Открыть Электронные книги
Категории
Открыть Аудиокниги
Категории
Открыть Журналы
Категории
Открыть Документы
Категории
Император Карл VI скончался в замке Фаворите 26 октября 1740 года. Известие о том получено в
Рейнсберге, где находился король, страдавший в то время лихорадкою. Врачи, проникнутые старыми
предрассудками, не хотели дать ему хины: он сам ее принял, имея более важные заботы, чем лихорадку.
Он немедленно решился поддержать неоспоримые права своего дома на Силезское княжество, хотя бы и с
оружием в руках. Это намерение соответствовало всем его политическим видам: оно представляло
средство приобрести славу, усилить государство и покончить дело о спорном наследовании герцогством
Бергским. Однако же, прежде чем принять окончательное решение, король взвешивал, с одной стороны,
риск, представляемый подобною войной, а с другой — возможные выгоды.
С одной стороны, представлялся могущественный Австрийский дом, обладавший неистощимыми
средствами в обширных своих областях; предстояло нападение на дочь Германского императора, которая
должна была иметь союзниками короля Английского, Голландскую республику и большую часть
имперских принцев, обязавшихся защищать прагматическую санкцию. Герцог Курляндский, правивший в
то время Россией, был наемником Венского двора; и кроме того, молодая королева Венгерская могла
обеспечить себе содействие Саксонии, уступив ей некоторые округи Богемии. Что же касается
подробностей исполнения, то неурожай 1740 года внушал опасения относительно возможности снабдить
магазины и продовольствовать войска. Риск был велик; следовало страшиться случайностей войны: одно
проигранное сражение могло быть решительным. Король не имел союзников и мог противопоставить
лишь необдержанное войско старым Австрийским солдатам, поседевшим на службе и обстрелянным в
боях.
С другой стороны, многие соображения оживили надежды короля. Положение Венского двора по
смерти императора было крайне шатко: финансы были плохи, армия расстроена и ослаблена неудачами
против турок; в министерстве царствовал разлад. Поставьте во главе подобного правительства молодую
неопытную принцессу, призванную защищать спорное наследственное дело, и окажется что такое
правительство не могло быть страшным. Притом невозможно было, чтобы король остался без союзников.
Соперничество, существующее между Францией и Англией, обеспечивало королю содействие одной из
этих держав; и кроме того, все, домогавшиеся австрийского наследства, должны были стать на стороне
Пруссии. Король мог располагать своим голосом для избрания императора; он мог войти в соглашение
относительно своих прав на герцогство Бергское либо с Францией, либо с Австрией, и наконец, открытие
войны в Силезии было единственным способом наступательного действия, который соответствовал
положению его державы: ибо он оставался бы поблизости от своих границ, а река Одер предоставляла ему
всегда верный путь сообщения.
Обстоятельство, побудившее короля окончательно решиться на это предприятие, была кончина
императрицы Российской Анны, что воспоследовало вскоре после кончины императора Германского.
Наследником престола был младенец Иван, великий князь Российский, сын принца Антона Ульриха
Брауншвейгского (шурина короля) и принцессы Мекленбургской. По всему казалось, что во время
несовершеннолетия молодого императора, Россия будет более занята поддержанием спокойствия внутри
империи, чем охраною прагматической санкции, из-за которой неизбежны были волнения в Германии. К
этим соображениям прибавьте армию, готовую к действию, наличные денежные средства и, быть может,
желание прославить свое имя. Таковы были побуждения, заставившие короля объявить войну Марии
Терезии Австрийской. …
Европа встрепенулась от внезапного вторжения в Силезию. Некоторые называли это предприятие
необдуманным, другие считали его делом безумия. Английский министр при Венском дворе, Робинсон,
утверждал, что король Пруссии заслуживал общего политического проклятия. Одновременно с поездкой
графа Готтера в Вену король послал в Россию Винтерфельда, который встретил там маркиза Ботту,
отстаивавшего интересы Венского двора со всей живостью своего характера. Однако же в этом случае
померанское здравомыслие одолело итальянскую тонкость, и Винтерфельд благодаря влиянию
фельдмаршала Миниха, успел заключить с Россией оборонительный союз. Нельзя было ничего лучшего
пожелать в тогдашних критических обстоятельствах…
1742-й год был годом важных событий. Вся Европа пылала войною из-за раздела спорного
наследства; состоялись сеймы для избрания Австрийского дома, а в России был свергнут с престола
император в колыбели. Один хирург, родом француз, один музыкант, один камер-юнкер и сто человек
Преображенских гвардейцев, подкупленные французскими деньгами, привели Елизавету в императорский
дворец. Они нападают врасплох на сторожей и обезоруживают их. Молодой император, принц Антон
Брауншвейгский, его мать принцесса Мекленбургская, все схвачены. Затем собираются войска. Они
присягают Елизавете, признавая ее своей государыней. Опальное семейство заключено в Рижскую
тюрьму; Остерман, покрытый позором, сослан в Сибирь. Все это было делом нескольких часов. Но
