С.

Вайнберг

Объясняя мир

Конспект книги

Это конспект книги С. Вайнберг. Объясняя мир. М.: Альпина-нон-фикшн, 2016.

Ссылки на номера страниц приведены только там, где местоположение цитируемого
фрагмента не очевидно из оглавления книги (например, когда в главе про Галилея вдруг
вспоминают о Героне Александрийском).
С. Вайнберг прослеживает эволюцию научного метода от зарождения науки в древней
Греции до сэра Исаака Ньютона. В основном он делает это на материале физики и
астрономии, хотя немало говорит о математике, упоминает химию и биологию. Вайнберг
акцентирует внимание на том, чем методы прежних эпох отличались от современного
научного метода, и просит воспринимать это не как обвинение великих мыслителей
прошлого в глупости, а как подчеркивание того, насколько сложная штука научный метод
и как непросто оказалось даже лучшим умам человечества его изобрести. Отметим, что
Вайнберг читал не только исторические труды, но и первоисточники, что позволило ему
составить собственное мнение о методах и результатах древних ученых. При этом он
договаривается для удобства пользоваться термином «наука» и «ученый», ориентируясь
на предмет исследования, а не на метод – это позволяет ему называть учеными хоть
Демокрита, хоть Буридана, хотя их методы имели мало общего с современной наукой, да
и слова «наука» в те времена еще не было (во времена Ньютона, впрочем, тоже). Выбор
между терминами «наука», «философия» и «натурфилософия» в конспекте будет делаться
из эстетических соображений, четкого разграничения этих понятий не предполагается.
Рассуждения Вайнберга о методах не просто богато проиллюстрированы – они
буквально утоплены в потоке имен, дат, названий, открытий и подробностей. Возможно,
читателю будет интереснее ознакомиться со взглядами нобелевского лауреата по физике
на эволюцию научного метода, чем с потоком фактической информации. В связи с этим
выводы Вайнберга о развитии метода вынесены в первую часть конспекта («эволюция
научного метода от Фалеса до Ньютона»), а конкретика и обсуждение исторических
обстоятельств – например, взаимоотношений науки и религии в разные эпохи –
приводится ниже. В конспект не вошли материалы последней главы, где Вайнберг
предельно сжато перечисляет основные вехи развития науки в XIX-XX вв. и ввиду
обширности темы вынужден повторять только самые известные вещи. Вообще же среди
приведенных в книге фактов встречаются малоизвестные – например, что идея о
вращении Земли была впервые высказана современником Платона Гераклидом
Понтийским. Кроме того, Вайнберг развенчивает несколько укоренившихся в массовом
сознании мифов – что эпициклы придумал Птолемей, что Коперник обошелся без них, что
католическая церковь всегда, или уж, во всяком случае, во времена Галилея считала
непререкаемым авторитет Аристотеля… Отметим, однако, что, несмотря на обилие
фактического материала, подавляющая часть которого вошла в конспект, книга Вайнберга
ограничена как в смысле рассмотренных стран и эпох (едва упомянуты Индия, Вавилон и
Древний Египет, Китай не упомянут вообще), так и в смысле рассмотренных областей
науки (даже по математике у него опущен ряд фундаментальных открытий, таких как
логарифм, отрицательные числа, методы решения кубических уравнений и т.д., сведения о
развитии химии и биологии и вовсе фрагментарны). Но Вайнберг и не ставил себе цели
создать исчерпывающий справочник по истории науки. Он писал книгу о научном методе
и с этой задачей справился блестяще.
Приятного чтения.

1
 Содержание

Часть I. Эволюция научного метода от Фалеса до Ньютона........................4

Пролог: роль астрономии.............................................. .........................................4

1. Древняя Греция (от Фалеса до Аристотеля) ....................................................5

2. Эллинистический Египет.............................................. .....................................7

Спор «математиков-астрономов» с «физиками-философами» ..........................8

3. Римская империя. Упадок науки в христианскую эпоху................................9

4. Арабский мир.......................................................................................................9

5. Средневековая Европа......................................................................................10

6. Научная революция (от Коперника до Ньютона) ..........................................10

Часть II. Люди, факты и обстоятельства........................................................13

1. Древняя Греция (от Фалеса до Аристотеля)..............................................13

Досократики...........................................................................................................13

Астрономия в эпоху досократиков (и кое-то из ранних цивилизаций)...........14

Классический период............................................................................................16

Отступление: история календарей...................................................................18

2. Эллинистический Египет..............................................................................19

Отношения науки и религии в дохристианскую эпоху...............................23

3. Римская империя. Упадок науки в христианскую эпоху........................24

4. Арабский мир...................................................................................................25

Мусульманская Испания.......................................................................................27

Поздний исламский мир.............................................. ........................................27

2
Ислам и наука........................................................................................................28

5. Средневековая Европа...................................................................................29

6. Научная революция (от Коперника до Ньютона) ....................................32

Коперник................................................................................................................33

Тихо Браге..............................................................................................................35

Кеплер.....................................................................................................................36

Ф. Бэкон и новая идеология..................................................................................38

Галилей...................................................................................................................38

Декарт.....................................................................................................................43

Гюйгенс ..................................................................................................................45

Торричелли, Паскаль, Бойль................................................................................45

Ньютон....................................................................................................................46

3
 Часть I. Эволюция научного метода от Фалеса до Ньютона

Пролог: роль астрономии

Наиболее развитой из всех естественных наук вплоть до Нового времени

была астрономия. Там выполнялись точные измерения, разрабатывались и
сравнивались с наблюдениями сложные математические модели. Научная
революция началась с революции в астрономии. Но, как отмечает Вайнберг,
уже теория Птолемея методически была удивительно современной:
математическая модель содержала ряд свободных параметров, которые
определялись из наблюдений.
Вайнберг видит два объяснения такой роли астрономии. Во-первых,
астрономические явления легче всего поддавались изучению. Движение
светил, в отличие от движения осенних листьев, морских волн, перемены
погоды и тому подобных вещей, строго регулярно. Чтобы выявить законы
движения планет, не нужно ставить сложных экспериментов, имеющих
целью исключить влияние неучтенных факторов – умение, освоенное
человечеством лишь в последние столетия. Положение светил на небе
сравнительно легко измеряется, в отличие, например, от температуры, или
времени, за которое с башни падает камень. В итоге регулярности в
движении небесных тел были очень рано замечены и использованы для
составления календарей (весьма необходимая вещь для сельского хозяйства и
вообще для организации жизни сложных сообществ; в христианское время
интерес к точности календаря был вызван необходимостью правильно
вычислять даты религиозных праздников). Практической значимости
астрономии добавляла также навигация по звездам, а астрология вызвала
спрос на предсказание движения планет (Вайнберг отмечает, что странности
в движении планет – его неравномерность и петли – представляли собой
основной вызов любой системе мира). В практической пользе Вайнберг
видит вторую причину того, что астрономия намного опередила другие
науки. Попробуем раскрыть эту мысль Вайнберга. Несовершенство моделей приводило к
тому, что ошибки в предсказании движения планет и Солнца накапливались со временем,
требовались поправки и пересчеты (новые календари – юлианский, григорианский –
принимались не просто так), а для них – новые обсерватории и новые наблюдения,
которые были более точными и стимулировали появление новых моделей. Великолепные
наблюдения Тихо Браге вызвали к жизни открытия Кеплера. Впрочем, верно и то, что
Коперник поместил Солнце в центре мира, не опираясь на свежие наблюдательные
данные, а используя старый добрый Альмагест – Авт.

4
 1. Древняя Греция (от Фалеса до Аристотеля)

О натурфилософских работах досократиков трудно судить, т.к.

сохранилось чрезвычайно мало материалов – только редкие цитаты,
фрагменты, переложения и упоминания. Многие из них занимались
проблемой субстанции и указывали в качестве таковой обыденные вещи –
воду, воздух, землю… Особняком стоит Пифагор со своими пифагорейцами
и опровергатели движения Парменид и Зенон. Сократ, похоже, природой не
интересовался, а вот Платон и Аристотель оставили подробные сочинения.
По Вайнбергу, ни один из греческих философов от Фалеса до Платона не
пытался детально объяснить, как в мире, устроенном согласно его модели,
возникает обыденный опыт. Так, Парменид и Зенон, доказывая, что
движение – иллюзия, не пытались объяснить, откуда эта иллюзия берется. В
этом презрении к обыденному опыту Вайнберг усматривает одно из отличий
античной философии природы от современной науки. Кроме того, никто из
древних греков, кроме разве что Зенона, не пытался обосновать свои взгляды
на устройство природы, ответить на вопрос «откуда вы знаете?». Платон,
излагая свои взгляды на природу атомов, сказал, что эта гипотеза верна,
потому что она самая красивая, а если кто предложит красивее, он с
удовольствием выслушает. Приведенный Вайнбергом отрывок оставил у меня
впечатление, что Платон не шутил, а всерьез полагал эстетическое совершенство объекта
достаточным основанием для его существования. Такая глубокая убежденность, что в
основании мира лежит красота. – Авт. Эстетическим также было категорическое
требование Платона представить движение небесных тел как сумму
равномерных движений по окружностям – требование, которое до Кеплера
никто не решался оспорить. Вайнберг отмечает, что современная наука, хотя
она и использует эстетические критерии как поисковые, вряд ли стала бы
нагромождать деференты с эпициклами ради идеи, не имеющей
экспериментального обоснования.
Кроме того, из теорий этих философов не следовало никаких проверяемых
выводов. По мнению Вайнберга, они не пренебрегали экспериментальной
проверяемостью сознательно, а просто не имели понятия о ней. Однако же
Платону, современнику Евдокса, должно уже было быть известно, как это происходит в
астрономии – Авт. Вайнберг говорит, что тексты ранних греческих философов
ближе к поэзии, чем к физике. Причем у некоторых из них (Ксенофан,
Эмпедокл, Парменид) это поэзия в буквальном смысле, а другие стремились
скорее к красоте слога, чем к ясности изложения.
На Аристотеле Вайнберг останавливается подробнее, что оправдано,
учитывая его роль в последующей истории науки. В Аристотеле, по отзыву
Вайнберга, гораздо меньше поэтичности и больше аргументации, чем в
Платоне (и тем более чем в досократиках). Аристотель был первым, кто
уделял много внимания классификациям, но многие из них были
бессмысленны, вроде «фрукты делятся на апельсины, бананы и все
остальные». Среди отличий подхода Аристотеля от современного научного
Вайнберг называет:

5
 1. Телеологичность. Все в мире имеет цель. Вещи таковы, каковы есть,
потому что служат своей цели. Что, впрочем, естественно для человека,
глубоко интересовавшегося строением животных и оставившего их
тщательные описания.
2. Упорное желание делить вещи на естественные и искусственные.
Возможно, говорит Вайнберг, именно по этой причине Аристотель не
интересовался экспериментами: быть может, он считал, что искусственно
созданная ситуация в изучении естественных явлений не поможет.
Наблюдений же у Аристотеля было много: он утверждал шарообразность
Земли, понял, что звук имеет конечную скорость, высказал удачную догадку
о природе радуги.

Вайнберг утверждает также, что человек интересовал греческих философов

больше, чем природа. Возможно, именно в этом причина, по которой они
переносили на элементы и атомы такие понятия, как справедливость и
борьба.

Современниками Платона и Аристотеля были греческие геометры,

оставившие много замечательных результатов (например, Евдокс). В успехах
античной геометрии, помимо триумфа науки, Вайнберг видит и
отрицательную сторону. Самый неприятный эффект – успехи геометрии
стимулировали веру в то, что истину можно постичь с помощью голых
рассуждений, пренебрегая опытом. Вайнберг цитирует слова,
приписываемые Платоном Сократу: «Значит, мы будем изучать астрономию
так же, как геометрию, с применением общих положений, а то, что на небе,
оставим в стороне…». Склонные пренебрегать даже наблюдением, философы
тем более не думали об эксперименте. Классические философы Греции
(например, все тот же Платон) были уверены, что делать что-то руками
достойно ремесленника, а не философа. И даже в эллинистическом Египте,
где быть экспериментатором и изобретателем для философа уже не было
позором, были случаи, когда экспериментатор не указывал, что его данные
получены из эксперимента. Здравый смысл говорит нам, что Архимед
получил свои результаты экспериментально, но в его текстах на
эксперименты нет и намека (с. 221). Вместо этого они были выстроены по
образцу Евклидовых «Начал» (будучи первым и в течение двух тысяч лет
непревзойденным образцом аксиоматического метода, они, конечно,
поразили воображение современников). Вайнберг пишет: «Возможно,
величайшая древнегреческая работа в области физики – это сочинение
Архимеда «О плавающих телах»... Оно изложено как математическая работа,
где из постулатов выводятся доказательства утверждений. Архимед был
достаточно умен, чтобы выбрать подходящие постулаты для своих выводов,
но научное исследование честнее представлять как единство дедукции,
индукции и предположения». Таким образом, роль эксперимента
замалчивалась даже некоторыми экспериментаторами. Что тут можно
сказать? Вера в то, что истина может и должна быть постигнута путем одних
6
только рассуждений, породила целое Средневековье пустопорожних
философствований.
В другом месте (уже говоря о Ньютоне) он пишет, что еще одним коварным
свойством этого древнего идеала было требование самоочевидности аксиом.
Одним из возражений против закона всемирного тяготения стал высказанный
сторонниками Декарта и Лейбница тезис, что неизвестны причины, по
которым может существовать сила, действующая через пустоту на огромные
расстояния, и пока такая причина не найдется, эту гипотезу нельзя
принимать. Вайнберг видит в этом возражении отголосок античного
стремления вывести все из немногих самоочевидных положений, которое
мешало утвердиться новому подходу «наше дело – создать математическую
модель, предсказывающую результаты наблюдений» (с. 284).
Геометрия предъявила философам идеал строгости, однако он был
недостижим. Для того, что сейчас называется философией – в силу ее предмета, или,
если хотите, отсутствия такового, а для того, что сейчас называется наукой – в силу
скудности накопленных фактов и неразвитости методов. Этот уровень был достигнут
математикой и теоретической физикой в XIX-XX вв. В других науках он не достигнут до
сих пор – Авт. Безуспешные попытки подражать математикам, по мнению
Вайнберга, выливались в муляж, в бесполезную внешнюю имитацию. Он
пишет: «В работах Аристотеля математика привлекается очень мало,
но временами его аргументация выглядит как пародия на математическое
доказательство, как, например, в дискуссии о движении в «Физике»:
«Положим, что тело, обозначенное А, будет проходить через среду B
в течение времени Г, а через более тонкую среду ∆ – в течение [времени] E;
если расстояния [проходимые телом] в средах B и ∆ равны, [то г. и Е будут]
пропорциональны [сопротивлению] препятствующего тела. Пусть, например,
В будет вода, а ∆ – воздух…»[25 – Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 3. – М.:
Мысль, 1981. С. 140.]». Впрочем, конкретно в этом фрагменте я никакого криминала
не вижу. Обозначения как обозначения, избавляют от необходимости все время писать
«время движения в первой среде» и «время движения во второй среде», даже если
никаких собственно математических выкладок не предполагается – Авт.

2. Эллинистический Египет

Ученые эллинистического Египта не создавали картин мира а-ля Демокрит

и Платон, а занимались конкретными вопросами оптики, гидростатики и др.,
но прежде всего астрономии. Хотя эллинистический период и не был вполне
свободен от снобизма, с коим классические философы относились к ремеслу,
этот снобизм пошатнулся. Начались эксперименты. Тогдашние достижения в
математике, астрономии и физике оставались непревзойденными до Нового
времени (достаточно вспомнить Птолемея, Евклида и Архимеда, а там было
кем гордиться и кроме них). Эллинистический Египет подарил нам первое
известное количественное измерение того, что и как устроено в
физическом мире – выполненное Аристархом из наблюдений сравнение
размеров Солнца, Земли и Луны, а также расстояний между ними. Отличие
от современных методов здесь было в том, что Аристарх (а также Гиппарх, и
7
впервые измеривший в абсолютных единицах размер Земли Эратосфен, и
продолжившие его дело арабы) не пытался учесть погрешности своих
измерений и оценить из этого точность полученного результата. Дело,
похоже, даже не в том, что у них не было для этого средств (матстатистики и
др.), а в том, что им эта идея вообще не приходила в голову – иначе аль-
Бируни точно не выписал бы радиус Земли в локтях до четвертого знака
после запятой. Видимо, идея погрешности измерения глубоко неочевидна.
Учет погрешностей станет общепринятой практикой только в XX в. (хотя их
учитывал уже Гюйгенс, но Ньютон, например, пренебрегал).

Спор «математиков-астрономов» с «физиками-философами»

Теория Птолемея хорошо согласовывалась с наблюдениями, но была

сложна и контринтуитивна – трудно представить причину, по которой
планеты должны двигаться столь причудливым образом. С теорией
Аристотеля дело обстояло ровно наоборот. Споры между сторонниками
Птолемея, коих часто именовали «математиками» и «астрономами», и
Аристотеля («философы» и «натурфилософы», что часто переводят как
«физики») продолжались до победы ОМОНА Кеплера. Астрономы упирали
на наблюдения, философы – на то, что надо постичь «природу» и «суть», и
фиг с наблюдениями. В качестве иллюстрации позиции «философов»
Вайнберг приводит (с. 119-120) отрывок из Гемина Родосского (ок. 70 г. до н.
э.). Отрывок до странности напоминает творчество современных научных фриков – Авт.
Аргументы философов местами были – на наш сегодняшний взгляд – просто
смешны. Утверждалось, например, что описанные Птолемеем траектории
планет не могут существовать, потому что «ужасны» и «не подходят Небу» –
цитаты из итальянского философа Фракасторо (1478-1553).
Спор между «астрономами» и «физиками» начался еще в эллинистический
период, продолжился в Риме, был отчетливо выражен в арабской науке и
унаследован Европой. В 1610 г. Галилей уехал из принадлежащей
Венецианской республике Падуи во Флоренцию. Он поехал за титулом
«придворного философа». Статус философа маркировал бы его как человека,
изучающего, «как на самом деле все устроено», в отличие от математика и
астронома, который может вычислить, когда и где появится планета, но не
может ничего знать о «природе» и «сущности» небесных тел. Более высокий
статус тех, кто занимается «природой» и «сущностью» путем умозрительных
рассуждений, существовал тогда и неформально, и формально (например, в
иерархии университетских профессоров). К моделям «математиков-
астрономов» все еще относились как к фокусам, которые, быть может,
позволяют что-то посчитать, но никак не могут претендовать на описание
реальности. Многие философы по-прежнему считали такой «моделью
исключительно для расчетов» систему Птолемея, теперь тот же статус
получила и система Коперника. Вайнберг приводит цитату из иезуита и
кардинала Роберто Беллармино (кстати, одного из тех, кто приговорил
Джордано Бруно к сожжению), что, мол, принять предположения Коперника
8
для вычислений – прекрасно, но настаивать, что все так на самом деле и есть
– опасная ересь. До мысли, что наблюдаемые факты и модели, их
увязывающие и предсказывающие, и есть вся доступная нашему познанию
«природа», «сущность» и «на самом деле», было еще очень далеко. До
мысли, что возможность что-то посчитать и есть признак самого лучшего
описания реальности, тоже. А Галилей хотел, чтобы к его открытиям
относились как к реальным фактам. Он открыл, какова Луна (Юпитер,
Млечный Путь) на самом деле, и не собирался соглашаться на меньшее.

