1866

Предисловие
Это дневник господина Ганса фон Хоффмана и, я, его редактор и друг, хочу кое-что уточнить. По
словам самого Ганса, что он написал в предсмертной записке, - он сразу же мыслил о том, чтобы
пустить его в печать, что он хочет рассказать свою весёлую жизнь другим, да бы они не совершали
его ошибок и казусов, рассказать о том, о чём говорят только политики, не беря в расчёт жизнь
обычного человека, как его это затрагивает. Также, сюда были вставлены его письма, что будут
вставлены в нужные по хронологии и смыслу места. На этом я желаю окончить моё предисловие.

Поездка
Французские равнины так прекрасны. Небольшие холмы, луга, что сменяются между собой.
Просёлочные дороги, где редко едет телега или бредёт пастух со своими овцами. Это всё так
завораживало, особенно утром. Оранжево-розовый закат восходил в чистом, летнем небе Франш-
Конте и скорого Эльзаса. Там, наконец-то, я смогу без проблем поговорить с людьми, со своими,
немцами! Эта мысль мне подбадривала после второй ночи в обычном вагоне и недели на
пароходе из чёртовых США – КША. Недавно кончилась гражданская война там, это было веселое и
ужасное время одновременно.

Служба бригадным генералом в армии КША. Видеть такого прекрасного человека и

главнокомандующего как Ли – это ли не чудо. Побыть в самом пылу битве, узнать, чему ты
научился в училище, почувствовать запах пороха и свежий крови. Но и почувствовать: что такое
болезни, голод, осада, отсутствие надежды на победу, самой победы и что такое рвать жилы,
копая окопы, сидеть в них. Надеюсь, кто-то запомнит меня, Марк (фон) Менсон или же Ганс фон
Хоффман. Те прекрасные и весёлые люди, что меня окружали: Марк «ирландец», Крис
«сердоболец». Пусть покоится с миром мой милый друг, Крис, пусть увидит свою маму, которую
он так любил…. Но нельзя унывать, настало спокойное время, мир, теперь я смогу отправится
домой, в Бранденбург, в поместье семьи. Ради этого, я даже продал свою фабрику, всё, что было
ценно, зато нет никаких долгов и проблем, всё осталось там, в Америке. Но вот, уже был вечер и,
поезд остановился. Вошёл проводник и сказал что-то на своём, единственное, что я уловил, мы
приехали на станцию Кандре. Начали заходить новые люди, рассаживаться и, к мне подсел
пожилой, низенький человек, лет 56. Он был одет в тёмный костюм, чуть потрепанный. Лысина
виднелась на макушке, по бокам были короткие седые волосы. И тут он неожиданно заговорил на
немецком:

-Здравствуйте. Откуда и куда едете?

-О…Вы знаете немецкий?

-Да, я живу у Бадена, на границе его с Эльзасом.

-Ого, неожиданно. Двое суток ехал в одиночестве, никто не говорит на нашем.

-Да, бывает сложнова-то. Особенно, на юге и западе. Ну, так вы откуда и куда едете?

-Ах, точно, забыл сказать. Из США в Рейнланд. И, кстати… Я Ганс.

-Я Альберт. Приятно познакомится. – сказал он, протягивая руку.

-Также. – сказал я, пожав руку.

6
 -Кстати, что там в США, там же война была? – спросил он с гигантским любопытством, что
виднелось в его ярких глазах, которые даже в старости были живыми и эмоциональными,
эмоциях и выражении морщинистого, худого лица.

-Ужасно, на юге полная разруха. Народ истощён.

-Это понятно, война как никак шла. По себе знаю. Лет в 25, служил в колониальном полку.

Всю ночь я не спал и меня уже клонило сон, чуть-чуть и засну прям так, во время разговора. И
разговор всё меньше меня радовал.

-Ох, извините, уже спать хочется, всю ночь не спал. Разрешите поспать?

-Тогда... Доброй ночи!

В это время поезд начал отходить от станции, набирать ход, размеренно стуча по стальной клее.
Это было как сказка для меня, то чего мне не хватало так в детстве. Фактически, я только учился,
отец хотел вырастить из меня истинного мужчину, по его видению. Из-за такого стресса, я даже
временами тайком принимал морфий, чтобы хоть как-то успокоится и заснуть без ненужных
мыслей, благо я сумел отказаться от этого. Я уснул уже через пару минут. Спустя некоторое время
я проснулся от гудка паровоза. Уже был вечер, станцию окружал зелёный лес, ничего не было
через него видно. Меня удивило как быстро сменились просторы полей на тёмные лесы Германии
и Эльзаса.

