Понял я, как заблуждался, как от правды был далек.
Без помощника под боком человеку жить нельзя.
Но и здесь комедиограф остается верен психологической правде:
Кнемон смягчается; он примиряется с людьми, но по-прежнему
тяготеет к ворчливому одиночеству. Другие герои «Брюзги» вполне
традиционны и стереотипны, унаследованы автором от его пред­
шественников: благородный молодой влюбленный Сострат, добрый
и снисходительный отец Каллипид, хитрый раб Гета. Автор не
столько высмеивает дурной характер главного героя, сколько лю­
буется добрыми и естественными отношениями своих персонажей
друг к другу, сочувствует их трудному крестьянскому бытию.
Вызывать смех у зрителей призваны, скорее, традиционные маски
аттической комедии — повар и прихлебатель.
Необычайно плодовитый поэт, Менандр написал около 100 ко­
медий, главным образом характерологических, а также сценки,
близкие к водевилю и фарсу. Некоторые из этих комедий послу­
жили позднее образцом для произведений того же жанра римля­
нина Плавта. Прекрасное знание и изображение человеческих
характеров, психологии восхищали в Менандре уже самих антич­
ных писателей. «О Менандр и жизнь, кто из вас кому подра­
жал?» — задает риторический вопрос александрийский филолог
III — начала II в. до н. э. Аристофан из Византия. Напротив,
социальная критика, отражение общественных противоречий
и конфликтов комедиографа не привлекает. Для него, как и для
138
комических поэтов Дифила и Филемона, чувства важнее полити­
ки. Человеколюбие, гуманизм, сочувствие к ошибающимся, не
способным преодолеть свои слабости, а тем более к обиженным и
ставшим жертвами несправедливости — наиболее ценные черты
аттической «новой комедии». А ее сентиментализм, увлечение
любовными историями, доходящее до эротизма, — верные призна­
ки того, что уже близка была новая эпоха в культурном развитии,
эпоха эллинизма.

АРХИТЕКТУРА

Поражение в Пелопоннесской войне и экономический кризис

повлекли за собой неизбежный упадок архитектуры в Афинах.
Если в V в. до н. э. именно этот город выделялся в Греции бурным
строительством, то в следующем столетии центр архитектуры
переместился в Малую Азию. Уже не подвластные Афинам мало-
азийские города вновь переживали период расцвета. В собствен­
но Греции и дальше господствовал дорический стиль, утративший,
однако, свои привычные особенности. Пропорции становятся лег­
че, колонны стройнее и декоративнее, благодаря все более частому
использованию коринфских капителей, стилизующих в камне
листья аканфа. Коринфские полуколонны можно было встретить
в IV в. до н. э. в большом мраморном святилище Афины Алей
в Тегее, сооруженном в 395 г. до н. э. архитектором и скуль­
птором Скопасом, а также в круглых постройках — толосах —
в Дельфах и Эпидавре. Причем если в этих памятниках корин­
фские полуколонны располагались внутри здания, то в изысканном
вотивном монументе Лисикрата в Афинах (335—334 гг. до н. э.)
они украшают его снаружи.
В малоазийских же городах сохранялся стиль ионийский, в
котором творил, в частности, талантливый зодчий и теоретик
архитектуры Пифей, создавший в 334 г. до н. э. по заказу Алек­
сандра Македонского в Приене храм Афины. Он же впервые в
истории архитектуры воздвиг такую монументальную каменную
постройку, как Мавзолей — огромную гробницу карийского прави­
теля Мавсола и его жены Артемисии. Эту 24-ступенчатую пира­
миду высотой 49 м, увенчанную четверкой коней в упряжке —
квадригой, древние причисляли к семи чудесам света, но она
показывает, как далеко отошли люди той эпохи от простоты и
сдержанности современников Перикла. Не менее пышным и
гигантским было другое сооружение, считавшееся одним из чудес
света и также находившееся в Малой Азии: храм Артемиды в
Эфесе, построенный на месте храма, сожженного в 356 г. до н. э.
«незабвенным» в веках Геростратом. Стремление малоазийских
греческих архитекторов соперничать с творцами величественных и
пышных построек древнего Востока — еще оно свидетельство
приближения новой, эллинистической эпохи.
Если в V в. до н. э. греческая архитектура выражала себя
прежде всего в культовых сооружениях, то столетие спустя к
139
ним прибавились выдающиеся постройки светского характера.
К этому времени относятся первые каменные греческие театры:
театр Диониса на афинском Акрополе, завершенный около 330 г.
до н. э., театр в Сиракузах и особенно прекрасный, поражаю­
щий гармонией пропорций театр в Эпидавре, шедевр Поликлета
Младшего. Из других светских, практического назначения со­
оружений упомянем большой крытый зал, где должны были
проходить собрания Аркадийского союза греческих полисов, — так
называемый зал десяти тысяч, построенный Эпаминондом в но-
вооснованной столице Аркадии Мегалополе и представлявший
собой прямоугольное здание небывалых размеров; образцом для
архитектора послужил Одеон Перикла в Афинах. Практическим
целям служили также скевотека — хранилище корабельной ос­
настки в Пирее близ Афин и укрепления и доки в Сиракузах,
относящиеся к эпохе тирана Дионисия.

СКУЛЬПТУРА

На смену величавости, достоинству, серьезности изобрази­

тельного искусства V в. до н. э. пришли в позднеклассический
период иные идеалы. Не выражение политических идей, но чисто
эстетические потребности стали определяющими в работе скуль­
пторов IV в. до н. э. Гигантские, поражавшие роскошью храмы и
светские постройки нуждались в скульпторах другого типа, чем
Фидий. Новые, стройные и грациозные, мягкие и нежные лица
и фигуры богов и богинь выходили из-под резца Кефисодота и,
как предполагается, его сына Праксителя. Уже богиня Эйрене
(«Мир») полна лирического очарования, хотя в позе ее еще видны
сдержанное величие и достоинство, характерные для работ скуль­
пторов V в. до н. э., учителей Кефисодота. Зато плавные, гибкие
линии статуй Праксителя («Гермес с младенцем Дионисом»,
«Афродита Книдская» — прообраз многих позднейших изображе­
ний богини любви) знаменуют собой наступление новой эпохи.
Исполненный обаяния, задушевности стиль Праксителя интимен:
недаром впервые в истории греческой скульптуры он представляет
Афродиту в ее прекрасной и возвышенной наготе. Столь же
«неофициален» и грациозен «Аполлон, убивающий ящерицу», еще
одно творение великого скульптора. Вполне естественно, что Прак­
ситель оказал столь заметное влияние на скульпторов эпохи
эллинизма и на римских мастеров.
Совершенно иным было творчество его старшего современника
Скопаса, который был архитектором и скульптором одновре­
менно и, вероятно, сам украсил воздвигнутый им храм Афины
Алей в Тегее. Мягкость и лиричность Праксителя ему были чуж­
ды, он создал стиль, который можно было бы назвать патети­
ческим. Величавым, статичным фигурам, изваянным Фидием,
Скопас противопоставил образы, полные страсти и динамизма.
Глубоко посаженные, оттененные глаза Геракла (тимпан храма
Афины в Тегее), а также Менады и Мелеагра выражают не­
140
истовый порыв. Рука Скопаса видна и в скульптуре фриза восточ­
ной части уже упоминавшейся гробницы Мавсола в Галикарнасе.
Помимо Скопаса в украшений Мавзолея участвовали трое
других греческих мастеров: Бриаксис, Леохар и Тимофей, создав­
шие соответственно северный, западный и южный фризы. О стиле
этих художников мы знаем не много. Бриаксис изваял также
статую египетского бога Сараписа, стоявшую позднее в Алек­
сандрии; он, по всей видимости, находился под влиянием Скопаса.
Леохару приписывают создание бронзового оригинала знаменитой
статуи Аполлона Бельведерского, известной нам в мраморной
римской копии.
Больше сведений о третьем великом скульпторе IV в. до н. э. —
Лисиппе. Он не только оставил потомкам прекрасный бюст Алек­
сандра Македонского (около 320 г. до н. э.), также сохранив­
шийся лишь в римской копии, но и разработал новый пласти­
ческий канон, заменивший канон Поликлета. Статуи Лисиппа или
изготовленные кем-либо из его учеников (например, «Отдыхающий
Арес», начало III в. до н. э.) заметно отличаются по своим про­
порциям от статуй предшествовавшего столетия: у атлетов Лисип­
па очень длинные стройные ноги, тонкий, изящный стан и совсем
небольшая голова. Так сложился новый пластический идеал
красоты, полнее всего воплощенный в фигуре Апоксиомена (юно­
ша, скреблом стирающий с себя масло, которым натирались ат­
леты). Сравнивая «Апоксиомена» с «Дорифором» Поликлета, мы
вспоминаем слова Лисиппа о его выдающемся предшественнике:
«Поликлет представлял людей такими, каковы они на самом деле,
а я — такими, какими они кажутся». Новым в скульптуре Лисиппа
были не только легкие пропорции фигур, но прежде всего невидан­
ная свобода в изображении объемов человеческого тела. Лишь
теперь произведения скульптуры становились действительно трех­
мерными, пластически совершенными.

живопись
Новыми путями пошло в позднеклассическую эпоху и искус­
ство живописи. Судить о нем мы можем по высказываниям древ­
них авторов, видевших, скажем, в творениях художника Арис­
тида из Фив ту же патетику, тот же динамизм, что мы отмечаем
в скульптуре Скопаса. Если довериться свидетельствам современ­
ников, считавших патетическими уже произведения Паррасия
Эфесского, работавшего в годы Пелопоннесской войны, мы дол­
жны будем признать, что в живописи новые тенденции про­
явились раньше, чем в скульптуре. Новую перспективу указала
изобразительному искусству так называемая сикионская школа во
главе с Павсием. С его именем связано использование впервые
техники энкаустики, основанной на приготовлении красок при
помощи воска и нанесении затем разогретых красок на полотно.
Создаваемый таким образом блеск позволял добиваться новых
художественных эффектов.
141
 Наряду с сикионской школой живописи действовала и школа
аттическая. Ее виднейшими представителями были Никий, создав­
ший портрет Александра Македонского, и его младший товарищ
Афинион из Маронеи. В соответствии с общей тенденцией ис­
кусства этого времени художники предпочитали темы патети­
ческие, темы неистовых страстей. Они охотно изображали впав­
шего в исступление Ореста, обезумевшего Геракла, самоубийство
Аякса, насилие, учиненное над Кассандрой Троянской, или спасе­
ние Андромеды Персеем. Кроме живописи на мифологические
сюжеты встречалась живопись портретная и историческая. Доста­
точно упомянуть росписи портика Зевса Элевтерия на афинской
агоре, выполненные Эвфранором и представляющие битву афин­
ской и беотийской конницы в 362 г. до н. э. Вспомним также дея­
тельность крупнейшего художника той поры, придворного портре­
тиста Александра Македонского Апеллеса, изобразившего, в част­
ности, свадьбу Александра со знатной девушкой из Согдианы
Роксаной.
В целом и в живописи, как и в скульптуре и в архитектуре,
IV век до н. э. отмечен зарождением многих тенденций, которые
получат полное выражение в новую, эллинистическую эпоху.

VI. ЭПОХА ЭЛЛИНИЗМА

ОБЗОР ПОЛИТИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ

Сын Филиппа II Македонского Александр открыл новую стра­

ницу в истории греко-персидского противоборства. Весной 334 г.
до н. э. во главе греко-македонского войска он вступил в Малую
Азию и за три года подчинил себе Персидское царство. Утвердив
свою столицу в Вавилоне, он стремился создать вселенскую
монархию, включавшую в себя Грецию, Македонию и Персию.
В захватнические планы царя входило, как кажется, также завое­
вание Индии, Африки, Италии, но преждевременная смерть
положила конец осуществлению этих планов. После двадцати­
летних междоусобных войн, на рубеже IV—III вв. до н. э., полко­
водцы Александра основали на территории его бывшей империи
собственные царства: Птолемеев в Египте, Селевкидов в Сирии
и Месопотамии, Антигонидов в Македонии и Греции, сохранявшей
самоуправление, и существовавшее недолгое время государство
Лисимаха во Фракии и северной части Малой Азии, на смену
которому пришли небольшие Пергамское, Вифинское, Галатское
и Понтское царства.
Уже со времен Пелопоннесской войны Греция переживала
экономический упадок. Центры производства и торговли все боль­
ше перемещались на восток. В местах, куда греки издавна вывози­
ли товары, развилось собственное производство и греческие
товары были уже не нужны. Предприимчивые люди покидали
страну и устремлялись в области Востока. После образования
142
новых царств ко дворам эллинистических владык прибывали
греческие поэты, художники, ученые. В III в. до н. э. население
Греции уже заметно сократилось: к усилению эмиграции добави­
лось, как отмечает известный историк того времени Полибий,
падение рождаемости.
Отныне Греция была страной бедной, обезлюдевшей, но хра­
нившей богатые памятники прошлого и потому привлекавшей
столь же любознательных, сколь и состоятельных иноземцев,
особенно римлян. Около 280 г. до н. э. здесь сложились новые
политические организмы: Этолийский и Ахейский союзы. От сою­
зов классической эпохи, симмахий, они отличались равноправием
всех государств и их граждан, входивших в объединение. Высшая
власть принадлежала общему собранию граждан, созывавшемуся
два раза в год, и совету союзников; во главе союза стоял выборный
стратег. III век до н. э. ознаменован был также новым, хотя и
непродолжительным, расцветом Спарты, где, однако, обострение
социальных конфликтов сделало обстановку весьма нестабильной.
В борьбе с консервативными группировками царям-реформаторам
Агису IV и Клеомену III удалось в конце концов внести изменения
в экономические, социальные и политические отношения в госу­
дарстве. Сосредоточение земли в руках небольшой горстки богачей
привело к сокращению числа полноправных граждан, спартиатов,
и именно этой тенденции пытались/противостоять реформаторы.
В 226—225 гг. до н. э. была усилена царская власть, ликвидиро­
ваны эфоры и осуществлен новый передел земли, причем участки
были даны и части периэков, включенных теперь в число полно­
правных граждан. Реформаторская деятельность Клеомена про­
длилась всего несколько лет: после блестящих побед над войсками
Ахейского союза спартанцы были разбиты в 221 г. до н. э.
македонским царем Антигоном Досоном, Клеомен бежал в Египет,
а все его реформы были отменены.
Для культурного развития-Греции эти политические перемены
имели большое значение. Утрата Грецией политической незави­
симости положила конец существованию столь характерной для
греков в прежние времена полисной формы государственного и
общественного устройства. Город-государство превратился теперь
в простую единицу местного самоуправления. Почти все крупные
центры, где продолжала развиваться греческая культура, распола­
гались отныне за пределами собственно Греции, в столицах новых,
эллинистических царств. Выйдя за пределы полиса, греческая
культура стала более открытой, впитала в себя новые, прежде
всего восточные, элементы, становилась все больше культурой
космополитической. Более чем когда-либо .раньше, была она
культурой интеллектуальной элиты, цвела в тени восточных
дворцов, на деньги местных владык, служа их престижу и интере­
сам. Все более распространенным становился тип высокообразо­
ванного ученого, переезжавшего от одного двора эллинистического
монарха к другому.
Достижения эллинистической культуры высоки и многообраз­
143
ны. На рубеже III—II вв. до н. э. — бурный расцвет науки: и
естествознания, и филологии, и техники. Каллимах и Феокрит
проложили новые пути в поэзии, поиск новых форм вызвал к
жизни шедевры лирики. Первоначально центром культурной дея­
тельности была Александрия Египетская, во II в. до н. э. также
Пергам. Не утратили значения и Афины, славившиеся своими
философскими школами. Несмотря на обнищание, Афины сохра­
няли обаяние и привлекательность города высокой культуры,
были местом паломничества для образованных римлян еще в
I в. до н. э.
Тогда же, в III в. до н. э., греки впервые соприкоснулись с
миром римской цивилизации. Эллинистические государства, где
немногочисленная греко-македонская элита держала в своих руках
всю полноту власти над местными народами, были внутренне
слабыми и к тому же постоянно вели войны друг с другом.
Понятно, что в решающий момент они не смогли оказать доста­
точного сопротивления растущей государственной мощи Рима и
постепенно, одно за другим, лишились независимости. Еще в 212 г.
до н. э., в ходе II Пунической войны, Рим подчинил себе Сиракузы
в Сицилии. Во II в. до н. э. римские полководцы Луций Эмилий
Павел и Тит Квинкций Фламинин, используя раздоры между
греческими государствами и Македонией, выступили в роли
освободителей Эллады от македонского господства, превратив за­
тем ее в римскую провинцию. Так были ликвидированы последние
остатки политической независимости Греции. В дальнейшем рим­
ская экспансия распространилась на Малую Азию, пали Пергам и
Вифиния, затем наступила очередь птолемеевского Египта, судьба
которого была решена в результате победы Октавиана над Анто­
нием и Клеопатрой в 31 г. до н. э. при мысе Акций. На месте
бывших эллинистических царств возникли обширные римские
провинции.

ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЙ ЕГИПЕТ

Положение греческой культуры в царстве Птолемеев опреде­

лялось тем, что греков там насчитывалось самое большее несколь­
ко сотен тысяч, в то время как общая численность населения
страны составляла приблизительно 10— 12 млн. человек. Высшая
власть в Египте принадлежала царю — потомку македонского
полководца Птолемея. Как преемник фараонов, царь считался и
верховным собственником всей земли. Власть его основывалась
на доходах с земель, на которых работали лично свободные, но
лишенные права покидать свои места проживания крестьяне.
Жили они на холмах близ полей, затопляемых Нилом, самоуправ­
ляющимися общинами под строгим контролем местной адми­
нистрации. Наряду с царскими землями немало было владений,
пожалованных царем должностным лицам, храмам. Население
этих земель вносило многочисленные натуральные подати, кото­
рыми облагались не только земледелие, но и коневодство, рыбо­
144
ловство, охота, разведение голубей, не говоря уже о ремесле и
торговле. Все это позволило Птолемеям сосредоточить в своих
руках значительную часть богатств страны, считавшейся завое­
ванной Александром Македонским и его полководцами. Внутрен­
няя слабость государства, все возраставший налоговый гнет приве­
ли в конце III в. до н. э. к затяжным восстаниям покоренного
египетского населения.
Одной из форм борьбы стал «анахоресис» — бегство земле­
дельцев в пустыни. Социальный протест вызывали как налоговое
бремя, так и исключительное привилегированное положение греко­
македонской аристократии. Но и сближение Птолемеев с высшими
слоями египтян, все более частый призыв в войско представителей
местного населения и наделение их участками земли за воинскую
службу уже не могли спасти внутренне непрочное Египетское
царство. Обосновавшийся на территории Египта римский ростов­
щический капитал торил во II в. до н. э. путь политической
экспансии Рима.
Помимо крестьянства и военно-чиновничьей аристократии, опи­
равшейся на пожалованные царем земельные владения, в Египте
существовало достаточно многочисленное городское население.
Наделенных привилегиями греческих городов, таких, как Алексан­
дрия или Птолемаида, было немного, гораздо больше было горо­
дов, где жили в основном египтяне. Решающее слово в городских
делах имела аристократия, чьи земли лежали поблизости от горо­
да. Города были крупными ремесленно-торговыми центрами: так,
в Александрии были мастерские, насчитывавшие по нескольку
десятков работников, как свободных, так и рабов. В мастерских
небольших городов было занято всего по нескольку ремеслен­
ников. Были ремесленные группы, не связанные постоянно с той
или иной мастерской, работавшие по заказам: группы каменщиков,
штукатуров, плотников. Из египетских городов вывозили льняные
и шерстяные ткани, стекло, папирус, изделия из дерева, бронзы,
железа, украшения. Бремя государственных налогов тяготило и
ремесленников, так что им также порой приходилось бежать
в пустыню, становиться «анахоретами».
Если для простых египтян власть Птолемеев была тяжелее
прежнего господства персидских царей, то грекам и македонцам
служба в царском войске или в административном аппарате
сулила почести и богатство. Как явствует из мимов Герода, из
многих документов на папирусе, Египет считался страной изоби­
лия и сильно привлекал молодых греков, искавших выгодную
службу.
Александрия, главный греческий город в Египте, поражал
богатством и пышностью. Треть городской территории занимал
обширный дворцовый комплекс, сверкавший множеством самоцве­
тов. Ненамного уступали ему дворцы аристократии, с мозаичными
полами и стенными росписями. Царские парки были украшены
монументальными фонтанами из гиметского и паросского мрамо­
ра, подобные фонтану, описанному в одной из эпиграмм «Пала­
145
тинской антологии» и изображавшему царя Птолемея Филадельфа
и его жену Арсиною. Знаменитый Мусейон с огромной библиоте­
кой свидетельствовал о значении Александрии как центра наук и
искусств. Г реки и македонцы, переселившиеся на берега Нила,
принесли с собой все, что им было привычно на родине: гимнасии
и палестры, театры и стадионы. Тон в жизни города задавал
царский двор, откуда распространялись моды в одежде и благово­
ниях: александрийские знатные дамы старались подражать царице
и принцессам, перенимали фасоны их платьев, пользовались
теми же духами. Гладко выбритые лица не оставляли сомнений
в том, что македонский обычай возобладал здесь над греческим;
бороды продолжали носить лишь философы-киники.
Двор Птолемеев отличался необыкновенной роскошью, а сами
они слыли богатейшими владыками эллинистического мира.
Об этом говорит хотя бы описание празднества, устроенного
царем Птолемеем Филадельфом в память своего отца. Мулы тяну­
ли повозки с шатрами, в которых сидели индийские женщины;
один за другим выступали верблюды, нагруженные миррой, шаф­
раном, кинамоном и прочими благовониями; далее шли эфиопы,
держа в руках 60 сосудов из золота, серебра и слоновой кости.
Посмотреть на пышную процессию собрались толпы александрий­
цев.
Город был многоязычным. Наряду с повсеместно господство­
вавшим тогда среди греков «общим» языком, «койнэ», в основе
которого лежал аттический диалект, обогащенный элементами
ионийскими, в толпе можно было услышать и диалект дорический:
именно им обращают на себя внимание окружающих две подруги-
сиракузянки, обитающие в Александрии, — героини мима Феокри­
та «Сиракузянки». Греческие, македонские наречия, язык корен­
ных жителей — египтян, древнееврейский язык... В Александрию
люди съезжались со всего Средиземноморья. Ни на происхождение,
ни на веру человека там не обращали внимания, зато имели
значение богатство, социальное положение, образование. Эллином
считался всякий овладевший в достаточной мере уже упоминав­
шимся «общим» языком, которым пользовались и при дворе, и
в царской канцелярии, и в кругу ученых.
Взаимное проникновение греческой и восточных культур шло
очень быстро, особенно в сфере религиозных культов. Царь Птоле­
мей Сотер ввел в стране культ бога Сараписа из Синопа, отожде­
ствив его с египетским богом Аписом. Так была сделана попытка
создать культ, общий для греков, отождествлявших Сараписа с
Зевсом, Гелиосом или Асклепием, и египтян, видевших в новом
божестве своего Аписа. Такую же политическую цель, цель объ­
единения, преследовало утверждение религиозных культов прави­
телей: Арсиноя, сестра и одновременно супруга Птолемея Фила­
дельфа, была после смерти причислена своим братом к сонму
богов эллинистического Египта, ей был посвящен храм неподалеку
от Александрии. Вскоре возник культ «божественных брата и
сестры»: еще царствовавшего тогда Птолемея Филадельфа и
146
покойной Арсинои. Таким путем Птолемеи стремились дать рели­
гиозную санкцию своей династической власти над завоеванной
страной.

ГОСУДАРСТВО СЕЛЕВКИДОВ

Как и в Египте Птолемеев, в Сирии и Месопотамии Селевкидов

немногочисленная греко-македонская знать правила над широкими
массами местного населения. И здесь царская власть, усердно
прославлявшаяся греческими философами в политических трак­
татах, опиралась на культ властителей, один из которых, Антиох,
не побоялся даже присвоить себе прозвище «Теос» («Бог»).
И здесь к царской земле были прикреплены крестьяне, платившие
подати продуктами и деньгами. Но городов в царстве Селевкидов
было гораздо больше, чем в Египте, городское население играло
более значительную роль, а сама царская власть не была столь
абсолютной, как власть Птолемеев. Некоторые города имели право
чеканить собственную монету; транзитная торговля находилась
в руках отдельных купцов и купеческих объединений. Наряду со
старыми греческими городами Малой Азии, занявшими в государ­
стве Селевкидов привилегированное положение и называвшимися
свободными, возникло много новых: предполагается, что царь
Селевк, идя по стопам Александра Македонского, основал 75
новых городов. Названия некоторых из них (Эвроп, Пелла, Бероя,
Эдесса, Перинф, Марония и др.) просто повторяли названия
старых македонских городов и указывали на то, что Селевкиды
стремились создать на развалинах бывшего Персидского царства
«новую Македонию». Сеть таких греко-македонских городов со­
ставляла опору великой полиэтнической монархии Востока.
В результате сознательной, целенаправленной колонизационной
политики Селевкидов греки и македонцы поселялись не только в
Сирии, где прославились своим богатством такие города, как
Антиохия, Лаодикея, Апамея и Селевкия, но и во всей Месопо­
тамии, а также за рекой Тигр, в гористой Бактрии и плодородной
Согдиане, которая, впрочем, в Середине III в. до н. э. отложилась
от монархии Селевкидов, образовав самостоятельное царство.
Расселяясь по всей территории обширного государства, основы­
вая на границах Афганистана и Белуджистана города (Бактрия,
Таксила), выходцы из Греции и Македонии несли элементы грече­
ской культуры далеко на восток, но и сами испытывали на себе
влияния Востока, особенно в сфере религиозных культов. Не уди­
вительно, что вблизи некоторых греко-македонских городов на
Евфрате раскопано немало святилищ, посвященных местным
божествам, получившим греческие имена. Еще интереснее то, что
в I в. до н. э. два греческих храма в городе Эвроп были превраще­
ны в святилища восточные. Распространению восточных культов
способствовала религиозная политика Селевкидов, покровитель­
ствовавших, например, сирийским культам Ваала и Атаргаты,
эллинизированным и находившим себе все больше приверженцев
147
среди греков в Сирии и Месопотамии. Подобную же политику
поощрения восточных культов Селевкиды проводили и в Вавилоне,
представляя себя законными преемниками вавилонских владык
древности. Священный город У рук, храмы в Эламе, в Сузах поль­
зовались щедрой поддержкой новой династии. .
И все же сближение культов и культур, союз Селевкидов и
греко-македонской знати с верхушкой местного населения
не сделали царство Селевкидов внутренне прочным. Его так же
сотрясали социальные конфликты, как и соседний Египет Птоле­
меев, и так же усиливался там во II в. до н. э. римский ростовщи­
ческий капитал, прокладывавший пути политической и военной
экспансии Рима.

КОНТИНЕНТАЛЬНАЯ ГРЕЦИЯ И ОСТРОВА

Как уже говорилось, стремясь поправить свои дела, греки один

за другим отправлялись из континентальной Греции на Восток.
Часто в тогдашних комедиях встречаем мы образ разбогатевшего
воина, который на службе царя Селевка сколотил себе состояние,
а вернувшись домой, стал опасным соперником во всех начинаниях
цдя среднеобеспеченного афинского юноши. Непрестанные граби­
тельские войны на территории Греции вычерпали силы страны,
отношения между беднотой, свободной и несвободной, и кучкой
богачей чрезвычайно обострились, что привело к тяжелым полити­
ческим конфликтам, прежде всего в Спарте времен царей-рефор-
маторов Агиса и Клеомена. Последним актом этой драмы в Спарте
явилось правление тирана Набиса (207— 192 гг. до н. э.): по
словам Полибия, который пишет о нем крайне неприязненно,
Набис «изгонял граждан», «освобождал рабов и женил их на же­
нах и дочерях их хозяев»; из конфискованного имущества богачей
тиран выплачивал жалованье войску наемников из числа стекав­
шихся в Спарту отовсюду беженцев, раздавал им государственные
земли. После гибели Набиса судьба Спарты, как и других грече­
ских политических организмов, оказалась в руках римлян, которые
повсюду поддерживали состоятельные слои населения.
Лозунги о новом переделе земли распространились в III в.
до н. э. по всей Греции, с ними выступали и другие тираны:
Аристомах в Аргосе, Аристодем в Мегалополе. В середине столе­
тия волнениями оказались охвачены также острова Иос и Тера.
О росте податей свидетельствуют хотя бы ставки выплат греческих
полисов общегреческому святилищу в Делосе.
Славу Греции как очага культуры продолжали поддерживать
лишь Афины, где по-прежнему учили философы и существовало
несколько традиционных школ скульпторов, подражавших творе­
ниям старых мастеров. Среди островов наибольшего экономиче­
ского и культурного расцвета достиг тогда Родос, отстоявший
свою независимость в борьбе с египетским царем Птолемеем
Филадельфом. Корабли с острова Родос, очистившие Эгейское
море от пиратов, доставляли товары не только из Сирии, Малой
148
Азии, близлежащих островов и из Аттики, но и с берегов Черного
моря, а с Родоса везли мед и сушеные фиги, например, в Алек­
сандрию Египетскую. Среди изобилия товаров процветали искус­
ства. Существовала местная школа скульпторов, чьим величайшим
шедевром считается знаменитая группа «Лаокоон и его сыновья,
борющиеся со змеями». Продолжала свою деятельность родосская
ораторская школа, основанная, по всей вероятности, еще Эсхином;
на рубеже II—I вв. до н. э. здесь обучался прославленный оратор
Молон, учитель Цицерона. А в тени Родоса, на политически
связанном с ним острове Кос, центре шелкоделия и виноделия,
вела свои изыскания известная в античном мире «косская школа»
врачей.

