Жженый сахар

Слэш
Импровизация
Арсений Попов/Антон Шастун, Арсений Попов, Антон Шастун
NC-21
229 страниц
16 частей
Преступный мир, Эротические наказания, Грязный реализм, Наркоторговля, Упоминания
убийств, Второстепенные оригинальные персонажи, Насилие, Нецензурная лексика,
ОМП, ОЖП, Ангст, Драма, Психология, Дарк, PWP, Hurt/Comfort, AU, Упоминания
смертей

Антон Шастун — двадцатилетний наркоман, совсем еще мальчишка с глупо заработанной

наркотической зависимостью.
Арсений Попов — тридцатипятилетний мужчина с леденящим душу взглядом,
являющийся крупным наркобароном и вынужденный работать обычным дилером, до
которого Антон не знал, что зависимость от человека может быть сильнее, чем от
препаратов.

I
— Блять, — отстраненно тянет Шастун, едва удерживаясь на подрагивающих ногах после
того, как оступается на бетонной ступеньке лестницы. Он кусает запекшиеся губы и
втягивает голову в плечи, напрягаясь всем телом. Антон подносит разбитый телефон к
слезящимся мутноватым глазам, пытаясь удержать его дрожащими пальцами, чтобы
сверить номер квартиры. — Ебучий Макар, — ругается себе под нос Шастун, трясущейся
рукой засовывая мобильник в передний карман сероватой толстовки.

«Ебучий Макар» — постоянный дилер, не менявшийся на протяжении полугода. Антону

он нравился, потому что в отличии от большинства других барыг, считавших себя лучше
своих покупателей тем, что они торчат, Макар употреблял. Макар был зависимый, и это
было хреново. Оттого он и сторчался в самом расцвете лет. Употребляющий наркоман, к
тому же дилер, у которого хранится масса* — не жилец.

Шастун нашел его несколько дней назад на съемной хате, куда Макар пускал своих
постоянных клиентов, чтобы хорошенько вмазаться. Сейчас при этом воспоминании
перед глазами всплывает яркая картинка распластанного на заблеванном диване Макара, с
подсохшими гноем и кровью в центре** и закатанными под веки глазами, Антон
покрывается холодным потом, а к горлу подступает масса теплой тошноты. Видеть такие
картинки без дозы — хуже, чем на трезвую голову, потому что параллельно с этим
светлеет перепуганное осознание — на его месте мог бы быть ты. Шастун ежится от
озноба, и взгляд его полевых глаз загнанно бегает по помещению, пытаясь угадать
нужную фигуру. Замечая более-менее подходящего под описание человека, Антон
шмыгает носом, сильно вздрагивая всем телом, и направляется к мужчине, чувствуя как
его колотит горячим ознобом.

— Ты Арсений? — спрашивает Шастун севшим голосом, который пробивает нервная

дрожь, такая же, какой исходит все его тело, пробивая до косточек. Антон не поднимает
кучерявую голову, смотрит себе в ноги и сжимает потной ладонью старые купюры в
кармане, желая поскорее расплатиться и забрать необходимое для дальнейшего
существования лекарство***. Макар, еще до того, как двинуть кони, советовал обратиться
именно к этому мужику, мол, хороший, не подведет. Антон тогда об этом даже на секунду
всерьез не задумался — для такого торчка, как он, менять проверенного торгаша было
равносильно переезду в приемную семью. Да куда там, даже потеря родной матери была
бы не столь огорчающим обстоятельством, чем это выпавшее на его долю бедствие.

Мужчина кидает на Антона безразличный взгляд ледяных голубых глаз и устало

выдыхает, потому что заебался смотреть на подыхающих без дозы наркоманов и
ошиваться в притонах. Арсений Попов больше семи лет крутится в наркобизнесе,
является большим купцом**** и уже давно не работал простым гонцом*****. Последний
раз Попов выполнял роль курьера-дилера, когда заканчивал колледж. Он всегда был
ловким парнем, поэтому в двадцать нашел весьма неплохой приработок, чтобы
прокормить свою семью, оставшуюся без кормильца. Сейчас он взрослый
тридцатипятилетний мужчина, добившийся авторитета в сомнительных кругах отбросов
общества и имеющий немалое влияние на московский рынок наркосбыта.

Его жизнь и без того была беспокойной, но хозяева всего этого шабаша решили, что
Арсений надежный малый, заработавший себе весьма неплохую, по их меркам,
репутацию, и впарили ему еще одну точку места сбыта наркотиков при том, что там
колоссальная нехватка людей после чистки кадров, которая продолжается и по сей день.
Именно поэтому Попов вынужден самолично ошиваться на сомнительных хатах,
притонах и подворотнях для того, чтобы в данный момент продать дозу некому Антону
Шастуну — постоянному клиенту прошлого дилера, который так не вовремя решил
откинуться.

Арсению так смешно сейчас стоять здесь — в чьей-то захламленной квартире со

слоняющимися наркоманами. Где-то стоят пустые стеклянные бутылки или жестяные
банки, шумит телевизор, стоит жужжащий гомон разговоров, слышатся чьи-то смешки.
На нем красуются узкие джинсы с рваными коленками, идиотские синие кроссовки и
черные солнцезащитные очки на шнурке. Он чувствует себя тем двадцатилетнем парнем,
которому было страхово в первые разы суваться в такие места, но держал себя он всегда
блестяще.

— Да, я Арсений, но ты не привыкай, скоро на свое место я поставлю другого торгаша,

мне и без того работы по горло. Итак, запоминай. Я папочка всего этого бардака, поэтому,
малыш, лови новый прайс-лист. С тебя двенадцать штук. Теперь за долги всеми любимого
и обожаемого Макара, который доставил мне кучу проблем, будут расплачиваться его же
торчки. Уяснил? Платишь или валишь в другой район, кукушонок******?

Расценка прайса, которую озвучивает самоназванный папочка, заставляет Шастуна

поднять на мужчину ошалелый взгляд, заглядывая в надменное и холодное лицо. Брюнет
явно не сидит, наркоманы друг друга за версту чуют. Он хоть и выглядит в край
уставшим, с темными мешками под глазами, но вряд ли торчит на чем-то крепче
Мальборо. Антон презрительно морщит губы, начиная теряться.

— Ты совсем охеревший что ли? — огрызается Антон, бессильно злясь. Его всегда учили
золотому правилу — не кусай руку с едой, не пили сук, на котором сидишь, и прочие
мудрости, которые Шастун себе точно уяснил. Но сейчас, когда его начинает ломать на
сухую, потому что больше трех суток он ничего не употреблял, привычные и заученные
принципы оставляют его, размываясь в мареве тумана, оставляя место раздражению и
злобе. — Блять, да что же… — парнишка зарывается лицом в теплые ладони, чувствуя
холодные бусинки пота на висках и взмокшую челку, висящую над лбом. Он пару секунд
стоит, растирая горящее холодом лицо, а потом подрагивающей рукой тянется к карману,
выуживая из него влажные от пота ладоней деньги. Он знает сколько там, но все равно
нервно пересчитывает непослушными пальцами, сжимая челюсть до зубного скрипа.
— Блять… Слушай, у меня только семерка с копейками. Это же ебанный грамм, ну не
будь ты уродом, — Антон моляще смотрит на Арсения, который стоит с каменным
выражением лица. Его не должны трогать проблемы клиентов. Они давно бы разорились,
если бы все были как Макар, каждый раз по доброте душевной забывая о паре
недонесенных тысяч или еще лучше, отвешивая даром.

Антон до последней секунды надеялся, что Арсений будет таким же, как его предыдущий
дилер, но стальной тон, высокомерно вздернутый подбородок и насмешливый взгляд,
смотрящий на Антона с презрением, ясно дают понять — этот надменный ублюдок,
который смотрит на него свысока, будет непоколебим. У Шастуна в голове все мешается,
но он четко понимает, что вариантов у него не много: если сейчас же он не возьмет дозу,
до другой точки ему не добраться.

Он сгорит от ломки раньше.

— Погоди, погоди, я могу, я… — Антон нервно озирается по сторонам, словно загнанный

волком заяц, пытаясь за что-то уцепиться, но на глаза не попадается ничего путного. Он
несколько раз подряд облизывает запекшиеся губы, сглатывает часто набегающую слюну
и смотрит на перемятые бумажки в руках, которые, кажется, могут спасти жизнь.
— Давай, семь сейчас, а пятеру я донесу к вечеру? Я оставлю тебе свой телефон, я не
обману, — он судорожно достает из кармана разбитую у угла черную шестерку,
протягивая мужчине. Зеленые глаза с чуть расширенными зрачками смотрят на Арсения с
лихорадочной надеждой, беспомощно метаясь по его лицу. Попов поджимает уголок губ,
смотря на жалкие потуги мальчишки.

Наркоманы всегда так выглядят — жалкие, молящие, униженные.

Особенно жалко они выглядят, когда умирают без дозы, когда ломка кроет с головой,
выворачивая косточки наизнанку, кожу обжигает ледяной пот, а озноб пробирается до
изношенных внутренностей. Антон сейчас выглядит именно так. Хотя, несмотря на то,
что он сидит на игле, его внешность не походит на простых торчков. Глаза полевого
ясного оттенка, тонкие, приятно розовые, хоть и искусанные, губы, а на осунувшемся
лице проглядываются угловато очерченные, совсем мальчишеские черты, когда-то
притягивающие взгляды окружающих. Шастун и сейчас может пользоваться своей
очаровательной мордашкой, только вот проблема — чем больше он торчит, тем хуже это
работает.

Арсений качает головой, с лукавой улыбкой смотря прямо Антону в глаза. Он про себя
посмеивается ядовитым и безразличным смешком. Такова их жизнь. За последние два
дня — это не первый наркоман, который недоволен сменой власти, но деваться некуда.
Попов показательно вздыхает и морщится, разглядывая жалкое и потерянное существо
перед собой. Если бы не почти еще детская мордашка, то этот парень был бы не похож на
человека. Сальные, сбитые небрежной копной волосы, неестественная худоба,
невооруженным глазом видимая дрожь и покрасневшие слезящиеся от долгого
воздержания глаза. Жуткое зрелище, но Попов привык. Попов также привык их не жалеть.
Этому пареньку, наверное, лет столько же, как и ему, когда он начинал. Только вот в чем
разница: Арсений не скатился во все это дерьмо, навсегда похоронив свою жизнь среди
отбросов и каждый день живя только одной мыслью — где бы взять дозу, а этот
мальчишка не смог устоять. Это его вина и его выбор, и жалеть тут некого. И так Попов
может сказать абсолютно про каждого, беря себя в наглядный пример.

— Ну лады, уговорил. Только учти, если к девяти я не увижу тебя на этом месте с
недостающей пятерой, то больше в этом месте тебе не стоит надеяться получить все для
удачного передоза. Ты мучительно сдохнешь от ломки на сухую, потому что ни я, ни кто-
нибудь из моих, не продаст тебе и миллиграмма, или же кто-нибудь тебе толкнет
разбодяженную дрянь, от которой ты откинешься еще раньше. Уяснил? Если бы не твоя
симпатичная мордашка, ненадолго сохранившаяся, то я бы даже слушать тебя с этим
предложением не стал, — Попов напирает на Антона, подходя к нему ближе и становясь
почти вплотную. Его голос — чистая сталь, а глаза, ледяные и властные, смотрят прямо и
четко. Антон, даже в таком состоянии, пугается и застывает, словно привороженный
слушая мужчину. — Еще месяц и ты потеряешь свое очаровательное личико, так что даю
совет, чего обычно не делаю, думай сейчас, где ты будешь брать деньги, чтобы не сгореть
от ломки, жалкий ушлепок, — выплевывает Попов прямо Антону в лицо, не отводя
взгляд. Рывком забирает деньги с телефоном и молча выходит на лестничную клетку
хрущевки.

Антон слышит подобные слова не в первый раз, он к ним привык, и они никогда не
трогали его так сильно. Но сейчас, под взглядом пронзительных и уверенных голубых
глаз мужчины Шастун теряется, замирая на месте и, кажется, на несколько секунд
забывает о изнывающем теле, которое колотит озноб. Парнишка чувствовал его взгляд и
его горячее дыхание у себя на щеке. Было ощущение, словно Арсений плюнул ему в лицо,
но это были простые слова, пропитанные прямотой, правдой и презрением. Они были как
хорошая пощечина или удар по затылку. Они не были отрезвляющими, заставляющими
что-то осознать, о чем-то задуматься, нет. Они зацепили, оставляя внутри неприятный и
пока еще непонятный Антону осадок.

Парень приходит в себя только когда Арсений уходит. Он ощущает что-то невесомо
легкое и приятно шебуршащее в похолодевшей ладони — снег*******. Малюсенький
прозрачный пакетик, бережно заклеенный, с белоснежным порошком внутри, немного
приставшим к стенкам. Слепая обида улетучивается, образ Арсения и обещание, данное
ему, стирается из памяти, заменяясь болезненным предвкушением кайфа.

Правду говорят — никогда не верь слову наркомана.

— Придурок какой-то, — думает он про дилера и проходит в чужую ванную, нашаривая

рукой выключатель и щелкая по нему.

Шастун высыпает на старую, наверное, уже неработающую крышку стиралки порошок.

Он не будет искать весло********, чистый шприц, он вдохнет, разделив две дорожки.
Кокаин — штука универсальная. Паренек, затаив дыхание и пытаясь успокоить пальцы,
которые бьет дрожь, высыпает содержимое пакетика на стиральную машинку,
предварительно переставив ненужное и протерев поверхность от пыли рукавом толстовки.

Он делит.

Он наклоняется.

Он вдыхает, поочередно зажимая пальцами ноздри.

Спустя семь минут стеклянный, лихорадочный и забитый взгляд оживает, тело
расслабляется, плавится, его перестает бить дрожь. Растет возбужденность, хочется
говорить, двигаться, смеяться — подскакивает серотонин. Антон отряхивается, шмыгает
носом и блестящими, улыбчивыми глазами ищет раковину. Он открывает холодную воду,
брызгая себе на лицо, и наскоро пятерней руки расчесывает спутанные волосы.

Парень выходит из дома на улицу, чувствуя приятные солнечные лучи и разглядывая

прохожих. Силы бьют через край, и он не задумывается, что будет делать, когда через
полтора часа действие дозы окончательно пройдет и ему больше негде будет взять денег.

Масса* — большое количество наркотиков;

Центр** — локтевая вена, находящаяся в локтевом сгибе;
Лекарство*** — одно из названий наркотика;
Купец**** — крупный продавец наркотика, общающийся не с наркоманами, а с
барыгами;
Гонец***** — одно из названий мелкого торговца наркотиками;
Кукушонок****** — малолетний наркоман;
Снег******* — одно из названий кокаина;
Весло******** — ложка, в которой разводят водой порошок наркотика.

***

В половине десятого Шастун снова оказывается у поломанной подъездной двери

коричневой хрущевки. Он опоздал почти на полчаса, в его кармане только две тысячи с
копейками, которые он утащил в продуктовом магазине из кармана зазевавшегося
мужчины прежде, чем охранник вывел его оттуда, до синяков сжимая предплечье и
грозясь вызвать полицию. Он сразу замечает Попова, смиряющего его злым взглядом за
то, что заставил ждать, и, опуская голову вниз, закрывая лицо кучерявой челкой, подходит
к мужчине, протягивая в руке несколько смятых купюр. Антон не говорит, что там не
хватает, он лишь молча надеется, что Арсений не будет пересчитывать. В конце концов,
какое ему дело до этой несчастной тысячи, которая для него абсолютно ничего не значит?

Попов раздражен. Его до бешенства разозлил этот сопляк с протянутой мелочью в руке,
чей телефон сейчас он сжимает в ладони. Спустя полчаса он наконец-то является с
накинутым на голову капюшоном и чуть сгорбив спину. Арсений бесится еще больше, в
его глазах пламенеет дикая злость, губы неосознанно морщатся, и руки чешутся от
желания дать этому мальчишке по лицу. Протянутые бумажки со сверху накиданными
монетками просто добивают. Арсений вспыхивает, позволяя злости выйти наружу.

— Ты что, блять, думаешь, дурачка нашел?! Я не ясно выразился, или в чем дело?
— Арсений рычит и с размаху бьет Шастуна по руке с протянутыми бумажками.
Бурлящая злость бьет ключом наружу, застилая глаза гневом. Мужчина хватает Антона за
горячую шею и отводит назад, с силой пригвождая к стенке в пустом коридоре.
Наркоманы всегда слабые, вялые и почти безразличные, кроме тех случаев когда им
нужна доза, или они уже под ней. — Даже не пересчитывая твои несчастные пожитки, я с
уверенностью могу сказать, что тут не наберется даже трешки. Ты меня, блять, совсем за
идиота держишь, огрызка кусок?! — Попов по-змеиному шипит, впиваясь в Антона
горящими глазами и цепкими пальцами, а потом взрывается, переходя на крик, насквозь
пронизанный презрением.

Антон не знает, отчего ему больнее — от крепкой хватки или от взгляда голубых глаз,
пропитанного отвращением. Его сердце и так частенько стучит как бешеное, работая
наизнос и пытаясь разорваться от вида очередной наркотической галлюцинации, а глаза,
обрамленные светлыми трепещущими ресницами, распахиваются еще шире, когда он
оказывается крепко и больно вжатым лопатками в стену разъяренным мужчиной.

— Пусти, — сипит Шастун, чувствуя сдавленную боль в горле, словно легкие высыхают.
Он поднимает руку, хватаясь окольцованными дешевым металлом пальцами за чужое
запястье, тщетно пытаясь выбраться из цепкой хватки. В сердце селится настоящий ужас.
Он никогда не попадал в неприятности, не ввязывался в досадливые истории, не сосал за
дозу и не отдавался за деньги. Полгода назад он был близок к этому, но на его удачу ему
встретился добродушный Макар, который почти даром позволял расслабляться, заставляя
забыть подобные мысли. Можно сказать, что Шастун был из тихих, не считая зудящего
желания в периоды ломки. — Пусти… Если ты меня тут задушишь, из меня деньги не
посыпятся, — сдавленно и зло шепчет Антон, чувствуя как в виски лупит кровь, а голова
тяжелеет. Он дергается, пытаясь скинуть чужую руку с горла, но не выходит, и ему
остается только хватать спертый воздух запекшимися губами. — Отпусти, пожа…
— перед глазами стелется мягкое марево, и Антон из последних сил стучит по руке
Арсения, которая стальной хваткой сжимает его шею.

Попов хищно щурится, с интересом рассматривая бессильного в своих руках мальчишку,

который напоминает перепуганного зайца-русака в когтях коршуна.

Арсений солжет, если скажет, что ему не нравится.

Ему нравятся глаза, залитые ужасом. Они напоминают августовские поля и переполнены
необъяснимой чувственностью, красотой и детской простотой. Его глаза ярко выделяются
на бледном, осунувшемся лице, и Арсений думает, что они не должны принадлежать
такому ушлепку и торчку, как Шастун. Он с распаленной ненавистью оглядывает все его
лицо, не обращая внимания на потуги парня скинуть с себя удушающие руки. Мужчина
смотрит на его тонкие, широкие, искусанные губы, видит кругловатый разлет светлых
бровей, когда мальчишка с трудом хватает живительный воздух. Он чувствует слепые
касания горячей руки и холодных колец к своей, разгоряченной злобой и переполненной
силой, кисти, и ее словно обжигает, оставляя ледяные прикосновения.

Арсений разжимает пальцы, но все равно продолжать держать парнишку за горло. Еще
несколько секунд он смотрит ему в лицо, с нечеловеческой силой пригвождая к стене, а
после, с силой кидает его на пол, носком кроссовка пиная ему в лицо раскиданные деньги.

— Какого черта ты творишь, жалкое ничтожество? Ты решил, что можешь нарушать мои
условия?! — Арсений снова продолжает орать, не боясь быть услышанным. Здесь всем
уже наплевать. Его голос ненавидящий, громкий и резкий. У Антона начинают слезиться
глаза, он сипит, не имея возможности вдохнуть воздух полной грудью, которую, кажется,
сдавило тяжелым прессом. Он задыхается и раздражается звонким кашлем, инстинктивно
отползая назад и сжимаясь, словно щенок, забитый в угол, где пытается спрятаться от
ударов нерадивого хозяина, тихонько поскуливая.

— Ты больной что ли?! У меня нет больше денег, нет! — в ответ Арсению кричит
Шастун, чувствуя как дрожат губы, а в глазах появляется тоненькая стенка слез, которые
он трет замызганным рукавом толстовки. Он торопливо подскакивает на ослабевшие ноги,
чувствуя, что его немного ведет, а в глазах стоит острая резь. Горячие дорожки слез текут
по щекам из раздраженных глаз, сливаясь на подбородке, и парнишка чувствует яркую
злость и нервозность, которые возникают благодаря действию ушедшей дозы. — Верни
мне телефон, я принес деньги, там было около трехи, — тише произносит Шастун,
вскидывая рукой в сторону разбросанных денег. Его начинает трясти от холода и злости, и
он сжимает кулачки на руках так, словно смог бы ударить Арсения или дать ему
достойный отпор. Попова пробивает улыбка от вида показной самонадеянности и
уверенности мальчишки, который вскидывает головой, сжимает руки и смотрит прямо и
вызывающе, потому что мужчина видит страх и осознание поражения в покрасневших
глазах.

Вся его напускная решимость и то, как нелепо он храбрится, по-настоящему смешит
Арсения, который теперь стоит спиной к Шастуну, сложив руки на груди и начиная
приходить в себя. Мужчина, до этого пытаясь сдерживаться, щуря глаза и кусая губу,
теперь начинает тихонько смеяться, резко поворачиваясь к Антону, оказываясь слишком
близко.

— Ты что? Ты что, плачешь что ли? Боже, какой ты жалкий, — открыто улыбается
Арсений, весело насмехаясь над парнишкой, пока его глаза излучают лукавый смех и
отвращение. Антона до глубины души задевает чужая издевка, и он сжимает зубы,
пытаясь не расплакаться от обиды. — Сколько тебе лет, малыш, что ты позволяешь себе
так бесстыдно разрыдаться при постороннем? Не стыдно, нет? — Попов сверкает своими
ослепительными зубами, качая головой, и достает разбитый шастуновский айфон из
заднего кармана джинс. — Около трехи — это не пять штук, Шастун. Я не верну тебе
телефон, пока не увижу еще одну, ясно? Доставай где угодно. Проблемы моих клиентов
меня не трогают. Главное в наших отношениях махил* — ты мне деньги, я тебе дозу,
сегодня вон, видишь какой добрый, даже вещами взял. Или это слишком сложная схемка
для твоего убитого мозга? Я уж тогда и не знаю, как тебе проще объяснить.

— Да блять, да нет у меня денег! Понимаешь, нет! — взрывается Антон истеричным
голосом и резко подается вперед, пытаясь выхватить свой мобильник из чужой руки. Но
эффект от ушедшей дозы дает о себе знать и паренек запинается о пол, промахиваясь
рукой и даже близко не касаясь Арсения. Вялость, слабость и кроткие судороги в
конечностях — одни из основных последствий принятия дозы.

— Ну, ну, тише, — с насмешкой и издевательской лаской тянет Попов, улыбаясь змеиной
улыбкой. Он снова разражается задорным хохотом. Его скорее забавляет этот жалкий
мальчишка, чем раздражает. На самом деле ему ничего не стоят эти несчастные несколько
тысяч — сущий пустяк, он может и за свой счет, если захочет покрыть эту малюсенькую
неустойку. Тут дело в другом — дашь слабину, и эти существа, живущие ради порошков,
колес**, антрацитов***, кислот**** и прочей дряни, убивающей организм, сядут тебе на
шею, почувствуют себе равным. За десять с лишком лет Попов уяснил себе это лучше,
чем дважды два.

— Тебе жалко эти ебучие две штуки? Тот бутор*****, который ты мне толкнул, не стоит
и половины всей суммы!

— Тот бутор — это то, что толкал тебе твой ненаглядный Макар. Он не стоит и косаря, а
то, что сегодня принял ты, качественнее в тысячу раз. А Илюха Макаров тоже, как
выяснилось, сидящий, сливал половину товара на себя, поэтому сейчас такие расценки. И
вот когда его долги окупятся за счет таких, как ты, я скину ценник на дозу. Хотя, чего я
тут распинаюсь, ты, скорее всего, даже до этого не доживешь, куда уж… — Попов
заканчивает с чуть сведенными бровями и строгостью во взгляде, больше не веселясь.

Шастун начинает бессильно злиться. Он зыркает на Попова зелеными глазами, в которых

стоит ненависть и тщательно скрываемая обида. Он внимательно вглядывается в глубину
ледяных глаз мужчины, словно пытаясь там что-то отыскать. Антон не думает, что
заслуживает чего-то большего, чем это съедающее и прямое отвращение в глазах
напротив и такие же слова в свой адрес, но этот высокомерный ублюдок обращается к
нему так, словно он не человек, и это задевает. Шастун пытается разглядеть в нем хоть
каплю человечности и понимания, задумываясь, такое же ли у мужчины ледяное сердце,
как и глаза. Он ведь даже не знает Антона. Он нихрена не знает о тех людях, которых
каждодневно поливает грязью и смотрит свысока, как на ничтожных червей. И Антону
становится мерзко — от этой ситуации, от его беспомощного положения в ней, от этого
мужчины и от самого себя, потому что он будет вынужден терпеть такое отношение.

Потому что он — зависимый.

— Да пошел ты нахуй, — с чувством выплевывает Антон. Его голос переполнен

дрожащей злобой, и он в упор смотрит на Арсения, сжимая челюсть. — Можешь засунуть
себе его в задницу, мне класть, — паренек проговаривает это стальным, уверенным и
правдивым голосом, резким кивком головы указывая на сотовый в руке у Попова и ясно
давая понять, что больше не будет под него прогибаться. Дилер задрал цену до потолка,
заставляя и обрекая людей, живущих и без того в хреновых условиях, расплачиваться за
долги сидевших барыг.

Парнишка уверенно, пусть и немного боязливо, поджимает уголки губ, смотря на Арсения
глазами, переполненными такими презрением, словно это Попов жалкий наркоман, не
знающий где взять денег, и желанием поскорее убраться отсюда, чтобы больше никогда
не встретить этого человека. Не надо большого ума и уж тем более силы, чтобы отобрать
у торчка, едва отошедшего от дозы, сотовый. Он, наверное, сейчас гордится собой,
усмехаясь своей лукавой улыбочкой, что появилась такая возможность унизить
малолетнего паренька, сидящего на игле, и ощутить свое превосходство. Возможно, через
пару дней, когда Шастун будет ловить отходняк******, он пожалеет о своем решении
кинуть дилера, но сейчас ему наплевать. Парень, не дожидаясь ответа, разворачивается,
низко опустив голову, и выходит из злосчастной квартиры, чувствуя как слабые ноги
шатает.

Арсений удивляется такой реакции паренька. Он смотрел ему в глаза, когда тот грубо
высказал ему то, о чем думал, и лукаво щурился, внимательно разглядывая его лицо.
Сейчас Попов ухмыляется одним уголком губ и поднимает бровь, что-то про себя решая.
Мужчина видел, что этот мальчишка еще не опустился так глубоко на дно и не растерял
последние человеческие достоинства. Да и если приглядеться, то кучерявый паренек не
так плох — высокий, чересчур худой, довольно-таки симпатичный, имеет свое мнение и,
кажется, еще не продал душу за пакетик барбадоса*******.

А еще Арсению кажется, что у него красивая белозубая улыбка. Он отчего-то подумал об
этом, когда паренек морщил уголки губ.

Но это уже лишнее.

— Постой, — окликает быстро удаляющегося паренька Попов, выходя на лестничную

клетку. Тот останавливается в пролете, смотря на мужчину раздраженным и обиженным
взглядом. — Сколько ты уже употребляешь? Я не ожидал от тебя такого поступка,
серьезно. Те, кто торчат больше двух лет, обычно не имеют способности не то что
сопротивляться, они даже своего мнения не имеют. Не скажу, что беру свои слова
обратно, но признаю, ты меня удивил, — становясь напротив Антона, мужчина
протягивает ему его побитый смартфон и по-доброму улыбается, совсем недолго, всего на
секундочку. — Считай, что твой долг прощен, забирай телефон. Это первый и последний
раз, так что учти: на уступки я больше не пойду. Мои расценки ты знаешь — решай,
будешь у меня закупаться или на другую точку свалишь. Счастливо, — махает рукой
Попов, усмехаясь напоследок, и задорно подмигивает теперь уже удивленному Антону.
Он обходит его и быстро спускается по лестнице, нацепляя на глаза очки, хотя на улице
уже стемнело.

Антон поджимает губы, стыдливо опуская голову. У него хватило смелости на такой
поступок только благодаря дозе, которую он забрал у Арсения ближе к вечеру. Его хоть
отпустило спустя полтора часа, но чувство, что горы по колено, еще осталось. Это только
первое время, потом будет хреново, если он не найдет еще, но сейчас ему наплевать.
Антон на протяжении трех месяцев употребляет снег, чаще всего вдыхая, реже —
вливая********, но с этим сложнее, особенно когда руки ходуном ходят, а зуб на зуб не
попадает. И снова спасибо ебучему Макару.

На самом деле, кокаин не самая страшная дрянь, которую нюхает Шастун.

До тех пор, пока он не подружился с Макаром, парень крепко сидел на коксе — дрянь
дорогая, эйфория хоть и сильная, но краткосрочная, в разы возрастает активность и
подъем настроения, но когда он отпускает начинается настоящая пытка — тревога,
тремор, теплая тошнота, и главное — адская ломка, потому что кокаин является
веществом, вызывающим сильнейшую, как психическую, так и физическую зависимость.
Начал он с крошечных меловых дорожек, понимая, что каждую неделю надо повышать
дозу, потому что становится мало.

А потом Макар плавно пересадил его на метамфетамин.

Наркоманы, сидящие на нем подыхают дольше и мучительнее. Приход начинается в

первые пять минут, его действие длится от трех часов до нескольких суток, а чувство
кайфа зашкаливает, блаженством наполняя все тело. Из минусов можно вынести
сильнейшие галлюцинации и тяжелейшую ломку.

И Шастун может с уверенностью сказать — он крепко сидит на нем.

Его действие похоже на кокс, но в несколько раз сильнее и дольше. А еще дешевле,
примерно в половину той расценки, какую поставил на кокаин этот хмырь Попов. Сегодня
Шастуну нужно было немного оклематься, чтобы подзаработать денег. Он не мог
несколько дней подряд проваляться в метамфетаминовой отключке, поэтому взял кокс. Он
дает невероятный подъем энергии и сил, но не надолго, и у Шастуна еще остались
крупицы этого блаженства.

На самом деле, история его зависимости от наркотических веществ проста и смешна до

слез. А еще банальна и очень глупа. У Шастуна было все — семья, с любящей мамой,
хорошие оценки в школе, милая девушка, место в футбольной команде института, а
главное — у него было будущее. Он был замечательным мальчишкой с солнечной,
широченной улыбкой и кучерявыми светлыми волосами. Он блестяще закончил старшую
школу, получив бюджетное место в одном из престижнейших институтов города. А потом
все пошло к ебеням. На втором курсе парень не выдержал нагрузки. Он не справлялся, и
страх потерять все, к чему так долго шел, за что его уважали и, как ему казалось, любили,
перешел все границы. Мальчишка начал принимать допинг, чтобы совместить работу и
учебу. Сначала это были белые кругляшки в сомнительных баночках, дальше
психостимуляторы, затем кокс, а потом появился добродушный Макар, подсадивший его
на скорость и помогающий ему терять человека.

Кстати сказать, очень удачно.

Махил (макил)* — процесс обмена;

Колеса** — любые препараты в виде таблеток;
Антрациты*** — общее название сухих кристалических наркотиков;
Кислота**** — наиболее распространенное название ЛСД;
Бутор***** — 1) наркотик смешанный с чем-либо или грязь, находящаяся в растворе или
порошке наркотика, 2) наркотик низкого качества;
Отходняк****** — абстинентный синдром (ломка);
Барбадос******* — героин;
Вливать******** — делать внутривенную инъекцию.

***

Наркотики — способ удержаться на волне, получить дозу искрящегося счастья и

наркотический экстаз. Сначала это был легкий способ заработать больше, не выбиваясь из
сил и все успевая. А потом Антон упустил момент, когда деньги, заработанные на подарок
маме, на цветы для девушки, на свои брендовые шмотки, быстренько прекратились в
сумму, которая нужна на следующую дозу.

Шастун быстро вылетел из университета в конце второго курса, скатившись в оценках, а в

апреле уже совсем переставая посещать занятия. И сейчас от подающего надежды
золотого мальчика с невероятными зелеными глазами, лучшего сына, хорошего друга и
парня не осталось ничего. Один только внешний — блеклая оболочка — отпугивает
приличных работодателей, сидящих в миленьких офисах, и еще до того, как Шастун
готовится переступить порог, они уже знают, какой дать ему ответ. И этот ответ всегда —
нет. Из-за этого парнишка все время и силы, подаренные дозой, тратит на работу в
дрянных забегаловках, вкалывая на должностях уборщика, мойщика, грузчика, хотя
должен был стать высококвалифицированным менеджером.

Антон предпочитает снюхивать дорожки измельченных кристаллов, но чтобы эффект был

ярче, приход быстрее, а аут* достигал грани, когда блаженство льется через край и
сложно отличить реальность от фантазии, метамфетамин нужно либо багрить**, либо
вливать. Но Шастун считает, что никогда не опустится до иголок со жгутами, хоть это и
не звучит правдиво и сейчас кажется слишком зыбким и ненадежным, ведь когда-то
мальчишка был уверен, что никогда в жизни не станет наркоманом.

Он был уверен в этом, когда смотрел на убитых ублюдков на улице, хохотавших во весь
голос и слабо державшихся на своих двоих, идя вечером с мамой из продуктового.

Но у жизни, видимо, были другие планы.

Отсутствие сна, вызванное препаратами, позволило браться за любую подработку

круглосуточно, поэтому, когда в следующий раз он вылавливает Арсения, чтобы взять
желанную дозу мета, на которую он работал несколько дней, в его переднем кармане не
сменной толстовки лежит ровно десятка (как ни крути — лед*** дешевле кокса).
Синеющие круги под глазами Шастуна пугают, а его лицо еще больше осунулось, словно
кто-то каждодневно обтесывает мрамор резкими размахами. Взгляд зеленых глаза совсем
как у умалишенного — бегающий, болезненный, с чуть расширенными зрачками, а его
самого не хило бьет озноб, будто в лихорадке. Может быть, если бы парнишку не жгла
изнутри ломка и он не был бы третьи сутки на ногах, он бы вспомнил, что ему нужно
отложить деньги на оплату съемной квартиры, но ведь есть перспектива получше —
купить дозу, чтобы потом поднять еще больше бабла, и все будет хорошо.

Арсений не соврал. Он действительно продает стоящую дурь, потому что Шастун помнит,
как чувствовал себя на измене****, и он ловил хоть и нечеткие, но реальные глюки*****.
Антон дважды ощущал рой маленьких, но тяжелых жучков, бегающих прямо под кожей и
пока не имеющих доступ внутрь организма.

Парнишка протягивает Арсению сложенные вдвое бумажные деньги мелкими купюрами,

и рукав толстовки в катышках ползет вверх, обнажая белоснежную кожу руки,
расчесанную до содранных царапин с туго проступающей высохшей кровью. Антона не
особо волнует, как он выглядит. Моется он редко, только при первом приходе на
подработку, чтобы точно взяли, волосы постоянно сальные и сбитые, а одежда
заношенная. Он помнит, что раньше был красивым — когда-то ему об этом часто
говорили. Но сейчас его внешний вид — последнее, о чем он думает, потому что зависим
от желания вдохнуть в себя белый порошок.

— Чего ты пялишься? Берешь, нет? — нервно спрашивает мальчишка, ежась и

передергивая плечами. Его речь тихая, насквозь пробитая дрожью, и он нетерпеливо сует
Попову деньги, желая забрать товар и убраться отсюда. Ему надо отдохнуть, окунувшись
в марево дурманящего и веселящего тумана.

Попов так же, как и Шастун крутится всю неделю, ложась не больше, чем на четыре часа
в сутки и выпивая слишком много крепкого черного кофе без сахара. Помимо новой
точки, где он временно барыжит, у него остается своя точка, где все заметно
расслабились, почувствовав вольную, и начали налаживать свой бизнес. А безнаказанным
это оставить было нельзя, особенно, когда ты сам работаешь на важных людей, многим
рискуя и ставя под сомнение свою репутацию. Мужчина об этом думал не долго. Все
виновные шавки, почувствовавшие себя королями и ощутившие мнимую свободу, были
наказаны очень любопытным способом — юбицумэ****** -, хоть и не совсем
добровольным. Поэтому сейчас у Попова в спортивной сумке помимо различной дряни,
распиханной по углам, валялось несколько остывших частей тела. Один закоченевший
кусок выпал по неосторожности, когда Арсений рылся в сумке, ища завалившийся
пакетик кристаллов для Шастуна.

— Блять, — тихо ругает себя Арсений и быстро поднимает его, закидывая поглубже в
сумку, под слой одежды. Еще не хватало оставить улики, да к тому же такие веские, что
их всех разом загребут, если вдруг что. Попов быстро берет у Антона деньги,
пересчитывая шелестящие в пальцах бумажки, и отдает парню пакетик, небрежно и скоро
суя купюры в карман штанов. — Молодец, малыш, папочка доволен, вся сумма да еще и
сразу. Если так пойдет и дальше, то все предыдущие растраты быстро окупятся, —
посмеивается Попов, кидая Антону лукавую ухмылку.

— Ты мне не папочка, — огрызается Шастун, несмело таращась на сумку у дилера в руке.
Он решает, что отрубленная конечность — простой глюк от отходняка и недосыпа, так
что быстро пихает пакетик с порошком в карман штанов и уходит в противоположную от
Арсения сторону.

Аут* — состояние сильного наркотического опьянения;

Багрить** — курить наркотики;
Лед*** — одно из названий метамфетамина;
Измена**** — настороженность, подозрительность, чувство страха;
Глюки***** — галлюцинации;
Юбицумэ****** — добровольное отрезание себе фаланги пальца в знак преданности
(практикуется членами преступных сообществ при нарушениях средней серьёзности, при
первом проступке ампутируется фаланга мизинца).

***

Препарат, как и предполагалась, не отпускает на протяжении двух суток. Первый день

Шастун сидит в своей съемной хате на кухонном желтоватом линолеуме и ловит
сильнейшие галлюцинации. Он испытал паническую светобоязнь, полную потерю
ориентации в пространстве и ужасающие звуки и видения, вызванные действием
превышенной дозы качественного мета. Второй день парень пытался работать, но его за
шкирку выкинули с заправки, где он заправлял машины. Его лицо было чудовищной
бледности, а зрачки лезли на лоб. Ему привиделись люди в костюмах, которые пришли за
ним. На третий день он приходит на точку — на этот раз местом встречи дилера и клиента
стал заброшенный цех с провалившимся полом на третьем этаже. У паренька в кармане
меньше шести тысяч, лежащих вместе с квитанциями о квартплате. Он не знает, на что
надеялся, когда шел сюда, Арсений четко дал понять, что поблажек больше не будет.
Помимо бумажек у него в пакетике лежат крупицы порошка, которые он снюхивает прямо
здесь, сидя на бетонном полу, заваленном битыми крошками стекла, пыли, обломанных
досок.

Доза маленькая, ему ее уже не достаточно, но спустя семь минут его все-таки накрывает.

Через полчаса Шастун на четвереньках ползает по грязному полу, его сердце колотится, а
в стеклянных глазах стоит животный ужас и паника. В здании еще два торчка, тоже
ждущих дилера, с такими же пустыми глазами — один совершенно невменяем, находясь в
бейте*, другой, сидя на полу, раскачивается всем телом, спасаясь от своих галлюцинаций.
Антон, ничего не осознавая, подползает то к одному, то к другому, истошно умоляя
помочь согнать то, что по нему ползает. Сознание мутится, здравые мысли напрочь
отсутствуют, и он уверен, что эти люди его слышат, но нарочно игнорируют, словно он
пустое место, и парнишка начинает кричать, захлебываясь словами, в безрезультатной
попытке достучаться.

На самом деле он цепляется не за них, а за бетонные столбы, подпирающие потолок

верхнего этажа, потому что помраченное сознание уверено, что это человеческие фигуры.

Арсений паркуется недалеко от цеха, и, выходя из машины, слышит ужасающие вопли,

переполненные невыразимым страхом и страданием. Около здания почти нет жилых
домов, да и райончик, в котором оно стоит, так себе, поэтому эти нечеловеческие звуки и
сомнительные люди, ошивающиеся здесь, мало кого удивляют, а Попова так тем более.

Мужчина быстро проходит через обрушенный в некоторых местах каменный забор,

обросший молодыми деревцами и кустами. Он старается не привлекать лишнего
внимания, хотя вряд ли кто-то обратит его на обычного паренька в спортивных штанах с
синими полосами по бокам и черной футболке с дурацкой надписью. Подростки часто
ошиваются в подобных местах, которые вечно подогревают интерес. Да и сохранился
Арсений очень даже не плохо.
Заходя в здание, громкость криков увеличивается, иногда прерываясь на несколько
секунд. В ней мешаются невнятные слова и плач. Попов понимает, что это один из его
клиентов в этой точке, и страдальчески сводит брови к переносице, удрученно и
ненавистно качая головой.

Как же меня задолбали эти в край объебанные торчки. И как с ним в таком состоянии о
чем-то разговаривать? Надо срочно искать кого-то на это место.

Дилер поднимается на второй этаж, откуда доносятся вопли и видит знакомого паренька,
жмущегося к каменному, холодному столбу и цепляющегося за него руками, словно это
последняя надежда, которая у него осталась. Арсений направляется к парню, тяжело
вздыхая, и встает рядом с ним, хмуря брови.

— Кому-то здесь очень плохо? Добрый дядя доктор принес волшебные таблетки и готов
угостить ими за двенадцать штук, — мягко и издевательски тянет Арсений, подтягивая
штаны на коленках, чтобы сесть на корточки. Мужчина, оказавшись ближе к Антону,
убирает с его глаза нависшую растрепанную челку, чтобы заглянуть в глаза, проверить
состояние. Зрачки широкие, взгляд перепуганный, а на висках выступает пот.

— Сеня, — громко выкрикивает мальчишка, и Попов теряется — его уже сто лет никто
так не звал. Шастун хватается за его руки мертвой хваткой и тянет мужчину к себе ближе,
продолжая напугано бегать глазами по сторонам за спиной Попова и трястись от
испытуемого страха. — Сень, пожалуйста, пожалуйста, убери их с меня, они везде,
Сеня, — Антон кидается на Попова, с силой сжимая его руки. Его голос молящий, а
взгляд совсем безумный. Он с трудом, но все-таки фокусируется на мужчине, потому что
только он виднеется четким силуэтом на фоне плывущей комнаты и черных точек,
которыми покрыта кожа Шастуна.

— Блять, — шепотом ругается Арсений, чувствуя цепкую хватку на своей руке. Он

немного пугается такого зрелища. Несколько лет мужчина не видел зависимых
наркоманов в момент прихода, потому что контактировать с ними не являлось его
работой. Поэтому сейчас он теряется, широко распахнутыми глазами смотря на Антона,
которого бьет холодная дрожь. Парнишка и до этого выглядел отвратительно, но сейчас
его вид напоминает живого мертвеца или умалишенного, который намерен заморить себя
голодом.

— Арсений, пожалуйста, я не могу, не могу! Они здесь, видишь, ты их видишь?! Он хотят

пробраться мне под кожу, они уже там! Я не могу их остановить, видишь? Ты должен мне
помочь, я не могу, ты должен! Помоги мне, помоги мне, Сеня, помоги, пожалуйста,
останови их! — Антон не дает возможности сказать хоть слово, с нечеловеческой силой
притягивая руку Попова к себе. Он истерично кричит, часто повторяясь в словах, а по
щекам текут слезы ужаса. Только сейчас Арсений замечает расчесанные ногтями
белоснежные запястья, и такую же содранную в кровь кожу на шее. Попов никогда не
признается, но холодный ужас пробивает насквозь от вида невменяемого мальчишки. Это
ужасное зрелище, он давно такого не видел, потому что если в сознании, не затуманенном
наркотическими веществами, ты понимаешь, что это всего лишь плод твоего
воображения, которым ты можешь управлять, ты понимаешь, что это нереально. Но если
сознание охвачено метом — оно отключается, стирая грань между вымыслом и
реальностью. Все твои страхи кажутся живыми и реальными настолько, что ты не в силах
контролировать животный ужас, сходя с ума от страха и страдания.
— Антон! Антон, успокойся, это галлюцинация, ничего этого нет! — кричит Арсений,
вырывая свои руки и хватая парня за запястья, сильно сжимая, чтобы тот больше не
трогал свою кожу. Мальчишка не слышит Попова продолжая тянуть руки к своим
запястьям и судорожно бормотать слова мольбы, пока в застывших глазах стоит ужас.
Арсений, не долго думая, отпускает одну его руку, перехватывая другой рукой худые
кисти Антона, и с рассчитанной силой залепляет ему звонкую пощечину, которая должна
была хоть немного заставить прийти в себя. — Этого всего нет! Слышишь, Антон, нет!

Мальчишка замирает, часто моргая и глядя на Попова широко распахнутыми от

неожиданности глазами, цвет которых слишком зеленый, а зрачки слишком широкие. На
заброшенном этаже наконец-то нависает тишина. Антон сидит молча еще несколько
секунд, тараща взгляд на мужчину, а после чувствует невыносимый зуд в руках,
отдающий звонкими стежками боли. Он медленно высвобождает руку из ослабленной
хватки Арсения и тянется к сгибу локтя, где кожа расчесана в кровь. Шастун выглядит
притихшим и испуганным, теперь испытывая немой ужас. Он старается молчать и все
делать тихо, будучи уверенным, что тогда мужчина его не заметит. Он вжимается в тот же
столб спиной, застывая и не отводя глаз от Попова. Ему кажется, что он сможет так
спрятаться, раствориться, слиться, и его потеряет из виду строгий, враждебно
настроенный, как ему кажется, взгляд голубых глаз.

Антон впивается пальцами в кожу, с силой вжимая в нее ногти. Царапины ноют звонкой
болью, а под ногти забилась засыхающая кровь. Он думает, что нужно найти что-то
острое и большое, чтобы распороть руку и выпустить их наружу. Парнишка начинает
скользить сосредоточенным взглядом по полу, а после, понимая, что все плывет перед
глазами, он опускает руки на холодные, засоренный полы, шаря руками в поисках какого-
нибудь предмета. Он снова опирается на четвереньки и отползает от Арсения, уверенный,
что тот его не заметит, если он будет вести себя тихо.

Мужчина ошалелым взглядом наблюдет за мальчишкой, а после тяжело вздыхая и

вскидывая брови, поднимается на ноги. Он садится на пол, только уже спиной к
несчастному столбу, опираясь на него, и хватает Антона за предплечье, с силой
подтягивая под руку к себе. Дилер поворачивает его к себе лицом и усаживает на свои
ноги. Одной рукой он перехватывает Шастуна за поясницу, а другой укладывает его
голову на свое плечо, перебирая грязные волосы на загривке и крепко прижимая к себе за
спину.

— Тихо, тихо, хороший, успокойся, тише, все в порядке, — мягко шепчет Арсений,
успокаивающе массируя пальцами чужую голову. Он понимает, что объяснить что-то в
край обдолбанному наркоману, который ни на что не реагирует — практически
невозможно. Так что лучше просто переждать волокушу**.

Парнишка не закрывает широко раскрытые, озирающиеся глаза ни на секунду, пытаясь

вслушаться в тихий шепот на ухо. Он ни слова не понимает, но сам перестает кричать и
бормотать невнятные мольбы. Здравые мысли в голове у Шастуна разбегаются, иногда
освещая сознание безумными идеями, и от них он начинает трястись еще сильнее,
дергаясь всем телом, чтобы вырваться из арсеньевских рук и осуществить задуманное.
Попов в эти моменты сжимает теплое кольцо еще крепче, иногда раскачивая Антона,
словно маленького ребенка, и шепчет что-то однообразное, но очень теплое ему на ухо.
Тогда Шастун затихает, впиваясь пальцами в плечи Арсения и смотря немигающим
взглядом вдаль.
Кисти рук зудят, конечности подрагивают, глаза становятся покрасневшими, а
галлюцинации мучают еще полтора часа, в течение которых Антон крепко жмется к
теплому Арсению, сжимая в дрожащих пальцах его футболку. Попов смиренно сидит,
поудобнее привалившись спиной к столбу, и держит в своих руках мальчишку, хотя ноги
уже затекли, и свободного времени у него не так много, но он не может бросить его
одного бороться со своими видениями. Его мягкий шепот стихает, и остаются только
размеренные и осторожные касания пальцев в спутанных волосах, дарящие успокоение.
Антон ощущает это очень смутно, но на периферии сознания проскакивает мысль, что от
этого хорошо, а еще, что он не мыл голову бог знает сколько времени, и его волосы
наверняка жутко сальные и небрежно сбитые в одну склоку.

Одна из основных отличительных черт мета — продолжительность действия.

Метамфетамин держит дольше многих препаратов и ярче в разы. Антон не чувствует
времени в таком состоянии, да что там времени, он себя с трудом ощущает, что уж
говорить о окружающем вокруг него.

Спустя два часа его понемногу начинает отпускать. Он чувствует ткань футболки под
своими пальцами и с трудом может шевелить запекшимися губами, потихоньку приходя в
себя.

— Почему ты не свалил? — едва ворочая языком спрашивает Антон, чувствуя возле себя
теплое тело Арсения и не торопясь от него отрываться. Арсений сам не знает почему. Не
знает, почему сидит с заброшенном, опустевшем цеху, привалившись спиной к холодному
столбу. Не знает, почему он держит в своих руках так крепко этого обдолбанного
мальчишку, шепча на ухо успокаивающие слова и расчесывая своей рукою его грязные
волосы.

Мужчина облегченно выдыхает, кротко улыбаясь, только заслышав севший, совсем тихий
голос Антона.

— Ты… Мне жалко тебя. Я замешан в обороте наркотиков с двадцати лет и мог стать
таким, как ты, один только раз занюхав дорожку или закинувшись колесами, и я не
понимаю, Тох, ты же был неплохим парнем, судя по информации, которую я на тебя брал
у Макара. У тебя в жизни было все то, чего так хотелось добиться мне, но никак не
выходило, а в итоге сторчался ты, а не я. И, блять, я ни с кем не разговариваю по душам,
но, Антон, я просто тебя не понимаю, — тихо объясняется Арсений, продолжая гладить
Шастуна по волосам, прижимая к себе, словно в трансе, даже не думая расцеплять рук.

— С двадцати, — потерянно повторяет Антон, сильнее прижимаясь к Арсению. Он

неосознанно обвивает его руками, только теперь это не желание спастись от ужасов,
пришедших в момент прихода, а что-то непонятное, но очень приятное и теплое. Антон
давно не чувствовал человеческого тепла, и то, как Арсений его обнимает, заставляет
чувствовать себя по-настоящему защищенным.

Когда Антон обвивает его торс худыми руками, Арсений шумно выдыхает и
расслабляется, начиная поглаживать его спину и чувствуя под ладонью выпуклые
перекаты на позвонке. Последний раз его родные обнимали его на Новый год, четыре года
назад, когда руководство сверху дало небольшой отгул. Попов сдавленно дышит, не желая
отпускать мальчишку, потому что его объятия ощущаются до невозможности
правильными и родными. Было бы лучше, если бы они обнимались полулежа на диване
перед телевизором в домашней обстановке, а не в запыленном цеху с облупленными
стенами, куда временами заходят наркоманы и где можно найти шприцы и засохшие лужи
рвоты. Но это лучше, чем ничего, и Арсений с трудом признается себе, что ему здесь, с
ним, хорошо.

— Я не собирался сторчаться, Арс, просто… Просто так получилось, — тихо отзывается
Шастун, не зная, что сказать в свое оправдание. Он ведь правда не думал тогда, что все
может закончится этим. Арсений кротко и горько улыбается той детской наивности и
смущенному тону Антона. — А вы что, собираете информацию на своих клиентов?
— задает вопрос Шастун, пытаясь сосредоточиться на разговоре, потому что кровь в
голове продолжает шуметь, а тело неосознанно дергается в судорогах. Ему тяжело
концентрироваться и нужно просто молча посидеть, может быть, даже лучше прилечь и
попробовать поспать, но он всеми силами старается слушать обнимающего его мужчину.
С ним давно просто так не разговаривали нормальные люди, у которых жизнь не
ограничивается поиском дозы, а голос Арсения такой мягкий, настоящий и простой, что
хочется слушать только его. Ему звонит иногда мама, пытается достучаться отец, но ему
стыдно даже услышать их голос и показать то, во что он превратился.

— Нет, не на всех, конечно, мороки и без этого море. Мне было интересно, что заставило
тебя начать употреблять эту дрянь, и я не нашел для этого ни одной причины… Ты же
такой мальчишка еще, — отвечает Арсений, и его губы самовольно тянутся в теплую
улыбку на последних словах. — Неужели тебе нравится то, что с тобой происходит?
— мягко спрашивает Попов, вспоминая про разодранные до крови кисти Антона.

— Не знаю, — глупо, наивно и честно отвечает Антон. Он правда не знает, потому что
никогда не думал об этом. А сейчас сложно рассуждать о том, что случилось с его
жизнью, потому что его немного подташнивает, а сердце хоть и бьется как сумасшедшее,
тело все равно словно свинцовое, и ему трудно давать полные ответы. Парнишка
продолжает обнимать Арсения, поудобнее устраивая голову на его плече и пытаясь
сконцентрироваться на разговоре, потому что мысли разбегаются, мешаясь в кашу. — Я
не знаю, но… Я ведь почему-то здесь. Мне кажется, всем нравится в начале, а потом…
потом просто не оказывается выхода? — скорее для себя, чем для Арсения, продолжает
Антон, стараясь изо всех всех сил внятно выговаривать слова, не теряясь в мыслях и не
переставляя их в предложении, чтобы речь была понятна. — Просто понимаешь, однажды
ты спотыкаешься, делаешь неправильный выбор и со временем начинаешь о нем жалеть, а
исправить уже ничего нельзя. Ты отчаиваешься и начинаешь падать. Все ниже, ниже и
ниже, пока не оказываешься на самом дне. Все сливается в один долгий-долгий день,
когда остаешься только ты один и желанная доза. Иногда бывает страшно, безумно
хочется вернуться назад, но потом ты употребляешь снова, говоря себе, что это в
последний раз, и страх уходит, являя на свое место безразличие к прошлой жизни. Когда
ты под дозой, ты чувствуешь себя другим человеком. Тебе все по плечу, ты становишься
сильнее, лучше, ты чувствуешь себя живым. Все обретает смысл, зажигаясь новыми
красками. Ты не поймешь этого, потому что не торчишь. И я не мальчишка, — абсолютно
лишним предложением заканчивает Антон, заторможено возмущаясь, и недовольно
трется щекой о плечо Арсения. Раньше ему это часто говорили, но он уже давно не
слышал этих слов в свой адрес, потому что люди из прошлой жизни отвернулись от него,
увидев, что парень потерянный.

— У тебя есть выход. Это не просто слова, чтобы утешить, я знаю, о чем говорю. Нет
выхода только когда ты смертельно болен или на крышку твоего гроба кидают землю, а
потому все остальное решаемо, — уверенно отзывается Попов.

Пока ты жив — все возможно.

Именно этого правила всю жизнь придерживался Арсений, которому рано пришлось
столкнуться со всеми тяжбами жизни и ни разу не сломаться, не отчаяться и не уйти в
себя, закрывшись от всего мира.

— Я говорю серьезно, Антон. Ты не такой законченный наркоман, как большинство

других, которым мы ежедневно поставляем наркоту. У тебя есть шанс начать заново.
Когда я читал о тебе информацию, я завидовал, потому что у тебя было все, о чем можно
мечтать и чего у меня никогда не было, да и сейчас нет. Ты можешь завязать, если
захочешь, еще не поздно. Любой может. Но не дилеру тебе об этом рассказывать. Пошли
на улицу, я на машине, там есть аптечка. Тебе надо обработать эту дрянь, а то выхода
точно не будет, и ты умрешь от заражения крови, — шутя заканчивает мужчина, отрывая
от себя Антона и поднимаясь на ноги.

Шастун встает за ним следом, опираясь рукой о столб, потому что ноги ощущаются
ватными, и идет за Поповым, пытаясь унять треск в голове и сфокусироваться на его
спине. Антон на секунду вспоминает последние слова дилера, но мысли неприятно
склеиваются между собой, образовывая тугой непроходимый ком, и парень оставляет эту
затею. Мужчина не первый, кто говорит, что парень все проебал, ведь у него была
прекрасная жизнь. Будто он сам не понимает.

Будто не жалеет и не ненавидит себя за то, во что он превратился.

Они выходят из цеха, пролезая через разрушенный забор, и подходят к машине, которую
Попов на ходу открывает ключом. Шастун думает, что Арсений вытащит аптечку на
улицу, потому что внешний вид парня, а особенно его вещи, не чище того места, откуда
они только что вышли. Он встает около багажника, переминаясь с ноги на ногу, когда
мужчина открывает себе дверцу со стороны водителя. Попов кидает непонимающий
взгляд на стоящего сзади Антона и хмурит брови. Мальчишка жмется сзади, опуская глаза
в землю, и впервые за долгое время ему становится стыдно за свой внешний вид. Арсений
кидает усталое и мягкое «садись», и Шастун торопливо подходит к пассажирской двери
спереди, быстро забираясь в салон. У него в голове начинает роиться тысяча вопросов,
ему жутко хочется поговорить с Арсением, но он боится. Он такой трус. Он боится
сказать что-то не то, потому что никто не проявлял к нему столько участия и доброты, и
ему страшно потерять последние крупицы этого.

Наркоманы, как дети — их хочется защищать, их жалеешь, им хочется помочь, к ним

привязываешься, становишься созависимым. Неужели Арсений не понимает? Антон в это
не верит. Внутри рвутся противоречия, но он боится открыть рот, пока Арсений просит
показать ему свои руки. Шастун вытягивает их вперед, закатывая рукава выше локтей,
чтобы Попову было удобно их обработать. Мужчина тяжело вздыхает, словно Антон
маленький ребенок, упавший с велосипеда и расшибивший коленку, и открывает рыжую
коробочку, ища глазами вату и перекись.

— Арс, такие люди, как я, — начинает Антон, не поднимая глаз. Он сглатывает, подбирая
слова и пытаясь унять подрагивающие пальцы, пока Попов роется в аптечке, ища вату.
— Те, кто сидят на мете, их не спасти, они конченые, ты ведь лучше меня знаешь, Арс, —
на имени мужчины его голос звонко срывается, и мальчишка смущенно замолкает. Может
быть, он слишком сильно поверил в Арсения или просто ужасно глупый и наивный
мальчик, решивший, что ему хотят помочь, тем более кто-то, похожий на Попова. Он
чувствует, что ему нужно предупредить об этом. А еще он чувствует, что с каждым днем
все становится хуже и хуже. С каждым днем ему становится мало. А это очень плачевный
показатель, и Шастун с ним почти смирился. — У меня больше нет денег. Меня не хотят
брать даже посудомойщиком в дрянных забегаловках, а моя хозяйка скоро выселит меня
из квартиры, потому что мне нечем заплатить за нее. Мне даже за квартплату нечем
расплатиться, и я просто сторчусь в какой-нибудь подворотне, объебанный до потери
пульса, потому что… Блять! Арс! — кричит Шастун, резко дергая рукой, потому что
чувствует, как шипит перекись у него на руке, пролитая Поповым на открытые ранки.
— Мне больно! — Антон почти скулит и морщит лицо, ощущая горящие прикосновения
ваты к кисти, которая стирает засохшую кровь.

Арсений тихонько посмеивается, щуря глаза и кусая губу, чтобы не захохотать, когда
слышит детские вопли Антона. Ну разве он не ребенок? Еще его смешит те обреченность
и трагизм, с которыми говорит, что его не спасти. Попов крутится во всем этом больше
десяти лет и как никто другой знает, что с того дерьма, которое он каждодневно толкает
торчкам, можно слезть. Это возможно даже без вмешательства врачей — наркологов,
психиатров, реаниматологов, анестезиологов и дальше по списку.

— Кто тебе такое сказал? За тринадцать лет я знал лично, как минимум, шестерых людей,
которые слезли с мета. И четверо из них даже не обращались к людям в белых халатах.
Они захотели. Никто не говорил, что это легко, но они захотели и у них все получилось.
Ты просто жалеешь себя. Посмотри на себя, — уверенно говорит Попов, свободной рукой
с силой откидывая маленькое зеркальце перед сидушкой парня. — Ну, смотри. Тебе
нравится? Нравится то, что с тобой стало, Антон? Посмотри, во что ты превратился. Это
то, о чем ты мечтал? То, к чему стремился? Как тебе видок, нравится? Нет? Тогда в чем
дело? Ты сам это с собой сотворил. Да, тебе нужна помощь, поддержка, одному это
вывезти почти нереально, но большую часть ты должен и можешь сделать сам. Главное —
захотеть, — заканчивает Арсений, возвращаясь к своему занятию. Он бережно, но все же
чуть торопливо обрабатывает обе руки и чуть-чуть перекиси льет на ватку, осторожно
обтирая шею. После он достает коричневый пузырек из толстого стекла и на новую ватку
льет йод, протирая им только руки. Арсений удовлетворенно оглядывает свою работу и
напоследок достает пачечку с бинтом, разрывая ее обеими руками и тщательно заматывая
предплечья парня. — Я хочу тебе помочь, только не вижу в этом смысла, потому что ты
сам этого не хочешь, — тихо и четко признается мужчина, и его взгляд снова леденеет, а
брови хмурятся. — Где ты живешь? Я тебя подвезу.

До дома Шастуна всего пятнадцать минут ходьбы, но он называет Арсению адрес,

объясняя как ехать. Он мог бы дойти пешком, но отчего-то не хочется. Только бы
подольше посидеть здесь, в его машине, ведь ему так не хватает человеческого тепла и
заботы. Они едут в тишине, и парнишка внимательно разглядывает свои бережно
забинтованные руки. Когда они подъезжают к дому, он одергивает рукава толстовки вниз
и смотрит в окно машины. Его почти отпустило, и он чувствует себя нормально, но знает,
что это ненадолго.

Машина останавливается на углу дома, и Антон переводит взгляд вперед, смотря на

пятиэтажку. Этот дом, в котором он снимает однушку, не лучше той помойки, откуда его
сегодня вывел Арсений, и отчего-то ему туда совсем не хочется возвращаться. В машине
тепло и чисто, его руки заботливо перемотаны бинтами, и неприступный Арсений с
ледяными глазами сегодня крепко обнимал его, а потом сказал, что хочет помочь. Шастун
не знает, что делает, но он резко поворачивается в бок и рывком подается вперед, замечая,
что Попов тоже повернулся к нему вполоборота.

Мальчишка крепко впивается в его губы, сталкиваясь зубами. Его губы потрескавшиеся,
сухие и тонкие самозабвенно целуют Арсения как раз в тот момент, когда он открыл рот,
видимо, чтобы попрощаться, но был вынужден замолчать от неожиданной выходки этого
паренька. Антон не знает зачем, и лучше бы он ляпнул какую-нибудь глупость или
дерзость, все испортив, но имея возможность поправить. А здесь уже без шансов. Он не
может объяснить, почему целует этого строгого, насмешливого и высокомерного
человека, который дал ему хоть на чуть-чуть почувствовать себя защищенным и не таким
одиноким, даря заботу, от которой Антон уже давно отвык.

Попов хмурится и ошалело распахивает глаза, не понимая, какого черта творит этот
мальчишка. Наверное, он просто теряется, когда на несколько секунд отвечает Антону,
чуть подаваясь вперед. А потом наконец-то собирается и отстраняется, последний раз по
своей инициативе зацепив своими губами его нижнюю губу.

— Ты что творишь, Шастун?! Я по-человечески помог тебе, а не собирался становиться

твоим партнером, — возмущается Попов, отворачиваясь к окну, но странно — в его
голосе нет привычной злости и раздражения. Его последний раз так целовали в старшей
школе, когда он заканчивал одиннадцатый класс, и ему пришлось из вежливости
проводить девчонку до дома, не рассчитывая и даже не думая о чем-то большем. Сейчас
же никакая купленная шлюха не решилась бы сделать что-то без разрешения наркобарона
даже с самой собой, не то что с ним. Он мельком кидает взгляд на смущенного Шастуна,
который блекло краснеет и бегает глазами, смотря куда угодно, только не на Арсения.
Большие и беспокойные зеленые глаза ярко и четко выделяются на осунувшемся лице, а
губы совсем малость покраснели, влажно блестя. — Прежде, чем лезть целоваться, надо
привести себя в порядок, знаешь ли, — деланно и нравоучительно заявляет Арсений,
важно вскидывая брови.

Антон шмыгает носом, цепляясь зубами за нижнюю губу, чтобы оторвать кусочек кожи.
Он прикидывает, каковы были шансы того, что Попов даст ему по лицу, и понимает, что
они были больше, чем просто велики. Может, он просто не хотел заляпать светлый салон
или марать об него руки?

— Арс, у меня тут только пятерка с мелочью, — разрывает тишину Антон, чуть
приподнимаясь на сиденье, чтобы достать из заднего кармана штанов деньги. — Продашь
половину? — у Арсения удивленно взлетают брови, когда он слышит вопрос Шастуна.
Его словно прошибает всего, хотя чего он ожидал, это все было не по-настоящему, а
мальчишка — наркоман, которому нужна только доза. Он хотел бы разозлиться и
хорошенько его тряхнуть, потому что тот недавно словил тяжелейший приход***, отошел
от ужасающих галлюцинаций и едва не разодрал себе запястье, а сейчас как ни в чем не
бывало хочет купить еще. Но Попов только незаметно и разочарованно поджимает губы,
натягивая на лицо маску подчеркнутой холодности и безразличия.

— Конечно, это же моя работа, — сухо отзывается дилер, открывая бардачок и доставая
оттуда два пакетика с белым порошком. — Деньги давай.

Шастун протягивает Попову бумажки, не замечая, что они сложены вместе с квитанциями
на квартплату, потому его завороженный взгляд прикован к двум прозрачным и
шуршащим на пальцах пакетиках. Арсений, видя, что деньги есть, на глаз пересыпает
кристаллы из одного пакета в другой, на глаз отмеряя половину. За столько лет практики
глаз у него наметан то, что надо. Он аккуратно запечатывает оба пакета. Один он отдает
Шастуну, другой, вместе с деньгами и квитанцией, снова кидает в бардачок, не обращая
внимания на белую бумажку.

Антон держит в руках спасительный препарат, горящими глазами смотря на пакетик, и

все проблемы уходят на второй план. Он забывает о разговоре с Поповым, о своей
мнимой надежде на нормальную жизнь, о неудачном поцелуе, обо всем. В этом и есть
особая прелесть наркотических веществ для зависимых — тебе наплевать на то, что было,
ты забываешь обо всем на свете от одного только предвкушения новой дозы.

— Слушай, я спросить все хотел, если я буду ходить туда, ну, на другую точку, — с
запинками начинает Антон, от неясного волнения начиная чесать шею. — Там будет
дешевле? — с надеждой спрашивает парень, переводя взгляд на Попова. Арсения
разбирает злость и желание выкинуть этого мальчишку за шкирку и больше никогда не
встречать. О чем он вообще думает?

— Да прекрати ты трогать шею! — кричит Арсений, выплескивая бессильную злость.

— Я потратил кучу времени, обрабатывая твои царапины не для того, чтобы ты все
содрал, — грубо и резко добавляет мужчина, отворачиваясь от парня и сжимая зубы.
— Если будешь покупать марафет**** в южной стороне, то да. Только некоторые мелкие
барыжки решили, что если я теперь появляюсь там редко, то можно по-тихому начать
налаживать свои дела. Но очень хочу надеяться, что они уяснили, что этого не стоит
делать, после того, как несколько провинившихся почти по собственной воле преподнесли
мне извинения в виде отрубленных мизинцев. Так что, если загнут цену больше
восьмерки, скажешь, что лично знаком со мной. А вообще знаешь… — Арсений
оживляется, явно довольный пришедшей в голову мыслей. Он разворачивается к Антону
всем телом, заглядывая ему в лицо загоревшимися глазами. — Может, ты поможешь мне,
а я тебе? Взаимовыгодное сотрудничество, я не обижу. Мне нужен свой человек, который
будет доносить на каждую шавку, которая кладет себе в карман. Я хорошо заплачу,
работенка паршивая конечно, но того стоит. Так что, по рукам?

Антон сводит брови к переносице, недоуменно смотря на Арсения. Он нехотя убирает

руки от шеи, которая сильно начинает зудеть, и заламывает пальцы на руках до
побелевших косточек. Отрубленные пальцы в виде извинений? Антон вспоминает тот
случай, когда из сумки мужчины выпала человеческая конечность, но он был уверен, что
это всего лишь обман раздраженного наркотиками сознания. Неужели правда, и Попов
действительно это сказал? Или Шастуна снова клинит?

