И З Д АТ Е Л Ь С Т В О S T R E L K A P R E S S

Пространство как социальный продукт:

глава из книги Анри Лефевра
Как мы воспринимаем, осмысляем, переживаем и,
таким образом, производим мир вокруг нас?

В своей классической работе «Производство

пространства» французский философ Анри Лефевр
предлагает по-новому взглянуть на окружающий нас
физический мир. Не все его свойства можно познать
объективно, но они также не являются лишь
культурными конструктами. Пространство постоянно
воспроизводится в динамической взаимосвязанности
его восприятия, осмысления и переживания человеком.
Публикуем отрывки из текста, переведенного и
выпущенного издательством Strelka Press.

i. 14

Предваряя дальнейшее изложение, можно уже теперь в качестве программы

перечислить некоторые импликации и следствия нашего изначального
предположения: (социальное) пространство есть (социальный) продукт.

Первая импликация: пространство-природа (физическое) все больше

отдаляется. Необратимо. Конечно, оно было и остается общей отправной
точкой: истоком, origo социального процесса, быть может, основой любой
«оригинальности». Конечно, оно не просто исчезает со сцены. Оно сохраняется Станислав Львовский о
важности книги
как фон картины, как декорация и нечто большее, чем декорация; каждая
Анри Лефевра для
деталь, каждый природный объект обретает символическую ценность (любое, понимания города

самое ничтожное животное, дерево, трава и т. д.). Исток и источник, природа,

отфильтрованная памятью, подобно детству и непосредственности,
сопровождает нас везде и всюду. Кому не хочется ее защитить, спасти?
Вернуться к подлинному? Кто хочет ее уничтожить? Никто. И тем не менее все и
вся наносят ей вред. Пространство-природа удаляется, превращаясь в горизонт
для тех, кто оборачивается назад. Оно ускользает от мысли. Что такое Природа?
Как уловить ее облик до вторжения, до вмешательства людей с их орудиями
опустошения? Природа, могучий миф, превращается в вымысел, в негативную
утопию: отныне она всего лишь сырье, которое обрабатывали
производительные силы различных обществ, производя свое пространство.
Она, конечно, сопротивляется, ее глубина бесконечна, но она побеждена, она
отступает, разрушается...

i. 17

Описание еще одной импликации выдвинутой нами гипотезы потребует еще

больше усилий. Если пространство есть продукт, то познание воспроизведет его
производство, то есть опишет его. Формула, согласно которой научный интерес
и «объект» смещаются от предметов в пространстве к производству самого
пространства, нуждается в еще более подробных объяснениях. Частичные
продукты, локализованные в пространстве, то есть, с одной стороны, предметы,
а с другой — рассуждения о пространстве, отныне суть лишь признаки и
свидетельства этого процесса производства (который включает различные
процессы означивания, но не сводится к ним). То есть важно уже не
пространство того или сего, но пространство как целое или глобальное, которое
следует не просто анализировать (что чревато бесконечными фрагментациями
и членениями, вытекающими из аналитического замысла), но и порождать с
помощью теоретического познания и в его рамках.

Теория через цепь концептов воспроизводит, в самом сильном смысле — Диахрония — термин,
введеный
изнутри, а не только извне (описательно) — процесс порождения в целом,
французским
бесконечно переходя от прошлого к настоящему (и обратно). Действительно, лингвистом
история и ее последствия, «диахрония», этимология тех или иных локусов (лат. Фердинандом де
Соссюром и
место — прим. ред.) то есть все, что там происходило, меняя местность, — все
подразумевающий
это вписывается в пространство. Прошлое оставило на нем свои следы, надписи исследование языка в
— письмо времени. Но это пространство существует по-прежнему, как и в процессе его развития
давние времена, оно дано нам как современное целое, со всеми своими во времени.

действующими связями и сочленениями. То есть производство и продукт суть

две нераздельных стороны одного целого, а не две отдельные репрезентации.

Одно замечание: в ту или иную эпоху, в том или ином обществе — древне-
рабовладельческом, средневеково-феодальном и т. п. — активные группы не
«производили» свое пространство так, как «производят» сосуд, предмет мебели,
дом, фруктовое дерево. Тогда как же они действовали? Этот весьма насущный
вопрос распространяется на все рассматриваемые «поля». Действительно, даже
неокапитализм или управляемый капитализм, даже планировщики и
программисты-технократы, производя пространство, не знают целиком и
полностью все причины, следствия, посылки и импликации этого процесса.

