Henri Lefebvre

La production de l'espace
Анри Лефевр
Производство пространства

Москва 2015
 УДК 304.42
ББК 87.6
ЛЗЗ

Перевод с французского Ирина Стаф

Редакторы Мария Великанова, Анна Журбина
Дизайн Евгений Корнеев

Издание осуществлено в рамках

Программ содействия издательскому делу
при поддержке Французского института

Cet ouvrage a bénéficié du soutien

des Programmes d'aide à la publication
de l'Institut français

Proi^gramme

Лефевр Α.
ЛЗЗ Производство пространства / Пер. с фр. —
М.: Streike Press, 2015. — 432 с.

ISBN 978-5-906264-41-1

Классическая работа французского философа

Анри Лефевра «Производство пространства» —
одна из самых амбициозных попыток преодолеть
извечный спор между теми, кто считает простран­
ство абсолютной данностью физического мира,
и теми, кто полагает, что оно существует лишь
в сознании человека. Пространство Лефевра —
это единое целое, где ощущения, идеи, практики
и физический мир соединяются в динамическом
процессе постоянного возникновения и воспроиз­
водства отношений между людьми, сообществами
и институтами.

ISBN 978-5-906264-41-1 УДК 304.42

ББК 87.6

© Editions Economica, Paris, 2000. This Russian

edition has been translated from the original
French publication La production d'espace, 4e éd.
© Институт медиа, архитектуры и дизайна
«Стрелка», 2015
 оглавление

предисловие
Производство пространства 7
i
Замысел этой книги 17

м
Социальное пространство 80

iii
Архитектоника пространства 172

IV
От абсолютного пространства
к пространству абстрактному 226

V
Противоречивое пространство 284

vi
От противоречий пространства
к пространству дифференциальному 343

VÎÎ
Выходы и выводы 391
Указатель 412
 К читателю

Зажатый в четырех стенах

(к северу—чистые снега незнания,
можно придумать пейзаж

к югу—память самопознания
к востоку—зеркало
к западу—камень и песнь тишины)
писал я послания без ответа.

Октавио Пас
 предисловие

Производство пространства 7
Лет двенадцать-пятнадцать назад, когда была написана эта
книга, представления о пространстве были неясными, па­
радоксальными, противоречащими друг другу. Достижения
космонавтов и полеты межпланетных ракет, безусловно,
ввели пространство «в моду»: пространство того, простран­
ство сего — пространство живописи, пространство скульпту­
ры и даже музыки; однако огромное большинство людей,
большая часть публики понимали под словом «Простран­
ство» (непременно с большой буквы) с его новыми, особы­
ми коннотациями всего лишь космические расстояния.
По традиции этот термин заставлял вспомнить лишь ма­
тематику, (евклидову) геометрию с ее теоремами, а значит,
некую абстракцию: содержащее без содержимого. А в фи­
лософии? Чаще всего пространством пренебрегали, держа­
ли его за одну из многих «категорий» (одну из «априорных
форм», как говорили кантианцы: один из способов упоря­
дочить феномены чувственного мира). Иногда на него спи­
сывали все иллюзии и заблуждения: оно обращает вовне
внутреннее «я», желание и действие — а значит, психологи­
ческую жизнь — на внешнее, инертное, дробящее и дробное
(наряду с языком и так же, как язык, по Бергсону). Что же
касается наук о пространстве, то они делили его между со­
бой, разбивая на части в соответствии с упрощенными ме­
тодологическими принципами: географическое простран­
ство, социологическое, историческое и пр. В лучшем случае
пространство понималось как порожняя среда, содержащее,
безразличное к содержимому, которое, однако, можно опре­
делить по некоторым негласным критериям: абсолютное,
оптико-геометрическое, евклидово-декартово-ньютоново.
Если наличие «разных пространств» и допускалось, то они
объединялись в общий концепт с весьма расплывчатыми
границами. Плохо усвоенное понятие относительности ока­
зывалось в стороне от этого концепта, различных репрезен­
таций, а главное, повседневности, отданных на откуп тра­
диции (трехмерное пространство, разделение пространства
и времени, метра и часов и т.д.).
Парадоксальным образом — иначе говоря, (дьяволь­
ски) противоречиво, причем это противоречие замал­
чивается, не признается, не эксплицируется,— на прак­
тике существующее общество и существующий способ
производства двигались в ином направлении, нежели
фрагментарные репрезентации и научные знания. Изобре­
талось (кем? политиками? Нет, скорее их сподвижниками
и прислужниками-технократами, облеченными значитель­
ной властью и авторитетом) пространственное планиро­
вание, причем главным образом во Франции; предлагалось
ни много ни мало рационально обустроить, смоделировать 8
французское пространство, которое, как считалось (не без
оснований), будучи предоставлено «ходу вещей», приобре­
ло скверный вид и неудачную структуру: там запустение,
тут столпотворение и т. д. Некоторые вопросы вызывала,
в частности, уже «стихийная» ось, идущая от Средиземного
моря к северным морям через долины Роны, Соны и Сены.
Предполагалось строительство «городских центров равно­
весия» вокруг Парижа и в некоторых регионах. Управление
благоустройства территории и регионов, мощная централи­
зованная организация, не знала недостатка ни в средствах,
ни в амбициях: производство гармоничного национально­
го пространства — наведение порядка в «дикой» урбаниза­
ции — подчинялось лишь погоне за выгодой.
Сегодня уже ни для кого не секрет, что эта оригиналь­
ная попытка планирования (не совпадавшая ни с планами
материальных балансов, ни с государственным контролем
капиталовложений, то есть с планированием финансовым
путем) была сломлена и почти сведена на нет неолибераль­
ными силами; по-настоящему повторить ее с тех пор не
удалось.
Отсюда примечательное — и, однако, мало кем при­
меченное—противоречие между теориями пространства
и пространственной практикой. Противоречие, скрытое
(можно даже сказать, задушенное) идеологиями, вносив­
шими путаницу в споры о пространстве, перескакивавши­
ми от космоса к человеку, от макро к микро, от функций
к структурам без всяких концептуальных и методологиче­
ских оговорок. Весьма смутная идеология пространствен-
ности наталкивалась на рациональное знание, эффектив­
ное, но авторитарное планирование, расхожие и банальные
репрезентации.
Отсюда —попытка избавиться от путаницы; для этого
(социальное) пространство, как и (социальное) время, рас­
сматривались уже не как явления более или менее моди­
фицированной «природы» и не просто как факты «куль­
туры», но как продукты. Что повлекло за собой изменения
в употреблении и в смысле данного термина. Говоря о про­
изводстве пространства (и времени), мы подходим к ним
не как к неким «предметам» или «вещам», изготовленным
вручную или машинами, но как к важнейшим аспектам
вторичной природы, результата воздействия общества на при­
роду «первичную» — на чувственные параметры, материю
и все виды энергии. Они — продукты? Да, в особом смысле,
прежде всего в силу своего глобального (но не «всеобщего»)
характера, которого не имеют «продукты» в обычном, по­
вседневном понимании, то есть предметы и вещи, товары
(притом что произведенные, но «разбитые на участки» про­
странство и время обмениваются, продаются и покупаются 9
точно так же, как любые «вещи» и предметы!).
Кстати, следует подчеркнуть, что уже в этот период
(около 1970 года) проблемы урбанизма вставали со всей оче­
видностью (чересчур яркой для многих людей, предпочи­
тавших от них отворачиваться). Официальные тексты не
способны были ни обуздать, ни скрыть это новое варварство.
Так называемая урбанизация и застройка — массированные,
«дикие», без всякой иной стратегии, кроме максимально­
го дохода, без всякого рационального начала и творческой
оригинальности,— приводили к явно губительным резуль­
татам, их констатировали со всех сторон. Под видом «мо­
дернизации». Уже тогда!
Как в отсутствие новых аргументов поддерживать
представление (греко-латинское, то есть наше, принадле­
жащее нашей цивилизации!) о том, что населенный пункт,
город, городское начало суть центры, средоточия, колыбе­
ли мысли, изобретательства? Отношения «город/деревня»
изменялись во всемирном масштабе, порождая «экстре­
мистские» толкования (всемирная деревня против всемир­
ного города!). Как можно помыслить Город (его повсемест­
ную имплозию-распад, современный Урбанизм) без ясного
представления о пространстве, которое он занимает, кото­
рое присваивает себе (или отбрасывает)? Современный город
и городское начало невозможно осмыслить как произведения
(в широком смысле как произведения искусства, преобразу­
ющие свой материал), не поняв их для начала как продукты.
Причем продукты определенного способа производства, ко­
торый одновременно и истощается, и проявляется в крайних
своих последствиях, и прорастает временами «чем-то иным»,
по крайней мере на уровне ожидания, требования, призы­
ва. Конечно, борцы за экологию уже пробудили обществен­
ное мнение, обратив внимание на проблемы среды обитания,
окружающей среды, загрязнения воздуха и воды: природа,
«сырье» и материал Города, безоглядно опустошается. Но s
этому экологическому течению недоставало теоретического о
осмысления отношений между пространством и обществом, ^
между территорией, урбанизмом, архитектурой... 5
Концепция пространства как социального продук- с
та сталкивалась с известными трудностями, иначе говоря,
с отчасти новой и неожиданной проблематикой.
Поскольку это понятие обозначало не любой «про­
дукт», вещь или предмет, но совокупность связей, оно
требовало углубленного толкования терминов «производ­
ство» и «продукт», а также их отношений. Как говорил Ге­
гель, любой концепт возникает тогда, когда то, что им обо­
значается, находится под угрозой и движется к своему
концу—и к своей трансформации. Пространство уже не мо­
жет быть осмыслено как пассивное, пустое или же, как вся- 10
кий «продукт», не имеющее иного смысла, кроме обмена,
потребления и исчезновения. Будучи продуктом, простран­
ство интерактивно или ретроактивно влияет на сам про­
цесс производства: организацию производительного труда,
транспорт, потоки сырья и энергии, сети распространения
продуктов. Оно по-своему продуктивно и производительно,
оно (будучи хорошо или дурно организованным) включено
в производственные отношения и производительные силы.
Следовательно, понятие пространства не может существо­
вать по отдельности и оставаться статичным. Оно приобре­
тает диалектический характер: это продукт-производитель,
опора экономических и социальных отношений. Возможно,
оно включается также в воспроизводство производственно­
го механизма, в расширенное воспроизводство отношений,
которое реализует на практике, «на местности».
Стоит сформулировать это понятие, как оно проясня­
ет само себя и на многое проливает свет. Разве не указыва­
ет оно на очевидную вещь: реализацию «на местности», то
есть в произведенном социальном пространстве, обществен­
ных отношений производства и воспроизводства? Могут ли
они оставаться «подвешенными в воздухе» абстракциями,
существующими только в знании и ради знания? К тому же
это теоретическое осмысление позволяет понять специфи­
ку проекта (ограниченного рамками существующего спо­
соба производства) — проекта пространственного планиро­
вания. Понять, но и изменить, дополнить в зависимости
от других запросов и других проектов; понять, но с учетом
его качества и прежде всего того факта, что его задачей была
урбанизация. А значит, начать все сначала.
Вторая, не меньшая трудность. В строго марксистской
традиции социальное пространство могло рассматриваться
как надстройка. Как результат действия и производитель­
ных сил, и отношений, в частности отношений собствен­
ности. При этом пространство включено в производитель­
ные силы, в разделение труда; оно связано с собственностью,
это очевидно. А еще с обменом, социальными институтами,
культурой, знанием. Оно продается и покупается; оно имеет
меновую стоимость и потребительную стоимость. А значит,
не относится ни к одному из классических иерархических
«уровней» или «планов». То есть понятие (социального)
пространства и само это пространство не укладываются
в классическую триаду «базис-структура-надстройка».
Как и время? Возможно. Как и язык? С этим надо разобрать­
ся. Стоило ли из-за этого отказываться от марксистско­
го анализа и приверженности марксизму? Подобные пред­
ложения и намеки звучали со всех сторон. И не только по
поводу пространства. Но разве нельзя было, наоборот, вер­
нуться к истокам, углубить анализ, привнести в него новые 11
понятия, использовать более тонкие подходы, постарать­
ся их обновить? Именно это мы пытаемся сделать в дан­
ной книге. Мы выдвигаем предположение, что простран­
ство возникает, формируется, воздействует то на одном из
«уровней», то на другом. То на уровне труда и отношений
господства (собственности), то на уровне функционирова­
ния надстроек (институтов). Иначе говоря, неравномер­
но, но повсеместно. Производство пространства не являет­
ся «господствующим» в способе производства, но связывает
между собой и координирует все аспекты практики —
объединяя их именно в единую «практику».
Это еще не все. Далеко не все. Если (социальное) про­
странство воздействует на способ производства, являясь од­
новременно его результатом, причиной и смыслом, значит,
оно меняется вместе с этим способом производства! Это не­
трудно понять: оно, если можно так выразиться, меняется
вместе с «обществами». Следовательно, существует история
пространства. (Как история времени, телесности, сексуаль­
ности и т. п.) Эту историю еще предстоит написать.
Понятие пространства связывает между собой мен­
тальное и культурное, социальное и историческое. В нем
воспроизводится сложный процесс: открытие (новых, не­
ведомых пространств, континентов или космоса) — произ­
водство (пространственного устройства, характерного для
каждого конкретного общества) — создание (произведений:
пейзажа, города с его монументализмом и убранством). Это
процесс эволюционный, генетический (то есть имеющий
генезис), но подчиненный единой логике —общей форме
синхронности, ибо любой пространственный механизм осно­
ван на соположении в сознании и на физическом совмеще­
нии элементов, чью синхронность производим мы...
Однако дело еще усложняется. Существует ли пря­
мая, непосредственная и непосредственно воспринима­
емая, то есть транспарентная, связь между данным спо- s
собом производства (рассматриваемым обществом) и его о
пространством? Нет. Между ними есть зазоры: вклинива- g
ются идеологии, накладываются иллюзии. Что мы и начи- Э
наем прояснять в этой книге. Возьмем, например, изобре- с
тение перспективы в Тоскане в XIII-XIV веках. Не только
в живописи (сиенской школы), но прежде всего на прак­
тике, в производстве. Сельская местность меняется: со­
вершается переход от феодального домена к испольщине;
кипарисовые аллеи ведут от хуторов к господскому дому,
где живет управляющий,— ибо сам собственник обретает­
ся в городе, он там банкир или крупный торговец. Меняет­
ся и город с его архитектурным влиянием: фасадом, линией
застройки, горизонтом. Это производство нового простран­
ства, выстроенного по законам перспективы, неотделимо 12
от экономических изменений: роста производства и торго­
вого обмена, подъема нового класса, важной роли городов
и т. д. Но то, что произошло в действительности, отнюдь не
укладывается в простую причинно-следственную цепь. Кем
и для кого было придумано, порождено, произведено но­
вое пространство? Государями и для государей? Для богатых
купцов? В результате компромисса? Или городом как тако­
вым? Здесь отнюдь не все ясно. История пространства (как
и история социального времени) далеко не исчерпана!
Еще один, не менее поразительный случай, так­
же упомянутый, но не до конца проясненный в этой рабо­
те: Баухауз\ плюс Ле Корбюзье. Основателей Баухауза, Гро-
пиуса и его друзей, в Германии в 1920-1930-х годах считали
революционерами, большевиками! Из-за преследований
они перебрались в США. И там показали себя практика­
ми (архитекторами и урбанистами) и даже теоретиками
так называемого современного пространства, простран­
ства «развитого» капитализма. Благодаря своим творениям
и преподавательской деятельности они внесли свой вклад
в его создание — в его реализацию «на местности». Какое
несчастье, какая трагическая участь для Ле Корбюзье! А впо­
следствии, еще раз,—для тех, кто считал крупные жилые
комплексы, «коробки», специфическим жильем рабочего
класса. Они не учитывали понятия способа производства, про­
изводящего также собственное пространство и получающе­
го тем самым завершение. Под видом модернизации. У «со­
временного» пространства есть свои четкие отличительные
черты: гомогенность-фрагментация-иерархичность. Его
тяготение к гомогенности объясняется различными причи­
нами: изготовлением составных элементов и материалов,—
сходными требованиями участников,—методами управле­
ния и контроля, охраны и коммуникации. Гомогенность, но
без всякого плана, без всяких проектов. Комплексы созда­
ют не единство, а изоляты. Ибо, как ни парадоксально (еще
один парадокс!), такое однородное пространство дробит­
ся на участки и частицы. Вдребезги! Что ведет к появлению
различных гетто, изолятов, групп малоэтажных построек
и псевдоансамблей, почти не связанных ни с окрестностя­
ми, ни с центрами. Причем со строгой иерархией: жилые
пространства, торговые пространства, пространства досу­
га, пространства для маргиналов и т. п. В таком простран­
стве царит занятная логика, которую ошибочно сближают
с информатизацией. И которая скрывает за своей однород­
ностью «реальные» отношения и конфликты. Впрочем,
судя по всему, этот закон или эта схема пространства со сво­
ей логикой (гомогенность-фрагментация-иерархичность)
приобрели еще больший размах и стали почти всеобщи­
ми: аналогичные эффекты наблюдаются в науке и культуре, 13
в функционировании общества в целом.
Таким образом, эта книга стала попыткой не толь­
ко дать характеристику пространству, в котором мы живем,
и его генезису, но и выяснить генезис современного обще­
ства через произведенное им пространство и с помощью
этого пространства. В названии эта установка открыто не
заявлена. Определим вкратце эту задачу, неотделимую от
предлагаемого подхода: изучение социального простран­
ства, его истории и генезиса, от настояще- 1
ГО К п р о ш л о м у , — Затем возврат К Современно- Lefebvre H. Logique formelle,
СТИ; т а к о й ПОДХОД ПОЗВОЛЯет отчасти провидеть, logique dialectique / 3e éd. Paris:
если не предвидеть, существующие возможно- Messidor· 19βι.
сти и будущее. Подобный подход не исключа­
ет локальных исследований разного масштаба, включая их
в общий анализ, во всеобъемлющую теорию. Все логические
импликации и переплетения понимаются как таковые, но
с учетом того, что их понимание не исключает (и даже на­
против) конфликтов, борьбы, противоречий. Ни, наоборот,
согласий, объединений, союзов. Из того, что локальное, ре­
гиональное, национальное, всемирное вытекают друг из
друга и пересекаются, включаясь в пространство, не следу­
ет, что реальные или возможные конфликты в нем исчеза­
ют или отменяются. Логические импликации и имбрика-
ции, как в пространстве, так и в других областях, приобрели
в наши дни еще больший масштаб, чем во времена, ког­
да писалась эта книга. Отношения импликации отнюдь не
препятствуют появлению противоположных стратегий на
рынках или в сфере вооружений. А значит, в пространстве.
Отношения между территориальным, урбанистиче­
ским, архитектурным строятся аналогично: импликации-
конфликты. Уяснить это возможно, только поняв отноше­
ния «логика/диалектика», «структура/конъюнктура». Здесь
они предполагаются и излагаются под определенным утлом
зрения; подробное их описание можно найти в другой кни- s
ге (см. «Логика формальная, логика диалектическая»1). Для о
философско-политической «культуры», обходящей сторо- ^
ной подобную «сложность» и ищущей ее в чем-нибудь дру- 5
гом, эти отношения, одновременно абстрактные и конкрет- с
ные, являются новостью.
Социальное пространство изучается как глобаль­
ное целое. Такой подход, повторим еще раз, отнюдь не ис­
ключает точных и четко определенных исследований «на
местности». Однако опасность «точечного» подхода, цен­
ного именно тем, что он поддается контролю, а иногда и из­
мерению, состоит в том, что он разделяет взаимосвязанные
вещи, разъединяет «сочлененное». А значит, принима­
ет или закрепляет фрагментацию. Что на практике ведет
к крайней рассредоточенности, децентрализации; дробле- 14
ние сетей, связей и отношений в пространстве, а значит, са­
мого социального пространства маскирует его производ­
ство! Что позволяет уклоняться от многих педагогических,
логических, политических вопросов...
В заключение следует вернуться к главной идее. Спо­
соб производства, наряду с некоторыми социальными от­
ношениями, организует — производит — собственное про­
странство (и собственное время). Он воплощается именно
таким образом. К слову сказать, породил ли «социализм»
свое пространство? Если нет, значит, социалистический
способ производства пока не имеет конкретного существо­
вания. Способ производства проецирует присущие ему от­
ношения на местность, что оказывает воздействие на эти
отношения. Притом что точного, заранее заданного соот­
ветствия между отношениями социальными и отношения­
ми пространственными (или пространственно-временны­
ми) не существует. Нельзя сказать, что капиталистический
способ производства с самого начала, по вдохновению или
разумению, «упорядочил» свое пространственное измере­
ние, которому в наши дни суждено было распространиться
на всю планету! Вначале он использовал уже существующее
пространство, например водные пути (каналы, реки, моря),
затем дороги; позже последовало строительство железных
дорог, а за ними — шоссе и аэродромов. Ни один способ пе­
редвижения в пространстве не исчез полностью — ни пе­
ший, ни верховой, ни на велосипеде и т. д. Тем не менее
в XX веке в мировом масштабе сложилось новое простран­
ство; его производство еще не закончено, оно продолжается.
Новый способ производства (новое общество) присваивает
себе, то есть обустраивает в своих целях существовавшее до
него, оформленное ранее пространство. Изменения прони­
кают в прочно сложившееся пространственное устройство
постепенно, но иногда внезапно сотрясают его (так про­
исходит с сельской местностью и сельским ландшафтом
в XX веке).
Бесспорно, железные дороги сыграли первостепен­
ную роль в развитии промышленного капитализма, в ор­
ганизации его национального (и интернационального)
пространства. В городском масштабе аналогичную роль сы­
грали трамваи, метро, автобусы. А позже, в масштабе все­
мирном — воздушный транспорт. Предшествующее устрой­
ство распадается, и способ производства вбирает в себя
результаты этого распада. Таков двоякий процесс, протека­
ющий на глазах в сельской местности и в городах уже не­
сколько десятков лет, при помощи современной техни­
ки,— но распространяющийся из центров к отдаленной
периферии.
Организация централизованного, концентрирован- 15
ного пространства служит как политической власти, так
и материальному производству, поскольку оптимизирует
доходы. Общественные классы закрепляются в нем и изме­
няют свой облик в иерархии занятых ими пространств.
Однако намечается тенденция к формированию в ми­
ровом масштабе нового пространства — пространства, ин­
тегрирующего и дезинтегрирующего все национальное, все
локальное. Этот глубоко противоречивый процесс связан
с конфликтом между разделением труда в ми- 2
рОВОМ масштабе — И Тяготением К ИНОМу, более La Recherche. 1985. Novembre.
рациональному миропорядку. Это вторжение Р. 1313 sqq.; vihiio P. L'espace cri-
t,que: Ess a sur ,,urbanisme et
пространства и в пространство имело с истори- ,'
r г г r
i les nouvelles technologies. Pans:
ческой точки зрения не менее важное значение, christian Bourgois, 1984
чем завоевание господства путем вторжения
в социальные институты. Главная, если не конечная точ­
ка этого вторжения: милитаризация пространства, которая
(по понятным причинам) не рассматривается в этой книге,
но которой завершается рассуждение, в масштабе одновре­
менно планетарном и космическом.
Десять лет назад этот тезис, равно как и идея о го­
могенном и одновременно фрагментарном пространстве
(и времени!), вызвал много возражений. Как может про­
странство подчиняться законам целого, образовывать со­
циальный «объект» и в то же время дробиться на мелкие
осколки?
Вряд ли стоит утверждать, что недавняя и уже став­
шая знаменитой теория фрактала (Б. Мандельбро) как-то
соотносится с выдвинутой здесь идеей фрагментарного
пространства. Можно, однако, указать, с одной стороны, на
то, что эти теории появились почти одновременно, а с дру­
гой — на тот факт, что физико-математическая теория де­
лает теорию социально-экономическую более доступной
и более приемлемой. Физико-математическое пространство
включает пустоты и скопления, провалы и выступы; оно со- s
храняет когерентность, хоть и «обрабатывается» фракци- о
онированием. Таким образом, между двумя этими теоре- ^
тическими опытами существует определенная аналогия 5
(см. ноябрьский номер журнала La Recherche, а также книгу с
Поля Вирилио «Критическое пространство»2).
Остается выяснить, как соотносится это фрагмен­
тарное пространство с многочисленными сетями, кото­
рые противодействуют фрагментации и восстанавливают
если не рациональную целостность, то по крайней мере
его гомогенность. Не пробивается ли то там, тот тут, сквозь
иерархичность и вопреки ей, в архитектуре или урбанисти­
ке, «нечто» такое, что не укладывается в существующий
способ производства, рождается из его противоречий, не
пряча их, а срывая с них покровы? 16
Самокритичное замечание: этой книге недостает пря­
мого, язвительного, даже памфлетного описания производ­
ства пригородных зон, гетто, изолятов, фальшивых «ком­
плексов». Проект нового пространства остается размытым;
сегодня можно дополнить этот набросок многими уточня­
ющими штрихами. Не всегда ясно показана роль архитек­
туры как использования пространства.
Тем не менее в этой книге по-прежнему есть несколь­
ко центральных моментов, и сегодня ее можно с пользой
(для познания) пере-читатъ, вооружившись следующим
подходом.
Первый этап ИЛИ момент: составные элементы и ана­
лиз, с помощью которого они выделяются, «агенты» произ­
водства, полученные выгоды и т. п.
Второй этап: выявление парадигматических оппози­
ций: публичное и частное — обмен и использование — госу­
дарственное и личное — фронтальное и стихийное — про­
странство и время...
Третий этап: привнесение в эту статичную картину
диалектики: силовые и союзнические отношения — кон­
фликты, социальные ритмы и время, произведенные в про­
странстве и пространством...
Подобное прочтение поможет этой работе избежать
двойного упрека: в у-топичности (вымышленная конструк­
ция в словесной пустоте) и а-топичности (устранение кон­
кретного пространства, вместо которого остается лишь со­
циальная пустота).

Анри Лефевр
Париж, 4 декабря 1985 года
 i. Замысел этой книги

i. 1 17

Пространство! Еще несколько лет назад это слово означало

всего лишь одно из геометрических понятий: пустое место.
Любой образованный человек немедленно дополнял его ка­
ким-нибудь ученым термином, вроде «евклидово», или
«изотропное», или «бесконечное». Принято было считать,
что понятие пространства относится к математике, и толь­
ко к ней. Социальное пространство? Подобное словосочета­
ние вызвало бы недоумение.
Все знали, что понятие пространства веками разраба­
тывалось в философии; но из истории философии также яв­
ствовало, что науки, в особенности математика, постепенно
отделялись от своего общего корня: старинной метафизики.
Учение Декарта считалось решающим этапом в выработке
понятия пространства и его обособлении. По мнению боль­
шинства историков западной мысли, Декарт положил конец
аристотелевской традиции, в рамках которой пространство
и время принадлежат к числу категорий: иначе говоря, про­
странство и время позволяют именовать и классифициро­
вать факты чувственного мира, однако их собственный ста­
тус остается неопределенным — в том смысле, что их можно
считать либо просто эмпирическими способами группиро­
вать чувственные факты, либо важнейшими обобщениями,
стоящими выше, чем воспринимаемое чувствами. Картези­
анский разум поднимает пространство до уровня абсолют­
ного. Объект, предшествующий Субъекту, resextensa, пред­
шествующее rescogitans и явленное ему, господствует над
чувствами и телами, ибо вбирает их в себя. Атрибут Бога?
Порядок, имманентный всему сущему? Так после Декарта
ставился вопрос о пространстве для философов — Спинозы,
Лейбница, последователей Ньютона. До тех пор, пока Кант,
вновь обратившись к понятию «категория», не переосмыс­
лил его. Пространство (наряду со временем) — относитель­
ное, орудие познания, классификация феноменов,—тем не
менее оторвано от эмпирики; по Канту, для сознания (для
«субъекта») оно сближается с априори сознания (субъекта),
с его внутренней структурой — идеальной, а значит, транс­
цендентальной, а значит, непознаваемой в себе.
Все эти долгие споры ознаменовали собой переход
от философии пространства к науке о пространстве. Уста­
рели ли они? Нет. Они важны не только как моменты или
этапы в развитии западного Логоса. Были ли они чисто
абстрактными, как предписывает угасающий Логос так на­
зываемой «чистой» философии? Нет. Они были связаны
с точными и конкретными вопросами, в том числе с вопро­
сами симметрии и асимметрии, симметричных объектов,
объективных эффектов отражения и зеркальности. Эти во­
просы вновь встанут перед нами в данной работе и повлия- 18
ют на анализ социального пространства.

L2
Тогда явились математики в современном смысле, носи­
тели науки (и научности), не связанной с философией, по­
лагающей себя необходимой и достаточной. Математики
присвоили себе пространство (и время); они преврати­
ли его в свое владение, но парадоксальным образом: при­
думали разные пространства, неопределенное множество
пространств — неевклидовы пространства, искривленные
пространства, пространства с χ измерений и даже с бес­
конечным числом измерений, конфигуративные про­
странства, абстрактные пространства, пространства, опре­
деляемые какой-либо деформацией, трансформацией,
топологией и т. д. Математический язык, предельно об­
щий и узкоспециальный, четко выявляет и классифициру­
ет все эти бесчисленные пространства (чья совокупность,
или пространство пространств, осмысляется, похоже, не
без затруднений). Связь между математикой и реальностью
(физической, социальной) была отнюдь не самоочевидной,
между ними разверзлась пропасть. Математики, создавав­
шие подобную «проблематику», оставляли ее на рассмотре­
ние философам, которые тем самым получали возможность
поправить свое пошатнувшееся положение. Вследствие это­
го пространство стало (вернее, вновь стало) тем, что в од­
ной из философских традиций, платонизме, противопо­
ставлялось учению о категориях: «умственной вещью» (cosa
mentale) Леонардо да Винчи. Множащиеся математические
теории (топологии) усугубляли старинную проблему, так
называемую проблему «познания». Как перейти от матема­
тических пространств, то есть от умственных способностей
рода человеческого, от логики, — сначала к природе, а от нее
к практике и к теории общественной жизни, которая также
протекает в пространстве?
 i-3
От этого наследия (философии пространства, исправлен­
ной и дополненной математикой) современная наука, эпи­
стемология, получила и приняла определенный статус про­ 19
странства — как «умственной вещи» или «умственного
локуса». Тем более что теория множеств, притязающая на
роль логики этого локуса, заворожила не только философов,
но и писателей и лингвистов. Со всех сторон по примерно
одинаковому сценарию стали возникать различные «мно­
жества» (иногда практические* пли исторические2) и сопут­
ствующие им «логики»; причем эти множества и «логики»
не имеют больше ничего общего с картезианской теорией.
С тех пор концепт умственного простран­ 1
ства, дурно эксплицированный, совмещающий Sartre J.-P. Critique de la Raison
в себе у разных авторов логическую когерент­ dialectique. Paris: Gallimard,
ность, практическую связность, саморегули­ 1960. Vol. I: Théorie des
ensembles pratiques.
рование и отношения частей и целого, по­ 2
рождение подобного подобным в совокупности Clouscard M. L'Etre et le Code:
локусов, логику содержащего и содержимо­ Procès de production d'un
го,— концепт этот становится все более общим, ensemble précapitaliste. Paris:
Mouton, 1972.
его не удерживают никакие рамки. Постоянно 3
слышится речь о пространстве того и/или про­ Blanchot M. L'espace littéraire.
странстве сего: литературном пространстве3, Paris: Gallimard, 1968.
4
идеологических пространствах, пространстве См., например, сборник, оза­
сна, топике психоанализа и пр. Причем в этих главленный «Panorama des
так называемых фундаментальных, или эпи­ sciences» (Paris: N. R. R, 1973);
это, впрочем, наименьший
стемологических, исследованиях «отсутству­
из его недостатков.
ет» не только «человек», но и пространство, 5
о котором тем не менее говорится на каждой Foucault M. Archéologie de
странице 4 . «Знание —это пространство, в кото­ savoir. Paris: Gallimard, 1969.
P. 328 [Фуко M. Археология зна­
ром субъект может занять позицию и говорить ния / Пер. С Митина, Д. Стасо­
об объектах, с которыми он имеет дело в своем ва под общ. ред. Бр. Левченко.
дискурсе»,—спокойно заявляет М. Фуко в «Ар­ Киев: Ника-Центр, 1996. С ι8ο].
хеологии знания» 5 , не задаваясь вопросом, о ка­ См. также: «перемещение
смысла» (Р. 196 [С 150]), s
ком пространстве он говорит и каким образом пространство множе­
перескакивает от теоретического (эпистемо­ ства разногласий» (Р. 2оо I
логического) к практическому, от ментально­ [С 155]) и т. п. *:
го к социальному, от пространства философов О
к пространству, где люди имеют дело с вещами. Научность с;
ω
(определяемая через пресловутую «эпистемологическую» о
рефлексию о полученном знании) и пространственность СО
СО
соединяются «структурно», по заранее предусмотренной
схеме, которая очевидна для научного дискурса и никогда
не переносится на понятие. Научный дискурс, не боясь дви
гаться по замкнутому кругу, противопоставляет статус про­
странства и статус «субъекта», мыслящее «я» и мыслимый
объект, возвращаясь тем самым на позиции картезианско­
го (западного) Логоса, который некоторые другие мыслите­
ли считают уже «закрытым» 6 . Эпистемологическая мысль,
сопрягаясь с усилиями лингвистов-теоретиков, пришла
к занятному результату. Она уничтожила «коллективно­
го субъекта», народ как генератор того или иного языка, как 20
носителя тех или иных этимологических последователь­
ностей. Она изъяла конкретного субъекта, субститута Бога,
давшего вещам имена. Она выдвинула на первый план не­
определенное и безличное on, которое порождает язык во­
обще, язык как систему. Но субъект все-таки нужен — и тог­
да вновь возникает субъект абстрактный, философское
Cogito. Отсюда новая актуализация (в модальности «нео»)
старой философии — неогегельянство, неокантианство, не­
окартезианство, включая Гуссерля, который 6
б е з ОСОбыХ СОМНенИЙ п о с т у л и р у е т (ПОЧТИ Т а в - см.: Derrida J. Le vivre et le
ТОЛОГИЧеСКОе) ТОЖДеСТВО ПОЗНаЮЩеГО С у б ъ - phénomène. Paris: PUF,
19б?
екта и познаваемой Сущности, неотделимой
от «потока» (переживаний), и, как следствие, См к р и т и ч е ские замечания
ПОЧТИ «ЧИСТОе» ТОЖДеСТВО ф о р м а л ь н о г о ЗНа- Мишеля Клускара в его кни-
НИЯ И З н а н и я п р а к т и ч е с к о г о 7 . НеуДИВИТеЛЬ- ге
«Бытие и код» (предисло-
ви
но поэтому,
J
что великий лингвист Н. Хомский * Ленинпв « М а т е Р ~ м е
' и эмпириокритицизме» решил
восстанавливает декартово Cogito (субъекта)в, эту проблему насильственным
у т в е р ж д а я , ЧТО с у щ е с т в у е т Т а к о й ЛИНГВИСТИ- путем, просто сняв ее: мысль
ческий уровень, на котором невозможно пред- ° пР°стРанстве отражает объ-
, ективное пространство, как ко-
ставить каждую фразу как простую конечную пия или фотография.
последовательность элементов определенно- 8
ГО ТИПа, п о р о ж д е н н у ю прОСТЫМ м е х а н и з м о м Chomsky N. La linguistique
cartésienne. Paris: Seuil, 1969.
«слева направо», и что следует выявить конеч- ' **
НОе МНОЖеСТВО у р о в н е й , у п о р я д о ч е н н ы х « С В е р - idem. Structures syntaxiques.
Ху ВНИЗ» 9 . H . ХОМСКИЙ НИЧТОЖе СуМНЯШеСЯ Paris: Seuil, 1979- Ρ· 27 [Хом-
скии н Синтаксические
постулирует
J
наличие ментального простран-
г
· струк-
^ „ туры//Новое в лингвистике.
ства, обладающего определенными свойства- м . и л 1дб2 Вып м с 418]
ми: направлениями и симметричностью. Он ю
R
п о з в о л я е т с е б е п е р е Й Т И ОТ ЭТОГО м е н т а л ь н о г о °yJ-м- L
'enjeu des signes. Paris:
Seuil, 1971. P. 13.
пространства языка к пространству социаль­
ному, где язык становится практикой, и даже не задумы­
вается над тем, какую пропасть преодолевает. То же самое
у Ж. М. Рея: «Смысл задается как законное право замещать
означаемые в одной и той же горизонтальной цепи, в про­
странстве упорядоченной, заранее рассчитанной когерент­
ности»10. Эти авторы, а с ними и множество других, рату­
ющих за образцовую формальную строгость, совершают
с логико-математической точки зрения образцовую ошиб­
ку—паралогизм: перескок через целую область, в обход
последовательности, перескок, неявно узаконенный по­
нятием
ждом «разлом»
удобном или «разрыв»,
случае. используемым
Они обрывают при ка­
последовательность
рассуждения, прикрываясь прерывностью, ко­ 11
торая в их методологии должна быть под за­ То же можно сказать о других
претом. Тем самым создается пустота, зияние, авторах — как самих по себе,
так и в интерпретации пере­
размеры которого неодинаковы у разных ав­ численных выше. Например,
торов и в разных специальностях; этот упрек Р. Барт пишет о Лакане:
относится и к Ю. Кристевой с ее «семиоти­ «По мысли Жака Лака- 21
кой», и к Ж. Деррида с его «грамматологией», на, топология психоана­
литического человека отнюдь
и к Р. Барту с его общей семиологией11. После­ не является топологией внеш­
дователи этой школы, которая (отчасти в силу него и внутреннего или, тем
своего успеха) все сильнее склоняется к дог­ более, верха и низа, но, ско­
рее, подвижной топологией
матизму, широко используют следующий те­ лица и изнанки, кои язык по­
оретический софизм: пространство философ- стоянно заставляет меняться
ско-эпистемологического происхождения ролями и — скажем в заклю­
фетишизируется, а социальное и материаль­ чение и для начала — как бы
вращаться вокруг чего-то та­
ное поглощаются ментальным. Некоторые из кого, что „не есть"» (ßarthes R.
этих авторов все же подозревают о существо­ Critique et vérité. Paris: Seuil,
вании или необходимости опосредования12, но 1966. P. 27 [Барт P. Критика
большинство без лишних церемоний переска­ иБарт истина / Пер. Г. К. Косикова / /
Р. Избранные работы. Се­
кивают от ментального к социальному. миотика. Поэтика. М.: Прогресс,
Одно из сильных идеологических тече­ 1989· С. 333])·
ний, весьма гордое собственной научностью, 12

восхитительно бессознательным образом выра­ Это не относится к К. Ле­

ей-Стросу, который во всех
жает господствующие—то есть принадлежа­ своих работах отождествляет
щие господствующему классу—представления ментальное с социальным че­
рез понятийный аппарат (от­
(быть может, скругляя их или искажая). Опре­ ношения обмена) с самой ран­
деленная «теоретическая практика» порожда­ ней стадии возникновения
ет ментальное пространство, якобы внеположноеобщества. Напротив, Ж. Дер­
идеологии. Неизбежная логическая цепь или рида, ставя «графию» перед
«фонией», письмо перед голо­
кольцо приводит к тому, что это ментальное сом, или Ю. Кристева, апелли­
пространство, в свою очередь, становится ме­ руя к телу, ищут переход (соч­
стом «теоретической практики», отличной от ленение) между пространством
ментальным, предварительно
практики социальной и утверждаемой в каче­
13 заданным ими, то есть пред­
стве оси, стержня или центра Знания . Двой­ полагаемым, и пространством
ное преимущество для существующей «куль­ материально-социальным.
туры»: она выглядит не противницей и даже 13
покровительницей правдивости, а в этом «мен­ Этими притязаниями про­
питана каждая страница s
тальном пространстве» происходит множество указанного выше сборни­
мелких событий, которые можно либо обра­ ка «Panorama des sciences χ
тить на пользу, либо использовать в полемике. humaines». О
14
О том, что это ментальное пространство уди­ См.: Lefebvre H. Vers le
вительным образом похоже на то, где в тиши Cybernanthrope / Rééd.
υ
кабинетов орудуют технократы, мы еще будем Paris: Denoel, 1972. 3
14
говорить ниже . Что же до Знания в подоб­ СО
СО
ном, основанном на эпистемологии определении, более или
менее тонко отграниченного от идеологии или от развива­
ющейся науки, то разве не восходит оно прямиком к геге­
левскому Концепту, жениху Субъективности, наследницы
великого картезианского рода?
 Предполагаемое квазилогическое тождество менталь­
ного пространства у математиков и философов-эпистемоло­
гов разверзает пропасть между тремя понятиями: менталь­
ное, материальное, социальное. Несколько канатоходцев
преодолевают эту бездну под взорами восхищенных и слад­
ко содрогающихся зрителей, но так называемая философ- 22
екая мысль, то есть мысль философов по профессии, как
правило, даже не пытается проделать подобное «сальто-мор­
тале». Видят ли они еще провал? Они отводят глаза. Про­
фессиональная философия отказывается от современной
проблематики знания и от «теории познания», ограничива­
ясь знанием абсолютным, или притязающим на абсолютное,
то есть знанием истории философии и наук. Подобное зна­
ние якобы отделено и от идеологии, и от не-знания, то есть
от «переживания». Это отделение невозможно осуществить,
зато оно имеет то преимущество, что не мешает банальному
«консенсусу», к которому многие подспудно стремятся: кто
же откажется от Истины? Когда заводят речи об истине, ил­
люзии, неправде, видимости и реальности, каждый понима­
ет, или считает, что понимает, чем тут пахнет.

i-4
Эпистемологически-философская рефлексия не задала век­
тора развития для науки, уже давно ищущей себя в огром­
ном количестве публикаций и трудов: науки о пространстве.
Соответствующие исследования либо ограничиваются чи­
стым описанием (не поднимаясь до аналитики, а тем бо­
лее до теоретизирования), либо приводят к фрагментации
и расчленению пространства. Но есть достаточно основа­
ний полагать, что описания и фрагментации дают лишь пе­
речни того, что находится в пространстве, самое большее —
некий дискурс о пространстве, но никогда не знание самого
пространства. За неимением знания пространства в дискурс
и в язык как таковой, то есть в ментальное пространство, пе­
реносится большинство функций и «свойств» простран­
ства социального.
Семиология ставит некоторые щекотливые вопро­
сы — именно постольку, поскольку этот незавершенный
способ познания распространяется вширь, не ведая сво­
их границ, и ему следует эти границы поставить, хоть это
и сложно. Когда к пространствам (например, городским)
применяют коды, разработанные на основании литератур­
ных текстов, такое применение остается описательным;
это нетрудно показать. Попытки же выстроить тем самым
некую кодировку—процедуру расшифровки социального
пространства — несут в себе риск свести это простран­
ство к сообщению, а посещение его — к прочтению. А зна­
чит, отказаться от истории и от практики. Однако не было
ли в прошлом, в XVI (Ренессанс и ренессансный город) —
XIX веках, некоего единого архитектурного, урбанистиче­
ского, политического кода, общего языка для жителей го- 23
родов и деревень, для властей и для художников, языка,
позволявшего не только «прочитывать» пространство, но
и производить его? А если такой код существовал, то как он
был порожден? Где, как, почему он исчез? На эти вопросы
еще предстоит дать ответ.
Что же касается расчленения и фрагментации, они
доходят до бесконечности — неопределенной и не подда­
ющейся определению. Тем более что фрагментация счи­
тается научным приемом («теоретической практикой»),
позволяющим упростить хаотические потоки явлений
и выявить их «составные элементы». Отвлечемся пока от
применения математических топологий. Послушаем, как
эксперты рассуждают о пространстве живописи, о про­
странстве Пикассо, о пространстве «Девушек из Авиньона»
и «Герники». Другие эксперты говорят об архитектурном
пространстве, или пространстве скульптуры, или простран­
стве литературы — совершенно так же, как о «мире» того
или иного писателя, того или иного творца. Из специаль­
ных научных трудов читатели узнают о разного рода специ­
ализированных пространствах: пространствах досуга, ра­
бочих, игровых, транспортных, пространствах социальной
инфраструктуры и т. п. Некоторые ничтоже сумняшеся го­
ворят о «больном пространстве» или «болезни простран­
ства», о безумном пространстве или пространстве безумия.
Получается бесконечное множество пространств, нас­
лоенных одни на другие (или вложенных друг в друга),—
географических, экономических, демографических, социо­
логических, экологических, политических, коммерческих,
национальных, континентальных, мировых. Не забудем
и о пространстве природы (физическом), пространствах по­
токовых (энергии) и пр. и
Прежде чем подробно и точно опровергнуть ту или *
иную из подобных процедур, проводимых под соусом «на- >g
учности», сделаем одно предварительное замечание: эта S
бесконечная множественность описаний и фрагмента- 5
ций наводит на подозрения. Не идут ли они в русле весь- ъ
ма сильной, возможно, доминирующей тенденции в су- «
ществующем обществе (способе производства)? При этом -
способе производства труд познания, как и труд физиче­
ский, бесконечно дробится. Более того, пространственная
практика заключается в проецировании «на местность»
по отдельности всех аспектов, элементов и моментов
практики социальной, причем происходит это под неослаб­
ным тотальным контролем, то есть при подчинении все­
го общества практике политической, власти государства.
Как мы увидим, подобный праксис предполагает и усугу­
бляет многие противоречия; о них еще пойдет речь в этой
книге. Если этот анализ подтвердится, то искомая «наука 24
о пространстве»:
a) полностью соответствует политическому («неока­
питалистическому», если речь идет о Западе) примене­
нию знания, которое, как известно, все более и более «не­
посредственно» интегрируется в производительные силы
и «опосредованно» — в общественные производственные
отношения;
b) предполагает идеологию, маскирующую это примене­
ние, а также конфликты, неотделимые от в высшей степе­
ни корыстного использования в принципе бескорыстного зна­
ния; идеологию, не называющую себя таковой, а для тех, кто
принимает эту практику, сливающуюся со знанием;
c) содержит в лучшем случае технологическую утопию,
имитацию или программирование будущего (возможного)
в рамках реальности, то есть существующего способа произ­
водства. Она оперирует, основываясь на знании, интегриро­
ванном и интегрирующем в данный способ производства. По­
добную технологическую утопию, которой изобилуют все
научно-фантастические романы, можно обнаружить в лю­
бых проектах, относящихся к пространству, —архитектур­
ных, урбанистических, связанных с планировкой.
Все эти положения будут далее эксплицированы, под­
креплены аргументами и доказательствами. Если они под­
твердятся, то в первую очередь потому, что существует
истина пространства (за анализом следует изложение, несу­
щее эту глобальную истину), а не создание или построение
некоего истинного пространства—либо общего, как полага­
ют эпистемологи и философы, либо частного, как считают
представители той или иной научной дисциплины, связан­
ной с пространством. Во вторую очередь, это означает, что
следует перевернуть, направить в обратную сторону господству­
ющую тенденцию-, тенденцию, ведущую к фрагментации,
разделению, дроблению, подчиненным единому центру
или центральной власти; тенденцию, реализуемую знанием
и во имя знания. Совершить такой переворот нелегко; не­
достаточно просто заменить «точечные» исследования гло­
бальными. Можно предположить, что он потребует значи­
тельных усилий. Для того чтобы совершить этот переворот,
нужна мощная мотивация, его придется направлять по ходу
самого его свершения, этап за этапом.
 i-5
Мало кто сегодня возьмется отрицать «влияние» капиталов
и капитализма в практических вопросах, касающихся про­
странства, — от строительства жилых зданий до распреде- 25
ления инвестиций и разделения труда на всей планете. Но
что сегодня понимают под «капитализмом» и «влиянием»?
Одни представляют себе «деньги» с их способностью к воз­
действию или же торговый обмен, товар в самом общем
виде, поскольку «все» продается и покупается. Другие более
отчетливо представляют себе действующих лиц драмы: на­
циональные и многонациональные «общества», банки, де-
велоперов, власти. Каждый агент, способный участвовать
в процессе, обладает своим «влиянием». Тем самым за скоб­
ки выносятся одновременно и единство капитализма, и его
разнообразие, а значит, противоречия. Его превращают
либо просто в сумму отдельных видов деятельности, либо
в сложившуюся замкнутую систему, когерентную, потому
что она выдерживает испытание временем, и только поэ­
тому. Однако капитализм слагается из многих элементов.
Недвижимость, торговый капитал, финансовый капитал,
каждый со своими более или менее широкими (в зависи­
мости от эпохи) возможностями, вмешиваются в практи­
ку; их вмешательство не обходится без конфликтов между
капиталистами одного или разных видов. Разного рода ка­
питалы (и капиталисты) вместе с различными пересекаю­
щимися рынками — рынком товаров, рынком рабочей силы,
рынком знаний, рынком самих капиталов, рынком земель —
образуют капитализм как таковой.
Некоторые легко забывают, что у капитализма есть
и иной аспект, безусловно связанный с функционирова­
нием денег, различных рынков, общественных производ­
ственных отношений, но отдельный от них, ибо главен­
ствующий: гегемония одного класса. Понятие гегемонии,
введенное Грамши, предсказывавшим роль рабочего клас­
са в построении нового общества, до сих пор позволяет ί
анализировать деятельность буржуазии — в частности, ту, ξ
что касается пространства. Понятие гегемонии уточня- >|
ет и утончает несколько грубый и тяжеловесный концепт S
«диктатуры» пролетариата, которая должна последовать за 5
диктатурой буржуазии. Оно обозначает нечто гораздо боль- ъ
шее, чем влияние и даже чем постоянное использование ре- «
прессий и насилия. Гегемония осуществляется в отноше- .-
нии всего общества, включая культуру и науку, чаще всего
через посредников — политиков и политических партий, но
также и многих интеллектуалов и ученых. То есть она осу­
ществляется в отношении институций и репрезентаций.
Сегодня господствующий класс поддерживает свою геге­
монию всеми средствами, в том числе и с помощью знания.
Связь между знанием и властью становится очевидной, что
никоим образом не означает запрета на критическое, под­
рывное знание и, напротив, обусловливает различие и кон­
фликт между знанием на службе власти и знанием, власти 26
не признающим15.
Как эта гегемония может обойти стороной простран­
ство? Разве оно не просто пассивное средоточие социаль­
ных отношений, среда их овеществленного воссоединения
или сумма приемов их возобновления и продления? Нет.
Ниже мы покажем, что пространство, знание и действие
играют активную (оперативную, прикладную) роль внутри
существующего способа производства. Мы покажем, что
пространство работает, что гегемония осущест­ 15
вляется посредством пространства, выстраи­ Это конфликтное и, как след­
вая с помощью подспудной логики, с помощью ствие, дифференцирующее
знания и техники, определенную «систему». различие между «знанием»
и «познанием», что упускает из
Порождая строго определенное пространство, виду М. Фуко в своей «Археоло­
пространство капитализма (мировой рынок), гии знания», выделяя их лишь
очищенное от противоречий? Нет. Если бы внутри «пространства игры»
(Foucault M. Op. cit. P. 241, 244
дело обстояло так, «система» могла бы на за­ sqq. [Фуко M. Указ. соч. С. 166])
конных основаниях притязать на бессмертие. и хронологически, путем рас­
Некоторые догматичные умы колеблются меж­ пределения во времени (Ibid.
ду проклятиями в адрес капитализма, буржу­ Р. 244-252 рам >*<е. С. 171-175])·

азии, их репрессивных институтов и безудерж­

ным восхищением, неодолимым влечением к ним. Они
привносят в это незамкнутое целое (настолько незамкнутое,
что ему приходится прибегать к насилию) недостающую
ему связность, превращая общество в «объект» система­
тизации, которую изо всех сил стараются завершить и за­
крыть. Если бы это было правдой, она не устояла бы. Откуда
тогда брать слова, понятия, позволяющие дать определение
системе? Все они будут лишь орудиями самой системы.

i.6
Теорию, ищущую и не находящую себя самое из-за отсут­
ствия критического момента, а потому снова и снова возвра­
щающуюся к дробному знанию, — теорию эту можно назвать,
по аналогии, «унитарной теорией». Задача в том, чтобы вы­
явить или создать теоретическое единство между «полями»,
рассматриваемыми по отдельности, подобно молекулярным,
электромагнитным, гравитационным силам в физике. О ка­
ких полях идет речь? Прежде всего о физическом — природе,
космосе; затем о ментальном (включая логику и формальную
абстракцию); и, наконец, о социальном. Иначе говоря, пред­
метом исследования выступает логико-эпистемологическое
пространство, пространство социальной практики, занятое
чувственными явлениями, в число которых входят и вообра­
жаемое, проекты и проекции, символы, утопии.
Требование единства можно сформулировать ина- 27
че, более четко. Рефлективная мысль либо смешивает, либо
разделяет «уровни», распознаваемые социальной практи­
кой, и тем самым ставит вопрос об их взаимосвязях. Жилье,
жилые здания, «жилищная среда» относятся к архитектуре.
Город, городское пространство относятся к особой научной
дисциплине—урбанистике. Более широкое пространство,
территория (региональная, национальная, континенталь­
ная, всемирная), находится в ведении других специали­
стов: планировщиков, экономистов. Таким образом, все эти
«специальности» либо входят, проникают одна в другую
под строгим надзором главного действующего лица — по­
литики, либо выпадают одна из другой, лишаясь всяких об­
щих целей и всякой теоретической общности.
Унитарная теория призвана покончить с этой ситуа­
цией, критический анализ которой не исчерпывается изло­
женными выше соображениями.
Познание материальной природы позволяет опреде­
лить понятия на наивысшем уровне обобщения и научной
абстракции (имеющей содержание). Даже связи между эти­
ми понятиями и соответствующими им материальными
реалиями еще не определены, мы знаем, что связи эти су­
ществуют и что предполагаемые ими концепты и теории —
энергия, пространство, время — не могут ни смешаться
между собой, ни отделиться друг от друга. Все то, что в по­
вседневном языке именуется «материей», или «природой»,
или «физической реальностью» —то, в чем при первичном
анализе выделяются и даже разграничиваются отдельные
моменты,—вновь обрело безусловное единство. «Субстан­
ция» этого космоса (или «мира»), к которому принадлежат
и земля, и род человеческий с его сознанием, «субстанция»
эта — если вспомнить старинную философскую лексику — ί
обладает свойствами, которые описываются тремя слова- *
ми. Если мы говорим «энергия», то должны сразу же до- >g
бавить, что эта энергия действует в некоем пространстве. S
Если мы говорим «пространство», то должны сразу ска- S
зать, что именно его наполняет и каким образом: обозна- ъ
чить действие энергии в некоторых «точках» и во времени. «
Если мы говорим «время», то должны сразу продолжить, .-:
указав, что именно умирает или изменяется. Пространство,
взятое по отдельности, превращается в пустую абстракцию;
то же самое относится и к энергии, и ко времени. Эту «суб­
станцию», с одной стороны, трудно помыслить, а тем более
представить себе на космическом уровне, однако, с другой
стороны, можно сказать, что ее очевидность бросается в гла­
за: и чувства, и мысль улавливают только ее.
Можно ли в познании социальной практики, во все­
общей науке о так называемой человеческой реальности,
брать за образец модель, заимствованную у физики? Нет. 28
Попытки подобного рода всегда заканчивались неудачей16.
Теоретическая физика не позволяет теории обществ ис­
пользовать некоторые подходы, в частности разграничение
уровней, областей и участков. Она подталкивает к подходам
унитарным, объединяющим разрозненные элементы. Она
служит не образцом, а ограждением.
Выработка унитарной теории нисколько не мешает
конфликтам внутри познания, спорам и полемикам, скорее
наоборот. Даже в физике и в математике! Кон- 16
фликтующие течения есть даже в науке, кото- это относится и к модели, за-
р у ю ф и л о с о ф ы С ч и т а ю т «ЧИСТОЙ», ПОСКОЛЬКУ имствованной К. Леви-Стросом
в
ОЧИЩаюТ е е ОТ д и а л е к т и ч е с к и х МОМенТОВ. периодической системе эле-
^ , , ментов Менделеева и общей
ТОТ ф а к т , ЧТО ф и з и ч е с к о е П р о с т р а н с т в о комбинаторике.
не обладает «реальностью» без действующей 17
Н
В н е м ЭНерГИИ, МОЖНО СЧИТаТЬ ДОКазаННЫМ. °У1е F- Frontiers of Astronomy.
О модальностях этого действия, физических ^ГитЙТэи" ^ ^
связях между центрами, ядрами, скопления­
ми, с одной стороны, и периферией, с другой, пока оста­
ется только гадать. Теория расширяющейся Вселенной
предполагает начальное ядро, первичный взрыв. Это из­
начальное единство космоса вызвало много возражений
из-за своего почти теологического (теогонического) харак­
тера. Ф. Хойл противопоставляет ей гораздо более слож­
ную теорию: энергия, как бесконечно малая, так и беско­
нечно большая, распространяется во всех направлениях.
Единый центр космоса, хоть изначальный, хоть конечный,
помыслить нельзя. Энергия-пространство-время кон­
денсируется в бесконечном множестве мест (локальных
пространствах-временах)17.
Если уж соотносить теорию так называемого челове­
ческого пространства с теорией физической, то, быть мо­
жет, именно с последней? Пространство понимается как
продукт энергии. Энергию можно сравнить с содержимым,
занимающим пустое вместилище. Тем самым отсекаются
каузальность и финализм, пропитанные метафизической
абстракцией. Космос уже дает нам пример множества оха­
рактеризованных пространств, чье разнообразие описыва­
ется, однако, унитарной теорией — космологией.
Данная аналогия имеет свои пределы. Нет ника­
ких оснований приравнивать социальные энергии к энер­
гиям физическим, так называемые «человеческие» сило­
вые поля — к полям физических сил. Ниже мы подробно
опровергнем подобный редукционизм — наряду с любыми
другими редукционизмами. И все же человеческие обще­
ства, равно как и любые живые организмы, человеческие
и нет, нельзя представить себе вне космоса (или, если угод­
но, вне «мира»); космология хотя и включает в себя их по­
знание, но не может обойти их стороной, как государство 29
в государстве!

i-7
Как назвать раскол, благодаря которому различные про­
странства — физическое, ментальное, социальное — внепо-
ложны друг другу и существуют по отдельности, на рассто­
янии? Разнесение? Расхождение? Разъединение? Разрыв?
Название здесь не важно. Важна сама дистанция, отделя­
ющая «идеальное» пространство, принадлежащее к числу
ментальных (логико-математических) категорий, от про­
странства «реального», пространства социальной практики.
Тогда как каждое из них предполагает, обусловливает дру­
гое и зависит от него.
Какую выбрать отправную точку для теоретическо­
го исследования, которое бы прояснило эту ситуацию и тем
самым преодолело ее? Философию? Нет, ибо она «причаст­
ная сторона» и в данной ситуации пристрастна. Философы
внесли свой вклад в создание этой пропасти, разрабатывая
абстрактные (метафизические) представления о простран­
стве, в том числе картезианское пространство — абсолют­
ную бесконечную «протяженность» (res extenso), атрибут
Бога, познаваемый, в силу своей гомогенности (изотропно­
сти), только интуитивно. Это тем более достойно сожале­
ния, что философия в своих истоках поддерживала тесную
связь с «реальным» пространством, пространством грече­
ского города-государства; однако впоследствии эта связь
оказалась разорвана. Это замечание не означает, что к фи­
лософии, ее концептам и концепциям, нельзя обращать- 2
ся. Оно означает, что из них нельзя исходить. Может быть, *
взять литературу? Почему бы и нет? Писатели многое опи- >g
сали, в частности разные местности и населенные пункты. S
Но какие брать тексты} Почему те, а не другие? Селин с по- 5
мощью повседневного языка превосходно воплощает про- ъ
странство Парижа, пригороды, Африку. Платон в «Критии» «
и в других диалогах замечательно описал пространство .-
космоса и города — образа космоса. Вдохновенный Куин­
си, преследуя на улицах Лондона тень женщины своей меч­
ты, или Бодлер в «Картинах Парижа» говорили о город­
ском пространстве не менее прекрасно, чем Виктор Гюго
или Лотреамон. Стоит исследователю начать искать про­
странство в литературных текстах, как оно находится вез­
де и всюду: его включают, описывают, проецируют в произ­
ведение, о нем грезят и рассуждают. Из каких текстов мог
бы исходить «текстуальный» анализ, какие из них считать
основополагающими? Поскольку речь идет о социальной 30
«реальности» пространства, начальной точкой отсчета сто­
ило бы считать не столько литературу, сколько архитекту­
ру и тексты о ней. Но что такое архитектура? Чтобы дать ей
определение, нужно опираться на уже произведенный ана­
лиз и описание пространства.
Нельзя ли взять за точку отсчета общие научные по­
нятия, находящиеся сейчас на стадии разработки и столь
же общие, как и понятие текста: например, понятия ин­
формации и коммуникации, сообщения и кода, знаково­
го множества? Но в таком случае анализ пространства ри­
скует замкнуться в рамках одной специальности, что не
позволит учитывать фрагментации и только усугубит их.
Остается лишь воззвать к понятиям универсальным, которые
внешне относятся к философии, но не принадлежат ни од­
ной специальной дисциплине. Существуют ли подобные
понятия? Имеет ли по-прежнему смысл то, что Гегель на­
зывал конкретными универсалиями} Это еще надо доказать.
На данном этапе можно назвать понятия «производство»
и «производить»: они обладают искомой конкретной уни­
версальностью. Они выработаны философией, однако вы­
ходят за ее пределы. Несмотря на то что в прошлом ими на
время завладевала та или иная научная специальность, на­
пример политэкономия, они не поддались этой узурпации.
Понятия «производить» и «производство», вернув себе
расширительный смысл, которым они обладали в некото­
рых текстах Маркса, отчасти утратили иллюзорную точ­
ность, привнесенную в них экономистами. Заново ввести
их в оборот и использовать — задача не из легких. Словосо­
четание «производить пространство» вызывает удивление:
схема, согласно которой пустое пространство предсуществу-
ет тому, что его наполняет, все еще остается в силе. Какие
пространства? И что такое «производить» применительно
к пространству? Мы должны будем совершить переход от
разработанных, то есть формализованных, концептов к это­
му содержанию, не впадая в иллюстративность и не злоупо­
требляя примерами, то есть не создавая поводов для софиз­
мов. Следовательно, нужно будет дать полный, развернутый
разбор этих концептов и их соотношения с предельно фор­
мальной абстракцией (логико-математическим простран­
ством), с одной стороны, и с областью чувственно-прак­
тического и с пространством социальным — с другой;
в противном случае конкретно-универсальное распадется
и вернется к своим составляющим (согласно Гегелю) — част­
ному (здесь: четко описанным или очерченным социальным
пространствам), общему (логическому и математическому),
особенному («локусам», считающимся принадлежностью
природы и наделенным только физической и чувственной
реальностью). 31

i.8
Каждый знает, что имеется в виду, когда говорят о «ком­
нате» в квартире, об «угле» улицы, о «площади», о рынке,
о торговом или культурном «центре», о публичном «месте»
и т.д. Эти слова повседневной речи обознача- 18
ЮТ (НО н е ИЗОЛИруЮТ) р а з л и ч н ы е П р о с т р а н с т в а С м.: MatoréG. L'espace humain:
И ОПИСЫВают П р о с т р а н с т в о с о ц и а л ь н о е . О н и L'expression de l'espace
dans la v i e l a
соответствуют определенному использованию · P e n s e e et l^rt
J r J
„ contemporains. Pans, 1962
ЭТОГО П р о с т р а н с т в а , ТО еСТЬ о п р е д е л е н н о й СОЦИ- ( и лексикологический указа-
альной практике, которую они выражают и об- тель в конце книги).
разуют. Слова эти соединяются друг с другом
в определенном порядке. Не следует ли для начала создать
их перечень18, а затем выяснить, внутри какой парадигмы
они обретают значение и по правилам какого синтаксиса
организуются?
Либо они образуют некий неведомый код, который
анализ способен восстановить и описать. Либо же мышле­
ние может, исходя из этих материалов (слов) и этого ин­
струментария (операций со словами), выстроить некий код
пространства.
В обоих случаях мысль выстроит некую «систему про­
странства». Но из точных научных опытов мы знаем, что
подобная система лишь косвенно соотносится с «объек­
том» и что в действительности она содержит лишь дискурс
0#объекте и связана именно с ним. Замысел, обретающий
очертания в этой книге, состоит не в производстве некоего
(или единого) дискурса о пространстве, но в том, чтобы по- ί
казать производство самого пространства, объединив раз- *
личные пространства и модальности их порождения в еди- >g
ную теорию. S
В этих кратких замечаниях намечено решение пробле- S
мы, которую впоследствии нужно рассмотреть со всей тща­ Σ
тельностью, чтобы понять, приемлема ли она либо же пред- «
ставляет собой неявный вопрос об истоках. Предшествует
ли язык (логически, эпистемологически, генетически) соци­
альному пространству, возникает ли вместе с ним или поз­
же? Является ли он его условием или формулировкой? Тезис
о приоритете языка —отнюдь не единственно возможный;
быть может, виды деятельности, сопровождающиеся раз­
меткой земли, оставляющие следы, организующие воедино
различные жесты и работы, являются первичными (логиче­
ски, эпистемологически) по отношению к строго упорядо­
ченным, жестко выстроенным языкам? Быть может, необ­
ходимо выявить какие-то еще не проясненные связи между 32
пространством и языком, внутреннюю «логичность» сце­
пления, изначально функционирующего как простран-
ственность, редуцирующего хаотически данные качества по­
средством восприятия вещей (чувственной практики)?
Насколько можно прочесть данное пространство? Под­
дается ли оно расшифровке? Трудно сразу дать удовлетво­
рительный ответ на этот вопрос. Действительно, если по­
нятия сообщения, кода, информации и т. д. не позволяют
проследить генезис данного пространства (это положение,
высказанное выше, еще нуждается в аргументах и доказа­
тельствах), то пространство уже произведенное можно рас­
шифровать и прочесть. Оно предполагает процесс озна­
чивания. И даже если не существует единого общего кода
пространства, присущего речевой деятельности или нацио­
нальным языкам, то, возможно, в ходе истории сложились
отдельные частные коды, влекущие за собой разнообразные
последствия; так что заинтересованные «субъекты», члены
того или иного общества, имели доступ одновременно к их
пространству и к самим себе в качестве «субъектов», дей­
ствующих в этом пространстве и понимающих его (в самом
широком смысле слова).
Если существовал (видимо, начиная с XVI и вплоть
до XIX века) язык определенных отношений между горо­
дом, деревней и политической территорией, кодифициро­
ванный на основе практики и основанный на классической
перспективе и евклидовом пространстве, то почему и как
эта кодификация распалась? Надо ли пытаться восстано­
вить подобный язык, общий для разных членов данного об­
щества: пользователей и жителей, властей, технических ра­
ботников (архитекторов, урбанистов, планировщиков)?
Теория может сформироваться и быть сформулиро­
ванной лишь на уровне перекодировки. Знание усваивается
лишь через злоупотребление «правильным» языком. Его
место — на уровне концептов. Таким образом, оно не заклю­
чается ни в каком-то особом языке, ни в метаязыке, пусть
эти концепты и подходят науке о языке как таковой. Позна­
ние пространства не может с самого начала замыкаться
в этих категориях. Код кодов? Если угодно, да, но эта функ­
ция теории по «возведению в квадрат» мало что проясняет.
Если в прошлом существовали коды пространства, отлича­
ющие каждую пространственную (социальную) практику,
если эти кодификации и соответствующее им пространство
уже были произведены, то теория должна будет описать их ге­
незис, их влияние, их угасание. Ясно, что подобный анализ
должен вестись в иной плоскости, нежели работы специ­
алистов в данной области: следует не подчеркивать фор­
мальную строгость кодов, но привнести диалектику в само
это понятие. Оно займет место в практических отношениях 33
и взаимодействиях «субъектов» с их пространством, с окру­
жающими их местами. Следует показать генезис и исчезно­
вение кодировок и расшифровок. Следует вывести на свет
все содержания — социальные (пространственные) практи­
ки, неотделимые от форм.

19
I. Q
^ Breton A. L'amour fou. Paris:
Gallimard, 1937. P. 23 [Бре-
СюрреалИЗМ сегОДНЯ ВИДИТСЯ иначе, Чем ПОЛ Be- дтон
а к а нА. нБезумная
а / Пе илюбовь. Звез-
ка назад. Некоторые
1
его притязания исчезли: У Р · послесловие
„ Т. В. Балашовой. М.: Текст, 20о6.
замена политики поэзией и политизация по- с 15j
следней, идея трансцендентного откровения. 20
То ж е
Однако Эта л и т е р а т у р н а я ШКОЛа н е СВОДИТСЯ замечание, по проше-
ствии стольких лет 0
к литературе (которую она сначала поносила), ' ™осится
r
J~ \ гj /> многим стихотворениям
и к0
ТО еСТЬ К ЧИСТО Л и т е р а т у р н о м у СОбытИЮ, СВЯ- Элюара.
занному с изучением бессознательного (авто­
матическое письмо), обладавшему на первых порах подрыв­
ным характером, впоследствии компенсированным всеми
возможными средствами: глоссами, толкованиями и ком­
ментариями; славой и рекламой и т.д.
Ведущие деятели сюрреализма пытались расшифро­
вать внутреннее пространство и стремились прояснить пе­
реход от этого субъективного пространства к материи, телу
и внешнему миру, а также социальной жизни. Что сообща­
ет сюрреализму не замеченное поначалу теоретическое из­
мерение. Эта попытка достичь единства, предвосхищаю­
щая поиски, впоследствии зашедшие в тупик, раскрывается
в «Безумной любви» Андре Бретона. Странное опосреду­
ющее воображение или магия («Так, поджидая женщину, 5
я обычно открываю дверь, закрываю ее, снова открываю; за- *
кладываю деревянным ножичком ту страницу наугад от- >|
крытой книги, где попалась строчка, которая может прямо £
или косвенно подсказать мне, о чем думает моя возлюблен- 5
ная и придет ли она сейчас ко мне; потом я начинаю пе- ъ
реставлять в комнате предметы, присматриваясь, как они л
выглядят рядом, отыскивая самые дерзкие сочетания»19) ._:
нисколько не умаляют провидческого значения данно­
го произведения 20 . Однако можно показать и ограничен­
ность этих неудачных поэтических изысканий. Дело не
в том, что поэзии сюрреализма недостает концептуальной
разработки и обнажения смысла (теоретических текстов
сюрреализма, манифестов и прочего, более чем достаточно;
позволительно задаться вопросом, что останется от сюрре­
ализма без этой надстройки). Недостатки, присущие этой
поэзии, лежат глубже. Она предпочитает визуальное видимо­
му, редко «вслушивается» и, что любопытно, пренебрегает
музыкальностью «слова» и тем более центрального для нее
«видения». «Словно в черной ночи условий человеческого
существования появляется просвет, словно природная необ­
ходимость, соединившись с нашей волей, придает явлени­
ям полную прозрачность...»21
Этот изначально гегелевский замысел (по словам са­
мого Бретона22) реализуется лишь через аффективную, а зна­
чит, субъективную перегрузку «объекта» (любви) повышен­
но экзальтированной символикой. Неявно,
ПОЧТИ б е з у п о м и н а н и й , ПОСТуЛИруЯ Г е г е л е в с к у ю Breton A. Op. cit. Р. 6
цель истории в своей поэзии и через нее, сюрре- Указ. соч. с. 32].
22
алисты создавали всего лишь поэтический ме- _, ^
^ Ibid. Р. 61 [Там же. С.
таязык истории, иллюзорное слияние субъекта
с объектом в трансцендентальном метаболизме. Словесные
метаморфозы, анафоризация отношений между «субъекта­
ми» (людьми) и вещами (повседневностью)... Иначе говоря,
сюрреалисты перегружали смысл, но ничего не меняли. Ибо
не могли силами одного лишь языка перейти от обмена (бла­
гами) к их использованию.
Творчество Ж. Батая, как и творчество сюрреалистов,
предстает сегодня в ином свете, чем при его жизни. Не стре­
мился ли и он (среди прочих замыслов) также соединить
пространство внутреннего опыта с материальным простран­
ством природы (тем, что ниже сознания,—деревом, сексом,
Ацефалом) и с социальным пространством (пространством
коммуникации и речи)? Подобно сюрреалистам, но не через
образный синтез, а иначе, Ж. Батай наметил переход меж­
ду реальностью, подреальностью и сверхреальностью. Каким
путем? Путем, который проложил вулканически-взрывной
Ницше. Ж. Батай подчеркивает разломы, разверзает пропа­
сти, вместо того чтобы заполнять их; затем случается вспыш­
ка взрывной интуитивной интенции, которая распростра­
няется от края до края, от земли к солнцу, от ночи к дню, от
жизни к смерти. Но и от логики к гетерологии, от нормаль­
ного к гетерономному (стоящему далеко по ту и эту сторону
аномичного). Пространство целиком — одновременно мен­
тальное, физическое и социальное — понимается трагически.
В нем есть центр и периферия, но центр обладает собствен­
ной трагической реальностью — реальностью жертвы, наси­
лия, взрыва. И периферия тоже, по-своему.
В ту же самую эпоху один из теоретиков техни­
ки нащупывал унитарную теорию пространства, прямо
противоположную теории сюрреалистов и Ж. Батая. Не­
заслуженно забытый Ж. Лафит возложил освоение физи­
ческой реальности, познания, социального пространства
на «механологию», общую науку о технических механиз­
мах23. Ж. Лафит развил некоторые положения Маркса, све­
денные воедино К. Акселосом24. В его распоряжении не 35
было необходимых элементов и концепций, он ничего не
знал об информатике и кибернетике и, как следствие, о раз­
личии между информационными машинами и силовыми
машинами. Тем не менее Ж. Лафит дорабатывает унитар­
ную гипотезу со всей «строгостью», отличающей технокра­
тически-функционально-структуралистскую идеологию,
причем эта строгость приводит его к самым рискованным
положениям, к концептуальным построениям, достой­
ным научной фантастики. Это технократиче- 23
СКаЯ уТОПИЯ. Т а к , ДЛЯ О б ъ я с н е н и я ИСТОрии а в - С м.его «Рассуждения о науке
ТОр ВВОДИТ а н а л о г и ю м е ж д у «ПаССИВНЫМИ (ТО о машинах», вышедшие в свет
в 1932 году и пе еи
есть статичными) машинами» и архитектурой Р зданные
г
в 1Q72-м (Lafitte J. Reflexions sur
и растениями, тогда как «машины активные», la science des machines / Préf de
б о л е е д и н а м и ч н ы е , б о л е е « р е ф л е к т о р н ы е » , СО- J. Guillerme. Paris: Vrin, 1972).
24
ответствуют животным. Исходя из этих по-
нятий, Ж. Лафит выстраивает несколько эво- ^ - P ^ T ^ d e
ЛЮЦИОННЫХ РЯДОВ, ПРИВОДЯЩИХ К ЗаПОЛНеНИЮ Minuit, 1961.
пространства; он дерзко реконструирует гене- 25
lbld р 92 sq
зис природы, познания, общества: «Через гар-
моничное развитие этих трех великих разломов,
расходящихся и взаимодополняющих рядов» 25 .
Гипотеза Ж. Лафита стала предвестницей многих
других, в том же духе. Это осмысление технического нача­
ла выводит на передний план лишь то, что эксплицирова­
но, заявлено вслух,—не только рациональное, но интеллекту­
альное,—с порога отметая все побочное, гетерологичное, все,
что кроется в практике, а заодно и ту мысль, которая выявля­
ет скрытое. Как если бы на пространстве мысли и социаль­
ной жизни все сводилось к прямому и открытому, к «лицом
к лицу».