— Что ты мне предлагаешь? — задает резкий вопрос Антон, делая яркий упор на первом
слове. Он начинает злиться и негодовать, не веря собственным ушам, что Попов мог
предложить такое. — Ты решил, что я унижусь до такого и буду писать тебе доносы? — с
вызовом кидает Шастун, хмуря брови и сжимая челюсть. Он злится скорее на себя, чем на
Арсения, ведь тот заставил его всерьез об этом задуматься, вызвав внутреннею борьбу
внутри парня. Доносить — самая гадкая работа, которая только может подвернуться. Еще
ниже этого — писать доносы ментам, хотя именно наркоманы, сидящие на мете,
промышляют этим чаще всего, потому что им быстрее всех и необходимее нужно
поднимать деньги на дозы, которые постоянно приходится увеличивать, пока не случится
последний золотой укол*****, ведь деваться будет больше некуда. Антон бесится от того,
что думает об этом. Он поглядывает на пакетик белоснежных кристалликов в зажатом
кулаке и сглатывает, ходя желваками.

— Прекрати, Шаст, ты же не на своих доносишь, а на чужих, тем более, не на всех подряд,

а только на тех, кто мешает мне работать. Давай вместе подумаем — они будут задирать
тебе цену каждый раз все выше и выше, если я не буду знать об этом и вовремя их
наказывать. Ну разве ты от этого будешь в плюсе? А если я буду знать обо всем, что
творится в моем дерьмовом королевстве, то и тебе, и мне будет от этого лучше. Я буду
получать ровные, уговоренные суммы, ты — закупаться по доступной цене. Тем более, ты
же не задаром будешь работать, я буду тебе платить не порошками, а наличными. Десятка
в неделю. Ну, можем поторговаться, и еще накину. Подумай, Антон. Я тебе дам свой
номер, решишься — наберешь, — Арсений снова лезет в бардачок, доставая оттуда белую
карточку, которую он именует визиткой. На ней нет ничего, кроме номера, выведенного
жирным курсивом.

Шастун забирает ее, засовывая в карман штанов вместе с дозой, кидает Попову «ладно» и
выходит из машины, чувствуя, как слабые ноги шатаются под ним. Он заходит в подъезд
и, держась за перила, плетется на четвертый этаж. Заходя в квартиру, парень выкидывает
номер дилера в пакет с мусором, стоящий в коридоре, и заходит в просторную комнату.
На рыжеватом диване лежит его друг, и Антон быстро подходит к нему, проверяя
дыхание — дышит, просто в умат******. Он прямо в обуви падает на соседний диван,
моментально засыпая.

Бейт* — бессознательное состояние вызванное действием наркотиков;

Волокуша** — состояние наркотического опьянения;
Приход*** — особенное кратковременное состояние эйфории, которое появляется сразу
после приёма некоторых видов наркотиков;
Марафет**** — общее обозначение наркотиков;
Золотой укол***** — сознательная передозировка;
В умат****** — в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения.

II

Спустя пять дней Шастун находит себя лежащим на диване в состоянии абстяга*. Тело
дерет холодная дрожь, словно на улице начало декабря, а в горле стоит ком рвоты. Вокруг
раскидан мусор, пустые бутылки, вещи, бумажки. Он судорожно вскакивает на ноги, и его
моментально ведет, заставляя упасть обратно на диван. Парень пробует унять тошноту и
сфокусироваться хоть на чем-то. Он снова поднимается и быстро идет на кухню, где
оставил карточку своего дилера. Шастун скидывает со стола пакеты от еды, два
использованных шприца, несколько непонятных платформ** и новенькую пачку
алберок***, судорожно ища нужную визитку. Наконец-то он находит беленькую
карточку, углы которой заломлены, а сама она промята от вспотевших и крепко
сжимающих ее пальцев. Мальчишка быстро достает из кармана дрожащей рукой телефон
и вбивает номер в контакты, начиная печатать сообщение. Пальцы с трудом попадают по
клавиатуре на разбитом экране. Все эти дни Антон не работал и ему нужны деньги, так
что пришлось работать на Арсения.

Стас. Шеминов.
Шаст.

Шастун отправляет Арсению сообщение, надеясь, что у него еще есть деньги на телефоне.
Он шмыгает носом и горбится, втягивая голову в плечи — начинает ломать. Несколько
часов назад он вернулся из южного района, где пытался взять винт**** за его
соответствующую цену у мелкого барыжки, но тот послал его на хуй, толкнув пару
тарелок*****, которыми Антон сразу же закинулся еще там, чтобы доползти до квартиры,
не скуля от ломки в автобусе.

Антон берет мятую пачку Бонда, покачиваясь из стороны в сторону. В голове пусто,
конечности нервно подрагивают, а кости начинают гореть. Шастун глубоко затягивается и
горящими глазами, полными нетерпения, несколько минут смотрит на телефон. Он не
выдерживает, дожидаясь пока Попов соизволит ответить, чувствуя тягу******, и набирает
следующее сообщение.

Меня пиздец кумарит*******, дай аванс.

Я отработаю.

Арсений довольно ухмыляется, радуясь правильно принятому решению Антона. Ему

будет в разы проще следить за порядком в своей части города. Получив сообщение, он
сразу же отправляет своих людей с четкими рекомендациями к Шеминову, которого уже
давно подозревал, да руки не доходили узнать.

У тебя есть карточка?

Ответа не приходит, и Попов шепчет себе под нос усталое «ясно», набирая новое
сообщение. У Шастуна наверняка сейчас не хилый отходняк, и сам он до него не
доберется, а мужчина должен сдержать свое слово в любом случае, отдав Антону
заработанные деньги.

Блять, ладно.
Скажи какой этаж, я приеду к тебе, отдам деньги и дозу, раз так вышло.

4.

Быстро отправляет одну цифру Антон, облегченно выдыхая.

Антон выходит с сигаретой в коридор, чувствуя как коленки тянет к полу. Он не включает
свет, который уже, возможно, отключили за неуплату, и подходит к входной двери,
которая открыта нараспашку, потому что Шастун заходил в квартиру настолько убитый,
что едва мог соображать, чудом не отключившись прямо в подъезде. В этом нет ничего
необычного, так происходит регулярно — он либо слишком упоротый, либо сгорает от
ломки, либо еще что-то. Антону нет разницы, в квартире, кроме их хлама, не стоящего ни
копейки, и двух наркоманов, большую часть времени пребывающих в неглиже, нет
больше абсолютно ничего. Так что выносить у них нечего.

Антон с облегчением курит в коридоре, дожидаясь Попова. Он обрадован новостью, что

ему не придется травиться буторной гертрудой******** своего временного товарища и
сожителя, хотя эта идея сидит у него в голове с самого утра, когда парнишка осознал, что
у него больше нет денег на дозу и пойти их заработать в таком состоянии было бы
невозможно, а его сосед был в ауте, не реагируя абсолютно ни на что, и уж тем более не
заметил бы пропажу порошка.

Он стоит в коридоре, прислонившись к стене и ломая пальцы рук, чувствуя, как ледяным
огнем охватывает все косточки, выворачивая на изнанку. Антон с нетерпением ждет
неторопливого Арсения, который соизволил очень любезно помочь своему клиенту,
оформив бесплатную доставку на дом. Шастун готов сделать все, что угодно для него, как
только нюхнет дорожки беленькой пудры.

Арсений меньше, чем за полчаса добирается до хрущевки в отвратительном районе

города, адрес которого он запомнил с их прошлой встречи. Он снова одет как
подросток — на темной шевелюре черная кепка с потертыми краями, на глазах те же
солнцезащитные очки, розовая застиранная майка, джинсовые шорты и красные
кроссовки. Так что он отлично вписывался бы в эту обстановку, если бы не хороший
автомобиль — Мерседес, купе, серебристый. Когда-то это было его мальчишеской
мечтой. Он берет с задних сидений пустой черный рюкзак и закидывает в него пакетик и
аптечку. Он не знает, зачем берет и ее тоже, и еще сложнее ему признать, что он
переживает за мальчишку, как бы тот опять чего с собой не сотворил. Попов быстро
выходит из машины, закрывая ее, и заходит в единственный подъезд, торопливыми
шагами поднимаясь на нужный этаж, перешагивая сразу через две ступеньки. Оказываясь
на четвертом, он чуть сбито дышит и сразу же натыкается на Антона, стоящего в дверях.

— Молодец, хорошая работа. Лови аванс, — сразу же начинает Арсений, тряся в воздухе
маленьким пакетиком с кристаллами, который Антон сразу же забирает, не обращая
никакого внимания на Попова.

Парнишка разворачивается и идет на кухню, которая похожа на уличную помойку. В ней

уже никто ничего не готовит, кроме аптекаря*********, который иногда заглядывает к
ним на хату вместе с аппаратурой**********, разумеется, деля полученную долю с
Антоном и его сожителем. Он не обращает внимания на удивленный взгляд Арсения, в
котором проскакивает разочарование и горечь, и не замечает, что тот проходит вслед за
ним с брезгливо сведенными бровями, оглядывая помещение, которое язык не
поворачивается назвать квартирой. В этот раз Попов приносит кристаллы в чистом виде, и
Шастун сразу же кладет пакетик на стол, ища что-нибудь подходящее под рукой, чем
можно было бы раздробить их до порошкообразного состояния. Он берет грязный
кухонный ножик, толстой деревянной рукояткой начиная с силой стучать по пакетику.

— И за эту халупу с тебя еще требуют деньги? Я бы за даром тут жить отказался. Это же
ужасно, и сам ты тоже не лучше. Ты вообще от аута хоть иногда отходишь? Ну, ванной
пользуешься, переодеваешься? Хотя, я думаю, что нет, видел бы ты себя, гадство, —
Арсений показательно морщится, доставая из рюкзака деньги и ставя их на стол.

— Да, — глухо и скоро кидает Шастун, даже не глядя на мужчину. Он протирает рукавом
неизменной толстовки клеенку перед тем, как высыпать на нее толченые кристаллы.
Мальчишку знобит, и он старательно пытается унять дрожь в руках, перед тем как
разделить кучку порошка на две дорожки лежащей рядом скидочной картой из Пятерочки.
— Иногда, — поправляет себя Антон, хмурясь и не до конца осознавая присутствие здесь
Арсения. — Я, знаешь… Погоди. Я не могу думать нормально без этого дерьма, знаешь.
Будто ты не в курсе, как оно действует, — Шастун оборачивается к Арсению лишь на
секунду, сверкая лихорадочным взглядом, а после снова отворачивается, возвращаясь к
своему занятию. Он берет в руки зеленую купюру, начиная скатывать ее в трубочку,
можно было бы конечно обойтись и без нее, но так в разы удобнее, и наклоняется к столу,
снюхивая порошок. Арсений смотрит на эту картину, сжав челюсти и не понимая, почему
он все еще тут. Мальчишка выпрямляется, смотря перед собой покрасневшими
слезящимися глазами, и шмыгает носом, дергаясь всем телом и ожидая прихода.

Попову противно находиться здесь, в этой квартире. Ему противно дышать этим
воздухом, который насквозь провонял сигаретным дымом, затхлостью и другим
сладковатым дерьмом, от которого воротит. Ему противно стоять тут, ни на что не
опираясь и не садясь, боясь измазаться ни пойми в чем. Ему противно видеть этого
паренька, который при нем гробит свою жизнь. Он не хочет его видеть здесь, но никогда в
этом не признается. Дилер кидает раздраженный взгляд на Антона, чей взгляд начинает
потихоньку стекленеть, и еще раз оглядывает маленькую кухоньку, которая из-за
раскиданных шприцов, оберток, бутылочек, пузырьков и еще черт знает чего, напоминает
какую-то помойку на дворе поликлиники, нежели место, где можно жить. Арсений
переводит взгляд на Антона и дергается, а после тяжело вздыхает.

— Шаст, у тебя кровь носом идет. Кажется, твои сосуды больше не выдерживают, смотри
как бы тебе пиздец не пришел так, — Арсений пытается говорить безразлично и чуть
насмешливо, но в глазах оседает тревога и досада на непонимающего и глупого парня.
— Ты все продолжаешь жалеть себя? Сложностей боишься? Ты как ребенок, ей богу, не
понимаешь или не хочешь понимать, чем это чревато. Это не шутки, Тох, — строго и
ровно проговаривает Арсений, пока Шастун трогает верхнюю губу, поднимаясь пальцами
выше, чтобы убедиться в словах Попова. Он чувствует на пальцах липкую, пока еще
теплую и густоватую кровь, а после подносит к носу натянутый рукав толстовки и
растирает ее по щеке, даже не пытаясь или не понимая от действия препарата, как ее
стереть.

— Какого хрена ты тут стоишь? Ты что, самый умный, или в чем дело? — огрызается
Антон, с вызовом и злостью напирая на парня. Или мужчину? Он думал об этом, но
понять, сколько ему лет сложно — выглядит на двадцать с лишком, а ведет себя на все
сорок. — Если бы мне нужны были твои советы, я бы тебя обязательно о них попросил, но
я такого что-то не припомню, значит, нехер тут стоять и капать мне на мозги. Воспитывай
своих детей так, и будь уверен, они вырастут правильными ублюдками с высокими
моральными принципами и горой высокомерия — все в своего папашу, и не станут
законченными наркоманами, нюхающими дурь в сомнительных виллах***********.

— Я не могу тут больше находиться, у меня уже голова кругом идет от этой вони.
Надеюсь, что ты уже взрослый мальчик и сам справишься, сумев остановить кровотечение
из носа, — Арсений пропускает все его слова мимо ушей и снимает с одного плеча лямку
рюкзака, быстро доставая оттуда аптечку. Он со щелчком открывает ее и ставит на стол
рулон ваты и перекись. — И да, я рад, что ты это заметил. Я не буду тебя уговаривать,
можешь хоть подохнуть в луже своей же рвоты. У тебя есть два выхода. Ты либо
подохнешь в этом свинарнике, либо сам попросишь о помощи. И знаешь, я помогу тебе,
если ты этого захочешь, — Арсений быстро разворачивается и уходит, радуясь свежему
воздуху улицы.

Шастун усмехается глупости Попова, чувствуя как колени дрожат, а его самого начинает
рубить************. И Антон чувствует, как накрывает*************, испытывая при
этом чистое блаженство.

Абстяг* — состояние наркотического похмелья;

Платформа** — упаковка таблеток;
Алберка*** — медицинский шприц;
Винт**** — одно из названий метамфетамина;
Тарелка***** — одно из названий психотропного вещества в таблетках;
Тяга****** — сильное желание принять наркотик;
Кумар******* — самое начало синдрома отмены для наркотиков, начальная стадия
абстиненции (ломки);
Гертруда******** — одно из названий героина;
Аптекарь********* — человек, умеющий изготовлять наркотики;
Аппаратура********** — набор приспособлений, посуды, шприцов, реактивов для
приготовления или употребления наркотиков;
Вилла*********** — наркопритон;
Рубиться************ — находиться в состоянии наркотической дрёмы;
Накрывать************* — достигать эффект от наркотика.
***

Это случается быстрее, чем Антон ожидал. Через несколько дней на них налетели
коллекторы*, без предварительных угроз и предупреждений избив двух торчков в их же
квартире и выкинув на улицу. Они забрали деньги, вещи, а квартиру опечатали, оставив
Шастуна и его временного, уже бывшего соседа без жилья. Разумеется, Антон мог бы
подать заявление и то, что произошло не входит ни в какие ворота в плане законов. Да
только вот наркоману, которого бьет озноб, с болтами**, налезшими на радужку, идти в
прокуратуру — идея хреновая. Напоследок трое амбалов в рубашках-поло настоятельно
порекомендовали больше не появляться здесь и поблагодарить за то, что они могут на
своих двоих отсюда уйти.

Шастуну было некуда идти, поэтому он оказывается в том заброшенном цеху, где его
обнимал Арсений, успокаивающе перебирая волосы. Две ночи он проводит на матрасе с
разодранной тканью, испещренном грязью и чьей-то давно засохшей кровью, кутаясь в
свою футболку и ближе поджимая коленки к груди, сворачиваясь почти что в клубок.
Парнишка купил на последние полторы тысячи с копейками несколько таблеток
МДМА***, чтобы приглушить кумар. Он хотел дождаться Арсения, который появляется в
этом месте два раза в неделю, отдавая дозу другим клиентам. Антон мог бы позвонить или
написать ему, но коллекторское агентство решило иначе, отобрав у мальчишки телефон,
который в таком состоянии не стоил почти ничего.

— Мне нужна твоя помощь, — дрожащим от озноба и холода голосом говорит Антон,
только завидев приближающегося Арсения. Попов с нахмуренными бровями внимательно
вглядывается в лицо Шастуна — тот выглядел откровенно хреново в прошлый раз, когда
Попов лично привез ему дозу, но сейчас мужчина по-настоящему ужасается, распахнув
глаза. Дилер в изумлении оглядывает новое место, которое Антон успел обжить. Оно еще
более жуткое, чем его квартира, но разница не такая уж большая, конечно, если не считать
отсутствие мебели и постоянно ошивающихся торчков, которые блюют по углам и лежат
по несколько часов в отрубе.

— Какая тебе нужна помощь? Деньги, жилье, антрациты****, аппаратура, тарелки, что
тебе нужно? — раздраженно перечисляет Арсений, глядя на Шастуна с отвращением и
едкой усмешкой, пока на донышке голубых глаз теплится глупая надежда. Попов очень
сильно желает услышать, что мальчишка решил завязать, вернуться к человеческой
жизни, но головой он понимает, что этого не услышит, поэтому и не спрашивает,
прикрываясь презрением и издевкой. Арсений сам не понимает, почему так рвется помочь
этому пареньку, который сам не хочет помощи, который грубит, огрызается и даже не
берет в толк все его слова. Он видел его студенческие фотографии с первого курса, и
Антон там был такой невероятный — солнечный мальчик с широкой улыбкой, кучерявой
челкой пшеничных волос и живыми глазами. Попову так хочется увидеть его таким еще
раз, в жизни, а не на фотографиях в экране телефона.

— Дозу, — сразу же отзывается Антон, даже не думая об остальном, пропуская сарказм и

холод Арсения мимо ушей. Ему нужно снюхать дозу, чтобы не подохнуть от агонии,
разгоравшейся все сильнее от подступающей ломки, которую малюсенькие кругляшки
сдерживают совсем не долго.

Ему банально мало.

Шастун во все глаза смотрит на Арсения, который заметно напрягается, сковывается, и в
его ледяных глазах мелькает разочарование и отчаяние, но Антон не уделяют этому ни
секунды внимания.

— Я снижу дозу, я обещаю. Мне сейчас надо немного, не для прихода. Мне бы только
немного прийти в себя, понимаешь? Я не могу так, пожалуйста, — парнишка шепчет
быстро и уверенно, словно действительно верит в то, что говорит, на самом деле надеясь,
что Попов поведется. Арсений не дурак, понимает все, а еще крепко-накрепко уяснил
себе, взяв за главное правило — никогда верить словам наркомана.

— Я не понимаю, какого черта вообще продолжаю тебе помогать, — шепчет Попов,
снимая с плеча одну лямку рюкзака, вынимая оттуда пакетик с перемолотыми
кристаллами. Шастун сразу же хватает его, расчищая место от пыли на бетонном полу.
Антон вдыхает, растирая лицо руками и вытирая выступившие слезы из глаз. Арсений
тяжело выдыхает и ждет, временами щуря глаза и задумчиво смотря на мальчишку,
которого потихоньку отпускает наступившая ломка.

— Еще мне нужно жилье, коллекторы, черти, налетели, — спустя семь минут начинает
Антон, быстрыми рывками отогревая свои руки и цепляясь за шелушащуюся кожу на
предплечьях, которая снова была расчесана до крови. Ему холодно, потому что его
вышвырнули из квартиры без вещей, в том, в чем он отлеживался на диване, пустым
взглядом дырявя стену с забрызганными невесть чем обоями.

— Блять, Антон, ты опять руки расчесал, — возмущенно говорит Арсений, качая головой
и хмуря брови. Чего он ожидал? Почему он досадует и злится? А главное, на что он
надеялся? Это простой конченый торчок, он таких уже так нагляделся, что воротит.
Шастуну наплевать. Ему ничего не надо кроме дозы, и слова Арсения для него — пустой
звук. Как можно спасти человека, который не хочет быть спасенным? — Жилье тебе
нужно, говоришь? Я тебя к себе не повезу, даже не думай, не хватало еще, чтоб ты мне
квартиру вынес. У меня есть хата, там я отсиживаюсь, когда на районе неспокойно
становится, менты или еще какая херня, так что, думаю, тебе подойдет. Брать там нечего.
Поднимайся, поехали, — переводит тему Попов, устало глядя на Антона.

— Да мне вообще все равно, только не здесь, — сразу же кивает Антон, шмыгая носом и
резко поднимаясь на ноги. У него нет никаких вещей, чтобы взять их с собой, поэтому он
просто наматывает круги по этажу, чувствуя прилив сил и подрагивание пальцев, пока
Арсений забирает деньги, отдавая местным торчкам два бокса***** и башку******.
Шастун чувствует, как сердце бьется в два раза быстрее, хочется чем-то занять руки, и
тело наполняется легкостью и бодростью.

Попов направляется к выходу, махая головой Антону, и тот быстро подходит к нему,
выходя на посыпавшуюся кое-где лестницу, а после — из здания. Арсений снимает
машину с сигнализации, и Антон залезает на переднее сиденье, стараясь ничего не
испачкать. Он все еще теребит свои руки, которые зудят звенящей, мягкой болью, и чешет
шею о плечо, постоянно елозя по сидушке.

— Ты прости меня, ладно, Арс? Ты, вроде как, не должен для меня ничего делать, но
делаешь, а я столько хуйни наговорил тебе в прошлый раз, прости, — тихо говорит
Шастун, опуская глаза на коврик. Ему правда стыдно, и он полон покорности, до сих пор
искренне не понимая, почему Арсений ему помогает. Отказываться он не собирается,
потому что Попов единственный, кто все еще не отвернулся, и он хочет побыть с ним хотя
бы так, пока мужчина не поймет, что спасать уже некого.
— Да прекрати ты чесаться, вшивый котенок. Когда приедем сразу же - слышишь меня? -
сразу же ты пойдешь в ванную и снимешь с себя эти тряпки, — четко поговаривает
Арсений, брезгливо оглядывая футболку Шастуна, которая несуразными лохмотьями
висит на его худых плечах. — А эти вещи остается только сжечь, и я не шучу. Я дам тебе
что-нибудь из своего на первое время, потом купим тебе новые шмотки. Ты же все-таки
на меня работаешь, и я пока еще тебе плачу, — безоговорочно говорит Попов,
параллельно с этим пересчитывая выручку и кидая деньги в бардачок, громко захлопывая.

Коллекторы* — сотрудники агентства, специализирующегося на взыскании

задолженности, могут действовать незаконно посредством угроз, запугиваний и избиения
заемщиков;
Болты** — расширенные зрачки наркомана;
МДМА*** — одно из названий экстази;
Антрацит**** — общее название сухих кристаллических наркотиков;
Бокс***** — спичечный коробок, содержащий сыпучие наркотики;
Башка****** — семенная коробочка опийного мака.

III

А мне хотелось бы мира и ласки,

Но только ты по принципу «Доминируй и властвуй».

За полчаса они доезжают до тихого района Подмосковья с девятью домами в десять

этажей и лесом через дорогу. На улице тишина, и нет почти ни души, не считая мужчину,
выгуливающего своего далматинца, и курящего продавца рядом с синеньким ларьком.
Дома и полупустые парковочные места под окнами заливает летнее солнце, а в воздухе
стоит запах сладкой липы. Теперь Антон понимает, почему Арсений выбрал именно этот
райончик, максимально приближенный к Москве.

Арсений паркуется в нескольких шагах от подъезда, и странная парочка из наркомана и

барыги выходит из машины, направляясь к первому подъезду коричневой девятиэтажки.
Они по чистой лестнице поднимаются на второй этаже, и Попов открывает дверь,
пропуская в квартиру Антона. Попов первым делом, не давая Шастуну оглядеться,
отправляет его в ванную, давая в руки застиранное, чуть грубое, синенькое полотенце и
свои вещи — серые спортивные штаны с катышками и футболку, не желая слушать
никаких возражений. Сам Арсений идет в кухню, доставет из холодильника неоткрытую
пачку гостовских сосисок и с навесной полки гречневую крупу, намереваясь приготовить
нехитрый обед. Он утверждает себе, что это только из-за того, что он сам хочет есть, не
имея возможности или не хотя по-другому объяснить свою заботу об этом глупом
мальчишке.

В это время Антон стоит в желтой ванне, включая теплый душ. Он морщится, поливая на
себя из серебристой насадки, потому что разодранные руки неприятно щиплет, отдавая
острыми разрядами боли. Шастун действительно не помнит, когда он мылся последний
раз. Он растирает мокрое тело цитрусовым гелем и намыливает голову поповским
шампунем, а после смывает, видя как в трап утекает пена вперемешку с сероватой водой.
Антон вылезает из ванной, сразу же натягивая на себя вещи Попова, и даже не трогает
полотенце, оставленное лежать на стиралке. Парнишка быстро проглаживает рукой по
мокрым волосам, смахивая лишнюю воду. Он чувствует, как вещи, пахнущие порошком,
липнут к телу, и оттягивает футболку вниз, становясь спиной к зеркалу. Он не хочет на
себя смотреть, хоть душ и чистая одежда немножко и улучшили его внешний вид,
мальчишка все равно выглядит слишком худым, осунувшимся и жутко бледным, с
покрасневшими глазами, как у кролика.

Антон выходит из ванной, сразу же проходя в кухню, откуда доносится шипение

готовящейся еды. У большинства наркоманов нет потребности в еде и сне, и Антон — не
исключение. Он не ощущает чувство голода, особенно сейчас, после расслабляющей
дозы, которую ему дал дилер, хотя не ел уже несколько дней. Шастун заходит в кухню,
видит Арсения у плиты и отчего-то начинает улыбаться, присаживаясь на край кухонного
уголка. Его зубы выглядят чуть чище, а улыбка довольно очаровательной, потому что
перед тем, как отправить в ванную Попов дал ему синенькую зубную щетку, и теперь его
зубы не с таким отвратительным налетом и желтизной.

— Разве ты не можешь позволить себе более роскошный обед, чем соски и гречка? Я
смотрю, у тебя тут еще и консервы стоят, — беззлобно начинает Антон, оглядывая
столешницы кухни. — Я-то думал, у тебя денег куры не клюют. Ты же на этой херне
должен нормально денег рубить. Ты же не сидишь ни на чем, да? Не сидишь, конечно. Ты
принципиально никакую дурь не пробовал? Или ты пробовал, просто тебе не
понравилось? — с интересом задает вопросы мальчишка, не отрывая горящих глаз с
расширенными зрачками от Арсения, нетерпеливо дожидаясь ответов. Попов тяжело
вздыхает, с усталой и мягкой улыбкой слушая Шастуна.

— Я говорил уже, что живу тут непостоянно, только когда становится неспокойно, и мне
надо отсидеться, не светясь на улице. А консервы имеют большой срок годности, так что
я, как и ты, могу жрать простую еду из жестяных банок, — объясняет мужчина, наконец
поворачиваясь к мальчишке лицом. Он поднимает на него свой взгляд и на секунду
теряется, распахивая глаза. Антон выглядит совершенно по-другому, одним своим видом
заставляя Попова замереть на месте, не сводя взгляд. После горячей воды его впалые
щеки едва загораются нежным румянцем, волосы пшеничного цвета мокрые, а кожа
чистая и совершенно белоснежная, словно шелковый платок, если не считать синяков на
ногах и ободранные руки. — Ты выглядишь намного лучше, — тихо говорит Арсений,
отмирая и злясь на себя за любование этим мальчишкой-наркоманом. Он отворачивается к
плите, поднимая крышку кастрюли с сосисками, и ставит переключатель на ноль,
выключая плиту, а после достает две средние тарелки из шкафчика, накладывая еду. — И
да, говорю первый и последний раз — в этой квартире не должно быть никого
постороннего, ни твоих конченых дружков, ни шума, ничего подозрительного. Если ты
накосячишь, я выкину тебя отсюда, как вшивого щенка за шкирку, и глазом не моргну, ты
понял меня? И не сдохни тут, потому что отсюда вывезти твой труп будет крайне
проблематично, — четко выговаривает Попов, прямо и испытующе глядя на Шастуна.

— Да понял я, понял, мог бы и не говорить, я же не дурак, — чуть обиженно отзывается

Антон. — Если соберусь подыхать, отползу куда-нибудь, не парься, — отшучивается
Шастун, задорно усмехаясь, на что Попов только раздраженно закатывает глаза. — Так ты
не ответил, ты как, употребляешь что-нибудь? Могли бы заколотить* маконгу** или
шалу*** и на двоих пыхнуть****, — уверенно и беззаботно предлагает Антон, глазами с
горящими огоньками, смотря на Арсения. Головой он понимает, что ляпнул глупость, но
ему просто не хочется оставаться одному, потому что Попов явно скоро уйдет, а в этом
признаться уже стыднее.
— Нет. Я не употребляю ничего и ни при каких обстоятельствах. Те, на кого я работаю,
этого не допускают. У нас с этим строго, это закон, иначе я, также как и мои
непосредственные подчиненные, лишусь фаланги пальца. А мне, знаешь ли, больше
нравится вид своей целой руки, со всеми пальцами, и мой мизинец мне очень дорог, —
фыркает Арсений, разглядывая свою левую руку, испещренную выпуклыми тонким
венками и родинками, с красной ниткой на запястье и непонятным перстнем, правой
рукой держа вилку над тарелкой с едой. — У тебя есть деньги, я плачу тебе довольно-таки
круглую сумму, на которую ты можешь купить все, что душе угодно. Хочешь план*****?
Пожалуйста. Любой каприз за ваши деньги. Или ты думаешь, что я всегда буду добрым
дядей, бесплатно подающим всем желающим?

— Я знаю. Я просто… Просто не хочу один, — тихо проговаривает мальчишка, ковыряя
вилкой в своей тарелке. Его удивляет уверенность и четкие принципы Попова, который
так чтит закон и придерживается правил. Макар был явно проще. — Может быть, ты
хочешь пива? Пиво ведь тебе можно? Я могу быстро сходить до палатки, пока ты ешь, я
видел, она почти у дома. Чем ты тут обычно занимаешь, когда остаешься один? — Антон
заваливает вопросами Попова, смотря на него с надеждой и нервно сжимая вилку в руке.
Шастун особо не успел оглядеться здесь, но было непохоже, что в этой коробке два на два
есть хоть какие-то развлечения.

— Ты еще хочешь увидеть меня в нетрезвом виде? Я быстро пьянею, но всегда себя
контролирую, — усмехается Попов, доедая гречку. Он встает и убирает свою тарелку в
раковину, замачивая. — У меня есть пиво в холодильнике. В шкафчике стоит вино,
коньяки и прочая ерунда, так что сидит тут и не шляйся лишний раз по улице, — на
последних словах мужчина изображает раздражение, смотря прямо на Антона.
— Обычно, я просто отдыхаю в это время, потому что свободных дней у меня почти нет,
читаю, иногда разбираюсь с бумажками, поставками и прочей волокитой. Так что скучно
мне не бывает. Может быть, ты лучше меня развлечешь историей о том, как виртуозно ты
все проебал, докатившись до такой жизни?

— Да вообще без проблем, если ты снова не начнешь свою шарманку о том, как все это
хреново, чего бы я мог добиться, как ты всего этого хотел, — начинает тягучим тоном
Антон, поднимаясь с места и подходя к холодильнику, чтобы убедиться в словах Попова.
Шастун быстро пробегает взглядом по полкам и берет две бутылки темного, одну ставя
перед Арсением, другую на край стола, где сидел сам. Он подходит к ящичку, откуда
Арсений недавно брал вилки, и роется там, ища открывашку. Он мог бы открыть об стол,
но Арсений просил ничего не портить, поэтому Шастун продолжает перерывать
выдвижной ящик. — О, нашлась, — тихо восклицает Антон и усаживается обратно на
уголок. Он долго на нем пытается уместиться, но тазовые косточки начинают ныть и
болеть от сидения на твердом. — Может, пересядем? Диван, кровать? Я тут долго не
просижу, — начинает канючить мальчишка, поднимаясь и пытаясь усесться во второй раз.
Арсений смотрит на это широко распахнутыми глазами, поднимая брови и сдерживая
смешки. — Кстати, кровать ведь у тебя одна? Ты же не будешь спать с наркоманом, когда
снова придется отсиживаться тут? Или у тебя таких хат по всему городу? Как ты вообще
стал банкиром******? — Антон перепрыгивает с одной темы на другую. Торчки, сидящие
на мете, никогда ничего не могут удержать долго в голове, особенно под дозой, им нужно
разговаривать, задавать тысячу вопросов, что-то делать. И Антон, разумеется, не
исключение.

Попов тяжело выдыхает и идет к выходу, по пути хлопая рукой по плечу Антона, зовя за
собой, и забирая со стола свою бутылку. Шастун поднимается следом, не забывая про
бутылку, которая начала обтекать холодными каплями в тепле, и выходит за дилером, в
несколько шагов оказываясь в зале, который служит спальней. Квартира ужасно
маленькая, однокомнатная, в тихом районе Подмосковья, и это как раз то, что нужно,
чтобы скрываться от доблестных блюстителей закона.

— Кровать одна, комната тоже. Не знаю, скорее всего принесу раскладушку или матрас,
посмотрим. Надеюсь, что в ближайшее время никто сильно напирать не будет, да и тихо
вроде все, — Арсений скидывает беленькие комнатные тапочки у кровати и забирается на
кровать, укладываясь на коричневый плед и подпирая рукой щеку, выглядя при этом
невероятно домашним. — Ну-с, я готов слушать душераздирающую историю молодого
наркомана.

Антон непроизвольно улыбается от такой картины. Он залазит следом, сначала

усаживаясь на кровати, после меняет позу, садясь по-турецки, и чувствуя, что это
неудобно, потому что тянет поясница, мальчишка просто ложится также, как Арсений,
оказываясь напротив него и вытягивая длинные ноги. А после и вовсе укладывается на
спину, смотря в потолок и ставя пиво около кровати. Попов подползает к нему ближе,
почти нависая сверху и смотрит в его широко распахнутые глаза цвета июльских полей,
которые перекрывают чернеющие кратеры зрачков, которые можно сравнить с секундами
солнечного затмения.

— Не знаю, с чего начать. Знаешь, обычно другие привыкли слушать начало с
трогательной историей о хреновом детстве, там, например, отец алкоголик, отчим урод, а
мать заступается не за тебя, а за него, побои родителей и прочие сопли, но ты же знаешь,
что у меня это не так. Я не из таких, — начинает Антон, морщась и качая головой на
последних словах. Его голос звонкий, а речь чуть торопливая. Он не обдолбанный до
потери той грани между фантазией и реальностью и не сгорает от мучительной ломки,
засевшей в костях, в голове, во всем теле. Доза, которую он снюхал некоторое время назад
не вызывает того блаженства, которое наркоманы зовут кайфом, она лишь помогает
прожить день без кумара. Антон время от времени теребит расчесанные царапины на
руках, не давая им возможности полноценно зажить, показывает что-то руками,
заламывает пальцы, дергает ногой, потому что ему необходимо что-то делать, а не
двигаться кажется настоящей пыткой. Он больше не пахнет потом, грязью и прочим
дерьмом, которым пропахла его предыдущая квартира. Арсений чувствует от его волос
запах своего шампуня, а от кожи — аромат грейпфрутового геля, и наконец-то видит его
чистым.

Антон начинает рассказывать, иногда слишком глубоко вдаваясь в детали, в конкретных и

мельчайших подробностях обрисовывая какие-то сценки. Он рассказывает, у кого начинал
брать допинг, учась в институте, как просто, глупо и до жути банально он ошибся, когда у
него был важный зачет, а ему на работе поставили две смены подряд, и он не мог
проебаться и подвести всех там, поэтому занюхал свою первую дорожку синтетического
наркотика — фенамина. Мальчишка рассказывает, что чувствовал, как прекрасно себя
ощущал, когда все тело наполнялось бодростью и силой. Рассказывает, как его
подсадили******* на кокс, и он тогда еще ничего не знал о рыночных отношениях барыг
с клиентами, потому что его дружок по общежитию регулярно снабжал его дозой. Антон
рассказывает о том, как впервые ощутил нестерпимую боль в костях и как ему хотелось
вывернуть себе суставы, а потом он осознал, что это — его первая ломка. Он помнит, как
тогда украл у родителей деньги и сам купил себе дозу, плохо разбираясь в том, что
предлагает дилер. Потом он рассказывает, как познакомился с Макаром. Тем самым
ебучим Макаром, который подогрел******** его сеть на первитин*********, который
сжигает мозг, уничтожает сердце и разрушает по кирпичику психическое и физическое
здоровье. Он рассказывает, что к тому моменту, когда его вышвырнули из университета,
документы из которого Шастун до сих пор не забрал, он уже не переживал о учебе,
работе, родителях, он переживал об одном — где взять деньги на дозу. Он даже говорит о
том, как пришел на экзамены в конце учебного года — слишком обдолбанный, ловя
звуковые галлюцинации и не спав больше трех дней подряд.

А потом он начал работать, хвататься за любую должность руками и ногами, по пару смен
подряд, за самые копейки, лишь бы заработать на дозу. Антон говорит, что самым
ужасным было смотреть в лицо матери. Это было и есть то, что осталось от него
человеческого. А потом он просто перестал приходить домой и отвечать на звонки,
потому что понял, что потерян. В этом не было ничьей вины, кроме его собственной, он
не хотел портить им жизнь, так же как и себе. Он говорит, как наплел кучу лапши своим
знакомым, друзьям, чтобы только те не трогали его больше, никогда о нем не вспоминали
и не донимали его родных, указывая им на то, что их сын стал наркоманом. У мамы точно
бы сердце остановилось, она бы не смогла перенести, если бы ей позвонили и сказали, что
ее сын сдох в подворотне от передоза. Поэтому Антон максимально отгородился от них,
лишь бы их не трогали, не клеймили, потому что его родители самые лучшие, и он до сих
пор их очень любит.

Потому что виноват тут только он.

Мальчишка говорит, что у него больше нет семьи, он абсолютно один, потому что он их
проебал. Проебал также, как и все остальное, и обратно этого уже не вернешь. Ему удобно
так думать, он сам расписался в своем бессилии и просит Арсения заткнуться, когда тот
начинает возражать. Он клал на эти умные советы опытного дилера, который говорил, что
«так нельзя», что «они твоя семья, они бы тебе помогли», не понимая того, что помогать
уже некому. Он сгорел от препаратов. Он потерянный и конченый человек, и говорить тут
больше не о чем. Майя, его мама, слишком любящая, слишком добрая, слишком простая и
мягкая, и она так любит Антона. Она бы не помогла ему, а только убила своей жалостью.
Себя в том числе. Да и отец не лучше, просто они очень сильно его любят, тут некого
винить. У Антона есть правило, которому он четко следует и сломает себе ногу, если
вдруг больное сознание решится его нарушить. Никогда, ни при каких обстоятельствах,
даже сгорая от сильнейшего отходняка — эта дрянь никогда не коснется его родителей.

Арсений внимательно слушает Антона. Вроде, тот прав, он сам виноват, но сердце
невесомо сжимается и тянет, туда, назад, к позвонку. Арсений видит, как мальчишка
иногда сжимает кулаки на пледе, пытаясь не показывать, что он скучает по семье, по
прошлой жизни, что он дурак и безумно хочет все вернуть, да только уже поздно. В его
глазах с такими же широкими зрачками можно разглядеть смирение, отчаяние и детскую
наивность, с которой он рассказывает некоторые моменты своей жизни, а если хорошо
приглядеться, то в проблесках зеленоватой радужки все еще плескается почти высохшее
море любви, тепла и невинности, ведь душа, то нематериальное, невидимое и важное в
человеке — еще не тронута грязными лапами препаратов. Арсений видит, как тот любит
свою семью, и ему это до боли в груди знакомо, потому что Попов сам ради своей семьи
по уши закопался в этом дерьме, и вылезти у него больше нет шанса.

Это не Антона нельзя спасти, это его нельзя спасти, но он не жалуется.

— Ты только не говори о том, что был другой выход. Может, и был, а у меня видно судьба
такая. Да, у меня сердце работает и так на износ, да, я, убивая последние извилины этой
дьявольской химией, разбираюсь во всей это херне покруче любого твоего дилера и знаю,
как все это работает. Я знаю, что проебался по всем фронтам, и если бы не та первая
дорожка, если бы я тогда сказал одно лишь слово «нет», все было бы иначе. Но я не
сказал. И того, что было уже не воротишь. Ты знаешь, что подростком я был наивным и
горящим, меня ничего не волновало, кроме учебы, чтобы родители мной гордились, и я
добился еще больших высот. Я хотел сделать все как надо, я думал, что справляюсь. А
потом, все из-под контроля вышло. Знаешь, как машину на скорости заносит, и ты не
справляешься, будто руль из рук вырывает, и ты ухватиться не можешь, чтобы ее
удержать. Также и моя жизнь — занесло и выкинуло с моста, и доставать ее уже некому.
Сгнила вся. Знаешь, я до определенного момента даже не понимал, что зависим, так
пройдет, побочный эффект. А потом стало поздно, — смиренно, тихо и горько говорит
Антон, глубоко вздыхая, и нашаривает рукой бутылку на полу, чтобы допить остывшее
пиво. — Думаю, на этой ноте моя скорбная повесть кончается, — тусклым голосом
заключает Шастун, впервые за весь рассказ поворачивая голову в бок и видя голубые и
холодные, словно замерзшие дикие озера, глаза мужчины. Тот разглядывает его
непроницаемым взглядом, и мальчишка трактует его по-своему, побито усмехаясь и
шмыгая носом. — Презираешь меня? Думаешь, что я ребенок, что я жалею себя?
Противен тебе, да, наркоман с такой-то историей, сейчас гниющий заживо? — Антон
кидает эти слова ядовито, со странно затаенной обидой и досадой в голосе, и снова
переводит взгляд в потолок комнаты, выложенный плиткой, боковым зрением поглядывая
на лицо своего дилера.

Парнишка давно заметил, что он красив. Этакий дьявол с леденящим взглядом — на

первый взгляд уверенный, властный и красивый, а что там у него внутри — попробуй
разбери, черт ногу сломит. Когда-то Антон тоже был красивым и живым, хотя сейчас, по
сравнению с общим скопищем торчков ближайших районов, он по-прежнему остается
первым красавцем, но это не то. Он отмечает, что у Попова правильные, выточенные
черты лица, только нос чуть приплюснут кнопочкой на кончике, ровная линия пухловатых
губ и широкие углы светловатых бровей. Он гладко выбрит и аккуратно причесан. А еще
он замечает, что мужчина действительно намного старше его — морщины на лбу,
скрытые спадающей на бок темной челкой, пролегают уверенной линией, а когда он
улыбается, у глаз появляются резные лучики. Антон видит меленькие родинки у Арсения
на лице и думает, что ими испещрено все его тело. А еще у него красивая улыбка и
невероятный взгляд. Мальчишка смущенно улыбается своим мыслям по изучению чужого
лица и делает последние глотки лежа на спине.

Он чувствует, как нос начинает жечь и закладывать, а в носоглотке встает неприятный

запах холодного металла.

Снова кровь из носа.

Антон старается вдохнуть поглубже, наивно пытаясь ее остановить или задержать,

заранее зная, что не сработает, но ему очень хочется еще полежать здесь и поговорить с
Арсением.

— Ни в коем случае. Но тебя ничего — слышишь, Антон? — ничего не оправдывает из

того, что ты рассказал. Ты хоть раз пытался прекратить убивать себя этим? — уверенно и
честно отвечает мужчина, не отрывая взгляд от белоснежного лица. Он видит, как Антон
начинает чаще дышать и хмуриться, пытаясь понять в чем дело, а потом видит тугую
каплю бордовой крови, вытекающую из ноздри. — Блять, у тебя опять кровь идет, —
Арсений берет пальцами подбородок Антона и поднимает, внимательно оглядывая
данную картину. — Ну и чего ты раньше не сказал? Не заляпай тут ничего, лежи так, я
сейчас.
Попов спрыгивает с кровати, шлепая босыми ногами по линолеуму, а Антон послушно
лежит, дожидаясь Арсения, хотя в его состоянии неподвижно лежать — очень тяжело.

Попов скорыми шагами возвращается к Антону с беленькой коробочкой в руках и

помогает остановить кровь, мягко и крепко придерживая его голову. Они сидят слишком
тесно и близко друг к другу, уже не в первые нарушая личные пространства и стирая
границы. Арсений уже давно их потерял, но все равно продолжает корить себя за то, что
ему нравится такой Антон — простой, наивный, открытый и беззащитный. Хочется его
поддерживать, оберегать, помогать, защищать, и эти мысли злят, потому что это
неправильно.

Антону хочется смеяться, не потому что прет**********, а потому что это так странно —
у него было столько ссадит, царапин, синяков и он этого даже не замечал, а сейчас эта
забота кажется такой теплой и приятной, что он невольно улыбается, видя
сосредоточенное лицо Арсения так близко. Если бы он был один, то просто размазал бы
кровь по лицу, время от времени пытаясь вытереть ее рукавом, пока она сама не
остановится. Шастун облизывает губы, чувствуя солоноватый привкус стали на языке. Он
на секунду задумывается, есть ли у него сепсис*********** или какая-нибудь другая
херня в крови. Нет, мальчишка никогда не жахал*********** в вену, но всякую дрянь
можно подцепить где угодно, ошиваясь в сомнительных местах с открытыми ранами.

— Антон, ты знаешь, что это значит? Это не шутки, такими темпами тебе недолго
осталось.

Антон переводит взгляд с комков ваты, впитавших его кровь и окрасившихся в темно-
алый, на лицо Арсения, пытающегося скрыть тревогу и волнение под взглядом
отвращения. Он внимательно вглядывается в лицо Попова, слегка склоняя голову на бок и
чуть сводя брови. На самом деле Антон не знает, сколько ему осталось, он только знает,
что заводка************ будет разрушать его организм медленно, тяжело и мучительно,
загоняя в клетки и измываясь ужасающими пытками. Он сгниет, сгорит, разрушится
внутри намного раньше, чем его сердце окончательно закоченеет, если в один прекрасный
день, прекращающий его страдания, он не выпрыгнет в окно под воздействием тварей из
своей головы, которые препарат превратит в реальные образы.

— А ты что, хочешь помочь мне потратить его с пользой? — Антон говорит грубо и тихо,
в его голове нет ни капли усмешки и тени яда. Он поднимает одну бровь, сглатывая и
сжимая челюсть, с вызовом и неясным упорством глядя в тянущие водовороты голубых
глаз. Он старается вглядеться в них, потому что не может понять, о чем думает Арсений.
Он видит, что тот сомневается, его взгляд мечется, а внутри что-то гложет неизъяснимой
тоской.

— У каждого есть шанс на ошибку. У каждого есть шанс ее исправить. Твоя ошибка —
это зависимость, и я помогу тебе, если ты захочешь. Ты не потерян, Антон. Еще ничего не
потеряно, — Арсений быстро отводит взгляд, понимая, что тот выдаст его с потрохами.
Он начинает аккуратно вытаскивать из носа Антона вату, сминая в руке кусок пледа,
чтобы хоть как-то занять руки и успокоиться, снова начав рассуждать трезво и холодно.

Шастун внимательно за ним следит за суетящимся Поповым. Он замечает его кроткий

взгляд на своих губах, наверняка случайно кинутый или просто не нарочно
проскользнувший, но ему это неважно, потому что Попов теряется, пытаясь взять себя в
руки, и он это замечает. Мальчишка знает, что это он заставляет выходит его из
равновесия, терять напущенную маску холода и презрения. Антон снова облизывает губы,
заставляя их блестеть влажным блеском, следя за реакцией мужчины.

— Ты меня хочешь? — с напущенным высокомерием и игривостью спрашивает Шастун,

не отводя взгляд.

— У меня уже есть девушка, Шаст, и могу позволить себе любую шлюшку на любых
условиях, так что извини. Или ты думаешь, что меня привлекают тощие торчки,
сгорающие от препаратов и не имеющие сил это остановить? Прости, малыш, но ты
промахнулся, — усмехается мужчина, но так и не решается поднять трепещущий взгляд
на Антона. Он встает с кровати и отходит к окну, отодвигая занавеску и глядя во двор.

Антон неясно хмурится, чувствуя горечь и смущение, и перебирается к стене, опираясь на

нее лопатками, на место, где только что сидел Арсений. Он не сводит глаз с напряженной
спины мужчины. Может быть, он просто напридумывал себе лишнего, и Арсений просто
такой, и он тут ни при чем. Парень привык видеть и слышать то, чего нет на самом деле,
так что этот раз его ни сколько не удивляет, только почему-то внутри неприятно тянет
тупая обида.

— Ладно, — тихо проговаривает Антон, наконец опуская взгляд и отрывая тонкими

пальцами катышки от поповских штанов. — А что тебя тогда привлекает, Арс? — тихо и
заманчиво шепчет мальчишка, смотря горящими глазами из-под опущенных ресниц на
спину Арсения. Он не понимает, зачем продолжает это, просто чувствует, что что-то не
так, и Попов неспроста так себя ведет. Он пытается заигрывать, хотя не уверен, что у
мужчины это вызовет что-то другое, помимо смеха, но попробовать стоит.

Антон ошибается.

Арсению становится интересно.

Он дьявольски усмехается и разворачивается к Антону, подходя к кровати. Мужчина

снова залазит на нее, подползая ближе к притихшему Шастуну, который начал сползать
вниз, и оказывается над ним, нависая над его лицом, и уверенно смотрит в широко
распахнутые глаза, медленно наклоняясь к лицу, словно хищник к жертве, не до конца
уверенный, что она уже не дышит.

— Меня привлекает, когда распаленная мягкая кожа касается моей, трется об нее,
ластится, когда мне беспрекословно подчиняются, проявляя покорность и полностью
доверяя. Меня привлекает грубость в постели… — рычащим шепотом проговаривает
Арсений, который в тишине комнаты кажется чересчур громким, и на вылет смотрит
Антону в глаза, чуть щурясь и играя на губах кроткой и властной усмешкой. — Твои
заигрывания ужасно неуместны, — издевательски продолжает шептать мужчина,
насмешливо щурясь, но все равно не поднимаясь и не отпуская Антона из-под своего
пристального и неотрывно следящего взгляда.

Антон сползает еще ниже, укладываясь спиной на кровать и вжимаясь затылком в

кровать, утопая в пледе. Он не может оторвать взгляд, завороженно следя за голубыми
глазами Арсения, и вслушиваясь в его низкий голос, который обволакивает бархатом.
Сердце мальчишки колотится слишком сильно, но он понимает, что дело тут вовсе не в
дозе. На его губах застыла неуверенная, но искренняя улыбка, и он неверяще поднимает
одну руку, касаясь подбородка мужчины, обводя по нему мягкий контур, а после
переходит на шею, чувствуя горящую огнем кожу, усыпанную светлыми родинками.
Антон касается Попова уверенно, хоть и боязливо, не имея возможности оторваться. Он
переходит пальцами на загривок, чувствуя как пальцы тонут в темной мягкой шевелюре
волос, и крепко обвивает ладонью затылок, не давая отстраниться, но и не притягивая
ближе к себе.

— Я могу быть очень хорош в подчинении, я готов доверять и быть покорным, знаешь…
— шепчет Антон, бесовски сверкая глазами.

Арсений удовлетворенно ухмыляется и наклоняется еще ниже, ударяясь и проводя носом

по щеке мальчишки, опаляя кожу частыми и горячими выдохами, теряя последние
крупицы хваленого самообладания.

— Я в этом отчего-то сильно сомневаюсь. Помнишь, ты уже сказал мне, что я тебе не
папочка и даже ослушался? А я помню. Я люблю послушание не только в постели,
Антон, — тихо хрипит Попов, налегая всем телом на худого мальчишку и чувствуя его
сердцебиение. — Тебе нужно очень постараться, чтобы переубедить меня, и заставить
увидеть всю твою покорность передо мной.

— А что, твоя девушка будет не против, если ты заведешь себе послушного щеночка?
— Антон ластится всем телом под незамысловатые касания, с наивностью и детской
издевкой задавая вопрос. Ему наплевать на его девушку, ведь он здесь, с ним. Ему
наплевать на то, что он сказал неправду — он плох в подчинении, но главное, что
Арсений здесь, отвечает ему касаниями и животным рычанием. — Или… у нее просто нет
выбора? — он спрашивает искренне, желая удовлетворить свое любопытство. Мальчишка
продолжает подушечками пальцев перебирать волосы на загривке Попова, теплой
ладонью касаясь горячей кожи. Антон время от времени елозит по покрывалу, словно не
нарочно приподнимаясь повыше и чуть крепче упираясь выпирающими косточками таза в
бедра Арсения, делая вид, что пытается лечь поудобнее, на самом деле изнемогая от
желания касаться.

— Моя девушка знает, что я могу спать с кем угодно, кроме нее. Она не такая глупая и
наивная, как ты, Шастун, — Попов закрывает глаза, пытаясь взять в себя в руки и
остановиться на этих словах, но не выходит — пальцы Антона касаются его слишком
нежно и мягко, заставляя теряться и метаться внутри себя. Он не хотел заходить так
далеко, но этот мальчишка просто сводит с ума, и он не может заставить себя сказать
«стоп». — У нее всегда есть выбор, я не держу ее, она в любой момент может уйти. Я не
сильно расстроюсь, — шепчет мужчина на ухо, наслаждаясь невероятным чувством тепла
и близости. Арсений теряет голову, чувство такое, будто небо провалилось, а в голове
туман и только ощущения Антона рядом. Сквозь толщу блаженства дилер чувствует
вибрацию телефона в кармане штанов, и с детским хныканьем отрывается от Шастуна,
чей взгляд затуманен желанием с проблесками боязни и настороженности, что мужчина
сейчас уйдет. Попов выуживает телефон и видит на экране черного айфона белеющие
буквы имени — Алена. Дилер раздраженно выдыхает, видя непрерывающуюся надпись
«ответить» и их совместную фотографию — Арсений обнимает девушку за плечи,
прислонившись к ней головой, а сзади расстилается Черное море Ялты. Его злит эта
фотография, которую самолично поставила Алена, но убрать ее он все время забывает.
— Да? — Арсений проводит пальцем по экрану, отвечая на звонок, и слезает с Антона,
который тяжело сглатывает, широко распахнутыми глазами следя за мужчиной. — Ален,
скажи мне, пожалуйста, с чего ты взяла, что мне это интересно? Я, блять, на работе
зашиваюсь, какая к ебеням выставка? Ты можешь съездить туда и без, как всегда это
делала. Да. Да, все, что хочешь, только прошу тебя, не отрывай меня больше от дел этими
пустяками, — отмахивает Попов и сбрасывает звонок. Может, оно и лучшему. Может, его
девушка только что спасла его жизнь, потому что в этой квартире нет резинок и
заразиться от наркомана гепатитом разных видов, сифилисом, разными инфекциями, как
бактериальными, так и вирусными, было бы очень просто. Может, так оно и надо.

Может — слово отвратительное и ни капли не убеждающее.

Антон неотрывно следил глазами за Арсением, пока тот говорил по телефону. Что-то
внутри царапается и скребется, вызывая неясною злобу и раздражение. Шастун берет
почти полную бутылку пива, к которой почти не притронулся Попов, и делает несколько
больших глотков. В голове легонько шумит от все еще действующей дозы перемешанной
с пивом, и парень ловит себя на странной мысли, решая воплотить ее в жизни. Как только
Арсений заканчивает разговор и медленно подходит к кровати, Антон сползает вниз,
усаживаясь на подобранные под себя ноги и оказываясь сидящим на коленях. Он
опирается задом на свои выставленные босые пятки и ставит руки на бедра, чуть
приподнимаясь и выгибаясь в спине, чтобы ближе и увереннее смотреть мужчине в глаза,
в которых плескался неизъяснимый трепет и оторопь.

— Возьмешься за мое воспитание? Я буду очень прилежным, обещаю, — наивно

спрашивает Шастун, во все глаза смотря на Арсения, в которых плещется надежда и
игривое желание. Он смотрит на него снизу вверх и улыбается, да так, что Попова
прошибает с ног до головы немая сила, а все здравые мысли разом вылетают. Взгляд
дилера намертво приковывается к мальчишке, а зубы крепко сжимаются, заставляя
вырисовывать четкий контур челюсти.

— Что ты подразумеваешь под своим воспитанием? — Попов берет себя в руки и

вальяжно садится на кровать, опираясь сзади наа нее руками и смотря на Антон свысока,
пока в голубых глазах рушатся ледяные айсберги, оставляя за собой только
непреодолимое желание. Ему нравится эта картина — мальчишка, переполненный
простотой и покорностью, сидит перед ним на коленях, стараясь похотливо выгнуться в
спине, и смотрит на него абсолютно другим взглядом, не озлобленным, не загнанным, не
насмешливым и не вызывающим, а открытым, невинным, с деланным, но очень льстивым
раболепием и звериной кроткостью.

В голове он уже прикинул все возможные варианты — фроттаж, петтинг, простой

минет************* стоя на коленках на жестком линолеуме, потому что внутри все
распаляется огнем, но голова все-таки на месте, и Арсений понимает, что незащищенное
проникновение может плохо для него кончиться.

Антон с облегчением выдыхает, заметно расслабляясь и разгораясь еще больше, когда

понимает, что Арсений не собирается его отталкивать и остается сейчас здесь, с ним, а
значит, он может продолжить более настойчиво и уверенно.

— Я думаю, твои шлюхи безоговорочно тебе подчиняются, — громко шепчет мальчишка,
выпрямляясь в спине и ведя руки по своим бедрам, поднимаясь выше, заставляя Арсения
смотреть. Смотреть цепко, смотреть неотрывно и только за ним, слышать только его,
касаться и думать только о нем. — И твоя девушка, наверняка, тоже. Но какой в этом
интерес? Это ведь скучно, — Антон смотрит лукаво и заискивающе, всеми силами
стараясь понравиться, распалить Попова еще больше. Он говорит тягуче, время от
времени облизывая подсыхающие губы, и хлопает своими большими глазами, показывая
Арсению щенячий взгляд, когда на сам деле в нем сидят бесенята. — Ведь согласись,
легко подчинить того, кто заведомо этого хочет, кто пытается сам этого добиться?
Хочешь, я покажу тебе кое-что действительно стоящее, Арсений? Хочешь подчинить себе
того, кто не поддается твоей власти? Хочешь воспитать примерного, послушного
щеночка, который нуждается в твоей дрессировке? Или ты можешь быть папочкой только
для проплаченных шлюшек, мечтающих залезть тебе в трусы? Чувствуется демагогия, не
находишь? — тянет Антон, используя детские приемы, которые должны разжечь
мужчину. — Может, на самом деле ты не способен подчинять? Может, ты боишься?
Может, у тебя просто не выходит сделать это по-настоящему, и тв самоутверждаешься
тем, что уже есть?

Арсений усмехается, видя детский трюк, так похожий на привычное «слабо». Но ему
плевать, его охватывает чувство азарта и желания. Он хватает мальчишку за челюсть,
резко подаваясь вперед, и тянет вверх, больно сжимая пальцы. Антон поднимается,
ведомый сильной рукой, и чувствует, как Попов толкает его рядом с собой на кровать,
быстро переворачиваясь и нависая сверху, не отпуская и не давая дернуться.

— Кое-что стоящее? Ты ведь себя считаешь стоящим, да? Как ты думаешь, Антон, нужно
ли папочке воспитывать щенка, который сдохнет в течении двух следующих месяцев? Не
пустая ли это трата драгоценного времени и сил? — Арсений говорит это со злостным
напором, а на его губах играет дьявольский оскал. Антон тает от наслаждения чужого тела
и прорванной плотины эмоций, откровенно радуясь своей победе, потому что его слова
завели и раззадорили мужчину не на шутку. Шастуну хочется зацепить Арсения, чтобы
все его слова превратились в действие, а не пустые россказни, и он хочет ощутить их на
себе в полной мере.

— Хорошее оправдание. Можно придумать еще тысячу таких же, почему этого делать не
стоит и почему я этого не стою, — Антон говорит тихо, потому что пальцы, крепко
сжимающие подбородок, не дают говорить в полный голос. У Шастуна в глазах нет и
толики страха, только чистейшее желание близости тела Арсения. — Ты не можешь этого
знать наверняка. И никогда не узнаешь, если не попробуешь, — с вызовом шепчет Антон
в упор глядя в ледяные глаза. Он хочет Арсения, поэтому и прекословит, доводя его
самыми смешными приемами, понимая, что по-другому Попов найдет в себе силы
отказаться. Он облизывает влажные губы и видит сомнение в глазах напротив, такое
противоречивое и прекрасное во взгляде этого уверенного мужчины. — Ты не волнуйся, я
никому не расскажу, что ты пошел на попятную. Не всем под силу справляться со
сложными задачами, и ты не исключение. Но ты все еще будешь прекрасен в
доминировании над послушными шлюшками, не сомневайся, — Антон дожимает,
уверенный, что сейчас Арсений окончательно сдастся, а его стены самообладания рухнут
в пропасть.

И Арсений сдается.

Его, как подростка, берут на слабо, и головой он понимает это, но отказаться не может.
Просто не хочет. Попов нахально ухмыляется и, хмуря брови, подается вперед,
сталкиваясь своими зубами с зубами мальчишки, продолжая сжимать его челюсть, чтобы
тот послушно открыл рот. Дилер запускает влажный язык в рот Шастуна, с силой и
напором кусая податливые, тонкие губы. Антон теряется в забытых ощущениях, не
успевая отвечать и чувствуя руководство Арсения над собой и своей волей.

Попов, продолжая цеплять податливые губы Шастуна, напирает коленом на его бедра,
разводя их в стороны, и свободной рукой пробирается ниже, сжимая его горячий пах,
наслаждаясь последующей реакцией мальчишки на свои действия. Арсений поудобнее
устраивается между его разведенных ног, видя бугорок, натягивающий ткань спортивок.
Он целует его еще крепче, со всей силой и желанием вгрызаясь в губы. Поцелуй выходит
смачным, мокрым и бесстыдным, таким, что когда Арсений отстраняется, то губы у
парнишки красные, а поблескивающая слюна размазана по всему рту.

— Скажи-ка мне, Шаст, как давно ты мечтаешь залезть ко мне в штаны? — гортанным
голосом спрашивает Попов, загнанно дыша от близости худощавого тела этого
мальчишки. Антон задыхается, не в силах отдаться этому чувству целиком, все еще не
веря, что все взаправду. Он даже подумать не мог, что кто-то вроде Арсения позволит
прикасаться к себе, целовать себя, касаться такому, как Антон. Он хочет растаять,
позволить Арсению все, подчинить, завладеть, использовать, что угодно, но своих
позиций он сдать уже не может.

— С тех пор, как твои руки сжимали мою шею в чьем-то темном коридоре, — севшим
голосом отзывается Антон, пытаясь укусить свою влажную нижнюю губу. Мужчина
хищно и удовлетворенно улыбается, а Антон резко просовывает руку между их телами,
сжимая набухший член Арсения сквозь ткань штанов. Попов сдавленно выдыхает, во все
глаза смотря на невинное лицо мальчишки, который чуть подрагивающими пальцами
забирается под резинку его штанов, начиная оттягивать тугую резинку трусов. Шастун не
помнит, когда последний раз с кем-то спал. Не помнит, когда кто-то доставлял ему
удовольствие и целовал. Только в пьяном и совсем убитом состоянии он мог развлекаться
с такими же девушками, когда только начинал употреблять и был похож на человека.
Поэтому сейчас это кажется чем-то запредельным и невероятно прекрасным.

Арсений глухо стонет, сдержанный стиснутыми зубами, и наклоняется вперед, вгрызаясь

в белоснежною шею податливого мальчишки. Он принимается кусать и засасывать
тонкую кожу, оставляя мокрые отпечатки зубов и алеющие засосы с бордовыми
меленькими крапинками, с силой сжимая свободной ладонью его затылок.

— Я не буду тебя трахать без резинки, — раздосадованно, но уверенно шепчет Арсений
на ухо, а после, последний раз поцеловав в губы, резко поднимается с разомлевшего
Антона, за бедра стаскивая его на пол, а кучерявую голову снова поднимая на пальцах,
размещаясь поудобнее. — А вот оттрахать твой рот будет вполне безопасно, —
беспрекословно шепчет Арсений, улыбаясь дьявольской улыбкой победителя. Он
привстает на полу, потому что Попов поднимает его голову наверх, с животным желанием
впиваясь и больно кусая чужие губы. Он снимает свои штаны и делает маленький шажок
вперед, приставляя свой налитый член ко рту мальчишки, уже знакомым сжатием пальцев
на подбородке, словно приученного щенка, заставляя послушно открывать рот. — Давай,
малыш, будь умницей, сделай папочке приятно.

Антон, конечно, не ожидал, что его возьмут на шелковых простынях, осыпят лепестками
роз и будут томно шептать, какой он красивый в приглушенном свете от ароматических
свеч и тихую мелодию, но решительный и, как показалось мальчику, насмешливый шепот
Арсения, являлся хоть и уместным, но все равно обидным. Шастун сникает, но
возмущаться и прекословить не собирается. Арсений прав — он всего лишь наркоман.
Антон не успевает толком осознать всю ситуацию, чувствуя, как грубоватые подушки
пальцев скользят по его губам, размазывая слюну, а после еще крепче сжимают
подбородок, и мальчишка распахивает глаза, пытаясь скрыть страх и стараясь не смотреть
Попову в лицо, понимая, что его эмоции выдадут его с потрохами, а Арсений злорадно
рассмеется и уйдет.

Антон не собирается сбегать или вырываться, он не боится, что Арсений сделает что-то не
так, ведь сам напросился. Но, когда Попов толкается бедрами вперед, вгоняя толстоватый
член до самых гланд, вызывая яркую вспышку боли и заставляя Антона касаться
кончиком носа темных волос на лобке, то тот неосознанно кладет пальцы Арсению на
бедра, стараясь отодвинуть от себя, чтобы отдышаться и избавиться от рези в горле,
вызывающей сухой кашель. Сил Шастуна не хватает, чтобы хоть на миллиметр
оттолкнуть мужчину от себя, поэтому парень сам пробует отодвинуться назад, больно
вжимаясь шеей в матрас низенькой кровати. Его глаза мечутся, и он чувствует
подступающие слезы, когда воздух заканчивается, а его рот будто разрывает. На губах
Арсения играет усмешка и наслаждение от вида когда-то такого самоуверенного паренька,
которому стоит признать свой проигрыш. Попов нарочно тянет, видя потуги Антона
выбраться. Шастун не может произнести ни слова, а возможность дышать он обретает
только с позволения мужчины, который разрешает ему выпустить изо рта собственный
член, слыша прекрасный звук слизкого хлюпанья и жадных вдохов припухших губ.

Антон быстро берет себя руки, не собираясь признавать поражения и чужую власть. Да,
он немного потерялся от неожиданности и грубости Попова, но так просто сдаться он
может хотя бы потому, что сам не хочет это заканчивать. Так что, когда Арсений
толкается в его жарко дышащий и приоткрытый рот во второй раз, мальчишка
расслабляется, податливо принимая член. Он сам начинает дергать головой, ездя губами
по разгоряченной плоти и расслабляя горло. Антон сам пытается его обсасывать, покрепче
хватая ствол губами в надежде, что Попов немного сбавит темп и напор, позволяя
Шастуну все сделать самому.

Мужчина удовлетворенно усмехается, даже не собираясь дать парню хотя бы каплю

инициативы, продолжая вколачиваться в его податливый рот и закидывая голову назад,
блаженно закатывая глаза. Он теряет голову и плавится, чувствуя как Антон к нему
привыкает, самостоятельно вбирая в себя член, а вид покладистого, уступчивого,
подчиненного и на все согласного мальчишки, с влажными от слез глазами, быстро
учащимися губами с размазанной слюной вокруг, доставляют невероятное наслаждение,
разливая по всему телу тягучую негу.

Арсений зарывается руками в кучерявые волосы, собирая их и пытаясь взять в кулак,

чувствуя, что это предел. Он кончает обильно и горячо, без предупреждения прямо в
глотку Антона, даже не пытаясь вытащить член и продолжая держать его, массируя
светлую голову, и дожидаясь, пока мальчишка проглотит все до последней капли, и
только потом вынимает упавшую плоть, удовлетворенно хлопая Шастуна по щеке,
выказывая похвалу и одобрение.

— Хороший мальчик, папочке понравилось.

Антон так и остается сидеть на полу, наклоняясь вперед и упираясь руками в пол, пытаясь
прийти в себя, откашляться и отдышаться. Голова идет кругом, легкие кажутся
невероятно широкими, но вдохнуть полной грудью отчего-то не получается. Мальчишка
не может разобрать, какие чувства в нем вызвало происходящее, но его сердце от этих
воспоминаний бьется чуть быстрее, чем от дозы мета. Он чувствует, как шея отдает
звонкой болью, челюсть тяжело сводит, а губы жжет приятным млением. Его челка чуть
влажная, на щеках играет давно забытый румянец, а в спортивках до сих пор натянута
ткань, потому что несмотря на все это, ему никто так и не помог кончить, и поэтому
сейчас каменный стояк отдает тугой и сладкой болью. Антон истекает солоноватой
жижей, а на глаза наворачиваются слезы, и ему стыдно, что он похож на неопытную
школьницу.