Франция, надеявшаяся воспользоваться этим переворотом, ею вызванным, вскоре увидела тщету своих
надежд. …
Если б Швеция умела пользоваться случаем, то ей следовало бы нанести сильный удар, пока
Россия была обуреваема внутренними смутами: все предвещало ей счастливый успех. Но Швеции не было
суждено восторжествовать над своими врагами. Она оставалась в каком-то оцепенении, прежде и после
этого переворота; она упустила благоприятную минуту, порождающую великие события. Поражение при
Полтаве едва ли могло быть для нее столь пагубно, как праздное бездействие ее войск. …
Политическая причина таких превратностей заключается, вероятно, в различных видах правления,
сменявшихся в Швеции. Пока у них была монархия, воинское звание пользовалось почетом: войско
считалось нужным для защиты государства, которому не могло казаться страшным. В правление народное
мы видим противное: правительство должно по своему существу быть миролюбивым, воинское звание
должно быть униженным, следует опасаться всего со стороны генералов; через них может произойти
переворот. В республиках честолюбие прибегает к проискам для достижения своих целей; подкупы
понемногу их унижают, и понятие о чести теряется, потому что можно обогащаться путями, не
требующими никаких достоинств от домогающихся. Кроме того, в республиках никогда не сохраняется
тайна: неприятель бывает предостережен вперед о замыслах и может принять свои меры. Но французы
некстати возбудили завоевательные стремления, не совсем еще изгладившиеся в умах у шведов, дабы
столкнуть их с русскими, в такое время, когда у шведов не было ни денег, ни обученных солдат, ни
порядочных генералов.
***
Король открыл в Петербурге переговоры о предметах ему близких: дело шло о гарантии
Бреславльского договора Елизаветою. Наиболее воспротивились тому англичане и австрийцы,
действовавшие, однако, под рукою. Оба брата Бестужевы, министры императрицы, прельщенные
приманкою десяти тысяч гиней, нашли средство затянуть окончание этого дела различными
препятствиями. Королева Венгерская смотрела на уступку Силезии как на вынужденное действие, от
которого она могла отречься со временем, сославшись на крайность, заставившую ее покориться тяжким
обстоятельствам. Англичане хотели изолировать прусского короля и лишить его всякой поддержки, чтобы
удержать в полной от себя зависимости. Как бы ни старались государи скрывать подобные намерения, но
им редко удается сохранить их в тайне.
В то время произошла ратификация Фридрихсгамского мира между Россиею и Швециею. Потеря
некоторых пустынных округов Финляндии была наименьшим злом, постигшим шведов: самоуправство
русских в Стокгольме покрыло нацию крайним позором; на каждого подданного императрицы смотрели в
Швеции также, как в Галлии времен Юлия Цезаря на Римского сенатора. …
Изо всех соседей Пруссии Российская империя заслуживает преимущественного внимания как
соседка, наиболее опасная. Она могущественна и близка. Будущим правителям Пруссии также предлежит
искать дружбы этих варваров. Короля не столько страшила численность русских войск, сколько эта толпа
казаков и татар, которые выжигают целые области, убивают жителей и уводят их в плен: они опустошают
страну, наводняемую ими. Притом, с другим неприятелем можно возмещать претерпеваемый вред; но это
становится невозможным относительно России, если не иметь в своем распоряжении сильного флота для
обережения и продовольствия армии, которая направила бы свои действия прямо на Петербург. В видах
приобретения дружбы России, король не щадил никаких усилий.
По общему представлению, европейские дворы в системе, где много лет речь идет о балансе
между домом Бурбонов и домом Вашего Величества, следует разделить на три класса:
- первый – естественные друзья
- второй – естественные враги дома Вашего Величества
- третий – те дворы, которые от случая к случаю могут примкнуть к одной или другой стороне.
(…)
Говоря о втором классе, то есть о европейских державах, которые есть естественные враги дома
Вашего Величества, нужно назвать в первую очередь Оттоманскую Порту, однако о ее будущих планах
невозможно составить точное суждение. Что касается короля Пруссии, то он, вне всякого сомнения,
заслуживает одного из первых мест в списке естественных врагов, даже перед Оттоманской Портой. Его
следует рассматривать как самого злого и опасного врага дома Вашего Величества (…) Прусская
политика постоянно направлена на то, чтобы все больше ослаблять Австрию, отнимать у нее силы и
средства для исполнения ее планов, и оба двора, таким образом, и в будущем будут жить в величайшей
ревности и непримиримой вражде друг с другом. Опасность прусских планов по дальнейшему своему
расширению уже не раз сообщена была и российскому двору.
Что касается тех держав, которые относятся к третьему классу – Римский двор, Португалия,
Дания, Швеция, Польша, Неаполь, Сардиния, республики итальянские, герцог Модены, курфюрсты и
князья Германской Империи – то они имеют сильный вес в общей системе государств, и высочайший
интерес требует размыслить, как избрать надлежащие средства, чтобы привлечь их на нашу сторону.