Кто начал меня трогать за плечо:

-Господин Ганс, разрешите проститься? – сказал тот самый старик.

-А?... Ах, да, конечно. И можно просто Ганс. – сказал я с просони, не понимая что происходит.
Зачем-то я даже стал туда-сюда оборачиваться, будто я снова заснул на уроке в училище.

-Хорошо, Ганс. До свидания, моя остановка, если вы хотите остановится в Рейнланде, то Вам ещё 3
станции, это около 10 часов пути.

-Спасибо, за информацию. До свидания. Надеюсь, ещё встретимся, Альберт!

На этом мой путь с этим добрым и любопытном стариком кончился, а я снова провалился в сон.

Приезд
Спустя ещё день я добрался до Саарбрюккена, моего пункта отдыха. После 3-4 суток езды в
обычном вагоне я проклинал сам себя, что решил сэкономить, не покупать билет в более высокий
класс и ехать не экспрессом, но я добрался и этому рад.

Вокзал был весь покрыт людьми, что спешили по своим местам, идущими под высокими
колоннами, которые будто сами Атлант, держат сам небосвод. Весь вокзал был таким. Гранит,
мрамор, металл, высокие потолки, но места все равно мало. Место использовали по максимуму,
много мест для остановки только внутри его, а ещё с десяток снаружи. Но это и логично, город
находится на границе Французской империи и Пруссии, что создаёт большой пассажиро-грузовой
поток. Славные места таятся за этим городом: родники, тихий Рейн с его небольшими городами и
мостами, монастыри, что древней всех нас, что видели, как Наполеон вёл Великую армию, как сам
Карл Пятый усмирял протестантов. Но времени размышлять не было, проводник, сказал, что
далее поезд не идёт. Я собрал свои небольшие пожитки: черный чемодан с одеждой и сумка, с
деньгами и другой мелочь, и вздохнул с облегчением. Этот адский путь кончился. Только моя
галантность не позволяет написать народными словами, что я чувствовал, что отсидел и так далее.
У меня даже зародилась шутка об этом: «лучше ехать в вагоне Пульмана под стрельбой, чем в

6
 европейском вагоне в мире.», вагоны были просто ужасны, особенно обычные. Деревянные,
твёрдые, неудобные скамьи, никакого простора и воздухо-потока, только французская речь, что
по звучанию была не особо утончённой, хотя даже так слышалась мило и смешно, из-за
несоответствия языка и чувств. Выйдя из вагона, я увидел прекрасную картину….

Кучи людей, каждый со своими эмоциями, эстетикой и тому подобном. Мне это всегда нравилось,
наблюдать за людьми, ведь их движения, одежда, позы могут сказать о человеке многое. Иногда,
и позабавится от этого, говорить полную несуразицу со серьёзном лицом, так, чтобы любой мог
поверить – это весело, а, временами и, нужно. Их лицо в этот момент – это чудо, человек и
соглашается, смущается и не верит сразу. Это создаёт причудливые выражения.

Эти колонны, статуи и балконы – они прекрасны и красивы. Мрамор и гранит сплетаются в
вокзальной красоте, но, жаль, мало кто увидит её. Мир ускоряется, прогресс не остановить.
Вместе с прогрессом появляются и новые дела, а времени осталось столько же, в дне осталось 24
часа, а в часу – 60 минут. Но нам пора привыкать, начинается новая эпоха, эпоха скорости и
машин. «Ох, как же много мыслей у меня накопилось за эту поездку, хочется всё изложить людям,
да некому. Не друзей, не родителей нет тут, а друзей вообще нигде нет, главное, не удручаться по
этому поводу. Вот-вот и всё у меня будет» - пронеслось у меня в голове, когда я выходил из
вагона. Я пошёл по заполненным залам вокзала к выходу, я долго ждал момента, когда смогу
вдохнуть свежего воздуха, прогуляться по улицам, засесть в ресторане или кабаке. И вот, площадь
перед вокзалом. Кареты и омнибусы едут по дорогам у неё. Народ, что заполонил площадь и её
окрестности, кафе и рестораны рядом. Я радовался каждому вздоху, звуку и голосу, ибо мог не
беспокоятся о каких-то вещах, а пожить ради себя, в миру, без выстрелов и маршев, что слышны
за пару миль.

