1. “Ты в порядке?” он спросил.

Она посмотрела в его сторону, слегка улыбнулась и устало кивнула.

“Да...” (“Кости: Похоронены глубоко”).
2. Никаких рукопожатий, только кивки (“Кости: похоронены глубоко”).
3. Южная сторона долгое время была заброшенной частью города,
состоящей в основном из работающих бедняков и тех, кому повезло еще
меньше. Когда дорога повернула на восток, в сторону Гэри, перспективы не
улучшились.
Сталелитейная промышленность, которая когда-то превратила Гэри в
процветающее сообщество, по большей части превратилась в ржавчину; и
многие из тех, кто остался жить здесь, носили лица пассажиров "Титаника",
когда вода поднялась над палубой.
Возможно, они все еще были живы, но их будущее не сулило ничего
кроме смерти и освобождения (“Кости: похоронены глубоко”).
4. Стук в мою дверь предшествовал тому, как Лу Сапперштейн
просунул голову; он обнаружил, что я сижу за своим столом, подперев
подбородок рукой, подпертой локтем.
“Как дела в Вашингтоне” - спросил он, неторопливо подходя и
усаживаясь в одно из клиентских кресел (“Чикаго конфиденциально”).
5. Я надеялся, что убийцы собирались доложить своему боссу; но даже
если бы это было не так, следовать за ними до места назначения, любого
места назначения, было бы лучше, чем превращать это в вооружённую
погоню в стиле Дикого Запада. Где-то в Эшленде я на мгновение отложил
свой Браунинг и выудил из бардачка пачку "Кэмел", пачку, которую Лу
Сапперстайн оставил на прошлой неделе; спички были удобно спрятаны в
целлофан, и я закурил, жадно втягивая дым в легкие. Тяга к табаку была
редкой, но когда она приходила, она действительно приходила (“Чикаго
конфиденциально”).
 6. Он убрал руку с моего плеча, жестикулируя. “Да, но теперь ты
ведешь здесь дела, и это меняет ситуацию… Нейт, я хочу договориться с
тобой”.
“Какой договор, Гарри?”
Мешковатые глаза сжались. “Вы держите меня в курсе того, что
задумал Экзаменатор, и я сделаю то же самое для вас в том, где мои усилия
это позволят”.
“И смысл всего этого в том...?”
“Чтобы найти дьявола, который сделал эту ужасную вещь!” Как ни
странно, он улыбался, говоря это, обнажая ровно столько зубов, чтобы
походить на большого хорошо одетого кролика. “И предстать детективами,
раскрывшими самое громкое убийство в истории Калифорнии” (“Ангел в
черном”).
 1. Это было похоже на те фермерские дома, мимо которых вы
проезжаете в сельской местности в середине дня, с курами под деревьями и
спящей собакой, и вы знаете, что единственный человек в доме - это
женщина, которая закончила мыть посуду, подметала кухню и поднялась
наверх, чтобы полежать полчаса, сняла платье, сбросила туфли и лежит на
спине на кровати в темной комнате с закрытыми глазами и прядью волос, все
еще спутанной на лбу от пота. Она слушает, как мухи кружат по комнате,
затем она слушает, как твой мотор становится громче на дороге, затем он
стихает вдалеке, и она слушает мух. Это был именно такой дом.
2. Судья не сел. Он стоял посреди комнаты и смотрел на Босса,
который стоял, вытянув ноги на красном ковре. И судья ничего не сказал.
Что-то происходило в его голове. Вы знали, что если бы у него было
маленькое стеклянное окошко сбоку этого высокого черепа, где когда - то
густые, темно-рыжие, похожие на гриву волосы теперь поредели и выцвели,
вы могли бы заглянуть внутрь и увидеть колеса, пружины, шестеренки и
трещотки, работающие и сияющие, как прекрасный ухоженный механизм.
Но, возможно, кто-то нажал не на ту кнопку. Может быть, это просто будет
бесконечно продолжаться, пока что-то не треснет или пружина не сломается,
и ничего не произойдет.
3. Но ему также повезло, с шерифом и Дольфом Пиллсбери, они делали
ему одолжение и не знали об этом. В то время он, похоже не знал, что они
были его удачей. Но, возможно, существенная его часть знала это все время,
только слова не совсем дошли до других и случайных его частей. Или,
возможно, такие парни, как Вилли Старк, рождаются вне удачи, хорошей или
плохой, и удача, которая делает нас с тобой такими, какие мы есть, не имеет
к ним никакого отношения, потому что они такие, какие они есть, с того
момента, как они впервые пинаются в утробе матери, и до самого конца. И
если это так, то их жизненная история - это процесс открытия того, кем они
действительно являются, а не, как для вас и меня, сыновей удачи, процесс
становления тем, кем удача делает нас. И если это так, то Люси не была
удачей Вилли. И его неудачей тоже. Она была частью окружения, в котором
происходил процесс открытия настоящего Вилли.
4. Это была удача Вилли. Но удача всегда сопутствует тем, кто в ней не
нуждается.