(…)
Англия одна, и без Голландии, при названной старой системе еще ни разу не смогла действенно
помочь дому Вашего Величества… Величайшая надежда при нынешних условиях возлагается на Россию.
Однако их помощь недостаточна, и есть опасность лишиться ее. Также следует учесть, что сложности на
севере, если приведут к войне, отвлекут на себя силы упомянутого двора.
Не только сила прежних австрийских альянсов уменьшилась, но и общее состояние ввиду
усиления врагов несказанно ухудшилось. Ранее лишь с двух сторон грозила опасность, теперь же, ввиду
вражды испанского принца дона Филиппа и короля прусского, она грозит с четырех сторон, и трое из этих
соседей не только не уступают, но и превосходят дом Вашего Величества по своему могуществу….
Из этого следует, на мой взгляд, естественный вывод о том, что старая система, где дом Вашего
Величества вместе с морскими державами выступали против дома Бурбонов, не отвечает новому
положению дел, не может служить правилом и путеводной нитью. И следует ответить на вопрос, какая
система в нынешних обстоятельствах была бы наиболее соответствующей интересам Вашего Величества?
Главная максима нашего государства есть, что потерю Силезии нельзя потерпеть, и король
Пруссии является величайшим, опаснейшим и непримиримейшим врагом дома Вашего Величества.
Следует уделить первейшую, величайшую и постоянную заботу тому, чтобы не просто отражать
враждебные предприятия названного короля, а ослаблять его, ограничивать его мощь и вернуть
потерянное…
Старая система направлена лишь против дома Бурбонов, но не против Бранденбургского дома,
который включался в число союзников. В этом основная разница с нынешними временами. Поскольку
король Прусский смог найти себе друзей в Англии, со стороны этой короны не следует ожидать никакого
прямого и серьезного содействия в возвращении Силезии.
Необходимо благоразумие говорит, что не следует предпринимать наступательных мероприятий,
если надежда не превосходит опасность, и если есть сомнения в счастливом исходе. Посему сражаться в
одиночку с Пруссией, предполагая, что иные державы не вмешаются, неразумно; прусскую силу следует
считать если не превосходящей, то равной австрийской, и не забывать об истощении войной
наследственных земель…
По моему скромному разумению, в нынешней ситуации нет никакой возможности осуществить
означенные большие планы, если Французская монархия тем или иным способом не просто не помешает
их осуществлению, а окажет им прямую или непрямую поддержку.
№ 4. Вестминстерская конвенция
(16 января 1756 г.)
Статья 1. Будет истинная и постоянная дружба и тесный союз между ее вел. королевой Венгеро-
Богемской и его христианнейшим величеством, их наследниками и преемниками, королевствами,
областями, землями, подданными и вассалами.
Статья 2. (О возобновлении и подтверждении Вестфальского трактата 1648 г. и всех мирных
договоров, после него заключенных).
Статья 3. Ее вел. импер. королева обещает и обязуется как за себя, так и за своих наследников и
преемников гарантировать и защищать все области и провинции и земли в Европе, которыми
действительно владеет его христ. вел., против нападения какой-либо державы, исключая лишь случаи
настоящей войны между Англией и Францией…
Статья 4. Его христ. вел. обещает ее имп. вел. королеве, ее наследникам и преемникам
гарантировать и защищать против нападения какой-либо державы все королевства, области, провинции и
земли, которыми она действительно владеет в Европе.
Статья 5. В силу этой взаимной гарантии обе выс. дог. стороны будут действовать всегда согласно
в целях принятия мер, которые они найдут полезными для поддержания мира; и в случае, если одна из
сторон подвергнется угрозе нападения, другая предложит свои добрые услуги, чтобы воспрепятствовать
этому.
Статья 6. Но если эти добрые услуги, которые они друг другу обещают, не приведут к желаемому
результату, то в случае, если одна и другая сторона под каким бы то ни было предлогом подвергнется
нападению, то вышеупомянутые государи обязуются предоставить друг другу помощь в количестве 24000
человек. Этот пункт исключает настоящую войну в Америке между Францией и Англией, о которой
говорилось в статье 3 данного договора.
Статья 7. Ее импер. вел. кор. Венгеро-Богемская и его христианнейшее вел. оставляют за собой
право пригласить другие державы присоединиться к настоящему исключительно оборонительному
договору.
Статья IV. Его величество христианнейший король отказывается от всех претензий, которые его
величество могло предъявить в отношении Новой Шотландии, или Акадии, во всех ее частях и
гарантирует ее со всеми ее владениями королю Великобритании. А также его величество христианнейший
король уступает в полную собственность и гарантирует вышеназванному британскому величеству Канаду
со всеми ее владениями, также остров Кап-Бретон и все другие острова и берега в заливе и по течению
реки Св. Лаврентия…
Статья VI. Король Великобритании уступает в полную собственность его величеству
христианнейшему королю острова Сен-Пьер и Микелан, чтобы они могли служить пристанищем
французским рыбакам…
Статья VIII. Король Великобритании возвращает Франции острова Гваделупу, Мари-Галант,
Дезирад, Мартинику и Белиль, и эти острова будут отданы в том же состоянии, в каком они были, когда
они были захвачены французскими войсками.