рели ги я и ФИЛОСОФИЯ

Приход новой, эллинистической эпохи был особенно заметен

в области религиозных культов. Помимо своего традиционного
олимпийского пантеона греки попытались присвоить себе и обна­
руженные ими на Востоке божества, отождествляя их со знакомы­
ми с детства греческими богами. Малоазийский культ бога Сарапи-
са утвердился, как мы уже говорили, в Египте, где греки стали
отождествлять нового бога с Зевсом или Асклепием. Египетскую
богиню Исиду греки называли Деметрой. В Сирии подвергся
эллинизации культ богини Атаргаты. В Пергаме официальным
культом стал фригийский культ Кибелы — Матери земли, который
в глазах греческого населения был продолжением культа Афроди­
ты или Артемиды. Все эллинизированные восточные религиозные
культы носили характер мистический и экстатический. Подобно
греческой Деметре с ее мистериями, принесенными также в
Александрию, восточная Мать богов обещала посвященным в ее
таинства бессмертие, счастливую жизнь в загробном царстве.
Такие же таинства были связаны с культом Исиды, к которой,
как к Деметре ее дочь Персефона, возвращался ежегодно ее
воскресающий супруг и брат Осирис. Такое же вечное воскреше­
ние сулило посвященным участие в таинствах богини.
Немало новых приверженцев обрел тогда и иудаизм: все боль­
ше греков, увлеченных своеобразием этой монотеистической
религии, становились «прозелитами», т. е. новообращенными.
Стремление к универсализму религии, к отказу от индивидуализи­
рованных божеств проявилось в строительстве так называемых
пантеонов — храмов, посвященных всем богам сразу. Таким был,
скажем, знаменитый Пантеон в Александрии. Элементом, связы­
вавшим все этнические группы в обширных эллинистических
монархиях Востока, был и культ царствующих особ. Уже Алек­
сандр, признанный частью египетских жрецов сыном бога Аммона,
установил для себя божественные почести, прежде всего «проскю-
несис»: подданные обязаны были падать ниц перед властителем.
То, что Птолемей I утвердил в Александрии Египетской культ
Александра как божественного основателя города, еще не было в
149
глазах греков чем-то революционным, ведь и в самой Элладе
нередко оказывали божественные почести легендарным основате­
лям городов. Новым для греков оказался следующий шаг, когда
Птолемей II Филадельф приказал почитать как божество его
сестру Арсиною, а затем и его самого еще при жизни. В даль­
нейшем Птолемей III и его супруга Береника также велели жите­
лям Египта чтить их при жизни как «богов-благодетелей». Для
восточных культур это не было необычным, но для культуры
греческой означало наступление нового этапа в ее истории. Доба­
вим к этому характерное для эллинистической эпохи распростра­
нение в греческих городах различных мистических обрядов,
астрологии, веры в гороскопы, всякого рода гаданий и т. п. В об­
становке социальной неустойчивости влияния восточных религий
охватывали все новые города, все более широкие слои общества.
Личность выходила на передний план не только в религии.
В греческой философии того времени преобладала проблематика
этическая, а главной отправной точкой всех суждений являлось
признание человеческого счастья наивысшим благом. В чем сущ­
ность счастья, как его достичь? Ответы на эти вопросы искали
на рубеже IV— III вв.* до н. э. две новые философские школы:
стоическая и эпикурейская.
Первая, получившая свое название от места, где собирались
ее последователи, — украшенного росписями портика Стоя Пойки-
ле в Афинах, была основана Зеноном из Кития, учеником киника
Кратета. Влияние кинической философии проявилось у стоиков в
особенности в этике. Так, к учению киников восходят идеи само­
достаточности добродетели как наивысшего блага, у киников по­
черпнули стоики и представления о равенстве всех людей. Но если
предшественники стоиков подчеркнуто негативно относились к
таким общественным институтам, как государство, семья, частная
собственность, рабство, то сами они верили в возможность созда­
ния идеального «всемирного государства», населенного «граждана­
ми мира» и основанного на разумных началах. Единое всечело­
веческое государство без этнических различий, в котором каждый
имеет от рождения ряд обязанностей, прежде всего по отношению
к самому себе, затем к родным, товарищам, родине и, наконец,
ко всему человечеству. Свой долг перед всеми людьми в целом
человек в таком государстве ощущает так же живо, как и долг
перед самим собой.
Мысль о равенстве людей составляет фундамент социально­
этического идеала стоиков. Равенство предопределено тем, что
каждого человека, как и всю природу, объемлет единая огненная
«пневма»,~«душа мира», единый логос, понимаемый стоиками как
субстанция материальная, но наделенный всеми признаками плато­
новской души и отождествляемый с божеством. Логос действует
не механически, а целесообразно, проявляясь в каждом человеке.
Идеал, к которому люди должны стремиться, есть приспособление
к законам природы, ибо она божественна и разумна, пронизана
тем же логосом, что и сам человек. Живя в согласии с природой,
150
а тем самым «идя за божеством», человек достигает одновременно
и добродетели, и счастья, ведь счастье и добродетель — одно
и то же.
Путь к счастью, к разумной жизни преграждают аффекты,
страсти человеческие, которые мудрец должен полностью преодо­
леть, изжить в себе. Идеальное состояние — бесстрастность,
«апатейа». Единственное оружие человека в тяжелой жизненной
борьбе — равнодушие к таким вещам, как богатство, физическая
красота, социальное положение, даже здоровье. Необходимо обе­
регать душу от страстей, способных ее «смутить», отвлечь от пути
добродетели.
Тогда же, на исходе IV в. до н. э., возникла в Афинах и школа
Эпикура, названная «Сад» по своему местоположению: друзья и
ученики философа собирались у него в саду. Проблему добродете­
ли и счастья Эпикур решает так же, как и стоики: одно неотдели­
мо от другого, но если для стоиков счастье — лишь награда за
добродетель, то эпикурейцы в самой добродетели видят только
средство к достижению личного счастья. Стоическому идеалу
активной жизни, участия в делах государства Эпикур противопо­
ставляет идеал жизни созерцательной, в тиши и покое, вдали от
шумной толпы. Стоики шли в этике за киниками, а в физике за
Гераклитом. Эпикурейцы стали в этике последователями Аристиппа,
а в физике Демокрита с его учением об атомах.
Сущность счастья, по Эпикуру, — отсутствие страданий, воспри­
нимаемое как удовольствие. Наряду с этим «негативным» удоволь­
ствием, определяемым через отсутствие страданий, философ при­
знает существование удовольствий «позитивных»: низших, т. е.
физических, и высших, т. е. духовных. Мудрец должен больше
всего заботиться об ограничении своих потребностей, ибо «у кого
меньше потребностей, у того и больше наслаждения», но никому
не следует отказываться от удовольствий духовных, высшее из
которых — любовь. Эпикурейцы исповедовали в своем кругу культ
любви. Собираясь после смерти учителя в тиши его сада, вдали от
неспокойного, суетного мира, они воздавали почти религиозные
почести основоположнику эпикурейства, освободившему их, по их
словам, от страха перед богами и перед смертью.
Страх этот Эпикур считал главным препятствием на пути к
человеческому счастью. От страха перед богами он пытался изба­
вить своих учеников, говоря, что боги, хотя и существуют, обитают
«между мирами», в некоем промежуточном пространстве, и совер­
шенно не вмешиваются в жизнь смертных. А чтобы помочь пре­
одолеть страх смерти, он повторял: «Смерть для нас ничто: что
разложилось, то нечувствительно, а что нечувствительно, то для
нас ничто». «Когда мы есть, — объясняет философ, — то смерти
еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет».
Споря между собой, во многом противостоя друг другу, стои­
ческая и эпикурейская школы каждая по-своему давали ответы
на этические вопросы, поставленные эпохой эллинизма. Эпохой
смут, личной и социальной неустойчивости, отчаянного поиска
151
человеком путей к счастью, к обретению независимости от произ­
вола прихотливой судьбы.
Этим влиятельнейшим философским школам III в. до н. э.
заметно уступала по значению третья школа, скептическая, осно­
ванная в Элиде Пирроном. Все рещи, учил он, совершенно не­
познаваемы. О них ничего нельзя сказать — ни истинного, ни
ложного; нельзя даже утверждать, что они вообще существуют.
Ни одной проблемы нельзя решить однозначно, ни одно утвержде­
ние не более истинно, чем прямо противоположное. Поэтому
мудрее всего воздерживаться от суждений: только это дает спокой­
ствие, свободу от сомнений, равнодушие к горю и к радостям.
«На всякое слово есть и обратное» — такова была любимая пого­
ворка скептиков, последователей Пиррона Элидского.
Наиболее полно скептическое направление в философии
эллинизма заявило о себе в тогдашней медицине, где сложилась
так называемая эмпирическая школа. Врачи, принадлежавшие к
этой школе, исходили из того, что причины болезней непознавае­
мы и потому надлежит ограничиться наблюдением, выявлением
болезненных симптомов и испытанием на практике действия
различных лекарств. Учение скептиков нашло сторонников и в
платоновской Академии в Афинах, в лице руководителя ее,
Аркесилая. Благодаря ему, скептицизм утвердился в Академии
почти на два столетия. Одним из его представителей во II в.
до н. э. был Карнеад из Кирены, известный своим утверждением,
что не бывает суждений достоверных, но лишь правдоподобные,
обладающие большей или меньшей степенью истинности. Ученик
его, Клитомах из Карфагена, оставил среди сотен других сочине­
ний книгу «О воздержании от суждений». Этот период в истории
Академии завершился только в I в. до н. э., с переходом от
скептицизма к эклектизму, к попыткам примирить, согласовать
между собой положения различных философских доктрин или
выбрать из них те, которые казались тогда правильными. Пред­
ставителями новой Академии были учителя Цицерона Филон из
Лариссы, обличавший догматизм как проявление, по его словам,
умственной лени, и Антиох из Аскалона, учение которого было
близко философии стоиков.

НАУКИ ТОЧНЫЕ И ЕСТЕСТВЕННЫЕ

Главным прибежищем этих наук в III— II вв. до н. э. стала

школа Аристотеля, где практиковали эмпирические методы иссле­
дования накопленного великим ученым из Стагира и его ученика-
ми-перипатетиками фактического материала. Сбор материала по
естествознанию, сведений, сообщенных рыбаками, охотниками,
пастухами, моряками, выписок из ученых трудов предшествен­
ников занимал огромное место в деятельности Аристотеля и его
последователей. Мы знаем, что Феофраст штудировал сочинения
старых философов, Менон изучал медицинскую литературу,
Эвдем писал историю математики и астрономии, Аристоксен —
152
историю музыки. Феофраст использовал также рассказы участни­
ков походов Александра Македонского о встреченных ими экзоти­
ческих растениях и животных. Эти рассказы, как и сообщения
земледельцев, садоводов, торговцев лекарствами, легли в основу
знаменитых книг Феофраста «История растений» и «Физиология
растений», положивших начало научной ботанике, подобно тому
как его учитель Аристотель дал могучий импульс развитию зо­
ологии.
В то время как Феофраст, опираясь на рассказы воинов
Александра, подробно описывал строение гигантского фигового
дерева в Индии или мангровых рощ на берегах Черного моря,
другой ученик Аристотеля, Дикеарх, использовав те же материалы,
составил новое описание Земли, определив площадь ее поверх­
ности в 300 тыс. стадиев. Тогда же Гераклид из Гераклеи
Понтийской в одном из десятков своих сочинений-диалогов
выступил с утверждением, что планеты Меркурий и Венера вра­
щаются вокруг Солнца, Солнце же и другие планеты вращаются
вокруг Земли (такую же систему небесной механики предложил
почти 2000 лет спустя, в XVI в., датский астроном Тихо Браге).
Преемник Феофраста в руководстве Ликеем, Стратон из Лампсака,
воспитатель египетского царя Птолемея Филадельфа, много
занимался физикой и, идя по стопам Демокрита, доказывал
существование пустот между атомами.
Сад Ликея, где Аристотель прогуливался со своими учениками,
названными поэтому перипатетиками («прогуливающиеся»), ока­
зался прообразом научных учреждений и за пределами собственно
Греции, прежде всего в Александрии. Птолемей Сотер, ко двору
которого прибыл ученик Аристотеля Деметрий Фалерский, не
пожалел средств, чтобы основать в квартале Брухейон в Александ­
рии крупнейший в тогдашнем мире научный центр, получивший
название Мусейон. Там были огромный зал для собраний ученых,
тысячетомная библиотека, ботанический сад, зоопарк, хирургиче­
ские лаборатории и астрономические обсерватории. Прекрасные
условия для работы, а также пенсии, которые платили здесь
ученым, привлекли в Александрию в III в. до н. э. великое множе­
ство образованных греков — специалистов в математике, физике,
астрономии, географии, филологии.
В Александрии развернул свою деятельность выдающийся
математик Евклид, автор трактата «Начала геометрии», выдер­
жавшего до настоящего времени около 1700 изданий и в течение
долгих столетий остававшегося обязательным учебным пособием
по геометрии. В этой книге был собран, систематизирован, а
главное, необычайно ясно, в строгих, однозначных терминах изло­
жен материал, накопленный несколькими поколениями матема­
тиков — предшественников Евклида.
Во второй половине III в. до н. э. в Сиракузах работал над
своими открытиями и изобретениями Архимед, прославленный
математик и физик, состоявший, кстати, в оживленной переписке
с учеными в Александрии. Особой известностью в античном мире
153
пользовались его труды «О квадратуре параболы» и «О методе» и,
конечно же, знаменитый трактат «О плавающих телах», в котором
он, сформулировав закон Архимеда, положил начало науке гидро­
статике. Архимед же, занимаясь геометрией, разработал ранее
неизвестные методы определения площадей поверхности и объ­
емов различных геометрических фигур и тел, предложил формулу
исчисления длины окружности, введя букву л (начальная буква
слова «периметрос» — длина окружности). Если добавить к этому,
что Архимед знал принципы дифференциального исчисления, что
благодаря своему сочинению «Начала механики» он стал осново­
положником теоретической механики, что он, кроме того, зани­
мался астрономией, сконструировал планетарий, построил водо-
подъемную машину («архимедов винт»), много боевых метатель­
ных орудий и машин, то нетрудно понять, как разносторонен и
оригинален был этот выдающийся творческий ум. Хотя он жил и
работал в Сиракузах (где в 212 г. до н. э. и погиб во время
захвата города римлянами), его связи с александрийской наукой
несомненны. Он не только в молодости сам учился в Александрии,
но и поддерживал затем тесные контакты с тамошними учеными:
математиком и географом Эратосфеном, астрономами Кононом
и Досифеем. Там же увидели свет и многие его работы.
Замечательным математиком был и живший на рубеже III—
II вв. до н. э. Аполлоний из Перги, которого некоторые античные
биографы Архимеда несправедливо обвиняли в плагиате у вели­
кого сиракузца. Завершив, как и большинство других ученых того
времени, образование в Александрии и Пергаме, он прославился
впоследствии прежде всего тем, что предложил новый метод опре­
деления сечения конуса, исправив и дополнив суждения на этот
счет Евклида и Архимеда. Вклад Аполлония в аналитическую
геометрию отражен в его книге, часть которой сохранилась в
оригинале, а часть лишь в арабском переводе.
От успехов математики неотделимы были и достижения геогра­
фов и астрономов. Символично, что Феофраст в той части своего
завещания, которая касалась дальнейшего управления школой,
унаследованной им от Аристотеля, распорядился поместить в пор­
тике, примыкавшем к залу, где читали лекции ученые-перипате-
тики, географические карты. Походы Александра значительно
расширили представления греков об окружавших их далеких
землях. Специальные должностные лица, называвшиеся «шагоме­
рами», вели измерения пройденного войском пути, расстояний
между отдельными пунктами, длины дорог в завоеванном Персид­
ском царстве. Кроме того, многие участники походов оставили
собственные описания этих войн, рассказывая, где и сколько им
пришлось пройти и что повидать. На основе этих путевых записей
историк царствования Александра Аристобул поведал читателям
не только о сражениях и победах, но и о странах, с которыми
греки познакомились тогда впервые. Друг Александра, командую­
щий его флотом Неарх описал свое плавание от устья реки
Тигр через Персидский залив и Индийский океан, сообщив грекам
154
первые сведения о далеких теплых морях. Описание своего
путешествия оставил также Андросфен, отправленный Алексан­
дром для изучения с разведывательными целями побережья Ара­
вии, прилегающего к Персидскому заливу.
Расширению географических горизонтов древних эллинов на
востоке сопутствовало пополнение знаний и о землях на западе
и севере Европы. Главная заслуга здесь принадлежала Пифею
из Массилии (ныне Марсель), который, пока греко-македонское
войско сражалось в Азии, отплыл на торговом корабле из Гадеса
(нынешний Кадйс) на север, чтобы разведать новые месторожде­
ния олова. Пифей обогнул Британию, повидал берега Шотландии,
добрался до «острова Туле» (возможно, речь шла об Исландии), а
затем совершил плавание по Балтийскому морю до устья Эльбы,
исследовал побережье Ютландии и при этом непрерывно вел
астрономические и географические наблюдения и измерения. Хотя
и в его сочинении «Об Океане», повествующем о небывалом
путешествии, и в трактате Мегасфена «Об Индиях», как и во всех
тогдашних книгах по географии, было немало вымыслов и самых
фантастических утверждений, не говоря уже о простых неточ­
ностях, тем не менее благодаря этим трудам в землеописании
были сделаны важные успехи.
Стремление к географическим открытиям, столь свойственное
многим участникам походов Александра Македонского, охватило
затем и других эллинистических правителей. Военные экспедиции,
большие охоты на слонов, устраивавшиеся Птолемеями, позволили
лучше узнать побережье Красного моря, Эфиопию. Деньги и
снаряжение для похода к Каспийскому морю Патроклу дал сирий­
ский властитель Селевк Никатор. Новые открытия требовали
создания новых карт, на которых были бы изображены завоеван­
ные или разведанные территории. Высокий уровень математики
явился другой важнейшей предпосылкой расцвета исследований
в области физической географии, создания новой картины мира.
Эту задачу взял на себя разносторонне образованный Эрато­
сфен из Кирены, возглавлявший Александрийскую библиотеку.
Именно его справедливо считают основоположником физической и
математической географии. Отвергнув представления о мире, зна­
комые грекам еще по гомеровским поэмам, он составил собствен­
ное подробное описание тогдашней ойкумены — населенного
мира. Попытался вычислить площадь его поверхности: 78 тыс.
стадиев в длину и 38 тыс. в ширину. Выделил две половины —
северную и южную, границей между которыми служит, писал он,
линия, соединяющая Гибралтар с Гималаями, параллельная
экватору. Затем с помощью параллелей и меридианов географ
поделил земную поверхность на ряд неровных четырехугольников.
Вычисленная Эратосфеном длина меридиана очень близка к той,
которая приводится в современных нам учебниках, и это говорит
и о надежности его методов измерения, основанных на астрономи­
ческих наблюдениях, и о выдающихся способностях греческого
ученого. Замечание Эратосфена, что, плывя на запад от Гибралта­
155
ра, можно достичь Индии, надолго осталось в истории науки,
вдохновив в свое время Колумба бросить вызов Атлантическому
океану. Деятельность александрийского математика-географа не
была продолжена его непосредственными учениками, так что еще
в середине II в. до н. э. астроном Гиппарх в поисках более
совершенных методов определения географических координат
подверг критике работы самого Эратосфена.
Зато немало было географов, оставивших конкретные описания
тех или иных участков земной поверхности. Так, во II в. до н. э.
Агатархид из Книда обстоятельно описал Красное море и часть
Индийского океана, а Псевдо-Скимн — Черное море. География
все больше приобретала практический характер, а сами географы
становились, скорее, популяризаторами накопленных знаний. Это
относится и к Артемидору из Эфеса (около 100 г. до н. э.),
чей труд сохранился лишь в отрывках, и к знаменитому Страбону
(начало I в. н. э.), «География» которого дошла до нас целиком.
Страбон, по собственному признанию, путешествовал немного, но
зато много читал и благодаря исключительной эрудиции и трудо­
любию составил обширное описание ойкумены, являющееся для
современной науки ценнейшим источником. О практическом ха­
рактере географии того времени говорит то, что, по мнению самого
Страбона, назначение географии — служить правителям и воена­
чальникам.
Обогащение географических знаний было бы невозможным
без серьезных успехов астрономии. В Александрийской обсервато­
рии постоянно и систематически проводились наблюдения, что
позволило проверить выводы древних халдейских звездочетов.
Более совершенные инструменты наблюдения помогли внести
улучшения в календарь, прежде всего утвердить среди греков
старое вавилонское деление дня и ночи на часы, часа — на 60 ми­
нут, минуты — на 60 секунд. Призвав на помощь тригонометрию,
астрономия в лице виднейшего своего представителя в III в.
до н. э., Аристарха Самосского, попыталась даже определить рас­
стояние от Земли до Луны и до Солнца и размеры светил.
За 1800 лет до Коперника Аристарх выдвинул гипотезу о враще­
нии Земли и других планет вокруг Солнца, причем, как и Копер­
нику, Аристарху пришлось столкнуться с резкими возражениями
тогдашних ученых, обвинявших его не только в научной несостоя­
тельности, но и в безбожии. Взгляды Аристарха поддержал из
астрономов только Селевк из Селевкии, который к тому же первым
дал правильное объяснение явлению морских приливов и отливов.
Назовем также друзей Архимеда, астрономов Конона и Досифея,
работавших в Александрийской обсерватории и составивших ка­
лендарь на основе метеорологических наблюдений. Весьма разно­
сторонним ученым был и уже упоминавшийся астроном Гиппарх
из Никеи Вифинской: при помощи более совершенных инструмен­
тов он сумел точнее определить продолжительность солнечного
года и составить каталог стационарных звезд.
Как показывает пример Архимеда, многие ученые эллинисти­
156
ческой эпохи были и талантливыми инженерами, конструкторами.
Хотя наличие дешевой рабской силы не способствовало широкому
использованию технических новшеств, а в руках рабов машины и
иные сложные орудия часто ломались, инженерная мысль греков
работала весьма продуктивно. Изобретение водяной мельницы
произвело на современников такое впечатление, что в честь этого
события была даже написана эпиграмма, попавшая в «Палатин­
скую антологию». Достоинства нового изобретения были, как мы
видим, признаны сразу. Примечательно, однако, что имени изобре­
тателя поэт не называет. Такая недооценка труда создателей
новых технических приспособлений характерна для всей античной
культуры, рассматривавшей прикладные науки почти как «прини­
жение» чисто теоретического знания. Нет поэтому ничего удиви­
тельного в том, что, описывая осаду Александром Македонским
города Тир, античные историки ни словом не упоминают главного
военного инженера, строителя осадных машин Диадета, благодаря
которому город и был взят.
Если в производстве технические новшества применялись мало,
то постоянные войны, напротив, требовали все более эффективной
боевой техники. В классическую эпоху захватывать города помога­
ли голод или измена. В эллинистическую эпоху решающая роль
стала принадлежать осадным орудиям, таким, как катапульты,
метавшие оловянные ядра, или петроболы, метавшие в осажден­
ных камни и огромные балки под угло*м 45°. Большую изобрета­
тельскую находчивость проявил сам Архимед, строя машины для
защиты родных Сиракуз от осаждавших город римлян.
Совершенствовались и средства связи, появились некоторые
прообразы будущего телеграфа: колебаниями водной поверхности
или огнями факелов воюющие подавали различные сигналы в ходе
битв или осад. На службу войне были поставлены и другие
достижения древнегреческой физики. Выдающийся александрий­
ский конструктор III в. до н. э. Ктесибий построил «аэротонон» —
ручной метательный снаряд пневматического действия. Но тот же
Ктесибий изобрел и сконструировал и такие мирные предметы,
как водяные часы, разного рода насосы, гидравлический орган,
пожарную помпу. Инженер Филон оставил потомкам первую
водяную турбину, а Герои Александрийский не только дал подроб­
ное описание всем предшествовавшим достижениям античной
механики, но и сам построил множество приборов, в том числе
прототип паровой турбины, дальномеры, нивелиры. Часто кон­
структоры с самого начала ориентировались не на практическое
использование их изобретений, а на создание лишь сложных
игрушек. Нетрудно себе представить, сколько усилий было затра­
чено на конструирование автоматического театра, представлявшего
пьесу из 5 актов, кувшинов, позволявших отведать по выбору тот
или иной напиток, фонтанов с поющими птицами, человеческих
фигурок в храме, которые под действием теплого воздуха, согре­
того огнем на алтаре, начинали танцевать и лить вино на
жертвенные предметы. А ведь это еще далеко не полный перечень
157
хитроумных автоматов, придуманных греками и описанных у
Герона.
Заметный прогресс точных и естественных наук в III—II вв.
до н. э. не обошёл, конечно, и медицину. После того как Птолемеи
в Египте разрешили проводить вскрытия трупов, в области анато­
мии и физиологии были сделаны за короткое время необычайно
важные открытия. Особой славой пользовались тогда двое врачей:
работавший в Александрии Герофил из Халкедона и придворный
лекарь царя Селевка Эрасистрат с острова Кеос. Главное открытие
Герофила касалось нервной системы: он первым определил и
подробно описал ее роль и значение, установил, что нервы связаны
со спинным мозгом, отделил нервы от сухожилий и т. д. Большое
значение имели также исследования Герофила в области анатомии
глаза, печени и особенно мозга. Будучи учеником врача Пракса-
гора с острова Кос, он во многом следовал заветам «косской
школы» Гиппократа, пропагандируя его учение о четырех жиз­
ненных соках в человеческом теле. В области диагностики Геро­
фил уделял внимание прежде всего исследованию пульса больного
и стал основоположником целой науки о пульсе.
В противоположность Герофилу, высоко ценившему лекарст­
венные методы лечения, Эрасистрат Кеосский прописывал пациен­
там лишь простейшие народные средства и диеты, ибо причину
всех болезней видел в неправильном питании. Рекомендовал он
и широко практиковавшиеся тогда врачами кровопускания, реши­
тельно отвергая учение Гиппократа о жизненных соках, гумораль­
ную патологию. Лучше всего удавалось Эрасистрату лечить
болезни сердца, славился он и как хирург. Накопленный им
опыт вскрытий позволил ему стать подлинным творцом патологи­
ческой анатомии. К научным заслугам Эрасистрата относятся
также дальнейшие наблюдения над функциями нервной системы
и первое анатомическое описание сердца. Однако исследования
александрийских медиков III в. до н. э. не были продолжены их
учениками. Уже упоминавшаяся выше эмпирическая школа вра­
чей, сложившаяся под влиянием философии скептиков и основан­
ная одним из учеников Герофила, Филином Косским, вообще
отвергла изучение причин болезней, считая эти причины в принци­
пе непознаваемыми, и рекомендовала ограничиваться наблюдением
симптомов и эмпирическим испытанием действия различных
лекарств. Многие открытия Герофила и Эрасистрата оказались
забыты, а следующие поколения врачей не имели вкуса к само­
стоятельным научным исследованиям в области медицины. Поэто­
му немало открытий, датируемых III в. до н. э., в Новое время
пришлось делать заново.