Некоторые философы (в частности, Прокл в V в.) находили в разнообразии

моделей, описывающих движение планет, повод поговорить о тщете разума:
мол, вон сколько мнений, а истина ведома лишь Богу. То, что одни модели
описывали наблюдения существенно лучше других, Прокл проигнорировал.

3. Римская империя. Упадок науки в христианскую эпоху

Эпоха, не давшая натурфилософии почти ничего нового, по-видимому, не

имела вклада в научный метод. Вайнберг упоминает нескольких
комментаторов древних текстов и обсуждает роль христианства в упадке
античной науки.

4. Арабский мир

В арабском мире (Вайнберг оговаривается, что всех ученых, писавших по-

арабски, он будет для краткости именовать арабскими, хотя их национальная
принадлежность могла быть различной, а иногда ее трудно установить)
отчетливо выразилось разделение на «математиков-астрономов» и «физиков-
философов», о котором мы говорили выше. «Математики и астрономы» мало
интересовались философией и предпочитали систему мира Птолемея, а
«философов», многие из которых были врачами, мало заботила математика, а
из астрономии им была интересна только астрология; они предпочитали
систему гомоцентрических сфер Аристотеля. Вайнберг ставит вопрос,
почему именно практикующие врачи отвергали Птолемея в пользу
Аристотеля – и отвечает, что: 1. Они были впечатлены качеством его
(Аристотеля) биологических работ. 2. Они находились под влиянием Галена,
восхищавшегося Аристотелем. 3. Не будучи астрономами-практиками, они
могли сквозь пальцы смотреть на расхождение модели Аристотеля с
наблюдениями (ну расходится, ну и что, рано или поздно кто-нибудь что-
нибудь подкрутит, и все наладится). Астрономы же не могли ждать, когда
настанет «рано или поздно», и выбирали Птолемея.
Большая группа арабских астрономов занималась измерениями размера
Земли, по-прежнему не имея понятия о погрешностях, но получая, как
правило, вполне хорошие результаты (аль-Бируни, например, ошибся всего
на 4%).

9
 Именно говоря об арабском мире, Вайнберг впервые заводит речь о химии
(или алхимии, у нас нет никакого разумного повода разделять их в ту эпоху).
Вайнберг делит тогдашних химиков-алхимиков на тех, кто объяснял свойства
веществ через человеческие качества и религиозные символы, и тех, кто
этого не делал.
Огромным вкладом арабов если не в научный метод, то в научный
инструментарий стало внедрение индийских цифр, которые мы так и
называем арабскими.

5. Средневековая Европа

В раннем Средневековье, конечно, ни о какой науке речь не шла. Птолемей,

Евклид, Аристотель и др. были переведены с арабского только в XII в. В
XIII-XIV вв. появляются философы, заявляющие о приоритете опытного
знания (Гроссетест, Р. Бэкон, Буридан, Орем). Вайнберг подчеркивает,
однако, что у Гроссетеста и Буридана речь шла только о наблюдении, а не об
эксперименте. Относительно Бэкона и Орема он таких уточнений не делает.
В сочинениях Бэкона упомянуты примитивные эксперименты: «В старинных книгах
сказано, что алмаз можно расколоть с помощью козлиной крови. Я смачивал алмаз
козлиной кровью, и у меня ничего не вышло» – Авт. Также упоминаются близкие к
деизму идеи, что мир управляется законами, в которые Бог не вмешивается
или почти не вмешивается, хоть Он их и установил (Буридан). Добавим, что в
XIII в. в образованных кругах Европы получает распространение пантеизм, жестоко
преследуемый церковью. См.: История Средних Веков под ред. Н. Ф. Колесницкого. М.:
Просвещение, 1986. – Авт. Орем в XIV в. применяет неубиваемый богословский
аргумент «Библию не всегда нужно понимать буквально», обкатанный
богословами для оправдания многочисленных странностей Писания
(например, тех мест, где Бог гневался, раскаивался и вообще вел себя
странно для всеведущего существа), для оправдания расхождений Писания с
идеей о движении Земли. Подход, который ныне применяется христианскими
богословами, чтобы защитить религию от науки, внедрялся для того, чтобы
защитить науку от религии.

6. Научная революция (от Коперника до Ньютона)

Вайнберг отмечает, что научную революцию ХVI-ХVII вв. не стоит

абсолютизировать. С одной стороны, научный прогресс начался еще в
Высокое Средневековье, а с другой, даже величайшие ученые наступившей
эпохи не расстались с мистикой: Галилей составлял гороскопы, даже если за
них не платили, Ньютон объяснял свечение звезд и устойчивость Солнечной
системы напрямую Господней волей, и т.д. Некоторые историки на этом
основании делают вывод, что революции не было, была эволюция. Вайнберг
с этим не согласен. «За исключением нескольких очень ярких греческих
ученых, вся наука до XVI в. кажется мне совершенно непохожей на то, с чем
я ежедневно сталкиваюсь в своей работе или с тем, что я вижу в работах

10
своих коллег. До научной революции наука была насыщена религией и тем,
что мы сейчас называем философией; кроме того, все еще не был выработан
математический аппарат. После XVII в. в физике и астрономии я чувствую
себя как дома. Я узнаю многие черты науки моего времени: поиск
объективных законов, выраженных математически, которые позволяют
предсказывать широкий спектр явлений и подтверждены сравнением этих
предсказаний с наблюдением и экспериментом». Полагаю, Вайнбергу,
прочитавшему эти тексты глазами современного физика, виднее, чем каким угодно
историкам – Авт.
В эпоху научной революции мысль, что опыт является необходимым
источником знания, постепенно завоевывает умы. Рупором ее стал Ф. Бэкон,
хотя сам он не поставил ни одного эксперимента, и Вайнберг считает его
роль в научной революции преувеличенной. Во всяком случае, Галилей
начал свои опыты без всякого Ф. Бэкона, а опыты Леонардо были почти на
столетие раньше. Т.е. идея о важности опытного знания носилась в воздухе, а
не была поведана Ф. Бэконом замершему в изумлении человечеству. Тем
более что, будучи только философом, а не практиком, он впадал в крайности,
отвергая вообще всякое теоретизирование.
Галилей открывал собой целую плеяду блестящих экспериментаторов.
Гюйгенс (который даже учитывал погрешности экспериментов, хоть
общепринятой практикой это станет лишь к началу XX в.), Торричелли,
Паскаль, Бойль… В опытах Бойля, откачивавшего воздух из сосуда и таким
образом установившего, что воздух необходим для горения, поддержания
жизни и распространения звука, Вайнберг видит новый подход к
исследованию природы: не довольствоваться наблюдением и
воспроизведением встречающихся в жизни ситуаций, а смело ставить
природу в сколь угодно искусственные условия и смотреть, как она себя
поведет. Это понимание, что никакой фундаментальной разницы между
естественным и искусственным нет, которого не было у Аристотеля и его
последователей.
Галилей в работе «Беседы и математические доказательства, касающиеся
двух новых наук», обсуждая падение тел, говорит, что принцип «скорость
падения не зависит от массы» выполняется хотя и не строго, но гораздо
лучше, чем аристотелевский «скорость падения пропорциональна массе».
Вайнберг видит в этом понимание того важного факта, что физика работает с
приближениями, и отказ от погони за химерой абсолютной точности,
которой пытались достичь греки, дедуктивно выводя свои физические
построения из аксиом.
Гюйгенс в «Трактате о свете» декларирует, что утверждения трактата не
выводятся, как в геометрии, из аксиом, принятых в силу своей очевидности.
Сделанные предположения подтверждаются наблюдаемыми следствиями из
них. Вайнберг отмечает, что и это уже не античная погоня за лаврами
Евклида, а вполне современная методология физики.

11
 Кроме метода, преобразуется и понятийный аппарат. Наука постепенно
очищается от «духов», «предназначений» и прочей метафизики. Декарт, по
Вайнбергу, «отвергает действие сверхъестественных сил на расстоянии –
вещи взаимодействуют друг с другом путем непосредственных толчков или
тяги». В этом можно усмотреть впадение в крайность – так можно объявить
«сверхъестественной силой» магнетизм или гравитацию, и Вайнберг указывает, что
возражение сторонников Декарта против теории тяготения Ньютона в том и состояло, что
сила, мол, не может действовать через пустоту. При желании можно, напротив, сказать,
что в своем неприятии взаимодействия через пустоту Декарт оказался в итоге прав – ведь
взаимодействия передаются вполне материальными полями и с вполне конечной
скоростью, – и вместо ошибки усмотреть здесь гениальное предвидение. Но даже если
это был самый наивный «механический» взгляд, как идеологический противовес
средневековой мистике он был полезен. А крайности при революциях – вещь обычная.
Рьяно устремившись на противоположный полюс и обнаружив, что там, в общем, тоже
холодно, человек обретает взвешенную позицию, обогащенную знанием обоих полюсов –
Авт. Другой пример: открыв, что планета движется медленнее, когда
находится дальше от Солнца, Кеплер пришел к выводу, что причина этого
движения – «вещественная» сила со стороны Солнца, а не «дух», который, по
мысли Кеплера, не должен зависеть от расстояния.
Наконец, законы Ньютона вместе с законом всемирного тяготения дали
действующий поныне образец того, какой должна быть физическая теория:
набор нескольких простых количественных законов, объясняющих широкий
спектр явлений.

Если говорить о научном инструментарии, в этот период возникает многое

из того, без чего невозможно представить себе современную физику:
алгебраические формулы и их преобразования (Декарт), аналитическая
геометрия (снова Декарт), дифференциальное и интегральное исчисление
(Ньютон и Лейбниц).
Конечно, нельзя сказать, что во времена Ньютона физика обрела
современный вид. Еще не стало общепринятой практикой учитывать
погрешности расчетов и измерений. Еще не существовало международных
единиц длины и массы, так что результаты измерений часто публиковались
как пропорции «средняя плотность Земли равна 5.48 плотности воды»).
Матан еще только начинался и не был толком обоснован. Еще не придумали
векторов. Вообще, много чего еще не придумали, а тот же Ньютон гораздо
больше пользовался геометрией, чем алгеброй. Но с высоты птичьего полета
после Ньютона наука стала уже достаточно похожей на то, что она есть
сейчас. И на этом Шахерезада прекращает дозволенные речи.

Подводя итоги, Вайнберг констатирует, что передовая наука никогда не

соответствовала представлению философов о том, как следует постигать
истину. На этом основании он говорит (с. 249), что попытки теоретически
вывести правила научного поиска бесплодны. Эти правила вырабатываются
опытом научных исследований и больше никак.

12
 Часть II. Люди, факты и обстоятельства

1. Древняя Греция (от Фалеса до Аристотеля)

Досократики

Фалес – первый из философов Милета, о котором сохранились упоминания.

Ему приписывают предсказание затмения, которое, по современным данным,
наблюдалось в Милете в 585 г. до н.э., что датирует время его жизни.
Впрочем, он вряд ли мог его предсказать, даже используя вавилонские
таблицы, потому что Милет слишком далеко от Двуречья. Также ему
приписывают доказательство или заимствование у египтян носящей его имя
теоремы. Аристотель говорит, что Фалесу принадлежит идея субстанции и
субстанцией он считал воду. Трудно сказать, считал ли он в буквальном
смысле, что все состоит из воды, или это какой-то символ. От сочинений
Фалеса не осталось даже названий и цитат, неизвестно, были ли они у него
вообще. Платон называл Фалеса одним из «семерых мудрецов Греции»
наряду с Солоном, легендарным автором конституции Афин.
Ученик Фалеса Анаксимандр считал субстанцией загадочный апейрон, что
можно перевести как «беспредельное», которого он не отождествлял с водой,
воздухом или чем-то еще. Взгляды Анаксимандра сохранились лишь в
пересказе философа, жившего около тысячи лет спустя.
Живший несколько позже Анаксимен считал субстанцией воздух. Из его
книги сохранилась единственная фраза.
В 550-е Милет попадает под власть растущего Персидского царства. В 499
г. до н.э. Милет поднимает восстание, оно подавлено, город разорен. Он
возродился впоследствии как важный культурный центр, но преемственность
философской традиции была утрачена. Философские поиски сместились в
другие греческие города, но шли, в общем, тем же путем – отыскание
субстанции.
В одной из поэм Ксенофана, родившегося в 570 г. до н.э., есть строка «из
земли все возникло, и в землю все обратится в конце концов». Некоторые
толкуют ее так, что он считал субстанцией землю. По-моему, и Вайнберг тоже с
этим согласен, с тем же успехом из фразы «у меня сосед – кровопийца» можно сделать
вывод, что собеседник верит в вампиров – Авт. Гераклит, живший в Эфесе ок. 500
г. до н.э., написал книгу, фрагменты которой дошли до нас. В них говорится,
что мир никем не создан (!), а всегда был, есть и будет, но непрерывно
меняется, что это «живой огонь, мерно возгорающийся и мерно угасающий»
(опять-таки непонятно, насколько буквально он здесь понимает слово «огонь» – Авт.).
Эмпедокл жил в V в до н.э. на Сицилии. Он написал две частично
сохранившиеся поэмы, в которых пишет о том, что мир состоит из огня (в
других отрывках Солнца, которое он, возможно, отождествлял с огнем – Авт.), воды,
земли и воздуха (впрочем, в цитируемых Вайнбергом отрывках речь идет не о воздухе,
а об эфире, и не сказано, отождествлял ли Эмпедокл эти понятия – Авт.). Говорилось,

13
что между элементами существует ненависть и любовь, и неясно, то ли это
метафора для физических сил, то ли и впрямь чувства.
После подавления Персией восстания 499 г. беженцы из ионийских городов
основали город Абдер. Первым упоминающимся философом из Абдер стал
Левкипп, о коем известно, что он учитель Демокрита, да еще сохранилась
единственная фраза о том, что ничего-де не происходит без причины.
Демокрит, живший в конце V в до н.э., известен как родоначальник учения
об атомах. Вайнберг пишет на с. 22: «Демокрит писал труды по этике,
естествознанию, математике и музыке, до нашего времени дошли многие из
этих книг». Это явная ошибка. В книге С. Я. Лурье. Демокрит. Тексты. Перевод.
Исследования. Ленинград: «Наука», 1970 в предисловии от редколлегии читаем: «До
нас не дошло ни одно из сочинений величайшего материалиста древности. Фрагменты его
сочинений сохранились только в виде цитат и переложений у античных и средневековых
аворов» – Авт. Демокрит, как известно, высказал идею, что предметы состоят
из атомов и пустоты.
Парменид из Элеи (город в Южной Италии, совр. Велия), живший в начале
V в. до н.э., учил, что разнообразие и изменчивость мира иллюзорны. Его
ученик Зенон из Элеи, не путать с Зеноном-стоиком – автор апорий,
слишком знаменитых, чтобы останавливаться на них подробнее. Уже
Аристотель разрешил апорию с Ахиллесом и черепахой, указав, что за
конечное время можно совершить бесконечное число шагов, если время,
необходимое для каждого шага, уменьшается достаточно быстро – т.е.
предвосхитил идею абсолютно сходящихся рядов.
Пифагор основал свое движение с чертами религиозного культа в
греческом городе Кротоне (Южная Италия) ок. 530 г. до н.э.
Просуществовало оно до середины IV в. до н.э., с пифагорейцем Архитом
Тарентским (решившим задачу об удвоении куба) беседовал Платон.
Пифагорейцы были политической силой, управлявшей Кротоном. Под их
управлением жители Кротона пошли войной на соседний город Сибарис и
разрушили его. Платон приписывает пифагорейцам открытие
иррациональности квадратного корня не только из 2, но и из 3, 5, 6, 15, 17 и
некоторых других чисел. Также пифагорейцы заметили, что если возбудить
две струны, отличающиеся только длиной, то приятное созвучие получается
лишь когда их длины относятся как небольшие целые – 1/2, 2/3, 3/4... Это
произвело на них большое впечатление – музыка сфер и все такое.