Статья IX. Христианнейший король уступает в полную собственность и гарантирует его
британскому величеству острова Гренаду и Гренадины… и раздел островов, называемых нейтральными,
условлен и установлен следующим образом — острова Сент-Винсент, Доминик и Тобаго остаются в
полную собственность Великобритании, остров Сен-Люсия будет передан Франции…
Статья X. Его британское величество возвращает Франции Горе, … а его христианнейшее
величество уступает в полную собственность и гарантирует королю Великобритании побережье реки
Сенегал…
Статья XI. (О разграничении владений Англии и Франции в Индии. Франция сохраняла за собой
пять прибрежных владений — Пондишери, Чандернагор, Маэ, Карикал, Янаон. Значительная часть Индии
переходила в руки Англии).
Статья XII. Остров Менорка, также и форт Сен-Филипп, передаются его британскому величеству в
том же состоянии, в каком они были захвачены войсками христианнейшего короля, и с артиллерией,
которая там находилась во время захвата вышеуказанных острова и форта.
Статья XIII. Город и порт Дюнкерк передаются в состоянии, которое было установлено договором
в Э-ла-Шапель и в предшествующих договорах.
Статья XIV. Франция возвращает все земли, принадлежащие электорату Ганновера, Ланграфу
Гессенскому, герцогу Брауншвейгскому и графу Липп Букербургскому, занятые войсками его
христианнейшего величества…
Статья XIX. Король Великобритании передает Испании всю территорию, которую он завоевал на
острове Куба, с городом Гаваной.
Статья XX. В результате передачи, обусловленной и предшествующей статьей, его католическое
величество уступает в полную собственность и гарантирует его британскому величеству Флориду с
фортом Сен-Августин и заливом Пенсаколя, как и все то, чем владеет Испания на северо-американском
континенте к востоку или к юго-востоку от реки Миссисипи.
Статья XXI. Французские и испанские войска эвакуируют все территории, местности, города,
местечки, дворцы его вернейшего величества, которые могут быть завоеваны французскими и испанскими
войсками в Европе, и они будут переданы в том же состоянии, в каком они находились при их захвате… и
то же относится к португальским колониям в Америке, Африке и Восточной Индии…
№8. Письмо короля Фридриха II своему брату, принцу Генриху. 25 июня 1770 г.
Я обнаружил, мой любезный брат, что в политических вопросах у Вас хватает здорового аппетита.
Что касается меня, то я состарился и утратил этот аппетит, которым отличался в дни своей молодости.
Ваши идеи, безусловно, великолепны, но ветер судьбы должен быть благоприятным для успеха подобных
предприятий. А в этом отношении я не могу и не хочу ничем похвалиться. И все же неплохо иметь
подобные проекты под рукой, чтобы осуществить их, как только представится возможность. Мы
находимся между двумя великими державами, Австрией и Россией. Можно с уверенностью говорить о
том, что мы все еще слишком слабы для того, чтобы без всякого риска занять нейтральную позицию
между ними и достичь своей цели. Однако величайшей преградой является то, что ни Австрия, ни Россия
не испытывают большого желания способствовать нашему увеличению.
Я пишу в 1773 г. о том, что произошло в России с тех пор, как я здесь нахожусь. Пытаясь дать
ясную оценку того, что мне надлежит сообщить, я, в ущерб связности изложения, намерен
сосредоточиться в первую очередь на мотивах, двигавших событиями, а не самих событиях. Не следует
удивляться, если по этой причине я буду иногда останавливаться на деталях и обстоятельствах, не
относящихся непосредственно к описываемым мною периоду.
Я не буду, в частности, углубляться в анализ причин войны, в которую оказалась втянута Россия,
хотя она заметно влияет на общую политическую ситуацию. С тем, чтобы не потерять из виду общей
канвы, я, не останавливаясь на рассмотрении причины хода этой войны, лишь выскажу мнение о том, что
идея увеличить территорию России за счет Польши не входила в планы Екатерины II. Ее империя и без
того слишком обширна, чтобы ее размеры не вели к ослаблению ее мощи. Однако, имея вкус ко всему
необычному и романтическому, императрица думала, прежде всего, обеспечить себе славу, поставив
последнюю точку в делах своих предшественников.
Планы царя Петра не заходили, однако, так далеко, как они заходят сейчас. Он ограничился тем,
что сломил мощь Швеции и поработил Польшу, — чтобы господствовать на севере. Это, возможно, и
побудило его не опасаться больше могущества Османской империи. Однако после того, как русские
убедились в никчемности турок, они воспылали принять участие в делах Европы. По мере того, как турки
теряли свое влияние на эти дела, они уступали свою роль России.
