Вы находитесь на странице: 1из 8

Я буду любить тебя вечно

«…После погребения, в мастерской, где она жила с Моди, нашли ее рисунки. На


одном – Жанна убивала себя ножом; на другом – падала из окна…»

Геннадий Евграфов.
«Последняя любовь Модельяни»

24 января 1920 года.

…Она спала крепким сном, когда я прикоснулся своей рукой к ее нежной груди.
Она чуть вздрогнула, но не проснулась. Она видела сладкие сны и улыбалась кому-
то в своих видениях. За что же она так любит меня, я так и не мог понять. Мой мир
– нереален. Человек, которого так долго не слышали и не понимали, лишали права
голоса и отворачивались от него, в конце концов начинает выстраивать свой
отдельный мир, свою отдельную реальность, отдельную от мира людей. Человек,
прошедший свой путь в унижениях и предательстве, постепенно начинает
ненавидеть все вокруг и в первую очередь самого себя. Не сложно догадаться, что
строительство своей отдельной реальности я начал с тяжелых земляных работ под
закладку фатального фундамента будущего фантома самоуничтожения. О, если бы
я был сумасшедшим! Я бы, наверное, был совершенно счастливым в своем
будущем, радуясь своим усилиям и трудясь без устали «…» над созданием
новостроя. Но мои руки не поднимались. Я уже не жил. Я созидал свое детище
своей усталостью, измученностью и душевной опустошенностью.
О, если бы я был безумным! Было бы все иначе. Но мне была уготована участь
видеть и понимать все то, что есть в нашем мире и все то, что он скрывает от нас.
Это состояние (способность) – является наследственным божественным даром, но,
как оказывается, не каждый способен познать его. В то время, когда небесный дар
совершенства и чистоты дарован каждому из нас, мы, ступив на тропу жизненного
Лабиринта, в силу своего невежества и слепоты теряем многое, зачастую
неоценимое и бесценное, и чаще безвозвратно. Мы – которым все дано, мы – в
которых все заложено от рождения, мы – на распутье дорог, которые открыты
перед нами в своем изобилии, мы – полные сил и энергии, идем плечо к плечу с
сотнями тысяч таких же как и я сам. Мы не сразу задаем себе вопрос – хватит ли
нам сил и времени найти в стенах священного Лабиринта все те чудесные дары
(или хотя бы один из них), которые хранят в себе святые даровницы для сынов и
дочерей ищущих. И кто тот счастливчик, которому выпадет милость ощутить миг
удачи и радости, который дарует наслаждение под трепетным созвучием – Счастье!
Увы, не всем дано увидеть* и достичь цели. Мы чаще теряем, чем находим. Кто-то
кружит вокруг да около, кто-то вовсе отказывается от поиска, кто-то проходит
мимо, у самых своих ног не замечая того, к чему шел полжизни. А кто-то
совершенно случайно, негаданно и нежданно, порой совершенно незаслуженно,
как нам кажется, но получает все, чего никак не ждал, но обрел по воле Небес. Все
это мы, люди наивные, называем Судьбой, сами не зная того, что сами Ведьмы
управляют людскими судьбами, являясь Богинями судеб человеческих. (Богослов
сказал бы, что отсутствие Бога достаточно, чтобы сделать замок ужасным).* Не
удивительно, что судьба каждого из нас переполнена постоянными
разочарованиями и удивлениями, чудовищными невероятностями, горем, тоской и
грустью.
Отрадно, когда вы, нашедшие священный ларец – даровницу счастья, пусть
случайно, но все же нашедшие, касаетесь его своей ладонью на одном из первых
поворотов огромного лабиринта, (кому-то этого не дано), не думая о том, что ваша
жизнь уже давно переступила черту зрелости и теперь стремительно спешит к
черной дыре старости, разлуки и смерти. Вы об этом не думаете. Вот оно –
Откровение! В библии много сказано об избранных, даже слишком много. И все
ради того, чтобы разжечь борьбу страстей среди людей за право называться
таковыми. Вот оно – Откровение! Кто из вас помнит о том, что сам акт чуда 
рождения младенца является не творением рук и разума человеческого, но
Божественного!?, что само в себе растворяет понятие «избранность», ибо каждый
рожденный на свет – дитя божие, совершенное и исключительное, а, стало быть,
избранное для сотворения. Много позже, с этапом развития разума, который
жаждет властвовать и подавлять себе подобных, формируются устои человеческой
морали, которая не гнушается посрамить всем известные истины мироздания, не
исключая Закона Божественного.
Причины своего появления на свет мы осознаем не сразу и не всегда. Наш разум
заводит нас в заблуждения, толпа идиотов уводит от абсолюта, идеала и истинны, а
время стирает в нашей пассивной памяти картину святого зачатия (позже акт