Астрономия в эпоху досократиков (и кое-то из ранних цивилизаций)

Египтяне еще около 3 тысячелетия до н.э. заметили, что разлив Нила

совпадает с днем гелиакического восхода Сириуса (это когда светило
восходит перед самым восходом Солнца, а до этого дня оно не видно, т.к.
оказывается на небе после восхода Солнца). Есть еще космический заход –
когда светило садится в последние минуты перед восходом Солнца, до этой
даты садится уже днем, а после – ночью. В поэме Гесиода есть указания, что
гелиакический восход Арктура следует собирать виноград, а в космический

14
заход плеяд – пахать. В греческих полисах широко были распространены
календари «парапегма», где дни размечались по моментам восхода и захода
ярких звезд (Вайнберг не указывает, как греки измеряли время, чтобы
определять эти моменты). У Гомера описано, как Одиссей ориентировался по
звездам, чтобы держать путь на восток. В основном греки (даже во времена
Александра) определяли север по Большой Медведице, но финикийцы
догадались делать это по Малой – способ, который приписывается Фалесу.
Причина, по которой звезды не видны днем, была, видимо, ясна уже
Гераклиту. Годовой путь Солнца по эклиптике был хорошо известен в
древнем Вавилоне и Индии. Открытие того, что полный круг Солнце
совершает за 365 дней, приписывают Фалесу, измерение угла между
эклиптикой и небесным экватором – Анаксимандру. Изобретение гномона в
IV в. также приписывалось Анаксимандру епископом Евсевием
Кесарийским, хотя Геродот писал, что он был известен вавилонянам. Гномон
можно использовать как компас: самую короткую тень он отбрасывает в
полдень, а тогда она указывает точно на юг. Раз разметив площадку гномона
по сторонам света, можно определять дни равноденствий (когда Солнце
восходит точно на востоке) и солнцестояний (от зимнего солнцестояния до
летнего тень гномона от полудня к полудню укорачивается, от летнего
солнцестояния до зимнего – удлиняется). Используя гномон, афинский
современник Сократа Евктемон окрыл, что времена года различаются по
длительности – что противоречит предположению, что Солнце с постоянной
скоростью движется по окружности с центром в Земле. Открытие причин
затмений приписывается Анаксагору, родившемуся ок. 500 г. до н.э. и
преподавшему в Афинах. Парменид отметил, что освещенная сторона Луны
всегда обращена к Солнцу. Возможно, опираясь на это, Анаксагор заключил,
что лунный свет – отраженный солнечный, а из этого сделал верный вывод о
природе лунных затмений. О природе солнечных он тоже догадался верно,
хотя и думал (как и Демокрит, и Анаксимен), что Земля плоская.
Анаксимандр считал, что Земля – цилиндр, а мы живем на одном из его
оснований. Пифагорейцы считали, что планеты, Солнце, Луна и Земля
обращаются вокруг небесного огня. Чтобы не создавать путаницы, мы вслед за
Вайнбергом называем планетами именно планеты, независимо от того, кто из древних
именовал так также Луну и Солнце – Авт. Земля – плоский диск, всегда
повернутый к небесному огню одной стороной, а мы живем на другой,
поэтому огня не видим. Вместе со сферой неподвижных звезд набиралось
девять объектов, крутившихся вокруг небесного огня, а пифагорейцам
хотелось десять, ибо 10=1+2+3+4, а в таких числах они видели сакральное.
Поэтому, по Аристотелю и Аэцию, пифагореец Филолай в V в. до н.э.
придумал Противоземлю. Аристотель об этом стремлении подогнать систему
мира под чувство красоты математики говорил с иронией.

15
 Классический период

Сократ, родившийся в конце V в. и живший в Афинах, видимо, не очень

интересовался природой. В диалоге Платона «Федон» Сократ рассказывает,
как разочаровала его книга Анаксагора, в которой говорится о природе
Земли, Солнца и Луны, но не о том, что из них лучше, а что хуже.
Ученик Сократа Платон – первый греческий философ, от коего
сохранилось обширное письменное наследие. В «Тиме» Платон соединяет
идеи Эмпедокла и Демокрита. Он говорит, что каждая из четырех стихий
состоит из атомов в форме правильных многогранников: земля – из кубов,
огонь – тетраэдров, воздух – октаэдров, вода – икосаэдров. Из додекаэдров
составлена пятая стихия – космос, которую Аристотель заменил эфиром, он
же квинтэссенция. Эфир, по Аристотелю, заполняет пространство за орбитой
Луны.
Платон категорически требовал, чтобы небесные тела равномерно
двигались по окружностям. Он поставил перед математиками задачу «спасти
явления» (т.е. объяснить результаты наблюдений), представив движение
небесных тел как сумму таких круговых движений. Первым, у кого хватило
смелости отказаться от этой идеи, стал Кеплер две тысячи лет спустя. До
этого так и «спасали явления» (фраза стала устоявшимся термином),
нагромождая окружность на окружность. Первым таким спасателем стал,
видимо, Евдокс, затем Калипп, Аристотель и астрономы эллинистического
периода, чью работу подытожил Птолемей.
Евдокса, ученика, а затем преподавателя платоновой Академии, Вайнберг
называет величайшим греческим математиком IV в. до н.э. Трудов самого
Евдокса не сохранилось, но ему приписывают решение многих задач.
Например, он нашел, что объем конуса равен трети объема цилиндра с теми
же основанием и высотой, а также ввел метод исчерпывания (говоря о
математиках, отметим еще: доказательство того, что известные пять
многогранников являются единственными выпуклыми правильными, Евклид
в «Началах» приписывает Теэту Афинскому, члену Академии Платона).
Модель Евдокса представляла небесные тела расположенными на сферах с
центром в центре Земли. Была сфера неподвижных звезд, у Солнца и Луны
было по три сферы, а у планет – по четыре. Движение внутренних планет
(Меркурий, Венера, Марс) эта модель предсказывала плохо, да и Солнца и
Луны не слишком хорошо, поэтому Калипп добавил еще по две сферы для
Солнца и Луны и по одной внутренним планетам. Скорости вращения всех
сфер были подозрительно согласованы между собой – так, одна из сфер
Сатурна вращалась точно со скоростью вращения сферы неподвижных звезд,
а вторые сферы Меркурия и Венеры вращались точно с той же скоростью,
что и вторая сфера Солнца (это объясняло, почему эти две планеты всегда
видны рядом с Солнцем). Вайнберг видит в этом пример подгонки теории,
когда «гипотезы и данные наблюдений приводятся в соответствие друг с
другом без всякого понимания, почему они должны быть отождествлены».
Если я правильно понимаю, речь идет о том, что значения двух или более числовых

16
параметров, никак не следующие из теории, для объяснения явлений должны оказаться с
большой точностью равны друг другу. Ну или не равны, а, скажем, отличаться ровно в два
раза, это неважно: требование «параметры a и b должны быть связаны соотношением
a = f(b)» всегда можно переформулировать как «параметры a и f(b) должны быть равны
друг другу» – Авт. Он приводит пример, как полезно не мириться с
подгонкой: нарушение зеркальной симметрии было открыто, когда физики
отказались подгонять константы теории так, чтобы тау- и тета-мезон,
которые тогда считались разными частицами (потому что по-разному
распадались), имели одинаковую массу и время жизни. В конце концов
выяснилось, что это одна частица, а при распаде нарушается симметрия. В то
же время он признает, что совпадения случаются – так, видимые размеры
Солнца и Луны совпадают случайно.
Свое нагромождение сфер соорудил и Аристотель, причем допустил в
расчетах грубые ошибки, из-за которой по его модели Юпитер должен был
обращаться вокруг Земли дважды в сутки, Марс – три, Венера – четыре,
Меркурий – пять, Солнце – шесть, Луна – семь. Эту ошибку можно было
исправить, но и тогда проблема моделей Евдокса и Калиппа – точная
подгонка скоростей не связанных между собой сфер – никуда не делась бы.
Зато Аристотель имел интересное объяснение шарообразности Земли. Он
утверждал, что твердые тела падают, потому что преобладающий в них
элемент – земля – стремится к своему естественному месту – в центре мира (а
искры летят вверх, потому что естественное место огня – на периферии мира,
на небе). Эрго, в центре мира находится Земля, которая из-за стремления
каждого камешка быть как можно к центру приняла форму шара. Похоже на
гравитацию, и объясняет, почему антиподы не падают, но у Аристотеля
камешки притягиваются не друг к другу, а к единственному на весь мир
центру (что никак не объясняет, почему Солнце и Луна тоже круглые). На
вопрос, почему тогда подброшенный камень некоторое время летит вверх,
Аристотель отвечал, что его поддерживает воздух. Кроме этого, вывод о
шарообразности Земли он подкреплял наблюдениями: формой тени Земли на
Луне (есть бесконечное число форм Земли и Луны, дающих такую же тень,
но неизвестно, знал ли об этом Аристотель), поведением звезд при движении
на север или юг (но размер Земли он оценить по этим данным не попытался).
Известный морякам факт, что сначала на горизонте появляются мачты, а
потом корпус, почему-то прошел мимо внимания Аристотеля. После
Аристотеля мнение о шарообразности Земли стало среди астрономов и
философов практически общепринятым.
Свободно падающее тело, по Аристотелю, движется с постоянной
скоростью, прямо пропорциональной массе (в чем он не то чтобы был совсем
не прав, ибо сила сопротивления воздуха прямо пропорциональна скорости и
поэтому возрастает, пока не скомпенсирует силу тяжести, после чего,
конечно, скорость уже не меняется).
Аристотель утверждал также невозможность абсолютной пустоты. Он
говорил, что без сопротивления среды тела двигались бы с бесконечной
скоростью, а это невозможно. Как отмечает Вайнберг, тут есть зерно, ибо

17
предел скорости при равноускоренном движении действительно
бесконечность, но он, конечно, никогда не достигается даже в классической
механике. Кроме того, он говорил, что в пустоте потеряет смысл понятие
движения, т.к. не будет ничего относительно чего можно было бы двигаться.
Тут, конечно, следует различать отсутствие среды, оказывающей
сопротивление движению, и полное отсутствие всяких тел.
Поскольку, по Аристотелю, всегда есть сопротивление движению со
стороны среды, всякое движение происходит при наличии движущей силы,
причины – а именно, другого движущегося тела. Тогда возникает вопрос, а
почему движется это другое тело, и т.д. Аристотель видел этот вопрос и
отвечал, что существует перводвигатель, который единственный не
нуждается в причинах для своего движения, но сам служит причиной всех
остальных движений. Как известно, в христианстве и исламе это стало одним
из «доказательств бытия Божия».
Гераклид Понтийский, учившийся в V в. до н.э. в Академии Платона,
согласно Симпликию и Аэцию, учил, что Земля вращается вокруг своей оси.
Это убирало из теорий один элемент подгонки – согласование скоростей
сфер планет и неподвижных звезд. Эта идея Гераклида (о том, была ли она
известна Аристарху, нет никаких данных) иногда упоминалась в поздней
античности и в Средние века. По словам Халкидия, автора IV в. н.э.,
Гераклид предположил, что Меркурий и Венера обращаются вокруг Солнца.
Тогда исчезал еще один элемент подгонки – согласование в скоростях вторых
сфер этих планет и второй сферы Солнца.
В схемах Евдокса, Каллиппа и Аристотеля была еще одна проблема. В них
планеты всегда остаются на одном и том же расстоянии от Земли. В те
времена считалось, что они светят собственным светом. Значит, их яркость
не должна меняться (идея, что само их свечение переменно, вряд ли хорошо
ложилась в античные головы). Между тем их наблюдаемая яркость меняется
довольно сильно. Эта трудность, согласно Симликию, в 200 г. отмечалась
Сосигеном. Если учесть, что планеты светят отраженным светом Солнца
(идея, не известная до работ Галилея), эти модели предсказывают изменение
яркости за счет смены фаз, но все равно не то, которое наблюдается.

Отступление: история календарей

Луна совершает полный оборот по эклиптике за 27 дней с небольшим

(сидерический лунный месяц). Каждые 29.5 суток с копейками Луна
находится в одном и том же положении относительно Солнца, и этот период
есть период смены лунных фаз (синодический месяц). Лунные календари
были широко распространены в Древнем Мире. Проблема в том, что в
солнечном году дробное число синодических лунных месяцев (12 месяцев и
примерно 11 суток), да и солнечных дней (365 + 1/4 суток и 11 минут). Еще в
древности предпринималось множество попыток создать такой календарь,
чтобы равноденствия и солнцестояния из года в год приходились на одно и
18
то же число месяца. Афинянин Метон в 432 г. до н.э., вероятно, используя
вавилонские астрономические хроники, определил, что 19 лет есть 235
лунных месяцев с погрешностью 2 ч. Но 19 лет это 6939 + 2/3 суток. Поэтому
19-летние циклы можно разметить так, чтобы фаза Луны однозначно
соответствовала номеру дня в цикле, если время от времени выкидывать из
цикла день. При Цезаре введен юлианский календарь с его високосными
годами. Но год длится на 11 минут дольше, чем 365+1/4 дней. Поэтому
примерно за 130 лет набегает лишний день.
Интерес к точности календаря объяснялся в т.ч. сакральными причинами.
Никейский собор в 325 г. объявил, что Пасху следует праздновать в первое
воскресенье после первого полнолуния после весеннего равноденствия. Но
даты фактического наблюдения полнолуния и равноденствия зависят от
долготы. Значит, надо было определять их не наблюдением, а вычислением.
Католическая церковь и ирландские монашеские ордена пользовались для
этого разными моделями, и их борьба ХVII в. за контроль над английской
церковью была спровоцирована спорами вокруг даты Пасхи.
Все Средневековье астрономы составляли календари, пока в 1582 г. при
папе Григории ХIII не был принят григорианский календарь. В нем, как и в
юлианском, весенним равноденствием всегда считалось 21 марта.

2. Эллинистический Египет

Эллинистическим периодом Египта называют правление Птолемеев – от

Птолемея I, военачальника Александра, до Птолемея ХV, сына Клеопатры.
Музеон был основан самим Александром, в нем изучали литературу и языки.
Взошедший на престол в 285 г. до н.э. Птолемей II сделал его также центром
изучения наук. Птолемеи (по крайней мере, первые трое) брали философов
на щедрое содержание, что привлекало к ним интеллектуальную элиту
античного мира (в частности, ученых, прославившихся в Афинах). В этом
отношении Вайнберг сравнивает тогдашний Египет с современными США. В
Музеоне работал, например, Стратон, заметивший, что тела падают с
ускорением.
Хотя эллинистический период и не был вполне свободен от снобизма, с
коим классические философы относились к ремеслу, он пошатнулся. Один и
тот же Филон Византийский (ок. 250 г. до н.э.) в труде «Механика»
занимается кораблями, укреплениями, катапультами и прочей военной
инженерией, а в «Пневматике» обосновывает мысль, что Анаксимен таки
прав и воздух – субстанция. Быть изобретателем становится престижно. Это
могло прославить незнатного человека. Таков, например, сын цирюльника
Ктезибий Александрийский (III в. до н.э.), придумавший гидравлические
насосы и усовершенствовавший водяные часы.
Евклид, как предполагается, жил во времена Птолемея I. Помимо «Начал»,
ставших первым систематическим изложением геометрии и первым
образцом аксиоматического метода, он написал посвященную законам
перспективы «Оптику». Ему приписывают также посвященную зеркалам
19
«Катоптрику», где сформулирован закон «угол падения равен углу
отражения». Ок. 60 г. н.э. Герон Александрийский показал, что этот закон
следует из предположения, что свет распространяется по кратчайшему пути.
Само это предположение он обосновал тем, что «природа не делает
напрасных усилий». При желании в этом можно видеть интуитивное
предчувствие принципа наименьшего действия. Также Герон занимался
катапультами, изобрел теодолит и паровой двигатель (оставшийся
игрушкой).
Архимед жил в III в. до н.э. в Сиракузах (Сицилия), но как минимум
дважды бывал в Александрии. Ему приписывают изобретение разных видов
блоков и винтов, а также других механизмов. Архимед вывел правило работы
рычажных весов и, конечно, знаменитый закон. Метод, которым он, по
легенде, установил состав царской короны, многие столетия применялся для
выявления состава материалов. Архимед также вычислял площади и объемы,
используя предвосхищавшую интегралы технику. Он установил соотношение
между площадью круга и длиной его окружности. Дал оценку числа пи (кое

он так не называл) как .