о
I. 1 0

Если поиск унитарной теории пространства (физического, ъ

ментального, социального) действительно наметился уже се
несколько десятков лет назад, то почему и как от него отка- ._:
зались? Потому что он слишком объемен и возникает из на­
стоящего хаоса представлений—либо поэтических, субъек­
тивных, спекулятивных, либо отмеченных печатью техни­
ческого позитивизма? Или же потому, что он бесплоден?
 Чтобы понять, что именно произошло, нужно вер­
нуться к Гегелю, этой Площади Звезды с высящимся в цен­
тре философско-политическим монументом. В гегельянстве
историческое Время порождает Пространство, в котором
простирается и над которым властвует Государство. История
реализует архетип разумного существа не в индивидууме, 36
а в связной совокупности институций, групп и частичных
систем (право, мораль, семья, город, ремесла и т.д.), занима­
ющих национальную территорию, на которой господству­
ет государство. Тем самым Время застывает и фиксируется
в рациональности, имманентной пространству. Гегелевский
конец истории не влечет за собой исчезновение продукта
исторического развития. Напротив: этот продукт производ­
ства, движимого познанием (понятием) и направляемого со­
знанием (языком, Логосом), этот необходимый 2в
П р о д у к т у т в е р ж д а е т с я Как СаМОДОСТаТОЧНЫЙ. ОН см.: Lefebvre H. La fin de
ДЛИТСЯ В б ы т и и СВОеЙ с о б с т в е н н о й СИЛОЙ. И с ч е - l'histoire. Paris: Editions de
зает ж е и с т о р и я , п р е в р а щ а ю щ а я с я и з д е й с т в и я Minuit, 1970, а также ра-
г г г
^ боты А. Кожева о Гегеле
в память, из производства в созерцание. Время? и гегельянстве.
В н е м больше н е т смысла, о н о п о д а в л е н о повто- с
27
ряеМОСТЬЮ, ЦИКЛИЧНО И ПОДЧИНеНО неПОДВИЖ- которым связаны М. Мер­
ло-Понти и Ж. Делёз (Deleuze G.,
ному пространству, средоточию и среде вошю- Guattarj R Anti .^ dipe ^ Paris:
щеннОГО Р а з у м а . Editions de Minuit, 1972. P. 114).
После этой фетишизации простран- 28
См Gabel J La faus e
ства, пребывающего
r
в услужении государ- '· - ^
, j J J J г conscience. Paris: Editions de
ства, философии и практической деятельно- Minuit 1дб2 р 1дз sq.f Ир конеч .
СТИ ОСТаеТСЯ ЛИШЬ ПОПЫТаТЬСЯ ВОССТаНОВИТЬ но, самого Д. Лукача: Lukacs G.
Время26. НасиЛЬНО — у М а р к с а , КОТОрЫЙ ВОЗ- Histoire et conscience de classe.
Paris: Editions de Minuit, 1960.
у
вращает историческое время как время рево-
люции. Тонко, но из-за узкой направленности, абстракт­
но и неуверенно,—у Бергсона (психическая длительность,
непосредственность сознания), в феноменологии Гуссер­
ля («Гераклитов» поток феноменов, субъективность Эго)
и у целого ряда философов 27 .
В антигегелевском гегельянстве Д. Лукача простран­
ство определяет овеществление, а также ложное сознание.
Обретенное время, подчиненное классовому сознанию, ко­
торое, поднявшись до высшей точки, оттуда окидывает взо­
ром извивы истории, ломает первичность пространствен­
ного начала28.
Только Ницше, единственный, поддержал примат
пространства и проблематику пространственности: повторя­
емость, кругообразность, одновременность того, что видится
разным во времени и рождается в разные времена. Каждая
определенная форма, к чему бы она ни относилась — к пси­
хике, менталитету, социуму,—в своем становлении борет­
ся против потока времени, чтобы утвердиться и поддержать
себя. Ницшеанское пространство больше не имеет ничего
общего с пространством гегелевским, продуктом и отбросом
исторического времени. «Я верю в абсолютное пространство
как субстрат силы — эта последняя ограничивает и дает фор­
мы»*. Космическое пространство содержит в себе энергию,
различные силы, и действует через них. Как и простран­
ство земное и социальное. «Где пространство, там бытие» 29 . 37
Трудность заключается в отношениях между силой (энерги­
ей), временем и пространством. Например, мы не можем ни
помыслить некое единое начало (исток), ни воздержаться от
мысли о нем. «Прерывное и последовательное совпадают»,
как только устраняется деятельность — которая, впрочем, аб­
солютно необходима, которая вводит различия и обозначает
их. Любая энергия, любая сила проявляются только через их
действие в пространстве, хотя любые силы «в себе» (но как
может умственный анализ уяснить какую-либо
«реальность» — энергию, время, пространство — Ницше Ф. Полное собрание со­
«в себе»?) отличны от своих воздействий. Точ­ чинений. М.: Культурная рево­
но так же, как пространство у Ницше не име­ люция, 2010. Т. ю. С. 176. (Здесь
и далее звездочкой отмечены
ет ничего общего с гегелевским пространством, примеч. пер.)
так и время у Ницше — подмостки мировой тра­ 29
гедии, пространство-время смерти и жизни, См. сборник под (ошибочным)
цикличное, повторяющееся,—не имеет ничего названием: Nietzsche F. Volonté
de puissance / Trad. G. Bianquis.
общего со временем в марксизме: исторично­ Paris: Gallimard, 1935 [Ницше Φ.
стью, движущейся вперед под действием про­ Воля к власти. M.: Культурная
изводительных сил, верное (оптимистическое) революция, 2005]. Фрагмент на
с 315,316 [545] и след.
направление которым задает промышленный,
пролетарский, революционный разум.
Так что же происходит во второй половине
XX века, которую «мы» наблюдаем своими глазами:
а) государство укрепляется в мировом масштабе. Оно
давит на общество (на все общества) всем своим весом; оно
планирует, оно «рационально» организует общество, опи­
раясь на знания и технические достижения, навязывая ана­
логичные, если не гомологичные меры независимо от поли­
тических идеологий, исторического прошлого, социального
происхождения людей во власти. Государство рушит вре­
мя, поскольку сводит различия к повторениям, к циклично- 5
сти (именуя их «равноъесием»,/ееа-Ьаск, «регулированием» *
и т. п.) Пространство, в полном соответствии с гегелевской >g
схемой, доминирует. Современное государство видит — £
и навязывает — себя как окончательный центр стабильно- S
сти обществ и пространств (национальных). Конец и смысл ъ
Истории, как и предугадал Гегель, оно спрямляет социаль- л
ную и «культурную» реальность. Оно вводит царство ло- ._:
гики, кладущее конец конфликтам и противоречиям. Оно
нейтрализует все, что сопротивляется: кастрирует, разру­
шает. Социальная энтропия? чудовищный нарост, ставший
нормой? Таков результат.
b) Тем не менее в этом пространстве кипят силы. Ра­
циональность государства, технические методы, планы
и программы вызывают протест. Ответом на насилие вла­
сти становится взрывное насилие. Войны и революции, по­
ражения и победы, столкновения и вихри: современный
мир отвечает трагическому видению Ницше. Государствен- 38
ная норма неизбежно вызывает ее постоянное нарушение.
Время? Отрицание? Они возникают с вулканической си­
лой. В них являет себя новое, трагическое отрицание — не­
прерывное насилие. Бурлящие силы срывают крышку с ка­
стрюли — государства и его пространства. Различия еще
не сказали своего последнего слова. Их побеждают, но они
живы. И сражаются, порой жестоко, чтобы утвердить себя
и преобразиться в этом испытании.
c) Рабочий класс тоже еще не сказал своего последне­
го слова; он движется своим путем, иногда подспудно, ино­
гда не таясь. Не так легко избавиться от классовой борьбы,
которая приняла многообразные формы, весьма отлич­
ные от упрощенной схемы, носящей это название и от­
сутствующей у Маркса, хоть на него и ссылаются ее но­
сители. Вполне возможно, что противостояние рабочего
класса и буржуазии не дойдет до антагонизма и остановит­
ся в смертельном равновесии, так что общество зачахнет,
а государство будет гнить на месте или застынет в судороге.
Вполне возможно, что мировая революция вспыхнет после
латентного периода — или всепланетной войны в масшта­
бах мирового рынка. Возможно... По всем признакам, трудя­
щиеся в промышленно развитых странах встают не на путь
бесконечного экономического роста и накопления и не на
путь насильственной революции, ведущий к исчезновению
государства, а на путь отмирания самого труда. Простой об­
зор возможностей показывает, что марксистская мысль не
исчезла и исчезнуть не может.
Начинается сопоставление идей и гипотез Гегеля,
Маркса, Ницше. Дело это нелегкое. Философская мысль, ос­
мысление пространства и времени, распалась. С одной сто­
роны, существует философия времени, длительности, тоже
распыленная на частные суждения и ценности: истори­
ческое время, социальное время, психическое время и т.д.
С другой — имеет место мысль эпистемологическая, выстра­
ивающая свое абстрактное пространство и размышляющая
над абстрактными (логико-математическими) простран­
ствами. Большинство, если не все авторы вполне удобно
устраиваются в ментальном (то есть неокантианском или
неокартезианском) пространстве, доказывая тем самым, что
«теоретическая практика» сужается до эгоцентричных рас­
суждений западного интеллектуала-специалиста и далее —
до полностью обособленного (шизоидного) сознания.
 Надо взорвать эту ситуацию. Надо продолжить со­
поставление идей и предложений относительно простран­
ства, которые проясняют современный мир, пусть даже они
им и не управляют. Рассмотреть эти положения не как от­
дельно взятые идеи или гипотезы, не как «мысли», которые
подлежат последующему изучению, а как фигуры-предвест­ 39
ницы, расположенные на границе современности 30 . Таков
замысел этой работы о пространстве.

1.11

Состоит ли наш замысел в единой критической теории

существующего пространства, призванной за­ зо
менить описания и членения, которые это Заявляя уже сейчас весь спектр
пространство признают, а также критиче­ мнений, приведу (без лишней
ские теории общества вообще, политэкономии, иронии) некоторые источни­
ки: работы Чарльза Доджсона
культуры и пр.? Нет. Заменить технологиче­ (псевдоним: Льюис Кэрролл),
скую утопию утопией негативной, критиче­ не столько «Алиса в Стране чу­
ской, применительно как к пространству, так дес» и «Алиса в Зазеркалье»,
и к «человеку» и «обществу», уже недостаточ­ сколько «Символическая логи­
ка» и «Логическая игра»; «Игра
но. Время критической теории, доведенной до в бисер» Германа Гессе, осо­
опровержения и даже радикального протеста бенно страницы, посвященные
(либо «точечного», направленного против того теории игры и ее взаимосвя­
зи с языком и пространством,
или иного уязвимого «пункта», либо глобаль­ пространству игры, Касталии —
ного), подошло к концу. пространству, где идет игра;
Нужно ли считать первоочередной за­ Герман Вейль, «Симметрия»
0952 [рус. пер. 1968]); Фри­
дачей методичное разрушение кодов, относя­ дрих Ницше, «О философах»,
щихся к пространству? Нет. Перед нами стоит особенно фрагменты о языке
как раз обратная проблема. Коды эти, неотде­ и «Об истине и лжи во вненрав-
ственном смысле».
лимые от знания и социальной практики, дав­
Важное замечание: все тек­
но уже размыты. От них остались одни лох­ сты, которые мы цитируем
мотья — отдельные слова, образы, метафоры. выше и далее, обретают свой
Главное событие прошло незамеченным, так смысл лишь в связи с про­
странственной практикой
что о нем приходится постоянно напоминать: и ее уровнями: планиро- s
около 1910 года пошатнулось пространство, об­ ванием, «урбанизмом»,
щее для здравого смысла, науки, социальной архитектурой.
практики, политической власти, пространство, 3S
О
служащее содержанием как повседневной речи, так и аб­
страктной мысли, среда и канал сообщений, пространство с;
ω
и
классической перспективы и геометрии, разрабатывавшее­ -Û

ся со времен Ренессанса на основе греческого наследия (Ев­ се

СО
клида и логики) силами западного искусства и философии
и встроенное в город. Оно получает столько ударов, подвер­
гается таким нападкам, что с большим трудом сохраняет
некую педагогическую реальность в рамках консерватив­
ного образования. Евклидово пространство, пространство
перспективы исчезает как референт вместе с другими об­
щими местами (городом, историей, родством, тональной
системой в музыке, традиционной моралью и т.д.) Пере­
ломный момент. Между тем нетрудно понять, что евкли­
дово пространство «здравого смысла» с его перспективой,
равно как и алгебра и арифметика, как грамматика и нью- 40
тонова физика, не могут исчезнуть в единый миг, не оста­
вив следов в сознании людей, в науке и педагогике. Дело не
в том, чтобы разрушить коды во имя некоей критической
теории, а в том, чтобы объяснить их разрушение, выявить
его результаты и (быть может) с помощью теоретического
перекодирования создать какой-то новый код.
Контуры намеченной выше операции — не подменить
господствующую тенденцию, а перевернуть ее — становятся
более четкими. Как и во времена Маркса (это мы подробно
покажем, если не докажем, ниже), поворот этот заключает­
ся в переходе от продуктов (изученных вдоль и поперек, опи­
санных и пересчитанных) к производству.
Подобная инверсия тенденции и смысла не имеет
ничего общего с конверсией означаемых в означающие, ко­
торая осуществляется во имя интеллектуалистской заботы
о «чистой» теории. Уход от означаемого, вынесение за скоб­
ки «выразительного», обращение только к формальным оз­
начающим предшествовали развороту тенденции, направ­
ленной от продуктов к производственной деятельности. Все
эти приемы лишь симулируют ее, сводя к последовательно­
сти абстрактных воздействий на язык и, в конечном счете,
на литературу.

i. 12
(Социальное) пространство есть (социальный) продукт. На пер­
вый взгляд это утверждение близко к тавтологии, то есть
к очевидности. Однако, прежде чем его принять, его стоит
изучить подробнее, рассмотреть его импликации и след­
ствия. Мало кто согласится с тем, что при современном
способе производства и в «действующем обществе», ка­
ково оно есть, пространство обрело своего рода собствен­
ную реальность, наряду с (и в рамках того же всемирно­
го процесса) товаром, деньгами, капиталом, только иначе.
Другие, столкнувшись с этим парадоксом, потребуют до­
казательств. Тем более что произведенное таким образом
пространство служит орудием как мысли, так и действия,
является одновременно как средством производства, так
и средством контроля, а значит, господства и власти — но
при этом не вполне подвластно тем, кто его использует.
Социально-политические (государственные) силы, поро­
дившие его, пытаются завладеть им, но безуспешно; те же,
кто подталкивает пространственную реальность к специ­
фической, не поддающейся господству автономии, стре­
мятся исчерпать ее, зафиксировать и подчинить себе. Яв­
ляется ли это пространство абстрактным? Да, но в то же 41
время и «реальным», как товар и деньги, эти конкретные
абстракции. Является ли оно конкретным? Да, но иначе, не­
жели какой-либо предмет или продукт. Является ли оно
инструментом? Безусловно, но, как и познание, выходит за
пределы инструментального. Сводится ли оно к проекции,
к «объективации» некоего знания? И да и нет: знание, объ­
ективированное в продукте, уже не тождественно теорети­
ческому познанию. Пространство содержит социальные от­
ношения. Каким образом? Почему? Какие именно?
Отсюда — необходимость тщательного анализа и про­
странного обобщающего изложения. С введением новых
идей, и прежде всего идеи разнообразия, множественно­
сти пространств, отличной от фрагментации и бесконечно­
го деления. Причем в ходе того, что именуется «историей»
и что отныне получает новое освещение.
Перестав смешиваться с пространством ментальным
(получающим определение у философов и математиков),
с пространством физическим (получающим определение
в чувственной практике и восприятии «природы»), соци­
альное пространство обнаруживает свою специфику. Сле­
дует показать, что это социальное пространство представ­
ляет собой не набор вещей, не сумму (чувственных) фактов
и тем более не пустоту, заполненную, подобно обертке, раз­
ными веществами; что оно не сводится к «форме», придан­
ной явлениям, вещам, физической материи. Социальный
характер пространства, заявленный здесь как предвари­
тельная гипотеза, получит подтверждение в дальнейшем
изложении.

i.13 I
о
Что скрывает истину (социального) пространства, а имен- £
но то, что оно является (социальным) продуктом? Двои- S
ная иллюзия, каждая из сторон которой отсылает к другой, ъ
подкрепляет другую и прикрывается ею: иллюзия про- л
зрачности и иллюзия непрозрачности («реалистическая» .-
иллюзия).
а) Иллюзия прозрачности, — Пространство? Светлое, умо­
постигаемое, оно открывает простор для действия. То, что
совершается в пространстве, приводит мысль в восхищение:
это ее собственное воплощение в некоем замысле {dessein) —
или рисунке {dessin): фонетическая близость этих слов пол­
на смысла. Замысел служит верным посредником между
умственной деятельностью, которая его изобретает, и со­
циальной практикой, которая его реализует; замысел во­
площается в пространстве. Иллюзия прозрачности смеши- 42
вается с иллюзией невинности пространства: в нем нет ни
ловушек, ни глубинных тайников. Все скрытое, потайное,
а значит, опасное противостоит прозрачности, проницае­
мой для умственного взора, освещающего то, что он созер­
цает. Беспрепятственное понимание якобы переносит то,
что воспринимает, свой объект, из темных областей в осве­
щенные; оно перемещает объект, либо пронизывая его на­
сквозь лучом света—либо превращая, с некоторыми предо­
сторожностями, из темного в ясный и светлый. Тем самым
пространство социальное и пространство ментальное, то
есть пространство осмысленных и выраженных в речи мест
(топики), будто бы почти совпадают. Как так получается?
Силой какой магии? Все зашифрованное якобы легко рас­
шифровывается благодаря вмешательству речи, а затем
письма. Утверждают и верят, что расшифровка происходит
в силу простого перемещения и освещения, благодаря пере­
мене места, топологической модификации.
Зачем провозглашают равнозначность познанного
и прозрачного в пространстве? Это постулат неявной идео­
логии, возникшей из классической философии; идеология
эта, примешанная к западной «культуре», высоко ценит
речь и еще выше — письмо, в ущерб социальной практике,
которую она затемняет. Фетишизму речи, идеологии сло­
ва отвечают фетишизм и идеология письма. Одни полага­
ют, эксплицитно или имплицитно, что речь развертывается
при свете коммуникации, выявляет все скрытое, заставляет
его обнаружить себя либо осыпает жестокими проклятия­
ми. Для других одной устной речи недостаточно; необходи­
мо испытание письмом, дополнительной операцией, источ­
ником проклятий и сакрализации. Акт письма, помимо
своих непосредственных следствий, предполагает наличие
научной дисциплины, способной уловить «объект» посред­
ством «субъекта», для «субъекта» — того, кто пишет и гово­
рит. В обоих случаях слово и письмо принимают за (соци­
альную) практику; считается, что все абсурдное и неясное,
идущее рука об руку, рассеивается, а «объект» при этом не
исчезает. Коммуникация переносит объект из сферы не со­
общенного (несообщаемое существует лишь в виде остатка,
за которым идет вечная охота) в сферу сообщенного. Таковы
основные постулаты идеологии, утверждающей прозрач­
ность пространства и отождествляющей познание с ин­
формацией и коммуникацией. Поэтому на протяжении
довольно долгого периода считалось, что революционное
преобразование может совершиться через коммуникацию.
«Все сказать!» «Непрерывное слово! Все написать! Письмо
преобразует язык, а значит, и общество... Письмо как знача­
щая практика!» С этих пор революцию стремились отож­
дествлять с прозрачностью. 43
Иллюзия прозрачности оказывается — если вернуться
на миг к старинному языку философии — иллюзией транс­
цендентальной: это приманка, действующая благодаря сво­
ей едва ли не магической силе, своим алиби, своим маскам,
но одновременно отсылающая к другим приманкам.
Ь) Реалистическая иллюзия. — Иллюзия наивности и наи­
вных; ее по разным поводам и под разными названиями —
натурализм, субстанциальность — разоблачили филосо­
фы, теоретики языка. Согласно философам старого доброго
идеалистического направления, доверчивость, присущая
обыденному сознанию, приводит к ошибочному убежде­
нию: «вещи» в большей степени обладают бытием, неже­
ли «субъект», его мысль, его желание. Отказ от этой иллю­
зии открывает доступ к «чистой» мысли, Духу, Желанию.
Что возвращает нас от иллюзии реалистической к иллюзии
прозрачности.
С точки зрения лингвистов, семантиков, семиологов,
предел наивности—допускать «субстанциальную реаль­
ность» языка, тогда как он определяется формой. Естествен­
ный язык считается «мешком со словами»; простодушные
верят, что можно поймать в мешке одно-единственное сло­
во, соответствующее данной вещи, ибо каждому «объек­
ту» отвечает подходящее слово. В процессе любого чтения
воображаемое и символическое, пейзаж, горизонт, обрам­
ляющий путь читателя, иллюзорно принимаются за «ре­
альность», поскольку истинные характеристики текста, его
значащая форма и символическое содержание, ускользают
от бессознательной наивности (стоит отметить, что эти ил­
люзии доставляют «наивным» удовольствия, которые раз­
веиваются знанием, развеивающим иллюзии! Наука подме­
няет невинное наслаждение естественностью, реальной или ?
вымышленной, удовольствиями утонченными, изощренны- *
з
ми, хоть и не доказано, что они слаще). |
Иллюзия субстанциальности, естественности, непро- S
зрачности пространства творит собственную мифологию. 5
Художник, работающий с пространством, действует в жест- ъ
кой или плотной реальности, прямиком восходящей к Ma- «
тери-Природе. Это скорее скульптор, чем живописец, ско- .-:
рее архитектор, чем музыкант или поэт; он трудится над
материей, которая сопротивляется ему или ускользает от
него. Пространство, если это не пространство геометра, об­
ладает физическими свойствами и качествами земли.
 Первая иллюзия, иллюзия прозрачности, сближает­
ся с философским идеализмом, тогда как вторая — с мате­
риализмом (натуралистическим и механистическим). Од­
нако эти иллюзии не сражаются между собой на манер
философских систем, замыкающихся в себе, словно в бро­
не, и старающихся уничтожить друг друга. Каждая из этих 44
иллюзий содержит в себе другую и поддерживает ее. Поэ­
тому переход от одной иллюзии к другой, мерцания, коле­
бания не менее важны, чем каждая из них по отдельности.
Символика, восходящая к природе, затемняет рациональ­
ную ясность, обусловленную самой историей Запада, его
обретенным господством над природой. Кажущаяся свето­
проницаемость, подхваченная клонящимися к упадку тем­
ными историческими и политическими силами (государ­
ством, нацией), возвращается к образам, идущим от земли
и природы, от отцовства, от материнства. Рациональное
превращается в природное, а природа облачается в покровы
ностальгических чувств, подменяющих разум.

i.14
Предваряя дальнейшее изложение, можно уже теперь в ка­
честве программы перечислить некоторые импликации
и следствия нашего изначального предположения: (социаль­
ное) пространство есть (социальный) продукт.
Первая импликация: пространство-природа (физи­
ческое) все больше отдаляется. Необратимо. Конечно, оно
было и остается общей отправной точкой: истоком, ongp
социального процесса, быть может, основой любой «ори­
гинальности». Конечно, оно не просто исчезает со сцены.
Оно сохраняется как фон картины, как декорация и не­
что большее, чем декорация; каждая деталь, каждый при­
родный объект обретает символическую ценность (любое,
самое ничтожное животное, дерево, трава и т. д.). Исток
и источник, природа, отфильтрованная памятью, подоб­
но детству и непосредственности, сопровождает нас вез­
де и всюду. Кому не хочется ее защитить, спасти? Вернуть­
ся к подлинному? Кто хочет ее уничтожить? Никто. И тем
не менее все и вся наносят ей вред. Пространство-приро­
да удаляется, превращаясь в горизонт для тех, кто оборачи­
вается назад. Оно ускользает от мысли. Что такое Приро­
да? Как уловить ее облик до вторжения, до вмешательства
людей с их орудиями опустошения? Природа, могучий
миф, превращается в вымысел, в негативную утопию: от­
ныне она всего лишь сырье, которое обрабатывали произ­
водительные силы различных обществ, производя свое
пространство. Она, конечно, сопротивляется, ее глубина
бесконечна, но она побеждена, она отступает, разрушается

i. 15 45
Вторая импликация: каждое общество (а значит, каждый
способ производства со всеми вариациями, которые он
включает, и отдельными обществами, отражающими это
общее понятие) производит некое пространство, свое про­
странство. Античный полис нельзя понять как некий на­
бор людей и предметов в пространстве', тем более его нель­
зя помыслить, опираясь на какое-то количество текстов
и речей о пространстве, даже если некоторые из них, напри­
мер «Критий» и «Тимей» Платона или книга А аристоте­
левской «Метафизики», содержат незаменимые сведения.
У полиса была своя пространственная практика; он сформи­
ровал свое, то есть присвоенное, пространство. Отсюда — еще
одна настоятельная необходимость: изучить это простран­
ство как таковое, его генезис и форму, его время или особые
формы времени (ритмы повседневной жизни), его центры
и полицентризм (агора, храм, стадион и т. д.).
Мы упомянули греческий полис лишь для того, что­
бы наметить путь. В принципе, каждое общество, имеющее
собственное пространство, дает нам этот «объект» анали­
за и общего теоретического осмысления. Каждое общество?
Да, поскольку каждый способ производства включает опре­
деленные производственные отношения, с существенными
вариантами. Здесь не обойтись без трудностей; многие из
них проявятся далее. Будут возникать препятствия, прова­
лы, пробелы. Что мы, европейцы, оперирующие западными
понятиями, знаем об азиатском способе производства, о его
пространстве, его городах, отношениях между городом и де­
ревней? Известны ли нам иероглифы, в которых, судя по
всему, изображены и выражены эти отношения?
Вообще говоря, само понятие «социальное простран- ?
ство» с трудом поддается анализу—в силу своей новизны, *
з
в силу сложности той реальности и тех форм, какие оно |
обозначает.
Социальное пространство содержит — отводя им (бо- S
лее или менее) подходящее место — социальные отношения ъ
воспроизводства, то есть биофизиологические отношения «
между полами и возрастными группами, вместе с особым ._:
устройством семьи; а также производственные отношения, то
есть разделение труда и его организацию, а значит, иерар­
хию социальных функций. Два этих процесса, производ­
ство и воспроизводство, не существуют по отдельности:
разделение труда отражается на семье и закрепляется в ней,
а устройство семьи, наоборот, пересекается с разделением
труда; однако в социальном пространстве эти виды деятель­
ности различаются и «локализуются». Не без проблем!
Точнее говоря, вплоть до эпохи капитализма эти
уровни — биологического воспроизводства и социально-эко- 46
номического производства — пересекаются, охватывая тем
самым социальное воспроизводство, воспроизводство обще­
ства, сохраняющего себя в череде поколений, несмотря на
конфликты, столкновения, борьбу и войны. Пространство
играет в этой последовательности решающую роль, и это
нам предстоит показать.
С приходом капитализма и особенно «современно­
го» неокапитализма ситуация усложняется. Пересекаются
уже три уровня: уровень биологического воспроизводства
(семья), уровень воспроизводства рабочей силы (рабочего клас­
са как такового) и уровень воспроизводства социальных произ­
водственных отношении, то есть основополагающих отноше­
ний капиталистического общества, к которым все сильнее
(и успешнее) стремятся и которые навязываются как тако­
вые. Роль пространства в этом трояком устройстве следует
изучать особо.
Дополнительная сложность ситуации состоит в том,
что пространство включает также определенные репрезен­
тации этого двоякого или троякого взаимодействия соци­
альных отношений (производства и воспроизводства). Оно
поддерживает их сосуществование и связность с помощью
символических репрезентаций. Оно выставляет их напо­
каз, перенося — а значит, символически скрывая — в план
Природы, то есть действует с ее помощью. Репрезентации
отношений воспроизводства состоят в сексуальной сим­
волике, символах мужского и женского начала, с добавле­
нием (или без добавления) символики возрастной — моло­
дости или старости. Символизация эта больше скрывает,
чем показывает, тем более что эти отношения распадают­
ся на связи прямые, публичные, гласные, а значит, кодиро­
ванные, и связи тайные, подпольные, подавляемые и тем
самым определяющие различные отклонения; в частно­
сти, относящиеся не столько к полу как таковому, сколь­
ко к сексуальному наслаждению, со всеми его условиями
и последствиями.
Итак, пространство содержит все это множество пе­
ресечений, для каждого из которых установлено свое место.
Что же касается репрезентаций производственных отно­
шений, включающих в себя отношения власти, то они так­
же реализуются в пространстве; пространство содержит их
репрезентации в зданиях, памятниках, произведениях ис­
кусства. Прямые, то есть зачастую грубые, связи не вполне
лишены потаенных, подспудных аспектов; не бывает власти
без пособников и без полиции.
Тем самым обозначается триединство, к которому
еще не раз будем возвращаться:
a) пространственная практика, включающая в себя произ­
водство и воспроизводство, отведенные места и простран- 47
ственные множества, присущие каждой общественной
формации, обеспечивающей последовательность и отно­
сительную связность. Применительно к социальному про­
странству и отношениям каждого члена данного общества
со своим пространством эта связность предполагает од­
новременно определенную компетенцию и определенную
перформацию^;
b) репрезентации пространства, связанные с производ­
ственными отношениями, с «порядком», ко- 31
ТОрЫЙ ОНИ у с т а н а в л и в а ю т , И т е м с а м ы м — СО Заимствование этих терминов
ЗНаНИЯМИ, З н а к а м и , КОДаМИ, «ПрЯМЫМИ» из лингвистики (Н. Хомский) не
Отношениями; означает, что теория простран-
х ства подчинена лингвистике.
c) пространства репрезентации, предлага­
ющие сложную (кодированную и нет) симво­
лику, связанную с потаенной, подпольной стороной обще­
ственной жизни, а также с искусством, которое в данном
случае можно определить не как код пространства, но как
код пространств репрезентации.

L16
В реальности социальное пространство «инкорпорирует»
социальные акты, акты коллективных и одновременно ин­
дивидуальных субъектов, рождающихся и умирающих, без­
действующих и деятельных. Для индивидуальных субъ­
ектов их собственное пространство живительно и в то же
время мертвяще; они развиваются в нем, высказывают себя,
сталкиваются с запретами; затем они умирают, обретая мо­
гилу в своем же пространстве. Одно лишь понятие социаль- 2
ного пространства, еще до всякого познания и во имя его, *
функционирует как анализатор общества. Упрощенная exe- >g
ма, согласно которой социальные акты и места, простран- £
ственные формы и функции точно (точечно) соответству- 5
ют друг другу, сразу исчезает. Хотя эта «структурная» (ибо ъ
грубая) схема по-прежнему неотвязно присутствует в умах л
и в науке. .-
Порождение (производство) освоенного социаль­
ного пространства, в котором порождающее его общество
оформляется, предлагает и репрезентирует себя, хоть и не
совпадает с этим пространством, которое является для него
в равной мере и могилой, и колыбелью,—дело не одного
дня. Это процесс. Необходимо (это слово указывает на имен­
но на потребность, которую нужно эксплицировать), чтобы
практическая дееспособность этого общества и его высшие
власти располагали своими особыми локусами: местами
для религии и для политики. В докапиталистических обще- 48
ствах (относящихся к ведению не политической экономии,
а скорее антропологии, этнологии, социологии) необходи­
мы локусы, где свершаются половые союзы и символиче-
ские убийства, где вновь и вновь действует принцип пло­
дородия (Мать), где убивают отцов, вождей, царей, жрецов,
а иногда даже богов. Так что пространство оказывается од­
новременно и сакральным, и очищенным от благотворных
и злокозненных сил,—сохраняя от них то, чем они способ­
ствуют продолжению социального начала, и изгоняя то, что
делает их слишком опасными.
Пространство — природное и в то же время социаль­
ное, практическое и символическое—должно являть себя
населенным (означающим и означаемым) некоей выс­
шей «реальностью», например Светом (солнечным, лун­
ным, звездным), который противостоит тьме, ночи, а зна­
чит, смерти; свет отождествляется с Истиной, с жизнью,
а значит, с мыслью и знанием, а также, неявно и опосредо­
ванно, с существующей властью. Что прослеживается в ми­
фологических рассказах как на Западе, так и на Востоке, но
актуализуется только в (религиозно-политическом) про­
странстве и через него. Как и любая социальная практика,
практика пространственная сначала переживается и лишь
затем осмысляется; однако умозрительный примат осмыс­
ления над переживанием вместе с жизнью изгоняет и прак­
тику; он плохо отвечает «бессознательному» переживанию
как таковому.
Необходимо также отказаться от представления о се­
мье (долгое время весьма обширной, хотя и ограниченной)
как о едином центре (один семейный очаг) социальной
практики, ибо это повлекло бы за собой распад общества,—
но одновременно сохранить и поддерживать его как «осно­
ву» прямых и личных отношений, связанных с природой,
землей, продолжением рода, а значит, с воспроизводством.
Необходимо, наконец, чтобы смерть была одновре­
менно и обозначена, и отброшена: также «локализована»,
но уровнем ниже или выше присвоенного пространства, от­
правлена в бесконечность, чтобы освободить (очистить) то
конечное, где разворачивается социальная практика, где ца­
рит Закон, создавший это пространство. Социальное про­
странство — это пространство общества. Человек жив не
только словами; каждый «субъект» располагается в про­
странстве, где он ориентируется или теряется, которым
наслаждается или которое изменяет. Как ни парадоксаль­
но, чтобы получить в него допуск, человек (ребенок, подро­
сток), уже находящийся в нем, должен пройти испытания,
что ведет к появлению внутри социального пространства
особых пространств, таких как места инициации. Скорее
всего, все сакральные/проклятые места, места присутствия/ 49
отсутствия богов и их смерти, скрытых сил и их экзорциз-
ма,—это места особые, закрытые. Так что в абсолютном
пространстве нет места абсолютному (это было бы не-про-
странство). Что напоминает странное устройство религиоз­
но-политического пространства —совокупности изолиро­
ванных, закрытых, а значит, таинственных локусов.
У магии и колдовства также есть собственные про­
странства, противостоящие пространству религиозно-по­
литическому, но и предполагающие его: это
тоже изолированные, закрытые пространства, постоянно присутствующий
С к о р е е ПрОКЛЯТЫе, н е ж е л и б л а г о с л о в е н н ы е в текстах д-ра Ж. Лакана и его
школы
и благотворные. Тогда как некоторые игровые
пространства, также фиксированные (закрепленные за са­
кральными танцами, музыкой и пр.), всегда подавались ско­
рее как благотворные, чем проклятые и злокозненные.
Возможно, главной опорой социального простран­
ства является запретное: умолчание в коммуникациях меж­
ду членами общества, разрыв между ними, телесный и ду­
ховный, затрудненность обмена, разъединение их самых
непосредственных связей (связей ребенка с матерью) и са­
мой их телесности — с последующим (всегда неполноцен­
ным) восстановлением этих связей в некоей «среде», се­
рии локусов, чьи особенности определяются запретами
и предписаниями.
Продолжая в том же духе, можно даже объяснять со­
циальное пространство через двойной запрет: правило,
в силу которого ребенок (мужского пола) должен быть уда­
лен от матери, поскольку инцест запрещен, и правило, раз­
лучающее его с собственным телом, поскольку язык, фор­
мируя сознание, расформировывает его непосредственную
телесную целостность; поскольку ребенок (мальчик) пере- 5
живает символическую кастрацию и его собственный фал- *
з
лос объективируется, превращаясь во внеположную ему ре- |
альность. В силу этого Мать, ее пол, ее кровь отбрасываются S
в сферу проклятого/сакрального, а тем самым сексуальное 5
наслаждение становится интригующим и недоступным. s
Этот тезис 32 предполагает логическую, эпистемоло- «
гическую, антропологическую первичность языка по от- .-
ношению к пространству. Одновременно оказывается, что
у истоков общества стоят запреты (среди прочих — запрет
на инцест), а не производственная деятельность. Его сто­
ронники без лишних споров принимают объективное,
нейтральное, пустое пространство и порождают одно лишь
пространство слова (и письма). Как мы увидим, такие пре­
суппозиции не работают, ибо не учитывают социальной
пространственной практики — разве что в воображаемом,
образцовом обществе, идеальном его типе, который эта
идеология создает и дерзко отождествляет со всеми «реаль- 50
ными» обществами. Однако существование в пространстве
фаллической вертикали (восходящей к далеким временам,
но имеющей некоторую тенденцию к усилению) требует
истолкования. То же относится и к общепризнанному фак­
ту, что стена, ограда, фасад здания очерчивают одновремен­
но сценическое (где нечто происходит) и обсценное начало, то,
что не может и не должно происходить в этом простран­
стве,—недопустимое, злокозненное, запретное, обладаю­
щее своим скрытым пространством, по ту или эту сторо­
ну границы. Если все объяснять с помощью психоанализа
и бессознательного, мы придем к недопустимому редук­
ционизму и догматизму; то же относится и к переоценке
«структурного». Тем не менее и структуры, и «бессозна­
тельное» существуют, и неведомое для сознания помог­
ло бы уяснить истинное место такого исследования. Если,
например, выяснится, что всякое общество и особенно го­
род имеют свою подспудную, отторгаемую жизнь, а зна­
чит, «бессознательное», угасающий интерес к психоанали­
зу вспыхнет вновь.

i.17
Описание еще одной импликации выдвинутой нами гипо­
тезы потребует еще больше усилий. Если пространство есть
продукт, то познание воспроизведет его производство, то
есть опишет его. Формула, согласно которой научный ин­
терес и «объект» смещаются от предметов в пространстве
к производству самого пространства, нуждается в еще более
подробных объяснениях. Частичные продукты, локализо­
ванные в пространстве, то есть, с одной стороны, предметы,
а с другой — рассуждения о пространстве, отныне суть лишь
признаки и свидетельства этого процесса производства (ко­
торый включает различные процессы означивания, но не
сводится к ним). То есть важно уже не пространство того
или сего, но пространство как целое или глобальное, кото­
рое следует не просто анализировать (что чревато бесконеч­
ными фрагментациями и членениями, вытекающими из
аналитического замысла), но и порождать с помощью теоре­
тического познания и в его рамках. Теория через цепь кон­
цептов воспроизводит, в самом сильном смысле — изнутри,
а не только извне (описательно) — процесс порождения в це­
лом, бесконечно переходя от прошлого к настоящему (и об­
ратно). Действительно, история и ее последствия, «диахро­
ния», этимология тех или иных локусов, то есть все, что
там происходило, меняя местность,—все это вписывается
в пространство. Прошлое оставило на нем свои следы, над- 51
писи — письмо времени. Но это пространство существует
по-прежнему, как и в давние времена, оно дано нам как со­
временное целое, со всеми своими действующими связями
и сочленениями. То есть производство и продукт суть две
нераздельных стороны одного целого, а не две отдельные
репрезентации.
Одно замечание: в ту или иную эпоху, в том или ином
обществе—древне-рабовладельческом, средневеково-фео-
дальном и т. п. — активные группы не «производили» свое
пространство так, как «производят» сосуд, предмет мебели,
дом, фруктовое дерево. Тогда как же они действовали? Этот
весьма насущный вопрос распространяется на все рассма­
триваемые «поля». Действительно, даже неокапитализм
или управляемый капитализм, даже планировщики и про­
граммисты-технократы, производя пространство, не зна­
ют целиком и полностью все причины, следствия, посылки
и импликации этого процесса.
Ответить или попытаться ответить на этот вопрос мо­
гут специалисты по некоторым «дисциплинам». Так, эко­
лог будет отталкиваться от природных экосистем; он по­
кажет, как деятельность человеческих групп нарушает
равновесие этих экосистем и как это равновесие в большин­
стве случаев восстанавливается в «до-технических» или
«архео-технических» обществах; затем он рассмотрит отно­
шения города и деревни, потрясения, привнесенные горо­
дом, возможность или невозможность нового равновесия.
Тем самым он прояснит и даже объяснит со своей точки
зрения генезис современного социального пространства.
Историки будут действовать иначе, в зависимости от сво­
их методов и направлений; одни, те, кто изучает событий­
ный ряд, составят хронологическую таблицу решений, каса- ?
ющихся отношений населенных пунктов с их территорией, *
з
возведения памятников; другие реконструируют подъем |
и упадок институций, обусловивших появление этих зда- S
ний; третьи будут изучать с экономической точки зрения 5
связи между поселениями и территориями, между отдель- ъ
ными городами, государствами и городами и т. д. л
Прежде чем двигаться дальше, напомним еще раз .-
понятия, которые мы наметили и будем разрабатывать
подробнее.
а) Пространственная практика любого общества по­
рождает свое пространство; она полагает и предполагает
его в диалектическом взаимодействии: медленно, но вер­
но производит его, господствует над ним и присваивает его
себе. Анализ выявляет пространственную практику обще­
ства при дешифровке его пространства.
Что такое пространственная практика при неокапи­
тализме? Она тесно связывает в воспринимаемом простран- 52
стве повседневную реальность (времяпрепровождение)
и реальность городскую (маршруты и сети, соединяющие
места работы, «частной» жизни и досуга). Это необычная
связь, поскольку она включает в себя жесткое разграниче­
ние локусов, которые она соединяет. Пространственную
компетенцию и перформацию, отличающую каждого члена
этого общества, можно оценить лишь эмпирическим путем.
«Современная» пространственная практика определяет­
ся, таким образом, повседневной жизнью обитателя соци­
ального жилья в пригороде: это крайний и показательный
случай; однако это не значит, что можно обойти стороной
автомобильные трассы и политику воздушных сообщений.
Пространственная практика должна обладать известной
связностью, которая не обязательно означает когерентность
(выработанную умственным путем, то есть рассчитанную
и логичную).
b) Репрезентации пространства, иначе говоря, простран­
ство задуманное, пространство ученых, планировщиков, ур­
банистов, «кроящих» и «организующих» технократов,
некоторых художников, близких к научным кругам и отож­
дествляющих переживание и восприятие с замыслом (про­
должением чего служат ученые рассуждения о числах — зо­
лотом сечении, модулях и «канонах»). Это пространство,
господствующее в данном обществе (способе производства).
Концепции пространства тяготеют (с рядом оговорок, на ко­
торых следует остановиться подробнее) к системе вербаль­
ных, то есть разработанных интеллектом знаков.
c) Пространства репрезентации, то есть пространство, пе­
реживаемое через сопутствующие ему образы и символы,
иными словами, пространство «жителей», «пользовате­
лей», а также отдельных художников и, быть может, тех, кто
описывает, полагая, что только описывает,—писателей, фи­
лософов. Это пространство подчиненное, то есть претерпе­
ваемое, пространство, которое пытается изменить и при­
своить себе воображение. Оно покрывает собой физическое
пространство, используя его объекты в качестве симво­
лов. Тем самым эти пространства репрезентации тяготеют
(с теми же оговорками, что и в предыдущем случае) к более
или менее когерентным системам невербальных символов
и знаков.
В силу (относительной) автономии пространства
как «реальности», возникшей в результате длительного
процесса —особенно при капитализме и неокапитализме
(управляемом),— возникают новые противоречия. На про­
странственных противоречиях мы остановимся ниже. Пока
же обозначим диалектическую взаимосвязь между членами
триады: восприятие, осмысление, переживание.
Триада: три члена, а не два. Двучленное отношение 53
сводится к оппозиции, контрасту, противоречию; оно опре­
деляется характерным эффектом: э ф ф е к т о м эха, отраже­
ния, зеркала. Философия положила много труда, чтобы
преодолеть двучленные отношения — субъекта и объекта,
res cogitans и res externa у Декарта, Я и Не-я у кантианцев, пост­
кантианцев, неокантианцев. Такая «бинарность» не име­
ет ничего общего с манихейскими теориями ожесточенной
борьбы двух космических сил; превратившись в менталь­
ную конструкцию, она изгоняет из ж и з н и , мышления, об­
щества (из материального, ментального, социального, из
пережитого, воспринятого, осмысленного) всякую ж и ­
вую деятельность. Благодаря титаническим трудам Гегеля
и Маркса философия вернулась к так называемым «реле­
вантным» оппозициям, увлекая за собой некоторые специ­
альные науки (или увлекаемая ими) и определяя интел­
лигибельное через оппозиции и системы оппозиций под
предлогом прозрачности. Подобная система не может быть
материальной, у нее не будет остатка; эта совершенная си­
стема являет себя умственному взору как рациональная
и очевидная. Парадигма обладает волшебным свойством —
преображать неясное в прозрачное, перемещать «объект»
из темноты на свет, не деформируя его, одной л и ш ь силой
формулировки. Одним словом, расшифровывать. Знание
с поразительным неразумием обслуживает власть, уничто­
жая любое сопротивление, любую тень и ее «бытие».
Чтобы понять социальное пространство в этих трех
моментах, можно обратиться к телу. Тем более что отно­
шения с пространством данного «субъекта», члена той или
иной группы или общества, предполагают его отношения
с собственным телом, и наоборот. Социальная практика,
если рассматривать ее в целом, предполагает использование 2
тела — рук, всех остальных членов и органов чувств, трудо- *
вых жестов и жестов, относящихся к внерабочей деятельно- >g
сти. Это — воспринимаемое (практическая основа восприятия S
внешнего мира, в психологическом смысле). Что касается 5
репрезентаций тела, то они обусловлены научными дости- ъ
ж е н и я м и , распространяемыми с примесью идеологии: это «
анатомия, физиология, болезни и лекарства, связь человече- .-
ского тела с природой, окрестностями и «средой». Со своей
стороны, телесное переживание становится в высшей степе­
ни сложным и странным, ибо на него в виде иллюзии непо­
средственности влияет «культура» — различная символика
и долгая иудеохристианская традиция, ряд аспектов ко­
торой раскрывает психоанализ. Переживаемое «сердце»
(вплоть до недомоганий и болезней) странным образом от­
личается от сердца мыслимого и воспринимаемого. Тем бо­
лее — пол. Локализации весьма затруднены, и переживаемое
тело под давлением морали превращается в странное тело 54
без органов —тело-кару, тело-кастрата.
Триада «восприятие-осмысление-переживание»
(в терминах пространства: пространственная практика —ре­
презентация пространства — пространства репрезентации)
лишается своего значения, если придать ей статус абстракт­
ной «модели». Либо она отражает нечто конкретное (но не
«непосредственное»), либо же имеет только ограниченное
значение — как один из многих возможных идеологических
медиаторов.
То, что переживание, осмысление и восприятие смы­
каются и «субъект», член той или иной социальной груп­
пы, может переходить от одного к другому, не рискуя запу­
таться,—неоспоримый факт. Образуют ли они когерентное
целое? Возможно —при благоприятных условиях. В таком
случае, вероятно, должен существовать некий общий язык,
консенсус, код. Можно предположить, что у западного го­
рода, от эпохи итальянского Возрождения до XIX века, та­
кой язык был. Здесь доминировала репрезентация про­
странства, подчиняя себе пространство репрезентации
(религиозного происхождения), сведенное к символиче­
ским образам небес и ада, дьявола и ангелов. Тосканские
художники, архитекторы, теоретики разработали осо­
бую репрезентацию пространства — перспективу, исхо­
дя из социальной практики, которая, в свою очередь, как
мы увидим, явилась результатом исторического поворо­
та, изменившего отношения города и деревни. При этом
в обыденном сознании, более или менее обреченном на
немоту, сохранялось в почти неизменном виде простран­
ство репрезентации, унаследованное от этрусков, несмо­
тря на века римского и христианского владычества. Линия
горизонта, уходящие вдаль и пересекающиеся в «беско­
нечности» параллели определяли интеллектуальную и од­
новременно визуальную репрезентацию, что приводило
к первичности взгляда в рамках, так сказать, «логики визуа­
лизации». Эта репрезентация, вырабатывавшаяся веками,
получила воплощение в архитектурной и урбанистической
практике — перспективах, коде.
Чтобы довести до конца наше исследование и, по
мере возможности, доказать получившуюся теорию, сле­
дует обобщить предложенные разграничения, распростра­
нив их на все общества, на все эпохи, на все «способы про­
изводства». Здесь мы ограничимся лишь несколькими
аргументами, не надеясь осуществить эту задачу в полной
мере. Репрезентации пространства проникнуты знанием (сме­
сью познания и идеологии), всегда относительным и ме­
няющимся. Следовательно, они объективны, но могут быть
пересмотрены. Истинны они или ложны? Не всегда у это­
го вопроса есть определенный смысл. Перспектива — ис- 55
тинна или ложна? Репрезентации пространства, безуслов­
но, абстрактны, но они входят в социально-политическую
практику, поскольку сложившиеся отношения между пред­
метами и людьми в репрезентируемом пространстве под­
чинены логике. Рано или поздно эта логика разрушает их,
ибо они не когерентны. Пространства репрезентации, скорее
переживаемые, чем осмысляемые, никогда не ограничены
ни когерентностью, ни связностью. Они проникнуты во­
ображаемым и символикой и уходят корнями в историю —
историю целого народа и каждого отдельного человека,
принадлежащего к этому народу. Этнографы, антрополо­
ги, психоаналитики, изучая эти пространства репрезента­
ции (иногда сознательно, иногда нет), чаще всего забывают
сопоставить их с репрезентациями пространства, кото­
рые сосуществуют, согласуются, взаимодействуют с ними,
и еще чаще пренебрегают пространственной практикой.
Ученые без труда распознают в них то, что их интересу­
ет: детские воспоминания, сновидения, образы и симво­
лы матки (отверстия, коридоры, лабиринты). Простран­
ство репрезентации переживается, высказывает себя; у него
есть ядро или эмоциональный центр — Эго, постель, ком­
ната, квартира или дом; площадь, церковь, кладбище. Оно
включает локусы страсти и действия, локусы пережитых
ситуаций, а значит, сопряжено со временем. Тем самым
оно может получать различные качественные характери­
стики: направленное, ситуационное, реляционное, пото­
му что по сути своей оно является качественным, текучим,
динамичным.
Если обобщить это различие, оно потребует пересмо­
тра истории. Необходимо будет изучить не только исто­
рию пространства, но и историю репрезентаций, а также 2
историю их связей друг с другом, с практикой, с идеологи- *
ей. Подобная история будет включать в себя генезис этих >g
пространств, а главное — их сопряжений, искажений, пере- S
мещений, взаимных пересечений и связей с пространствен- 5
ной практикой обществ (способов производства). ъ
Можно предположить, что репрезентации простран- со
ства имеют практическое значение, что они проникают ._:
в пространственные текстуры, отмеченные печатью продук­
тивных знаний и идеологий, и изменяют их. Следователь­
но, репрезентации пространства весьма важны и оказыва­
ют особое влияние на производство пространства. Каким
образом? Через строительство, то есть через архитектуру,
понимаемую не как возведение данного конкретного жи­
лого здания, дворца, памятника, но как проект, вписанный
в пространственный контекст и текстуру,—что предпола­
гает «репрезентации», не теряющиеся в символике или
воображаемом. 56
Пространства репрезентации, напротив, не произво­
дят ничего, кроме символических произведений — зачастую
единичных, но иногда дающих начало целому «эстетиче­
скому» направлению. Однако по прошествии некоторого
времени это «эстетическое» направление истощается, по­
родив ряд экспрессивных форм и экскурсов в воображаемое.
Подобным разграничением нужно пользоваться
с большой осторожностью. Оно сразу влечет за собой дроб­
ность, тогда как следует, напротив, восстановить 33
ПрОИЗВОДИТеЛЬНОе ц е л о е . К ТОМу ж е неЛЬЗЯ За- см.: Hébert-Stevens F. L'Art de
р а н е е С у в е р е н н о с т ь ю Сказать, ЧТО ОНО ПОДДаеТСЯ l'Amérique du sud. Paris: Arthaud,
1973 р 55 sq Что6ы понять
обобщению. Существует ли различие между ре-
J J l J l
средневековое пространство,
Презентациями пространства И пространствами репрезентацию пространства /
р е п р е з е н т а ц и и н а Востоке (в Китае)? Весьма со- пространство репрезентации,
МНИТеЛЬНО. ВОЗМОЖНО, н а п р о т и в , ЧТО ВОСТОЧНЫе следует прочесть «Большой
иероглифы содержат некое неделимое един- j £ Ä ГиГо^ГоГно
СТВО П р е д с т а в л е н и я О М и р о п о р я д к е (прОСТран- е го
«Трактат о влиянии звезд»
СТВО-вреМЯ) И П о н и м а н и я КОНКреТНОГО (праКТИ- (переизд.: Albert le Grand. Traité
ческого и социального) пространства-времени, ь^м^Т 0 8 5 ^strales Pans: Al
~
внутри которого выстраиваются с и м в о л ы , соз­
даются произведения искусства, возводятся здания, храмы
и дворцы. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу; впрочем,
ответа на него мы дать не можем за неимением точных зна­
ний о Востоке. Зато мы попытаемся показать генезис это­
го разграничения, его значение и смысл на Западе, в запад­
ной практике, начиная с Греции и Рима. Впрочем, нельзя
с уверенностью сказать, что разграничение это сохранилось
неизменным вплоть до наших дней и что никогда не воз­
никала обратная ситуация (например, производительность
пространств репрезентации).
У некоторых народов (к примеру, обитателей перуан­
ских Анд эпохи чавинской культуры) существовала репре­
зентация пространства, о которой свидетельствуют планы
храмов и дворцов33, и пространство репрезентации, от­
разившееся в произведениях искусства, графике, тканях
и т.д. Как соотносились эти два аспекта одной эпохи? Се­
годня наука изо всех сил старается восстановить теорети­
ческим путем некое соединение, нисколько не похожее
на приложение к «реальности» знаний прошлого. Поэто­
му осуществить эту реконструкцию крайне трудно: сим­
волы, которые мы чувствуем и предчувствуем, ускольза­
ют от нашего абстрактного, бестелесного, вневременного
знания — изощренного, эффективного, но «нереального»
применительно к некоторым «реальностям». Что было
в промежутке, в зазоре между репрезентациями простран­
ства и пространством репрезентации? Культура? Конечно,
но это слово обладает обманчивой полнотой. Работа искус­
ства? Безусловно, но чья и каким образом? Воображение? 57
Возможно, но почему и для кого?
Предложенное разграничение приобрело бы еще
большее значение, если бы н ы н е ш н и е теоретики и прак­
т и к и действовали каждый со своей стороны, разрабатывая
одни — пространства репрезентации, а другие — репрезен­
тации пространства. Если ссылаться на конкретные имена,
можно сказать, что Фрэнк Ллойд Райт принимает общин­
ное пространство репрезентации, восходящее к библейской
и протестантской традиции, тогда как Ле Корбюзье разраба­
тывал техницистскую, сциентистскую, интеллектуализиро-
ванную репрезентацию пространства.
Возможно, следует пойти дальше и допустить, что
производители пространства всегда действовали в соот­
ветствии с некоей репрезентацией, тогда как «пользовате­
л и » пассивно претерпевали то, что им предлагалось, то, что
было более или менее включено или обосновано в их про­
странстве репрезентации. Как осуществлялись подобные
манипуляции? Ответ на этот вопрос должен дать анализ.
Если у архитекторов (и урбанистов) действительно есть своя
репрезентация пространства, то откуда она берется? Кто из­
влекает пользу из того, что она становится «рабочей»? Если
у « ж и т е л е й » в самом деле есть свое пространство репрезен­
тации, это забавное недоразумение начинает разъясняться.
Что вовсе не значит, что оно исчезает из социально-полити­
ческой практики.
Понятие идеологии устаревает и клонится к зака­
ту, пусть даже критическая теория до сих пор допускает
его необходимость. Это понятие никогда не было проясне­
но; и м злоупотребляли: марксистская идеология, буржуаз­
ная идеология, идеология пролетарская, революционная,
социалистическая и т. п.; нелепые разграничения меж- 5
ду идеологией вообще и отдельными идеологиями, между *
«идеологическим аппаратом» и институтами знания и пр. >g
Что такое идеология без пространства, к которо- S
му она отсылает, которое описывает, чью лексику и свя- 5
зи она использует, чей код она содержит? Чем была бы ре- ъ
лигиозная идеология иудеохристианского образца, не будь со
в ее основе определенных мест и их названий: церковь, ис­
поведальня, алтарь, святилище, кафедра, скиния и т.д.?
Чем была бы Церковь без церквей? Христианская идеоло­
гия, носительница узнаваемого и неузнанного иудаизма
(Бог Отец и т. п.) создала пространства, обеспечивающие
ее долговременность. Вообще говоря, то, что называется
«идеологией», обретает плотность, лишь вторгаясь в соци­
альное пространство, в его производство, и оформляется
в нем. Быть может, сама по себе она и заключается преиму­
щественно в дискурсе об этом пространстве?
Если познание, в соответствии со знаменитой форму- 58
лой, восходящей к Марксу, непосредственно (а не опосредо­
ванно) становится производительной силой и происходит
это с появлением капиталистического способа производ­
ства34, значит, отношения между идеологией и наукой ме­
няются. Знание берет на себя роль идеологии. Для идео­
логии —насколько она отличается от знания — характерна
риторика, метаязык, а значит, пустословие и досужие раз­
глагольствования (а не философско-метафизическая си­
стематизация, «культуры» и «ценности»). Бо- ^
Л е е ТОГО, ИДеОЛОГИЧесКОе И Л о г и ч е с к о е МОГуТ С м. «Введение в критику поли-
смешиваться в той мере, в какой упорные пои- тической экономии».
ски когерентности и связности отсекают про­
тиворечия как сверху, в информации и знании, так и снизу,
в пространстве повседневной жизни.
Репрезентация пространства сумела сочетать идео­
логию с наукой в рамках практики (социально-простран­
ственной). Типичный пример — классическая перспектива.
То же самое сегодня можно сказать о пространстве плани­
ровщиков, пространстве локализации, устанавливающем
для каждой деятельности свой отдельный локус.
Идеология и знание, почти неразделимые, входят
в более широкое понятие репрезентации, которое тем самым
вытесняет понятие идеологии. Этот концепт может слу­
жить (рабочим) инструментом для анализа пространств,
а также обществ, породивших эти пространства и сложив­
шихся в них.
В Средние века пространственная практика включа­
ла в себя и сети дорог в окрестностях сельских общин, мо­
настырей и замков, и пути, связующие города, и широкие
дороги, по которым передвигались паломники и кресто­
носцы. Что касается репрезентаций пространства, то они
были заимствованы у Аристотеля и Птолемея в христиан­
ской обработке: земля, подземный «мир» и светозарный
Космос, небеса праведников и ангелов, где обитает Бог Отец,
его Сын и Дух Святой. Неподвижная сфера в конечном про­
странстве, рассеченная по диаметру земной поверхностью,
ниже которой расположен ад, а выше, образуя верхнюю
часть сферы, находится небесный свод, купол с закреплен­
ными на нем звездами и кружками планет; пространство,
пронизанное божественными посланиями и посланника­
ми, наполненное светозарной Славой Троицы,—таково по­
нятие пространства у Фомы Аквинского и в «Божественной
комедии». Что же до пространств репрезентации, то здесь
в центре окрестностей находились сельская церковь, клад­
бище, ратуша и поля либо же городская площадь и коло­
кольня. Эти пространства репрезентации служили иногда
прекрасным истолкованием космологических репрезен­
таций; так, путь святого Иакова повторяет на земной по- 59
верхности путь, ведущий от созвездия Рака к созвездию
Козерога на небесном своде,— Млечный Путь, прочерчен­
ный божественной спермой, где рождаются души, кото­
рые затем, скользя по склону, падают на землю и находят,
если могут, путь к искуплению: паломничество, ведущее их
в Компостелу («звездное поле»). Разумеется, тело входило
в этот механизм репрезентаций, относящихся к простран­
ству: «Телец властвует над шеей; Близнецы — над плечами;
Рак— над руками;Лев—над грудной клеткой, сердцем и ди­
афрагмой; Дева — над желудком; Весы, — над нижней частью
ягодиц; Скорпион владеет областями, предназначенными
для похоти...»—утверждал Альберт Великий.
Можно предположить, что пространственная практи­
ка, репрезентации пространства и пространства репрезен­
тации участвуют в производстве пространства по-разному:
в зависимости от своих качеств и свойств, в зависимости от
общества (способа производства), в зависимости от эпохи.
Отношения между тремя этими моментами — восприятием,
осмыслением, переживанием — никогда не бывают просты­
ми и устойчивыми; тем более они не бывают «позитивны­
ми» в том смысле, в каком это слово противопоставляется
«негативному», необъяснимому, несказанному, запретно­
му, бессознательному. Являются ли три эти момента и их
изменчивые сопряжения осознанными? Да, и тем не менее
о них ничего не известно. Можно ли объявить их «бессоз­
нательными»? Да, потому что, как правило, о них не веда­
ют, а анализ выводит их на свет из тьмы, рискуя ошибиться.
Эти сопряжения всегда нуждались в проговаривании, хотя
оно не равно знанию, даже «бессознательному».

ι_
I

i. 18 Iо
m
\-
Четвертую импликацию можно сформулировать так: если 5
есть производство и процесс производства пространства, ъ
есть и история. История пространства, его производства л
как «реальности», его форм и репрезентаций, отличает- .-
ся и от причинно-следственной цепочки так называемых
«исторических» (датированных) фактов, и от конечной
или бесконечной последовательности обычаев и законов,
идей и идеологий, социально-экономических структур или
институтов (надстроек). Производительные силы (природа,
труд и организация труда, технические навыки и знания)
и, разумеется, производственные отношения играют свою
роль в производстве пространства, и эту роль необходимо
определить.
Тем самым становится ясно, что переход от одного 60
способа производства к другому представляет огромный те­
оретический интерес как результат противоречий в соци­
альных производственных отношениях, которые не могут
не вписываться в пространство и не вызывать в нем потря­
сений. Исходя из гипотезы, что каждый способ производ­
ства имеет собственное присвоенное пространство, можно
предположить, что в процессе перехода производится новое
пространство. Сейчас главным объектом считается способ
производства, рассмотренный как законченная, замкнутая
система; мысль, жаждущая прозрачности, или субстанци­
альности, или обеих сразу, отдает предпочтение подобному
«объекту». Напротив, переходы позволяют выявить произ­
водство нового пространства, которое впоследствии будет
обустроено. Таков город Возрождения — результат распа­
да феодальных отношений и роста торгового капитализма.
В этом процессе складывается код, который мы уже упоми­
нали и анализу которого (с акцентом на парадигму) будет
посвящено далее немалое число страниц. Код этот, фор­
мирующийся со времен Античности (в греческом и рим­
ском городе, но также и в трудах Витрувия и философов),
даст язык писателям. Он отвечает пространственной прак­
тике и, скорее всего, репрезентации пространства — в боль­
шей мере, чем пространствам репрезентации, еще пропи­
танным магией и религией. Говоря, что код выработан, мы
подразумеваем, что «люди» —жители, строители, поли­
тики,— разбирая (расшифровывая) реальность, город и де­
ревню, идут уже не от городских сообщений к коду, а от
кода к сообщениям, производя соответствующий дискурс
и реальность. Следовательно, этот код имеет историю, ко­
торая является результатом всей истории города на Запа­
де. Его смысл — позволить городской организации, претер­
певшей не одно потрясение, стать знанием и властью, то
есть институтом. Что смягчает упадок, конец автономии
городов и городской системы как исторической реально­
сти. Над историческими городами воздвигается государ­
ство; оно уничтожит их структуру и код. Надстройкой яв­
ляется этот код, а не сам город и пространство, отношения
города и деревни в пространстве. Вместе с кодом сложил­
ся алфавит и язык города, основные знаки, их парадигма
и синтагматические связи. Говоря менее абстрактным язы­
ком, сочетание фасадов определяет перспективу; входы
и выходы, двери, окна подчинены фасадам и перспективам;
улицы и площади образуются вокруг зданий, дворцов поли­
тических руководителей и институций (преобладают пока
еще муниципальные власти). На разных уровнях — от жи­
лого дома до памятника, от «частного» пространства до
территории — элементы этого пространства располагают­
ся и складываются одновременно и знакомым, и удиви- 61
тельным образом, не утратив своего очарования и в конце
XX века. Код пространства позволял одновременно и в нем
жить, и его понимать, и его производить. Он давал не про­
сто способ чтения: в него входили вербальные знаки (слова,
фразы с их смыслом, возникающим в результате процесса
означивания) и знаки невербальные (музыка, звуки, призы­
вы, архитектурные сооружения).
История пространства не может ограничиться изуче­
нием этих важнейших моментов: формирования, утверж­
дения, угасания и распада подобного кода. Она не может
обойти стороной глобальные процессы: способы производ­
ства в целом, относящиеся к ним отдельные общества с их
особенностями, событиями, институциями. В истории про­
странства процесс производства будет разбит на перио­
ды так, что он не будет точно совпадать с общепринятыми
периодизациями.
Абсолютное пространство состоит из фрагментов при­
роды, из локусов, отобранных за органически присущие
им свойства (пещера или вершина, источник или река), но
в конце концов, в результате признания, лишившихся этих
природных черт и особенностей. Пространство-природу за­
селяют политические силы. Архитектура изымает у при­
роды некое место, чтобы передать его политике с помощью
символов (такова статуя местного бога или богини в грече­
ском храме, пустой или содержащий простое зеркало ал­
тарь синтоистского храма и т.д.) Освященное внутреннее
пространство противостоит внешней природе — и тем не
менее вторит ей и собирает ее воедино. Абсолютное про­
странство, в котором разворачиваются ритуалы и церемо­
нии, сохраняет некоторые природные черты и инкорпо­
рирует их в церемониал: возраст, пол, половые признаки 2
(плодородие). Следовательно, абсолютное пространство, од- *
новременно гражданское и религиозное, сохраняет в себе >g
поколения, семьи, непосредственные отношения, но пере- S
носит на город, на политическое государство, основанное 5
на городе. Социально-политические силы, занимающие это ъ
пространство, причастны к администрированию и военно- «
му делу: писцы и армия не остаются в стороне. Те, кто обра- .-
зует пространство (крестьяне, ремесленники), не совпадают
с теми, кто им управляет, использует его для организации
социального производства и воспроизводства: это священ­
нослужители, воины, писцы, князья. Последние владеют
пространством, которое производят другие, и с удоволь­
ствием присваивают его.
Из пространства абсолютного, религиозно-политиче­
ского, произведенного кровными, территориальными, язы­
ковыми сообществами, вытекает пространство относитель­
ное, историческое. Но абсолютное пространство при этом 62
не исчезает; оно сохраняется как стержень или основание
исторического пространства, опора пространств репрезен­
тации (религиозной, магической, политической символи­
ки). В нем происходит внутреннее диалектическое движе­
ние, подталкивающее его к концу и, однако, позволяющее
ему длиться во времени: в нем борются полнота и пустота.
Невидимая полнота политического пространства (город­
ского пространства города-государства) утверждается в пу­
стоте природного пространства, изъятого из природы, на­
подобие нефа, сводов собора. Затем историческое начало
окончательно уничтожает природное, возводя на его разва­
линах пространство накопления (любых богатств и ресур­
сов: знаний, техники, денег, драгоценностей, произведений
искусства и символов). Маркс оставил теорию этого нако­
пления, особенно его первоначального периода, когда при­
родное и историческое еще плохо различимы; к этой тео­
рии нам еще предстоит вернуться, ибо она неполна. В этот
период господствует «субъект»: западный исторический го­
род со своей территорией, над которой он господствует. На
протяжении этого периода производственная деятельность
(труд) перестает смешиваться с воспроизводством, обеспе­
чивающим продолжение социальной жизни; она отделяет­
ся от него, но сразу становится жертвой абстрагирования:
абстрактный социальный труд, абстрактное пространство.
Абстрактное пространство идет следом за простран­
ством историческим, которое, в свою очередь, также сохра­
няется в качестве постепенно слабеющей основы и опо­
ры пространств репрезентации. Абстрактное пространство
в качестве «объекта» функционирует как множество пред­
метов-знаков в их формальных связях: стекла и камня, бето­
на и стали, углов и кривых, полнот и пустот. Это формаль­
ное и исчислимое пространство отрицает различия — как
природного и временного (исторического) происхождения,
так и те, что обусловлены телом, возрастом, полом, этносом.
Значение подобного множества отсылает к сверхзначению,
ускользающему от чувственного восприятия: функциони­
рованию капитализма —одновременно очевидному и скры­
тому. Доминирующее пространство, то есть пространство
центров богатства и власти, стремится обустроить про­
странства подчиненные, периферийные, уничтожая, неред­
ко насильственными действиями, любые препятствия и по­
пытки сопротивления. Различия же сами по себе отсылают
к символике, которая в обязательном порядке принимает
форму искусства, также абстрактного. Фактически симво­
лы, производные от непризнания ощутимого, чувственного,
сексуального, непризнания, отличающего предметы-зна­
ки абстрактного пространства, объективируются как заме­
щение: фаллический облик зданий-памятников, наглость 63
многоэтажек, (бюрократически-политический) авторита­
ризм, имманентно присущий репрессивному пространству.
Все это требует более глубокого анализа. Одно из проти­
воречий, присущих абстрактному пространству, состо­
ит в том, что оно отрицает все чувственное и сексуальное,
и тем не менее его действующей референцией является
только половая сфера: семейная ячейка (жилплощадь, квар­
тира, флигель, особняк и т. д.), отцовство и материнство,
тождество между плодородием и наслаждением. Воспроиз­
водство социальных отношений насильственно смешива­
ется с биологическим воспроизводством в самом упрощен­
ном и грубом понимании. В пространственной практике
доминирует воспроизводство социальных отношений. Ре­
презентация пространства, связанная со знанием и с вла­
стью, оставляет минимальное место для пространств ре­
презентации, которые сводятся к произведениям, образам,
воспоминаниям, вытесненное содержание которых (ощу­
тимое, чувственное, сексуальное) почти не соприкасается
с символикой. В таком пространстве, безразличном к возра­
сту и полу (к самому времени), может жить ребенок, но под­
росток в нем страдает, ибо не видит в нем собственной ре­
альности — ни как мужского или женского образа, ни как
образа возможного наслаждения. Подросток, не имея воз­
можности сопротивляться ни надменным зданиям, ни вы­
ставленным напоказ знакам, может вернуться к различиям,
природному, чувственному в обоих значениях, сексуально­
сти и наслаждению лишь через бунт.
Для абстрактного пространства характерно не только
исчезновение деревьев, удаленность от природы; и не только
огромные государственные и военные пустоты, площади-пе­
рекрестки или торговые центры, к которым стекаются то- 2
вары, деньги, автомобили. Его нельзя определить исходя из *
восприятия. Его абстрактность далеко не проста: она не про- >|
зрачна и не сводится ни к единой логике, ни к единой стра- S
тегии. Эта абстрактность, не совпадающая ни с абстрактно- ω
стью знака, ни с абстрактностью понятия, функционирует ъ
негативно. В таком пространстве заложено отрицание все- «
го, что ему предшествует и служит ему опорой,—истори- ._
ческого, религиозно-политического. Оно также негативно
функционирует по отношению к тому, что в нем зарождает­
ся и прорастает, к дифференциальному пространству-вре­
мени. В нем нет ничего от «субъекта», и тем не менее оно
действует как «субъект»: несет в себе и поддерживает одни
социальные отношения, растворяет другие, противится тре­
тьим. Абстрактное пространство функционирует позитивно
по отношению к своим импликациям — технике, приклад­
ным наукам, знанию, связанному с властью. Более того, оно
служит также местом, средой и орудием этой «позитивно- 64
сти». Как такое возможно? Быть может, оно определяется
овеществляющим отчуждением: товарная среда сама ста­
новится товаром, который продается оптом и в розницу? Не
исключено, однако его «негативностью» нельзя пренебре­
гать, а абстрактное не сводится к «абсолютной вещи». Оче­
видно, что это абстрактное пространство имеет в высшей
степени сложный статус. Поглощая, вбирая в себя преж­
ние «субъекты», деревню и город, оно подменяет собой эти
«субъекты». Оно складывается как простран- 35
CTBO ВЛаСТИ, ЧТО В ДаННОМ Случае (ВОЗМОЖНО) Р е Ч ь, среди прочего, об Объ-
ВЛечет За СОбоЙ е г о С о б с т в е н н ы й р а с п а д ИЗ-За единенной социалистиче-
СК0Й п а т и и и е е
рОЖДаЮЩИХСЯ В н у т р и НеГО КОНФЛИКТОВ ( П р о - Р руководителе
1 Μ
»\ ~* * · Рокаре, который потер-
тиворечии). Таким образом, имеет место внеш- пел п о р а ж е ние на выборах во
НИИ ПСевДОСубъеКТ, беЗЛИЧНОе, а б с т р а к т н о е Франции в 1973 году; но также
и
«ОНО», С о в р е м е н н о е С о ц и а л ь н о е п р о с т р а н с т в о — ° Макговерне в США в 1971-м.
и скрытый в нем, замаскированный его иллю­
зорной прозрачностью, истинный «субъект», государствен­
ная (политическая) власть. В этом пространстве и о нем нет
ничего несказанного: все говорится и пишется. Тогда как
сказать почти нечего, а переживать тем более. Переживание
уничтожается. Над ним берет верх осмысление. История пе­
реживается как ностальгия, а природа — как сожаление, го­
ризонт, оставшийся за спиной. Поэтому все эмоциональное,
чувственное остается по эту сторону данного пространства,
не пропитывая собой символику, и получает название, обо­
значающее субъекта и его отрицание абсурдной рациональ­
ностью пространства: бессознательное.
В связи с этим абстрактным, прикладным (а зна­
чит, поддающимся манипуляциям со стороны всякого рода
«властей», их места и среды) пространством встает один во­
прос, значение которого станет понятно позже. Он касает­
ся молчания пользователей. Почему они терпят манипуля­
ции, наносящие ущерб их пространствам, их повседневной
жизни, почему не бунтуют? Почему протесты ограничены
«просвещенными группами», то есть элитой, которую, как
правило, эти манипуляции обходят стороной? Элитарная
среда, находящаяся на обочине среды политической, шу­
мит—занимается говорильней,—но без особого результа­
та. Почему так называемые «левые» политические партии
остаются в стороне от протестов? Почему самые дально­
видные политики дорого платят за свою прозорливость35?
Неужели бюрократия набрала такой вес, что ни одна
политическая сила не может ей сопротивляться? У этого по­
разительного явления мирового масштаба есть множество
причин и резонов. Как бы могло сохраняться столь стран­
ное равнодушие, если бы внимание и интересы «пользова­
телей» не были отвлечены на другое? если бы на их требова­
ния и предложения не выдвигались железные оправдания? 65
если бы эти важнейшие цели не подменялись предметами,
вещами? Видимо, социальное пространство подменяется
отдельным участком этого пространства, ошибочно счита­
ющегося главным,—участок письма, образности, носителя­
ми которых выступают тексты (журналистика, литература),
на которые делают упор средства массовой информации;
короче говоря, абстракция, наделенная ужасающей властью
сводить «переживание» на нет.
Быть может, абстрактное пространство, находящее
опору в некритическом (позитивном) знании, подкрепле­
ние — в ужасающей способности к насилию и поддержку
со стороны бюрократии, которая завладевает результатами
восходящего капитализма и обращает их в свою пользу, бу­
дет длиться вечно? Если бы дело обстояло так, его бы следо­
вало считать местом и средой последнего падения, конеч­
ной стабильностью, которую предвидел Гегель, результатом
социальной энтропии. Средством от этой падения были
бы только конвульсии Ацефала (Жорж Батай). Последним
прибежищем неуничтожимого жизненного начала стал бы
пустырь.
Если смотреть на дело менее пессимистично, мож­
но показать, что в абстрактном пространстве присутствуют
свои особые противоречия; эти противоречия пространства
частично восходят к старым противоречиям, доставшим­
ся от исторического времени, но в измененном виде: не­
которые из них усиливаются, другие слабеют. Среди этих
старых противоречий рождаются новые, которые в ряде
случаев ведут абстрактное пространство к концу. При вос­
производстве социальных производственных отношений
внутри этого пространства происходит двоякий процесс:
распад старых отношений и зарождение новых. Тем самым 5
абстрактное пространство, несмотря на свой негативный *
характер (а вернее, благодаря своему негативному характе- >g
ру), порождает новое пространство, которое будет называть- £
ся пространством дифференциальным. Почему? Потому ЧТО S
абстрактное пространство тяготеет к однородности, уни- ъ
чтожает существующие различия (особенности), а новое «
пространство может родиться (быть произведенным), лишь ._:
подчеркивая различия. Оно соединит то, что разъединя­
ет пространство абстрактное: функции, составные элемен­
ты и моменты социальной практики. Оно положит конец
локализациям, дробящим единство тела (индивидуального
и социального), тела потребностей, тела познания. Напро­
тив, в нем будет различаться то, что абстрактное простран­
ство стремится смешать, в частности социальное воспроизвод­
ство и половое размножение, наслаждение и биологическое
плодородие, отношения социальные и отношения семей­
ные (тогда как различать, дифференцировать их становит- 66
ся все более насущной необходимостью, а пространство
наслаждения, если оно производится, не будет иметь ниче­
го общего с функциональными пространствами, особенно
с пространствами полового размножения: семейными ячей­
ками, расположенными в поставленных одна на другой ко­
робках, «современными» зданиями, небоскребами, «город­
скими ансамблями» и пр.).