соития люди назовут мерзостью, извращенностью и прелюбодеянием), а мы тем
временем теряем навсегда возможность возродить свое прямое предназначение –
хранить память о своем рождении. Жаждущие стать избранными, чтобы
причислить себя к лику святых, рвутся к власти – мирской, религиозной, духовной,
к любой! Они спешат указать аморфной массе путь к гибели, чтобы согласно своим
толкованиям библейских истин поскорее и неизменно получить статус избранных
от мнимого создателя, чтобы единовластно разделять и властвовать над теми, кто
еще останется в живых. Когда же погибнет последний грешник, на свете останутся
одни «избранные», тогда и придет время истинного и безжалостного суда, где
каждый понесет наказание, неслыханное для сей поры. И наступит тьма. И это все,
что ждет «избранных», ибо они сами стремятся называться таковыми, не ведая, что
творят, ибо они всего лишь люди, но не боги.
Это не отступление и не назидание, и даже не размышление. Это – мои
бесформенные и бестелесные мысли, мои чувства, моя печаль. С каждым
прожитым годом человек становится все печальнее, его всегда можно увидеть
издалека. «Только печаль утомляет сердца» - сказано в Священном Писании. К
великой грусти, мы, люди, измеряем свою жизнь мерилом прожитых лет, в то
время, когда биологическое исчисление нашей жизни совершенно бессмысленно
без жизни духовной. И если бы мы начали вести отсчет своих лет, прожитых в
духовном мире, то сейчас наши лица выражали бы испуг и негодование, а истинная
картина мира представила бы всем на обозрение мерзкое зрелище, где вся планета
усеяна интеллектуально-биологической массой в форме человеческих тел.  Это
зрелище ужаснуло бы и сеяло бы истинную панику в прозревших сердцах. С
прозрением открывалось бы и ясное видение: жижа, состоящая из биоорганизмов –
это мы, обитатели Земли. Мы есть не что иное, как миллионы коллективно
недоразвитых эмбрионов в критической массе своей биологической зрелости.
Никто из нас не способен к самостоятельной жизни в виду того, что появившись на
свет, был лишен сил определить свое индивидуальное предназначение, и с первых
своих шагов уходил все дальше и дальше от своего родителя (нередко забывая его
образ).Желая самостоятельности, мы сами рвали драгоценную нить единства и
лишь в глубокой и неразумной старости сожалели о совершенном, но уже
совершенно и безвозвратно поздно. Все кончено.
Жизнь – это наше личное и частное представление о ней, но это вовсе не говорит о
том, что наши суждения о ней истинны. Мне выпала та радость, которая витает
везде и повсюду, но не каждый может «отличить одно от другого», как говорил
Конфу-дзы. Не каждый принимает свой жребий. Многие отказываются, что на руку
иным. Мне же в свои тридцать три года выпало счастье познать Любовь в ее
совершенном виде! Я прозрел мгновенно. Я стал любим. Я жаждал жизни, но было
уже поздно. Тогда ей было всего девятнадцать лет. Мне тридцать три. Что я мог
дать Ей, когда вся моя судьба до нашей встречи была соткана из лишений,
страданий и мытарств? Я  был в поисках все эти долгие годы юности и
затянувшейся зрелости. Я не искал Ее, но мы встретились. И это единственное, что
теперь определило смысл недолгого остатка моей жизни. Теперь у меня есть Она.
Это мое чудо любви, дарованное мне, как бонус в черном туннеле вонючего
Лабиринта. Я открыл божественную даровницу своими руками, едва миновав
тридцать третий поворот среди каменных стен с красными подтеками, заросших
зеленой плесенью, мхом. Яркий луч весеннего солнца, долгие скитания и унижения
ослабили мою волю, и я не смог отказаться от искушения. Дрожащими руками я
открыл двери, за которыми – сияние неба, лазурные берега, хвойный запах лесного
чистого воздуха, пьянящий тонкий аромат горных цветов затуманили мой взор. Я
потерял рассудок, мое сознание гасло, и только серебряные нити мерцающих звезд
еще блестели на фоне наступающей темноты.
Я очнулся в своей кровати, боясь, что мое сердце разорвет грудь на сотни кровавых
кусочков; я задыхался от слез; моя душа рыдала от тревоги и счастья
одновременно. А как же ларец, как же дверь, покрытая мхом и где же она, неужели
все это сон? – думал я. Жанна тихо спала рядом на моей убогой кровати, сбитой из
ящиков огромными гвоздями, едва укрывшись теплым пледом. И только разум
задавал мне пошлые и бестактные, несвоевременные вопросы: зачем это чудо тебе
сейчас? Раньше – понимаю! Раньше у тебя были силы, надежда, вера, безудержное