ФИЛОЛОГИЯ

Интерес к филологии, к языку, к грамматике проявился у

греков еще в классическую эпоху и был связан с деятельностью
софистов. Изучение поэтики, литературных форм процветало в
158
школе Аристотеля: вслед за своим учителем книги о поэтике и
грамматике, комментарии к Гомеру и трагедиографам V в. до н. э.
писали перипатетики Праксифан Родосский, Гераклид Понтийский,
Хамелеон и Сатир; двое последних занимались не столько филоло­
гией, сколько собиранием различных легенд и анекдотов, относя­
щихся к биографиям славных греческих поэтов прошлого.
Как бы то ни было, филология как наука возникла только
в III в. до н. э. в Александрии. Это стало возможным благодаря
огромной Александрийской библиотеке, основанной Птолемеем
Сотером по совету все того же Деметрия Фалерского. При Птоле­
мее Филадельфе она насчитывала уже около 500 тыс. свитков,
а еще 250 лет спустя, при Цезаре, — 700 тыс. Птолемеи направля­
ли своих доверенных лиц во все концы света, щедро снабжая их
золотом для скупки рукописей. Нередко тексты захватывались
обманом или просто похищались. В столь обширной библиотеке
потребовались каталоги, а нужды библиографического описания
сделали необходимой тщательную критику текста, сопоставление
различных списков одного и того же произведения, выявление
наиболее авторитетной, канонической редакции и т. д. Затем сам
текст потребовал грамматических и реальных комментариев, уста­
новления имен авторов и времени написания. Завершалась вся
эта работа эстетической оценкой произведения.
Так, из практических потребностей библиотечного дела возник­
ла филология, развитие которой в Александрии тесно связано
с именами руководителей библиотеки: Зенодота Эфесского,
Эратосфена, Аристофана из Византия, Аристарха Самофракий-
ского и таких выдающихся их сотрудников, как поэт Каллимах
из Кирены, составивший первый библиотечный каталог сочине­
ний греческих писателей, или поэт Ликофрон, который вместе с
Александром Этолийским систематизировал рукописи греческих
комедиографов.
Первый глава Александрийской библиотеки, Зенодот, просла­
вился критическим изданием текстов Гомера на основе тщатель­
ного сопоставления многочисленных вариантов его поэм. Пред­
принятая Зенодотом критика текста свидетельствовала об умелом
владении методами филологического анализа, однако уже во II в.
до н. э. издание Зенодота было вытеснено новым, более совершен­
ным изданием Гомера, подготовленным знаменитым филологом
Аристархом Самофракийским. Второй руководитель Мусейона,
поэт Аполлоний Родосский, ученик поэта Каллимаха, также из­
вестен своими филологическими штудиями, в особенности поле­
микой с Каллимахом и Зенодотом. Преемник Аполлония Эрато­
сфен кроме математики, астрономии и географии, посвятил себя и
поэзии, филологии, истории: писал о старой аттической комедии,
занимался хронологией, предложил собственную датировку Троян­
ской войны — 1184 г. до н. э.
Каллимаху библиотека Мусейона обязана была, как уже гово­
рилось, составлением обширного каталога греческих писателей и
их произведений (120 томов, посвященных прозе и поэзии).
159
Разумеется, Каллимаху пришлось столкнуться с проблемой уста­
новления авторства той или иной книги, определения подлинности
произведения и т. д. Так, он доказал, что «Завоевание Эха-
лии», приписывавшееся Гомеру, создано на самом деле Креофи-
лом с острова Самос. Творчеством старых греческих поэтов мно­
го занимался еще один библиотекарь Мусейона — Аристофан Ви­
зантийский, подготовивший критические издания Гесиода, многих
лириков, трагедио- и комедиографов. Особенно важной для потом­
ков оказалась его работа над текстами Пиндара, которые он впер­
вые собрал и издал, снабдив филологическими комментариями; он
же разработал и систему критических знаков, использовавшихся
античными филологами — издателями текстов; наконец, известны
его лексикографические труды «Об аттических словах» и «О ла-
конских глоссах».
Этот ряд александрийских филологов III—II вв. до н. э.,
руководивших библиотекой Мусейона, завершает Аристарх Само-
фракийский, чье имя стало синонимом хорошего критика. Его
критическое издание Гомера, содержавшее обширные реальные и
языковедческие комментарии, не дошло до наших дней, но по много­
численным ссылкам античных и позднейших комментаторов на тру­
ды Аристарха легко составить себе представление о его эрудиции,
остроте критического ума, совершенстве исследовательского мето­
да. Ученик Аристарха Дионисий Фракийский был автором первой
грамматики греческого языка, которая подвела итоги развитию
филологии, подобно тому как «Начала геометрии» Евклида поды­
тожили знания, накопленные в этой области.
Во II в. до н. э. Александрийская библиотека обрела себе со­
перницу: цари из династии Атталидов в Пергаме основали собст­
венную библиотеку. При ней также сложилась филологическая
школа, получившая название пергамской. Создателем и виднейшим
представителем ее был Кратет Малльский, современник и вечный
оппонент Аристарха. Школа Аристарха в Александрии и школа
Кратета в Пергаме ожесточенно спорили между собой о том, как
возник и развивался язык: условным ли путем, т. е. путем установ­
ления обязательных единообразных правил, путем «аналогии», как
утверждал Аристарх, или путем естественным, путем живого раз­
вития, повинуясь не норме, а обычаю, т. е. путем «аномалии», на
чем настаивал Кратет. И в критике текста пергамский филолог
был намного консервативнее своего александрийского соперника,
избегая вмешательства в текст древнего автора, ибо, по его мне­
нию, «у поэтов все возможно». Рациональной интерпретации поэм
Гомера Кратет предпочитал аллегорическую, называя Гомера ис­
точником всякой мудрости. Если александрийская школа занима­
лась главным образом поэзией, то пергамская — прозой, особенно
ораторской прозой. Случилось так, что именно пергамская школа
оказала наибольшее влияние на возникновение филологии в Древ­
нем Риме: в 168 г. до н. э. пергамский царь Евмен отправил Крате­
та Малльского в составе посольства в Рим. где тот неожиданно
прославился. Вот как рассказывает об этом римский историк II в.
160
н. э. Гай Светоний Транквилл: «На Палатине он провалился в
отверстие клоаки, сломал себе бедро и после этого все время сво­
его посольства проболел. Тут-то он и стал часто устраивать бе­
седы, без устали рассуждая, и этим подал образец для подража­
ния».
ОРАТОРСКОЕ ИСКУССТВО

После утраты Грецией независимости искусство красноречия,

не находя себе применения в политической жизни, должно было,
казалось, сойти на нет. Но этого не случилось. Вытесненное с аго­
ры, из политической сферы, оно нашло прибежище в школах ри­
торики. Когда стало невозможно полемизировать с живыми про­
тивниками, не возбранялось еще спорить с умершими: об этом
свидетельствует сохранившаяся на папирусах речь Псевдо-Лепти-
на, где тот оспаривает аргументы давно скончавшегося Демосфена
и к тому же по теме, потерявшей всякую актуальность. Можно
было взять и совершенно выдуманную тему, историческую или от­
носящуюся к судебной практике, и на этом искусственном мате­
риале упражняться в красноречии. Наконец, всегда было можно
сочинять в подражание старым греческим ораторам похвальные
речи. Так, черпая вдохновение в речах Горгия и Поликрата Афин­
ского, Гегесий из Магнесии написал похвалу острову Родос, а
Гермесианакт — похвалу Афинам. В последние десятилетия элли­
нистической эпохи ораторское искусство вновь приобрело практи­
ческое значение: приходилось отстаивать интересы греческого на­
селения провинций перед римским сенатом или же, как во время
войны римлян с Митридатом VI Евпатором, царем Понта, призы­
вать греков к борьбе с Римом. Всегда была нужда и в судебных
речах.
Не так уж много сохранилось памятников ораторского искус­
ства этого времени. Малозначительному, оторванному от реальных
проблем жизни содержанию этих речей соответствует напыщен­
ный, вычурный стиль, названный позднее «азианизмом», так как
некоторые эллинистические ораторы, подобно Гегесию, происходи­
ли из Малой Азии. Одни из них увлекались длинными, ритмичес­
ки расчлененными периодами, изысканными и пышными оборота­
ми, другие — вслед за самим Гегесием — были привержены речам,
исполненным чрезмерного пафоса, декламировавшимся с завыва­
нием, как иронически писал об этом Цицерон. Размеренным,
гармоничным речам классического стиля пришла на смену игра
редкими, непривычными метафорами, преувеличенными патетиче­
скими интонациями. Величавое спокойствие классики уступило
место взволнованному динамизму эллинистической культуры, по­
добно тому как в архитектуре парфенонский фриз сменяется фри­
зом пергамским.
Приблизительно в середине II в. до н. э. в риторике, как и в
изобразительном искусстве, усилилась реакция против безудерж­
ного увлечения патетикой, ритмикой, вычурной лексикой. Все от­
четливее проявлялись тенденции к стилю холодному, взвешенному,
6-840 161
рациональному, называемому аттическим. На рубеже II—I вв. до
н. э. на Родосе действовала риторская школа, стремившаяся смяг­
чить пафос «азианизма». Приверженцы аттического стиля брали
за образец речи великих афинских ораторов IV в. до н. э., призы­
вали вернуться и к самому аттическому диалекту. Именно эти
тенденции получили полное преобладание у римских ораторов в
последние годы Республики и первые годы Империи.