— А я? — тихонько спрашивает Антон, фокусируя заплаканный и жаждущий взгляд,

переполненный томлением и надеждой, на Арсении. Попов, уже натянув штаны, с самым
спокойным и безразличным видом снова лежит на кровати, листая что-то в телефоне,
будто только что ничего не было. Мальчишка не может скрыть детской наивности,
растерянности и обиды, задавая вопрос севшим, беззащитным и молящим голосом. Он
думал, что Арсений поможет ему кончить, и сейчас, видя, что это не так, он оглашает свой
проигрыш этим простым вопросом, с мольбой и щенячьей покладистостью глядя на
мужчину во все глаза.

Арсений переводит взгляд на Антона, наконец-то приходя в себя. Он слышит тихий

скулеж, сипение и абсолютно наивный вопрос, переполненный болезненной надеждой.
Мужчина только усмехается, откладывая телефон на край кровати. Он мог бы заставить
Антона умолять его кончить, скуля имя Попова и извиваясь все телом, но то, как
мальчишка выглядит — рушит просто все границы быстро выстроенного поповского
самообладания. Антон сейчас сидит на полу, упав всем телом на свои ноги, с красным,
жалобным лицом и влажной челкой пшеничных волос, и Арсений чувствует себя
привороженным, потому что мальчишка — прекрасен.

— Ты такой оттраханный, кроткий и нуждающийся, — с вожделением говорит Арсений,

подходя к Шастуну. Он приподнимает его рукой за шею, заставляя лечь спиной на
кровать. Он сдавливает ее не сильно, скорее просто держит, чтобы руководить Антоном
мягкими прикосновениями, и тихонько поглаживает кожу большим пальцем. — Проси, —
холодно и грубо говорит мужчина, смотря в упор и быстро пробираясь рукой под
растянутые спортивки, хватая горячий и пульсирующий член, пачкая руку в белесой
смазке и не позволяя кончить.

У Антона в голове все плывет, он изнывает от желания настолько, что его тело бьет
мелкая неконтролируемая дрожь от руки Арсения, сжимающей его член у основания.
Мальчишка пытается свести коленки, но Попов не позволяет, и он неосознанно стонет, не
соображая, что ему надо делать и что от него хотят, с трудом фокусируя плывущий взгляд
на лице мужчины.

— Арс, Арс… Пожалуйста, Арс… — сипит Шастун, часто зовя Попова по имени. У
Арсения внутри все замирает от тихого и покорного скулежа, но вида он не подает, лишь
издевательски вскидывает брови, наклоняя голову на бок, и сжимает основание чуть
сильнее. — Арс, пожалуйста, прошу тебя, Арс… Позволь мне кончить, пожалуйста,
позволь, — Антон не выдерживает, он сбивается, повторяется и шумно дышит, слишком
вожделенно растягивая букву «р» в имени. Попов только лукаво улыбается, сдавливая еще
сильнее, на что у мальчика рвется мягкий выкрик, и он выгибается в спине. — Арс,
разреши, прошу. Прошу, позволь… — Антон скулит, выпрашивая разрешение, сбиваясь
на неразборчивые стоны и закрывая глаза, не в силах больше держать их открытыми. Он
всем телом вжимается в измятое покрывало и шепчет в бессильном зове имя Арсения,
подрагивая каждой конечностью.

Попов улыбается, словно черный, довольный своими проделками, кот, и начинает двигать
влажной ладонью по напряженной и разгоряченной плоти вверх и вниз, размазывая
горячую смазку и пачкая руку, а затем наращивает темп, стараясь быть плавным, переходя
к быстрым подергиваниям ладони, срывая блаженные для своего слуха выкрики и
жалостливый скулеж Шастуна. Если бы Арсений недавно не кончил, обильно изливаясь в
чужой принимающий рот, то у него бы снова поднялся член только от одного вида
беззащитного и покорного парня под ним, который так нуждается в его прикосновениях.
Дилер не выдерживает. Он наклоняется и целует Антона, обхватывая его мокрые губы
так, словно это он нуждается в мальчишке, а не Шастун в нем.
Антон держится недолго, изнывая и дрожа всем телом, жарко кончая Попову в кулак и
выкрикивая, что мужчина не дает ему сделать, перехватывая свое имя, сорванное с губ, и
затапливая его горячим поцелуем. Шастун может только блаженно хныкать в чужой рот,
получая желаемое и чувствуя, как в блаженных волнах неги содрогается все его тело,
удерживаемое теплыми руками Попова. Чувство такое, будто Арсений ему глубоко
отсасывал, осторожно стимулировал, помогая себе языком, оглаживал все его тело и
растягивал пальцами, мягко подготавливая, а не просто подрочил несколько минут.
Антона ведет и, пока Арсений целует его в шею, мельком касаясь теплой щекой кожи, он
лежит безвольной куклой на кровати, пытаясь осознать, что все это случилось с ним
взаправду. Мальчишка все никак не может отдышаться, пока Арсений встает с него,
вытирая ладонь о край высунутой из-под пледа беленькой простыни.

— Знаешь, я ожидал чего-то большего, — издевается Антон, с разнеженной, выдающей

его шутку, улыбкой и приоткрывает один глаз, чтобы взглянуть на Арсения, который
смотрит на него прищуренными и холодными глазами. — Шутка. Это было довольно-таки
неплохо. Так что, считай я почти поверил, что ты можешь подчинять не только шлюшек,
которые уже заранее тобой же и проплачены, — язвит Антон, следя за мужчиной
лукавыми глазами. Попов легко усмехается и ложится рядом с развалившимся
мальчишкой, не больно ударяя его по руке, слыша эти слова.

— Почти поверил? Да ты еле говорить можешь. И я могу поспорить, что не сможешь

встать сейчас даже при большом желании, — Арсений отворачивается от Антона, пряча
мягкую и довольную улыбку на своем лице. Он получил невероятное удовольствие от
таких незамысловатых и неумелых прикосновений, и сейчас полностью расслаблен,
ощущая разлитую легкость и покой по всему телу. Мужчина пытается поудобнее
устроиться на небольшой кровати, и не нарочно закидывает одну руку чуть дальше своего
пространства, задевая Антона и начиная водить невесомыми касаниями по его явно
выпирающим ребрам.

— Алена такая же худая, — произносит Попов, продолжая трогать рукой его тело,
местами поглаживая и сводя брови.

— Алена? Кто это? — Антон старается спросить как можно безразличнее, а после, не
долго думая, перекатывается на бок, прижимаясь к Арсению всем телом. Попов продевает
свою руку под его голову и обнимает, продолжая водить ладонью по исхудавшему боку.
Шастун знает, что Алена девушка Попова, но все равно наивно спрашивает, делая вид, что
не запомнил. В его голове царит теплая пустота, и все мысли сосредоточены лишь на
чужих касаниях, которые чувствуются невероятно нежными и такими желанными.
Мальчишка немного ежится, придвигаясь ближе к мужчине, и чувствует, как препарат
начинает тихонечко ослабевать, заставляя его мерзнуть и временами подрагивать.
Раскрасневшиеся припухшие губы трогает мягкая и счастливая улыбка, потому что
Арсений прижимает его к себе, быстро растирая плечо, прогоняя толпу вставших
мурашек, и снова начинает водить пальцами по ребрам. Антону это нравится, он находит
это милым и щекотным.

— Моя девушка, — с тяжелым выдохом отвечает Арсений, потому что устал от нее. Он ее
не держит рядом с собой, только вот она отчего-то за него очень сильно держится, а
порвать он с ней не решается — притерлись уже, да и она ему почти никак не мешает.

— Может, дело в том, что тебе просто нравятся тощие и торчки? Она тоже одна из твоих
клиенток? Типо, приходная девочка**************? Хотя знаешь, кинк на наркоманов —
очень удобная хрень для барыги, ты только представь, — Антон тихо посмеивается своим
мыслям, ерзая под боком у Арсения.

— Аленка модель, ей нельзя быть полной. И нет, она не моя клиентка и не приходная,
хотя хрен ее знает. Может она и употребляет, только закупается явно не у меня и не у
моих ребят. И нет у меня никакого кинка на наркоманов, так что котенок, снова мимо.
Здоровые люди намного приятнее и живее в постели, и то, что я оттрахал твой рот и помог
кончить — ничего не значит.

— Ладно, как скажешь, — отзывает Антон, больше не пытаясь залезть Арсению в голову,
уже давно поняв, что такая творится жуткая неразбериха, может быть даже для него
самого. Ему не должна быть интересна эта любовная драма, со странными ни к чему не
обязывающими отношениями. А еще у него не может быть ничего с этим прекрасным
дилером, поэтому говорить, что это ничего не значит, было не обязательно. Антон
неглупый мальчик, поэтому не загадывал вперед и ни на что не надеялся. Да и загадывать-
то, особо некуда. — Как часто ты тут можешь бывать? Ну, я имею ввиду, раз я живу здесь,
то ты мог бы предупреждать меня, когда будешь приезжать? — спрашивает Антон,
дожидаясь ответа. Так будет лучше. Арсению не надо видеть то, как Шастун будет лежать
полностью отъехавшим от препаратов, с закатанными под веки глазами и бормотать что-
то невнятное, лишь изредка приходя в сознание. — Буду ждать тебя. Убираться там, обед
готовить, все дела, — продолжает мальчишка, слыша настороженную тишину со стороны
Попова.

— Я надеюсь, что мне не придется здесь появляться вообще. Но если вдруг что, то
предупредить тебя я все равно не смогу, так что всегда жди и будь готов к моему
появлению, — тихо и чуть сипловато отзывается Арсений, проводя рукой по предплечью
и переходя на шею, внимательно разглядывая метки волчьих ягод на ключицах, которые
вылезают из-под отвислого ворота футболки. — Прелестно, особенно на твоей
белоснежной коже. Они отлично дополняют твои царапины и синяки на теле, — Попов
осторожно водит подушечками пальцев по чуть теплой шее, оглаживая линии ключиц с
натянутой кожей и лениво рассматривая свои отметины на чужом теле. — Ты ведь не
любишь грубости такого рода, так? Ты сказал это, чтобы вывести меня из себя?

— Я вообще не люблю секс, — начинает Антон, морща нос и ощущая приятные
прикосновения осторожных пальцев к своей коже. — Не то чтобы, просто… Как бы тебе
объяснить… Мне всегда казалось, что секс слишком переоценен, понимаешь? — Антон
рассуждает, не дожидаясь от спокойно дышащего и расслабленного Попова ответа. — Но
знаешь, то, что ты делал это было хорошо. Мне было хорошо. Я почти могу сравнить это с
чистейшим приходом первых минут, — мечтательно прикрывает глаза Антон, мысленно
усмехаясь своему банальному сравнению. Любой торчок скажет, что даже самый
потрясающий секс в его жизни не сравнится с первыми минутами прихода, когда душа
улетает, а мир играет новыми, неповторимыми красками. И Антон не исключение. — Но
все равно, знаешь, ощущение, будто чего-то не хватает. Но тот момент, я кажется его
никогда не забуду, — Шастун снова замолкает, вспоминая свои чувства и грубую хватку
Попова. — Честно. Когда воздух перестает поступать в легкие, и ты не можешь вдохнуть,
это так странно и… приятно.

— А знаешь, почему тебе чего-то не хватает? Потому что в сексе должны быть чувства, их
должны ощущать и переживать оба. Именно называют такими высокопарными словами,
как занятие любовью. Но это так. Только в этом случае ты сможешь получить максимум,
потому что это будет полноценно, — объясняет Арсений, вздыхая и поднимая голову,
упираясь задумчивым взглядом в потолок.
Антон недолго молчит, внимательно выслушивая мужчину, лежащего рядом и держащего
его в своих руках.

— Что у тебя было самым ужасным и жестоким в рамках сексуального удовольствия? Кем
был этот человек? — Антон ни с того ни с сего задает этот вопрос, готовясь слушать
Попова. Ему правда интересна эта сфера, хоть он в ней и полный ноль, а Попов явно знает
эти делишки, как никто другой.

— Я начинал простой шестеркой в наркоторговле. Как-то раз мужик, под чьим
руководством мы тогда барыжили, поручил нам проучить одного паренька… Мы его
тогда изнасиловали впятером, порвали, перед этим выпоров и избив, — Арсений
вздыхает, прикрывая глаза и сглатывая. Это было отвратительно, и ему до сих
противно — мальчишка был красивый, да и молодой совсем. Была размазанная по земле
кровь, сперма, перемешанная с ее же ниточками и лежащий блондинистый парнишка без
сознания, с той же застывшей кровью на лице, только чуть солоноватой от разводов слез.
И Арсений не знает, очнулся ли он после этого или нет. — Это было ужасно. Знаешь, мне
нравится не та оргия, происходящая в Шато-де-Силлинг***************, я люблю
чувственный, настоящий, взаимный секс, с примесью грубости, если мой партнер не будет
против. Я уважаю своего партнера. Даже тебе я старался сделать не так больно и
доставить удовольствие.

Арсений аккуратно достает свою руку, которая успела хорошо затечь, из-под головы и
встает с кровати, забирая свой телефон.

Хватит.

Они уже порядком заигрались.

— Уже поздно, мне пора домой, — сухо кидает Арсений, больше не глядя на Шастуна. Он
просматривает оповещения на экране своего телефона и, блять, их так много пришло за то
время, пока он был занят Антоном. Он видит сообщения от своих банкиров и кучу от
Алены, которая ждет его дома, приготовив ужин и прося купить хорошего вина, на что
Попов только закатывает глаза, едва сдерживаясь, чтобы не цокнуть. — Какое тут вино
осталось? — спрашивает он Антона, потому что тот уже успел заглянуть в полочку со
спиртным.

— Красное, белое тут видимо никто не пьет, — лениво отзывается мальчишка, с

кряхтением перекатываясь на живот и, положив подбородок на сложенные руки, начинает
наблюдать за Арсением. — По-моему, два сухих и полусладкое. Посмотри сам, —
раздраженно отмахивается Шастун, понимая, что Попов сейчас уедет. Он снова
покрывается колючими мурашками и чувствует, как мерзнут пальцы ног. Без Арсения
холодно, и Антон уже сейчас представляет как будет замерзать здесь, несмотря на то, что
ночи летние.

Домой. Он сейчас поедет домой.

Интересно, какой у него дом? Наверное, что-то строгое и практичное, под стать ему.

Он живет с ней?

Но вместо этого он спрашивает совсем другое.

— Оставишь покурить?

Арсений кивает, качая головой, и набирает сообщения, сначала своим людям, потом своей
девушке, и, наконец, смотрит на Антона своими ледяными глазами, переполненными
презрения, холода и высокомерия.

— Ты меня поражаешь своей наглостью, — отзывается Попов, поднимая одну бровь. Он
убирает телефон в карман штанов, поправляя на себе кое-где помятую футболку, и
выходит в кухню, чтобы взять там пачку красных Мальборо. — В шкафу есть одежда,
можешь носить. Там же должно быть теплое покрывало, если тебе этого мало. Больше я
тебя ничем снабжать не буду. Ты хоть и работаешь на меня, но, пожалуйста, постарайся
тратить деньги не только на дозы, — устало проговаривает мужчина, понимая, что это все
равно пройдет мимо ушей, и кидает на постель почти полную пачку сигарет.

— Есть, босс, — бодро отзывается мальчишка, поднимаясь на кровати и беря в руки пачку
сигарет. — А можно еще зажигалку? — Арсений закатывает глаза и снова выходит в
кухню, принося синенькую прозрачную зажигалку. Для наркомана никотин абсолютно
ничего не значит. Антон курит ужасно много и жадно, когда нет возможности уйти в аут,
теряя сознание или просто проваливаясь в наркотический сон, не реагируя на
происходящее вокруг. В такие моменты время тянется дольше обычного, и нужно себя
чем-то занимать, отвлекая от предстоящего кумара. Этакий отвлекающий маневр,
предшествующий прыжку за грань, вызванному препаратами.

Арсений последний раз оглядывает зал и выходит в коридор, Антон, уже успевший
прикурить сигарету и затянуться, выходит за ним, находя Попова в кухне. Тот забирает
одну бутылку сухого и выходит в коридор, где стоят его кроссовки и лежит рюкзак.

— Алине привет, — язвит Шастун, глубоко затягиваясь и щуря глаза от едкого дыма, на
что Арсений только качает головой, слыша деланную речь мальчишки.

— Знаешь, не думаю, что Алене будет приятно услышать от меня, что я передаю ей
привет от торчка, который сидит на мете, работает на меня и не может запомнить ее
имя, — отзывается мужчина, обувая кроссовки и качая головой на детские выходки
мальчишки. — Если вдруг случится какая-то важная — слышишь Антон? — важная
херня, то мой номер у тебя есть. Писать, только если у тебя будет важная информация,
касающаяся твоей работы, или случится что-то невыебенно серьезное. Будь хорошим
мальчиком и не разнеси мне квартиру, — ядовито улыбается Арсений, подмигивая
Шастуну, и выходит, громко хлопая за собой дверью.

Заколотить (наколотить, забить)* — наполнить пустую папиросу наркотиком;

Маконга** — гашиш;
Шала*** — марихуана;
Пыхнуть**** — употребить наркотик посредством курения;
План***** — анаша, марихуана, гашиш;
Банкир****** — распространитель наркотиков;
Подсадить******* — уговорить кого-либо в первый раз принять наркотик;
Подогреть******** — угостить кого-либо маленькой дозой наркотика;
Первитин********* — название метамфетамина;
Переться********** — смеяться под действием наркотика, испытывать эйфорию
вследствие употребления препаратов;
Сепсис*********** — гнойно-септическое инфекционное заболевание, поражающее
кровь (заражение крови);
Жахаться*********** — употреблять наркотик внутривенно;
Заводка************ — одно из названий метамфетамина;
Фроттаж, петтинг, минет************* — техники секса без проникновения;
Приходная девочка************** — наркоманка, регулярно вступающая в половую
связь с распространителем или производителем наркотиков (в обмен на наркотик);
Шато-де-Силлинг*************** — средневековый замок, в котором происходили
действия романа маркиза де Сада «120 дней Содома, или Школа разврата», в котором
воспевается сексуальное удовольствие, заключенное в том, чтобы причинять другому
человеку боль, подвергая его унижению.

IV

Антон был хорошим мальчиком.

Настолько хорошим, насколько вообще может быть мальчик, который проводит большую
часть своего времени в состоянии умата, видя невообразимые здоровому человеку
галлюцинации и слыша пугающие звуки. После ухода Арсений, тем же вечером он
снюхал все стекло*, оставленное дилером на кухне, и до следующего вечера пробыл в
наркотическом тумане, иногда забываясь беспокойной дремой у стены в коридоре и
сверля пустым взглядом стену, совсем себя не ощущая.

Арсений и правда не заезжает на эту квартиру. Антон не хочет признаваться, что ждет его
даже себе. Он находит полку книжек по классической литературе — когда-то, в старшей
школе, он любил читать классику. Книги заканчиваются к следующей среде и Шастун,
отложив немного денег от покупки дозы, собирается сходить на блошиный рынок, чтобы
накупить себе книг в грубых, потертых обложках, больше не нужных хозяевам. В
книжных цены задирают до потолка, да и не во все магазины пускают Антона, где есть
охранник на входе. Его зависимость от препаратов не скрывают даже вымытые волосы и
чистая одежда Арсения. В глаза сразу бросается неестественная бледность лица, словно
он много-много лет провел в темноте, и взгляд умалишенного, когда веки покрасневшие, а
зрачок останавливается мертвым пятном на зеленоватой радужке, словно нарочно
выжженный круг травы на умирающем поле.

По ночам мальчишка мерзнет, кутаясь в кипу одеял и тщетно пытаясь спастись от дрожи,
бьющей изнутри, когда действие дозы истекает. А под метом всегда жарко, футболка
липнет к спине от пота, а на лбу блестят капли солоноватого бисера. Его один день,
словно тягучей жвачкой тянется на протяжении последующих недель, оставаясь таким же
неизменным и не ощутимым — Антон не смотрит на часы, ему не важно ночь на улице
или день, иногда он ложиться спать, если организм пораженный препаратами позволяет
ему это сделать, снюхивает раздробленные кристаллы, пьет кофе, из стеклянной банки
высыпанный в прозрачную кружку, и читает, читает все, что попадется под руку, если
позволяет доза. Ему нужно быть постоянно чем-то занятым, его мозг изнывает от
безделья, ему хочется с кем-то говорить и поэтому временами он отрывается от книги,
разговаривая с собой, возмущаясь, жалея, одобряя поступки перемешанных в голове
героев. На улицу он не выходит без дела, хотя дома, двор и лес, залитые лучами солнца,
сладким запахом пыльцы и умиротворением, кажутся опустевшими, словно вымершими
вместе с природой и людьми. За все время, пока он тут, ему встретилось лишь несколько
одиноких людей — все тот же мужчина, гуляющий с собакой под тенистой сенью
деревьев, женщина, по утрам идущая на работу в неизменном сером костюме из юбки и
пиджака, и темные силуэты, вечерами выходящие из машин.

На деньги, которые ему оставил Арсений, Антон покупает себе дозу. Он едет на старую
точку, где должен работать, в надежде застать нечестного барыжку, задирающего цену, но
в этот раз случается осечка. Он берет мет по старой удобной цене и даже остается
перекурить с мужчиной, толкнувшим ему наркоту, узнавая, что тот тоже знал и был в
тесных отношениях с Макаром. Они перетирают еще о парочке знакомых торчков,
прощаясь пожатием рук, и Антон ждет на остановке свой автобус, чувствуя как ноги
медленно наполняются ватой, а в груди что-то боязливо царапается. Умерло двое. У обоих
передоз порохом**, нашли на остановившейся стройке со вспухшими, гноящимися
венами и засохшей рвотой. Решили догнаться***, получилось, только вот выйти из этого
состояния они уже не смогли. На самом деле, это не редкость и узнавать об этом не
является чем-то ужасающим, если вертишься в подобных кругах. Но каждый раз это
вселяет страх в сердце, давит на психику и заставляет теряться в мыслях, думать, бояться,
осознавать, что на их месте мог бы быть ты, и все равно продолжать употреблять,
повышая дозу, пока сердце не окоченеет, остановившись навечно.

Стекло* — одно из названий метамфетамина;

Порох** — одно из названий амфетамина;
Догнаться*** — употребить наркотик повторно при угасании эйфории от первого приема.

***
Арс
Слушай
Если бы я попросил тебя сделать со мной то же, что вы тогда сделали с тем парнем, про
которого ты рассказывал, помнишь? Ты бы сделал?

Арсений все это время крутится, как белка в колесе, разбирая поставки стаканов*,
просматривая новые кадры и каждый день появляясь на разных точках, продавая
губительные граммы препаратов каждый день. Он отвлекается только на Алену, которая
своей глупостью и инфантильностью выводит из себя, заставляя показывать открытое
раздражение к ее персоне. В тот день, когда он уехал от Антона, их романтический ужин,
с такой любовью организованный девушкой, с прекрасной едой из ресторана, с крахом
провалился.

Вино оказалось кислым, а Алена надоедливой. Они поругались, и Попов не стеснялся в

выражениях, повышая голос и жалея, что не остался в той квартире, вместе с Шастуном.

Он не вспоминал о нем долгое время, утопая в своих делах и даже не успевая перехватить
что-то съестное, перед тем как выйти из дома и вернуться поздним вечером. Но чем
больше проходило времени без каких-либо новостей от мальчишки, тем больше он
переживал, все чаще и чаще мысленно возвращаясь к нему. И сейчас, завидев сообщение
от Антона, он облегченно вздохнул, улыбаясь от одного его вида. Вчитываясь в
содержание, мужчина только усмехнулся, закатив глаза и одновременно вскинув брови.

Нет.
Или ты что, обдолбался? Или сам по себе дурачок? Тот парень, скорее всего, умер после
того дерьма, что нам пришлось сотворить.

Арсений хмурится, сжимая челюсть от гадости воспоминаний и его участии в этом.

Ну
Арс
Ты когда-нибудь видел меня не обдолбанным?
Приедешь ко мне?
Приезжай, Сень
Пожалуйста

Попов устало качает головой, тяжело вздыхая.

Шаст, я же просил тебя.

Я приеду, если произойдешь что-то важное.
У тебя для меня есть информация по работе? Если нет, то наслаждайся приходами и не
пиши мне по пустякам.

Антон смотрит на разбитый экран, потирая ладонью слезящиеся глаза. Он набирает

сообщение, стирает, не решаясь отправить, снова набирает и снова стирает, выключает
телефон и с тяжелым вздохом разочарования отбрасывает его на край кровати, где лежит
несколько книжек. Он поднимается с кровати и идет на кухню. Бутылка недорогого
сухого уже в нем, и Шастун падает у столешницы, чувствуя как в голове начинается
пляска, перед глазами стелется цветная рябь размытой комнатки, а ноги под ним
шатаются, притягивая к полу. Мальчишка усмехается нелепости, тошноте на уровне
желудка и едва ощутимой боли в загривке от гулкого стука о деревянную дверцу.
Действие предыдущей дозы почти прошло и он решает догнаться, делая своеобразный
дуплет.

Какая уже разница?

Он все равно сдохнет, поэтому поднимается на шатких ногах, опираясь руками о стол,
чтобы снюхать еще дорожку. Шастун плетется в комнаты, придерживаясь за стены, и
шепчет себе что-то под нос. Парень падает на кровать, переползая на другой край, где
стоит тумбочка, и вытягивает непослушными пальцами пакетик раздробленных
кристаллов, высыпая на поверхность тумбы. Он оглядывается в поисках листка и берет в
руки одну из книг, вырывая первую страницу с не нужной информацией о издательстве.

Спустя несколько минут он чувствует легкость, охватывающую все его тело и пряную
сладость, застилающую сознание. В его голову приходят безумные мысли он слышит
странные отголоски, которых на самом деле нет. Его веселит происходящее и мальчишка
уже предвкушает долгожданное блаженство, когда приносит с кухни маленькую
табуретку с четырьмя железными ножками, ставя ее ровно в центр комнаты, под висящую
люстру. Она выглядит хлипкой и не совсем надежной, но в Шастуне сейчас веса, как в
малолетнем ребенке, так что она должна выдержать. Он не чувствует страха, не осознает
ужаса, в нем нет понимания, как в том мальчике — Синдзи Ока***, только предвкушение,
пугающее желание узнать и почувствовать еще раз. Антон стягивает с расправленной
кровати простынь, складывая ее вдвое, и завязывая узел на выступе люстры. Он не думает
о том, что умрет как самоубийца, когда грубоватая ткань перетянет ему горло, навсегда
перекрывая доступ к кислороду, он думает о том, как снова почувствует то блаженное
удушье, когда рядом было разгоряченное тело Арсения. Он не осознает последствий, есть
только воодушевленный порыв и желание, поэтому он с безумной улыбкой и надеждой в
глазах накидывает петлю на шею.

Арсений начинает нервничать и злиться на себя за эту вольность, потому что Антон
слишком сильно любит выебнуться и вряд ли бы на этом замолчал, перестав докапываться
до мужчины. Тем более обдолбанный и в явно приподнятом настроении. Несколько раз
заходя в диалог Попов видел три прыгающие точки со стороны мальчишки, но сообщения
так и не пришло, поэтому он со всего маха бьет руками по столу, марюкаясь себе под нос,
и быстро выходит из своего импровизированного офиса, сразу же садясь в машину и
выруливая в сторону Подмосковья.

Арсений оказывается в квартире меньше, чем за двадцать минут. Он быстро влетает по

ступенькам, прокручивая ключ в скважине входной двери. В квартирке стоит тяжелый и
сладковатый запах табака, спирта и летней цветущей сладости цветения, от чего Попов
морщится, сводя брови и забегая тревожным и разъяренным взглядом на кухню, никого
там не находя, а после проходит в зал, видя мальчишку, стоящего посередине комнаты с
петлей вокруг шеи. Он оказывается рядом в два шага, хватая его руками поперек живота и
скидывая на пол, пока в сердце творится бешеная сумятица, а глаза застилает пелена
гнева.

— Ты что творишь?! Ты что, блять, творишь, я тебя спрашиваю?! Хочешь вешаться?

Вешайся! Только не в этой квартире, ты понял меня?! — мужчина не сдерживает кричит
парню в лицо, нависая сверху. Его лицо красное, вены на висках и шее вздулись, а во
взгляде голубых глаз, словно раскаленная лава, закипает ярость и ужас осознания от того,
что было бы, если бы Попов не приехал. Арсений смотрит в лицо парня, замечая
абсолютно невменяемый взгляд и глуповатую улыбку на губах, понимая, что тот вообще
ничего не соображает. Он снова видит его расчесанные руки и протирает свое лицо
ладонью, пальцами крепко сжимая веки, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя и не тратить
слова попусту. — Боже, и зачем я вообще с тобой связался, а? Что ж ты творишь-то,
Антон...

— Подожди, подожди, Арс, — словно в бреду шепчет мальчишка, протягивая руки

вперед, на голос Попова, и видя только смазанный, яркий силуэт, даже не пытаясь
сфокусироваться. Он обхватывает тяжело и часто дышащего мужчину руками, железной
хваткой притягивая к себе, не давая подняться, и пытается опоясать его постоянно
соскальзывающими ногами. — Это не так. Я не собирался вешаться, подожди, послушай,
— Антон пытается сказать что-то внятное и не путаться в словах, еще крепче прижимая к
себе теплое тело Арсения. Его сердце стучит в два раза быстрее, а язык спотыкается о
зубы. — Это не то, Арс, это эксперимент, слышишь? Все хорошо, не злись на меня,
ладно? Я бы не повесился, не повесился, Сень, — Антон явно не соображает, что
происходит и что он говорит. Мальчишка отрывается от Арсения, все еще держась за него
руками, и смотрит в лицо, видя только плывущие черты. — Ты выглядишь таким
напуганным, а еще ты злишься и тяжело дышишь, — Шастун начинает хохотать,
откидывая назад голову. На его лице останавливается обезумевшая улыбка, а глаза
совершенно никуда не смотрят, они кажутся застывшими и пустыми, словно неживые.

Арсений сдается. Он устало и горько выдыхает, поднимаясь с пола и поддерживая за

спину Антона, забирая его с собой. Мужчина садится на край развороченной кровати и
усаживает себе на коленки Шастуна, уже знакомыми жестами начиная гладить его спину,
а другой рукой укладывая кучерявую, чуть сальную голову себе на плечо.

— Ну что же ты делаешь, Тош? Я совершенно не знаю, как с тобой разговаривать, —

разочарованно шепчет Попов, чуть крепче прижимая мальчишку к себе. Он понимает, что
ничего путного от него сейчас не добьется, поэтому только лишь поглаживает его спину,
держа в своих руках, заставляя чувствовать тепло и защиту. Антон тыкается холодным
носом в шею мужчины, ведя им выше и касаясь заросшей щетиной щеки, улыбаясь
колючему и приятному покалыванию. Арсений такой теплый, он крепко прижимает к себе
и дарит успокаивающие касания, и это ощущается слишком невероятно. Антон думает,
что мог бы раствориться здесь, в сильных руках, от прикосновений горячих ладоней к
холодной коже спины, потому что мальчишка сидит в одних спортивных штанах и трусах
того же Арсения, которые ему велики.

— Знаешь, если бы она затянулась чуть сильнее, то я бы испытал то чувство, когда ты

будто бы отделяешься от тела, — бессознательно проговаривает Шастун, продолжая
тереться о щеку Арсения, словно уличная кошка, одичавшая без человеческой ласки.
Попов гладит мальчишку по волосам, путая пальцы в светлой шевелюре и крепко сжимает
зубы, желая больше никогда не слышать этот бред отравленного сознания. — Они бы
могли почувствовать то же самое, я думаю, это было приятно, мне и всем — мысли
Антона слипаются в жидкий ком, сливаясь и переплетаясь друг с другом, поэтому
парнишка выдает первое, что приходит в одурманенную наркотиком голову, даже не
задумываясь о логичности и ясности, шепча запекшимися, жарко дышащими губами
невнятные, оторванные друг от друга слова. — Останься со мной, останься, Сень,
пожалуйста, останься, — Антон словно сходит с ума, он ползет руками по плечам
Арсения, в слепую ища его предплечья ледяными пальцами и тянет их вверх, укладывая
теплые, большие ладони на своей шее. Попов ничего не делает, лишь тяжело дышит,
чувствуя все прикосновения мальчишки, который поверх рук дилера накладывает свои
ладони, надавливая и поглаживая их большими пальцами.

У мужчины внутри разливается неясное тепло от подобной близости, потому что

чувствовать, что ты кому-то настолько нужен — приятно и странно. Арсений уже давно
не чувствовал столько тепла, сколько неосознанно дает ему этот мальчик. Он настолько
тактичен и беззащитен, находясь под действием препарата, и не желает отпускать
Арсения от себя, продолжая беспомощно жаться к нему.

С Аленой всегда было по-другому. Девушка никогда не показывала, что нуждается в нем,
с ней все было не так — было сложно, банально и фальшиво. Может, дело в том, что она
вовсе не нуждается в Попове?

Арсений пытается вслушаться в бессознательное бормотание мальчишки, хоть и

понимает, что ничего толкового в нем нет. Это довольно сложно — слова путаются,
мешаясь в кашу, речь тихая и невнятная, а сам парень прижимается слишком сильно и
запуганно. Попов чувствует горечь в груди и поднимает глаза к потолку, не желая видеть
до невозможного худое тело с выступающими косточками и этого мальчика,
обдолбанного до невменяемости.

Он на секунду задумывается, как было бы прекрасно держать его в своих руках, если бы
он находился в сознании, говорил и делал все это осознанно, нуждаясь в мужчине не
только под действием препаратов.

Но Попов быстро отгоняет эти мысли, злясь на себя за глупые желание и безрассудство.

— Я не понимаю, что ты от меня хочешь, Антон, — устало и опустошенно проговаривает

Арсений, качая головой и со вздохом прикрывает глаза. Он не понимает, что Антон имел
ввиду под отчаянным шепотом с просьбой остаться. Зачем ему оставаться, чтобы
смотреть, как Шастуна мажет от очередной дозы и следить за тем, чтобы тот ненароком не
покончил с собой? Нет уж, увольте. Пальцы дилера продолжают лежать на Антоновой
шее. Он не сжимает ее, не поддаваясь нажатию ослабевших холодных рук, а лишь
осторожно поглаживает пальцами, с нежностью и теплотой касаясь чужой кожи и ощущая
на кончиках пальцев мягкость волос с загривка. Бешеная злость, желание рвать и метать и
собственноручно задушить этого мальчишку, прошли, словно их смыла теплая волна,
стоило только Антону обвить его в кольцо рук.

— Не уходи от меня, ладно? Не уходи, Арс, — почти тоже самое повторяет Шастун,
словно от этого станет понятнее. Он смотрит Арсению в лицо, словно не верит в его
присутствие и в подтверждение этого обхватывает голову Арсения ледяными руками. Он
неосознанно поглаживает большими пальцами его колючие щеки, опускается ниже,
проводит линию челюсти, каждое прикосновение сопровождая завороженными глазами.
Мальчишка забывает как дышать, напрягаясь всем телом, проходясь рукой по
подбородку, осторожно касаясь впадинки под нижней губой и переходя на широкую, чуть
пухловатую нижнюю губы, очерчивая ее контур, и все еще с трудом веря, что Арсений
здесь и никуда не уходит. — Я расскажу тебе все-все, только не уходи. Я расскажу тебе
все, что они рассказывают мне, — Шастун продолжает шептать, с трудом фокусируя
взгляд потерянных глаз на Попове. Его губы растягиваются с мягкую, мечтательную
улыбку, а глаза резко поднимаются, блестя радужкой и темнеющими кратерами,
встречаясь с топкими айсбергами Арсения. — Ты только не уходи, Сень. Оставайся со
мной хорошо? Они не против, если ты будешь тут. Они боятся тебя. У меня останется
больше времени, если ты будешь со мной. Они боятся, когда ты приходишь, — Антон
хрипло смеется так, словно осознает опьяненным сознанием свое превосходство над
ними, и резко подается вперед, припадая охладевшими губами к шее напряженного
мужчины, мокро и беспорядочно пуская прохладных змеек по коже, отчего Арсений
покрывается ими весь, сдавленно выдыхая.

Попов теряется, испытывая мерзкий прилив страха. Он многое видел, но действия и тем
более слова мальчишки пугают, заставляя распахнуть глаза и затаить дыхание. Арсений
потихоньку приходит в себя, пытаясь мыслить здраво, и понимая, что Антон слишком
сильно обдолбался, а для торчка видеть, слышать и верить в голоса своего убитого
наркотиками разума — вполне естественно.

— Хорошо, хорошо, Тош. Ты расскажи мне все, хорошо? Я не ухожу, не ухожу, я тут, —
Арсений сбивчиво шепчет, не вникая в смысл своих же слов, лишь бы только Антону
стало спокойней. Все прикосновения мальчишки отдаются в груди мужчины нежным и
кротким трепетом, разливаясь теплыми волнами по всему телу. Шастун выглядит таким
маленьким, бессильным и потерянным, что Попов не выдерживает, позволяя ледяному
сердцу сжиматься, оставляя на нем треснутые корки векового льда. Он часто начинает
дышать, с трудом сдерживая рвущиеся постанывания, чувствуя скользкие касания на
своей шее — это его слабость и он не может уйти от такой ласки. Ему не хочется от нее
уходить. Мужчина снова перемещает обе руки на спину Антон, начиная ее поглаживать и
растирать, а после одной рукой перебирается на привычное место загривка, зарываясь
пальцами в светлую шевелюру волос и начиная мягко оттягивать их, массируя голову.

У Антона в голове совсем плохо. Все мысли разжижаются под едким порошком препарата
и он путает слишком многое, не имея возможности пересилить себя и выбрать что-то
нужное. Он вспоминает все: смерти знакомых, чьи тела разлагаются, а вены исколоты до
синяков, разговоры и ужасающие щупальца галлюцинаций, сбежавших из самых
страшных сказок, каждая прочитанная книга, каждый персонаж, каждая история,
потрясающая до глубины души, воспоминания из беззаботного детства, воспоминания из
приходов, от которых покрываешься холодным потом и дергаешься в конвульсиях, все,
каждую скудную, но запечатленную в памяти навечно вещь. Поэтому, когда парень
наваливается на Арсения все телом, придавливая к разворошенной кровати и нависая над
ним сверху, без конца продолжая выцеловывать его шею, щеки, подбородок, лоб, нос,
словно находясь в бреду, то его объяснения становятся похожи на слова шизофреника, а
отчаянные действия напоминают гаршинского больного****. Попов может понять лишь
то, что все его мысли сводятся к смерти, к боязни и ее пониманию, к готовности к ней.
Мальчишка быстро шепчет и его слова лишены здравого смысла, сразу теряясь и
заменяясь другими, столь же безумными и нелогичными, как и предыдущие. Антон не
понимает, почему эти загадочные и жуткие «они» забирают кого-то и когда-то заберут и
его. Шастун описывает Арсению смутные образы, которые вгоняют в холодный пот и
мучают парня постоянно, ведь он их видит наяву, а не только смутными чертежами
представляет в своей голове. Он жмется к мужчине все сильнее и сильнее, цепляясь за его
руки цепкими и тонкими пальцами, и шепча на ухо все эти вещи, потому что это —
величайшая тайна, которую Антон рассказывает только Попову и «никто, никто в этой
комнате не должен ее услышать».

Арсений не ставит на этом крест, считая все это несусветным бредом, только потому, как
выглядит Шастун, пытаясь что-то ему рассказать. Он будто знает что-то невероятное и
пугающее, чего не могут знать и видеть другие, он верит в свои слова, в свое
безрассудство, в свои видения и голоса извне. Он верит в свое помешательство искренне,
даже на секунду в нем не сомневаясь, и это заставляет Попова вслушиваться в слова,
разбирать невнятную речь и ни в коем случае не отталкивать от себя.

Парнишка действительно очень умный и начитанный, именно поэтому галлюцинации

такие яркие, ощутимые и глубокие. Они подкреплены множеством знаний, хранящихся в
голове Шастуна, они путаются между собой, перекликаются, сливаются в единое целое и
напоминают живых монстров, созданных Хаддо***** — отвратительных и до жути
невероятных, созданных из пустоты и пугающих до холодеющего сердца. Антон делится
всем этим с Арсением, взяв с него клятву, что тот всегда будет рядом и защитит его, когда
придет время и они захотят забрать его. Забрать так же, как забрали и остальных.

Арсений теряется, сам с головой падая в это безумие и понимая, что так дальше не пойдет,
надо прекращать, иначе они оба сойдут с ума. Он окунается с головой в самые
невероятные места вместе с обдолбанным наркоманом, который тонет в этом
еженедельно, оставаясь один на один со всеми сказочными тварями из своей головы.
Попов чувствует, как его голова скоро пойдет кругом, потому что все это напоминает
картину Дадда******, населенные миниатюрами сказочных персонажей, которые неясно
как перемешались на одном холсте. Чтобы хоть немного успокоить беспокойно
говорящего Антона, Попов осторожно меняет их местами, аккуратно укладывая
мальчишку на спину и начиная покрывать легкими касаниями губ его лицо, даря
неземную нежность и защиту.

— Хороший мой, я никуда не уйду, я буду рядом, слышишь? Все будет хорошо, Тош, они
не заберут тебя, я не позволю, все хорошо, успокаивайся. Я здесь, тише, — Арсений
говорит это тихо, пытаясь донести до Антона, и целует его в губы, заставляя забыть о
своем разговоре и пытаясь доказать, что реален здесь только он, а всего остального нет.
Попов больше не хочет слушать этого и видеть, как Антон мучается, переживая все свои
видения в реальности, с него хватит, он все понял.

Антон кивает, обхватывая Попова руками, и успокоенно улыбаясь, показывая Арсению

благодарность и нежность на лице. Мальчишка расслабляется, чувствуя и веря мужчине,
что все хорошо. Он больше не ощущает неведомого животного страха и отчаяния от
неизвестности, забываясь и всецело вверяясь в крепкие и теплые руки Арсения. В комнате
стоит тишина, ветер за окном треплет кроны низеньких деревьев и Шастун слышит с
какой силой тарабанит его сердце. Он старается сконцентрироваться только на
прикосновении таких нужных губ и ладоней, которые, кажется, могут спасти и укрыть от
всего мира. В затуманенном наркотиком сознании мелькают неясные проблески и Антон
чувствует неизъяснимый трепет и веру к Попову, который словно прячет его от его же
безумных мыслей, накрывая собой и сгребая в охапку. И сейчас он бы точно сказал, что
готов променять дозу на это чувство тепла и защиты.

Губы Антона еще шире растягиваются в блаженную улыбку, когда Арсений целует его
еще крепче и увереннее, стукаясь зубами и нечаянно цепляя нижнюю губу. Шастун
начинает оглаживать предплечья мужчины руками, испытывая непреодолимое желание
касаться. Попов в свою же очередь гладит его выступающие ребра, прогоняя большими и
теплыми ладонями мурашки с худого тела, на что мальчишка начинает тихо и сипло
поскуливать, прикрывая широко распахнутые глаза, приоткрывая влажный рот и с
каждым касанием, снова и снова откидываясь назад, вбиваваясь затылком в матрас,
словно ему достаточно мягких, не настойчивых поцелуев и нежных, успокаивающих
касаний, чтобы испытать всю сладость неги в своем теле.

Арсений и сам тонет в чувстве сладостной неги, наслаждаясь отзывчивостью и доверием

мальчишки. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй, каждое незамысловатое и
знакомое слово сопровождается ласковым стоном или нуждающимся вздохом, которые
мужчина готов слушать все свою жизнь. Сейчас ему так хочется стать для Антона кем-то
по-настоящему важным, давать ему тепло и защиту и оберегать от ужасающих существ,
выдуманных его мозгом, который разжижен до состояния каши от действий
психостимуляторов. Попов и подумать не мог, что этот мальчишка, полностью зависимый
от препаратов станет ему таким нужным. Но он никогда в этом никому не признается,
потому что все, что сейчас происходит, происходит только благодаря кристаллам в
пакетиках, и это вызывает странную тянущую боль под сердцем.

Это ничего — Арсений взрослый мальчик и будет думать головой.

Это ничего — он не вляпается в это дерьмо.

Мужчина прекращает гладить Антона и ложиться на бок около Шастуна, одной рукой все
еще продолжая легонько касаться его.

— Иди сюда, — мягко шепчет Арсений, оборачивая руку вокруг живота мальчишки и
притягивая его к себе, заключая в прочное кольцо рук и закидывая на него одну ногу,
чтобы прижимать еще ближе.

Антон уже не может разобрать голос Попова, картинка в голове мажется, и он тянется к
гулким знакомым звукам и подается в теплые, крепкие руки, пряча лица в шее Арсения.
Он не различает ничего кроме прикосновений его ладоней, чувство такое, будто они везде
и сразу — укрывают, оберегают, греют. Мальчишка беспокойно дергается, трется,
пытается получше устроиться и жмется к Попову всем телом, время от времени замирая,
успокаиваясь, а потом начиная снова и снова, словно уличный щенок, ищущий, где можно
раздобыть еще больше тепла, чтобы наконец согреться. Его дыхание все так же меняется
— сбивается или растягивается в зависимости от прикосновений Арсения. Он часто
дышит, тыкаясь в горячую шею глубже и глубже, пока истощенный и убитый в край
огромной дозой метамфетамина организм не делает свое дело. Шастун окончательно
отрубается, однако Арсений с приятным удивлением замечает, что он даже во сне
умудряется отзываться на ласковые касания. Когда мужчина гладит его спину мальчишка
легонько вздрагивает и неосознанно жмется поближе к теплу, словно желает спрятаться в
Арсении весь.
Попов измученно и облегченно выдыхает, потому что Антон наконец-то отключается. Это
нельзя назвать сном, скорее потерей сознания, но когда Шастун очнется, то наркотик
значительно ослабит свое действие и Арсений надеется, что больше никогда не услышит
столь безумную и пугающую речь и не увидит этого мальчишку, с неживыми глазами,
стоящего на табурете посреди комнаты и сующего голову в петлю. Мужчина думает, что
разговор в любом случае произойдет, он сорвется, накричит на Шастуна, попытается ему
вбить в башку, что это уже не шутки, ведь еще один такой приход может стать последним,
но он никогда не признается, что боится этого и не хочет, чтобы этот мальчишка закончил
именно так.

Стакан* — объёмная мера наркотиков для продажи на рынке;

Дуплет** — прием двух или более наркотиков одновременно (возможно наркотика
вместе с алкоголем);
Синдзи Ока*** (1962 — 1975гг.) — японский мальчик-поэт, прыгнул с крыши, чтобы
узнать, что происходит после смерти;
Гаршинский больной**** — герой рассказа Всеволода Гаршина «Красный цветок», в
котором поднимается тема человеческого сумасшествия;
Оливер Хаддо***** — герой романа Уильяма Сомерсета Моэма «Маг». Эксцентричный
английский джентльмен, изучающий магическое искусство и обладающий Темными
Силами, сумевший вырастить искусственных существ — гомункулусов;
Ричард Дадд****** (1817 — 1886гг.) — английский художник, душевнобольной. Речь
идет о его картине «Мастерский замах сказочного дровосека», которую он писал девять
лет, находясь в психиатрической больнице Лондона. В центре композиции изображен
орех, на котором сосредоточено внимание всех персонажей. Неизвестно, что находится
внутри ореха, но кажется, будто бы, как только топор расколет его, спадёт какое-то
заклятие и жизнь обитателей картины преобразится.

***
Когда Антон просыпается, за окном стоит звонкая тишина ночи. Он чувствует, как виски
стягивают тугой болью, а затылок тяжело ноет он прошедших галлюцинаций и
многочасового сна. Он медленно вылезает из кольца чужих рук, чтобы посмотреть на
заснувшего мужчину, чье лицо освещает желтый свет фонаря, бьющего в окно. Шастун не
особо помнит, когда Арсений пришел сюда, много ли он видел и для чего вообще тут
появился, но это и не важно. В любом случае, это его квартира и он может приходить
сюда когда ему вздумается.

Антон еще некоторое время разглядывает умиротворенное лицо мужчины, замечая

идущую ему щетину и тоненькие лапки длинных ресниц, а потом хмурится, переводя все
свое внимание на шею, испещренную темнеющими пятнами, разного цвета и размера. Он
аккуратно касается ледяными пальцами разукрашенной живыми красками кожи и
замирает на несколько секунд, отдергивая руку. Шастун снова кидает взгляд на спящего
дилера, а потом слезает с кровати, в темноте идя на кухню, чтобы вскипятить чайник,
навести себе кофе и открыть почитать какую-нибудь книжку.

Арсений просыпается один в разворошенной холодной кровати. Его футболка задралась

на животе, на лице отпечатался след он наволочки, а в глазах немного мутновато. Он
сразу же встает с кровати, толком не успев проснуться, и идет искать мальчишку. После
того, как тот едва не повесился в его квартире и Арсения видел его голову, обмотанную
петлей, мужчина сейчас начинает испытывать удушливый страх, боясь найти мальчишку
на полу ванной с перерезанными лезвием бритвы руками или лежащего под окном, с
переломанными костями и закоченевшим лицом. Попов быстро заходит на кухню и
замирает в проходе, видя Антона, спокойно пьющего пустой кофе и сосредоточенно
читающего книжку.

— Ты поговорить не хочешь о том, что произошло? Ты вообще помнишь, что ты творил,

нет? — Арсений натягивает на лицо маску отвращения и высокомерия, подходя к окну и
открывая форточку. Он достает из кармана штанов мятую пачку сигарет, закуривая и
усаживаясь на подоконник, стараясь не смотреть на Шастуна. — Тебе надо слезать, Шаст,
либо ты подохнешь в ближайшие недели. Еще два таких прихода и тебе будет пиздец,
либо сердце станет, либо ты сам с собой кончишь.

Антон продолжает делать безразличный и спокойный вид, тоже стараясь не смотреть на

Попова. Он кидает на него быстрый взгляд и снова, как ни в чем не бывало, утыкается в
книгу, отхлебывая остывший до горечи кофе. На вопросы дилера он не отзывается, но
последние слова заставляют сердце пугливо дернуться. Он переводит взгляд на Арсения,
сидящего на окне и курящего в открытую маленькую створку окна. Попов выглядит
холодно и устало, в его чертах лица заключена решимость и уверенность. Антон про себя
кротко улыбается, разглядывая такого красивого Арсения, чей силуэт тонет в сигаретном
дыму, желтоватом свете фонаря и прохладе ночи.

— Я просто догнался, нечего так париться из-за этого, — Антон отвечает немного грубо и
уклончиво, не желая затрагивать эту тему и слышать от Попова то, что ему пришлось
увидел в этой квартире. Он не помнит, что конкретно он делал, пока был под дозой, но
очевидно, что все догнавшиеся наркоманы ведут себя невменяемо и последние слова
Арсения тому подтверждение. Наверное, он напугал Попова своими галлюцинациями или
был чересчур возбужден на основе психостимуляторов, что-нибудь вытворив. Мальчишка
видел на шее у мужчину зализанные укусы и засосы, раздумывая некоторое время могли
ли они переспать. Потому что последнее, что Антон помнит — это незабываемое тепло,
пронизывающее все его тело и чувство защищенности, но все это до того смазано и
неясно, что эти единственные детали ни с чем не вяжутся и не могут создать четкую
картинку.

— Нечего так париться?! Ты совсем ебанутый что ли?! Ты едва не повесился у меня в
квартире, Шаст! Я знаю, что значит догнаться, я знаю, что такое трип*, а еще я знаю, что
от этих сложенных вместе понятий половина наркоманов подыхает. Поэтому решай, если
ты не хочешь загнуться в ближайшие две недели, то тебе придется снизить дозу до
минимума, а потом вообще слезть со всей этой херни. Ты меня понял? Меня пиздец как не
устраивает перспектива в один день найти в своей квартире разложившийся труп торчка с
пеной у рта и закаченными глазами, — Арсений старается говорить четко, уверенно и
ненавистно, но его нервы сдают. Пальцы чуть подрагивают, а затяжки становятся частыми
и глубокими, от чего сигарета быстро тлеет и мужчина выкидывает ее в окно, чувствуя во
рту горечь от подгоревшего бычка.

Антон смотрит на него с того момента, как Попов срывается на крик. Мальчишка смотрит
на него с насмешливым и безразличным выражением на лице. Сейчас он совершенно
отличается от того перепуганного олененка, который крепко прижимался к нему, находя
долгожданное тепло и защиту. У мужчины от этого звонко падает сердце, а на лице
проскальзывает такое очевидное разочарование, горечь и понимание, что это все было не
по-настоящему. Он пообещал себе не вестись на это, все осознавая сразу же, но сейчас
выходит все равно больно.

Но это то же ничего — он справится с этим сам.

— Хорошо, — равнодушно кидает Шастун, словно не зная, что еще ответить. Это кажется
Антону несусветной глупостью. Арсений так убежден, что у него есть шанс слезть с этого
дерьма, выкарабкаться со дна и начать жизнь сначала. Если Попов не планирует тут
сидеть днями на пролет, не подпуская Антона к дозе, спасая его от ужасающей ломки и
заставляя отломаться в сухую**, то у него нет абсолютно никаких шансов. Арсений же
вроде не дурак, тогда почему он думает, что наркоман, почувствовав первые часы кумара
не сорвется и добровольно откажется от дозы? Мужчине надо будет похерить все, каждый
час проводить с Шастуном и на ночь привязывать его к кровати, чтобы он не сбежал,
жадно обдолбавшись до потери пульса.

Нужна ли Антону такая жертва? Нет.

Нужна ли она Арсению? Шастун уверен, что нет.

— Тебе не надо домой? Ты уже дохера времени со мной провел.

— А что, ты уже устал от меня? — ехидно тянет Арсений, спрыгивая с подоконника. Он

несколько секунд смотрит на мертвую улицу, а потом переводит взгляд на свое слабое
отражение в стекле. Попов просто несколько секунд смотрит на себя, а потом начинает
хмуриться и приближаться ближе к окну, пытаясь разглядеть темнеющие пятна и
полосочки на шее. — Да что за нахрен... — удивленно шепчет мужчина, касаясь отметин
пальцами, словно проверяя реальны они или нет. Он видел, что Антон целовал его шею,
но не помнит, чтобы он оставлял на ней свои метки. Попов садится на уголок рядом с
окном и тяжело вздыхает, потирая шею и переводя взгляд на мальчишку, устало
вскидывая брови. — Ну и как я с этим домой пойду? Что я Алене скажу?

— Прости? — вопросительно тянет Шастун, переводя взгляд на шею мужчины и во-

второй раз разглядывая оставленные им же отметины. Он не помнит этого, но раз Попов
задает этот вопрос, значит все очевидно. — Неужели твоя девушка не в курсе, что ты
периодически трахаешься с другими? — непонимающе спрашивает Антон, наконец
откладывая книгу и переводя все внимание. Он пересаживается поближе, пролезая мимо
маленького столика, и касается холодными пальцами небольших, но хороших синячков на
коже, проводя по контуру или просто ведя подушками пальцем по чужой шее. — Скажи,
что-нибудь из своего любимого. Например, что какая-то шлюха не умеет контролировать
свои зубы, но ты ей их уже выбил за вольность, или как у вас там принято говорить.

— Не смейся, Шастун. Я не султан, чтобы моя девушка знала про весь мой гарем. У нас и
так там не все гладко. Прикинь, я домой такой вот красивый заявлюсь, да еще и ночью? —
Арсений тяжело выдыхает, умывая ладонями лицо. — Я поеду. Мне домой пора, — Попов
поднимается с жесткого диванчика, не обращая внимания на руки Антона, которые все
еще лежали на его шее. Он выходит из кухни и останавливается на пороге, проверяя
уведомления, пришедшие на телефон пока он был с Шастуном. — Антон, если еще раз я
увижу что-то подобное, то ты будешь жить где угодно, только не здесь. И я к тебе больше
никогда не подойду. И приберись тут, бардак развел такой, что помойка выглядит чище.
Или что, тебе так нравиться жить в грязи? — мужчина выходит из кухни, не видя тихого
кивка Антона. Он еще раз обходит всю квартиру, зажигая в коридоре свет, хотя на улице
уже почти рассвело, быстро оглядывает ванную и выходит обратно в коридор, натягивая
кроссовки.

Мужчина в последний раз заглядывает на кухню, видя Антона, который пересел обратно
на свое место, вернувшись к чтению, и уже собираясь уходить, Попов чувствует, как его
руку хватает холодная ладонь, заставляя остановиться. Арсений поворачивается, хмуря
брови и вопросительно смотря на мальчишку, который смотрит на него снизу вверх, четко
останавливая взгляд на его глазах и смотря прямо в них.

— Когда ты вернешься?

— А разве я должен? — Попов спрашивает это холодно и безразлично, хотя внутри все
неясно трепещет. Он смотрит на Антона и видит его сейчас скованным, маленьким и
одиноким, чувствуя чуть сжимающиеся пальцы на своей руке. Мальчишка молчит,
опуская глаза вниз, но продолжая удерживать мужчину на месте. — Я не знаю. Мне
нечего тут делать. Хоть это и моя квартира, но сейчас в ней живешь ты. Разве не логично,
что меня тут быть не должно? У меня есть свой дом, поэтому появляться здесь мне нет
причины.

— Да, конечно... — Антон запинается, не решаясь продолжить. Он ослабляет хватку на

руке дилера, сглатывает тугой комок в горле и возвращается к книжке. — Ты прав, да, —
тихим и пустым голосом заключает Шастун, делая вид, что внимательно вчитывается в
строчки, увлекаясь толстовской трагедией. У него есть пара часов, чтобы прожить их с
трезвостью сознания и холодом реальной жизни, без желания снова объебаться до потери
сознания. Может быть, если не кончатся сигареты он сможет протянуть и до вечера,
утопая в мертвой тишине квартиры.

Антон так и не отрывает пустой взгляд от книги, даже когда слышит звонкий хлопок
входной двери.

У него есть свой дом, поэтому появляться здесь ему нет причины.

Арсений не возвращается к себе в квартиру, не желая выслушивать в свой адрес кучу

колкостей и ссориться с Аленой. Он снимает номер в отеле и живет там почти неделю,
хотя импровизированное ожерелье на шее сходит на третий день. Он вспоминает те
обстоятельства, при которых получил его, вспоминает тот день, когда почувствовал
странное шевеление в груди и вспоминает того парня, который так щедро одарил его
этими дарами.

Ни одного дня не прошло без воспоминаний о кучерявом мальчишке. Арсений изнывал,

борясь с желанием сорваться и поехать туда, каждый день мучаясь одним и тем же
вопросом — жив ли он и не обдолбался ли до потери пульса.

Трип* — негативные, потенциально опасные для психики переживания, которые могут

возникать во время приёма наркотических веществ;
Отломаться в сухую** — пройти через ломку без лекарств, как правило, в добровольном
заточении.

♫ Сплин — Бог устал нас любить

♫ Сплин — Романс

Спустя неделю Антон снова пишет Попову сообщение в середине двенадцатого ночи,
когда препарат отпускает, даря легкость и свободу для нормального существования.
Не хочешь приехать?
Мы бы могли поужинать

Вместе с сообщениями от Антона приходит спокойный выдох облегчения и унимается

сумятица в душе. Все хорошо, мальчишка в порядке и Попов больше не должен так
переживать, хотя он вообще не должен даже думать о нем, мотать себе нервы и
порываться поехать, но почему-то не выходит.

Ты что, Шаст? Пытаешься склеить меня?

Арсений недолго думает и отправляет следующее сообщение, сдаваясь.

Я приеду, только если у тебя есть чем ужинать.

Есть
Все мои друзья передохли, а я не хочу ужинать один
Так что приезжай
Я буду ждать

Антон врет. У него нет друзей среди торчков, по которым он мог бы скучать или жалеть.
Он вполне сносно справляется с одиночеством, забивая все время пугающими
разговорами с галлюцинациями, которые иногда ему отвечают, если воображаемое
существо имеет рот, а не слюнявую пасть, и может говорить по человечески, или
перечитывает тонну книг, переплетая и путая между собой русскую классику с
зарубежной. Сегодня во время блаженной волны* его озарила безумная и странная идея.
Он воплотил ее в жизнь, ощущая прилив сил и энергии. К ночи его начало плавно
отпускать, оставляя эффект легкой эйфории, и парень не хотел все это выкидывать, да и у
него не такой аппетит, чтобы съесть все это даже в течение недели. Наркоман может
прожить без крошки больше трех дней, даже не задумываясь и не чувствуя голода,
полностью находясь под действием препаратов.

Может быть, если Арсений не захочет оставаться с ним, то он хотя бы заберет еду с собой
и проведет день в компании своей девушки? Это правда вкусно и ему должно
понравиться.

Антон кладет телефон на столешницу и закуривает сигарету, стараясь унять довольную,

рвущуюся на лицо улыбку. Ему понравились те сигареты, которые ему когда-то оставил
Арсения — красные Мальборо, поэтому сегодня, помимо овощей и мяса, тщательно
выбранных и закинутых в железную корзинку на ручках, он купил три пачки тех самых
сигарет вместо той тошнотворной белорусской трухи, которую он обычно курил по цене
не дороже сорока рублей. В ужине, который приготовил Антон нет ничего необычного, но
по Арсению не скажешь, что он гурман, если в последний раз он ел здесь вареные сосиски
и хранит в квартире жестянки с тушенкой. Шастун пожарил говядину с овощами,
добавляя туда фасоль, шампиньоны, перец, соевый соус и перемешал это с уже сваренной
фунчозой**. Этому блюду его научила мама и он по-прежнему умеет божественно
готовить — это то немногое, что сохранилось у него от прошлой жизни. Он усмехается
этой мысли, а внутри что-то брезгливо и колко тянет. Чем он отплатил ей? Приготовил
своему дилеру ужин, будучи под кайфом и чувствуя скорое приближение абстяга?

Арсений приезжает к двенадцати, мягко шурша шинами и паркуясь под окнами. Он

поднимается в квартиру, звеня ключами, и находит Шастуна сидящим на кухне, спиной в
двери. Свет из кухни слабовато освещает коридор, в квартире пахнет приготовленной
едой и ночной прохладой лета. Попов заглядывает в зал, видя прибранную постель и
приятную чистоту. В воздухе больше не стоит запах спиртного и слащавой пыльцы, но
запах сигарет, кажется, не выветрится отсюда никогда, словно он навечно впитался в обои
стен.

— Привет? Чего не встречаешь? — мягко и непривычно неловко начинает Арсений,

наконец проходя на кухню. — Я не ожидал от тебя такого, да и вообще не думал, что ты
можешь сам что-то приготовить. И судя по запаху, это очень вкусно, — Попов садится на
излюбленный край уголка рядом с окном и напротив Антона, снимая мягкую темно-
синюю худи на замке. — Тебе что-то нужно от меня? Это же не может быть просто так, —
мужчина шутливо-насторожено щурит глаза и лукаво улыбается одним уголком губ.

— Нюхнул сегодня, вот и взбрело в голову приготовить что-нибудь, — отзывается

Шастун, шмыгая носом и ежась. — Вышло многовато, а ты думаю знаешь, что наркоманы
в еде не особо-то и нуждаются. Приводить кого-то на хату ты мне запретил, я потратил на
это бабки, хотя мог спустить их на дозу, и я хотел, чтобы ты... Приятного аппетита в
общем, — Антон быстро подводит свое объяснение этому неожиданному порыву, явно
намереваясь сказать что-то еще, но одергивает себя, опуская взгляд на чистую пустую
тарелку с вилкой перед собой. Посередине стола стоит большая тарелка с едой, и
Арсений, дослушав мальчишку, начинает накладывать себе еду. Шастун сидит напротив,
в Арсовой футболке и в этот раз без штанов, поставив ногу на стул и подобрав голое
костлявое колено к груди, кротко поглядывая на Попова и пытаясь определить внешне —
понравилось ему или нет.

— Это реально вкусно, Тох. Ты действительно сам приготовил блюдо ресторанного

уровня? Похоже, ты и правда еще не совсем потерян. Я приятно удивлен, — мужчина
улыбается, продолжая есть. Домашнюю еду он ел только у себя дома, в Омске, а Алена,
как и он сам, готовить практически не умеет. Арсений наслаждается ужином и компания
наркомана, в лице Антона, его ни капли не смущает. Он привык к нему и к странному
времяпровождении в этой маленькой квартирке. Она нравится ему намного больше, чем
трешка, находящаяся от центра, обставленная глянцевой белой мебелью, с подземной,
оплачиваемой парковкой. Здесь хорошо, просто и спокойно. — Ты до сих пор
продолжаешь снюхивать дозы, доводящие до трипов? Или снизил? Или тебе все так же
класть на мои слова? — спрашивает Попов вопросы, которые волновали его на
протяжении недели и от которых он мечтал отделаться. Он поднимает глаза на
притихшего Шастуна, внимательно разглядывая его. Руки и шея мальчишки начинает
заживать, хотя это случилось бы намного быстрее, если бы при каждом приходе он не
пытался расчесать ее в кровь, покрываясь шелушащейся корочкой и слезшей сухой
кожицей. Арсений только про себя вздыхает, испытывая глупую радость и облегчение.

И с каких пор меня начало так сильно волновать самочувствие этого торчка?

С каких пор он сам начал так сильно меня волновать?

Этот вопрос всплывает в сознании не в первый раз, но ответа на него Арсений найти так и
не смог.

— Когда как, — тихо отзывается Шастун, не глядя на мужчину, а Арсений в которых раз
уже хмурит брови, не понимая почему язвительный и разговорчивый мальчишка такой
тихий, зажатый и отстраненный, отчего в сердце у дилера что-то болезненно колет,
вызывая поднимающуюся волну беспокойства и неясного страха. Антон не лжет, просто
недоговаривает. Он не может сказать Попову, что ни разу за эту неделю не ловил кайф, но
на измене не был и так сильно не клинило***, доводя до потери сознания. Возможно, пару
раз он заставлял себя остановиться, не внюхивая еще одну дорогу и не позволяя желанию
потеряться**** взять над собой верх, довольствуясь тем, что есть. Но Арсений тут
абсолютно не при чем. Во всяком случае Антон в этом никогда не признается даже себе.
— Ляжешь со мной спать?

— Лечь с тобой спать? Ты о чем думаешь вообще, Шастун? — чуть насмешливо тянет
Арсений, стараясь скрыть под этим удивление и глупый трепет. Он доедает, последний
раз проводя полоской красного перца по тарелке пропитанной соевым соусом, и
отодвигает ее от себя, строгим взглядом смотря на мальчишку. — Ты шутишь что ли? Я
приехал не для этого, — отрезает Попов, непонимающими глазами смиряя Шастуна. Он
немного теряется, видя его тупое молчание и странное выражение, застывшее на лицо.
Антон не смеется, не язвит, не грубит, а на лице нет и отголоска улыбки, который бы дал
Арсению возможность выдохнуть, понимая, что все это — неудачная шутка. Он еще
больше хмурит брови, а взгляд леденеет. — Скажи-ка на милость, как ты себе это
представляешь?

Лицо Антона не меняется, он все также сидит с опущенными глазами, когда Арсений
задает вопрос, пропитанный негодованием, нотками раздражения и злости. Шастуну
кажется, что ему просто кажется и он наверняка заблуждается. Для него очевидно, что он
заблуждается и Попов высказывает это все только для вида.

Иначе, почему он приехал к нему?

— А нахуя ты тогда тут? — Антон спрашивает грубо, но также тихо и размеренно,

поднимая взгляд на мужчину. Его глаза мешают в себе все — от чуть суженных зрачков
до тонкой корочки разочарования, перекрытого тонной других эмоций, и Арсений
искренне не понимает в чем дело, начиная потихоньку выходить из себя. — Хочешь
сказать, что приперся сюда в первом часу ночи только ради ужина, так услужливо
приготовленным твоим же клиентом и работником? Что, получше ничего придумать не
смог? Других вариантов не было, нет?

— Нет, не было. Я, блять, уже ебучую неделю живу в гостинице из-за того безобразия,
которое ты мне понаставил, — мужчина чеканит это ледяным тоном, и абсолютно
наплевать, что метки сошли на третий день. Он смотрит на Шастуна взбешенным тихим
гневом взглядом, жалея, что поддался себе, нарушив все свои запреты, сорвался и приехал
сюда, получив в ответ неблагодарность, недоверие и холод в голосе. — Не слишком ли
много ты на себя берешь, а, Шастун? — с высокомерной издевкой тянет мужчина,
вскидывая головой и скаля зубы.