© Igor Eskinja

Ответить или попытаться ответить на этот вопрос могут специалисты по

некоторым «дисциплинам». Так, эколог будет отталкиваться от природных
экосистем; он покажет, как деятельность человеческих групп нарушает
равновесие этих экосистем и как это равновесие в большинстве случаев
восстанавливается в «до-технических» или «архео-технических» обществах;
затем он рассмотрит отношения города и деревни, потрясения, привнесенные
городом, возможность или невозможность нового равновесия. Тем самым он
прояснит и даже объяснит со своей точки зрения генезис современного
социального пространства. Историки будут действовать иначе, в зависимости от
своих методов и направлений; одни, те, кто изучает событийный ряд, составят
хронологическую таблицу решений, касающихся отношений населенных
пунктов с их территорией, возведения памятников; другие реконструируют
подъем и упадок институций, обусловивших появление этих зданий; третьи
будут изучать с экономической точки зрения связи между поселениями и
территориями, между отдельными городами, государствами и городами и т. д.

«Бинарность», превратившись в ментальную

конструкцию, изгоняет из жизни, мышления,
общества всякую живую деятельность

Прежде чем двигаться дальше, напомним еще раз понятия, которые мы

наметили и будем разрабатывать подробнее.

а) Пространственная практика любого общества порождает свое пространство;

она полагает и предполагает его в диалектическом взаимодействии: медленно,
но верно производит его, господствует над ним и присваивает его себе. Анализ
выявляет пространственную практику общества при дешифровке его
пространства.

Что такое пространственная практика при неокапитализме? Она тесно Когерентность —

лингвистический
связывает в воспринимаемом пространстве повседневную реальность
термин,
(времяпрепровождение) и реальность городскую (маршруты и сети, обозначающий
соединяющие места работы, «частной» жизни и досуга). Это необычная базовую и
основополагающую
связь, поскольку она включает в себя жесткое разграничение локусов, которые
характеристику
она соединяет. Пространственную компетенцию и перформацию, отличающую текста, его связность.
каждого члена этого общества, можно оценить лишь эмпирическим путем.
«Современная» пространственная практика определяется, таким образом,
повседневной жизнью обитателя социального жилья в пригороде: это крайний
и показательный случай; однако это не значит, что можно обойти стороной
автомобильные трассы и политику воздушных сообщений. Пространственная
практика должна обладать известной связностью, которая не обязательно
означает когерентность (выработанную умственным путем, то есть
рассчитанную и логичную).

b) Репрезентации пространства, иначе говоря, пространство задуманное,

пространство ученых, планировщиков, урбанистов, «кроящих» и
«организующих» технократов, некоторых художников, близких к научным
кругам и отождествляющих переживание и восприятие с замыслом
(продолжением чего служат ученые рассуждения о числах — золотом сечении,
модулях и «канонах»). Это пространство, господствующее в данном обществе
(способе производства). Концепции пространства тяготеют (с рядом оговорок,
на которых следует остановиться подробнее) к системе вербальных, то есть
разработанных интеллектом знаков.

с) Пространства репрезентации, то есть пространство, переживаемое через

сопутствующие ему образы и символы, иными словами, пространство
«жителей», «пользователей», а также отдельных художников и, быть может, тех,
кто описывает, полагая, что только описывает, — писателей, философов. Это
пространство подчиненное, то есть претерпеваемое, пространство, которое
пытается изменить и присвоить себе воображение. Оно покрывает собой
физическое пространство, используя его объекты в качестве символов. Тем
самым эти пространства репрезентации тяготеют (с теми же оговорками, что и
в предыдущем случае) к более или менее когерентным системам невербальных
символов и знаков.