5. В Аптоне я отправился в отель, таща свою маленькую сумку и
пишущую машинку через толпы людей на улице, людей, смотревших на
меня с медленным, полным, любопытным отсутствием стыда, и не давали
мне пройти, пока я не сбил их с ног, как корова не уберется с дороги вашей
машины в переулке, пока ваш радиатор, черт возьми, не ударит ее. В отеле я
съел бутерброд, поднялся в свой номер, включил вентилятор, принес кувшин
воды со льдом, снял ботинки и рубашку и уселся в кресло с книгой.
В половине одиннадцатого в дверь постучали. Я позвал, и в комнату
вошел Вилли.
6. Нет ничего более одинокого, чем сидеть в машине ночью под
дождем. Я был в машине. И я был этому рад. Между одной точкой на карте и
другой точкой на карте было одиночество в машине под дождем. Они
говорят, что вы - это не вы, за исключением отношений с другими людьми.
Если бы не было других людей, не было бы и вас, потому что то, что вы
делаете, то есть то, что вы есть, имеет значение только по отношению к
другим людям. Такие мысли сильно успокаивают, когда вы сидите в машине
под дождем ночью в одиночестве, потому что, когда вы не вы, и не вы или
что-то в этом роде, вы действительно можете лечь и немного отдохнуть. Это
освобождение от того, чтобы быть вами. Есть только поток мотора под вашей
ногой, вращающий эту хрупкую нить звука из ее металлического нутра, как
паук, эту нить, эту связь, которой на самом деле нет, между вами, которую
вы только что оставили в одном месте, и вами, которым вы будете, когда
доберетесь до другого места.
7. "Я собираюсь построить себе самую проклятую, самую большую,
самую хромированную, самую пропахшую формальдегидом бесплатную
больницу и медицинский центр, которым когда-либо позволил существовать
Всеотец. Мальчик, говорю тебе, у меня в каждой комнате будет клетка с
канарейками, поющими итальянскую гранд-оперу, и не будет ни одной
медсестры, не выигравшей конкурс красоты в Атлантик-Сити, и каждое
судно будет из восемнадцатикаратного золота, и золотом, у каждого судна
будет швейцарская музыкальная шкатулка, играющая "Индейку в соломе"
или "Секстет из Лючии", на выбор."
"Это будет здорово", - сказал я.
8. Во всяком случае, они попробовали, и на короткий промежуток
времени жизнь превратилась в размытое пятно скоростного мира. Я сильно
сомневаюсь, что Босс спал в течение двух недель. То есть спал в постели. Без
сомнения, он находил немного времени для сна на задних сиденьях
автомобилей, ревущих по ночным шоссе, или в кресле между тем, как один
парень вышел за дверь, а следующий вошел. Он несся по штату со скоростью
восьмидесяти миль в час, гудок ревел, из города в город, с перекрестка на
перекресток, пять, или шесть, или семь, или восемь раз в день. Он выходил
на платформу, уверенно держа спину, как будто все время в мире было перед
ним и все время принадлежало ему.
9. Солнечный свет обжигал мою шею, и его можно было почувствовать
через ткань моего пальто на плечах.
10. Он просто сидел за сосновым столом, ночь за ночью, смотрел на
фотографию и ничего не писал, потом вставал, чтобы выпить воды, и стоял в
темной кухне, держа в руке старый стакан для желе, ожидая, когда вода из
крана остынет.
11. Я прикурил новую сигарету от окурка последней и задал себе
следующий вопрос: "По какой причине, за исключением Первородного
греха, человек, скорее всего, переступит черту?"
Я ответил: "Честолюбие, любовь, страх, деньги."
Я спросил: "Честолюбив ли судья?"
 Я ответил: "Нет. Амбициозный человек - это человек, который хочет,
чтобы другие люди считали его великим. Судья знает, что он велик, и ему все
равно, что думают другие люди."
Я спросил: "А как же любовь?"
Я был совершенно уверен, что у Судьи были свои тайны, но я также
был абсолютно уверен, что никто вокруг Лестничной площадки не имел на
него ничего в этом отношении. Потому что если у кого-то в маленьком
городке есть что-то на кого-то, то вскоре об этом узнают все.
Я спросил: "Легко ли напугать судью?"
Я ответил: "Его нелегко напугать."
Остались деньги.
Поэтому я спросил: "Любит ли судья деньги?"
"Все деньги, которые нужны судье, - это ровно столько денег, чтобы
сделать Судью счастливым."
Я спросил: "Было ли когда-нибудь время, когда у Судьи не было
достаточно денег, чтобы сделать Судью счастливым?" Но, естественно, это
не малая сумма.
Я закурил еще одну сигарету и обдумал этот вопрос. Я не знал ответа.
12. "Политика", - сказал он, и челюсть сомкнулась, как капкан.
"Да, политика", - сказала Энн, кисло улыбаясь.
"Ну, слава Богу, мне не придется с ними связываться", - сказал Адам.
"Во всяком случае, сейчас." Но он сказал это почти легкомысленно. Что меня
удивило. Затем добавил: "Что, черт возьми, такого в том, что Старк возможно
знает о разорении Судьи. Это было более двадцати лет назад. И нет ничего
против того, чтобы быть разоренным. Какого черта."
"Да, какого черта", - сказала Энн и, посмотрев на меня, одарила меня
небрежной улыбкой.