Архимед утверждал также, что поверхность покоящейся жидкости – часть
сферы с центром в центре Земли (что, если пренебречь поверхностным
натяжением, действительно так).
Кто из ученых первым начал ставить эксперименты для проверки своих
теорий, естественно, установить невозможно. Это точно делали Герон и
Птолемей, проверяя свои теории отражения и преломления. В сочинениях
Архимеда никаких намеков на эксперименты не содержится (с. 221).
Аполлоний Пергский, написавший знаменитый труд о конических
сечениях, родился в 262 г. до н.э. в Перге (Малая Азия), но также бывал в
Александрии. В Александрии же в III в. до н.э. работал Диофант,
применявший в своих трудах формулы (но обозначали они лишь
рациональные числа). Вообще же алгебра (символьная запись,
преобразование формул) была почти неизвестна в Античности. Геометрия
доминировала в европейской математике до ХVII в.
Аристарх Самосский родился ок. 310 г. до н.э., учился в Афинах, а работал
в Александрии. Основываясь на видимых размерах Луны, Солнца и тени
Земли, а также угловом расстоянии от Луны до Солнца в первой четверти
Луны, он заключил, что:
1. Солнце от Земли в 19-20 раз дальше, чем Луна.
2. Диаметр Солнца в 19-20 раз больше, чем Луны.
3. Диаметр Земли в 108/43 – 60/19 раз больше, чем Луны.
4. От Земли до Луны 45/2 – 30 диаметров Луны.
По Вайнбергу, выкладки Аристарха были безошибочны, хотя и сложны в
силу несовершенства математического аппарата (тригонометрии еще не
было). Верхние и нижние оценки были строго обоснованы, исходя из
исходных данных, которые считались абсолютно точными. Ошибки
проистекали из неточности измерений – так, в элонгации Луны он ошибся
20
почти на три градуса (что не сенсация с его инструментами), а угловой
размер Луны 0.5 градуса, а не 2 градуса, как считал Аристарх. В своих
расчетах он даже не пытался учесть погрешности измерений – в этом
отличие от современной методологии. И все же, как замечает Вайнберг, это
было первое известное количественное измерение того, что и как устроено в
физическом мире. Архимед пишет, что Аристарх, сравнив размеры Земли и
Солнца, пришел к выводу, что Земля обращается вокруг Солнца, а не
наоборот (об этом выводе Аристарха пишет и Плутарх), а также о том, что
диаметр земной орбиты много меньше расстояния до звезд. Последний вывод
он мог сделать, исходя из ненаблюдения параллакса, но Архимед об этом
явно не говорит. О ненаблюдении параллакса писал Аристотель,
обосновывая этим неподвижность Земли. Также он писал, что подброшенный
вверх камень должен отстать от движущейся Земли и упасть на другое место,
а этого не наблюдается. Этот аргумент повторяли Птолемей, Буридан и
другие. Аристарх был забыт Средневековьем. Рассуждая о движущейся
Земле, ее называли пифагорейской (пифагорейцы учили, что Земля и Солнце
обращаются вокруг небесного огня).
Гиппарх жил во II в. до н.э. и работал в Александрии, потом, вероятно, на
Родосе. Правильно измерив видимый диаметр Луны (0.5 градуса) и его
изменение в течение лунного месяца, а также основываясь на разнице фазы
лунных затмений в двух местах, Гиппарх заключил, что расстояние до Луны
меняется от 71 до 83 радиусов Земли. Сейчас мы знаем, что это в среднем 60
радиусов Земли. Также Гиппарх составил каталог из >800 звезд с
координатами. Какие это были координаты, неясно, ибо каталог не
сохранился, но, возможно, вторая экваториальная система (прямое
восхождение и склонение), которая наравне с эклиптической была известна,
по крайней мере, в Римской империи. По словам Птолемея, Гиппарх обратил
внимание на изменение на два градуса прямого восхождения Спики по
сравнению с измерениями Тихомариса из Александрии, которые трудно
точно датировать, но, похоже, это было лет за 150. Так была открыта
прецессия. Вайнберг не говорит достаточно ясно, понял ли Гиппарх, что
открыл смещение координат, тем более – что периодическое.
Эратосфен, родившийся в 273 г. до н.э., учившийся в Афинах и работавший
в Александрии, впервые оценил размер Земли в абсолютных величинах.
Основываясь на наблюдениях Солнца в Александрии и Сиене (ныне Асуан),
Эратосфен вычислил, что длина окружности Земли в 50 раз больше
расстояния между этими городами (по современным данным, в 48 раз).
Клавдий Птолемей, не имевший отношения к царям Птолемеям, жил во II
в. до н.э. Он написал трактат «Оптика», в коем описал измерения,
подтверждавшие закон отражения, и распространил его с плоских зеркал
также на кривые. Также он измерял углы преломления, но закона
преломления не вывел.
Мировую славу ему принес, конечно, труд «Великое построение», в Европе
известный под арабским названием Альмагест. В нем он изложил схему
строения Солнечной системы, которая просуществовала до времени
21
Коперника, хотя некоторые авторы вносили в нее отдельные уточнения. Эта
теория стала венцом попыток античных ученых согласовать с явлениями
представление о круговом равномерном движении светил и о Земле в центре
мира, и почти со всеми наблюдениями, возможными в то время,
согласовывалась очень хорошо. Также в Альмагесте содержался каталог
Гиппарха, расширенный на 200 пунктов – до 1028 звезд, указывалась
звездная величина и положение на небе.
Рассказывая о модели Птолемея, Вайнберг оговаривается, что излагает ее в
самом упрощенном виде. Тем не менее, и этот «самый упрощенный вид» изобилует
деталями, опущенными при конспектировании – так же, как опускались детали моделей
Евдокса, Калиппа и Аристотеля. Если читателю хочется подробно уяснить, что, у кого,
вокруг чего и с какой скоростью вращалось, отсылаем его к оригинальному тексту
Вайнберга – Авт. Еще Аполлонию Пергскому и Гиппарху была известна идея,
что планеты обращаются по малым кругам (эпициклам), центры которых
движутся по другим кругам (деферентам), центры которых не совпадают с
центром Земли (эксцентр). Кто предложил ее первым, неизвестно, вообще,
после выхода Альмагеста работы более ранних астрономов почти перестали
переписываться, поэтому трудно выделить собственный вклад Птолемея. Во
всяком случае, из сохранившихся работ именно в Альмагесте впервые
встречается эквант (хотя сам термин появился позже). Центр деферента
лежит на середине отрезка, связывающего эквант и Землю. Центры
эпициклов планет (но не Солнца, хотя так предсказания были бы точнее – на
что никто так и не обратил внимания) равномерно обращаются вокруг
экванта. Кроме того, Птолемей был, видимо, первым, кто предположил, что
планета может двигаться более чем по одному эпициклу. Это он сделал
только для Меркурия (орбита которого, как мы теперь знаем, более вытянута,
чем орбиты остальных известных тогда планет), введя для него два эпицикла,
но по мере роста точности наблюдений число эпициклов будет расти вплоть
до времен Коперника. А вот Солнце двигалось без эпицикла вообще.
Движение планет, Луны и Солнца теория Птолемея предсказывала с
достаточной для измерений тех лет точностью, хотя некоторое расхождение
и можно было обнаружить (как отмечает Вайнберг, используя для каждой
планеты и Солнца ровно по одному эпициклу, эксцентру и экванту, можно
было устранить эти расхождения совсем). Вайнберг отмечает, что и
методически она была удивительно современной: математическая модель
содержала ряд свободных параметров (например, отношение расстояний
«Земля – центр деферента» и «центр деферента – эквант»), которые
определялись из наблюдений. Проблемой было то, что расстояние от Земли
до Луны в этой модели колебалось со значительной амплитудой, что не
подтверждалось наблюдениями видимого размера Луны.
Что касается эпициклов, эксцентров и прочих ужасов, Вайнберг
подчеркивает, что их необходимость связана не с тем, что Солнце у
Птолемея обращается вокруг Земли, а с попыткой разложить
неравномерное движение по эллипсу на равномерные по окружности, и
что в теории Коперника эти ужасы были тоже.

22
 Модель Птолемея не позволяла получить из наблюдений расстояние до
планеты, а только отношение размера эпицикла к размеру деферента. Чтобы
заполнить этот пробел, Птолемей пишет новую работу – «Планетные
гипотезы». В ней он априорно принимает, что максимальное расстояние от
Земли до планеты равно минимальному расстоянию от Земли до следующей
планеты. Это был чисто эстетический критерий «там не должно быть
лишнего пространства». В результате Птолемей получает отношение
размеров всех орбит друг к другу (в порядке удаления от Земли у него
располагались: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер и Сатурн).
Также Птолемей изобрел метод параллакса, коим измерил расстояние до
Луны. Зная его и отношения размеров орбит, он вычислил расстояния до
Солнца и планет. Полученные для Луны и Солнца значения совпали с
результатом Аристарха – возможно, были к нему подогнаны. Расстояния до
планет получились много меньше истинных.
А еще Птолемей написал трактат по астрологии «Четверокнижие».
Впрочем, кто из астрономов тогда не занимался астрологией? Она же их
кормила и тогда, и много веков спустя.

Отношения науки и религии в дохристианскую эпоху

По поводу отношения греческих философов к религии Вайнберг говорит,

что в текстах Демокрита к объяснению мира не привлекается идея о богах, и
Эпикур (341-271 гг. до н.э.) воспринял его тексты как противовес религии. А
вот у Платона много рассуждений о Творце. Ксенофану принадлежит дерзкая
мысль, что истинная природа богов не познаваема, а антропоморфность –
плод человеческой фантазии, «волы изобразили бы богов по образу волов».
Вообще, греки, столкнувшись с многообразием народов и их богов, решали
эту проблему по-разному. Геродот считал, что египтяне поклоняются
Артемиде под именем Бубастис. Иные греки перенимали чужих богов (из
восточных культов пришли Дионис и Афродита). Сохранились и тексты,
выражающие явное недоверие если не религии вообще, то гаданиям,
знамениям и т.д. Кроме того, языческие представления все чаще
воспринимались не буквально, а как аллегория, шифр к скрытым смыслам
(так сейчас многие советуют воспринимать Ветхий Завет).
Хотя в Греции не было ни священных текстов, ни теологов, за публичное
высказывание атеистических взглядов можно было пострадать. Анаксагора
прогнали из Афин за то, что он учил, что Солнце не бог, а раскаленный
камень. Он оценил и его размер, сказав, что Солнце больше Пелопоннеса.

Что касается эллинистического Египта, Вайнбергу не известно о случаях

религиозного преследования в тогдашней Александрии, как и о каком-либо
интересе к религии у тамошних философов.

В языческом Риме нужно было поддерживать официальную римскую

религию, верить в каких-то дополнительных богов не возбранялось. В
23
Империи были распространены культы Кибелы, Митры, Исиды. От христиан
требовали не отречься от Христа, а только поклониться римским богам.
Добавим, что во II в. до н.э. в кругах обеспеченных римлян, имевших время на чтение,
распространяется греческая философия, в т.ч. идеи Ксенофана о том, что истинная
природа богов непостижима, а мифология есть продукт человеческого воображения, и
еще более радикальная идея Эвгемера, что боги – всего лишь великие люди,
обожествленные когда-то в древности. Религиозность римлян никогда не отличалась
глубиной, а теперь просвещенная римская верхушка начинает относиться к религии лишь
как к средству управления. Штрих к эпохе: магистраты имели право наблюдать за
«небесными явлениями» во время народных собраний и распускать их под предлогом
того, что явления «неблагоприятны». Эту политическую астрологию отменили только в 58
г. до н.э. См.: Кузищин, В. И., Маяк, И. Л., Савостьянова, О. И. История древнего Рима.
М.: Высшая школа, 1993. – Авт.

3. Римская империя. Упадок науки в христианскую эпоху

Эта эпоха не дала науке о природе почти ничего нового. Это время редких
комментаторов древних текстов.
Поэма Лукреция Кара «О природе вещей», написанная в I в. до н.э. под
влиянием Эпикура, была открыта только в 1417 г. и оказала огромное
влияние на интеллектуалов Возрождения и Нового времени. Вайнберг дает
ссылку на работу, прослеживающую влияние этой поэмы на Макиавелли,
Мора, Шекспира, Монтеня, Ньютона и др. (с. 67). В III в. н.э. Плотин и его
ученик Порфирий основали римскую школу неоплатонизма. Открытий в
естественных науках они не сделали, но Порфирий интересовался
математикой: написал биографию Пифагора и комментарии к «Началам»
Евклида (с. 67). Отец Гипатии Теон Александрийский (IV в.) комментировал
Альмагест и подготовил свою редакцию трудов Евклида. Прокл (V в.)
комментировал «Начала» и написал к ним дополнение. Иоанн Филопон (V в.)
написал комментарии к Аристотелю. Отвергая мнение Аристотеля о том, что
подброшенные тела какое-то время движутся вверх потому, что на них
действует воздух, он говорил, что при подбрасывании тела обретают некое
качество, заставляющее их двигаться вверх. При желании в этом можно
видеть предвосхищение идеи импульса.

Говоря о причинах упадка науки в римском мире, Вайнберг обсуждает роль

христианства. Отметим, однако, что между падением эллинистического Египта и
превращением христианства в мощную идеологическую силу есть зазор лет так в двести.
Конечно, гражданские войны и два триумвирата – это было то еще времечко, но с
воцарения Августа началась эпоха, когда вполне можно было пофилософствовать, и мы
знаем, что философы в Риме в ту пору действительно были. Только вот человек и Бог (а
монотеизм подробно разрабатывался римской философией, и наработанные идеи позже
вступят в жесткое противостояние с набирающим силу христианством) интересовали их
куда больше, чем падение брошенных камней или природа радуги. Так что вешать всех
собак на христианство неправильно. Тут уж скорее вспоминается Шпенглер с его
рассуждениями о том, чем римлянин отличался от грека – Авт. Христианство
языческую науку не жаловало. Вайнберг считает, что дело тут не в

24
противоречиях с Писанием (которые для тогдашней науки надо было еще
поискать), а в том, что исследование природы, по мнению христиан,
отвлекало от единственно важных вопросов – о душе. Апостол Павел
предупреждал: «смотрите, братия, как бы кто не увлек вас философиею и
пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по
Христу» (Послание к колоссянам, 2:8). О бесполезности греческой
философии высказывались Тертуллиан и Блаженный Августин (последний в
молодости ее изучал и в ранних сочинениях хвалил Платона, а в поздних в
этом раскаивался). Другую причину упадка науки в христианскую эпоху
Вайнберг видит в том, что церковь стала социальным лифтом для молодых
интеллектуалов. Они становились не геометрами и механиками, а
священниками, чтобы стать епископами и достичь власти. Язычество таким
лифтом не было, т.к. высшие жреческие посты доставались тем, кто уже имел
положение в обществе.
В итоге научное наследие эпохи ограничивается комментариями к трудам
великих. А после падения Запада, разгрома эллинистической науки в Египте
(Александрийская библиотека сожжена, а Гипатия растерзана в 415 г.) и
закрытия Юстинианом платоновской Академии на Востоке, по выражению
Вайнберга, «исчезли и комментаторы». Наступили Темные века. Все же,
насколько мне известно, в Византии выходили компиляции и комментарии по греческой
философии – Авт.
4. Арабский мир

В VIII-IХ вв. крупнейшие города в мире были в Китае, но за пределами

Китая крупнейшим был Багдад. В это время он превращается в крупный
центр переводов и исследований. Переведены Платон, Аристотель, Гален,
Гиппократ, Птолемей и др.
Аль-Хорезми составил астрономические таблицы и написал труд по
математике, в коем изложил рецепты решения некоторых задач – например,
квадратных уравнений. Формул у него не было, мысли он выражал словами,
в чем отставал от Диофанта. Зато в этом труде он преподнес арабам
индийские цифры и систему счисления (коя в его труде использовалась
вперемешку с римской и вавилонской).
В IХ в. в Багдаде было много астрономов, в основном измерявших размер
Земли. Аль-Фаргани, совершив вычислительную ошибку, сильно ее
преуменьшил, что привело Колумба к ошибочному мнению, что ему хватит
припасов обогнуть Землю. Кроме того, он написал популярное краткое
изложение Альмагеста и разработал собственную схему движения планет.
Аль-Баттани (Альбатениус) – здесь и далее в скобках латинизированный
вариант имени, – родившийся в Двуречье в 858 г., внес правки в Альмагест,
точнее измерив угол между эклиптикой и небесным экватором, длину года и
его сезона и др. Он ввел в обращение заимствованный у индийцев синус. На
этого араба много ссылались аж Коперник и Браге, Вайнберг говорит, что
среди всех арабских астрономов на европейскую науку больше всего повлиял
именно он. Персидский астроном ас-Суфи (Азофи) в 964 г. дал первое в
25
истории упоминание о туманности Андромеды. Аль-Бируни, неизвестный,
кстати, в Средневековой Европе, жил в Средней Азии в ХI в. В 1017 г. он
едет в Индию читать лекции по греческой философии. Аль-Бируни точно
измерил широту и долготу разных городов, составил таблицу значений
тангенса, изобрел новый способ измерения размера Земли (по известной
высоте горы и отклонению от горизонтали направления на горизонт с ее
вершины) и получил верное значение. Как и Аристарх, он выписывал число с
абсурдной точностью – тогдашняя наука не знала идеи погрешности. Аль-
Бируни выписал радиус Земли в локтях до четвертого знака после запятой☺
Между тем, по сути отклонение его результата от реальности составило всего
4%, т.е. это было очень хорошее измерение. Еще аль-Бируни допускал, что
Земля вращается, и открыто высмеивал астрологию. Омар Хайям,
родившийся в Персии в 1048 г., астрологии тоже не любил, зато был главой
обсерватории и занимался календарем. Ибн Сахль в Х в., возможно, открыл
закон преломления. Аль-Хайсам (Альхазен), родившийся в Х в. в Басре, но
работавший в Каире, написал кучу трудов по оптике, верно связал
преломление с изменением скорости света, и заметил, что угол преломления
пропорционален углу падения лишь для малых углов, но не получил общего
закона. В астрономии он пытался объяснить природу эпициклов и
деферентов.
Аз-Заркали (Арзахель) из Тосканы в ХI в. первым измерил (и правильно с
точностью до угловой минуты в год) прецессию видимой орбиты Солнца
вокруг Земли (на самом деле перигелия земной орбиты). Он же, используя
наработки других арабских астрономов, составил таблицы, описывающие
движение Луны и Солнца по зодиаку.
Одним из первых известных химиков был Джабир ибн Хайян, живший в
конце VIII или начале IХ вв. Сие личность загадочная, вообще неизвестно,
написал ли хотя бы большинство приписываемых ему работ один и тот же
человек. В ХIII-ХIV вв. в Европе появилось много работ, приписанных
Геберу, но сейчас считается, что их написал другой человек. Джабир, по
выражению Вайнберга, «разработал технологии выпаривания, очищения,
плавления и кристаллизации». Искал он, вестимо, способ превращать что
попало в золото. Джабиру казалось важным, что , ведь 28 – это
число букв в арабском языке, т.е. языке Корана, 4 – число качеств
(влажность, сухость, тепло и холод), а 7, предположительно, число металлов.
Вообще Вайнберг делит тогдашних химиков = алхимиков на тех, кто
объяснял свойства веществ через человеческие качества и религиозные
символы, и тех, кто этого не делал. А вот собственно на химиков и
алхимиков их делить Вайнберг отказывается, справедливо говоря, что не
было никакой научной теории, из которой следовала бы невозможность
превращения чего попало в золото.
Философ Аль-Кинди (Алькиндус), родившийся в IХ в. в Басре и
работавший в Багдаде, почитал Аристотеля и пытался согласовать его с
Платоном и исламом. Писал работы по оптике и медицине, занимался
переводами с греческого. Критиковал алхимию, хотя защищал астрологию.
26
Интересовался математикой и в пифагорейском духе пытался вывести
свойства мира из соотношения чисел. Медик ар-Рази (Разес) бросал вызов и
Галену, и Гиппократу, и Аристотелю (допуская, например, бесконечность
Вселенной), объявляя, что поиск истины выше поклонения авторитетам. Ибн
Сина (Авиценна), родившийся в 980 г. близ Бухары, был придворным
врачом тамошнего султана, управляющим провинцией и последователем
Аристотеля, учение коего пытался согласовать с исламом. Его «Канон
врачебной науки» стал самым значительным медицинским трактатом в
Средние века.
Мусульманская Испания

Испания при Омейядах и первой собственной династии Альморавидов была

веротерпима. Хотя иудеи и были в ней людьми второго сорта, им там жилось
гораздо лучше, чем в христианской Европе – они туда и стекались. Но
следующая династия Альмохадов, пришедшая к власти в середине ХII в.,
была фанатично предана исламу. В результате Моше бен Маймон
(Маймонид), врач, философ, богослов и раввин, родившийся в Кордове в
1135 г., уже в юности вынужден бежать и скитаться по арабскому миру (в
итоге он осел в пригороде Каира). Он не принимал Птолемея как
противоречащего Аристотелю – и, соглашаясь, что схема Птолемея
согласуется с наблюдениями, а Аристотеля – нет, заявлял (как до него
Прокл), что человек вообще не в силах постичь небеса, они в ведении Бога.
Зато человек может постичь все, что под небом.
Аз-Захрави (Абалкасис), родившийся в 936 г. близ Кордовы, был
хирургом, сильно повлиявшим на Европу. Вайнберг именует его величайшим
хирургом Средневековья. Он считал, что медицина не имеет отношения к
философии и теологии (что не так удивительно для хирурга). Ибн Баджа
(Авемпас) – тоже уроженец мусульманской Испании. Медик и философ, он
почитал Аристотеля и отрицал Птолемея. То же и его ученик Ибн Туфайль
(Абубацер), учивший, что Аристотель не противоречит исламу. То же и уже
его ученик аль-Битруджи. Ибн Рушд (Аверроэс) родился в 1126 г. в
Кордове. Как врач он известен тем, что распознал функцию сетчатки, а как
философ – комментариями к трудам Аристотеля. Тот, по его словам,
«основал и завершил логику, физику и метафизику» – мол, ни до, ни после
(за пятнадцать веков, подчеркивал Ибн Рушд) не было сделано ничего
сравнимого и не было найдено ни одной существенной ошибки. Птолемея он
отвергал, но осознавал, что система Аристотеля расходится с наблюдениями,
и считал их согласование делом будущего.