i. 19
То факт, что каждое общество производит собственное
пространство, имеет еще несколько следствий. «Социаль­
ное бытие», которое считает и утверждает себя «реаль­
ным», но не производит своего пространства, останется
весьма специфическим образованием, своего рода абстрак­
цией; ему не выйти за пределы идеологии и даже «куль­
туры». Оно уйдет в фольклор и рано или поздно погибнет,
утратив и идентичность, и наименование, и остатки ре­
альности. Тем самым намечается критерий, позволяющий
отделять идеологию от практики, а также от науки (отли­
чать переживание от восприятия и осмысления, со всеми
их связями, оппозициями и диспозициями, освещениями
и затемнениями).
Средневековое общество (феодальный способ произ­
водства с его вариантами и местными особенностями), без­
условно, создало свое пространство. Оно возникло на уже
сложившемся пространстве и сохранило его как основание
и опору символики; аналогичным образом оно и сохраня­
лось. Вехами его служили замки, монастыри, соборы — они
привязывали его к ландшафту, измененному деятельно­
стью крестьянских общин и дорожной сетью. Таково было
пространство takeoff, начала накопления в Западной Европе;
исходной точкой и колыбелью этого накопления служили
города.
Капитализм и неокапитализм произвели абстракт­
ное пространство, включающее «товарный мир», его «ло­
гику» и стратегии в мировом масштабе, а также власть де­
нег и власть политического государства. Это абстрактное
пространство опирается на широчайшие сети банков, дело­
вых центров, крупных производственных единиц, а также
на пространство автомобильных дорог, аэропортов, инфор­
мационных сетей. Город, колыбель накопления, средоточие
богатства, исторический субъект, центр исторического про­
странства, в этом пространстве распался.
Произвел ли какое-то пространство «социализм»
(тот, который сегодня ошибочно называют этим словом; на 67
самом деле «коммунистического общества» не существует,
его концепт меркнет, а понятие «коммунизм» служит глав­
ным образом для поддержания двух взаимосвязанных ми­
фов — мифа об антикоммунизме и мифа о коммунистиче­
ской революции, свершившейся там-то и там-то) —то есть
государственный социализм!
Вопрос не праздный. Революция, не производящая
нового пространства, не идет до конца; она терпит крах; она
меняет не жизнь, а лишь идеологические надстройки, ин­
ституции, политические аппараты. Революционное преоб­
разование поверяется своей способностью творить в повсед­
невной жизни, в языке, в пространстве — не обязательно
одновременно и в равной степени.
Тем не менее не стоит отвечать на этот вопрос по­
спешно. Он заслуживает долгого, терпеливого размышления.
Вполне возможно, что революционный период, то есть пери­
од резких перемен, создает условия для нового пространства,
а реализация его требует достаточно длительного времени:
периода покоя. Поразительное творческое брожение в Со­
ветской России между 1920 и 1930 годами потерпело в архи­
тектуре и урбанизме даже больший крах, чем в других сфе­
рах; за тучными годами последовали годы бесплодные. Что
означает эта неудача, это бесплодие? Где сегодня архитектур­
ная продукция, которую можно было бы назвать «социали­
стической» или просто новой по сравнению с продукцией
капиталистической, где соответствующий урбанизм? В Вос­
точном Берлине на бывшей Аллее Сталина, переименован­
ной в Аллею Карла Маркса? На Кубе? В Москве? В Пекине?
Где столкновение между «реальным» обществом, по праву
или нет именуемым социалистическим, и замыслом ново­
го общества по К. Марксу и Ф. Энгельсу? Как понять и усво- 5
ить мировое пространство «социалистического» общества? *
Короче, где испытание пространством, то есть пространствен- >g
ной практикой обществ, которые относят себя к «социали- S
стическому» способу производства? И еще точнее: какова 5
связь между цельным пространством, определяемым «соци- ъ
алистическими» производственными отношениями, и ми- «
ровым рынком, который вышел из капиталистического ._:
способа производства, тяготеющего над всей планетой и обу­
словливающего разделение труда в мировом масштабе, а зна­
чит, распределение пространства, производительных сил
в этом пространстве, источников и потоков богатств?
 На все эти многочисленные вопросы сегодня трудно
ответить из-за недостатка информации, недостатка знаний.
И все же: можно ли говорить о социализме, если ничего не
придумано в архитектуре, если не создано особое простран­
ство,— и не стоит ли говорить о несостоявшемся переходе?
Предвосхищая дальнейшее изложение, можно уже 68
сейчас сказать, что перед «социализмом» открываются два
пути, два направления. В рамках одной тенденции упор де­
лается на ускоренный рост любой ценой, по разным причи­
нам (состязательность, престиж, власть). Государственный
социализм довольствуется улучшенной версией капита­
листических процессов роста; он делает ставку на опорные
пункты: крупные предприятия, большие города (огромные
производственные единицы и одновременно центры по­
литической власти). Последствия этого процесса, а имен­
но усиление неравенства в развитии, отсталость регионов
и целых слоев населения, считаются в этой перспективе не
заслуживающими внимания. В другой перспективе страте­
гия нацелена прежде всего на малые и средние предприя­
тия и города соответствующих размеров; она стремится вов­
лечь в развитие территорию и народ в целом, не разделяя
развитие и рост. Неизбежная урбанизация общества не мо­
жет осуществляться в ущерб целым секторам, усиливая не­
равномерность в росте и развитии; она должна преодолеть
оппозицию города и деревни, а не размывать одно в другом
в неразличимой магме.
Классовая борьба? Она влияет на производство про­
странства, производство, где субъектами действия являются
классы, части и группы классов. Сегодня классовая борьба
более, чем когда-либо, считывается в пространстве. Соб­
ственно, только она не позволяет абстрактному простран­
ству распространиться на всю планету, в буквальном смыс­
ле стирая все различия; только она обладает способностью
к дифференциации, способностью производить различия,
которые не являются имманентно присущими экономи­
ческому росту, рассматриваемому как стратегия, «логика»
и «система» (где различия стимулируются или допускают­
ся). Формы этой борьбы куда более разнообразны, чем ранее.
К ним, безусловно, принадлежат и политические выступле­
ния меньшинств.
В первой половине XX века аграрные реформы и кре­
стьянские революции придали новый облик поверхности
планеты; по большей части эти изменения пошли на поль­
зу абстрактному пространству: прежнее пространство, про­
странство исторических народов и городов, было отшлифо­
вано (и автоматизировано). Впоследствии эту деятельность
продолжили городские герильи и вмешательство «масс»
даже в городах, особенно в Латинской Америке. В мае
1968 года во Франции, когда студенты, а затем и рабочий
класс заняли свое пространство и взяли на себя ответствен­
ность за него, в этом движении обозначились новые черты.
Задержка (безусловно, временная) этой реапроприации про­
странства у многих вызывает разочарование. Изменить су­
ществующее пространство якобы способны только бульдо- 69
зер и коктейль Молотова. Разрушить до основанья, а затем
восстановить? Да, но что именно? Создать заново те же про­
дукты в рамках тех же способов производства? Разрушить
заодно и эти способы? Подобный подход преуменьшает про­
тиворечия существующего общества и пространства; он без­
доказательно допускает, что «система» закрыта; осыпая эту
систему бранью, он подпадает под ее притяжение и опро­
метчиво прославляет ее могущество. Подобная шизофрени­
ческая «левизна» несет в себе собственные «бессознатель­
ные» противоречия. Призыв к абсолютной стихийности
как в разрушении, так и в созидании предполагает также
и разрушение мысли, науки, способности к изобретатель­
ству—под тем предлогом, что они не позволяют немедлен­
но совершить тотальную и абсолютную революцию, дать
определение которой, впрочем, никто не может.
Однако следует признать, что в борьбе за простран­
ство и в пространстве инициатива по-прежнему принадле­
жит буржуазии. Отсюда и ответ на поставленный выше во­
прос: о пассивности, молчании «пользователей».
Абстрактное пространство функционирует в высшей
степени сложно. Точно так же, как диалог, это простран­
ство предполагает молчаливое соглашение, пакт о нена­
падении, почти договор о неприменении силы. Иначе говоря,
о взаимности, о совместном пользовании. Подразумевается,
что ни один прохожий на улице не нападет на встречных;
агрессор, преступающий этот закон, совершает преступле­
ние. Подобное пространство предполагает «пространствен­
ное устройство», согласующееся с речевым устройством,
хотя и отличное от него; оно делает значимыми для лю­
дей определенные отношения в определенных местах (ма­
газинах и лавках, кафе, кинотеатрах и пр.) и, как следствие, 5
порождает коннотативные высказывания об этих местах, *
следствием которых является некий «консенсус», соглаше- >g
ние — предполагается, что в этих местах избегают неприят- £
ностей, что туда идут спокойно, там чувствуют себя хорошо S
и т. д. Что же касается высказываний денотативных, то есть ъ
описательных, то они приобретают почти юридический л
вид и также влекут за собой консенсус: нельзя драться, что- .-
бы занять одно и то же место; следует оставлять свободное
пространство, по возможности соблюдая проксемику, поч­
тительное расстояние. Отсюда, в свою очередь, вытекает ло­
гика и стратегия собственности в пространстве: «все твое,
место и вещи, не является моим». И тем не менее существу­
ют общественные места, места совместного пользования,
владение и потребление которых не может быть всецело
частным,—такие, как кафе, площади и памятники. Кратко
описанный здесь пространственный консенсус есть часть
цивилизации — точно так же, как запрет некоторых грубых 70
и оскорбительных действий (по отношению к детям, жен­
щинам, старикам и даже населению в целом). Тем самым
классовой борьбе, как и другим видам насилия, противопо­
ставляется иная цель —не-завладение.
Любое пространство существовало до появления ак­
тора — субъекта, одновременно индивидуального и коллек­
тивного, ибо он всегда является членом некоей группы или
класса, которые пытаются присвоить себе это простран­
ство. Это заранее существующее пространство обусловлива­
ет присутствие, деятельность, дискурс данного «субъекта»,
его компетенцию и перформацию; и тем не менее присут­
ствие, деятельность, дискурс «субъекта», предполагая это
существование, одновременно его отрицают — «субъект»
испытывает его как препятствие, как сопротивляющуюся
предметность, иногда неумолимо жестокую, вроде бетон­
ных стен, которые почти невозможно хоть сколько-ни­
будь изменить и с которыми к тому же, согласно драко­
новским правилам, запрещено обращаться так, чтобы их
изменить. Таким образом, текстура пространства не только
вызывает не имеющие к ней отношения и неуместные со­
циальные действия, но и рождает обусловленную ею самой
пространственную практику, некий коллективный и инди­
видуальный способ ее использования. А значит, порожда­
ет последовательность действий, которые не сводятся толь­
ко к практике означивания, хоть и включают ее. В процессе
этих действий жизнь и смерть не только становятся пред­
метом мысли, подражания, высказывания — но и свершают­
ся. Время внутри пространства потребляет, пожирает живое
существо: это жертва, наслаждение или страдание. Но аб­
страктное пространство, пространство буржуазии и капи­
тализма, связано с обменом (имуществом и товарами, сло­
вами, текстами, речами и пр.) и потому в большей мере, чем
любое другое, предполагает консенсус. Надо ли добавлять,
что насилие в этом пространстве не всегда остается латент­
ным и скрытым? В этом одно из его противоречий: проти­
воречие между внешней безопасностью и насилием, кото­
рое постоянно грозит прорваться, а иногда и прорывается
то там, то здесь.
Былая классовая борьба буржуазии и аристокра­
тии произвела пространства, где борьба эта явлена на­
глядно. В результате этого конфликта, оставившего само­
очевидные следы и результаты, изменился облик многих
исторических городов. Буржуазия, одержав политическую
победу, разрушила аристократическое пространство Маре
в историческом центре Парижа, включила его в материаль­
ное производство, поселила в пышных особняках мастер­
ские, магазинчики, квартиры; она обезобразила и по-своему
оживила это пространство, сделав его более «народным». 71
Сегодня там идет процесс элитизации, вторичного обур-
жуазивания; буржуазия сохраняет инициативу в крупном
историческом городе. Она сохраняет ее и в куда более ши­
роком масштабе. Она начинает экспорт «вредных» произ­
водств в слаборазвитые страны — Бразилию в Америке, Ис­
панию в Европе, вводя тем самым внутренние различия
в единый способ производства.
Средиземноморское побережье становится простран­
ством досуга для индустриальной Европы. Это примеча­
тельный случай производства пространства, которое идет за
счет различия, заложенного в самом способе производства;
являясь пространством досуга и даже, в известном смысле,
не-труда (отпусков, а также выздоровления после болезни,
отдыха, жизни на пенсии и т. д.), побережье Средиземного
моря входит тем самым в социальное разделение труда;
здесь утверждается неоколонизация — экономическая
и социальная, архитектурная и урбанистическая. Иногда
это пространство пытается выйти за рамки требований нео­
капитализма, которым оно подчинено; его использование
требует экологических качеств: наличия солнца и моря,
близости городских центров и временных жилищ (гости­
ниц, домиков). Таким образом, оно обладает известной каче­
ственной спецификой — в отличие от крупных промышлен­
ных центров, где царит количественное в чистом виде. Если
воспринимать эту «специфику» некритично, то оно будет
выглядеть пространством непродуктивных трат, широкого
разбазаривания средств, гигантского, напряженного жерт­
воприношения избыточных вещей, символов, энергии: не
столько отдыха, сколько спорта, любви, обновления. Города —
центры досуга с их едва ли не «жертвенностью» якобы резко
противостоят городам Северной Европы — центрам произ- ?
водства. В конце временной цепи, ведущей от места работы *
и пространства производства к потреблению пространства, >g
солнца и моря, к стихийной или сознательно вызванной S
эротике, к празднику Отпуска, окажется трата, мотовство. То S
есть мотовство и трата будут находиться не в начале цепоч- ъ
ки, как первичное событие, но в конце, придавая ей смысл. «
Какое заблуждение! Насколько ложна эта прозрачность ._
и обманчива эта естественность! Все эти непроизводитель­
ные траты тщательно организуются; они централизованы,
упорядочены, выстроены по значимости, запрограммиро­
ваны, имеют символическое измерение и приносят выгоду
«туроператорам», банкирам и промоутерам из Лондона,
Гамбурга и т.д. Выражаясь еще точнее, с помощью намечен­
ных нами понятий, можно сказать, что в пространственной
практике неокапитализма, с его воздушным транспортом,
репрезентации пространства позволяют манипулировать
пространствами репрезентации (пространствами солнца, 72
моря, праздника, мотовства и трат).
Все эти замечания имеют одну цель: конкретизиро­
вать понятие производства пространства — и показать, как
идет классовая борьба при гегемонии буржуазии.

Î. 2 0

«Изменить жизнь», «изменить общество» — все эти сло­

ва бессмысленны, если нет производства соответствующе­
го пространства. В неудаче советских конструктивистов
1920-х годов заложен важный урок: новым социальным от­
ношениям — новое пространство и наоборот. Это положе­
ние, вытекающее из нашего основного положения, нужда­
ется в подробном разъяснении. «Изменить жизнь!» Эта
идея, воспринятая у поэтов и философов и оформившая­
ся в утопию отрицания, недавно попала в публичную, то
есть политическую, сферу и, распространяясь в ней, вырож­
дается в политические лозунги. «Жить лучше», «Жить
по-другому», «Качество жизни», «Условия жизни»... Отсю­
да естественным образом переходят к загрязнению среды,
сохранению природы, к «окружающей среде». Раз — и гото­
во: нет больше ни давления мирового рынка, ни преобра­
зования мира, ни производства нового пространства. Идея
возвращается в область идеального, тогда как речь идет
о том, чтобы постепенно (или рывками) вывести на свет
иную пространственную практику. Пока в абстрактном
пространстве сохраняется повседневность с ее предельно
конкретными требованиями, пока будут происходить лишь
частные технические улучшения (расписание транспорта,
его скорость и относительный комфорт), пока пространства
(труда, досуга, проживания) будут оставаться раздельными,
объединенными только политическим органом и его кон­
тролем, проект «изменения жизни» останется политиче­
ским лозунгом, который то отбрасывают, то подхватывают
вновь.
Такова ситуация, в которой бьется теоретическая
мысль, не без труда пытаясь обойти препятствия. С одной
стороны, она видит пропасть утопий отрицания, тщесла­
вие критической теории, действующей только на уровне
слов и репрезентаций (идеологий); с другой — сталкивается
с весьма позитивными технологическими утопиями: про­
гностикой и программированием. Ей остается лишь кон­
статировать факт применения к пространству (а значит,
к существующим социальным отношениям) кибернетики,
электроники, информатики и пытаться вывести из этого
некоторые уроки. 73
Намеченный нами путь связан, таким образом, со
стратегической гипотезой, с долгосрочным теоретическим
и практическим проектом. Политическим проектом? И да
и нет. Он включает политику пространства, но выходит за
рамки политики и предполагает критический анализ лю­
бой политики пространства и любой политики в целом.
Этот проект указывает путь к производству иного простран­
ства, пространства иной (социальной) жизни и иного спо­
соба производства, преодолевает зазор между наукой и уто­
пией, между реальным и идеальным, между осмыслением
и переживанием. Он стремится преодолеть их противопо­
ложность, развивая диалектические отношения «возмож­
ное/невозможное» как в объективном, так и в субъектив­
ном плане.
Роль стратегической гипотезы в познании уже не
нуждается в обоснованиях. Благодаря ей познание сосре­
доточивается на том или ином пункте, том или ином ядре,
концепте или группе концептов, рассматривая их в фокусе.
Стратегия оказывается либо удачной, либо неудачной; она
действует более или менее долгое время, а затем размыва­
ется или распадается. Она сравнительно устойчива приме­
нительно к тактическим приемам познания и действия, но,
естественно, остается временной, а значит, подлежащей пе­
ресмотру. Она мобилизует, но не нацелена на достижение
какой-либо вечной истины. Стратегический механизм рав­
но или поздно ржавеет. Смещение центровки нарушает все
выстроенное вокруг данного центра.
В недавнее время было сделано несколько тактиче­
ских и стратегических попыток с целью учреждения (хо­
чется иронически обыграть оба значения слова) неприступ­
ной крепости знания. Ряд простодушных и хитрых ученых 5
расписались в собственной преданности науке, вынеся за *
скобки все вопросы, которые ставит сама наука: отдали пер- >g
венство знанию и наблюдению, а не переживанию. Последним S
по времени стратегическим опытом подобного рода стала S
ориентация знания на лингвистику и производные от нее ъ
дисциплины — семантику, семиологию, семиотику. Ранее «
имели место попытки ориентировать знание на другие на- ._:
уки — политэкономию, историю, социологию и т.д.
Эта новейшая гипотеза породила большое количе­
ство исследований, трудов и произведений — как выдаю­
щихся, так и переоцененных и недооцененных: иерархия
всегда подвержена пересмотру, в ней нет ничего вечно­
го и неизменного. Сейчас убеждение в том, что можно вы­
строить единый, определенный и окончательный центр
знания, пошатнулось. Как изнутри, так и снаружи. Изну­
три оно вызывает вопросы, на которые не может дать от­
вета: например, вопрос о субъекте. Систематическое изуче- 74
ние языка и/или изучение языка как системы разрушили
«субъект» во всех пониманиях этого слова. Теперь реф­
лектирующая мысль собирает осколки своего зеркала: ей
нужен «субъект», и она обращается к старинным «субъ­
ектам» философов: к декартову Cogito (подхваченному Хом-
ским со всеми своими отличительными свойствами: един­
ством глубинных структур дискурса, всеобщностью его
поля сознания), к Эго Гуссерля, модернизированному вари­
анту декартова Cogito. Но Cogito не способно сохранять свою
философскую (метафизическую) субстанциальность, осо­
бенно если его пытаются столкнуть с бессознательным —
изобретенным именно для того, чтобы отказаться от Cogito.
Именно здесь проявляется вся важность предыдущего
замечания. В рамках этой гипотезы социальное простран­
ство широким жестом объединяется с пространством фи­
зическим. Его сводят к эпистемологическому (ментально­
му) пространству, пространству дискурса и декартова Cogito,
забывая при этом, что практическое «я», в котором инди­
видуальное неотделимо от социального, существует в про­
странстве, где оно ориентируется (или плутает). Бездум­
но перескакивая от ментального к социальному и обратно,
мы переносим на дискурс (в частности, на дискурс о про­
странстве) свойства пространства как такового. Некото­
рые, правда, ищут опосредующее звено между ментальным
и социальным в теле, голосе, жестах. Но соответствует ли
это абстрактное тело, рассматриваемое только как медиа­
тор между «субъектом» и «объектом», телу практическому,
из плоти и крови, телу как целому, обладающему простран­
ственными свойствами (симметрией, асимметрией) и свой­
ствами энергетическими (тратами, сбережениями, мотов­
ством)? Далее мы покажем, что одно лишь изучение тела
как целого (практико-чувственного) способно иначе напра­
вить познание, сместить его центр.
Стратегия знания, ориентированная на дискурс, ухо­
дит от самого неприличного вопроса: о взаимосвязи зна­
ния и власти. К тому же она не дает удовлетворительно­
го для рефлектирующей мысли ответа на поставленный
ею же теоретический вопрос: «относятся ли множества не­
вербальных знаков и символов — кодированные и не коди­
рованные, систематизированные и нет — к тем же катего­
риям, что и множества вербальные, или же эти множества
не совпадают?» К числу невербальных знаковых множеств
следует отнести музыку, живопись и скульптуру, архитекту­
ру, по-видимому, театр, ибо он, наряду с текстом или пред-
текстом, включает в себя жесты, маски, костюмы, сцену, по­
становку, короче говоря, некое пространство. Следовательно,
невербальные множества имеют пространственный харак­
тер, несводимый к «ментальности». В известном смысле их 75
частью являются и сельские и городские пейзажи. Недооце­
нивая пространство, пренебрегая им, ограничивая его, мы
тем самым переоцениваем тексты, письменность и типы
письма, читаемое и видимое, и сводим к ним всю сферу
интеллигибельного.
Выдвинутую нами стратегическую гипотезу мож­
но сформулировать следующим образом: «Теоретические
и практические вопросы, связанные с пространством, при­
обретают все более важное значение. Их решение не от­
меняет, но смещает понятия и проблемы, касающиеся
биологического воспроизводства, производства средств про­
изводства и потребительских благ». Маркс писал, что спо­
соб производства исчезает не ранее, чем высвободит про­
изводительные силы и реализует все заложенные в нем
возможности. К этому утверждению можно относиться
либо как к очевидности, либо как к удивительному пара­
доксу. Скачок производительных сил — совершившийся без
отмены капиталистических производственных отноше­
ний — подменяет производство вещей в пространстве про­
изводством самого пространства или, вернее, накладывает
одно на другое. Производство это (по крайней мере, в неко­
торых случаях, поддающихся наблюдению и анализу) со­
путствует давлению мирового рынка и воспроизводству
капиталистических производственных отношений. Деспо­
тическая просвещенная буржуазия и капитализм частич­
но подчинили себе товарный рынок, используя в качестве
орудия абстрактное пространство. Подчинение рынка ка­
питалов оказывается делом более трудным (так называемые
«монетарные» трудности). Сочетание жесткого политиче­
ского господства с ростом производительных сил и недоста­
точной управляемостью рынков приводит к пространствен- и
ному хаосу на всех уровнях, от окрестного квартала до всей *
планеты. Буржуазии и капитализму уже сейчас чрезвычай- 'g
но трудно подчинять себе свой продукт и орудие господ- S
ства — пространство. Они не способны ограничить практику S
(практически-чувственное, телесное, социально-простран- ъ
ственную практику) своим абстрактным пространством. «
Возникают и проявляются новые противоречия — противо- .-
речия пространства. Быть может, пространственный хаос,
порожденный капитализмом, несмотря на могущество
и рациональность государства, превращается в его слабое
звено, в его уязвимое тело?
 Может ли эта стратегическая гипотеза повлиять на
общепринятые политические стратегии, а именно на ми­
ровую революцию, совершаемую политическим путем од-
ной-единственной партией, в одной-единственной стране,
одним-единственным учением, одним-единственным клас­
сом — коротко говоря, одним-единственным центром* Mo- 76
жет ли она их заменить? Как все помнят, крах моноцентри­
ческой гипотезы вызвал появление другой стратегической
гипотезы — о преобразовании, совершенном третьим миром.
Собственно, речь не идет ни о догматической замене
одной из этих гипотез на другую, ни о простом преодолении
оппозиции между «моноцентризмом» и «полицентриз­
мом». Преобразование мира, именуемое прижившимся
словом «революция», оказывается поистине всемирным
(планетарным)36, а значит, множественным 36
и многообразным. Оно свершается как в теоре- что отнюдь не сводит его
ТИЧесКОМ, так И В ПОЛИТИЧеСКОМ Плане: Теория к «миру как игре», придуман-
ному в ходе
смыкается с политикой. Оно происходит как Д° л г и х Философ-
1
_ ских медитации К. Акселосом,
В технике, так И В ПОЗНанИИ И В практике. Где- последователем Гераклита.
то главной силой, активной и/или пассивной,
были и остаются крестьяне, а где-то маргиналы или передо­
вой рабочий класс, делающий неожиданный выбор. В одних
местах преобразование мира принимает ускоренный, бур­
ный оборот, а в других происходит подспудно, внешне спо­
койно и мирно. Где-то господствующий класс принимает
решения, а где-то разлетается вдребезги.
Стратегическая гипотеза, относящаяся к простран­
ству, не исключает ни роли так называемых «слаборазви­
тых» стран, ни роли промышленных стран и их рабочего
класса. Напротив: ее принцип и цель — связать разрознен­
ные аспекты, соединить вместе отдельные движения и эле­
менты. Она представляет собой попытку осмыслить миро­
вой опыт как таковой — как множество различных опытов
мирового пространства; для нее неприемлема однород­
ность, насаждаемая государством, политической властью,
мировым рынком и миром товара —та однородность, кото­
рая на практике выражается в абстрактном пространстве
и выражает себя с его помощью. Эта гипотеза предполагает
учет всех различий, в том числе обусловленных природой —
тех, на которые обращает внимание экология, выделяя из
других (различий режимов, стран, поселений, этносов, при­
родных ресурсов и т.д.).
Стоит ли подробно доказывать, что «право на раз­
личие» имеет смысл лишь в контексте реальной борьбы за
различие и что различия, произведенные в ходе этих тео­
ретических и практических битв, отличаются от природ­
ных особенностей и разграничений, стимулируемых в су­
ществующем абстрактном пространстве? Да, стоит. Только
тонкий анализ может выявить различия, заслуживающие
упоминания, те, на усиление которых могут делать ставку
теория и действие.
Восстановление «кода» пространства, то есть язы­
ка, общего для практики и теории, для жителей, архитек­
торов и ученых, можно считать неотложной тактической 11
задачей. Прежде всего, в подобном коде проявилось бы
единство разрозненных элементов: личного и обществен­
ного, схождений и различий в пространстве. Он собрал
бы воедино понятия, рассеянные в существующей про­
странственной практике и идеологиях, которые ее обо­
сновывают: микро (архитектурный масштаб или уровень)
и макро (уровень, находящийся в ведении урбанистов, по­
литиков, планировщиков), повседневное и городское, вну­
треннее и внешнее, труд и не-труд (праздник), долговеч­
ное и мимолетное и т.д. Таким образом, этот код состоял
бы из релевантных (парадигматических) оппозиций ныне
разрозненных терминов — и (синтагматических) связей,
заложенных в понятиях, смешанных в гомогенном, поли­
тически контролируемом пространстве. В этом смысле он
мог бы помочь обратить вспять господствующую тенден­
цию и войти в общий проект. При условии, что этот код
не будет считаться практикой! А следовательно, при ус­
ловии, что анализ языковой сферы не будет отделен от
практики и от изменений практики (мирового процесса
преобразования)...
Разработка такого кода сама по себе предполагает
стремление работать прежде всего на уровне парадигмати­
ки, то есть основных оппозиций — скрытых, имплицитных,
невысказанных,—задающих направление социальной прак­
тике, а не на уровне эксплицитных связей, цепи рабочих
терминов, одним словом, не на уровне синтагм (языка, обы­
денной речи, письма, чтения, литературы и т. п.).
Подобный код связан со знанием. Он группирует ал­
фавит, лексику, грамматику в, если можно так выразить­
ся, глобальных рамках; он соотносит себя с не-знанием (не­
вежеством или непризнанием), не исключая его, то есть 5
соотносится с переживанием и восприятием. Такое позна- *
ние не скрывает, что является приблизительным, точным >g
и в то же время неопределенным (неясным?). Оно на ка- S
ждом шагу заявляет о своей относительности, занимается 5
(или пытается заниматься) самокритикой, не растворяясь ъ
при этом в апологии незнания, абсолютной стихийности «
или чистого насилия. Оно ищет путь между догматизмом .-
и незнанием.
 Ι. 21

Подход, которым мы руководствуемся, можно назвать «ре­

грессивно-прогрессивным». За отправную точку берется
то, что происходит сегодня: скачок производительных сил, 78
техническая и научная способность к радикальному изме­
нению природного пространства, угрожающая самой при­
роде. Результаты действия этой разрушительной и созида­
тельной силы можно наблюдать повсюду. Они сопрягаются,
зачастую опасным образом, с давлением мирового рынка.
Безусловно, в мировом масштабе в полной мере действу­
ет ленинский закон неравномерности развития; некото­
рые страны лишь начинают развивать производство вещей
(благ) в пространстве, и только в самых про-
мышленно развитых, самых урбанизирован­ См. «Введение в крити­
ных странах используются новые возможности ку политической экономии»
техники и науки. Производство пространства, {Marx К. Fondements de la
critique de l'économie politique.
если поднять его до уровня понятия и языка, Paris: Anthropos, 1968. P. 35
взаимодействует с прошлым, выделяет в нем sq. [Маркс К., Энгельс Φ. Со­
неизвестные аспекты и моменты. Прошлое по­ чинения / Изд. 2-е. M.: По­
литиздат, 1958. T. 12. С 23]).
лучает новое освещение; как следствие, про­ Здесь уместно будет ука­
цесс, ведущий от этого прошлого к современно­ зать на несколько промахов
сти, также выглядит иначе. «Панорамы общественных
наук». Там этот метод припи­
Данный подход соответствует тому, ка­ сан Ж.-П. Сартру. Между тем
кой предложен Марксом в его основной «ме­ в тексте, где этот последний
тодологической» работе. Категории (понятия), излагает свой метод, он ссы­
описывающие социальные отношения в наи­ лается на источник, а именно:
LefebvreH. Perspectives// Cahiers
более развитом, то есть буржуазном, обществе, Internationaux de sociologie.
«дают вместе с тем возможность проникнове­ 1953 (перепечатано: Idem. Du
ния в организацию и производственные отно­ Rural à l'Urbain. Paris: Anthropos,
шения всех отживших общественных форм, из 1970). См.: Sartre J.-P. Critique
de la raison dialectique. P. 41-42;
обломков и элементов которых оно строится, Panorama... P. 89 sq. То есть
частью продолжая влачить за собой еще не пре­ отсылка в последнем тексте
одоленные остатки, частью развивая до пол­ вдвойне недостаточна, по­
скольку обозначенный здесь
ного значения то, что прежде имелось лишь путь есть не что иное, как путь
в виде намека» 37 . марксистской мысли.
Этот на первый взгляд парадоксальный
подход в действительности сближается с повседневным со­
знанием: невозможно понять генезис настоящего, его ус­
ловия, его процесс, не отталкиваясь от этого настоящего, не
двигаясь от современности к прошлому и обратно. Таков
подход неизбежен для историка, экономиста, социолога,
поскольку у этих специалистов есть своя методология.
Метод Маркса, четкий и внятный в своей формули­
ровке и применении, наталкивается на некоторые трудно­
сти. Они возникают, как только Маркс начинает приме­
нять свой метод к труду как понятию и реальности. Главная
трудность обусловлена тем, что в его изложении и иссле­
довании переплетаются оба процесса. Поэтому всегда есть
опасность, что «регрессивная» часть натолкнется на часть
«прогрессивную», прервет ее или сделает неясной. Нача­
ло оказывается в конце, а конец изложен с самого начала.
Здесь кроется дополнительная сложность в выявлении про- 79
тиворечии, подталкивающих исторический процесс вперед,
а следовательно, согласно Марксу, к его концу.
Та же самая трудность встает и перед нами. Новое по­
нятие, производство пространства, задано с самого начала; его
назначение — «действовать», или, как иногда говорят, «ра­
ботать», проясняя процессы, от которых оно неотделимо,
ибо вытекает из них. Следовательно, им нужно пользовать­
ся при любой возможности, но ни в коем случае не полагать,
по примеру гегельянцев, что понятие обладает собствен­
ной жизнью и силой, реальностью, независимой от знания.
В конце, после прояснения и проверки собственного фор­
мирования, производство пространства (теоретическое по­
нятие и практическая реальность в их неразрывной связи)
получит эксплицитное объяснение, которое и будет доказа­
тельством: истиной «в себе и для себя», завершенной и при
этом относительной.
Тем самым привнесение диалектики в наш метод
происходит без ущерба для логики и когерентности. Оста­
ется, однако, опасность неясности, а главное — повторов.
Марксу не всегда удавалось ее избегнуть. И он об этом знал.
Именно поэтому порядок изложения в «Капитале» не сле­
дует в точности методу, заявленному во «Введении». От­
правной точкой в великой теоретической работе служит
форма, то есть меновая стоимость, а не понятия, занима­
ющие центральное место в более раннем сочинении,— про­
изводство и труд. Подходом, заявленным во «Введении»,
Маркс руководствуется, говоря о накоплении капитала: он
сохраняет верность своим методологическим принципам,
когда изучает наиболее развитую форму капитализма, что­
бы на примере Англии понять другие страны и сам процесс
формирования капитализма.
 ii. Социальное пространство

iL 1 so
Наш проект требует очень внимательного рассмотрения по­
нятий, образующих словосочетание производство простран­
ства. Углубленный анализ тем более необходим, что ни то
ни другое до сих пор не прояснены.
В гегельянстве понятие производство имеет решающее
значение. (Абсолютная) Идея производит мир; после чего
природа производит человека, в свою очередь, путем борьбы
и труда производящего одновременно историю, познание
и самосознание, то есть Дух, который воспроизводит на­
чальную и конечную Идею.
У Маркса и Энгельса понятие «производство» оста­
ется неоднозначным, а потому весьма продуктивным. Оно
употребляется в двух значениях — очень широком и уз­
ком, точном. В широком значении люди как существа об­
щественные производят свою жизнь, свою историю, созна­
ние, мир. В истории и обществе нет ничего, что не было бы
приобретено и произведено. Сама «природа» в том виде,
в каком она предстает органам чувств в социальной жиз­
ни, является измененной, а значит, произведенной. Люди
произвели юридические, политические, религиозные, ху­
дожественные, философские, идеологические формы. Сле­
довательно, производство в широком смысле включает
в себя многообразные произведения и различные формы,
даже если формы эти не несут на себе печати производи­
телей и производственного процесса (как, например, ло­
гическая форма, абстракция, которую легко можно себе
представить вневременной и не произведенной, то есть
метафизической).
Ни Маркс, ни Энгельс не оставляют понятие произ­
водства без определения. Они ограничивают его, но в ито­
ге речь идет уже не о произведениях в широком смысле,
а всего лишь о предметах — продуктах. Понятие становится
более точным и сближается с расхожим, а значит, баналь­
ным значением, в котором его употребляют экономисты.
Кто производит? Как? Чем точнее значение, тем меньше
в нем остается места для способности к творчеству, изобре­
тательности, воображения: остается только труд. «Огром­
ным достижением Адама Смита явилось то, что он отверг
всякую определенность деятельности, создающей богат­
ство; у него — просто труд... Вместе с абстрактной всеобщ­
ностью деятельности, создающей богатство, признается
также всеобщность предмета, определяемого как богатство;
это — продукт вообще или опять-таки труд вообще...»1 Про­
изводство, продукт, труд — понятия, возникающие одно­
временно и ставшие основой политической экономии. Это
основные абстракции, абстракции конкретные: они позво­
ляют изучать производственные отношения. Что же касает- 81
ся понятия производства, то оно становится в полной мере
конкретным и получает свое содержание только после отве­
та на вопросы, которые оно позволяет поставить: «Кто про­
изводит? Что производит? Как? Зачем и для кого?» За преде­
лами этих вопросов и ответов на них понятие производства
остается абстракцией. У Маркса и у Энгельса оно так и оста­
ется несформированным. Только экономизм, гораздо поз­
же, попытается придать этому понятию самое узкое значе­
ние. «В историческом процессе определяющим 1
МОМенТОМ В к о н е ч н о м с ч е т е ЯВЛЯетСЯ прОИЗ- Marx К. Fondements de la cri-
ВОДСТВО И ВОСПРОИЗВОДСТВО Д е й с т в и т е л ь н о й tique de l'économie politique.
жизни»,—пишет Энгельс Блоху 21 сентября ?ar,s: Anthr°P°s· 19б8. Р. 32
_. j г [Маркс К. Введение в крити-
I890 года. Фраза догматическая и расплывчатая: ку п о л и т и ч е С кой экономии //
Э н г е л ь с у т в е р ж д а е т , ЧТО ПРОИЗВОДСТВО ОХВаТЫ- Маркс К., Энгельс Ф. Сочине-
ния Из
вает биологическое, экономическое, социаль- / Д 2-е. т. 12. с. 22].
ное воспроизводство, без уточнений.
Каковы, согласно Марксу и Энгельсу, производитель­
ные силы} Во-первых, к ним принадлежит природа, во-вто­
рых, труд, а значит, организация (разделение) труда, а зна­
чит, также и используемые орудия, технологии, а значит,
знания.
Чрезвычайно вольное определение понятия допуска­
ет настолько широкое толкование, что оно утрачивает сколь­
ко-нибудь четкие очертания: производство знаний, идео­
логий, письма и смысла, образов, дискурсов, языка, знаков
и символов; работа сновидений, работа «прикладных» поня­
тий и т.д. Понятия эти стали настолько расширительными,
что их понимание размывается. Тем более что инициаторы о
этого расширительного толкования злоупотребляют прие- S
мом, которым простодушно пользовались Маркс и Энгельс: j§
понятие в широком, то есть философском, значении исполь- ?
зуется в позитивном, узконаучном (экономическом) смысле. §_
Таким образом, следует еще раз обратиться к этим по- ^
нятиям, чтобы заново оценить их и привнести в них диа- §
лектику, дав более строгое определение отношений «произ- £
водство-продукт», а также связей «произведение-продукт» ^
и «природа-производство». Предваряя дальнейшее изло- Q
жение, коротко скажем так: в произведении присутствует не- :=
что незаменимое и уникальное, тогда продукт может быть
повторен и возникает в результате повторяющихся же­
стов и действий. Природа творит, а не производит; она пре­
доставляет ресурсы для творческой и производительной
деятельности общественного человека; но она создает по­
требительные стоимости, а всякая потребительная стои­
мость (любой продукт, если он не предназначен для обмена)
возвращается к природе или функционирует как природ­
ное, естественное благо. Земля и природа, естественно,
неразделимы. 82
Производит ли природа? Этимологически «произве­
сти» (produire) означает «вести вперед», выводить из глуби­
ны наружу. Однако природа не трудится; более того, одна
из ее характеристик состоит в том, что она творит. Ее тво­
рения, то есть отдельные «существа», просто возникают,
появляются. Ей самой они неведомы (если не предпола­
гать, что природа — это некое расчетливое божество, про­
видение). Дерево, цветок, плод — не «продукт», даже в саду.
Роза существует без всяких «почему», она цветет пото­
му, что цветет. «Не спрашивая, видят ли ее» (Ангелус Си-
лезиус). Она не знает, что красива, что приятно пахнет, что
в ней присутствует осевая симметрия η-го порядка и т. д.
Ясно, что эти вопросы нужно ставить и к ним возвращать­
ся. «Природа» не может действовать, имея в виду ту же
конечную цель, что и человек. То, что она творит, все эти
«существа» суть произведения; в них есть «нечто» уникаль­
ное, хоть они и принадлежат к определенному роду и виду:
это дерево, эта роза, эта лошадь. Природа представляет со­
бой огромную территорию порождений. «Вещи» рожда­
ются, растут и созревают; они увядают и умирают. В этих
словах кроется бесконечность. Природа простирается пе­
ред нами — буйная, щедрая, скупая, обильная, всегда откры­
тая. Пространство-природа — это не пространство театраль­
ной постановки. Почему? Потому. Цветок не знает, что он
цветок. А умирание не знает смерти. Судя по слову «при­
рода» с его древней метафизической и теологической зна­
чимостью, главное происходит на глубине. Говоря «приро­
да», мы утверждаем спонтанность. Но природа отдаляется
от нас — и это еще очень мягко сказано. Возможно, не стоит
даже исключать идею, что природу убьет антиприрода — аб­
стракции, знаки и образы, речь, а также труд и его продук­
ты. Вместе с Богом умирает и природа. «Человек» убивает
их — и, возможно, тем самым совершает самоубийство.
«Человек», то есть социальная практика, создает про­
изведения и производит вещи. В обоих случаях необхо­
дим труд, но применительно к произведению роль тру­
да (и творца как труженика) кажется вторичной, тогда как
в изготовлении продуктов она доминирует.
Уточняя философский (гегельянский) термин «про­
изводство» и обращаясь к экономистам и политической
экономии, Маркс стремился выявить рациональное нача­
ло, имманентное как этому термину, так и его содержанию,
деятельности. Рациональность избавляет его от необходи­
мости обращаться к некоему предсуществующему разу­
му, божественному или «идеальному», то есть теолого-ме-
тафизическому. Тем более она не требует и обращения
к конечной цели, внеположной производительному дей­
ствию, следующей за ним и направляющей его. Производство 83
в марксистском смысле преодолевает философскую оппо­
зицию «субъекта» и «объекта», а также отношения, выстро­
енные философами на основе этого разграничения. В чем
состоит рациональность, имманентная производству? В том,
что оно выстраивает ряд последовательных актов, пресле­
дующих определенную «цель» (предмет, который нужно
произвести). Оно определяет некий пространственно-вре­
менной порядок операций, которые следуют друг за другом
и результаты которых сосуществуют. С самого начала дея­
тельности, имеющей подобную цель, приводятся в движе­
ние пространственные элементы (тело, части тела, глаза),
в том числе материалы (камень, дерево, кость, кожа и пр.)
и орудия (инструменты, оружие, язык, команды и приказы).
Активный интеллект устанавливает между всеми элемента­
ми этого последовательного материального действия отно­
шения порядка, то есть одновременности, синхронии. Не­
прерывный переход от темпоральности (последовательности,
цепи) к спациальности (одновременности, синхронизации) —
определяющая черта всякой производительной деятель­
ности. Эта форма неразрывно связана с целеполаганием,
а значит, с функциональностью (целью и смыслом действия,
энергией, затраченной на удовлетворение данной «потреб­
ности») и с приведенной в движение структурой (навыка­
ми, ловкостью, жестами, сотрудничеством в работе и т. д.).
Формальные отношения, позволяющие связать воедино
всю совокупность действий, неотделимы от материальных
условий индивидуальной и коллективной деятельности,
идет ли речь о том, чтобы сдвинуть огромный камень, или о
загнать дичь, или изготовить простой или сложный пред- S
мет. В рамках такого анализа рациональность пространства я
не является результатом какого-то качества или свойства S"
человеческого действия вообще, человеческого труда как та- g.
кового, «человека» или социальной организации. Наоборот, ^
она сама — первопричина и источник (не отдаленный, а не- 2
посредственный или, вернее, имманентно присущий) раци- |
ональной деятельности, источник скрытый, однако предпо- §
лагаемый в силу неизбежного эмпиризма тех, кто трудится о
своими руками и орудиями, кто, используя собственную :=
энергию, соединяет или сочетает свои действия.
С этими уточнениями, понятие производства остает­
ся конкретной универсалией, выявленной Марксом на основе
идей Гегеля, но впоследствии замутненной и размытой. Что
оправдывает некоторые критические соображения, в кото­
рых, впрочем, немедленно обнаруживается их тактическая
цель: ликвидировать это понятие, вообще все марксистские
понятия, а следовательно, конкретную универсалию как та­
ковую (в пользу абстрактного и ирреального, обобщенных
в нигилистическом угаре)2. 84
В правом лагере, если можно так выразиться, понятие
производства почти сливается с продуктивистской идеологи­
ей, с топорным и грубым экономизмом, который пытался
присвоить его себе. В лагере левом (или «левацком») слова,
сновидения, тексты, понятия трудятся и производят сами
по себе: выходит любопытная картина труда без трудящих­
ся, продуктов без производства или производства без про­
дуктов, творений без творцов (без «субъекта» и «объекта»!).
Слова «производство знания» еще имеют неко- 2
ТОрыЙ СМЫСЛ, е с л и речь и д е т О ПрОИСХОЖДеНИИ См.: Baudrillard J. Le miroir de
КОНЦеПТОВ: ЛЮбоЙ КОНЦепТ р о ж д а е т с я И растет; la production. Paris: Casterman,
но если нет действий и дискурсов социальных 1973·
существ —«субъектов»,—то кто эти концепты производит?
Вне определенных пределов использование таких формул,
как «производство знания», чревато серьезными опасно­
стями. Либо мы недолго думая подверстываем познание
под промышленное производство, принимая существу­
ющее разделение труда и использование машин (инфор­
мационных), либо лишаем понятие «производство», равно
как и понятие «знание», всякого определенного содержа­
ния, как применительно к «объекту», так и применительно
к «субъекту», что открывает дверь для всяких досужих вы­
мыслов и иррациональных измышлений.
Но (социальное) пространство не является вещью
в ряду других вещей, продуктом среди прочих продуктов;
оно включает в себя все произведенные вещи, содержит от­
ношения этих вещей в их сосуществовании и симультанно-
сти: (относительном) порядке и/или (относительном) бес­
порядке. Оно — результат совокупности последовательных
операций и не сводится к простому объекту. Однако в нем
нет ничего от фикции, ничего ирреального и «идеально­
го», сопоставимого с идеальностью знака, репрезентации,
идеи, сновидения. Оно возникает из действий, совершен­
ных в прошлом, оно позволяет совершать некие действия,
побуждает к ним или запрещает их. Среди этих действий
одни связаны с производством, другие с потреблением, то
есть с использованием плодов производства. Социальное
пространство предполагает многообразные знания. Каков
же его статус? Каковы его отношения с производством?
Производить пространство. Это словосочетание не име­
ло никакого смысла, пока понятия находились в безраздель­
ной власти философов. Пространство философов может
создать только Бог в качестве первого Своего творения, бог
картезианцев (Декарта, Мальбранша, Спинозы, Лейбница)
или Абсолют посткантианцев (Шеллинга, Фихте, Гегеля).
И если позднее пространство стало представляться упадком
«бытия», развертывающимся во времени, то эта уничижи­
тельная оценка ничего не меняет. Релятивизированное, ли- 85
шенное ценности пространство тем не менее целиком за­
висит от абсолюта, от длительности (у Бергсона).
Представим себе город — обустроенное, оформлен­
ное пространство, полное разнообразной социальной дея­
тельности на протяжении некоторой исторической эпохи.
Что он такое — произведение или продукт} Вспомним Венецию.
Если произведение уникально, оригинально и изначаль­
но; если произведение занимает определенное простран­
ство, но связано со временем, рождается, достигает зрелости
и приходит в упадок, то Венецию нельзя не назвать произ­
ведением. Перед нами пространство, не менее выразитель­
ное и значимое, не менее единичное и уникальное, неже­
ли картина или скульптура. Но что оно выражает и значит?
Кого? Мы можем это сказать — или попытаться сказать — не
важно: содержание и смысл неисчерпаемы. К счастью, не
обязательно знать этот город, быть «знатоком» — его мож­
но переживать как праздник. Кто пожелал достичь его ар­
хитектурного и монументального единства, от отдельного
палаццо до города в целом? Никто, хотя в Венеции боль­
ше, чем в любом другом городе, проявляется наличие еди­
ного кода, общего для всех языка, относящегося к городу
и существовавшего с XVI века. Это единство заложено на
более глубоком и высоком уровне, чем зрелище, предстаю­
щее взгляду туриста. В нем реальность города соединяется
с его идеальностью — практика с символикой и вообража­
емым. Репрезентация пространства (море, одновременно
и покоренное, и напоминающее о себе) и пространство ре­
презентации (изысканные линии, утонченное наслажде- о
ние, пышная и жестокая растрата богатства, накопленно- Ï
го всеми возможными способами) подкрепляют друг друга. 5
Точно так же пространство каналов и пространство улиц, £"
вода и камень, отражаются друг в друге, создавая двойную §.
текстуру. Изящная, причем непредумышленная театрали- ^
зация, непроизвольная сценография смыкаются с повсе- 2
дневностью и ее функциями, преобразуя ее. Добавляя в нее |
толику безумия ! §
Момент творения сгинул в прошлом. Близок момент Q
исчезновения. Живое и обреченное на смерть произведение :=
волнует тех, кто использует его ради собственного удоволь­
ствия и тем самым приближает его конец, пусть и в ничтож­
ной мере. То же самое можно сказать о деревне или краси­
вой вазе. Эти «предметы» занимают пространство, которое
не было произведено как таковое. Посмотрим теперь на цве­
ток. «Роза не знает, что она роза»3. Конечно, город подает
себя иначе, чем цветок, не ведающий своей красоты. Город
«составили» люди, определенные социальные группы. Тем
не менее в нем нет ничего преднамеренного, как в «пред­
мете искусства». Произведение искусства! Многим подоб- 86
ная оценка кажется высшей похвалой. Но между творением
природы и интенциональностью искусства пролегает про­
пасть. Из чего сложились соборы? Из политических актов.
Статуи увековечивали умершего и не позволяли ему вредить
живым. Ткани и вазы служили людям. Когда возникает ис­
кусство (чуть раньше, чем само понятие «искусство»), про­
изведение приходит в упадок. Быть может, ни одно произве­
дение не было создано ради того, чтобы быть произведением
искусства, поэтому искусство — и особенно ис- 3
КусСТВО ПИСЬМа, л и т е р а т у р а — с т а л о п р е д в е с т и и - см. комментарий Хайдегге-
ком упадка произведений. Быть может, искус- ра к двустишию Ангелуса Си-
CTBO к а к ОСОбыЙ ВИД Д е я т е л ь н о с т и р а з р у ш и л о лезиуса в «Положении об
основании))
произведение, медленно, но неумолимо подме­
няя его продуктам, предназначенным для обмена, продажи,
бесконечного воспроизводства. Быть может, пространство
самых красивых городов зарождалось как растения и цве­
ты в садах, то есть как творения природы, уникальные, хотя
и созданные трудом весьма цивилизованных людей?
Это заслуживает внимания. Трансцендентно ли про­
изведение по отношению к продукту? Можно ли описывать
исторические пространства, пространства деревень и горо­
дов, только понятием «произведение» — произведение, соз­
данное коллективом, еще близким к природе настолько, что
пространства эти не имеют почти ничего общего с поняти­
ями производства и продукта, а значит, с «производством
пространства»? Не превратим ли мы скоро в фетиш произве­
дение, если будем строго разграничивать творчество и про­
изводство, природу и труд, праздник и работу, уникальное
и воспроизводимое, непохожее и повторяющееся и, нако­
нец, живое и мертвое?
Тем самым мы бы грубо отделили историческое от
экономического. Не нужно обстоятельно изучать современ­
ные города, их пригороды и новостройки, чтобы убедиться:
они все похожи. Более или менее выраженное расхождение
между тем, что называется «архитектура», и тем, что назы­
вается «урбанизм», то есть между микро- и макроуровня­
ми, между двумя этими занятиями и двумя профессиями,
не привело к торжеству разнообразия. Наоборот. Как ни пе­
чально, повторяемость берет верх над единичностью, искус­
ственное и поддельное — над стихийным и естественным,
а значит, продукт —над произведением. Эти повторяющи­
еся пространства появляются в результате повторяющихся
жестов (жестов рабочих) и повторяющихся и предназна­
ченных для повторения механизмов — машин, бульдозе­
ров, бетономешалок, кранов, отбойных молотков и пр. Вза­
имозаменяемы ли эти пространства в силу своего подобия?
Настолько ли они однородны, чтобы их можно было обме­
нивать, продавать и покупать? Сводятся ли различия меж- 87
ду ними лишь к денежному эквиваленту, то есть к тому, что
можно сосчитать (объемам, расстояниям)? Царство повторе­
ния. Можно ли по-прежнему называть подобное простран­
ство «произведением»? Бесспорно, это уже продукт в самом
строгом смысле слова: повторяемый результат повторя­
ющихся действий. Следовательно, перед нами безусловное
производство пространства, пусть даже меньшего масшта­
ба, чем создание крупных автодорог, аэродромов, изделий
искусства. Следует также отметить, что такие пространства
носят все более выраженный визуальный характер. Их изго­
тавливают, чтобы видеть: людей и вещи, пространства и все,
что их наполняет. Эта их доминирующая черта, визуализа­
ция (более важная, чем «зрелищность», которая, впрочем,
в нее входит) маскирует повторы. Люди смотрят, но путают
жизнь, взгляд и видимое. Строительство идет по бумагам
и планам. Покупают по изображениям. Видимое и зрение,
два классических образа интеллигибельности на Запа­
де, превращаются в ловушки: они позволяют симулировать
разнообразие в социальном пространстве, создавать симу-
лякр умопостигаемого света — прозрачность.
Вернемся к нашему примеру, Венеции. Да, уникаль­
ное, чудесное пространство. Произведение искусства? Нет,
у нее нет заранее начертанного плана. Она родилась из вод.
Но не в единый миг, как Афродита, а постепенно. У ее исто­
ков стояли вызов (природе, врагам) и цель (торговля). Про­
странство, отнятое у лагуны, с болотами, отмелями, выхо­
дами в открытое море, неотделимо от пространства более
обширного — пространства торговых обменов, тогда еще не о
всемирных, но главным образом средиземноморских и вое- S
точных. Нужно было продолжать великий замысел, прак- 5
тический проект, поддерживать политическую касту, та- ?
лассократию, торговую олигархию. Начиная с первых свай, g.
вбитых в тину лагуны, каждое место было сначала спроекти- ^
ровано, а потом обустроено людьми — политическими «вож- §
дями», поддерживающей их группой, теми, кто трудился |
над реализацией проекта. Когда были удовлетворены прак- *
тические требования, связанные с вызовом морю,— выстро- Q
ен порт, судоходные каналы,— начались собрания, праздне- :=
ства, грандиозные ритуалы (бракосочетание дожа с морем)
и архитектурные выдумки. Здесь прослеживается связь
между местом, обустроенным коллективной волей и мыс­
лью, и производительными силами эпохи. В это место было
вложено много труда. Вбивать сваи, сооружать набереж­
ные и портовые постройки, воздвигнуть дворцы — это обще­
ственный труд, протекавший в тяжелых условиях и по веле­
ниям касты, широко пользовавшейся плодами этого труда.
Разве за этим произведением не стоит производство* Разве здесь
возникает общественный прибавочный продукт, предвест- 88
ник капиталистической прибавочной стоимости? С одной
лишь разницей: в Венеции прибавочный труд и обществен­
ный прибавочный продукт реализовывались и тратились
преимущественно на месте — в самом городе. Эстетическое
использование прибавочного продукта в соответствии со
вкусами людей щедро одаренных и, скажем прямо, в высшей
степени цивилизованных, несмотря на свою жестокость, не
может завуалировать его происхождение. Вся эта роскошь,
угасающая сегодня, по-своему основана на повторяющих­
ся жестах плотников и каменщиков, матросов и грузчиков.
И патрициев, решающих свои повседневные дела. Но в Ве­
неции все говорит, все поет о разнообразных удовольствиях,
выдумке в празднествах, наслаждениях, пышных церемони­
ях. Если уж придерживаться различия между произведени­
ем и продуктом, то различие это будет здесь иметь весьма
относительное значение. Возможно, нам удастся обнару­
жить между двумя этими терминами более тонкую связь,
чем та, что сводится к тождеству или оппозиции. Любое
произведение занимает некое пространство, порождает его
и оформляет. Всякий продукт, также занимающий некое
пространство, перемещается в нем. Каковы отношения меж­
ду двумя этими модальностями занимаемого пространства?
Даже в Венеции социальное пространство произво­
дится и воспроизводится во взаимодействии с производи­
тельными силами (и производственными отношениями).
Производительные силы по мере своего роста не разво­
рачиваются в уже существующем пространстве, пустом
и нейтральном или же обусловленном только географией,
климатом, антропологией и т. д. Нет никаких оснований
настолько разделять произведение искусства и продукт,
чтобы полагать трансцендентность произведения. А значит,
есть надежда выявить диалектический процесс, в котором
произведение проникает в продукт, а продукт не поглощает
творчество, замыкая его в повторении.
Для объяснения социального пространства не до­
статочно ни природы — климата и местности,—ни пред­
шествующей истории, ни «культуры». Кроме того, не су­
ществует причинно-следственной связи между ростом
производительных сил и созданием некоего пространства
или времени. Между ними действуют медиации и медиато­
ры—действия социальных групп, факторы познания, идео­
логии, репрезентаций. Подобное пространство содержит
самые разные объекты, природные и социальные, сети
и цепи, по которым осуществляется материальный и ин­
формационный обмен. Оно не сводится ни к предметам,
которые содержит, ни к их сумме. Эти «предметы» суть не
только вещи, но и отношения. В качестве предметов они об­
ладают умопостигаемыми особенностями, очертаниями 89
и формами. Общественный труд трансформирует их; он от­
водит им новое место в пространственно-временных ком­
плексах, даже когда не нарушает их материального, есте­
ственного состояния — когда остров, залив, река, холм и т. д.
остаются объектами природы.
Вот еще один пример, также взятый в Италии. По­
чему? Потому что в этой стране история докапиталистиче­
ской эпохи особенно богата, а подготовка эпохи индустри­
альной особенно значима — пусть даже в XVIH-XIX веках ей
пришлось расплачиваться за раннее развитие потерей тем­
па и относительным отставанием.
Тоскана. Примерно с XIII века городские олигар­
хи (купцы, буржуа) начинают преобразования в сеньори­
альных доменах (латифундиях), приобретенных ими или
доставшихся им по наследству. Они вводят на этих зем­
лях «испольную аренду»: место сервов занимают арендато­
ры-издольщики. Издольщик получает свою долю продук­
та; следовательно, он больше заинтересован в производстве,
чем раб или серв. Процесс, который происходит в то вре­
мя и который производит новую социальную реальность,
опирается не только на город (городское) и не только на де­
ревню, но на (диалектические) исторические отношения
города и деревни в пространстве. Буржуазия хочет одновре­
менно и накормить городских жителей, и вложить средства
в сельское хозяйство, и получить в свое распоряжение всю
территорию, и насытить рынок зерном, шерстью, кожей
под своим контролем. Следовательно, она трансформирует
местность и ландшафт согласно заранее обдуманному пла- о
ну и единой модели:/м&п, дома издольщиков, группиру- S
ются вокруг дворца, куда при случае наезжает сам владелец 5
и где проживает его управляющий. Междуpoden и дворцом £
тянутся кипарисовые аллеи. Что символизирует кипарис? g.
Собственность, бессмертие, вечность. Кипарисовые аллеи ^
вписываются в пейзаж, придавая ему глубину и определен- S
ный смысл. Деревья, линии аллей, пересекаясь, разграничи- |
вают и упорядочивают земельные владения. В ландшафте §
обозначается перспектива, получающая завершение на го- <3
родской площади, среди очерчивающих ее архитектурных :=
сооружений. Это пространство — порождение города и де­
ревни в их взаимосвязи; именно это пространство высвобо­
дят, будут развивать и искать ему точное выражение худож­
ники (сиенской школы, первой в Италии).
 В Тоскане, как и в других местах в эту эпоху (на­
пример, во Франции, к которой мы еще вернемся в связи
с «историей пространства»), имело место не только матери­
альное производство и появление новых социальных форм
или же социальное производство материальных реально­
стей. Новые социальные формы не просто «вписались» 90
в существующее до них пространство. Было произведено
новое пространство, ни сельское, ни городское: оно стало
результатом вновь сложившихся пространственных отно­
шений между городом и деревней.
Причина и основа этой трансформации — рост произ­
водительных сил: ремесленничества, зарождающейся про­
мышленности, сельского хозяйства. Но влияние этого ро­
ста осуществлялось лишь через социальные отношения
«город-деревня» и, как следствие, через социальные груп­
пы, ставшие движущей силой развития: городских олигар­
хов, часть крестьянства. Его результат—большее богатство,
то есть больший прибавочный продукт,—воздействует на
условия жизни этих групп. Роскошь, возведение дворцов
и памятников позволяют художникам, в первую очередь
живописцам, по-своему выразить происходящее, показать
то, что они видят. Они открывают и теоретически осмыс­
ляют перспективу, потому что им уже дано пространство
в перспективе — такое пространство уже произведено. Раз­
делить произведение и продукт можно лишь с помощью
ретроспективного анализа. Абсолютно их разграничивать,
отсекать друг от друга значило бы убить порождающий их
процесс или, вернее, то, что нам от него остается: его поня­
тие. Этот рост и сопутствующее ему развитие сопровожда­
лись многочисленными конфликтами, классовой борьбой
(между аристократией и наступающей буржуазией, меж­
ду «popolo minuto» и «popolo grasso», внутри города, меж­
ду горожанами и крестьянами и т.д.). Такая последователь­
ность событий отчасти соответствует «революции коммун»
в ряде областей Франции и Европы; но в Тоскане связь меж­
ду различными аспектами глобального процесса изуче­
на лучше, чем в других местах, здесь она более выражена
и приводит к более наглядным результатам.
В итоге этого процесса возникает новая репрезента­
ция пространства: визуальная перспектива; она появляется
в произведениях художников, оформляется архитекторами,
а затем геометрами. Знание проистекает из практики и раз­
рабатывает ее своими методами: формализует, добавляет
логическую связность.
На протяжении всего этого периода горожане и сель­
ские жители Италии, Тосканы, окрестностей Флоренции
и Сиены продолжают переживать свое пространство опре­
деленным образом — эмоциональным, религиозным. Они
представляют себе борьбу сакральных и проклятых миро­
вых сил прямо по соседству с ними, с теми особыми места­
ми, какими являются для каждого его тело, дом, земельный
надел, а также его церковь и кладбище, принимающее его
мертвецов. Это пространство репрезентации фигурирует во
многих произведениях (творениях живописцев, архитек- 91
торов и т.д.). Но некоторые художники и ученые приходят
к совершенно ИНОЙ репрезентации пространства: однородно­
му, четко очерченному пространству с линией горизонта
и точкой, где сходятся параллельные линии.