ИСТОРИОГРАФИЯ

Особенно сильное влияние «азианизм» и вообще риторика ока­

зали на историографию. И содержание, и форма исторических со­
чинений проникнуты стремлением ошеломить читателя, вызвать в
нем сострадание или гнев, воспеть или очернить того или иного
героя повествования. Драматический рассказ о невероятных, по­
ражавших воображение событиях делал историка чем-то вроде
старого аттического трагедиографа. Историография эллинистиче­
ского периода — это прежде всего беллетристика, озабоченная
стройностью композиции, изяществом слога, занимательностью из­
ложения. Упрекая своих предшественников — создателей ритори­
ческой историографии Эфора и Феопомпа в «нежизненности», ис­
торики, писавшие на рубеже IV—III вв. до н. э. (например, Дурид
Самосский), зашли еще дальше в превращении историографии в
область риторики.
Уже историки времен походов Александра Македонского дума­
ли не столько о достоверности описываемого, сколько о занима­
тельности. Даже Аристобул, весьма критически подходивший к
своим источникам, без колебаний рассказывает о двух воронах,
указавших Александру дорогу к оазису Аммона. Фантастические
элементы сильны и в повествовании Клитарха, где увлекательно,
но совершенно неправдоподобно описывается встреча македон­
ского царя-завоевателя с царицей легендарных амазонок. Из дру­
гих сочинений историков того времени читатель мог, в частности,
узнать, что Аспасия, подруга Перикла, была причиной Пелопон­
несской войны, а полководец Алкивиад во время сицилийской
экспедиции будто бы приказал бросить в море комедиографа Эвпо-
ла. От Дурида, рассказывавшего невероятные истории о далекой Ин­
дии, где женщины якобы рожают на пятом году жизни, не отстает
Мегасфен, говоря о населяющих ту же Индию людях с ушами, до­
ходящими до щиколоток, и т. п. При этом Дурид и другие исто­
рики облекали свое повествование в как можно более драматич­
ную форму: младший современник Дурида, Филарх, в своих
«Историях», в рассказе о походе Пирра, царя Эпира, в 281 г.
до н. э. в Италию стремится потрясти воображение читателя опи­
санием чудовищных жестокостей, совершаемых воинами, где одна
душераздирающая сцена сменяет другую. Картины, исполненные
пафоса, перемежаются пикантными отступлениями о придворных
скандалах, гетерах и наложницах властителей.
162
 Столь же ярко выраженный беллетристический характер но­
сит произведение Гекатея из Абдеры, где также повествуется о
фантастических народах далеких стран. Гекатей описывает свое
вымышленное путешествие к счастливо и мирно живущим гипер­
борейцам, населяющим некий большой остров к северу от страны
кельтов. Сходную утопию об идеальном государстве несуществу­
ющих панхеев на острове близ побережья Индии находит читатель
у Эвгемера из Мессаны. Панхеи, как и жители платоновского
государства, разделены на три касты, высшую из которых состав­
ляют жрецы. Все, что производится в стране, принадлежит госу­
дарству, где люди живут богато и счастливо, наслаждаясь прек­
расным климатом, красивыми пейзажами, изобилием растений и
животных. Есть в сочинении Эвгемера рассказ и о Зевсе, которого
автор считает первым человеком на свете, утверждая, что и все
олимпийские боги были первоначально людьми, позднее обожест­
вленными за свои деяния. Эта идея Эвгемера имела огромный ус­
пех в античном мире, особенно в Риме, где его произведение, рано
переведенное на латинский язык, оказало громадное влияние на
первых римских анналистов, пытавшихся рационально истолковать
древние мифы.
Наряду с произведениями, представляющими риторическое на­
правление в историографии (книги Дури да, Филарха), эпоха эл­
линизма оставила нам конкретные, лишенные всяких художест­
венных притязаний записки об отдельных исторических событиях.
Назовем хотя бы рассказ Птолемея Сотера о войнах Александра
Македонского или «Историю диадохов» Иеронима из Кардии.
К этой же группе можно отнести многочисленные местные хро­
ники, прежде всего труд историка Аполлодора из Артемии, на­
писавшего на рубеже II—I в. до н. э. историю Парфии.
На позициях, прямо противоположных риторическому направле­
нию в историографии, стоял во II в. до н. э. самый выдающийся гре­
ческий историк того времени Полибий из Мегалополя. Жестоко кри­
тикует он своего предшественника, историка Тимея Сицилийского,
именно за чрезмерную риторику, неумеренное превознесение од­
них героев и «клевету» на других, за неправдоподобные, вычур­
ные, некомпетентные описания сражений. Столь же решительно
Полибий отмежевывается и от Филарха и его любви к воссозданию
кровавых и слезливых сцен. Дело историографии, полагает Поли­
бий, — не развлекать читателя или слушателя занимательными
эпизодами, но приносить ему практическую пользу, учить пони­
мать законы развития общества, учить предвидеть будущее. К зас­
лугам Полибия относится не только то, что он продолжил в исто­
риографии традицию Фукидида, но и то, что он впервые сделал по­
пытку написать целостную всемирную историю.
В 168 г. до н. э. Полибий в числе греческих заложников попал
в Рим. Наблюдая там в течение многих лет рост могущества этого
государства, сравнивая Рим с известными из истории формами го­
сударственного устройства, молодой грек из Мегалополя пришел к
твердому убеждению, что своим величием римляне обязаны наи­
6 163
лучшему государственному устройству, соединившему в себе преи­
мущества монархии (власть консулов), аристократии (роль сената)
и демократии (роль народных собраний — комиций). Вся история
Средиземноморья со времен II Пунической войны есть не что иное,
как поступательный процесс подчинения этого региона Риму, про­
цесс естественный, закономерный и благотворный — поистине
благодеяние судьбы для всех средиземноморских народов, ут­
верждает Полибий. Социальная подоплека подобных суждений
историка очевидна: римские власти поддерживали в Греции ари­
стократию, гарантировали сохранение существовавших имущест­
венных отношений.
Выдающимся историком античного мира Полибия сделали его
огромный политический кругозор, глубина и тщательность в рабо­
те с источниками, необычайное критическое чутье и стремление
к полной достоверности и — не в последнюю очередь — фило­
софская эрудиция и специальные знания в области военного дела,
ведь ему очень часто приходилось описывать войны. Труд Полибия
был продолжен в конце II — начале I в. до н. э. историком
и философом-стоиком Посидонием, также повествовавшим о сов­
ременных ему событиях с точки зрения сторонника аристократии.
Греческая историческая литература эпохи эллинизма обогати­
лась также сочинениями, посвященными истории других народов,
но написанными по-гречески. В III в. до н. э. возникла Септу-
агинта — греческий перевод еврейского Пятикнижия (первых и
самых важных пяти книг Ветхого Завета), выполненный, по пре­
данию, 70 переводчиками. Примерно тогда же египетский жрец
Манефон написал для царя Птолемея Филадельфа «Египетскую
историю» — первое пособие по истории этой страны. Вавилон­
ский жрец Берос, в свою очередь, преподнес сирийскому царю
Антиоху I «Вавилонскую хронику», первая книга которой, содер­
жащая сведения о халдейской астрологии, была особенно попу­
лярна у греков, а затем у римлян. На исходе III в. до н. э. римский
сенатор Квинт Фабий Пиктор составил по-гречески, с помощью
секретарей-греков, первый обзор римской истории. То, что евреи,
египтяне, вавилоняне, римляне стремились познакомить греческий
мир со своей историей, свидетельствует об огромной роли гречес­
кого языка и культуры в то время. Роль эта не уменьшилась на
Востоке и тогда, когда эллинистические государства утратили не­
зависимость и на Востоке утвердилось римское господство.

поэзия
Напрасно было бы искать в эллинистической поэзии, как и в
поэзии IV в. до н. э., отражения проблем, глубоко волновавших
общество. Поэзия поселилась при дворах местных властителей,
став искусством для немногих избранных. Характерно, что стихи
слагали прежде всего ученые — грамматики, филологи. Филологом
был сам законодатель эллинистической поэзии — александрийский
библиотекарь Каллимах. Филологами были поэты Александр
164
Этолийский и Ликофрон Халкидский, сочинявшие трагедии на ми­
фологические и исторические сюжеты. Филолог и поэт неразде­
лимы в творчестве и Эратосфена, оставившего небольшие поэти­
ческие ученые повествования — эпиллии «Гермес» и «Эригона», и
Аполлония Родосского, автора весьма ученой, но часто волнующей
и сентиментальной эпической поэмы об аргонавтах.
Все они хорошо понимали, что не могут сравниться с велики­
ми греческими поэтами прошлого и что слепое подражание старым
образцам бессмысленно. Они стремились найти применение своим
самым сильным сторонам и потому предпочитали те жанры, в
которых им удалось бы блеснуть эрудицией и остроумием. Не­
смотря на все усилия Аполлония Родосского с его «Аргонавти-
кой», героический эпос остался духовной принадлежностью былых
веков и его не удалось вновь утвердить в греческой поэзии III—
II вв. до н. э. Впрочем, попыток таких было немало: Аполлоний
имел многочисленных подражателей, в том числе Риана Критско­
го, описавшего в эпической поэме легендарные мессенские ‘войны
VIII—VII вв. до н. э. и подвиги героя Аристомена. Вновь и вновь
прилагались усилия к созданию исторического эпоса в панегири­
ческом духе, прославляющего имя Александра Македонского или
кого-либо из эллинистических владык Востока. Произведения эти
известны нам обычно лишь по заглавиям, но, по всей видимости,
литературная ценность их была невелика, так как крупнейшие поэ­
ты того времени относились к ним пренебрежительно. С презре­
нием писал о больших эпических («киклических») поэмах и их
многочисленных сочинителях великий Каллимах:
Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой
Той мне идти, где снует в разные стороны люд...

В прологе к ученой элегии «Этии» («Начала» или «Причины»),

оправдываясь в том, что не слагает тяжеловесных поэм о царях
и героях, а пишет в малых жанрах, словно неопытный юноша, он
еще раз обличает своих критиков как графоманов и защищает свои
«крошечные поэмы», т. е. эпиллии и элегии. В эпиллии «Гекала»,
носящем характер идиллии, Каллимах повествует не столько о под­
виге героя Тесея, сколько о жизни в скромной хижине гостепри­
имной старушки Гекалы, где Тесей укрывался от дождя в ночь
перед подвигом — укрощением марафонского быка. Жанр элегии,
требовавший любовных сюжетов, позволял свести воедино различ­
ные любовные истории героев греческих мифов, а тем самым
распахнуть перед читателем кладовые собственной эрудиции; так
сложилась особая разновидность этого жанра — ученая элегия.
Ученые элегии сЬчиняли в III в. до н. э. многие, нанизывая
один за другим почерпнутые из книг примеры любовных историй,
создавая длинные каталоги имен влюбленных мифологических
и исторических персонажей. Еще в IV в. до н. э. Антимах Коло-
фонский составил таким образом большую любовную элегию «Ли­
да». Столетие спустя Филет с острова Кос воспользовался тем же
приемом, чтобы прославить свою возлюбленную в ученой элегии
165
«Биттида». Его последователь Гермесианакт, перечисляя влюблен­
ных поэтов от Гомера до Филета, воспел свою Леонтию. Элегии
Фанокла славят любовь к красивым мальчикам также со множе­
ством исторических примеров такой любви. Ученость и эротика —
главные признаки распространенных в то время этиологических
поэм, объяснявших «этиа», т. е. начала, происхождение некоторых
мифов, местных культов и обычаев. Самое знаменитое произведе­
ние в жанре ученой этиологической элегии — «Этии», или «Нача­
ла» Каллимаха.
Огромный восторг перед накопленными эллинистической нау­
кой знаниями побуждал облекать в поэтическую форму сухой,
прозаический научный материал. Вдохновляясь примером гесио-
довских «Трудов и дней», александрийские и другие греческие поэ­
ты пытались возродить и дидактический эпос. Некоторые из них
создавали обширные поэмы, подобные астрономической поэме
Арата «Явления», излагающей в изящных и ясных стихах мате­
риал сочинений астронома Евдокса и великого знатока природы
Феофраста. Поэма Арата удалась, но через многие ей подобные
читателю трудно продраться из-за нагромождения названий, моно­
тонно и сухо перечисляемых авторами.
Гораздо больше разнообразия тем и чувств мы находим в эпиг­
раммах, которые тогда писали повсюду. В творчестве Каллимаха
и Асклепиада Самосского искусство эпиграммы достигло наивыс­
шего формального совершенства. Темы — прежде всего пир и лю­
бовь, однако не было недостатка ни в литературной полемике, ни
в прославлении шедевров искусства. Интересно и разнообразно
содержание эпиграмм Леонида Тарентского, темы которых взяты
из жизни ремесленников, рыбаков, городской бедноты.
В эпоху эллинизма господствовала мода на сельские мотивы в
поэзии. Устав от шума городов, человек мечтал о покое, о деревен­
ской тишине, идеализировал жизнь простого селянина. Сельские мо­
тивы отразились и в пластических искусствах, где фоном для многих
сцен служат деревенские пейзажи, и в поэзии. Картинки из
жизни простых пастухов Сицилии рисует в своих знаменитых
идиллиях Феокрит из Сиракуз, необычайно талантливый мастер
малых стихотворных форм. В этих картинках немало реалисти­
ческих деталей, немало слов и выражений дорического
диалекта, характерных цдя сицилийских пастухов. Но пастухи Ф е­
окрита не трудятся в поте лица, а ведут между собой поэтические
состязания, и мы не можем судить по идиллиям об истинном по­
ложении дел в греческой деревне того времени.
Описывает Феокрит и сценки из жизни горожан, еще чаще —
горожанок (вспомним уже упоминавшихся «Сиракузянок»). Такие
бытовые сценки — мимы создавались уже в классическую эпоху.
Но в эллинистической литературе этот жанр стал особенно рас­
пространенным, о чем говорят многочисленные находки папирусов
с текстами мимов. Ценнейшим открытием были мимы Герода, на­
туралистически изображающие городской быт. Перед читателем
проходят типы людей, которые он встречал и в своем городе: учи­
166
тель, сапожник, распутная госпожа, измывающаяся над рабом,
сводня, содержатель публичного дома... Острых социальных кон­
фликтов у Герода нет, лишь в творчестве поэтов кинического нап­
равления эти мотивы нашли отражение в сатире на богачей, будь
то в анонимном сочинении «Об алчности» или в исполнявшихся
под музыку «Мелиямбах» Керкида из Мегалополя.
Коренных проблем эпохи не найти и в произведениях, напи­
санных для эллинистического театра. Трагедий и сатировых драм
создавалось очень много, но практически все они утрачены и до
наших дней не дошли. Разумеется, это не позволяет оценить их,
но не говорит о том, что они не представляли ценности для самих
древних. Ничего значительного не появилось после Менандра,
Дифила и Филемона и в жанре комедии. Наибольшим успехом
в театре пользовались мимы, как, например, найденный в папиру­
сах мим о Харитии, проданной в Индию и освобожденной затем
своим братом. Популярны были и легкие песенки вроде «Жалобы
покинутой девицы» или «Жалобы Елены, оставленной мужем», а
также те, которые молодежь распевала под дверями дома возлюб­
ленной. Тексты этих песенок содержатся в найденных египетских
папирусах.

АРХИТЕКТУРА И ГРАДОСТРОИТЕЛЬСТВО

Для пластических искусств III—I века до н. э. ни в коей мере

не были временем упадка. Примером может быть знаменитая
скульптурная группа Лаокоона, шедевр эллинистической пластики,
оказавший огромное влияние на поэтов, особенно на Вергилия в
«Энеиде»; Плиний Старший считал ее высшим достижением, како­
го когда-либо добивался скульптор. Группа была создана в пер­
вой половине I в. до н. э., т. е. тогда, когда греческая поэзия была
уже охвачена творческим бесплодием.
После завоевания Александром Македонским Персидского цар­
ства на его территории возникло много новых греческих городов,
из которых сам Александр, по преданию, основал 70, с Алексан­
дрией Египетской во главе. Появившиеся тогда и позднее новые
города имели прямоугольную планировку, подобно построенному
еще в V в. до н. э. Гипподамом из Милета порту Пирей или новым
кварталам города Сиракузы. Это видно из результатов раскопок
в Приене и Пергаме в Малой Азии.
О прогрессе градостроительства свидетельствуют хотя бы ули­
цы в Пергаме, которые вдвое шире, чем улицы старых греческих
городов. С большой заботой проводилось санитарное обустрой­
ство, идет ли речь о канализации или о водоснабжении. Наличием
удобств и чистотой эллинистическая Приена превосходила Париж
эпохи Людовика XV. Как и в классическую эпоху, агору окружали
портиками, дарившими тень и укрытие от дождя. Все больше ста­
новилось портиков двухэтажных, введенных Состратом из Книда:
таковы Стоя Аттала в Афинах и постройки, окаймляющие священ­
ную территорию, посвященную богине Афине, в Пергаме. Порти­
167
ки замыкали с четырех сторон палестры, возведенные в каждом
эллинистическом городе. По образцу храмов или театров строили
большие административные здания — булевтерий для заседаний
городского совета и экклесиастерий, где находился священный
огонь города. Вокруг городов воздвигали оборонительные стены
с башнями. Вдоль широких улиц стояли дома разного типа: пар­
терные, без окон, куда свет проникал лишь из центрального дво­
рика, или же многоэтажные доходные дома с окнами, выходив­
шими прямо на улицу. Богачи обносили двор со всех сторон ко­
лоннадой, или перистилем; иногда их было даже два. Еще большей
пышностью отличались, естественно, дворцы правителей.
В сакральной архитектуре эллинистической эпохи царил ионий­
ский ордер. Немногочисленные дорические постройки отличались
стройными колоннами и особенно легкими балками перекрытий —
это, как и появление некоторых других новых элементов, указыва­
ет на разложение старого дорического стиля, который лишь на
греческом Западе еще сохранял древние традиции. Если в сакраль­
ной архитектуре дорический ордер был распространен мало, то
в светском строительстве к нему прибегали часто, как это видно по
колоннадам портиков, в особенности же по перистилям частных
домов.
О торжестве ионийского ордера говорит монументальный храм
Дидимайон в Милете, вновь отстроенный Пеонием Эфесским и
Дафнисом Милетским после его разрушения персами: храм был
окружен двойной колоннадой, состоящей из 210 ионийских ко­
лонн. К памятникам того же стиля относятся и такие более скром­
ные постройки, как святилище Зевса в Магнесии, храм Асклепия
в Приене, ворота на стадионе в Милете. Ионийский стиль победил
не только в жизни, но и в теории архитектуры. Особенно горячо
ратовал за него зодчий и теоретик этого искусства Гермоген, ра­
ботавший в середине II в. до н. э. и создавший новую архитектур­
ную форму — псевдодиптер: постройка, обнесенная двойной ко­
лоннадой, причем внутренний ряд колонн был до половины скрыт
в стене здания. Эта форма — последнее творение ионийского сти­
ля — воплощена была в большом храме Артемиды Левкофриены в
Магнесии; позднее псевдодиптер был широко заимствован римля­
нами и на практике, и в теории, о чем сообщает Витрувий в сво­
ем сочинении «Об архитектуре». Но кроме ионийских форм римля­
не полюбили и коринфскую капитель и часто использовали ее в
строительстве, как это сделал, скажем, Коссутий, который по зака­
зу Антиоха IV Эпифана приступил к сооружению в Афинах ог­
ромного Олимпиэйона, оставшегося недостроенным.
Помимо прямоугольных в плане построек в эпоху эллинизма
все чаще появлялись памятники круглые, продолжавшие традиции
IV в. до н. э. Из сохранившихся памятников этого типа заслужи­
вают внимания прежде всего Арсиноэйон на острове Самофракия,
хорегический (т. е. поставленный в честь победы в состязаниях
хорега — специально назначенного из числа богатых граждан
должностного лица для организации хора) памятник Фрасилла,
168
постройки в Олимпии и Эретрии. Самым выдающимся было тво­
рение Сострата из Книда — вознесенный на 100 м с лишним в вы­
соту морской маяк на острове Фарос близ Александрии. Александ­
рийский маяк считался одним из семи чудес света, но до нашего
времени не сохранился.