Саарбрюккен и «мечта»
Саарбрюккен – граница двух миров, немецкого единства и французского желания Новой Империи
Наполеона. Тут также много французов, но живут они уже по немецкому укладу, это их новая
родина, как для меня Диксиленд. Мой небольшой дом, который будет всегда у меня в сердце и
даже, когда этот народ, что там живёт тебя ненавидит – ты его будешь любит. Как те низкие дома
Саарбрюккена, его брусчатые дороги и улочки, кафе и рестораны на берегу Саара. Закат и рассвет,
людей и их нрав, язык. В детстве пару раз сюда приезжал, зачем – не помню, но его вид захватил
меня. Тихие вечера в кафе с отцом под топот редких карет, тихий звук музыкальных инструментов,
зажатый смешок девушки, что на свидании со своим юнкером – это отложилось у меня в памяти
на века. И первая идея, что пришла мне в голову – пройтись по тем местам снова, вспомнить всё
это, может даже найти то кафе. Пока я вспоминал точное местонахождение, смог зайти в банк и
по не очень выгодному курсу обменять мои доллары на прекрасные серебряные тайлеры. Даже
их запах мне напомнил о моём отрочестве, как пытался устроить бунт в школе (училище), как
потом оттуда отчислили. Замечательное время, которое будет в моём сердце навсегда, хоть и
много плохого с мной было. Отец меня частенько бил, ибо я не хотел всё время учится, дабы стать
помещиком и хорошим офицером. Особенно, было «весело», когда я устроил бунт.

Мои мысли в тот момент были переполнены, как и у многих студентов и умных учеников, лет 16,
свободой и единством немцев. В моих фантазиях над каждым городом развивался черно-красно-
желтый флаг. Тогда я читал много книг, прессы, временами, даже ходил в либеральные кружки.
Обычно я сбегал ночью на них, ибо отец был старой закалки, он прошёл все Наполеоновские
войны, он верил только в Пруссию, Клаузвица и «армию со страной». И, если бы он меня заметил
за почитанием таких идей – жестокое наказание ждало бы меня, хотя и с ним об этом часто
спорил, однако занятие было бесполезным, через пару доказательств он переставал даже
обращать внимание на меня. И вот, после походов по таким кружкам «свободы», я загорелся
идеей поднять такую же революцию, но в моей школе! Тогда я был очень оптимистичен и

6
 максималистичен, а также подпитан новостям о громыхающих бунтах и протестах в Европе. В свои
19 лет поднять революцию, что может быть лучше?! Тем более, в самой Королевской Инженерной
Школе в Берлине! Место, где есть всё для этого…. Но и для её подавления, - престижнейший
воинской школе страны, считай в самом мозге войны Пруссии.

Мой план был также гениален, как сама идея:

1. Создать команду сообщников.

2. Создать поддержку в классе.
3. Создать поддержку среди учеников школы.
4. Создать поддержку среди учителей и кружков «свободы».
5. Создание плана по началу «бунта».
6. Подготовка к нему.
7. Революция! Viva la revolution!

План был довольно кратким и не имел никаких уточнений, что до сих пор в мне проявляется.
Никаких точностей в плане, ибо важно планирование, а не план. Однако, это помогло мне тут
тоже, но не во всём.

Тут пора рассказать о моём классе, довольно небольшом и мыслящим (хотя в такое училище не
другие и не поступят). В классе было 20 человек, из интересных было только 5 и я. Это: Крейс фон
Майс (тихоня со многими тайнами), Александр фон Бок (прекрасный оратор и запугиватель),
Франц Гайн (один из тех, кто попал по своему уму, а не титулу или власти, хотя, иногда,
совмещают. Лидер многих не дворян в классе (человек 6 из 10, точно уже не помню)), Иннмар
фон Гесс (лидер дворян и всего класса), Остинг Фест (умнейший ученик класса и самый
меркантильный).

Крейс фон Майс – самый тихий парниша класса, особо не имел друзей, неразговорчив. Имел всего
одного друга, Франца Гайна.

С Францом они дружили с самого детства. Оба любили гулять и сбегали, временами, даже из
школы ради этого. Их подружил момент, когда дворянские дети «объявили войну» детям из
других классов, даже я там участвовал. И вот, на одной из зимних улиц города начинают
собираться ребята и кидать в друг друга снежки. Кто-то строил укрепления, кто-то засыпал
противников снегом, кто-то шёл в ближний снежный бой.

И вот, Франц идёт в атаку на стену врага, когда на него высыпается град снежков с боку. Это был
Крейс. Великий и неподражаемый стрелок, который впервые вышел из дома (по моему мнению)!
Франц, недолго думая, побежал на него, кинув пару снарядиков и…. Бах!.... Гайн лежит на Майсе и
все в снегу, чуть ли не похоронились за живо под снегом. Они упали в какую-то яму, которую не
чистили от снега. Она была довольно глубокой.