Эта новая нация, сама удивленная откликом, который ее действия находят в политическом мире,
начинает действовать, обдумывая свои ходы только после постигающих ее неудач. Все ее замыслы
крупномасштабны, ее действия дерзки. Судите сами, что может совершить эта нация во главе с
государыней, которая страстно ищет славы и характер которой сильнее ее разума, по крайней мере, когда
речь заходит о соответствии замысла способу его осуществления, государыней, в характере которой
мужество, последовательность и энергия часто сталкиваются с упрямым нежеланием внимать голосу
разума. Не приходится удивляться тому, что Россия остается верной планам Петра I, замышляя возродить
Греческую империю на Востоке, создать независимые княжества, унизить тех, кто стремится ее
уничтожить, распространить свою торговлю от Черного до Средиземного морей, от Каспийского моря до
Индии и Америки. Это может закончиться, однако, только тем, что самые могущественные обогатятся за
счет самых бедных, держава, которой она сейчас опасается, усилится, а сама Россия будет вынуждена
разделить со своими соперниками влияние, которым она пока одна пользовалась в Польше.
Длительность пребывания ее войск в этом королевстве возбудила опасения со стороны турок,
усмотревших угрозу в действиях России, направившей свои войска к тому участку их границы, где эти
войска могли в наибольшей степени быть опасными для Турции. Турки были разбиты, и победа
сопутствовала их врагам до берегов Дуная.
Венский двор, в свою очередь, также опасался соседства с этой нацией, предприимчивой по
природе, тем более, что она может позволить себе быть таковой, не подвергаясь риску. Еще более
приходилось опасаться этому двору изменений в настроениях населяющих Австрию народов, которые
приняли ее корону только из опасения, что в противном случае они попадут в зависимость от русских, с
которыми их объединяет религия.
Эта обеспокоенность и продиктовала австрийцам необходимость подписания договора с Портой 6
июля 1771 г., согласно которому австрийцы обязуются возвратить Турции путем переговоров либо
военной силой завоеванные Россией провинции в обмен на территориальные уступки со стороны Турции
в пользу Австрии и выплату суммы в 20 тысяч кошельков. Ратификации этого договора были разменены,
и вскоре венский двор получил условленную сумму.
В польских делах Екатерина II действует амбициозно, понуждаемая тщеславием, тогда как в войну
с турками она вступила из высокомерия. Однако будучи застигнутой врасплох договором, который турки
подписали с австрийцами, и не решаясь дать другой ход своей политике, она слепо приняла план,
предложенный королем Пруссии, суть которого состояла в том, чтобы успокоить венский двор и
пробудить его алчность, предложив Австрии часть Польши, которая компенсировала бы для нее передачу
Валахии и те денежные суммы, которые она могла надеяться получить от Порты. Россия поручила
прусскому королю довести этот план до сведения австрийцев. Последние, видя согласованные действия
двух держав и не желая подвергаться риску войны с ними, приняли предложение России и прусского
короля.
Потребовалось менее года, чтобы они сменили систему и подписали с Россией 25 июля 1772 г.
договор, в соответствии с которым эта держава взяла на себя обязательство отказаться как от
присоединения, так и требований независимости Валахии и Молдавии. Обе участницы этого договора
взаимно гарантировали друг другу получение тех частей Польши, которыми они стремились обладать.
Прусский король не стал участником этого договора, но подписал аналогичный с Россией на таких
условиях, что если две вышеупомянутые державы получили только территории, то этот государь
обеспечил себе бесценное преимущество, поскольку обеспечил себе контроль над торговлей в устье
Вислы, торговлей лесом и частью соляных копей Польши. Отныне Пруссия имеет все возможности
приступить к созданию собственного военно-морского флота, который увеличит ее мощь и придаст ей
новую энергию. Прусская монархия становится прочным и компактным государством, простершим свои
границы от Германской империи до берегов Балтики и даже до России, поскольку в состав переданных ей
земель вошли проходы, которыми пользовалась эта держава для того, чтобы вступить на территорию
Германии. Теперь прусскому королю предстоит удерживать этот барьер, который он сможет открывать и
закрывать по своему желанию. В случае возникновения каких-то разногласий с Россией, в частности, если
однажды он захочет присоединить Курляндию, он уже не встретит трудностей со стороны Ливонии. В
прошлом он мог напасть на Россию только одним путем: двигаясь через узкую полоску земли, лишенную
травы, которой можно было бы кормить лошадей, и не имеющую никакой реки для облегчения
продвижения и подвоза продовольствия. Сейчас же он скоро будет иметь достаточное количество
кораблей для перевозки целой армии вдоль побережья. За два марша он может достичь Риги и, продвинув
другой корпус в направлении Москвы, он отрежет Петербург и прибалтийские провинции от остальной
части Империи. Если же он захочет нанести ущерб российской торговле, то для этого будет достаточно
направить пять или шесть фрегатов на рейд Данцига — и Рига вскоре потеряет те преимущества,
которыми она пользовалась во ввозе товаров из Польши, или тех, что доставлялись по Висле.