Поздний исламский мир

Вайнберг полагает, что арабская наука пошла на спад уже в ХII в., но
признает, что эта точка зрения оспаривается некоторыми историками. Во
всяком случае, астрономия и математика не исчезли вместе с халифатом. Так,
в 1259 г. в Персии была построена Марагинская обсерватория. Правитель
27
Персии Хулагу преподнес ее в подарок астрологам, предсказавшим его
успешные завоевания, но в ней работала династия астрономов: ат-Туси
занимался сферической геометрией, составлял астрономические таблицы и
предложил улучшения к теории Птолемея, аль-Фариси объяснил радугу
расщеплением солнечного света на каплях дождя. Ибн аш-Шатир, живший
в ХIV в. в Дамаске, заменил эквант на пару эпициклов. Также он соорудил из
эпициклов модель движения Луны, в коей расстояние до нее не болталось
туда-сюда, как у Птолемея. Такую же модель в своей ранней работе приводит
Коперник, и сейчас считается, что он ее позаимствовал. Также он то ли
позаимствовал, то ли переоткрыл кое-что из находок ат-Туси, коего он не
упоминает, хотя аж на пятерых арабов ссылается. Гелиоцентрическую
теорию ни один арабский астроном всерьез не рассматривал.
В исламских странах продолжалось строительство обсерваторий, из коих,
возможно, крупнейшей была Самаркандская, сооруженная в 1420х гг. при
Улугбеке. Там уточнили продолжительность звездного года и скорость, с
которой прецессирует точка равноденствия.
Ибн Ан-Нафис сразу после окончания правления Аббасидов открыл малый
круг кровообращения. А еще он писал сочинения по офтальмологии.
Все же научная революция началась в Европе, а исламские астрономы,
занимаясь в основном составлением календарей, не взяли на вооружение
телескоп, даже когда он появился. В этом Вайнберг видит свидетельство, что
арабская наука все же пошла на спад после Аббасидов.

Ислам и наука

Хайяма считали атеистом и после смерти называли «змеей, жалящей

шариат». Сегодня в Иране его редактируют, чтобы смягчить его
скептическое отношение к религии. Ибн Рушд ок. 1195 г. был заподозрен в
ереси и отправлен в изгнание. Ар-Рази написал «Проделки пророков», где
доказывал, что все религиозные чудеса были мошенничеством, а Евклид и
Гиппократ полезнее всех теологов, вместе взятых – за это на него яростно
нападал Ибн Сина. Аль-Бируни написал биографию ар-Рази, где искренне им
восхищался, так что, похоже, разделял его скепсис. Ат-Туси был шиитом и
писал теологические работы. Большинство же арабских ученых не оставили
о своих религиозных взглядах никаких записей. Вайнберг полагает, что так
они скрывали, что не были правоверными мусульманами.
Уже в Х в. в арабском мире появились явные признаки враждебности к
науке. Появилась доктрина, согласно которой никаких законов природы
просто нет, каждое событие происходит по отдельному и непредсказуемому
волеизъявлению Аллаха. В исламе, христианстве и иудаизме часто
считалось, что законы природы – это то, как Бог обычно управляет миром,
хотя иногда он и совершает чудеса; здесь отвергалось и это. Эту доктрину в
ХI в. заново провозгласил аль-Газали (Альгазель), написавший
«Самоопровержение философов» и «Начало наук», где сравнивает науку с
вином: как вино укрепляет тело, но не подобает правоверному, так наука
28
укрепляет дух, но может завести в ересь. В ХI в. аль-Бируни жаловался на
фанатиков, обвиняющих науку в атеизме. В 1194 г. в Кордове, в правление
Альмохадов, улемы (религиозные учителя) сожгли все научные и
медицинские книги. В 1449 г. фанатики разрушили обсерваторию Улугбека.

5. Средневековая Европа

В Раннее Средневековье на христианском Западе мало кто умел читать, и

совсем никто – по-гречески. О греческой науке знали то, что было
переведено на латынь или пересказано на латыни. В частности, в
энциклопедии Марциана Капеллы V в. «О браке Филологии и Меркурия»
(где упомянуты «семь свободных искусств» – грамматика, логика, риторика,
география, арифметика, астрономия и музыка; первые три позже составили
тривиум, остальные – квадриум школ при монастырях и соборах), говорилось
и о Гераклиде с его планетной теорией.
Первые пять веков после гибели Рима заметных следов в натурфилософии
не оставили. У европейцев, неграмотных, скудно накормленных и постоянно
воюющих то друг с другом, то с набигающими норманнами, арабами,
венграми и т.д., были другие заботы. Постепенный рост материальной базы и
интеллектуальной культуры, мучительно медленный переход к Высокому Средневековью
из Темных Веков можно проследить в замечательной книге Ж. Ле Гофф. Цивилизация
средневекового Запада – Авт.
К ХI в. изучение природы стали понимать как благочестивое дело –
познание Творца через творение. В ХI в. участились переводы с арабского (в
т.ч. античных трудов). Герберт Аврилакский, в 999 г. избранный Папой под
именем Сильвестра II, еще до избрания аббатом учил арабским цифрам и
обращению с абаком, изучал труды арабских астрономов и математиков. В
ХII в. количество переводов еще возрастает, переведены Птолемей,
Аристотель, Евклид, Архимед, аль-Хорезми, ибн-Сина и др. В Сицилийском
королевстве норманнов переводы на латынь делались и непосредственно с
греческого.
Особое внимание Вайнберг уделяет приключениям Аристотеля, что
справедливо, ибо он настолько затмевал в тогдашнем интеллектуальном
ландшафте остальные имена, что его называли просто Философом.
Приключения были. Церковь не везде приняла Аристотеля, т.к. он все же
толковал о законах природы, что в некотором смысле работало против
необходимости идеи о Боге. Века спустя это прекрасно выразит Лаплас – Авт.
Большее влияние на христианство оказал Платон (частично через св.
Августина). По поводу Аристотеля поссорились францисканцы, спорящие с
ним, и доминиканцы, им восхищавшиеся.
В Парижском университете, основанном в 1200 г. на базе одной из
кафедральных школ, в 1210 г. запретили Аристотеля. В 1213 г. Папа велел
отцензурировать его, и стало можно преподавать прошедшие цензуру части.
В 1234 г. запрет на Аристотеля в Парижском университете был полностью

29
отменен (а, например, в основанном в 1229 г. в Тулузе университете такого
запрета и не было), и Аристотель стал центральной темой программы. В
частности, его преподавали Альберт Великий и Фома Аквинский.
Доминиканец Альберт Великий, профессор Парижского университета и
основатель Кельнского, высказал мысль, что Млечный Путь есть скопление
звезд. Его ученик Фома Аквинский по поводу Аристотеля занял
промежуточную позицию, далекую и от слепого соглашательства, и от
огульного отрицания. Он соглашался с аристотелевской моделью движения
планет, говоря, что она разумна, а наблюдения – фиг с ними, зато отрицал
тезис Аристотеля о том, что в пустоте тела будут двигаться с бесконечной
скоростью.
В середине ХIII в. в Париже на Аристотеля взъелся Бонавентура. В 1245 г.
Папа Иннокентий IV запретил изучение Аристотеля в Тулузе, а в 1270 г.
епископ Парижа Этьен Тампье запретил 13 тезисов из Аристотеля. Папа
Иоанн ХХI приказал ему «огласить весь список», и к 1277 г. Тампье
опубликовал 219 тезисов Аристотеля и Фомы Аквинского, которые
запрещалось защищать. Эти запреты не был общекатолическими, но не
ограничились Парижем – они действовали, например, в Англии.
Среди запрещенных тезисов были:
а) противоречащие Писанию
9. Не было первого человека и не будет последнего.
87. Мир вечен.
б) подрывающие авторитет Церкви:
38. Ничего нельзя принимать на веру, кроме самоочевидного.
150. Власть – это не аргумент в споре об истине.
153. Ничего нельзя узнать лучше с помощью одной лишь теологии.
в) лишающие Бога всемогущества. По Аристотелю, Он не может:
34. Создать несколько миров.
49. Сдвинуть небеса прямолинейно.
141. Позволить событиям происходить без причины. Сотворить более трех
измерений.
В 1323 г. при новом Папе, получившем образование у доминиканцев, Фома
Аквинский был канонизирован. Через два года епископ Парижа отменил все
запреты, указав, что упомянутые тезисы больше не порицаются, а
оставляются для дискуссий.
Вайнберг видит положительные стороны как в запрете положений
Аристотеля, так и в его отмене. Запрет пошатнул авторитет его ошибочных
положений – так, Николай Орем в 1377 г. писал, что прямолинейное
движение Земли в бесконечном пространстве вполне можно представить, т.к.
«противоположное мнение было в статье, запрещенной в Париже». Но ряд
положений Аристотеля, особенно о приоритете знания над верой, были
здравыми, да и вообще Философ, толковавший о природе больше, чем о Боге,
создавал некий противовес теологии.
В начале ХIII в. возникает Оксфордский университет. Здесь Гроссетест
пишет работы об оптике и Аристотеле и пропагандирует наблюдение как
30
метод познания. Испытавший его влияние Р. Бэкон писал работы по оптике
и географии (не сделав, по Вайнбергу, никаких важных дополнений к
арабам), а также предсказывал самодвижущиеся повозки и самолеты,
машущие крыльями от мускульной силы человека (подобные взгляды на
развитие техники Вайнберг называет обычными для того времени).
Буридан родился в 1296 г. и большую часть жизни прожил в Париже,
дважды становясь ректором местного университета. Он не был монахом,
хотя имел сан. Как философ он был эмпириком, провозглашая, что у
природы есть законы, которые надо выводить из наблюдения, т.к. они не
самоочевидны и не могут быть логически получены из самоочевидного. Но
он говорил лишь о наблюдениях и обыденном опыте, а не экспериментах.
Буридан оспаривал мнение Аристотеля, что подброшенное тело движется
вверх из-за действия воздуха. Он говорил, что рука придает камню
«импетус», который заставляет его двигаться вверх. Это похоже на импульс,
но:
а) Буридан все еще считал, что у движения должна быть причина, и
пристроил импетус на эту роль
б) планеты сохраняют свое круговое движение благодаря импетусу,
данному им Богом. Здесь можно видеть предтечу скорее не импульса, а
момента импульса, и то если считать «небесные сферы» твердыми.
Философски это было важно: Богу отводилась роль «первого толчка»,
дальнейшее движение в нем уже не нуждалось. Почти деизм.
в) Говоря о телах в свободном падении, Буридан рассматривал только
вертикальный импетус, а не горизонтальный. Из-за этого он отвергал идею
Гераклида о вращении Земли – мол, камень должен упасть на другое место –
хотя и признавал, что Земля меньше неба и ее вращение выглядело бы
естественней. Также он соглашался с Аристотелем по поводу невозможности
пустоты, но обосновывал это не аристотелевскими аргументами о движении,
а бытовыми наблюдениями за водой, наполняющей соломинку, из которой
вытянули воздух.
Орем, родившийся в 1325 г., был учеником Буридана. Он написал (по-
французски, для удобства короля Франции) «Книгу о небе и мире» –
расширенный комментарий к Аристотелю. В ней он обсуждает идею
вращающейся Земли. Он утверждает (возможно, чтобы не гневить Церковь),
что Земля покоится, но этого нельзя доказать теми аргументами, что
приводились до него. Камень упадет на то же место, Земля не повернется под
ним, т.к. Земля в своем вращении увлекает камень за собой. Что же до слов
Писания, где Иисус Навин велит остановиться Солнцу, их не обязательно
понимать буквально. (Идея небуквального понимания Библии была не нова –
его уже обкатывали на оборотах типа «ибо Я раскаялся, что создал их» – и
это было очень удачно). Также он говорит о возможности существования
других миров, похожих на Землю, и что оказавшийся поблизости от такого
мира камень упадет не на Землю, а на этот мир. Еще Орем был
категорическим противником астрологии и любых других гаданий.

31
 Также Орем дал новое доказательство творения оксфордских математиков –
«теоремы о градусе скорости». В переводе на современный язык она гласит
вот что. Пусть тело движется равноускоренно в течение промежутка
времени . Тогда расстояние, которое оно пройдет, будет равно ,
где – среднее арифметическое от всех значений скорости, которые имели
место в этот промежуток времени. Вайнберг говорит, что это было первое
серьезное рассмотрение неравномерного движения. Такую формулировку,
конечно, надо уточнять – ведь и видимое движение планет неравномерно – Авт.
Ни Орем, ни его оксфордские предшественники, кажется, не пытались
применить свои результаты по равноускоренному движению к свободному
падению. Впрочем, хотя движение свободно падающего тела, как заметил
еще Стратон, неравномерно, из бытового опыта не очевидно, что оно
равноускоренно. Скорость может показаться пропорциональной не времени,
а, скажем, пройденному пути (так, например, считал Декарт). Первым, кто
предположил, что тела падают равноускоренно, был, вероятно, Доминго де
Сото (ХVI в.).
Родившийся в 1401 г. Николай Кузанский жил и работал в Германии и
Италии. Вайнберг пишет, что и вообще центр интеллектуальной жизни
сместился в эти страны из Англии и Франции и логично связывает это со
Столетней войной. Кузанский, будучи скорее философом, по выражению
Вайнберга, «туманно писал о движущейся Земле и бесконечном мире», и,
хотя на него ссылаются Кеплер и Декарт, Вайнберг недоумевает, что нового
они могли у него почерпнуть.
Немецкие астрономы ХV в. Георг Пурбах и Иоган Мюллер фон
Кенигсберг совершенствовали систему Птолемея, а последний написал
краткое изложение Альмагеста, которым пользовался Коперник. Впрочем,
Птолемей получал и критику, причем не только за оскорбление нежных душ
философов, но и за дело: Генрих Гессенский (1325-1397) указывал, что по
Птолемею расстояние от Земли до Венеры меняется в 6.5 раз, отчего, по
закону обратных квадратов, ее видимая яркость должна меняться в 42 раза,
чего и близко нет.

6. Научная революция (от Коперника до Ньютона)

Вайнберг поднимает вопрос, почему научная революция произошла именно

в это время и в этом месте, и констатирует, что объяснений предложено
предостаточно. Среди способствовавших этому факторов назывались:
1. Появление централизованных государств. Как именно это
способствовало прогрессу науки, Вайнберг не уточняет. Возможно, имелась в виду
экономическая выгода от единого рынка и правового поля в большой стране, а
повышение общего благосостояния вело к тому, что и науке стало больше
перепадать – Авт.
2. Падение Константинополя, заставившее византийских ученых
бежать на Запад вместе с древними рукописями.

32
 3. Возрождение.
4. Изобретение печатного станка.
5. Открытие Америки, подтвердившее, что древние многого не
знали.
6. Социальные отношения и идеология, созданные Реформацией.

Эти факты мало что объясняют, взятые по отдельности. Записывая Возрождение в

причины научной революции, мы тут же получаем вопрос о причинах Возрождения.
Византийские книги могли быть полезны, но не сделали научной революции в самой
Византии. Есть уважаемое мнение (его, в частности, придерживается Э. Тоффлер, и, если
верить Лему, Леви-Стросс), что капитализм, научная и промышленная революции есть
результат воздействия многих факторов, из которых трудно выделить главный, если он
вообще есть. Вайнберг не упомянул еще возросшие требования технологии. Так,
Тарталья и компания занимались траекториями полета ядер тяжелых пушек – и
обнаружили неправоту Аристотеля (с его взглядами на траектории падающих тел).
Гюйгенс занимался часами не просто так, а в связи с проблемой определения долготы, что
стало жизненно важным с появлением плавания через океаны (а не вдоль берегов). Список
примеров, наверное, можно продолжить – Авт.