По началу, они оба молчали, но потом друг от друга оттолкнулись и смотрели друг на друга, как на
идиотов. Они пытались выбраться по отдельности, но не получалось и только тогда начался
разговор, на подобии: «поможешь?» - сказал один, «ага» - сказал второй. И только выбравшись
спросили имена. Далее «бои» стали учащаться, а вместе с этим, их встречи.

Майс с того времени не особо изменился. Также довольно закрыт, как внутренне, так и внешне.
Всегда носит перчатки, полностью закрыта форма всегда, все пуговки и застёжки. Всегда носит
кепи студента. Имеет тёмные, даже чёрные волосы, зелёные глаза и тощее строение, ростом –
чуть ниже среднего.

Франц Гайн – выходец из семьи среднего класса. Довольно умён, по меркам нашего заведения и
класса. Всегда не унывает, весёл, имперессивен.

6
 Временами, его имперссивность сильно нему мешала. Особенно, на уроках истории. Он не очень
ладил с учителем сего предмета. Гайн любил поспорить, если был спорный момент, за что и
невзлюбил господин историк.

Имел довольно средний вид. Ростом обычным, карие глаза, каштановые волосы. Только
выделялся порез на пол лица. Многие его спрашивал о том, откуда этот порез, но он всегда
отмачивался.

Александр фон Бок – парень из семьи династических военных с 17 века. Родители решили, что он
должен идти таким же путём, говоря, что его братья пошли также и рады, даже благодарны. Но
война и юнкерство его никогда не привлекало, он любил музицировать и рисовать. Может быть,
из него получился прекрасный художник, но родители погубили это чуть ли не на корню. Его это
сильно изменило, по словам тех, кто знал его до поступления. Стал более закрытым, чуть злее.

Имел прекрасный голос, внешность (светлые волосы, голубые глаза, высокий, подтянутый),
потому его часто слушали в ситуациях. А когда с ним не соглашались, включался «Злой Боки». Он
стаёт более напористым, начинает как-то запугивать некоторых, тех, кто сильней всего не
соглашался.

Иннмар фон Гесс – Человек с большой буквы в нашем классе. Его лидер, особенно среди дворян.
Так получилось после одного интересного случая.

Года два назад со всей истории о «революции» один парнишка из нашего класса имел неполадки
с шкафоподобным парнем из соседнего. Тогда все пытались себя проявить, чтобы утвердиться в
своём классе школе. Этот «Шкафчик» решил, что сила – это лучший способ для такого действа. И
тут был самый главный вопрос: когда «взорвётся бочка терпения» униженного. Так проходила
неделя за неделей, тот открытый парень, что был до этого, превращался в закрытого и постоянно
грустного человека, что боялся выйти по нуждам из класса. И именно тут появляется Гесс. Его
навык разговорить человека и говорить по душам всегда нему помогали. Он смог вскрыть его
проблемы и попытаться их решить. Пришлось это делать силой, запугать того «шкафчика» и это
помогло. То есть обычная история, по которой уважают человека.

В этом нему помогла фигура, он был силён, сразу было видно, что он готовился к поступлению
сильно. Иннмар был высок, с рыжими волосами и веснушками на щеках. Если бы в нашем классе
были девушки – то это был один из их любимцев, как и Александр.

Остинг Фест – умнее человека я не видел. В свои года он знал больше всех нас вместе. Политика,
искусство, математика, стихосложение и многое другое давалось нему с лёгкостью. К сожалению,
это стало не только плюсом, но и минусом для него и других – с ним сложно разговаривать. Он не
мог терпеть не литературную речь, кучи разных непонятных слов и сравнений. Из истории,
математики и другой ереси для душевного разговора. Потому друзей у него довольно мало,
обычно таких же «учёных».

Имел склоность к заработку денег всеми путями, что можно. Что было логично, ибо его отец –
сталелитейный магнат Берлина. Даже продажи перьев для писание, что потом сыграет очень
важную роль.

Чуть полноват, голос довольно тонок, низкий, очень короткая стрижка и карие глаза.

Всё началось одним осенним днём, где-то в октябре. Ставало всё холодней, темней, ветрений и
дождливей. Оранжевые и жёлтые листья кружились в танце и музыку ветра. Я шёл по алее, что
была заполнена такими же учениками. Там шла компания только поступивших в училище, там
компания последнего года мучений в учебном заведении, что мучениями военной жизни в
мирное время. И в самом конце алее, почти у школы, стоял мой класс. Туда я и побежал.

6
 Там стоял Иннмар и Франц общаясь о чём-то. Из обрывков, что я слышлал, они говорили о
предстоящих уроках (парах), а это было: история, алгебра, геометрия, физика, физ-ра и оружейное
дело. Подойдя к ним, я начал разговор:

-Привет! Как дела? Как жизнь? О чём говорите? – спросил я с широкой и зубастой улыбкой.