Таким образом, получается, что Россия заплатила своей кровью и деньгами за выгоды, в которых
больше величия, чем реальной пользы. Турки для нее слишком слабый соперник, победа над ними не даст
того эффекта, это ложный триумф. По отношению к ним она (т. е. Екатерина) забывает о соображениях
безопасности. Опасность с их стороны существует лишь в ее воображении, хотя она и пользуется
рассуждениями о турецкой опасности для того, чтобы удовлетворить свою страсть к расширению границ
Империи. Для достижения этой цели она готова даже пожертвовать своей честью и репутацией, действуя
вразрез с собственными вполне разумными заявлениями о невмешательстве в дела Польши и
невозможности ни при каких условиях раздела этого королевства. …
Если бы Россия была тем, чем ее считают люди пристрастные, Османской империи уже не
существовало бы. Поколебав этот колосс, но оказавшись неспособной опрокинуть его, Екатерина,
истощенная своими победами, оставила часть своих планов, сведя их к стремлению заключить мир,
который оставил бы ей средства нанести в свое время решающий удар. Ее уполномоченные потребовали в
качестве цены этого мира сначала на конгрессе в Фокшанах, затем в Бухаресте независимости татар и
крепостей, которые охраняют подходы к Крыму, Таманский полуостров, Кубань, передачу России портов
Керчь и Еникале, свободное плавание для всех русских морских судов в Черном море и в Архипелаге и,
наконец, полную свободу торговли. Таким образом, уже утвердившись в Кабардии, имея возможность
расширить свои владения в Кубани, обладая морскими крепостями и портами в Крыму, военным флотом
и процветающей торговлей, Россия становится в полном смысле этого слова хозяйкой Черного моря.
Константинополь не может больше считаться надежным и незыблемым центром, на который могло бы
рассчитывать любое правительство. Доставка продовольствия в этот город по Черному морю может быть
перекрыта. Отныне он открыт любым потрясениям, его содержание и защита становятся трудным делом.
Стремление к заключению мира, однако, оказалось не столь велико, чтобы заставить турок смириться с
условиями, которые хотела продиктовать им Екатерина, и Великий визирь, который подвергался такому
же риску, если бы он подписал позорный мир, как и продолжив неудачную войну, предпочел вновь
испытывать свою военную судьбу.
Действия России оправдывают выбор султана. Господину Румянцеву был дан приказ перейти
Дунай и отбросить турок до Константинополя. Он выполнил его, но, столкнувшись с нехваткой
продовольствия, снял осаду Силистрии после неудачной попытки взять город и вернулся на левый берег.
Это поколебало решимость Екатерины. Она принялась жаловаться на австрийцев, которые, по ее
словам, не выполнили свои обязательства по снабжению ее армии, и упрекать своего генерала в
недостатке способностей и мужества. Правительство воспользовалось этой возможностью для того, чтобы
убедить ее сделать более умеренными свои чрезмерные требования, адресованные к Порте, и умерить
свои разрушительные амбиции. Она согласилась с этим и поручила господину Обрезкову не только
возобновить переговоры с турками, но и смягчить свою позицию по всем пунктам. Она показала своему
уполномоченному министру не только не открывать первым свою позицию, но заставить турок первыми
изложить свои предложения. Однако и этот метод не дал до сих пор ожидаемых результатов. Ее ресурсы
истощаются, в благородном сословии начинается ропот в связи с тяготами, которые легли на его плечи. …
Между тем нынешняя турецкая кампания закончилась так же неудачно, как и предыдущая. Часть
русской армии, перешедшая в ноябре Дунай для того, чтобы овладеть Варной, потерпела такую неудачу,
что это деморализовало русских и вдохнуло надежду в турок. Это еще одно доказательство того, что
русские не в состоянии преодолевать препятствия, которые встречают в своем победоносном шествии на
другом берегу Дуная.
В результате Россия напоминает сегодня больного, находящегося в угнетенном состоянии после
того, как он пережил и радость спасения, и конвульсии. Она не может сохранить те территории, которые
завоевала у турок, а то, чем она завладела за счет Польши, не только не усилит ее мощи, но и наоборот,
ослабит ее, так как соседи ее сделались более могущественными из-за того, что сама она увлеклась
планами, которые были ей явно не по силам и поставили ее политику в зависимость от хода событий.
Их действия усиливаются день ото дня, Екатерина II, по ее собственному выражению, не может
даже помышлять о том, чтобы избавиться от их влияния. Я безуспешно доводил до ее сведения намерение
короля, состоящее в том, чтобы показать легкость задачи разделения венского и берлинского дворов и
опоры на Англию для того, чтобы избегнуть опасностей, которые таят в себе ясные намерения этих двух
дворов. Она одержима мыслью о том, что должна всем пожертвовать, чтобы завершить со славой войну,
которую начала. Она льстит себе тем, что если ей это удастся, она вновь сможет тем или иным образом
стать хозяином положения. …
ГЛАВА I
О торговле
То, о чем я буду говорить, требовало бы более обширного обсуждения, но характер настоящего
труда не дозволяет этого* Мне хотелось бы плыть по спокойной реке, но меня уносит бурный поток.
