Chapter 1. Loomings Глава 1.
Смутные очертания
Call me Ishmael. Some years ago—never
mind how long precisely—having little or no
money in my purse, and nothing particular to
interest me on shore, I thought I would sail
about a little and see the watery part of the
world. It is a way I have of driving off the
spleen and regulating the circulation. Whenever
I find myself growing grim about the mouth;
whenever it is a damp, drizzly November in my
soul; whenever I find myself involuntarily
pausing before coffin warehouses, and bringing
up the rear of every funeral I meet; and
especially whenever my hypos get such an
upper hand of me, that it requires a strong
moral principle to prevent me from deliberately
stepping into the street, and methodically
knocking people’s hats off—then, I account it
high time to get to sea as soon as I can. This is
my substitute for pistol and ball. With a
philosophical flourish Cato throws himself
upon his sword; I quietly take to the ship.
There is nothing surprising in this. If they but
knew it, almost all men in their degree, some
time or other, cherish very nearly the same
feelings towards the ocean with me.
There now is your insular city of the
Manhattoes, belted round by wharves as Indian
isles by coral reefs—commerce surrounds it
with her surf. Right and left, the streets take
you waterward. Its extreme downtown is the
battery, where that noble mole is washed by
waves, and cooled by breezes, which a few
hours previous were out of sight of land. Look
at the crowds of water-gazers there.
Circumambulate the city of a dreamy
Sabbath afternoon. Go from Corlears Hook to
Coenties Slip, and from thence, by Whitehall,
northward. What do you see?—Posted like
silent sentinels all around the town, stand
thousands upon thousands of mortal men fixed
in ocean reveries. Some leaning against the
spiles; some seated upon the pier-heads; some
looking over the bulwarks of ships from China;
some high aloft in the rigging, as if striving to
get a still better seaward peep. But these are all
landsmen; of week days pent up in lath and
plaster—tied to counters, nailed to benches,
clinched to desks. How then is this? Are the
green fields gone? What do they here?
Зовите меня Измаил. Несколько лет назад
– не особо важно, когда именно – в
кошельке у меня остались одни гроши, а на
земле ничто не могло меня заинтересовать,
я решил, что отправлюсь в плавание
ненадолго и посмотрю на мир с водной его
стороны. Для меня это проверенный способ
развеять хандру и наладить
кровообращение. Всякий раз, когда я
начинаю становиться угрюмым; всякий раз,
когда в моей душе наступает промозглый,
моросящий ноябрь; всякий раз, когда я
невольно останавливаюсь перед
похоронными бюро и иду позади каждой
встречной похоронной процессии; и
особенно всякий раз, когда моя ипохондрия
достигает своего пика настолько, что мои
стойкие моральные принципы
останавливают меня от того, чтобы выйти
на улицу и начать неуклонно сбивать с
прохожих шляпы... В таких случаях, я
понимаю, что мне необходимо отправиться
в плавание как можно скорее. Это заменяет
мне пистолет с пулей. Катон философски
бросается на меч – я спокойно отправляюсь
на корабль. Ничего удивительного. Люди
пока что не догадываются об этом, но они
все, как и я, в той или иной степени
испытывают такие же чувства к океану.
Вот, к примеру, город-остров Манхэтто,
опоясанный причалами, словно индейские
острова коралловыми рифами – торговля
окружает его своим прибоем. Свернув на
любую улицу, вы обязательно окажетесь у
воды. Нижняя часть центра города –
Бэттери, где величественный каменный
пирс омывается волнами и овевается
ветрами, что пару часов назад только
начинали свой путь к земле. И только
взгляните на толпы людей, глазеющих там
на воду.
Прогуляйтесь по городу сказочным
воскресным утром. Держите путь от
Корлерс Хука до Коэнти Слип, а оттуда,
пройдя Уайтхолл, идите на север. Что же вы
увидите? Словно молчаливые часовые, по
всему городу разбросаны тысячи смертных,
погружённых в думы об океане. Некоторые
стояли, прислонившись к парапету; другие
 But look! here come more crowds, pacing
straight for the water, and seemingly bound for
a dive. Strange! Nothing will content them but
the extremest limit of the land; loitering under
the shady lee of yonder warehouses will not
suffice. No. They must get just as nigh the
water as they possibly can without falling in.
And there they stand—miles of them—leagues.
Inlanders all, they come from lanes and alleys,
streets and avenues—north, east, south, and
west. Yet here they all unite. Tell me, does the
magnetic virtue of the needles of the compasses
of all those ships attract them thither?
сидели на конце пирса; третьи пытались
заглянуть за борты кораблей из Китая; а
кто-то забрался на канатах повыше, пытаясь
разглядеть морскую даль получше. Но все
они не моряки, проводящие свою жизнь в
четырёх стенах. Они не могут оторваться от
своих прилавков, скамеек и постов. Как же
так? Разве нет зелёных полей? Что они тут
забыли?
Но только посмотрите! Прямо к воде
подходит всё больше людей, будто бы
поплавать собрались. Это так удивительно!
Они так хотят подойти прямо к самому
краю земли, им недостаточно прогулок в
тени вон тех портовых складов. Нет. Им
обязательно нужно как можно ближе
подойти к воде, но не упав в неё. Там они и
стоят, как целая лига длиною в пару
километров. Простые горожане, они все
пришли сюда из своих переулков и
закоулков, улиц и проспектов, с севера,
востока, юга и запада. Но это место их
объединяет. Скажите, может это магнитная
стрелка корабельных компасов притягивает
их всех сюда?