В силу (относительной) автономии пространства как «реальности»,

возникшей в результате длительного процесса — особенно при
капитализме и неокапитализме (управляемом), — возникают новые
противоречия. На пространственных противоречиях мы остановимся
ниже. Пока же обозначим диалектическую взаимосвязь между
членами триады: восприятие, осмысление, переживание.
Cтратегии и тактики города:
Триада: три члена, а не два. Двучленное отношение сводится к беседа Виктора Мизиано с
философом Еленой Трубиной
оппозиции, контрасту, противоречию; оно определяется
характерным эффектом: эффектом эха, отражения, зеркала.
Философия положила много труда, чтобы
преодолеть двучленные отношения — субъекта и объекта, res cogitans
и res extensa у Декарта, Я и Не-я у кантианцев, пост- кантианцев,
неокантианцев. Такая «бинарность» не имеет ничего общего с
манихейскими теориями ожесточенной борьбы двух космических
сил; превратившись в ментальную конструкцию, она изгоняет из
жизни, мышления, общества (из материального, ментального,
социального, из пережитого, воспринятого, осмысленного) всякую
живую деятельность.

© Igor Eskinja

Благодаря титаническим трудам Гегеля и Маркса философия вернулась к так Релевантность —

термин, в
называемым «релевантным» оппозициям, увлекая за собой некоторые
лингвистике
специальные науки (или увлекаемая ими) и определяя интеллигибельное через обозначающий
оппозиции и системы оппозиций под предлогом прозрачности. Подобная различение языковых
единиц.
система не может быть материальной, у нее не будет остатка; эта совершенная
система являет себя умственному взору как рациональная и очевидная.
Парадигма обладает волшебным свойством — преображать неясное в
прозрачное, перемещать «объект» из темноты на свет, не деформируя его,
одной лишь силой формулировки. Одним словом, расшифровывать. Знание с
поразительным неразумием обслуживает власть, уничтожая любое
сопротивление, любую тень и ее «бытие».

Чтобы понять социальное пространство в этих трех моментах, можно

обратиться к телу. Тем более что отношения с пространством данного
«субъекта», члена той или иной группы или общества, предполагают его
отношения с собственным телом, и наоборот. Социальная практика, если
рассматривать ее в целом, предполагает использование тела — рук, всех
остальных членов и органов чувств, трудовых жестов и жестов, относящихся к
внерабочей деятельности. Это — воспринимаемое (практическая основа
восприятия внешнего мира, в психологическом смысле). Что касается
репрезентаций тела, то они обусловлены научными достижениями,
распространяемыми с примесью идеологии: это анатомия, физиология, болезни
и лекарства, связь человеческого тела с природой, окрестностями и «средой». Со
своей стороны, телесное переживание становится в высшей степени сложным и
странным, ибо на него в виде иллюзии непосредственности влияет «культура» —
различная символика и долгая иудеохристианская традиция, ряд аспектов
которой раскрывает психоанализ. Переживаемое «сердце» (вплоть до
недомоганий и болезней) странным образом отличается от сердца мыслимого и
воспринимаемого. Тем более — пол. Локализации весьма затруднены, и
переживаемое тело под давлением морали превращается в странное тело без
органов — тело-кару, тело-кастрата.

Необходимо изучить не только историю

пространства, но и историю репрезентаций, а также
историю их связей друг с другом, с практикой, с
идеологией

Триада «восприятие–осмысление–переживание» (в терминах пространства:

пространственная практика — репрезентация пространства — пространства
репрезентации) лишается своего значения, если придать ей статус абстрактной
«модели». Либо она отражает нечто конкретное (но не «непосредственное»),
либо же имеет только ограниченное значение — как один из многих возможных
идеологических медиаторов.

То, что переживание, осмысление и восприятие смыкаются и «субъект», член

той или иной социальной группы, может переходить от одного к другому, не
рискуя запутаться, — неоспоримый факт. Образуют ли они когерентное целое?
Возможно — при благоприятных условиях. В таком случае, вероятно, должен
существовать некий общий язык, консенсус, код.

Можно предположить, что у западного города, от

эпохи итальянского Возрождения до XIX века,
такой язык был. Здесь доминировала
репрезентация пространства, подчиняя себе
пространство репрезентации (религиозного
происхождения), сведенное к символическим
образам небес и ада, дьявола и ангелов.
Тосканские художники, архитекторы, теоретики
разработали особую репрезентацию
пространства — перспективу, исходя из
социальной практики, которая, в свою очередь,
как мы увидим, явилась результатом
исторического поворота, изменившего
отношения города и деревни. При этом в
обыденном сознании, более или менее
обреченном на немоту, сохранялось в почти Филиппо Брунеллески, флорентийский скульптор и архитектор эпохи
неизменном виде пространство репрезентации, Возрождения, считается открывателем линейной перспективы. На
фотографии изображен купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре,
унаследованное от этрусков, несмотря на века построенный Брунеллески в начале XV века.