— Сколько даешь, столько и беру, — с вызовом отвечает Антон, ухмыляясь и

показательно цыкая языком. У Шастуна всегда был паршивый характер, а отсутствие
психостимуляротов в крови только ухудшает дело. Он будто зеркалит взгляд, то и
усмешки мужчины, не принимая их не во что и будучи убежденным в своей правоте. —
Если бы тебя так волновали синяки на шее, то ты бы давно купил тоналку или просто
приехал бы к своей подружке, раз она все знает и ко всему приучена. Ты бы не прилетел
ко мне посередине ночи и не сидел бы тут, если бы этого не хотел, так что давай, делай
что надо и нехуй тут расшаркиваться, изображая саму невинность. Харе ломать комедию,
надоело уже.
Арсений опускает глаза и облизывает губы, качая головой. Антон говорит непривычно
грубо, по-змеиному ядовито и, кажется, ненавидяще. Попов бесится сначала, думая, что
не сдержится и все таки даст мальчишке по лицу, а потом принимает для себя непростую
вещь — мальчишка-то прав оказывается. Арсений этого до последнего признавать не
хотел, потому что смешно, стыдно и неприемлемо. Он — взрослый мужик, которому
через пять лет стукнет сорок, возится, переживает, хочет быть тут, с этим малолетним
наркоманом, который если не остановится загнется очень скоро.

— Иди ты нахуй, Антон. Делай, что хочешь, — тихо и бесцветно говорит Арсений,
поднимаясь из-за стола. Он медленно забирает свою худи, не глядя на Антона, выходит из
кухни и, наскоро обуваясь, глухим ударом закрывает за собой дверь.

Попов поедет домой, к Алене, она стерпит, примет, не откажет и просто промолчит. Она
не глупая на самом деле. Она знает, что не надо было Арсению уезжать на неделю ни по
каким делам, знает, что он был в городе, и она ничего не скажет о его позднем ночном
приходе, молча, с верящими кивками скажет пойти в ванную, после бегло расспросит о
том, где он был, а Попов соврет что-нибудь или ничего не ответит. Потом она спросит,
разогреть ли ему что-нибудь из еды, а потом они просто лягут спать, чувствуя пустоту и
холод, хотя он будет обнимать ее, а она прижиматься к нему.

Антон остается сидеть на том же месте, напарываясь пустым взглядом на стену напротив.
Он прикуривает сигарету и пепел стряхивает прямо в тарелку, изо всех сил отгоняя
лишние мысли из головы. Спустя полчаса он поднимается, скидывает оставшуюся еду в
пустое мусорное ведро, а тарелки кидает в раковину. Мальчишка щелкает выключателем
на кухне и выходит в зал, раздалбливая твердым уголком от книжки поломанные
кристаллы, превращая их в спасительный порошок. Он быстро делит, снюхивает и
откидывается на кровать. Спустя пару тройку минут его накрывает, потолок плывет, а в
голове стоит шум прибоя, и он снова начинает чесать почти зажившие руки, пока
сознание смешивается и он отделается от паршивой реальности.

Арсений возвращается домой за полночь, проколесив несколько кругов вокруг дома.

Алена встречает его у дверей, зажигая в квартире свет. Ее волосы расчесаны, косметика
стерта, а глаза заспанные. Она выглядит вымотанной и уставшей, как и Попов.

Мужчина быстро моется в ванной, отказываясь от еды. Он уже наелся, хватит. И они
вместе ложатся спать. Алена засыпает быстро, а Арсений лишь сверлит взглядом пустоту
чернеющей комнаты. Он чувствует себя здесь не на месте, все кажется холодным,
выделанным и ненастоящим. Попов аккуратно поднимается с кровати, убирая с себя
Аленину руку, и выходит на балкон, выкуривая несколько сигарет и тревожно сжимая в
руке телефон, стараясь не думать о мальчишке.

Он не должен этого делать.

Он дилер, а Антон его клиент. И эти понятия должны оставаться такими же, это не
должно больше переходить невидимую, но четко назначенную черту.

Волна* — то же, что и приход. Кратковременное состояние эйфории, которое появляется

сразу после приёма наркотиков, а так же удовлетворение от наркотика;
Фунчоза** — китайская лапша;
Клиниться*** — видеть галлюцинации и описывать их окружающим;
Потеряться**** — находиться в состоянии полной потери контакта с внешним миром,
чувствовать ступор, ощущение невозможности думать, появляющееся при превышении
дозы наркотика.

***
Деньги, которые Антону платил Попов, почти заканчиваются. Последние пять тысяч
мальчишка тратит на дешевые брикеты*, которые продаются в крестах** только по
рецепту и которыми накидываются некоторые наркоманы до получения нужного эффекта.
Он скупает их у одного барыги в районе Попова, потому что знакомого аптекаря*** у
него нет. Шастун неплохо понатаскан в этом деле, потому что начинал именно с этой
хуйни. Он сам оглашает дилеру список разного пласта****, прося достать именно эту
дрянь, а не готовый наркотик, хоть и немного переплачивает за эту услугу. Антон больше
не заряжает свой телефон, проводя время в убитом режиме — сутки он сидит под метом,
сутки на транквилизаторах*****. Он мешает разную медицинскую дрянь, добиваясь
нужной комбинации, и иногда использует стекло******. Все это дает ему возможность
забываться, по нескольку дней проводить в состоянии сна, больше похожего на обморок и
не думать о реальности.

У Попова тоже все катиться к чертовой матери. Его отношения с девушкой окончательно
рушатся, оставляя после себя свалку руин. Последняя ниточка рвется с оглушительном
звоном, оставляя каждого при своем мнении. Наркоман, временно поселившийся в его
квартире, не дает о себе знать долгое время, и Арсений мечется, сходя с ума от незнания и
переживаний, но силой удерживает себя, заставляя не ехать туда. А еще двух из его ребят
загребают менты и под Попова тоже начинают копать. Если рухнутую иллюзию
счастливой жизни он еще мог пережить, то с последними двумя пунктами будет
посложнее. Его и так хорошо подкосил мальчишка своей детской выходкой, а тебе еще и
эта чертова облава местной милиции.

Попов быстро собирает вещи в спортивную сумку и едет на ту самую квартиру. Руки на
руля сжимаются слишком сильно, а педаль слишком глубоко спадает в пол. Ему тяжело,
он не такой сильный как о нем думают и как бы ему хотелось. Он боится, он не готов
увидеть там Антона, а другие мысли шлифуют сверху и они пострашнее чем эти, потому
что после будет некуда и не к кому бежать. Он устал. Ему нужна пара дней на передышку,
но у него их нет. У Арсения нет другого выхода, ему остается только запихнуть свои
чувства и страхи подальше, делая то, что он всегда делал.

К моменту, когда Арсений въезжает в Подмосковье, паркуя машину на углу дома, Антон
находится в бессознательном состоянии. Он спит уже вторые сутки подряд под
нечеловеческой дозой медицинских препаратов, намешав это все в убойный коктейль.
Шастун не слышит быстрых шагов, не слышит громкого хлопка двери и тихого, чуть
боязливого оклика своего имени. Арсений торопливо проходит в зал, с замиранием сердца
вглядываясь в лицо Антона и замечая беспокойный трепет ресниц и шевелящуюся грудь,
спокойно выдыхает, опускаясь на старенькое рыженькое кресло, стоящее в углу зала. В
комнате творится бардак, вещи раскиданы где-только можно, а на подоконнике стоит
переполненная граненая пепельница из толстого стекла.

Попов остается сидеть в кресле, подперев подбородок локтем и вытянув ноги,

разглядывая спящего Шастуна. Во сне он выглядит иначе — его черты лицо ломкие и
расслабленные, кожа неестественно бледная, светлые ресницы едва уловимо трепещут,
губы чуть вытянуты и приоткрыты, а дыхание долгое, ровное и спокойное. В квартире
стоит тишина, на улице едва слышно шумит ветер, и Арсений чувствует непривычное
успокоение и комфорт, словно нет никаких проблем, словно нет ничего за стенами этой
комнаты.

Когда Антон просыпается, он дергается, пробиваемый ознобом, и видя в кресле силуэт

мужчины, ежится, пытаясь хоть что-то понять, но тщетно — препараты выбивают почву
под ногами и он не может осознать и найти грань между сном и реальностью. Антон
понимает, что проснулся, но в то, что он видит строгий профиль взъерошенного мужчины
здесь поверить сложно. Он свешивает ноги с кровати, не произнося не слова, и пытается
подняться, чтобы принять душ и прийти в себя. Парень встает на ноги, делая шаг к
выходы из комнаты, но ноги гнутся к земле, отказывая служить. Отсутствие еды,
движения и долговременный сон привели мышцы к состоянию недееспособности, и
вместо того, что уйти в ванную, скрывшись от пронзительных голубых глаз, Антон
оседает на пол, почти не чувствуя под собой ног. В глазах рябят черные пятна, голова идет
кругом и он растирает лицо ладонями, в надежде хоть немного собраться и не
расплакаться прямо здесь от своей беспомощности и бессилия.

Арсений молча наблюдает за этим жалкими потугами мальчишки, намеренно не

поднимаясь и сверля его глазами. Шастун продолжает сидеть на полу, не зная как встать
на ноги, отвернувшись к Попову спиной, потому что знает, что не выдержит стальной
взгляд, пронизанный насмешкой, отвращением, показывающий Антону его место.

— Я сейчас немного приду в себя и свалю, ладно? — едва слышно хрипит Антон, севшим
ото сна и долгого молчания голосом. Арсений же явно приехал сюда не для того, чтобы
навестить законченного торчка, которого в последний раз послал к хуям, даже не
удостоив взглядом. Шастун прекрасно понимает, что не может остаться здесь, с
Арсением. Зачем он ему? Попов его все равно выкинет на улицу, как негодного щенка,
поэтому лучше убраться самому, сохранив хоть каплю достоинства. Даже если бы сейчас
Антон снова начал злить мужчину, сказав ему гадость или колкость, как в прошлый раз,
то в выигрыше остался бы Арсений, как ни крути.

— Я не выгоняю тебя, Шаст. Если ты хочешь, то можешь остаться, я не имею ничего

против. Только давай ты постараешься не выводить меня из себя, ладушки? — Арсений
говорит устало и спокойно, с привычной, совершенно не злостной язвочкой в голосе. Он
поднимается с кресла и подходит к Антону, чтобы поднять. Мужчина обхватывает
Шастуна под плечи, вздергивая на ноги, а после обвивает руку вокруг поясницы, подводя
к кровати и усаживая его, чтобы тот отсиделся здесь, а не холодном и грязном линолеуме.
— Ты такой худой, — тихо проговаривает Арсений, больше для себя, нежели для Антона,
чувствуя под своей ладонью его ребра, когда поднимал мальчишку.

— Я много сплю в последнее время, — потерянно лепечет Антон, не понимая почему

мужчина ему помогает и наконец-то осознавая, что он действительно здесь. Шастун
переводит мутноватый взгляд на Попова, сидящего сбоку, замечая глубокие синяки под
глазами и мягкую усталость во взгляде, а потом поднимается на ноги, чувству как его
шатает и ведет, но он может стоять и идти, поэтому направляется в ванную.

Мальчишка сразу же стягивает с себя вещи, пропахшие табаком и потом, которые он не

снимал с себя больше недели, и закидывает их в стиралку. Потом он залезает в ванную,
натираясь гелем и сразу же втирая шампунь в волосы, чтобы смыть все одним разом.
Антон оглядывает крючки в поисках полотенца, но не находит, думая, что скорее всего
оно валяется где-то в комнате. Ему уже все равно, ничего не изменится, думать нет ни
сил, ни желания — в голове стоит звенящая писком пустота, поэтому он возвращается в
зал абсолютно голым, даже не стряхивая волосами, потому что чувствует, что голова
снова пойдет в пляс. Он заходит в комнату, придерживаясь руками о стену, и подходит к
шкафу, чтобы взять от туда более-менее чистые вещи, больше не глядя на Арсения.

— Я пойду, спасибо тебе и... Я пойду, — Антон не договаривает, растерянно замолкая и

неловко повторяясь. Шастун больше не должен оставаться здесь, поэтому натягивает
черную толстовку Арсения с белыми, чуть потрескавшимися крестами на рукавах. Он
тяжело вздыхает, делая вид, что что-то ищет на полке, а на деле просто перекладывает
вещи, и нервно покачивается на слабых ногах, а потом все же решается и поворачивается
к мужчине. — Сень, у тебя все нормально?

Попов копается в своей сумке, выкладывая на кровать вещи и какие-то папки с бумагами,
только лишь кинув быстрый взгляд на вошедшего Антона и после, с екнувшим сердцем
повернувшись к нему, услышав искренний и нервный вопрос, с нежным и мягким именем
«Сеня», не нарочно соскользнувшим с чужого языка. Не одетое и мокрое тело мальчишки,
испещренное яркими выступами костей, не вызвало в мужчине возмущения. Только лишь
желание поскорее одеть, чтобы не мерз. И оно было непривычно странным и маленьким,
теплым огоньком грело сердце.

— Если бы все было нормально, я бы не приехал сюда с вещами, — Попов хмурит брови,
вспоминая про свои проблемы и видя одетого Антона, которого пробивает легкий озноб.
— Ты вообще уверен, что можешь куда-то уйти, будучи в таком состоянии, Антон? —
Арсений спрашивает серьезно, испытующе глядя на мальчишку.

— Да, не парься, — отзывается Шастун, натянуто улыбаясь.

Он лжет. Он не хочет мешать Арсению и мозолить ему глаза своим присутствием, тем
более у него сейчас отходняк, так что не взбесить и не трогать Попова будет невозможно,
а он выглядит по-настоящему уставшим и ему нужно прийти в себя, отдохнуть, может
быть поработать, раз он привез с собой какие-то бумажки. Мальчишка отлежался,
отоспался, пожил в нормальной квартире, а не в той помойке, где находился до этого,
теперь очередь Арсения, ведь это его квартира, в которой он прятался от всего мира и
спокойно проводил дни. Пост сдал — пост принял. С Антоном ничего не будет, если он
пошатается где-нибудь пару часов, пару суток, пару недель, черт его знает. Арсений не
говорил сколько тут будет, а спрашивать Шастун не решался.

Он выходит из комнаты, заходя на кухню и собирая там остатки брикетов, начиная

запихивать их в растянутые карманы штанов. Потом, вспоминая о других таблетках и
остатках наркоты, он плетется в зал, бегло оглядывая комнату и залезая под подушки,
нашаривая там беленькие пилюли и мутный пакетик. Антон спокойно выдыхает,
укладывая это все в большой карман на толстовке, и не знает, что сказать, отчего-то не
имея сил взглянуть Попову в глаза.

Это глупо — говорить что-то напоследок. Потому что Арсению наплевать. С чего он
вообще должен переживать за торчка, каких он за свою жить перевидал кучу?

Правильно, не с чего.

— Я напишу тебе, или наберу, если вдруг, ну... Если вдруг вернусь. Я предупрежу тебя,
если ты будешь не против, ладно? Спокойной ночи, я... я пойду.

Арсений до сих пор стоит со вскинутыми бровями, видя какую кучу наркоты, непонятных
колес и прочей херни распихивает по карманам мальчишка. Но у мужчины не хватает сил
на то, чтобы хорошенько встряхнуть Антона, накричать за эту дрянь и смотреть дальше на
эту детскую выходу, поэтому он просто падает на разворошенную кровать, зевая и
вытягивая вперед руки, потягиваясь.

Пойдет он.

Ну что за ребячество? Ну куда ты пойдешь, глупый?

— Иди. Я не буду тебя уговаривать остаться, — Арсений говорит абсолютно безразлично,

нежась в расправленной постели, уже сейчас наслаждаясь предстоящими днями покоя. Он
знает, что мальчишка не уйдет. Он видел по его глазам, что тот хочет остаться здесь, но
все равно продолжает выламываться, пытаясь что-то кому-то показать. Поэтому Попов
даже не смотрит, прикрывая глаза и расслабляясь, не желая пошевелить даже пальцем. —
Я телефон даже включать не буду, мало ли что. Так что, ты можешь слать мне почтовых
голубей. Я отвечу, честно, — Арсений тянет губы в издевательской улыбке и вскидывает
бровями.

Антон неловко опускает голову, глядя себе на ноги. Из-под опущенных ресниц он кидает
на удобно разлегшегося мужчину долгие взгляды, а после кивая не пойми кому головой
несколько раз — то ли Попову, то ли своим мыслям, выходит в коридор, натягивая на
босые ноги старенькие кроссовки. Слезы закипают на глазах и он бессильно злится на
свою же глупость и упертость, сбегая вниз по лестнице. Арсений прав, он ведет себя как
ребенок, поэтому сейчас мальчишка досадует и обижается на мужчину, который даже не
захотел остановить его. А с чего бы ему хотеть жизнь с ним? И услужливое сознание
снова подсказывает ответ — не с чего.

Шастун возвращается спустя час, потому что в носоглотке стоит мерзкий запах сырого
железа, а кровь не прерываясь течет на асфальт, и он уже успел перепачкать ею один
рукав и уронить несколько капель на грудь. Он старается тихо прошмыгнуть в квартиру,
стараясь в темноте не звенеть ключами. Оказавшись в доме он также тихо заходит на
кухню, не включая свет, все таки задевая гору посуды в раковине и случайно толкая
локтем кастрюлю, пытаясь умыться. Он достает из кармана пластинку транквилизаторов,
запивая их водой прямо из под крана, а потом тихо идет в зал. Видя спящего Арсения,
укутавшегося в одеяло, которое он не менял после него, мальчишка невольно улыбается,
чувствуя как резь в носу потихоньку проходит. Он снимает с себя вещи и ныркает к
мужчине под одеяло, сразу же обхватывая его поперек живота ледяными руками и
прижимаясь к теплому боку.

Арсений хоть и проваливается в глубокий сон, размеренно и спокойно дыша, но все равно
чувствует, когда кровать рядом с ним прогибается и резко дергается всем телом — жизнь,
проведенная в кругах, в которых он водится никогда не проходит бесследно, на все
накладывая свой невидимый отпечаток. Попов на секунду напрягается всем телом, а после
снова расслабляется, чувствуя на себе холодные длинные руки, которые обнимают, а не
хотят покалечить. В голове проносится теплое «Антон» и он одной рукой обнимает парня
в ответ, притягивая еще ближе к себе, ведомый лишь странным чувством покоя и
непередаваемой нежности.

— Ну и что ты тут устроил мне за концерт, а? Ты же знаешь, я тебя никогда не выгоню и

ты мог спокойно остаться здесь. В чем дело, Тош? — тихо и глухо спрашивает Попов, так
и не открывая глаза. Он не хочет признаваться себе, что ему спокойнее, когда Шастун
лежит у него под боком, а он может его обнимать и знать, что с ним все в порядке, что он
вот тут, рядом. Он не признается, что ему с ним невероятно спокойно и что он волнуется
за этого мальчишку. Он не признается в этом ни в коем случае, поэтому лишь крепче его
прижимает, мягко расспрашивая. — Что случилось?

— У меня кровь носом пошла, остановить не мог, пришлось вернуться, поэтому я буду
бесить тебя и выводить из себя, — тихо шепчет мальчишка, словно маленький и вредный
ребенок, нарочно говоря это как можно тише, будто бы надеясь, что Арсений не услышит,
потому что думает, что снова сказал что-то не то. Но понимая, что все в порядке, Антон
начинает проводить пальцами по горячей коже мужчины. Он оглаживает бок, живот,
грудь, предплечья. Ему так важно чувствовать человеческое тепло, к которому он
ласкается, словно уличный щенок. Ему нравится греться, нравится чувствовать себя
защищенным. Ему нравится думать, что он кому-то нужен, хоть чуть-чуть, самую
малость, но он все-таки нужен Арсений. И он будет в это верить, даже если на самом деле
это не так. — Я не хочу уходить, Сень. И не хотел. Мне нравится с тобой, ты теплый и ты
не брезгуешь обнимать меня.

— И всего-то? Больше ты не нашел во мне никаких положительных качеств? — Арсений

мягко усмехается и крепко прижимает к себе Антона, быстро глядя по боку, желая
поскорее согреть. У Антона были ледяные руки и холодные ноги, но Попов не жаловался.
Он лишь наслаждался спокойствием и этим глупым мальчишкой у себя под боком. — Ты
все еще хочешь загнуться от наркоты в ближайшем будущем? — ни с того ни с сего
спрашивает мужчина, вспоминая недавние разговоры и чувствуя под своей рукой
торчащие ребра Антона и озноб его тела.

Шастун молчит и крепче жмется к Попову. Он нюхает гораздо меньше льда, чем
несколько недель назад. Именно поэтому он накупил себе гору лирики*******,
транквилизаторов, барбитуры********, антидепрессантов*********,
анальгетиков**********, ноотропов*********** и прочей херни, которую можно
смешивать с порошком или пить без него, чтобы хоть немного ослабить действие ломки.
Теперь его смерть не кажется такой близкой и не так сильно пугает. Он никогда не
задумывался всерьез зачем это делает, словно эти мысли вызывали боязнь и стыд. Он
убеждал себя, что это простая экономия средств и Арсений тут не при чем. Он не может
признаться в этом даже себе, не то что Попову. Поэтому и молчит, не говоря, что не
собирается загибаться, что снизил дозу и что теперь ему хватает ее только для того, чтобы
заглушить самое страшное через что нужно пройти — чтобы заглушить ломку.

— А ты чего такой охрипший, Шаст, словно сосал кому-то? — Арсений, не дождавшись

ответа, выкидывает первую глупость, которая пришла в голову, но мужчине это отчего-то
кажется забавным.

— Да, знаешь, прогулялся тут по району и пересосал все попавшиеся по дороге члены, —
Антон тоже говорит первое, что пришло в голову, и лукаво улыбается, не имея
возможности оставить реплику Попова без должного внимания. — Кровь из носа от
усердия-то и пошла. Я ж качественно старался сделать, чтоб каждому угодить, —
продолжает ехидничать Шастун. На самом деле он шлялся целый час по району, обходя
коробку с воротами, и несколько домов без всякой цели, не встретив ни единой души.

— Значит, тебе нравится сосать члены, да, Тох? У меня есть друг, который содержит
несколько борделей, я могу очень выгодно тебя пристроить. Мальчики сейчас в хорошей
цене, — язвит Арсений, усмехаясь, и отворачивается от Антона, ложась к нему спиной и
чувствуя, как начинает трещать голова от недосыпа. — Надеюсь, ты промыл рот перед
тем, как лечь ко мне под одно одеяло, — продолжает мужчина, глубоко выдыхая. Он
хмурится, отчего-то ежась всем телом и понимает, что сейчас просто отключится, потому
что того часа, что он проспал без Антона было ужасно мало и он чувствует навалившуюся
усталость, думая, что не смог бы сейчас даже открыть глаза, словно на них сбрызнули
сладким молоком.

— А чего ты так переживаешь? Думаешь я и тебе этим ртом отсосу? — не унимаясь

продолжает Антон, придвигаясь к мужчине ближе. — Хотя ты лучше поговори на счет
меня. Тебе же будет легче, если я сдохну в каком-нибудь притоне с хуем какого-нибудь
другого дилера во рту.

— Как смогу — сразу же все тебе устрою. Может быть, ты будешь меньше чесать языком,
если твой рот будет постоянно занят, — тихо и сонно шепчет Арсений, толкая мальчишку
ногой, когда тот собирается опять что-то съязвить. — Все, хватит, Тох. Я устал как собака,
давай просто поспим, — стонет Попов, зарываясь лицо в подушку. Он чувствует, как тело
тяжелеет, а сам он проваливается в сон, расслабляясь. Уже неосознанно ворочаясь,
Арсений натыкается на худое тело возле себя и не задумываясь оборачивает возле него
кольцо рук, придвигая к себе и пряча лицо в кучерявые волосы, пахнущие его сигаретами
и его шампунем, окончательно расслабляясь и растворяясь в спокойном сне.

Антон засыпает ненамного позже мужчины, благодаря выпитой дозе транквилизаторов,

которые отключают голову. Он чувствует как в дреме ворочается Арсений и уже хочет
отстраниться, чтобы не мешать, но большие ладони быстро сгребают его в охапку, а
горячее и спокойное дыхание у уха заставляет покрываться кожу гусиными
пупырышками. Мальчишка даже не думает выпутаться или отвернуться, теряясь в
человеческом тепле и непривычном уюте. Под таблетками он спит крепко и долго,
вздрагивая всем телом, дрожа или скрипя зубами от подступающей судороги, и засыпая
он надеется, что Арсению это не помешает и он не будет просыпаться каждый раз.

Попов сквозь сон чувствует неясные копошения Антона, чувствует как тот ворочается,
иногда мотает головой или чуть скулит во сне, но все равно продолжает обнимать его,
даже не думая отвернуться на другой бок, обнимая его мертвой хваткой, не давая
отстраниться и желая согреть.

Брикет* — медицинская упаковка таблеток;

Кресты** — аптека;
Аптекарь*** — медицинский работник распространяющий наркотики;
Пласт**** — упаковка таблетированных лекарств;
Транквилизаторы***** — лекарственные препараты, оказывающие психотропное
действие. Для получение желаемого результата наркоманы добавляют из в опиатные
смеси, значительно повышая психоделический эффект;
Стекло****** — наркотические и снотворные препараты в ампулах;
Лирика******* — таблетки, имеющие психотропный эффект. При их употреблении в
определенных дозировках возникают психотропные эффекты, схожие по свойствам с
последствиями употребления опиатов. Наркоманы принимают лирику, чтобы погасить
ломку;
Барбитура******** — таблетки, оказывающие терапевтические действия. Для получение
желаемого результата наркоманы принимают их в огромных дозировках, смешивая с
антидепрессантами, алкоголем, транквилизаторами;
Антидепрессанты********* — таблетки, которые наркоманы принимают с
наркотическими веществами для усиления и продления их эффекта;
Анальгетики********** — препараты, имеющие морфиноподобное действие. Чаще всего
наркоманы используют их в сочетании с винтом или Димедролом, зависимые
употребляют их в качестве самолечения, чтобы нивелировать последствия тяжелой ломки
после употребления наркотика;
Ноотропы*********** — лекарственные средства, стимулирующие обменные процессы в
головном мозге. Наркоманы увеличивают их дозировку, чтобы усилить действие
снотворных препаратов, алкоголя и различных наркотических веществ. Появляется
чувство расслабленности и эйфории.

VI

Арсений встает первый. Он еще долго лежит в кровати, заспанным взглядом рассматривая
лицо Антона, тихо и завороженно изучая глазами желтоватые короткие ресницы,
несколько едва заметных, светлых родинок на лбу, челюсти и носу, кругловатые,
неряшливо растущие брови и пшеничные вьющиеся волосы. Его лицо открытое и по-
детски чистое, словно это не его всю ночь била судорога, не его мучили и душили
выдуманные страхи под действием препаратов, словно не он вляпался во все это дерьмо.
Мужчина ласково улыбается и, замечая, что Антон начинает беспокойно возиться,
просыпаясь, быстро поднимается с кровати, идя в ванную.

Антон уже больше двух суток не принимает привычную дозу льда, поэтому утро выходит
тяжелым. Шастун не обращая внимание на льющуюся в ванной воду, слазит с кровати и
плетется на кухню, чувствуя неясную злость и слабость в ногах. Он знает, что скоро
начнутся основные действия отмены препарата — бессонницы, которые он до этого
глушил транквилизаторами, раздражительность, болевые ощущения, охватывающие
каждую косточку в теле, паранойя и паника, еще более худшая чем та, когда ты
ощущаешь себя на измене, поэтому для того, чтобы оттянуть их, мальчишка высыпает на
кухонный столик тоненькую дорожку, остатки раздробленного мета. Он быстро
снюхивает дорожку одной ноздрей и шмыгает носом, чувствуя зуд и волну приятного
озноба, пробивающую все тело. Спустя несколько минут Антон начинает немного
расслабляться и лезет в холодильник, но не находит там ничего, кроме открытой банки
шпрот. От одного вида к горлу поднимается теплая тошнота, поэтому завтрак переносится
на позднее время. Его телу становится намного легче, а самочувствие улучшается. Он
больше не чувствует под собой шатких ног, его не бьет дрожь и он может не огрызаться с
окружающими. Шастун набирает в чайник воды, включая греться, и достает две чашки, но
кофе заваривает только себе, потому что обслуживать Попова не входило в его
обязанности.

Антон возвращается обратно в зал, садясь на кровать с книжкой, как раз в тот момент,
когда Арсений выходит из ванной, будучи абсолютно голым, нарочно не беря с собой
никаких вещей. Шастун кидает быстрый взгляд на мужчину и не может оторваться,
потому что зрелище завораживает, заставляя распахнуть глаза и жадно ухватываться за
каждый сантиметр тела. Он давно не видел здорового и красивого человеческого тела,
будучи почти трезвым. В животе расплывается тепло, словно волна пахучего цветочного
масла, и Антон тяжело сглатывает, пересиливая себя и отрываясь от созерцания Попова,
снова возвращаясь к страницам книги. Он пытается сосредоточится, внимательно
вчитываясь в одно и то же предложение несколько раз.

Я видел, с какой злобной, расчетливой кровопролитностью она окрашивала в белый цвет

мои черные волосы!
Я видел, с какой злобной, расчетливой кровопролитностью она окрашивала в белый цвет
мои черные волосы!

Я видел, с какой злобной, расчетливой кровопролитностью она окрашивала в белый цвет

мои черные волосы!

Антон читает снова и снова короткую строчку и не понимает ее смысла, потому что
Арсений, словно назло, не торопится одеваться, нарочно расхаживая то в один, то в
другой конец комнаты, собирая и ища вещами.

— Ты прикрыться не хочешь? Я не Алиса, так что навряд ли кончу от одного вида твоего
вялого члена, — бубнит мальчишка, не глядя на Попова. Мужчина издевательски
усмехается, натягивая на себя только серые трусы, а остальные вещи кидает обратно на
кресло. Он залезает в кровать к Антону, который усиленно делает вид, что читает и
абсолютно им не интересуется, но улыбка непроизвольно растягивается на губах и он
тщетно пытается ее скрыть.

— Тогда зачем мне одеваться, если у тебя нет такой проблемы? Не кончаешь и не
кончаешь, и ладно, я у себя дома и могу ходить как хочу. Хоть голым, — ерничает Попов,
не переставая довольно ухмыляться. Он проснулся отдохнувшим и впервые за долгое
время смог нормально выспаться, а еще ближайшие пару дней его не будут дергать,
потому что он не собирается включать телефон. — У тебя болты большие. Ты уже снюхал
или все таки собираешь кончить от одного вида моего вялого члена? — дразнится
мужчина, заглядывая Шастуну в глаза.

— А ты догадайся, — язвит Антон, еще старательней пытаясь вчитаться в книгу. Близость

Арсения и огонек в голубых глазах невероятно нервируют, с совсем не помогают
поддерживать образ равнодушия и безразличия к внешнему виду Попова, который
лебезил перед ним несколько минут назад огромным членом с черными волосками на
лобке, подтянутым животом, крепкими руками и упругими ягодицами задницы. — Мне не
хочется знать, что ты там сам себе навыдумывал, потому что это не так. И твои фантазии
абсолютно не имеют ничего общего с реальностью, ясно? Не льсти себе, твой внешний
вид меня совершенно не привлекает, — Антон выпаливает это все на одном дыхании, не
вылезая глазами из книги, и больше старается убедить в этом себя, нежели Попова. Он
показательно отодвигается, чувствуя желанное тело рядом с собой. Не то, чтобы он сам
ходил по дому одетым, но во всяком случае всегда одевал трусы, футболку или штаны, и
сегодня утром он тоже удосужился накинуть на себя синеватую футболку.

Арсений знает, что его тело выглядит превосходно для тридцати пяти, видит как
нервничает и частит Антон, поэтому довольно ухмыляется кошачьей улыбкой,
окончательно уверяясь в том, что его нагота все же вызывает желаемую реакцию у
мальчишки.

— Ты уверен? — Арсений прекращает улыбаться, подаваясь вперед. Он шепчет эти слова

Антону на ухо, обдавая раковину жарким и шумным дыханием. Мужчина чуть
наваливается на него, заставляя чуть-чуть отпрянуть назад, и начинает вести подушками
пальцев по внутренней стороне бедра, ощущая под ладонью настоящий белоснежный
бархат. Он ведет медленно, чувственно, заставляя распахнуть глаза и пуская табуны
мурашек по всему телу. Арсений плавными касаниями перебирается поближе к паху и без
предупреждения сжимает его полувозбужденный член своей рукой, вырывая сбитый
выдох из чужого рта. — Тебя в детстве не учили, что врать не красиво? Котенок,
обманывать папочку нехорошо.
То, что делает мужчина, называется махинация, и Антон никогда себе ни признается, что
все его заскоки, ехидство, пререкания являются истошными криками, означающими
желание побольше побыть с Поповым, ведь он действительно так нуждается в нем и в его
касаниях. Но мальчишка продолжает гнуть свою линию, выказывая упрямство и полное
безразличие, которое уже трещит по швам, выдавая его Арсению с потрохами.

— Спасибо за непрошеный совет, — голос Антона почти сипит, но он все равно упорно
продолжает утыкаться в книжку. Шастун хочет доказать Попову, что тот заблуждается,
думая, что он такой красавец, которого все хотят, и что он, Антон, настолько слабый и
податливый и что он сдастся, кинувшись мужчине на шею, от одного только
прикосновения к своему члену. Эти касания горячей ладони вызывают стояк, показывая
Арсению натянутый бугорок трусов. В последний раз его касались эти же руки, этими же
нехитрыми манипуляциями доводя до грани, если не считать быстреньких
передергиваний в ванной. — Обещаю, что я буду максимально честен с ним, если когда-
нибудь встречу. Может, ты хочешь еще чем-нибудь поделиться? Если нет, то будь так
добр, убери свои лапы с моего члена, — продолжает язвить Шастун и кладет свою руку на
предплечье Попова, сжимая и заставляя убрать. Он по-прежнему пялится в книжку, не
поднимая глаз на лицо Арсения. Его взгляд сейчас загнанно бегает и в нем отражается все
— от яростного желания до кроткой преданности и покладистости. Они бы выдали его к
чертовой матери, стоило бы мужчине только мельком заглянуть в них.

— Хорошо. Как скажешь, — шепчет Попов, касаясь зубами порозовевшей мочки уха. Он
осторожно прикусывает нежную кожу и начинает ее посасывать, а после ласкает языком и
всю дужку хрящика. Арсений убирает руку с набухающего члена Антона, но надолго не
оставляет его без прикосновений, перекладывая горячие большие ладони на бедра,
сначала крепко сжимая и подтягивая к себе, а после начиная поглаживать гусиную кожу.
Все свои касания мужчина сопровождает шумным дыханием и мокрыми поцелуями,
прикрывающими жадность и желание.

Мужчина понимает, что не должен, что ему пора остановиться, но личное упрямство и
животное желание, сидящее внутри, не дают ему это сделать, толкая вперед. Он слышит
сбитое дыхание Антона, чувствует его нервные ерзания, и ему окончательно сносит
крышу. Попов заваливает его на кровать, ставя руками по бокам и зажимая его.

— Будешь еще язвить? Будешь говорить, что я тебя не возбуждаю? Будешь, Антон?
Будешь? — Попов напирает, выделяя повелительным рыком слово «будешь» и смотря на
Шастуна ледяными глазами, в которых переливается бушующий океан.

Антон продолжает держаться, хотя ему дается это с трудом. Его несколько месяцев никто
не касался так, не давал желанные и мокрые поцелуи и не касался его вечно
нуждающегося в тепле тела. Он сжимает зубы, заставляя язык прилипнуть к деснам,
чтобы не начать постыдно скулить в голос, и неосознанно прикрывает глаза, когда
мужчина кусает его кожу на шее, обдавая порывами жаркого дыхания. С губ мальчишки
срывается так хорошо сдерживаемый стон, вырываясь наружу и заставляя Арсения
улыбаться, довольствуясь нотками желанной музыки. Антон не успевает снова взять себя
в руки, потому что мужчина властно нависает над ним, и Шастун, со своим взбухшим
членом в трусах и взглядом, который заволокла переливчатая вуаль возбуждения,
оказывает абсолютно бессилен и почти обезоружен, не считая острого язычка, по-
прежнему норовящего сказать колкость.
— Да я скорее трахну себя бутылкой, нежели буду просить твой член, — Антон лукаво
растягивает губы в улыбке и пытается справится со сбитым дыханием. Он смотрит
Арсению в глаза и словно напарывается на пронзающий дьявольский взгляд, в котором
играют переливы власти и желания и который находится в нескольких жалких
сантиметров от его собственного.

— Я могу тебе это устроить. Мы как раз сейчас это и проверим, — Арсению все так же
ласково и томно продолжает шептать слова в оттопыренное ушко, сильными руками
пробираясь под футболку Антона и начиная перекатывать твердеющие шарики
бледноватых сосков, пока его губы снова возвращаются к бархатистой шее, покусывая,
зализывая, оставляя полосочки краснеющих синячков. — Теперь ты у меня будешь ходить
меченый, — нежно шепчет мужчина, лишь на секунду отрываясь от теплеющей кожи и
снова приникая к ней разгоряченными губами. Он еще немного щипает ее зубами,
втягивая в рот, а после рывком поднимает мальчишку, стягивая с него мешающую
футболку.

Арсений наваливается на разомлевшего от ласк Шастуна, прижимаясь своим набухшим

пахом к его промежности, ощущая горячий стояк и упирающиеся ему в кожу косточки.

— Да я погляжу, ты во всеоружии, — Арсений издевательски улыбается и начинает

толкаться бедрами вперед, создавая своеобразный фроттаж* и теряя голову от сладостных
и больше не сдерживаемых глубоких вдохов, которые мешаются с болезненным
скулежом.

— Это телефон, — не задумываясь скулит, даже не понимаю, какую глупость ляпнул.

Мужчина самодовольно и ласково посмеивается, кротко касаясь влажными губами уголка
рта Антона, который жарко дышит и дрожит всем телом. — Я уже был возбужден, когда
проснулся, ты тут не при чем, — продолжает лепетать Антон, понимая, что уже никого
тут не сможет убедить этим. Но проговаривает он это с такой деланной уверенностью, что
мужчина снова смеется. Тело Шастуна уже давно отзывается и подстраивается под все
прикосновения, толчки, трение Арсения. Он сам толкается навстречу, приподнимаясь над
матрасом, в отчаянные попытках вжаться сильнее, быть ближе, слиться и наконец
почувствовать в полной мере. — Мне снился мой будущий па... — касания нагих тел
горячит кровь, рассудок, туманит сознание и затягивает поволокой глаза, и Антон падает,
сдается, тает, проваливается в ледяную воду глаз и крепкие руки, не сдерживая громкий и
звонкий стон, рвущийся из груди, высокими нотами протягивая его и проглатывая
окончание, так и не закончив очередную едкость, которая буквально кричала, говорила
прямо и указывала Попову, что он нуждается в нем.

— Чего-чего? Ну-ка повтори, я не услышал, — с издевкой в голосе тянет Арсений, снова

гаденько посмеиваясь на отговорку Шастуна, и целует его рот мягко, требовательно,
чувственно цепляясь и размазывая слюну по его тонковатым губам, покусывая их и
цепляя.

Мужчина встает с Антона и стягивает руками последнюю вещь — трусы с мальчишки,

который судя по всему являлись его собственными. Антон сам толкается тазом вперед,
чуть приподнимаясь, чтобы помочь Попову, но Арсений сам подхватывает его под мягкие
половинки ягодиц, сжимая цепкие пальцы на молочной коже и подтягивая к себе еще
ближе.

— Будущий кто, Тош? Папочка? А ты знаешь, что папочки любят послушных мальчиков,
которые их во всем слушаются, следят за языком и не выводят из себя, — Арсений рычит
это вполголоса, между поцелуями от впалого живота к соскам, которые он посасывает, по
очереди вбирая в рот.

— Я могу... Я могу, Арс... — сбивчиво отзывается Антон, задыхаясь от топких

прикосновений и ласк. Он сдается, вверяется, ведется на каждую махинацию Попова,
желая самолично отдаться ему. Мальчишка готов молить, ползать на коленях, слезно
просить и клясться в чем угодно, лишь бы он не переставал касаться, трогать, гладить,
целовать, сжимать, шептать. Лишь бы он был тут, даря Антону незабываемые минуты
блаженства и тепла, заставляя извиваться, задыхаться, стонать. — Я буду... Я буду, Сень...
Я могу быть... могу послушным для... Для своего... Папочки... — Антон шепчет с
придыханием, все еще пытаясь съязвить мужчине, от прикосновений которого тело
пылает адским пламенем, а кровь в голове стучит набатом. Мальчишка толкается тазом
вперед, изнывая от желания потереться об Арсения или проехаться стояком по его животу
или груди, отчего-то отказываясь потрогать себя самому. У него внутри сидит робковатый
страх, что Арсений все это не серьезно и пока у него есть возможность касаться его, он
возьмет от нее все. А если Попов все-таки прогонит его, не желая ничего делать, то он
просто сможет пойти в ванную и удовлетворить себя с помощью рук. Арсений ведь не
привяжет его к кровати, заставляя молить и сгорать от желания и нестерпимой боли?
Здесь даже нет веревок, ведь если бы были, то Шастун еще в прошлый раз вздернул бы
себя на люстре.

— Какая жалость, что у тебя его нет. Так что, воспитывать тебя придется мне и
постарайся больше не зубоскалить, ладно? — последние слова Арсений рычит грубовато
и насмешливо, больно кусая Антона за сосок и наслаждаясь его выкриком. Шастун
извивается в его руках, словно непослушный волчок, желая получить большего, но при
этом упорно продолжая язвить, что раздражает и ломает все представление мужчины.
Попов резко отстраняется и грубо переворачивает мальчишку на живот. Он с силой
заставляет подогнуть под себя ноги и прогнуться в спине, оттопыривая задницу, и,
довольствуясь появившейся перед собой картинкой, шлепает ладонью по осунувшимся
ягодицам, через несколько секунд видя наливающий розоватым цветом отпечаток от
своей руки. — Ты же думаешь обо мне, сученыш, так какого хрена продолжаешь себя так
вести? Это отвратительно, — рычит Арсений, и в его голове звучат бледные отголоски
злости и строгости. Он ударяет еще раз, слыша звонкий шлепок о сухую кожу и оставляя
беспорядочные следы от своих ладоней, получая от этого садистское удовлетворение.

Антон со всей силы сжимает простынь, от чего его косточки на руках проступают, а
пальцы белеют. Он жмурит глаза, иногда утыкаясь носом в кровать. Шастун думает о том,
насколько нормальным является это действия со стороны Арсения и эти удары,
отдающиеся электрическими змейками и болезненным зудом, который заставляет дрожать
тело пряной истомой, желая больше и больше. Антон не удивляется, что его тело
реагирует на удары, его удивляет как оно на них реагирует и что происходит с его
сознанием. Антон солжет, если скажет, что ему не нравится. Он исходит крупной дрожью
сильнее, вжимаясь в матрас лицом и глухо постанывая от удовольствия, пока мужчина, о
котором он не знает почти ничего, помимо страсти к жестоким наказаниям, чувственным
удовольствиям, желании властвовать и тесной связи с наркотиками, нагибает его раком и
лупит по оголенным ягодицам, а он чувствует себя непослушным щенком, покорно
принимая шлепки и нуждаясь в нем.

Мальчишка подгибает пальцы на ногах от удовольствия, сильнее выгибаясь в спине, и

жалобно хнычет, смешивая свой скулеж с рваными вдохами. Ему становится больно,
когда Попов прикладывает руку с ударом по четвертому, седьмому или десятому разу, он
не знает, со всего маха ударяя по раздраженной, отдающей горящим зудом и
покрасневшей коже. Антон пугается, получая от этого странное мазохистское
удовлетворение. Он начинает громко стонать, ощущая очередной сладко-болезненный
удар, и чувствует, как всего его желания язвить и выебываеться Арсений полностью
отбивает, заставляя закрыть рот, жалостно скулить и пытаться уйти от очередного шлепка,
порываясь подняться.

— Мне больно, — сипит Антон, не зная, что сказать. Он не будет извиняться перед
Поповым все равно продолжая упрямиться и не желая показывать, что если его
отшлепать, как проплаченную сучку, то он станет шелковым и послушным. Удары
продолжают доставлять болезненное наслаждение, хотя с каждым новым шлепком грань
осторожно стирается, становясь все тоньше. Он проскулил это слишком жалостно,
надеясь на старую мудрость — «не дают так, дави на жалость», поэтому продолжает ныть
и скулить, наивно рассчитывая на то, что это сработает и Арсений даст ему свой член или
сбросит его напряжение.

Арсений словно не слышит, продолжая наслаждаться сатанинским желанием и оставляя

удары, при этом получая невероятное зрелище — краснеющие пятна на зудящей
белоснежной коже, словно кровь на молоке, которые, возможно, после превратятся в
неприятные желтеющие синяки. Попов насладившись созерцанием этого зрелища и
чувствуя, как горят его красные ладони, наклоняется, поочередно кусая и проводя мокрым
языком по огненной коже. Он поднимается вверх по позвоночнику мальчишки мелкими
прикусываниями кожи, подбираясь к его взмокшему загривку и утыкаясь в него лицом, а
напряженным пахом вжимаясь в его горящую задницу, чувствуя как неприятно его
обтягивает ткань трусов.

— Ну что? Продолжим порку? Или ты все осознал, решил стать хорошим мальчиком?
Если да, то пора просить меня грубо тебя взять и оттрахать в твою костлявую красную
задницу, сжимая горло и оставляя еще больше отметин? — томно шепчет Арсений,
крепко удерживая под собой взмыленное тело.

Антон окончательно сдается.

У Шастуна слабеет тело и если он еще несколько минут назад мог стоически переносить
звонкие шлепки, то властный шепот на ухо заставляет выбирать землю их под ног. Он
чувствует налитый стояк Арсения, тесно жмущийся к его зудящей заднице и приносящий
жгучую боль, которая отдается по всему тело желанной истомой, мутя сознание и делая
его покорным. Его руки начинают ощутимо дрожать, а коленки тянуться к матрасу,
мальчишку начинает потряхивать и он из последних сил остается в нужном положении,
проникаясь кипящим жаром, исходящим от чужого тела и переливающимся в его
собственное. Ему не хочется менять позу, не хочется подниматься, не хочется ложиться,
потому что так его поставил Арсений, а значит, так и должно быть.

— Пожалуйста?.. — Антон сипит, словно пробуя на слух и привыкая. Его веки все еще
плотно зажаты, словно он боится взглянуть назад и увидеть там пустоту или чудовищную
галлюцинацию с оскалом Арсения, потому что если это действительно так, то все это
может в любой миг закончиться. А мальчишка больше всего не хочет, чтобы это
заканчивалось. В ответ он слышит давящее и громкое молчание, а потом чувствует как
мужчина напирает, прижимая разгоряченный орган к раздраженной коже, доставляя боль
и сладость обоим. Он вынуждает и своим действием дает понять, что этого не достаточно,
и Антон должен просить еще.

И Антон просит.
Он скулит слишком жалобно, торопливо и беспорядочно, давясь болезненными
всхлипами и всей душой желая исправиться, чтобы Арсению понравилось.

— Пожалуйста... Пожалуйста трахни меня, Сень... Пожалуйста, трахни мою задницу,

сделай со мной все, что хочешь, сделай со мной все эти вещи. Сделай... Пожалуйста,
сделай. Я все понял, Арс. Я клянусь, я все понял, только... Пожалуйста, я не могу, я... —
Антон жалобно хнычет, повторяясь и сипя заветные слова. Если бы Арсений не
поддерживал его за талию, с силой сжимая резко закругляющиеся бока, то он бы давно
упал на кровать, не в силах стоять на дрожащих и словно онемевших конечностях.
Мужчина гортанно стонет, наслаждаясь тем, чего добивался от мальчишки. Он убирает
руки с его талии, разрешая упасть на кровать и вскакивает на ноги, подходя к креслу,
рядом с которым стоит его спортивная сумка. Попов достает из нее ленточку фиолетовых
резинок, отрывая один и снова подходя к кровати. Он быстро стягивает с себя трусы,
стесняющие движения, и рвет пальцами шуршащий пакетик, раскатывая по члену тонкую
резинку. Мужчина снова забирается на кровать, пристраиваясь сзади и поднимая Антона,
поддевая руки под его талию. На этот раз он прижимает дрожащего Шастуна к своей
груди, вжимаясь лбом в его загривок. Он подносит два пальца к его запекшимся губам,
заставляя обильно покрыть слюной, проталкивая их как можно глубже в послушный рот.

Антон смачивает чужие пальцы, чуть насаживаясь на них и присасывая, и Арсений

начинает медленно, мучительно и осторожно растягивать дырку Шастуна, нарочно
задевая горящие зудом места на ягодицах. Мужчина оставляет рядок меленьких поцелуев-
бабочек на загривке мальчишки, словно нарочно отвлекая, а потом резко входит в него,
проникая внутрь одним толчком, со смачным и топким шлепком он толкается о его бедра
своими, вырывая изо рта болезненные и жаркие стоны, наслаждаясь ими как музыкой. Он
чувствует, как Антона потряхивает и дает ему немножко привыкнуть, жарко дыша в
затылок и на пробу делая пару толчков внутри.

Может быть, нездоровое желание и устойчивость к боли обусловлены кучей таблеток,

рассасывающихся в организме и недавно снюханным порошком мета, которые в
своеобразном дуплете приглушают болевые ощущения и в разы увеличивают
эмоциональную яркость, и Антон пожалеет о своем решении завтра, не имея возможности
даже прикоснуться к ссадинам и нормально сесть. Но это завтра. Потому что прямо сейчас
он продолжает игнорировать рвущую звонкую боль, доставляемую членом Попова, не
обращая внимания на остренькие слезы, скупо скопившиеся в уголках глаз. Он лишь
продолжается ерзать на месте, пытаясь привыкнуть, при этом скуля еще громче.
Мальчишка неосознанно елозит, будто не понимает, что доставляет этим себе еще
большую боль, надеясь дойти то того состояния, когда удовольствие, желание и жженая
сладость мешаются с отголосками острой боли, доставляя высшую степень блаженства.
Он пыхтит, скулит, порвано дышит, но мужчина не позволяет ему управлять этим, хватая
его руками за талию и плотно прижимая к себе, самостоятельно начиная задавать темп.
Выходит грубо, чувственно, ритмично и осторожно, так, что мальчишка захлебывается в
сладострастных стонах, изнывая и срывая горло. Антона никогда не трахали так, поэтому
слезы тонкой стенкой стоят в глазах, а после проливаются, оставляя дорожки на пунцовых
щеках, пока Попов самозабвенно двигается в Антоне, разнося по комнате глухие шлепки
двух потных и нагих тел. Шастун больше всего не хочет, чтобы Арсений останавливался.
Он жалобно скулит об этом, откидывая голову назад и прося мужчину никогда не
останавливаться. Мальчишка сам позволяет сделать кольцо из ладони вокруг своей шеи,
отдавая Арсению полное право делать с ним все, что угодно.
У Арсения едет крыша, он словно плавится от процесса, забирая все, что можно,
наслаждаясь и смакуя каждый миг. Он разрушает мальчишку с каждым толчком все
больше и больше, все его хваленое самообладание, напущенная дерзость и язвительность
рушатся, оставляя после себя соленые слезы на лице, мольбы и безоговорочную
покорность. Мужчина сцеловывает солоноватые капли с его щек, а затем наваливаясь на
него всем весом, целует, жадно и развращенно пожирая его рот.

Спустя несколько секунд Попов выходит со смачным чпоконьем из растянутой дырки.

Он снова кидает его на кровать, перекладывая мальчишку на спину, желая созерцать
затуманенное похотью и желанием лицо, на котором теперь красуются слезы и чистое
блаженство. Он наклоняется ниже, снова сцепляясь губами, пока в голове стоит туман и
мелькают картинки потных тел, слившихся воедино и вверившийся Антон, который сам
подставляет ему свою шею, разрешая делать с собой абсолютно все.

— Ну что, котенок? Устал, или повторим? — спрашивает Арсений, уже зная ответ. Он
кладет руку Антону на шею и снова проникает внутрь, инстинктивно сжимая шею от
привычной узости и жары. Мужчина больше не церемонится, делая лишь пару
аккуратных и коротких толчков, а после начинает наращивать темп, вколачиваясь и
толкаясь в разомлевшее, безропотное тело.

Тело Антона пылает неистовым жаром, но пальцы остаются ледяными. Он с силой и

исступлением хватается за плечи Арсения, впиваясь цепкой хваткой и оставляя красные
полоски от пальцев, когда ощущения разрывают, дарят нечеловеческий экстаз, доводя до
полубессознательного блаженства. Тело наполняется электрическим током, а перед
глазами мерцает теплая цветная рябь. Шастун скользит руками по плечам, переходя на
предплечья и поднимаясь к сжатым на шее ладоням, просто обхватывая их длинными
пальцами, потому что на другое нет сил — тело превратилось в вату, при этом наливаясь
тяжелым свинцом, а конечности совсем не слушаются. Все словно напряжено и сдавлено
одновременно, заходясь мягким млением и не давая пошевелиться. Его губы открываются
и закрываются, Антон не может больше издать не единого звука. Рот распахивается в
немых и сипящих стонах, в жалких потугах стараясь ухватить хотя бы глоток иссохшего
воздуха, пока мужчина наваливается сверху, теряя голову и не выдерживая лавины
блаженства, каждый новый толчок делая сильнее, длиннее и глубже, доставляя мальчишке
столько невероятной чувственности и неги, заставляя таять, сходить с ума от
беспомощности и божественной услады.

Мужчина грузно рычит, приказывая держать глаза открытыми и смотреть на него,

смотреть на то, что он делает, смотреть как он это делает. Антон старается, но картинка
смешивается клубами тумана, плывет и мелькает перед глазами, и это кажется
невозможным. Он медленно моргает, пытаясь смотреть помутившимся взглядом на
Арсения, но каждый раз теряется, забывается, закрывая тяжелые веки. Попов ослабляет
хватку, позволяя вдохнуть живительный воздух, в котором Антон захлебывается, начиная
сипло кашлять и дрожать. Слезы текут из покрасневших и припухших глаз, он шепчет
тихим скулежом, повторяя, что больше не может держаться, повторяя отчаянное
«пожалуйста», пока Арсений перехватывает его ослабевшие руки, заводя над кучерявой
головой и вжимая их в сбитую простынь.

Шастун не думает о том, как это происходит у Арсения, насколько для него привычны и
обычны эти ощущения, как ведут себя те, с кем мужчина вытворяет подобные вещи. Для
мальчишки это было впервые. Для него это был первый опыт и первая эйфория от
подобных манипуляций. Это было чем-то шокирующим, смущающим, пугающим, но
таким нужным, значимым и необходимым. Это все подарил ему Арсений. Мальчишка до
этого будто-то не знал, что его тело способно быть таким отзывчивым, восприимчивым,
чувствительным, что оно способно таять, млеть и растекаться не только от действия
препаратов.

Арсений сам понимает, что дальше не сможет держаться, поэтому с каждым новым
толчком меняет угол, в попытках толкнуться в простату. Спустя два толчка он наконец-то
находит заветную тугую точку и начинает толкаться в нее, постепенно ускоряясь и
заставляя Антона скулить, переходя на сдавленные, глухие крики. Мужчина задает темп
намного быстрее, вколачивая мальчишку в кровать и зажимая руками его горло, иногда
разжимая пальцы и инстинктивно поглаживая, чтобы тот не задохнулся собственными
стонами.

Смены угла становится достаточно, чтобы напряженное и безвольное в руках Арсения

тело начало мелко дрожать, блаженно изливаясь и выгибаясь. С немым стоном на
запекшихся губах Шастун горячо кончает себе на живот, не касаясь себя руками. Эти
секунды становятся невероятными, словно он находится на неведомой грани, балансируя
между мирами, все становится в разы чувственнее, хотя казалось, что черта была уже
перейдена и лучше быть не могло. Сипящие крики мальчишки сменяются бессильным
скулежом, едва слышимым и неосознанным им самим из-за беспомощных хныканий и
содроганий. Антону кажется, что он тает, исчезает, растворяется. Он чувствует
невыносимую усталость и тяжесть в теле, проникающую и обволакивающую каждую
клетку, не дающую пошевелись и кончиком пальца. Мальчишка теряется в окружающем
пространстве, слыша лишь свое шумное и глубокое дыхание и чувствуя стучание
сошедшего с ума сердца, которые можно сравнить с незабываемым и приятным
наркотическим приходом.

Арсению приятно видеть то, что он сделал с заносчивым мальчишкой. Он ловил

животным взглядом каждый миг оргазма, не отводя завороженных глаза с лица Шастуна,
которое было испещрено слезами, влажным блеском пота и неистовым блаженством.

Он наконец выходит из Антона, снимая со своего пульсирующего и напряженного члена

презерватив, откидывая его на пол, и начинает водить рукой по стволу, кончая после
нескольких прикосновений и изливаясь на живот беспомощного мальчишки, заливая его
горячим молоком, размазывая и мешая с чужим. Попов падает рядом с ним, пытаясь
наладить дыхание. После чего он ложиться на бок, подпирая голову кулаком и
разглядывая онемевшего паренька рядом с собой.

— Иди в ванну, ты потный и липкий, — сипло и тихо говорит Арсений, отворачиваясь от

Шастуна и бессильно падая на кровати, закрывая глаза. Он знает, что мальчишке надо
полежать и немного прийти в себя, но все равно говорит это, не в силах удержаться.

У мужчины было много опыта и Антон не первый, но то, что он чувствовал с ним не
сравнимо ни с чем. Все купленные шлюшки и податливые мальчики были слишком
услужливы и фальшивы, а творить такое с Аленой он даже не думал — девушка явно бы
обратилась в местное отделение милиции, если бы Попов начал душить ее в постели.
Поэтому сейчас мужчина пытается прийти в себя, все еще чувствуя пьянящий дурман в
голове, и ему наплевать, что он только что переспал с наркоманом.

Фроттаж* — сексуальное извращение, при которой сексуальное возбуждение и

удовлетворение достигаются посредством трения половых органов через одежду о
другого человека.
***
Безразличные, пустые и прохладные слова Арсения заставляют блаженную эйфорию
раствориться, словно его тон выбивает что-то важное и трепещущие из груди. Это не
ощущается усталым отрезвлением, это скорее как грубый пинок, который пьяный хозяин
дает своей собаке, после минутного порыва ласки. Мальчишка до сих пор чувствует, как
внутри тела бьются судорожные конвульсии, а ноги практически не ощущаются, но он все
равно заставляет себя подняться с кровати и не смотреть взглядом побитого щенка на
Арсения. Он слазит с кровати, болезненно морщась и ощущая себя в какой-то тонкой
прострации, не имея возможности прийти в себя, но чувствуя колкую и тянущую боль в
заднице.

Мальчишка встает на ослабевшие ноги, чувствуя как колени трясутся, и идет в сторону
ванной. Он с трудом забирается под струю горячей воды, рукой смывая прохладную
сперму с живота, а после просто садится в ванне, чувствуя как больно бьет настоящая
реальность. Это уже не то эфемерное чувство страсти и сладости. Ягодицы Антона больно
покалывают, отдавая горящим огнем, на его кистях рук красуются красные пятна, а шея
наверняка испещрена пятнами похожими на волчьи ягоды. Все тело ноет и потерянно
дрожит, отдаваясь ярким зудом. Однако мальчишку волнуют не непривычные
болезненный ощущения, а то странное чувство пустоты и глухой боли в груди. Арсений
говорит, что Шастун постоянно жалеет себя, желая оградиться от возможных проблем, но
только сейчас Антон в полной мере ощущает это чувство. Он сидит в ванной, чувствуя у
себя на плече напор горячей воды из крана, и его охватывает нестерпимое желание
расплакаться прямо тут, обнимая себя руками и шепча о том, как он одинок и не нужен.
Мальчишка не понимает, что именно его сейчас тревожит, на него наваливается неясный
шквал, потому что он только что пережил слишком много эмоций и сейчас все это
накрывает его мрачной волной бессилия и опустошенности, заставляя сжимать зубы и
сдерживать неконтролируемые слезы в глазах.

Антон чувствует себя невыносимо одиноко, брошено и бесполезно в это мгновение,

разрываясь в стыдном детском плаче, совсем по-мальчишески притягивая тощие коленки
к груди. В подкорке сидит только одно нестерпимо сильное желание — почувствовать ту
необходимую и непривычную заботу, нежность и поддержку. Почувствовать, что он
нужен. Почувствовать, что его тоже можно любить, несмотря на то каким он стал. Ему
хочется услышать, что кто-то скажет ему, что он молодец, что он со всем справится, что
все у него будет хорошо. Но он этого не слышит. Ему так хочется, чтобы его похвалили,
как когда-то хвалила мама за незначительное достижение, сущую мелочь. Ему хочется,
чтобы его обняли, хочется человеческой бескорыстной ласки и тепла. Если бы старенький
кран не рычал от ржавчины, а напор был не такой сильный, то его постыдные всхлипы
разносились бы по всей квартире, достигая Попова.

Шторм внутри потихоньку утихает, оставляя на своем месте руины и глухую пустоту.
Антон уверен, что мужчина в соседней комнате ничего не услышал и его маленький
выплеск остался незамеченным. Мальчишка сам себе не может объяснить полностью, чем
конкретно это было вызвано, словно прорвалась невидимая и неизвестная щель в душе,
затапливая все внутри.

Шастун старается не придавать значения этой неясной вспышке, поэтому находясь в

абсолютно сбитом и безразличном состоянии он вылазит из ванной, подвигая кран в
сторону раковины. Он меняет воду и умывает лицо холодной водой, быстро чистит зубы и
обтирает лицо висящим на крючке маленьким полотенцем. Антон поднимает глаза на свое
отражение в чуть замызганном зеркале, оглядывая свое отражение стеклянными, словно
мертвыми глазами — шея испещрена темнеющими отметинами, которые будут сходить
дольше чем у обычных людей из-за болезненной худобы и излишней чувствительности
кожи, каждый раз напоминая о том, что случилось. Чувство нечеловеческого блаженства и
неги сменилось беспомощными слезами отчаяния, а те в свою очередь застыли тупым
смирением и спокойствием. Все это так и остается необъяснимым и странным, но к тому
моменту, когда мальчишка выходит из ванной, окончательно приведя себя в порядок, на
его лице нет никаких эмоции, только лишь тело отдает глухой усталостью. Антон не
желает, чтобы мужчина узнал о его нелепом падении, поэтому он старается вести себя как
обычно, однако непривычное молчание притихшего Шастуна настораживает Попова.

Антон берет голубое застиранное полотенце с кресла, кидая быстрый взгляд на мужчину,
который по-прежнему лежит на кровати, и обтирает им голое тело. Он пустым и
отстраненным взглядом смотрит в окно несколько секунд, а после поднимает футболку,
валяющуюся на полу у кровати. Мальчишка оглядывается в поисках трусов, но все-таки
решает надеть новые и чистые, поэтому подходит к шкафу, вытягивая черные трусы
Арсения и натягивая их на себя.

В голове стоит свинцовая пустота. Она не кажется чем-то обреченным и отчаянным, ее

просто хочется чем-то занять, убежать от нее, скрыться, поэтому Шастун снова берет в
руки свою книгу, больше не глядя на разнеженного Попова, и уходит с ней на кухню, где
все еще стоят две чашки. Там он пьет свой холодный и горький кофе, прикуривая сигарету
из лежащей на столе пачки, не зная кому она принадлежит.

Арсений лежит и млеет в тихой него, наслаждаясь приятной слабостью в теле, ведь ему
действительно хорошо. Но внутри засело какое-то странное напоминающее и ноющее
чувство неясной тревоги, потому что Антон поднимался с кровати и уходил в ванную с
совершенно разбитым видом. Попов усиленно желает вбить себе в голову, что это
измотанности и непривычки, чтобы заглушить неприятную тягу в груди, говоря себе, что
навряд ли кто-то будет чувствовать себя иначе, когда чужие руки смыкались на шее в
натужном удушье, перед этим выпоров, поставив перед собой раком.

Спустя час все закончилось и Антон снова чувствует себя таким, как раньше. Он
задумывается над тем, что все произошедшее походит на стадии наркотического
опьянения — деление на этапы, закономерность и вытекание реакций друг из друга,
уходящая длительность эффекта и болезненная необходимость в новой дозе. Но сейчас
мальчишку отпускает и он снова берет над собой контроль, не от чего не завися. Он
откладывает книгу, дочитывая интересный момент — муж ловит жену на измене, которая
была ему выгодна*, и возвращается в зал, останавливаясь в дверном проеме и глядя на
Попова, который до сих пор не вставал с кровати.

— Ты так и будешь лежать тут целый день? — раздраженно говорит Шастун, глядя на
Арсения и чуть хмуря брови. — Дома еды нет. Так что, если не желаешь отрывать свою
задницу от дивана, то дай мне денег, я схожу за продуктами, — продолжает Антон. Он
чувствует, что действительно хочет есть, хотя этого не было уже давно. Он не чувствует
тошноты от упоминания о еде, не собирается насильно давиться обедом. Впервые за
долгое время организм, убитый всевозможной химией, взаправду испытывает
человеческий голод. Это непривычно, и это странное чувство воодушевляет, давая понять,
что все его усилия не напрасны и он сделал маленький шажок вперед. У Антона правда
нет денег, последние он потратил на различные психотропы, а из работников Арсения, на
которых он должен доносить никто не прокололся, во всяком случае не на Шастуне.

Арсений приходит в себя только когда Антон возвращается в зал, вырывая его из
состояния блаженной дремоты. Он смотрит на Шастуна, подмечая, что тот выглядит
свежо и опрятно, однако обтягивающие цветные бусы на шее немного пугают, но
мужчина тайно был доволен своей работой. Попов измученно вздыхает, с кряхтением
поднимаясь на ноги.

— Пойдешь в магазин, надень что-нибудь с воротником. Я, конечно, рад, что ты так

выглядишь, но окружающие будут немного в ужасе от этой пестроты у тебя на шее, —
отзывается мужчина, копаясь в карманах джинсов, ища бумажные деньги. — Ты вообще
как, в порядке? — Арсений старается это спросить отстранено, показывая напускное
безразличие и ленивый интерес, заталкивая подальше волнение и неловкость.

— А с чего мне быть не в порядке? Все заебись, — беспечно отзывается Антон, забирая
несколько выпрямленных тысяч из рук мужчины. Из пальцы сталкиваются до жути
банально, и Шастун дергает рукой, ощущая непривычное мягкое покалывание тока,
ползущее по руке. Мальчишка отговаривается от этого контрастом температуры — его
руки всегда ледяные, а Попов всегда теплый. И как он только не задыхается в своем теле,
от которого постоянно идут волны пышущего жара?

Антон подходит к шкафу, держа в руке деньги, а другой рукой начинает перерывать
беспорядочные стопки одежды, ища что-нибудь поприличнее. Он вытаскивает черную
водолазку Попова с горлом и сразу же скидывает футболку, натягивая ее на себя. Кофта
висит на его костлявом теле в некоторых местах, но это лучшее, что можно было надеть.
Не то чтобы мужчина такой подкаченный, он даже ростом ниже Антона на несколько
сантиметров, но его одежда смотрится растянутой и обвисшей на тощем пареньке.

— Ну как, пойдет? — спрашивает Шастун, по привычке оттягивая низ водолазки и

поправляя высокое горло, почти закрывающее все шею. Кофта не была новой и горловина
оказалась растянутой, поэтому пришлось ее немного подкатать, чтобы не выглядеть
совсем по-идиотски.

— Да, нормально, — отзывается мужчина, разглядывая парня, стоящего в его одежде. В

груди котиным мурчанием отзывается тепло и легкая вибрация, потому что мальчишка
выглядит действительно нелепо в этой старенькой растянутой Поповым водолазке, но так
по-домашнему, так просто и уютно, что на Арсения находит неясный порыв схватить его
сзади в кольцо рук и зарыться лицом в загривок. Дилер качает головой, быстро
отворачиваясь и начиная смотреть в окно. — Будешь в магазине, купи мне сигарет и
горький шоколад, — говорит мужчина, снова поворачиваясь в сторону Антона и видя, как
тот сводит брови к переносице, беззлобно усмехается. — Ты не слышал что ли? Я хочу
курить, а еще хочу горького шоколада. Я люблю его, так что купи, пожалуйста.

— Ладно, — Антон небрежно кивает, делая вид, что ему все равно, но его губы так и
норовят растянуться в глупую улыбку. Поэтому что Арсений весь такой из себя крутой,
властный и опасный наркобарон, ставящий на колени и нагибающий раком, имеющий
влияние в городе и торгующий тоннами вмазок**, колес и кучей другого товара любит
шоколадки. Поэтому Шастун все таки не выдерживает и, выходя за дверь, тянет губы в
детской умильной улыбке.

Антон доезжает на автобусе до небольшой Пятерочки и берет железную корзинку на

ручках. Проходясь по рядам магазина он ловит на себе косые и неприязненные взгляды, к
которым уже привык. Людей интересует не неестественный белоснежный цвет лица
Шастуна и не широкие болты слезящихся глаз торчка, а налитые синяки, мельком
выглядывающие из под горлышка водолазки, когда парень нагибается или тянет руку,
чтобы достать товар с верхних полок. Мальчишка внимательно изучает этикетки на
горьком шоколаде, вчитываясь и анализируя состав — когда-то он питался
исключительно здоровой пищей, тщательно следя за этим. Он берет плитку Бабаевского
шоколада с содержанием семидесяти пяти процентного какао и кладет в корзину, где
помимо него лежит с десяток бутылок темного пива, крупы, молоко, овощи, фрукты и
пару лотков мяса, и Антон задумывается, что надо было брать тележку, чтобы не нести
некоторые продукты в руке. Он не думает, что все это им пригодиться, но жадность и
чувство голода берут вверх, да и деньги все равно Попова.