Коперник

Коперник родился в 1473 г., учился в Краковском университете, а также

трех итальянских, получил степень доктора юриспруденции. Вообще многие
упоминаемые Вайнбергом ученые той эпохи по первому образованию были
медиками или юристами. Получая хороший доход с необременительной
церковной должности, он мог заниматься астрономией в свое удовольствие.
В 1510 г. он поселился во Фромборке, где на собственные средства построил
небольшую обсерваторию и прожил до самой смерти в 1543 г.
Коперник написал анонимный (и опубликованный лишь после смерти
автора) «Малый комментарий о гипотезах, относящихся к небесным
движениям».
В нем он заявляет, что:
1.Центр мира находится около Солнца (не в самом Солнце – Копернику, как
и Птолемею, пришлось ввести эксцентр – но на небольшом расстоянии от
него).
2. Вокруг этого центра обращаются планеты, в т.ч. и Земля (Луна
обращается вокруг Земли). Нет единого мнения, считал ли Коперник планеты
прикрепленными к материальным сферам, как Аристотель. Во всяком случае,
о небесной тверди он говорил.
3. Высшее небо (вероятно, высшее – это содержащее звезды, хотя Вайнберг
не говорит об этом прямо) неподвижно, его видимое движение вызвано
вращением Земли вокруг своей оси.
4. Расстояние между Солнцем и Землей пренебрежимо мало по сравнению с
расстоянием от Солнца до небесной тверди. Отношение этих расстояний
меньше отношения радиуса Земли к расстоянию от Земли до Солнца.

33
Вайнберг полагает, что так Коперник пытался объяснить отсутствие
годичного параллакса звезд, хотя нигде в этом труде параллакс не упомянут.
Эта модель была основана не на собственных наблюдениях Коперника, а на
сведениях Альмагеста.
Коперник выделил ряд эстетических преимуществ своей теории. Во-первых,
он избавлялся от ряда явно подгоночных положений Птолемея, касающихся
взаимного положения планет – обращение Земли вокруг Солнца заменяло их.
Во-вторых, она позволяла вычислить размеры орбит, не прибегая к
дополнительным предположениям. Птолемей в «Планетных гипотезах»
положил, что максимальное расстояние от Земли до планеты равно
минимальному расстоянию от Земли до следующей планеты. Это
эстетическое требование «пусть там не будет лишнего пространства», никак
не вытекающее ни из наблюдений, ни из Альмагеста. Напротив, схема
Коперника позволяла найти радиусы орбит из наблюдений. Коперник
правильно нашел порядок, в коем планеты расположены относительно
Солнца. Он вычислил также периоды планет, причем расхождение с
известными сегодня значениями составило для Меркурия 2%, Венеры – 20%,
Марса 33%, период Юпитера он правильно оценил в 11 лет, а вот с Сатурном
промахнулся более чем в два раза (посчитал, что 13 лет, тогда как на самом
деле 29). Вайнберг приводит периоды по Копернику в абсолютных цифрах, сравнения с
реальностью мои – Авт.
Коперник вслед за аш-Шатиром увеличил число эпициклов (последнему это
помогло отказаться от экванта): шесть для Меркурия, три для Луны и по
четыре для Венеры, Марса, Юпитера и Сатурна. Еще Коперник, «кажется»
(так у Вайнберга), считал, что из-за обращения Земли вокруг Солнца земная
ось будет прецессировать на 360 градусов в год, поэтому он ввел третье
движение Земли, которое компенсирует это безобразие до реально
наблюдаемой медленной прецессии.
Вайнберг находит интересным тот факт, что при полном отказе от
эпициклов схема Коперника оказалась бы дальше от наблюдений, но ближе к
истине, чем теория Птолемея. Он говорит, что так бывает: простая и красивая
теория, которая не очень хорошо согласуется с наблюдениями, бывает ближе
к истине, чем сложная и тщательно под эти наблюдения подогнанная.

Главный свой труд «О вращении небесных сфер» Коперник заканчивал уже

при смерти. В предисловии он объясняет, что вынужден был рассмотреть
гипотезу движения Земли, т.к она уже рассматривалась Гераклидом,
Филолаем и Экфантом (Аристарх упоминался в рукописи, но вычеркнут). В
книге 1 он постулирует, что движение небесных тел должно быть круговым
или составленным из круговых, т.к.:
1. Шар – идеальная фигура.
2. Он имеет максимальный объем, что отвечает свойству Вселенной все
вмещать в себя.
3. Из наблюдений видно, что Солнце, Луна и звезды круглые.
4. Капли жидкости стремятся к шарообразности, когда им ничто не мешает.

34
 Далее излагаются те же идеи, что в «Комментарии», но, в отличие от него, с
массой технических деталей.

Возмущение идеями Коперника началось еще до публикации труда. Его

высказывали и католики, и протестанты (сохранился отзыв Лютера).
Протестантский священник, приглашенный издателем в редакторы, добавил
предисловие, где написал, что это, мол, все только гипотезы. Тем не менее,
протестанты не пытались запретить книгу Коперника. До начала ХVII в. это
не пытались сделать и католики.

Теория Коперника нашла отклик в среде астрономов. В 1551 г. Э.

Рейнгольд, пользуясь моделью Коперника, составил новые астрономические
таблицы (их назвали «Прусскими», потому что они были созданы под
покровительством герцога Прусского), позволявшие вычислять положение
планет в любой данный день. Эти таблицы были значительно точнее
использовавшихся до этого «Альфонсовых» таблиц 1275 г., но Вайнберг
связывает это с накопившимися за триста лет результатами наблюдений и,
возможно, с тем, что расчеты по более простой системе Коперника
содержали меньше ошибок. «Прусские таблицы» юзали все подряд, в т.ч.
отрицатели системы Коперника. В частности, они использовались при
создании григорианского календаря.

Тихо Браге

Дворянин Тихо Браге родился в 1546 г., учился в нескольких университетах.

Он был очень впечатлен успешным предсказанием солнечного затмения, а
также тем, как точно «Прусские таблицы» предсказали дату сближения
Юпитера и Сатурна (ошибка в несколько дней, против нескольких месяцев
для «Альфонсовых таблиц»). В 1572 г. он наблюдал «новую звезду»
(сверхновую), и, не обнаружив ее параллакса, сделал вывод, что она
находится дальше Луны. Это открытие, опровергавшее тезис Аристотеля, что
за орбитой Луны все неизменно, прославило Браге. В 1576 г. датский король
жалует ему маленький остров и средства на постройку и содержание дома и
обсерватории. Уже в 1577 г. Браге наблюдал комету. Не обнаружив у нее
суточного параллакса, он сделал вывод, что и комета дальше Луны.
Проследив ее траекторию, он вынужден был также прийти к выводу, что
комета пересекает гомоцентрические сферы, т.е. они не твердые.
В 8-й главе своей книги о комете Браге изложил свою теорию, что Земля
неподвижна (и вокруг оси не вращается), Солнце обращается вокруг Земли, а
планеты – вокруг Солнца. В теории Николаса Бэра, обвинившего Тихо в
плагиате, все было так же, только Земля вращалась вокруг оси. Вайнберг
подчеркивает, что никакими существовавшими на тот момент наблюдениями
невозможно было обосновать выбор между системами Коперника и Браге.
35
 Забавно, что теория Браге, как и любая теория неподвижной Земли,
предсказывала отсутствие годичного параллакса звезд и не имела трудностей
с якобы отстающим от Земли в падении камнем, т. е. в некоторых
отношениях была «лучше» теории Коперника.

Наблюдения Браге были невиданно точны – положение светил на небе

определялось с погрешностью всего 4 угловые минуты. В последние годы
жизни он работал над новыми астрономическими таблицами –
«Рудольфовыми», по имени императора Священной Римской Рудольфа II,
придворным математиком коего Браге тогда был. После его смерти в 1601 г.
эта работа была продолжена Кеплером.

Кеплер

Кеплер родился в 1571 г. В его книге «Муstеrium Соsmоgrарhiсum», что

переводится как «Тайна мироздания» или «Космографическая тайна», он
модифицировал Коперника, связав его схему с правильными
многогранниками. Каждая планета (в т.ч. Земля) была у него заключена в
«сферу» (ненулевой толщины, так что в строгом смысле это не сфера, а
область пространства, ограниченная двумя гомоцентрическими сферами –
кажется, это называется сферическим слоем), толщина которой была равна
разнице между минимальным и максимальным расстоянием от планеты до
Солнца. Вокруг каждой сферы (кроме Сатурна) был описан правильный
многогранник, вписанный в сферу следующей планеты (только в сферу
Меркурия ничего не было вписано). Вокруг сферы Меркурия был описан
октаэдр, Венеры – икосаэдр, Земли – додекаэдр, Марса – тетраэдр, Юпитера
– куб. На самом деле точность получалась так себе, но уж очень Кеплера
заворожило, что ему удалось обосновать число планет и соотношения орбит.
Сейчас мы знаем, что Солнце – рядовая звезда, которых в одной только
нашей галактике сотни миллиардов, поэтому для нас странно спрашивать,
почему планет именно столько – ну сложилось так исторически, у другой
звезды планет может быть больше или меньше. Но для Кеплера Солнечная
система была почти всей Вселенной (идея, что звезды – тоже солнца, уже
высказывалась, но в нее мало кто верил, Кеплер тоже нет). Поэтому
количество планет было для него фундаментальным свойством мира, которое
требовало объяснения. Вайнберг отмечает, что, если верна гипотеза
мультиверса, мы со своим стремлением объяснить значения
фундаментальных констант можем попадать в ту же ловушку.
Кеплер стал сотрудником Браге в 1600 г. На наблюдательном материале
Браге он нашел расхождение теории Птолемея с фактическим положением
Марса на 0.13 градуса. (Как отмечает Вайнберг, Марс – вообще лучший
тестер любой теории: он достаточно далеко от Солнца, поэтому хорошо
виден, движется по небу гораздо быстрее Юпитера и Сатурна и из всех шести
видимых невооруженным глазом планет только плохо видимый Меркурий
имеет более вытянутую орбиту). После смерти Браге в 1601 г. Кеплер
36
унаследовал его должность придворного математика (а по факту, астролога)
при Рудольфе II. В 1604 г. он наблюдал сверхновую – последнюю из таких
близких сверхновых до 1987 г. В том же году он выпускает труд «Оптическая
часть астрономии», посвященный оптике и ее астрономическим
приложениям.
В 1605 г. Кеплер заканчивает, а в 1609 г. публикует работу «Новая
астрономия, причинно обоснованная, или Небесная физика, основанная на
комментариях к движениям звезды Марс». В ней он показывает, что, если
ввести для Земли эксцентр и эквант, можно устранить большую часть
расхождений между моделью Коперника и наблюдениями Браге (но не все).
В ней же он формулирует первый закон Кеплера. Замена круговых орбит
эллипсами поставила крест на идее, что планеты закреплены на
вращающихся твердых телах. Теперь Кеплер вынужден был считать, что они
движутся в пустоте.
Вайнберг подчеркивает, что, использовав в заглавии труда слово «физика»,
Кеплер сделал заявку на то, что определил истинные орбиты небесных тел, а
не предложил еще одну удобную модель для предсказания их видимого
движения. Он вообще не собирался играть в дипломатию. Вайнберг приводит
цитату из «Новой астрономии»: «Совет для идиотов. Но любому, кто
слишком глуп, чтобы понять астрономическую науку, или слишком слаб,
чтобы поверить Копернику и не оскорбить своей веры, я бы посоветовал
прекратить астрономические изыскания и заняться любыми философскими
трудами, которые удовлетворят его».
В «Новой астрономии» фактически содержится второй закон Кеплера, хотя
четкую формулировку он получает только в вышедшем в 1621 г. «Кратком
изложении коперниканской астрономии». Открыв, что планета движется
медленнее, когда находится дальше от Солнца, Кеплер пришел к выводу, что
причина этого движения – «вещественная» сила со стороны Солнца, а не
«дух», который, по мысли Кеплера, не должен зависеть от расстояния. Идеи
о силах, действующих на расстоянии, набирали тогда популярность,
частично благодаря вышедшей работе (на которую Кеплер ссылается) У.
Гилберта, главы Королевского медицинского колледжа и придворного врача
Елизаветы I, о магнетизме. Конечно, Кеплер еще не понимал, что сила нужна
не для наличия скорости, а лишь для ее изменения. И все же переход в
объяснении явлений от «духов», «предназначений» и прочей метафизики к
силам, которыми действуют друг на друга материальные тела, был шагом
вперед.
В 1619 г. выходит «Гармония мира», в которой формулируется и третий
закон Кеплера. Здесь Кеплер снова пытается придать смысл размерам орбит с
помощью правильных многогранников, а также, по выражению Вайнберга,
«развлекается с пифагорейской идеей о том, что планетные периоды
формируют что-то вроде музыкальной шкалы».
«Рудольфовы таблицы» были закончены только в 1627 г. Основанные на
законах Кеплера, они были гораздо точнее предыдущих «Прусских таблиц».
В 1630 г. Кеплер умер.
37
 Ф. Бэкон и новая идеология

Ф. Бэкон, родившийся в 1561 г., не был ни естествоиспытателем, ни

математиком, ни астрономом. Зато он написал опубликованный в 1620 г.
«Новый органон», где провозглашает крайний эмпиризм. Открытия должны
делаться из наблюдения за природой, а не выводиться из постулатов.
Вайнберг констатирует, что здесь Бэкон перегибает палку – в современной
физике постулаты играют важную роль, хоть они и не априорны, а
проверяются тем, насколько выводы из них согласуются с
экспериментальными фактами. Также Ф. Бэкон отвергает любые
исследования, если они не приносят немедленной практической пользы, что,
конечно же, тоже бред. В «Новой Атлантиде» Бэкон пишет, что наука
обеспечит людям рай на Земле взамен утраченного Эдема.
Ф. Бэкон стал рупором новой эпохи, ученые часто ссылались на него как на
идеологический противовес Платону и Аристотелю, но сам он не сделал ни
одного открытия. Вайнберг считает, что его роль в научной революции
преувеличена. Он не был первым, кто провозгласил приоритет опыта: за сто
лет до него это сделал Леонардо да Винчи (1452-1512), в отличие от Ф.
Бэкона, сам поставивший много опытов. И хотя при жизни Леонардо не было
опубликовано ни одной его работы, и на прогресс науки он скорее не
повлиял, его пример демонстрирует, что идея верховенства опыта носилась в
воздухе эпохи, а не была открыта пророком Ф. Бэконом замершему в трепете
человечеству.

Галилей

Галилей родился в 1564 г. в Пизе. В университете он сначала изучал

медицину и считал себя последователем Аристотеля, потом увлекся
математикой. Между 1589 и 1591 гг., будучи профессором математики в
университете Пизы, он начал экспериментально изучать падение тел и
пришел к выводу, что скорость тяжелого падающего тела незначительно
зависит от массы. Часть этой работы описана в его неопубликованном
трактате «О движении». Легенда о бросании им тел с Пизанской башни
внятных документальных подтверждений не имеет.
В 1597 г. Галилей вступает в переписку с Кеплером и признается ему, что
придерживается системы Коперника (до этого он не высказывал своих
взглядов открыто). Вскоре он начинает конфликтовать с приверженцами
Аристотеля, которых среди преподавателей философии было большинство во
всей Италии, и в Падуе (куда он уехал из Пизы в 1591 г.) тоже. В 1604 г.
Галилей читает лекции о свежем наблюдении Кеплера – «новой звезде», и
разделяет его вывод, что небеса не так неизменны, как казалось Аристотелю.
В 1609 г. Галилей узнает об изобретенной в Голландии «зрительной трубе».
Сами увеличительные стекла были известны давно – о них писали Сенека,
аль-Хайсам и Р. Бэкон, а в XIV в., после усовершенствования производства
стекла, распространились очки для чтения. Но тот факт, что пара линз дает
38
приближение далеких предметов, был открыт лишь в самом начале XVII в. В
1608 г. несколько голландских производителей пытались запатентовать свои
зрительные трубы, но им отказали, сославшись на то, что такое уже у всех
есть и совсем не «ноу-хау». Вскоре зрительные трубы появились во Франции
и Италии, но они давали увеличение лишь в три-четыре раза.
Галилей, узнав о зрительной трубе в 1609 г., тут же усовершенствовал ее,
добившись увеличения в восемь-девять раз. Презентовав такую трубу
венецианскому дожу (а с ее помощью можно было разглядеть корабли в море
на два часа раньше, чем невооруженным глазом, что для морской державы
было неоценимо), Галилей получил гарантированную работу и утроенное
жалование. Вскоре он добился увеличения в двадцать раз и приступил к
астрономическим наблюдениям.
В вышедшем в 1610 г. «Звездном вестнике» Галилей описал первые четыре
открытия:
1. Горы и впадины на Луне (нонсенс для тогдашней философии,
помешанной на совершенстве шара). Галилей оценил даже высоту этих гор –
не менее 6 км в современных единицах. Он также пришел к выводу, что
лунный свет – отраженный солнечный (в отличие, например, от Браге,
считавшего, что Луна светится сама по себе), и предположил, что и Земля,
если смотреть на нее с Луны, светится таким же отраженным светом.
2. Существует множество звезд, не видимых невооруженным глазом. В
Плеядах он насчитал более сорока звезд (глазом видно шесть), в Орионе –
более пятисот. Галилей также разрешил Млечный Путь на отдельные звезды,
подтвердив догадку Альберта Великого.
3. Планеты в трубу видятся четкими шариками, похожими на Луну, а вот
звезды, хотя и выглядят ярче, не кажутся больше. Галилей заключил, что
звезды находятся гораздо дальше планет.
4. Галилей открыл четыре спутника Юпитера – Ганимед, Ио, Каллисто и
Европу (эти названия им в 1614 г. дал немецкий астроном Симон Майр,
оспаривавший приоритет Галилея в их открытии; сам Галилей назвал их
«звездами Медичи»). Наблюдая эти звездочки рядом с Юпитером, он
обратил внимание на их движение и на то, что звездочка, которая была к
западу от Юпитера, сначала исчезает, а потом появляется к востоку от него.
Галилей сделал совершенно правильный вывод, что это луны, которые
обращаются вокруг Юпитера так же, как Луна вокруг Земли.
Это было важным аргументом в пользу теории Коперника. Во-первых,
впервые были открыты небесные тела, обращающиеся вокруг чего-то, что не
Земля. Во-вторых, противники Коперника любили спрашивать: «Если Земля
движется, почему от нее не улетает Луна?». Теперь можно было сказать, что
это не аргумент, потому что Юпитер-то уж точно движется, а вот его луны
почему-то не улетают. Через год после выхода «Звездного вестника» Галилей
определил периоды вращения всех четырех спутников, и, как мы теперь
знаем, очень точно: максимальная его ошибка составила 5 минут (Каллисто),
минимальная – меньше минуты (Ганимед). В качестве часов он,
предположительно, пользовался движением звезд. В 1612 г. Галилей
39
публикует эти результаты на первой странице своего труда «Рассуждение о
телах, пребывающих в воде» (где оспаривал философов, из своих толкований
Аристотеля заключавших, что лед должен быть плотнее воды). Этот трактат
был одним из нескольких трактатов начала века по гидростатике, в которых,
по выражению Вайнберга, «родилось стремление показать пользу
экспериментальных результатов». Из этого описания неясно, говорит ли
Галилей в этом труде о конкретных проведенных им экспериментах.