стремление, поиск, жажда жизни, страсть, в конце концов. А сейчас? Зачем она
тебе сейчас? Раньше – может быть, но  сейчас!? Не понимаю… зачем ты открыл
этот ларец? Почему не оставил все как есть? Пусть его нашел бы кто-нибудь
другой, но для чего тебе еще и эта проблема, ведь ты погубишь Ее! Зачем тебе еще
один грех? А ведь ты погубишь, как есть погубишь, погубишь и себя и Ее! Себя-то
– ладно, а она-то в чем виновата? Что ты наделал… Что ты, ничтожество, можешь
Ей дать? Безумец. Все потеряно. Ничего не вернуть. Она – совершенство! А кто
ты? Ты – ноль. Ты – никто. Ты – дерьмо, возомнившее себя чудо-Гением, вот ты
кто. Во что ты превратишь жизнь этого невинного создания? Ты думал об этом? На
что ты Ее обрекаешь? На сущий ад, холод и голод, на вечное унизительное
прозябание… Я знаю тебя, это все, на что ты способен, безумец! Признайся Ей,
скажи правду, прогони Ее, скажи Ей, кто ты на самом деле, если в тебе есть хоть
капля милосердия.  Вдруг еще не поздно? Отдай ей свои последние деньги, пусть
она уйдет себе с миром. Она достойна быть счастливой, а что ты можешь ей дать,
кроме своего несчастья!?
Молчать! – крикнул я, похолодев от ужаса услышанного в гробовой тишине своей
каморки. Меня скрутило от боли в желудке, и я задыхался от подступающей
тошноты. Спазмы сжали горло, и я не мог ни стонать, ни дышать, ни двигаться.
Судороги выкручивали мое тело, и я молча превозмогал невыносимую боль,
скрутившую меня в несуразное существо. Она – моя! Она – моя, моя Жанна, моя
девочка – шептало мое сознание, которое то озарялось белыми вспышками света,
то меркло в сумерках наступающей темноты. О мозги! О разум мой! Как я вас
ненавижу за ваше невежество, за ваше безразличие, за ваше коварство и
черствость, за вашу неспособность чувствовать прекрасное и чудесное, великое и
неземное. Ей незачем знать мое прошлое – его уже нет. Зачем же размахивать
смертоносным мечем прошлого, когда Оно уже не существует! Его нет. Разве это
не большая подлость – убить несуществующим существующее! Все в прошлом!
Ничего нет из него здесь. Ее детская наивная душа не должна касаться моего
прошлого – все это было до Нее. Она совсем еще ребенок и не нужно Ей мое
прошлое. У нас есть наше Сегодня, и сегодня мы счастливы. Мы вместе. Она спит.
Она рядом. В своих мучениях я наслаждаюсь Ее сном. В нем Она рядом со мной в
моей мастерской, в парке, в магазине, на выставке, на бульваре и в постели. Я
рисую ее везде: на бумаге, на полотнах, в своих фантазиях, во сне и наяву, и даже в
бреду. О да! Я родился заново! И все – это благодаря Ей! О, небеса! Затмите же
мой разум, лишите его возможности владеть мною, умоляю! Хочу жить и умереть
для Нее одной, пока не поздно, я отдам Ей все.
Нет, не избранные веруют и идут до конца, а трудоголики, верующие в свои силы.
Они не фанаты, а жаждущие поиска, даже в минуты своей усталости, бессилия и
бездействия они созидают и ищут, тем самым творят и дополняют свои шедевры
величественной бесценностью временного безмолвия. Ищущий продвигается
вперед, но не в жизни материи и плоти, которые всегда пытаются все и везде
взвесить, все измерить и сопоставить (начиная от километров и центов, заканчивая
измерением времени и пространства) Это ли не убожество? Это ли не глупость
человечества – заниматься исчислением пустого, не существующего в природе
времени, уводить и занимать человеческие умы игрой воображения под названием
«ребусы», «загадки природы», как хотите; в то время, когда рядом огромный
непознанный мир чувств, счастья, радости, веры, любви и горя. Разве нам мало
того, что мы приходим в ужас от понимания сути смерти, которую не в силах
понять и постичь? Мы, люди, никчемны. Мы не в силах постичь ни одного, ни
другого. Все ведомы своей ненасытностью. Все хотят ощутить звон тяжелых монет
в своих карманах. И в своих желаниях они безудержны и ненасытны. Зачем им
знать и постигать эфемерное чувство любви? Им достаточно страха пред
непостижимостью смерти. Они не в силах постичь смерть, но они уверены, что за
деньги будут способны купить жизнь, любовь – тем более. Теперь я понимаю,
почему человеческая печаль безгранична. Человечество лишено любви, и не
случайно. Высший дар божий стерт алчностью и тупостью человеческой. О,
небеса! Глупость лишена веры, она недоверчива и подозрительна. Она не достойна
любви.  А без любви мир обречен на катастрофу, где критическая масса грязи и
мерзости будет довлеть  на ось земного шара, с каждым днем все больше и больше,
до тех пор, пока однажды Земля не перевернется вверх тормашками. Вечная