— Три пачки Мальборо, — говорит Антон кассирше, которая мерным пиканьем

пробивает продукты. После чего расплачивается, выкладывая почти все деньги данные
ему Арсением и докидывает оставшиеся продукты в пакеты. Его пальцы перетягивают
ручки пакета, больно впиваясь в кожу, а руки начинают ныть. Дверь от подъезда сломана,
поэтому он заходит в него, не доставая ключей. Шастун начинает стучать ногой в дверь,
потому что руки заняты, чтобы позвонить в звонок или достать связку из кармана штанов,
нетерпеливо дожидаясь Арсения, который должен открыть.

За то время, пока Антон ходил за продуктами, Попов наконец-то поднимается с кровати,

еще раз быстро обмываясь в ванной и наводя порядок в зале, раскладывая вещи в шкафу и
загружая стиралку. Он слышит настойчивые и сильные пинки в дверь, настораживаясь и
подумывая о том, как будет сбегать через окно второго этажа, но все-таки тихо выходит в
темный коридор, внимательно и чуть боязливо заглядывая в глазок, прежде чем открыть
дверь Шастуну.

— Тебе задница мешает передвигаться быстрее или в чем дело? — раздраженно язвит
мальчишка, заходя в квартиру и ставя пакеты на пол в коридоре, чтобы разуться.

— Мне мешает факт того, что я нахожусь в розыске! Так что скажи спасибо, что я не
свалил через окно, когда ты начал со всей дури долбить ногой в дверь. Ключами
пользоваться не научили что ли? — отзывается Попов, поднимая набитые пакеты с полы.
— Ты что, весь продуктовый решил вынести? Или жадность заела? На халяву же все, —
продолжает ехидничать мужчина, с поднятой бровью глядя на Шастуна.

— Я купил все необходимое, или ты предпочитаешь питаться воздухом? — огрызается

мальчишка, не желая уступать мужчине. Он не знает зачем столько всего набрал, просто
захотелось. Арсений вздыхает так, словно Антон неразумный ребенок, и проходит на
кухню ставя пакеты на стол. Шастун быстро заходит в зал, стаскивая с себя водолазку и
оглядывая комнату в поисках своей футболки, и не находя ее лезет в шкаф доставая
новую. Заходя на кухню он сразу же достает из одного пакета пачку сигарет, снимая с нее
шебуршащую пленку, и прикуривает, начиная разбирать пакеты и выкладывая продукты
на небольшой столик.

Арсений помогает ему выкладывать продукты. Он достает яблоки и апельсины в

целлофановых пакетах, и начинает звонко смеяться, когда натыкается на несколько связок
еще чуть зеленоватых бананов. Его смех звучит задорно и весело, разливаясь по квартире
звонким колоколом.

— Ты хочешь сказать, что нам необходимо такое количество бананов? Или ты собрался
их не только есть, а? Если так, то извини, котенок, я в такие игры не играю, — продолжает
хохотать мужчина, выкладывая из пакета остальные продукты.

— Обсмеяться можно, — раздраженно отзывается Антон, качая головой на шутку

Арсения. — И да, проясним сразу, я не собираюсь быть временной заменой твоей
Ангелины, так что готовить тебе не буду, — продолжает мальчишка, кидая на мужчину
быстрый взгляд и протискиваясь к холодильнику.

— Детский сад. Ты уже который раз называешь Алену другими именами и еще не разу не
повторился, в этом плане у тебя феноменальная память, хотя у торчков обычно с ней
больше проблемы, — кидает Попов, ехидно щурясь и поворачивая к Шастуну голову. —
Аленка не готовит у нас дома, обычно это еда вынос или мы идем в ресторан, если удается
провести полноценный вечер вместе. И вообще, Тош, я тебе предоставляю абсолютно все
— у тебя есть жилье, я тебя кормлю за свой счет, одеваю, дохрена плачу за ерундовую
работу, даже иногда трахаю, а ты даже не хочешь меня кормить? Ну нет уж, так не пойдет,
тем более ты с этим отлично справляешься.

— Самый умный тут? — Антон кидает это с вызовом и глупой злобой во взгляде, потому
что Арсений прав. — Меня зовут Антон, Сень, пора уже запомнить, — мальчишка
раздраженно чеканит, вырывая связку бананов из рук мужчины и смотря ему прямо в
глаза. — Твою чувство юмора такое же жалкое, как и потуги в постели. Так что, если кто
кого и должен благодарить после секса, то это только ты меня, — самодовольно
продолжает Шастун, растягивая губы в кроткую усмешку и задирая нос. Мужчина на это
только ухмыляется, сдерживая внутри приступ смеха, и подходит к отвернувшемуся
парню, вставая сзади. Одной рукой он шлепает его по тощей ягодице, а после мягко
сжимает ее пальцами, наваливаясь грудью на спину напрягшуюся Антона.

— Малыш, ты кончил от одного только моего члена в твоей заднице, не разу к себе не
прикоснувшись, не думаешь, что твоя детская напыщенность абсурдна? — Арсений
говорит это ровным голосом с издевкой, прижимаясь к Шастуну теплой грудью.

Мальчишка так и замирает с бананами в руке, замолкая и не зная, что ответить. На месте,
где лежит рука мужчины все горит огнем, пульсирует и отдает стреляющей болью, и
Антон едва сдерживается, чтобы позорно не заскулить, сохраняя высокомерный и
безразличный вид, хотя это действительно больно.

Он не понимает, что позволяет себе Попов, потому что ему совсем не понравилось.

Вранье.

И он больше не позволит ему нечто подобное, не желая это повторять.

Еще одно вранье.

— Ты купил мне шоколад? — тихо и спокойно спрашивает Арсений и легонько кусает

Антона в плечо, а после трется о него носом, выдыхая, и снова возвращается к столу с
почти разобранными пакетами.

— Да, в этом пакете, он хоть и недорогой, но достаточно хороший и полезный, —

отзывается мальчишка, видя как Попов достает чуть шуршащую плитку Бабаевского.

— Чего-чего? Хороший и полезный? Да ты шутишь, Тох. Ты сам травишься наркотой, но

при этом пытаешься поддерживать правильное и здоровое питание? — мужчина начинает
посмеиваться, не сводя удивленного взгляда с разозленного парня.

— Иди ты нахуй, ладно? — шипит мальчишка, хмуря брови. — В этом нет никакой связи,
ты даже этого не понимаешь или не хочешь понимать. Или ты действительно сам по себе
настолько тупой? Ты вообще в школе, как все нормальные дети учился или с самого
рождения начал толкать это дерьмо, чтобы опускать и гнобить людей, которые на нем
сидят? — Антон не понимает, что говорит, и может быть, в какой-то степени мужчина
прав. И скорее всего из-за его правоты и голой правды Шастуна пробивает бессильная
злоба, которую нужно выплеснуть, не имея больше возможности держать при себе.

— Если бы твой язык не был настолько острым и ты бы подумал головой, прежде чем что-
то сказать, то понял бы, что я имею ввиду на самом деле совсем другое. Твоя здоровая и
правильная пища не продлит тебе жизнь, если ты и дальше будешь травиться этой
дрянью, — низко и ровно проговаривает мужчина, распаковывая шоколадку и кусая
прямо от плитки, не желая отламывать квадратики. — И да, я не закончил школу. После
десятого мне пришлось уйти, потому что моя мать не вывозила одна. Сначала я мотался
по мелким приработкам, потом когда все начало более менее налаживаться подал
документы в колледж на основе девяти оконченных классов, в институт бы я все равно не
попал. С третьего курса мне пришлось уйти, потому что в семье дела по пизде пошли,
того, что я делал было не достаточно и я влез в этот бизнес, чтобы толкать дерьмо и
опускать и гнобить людей, которые на нем сидят, и чтобы, блять, прокормить семью,
потому что я был самым старшим, — глухо проговаривает мужчина, опуская застывшие и
пустые глаза вниз, чувствуя как в груди что-то обиженно жмется и тянет.

Сначала Антон никак не реагирует, продолжая перебирать продукты с насмешливым и

раздраженным лицом, но когда мужчина заканчивает, потерянно и словно стыдливо
опуская вниз глаза, Шастун чувствует, что сделал что-то не так. Мужчина впервые
рассказывает что-то о себе и о своей прошлой жизни, и это заставляет мальчишку ощутить
укол вины, постепенно осознавая, что произошло. Он никогда бы не стал язвить об этом,
зная, что это на самом деле так.

— Прости, я не знал, — Антон говорит тихо и искренне, кидая взгляды на мужчину. В его
голосе больше нет той злости и ядовитости, которые распирали его несколько минут
назад, заставляя ляпнуть первое, что пришло в голову и о чем Шастун даже не подумал.
Парень тушит окурок о стенку пепельницы, стоящей на подоконнике, и пытается
сдержать рвущиеся наружу оправдания, потому он не должен оправдываться, ведь сам
Попов относится к нему, как к дерьму, никогда не извиняясь и не оправдывая своего
поведения. Арсений кажется таким поникшим, маленьким и разочарованным, словно ему
в самом деле стыдно за себя, но он так усиленно пытается это скрыть, что мальчишка не
выдерживает. — Арс, прости, правда, я не хотел. Я вообще считаю, что учебные заведения
во многом переоценены, — начинает Антон, усмехаясь своим же мыслям. Когда-то это
стало одной из причин, почему он подсел на препараты, но сейчас кому, как не ему знать,
что система способно сделать с человеком. — Я так не думаю на самом деле, неважно
окончил ты полностью школу или нет, просто ты просто ты постоянно говоришь о том,
какой я бесполезный и как глупо все проебал, и что ты бы хотел все то, что было у меня...
Прости, я ляпнул со злости не подумав, Арс. Если бы я знал, что все так, то я бы не стал
говорить этого. Извини, я не нарочно, Сень.

Антону так не привычно говорить с Арсением просто, не пререкаясь, не ерничая, не

находясь под действием препаратов, будучи обдолбанным в дрова. Он чувствует себя
маленьким и смущенным, потому что думает, что Попову на самом деле наплевать на его
извинения и на то, что он думает.

Потому что он просто ебаный наркоман, которых Арсений презирает, поливая грязью.
Мужчина и сам смущается, теряясь на мгновение из-за того, как правдиво частит Шастун,
которому стало действительно стыдно за свой острый язык и который стушевывается,
краснея кончиками ушей и опуская глаза. Попов мягко улыбается и снова подходит к
мальчишке, обходя его и вставая сзади. Он кладет одну ладонь на его талию, притягивая к
себе, а другой обхватывает его тонкое запястье, начиная успокаивающе поглаживать
большим пальцем.

— Ну тише... Чего ты так разнервничался-то? Все нормально, — тихо и спокойно

отзывается Арсений, укладывая подбородок на костлявом плече Антона и прижимаясь к
нему. — Меня пиздец как злит, что подобные тебе люди проебывают все ради этих
несчастных книжек***, а кто-то вынужден все жизнь пахать и все равно не может себе
этого позволить, — со вздохом признается мужчина, продолжая держать тело Антона
возле себя, даря тепло и успокоение.

Шастун сглатывает острый комок, вставший поперек горла от этих слов. Эти слова
неприятны, в них есть раздражение, презрение, а еще безоговорочная правда, от которой
становится больно и досадно.

— Мне жалко, что я получил все то, чего так хотел ты. Знаешь, кажется, если бы мы
могли поменяться местами, я бы отдал тебе все, что имел сам, лишь бы ты распорядился
этим куда лучше меня, — в голосе Антона нет яда или издевки, он не пустой и не
безразличный, скорее смиренный и отчаянный, полностью принимающий слова мужчины.
Он тупо смотрит на жилистую руку Попова, усеянную коричневыми родинками и
продолжает неподвижно стоять. Ему тоже жаль и он тоже злится, что все проебал. А что
ему еще сказать? Неужели Арсений думает, что кто-то из наркоманов рад своей
зависимости от препаратов? Рад узнать, что его жизнь полностью проебана и как раньше
уже никогда не будет? Что он причиняет боль своим близким? Что он медленно
разлагается, со временем прекращая быть похожим на человека? — Я что-нибудь
приготовлю, — холодно говорит Антон, отстраняясь от мужчины и подходя к столу,
чтобы забрать гречку и макароны и кинуть и в ящичек.

Арсений тяжело вдыхает, следя за Шастуном голубым глазами и абсолютно не зная, как с
ним разговаривать.

— Антон, я не в коем случае не обвиняю тебя в своих неудачах, просто говорю, что ты
можешь быть лучше и без всего этого дерьма. Если ты захочешь поговорить, я никогда не
буду против, запомни это, пожалуйста, — Попов говорит это ровно и спокойно,
последний раз смотрит на Антона и выходит из кухни, оставляя плитку шоколада на
столе.

Больше нет настроения есть сладости.

Антон глубоко дышит, подходя к раковине и опираясь на нее руками. Его мелко трясет и
он тщетно пытается унять дрожь в руках. Мальчишка кидает взгляд на навесной
деревянный шкафчик, борясь с невыносимым и злым желанием. Там лежат еще не
разбитые кристаллы синего льда, которыми он мог бы объебаться сейчас до потери
сознания. Он купил его еще давно и оставил пакетик на черный день. Он мог бы послать
все нахуй, упав в черную дыру забвения и безумия, послать нахуй Арсения с его
осуждением и хорошо читаемым презрением во взгляде, которое кажется неотрывно
въелось в голубую радужку.

Но он не будет этого делать.

Антон открывает другой шкафчик и достает пластинку нейролептиков****, запивая водой
из под крана две таблетки, надеясь, что буря внутри уляжется. Он не будет плакать и
доставлять этим садистскую радость мужчине, который так прочно решил бороться за
нравственность и постоянно выказывать свое отвращение и превосходство. Антон с
ненавистью прокручивает в голове последние слова Арсения, раздражаясь еще больше его
самонадеянности и великодушию святого отца.

Шастун решает приготовить поесть, стараясь сбежать от холодного шквала волн внутри,
которые нарочно пробивают на эмоции. Все прошло, его немного отпустило, а потом
появился этот высокомерный урод со своим мнением, пронизанным гадливостью и голой
правдой. Мужчина всегда заставлял Антона чувствовать себя жалким, никчемным и
бесполезным, прикрываясь липовым желанием помочь и своей бедной рыцарской
благородностью.

* — сцена из романа французского писателя Ги де Мопассана «Милый друг» (1885 г.), в

котором идет речь об авантюристе, мечтающем сделать блестящую карьеру. У него нет
талантов, только своей внешностью он может покорить сердце любой дамы, а совесть
прощает ему любую подлость, именно этого и хватает для того, чтобы стать сильным
мира сего;
Вмазка** — доза наркотика;
Книжка*** — пакетик с наркотиком;
Нейролептики**** — психотропные препараты, подавляющие психическую нервную
деятельность, эмоциональное состояние, поведение и способные устранять бред,
галлюцинации, другие проявления психоза.

***
♫ Валентин Стрыкало — Дешевые драмы

— Иди, все готово, — бросает Антон, заглядывая в зал через пол часа. Он приготовил еду
и Попову тоже, показывая то, что он выше этого. Он не бесполезный, не никчемный. Он
не сдается и у него все получится. И он не должен быть лучше, тем более ради одобрения
своего дилера.

Мужчина только тяжело вздыхает и закатывает глаза на очередной перепадок настроения

Шастуна, к которым уже привык — для наркоманов свойственна резкая смена эмоций. Он
поднимается с кровати, откладывая книжку в мягкой обложке, и плетется на кухню.

Антон садится на жесткий стул, спиной к двери, и сразу же жалеет об этом. Его походка
чем-то походила на утиную, потому что внутри все болезненно тянуло и простреливало,
тело отдавалось немой ломотой, а твердое касание к ягодицам со временем становилось
еще больнее, вызывая звонкие отголоски колющей боли во всем теле, словно множество
маленьких иголочек. Мальчишка пытается воинственно усидеть ровно, испытывая зуд на
обеих ягодицах, неловко дергаясь и аккуратно елозя по стулу, в конечном итоге не
выдерживая и поднимаясь на ноги. Глупая мысль есть стоя отпадает, потому что руки не
перестают дрожать, непроизвольно дергаясь в резком треморе, а ноги слишком
ослабевшие. Мальчишка тяжело выдыхает и отодвигает стул рукой, медленно опускаясь
перед столом на коленки. Столик совсем низенький, а парень достаточно высокий,
поэтому он принимается за еду, стараясь игнорировать удивленные, а после насмешливые
глаза мужчины. Шастун приготовил суп-пюре с курицей и поджарил в духовке кубики из
и так подсохшего белого хлеба, чтобы кинуть в тарелку.
Арсений продолжает лукаво улыбаться, видя жалкие потуги мальчишки усидеть на месте,
а после его губы растягиваются в широкую самодовольную и издевательскую улыбку,
когда он видит, что тот и вовсе решил избавиться от стула, чтобы поудобнее встать на
костлявые коленки перед столом.

— Давай ты просто промолчишь, ладно? — тихо и искренне произносит Антон, потому

что действительно чувствует себя смешно и нелепо. — Потому что я в нескольких шагах
от того, чтобы надеть тарелку тебе на голову, — Шастун начинает язвить, словно это
является его защитой. Он чувствует себя слабым и смешным, поэтому старается поглубже
залезть в колючий панцирь. Его голос звучит пусто и устало, потому что таблетки дают о
себе знать, а внутри продолжает гореть желание поддаться обстоятельствам, вытряхнув на
стол содержимое, измельченное в состояние порошка, и вдохнув две желанные дорожки,
чтобы наконец-то погрузиться в чувство покоя, легкой радости и безразличия.

— У тебя и так все тело в синяках, хочешь еще и коленки натереть? Может быть,
подстелить плед? Будет гораздо удобнее, — тихо и непривычно участливо спрашивает
мужчина, прекращая улыбаться и смотря на Антона немного тревожно. Внутри растет
чувство вины и желание защитить мальчишку, который выглядит как побитый щенок, но
все равно продолжает рычать и нелепо кусаться. Слыша в ответ тишину, Попов
поднимается на ноги и идет в зал, принося с собой мягкий коричневый плед. Арсений
садится на стул Шастуна, придвигая его обратно к столу, стелет плед себе на коленки и за
подмышки тянет на себя Антона, усаживая его к себе. — Прекрати выебываться и ешь,
потому что тебе больно, а так будет легче, — мужчина строго и уверенно говорит это на
ухо Антону, когда тот начинает бормотать, норовя слезть с удобных колен. — Это очень
вкусно, ты действительно замечательно готовишь, — отзывается мужчина, перегибаясь
через коротенький стол и подтягивая к себе свою тарелку с недоеденным супом.

Сидеть мягко и не так больно, намного удобнее и лучше, чем стоять на коленках, но
Антон никогда этого не признает вслух и не скажет Попову простого «спасибо». Он
только лишь кивает на комплимент своим кулинарным способностям, продолжая есть
ложкой из своей тарелки теплый суп. Немая тишина в доме и глухое звяканье ложек о
край тарелки перестают давить, и Шастун наконец-то расслабляется, наслаждаясь забытой
обстановкой покоя и комфорта в квартире и непривычной едой, которую организм может
принимать.

Закончив, Антон слазит с коленок Попова, которые успели хорошо затечь, и ставит
тарелки в раковину, накрывая стоящие на столике сухарики маленьким полотенцем.
Арсений тихо поднимается со стула и подходит к окну, чтобы прикурить, предлагая
Шастуну сигарету из пачки, который тоже закуривает, не имея возможности даже
опереться на столешницу, потому что ягодицы снова начинают полыхать огнем, словно их
трогали не руками, а стеблями молоденькой крапивы.

***
Антон падает на кровать, чувствуя свинцовую тяжесть в теле и наслаждать холодом
простыни, выпитые за день таблетки окончательно бьют в голову. Вскоре рядом с ним
оказывается Арсений, начиная возиться в одеяле, чтобы улечься по удобнее. Он уже
настолько привык к мальчишке, что не задумываясь приобнимает его, чуть крепче
нужного сжимая руку на худом теле.

Антон чувствует наваливавшуюся усталость, тоже устраиваясь поудобнее в горячих и

сильных рукам мужчины. Он вспоминает, как раньше, когда он был еще школьником, вся
семья собиралась в зале, где стоял широкий телевизор, с мягким оливковым диваном и
двумя креслами, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм перед сном.

— Не хочешь купить телек? Мы бы могли смотреть кино, — тихо спрашивает Антон,

ровно и спокойно дыша рядом с теплым боком. Арсений уже давно подумывал о покупке
телевизора, но затея отходила на задний план, когда нужно было собирать шмотки и
уезжать из города. Чаще всего он привозил с собой ноутбук, но в этот раз не успел его
взять, да и не было в этом особой необходимости.

— Могли бы, а потом? Ты продашь его за дозу, или макил это не твое? — с грубой
издевкой в голосе отзывается Арсений. Он нарочно привез парня именно в эту квартирку,
потому что в ней не было ничего ценного. Дилер мог отвезти его на свою дачу, тоже в
Подмосковье, или к себе домой на жилую квартиру, но Попов всегда учитывал, что
Шастун наркоман, поэтому всегда был риск остаться обкраденным — именно из-за этого
он привез его сюда.

— Ясно, — глухо и низко отвечает Антон, отворачиваясь на другой бок, тупо глядя в
темнеющую стену комнаты, но руку мужчины с себя не сбрасывая. Ему становится
обидно и тяжело, потому что он искренне не понимает, зачем Арсению все это нужно.
Мальчишка не понимает этого жертвенного акта благотворительности. Может быть ему
просто удобно коротая время здесь, кого-то трахать, чтобы было не так скучно? У него
есть девушка и он может снять шлюшку в городе, Антон не думает, что ему откажут.
Парень не может в полной мере оценивать реальную жизнь, почти отвыкнув от нее,
постоянно забываясь в выдуманном мирке под действие мета, но два и два сложить пока
еще может — от него проблем и мороки в несколько раз больше, чем банального
удовольствия, которое явно того не стоит. Шастун задумывается иногда, что Арсению это
просто нравится точно так же, как и физические унижения. Он снова снова опускает
Антона ниже плинтуса, каждый раз указывая на то, какое он дерьмо и как не может
пересилить себя, взяться за голову и начать заново. В голове у мальчишки роятся
отчаянные и ненавистные мысли и он действительно думает зачем ему браться за голову и
начинать заново. Зачем изнывать, терпеть, изводить себя, если он слабый, если он в
любом случае так и останется законченным наркоманом и относится к нему будут также,
как и Попов, не зависимо от того объебан он до потери сознания или нет. Он стискивает
зубы, сдерживая тоненькую стенку слез в глазах и намереваясь встать, чтобы раздолбить
коня* с синенькой желанной отравой. — Да убери ты, блять, руку, — огрызается Шастун,
пытаясь вылезти из под крепкой хватки на животе, которая не дает скатиться с кровати,
потому что садится на задницу больно.

Арсений тяжело выдыхает и хмурит брови, сжимая руку еще сильнее и подтягивая
Антона к себе. Мужчина чуть приподнимается на локте, чтобы заглянуть в лицо Шастуна,
который ведет себя как ребенок.

— Ну и какого хрена ты себя так ведешь, Тох? Если что-то не так — можешь сказать об
этом мне, а не огрызаться, замыкаться в себе и избегать, — Арсений старается говорит
размеренно и спокойно, но раздражение к ребячливости мальчишки слишком явно
выглядывает из-под нахмуренных бровей.

— Что? Что мне, блять, надо сказать тебе?! Что меня просто выводит из себя, как ты
каждый норовишь ткнуть меня носом в мои же неудачи?! Что я не хочу каждый божией
день слушать о том, какой я никчемный и неблагодарный ребенок?! Что я не понимаю,
какого хрена тут вообще делаю?! Что я не знаю, почему ты продолжаешь до сих пор со
мной ебаться?! — Антон истерично брыкается в руках мужчины, чувствуя как на глазах
закипают слезы, но все равно продолжает кричать, смотря прямо на Попова. — Что мне
хуево?! Что мне надо сказать, тебе Арсений?! Чтобы что? Чтобы услышать, какое ты
испытываешь ко мне отвращение, когда я жалею себя?! Услышать, как тебе на самом деле
похуй на меня, и что я все должен сделать сам?! Я знаю все. Все, что ты захочешь мне
сказать, поэтому не вижу смысла снова доставать это грязное белье наружу и тем более
делиться им с тобой! Я не такой. Ясно тебе?! Я не такой, как ты обо мне думаешь! Я тоже
зашиваюсь от непонимания всей этой херни, которая творится вокруг меня, но я не буду
просить тебя о помощи в очередной раз, потому что ты меня осуждаешь! Ты не
принимаешь этого всерьез или не хочешь принимать! Ты постоянно, блять, осуждаешь! А
я не ною, и не жалею себя! Я не пытаюсь вызывать твою жалость или что ты там вбил
себе в башку. Каждая попытка поговорить с тобой сводиться именно к этой хуйне! Я не
понимаю тебя, Арс! Чтобы я не сказал, чтобы я не сделал — я жалею себя, но это, блять,
не так! Ни разу это не так, слышишь?! Я не жалею себя! Не жа-ле-ю! Я ненавижу себя не
меньше, чем ты, я противен себе не меньше, чем тебе, когда просто смотрю на свое
отражение в ванной! Да, мне жалко, что я такой идиот, жалко, что я причиняю столько
проблем, но я себя не жалею! Я не слабый, Арс, я не слабый. Я не упиваюсь этим дерьмо,
ясно? Я не знаю, что ты хочешь услышать... Я не знаю, Арс...

— А теперь послушай меня, Антон, — Арсений говорит спокойно и честно, наклоняясь

чуть ниже, чтобы смотреть прямо в глаза, ведь глаза никогда не обманут, правильно? —
Если бы я тебя ненавидел, если бы ты был мне противен и отвратителен, то я никогда,
слышишь меня, никогда не позволил тебе носить мои вещи, жить в моем доме, я бы не
позволил тебе даже касаться себя, не то что заниматься сексом. А знаешь почему? Хочешь
знать? Потому что ты прекрасный, Антон. Ты прекрасен, даже когда объебан в хлам, не
соображая где ты и кто ты, даже когда тебя ломает без препаратов, даже с этими синяками
на теле и этой болезненной худобой. Ты невероятный. Ты очень умный и превосходно
готовишь. И ты красивый, ты очень красивый, Тош. И я ни в коем случае не стараюсь тебя
унизить или задеть, я не считаю тебя ничтожеством и потерянным торчком, я говорю все
это для того, чтобы ты сделал хотя мы маленькую попытки, малюсенький шажочек к
тому, чтобы слезть с этой дряни. Таких людей, как ты мало, я почти таких не встречал, —
мужчина говорит тепло и откровенно, не раздумывая над словами и отвечая так, как есть
на самом деле. — Я помогу, если ты попросишь. Я помогу, если ты захочешь, чтобы я
помог.

Голос Арсения прямой, чистый и низкий, а взгляд уверенный и открытый, показывающий,

что мужчина говорит правду. Антон теряется, словно слова Попова сбивают с него всю
спесь, злобу, раздражение одним махом и он искренне не понимает, почему хочется
верить. Антон не может отвести блестящий взгляд от голубых глаз Арсения, которые
сейчас напоминают августовское небо в первые часы рассвета.

— Как ты себе это представляешь, Арс? — тихо, без тени язвительности или злости,
спрашивает Антон с непониманием смотря на мужчину. — Как ты поможешь мне?
Переедешь сюда? Будешь сидеть со мной сутками напролет? Или подселишь меня к своей
девушке, представив двоюродным братом из русской глубинки? — также тихо
продолжает Антон, с доброй и смиренной усмешкой в голосе. Арсений наклоняется еще
ближе, разглядывая лицо мальчишки, и в моменты тишины, когда никто не говорит,
можно услышать их дыхание, теперь смешанное воедино.

— А что, ты так сильно хочешь со мной жить? — задорно шепчет Арсений, быстро
одергивая себя, понимая, что это лишнее и сейчас лучше спокойно поговорить. — буду
здесь пару ближайших недель, может быть, месяц. Обычно все эти дела не решаются за
три-четыре дня. Кто тебе вообще сказал, что мне нужно сидеть с тобой сутки напролет? Я
же вижу, мое присутствие здесь тебя раздражает, так зачем усложнять, я же не слепой,
Тох.

— Нет, я... — Антон мнется и запинается, не зная стоит ли говорить об этом вслух. Он
даже самому себе боится сознаться, отгораживаясь глупыми отговорками или
предпочитая совсем не думать об этом, чего уж говорить о Арсении, который постоянно
выбивает мальчишку из колеи своим неоднозначным поведением. — Я не могу один. Мне
не нравится быть одному. И Арс, я... Я пытаюсь перейти на таблетки, чтобы погасить
ломку и снизить дозу, — Антон проговаривает это быстро и смущенно, отводя взгляд и
сглатывая, потому что смотреть в глаза мужчины становится невыносимо. — У меня... У
меня такое чувство, будто реально едет крыша, будто я, блять, схожу с ума, и я не могу, я
не знаю... Мне не нравится просыпаться в пустой, словно мертвой квартире после
нескольких суток сна, понимаешь? Мне страшно, мне становится страшно, Арс, на
трезвую голову это очень, очень страшно... И я просто не знаю... Не знаю, — у Шастуна
начинает дрожать и срываться голос, словно он не шепчет, а кричит. Он говорит
медленно, с расстановками, будто обдумывая каждое слово, когда в голове на самом деле
все мешается в кашу и не давая возможности выцепить хоть одну мысль из слипшегося
клубка.

Он боится.

Он боится и не хочет показаться Арсению слабым, жалким и смешным. Не хочет казаться

нуждающимся именно в нем, в Арсении, всеми заставляя себя поверить, что это не так.
Ему сложно справляться с этим одному, правда сложно одному слезть с мета, а потом еще
и лечиться**, загибаясь в холоде и борясь с безумным желанием вернуться к самому
началу, чтобы в последний раз почувствовать живительную струю в крови. Мальчишка не
решается взглянуть на мужчину, надеясь, что тот не ухмыльнется волчьим оскалом и не
воспримет это, как повод для собственного самолюбия и новых издевок, словно он совсем
и не слышал, что до этого говорил Попов.

Арсений слушает внимательно, смотря встревоженным взглядом в лицо Шастуна. Он и

раньше об этом догадывался, потому что мальчишка не просто так писал ему странные и
глупые сообщения с предложением поужинать или порвать его, как того парня. В голове
Арсения наконец-то становится яркая картинка и внутри успокаивается водоворот
смятения, поэтому он позволяет себе спокойно выдохнуть, кротко улыбнуться, кинуть
емкое, но немного досадное «ладно» и отстраниться от Антона, ложась на спину рядом с
парнем.

— У меня так с Аленкой все начиналось. Мне хотелось, не нравилось быть одному, а она
постоянно каким-то чудесным образом оказывалось рядом, и я сдался, так спокойнее и
проще, — после недолгой тишины говорит Арсений, озвучивая то, о чем думал после слов
Антона. Это сейчас у них все развалилось, но они все равно продолжают шататься по
руинам, как две поникшие тени, потому что привыкли. Попов знал с самого начала, что с
Аленой у него не будет любви, что они теперь просто притерлись друг к другу, что
Арсений просто нуждается в поддержке и чьем-то присутствии, как и все живые люди.

Антон не удивляется, да и давно уже думал о том, что Арсению с девушкой просто
удобно, иначе бы он не трахал местного торчка, сидящего на мете. Но все таки мальчишка
задается вопросом, как можно жить с кем-то находясь в отношениях, и при этом не
испытывать ничего, только лишь нарастающую неприязнь и раздражение, не имея
возможности избавиться ни от этих чувств, ни от человека.
— Погоди, Антон. Ты правда принимаешь таблетки? И как давно? — с неподдельным
интересом и удивлением в голове спрашивает мужчина, отвлекая Антона от своих
откровений.

— Неделю, может чуть поменьше. Я накупил себе кучи психотропных, знаешь, транки,
есть герфа*** и прочая херня, совсем детская. Иногда я мешаю их с метом, иногда просто
закидываюсь, они... Они вырубают, когда хочется дозы, хоть немного, но блокируют
ломку. Это не правильно и будь я в петнашке****, меня бы так не лечили, но это
помогает. Немного, конечно, но помогает, — Шастун мнется, говоря тихо и стесненно.

— Конечно не лечили бы, это не правильно и я не думаю, что так ты не посадишь себя
еще больше, но некоторые торчки действительно боролись с зависимостью и ломкой
психотропами, смотри только не подсядь на них. В любом случае, спать намного лучше,
чем переживать ломку на сухую в трезвом сознании, — Арсений быстро вспоминает
оказание психотропных препаратов на организм, хотя скупают их у него мало и редко, это
дела лепил*****, не его. Мужчина думает, что надо бы обязательно узнать о том, как
лучше всего быть в это ситуации у знающих людей, когда он сможет снова отправиться в
город.

— Вы давно вместе? С Аленой, — после недолгого молчания спрашивает Антон, впервые

за все время правильно называя ее имя. У мальчишки нет ни сил ни желания выебываться
перед Поповым, пока он лежит с ним и спокойно разговаривает.

— Неужели я это слышу? Ты действительно правильно назвал ее имя или это я просто
привык и мне кажется? — по-доброму усмехается Арсений, поворачивая голову к
Шастуну и разглядывая его нечеткие контуры лица в свете желтого фонаря, бьющего
сквозь тоненькие узорчатые занавески. — Да, лет шесть уже точно, может больше. Но
виделись мы из них, наверное, года два. А ты? У тебя была девушка или не знаю...
невеста? Ну, что-то серьезное было?

— Было. С книжками и тетрадками, — усмехается Антон, боковым зрением кидая на

Попова взгляды. — У меня была девушка, но ничего серьезного. Ты считаешь, что мне все
досталось так легко, а на самом деле я пахал день и ночь, то на работе, то на учебе.
Поэтому, кроме них меня никто не ебал. Я не был тем парнем, у которого не было друзей
и все мысли были заняты только учебниками, нет. Просто все это отходило на второй
план, я не считал это чем-то важным и необходимым. Все мои мысли заняты
поступлением в престижный вуз, потом тем, чтобы удержаться на плаву, потому что
бюджетникам намного проще накосячить, а потом появились наркотики, кроме которых
меня ничего не парило и я был занят только мутками******. — Наверное, отношения
просто не для меня. Это сложно, это огромная ответственность, да и, блять, кому сейчас
нужен конченый наркоман? Зачем привязывать и обязывать кого-то еще, если все мои
родные и так страдают от моего присутствия в их жизни? Зачем давать какие-то
обещания, нарушать их, не выполнять, убиваться, страдать и прочая херня? Это сложно и,
наверное, больно. Это большая важность и ответственность быть с кем-то не только...
физически. Быть к кому-то привязанным не только на уровнях простых животных
потребностей. Да и Арс, посмотри на меня, я сейчас даже за себя с трудом отвечать могу,
что уж говорить о ком-то.

— Ты сказал, что отношения — это не для тебя, но ты ведь так не думаешь. Я по голосу
слышу, что нет, Шаст. Значит, ты все-таки хочешь когда-нибудь быть с кем-то по-
настоящему? — интересуется мужчина, разглядывая угловатые черты лица мальчишки.
Он чувствует себя непривычно, но не может не признать, что ему нравится разговаривать
с Шастуном. Они разговаривают просто, без оскорблений и зубоскальства, задавая первые
всплывшие на языке вопросы, отвечая правдиво и беззаботно. — Как вообще такой
золотой мальчик смог прийти к беспорядочным связям? Я уже знаю, как ты вляпался в
наркоту, и мне интересно связано ли это как-то между собой.

Антон через несколько секунд поворачивает голову в сторону Попова, непонимающе

хмуря брови.

— В каком смысле? — переспрашивает Антон, начиная понимать, что дилер имел ввиду.
Мальчишка сразу же отводит взгляд, чувствуя смущенно и смешно, понимая, что надо
сказать правду, но уступать Арсению не хочется, своим ответом заранее подразумевая,
что тот является для паренька особенным. — Я никогда не говорил тебе, что трахался со
всеми подряд, ты сам сделал такой вывод, а я просто не отрицал. А смысла опровергать
это или доказывать обратное, просто не было, — Антон старается как можно безразличнее
передернуть плечами и улыбнуться, но чувствует, что выходит чересчур деланно. Он не
будет говорить, что до Арсения много месяцев у него никого не было. Не будет говорить,
что Попов — единственный, кто прикасался к нему за все то время, что они знакомы, с
той самой минуты, как он едва не задушил его на чьей-то захламленной хате. Не будет
рассказывать, что Арсений был первым и мальчишке хотелось быть с ним, он не
отталкивал, доверялся и позволял. Секс для него просто переоценен и Попов не
исключение, ему не интересно, не важно и не нужно это.

Не хочет говорить, что это вранье и что все его его прежние мысли об этом рухнули в
буйный ледяной океан, а он до сих пор не хочет этого признавать.

— Ладно, допустим, — небрежно кидает мужчина, словно не веря в эти слова. Но по

натянутой речи Антона и отведенному взгляду можно понять, что Шастун в последнее
время взаправду был только с ним, да Попову и не хочется отчего-знать о количестве всех
его партнеров. — Ты сказал как-то, что считаешь секс переоцененным, он тебе не
нравится. Но мне интересно, почему ты продолжаешь со мной трахаться? Ты ведь не
отталкивал, я видел, что ты правда хотел, — ни с того ни с сего решается спросить
Арсений, потому что этот вопрос вызывал у него много размышлений, заставляя
подбирать в голове разные ключи к его разгадке.

— Хорошо, — про себя выдыхает Антон и облизывает губы. Они уже начали об этом
говорить, да и Попов не глупый, поймет, если мальчишка соврет. — Я не уговорил, что я
совсем не получаю удовольствия от секса. Я знаю, что должно быть хорошо и приятно, но
это обычно не вызывает никаких невероятных ощущений... Как бы тебе объяснить это...
Это просто хорошо, но в этом нет ничего особенного. Он не сравниться с дозой
синтетического первака*******. Понимаешь? Я не знаю, как еще объяснить. Может, дело
в том, что я наркоман и повернут на химии больше, чем на человеческой жизни? —
Шастун горько хмыкает, разглядывая потолок. — Раньше я никогда не задумывался, что
секс может быть разным. Ну... до тебя. Давай только без подъебов, я сказал, что думаю, и
это совсем не значит, что ты ослепил меня и украл мое сердце, ладно? Просто было по-
другому и... у меня такого еще не было. Это как чувство неземного полета, когда
теряешься в себе, в пространстве, в ощущениях, вообще не осознаешь где ты, есть только
болезненное блаженство. Это чем-то было похоже на приход. Со мной не было такого
никогда раньше, — слова Антона тают в животе Арсения, разливаясь там теплым
бархатом, а на губы простится глупая улыбка, но он быстро ее прячет, не желая
признаваться в том, что ему по-настоящему приятно от того, что мальчишка такой
искренний и открытый, не скрывающий правду и заставляющий сердце Попова заливаться
мелким трепетом.
— Значит я все-таки особенный? А ты так упорно сегодня отказывался называть меня
папочкой, — не удержавшись лукавит мужчина, позволяя растянуться глуповатой улыбке.
— У меня тоже не было такого опыта. Ты тоже оказался сегодня прав — одно дело
купленные размалеванные шлюхи, которые сделают для тебя все, стоит лишь кинуть
указывающий взгляд, а совсем другое — строптивый мальчик с острым язычком, — с
мягкой усмешкой продолжает Арсений, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть в лицо
Антона. Его черты мягкие, но все равно угловатые и местами резкие, глаза поблескивают
затемненными искрами, а на бледном лбу лежит прядка кучерявой челки, которую
Арсений тянется убрать, завороженно и ласково смотря Шастуну в лицо.

— То есть? — Антон непонимающе хмурится, с любопытством смотря в лицо дилера,

чуть склоняя голову в бок. — А Алена? Разве у вас с ней не так? — мужчина облизывает
губы, сдерживая теплую улыбку, потому что голос мальчишки звучит чересчур
заинтересованно и наивно. Его пальцы гуляют по впалой щеке Шастуна и он иногда,
словно неосознанно, поглаживает ее большим пальцем, останавливая на глазах Антона
теплый взгляд своих голубых глаз. — Или ты любишь ее исключительно нежно? —
продолжает мальчишка, резко поворачивая голову в бок и перехватывая пальцы Арсения
запекшимися губами.

— Аленка она не такая, с ней так не получится... Она нежная, мягкая, до одури
романтичная, так что вряд ли бы оценила, если бы я начал душить ее в постели, —
отзывается Арсений пытаясь сосредоточится, но губы, невинно касающиеся его пальцев,
сбивают с мыслей, все перемешивая в голове. — А что, у тебя не было никогда такого
секса до меня? — спрашивает Попов, пытаясь хоть как-то отвлечься и выпаливая первое,
что приходит на язык.

— Был, — невнятно и глухо бубнит Шастун из-за пальцев, которыми сейчас занят его рот.
На самом деле он врет. У него не было ничего даже приблизительно похожего на этого, ни
с кем он не был настолько близок, никогда он не чувствовал ничего подобного. Поэтому
он врет, не желая сознаваться и понимая, что на сегодня надо заканчивать с откровениями,
он и так наговорил много лишнего. Сегодня утром он был выпорот руками и едва не
потерял сознание от удушья и блаженной неги, не имея возможности сидеть и по-
человечески передвигаться. Но сейчас мальчишка изо всех сил старается насасывать и
аккуратно касаться зубками пальцев Попова, показывая, что он не нуждается в нежности,
ласки и мягкости, дразня Арсения. Он не нуждается, правда не нуждается в заботе и
слащавой любви, а та утренняя истерика в ванной — побочка от психотропов, потому что
он применяет их не совсем по назначению.

А может быть, он снова просто врет, не желая больше казаться слабым и уязвимым?

Антон поплотнее обхватывает три пальца мужчины губами, начиная сильнее посасывать,
вбирая в себя, а после, в последний раз прижавшись в мокрым языком, выпускает их изо
рта, чуть-чуть закидывая голову назад и вглядываясь в темнеющее лицо Арсения из-под
прикрытых век.

— Слезь, я хочу спать.

— Ну пожалуйста, как хочешь, — обиженно и скупо кидает мужчина, показательно

отворачиваясь от Шастуна и укладываясь на другой бок, повыше натягивая одеяло.
Видимо, Антону надоели или наскучили простые разговоры и завтра он снова вернется к
ядовитым издевкам и усмешкам. Арсений не хочет об этом думать, вспоминая приятное,
робкое и пушистое чувство в груди, когда они рассказывали друг другу откровенные
вещи, без тени утайки и лжи. — Тох, когда ты проснешься, ты снова будешь вести как
сука?

— Что? Разве я не всегда сука? — Антон едва уловимо хмурит брови, спрашивая искренне
и непонимающе. Он не понимает, почему Попов об этом спрашивает, ведь он сам когда-то
обозначил границы. Дилер — клиент, а значит они не должны любезничать, делиться
переживаниями и уж тем более откровенничать, но сегодня они почему-то размылись и
никто не знает, где и как их чертить снова. Шастун ловит себя на мысли, что помнит
каждый их разговор и каждую встречу. Он помнит, как Арсений просил не писать ему
что-то, что не касается работы, помнит его перепуганное лицо, хоть и был тогда в
чудовищном трипе, помнит, как пригласил его на ужин, а тот просто ушел после него,
завив, что он приходил просто так.

И где здесь чертить границу?

Если ли смысл в ней, если она все равно будет перейдена?

— Арс? — тихо зовет Антон, словно боясь разбудить Попова, если тот уже уснул, так и не
услышав ответ на свой вопрос. Он не показывал характер и не вредничал насчет сна, его
просто начинают вырубать таблетки, выпитые ранее в большей дозировке, чем нужно.
Арсений разворачивает, тяжело вздыхая и поднимая бровь, как только слышит свое имя.
— Ты не спишь. Арс, ты так и не ответил, будешь ли помогать мне. Ты говорил, что я не
просил, но я просил тебя. просил тебя о помощи дважды. Тогда, в цеху, и сегодня, сейчас,
но... ты так и молчишь, ничего не отвечая. Я не знаю, что должен сказать еще. Я не
понимаю, какую помощь ты имеешь в виду, — Антон старается держать глаза открытыми,
чувствуя как голова наливается тяжелым и сонливым гулом. — Но она нужна мне. Мне
нужна твоя помощь, — Антон почти трезвый, он четко оценивает ситуацию и даже
прокручивал ее несколько раз в голове прежде, чем спросить. Это похоже на безумие, но
он абсолютно искренен. Он искренне просит о помощи. Его голос становится сиплым, а
окончания чуть-чуть смяты, но он старается держаться в сознании, в надежде дождаться и
получить ответ. Он не ждет от мужчины чего-то жертвенного или особенного, но ему
отчего-то страшно вверяться ему. Но раз уж Попов сам предлагал ему помочь, то отчего
бы этим не воспользоваться, неважно в чем и как она будет заключаться.

Он снова хочет увидеться с семьей, окончательно расставаясь с этим ярким кошмаром.

— А разве я не помогаю тебе, Антон? Ты просил у меня жилье — ты теперь живешь здесь,
а не в закинутом цеху или на хатах у постоянно объебаннных знакомых, ты просил работу
— я дал тебе работу какую смог и с какой бы ты справился. Если есть что-то еще, говори я
дам тебе, что смогу, а не просто скалься на меня, — Попов снова отворачивается от
Шастуна, сжимая зубы в немом раздражении и злобе. — А какую помощь ты хотел от
меня получить? Думал, я запру тебя в наркологичку и буду ежемесячно платить бешеные
деньги за твое содержание или привяжу тебя к кровати, чтобы не смог удрать и
объебаться, изнывая и исходясь потом и болью от ломки? Такую помощь ты хотел от
меня, Антон?

Антон не обижается, не норовит съязвить или разозлиться. Арсений прав, только на этот
раз мальчишка просто принимает его правоту, не думая выказывать свой норов. Шастун
глубоко выдыхает и поворачивается на бок, придвигаясь к Арсению как можно ближе. Он
вжимается всем телом в спину мужчины, испещренную россыпью кофейных родинок, и
прячет ледяной кончик носа в овражке между шеей и плечом.
— Прости, прости, Арс... Я не знаю, правда не знаю, — едва слышимо шепчет Антон,
вжимаясь в теплое тело Попова еще сильнее и при каждом слове касаясь губами горячей
кожи. — Думал ты знаешь, — наивно признается Шастун, чувствуя себя маленьким и
глупым. — Спасибо тебе, спасибо, Арс, — беззвучно шепчет мальчишка, устало закрывая
глаза и прижимаясь лбом к его плечу.

— Я никогда не лечился от наркотической зависимости, откуда я могу знать, Антон? Мы

лишь позволяем травиться людям, а не спасаем их. Я знаю немного об отходняке, еще
меньше знаю, как его унять, — мягко и устало отзывается Арсений, так и не
поворачиваясь к Антону, чтобы привычно обнять в ответ. Он наслаждается холодными
касаниями к своей вечно горячей коже, пока внутри что-то жалобно скулит и царапается,
оттягивая что-то важное и беспомощное. — Ты же хотел спать, так спи, — кидает
мужчина, окончательно замолкая.

Спустя несколько минут Попов чувствует, как напряжение тела рядом спадает, а дыхание
становится ровным и чуть свистящим. Он аккуратно ложится на спину, обнимая
уснувшего парня и тяжело вздыхая. Антон верил в него, как верили жители страны Оз в
своего волшебника, который оказался никаким вовсе и не волшебником, а простым
фокусником в бродячем цирке.

Но ведь он все равно смог спасти Изумрудный город?

Конь* — емкость с наркотиком (пакетик, пузырек, облатка);

Лечиться** — приходить в себя после синдрома отмены наркотика;
Герфа*** — название одного из снотворных, используемых в качестве наркотика;
Петнашка**** — московские психиатрические или наркологические больницы;
Лепила***** — медицинский работник, у которого можно приобрести наркотики или
рецепты;
Мутки****** — длительный процесс, вызывающий удовольствие и предшествующий
приему наркотика: от решения выйти на поиск дозы до момента ее употребления.
Включает в себя добычу денег на приобретение очередной дозы, поиск продавца,
компании, места приема;
Первак******* — первый, качественный раствор наркотика, полученный из чистого
сырья.

VII

Пустые квартиры, чувство тревоги затянет, как жгут.На моём сердце, на память к тем
дням, где больше не ждут.

Антон много и крепко спит, просыпаясь только под вечер. За окном медленно смеркается,
прохладный ветер шумит в ветках деревьев, а сероватые тучи заволакивают небо
целлофановым пакетом. Тело словно онемело и мальчишка вздрагивает, ощущая холод и
озноб. В голове звонко и тяжело, а в горле стоит теплая рвота. Шастуна пробивает дрожь,
он подтягивает колени к груди и надавливает руками на закрытые веки, пытаясь прийти в
себя, потому что картинка перед глазами мажется.
— Дай сигареты, — сипит Антон, вглядываясь в нечеткий силуэт в углу комнаты рядом с
креслом. Его голос охрипший, низкий и глухой, в голове совсем пусто, в жилах закипает
раздражение, а тело бьет мелкий озноб.

Арсений не может столько спать, поэтому поднимается еще днем, обмываясь в душе и
находя какую-то старенькую толстую книжку без обложки, которой явно не было в это
квартире до того, как в ней появился Шастун. Он увлекается чтением, пытаясь узнать
автора, потому что на книжке нет абсолютно никаких пометок. Мужчина устраивается в
кресле в углу, чтобы не ютиться с Антоном в одной кровати, и быстро бегает глазами по
строкам желтоватых страниц, наслаждаясь языком и тайной. Он не замечает, как на улице
вечереет, а Антон начинает копошиться в одеяле.

— Что еще за дай-ка? Я что, нанимался к тебе в принеси-подай? — возмущается Арсений,

поднимая взгляд на Шастуна. Он берет почти пустую пачку своих сигарет с ручки кресла
и кидает ее на постель парню вместе с зажигалкой.

Антон ничего не отвечает, протягивая руку к красным Мальборо. Пальцы бьет та же

скупая дрожь, и он с трудом выуживает толстоватую сигарету, несколько раз пытаясь
чиркнуть пальцем по колесику зажигалки, наконец освещая полутемную комнату и свое
вымученное, помятое лицо. Шастун затягивается, не выпуская дым и чувствуя, как во рту
становится нестерпимо горько, а легкие начинает слабо драть от дыма. Антона пробирает
жар, хотя тело по-прежнему остается ледяным. Он садится на кровати, чувствуя, как в
голове звенит отрезвляющая пустота, стягивает с себя одеяло и глубоко затягивается,
почти полностью сжигая табак. Мальчишка передергивает плечами и смотрит на
сосредоточенное лицо Арсения, который с интересом вчитывается в строчки книги,
тускло освещенные зажигающимися фонарями улицы и блеклым просветлением неба. Он
сразу понимает, какая книга у Попова в руках и кротко улыбается. Он уже давно перечел
все книжки, которые когда-то купил, и сейчас, если бы не Арсений можно было бы хоть
вешаться от безделья. Антон слезает с кровати и подползает к Попову, усаживаясь у него
в ногах, подтягивая коленки к груди и продолжая курить. Суставы ног ломит, а во всем
тебе стоит жар и озноб, словно он в лихорадке.

— Как роман? Нравится?

Арсений отрывается от книги, дочитывая абзац, и переводит взгляд на Шастуна,

усевшегося, словно лохматый пес, у его ног. Мужчина немного хмурится, разглядывая
тощее и долговязое тело, которое бьет видимая дрожь.

— Что-то очень знакомое... Кто автор? Я понимаю сюжет, но в голове уже надо держать
кучу мелочей. Он чем-то напоминает мне русскую классику — сбор разных линий и
героев, казалось бы несовместимых, должны сплестись воедино самым невероятным
образом, — отзывается мужчина, раздумывая над книгой. Классика всегда была его
большой любовью и он прочел достаточно книг за свою жизнь, хотя с его делами эта
страсть часто сводится к минимуму. — Зачем ты встал, мог бы полежать немного? На
полу сквозняк, ты бы хоть плед накинул, Антон, — мужчина закатывает глаза и вздыхает,
поднимаясь с насиженного места. Он стаскивает с разворошенной кровати плед, что бы
укрыть им Шастуна, и садится обратно, снова беря в руки книгу, так и не включая свет,
хотя глаза уже начинают болеть и ему скоро придется доставать очки. — Ты нормально
себя чувствуешь? Тебя колотит, — спрашивает Попов, стараясь подавить волнение и
участливость в голове, продолжая смотреть на мальчишку прямым взглядом.
— Не парься, после сна всегда такая херня, — сипло отзывается Антон, понимая, что надо
немного прийти в себя и доползти до кухни, чтобы выпить таблеток. и тогда все будет
нормально. — Это Виктор Гюго и его знаменитые «Отверженные». Дальше будет
понятнее и интересней, роман в двух книгах, так что считай ты пока только знакомишься
с героями. Тут будет любовь, жестокость, человечность, страдания, несправедливость. Ты
уже познакомился с Жаном? Это невероятный образ, я считаю его эталоном благородства
и самоотверженности, ты еще увидишь сам. Вообще, это роман-эпопея, наполеонисты,
роялисты, Июльское восстания в Париже... Ты заметишь потом, что Гюго ярко критикует
политику эпохи Реставрации, так что в романе будут звучать громкие нотки революции и
антимонархии. «Отверженные» — это апофеоз творчества писателя, величайший роман
девятнадцатого века. Ты прочувствуешь его, прочувствуешь каждого героя, найдешь и
узнаешь в ком-то что-то от себя. Он мой любимый. Я вообще люблю все творчество Гюго,
в каждом романе есть своя истина и она... простая? Ты увидишь ее везде, — Антон
мечтательно шепчет, вспоминая ту гамму из чувств, которые переживал, читая этот
роман.

— И в ком же ты узнал что-то от себя? — с живым интересом и удивлением спрашивает

мужчина, неотрывно глядя на Шастуна. Он знал, что мальчишка был грамотным,
эрудированным и начитанным, ведь не просто так же он учился за счет государства и
окончил школы с красным аттестатом и золотой медалью. Но сейчас слышать такие
искренние и уверенные рассуждения от наркомана, которого бьет озноб от подступающей
ломки — непривычно и очень странно.

— Во всех и сразу. Ты поймешь, когда прочтешь до конца, я дам тебе вторую книгу, если
захочешь. Я сказал основное и ужасно поверхностное, не хочу вкладывать тебе в голову
своих мысли, чтобы твое мнение о героях было сформулировано, опираясь и задумываясь
о их правоте и точности. На самом деле там все просто, только ты сам должен
почувствовать и понять поступки героев, — просто отзывается Шастун, втягивая голову в
плечи и натягивая на них плед.

— Я читал его Парижскую Богоматерь* и помню трагичную историю Деи и Гуинплена**,

этот роман сложнее остальных — мысли и язык глубже, — Арсений пожимает плечами и
откладывает книгу, загибая уголок на страничке. — У тебе есть мечта, Шаст? —
спрашивает мужчина ни с того ни сего, опуская глаза на лицо Антона.

— Нет, не думаю. Я думал раньше, что у меня была мечта получить самое лучшее
образование, устроиться на хорошую работу, но оказалось это были только планы. Это все
бессмысленно и неважно. Я сейчас смотрю на свою прошлую жизнь будто со стороны и с
трудом верю, что это именно то, к чему я так отчаянно стремился. Когда понимаешь, как
работает система, все это уже не кажется главным в жизни. А ты, Арс? У тебя есть мечта?
— Антон не понимает, к чему Арсений клонит на самом деле, поэтому задает такой же
наивный вопрос. Его пальцы заходятся тремором, а в позвонки словно просачиваются
маленькие ледяные булавки. Мальчишка сильнее сжимается, стараясь не выдать мужчине
судороги, которыми бьется все его тело.

— Ну какой же ты упертый, Шаст, — тянет мужчина, морщась, потому что чувствует, как
по его ногам дует сквозняком, а мальчишка все равно продолжает сидеть на полу и
дрожать. Он хватает Шастуна за плечи и тянет на себя, усаживая к себе на колени и
укладывая у себя в руках, укрывая пледом худые плечи покрытые гусиной кожей. Попов
прижимает его к себе, надеясь хоть немного согреть Антона. — Когда я был помладше,
мне хотелось денег, чтобы спокойно обеспечивать себя и свою семью, при этом не
вкалывая, как проклятый на трех работах. А сейчас все это такая херня. Сейчас мне
хочется, чтобы все это кончилось, но я влез в это болото по уши. Если уйду самовольно,
то меня, скорее всего, убьют сразу же, пред этим лукаво улыбнувшись и сказав, что
отпускают. Так что придется ждать, когда они отпустят меня самовольно, поставив на мое
место кого-то помоложе и по-амбициозней, — устало отзывается мужчина, сразу же
тускнея и вперивая взгляд в темнеющую стену напротив.

— Расскажешь еще что-нибудь? — просит Антон, думая, что может еще немного
просидеть здесь без понюшки*** и таблеток, ему нужно раздербанить**** дозу, потому
что сразу сняться***** — практически невозможно. Ему нравится, как Арсений держит
его в своих руках, словно больного ангиной ребенка, и дарит тепло своего тела, которое
заставляет трястись чуть меньше. Шастун кладет чуть сальную голову на плечо мужчины,
зарываясь холодным носом в горячую шею, желая быть ближе и не смущать Арсения
своим пристальным и заинтересованным взглядом. — Если ты останешься, то все будет
также, как и раньше? Тебе угрожает что-то сейчас? — Антон понимает, что задает глупые
вопросы, потому что Попов — наркобарон, через него проходят тонны запрещенных
веществ и знается он явно не с простыми бухгалтерами. Шастун не замечает, как руки
мужчины сильнее сжимаются на его теле, а в глазах стоит знакомый невидящий холод. —
Какие еще наказания могут быть? Это же не ты их придумываешь, верно?

Для Арсения это тяжело, он уже давно старается не думать о том, чем занимается,
продолжая все это делать с высокомерным и уверенным видом, не показывая слабости
или нежелания. Антон, задающий наивные вопросы и доверчиво жмущийся лицом к его
шее, немного сглаживает злость и напряжение, поэтому после недолгого молчания
мужчина продолжает, выдыхая.

— Если я останусь, а я останусь в любом случае, потому что деваться мне некуда, ничего
не изменится. Я по-прежнему буду держать в руках наркобизнес в этой части города, а
если они посчитают нужным, то дадут мне больше точек и больше полномочий. Все будет
по-старому, пока я не проебусь где-нибудь или наоборот — пока не выслужусь перед
ними. Люди, на которых я работаю крепкие привержены Якудза, так что вариантов у меня
не много. В первом случае, это конечно же юбицумэ, если мой проступок тянет на
среднюю серьезность и извинения будут неподходяще, либо смертная казнь за тяжелый
проступок, есть еще такой вид как изгнание, но это слишком просто и ненадежно. В
втором случае, они самовольно меня отпустят и я смогу спокойно жить, при этом получай
неплохой процент от прибыли наркоторговли того человека, которого поставят на мое
место. Но такого еще не было, на моей памяти точно, на эту должность в этом городе я
стал первым, так что... на ближайшее будущее перспективы у меня совсем не радужные,
— Арсений тяжело выдыхает, пересказывая Шастуну все заученные правила. Он
запускает пятерню к кучерявые волосы мальчишка, начиная нервно из поглаживать и
оттягивать, чтобы хоть немного отвлечь себя.

— Не проебывайся, пожалуйста, ладно? — Антон просит по-детски наивно и искренне,

перемещая свою ладонь на колючую щеку мужчины, поглаживая ее большим пальцем. —
Ты можешь стать первым и жить спокойно, — снова отзывается Антон так, будто все
зависит от его слов, стоит только попросить и все сбудется.

Арсений тепло и вымученно усмехается, вздыхая и прикрывая глаза. Он чуть толкается

лицо вперед под нежные и мягкие прикосновения Шастуна, едва не мурлыча от
безотчетного и невинного удовольствия. Попов уже давно не чувствовал обычной
человеческой ласки, и сейчас получать ее от этого мальчишки, который наконец-то может
делать это осознанно — невероятно приятно.
— Легко сказать, когда кругом куча шавок, которые спят и видят, чтобы меня подставить
и занять мое место, — холодно и тихо отзывается мужчина, устало и раздраженно
выдыхая.

— Что ты должен сделать, чтобы тебе дали вольную, чтобы тебя спокойно отпустили? Ты
ведь не просто так занимался этим дерьмом столько лет и ни разу не прокололся, —
наивно интересуется Антон, почесывая нос о плечо Попова. Он думает обо всех его
словах, задумываясь знает ли его девушка о той херне, которой промышляет Арсений, и
влияет ли как-то его статус наркобарона на его близких людей. Только теперь Шастун
понимает, что слишком поверхностно знает правила, по которым все существует в мире
рыночных отношений наркоторговли. Обычно, наркоманам не интересна жизнь и
проблемы своих поставщиков, и своих по горло.

— Я все это делал ради того, чтобы обеспечить свою семью, не зная во что влезаю, а
сейчас это уже не так необходимо... Знаешь, возможно, я могу сказать, что жалею о том,
что я здесь. Тох, я даже не представляю, что у них называется выслугой, это жестокие и
расчетливые люди. Знаю только, что все решает их главный, которого я никогда не видел
и вряд ли когда-нибудь увижу, — громким шепотом говорит мужчина, облизывая губы.
Антон внимательно слушает и затихает на словах Попова, когда тот сказал, что жалеет о
том, что он здесь. Мальчишка замирает и чувствует как сердце болезненно екает, даже в
мыслях не имея возможности допустить, что Арсений сказал это образно, обо всем
дерьме, в котором он замешан. Шастун сбивается, на несколько секунд переставая гладить
щетинистую щеку мужчины, а после продолжает, надеясь, что Попов этого не заметил.
Конечно он жалеет о том, что он находится здесь. Что он вынужден бежать из города,
жить в этой бетонной коробке и сейчас сидеть в затертом кресле, держа на руках какого-
то торчка, которого сейчас не хило берет кумар и который подохнет в течение года, если
ничего не изменится в его жизни, неважно в лучшую или в худшую сторону. — Ты чего,
Антон? Расслабься, это я должен быть в постоянном напряжении, — мягко отзывается
Арсений, чувствуя как мальчишка напрягается в его руках. Он прижимает его еще ближе
к себе и начинает быстро поглаживать плечо, крепко держа в своих ладонях.

— А ты не можешь... ну, не знаю, сбежать например? Забрать свою девушку и семью?

Куда-нибудь уехать? В другой город? Страну? — наивно перебирает вопросы Антон,
раздумывая надо всем, что сказал мужчина.

— Шаст... было бы все так легко, — с мягкой и смиренной улыбкой тянет Попов на
простоту вопросов и предложений Шастуна, горько покачивая головой. — Эти люди
везде, в каждом городе и в каждой стране, меня достанут из-под земли, если это будет
нужно и я так просто уже не отделаюсь, да и семьей рисковать я не буду ни в коем случае.
А что касается Аленки, так тут еще одна мрачноватая история. Ее отец — тоже один из
людей, которые будут чуть повыше меня на должностях, но он занимается проституцией.
Вообще, шлюхи и наркотики — наш основной бизнес, с которого приходят невероятные
доходы. Так что, если я хоть косвенно, хоть как-либо наврежу Алене, он лично меня
застрелит, — Арсений усмехается, а в глазах загорается огонь. Мальчишка еще крепче
жмется к нему, не ожидая таких откровений и такой правды. В трезвом сознании все это
кажется в разы опаснее и серьезнее. Антон не трус, но ему становится действительно
страшно.

— Арс, а чисто теоретически, — Антон сглатывает, прежде чем продолжить, — он мог

бы, ну, навредить кому-то, с кем ты спишь помимо нее? Это же измена, и если она все
знает, то и ее отец, наверное, тоже?
— Что, боишься за свою шкурку? — Арсений начинает смеяться, видя напряженного и
чуть напуганного всеми этими рассказами о криминальном мире парня. Он взлохмачивает
его челку и после отстраняет от себя, чтобы заглянуть в лицо.

— Не боюсь, — обиженно и тихо бурчит Антон, опуская лицо вниз и тщетно пытаясь
скрыть, что это не так. Он боится и сейчас пытается понять, во что он влезает, проводя
время с Поповым. За все это время до него, кажется, впервые доходит, что мужчина — не
простой гонец, а настоящий наркобарон, который тесно связан с криминальной жизнь.

— Не переживай. Он меня не особо-то сильно любит, так что будет доволен, если мы с
Аленой расстанемся, а всем моим проебам в ее отношений он только рад, дожидаясь,
когда его дочь наконец поймет с кем связалась, — отзывается Арсений с насмешкой и
беззаботностью в голосе, потому что в последние несколько лет его это только веселит и
он всеми силами пытается досаждать ее отцу, получая от этого настоящее змеиное
удовольствие.

— Я пойду на кухню, — кидает Антон, не находя, что на это ответить, и вылазит из

объятий, сразу покрываясь твердыми мурашками, переставая чувствовать защиту и тепло
крепких рук. — Мне надо на вторую точку съездить, сегодня еще не поздно, я думаю
успею. Мне нужны деньги, колеса и немного порошка, так что очень сильно надеюсь, что
кто-то из твоих шестерок оплошает именно на мне, — хмыкает Антон, вглядываясь в
окно, видя почти потемневший лес и дорожки рядом с вечно пустой, железной, детской
площадкой, залитые светом желтых фонарей.

— Бесполезно. Я не смогу это проверить или послать информацию нужным людям,

которые решат эту проблему. Зачем тебе нужны деньги, Антон? И зачем тебе доза? Ты
собирался слезать с этой дряни, а не закапываться еще больше, только теперь в
психотропах зависимость от которых не лучше, чем от белого хлеба******. Или думаешь
их просто так продают только по рецепту? — начинает мужчина, поднимаясь с кресла и
идя следом за Антоном на кухню, хмуря брови и непонимающе глядя на мальчишку.

— Затем, что у меня заканчиваются таблетки и наркота, а для того, чтобы все это
приобрести мне нужны деньги? — отзывается Шастун, устало объясняя Попову
естественные и привычные вещи. Он открывает дверцу навесного шкафа, доставая почти
пустой серебристый пласт, с хрустом выжимая пальцами последний таблетки и закидывая
их себе в рот, а после наклоняясь к крану, открывая холодную воду, чтобы запить.

— Ладно, — тихо выдыхает мужчина, сдерживая злость и презрение во взгляде, наблюдая

за тем, как мальчишка глотает таблетки. — У нас осталась какая-нибудь еда? Я ужасно
хочу есть.

— Не знаю, посмотри, должно что-то быть. Если хочешь, то приготовлю что-нибудь после
того, как занюхаю. Я не хочу этого делать при тебе, Арс, это противно, но и совсем без
силы******* не могу, понимаешь? Я вижу, как ты смотришь, я знаю, что ты думаешь, что
я не стараюсь и то были просто слова, но нет, я стараюсь, Сень. Нельзя за неделю слезть с
той дряни, на которой ты сидел больше нескольких месяцев. Я не хочу биться в агонии и
изнывать от удушающей ломки, это будет отвратительно, я буду сходить с ума в поту и в
своей же луже рвоты, и я не хочу, чтобы ты смотрел на это. Я не внюхиваю целую дозу, я
делю ее и принимаю только когда совсем хреново. Я не понимаю вообще какого хрена
сейчас оправдываюсь перед тобой, — Антон начинает злиться на себя, сжимая зубы и
выдыхая, он отворачивается к раковине, опираясь на нее руками, чтобы хоть немного
унять злость и раздражение. — Арс, я сейчас просто пойду в ванную, потом вернусь и
сделаю тебе поесть, ладно? Можешь заказывать, что ты хочешь, я приготовлю, так что
думай быстрее, я такой добрый не каждый день, — Антон пытается улыбнуться, но
получается загнанно и жалко, поэтому он, не дожидаясь ответа, быстро забирает остатки
толченых кристаллов и идет в ванную, чувствуя на себе тяжелый взгляд ледяных глаз.
Ему нужно почистить зубы и принять ванну, пока дорожка будет растекаться по крови,
приводя в сознание и успокаивая возбужденные нервы.

Когда мальчишка подходит к ванной, щелкая выключателем, Попов резко хватает его за
руку, разворачивая к себе и несколько секунд бегающим взглядом смотря в глаза, а после
легко и невесомо обнимает, аккуратно прижимая к себе и кладя подбородок на худое
плечо. Арсений делает это мягко и неуклюже, словно впервые, словно он до сих пор не
может привыкнуть к бескорыстным и поддерживающим объятиям, которые не дарил ему
никто, кроме мамы, и то это было, кажется, сто лет назад.

Он так отвык от простого человеческого тепла и заботы.