СКУЛЬПТУРА

Если в классическую эпоху развитие пластики прослеживается

лучше всего по работам аттических мастеров, то эллинизм вывел
на передний план новые центры скульптурного творчества, в пер­
вую очередь Пергам, Александрию, Родос и Антиохию. Местные
школы заметно различались техническими приемами и художест­
венными предпочтениями. Так как из всего наследия эллинистиче­
ской скульптуры лучше всего известны произведения пергамской
школы с характерной для нее патетикой, то и все эллинистиче­
ское искусство обычно называют античным барокко. Но для этого
нет оснований: наряду с тенденциями, действительно напоминаю­
щими об искусстве барокко, существовали в тот период и совер­
шенно иные тенденции, как это было и в поэзии.
Первое поколение эллинистических скульпторов находилось,
несомненно, под влиянием яркой индивидуальности великого мас­
тера Лисиппа. Один из его учеников, Харет из Линда, прославился
созданием знаменитого Колосса Родосского, еще одного чуда све­
та. Другой ученик Лисиппа, Евтихид, изваял статую богини
счастья Тюхе в Антиохии. По образцу этой статуи изготовлялось
много других, украсивших собой сирийские города Селевкидов.
Явное влияние Лисиппа ощущается и в сохранившейся римской
мраморной копии статуи девушки, помогающей при жертвоприно­
шении (так называемая «девушка из Антия»; оригинал относится,
по всей видимости, к первой половине III в. до н. э.), произведении
неизвестного скульптора. Лисипповскими по духу можно считать
скульптурные портреты эллинистических владык, портрет поэта
Менандра — работы сыновей Праксителя, Кефисодота и Тимарха,
а также статую Демосфена, вышедшую из-под резца Полиевкта
(около 280 г. до н. э.).
Новый, патетический стиль появляется впервые в скульптур­
ных группах на фронтоне храма в Самофракии, посвященного
почитавшимся там местным божествам — кабирам и воздвигнуто­
го примерно в 260 г. до н. э. Прекраснейшая здесь — мраморная
статуя Никэ Самофракийской с распростертыми крыльями рабо­
ты Пифократа Родосского, чья деятельность относится к началу
II в. до н. э. Однако полного триумфа новый стиль достиг в Перга -
ме, переживавшем на рубеже III—II вв. до н. э., в правление ди­
настии Атталидов, подлинный расцвет культуры. В фигурах галлов,
персов, амазонок, гигантов на памятнике, поставленном по обету
царя Аттала I на афинском Акрополе, в статуях, воздвигнутых
по его приказу на дворцовой площади в Пергаме в честь его побе­
169
ды над галатами, мы видим этот пафос: муки умирающих воинов,
страдания покоренных варваров.
Такой же патетикой, необыкновенной выразительностью, дина­
мизмом отличается монументальный фриз огромного Пергамского
алтаря, сооруженного в честь Зевса и Афины в первой половине
II в. до н. э. по проекту Менекрата с острова Родос при участии
множества скульпторов. Со спокойной, величественной архитекту­
рой самого алтаря остро контрастируют скульптурные группы,
изображающие битву могучих олимпийских богов с крылатыми
или змееподобными гигантами. Все здесь — движение и страсть.
Патетический стиль вскоре вышел за пределы Пергамского
царства. В середине II в. до н. э. его существование заметно также
на острове Делос и на Пелопоннесе. Сильное влияние он оказал и
на развитие эллинистического скульптурного портрета. К шедев­
рам этого стиля можно смело отнести колоссальную скульптурную
группу, представляющую мифических героев Амфиона и Зета, ко­
торые привязывают свою мать к рогам быка (так называемый
«Бык Фарнезе»), работы Аполлония и Тавриска из Тралл, прием­
ных сыновей Менекрата Родосского (около 100 г. до н. э.). Дру­
гой прекрасный памятник, о котором уже не раз говорилось вы­
ше, — группа «Лаокоон и его сыновья, борющиеся со змеями»,
произведение родосских мастеров Агесандра, Полидора и Афина-
дора. Черты того же стиля, хотя и в смягченном, сглаженном ви­
де, видны и в прославленной статуе Венеры Милосской.
Жанровое, бытовое направление в эллинистической скульптуре
представлено «Пьяной старухой» Мирона из Фив (предположи­
тельно вторая половина III в. до н. э.), заставляющей вспомнить
персонажей новой аттической комедии, о которой мы можем су­
дить главным образом по переработкам римского комедиографа
Тита Макция Плавта. Стоило бы упомянуть, кроме того, неболь­
шую статую «Мальчик, душащий гуся», живо и реалистически сот­
воренную резцом Боэта из Халкедона около 250 г. до н. э. По рим­
ским копиям известны также группы «Приглашение на танец»
(сатир, стоящий перед нимфой) и «Нил» (великую реку олицетворя­
ет полулежащий бог, окруженный множеством маленьких маль­
чиков, которые играют с крокодилом и неким морским зверем).
Полны очарования эллинистические статуэтки: терракотовая «Спя­
щая юная торговка цветочными гирляндами» и бронзовая «Танцов­
щица с кастаньетами». Жанровое направление было, по-видимому,
особенно распространено в Вифинии, где в Никомедии работали
Боэт и его сыновья Менодот и Диодот, составлявшие, судя по
всему, вифинскую школу скульптуры, подобную тем, что сущест­
вовали в Александрии, Антиохии и на острове Родос.
В искусстве этого времени немалую роль играли мотивы эро­
тические. Мы встречаем множество сатиров в разных положениях:
например, сатира, отвергаемого нимфой. Эротические мотивы вид­
ны и в появлении статуй гермафродитов, соединявших в себе муж­
ские и женские признаки, — наиболее известна бронзовая статуя
работы Поликлета, также сохранившаяся лишь в римской копии.
170
Отразились в скульптуре и сельские мотивы, о которых уже шла
речь в связи с идиллиями Феокрита. Деревья и скалы служат фо­
ном на малом фризе Пергамского алтаря. К элементам пейзажа
прибег в 125 г. до н. э. и Архелай из Приены в барельефе, пред­
ставляющем апофеоз Гомера. Наконец, как и в поэзии, в пластике
эллинистической эпохи заметно стремление блеснуть эрудицией,
ученостью. Огромная галерея олимпийских богов и гигантов на
фризе Пергамского алтаря явилась результатом тщательного изу­
чения греческой мифологии.
Миновала эпоха классической простоты — замыслы скульпто­
ров становились все более изощренными, грешили гигантоманией.
Не о том ли говорит сама мысль превратить гору Афон в Маке­
донии в статую великого Александра? В правой руке колосса дол­
жен был расположиться целый город с 10 тыс. жителей. И хотя
эта идея не осуществилась, гигантомания греческих мастеров наш­
ла воплощение в великанской статуе Зевса в Таренте и — в еще
большей мере — в знаменитом Колоссе Родосском, не знавшей се­
бе равных позолоченной фигуре бога Гелиоса, широко расставив­
шей ноги над входом в порт. Над этой небывалой статуей Харет
из Линда трудился 12 лет, затратив на ее изготовление не менее
500 талантов меди и 300 талантов железа.
Вот как разнообразно было творчество скульпторов эллинисти­
ческой эпохи, которое невозможно свести к какой-либо одной ха­
рактеристике. Добавим, что живы были и традиции классические,
одержавшие позднее победу в Риме времен Октавиана Августа.
Французские раскопки на острове Делос позволили увидеть спо­
койные, безукоризненно академичные, ориентированные на клас­
сические образцы статуи богини Ромы и Клеопатры (?). Очень
популярна была у римлян неоаттическая школа, сохранявшая в
Афинах классические традиции и представленная в современных
музеях мраморными кратерами с рельефами. Большое место в
деятельности мастеров этой школы занимало копирование клас­
сических памятников — ярких оригинальных творений холодный,
академический классицизм эллинистической эпохи не оставил. Од­
нако именно он, как сказано, оказал определяющее воздействие
на формирование стиля пластических искусств в Риме.

живопись
Патетика, пристрастие к эротическим, бытовым и пейзажным
мотивам не обошли и эллинистическую живопись, хотя о ней су­
дить особенно трудно, ведь в нашем распоряжении лишь описания,
сделанные современниками, да римские подражания.
При дворе Птолемеев в Египте выше всего ценилась живопись
на исторические темы. Придворный художник Птолемея I Анти­
фил изобразил Филиппа Македонского и его сына Александра
с богиней Афиной (позднее эта картина украсила собой Портик
Октавии в Риме). Но не ограничиваясь исторической тематикой,
Антифил писал сцены из придворной жизни, запечатлев, например,
171
царя Птолемея на охоте. Знамениты были в античном мире и его
картины на бытовые темы, нередко эротического и даже, как мы
сказали бы сегодня, порнографического характера (их тогда назы­
вали «рюпографией», от слова «рюпос» — грязь). Наконец, все тот
же неистощимый мастер славился «грюллами» — карикатурами,
представлявшими героев истории или мифов в виде животных.
Жанр этот процветал позднее в Александрии, вспомним также
фрагмент помпейских росписей, изображающих бегство из Трои
Энея с отцом и сыном — все трое имеют головы собак.
На помпейских фресках можно видеть, кроме того, египетские
пейзажи, созданные, очевидно, по образцу соответствующей живо­
писи в самом Египте. Отражением высших достижений пейзажной
живописи позднего эллинизма стали, несомненно, эсквилинские
росписи, представляющие пейзажи гомеровской «Одиссеи». Фрески
в домах богатых римлян, как и многое другое, подтверждали слова
Горация:
Греция, пленницей став, победителей грубых пленила,
В Лациум сельский искусства внесла.
РИМ
 I. ИТАЛИЯ И ЕЕ ДРЕВН ЕЙ Ш ЕЕ
НАСЕЛЕНИЕ

АПЕННИНСКИЙ ПОЛУОСТРОВ И ЕГО ПЕРВЫЕ

ОБИТАТЕЛИ

Апеннинский полуостров омывается с запада Тирренским,

с востока Адриатическим морями. На юге Мессинский пролив
отделяет его от острова Сицилия, горы которого являются про­
должением Апеннин. Северную часть полуострова большим полу­
кругом опоясывают Альпы; несмотря на их высоту, они не были
преградой для народов Центральной Европы, издавна много раз
вторгавшихся через альпийские перевалы на ломбардскую низ­
менность, в необычайно плодородную долину реки По. Апеннины,
опирающиеся на западе на дугу Морских Альп, тянутся на юго-
восток, доходя до Адриатического моря в районе Аримина (ныне­
шний Римини) и отделяя очень четко северную часть полуострова
от Италии Центральной и Южной. Климат северной части страны
наиболее близок центральноевропейскому. Интересно, что эта са­
мая богатая урожаями часть полуострова лишь позднее стала на­
зываться Италией, ибо первоначально это название относилось
только к южным районам Калабрии, населенным людьми, которых
греки именовали италами. Поскольку в V в. до н. э. в долину По
переселились галлы, вытеснив оттуда этрусков, край этот получил
в Риме название «Цизальпинская Галлия». Она включала в себя
Галлию Циспаданскую (правобережье По) и Галлию Транспадан-
скую (область к северу от реки).
Собственно Италия начинается к югу от Апеннин. Важнейшую
роль в истории культуры сыграла западная часть Центральной
Италии, во многом благодаря своему рельефу. Здесь находятся три
равнины: Этрусская, где лежит Флоренция; Латинская, центр ко­
торой — Рим; Кампанская с Капуей и Неаполем. Здесь и более
удобное для судоходства побережье, с естественными портами в
устье Тибра, где очень рано возникла гавань Остия, и в Неаполи­
танском заливе, где выросли портовые города Неаполь и Путеолы.
Здесь, наконец, течет сам Тибр, единственная, кроме По, судоход­
ная река на полуострове.
174
 Центральное положение Латинской равнины, раскинувшейся
над Тибром и окруженной с северо-востока Сабинскими, с востока
Альбанскими, а с юга Вольскими горами, несомненно, облегчило
до некоторой степени племени латинян его возвышение в истории
полуострова. Напротив, восточная часть Италии представляет со­
бой главным образом гористую местность, лишенную равнин, и ей
не довелось сыграть значительную роль, хотя именно здесь лежат
прелестные долины и сады Умбрии, города Ассизи и Анкона; да­
лее к югу тянутся дикие Сабельские горы, родина марсов, пелиг-
нов, марруцинов и вестинов, еще дальше простирается Самнийская
возвышенность. Удобных гаваней в восточной части Центральной
Италии нет.
Иначе обстояло дело в Южной Италии. В западной ее части
лежат гористая Лукания и Бруттий, населенные горскими племена­
ми, родственными самнитам. Восточная часть, охватывающая пло­
скую и всегда страдающую от нехватки воды Апулию и Калабрию,
благодаря Тарентскому заливу издавна привлекала к себе колони­
стов из-за моря, из Греции. Многочисленные греческие колонии:
Тарент, Регий, Кротон, Метапонт, Посидония, Элея и другие — рано
ввели этот край, названный «Великая Греция», в орбиту мирового
развития.
Из находящихся поблизости от Италии островов наибольший
вклад в историю культуры внесла Сицилия. Помимо греков, овла­
девших восточными и южными районами острова, сюда явились
финикийцы, основавшие города Панорм (ныне Палермо) и Лили-
бей (ныне Марсала). Куда меньшее значение имели плодородная,
но с весьма нездоровым климатом Сардиния и дикая горис­
тая Корсика.
Природные условия полуострова в древности мало отличались
от сегодняшних, если не считать того, что столь характерных для
Италии апельсинных и лимонных деревьев, агавы и эвкалиптов
древнейшие обитатели страны еще не знали, а финиковую пальму
и гранат распространили там только карфагеняне. В сравнении с
Грецией Италия обладает более плодородными почвами, особенно
в долине По и в Кампании, славившейся к тому же своим це-
кубским и фалернским винами. Но, как и в Греции, обработка зе­
мли требовала и здесь огромных человеческих усилий; необходимо
было осушить многие заболоченные территории, другие же обеспе­
чить искусственным орошением. Мастерами этого дела были этрус­
ки, чьи достижения сегодня не могут не удивлять. Однако Италия
была значительно беднее, чем Греция, металлами, которые ей с
незапамятных времен приходилось ввозить. Только в Этрурии до­
бывали медь и олово, а на острове Эльба железо. В обработке ме­
таллов больших успехов добились те же этруски.
Археологические раскопки подтверждают, что люди заселили
Италию еще в эпоху палеолита. Жили они в пещерах, много охо­
тились. Около 1800 г. до н. э. на полуострове появились пришед­
шие с севера новые поселенцы, принесшие с собой так называемую
культуру террамаре (по-итальянски — черная, жирная земля).
175
Они строили дома на сваях прямо на воде или же у кромки моря,
окружали свои селения валами и рвами, возводили мосты. Не иск­
лючено, хотя и не установлено окончательно, что носителями этой
культуры были говорившие на индоевропейском языке италики,
разделившиеся позднее на латинян, умбров и самнитов. Около
1000 г. до н. э. появилась новая волна переселенцев, принесших
культуру Вилланова (по названию местности близ Болоньи, где
найдены наиболее показательные памятники этой культуры),
например зооморфические сосуды для оливкового масла. Есть ос­
нования полагать, что и эта культура пришла с севера, из-за Альп;
возможно, то была последняя волна италиков. Представители
культуры Вилланова, как и культуры террамаре, в отличие от сво­
их предшественников, не хоронили мертвых в земле, va сжигали
их и складывали пепел в погребальные урны.
Ко времени основания Рима в VIII в. до н. э. населением стра­
ны были уже, безусловно, италики, образовывавшие две диалек­
тальные группы — латинско-фалийскую и оскско-умбрийскую. Ла­
тиняне жили поначалу на территории древнего Латия, граница­
ми которого были реки Тибр и Аниен, Апеннины, Вольские горы и
Тирренское море. Со временем, в ходе римских завоеваний, их
язык распространился по всей Италии, а потом и по всему антич­
ному миру. Умбры обитали в верховьях Тибра, около Ассизи. Сам­
ниты, также делившиеся на ряд племен, — в Самнии, северной
Кампании, Апулии, Лукании и Бруттии. Помимо основных двух
групп италиков существовали и такие племена, как вольски, жив­
шие к югу от Латия и близкие по диалекту к умбрам, и
сабельские племена. На левобережье Атерна (ныне Пескара)
поселились вестины, на правом берегу — марсы, пелигны и марру-
цины.
Уклад жизни, общественные отношения у всех этих племен бы­
ли еще совершенно архаическими, как это было и у племен неита­
лийского происхождения, например у живших на северо-западе
страны лигуров, представлявших собой, очевидно, древнейшее на­
селение Италии до прихода туда италиков. Так же обстояло дело
и у венетов, народа, по-видимому, иллирийского происхождения,
давшего название городу Венеция, и у тавринов, от имени которых
получил свое название Турин. Архаическую организацию имели
и племена сиканов и сикулов, первоначально населявшие Сицилию
и вытесненные греческими и финикийскими колонистами в глубь
острова.
Более высокий уровень развития общества, основанного уже на
использовании труда несвободных, был присущ на территории
Италии в тот период лишь грекам, финикийцам и этрускам. Не
удивительно, что ранний период истории Италии прошел под зна­
ком преобладания этрусков и их войн (вместе с союзными им кар­
фагенянами) против греков за господство над морем. Период этот
охватывает VIII—VI вв. до н. э. и служит как бы предысторией к
вызвышению Рима.