римского и христианского владычества.

Линия горизонта, уходящие вдаль и пересекающиеся в «бесконечности»

параллели определяли интеллектуальную и одновременно визуальную
репрезентацию, что приводило к первичности взгляда в рамках, так сказать,
«логики визуализации». Эта репрезентация, вырабатывавшаяся веками,
получила воплощение в архитектурной и урбанистической практике —
перспективах, коде.

Чтобы довести до конца наше исследование и, по мере возможности, доказать

получившуюся теорию, следует обобщить предложенные разграничения,
распространив их на все общества, на все эпохи, на все «способы производства».
Здесь мы ограничимся лишь несколькими аргументами, не надеясь
осуществить эту задачу в полной мере. Репрезентации пространства
проникнуты знанием (смесью познания и идеологии), всегда относительным и
меняющимся. Следовательно, они объективны, но могут быть пересмотрены.
Истинны они или ложны? Не всегда у этого вопроса есть определенный смысл.
Перспектива — истинна или ложна? Репрезентации пространства, безусловно,
абстрактны, но они входят в социально-политическую практику, поскольку
сложившиеся отношения между предметами и людьми в репрезентируемом
пространстве подчинены логике. Рано или поздно эта логика разрушает их, ибо
они не когерентны. Пространства репрезентации, скорее переживаемые, чем
осмысляемые, никогда не ограничены ни когерентностью, ни связностью. Они
проникнуты воображаемым и символикой и уходят корнями в историю —
историю целого народа и каждого отдельного человека, принадлежащего к
этому народу.

Этнографы, антропологи, психоаналитики, изучая эти пространства

репрезентации (иногда сознательно, иногда нет), чаще всего забывают
сопоставить их с репрезентациями пространства, которые сосуществуют,
согласуются, взаимодействуют с ними, и еще чаще пренебрегают
пространственной практикой. Ученые без труда распознают в них то, что их
интересует: детские воспоминания, сновидения, образы и символы матки
(отверстия, коридоры, лабиринты). Пространство репрезентации переживается,
высказывает себя; у него есть ядро или эмоциональный центр — Эго, постель,
комната, квартира или дом; площадь, церковь, кладбище. Оно включает локусы
страсти и действия, локусы пережитых ситуаций, а значит, сопряжено со
временем. Тем самым оно может получать различные качественные
характеристики: направленное, ситуационное, реляционное, потому что по
сути своей оно является качественным, текучим, динамичным.

© Igor Eskinja

Если обобщить это различие, оно потребует пересмотра истории. Необходимо

будет изучить не только историю пространства, но и историю репрезентаций, а
также историю их связей друг с другом, с практикой, с идеологией. Подобная
история будет включать в себя генезис этих пространств, а главное — их
сопряжений, искажений, перемещений, взаимных пересечений и связей с
пространственной практикой обществ (способов производства).

Можно предположить, что репрезентации пространства имеют практическое

значение, что они проникают в пространственные текстуры, отмеченные
печатью продуктивных знаний и идеологий, и изменяют их. Следовательно,
репрезентации пространства весьма важны и оказывают особое влияние на
производство пространства. Каким образом? Через строительство, то есть через
архитектуру, понимаемую не как возведение данного конкретного жилого
здания, дворца, памятника, но как проект, вписанный в пространственный
контекст и текстуру, — что предполагает «репрезентации», не теряющиеся в
символике или воображаемом.

Пространства репрезентации, напротив, не производят ничего, кроме

символических произведений — зачастую единичных, но иногда дающих
начало целому «эстетическому» направлению. Однако по прошествии
некоторого времени это «эстетическое» направление истощается, породив ряд
экспрессивных форм и экскурсов в воображаемое.