В том же 1610 г. Галилей сделал пятое великое астрономическое открытие –

он наблюдал и описал фазы Венеры, в т.ч. и фазу полной Венеры, что не
допускалось теорией Птолемея (в этой теории она не могла иметь фазу
больше половины). Фаза полной Венеры могла быть объяснена либо теорией
Коперника, либо теорией Тихо Браге, не получившей серьезного
распространения. Впрочем, с публикацией этого результата он не торопился,
известив о нем лишь Кеплера, и то в зашифрованном виде. Кеплер, кстати,
усовершенствовал телескоп (который тогда еще не называли телескопом) и,
как пишет Вайнберг, «дал его теорию».

В 1610 г. Галилей уехал из принадлежащей Венецианской республике

Падуи во Флоренцию. Он поехал за титулом «придворного философа»,
который, во-первых, освобождал его от обязанности преподавать, а во-
вторых, был важен для статуса его открытий, о чем мы говорили, обсуждая
спор «астрономов» с «физиками». Собственно, «звездами Медичи» Галилей
назвал открытые спутники в качестве комплимента флорентийским
властителям.
Но дружить с властителями было мало. Венецианская республика в
меньшей степени находилась под властью Папы, чем любая другая область
Италии. О Флоренции этого сказать было нельзя. И скоро это скажется на
судьбе Галилея.
Но пока еще Церковь еще не имела к Галилею особых претензий, возможно,
потому, что, конфликтуя со сторонниками Аристотеля (которые сами в тот
момент имели проблемы с Церковью примерно по тем же причинам, что и в
XIII в.), он не высказывался слишком явно в пользу Коперника. В «Звездном
вестнике» Коперник упомянут один раз и вскользь. Но в 1613 г. в работе
«Письма о солнечных пятнах» Галилей открыто заговорил, что Коперник
прав. Солнечные пятна он открыл вскоре после переезда во Флоренцию,
догадавшись спроецировать изображение Солнца на экран. По поводу
природы этих пятен он поссорился с иезуитами, настаивавшими, что это
маленькие планеты. Галилей же считал, что эти пятна – нечто вроде облаков
над поверхностью Солнца (что снова доказывало «несовершенство»
небесных тел). В «Письмах о солнечных пятнах», основываясь на деталях
видимого движения пятен по диску Солнца, он заключает, что Солнце
вращается вокруг своей оси, и пятна вместе с ним.
А над учением Коперника тем временем сгущаются тучи. В 1615 г. Папа
вынес его на суд группы теологов, которые заключили, что считать Солнце
40
покоящимся в центре мира – не только глупость, но и ересь, ибо
противоречит Святому Писанию (сам Галилей в том же году в письме
Великой герцогине Тосканы, цитируя «одно духовное лицо», сказал:
«Намерением Святого Духа было научить нас, как двигаться к небу, а не
тому, как небеса двигаются».). В 1616 г. инквизиция опубликовала запрет на
трактат Коперника «О вращении», действовавший до 1835 г. За месяц до
этого Галилей получил от инквизиции конфиденциальные предписания,
запрещавшие придерживаться идей Коперника, защищать и преподавать их.
В 1623 г. Галилей ссорится с иезуитами, опубликовал работу «Пробирных
дел мастер». В ней он нападает на математика-иезуита Орацио Грасси,
сделавшего из отсутствия суточного параллакса у комет вывод, что они
находятся за орбитой Луны (между прочим, это тоже был камень в огород
аристотелевской «неизменности небес»). Галилей настаивал, что кометы –
это отражение солнечного света от вытянутых возмущений в атмосфере, а
параллакса нет, потому что они вращаются вместе с Землей.
В 1632 г. Галилей обращается к местному епископу за разрешением на
публикацию новой книги. Церковь по-прежнему не критиковала Галилея
открыто, и разрешение было получено. Это был «Диалог о двух главнейших
системах мира – птолемеевой и коперниковой». Вайнберг ставит вопрос,
почему здесь не упомянута ни теория Аристотеля, все еще популярная среди
философов, ни модель Тихо Браге, о которой Галилей, несомненно, знал. Он
предполагает, что теорию, расходящуюся с наблюдениями, Галилей не
считал нужным даже обсуждать, а о модели Браге, быть может, намеренно
умолчал, чтобы не рекламировать столь опасного конкурента схемы
Коперника (напомним, что никакими существовавшими на тот момент
наблюдениями невозможно было обосновать выбор между двумя этими
системами). А может быть, Галилей считал решающим доказательством в
пользу движения Земли свою теорию, что приливы и отливы вызываются
этим движением, которую он тоже излагает в «Диалоге».
Пропаганда идей Коперника, официально признанных еретическими, была
не только плоха сама по себе, но и нарушала конфиденциальные
предписания Галилею от инквизиции 1616 г. (о которых доброжелатели
уведомили Папу вскоре после выхода «Диалога»). Папа к тому времени был
уже новый, взошедший на престол в 1624 г. Он прекрасно относился к
Галилею, неоднократно его принимал и лично предупреждал, что идеи о
движении Земли (а Галилей пересказывал ему свою теорию приливов) могут
быть опубликованы лишь как умозрительное допущение, но не как
утверждение о реальности. В уста отстаивающего Птолемея простачка
Симпличио, который подвергается в «Диалоге» разгрому, Галилей
неосторожно вложил некоторые речи Папы, которые тот произносил, будучи
еще кардиналом. В довершение «Диалог» был написан по-итальянски, т.е.
его мог прочесть любой грамотный человек, а не только владеющие латынью
ученые.
Галилей предстал перед судом в 1633 г. Его обвинили в нарушении
предписаний инквизиции от 1616 г., приговорили к пожизненному
41
заключению и под угрозой пыток заставили публично отречься от идеи о
движении Земли вокруг Солнца. Заключение он, впрочем, отбывал сначала в
качестве гостя архиепископа Сиены, а потом под домашним арестом на
собственной вилле. Здесь он в 1635 г. заканчивает «Беседы и математические
доказательства, касающиеся двух новых наук» – с теми же героями, что и в
«Диалоге». В этой работе он обсуждает падение тел и говорит, что принцип
«скорость падения не зависит от массы» выполняется хотя и не строго, но
гораздо лучше, чем аристотелевский «скорость падения пропорциональна
массе». Вайнберг видит в этом понимание того важного факта, что физика
работает с приближениями, и отказ от погони за химерой абсолютной
точности, которой пытались достичь греки, дедуктивно выводя свои
физические построения из аксиом. Галилей также верно связывает
неточность этого принципа с сопротивлением воздуха, доказывает, что
воздух имеет вес и оценивает его плотность, обсуждает движение тела сквозь
среду, обладающую сопротивлением, говорит о музыкальной гармонии и
сообщает о факте изохронности маятника. Кроме этого, он обсуждает
прочность тел разной формы. Наконец, он дает верное определение
равноускоренного движения («за одно и то же время скорость вырастает на
одно и то же значение»), дает доказательство теоремы о среднем градусе
скорости, очень похожее на доказательство Орема (при этом не ссылаясь ни
на Орема, ни на его предшественников) и заключает, что свободно падающие
тела движутся равноускоренно (это он впервые утверждал еще в «Диалоге»).
Причину этого ускорения он не рассматривает. Он приводит различные
аргументы против распространенной тогда точки зрения, что скорость
падающего тела пропорциональна не времени, а пройденному пути, но
решающую роль отводит эксперименту. Он решил проверить, правда ли, что
расстояние, пройденное падающими телами, пропорционально квадрату
времени. Но для свободно падающих тел у него не было секундомера, и он
изучал скатывание шара с наклонной плоскости и обнаружил, что оно
равноускоренно. Галилей заметил, что скорость, которую приобретает шар,
скатившийся с наклонной плоскости, зависит только от высоты, с которой он
скатился, а не от угла, под которым плоскость наклонена. Из этого он
заключил, что и свободное падение – «скатывание с вертикально стоящей
плоскости» – тоже равноускоренно. Современная реконструкция этого
эксперимента показывает, что Галилей мог добиться заявленной точности.
Еще в «Диалоге» Галилей писал, что тело, брошенное под углом к
горизонту, движется по параболе (этот эксперимент он провел еще в 1608 г.).
В «Беседах» Галилей дает этому правильное теоретическое обоснование.
Горизонтальный и вертикальный компонент скорости изменяются
независимо друг от друга. Горизонтальный компонент изменяется только
сопротивлением воздуха, т.е., можно сказать, не меняется вовсе, а по
вертикали тело испытывает такое же ускорение, как и вертикально падающее
тело. Галилей математически показал, что траекторией в этом случае будет
парабола.

42
 Галилей умер в 1642 г. Его книги, поддерживающие учение Коперника,
оставались под запретом до 1835 г., как и трактат самого Коперника «О
вращении». В связи с этим некоторые астрономы-католики
пропагандировали систему Тихо Браге, как Ричолли в «Новом Альмагесте»
(1651 г.). В XX в. Галилей был реабилитирован. Церковь признала, что его
учение не было ересью, а теологи той эпохи ошибались, рассматривая
Писание как источник сведений об устройстве физического мира. Вайнберг,
однако, подчеркивает, что Церковь признала лишь свою ошибку в оценке
учения Галилея как ереси, никак не высказавшись по поводу того, имела ли
она право перед Богом и совестью приговаривать за ересь к заключению или
казни. Видимо, подразумевается, что имела, ага.

Интересно, что Вайнберг ничего (кроме факта казни) не говорит о Джордано Бруно.
Конечно, тот был не ученым, а философом, но Вайнберг перечисляет многих философов,
угадавших что-то из современной научной картины мира, а Бруно угадал хотя бы то, что
звезды – тоже солнца. Уж три строчки (родился в 1548 г., проповедовал это и это, сожжен
в 1600 г.) можно было уделить. Возможно, Вайнберг не любит Бруно по каким-то личным
причинам – Авт.

Декарт

Декарт родился в 1596 г. В 1630 г. написана (и опубликована в 1664 г.

посмертно) его книга «Мир», где он излагал свои взгляды на механику. В
1637 г. выходит «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум
и отыскивать истину в науках», а в 1644 г. «Первоначала философии». В этих
трудах Декарт провозглашает разум главным источником знания и
критерием истинности. То, что несомненно ясному уму, и есть данная Богом
истина, «поскольку немыслимо, чтобы Он вводил нас в заблуждение». Здесь
уместно привести цитату из самого Декарта: «Под интуицией я разумею не веру в шаткое
свидетельство чувств и не обманчивое суждение беспорядочного воображения, но
понятие ясного и внимательного ума, настолько простое и отчетливое, что оно не
оставляет никакого сомнения в том, что мы мыслим, или, что одно и то же, прочное
понятие ясного и внимательного ума, порождаемое лишь естественным светом разума и
благодаря своей простоте более достоверное, чем сама дедукция, хотя последняя и не
может быть плохо построена человеком». Цитируется по книге М. Клайн. Математика:
утрата определенности – Авт. Вайнберг иронично замечает: странно, что по
мнению Декарта Бог, устраивающий эпидемии чумы, не решился бы
обмануть философа. Декарт признает, что опыт полезен для выяснения
строения сложных систем – например, что наблюдения Галилея по фазам
Венеры позволяют отказаться от Птолемея и сделать выбор в пользу системы
Коперника или Браге. Тем не менее, иронично замечает Вайнберг, для
человека, заявившего об открытии наилучшего метода познания истины,
Декарт слишком часто был неправ. Он ошибался, утверждая, что Земля
вытянута вдоль оси (она, наоборот, сплюснута); что скорость света
бесконечна; что планеты движутся по орбитам, несомые эфирными вихрями;
что скорость свободно падающего тела пропорциональна пройденному пути;

43
что шишковидная железа есть вместилище души и совести. Кажется, его
«прочное понятие ясного и внимательного ума» частенько оказывалось
чушью. Мнение Декарта, что животные – лишенные души машины, еще и
весьма контринтуитивно (быть может, он просто не любил животных?).
Главный вклад Декарта в науку содержался в приложениях к «Рассуждению
о методе»: «Геометрия», «Оптика» и «Метеорология». Здесь Декарт:
1. Впервые вводит современный способ записи алгебраических выражений
(обозначение неизвестных величин буквами восходит к жившему в ХVI в.
Виету, но тот еще записывал равенства словами, а не математическими
знаками).
2. Впервые вводит системы координат и изобретает аналитическую
геометрию.
Декарт написал также «Диоптрику», где впервые опубликован закон
преломления . Сейчас мы знаем, что этот закон был в 1621 г.
эмпирически получен Снеллиусом, еще раньше – Т. Хэрритом, а ибн Сахль
в Х в. писал так, будто об этом законе уже известно, но Декарт был первым,
кто его опубликовал. Декарт путано выводит его из (неверной) механической
аналогии с шариком, разрывающим тонкую ткань. Вайнберг полагает, что
Декарт подгонял свои объяснения под ответ, известный из эксперимента.
Более стройный вывод закона преломления дал Ферма (1601-1665). Как
Герон вывел закон отражения из предположения, что свет распространяется
по кратчайшему пути, так Ферма – из предположения, что свет стремится
пройти свой путь за наименьшее время (а скорость его зависит от среды).
Самым впечатляющим физическим результатом Декарта Вайнберг называет
теорию радуги. Тот факт, что радуга есть результат преломления света в
каплях воды, еще в Средние века был известен аль-Фариси и Дитриху из
Фрайбурга (Аристотель считал, что дело в отражении, а не в преломлении).
Но Декарт в «Метеорологии» дал первые количественные расчеты,
объяснявшие, почему радуга образует на небе арку. Для этого Декарт
использовал заполненный водой тонкостенный сферический сосуд как
экспериментальную модель капли. Затем он математически показал, как
результаты этого эксперимента следуют из закона преломления. Декарт не
знал, почему радуга разноцветная, и не стал заниматься спекуляциями,
сконцентрировавшись на том, что удалось объяснить. Вайнберг отмечает, что
все это вполне в духе современной физики, но не имеет никакого отношения
к заявляемым Декартом философским методам.
В «Первоначалах философии» Декарт также пытается обосновать (верную)
мысль, что предоставленное самому себе тело движется по прямой, поэтому,
вопреки мнению Галилея, должна быть сила, искривляющая орбиты планет.
Декарт не пытается оценить эту силу количественно или выяснить ее
природу.
В 1650 г. Декарт умер от пневмонии. 14 лет спустя его книги были
запрещены католической церковью.

44
 Гюйгенс

Родился в 1629 г. В 1655 г. открыл Титан, показав, что у Сатурна тоже есть
спутники, и в свой более совершенных телескоп разглядел кольца, которые
казались Галилею загадочными выступами. В 1656-1657 гг. Гюйгенс изобрел
часы с маятником, основанные на принципе изохронности (он показал, что
этот принцип верен лишь для малых амплитуд, но изобрел способ
компенсировать зависимость периода от амплитуды). Механические часы
тогда уже существовали, но отставали на пять минут в день, а часы Гюйгенса
накапливали за день ошибку в 10 секунд и меньше.
На следующий год Гюйгенс сумел вывести формулу, связывающую период
маятника, длину нити и ускорение свободного падения (этот результат был
опубликован только в 1673 г. в труде «Маятниковые часы»). Пользуясь ею,
он определил значение g по движению маятника, а потом непосредственно
по падению тел. Значение у него получилось очень близким к современному.
При этом Гюйгенс учитывал погрешности измерений.
Опыты по падению тел несколько ранее проводил Ричолли, бросавший тела
с башни в Болонье. Он с удивлением подтвердил вывод Галилея, что
расстояние, пройденное свободно падающим телом, пропорционально
квадрату времени. Значение g из его измерений тоже можно было вычислить,
и получилось бы вполне приличное 9.5 м/с2, но Ричолли этого не сделал.
В 1664 г. Гюйгенс стал членом недавно созданной Королевской академии
наук во Франции, в связи с чем получил жалование и на двадцать лет
перебрался в Париж. В статье 1669 г. (да, научные журналы уже
существовали) он дал правильные законы столкновения тел, сводящиеся к
тому, что мы сейчас называем законами сохранения. Он заявлял, что
подтвердил свои результаты экспериментально (Вайнберг предполагает, что
он сталкивал грузы маятников, для которых легко определить начальные и
конечные скорости). В 1678 г. написан (по-французски) «Трактат о свете»
(опубликован в 1690 г.), где изложена теория, что свет – это волна в мировом
эфире. Ф. Гримальди открыл дифракцию света на тонком прутике
(опубликовано после его смерти в 1665 г.). Гюйгенс совершенно справедливо
видел в этом проявление волновой природы света (Ньютон имел какое-то
свое объяснение). Еще Гюйгенс оценил, что свет как минимум в 100 тыс. раз
быстрее звука. Также, основываясь на наблюдениях галилеевых спутников
Ремером, он вычислил, что радиус земной орбиты – 11 световых минут.
Современное значение – 8 минут (с. 257).
Умер Гюйгенс в 1695 г.

