Л. А.

Мулляр
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при
Президенте РФ, Северо-Кавказский институт, профессор кафедры социальных и
политических дисциплин, доктор философских наук, доцент (357500,
Ставропольский край, г. Пятигорск, ул. Дунаевского, д. 5; тел.: (8793) 98-99-45;
director@ranhigsskfo.ru)
L. A. Mullyar
The Russian Academy of peoples economy and state service, North-Caucasian
institute, Professor of the Chair of Social and Political discipline, Doctor of
philosophical sciences, Senior lecturer (357500, Pyatigorsk, Dunaevsky str., 5; tel.:
(8793) 98-99-45)

ОБРАЗ-КОНЦЕПТ «АБСУРД» ФРАНЦА КАФКИ:

ФИЛОСОФСКО-ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ СМЫСЛЫ
В статье рассматривается «абсурд» как феномен образно-концептуального
«магического мышления» Франца Кафки и обосновывается его философско-
онтологическая смыслонасыщенность.
Образ-концепт; антропосоциальное бытие; абсурд; социальный статус;
субъективность.

IMAGE-CONCEPT «ABSURDITY» OF THE FRANS KAFKA:

PHILOSOPHICALLY-ONTOLOGICAL MEANINGS

In the article there examined absurdity as phenomenon of image-conceptual of

the magical thought of the Frans Kafka and there ground philosophically-ontological
meanings of absurdity.

Image-concept, anthroposocial existence; absurdity; social status; the

subjective.

Electronic copy available at: http://ssrn.com/abstract=2694435

 Одно из самых пронзительных и трагичных произведений Франца Кафки -
«Превращение» (1916) - определяют как притчу с «изъятым смыслом»,
ужасную фантазию воспалённого воображения, сказку для взрослых об
«абсолютной ненадёжности всех и всяческих гарантий». Так или иначе, но
вместе с Кафкой мы неизбежно попадаем в пространство образа-концепта
«абсурд», не обозначенного в тексте непосредственно, но выводимого из
контекста как «обертон» антропосоциального бытия1.
Уже с первой фразы автором заявлена абсурдная «мнимая ситуация»:
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза
обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое»2.
Обыкновенный коммивояжёр Грегор Замза - теперь странное несуразное
насекомое: огромный жук, «выпуклый со спины и брюшка, с коричневой,
панцирно-твёрдой спиной и многочисленными, убого тонкими по сравнению с
остальным телом ножками», которые «бесполезно копошились у него перед
глазами»3. Глаза, при этом, оставались человеческими. Итак, насекомое - герой-
аутсайдер - может быть представлено как образ-концепт ничтожности
социального статуса и, одновременно, снятой социальной ответственности,
отстранённости. Поскольку Кафка не уточняет биологическую видовую
принадлежность жука, то это «насекомое вообще» ещё и образ-концепт
неопределённости, неясности индивидуального бытия, образ-концепт
экзистенциального кошмара, заявленного «без разбега», без мотивировки и
потому приобретающего зловещее значение всеобщности, всенаходимости,
всепроницаемости абсурда.
Притча вообще, а сказочная притча тем паче, предполагает наличие какого-
то скрытого смысла, нравопоучения, латентно-контекстного позиционирования
авторской идеи. Нарративный ряд данного произведения складывается не
просто в рассказ о судьбе человека, превращённого в насекомое. Используя

1
См.: Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М., 1981.
2
Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. - М., 1991, с. 292.
3
Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. - М., 1991, с. 293.