Подобным разграничением нужно пользоваться с большой осторожностью. Оно Пространство-время

— физическая модель,
сразу влечет за собой дробность, тогда как следует, напротив, восстановить
дополняющая
производительное целое. К тому же нельзя заранее с уверенностью сказать, что пространство
оно поддается обобщению. Существует ли различие между репрезентациями равноправным
временным
пространства и пространствами репрезентации на Востоке (в Китае)? Весьма
измерением.
сомнительно. Возможно, напротив, что восточные иероглифы содержат некое
неделимое единство представления о миропорядке (пространство-время) и
понимания конкретного (практического и социального) пространства-времени,
внутри которого выстраиваются символы, создаются произведения искусства,
возводятся здания, храмы и дворцы. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу;
впрочем, ответа на него мы дать не можем за неимением точных знаний о
Востоке. Зато мы попытаемся показать генезис этого разграничения, его
значение и смысл на Западе, в западной практике, начиная с Греции и Рима.
Впрочем, нельзя с уверенностью сказать, что разграничение это сохранилось
неизменным вплоть до наших дней и что никогда не возникала обратная
ситуация (например, производительность пространств репрезентации).

Символы, которые мы чувствуем и предчувствуем,

ускользают от нашего абстрактного, бестелесного,
вневременного знания

У некоторых народов (к примеру, обитателей перуанских Анд эпохи чавинской

культуры) существовала репрезентация пространства, о которой
свидетельствуют планы храмов и дворцов, и пространство репрезентации,
отразившееся в произведениях искусства, графике, тканях и т. д. Как
соотносились эти два аспекта одной эпохи? Сегодня наука изо всех сил
старается восстановить теоретическим путем некое соединение, нисколько не
похожее на приложение к «реальности» знаний прошлого. Поэтому осуществить
эту реконструкцию крайне трудно: символы, которые мы чувствуем и
предчувствуем, ускользают от нашего абстрактного, бестелесного,
вневременного знания — изощренного, эффективного, но «нереального»
применительно к некоторым «реальностям». Что было в промежутке, в зазоре
между репрезентациями пространства и пространством репрезентации?
Культура? Конечно, но это слово обладает обманчивой полнотой. Работа
искусства? Безусловно, но чья и каким образом? Воображение? Возможно, но
почему и для кого?

Предложенное разграничение приобрело бы еще большее значение, если бы

нынешние теоретики и практики действовали каждый со своей стороны,
разрабатывая одни — пространства репрезентации, а другие — репрезентации
пространства. Если ссылаться на конкретные имена, можно сказать, что Фрэнк
Ллойд Райт принимает общинное пространство репрезентации, восходящее к
библейской и протестантской традиции, тогда как Ле Корбюзье разрабатывал
техницистскую, сциентистскую, интеллектуализированную репрезентацию
пространства.

Le Corbusier, Chandigarh

Возможно, следует пойти дальше и допустить, что производители пространства

всегда действовали в соответствии с некоей репрезентацией, тогда как
«пользователи» пассивно претерпевали то, что им предлагалось, то, что было
более или менее включено или обосновано в их пространстве репрезентации.
Как осуществлялись подобные манипуляции? Ответ на этот вопрос должен дать
анализ. Если у архитекторов (и урбанистов) действительно есть своя
репрезентация пространства, то откуда она берется? Кто извлекает пользу из
того, что она становится «рабочей»? Если у «жителей» в самом деле есть свое
пространство репрезентации, это забавное недоразумение начинает
разъясняться. Что вовсе не значит, что оно исчезает из социально-
политической практики.

Понятие идеологии устаревает и клонится к закату, пусть даже критическая

теория до сих пор допускает его необходимость. Это понятие никогда не было
прояснено; им злоупотребляли: марксистская идеология, буржуазная
идеология, идеология пролетарская, революционная, социалистическая и т. п.;
нелепые разграничения между идеологией вообще и отдельными идеологиями,
между «идеологическим аппаратом» и институтами знания и пр.

Что такое идеология без пространства, к которому она отсылает, которое

описывает, чью лексику и связи она использует, чей код она содержит? Чем
была бы религиозная идеология иудеохристианского образца, не будь в ее
основе определенных мест и их названий: церковь, исповедальня, алтарь,
святилище, кафедра, скиния и т. д.? Чем была бы Церковь без церквей?
Христианская идеология, носительница узнаваемого и неузнанного иудаизма
(Бог Отец и т. п.) создала пространства, обеспечивающие ее долговременность.
Вообще говоря, то, что называется «идеологией», обретает плотность, лишь
вторгаясь в социальное пространство, в его производство, и оформляется
в нем. Быть может, сама по себе она и заключается преимущественно в
дискурсе об этом пространстве?