Торричелли, Паскаль, Бойль

Копатели колодцев во Флоренции знали, что есть предельная высота (ок. 10

м), выше которой отсасывающий насос не поднимает воду. Галилей и др.
считали, что на этой высоте природа перестает бояться пустоты.
Торричелли первым предположил, что дело тут в давлении воздуха, и в
45
1640-х гг. поставил свои опыты со столбом ртути. Еще он занимался
гидравликой, оптикой, движением брошенных тел, геометрией и зачатками
матана. Паскаль понял, что гипотезу Торричелли можно проверить,
поднявшись в горы, и проверил ее в экспедициях 1648-1651 гг., после чего
заключил, что «боязни пустоты» нет вообще, есть лишь давление воздуха.
Этот вывод в работе 1660 г. подтвердил Бойль, откачивавший вакуумным
насосом (усовершенствованным его учеником Гуком) воздух из сосуда и
наблюдавшим, как меняется высота столбика ртути. Также он установил для
воздуха закон РV = соnst (Вайнберг не указывает, учитывал ли он в каком-то
виде температуру), и что воздух необходим для горения, поддержания жизни
и распространения звука. Как уже говорилось выше, в этих опытах Вайнберг
видит новый подход к исследованию природы: не довольствоваться
наблюдением и воспроизведением встречающихся в жизни ситуаций, а смело
ставить природу в сколь угодно искусственные условия.

Ньютон

Ньютон родился в 1642 г. Как замечает Вайнберг, человек, совершивший

великие открытия и давший нам поныне действующий образец того, какой
должна быть научная теория, был «странным типом». Каталог рукописей
Ньютона, выставленных в 1936 г. на продажу на аукционе «Сотби»,
насчитывал 650 тыс. слов текстов об алхимии и 1.3 млн. – о религии. Еще
Ньютон никогда не покидал родного маленького района Англии, даже не
видел моря.
В 19 лет Ньютон поступил в Тринити-колледж Кембриджа, где был
студентом-сайзером – т.е. не платил за обучение, проживание и питание, но
был мальчиком на побегушках, в т.ч. у тех студентов, которые оплачивали
свои счета. В 1665 г., спасаясь от чумы, Ньютон уезжает на семейную ферму,
где проводит два года в самых продуктивных, по его собственному
признанию, за всю его жизнь научных исследованиях. В 1667 г. Ньютон
возвращается в Кембридж, а с 1669 г. занимает должность Лукасовского
профессора математики, учрежденную в 1663 г. меценатом Г. Лукасом.
В 1672 г. Ньютон избран членом, а позже президентом Лондонского
королевского общества. Само общество было основано в 1660 г. Несколько
лондонцев, в том числе Бойль и Гук, создали его, чтобы обсуждать
натурфилософию и наблюдать за экспериментами. Единственным
иностранцем в нем в ту пору был голландец Гюйгенс. В 1662 г. общество
получило королевскую грамоту и стало называться Лондонским
королевским.
В 1675 г. Ньютон столкнулся с трудностью. После восьми лет членства в
братстве Тринити-колледжа он должен был принять духовный сан в
англиканской церкви, а для этого поклясться в вере в Святую Троицу, что для
отрицавшего троичность Бога Ньютона было невозможно. К счастью, Г.
Лукас, учредивший в свое время занимаемую Ньютоном должность,
специально оговорил, что на ней не обязательно заниматься церковными
46
делами. На этом основании король выпустил специальный указ, что на этой
должности не обязательно иметь сан.

Впечатляющие открытия Ньютон сделал в оптике. С античности было

известно, что проходящий через искривленное стекло белый свет становится
разноцветным. Считалось, однако, что стекло окрашивает свет, как художник
окрашивает белый лист, идея, что сам свет состоит из разноцветных
компонентов, никому не приходила в голову. Ньютон, поставив в 1665 г.
ряд опытов с призмами, заключил, что: а) белый свет – смесь разноцветных
компонентов и б) угол преломления зависит от цвета. Он проверил также,
что синий или красный свет дальше уже не расщепляется и что полученное
призмой многоцветье можно собрать обратно в белый свет. В 1669 г.
Ньютон изобрел телескоп-рефлектор, почти свободный от хроматической
аберрации (песню портила линза в окуляре). Телескоп длиной всего 15 см
давал увеличение в 40 раз. В лекции 1675 г. Ньютон провозглашает
корпускулярную теорию света (систематически он изложит ее в книге
«Оптика», написанной в начале 1690-х и опубликованной в 1704 г.).
На Ньютона накинулся Гук (сторонник гюйгенсовой волновой теории
света). Он заявил, что а) сам проводил те же опыты с призмами и б) они не
доказывают, что призма расщепляет белый свет, а не раскрашивает его. Но
сейчас мы знаем, кто был прав, нес па?

К 1665 г. относятся первые результаты Ньютона по бесконечно малым. Он

положил, что если известна зависимость расстояния от времени , то
скорость в момент равна , где – бесконечно малая
величина (флюксия). Раскрывая скобки и пренебрегая членами,
пропорциональными и выше (Вайнберг не указывает, рассматривал ли
Ньютон случай, когда – не полином), получаем то, что сейчас называется
производной. Также Ньютон изобрел интегрирование и рассматривал суммы
бесконечных рядов. В общем, сейчас считается, что Ньютон открыл матан на
десятилетие раньше Лейбница, но переоткрывший его независимо Лейбниц
раньше опубликовал результаты.

У самого знаменитого открытия Ньютона – закона всемирного тяготения –

были, конечно, предвестники. Идея, что сила тяжести ослабевает при
удалении от Земли, высказывалась еще в IХ в. ирландским монахом Д.
Скотом, но с движением планет он ее не связывал. Идея, что сила,
удерживающая планеты на орбитах (без упоминания, что это сила тяжести)
ослабевает как , высказывалась в 1645 г. И. Буйо, на коего ссылается
Ньютон. Связь закона обратных квадратов с третьим законом Кеплера, кроме
Ньютона, видели Гук, Галлей и Рен. В 1659 г. Гюйгенс вычислил, что
центробежная сила пропорциональна – о чем Ньютон, возможно, не знал,
во всяком случае он утверждал, что получил этот результат в 1666 г., тогда
же, когда отождествил силу, искривляющую планетные орбиты, с силой
тяжести, и вывел из третьего закона Кеплера закон обратных квадратов. В
47
этом ему помог радиус орбиты Луны, хорошо известный по суточным
параллаксам. Ньютон понял, что центростремительное ускорение Луны
меньше ускорения свободного падения на Земле так, как если бы оно
ослабевало с удалением от центра Земли как .
Тогда Ньютон еще не пришел к идее, что сила тяготения пропорциональна
массе, и его беспокоило, почему третий закон Кеплера не зависит от
размеров планеты. Кроме того, он вывел из третьего закона Кеплера, что ,
где – центростремительное ускорение, – расстояние до Солнца,
одинаково для всех планет, но почему оно совсем другое для Луны, если –
расстояние от Луны до Земли? Также ему было непонятно, почему надо
брать расстояние именно до центра Земли. Наконец, в своей работе он
принял движение планет равномерным по окружности, что противоречило
первым двум законам Кеплера.
Пока Ньютон, ничего не публикуя, латал эти прорехи, Гук в 1679 г.
опубликовал свои «кутлеровские лекции», в которых заявил, что:
1) сила тяжести действует и на небесные тела
2) тело, «принужденное» двигаться прямолинейно и равномерно, а потом
предоставленное само себе, продолжает такое движение так что, чтобы
искривлять орбиты, нужна сила. В приводимой Вайнбергом цитате не утверждается
прямо, что это сила тяжести, но легко сложить два и два. Первый закон Ньютона, который
здесь предвосхищает Гук, на самом деле сильнее: тело начнет двигаться прямолинейно и
равномерно, как только будет предоставлено само себе, независимо от того, как оно
двигалось раньше. Из приводимой Вайнбергом цитаты не очевидно, и Вайнберг не
указывает, понимал ли это Гук – Авт.
3. Сила притяжения убывает с расстоянием. В письме Ньютону Гук
уточнил: по закону обратных квадратов.

В 1687 г. выходят «Математические начала натуральной философии».

Книга не содержит формул, зачатки матана выражены в ней на
геометрическом языке. В общем, она и построена в стиле «Начал» Евклида.
Сначала идут восемь определений. Определяются следующие понятия:
масса, количество движения (импульс), «врожденная сила материи», которая
есть «присущая ей сила сопротивления, по которой всякое отдельное тело,
поскольку оно предоставлено самому себе, удерживает свое состояние покоя
или равномерного прямолинейного движения» и «приложенная сила», а
также центростремительное ускорение и его свойства.
Массу Ньютон определяет как произведение плотности на объем.
Плотность он не определяет, но ею пользовался (и отмечал ее связь с
удельным весом) еще Архимед, и, как отмечает Вайнберг, интуитивно
понятно, что она определяется веществом. Ньютон отмечает, что масса
связана с весом, но не смешивает эти понятия. Количество движения он
определяет как произведение массы на скорость. Про «врожденную силу
материи» он говорит, что она пропорциональна массе. «Приложенную силу»
он определяет так: «Приложенная сила есть действие, производимое над
телом, чтобы изменить его состояние покоя или равномерного

48
прямолинейного движения». Это определение выглядит «философски» в том
смысле, что не указано ни как измерить, ни как вычислить силу.

Давать определение пространству и времени Ньютон отказывается, но

описывает их такими словами:
«I. Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой
своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает
равномерно, и иначе называется длительностью...
Относительное, кажущееся или обыденное время есть или точная, или
изменчивая, постигаемая чувствами, внешняя, совершаемая при посредстве
какого-либо движения, мера продолжительности, употребляемая в
обыденной жизни вместо истинного математического времени, как то: час,
день, месяц, год.
II. Абсолютное пространство по самой своей сущности, безотносительно к
чему бы то ни было внешнему, остаётся всегда одинаковым и неподвижным.
Относительное есть его мера или какая-либо ограниченная подвижная часть,
которая определяется нашими чувствами по положению его относительно
некоторых тел и которая в обыденной жизни принимается за пространство
неподвижное: так, например, протяжение пространств подземного воздуха
или надземного, определяемых по их положению относительно Земли».
Я привел чуть более полную цитату, чем у Вайнберга – Авт.

Лейбниц и Беркли критиковали определения Ньютона, указывая, что мы

можем определить положение в пространстве только относительно какого-
либо тела, а во времени – только относительно какого-либо события, а раз
так, введенные Ньютоном понятия абсолютного пространства и времени
бесполезны или даже бессмысленны. Ньютон признает, что обычно мы
имеем дело с относительными перемещениями и скоростями, но заявляет,
что ускорение не относительно, а раз так, то можно говорить об абсолютном
пространстве.

Далее он формулирует три знаменитых закона.

Первый закон
«Всякое тело продолжает удерживаться в состоянии покоя или
равномерного прямолинейного движения, пока и поскольку оно не
понуждается приложенными силами изменить это состояние».

Сейчас он начинается со слов «существуют такие системы отсчета, что…», но Ньютон,

видимо, рассматривал движение в своем абсолютном пространстве и о системах отсчета
не думал. Между тем тогда получается, что первый закон есть тривиальное следствие
второго, тогда как в современной формулировке это не так: первый закон утверждает
существование систем отсчета, в которых выполняется второй. Возможно, Ньютон решил
выделить его в отдельный закон за контринтуитивность и опровержение веками
господствовавшего мнения Аристотеля, что движение возможно только под действием
силы. – Авт.

49
 Вайнберг отмечает, что первый закон был известен и до Ньютона –
например, Гассенди, Гюйгенсу и Декарту, о чем-то подобном, как мы видели
выше, писал Гук.

Второй закон
«Изменение количества движения пропорционально приложенной силе и
происходит по направлению той прямой, по которой эта сила действует».

В этой формулировке есть проблема: на самом деле приложенной силе

пропорциональна скорость изменения импульса. Вайнберг отмечает это, но
не говорит, стукнулся ли об это кто-нибудь лбом, и прежде всего сам
Ньютон. Впрочем, учитывая, сколько вещей в тех же «Математических
началах» успешно рассчитал Ньютон, вероятно, в расчетах он пользовался
правильным соотношением.

Третий закон
«Действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе,
взаимодействия двух тел друг на друга между собой равны и направлены в
противоположные стороны»

Сформулировав три закона, Ньютон переходит к следствиям из них, самым

важным из которых оказывается закон сохранения импульса. Затем Ньютон
переходит к выводам (т.е. приложениям своих законов к разным задачам).
Так, он показывает, как из действия центральной силы с законом обратных
квадратов следуют законы Кеплера (Вайнберг отмечает, что второй и третий
законы Кеплера не были тогда общеприняты, и именно авторитет Ньютона
сделал им репутацию).

В той же книге I он объявляет, что отказывается от идеи отношения

бесконечно малых величин в пользу предела отношения. «Предельные
отношения исчезающих количеств не суть отношения пределов этих
количеств, а суть те пределы, к которым при бесконечном убывании
количеств приближаются отношения их и к которым эти отношения могут
подойти ближе, нежели на любую наперед заданную разность, но которых
превзойти или достигнуть на самом деле не могут, ранее чем эти количества
уменьшатся бесконечно». Снова привожу чуть более полную цитату, чем Вайнберг –
Авт. Вайнберг отмечает, что это, в сущности, современная идея предела. Что
не отменяет необходимости ее подкрутить, ибо, например, «достигнуть не могут» неверно
для производной от константы – Авт.

В Книге II Ньютон занимается движением тел в жидкости, звуком и

расчетом скорости океанских волн.

50
 Книга III посвящена астрономии. Ньютон обосновывает законы Кеплера,
ссылаясь на движение планет, Луны, спутников Юпитера и Сатурна и
наблюдавшейся самим Ньютоном кометы 1680 г. Также он указывает, что
наблюдаемые фазы всех пяти известных тогда планет говорят об их
обращении вокруг Солнца. Здесь он формулирует закон всемирного
тяготения, хотя и не в виде формулы. Кстати говоря, Ньютон не исключал,
что между мельчайшими частицами вещества есть силы притяжения, иные,
чем известные ему три (гравитация, электростатическая и магнитная), но
слишком короткодействующие и потому неизвестные человечеству (с. 296).
Все-таки он был гениален.
В 1791-1798 гг. Кавендиш лабораторно измерил силу притяжения между
телами. Вместо публикации абсолютного значения G он, однако, заключил,
что средняя плотность Земли равна 5.48 плотности воды (для чего
использовал известный объем Земли и ускорение свободного падения).
Вайнберг отмечает, что публикация пропорций вместо абсолютных значений
была традицией эпохи, и связывает это, как минимум, с тем, что не
существовало международных единиц длины и массы (первой такой
системой стала метрическая, которая постепенно принималась разными
странами начиная с 1799 г.).
Используя свой закон, Ньютон вывел соотношение масс Юпитера, Сатурна
и Солнца (и Земли, хотя тут он ошибся в два раза). По Вайнбергу, Ньютон
вполне понимал, что неточности в наблюдениях ведут к ошибкам в
результате, но не придавал этому значения и все еще выписывал абсурдно
много значащих цифр. Первые измерения размеров Солнечной системы с
реалистичными результатами провели Рише и Кассини в 1672 г. Они
измерили расстояние до Марса, наблюдая его из разных точек, а т.к.
отношения размеров орбит были известны, они получили и расстояние от
Солнца до Земли. Мимо современного значения они промахнулись только на
6%. Еще более точные измерения были выполнены во время прохождения
Венеры по диску Солнца в 1761 и 1769 гг.
Также Ньютон предсказывает, что ускорение свободного падения будет
зависеть от широты (это подтвердили опыты 1740х гг. с маятниками);
объясняет прецессию земной оси (известную древним астрономам как
прецессия равноденствия) и измеренную аз-Заркали прецессию орбиты
Земли. Там, где Ньютон делал количественные расчеты, их результаты
совпадали с наблюдениями, но установлено, что кое-где он их просто
подгонял. Ньютон дал также качественное объяснение приливам и отливам,
хотя, конечно, рассчитать их высоту не мог (она сильно зависит от
географии). Природу тяготения он обсуждать отказывается, говоря, что не
смог вывести ее из явлений, и произнеся свое знаменитое «гипотез не
измышляю».
Хотя в Англии Ньютон был знаменит и удостоен многих почестей, его
теория подвергалась и критике. Часть критики была идеологической – так,
епископ Беркли ругал теории Ньютона за то, что они оставляли мало места
для Творца (это Ньютона-то, который приписывал свечение Солнца и звезд, а
51
также стабильность Солнечной системы, напрямую Господней воле).
Некоторые деятели все еще понимали физику как философские рассуждения
о «природе» и «сущностях» – так, Н. Мальбранш назвал «Начала» работой
геометра, а не физика. Ну и где теперь Н. Мальбранш? Последователи
Декарта и Лейбница утверждали, что столь странную гипотезу, как сила
тяготения, действующая через огромные пространства пустоты, нельзя
принимать, пока этому тяготению не найдено объяснения. Были возражения
и по существу. Так, Гюйгенс сомневался, что сила притяжения
пропорциональна массе. Похоже, он был введен в заблуждение ошибками в
экспериментах с маятниками и широтой, из которых, казалось, следовало,
что Земля не сплющена с полюсов.
Однако появлялись новые свидетельства в пользу теории Ньютона. Галлей,
сведя воедино результаты наблюдений комет в 1531, 1607 и 1682 гг., показал,
что это одна комета. В 1758 г. Клеро с соратниками предсказали ее
возращение в перигелий в середине апреля 1759 г., для чего им пришлось
учесть притяжение Юпитера и Сатурна (зато ошиблись всего на месяц). В
1749 г. д’Аламбер опубликовал точные и правильные (в отличие от расчетов
самого Ньютона) расчеты прецессии земной оси.

Вайнберг проводит аналогию между критикой теории тяготения

последователями Декарта и Лейбница и критикой квантовой механики
Эйнштейном и др. И выводит простую мораль: успешно работающая теория
не может быть просто ошибочна. Она может лишь быть уточнена и включена
в более глубокую теорию.

Вот на этой оптимистической ноте…

Конец конспекта.

52