• •
11.2
К середине XIX века в некоторых «передовых» странах воз­
никает новая реальность, вызывающая волнения в народе
и брожение в умах: она ставит множество вопросов, но пока
не дает на них ответа. Эта «реальность» (если уж пользо­
ваться этим условным и огрубленным термином) не подда­
ется ни ясному и точному анализу, ни воздействию. В прак­
тике она именуется промышленностью-, в теоретической
мысли ее имя — политическая экономия. Первая идет рука об
руку со второй. Промышленная практика вызывает к жиз­
ни целый ряд новых понятий и новых проблем; из осмысле­
ния этой практики, в сочетании с осмыслением прошлого
(историей) и критической оценкой новшеств (социологи­
ей), рождается наука, которая вскоре займет лидирующее
положение,—политическая экономия.
Как мыслят люди той эпохи — те, кто возлагает на себя
ответственность в плане познания (философы, ученые, пре­
жде всего «экономисты») или в плане действия (политики,
а также «предприниматели», капиталисты)? Они мыслят,
по их мнению, самым надежным, безукоризненным, «пози- о
тивным» образом (в согласии с возникающим как раз тогда S
позитивизмом). «
Одни считают вещи, предметы. Они описывают либо 2"
машины (как гениальный Бэббидж), либо продукты этой g.
техники, делая основной упор на потребности, которым от- ^
вечают произведенные вещи, на рынки, открытые для этих °
продуктов. За редкими исключениями, такие люди тонут §
в деталях, в фактах; вступая на твердую, как им кажется |.
(и как есть на самом деле), почву, они начинают блуждать. о
Вплоть до того, что описание любого механизма или спо- :=
соба продажи считается наукой (надо ли добавлять, что за
прошедшее столетие в этой сфере мало что изменилось?).
Измеренные (сведенные к единой общей мере, день­
гам) вещи и продукты не раскрывают правды о себе как
о вещах и продуктах; они утаивают ее. Конечно, по-своему
они говорят, говорят на своем языке вещей и продуктов — во
весь голос заявляют, что приносят удовлетворение, удовлет­
воряют потребности; и тем самым лгут, ибо скрывают содер­
жащееся в них время социального труда, производительный
труд и общественные отношения эксплуатации и господства. 92
Язык вещей, как и любой язык, одинаково хорошо служит
и лжи и правде (истине). Вещь обманывает. Вещь, превратив­
шаяся в товар и говорящая неправду о своем происхождении,
социальном труде, скрывающая его, стремится стать абсо­
лютной. Продукт и порождаемый им (в пространстве) товар­
ный оборот фетишизируются, становятся «реальнее» самой
реальности, то есть производительной деятельности, и за­
владевают ею. Как известно, эта тенденция достигает пре­
дела с возникновением мирового рынка. Предмет скрывает
нечто очень важное, и скрывает тем успешнее, что человек
(«субъект») не может без него обойтись. Тем успешнее, что
он приносит удовольствие, реальное или иллюзорное (мож­
но в удовольствии отделить иллюзию от реальности?). Ви­
димость, иллюзия заложены не в использовании предмета
и в удовольствии, а в самом предмете как носителе лжи­
вых знаков и значений. Сила Маркса и главное достижение
марксистской мысли, какие бы политические цели ею ни
прикрывались, состоит в том, что он сорвал с вещей маску
и обнажил (социальные) отношения. Конечно, этот утес на
горе, это облако и голубое небо, эта птица, это дерево не лгут.
Природа являет себя такой, какова она есть,—жестокой и ще­
дрой. Природа не обманывает; она готовит вам не один не­
приятный сюрприз, но не лжет. Так называемая социальная
реальность двойственна, множественна, многозначна. На­
сколько она подкреплена некоей реальностью} В ней нет ре­
альности, она не реальна в материальном смысле. Она содер­
жит и предполагает до ужаса конкретные абстракции (еще
раз: деньги, товар, обмен материальными благами), а также
«чистые» формы — формы товарного обмена, языка, знака;
эквивалентность, обоюдность, договор и т.д.
Маркс показал — и никто не сумел поставить под со­
мнение его фундаментальный анализ, разве что по невеже­
ства—что просто констатировать вещи, либо конкретный
предмет, либо «предмет» вообще — значит не учитывать
скрытого содержания вещей: социальных отношений и форм
этих отношений. Отсекая отношения, неотделимые от со­
циальных вещей, познание впадает в заблуждение; оно мо­
жет лишь констатировать неопределенное и неопредели­
мое разнообразие предметов, блуждает в классификациях,
описаниях, фрагментациях.
Чтобы совершить этот переворот, революционное
преобразование смысла, обнажающее истинный смысл,
Марксу потребовалось пошатнуть убеждения целой эпохи:
простодушную веру в вещи и в «реальность». «Позитив­
ное», «реальное» никогда не испытывали недостатка в убе­
дительных доводах и аргументах для обыденного сознания
и в повседневной жизни; Марксу пришлось их в буквальном
смысле стереть в порошок. Да, философы уже проделали 93
большую часть этой работы, подорвали спокойную уверен­
ность здравого смысла. Но на долю Маркса выпало уничто­
жить философский идеализм, отсылки к трансценденции,
к сознанию, к Духу или Человеку, то есть преодолеть рамки
философии во имя спасения истины.
Сегодняшний читатель воспринимает творческий
путь Маркса через призму его знаменитых полемик, кото­
рыми с тех пор часто злоупотребляли. Полемики эти, порой
ненужные, и сейчас не вполне утратили смысл, несмотря
на еще более ненужные комментарии правоверных маркси­
стов. Уже тогда многие радовались прогрессу рационально­
сти (экономической, социальной, политической). Они про­
стодушно увидели в нем переход к «лучшей» реальности;
Маркс, отвечая им, показывает, что речь идет лишь о росте
производительных сил, который усугубляет так называемые
«социальные» и «политические» проблемы, а не разреша­
ет их. Напротив, тем, кто сожалел о былых временах, тот же
Маркс демонстрировал новые возможности, открывшиеся
благодаря росту производительных сил. Революционерам,
жаждавшим тотального и немедленного действия, он отве­
чал понятиями; собирателям фактов он возражал теориями,
«прикладное» значение которых проявилось позднее: в ор­
ганизации производства как такового, в планировании.
Марксу приходилось, с одной стороны, выявлять содер­
жания, от которых отворачивалось господствующее, то есть
принадлежащее господствующему классу (хоть и не воспри­
нимаемое как таковое), направление в науке. Какие содер­
жания? Производительный труд, производительные силы, о
производственные отношения и способ производства. Од- S
новременно, выступая против фрагментации, разбивки на 5
«факты» и статистические перечисления, Маркс выделял ?
наиболее общую форму социальных отношений: форму об- §.
мена (меновую стоимость). Скажем так: не единственную ^
форму, но формальную общность. £
Теперь рассмотрим какое-либо пространство, «про- ^
межуток» — при условии, что он не является пустым. Про- ^
странство содержит в себе вещи, однако само не является о
вещью, материальным «объектом». Является ли оно измен- :=
чивой «средой», просто абстракцией, «чистой» формой?
Нет. У него есть содержание.
Прежде всего, это пространство подразумевает, содер­
жит и скрывает в себе социальные отношения. Хотя оно — не
вещь, а совокупность отношений между вещами (объектами
и продуктами). Является ли оно абсолютной Вещью, стре­
мится ли ею стать? Вполне вероятно, ибо каждая вещь, по­
лучая автономию в результате обмена (став товаром), стре­
мится стать абсолютной; этой тенденцией, по Марксу,
определяется фетишизм (практическое отчуждение в капи- 94
тализме). Но Вещи это не удается. Ее нельзя отделить от дея­
тельности, употребления, потребности, от «общественного
бытия». А пространство?.. Это главный вопрос.
Глядя на пшеничное или кукурузное поле, мы пре­
красно понимаем, что борозды, посевы, ограждения, живые
изгороди или железные решетки указывают на отношения
производства и собственности. И что это пространство куда
менее подлинно, чем дикая территория, песчаные равни­
ны или лес. Значит, принадлежность пространства природе
позволяет ему не вступать в социальные производственные
отношения. И это неудивительно. То же самое относится
к скале, дереву. Но пространства подобного рода, где пре­
обладали природные особенности и предметы, наделенные
этими особенностями, отдаляются от нас. Вместе с при­
родой! Что такое национальный или региональный «при­
родный парк», природа или искусственная подделка? Не
вполне понятно. Прежняя доминирующая черта, «приро­
да», размывается и становится вторичной. При этом на пе­
редний план начинает зримо выходить социальный харак­
тер пространства (общественные отношения, которые оно
предполагает, содержит и скрывает). Однако эта характер­
ная черта, зримость, не делает присущие пространству со­
циальные отношения читабельными. Напротив, анализ этих
отношений становится настолько сложным, что порой гра­
ничит с парадоксом.
Вот крестьянский дом; он содержит и предполага­
ет социальные отношения; в нем живет семья: такая-то се­
мья из такой-то страны, региона, территории; кроме того,
он вписан в данный населенный пункт и данный пейзаж.
Он красив или убог, но он является в равной мере и произ­
ведением, и продуктом, хотя всегда относится к определен­
ному типу. Оно так или иначе является частью природы.
Это объект, промежуточный между произведением и про­
дуктом, природой и трудом, символикой и значением. По­
рождает ли оно пространство? Да. Является ли это про­
странство природным или культурным, непосредственным
или опосредованным (кем? чем?), данным как таковое или
искусственным? И то и другое. Вот неоднозначный ответ
на слишком ясный вопрос; между «природой» и «культу­
рой», как и между произведением и продуктом, существуют
сложные связи, промежуточные звенья. Также как между
временем и «объектом» в пространстве.
 Сравним разные карты одного региона или одной
страны, например Франции. Их разнообразие бросается
в глаза. Некоторые преследуют вполне мистификаторские
цели: таковы, например, карты «красот природы», мест­
ностей и исторических памятников, с соответствующи­
ми риторическими «красотами»; на них обозначены места, 95
где прожорливое потребление заканчивает пережевывать
остатки природы и прошлого, то есть питается знаками
историчности и первозданности. Если верить картам и пу­
теводителям, турист предается не иллюзиям, а подлинному.
Коды, позволяющие читать эти документы, подписи к ил­
люстрациям, обманывают лучше, чем вещи,—обманывают
в квадрате. Но вот простая карта французских дорог и путей
сообщения. Смысл этой карты —то есть то, что она говорит
не простодушному, а более или менее искушенному взору,
привычному к анализу,—совершенно ясен и притом поч­
ти не считывается. Через всю единую и неделимую Респу­
блику проходит диагональ, на которую крестообразно повя­
зана транспортная лента. От Этан-де-Берра до Гавра, через
долины Роны («Большую дельту»), от Соны и Сены тянет­
ся узкая, сверхиндустриализованная и сверхурбанизован-
ная зона, а вся остальная старая добрая Франция задвинута
в состояние недоразвитой территории, «предназначенной
для туристов». Еще вчера это была государственная тай­
на, укрытая от глаз в столах технократов, а сегодня (летом
1973 года) — банальная истина. Правда, не настолько баналь­
ная, если в придачу к туристическим картам взять карты
уже размещенных или только намеченных к размещению
на юге Франции военных объектов. Легко можно убедить­
ся, что за огромный регион, отведенный (кроме отдельных
секторов) под туристические зоны и национальные пар­
ки, а значит, обреченный на экономическое и социаль­
ное угасание, будет крепко держаться армия: эти перифе­
рийные районы отлично подходят для ее разнообразной о
деятельности. Ï
Эти пространства произведены. На основе «сырья», то 5
есть природы. Они — продукты деятельности, которая пред- ?
полагает экономическую и техническую составляющую, но §.
далеко выходит за их рамки: это политические продукты, ^
стратегические пространства. Термин «стратегия» вклю- S
чает в себя разнообразные проекты и действия; в нем со- £
четаются мир и война, торговля оружием и методы сдер- ^
живания в случае кризиса, использование собственных о
ресурсов периферийных пространств и богатств, получен- :=
ных из центров (промышленно развитых, урбанизирован­
ных, огосударствленных).
Пространство никогда не производится наподобие
килограмма сахара или метра ткани. Тем более оно — не
сумма мест и площадей этих продуктов: сахара, пшеницы,
ткани, железа. Нет. Производится ли оно как надстройка}
Нет. Скорее оно будет ее условием и результатом: государ­
ство и каждый из входящих в него институтов предполага­
ют свое пространство и обустраивают его согласно своим
требованиям. Следовательно, пространство не может слу- 96
жить априорным «условием» институтов и государства, ко­
торые его венчают. Производится ли оно как социальное
отношение? Да, конечно, но социальное пространство, не­
отделимое, с одной стороны, от отношений собственности
(в частности, собственности на землю) и связанное с про­
изводительными силами (которые обрабатывают эту землю,
эту почву), с другой — со всей очевидностью многофунк­
ционально, обладает формальной и в то же время мате­
риальной «реальностью». Используемый, потребляемый
продукт есть одновременно и средство производства-, сети об­
менов, сырьевые и энергетические потоки обрабатывают
пространство и обусловлены им. Этот способ производства,
произведенный как таковой, нельзя отделить ни от произ­
водительных сил, технологий и знания, ни от разделения
социального труда, которое его формирует, ни от природы,
ни от государства и надстроек.

iL 3
Таким образом, понятие социального пространства расши­
ряется и получает развитие. Оно внедряется в понятие про­
изводства и даже поглощает его, становясь, возможно, его
основным содержанием. Оно порождает весьма специфиче­
ский диалектический процесс, безусловно не отменяющий
отношения «производство-потребление» применитель­
но к вещам (имуществу, товарам, предметам обмена), но
трансформирующий и обогащающий его. Просматривается
единство между уровнями анализа, которые зачастую раз­
деляют: производительными силами и их составляющими
(природой, трудом, техникой, познанием), структурами (от­
ношениями собственности) и надстройками (институция­
ми и самим государством).
Сколько карт — в описательном (географическом)
смысле — понадобится, чтобы исчерпать данное социальное
пространство, закодировать и раскодировать все его смыслы
и все его содержание? Вряд ли их можно сосчитать. Наобо­
рот: здесь возникает неисчислимое, своего рода современ­
ная бесконечность, как в какой-нибудь картине Мондриа-
на. Меняются не только коды (надписи, условности письма
и чтения), но и сами объекты и цели, масштабы. Идея
небольшого количества карт или одной-единственной глав­
ной карты может возникнуть лишь в научной дисциплине,
существующей в полной изоляции.
К тому же сегодня сложно или невозможно нанести
на карты очень важные данные. Кто, где, как и для чего со­
бирает и обрабатывает информацию? Как, для кого функ- 97
ционирует «программное обеспечение»? Наших знаний
хватает, чтобы заподозрить существование пространства
информатики, но для того, чтобы его описать, а тем более
познать, их недостаточно.
Нет одного социального пространства, есть несколько
и даже бесконечное многообразие социальных пространств:
термин «социальное пространство» отсылает к их неис­
числимому множеству. Ни одно пространство в ходе роста
или развития не исчезает. Всемирное не уничтожает локальное.
И это не следствие, вытекающее из закона неравномерного
развития, но самостоятельный закон. Импликация социаль­
ных пространств — закон. Каждое из них по отдельности —
всего лишь абстракция. В качестве конкретных абстракций
они «реально» существуют благодаря сетям и каналам, пуч­
кам или пакетам связей. Например, сетям путей сообщения
в мировом масштабе, сетям обменов или сетям информа­
ционным. Последние возникли недавно, но они отнюдь не
списывают в социальное небытие прежние сети, наклады­
вавшиеся друг на друга на протяжении веков,—сети различ-
ныхрынков: местный рынок, рынок региональный, нацио­
нальный, международный; товарный рынок, рынок средств
и капиталов, рынок труда, рынок произведений, символов
и знаков; и, наконец, последний из появившихся: рынок са­
мих пространств. Каждый рынок складывался со временем
в прочную и конкретную сеть: торговые точки, точки про­
даж для товарного обмена на торговых путях; банки и бир­
жи ценных бумаг для банковской сети и оборота капиталов;
биржи труда и т. д. Все это материализуется в соответству- о
ющих городских зданиях. Теперь социальное пространство S
и особенно пространство городское предстает перед нами во 5
всей своей множественности, сопоставимой скорее с мно- £"
жественностью «слойки» (пирожного, именуемого «напо- §_
леон»), чем с гомогенно-изотропным (евклидово-декартов- ^
ским) пространством в классической математике. £
Социальные пространства проникают друг в друга и/или £
накладываются друг на друга. Это не вещи, которые отграниче- §
ны одна от другой и сталкиваются по периметру или в ре- 5
зультате инерции движения. Термины вроде «пласт» или :=
«слой» не слишком удачны. Это скорее метафоры, чем
понятия, они сближают пространство с вещами и рико­
шетом отсылают понятие пространства в сферу абстрак­
ции. В свою очередь, зримые границы (например, стены
и вообще любые ограды) порождают иллюзию разграни­
чения пространств, одновременно двойственных и следу­
ющих друг за другом. Пространство комнаты, дома, сада,
отделенное от социального пространства заборами и стена­
ми, знаками частной собственности, является тем не менее
пространством социальным. Все эти пространства не явля- 98
ются также и пустой «средой», оболочкой, которую можно
отделить от содержимого. Они произведены в ходе времени,
различны, но неразделимы; их нельзя сопоставить ни с ло­
кальными пространствами некоторых астрономов (Хойл),
ни с геологическими отложениями, хотя это метафора бо­
лее точная, чем математическое сравнение. Может быть,
стоит обратиться к гидродинамике? Принцип суперпози­
ции волн гласит, что важную роль играет масштаб, размер,
ритм. Крупные волнения с мощным ритмом, высокие вол­
ны сталкиваются и противодействуют друг другу. Мелкие
волнения проникают друг в друга; следовательно, любой со­
циальный локус может быть понят лишь в его двоякой обу­
словленности: его влекут, несут, порой разбивают большие
волны — те, что производят интерференции,—но мелкие
волнения в сетях и каналах проходят сквозь него.
Остается понять, что же производит все эти разноо­
бразные волнения, ритмы, частоты, что поддерживает их,
сохраняя хрупкую иерархию большого и малого, стратегий
и тактик, сетей и локусов. Кроме того, динамика жидкостей
подсказывает нам метафору, которая на первый взгляд со­
держит в себе и анализ, и объяснение; выйдя за определен­
ные рамки, этот анализ превратится в заблуждение. Можно,
конечно, сравнивать между собой физические движения
(волны, типы волн, связанные «кванты», то есть класси­
фикация излучений по длине волн), однако аналогия, за­
дающая направление анализу, не должна подчинять себе
теорию в целом. Она влечет за собой парадоксальное след­
ствие: чем короче длина волны, тем больше относительный
квант энергии, связанный с дискретным элементом. Мож­
но ли обнаружить в социальном пространстве некий ана­
лог этому закону физического пространства? Можно, если
практическая и социальная «база» действительно обладает
конкретным бытием, если в основании ответного насилия,
волна которого вздымается на борьбу с тем или иным круп­
ным стратегическим процессом, действительно лежит от­
дельный, локальный источник, энергия одного «элемента»,
элементарного «процесса».
Как бы то ни было, локусы в социальном простран­
стве, в отличие от локусов в пространстве-природе, не толь­
ко сополагаются. Они пересекаются, сочетаются между со­
бой и накладываются друг на друга, а иногда сталкиваются.
Отсюда следует, что локальное («точечное», обусловленное
той или иной «точкой») не исчезает, не поглощается регио­
нальным, национальным, даже всемирным. Националь­
ное и региональное охватывают собой множество «локу-
сов»; национальное пространство вбирает в себя регионы;
мировое не только объемлет национальные пространства,
но и вызывает их образование (вплоть до новых распоряже- 99
ний) путем характерного дробления. Через эти простран­
ства идут многообразные потоки. Начинает проявляться
вся гиперсложность социального пространства: отдельные
единицы и особенности, зоны относительной устойчиво­
сти, движения, течения и волны, проникающие друг в друга,
противоборствующие и т.д.
Принцип взаимопроникновения и наслоения со­
циальных пространств содержит одно ценное положение:
в каждом фрагменте пространства, выделенном для анали­
за, присутствует не одно социальное отношение, но целое
множество их, выявляемое при анализе. Впрочем, то же са­
мое относится и к предметам: они отвечают определенным
потребностям, являются результатом разделения труда,
включаются в кругооборот обмена и т.д.
Наша первоначальная гипотеза расширяется и обога­
щается; теперь ее можно сформулировать так:
a) Существует определенная аналогия между современ­
ной ситуацией (на практике и в теории) и ситуацией, ко­
торая складывалась в середине XIX века. Старые проблемы
отодвигаются под натиском множества новых вопросов (но­
вой «проблематики», говоря философским языком), усту­
пают им место, скрываются под их наслоениями, но никуда
не исчезают.
Наиболее, что называется, ортодоксальные маркси­
сты отрицают эту ситуацию. Они крепко держатся за изу­
чение производства в привычном смысле: производства ве­
щей, «материальных благ», товаров. Самое большее, они бы
согласились с мыслью, что поскольку «город» представляет о
собой средство производства (нечто большее, чем собранные S
в нем «факторы производства»), то в нем имеет место кон- 5
фликт между общественным характером этого производ- н
ства и частной собственностью на отдельные локусы. Что £
делает эту критическую мысль банальной. Некоторые, на- Jj;
верное, даже скажут, что вопросы, касающиеся простран- ?
ства, города, земли и урбанистики, затемняют «классовое =;
сознание» и вредят классовой борьбе. Стоит ли обращать |
внимание на подобную глупость? Не стоит. Однако ниже Q
мы к ней еще вернемся. :=
b) Речь идет преимущественно о пространстве. Проб­
лематика пространства, включающая в себя проблемати­
ку урбанистики (город, его разрастание) и повседневности
(программируемое потребление), смещает проблематику
индустриализации. Но не отменяет ее, поскольку предше­
ствующие социальные отношения сохраняются и новая
проблема состоит именно в их воспроизводстве.
c) Во времена Маркса экономическая наука (попыт­
ки возвести в ранг науки политическую экономию) тону­
ла в перечислениях, описаниях, подсчете продуктов (пред­
метов, вещей). Специалисты в разных областях уже делили
между собой эти задачи, используя понятия или псевдопо­
нятия, которые тогда еще не назывались «рабочими», но
уже позволяли классифицировать, считать «вещи», раскла­
дывать их по ментальным полочкам. Маркс заменил изу­
чение вещей, взятых «в себе», по отдельности друг от друга,
критическим анализом самой производственной деятель­
ности (общественного труда, производственных отноше­
ний и способа производства). Подхватив и развив иници­
ативу основоположников так называемой экономической
науки (Смита, Рикардо), он дополнил ее критическим ана­
лизом капитализма и тем самым поднял науку на более вы­
сокий уровень.
d) Аналогичный подход напрашивается и сегодня; про­
странство сейчас следует анализировать так, как в ту эпоху
вещи в пространстве,—то есть выявлять в нем социальные
отношения. Господствующая тенденция дробит, разреза­
ет пространство, пересчитывая его содержание — вещи, раз­
личные объекты. Специальные науки делят пространство
между собой и воздействуют на него: делят на части, ста­
вят ментальные барьеры и практико-социальные огражде­
ния. Так, архитектор получает в (частную) собственность
пространство архитектурное, экономист забирает себе про­
странство экономическое, географ —свой «локус», свое
«место» под солнцем в пространстве и т. д. Идеологически
господствующая тенденция нарезает пространство на ча­
сти и частицы в соответствии с разделением социально­
го труда. Она представляет себе силы, действующие в нем,
рассматривая его как пассивное содержащее. Вместо того
чтобы выделить общественные отношения, заложенные
во всех пространствах (в том числе отношения классовые),
вместо того чтобы изучать производство пространства и со­
циальные отношения, неотделимые от этого производ­
ства (вводящие в него особые противоречия, аналогичные
противоречию между частной собственностью на сред­
ства производства и общественным характером произво­
дительных сил), мы оказываемся в ловушке пространства
как такового, пространства «в себе» — пространственно-
сти, фетишизма пространства. Точно так же, как прежде
экономисты оказывались в ловушках обмена, фетишизма
товара и «вещи», рассматриваемой изолированно, взятой
«в себе».
e) Вне всякого сомнения, проблематика пространства
рождается из роста производительных сил (это более точ­
ный термин, просто «рост» — абстракция с идеологическим
наполнением). Производительные силы и технологии по­
зволяют воздействовать на пространство на всех уровнях:
локальном, региональном, национальном, планетарном. 101
Пространство (географическое, историческое) меняют це­
ликом, не разрушая его импликации, изначальные «точки»,
первичные очаги и узлы.локусы (местные образования, ре­
гионы, страны), которые расположены на разных уровнях
социального пространства, подставляя на место простран­
ства-природы пространство-продукт. Тем самым мысль ис­
следователя переходит от пространства произведенного, от
пространства производства (вещей в пространстве), к про­
изводству пространства как такового, обусловленному не­
прерывным (относительно) ростом производительных сил,
но в прерывных (относительно) рамках производственных
отношений и способов производства. Отсюда следует, что
предложенный нами концепт, то есть производство про­
странства, можно понять, только предварительно развеяв
идеологии, скрывающие использование производительных
сил внутри способов производства вообще и внутри суще­
ствующего способа производства в частности. Итак, следует
уничтожить любые идеологии (абстрактной) спациально-
сти, любые разбивки и репрезентации пространства, то есть
любые идеологии, которые, разумеется, подают себя не как
идеологии, но открыто объявляют себя знанием. Трудность
и сложность такой критики обусловлена тем, что она затра­
гивает одновременно и (ментальные) формы пространства,
и его практические (общественные) содержания.
f) Наука о пространстве ищет себя в последние годы раз­
ными путями: в философии, в эпистемологии, экологии,
геополитике, системном анализе (анализе систем принятия
решений и систем когнитивных), антропологии, этнологии о
и т. д. Эта виртуальная наука совсем рядом, но нащупать ее Ï
никак не получается. Танталовы муки для ученых. И мы на- 5
чинаем понимать почему. Познание пространства колеб- к
лется между описанием и фрагментацией. Описываются g_
вещи в пространстве либо куски пространства. Социальное ^
пространство нарезается на пространства частичные. Полу- S
чается пространство географическое или этнографическое, ^
пространство демографии, пространство информационное §
и т. п. Или какое-нибудь пространство живописи, простран- о
ство музыки, пространство скульптуры. При этом упуска- :=
ется из виду, что итогом подобного познания становится
фрагментация, к которой тяготеет не только язык и специа­
листы в разных областях, но и существующее общество, де­
лящее само себя на разнородные пространства в рамках
строго контролируемого и в этом смысле гомогенного це­
лого: жилищное пространство, пространство труда, досу­
га, пространства спорта, туризма, космонавтики и пр. Вни­
мание рассеивается и блуждает в рассуждениях либо о том,
что есть в пространстве (вещах, взятых по отдельности, со­
отнесенных сами с собой, со своим прошлым, своими на­
званиями), либо о пространстве пустом (отделенном от сво­
его содержимого), то есть либо о предметах в пространстве,
либо о пространстве беспредметном, нейтральном. Подоб­
ное познание, запутавшееся в разбивках и репрезентациях,
само того не ведая, интегрировано в существующее обще­
ство и действует в его рамках. Глобальное зачастую оставля­
ют за бортом, соглашаясь с фрагментацией и собирая оскол­
ки. Иногда приходят к произвольным «обобщениям» на
основании того или сего — в зависимости от специальности.
Мы должны будем показать различие между «наукой о про­
странстве», какой она видится в мечтах или поисках, и по­
знанием его производства. Такое познание, в отличие от
различных делений, истолкований и репрезентаций, позво­
лит вернуть время (прежде всего время производства) в про­
странство на всем его протяжении,
g) Такое познание имеет как ретроспективное, так
и перспективное значение. Если наша гипотеза подтвер­
дится, она повлияет, к примеру, на историю и познание
времени. Она позволит лучше понять, каким образом обще­
ства породили свое (социальное) пространство и время, то
есть свои пространства репрезентации и свои репрезента­
ции пространства. Она также даст возможность не предви­
деть будущее, но извлечь элементы для перспективного ви­
дения будущего —для проекта иного пространства и иного
времени в ином обществе, возможном или невозможном...

• •

11.4
Критика пространства! Если предложить подобный про­
ект без предварительных объяснений, он, скорее всего, бу­
дет воспринят как возмутительный интеллектуальный па­
радокс. Какой может быть смысл в критике пространства?
Критикуют кого-то или что-то, а пространство — это не кто-
то и не что-то. Как сказал бы философ: это не субъект и не
объект. Как к нему подступиться? Оно ускользает от так на­
зываемого критического духа —того, что, судя по всему, до­
стиг предела в «критической теории», упрощенной версии
марксизма. Не по этой ли причине до сих пор не существу­
ет архитектурной и урбанистической критики, по анало­
гии с «критикой искусства», «литературной критикой»,
критикой театральной, музыкальной и пр.? Очевидно, что
ее не может не быть: ее «объект» по меньшей мере столь же
важен и интересен, как эстетические объекты повседневно­
го потребления. Ведь речь идет, так сказать, о «среде обита­
н и я » . Но литературная, художественная, театральная кри­
тика ориентирована на людей, на институции: живописцев, 103
торговцев картинами, галереи, выставки, музеи — или же
издателей, писателей, рынок культурного потребления. Ар­
хитектурное и городское пространство выглядит недости­
ж и м ы м . В ментальном плане оно украшено звучными сло­
вами—читабельность, видимость, интеллигибельность;
в плане социальном оно подается как неприкосновенный
результат соединившихся в нем истории, общества, куль­
туры. Не объясняется ли отсутствие к р и т и к и пространства
только отсутствием соответствующего языка? Возможно, но
само это отсутствие имеет причины, и их важно выяснить.
И тем не менее, несмотря на то что ни одно про­
странство не соответствует н и мифическому образу чи­
стой прозрачности, ни обратному ему м и ф у о естественной
непроницаемости; несмотря на то что оно скрывает свое со­
держимое под покровом значений, незначительного или
сверхзначимого; несмотря на то что иногда оно лжет, как
вещи, хоть и не является вещью, — критика пространства
имеет смысл.
Эта критика способна сорвать покров внешней види­
мости, в котором нет никакого обмана. Вот перед нами дом,
улица. Этот семиэтажный дом выглядит устойчивым; он
даже мог бы служить символом неподвижности: бетон, чет­
кие, холодные, застывшие л и н и и . Построен около 1950 года.
Еще никакого металла и стекла! Однако эта жесткость не
выдерживает анализа. Мысленно снимем с этого здания его
бетонные плиты, его тонкие, почти как навесные панели,
стены. Каким предстает оно этому воображаемому анализу?
Оно со всех сторон окутано потоками энергии, которые про- о
низывают, пересекают его из конца в конец: вода, газ, элек- Ï
тричество, телефон, волны радио и телевидения. Неподвиж- J
ность оказывается сплетением подвижностей, подводящих н
и выводящих труб и проводов. Если сделать более точное, §L
чем рисунок или фотография, изображение здания, то на ^
нем будет видна конвергенция этих волн и потоков, и од- ?
новременно это строение, неподвижная с виду вещь, пред- ê
станет двоякой машиной, аналогичной телу в движении: §
силовой машиной и машиной информационной. Люди, <3
находящиеся внутри дома, воспринимают, получают эти :=
энергии, пользуются ими; сам дом потребляет эти энергии
в массовом количестве (на работу лифта, для кухни и ван­
ной и т. д.) Точно так же улица целиком: канализацион­
ная сеть образует единую структуру, имеет цельную форму
и исполняет свои функции. То же можно сказать и о городе,
который потребляет, пожирает колоссальную физическую
и человеческую энергию, который пылает и горит как ко­
стер. Максимально точная репрезентация этого простран­
ства сильно отличалась бы от той репрезентации, которая
существует в голове его жителей и которая, тем не менее, яв­
ляется составной частью социальной практики.
Отсюда вытекает одна ошибка, или иллюзия: соци­
альное пространство считается недосягаемым, его практи­
ческий характер замалчивается, и оно превращается в не­
кий абсолют, как у философов. «Пользователь» перед
лицом этой абстракции-фетиша стихийно отрешается от
себя самого, от своего присутствия, от своего «пережива­
ния», своего тела. Фетиш абстрактного пространства по­
рождает одновременно и это практическое абстрагирование
«пользователя», не воспринимающего себя в подобном про­
странстве, и абстрагирование рефлексии, не представляю­
щей себе критики. Следует же, напротив, обратив вспять эту
тенденцию, показать, что критический анализ «пережива­
емого» пространства ставит более серьезные вопросы, чем
та или иная важная, но частная деятельность—литерату­
ра, чтение и письмо, живопись, музыка. Пространство? Для
«переживания» оно не является ни просто «рамой», вро­
де с рамы картины, ни почти безразличной к содержанию
формой, содержащим, предназначенным только принять
то, что в него вложат. Пространство — это морфология обще­
ства; следовательно, для «переживания» оно является тем
же, чем для живого организма —сама его форма, теснейшим
образом связанная с его функциями и структурами. Безус­
ловно, изначальная ошибка состоит в том, что пространство
мыслится на манер «рамы» или коробки, в которую входит
любой предмет, при условии, что он меньшего размера, чем
вместилище, а у последнего нет иного назначения, чем хра­
нить содержимое. Ошибка или идеология? Скорее второе.
Но тогда кто распространяет эту идеологическую иллюзию?
Кто ею пользуется? Зачем и каким образом?
Довольствоваться только видением пространства, не
осмысляя его, не соединяя в умственном акте все, что пода­
но в разрозненном виде, не улавливая на основе деталей
всю совокупность «реальности», не осмысляя его контуры
в их отношениях внутри формального содержащего,—тео­
ретическая ошибка, разоблачение которой помогло бы при
случае разоблачить ряд великих идеологических иллюзий!
Именно это мы и предлагаем выше; мы пытались показать,
что «нейтральное», «объективное», неподвижное, прозрач­
ное и внешне невинное или безразличное пространство —
это не просто удобная конструкция бесполезного знания, не
только ошибка, от которой увиливают, переводя разговор на
«окружающую среду», на экологию, природу и антиприро­
ду, культуру и т. п. Это целое множество заблуждений, ком­
плекс иллюзий. В крайнем случае можно полностью забыть
о том, что существует тотальный субъект, чьи действия на­
правлены на поддержание и воспроизводство собственных
условий,—а именно государство (опирающееся на соци- 105
альные классы и части классов). Можно забыть и о том, что
существует тотальный объект, абсолютное политическое
пространство: пространство стратегическое, стремящееся
представить себя как реальность, тогда как оно—лишь аб­
стракция, но абстракция, наделенная огромной властью,
ибо она является местом и средой Власти. Отсюда и проис­
ходит абстрагирование «пользователя» и так называемой
критической мысли, забывающих сами себя перед лицом
великих Фетишей.
К этой истине можно подойти несколькими путя­
ми. Но для начала нужно пойти по одному из них, отвер­
гнув любые оправдания, отказавшись от бегства (даже впе­
ред!). Обычно изучение «реального» пространства отдают
на откуп разным специалистам и специальностям: геогра­
фам, урбанистам, социологам и т. д. Тогда как познанием
пространства «истинного», то есть ментального, должны
заниматься математики и философы. Двойная, даже мно­
жественная ошибка. Прежде всего, при расщеплении на
«реальное» и «истинное» пространство изначально замал­
чивается противостояние практики и теории, переживания
и понятия, что искажает обе стороны. Затем мы попада­
ем в ловушку: это ссылка на специальности, возникшие за­
долго до «современности», то есть до эпохи, когда, с одной
стороны, капитализм поглотил и стал использовать про­
странство целиком, а с другой — развитие науки и техники
позволило производить пространство. Предел иллюзии —
рассматривать архитекторов, урбанистов или планиров­
щиков как экспертов по пространству, высших судей про- о
странственности. «Заинтересованные лица» не замечают, £
что тем самым подгоняют запрос под заказ и тем самым идут S
навстречу пожеланиям тех, кто манипулирует умами! Тог- н
да как следует выявлять и стимулировать спрос, даже если %_
он снижается, а заказ навязывается деспотически-репрес- ^
сивными методами. Разве не идеологическая ошибка — ссы- §
латься на специалистов по «переживанию», по морфоло- ί
гии повседневности? §
Пусть каждый посмотрит на окружающее его про- о
странство. Что он видит? Видит ли он время} Он его пережи- :=
вает. Он внутри. Каждый видит только процессы. В природе
время можно уловить в пространстве, внутри простран­
ства, в его сердцевине: время дня, время года, высота солн­
ца над горизонтом, положение луны и звезд на небе, холод
и тепло, возраст каждого природного существа. Прежде чем
природа была определена как слаборазвитое пространство,
каждое место несло на себе свой возраст и, подобно древес­
ному стволу, след породившего его времени. Время вписа­
но в пространство, а пространство-природа есть лишь поэ­
тическое и трагическое письмо времени-природы. Не будем
уподобляться некоторым философам и говорить об упадке
длительности или простом результате «эволюции». Но из
современного социального пространства время исчезает со­
всем. Оно пишется лишь на измерительных приборах, осо­
бых, специальных: часах. Пережитое время, кроме времени
труда, утрачивает социальную форму и интерес. Экономи­
ческое пространство подчиняет себе время; пространство же
политическое изгоняет его как опасность, угрозу (для власти).
Примат экономики и тем более политики влечет за собой го­
сподство пространства над временем. Значит, заблуждение
относительно пространства, вполне возможно, на деле еще
глубже затрагивает время — еще более близкое, более осново­
полагающее, чем пространство. Время — главное «пережива­
ние», благо из благ, невидимое, нечитаемое. Его нельзя по­
строить. Его можно потреблять, оно истощается, и наступает
конец. Время оставляет по себе только следы. Оно прячется
в пространстве под грудой заполняющих его осколков, от ко­
торых спешат избавиться: мусор загрязняет среду.
Разве не является очевидное избавление от време­
ни одной из характерных черт современности? Разве не
имеет оно более широкого значения, чем простое стира­
ние следов, помарок на листе бумаги? Если время действи­
тельно оценивается в деньгах, если оно продается и поку­
пается, как любой предмет (время — деньги!), то как таковое
оно исчезает; это уже даже не одно из измерений простран­
ства, а черновик или каракули, которые сотрутся после хо­
рошей чистки. Затрагивает ли это избавление так называе­
мое историческое время? Да, но в качестве символа. Логика
визуализации и спациальности (насколько здесь вообще
есть логика) отвергает время жизни, время как неотъемле­
мое благо. Время, возведенное в онтологическое достоин­
ство философами, убито обществом.
Как же может столь тревожная, столь чудовищная
операция совершаться тихо, без скандала? Как она может
казаться «нормальной»? Ответ: она вписывается именно
в социальные нормы, в нормативные виды деятельности. Не
является ли триада, трио, модернистское триединство «чи-
табельность-видимость-интеллигибельность» источником
многих заблуждений и, хуже того, лжи?
Итак, мы снова удаляемся от социальной практи­
ки, возвращаемся к старым оппозициям видимости и ре­
альности, правды и лжи, иллюзии и разоблачения — одним
словом, к философии? И да и нет. Бесспорно, наш критиче­
ский анализ есть продолжение философии, и об этом уже
сказано ясно и определенно. Но «объект» критики смеща­
ется. Речь идет о практической и социальной деятельно­
сти, которая, по общему мнению, содержит и «показывает»
истину, а на деле расчленяет пространство и «показывает» 107
лживые результаты такого расчленения. Утверждают, будто
показывают пространство с помощью самого пространства.
Данная операция именуется «тавтологией»; это известный
прием, которым легко пользоваться, а еще легче — злоупо­
треблять: перенос части на целое (метонимия). Перед нами
изображения: фотографии, реклама, фильмы. Можно ли
по картинке выявить заблуждение относительно простран­
ства? Вряд ли. Если ошибка или иллюзия существует, то
картинка включает ее в себя; она ее подкрепля- 4
е т . К а к б ы « к р а с и в а » ОНИ НИ б ы л а , Она НахоДИТ- см. презентацию фоторепор-
СЯ В н у т р и О б с у ж д а е м о й « с р е д ы » . ЕСЛИ О ш и б к а тажа Анри Картье-Брессона:
СОСТОИТ ВО ф р а г м е н т а ц и и п р о с т р а н с т в а — а ИЛ- Politique-Hebdo. 1972. Juin 29.
люзия заключается в неведении этой дробности,—то ни
одно изображение этой ошибки не разоблачит. Наоборот.
Картинка расчленяет; картинка — это фрагмент простран­
ства. Первое и последнее слово искусства изображения —
вырезать и склеить. Где здесь заблуждение и иллюзия? Они
и в глазах художников и их взгляде, в «объективе» фотогра­
фа, в карандаше рисовальщика и в его белом листе. Ошибка
заключена в предметах, выделенных художником, и в груп­
пировке предметов, которую он создает. Если существует
иллюзия, то оптический, визуальный мир является ее со­
ставной и составляющей частью, взятой и предвзятой сто­
роной. Он фетишизирует абстракцию, предложенную нор­
му. Он отделяет чистую форму от ее нечистого содержания,
времени-переживания, времени повседневности и тела, от­
рывает от их непрозрачной плотности, от их тепла, их жиз­
ни и смерти. Картинка убивает — на свой манер. Как все о
знаки. Иногда, правда, нежность и жестокость художника S
преодолевают границы изображения. В нем проступает не- S
что, какая-то иная правда и иная реальность, помимо реаль- ?
ности и правды точности, освещения, читабельности, пла- £
стичности. Это относится в равной мере и к изображениям, ^
и к звукам, к словам, к кирпичу и бетону, ко всем знакам 4 . °
ι
Это пространство приводит к странным последстви- ê
ям. Оно разжигает безудержное желание. Желание бур- §
но устремляется в его прозрачность; оно завладевает этим Q
(с виду) свободным местом. И тут же сникает. Его не ждет :=
ни какой-то предмет, ни что-то желанное, ни творение,
созданное его поступком. Оно тщетно стремится к полно­
те и удовлетворяется словами, риторикой желания. По­
сле такого разочарования пространство кажется пустым.
Слова выражают эту пустоту. Непостижимо опустошен­
ные, опустошающие пространства (это заслуживает дол­
гого размышления). «Ничто не разрешено. Ничто не за­
прещено»,—написал один житель. Чуждые пространства:
гомогенные, рациональные, стесняющие сами по себе
и при этом распавшиеся. Границ между ними нет. Исчез­
ли границы между городом и деревней, между перифери­
ей и центрами, между пригородами и старой частью города,
между зоной автомобилей и зоной людей. Между счасть­
ем и несчастьем! И тем не менее все разделено, разбито на
отдельные, не связанные между собой «лоты» и «остров­
ки» — «служебные объекты», жилые здания, жилищ­
ная среда; все пространства, подобно видам деятельности
в социально-техническом разделении труда, имеют свою
специализацию.
Можно сказать, что такое пространство предпола­
гает и предлагает логику визуализации. Когда ряд опера­
тивных действий направляется единой «логикой», то речь
идет о стратегии, сознательной или бессознательной. Если
существует «логика визуализации», следует показать, как
она сформировалась и как используется. Надменная верти­
каль домов-башен, публичных и особенно государственных
зданий привносит в визуальный план наглую фаллическую
или, вернее, фаллократическую символику; она демон­
стрирует себя, выставляет себя напоказ, но так, чтобы каж­
дый зритель усмотрел в ней власть. Вертикаль, высота во
все времена служили пространственным выражением при­
сутствия власти, способной на насилие. Применительно
к зрителю подобная весьма специфическая — хоть она и ка­
жется многим «нормальной» и даже «естественной» — с о ­
циализация предполагает двоякую «логику», то есть двоя­
кую стратегию. Логика метонимии состоит в постоянном,
стимулируемом и навязываемом переносе части на целое
(в доме, состоящем из поставленных друг на друга объемов,
«жилых коробок», зритель и житель — почти совпадающие —
сразу улавливают связь части с целым и сами улавливаются
этой связью). Благодаря постоянному расширению масшта­
ба этот перенос компенсирует все, что есть смехотворного
в малых объемах; он полагает, предполагает, предлагает го­
могенное разделение локусов; в пределе он приобретает ло­
гический, то есть тавтологический, оборот: пространство
содержит пространство, зримое содержит зримое, а коробка
вкладывается в коробку.
Вторая «логика», которую предполагает такая с о ц и ­
ализация,—это логика (стратегия) метафоры или, вернее,
непрерывной метафоризации. Тела живых людей, «поль­
зователей», захваченные шестеренками частей простран­
ства, захвачены также и отношениями аналогии (если
изъясняться философским языком): изображениями, знака­
ми и символами. Вынесенные за собственные пределы, че­
ловеческие тела на глазах опустошаются: их со всех сторон
призывают, приглашают, умоляют, предлагая вместо живых
тел двойников — приукрашенных, улыбающихся, счастли­
вых; их изгоняют ровно настолько, насколько предложение 109
отвечает некоей «потребности», которой, впрочем, само же
и помогает оформиться. Вторжение информации, массиро­
ванное поступление сообщений смыкается с обратным про­
цессом: отсечением от самого тела его жизни, его желания.
Даже автомобили функционируют как аналоги — они одно­
временно и продолжение тела, и передвижной дом, прини­
мающий в себя блуждающие тела. Для этого телесного «пе­
реноса» одних лишь слов, дисперсных фрагментов речи
было бы недостаточно: необходимы глаза и существующее
пространство.
Метафоры и метонимии: эти общеизвестные поня­
тия взяты из лингвистики. Но мы ведем речь не о словах,
а о пространстве и пространственной практике. Подобное
заимствование требует углубленного анализа отношений
между пространством и языком.
Определенное, то есть замкнутое, пространство что-
то принимает в себя, а что-то отбрасывает (иногда в сфе­
ру ностальгии, иногда просто в сферу запретного). Оно
утверждает, отрицает, опровергает. Оно обладает некото­
рыми атрибутами «субъекта» и некоторыми атрибутами
«объекта». Фасад наделен очень сильной властью: он допу­
скает в сферу видимого определенные действия — либо на
самом фасаде (балконах, подоконниках и пр.), либо оттал­
кивающиеся от фасада (прогулка по улице и пр.). Он отбра­
сывает в область непристойного многие другие действия,
происходящие за фасадом. Здесь уже намечается психоана­
лиз пространства.
Иногда применительно к городу и его отросткам о
(пригородам, периферии) употребляли выражения «бо- Ï
лезнь пространства», «больные пространства». Что позво- ^
ляло тому или иному человеку — архитектору, урбанисту, £"
планировщику—объявлять себя «врачевателем простран- %_
ства» (или подразумевать эту идею). Тем самым всеобщий ^
характер приобретают особенно мистифицирующие репре- §
зентации: современный город является результатом не ка- ^
питалистического (или неокапиталистического) общества, §
но болезни общества. 5
Подобные формулировки извращают критику про- :=
странства, подменяя критический анализ не слишком
рациональными и в то же время весьма реакционными
схемами. В пределе общество целиком и «человек» как об­
щественное существо могут считаться болезнями Природы.
С философской точки зрения этот тезис можно обосно­
вать—никто не запретит мыслить «человека» как чудови­
ще, ошибку, неудачу на планете-неудачнице. И что дальше?
Из такой философии, как и из многих других, не получится
ничего, кроме нигилизма.

N. 5
Почему бы прямо здесь и теперь не принять решение: взять
за образец «Капитал» Маркса, не затем, чтобы растащить
его на цитаты или дать его последнее исчерпывающее тол­
кование, а чтобы исследовать пространство в соответствии
с планом этой книги? Для такого подхода есть много при­
чин и мотивов, в том числе проблематика, аналогичная
проблематике XIX века. Сегодня некоторые «марксисты»
полагают, будто заниматься вопросами пространства (во­
просами города, территориального управления) — значит
затемнять настоящие политические проблемы. Изучение
пространства сквозь призму сочинения Маркса позволило
бы избежать серьезных недоразумений.
Следует обратиться именно к плану «Капитала».
План этот выстроен в многочисленных прочтениях и пе­
речтениях книги (самые буквальные из них — явно лучшие).
В подготовительных работах Маркс обозначил основные по­
нятия, например понятие (общественного) труда. Труд су­
ществовал во всех обществах—как и репрезентации тру­
да (тягота, наказание и пр.),—но само понятие возникло
лишь в XVIII веке. Маркс показывает, каким образом и по­
чему. Сделав эти предварительные замечания, Маркс пе­
реходит к главному; главное — это не некая субстанция или
«реальность», но форма. В начале и в центре Маркс обна­
руживает (почти) чистую форму—форму связи материаль­
ных благ, то есть обмен. Эта почти логическая форма близка
к другим «чистым» формам — тождество и различие, экви­
валентность, когерентность, обоюдность, рекуррентность,
повторяемость — и соотносится с ними. Связь материаль­
ных благ и обмен ими отличаются от коммуникации и об­
мена знаками (языка, речи), но неотделимы от них. «Чи­
стая» форма имеет полярную структуру (потребительная
стоимость —меновая стоимость) и различные функции;
они описаны в труде Маркса. Развитие этой конкретной аб­
стракции в мышлении происходит так же, как и ее развитие
во времени и в пространстве, вплоть до социальной прак­
тики: монета, деньги, труд и определяющие его условия
(его диалектический процесс —труд индивидуальный и со­
циальный, разделенный и глобальный, частный и общий,
 количественный и качественный). Результатом этого раз­
вития, делающего понятия более насыщенными, чем при
классической дедукции, и более гибкого, чем индукция или
конструкция, является, как все знают, прибавочная стоимость.
Главный стержень остается прежним: это диалектический
парадокс, квазипустота, почти отсутствие — форма обмена, 111
управляющая социальной практикой.
Но форма социального пространства нам известна.
Она уже определена. Эта конкретная абстракция возник­
ла в несколько приемов (в философских течениях, великих
научных теориях) из репрезентаций пространства и про­
странств репрезентации. Появилась она на свет совсем не­
давно. Как и форма обмена, она близка к логическим фор­
мам; она требует содержания, и ее нельзя помыслить без
содержания; но мыслится она именно путем абстрагирова­
ния, вне какого-либо определенного содержания. Точно так
же форма материального обмена ничего не говорит о том,
чем именно обмениваются; она предусматривает только
«нечто», некий предмет использования, являющийся также
и объектом обмена. Точно так же форма нематериальной
коммуникации не говорит, какой именно знак передает­
ся, а только указывает на необходимость набора отдельных
знаков, сообщения, канала и кода. Точно так же и логиче­
ская форма не говорит, что и м е н н о является когерентным,
что именно мыслится, но предполагает необходимость фор­
мальной когерентности для мышления.
Форма социального пространства — это контакт, объ­
единение, симультанность. Что объединяется? Что объеди­
нено? Все, что есть в пространстве, все, что произведено либо
природой, либо обществом — либо их совместными усилия­
ми, либо через их конфликты. Все — живые существа, вещи,
предметы, произведения, знаки и символы. Простран­
ство-природа сополагает, рассеивает; оно ставит в один ряд
локусы и их наполнение. Оно создает частности. Социаль- о
ное пространство предполагает объединение в одной точ- S
ке или вокруг одной точки, уже состоявшееся или возмож- S
ное. То есть возможное накопление (возможность которого £"
реализуется при определенных условиях). Данное утверж- £
дение подтверждается в сельском пространстве, в простран- Jj;
стве ж и л и щ а ; оно находит подтверждение в городском ι
пространстве, раскрывающем еще неизвестные секреты со- ί
циального пространства в деревне. Городское пространство §
объединяет толпы людей, продукты на рынках, действия <3
и символы. Оно концентрирует, аккумулирует их. Сло- .·=
ва «городская пространственность» подразумевают также
центр и централизацию, не важно, существующую или воз­
можную, насыщенную, раздробленную или подвергающую­
ся угрозе; и н ы м и словами — диалектическую централизацию.
 Следовательно, эту форму можно выработать, мож­
но показать ее структуру (центр-периферия), социальные
функции, отношения с трудом (различные рынки), а зна­
чит, с производством и воспроизводством, с докапиталисти­
ческими и капиталистическими производственными от­
ношениями, исторической ролью городов и современной 112
городской сетью и т. д. А также диалектические процессы,
связанные с этим отношением формы и содержаний: рас­
пады, насыщения, протесты, натиск содержаний, вытеснен­
ных на периферию, и т. д. Социальное пространство в себе
и для себя не обладает всеми характеристиками «вещи»,
противостоящей творческой деятельности. В своем качестве
социального пространства оно является произведением
и продуктом: реализацией «социального бытия». Но в опре­
деленных обстоятельствах оно приобретает от-
дельные ф е т и ш и з и р о в а н н ы е черты в е щ и (това- см.: Lefebvre H. La pensée
pa И денег). marxiste et la ville. Paris:
В ПОДДерЖКу ЭТОГО м а с ш т а б н о г о Проекта Casterman, 1972.
можно привести немало аргументов. Однако, даже отвлека­
ясь от его размаха, он вызывает ряд замечаний.
Во-первых, автор «Капитала» рассматривал и другие
планы своего труда. Избранный им план отвечает скорее
цели изложения, чем содержанию: строгому, но обеднен­
ному, ибо редуцированному оформлению. «Введение» содер­
жит другой проект и другой план, более богатый. Во «Вве­
дении» на всех уровнях упор делается на различиях, тогда
как в «Капитале» — на гомогенизирующую рациональ­
ность, проистекающую из почти «чистой» формы: формы
(меновой) стоимости. Во «Введении» форма тоже присут­
ствует, но мысль движется от содержания к содержанию
и порождает формы, исходя из содержаний. Меньшая
строгость, менее выраженная формальная целостность и,
как следствие, менее разработанная формализация или ак­
сиоматика искупаются более конкретной проблематикой,
особенно в том, что касается (диалектических) отноше­
ний города и деревни, между реальностью природы и ре­
альностью общества. Во «Введении» Маркс учитывает все
исторические опосредующие моменты: сельскую общину,
семью и т. д. 5 «Товарный мир» здесь не оторван от исто­
рического контекста и от своих практических условий —
тех, о которых в (незавершенном) «Капитале» заходит речь
лишь в самом конце.
Во-вторых, со времен «Капитала» прошел целый век,
все-таки многое изменилось, появилось что-то новое. Даже
если мы сегодня по-прежнему строим теорию на понятиях
и категориях Маркса (среди прочего, на понятии производ­
ства), надо вводить в нее категории, до которых Маркс до­
шел лишь под конец жизни,—например, воспроизводство
производственных отношений, которое накладывается на
воспроизводство средств производства и на расширенное
(в количественном смысле) воспроизводство продуктов, но
отличается от них. Если же рассматривать воспроизводство
как понятие, то оно требует привлечения других понятий —
повторяющееся, воспроизводимое и т. д. Их в наследии 113
Маркса нет — равно как и понятий урбанистики, повседнев­
ности, пространства.
Если производство пространства действительно связа­
но со скачком производительных сил (технологий, знаний,
господства над природой); если в пределе (иными словами,
при преодолении известных пределов) из этого воспосле­
дует иной способ производства—уже не государственный ка­
питализм и не государственный социализм, а коллектив­
ное управление пространством, общественное управление
природой, преодоление противоречия «природа/антипри­
рода»,—то нам уже нельзя использовать только «классиче­
ские» категории марксистской мысли.
В-третьих (сказанное ниже включает в себя все пред­
шествующее и является его развитием), среди новых яв­
лений, возникших за истекшее столетие, надо отметить
многообразные так называемые «общественные» или «гу­
манитарные» науки. Их судьбы — ибо каждая из них име­
ет свою судьбу—вызывают некоторые тревожные вопросы,
касающиеся неравномерности развития, кризисов, стре­
мительных взлетов и внезапных падений. Перед отдель­
ными специалистами и целыми специальными институ­
тами поставлена цель отрицать, опровергать, замалчивать
все, что может им повредить. Тщетно. Были и громкие не­
удачи, и катастрофические провалы. Экономисты решили,
что усвоили предписания марксизма, то есть отдали кри­
тике предпочтение перед «моделированием», а полити­
ческую экономию рассматривали как изучение бедности.
Крах их науки наделал шума, несмотря на все предосто- о
рожности. Лингвистика? Ее иллюзии и провал совершенно ь
очевидны, поскольку лингвистика, вслед за историей и по- я
литэкономией, объявила себя верховной наукой, наукой к
наук. Тогда как в ее сферу входит лишь расшифровка тек- g.
стов и сообщений, кодирование и декодирование. Но «че- ^
ловек» жив не одними словами. Лингвистика последних §
десятилетий? Метаязык, анализ метаязыков и, как след- ê
со
ствие, социальной повторяемости: она позволяет понять §
невероятную избыточность текстов и речей прошлого, не о
больше и не меньше. :=
Несмотря на неравномерное развитие и неудачи, слу­
чающиеся на их пути, эти науки все же существуют. Но во
времена Маркса их не было или они существовали лишь
как вероятность, в состоянии зародыша и набросков; их
специализация еще не была выраженной, и трудно было во­
образить себе, что они когда-либо выйдут на первое место.
Эти науки-специальности, изолированные и в то же
время империалистические (одно идет рука об руку с дру­
гим?), связаны с ментальным и социальным пространством.
Одни ученые выделили, отрезали свою часть пространства, 114
огородили свое «поле». Другие, по примеру математиков,
выстроили ментальное пространство так, чтобы в соответ­
ствии со своими принципами толковать события теорети­
ческой и практической (социальной) истории; они получи­
ли репрезентации пространства. Многочисленные примеры
подобных приемов, замыкающихся в самих себе или враща­
ющихся вокруг своей оси, дает архитектура. У архитектора
есть ремесло. Он задается вопросом о «специфике» архи­
тектуры, то есть стремится узаконить свое место. Некото­
рые делают из этого вывод, что существует «пространство
архитектуры» и «архитектурное производство» (разумеется,
особое). Дело сделано. Связь разделения и репрезентации
применительно к пространству уже заняла свое место в по­
рядке (и беспорядке) рассмотренных здесь причин.
Все эти разделения и толкования можно понять
и взять на вооружение не в рамках единой «науки о про­
странстве» или обобщающего понятия спациальности, но
отталкиваясь от производственной деятельности. Специали­
сты пересчитали предметы в пространстве; одни перечис­
лили объекты природного происхождения, другие — объ­
екты произведенные. Если подставить на место познания
вещей в пространстве познание пространства (как продукта,
а не как суммы произведенных предметов), то перечисле­
ния и описания приобретают иной смысл. Можно предста­
вить себе политэкономию пространства, которая, подвергнув
пересмотру политическую экономию, спасет ее от краха
и предложит ей новый объект: производство пространства.
Если наука подхватит критику политической экономии
(которая для Маркса совпадает с познанием экономики),
она покажет, почему и как политической экономии про­
странства грозит опасность совпасть с внешним обликом
пространства как всемирной среды окончательного утверж­
дения капитализма. Аналогичным образом можно действо­
вать в истории, психологии, антропологии и т. д. Быть мо­
жет, даже в психоанализе!..
Такая перспектива предполагает ясное и четкое раз­
граничение между мыслью и дискурсом в пространстве
(в данном, том или ином пространстве, локализованном
и датированном), мыслью и дискурсами о пространстве,
которые суть лишь слова и знаки, изображения и симво­
лы, и, наконец, осмыслением пространства, отталкиваю­
щимся от разработанного понятийного аппарата. Само это
разграничение подразумевает внимательное критическое
изучение в рамках разделения научного труда используемо­
го материала — слов, изображений, символов, понятий, и ин­
струментария — способов их соединения, приемов выделе­
ния и «показа».
Действительно, если перенести сюда концептуаль- 115
ные разработки из других областей, то можно провести раз­
личие между материалом и инструментарием. Материалы
абсолютно необходимы и долговечны. Таковы камень, кир­
пич, цемент, бетон. Таковы звуки, гаммы, лады и тона в му­
зыке. Инструментарий же быстро изнашивается; его надо
часто менять; он состоит из орудий и инструкций по их ис­
пользованию; его способность к адаптации невелика; когда
начинают ощущаться новые потребности, изобретают но­
вый инструментарий. Такова лютня, фортепьяно, саксофон
в музыке. Или новые методы и приемы строительства зда­
ний. Это разграничение может иметь определенное «при­
кладное» значение, позволяя различать временное и долго­
вечное: то, что в той или иной научной дисциплине можно
сохранять или, в измененном виде, использовать по-новому,
и то, что заслуживает лишь отрицания и отторжения. Мы
имеем в виду, что устаревший инструментарий использу­
ется лишь для побочных целей. Устаревшее часто попадает
в педагогику.
Пересмотр разграничений и репрезентаций, их ма­
териала и инструментария не может ограничиваться лишь
специальными науками. Он затронет и философию, пото­
му что именно философы предложили репрезентации про­
странства и времени. Критика философских идеологий не
избавит нас от необходимости рассмотреть все политиче­
ские идеологии постольку, поскольку они касаются про­
странства. К слову, именно они занимаются им в первую
очередь, вмешиваясь в него в качестве стратегии. Действен­
ность стратегий в пространстве, и особенно новый факт, о
то, что мировые стратегии пытаются породить глобальное ь
пространство, их пространство, и возвести его в абсолют,— jjj
еще одна немаловажная причина пересмотреть понятие к
пространства. g.
с
ω
о
ι
с;

II. 6 |
о
и
Редукция — это научный прием, позволяющий упорядочить ·.=
сложный хаос непосредственных констатации. Сначала
нужно упрощать, но затем, и как можно быстрее, постепен­
но восстанавливать то, что отсечено анализом. Без этого ме­
тодологическое требование превращается в зависимость,
и от законной редукции мы переходим к редукциониз­
му. Эта опасность постоянно подстерегает научное знание.
Ни один метод не позволяет ее избежать, ибо она кроется
в самом методе. Редукционистские схемы необходимы, но
они превращаются в ловушки.
Редукционизм внедряется под видом научности. Вы- 116
страивают редуцированные модели (общества, города, ин­
ститутов, семьи и т.д.) и держатся за эти модели. Имен­
но так социальное пространство сводится к пространству
ментальному с помощью «научной» операции, чья науч­
ность маскирует идеологию. Редукционисты безоговорочно
восхваляют процедуру, неотделимую от науки, потом пре­
вращают ее в позицию, а в дальнейшем в абсолютное зна­
ние — под видом науки о науке (эпистемологии). Тогда как
методологическая редукция требует, в соответствии с диа­
лектикой, снова ввести в процедуру содержание, эти ученые
превозносят усеченную форму, внутреннюю логику подхо­
да, его когерентность. После чего критическая мысль (осу­
ждаемая догматизмом) обнаруживает, что систематическая
редукция и редукционизм отвечают определенной полити­
ческой практике. Государство и политическая власть стре­
мятся редуцировать противоречия и делают это; следова­
тельно, редукция и редукционизм оказываются средствами
на службе государства и власти — не как идеологии, но как
наука; не на службе того или иного государства и прави­
тельства, но на службе государства и власти вообще. Как
еще государство и политическая власть могут редуцировать
противоречия (рождающиеся и возрождающиеся конфлик­
ты в обществе), если не посредством знания, используя в ка­
честве стратегии смесь науки и идеологии?
Тот факт, что существовала функциональная редук­
ция реальности и познания общества, сейчас общепризнан,
и все охотно критикуют эти функциональные редукции.
Тем самым опускается или замалчивается другой факт — что
структурализм и формализм по-своему также предлагают
редуцированные схемы. Отдавать предпочтение одному по­
нятию и экстраполировать его — это редукция; и, наоборот,
редукция влечет за собой экстраполяцию. Нужно исправ­
лять, компенсировать. Тут вовремя вступает идеология со
своей болтовней («идеологическим дискурсом», если при­
бегнуть к этому жаргону) и злоупотреблением знаками, вер­
бальными и иными.
Редукция может заходить далеко, даже отражать­
ся на практике. Все люди, представители различных групп
и классов, испытывают на себе — в разной степени — по­
следствия многочисленных редукций, затрагивающих их
способности, идеи, «ценности» и, в конечном счете, их
возможности, пространства и тела. Редуцированные модели,
выстроенные тем или иным специалистом, не всегда аб­
страктны как пустая абстракция; они выстроены в целях
редуцирующей практики и при удобном случае способны на­
вести порядок, сложить вместе элементы этого поряд­
ка. Например, в урбанизме и в архитектуре. Последствия
«редуцированных моделей» — пространства, потребления, 117
«культуры», как принято говорить,—испытывает на себе,
в частности, рабочий класс.
Редукционизм ставит знание (аналитическое, не кри­
тическое), с вытекающими из него разграничениями и тол­
кованиями, на службу власти. Эту идеологию, не называ­
ющую себя по имени, путают с «научностью», хотя она
выходит за границы науки и отрицает познание. Редукцио­
низм представляет собой научную идеологию par excellence:
для закрепления редукционистской позиции достаточно
перейти от методологии к догматике, а от нее, под прикры­
тием науки,—к практике единообразия.
Методологически любой научный подход начинает­
ся с редукции. Одна из бед специалиста заключается в том,
что он не выходит за ее рамки: он погружается в редукцию,
черпает в ней счастье и уверенность. Специалист, выделив­
ший себе «поле» и мало-мальски потрудившийся его об­
работать, уверен, что на этом поле что-нибудь да вырастет.
То, что он находит и выращивает, определяется локальны­
ми координатами его специальности и его местом на рын­
ке знания. Но этого специалист как раз знать не желает. По
отношению к редукции, основополагающей в его области,
он занимает позицию самооправдания, то есть отрицания.
А какая специальная наука не имеет дела с простран­
ством, непосредственно или опосредованно?
a) Каждая специальность, как мы уже знаем, занимает
свое ментальное и социальное пространство; она определяет
его достаточно произвольно, вычленяет во множестве «при­
рода-общество» и частично маскирует операцию «вычле- о
нение-сборка» (вычленение определенного «поля», сбор- S
ка относящихся к нему высказываний и редуцированных jjj
моделей, переход от ментального к социальному). Отсюда — н
необходимость добавить обоснования, то есть интерпрета- g.
ции вычленения-сборки. ^
b) Все специалисты не выходят за рамки перечня S
и классификации того, что находится в пространстве. «По- g
зитивная» деятельность той или иной специальности, §
скажем, географии, антропологии, социологии, состоит о
в констатации, описании, классификации объектов, зани- :=
мающих пространство. Данная специальность так или ина­
че, лучше или хуже, будет заниматься высказываниями
о пространстве, например, в политической теории, «систем­
ном анализе» и т.д.
с) Специалисты противопоставят редуцированную мо­
дель знания (ограниченную либо констатацией предме­
тов в пространстве, либо положениями о пространстве, рас­
членяя его на части) глобальному осмыслению (социального)
пространства. Что даст в качестве дополнительного преи­
мущества уничтожение времени (сведение его к простой 118
«переменной»).
Следовательно, специалисты, которые подходят к со­
циальному пространству со своим инструментарием и ре­
дукционистскими схемами, будут, скорее всего, проти­
виться понятию производства пространства, равно как
и соответствующей теории. Тем более что это понятие и эта
теория несут в себе угрозу специализированным «полям»:
они могут пошатнуть, а может, и разрушить стены их част­
ной собственности.
Почему бы теперь не рискнуть и не ввести в наши
рассуждения диалог с вымышленным (воображаемым) и од­
новременно реальным (представляющим все возражения)
собеседником?
— Ваши аргументы меня не убедили. Произво­
дить пространство! Совершенно непонятное высказыва­
ние — не говорю «понятие», слишком много для вас чести.
Либо пространство — это часть природы, и тогда человече­
ская, так называемая социальная деятельность вписывает­
ся в него, занимает его, изменяет географические данные
и экологические особенности; познание может только опи­
сывать эти изменения. Либо же пространство — это поня­
тие и тем самым уже является частью познания, умствен­
ной деятельности, например в математике; тогда научная
мысль осваивает его, разрабатывает, развивает. Ни в том ни
в другом случае никакого производства пространства нет.
— Извините! Все эти разделения «природа/познание»
и «природа/культура», весь этот дуализм «материя/дух»
хоть и весьма распространен, но недопустим. Равно как и,
наоборот, их смешение. Технологичная деятельность и на­
ука не довольствуются тем, что изменяют природу. Они
стремятся подчинить ее себе, а чтобы подчинить, старают­
ся разрушить; а прежде чем разрушить, не желают ее знать.
Этот процесс начинается с первого же орудия труда.
— То есть, по-вашему, все началось в каменном веке.
Не рановато ли...
— Началом служит первое намеренное действие, име­
ющее целью убийство; первое орудие и первое оружие, ко­
торые шли рука об руку с языком.
— Вы полагаете, что «человек» выходит из природы.
Он знает ее извне. Он познает ее, только уничтожая.
— Человек? Согласимся с этим обобщением.
Да, «человек» рождается из природы, выходит из нее
и обращается против нее; печальный результат этого мы
сейчас и наблюдаем.
— По-вашему, это разорение природы принес
капитализм?
— Да, в значительной мере. Однако капитализм и бур-
жуазия служат, если можно так выразиться, козлами отпу- 119
щения. На них сваливают все невзгоды. Как же они сами за­
родились и где?
— Это человек! Человеческая природа!
— Нет. Западный человек.
— Тем самым вы возлагаете вину на всю историю За­
пада, на разум, на Логос, на сам язык!
— Запад поставил своей задачей превзойти природу;
как и почему—любопытно было бы узнать, но это дело вто­
ростепенное. Он преступил предел. «О felix *
Culpa!»* — Сказала бы теОЛОГИЯ. Да, ОН ВЗЯЛ на «о счастливая вина, через ко-
себя то, что Гегель называет силой отрица- торую мы обрели столь славно-
го И с к п и т е л я
ния, — насилие, террор, постоянную агрессию У » — слова из кг*-
_ ^ м толического пасхального гимна
ПРОТИВ ЖИЗНИ. ОН Обобщил Насилие, р а с п р о - <<Exu|tet„ («Да возрадуется!»).
странил его на весь мир и через насилие по­
родил всемирное. Пространство как место производства,
как продукт и производство, есть одновременно и оружие,
и знак этой борьбы. Он идет до конца (но как повернуть на­
зад?), и эта титаническая задача вынуждает сегодня про­
изводить, создавать нечто иное, нежели природа,— вто­
ричную, иную, новую природу. А значит, производить
пространство, урбанистическое пространство, одновремен­
но и как продукт, и как произведение, в том смысле, в ка­
ком произведением является искусство. Если этот замысел
потерпит крах, это будет глобальный крах с непредсказуе­
мыми последствиями...

И-7
Всякое социальное пространство есть результат процесса, к
включающего многообразные аспекты и течения: значи- £
мое и незначимое, воспринятое и пережитое, практическое ^
и теоретическое. Коротко говоря, любое социальное про- §
.0
странство имеет свою историю, отправной точкой и пер- §
вичной основой которой служит природа — изначальная *
и неповторимая, ибо она всегда и везде имеет свои особен- Q
ности (ландшафт, климат и т. д.). :=
Если сосредоточиться на истории пространства как
такового, то связь данного пространства с породившим
его временем будет отличаться от репрезентаций, приня­
тых историками. Историческая мысль производит срез во
временном потоке; она без особых усилий останавливает
процесс; ее анализ расчленяет, делит на фрагменты. В исто­
рии же пространства как такового историческое, диахро­
ническое, порождающее прошлое постоянно вписываются
в пространственность, как в картину. Над и внутри про­
странства есть нечто большее, чем неясные следы событий;
над пространством и внутри него записано действующее
общество, результат и продукт разного рода социальной
деятельности. Здесь есть нечто большее, чем письмо време­
ни. Пространство, порожденное временем, всегда актуаль­
но, синхронично и явлено как целое; его элементы связаны
внутренними отношениями, сопряжениями, также произ­
веденными временем.
Вот первый, самый простой аспект истории про­
странства, ведущей от природы к абстракции. Представим
себе время, когда у каждого народа, научившегося измерять
пространство, были свои единицы измерения, заимство­
ванные у частей тела: дюйм (большой палец), локоть, фут
(стопа), ладонь и т.д. Пространства, как и временные от­
резки одного народа, неизбежно оставались непонятными
для других. Природные особенности пространства взаимо­
действовали с особенностями природы тех или иных на­
родов. Но насколько полно тело было вписано в простран­
ство, измеренное в соответствии с этими особенностями!
Связь тела с пространством, важнейшая социальная связь,
неведомая впоследствии, в то время обладала той непосред­
ственностью, какой с течением времени суждено было пре­
терпеть изменения и исчезнуть; пространство, способ его
измерять и говорить о нем служили для членов данного об­
щества образом и живым зеркалом их тел.
Перенимая богов у другого народа, общество присва­
ивало чужое пространство и единицы его измерения. Рим­
ский Пантеон предполагает понимание и побежденных бо­
гов, и пространств, подчиненных пространству-хозяину,
пространству империи и мира.
Статус пространства и его мер изменялся очень мед­
ленно: изменение это и сейчас отнюдь не завершено. Даже
во Франции, стране с «метрической системой», до сих пор
существуют весьма странные размеры одежды и размеры
обуви. Как все знают со школьной скамьи, революция со­
вершилась благодаря абстрактной всеобщности десятичной
системы (которая, однако, не привела к исчезновению две-
надцатеричной системы счисления времени, циклов, кри­
вых, окружностей, сфер). Флуктуации мер и, как следствие,
репрезентаций пространства сопутствуют всеобщей истории
и сообщают ей определенный смысл: тягу к количествен­
ному, к однородному, к исчезновению тела, которое ищет
прибежище в искусстве.
 ii.8
Чтобы рассмотреть историю пространства более конкретно,
можно обратиться к нации и национализму. Как дать опре­
деление нации? Одни (и их большинство) определяют ее как 121
некую субстанцию, рожденную природой (территорией с ее
«естественными», природными границами) и выросшую
в историческом времени. Что сообщает ей «реальное» со­
держание, быть может, столь же определенное, сколь и окон­
чательное. Этот тезис подходит буржуазии (ибо оправдыва­
ет и ее национальное государство, и ее поведение), берущей
на вооружение патриотизм и даже абсолютный национа­
лизм как вечные, ибо «естественные», ценности. Марксист­
ская мысль под влиянием сталинизма иногда занимала те
же или близкие позиции (с добавкой историзма). У других
теоретиков нация и национализм, напротив, сводятся к иде­
ологии. Нация для них не столько «субстанциальная реаль­
ность» или нравственная личность, сколько фикция, кото­
рую буржуазия проецирует на собственные исторические
условия и свое происхождение, сначала для того, чтобы воз­
величить их в воображаемом, а затем — чтобы завуалировать
классовые противоречия и вовлечь рабочий класс в фиктив­
ное единство с собой. Эта гипотеза позволяет легко свести
национальные и региональные вопросы к вопросам языка
и культуры, имеющим второстепенное значение. Что при­
водит к некоему абстрактному интернационализму.
Но такая постановка проблемы нации — исходя либо
из природы, либо из идеологии — абстрагируется от про­
странства. Понятия развиваются в ментальном простран­
стве, которое мысль в конечном счете отождествляет
с пространством реальным, пространством социально-по­
литической практики, тогда как оно—лишь его репрезента­
ция, подчиненная, в свою очередь, репрезентации истори- о
ческого времени. S
Если рассматривать нацию в соотнесении с про- я
странством, то она будет включать в себя два момента, два к
условия: g.
а) единый рынок, постепенно сложившийся на протяже- Jj;
нии более или менее долгого исторического времени, то S
есть сложное множество торговых отношений и сетей ком- £
муникации. Этот рынок подчиняет национальному рынку ^
рынки локальные и региональные; следовательно, он име- о
ет иерархию уровней. Там, где города очень рано стали го- :=
сподствовать над деревнями, формирование национально­
го рынка (социального, экономического, политического)
несколько отличается от его формирования в странах, где
города развивались из предсуществующей крестьянской,
сельской и феодальной основы. Результат же более или ме­
нее одинаков: централизованное пространство с иерархией
центров (преимущественно торговых, но также и религиоз­
ных, «культурных» и пр.) и главным центром —столицей;
Ь) насилие, насилие военного (феодального, буржуазно­
го, империалистического и т. д.) государства: политическая 122
власть, использующая возможности рынка или рост про­
изводительных сил и завладевающая и м и в целях своего
укрепления.
Остается определить связь между « с п о н т а н н ы м » эко­
номическим ростом, вмешательством насилия и их послед­
ствиями каждого из них. В рамках нашей гипотезы два этих
«момента» соединенными усилиями производят простран­
ство, пространство государства-нации. Его нельзя опреде­
лить ни как персоналистскую субстанцию, ни как чистую
идеологическую ф и к ц и ю («зеркальный центр»). Оно имеет
иной модус существования, который определяется его от­
ношением с пространством. Наконец, сегодня остается из­
учить механизм сопряжения этих пространств с мировым
рынком, империализмом и его стратегиями, транснацио­
нальными компаниями и их ареалами.
Теперь возьмем проблему материи в самом общем
смысле. Произвести некий предмет всегда означает изме­
нить определенное сырье с применением знания, техни­
ческих приемов, усилий и повторяющихся жестов (труда).
Сырье прямо или косвенно происходит из материальной
природы: дерево, шерсть, хлопок, шелк, камень, металл
и т. д. С течением времени сырье, добытое непосредствен­
но из природы, заменяется сырьем все более обработанным,
то есть все менее «естественным». Значение технических
и научных опосредующих факторов постоянно возрастает:
вспомним бетон, искусственные волокна, пластмассу. Тем
не менее первоначальное сырье — шерсть, хлопок, кирпич,
камень и т. д. — никуда не исчезает.
Зачастую произведенный предмет несет на себе не­
которые следы затраченного на него материала и времени —
операций, изменивших сырье. Тогда их можно восстановить.
Однако производственные операции стараются стереть свои
следы, а некоторые прямо преследуют эту цель — полировка,
лакировка, облицовка, штукатурка и т. п. Когда постройка
закончена, леса снимают; черновики рвут, а художник знает,
когда переходит от наброска к картине. Поэтому у продук­
тов и даже произведений есть еще одна характерная черта:
они оторваны от производительного труда. Оторваны на­
столько, что про труд забывают, и это забвение — сокрытие,
как сказал бы философ,—делает возможным товарный фе­
тишизм: тот факт, что товар предполагает социальные отно­
шения и влечет за собой их отрицание.
 Переходить от объекта (продукта или произведения)
к деятельности (производительной и/или творческой) всег­
да нелегко. Однако только такой подход позволяет прояс­
нить природу объекта — или, если угодно, отношение объ­
екта с природой — восстановить процесс его генезиса и его
смысл. При любом другом подходе мы выстраиваем аб- 123
страктный объект (модель). К тому же речь идет не о том,
чтобы просто уяснить структуру объекта, порождая его, но
о том, чтобы породить (воспроизвести мысленно и с по­
мощью мысли) объект целиком, его формы, структуры,
функции.
Как мы (это « м ы » означает любого «субъекта») вос­
принимаем картину, пейзаж, памятник? Разумеется, вос­
приятие зависит от «субъекта»; крестьянин воспринимает
«свой» пейзаж иначе, чем горожанин на прогулке. Возьмем
образованного любителя, который смотрит на картину. Его
взгляд —не взгляд профессионала и не взгляд невежды. Он
движется от одного предмета, изображенного на картине,
к другому; он начинает с того, что улавливает отношения
между э т и м и объектами на картине и находится в плену
эффекта или эффектов, которых хотел добиться художник.
Он получает от этого известное удовольствие — но только
если картина относится к числу произведений, рассчитан­
ных на получение наслаждения (для глаза, для понимания).
Но этот любитель знает, что картина заключена в раму, что
внутренние связи между красками и ф о р м а м и определяют­
ся целым. Тем самым он переходит от объектов на картине
к картине как объекту, от того, что он воспринимал в живо­
писном пространстве, к осознанию самого этого простран­
ства. В конечном счете он предчувствует или понимает
« э ф ф е к т ы » , не все из которых были явно задуманы худож­
ником. Любитель расшифровывает картину, обнаруживает
в ней нечто непредвиденное, но в формальных рамках, в от­
ношениях и пропорциях, заданных э т и м и рамками. Наход- о
ки нашего утонченного любителя расположены на уровне S
(живописного) пространства. На этой стадии эстетических 5
разысканий «субъект» ставит перед собой вопросы; он пы- £"
тается разрешить проблему соотношения технически под- §_
готовленных смысловых эффектов и смысловых эффектов ^
невольных (часть из которых зависит от него, от «наблюда- §
теля»). Тем самым он сдвигается от пассивно воспринятых ^
эффектов к деятельности, производящей смысл, старается §
обнаружить ее и попытаться (быть может, иллюзорно) со- о
впасть с ней. Его «эстетическое» восприятие происходит на :=
разных уровнях; это всем хорошо известно.
В этом избранном нами примере без труда можно
распознать процесс развития философии, подхваченный
Марксом и марксистской мыслью. Греческие мыслители
(постсократики) проанализировали социальную практику
познания; осмысляя знание, они составили перечень под­
ходов применительно к известным объектам. Вершиной
этих теоретических трудов является аристотелевское учение
о речи (логосе) и категориях, являющихся одновременно эле­
ментами речи и оценки (классификации) объектов. Через 124
много лет в Европе определение Логоса уточнил и утончил
в своей философии Декарт. Философ задает вопросы Логосу
и ставит его под вопрос: требует от него документы и звания,
его дворянские грамоты, свидетельство о рождении и граж­
данском состоянии. Тем самым философия у Декарта сме­
щает вопросы и ответы. Ее центр сдвигается; она переходит
от «мысли-мыслимой» к «мысли-мыслящей», от объектов
к акту, от речи о познанном к самому процессу познания. Это
вводит в философию «проблематику» (и новые трудности).
Маркс подхватывает этот сдвиг, расширяет его и со­
вершенствует. Для Маркса речь идет уже не только о произ­
ведениях познания, но о вещах в промышленной практике.
Вслед за Гегелем и английскими экономистами он движется
от результатов к производственной деятельности как тако­
вой. Всякая реальность, данная в пространстве, определяется
и объясняется генезисом во времени. Но деятельность, разво­
рачивающаяся в (историческом) времени, порождает (про­
изводит) определенное пространство и л и ш ь в пространстве
обретает практическую «реальность», конкретное суще­
ствование. У Маркса и по его мнению, эта схема, пока еще не
слишком определенная, выделяется начиная с Гегеля.
Это относится и к пейзажу, памятнику, простран­
ственному ансамблю (если только он не «подан» в природе),
и к картине или совокупности произведений и продуктов.
Расшифровав любой пейзаж или памятник, мы получим от­
сылку к определенной творческой способности и к опреде­
ленному процессу означивания. Эта способность прибли­
зительно датируется: она — исторический факт. Будет л и
это дата в событийном смысле, точная дата возведения па­
мятника или день, когда его заказало то или иное влиятель­
ное лицо? Будет л и это дата в институциональном смысле,
дата, когда, следуя некоему настоятельному запросу, та или
иная общественная организация обосновалась в определен­
ном здании — правосудие во дворце, церковь в храме? Н и то
ни другое. Творческая способность — это всегда способность
некоего сообщества или коллектива, группы, части деятель­
ного класса, некоего «агента» или «актанта». Даже если
заказ и спрос проистекает из разных групп, атрибуция не
относится ни к конкретному индивиду, ни какой-либо еди­
нице: она всегда отсылает к социальной реальности, спо­
собной воплотиться в пространстве — произвести его с по­
мощью имеющихся в ее распоряжении средств и ресурсов
(производительных сил, технологий и знаний, средств тру­
да и т. д.). Если перед нами пейзаж, то его сформировали
крестьяне, а значит, сообщества (деревни), либо автоном­
ные, либо зависящие от определенной (политической) вла­
сти. Если перед нами памятник, то его возвела некая группа
горожан, либо свободная, либо зависящая от определенной 125
(политической) власти. Описание необходимо, но недоста­
точно. Его совершенно недостаточно, чтобы познать про­
странство, описать сельские пейзажи, затем пейзажи про­
мышленные, затем особенности городского пространства.
Главное — это переход от одного к другому. Изучение спо­
собности к производству и творческого процесса во многих
случаях приводит к (политической) власти. Как действует
эта власть? Выступает ли она только заказчиком? Разве она,
кроме того, не «источник спроса»? Каковы ее связи с под­
чиненными группами, которые также создают спрос, не­
редко являются «заказчиками» и всегда — «участниками»?
Это историческая проблема всех городов, всех памятни­
ков, всех пейзажей. Анализ данного пространства приводит
к диалектическому отношению спрос-заказ и связанным
с ним вопросам: «Кто? Для кого? Кем? Почему и как?» Когда
диалектические (а значит, конфликтные) отношения пре­
кращаются, когда заказ остается без спроса или спрос без
заказа, тогда история пространства кончается. Вне всякого со­
мнения, иссякает и творческая способность. Если произ­
водство пространства еще происходит, то только по приказу
власти; люди производят, а не творят, то есть воспроизводят.
Но может ли спрос исчезнуть совсем? Молчание — не конец.
Намечается долгая история пространства, пусть про­
странство и не является ни «субъектом», ни «объектом»:
это социальная реальность, то есть совокупность отноше­
ний и форм. История пространства не совпадает ни с пе­
речнем предметов в пространстве (тем, что недавно получи­
ло название материальной культуры или цивилизации), ни о
с репрезентациями и дискурсами о пространстве. Она долж- S
на учитывать и пространства репрезентации, и репрезента- 5
ции пространства, но главное — связи между ними, а также 2"
с социальной практикой. Таким образом, ее место — между §_
антропологией и политической экономией. Номенклатура ^
объектов (их описание, классификация) привносит кое-что °
в классическую историю, если историк занимается скром- ê
ными бытовыми предметами, пищей, кухонной утварью, §
блюдами и посудой (или, например, одеждой) или соору- о
жением домов — строительными материалами и орудиями :=
и т. п. Повседневная жизнь обретает свой облик в простран­
ствах репрезентации или же придает облик им. Что же ка­
сается репрезентаций пространства (и времени), то они яв­
ляются частью истории идеологий (если заниматься иными
идеологиями, нежели идеологии философов или правящих
классов, расширив это понятие, слишком часто ограничен­
ное высокими идеями: философией, религией, моралью).
История пространства могла бы показать генезис (и, как
следствие, условия во времени) тех реальностей, которые
у географов иногда именуются сетями, подчиненными (по- 126
литическим) каркасам.
Истории пространства не нужно выбирать между «про­
цессами» и «структурами», между изменением и неизмен­
ностью, событиями и институциями и т. д. Ее периодизация
также должна отличаться от общепринятых. Эта история,
естественно, не отделена от истории времени (не совпадаю­
щей ни с одной философской теорией времени вообще). От­
правной точкой для подобного исследования служат не гео­
графические описания пространства-природы, 6
НО СКОрее И з у ч е н и е ПрирОДНЫХ рИТМОВ, ИЗМе- С м.многочисленные рабо-
н е н И Й , П р и в н е с е н н ы х В ЭТИ ЦИКЛЫ И В ИХ COOT- ты, например: Pâques V. L'arbre
н е с е н и е С п р о с т р а н с т в о м п о с р е д с т в о м чеЛОВе- cosmique. Pans, 1964; Frobenius.
r r r
Mythologie de I Atlantide.
ческих жестов, в частности жестов трудовых. Parjs. Payot ig49; Balandier G.
И т а к , в н а ч а л е — прОСТраНСТВеННО-времеННЫе La vie quotidienne au royaume
de
ритмы, РИТМЫ ПрирОДЫ, Т р а н с ф о р м и р о в а н н ы е Konga. Paris, 1965; Luc de
ΛΛ„ιιη „ , * , - , „пот^,х,тй Heusch. Structure et Praxis chez
социальной практикой. |es Le|e de Kasa , parjs: L>Homme
В н а ч а л е МЫ о б н а р у ж и в а е м антропОЛОГИ- 19б4. А также: LagopoulosA. Р.
ЧеСКИе Д е т е р м и н а ц и и , п р е д п о л а г а ю щ и е СОПрЯ- Semiological Analysis of the
ж е н и е С Э л е м е н т а р н ы м и ф о р м а м и ОСВОенИЯ traditional Africa settlement //
г
-г г Ekistics. 1972. February; и др.
природы: числа, противопоставления и симме­
трию, образы мира, мифы 6 , конструкции, в которых нелегко
отличить знание от символов, практику от теории, денота­
тивное от коннотативного (риторического) или же разде­
ления (разнесения в пространстве) от интерпретаций (ре­
презентаций пространства) и деятельность частных групп
(семьи, племени и др.) от деятельности целых обществ. Что
было до этих конструкций и под ними, вначале? Первые
расстановки вех, ориентиры охотников, пастухов, кочевников,
впоследствии увековеченные, маркированные и символи­
чески истолкованные.
Умственная и социальная деятельность раскидыва­
ет свои сети на пространство-природу, на Гераклитов поток
стихийных феноменов, на весь хаос по эту сторону тела; она
устанавливает порядок, который, как мы увидим, до извест­
ной степени совпадает с порядком слов.
Пространство-природа, пересеченное путями и сетя­
ми, меняется; можно сказать, что в него вписывается практи­
ческая деятельность, что социальное пространство пишет­
ся на природе (быть может, каракулями), предполагая некую
репрезентацию пространства. Места отмечены, маркирова­
ны, поименованы. Между отдельными локусами, как и меж­
ду сетями, остаются пробелы, поля. Это не только Holzwege,
лесные тропинки, но и луга, степи. Важна и устойчива во
времени дорога, а не те, кто по ней ходит: сети троп живот­
ных (диких или домашних), пути людей (в домах, вокруг до­
мов в деревне или поселке, в окрестностях). Ясно видные,
четко обозначенные повсюду следы несут в себе «ценности»,
связанные с маршрутом: опасность, безопасность, ожидание, 127
надежду. Графика их (которая не видна как таковая для «ак­
тантов», но выявляется в абстракции современной картогра­
фии) больше похожа на паутину, чем на рисунок.
Можно л и сказать, что речь идет о тексте? О сообще­
нии? Подобная аналогия, скажем так, мало что проясняет:
мы имеем дело скорее с текстурами, чем с текстами. Архи­
тектуру можно назвать архитекстурой, рассматривая каж­
дый памятник или каждое здание с его окрестностями, его
контекстами, населенным пространством и его 7
СеТЯМИ Как ПРОИЗВОДСТВО ЭТОГО П р о с т р а н с т в а . ср.: RenouardJ. Les villes d'Italie.
П р о я с н я е т ЛИ П о д о б н а я анаЛОГИЯ ПрОСТран- Распечатанный курс лекций,
ственную практику? Мы еще вернемся к этому ВЫПУСК 8 > с · 20 и слеД·
вопросу.
В текстурах время и пространство не разделены: про­
странство предполагает время и наоборот. Это не замкну­
тые сети. Они со всех сторон соприкасаются со странным
и чужим, угрожающим и благоприятным, с врагом или дру­
гом. Абстрактное разграничение открытого и закрытого
к н и м неприменимо.
Какова модальность существования этих маршрутов
в те моменты, когда они не актуализованы практикой, ког­
да они входят в пространства репрезентации? Восприни­
маются л и они как часть природы или вне природы? Н и то
ни другое. Люди вдыхают жизнь в эти дороги и маршруты,
сети и тропы с помощью рассказов, «населяя» их мифоло­
гическими существами, гениями, благосклонными и враж­
дебными духами, которые воспринимаются как конкрет­
ные формы бытия. Существуют л и м и ф ы и символы вне о
мифического и символического пространства, определя- S
емого также как практическое? Скорее всего, нет. 5
Впрочем, нельзя исключать, что подобные антрополо- £"
гические детерминации, подхваченные и пронесенные че- §_
рез века той и л и иной группой, деформированные, смещен­ с
ω
ные, могут сохраняться. Однако, прежде чем делать вывод о
ι
о структурных инвариантах, о повторении-воспроизвод- j=j
стве, нужно провести тщательный анализ. Вернемся к Фло- §
ренции7, о которой мы уже говорили. В 1172 году флорентий- 5
екая коммуна реорганизует городское пространство в связи :=
с разрастанием города, его юрисдикцией, интенсивностью
дорожного движения. То есть это делается в соответствии
с планом, общим видением, это не просто влияние на город
частных архитектурных построек — площади, набережных,
мостов, дорог. Историк может наглядно представить себе
механизм заказа и спроса; носителями спроса выступают
люди, стремящиеся пользоваться защитой и преимуще­
ствами, которые им предоставляет город, то есть крепост­
ная стена. Заказ исходит от честолюбивой власти, име­
ющей средства для удовлетворения своего честолюбия. От 128
римских стен отказываются. Вместо традиционных четы­
рех ворот отныне будет шесть основных плюс четыре до­
полнительных на правом берегу Арно; трое ворот на другой
стороне Арно войдут в состав города. Произведенное таким
образом городское пространство воспроизводит символиче­
ский цветок —розу ветров; его конфигурация соответствует
imago mundi. Однако историк пространства не должен при­
писывать этому пространству репрезентации, восходящему
к далеким и внешним истокам, то же значение, 8
ЧТО И ПОТрЯСеНИЯМ, КОТОрые, П р е о б р а з у я COntado С м.выше замечания о про-
(террИТОриЮ Т о с к а н ы ) И е е О т н о ш е н и я С ц е н - странстве Тосканы и его от-
TDOM, п о р о ж д а ю т р е п р е з е н т а ц и и ПрОСТран- ражении в искусстве и науке
„, ^ „ Кватроченто. Далее мы еще
ства. То, что в более древние времена было сущ- вернемся к этим вопросам
НОСТЬЮ С аНТроПОЛОГИЧеСКОЙ ТОЧКИ З р е н и я , в связи с книгами Э. Паноф-
ского
ПО ХОДУ ИСТОрИИ П р е в р а щ а е т с я В аКЦИДенЦИЮ. «Готическая архитекту-
Антропологическое входит в историческое ^ Ф ^ Г е З с Т ^
к а к материал, КОТОрыЙ п о д в е р г а е т с я разЛИЧ- итехника». Если делать акцент
НОЙ О б р а б о т к е В з а в и с и м о с т и ОТ о б с т о я т е л ь с т в , на архитектуре, то лучшей ра-
ботои п
конъюнктуры, средств, а также как использу- °- п Р ежнем У остается
~л „ книга Виолле-ле-Дюка «Бесе-
емыи инструментарии*. Историческое станов- ды о6 арХИТектуре».
л е н и е влечет за собой с м е щ е н и я , подмены,
переносы, п о д ч и н я я себе м а т е р и а л ы и и н с т р у м е н т ы . В То­
скане совершается переход от пространства р е п р е з е н т а ц и и
(картины мира) к р е п р е з е н т а ц и и пространства — перспек­
тиве. Что позволяет датировать с исторической т о ч к и зре­
н и я важное событие рассматриваемой н а м и и с т о р и и .
И с т о р и я пространства ведет нас от времен, когда за­
канчивается господство антропологического, к временам,
когда начинается сознательное производство пространства
как п р о м ы ш л е н н о г о продукта: когда воспроизводимое, по­
вторение и воспроизводство социальных о т н о ш е н и й ре­
ш и т е л ь н о преобладают над произведением, над природ­
н ы м воспроизводством, над самой п р и р о д о й и п р и р о д н ы м
временем. Эта к о н ц е п ц и я н е совпадает н и с какой другой.
И с т о р и я пространства и м е е т начало и конец, предысто­
р и ю и постисторию. Предыстория: природа господству­
ет над с о ц и а л ь н ы м пространством. Постистория: п р и р о ­
да локализована и отдаляется. О г р а н и ч и т ь т а к и м образом
и с т о р и ю пространства с о в е р ш е н н о необходимо. Ее нача­
л о и к о н е ц н е поддаются датировке в с о б ы т и й н о м смысле.
Одно л и ш ь начало з а н и м а е т ц е л ы й период, о с т а в и в ш и й п о
себе н е один след (в домах, деревнях и городах). В ходе этого
процесса, который можно назвать историческим, склады­
ваются абстрактные отношения: меновая стоимость, полу­
чающая всеобщее распространение, серебро и золото с их
функциями, затем капитал. Абстрактные социальные от­
ношения, предполагающие определенные формы, обрета­
ют двоякое чувственное бытие. Деньги, инструмент и все- 129
общий эквивалент меновой стоимости, существуют в виде
монет. Но торговые отношения, которые предполагает
и обусловливает использование денег, в социальном отно­
шении существуют, лишь будучи спроецированы на мест­
ность: сети отношений (дороги, рынки) и иерархия центров,
городов. Приходится предположить, что в каждую эпоху
существовало определенное равновесие между центрами
(функционированием каждого из них) и целым. Следова­
тельно, можно говорить о «системах» (город­
ской, ТОРГОВОЙ И пр.); однако ОНИ — ЛИШЬ ОДИН, см.: Bachelard G. La Poétiqu
И Не с а м ы й ваЖНЫЙ, а с п е к т , П р е д п о с ы л к а ИЛИ de l'espace. Paris: PUF, 1957. P. 19
С л е д с т в и е ОСНОВОПОЛагаЮЩеЙ д е я т е л ь н о с т и : [Башляр Г. Избранное: Поэти-
ка пространства. М.: РОССПЭН,
производства пространства. 2004 с 13]
С наступлением XX века начинается со­
временная эпоха. Эти привычные понятия («век», совре­
менное и современность) скрывают в себе не одну загадку;
они грубы и именно поэтому требуют очень тонкого ана­
лиза. С пространством происходят коренные изменения,
заслоненные инвариантами, продолжающимися тенден­
циями, стагнацией, особенно в пространствах репрезен­
тации. Возьмем Дом, Жилище. В крупных городах и осо­
бенно в «пригородах», которые во множестве возникают
вокруг этих городов, ибо являются результатом их распада,
Дом обладает одной-единственной реальностью — истори-
ко-поэтической, приближающейся к фольклору или, если
угодно, к этнографии. Но это навязчивое воспоминание со­
храняется в искусстве, в поэзии, в театре, в философии. Бо­
лее того, оно пронизывает жуткую городскую реальность, о
которая складывается в XX веке; оно окутывает ее краси- S
вой ностальгической аурой; оно движет критикой. И Хай- Q|.