Electronic copy available at: http://ssrn.com/abstract=2694435

образно-концептуальную конфигурацию, Кафка предпринимает попытку
обратить наше внимание на уязвимость человеческой субъективности, которая
проявляется особенно в ситуациях подчинения себя интересам других. Это и
есть стартовая позиция абсурдности индивидуального бытия. Превращение-
заколдовывание Грегора Замзы в насекомое - грандиозная философско-
онтологическая метафора-идея абсурда, которая приобрела конфигурацию
многослойного образа-концепта.
Во-первых, произошедшее с Грегором ассоциировано с переходом /
трансцендированием в Иномирие, в Инобытие собственной души, которая,
таким образом, видимо, пытается освободиться из-под общественно-семейного
гнета эгоцентричных родных и, тем самым, разрешить кризис
самоидентификации.
Во-вторых, превращение Грегора - суть предъявление противоречия между
эссенциальной фатальностью социального бытия и экзистенциальным
смыслотворением субъективного бытия, причём в форме поражения последнего
(когда человек поражён чем-то, застигнут врасплох), в форме провала смысла
реального бытия: нечто абсурдное, невероятно страшное разрушает привычный
образ жизни, создавая угрозу коренным основаниям индивидуального
существования.
В-третьих, превращение Грегора в насекомое можно трактовать и как
репрезентацию душевной интенсификации, ставшей возможной благодаря
выключенности героя из сферы действия объективной причинности.
В-четвертых, превращение в семье Замзы в целом - образ-концепт
всеобщего парадокса, абсурда экзистенциальности: Грегор - человек в облике
насекомого; семья - насекомые в облике людей.
В-пятых, превращение Грегора - образ-концепт чудовищно трагичного
одиночества человека среди людей, тотальной отчуждённости человека от
общества, человека от человека, безысходной изолированности в
окружённости: «Грегор подумал, что отсутствие непосредственного общения с
людьми при однообразной жизни внутри семьи помутило, видимо, за эти два

3
месяца его разум, ибо иначе он никак не мог объяснить себе появившейся у
него вдруг потребности оказаться в пустой комнате»1.
Перед читателем развёрнута образно-концептуальная констатация
фундаментальной абсурдности, залегающая в тривиальной повседневности, и
от того обретающая форму перманентной трагедии субъективного бытия:
обычное человеческое существование не ждёт от мира ничего хорошего.
Поэтому сказочный приём - размен на нечеловеческий облик - воспринимается
здесь как некое терапевтическое средство: обретение защиты от жестокости,
предательства семьи воплощено в панцире, который выглядит твердым и
надежным поначалу, но, в конце концов, оказывается таким же уязвимым, как
и, в прошлом, человеческая плоть и душа Грегора.
Превращение-заколдовывание Грегора возможно интерпретировать как
образ-концепт сосуществования двух миров: двоемирие здесь не
последовательное, не диахронное, поскольку Инобытие начинается не «за
тридевять земель», а находится здесь же, синхронно и присуще Этому миру.
Иномирие Кафки - это абсурдность, алогичность, разлад как в бытии внешнем
социальном, так и в бытии внутреннем индивидуальном. Именно благодаря
соединению экстеробъективной конкретности и интеросубъективной
неопределенности Кафка достигает философской степени образной
концептуализации.
Апогей абсурдности человеческих отношений дан в собирательном образе
семьи Грегора Замзы. Убедившись в превращении Грегора, его родные
цепенеют при мысли, что он посмел нарушить привычный распорядок их
каждодневной бытийности. Инстинкт самосохранения в самом неприглядном
его проявлении превращает сестру и родителей в эгоистичных бездушных
монстров-обывателей. Сначала «они опустошили его комнату, отняли у него
всё, что было ему дорого», затем сестра перестала убирать комнату Грегора:
«по стенам тянулись грязные полосы, повсюду лежали кучи пыли и мусора; она

Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. - М., 1991, с. 317.