— Все в порядке, слышишь? Все в порядке, Тош. Я знаю, что ты пытаешься, я знаю, что
это нелегко, но ты молодец. Ты хорошо справляешься, Антон. Я вижу и чувствую, что
тебе тяжело, но ты справляешься. И еще вон, успеваешь готовить мне, я благодарен тебе
за это, правда. У тебя все получится, слышишь, Тош? У тебя все обязательно получится...

От неожиданности мальчишка теряется, приоткрывая рот и распахивая глаза, не в силах

поверить, что это все он слышит взаправду. Его щеки наливаются спелым алым цветом,
хотя тело все еще колотит ледяной озноб. Если бы он сейчас увидел себя в зеркало, то
наверняка перепугался сочного, выдающего его с потрохами румянца, на бледном, как у
вампира, лице. Антон сглатывает, забывая как дышать, а глаза начинают резать колючие
слезы. Шастун ненавидит при ком-то плакать, он ненавидит, когда его жалеют и он
показывает свою слабость, но сейчас слышать такие простые, искренние и теплые слова
— необходимо и так важно. Он не может выдавить из себя хоть слово, потому что
чувствует, что позорно расплачется прямо здесь, а голос будет заходиться такой же
дрожью, как и все тело, поэтому он просто обнимает мужчину за шею, пряча лицо в копне
темных волос и часто дыша, чтобы не заплакать, продолжая жаться ближе и отчаянней.

Арсений с облегчением выдыхает, чувствуя как его стискивают в чуть крепких объятиях,
на которые только способен мальчишка. Он чувствует, как тело Антона дрожит, он шумно
и часто дышит, и старается зарыться лицом в его мягкие волосы. Шастун кажется таким
хрупким, беззащитным и вверяющимся ему, Попову, что у мужчины глухо и мучительно
стучит сердце, заставляя обнимать Антона сильнее. Он способен прочувствовать рукой
каждую косточку на его длинновязом теле, и это не отталкивает, не вызывает отвращения
и презрения, а лишь порождает нестерпимое желания помогать, защищать и оберегать.

— Я так хочу тебя поцеловать, Сень, прямо сейчас, но у меня воняет изо рта, — сдавленно
и отчаянно шепчет мальчишка, шмыгая носом и кротко усмехаясь, в последний раз крепко
сжимая Попова своими руками. Арсений начинает мягко улыбаться, чуть отстраняясь от
Антона, чтобы чмокнуть в уголок тонковатых губ, и наконец окончательно разжимает
объятия.

— Тогда иди быстрее умываться, пока я не передумал, — мужчина лукаво ухмыляется и

подмигивает Шастун, замечая как его щеки приобрели оттенок зимних яблок, а в глазах
стоит высохшая влага. Ему так давно хотелось это увидеть наяву.
Антон только закатывает глаза, стараясь не расплыться в глупой улыбкой, и быстро
шмыгает в ванную, закрывая дверь на щеколду. Он быстро раскладывает на крышке
стиралки дорожку порошка, вдыхает одной ноздрей и начинает часто шмыгать носом,
чтобы прогнать противную резь. Шастун быстро залезает в ванную, наскоро обмываясь и
сразу же чистя зубы. Нос продирает глухая боль, словно от осколков битого стекла, и он
видит как на дно ванны капают и растекаются в бегущей воде красные капли, но
мальчишка просто игнорирует это, несколько раз умывая холодной водой лицо в надежде,
что кровь остановится. В комнату он выходит голым, там же обтираясь полотенцем и
вытягивая из шкафа чистую одежду, начиная натягивать на себя трусы Попова. Доза уже
дает о себе знать, расстилая по всему телу вымышленное тепло, поэтому дальше он не
одевается, чувствуя прилив сил и бодрости.

Антон возвращается на кухню другим человеком — на его лице красуется беспечная

улыбка, а взгляд чуть стекленеет, когда зрачок увеличивается в размерах. Он замечает
сидящего на его месте Попова и пачку сигарет перед ним, но прежде чем взять одну и
прикурить, он наклоняется к мужчине, заглядывая в глаза.

— Ну что? Уже успел передумать?

Арсений все это время сидел на кухне, вперив не читаемый и задумчивый взгляд в окно, и
куря сигареты, которые больше тлели в его пальцах, а не оседали в легких. Он отстранено
слышит шаги Шастуна сначала в комнате, а после в коридоре и приходит в себя, только
когда мальчишка наклоняется к нему, дожидаясь ответа на вопрос.

Попов кидает истлевший горький бычок в пустую пепельницу и качает головой, обращая
взгляд выразительных голубых глаз на Антона. Он берет в свои ладони щеки мальчишки и
приникает к влажным губам, ловя кроткий выдох. Арсений целует мягко, просто, без
напора, без требований. Это простой поцелуй с привкусом зубной пасты и курева, не
требующий ничего ни от Антона, ни от Арсения. Непривычное чувство тепла, покоя и
странной правильности растекается по телу Шастуна, выбивая из колеи и загоняя под
ребра трепещущих синиц, от того, как нежно и легко Попов может целовать, держа его
лицо в своих руках. Мальчишка ненадолго теряется, отдаваясь уюту и спокойствию,
несколько секунд продолжая пялить глаза на Арсения, прежде чем смущенно
выпрямляется, чуть подрагивающими пальцами выуживая сигарету из пачки.

— У тебя опять кровь пошла? — спрашивает Попов, замечая у курящего парня засохшие
бусины крови под носом и хмуря брови.

— Да херня это, Арс, не парься. У меня всегда были слабые сосуды, еще до того, как я
начал нюхать, — отмахивается Антон, говоря правду, просто сейчас от раздражения
слизистой разной химией это начало происходить чаще и болезненней. Шастун
затягивает, выдыхая сероватый дым в прокуренную кухню. Его волосы все еще мокрые и
редкие капельки спадают его оголенное тело, заставляя его покрываться гусиной кожей,
но холода и озноба мальчишка больше не чувствует. Попов следит цепким взглядом из
под опущенных ресниц за парнем, потому что тот невероятно красив. Тлеющая сигарета
была крепко зажата между пальцев, мокра отросшая челка спадала на лоб и глаза, а тело
было чуть затуманено в сигаретном дыму. — Будут заказы, что приготовить?

— Без разницы, Тох, ты вкусно готовишь, а я ужасно голодный, так что съем все что
угодно.
— Ладно, — Антон усмехается с теплотой в глазах смотря на мужчину. Он подходит к
окну, открывая одну створку, чтобы выветрить дым, и после с сигаретой в зубах роется в
холодильнике, выкладывая на столешницу нужные продукты. Антон закрывает
холодильник, туша горчащий окурок в раковине и кидая скуренный бычок в окно.
Мальчишка чувствует спиной пристальный взгляд ледяных глаз и четкое присутствие
Арсения сзади, который следит на ним глазами. Это не отвлекает, не нервирует и не
смущает, но Шастун задумывается, что было бы неплохо, если бы над дверьми кухни
висел телевизор и они бы могли смотреть какую-нибудь передачу или фильм, обсуждая
его. Антон сам не замечает, как начинает мурлыкать себе под нос, быстро чистя картошку
в раковину. Дозы вместе с таблетками действует сегодня как надо — не слишком много
бодрости и вещества в крови, чтобы присесть на ухо******** или получать нестерпимое
удовольствие, и не слишком тянет ко сну и способствует нервному возбуждению.

Арсений молча следит за тем, как готовит Антон. Он никогда никому не признается, что
Шастун первый человек после мамы, с котором он может просто сидеть в тишине и
наблюдать за процессом, не испытывая скуки. В его голове роится много мыслей и он
пытается вспомнить, сидел ли он так когда-нибудь с Аленой, а потом все перетекает в
нелепое сравнение Антона и Алены. Его девушка явно проигрывает, даже не смотря на
зависимость Шастуна от препаратов, а скверный характер мужчина не берет в счет,
потому что Аленка тоже имеет такую особенность.

Меньше, чем сорок минут на деревянной дощечке стоит дымящаяся сковородка с жареной
картошкой с грибами и луком, а глубокой стеклянной миске нарезан свежий овощной
салат, еще не заправленный, и Арсений ощущает себя будто бы дома, когда он
неожиданно приезжал и мама старалась что-то приготовить на скорую руку.

— Что есть, — просто отзывается Шастун, доставая из навесного шкафчика две тарелки и
выдвигая полочку в столешнице, чтобы достать вилки. — Салат заправляй чем хочешь,
есть оливковое и подсолнечное масло и по-моему в холодильнике была банка сметаны,
мне все равно, — продолжает Антон, залезая в холодильник и ставя перед мужчиной
баночку Останкинской сметаны.

Арсений поднимает нагретую сковородку, чуть наклоняя, чтобы положить себе в тарелку,
а салат заправляет сметаной, мешая ложкой, которая там уже была. Он предлагает
положить Антону, на что тот отмахивается, говоря, что пока не голоден — после дозы
никогда не хочется есть. Мужчина буквально стонет от удовольствия, чувствуя
домашнюю еду.

— Это божественно, Тох, — отзывается Попов, поднимая взгляд на стоящего у окна

Шастуна, который лишь кротко улыбается.

— Арс, если можешь дать мне немного денег наперед, я сходил бы за дозой и таблетками,
потому что завтра это будет проблемней, а сегодня еще нет десяти, так что я вполне успел
бы. Я потом все тебе отработаю, правда, — спрашивает Антон, спустя несколько минут
молчания.

— Да наплевать, можем считать, что я плачу тебе за то, что ты мне готовишь, —
отмахивается мужчина и быстро что-то решая про себя, продолжает. — Еще не поздно,
так что ты мог бы купить ноутбук, мы могли бы смотреть кино по вечерам, когда будет
слишком скучно, — предлагает Арсений, внимательно смотря на удивленного таким
предложением мальчишку.
— Хорошо, но мне надо будет одеться нормально, а то продавцы решат, что я кого-то
ограбил, — кивает мальчишка, вспоминая о свое внешнем виде, хотя сейчас он стал
выглядеть явно чуть лучше. Он так и продолжает стоять у окна, потому что его ягодицы
все еще побаливают, а уголок на кухне слишком жесткий.

— Антон, если хочешь, можешь сесть ко мне на колени, — неловко предлагает мужчина,
понимая почему Шастун не садится. Мальчишка отрицательно качает головой, понимая,
что времени у него не так много, а от вида еды к горлу подступает скупая тошнота.
Поэтому он просит у Попова денег и уходит в зал переодеваться. Мужчина нехотя
поднимается с насиженного места и идет за ним, чтобы достать деньги и закрыть за
Антоном дверь, который перед выходом из дома был более-менее похож на нормального
человека.

Парижская Богоматерь* — роман «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго (1831г.),

первый исторический роман на французском языке, известнейшее создание французского
романтизма;
Дея и Гуинплен** — герои исторического романа «Человек, который смеётся» Виктора
Гюго. Гуинплен стал пэром Англии, увлекся свалившимися на него богатством и властью,
а после осознал, что потерял всё самое дорогое. В конце романа Дея умирает, и юноша в
горе бросается в воду вслед за возлюбленной;
Понюшка*** — доза наркотика, используемая для вдыхания носом;
Раздербанить**** — разделить дозу наркотика;
Сняться***** — снизить дозу наркотика или перейти на более легкие наркотические
вещества;
Белый хлеб****** — название героина, некоторые наркоманы использую чаще всего
продуктовые названия — белый хлеб, черная икра, молоко;
Сила******* — одно из названий первитина;
Присесть на ухо******** — растормозиться, говорить без остановки и без смысла.

***
Теперь у них в квартире красуется новенький ноутбук. Антон в них не особо разбирается,
но консультант в магазине сказал, что для свой цены он просто отлично подойдет для
просмотра фильмов. В черненьком драном рюкзаке у Шастуна теперь целый запас
различной херни психостимуляторов в таблетках и кони с дозами метамфетамина,
которых должно хватить почти на месяц.

Хотелось ли Антону объебаться до потери сознания на заброшенной стройке, где он

встречался с барыгой?

Хотелось ли снова почувствовать блаженную дрожь во всем теле и бешеный стук сердца?

Хотелось ли снова ощутить себя на измене?

Хотелось. Несомненно ему хотелось.

Но внутри все отчего-то щетинилось и противилось всеми силами. Мальчишка не

решался, представляя с каким осуждением и разочарованием на него будут смотреть
строгие и холодные голубые глаза, которые ему доверились и поддержали, когда он
приползет домой на автопилоте* обдолбанный в хлам, не имеющий возможности думать,
с сильнейшими галлюцинациями и засохшей рвотой на одежде и лице.
Ему становилось противно от такой мысли.

Он не мог подвести Арсения.

Когда у них появляется ноутбук, становится веселее коротать время. Большую часть
времени у Попова, потому что Шастун спит намного дольше его и Арсения надо себя хоть
чем-то занимать, помимо чтения. В остальном они смотря вместе кино, Антон показывает
ему интересные статьи и завораживающие документалки, которые они могут обсудить и
даже поспорить. Время проходит незаметно и спокойно для обоих. Антон становится
расслабленней, больше не скалясь на мужчину в попытке защититься, он привыкает к
Попову, сам ластится, обнимает и ведет себя намного смелее, частенько усаживаясь к
Арсению на колени на кухне, когда они едят или просто курят, и не важно, что ссадины с
ягодиц почти сошли, оставляя после себя временные и уродливые желтеющие синяки.
Язык мальчишки все еще бывает острым, когда он не в духе или раздражен, но все его
зубоскальство и выкрики заглушаются успокаивающими и крепкими объятиями Попова.
Когда Шастуна бьет тремор, сводит судорога или просто находит волна агрессии и злости,
он без слов укладывается под теплым боком мужчины, зарываясь лицом в его горячую
шею и наслаждаясь теплыми касаниями. В другие дни, когда его отпускает и он может
чувствовать себя нормально, мальчик кидается Арсению на шею, кусая и целуя шею,
солнечно хохоча и снова и снова продолжая обнимать. Все эти изменения в их
отношениях становятся ужасно разительными, правильными и плавными, такими, что
парнишка этого не замечает, не придает значения, наслаждаясь днями проведенными с
мужчиной.

Антон становится похож на щенка, которого подобрали с улицы, который злился, боялся,
кусался, не давался в руки, а потом привык, понял, что он очень нуждается в человеке,
который сделал это. Нуждается в его тепле, заботе и внимании, понимая, что человек его
не бросит, он начинает любить, верить, начинает открываться и доверяться ему. И Шастун
тоже начал отдавать, не задумываясь, веря Арсению всем своим существом, забывая, что
весь их мир — случайная иллюзия, которая непрочна и подобно карточному домику,
который может разрушиться в любой момент, а вот вопрос возможно ли будет собрать
его, хватит ли сил и терпения, так и остается наивно не заданным.

Казалось бы, все встает на свои места, но в голове у Попова с каждым днем все растет и
растет ком из мыслей и сомнений. Он понимает, что совсем скоро он вернется в свою
прежнюю жизни — будет жестоким и бесстрастным наркобароном, появляясь на точках в
роли дилера, парнем Алены и авторитетным преступником. Каждый день за просмотром
фильма, держа в своих руках Антона, он все чаще теряет нить сюжета, утопая в
размышлениях о том, чего он хочет на самом и что и для кого будет лучше.

Только находится один. Он прост, ясен и ужасно скуп — невозможно совместить свои
желания с реальностью, в которой они живут.

Приходит день, когда Арсений может со спокойствием на душе вернуться в город, не

озираясь по сторонам, и начать наводить порядок на своих точках, разгребать поставки и
осуществлять свою роль. Он просыпается утром, аккуратно отодвигая от себя Антона,
быстро приводя себя в порядок, собирая кой-какие вещи, и молча уходя из квартиры,
стараясь не шуметь. Через пару часов он пишет сообщения нескольким близким людям —
маме о том, что все в порядке и он не мог позвонить, Алене о том, что он дома и им нужно
будет поговорить, и Антону, который остался один в пустой и холодной квартире, во сне
дрожа от озноба и тщетно пытаясь найти родное тело.
Я возвращаюсь к делам, все улажено. В ближайшее время приехать не смогу. Пиши, если
тебе что-то будет нужно.

Автопилот* — сохраняющаяся способность управлять собой в невменяемом состоянии.

Как правило, после прекращения действия наркотика человек не может вспомнить, что он
делал в состоянии автопилота.

========== VIII ==========

Антон почти не помнит тот день.

Антон не хочет его помнить.

У него не было права и причин ощущать это, как предательство. Ему не должно было
быть так больно. Он не должен был срываться, судорожными движениями высыпая на
кухонную клеенку стола, за котором они с Арсением вместе ели каждый день — Антон
сидел у Попова на коленках, а мужчина придерживал его рукой за поясницу, длинную
дорогу синеющего мета. Так не должно было быть, но внутри все рвалось на части и
мальчишка мечтал забыться, чтобы ни чувствовать, ни понимать, ни осознавать
произошедшего.

Попов даже не попрощался.

Попов просто ушел, закинув в спортивную сумку кой-какие шмотки.

Попов его так легко бросил.

Хотя, чего ты ожидал, Антон? Что Арсений кинет все свои дела и будет нянчиться с
наркоманом? Думал, что стал важен ему? Нужен?

Мальчишка ничего ему не отвечает, ни в тот же день, ни через несколько, находясь в

потерянном и убитом состоянии.

Через несколько дней во входную дверь колотят левые люди. Стук громкий, настойчивый,
уверенный, где-то на фоне надрывается дверной, хрипящий из последних сил звонок, а
еще слышны грубые мужские голоса, гулким эхом разносящиеся в подъезде. Шастун туго
соображает, находясь в состоянии некой прострации от действий препаратов, ему кажется
будто кто-то кувалдой лупит по голове, поэтому он плетется открывать дверь даже не
задумываясь и начиная матюкаться прямо в коридоре. Ему скручивают руки, с силой
заламывая за спину, а парнишка до сих пор не может понять, что происходит пустым
взглядом оглядывая плывущие стены и людские силуэты. Антона затаскивают в спальню
три человека, пока два других проходятся и оглядывают квартиру. Его спрашивают об
Арсении. Мальчишку бьют по лицу и тянут за волосы, что-то вопросительно крича. Ему
разбивают губу, нос, скулу, лупят со всей силы, пытаясь вкричаться и получить что-то
внятное, но тщетно. Лицо становится онемевшим от действия препаратов в крови и
ударов, а он слышит только одно имя — Арсений, начиная глупо улыбаться и ворочать
глазами в поисках Попова, за что ему снова лепят отрезвляющую пощечину.

Понимая, что ничего внятного от объебанного наркомана не добиться, ему снова

заламывают руки и выводя на улицу, отвозя в участок. Шастуна закрывают в одиночной
камере, кидая на жесткую и холодную лавку, на которой он сразу же отключается, до сих
пор не понимая, что произошло.
Антона допрашивают на следующее утро, протрезвевшего, но по-прежнему плохо
соображающего. Мальчишка говорит, что ничего не делал и ничего не знает, что он
заплатит за съем квартиры какой-то женщине и снимает ее за дешево уже около двух
месяцев. Ему показывают фотографии Арсения, и Антон только мысленно усмехается на
них, показывая следаку тупое непонимание на опухшем лице. Попов выглядит на них лет
на двадцать, не больше, на фотках на нем постоянно какие-то футболки с дурацкими
принтами, взъерошенная шевелюра темных волос и черные большие очки из-за которых
невозможно разглядеть лица. Шастун еще раз повторяет, что не знает этого человека,
прося его отпустить, потому что он ни в чем не виноват, на что получает язвительную
шакалью ухмылку мужчины. Антон остается сидеть в пустой комнате для допросов, где
тусклое освещение, затхлый воздух и покореженный стол в центре с двумя стульями по
бокам. Через некоторое время двое сотрудников забирают его и снова ведут в камеру,
насмешливо и презрительно говоря, что скорости, найденной в его квартире при обыске,
хватит если не на весь срок, который ему хотят впаять по двести тридцать второй* или
двести двадцать восьмой** статье УК РФ, то на первые несколько недель точно, пока
будут заводить дело. Мальчишке предлагают позвонить или прибегнуть к помощи
адвоката, но тот отказывается. Ему некому звонить, кроме Арсения, но тот сам от него
отказался, да и нечего Попову светиться лишний раз при блюстителях закона. Тем более
Шастун уверен, что он бы не пришел сюда, за ним в участок.

Зачем ему нужен конченый наркоман?

Арсений начинает не на шутку переживать, когда молчание со стороны парнишки

затягивается на несколько дней, звонкой тревогой отзываясь в груди. На третий день
мужчина все кидает и едет в Подмосковье, паркуя под окном машину и торопливыми
шагами поднимаясь по лестнице. Он натыкается на белую прямоугольную бумажку с
крупными буквами «Опечатано», знакомой печатью и быстрой подписью светлой ручкой.
Попов не решается сорвать ее и войти в квартиру — кругом и так его отпечатки пальцев,
хоть он и уверен, что их никто не снимал — слишком мало доказательств, что мужчина
мог здесь проживать. Арсений сразу же набирает своего человека в органах, прося
пробить информацию, и спустя пару троек минут узнает, что Шастун сейчас находится в
участке, его уже допросили и оформляют на него двести двадцать восьмую. Мужчина
быстро берет себя в руки, решая, что делать дальше, и предлагает полковнику круглую
сумму за освобождение мальчишки. Услышав положительный ответ, Попов едет обратно
в город, подъезжая к участку, не заботясь о своей безопасности.

Антона выводит из отделения купленный и знакомый человек в форме, предавая побитого

мальчишку в руки мужчины и быстро о чем-то шепча, пожимая руку. Арсений с тревогой
оглядывает Шастуна — его лицо разбитое и опухшее, кое-где перемазанное его же
растертой и уже засохшей кровью, руки снова расчесаны до слезшей кожи и
кровоточащих царапин, кое-где проступают синяка, а взгляд безразличный и пустой.

Они вернулись к тому, с чего начали.

Арсений молча, за локоть подводит Антона к переднему сиденью и усаживает его,

захлопывая дверь и обходя машину, чтобы сесть за руль. Он заводит машину и везет его в
свою квартиру, где раньше он жил с Аленой. Они расстались в тот же день, когда
мужчина уехал от Шастуна. Все прошло тихо и спокойно, ни кто не кричал и ни кого не
обвинял, девушка и сама устала от такой жизни, сказав, что заберет вещи и уедет в
Петербург, где ей предлагают заключить хороший контракт.
Антон едет молча, отвернувшись от Попова и глядя в окно насупленным взглядом. Ему
наплевать, что Арсений злится и слишком громко молчит, словно надеется уничтожить
его давящей и колючей тишиной. Мальчишка зол в разы сильнее. Его разрывает он
ненависти, нелепой гордости и обиды, которая вонзается тонкими когтями в сердце. Как
только Арсений выходит из машины, открывая Шастуну дверь и вытягивая его за локоть,
Антон пытается вырывать руку, толкая мужчину и дергаясь всем телом, смотря на Попова
глазами полными злости и яростной боли.

— Отъебись от меня! — звонко выкрикивает Антон. Он не собирается проходить через

это снова, он больше не поведется на свою фантазию, которая выстроила ему мнимые
миражи нежности, поддержки и нужности. Они квиты — Антон недолго побыл в
холодной камере, в которую попал из-за Арсения, а мужчина вытащил его оттуда,
чудесным образом закрыв его только начатое заводиться дело. Они квиты, а значит им
больше нет смысла оставаться рядом, еще одного такого удара мальчишка не перенесет.
— Да отпусти же ты меня! Отпусти, блять! Я хочу уйти! — продолжает кричать Шастун,
потому что Попов ушел от него первый, и сейчас не может просто брать и таскать его по
своим квартирам, так, будто мальчишка для него что-то значит, а потом тихонько
съебывать оставляя сухое сообщение, словно он для него ручной щенок — поигрался и
уехал.

Арсений злится на глупого мальчишку, потому что невероятно переживал. Он пытается

хоть как-то удержать его рядом, притягивая ближе к себе и крепко обнимая, но Шастун
продолжает выкрикивать острые слова и истерично биться в его руках, крича, что Попов
ему больше нахуй не нужен. Мужчина не выдерживает, расставляя руки в стороны и
устремляя ледяной взгляд на Шастуна.

— А знаешь что, Тох? Иди-ка ты на все четыре стороны. Давай, вали! Внюхивайся где и с
кем попало, и подыхай в свой же рвоте на полу какой-нибудь закинутой стройки. Я не
буду тебя держать. На какой хрен мне это нужно, если ты не понимаешь элементарных
вещей? У меня у самого проблем больше, чем волос на голове. Делай что хочешь, это не
мое дело. Больше нет, — Арсений говорит уверенно и тихо, последний раз сверкая не
читаемым взглядом голубых глаз и уходя к подъезду. Антон на мгновение думает, что
лучше бы Попов накричал, но холод и сталь в его голосе распаляют еще больше, заставляя
сильнее злиться и ненавидеть.

— Да иди ты нахуй, Попов! Ты всегда тот, кто постоянно съебывается! Ты съебался от

меня первым! Ты! Ты бросил меня там одного, не сказав ни слова! Я был не нужен тебе
еще тогда, поэтому не надо делать вид, что это не так! Хватит строить из себя героя! Если
из нас двоих кто-то боится трудностей и жалеет себя, то это только ты, слышишь! —
мальчишка продолжает кричать Арсению в спину, обращая на себя ленивое и беглое
внимание прохожих. Он имеет право злиться. Его захлестывает отчаяние и яростная
обида, поэтому он решает, что лучше действительно объебаться до потери пульса, чем
ощущать внутри себя извергнувшуюся лаву, которая больно жжет изнутри. Он
разворачивается и уходит в другую сторону, крепко стискивая зубы и чувствуя, как глаза
режут не прошенные слезы.

Арсений со всей силы дергает дверь подъезда, поднимаясь к себе на этаж. Его рвут
чувства гнева и злобы на мальчишку, поэтому он даже не вслушивается в слова, которые
летят ему в спину тупыми ножами. Мужчина считает, что он прав. Он скидывает обувь в
коридоре и проходит в кухню, обставленную выточенной белой мебелью. Из маленького
выдвижного ящичка он достает бутылку коньяка и снифтер***. Попов выпивает залпом
коричневатую жидкость, не обращая внимания на проспиртованный привкус, и опирается
руками о стойку, закрывая глаза. За последнее время в его жизни начал твориться
настоящий пиздец и он просто не вывозит, потому что все давит, мечтая сожрать с
потрохами.

Пострадать и напиться не выходит, потому что надо ехать и решать дела, которых за
время всего отсутствия у него накопилось немерено. Жадные суки на его точках в хлам
угробили ту систему, которую мужчина старательно и кропотливо выстраивал несколько
лет, опираясь на дисциплину, беспрекословное повиновение и жесткость, так что сегодня
Попов не будет никого миловать.

Двести тридцать вторая* — ст. 232 УК РФ — Организация либо содержание притонов для
потребления наркотических средств или психотропных веществ. Наказание — лишение
свободы до четырех лет;
Двести двадцать восьмая** — ст. 228 УК РФ — Незаконные приобретение, хранение,
перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, психотропных веществ или
их аналогов. Наказание — штраф до сорока тысяч рублей, либо исправительные работы
на срок до двух лет, либо лишение свободы на срок до трех лет;
Снифтер*** — классический коньячный бокал.

***
У Антона нет сил, чтобы добраться до района, где находится одна из точек Попова,
поэтому он просто шляется по задворкам, ошарашивая нечастых прохожих своим
внешним видом. Его колотит, в голове совсем становится мутно, а сердце отчего-то
болезненно тянет вниз, желая ухнуть в ребра. Он меняет свой телефон на косуху*, которая
каким-то чудом находится у брахмана**. Порошок явно хорошо разбодяженный***, а
доза непривычно большая, но мальчишке плевать. Он внюхивается на желтоватой
скамейке и поднимается на ноги, начиная просто ходить по району, ожидая, когда доза
начнет действовать.

На улице начинает вечереть и Шастун снова стоит перед тем домом домом, от которого
уходил днем, разъяренно крича и обвиняя Попова. Его чуть шатает, тело дерет горячий
озноб и он чувствует, что готов отрубиться прямо здесь, потому что совсем втертый****.
Он подходит к подъезду и начинает жать по кнопкам домофона, едва попадая по кнопкам
дрожащими пальцами и беспорядочно повторяя заплетающимся языком, что он к
Арсению. Боже, ему так хочется к Арсению. Одна женщина останавливается у подъезда,
ища в большой бежевой сумке ключи, и открывает дверь, тем самым пуская невменяемого
парня. На лестнице она спрашивает к кому он собрался и мальчишка с трудом объясняет,
что ему нужен Арсений, прося показать его квартиру. Женщина продолжает возмущаться,
явно не довольствуясь ответом, но все таки, останавливаясь перед дверью на втором
этаже, показывает на квартиру Попова, открывая свою дверь, которая находится рядом.
Она живет тут всю жизнь, знает очень отзывчивого и доброго мужчину живущего по
соседству, поэтому продолжает встревать, говоря Антону, что его здесь совсем не ждут,
когда мальчишка из последних сил бьет по двери, другой рукой вжимая кнопку звонка.
Шастун ее не слышит, продолжая стучать и трезвонить. Он не слышит громкой и
настойчивой просьбы покинуть помещение, потому что в голове одна пыль от порошка.
Соседка, видя, что парень абсолютно невменяем и не обращает не нее внимание, сдается,
говоря, что сейчас позвонит Арсению и вызовет полицию, а после скрывается за дверью
своей квартиры.

У Антона в голове все мутится, он не чувствует своего тела, падая на холодный и светлый
пол подъезда. На коже выступает липкий пот, лицо приобретает невероятную бледность,
но он ничего не чувствует. Мальчишка пытается подняться, не понимая, что с ним, но его
рвет мутной жижей прямо на пол, а внутренний жар пронизывает каждую ткань тела,
заставляя бессильно корчится. У Шастуна была только одна передозировка из-за высокой
чистоты кокса*****, и сейчас он не хочет подыхать прямо под дверью своего дилера, но и
уйти куда-нибудь он тоже больше не в состоянии.

Соседка оказывается очень милой женщиной, не догадывающейся о том, что Арсений

Попов известный наркобарон, бывающий в розыске, которому она звонит или заходит,
когда случается что-то важное. Мужчина получает звонок, когда совершает рейд******
по своим, выбивая всю дурь. Он берет трубку, будучи сильно взбешенным, стараясь быть
вежливым, но получается отвечать только сквозь сжатые зубы. Рукава его синеватой
рубашки закатаны, волосы всклочены, а глаза горят бесконтрольной злобой. После слов
женщины, его лицо меняется — брови хмурятся, глаза распахиваются, а во взгляде
читается тревога и нежелание верить, что парень, которого описывает женщина — его
Антон.

Попов срывается с места, оставляя всю оставшуюся работу своим людям, и давя педаль в
пол, чтобы как можно быстрее доехать до дома. Он взбегает на этаж и видит мальчишку,
скрученного клубком в луже своей же рвоты. Попов судорожно открывает дверь ключом,
с нечеловеческим страхом не отрывая глаз от бледного мальчишки, который пытается
что-то прошептать синеющими губами, из которых начинает литься пена. Он аккуратно,
но быстро берет его на руки, чувствуя судороги чужого тела, и несет в ванную, открывая
кран и хватая какой-то кувшин, набирая в него воды. Попов начинает поить Антона,
постоянно тормоша его, чтобы тот не потерял сознание окончательно. Шастуна
беспрерывно рвет водой прямо на кафель ванной и на вещи Арсения, но мужчина
продолжает его отпаивать.

Мальчишка начинает подавать хоть какие-то признаки. Его взгляд блуждает по комнате,
не имея возможности на чем-то сконцентрироваться и пугая своими сужеными
стеклянными зрачками. Арсений вслушивается в его дыхание и щупает ощутимый пульс,
спокойно выдыхая и продолжая держать Антона в своих руках, гладя по сальным и
мокрым волосам. Шастун понимает, что ему безумно холодно, пока в голове стоит шум,
хотя на самом деле тело, которое держит в своих руках Попов невероятно горячее.
Промывание помогает организму снова начать работать, дыхание приходит в норму, но
сознание все еще мутится и мальчик по-прежнему остается невменяем. Ему кажется, что
он умирает, хотя на самом деле просто теряет сознание и плывущую белую комнату из
вида, погружаясь в глубокий сон, пока Арсений держит его на своих руках, поглаживая
волосы и пытаясь прийти в себя под шум холодной воды, большим напором бьющей из
крана.

Через некоторое время Арсений поднимается на ноги, беря на руки мальчишку. Он

оставляет воду включенной, решая потом помыть полы, и относит Антона в спальню,
укладывая на кровать и снимая мокрую от воды и желчи одежду. Мужчина заворачивает
его в одеяло, накидывая сверху большой и тяжелый плед, а сам уходит на кухню, чтобы
поставить чайник и быстро убраться в ванной. Арсений быстро моет пол в ванной, там же
выжимая мокрую тряпку, а после идет на кухню, заваривая зеленый чай, чтобы желудок
Шастуна окончательно не сдал.

Мальчишка приходит в себя довольно скоро, но в голове по-прежнему тяжело. По телу

льются свинцовая слабость, а зрачки стали чуть-чуть пошире, но все равно остались
узкими и потерянными. Он не знает, сколько прошло времени и с трудом понимает, что
происходит, но более-менее внятно видит перед собой Арсения, сидящего рядом, с
чашкой в руке. Их взгляды встречаются сразу же, как только Антон открывает глаза. У
Шастун в глазах все кружится и идет темнеющими пятнами, а во взгляде мужчины
читается боязливое облегчение и тревога. Во рту у парня сушит и он бессознательно
тянется к чашке в руках Попова, словно на автопилоте. Он не знает, что ему сказать, да
если бы и знал, все равно не смог бы — язык во рту напоминает безвольный наждак.

Мужчина подносит кружку теплого чая к запекшимся губам Антона, придерживая ее,
потому что пальцы Шастуна все еще пробивает слабая судорога и он не может удержать
ее в руках самостоятельно.

— Ну и что ты наделал, Тох? Оно того стоило? — устало спрашивает Арсений,

вымученным и беспокойным взглядом бегая по бледному лицу Антона. Он даже подумать
не мог, что их разрушенный мирок тепла и гармонии и бессильная злость мальчишки
стоили того, чтобы устроить себе передоз непонятно где взятой дрянью.

Антон глотает содранным рвотой горлом теплый чай, пытаясь дрожащими пальцами
удержать кружку, и чтобы взять ее покрепче, кладет свои пальцы поверх чужих горячих
ладоней. Он переводит взгляд на измученное и осуждающее лицо Попова, пытаясь что-то
просипеть в ответ, потому что язык до сих пор не может отойти.

— Ты меня бросил, — едва шепчет Антон, словно этим все можно объяснить. Его слова
звучат, как упрек, они переполнены обидой и таким отчаянием, что у Арсения екает
сердце. Дело не в интонации, с какой они были сказаны, потому мальчишка может еле
шевелить языком и шептать пересохшими губами, а в стеклянных глазах, в которых
плескается море боли, осуждения и непонимания, и в том, что он вкладывает последние
силы, чтобы сказать три этих жалких слова. Арсений не имел права уходить. Он не имел
права так уходить от него. Неужели Антон не заслуживал простого прощания? Неужели
Попов так сильно желал от него уйти, что даже не разбудил, а просто сбежал, оставляя его
одного? Неужели он не заслужил ничего, кроме холодного и равнодушного сообщения,
словно не было тех недель?

Неужели Антон для него ничего не значит?

— Я не бросал тебя, Антон. Если бы я тебя бросил, то не сидел бы сейчас с тобой, а

просто вызвал бы скорую и тебя определили в наркологичку. Я не забирал бы тебя из
отделения, отвалив приличную сумму за закрытие твоего дела, Антон. Я бы даже не писал
то коротенькое сообщение, а просто бы пропал, слышишь? Я не бросал тебя, Тош, —
Арсений злится на глупую выходку парня, но старается это скрыть, поэтому его голос
пронизан нежностью, усталостью и досадой. Он не думал, что Антон так себя поведет. Он
не думал, что может быть ему по-настоящему важен. — Ладно, ты сейчас отдохнешь,
придешь в себя, и мы вместе решим, что будем делать дальше, — выдыхает Попов, видя
что Антон не в состоянии разговаривать с ним, и убирает почти пустую чашку,
вытаскивая руку из-под холодных и тонких пальцев. Арсению тоже нужно отдохнуть —
сегодня он едва не поседел, увидев мальчишку с пеной у рта и синеющими губами под
своей дверью. — Я буду спать в зале, он рядом, так что если станет плохо — крикни что-
нибудь, ну или урони чашку. Я приду, слышишь? Все хорошо, — мягко продолжает
Попов, поднимаясь с кровати. Он пододвигает пузатую кружку на тумбочке, чтобы та
стояла ближе к кровати, и уходит, подталкивая одело под Антона и поправляя влажную
челку.

Антон быстро засыпает, сразу же проваливаясь в бессознательную и тягучую дрему,

отдаленно чувствуя, как тело сгорает ледяным ознобом. Мальчишка несколько раз
вздрагивает во сне, просыпаясь в поту и ложась обратно, снова забываясь, когда на улице
стоит ночь, но не выходит. Голова идет кругом, в горле стоит теплая рвота, а его бросает
то в жар, то в холод. Он поднимается с кровати, опираясь о нее, и в слепую, исходя
горячим потом, идет искать ванную, держась дрожащими руками за стены. Антон сразу
отыскивает ванную, закрывает за собой дверь и включает холодную воду, чтобы умыться
и прополоскать рот, в котором стоит сушняк. Он видит на полочке прозрачную стойку для
щеток и зубную пасту, но не решается брать щетку, поэтому дрожащим пальцем
растирает пасту по зубам, смывая. Мальчишка помнит почти все произошедшее, и это
вызывает глухое отвращение. Антон возвращается обратно в спальню, отбрасывая
желание заглянуть в зал, где спит Арсений. Он снова пытается забыть тревожным сном,
но не выходит. Ему холодно и он поглубже ныряет в большое одеяло, желая согреться, но
снова мимо. За окном начинает светать, прочерчивая силуэты вещей в комнате. Голова
снова кружится, и Антон нашаривает рукой кружку, сбивая ее с тумбочки. Она звонко
разбивается о темный ламинат, вонзаясь в голову Антона отголосками невидимой боли.
Он пробовал позвать Арса по имени, но с губ не слетало ничего, кроме задушенных
хрипов.

Арсений дергается, вздрагивая всем телом и резко распахивая глаза от звука битого
стекла, бьющего по ушам, и быстрыми шагами забегают в спальню. Он успел передумать
тысячу мыслей в голове, думая, что делать дальше — вызывать своего врача на дом или
найти что-нибудь в аптечке, чтобы стало легче. Попов находит Антона лежащим на
кровати, его лицо бледное и спокойное, а глаза смотрят в упор. Шастун не испытывает
чувства жалости или вины, видя перепуганного, растрепанного и непонимающего
мужчину. Он только сглатывает и старается слышимо просипеть:

— Ложись со мной, Сень.

Арсений тяжело выдыхает, желая ответить Шастуну что-то колкое и грубое, но его
беззащитная просьба выбивает все раздражение, поэтому мужчина босыми ногами
проходит по полу и молча ложится рядом, залезая под одеяло и сгребая мальчишку в свои
руки, будто бы надеясь вжать холодное и худое тело в себя. Антон заметно расслабляется,
тыкаясь лицом в горячую шею, и проваливается в сон, словно Арсений — большой,
успокаивающе мурчащий кот. Они больше не говорят ничего друг другу, и в касаниях
проскакивает что-то затаенное и отчужденное, но теплое тело рядом все также греет
Антона, как и несколько дней назад, и это, кажется, становится единственным, что ему по-
настоящему нужно.

Косуха* — одно из названий дозы героина, как правило, подразумевающее плохое

качество товара;
Брахман** — торговец галлюциногенами;
Разбодяженный*** — разбавить наркотик для продажи;
Втертый**** — человек, находящийся в сильном наркотическом опьянении;
Высокая чистота наркотика***** — непривычно большой объем наркотика;
Рейд****** — внезапная проверка.

***
Они просыпаются почти одновременно. Мальчишка вылезает из кровати первым,
накидывая на себя одеяло и выходит из комнаты, ища кухню и оставляя Арсения ежиться
на кровати одного. Парень находит на белой барной стойке пачку красного Мальборо и
зажигалку, прикуривая прямо на кухне. Квартира чистая и дорогая, и, скорей всего, в ней
нельзя курить, но Антон не задумывается, раздумывая о чем-то своем. Может быть,
Арсений и спас его вчера от передоза, не позволяя сердцу окончательно закоченеть, но
Шастун до сих пор слепо зол на него и обижен.
Арсений тяжело вздыхает, потирая руками лицо, и выходит на кухню, усаживаясь за
барную стойку. Он не смотрит на Антона, который будто нарочно раздражает его своим
поведением, и подвигает к себе пузатую бутылку коньяка, наливая тот же виски во
вчерашний стакан и выпивая его залпом, чувствуя как спирт жжет пустой желудок.

— Почему ты, блять, решил что тебе все дозволено? Почему ты думаешь, что тебе все
можно, Шастун? — Попов вперивает взгляд в стену, покрытую дорогущим белым
кафелем, звуча уверенно и чуть взбешенно. Если бы мальчишка вчера чуть не подох под
его дверью, то он бы не задумываясь сейчас дал ему по лицу за его выходки и острый
язык. Эти мысли разжигают застывшую лаву внутри и Арсений снова тянется к бутылке,
наливая себе чуть ли не пол снифтера и разом выпивая теплую жижу.

Он устал.

Он так сильно устал.

— Потому что могу? — тихо отзывается Антон, не стараясь придать голосу насмешки или
язвительности, отвечая вопросом на вопрос сипло и безразлично, что еще больше выводит
Арсения из себя. Шастун не испытывает чувства страха или благодарности перед
мужчиной. С того времени, как Попов выпорол его, поставив раком, прошло уже слишком
много всего и воспоминания вместе с чувствами притупились, а вот царапины, сочащиеся
обидой, глупой гордостью, болью и злостью, остались, ощущаясь свежими и
кровоточащими. Мальчишка не считает, что сделал что-то выходящее за рамки, это его
дело и Попова оно абсолютно не касается. Антон смотрит на взъерошенного мужчину с
синяками под глазами и красными глазами, чей кругловатый кадык видимо дергается при
больших глотках. Этот строгий и ответственный взрослый решил накидаться, как
школьница на выпускном вечере?

Попов горько усмехается, наливая себе еще, и прежде чем выпить, берет из компотьера* с
золотыми ручками зеленое яблоко. Мужчина заливает себе в рот коньяк, закидывая голову
и закусывает плотным яблоком, кожица которого несомненно измазана воском. Рот
оказывается испачкан в яблочном соке и Арсений вытирает его рукой, наливая еще бокал.
Он напивается быстро и его уже неплохо начинает развозить, потому что крепкий пряный
коньяк на пустой желудок дает о себе знать, заставляя мужчину немного теряться в
ощущениях и слышать шум волн в голове. Попов поднимается, опираясь рукой о стойку,
и встает на шатающиеся под ним ноги, чтобы прилечь.

— А почему я не могу?! Почему я не могу позволить себе делать все, что мне взбредет в
голову?! Я вообще, блять, ничего не могу, — Арсений вскрикивает, чувствуя, как язык
спотыкается о передние зубы, а окончания слов смазываются. Он снова усмехается и
махает рукой, уходя в гостиную, опираясь о стенку, когда его резко качает влево.

Антон закатывает глаза, качая головой, когда видит состояние мужчины. В душе что-то
скребется и тревожно тянет от бессильного, смиренного и горького восклицания Попова.
Оно звучало болезненно и отчаянно, а в уставших чертах лица была неподдельная тоска и
мука. Шастун докуривает сигарету, раздумывая, что ему делать дальше. Затушив бычок в
раковине, он оставляет его там же, а после выходит в зал, куда ушел Арсений. Мальчишка
находит его сидящим на диване — глаза закрыты, лицо красное, а дыхание шумное и
частое, и удивляется, как Попов смог напиться до шаткой походки и безвольной дремоты
с нескольких бокалов в десять часов утра.
Антон подходит к дилеру и садится на пол, устраиваясь между его разведенных ног, а
локти ставя на бедра, подпирая ими голову и внимательно разглядывая вымученное и
красное лицо. Антон и сам выглядит отвратительно, но сейчас замечает, что и Арсений
ушел от него недалеко.

Попов почти забывается в пьяном дурмане, потому что его неплохо так штормит, в голове
пусто, а еще тянет в сон. Он осознает, что пьян. Чужие прикосновения заставляют его
разлепить остекленевший взгляд ярких голубых глаз и свести брови, туго понимая, что
происходит.

— Ну и что ты сам-то творишь, а? Нахера ты так ужрался? — с деланным осуждением

спрашивает Антон, внимательно глядя на хорошо поддатого мужчину.

— Я заебался, Тох. Я пиздец как заебался. У меня могут быть ужасные проблемы, а ты,
блять, думаешь только о себе. И почему ты решил, что только у тебя все хреново в жизни,
а, Антон? Ты эгоист, Шаст. Конченый эгоист, — вымученно шепчет мужчина, смотря на
Антона из-под опущенных век и говоря с усталостью и равнодушным упреком.

— Тоже мне, новость нашел, — с усмешкой отзывается Шастун, не понимая чего Попов
от него хочет этим добиться. Он наркоман, а все наркоманы, жуткие эгоисты, потому что
после того, как они садятся в систему**, их уже ничего не волнует, кроме себя и желанной
дозы. — Я не считаю, что у тебя в жизни все заебись, просто не привычно видеть, что ты
решаешь все свои проблемы, напиваясь по утрам в середине рабочей недели, —
продолжает Антон. Не то чтобы он следил за временем, а уж тем более за днями, просто
на кухне стояли электронные часы, и еще он искренне не понимает, почему Попов так
себя ведет. Он не хочет его таким видеть — сдавшимся, смиренным и бессильным. — Ты
можешь и дальше напиваться, плюя на все, что происходит во круг, но в таком случае ты
будешь чем-то лучше меня? — прямо и уверенно заявляет Шастун, словно они с
Арсением поменялись местами. Попов не прав. Антон никогда не считал, что мужчина
должен быть постоянно сильным. Все люди могут сломаться, все имеют право быть
слабыми и не держать все это в себе, наращивая в груди огромный ком, и Арсений не
исключение. В этом нет ничего постыдного, потому что все мы живые люди,
чувствующие и принимающие на себя все, и сломаться — может каждый. Вопрос только в
том, сможет ли заново подняться это человек, собрать себя и пойти дальше — в этом вот и
заключается истинная сила. — Тебе сегодня было куда-то нужно уехать?

Арсений никак не реагирует на слова Антона, продолжая смотреть на него стеклянными

глазами. В конце он только равнодушно усмехается и закидывает голову на спинку
дивана, видя как немного плывет потолок и понимая только, что он сильно опьянел с
нескольких бокалов, кажется, пропустив все остальное мимо ушей.

— Отъебись, Шаст, — тягуче стонет мужчина, жмурясь, и заваливаясь на диван,

отталкивает Антона. Он закидывает ноги и подпихивает себе под голову маленькую
подушку, с кряхтением отворачиваясь к спинке. В голове совсем бардак и он больше
ничего не понимает, чувствуя как вязкое опьянение затягивает его в блаженную дрему,
заставляя моментально отключиться.

Антон возмущенно смотрит на пьяного Попова, вскидывая бровями и вздыхая. На душе

становится странно, что он говорил все впустую и Арсений не обратил на него никакого
внимания, словно он для него больше ничего не значит. Мальчишка стаскивает с себя
одеяло и укрывает им дилера. Он поднимается на ноги и думает, где могли быть его вещи,
потому что в них осталась небольшая доза порошка. Антон находит их в спальне,
просовывая пальцы в карманы сырых штанов, в надежде найти там крупицы оставшегося
слона***. Наконец-то Шастун вытаскивает мокрый пакетик и такой же чуть намокший
порошок внутри него.

Шастун не придумывает ничего лучше, чем включить плиту и высушить над ней
порошок, а позже снюхать его, высыпав на глянцевую барную стойку. Миллиграммы
остатков он прячет в карман тех же штанов и возвращается в спальню, кидая их на тоже
место, где взял. В комнате Антон обращает внимание на большой белый шкаф с
подсветкой и зеркалом, в которое Шастун не желает смотреть. Он открывает плавно
проезжающую дверцу шкафа и бегло оглядывает полки в поисках вещей Попова,
выуживая оттуда непонятную футболку, серый колючий свитер с огромным горлом,
спортивки и трусы. Антон натягивает себя чистые вещи и принимается осматривать
квартиру. Он замечает, что некоторые полки пустуют, как в шкафу, так и во всей
квартире, словно кто-то собрал нужные ему вещи и уехал, и решат спросить об этом у
мужчины позже, когда тот проспится. Мальчишка, обойдя весь дом, решает пойти
обратно на кухню, чтобы что-нибудь приготовить поесть. Он оглядывает полки и
холодильник, доставая и выкладывая на столешницу нужные продукты. Пока все варится
на плите, Шастун замечает на верхней полке ящичек с красным крестиком и тянется за
ним, чтобы порыться в аптечке и найти что-нибудь подходящее. Антон находит пласты н-
холиноблокаторы**** и знакомые транквилизаторы, немного удивляясь и сильно
сомневаясь, что все это принадлежит мужчине. Он закидывается транками и достает из
аптечки дешевенькую коробочку ацетилсалициловой кислоты*****, чтобы дать Арсению.
Затем мальчишка снова возвращается в спальню, собирая с пола осколки разбитой
салатовой чашки, возвращаясь на кухню и выкидывая их в мусорное ведро. Он не знает,
чем себя занять, поэтому просто садиться на кухонный подоконник, открывает форточку и
курит, раздумывая обо всем, что произошло и надеясь, что когда Арсений проснется, его
настроение будет чуть лучше. Антон знает, что ему стоит извиниться. Но делать он этого
не будет, словно вся его сущность все еще противится нормально заговорить с мужчиной.

Арсений спит долго и крепко, погружаясь в мутное болото опьянения. Он просыпается

ближе к ночи, когда на улице почти стемнело, машины шумят за окном, а фонари светят
беловатым светом. Попов с трудом разлепляет опухшие глаза, чувствуя гул в голове. Он
садится на диване, справляясь в кружащейся головой, и видит около себя одеяло из
спальни, которое не брал с собой, а еще пласт с таблетками. Он выдавливает одну и
наливает себе из графина воду в один из стоящих стаканов, чтобы запить таблетку и унять
пресную сухость во рту. Он удивлен, потому что мальчишке явно на него наплевать.
Через пару тройку минут Арсений наконец-то поднимается на ноги, в голове все еще
немного шумно, но он чувствует себя в твердом сознании и улавливает запах еды,
понимая, что Антон что-то приготовил. На кухне он находит еще теплую еду на
сковородке и самого Шастуна. Внутри подгорает желание подойти, коснуться,
извиниться, сказать спасибо за таблетки, за одеяло, за еду, но глупая гордость и обида все
перекрывает, заставляя грубить и скалить зубы.

Какого хрена он один должен справляться с этим?

Почему ему одному хочется наладить их разбитые отношения?

Почему он один должен лечить мальчишку, который снова обдолбался какой-то дрянью,
от зависимости?

Он не будет этого больше делать.

Больше нет.

— Привет, — непривычно робко тянет Антон после того, как мужчина кидает не него
ледяной взгляд, берет в руки сигареты и накладывает себе в тарелку приготовленную
пасту с тунцом. Он не знает как начать, видя не читаемое лицо Попова и думая, что ему
нужно немного времени провести в тишине, потому что голова может еще шуметь. — Я
понимаю, что должен уйти, но знаешь, я подумал, что так нельзя... ну, как ты, уходить не
попрощавшись, — неудачно объясняется мальчишка, вставляя в свои слова детский
упрек.

На самом деле он не хочет уходить.

На самом деле ему просто некуда.

— Все сказал? — грубо и безразлично спрашивает Попов, скидывая голову. Ему надоело.
Он устал и больше не хочет уговаривать Антона остаться, бросить наркотики, набрать вес
и вернуться к нормальной жизни. Больше это не его проблемы. — Тогда в отличие от
меня ты все же попрощался, так что можешь валить на все четыре стороны, — чеканит
Попов, не поднимая взгляд на Шастуна и продолжая накручивать широкие и длинные
макароны на вилку. Еда вкусная, хоть и немного остывшая, но об этом тоже больше не
будет говорить.

Они оба гордые и Есенин, кажется, был прав******.

Антон побито кивает, поджимая губы и опуская глаза. Он слазит с подоконника и идет в
спальню, чтобы переодеться в свои старые шмотки и сглотнуть острый ком в горле. Его
вещи все еще сырые и пахнут рвотной желчью, но это ничего, ему все равно придется
ночевать в каком-нибудь притоне или заброшенном здании, хотя на улице уже начинает
холодать. Через пару тройку минут мальчишка выходит в коридор и садится прямо на пол,
чтобы влезть в кроссовки и потуже завязать на них шнурки. Антон все делает не спеша,
снова нарочно старается быть помедленнее, оттягивая время и надеясь, что Арсений
передумает, потому что своя гордость наступает на горло, оставляя только пелену
бессильных слез в зеленых глазах.

Попов внимательно прислушивается к звукам в квартире, оставаясь на кухне. Он

старается не двигаться и не дышать, чтобы не пропустить малейшего шороха, слыша и
распознавая каждое движение мальчишки. В груди сидит бьющаяся надежда, словно
птица в силке, которую так и не отпускает охотник с легавой. Его захлестывает волной
такой же гордости и он ничего не может с собой поделать, продолжая сидеть бездвижно
на месте. Арсений слышит, как Антон проходит в коридор и остается там, явно натягивая
кроссовки, и в груди все сворачивается тугим узлом, не позволяющим встать и остановить
Шастуна.

Антон со слезами на глазах понимает, что останавливать и искать его больше никто не
будет, и крутит замок входной двери, кладя руку на позолоченную ручку. Он должен
уйти, но не может. Внутри все рвется, вырываясь наружу и Антон взмахом рукой стирает
слезы из глаз.

Он не может.

Он подохнет без Попова.

— Оставь меня здесь, у себя. Пожалуйста, — тихо и покорно сипит мальчишка,
останавливаясь в дверном проеме кухни в грязных кроссовках. Его голос звучит смиренно
и кротко, а еще чуть чуть подрагивает и срывается на последнем слове. Арсений резко
поворачивается, хмуря брови и распахивая глаза, явно не ожидая, что Антон его так
искренне и кротко о чем-то попросит. На лице он сохраняет маску холода, упираясь
глазами в зажатого Шастуна, но на сердце немножко отпускает.

— А зачем мне это, Антон? Зачем мне это делать? Чтобы когда я буду вынужден уезжать
по делам, ты объебывался до передоза? Мне это не надо, Антон. У меня и без этого
проблем по горло, — четко и пусто отзывается Попов, смотря на Шастуна холодными,
замученными и колючими глазами.

— Это не так, Арс! — выкрикивает Антон, глядя на мужчину водянистыми глазами. Он

ненавидит оправдываться, но сейчас чувствует, что должен. Мужчина не лжет, его взгляд
словно напарывает на себя, он уверенный и прямой, и мальчишка понимает, что если
сейчас что-то не сделает, то больше никогда его не увидит. — Я думал, что ты меня
бросил, просто взял и ушел, после того, что было, — тихо говорит Антон, болезненно
осознавая то, как это звучит. А что было? Мужчина ничего ему не обещал и не был
должен, но все равно в груди что-то неимоверно сильно тянет, вызывая волны колючей
боли. — Ты мог бы разбудить меня, чтобы попрощаться. Но ты этого не сделал. Как будто
я для тебя пустое место. Будто тебе было наплевать. Ты просто отправил пустое
сообщение. словно ничего не было. И да, блять, я сорвался. Мне было больно и обидно. И
Арс... Люди лечатся от зависимости несколько месяцев, бывает даже годы, это не
проходит за одну неделю, — заканчивает мальчишка, опуская глаза в пол и сжимая
челюсть.

Попов тяжело вздыхает, чувствуя как сумятица в голове наконец-то складывается в одну
картинку. Он встает со стула и подходит к Антон, глядя ему в лицо. В груди что-то
оседает неприятным осадком, но становится в разы легче, когда все происходящее
устаканивается.

— Сними с себя эти тряпки, смотреть не возможно, их осталось только выкинуть. И, Бога
ради, Антон, разуйся, здесь чище, чем в операционной, тем более Алена просто ненавидит
грязь в доме, — Арсений зачем-то упоминает о своей съехавшей девушке и обходит
Шастуна, уходя в зал. Он снова разваливается на диване, накрываясь одеялом и берет в
руки пульт, включая широкую и тонкую плазму.

Алена ненавидит в доме грязь.

Антон облизывает губы, слыша эти слова, и понимает, что ошибся. Алена ведь работает
моделью, скорее всего, просто уехала куда-нибудь, собрав шмотки. Мальчишка снова
плетется в коридор, стягивая кроссовки за задники, а после идет в душ. Ему нужно
помыться, чтобы надеть чистую одежду Арсения. В этой квартире выбор гардероба явно
больше.

Попов смотрит какой-то фильм с перерывами на рекламу. Арсений понимает, что это
вторая часть Джона Уика, первую он видимо уже пропустил. Антон долго копается в
ванной, а после в спальне, снова влезая в вещи мужчины, в которых он сегодня уже был.
Мальчишка становится более-менее похож на человека, хотя синяки и припухлости на его
лице сильно выделяются, худоба оказывается слишком явной, а руки с шероховатой
кожей выглядят отвратительно. Он приходит в зал и садится на другой край дивана,
начиная внимательно глядеть в экран телевизора.
Некоторое время они молчат, а потом Антон начинает коситься на Арсения. Шастун
смотрит на контуры его лица, видя небрежную щетину, проступающие сквозь нее
шоколадные родинки, приплюснутый нос и кругловатый подбородок. Он скучал по нему,
но никогда об этом не скажет. Мальчишка скучал по нему очень сильно и сейчас ему
очень бы хотелось устроиться на коленях Попова и почувствовать его пятерню в своих
волосах, но он больше не будет не будет этого делать. Он понял для себя, что нельзя слепо
верить и наивно вверяться в чужие руки. Прошлый двухнедельный опыт не принес ничего
хорошего, лишь тягучую боль и предательство.

Арсений чувствует напряжение и колкость в воздухе, но упорно не обращает на это

внимание, сосредотачиваясь на фильме. Тишина и непривычное молчание давит на
голову, и мужчина все-таки не выдерживает, заговаривая первым.

— Ты чего такой притихший? Так дальше и будешь себя вести? Если так, то ругаться с
тобой бывает даже полезно... — высокомерно и ехидно тянет Попов, плавно вскидывая
бровями.

Антон снова кидает взгляд на Арсения, на этот злорадный и насмешливый, поворачивая

голову целиком. После, видя, что мужчина никак не отреагировал, мальчишка снова
отворачивается к экрану и издает раздражающий цок языком. А потом еще один, и еще,
нарочно выводя Попова. Этот жест со временем перетекает в монотонный и злящий звук,
который замолкает только на секунду, когда Антон сглатывает.

— Ну наконец-то, а то я прям уже скучал. Подумал даже, что ты чувствуешь себя

виноватым, — язвит Арсений, закатывая глаза, а после того, как Антон не прекращает, не
обратив внимания на его слова, толкает его ногой в бедро, чуть сдвигая с насиженного
места. — Может, ты прекратишь уже, а? У меня только голова перестала шуметь, Антон.
Ты ведешь себя, как ребенок, — Арсений начинает злиться, устремляя строгий и
раздраженный взгляд на Шастуна, надеясь, что тот заткнется, но тщетно, мальчишка
продолжает издевательски цокать. — Блять... Ну и что мне сделать, чтобы ты прекратил
выносить мне мозг?

Антон ничего не отвечает, только передергивает плечами и продолжает издавать это

ужасный и невыносимый звук еще громче, чаще и надоедливей, упираясь ладонью в
кожаный диван, чтобы мужчина не столкнул его отсюда окончательно. Шастун не отводит
глаза от экрана, продолжая выводить Попова с невозмутимым лицом. Он не до конца
уверен, что то, что он делает хорошо для него и к каким последствиям это приведет, но
остановится уже не может, если только Арсений не запульнет пультом ему в висок.
Мальчишка может продолжать этот концерт до самого утра, лишь бы добиться от Попова
более живой и настоящей реакции. С каждым щелчком языка о нёбо, дилер беситься все
больше и больше. Он стискивает зубы, пытаясь не обращать на него внимания, но не
выходит, поэтому Арсений резко садится, выходя из полу-лежачего положения, и крепко
хватает Антон за предплечье, перетягивая к себе. Шастун мигом оказывается рядом с
мужчиной, который одной рукой держит его за подбородок, а другой сжимает поясницу, и
притягивает его лицо к своему, чтобы настойчиво поцеловать, больно закусив губу.

Мальчишка сразу же замолкает, неосознанно поддаваясь желанному напору. Ему не

нужно время, чтобы подумать или уйти от настойчивых рук, он прекрасно понимал, зачем
все это делал, хоть и противился сам себе, не желая признавать. Его тонкие пальцы
скользят по шее Попова, пробираясь к темным и мягким волосам и зарываясь в них,
взъерошивая. Антон отвечает слишком податливо и резко, стараясь установить свой
напор, несколько раз глухо сталкиваясь зубами. Дыхание Шастуна сбивается, грудь
поднимается слишком резко и высоко. Сидеть в таком положении становится неудобно и
далеко, поэтому парень, не убирая рук из чужих волос и не отрываясь от мокрых губ ни на
секунду, подается вверх и перелазит на чужие колени, окончательно забывая о фильме.
Арсений ведет руками по его пояснице, опускаясь ниже и сжимая в ладонях плотные
ягодицы, подтягивая Антона еще ближе к себе.

— Нарочно провоцировал меня, да, сученыш? Нарочно злил? Надоело спокойно сидеть на
твердых поверхностях? Так я могу тебе это устроить, — гортанным рыком отзывается
мужчина, поблескивая синеватыми огнем глаз.

— Опять пробуешь на мне свои пустые угрозы? — деланно отвечает Антон, театрально
вздыхая и отводя от Арсения скучающий взгляд горящих глаз. Он ведет себя, как
нашкодивший мальчишка, знающий, что получит за свою проделку, но все равно
довольный ею. Шастун резко подается вперед, кусая Арсения за горячую шею и проводя
мокрую дорожку до уха, оставляя на коже щекотных бабочек своими губами. — Не
удивительно, что твои шавки не хотят больше тебя слушаться, Арсений, — Антон
продолжает ехидно зубоскалить, нарываясь и распаляя Попова еще сильнее, продолжать
щекотать шею.

Арсений четко понимает, чего ему не хватало в Алене — искренности, напористости,

азарта и чувств, потому что все было затянуто пошлостью и фальшью. Попов закатывает
глаза, когда Антон слюнявит его шею, и лишь сильнее сжимает в своих руках его
ягодицы, откидывая голову и тяжело дыша. Слова Шастуна о своих шавках он сразу же
выкидывает из головы, только усмехаясь на эту неудавшуюся махинацию, и резким
движением скидывает мальчишку со своих колен, подтягивая за таз и укладывая на живот
так, чтобы он лежал горизонтально, а на бедрах Попова осталась только его задница. Он
сам стягивает с Антона свои спортивки и трусы, начиная поглаживать бархатистую кожу,
на которой остались едва заметный и почти сошедшие отпечатки от сжимающихся
пальцев.

— Как ты думаешь, котенок, сколько ударов ты заслуживаешь за свое отвратное

поведение в последние несколько дней? — лукавит мужчина, ударяя мальчишку по
гладким ягодицам.

— Как мило, что ты наконец-то начал интересоваться чьим-то мнением, кроме своего
собственного, — продолжает язвить Шастун, сдавленно вскрикивая от звонкого шлепка
на правой половинке, который пока не причиняет знакомой боли, а лишь распаляет и
удовлетворяет, подогревая желание. Арсений бьет еще несколько раз, а потом сжимает
раздраженную кожу рукой, нарочно стараясь оттянуть или сдавить, от чего Антон
тихонько скулит сквозь зубы, упираясь щекой в кожаную обивку дивана. На его губах
продолжает играть улыбка бесенка, а по телу разливается что-то приятное и желанное,
покалывающее изнутри теплыми иголками. — Четыре? Шесть? Или может, десять? —
Шастун не желает уступать, лукавя в ответ. Он не боится порки, думая, что выдержит в
этот раз ее с удовольствием, и не чувствует должной вины перед Поповым, принимая все
за забавную игру. С прошлого раза прошло довольно много времени и воспоминания о
жгучей боли притупились, оставаясь слабыми и нечеткими. Возможно, он просто не хочет
снова помнить о той гамме чувств, которые вызвал в нем Арсений, поэтому и продолжает
вести себя, как балованный ребенок начальных классов, не воспринимающий учителя
всерьез и не желающий его слушать. Антон дергается на коленях Попова, временами
приподнимая таз или вовсе уходя от шлепков, от чего те получаются глухими и
смазанными.
Мужчина старается делать удары не болезненными, рассчитывая силу, потому что его
цель не заключается в грубом избиении, а в желании наказать, что мальчишка понял, как
себя не нужно вести, но тот наоборот распаляет его все больше и больше, заставляя идти
на поводу у своей злости и сатанинского удовольствия.

— Четыре? Шесть? Десять? Мало. Но мы можем это сложить, — Арсений нагибается и

мягко целует розовеющие ягодицы, немного дует на зудящую кожу и проводит по ней
мокрым языком, оставляя охлаждающие ожоги. — Начинай считать, — чеканит Попов,
медленно отстраняясь и крепко придерживая свободной рукой Антона за поясницу, чтобы
тот не дергался, оставаясь на месте.

— Что? — Шастун начинает дергаться, пытаясь повернуться и приподняться на руках,

чтобы посмотреть в лицо Арсения, потому что мальчишка немного пугается, надеясь, что
мужчина сказал это не всерьез. Однако в следующую секунду пугающую тишину комнаты
разрезает громкий и звучный хлопок, заставляя Антона лечь обратно и прижаться к
дивану щекой. Дилер снова повторяет свои слова грубо и решительно, поэтому Шастун
сопровождает следующий удар покорным скулежом. Раз. Мальчишка начинает
неуверенно и глухо, не понимая и не веря, что Попов это говорит всерьез, заставляя его
самого считать шлепки. — Я не буду этого делать, — сипло отзывается Антон, не решаясь
продолжить. Внутри все горит и он соврет, если скажет, что ему не нравится, но что-то
все равно царапается, не позволяя просто взять и выполнить команду. Шастун не может
себя смирить и почувствовать Арсения главным здесь, даже находясь в послушной и
беззащитной позе со стянутыми трусами и на мужских коленях.

— Я не закончу порку до тех пор, пока ты не сосчитаешь вслух двадцать шлепков. А

каждый удар, который останется не посчитанным будет прибавляться к тем двадцати, ты
понял меня, Антон? — Арсений четко рычит свои правила, а после запускает руку в
волосы Шастуны, притягивая за них к себе. Он не отпускает их, больно собирая в руку
ближе к затылку, другой рукой продолжая бить по ягодицам, делая между ударами
интервалы, чтобы дать мальчишке время одуматься и наконец начать считать.

Антон продолжает упираться, сжимая зубы и стоический глядя упрямым взглядом перед
собой. Он упирается, пока размеренные и сильные шлепки не начинают приносить боль,
словно от ожогов огня, и до него наконец-то доходит, что Арсений не шутит и будет
продолжать, пока мальчишка не начнет считать. Первые четыре удара он медлит,
ненавистно пяля глаза в стенку зала и борясь с внутренними противоречиями, не желая
переступать через себя, а после, с каждым новым хлестким шлепком — Антон переходит
на жалостливый скулеж, звучащий все болезненней и покорней. Мальчишка считает все
звонче и звонче, едва не вскрикивая от разожженных прикосновений. Жжение
одновременно приносит и удовольствие и отрезвление, заставляя теряться и рваться в
ощущениях, а тот факт, что Шастун должен просчитывать вслух каждый шлепок,
заставляет ощущать, будто бы он действительно получает обязательное наказание за свое
отвратительное поведение.

— Я больше не могу, — сдавленно стонет Антон после сосчитанных шестнадцати и

начинает скулить, чувствуя на глазах горячие слезы. Его задница горит огнем, спина
затекла, и он уверен что этого должно быть достаточно, чтобы Попов поменял свое
решение касаемо двадцати ударов.

Арсений видит, что мальчишке, лежащему на его бедрах действительно становится

нестерпимо больно, но отказываться от своих слов он не собирается. Шастун сам виноват,
поэтому должен понести обещанное наказание. Если мужчина дал слово, что ударов будет
двадцать, значит их будет двадцать и своему слову он никогда не изменит.