Торговля исцеляет нас от пагубных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где
нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки. Поэтому не надо
удивляться, что наши нравы менее жестоки, чем прежде. Благодаря торговле все народы узнали нравы
других народов и смогли сравнить их. Это привело к благотворным последствиям. Можно сказать, что
законы торговли совершенствуют нравы по той же причине, по которой они их н губят. Торговля
развращает чистые нравы: на это жаловался Платон; она шлифует и смягчает варварские нравы: это мы
видим ежедневно.
ГЛАВА II
О духе торговли
Естественное действие торговли - склонять людей к миру. Между двумя торгующими друг с
другом народами устанавливается взаимная зависимость: если одному выгодно покупать, то другому
выгодно продавать, все их связи основаны на взаимных нуждах. Но дух торговли, соединяя народы, не
соединяет частных лиц. Мы видим, что в странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их
дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Малейшие вещи, даже те, которых
требует человеколюбие, там делаются или доставляются за деньги. Дух торговли порождает в людях
чувство строгой справедливости; это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам,
а с другой - тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно
собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей. Совершенное же отсутствие торговли
приводит, наоборот, к грабежам, которые Аристотель относит к числу различных способов
приобретения…
ГЛАВА IX
Об ограничении торговых сношений
Истинная польза народа требует, чтобы он без важных причин не устранял ни одного народа от
торговли со своею страной. Японцы торгуют лишь с двумя нациями: китайской и голландской, и китайцы
выручают с них по тысяче процентов на сто на сахаре и иногда столько же - на полученном за него в
обмен товаре. Почти такие же прибыли получают и голландцы. Всякий народ, который пожелает
следовать правилам японцев, будет неизбежно обманут. Справедливая цена товаров и истинное
отношение между ними устанавливаются только конкуренцией. Еще менее должно государство
обязываться продавать свои товары лишь одному какому-нибудь народу под тем предлогом, что он будет
забирать их все по определенной цене. Поляки заключили такой договор по продаже хлеба с городом
Данцигом, а многие индийские государи - с голландцами по продаже пряностей. Такие соглашения
свойственны лишь бедным народам, которые готовы отказаться от надежды на обогащение, лишь бы им
были обеспечены необходимые средства к существованию, или народам порабощенным, которые
вынуждены отказаться от пользования дарованными им природой благами или вести невыгодную
торговлю этими благами…
ГЛАВА XII
О свободе торговли
Свобода торговли заключается не в том, чтобы дать волю купцам делать все, что им угодно; это
было бы скорее рабством торговли. Не все, что стеснительно для торговца, тем самым делается
стеснительным и для торговли. Нигде торговец не встречает такого бесчисленного множества
ограничений, как в странах свободы, и нигде он так мало не стеснен законами, как в странах рабства.
Англия запрещает вывозить свою шерсть; она хочет, чтобы уголь доставлялся в ее столицу по морю; она
дозволяет вывоз своих лошадей - только в том случае, если они выхолощены; корабли ее колоний,
торгующих с Европой, должны бросать якорь в английских портах. Она стесняет торговца, но делает это
для блага торговли.
№ 14. Г.-Б. де Мабли. О военной силе
(из книги «Об изучении истории»)
Если бы Швейцария, сбросив иго своих вельмож, перестала быть воинственным народом, если бы
каждый из ее жителей не был предназначен защищать отечество как воин, то смею Вас уверить, что она
не сохранила бы свободу. Если бы волею случая она не смогла полагаться более на храбрость своих
граждан или правители, попустительствуя их лености, вознамерились бы предпочесть наемников, то,
несомненно, в сей счастливой стране вскоре исчезло бы беспристрастие законов и кротость правления,
составляющие благоденствие Швейцарии. В демократических кантонах правители приобрели бы опасную
власть, а во всех прочих аристократия становилась бы день ото дня все более жестокой. Невероятно,
чтобы правители, чувствуя себя более могущественными, не обрели больше уверенности в собственных
силах и не стали более предприимчивыми и менее ревностными к обязанностям. Отсюда недолог путь до
нарушения законов и противоправного захвата власти. Испытав терпение народа, мало-помалу привыкнув
совершать мелкие несправедливости, они отважились бы на все ради неограниченной власти,
обеспечивающей им собственную безопасность.
Такова природа страстей человеческих, и у Вас не будет в том сомнений, если Вы вспомните о
перемене, последовавшей за учреждением постоянных армий, ныне распространенных по всей Европе.
Стоило сюзеренам позволить своим вассалам и подданным откупиться от военной службы - и они уже не
чувствуют необходимость содержать, как в прежние времена, вооруженных людей, кои могли бы за себя
постоять. Перестав быть воинами и предавшись заботам о домашних делах, граждане скоро заметили
свою ошибку. Они поняли, что человек, если он не внушает страх, оказывается порабощенным и
лишенным средств отвратить несправедливость. Утомленные бесполезными жалобами на грабежи и
насилия солдат, они, наконец, согласились безмолвствовать: ум потерял силу и распущенность стала
проявлять себя с большей свободой.