1

4
видела грязь ничуть не хуже, чем он, она просто решила оставить её»1. В итоге
к нему снесли ненужные вещи и превратили комнату в свалку хлама: «ящик для
золы и мусорный ящик из кухни» обрели своё место именно здесь. Родные
намеренно (!) сформировали вокруг Грегора чуждое, враждебное, уродливое
пространство - страшное и безысходное, в котором утрачено Человеческое.
Филистёрская корпоративность - наиболее опасное образование, символ
открытой и демонстративной агрессии, когда сплочённый эгоизм есть форма
консолидации «против», - стала способом существования семьи: общая
ненависть к Грегору, желание как можно быстрее избавиться от него, потому
что он неудобен, проблематичен и бесполезен. Отец и сестра - явные
механизмы устранения в данном случае: морально-психологическая
враждебность, применение грубой физической силы, жестокость,
выдавливание, выживание Грегора из их экзистенциального пространства как
инородного, Иного и нежелание даже попытаться воспринять Иное.
Ситуация расколдовывания Грегора также содержит глубинную
«премудрость» этой печальной истории: беспомощность души человека и
прямая угроза индивидуальному существованию со стороны социальности.
Несколько позже Ж.-П. Сартр выразит это словами, которые прозвучат как
приговор социальности: «Рая нет. Зато есть Ад: это другие люди»2.
Расколдовывание Грегора Замзы нагружено вдвойне: во-первых, событийно-
образно, во-вторых, концептуально.
Что касается первого момента, то смерть главного героя - событийно-
образное логическое завершение этого абсурдного существования: «Вскоре он
обнаружил, что вообще не может шевелиться. Он этому не удивился, скорее
ему показалось неестественным, что до сих пор он ухитрялся передвигаться на
таких тонких ножках»3. Смерть образно ассоциирована с обретением свободы.

Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. - М., 1991, с. 327.

1

Сартр Ж.-П. Тошнота. Изб. произведения. - М., 1994, с. 458.

2

Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. - М., 1991, с. 331.

3

5
 Второй момент расколдовывания связан с особой напряжённостью как
внешней метафоричности, так и внутренней концептуальной интриги. Смерть
Грегора Замзы:
- образ-концепт абсолютной отчуждённости «Я» и «Ты». Этой смертью Кафка,
вероятно, заявил беспощадный принцип бытия, привносящий в жизнь
абсурдность: как только «Я» перестает видеть в другом «Я» себе подобного,
уничтожение становится «технической» проблемой («Мы должны попытаться
избавиться от него. Ты только должен избавиться от мысли, что это Грегор. В
том-то и состоит наше несчастье, что мы долго верим в это»1);
- образ-концепт консолидированной негации. Семья сплотилась против
Грегора-насекомого - того, кто более всего одинок и несчастен. Смерть одного
- условие благополучия других. Люди «питаются» друг другом: после смерти
Грегора семья «обсуждала виды на будущее», сестра «расцвела и стала пышной
красавицей»;
- образ-концепт жестокости бытия. Насекомое Грегор засыпает-умирает
весной, когда весь мир (в том числе и насекомые) просыпается. Его не убили
непосредственно, даже не уморили голодом. Он умер-высох от отсутствия
любви и участия. Кафка еще раз убедительно доказал, сколь уязвим человек в
силу своей абсолютной зависимости от Человеческого в себе и от собственных
человеческих привязанностей;
- образ-концепт зыбкости, сомнительности христианской нравственности,
видимо утратившей свои сдерживающие рычаги в поведенческих актах
субъекта, переставшей быть абсолютной гарантией высокой духовности и
человечности. Смерть Грегора в который раз высвечивает эгоцентричность
человека, ибо родные воспринимают её не как облегчение для Грегора, а как
облегчение для себя, ведь они избавились от того, что мешало размеренному
обывательскому течению жизни: «Теперь мы можем поблагодарить Бога»2.

Там же, с. 333.

1

Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. - М., 1991, с. 335.

2

6
 Таким образом, последовательное «нарративное движение» вслед за
Францем Кафкой позволяет не только насладиться литературным изыском
сказочной притчи «Превращение», но и постичь её философскую
«премудрость», вскрыть «высший и всеобщий смысл» онтологической
трагедии субъективности. Упрёк в пессимизме допустим, но не он определяет
философко-онтологическую смыслонасыщенность этого сравнительно
небольшого произведения. Главное - человек предупреждён: Абсурд возможен
отовсюду, во всём, всегда…

Библиографический список:
1. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М., 1981.
2. Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. - М., 1991.
3. Сартр Ж.-П. Тошнота. Изб. произведения. - М., 1994.