мерзлота превратится во всемирный потоп. Лед тронется, и все человечество
погибнет в хаосе и беспорядочной суете, потонув в водах всемирного потопа
однажды и навсегда. Когда это случится? Увы, время катаклизмов ужу началось.
Все рушится: мое творчество, моя жизнь, весь мой мир. Быть может, по этой
причине небеса дали мне возможность познать сокровенное, позволив мне,
недостойному (а не избранному) познать, что такое сила божественного дара
любви? О, небо! Теперь, когда моя жизнь совершенно опустошена, как и весь труд
моей жизни, за что, за что мне этот дар? Быть может я и есть тот неудачник,
пьяница, развратник, никчемный и наивный мечтатель, фантазер, неспособный
жить в рамках мирской жизни, и небесное Провидение, видя и принимая этот факт
к рассмотрению, в силах удержать мой улетевший затерянный мир от гибели и
тотального самоуничтожения, учитывая не мои «заслуги», а то, кем я был рожден
на этой Земле и для чего. Мне становится страшно от этих мыслей. Разве сегодня,
загубив свою жизнь своими  руками, достоин я всего, что дарует мне Отец
Небесный? Разве мои слезы могут отмыть закоревший слой вонючей позорной
грязи, в котором  погряз по самые уши за долгие годы прозябания в холодных
туннелях бесконечного лабиринта. Если бы только грязь и позор, если бы только
ледяные туннели! Скорее я задыхался в узких трещинах старого камня как
издыхают мокрицы, неспособные увидеть впереди свет, ибо для них нет обратной
дороги. (Мокрицы по своей природе способны двигаться лишь в одну сторону –
вперед). Сужаясь, трещины давят этих существ под собственной тяжестью плит,
превращая их в мокрые пятна, которые, высыхая, приобретают форму крошечных
грязных точек. И если одну из них сковырнуть, то ничего кроме зловонного и
тошнотворного запаха она не издаст, и запах этот много ужаснее вони дохлых
крыс, которых полным полно вокруг на протяжении всего периметра
замурованного пространства мегакарфагена, именуемого Лабиринтом. Этот путь 
нужно пройти. Только кто из нас пройдет этот путь до конца? И зачем? Чтобы в
конце своего пути лишится рассудка? Ни в этом ли замысел божий? Когда Господь
говорит о том, что мудрость века сего – безумие пред Богом?! Ни в безумии ли
совершенство? Ни в безумии ли гениальность? Пикассо говорит, что я гений. О,
как он заблуждается. Я живу, я рассуждаю, я далек от безумия. Пикассо – вечен, я –
смертен. Я был искушен его похвалой и мнил себя одаренным художником,
человеком будущего – это правда. Тем страшнее мое разочарование, которое
озарило меня в момент истины. Момент истины, вот  он – я никто, я раб своей
судьбы, я раб живущих среди вакх  и ведьм, в дурмане хмельного угара и низких
прелюбодеяний, в хаосе вечного шабаша! Вот она – чудовищная истина моего я,
которая так искусно скрывается за тонкой кистью несостоявшегося художника, за
палитрой мнимой утонченности заурядного пьяницы, за обычным невежеством и
хамством самонадеянной посредственности, и все это – я. На этом стоп. Здесь
должна была меня настичь долгожданная и справедливая участь постыдной и
нищенской смерти. О, я был бы счастлив не осознать до конца, насколько был
несчастлив на самом деле. Но нет! Мне хотелось жить. Ни на что не способный, я
хотел жить вдвойне, все больше и больше, я чувствовал, что где-то совсем рядом
есть то, к чему я так долго шел и  что так долго искал. О, уверяю вас, ни о какой
любви речи не могло и быть, я жаждал славы, признания, своего триумфа. И это
тоже – я, и это тоже – истина.
Каково же было мое удивление, когда вспыхнул свет, и померкла тьма! И вот я
увидел Ее – невинную, чистую, незащищенную, единственную. Она, оказывается, и
есть все то, к чему я шел. Этот ослепительный яркий свет излучала она, как Мария,
идущая по воде – завораживающее зрелище! Ее глаза, Ее поступь, ее невероятное
пришествие с небес ко мне! Она свела меня с ума. Все что и следовало доказать.
Факт. Кошмары моей жизни закончились. Лабиринт захлопнул за мной свою
последнюю дверь. Я  отказался от всего, что имел когда-либо, от всего, что имею
сейчас, сию минуту. Я сошел с ума. Началось безумие. Только бы не потерять Ее;
только бы видеть Ее; дышать Ею. Я отдал Ей всего самого себя без остатка. Теперь
Она владеет мной – моей волей, разумом, моей свободой. Я и  не знаю, нужны ли
Ей неосязаемые святилища моей души. До нашей встречи в них не было ничего,
кроме страстных помыслов и самолюбивых претензий. Теперь везде – только Она.