176
 Э ТРУ С КИ

Как происхождение этрусков, так и их таинственный язык, «ни

на какой не похожий», как справедливо замечает писатель Диони­
сий Галикарнасский (I в. до н. э.), составляют и поныне неразга­
данную загадку. И это несмотря на то что существует около 10
тыс. памятников этрусского языка, написанных греческим алфави­
том. Не вдаваясь в подробности многолетней научной дискуссии,
скажем лишь, что бытовавший еще в античности тезис об авто­
хтонном происхождении этрусков не представляется убедитель­
ным. Не только свидетельство Геродота о лидийском происхожде­
нии этрусков, но и сходство географических названий в Этрурии с
теми, которые мы находим на территории Малой Азии, говорят о
том, что этруски пришли с Востока, возможно именно из Малой
Азии. До сих пор не прочитанные надписи на мраморной стеле с
изображением воина, найденной на острове Лемнос и относящей­
ся к VII в. до н. э., составлены на этрусском или очень близком к
нему языке. Тип гробниц, вооружение, практика гадания также
связывают этрусское общество, его культуру с Востоком. Некото­
рые формы этрусского языка имеют соответствия в кавказских
языках, а ведь народы, родственные кавказским, заселяли в древ­
ности Малую Азию.
Все эти соображения, к которым можно было бы добавить и
другие, не менее важные, заставляют полагать, что этруски прибы­
ли в Италию с малоазийского побережья Эгейского моря. Вероят­
нее всего, это произошло около 1000 г. до н. э., как об этом свиде­
тельствует древнейшее этрусское начертание букв их алфавита в
марсилианской надписи, близкое к древнейшему греческому алфа­
виту, а следовательно, датируемое временем до разделения грече­
ского алфавита на ряд видов. О том же говорят и археологические
раскопки, позволяющие утверждать, что этруски явились в Италию
после носителей культуры Вилланова, ибо памятники этой культу­
ры расположены в земле ниже этрусских культурных напластова­
ний. Прибыв морским путем и подчинив себе местное население,
очевидно умбрийское, этруски овладели прежде всего областью,
лежащей между Тирренским морем и нижним течением реки Тибр,
с городами Тарквинии, Цере, Вейи. Затем двинулись на север, за­
селив всю территорию, получившую отныне название Этрурия.
Они установили свое господство над морем, также названным в па­
мять о них Тирренским (тирренами греки именовали этрусков),
а в период своего наивысшего расцвета их могущество простиралось
от Альп на севере до Неаполитанского залива на юге.
В отличие от селений италийских племен поселки этрусков
напоминают собой не селища или городища родового типа, а гре­
ческие города-государства. Окруженные зубчатыми стенами из
камня и оборонительным рвом, они строились по единому плану:
две улицы, одна из которых идет с севера на юг, а другая с запа­
да на восток, пересекаясь под прямым углом, делили город на че­
тыре квартала. Улицы имели замощенную мостовую и по два так-
177
же мощеных тротуара. Остатки канализации, обнаруженные в
Волатеррах, позволяют судить о заботе, с какой этруски обустра­
ивали свои города.
Во главе городских общин стояли первоначально цари. Со
временем, как и в Греции, с распадом родового строя власть пле­
менных царей ослабла — бразды правления перешли в руки арис­
тократии. Функции царя оказались поделены между двумя высо­
кими должностными лицами, одно из которых напоминало позд­
нейшего римского эдила. Все инсигнии, символы их власти, та­
кие, как пучки розог с воткнутыми в них топориками — фасции,
складное, выложенное слоновой костью курульное кресло, а также
институт 12 ликторов, шествовавших перед главой государства, —
все это мы найдем позже в Риме. Историк Тит Ливий прямо со­
общает, что римляне заимствовали это у этрусков. Заметим, кста­
ти, что там же, в Этрурии, впервые начали пользоваться такими
эмблемами патрицианского достоинства, как золотой шарик, кото­
рый носили на шее, и тога с пурпурной каймой. От этрусков взяли
римляне и обычай пышно справлять воинские триумфы, ведь эт­
руски видели в победоносном полководце воплощение своего выс­
шего божества: подобно этому божеству — богу неба Тину, побе­
дитель в золотой диадеме, с жезлом из эбенового дерева, в пурпур­
ной тунике, расшитой изображениями пальм, въезжал на золотой
колеснице в святилище.
Этрурия не была единым государством: каждый город был от­
дельным политическим целым, где власть принадлежала аристо­
кратии. Правда, они объединились в союз, но связи между ними
были очень слабыми, и каждый участник союза вел фактически
самостоятельную политику. В состав союза входили 12 городов:
Арретий, Цере, Клузий, Кортона, Перузия, Руселлы, Тарквинии,
Вейи (а после их уничтожения — Популония), Ветулония, Вола-
терры, Вольки и Вольсинии. Их представители собирались в Тарк-
виниях, в храме богини Волтумны, чтобы избрать должностных
лиц, управлявших делами союза. Однако отсутствие сильной внут­
ренней организации и междоусобные войны этрусских городов со
временем ослабили Этрурию, которая не только не смогла удер­
жать своего главенствующего положения в Северной и Централь­
ной Италии, но и вынуждена была покориться Риму.
Возникновение городов было тесно связано с развитием реме­
сел и торговли. Богатые залежи железа на соседней Эльбе, соб­
ственная добыча меди, серебра и олова стали основой металлурги­
ческого производства и прежде всего изготовления оружия. В этой
области этруски достигли невиданного прежде мастерства. В Вола­
террах в больших мастерских обрабатывали местный алебастр, в
Перузии — твердый известняк, в Клузии — песчаник, в Вольсини-
ях — туф. Из бронзы выделывали треножники, печи, статуэтки
людей и животных, изящные коробочки, зеркала, лампы. Все эти
предметы обладали высокими художественными достоинствами.
Необычайно оживленной была заморская торговля этрусков с
Малой Азией, Грецией (особенно с Коринфом, позднее с Афина­
178
ми), Карфагеном, Сицилией, Корсикой и греческими городами в
Южной Италии. Ввозили предметы роскоши из слоновой кости,
благовония, греческую керамику, а вывозили главным образом ору­
жие и вино. Поначалу пользовались в торговле греческими день­
гами, а около 500 г. до н. э. начали, наконец, чеканить собственную
монету с головой льва. Несмотря, однако, на успехи ремесел и тор­
говли, главным занятием населения оставалось земледелие: выра­
щивали зерновые, лен, коноплю, оливки, виноград. Во всей Этру­
рии славились вольсинские мельницы с базальтовыми жерновами.
Культура этрусков свидетельствует об их значительной художе­
ственной одаренности. Искусство их самобытно, хотя в нем можно
выделить следы малоазийских, позднее греческих влияний. Ему
свойственно стремление к реализму, столь заметное в росписях
гробниц этрусской знати. Изображаются сцены из хозяйственной
жизни: работа на кухне, кладовая, полная мяса. Реалистические
тенденции видны и в портретах: в металлических или терракото­
вых масках умерших или в погребальных урнах в форме челове­
ческих голов, а еще больше — в терракотовых надгробных статуях
(VIII—VII вв. до н. э.). Этрусские художники не заботятся о пере­
даче деталей, но уделяют все внимание наиболее существенным
чертам изображаемого. Если римский портрет достиг небывалого
прежде художественного совершенства, то этим он был обязан ус­
воению римскими мастерами этрусского наследия. Римляне многое
восприняли у этрусков и в области архитектуры: так, конструкция
римского храма Пантеона была продолжением традиций этрусско­
го зодчества. Так называемый ложный купол (постепенно сходя­
щиеся внутри ряды каменных балок или кирпичей) применялся
в архитектуре уже в минойский и микенский периоды, но только
этруски начали возводить своды из клиновидных балок, создав
таким образом купол в собственном смысле слова.
Немало оригинальных идей внесли они в сакральную архитек­
туру в соответствии с требованиями своей религии. Хотя этрусские
храмы строились по греческим образцам, местные мастера ставили
колонны не так тесно, а крышу делали более крутой. Храмы были,
как правило, трехнефные, что отвечало этрусской культовой кон­
цепции тройственности богов, о чем речь еще пойдет ниже. Также
и тосканская колонна, хотя и напоминает старейшую форму дори­
ческой колонны, имеет свои характерные особенности.
В связи с сакральной архитектурой развивалась и декоратив­
ная пластика: фризы и карнизы этруски покрывали барельефами, а
фронтоны украшали терракотовыми фигурами; мраморной скульп­
туры сохранилось мало, ведь собственных залежей мрамора в
Этрурии не было. Основным материалом для скульпторов были
терракота, глина, бронза. Из терракоты изготовляли знаменитые
саркофаги, иногда в форме ложа, на котором полулежат чело­
веческие фигуры, погребальные урны, статуи, подобные статуе
Аполлона из Вей (около 500 г. до н. э.). Из памятников бронзовой
скульптуры внимания заслуживают, в первую очередь, статуи ора­
тора («Адвокат», III—II или начало I в. до н. э.), химеры с голова­
179
ми льва и козла из Арретия (ныне Ареццо) (около 480 г. до
н. э.) и, быть может, волчицы капитолийской, украшавшей главный
холм Вечного города.
На связь этрусской культуры с Востоком указывают прежде
всего монументальные гробницы местной аристократии, на соору­
жение которых, как и на строительство египетских пирамид, зат­
рачивался огромный труд множества рабов. Когда миновал пери­
од гробниц в форме толосов, состоявших из погребальной камеры
и коридора, покрытых большим курганом (образцом для них по­
служили величественные толосы микенской эпохи), появились
гробницы многокамерные, также укрытые под большим курганом,
иногда обнесенным к тому же стеной. Эти гробницы стали прооб­
разом воздвигнутого позднее в Риме Мавзолея Августа.
Многие из этих гробниц, особенно в Вольках и Тарквиниях,
украшены внутри яркими росписями. В этрусской живописи также
можно выделить два периода: архаический, между VI и IV вв. до
н. э., и так называемый свободный, когда наиболее сильны были
влияния греческого искусства. Росписи архаического периода
представляют сцены из беззаботной повседневности немногочис­
ленного правящего слоя: перед нами фрагменты, изображающие
охоту, пиры, игры. Лишь в IV в. до н. э. тематика изменилась, и в
живописи возобладали мотивы мрачные, пугающие: фантастиче­
ские призраки, эсхатологические видения с картинами пыток и
страданий, напоминающими греческие представления о загробном
царстве Аида и исполненными с необычайной выразительностью.
Нередки и прямо греческие мотивы. Мы встречаем знакомых нам
по греческой мифологии и эпической поэзии Ахилла и Одиссея,
Аида и Персефону.
О религии этрусков известно мало, хотя местные божества и
демоны постоянно присутствуют, скажем, в росписях погребаль­
ных камер. Этруски почитали троицу высших небесных божеств:
Тина — римского Юпитера, У ни — римскую Юнону, Мнерву —
римскую Минерву. Троице небесной соответствовала троица бо­
жеств подземных: Мант — римский Л ибер-Вакх, Мания — римс­
кая Прозерпина, и третья богиня, имени которой мы не знаем, но
которую в Риме чтили как Цереру. Свиту верховного бога Тина
составляли 12 богов — в их число входили, в частности, Сет-
ланс — римский Вулкан, Марис — римский Марс, Сатре — рим­
ский Сатурн. Существовали и иные божества, которыми управ­
лял Тин, громовержец, мечущий молнии сначала в предостереже­
ние виновным, а затем в наказание им.
Этрурия, «мать и родительница суеверий», создала также ве­
сьма сложную систему гаданий, которая должна была дать челове­
ку возможность узнать волю богов и избежать несчастья. Правила
гадания, позднее усвоенные и в Риме, назывались там «этрусская
наука». Гадали по внутренностям жертвенных животных, особен­
но по печени, ведь по этрусским верованиям, принесенным с Вос­
тока, каждой из 40 частей, на которые древние делили небо, со­
ответствует определенная часть печени, поэтому для гаданий из­
180
готавливали модели печени с делением на 40 частей. Так, в Пья­
ченце найдена в 1877 г. бронзовая модель печени, аналогичная тем,
что встречаются при раскопках в Малой Азии и Месопотамии.
Сохранились тексты с описанием правил гадания по молниям, ри­
туалов, которые необходимо соблюдать при основании города,
и т. п.
Добавим, что воображение этрусков создало также множество
демонов, как злых, вредящих человеку, так и добрых, помогаю­
щих ему, покровительствующих его семье и дому. Этих добрых
демонов стали называть в Риме Ларами и Пенатами. Как видно
из росписей, этруски верили в загробную жизнь и посмертное воз­
даяние за грехи. Известны, например, росписи гробницы в Корнето
(так называемая Томба дель Кардинале), представляющие борьбу
доброго демона со злым за душу ребенка, прохождение душ умер­
ших через ворота подземного царства и муки, претерпеваемые ду­
шами нечестивцев.
Как уже говорилось, в развитии этрусской и италийской куль­
туры немалую роль сыграли греческие колонии в Италии. Греки
принесли с собой более совершенные методы земледелия, алфавит
и полисную форму государственного устройства. Алфавит их вос­
приняли не только этруски, но и — через их посредство — также
умбры, оски и латиняне. Греческий город-государство послужил
образцом для жителей древней Италии в момент, когда наступило
разложение архаической племенной организации. Италийцы, кро­
ме того, охотно заимствовали греческих богов, отождествляя их с
собственными местными божествами. Латинский Вейовис, воору­
женный луком и стрелами, был уподоблен греческому Аполлону,
а в латинской Венере увидели сходство с греческой Афродитой.
Довольно рано в Италии начали распространяться греческие ми­
фы, особенно миф о бежавших за море троянцах во главе с Эне­
ем, — латинское предание сделало Энея основателем древнего го­
родка Лавиний к югу от Рима.
С середины VII в. до н. э. этруски приступили к обширным за­
воеваниям, подчинив себе Латий и Кампанию и приблизившись к
греческим городам на юге полуострова. Несмотря на молчание об
этом римской историографии, нет сомнения, что этруски владели
тогда и Римом, — это нашло свое отражение в истории правления
в Риме этрусских царей Тарквиниев. К VI в. до н. э. относятся све­
дения о греко-этрусских войнах за господство на Тирренском
море. При этом этруски вступили в союз с Карфагеном, которому
на рубеже VII — VI вв. до н. э. удалось сплотить в государственное
объединение прежде мало связанные между собой финикийские
колонии. Хотя поначалу соединенные силы этрусков и карфаге­
нян одержали важные победы, в целом греко-этрусские войны
завершились к исходу VI в. до н. э. поражением этрусков, вытесне­
нием их из Кампании и Латия (к этому же времени римские исто­
рики относят изгнание этрусского царя Тарквиния Гордого из
Рима), падением этрусского могущества в Центральной Италии и
возвышением новой политической силы — Рима.
181
 II. РИМ В ЭПОХУ ЦАРЕЙ
Несколько десятков укрепленных центров латинян были объе­
динены в союз, во главе которого стоял город Альба Лонга. Еже­
годно представители латинских общин сходились на вершине
Альбанской горы, чтобы справить общие так называемые Латинс­
кие празднества. Общим для всех латинян был также культ боги­
ни Дианы, святилище которой находилось на озере Неми. В X в.
до н. э., как показывают археологические раскопки, небольшая
группа латинян поселилась на Тибре, с западной стороны Пала­
тинского холма, откуда можно было легко заметить приближавше­
гося неприятеля. Так возникло прямоугольное селение, обнесен­
ное валом и палисадником, — упоминаемый римскими историками
«квадратный Рим». Это было за два столетия до того, как, согла­
сно Марку Теренцию Варрону (I в. до н. э.), в 753 г. до н. э. был
основан город Рим.
Люди, жившие на Палатине, сжигали своих мертвых; их по­
гребальный обряд во многом сходен с тем, который был распрост­
ранен в Альбе Лонге, что говорит в пользу гипотезы об альбанском
происхождении первых обитателей Рима. Несколько десятков лет
спустя они заселили частично также соседние холмы Целий и
Эсквилин. На рубеже VII—VI вв. до н. э. сложился «город четы­
рех кварталов», занимавший уже 285 гектаров и охвативший поми­
мо уже названных холмов Квиринал и Виминал. Пространство ме­
жду этими холмами и Палатином стало центром города: здесь
возник Форум Романум, ставший на долгие столетия средоточием
государственной жизни Рима. Кроме латинян, сжигавших тела
умерших, в нарождавшемся городе жили сабиняне, хоронившие
покойников в земле. В возникновении из слабо связанных между
собой поселков «города четырех кварталов» велика была роль эт­
русков, которые, возможно, и дали ему название «Рома», Рим.
Этруском считали позднейшие римские историки и одного из пер­
вых правителей Рима, царя Сервия Туллия — при нем город еще
расширился, включив в себя также холмы Капитолий и Авентин,
и был обнесен крепкими стенами. Отныне Рим был не только са­
мым крупным, но и могущественнейшим из латинских городов. Не
удивительно, что уже вскоре он отобрал у Альбы Лонги главенство
над всей областью Латий.
Основой раннеримского общества был род, члены которого
имели общую собственность и совместно совершали религиозные
обряды. Следы этого давнего родового устройства видны в римских
именах, состоявших, как известно, из трех частей: собственно име­
ни, имени родового и прозвища, позднее также переходившего по
наследству. Со временем родовые связи ослабли, зато усилились
связи семейные, охватывавшие не только членов семьи в привыч­
ном для нас смысле слова, но и домашних рабов, которых в Риме
эпохи царей было еще мало. Во главе такой патриархальной
семьи стоял «патер фамилиас» с неограниченной властью над жиз­
182
нью и смертью всех членов семьи. Лишь впоследствии римские
женщины добились для себя значительно более независимого по­
ложения, чем женщины в Греции.
Полноправные граждане Рима, «популюс романус», подразде­
лялись тогда на три трибы, представлявшие три этнических
элемента в городе: латинский, сабинский и этрусский. Триба вклю­
чала в себя 10 курий, а курия — 10 родов. Таким образом, согла­
сно сообщениям римских историков, свободное население Вечного
города насчитывало первоначально 300 родов, и только члены этих
родов были полноправными гражданами. По призыву царя они яв­
лялись на куриальные собрания — комиции, дабы путем голосова­
ния по куриям принимать решения, касавшиеся судеб всей общи­
ны, войны, мира, религиозного культа.
Во главе общины в Риме, как и в других латинских городах,
стоял царь, избиравшийся на собрании; 12 ликторов носили впере­
ди него символы его власти — пучки розог с воткнутыми в них
топориками. Наряду с царем правил совет старейшин — сенат,
состоявший, по-видимому, первоначально из 100, позднее из 300
членов. Сенат утверждал все решения, принятые комициями. В
случае смерти царя, до избрания нового, сенат на каждые пять
дней назначал из своей среды временного правителя, называемого
«интеррекс»; обычай этот сохранился и в более позднее время —
к нему прибегали, когда умирал консул, высшее должностное лицо
в Римской республике. Царь был верховным военачальником, жре­
цом и судьей, опиравшимся при необходимости на нескольких
помощников — квесторов, осуществлявших суд по делам об убий­
ствах. Хотя царь не был неограниченным правителем, власть его в
период этрусского господства была очень сильна и напоминала
власть «патер фамилиас» в римской семье. Римские историки на­
зывают, по традиции, семерых царей в истории города: Ромул,
Нума Помпилий, Тулл Гостилий, Анк Марций, Тарквиний Древ­
ний, Сервий Туллий и Тарквиний Гордый. Безусловно, историчес­
кими фигурами можно считать по крайней мере трех последних,
которые были этрусского происхождения.
Полноправных граждан, членов родов, принимавших участие
в куриальных собраниях, именовали патрициями, ибо их отцы,
«патрес», заседали в сенате. Кроме них, в Риме существовали две
другие категории свободного населения: зависимые от патрициев
клиенты и еще более многочисленные плебеи. Происхождение обе­
их этих групп не совсем ясно историкам. Возможно, плебеи были
выходцами из соседних с Римом общин и потому не входили в со­
став римских родов и курий. Сохраняя личную свободу, они не
имели ни политических прав, ни права вступать в брак с предста­
вителями патрицианских родов. Занятиями их были сельское хо­
зяйство, ремесло и торговля. Некоторые из плебеев отдавали себя
под покровительство патрициев, становясь клиентами. Покрови­
тель, «патронус», защищал клиента в суде и вообще опекал его,
клиент же обязан был хранить ему верность и оказывать разли­
чные услуги. Следует добавить, что отдельные влиятельные роды
183
из покоренных Римом соседних латинских общин допускались да­
же в состав патрициата, а их главы — в сенат. Так, например, во­
шел в число римских старинных родов род Юлиев из Альбы Лонги.
Между патрициями и плебеями с самого начала были острые
трения. Смягчить их призвана была политическая реформа, кото­
рую римские историки приписывают царю Сервию Туллию. Подоб­
но реформе Солона в Афинах, реформа Сервия Туллия подорвала
основы родового устройства, введя деление римского свободного
населения по имущественному признаку. Помимо патрициев в со­
став «римского народа», «популюс романус», были включены и
плебеи, и вся эта совокупность граждан, наделенных политически­
ми правами, была на основании переписи поделена на шесть имуще­
ственных разрядов в зависимости от количества обрабатываемой
земли, находившейся в собственности того или иного человека.
С появлением в Риме в IV в. до н. э. монеты размеры землевла­
дения получили денежное выражение, и теперь к I разряду отно­
сили тех граждан, чье имущество оценивалось дороже 100 тыс.
ассов. По имущественному признаку распределялось прежде всего
бремя воинской повинности: I разряд, или класс, выставлял 80
центурий тяжеловооруженной пехоты и 18 центурий конницы;
остальные классы все вместе обязаны были выставить 95 центу­
рий легкой пехоты и вспомогательных отрядов. Всего возникло,
следовательно, 193 центурии, собиравшихся на центуриальные ко-
миции, к которым перешли такие важнейшие полномочия комиций
куриальных, как принятие законов, избрание должностных лиц,
объявление войны и заключение мира. Итак, если первоначально
реформа Сервия Туллия имела целью упорядочить военную орга­
низацию общины, привлечь к воинской службе все свободное насе­
ление города, то осуществление реформы привело к серьезным
изменениям во всем общественно-политическом строе раннего Ри­
ма. При этом реальная власть сохранилась в руках старых патри­
цианских родов, обладавших наибольшим количеством земли, вхо­
дивших в I класс и составлявших большинство на центуриальных
собраниях (98 против 95).
Древнейшее римское общество было, несомненно, обществом
земледельцев и пастухов. Очевидно, благодаря этрускам римляне
усвоили улучшенные методы обработки земли, стали культивиро­
вать виноградники. Этрускам они были обязаны и постройкой
огромного подземного канала — Большой клоаки вокруг Форума,
и распространением особого типа жилища с центральным залом,
имеющим отверстие в кровле, — атрия. Ко времени правления в
Риме этрусских царей относятся также появление там местных
ремесел и оживление торговых связей. Археологические раскопки
свидетельствуют о возникновении в VI в. до н. э. собственной рим­
ской керамики, образцом для которой служили изделия греческих
и этрусских гончаров, и о наличии мастерских по изготовлению
предметов из бронзы. Для развития торговли удачным оказалось
географическое положение нового города: на перекрестке важных
дорог, на крупной судоходной реке. Несколько столетий римляне в
184
торговых сношениях обходились без денег, средством обмена был
скот, «пекус» (отсюда латинское слово «пекуниа» — деньги). По­
началу Рим обменивался товарами главным образом с греческими
городами Южной Италии, а с конца эпохи царей — также с Атти­
кой, о чем говорят многочисленные находки аттических ваз на тер­
ритории Вечного города, и с Карфагеном, с которым был тогда
заключен первый торговый договор. Ремеслом и торговлей занима­
лись в первую очередь плебеи. Очень велика была здесь роль эт­
русков, населявших «викус Тускус» — этрусский квартал в Риме,
между Капитолием и Палатином.
Первоначальная римская религия была в отличие от религии
древних греков анимистической, причем, как и у греков, в ней
сохранялись в немалой мере пережитки тотемизма. На это указы­
вает хотя бы легенда о волчице, выкормившей Ромула и Рема,
братьев — основателей города. Для римлянина эпохи царей мир
был полон добрых и злых духов, которых следовало задобрить
путем молитв, магических заклинаний и жертвоприношений. Зани­
маясь главным образом сельским хозяйством, римляне населили
в своем воображении мир многочисленными божествами, опекав­
шими все без малейшего исключения явления природы и все виды
работ земледельца и пастуха. Целых три божества — Вервактор,
Редаратор и Обаратор — оказывали людям помощь при вспашке
целины. При унавоживании поля молились и приносили жертвы
Стеркулинию, при севе — Сатурну и Семоне; когда покажутся из
земли первые ростки, земледельцы обращались к богине Сее, а ко­
гда хлеба взойдут — к богине Сегетии. От сорняков защищал по­
севы Рунсинатор, от хлебной ржавчины — Робиг. Созревание ко­
лосьев считалось делом бога Лактурна, а цветение — богини Фло­
ры, жатвой ведал бог Мессис.
Столь же многочисленным божествам вверял римлянин безопа­
сность и благополучие своего дома и семьи. Лары и Пенаты опека­
ли жилище, двери охранял Янус, домашний очаг — богиня Веста.
Наконец, каждый человек имел собственного духа-покровителя —
гения, в котором проявлялась жизненная сила отдельной личности.
Различались «гениус фамилиэ» — покровитель семьи, и «гениус ло-
ци» — покровитель места. Духами, манами, становились и души
умерших; маны считались добрыми духами, но если семьи усоп­
ших пренебрегали совершением положенных обрядов для успокое­
ния их душ, они являлись смертным как грозные и мстительные
лемуры. Всех этих божеств и духов римляне не представляли в
человеческом облике, не ставили им статуй, не строили храмов.
Однако они выделяли среди них главных богов: Юпитера —
общеиталийское божество неба; Марса — первоначально духа —
покровителя растений, позднее бога войны; Квирина — близкое к
Марсу божество сабинского происхождения.
Решающий шаг к антропоморфизму римских культов был сде­
лан в период правления этрусской династии, ведь у этрусков боги
выступали в человеческом облике, как и у греков. Под влиянием
этрусков на Капитолии возник первый храм, где находились ста­
185
туи трех высших этрусских божеств: Тина, У ни и Мнервы, кото­
рых латиняне отождествили со своими богами Юпитером, Юноной
и Минервой. При царе Тарквинии Древнем Рим вступил в тесные
связи с городом Кумы в Кампании, откуда, вероятно, и попали в
Рим так называемые «сивиллины книги», принадлежавшие, по пре­
данию, знаменитой прорицательнице — Кумской сивилле. В крити­
ческие для Вечного города моменты особая коллегия римских
жрецов обращалась к этим книгам, как к оракулу, ища там совета.
Обычно они находили совет сивиллы ввести в городе культ еще ка­
кого-либо греческого божества, поэтому наряду со старыми мест­
ными божествами в Риме появились новые боги, заимствованные у
других народов и весьма популярные, особенно у плебеев. Грече­
ская Деметра была отождествлена с безликим италийским боже­
ством Церерой, под защитой которой, как считали римляне, произ­
растали хлебные злаки. Афродиту римляне отождествляли с ита­
лийской покровительницей овощей Венерой, Посейдона с италий­
ским Нептуном, который поначалу не имел никакого отношения
к морю. Под влиянием греческой религии древние безличные
латинские и общеиталийские божества приобрели в Риме антропо­
морфические черты и их стали изображать, как в Элладе, в виде
прекрасных мужчин и женщин. Рим украсился святилищами и ста­
туями.
Римская религиозность состояла прежде всего в самом тща­
тельном и скрупулезном соблюдении всех обрядовых формальнос­
тей, ибо даже малейшее отклонение, ошибка или пропуск какого-
либо ритуального действия или формулы могли обидеть божество
и вызвать его гнев. При таком количестве культов необходимо
было создать многочисленное жречество, хорошо знавшее всю
обрядность, имена и функции всех божеств. Жрецы составляли
«индигетамента» — официально утвержденные собрания молитвен­
ных формул с указаниями, к каким богам и в какие дни надлежит
обращаться с молитвами, совершать жертвоприношения и т. д.
Жрецы ввели также календарь, отмечая в нем дни, благоприятные
для проведения собраний, заключения договоров и совершения
иных официальных действий, а также дни «несчастливые», когда
нельзя было ничего предпринимать. Существовала и специальная
коллегия жрецов-гадателей — авгуров, умевших увидеть знамение
в том, как летят птицы. Были и гаруспики, занимавшиеся «этрус­
ской наукой», т. е. гадавшие по внутренностям жертвенных живот­
ных. Жрецы-фламины обслуживали культ какого-либо определен­
ного божества — Юпитера, Марса или Квирина, а жрецы-фециа-
лы ведали обрядами, связанными с внешними сношениями госу­
дарства. О формализме, ритуализме римской религиозности гово­
рят хотя бы запреты, которым обязан был следовать, например,
жрец-фламин Юпитера: ему не разрешалось смотреть на воору­
женное войско, он не мог носить ни перстня, ни пояса. Не удиви­
тельно, что на закате республиканского строя в Риме, когда тради­
ционная религиозность уже ослабла, становилось все труднее
отыскать кандидата на эту высокую должность, несмотря на то
186
что фламину Юпитера полагались курульное кресло и ликтор.
Огромное множество запретов и предписаний регулировали и
жизнь весталок — жриц, присматривавших за очагом в храмах бо­
гини Весты.
Как в Греции, жрецы в Риме не образовывали особой касты,
но были выборными должностными лицами. Помимо жреческих
коллегий существовали также религиозные братства, такие, как
братство салиев, «плясунов», которые в сверкающем вооружении,
со священными щитами в руке, исполняли два раза в год ритуаль­
ные пляски в честь бога Марса. Пережитком древней традиции
тотемизма было, очевидно, братство луперков, служителей италий­
ского бога Луперка (ср. «лупус» — волк). Упомянем еще «арваль-
ских братьев»: в праздник сельской богини Деа Диа они обходили
с песнями город, взывая к помощи Ларов, чтобы обеспечить обиль­
ные урожаи.