Если имперские князья не пали под могуществом Австрийского дома, если Карл Пятый и его
преемники во главе столь многочисленных армий не могли разрушить феодальное правление и предать
забвению древние законы и обычаи, то лишь потому, что силе противопоставили силу, а солдатам -
солдат. Без этого средства все установления, способствовавшие некогда сохранению германской свободы,
были бы потеряны для Империи. Окажись князья безоружными, они не обрели бы ни союзников, ни
покровителей, достаточно мужественных, чтобы защищать их. Тщетны были бы предостережения и
призывы о помощи к судам, ибо законы склоняются перед силою, и народный дух научился бы отступать
перед неизбежным. Сегодня отреклись бы от одной прерогативы, завтра от другой. Договоры и
переговоры уже не могли бы служить основою права. В Мюнхене, Берлине, Брауншвейге и других местах
восторжествовали бы новые принципы, и ныне правящие там государи были бы низведены до положения
простых дворян, сохранив лишь пустое утешение в том, что они столь же прославленного происхождения,
как и их повелитель.
После царствования Генриха VIII и его детей Англия никогда не могла бы возвратиться к
принципам Великой Хартии, если бы по возвышении Стюартов армия пребывала в теперешнем своем
состоянии. Но, - говорит господин Юм, - Карл Первый, который гордился тем, что он Божьей милостью
самодержавный монарх, имел для того, чтобы отстоять свои притязания, только шестьсот солдат
дворцовой стражи. Когда умы при дворе и в столице ожесточились и когда народ заметил, что государь
хотел силой защищать свои прерогативы, это не было ни для кого неожиданностью. Нация, оставаясь в
пределах благоразумия, могла и не прибегать к бесполезным переговорам, поскольку для нее не
составляло труда собрать армию против государя, который имел всего лишь шестьсот солдат.
Пусть вспомнит Англия, какова была бы участь ее в царствование Якова II, если бы принц
Оранский не высадился на британской земле с иноземными войсками, кои послужили средоточием и
убежищем для всех недовольных. Не будь этого прикрытия, их мужество не осмелилось бы проявить себя
перед армией короля, стоявшей в окрестностях Лондона, более того, после бесполезного возмущения оно
скоро уступило бы место страху и переговорам. Если новое ополчение, которое англичане создали в
только что закончившейся войне, находится в распоряжении двора, то не подвержена ли их свобода
величайшим опасностям? Но, напротив, когда это ополчение подчиняется парламенту, когда оно обязано
ему своим жалованием, почестями и отличиями, то народ будет свободен, ибо, имея всегда под рукой
силы, равные силам короля, он вновь почувствует себя таким же, каким он был при восшествии на
престол Стюартов. Да и государь не будет пользоваться своими силами иначе, как с благоразумием.
Равновесие, которое ныне склоняется в сторону двора, будет прочнее установлено между государем и
народом, а может статься, склонится в сторону свободы.
Правление в Швеции такое же, как в республиках, а воинство - как в монархиях. Почему среди
народа, ревностного к своим правам, который вручает королю и Сенату одну только исполнительную
власть, граждане не являются солдатами? Если государь и сенаторы умеют внушить к себе любовь и
уважение войска, я опасаюсь, как бы они вскоре не стали внушать страх гражданам. История, Ваша
светлость, должна была раскрыть перед Вами характер сих наемников, кои занимаются войной, как
обычным ремеслом. Они вносят в гражданскую жизнь слепое повиновение, каковое необходимо в армии.
Привыкшие к насильственным действиям и судящие о праве лишь по силе, они угнетают, если им это
удается, своих правителей, или, если они не преторианцы, не янычары, не стрельцы, то все равно они без
угрызения совести служат орудием насилия.
Если я не ошибаюсь, Ваша светлость, высказанных мыслей достаточно, чтобы убедиться: народ,
которому дается право составлять законы, не надолго сохранит оное, если граждане нанимают воинов
ради своей защиты и не почитают себя предназначенными к отражению врага с оружием в руках. Римская
республика была непобедима потому, что граждане ее были воинами, и для того, чтобы добиться
правительственных должностей, они должны были выказать себя на войне. Именно потому, что в легионы
допускались только те, кто стремился к славе и благоденствию отечества, смогла она установить тот
суровый и искусный военный порядок, который был душой ее успехов и триумфов. Именно потому, что
плебеи защищали свое отечество, они научились защищать, укреплять и сохранять свою свободу. Не учит
ли нас история, что Греция тогда только начала клониться к упадку и испытывать на себе беспорядки
анархии или тирании, когда богатые граждане, расслабленные роскошью и праздностью, стали делать
различие между гражданскими и военными должностями, не носили более оружия и лишь оказывали
содействие в покрытии военных расходов. Наконец, Ваша светлость, разве Речь Посполита не существует
только благодаря военному гению своего дворянства? Пороки правления уже давно погубили бы ее, если
бы храбрые граждане всё как один с оружием в руках не защищали свободу.
Если нынешние европейские нравы не позволяют развивать воинственный характер народов, то,
может быть, это следует приписать только тому, что большинство народов отнюдь не заинтересовано в
защите отечества, которое не делает их счастливыми.