-О, привет, «Фриц»! Да нормально, если не считать того, что нас ждёт. – сказал Гайн. Кличка
«Фриц» за мной прикрепилась, из-за того, что я похож на Фридриха Второго «Старого Фрица».

-Это точно. Думаю, после пар я даже не выйду из класса. – вторил Иннмар Францу.

-Слышали, что произошло в Вене? Народное восстание, прямо в центре империи!

-Ага, как не услышать, когда все только и обсуждают это: в кружках, на улице, дома.

-А представь себе такое в Берлине. Как думаете, что было бы?

-Пару залпов и всё. – твёрдо сказал Инн (краткое имя Иннмара).

-Вряд ли, парламент сейчас уже другой. Не тот, что пару лет назад. – смело оспорил Франц. Он
был уже готов спорить до посинения. Его напряжённый взгляд, пальцы, что сжимались в кулак,
говорили об этом. – И что ты стал всё время об этом говорить? Уже как второй месяц так!

-Ну, нельзя такое пропускать мимо ушей, мир гремит этим и, мы тоже.

-Эх, а потом ты говоришь, почему у тебя временами нервный тик. Если о всём так мыслить, так
зацикливаться – то через пару лет будешь седым.

В то время я имел нервный тик, я всё время щёлкал пальцами, когда громко, когда бесшумно.
Благо, я через пару лет это поборол.

-Ладно, не начинай снова читать нотации, мне их ещё дома слушать. Уже скоро начинается
«веселье», пойдёмте. – сказал я и, мы вместе пошли на пары. Во время этого разговора меня
привлёк Франц. Он идеально мыслит для роли участника в бунте, так ещё имеет и влияние. А вот
Иннмар, мне он казался довольно консервативным, что могло помешать моему плану.

Училище было создано из белого камня и мрамора. Вход был украшен ребристыми колоннами и
небольшими кустами, у которых стояли скамьи. Мне всегда нравился этот вход, он сразу прост и
прекрасен. Нет ничего лишнего, никаких изяществ, всё просто, как само мироздание. Однако, это
было единственное, что меня радовало в этом здании. Войдя в него, я сразу сменил свою улыбку
на грусть, ибо ждал меня очень нудный день и даже моя мечта не интересовала здесь. Ученики,
учителя, комнаты и всё другое было слишком монотонным. Единый цвет, единая форма и так
далее. Это подавляло любого, как бы сильно не хотел учиться, ты все равно не захочешь это
делать после пару часиков тут. А сейчас пора перемотать на пару часов вперёд.

Начался урок истории. Господин Историк, его имени уже не помню, ходил по кабинету с линейкой
в руках, бубня что-то. Мы это писали и писали. Мы даже не понимали, что писали. Главная
особенность учителя было – это бубнёж и отсутствие объяснения с ужасно без эмоциональным
голосом. Это был один из самых не любимых людей нашего класса, дай кому-то возможность и,
он его бы повесил прямо на этой же линейке, с которой он ходил.

В это же время мой сосед, Франц стал закипать быстрей, чем чайник. Гайн был единственным
учеником, который не боялся в открытую спорить с учителями, хотя за это могли жестоко
наказать. «Наказание в виде бега по плацу можно назвать новым оружием, которое убьёт без
заряда» - проносилось у меня в голове всегда в такие моменты.

6
 -Господин, можете, пожалуйста, говорить громче, вас очень плохо слышно? – сказал чуть злостно
Франц.

-Как ты смеешь так говорить с офицером?! Как ты смеешь повышать на меня голос?! – резко
ответил учитель, пытаясь спровоцировать Гайна на действа. Историк давно хотел его отвезти к
директору, чтобы его исключили из школы, однако Ученик, с большой буквы, без шутки, был не их
тех, кого легко вывести из себя.

-Господин, прошу заметить, я не повышал на Вас голос и обращался так, как просили сами.

-Ты опять начинаешь грубиянить и перечить?! Ты забыл, что слово учителя – главное и
неоспоримо?!

-Извините, но, я думаю, что это неправильно. Это не даёт полностью научиться ученикам
дискутировать, а, значит, говорить.

-Господа, разрешите предложить окончить этот спор, который никуда не ведёт. Как никак, у нас
урок! – сказал я, не выдержав уже этого. В тот момент половина класса была готова прокричать
кое-что не цензурное и разговорное, даже дворяни. Эти момент начали надоедать всем ещё в
начале сентября. Однако, у этой стороны была другая сторона. Их эмоции можно использовать
против противников реформ, чёртовых реакционеров.