III. ЭПОХА РАННЕЙ РЕСПУБЛИКИ

ОБЗОР ПОЛИТИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ

К 509 г. до н. э. римские историки относят изгнание из Рима

царя Тарквиния Гордого, последнего царя этрусского происхожде­
ния. С установлением республиканского строя высшая власть ока­
залась в руках двух ежегодно избиравшихся консулов, первона­
чально называвшихся преторами, т. е. «идущими впереди». Консу­
лов избирали на центуриальных собраниях из числа патрициев,
которые одни имели «юс хонорум» — право занимать должности.
Без согласия консулов не могли собраться ни сенат, ни комиции,
сами же они в период исполнения этих обязанностей были свобод­
ны от всякой судебной ответственности. Власть консулов была ог­
раничена лишь тем, что один из них мог наложить вето на реше­
ния другого. В реальной жизни, однако, консулы не могли не счи­
таться с политическими интересами патрициев и их верховного
органа — сената. Кроме консулов с самого начала существования
республики немалую роль в городских делах играли квесторы,
участвовавшие и в суде, и в управлении казной. Поначалу они бы­
ли лишь помощниками консулов, но с середины V в. до н. э. их
также стали избирать на комициях, и с тех пор квесторы были
самостоятельны. Они занимались финансовыми делами государст­
ва, ведали архивом, во время военных походов сопровождали кон­
сулов, управляя войсковой казной.
В 501 г. до н. э. в Риме впервые избрали должностное лицо,
наделенное чрезвычайными полномочиями, — диктатора. В отли­
чие от консулов, избиравшихся регулярно, к диктаторской власти
римляне прибегали лишь в моменты крайней опасности, требовав­
шие полного единоначалия. Формально диктатора избирали консу­
лы, фактически же сенат. Власть диктатора была неограниченной,
187
и ему полагались не 12, как другим высшим должностным лицам,
а 24 ликтора с розгами и топорами.
Из сказанного выше видно, что Римская республика носила
ярко выраженный аристократический характер. Центуриальные
собрания, не имевшие к тому же законодательной инициативы,
мог созывать только консул, представлявший патрицианский слой
общества. Ни одно решение этих комиций не вступало в силу, пока
его не утверждали «патрес» — сенат. В еще большей мере требова­
ли утверждения решения плебейских собраний, проходивших на­
чиная с 471 г. до н. э. по образцу комиций куриальных и центу-
риальных. Постановления, принятые на плебейских собраниях,
«плебисцита», были обязательны лишь для самих плебеев, если
только не были подкреплены «авторитетом отцов» — сенато­
ров.
В период, наступивший сразу после изгнания из Рима этрус­
ских царей, политическое значение Рима, его ведущее положение в
области Латий поначалу уменьшились, отошли в прошлое. Первые
десятилетия молодой республики отмечены были острейшими со­
циальными и политическими конфликтами между малоимущей, то­
нущей в долгах плебейской массрй, с одной стороны, и сосредо­
точившими в своих руках практически всю власть в государстве
патрициями — с другой. Тогда же римлянам пришлось вести дол­
гие войны с соседями — сабинянами, эквами, вольсками, с союзом
8 латинских городов во главе с Тускулом. Лишь в 493 г. до н. э.
между Римом и другими латинскими городами был заключен на­
ступательно-оборонительный союз, сохранявшийся в течение всего
V в. до н. э. и позволивший Риму распространить свою власть на
некоторые окрестные области. Так к старым 4 городским трибам
были прибавлены еще 17 сельских. А с завоеванием в 396 г. до н. э.
этрусского города Вейи число их достигло 25.
Однако в 390 г. до н. э. Рим постигла неожиданная беда. Часть
галльских племен, незадолго до этого перешедших через Альпы
и овладевших долиной реки По, которую прежде занимали этрус­
ки, захватила Рим. И хотя, получив огромную контрибуцию, они<