— Не надо было упорствовать, — шепчет Попов, снова ударяя по алеющим жаром

ягодицам чуть зудящей ладонью. — Терпи, котенок, осталось сосчитать до трех и все
закончится, — Арсений бережно поглаживает пылающую кожу, а после лепит сразу три
удара, не медля и не растягивая время. Мальчишка утыкается лицом в жесткий диван,
стараясь заглушить выкрики и слезы от трех болезненных и жестоких ударов после
поддельной ласки. Он не помнит, сколько раз дилер ударил его несколько недель назад,
но сейчас он чувствует, что не в силах даже пошевелиться. — Вот все и закончилось.
Теперь ты наконец-то понимаешь, что от своего острого языка и нахального нрава
остаешься не в плюсе? — шепчет мужчина, наклоняясь к Антону и слегка прикусывая
затылок, проводя по взмокшей коже носом.

Шастун замирает в таком положении, пытаясь сконцентрировать внимание на своем

дыхании, а не не невыносимом жаре ягодиц, который словно нарастает все больше и
больше, пуская по телу электрических змеек. Боль ощущается нечеловеческая и слишком
острая, и Антон даже не хочет думать, как он встанет, будет ходить, сидеть или лежать,
каждую секунду чувствуя ожоги, как от розг. Тишину в квартире разбивает только
привычное гудение телевизора, где все еще идет фильм, и сбитое дыхание мальчишки,
который не собирается подниматься на ноги. Он лишь приподнимается на дрожащих
локтях и сгибает колени, чтобы переползти назад. Антон укладывает голову на бедра
мужчине, осторожно ложась на бок и чуть сгибая ноги. В голове пусто и глухо, и Шастун
просто смотрит в экран, не понимая происходящего в кино. Ему стоит натянуть трусы и
штаны, но от представлений о малейшем касании с горящей кожей по телу разбегаются
тугие мурашки.

Арсений немного тревожно смотрит на жалкие потуги и слабость мальчишки, который

сдавленно сипит, не зная как ему лечь. У него сведены ноги, руки обнимают коленки, а
глаза мокрые и покрасневшие. Попов не выдерживает и аккуратно придвигает его ближе к
себе, начиная гладить взмокшие и вьющиеся волосы, бережно массируя кожу и желая
хоть немного успокоить.

— Ты прости, Тош, но ты сам виноват. Ты знал, какими будут последствия и сам мог
закончить порку намного раньше, а мог ее вообще не начинать, если бы не вел себя, как
последний сученыш, — мягко шепчет мужчина, но в его голове все равно присутствуют
стальные нотки. Он поглаживает Антона по щеке, снова переходя к волосам. — Теперь
ты, надеюсь, понял, что себя так вести нельзя.

Шастун медленно привстает на руках и смотрит на мужчину ненавистным взглядом,

налитым свежими слезами и осуждением. Он молчит несколько секунд, по-детски хмуря
брови, а после его голос разрезает привычную тишину дома, отдаваясь слабо, но
уверенно, вылетая из запекшихся губ.

— Я тебе что-то сейчас сказал? — с крикливой обидой и рвущейся злостью выкрикивает

мальчишка. Он не понимает, что с ним происходит, не понимает, почему Арсений так
себя ведет с ним, ведь он просто молча лежал. — Тебе обязательно нужно что-то
говорить? Ты не мог хоть раз промолчать и просто погладить меня еще немного? Или ты
надорвешься, если побудешь со мной хоть раз нежным? — Антону нравилось лежать в
тишине, нравилось чувствовать эту ласку и тревогу, но Попов снова ведет как последний
ублюдок и это задевает до глубины души. Мальчишка поднимается на ноги,
растопыренными ногами идя на кухню. Он вспоминает, что в аптечке видел какую-то
охлаждающую мазь. Он роется в коробочке, ища что-то похожее на крем, читая названия
и коротенькую информацию на коробках. — Ублюдок, — шипит Шастун, пытаясь хоть
как-то отвлечься, но мысли о Попове вызывают на глазах непрошеные слезы.

Арсений продолжает сидеть на месте с широко распахнутыми глазами и не понимает на

лице, потому что его только что отчитал наркоман, который младше его лет на десять
точно. Арсений осознает, что мальчишке действительно обидно, а еще очень больно,
потому что ягодицы горят огнем, поэтому он поднимается с дивана и идет на кухню к
Антону. Он подходит к парню, который разворошил почти все аптечку, и обнимает его
одной рукой поперек живота, стараясь как можно осторожнее притянуть к себе, а второй
забирает почтил полный тюбик с холодной мазью.

— Я могу быть нежным, Антон, но хочу получать то же и в ответ, — тихо шепчет

мужчина, выдыхая и проводя носом по шее Шастуна, на несколько секунд утыкаясь лбом
в загривок, чувствуя спокойствие и тепло. — Иди ложись на кровать, я посмотрю что-
нибудь подходящее и помогу намазать, — мягко продолжает Попов, выпуская Антона из
своих рук и легонько подталкивая в сторону выхода. Мальчишка ничего не отвечает, но
послушно плетется в спальню.

Антон ложится на живот, стягивая штаны и трусы, но оставаясь в футболке Попова,

которая приятной тканью немного прикрывает его красную задницу, даря каплю
охлаждения раздраженной коже. Через пару минут в комнату заходит Арсений с белым
тюбиком Асклезана, помогающем при ссадинах, и стоя начинает рассматривать свою
работу, приподнимая футболку до поясницы. Мужчина сам выдавливает себе на пальцы
холодный гель и начинает растирать его на горящей коже. До этого мальчишка
отстранено молчал, но при малейших касаниях тишина сменилась шипением и жалостным
«больно». Арсений мягко шепчет что-то в ответ, но дело не в том, что он не осторожен
или не нежен, просто это действительно больно и ледяной гель очень жжет.

Попов старается втереть крем как можно бережней, чтобы не доставлять Антону боли, но
тщетно. Поэтому одной рукой он мягко и аккуратно растирает гель, а другой поглаживает
его спину, шепча что-то успокаивающее и нежное, чтобы хоть немного отвлечь Антона и
облегчить его ощущения.

Компотьер* — ваза для фруктов;

Сесть в систему** — испытать физическую зависимость от наркотика, требующую
постоянного увеличения дозы;
Слон*** — одно из названий героина;
Н-холиноблокаторы**** — препараты из этой категории популярны среди наркоманов,
при превышенной дозе появляется интоксикация, галлюцинации и бред, происходит
потеря ориентации во времени и пространстве. Действие этого вещества наркоманы
сравнивают с эффектом от дурмана;
Ацетилсалициловая кислота***** — аспирин;
Есенин****** — речь идет о высказывании Сергея Есенина «В то время, пока гордость
выигрывает, люди теряют друг друга».

***♫ Мария Чайковская — Красота

Когда вся кожа на ягодицах Антона блестит жирным блеском, даря приятное охлаждение,
Арсений аккуратно опирается руками о кровать, чтобы провести дорожку из невесомых
поцелуев по чужому телу. Он аккуратно стаскивает с мальчишки майку и начинает
пускать шершавых бабочек по позвонкам, перебираясь на худые плечи и с бережной
нежностью касаясь прохладной кожи. Он аккуратно переползает через Антона и ложится
рядом с ним, продолжая молчать. Попов думает, что ему стоило бы извиниться, но как
только он начинает думать об этом язык, словно прилипает к нёбу, не позволяя заикнуться
об этом и словом.

— Спасибо, что забрал меня, — Антон жалобно шепчет, не открывая глаз, потому что так
легче. Он в слепую пододвигается ближе к Арсению, все еще лежа на животе, и
вжимается ледяным носом ему в плечо, облегченно выдыхая. — И что разрешил мне
остаться, тоже спасибо, мне было больше не куда идти, — продолжает глухо шептать
мальчишка, и это звучит так непривычно и так устало, что у Арсения немного щемит в
груди. Шастун не знает, как выражать свои чувства рядом с Поповым, он очень
благодарен ему и без него вряд ли бы справился, но показаться в чужих глазах жалким,
беспомощным и нуждающимся ему тоже не хотелось.

Арсений обнимает парня, мягко улыбаясь, и кладет голову поверх кучерявой макушки
Шастуна, спокойно выдыхая.

— Скажи спасибо моей соседке, которая позвонила первым делом мне, а не в полицию,
иначе не факт, что мы бы сейчас вот так с тобой лежали, — тихо и медленно
проговаривает мужчина, вспоминая Шастуна лежащего на лестничной клетке с точками
вместо зрачков в луже пустой рвоты. Он действительно испугался, что Антон мог
откинуться прямо там. И с каких пор он успел так сильно привязаться в этому несносному
и прекрасному мальчишке? — Я все еще верю, что ты слезешь с этого, Шаст, и даже не
спрашивай почему, — продолжает мужчина, потираясь подбородком о светлую макушку.
— Знаешь, у любого наркомана должен быть какой-то стимул, чтобы завязать с этим, цель
или какой-то импульс, ради которого ты бы хотел бросить, — после недолгой паузы
отзывается Арсений, о чем-то раздумывая. — У тебя есть цель или ты не боишься
откинуться от передоза на лестничной клетке?

— У меня нет цели, Арс, — также тихо шепчет Антон. Мальчишка врет, но не нарочно, а
скорее по привычке, боясь показаться уязвимым. Он слышит тихий и усталый вздох
Попова и все-таки решается продолжить. — Правда, ее нет. Может быть, есть только
вещи, ради которых я могу попытаться завязать, — отзывается Шастун, сглатывая и думая
над тем, как продолжить. — Я хотел бы снова увидеть маму. Я хотел бы извиниться перед
ней за все, что натворил, но только не в таком виде. Я сделаю это, только если смогу
вылезти окончательно, будучи абсолютно уверенным, что мне не захочется ощутить
привычное жжение порошка в носу. Потому что я не думаю, что она сможет вынести,
если увидит кем стал ее сын. А еще, я хочу быть здесь... — глухо признается Антон,
облизывая пересохшие губы. — Рядом с тобой, я... Я испытываю нечто подобное приходу,
такой же сильный эмоциональный подъем... И знаешь, может быть, я думаю, что это
помогает мне... Мне помогает это сдерживаться, чтобы не внюхиваться до аута. Не
спрашивай почему, я тоже не знаю ответа, — Антон замолкает, втягивая по-больше
воздуха и думая над своими же словами.

— Сильно скучаешь по маме? Я тоже скучаю по своей семье. Знаешь, я уже кучу лет их не
видел, они живут в Омске. У меня два года назад сестра родилась... Некоторые меня уже
даже и не помнят, наверное. Последний раз дома я был на Новый Год. Может быть, в этом
году я смогу хоть на день приехать к ним на праздник, ну или в следующем. Я бы хотел
оказаться там на свой день рождения, наверное, это был бы самый лучший подарок, —
мечтательно и горько говорит мужчина, начиная поглаживать пальцами чуть выпирающие
лопатки Шастуна. Он правда безумно скучает, потому что это единственные родные люди
на всем белом свете, а он не может даже на день прилететь к ним или просто позвонить,
потому что никак не хочет рисковать их спокойствием и безопасностью.

— Я уже давно не отмечал свой день рождения, — отзывается Антон, бубня куда-то в
плечо Арсений и горько улыбаясь краешком губ. — Когда твой? — мальчишка почти
ничего не знает о Попове, но ему так хотелось бы узнать. Он спрашивает немного робко,
боясь услышать грубое, насмешливое, но справедливое «не твое дело», прикрывая глаза и
дожидаясь ответа.

— Весной, в конце марта, двадцатого. А твой? Я помню из дела, что он тоже весной, дату
не помню, плохая память на цифры, — просто отвечает Арсений, кротко усмехаясь. Ему
правда ужасно хочется узнать что-то о мальчишке не из бумаг, которые достали ему его
шестерки, а лицо услышать от самого Шастуна.

— В апреле, тоже под конец, девятнадцатого, — отзывается мальчишка, а затем, немного

помедлив, все таки решается продолжить. — У тебя большая семья? Ты еще тогда
говорил, что не один, но самый старший. Сколько вас всего? — с интересом спрашивает
Антон, искренне и тихо радуясь, что можно так просто поговорить и что-то узнать о
мужчине.

— Да, у меня действительно большая семья. Нас шестеро детей. Я самый старший, а
самому младшему теперь два года. У меня есть три братика и две сестрички. Два брата —
близняшки, моя детская копия с большими голубыми глазами. Может быть, у меня тоже
будут близнецы или двойняшки, мне бы хотелось большую семью, но... Ты и сам все
знаешь, Шаст. А у тебя есть кто-то? Братья? Сестры?

— Да, у меня есть старшая сестра — Вика, но я давно ее не видел, — отзывается Антон,
вспоминая о своей семье. — Они уехала учиться еще давно в другой город, до того, как я
начал принимать препараты и доставлять своей семье проблемы. Знаешь, мы встречались
с ней два раза, когда я был обдолбан метом, я почти не помню ничего из наших
разговоров. Думаю, именно будет одной из тех людей, перед кем я хочу попросить
прощения, если смогу слезть. Она бы понравилась тебе, — тихонько кивает Шастун сам
себе, вспоминая лицо сестры. — Знаешь, она правда похожа на меня, только у нее
характер мягче, она не зависима от скорости и не проебала все, что у нее было, — горько
усмехается парень, потираясь носом о горячую кожу Попова. — А еще я думаю, что если
бы у тебя не было девушки, то ты бы не нашел никого лучше нее, серьезно, ты бы смог
познакомить ее со своей семьей. Она очень добрая и без ума от детей, — Антон думает,
что тоже очень сильно хотел бы сам познакомиться со всей семьей Арсения. Он очень
любит детей, и может быть, они смогли бы неплохо поладить и подружиться.

— Раз она такая замечательная, то и ты можешь быть также хорош? Тебе всего лишь
стоит прекратить зубоскалить и действовать на нервы, а еще слезть с мета, это пожалуй
будет по-сложнее, но с этим тоже можно справиться. У тебя есть семья, Антон, и это
действительно много. Не у всех наркоманов она есть, а от некоторых родные просто
отказались, потому что для них это несчастье оказалось непосильным или нежеланным
грузом, — низко говорит Попов, облизывая губы. В сердце что-то болезненно жмется,
когда мальчишка с тоской, горечью и смирением говорит о своей маме и сестре, и в
голове звучит нечеловеческое разочарование от того, как сильно он скучает, как сильно
хочет встретиться, но не может. — Я был у мамы вместе с Аленой. Она была не в восторге
от того, когда увидела сколько в доме детей. Девочки тогда ее просто достали, узнав, что
она модель, заваливая вопросами, от которых она бесилась. Аленка-то детей особо и не
любила никогда, так что праздники проведенные у меня дома, прошли для нее не удачно,
— с простой усмешкой продолжает мужчина, желая перевести тему.

— Она видимо наконец-то поняла, что тебя всю жизнь окружали женщины в разы
симпатичнее и приятнее в общении, — довольно язвит Антон, морща нос.

— Да, вот тут ты пожалуй прав, — Арсений расплывается в широкой улыбке, из-за чего
вокруг его глаз расправляются резные лучики, и снова потирается о макушку Шастуна.

— Куда она уехала? По России? Или за границу? Ты извини, Арс, но твоя подружка явно
сидит на чем-то, это либо колеса, либо кекс*. Не то, чтобы я так хорошо знаю всю эту
херню, но наркоман наркомана... — глухо проговаривает Антон, немного боясь реакции
Попова. — Я немного огляделся сегодня днем тут, видел фотки и в аптечке лежат
психотропы, которые просто так никто пить не будет, — объясняет Шастун, чуть ведя
плечами.

— По России, в Питер, скорей всего, но я не до конца уверен. Мы расстались несколько

дней назад, так что съехала она на совсем. Еще раньше, пока я был с тобой, она подписала
контракт с каким-то модельным агентством на более выгодных условиях. Может быть,
именно это и стало тем самым толчком с ее стороны. Нам обоим надоело это... То, что
было между нами нельзя назвать отношениями, нам было удобно вместе, мы привыкли,
притерлись, но все таки нам обоим хотелось по-настоящему жить, поэтому мы разошлись
мирно и тихо. А про это... Я и так подозревал, что она сидит на чем-то, но не был уверен
до конца, а проверить это и поговорить с ней было бессмысленно. Мы и так редко
виделись. Я не особо жалею о том, что мы расстались, но без нее тут не привычно и пусто,
— Арсений глухо усмехается, о чем-то задумываясь и тихо выдыхая.

— Что? Вы разошлись? — удивленно спрашивает Антон и отстраняется от мужчины. Он

приподнимается на локтях, чтобы заглянуть в его лицо, чуть хмуря брови в непонимании.
— Ты сказал сегодня, что она не любит грязь, и еще там кое-что... Ты поэтому сегодня
напился с утра пораньше? Из-за нее? — начинает задавать вопросы Шастун, бегая глазами
по лицу Арсения. Внутри его точит маленький червячок, и ему все-таки не верится, что
спустя столько лет вместе у Попова совсем не было чувств к девушке.

— Нет, я выпил сегодня, потому что, кажется, вляпался по уши и из этих проблем уже не
вылезу, Тох. Да еще и ты мне представление устроил. Я испугался тогда, правда. Так что
дело тут совсем не в Алене, — Арсений напрягается, мрачнея, но все равно старается
сохранить на лице не читаемое выражение безразличия и уверенности, чувствуя как в
глазах проскакивает горечь и маленькая толика страха. Возможно, ему в скором времени
нужно будет распрощаться со всем, что есть у него сейчас, но, кажется, он к этому больше
не готов.

— Да ладно, можешь не париться, ты хоть и ведешь себя как самоуверенный павлин, но

симпатичный и при деньгах, так что, думаю, сможешь найти себе новую модель на раз-
два, стоит только пальцами щелкнуть. Тебе даже стараться не надо будет. Только не
устраивай ей порку на первой же встрече, ладно? — тихонько посмеивается Антон,
внимательно глядя на Арсения и пытаясь разглядеть на его лице гамму непривычных
эмоций и странную сухость голубых глаз.

— Ну хорошо, думаю, на первом свидании я никого пороть не буду, — отстранено

отзывается мужчина, глядя задумчивым и деревянным взглядом куда-то мимо Антона, и
мальчишка хмурит брови, начиная тревожиться.
— Арс? — тихо и обеспокоенно зовет Шастун, тревожно бегая глазами по отрешенному
лицу мужчины. Может быть, он должен промолчать и не лезть куда ни просят, но в груди
ежится острый ком, не давая просто смолчать и сделать вид, что он ничего не заметил.
Мальчишка толкается вперед, нежно и беспокойно проводя холодным носом по колючей
щеке Арсения. — Что случилось? Какие у тебя проблемы? — взволнованно спрашивает
Антон, сам меняясь в лице. Он не думает, что может чем-то помочь Попову, кроме
поддержки и человеческого тепла, но это единственное, что мальчишка может ему дать.

— Меня пригласили в Магадан, там находятся люди, заправляющие всей наркоторговлей

России, — тихо и пусто отзывается мужчина, переводя взгляд остекленевших глаз на
притихшего Шастуна. — В письме не было сказано ничего конкретного, но... Я не
понимаю, что такого я натворил, я не понимая за что! — выкрикивает Попов, морщась и
сжимая зубы, не желая показывать Антону, что ему страшно туда ехать. — Скорее всего,
обратно я уже не вернусь, — мужчина тяжело выдыхает, обреченно качая головой и
горько улыбаясь. Ему действительно страшно. Он не встречался с такими серьезными
людьми ни разу, а еще он знает, что ему могут пустить пулю в лоб прямо там, не
задумываясь и ничего не объясняя. В их руках он такая же пешка. — Я должен быть там
через месяц.

— Что? — тупо переспрашивает Антон, хмурясь, пытаясь осознать деревянные и

смиренные слова мужчины. — Нет. Нет, Арс, — резко кидает Шастун, наконец-то
понимая в чем дело. На его лице отражается страх и неимоверная тревога, а глаза
распахиваются, потерянно бегая по лицу Арсения. — Я хотел сказать, что... Блять, Арс, ты
не должен туда ехать. Ты... Подумай хотя бы о своей семье. Ты не мог всю жизнь
осознанно горбатиться на этой работе ради своей семьи, чтобы они так просто потеряли
тебя. Арс, ты не можешь, ты... Ты должен что-то сделать, ты сможешь, ты со всем
справишься, ты не можешь поехать туда, Арс! — в глазах у мальчишки стоит паника, а
голос звучит слишком звонко и надрывно. Он боится. Он не готов к этому, он не
справится, месяц — это слишком мало. — Ты не должен этого делать. Есть другой выход.
Он есть всегда. Ты же сам мне это говорил, ну, помнишь? Говорил ведь, Арс. Ты не
можешь сдаться сейчас, слышишь? Ты не можешь...

— Антон, — тихо шепчет Попов, мягко и успокаивающе улыбаясь, пока у самого в груди
растет черная дыра. Он качает головой и заглядывает в перепуганные глаза напротив. —
Пойми, хороший мой, я сам когда-то выбрал этот путь, это мой выбор, и если я туда не
приеду, то меня найдут здесь. Я решил для себя это еще в двадцать, будучи таким же
мальчишкой, как и ты. И я не отступлю, я знаю, на что я шел и ради чего, поэтому все
равно не жалею об этом, — Арсений выдыхает и опускает глаза, продолжая улыбаться,
стараясь подавить липкий страх и глухое смирение в своей груди — месяц не так уж и
мало.

Шастун потерянно поджимает губы, и кивает. Он начинает злиться, подгоняемый страхом

от слов Попова и его спокойствием. Конечно, почему Арсений должен что-то делать? Все
вокруг него должны бегать и что-то делать, а он может просто молча сидеть и ждать
приговора. И это злит мальчишку еще больше, заставляя сердце в груди болезненно
биться птицей в силке.

— Я хочу поехать к семье на неделе. Хочу посмотреть на них не через экран телефона на
фотографии, а в жизни. Ты справишься здесь без меня? Надолго я там все равно не смогу
задержаться, — с натянутым спокойствием спрашивает Арсений, беря себя в руки.
— А что, у меня есть выбор? — злостно кидает Антон и отворачивается от Попова, падая
лицом на подушку. Он не справится, конечно же без него он не справится, так, какая
теперь разница? Он не сможет один, не сейчас, не через месяц, когда Арсений не вернется.
Зачем тогда вообще пытаться? Ему не стоило сюда приходить. Мальчишка старается
сдержать злые и горячие слезы, стоящие в глазах от страха за мужчину и осознания того,
что он здесь абсолютно бессилен.

— Ты за меня переживаешь или за то, что снова придется слоняться по помойкам, в

поисках денег и пристанища? — чуть ядовито произносит мужчина, смотря в затылок
мальчишке. — Если ты сможешь вытерпеть двух подростков и троих приставучих детей,
при этом внюхиваясь так, как Алена, чтобы никто не понял, что ты сидишь на чем-то
покрепче никотина, то ты можешь поехать со мной в Омск. Я не знаю пока, кем тебя
представить, но похрен, это не важно, — мягко говорит Попов и ложится рядом с
Антоном, крепко обнимая его со спины и чуть наваливаясь своим телом, прижимаясь
щекой с кучерявым волосам и спокойно выдыхая. Ему ужасно было нужно то тепло,
участие и поддержка, которое Антон дарил несколько минут назад.

— Ты хочешь познакомить меня со своей семьей? — Шастун резко крутит головой,

поворачиваясь лицом к Арсению и сталкиваясь с ним носами. Ему необходимо
посмотреть в голубые Поповские глаза, чтобы понять, что мужчина не шутит над ним и не
лукавит. Губы мальчишки тянутся в непроизвольной и широкой улыбке, и он не может ее
скрыть. Мужчина лишь по-доброму усмехается, видя все эмоции, расцветающие на лице
мальчишки, и еще раз повторяет все свои условия. Антон щурит глаза, пытаясь найти
подвох и еще раз переспрашивает всерьез ли он это говорит, на что Арсений качает
головой и продолжает улыбаться. Шастун не верит, бегая чуть покрасневшими глазами по
лицу Попова, а потом хватает его в свои ладони, с силой притягивая к себе, напористо и
счастливо целуя, сталкиваясь зубами и держа в руках его щетинистые щеки.

Арсений удивлен такой бурной и искренней реакцией, не веря, что Антон действительно
хочет познакомиться с его семьей и постоянно находится с оравой неугомонных и
любопытных детей. Мужчине становится ужасно приятно, поэтому улыбается в поцелуй,
забывая о себе и своих проблемах, даря мальчишке нежность и тепло, в ответ касаясь его
губ.

— Тох, ты такой счастливый, будто я тебя замуж позвал, — по-доброму смеется Арсений,
отрываясь от Антона и видя его широкую улыбку на губах и солнечные блеск,
переливающийся в глазах, от чего тоже искренне улыбается такому простому счастью и
искренней радости.

— Боже, Арс, будто ты не понимаешь... Ты взаправду готов познакомить меня со своей

семьей, которая значит для тебя больше, чем вся жизнь, — мальчишка искренне
удивляется, не понимая, как он мог отреагировать на это иначе. — Значит... Я нравлюсь
тебе, ты доверяешь мне, — простодушно кидает Антон, наконец начиная осознавать
происходящее. — Ты постоянно делаешь вид, что это не так, но я важен тебе, Арс, —
Антон снова расцветает в счастливой улыбке, смотря большими зелеными глазами прямо
на Арсения и выглядя так, словно он открыл невероятную тайну, переворачивающую всю
его жизнь с ног на голову.

Хотя... может так оно и есть?

— Тох, ну ты чего? Ты цепляешься за меня так, словно я — единственное, что у тебя есть,
— умиленно шепчет мужчина, стараясь не разрушить то глупое счастье, созданное
мальчишкой. — Я тоже нравлюсь тебе, Антон, и тоже для тебя важен, хоть ты и ведешь
себя, как последний ублюдок, — мягко шепчет Арсений, разглядывая открытое и
счастливое лицо Шастуна. — Ты никак им не навредишь, да и они будут тебе рады, а ты
им тем более, так что, думаю, это даже пойдет тебе на пользу, — Арсений кидает на парня
последний взгляд и падает обратно на кровать, подвигаясь на свою подушку.

— Спасибо тебе, Сень, — простодушно шепчет Антон, аккуратно поворачиваясь к Попову

лицом и укладываясь на бок, чтобы прижаться ближе и обнять поперек живота.
Мальчишка вымотался за день — транквилизаторы делают свое дело, а порка и переживая
куча эмоций порождают желание завалиться спать. Через несколько минут Антон
расслабляется, начиная проваливаться в сладкую и глухую дрему, инстинктивно тыкаясь к
горячую шею мужчины ледяным носом, подползая еще ближе и закидывая на него, желая
вжаться всем телом.

Так лучше.

Так теплее.

Так ближе.

А еще этого так сильно хочется, потому что Арсений снова оказывается прав — он
единственное, что есть у Антона.

Попов действительно счастлив слышать и видеть неподдельную радость на лице

мальчишки. Ему была важна эта тихая и искренняя благодарность, показывающая, что
Антону не все равно. Что он действительно очень хочет познакомиться с его семьей,
считая это чем-то по-настоящему важным для себя. Это глушит тревогу и боязнь в груди,
накидывая покрывало на мысли, что через месяц его уже не станет, ему пустят пулю в лоб
или утопят в Колыме, накинув на шею камень. Арсений спокойно выдыхает, наслаждаясь
тем, что у него есть сейчас, крепче обнимая Антона и слушая спокойное дыхание, жаром
обдающее его шею.

Кекс* — одно из названий кокаина.

IX
♫ Пульсы — Испытай невесомость

Взять в дорогу снег — было совместным и обдуманным решением. Снег был в разы
проще. В отличие от метамфетамина он не вызывал тревожных вольтов*, был слабее и
рассчитать дозировку было намного легче, чтобы не отключиться или не зайти на измену.
Попов сам выбрал чистый и лучший товар, отдавая мальчишке перед отъездом. Они
решили ехать на машине, не смотря на сорок часов дороги и около трех тысяч
километров, потому что купить Арсению билеты на поезд или самолет — было огромной
проблемой и риском, что его не заметут сразу же на вокзале или в аэропорту.

Антон сидит в машине под транками и немного втертый коксом, пытаясь остаться в
адекватном виде и сохранить чистоту чуть туманного сознания. Такой способ для лечения
наркотической зависимости не является правильным, но в наркологичке было бы в разы
хуже начиная от разговора с психиатром и заканчивая мучительной болью в каждой ткани
тела в период ломки, которую торчки проходят сами, на сухую. За длинную дорогу у
Шастуна несколько раз идет кровь носом, напоминая, что его дела на этом свете плохи.
Мальчишка старается не заляпать алой жижей брендовую и дорогущую одежду Попова, в
которой он был более-менее похож на человека. Последнюю неделю Арсений сам
тщательно контролировал его состоянии, купил несколько мазей для быстрого
заживления, поэтому синяки и содранная ногтями кожа на руках почти зажили.

Помимо коней с мукой**, мужчина покупает кучу таблеток и аптечной дряни, которая
должна была пригодиться в дороге. На задней сидушке лежит рыжая коробка аптечки с
мазями, ватными рулонами, бинтами, перекисью, а в бардачке машины длинная ленточка
серебряный презервативов и салатовый флакончик смазки. С той порки и разговора у них
больше не было более близкого контакта, и Арсений быстро становился раздражительным
и распаленным, потому что мальчишка, с подстриженной волнистой челкой, ожившими
глазами, замечательным смехом и чуть прибавивший в весе, выглядит невероятным и
Попов с трудом отводил от него взгляд.

По дороге в Омск за три часа Арсений скурил почти пол пачки сигарет, стараясь смотреть
в лобовое стекло, а не думать о Шастуне. Еще через полчаса они остановились на
заправке, чтобы купить кофе, горячей еды и залить бак до полного. Арсений сам
вынужден заправлять машину, перед этим выложив на кассе несколько тысяч, купив два
картонных стаканчика с кофе и пакетик приличных, немного жирных пончиков в пудре.
Закончив со всеми делами он идет закрывает крышечку бака и садится в машину, но
Антона там не находит. Мальчишка вышел покурить, задумчиво смотря на трассу и
отвернувшись к Попову спиной.

— До этого я был уверен, что у всех наркоманов максимально снижено либидо***, но

блять, что ты творишь... — Арсений не заканчивает свою мысль, сбиваясь и утыкаясь
лицом Шастуну в затылок, тихо подходя сзади, одной рукой обхватывая его живот, а
другой сминая худую задницу, крепко прижимаясь к мальчишке. Тот дергается, стараясь
шагнуть вперед, но не выходит — Арсений держит уверенно и стоит слишком близко, не
давая отстраниться. Слыша севший голос мужчины, губы мальчишки тянутся в лукавую и
довольную собой улыбку. Он затягивается еще раз, выдыхая сизый дым в прохладу дня и
быстро думаю, что делать дальше.

— А я думал, что ты из тех, кто всегда берет то, что хочет, — с игривой ухмылкой
отзывается Антон, затягиваясь последний раз горчащей сигаретой и выкидывая ее на
асфальт, притаптывая ногой. — Мы же едем к твоей семье, Арс, — мурлычет мальчишка
и поворачивает голову чуть в бок, чтобы лукаво потереться щекой о либо Арсений. —
Может быть, ты сможешь позаботиться о том, чтобы весь мой внешний вид буквально
кричал сам за себя? — с лисьим вызовом продолжает Шастун, улыбаясь еще шире от
ощущения натянутой ткани узких джинсов, которая заметно топорщится и хорошо
чувствуется рядом со своей кожей. Он и подумать не мог, что дилер так сильно его хочет,
и эта мысль льстила и разжигала. — Чтобы тебе не пришлось разъяснять кто я такой и кем
тебе прихожусь, — Антон тихонько мурлыкает, медленно заканчивая свою мысль и
чувствуя, как по телу разбегается мягкий и млеющий ток.

У Попова сбивается дыхание, а внутри все исходит синеющим пламенем и он оказывается

не в состоянии съязвить мальчишке. Мужчина кидает взгляд на дорогу, снова обращая
внимание на трехэтажную придорожную гостишку, и больше ни о чем не думая, кусает
Шастуна за шею, обдавая горячим дыхание мокрое место на коже.

— А кем ты мне приходишься, Тош? — наконец-то отзывается Арсений, одним рывком

разворачивая мальчишку к себе и смотря на него горящим и потемневшим желанием
взглядом. — Видел мотель через дорогу? Сейчас идешь туда, спрашиваешь про
свободный номер, а я пригоню машину и сниму его, — Попов последний раз смотрит на
Антона, искристыми глазами, а после разворачивается и идет к машине, быстро
поворачивая ключ и выезжая с заправки. Он паркуется рядом с гостиницей, видя как
Шастун уже зашел туда, и открывает бардачок, забирая и складывая в карман джинсовой
куртки все необходимое. Арсений млеет от одного предвкушения, чувствуя как кровь дает
в голову, и представляет, как будет хватать белоснежное тело, трогать, сжимать, оставлять
следы, как будет плавно растягивать мальчишку, заставляя плакать, просить, скулить, а
затем хорошенько отымеет на выстиранных простынях в номере, пахнущем сыростью и
порошком.

Шастун долго не раздумывает, заходя в мотель. Его чуть знобит и пошатывает — кокс
дает о себе знать и Антон чувствует шум в голове и слабость в ногах, словно он пьяный.
Выглядит он довольно прилично, не считая уже привычной бледности и расширенных
зрачков, когда спрашивает у женщины свободный номер.

Спустя несколько минут к нему подходит взъерошенный Арсений, сразу же кладя деньги
на стойку и забирая номерок с ключом. Они явно опаздывают и ехать им больше суток в
дороге, но Антон показательно медленно заходит в номер, начиная оглядывать скудный
интерьер номера и не обращая внимания на Попова, который смиряет его нетерпеливым и
раздраженным взглядом. Мужчина выглядит невероятно, когда на взводе, поэтому
мальчишка нарочно тянет время, словно они пришли сюда, чтобы просто отдохнуть с
дороги. Арсений начинает беситься сдержанному спокойствию Шастуна, потому что
пульсирующий член больно упирается в узкие и жесткие штаны, начиная причинять
сладостные, но болезненные ощущения. Поэтому Попов больше не выдерживает. Он
расстегивает ширинку на джинсах и хватает Антона за руку, приколачивая к стене и
стягивая с него вещи одну за другой.

— Да что ж ты, блять, творишь, Антон, — рычит мужчина, оголяя худое мальчишеское
тело, жарко целуя в губы, с наслаждением посасывая нижнюю губу и чувствуя ответную
сладость поцелуя. — Если ты, маленький сученыш, будешь продолжать выводить меня из
себя, я нагну тебя раком и выпорю прямо тут так, что ты не сможешь подняться, а потом
оттрахаю тебя на сухую и кину в этом же номере, ты меня понял? — серьезно и уверенно
продолжает Арсений, рычащим грубым тоном и сверкающим огнем в глазах давая понять
заигравшемуся мальчишке, что он не шутит, потому что его терпение окончательно
взорвано детскими выходками Шастуна.

Антон резко меняется в лице, чувствуя глупую тревогу внутри. Он уже уяснил, что
мужчина не шутит еще с прошлого раза, когда тот всыпал ему двадцать положенных
шлепков, не смотря на молящую просьбу. Его не пугают слова о порке и сексе без
растяжки и смазки, потому что Шастуну самому это доставляет болезненное,
мазохистское удовольствие. Его пугают последние слова мужчины, грубое и прямое
заявление, что он может оставить его тут и уехать. Оно вызывает животный страх и
острое волнение в груди. Мальчишка начинает шептать тихие, покорные и искренние
извинения, пытаясь отвечать на жадные поцелуи Попова и помогая ему стянуть с себя
одежду.

Арсений начинает вести Антона в сторону заправленной кровати и тот инстинктивно

цепляется за его шею, крепко прижимаясь, отчего Попов валится на мальчишку сверху.
Они оба распаленные и тяжело дышат, пытаясь прийти в себя и на секунду пересекаясь
мутными глазами. Шастун чувствует рядом с собой пульсирующий и горячий орган,
ощущая степень чужого желания, смешанного с его собственным.
— Ты можешь не растягивать меня, Сень. Не нужно, я справлюсь, все хорошо, —
бессвязно шепчет мальчишка, желая угодить и абсолютно не заботясь о себе. Ему никто
не приказывал и не просил этого делать, он сам не понимает этого самопожертвования, но
в голове все мешается и ему хочется поскорее, а еще в мыслях сидит глупое желание
доказать мужчине, на что он готов ради него.

Арсений застывает и хмурит брови, слыша преданный скулеж. Он с не пониманием

заглядывает в глаза Шастуна, ища там подвох, но его нет.

— Антон, я уже понял, что тебе приносит удовольствие грубость и боль в постели, но без
смазки будет очень больно. Ты вряд ли в ближайшие два дня сможешь вообще встать на
ноги, так что, Шаст, давай быстро в коленно-локтевую, я смажу, — беспрекословно
отвечает Арсений, дотягиваясь до джинсовки и доставая из кармана квадратик с резинкой
и смазку от Дюрекс. Он быстро стягивает с себя остатки одежды и выдавливает на пальцы
слизкую массу, начиная растягивать часто дышащего Шастуна и параллельно с этим
оглаживать бедра, ягодицы, поясницу, прикусывая из белыми клычками и оставляя чуть
покрасневшие и мокрые дорожки.

Арсений не жалеет прохладного геля, смазывая бережно и обильно, из-за чего на

подготовку уходит чуть больше времени. Попов, закончив свою работу, переворачивает
мальчишку и укладывает на спину, изнывая от желания и снова толкаясь внутри
пальцами, чувствуя податливое расширение и едва ощутимую пульсацию, начиная
проникать ими глубже и сгибать в разные края, в попытке найти простату.

Это не является проявлением любви и заботы, но мальчишка все равно мечтательно

улыбался, когда мужчина не позволил ему принять свой член без растяжки. Арсений
отчего-то медлит, влив достаточное количество смазки, и это заставляет Антона моляще
скулить, чувствуя ловкие пальцы внутри. Он изнывает от сладких и кротких стонов,
прогибаясь в пояснице и разрываясь от желания полностью откинуться назад и видеть
Попова. Мужчина снова меняет направление, наконец-то находя нужный горячий угол и
каждым движением пальцев задевая упругую и чувствительную точку, доставляя
обжигающее удовольствие. Мальчишка дрожит, словно все тело пронизывают толстые и
теплые иглы, желая только одного — получить больше. Он начинает недовольно и
беспомощно постанывать, не в силах больше бороться со сладострастной пыткой, которая
ощущается в разы болезненней привычной порки. Шастун сминает под собой покрывало,
которое уже смято и сбито гармошкой от извивающегося худощавого тела.

— Пожалуйста... Пожалуйста, Сень... — мальчишка дрожит, желанно протягивая чужое

имя, которое безвольно соскальзывает с языка, и пытается держать глаза открытыми, хотя
потолок понемногу начинает плыть. — Пожалуйста, я хочу... Я хочу тебя. Я хочу твой
член, сейчас, всегда, пожалуйста, Арс... — Антон плохо осознает, что говорит, но этого
достаточно, потому что его голос звучит потерянным, искренним и до боли
нуждающимся.

После того, как Арсений слышит божественные стоны, играющие музыкой в его ушах, он
вынимает пальцы, стряхивая и вытирая их о край одеяла, а потом крепко, глубоко и с
порывом целует мальчишку, вгрызаясь в податливые губы и оставляя следы теплой
слюны вокруг рта, одной рукой опираясь о кровать, а другой пытаясь нашарить пакетик с
резинкой.
Арсений раскатывает белесую резинку по горячей плоти и проникает плавно, нежно и
осторожно, толкаясь на пробу, желая доставить истинное удовольствие обоим, а не
наказать мальчишку. Он держит ладонями ездящие бедра Шастуна на месте, мягко и
бережно поглаживая большими пальцами, делая все очень плавно, давая время
привыкнуть, самому Антону попробовать толкнуться на пробу, а уже потом начинает
двигаться сам. Крепкие толчки плавно перетекают из размеренных и бережных в быстрый
и полноценных трах с глухими шлепками соединенных тел, а поцелуи становятся
переполненными от чувственной и пьянящей страсти, заполняющей все пространство
комнаты.

Антон говорил, что секс переоценен, он его не любит и не заинтересован, но видимо это
правило не распространяется на Арсения, ломаясь и стирая все предыдущие убеждения.
Это раз — сильно отличается от предыдущих и помогает мальчишке кое-что понять. Если
раньше с губ парня прорывалось только болезненное и бессознательное хныканье, крики и
скулеж, то сейчас с его губ рвутся блаженные стоны от льющегося удовольствия и
неземных ощущений. Мальчишка неосознанно хватает мужчину за загривок, притягивая к
себе, а после переводит руки и сжимает плечи, усыпанные мириадами родинок,
царапается и скулит, срываясь на осипшие и громкие мольбы входить быстрее, глубже,
сильнее, чувственнее. Он из последних сил перекатывает Арсения, укладывая его на
спину и оказывается сверху, насаживаясь на его член медленней, растягивая удовольствие
и чувствуя, как дрожат внутри тугие стенки. Шастун не отрывается от горячих и мокрых
губ, смакуя каждый миллиметр, пока Попов кладет руку ему на затылок, нежно
притягивая еще ближе к себе за шею — это не имеет ничего общего с прошлыми
удушениями, и может быть, Антон просто все воспринимает иначе из-за препаратов в
крови, но ему кажется, будто этот простой жест переполнен чувственностью, любовью и
желанием уверенного собственника, знающего, что здесь в праве обладать только он. От
этого мальчишка сходит с ума, словно в помешательстве ощущая, как Арсений сам
начинает толкаться упругими бедрами к нему, насаживая и задавая нужный темп. Антон
лишь с удовольствием поддается напору, двигаясь в такт горячим толчкам и снова и снова
целуя желанные, горящие огнем губы, изнемогая от блаженства. За это время они
целуются дольше, чем за все время знакомства, и Антону это кажется чем-то запредельно
прекрасным, даря райское наслаждение и разливая в груди терпкую негу.

Мужчина продолжает придерживать Шастуна за шею, а второй помогает себе направлять

его бедра нежно, но крепко сжимая. Это раз не похож ни на один из предыдущих. Он
чувственный, особенный, нежный и необыкновенный, и Попову в затуманенной сознание
не лезет слово «трахаться», там рисуется что-то мягкое, медово-тягучее и такое же
сладкое, носящее редкое и искреннее название — «заниматься любовью».

— Кто-нибудь трахал тебя так же? Кто-нибудь трогал тебя так? — гортанным рыком
спрашивает Попов в перерывах между поцелуями, а после, видя, что мальчишка не в
состоянии ответить, снова приникает к его рту, цепляясь за припухшую губу Шастуна. Он
медленно отрывается, пальцем касаясь черт его лица, завороженно оглядывая его эмоции,
словно этот мальчишка — настоящий ангел и он может владеть им, держать в своих руках
и дарить наслаждение, после которого не захочется обратно в райские кущи.

Мальчишка теряется. В мыслях, в словах, в ощущениях. Есть только Арсений. Он смотрит

на него выразительно, ярко и искренне, быстро начиная мотать головой, выглядя при этом
напугано, словно пытается вспомнить, когда он хоть раз дал повод усомниться в этом,
потому что всегда, всегда был только Арсений.

Никто не трогал его так.

Никто не дарил столько искренней заботы и участия.

Никто не обнимал так крепко.

Никто, никогда не заставлять его испытывать такие чувства, граничащие с самозабвением,

которые сейчас кажутся очевиднее, чем когда-либо.

Арсений рывком меняет их местами, а потом снова укладывает мальчишку на живот и

заставляя встать по-собачьи. Он не удерживается, видя взмокшие волосы на загривке и
белоснежные плечи, приникая к ним губами и оставляя краснеющий засос, шепча
уверенное, бессознательное и, словно обыденное и правильное «мой», дурея от этого, и
начинает вколачиваться сильнее и глубже. Мужчина ловко просовывает руку под
Шастуна, придавленного его собственным весом, и резко хватает пульсирующий и
перепачканный белесой смазкой член, начиная водить рукой по твердеющему стволу.

— Ты можешь кончить, Тош, — сбито и мягко шепчет Арсений, наклоняясь к алеющему

растопыренному ушку мальчишки и прикусывая нежную мочку.

У Шастуна все мутиться в голове, он теряется, падает, умирает в ощущениях, пытаясь

запомнить, прочувствовать каждую секунду неги, которую так щедро дарит мужчина, и не
задохнуться в чувствах удовольствия. Арсений толкается грубо и сильно, но мальчишка
чувствует, что Попов старается направить все свои действия на заботу о его удовольствии.
Это сводит с ума, заставляя тело дрожать с сладких судорогах, а разум закипать,
полностью доверяя все свое существо одному мужчине. Как только раздается его грудной
и осипший голос, Антон напрягается, заливая ладонь Арсения горячей, белесой
жидкостью, задыхаясь и едва не теряя сознания от окутавшего его наслаждения. Эти слова
показались такими горячими, нужными и необходимыми, заставляя его кончить, словно
по команде, которую его сознание выполняет самостоятельно. А еще Шастун судорожно
вспоминает слетевшее с чужих распаленных губ коротенькое словечко «мой», пытаясь
понять являлись ли эти слова плодом его больного воображения или же прозвучали
взаправду.

Антон красив до немого восхищения. Арсений и сам сходит с ума, видя как мальчишка
потерян, петляя на грани обморока, вызванного блаженством. Как он сжимает одеяло,
задыхается в стонах, не может вымолвить не слова, блуждая блестящим и ошалелым
взглядом по комнате, стараясь найти лицо Попова. У мужчины сносит крышу, когда
Антон кончает, он готов его обожествить, когда видит мягкие черты лица, взмокшую
челку и закаченные глаза.

Шастун совсем ничего не соображает, словно находится в астрале от приема мета, когда
Арсений делает еще несколько толчков, находясь на последнем издыхании, упираясь
членом в обмякшее и дрожащее от оргазма тело, а потом кончает следом, изливаясь с
блаженным рыком на устах. Антон пытается прийти в себя и сфокусировать взгляд на
раскрасневшемся лице Попова, но тот постоянно уплывает. Арсений падает рядом,
стараясь отдышаться. Он вытирает вспотевшие и испачканные в сперме о сбитое одеяло,
блаженно закатывая в глаза и потихоньку возвращаясь в сознание.

— Мы не будем говорить об этом, Арс? — тихо и отчего-то немного стыдливо

спрашивает Антон, словно боясь, что что-то не правильно понял и будет вынужден
разочароваться, едва шевеля тяжелым языком и с трудом открывая запекшиеся и
вспухшие губы.
— А ты хочешь, Антон? — вопросом отзывается мужчина, удивляясь странному вопросу
мальчишки, который обычно не желал обсуждать что-то с Поповым, тем более время,
проведенное таким способом.

— Арс, а ты, ну, мы... — у Шастуна в голове совсем плохо, внутри что-то начинает
пугливо озираться и зарываться еще глубже, а тело все еще исходит дрожью от
пережитого оргазма. Ему стоило прийти в себя, прежде чем начать этот разговор. Ему
вообще не стоило его начинать, потому что Арсений легко может высмеять за это. — Ты
сказал, что я «твой»? Или... или я... — Шастун чувствует, что выглядит глупо. Он не
может сформулировать мысль и путается в словах, не понимая до конца к каким они ведут
последствиям. Ему необходимо знать, что это было взаправду, а не являлось злой шуткой
помешанного разума. — Ну, мы ведь никогда не говорили об этом, но все это, — Антон
сипит, облизывая сухие и пульсирующие губы, — похоже на то, словно мы... Словно мы
вместе? Как пара, — мальчишка быстро выпаливает эти слова, и звучит, словно ребенок
еще сильнее, чем обычно. У не было ничего серьезного, он не заходил на столько далеко,
и сейчас боится, что ошибается, свое самонадеянностью и глупостью разрушая все
выстроенное.

Арсений долго слушается в медленный и неуверенный бубнеж, хмуря брови и пытаясь

понять, о чем говорит мальчишка, а когда понимает, то теряется, впадая в ступор. Он
действительно так сказал. Он сказал это в порыве, будучи предельно искренним. Это
вырвалось, как что-то естественное и привычное.

И раз уж это так, то тогда зачем отрицать?

Попов никогда не задумывался об этом всерьез, мальчишка и так всецело принадлежал

ему. Тогда к чему это?

Мужчина переворачивается на бок, тяжело вздыхая, обхватывает шумно дышащего

Антона поперек живота и притягивает к себе, поднимаясь на локте, чтобы заглянуть в
расфокусированные полевые глаза.

— Ты бы хотел, чтобы мы были вместе? — мягко спрашивает Попов, внимательно

вглядываясь в лицо Шастуна бархатистыми глазами.

— Я не знаю... Я не хочу, чтобы ты... В общем, Арс, ты сказал это и я просто переспросил,
ну мало ли, мне послышалось или что-то в этом роде, вот я и решил спросить... Это не
значит, что я жду этого или... — Антон частит, запинается и робеет, пытаясь что-то
скрыть, хотя все написано на его лице. — Если ты не хочешь, то все нормально, правда, не
парься, я не рассчитывал на что-то серьезное и понимаю, что я — это не то, что ты хочешь
в плане человеческих отношений. Все я порядке, я не буду обижаться, расстраиваться или
истерить, потому что я не мечтаю об этом ночами и все такое, ты просто сказал и я решил
спросить, так что... это ничего, все нормально, — мальчишка сбивается и повторяется,
стараясь не смотреть в лицо Арсения. Он чувствует себя невероятно глупо и смешно,
чувствуя, что сейчас расплачется от этой неловкости. А еще он соврал — он расстроится,
потому что это то, чего он хотел.

— Тише, хороший мой, чего ты так разнервничался? Все в порядке, — небрежно

отзывается Попов, вскидывая бровями и не отводя взгляд от встревоженного парня. Он
взрослый и разумный мужчина, который головой понимает, что через неделю ему надо
быть в одном из городов трудовой доблести****, из которого он уже не вернется домой.
Поэтому понапрасну обнадеживать паренька он не будет. Арсений поднимается с кровати,
подбирая свои вещи и натягивая их на себя. Он кидает кроткие взгляды на Шастуна,
который выглядит потерянно и разбито. Попов не дурак — понимает в чем дело, но
нарочно желает убедить себя, что такое состоянии вызвали у мальчишки препараты и
недавний оргазм, при этом стараясь выглядеть беззаботно и безразлично. — Поднимайся,
Шаст, нам ехать пора, в дороге еще два дня, а то с такими остановками мы и за неделю не
доедем. Если хочешь поспать или отлежаться, я могу убрать вещи с задних сидушек, там
ты прилечь сможешь.

— Да, я не против, — кивает Антон, натягивая на лицо сразу же рвущуюся улыбку, и

встает с кровати, заставляя себя одеться и чувствуя, как плохо держат слабые ноги.
Внутри расстилается что-то колючее, насмешливое, обманчивой и сочащееся свежим
ядом, отравляя осознание гадкими мыслями. Он чувствует себя потерянным, брошенным
и до жути смешным, напоминая человека у которого невероятно широкая улыбка, а в
замерших глазах тонна горечи и отчаяния. Они быстро выходят из гостиницы, и Арсений
сразу же принимается перекладывать сумки с вещами в багажник, пока Шастун
закуривает, жадно затягиваясь горчащим дымом. Мальчишка залезает назад и
подкладывает под голову сложенную спортивную кофту, закрывая тяжелые глаза и
сгибаясь пополам. Он чувствует, как в голове шумит, а тело немеет от слабости. Это что-
то похожее на детские воспоминания, когда он также спал на заднем сиденье
родительской машины, чувствуя запах теплой елочки и убаюкивающую тряску дороги.

Попов внимательно следит за дорогой, отвлекая себя от желания задремать сигаретами

или бушующими мыслями в голове. Он иногда поглядывает в зеркало заднего вида, чуть
опустив его вниз, чтобы было видно свернувшегося Шастуна. Несколько часов мальчишка
просто тихо дремал, а после его начали душить кошмары, заставляя Арсений все чаще и
чаще кидать тревожные взгляды назад. Антон сипел, а из плотно закрытых глаз лились
испуганные слезы, заставляя парня дрожать и скулить. После резкого толчка собственного
тела мальчишка вскакивает, распахивая глаза и чувствуя, как бешено колотится сердце.

— Мы уже приехали? — перепугано и бессознательно спрашивает Шастун, садясь на

сиденье и глядя на Арсения, пытаясь сообразить где он находится и осознать, что все
произошедшее во сне — всего лишь его безумное видение, которому поспособствовали
препараты. Антон сильно переживает, что сильно сказывается на его состоянии. Это
поезда и то, как отреагирует на мальчишку семья Попова значат для него слишком
многое.

Арсений холодным и прямым взглядом смотрит на Шастуна в зеркало, чуть хмуря брови и
внимательно оглядывая. Его немного встревожило, что мальчишку мучили кошмары, он
плакал и скулил, потому что когда они спали вместе, такого никогда не происходило.
Поэтому сейчас, слыша сиплый и напуганный голос, он настораживается, но все-таки
облегченно выдыхает.

— Нет, ты что? Ты проспал, конечно, долго, но не настолько. Еще ровные сутки и пара
часов сверху. Ты вообще как, Шаст? Ты дергался и плакал. Дурной сон? — тихо
спрашивает мужчина, хмурясь.

— Нет... Нет, все нормально, не бери в голову, — неловко отзывается Антон, быстро
умывая чуть опухшее лицо ладонями, чувствуя тепловатую влагу слез на них. Он плохо
помнит, что ему снилось, в сознании держаться лишь пара четких и пугающих силуэтов,
не желая окончательно исчезать, о которых Шастун никогда и никому не расскажет, тем
более Арсению. Парень аккуратно перелазит на переднее сиденье, удобно усаживаясь с
ногами. В голове стоит неясный млеющий туман, и Антон старается смотреть на дорогу,
пытаясь не заснуть и сдерживая глупые слезы. — Я не понравлюсь им, Арс, — после
долгого молчания все-таки говорит Шастун о том, что его тревожит.

— Тох, ну что за глупости? Откуда у тебя в голове берется столько ерунды? Я же уже
говорил, что если ты будешь себя нормально вести, не хамить, не огрызаться, не язвить на
каждом слове, то ты сможешь понравиться кому угодно, что уж говорить о моей семье.
Ты им понравишься, Шаст. Слышишь, понравишься. Не загоняйся, потому что если ты
приедешь туда с таким лицом, первое впечатление будет не очень красочным, — мягко
отзывается Арсений, устало улыбаясь. Он кидает взгляд в сторону и в сердце что-то екает,
потому что Антон выглядит ужасно взволнованным, расстроенным и зажатым, и
мужчина, недолго думая, кладет одну руку ему на колено, успокаивающе сжимая и
поглаживая большим пальцем. — Почему тебе так важно и так хочется им понравиться?

— Я не знаю, — тихо и искренне отвечает Антон, облизывая губы. — Я просто уже давно
никому не нравился, а твоя семья такая дружная и большая, и ты ими так дорожишь, и я
не хочу тебя подвести... — на выдохе продолжает Шастун, не думая, а говоря первое, что
приходит на язык.

— Давно никому не нравился, серьезно? Ты нравишься мне, Тох, — с улыбкой отзывается

Арсений. Он порядком устал за рулем, поэтому внимательно смотрит по обочинам, видя
по навигатору, что в нескольких километрах должна быть такая же придорожная
гостишка, где они могли бы переночевать.

Антон пытается спокойно выдохнуть и накрывает теплую ладонь Попова своей рукой,
начиная нервно поглаживать выступающие костяшки жилистых рук. Они подъезжают к
неплохому мотелю, и Арсений уже собирается выходить, забирая спортивную сумку с
вещами, как Шастун перехватывает его предплечье, заставляя обратить на себя внимание.

— Поцелуй меня, пожалуйста, — сипло и внезапно говорит Антон, с надеждой заглядывая

в глаза мужчины. Тот таращится в ответ, чуть сводя брови, потому что мальчишка
никогда не просил сам. Но сейчас его нервы неплохо изорваны и ему так необходимо
ощутить поддержку и успокоение в нежных касаниях родным губ. Ему нужно
почувствовать, что он с Поповым не просто так, даже если мужчина и не захотел это
обсуждать.

Дилер устало вздыхает, вынимает ключ и всем телом поворачивается в парню, который
смотрит на него во все глаза. Сейчас он выглядит ужасно беззащитным, испуганным,
нуждавшимся в заботе и переполненным неясной надежды с такими большими глазами, в
которых шелестит страх, и взглядом, в котором расстилается преданность и слепое
доверие. Мужчина мягко улыбается, облизывая губы, и тянет ладони к бледному лицу
Антона, накрывая худые щеки и тепло поглаживая их большими пальцами, прежде чем
поцеловать. Касание губ выходит мягким, легким и правильным, значащим многое и не
значащим ничего, каким-то странно привычным и родным, вызывающим только греющее
тепло и покой на душе.

Вольты* — галлюцинации и другие обманы восприятия;

Мука** — одно из названий кокаина;
Либидо*** — сексуальное желание;
Город трудовой доблести**** — почётное звание РФ, установленное в целях
увековечения подвига тружеников тыла во время Великой Отечественной войны. Всего 32
города.
 X

Антон бессознательно сжимает ладонь Арсения своей, чувствуя как бросает то в жар, то в
холод, а руки потеют от волнения перед встречей. Попов оставляет заведенную машину у
ворот и тянет бледного мальчишку в дом, с замиранием сердце дергая ручку входной
двери. Они заходят в коридор, дорого отделанный коричневыми тонами, и на мужчину
сразу же налетают два мальчика, с криком радости обнимая по обе стороны, на который
сбегаются все остальные. Антон теряется, с распахнутыми глазами и дрожащими
пальцами отступая назад, чтобы позволить Арсению их обнять, надеясь не завалиться в
обморок, перепугав всех в доме. Мальчики до жути похожи на Попова — те же огромные
и яркие голубые глаза, как у мужчины, и темные челки, только подрезанные ровным
квадратом. Шастун сглатывает, видя как с лестницы спускаются еще дети, а из большой
гостиной выходит мама, с глазами полными счастья и слез встречая сына. Все успели
ужасно соскучиться по Попову, а еще все невероятно похожи на него.

Когда все заканчивают обниматься и радостная шумиха приезда понемногу стихает, дети
начинают переводить любопытные глаза на растерянного Шастуна, робко улыбаясь и
хмуря бровки.

— Это мой парень — Антон, — отзывается Арсений с мягкой улыбкой и теплом в глазах
оглядывая всю семью и обращая улыбчивый взгляд в сторону замершего мальчишки.
Шастун теряется и вспыхивает, на лице останавливается удивление, как и у других членов
семьи, потому что парень не ожидал, что Попов представит его своим парнем при самых
дорогих людях.

— Здравствуйте, я Антон, — повторяет свое имя мальчишка, отмирая и чувствуя, как

колени бьет мелкая дрожь. Никто не заметил нависшей тишины, потому что всем нужно
было осознать эту новость, а Антон прийти в себя, чтобы не выглядеть еще большим
дураком. — Я очень рад познакомиться со всеми вами, Арсений часто говорит о том,
какая у него замечательная семья и как он по вам скучает, — сипло от волнения
продолжает Шастун, быстро бегая взглядом по лицам других. На лице мамы Арсений —
Татьяны, появилась кроткая, мягкая, поддерживающая и одобряющая улыбка, старшие
поглядывают на него с некоторой настороженностью, а младшие близняшки и вовсе не
стесняются, закидывая головки, чтобы получше рассмотреть смущенного Антон, весело и
задорно улыбаясь.

Татьяна разрушает неловкое молчание, видя как волнуется мальчишка, и приглашает всех
в дом. Антон мямлит тихое «спасибо» и стягивает кроссовки, отдавая мужчине легкую
ветровку, и проходит за улыбающимся Поповым, говоря, что здесь невероятно красиво и
уютно. Шастун оглядывается по сторонам, проходя в большую гостиную, где стоит
камин, мягкие диваны, а на стенах и тумбах красуется куча семейных фотографий. Антон
хотел бы остановиться и рассмотреть их все, но боялся привлекать внимание или отстать
от Арсения. Они уже не держались за руки, но мальчишка все равно топтался рядом с
мужчиной, не отходя от него дальше двадцати сантиметров.

— У тебя классный свитер, — говорит одна из сестер Попова, которая явно постарше
остальных детей, с серыми глазами и русыми волосами, похожая на Арсения только
некоторыми чертами лица. Шастун краснеет, пытаясь вспомнить, как ее зовут, но все
говорили свои имена на перебой и мальчишка очень нервничал, поэтому ничего не
выходит. Она толкает Антона плечом и усмехается, указывая глазами на своего брата. —
Кажется, это я присылала тебе его на прошлый Новый Год? Или мне просто кажется? —
беззлобно ехидничает девушка, смотря на мужчину с театральным укором, пока на губах
играет довольная улыбка.

— Прости, я не знал, просто... — начинает лепетать мальчишка, опуская глаза и

поражаясь, как она похожа на Попова в разговоре.

— Ты чего? Перестань, ты не виноват, что мой брат не ценит моего безупречного вкуса.
Тебе он идет даже больше, чем ему, — девушка нарочно повышает голос на последнем
предложении, лукаво улыбаясь. Антон снова смущается, замечая на ее губах знакомую
Поповскую улыбку.

— Спасибо... Он правда очень классный и теплый, хотя я тоже ничего не смыслю в моде,
— пожимает плечами Шастун, кротко улыбаясь.

— Что, серьезно? Ты разве не модель? — спрашивает девушка, отчего мальчишка

смущается, не понимая шутка это или нет.

— Модель? Нет, конечно, нет, — начинает отнекиваться Антон, качая головой и в сотый
раз зардеваясь.

— Нет? Я просто подумала, что... — начинает всерьез удивленная девушка, уставляя глаза
на Шастуна. Антон понимает, что она подумала, но все равно продолжает натянуто
улыбаться. Если Алена была моделью, то замена ей должна быть соответствующая.
Мальчишка мельком кидает взгляд на Арсения, который строго и хмуро смотрит на
Оксану, но старательно продолжает делать вид, что ничего не произошло. — Подумала,
что ты выглядишь замечательно, ты высокий, а еще такая милая мордочка не может
оставаться в тени, — заканчивает девушка, выдавливая улыбку и Антон улыбается в
ответ, широко и натянуто, чувствуя, как в груди немного колет.

— Если ты решишь выпустить свою линию одежды, то я с удовольствием пощеголяю в

ней по подиуму, восхищу всех своим ростом и посвечу своей милой мордашкой, —
подхватывает Антон, и сестра Арсения начинает смеяться, трогая мужчину за предплечье
и говоря, что ей нравится Шастун, по-лисьи вскидывая брови и хитро улыбаясь, словно
мальчишка не стоит здесь на расстоянии нескольких сантиметров.

Приятная шумиха в доме расстилает внутри умиротворение, покой и что-то непривычно

домашнее и словно обыденное. Антон чувствует себя комфортно, переставая нервничать и
ходить за Поповым, когда вся семья рассаживается на диванах и креслах в большом зале.
Близнецы смелеют, начиная закидывать Шастуна горой вопросов, а самая младшая
девочка просится на колени. Один из мальчишек совсем не тихо говорит Попову, что
Антон нравится им намного больше, чем Алена, которая не позволяла себя трогать, и уж
тем более садиться кому-то на колени. Шастун совсем не против, он много смеется,
шутит, улыбается, погружаясь в процесс не меньше, чем маленькие дети. Близнецы
отрываются от Антона, только когда Татьяна и Оксана расставляют на столе блюдца с
чашками, вазочки с конфетами и печеньем и большой пирог, сделанный на скорую руку.
Мальчишка немного робеет под пристальным и строгим взглядом Володи — брата
Арсения, самого старшего из всех детей. У него каштановый цвет волос, отточенные
черты лица и странный взгляд синих глаз. Антон думает, что не понравился ему и
старается не пересекаться с внимательным взглядом.

Арсений утопает в тепле и забытом домашнем уюте, погружаясь в разговор со старшими и

изредка отзываясь на вопросы детей. Если бы не близнецы, постоянно упоминающие
Шастуна, то он бы и вовсе забыл, что взял Антон с собой. Дилер не удивлен, что его тепло
приняли в семье, потому что они бы приняли любого, кого выбрал Арсений. Неважно,
друг это или пара. Мама Арсения снова уходит на кухню, говоря, что ужин почти готов и
ласково упрекая мужчину за то, что он не позвонил, тогда бы все успела сделать раньше и
они не сидели бы голодными. Татьяна уходит на кухню и Попов остается наедине с
Володей, который кивает ему головой в сторону кухни, кидая, что им надо поговорить.

— Так, все, прекратите мучить Антона, мне тоже он очень нравится, поэтому дайте ему
хоть немного передохнуть, — мягко улыбается мужчина, поднимаясь с дивана и глядя на
Шастуна, окруженного балаганом детей. Он идет за Володей на кухню, видя, что мамы
там уже нет, и младший брат объясняет это тем, что надо кормить младшую. Арсений
кивает и опирается о столешницу, вперивая выразительный взгляд в парня.

— Он наркоман, Арс? — Володя спрашивает это в лоб, отвечая таким же пронзительным

взглядом, отчего мужчина теряется, непонимающе хмуря брови. — Антон слишком
худой, лицо осунувшееся, а глаза покрасневшие. Он чересчур бледный и сегодня едва не
грохнулся в обморок, когда ты приехал и мы все стояли в коридоре, и это явно не от
простого волнения. Мой однокурсник умер от передоза героином месяц тому назад. Он
сидел на препаратах больше года, я знаю его еще со школы, поэтому знаю о чем сейчас
говорю, Арс. Антон красивый и милый парень, и я искренне удивлен этому, но блять, ты
серьезно? Ты притащил домой наркомана, да еще и назвал его своим парнем, Попов? —
парень кидает это с уверенностью в глазах, и Арсений понимает, что парнишка вырос,
стал взрослым, серьезным и рассудительным, и это уже не тот пятнадцатилетний
подросток, которого мужчина видел четыре года назад.

— Ладно, я не буду тебе врать, ты и так не слепой. Да, он торчит на мете, но мы живем
вместе чуть больше месяца, и он с него пытается слезть. Я не мог его оставить одного, —
четко отзывается Арсений, объясняясь, но не желая уступать, показывая это своим видом
и тоном. Он начинает раскладывать вилки, ложки и ножи у стоящих тарелок,
отворачиваясь от брата.

— Я не совсем об этом. Что-то не так. У тебя что-то не так. Ты не мог просто так
приехать, сегодня даже не праздник, а ты все равно здесь, да еще не один. Что случилось,
Сень? — спрашивает Володя, бегая решительным, но тревожным взглядом по спине
мужчины.

— Через неделю я должен быть в Магадане. Я не знаю, когда я вернусь назад, поэтому
мне нужно было увидеть всех вас и еще где-то оставить Антона, потому что он один не
справится. Мама поддержит любое мое решение, поэтому если он захочет остаться здесь,
то помогите ему, пожалуйста. Кроме меня на данный момент у него никого нет, и я не
могу бросить его одного, — Арсений говорит это гулко, с надеждой, тяжестью и горечью
вглядываясь в глубокие глаза напротив.

— Может быть, ты хотел сказать «я не знаю, вернусь ли я вообще»? — кидает парень с

обидой и злостью в голосе, под которой скрывается такая же надежда и страх.

— Может быть... — с невеселой усмешкой тянет мужчина. — Я не уверен, Володь, не

уверен вообще ни в чем. Я не понимаю, что сделал, ведь за все то время, что я на них
работаю, все шло гладко, не было не единого проеба с моей стороны. Не говори пока
никому, особенно маме. Если спустя неделю после моего отъезда я не свяжусь с тобой,
тогда расскажи ей все, ладно? — Арсений заканчивает раскладывать столовые приборы и
подходит к парнике, видя, что у него на глазах закипают слезы, который он тщетно
пытается скрыть сжимая зубы. — Я сделаю все, что смогу, но пустых обещаний давать
тебе не буду. Лучше скажи, что тебе привезти — город Магадан не так уж и плох, —
усмехается Попов, поглаживая Володю по спине.

— Просто постарайся вернуться, — на выдохе отвечает младший, шмыгая носом. —

Нужно всех звать за стол, все готово и мама сейчас придет. Иди, приглашай своего парня,
вы устали, наверное, в дороге, — говорит парень, натягивая улыбку, и выходит с ней в
зал, по-доброму прикрикивая на младших.

***

♫ Сплин — Письмо
♫ Александр Васильев — Романс

Антон садится за большой стол рядом с Арсением. Он опускает голову вниз и прячет
руки, которые ходят ходуном под стол — начинается абстяг. Ускоритель* полностью
заканчивает свое действие, потому что в отличие от мета не доставляет блаженную
эйфорию больше часа, а его легкое ощущение в крови не остается дольше дня, вызывая
начальные стадии ломки. Выпитые в дороге таблетки тоже окончательно исчезают,
больше не блокируя приближение горящей боли в костях. Наркомана начинает знобить
или бить жаром, на его висках проступают капли пота, ладони потеют, а глаза судорожно
бегают. Мальчишка пытается заставить себя успокоиться и досидеть до конца, потому что
ему не хочется подводить Попова.