деггер, и Башляр говорят о нем в своих текстах с волнением

и волнующе, а важность и влиятельность их текстов не под- §_
лежит сомнению. Дом производит впечатление главного, ^
до сих пор священного, почти религиозного пространства, ι
близкого к абсолюту. В «Поэтике пространства» Башляра .о
сб
с его «топофилией» пространства репрезентации, по кото­
рым автор бродит в мечтах (и которые отграничивает от ре- <3
презентаций пространства, выработанных научным зна­
нием), сближаются с этим глубоко личным, абсолютным
пространством9. Его содержимое возносится на почти он­
тологическую высоту; комоды, сундуки, шкафы сближа­
ются с их природными аналогами, основополагающими
образами, воспринятыми философом-поэтом,— Гнездом,
Раковиной, Углом, Кругом. На заднем плане, если можно
так выразиться, проступает фигура Природы — матери, даже
матки. Дом принадлежит одновременно и космосу, и чело­
веку. Весь, от погреба до чердака, от фундамента до крыши,
он обладает плотностью, одновременно сновиденной и ра- 130
циональной, земной и небесной. Отношения между Ж и л и ­
щем и Эго близки к тождеству. Прототипом человеческого
«пространства» и его качества является для Башляра Рако­
вина — пространство, рожденное секрецией и предназна­
ченное для ж и з н и .
Что же касается Хайдеггера, то его идея сближения
Строительства с Мыслью, его концепция Ж и л и щ а , кото­
рое противостоит бродяжничеству и, возможно, в один
прекрасный день сливается с ним, чтобы при-
НЯТЬ В Себя Б ы т и е , е г о ОНТОЛОГИЯ ОТСЫЛаеТ К в е - см.: Heidegger M. Essais et
щ а м И не-вещам весьма Отдаленным, и б о Также conférences. Paris: Gallimard.
близким к Природе: к Кувшину 10 , крестьянско- р 198

му дому в Черном лесу11, Храму 12 . Однако про- | bjd р 1д1

странство, лес, дорога суть не более и не что 12
См
ИНОе, к а к « З Д е с ь - б ы т и е » , Д а з а Й Н . И еСЛИ ф и л о - · «Holzwege» (Heidegger M.
соф задается вопросом об их происхождении, ^ S ^ ï f
ставит «исторический» вопрос, то его направ- р. 3i sq.).
ленность и смысл не подлежат сомнению: вре­
мя для Хайдеггера значит больше, чем пространство; Бытие
имеет свою историю, а история есть лишь История Бытия.
Что ведет к ограниченной и ограничивающей идее Произ­
водства как проявления, внезапного возникновения, кото­
рое вызывает вещь как вещь присутствующую, среди других
уже присутствующих вещей. Эти положения почти тавто­
логичны и мало что добавляют к великолепной, но загадоч­
ной формулировке: «Обитать есть фундаментальная чер­
та бытия и всего сущего в нем». А язык есть не что иное, как
Жилище Бытия.
Навязчивая идея абсолютного пространства проходит
через историческое (история пространства — пространство
истории — репрезентация пространства — пространства ре­
презентации). Она отсылает к дескриптивному знанию, от­
ступающему перед аналитикой и тем более перед общим
изложением порождающего процесса. Эту роль стремились
взять на себя различные частные и частичные науки, в част­
ности антропология (к имени которой зачастую добавля­
ют определение, обозначающее особую направленность,—
культурная, структурная и т.д.). Тем самым к современному
миру применяют (путем переноса и/или экстраполяции)
суждения, относящиеся к деревне (как правило, народа бо-
роро и догонов, иногда провансальской или эльзасской) или
к традиционному дому.
 Почему все эти рассуждения сохраняют некий
смысл? По многим причинам. Прежде всего из-за носталь­
гии. Сколько людей, причем в основном молодежи, бегут
от современности, от городов, от тяжелой жизни в дерев­
ню, к фольклору, к ремесленничеству, к кустарному ското­
водству. Сколько туристов едут пожить элитной (или ка- 131
жущейся таковой) жизнью в слаборазвитые страны, в том
числе на Средиземноморское побережье. Это бегство, когда
орды туристов устремляются к городским (Венеция! Фло­
ренция!) или сельским пространствам, гибнущим в ре­
зультате нашествия,—одно из немаловажных противо­
речий пространства. Ибо они потребляют и истощают
пространство.
Сегодняшнее жестокое истребление современно­
стью истории и прошлого совершается очень
неравномерно. Целые страны (например, в ис- RapoportA. Pour une
ЛамСКОМ м и р е ) ТОрмОЗЯТ п р о м ы ш л е н н о е раз- anthropologie de la Maison.
Pans: D u n o d 1
витие, чтобы сохранить свои жилища, свои · 97ΐ· См. с. ιοί,
г
„ С. 113 о Японии и т. д.
обычаи, свои пространства репрезентации под 14
натиском индустриального пространства и его ibid. Р. дб sq.
репрезентации. Другие, более чем современ­
ные, стараются сохранить в неизменности жилища, тра­
диционное пространство и сопутствующие ему обычаи
и репрезентации. В Японии, стране сверхиндустриальной
и сверхурбанизированной, дом, жизнь, традиционные про­
странства репрезентации сохраняются до сих пор, и не как
фольклор (пережиток, постановка для туристов, потребле­
ние культурного прошлого), а как актуальная и практи­
ческая «реальность». Что вызывает любопытство гостей,
раздражает модернистов и технократов этой страны и вос­
хищает гуманистов. И соответствует, хоть и весьма отдален­
но, повальному западному увлечению деревнями и сельски­
ми жилищами.
Об этой удивительной устойчивости интересно на- о
писал Амос Рапопорт в своей книге об антропологии Дома13. S
Действительно, дом в Перигоре не менее заслуживает ана- 5
лиза, чем эскимосское иглу или хижина в Кении, класси- £"
ческие вотчины антропологии. Но границы антропологии
обозначаются яснее и даже бросаются в глаза, когда автор
пытается обобщать редукционистские (ибо бинарные: це­
нится и/или обесценивается жилищем уют и т. п.) схемы
и без колебаний утверждает, что во Франции по традиции
люди (какие?) никогда не принимают гостей дома, но толь- о
ко в кафе или бистро14. .·=
Антропология не может утаить главного. Простран­
ство современности (современного капитализма) и эти тен­
денции проявляются не в Кении и не у французских или
любых других крестьян. Придавая подобным исследованиям
первостепенное значение, мы обходим стороной реальность,
извращаем знание и поворачиваемся спиной к актуальной
«проблематике» пространства. Чтобы ее понять, нельзя об­
ращаться к этнологам, этнографам и антропологам. Сначала
следует заново осмыслить сам «современный» мир в скры­
вающем его двояком обличье: капитализм, современность. 132
Сырье для производства пространства— это не
какой-либо отдельный материал, как при производстве от­
дельных предметов; это сама природа, превращенная в про­
дукт, забитая, находящаяся сегодня под угрозой, возможно,
разрушенная и, безусловно, локализованная (в этом главный
парадокс).
Но как нам датировать то, что можно назвать момен­
том возникновения? Когда и где, каким образом и почему не
признанное прежде знание, познание неизвестной реаль­
ности, а именно существования пространства и его произ­
водства, вдруг получило признание? Да, этот момент можно
датировать точно. И м стал Баухауз с его исторической ро­
лью, к которой мы неоднократно будем возвращаться в ходе
нашего критического анализа. Баухауз принес с собой не
только «положение объекта» в пространстве и не только
перспективный взгляд на пространства, но и единую кон­
цепцию пространства, глобальный концепт. В этот момент
(около 1920 года, после Первой мировой войны) в наиболее
развитых странах (Франции, Германии, России, США) об­
наруживается связь, уже сложившаяся на практике, но пока
не рационализированная: связь между индустриализацией
и урбанизацией, между локусами труда и местами прожи­
вания. Будучи включена в теоретическую мысль, она немед­
ленно превращается в проект и даже программу. Парадокс
заключается в том, что такая «программность» будет счи­
таться одновременно и рациональной, и революционной,
тогда как она идеально подходит для государства — как го­
сударства государственного капитализма, так и государства
государственного социализма. Впоследствии это станет ба­
нальной очевидностью. Программа и Гропиуса, и Ле Кор­
бюзье состояла в производстве пространства. Выразил ее Па­
уль Клее: художник, живописец, скульптор, архитектор не
показывает пространство, а творит его. Члены Баухауза по­
няли, что нельзя производить в пространстве вещи, движи­
мые и недвижимые, по отдельности, без учета их отноше­
ний и складывающегося из них целого. Невозможно просто
присоединять предметы друг другу, создавать кучу, сумму
или коллекцию. Имея в виду современные производитель­
ные силы, технические средства и проблемы, можно про­
изводить вещи и объекты в их взаимосвязях и с помощью
их взаимосвязей. В прошлом ансамбли — монументы, горо­
да, мебель,—созданные разными художниками, отвечали
субъективным критериям: вкусу государей, уму меценатов,
гению художников. Для размещения тех или иных предме­
тов («движимых»), связанных с аристократическим обра-
зом жизни, архитекторы строили дворцы, рядом — площади
для народа и монументы для институций. Все это в целом
составляло единое пространство, имеющее стиль, зачастую 133
восхитительный, но никогда не обусловленный рациональ­
но; стиль этот рождался и умирал по непонятным причи­
нам. Гропиус, открывая прошлое, проясняя его в свете совре­
менности, предчувствует, что отныне социальная практика
начинает меняться. Производство пространственных ансам­
блей как таковых отвечает возможностям производитель­
ных сил, рациональному началу. Следовательно, речь идет
уже не о том, чтобы вводить формы, функции, структуры по­
одиночке, но о том, чтобы овладеть глобальным
П р о с т р а н с т в о м , ВКЛЮЧИТЬ ВСе ф о р м ы , ВСе ф у Н К - «Искусство не изображает ви-
ЦИИ, ВСе С т р у к т у р ы В унитарную концепцию. ЧТО димое, но делает его види-
подтверждает мысль Маркса: промышленность мым>> ^Клее· 192°)
открывает перед глазами книгу, куда вписываются творче­
ские способности «человека» (общественного существа).
Члены Баухауза, художники, объединившиеся для
разработки тотального плана (плана тотального искусства),
обнаружили благодаря Клее 15 , что наблюдатель может об­
ходить любой объект в социальном пространстве — в число
объектов входят дома, здания, дворцы — со всех сторон, а не
только любоваться им, разглядывать его в одном, наиболее
выгодном ракурсе. Пространство открывается для воспри­
ятия, осмысления и практического действия. Художник
переходит от предметов в пространстве к понятию про­
странства. В те же годы к весьма похожим выводам пришли
художники-авангардисты. Мы можем осмыслить одновре­
менно все аспекты данного объекта, и эта симультанность
останавливает и обобщает временную последовательность.
Отсюда вытекает несколько следствий: о
m
a) Новое сознание пространства, которое осваивает его
{surrounding, окрестности объекта), то намеренно редуцируя 5
до рисунка, плана, поверхности холста, то, напротив, рас- н
сматривая его через разломы и разрывы планов, чтобы вое- §_
с:
становить на холсте пространственную глубину. Отсюда <υ
особая диалектичность. о
ι
b) Исчезает фасад: лицо, обращенное к наблюдателю, из­
любленный ракурс или сторона в картинах и монументах
(фашизм, напротив, усиливает значение фасадов и с 1920- о
1930-х годов делает ставку на полную «зрелищность»). :=
c) Глобальное пространство утверждается как абстракция,
как некая пустота, которую нужно заполнить, среда, кото­
рую нужно заселить. Чем? Социальная практика капита­
лизма найдет ответ позднее. Пространство будет заселено
образами, знаками, торговыми объектами. Отсюда возник­
нет псевдопонятие «окружающая среда» (окружающая
кого? чем?).
Историк пространства, занимающийся современно­
стью, может, не боясь ошибиться, говорить об исторической
роли Баухауза. Именно в 1920-х годах осмысление простран- 134
ства и времени отходит от ведущих философских систем
и разработок математиков и физиков и связывается с соци­
альной практикой, точнее, с практикой индустриальной,
а также с архитектурными и урбанистическими течения­
ми. Переход от философской абстракции к анализу соци­
альной практики заслуживает особого внимания. В процес­
се этого перехода его вдохновители, члены Баухауза и другие,
сочли себя не просто новаторами, но революционерами.
Полвека спустя это имя можно отнести разве
ЧТО К Д а д а И д а д а и с т а м ( и , С н е к о т о р ы м и п р е - см.: Ragon M. Histoire
ДОСТОроЖНОСТЯМИ И ОГОВОркаМИ, К н е к о т о р ы м mondiale de l'architecture et de
Сюрреалистам). l'urbanisme modernes. Paris:
r r
„ / „ Casterman, 1971-1978. T. I-III;
Легко убедиться в исторической роли особ т м р 147 и след
Баухауза; труднее показать его масштабы и гра- 17
lbid
ницы. Что он такое — причина и опора измене-
ний в эстетических перспективах или же сим- GJedeon s S p a œ J m e and
ПТОМ П е р е м е н В С о ц и а л ь н о й п р а к т и к е ? В о п р е к и Architecture. Cambridge:
М н е н и ю б о л ь ш и н с т в а ИСТОРИКОВ и с к у с с т в а , а р - The Harvard University Press;
ХИТеКТурЫ, ЖИВОПИСИ — С к о р е е В т о р о е . К ч е м у London: H. Milford, Oxford
Jr r
« * University Press, 1941.
вскоре приведет дерзкое новаторство Баухауза?
К всемирной, однородной и однообразной архитектуре го­
сударства, и капиталистического и социалистического. Как
это случилось и почему?16
Если существует история пространства, если суще­
ствует специфика пространства разных периодов, разных
обществ, разных способов производства и производствен­
ных отношений, то существует и пространство капитализ­
ма, то есть общества, в котором господствует и которым
управляет буржуазия. Было ли это пространство обозначе­
но, сформулировано, реализовано в текстах и произведе­
ниях членов Баухауза, в частности Миса ван дер Роэ? Ведь
Баухауз считал и называл себя революционером! На этой
иронии «Истории» нам придется остановиться подробно17.
Первым попытался осмыслить историю пространства
3. Гидион18. Отвлекаясь от практики, разрабатывая теоре­
тический объект, он ставит в центр создаваемой им исто­
рии не творческий гений, не дух времени, технику и пр., но
пространство. По его мнению, в истории было три периода.
В первый период (Египет, Греция) архитектурные объемы
замышлялись и реализовывались в их социальных отноше­
ниях, то есть извне. В римском Пантеоне нашла выражение
иная концепция: доминирующим становится внутреннее
пространство памятника. Наша эпоха стремится преодо­
леть оппозицию внешнее/внутреннее с помощью концеп­
ции взаимодействия и единства пространств. Автор перево­
рачивает реальность социального пространства. Пантеон,
образ Мира (Mundus\ открыт к свету; imago mundi, внутрен­
няя полусфера или свод, символизирует внешнее. Что же 135
до греческого храма, то он замыкает специально выделен­
ное сакральное пространство — пространство локализован­
ного божества и обожествленного локуса, политический
центр полиса19. Откуда берется это заблуждение? Из на­
чальной ошибки, которая встречается почти повсеместно.
Гидеон постулирует предсуществующее, евклидово про­
странство, куда затем вкладываются, делаясь доступными
чувствам, эмоции и ожидания людей. Спиритуализм, при­
сущий этой философии пространства, ясно 19
проступает В Другой КНИГе ТОГО ж е автора, « T h e см.: Heidegger M. Holzwege.
eternal Present». Ему так и не удается избавить- P. 3i sq. (фрагмент о храме).
ся от простодушного колебания между геоме- _, 20 .
1 J J
Zew β. Apprendre a voir
тричеСКИМ И ДУХОВНЫМ Н а ч а л о м . К р о м е ТОГО, l'architecture. Paris: Ed. de
он не отделяет разрабатываемую им историю Minuit, 1948.
от истории искусства и архитектуры. Тогда как
речь идет о совсем другом.
Этим образом пустого пространства, заполненно­
го визуальными сообщениями, ограничена и мысль Бру­
но Дзеви 20 . Для него геометрическое пространство ожива­
ет благодаря жестам и действиям населяющих его людей.
Он весьма кстати напоминает об одной истине: у всякого
здания, у всякого жилого дома есть, помимо внешней части,
еще и внутренняя. Следовательно, существует архитектур­
ное пространство, обусловленное отношением внутреннего
и внешнего; оно является орудием архитектора в его соци­
альной деятельности. Не удивительно ли, что об этой двой­
ственности через несколько десятков лет после Баухауза
пришлось напоминать в Италии, стране классической ар- оm
хитектуры? Это означает, что критический анализ фасада υ
оказался не действенным. Пространство осталось строго ви­
зуальным, подчиненным «логике визуализации». Для Бру- н
но Дзеви носителем визуального восприятия пространства §_
выступает телесный элемент (жест), который следует учи- Jj;
тывать при обучении видению. Б. Дзеви вводит в знание, то S
есть в «познание», «переживание» пространственного опы- §
та — телесного, а значит, «воплощающего», — и тем не ме- ^
нее в его книге это содержание оптического (визуально-гео- Q
метрического) пространства нимало не мешает приоритету :=
последнего. Автор видит его значение только в педагогиче­
ском плане, для обучения архитектора и для образования
знатоков. В теоретический план он свои наблюдения не
переводит. По его мнению, если бы взгляд по-хозяйски не
оценивал пространство, то как можно было бы считать не­
кое пространство «красивым» или «уродливым» и прида­
вать этому эстетическому критерию первостепенное значе­
ние? Как иначе, если не при использовании выстроенного
пространства, могло бы это пространство нас покорять или
отталкивать?21 Безусловно, упомянутые труды кладут нача- 136
ло истории пространства. Они служат ее провозвестниками,
но сами ее не содержат. Они лишь указывают на ее пробле­
мы, прокладывают путь. Таким образом, история простран­
ства призвана показать всевозрастающее господство аб­
стракции и визуального начала, а также их внутреннее
сопряжение. Она должна показать генезис и смысл «логики
визуального», иными словами, стратегию, которую предпо­
лагает подобная логика, ибо любая частная «логика» всегда
есть ошибочное название некоей стратегии.
См.: Ibid. Р. 15-16; и замечания
Ф. Будона (Boudon Ph. L'espace
architectural. Paris: Dunod, 1971.
p27Sq)
ii.9
Такой подход к истории расширяет рамки историческо­
го материализма, уточняет и преобразует его. Его объек­
тивность получает более глубокое обоснование. В его сфе­
ру входит не только производство вещей и произведений,
не только (двойная) история их производства. Будучи рас­
пространен на пространство и время, он развивает понятие
производства, исходя из природы как «сырья», и продукт та­
кого производства, пространство, включает в себя как вещи
(имущество, предметы), так и произведения.
Общее изложение истории, ее «компендиум» и «ука­
затель» содержатся не только в трудах философов, но и по
ту сторону философии — в производстве, которое обнимает
собой также конкретное и абстрактное, придает им истори­
ческое измерение, выводит их за пределы философского аб­
солюта. И наоборот, тем самым мы перестаем релятивизи-
ровать историю и превращаем ее в субститут метафизики
(онтологию становления). Понятия доисторического, исто­
рического и постисторического наполняются смыслом. Чи­
сто исторический период в истории пространства совпадает
с накоплением капитала, с первичной фазой его пребыва­
ния на мировом рынке в царстве абстракции.
Что касается диалектического материализма, то он
также расширяется, уточняется и трансформируется. Воз­
никают новые диалектические процессы: произведение —
продукт, повторение — различие и т. д. Диалектический
процесс, свойственный разделению труда, углубляется за
счет выявления отношений между производительной дея­
тельностью (трудом, глобальным в качестве социального
труда, и одновременно дробным, разделенным) и главным
его продуктом и в то же время орудием — пространством.
«Реальность» пространства как природной субстанции
и его «ирреальность» как транспарентности взаимно унич­
тожаются. Пространство предстает «реальностью» постоль­
ку, поскольку является средой накопления, роста, товара, 137
денег, капитала; но эта «реальность» утрачивает видимость
автономии и субстанциальности, когда анализ обращается
к ее генезису—к ее производству.
Остается один еще не заданный вопрос: каков в точ­
ности способ существования социальных отношений? Суб­
станциальный? Природный? Абстрактно-формальный?
Ответ на него позволяет дать изучение пространства: со­
циальные производственные отношения обладают со­
циальным существованием, так как обладают существо­
ванием пространственным; о н и проецируются в некое
пространство, о н и вписываются в него и его производят.
В противном случае о н и остаются « ч и с т о й » абстракцией,
то есть существуют только в репрезентациях и, как след­
ствие, в идеологии, иначе говоря, в словах, в пустословии,
в болтовне.
Что ж е касается самого пространства, продукта ка­
питалистического способа производства и одновременно
политико-экономического орудия буржуазии, то в нем об­
наруживаются противоречия. Диалектика отделяется от
времени и получает воплощение; она непредсказуемым об­
разом действует, творит в пространстве. Пространственные
противоречия, не отменяя противоречий, обусловленных
историческим временем, отделяются от истории и перено­
сят старые противоречия на новый, мировой и симультан­
ный уровень; одни из н и х стираются, другие углубляют­
ся, а все противоречивое целое приобретает новый смысл
и обозначает «нечто иное»: иной способ производства.
о
m
U
I
cd
Ω.
II. 1 0 о
о
о.
с
О том, каким образом время вписано в пространство, то есть <υ
о
о временном процессе, который порождает (производит) I
пространственность применительно к телам, обществу, кос­ cd
мосу или миру, сказано не все, далеко не все.
От философии нам достались лишь весьма скудные Q
схемы. Мир — череда неясных событий, происходящих во :=
мраке. Космос — ясная, светлая симультанность. Учение Ге­
раклита: всеобщий, вечно обновляющийся поток уносит
«все сущее», а любое постоянство—лишь видимость. Эле-
аты: только устойчивость образует «реальность» и делает
ее умопостигаемой, поэтому любое становление — только
видимость. Отсюда абсолютная первичность либо разли­
чия (новизна, вечная и постоянная новизна, трагедия), либо
повторения (все всегда и везде уже сказано, комедия). Для
одних пространство — это вырождение, покинутость, вы­
падение из времени, выпадающего из (вечного) Бытия. Про- 138
странство, собрание предметов, разъединяет, рассеивает,
разделяет, обнимает собой конечное и скрывает саму конеч­
ность. Для других, напротив, пространство есть колыбель,
место рождения, среда коммуникаций и обменов между
природой и обществом. А значит, всегда плодотворно в сво­
их конфликтах и/или согласиях.
Не может ли схема времени и пространства, до сих
пор еще малоизученная, быть следующей: время с само­
го его зачатка (а следовательно, с некоего относительного
истока) реализуется в пространстве, пусть эта реализация
и сопряжена с трудностями и иногда прекращается, делает
передышки и паузы; в такие моменты процесс возвращается
к первоначалу, заложенному в нем, прибежищу и источни­
ку; затем оно вновь устремляется вперед, пока не иссякнет?
Поскольку существует «feed-back», она введет в действие
не современную систему, но синхронизацию с диахрониче­
ским целым, которое не исчезает ни в одном живом «суще­
стве». Источник, резерв восходят к первоначалу.

Ü.11

По поводу отношений между языком и пространством вы­

сказывалось уже немало суждений. Не доказано, что невер­
бальные знаковые системы можно описать с помощью тех же
понятий и категорий, что и системы вербальные; возможно,
это даже не системы: их элементы и моменты связаны между
собой скорее отношениями примыкания или подобия, чем
системной когерентности. Однако вопрос этот не решен. Как
и в речи, различные части данного пространства соединены
друг с другом: включают или исключают друг друга. В языке,
как и в пространстве, есть «до» и «после», но настоящий мо­
мент господствует и над прошлым, и над будущим.
Итак, можно поставить следующие вполне коррект­
ные вопросы: «Обладают ли значениями пространства,
оформленные благодаря социально-практической дея­
тельности,—пейзажи, памятники, постройки? Может ли
пространство, занимаемое одной социальной группой или
несколькими группами, считаться сообщением? Следу­
ет ли понимать произведение (архитектурное или урбани­
стическое) как примечательный случай средства массовой
информации? Может ли социальное пространство быть ос­
мыслено как язык, как речь, относящаяся к определенной
практике — чтению-письму?»
На первый вопрос следует ответить: «Да». Это ясно.
Второй вопрос требует двоякого ответа: «И да и нет». Лю­
бое пространство содержит в себе сообщение; но сводится 139
ли оно к этому сообщению? Не предполагает ли оно чего-то
иного, нежели речь, иных функций, форм, структур? Это
надо будет тщательно изучить. Что же до третьего вопроса,
то ответ на него предполагает весьма существенные оговор­
ки, которые мы ниже рассмотрим подробнее.
Знание языка и знаковых систем (вербальных и не­
вербальных), бесспорно, не будет лишним при изучении
пространства. Раньше каждый фрагмент или элемент про­
странства рассматривался преимущественно по отдельности,
в своей связи с прошлым, то есть этимологически. Сегодня
изучают ансамбли, конфигурации и текстуры. Причем за
счет предельного формализма, фетишизируя когерентность
в науке и связность в практике: за счет логологии.
Некоторые даже утверждают, что речь и мысль не
«хотят» высказать ничего, кроме самих себя. Что приво­
дит нас не к истине, но к наличию «смысла», «текстуально­
го», и только «текстуального» труда. Но здесь вмешивается
теория пространства. Любой язык пребывает в простран­
стве. Любой дискурс говорит нечто о пространстве (тех или
иных местах или совокупностях мест); любой дискурс гово­
рит о пространстве. Следует различать дискурс в простран­
стве, дискурс о пространстве и дискурс пространства. Ина­
че говоря, язык и пространство связаны более или менее
неизученными отношениями. Скорее всего, истинного про­
странства (в отличие от того, что утверждала классическая
философия и что утверждает ее продолжательница, эпи­
стемология, со своим понятием «научности»). Но, вне вся­
кого сомнения, существует истина пространства, которая 0
включает в себя развивающуюся критическую теорию, но S
не сводится к ней. Человеческие существа (зачем говорить л
«человек»?) не могут быть изъяты в пространстве и из про- н
странства, не позволяют себя из него исключить. g.
Дискурс без того, что он замечает применительно Jj;
к пространству, — всего лишь тщета, болтовня. Аналогию §
между теорией пространства (его производства) и теорией |
языка (его производства) можно помыслить лишь в опреде- ^
ленных рамках. Теория пространства описывает и анализи- Q
рует различные текстуры. Как мы увидим, прямое (прямая :=
линия) и кривое (кривая линия), сетка квадратов (шахмат­
ная доска) и концентрические круги (центр/периферия)
суть скорее формы и структуры, нежели текстуры. Про­
изводство пространства завладевает этими структурами
и включает их в разнообразные множества (текстуры). Сло­
во текстуры подразумевает смысл, но для кого? Для любого
«читателя»? Нет. Для того, кто живет и действует в рассма­
триваемом пространстве, для телесного «субъекта», ино­
гда «коллективного». Для такого «субъекта» расположение
форм и структур отвечает функциям целого. Пробелы (от­
сутствия-присутствия), поля, а значит, сети и пролеты име­
ют переживаемый смысл, который мы должны, не нарушив,
вывести в область осознанного.
Попробуем довести наш опрос до конца. На сегод­
няшний день во Франции и в других странах в спорах раз­
личных школ сплетаются и противостоят друг другу две
философии и две теории языка:
а) С точки зрения первого направления ни один знак
не существует изолированно; следовательно, важнее все­
го взаимосвязь и сцепление знаков; только в конкатена­
ции и благодаря ей знак обладает значением. Знак высится
в центре каждой науки и даже научной теории (семиоло­
гии, семиотики). Язык, носитель познания, оставляет место
познанию языка, абсолютному знанию. «Субъект» (неиз­
вестный или неузнанный) языка обретает свою достовер­
ность лишь в качестве субъекта знания, через познание
языка как такового.
Таким образом, познание выдвигает на передний
план методическое изучение знаковых цепочек. Отталкива­
ясь от знаков языка, оно распространится на все, что несет
значения и смыслы: изображения, звуки и пр. Знание вы­
страивает ментальное пространство, в котором и помеща­
ется, не делая, по существу, различий между сочленениями
знаков, слов, предметов, понятий. Тем самым лингвистика
создает некую ауру достоверности, которая постепенно за­
нимает и завоевывает все новые территории. В ней заложе­
на квинтэссенция знания, принцип абсолютного знания;
она указывает порядок присоединения этих территорий. То
есть знание покоится на прочном фундаменте, к которому
добавляются последовательные расширения — эпистемоло­
гия (чей предмет на самом деле состоит в уже полученном
знании и языке этого знания), семиология (занимающаяся
системой невербальных символов и т.д.). В такой перспек­
тиве языком является все: музыка, живопись, архитектура.
Пространство, сведенное к знакам, к знаковым множествам,
входит в сферу знания. А постепенно — и все предметы
в пространстве!
Теория знаков сближается с теорией множеств, а че­
рез нее — с логикой, то есть с «чистыми» отношениями,
такими как коммутативность, переходность, дистрибу­
тивность (или их логическим отрицанием). Любая мен­
тальная и социальная связь сводится к формальному
отношению типа: А относится к В как В к С. Чистая фор­
мализация становится (пустым) центром, вокруг кото­
рого выстраивается вся сумма знания, дискурса, филосо­
фии и науки, чувственного и интеллигибельного, времени
и пространства, «теоретической практики» и практики
социальной. 141
Нужно ли подробно описывать успехи этого направ­
ления во Франции (в англосаксонских странах она счи­
тается эрзацем логической эмпирики)? Чем обусловлены
его успехи? Тем, что оно выводит определенный тип зна­
ния, а значит, университетского образования в ту цен­
тральную точку, откуда, как считается, можно господство­
вать над всем социальным пространством. И тем, что оно
в конечном счете спасает от краха декартов Логос — евро­
пейский, европоцентричный,— в момент, ког- *
Да ОН О п о р о ч е н , шатаеТСЯ И П о д в е р г а е т с я у т р о - «ведь я так высоко не ставлю
З а м СО в с е х СТОрОН, к а к и з н у т р и , т а к И с н а р у ж и , слова» (пер. Б.Л. Пастернака).
Лингвистика со всеми своими расширениями
тем самым (кто этого не знает?) обретает статус науки наутс,
компенсируя очередной провал в очередной точке — в по­
литической экономии, истории, социологии. Иронично,
что такая лингвистика, полагая, будто утвердила главное
ядро знания, догматическим образом сделала этим ядром
пробел, пустоту, окруженную лишь метаязыком, логоло-
гией, болтовней о дискурсе — или молчанием. (Научная)
предусмотрительность не позволяет дерзко перешагивать
грань, отделяющую известное от неизвестного (эпистемоло­
гический разрыв). При редукции переживание, запретный
плод, ускользает или исчезает: вокруг крепости знания ца­
рит молчание.
b) «Ich kann das Wort so hoch unmöglich schätzen»* («Фа­
уст», V, 1226). Нельзя возносить на такую высоту язык, глагол,
слово! Слово никогда не спасало и не может спасти мир.
В рамках второго направления изучение знака об- о
m
нажает нечто ужасное. Застывший, замороженный, устра­
шающе абстрактный, знак несет смерть, букву, слово, изо- «
бражение, звук. Самая его важность демонстрирует тесную α.
связь между словом и смертью, между человеческим созна- §.
нием и смертоносными актами: уничтожением, убийством, ^
самоубийством. Всякий знак — дурной знак, угроза, ору- §
жие. Этим объясняется криптический характер знаков: они §
таились в глубинах пещер, владений колдунов (Ласко, со- ^
гласно Ж. Батаю). Знаки и изображения незримого угрожа- о
ют зримому. Знаки состояли на службе вместе с оружием .=
и наряду с оружием. На службе кому и чему? Воле к власти.
Власть идет рука об руку с письмом. Что они такое? Двой­
ники вещей. Они наделяются свойствами вещей, считают­
ся вещами, волнуют — и порождают фрустрации и неврозы.
Эти двойники разрушают «живые существа», позволяют
разбить их, уничтожить, а значит, переделать по-новому,
иначе. Следовательно, продолжением власти знака явля­
ется власть знания над природой и власть над людьми; эта
способность к действию несет в себе «страшную власть не­
гативности», пользуясь выражением Гегеля. По сравнению 142
с означаемым, вещью или «живым существом», имеющим
место или возможным, знак отличается повторяющимся
характером, поскольку дублирует их репрезентацией; меж­
ду ними существует завораживающее различие, обманчи­
вая пропасть: перешагнуть ее с виду легко, и тому, кто вла­
деет словами, кажется, будто он владеет вещами. Он ими
и владеет до какого-то предела —ужасного предела. Знак,
пустой и тем не менее действующий след, обладает разру­
шительной силой: в нем заключена сила аб- 22
СТракЦИИ, а З н а ч и т , СИЛа, с п о с о б н а я с о з д а в а т ь Lefebvre H. Le Langage et la
ИНОЙ М и р (ОТЛИЧНЫЙ ОТ п е р в о н а ч а л ь н о й п р и - Société. Paris: Gallimard, 1966.
р 84 s q
роды). Такова тайна Логоса, фундамента лю- - ·
б о й СИЛЫ И ЛЮбоЙ в л а с т и ; ОТСЮДа - ПОДЪеМ См процитированный
В Е в р о п е науКИ И ТеХНИКИ, п р о м ы ш л е н н о с т и выше фрагмент 1873 года
И империализма. (Nietzsche F. Le livre du
Пространствоимееттотжесмертонос- g ^ 2 £ 2 £ . Ä S *
ный характер: пространственность, место ком- р. 170 sq.).
муникации знаками, место разграничений,
среда запретов, определяется также биением смерти, неот­
делимой от жизни, которая размножается, лишь вступая
в конфликт с самой собой, самоуничтожаясь.
Пессимистический взгляд на знак восходит к про­
шлому. Его можно найти у Гегеля22, у которого негатив­
ность компенсируемая в дальнейшем позитивностью зна­
ния. В более заостренном, более законченном виде он
присутствует у Ницше, поэта-филолога и философа, вернее,
метафилософа23. Для Ницше язык как таковой носит ско­
рее не метафорический, а анафорический характер. Он всег­
да стремится по ту сторону здесь и сейчас, к запредельному,
а главное, к гипервизуализации, которая, в свою очередь, его
убивает. По ту и по эту сторону знания находится тело и те­
лесные акты — страдание, желание, наслаждение. В чем со­
стоит поэзия, согласно поэту Ницше? В метаморфозе зна­
ков. Поэт в ходе борьбы, превозмогающей противостояние
труда и игры, вырывает слова у смерти. В сцеплении знаков
он заменяет смерть жизнью, расшифровывая знаки в этом
направлении. Борьба не менее ужасна, чем ловушка, зыбу­
чий песок, на котором она разворачивается. К счастью, поэт
получает помощь и поддержку: те же попытки, отмеченные
тоской и страхом и вознагражденные минутами несравнен­
ного наслаждения, предпринимают и музыкант, и танцов­
щик, и актер.
 Здесь сразу—и весьма кстати — вспоминается оппози­
ция поэзии, утверждающей жизнь («Фауст» Гете, «Зарату-
стра»), и поэзии смерти (Рильке, Малларме)24.
Обе тенденции в теории (философии) языка ред­
ко проявляются в чистом виде. Большинство теоретиков
во Франции пытались найти компромисс между ними. Ис- 143
ключения — Ж. Батай и Α. Αρτο. Основанием для этого весь­
ма распространенного эклектизма послужил психоанализ.
Переход от дискурса-знания к знанию о дискурсе происхо­
дит без трагедии, без кровавого разрыва. В знание о дискур­
се легко включают и сказанное, и несказанное, и запретное,
понимая их как сущность и смысл переживания. Так зна­
ние о дискурсе захватывает дискурс социальный. Этапа­
ми этого расширения становятся пульсация смерти, запре­
ты (в частности, запрет на инцест), кастрация 24
и объективация Фаллического, проецирова- см.: Bianchot м. L'espace
НИе ГОЛОСа н а ПИСЬМО. К О б л а с т и Семиотики ОТ- littéraire. Paris: Gallimard, 1970.
25
носятся пульсации (смерти и жизни), тогда
J г
См.: Kristeva J. Langage, sens,
Как СИМВОЛИКа И с е м а н т и к а СВЯЗаны СО З н а к а - poésie. Thèse de doctorat. 1973,
ми как таковыми 25 . Пространство представле- где подчеркивается различие
НО В м е с т е С ЯЗЫКОМ И В ЯЗЫКе, НИКаКОГО ИНОГО между семиотическим (пуль-
способа изучения для „его не существует. Как ^ Ζ ] ^ Ζ ^ = -
И ДИСКурС, п р о с т р а н с т в о , Н а с е л е н н о е З н а к а м и Ной системой). Автор заходит
И З н а ч е н и я м и , н е я в н ы й перекреСТОК ДИСКур- в этом направлении дальше,
чем А_р ж Лакан в своих <<3а
сов, содержащее, гомологичное своему содер- - "
г J г
j „ „ писях». Лучше всего на обеих
жимому, состоит из функции, сочленении, сце- досках играет Ролан Барт во
ПЛеНИЙ. З н а к и н е о б х о д и м ы И СаМОДОСТаТОЧНЫ, всех своих сочинениях. В «Игре
в
И б о СИСТема В е р б а л ь н ы х З н а к о в ( д а ю щ а я м е с т о бисер» проблема поставле-
\ е> на очень остро, но не получает
письму) включает в себя самую суть сочлене- решения
ний, в том числе и пространственных. Но ком­
промисс, приносящий пространство в жертву, подносящий
его, словно дар, философии языка, не выдерживает крити­
ки. В пространстве происходят процессы означивания (практи­
ка означивания), которые не сводятся ни к повседневному о
дискурсу, ни к литературному языку (к текстам). Если зна- ?.
Q
ки как орудия смерти обретают трансцендентность в поэзии яО
(как говорил и старался делать Ницше), то в пространстве Q.
ставления о знакепостоянно
они как таковые невозможно примиритьсебя.
преодолевают в эклектике,
Два пред-ща- ^
дящей одновременно и «чистое» знание, и нечистую по- §
эзию. Вместо того чтобы делать ставку на двойственность, g
нужно показать противоречие и разрешить его, вернее, по- §
казать, что его разрешает пространство. Энергия, которую о
живые тела источают в пространстве, постоянно выходит за :=
пределы пульсаций жизни и смерти и согласует их. В соци­
альном пространстве и благодаря ему проявляются удоволь­
ствие и боль, плохо различимые в природе. Продукты и тем
более произведения предназначены для удовольствия (после
труда, то есть смеси болезненных усилий и творческой радо­
сти). Есть пространства, которые говорят о непреодолимой
разлуке (могилы, кладбища), но существуют и пространства
встречи и наслаждения. И не только поэт сражается с хо­
лодностью слов и отказывается попадать в ловушки знаков:
в еще большей мере этим занят архитектор, имеющий в сво­
ем распоряжении материалы, аналогичные знакам (кирпич,
дерево, сталь, бетон), и инструментарий, аналогичный «опе­
рациям», которые связывают знаки между собой, соединяют
их и наделяют значениями (своды, арки, столбы и колонны,
отверстия и ограждения, строительные операции, конъюнк­
ция и дизъюнкция этих элементов). Именно так архитек­
турный гений создал пространства сладострастия (Альгам­
бра в Гренаде), созерцания и мудрости (кельи), силы (замки
и т.д.), повышенного восприятия (японский сад). Архитек­
турный гений производит пространства, полные смысла
и поначалу ускользающие от смерти: долговечные, сияющие,
наделенные специфическим локальным временем. Архи­
тектура производит живые тела с их отличительными чер­
тами: присутствие тела, то, что его одушевляет, невозможно
ни увидеть, ни прочесть как таковое, ни выразить в дискур­
се. Жизнь воспроизводится в том, кто пользуется простран­
ством, в его переживании-, туристу достается лишь тень этого
переживания, а зритель является лишь его призраком.
Понятие пространства, связанное таким образом с со­
циальной практикой—одновременно пространственной
и обладающей значением,—обретает весь свой масштаб.
Пространство смыкается с материальным производством —
имущества, вещей, предметов обмена, таких как одежда, ме­
бель, (жилые) дома, — продиктованным необходимостью.
Оно смыкается также с процессом производства, рассматри­
ваемым на более высоком уровне, то есть с результатом на­
копленных знаний, где труд проникнут эксперименталь­
ной, творящей материю наукой. Наконец, оно смыкается
с самым свободным творческим процессом — процессом оз­
начивания, возвещающим «царство свободы» и в принципе
предназначенным для развертывания в этом царстве, кото­
рое настает в тот момент, когда прекращается труд, про­
диктованный слепыми сиюминутными потребностями,
иначе говоря, когда начинается процесс сотворения про­
изведений, смыслов и наслаждения (также разнообразных,
ибо созерцание, например, тоже является наслаждением,
а наслаждение, включающее в себя секс, не сводится лишь
к сексуальному удовольствию).
Рассмотрим теперь главный текст Ницше о язы­
ке (написанный в 1873 году). Ницше, философ и истин­
ный филолог, друг языка, ибо он понимает его как поэт, вы­
двигает на первый план понятия, ставшие к тому моменту
классическими, а позднее получившие широкое распро­
странение: метафору и метонимию. Для современной шко­
лы, опирающейся на Соссюра, эти риторические фигуры —
метафора и метонимия — выходят за рамки первичного
языка или, если угодно, за рамки дискурса первого уровня.
Таков смысл греческого слова «meta». Метафора и метони- 145
мия являются частью метаязыка, языка второй степени.
В ницшеанской мысли (которая сегодня выглядит со­
вершенно иначе, чем в начале века) слово «meta» имеет ко­
ренной смысл. Метафора и метонимия проявляются уже
у истоков языка. Слова настолько уже метафоричны и ме­
тонимичны, насколько они являются словами, причем все
слова, а не только понятия, как полагает С. Кофман в сво­
ей книге «Метафора у Ницше» 26 . Они выходят за грани­
цы непосредственного, чувственного, то есть за 26
рамки хаоса в п е ч а т л е н и й И в о з б у ж д е н и й . За- Kofman S. La Métaphore
МеНИТЬ ЭТОТ ХаОС обраЗОМ, ЗВУКОВОЙ р е п р е з е н - nietzschéenne. Paris: Payot, 1972.
27
тацией, словом, а затем понятием — значит k. L _
- ^ Nietzsche F. Op. cit. P. 179 [Ниц-
преобразовать его. Владея словами языка, мы ше ф о б истине и лжи во
владеем лишь метафорами вещей27. Понятие вненравственном смысле /
0н ж е П о л н соб
рождается из отождествления нетождествен- · · Р· соч-: в 1зт·
ного: из метонимии. Что такое язык, который ^Й^Гс.ТзТ^83'
считают орудием правдивости и вместилищем 28
накопленных истин? «Движущаяся толпа ме- 'bid. Р. 185 (Там же. с. 435]·
29
тафор,
т г
метонимий, антропоморфизмов,—ко-
г
,_._, ^ Ί
„ Ibid. [Там же].
роче, сумма человеческих отношении, которые
были возвышены, перенесены и украшены поэзией и ри­
торикой и после долгого употребления кажутся людям ка­
ноническими и обязательными» 28 . Выражаясь по-совре­
менному, естественный язык важнее речевой деятельности
вообще, дискурса вообще; а речь — более творческая, чем си­
стема языка и тем более письмо и чтение. Язык и устная
речь изобретают; они возвращают жизнь знакам и поняти­
ям, стертым, словно старые монеты. Но что же изобрета- о
ют, что вызывают, что передают и выдают «фигуры» — ме­
тафоры, метонимии, метаморфозы? Неужели реальность
основана на воображаемом, а этот мир создан богом-поэ­
том, богом-танцовщиком? Нет. По крайней мере, в области
социального. «Пирамида», то есть мир каст и классов, мир ш
законов и привилегий, иерархий и принуждения, «сопер- §
ничает с видимым миром непосредственных впечатлений, §
являясь более прочным, общим, более знакомым и более че- §
ловеческим и поэтому—правящим и повелевающим» 29 . Q
Общество — это пространство и архитектура понятий, форм :=
и законов, чья абстрактная истина навязана реальности чув­
ственной и телесной, реальности намерений и желаний.
Во всем своем философском (метафилософском)
и поэтическом творчестве Ницше не раз подчеркивает, что
в метафорах и метонимиях, основе абстрактной мысли,
преобладает визуальный характер: идея, видение, ясность,
свет и темнота; покров, перспектива, глаз и взор разума,
солнце Интеллигибельного и т.д. Таково одно из вели­
ких «открытий» (еще одна визуальная метафора) Ницше.
В ходе исторического времени визуальное берет верх над 146
элементами мысли и поступков, берущих начало в других
органах чувств (слухе в словах «вслушиваться», «внимать»
и т.д.; руке и намеренном действии в глаголах «уловить»,
«схватить» и т.д.). Визуальное возобладало и поглоти­
ло все остальные чувства, почти полностью вобрав в себя
обоняние, вкус, осязание. И пол. И желание (превращенное
в Sehnsucht). Тем самым становится более четким анафори­
ческий характер языка, вбирающего в себя метафорическое
и метонимическое.
Из этого можно сделать следующий вывод:
a) Метафора и метонимия не являются риторическими
фигурами изначально. Они ими становятся. В принципе,
это акты, действия. В чем состоят эти акты? В расшифровке,
в самом точном значении слова: они извлекают из глу­
бин не то, что там есть, но то, что способно высказать себя,
из чего сложится фигура,—язык. Любая речевая, языковая,
дискурсивная деятельность выходят, вытекают, образуют­
ся из этого источника. Следовало бы говорить: метафориза-
ция, метонимизация. На основе чего? Тела, претерпевшего
метаморфозу. Стремятся ли репрезентации простран­
ства и пространства репрезентации — постольку-посколь-
ку они используют «фигуры» — натурализовать простран­
ственное? Нет, не только. Еще они стремятся распылить
его, растворить в ясной (оптической и геометрической)
транспарентности.
b) Метафора и метонимия смещают, то есть перелагают
или переносят. По ту сторону тела, по ту сторону впечатле­
ний и эмоций, жизни и чувственного, удовольствия и боли,
существует сфера отдельных друг от друга, но связанных
единиц, знаков и слов: абстракции. Знак определяется мета-
форизацией и метонимизацией. Это близкое потустороннее
рождает иллюзию далекого. Фигуры многое выражают, но
еще больше теряют и предают забвению; они отделяют, вы­
водят за скобки.
c) У метафорического и метонимического есть (возмож­
но) своя логика, потому что эти «фигуры» порождают фор­
му—форму связного, артикулированного, близкого к логи­
ческой форме дискурса; а главное, потому, что благодаря им
над стихийной жизнью возникает ментальная и социаль­
ная архитектура. В дискурсе (как и в восприятии общества
и пространства) постоянно происходит либо переход от од­
ного слова к другому, либо переход от части к целому.
d) Этот весьма обширный процесс предполагает множе­
ство связей: с разумом, с Логосом, логикой, рассуждениями
методом аналогии и методом дедукции, с одной стороны,
и с социальными структурами, в свою очередь, связанными
со структурами политическими, то есть с властью,—с дру­
гой. Что влечет за собой всевозрастающее господство зре- 147
ния, видимого, читабельного (текста и письма). Можно
проанализировать и показать сложные пространственные
отношения между этими словами, формами, функциями
и структурами.
Следовательно, если существует фетишизм (визуально­
го, интеллигибельного, абстрактного пространства) и непрео­
долимое влечение {к пространству утраченной и/или обретен­
ной природы, к пространству религиозного и политического
абсолюта, к пространствам сладострастия или смерти), то
теория может проследить их генезис: производство.

iL 12
Что затемняет понятие производства применительно к про­
странству? Отвлечемся пока от языков абсолютного зна­
ния и неодогматизма —эпистемологического поля или
«фундамента», пространства эпистемы и т.д. Вряд ли
стоит показывать здесь еще раз, что они сводят социаль­
ное к ментальному, практику к интеллектуальному, а од­
новременно прикрывают распространение частной соб­
ственности на сферу знания. Некоторые репрезентации,
маскирующие концепт производства, восходят к семиоло­
гии — в частности, идея о том, что социальное простран­
ство есть результат простой разметки пространства при­
родного: результат следа. Собственно, эти репрезентации,
используемые семиологами (метка и разметка, след), при- о
надлежат не только им. В частности, ими пользовались ан- £
тропологи. Но семиология делает акцент на смысле: метка 5
несет значение, входит в некую систему, подлежит коди- к
рованию-декодированию. Пространство размечено либо g.
физически (животные используют запахи, человеческие Jj;
общества — визуальные или звуковые приемы), либо аб- §
страктно (с помощью дискурса, знаков). Такое простран- ς
ство обретает символическую ценность. Символ всегда §
предполагает аффективную насыщенность, эмоциональ- о
ную нагрузку (страх, притяжение), которая, так сказать, :=
вложена в данный локус и становится «репрезентаци­
ей» для тех, кто от этого особого локуса удаляется. На са­
мом деле практика (в начале сельско-пастушеской жиз­
ни) и символика неразделимы. Их значительно позднее
выявляет анализ. Если он их разделяет, то «физический»
символ становится непонятным, а вместе с ним и практи­
ка—практика не абстрактного общества. Можно ли гово­
рить о производстве пространства, если существует только
разметка, символизация? Еще нет, хотя живые, подвижные
и активные тела таким образом расширяют свое восприя- 148
тие и освоение пространства подобно тому, как паук ткет
паутину. Если производство и есть, и постольку, поскольку
оно есть, оно долгое время ограничено метками, знаками,
символами; они не изменяют отмеченной ими материи.
Мать-Земля, колыбель, возделанное поле-лоно, могила —
остается Землей.
Но эти действия (локализация с помощью меток, вех
и сигналов) характерны лишь для начальных этапов орга­
низованного общества. В те времена разме- 30
ЧаЮТСЯ М а р ш р у т ы ОХОТНИКОВ И р ы б а к о в , СТаД, см. статьи Ролана Барта
а «ТОПОСЫ» ( к о т о р ы е ПОЗДНее п р е в р а щ а ю т с я (Architecture d'aujourd'hui. 1967.
NQ 132:197 NQ153
в места, имеющие название), если не хватает °- ^·
природных указателей (дерева, куста), обозна­
чают камнями или пирамидами из камней. Тогда по при­
родным пространствам просто передвигаются. Социальный
труд их почти не меняет. Еще позже маркировка и сим­
волизация превращаются в индивидуальные или игровые
приемы: ребенок обозначает границы своего уголка, шутя
оставляет след на своем пути.
Эта репрезентация порождает дополняющую ее об­
ратную репрезентацию: «изготовленное» пространство бу­
дет только результатом денатурализации, изъятия приро­
ды из объективного пространства, именуемого природным.
Под воздействием чего? Разумеется, науки и техники, то
есть абстракции. Но подобная репрезентация, не учитывая
разнообразия социальных пространств, их исторического
генезиса, сводит их путем редукции к одной общей характе­
ристике, то есть к абстрактности (действительно присущей
любому действию, в котором присутствует знание).
Семиология вводит идею, что пространство относит­
ся к сфере чтения, а значит, определенной практики — чте­
ния-письма. Поскольку пространство является населенным,
жилым, оно содержит определенный дискурс, язык 30 .
Читать пространство? И да и нет. Да: ибо «читатель»
дешифрует, декодирует. «Говорящий» выражает в дис­
курсе свои передвижения. И все-таки — нет. Социальное
пространство никогда не бывает чистым листом, на кото­
ром написаны (кем?) сообщения. Пространство природное
и пространство городское перегружены. В них все — черно­
вик и путаница. Знаки? Скорее указатели, множество пере­
секающихся предписаний. Если где и есть текст, след, пись­
мо, то в контексте правил, интенций, порядков, в смысле
социального беспорядка и порядка. Является ли простран­
ство значащим? Безусловно. Что оно означает? То, что надо
или не надо делать. Эти предписания отсылают к вла­
сти. Но сообщение власти всегда невнятно и путано, при­
чем намеренно. Оно скрыто. Пространство говорит не все.
Оно говорит главным образом о запретном (интердикции). 149
Его способ существования, его практическая «реальность»
(включающая и его форму) коренным образом отличается
от реальности (здесь-бытия) писаного объекта, книги. Оно —
результат и причина, производящий продукт, а также став­
ка в игре, средоточие проектов и действий, введенных в игру
этими действиями (стратегиями), а значит, предмет пари
о будущем: эти пари высказаны, но всегда не до конца.
Существует ли код пространства? Да, их несколько.
Что семиолога не путает. Он выстроит последовательные
уровни интерпретации и определит наличие остатка, ко­
торый способен подорвать всю расшифровку. Хорошо. Но
указатель — это не знак. Указатель — это действие, разво­
рачивающееся в данном пространстве и предписанное им
в результате некоего выбора, впрочем ограниченного: про­
странство упорядочивает, потому что предполагает порядок,
а значит, беспорядок. Как «сцена» предполагает обсценное.
Интерпретация идет уже потом, в нагрузку. Пространство
отдает приказы телу; оно предписывает или запрещает же­
сты, маршруты и пути. Для того оно и произведено; в этом
его смысл и конечная цель. Чтение — всего лишь не самая
осмысленная изнанка послушания (на личностном уровне),
самого по себе слепого, спонтанного, переживаемого, и слегка
избыточная награда за него.
Таким образом, если в знании чтение пространства —
насколько такое чтение возможно — стоит на первом месте,
то в генезисе оно стоит на последнем. «Чтение простран­
ства» романских церквей и их окрестностей (поселений
или монастырей) никоим образом не позволяет понять или о
предвидеть пространства церквей, именуемых готическими S
(со всеми их условиями и предпосылками: городами, рево- 5
люцией коммун, активностью цехов и т. д.). Это простран- н
ство, прежде чем быть прочитанным, было сначала произве- g_
дено (и произведено не для того, чтобы быть прочитанным ^
и узнанным, а чтобы быть пережитым телесными, живы- §
ми людьми в их городском контексте). Иначе говоря, чте- ^
ние идет после производства, кроме тех особых случаев, *
когда пространство произведено специально для того, что- Q
бы быть прочитанным. Встает вопрос, насколько читабель- :=
ность является критерием. Судя по всему, пространство,
рожденное (произведенное) для чтения,—самое обманчи­
вое, самое поддельное из всех пространств. Графический
эффект читабельности скрывает стратегические намерения
и действия. Это не более чем оптический эффект. Мону­
ментальность всегда заставляет прочесть нечто очевидное;
она говорит, чего хочет, но гораздо больше утаивает. По­
литический, военный, в пределе — фашистский монумент
скрывает под знаками и поверхностями, якобы выража­
ющими волю и мысль коллектива, волю к власти и произ- 150
вол власти. Его знаки заслоняют одновременно и возмож­
ное, и время.
Еще Витрувий, а в более близкую эпоху—его по­
следователь Лабруст (умерший в 1875 году) говорил, что
архитектурная форма должна соответствовать функ­
ции. На протяжении веков понятие соответствия сужа­
лось и уточнялось. С недавнего времени «соответствие»
является синонимом «читабельности» 31 . Архитектор хо­
чет выстроить пространство, которое облада-
е т З н а ч е н и е м И ф о р м а КОТОРОГО СООТНОСИТ- См.: Fincks Ch. Archi. 2000. New
СЯ С ф у н к ц и е й к а к о з н а ч а ю щ е е С о з н а ч а е м ы м : York: Prager Paperbacks, 1971.
форма выражает функцию, заявляет о ней. Go- р 115
гласно этому принципу, которым руководствуется боль­
шинство «дизайнеров», окружающую среду можно за­
полнить, населить знаками: тем самым пространство
будет присвоено, ибо читабельно, то есть «правдоподоб­
но» связано с обществом в целом. Но непременное при­
сутствие функции в форме, то есть критерий читабель­
ности (читабельность как критерий), делает чтение, жест,
акт одноразовым. Отсюда скука, сопровождающая эту
формально-функциональную транспарентность. И вну­
тренняя, и внешняя дистанция отсутствует: в этой «окру­
жающей среде» без окружения нечего расшифровывать.
К тому же релевантные оппозиции, которые входят в код
пространства, созданного ради того, чтобы «быть» значи­
мым и читабельным, предельно просты и банальны. Они
сводятся к контрастам между горизонталями и вертика­
лями (причем скрывают надменное значение вертикалей).
Все эти контрасты якобы визуально насыщенны, но для не­
предвзятого взгляда, для идеального прохожего, обладают
лишь подобием насыщенности. Внешняя читабельность не
столько являет, сколько скрывает; а скрывает как раз то, чем
«является» это визуальное-читабельное, его ловушки,—то,
чем «является» вертикаль: высокомерие, волю к власти, вы­
ставленную напоказ военную и полицейскую вирильность,
фаллическое измерение, пространственный аналог муж­
ской грубой силы. В пространстве нет ничего само собой
разумеющегося, ибо оно складывается из действий (реаль­
ных или возможных), а не из состояния умов или более или
менее удачных рассказов. В произведенном пространстве
действия воспроизводят «смысл», даже если «мы» не от­
даем себе в этом отчета. Репрессивное пространство влечет
за собой репрессии и террор, даже если содержит множе­
ство показных знаков обратного (примирения, согласия,
радости).
В этой ситуации архитекторы даже выражают наме­
рение либо восстановить неоднозначность (запутанное со­
общение без прямой расшифровки), либо диверсифици- 151
ровать пространство. Что, по их мнению, соответствовало
бы либеральному, плюралистическому обществу32. Венту-
ри, архитектор и теоретик архитектуры, попытался прив­
нести в пространство диалектику. Он осмысляет его уже не
как пустую, нейтральную среду, занятую мертвыми объек­
тами; пространство для Вентури — это силовое поле, пол­
ное напряжений и искривлений. Удается ли ему выйти за
рамки функционализма и формализма, не сводится ли все
к формальным поправкам? Сегодня, в 1972 году*
В ЭТОМ ПОКа н е т у в е р е н н о с т и . Р и с о в а т ь н а ЖИ- см.: Venturi R. Complexity and
ЛЫХ ДОМах? Ж а л к и й К О М П е н с а т о р н Ы Й п р о д у к т Contradiction in Architecture.
New York: Museum of
вместо богатства «классических» произведе- Modern
Г
«,ττ Art, 1966.
нии! Что еще можно рисовать на поверхности
стен, выражая противоречия общества, если не граффити?
Если подтвердится, что «дизайн», чтение-письмо как прак­
тика, отношения означающего и означаемого, спроециро­
ванные на вещи как отношения формы и функции, имеют
одну сознательную или бессознательную цель — растворить
конфликты в транспарентности, актуальности без глубины,
в «чистой» поверхности, какой это будет парадокс!
Некоторые возразят: «Ваши аргументы тенденциоз­
ны; вы стараетесь реабилитировать означаемое, содержание
в противовес форме. Но все новаторы работают с формами;
они придумывают формы, работая с означающим: произво­
дят дискурс, если они писатели, и т. д. Архитекторы, заня­
тые содержанием, „пользователи", жильцы воспроизводят
устаревшие формы, не вносят ничего нового...»
Ответ: «Работа с означаемым, производство языка — о
это, несомненно, творческий путь. Но всегда ли дело об- S
стоит именно так и во всех ли областях? Разве в какой-то 5
момент формализм не истощается? И тогда разрушить фор- н
му, создать возможность для новаторства может только на- g.
полнение ее новым содержанием. Специалисты в обла- ^
сти гармонии изобрели большую музыкальную форму; но §
формальные открытия в гармонии, сделанные физиками §
и теоретиками музыки, такими как Рамо, не привели к ее ^
бурному развитию и использованию ее возможностей. Для Q
этого понадобились Моцарт, Бетховен. Что касается архи- :=
текторов, то строители дворцов работали с означающими
(означающими власти) и с их помощью, оставаясь в преде­
лах определенного типа монументальности и не преступая
эти пределы. И работали они не с текстами, а с текстурами
(пространства). Для изобретения новых форм потребо­
валось изменение в практике, а значит, диалектический
процесс „означающее-означаемое": формализм истоща­
ет некоторые означающие, и в сферу означающих бурно
вторгаются некоторые означаемые. Комбинаторика данно­
го набора элементов (знаков, а следовательно, означающих)
истощается быстрее, чем количество комбинаций. В самом
деле, во-первых, как только любая комбинаторика уже из­
вестна и признана как таковая, она становится неинтерес­
ной и никого больше не волнует; начинается пресыщение;
перемена включенных или исключенных комбинаций дела
не меняет. Во-вторых, работа над означающим и производ­
ство дискурса позволяют сообщению учитываться", только
если эта работа незаметна. Когда „объект" несет на себе сле­
ды труда, внимание читателя переносится на письмо и пи­
шущего. Читатель разделяет усталость производителя, и его
это довольно быстро отталкивает».
Предваряя дальнейшее, подчеркнем деструктивное
(ибо редуцирующее) воздействие видимого-читабельно­
го — абсолютного приоритета визуальности, который пред­
полагает приоритет чтения-письма. Визуальное простран­
ство возникает вместе с тягой к эффекту невесомости; ряд
теоретиков пресловутой архитектурной революции при­
писывают эту заслугу Ле Корбюзье, тогда как его предте­
чей был Брунеллески, а в более поздние времена — Бальтар,
а за ним Эйфель. Тяжесть, впечатление массивности, кото­
рое использовал архитектор в прошлом, исчезает. Объемы
в планах расчленяются и образуют произвольные сочета­
ния в соответствии с нормами архитектурной неопласти­
ки. Так называемая иконалогическая (знаки и символы) выра­
зительность в современности намеренно сводится к, если
можно так выразиться, поверхностным эффектам. Объемы
лишены всякой материальной консистенции. Архитектор
полагает, что обеспечивает социальную функцию (исполь­
зование) помещений — офисов, жилищ,—но перегородки,
лишенные всякой пространственной функции (которой об­
ладают несущие конструкции), и внутренность этого поме­
щения оказываются пустыми. Материалы больше не входят
в субстанцию стен, сводятся к некоей мембране, которая
лишь в малой мере материализует внешнее и внутреннее.
Что отнюдь не мешает «пользователям» возводить отноше­
ния внутреннего (близость, уют) и внешнего (окружающая
угроза) в нечто вроде фиктивного абсолюта; за неимени­
ем иных возможностей, они прибегают к знакам этой оп­
позиции, отдавая предпочтение знакам частной собствен­
ности. Но для архитектурной мысли, подчиненной модели
транспарентности, оболочка распадается. Пространство
распыляется на «иконологические» фигуры и ценности,
и каждая его частица обретает особость и ценность про­
сто-напросто благодаря краске или материалу (кирпи­
чу, мрамору и т.п.). Вместе с впечатлением тяжести исче­
зает и впечатление замкнутого пространства. Внутреннее
и внешнее сплавляются воедино в прозрачности — в нераз­
личимости, взаимозаменяемости. Парадокс этот тем более 153
удивителен, что он прикрывается релевантными оппози­
ц и я м и и структурами, отношением «внутреннее-внешнее»
и «означающее-означаемое». Визуальное пространство,
пространство транспарентности и читабельности, имеет не
только содержание, которое оно маскирует,—фаллическое
начало, (притязания на) вирильность. Оно является так­
же пространством репрессивным; в нем ничто не усколь­
зает от взора власти. Все непрозрачное, перегородки, даже
стены в упрощенном виде (раздвижные стеновые панели)
исчезают. Это ошибка; в современных рамках желательна
прямо обратная диспозиция: пространство частной ж и з ­
ни должно быть замкнутым и создавать впечатление закон­
ченного, то есть совершенного, тогда как пространство пу­
бличное должно быть открытым. Поступают же в точности
наоборот.