Поймет ли Она мою искренность и все то, что произошло со мной за один миг
нашей встречи, в миг, когда моя жизнь потеряла смысл, честь, достоинство. В один
миг все перевернулось, появилась Она. Провидение судьбы свершило чудо, когда я
был на краю пропасти. Она появилась и спасла меня. Я ожил, я воскрес, я творю, я
летаю, я схожу с ума! Да, конечно, она поймет. Спасибо небо! Спасибо Господи!
Спасибо Жанна! Ах, если бы Она знала, что еще совсем недавно я умирал. О, Она
бы полюбила меня еще сильнее! Она видит мою любовь, мои мучения. Я все ей
расскажу, все и обо всем. Теперь я понимаю, зачем Она пришла и почему. Она
пришла за моей любовью, которую я, не зная сам, хранил для Нее, чтобы однажды
отдать Ей свою жизнь во имя любви, дабы Она познала тайное величие
божественной силы чудотворения, как истину жизни, которую люди называют
любовью. Сейчас я отдаю Ей свою любовь, как когда-то Соломон отдал свое
кольцо, надев которое, человек был способен слышать голоса птиц. Я отдам Ей
свою любовь, которую она зажгла,  потому что Она достойна иметь то, что не
имеют другие. Она совершила чудо, теперь я слышу голос ветра и голоса
запредельных миров, теперь и я способен вершить чудеса, и все это благодаря Ей.
Я был ничтожен, теперь же я спешу отдать Ей все, что имею, чтобы и Она вместе
со мной шагнула за грань и без того для Нее беспредельного мира.
И это случилось. Всю ночь, пока Она спала, я собирался с духом, слагая воедино
свою волю, свою память, страшась упустить или не припомнить что-либо из
пережитого мною, чтобы в один миг, за одну долю секунды отдать Ей все без
колебаний и промедлений, как передают наследникам все свое состояние –
торжественно и безвозвратно.
Времени до рассвета оставалось все меньше и меньше. Мои руки дрожали, волосы
сбились и слиплись от жара и пота. Я волновался как никогда в своей жизни. Я
спешил осуществить задуманное с тех самых пор, когда понял, что любовь это
небесный дар, который нельзя забирать с собой в могилу. Забирая в землю
божественное, люди с каждой новой смертью обворовывают этот мир, ибо не
ведают, что творят. Любовь должна оставаться на Земле среди людей, передаваться
по наследству, наполняя вечность своею силою, обжигая сердца любимых ради
любящих. Мне казалось чудовищным кощунством – умереть и не отдать свою
любовь единственному любящему меня человеку. Чуть слышно я прижался к ее
нежному телу. В биении Ее сердца я ощущал еще одно тихое, мерное, едва
уловимое биение сердца нашего ребеночка. У нас родится сын или дочь?
Удивительно, нас будет трое. И если я смогу проснуться утром и не уйти в могилу
так тупо и скоро, как пророчат окружающие, я напишу лучшее полотно своей
жизни и назову его «Богиня торжества», где будет много-много света и радости.
Что будет, то будет.
Сейчас, с рассветом, я сотворю, быть может, единственный и достойный поступок
за всю свою жизнь – я отдам любимой свою любовь, чтобы проснувшись и открыв
глаза, Она увидела мир в ином цвете и ощутила новые, досель неизвестные,
невидимые краски божественной силы любви.
С этими  мыслями я лежал рядом с ней, наслаждаясь ее присутствием. Сет за окном
вывел меня из оцепенения. Я очнулся от грез. Слезы бежали из моих глаз, обжигая
губы, исчезая в предрассветных сумерках. Я сжал Ее руку. Она откликнулась.
Любимый, - прошептала Она. Любимая, - ответил я как можно тише, чтобы не
разбудить Ее. Любимая, я отдаю тебе Любовь! И с этими словами я обнял Ее нежно
и ласково, заплакав, как плачут маленькие дети – тихо-тихо и горько-горько. Я
чувствовал, как моя любовь бежит по моим жилам, как она бьется в моем сердце и
покидает мое тело, вырываясь с каплями черной крови из глубины моих легких. Я
стал задыхаться, едва сдерживая крик от боли, с которой моя Любовь покидала
свою обитель. И даже мысль о диких и страшных мучениях уже не в силах была
остановить все это. Я отдавал свою Любовь с глубоким чувством счастья и
безутешной и неотвратимой, нечеловеческой болью. Моя кровь из капель
превращалась в сгустки. Я чувствовал на губах горько-сладкий привкус. Вот кровь
остановилась. Огромный ком застрял в моем горле. Я задыхался.
Рассвет заполнил комнату ярким солнечным светом. Свет растопил последние
сгустки крови, которые мешали моему дыханию. Я вдохнул полной грудью, и
кровь обильным ручьем вырвалась наружу. Теперь я еже не чувствовал ни боли, ни
тягот – только покой и полное чувство истинного счастья. Я лежал мертвый рядом
с любимой и единственной моей Жанной. Я успел сотворить чудо – я успел отдать
Ей свою Любовь.