Все продолжают весело говорить, не зная как высказать все, что накопилось у каждого за
несколько лет, но Шастун не может полноценно вникнуть в разговор, потому что в голове
разбегаются мысли, забиваясь в углы, а под кожей начинается нестерпимый зуд, вызывая
желание расчесать себе руки. Мальчишка улыбается натянутой улыбкой и кивает
невпопад, смотря пустым и потерянным взглядом, но все равно ничего не говоря
Арсению. У него в тарелке лежит кусок от запеченного кролика и Греческий салат**.
Антон старался запихнуть в себя хоть немного еды, но внутри все вставало комом,
вызывая тошноту.

Когда они заканчивают с ужином, Татьяна и Оксана быстро убирают со стола грязную
посуду и расставляют тарелки из черного стекла и кружки, чтобы попить чаю и сделать
небольшой перерыв после плотной еды. Антон больше не в силах справляться с
собственным телом, холодным удушьем и тремором, поэтому тянется к уху Арсения.

— Мне нужно отойти Арс, — дрожащим и тревожным голосом шепчет Шастун, и

мужчина чувствует, как его кожа горит. Они договорились, что Арсений будет хранить
порошок у себя, самостоятельно рассчитывая дозу для мальчишки, чтобы тот не
обдолбался до потери сознания сразу же, ощутив в руках заветные песчинки
белоснежного порошка. Несмотря на доверие, Антон все равно остается наркоманом, и
Попов не перестает об этом вспоминать.

На протяжении всего ужина Володя кидал изучающие и по-прежнему холодные взгляды в

сторону Антона, иногда натыкаясь на щетинистый взгляд Арсения рядом, который немым
жестом говорил прекратить. Все стало наконец-то полностью понятно, когда мужчина
посмотрел на бледнеющего мальчишку, понимая, что вызывало столько настороженности
и видя приближение болезненной ломки. Попов быстро кивает Шастуну, тихо говоря, где
ванная, а через пару минут сам поднимается и идет вслед за Антоном. Мальчишка стоит,
опираясь на раковину. Он больше не пытается унять дрожание рук, и мужчина видит, как
того ведет на слабеющих ногах, но парень упорно пытается устоять на них.

— Володя понял, что ты наркоман, — кидает Арсений, заходя в просторную ванную и

закрывая за собой дверь. Шастун только вымученно усмехается, совершенно не
удивляясь. Все поняли, что с ним что-то не так, просто остальные члены семейства
слишком вежливые, чтобы показательно обратить на это внимание. — Тох, надо
заканчивать. Мы только все усложняем, понимаешь? Ты никогда не вылезешь из этого
дерьма, если будешь пачкам жрать психостимуляторы и продолжать нюхать. Чес***
никуда не делался и не денется. А еще у тебя чаще начала идти кровь носом и того, что ты
нюхал становится мало. Это не дело, Шаст, не дело, — устало говорит Попов с тревогой
смотря на потерянного мальчишку.

— Что? — Антон меняется в лице, сводя брови к переносице и поворачиваясь к Арсению,

смотря на него глазами полными непонимания и ужаса. Слова мужчины выбивают и
шлифуют все переживания Шастуна, заставляя думать о себе и о дозе. — Нет, нет,
конечно же нет, Арс, — мальчишка с испугом смотрит на мужчину, чувствуя
насмешливый, холодный и наступающий на пятки стрем****. Он начинает качать
головой, во все глаза глядя на Попова, словно тот начинает превращаться в одну из картин
Раппа*****. — Нет, я справлюсь, я справляюсь, у меня все нормально, — Антон частит,
повторяется и не знает, что еще может сказать, чтобы оправдаться. Это вранье. Ему в
любом случае нужно будет пережить ломку, но он упорно оттягивает этот момент,
убеждая себя в обратном. Ему нужно будет справиться по-другому, с Арсением или без
него, но он должен будет пережить ее. Это пугает, это тот самый Толстовский
Арзамасский ужас******, такой же очевидный, ужасающий и неизбежный. Мальчишка
никогда не выдерживал своего злосчастного испытания, которое называется воздержание.
Одна мысль вызывает мороз пробирающий до костей, чувство загнанности, животного
страха и чего-то невозможного и непосильного, поэтому он каждый срывается, судорожно
раскладывая дорожки и сбегая от реальности в черную яму собственного бреда. А сейчас
Арсений уедет и он знает, что не справится один. — Я просто переволновался, это не
связано с препаратами, просто все усугубилось под влиянием сильных эмоций. Все будет
нормально, когда мы вернемся обратно, все будет нормально... — шепчет, будто бы для
себя Антон, продолжая с невероятным страхом и надеждой смотреть на Попова.

Мужчина тяжело и вымученно вздыхает, не веря ни единому слову, и подходит к

Шастуну, останавливаясь в паре сантиметров и устало оглядывая его лицо, бегая по нему
голубыми глазами.

— Антон, ты боишься ломки ломки больше, чем сдохнуть. Не обманывай меня, я не верю,
и сам не обманывайся. Все эти мелкие понюшки, идущие дуплетом с психотропами будут
помогать тебе до тех пор, пока твое сердце не остановится или не развалится печень или
ты не подохнешь от внутреннего кровотечения. Завтра мы едем домой, Тох, так что
выбирай: либо ты переживаешь ломку вместе со мной в Москве, либо я отвожу тебя к
своей семье, которая сможет организовать тебе приличные похороны, — Арсений говорит
серьезно, больше не желая ждать и потакать страхам Шастуна. Он звучит строго,
убежденно и очень устало. У Антона язык не поворачивается начать спорить или
зубоскалить, потому что мужчина прав и у него нет никакого третьего варианта, но
Шастун боится до смерти первых двух, упорно не признавая очевидного.

— А какой в этом смысл, Арс? Какой? — отчаянно и смиренно отзывается Антон, с

усталым смирением и тяжестью смотря в глаза Попова. — Какой смысл мне слезать и
мучиться последнюю неделю, валяясь в своей же рвоте, если ты не вернешься? Какой
тогда смысл, Сень? — мальчишка шепчет это слишком отчаянно, утопая в этом чувстве
тупого смирения и передавая его мужчине. Он не понимает, почему Арсений жертвует
таким многим, ради него? Почему он готов отдать последнюю неделю жизни, на помощь
наркозависимому парню, который не в состоянии дать никаких гарантий со своей
стороны, потому что их просто нет. Антон не хочет провести последнюю неделю так. Он
не хочет, чтобы Арсений слышал в своей адрес колкости, сплошное раздражение и чистый
яд, которым он неосознанно будет плеваться во время ужасающей ломки. Не хочет, чтобы
он держал его голову над унитазом, пока его будет рвать водой и желчью. Не хочет
доставлять Попову столько неудобств. Ему не нужна такая жертва, он не в силах ее
принять. А еще он отчаянно не хочет верить, что Арсений — единственное, ради чего
мальчишка хочет стараться и пытаться слезть.

Что Арсений — единственное, ради чего он сейчас живет.

Иначе, это все просто не будет иметь никакого значения, если мужчина не вернется.

— Не уезжай. Не уезжай, Арс. Не уезжай, и тогда это будет последняя дорожка и

последняя таблетка. Пожалуйста, ты только будь тут и не уезжай.

Не уезжай.

Не уезжай.

Не уезжай.

Это слово ломает ребра, открывает второе дыхание и разжигает внутри алеющие костры,
от которых Арсению хочется упасть на колени перед этим прекрасным и беззащитным
мальчишкой, сказав, что он никуда не уедет и будет с ним.

Но ему нельзя.

— Твой смысл во мне? Но это неправильно, Антон. Это не должно быть, потому что ты
должен хотеть встретиться со своей семьей, это все не должно быть так... — мужчина
кидает это слишком резко, пугая и разочаровывая Шастуна. Он пытается держать себя в
руках, но все внутри рвется вон, потому что то, что говорит Антон действительно так, и
Попов безумно сильно боится в это верить. — Тош, — мягко и измученно тянет Арсений,
видя перед собой зеленые глаза, залитые мольбой, покорностью и болезненной надеждой.
Он не в силах больше сопротивляться, поэтому сдается, беря лицо мальчишки в свои
большие ладони и прикладываясь к ему лбу своим, выдыхая и чуть толкаясь вперед,
словно кот, непривычно жаждущий ласки и любви. — Чем больше я думаю о своей
поездке, тем больше мне кажется, что я еду туда не заканчивать свою жизнь. Сначала у
меня самого нервы все измотаны были, а потом я подумал, что если бы они захотели меня
убрать, то грохнули бы сразу же, не церемонясь. Ведь месяц — это много. Да я и не было
за мной такого косяка, чтобы наказывать такими методами. Перед отъездом я могу
отвезти тебя сюда или к тебе домой, к твоей семье, чтобы ты не оставался один. Ты тоже
для меня безумно дорог, Антон, и я не могу, просто не могу тебя оставить одного,
слышишь? Я не хочу, чтобы ты был один и справлялся со всем сам, а еще не хочу, чтобы
ты откинулся в каком-нибудь притоне, объебанный до потери пульса, слышишь? Я не
перенесу этого.

— Замолчи, замолчи, Арс, — страдальчески стонет Антон, переполненный чувствами

раздражения и успокоения, которые сводят его с ума, вызывая на глазах глупые слезы. Он
не собирается сдохнуть у кого-нибудь на захламленной хате, не сейчас, когда Арсений
вселяет в него жизненно важную и не пустую надежду, говоря, что он вернется.
Мальчишка, чувствует, как на глазах закипают слезы, и быстро выныривает из-под
ладоней Попова, крепко обнимая. Он утыкается шмыгающим носом в плечо мужчины,
цепкими и тонкими пальцами сжимая ткань растянутой водолазки, вжимаясь в
ошарашенного мужчину всем телом так, что ребра и руки начинают тягуче болеть, потому
что Попов — единственное, в чем есть смысл. Он единственный, кто у него есть. — Если
я смогу, — начинает Антон, но его слова звучат слишком глухо и невнятно, потому что
лицо полностью спрятано в плече мужчины, а отстраняться он не желает, словно если
разорвет эти касания, то все исчезнет. — Если я смогу, если я справлюсь и переживу
ломку до твоего отъезда и дождусь твоего возвращения, не сорвавшись, — мальчишка
говорит громче, но все также глухо, сдерживая слезы в глазах. Ему отчего-то страшно
видеть лицо Арсения, словно тот не поддержит и рассмеется его детской настоящей вере и
открытости, но мальчишка продолжает, понимая, что накручивает себя и мужчина
никогда не сможет так поступить с ним. — То... ты поедешь со мной к моей маме?

Антону не хочется думать, как он будет справляться с этим. Сейчас он готов на все ради
отголосков сумасбродной надежды, которая эком отдается в его голове, говоря, что все
будет в порядке и Арсений вернется. Арсений захочет вернуться к нему. Мальчишка
понимает, что желание смыть в унитаз порошок и таблетки вдребезги разобьется утром,
когда все тело будет выворачивать от тупых толчков ломки в костях и будет только одно
желание — раскумариться*******. Все его мысли будут разбегаться и в голове будет
стоять нечеловеческое желание снюхать две белоснежные дорожки и с закаченными
глазами скатиться по стене, ощущая как все вокруг приобретает другие формы и краски.

Он помнит, как прошли все прошлые разы.

Помнит, как сходил с ума в первый час, а в последующие ловил блаженные

галлюцинации, утонув в мареве дурмана.

Знает, что сейчас будет в разы хуже и болезненней это перенести.

В голову мальчишки закрадываются насмешливые мысли, которые уверяют его больное

сознание, что после всего увиденного во время ломки, Попов по-прежнему захочет
вернуться к Антону и не будет сам желать ему подохнуть в каком-нибудь притоне, потому
что ломка заколотого******** наркомана выглядит намного хуже, чем пришествие кайфа,
приход или самые страшные галлюцинации.

Арсений молчит, утопая в крепких и таких нуждающихся объятиях. Внутри что-то

ежится, а затем немо взрывается, расстилая тепло и покой, от которого коленки тянут к
полу. Мужчина чуть отстраняет от себя крепко вцепившегося Антона, запуская пятерню в
его кучерявые волосы и оставляя нежный поцелуй где-то у взмокшего виска.

— Ты просишь меня поехать к твоей семье только потому, что я познакомил тебя со
своей? — Арсений спрашивает это неуверенно и недоверчиво, боясь поверить, что
мальчишка действительно может так дорожить им, и чувство благодарности тут вовсе не
причем. Ему хочется верить, что это не так. — Если ты захочешь остаться здесь, то моя
мама сможет тебе помочь, она замечательная и очень понимающая, а еще она работает
медсестрой в местной больнице, поэтому знает, какие таблетки или уколы тебе нужны,
для того, чтобы было полегче. Я хочу, чтобы ты вернулся к нормальной жизни, Тох, туда,
где не будет наркотиков, в прежнюю жизнь, где у тебя будет университет, любящая семья,
хорошие друзья, — говорит Попов, думая про себя и четко понимая, что в этой жизни
мужчине не будет места. Антон не захочет взять с собой старого мужика, который всю
жизнь проторговал наркотой и ничего не добился. Просто сейчас мальчишка тонет, а он
единственный шанс спастись, тут особо не выбирают, а полагаются на то, что есть. Вот и
Арсений оказался просто тем, что есть на данный момент. — А еще Володька знает, что
делать, он хороший парень, вы подружитесь, и если я не вернусь, то они смогут
позаботиться о тебе, Тох.

— Ты издеваешься надо мной что ли? — Антон резко отстраняется от Попова, повышая
голос и блистая злобными переливами в глазах. Страх, надежда, призрачная нежность и
отчаяние за секунду растворяются в зелени глаз, меняясь на злобу, обиду и раздражение.
— Решил очистить совесть, перед тем, как подохнешь хуй знает где? Не надо мне таких
жертв, Попов. Я не участник ебучей благотворительной акции, ясно? Не надо себя так
вести и кидаться словами. Не надо меня успокаивать и кормить мнимыми обещаниями.
Если я пойму, что ты не вернешься, а ты должен, должен, сука, вернуться, хотя бы
потому, что если тебе класть на меня, то иди еще разок посмотри на всех этих людей,
который, блять, просто не справятся без тебя и не переживут этого, — у Шастуна во
взгляде пылают огненные язычки злобы, когда он размахивает рукой, указывая на стену,
за которой сейчас находится вся семья Попова. — Мне похрен, что ты там себе
напридумывал и о каких стимулах, ведущих к нормальной жизни, ты говоришь. Если ты
не собираешься возвращаться, то я не буду этого делать. Я в любом случае останусь один.
Поэтому прекращай трепать свои и мои нервы, и найди себе более подходящий объект для
жалости, ясно?

Мальчишка не лжет, не желая даже принимать слова Попова про университет и друзей. Из
всего перечисленного у него действительно есть семья, ради которой он должен был
стараться преодолеть себя. Но это не то. Ему никогда не было достаточно жить одной
семьей, и очевидно, не станет достаточно от того, что ему перечисляет Арсений. Антон
уверен, что дело в самом Попове. Он злит, нервирует, раздражает, доводит до слез,
вызывает на эмоции, но за время проведенное с ним, мальчишка готов отдать, что угодно,
потому что впервые начал чувствовать себя важным и не одиноким. Как только Шастун
поймет, что Арсений солгал и не собирается возвращаться, просто смирившись и подарив
лживую надежду, ему станет плевать на недели болезненного лечения с нестерпимой
болью в каждом суставе и кучу потраченных сил на это. Во всяком случае, сейчас он
думает именно так.

— Пару минут назад ты слезно говорил мне о том, что не справишься без меня и просил
не уезжать, душа в объятиях, а сейчас сам отказываешься? Я не понимаю тебя, Антон. Я
тебя, блять, не могу понять. Мне класть, что ты надумал в своей башке про ебучую
благотворительность и еще какую-то хуйню, но если ты не собираешься слезать с этого
дерьма, то я прямо сейчас сажусь в машину и отвожу тебя к твоей семье в таком виде, и
там ты можешь делать все, что заблагорассудиться. Можешь снова уползти подыхать в
вонючий притон, переполненный объебанными торчками, но меня там больше не будет. Я
больше не приду, чтобы вытащить тебя из этой прогнившей ямы, ты понял меня? —
Арсений говорит четко и тихо, напирая разозленным взглядом на притихшего Шастуна,
давая понять, что он не шутит.

Антон замолкает, со всей силы сжимая зубы и сжимая кулаки, стараясь побороть желание
ответить, выплеснув море яда. Он не будет зубоскалить и трепать им нервы, потому что не
хочет провести так последнюю неделю вместе. Если Попов не вернется, то терять ему
нечего, ведь мужчина все равно не узнает, загибается он от препаратов или слазит с них.
— Ладно, хорошо, — все также раздраженно выдыхает Антон, словно делает одолжение и
даже не пытается это скрыть. Он не отказывается от Попова. Он не смог бы от него
отказаться. Шастун просто хотел дать понять мужчине, что без него нет смысла пытаться,
что без него он не справится. Что Попов и есть для него тот самый заветный смысл, но все
опять пошло по пизде. — Дашь мне сейчас немного подлечиться или мне продолжать
колотиться у них на глазах? — Антон ехидно усмехается, кивая глазами на дверь и
представляя, как он сейчас выглядит.

— На, — Арсений выуживает из кармана джинсов пакетик с крупицами белоснежной

муки на дне, бросая на деревянную тумбу у раковины. Настроение было испорчено, нервы
бестолково изорваны, а Попов остался раздражительным и холодным. Он молча выходит
из ванной, хлопая дверью и не желая видеть, как мальчишка дрожащими пальцами
высыпает на тумбу толстенькую дорожку. Он возвращается за стол заведенный, сжимая
зубы, чтобы не нарочно не нагрубить. — Антон устал в дороге, два дня ехали, он отдохнет
немного, — сквозь зубы врет мужчина, натянуто улыбаясь. Все немного улучшает
шоколадный пирог, заботливо приготовленный мамой, знающей, что Арсений его очень
любит. Мужчина немного успокаивается, чувствуя как язык жжет кипяток чая, который
он пьет нервными глотками.

Скоро за стол возвращается и Шастун, выглядя отвратительно и вызывая у Попова

отвращение. Мальчишка слишком нервный и дерганный, он не в состоянии сидеть без
движения, слишком резко и слишком активно участвует в разговоре, а его зрачки
бросаются в глаза слишком явно. Он хорошо объебан и Попов боится, как бы Антон не
ляпнул ничего лишнего.

Ускоритель* — одно из названий кокаина;

Греческий салат** — быстрый салат с овощами, брынзой и оливками;
Чес*** — сильное желание чего-либо, влечение к наркотикам;
Стрем**** — страх, тревога, развивающаяся при наступлении синдрома отмены;
Рапп***** — австрийский художник. Речь идет о его картине «Проигрыш разума перед
материей» (1973 г.), на которой изображена разлагающаяся человеческая голова, надетая
на птичью клетку, в которой лежит кусок плоти;
Толстовский Арзамасский ужас****** — крайняя степень тоски, душевного смятения,
страх смерти, который охватил Льва Толстого в Арзамасе, где он остановился на ночлег.
Эту ночь Толстой начал считать датой встречи со смертью, с Небытием;
Раскумариться******* — начать употребление наркотиков после перерыва или для
облегчения синдрома отмены;
Заколотый******** — окончательно опустившийся наркоман.

***
— Я все снова порчу, так ведь? — потерянно говорит Антон, когда они с Поповым
оказываются вдвоем на крыльце дома. После чая все потихоньку начали перебираться в
зал, а Арсений вышел покурить и Шастун пошел за ним. Все это время мальчишку
душило жаркое удушье, в голове все было немного не складно, а все тело отдавалось
горячим зудом. Когда мальчишка оказался на улице, он сразу же задрал рукава свитера,
проводя пальцами по шершавым предплечьям, потому что вся кожа зудела, а сделать при
всех он этого просто не мог. — Я не умею выражать свои мысли, Арс, это не то, чего я
хотел, просто... — Антон мнется, перебарывая глупую злость внутри на себя и на
Арсения, который даже не взглянул на него. — Я боюсь из-за твоего отъезда, я боюсь
остаться один и полностью осознать, что даже этот малейший прогресс был вызван только
твоим присутствием рядом со мной, Арс. Я понимаю, что это хреново звучит, но я не
знаю, как мне иначе реагировать на это.
Мужчина продолжает тяжело затягиваться, натягивая безразличие и холод на лицо, не
желая больше этого слушать. Он все для себя уже решил.

— А с чего ты это взял, Шаст? С чего ты взял, что я всегда буду рядом? — Попов говорит
это резко, уверенно и грубо, разворачиваясь к Шастуну и смотря на него взглядом,
переполненным тихой злостью и решительностью. Арсений бессильно злится, давя
внутри желание разбить мальчишке лицо, потому что это не он. Сейчас он видит перед
собой дрожащего от кайфа наркомана, живого только из-за принятой дозы, со
шмыгающим носом и расширенными зрачками. И это вызывает отвращение, злость и
презрение, потому что все, что говорит мальчишка — выдуманная отравленным мозгом
ложь, в которую тот пытается свято верить. — То, что я тебя периодически трахаю,
никогда и ничего не значило, ты и сам об этом часто говорил, Антон. Я простой человек,
такой же как и ты, так что перестань видеть во мне доброго волшебника. Может, тогда и
научишься выражать свои мысли, — Арсений говорит это с ненавистью в голосе, цедя
слова сквозь зубы. Он садится на каменные ступени, чувствуя духоту в воздухе. Наверное,
будет гроза.

Мальчишка сжимает челюсть, опуская глаза, потому что Арсений прав. Он объяснил ему
все четко и доходчиво. И даже если правда отдается острой болью в сердце, Антон все
равно думает, что так будет куда проще.

— Ладно, хорошо, — тихо выдыхает Антон, заметно притихая и больше не желая

зубоскалить. Он чуть пошатываясь садится на ступени рядом с Поповым, облизывая губы.
Мальчишка не понимает, зачем Арсений привез его сюда, зачем терпит и дарит эту
мнимую заботу, если они просто трахаются. Так думать проще и легче, не окутывая себя
волоком надежды. Шастун тянется к пачке Мальборо в зажатой ладони мужчины,
выуживая одну сигарету и доставая из кармана своих штанов зажигалку. Антон глубоко
затягивается, обжигая дымом легкие и выдыхает, пока в голове бегают яркие, но
плывущие мысли. — Хочешь, чтобы я съебался отсюда? — мальчишка спрашивает это
серьезно, без тени ехидства, обиды или злобы, смотря перед собой пустыми глазами. — Я
знаю, что тут недалеко до вокзала, так что если ты подкинешь меня на машине и дашь
немного денег на билет, то я сегодня уеду в Москву, — продолжает Шастун, говоря
абсолютно убежденно и обдуманно, но Попов знает, что это не так, не сейчас, когда он
под препаратами и в голове роятся сумасбродные идеи. — Ты сможешь провести
спокойное утро в кругу семьи, — Антон сглатывает горечь во рту, думая, что этими
словами объясняет свой порыв. — Я не собираюсь уебывать от тебя или объебываться до
смерти, просто подожду тебя на квартире, где мы сможем потрахаться и все такое.

Все эти бессмысленные слова повисают в воздухе, вызывая в Попове только волну
усталости и бессилия. Он понимает, что разговаривать с Шастуном, который недавно
слезно просил не бросать его одного, а сейчас хочет уехать на первом попавшемся поезде,
если Арсений захочет этого. Мужчина молчит, пропуская мимо ушей речь мальчишки, и
выуживает из кармана телефон, быстро вводя пароль и открывая контакты, нажимая на
номерной набор, и протягивает айфон непонимающему Антону.

— Звони маме, Антон. И никаких «потом», я не желаю слышать. За то время, что ты со

мной живешь, ты ни разу не написал ей и не позвонил. Звони сейчас и говори, что ты жив
и с тобой все в порядке, — Арсений говорит уверенно и четко, продолжая ледяным
взглядом смотреть на коричневые ворота и машину. Мужчине было необходимо узнать,
что все слова, которые мальчишка говорил о семье — правда.
Ему нужно знать и доказать себе и Антону, что Шастун все это пытается сделать ради
семьи, а не ради него, потому что так будет правильно.

Мальчишка боязливо смотрит на горящий экран телефона, не решаясь взять его в руки и
испытывая панический страх от слов Арсения.

— Нет, нет, Арс. Я не могу, нет... — Антон загнанно частит, потому все тело охватывает
липкая волна ужаса. Он не звонил маме очень давно. Он не знает, как они сейчас живут.
Не знает, захочет ли она вообще слышать его голоса, после того, что он натворил. Он
боится, безумно сильно боится, а еще не может дать эту ложную надежду ни ей, ни себе.
Майя простит его, она очень любит. Она скорее всего заплачет в трубку, назовет его
надрывно «Антоша» и захочет, чтобы он вернулся домой. А Шастун не сможет вернуться,
он не готов вернуться сейчас, доставляя ей этими словами режущую на живую боль. Он не
может заставить пройти ее через это еще раз. — Пожалуйста, Арс, я позвоню, позвоню
только не сейчас, пожалуйста не сейчас, я не смогу...

— Ты плохо меня слышал? Сейчас, Антон. Она должна знать, что ты не подох где-нибудь
на улице, а живой, относительно здоровый и по-прежнему ее очень любишь. Хоть раз
перестань быть эгоистом и трусом, и в кой-то веки, подумай не только о себе, но и о
других. Подумай, какого ей мучиться все это время, находясь в неизвестности и незнании.
Ты только подумай, представь, что самый важный и самый значимый человек в твоей
жизни исчез, пропал, не пишет, не звонит, не приходит и ты не знаешь, жив ли он вообще.
Чтобы ты чувствовал, Антон? А именно эти чувства твоя мама переживает каждый божий
день, потому что тебе наплевать на ее чувство и ты думаешь только о себе, — Арсений
говорит строго и глухо, смотря в распахнутые глаза и продолжая протягивать телефон.

Попов прав.

Попов всегда прав. Мальчишка задумывается, мальчишка чувствует, мальчишка

понимает, и казалось бы все должно быть предельно просто, ведь так? Взять телефон и
позвонить. Это ведь не сложно, но пальцы отчего-то бьет холодная дрожь, когда в них
оказывается телефон, к горлу подкатывает рвота, а сердце бешено стучит. Антон набирает
номер, слыша короткие пиликанья после нажатия на цифры, и подносит холодный
телефон к уху, обращая напуганный взгляд к Попову, который смотрит в ответ прямо,
уверенно и холодно. В трубке бегут прерывающиеся гудки, и Шастун уже собирает
сбросить, сказав, что никто не взял, Майя, наверное, сменила номер, но в последний
момент, находясь на грани, мальчишка слышит родной голос.

Мама.

Глаза застилает пелена теплых слез, в горле стоит острый комок, а все тело немеет. Она
снова повторяет привычные фразы «Да?», «Кто это?», «Говорите, я вас не слышу». Антон
продолжает молчать, боясь открыть рот, словно от одного сказанного слова, он может
разрыдаться прямо здесь и сотни раскаленных игл окончательно разорвут его изношенное
сердце. Женский голос звучит немного раздосадованно и потерянно, говоря еще что-то, и
только тогда Антон отвечает, сипло и дрожаще, зажмуривая покрасневшие глаза и
сжимаясь, словно перед ударом.

— Это я, мам.

Антон сдавленно сипит, звуча низко и жалко. В трубке стоит невесомое молчание, а потом
мальчишка всхлипывает, поворачиваясь и снова смотря красными глазами на Арсения,
взгляд которого пустой и абсолютно не читаемый. Майя переспрашивает что-то
дрожащим голосом, который вот-вот готов сорваться, не веря собственным ушам, а после
начинает плакать. Ее голос рвется, слова и вопросы мешаются с тяжелыми и надрывными
всхлипами, каждый раз болезненно зовя Антона по имени. Мальчишка и сам чувствует,
как слезы текут по щекам, а нос закладывает, но он старается не выдать себя, успокаивая
маму и говоря что-то простое. Он говорит то, что должен, и не потому что Арсений
заставил его это сделать, а потому что сердце рвется из груди, а в голосе звучит
неподдельная любовь и искренность. Шастун выглядит сейчас беспомощным и уязвимым,
забывая про Арсения, который слышит каждое слово и видит каждую эмоцию. Майя
пытается успокоиться, но не выходит, она умоляет сына вернуться домой, но он с мягкой
болью в голове говорит, что вернется, обязательно к ним вернется, но не сейчас, позже.
Он наконец-то замечает Попова, который смотрит на него внимательно и уверенно, и
наконец полностью понимает, что к чему. Мужчина заставил позвонить Антона, потому
что тот не сможет сдаться, пообещав маме вернуться домой. Он знал, что все это заставит
мальчишку бороться и победить себя, когда Арсения больше не будет в его жизни.

Когда Арсений больше не будет нужен в его жизни.

Внутри у мужчины сердце болезненно тянет назад, словно желая уйти за позвонки. Ему
больно слышать это разговор, больно слышать слова, пропитанные горечью, надеждой и
любовью, больно видеть те самые настоящие эмоции на лице у Антона. Они живые, она
искренние, не те, которые мальчишка наигрывает или испытывает под дозой, а
неподдельные, хоть и с привкусом болезненной горечи, с которой Антон старается
показать маме, что сильный и со всем справляется.

Антон перестает себя сдерживать, давясь и захлебываясь слезами, после того, как обещает
маме, что они скоро встретятся, он вернется к ней, и она увидит, что все изменилось, а
главное, он будет в порядке. Шастун сбрасывает вызов, больше не выдерживая плачущего
и родного голоса, отдает телефон Попову и быстро поднимается, сбегая по ступеням и
выходя за ворота, уходя как можно дальше от дома. Его лицо пошло красными пятнами,
ноги плохо слушаются и он не знает, куда ему идти, но внутри бушует кипящая лава и ему
необходимо прийти в себя, чтобы посмотреть мужчине в глаза, после того, что он увидел
и услышал.

Мужчина несколько минут сидит в тишине, пытаясь сообразить и все это переварить. А
после поднимается на ноги и выходит за ворота, оглядываясь по сторонам, чтобы найти
мальчишку. Он видит мельтешащую в вечерних сумерках фигуру и быстрыми шагами
идет к ней, нагоняя и хватая за предплечье, дергая на себя.

— Тихо, тихо, хороший мой, тише, иди сюда, — тихо, надрывно и нежно шепчет Попов,
хватая парня в крепкое кольцо рук, чтобы тот перестал дрожать и немного пришел в себя,
успокаиваясь и не имея возможности вырваться. — Все хорошо, хорошо, слышишь,
родной мой, все хорошо. Тебя любят, ты им нужен, они тебя очень ждут, Тош. Это же
замечательно, глупый, — шепчет мужчина, раскачивая мальчишку в крепких объятиях. —
Успокойся, все хорошо, тише... — продолжает шептать Арсений, крепче смыкая руки,
потому что Антон начинает дергаться и вырываться.

Вскоре мальчишка сдается и часто дышит, позволяя Арсению прижимать себя ближе и
обнимает его сам, цепляясь трясущимися пальцами за кофту и укладывая мокрое лицо в
горячем, даже через горловину кофты, изгибе шеи, словно желая спрятаться в нем. Ноги
Шастуна слабеют и шатаются, и Попов старается поддерживать его, чтобы тот не
завалился на землю. Мальчишка продолжает жаться к нему из последних сил, надеясь
раствориться и забыться в крепких руках, абсолютно забывая отвращение и презрение во
взгляде, слова, пронизанные холодом и уверенностью, о том, что Попов просто его
трахает, и безжалостное выражение на его лице. Все мешается и плывет, оставляя только
один образ Арсения, а волны внутри с шумом бьются о скалы, разрывая Антона изнутри,
и мальчишка пытается сбежать от них, доверяясь и ища укрытия в руках Попова.

Мужчина ждет, когда мальчишку в его руках перестанет так сильно колотить, продолжая
сжимать в руках и шептать успокаивающие слова, иногда легонько раскачивая.

Антон не знает, сколько проходит времени, прежде чем припадок стихает, его перестает
колотить изнутри, а глаза начинает больно резать от вылитой соли. Он все так же жмется
к Попову, словно вымокший щенок, бессильно пряча нос в его шее и иногда дергаясь в
кроткой судороге. Мальчишка не знает, что ему делать и как посмотреть мужчине в глаза,
потому что в голове стоит только немая пустота, оставшаяся после волны эмоций, словно
пустые и вымершие берега после обмельчания реки.

— Пойдем в дом, сейчас дождь пойдет, гремит уже и накрапывает понемногу, — тихо
говорит Арсений, мягко поглаживая Антона по спине. Попов отходит от мальчишки и
делает шаг в сторону дома, но тот продолжает стоять на месте пустым и потерянным
взглядом упираясь куда-то перед собой. Мужчина устало и тяжело выдыхает,
возвращается назад и обхватывает Антона рукой, мягко, но уверенно подталкивая к дому.

Они не успевают вернуться до дождя, потому что у Шастуна подкашиваются ноги и он с

трудом на что-либо реагирует, бессознательно цепляясь за Попова. Ливень проходит
короткий, но сильный, поэтому в дом они оба заходят вымокшие до нитки. Свет почти
нигде не горит и во всем доме стоит тишина, потому что уже поздно и Татьяна всех
разогнала спать, решая не дожидаться Арсения, чтобы не мешать им. Попов заводит
Антона на второй этаж, сразу же заходя в отдельную ванную, усаживая мальчишку на
край полупустой тумбы, чтобы снять мокрую одежду, пропахшую потом и сыростью
улицы. Следом мужчина раздевается сам, только сейчас чувствуя, как продрог под
веющей осенней прохладой уходящего лета. Его мелко колотит, пальцы немеют, но Попов
берет себя в руки, настраивая воду в ванной и закрывая слив пробкой. Мужчина мягко
поднимает Антона на ноги и ведет к ванне, помогая залезть в нее, а после залезает сам.

Мальчишка понемногу приходит в себя, чувствуя только отдаленные ощущения. Доза,

таблетки и сильнейшее переживание заставляют сознание загибаться, растворяясь на
грани реальности и бессознательности. Шастун отдаленно чувствовал холод сырого
ливня, а после дрожание собственного онемевшего тела, которое начинают пронизывать
ледяные иглы. Все это время он жмется поближе к Попову, который таскает его за собой,
потому что тело Антона настолько безвольное, ватное и беспомощное, что мальчишка
просто не смог бы простоять на своих двоих самостоятельно. Он немного приходит в себя
в ванной, по-прежнему ощущая, как Попов держит его руками, не позволяя коленкам
подогнуться и разрешая опереться на себя.

Они долго не двигаются, чувствуя, как горячая вода обжигает замерзшие ноги, а дождик
поливает на них сверху. Антон поворачивается в руках мужчины, обращая взгляд пустых
глаз на уставшее лицо Попова. Мальчишка продолжает молчать, не произнеся с Арсением
еще не слова. Тишина, разбавленная плесканием воды не давит, вызывая странное чувство
в груди каждого. На светлых ресницах Шастуна появляются тяжелые капли воды, но он не
пытается проморгаться, словно боясь упустить что-то важное в глазах напротив, не
заметить какую-то деталь, которая поможет дать ответ на все его вопросы. Антон думает о
том, почему этот прекрасный и уверенный в себе мужчина делает для него так много.
Почему он продолжает помогать ему, забывая всю ту грязь и оскорбления. Почему ему
так важно, чтобы мальчишка слез с этой дряни, даже когда его не будет рядом с ним.
Антон вспоминает, как Арсений сказал, что они просто трахаются, что он не будет всегда
рядом и что Шастун — не его проблема, но парень все равно не хочет терять Попова. Он
не хочет думать о том, что случится через неделю, когда мужчина уедет, и даже боится
представить, что будет, если тот не вернется. Антон злится на него, скалится, не понимает,
но все это покрывает чудовищный страх — потерять Арсения. Мальчишка не может
подвести маму, которая теперь будет жить мыслью и мольбой, чтобы снова увидеть его.
Увидеть его целым и невредимым, живым, здоровым и способных идти дальше, но
единственный человек, с которым он мог бы попытаться начать, должен исчезнуть через
несколько дней.

Взгляд Антона меняется, становясь выразительным и показывая Попову мириады эмоций,

мешающихся между собой, но остающимися искренними и настоящими, несмотря на
расширенные зрачки. Шастун соскальзывает с голубых глаз, пробегаясь по всему лицу и
замирая на мокрых, пухловатых губах, желая поцеловать их. Мальчишка хотел бы дать
Попову почувствовать хоть маленькую долю тех чувств, которые сейчас не позволяют ему
нормально дышать, больно нажимая на сердце, чтобы тот наконец-то все понял.

Арсений замечает взгляд Антона на свое лице и сдается, подаваясь вперед и хватая
своими губами чужие пресные от воды и тонковатые губы. Они целуются долго, мягко,
чувственно и будто бы отчаянно, будто бы от этого поцелуя что-то зависит в жизни
каждого. Мальчишка легонько напирает, кладя руку на шею Попова, а мужчина
обхватывает его поясницу, начиная нежно оглаживать бока, слегка задевая выпирающие
косточки таза.

— Идем в кровать, я буду тебя обнимать. Ну, а если не захочешь, я уйду, вдруг тебе будет
неудобно со мной спать, — отчего-то тихо говорит Арсений, звуча устало и чувствуя, как
начинает потихоньку гудеть в голове. — Ты молодец, Антон, я горжусь тобой. Я очень
рад, что ты поговорил со своей мамой и хочу, чтобы ты и дальше поддерживал с ней
связь, больше не исчезая так. Когда приедем обратно, я куплю тебе новый телефон,
хорошо?

— Не уходи, Сень, — тихо сипит Антон, словно пропуская все остальное мимо ушей,
словно только это и остается важным и значимым. Арсений выключает воду, так и не
приняв нормальный душ, и вылазит из ванны, вытягивая за собой Антона и обтирая его
большим темно-зеленым полотенцем. Попов ведет его в спальню, откидывает с кровати
плед и укладывает Шастуна под одеяло, залезая и устраиваясь рядом. Мальчишка ежится,
поворачиваясь к мужчине и снова ныряя носом в излюбленную впадинку на шее, мечтая
остановить время, потому что осталась ровно неделя, которую они потратят на
изнуряющую обоих ломку. Антон оборачивает тонкие и холодные пальцы вокруг живота
Арсения, чтобы подлезть еще ближе и крепче сжать Попова. Сон не приходит, благодаря
намешанным препаратам и мыслям, и мальчишка не знает, сколько уже лежит так.
Дыхание мужчины выравнивается, а тело расслабляется, но он все еще продолжает
обнимать замершего Шастуна, который невесомо целует его горячую шею.

— Твой, твой, всегда только твой, говори, что хочешь, но я все равно только твой.

XI
♫ Александр Васильев — Двое не спят
Арсений засыпает почти сразу же, как только залезает в кровать и обнимает Шастуна.
Глаза слипаются, словно от теплого молока с медом, а в голове тяжело шумит. Он крепко
продолжает держать ластящегося мальчишку, привыкая к нему настолько, что, казалось,
без него уже невозможно спать. Сон Попова все равно остается чутким — издержки
профессии. Ведь вертеться в криминальных кругах, тереться и собачиться с серьезными
людьми, значит, быть всегда готовым к тому, что тебе во сне к лицу могут приложить
тряпку, смоченную фенобарбиталом* или накинуть подушку. Поэтому мужчина едва
заметно дергается всем телом, просыпаясь, но держа глаза закрытыми. Он чувствует
невесомые касания губ к шее и слышит тихий шепот, греющий кожу. Арсений молчит
какое-то время, вслушиваясь в слова и ощущая, как внутри льется болезненная и
блаженная нега. Он еще крепче обнимает Антона и целует его в кучерявую макушку.

— Разве после всей той херни, которую я заставляю тебя переживать, ты все еще так
хочешь быть моим? — сипло шепчет мужчина, по-прежнему не открывая глаз.
Мальчишка резко дергается и затихает, закрывая глаза. Он неосознанно еще крепче
прижимается к горячему телу Попова и думает, возможно ли сейчас прикинуться спящим
за несколько секунд.

— А разве не наоборот, Сень? — шепчет в ответ Шастун, поджимая и облизывая губы. —

Разве не ты вынужден проходить через всю это херню из-за меня? Разве не я все вечно
порчу? — с горечью и смущением продолжает Антон. Это кажется более правильным и
точным, потому что Арсений сделал для него невероятно много, дал столько поддержки и
заботы, без которых мальчишка сейчас бы уже давно подох объебанный на какой-нибудь
стройке.

— Я часто заставляю тебя делать то, чего тебе совсем не хочется, — тихо объясняет
мужчина, прижимая Шастуна к себе поближе и быстро поглаживая его предплечье,
потому что у мальчишки нервы сейчас совсем не к черту и эти слова он может расценить
как высокомерную издевку.

— Арс, я не глупый, я знаю, что ты заставляешь меня делать все эти вещи, потому что так
будет лучше для меня. Это та самая забота, от которой я давно отвык, поэтому и веду себя
так, даже если сейчас ты скажешь, что это не так, — сипло отзывается Антон,
укладываясь на чужой груди. — Все мое поведение... Я не хочу так себя вести, я не могу
объяснить этого, и все, что я говорю тебе, это выходит со злости. Так что, если посмотреть
на ситуацию со стороны, то слепому только будет неясно, что это тебе приходиться
мириться с моими выпадами изо дня в день.

— То есть ты наконец-то признаешь, что тот еще мудак? — по-доброму усмехается

Арсений и подается вперед, потираясь носом о пшеничные волосы и крепко чмокая
Шастуна куда-то в макушку. Мужчина чувствует странный и непривычный жар,
исходящий от мальчишки и хмурит брови, начиная внимательно вглядываться, пытаясь
разглядеть лицо. — Ты нормально себя чувствуешь? Голова не болит? Мне кажется, у
тебя поднялась температура, — чуть тревожно спрашивает Попов, не понимая в чем дело,
потому что Антон всегда был как ледышка.

— Наверное, да, нормально, — Шастун не уверен в своем состоянии. В голове сплошная

вата, поэтому он говорит первое, что приходит в голову, даже не задумываясь. Тело
ощущается слишком отстранено, а нервы в край убиты препаратами и сегодняшним днем.

— Ты слишком горячий, хотя обычно ты постоянно мерзнешь, поэтому мне кажется, что
ты сильно вымок под дождем и могла подняться температура, — снова объясняет
Арсений, облизывая губы и выдыхая. — Антон, а тебе не кажется, что дело не во мне? Ты
просто долгое время был один, без заботы и поддержки, ты соскучился по этому, забыл
какого это, а я... просто подвернулся под руку, поэтому ты думаешь, что тебе необходимо
получать все это от меня, ведь больше никого нет. Ты не думал об этом, Шаст? Не думал,
что я никакой не особенный? Не думал, что когда ты вернешься домой, то твоя мнимая
необходимость во мне просто-напросто отпадет? — начинает Попов размеренный
полуголосом, потому что эти вопросы не давали ему покоя на протяжении двух дней, сидя
живым пчелиным жалом под сердцем и каждый раз напоминая о себе.

— Твоя забота слишком специфична, — усмехается Антон, немного ерзая на груди. После
слов мужчины, мальчишке начинает казаться, что в комнате становится жарко, тело
начинает непривычно гореть, а духота стелет еще больший дурман в голове. — Это не то,
Арс... Это не имеет ничего общего с простой заботой в ее привычном понимании. Это не
то, как заботилась обо мне моя семья, понимаешь? Я не говорю и не буду с тобой спорить,
что мы не просто трахаемся, просто знаешь, я... — Шастун сглатывает тугой комок, всеми
силами стараясь вдумываться в свои слова. Он не лжет, не объебан препаратами и не
опьянен эмоциями, то, что он хочет сказать — правда, в которой он крепко убежден. —
Дело в тебе, Сень, дело именно в тебе...

— Ладно, ладно, я понял. Это кажется странным, но уже привычным... Я же не каждый

день подбираю наркоманов, селю их в свои квартиры, плачу за сомнительную рабочую
деятельность, вытаскиваю из холодильника**, а потом еще и везу знакомить с семьей. А,
забыл, что еще мы вместе спим и ты носишь мою одежду, — лениво усмехается Арсений,
вздыхая. — Не понимаю, может ты обладаешь природным магнетизмом или купил сеанс у
какой-нибудь бабки оккультистки, потому что раньше я редко перепихивался с парнями.
Это скорее было быстрым разнообразием или тупым животным желанием побыстрее
скинуть напряжение, но с тобой как-то по-другому. Ты какой-то особенный, Тох, —
Попов искренне удивляется нелепой улыбке на губах и рассуждениям в слух. Это
напоминает глупую ребяческую искренность, простую, наивную и непривычную.
Арсений искренне говорит, что не знает в чем дело, ведь всю жизнь он заботился только о
семье, не подпуская никого к себе и говоря лишь то, что можно говорить. — Я до сих пор
не могу понять, как уживаюсь с тобой и твоими блядскими закидонами.

Антон начинает посмеиваться, зарываясь сияющим лицом в грудь Арсения. потому что
чужие слова разносят приятное тепло и щекотный, счастливый трепет.

— Да, примерно где-то в перерыве между покупкой дозы и подвигом***, я пошел к

местной бабке и все деньги спустил на то, чтобы она мне нагадала высокомерного
барыжку, который будет мне давать пиздюлей, которые бы мне нравились, а потом я решу
слезать, чтобы он не считал меня отморозком****. А потом судьба столкнула меня с
тобой на захламленной хате, — деланным голосом рассказчика тянет Антон. Странно, но
в его убитом химией сознании остался тот день, те насмешки и тот леденящий душу
взгляд. — Знаешь, а мне ведь девушки никогда на самом деле не нравились, я встречался с
одной еще будучи подростком, но это не то... — голос Шастуна меняется, становясь
серьезным и задумчивым. — Не то чтобы я сильно загонялся по этому поводу, много
копался в себе, но, когда еще не был метовым торчком, то у меня внутри все равно был
некий диссонанс, когда вместо красивых девчонок у меня текли слюни на смазливого
паренька из школьной футбольной команды, — Антон усмехается, шутливо
восстанавливая в памяти образ белобрысого парня. Мальчишка чувствует, как все тело
обдают горячие волны жара, поэтому он скидывает с себя одеяло, но по-прежнему
продолжает прижиматься к Попову. Только сейчас он обращает внимание, что лежит
абсолютно голый, а в голове стоит провал о том, как они стояли в ванне и дошли до дома.
— То есть, ты решил слезть с мета, чтобы я не считал тебя отбросом общества? Не думал,
что мое мнение может хотя бы косвенно повлиять на тебя, — тихо отзывается мужчина,
но в его голосе нет удивления. — Я в девятом классе тоже увлекался футболом, был
капитаном команды, а еще играл в школьном театре. Театр был моей страстью, а потом
все пошло по пизде — я влез в наркоторговлю. Начались корабли*****, огороды******,
деревяшки*******, чем я только не занимался в этом деле и какой херни не видел... Если
тебе будет интересно, я могу показать тебе потом свои грамоты, кубки, награды, они
должны все быть здесь, — обещает мужчина, а потом хмурит брови, замечая оголенную
гусиную кожу Шастуна. — Накройся, Тох, замерзнешь же, — начинает мужчина,
откидывая с себя край одеяла и накрывая им Антона, а потом пододвигается назад и
поднимается, опираясь спиной о спинку кровати и удобно укладывая на себе мальчишку.
— У тебя точно температура поднялась, Антон. Может тебе таблетку какую-нибудь дать?
Или лучше не мешать импровизированный пунш********? — с тревогой спрашивает
мужчина, прикладывая ладонь ко лбу, а после наклоняется и начинает мерить
температуру губами, потому что прогулка под холодным ливнем может выйти очень
хреново для наркомана, у которого иммунитет убит в ноль.

— Не надо, Арс, я нормально, полежу и пройдет, — отмахивается мальчишка, потому что

температура для наркомана обычная мелочь, а еще Шастуну не хочется тратить на это
время. С ним и похуже бывало, пройдет.

— Ладно, но смотри, если что сразу говори мне, — настороженно отвечает мужчина,
поглаживая Антона по спине. — Чем ты еще занимался в школе, помимо того, что дрочил
на фотографии футболистов, а, Шаст?

— Больше ничего не делал, только этим и был занят целыми днями, — беззлобно
ерничает мальчишка, улыбаясь. — На твои школьные достижения тоже могу, так что
смотри за ними и за мной как следует. А потом, если не буду удовлетворен в полной мере,
а я не буду, то накинусь на тебя и буду умолять трахнуть, чтобы наконец-то осуществить
одну из мечт детства, — продолжает Шастун, выворачиваясь и стараясь лечь по-удобнее.
— Я был ботаником в школе. Да и в институте тоже. Ничего не было — работа, учеба, а
потом ты сам знаешь. Я не считал себя красавцем — худощавый, лопоухий и высокий, как
шпала. Но в старших классах я нравился девчонкам, хотя долгое время до меня не
доходило, что они хотят чего-то больше, чем просто дружить, — тихо говорит Антон,
вспоминая. Он тянет Арсения обратно, потому что лечь удобно никак не получается, и
снова укладывается на его грудь, поворачивая голову в сторону мужчины. — На
выпускном у меня был отвратительный белый костюм и я целовался со своей лучшей
подругой. Я пригласил ее потанцевать сам, просто по-дружески. Поцелуй вышел мокрым,
мерзким и не умелым. Она жевала земляничный Орбит и получилось слишком сахарно и
слащаво. Потом я начал лепетать какие-то извинения, отчего-то умирая от смущения и
стыда, но она оказалась куда умнее меня. В ту ночь мы просидели вместе до утра и она
объясняла мне, что в том, что я хочу быть на месте девушки нет ничего дурного. Мой мир
тогда перевернулся, я многое понял и наконец осознал в полной мере. Сейчас я бы,
наверное, взбесился, попробуй кто мне такое скажи, но тогда эти слова казались мне
очень четкими, правильными и подходящими, она хотела искренне меня поддержать,
говоря много вещей, чтобы мне стало легче. Так что я благодарен ей за этот разговор. Ее
Оксанкой звали, как твою сестру, до сих пор помню, — Антон кротко усмехается,
вздыхая, чтобы продолжить. — Настоящих отношений у меня так и не было, был опыт с
девчонкой одной, мы даже пробовали повстречаться, но это все не то. Я тогда
окончательно понял, что подставлять свой зад мне нравится гораздо больше, чем пихать
свой член в чью-то вагину, — мальчишка тянет слова с усмешкой, углубляясь в
воспоминания. Он помнит все свои запросы в Яндексе и ночи с интересом и искренним
удивлением проведенные у компьютера. — Но секс все равно не был чем-то таким
крышесносящим и особенным в моей жизни. Может быть, дело было в партнерах или я
просто не понимал, как важна эмоциональная часть... не знаю. Я запизделся уже, да? Ты
устал, наверное. Извини.

— Нет, Антон, все хорошо, я тебя слушаю. Я рад, что мы наконец-то можем просто
поговорить, — резко отзывается мужчина, останавливая поднимающегося Антона, и
укладывает его обратно, начиная лениво поглаживать по горячей спине. — У нас был секс
уже несколько раз, так что можешь черпать опыт, — посмеивается Попов, крепче обнимая
мальчишку. — Мне бы очень хотелось взглянуть на маленького, невинного, краснеющего
и неумелого мальчишку. Как думаешь, я бы ему понравился? — продолжает Попов, по-
доброму усмехаясь истории Шастуна. Арсений начинает бегать глазами по лицу Антона,
угадывая черты в темноте и не пытаясь сдержать странный порыв, резко подается вперед,
по-ребячески целуя в уголок губ. — Ты говорил, что секс для тебя переоценен, еще проще
и грубее банально не нравится, но ты ведь поменял свое мнение. А насчет отношений? Ты
говорил точно также, что это не твое, но ты не думал поменять свое мнение? По-моему,
поддержка, участие и забота — важные составляющие отношений. Так почему бы и нет,
если эти вещи то, в чем ты на самом деле нуждаешься?

— Я вообще-то уже состою в отношениях, — задиристо заявляет Антон, смотря Попову

прямо в глаза. Мужчина легонько хмурит брови, не понимая о чем говорит Шастун, а
после расслабляется, облизывая губы, чтобы не показать улыбку, когда все-таки
понимает, что речь идет о нем. — Вот прямо сейчас, в этот миг, я провожу выходные в
родном доме своего постоянного ебаря, впечатляюсь сам и произвожу хорошее
впечатление на всю его семью. Это ведь важный этап в любых отношениях? А еще у
моего партнера слишком шаткие слова — сначала он говорит, что я его, нежно трахая в
придорожной гостишке, а потом заявляет, что просто меня трахает, не придавая этому
никакого значения, — Арсений начинает непонимающе хмуриться, не понимая этого
резкого перепада и пытаясь уловить настоящее настроение Шастуна, потому что его голос
звучит ровно и странно.

— Прекрати. Я не всегда контролирую свои мысли во время секса, поддаваясь эмоциям и

часто просто забываясь, — говорит мужчина глухим и серьезным голосом.

— А, забыл кое-что, —продолжает Антон, пропуская мимо ушей слова Попова и не

обращая внимания на его строгий и непонимающий взгляд. Он сам не понимает, зачем все
это несет, словно внутри просыпается старая обида, подначивая и желая о себе напомнить.
—Он представил меня своей родне, как своего парня, хотя сам постоянно заявляет, чтобы
я себе ничего не навыдумывал. Видимо, так это бывает в хороших отношениях? Все в
лучших традициях, как по канонам, — рассуждает Антон с гадкой полуулыбкой на губах.
— Ну что не так, Арс? Ты ж сам все сказал. Я законченный наркоман, не благодарный и
эгоистичный, ну какие могут быть отношения со мной? Скажи, Попов, разве большую
часть времени ты не мечтаешь разбить мне ебло, вместо того, чтобы проявлять заботу? Ну
скажи, давай, мы же знаем, что я прав.

— Нахрен ты опять начинаешь, Тох? Как я должен был тебя представить? Друг?
Знакомый? Как? Мам, это мой друг — Антон, но мы будем спать в одной кровати, он
часто меня обнимает и держит за руку, а еще, ты только не удивляйся, пожалуйста, если
вдруг где-нибудь увидишь нас целующимися. А еще ты можешь ненароком услышать
стоны, но это ничего, просто крепкая мужская дружба. Так ты себе это представляешь, да?
— Арсений пытается взять себя в руки, но выходит плохо. Он замолкает и раздумывает
над своими следующими словами, стараясь усмирить злость и раздражение. — Антон,
пойми, что отношения — это когда оба хотят создать что-то общее, быть парой, а не когда
этого хочет только один. Так что, даже если мне захочется, то я не смогу стать твоим
парнем, пока сам не дашь мне свое согласие и не скажешь, что хочешь быть со мной в
отношениях, — с прямыми расстановками продолжает Попов. Он думал об этом и считал,
что мальчишка ведет себя слишком наивно и глупо. У них были стычки, нелепые
разговоры об этом, но все это было не всерьез и слишком мимолетно, ведь Арсений знает
о чем говорит — Антон никогда не просил об этом, ограничиваясь ехидством, смущением
и детскими обидами.

Антон замирает, подползая ближе и стараясь увидеть блеск Поповских глаз.

— Услышать стоны? — переспрашивает Шастун, вопросительно сводя брови. Арсений

начинает закипать, потому что из всех его слов мальчишка услышал только это. — Ты
что, собирался занять со мной сексом в доме, полном детей и где через несколько стенок
спит твоя мама? — продолжает Антон, испытующе щуря глаза. Он слышал все, что сказал
Попов, но спорить и ругаться кажется бесполезным, поэтому мальчишка лишь
продолжает разводить театр. Он думал об этом и не раз. Ему несомненно хотелось
большего, но эти разговоры всегда выходили слишком беспечными и смущенными.
Антону нравится, когда Арсений его обнимает. Нравится, когда они целуются. Нравится
лежать сейчас здесь и жаться к оголенному телу. Вот только, они оба слишком упрямы,
чтобы сделать первый шаг и всерьез начать тот разговор, который смог бы все расставить
по местам и внести окончательную ясность. Они испытывают нечто больше и глубже, чем
простые животные позывы, но... Всегда есть какое-то «но», и неважно с чьей стороны оно
исходит. — Арс, а знаешь, мы ведь могли бы избежать многих ссор и перепалок, если бы
ты научился вовремя закрывать мне рот всегда, а не только в случаях крайней
необходимости, — я тягучей игривостью тянет мальчишка, слыша только лишь строгое
молчание на свои слова и думая, что стоит немного сбавить обороты, чтобы снова не
начать собачиться.

— Из всего того, что я тебе сказал, ты выцепил из одного предложения лишь два не
относящихся к делу слова? Да, я не исключал возможности, что я мог бы тебя отыметь
прямо тут. А с чего это ты решил заделаться в моралисты? Раньше, когда об этом надо
было действительно печься, то ты не блистал примерным поведением, зато сейчас
удивляешь возможному перепиху в доме с детьми и мамой, которая спит за несколько
стенок. Неужто мозги на место вставать начали? — ехидничает мужчина, следя горящими
глазами за Шастуном.

Мозги на место у Антона вставать не начали, да и вряд ли когда-нибудь начнут.

Мальчишка был искренне удивлен, услышав, что мужчина не стесняется своей семьи в
этом смысле, потому что Шастун на самом деле очень громкий. Он был так же удивлен,
когда Арсений представлял его перед своими родными, задыхаясь от волнения и
щекотного трепета крылатого счастья.

— Мы могли бы избежать многих ссор и перепалок, если бы ты, Антон, научился держать
язык за зубами и не кусаться каждый раз, — продолжает мужчина ровным голосом. — Я
удивляюсь тому, что ты, зная о наказании, каждый раз продолжаешь взрывать мне нервы.
Неужели тебе взаправду нравится жгущее ощущение на заднице и утиная походка в
течение недели? Извращенец? Мазохист? — с лукавством в голосе задает вопросы
мужчина, которые лишь на секунду заставляют Антона задуматься и придумать
язвительный ответ, которым он оказывается доволен.
— А ты тогда кто, садист? — мальчишка вскидывает брови, чуть щуря глаза, в которых
мелькает бесовской огонек. На самом деле Шастун не раз задавал себе вопрос о том,
почему ему доставляют удовольствия страдания и почему он постоянно на них старается
нарваться, заранее зная о последствиях. Эти вопросы так и остались без ответа, несмотря
на прочтенные романы Захер-Мазоха*********. Антон отчего-то не хочет называть себя
мазохистом, хотя знает, что в этом есть доля правды, но если сейчас Арсений признается в
своих садистских наклонностях, то мальчишке будет проще признаться в своих. В конце
концов, это всего-навсего уже понятные определения, которые отчего-то тяжело
произносить вслух.

— У меня нет садистских наклонностей, Шаст, я не люблю причинять боль, у меня нет
склонности к насилию, мучению и унижениям, я больше склоняю себя к гуманизму. Я
могу ударить или отшлепать тебя, будучи абсолютно взбешенным. Но то, что я делаю с
тобой, так не называется, да и тебе нравится быть наказанным, у каждого свои фетиши, —
небрежно и задорно кидает Арсений, улыбаясь. Настроение меняется у обоих, перерастая
во что-то игривое, нарочно язвительное и распаляющееся. — Хотя тогда, в Москве, ты
накричал на меня за то, что я никогда не был с тобой нежен, и это действительно меня
смутило и заставило задуматься, — продолжает мужчина, выдыхая. Это правда, Попов
был тогда смущен, явно чего-то не понимая. Мальчишка ведь никогда не требовал к себе
нежности и трепетного, бережного отношения, не говоря об этом ни слова. Он вел себя
безобразно, кидая колкости и стараясь посильнее досадить, а после громко заявил о том,
что нуждается в тепле, заботе, любви, в успокаивающих и простых объятиях, в похвале и
поддержке, что выбило мужчину, оставляя одно лишь непонимание. — Раз уж мы
заговорили об этом, то давай все проясним. Мы никогда не разговаривали об этом всерьез,
ни ты, ни я не поднимали эту тему. Меня раздражает то, что ты нарочно зубоскалишь,
стараясь взорвать мне нервную систему. Это самое бесящее качество, которое в тебе есть.
Ты ведь никогда не говоришь ничего прямо и серьезно, а я не умею читать мысли, Тох,
поэтому я не понимаю, какого отношения к себе ты хочешь от меня. Скорее это у тебя
шаткие слова и развито БАР**********.

— Да что ты говоришь, Попов? — голос мальчишки меняется, становясь злым и

ядовитым. Он поднимается с чужой груди и садится на кровать, подминая под себя ноги.
В глазах разгораются ненавидящие искорки, словно Арсений бросил ему вызов или
оскорбил. — Может быть, ты в тысячный раз прав? Может, я и есть биполярочник, а?
Никогда не думал об этом? Если это так, то у тебя появился еще один повод тыкать меня
носом в мое же дерьмо и попрекать до конца жизни, — продолжает выплевывать Антон, с
разожженной злостью смотря на Попова.

Мужчина тяжело выдыхает и поднимается на кровати, чтобы накинуть на абсолютно

голого Шастуна плед, скинутый с кровати на пол. Мальчишка вполне мог простыть под
дождем, а усугублять его состояние здоровья вовсе не стоило, потому что Арсений не
знает, как и чем можно лечить наркомана, глотающего психотропы. Попов набрасывает на
Антона плед, заматывая в него полностью, и ложится обратно, опираясь на локоть и кладя
голову на плечо, чтобы можно было удобнее смотреть на Шастуна, который
проговаривает все слова серьезно, четко и едко, словно змея, выплевывающая свое жало.

— А знаешь, Антон, я всерьез начинаю задумываться о том, что тебя стоит показать
врачу, это же как-никак серьезное психическое расстройство, — убежденно отзывается
Арсений, и в его голове нет и толики шутки или иронии. Во всяком случает, это
единственное здравое и логичное объяснения всем закидонам мальчишки, включая
сегодняшний.
— Если бы ты давал мне хоть кроху своего внимания, я бы так себя не вел. Ты не даешь
мне, блять, понять, как я могу получить его иначе, кроме как доебываться до тебя и
выводить из себя. Тогда бы я, может, вел себя по-другому. Никогда об этом не думал,
Попов? — Антон продолжает огрызаться, хотя головой и понимает, что не имеет права на
эти нелепые претензии, но внутри все мечется, стараясь выпрыгнуть наружу. — Хреновый
из тебя гуманист вышел. Это же все из-за тебя. Это ты первый сказал, что любишь
грубости в постели и подчинение. Что мне было еще делать, если у меня была только эта
наводка? — слова выходят обвиняющими, но мальчишка думает, что прав, ведь это
Арсений настроил его. Шастун не должен так себя вести, но по-другому не выходит. Он
никогда не думал переступить через себя, раздавив свою нелепую гордость, чтобы просто
попросить Попова. — Нахуй ты все это придумал? Я всего лишь хотел твоего внимания, а
другого способа, как добиться его, я не знал! Естественно мне, блять, хочется нежности,
участия и внимания, но ты мне сразу дал понять, и продолжаешь талдычить об этом и по
сей день, что я не тот человек, который может вызвать у тебя эти чувства. Не тот! И
поэтому я пытался взять то, чего мне хотелось так, как мог. И ты сейчас не имеешь
никакого права осмеивать и осуждать меня за это, понятно?

— А своей головы что, нет что ли? Сам разве не знаешь, что внимание можно получить
кучей других способов? Сам не думал никогда проявлять ласку и заботу, получая
взаимность? Я тоже люблю, когда ко мне проявляют нежность, участие и любовь, и мне
не жалко объятий и поцелуев для тебя, Антон, дело только в том, что ты сам не
показываешь этого и не говоришь о том, что нуждаешься в этом и что тебе этого хочется,
а наоборот только выказываешь свой паршивый характер. Подчинение не значит насилие,
я люблю тотальный контроль, и это касается и простых человеческих чувств и постели,
Тох, — мужчина звучит мягче, пытаясь объяснить Антону все так, чтобы он понял. Он
поднимается на кровати и подползает к мальчишке, хватая того в кольцо своих рук и
улыбаясь мягкой улыбкой. — Ты же еще такой малыш на самом деле, Тош. И ты
вызываешь у меня эти чувства именно сейчас, показывая себя настоящим, а не когда ты
плюешься змеиным ядом, — тихо продолжает мужчина, прижимаясь щетинистой щекой к
светлой макушке, наконец-то спокойно выдыхая и начиная раскачивать их из стороны в
сторону.

Антон отзывается сразу же, поддаваясь чужой ласке и теплу, которые ему так
необходимы, но из-за детской гордости и упрямства он никогда не мог попросить об этом
первым. Мальчишка изо всех сил льнет к Попову, наслаждаясь спокойствием и греющей
тишиной. В голове крутятся мысли и приятным гулом звучат слова Арсения, над
которыми действительно стоит задуматься. Раньше, еще будучи подростком, он был
добрым, нежным и ласковым. Отец часто пропадал на работе, поэтому все время Шастун
проводил с мамой и сестрой, из-за чего был очень мягок, нуждался в человеческом тепле и
без труда шел на это первым. Он был прекрасным мальчишкой, потому что мама дала ему
все самое лучшее и хотела воспитать замечательным и отзывчивым человеком. Но сейчас
ему кажется, что Арсений ошибся, сказав когда-то, что препараты не тронули его
внутренних качеств. Возможно, они изменили его сильнее, чем он подозревал, принося с
собой не только блаженные приходы и забвение, но еще и эгоизм, грубость и холодность.

— Арс, ты же знаешь, — начинает Антон, доверчиво потираясь макушкой о подбородок

Попова. Его голос тихий, сиплый и словно просящий простить его за что-то, — что во
время ломки, самое нежное, что я смогу тебе сказать это «не трогай меня»? Я могу не
сдержаться и наговорить тебе всякого... Я ведь не нарочно все это буду, понимаешь? —
мальчишка звучит немного боязливо и отчаянно. Ему все еще сложно смириться с
мыслью, что последняя неделя, проведенная вместе с Арсом пройдет именно так.
— Для меня в любом случае, живой ублюдок лучше мертвого, да и мне не в первой
слышать от тебя грубости, так что это ничего, не переживай даже, — уверенно отзывается
мужчина, обнимая мальчишку еще крепче. Он знает, что такое ломка, видел наркоманов,
изнывающих от нее, но понимает, что ему будет сложнее с этим справится. Антон не
такой, как другие, Антон ему невероятно важен, и Попов будет сходит с ума внутри, когда
увидит мальчишку, умоляющего дать ему дозу, чтобы избавить от мучений. — Ты
хочешь, чтобы я отвез тебя к твоей семье или ты захочешь остаться здесь, после того как я
уеду?

— Не знаю, — искренне и быстро отвечает Антон, пытаясь пересилить страх

надвигающейся ломки и подумать об этом здраво. Он не до конца осознает, что его ждет
настоящий Дантовский ад***********, с девятью кругами, щелями и поясами, через
который нужно будет пройти, чтобы окончательно очистить себя от губительной
зависимости. Он быстро принимает решение, поддаваясь рассуждениям вслух, пока может
мыслить здраво. — Арс, я думаю, ты должен будешь решить это сам, прежде чем уезжать.
Неделя — это мало, это почти ничего, понимаешь? Ты не доверяешь мне, я знаю, я и сам
себе не доверяю, но думаю, что будет лучше, если за мной будет кто-то присматривать,
кто сможет помочь мне и будет знать, как сдержать, не поддаваясь жалости и
состраданию. Майя — это не тот человек. Я боюсь, что не смогу, и если это окажется так,
то я не хочу снова лгать ей и делать больно. Так что, если ты уверен в своих словах, то я
думаю, что мне будет лучше остаться с твоей семьей. Если они согласны на то, сколько
проблем я могу им доставить. А потом... ты вернешься. Ты вернешься и все будет хорошо,
мы съездим к ней вместе, Арс, и все будет хорошо.

Мальчишка знает, что Арсений может не вернуться, но ему проще думать сейчас, что все
будет хорошо, он приедет, и они еще не один раз смогут поругаться, только Антон будет
уже в трезвом состоянии. Он не готов разочароваться и ощутить на себе весь холод
реальности, поэтому решает слепо верить и надеяться, оттягивая все это на потом и
совсем не думая, как будет справляться после. Сейчас Шастуну сложно представить,
каким будет их расставание через неделю. Каким будет состояние Антона, абсолютно
невменяемого и сгораемого от ломки, и насколько будет уставшим Арсений, проходящий
через все это вместе с ним. Последний раз мальчишка пробовал слезть, когда только-
только начинал нюхать кокс и понял, что он затягивает его, заставляет привыкнуть и
заглушает здравый разум. Он продержался совсем недолго, обдолбавшись в хлам вместе
со своим дружком.

Так может, все зря? И грустной истории суждено повториться дважды?

— Ладно. Мне нужно будет поговорить с мамой, она приготовит нужные препараты,
выделит тебе комнату и приберется в ней, чтобы ты не сбежал и ничего с собой не сделал.
И, Антон, по поводу Майи, тебе надо будет ей позвонить или написать, если будешь
совсем не в состоянии, и сказать, что на некоторое время ты пропадешь. Она будет
переживать и лишний раз накручивать себя. Так будет лучше, хорошо, Тош? — голос
мужчины мягкий, уверенный и бархатистый. Мужчина кротко улыбается, чувствуя чужое
напряжение, и чуть отстраняется от Антона. Он скидывает с мальчишки плед и обвивает
его руками, ощущая под ладонями тепло молочной кожи, а после ложится обратно на