11.13
Социальное пространство, как и любая реальность, мето­
дологически и теоретически описывается с помощью трех
общих понятий: форма, структура, функция. Иначе гово­
ря, всякое социальное пространство может стать объектом
формального, структурного и функционального анализа.
Каждый из них привносит свой код, свой метод расшифров­
ки того, что на первый взгляд кажется недоступным.
Термины эти выглядят вполне понятными. На самом о
со
деле за ними тянется целый шлейф неясного, поскольку ни
один из них не свободен от полисемии.
Слово «форма» можно понимать в нескольких зна­
чениях—эстетическом, пластическом, абстрактном (логи­
ко-математическом) и т. д. Как правило, он предполагает
описание контуров, определение границ, оболочек, ареалов
или объемов. Именно в этом смысле он используется при
анализе пространства. Что приводит к некоторым затруд­
нениям. Формальное описание, претендующее на точность, о
может впоследствии оказаться идеологически тенденциоз- :=
ным, особенно если имеет имплицитную или эксплицит­
ную редукционистскую направленность. Это характерно
для формализма. Можно свести пространство к формальным
элементам — кривой или прямой линии или отношениям
«внешнее-внутреннее», «объем-поверхность». Из этих
формальных элементов в архитектуре, в живописи, в скуль­
птуре сложились настоящие системы — например, золо­
тое сечение, или ордена (дорический, ионический, ко­
ринфский), или модули (ритмы и пропорции) и т. д.
Изучение эстетических или «смысловых» эффектов
не имеет никакого права первенства. В методологическом
и теоретическом плане важно следующее:
а) Идея, что формы без функции и структуры не суще­
ствует. И наоборот. Формы, функции, структуры явлены,
как правило, в материальности, объединяющей и в то же
время разграничивающей их. Например, познание доста­
точно легко обнаруживает в данном организме его формы,
функции, внутренние структуры целого, живой «субстан­
ции»; но в результате этого тройного анализа всегда появ­
ляется некий остаток, на выявление и познание которого
нацелен анализ углубленный. Таков смысл древних фило­
софских категорий — бытие, природа, субстанция, материя.
В произведенном «объекте» это определяющее отношение
меняется; практическое действие (техника, труд), воздей­
ствуя на материалы, стремится сократить и подчинить себе
дистанцию между формой, функцией, структурой: в пре­
деле они непосредственно предполагают друг друга. В про­
изведениях искусства или предметах доиндустриального
периода — в том числе в мебели, зданиях, дворцах, памятни­
ках—эта тенденция проявляется лишь имплицитно; в со­
временную эпоху она доведена до предела. В «дизайне» ма­
териальность стремится раствориться в транспарентности,
в абсолютной «читабельности». Форма здесь — всего лишь
знак функции, а их максимально ясная, то есть легко произ­
водимая и воспроизводимая, связь создает структуру. За ис­
ключением тех (нередких) случаев, когда «дизайнер» и из­
готовитель забавы ради путают следы, закладывая в некую
(зачастую «классическую») форму функцию, не имеющую
к ней никакого отношения: кровать-шкаф, холодильник-
библиотека. Пресловутое отношение «означающего и оз­
начаемого» получает в этих предметах исключительное
применение (более узкое, чем допускается в догматической
семантике и семиологии). Зато с точки зрения социаль­
ных «реальностей» дистанция между формами, функция­
ми и структурами возрастает. Они разъединяются. Их связь
скрыта: они больше не поддаются дешифровке (декодиров-
ке), и «утаенное» берет верх над «читабельным», позволяя
последнему доминировать в сфере предметов. Разнообраз­
ные функции той или иной институции отличаются от
ее внешних форм и от ее явных, иногда прямо противопо­
ложных структур. Вспомним «правосудие», армию, поли­
цию!.. Иными словами, в так называемом «современном»
обществе пространство предметов и пространство инсти­
туций расходятся. В пределе в таком обществе бюрократия
объявляет себя «читабельной» и прозрачной, выставляет
себя таковой и, быть может, сама в это верит, тогда как она —
воплощение непрозрачности, она нечитабельна и не подда­
ется расшифровке. То же самое можно сказать и об аппара- 155
те (государственном и политическом).
Ь) Отношения между этими ключевыми термина­
ми и понятиями (форма, функция, структура) будут более
сложными, если мы рассматриваем формы с высоким уров­
нем абстракции (такие, как форма логическая), не подда­
ющиеся единому описанию и неотделимые от своего со­
держания. К ним, наряду с логической формой (тождество),
следует отнести обоюдность, рекуррентность, повторение
(итерацию), различие. Маркс, вслед за Адамом Смитом
и Рикардо, показал, каким образом и почему форма обме­
на, в ее связи с особыми функциями и структурами, при­
обрела господствующее значение для социальной практи­
ки. Форма социального пространства, а именно отношение
«центр-периферия», лишь недавно вошла в сферу осмысле­
ния форм. Что же касается формы города, то есть объедине­
ния, встречи, симультанности, то она, как удалось показать,
занимает место среди крупных форм — наряду с централи­
зацией, повторением, различием, рекуррентностью, обоюд­
ностью и т. д.
Такие почти «чистые» формы (в пределе форма, до­
стигая «чистоты», исчезает: например, в чистом тождестве
А = А) не могут обходиться без содержания. Процесс «фор­
ма-содержание» и отношения — всегда конкретные, — свя­
зывающие эти понятия, становятся предметом анализа, от­
носительно которого мы можем лишь повторить сказанное
выше: всякий анализ нацелен на остаток произведенной ра­
нее аналитической операции; неустранимое — глубины или
основа «присутствия» объекта — существует и будет суще- о
ствовать всегда. S
Между формами, близкими к чистоте, то есть к ис- 5
чезновению, и содержаниями имеются опосредующие н
элементы: например, пространственные формы, кривая g.
и изогнутые фигуры, прямая и прямые линии. Любой про- 5Ü
странственный механизм использует кривые и/или пря- §
мые, причем одни могут преобладать над другими. |
Формальные элементы, входящие в определенную §
текстуру, диверсифицируются. Они привносят в нее одно- <5
временно и повторяемость, и дифференциацию. Они скре- :=
пляют множество, делая возможным переход от части к це­
лому и обратно, соотнесение всех составных частей с целым.
Капители в римском клуатре различаются в рамках модели,
допускающей эти различия. Они разделяют пространство
и задают его ритм. Это функция означивающего дифференциа­
ла?*. Пространственный смысл и ценность полуциркульной
или стрельчатой арки, взятой в совокупности с поддержи­
вающими опорами и колоннами, меняется в зависимости
от того, используется ли эта арка в архитектуре византий­
ского или восточного типа, готической или ренессансной. 156
Арки в ансамбле определяют его «стиль», функционируя
одновременно и как повторы, и как дифференциалы. В му­
зыке то же самое можно сказать о теме и ее обработке в виде
фуги. Подобные эффекты «диегесиса», которые семиоло­
гии сближают с метонимией, присутствуют во всех обра­
ботках пространства и времени.
Заселение (занятие) пространства всегда происхо­
дит в соответствии с формами, поддающимися описанию
и анализу: дисперсия или концентрация, ярко 33
выраженные ИЛИ размытые направления. И на- см.: KristevaJ. Semiotikè.
Оборот, Объединение И к о н ц е н т р а ц и я как п р о - Paris, 1969. Р. 298 sq. Не следу-
ет п тать
странственные формы всегда реализуются с по- У «означивающий диф-
Г т г г J
. ференциал» с «семантическим
МОЩЬЮ ф о р м геометрических: ГОрОД Имеет дифференциалом» (Осгуд).
форму либо круга, либо четырехугольника (ра-
диально-концентрическую или разбитую на квадраты).
Содержание этих форм преобразует их. Прямоуголь­
ная форма встречается в римском военном лагере, в средне­
вековых бастидах, в испанском колониальном городе, в со­
временном американском городе. Но все эти городские
реальности настолько различны, что абстрактная форма —
единственное основание для их сближения.
Весьма интересен пример колониального латиноа­
мериканского города. Закладка этих городов в колониаль­
ной империи была связана с производством гигантского
пространства —Латинской Америки. Урбанистическое про­
странство колониального города имело прикладной харак­
тер, и производство этого пространства продолжается до
сих пор, невзирая на все перипетии империализма, незави­
симости и индустриализации. Это пространство тем лучше
поддается изучению, что колониальные города Латинской
Америки основаны в эпоху европейского Возрождения, то
есть в период повышенного интереса к изучению Антично­
сти, истории, учреждений, архитектуры античных городов
и городских планов.
Латиноамериканский город строится по плану, пред­
усмотренному королевским ордонансом, в соответствии
с настоящим кодексом городского пространства. В сбор­
нике 1573 г °Д а («Ордонансы об открытии и заселении»)
сведены воедино инструкции, данные основателям посе­
лений начиная с 1513 года; они разбиты на три группы: от­
крытие, заселение, усмирение. Строительство города под­
готавливает и обусловливает завладение территорией и ее
реорганизацию под административным и политическим
управлением городской власти. Ордонансы предписывают
и описывают основные строительные объекты. Отсюда про­
истекает строгая иерархичность пространства, которое ор­
ганизуется вокруг городского центра и направлено от cuidad
к pueblos. План чертится по мерному шнуру и линейке, на- 157
чиная с Plaza Mayor. Разбитое на квадраты пространство тя­
нется бесконечно; за каждым участком (квадратным или
прямоугольным) закреплена своя функция, и наоборот —
для каждой функции отводится место ближе к централь­
ной площади или дальше от нее: церковь, административ­
ные здания, портики, площади, улицы, портовые постройки,
склады, ратуши. В однородном пространстве устанавливается
ярко выраженная сегрегация**. Историки рассматривают такой
колониальный город как искусственный про-
ДУКТ, НО ЭТОТ и с к у с с т в е н н ы й П р о д у к т СЛУЖИТ см. статью Эммы Сковацци
т а к ж е И О р у д и е м п р о и з в о д с т в а ; ч у ж д а я ИЗНа- (Espaces et société. 1971. № 3).
чальному пространству надстройка служит по­
литическим средством для внедрения экономической и со­
циальной структуры: она вписывается в ландшафт, образуя
ее «фундамент». В этих пространственных рамках испан­
ская колониальная архитектура свободно (если так мож­
но выразиться) развивала эстетику барокко — выраженные
эффекты фасада. Связь между микроуровнем (архитектур­
ным) и макроуровнем (пространственной стратегией) су­
ществует, но не сводится к связи логической, к формальной
импликации. Следовательно, главное, что здесь нужно вы­
делите—это производство социального пространства поли­
тической властью: с помощью насилия и в экономических
целях. Такое социальное пространство порождается исходя
из рационализированной, теоретически осмысленной фор­
мы, служащей орудием и позволяющей совершать насилие
над существующим пространством.
Возникает вопрос, не имеют ли различные простран- о
ства в виде шахматной доски общее происхождение — при- S
нудительные действия центральной власти. Однако эта л
«порождающая» схема вряд ли поддается безоговорочному н
обобщению. Изменение нью-йоркского пространства начи- g.
ная с ίδιο года объясняется наличием и влиянием уже су- ^
ществующего сильного городского ядра, которое проявляет- °
ся в действиях компетентных властей. Имеет ли оно целью 5
со

перенос богатств в метрополию? Безусловно, нет; период §

колонизации уже завершен. В Латинской Америке геоме- <3
трическое пространство создавало возможность вымогать :=
и грабить во имя накопления богатств в Западной Европе:
произведенное богатство уплывало в далекие страны сквозь
ячейки сети. В англосаксонской Америке гомологичное
с точки зрения формы пространство служит производству
и накоплению на месте. Одна и та же абстрактная фор­
ма имеет противоположные функции и порождает раз­
ные структуры. Однако она не безразлична по отношению
к функциям и структурам. В обоих случаях предшеству­
ющее пространство разрушено целиком и полностью. Из­
менения нацелены на однородность и создают ее.
Что же касается пространства азиатского города и де­
ревни, также разбитого на квадраты... Вот очень краткий
пересказ интервью с одним восточным философом (буд­
дистского толка); он отвечает на вопрос о связи между про­
странством, языком, иероглифами. «Вы не сразу сможете
понять иероглифы и ту мысль, какая заложена в этих фор­
мах. Иероглифы — не знаки. Знайте, что чувственное и ин­
теллигибельное для нас неразделимы так же, как означа­
ющее и означаемое. Образ трудно отделить от понятия.
Смысл иероглифа не существует вне его рисунка, его начер­
тания. Чувственное и интеллектуальное, если пользовать­
ся вашими разграничениями, для нас даны вместе — в смыс­
ле. А теперь посмотрите на этот иероглиф, один из самых
простых: квадрат, центр квадрата соединен двумя линиями
с серединами его сторон. Я читаю его, произношу: Та. Что
вы в нем видите? Сухую геометрическую фигуру. Если я по­
пытаюсь передать вам, что одновременно вижу и понимаю,
то первым делом скажу: это рисовое поле с высоты птичьего
полета. Линии, расчерчивающие его, обозначаются не гра­
ницами, не межами или колючей проволокой, а ороситель­
ными каналами, являющимися частью самого поля. Я смо­
трю на рисовое поле, я становлюсь птицей, которая смотрит
на него. Я нахожусь на большой высоте, с этой точки удобно
рассматривать рисовое поле. Это в самом деле рисовое поле?
Да, но одновременно и мировой порядок, принцип органи­
зации пространства. Не только в сельской местности, но
и в городе. Все во вселенной разбито на квадраты. Каждый
квадрат имеет пять частей. Центр обозначает присутствие
Того, кто мыслит и несет в себе порядок вселенной. Рань­
ше это был император. Вертикальная линия идет от центра
вверх; это идеальная линия; она восходит к птице, которая
в полете видит пространство. Это измерение мысли, изме­
рение знания, которое отождествляется здесь с Мудростью,
а значит, с Властью мудреца, властью осмыслять и сохра­
нять порядок природы...
В японской каллиграфии это подробнее разработа­
но в принципе Shin, Gyo, So. Это именно принцип, а не про­
сто прием соединения элементов пространства и време­
ни. Он одинаково действен как в стенах храма и дворца, так
и в пространстве города и отдельного дома; он позволяет со­
ставлять ансамбли, содержащие в себе самые разные собы­
тия: от событий семейной жизни до больших религиозных
 и политических церемоний. Зоны публичные, простран­
ства отношений и действий, соединяются с зонами приват­
ными, пространствами созерцания, уединения, покоя; их
связывают зоны смешанные, пространства путей, перехо­
дов, связей. Термины Shin, Gyo и So означают три уровня или
ступени организации — одновременно пространственной 159
и временной, ментальной и социальной,—которые связаны
отношениями импликации. Отношения импликации здесь
не сводятся к логической связи, хотя и предполагают ее.
„Публичное", храм или дворец, включает в себя и приватное,
и смешанное. „Приватное", дом, жилище, включает в себя
также и публичное (места приема гостей), и смешанное. На­
конец, так же дело обстоит и в городе...
Из этого следует,—продолжает философ,—что у нас
существует общее, глобальное восприятие пространства,
а не репрезентации отдельно взятых точек. Места встре­
чи, пересечения квадратов, перекрестки важнее, чем лю­
бые другие места. Отсюда — все то, что кажется странным
вашим антропологам, например Холлу в „Скрытом измере­
нии", и что для нас абсолютно нормально. Да, до появления
американцев перекрестки имели имя, а улицы, пересека­
ющиеся на них, его не имели; дома нумеровались в поряд­
ке появления, по старшинству. У нас не было и нет марш­
рутов, проложенных заранее, как у вас, и тем не менее мы
прекрасно знаем, куда и откуда идем. Порядок простран­
ства и его форма, его генезис и современность, абстрактное
и конкретное, природа и общество нераздельны. Нет ни од­
ного дома без сада, пусть крохотного, места созерцания и со­
прикосновения с природой; даже несколько камней являют­
ся природой, а не каким-нибудь изысканным символом. Мы
не думаем первым делом о расстоянии, отделяющем одни
предметы от других, и об измерении этого расстояния. Про­
странство никогда не бывает пустым; оно всегда обладает
значением. Восприятие промежутков заставляет работать о
тело целиком. У каждой группы мест и объектов есть центр, н
в том числе у дома, у города, у мира. Центр виден со всех л
сторон, и достичь его можно со всех сторон; тот, кто в нем н
находится, со своего места видит все, обнаруживает все, что g.
возникает. Все значения обусловлены в соотнесении с ним. Jj;
Может ли центр быть нейтральным или пустым? Местом §
отсутствия? Нет. Он занят Божеством, Знанием, Властью, |
они проявляются в нем, а пустота —лишь видимость. Me- §
тафизический акцент на центрах и их ценности не обес- <3
ценивает того, что их окружает. Все аспекты человеческой :=!
реальности имеют свое место, самым конкретным образом
предполагая друг друга: природа, божественное (в первую
очередь), затем социальная жизнь, за ней жизнь отношений
и, наконец, жизнь индивидуальная, частная. Этому нимало
не противоречит тот факт, что акцент переносится на воз­
вышения, дабы передать трансцендентность божества, зна­
ния и власти, а частная жизнь, включая жесты, располага­
ется на горизонтали, на уровне земли. Порядок обнимает
собой все в целом. Именно поэтому городское простран­
ство включает в себя широкие проспекты, идущие к храмам
и дворцам, потом средние площади и улицы, места прохо­
да и перехода, торговли и обмена и, наконец, симпатичные
цветущие улочки между домами».
Интересно не столько восстановить восприятие, от­
личное от восприятия западного и не менее актуальное
(то есть лишь косвенно относящееся к антропологии и, без­
условно, не имеющее отношения к этнологии), сколько вы­
вести из него систему координат. Как ни парадоксально,
религиозно-политическое пространство на протяжении
тысячелетий сохраняло устойчивость, поскольку изначаль­
но было рациональным. Если обозначить буквой G (гло­
бальный) самую широкую ступень, «публичное» —хра­
мы, дворцы, политические и административные здания;
буквой Ρ «приватное», жилье и его места, дома и квартиры;
и, наконец, буквой M маршруты, места переходные и тор­
говые, то мы получим начальную схему: G-M-P, со следую­
щим расположением:
g
m
Ρ
g
M |m
Ρ
g
m
IP
С дескриптивной точки зрения «приватное», Ρ, включа­
ет в себя четко выделенные единицы: вход, порог, место для
приема гостей и место семейной жизни, затем места уед­
иненные, спальни. В каждом месте также есть вход, цен­
тральная точка, укромный угол. Уровень M включает про­
спекты и площади, средние улицы, узкие проходы, ведущие
к домам. Уровень G распадается на открытые залы и рези­
денции различных институций, на общедоступные марш­
руты, места, отведенные высокопоставленным людям, свя­
щенникам, государям и вождям. И так далее для каждого
элемента целого. Каждое из таких мест на всех уровнях об­
ладает отличительными чертами: закрытое или открытое,
низкое или высокое, симметричное или асимметричное.
А теперь вновь дадим слово восточному философу,
он распаляется все сильнее: он не проповедует, а обвиняет,
произносит прокурорскую речь против Западной Европы:
«Ваши улицы, ваши площади и проспекты носят смешные
названия, никак не связанные ни с ними, ни с людьми, ни
с предметами. Много имен генералов и названий битв. Ни­
какой связи между означающими и означаемыми. В ваших
городах разумное пространство разбито вдребезги. Система 161
координат, которую вам предлагают и которая разработана
на ваш лад, покрывает все лучшее, что Запад нашел в этой
сфере. На чем она основана? На группе трансформаций, на
единой структуре. Один из великих ваших ученых наконец
заметил, что сложные пространства в виде решетки, полу­
решетки, сетки на практике имеют превосходство над про­
странствами упрощенными, деревьями, прямоугольными
контурами. Эта система координат показывает почему. Вам
сейчас дают единую конкретную логику, логику смысла.
Примите этот дар. Примите гипотезу о едином дискурсе,
одновременно теоретическом и практическом, повседнев­
ном и не бытовом, ментальном и социальном, архитектур­
ном и урбанистическом. Как ваши предки — я имею в виду
греков, а не галлов! Такой дискурс будет не обозначать го­
род: это будет дискурс самого города. Взятый из абсолюта?
Почему нет? Живой, а не смертный, как знаки, которыми вы
пользуетесь. Расшифрованный? Нет, лучше: порожденный!»
Возражение: «Не спешите! Вы считаете, что Вос­
ток с незапамятных времен владеет тайной, которую За­
пад утратил или которой никогда не имел,—тайной взаи­
мосвязи между тем, что делают люди, живущие в обществе,
и тем, что они говорят. Значит, по-вашему, Востоку извест­
на эта жизненно важная связь, это согласие между религи­
озным, политическим и социальным, а Запад ее убил, по­
тому что пользовался знаками и анализом. Короче говоря,
вы бы хотели, чтобы мы на основании вашего опыта и ва­
ших мыслей определили некое подобие того, что Э. Па-
нофский применительно к Средневековью называет modus 0
operandi, порождающим одновременно образ жизни, про- S
странство, памятники, идеи, цивилизацию. Вы предлагаете 5
систему координат, глубинную структуру, которая импли- н
цирует и эксплицирует локусы, их наполнение, переме- §_
щения жителей и чуть ли не их жесты. Позвольте вам за- Jj;
метить, что выстроить такую систему координат крайне °
сложно. Возьмем пространство Gg\ оно замкнуто, располо- ^
жено на верхнем уровне, симметрично; оно отличается от |
пространства Gm, открытого, расположенного на верхнем Q
уровне, симметричного, и от пространства Gp, замкнутого, ·.=
расположенного уровнем ниже и асимметричного. И так
далее. Комбинировать их очень тяжело и неудобно, даже на
компьютере. Уверены ли вы, что эта сетка отвечает конкрет­
ной реальности, например какому-нибудь храму в Киото,
где одна часть предназначена для публики, другая для ри­
туалов, а третья отводится для священнослужителей и со­
зерцателей? Согласен, ваша схема учитывает нечто важное:
различие в повторении. Ваш пример с садом несет в себе
глубокий смысл. Сад в разных контекстах всегда один и тот
же и всегда разный: это может быть королевский парк, бо­
жественное и недоступное место; или доступное для всех
окружение святилища; или место публичных празднеств;
или место „приватного" одиночества, созерцания; или пере­
ходное место. Этот чудесный сад — всегда микрокосм, сим­
волическое произведение искусства, локус и одновременно
объект; он обладает различными „функциями", которые ни­
когда не являются собственно функциями. У вас он исклю­
чает оппозицию „природа-культура", которая губит Запад;
сад демонстрирует собой освоение природы; он весь при­
рода, символ макрокосма, и весь культура, проекция обра­
за жизни. Отлично. Но не будем впадать в манию аналогий;
у вас есть, как у нас говорится, рациональная идея. Какая?
Вы хотите, чтобы пространство осмыслялось как дискурс?
Дискурс распадется на атомы, единицы значения, комнаты,
дом (включая сад), улицу и т. д., как на шахматной доске. Го­
родское пространство будет подобно письму, обусловлен­
ному социальным употреблением. Вот что смущает в ва­
шем, абстрактном и вместе с тем конкретном пространстве:
это пространство Власти. То, что его предполагает, и то, что
в нем предполагается,—это Божественное и Имперское,
знание и власть в их единстве или смешении. И вы хоти­
те ввести это на Западе? Нам трудно согласиться с тем, что­
бы политическая власть производила пространство и время.
Такое, если пользоваться западной терминологией, ультра­
гегельянство весьма красиво, но неприемлемо. Государство?
Для нас оно не является, уже не является и никогда боль­
ше не будет являться единством Мудрости и Власти. Есть
опасность, что ваша схема станет ужасающим орудием го­
сподства. Вы стараетесь научно формализовать ее на запад­
ный манер, а мы, люди Запада, легко можем увидеть в ней
определение авторитарного пространственно-временного
целого!»

iL 14
Формальный и функциональный анализ могут обойтись
без рассмотрения масштаба, пропорций, размеров, уровней.
Это задача анализа структурного, выявляющего отношения
целого и частей, микро- и макроуровней. С методологиче­
ской и теоретической точки зрения такой анализ должен
дополнять другие, а не отменять их. Именно на него ложит­
ся задача дать определение целому (глобальному), показать,
предполагает ли оно определенную логику, то есть страте­
гию, а также символику (а значит, воображаемое). Отноше­
ния целого и частей описываются с помощью общих и всем
известных категорий — анафора, метонимия и метафора, — 163
но для самого анализа требуется ввести особые категории.
Мы уже сталкивались с одним из примеров струк­
турного анализа с привлечением этих особых категорий:
с производством монументального пространства. Антич­
ность оперирует тяжелыми массами. Мысль и практика
греков достигают эффекта цельности, используя одновре­
менно и вес, и борьбу с тяжеловесностью; вертикальные,
восходящие и нисходящие силы взаимно нейтрализуют­
ся и уравновешиваются, не нарушая восприятия объемов.
Римляне, руководствуясь тем же принципом использова­
ния весомых объемов, прибегают к сложному механизму
противопоставления грузов, опор и поддержек; они дости­
гают эффекта массивности и мощи благодаря неприкры­
той тяжести. В Средние века обозначается менее очевидная
структура, основанная на механизме контрастных сил; рав­
новесие и эффект равновесия достигаются с помощью бо­
ковых распоров; на первый план выходит легкость, порыв
ввысь. Современное строительство продолжает тенденцию,
намеченную средневековой архитектурой: здесь торжеству­
ет невесомость. Тем самым объектом структурного анали­
за становятся строго определенные силы и материальные
отношения между этими силами, в результате которых об­
разуются так же строго определенные пространственные
структуры — колонны, своды, арки, столбы и т. д.
Можно ли сказать, что аналитические понятия со­
ответствуют классическим терминам, которые относятся
к производству архитектурного пространства и использу­
ются по сей день: форма и формальный анализ — компози- о
ции; функция — строительству; структура — пропорциям, S
масштабам, ритмам, «ордерам»? Только до некоторой сте- 5
пени! Этого соответствия достаточно, чтобы иметь возмож- н
ность переводить на современный язык «классические» £
тексты, от Витрувия до Виолле-ле-Дюка. Но если идти даль- ^
ше, соответствие пропадает. Забывается контекст, матери- S
алы и инструментарий; тот факт, что «композиция» вдох- |
новляется идеологией; что «строительство» зависит от *
производственных отношений; что технические средства <5
влияют на пропорции, ритмы, пространственную архитек- :=
тонику и что эти средства меняются.
Что же касается весьма распространенной гипоте­
зы о том, что греки нашли всецело рациональное единство
«форма-функция-структура», которое распалось в ходе
истории и которое следует восстановить, то она довольно
соблазнительна. Но не учитывает новую проблематику—
проблематику здания. Знаменитое греческое единство от­
носится прежде всего к монументальным постройкам: хра­
му, стадиону, агоре.
Проблематика пространства и его производства вы­
ходит за рамки классической архитектуры, архитектуры
монументов и общественных зданий. В нее входит также
«приватное», жилье и жилищная среда. В частности, она
включает отношения между личным и публичным. Гло­
бальное сегодня обнимает собой оба члена и их отноше­
ния, что следует учитывать и в частных исследованиях, как
формальных, так и функциональных и структурных. Это
приводит к изменению «классических» западных поня­
тий, терминологии, концепций. Не странно ли, что Запа­
ду в этом смысле есть чему поучиться у Востока, что «ази­
атский способ производства» лучше, чем Запад, учитывает
«приватное», образ жизни? Как бы то ни было, эти поня­
тия — приватное и публичное, монумент и жилое здание —
входят в данную парадигму.
Таким образом, способность троякого (формального,
функционального, структурного) анализа расшифровать со­
циальное пространство можно признать лишь с оговорка­
ми. Через эту «решетку» утекает главное. Можно ее выстро­
ить, можно ею пользоваться, но не безоговорочно.
Выше мы попытались показать, что семантические
и семиологические категории (сообщение, код, чтение
и письмо и т. д.) описывают только уже произведенные про­
странства и не позволяют понять процесс их производства.
Некоторые основополагающие отношения — знак
(означающее/означаемое), символ и смысл, ценность (по­
вышающий ценность / ценимый, обесценивающий/обес­
цененный), референтный и безреферентный — находят
применение в пространстве. Существуют ли пространства,
обладающие значением? Бесспорно. Заложено ли означа­
емое в означающем? Здесь, как и в других случаях, между
ними может быть расхождение, несоответствие, колебание,
несогласованность, подмены (например, греческие колон­
ны на фасаде биржи или банка, агора или ее подобие в но­
вом городе-спутнике и т.д.). Что означают такие примеры?
Безусловно, не то, чем они кажутся или что стремятся оз­
начать. В частности, неспособность капитализма произве­
сти иное, не капиталистическое пространство и попытки
замаскировать само это производство, скрыть любые следы
максимальной выгоды. Существуют ли пространства, не об­
ладающие значением? Да, потому что они нейтральны, пу­
сты — или, наоборот, перегружены, расположены либо по
эту, либо по ту сторону означающего. Есть пространства
с избыточным значением, путающие следы, расшифровку
предполагаемых ими сообщений; в пространствах, произ­
веденных капиталистическими застройщиками, так много
знаков (благополучия, счастья, стиля, искусства, богатства,
силы, процветания), что зачастую стирается их первона­
чальное значение — значение рентабельности, и они лиша- 165
ются всякого смысла.
Пространство поддается расшифровке, декодирова­
нию: это возможно и даже, можно утверждать, нормально.
Это предполагает наличие кодировки, сообщения, прочте­
ния или читателей. Но с помощью каких кодов? Как и при
философском или литературном прочтении, множествен­
ное число здесь не подлежит сомнению. Но нужно еще на­
звать и перечислить эти коды, а если это невозможно, по­
яснить, почему и каким образом, учесть эту
НевОЗМОЖНОСТЬ И п р и д а т ь е й СМЫСЛ. См.: Barthes R. S/Z. Paris: Seuil,
Ролан Барт полагает, что любой чита- 1970. Р. 25 sq. [Барт р. s/z /
Пер Γ
тель данного текста имеет в своем распоряже- · ·|<· Косик о ва - вп · Мурат.
„ „ г г М.:УРСС, 2001.С.44ИСЛ.1.
нии пять кодов35. Прежде всего — код знания.
Эго, прибывающее на площадь Сан-Марко, знает некото­
рое количество вещей о Венеции, дожах, колокольне и т.д.
В нем всплывают воспоминания. Тогда Эго производит еще
один смысл, читает текст (воплощенный материально) та­
ким образом, какой приблизительно соответствует исполь­
зованию понятия «функция» и функциональному анализу.
Приблизительно! Он понимает, для чего служат или слу­
жили дворцы, тюрьма Пьомби, мост Вздохов! В то же вре­
мя Эго не может не заметить некоторые символы, носители
по-прежнему актуальных и вечных «ценностей», даже если
память относит их к определенной дате: это лев, фаллос (ко­
локольня), вызов морю. Впечатления отделяются от знаний;
высвобождается еще один код, еще один способ чтения —
символический. Эго не может не испытывать волнения;
когда-то он уже приезжал сюда; он грезил об этом месте; он о
читал книги или видел фильм («Смерть в Венеции»); этот S
субъективный, личный код выделяется сам по себе, и рас- 5
шифровка местности приобретает музыкальный характер, к
наподобие фуги: тема (локус: площадь, дворец) делится на §_
несколько голосов, которые сплетаются так, что не могут Jj;
ни разъединиться, ни слиться в один. И тогда перед лицом S
простых и чистых констатации (эмпирических: плиты, мра- |
мор, стулья кафе) встают непредвиденные вопросы: об ис- *
тине и иллюзии, красоте и сообщении, смысле этого зрели- <3
ща — не «чистого», ибо волнующего. :=
Семантико-семиологическое исследование становит­
ся множественным. В начале теория, исходя из разграни­
чения означающего и означаемого в строгом смысле, вы­
страивала два, и только два кода: денотативный (первый
уровень, буквальное, означаемое), принятый всеми линг­
вистами, и коннотативный (второй уровень, риторика), от­
вергаемый строго научной лингвистикой как недостаточно
жесткий. Позже понятия (сообщение, код, чтение) стано­
вятся более гибкими, множественное берет верх над жест­
ким единством, а различие — над однородностью. Но на­
сколько глубоко это различие и что это за различие?
Несколько кодов. Равно важных и интересных; вы­
строенных a posteriori с помощью анализа. Почему пять, а не
шесть, семь, десять, двенадцать? Что позволяет сделать вы­
бор между этими кодами? переходить от одного к другому?
Неужели ничего нет в остатке? Будет ли расшифровка дан­
ного текста (идет ли речь о вербальных или невербальных
знаках) исчерпывающей? Если же остаток все-таки есть, то
не делает ли он анализ бесконечным? не отсылает ли к дру­
гим кодам? или к чему-то, что кодом не является?
Анализ, который мы здесь прослеживаем, показыва­
ет, что остаток двоякий. По эту сторону видимого-читабель­
ного есть тело. Когда Эго прибывает в незнакомую страну,
в незнакомый город, он сначала испытывает их всем своим
телом: через обоняние и вкус, ноги и ступни, если не просто
проезжает их на машине. Через слух, воспринимая шумы
и голоса, их свойства. Через зрение: происходящее осажда­
ет вновь прибывшего, бросается в глаза. Именно через тело
воспринимается и переживается пространство, именно через
тело оно производится. По ту сторону есть Власть. Поделен­
ная на несколько властей, законных или незаконных, кон­
ституционных или нет, рассеянная по институциям и чи­
новничеству, власть не поддается декодированию. У нее нет
кода. Почему? В распоряжении государства есть существу­
ющие коды. Бывает, что оно выстраивает коды и навязыва­
ет их, но оно их меняет. Манипулирует ими. Власть не по­
зволяет заключить себя в рамки единой логики. У него есть
стратегии, тем более масштабные, чем больше у него ресур­
сов. Означающее и означаемое власти совпадают: насилие,
а значит, смерть. Во имя Бога, государя, отца, покровителя,
отечества? Вопрос второстепенный.
Идея, что исследовательская мысль способна выявить,
уловить или определить то, что находится в пространстве,
исходя из представлений о пространстве и общих понятий
(сообщение, код, читабельность и т. п.), —иллюзия. Иллю­
зия, сводящая материю и пространство к репрезентации,
носит общеизвестные названия: спиритуализм, идеализм.
Не является ли эта иллюзия общей для всех, кто выносит
за скобки политическую власть, а значит, государствен­
ное пространство, и видит только вещи? Перечень, класси­
фикация, декодирование — все эти приемы не выходят за
рамки описания. Но любой эмпиризм, тонкий или грубый,
основанный на логике или на фактах, предполагает не­
кое понятие пространства, а это понятие отвергает эмпи­
ризм; оно противостоит как ограниченным перечислениям
(в том числе короткому списку кодов), так и неопределен­
ности бесконечного анализа. Декодировать пространство?
Да, чтобы перейти от пространств репрезентации крепрезента- 167
циям пространства и показать соответствие, аналогию, опре­
деленную цельность пространственной практики и теории
пространства. Декодирование как прием тем более огра­
ниченно, что немедленно обнаруживает множественность
пространств, каждое из которых можно декодировать мно­
жественным образом.
Приняв за исходную точку пространство-материю,
мы получаем множество парадигматических оппозиций:
изобилие и пустынность, благоприятное и враждебное
и т.д. Поверх этого первого слоя пространства набрасыва­
ется первая сеть, результат земледельческой и пастушеской
деятельности: места происхождения и их метки, расста­
новка знаков и вех с их изначально двоякой обусловлен­
ностью (направление и ориентация, симметрия и асимме­
трия). Абсолютное пространство, пространство религии,
вводит в высшей степени релевантные оппозиции между
устной и письменной речью, между предписанием и запре­
том, доступным и недоступным, полным и пустым. Иногда
взятое из природы пространство и получает завершенность
и насыщенность, заполняясь живыми существами и сим­
волами; иногда выделенное в природе пространство остав­
ляют пустым: пустота символизирует некую трансценден-
цию и ее отсутствие-присутствие. Парадигма усложняется:
внутреннее-внешнее, открытое-закрытое, подвижное-не­
подвижное. В историческом пространстве диверсификация
локусов, их противопоставление и маркировка становятся
все более выраженными. Крепостные стены города создают
грубую материальную преграду куда лучше, чем формаль- о
ные оппозиции «кривая/прямая», «открытый/закрытый». S
Эта преграда имеет не одно значение и предполагает нечто л
большее, чем значения, поскольку укрепленный город на- к
делен административным господством над сельской мест- g.
ностью, он защищает ее и эксплуатирует — зачастую и то ^
и другое вместе. 2
Разнообразные локусы иногда противопоставлены, §
а иногда схожи или дополняют друг друга. Мы получаем §
классификацию (решетку) по топосам (изотопии, гетерото- Q
пии, утопии, то есть локусы аналогичные, локусы контраст- :=
ные, локус того, чего нет или больше нет, абсолютного, бо­
жественного, возможного), а также, и это главное, в высшей
степени релевантную оппозицию пространств подчиненных
и пространств освоенных.
 11.15
Прежде чем обратиться к последним определениям, нуж­
но выявить связь между осадочными отложениями (между
диахронией и синхронией). Ни одно пространство не ис­
чезает полностью, не уничтожается бесследно. Даже в Трое,
Сузах или Лептис-Магне сохраняется напластование про­
странств, занятых сменявшими друг друга городами. Если
бы дело обстояло иначе, не было бы никакого «взаимопро­
никновения» (пространств, ритмов, оппозиций). Однако
каждый последующий слой использует и переделывает пре­
дыдущий. Условия существования каждого периода, каждо­
го наслоения, выходят за пределы их самих. Эффект мета-
форизации? Да, но при этом включающий в себя и эффект
метонимизации, ибо напластование пространств представ­
ляет собой тем не менее единое множество (целое). Эти по­
нятия позволяют только изложить процесс, но не объяснить
его. Используя эти термины, можно описать, каким обра­
зом пространству природы (а значит, физическому и физи­
ологическому) удается не исчезнуть в пространстве религи­
озно-политическом, атому—в пространстве историческом,
а им обоим — в пространстве практическом, чувственном,
населенном телами и предметами, органами чувств и про­
дуктами (предметностью). Описываются метаморфозы, пе­
реносы, подстановки; природный объект (вот этот бугорок,
это дерево, этот холм) продолжает восприниматься в своем
природном контексте, тогда как социальное пространство
в окрестностях населяется предметами и видится также че­
рез призму «предметности», общей для природных объек­
тов и продуктов.
Господствующее и подчиненное: природное простран­
ство, преобразованное (опосредованное) определенной
техникой и практикой. В современную эпоху такие слу­
чаи и примеры бросаются в глаза, прочитываются как та­
ковые: бетонная дамба, шоссе. Господство, если можно так
выразиться, становится абсолютно господствующим. Бла­
годаря технологиям. Мы довели до совершенства «го­
сподствующее», которое восходит к глубинам истории
и исторического времени, ибо начинается с появлением
политической власти как таковой. Военная архитектура,
укрепления и валы, работы по строительству плотин и ир­
ригации дают множество прекрасных примеров подчинен­
ного пространства. Господствующее пространство — скорее
изделие, чем произведение, и еще не «продукт» в узком,
современном, промышленном смысле — есть результат за­
мыслов господина. На первый взгляд все очень просто. Од­
нако это понятие требует пояснений. Чтобы подчинить
пространство себе, техника вводит в предшествующее про­
странство определенную форму, чаще всего форму пря­
мых линий и прямоугольника (создает сетку, разбивает на
квадраты). Автострада грубо вторгается в пейзаж и мест­
ность: она режет пространство, как большой нож. Подчи­
ненное пространство, как правило, замкнуто, бесплодно, 169
опустошено. Его понятие обретает смысл лишь в противо­
поставлении другому, неразрывно связанному с ним поня­
тию — присвоению.
У Маркса присвоение (апроприация) четко противосто­
ит собственности, но само понятие далеко не во всем прояс­
нено. Оно почти сливается со «свойством» в антропологии
и философии; кроме того, Маркс ищет «свойство человека»:
для него это не смех, не игра, не осознание смерти и не жи­
лище; это — (общественный) труд в его нераз- 36
рЫВНОЙ СВЯЗИ С ЯЗЫКОМ. Б о л е е ТОГО, М а р к с Не см.: RapoportA. Pour une
р а з л и ч а е т ГОСПОДСТВО И а п р о п р и а ц и ю . С е г о ТОЧ- anthropologie de la maison.
Par,S: D u n o d 1
КИ ЗреНИЯ, ТРУД И ТеХНИКа, ГОСПОДСТВУЯ Над Ma- · 9? 2 · Этот автор,
w
w „ , в отличие от Холла, преувели-
ТерИЗЛЬНОИ прирОДОИ, у ж е СаМИМ ЭТИМ фаКТОМ ч и в а е т значение социокультур-
прИСВаИВаЮТ е е ДЛЯ НуЖД ( с о ц и а л ь н о г о ) чеЛОВе- ных факторов и акторов.
ка и преобразуют для этой цели. Природа из не­
благодарной матери, из врага превращается в «имущество».
Прояснить это понятие позволяет только критиче­
ское изучение пространства. Если природное простран­
ство изменяется, чтобы служить потребностям и возмож­
ностям данной группы, то можно сказать, что группа его
присваивает. Обладание (собственность) было лишь одним
из условий и чаще всего отклонением в рамках этой «при-
своительной» деятельности, достигающей вершины в про­
изведении искусства. Присвоенное пространство сближается
с произведением искусства, но не является его симулякром.
Обычно имеется в виду какая-либо постройка, памятник
или здание. Но не всегда — «присвоенными» можно на­
звать и ландшафт, и площадь, и улицу. Таких пространств о
m
множество, хотя не всегда легко сказать, в чем и как, кем
о
и для кого они были присвоены. I
Сб
Все сельские дома и деревни говорят, рассказыва­ О.
о
ют — как будто шепотом, немного сбивчиво — о жизни тех, о.
£
кто их построил и в них жил. Они несут на себе их печать. С
ω
Дом в Нормандии или Провансе не менее выразителен, о
I
чем иглу, хижина, японский домик 36 . Жилое пространство -Û
с;
сб
включает в себя пространство группы (семьи, часто много- §
численной) и пространство сообщества (разбитого на касты Q
или классы, которые стремятся его взорвать его изнутри). :=
Частное, приватное пространство отличается от простран­
ства публичного, но не отделено от него. В лучшем случае
внешнее пространство, пространство сообщества, являет­
ся подчиненным, а пространство внутреннее, пространство
семейной ж и з н и — присвоенным 3 7 . Это наглядный пример
еще непосредственной, но конкретно близкой к произве­
дению искусства пространственной практики. Чем и объ­
ясняется очарование и восхищение, какое до сих пор про­
буждают в душах эти ж и л и щ а . Присвоение происходит не
силами одной неподвижной группы: семьи, деревни, города. 170
В него включается время; присвоение нельзя понять в отрыве
от смены эпох и жизненных ритмов.
Подчинение и присвоение могут идти рука об руку. Так
и должно быть; но история (история накопления) является
также и историей их разделения, их противопоставления.
Господствующее берет верх. Вначале было присвоение без го­
сподства: шалаш, иглу, деревенский дом и т.д. Господство
усиливается по мере возрастания роли армий, военных дей­
ствий, государства и политической власти. Оп- 37
ПОЗИЦИЯ «ПОДЧИНеННОе/прИСВОеННОе» Не ОГра- см.: Bachelard G. Op. cit. P. 91
ничена рамками дискурса; это не просто одна [Башляр г. Указ. соч. с. 70-71]
из значимых оппозиций. Она порождает про­
тиворечие, конфликтный процесс, который развивается
вплоть до удручающей победы одного из ее членов, господ­
ства, и вплоть до сведения на нет второго члена — присво­
ения. Но этот второй член не может исчезнуть. Наоборот:
и практика и теория провозглашают его важность, требуют
его восстановить.
То же можно сказать о теле, о сексуальности. Пода­
вленное гнетущими силами, в том числе грубой техни­
кой и предельной визуализацией, тело распадается на ча­
сти, утрачивает власть над собой — оно уже не присвоено, не
принадлежит себе. В прошлом, в эпоху Античности и позже,
существовали культуры и техники присвоения тела. Спорт
и гимнастика — всего лишь пародии, подражания подобной
«культуре тела»; в еще большей мере это относится к «за­
гару», пассивному выставлению плоти на солнце. Заново
присвоить и тело, и пространство в их взаимосвязи — такова
составная часть любого современного проекта, как утопиче­
ского, так и реалистического, если он выходит за рамки са­
мой обыкновенной пошлости.
Что касается секса и сексуальности, то это более слож­
ный случай. Существовало ли вообще когда-либо при­
своение пола, если не считать мимолетного стечения об­
стоятельств, и то для ограниченного числа людей (как,
например, в арабской цивилизации Андалузии)? Присво­
ение пола требует разграничить репродуктивную функ­
цию и наслаждение, а это весьма тонкое разграничение;
его, по непонятным пока причинам, проводят с большой
опаской и с трудом, несмотря на весьма интенсивные на­
учные исследования (контрацептивы). «Функцию» биоло­
гическую и «функцию» человеческую, которую уже нельзя
определять как чистую функцию, судя по всему, крайне
сложно разграничить так, чтобы, отменив первую, не по­
дорвать и вторую; как и почему так происходит, не вполне
понятно. Складывается впечатление, что сама «природа»
не всегда может отделить сладострастие от боли; челове­
ческая способность к анализу стремится добиться одного 171
без другой, рискуя смешать их и растворить в нейтральном.
Или же ограничивая наслаждение заранее прогнозируемы­
ми состояниями, которые достигаются с помощью кодифи­
цированных приемов: наркотиков, эротики, чтения-письма
и текстов и т. д.
Пространства наслаждения, то есть пространства
по-настоящему присвоенного, пока не существует. Некоторые
примеры в прошлом оставляют место надежде, но результат
не соответствует желаниям.
Присвоение нельзя смешивать с близкой, но отлич­
ной от него практикой: использованием не по назначению.
Существующее пространство со своей конечной целью (сво­
им смыслом существования, обусловливающим его формы,
функции, структуры) может оставаться незанятым и впо­
следствии быть присвоенным ради того, чтобы использо­
ваться в иных целях. Совсем свежий и знаменитый пример
такого использования — пространство Ле-Аль, центрального
парижского рынка. На протяжении краткого периода (1969-
1971) Ле-Аль, городской центр, предназначенный для заку­
пок продовольствия, был превращен в место встреч и празд­
неств, игровой центр для парижской молодежи.
Использование пространств не по назначению, их
вторичное присвоение обладают глубоким смыслом и могут
служить уроком при производстве новых пространств. Не
исключено, что в трудный период развития определенного
(капиталистического) способа производства, находящегося
под угрозой и ориентированного на продление своих пол­
номочий (воспроизведение средств производства), исполь­
зование не по назначению приобрело даже больший мас­
штаб, чем попытки творчества (производства). Так, любые
сообщества обустраиваются в морфологически более ран­
них пространствах, не предназначенных для жизни сообща.
Вполне возможно, что эта морфологическая неприспособ­
ленность пространства играет свою роль в неудачах боль­
шинства попыток создать сообщество.
С теоретической точки зрения противопоставлять
производство использованию не по назначению бессмыс­
ленно. Цель и смысл теоретической мысли — производство,
а не новое использование; последнее само по себе есть лишь
реапроприация, а не творчество. Оно лишь на время кладет
конец господству неравенства.
 iii. Архитектоника пространства

III. 1 172

Классическая (метафизическая) философская мысль, уста­

навливая в онтологии умозрительным повелением предель­
ную точку формальной абстракции, помещает туда в каче­
стве содержания пространство «в себе». Спиноза уже в самом
начале «Этики» 1 рассматривает абсолютное пространство
как атрибут либо модус существования абсолютного суще­
ства, Бога. Но пространство «в себе» определяется как беско­
нечное и не имеет очертаний, ибо не имеет со-
д е р ж а н и я . ОНО н е Обладает ТОЧНО Определимой Спиноза Б. Этика. Ι, теорема
ф о р м о й , В н е м н е т НИ Ориентации, НИ Направ- XIV, королларий 2; теорема XV,
схолия
ления. Оно непознаваемо? Нет, оно неразличимо
(по Лейбницу). См к н и г у г Вейля 0 которой
В полемике Лейбница со Спинозой пойдет речь ниже.
и Декартом и в полемике Ньютона и Канта
с Лейбницем современные математики 2 признают правоту
Лейбница. Большинство философов задают абсолютное про­
странство разом, со всем, что в нем якобы содержится: фи­
гурами, отношениями и пропорциями, числами. Лейбниц
возражает, что пространство «в себе» и как таковое не есть
ни «ничто», ни «нечто», и тем более не вся совокупность ве­
щей или форма этой совокупности: это неразличимое. Чтобы
различить в нем «нечто», в него следует ввести оси коорди­
нат и точку отсчета, правое и левое, то есть направление осей,
ориентацию. Быть может, Лейбниц принимает «субъективи­
стский» тезис, согласно которому наблюдатель и мера созда­
ют реальность? Напротив: Лейбниц хочет сказать, что нуж­
но занять пространство. Что занимает пространство? Тело. Не
тело вообще, телесность, а данное конкретное тело, которое
обозначает направление жестом, вращение — поворотом, ко­
торое размечает пространство и задает его ориентацию. Со­
гласно Лейбницу, пространство абсолютно относительно, то
есть обладает совершенной абстрактностью, которая в ма­
тематической мысли делает его первозданностью (легко
превращающейся в трансцендентность), и конкретным ха­
рактером (именно в нем тела существуют и являют свое ма­
териальное существование). Каким образом тело «занима­
ет» пространство? Метафора «занимать» заимствована из
пространства бытового, то есть уже специфицированного,
уже «занятого». Связь между понятиями «свободное про­
странство» и «занятие пространства» далеко не очевидна
и не проста. Метафора не может заменить рефлексию. Занять
пространство? Мы знаем, что нет пространства предсуще-
ствующего, пустого, обладающего только формальными
признаками. Критика абсолютного пространства и его от­
рицание тождественны отказу от определенной репрезен­
тации: репрезентации содержащего, которое наполняется
содержимым — материей, телом. В рамках этой репрезен- 173
тации (формальное) содержащее и (материальное) содер­
ж а н и е безразличны друг другу, а значит, между н и м и нель­
зя уловить различие. Любая вещь может попасть в любое
«множество» локусов содержащего. Любой участок содер­
жащего может принять в себя все что угодно. Безразличие
оборачивается разделением, содержание и содержащее ока­
зываются внеположны друг другу. Пустое содержащее вби­
рает в себя некоторое собрание отдельных, разрозненных
предметов; тем самым разделение распростра- 3
НЯетсЯ И н а ч а с т и с о д е р ж а н и я ; ф р а г м е н т а ц и я Weyl H. Symmetry. Princeton:
п о д м е н я е т СОбОЙ МЫСЛЬ, а МЫСЛЬ к а к р е ф л е к с и я Princeton Univ. Press, 1952
СХОДИТ н а н е т И, В п р е д е л е , р а с т в о р я е т с я В ЭМ- [Веиль Г. Симметрия / Пер.
г г г
Б. В. Бирюкова и В. А. Данило-
ПИричеСКОМ ДеИСТВИИ - ПОДСЧете ТОГО ИЛИ Сего. в а п о д р е д Б А . Розенфельда.
«Логика разделения», складываясь как таковая, м.: наука, 1968].
вводит и обосновывает стратегию разделения.
Таким образом, напрашивается обратная гипоте­
за. Быть может, тело с его способностью к действию, с его
энергией, создает пространство? Очевидно, да, но не в том
смысле, что акт занятия «изготавливает» пространствен-
ность, а в смысле непосредственной связи между телом
и его пространством, между размещением в пространстве
и занятием пространства. Каждое живое тело до того, как
оно производит (воздействия на материю, орудия и предме­
ты), производит себя (питается) и себя воспроизводит (порождая
другое тело), уже является пространством и имеет свое про­
странство: оно производится в нем и производит его. При­
мечательная связь: тело, обладающее энергией, живое тело g
творит или производит свое пространство; и, наоборот, за- S
коны пространства, то есть различимости в пространстве,— «
это законы живого тела и развертывания его энергии. Это S
показывает Герман Вейль в своей книге о симметрии 3 . о.
В природе, неорганической и органической, симметрии (ne- w
реносная или поворотная), то есть наличие двусторонности |
или дуальности, левого и правого, отражения или «зеркаль- 2
ности», либо симметрии вращательной (в пространстве), £
не являются свойствами, внеположными телу. Эти свой- S
ства, определяемые в «чисто» математических терминах <
(отображения, операции, трансформации и функции), не !=
накладываются на материальные тела предсуществующей
мыслью, как полагают философы. Любые тела, распростра­
няя энергию, своими движениями производят простран­
ство и сами себя по законам пространства. Это относится
к частицам и планетам, кристаллам 4 , электромагнитным
полям 5 , делению клеток 6 , раковинам и архитектурным
формам, которым автор придает огромное значение. Пе­
ред нами переход от абстрактного к конкретному, интерес
которого состоит прежде всего в том, что он показывает их
неразрывную взаимосвязь. Одновременно это и переход от 174
ментального к социальному. Он придает понятию произ­
водства пространства еще большую силу.
Столь сильное обоснование позволяет распростра­
нить данное положение (с рядом замечаний и оговорок)
на социальное пространство. Оно будет представлять со­
бой особое пространство, произведенное действующими
в нем силами (производительными силами) в рамках опре­
деленной пространственной практики (социальной, обу­
словливающей и обусловленной). Оно будет
заключать в себе «свойства» —дуальность, сим­ Ibid. Р. зб sq. [Там же. С. 58
метрию,—не привнесенные в него ни челове­ и след.].
ческим, ни трансцендентным сознанием, но 5
По ходу дискуссии, которую
связанные с самим « з а н я т и е м » пространства, ведет Г. Вейль, опираясь на
причем это «занятие» следует понимать в ге­ «классические» положения
нетическом смысле, то есть как порядок и по­ Лейбница, Ньютона и Канта, он
следовательность производительных операций. формулирует некоторые возра­
жения относительно позиции
Что в таком случае происходит с древним поня­ Э. Маха (с. 50-57)· Признает ли
тием Природы? Оно меняется. он тем самым правоту Ленина
в «Материализме и эмпирио­
Когда неразрывная взаимосвязь меж­ критицизме»? Не вполне. Ско­
ду пространством и его «содержимым» рас­ рее он бы сказал, что Ленин
падается, рефлективная мысль обращается правильно поднял вопрос, но
к качествам и оккультным силам. Все, что про­ выстрелил «в молоко».
6
исходит из биолого-пространственной (гово­ Weyl H. Op. cit. P. 44 [Вейль Г.
ря одним словом, идиоморфной или биомор- Указ. соч. С. 62].
фной) реальности, будет нести на себе печать
конечности. Симметрия всех типов предстанет результа­
том расчетов некоего бога-математика, получившим мате­
риальное воплощение по повелению божественной воли
или силы. Цветок, не знающий, что он цветок и что он кра­
сив, обладает симметрией η порядка. Каким образом? Это
известно Природе порождающей (Спиноза) или богу-ма­
тематику (Лейбниц), ибо они и рассчитали розу! Если же
подобная операция представляется не вполне мыслимой,
как у Декарта и его школы, то расчеты приписывают «со­
знанию», человеческому или не человеческому, не слиш­
ком задаваясь вопросом, каким образом конечное может
быть воплощено помимо провиденциального либо транс­
цендентного действия Идеи (Гегель). В чем и каким обра­
зом природа как таковая может «быть» математиком, ф и ­
лософы с их научно-идеологическими разграничениями
так и не объяснили. Красота раковины, или деревни, или
собора приводит наблюдателя в замешательство. Тогда как
перед н и м (возможно) всего л и ш ь материальные модаль­
ности деятельного « з а н я т и я » пространства. Возникает во­
прос, не являются л и «интегроны» Ф. Жакоба 7 , с помощью
которых он объясняет единство органики, философско-на-
учно-идеологической уловкой, субститутом Божественного
провидения. 175
Если встать на иную точку отсчета, становится по­
нятно, что генезис в природе подчинен законам простран­
ства, которые являются законами природы. Пространство
как таковое (занимающее-занятое, совокупность локусов) ос­
мысляется материалистически. Оно как таковое предпола­
гает различия. Тем самым мы устраняем ряд затруднений,
связанных с происхождением различий (либо обратиться
к первозданности, к первоначалу как источнику этих раз­
личий, либо подпасть под материалистическую 7
к р и т и к у ЭМПИриОКриТИЦИЗМа). Ф о р м а ракОВИ- JaCob F. La logique du vivant,
НЫ н е я в л я е т с я р е з у л ь т а т о м НИ ц е л е с о о б р а з н о - une histoire de l'hérédité. Paris:
сти, ни «бессознательной» мысли, ни решения Ga,,imard. 197о. Р. 320 sq.
ВЫСШеЙ СИЛЫ. ПОЭЗИЯ ракОВИНЫ И МОЛЛЮСКОВ, См . Bachelard G. Op. cit. P. 125
ИХ м е т а ф о р и ч е с к а я рОЛЬ 8 СВЯЗаны н е С Т а й н - sq. [Башляр Г. Указ. соч. С. 94
ственной творящей силой, а с тем, каким обра- и след.].
зом непосредственно распределяется энергия
под действием определенных условий (в данном масштабе,
в данной материальной среде и т.д.). Отношения «приро­
да-пространство» не требуют опосредования через какую-
либо внешнюю силу, природную и божественную. Закон
пространства заключен в самом пространстве и не сводит­
ся к ложно-очевидному отношению «внешнее-внутрен­
нее»: оно —лишь очередная репрезентация пространства.
Маркс задавался вопросом: трудится ли паук? повинуется
ли он слепым импульсам? обладает ли он, вернее, являет­
ся ли он интеллектом? знает ли он, что он делает? Он про­
изводит, выделяет секрет, занимает пространство и по-сво- g
ему его порождает — пространство паутины, пространство и
своих стратегий и потребностей. Возможно ли помыслить 5
пространство паука как абстрактное пространство, заня-
о
тое следующими отдельными объектами: телом паука, его о.
с
секреторной железой и ножками, предметами, к которым
он подвешивает паутину, нитями паутины, мухами, кото­
рых он хочет поймать? Нет. Это значило бы наделить па­
ука пространством аналитического интеллекта и дискур­
са, пространством листа бумаги — даже если потом начать о.
восклицать: «Нет же! Это природа, инстинкт, провидение <
действуют на паука, и под их влиянием выходит чудо, вос­
хитительное творение: паутина с ее равновесием, ее устрой­
ством, ее обработкой». Можно ли сказать, что паук ткет па­
утину как продолжение своего тела? Да, хотя эта фраза дает
повод для критики. В паутине присутствуют симметрия
и асимметрия, пространственные структуры (точки креп­
ления, сеть, центр и периферия). Осознает л и паук эти
структуры как таковые, обладает л и знанием о них, подоб­
ным нашему? Конечно нет. Он производит. Бездумно? Раз­
умеется, он «думает», но не так, как мы. По своим характе­
ристикам его «производство» стоит ближе к моллюскам 176
или цветку, о котором пишет Ангелус Силезиус, чем к сло­
весной абстракции. Производство пространства начинает­
ся с производства тела и доходит до секреции, производя­
щей « ж и л и щ е » , которое одновременно служит и орудием,
средством. По законам, которые в классической термино­
логии именуются «восхитительными». Можно ли разде­
лить природу и расчет, органику и математику, производ­
ство и секрецию, внутреннее и внешнее? Безусловно, нет.
Паук уже (подобно группам людей) размечает (направле­
ния) и ориентирует по углам; он создает сеть и цепочку,
симметрии и асимметрии. Он простирает за пределы тела
дуальные свойства, характерные для его собственного тела,
отношений своего тела с самим собой и его актами про­
изводства и воспроизводства. В нем уже содержится левое
и правое, верх и низ. Здесь и теперь в гегелевском п о н и м а н и и
не сводится к «вещности», но включает в себя отношения
и процессы.
Из этого следует, что для живого тела (точно так же,
как для паука, моллюска и пр.) основополагающие локу-
сы, индикаторы пространства, качественно обозначены пре­
жде всего телом. Перед Эго всегда стоит непроницаемый
«другой» (тело перед другим телом), уязвимый только для
насилия — или для любви. Но внешнее есть одновременно
и внутреннее, в той мере, в какой «другой» также являет­
ся телом, ранимой плотью, доступной симметрией. Позд­
нее в человеческом пространстве обозначения становятся
количественными. Правое и левое, верх и низ, центр и пе­
риферия (поименованные или нет) — производные от теле­
сных действий. Что, судя по всему, является качественным
описанием не только жеста, но и тела в целом. Квалифи­
кация пространства в соотнесении с телом означает, что
оно обусловлено тем, что телу угрожает или что ему благо­
приятствует. Его детерминация имеет, по-видимому, три
аспекта: жест, след, метка. Жест в широком смысле: повер­
нуться — это жест, м е н я ю щ и й ориентировку и ориенти­
ры. Слово «жест» здесь уместнее, чем «поведение», ибо
жестикуляционный акт намерен, он имеет цель (без целе-
полагания). Паук двигается, моллюск выползает из ракови­
ны: это жесты. Затем появляются след и метка. У паука нет
этих « п о н я т и й » как таковых, и все же «такое впечатление,
что...». Метка поначалу делается из того, что есть у живо­
го существа,—кала, мочи, слюны и т. д. Метки сексуальные,
вероятно, появились рано, но с кем они связаны? И с чем?
Судя по всему, а ф ф е к т и в н ы м и метками о н и стали гораз­
до позже и л и ш ь у немногих видов. Преднамеренность воз­
никает поздно, одновременно с мозгом и руками. Однако
в ж и з н и ж и в о т н ы х метки играют роль уже на очень раннем
этапе. Места помечаются и замечаются. Вначале был Топос. 177
Задолго до Логоса, в сумерках ж и з н и , переживание уже обла­
дает внутренней рациональностью; оно производит задол­
го до осмысленного пространства и мысли о пространстве,
плодом которой являются репрезентации проекции, распа­
да, образа и о р и е н т а ц и и тела. Задолго до того, как простран­
ство, воспринимаемое « я » и для «я», представляется рас­
хождением и зазором, чисто виртуальными, о т л о ж е н н ы м и
к о н ф л и к т а м и и контактами. Задолго до того, как простран­
ство рисуется средой отдаленных возможно- 9
стей, местом потенциалов. Прежде аналитиче- См. анализ пространствен-
СКОГО, р а с ч л е н я ю щ е г о И н т е л л е к т а , ЗаДОЛГО ДО но-временного единства
З н а н и я Существовал р а с с у д о к Тела. празднеств и христианско-
г
_ го года в картине Брейгеля
Время распознается, но не отделяется от <<Битва Масленицы
и поста»,
пространства. Концентрические круги на ство- проделанный Клодом генье-
бе
л е Д е р е в а ГОВОРЯТ О е г о ВОЗрасте — р а в н о к а к (ßaignebet CI. Le combat
de Carnaval et de Carême / /
и «чудесно» определенные в пространстве за- Anna|es Économjes Sociétés
ВИТКИ раКОВИНЫ, ЗаКОНЫ КОТОрЫХ МОЖНО « n e - Civilisations. 1972. Vol. 27. № 2).
ревести» на язык абстракции лишь с помощью
сложных математических операций. Время неизбежно ло­
кально; сюда входят связи между локусами и их временем.
Явления, которые анализ связывает с одной только «тем-
поральностью», то есть рост, созревание, старение, неот­
делимы от другой абстракции — «пространственности».
Пространство и время появляются и проявляются как раз­
личные и нераздельные. Временные циклы соответствуют
кольцевым формам пространства, наделенным симметри­
ей. Быть может, линейные (повторяющиеся, механическо- g
го типа) временные процессы соответствуют осям (по ко- й
торым может повторяться какая-либо операция). Как бы то 5
ни было, распад пространственно-временного континуума £
и социальное воплощение этого распада — безусловно, позд- §.
нейшие явления, сопутствующие удвоению «репрезента- л
ция пространства / пространства репрезентации». Искус- |
ство сохраняет единство или стремится его восстановить9, g
отталкиваясь от пространств репрезентации. ω
Уже теперь становится ясно, как и насколько единство о.
живого материального существа основано на двойственно- <
сти. Другого оно носит в самом себе. Оно есть симметрия,
то есть удвоение, причем двойное (билатеральная симме­
трия, вращательная симметрия), которое к тому же удваива­
ется в пространстве и во времени, в повторении цикличном
и повторении линейном.
 Вокруг живого существа и благодаря его деятельно­
сти, которую можно назвать «производственной», склады­
вается поле, именуемое в бихевиоризме «поведенческим».
Это сеть отношений, которую живое существо, действу­
ющее в своей пространственной «среде», проецирует и од­
новременно реализует в этой среде и с ее помощью. Значит, 178
сама эта проекция пространственно детерминирована: в ней
заложена симметрия правого и левого, противопоставление
верха и низа и т. д.
В то же время живое существо с самого начала скла­
дывается как внутреннее пространство. В процессе филоге­
неза, как и генезиса отдельного существа, клеточная масса
почти сразу изгибается. Образуется полость, сперва простая,
затем сложная; ее заполняют жидкости, сперва относи­
тельно простые, затем все более разнообразные. Из приле­
гающих к этой полости клеток формируются перегород­
ки, мембраны, преграды, проницаемые и непроницаемые.
Внешнему пространству противостоит внутренняя среда,
или внутреннее пространство; таково первое и наиболее
решающее различие в истории биологического существа.
Роль внутренней среды будет постоянно возрастать; начи­
ная с первичной стадии, которая в эмбриологии именует­
ся «гаструла», произведенное таким образом пространство
приобретет разнообразные формы, структуры и ф у н к ц и и .
Внутреннее отделено от внешнего, ибо оно замкнуто
и делает живое существо «отдельным телом». Однако такая
замкнутость весьма относительна и не имеет ничего обще­
го с логическим, абстрактным разграничением. Мембраны
проницаемы, пронизаны порами и отверстиями. Обмен не
только не прекращается, но и возрастает, становится разно­
образнее: энергетический обмен (питание, дыхание, выде­
ления), и н ф о р м а ц и о н н ы й обмен (органы чувств). История
ж и з н и — это история все более разнообразного и интенсив­
ного взаимодействия между внутренним и внешним.
Понятие «замкнутость» в таком относительном
смысле, в отрыве от любых экстраполяции и систематиза­
ции, имеет прикладное значение. Оно позволяет выразить
происходящее как в ж и з н и природы, так и в ж и з н и обще­
ства. В обществе замкнутость стремится к абсолюту. Для
(частной) собственности, пространственного положения
города, нации, национального государства характерна зам­
кнутая граница. За исключением этого крайнего случая,
в любом пространстве-оболочке внутреннее и внешнее раз­
личаются, но относительно: перегородка всегда остается
проницаемой.
 • • •

III. 2
Если рассматривать живой организм в динамике, его мож­
но определить как механизм, улавливающий (различны­
ми способами) энергию в своем окружении. Он поглощает 179
тепло, дышит, питается. «В норме» он содержит и удержи­
вает в себе избыток энергии — больше, чем ему нужно, что­
бы реагировать на непосредственные побуждения и (нега­
тивное) воздействие. В результате он получает возможность
проявлять инициативы (не детерминированные, но и слу­
чайные). Этим остатком, излишком определяется различие
жизни и выживания (жизненного минимума). Полученная
энергия не складируется до бесконечности, не сохраняется
в состоянии застоя: в таком случае организм вырождается.
Энергия по самой сути своей должна быть потрачена, при­
чем продуктивно, даже если «производство» сводится к игре
или беспричинному насилию. Она всегда производит не­
кое воздействие, создает опустошение или реальность, из­
меняет пространство или порождает пространство. Живая
(жизненная) энергия действует, по-видимому, только при
наличии остатка, излишка, избытка и расходования. Тогда
энергия расточается, причем ее взрывное расточение не от­
личается от продуктивного использования: уже в животной
жизни игра, борьба, война и секс идут рука об руку. Произ­
водство, разрушение и воспроизводство пересекаются.
Энергия накапливается — это очевидный факт; одна­
ко осмыслить механизмы этого накопления, а главное, его
последствия непросто. Трата всегда кажется «избыточной»
и даже «ненормальной». Однако если живое существо не
располагает таким излишком, открывающим перед ним
возможности, то в настоящем оно реагирует совсем иначе.
Другими словами, принцип экономии, нередко провоз- g
глашаемый приверженцами рационализма определенно- £
го типа и грубого функционализма, с биологической или 5
«биоморфической» точки зрения недостаточен. Этот низо- S
вой принцип, увязывающий энергетические траты с недо- о.
статком энергии, относится к уровню выживания. л
Обратная гипотеза, то есть гипотеза о необходимо- *
сти и полезности расточительства, игры, борьбы, искусства, £
праздника, Эроса, встречается в философской традиции, ï
противостоящей рациональному «принципу экономии» 5
с его мелочным продуктивизмом (тратить по минимуму <
и только для удовлетворения «потребностей»). Гипотеза об :=
излишке, избыточности, то есть трансгрессии, характерна
для направления, восходящего к Спинозе, а далее — Шил­
леру, Гете, Марксу (который ненавидел аскетизм, хоть ино­
гда и позволял себе увлечься аскетизмом «пролетарским»).
Своего апогея эта тенденция достигает у Ницше — а не
у Фрейда, который в своих биоэнергетических теориях
вновь впадает в механицизм. В психоанализе оппозиции
«Эрос/Танатос», «принцип удовольствия / принцип реаль­
ности, или производительности», «влечение к жизни / вле­
чение к смерти» полностью утрачивают диалектический 180
характер и слишком часто превращаются в механическую
игру псевдопонятиями, метафорами недостатка энергии.
Живой организм поглощает, расходует и растрачива­
ет излишек энергии, потому что это ему дозволено Космо­
сом. Дионисийский аспект бытия — безмерность, опьянение,
риск, порой смертельный,—имеет свою степень свободы
и свою ценность. В живом организме, тотальном теле зало­
жена возможность (что не означает ни ее реализации, ни мо­
тивировок) игры, насилия, празднества, любви. 10
Н и ц ш е а н с к о е разграничение апОЛЛО- см.: MonodJ. Hasard et
НИЧеСКОГО И ДИОНИСИЙСКОГО начал уЧИТЫВа- nécessité: Essai sur la philosophie
ет Оба аспекта ЖИВОГО Существа И его ОТНОШе- naturelle de la biologie moderne.
J
Pans: Ed. du Seuil, 1970.
нии с пространством, как своим, так и чужим:
насилие и устойчивость, избыток, но равновесие. В нем есть
смысл, пусть даже оно и недостаточно.
Живое существо не сводится к поглощению энергии
и ее «экономичному» использованию. Оно не поглощает
все что угодно и не тратит как угодно. У него есть своя добы­
ча, своя среда, свои враги, иначе говоря, свое пространство.
Оно живет в своем пространстве. Оно — часть своего простран­
ства, его элемент (его фауны или флоры, его экологии, бо­
лее или менее устойчивой экологической системы). В этом
пространстве живое существо получает информацию. Изна­
чально, то есть до того, как в человеческих обществах изобре­
ли абстракцию, информация не отделена от материи, точно
так же как пространство не отделено от своей формы: клетка
получает информацию в материальном виде. Однако у уче­
ных, открывших эти явления10, прослеживается системати­
ческая и философская тенденция сводить живое существо
(клетку и совокупность клеток) только к получению инфор­
мации, то есть ничтожно малой энергии. Они не учитывают
энергетику, обходят живое тело как вместилище и запас си­
ловой энергии. Делая упор на явления саморегуляции, они
перестают замечать перебои, избытки и нехватки, расходо­
вание. Как будто за пределами программы двойной системы
регуляции, описанной в биологии (органические вещества
и катализаторы), ничего не остается. Правда, энергетическая
теория действительно пренебрегала информационным, ре­
ляционным, ситуационным аспектами, уделяя внимание
только грубой энергии, измеряемой в калориях.
В действительности живое существо в своих отно­
шениях с самим собой и своим пространством использует
(впрочем, не разделяя их) два типа энергии — тонкую и гру­
бую. Оно заключает в себе механизмы, позволяющие накап­
ливать огромное количество энергии и бурно ее расходо­
вать (мускулы, половые органы, конечности), и механизмы,
реагирующие на очень слабые раздражители, на инфор­
мацию, и почти не потребляющие энергию (чувства, мозг 181
и органы чувств)11. Здесь вновь появляется, или проявляется,
основополагающая двойственность живого существа: оно не
информационная машина и не машина желающая, убиваю­
щая, производящая, но несет в себе и ту и другую.
Энергии, окружающие живое существо, те, которые
оно поглощает или которые ему угрожают, подвижны. Это
«течения» («потоки»). Организм, напротив, должен обла­
дать устойчивыми механизмами для поглощения энергии.
Он должен защищаться от агрессии, определяя
границы, КОТОрые п о д д е р ж и в а е т И Охраняет, — это хорошо показал Жорж
г р а н и ц ы вокруг СВОегО Тела. Батай, развивающий в своей
части
Таким образом,
г
накапливаемый и растра-
г
«ПРОКЛЯТОЙ » ницшеан-
скую тематику. Было бы упу-
чиваемыи излишек энергии входит в само щением не упомянуть ЗД есь
ПОНЯТИе «ЖИВОГО Тела» И его ОТНОШенИЙ СО имя В. Райха, создателя энер-
СВОИМ пространством: С Самим СОбоЙ, С 6ЛИЖ- гетической теории (этой ча­
сти его наследия нередко не
НИМ Окружением, ОКресТНОСТЯМИ И Всем МИ- уделяют должного внимания).
ром. Продуктивное растрачивание себя име- ср. также югославский фильм
ет смысл; чтобы такое расходование считалось «w. R. мистерии организма»
( и л и <<Тайны
«ПРОДУКТИВНЫМ», е м у н е о б х о д и м о (и ДОСТаТОЧ- организма»), где
Г ^ ^ этот вопрос освещается не без
но) произвести любое, даже самое малое изме- юмора.
нение в мире. Тем самым в понятие производ­
ства привносится свежая живительная струя, в которой оно,
однако, не растворяется: игра есть изделие или произведе­
ние, игровое пространство есть продукт, продукт деятель­
ности, оформляющейся (устанавливающей себе правила)
в процессе своего развития. К тому же производительная
энергия предполагает отношения живого существа с са- g
мим собой и принимает форму воспроизводства, для ко­
ι
торого также характерна повторяемость: клетки (деление S
и размножение), действия, рефлексы. Размножение поло- S
вым путем — это лишь одна из многочисленных форм ре- о.
продукции, опробованных природой; она кажется главной <я
только потому, что оказалась успешной для некоторых ви- |
дов. В случае полового размножения прерывистый, взрыв- g
ной характер производительной энергии, видимо, одержал ω
верх над последовательным производством, почкованием *
и пролиферацией. <
Избыточная энергия, как и энергия «нормальная», на- Ξ
ходится в двояких отношениях—с самой собой, то есть с нака­
пливающим ее телом, и со «средой», то есть с пространством.
В жизни любого «существа» (вида, отдельной особи, группы)
бывают моменты, когда в его распоряжении имеется слишком
много энергии, готовой выплеснуться наружу. Она может об­
ратиться против самой себя или излиться вовне, щедро и бес­
цельно. Примеры разрушения и саморазрушения, немотиви­
рованного насилия и суицида нередки в природе и тем более
среди людей. Разного рода эксцессы всегда проистекают из
избытка энергии; это, вслед за Ницше, понял Ж. Батай, раз­
вивший эту гигантскую идею до гигантских размеров. Следо­
вательно, существование пресловутого «инстинкта смерти»
сугубо вторично. Со времен Фрейда психоаналитики, изу­
чая симптоматику так называемых патологических тенден­
ций и влечений, установили немало точных фактов, относя­
щихся к «полям», обозначаемым терминами Эрос и Танатос,
нарциссизм, садомазохизм, саморазрушение, эротика, трево­
жные состояния, неврозы и психозы. Тем самым соотнесение
с основной тенденцией становится еще более спорным. Кон­
цепция инстинкта смерти, или влечения к смерти, уничто­
жающей силы, которая противостоит вечно побежденному
утверждению жизни, коренным образом отличается от идеи
ответного удара, «отдачи» жизненной энергии вследствие из­
лишеств, которые сами по себе необходимы. Даже если пред­
ставить себе в пространстве энергетический «негатив», то,
в чем растрачивается, рассеивается, вырождается энергия, все
равно смерть и саморазрушение будут лишь следствиями, а не
причинами и мотивами. «Влечение к смерти» можно опре­
делить только как непроизводительное использование фун­
даментальной энергии, ее, так сказать, «злоприменение»,
злоупотребление ею. Оно — результат диалектических кон­
фликтных отношений, заложенных в самой энергии, отноше­
ний, несводимых к простым механизмам защиты и равнове­
сия и к их отказу. В радостном пессимизме есть смысл.