Если познание, в соответствии со знаменитой формулой, восходящей к Марксу,

непосредственно (а не опосредованно) становится производительной силой и
происходит это с появлением капиталистического способа производства,
значит, отношения между идеологией и наукой меняются. Знание берет на себя
роль идеологии. Для идеологии —насколько она отличается от знания —
характерна риторика, метаязык, а значит, пустословие и досужие
разглагольствования (а не философско-метафизическая систематизация,
«культуры» и «ценности»). Более того, идеологическое и логическое могут
смешиваться в той мере, в какой упорные поиски когерентности и связности
отсекают противоречия как сверху, в информации и знании, так и снизу, в
пространстве повседневной жизни.

Репрезентация пространства сумела сочетать идеологию с наукой в рамках

практики (социально-пространственной). Типичный пример — классическая
перспектива. То же самое сегодня можно сказать о пространстве плани-
ровщиков, пространстве локализации, устанавливающем для каждой
деятельности свой отдельный локус.

Идеология и знание, почти неразделимые, входят в более широкое понятие

репрезентации, которое тем самым вытесняет понятие идеологии. Этот
концепт может служить (рабочим) инструментом для анализа пространств,
а также обществ, породивших эти пространства и сложившихся в них. В
Средние века пространственная практика включала в себя и сети дорог в
окрестностях сельских общин, монастырей и замков, и пути, связующие города,
и широкие дороги, по которым передвигались паломники и крестоносцы. Что
касается репрезентаций пространства, то они были заимствованы у Аристотеля
и Птолемея в христианской обработке: земля, подземный «мир» и светозарный
Космос, небеса праведников и ангелов, где обитает Бог Отец, его Сын и Дух
Святой. Неподвижная сфера в конечном пространстве, рассеченная по диаметру
земной поверхностью, ниже которой расположен ад, а выше, образуя верхнюю
часть сферы, находится небесный свод, купол с закрепленными на нем
звездами и кружками планет; пространство, пронизанное божественными
посланиями и посланниками, наполненное светозарной Славой Троицы, —
таково понятие пространства у Фомы Аквинского и в «Божественной комедии».

Что же до пространств репрезентации, то здесь в центре окрестностей

находились сельская церковь, кладбище, ратуша и поля либо же городская
площадь и колокольня. Эти пространства репрезентации служили иногда
прекрасным истолкованием космологических репрезентаций; так, путь святого
Иакова повторяет на земной поверхности путь, ведущий от созвездия Рака к
созвездию Козерога на небесном своде, — Млечный Путь, прочерченный
божественной спермой, где рождаются души, которые затем, скользя по склону,
падают на землю и находят, если могут, путь к искуплению: паломничество,
ведущее их в Компостелу («звездное поле»). Разумеется, тело входило в этот
механизм репрезентаций, относящихся к пространству: «Tелец властвует над
шеей; Близнецы — над плечами; Рак — над руками; Лев — над грудной клеткой,
сердцем и диафрагмой; Дева — над желудком; Весы — над нижней частью
ягодиц; Скорпион владеет областями, предназначенными для похоти...» —
утверждал Альберт Великий.

Можно предположить, что пространственная практика, репрезентации

пространства и пространства репрезентации участвуют в производстве
пространства по-разному: в зависимости от своих качеств и свойств, в
зависимости от общества (способа производства), в зависимости от эпохи.
Отношения между тремя этими моментами — восприятием, осмыслением,
переживанием — никогда не бывают простыми и устойчивыми; тем более они
не бывают «позитивными» в том смысле, в каком это слово Альберт Великий —
наставник Фомы
противопоставляется «негативному», необъяснимому, несказанному,
Аквинского,
запретному, бессознательному. Являются ли три эти момента и их изменчивые средневековый
немецкий философ и
сопряжения осознанными? Да, и тем не менее о них ничего не известно. Можно
теолог. Признан Отцом
ли объявить их «бессознательными»? Да, потому что, как правило, о них не Церкви.

ведают, а анализ выводит их на свет из тьмы, рискуя ошибиться. Эти

сопряжения всегда нуждались в проговаривании, хотя оно не равно знанию,
даже «бессознательному».

© 2009—2019 Теории и практики. Использование материалов сайта «Теории и практики» разрешено только при наличии
активной ссылки на источник. Все права на изображения и тексты принадлежат их авторам.

Made on Ti l d a