25 января 1920 года.

«Бледная, лишенная сил после бессонной ночи, с опустевшими от несчастья


глазами и закаменевшей от горя душой, она медленно двинулась к окну, сквозь
которое начинал сочиться парижский зимний денек, и бессознательным движением
распахнула оконные ставни. Тяжелый морозный воздух опалил легкие. На минуту
она пришла в себя. Все было кончено. Со смертью Моди у нее не стало прошлого.
После смерти Моди у нее не было будущего. Настоящее – сутки, прошедшие со
дня похорон, - превратилось в пытку. Терпеть пытку не было сил…
В животе слабо торкнулся девятимесячный ребенок. Но и это ее не остановило. Как
и промелькнувшая мысль о маленькой Жанне. Она перевалила свое огрузневшее,
беременное новой жизнью тело через подоконник и рухнула вниз. Над Парижем
занимался серый рассвет…
………
...........

Ее хоронили рано утром на следующий день.

Через год прах перезахоронили в одной могиле с Амедео. На скромном надгробии


после надписи: «Амедео Модильяни, художник. Родился в Ливорно 12 июля 1884
г. Умер в Париже 24 января 1920 года. Смерть настигла его на пороге славы»
появилась еще одна: «Жанна Эбютерн. Родилась в Париже 6 апреля 1898 г. Умерла
в Париже 25 января 1920 года. Верная спутница Амедео Модильяни, принесшая в
жертву ему свою жизнь».
Они были вместе в жизни и соединились в смерти»

Геннадий Евграфов. «Последняя любовь Модильяни»

Вам также может понравиться