• • •

т. 3
Выше мы рассматривали пространство последовательно,
partes extra partes, как говорит Спиноза. Вне всякого сомне­
ния, в такой части присутствует конечное, частицы и раз­
делы, элементы, начало и изначальное (этимологическое).
Само понятие формы и «отражения» или удвоения внутри
этой формы, создающего ее как таковую, иными словами,
понятие симметрии с его принципиальной двойственно­
стью (осевая симметрия и вращательная симметрия — асим­
метрия, подчеркивающая симметрию, и т.д.) предполагает
замкнутое пространство: тело с его очертаниями и граница­
ми. Очевидно, что все эти деления и распределения энергии
не самодостаточны; «потоки» циркулируют и распростра­
няются в бесконечном пространстве. «Бесконечность есть
изначальный факт: следовало бы только объ­ 12
яснить, откуда берется конечное... В бесконеч­ Nietzsche F. Le livre du
ном времени и бесконечном пространстве не су­ philosophe / Trad. A. Marietti.
ществует целей». Мысль головокружительная. Paris: Aubier-Flammarion, 1969.
Fragm. 120 [Ницше Φ. Полн.
«Человечество должно уметь стоять, ни на что собр. соч.: В13т./
не опираясь,—великая задача художника!»12 — Пер. А. И. Жеребина. 183
добавляет Ницше, отнюдь не признававший, од­ М.: Культурная револю­
ция, 2007- Т. 7: Черновики и на­
нако, абсолютного, общего и тотального прио­ броски 1869-1873 гг. С. 419]·
ритета воображаемого. 13
Быть может, и бесконечное, и конечное — Ibid. [Там же].
14
это иллюзия? одно есть иллюзия другого? ми­
Как пишет Герман Вейль, это
ражи? отражения или преломления по эту и ту абсолютно точное, строго мате­
сторону каждой части? Время в себе есть абсурд; матическое понятие.Тело или
пространство в себе тоже. Относительное и абсо­ фигура в пространстве симме­
тричны относительно данной
лютное отражаются друг в друге, бесконечно от­ плоскости Е, если они совпа­
сылают друг к другу, как пространство и время. дают со своим изображением
Двойная поверхность, двойная видимость, под­ в плоскости Е, рассматрива­
чиненная одному закону и одной реальности — емой как зеркало. Каждой точ­
ке ρ соответствует одна, и толь­
реальности отражения-преломления. Максимум ко одна точка р\ находящаяся
различия, заданный в любом различии, даже на таком же расстоянии от Е.
минимальном. «Все фигуры принадлежат субъек­ Отражение есть приложение
пространства к самому себе
ту. Он — зеркало, схватывающее поверхности»™. (Weyl H. Op. cit. P. 12-13 [Вейль Г.
Указ. соч. С. зб])·
Следовательно, интерес и зна­
чение зеркала обусловлены не
тем, что оно отсылает «субъек­
т. 4 ту» (Эго) его изображение, но
тем, что оно распространяет на
пространство повторение (сим­
Отражение, порождая поверхность, изображе­ метрию), присущую телу. Тот
ние14, зеркало, выходит за рамки поверхности же (Эго) и Другой (изображе­
и затрагивает глубинную связь повторение- ние) стоят лицом к лицу, обла­
различие. Удвоение (симметрия) есть повтор, дают максимально возможным
сходством, почти тож­
который, однако, производит основополага­ деством, — и абсолютно
ющее для пространства различие. Следует ли различны, ибо изображе­ СО
ш
понимать удвоение как числовую итерацию ние лишено всякой плот­ Ι­
Ο
ности и веса. Эго видит
(ι ПЛЮС Ι плюс ι и т.д.) или как рекурренцию своего двойника; правое
I

ряда? Нет. Скорее наоборот. Удвоение и симме­ и левое присутствуют, но о

о
трия-асимметрия вводят иные понятия при­ меняются местами. Q.
чины и следствия, несводимые к классическим 15 с
Weyl H. Op. cit. P. 12
(линейным) последовательностям. Зеркало «ре­ [Вейль Г. Указ. соч. С. зб]. X
ально» (у предметов это встречается на каждом о
шагу), но пространство в зеркале воображаемо; а Эго есть ме­ О)
I-
сто воображаемого (Льюис Кэрролл). Но для живого тела
Q.
зеркальное отражение воображаемо, зато его эффект реален <
15
настолько, что обусловливает строение высших животных .
Левая половина их тела словно бы отражает правую в пло­
скости зеркала; возникающая тем самым осевая симметрия
получает завершение в симметрии вращательной —жизни
позвоночного столба.
 В социальном плане пространство (в любом обществе)
имеет двоякую «природу», двоякое общее «существование».
С одной стороны, человек (каждый член данного общества)
отсылает к самому себе, определяется в пространстве; он
имеет для себя и перед собой непосредственную и в то же
время объективную реальность. Он находится в ее центре, 184
обозначает, измеряет себя и сам служит мерой. Это «субъ­
ект». Гипотеза о его устойчивом социальном статусе—когда
он определяется неким состоянием и через это состояние —
предполагает, что он наделен определенной ролью и функ­
цией: индивид, личность. А также локусом, местом, постом.
В то же время пространство является медиатором (опосре­
дующим элементом): за каждой плоскостью, каждым не­
прозрачным контуром «человек» видит нечто иное и наце­
лен на это иное. Социальное пространство тем
самым выстраивается как транспарентность, об этом проявлении и его
З а п о л н е н н а я ТОЛЬКО СВеТОМ, « П р и с у т с т в и е м » принципиальной двойствен-
ности см после
и влияниями. С одной стороны,
1
пространство
г г
· Ание Работы
М. Мерло-Понти, где он пере-
содержит непрозрачные зоны, тела и предметы, ходит от феноМенологическо-
ТОЧКИ Ц е н т р о б е ж н о й акТИВНОСТИ И б у р л я щ е й го описания перцепции к бо-
лее
энергии, потаенные и даже недоступные ло- глубокому анализу («Око
и д у х > > ) 0 д н а к о Ме
кусы, полости, черные дыры. С другой - в нем · РлоПо"ти
J
' ' г «^ г "г J остается в рамках философских
ЯВЛенЫ П о с л е д о в а т е л ь н о с т и , м н о ж е с т в а П р е д - категорий «субъекта» и «объ-
МеТОВ, ЦепОЧКИ Т е л , К а ж д о е ИЗ КОТОрЫХ ВЫЯВ- екта», вне всякой связи с соци-
ляет другие, бесконечно проскальзывающие из ™*Η0" практикой.
невидимого в видимое, из непрозрачности в транспарент­
ность16. Предметов можно коснуться, их можно ощупать,
почувствовать их запах, услышать их звук, а потом рассмо­
треть глазами, изучить взглядом. Каждый контур, каждая
плоскость пространства словно являет свое зеркало, создает
свой мираж; в каждом теле отражается весь остальной мир,
тело и мир отсылают друг к другу в вечно повторяющем­
ся механизме отражений, красок, света, фигур. Достаточ­
но сменить локус, изменить место объекта и его окружение,
чтобы он вышел из темноты к свету, из потаенного к явному,
из латентного к ясному.
Без учета этой двойственности природно-социально-
го пространства невозможно понять и сам язык. «Природа»
воспринимается лишь через отдельные объекты и конту­
ры, но внутри ясного и четкого множества, где тела, прояв­
ляясь, выходят из природной темноты и непрозрачности
на свет, причем не произвольно, а в определенной последо­
вательности, в определенном порядке, сцеплении. В любом
природном и тем более социальном пространстве движе­
ние от темного к освещенному, от тайного к расшифрован­
ному происходит постоянно. Оно входит в само утверж­
дение пространства. Непрекращающаяся расшифровка
является одновременно и объективной, и субъективной
деятельностью и потому снимает эту старин­ 17
ную философскую оппозицию. Процесс рас­ См. книги Октавио Паса, осо­
шифровки усиливается, когда скрытым частям бенно «Конъюнкции и дизъ­
пространства (внутренности вещей, вещам, на­ юнкции» («Conjunctions and
Disjunctions», 1969). где тело,
ходящимся вне перцептивного поля) соответ­ зеркало, двойственно­
ствуют наборы символов, знаков, указателей — сти и их диалектическая 185
взаимосвязь представ­
нередко запретных, сакральных или проклятых, лены в свете поэзии. Во всех
разоблачающих и скрытых. Следовательно, эту обществах, культурах и циви­
непрерывную деятельность нельзя назвать ни лизациях Пас различает про­
субъективной, ни объективной, ни сознатель­ тивостоящие друг другу знаки

ной, ни бессознательной: она порождает сознание,тела и знаки не-тела.

18
заложена в сообщениях самому переживанию — Любопытно, что зеркало отсут­
через пространство и механизм отражений ствует у Башляра в «Поэтике
и миражей в пространстве. пространства», зато им очень
интересовались сюрреалисты.
Пространство, мое пространство: это Один из них, Мабий, посвятил
не контекст, для которого я являюсь текстом, ему целую книгу. Кокто, отво­
это прежде всего мое тело, и другой для мое­ дивший зеркалу большое место
в своем поэтическом и кине­
го тела, следующий за ним как его тень и от­ матографическом творчестве,
ражение,—подвижное пересечение всего, что уже изобрел предрассудок
касается моего тела и всех остальных тел, что «чистой» визуальности. Зер­
затрагивает их, что им угрожает или благопри­ кало играет огромную роль во
всех народных и художествен­
ятствует. Значит, если вернуться к использо­ ных традициях (см.: Schefer G. L.
ванным ранее терминам, имеют место разгра­ Scénographie d'un tableau. Paris:
ничения и конфликты, контакты и разломы. Seuil, 1969). Психоаналити­
ки широко использовали «эф­
Но за всеми этими разнообразными смысло­ фект зеркала», уничтожая фи­
выми эффектами пространство переживается лософское понятие Субъекта.
на глубинном уровне, образованном удвоениями, И злоупотребляли этим эффек­
отзвуками и отголосками, отражениями и ре­ том, ибо рассматривали его вне
пространственного контекста,
дупликациями, которые порождают странные а пространство понимали лишь
различия и порождаются ими: лицо и зад, глаз как внутреннее пространство
и плоть, внутренности и экскременты, губы психической структуры лично­
сти и ее «топики». Если
и зубы, отверстия и фаллос, сжатые кулаки — же говорить об обобще­
открытые ладони, а также одетое-обнажен­ нии «эффекта зеркала» до СО
m
ное, открытое-закрытое, обсценное-привычное уровня теории идеологий ΙΟ­
17
и т.д. Причем все эти оппозиции и конъюнк­ (см.: Althusser L. Idéologie СIО
et appareils idéologiques Q.
ции-дизъюнкции не имеют ничего общего ни d'Etat / / La Pensée. 1970.
Ι­
Ο
с логикой, ни с формализмом. Juin. № 151), то это фанта­ о
Q.
Может ли существовать зеркало и ми­ зии, вызванные не вполне
осознанным стремлени­
раж без антизеркала, без непрозрачного, слепо­ ем спасти догматический
го «переживания»? Нет. «Зеркала, плоды тре­ марксизм.
вог» (Тристан Тцара). «Я, искаженное светом
зеркало» (Ж. Батай). «Нужно стереть отражение личности, χ
чтобы вдохновение вырвалось из зеркала» (П. Элюар). Зер­ <
кало?18 Его чистая и нечистая, почти материальная и едва
ли не ирреальная поверхность являет Эго его материаль­
ное присутствие; оно вызывает его противоположность, его
отсутствие и присущность этому «другому» пространству.
В зеркало проецируется симметрия Эго, оно открывает ее
в нем и верит, что совпадает с этим «другим»,—тогда как
это его репрезентация, обратное изображение, где левое
находится справа; это отражение, производящее предель­
ное различие, повторение, превращающее тело Эго в не­
отвязный призрак. Тождество здесь есть абсолютная ина-
ковость, абсолютное различие, а транспарентность равна 186
непрозрачности.

т. 5
Если у моего тела есть порождающий закон, одновремен­
но абстрактный и конкретный, зеркальная поверхность де
лает его видимым, расшифровывает его. В ней 19
явлены отношения между мной и мной самим, Ж. Бодрийяр в своей книге
между моим телом и сознанием моего тела; не «Система вещей» полагает, что
потому, что отражение (рефлексия) обуслов­ зеркало для буржуа — лишь
расширение «его» гостиной,
ливает мою целостность как субъекта (хотя так, «его» спальни. Тем самым
по-видимому, считают некоторые психоанали­ он сужает значение зерка­
тики и психологи), но потому, что оно преоб­ ла и даже отвергает (психоа­
налитическое) понятие нар­
разует то, чем я являюсь, в знак. Блестящая пре­ циссизма. Амбивалентность
града, непродуктивная поверхность повторяет (двойственность) описанных
и обнажает в воображаемой реальности то, чем явлений во всей присущей им
я являюсь: обозначает это. Завораживающая аб­ сложности вновь проявляется
в текстах Ж. Лакана (см. статью
стракция! Для того чтобы познать себя, я от­ «Стадия зеркала» во «Фран­
19
рываюсь от своего «я» . Головокружительно. цузской энциклопедии»: Le
Если Эго не обретает себя в динамике, бросая stade du miroir / / Encyclopédie
вызов собственному изображению, оно превра­ française. VIII. 2. H), однако так
и остается непроясненной.
щается в Нарцисса — или в Алису. Эго грозит Согласно Лакану, зеркало по­
опасность потерять себя; пространство-вымы­ зволяет преодолеть раздро­
сел поглотит его, холодная поверхность заклю­ бленность тела в языке, но
чит его в свою пустоту, превратит в отсутствие, делает Эго неподвижным, за­
стывшим, а не указывает воз­
лишенное всякого присутствия, всякого телес­ можность выхода к и в прак­
ного тепла. Зеркало являет (представляет) са­ тическое и одновременно
мую объединяющую, но и самую разъединя­ символическое (вообража­
емое) пространство.
ющую связь между формой и содержанием:
властную реальность и ирреальность форм, то, как они вы­
талкивают и хранят содержания, но также и необоримую
силу содержания, его непрозрачность, мое тело (содержание
«моего сознания») и летела, то есть других. Сколько пред­
метов имеют этот двойственный характер — они переход-
ны (ведут к чему-то иному) и в то же время являются целью,
«ориентиром» со своим внутренним смыслом! И среди про­
чих, можно сказать, главный — зеркало... Однако если кто-
то, подобно некоторым фанатикам психоанализа, скажет,
что всякая собственность определяется своего рода эффек­
том зеркала, ибо обладание предметом обозначает Эго для
него самого,—этот кто-то выйдет за пределы, поставленные
«культурой» для глупости как таковой.
К тому же аргументов в пользу систематическо­
го обобщения эффектов этого предмета найдется не так
уж много. Он играет свою роль в определенном масштабе,
в ближайшем окружении тела. 187
Таким образом, зеркало есть предмет в ряду других
предметов, но отличный от любого другого предмета — ис­
чезающий и завораживающий. В нем и с его помощью сво­
дятся воедино черты других предметов в соотнесении с их
пространственной средой: это предмет в пространстве, гово­
рящий о пространстве, несущий информацию о простран­
стве. Аналог «картины», подобно ей, наделенный рамой,
которая определяет его пустоту-полноту. Зеркало привно­
сит в пространство, произведенное жизнью природы, а за­
тем и жизнью общества, поистине двойную простран-
ственность: воображаемую как источник и разграничение,
конкретную и практическую как сосуществование и разли­
чие. Многие философы и не философы (например, Ленин)
пытались определить мышление через зеркало, отражение,
рефлексию. Они путали действие и символ. До своего прак­
тического воплощения, физического изготовления, зеркало
существовало в магии и мифе. Водная поверхность символи­
зирует поверхность сознания и материальную (конкретную)
расшифровку, переход из темноты к свету.
В принятой нами перспективе следует, таким обра­
зом, установить и исследовать ряд отношений, которые
обычно считаются «психическими» (относящимися к пси­
хике). Мы рассматриваем их как материальные (заданные
двумя типами материи: телом-субъектом и зеркалом-объек­
том), но в то же время как проявления более «глубинных»
и общих связей, о которых пойдет речь ниже,—повторяемо­
сти и дифференциации. Каковы же эти отношения? g
a) симметрия (плоскости и оси), удвоение, рефлексия S
с их коррелятом — асимметрией; «
b) мираж и эффекты миража: отражения, поверхность- £
глубина, явленное-скрытое, непрозрачность- о.
прозрачность; я
c) язык, «рефлексия», устойчивые оппозиции: конноти- |
рующий-коннотированный, оценивающий-оцениваемый; £
преломление в дискурсе; £
d) осознание себя и другого, тела и абстракции, инаково-
Q.
сти и искажения (отчуждения); <
e) время, непосредственная (переживаемая, а значит,
слепая, «бессознательная») связь повторения
и дифференциации;
f) наконец, пространство в его двоякой обусловлен­
ности: вымышленное-реальное, произведенное
и производящее, материальное-социальное, непосред­
ственность-опосредование (среда и переходность), сопря­
жение-разграничение и т.д.
В этом царстве теней позднее формируется царство
символов и знаков, носителей благотворной и пагубной яс­
ности. Вначале символы и знаки были криптическими,
причем физически: погребенными в гротах и пещерах, про­
клятых хранилищах и так называемых святых местах, свя­
тилищах, дарохранительницах. Истина знаков и знаки ис­
тины таятся в одной и той же загадке — загадке италийского
и римского «mundus», пропасти, дыры; загадке христиан­
ских ковчегов, подземных церквей и часовен, которые так
и назывались — крипты. Загадке тела и непрозрачных тел,
откуда истина выходит на свет. Тело освещает собой цар­
ство теней.
Что касается пола, то его нельзя считать особым слу­
чаем; здесь также имеется:
a) симметрия (и асимметрия): мужское и женское, са­
мец и самка;
b) смещенный эффект иллюзии (транспарентности
и непрозрачности); другой прозрачен, и это тот же, в сумер­
ках двойственности: то же желание, не ведающее себя как
таковое. Отсюда — расщепление и вторжение воли (силы) во
имя познания-незнания.
c) расщепление желания, предвосхищающее разрыв
и вспышку удовольствия, влечет за собой отделение от Дру­
гого, ни в коей мере не исключающее «рефлекцию» (этот
термин более точно, нежели «отражение» или «рефлек­
сия», обозначает отношения Того же и Другого: каждый
преследует себя, полагая, что стремится к другому, и пре­
следует другого в образе самого себя);
d) отсюда — великая ностальгия по абсолютной любви,
отсылающая к любви относительной; ностальгия по «чи­
стой» любви, неотделимая от разочарования, ибо немыс­
лимая без плоти, которая, обращая влечение и напряжение
вспять, заменяет его более доступным и не менее разоча­
ровывающим совокуплением. Ностальгия — несовпадение
и обида. Перед нами воображаемая плоскость зеркала, раз­
деляющего двойников; в этом пространстве образов каж­
дый видит себя, смешивая свои черты с чертами партнера.
Разумеется, теория Двойника нуждается в дальней­
шем развитии. Здесь намечена лишь отправная точка этой
теории отражений и миражей. Изучение Двойников долж­
но затронуть, среди прочего, и пространство театра с его ме­
ханизмом вымышленного и реального двойничества, ин­
терференцией взглядов и миражей, где сталкиваются, не
смешиваясь, актер, зрители, «персонажи», текст, автор. Бла­
годаря этим механизмам тела переходят из пространства
«реального», непосредственно переживаемого (зал, сцена),
в пространство воспринимаемое—третье пространство, от­
личное и от сценического, и от зрительского. Это третье,
вымышленно-реальное пространство есть (классическое)
пространство театра.
Что оно такое — репрезентация пространства или 189
пространство репрезентации? Ни то ни другое; и то и дру­
гое вместе. Театральное пространство предполагает репре­
зентацию пространства, то есть пространство сценическое,
которое соответствует определенной концепции простран­
ства (античный, елизаветинский, итальянский театр). Про­
странство репрезентации, опосредованное, но пережи­
ваемое, включает в себя данное произведение и данный
момент времени и как таковое реализуется в спектакле.

III. 6
Выявление оснований и опор, на которых в ходе генетиче­
ского процесса выстраиваются различные социальные про­
странства,—лишь начальный этап в изучении этой внешне
совершенно прозрачной «реальности». Нужно еще отсечь
те репрезентации пространства, которые затемняют дело —
именно тем, что представляют данную реальность уже
вполне ясной.
Эффекты миража, первичные условия которых мы вы­
яснили (но не рассмотрели подробно) выше, могут быть
весьма необычными (и вводить необычность в рамки обыч­
ного). Эффекты эти не сводятся к удивлению Эго, которое,
смотрясь в зеркало, открывает в нем себя или впадает в нар­
циссизм. Воздействие пейзажа обусловлено не тем, что он
являет собой зрелище, но тем, что он, подобно зеркалу и ми­
ражу, дает каждому (кто это ощущает) иллюзорный и одно­
временно реальный образ творческой силы, которую субъ- S
ект (Эго), поддавшись обману, чудесным образом на миг
приписывает себе. Такова притягательная власть картины,
особенно когда взгляду открывается городской пейзаж, сра­
зу заявляющий о себе как о произведении (Венеция). От- |
сюда возникает иллюзия туриста — иллюзия причастности g
к произведению и его понимания только потому, что он пе- *>
редвигается по этим местам, по этому пейзажу, и пассив- х
но воспринимает изображение. В результате и конкретное <
произведение, и порожденные продукты, и производствен­
ная деятельность затемняются, погружаются в забвение.
Эффекты миража имеют далекоидущие послед­
ствия. Чем прочнее утверждается в современном мире аб­
солютное пространство, тем более обманчивой становится
его прозрачность и тем сильнее становится иллюзия новой
жизни. Жизнь? Она здесь, совсем рядом. Мы простираем
к ней руки из своей повседневности. Ничто не отделяет нас
от нее: о чудо, вот она, по ту сторону зеркала. Для нее есть
все условия. Чего же не хватает? Слова (устного или пись­
менного)? жеста? Или надо ударить в какую-то точку, устра- 190
нить то или иное препятствие (идеологию, знание или ка­
кой-нибудь репрессивный институт, религию, театр, школу,
зрелище и т. п.)?
Иллюзия новой Жизни одновременно и истинна
и ложна, а значит, не истинна и не ложна. То, что складыва­
ются условия для иной жизни, что эта иная жизнь уже заяв­
ляет о себе,— правда; то, что предвестие тождественно бли­
зости, а непосредственно возможное существует отдельно
от отдаленного и невозможного,—заблуждение. 20
Пространство, содержащее эти условия, совпа- данная идея, имплицитно при­
дает С Пространством, ПреПЯТСТВуЮЩИМ pea- сутствующая в книге Ж. Мато-
ре
ЛИЗаЦИИ ВОЗМОЖНОСТеЙ. ЕГО ТранСПареНТНОСТЬ ( M o t o r e ^· L'espace humain.
- ^ Pans: La Colombe, 1962), не-
обманчива; она требует прояснения, хотя на сколько снижает ее значение,
П е р в ы й ВЗГЛЯД уНИЧТОЖаеТ ЭТу П о т р е б н о с т ь . К а - хотя это одна из лучших работ
жеТСЯ, ЧТО ТОТаЛЬНая ( ф и з и ч е с к а я , ЭКОНОМИЧе- ° пространственных метафорах
екая, социальная, политическая, психическая,
культурная, эротическая и т.д.) революция близка и зало­
жена в настоящем. В действительности для того, чтобы из­
менить жизнь, надо изменить пространство. Абсолютная
революция? Это наше отражение, наш мираж в зеркале аб­
солютного (политического) пространства.

т. 7
Социальное пространство не является пространством со­
циализированным™. Так называемая общая теория «социа­
лизации» всего, что предшествует обществу,—природы,
биологии, физиологии (потребностей, «физической» жиз­
ни)—сводится к идеологии. И к «реактивному» эффекту
миража. К примеру, полагать, что пространство-природа,
описанное географией, впоследствии социализируется,—
значит обрекать идеологию либо на ностальгические со­
жаления об исчезновении этого пространства, либо на
утверждения, что оно совершенно не важно, ибо все рав­
но исчезает. Когда общество меняется, материалы для этих
изменений берутся из другой, исторически (генетиче­
ски) предсуществующей социальной практики. Природ­
ного, изначального в чистом виде нет нигде. Отсюда —хо­
рошо известные затруднения, с которыми сталкивается
(философская) мысль, рассуждая об истоках. Понимание
пространства как пустоты, которую затем наполняет и пре­
образует социальная жизнь, относится к той же гипотезе
изначальной «чистоты», отождествляемой с «природой»,
с отправной точкой человеческой реальности. Незанятое
пространство, ментальная и социальная пустота, содержа­
щая возможность социализации не-социального, естьрепре- 191
зентация пространства. Считается, что его преобразует в «пе­
реживаемое» некий социальный «субъект», движимый
практическими (труд, игра) или же биосоциальными (мо­
лодежь, дети, женщины, активные люди) мотивами. Из по­
добной репрезентации для философской мысли рождается
пространство, где якобы обитают, переживая его, «корыст­
ные» индивиды и группы. О современном пространстве,
вышедшем из пространства исторического, вернее бу­
дет сказать, что оно является не столько социализированным,
сколько социализирующим (учитывая множество сетей).
Будет ли трудовое пространство (когда о нем можно
вести речь) пустотой, занятой данной конкретной сущно­
стью—трудом? Нет. Оно производится в рамках глобально­
го общества, в соответствии с основными производствен­
ными отношениями. Из чего состоит в капиталистическом
обществе трудовое пространство? Из производственных еди­
ниц-, предприятий, сельскохозяйственных компаний, офи­
сов. В него входят и различные сети, связующие эти еди­
ницы. Инстанции, управляющие сетями, не совпадают
с теми, которые организуют труд, но соотнесены с ними
в рамках относительно когерентного целого, не исключаю­
щего конфликтов и противоречий. Следовательно, трудо­
вое пространство есть результат: (повторяющихся) жестов
и (серийных) действий производительного труда, а так­
же — и во все большей степени — разделения (технического
и социального) труда и, как следствие, рынков (локальных
национальных, мирового) и, наконец, отношений собствен- g
ности (владения и управления средствами производства). £
Это означает, что пространство труда обретает контуры 5
и границы лишь для и благодаря абстрагирующей мысли; £
оно — сеть в ряду других сетей, пространство в ряду других, о.
взаимопроникающих пространств и обладает ЛИШЬ ОТНОСИ- со
тельным существованием. |
Социальное пространство никогда не свободно от £
двойственности, даже если его дуальные, бинарные детер- £
минанты входят в состав и подчинены триадам. Оно являет *
себя по-разному, и репрезентации его тоже различны. Разве <
не служит оно всегда (и одновременно) полем деятельности •=
(открывая простор для реализации планов и намерений) —
и опорой деятельности (совокупностью локусов, откуда исхо­
дит и куда направлена энергия)? Разве не является оно акту­
альным (данностью) и в то же время потенциальным (средой
возможностей)? Одновременно и количественным (измеря­
емым в единицах измерения), и качественным (конкретной
протяженностью, где энергия либо возобновляется, либо
иссякает, где расстояние измеряется усталостью, временем
активности)? Одновременно и набором материалов (пред­
метов, вещей), и совокупностью инструментов (орудий, при­
емов эффективного использования приспособлений и ве­
щей в целом)?
Пространство предстает как объективно существу­
ющее, но в социальном плане существует лишь для дея­
тельности (для ходьбы и благодаря ей, для передвижения
верхом, на машине, на корабле, по железной дороге, на
самолете).
С одной стороны, все его направления подобны, с дру­
гой — некоторые имеют преимущество. То же относит­
ся к углам и вращениям (левое во всех значениях, пагуб­
ное — правое, правильное). С одной стороны, пространство
предстает однородным, открытым для разумных, дозво­
ленных или предписанных действий; с другой — оно несет
в себе для отдельных личностей и их групп бремя запре­
тов, потаенных свойств, милостей и немилостей. Локализа­
ции соответствует иррадиация, центральной точке — токи
и диффузия. Социальная энергия, точно так же как энер­
гия материальная, молекулярная или атомная, распро­
страняется и рассеивается, концентрируется в отдельных
локусах и воздействует на их окружение. То есть социаль­
ные пространства обретают материальную и в то же вре­
мя формальную основу: концентрические круги и пря­
моугольная сетка, прямая и кривая линии, модальности
разметки и ориентации. Нельзя определить социальные
пространства, сведя их к этой двойственности; она лишь по­
ставляет материал для самых разнообразных реализаций.
В пространстве-природе, которое позднее стали называть
«географическим», маршруты прочерчены с помощью про­
стых линейных следов. Дороги и тропы — это поры, которые,
расширяясь, но не сталкиваясь, образуют площадки (оста­
новки, излюбленные места) и границы. Через эти поры,
подчеркивающие и использующие местные особенности,
текли все более плотные человеческие потоки: миграции,
перегон скота на новые пастбища.
Подобные виды деятельности и пространствен­
но-временные детерминанты будут соответствовать антро­
пологическомууровню социальной реальности. Мы уже дали
определение этому уровню: разметка, ориентация. Эта дея­
тельность доминирует в архаических, земледельческо-па-
стушеских обществах, а затем идет на спад, становится вто­
ричной. «Человек» всегда размечает свое пространство,
расставляет вехи, метки, оставляет символические и в то
же время практические следы; « о н » постоянно обознача­
ет в пространстве перемены направления, повороты, либо
применительно к собственному телу, рассматривая его как
центр, либо применительно к другим телам (ориентация по
звездам, когда восприятие угловых координат уточняется
благодаря углу освещения). 19!
Не стоит полагать, будто «первобытный человек»
(скажем, пастух-кочевник) представляет себе л и н и и (пря­
мые и кривые), углы (тупые и острые) и систему мер (даже
виртуально). Метки остаются качественными, как для ж и ­
вотных. Направления видятся благоприятными и л и не­
благоприятными. Метки — это эмоционально окрашенные
предметы, которые позже будут называть «символически­
м и » . Неровности местности связываются либо с каким-ли­
бо воспоминанием, либо с возможным действием. Сети
троп и дорог продолжают пространство тела и образуют та­
кое ж е конкретное пространство. Пространственно-вре­
менные направления в представлении пастуха населены ре­
альными и в ы м ы ш л е н н ы м и , опасными и благосклонными
«существами». Подобное определенное, символико-прак-
тическое пространство содержит относящиеся к нему
м и ф ы и рассказы. Сети и границы образуют конкретное
пространство, близкое н е столько к пространству геоме­
трическому, сколько к паутине. Как м ы знаем, счет — это
сложная реконструкция того, что «природа» производит
в ж и в о м теле и л и в его продолжении. Знаем м ы и то, что
символика и практика неразделимы.
Наиболее важное значение имеют, безусловно, отно­
ш е н и я между границами, а также между г р а н и ц а м и и пои­
менованными местами (для пастуха это место — зачастую
огороженное,—куда он загоняет стадо; источник; граница
пастбищ, находящихся в его распоряжении; запретная для
него территория соседей). Таким образом, всякое размечен- g
ное, ориентированное социальное пространство предпола- Î3
гает отношения, которые накладываются на сети поимено- л
ванных локусов и включают в себя: Î3
a) пространство, доступное для нормального исполь- о.
зования (маршруты всадников или стад, дороги, ведущие л
к полям, и т. д.), а также правила и практические модально- |
сти этого использования, предписания; £
b) границы, запреты, пространства недоступные, отно- *>
сительно (соседи и друзья) или абсолютно (соседи и враги); *
Q.
c) жилища, либо постоянные, либо временные; <
d) стыки: нередко это переходы и места встреч, отно­
шений и обменов; зачастую на них наложены запреты, ко­
торые в определенный момент снимаются с помощью ри­
туалов. В число подобных ритуалов входит объявление
войны и заключение мира. Очевидно, что границы и стыки
(то есть точки разлома) в разных случаях выглядят по-раз­
ному: более или менее оседлые крестьяне, народы, живущие
грабежами и войной, кочевники или пастухи, регулярно пе­
регоняющие стада, и т. д.
Социальное пространство, как и пространство приро­
ды, трехмерно: в него входят горы, возвышенности, небес­
ные тела, гроты и пещеры; водные поверхности, плоскости
и равнины разделяют и соединяют высоты и глубины. Из
этого складывается репрезентация Космоса. Точно так же пе­
щеры, гроты, потайные места и подземелья превращаются
в репрезентации и мифы о матери-земле и мире. Оппози­
ции запад-восток, север-юг, верх-низ, вперед-назад в вос­
приятии пастуха не имеют ничего общего с абстрактными
репрезентациями. Для него это одновременно отношения
и качества. Размеченное пространство исчисляется време­
нем, измеряется в весьма расплывчатых единицах (шагах,
усталости) и в частях тела (локоть, дюйм — палец, фут — сто­
па, ладонь и т. п.). Благодаря смещению центра тело того,
кто мыслит и действует, подменяется социальным объек­
том—хижиной вождя, столбом, позднее храмом или цер­
ковью. «Первобытный человек» определяет пространство
и говорит о нем как член коллектива, занимающий четко
установленное место, тесно связанное с временем. Он не ви­
дит себя в пространстве как одну из многих точек в абстракт­
ной среде. Подобное восприятие появляется гораздо позже,
вместе с абстрактным пространством «планов» и карт.

т. 8
Тело служит для пространства отправной и конечной точ­
кой. С ним, с нашим телом, мы уже неоднократно сталкива­
лись выше. Но с каким телом?
Все тела похожи, но различий в них больше, чем сход­
ства. Что общего между телом крестьянина, накрепко свя­
занного с рабочим быком и соединенного плутом с землей,
и телом блестящего всадника на боевом или парадном коне?
Их тела различаются не меньше, чем тела (кастрированно­
го) быка и коня! Животное в обоих случаях служит посред­
ником (средством, орудием, промежуточным звеном) между
человеком и пространством. Различие двух этих посредни­
ков сопровождается и аналогичным различием пространств.
Иначе говоря, поле пшеницы и поле боя —разные миры.
Какое тело мы возьмем, привлечем, обнаружим в ка­
честве точки отсчета? Тело по Платону или тело по Фоме
Аквинскому, тело — носитель интеллекта или тело — но­
ситель образа жизни; тело во славе или тело презренное?
«Телесность», высшую из абстракций? Тело-объект (как
у Декарта) или тело-субъект (как в феноменологии и экзи­
стенциализме)? Тело дробное, представленное в изображе­
ниях, в словах, обсуждаемое в деталях? Или надо исходить
из дискурса о теле? Как избежать мертвящей абстракции
дискурса? Как ограничить ее и выйти за эти границы, если 195
мы отталкиваемся от абстракции?
Быть может, следует исходить из «социального тела»,
истерзанного, разбитого изнурительной практикой — разде­
лением труда —различными инстанциями? Но каким обра­
зом определить критическое пространство, если мы берем
тело в уже «социальном» пространстве, уже искалеченным
им? По какому праву и как определить это тело само по себе,
вне идеологии?
Тело, возникающее выше по ходу нашего анализа,—
это не философский субъект или объект, не внутренняя сре­
да, противостоящая среде внешней, не нейтральное про­
странство и не механизм, части или фрагменты которого
занимают это пространство, но пространственное тело. Про­
странственное тело, продукт и производящая сила некое­
го пространства, непосредственно определяется им, полу­
чая от пространства симметрию, взаимосвязь и обоюдность
действий, оси и плоскости, центры и периферии, конкрет­
ные, то есть пространственно-временные оппозиции. Мате­
риальность такого тела обусловлена не соединением частиц
в единый механизм и не природой, безразличной к про­
странству и растекающейся в нем, занимающей его. Исток
его материальности лежит в самом пространстве, в распро­
страняющейся и используемой энергии. Если все же счи­
тать тело «машиной», то это будет двойная машина: одна
работает на грубой энергии (пище, метаболизме), другая —
на тонкой энергии (информации органов чувств). Но оста­
ется ли «двойная машина» машиной? Диалектический л
подход позволяет конкретизировать весьма абстрактное кар- Î3
тезианское понятие, относящееся к не менее абстрактной л
репрезентации пространства,—понятие машины. Двойная Î3
машина предполагает взаимодействие в рамках своей дуалъ- о.
ной структуры. Она включает в себя поразительные эффекты л
и исключает механистичность, однозначное, односторон- |
нее определение. Передатчики и рецепторы тонкой энергии £
расположены в органах чувств, афферентных и эфферент- «
ных каналах (нервах), мозге. Материальные органы — это му- *
скулы и, наконец, половые органы, полюс накапливаемой <
взрывной энергии. Устройство органического тела также не- :=
посредственно связано с устройством (организацией) про­
странства. Могут ли тенденции, отличающие это целое,—
тенденция к поглощению, хранению, накоплению энергии
и тенденция к ее внезапному выбросу,—сосуществовать,
не вступая в конфликт? Так же обстоит дело и с тенден­
цией к освоению пространства и тенденцией к его захва­
ту. Кульминацией конфликтов, неотделимых от простран­
ственно-временной реальности тела (которая не является
ни субстанцией, ни объектом, ни механизмом, ни потоком,
ни замкнутой системой), будут конфликты между позна­
нием и действием, между мозгом и полом, между желани­
ями и потребностями человеческого существа. Который из
них более, а который менее важен — сугубо оценочный во­
прос; он имеет смысл, только если мы выстраиваем иерар­
хию. А иерархия не имеет смысла, вернее, теряет смысл. Она
вводит нас в западный, иудеохристианский Логос. Но после­
дующие разграничения связаны не только с языком, дроб­
ностью слов, изображений, локусов. Они проистекают так­
же — и в первую очередь — из оппозиции, присущей живому
организму как диалектическому целому. Полюс тонких
энергий (мозг, нервы, чувства) не обязательно согласуется
с полюсом грубых энергий (половыми органами), скорее на­
оборот. Любой живой организм обладает смыслом и суще­
ствованием лишь постольку, поскольку составляет целое со
своими продолжениями: с пространством, которое ему до­
ступно и которое он производит (расхожий термин «среда»
сводит деятельность к пассивной интеграции в материаль­
ную природу). Всякий живой организм отражается, пре­
ломляется в тех изменениях, какие он производит в своей
«окружающей среде» — в своем пространстве.
Это тело нуждается в изучении; случалось, его скры­
вали, утаивали, но затем оно вновь оживало и воскресало.
Быть может, история тела связана с историей пространства?
Тело, явленное нам со своими изъянами, но и сво­
ей мощью, своими победами, не поддается ясному (а на са­
мом деле банальному и идеологическому) определению: его
нормальное состояние трудно отличить от ненормально­
го, здоровье — от патологии. Можно ли разграничить удо­
вольствие и боль в том, что мы условно называем «природа»
и что подчинено закону оплодотворения? Весьма сомни­
тельно. Граница между ними — скорее творение рода чело­
веческого, великое и зачастую извращенное творение, плод
совместных усилий знания и искусства. Человечество пла­
тит за него очень дорого: разрывом между тем, что не подда­
ется расщеплению, и тем, что расщеплять запрещено.
Продолжим перечисление того, что тело дарит про­
странству. Чувственно воспринимаемое пространство име­
ет основу, или фундамент, ground, или back-ground (хотя эти
термины здесь не релевантны): запахи. Наслаждение и его
противоположность, то есть, говоря философским языком,
близость «субъекта» и «объекта», достигается именно через
запахи и связанные с ними локусы. «Они двигаются вперед
по подлеску, среди карликовых берез, изодранных медве­
жьими когтями и рогами северных оленей... На раненых су­
чьях следы снега и солнца, птичий помет; ухо ловит вскрик
древесного сока, хлынувшего из глубоких корней, назой­
ливое электрическое потрескивание насекомых, зов гни­
ющей древесины в гниющем лесу, танец умирающих вет- 197
вей — они плесневеют и ломаются, распространяя смрад от
земли до неба. Ноздри вдыхают лесное зловоние, электри­
ческая гниль ближе гниющей человеческой плоти, разлага­
ющегося мяса, тошнотворного дерьма и зараженной крови,
ничто не пахнет хуже, чем угасающая жизнь, переставшая
быть жизнью и еще не ведающая об этом. Спасибо, господа
философы!..»21
Тяжелые, неприятные запахи компенсируются
и уравновешиваются в природе чудесными аро- 21
м а т а м и дуШИСТЫХ ЦВеТОВ, б л а г о у х а н и е м ПЛО- «Зачем мы во Вьетнаме»
ТИ. О д н а к о З а ч е м П о д р о б н о О с т а н а в л и в а т ь с я Нормана Мейлера, последний
на этом пространстве, отвергаемом гигиеной эпизод.
и дезинфекцией? Можно ли, вслед за Холлом, считать, что
это явления антропологического или «культурного» поряд­
ка? И если некоторые «современные люди» действительно
не любят запахи, надо ли рассматривать этот факт как при­
чину и следствие развития индустрии моющих средств? От­
ветить на этот вопрос — задача культурных антропологов;
мы лишь отметим, что исчезновение запахов наблюдается
в современном мире повсюду.
Большая стирка, изгнание естественного аромата
и зловония с помощью разного рода дезодорантов свиде­
тельствуют, что торжество образности, зрелища, дискурса,
чтения-письма—лишь отдельные аспекты более обширно­
го процесса. Тот, кто привык помечать места, людей и вещи
запахом (а таков каждый ребенок), нечувствителен к рито­
рике. Переходный объект, то есть объект (в том числе эро- л
тический), за который «цепляется» желание, стремясь вый- Î3
ти за пределы своей субъективности и достичь «другого», л
принадлежит прежде всего к ольфакторной сфере. Î3
Запахи нельзя расшифровать. Нельзя составить их пе- о.
речень: он не будет иметь ни начала, ни конца. Они «инфор- л
мируют» о «глубинном» — о жизни и смерти. Они не образу- |
ют никаких релевантных оппозиций, разве что одну, начало g
жизни — конец жизни. У них нет иных каналов, кроме непо- ï
средственной связи между рецепторами и окружением; есть *
лишь нос и нюх. Обоняние, информация и одновременно <
прямой стимул к грубой реакции, блистательно воплоща- Ξ
ет животное начало — пока «культура», рациональность, об­
разование, отмытое (чистое) пространство не приводят к его
атрофии. Разве это не патология—таскать с собой атрофиро­
ванный орган, предъявляющий свои требования?
 Роза, не знающая, что она роза, не ведающая своей
красоты (Ангелус Силезиус), не ведает и того, что испускает
дивный запах. И хотя цветок уже пребывает во власти пло­
да, он являет нам свое преходящее великолепие; он явлен
как природа и «бессознательный» расчет, план, механизм
жизни и смерти. Запах, щедрое насилие природы, не озна­
чает ничего; он есть и высказывает то, чем является,—не­
посредственной, яркой особенностью того, что занимает
данный локус и выходит за рамки этого локуса, в его окрест­
ности. Природный аромат и зловоние сообщают. Промыш­
ленное производство всегда дурно пахнет —и производит
духи и ароматы; их наделяют «значением», а слова, реклам­
ные слоганы, добавляют к ним означаемые: женщина, све­
жесть, природа, страна «Любен», «гламур». Но духи про­
изводят или не производят эротику, они о ней не говорят.
Они делают данный локус волшебным — или оставляют та­
ким, каким он был.
Вкусовые ощущения трудно отделить от запахов
и ощущений тактильных (губ, языка). Однако они отлича­
ются от запахов тем, что даны попарно; они образуют оп­
позиции: кислый-сладкий, соленый-сахарный. Следова­
тельно, их можно кодировать и производить в соответствии
с определенным кодом — поваренной книгой, где заданы
правила одной из практик, производства вкусов. Но из них
не складывается сообщение: кодировка наделяет их детер-
минантой, которой они сами по себе не имеют. Сладкое
не отсылает к кислому, однако в сладкой кислинке и кис­
ловатой сладости заложена своя прелесть. Сладкое про­
тивостоит и кислому, и горькому, хотя кислый вкус не со­
впадает с горечью. В данном случае социальная практика
разделяет то, что в природе существует вместе; она нацеле­
на на производство наслаждения. Вкусовые оппозиции об­
ретают силу лишь в связи с другими качествами, относя­
щимися к тактильным ощущениям: холодному и горячему,
хрустящему и мягкому, гладкому и шероховатому. Из со­
циальной практики, именуемой «кухня», искусства обра­
щаться с огнем и льдом, варить, тушить, жарить возникает
реальность, наделенная, так сказать, человеческим, «гу­
манным» смыслом, хотя гуманизм обращается к ней редко;
ибо традиционный гуманизм, равно как и современная его
противоположность, почти не ведает наслаждения, также
довольствуясь словами. В сердцевине тела есть почти нере-
дуцируемое (несмотря на все усилия) ядро, «нечто» еще не
дифференциальное, но и не индифферентное и не недиф­
ференцированное,—тесный союз вкусов и запахов в изна­
чальном пространстве.
Перед нами нечто гораздо большее и совсем иное, чем
опосредованное телом соприсутствие пространства и Эго
(как изящно выразился бы философ). Спациальное тело,
превращаясь в тело социальное, не вступает в некий пред-
существующий мир; оно производит и воспроизводит, вос­
принимает воспроизведенное или произведенное им. Тело
несет в себе свои свойства и пространственные детерми­
нанты. Воспринимает ли оно их? В чувственной практи- 199
ке восприятие правого и левого должно проецироваться на
и в вещи, быть ими маркированным. В пространство надо
ввести, то есть произвести двойные детерминанты: оси ко­
ординат и круглую шкалу, направление и ориентиры, сим­
метрию и асимметрию. Все условия и принципы литера­
лизации пространства заложены в теле, но их еще следует
реализовать так, чтобы правое и левое, верх и низ были обо­
значены, маркированы и позволяли делать выбор (для жеста,
действия). 22
ПО МНенИЮ Т о м а Т И С а " , С л у х у п р и н а д - Выдающийся специалист по
ЛеЖИТ р е ш а ю щ а я рОЛЬ В ЛатералИЗаЦИИ ВОС- проблемам слуха, создатель
принимаемого пространства. Пространство механического (электронно-
1 1 1 г
го) слухового аппарата, ав-
н е ТОЛЬКО ВИДИМО, НО И СЛЫШИМО, ОНО ОТКрЫ- т о р многочисленных работ
вается слуху раньше, чем взгляду. Правое и ле- по ортофонии.
вое ухо воспринимают окружающее по-разно­
му. Это различие привлекает внимание ребенка и придает
плотность, физический объем получаемым им сообщениям.
Следовательно, слух — опосредующее звено между простран­
ственным телом и локализацией внеположных ему тел. Ор­
ганическое пространство уха, рожденное вначале отноше­
ниями ребенка с матерью, распространяется затем на более
отдаленные шумы, на голоса. Нарушения слуха приводят
к нарушениям латерализации, восприятия внешнего про­
странства и пространства внутреннего (дислексия и т.д.).
Полностью однородное, абсолютно симультанное
пространство было бы неразличимым. В нем отсутствовал
бы элемент вечно намеченного и вечно разрешаемого кон- л
фликта между симметрией и асимметрией. Следует ера- £
зу отметить, что современное архитектурное и урбаниста- |_
ческое пространство тяготеет к такой однородности: в нем Ï3
смешиваются, сливаются геометрическое и визуальное, оно о.
вызывает физическую дурноту. Все похоже; нет больше ни
локализации, ни латерализации. Любые означающие и оз­
начаемые, любые метки и указатели добавляются задним
числом, ради украшения, усиливая впечатление пустыни
и ощущение дискомфорта.
Такое пространство аналогично пространству фи- <
лософской — картезианской — традиции. Еще это, к не- -Ξ
счастью, пространство чистого листа бумаги, чертежной
доски, планов, изображений в разрезе, вертикальных про­
екций, макетов и проектов. Замена его на пространство вер­
бальное, семантическое или семиологическое, еще более
несостоятельна. Сухой узколобый рационализм лиша­
ет пространство его глубины и основы — тотального тела,
мозга, жестов и т.д. Он забывает, что пространство — это
не проекция умственной репрезентации, не видимое-чи­
табельное: оно образуется благодаря слуху (его слушают)
и действию (жестам, физическим перемещениям). 200
Теория информации, уподобляющая мозг машине,
приемнику сообщений, выносит за скобки особую физио­
логию этого органа и его роль для тела. Если рассматривать
мозг вместе с телом, внутри тела, он окажется не только за­
писывающим и расшифровывающим устройством. И тем
более не машиной желаний. Тотальное тело образует, про­
изводит пространство, в котором будут существовать сооб­
щения, коды, шифры и расшифровки, возможность приня­
тия решений.
Так возвращается, воссоздается физи- paz о. conjonctions et
ческое, пракТИКО-чувственное п р о с т р а н с т в о — disjonctions / Trad, de l'espagnol
par R Marrast
В П р о т и в о в е с П р о е к ц и я м ПОЗДНеЙШИХ ИНТеЛ- · P a r , s : Gallimard,
лектуальных достижений и научной редукции.
Абсолютной Истине, Пространству высшей Ясности про­
тивостоит подспудное, побочное, запутанное, возмож­
но, связанное с маткой и женским началом, заявляя о сво­
их правах. Знакам не-тела бросают вызов знаки телесные.
«История тел на финальном этапе истории Запада —это
история бунтов»23.
Да, плотское (пространственно-временное) тело бун­
тует, и этот бунт—не возврат к истокам, к архаике, не от­
сылка к антропологии; это современность «нашего» тела.
Тела презренного, поглощенного и распыленного изображе­
нием. Больше чем презренного — просто отвергнутого. Это
не политический протест, занявший место революции, не
мятеж мысли, индивидуума, свободы: это первичный бунт
во всемирном масштабе; он не ищет теоретического обосно­
вания, но стремится найти свое основание в теории, узнать
его. А главное—требует от теории уйти с его пути, перестать
скрывать это основание. Анализ не уводит назад к природе,
к иллюзии «спонтанности». Он изучает «переживание»:
то, что было из него изъято механизмом искажений, редук­
ций и экстраполяции, речевых фигур, аналогий и тавтоло­
гий. Социальное пространство есть, безусловно, простран­
ство запретного. Его населяют запреты и дополняющие их
предписания. Можно ли вывести из этого факта какое-то
глобальное определение? Нет! Пространство — это не только
пространство «нет», но и пространство тела, а следователь­
но, пространство «да», то есть жизни. А потому дело идет
не только о теоретической критике, но о том, чтобы сверг­
нуть вывороченный наизнанку мир (Маркс), обратить вспять
смысл, ниспровергнуть,разбить скрижали Закона (Ницше).
 Непостижимый переход от пространства тела к телу
в пространстве, от непрозрачного (теплого) к проницаемому
(холодному) позволяет удалить тело, исключить его из поля
сознания. Как стала возможна подобная магия и возможна
ли она сейчас? На чем основана операция, в результате ко­
торой исчезает фундамент? Какое давление могло и до сих 201
пор может воздействовать на «нормальный» путь, ведущий
от Эго к Другому, а вернее, от Эго к самому себе через своего
двойника, Другого?
Достаточно ли для появления, проявления Эго
в «моем теле», чтобы оно обозначило вокруг себя лево и пра­
во, разметило направления? Достаточно ли данному Эго ска­
зать «мое тело», чтобы получить возможность указывать на
других, локализовать тела и предметы? Нет. Кроме того, что­
бы сказать «мое тело», Эго нуждается в языке 24
И В О п р е д е л е н н о й ДИСКурсИВНОЙ п р а к т и к е , а ЭТО См.: PalmierJ.-М. Wilhelm Reich:
ДОЛГая ИСТОрИЯ. П р и каКИХ УСЛОВИЯХ ВОЗНИКаеТ Essai sur la naissance du freudo-
ЭТа ИСТОрИЯ, Эта р е ч е в а я П р а к т и к а , ЭТО В М е ш а - marxisme. Pans: 10/18,1969.
тельство языка? Откуда берется код Эго и Аль­
тер Эго, кодировка промежутка между ними?
Чтобы возникло Эго, оно должно явиться самому себе,
а его тело — явиться ему отдельным, то есть отделенным, аб­
страгированным от мира. Оно —жертва мира, ему грозит
тысяча опасностей, и оно строит укрепления: замыкает­
ся в обороне, закрывает к себе доступ. Оно ставит преграды
природе, ибо чувствует себя уязвимым. Оно хочет выгля­
деть неуязвимым. Фантазии? Конечно же, магия! Предше­
ствует ли магическая операция наименованию? Или следу­
ет за ним?
Вымышленные и реальные преграды, призванные за­
щитить от нападений, могут укрепляться. Защитные реак­
ции (как показал В. Райх24) иногда приводят к сооружению
крепкого панциря. В других, не западных цивилизациях g
дело обстоит иначе. Здесь существует разработанная до ме- Î3
лочей практика обращения с телом, имеющая целью по- л
стоянно избавлять его от изменчивого влияния «среды», S
от агрессивного воздействия пространства. Таков восточ- о.
с
ныи ответ на скромный запрос пространственно-временно- лχ
го и практико-чувственного тела, тогда как на Западе заказ |
привел к вербализации, порождающей лишь окаменение
и омертвение.
В некоторых ситуациях образуется разрыв, зазор, про- 5
межуток: совершенно особое пространство, магическое <
и реальное. Бессознательное? Быть может, оно —не смутная
природа, не субстанция, наделенная желанием, не источ­
ник языка и не сам язык. Быть может, оно и есть этот зазор,
этот интервал? Со всем, что в нем содержится, внедряется
в него и в нем происходит. Зазор между чем и чем? Между
собой и собой, между телом и его Эго (вернее, между стре­
мящимся сложиться Эго и его телом). Что достигается лишь
в ходе длительного обучения, деформирующего образова­
ния, которое получает незрелый, недоразвившийся ребенок,
обреченный на семейную и социальную зрелость. Но что
же проникает в этот промежуток? Язык, слова, знаки — не­
обходимая и пагубная, обязательная и опасная абстракция.
Смертельный интервал, где застаивается словесная пыль
и грязь. То, что туда проникает, позволяет сместить смысл
за пределы переживания, за пределы плотского тела. Сло­
ва и знаки делают возможной — более того, вызывают, про­
воцируют, заказывают —метафоризацию, вынесение фи­
зического тела за собственные границы. Эта операция, где
магическое смешано с рациональным, вызывает странный
процесс (словесной) дезинкарнации и (эмпирической)^««-
карнации, искоренения и укоренения, спациализации в аб­
страктной протяженности и локализации в строго очер­
ченном пространстве: смешанном (еще природном, но уже
произведенном) пространстве первых лет жизни, а позже —
поэзии, искусства, то есть пространстве репрезентаций.

• • •

т. 9
Тело неподвластно аналитической мысли, разъединяющей
циклическое и линейное. Единство тела, его великая тайна,
которую мысль стремится расшифровать, вновь оказыва­
ется непрозрачным, зашифрованным. Ибо тело объединя­
ет циклическое и линейное: циклы времени, потребностей
и желаний — и линейность движений, ходьбы, хватания,
работы с помощью материальных или абстрактных ору­
дий. Существование тела предполагает постоянную отсыл­
ку одного к другому в их переживаемом, но не мыслимом
различии. Разве не тело изобретает что-то новое в повто­
ряющемся, потому что улавливает различие в этом повто­
рении? Тогда как аналитическая мысль, изгоняя различие,
не может постичь, каким образом повтор порождает но­
визну. Познание не признает, что приносит телу несчастье
и испытание. Вторгаясь в промежуток между пережива­
нием и знанием, оно сеет смерть. Пустое тело, тело-реше­
то, нагромождение органов, аналогичное куче вещей, тело,
расчлененное на отдельные члены, тело без органов — все
эти так называемые патологические симптомы, вызванные
опустошительным воздействием репрезентации и дискур­
са, обостряются в современном обществе с его идеология­
ми и противоречиями (в частности, между пермиссивным
и репрессивным в пространстве).
 Обусловлено ли дробление, фрагментация тела, ина­
че (и вернее) говоря, скверная связь Эго с его телом, одним
только языком? Восходит ли разделение тела на функцио­
нальные локусы, отказ от тела как (субъективного и объек­
тивного) целого к тому факту, что с детских лет части тела
называют бессвязными словами? И потому эти части (фал- 203
лос, глаза и т. д.) существуют по отдельности в пространстве
репрезентации, которое впоследствии переживается как
патология...
Подобная теория оправдывает одновременно и хри­
стианскую (точнее, иудеохристианскую) традицию, которая
не желает знать тело, презирает его и отбрасывает в оссуа-
рий, а то и во владения дьявола, — и капитализм, при кото­
ром разделение труда затрагивает само тело трудящихся
и даже не трудящихся. В одной из первых научных продук-
тивистских систем, «системе Тейлора», от тотального тела
остается лишь известное число линейно обусловленных
движений, подчиненных строгому контролю. Разделение
труда, специализация, распространяющаяся на жесты, без­
условно, имеет для фрагментации тела на разъединенные/
соединенные части не меньшее значение, нежели дискурс.
Связь Эго с телом, понемногу открывающаяся теоре­
тической мысли, оказывается сложной и многообразной.
Отношений Эго с собственным телом (опытов присвоения
тела, удачных и неудачных) существует столько же, сколько
обществ, «культур», а возможно, и индивидов.
Но практическая связь Эго со своим телом опреде­
ляет его отношения с другими телами, с Природой, с про­
странством. И наоборот: связи с пространством отражаются
в отношениях с другим телом и другим сознанием. Анализ
и самоанализ тотального тела, его локализация и фрагмен­
тация зависят от практики, которая включает в себя дис­
курс, но не сводится к нему. После того как труд отделяет- g
ся от игры, ритуальных жестов, эротики, взаимодействия £
и взаимосвязи приобретают еще большее значение. При со- S
временном развитии промышленности и городской жиз- £
ни в отношениях с телом господствует абстракция. Приро- о.
да отдаляется, и ничто не способно восстановить тотальное л
тело — ни предметы, ни деятельность. Западная тради- |
ция, не признающая тела, странным образом актуализует- g
ся вновь; когда злодеяния списывают на один лишь дискурс, «
тем самым снимают все обвинения не только с традиции, 5
но и с «реального» абстрактного пространства. <
 111.10
Изобретательский дар тела демонстрировать не нужно:
оно показывает его, дает ему выход в пространстве. Много­
образные ритмы взаимодействуют, проникают друг в дру­
га. В теле и вокруг него, словно на водной поверхности или
в толще потока, сталкиваются, пересекаются, накладыва­
ются ритмы, связанные с пространством. Они захватывают
и первичные импульсы, и энергии: как те, что распростра­
няются внутри тела, так и те, что действуют на поверхности,
как «нормальные», так и избыточные, как взрывные, так
и вызванные внешним воздействием. Ритмы соотносятся
с потребностями, рассеяны в тенденциях или концентри­
руются в желании. Как их перечислить? Некоторые видны
сразу: дыхание, биение сердца, голод и жажда, сон. Дру­
гие скрыты — ритмы полового влечения, плодородия, соци­
альной жизни, мышления. Одни остаются на поверхности,
другие возникают из потаенных глубин.
Конкретный анализ ритмов и, возможно, способов их
использования (присвоения) мог бы датъритмоаналш. Он
обнаружит те ритмы, что проявляются лишь опосредован­
но, в своих косвенных эффектах и выражениях. В ряде слу­
чаев ритмоанализ может занять место психоанализа: он
более конкретен, более действен и теснее связан с педагоги­
кой освоения (тела, пространственной практики). Он при­
менит к живому телу с его внешними и внутренними свя­
зями принципы и законы общей ритмологии. Главным
объектом и экспериментальной площадкой такого исследо­
вания станут танец и музыка, «ритмические звенья» и их
воздействие. Взаимодействие ритмических повторов и из­
быточности, симметрии и асимметрии не сводится к детер­
минантам, выделенным и закрепленным аналитической
мыслью. Понимание и присвоение полиритмичного тела
возможно лишь при таких условиях. Ритмы различаются
своей амплитудой, частотой, энергией, которую они излуча­
ют и распространяют. Перенося эти различия, воспроизво­
дя их в напряжении, в силе ожидания, давления, действия,
они сталкиваются в теле, подобно волнам в «эфире».
Каким образом ритмы включают в себя и циклич­
ность, и линеарность, можно понять на примере музыки:
темп, отбивание такта носят линейный характер, тогда как
группы звуков, мелодия и особенно гармония цикличны
(октава делится на двенадцать полутонов, звуки и интер­
валы внутри октав повторяются). То же относится и к тан­
цу—совокупности жестов, организованных в соответ­
ствии с двойным кодом: кодом танцора и кодом зрителя
(отбивающего ритм ногами или хлопая в ладоши), так что
выразительные движения повторяются (парадигма) и впи­
сываются в ритуальную последовательность жестов.
Что нам известно о ритмах, объективных отношениях
последовательности в пространстве? Понятие потока «до­
статочно» только в политической экономии (потоки энер­
гий, материалов и т. д.). К тому же оно подчинено поня- 205
тию пространства. «Импульс» —это переложение на язык
психики одного из фундаментальных понятий, к тому же
не связанных с ритмом. Что мы переживаем? Субъективно
воспринимаемые ритмы. В данном случае «переживание»
сближается с «осмыслением». Законы природы смыкаются
с законами нашего тела и, быть может, законами так назы­
ваемой социальной реальности.
Любой орган имеет свой ритм, но ритм не имеет орга­
на и не является им; ритм —это взаимодействие. Он вклю­
чает в себя различные локусы, но не является локусом; он —
не вещь, не множество вещей и не простой поток. У него
есть свой закон — регулярность; закон этот обусловлен про­
странством (его пространством) и отношениями простран­
ства и времени. Всякий ритм содержит и занимает некую
пространственно-временную реальность, изученную на­
шей наукой, освоенную в качестве физической реальности
(волновое движение) и неведомую в том, что касается жи­
вых существ, организмов, тел, социальной практики. Тем не
менее социальная практика складывается из ритмов — днев­
ных, месячных, годовых и т. д. Весьма вероятно, что эти рит­
мы сложнее, нежели природные. Значительные наруше­
ния происходят из-за преобладания в социальной практике
линеарных ритмов над циклическими, то есть одного вида
ритмов над другим. При посредстве (в тройном значении
слова: как средства, среды и взаимодействия) ритмов скла­
дывается живое пространство, продолжение пространства
телесного. Каким образом законы пространства и его двои- g
ственность (симметрия и асимметрия, разметка и ориента- 5
ция и т. п.) согласуются с законами ритмического движе- S
ния (регулярностью, диффузией, взаимопроникновением)? £
На этот вопрос ответа пока нет. о.

I
о
111.11
Q.
Бессознательное? Но ведь это сознание! Сознание и его <
двойник; сознание содержит и сдерживает его в качестве
«самосознания»! Оно —сознание как удвоение, повтор, ми­
раж. Что означает эта формула? Что любая «субстантива­
ция» или натурализация бессознательного, находящегося
либо ниже, либо гораздо выше сознания, рано или поздно
оказывается смехотворной идеологией25. Сознание не мо­
жет не ведать само себя: если бы оно не ведало себя, чьим
оно было бы сознанием? Самосознание по самой своей сути,
по определению не только «отражает» предметы, но и дво­
ится, повторяется. Сознает ли оно себя? Нет. Оно не созна­
ет ни условий своего существования, ни своих законов (если 206
они у него есть). Тем самым оправдана аналогия с языком —
не только потому, что нет сознания без языка, но и потому,
что говорящий и даже пишущий не знают условий и зако­
нов языка (своего языка), однако же пользуются им. Каков
же «статус» сознания? Между познанием и невежеством су­
ществует опосредующее звено, которое может как служить
медиатором, так и блокировать переход: неведение. Подоб­
но тому как Роза не знает, что она роза, самопознание, столь
восхищавшее западную мысль (от Декарта до 25
Гегеля И д а ж е В ПОЗДНеЙшеЙ ф и л о с о ф и и ) , Не ве- См.: L'inconscient. VI Colloque
дает СВОИХ Природных ( ф и з и ч е с к и х ) И Практи- de Bonneval. 1960. Paris: Desclée
ческих, ментальных и социальных условий. Из- de Brouwer> 19бб. Р. 347 sq.
давна известно, что сознание «сознательного
существа» с детских лет определяется как осмысление того,
что оно сделало в «объекте», в другом, посредством осо­
бых продуктов: объекта-орудия и дискурса. Оно определя­
ется тем и через то, что оно производит (маленький мальчик,
играя с простой палкой, начинает «быть»: портит вещи,
ломает их). Сознательное существо рассматривается че­
рез смесь насилия, нехватки, желаний и потребностей, соб­
ственно (и не собственно) знаний.
В этом смысле сознание не ведает само себя (но не со­
всем так, как язык), а значит, возникает возможность позна­
ния. Познание сознания, которое само есть место познания,
порождает ряд недоразумений: с одной стороны, совершен­
ное познание, прозрачность (Идея, Божество, Абсолютное
Знание), с другой — пропасть, тайна, непрозрачность, бессоз­
нательное. Что такое это последнее понятие? Оно не ложно
и не истинно. То есть оно истинно и ложно одновременно,
как иллюзия, имеющая свои основания, как э ф ф е к т м и ­
ража. Мы (психолог, психоаналитик, психиатр) вкладыва­
ем все, что можно: условия сознания, заложенные в нервах
и мозге, деятельность и язык, память и забвение, тело и его
собственную историю. Тенденция к фетишизации бессоз­
нательного неотделима от образа бессознательности. Отсю­
да—онтология и метафизика, влечение к смерти и т.д.
Однако термин этот имеет определенный смысл, ибо
обозначает особый процесс формирования каждого чело­
веческого «существа»: дупликацию, удвоение, повторение
пространственного тела на ином уровне, язык и ф и к т и в ­
но-реальную спациальность, избыточность и неожидан­
ность, обучение миру (природному и социальному), всегда
неудачное присвоение «реальности», господствующей над
природой силой абстракции, но подчиненной господству
худшей из абстракций — абстракции власти. «Бессозна­
тельное», фиктивное и реальное место испытания, темная
противоположность «светлой» сущности, культуры, «Бес­
сознательное» с большой буквы не имеет ничего общего 207
с мешаниной, придуманной специалистами.
Сон. Великая загадка для философии! Как Cogito мо­
жет уснуть? Оно обязано бодрствовать до скончания вре­
мен; это понял и высказал Паскаль. Сон воспроизводит
жизнь до рождения и предвещает смерть; однако этот от­
дых по-своему полон. Тело собрано воедино; оно восполня­
ет запасы энергии, выключив рецепторы информации. Оно
замыкается в себя, и в этом моменте есть своя правда, кра­
сота, доброта. Даже поэзия. И тогда возникает парадоксаль­
ное «пространство сновидения» —фиктивное и реальное
пространство, аналогичное пространству языка, но отлич­
ное от него, бдительный страж уже не социального обуче­
ния, но сна. Пространство желания? «влечений»? Вернее
будет сказать: соединения разрозненных, нарушенных рит­
мов, поэтическое воссоздание ситуаций, в которых присут­
ствует желание — скорее обозначенное, чем реализованное.
Пространство наслаждения, создающее визуальное цар­
ство удовольствия, пусть даже эротический сон обрывает­
ся на удовольствии и разочаровании спящего (или спящей).
Странное, чуждое и самое близкое пространство — редко
цветное, еще реже пронизанное музыкой и тем не менее
чувственное в обоих смыслах слова. Пространство театраль­
ное, более высокое, чем обыденное или поэтическое: это об­
разы себя и для себя...
Специфическое визуальное пространство содержит
огромную толпу, оно населено предметами, вещами, тела­
ми. Они отличаются друг друга своим расположением и ло- g
кальными особенностями, характером своих отношений о
с «субъектами». Везде есть особые предметы, притягива- л
ющие внимание и интерес, и предметы, всем безразличные. £
Есть предметы известные, есть неизвестные и непознанные. α
Некоторые выступают в роли ретрансляторов: они проме- л
жуточны, переходны, отсылают к другим объектам. Зеркало, |
являясь предметом особым, тем не менее обладает переход- £
ной функцией. £
Возьмем окно. Что это — просто пустота, сквозь кото- *
рую проходит взгляд? Нет. Да и какой взгляд, чей? Окно — <
не-объект, но неизбежно становится объектом. Причем .=
объектом переходным, двунаправленным: изнутри наружу
и снаружи внутрь. Оба направления «отмечены» и замет­
ны. Внешняя (для внешнего мира) рама окна отличается от
рамы внутренней (для внутреннего пространства).
 Возьмем дверь. Что это — проем в стене? Нет. Она
имеет раму. Дверь без рамы выполняла бы одну-единствен-
ную функцию: создать проход; и выполняла бы ее пло­
хо. Ей бы чего-то недоставало. Функция требует не только
функциональности, но и чего-то иного, большего, лучше­
го. Благодаря раме дверь становится объектом. Дверная ко­
робка превращает дверь в произведение, не так уж сильно
отличающееся от картины и зеркала. Дверь-объект, пере­
ходный, символический и функциональный, завершает
определенное пространство — пространство комнаты или
улицы; он подготавливает вход в соседнюю комнату, пред­
вещает целый дом (или отдельную квартиру). Порог и сту­
пень у входной двери, еще один переходный объект, по
традиции наделяется почти ритуальным значением (пере­
ступить порог, пройти в «тамбур» или «прихожую»). Сле­
довательно, объекты стихийно разбиваются на категории
(переходный, функциональный и т. п.), но такая классифи­
кация всегда временна: категории меняются, а объекты пе­
реходят из одной категории в другую.
Здесь намечается сочленение чувственно восприни­
маемого, или практико-чувственного, пространства с осо­
бым, или практико-социальным, пространством того или
иного общества. Можно ли определить социальное про­
странство как проекцию идеологии на пространство ней­
тральное? Нет. Любая идеология предписывает лока­
лизацию той или иной деятельности: это место будет
сакральным, а другое — нет. Храм, дворец, церковь будут
стоять здесь, а не там. Идеологии не производят простран­
ство; они пребывают в нем, они им являются. Кто произ­
водит социальное пространство? Производительные силы
и производственные отношения. Тем самым складывается
глобальная социальная практика, которая включает в себя
разнообразные виды деятельности, образующие (впредь до
новых изменений) данное общество: образовательную дея­
тельность, административную, политическую, военную
и т. д. Следовательно, не стоит связывать все локализации
с идеологией. Тот факт, что социальное «место», политиче­
ские высоты и глубины, «правое» и «левое» течения можно
считать локализациями, объясняется не только идеологией,
но и символическими свойствами пространства, неотдели­
мыми от его практического наполнения.
В чем состоит чувственное пространство в рамках
пространства социального? В «бессознательно» театрали­
зованном механизме переключений и препятствий, игре
отражений, отсылок, зеркал, перекличек —игре, которую
предполагает дискурс, не обозначая ее как таковую. Зер­
кальные объекты, объекты переходные соседствуют с оруди­
ями (от палки до сложных инструментов), обработанными
специально для руки и тела. Обретет ли раздробленное язы­
ком тело свою целостность в собственном образе, идущем
ему навстречу? Для этого нужно нечто большее. Прежде
всего — гостеприимное пространство, пространство-приро­
да, наполненное цельными, не фрагментированными «су­
ществами», растениями, животными (воспроизвести такое 209
пространство, если его нет,—задача архитектуры). А кроме
того, эффективные практические действия с использовани­
ем доступных материалов и инструментов.
Разломы возникают всегда и преодолеваются с по­
мощью метафор и метонимий. Язык имеет практическую
функцию, но знание о ней утаивает. Игровой аспект про­
странства ускользает от него и проявляется лишь в игре
(разумеется), а также в иронии и юморе. Предметы слу­
жат точками опоры для ритмов, вехами, центрами. Их не­
подвижность весьма относительна. Расстояния стираются
или увеличиваются силой взгляда, языка, жеста; удаления
и сближения, отсутствие и присутствие, сокрытие и про­
явление, реальности и видимости зрелищно переплетают­
ся, предполагая и объясняя друг друга — с перерывом только
на отдых. Чувственные отношения как таковые не отража­
ют отношений социальных: напротив, они их скрывают.
В чувственном (практико-чувственном) пространстве соб­
ственно социальные отношения, отношения производства,
не видны и их обходят молчанием. Они подлежат расшиф­
ровке, однако этот процесс с большим трудом преодолевает
границы ментального пространства и распространяется на
пространство социальное. Чувственное пространство стре­
мится войти в сферу видимого-читабельного, отказываясь
признавать главные аспекты социальной практики (а имен­
но: труд, разделение труда, организацию труда и т.д.). Чув­
ственное пространство, само того не ведая, является игро­
вым (легко присваивается игрой) и содержит социальные g
отношения; в нем они проявляются как отношения про- £
тивоположности, контраста, последовательной цепи явле- S
ний. Здесь издавна главенствуют правое и левое, верх и низ, £
центр и периферия, разметка и ориентация, близкое и да- о.
лекое, симметрия и асимметрия, благоприятное и небла- л
гоприятное. Не следует забывать отцовство и материнство, |
мужские и женские локусы. И их символику. Наша зада- £
ча — выстроить парадигму пространства. Однако нельзя ω
упускать и разного рода предметы, окружающие тело, про- 5
должающие его в сети связей и маршрутов. К числу этих <
предметов относятся орудия и инструменты (горшок, чаш- :=
ка, нож, молоток, вилы), продолжающие тело в соответ­
ствии с его ритмами, а затем отделяющиеся от него; они
образуют в пространстве различные зоны. Социальное про­
странство определяется (также) как место и среда устного
слова и письма: они иногда разоблачают, иногда скрыва­
ют, иногда говорят правду, иногда лгут (причем ложь лежит
в основе правды, служит ее опорой и фундаментом). Этот
мир гонится за удовольствием; оно ищет свой объект и раз­
рушает его в акте наслаждения. Удовольствие ускользает.
Игра отражений — полнота/разочарование. Эта игра никог­
да не кончается: Эго узнает и не узнает себя в Альтер Эго.
Непонимание служит также основой для слушания, ожида­
ния. На все, что можно слушать, чего можно касаться, обру­
шиваются потоки визуального, прозрачно-ясного.
Перед нами еще не пространство производства и не
производство пространства. Чувственное пространство —
лишь один из слоев, одно из отложений, сохраняющееся
в процессе седиментации, взаимопроникновения социаль­
ных пространств.
Мы уже отмечали общую особенность любого произ­
водства: в продуктах, будь то предметы или пространство,
максимально стерты следы производственной деятель­
ности. Клеймо рабочего или рабочих, которые произвели
продукт, имеет смысл и ценность, только если «рабочий»
является одновременно пользователем и собственником —
ремесленником, крестьянином. Предметы отделывают, их
совершенство — в отделке.
Эта истина не нова, но здесь уместно ее напомнить.
Она имеет ряд последствий. Стирание следов облегчает
процесс отделения рабочего от продукта его труда. Следует
ли ее обобщить до утверждения, что стирание следов созда­
ет почву для широчайшего механизма переносов и подмен?
Что это сокрытие делает возможными не только мифы, ми­
стификации и идеологии, но и установление любого го­
сподства, любой власти? Это уже будет экстраполяцией.
В пространстве ничто не исчезает — ни одна точка, ни один
локус. Однако сокрытие производительного труда в про­
дукте влечет важное следствие. Социальное пространство
не совпадает с пространством общественного труда. Одна­
ко оно не является и пространством наслаждения, не-труда.
Для того чтобы произведенный или сотворенный предмет
перешел из пространства труда в окружающее его социаль­
ное пространство, он должен быть очищен от следов труда.
Товары, как известно, именно таковы.

• • в

111.12
Отдельный слой или область социального пространства об­
разует последовательность жестов. Понятие «жестикуля­
ционный» в широком смысле включает в себя трудовые
(сельскохозяйственные, ремесленные, промышленные) же­
сты. В узком и строгом смысле оно не включает технические
жесты и производственные действия: в него входят толь­
ко жесты и действия «гражданской» жизни, не относящие­
ся к специальным видам деятельности и локусам (трудовым,
военным, религиозным, судебным; коротко говоря, к инсти- 211
туциональным жестам, которые кодифицированы и лока­
лизованы как таковые). Так или иначе, совокупность жестов
приводит в движение и в действие тотальное тело.
Представим себе тела (каждое тело) и пространство
между ними с определенными принадлежностями: матери­
алами, служащими для них отправной точкой (наследствен­
ностью, предметами) и инструментами, которыми они рас­
полагают (типами поведения, установками, как говорится,
стереотипами). Для этих тел — перед ними, вокруг них—про­
странство-природа и пространство-абстракция, выделяемые
с помощью анализа, существуют нераздельно. Каждый че­
ловек располагает свое тело в своем пространстве и воспри­
нимает пространство вокруг своего тела. Он стремится ис­
пользовать в этом пространстве имеющуюся у него энергию,
встречая в других телах (живых и неживых) либо препят­
ствия и опасности, либо содействие и поощрение. Каждый
действует в соответствии со своей принадлежностью к раз­
нообразным множествам и с изначально двойственным сло­
жением: в соответствии с осями и плоскостями симметрии,
которым подчиняются движения рук, ног, кистей, остальных
членов; поворотами и вращениями, которым подчиняются
всевозможные движения туловища и головы — круговые, по
спирали, во «восьмерке» и т.д. Жесты, исходящие из этого
материала, предполагают принадлежность к группам (семье,
племени, деревне, городу и т. д.) и разного рода деятельность,
а также определенные орудия: доступные предметы, предна­
значенные для этой деятельности,—предметы «реальные», g
то есть изготовленные из какого-то материала, но в то же £
время символические, несущие эмоциональную нагрузку. 5
Рука? Она, по-видимому, не менее сложна, не менее £
«богата», чем глаз или речевая деятельность. Она ощупыва- о.
ет, ласкает, хватает, шлепает, бьет, убивает. С помощью каса- л
ния рука определяет вещества. С помощью орудия, которое |
отделено от природы и отделяет от нее то, с чем взаимодей- 2
ствует, но которое по-своему служит продолжением тела ω
и его ритмов (молот—линеарный повторяющийся, гон- *
чарный крут—крутообразный), рука изменяет различные <
материалы. Мускульное усилие приводит в действие гру- ;=
бую физическую энергию, порой огромную; она реализует­
ся в повторяющихся жестах — как трудовых, так и игровых.
Для получения информации о вещах с помощью касания,
ощупывания, поглаживания используется тонкая энергия.
 Таким образом, основным инструментом социальных
жестов является связность движений. Части тела представ­
ляют собой тонкие и сложные сочленения; с учетом паль­
цев, кисти, запястья, предплечья число сегментов весьма
высоко.
Некоторые теоретики предлагают проводить разли- 212
чие между бессвязным и связным, разграничивая тем са­
мым природу и культуру. Бессвязные крики, плач, выра­
жения боли и удовольствия, спонтанная, животная жизнь
противопоставляются связным словам, языку и речи, мыс­
ли, ясному самосознанию, вещам и действиям. При этом за­
бывают опосредующее звено: телесные жесты. Не стоят ли
связные, образующие последовательность жесты, а не вле­
чения у истоков языка (если можно так выразиться)? Не
способствовала ли последовательность трудовых (но и не
трудовых) жестов развитию того участка мозга, который от­
вечает за «связность» разных видов деятельности, как язы­
ковых, так и жестикуляторных? В детстве тело ребенка об­
ладает довербальной, то есть конкретно-практической
(«оперативной») жестикуляцией: таковы первые отноше­
ния «субъекта», ребенка, с чувственно воспринимаемыми
предметами. Эти жесты можно разделить на несколько ка­
тегорий: разрушать (прежде чем производить), передвигать,
выстраивать в ряд, группировать (в замкнутые ряды).
Наиболее утонченная жестикуляция — танцеваль­
ные жесты в азиатских странах — приводит в движение все
участки тела (вплоть до кончиков пальцев), наделяя их (кос­
мической) символикой. Жестикуляции менее сложные так­
же образуют наделенные смыслом, то есть поддающиеся
кодировке и расшифровке множества. Слово «код» здесь
уместно, поскольку последовательность жестов заранее
установлена, содержит элементы ритуала и церемонии. По­
добные множества, как и язык, включают в себя жесты-сим­
волы, жесты-знаки и жесты-сигналы. Символ содержит
смысл; знак отсылает от означающего к означаемому; сиг­
нал требует немедленного или отложенного действия —
агрессивного, эмоционального, эротического и т.д. Про­
странство воспринимается как промежуток, отделяющий
отложенное действие от жеста, который его предвещает,
подготавливает, означает. Жесты чередуются по принци­
пу противоположности (быстрые или медленные, резкие
или мягкие, мирные или грубые) и в соответствии с риту­
альными (кодированными) правилами. Тем самым они об­
разуют язык, в котором выразительное (телесное) и знача­
щее (для других тел и сознаний) существуют нераздельно,
как природа и культура, абстракция и практика. Исполнен­
ная достоинства походка требует, чтобы движения тела сле­
довали осям и плоскостям симметрии, не искажая их при
перемещении: прямая спина, так называемые гармоничные
жесты. Напротив, смирение и унижение пригибают, при­
жимают тело к земле, требуют, чтобы побежденный про­
стерся ниц, молящийся встал на колени, а виновный по­
нурил голову и пресмыкался. Милосердие, снисхождение
допускают компромиссы — наклоны головы, поклоны. 213
Разумеется, эти коды — принадлежность определен­
ного общества; они предписаны для тех, кто к нему принад­
лежит. Принадлежать к тому или иному обществу означает
знать и использовать его коды — коды вежливости, учтиво­
сти, объяснения в любви, переговоров, заключения сделок
и торговли, объявления войны (коды дерзости, нанесения
оскорбления, объявления военных действий дополняют
и подкрепляют коды заключения союза).
Следует особо подчеркнуть значение ло- 26
КуСОВ И П р о с т р а н с т в а ДЛЯ ЖеСТИКуЛЯЦИИ26. Как правильнее — «жестику-
ВерХ И НИЗ — ТО еСТЬ ЗемЛЯ, НОГИ, НИЖНИе КО- ляция» или «жестикуляторное
НеЧНОСТИ; ГОЛОВа И ТО, ЧТО Н а д н е й : ВОЛОСЫ, Па- начало»? Можно использовать
оба выражения, слегка отлича-
рИКИ, С у л т а н ы , ШЛЯПЫ, ЗОНТИКИ И Т. Д., - ИМеЮТ ю щ и е с я по смыслу.
свой смысл. Как и правое и левое (левое на За­
паде связывается со злом, несет на себе черную метку). Эту
символику и смыслы усиливают голоса, пение — степенные
и резкие, высокие и низкие, громкие и тихие.
Жестикуляция воплощает в себе идеологию и связы­
вает ее с практикой. Благодаря ей идеология перестает быть
абстрактной и выражает поступки через жесты (поднятый
кулак, крестное знамение). Жестикуляция связывает репре­
зентации пространства с пространствами репрезентации,
по крайней мере в некоторых особых случаях: церковные
жесты, посредством которых священнослужители обозна­
чают в сакральном пространстве жесты божества, воспроиз­
водя сотворение мира. С другой стороны, жесты соотнесе­
ны с предметами, наполняющими пространство,— мебелью, «
одеждой, орудиями (кулинария, труд), играми, жилищами. £
Что свидетельствует о сложности жестикуляции. 5
Обладает ли жестикуляторное начало почти беско- £
нечным, то есть не поддающимся определению, множе- о.
с
ством кодов? Этот скользкий момент можно прояснить уже
сейчас. Множественность кодов относится к числу обя­
зательных детерминант: например, жесты повседневные
и жесты праздничные, ритуалы дружбы и вражды, бытовая
микрожестикуляция и макрожестикуляция огромных толп.
Но разве нет жестов, знаков или сигналов, позволяющих <
менять коды или субкоды, прерывать один код и переходить ;=
к другому? Безусловно, есть.
Правильнее было бы говорить о субкодах и общих
кодах (что позволило бы при необходимости классифи­
цировать их по родам и видам), а не бесконечно умножать
сущности, коды. Нужно применить к этим сравнительно
новым понятиям (кодирование, декодирование, сообщение,
расшифровка) принцип бритвы Оккама! А главное — не сле­
дует мыслить или воображать себе код пространства как
субкод дискурса, который выстроит пространство по образ­
цу дискурса или одной из его модальностей. Изучение же- 214
стов этого не позволяет.
Задача всех этих соображений и рассуждений — не ра­
ционализировать жесты, а прояснить отношения между
жестикуляцией и пространством. Почему восточные наро­
ды живут на уровне земли, имеют низкую мебель и, отды­
хая, садятся на корточки? Почему на Западе мебель жесткая,
с прямыми углами, требующая напряженной позы? Почему
граница, разделяющая эти типы поведения и (не оформлен­
ные словесно) коды, совпадает с границами религиозно-по­
литическими? Разнообразие здесь столь же непостижимо,
как и разнообразие языков. Быть может, анализ социальных
пространств позволит ответить на эти вопросы.
Организованные, то есть ритуализованные и кодифи­
цированные, жесты не только совершаются в «физическом»,
телесном пространстве, но и порождают пространства, про­
изведенные жестами и для жестов. Последовательности же­
стов соответствует связная последовательность четко очер­
ченных сегментов пространства; сегменты повторяются, но
из их повтора рождается нечто новое. Таковы клуатр и про­
гулочный дворик в монастыре. Зачастую произведенные
таким образом пространства полифункциональны (агора),
хотя некоторые жестко заданные жесты (спортивные, воен­
ные) уже на очень раннем этапе произвели особые локусы:
стадионы, ристалища, военные лагеря и т. д. Ритм большин­
ства этих социальных пространств задан жестами, которые
в них производятся и которые их производят (эти простран­
ства измеряются в шагах, локтях, футах, ладонях, дюймах
и т.д.). Пространства порождают как бытовая микрожести­
куляция (тротуар, коридор, место, где принимают пищу),
так и самая торжественная макрожестикуляция (галерея,
окружающая хоры в христианских церквях, подиум). При
соприкосновении жестикуляторного пространства и пред­
ставления о мире с его символикой возникает великое тво­
рение — например, клуатр. Величайшая удача: жестикуля-
торное пространство приземляет пространство ментальное,
пространство богословского созерцания и абстракции; оно
позволяет ему получить выражение и символическое зна­
чение, включиться в практику строго определенной группы
в строго определенном обществе. В подобном пространстве
жизнь, протекающая между самосозерцанием, осознани­
ем собственной конечности, и созерцанием трансцендент­
ной бесконечности, исполняется счастья, сотканного из
умиротворения и приятия своей неутоленности. Клуатр,
пространство созерцателей, место прогулок и собраний, свя-
зует теологию бесконечного с ее особым, конечным локу-
сом, четко определенным в социальном плане, не имеющим
строгой специализации, но обусловленным своей принад­
лежностью к данному ордену и данному уставу. Колонны, 215
капители, скульптуры — все эти семантические дифферен­
циалы размечают маршрут, заданный шагами созерцателя
в часы отдыха, также отданного созерцанию.
Жесты «духовного» обмена, то есть обмена симво­
лами и знаками, со свойственной ему радостью, произве­
ли собственные пространства; но не менее продуктивными
были и жесты обмена материального. Переговоры, заклю­
чения договоров, торговля нуждались в подходящих про­
странствах. Торговцы на протяжении веков образовывали
деятельные, оригинальные, по-своему продуктивные груп­
пы. Сегодня товарный мир, совместно с капиталом распро­
странившийся на всю планету, приобрел деспотический
характер; его осуждают, на него порой списывают все беды.
Но не нужно забывать, что в древних сообществах с их жест­
кими рамками, в аграрных обществах и политических по­
лисах, торговцы и товар веками служили символом свободы,
надежды, открытых горизонтов. Они приносили богатство
и необходимые продукты: зерно, пряности, ткани. В то вре­
мя «коммерция» означала коммуникацию; обмен ценно­
стями сопровождался обменом мыслями и удовольствиями:
на Востоке он оставил по себе больше следов, чем на Западе
(европейском и американском). Первоначальные простран­
ства торговли, возникшие во времена, когда торговцы и их
жесты порождали собственные локусы, отнюдь не лише­
ны красоты: это портик, базилика, павильон. Быть может,
пространства роскоши встречались реже, чем пространства
власти и знания, мудрости и обмена? g
Для объяснения этих разнообразных творений недо- £
статочно лишь проксемики, о ком бы ни шла речь — о детях л
или взрослых, парах или семьях, группах или толпах. Ан- £
тропологическое понятие «проксемика» (Холл), то есть со- о.
седство, является рестриктивным (редуктивным) по отно- <я
шению к понятию «жестикуляторное начало». |
о
ω
I-
S
X
• I I л

111.13 <
Структурные разграничения, бинарные оппозиции, уров­
ни и параметры не должны заслонять от нас большие диа­
лектические процессы, протекающие в едином целостном
мире и позволяющие дать ему определение.
 Первый момент: вещи (предметы) в пространстве.
В этот период производство еще чтит природу и, изымая
фрагменты пространства, использует их вместе с их содер­
жимым. Господствует сельское хозяйство, общества произ­
водят дворцы, монументы, сельские дома, произведения ис­
кусства. Время не отделено от пространства. Человеческий 216
труд, воздействуя на природу, десакрализирует ее, но наде­
ляет сакральным характером религиозные и политические
сооружения; форма (мысли, действия) неразрывно связана
с содержанием.
Второй момент: некоторые общества, выйдя из дои­
сторической эпохи, вступают в эпоху историческую: пере­
ходят к накоплению (богатств, знаний, технологий), то есть
к производству ради обмена, а затем ради денег и капитала.
Искусственное, поначалу выдающее себя за искусство, бе­
рет верх над природой, форма и формальность отделяются
от содержания; абстракция и знаки как таковые возводятся
на уровень первой и последней истины; как следствие, фи­
лософская и научная мысль представляет себе простран­
ство как средство и среду, лишенную вещей и предметов,
стоящую над ними. Пространство вне вещей, пространство
как форма, представляется либо субстанцией (картезиан­
ское пространство), либо, напротив, как «чистое априори»
(Кант). Пространство и время разделены, но первое подчи­
нено второму в практике накопления.
Третий момент: сделавшиеся относительными про­
странство и вещи вновь обретают себя, при осмыслении
пространства в него возвращается содержание, и прежде
всего время. Действительно, пространство «в себе» неуло­
вимо, его нельзя помыслить и познать. Столь же непозна­
ваемо и время «в себе», абсолютное время. Однако время
познается и реализуется именно в пространстве, через про­
странственную практику. Пространство же, в свою очередь,
познается в определенном времени и через время. Един­
ство в различии, тождество в инаковости (и наоборот) при­
обретают конкретные очертания. Однако в капитализме
и его практике выявляется одна проблема, связанная с от­
ношениями между временем и пространством. Этот способ
производства начинается с производства вещей и с «инве­
стиций» в различные локусы. Затем встает вопрос о вос­
производстве общественных отношений, оно включается
в практику и изменяет ее. И тогда оказывается, что нужно
воспроизвести также природу и овладеть пространством,
производя его в планетарном масштабе (то есть производя
в этом масштабе политическое пространство капитализма)
и редуцируя время, дабы воспрепятствовать производству
новых отношений. Означает ли это, что близится пре­
дел, за которым воспроизводство уже не сможет тормозить
производство не вещей, но новых отношений? В чем будут
состоять эти отношения? Быть может, в известном и одно­
временно новом единстве пространства и времени — един­
стве, надолго забытом, распавшемся, подмененном пред­
почтением, которое опрометчиво отдавали одному перед
другим. 217
Процесс этот кажется абстрактным. В самом деле,
здесь и теперь, как и у Маркса (или в отдельных его сочи­
нениях), познание реального (современности) направляет­
ся осмыслением возможного, прояснением предшествующих
явлений и условий. В этот «момент» современность с ее про­
тиворечиями еще только стоит на пороге. Используя ана­
логичный подход, Маркс (в неизданной главе «Капитала»,
которая была опубликована не так давно) рассматривал рас­
пространение вширь «товарного мира» и мировой рынок
со всеми его импликациями и следствиями. В его время это
была всего лишь возможность, предвещаемая ходом исто­
рии (накопления).
Является ли этот подход или метод экстраполяци­
ей? Нет. Он состоит в доведении мысли, гипотезы до логи­
ческого предела. Сегодняшнее производство, в пределе,—это
уже не производство тех или иных вещей и произведений,
а производство пространства. Что оказывает влияние на по­
знание предшествующих явлений, производительных сил
и форм. То есть данная операция заключается в своего рода
«мозговом штурме». Можно высказывать крайние гипоте­
зы. Товар (мировой рынок) займет пространство целиком.
Меновая стоимость установит закон стоимости на всей пла­
нете. Разве мировая история не является в каком-то смысле
историей товара? Доводя гипотезу до логического предела,
можно обнаружить препятствия и сформулировать возра­
жения. То же самое относится и к пространству. Произве­
дет ли государство, в пределе, абсолютное политическое g
пространство? Или же мы увидим, как национальное госу- £
дарство с его абсолютным политическим пространством л
растворится в мировом рынке и благодаря мировому рын- £
ку? Саморазрушится? Или преодолеет свое угасание? Первое о.
или второе? А может, и первое и второе? <я
ι
о
I-
ω
I-
111.14 S
X
Ω.
<
Все обозначенные нами выше аспекты спациальности: вос­
приятие, осмысление, переживание; репрезентации про­
странства и пространства репрезентации; особые про­
странства каждого из чувств, от обоняния до речи; жесты
и символы — на протяжении тысячелетий сходились
воедино в монументальности. В монументальном простран­
стве каждый член общества обретал образ своей социаль­
ной принадлежности, свой социальный облик; оно служило
коллективным зеркалом, более «правдивым», чем зеркало
индивидуальное. Эффект узнавания здесь гораздо глубже
«эффекта зеркала» у психоаналитиков. Каждый имел свою
часть социального пространства, вбирающего в себя все
аспекты и выделяющего каждому из них особое место, и все
имели его целиком — естественно, в рамках приятия единой
Власти и единой Мудрости. Монумент служил действен­
ным, практическим и конкретным воплощением «консен­
суса». В нем неразрывно смешивались подавление и вос­
хваление; точнее, подавление в нем трансформировалось
в хвалу. Рассмотрим, например, пространство собора. Мо­
нументальность не исчерпывается кодифика- 27
ЦИЯМИ, КОТОрые ИСПОЛЬЗуеТ СемИОЛОГИЯ, СТре- см.: Barthes R. S/Z. Paris:
мясь создать классификацию репрезентаций, Ed. du Seuil, 1970.
впечатлений и эвокаций 27 (код знания, код ин­
дивидуальных чувств, символический код, герменевтиче­
ский код). Отнюдь не исчерпывается: главным и наиболее
ценным здесь, как и всегда, является неустранимый остаток,
алмаз на дне тигля — то, что не входит в классификации
и кодификации, созданные уже после производства. Ис­
пользование монументального пространства собора пред­
полагает свой ответ на все вопросы, какие встают перед че­
ловеком, переступающим его порог. Он слышит звук своих
шагов, до него доносятся шумы и песнопения; он вдыхает
запах ладана; ему открывается целый мир — мир грехопаде­
ния и искупления; он получает некую идеологию, созерцает
символы и расшифровывает их; приняв собственное тело за
точку отсчета, он обретает опыт тотального бытия в тоталь­
ном пространстве. Что делали все времена завоеватели и ре­
волюционеры, желая разрушить данное общество? Уничто­
жали его памятники, сжигали или разрушали их. Иногда
им удавалось придать этим памятникам новый смысл. Как
всегда, способ использования оказывается шире и глубже
кодов обмена.
Наиболее прекрасные монументы всегда долговеч­
ны; циклопических размеров стене придает монументаль­
ную красоту тот факт, что она кажется вечной, неподвласт­
ной времени. Монументальность трансцендентна смерти
и, как следствие, тому, что некоторые именуют «влечени­
ем к смерти». Видимая и реальная трансцендентность — не­
отъемлемая основа памятника; его вневременной характер
преодолевает тоску и страх; это свойственно даже надгро­
бию — и в первую очередь ему. Вершина искусства: фор­
ма отвергает смысл, погребает саму смерть. Тадж-Махал,
усыпальница султанши, восхищает белизной, изяществом,
цветением. Подобно стихам или трагедии, монумент пре­
образует ужас перед ходом времени, тоску перед лицом
смерти — в величие.
Однако «долговечность» памятников не должна вво­
дить в заблуждение. Выражаясь так называемым современ­
ным языком, она не вполне достоверна. Она подменяет гру- 219
бую реальность материальным воплощением видимости,
превращая тем самым в видимость саму реальность. Долго­
вечность есть лишь воля к сохранению во времени; нетлен­
ность монумента несет на себе печать воли к власти. Только
Воля в ее самых разработанных формах—воля к могуществу,
воля к воле — способна преодолеть смерть или полагать, что
преодолевает ее. Знание бессильно и отступает перед про­
пастью. Благодаря монументу и деятельности архитекто­
ра-демиурга пространство смерти отрицается, 28
П р е о б р а ж а е т с я В П р о с т р а н с т в о ЖИЗНИ, ПрОДОЛ- р е ч ь не идет об архитектурном
Ж а ю щ е е Т е л о , НО с л у ж а щ е е ТОМу, ЧТО о б ъ е д И Н Я - пространстве как сфере особой
е т реЛИГИЮ, ( п о л и т и ч е с к у ю ) ВЛаСТЬ И З н а н и е . профессии в рамках разделе-
„ ния труда.
Для определения монументального про­
странства28 следует ограничить влияние семиологии (ко­
дификации) и символического толкования. «Ограни­
чить» — не значит отвергнуть или отбросить. Не потому,
что монумент не является результатом практики означива­
ния, определенного смыслополагания, но потому, что он не
сводится ни к языку или дискурсу, ни к категориям и поня­
тиям, выработанным с целью изучения языка. Сложность
пространственного произведения (монумента, архитектур­
ного творения) иная, нежели сложность текста, прозаиче­
ского или поэтического. Перед нами текстура, а не тексты
(о различии между ними мы говорили выше). Как мы зна­
ем, текстура состоит из пространства, как правило довольно
обширного и покрытого разного рода сетями; монументы
служат их точками опоры, соединения, стыковки; социаль- g
но-практические действия выражаются в дискурсе, но не
получают в нем объяснения; они совершаются, но не про­
читываются. Монументальное произведение, как и произ- £
ведение музыкальное, имеет не означаемое (или несколь- о.
ко означаемых), но смысловой горизонт: определенное или
неопределенное множество смыслов с изменчивой иерар­
хией; тот или иной смысл выходит на передний план на
какой-то момент, благодаря некоему действию и в связи
с ним. Социально-политическая функция монументально­
го произведения принадлежит к различным «системам»
и «субсистемам», кодам и субкодам, из которых образу­
ется и складывается данное общество. Функция эта выхо­
дит за рамки кодов и субкодов: это сверхкод, ибо он стре­
мится к тотальному присутствию и тотальному освоению.
Если в социальной практике имеют место следы насилия
и смерти, негативизма и агрессии, монументальное произ­
ведение стирает их и заменяет спокойной силой и уверен­
ностью, поглощающей насилие и ужас. Монументальное
пространство мгновенно растворяет в себе смертоносный
момент (элемент) любого знака. В пространственном произ­
ведении и благодаря ему пространственная практика пре­
одолевает ограниченность других «практик означивания»,
других искусств, в том числе так называемых литературных
текстов; наступает консенсус, полное и глубокое согласие.
Греческий театр предполагает трагедию и комедию, то есть
присутствие народа данного полиса и его согласие со сво­
ими героями и богами. Музыка, хор, маски, амфитеатр те­
атрального пространства сливаются с языком и актерами.
Пространственное действие (на время) преодолевает любые
конфликты, хоть и не разрешает их, позволяя перейти от
повседневных забот к коллективной радости.
Переворот происходит, когда монумент лишает­
ся своего величия или достигает его благодаря открыто­
му притеснению и угнетению. Когда субъект (город, народ)
распадается, верх берет постройка, здание со своими функ­
циями; одновременно в городе, в народе, жилищная сре­
да берет верх над образом жизни. Победа здания начина­
ется со складов, казарм, ангаров, доходных домов. Здание
обладает определенной функцией, формой, структурой,
а не объединяет в себе все (формальные, функциональ­
ные, структурные) моменты социальной практики. Распав­
шаяся структура ткани, то есть улицы, подземелья, окраи­
ны, порождает уже не согласие, а насилие —уже потому, что
локусы, формы и функции больше не объединены, не при­
своены единым центром: монументом. Пространство в це­
лом оказывается начинено взрывным насилием.
Соотношение сил между монументом и зданием из­
менилось. Здание соотносится с монументом так же, как
повседневность — с праздником, продукт—с произведени­
ем, переживание — с восприятием, бетон — с камнем и т. д.
Здесь намечается еще один диалектический процесс, столь
же широкий, как и предыдущие. Как выйти за рамки про­
тиворечия между зданием и монументом и преодолеть его?
Как придать ускорение процессу, который привел к раз­
рушению монументальности и способен восстановить ее,
уже с опорой на здания, воспроизвести единство на но­
вом, более высоком уровне? При невозможности диалек­
тического преодоления ситуации происходит застой; гру­
бое взаимодействие, простая смесь «моментов» порождают
пространственный хаос. Здание с жилыми помещениями
обретает признаки монумента: сначала фасад, затем вну­
треннее устройство. В жилище зажиточного класса появля­
ется налет «социализации»: возникают вестибюли и иные
структуры приема гостей, бары, места для встреч и эроти­
ки (диваны и пр.) — отдаленное подражание аристократи­
ческим дворцам и особнякам. Параллельно (распавшийся)
город охвачен не менее поверхностной «приватизацией»:
отсюда городская мебель, «дизайн», создание искусствен­
ной окружающей среды. Перед нами уже не трехчленный 221
диалектический процесс, позволяющий разрешить про­
тиворечие и «творчески» преодолеть конфликтную ситу­
ацию. Перед нами застывшая оппозиция, члены которой,
каждый со своим значением, сталкиваются «лбами», а за­
тем смешиваются в общей путанице.

iii-15
Понятие монумента отнюдь не сводится к указанным осо­
бенностям. Во избежание ошибок разберем его определение
«от противного». Монумент не может быть осмыслен ни
как собрание символов (притом что всякий монумент несет
в себе символы, порой архаичные и загадочные), ни как по­
следовательность знаков (притом что всякий монументаль­
ный ансамбль состоит из знаков). Он не является ни пред­
метом, ни суммой различных предметов, притом что его
«предметность», его статус социального объекта постоян­
но подчеркивается либо грубыми, либо, напротив, мягкими
материалами и объемами. Он — не скульптура, не геометри­
ческая фигура, не результат использования материальных
приемов. Оппозицию «внутреннее-внешнее», необходи­
мую, обозначенную порогами, дверями, дверными и окон­
ными проемами, часто недооценивают, но для определения
монументального пространства ее недостаточно. Она де­
терминирована тем, что может происходить внутри и вов- <я
не, а следовательно, тем, что там происходить не может и не £
должно (предписанное и запретное, «сценическое» и обе- 5
ценное). Пустота оказывается заполненной: алтарь, неф со- £
бора. Полнота может обернуться почти гетеротопической о.
пустотой в определенном локусе: своде, куполе. Например, <я
Тадж-Махал строится на преображении полноты изгибов |
и кривых линий в драматическую пустоту. Акустические, g
жестикуляторные и ритуальные процессы, элементы, обра- |
зующие крупные блоки, единицы церемониала, разломы, х
открывающиеся в безграничное, последовательность значе- <
ний — все это оформляется в единое целое. •=
Эмоциональный — а значит, телесный, связанный
с симметрией и ритмами — уровень претворяется в «свойст­
во» монументального пространства, в упорядоченную сим­
волику, чаще всего неотделимую от политико-религиозного
целого. Использование пространства подчинено жесткому
порядку; его составляющие распределяются по трем уров­
ням: первый уровень — аффективный, телесный, пережива­
емый и выраженный в слове; второй уровень — восприятие,
социально-политические значения; и третий — осмысле­
ние: письмо, знания, объединяющие членов общества во­
круг «консенсуса» и сообщающие им статус «субъектов».
Монументальное пространство создает возможность для
постоянного перехода от слова частного (разговоров, бесед)
к слову публичному—речи, проповеди, призыву, театрали­
зованным речам.
Поскольку поэт выражает в стихотворении некий об­
раз жизни (любви, чувства, мысли, наслаждения или стра­
дания), монументальное пространство имеет некоторые
аналогии с возникновением и бытованием поэзии. Однако
его легче понять по аналогии с театральными (диалогиче­
скими) текстами, нежели с текстами стихотворными и ли­
тературными, монологическими.
Монументальное пространство имеет не только пла­
стические, доступные взгляду свойства. Оно обладает
и свойствами акустическими, и, если их нет, монументаль­
ности чего-то недостает. Сама тишина в церковном здании
по-своему музыкальна. Пространство клуатра, собора, из­
меряется на слух; здесь разносятся, отражаясь, звуки, голо­
са, песнопения; в этом пространстве действует механизм,
подобный механизму основных звуков и тембров. Или ме­
ханизму голоса, читающего текст с выражением. Архитек­
турный объем обеспечивает соответствие присутствующих
в нем ритмов (передвижений, ритуальных жестов, процес­
сий и шествий) и их музыкального звучания. Именно так,
на этом незримом уровне тела обретают себя. Там, где эхо
не преломляет присутствие людей в акустическом зерка­
ле, роль посредника между живым и неживым выполняет
предмет: колокола и колокольчики (приводимые в движе­
ние ветром), фонтаны или ручейки, иногда птицы или жи­
вотные в клетках.
Возможно ли выявить в монументальном простран­
стве два процесса, которые некоторые психоаналитики
и лингвисты рассматривают как первичные:
a) перенос, то есть метонимию, переход от части к цело­
му, примыкание;
b) конденсацию, то есть замену, метафору, подобие?
Безусловно —до некоторой степени. Социальное про­
странство, пространство спациальной практики и более
или менее кодифицированных отношений общественного
производства, труда и не-труда, конденсируется в простран­
стве монументальном. Термин «социальный конденсатор»,
предложенный русскими архитекторами в 1920-х годах,
имеет всеобщее значение. «Свойства» пространственной
текстуры концентрируются вокруг определенной точки: ал­
таря, трона, резиденции, президентского кресла и т. д. Тем
самым каждое монументальное пространство становит­
ся метафорической и едва ли не метафизической опорой
данного общества; религия и политика, используя меха- 223
низм замен и подмен, символически (церемониально) об­
мениваются своими атрибутами — атрибутами власти; сила
сакрального и сакральность силы, перетекая друг в друга,
еще более укрепляются. Горизонтальную последователь­
ность локусов в пространстве сменяет вертикальное на­
пластование, иерархия, повторяющая пути к локусу, где
сосредоточена власть, к расположению таких локусов. Лю­
бой предмет повседневной практики — ваза, сиденье, оде­
жда,—будучи перемещен в монументальное пространство,
преображается: ваза становится священным сосудом, оде­
жда — торжественным облачением, сиденье — престолом.
Пресловутая граница, разделяющая, согласно школе Соссю-
ра, означающее и означаемое, переносится туда, куда угодно
социальному заказу: отделяет сакральное от светского, пре­
секает жесты, не вписывающиеся в монументальное про­
странство,— иначе говоря, устраняет обсценное.
Да, но это почти ничего не объясняет! Все сказанное
описывает любую «монументальность», не уточняя, какая
власть в ней действует. Обсценное — общая категория соци­
альной практики, а не процессов означивания как таковых:
исключение сцены проговаривается пространством молча.

iii. 16
Сложность социального (в данном случае монументально- g
го) пространства становится очевидной, когда анализ вы- £
свобождает, вскрывает его противоречия; в том, что каза- S
лось простым, оказывается сложным. Противоречия эти £
не принадлежат ни к объективному геометрическому про- о.
странству (квадраты, прямоугольники, крути, кривые ли- ω
нии, спирали), ни к пространству ментальному (логическая |
принадлежность и когерентность, связь предикатов с суще- £
ствительными и т. д.). Мы имеем дело прежде всего с уров- «
нями, слоями и отложениями восприятия, репрезентации, *
пространственной практики, предполагающими, полага- <
ющими, налагающимися друг на друга. Восприятие вхо- ·=
да в монументальное здание и даже в простое здание или
хижину—не менее сложная последовательность действий,
чем речевой акт, высказывание, предложение, цепочка
фраз. Однако, несмотря на аналогии и корреляции между
маршрутом и дискурсом, их сложности не изоморфны, не
определяются в соотнесении друг с другом. Они различны.
a) Уровень особенного располагается вокруг тел (вокруг
каждого тела и вокруг их сочленений); он служит их про­
должением в (эмоционально окрашенных) локусах, не­
сущих в себе противоположные свойства: благоприятное
и неблагоприятное, женское и мужское; локусы несут в себе
эти свойства и наделяют их символической властью. Дан­
ный уровень подчиняется законам симметрии и асимме­
трии, иногда меняя их местами. Такие маркированные
(особо ценные) локусы в ментальном пространстве не разъ­
единяются, существуют нераздельно. Что же их связывает?
Ритмы, семиологические дифференциалы.
b) Этот уровень путем ряда трансформаций встраивает­
ся в следующий—уровень общего, то есть социальной прак­
тики: в пространство политического слова, порядка и рас­
порядка с его символическими, зачастую религиозными
атрибутами, а иногда просто символами власти и насилия;
в пространство деятельности, а значит, разделения тру­
да между полами, по возрастам, группам — а значит, в про­
странство сообществ (деревень, городов). Здесь ритмы, тела,
слова подчинены принципу совместного существования;
они предписаны, а нередко и записаны.
c) Наконец, уровень особенного в измененном виде
вновь возникает в частных характеристиках, которыми на­
деляются группы, прежде всего семьи, в определенных про­
странствах, разрешенных или запретных.

• • •

111.17
Ход анализа возвращает нас к прозе мира — зданию, про­
тивостоящему (или примыкающему к) поэзии-монумен­
ту. Здание господствует в капиталистическом пространстве,
оно — его однородная матрица; оно сочетает в себе объект
контроля со стороны власти и объект торгового обмена.
Ниже мы подробно покажем (в политическом и экономи­
ческом плане), что здание есть насильственная конденса­
ция общественных отношений. Оно покрывает собой всю
парадигму пространства, редуцируя ее: господство — при­
своение (с упором на господство технологий); произведе­
ние — продукт (с упором на продукт); непосредственное —
опосредованное (с упором на опосредование и посредников,
от технического оснащения до финансовых промоуте-
ров строительных операций). Оно редуцирует оппозиции
и значимые ценности: в частности, наслаждение и стра­
дание, использование и труд. Начиная с XIX века грубая
конденсация социальных атрибутов наглядно проявляет­
ся в стилистике административных зданий, школ, вокза­
лов, мэрий, префектур, министерств. Не меньшее значе­
ние, нежели конденсация, имеет перенос различных видов
деятельности; «оснащение» действует весьма эффектив­
но. Благодаря ему деятельность — в том числе досуг, спорт,
игры — оказывается локализована, привязана к определен­
ным «точкам», специальным «локусам», соотнесенным
с ней столь же четко, как предприятие с трудом. Они реали­
зуют «синтагматическую» связь видов деятельности в со­
циальном пространстве как таковом, то есть в пространстве
экономических законов капитала, социального господства
буржуазии и политической власти государства.
Относится ли глобальное пространство к сфере ар­
хитектоники, анализ которой подходит к концу, открывая
перед нами новые перспективы исследования? Нет. По не­
скольким причинам. Во-первых, в глобальном пространстве
действуют диалектические процессы. Процессы эти не сво­
дятся к бинарным оппозициям, к отношениям контраста
и взаимодополняемости, к эффектам миража и удвоения,
несмотря на то что эти эффекты и оппозиции являются его
неотъемлемой составной частью. Они необходимы, но не­
достаточны. В глобальном функционируют триады: трех-
частные конфликты и сочленения. Наиболее существенное
из этих сочленений можно обозначить уже сейчас. Капита­
лизм не поддается анализу и объяснению через бинарные
оппозиции — буржуазия и пролетариат, заработная плата
и доход, производительный труд и паразитизм. Он состоит
из трех элементов, трех членов, трех моментов: земля, труд,
капитал, иными словами, рента, заработная плата, доход;
эти три элемента образуют глобальное единство: прибавоч­
ную стоимость.
Во-вторых, глобальное существует и воздействует
иначе, нежели частное. Подобно языку, глобальное про­
странство (пространство между монументами и зданиями —
улицы, площади) оказывает не только коммуникативный
эффект, но и противоречивые эффекты насилия и убежде­
ния, (политической) легитимации и дискредитации. Дей­
ственность глобального пространства, несущего в себе сле­
ды властных установок и предписаний, проявляется на
указанных выше уровнях: архитектурном (монумент-зда­
ние) и урбанистическом. Его значения определяются жи­
телями и для жителей — вплоть до сферы «частной» жизни,
до той степени, до которой жители принимают сферу «пу­
бличную» и испытывают ее воздействие.
Таковы предпосылки для дальнейшего анализа.
 iv. От абсолютного пространства
к пространству абстрактному

IV. 1 226

Подведем итог сказанному выше. Социальное простран­

ство, поначалу биоморфное и антропологическое, стремит­
ся выйти за пределы своей непосредственной данности. Но
ничто не исчезает полностью, а то, что сохранилось, пред­
ставляет собой не просто след, воспоминание или пережи­
ток. В пространстве все предшествующее становится опо­
рой последующего. Предпосылки данного социального
пространства по-прежнему обладают внутри
ЭТОГО пространства Собственной Временной см.: Fortes M., Evans-
прОТЯЖеннОСТЬЮ И а к т у а л ь н о с т ь ю . П е р в и ч н а я Phtchard Ε. Ε. African Political
п р и р о д а С у щ е с т в у е т В « п р и р о д е ВТОрИЧНОЙ» Systems. London: Oxford Univ.
(во всецело искусственном, благоприобретен­
ном смысле): в городской реальности. Архитектоника опи­
сывает, анализирует, объясняет эту устойчивость, суть ко­
торой сводится к некоторым метафорам: «слои», царства,
отложения и пр. Наша книга — это попытка собрать воеди­
но и сгруппировать все, что рассеяно по отдельным част­
ным, специальным наукам: этнологии, этнографии, соци­
ально-экономической географии, антропологии, истории,
в том числе доисторического периода, социологии и т. д.
Пространство в подобном понимании можно назвать
«органическим». В прямой, не опосредованной связи меж­
ду группами и внутри каждой группы, между «обществом»
и природой, занятое пространство непосредственно прояв­
ляет устройство данного социума, его базовые отношения.
Такие отношения почти не оставляют места абстракции.
Они действуют на уровне пола, возраста, крови, а менталь­
но — на уровне беспонятийного «образа»: устной речи.
Антропологи1 показали, что пространство, кото­
рое населяет та или иная группа «дикарей», соответствует
иерархической классификации членов общества, обеспе­
чивая ее постоянное присутствие и актуализацию. Чле­
ны архаического общества повинуются социальным нор­
мам данного общества, сами того не зная,—то есть не зная
этих норм как таковых. Они живут ими в пространстве, не
в неведении, не безотчетно, но непосредственно. Это в пол­
ной мере относится к французской, итальянской, турец­
кой деревне, при условии, что мы принимаем во внимание
факторы, вторгающиеся в ее пространство извне и издале­
ка: рынки, социальные абстракции (деньги и т. п.), поли­
тическую власть. Ближний порядок, соседство, и порядок
дальний, государственный, разумеется, больше не совпада­
ют: они либо сталкиваются, либо проникают друг в друга2.
А потому «архитектонические» детерминанты и принад­
лежащее им пространство не исчезают никогда: они сохра­
няются в обществе, претерпевая все более глубокие измене­
ния. Эта подспудная преемственность характерна не только 227
для пространственной реальности, но и для репрезентаций.
В предсуществующем пространстве, наряду с устойчивыми
спациальными конструкциями, заложены и пространства
репрезентации с присущей им образностью и мифологией:
то, что часто именуют «культурными моделями» (исполь­
зуя понятие «культура», источник всяческой путаницы).
Если познание, изучая «жизнь», исходит из репре­
зентаций пространства и упускает из виду переживание,
оно оказывается в ловушке. «Объектом» позна-
НИЯ ЯВЛЯетСЯ дробная, и з м е н ч и в а я СВЯЗЬ м е ж - см.: Lefebvre H. Perspectives
ДУ СЛОЖИВШИМИСЯ р е п р е з е н т а ц и я м и прОСТран- de la sociologie rurale //
СТВа И Пространствами р е п р е з е н т а ц и и (С ИХ Lefebvre H. Du Rural a l'Urbain.
г
Г г г \ Pans: Anthropos, 1970.
носителями); «объект» предполагает и объяс­
няет «субъекта» —того, в чьей пространственной практи­
ке соединяются переживание, восприятие и осмысление
(знание).
Тем самым «наше» пространство остается определен­
ным (и определяющим) под всеми последующими отложе­
ниями истории, накоплениями, исчислениями. Мы имеем
дело со свойствами пространства, а не свойствами, заключен­
ными в пространстве (согласно позднейшей репрезентации).
Образуют ли эти свойства «культуру» или «культурные мо­
дели»? Для анализа подобные слова почти ничего не дают.
Свойства пространства, имеющие генезис и датиров­
ку, длятся во времени, пока существует их пространствен­
ная основа (населенный пункт, церковь, храм, замок и т.д.);
без нее они бы исчезли. Последним, неустранимым — и пло­
хо поддающимся определению как таковое: как абсолют
в рамках и недрах относительного — основанием простран­
ства остается природа, пусть даже отринутая, раздроблен­
ная, локализованная.
Христианская традиция донесла до современно­
сти унаследованное от Рима и римлян пространство, пол­
ное магически-религиозных существ мужского и женского
пола: злокозненных и благодетельных, связанных с землей
и подземным миром (мертвецы), но повинующихся риту­
алам и заклинаниям. Античные репрезентации простран­
ства—небесный свод и небесные сферы, Средиземное море
как центр обитаемой земли—ушли в небытие. Однако про­
странства репрезентации уцелели: земля мертвецов, хто-
нические и теллурические силы, глубина и высота. Искус­
ство (живопись, скульптура, архитектура) черпало и до сих
пор черпает из этих источников. В Средние века культу­
ра (нынешняя не-культура) занимает эпическое простран­
ство — пространство романсеро, легенд Круглого стола,—
где реальность сплетается со сновидением: конные рыцари,
Крестовые походы, турниры, смесь войны и празднества.
Оно не совпадает, но самым тесным образом связано с ор­
ганизационно-правовым пространством римского мира
и бесконечно отсылает к мелким локальным божествам.
Что касается поэтического пространства легенд и мифов —
лесов, озер, океанов,—то оно с XVII века соперничает с про­
странством бюрократическим, политическим, которое
устанавливают национальные государства. Оно служит его
дополнением, «культурной» изнанкой; это романтическое
пространство репрезентации восходит (наряду с роман­
тизмом) к варварам-германцам, которые разрушили рим­
ский мир и провели первую на Западе крупную аграрную
реформу.
Вернуть современную форму к непосредственно­
му состоянию через «исторические» опосредующие эле­
менты — значит воспроизвести ее формирование в обрат­
ной последовательности. Нередко между пространствами
репрезентации и входящей в них символикой случают­
ся конфликты — в частности, между сферой воображаемо­
го, унаследованной от греко-римской (иудеохристианской)
традиции, и романтической образностью природы. Они на­
кладываются на противостояние рационального и симво­
лического. Городское пространство и в наши дни видится
двояким: оно содержит множество сакральных и прокля­
тых локусов, связанных с мужским или женским нача­
лом, изобилующих фантазмами и фантасмагориями, но
одновременно является рациональным, государственным,
бюрократическим; монументальное приходит в упадок
и перекрывается различными коммуникациями и многооб­
разными информационными потоками. Оно требует двой­
ного прочтения: как абсолютное (видимое) в относитель­
ном (реальном).
Фантазия искусства способна соотнести современное,
близкое, репрезентации пространства — с далеким, с при­
родой, символами, пространствами репрезентации. Гау-
ди, подобно Лотреамону в поэзии, заставил архитектуру
пройти испытание бредом. Его Sagrada Familia, собор Свя­
того семейства — это не доведенное до предела барокко, как
считается в общепризнанных диссертациях и классифи­
кациях. В Sagrada Familia, локусе смеховой сакрализации
(высмеивающей сакральное), современное пространство
и архаическое пространство природы взаимно разруша­
ются. Намеренный подрыв пространственных кодифи­
каций, вторжение природного, космического плодородия
порождают невероятное, головокружительное «обесконече-
ние» смысла. Здесь действует сакрализирующая сила, пре­
бывающая по эту сторону общепринятой символики и по
ту сторону расхожих значений, не совпадающая ни с силой
государства, ни с силой Церкви, или художника, или тео­
логического божества; это сила природного начала, дерз- 229
ко отождествляемая с божественной трансценденцией.
Модернизированная ересь нарушает репрезентации про­
странства и превращает их в пространство репрезентации,
где божественное говорит языком пальм и листвы. Отсю­
да—потенциальный эротизм, связанный с сакрализацией
жестокого эротико-мистического наслаждения, оборотной
стороны, изнанки радости. Современная «реальность» есть
обсценное: это обозначено всей постановкой и постановщи­
ком, архитектором Гауди.
В расширяющемся, множащемся городе воспроизводи­
мость (биологическая, социальная, политическая) обеспечи­
вается жилищной средой. (Капиталистическое) общество пе­
рестало сводить воедино составляющие его элементы или
пытаться достичь их тотальной интеграции вокруг мону­
ментов. Теперь оно стремится внедриться в здание. Жи­
лищная среда — субститут древней монументальности, кон- |*
тролируемый государством, которое держит под надзором S
и производство, и воспроизводство,—отсылает к косми- *
ческому природному началу (воздух, вода, солнце, «зеленые £-
зоны»), одновременно сухому и фиктивному, половому раз- vo
множению, семье, семейной ячейке, биологическому воспро- >>
изводству. Коммутируемые, переместимые, взаимозаменя- о
емые пространства различаются по своей «причастности» «
к природе (которую они одновременно отсекают и уничто- о
жают). Значение их обеспечивается пространством семьи, о-
связанным с природным началом через половое размноже­
ние, а также социальной (пространственной) практикой. SСО
Единство общества, раздробленного многочисленными гра- Ï
ницами и расслоениями, восстанавливается на уровне се- 2.
мейной ячейки, с помощью и во имя тотального воспроиз- g
водства. Воспроизводство производственных отношений с
о
функционирует в полной мере при разрыве социальных Ι­
Ο
связей и благодаря ему; верх берет единственное «присво­ I

енное», символическое семейно-бытовое пространство (се- |

мья и повседневность). Что возможно, лишь когдарепре- 8
зентации пространства (карты и планы, транспорт и связь, со
изобразительная или знаковая информация) постоянно от- о
сылают к пространству репрезентации (природе, плодородию) >
в повседневной, обиходной практике. Их взаимное соотнесе­
ние, колебание от одного к другому выполняет идеологиче­
скую функцию, подменяя собой внятную идеологию. Про­
странство превращается в ловушку постольку, поскольку не
поддается непосредственному осознанию. Возможно, от­
сюда и пассивность «пользователей». Только «элита» ви­
дит западню и избегает ее. Именно этим можно объяснить
элитарный характер протестов и критики. Пока вся тя­
жесть социального контроля за пространством ложится на
пользователей, не отказывающихся от привычной, близкой
повседневности.
Однако эта привычная близость распадается. Абсо­
лютное и относительное также стремятся разделиться. По­
вседневность, искаженная или превращенная в фетиш,
сакрализованная и профанируемая, оправдание власти
и бессилие, фиктивный локус наслаждения, не выдержива­
ет этих противоречий.
Таким образом, устойчивые элементы в простран­
стве создают почву не только для двойной идеологической
иллюзии (непрозрачность-транспарентность), но и для го­
раздо более сложных отсылок и подмен. Поэтому социаль­
ное пространство лишь частично проявляется и объясняется
через намеренный процесс означивания, последователь­
ность или наслоение кодов, импликацию форм. Диалек­
тические процессы надстраиваются над вписанными друг
в друга классификациями, кодировками, логическими им­
пликациями, переводя их на новый уровень. Речь здесь идет
о процессах «непосредственность — опосредующие момен­
ты» и/или относительное-абсолютное.
О символах и символике пишут много и плохо, забы­
вая о том, что некоторые, если не все символы, прежде чем
что-то символизировать, существовали материально, кон­
кретно. Лабиринт был изначально военно-политическим
сооружением, призванным сбить врагов с пути и с толку.
Впоследствии лабиринт — дворец, укрепление, убежище,
ограждение — наделяется символическим существовани­
ем (матка), а еще позже обретает смысл модулятора оппози­
ции «присутствие-отсутствие». Что касается зодиака, то он
представляет собой горизонт скотовода, затерянного среди
необъятных пастбищ, образ разметки пространства и ори­
ентации в нем.
В абсолютном пространстве изначально, в самой его
основе, присутствует элемент относительности. А относи­
тельные пространства обнимают собой абсолют...

IV. 2

Колыбелью, источником (если угодно) абсолютного про­

странства служит фрагмент пространства земледельческо-
скотоводческого: совокупность локусов, поименованных
и обработанных земледельцами, скотоводами-кочевника­
ми и л и полукочевниками. Участок пространства усилиями
хозяев и л и завоевателей получает иное назначение. С это­
го момента он оказывается трансцендентным, сакральным
(отмеченным божественными силами), магическим, косми­
ческим. При этом, как н и парадоксально, такое простран- 231
ство по-прежнему воспринимается как природа; более того,
его тайну, его сакрально-проклятый характер приписывают
природным силам, тогда как на самом деле он оторван от
природного контекста действующей политической властью
и именно этим отрывом обусловлен его смысл.
Вокруг такого ядра органической когерентности, цен­
тра времени, ибо центра пространства, более и л и менее
«гармонично» распределяется уже достаточно плотное на­
селение. В действительности гармония между ядром и его
окрестностями возникает л и ш ь при стечении определен­
ных обстоятельств, по «исторической» случайности. Чаще
всего религиозный и политический центр, напротив, несет
на себе печать конфликтных отношений города и деревни
(городского пространства —сельского пространства). Угро­
зы, связанные с этим локусом, вызывают к ж и з н и защитные,
предохранительные ритуалы, которые сообщают централь- |*
ному пространству его религиозно-магический характер. S
Город с его пространством ж и в е т за счет окружающей *
деревни; он облагает данью земные плоды и сельскохозяй- £-
ственные работы. Следовательно, по отношению к деревне &
он играет двоякую роль: группа, завладевающая и з л и ш к а м и >>
земледельческого общества, и группа, наделенная админи- о
стративными и военными возможностями, а значит, спо- £
собная обеспечить защиту. Иногда в нем усиливается один о
аспект, иногда другой. Присваивая сельское пространство, о.
город обретает то материнскую (ссыпает в кладовые, делает
СО
запасы, использует часть излишков для выгодного обмена, ω
переуступая некоторое их количество заинтересованным
лицам), то мужскую, отцовскую реальность (эксплуатирует
и защищает, защищает и эксплуатирует; обладает властью, о
Q.
надзирает, устанавливает правила, иногда — как на Восто- с
р
ке — организует сельскохозяйственное производство, берет
на себя крупные работы: строительство плотин, ирригаци­
онных и дренажных сооружений и т. д.). |
О
Город, городское пространство живет в симбиозе
с пространством сельским, порой с трудом удерживая его л
под контролем: случаются крестьянские бунты; сдерживать 6
же скотоводов, кочевников и полукочевников, городу слож- >
но всегда, они — его возможные завоеватели.
Город-государство устанавливает единый центр
и сам превращается в центр, особый локус в окружении пе­
риферии, отмеченной его влиянием. Отныне необъятное
предсуществующее пространство видится воплощением бо­
жественного порядка. Но город выступает в качестве места,
притягивающего к себе все, что находится поблизости, в том
числе природное и божественное, силы зла и добрые силы
земли. Городское пространство как образ мира {imago типах)
отражается в пространстве сельском, которое город в обоих
смыслах содержит как таковое; в этих отношениях, наряду
с экономическими, религиозными и политическими детер­
минантами, присутствует символика, элемент образности,
отражения: город смотрится в своего двойника, вслушивает­
ся в свой отголосок, в свое эхо; он самоутверждается, созер­
цая себя с вершины своих башен, ворот, колоколен в сфор­
мированном им самим пейзаже — в своем произведении.
Вместе с окрестностями он представляет собой текстуру.
Абсолютное пространство, хранитель гражданского
единства и, как следствие, связи между всеми членами го­
рода-государства, в том числе местными жителями, вбирает
в себя в сжатом виде все разрозненные силы (или, если угод­
но, выглядит их собирателем). Что здесь первично — силы
смерти или силы жизни? Абстрактный вопрос: они нераз­
делимы. Живые связаны с мертвыми в рамках этого един­
ства точно так же, как и живые между собой, особенно в том
(отнюдь не редком) случае, когда город, средоточие богат­
ства, получает конкретное воплощение в фигуре монар­
ха. То есть абсолютное пространство есть также (и в первую
очередь) пространство смерти: пространство ее абсолютной
власти над живыми, которая частично переходит на един­
ственного государя. Пространство могил и надгробий с его
двойственностью — красивой формой и ужасным содержа­
нием — принадлежит к абсолютному пространству. Фор­
мальная красота рождает мавзолей, пустой, хотя и почита­
емый монумент. Устрашающее политическое содержание
рождает место с привидениями, живыми мертвецами, пре­
красным примером которого служит христианское кладби­
ще, имеющее, впрочем, одно достоинство: оно делает бес­
смертие демократичным.
Абсолютное пространство почти везде, во всех об­
ществах, несет в себе смыслы, обращенные не к разуму,
а к телу; оно угрожает, взыскивает, вызывает постоянные
эмоции. Абсолютное пространство «переживается», а не
осмысляется; оно — скорее пространство репрезентации,
нежели репрезентация пространства; когда его начинают
осмыслять, оно постепенно утрачивает свою значимость
и исчезает.
У такого пространства есть измерения, пусть и не со­
впадающие с измерениями абстрактного (евклидова) про­
странства. Направления в нем —левое-правое и особенно
верх-низ — приобретают символическую нагрузку. Как мы
уже знаем, у него есть три уровня: поверхность, высота, глу­
бина. И н ы м и словами, земля, которую обрабатывают и ко­
торой управляют люди; провалы, пропасти; высоты, верши­
ны. Уровни эти проявляются в абсолютном пространстве
по-разному. Высота, вертикаль приобретают особый, ино­
гда тотальный смысл (знание, власть, долг), который, одна- 233
ко, варьируется в разных обществах и «культурах». В целом
горизонтальное пространство символизирует покорность,
вертикальное — силу, мощь, а подземное — смерть. Подоб­
ные утверждения суть категорический ответ на вопрос
о смысле; их призвано скорректировать понятие двой­
ственности: смерть нигде не воспринимается как «чистая
смерть», «чистое небытие», власть — как «чистая» власть;
то же относится к покорности, знанию, мудрости и т. д.
Тем самым уточняется и понятие абсолютного простран­
ства. Однако даже в таком смягченном виде абсолютное
пространство сохраняет свои основные черты. Для окру­
ж а ю щ и х это истинное пространство, пространство правды
в ее ярких проявлениях (разрушающих видимости, то есть
иные времена и иные пространства). То есть это простран­
ство, пустое или наполненное, принимает в себя и стиму­
лирует как социальную энергию, так и природные силы. 2
Оно близкое и мифическое, оно порождает время, циклы. ι
Само по себе, в «абсолютном» смысле, абсолютное про- \
странство не находится нигде. У него нет своего локуса, н
ибо оно объединяет все локусы и обладает л и ш ь символи- νο
ческим существованием. Что сближает его с вымышлен- >»
но-реальным пространством языка и тем ментальным про- α
странством, чудесным (фиктивным) образом изъятым из *
спациальности, в котором оформляется сознание «субъек-
о
та», или «самосознание». Оно находится во владении ка- о-
с
сты священнослужителей, касты освящающей. Освящение
же метафизически отождествляет любое пространство с ос- 2
новным сакральным пространством. Пространство алтарей х
и святилищ есть абсолютное пространство даже в малень- 2.
ком храме, в скромной сельской церквушке. Пространство о
же гробницы, если в ней не покоится божество или царь, с
всего л и ш ь походит на пространство рождения, смерти, заб­
вения. Абсолютное, а значит, религиозно-политическое *
пространство предполагает наличие религиозных инсти- 9.
с;
туций, которые подвергают его двум главным процедурам: 8
идентификации и имитации. Эти ментальные категории, л
ставшие впоследствии категориями воображаемого и реф- о
лексии, возникают как пространственные формы. С помо­ >
щью данных процедур происходит физическое расширение
абсолютного пространства в пользу касты священнослу­
жителей и политической власти, которой эта каста служит
или которой обладает сама.
 «Абсолютность», которая с помощью ритуалов может
быть связана с любыми локусами, а значит, и отделена от
них, нуждается в обозначении, метке. Она порождает раз­
личные формы, и формы, образы мироздания, наделяют­
ся ею: квадрат или мандала, круг или шар, или треугольник,
или некий рациональный объем, вместилище божествен- 234
ного начала, или крест...
В греческом варианте абсолютное пространство мо­
жет не иметь содержимого. Храм (например, Парфенон)
делится на следующие части: портик (πρόναος), жертвенник
(ναός) и опистодом (οπισθόδομος), тайное обиталище боже­
ства: мысли. У него нет фасада, только грани. Здание име­
ет круговой фриз. Человек может обойти его со всех сто­
рон, но это не «объект»: его можно постичь лишь мыслью,
воспринимающей его как целое, то есть вместе
СО СМЫСЛОМ. К р и в ы е ЛИНИИ кажуТСЯ ПрЯМЫМИ, см.: Vitruve. Les dix livres
И ЭТО н а м е р е н н ы й Э ф ф е к т : г л а з С п р я м л я е т « н е - d'architecture / Éd. par A. Choisy.
Pans 19 7 Вит
заметную» кривизну, присутствующую в очер- · °1 РУвии М°РК
J х J J
^ ^ ,„ Поллион. Десять книг об ар-
таНИЯХ КОЛОНН, В ЛИНИЯХ а н т а б л е м е н т а . К р И - хитектуре / Пер. Ф. А. Петров-
вая у Г р е к о в раСТВОряеТСЯ В ПрЯМОЙ, КОТОраЯ ского. М.: Изд-во Всес. Акаде-
тем самым утрачивает жесткость, но, смягчаясь, мии архитектуры, 1936]. ш, з, vi
по-прежнему соответствует Логосу. Ибо такие ^и <<таблицы витрувия»).
3
корректировки требуют тщательных расчетов .
Объем, воспринимаемый и осмысляемый, освещен­
ный лучами солнца и разума, воплощает в себе космос. Он
пуст или полон мыслью. Такова и агора. Она —часть абсо­
лютного, религиозно-политического пространства, его сре­
доточие. Она пуста: она должна быть пустой, чтобы на ней
могла состояться экклесия (собрание свободных граждан).
Римский форум, заполненный объектами и вещами — госу­
дарственными монументами, трибуной, храмами, ростра­
ми, а позже и тюрьмой,—отрицает греческое пространство.
Здесь вновь, хотя и при ином подходе, намечается уже
знакомая нам идея, ключ к греческому «чуду»: простая идея
единства. «Строительство и искусство у греков,—писал Ви-
олле-ле-Дюк,—суть одно и то же: форма и структура тесно
взаимосвязаны», тогда как в римском пространстве они раз­
граничены, разделены. «У римлян для каждой постройки
есть форма, в которую эта постройка облекается»,— продол­
жает автор. Расположение объемов в базилике или термах
призвано отвечать той или иной функции; использование
возведенных объемов отделяется от оформления поверхно­
стей, от декора (который добавляют ради украшения на тя­
желые объемы из кирпича или блоков, иными словами, из
цемента и разновидности бетона). Изобретенные греками
ордера (дорический, ионический, коринфский) были самой
структурой; понятие структуры заложено в самом понятии
«ордер», так что внешний облик и внутренняя композиция
(структура) греческих построек неразделимы: первый со­
держит в себе и определяет вторую. По словам Виол-
ле-ле-Дюка, развивавшего в техническом смысле идеи Геге­
ля об искусстве и архитектуре Древней Греции, греческий
храм невозможно очистить от ордера, не уничтожив сам па­
мятник. Ордер, колонны, капители — не декор. «Греческие 235
ордера представляют собой не что иное, как конструкцию,
которой придана была наилучшая внешняя форма, отве­
чающая ее назначению. Римляне видели в ордерах, заим­
ствованных ими у греков, лишь декоративные детали, кото­
рые можно удалить, упразднить, переместить или заменить
чем-нибудь другим» 4 .
Как следствие, абсолютное пространство на Западе
приобрело строгую форму: строго рассчитанный, пустой,
замкнутый объем, лежащий в основе рацио-
нального целого, Логоса и Космоса. Он несет на vioiiet-ie-Duc Е. Е. Entretiens
Себе П е ч а т ь ПОЛИТИЧеСКОЙ реЛИГИИ ГОрОДа-ГОСу- sur l'architecture. Paris: Α. Morel,
1863 τ
дарства и содержит простой, выверенный, ме- · · '· ρ · 1 0 2 1 В и о л л е леДюк.
г г г
t Беседы об архитектуре / Пер.
ТОДИЧеСКИИ ПрИНЦИП, меНТаЛЬНЫИ И СОЦИЗЛЬ- А А сапожниковой под
НЫЙ ЗакОН КОГереНТНОСТИ И УСТОЙЧИВОСТИ. ЕГО ред. А.Г. Габричевского.
материальным воплощением служат монумен- м : ИАА· 1937- т. ι. с. 201].
ты, отмеряющие время благодаря строгой под- 2
гонке материалов, чей объективный порядок — давление х
вертикалей, физические массы — полностью обеспечивает |
природное и в то же время рациональное равновесие. £•
По своему способу восприятия и оформления про- νο
странства греки, скорее всего, были преимущественно
скульпторами. По словам Гегеля, греки брали материалы из
природы (сначала дерево, затем камень), но, наделяя их зна- 5
чениями, сумели придать конкретный, практический ха­
рактер социальным абстракциям, т а к и м как объединение, 2-
убежище, защита. Смысл греческого искусства — в оформ­
л е н и и природы, а значит, пространства (которое Гегель еще S
считает внеположным ментальному и социальному дей- х
ствию) т а к и м образом, чтобы она служила воплощением 2.
и символом богов, героев, царей и вождей. Искусства и осо- о
бенно скульптуры, как неорганической (архитектурной), с
так и органической (творения скульптора). 2
Следует л и признать это основополагающим прин- -с
ципом Запада? Да, но с рядом дополнений. Единство фор- |
мы, ф у н к ц и и и структуры отрицает их право разделиться. S
Но римляне разъединили соединенное греками. Они вновь л
ввели различие, относительность, разнообразие целей в гре- о
ческое пространство, которое могло быть метафизически >
(навеки) замкнутым благодаря с л и я н и ю религиозного, по­
литического с математической рациональностью. Древне­
греческий полис, прекрасный, истинный, добрый, строил­
ся на отождествлении ментального и социального, высшей
символики и непосредственной реальности, пространства
мысли и пространства действия; впоследствии эта цель­
ность переродилась. Как показал Ницше, Греция, достигнув
вершины, показала путь к упадку. Создало ли римское раз­
нообразие, подчиненное внешнему принципу и воздейству­
ющее не одним лишь внутренним единством, возможность
для развития? Не исключено.
Позволял ли греческий габитус пространства, одно­
временно социальный и ментальный, сформулировать ос­
новные понятия: форма, функция, структура? Безусловно:
философия стремится к их эксплицитной формулиров­
ке, и философы — скорее Аристотель, чем Платон,—решают
эту задачу. У Платона сияющее единство достигается в он­
тологической трансцендентности. У Аристотеля оно пре­
вращается в теорию дискурса, классификации, когерентно­
сти. Будучи сформулированы, эти понятия обособляются;
осмысление отделяется от переживания, habitus от intuitus; их
предполагаемое единство распадается. Напротив, в римской
интуиции подчинение формы, структуры, функции каждой
вещи (лучшим тому примером служат Термы) единому ма­
териальному (потребность) и правовому (гражданскому)
принципу, определяющему социальный узус, оставляет, так
сказать, некоторый зазор, который позволяет единству воз­
никнуть. Римское пространство, заполненное множеством
объектов (форум), будет продуктивным. И более свободным:
свидетельством тому—более широкое использование изги­
бов, кривых линий. Единство Закона, Права, Собственности,
Города-Государства избегает необратимого распада, ибо оно
не столько осмысляется, сколько переживается и восприни­
мается. В Риме потребность носит почти всеобъемлющий
характер: и термы, и виллы содержат все, что необходимо
телам и умам свободных (и богатых) граждан.
Безусловно, существование города-государства обе­
спечивается рабами; однако философия истории, которая,
именуя себя марксистской, основывает свои оценки толь­
ко на этом факте и предлагает считать единым рабовладель­
ческий «способ производства», не способна объяснить роль
этого города-государства в Афинах и в Риме, роль Лого­
са-Космоса и римского права.
Связано ли изобретение пространства у греков с их
изобретениями в области алфавита, алфавитного пись­
ма, графики, арифметики, геометрии? Возможно, однако
это всего лишь вспомогательный аспект габитуса. С другой
стороны, было бы несправедливо искусственно ограничи­
вать изобретения греков космологическим пространством.
Абсолютное пространство всегда порождало разнообраз­
ные формы; вряд ли возможно приписывать одни из них
разуму, а другие — мифу, неразумию. Подобием греческого
Логоса-Космоса служит лабиринт, в символике которого (ло­
кально) восстанавливается первичность изначальной тайны,
материнского, обволакивающего начала, временных циклов5.
Коротко говоря, абсолютное (религиозно-полити­
ческое) пространство состоит из сакральных и проклятых
локусов — храмов, дворцов, памятных и надгробных мону- 237
ментов, особых, маркированных мест. Многие из которых
«запретны». В пределе подобное пространство может про­
сто обозначено, намечено, указано. Например, с помощью
камня, воткнутого шеста (чья вертикаль сообщает данной
точке пространства высшее достоинство), отверстия, просто
ямы. Как правило, его контур задан и четко очерчен, а само
оно имеет установленную, значимую форму (квадрата, кри­
вой, шара, треугольника и т. п.). В рассматриваемых нами
обществах все определяется, воспринимает- 5
СЯ, ТОЛКуеТСЯ П р и м е н и т е л ь н о К ЭТИМ ЛОКусаМ. об эгейских дворцах см. кни-
АбсОЛЮТНОе П р о с т р а н с т в о н е п о д д а е т с я ПОНИ- гу: Le Roy Ch. Le monde égéen.
Pans: игои55е 1
манию как совокупность мест и знаков; такой ' 9бэ; а так-
J
же перевод книги Г. Р. Хок-
анаЛИЗ В КОрне Н е в е р е н ; ЭТО п р о с т р а н с т в о , В КО- к е (Иосье G R Labyrinthe
ТОрОМ М е н т а л ь н о е И С о ц и а л ь н о е НераЗЛИЧИ- de l'art fantastique:
Le
МЫ, КОТОрое Содержит ц е л и к о м в с е СущеСТВОВа- maniérisme de l'art
/ européen. Paris: Gonthier, ^
ние относящихся к нему групп (прежде всего 6 * ^
города-государства) и которое следует пони- S
мать как таковое. В этом пространстве нет н и «окружаю- *
щей среды», н и даже «населенного пункта», отдельного от н
глобальной текстуры. Различаются л и означающее и озна- vo
чаемое? Безусловно, нет — если понимать это как разграни- ^
чение, проведенное интеллектом. Скрытое пространство α
святилища и л и дворца целиком «раскрывается» простран- «
ственным порядком, над которым оно господствует. Поли- α
тическое означаемое задано в религиозном означающем. о-
Следует л и их различать? Нет, символика еще не отдели- *
лась от знаков. «Расшифровка» пространства через связан- 2
ное с н и м время совершается в рамках действия, церемони- х
ала: в греческих процессиях, «теориях», то есть зрелищах. 2.
Ритуальная, жестикуляторная, а значит «бессознательная», о
но реальная расшифровка входит в использование такого с
пространства и в его зрительный образ. Не стоит приписы­
вать греку, восходящему к Парфенону, поведение туриста,
который «читает» и л и «декодирует» представшее ему зре­
л и щ е в зависимости от своих э м о ц и й и знаний, вероиспо­
ведания и национальности. На заре западного мира время л
включало в себя пространственный код, и наоборот. В тот о
>
период еще не было никакого сдвига к эстетству, никако­
го совмещения э м о ц и й и « п е р е ж и в а н и я » в рамках морали,
никаких заранее заданных « р а с ш и ф р о в о к » произведения,
которое когда-то переживалось и воспринималось непо­
средственно. Мы прибегаем к п о н я т и я м intuitus и habitus,
чтобы до времени не использовать более поздние понятия,
порожденные впоследствии интеллектом (intelleftus), то есть
чтобы избежать недоразумений и заблуждений 6 . Когда вре­
мя не отделено от пространства, смысл каждого из них про­
является в другом, причем непосредственно (без опосредо­
вания интеллектом). 238
Абсолютное пространство не регулировало простран­
ство частное (семейное и индивидуальное). Давало ли оно
ему значительную свободу? Абсолютное пространство не
допускает различия между публичным и частным. Оно
включает его в себя настолько, насколько так называемая
частная жизнь сама имеет особый религиозно-политиче­
ский статус: является домашним очагом. Невеликая свобо­
да, позволяющая домам и иным жилищам более или менее
скромно ютиться вокруг высоких или низких
ЛОКуСОВ. О философском происхож-
В ДаННОМ с л у ч а е у с т р о й с т в о ПрОСТраН- дении этих понятий см.:
СТВа у РИМЛЯН т а к ж е о с т а в л я е т б о л ь ш е м е с т а GabonauFI. Nouvelle initiation
г
^ „ „ „. philosophique. Pans: Casterman,
разнообразию. Но какой ценой? 19бз. т. „. R б5 sq. и§ конечно
же, «Сумму теологии».

IV. з
Поэты в своей возвышенной риторике никогда не забы­
вали о Пропасти, Бездне и их коррелятах — Горных пиках,
Вершинах. Данте на заре западной культуры, с несравнен­
ной силой описывая Глубины и Высоты (Ад и Рай), слег­
ка пренебрежительно обходит стороной поверхности и по­
верхностное; впоследствии их реабилитирует Ницше. На
контрасте Тьмы и Света, Дьявольского и Божественного
строится еще величественная поэтика Гюго. История этих
изменчивых отношений между пространством и языком
пока плохо изучена.
Хайдеггер в «Бытии и Времени» первым из филосо­
фов исследовал Mundus—образ, символ, миф. И локус. Он
рассматривал «Мир» скорее не как историк, но как фило­
соф, антрополог, социальный аналитик.
Mundus. Сакрально-проклятое место, вокруг которо­
го расположилось италийское поселение. Это дыра: свал­
ка отбросов, общественная помойка. Туда сбрасывают му­
сор, нечистоты, приговоренных к смерти, новорожденного,
которого Отец отказывается воспитывать, «поднимать»
(то есть оставляет на земле после рождения, а не поднима­
ет над головой в знак второго рождения, уже не биологиче­
ского, а социального). Дыра имеет глубокий смысл! Она свя­
зывает поселение, пространство на поверхности, свет, почву
и территорию с подземными пространствами — скрытыми,
тайными пространствами плодородия и смерти, начала
и конца, рождения и погребения. Подобно кладбищу в бо­
лее поздние, христианские времена... Это переходный ло-
кус: через него души умерших возвращаются в лоно зем­
ли, оттуда они выходят, чтобы возродиться. Локус времени,
рождений и могил, вагина земли — матери и кормилицы, 239
темный коридор, ведущий из глубин, пещера, выходящая
к свету, устье, через которое изливаются тайные силы, уста
мрака — mundus устрашает и возносит к славе. Он двойствен:
величайшая грязь и величайшая чистота, жизнь и смерть,
плодородие и разрушение, ужас и манящие чары. «Mundus
e§t immundus».
Можно ли постичь это странное и мощное присут­
ствие-отсутствие с помощью психоанализа пространства?
Да, безусловно; однако не лучше ли будет, оставив в сторо­
не позднейшую рационализацию, представить себе мед­
ленное истечение «истории», хранилище, напластование
толкований с их ритмами и мифами, италиков, локализу­
ющих и фокусирующих свои страхи в безднах? Когда пу­
стота становится центром, причем центром представле­
ния о «мире», этот странный факт не может объясняться
действием одного-единственного элемента — психики. По- >%^
думать только, какое будущее заключало в себе такое про- х
странство репрезентации! *
Рим. Город заклинает и изгоняет подземные силы. £•
Чтобы им противостоять, он создает их чувственную ре- *>
презентацию. Вечный город вбирает в свой военный, пра- >
вовой, политический порядок природу, изображая ее. α
ι
Солдат-гражданин, вождь и отец, отводит женскому нача- «Q.
лу специальное место в городском пространстве, в репре- αо
зентациях и в реальности. Mundus сыграл известную роль о-с
в формировании римского мира благодаря своей изнанке
и корреляту—фигуре Отца. Отец обретает господство; он 2
становится тем, что он есть,— вождем, солдатом-политиком, х
то есть Законом и Правом (навязывая их побежденным: ор- 2.
ганизуя победу, раздавая трофеи, заново распределяя локу- о
сы, прежде всего землю). Pater-Rex не пассивно претерпевает с
мир, он переделывает его, пользуясь своей властью и своим 2
правом: Собственность и Владение,/^ utendi etabutendi огра- £
ничены не «бытием» других, но правом тех из числа других, |
кто обладает такой же властью. Pater-Rex, а позже — импера- 8
тор, магистрат и жрец заново объединяет вокруг себя про- л
странство — пространство власти. о
Так рождается пространственное (социальное) и мен- >
тальное устройство, которому суждено произвести западное
общество (с его идеологиями). Иными словами: (римское)
право, понятия Закона, Владения и Отцовства, юридическо­
го и морального.
 Когда отцовство подчиняет своему юридическому за­
кону (Закону) материнство, законом мысли становится аб­
стракция. Господство Отца над земной поверхностью, иму­
ществом, детьми, слугами и рабами, женщинами требует
абстракции и предполагает ее. Женскому началу остается
быт, воспроизводство жизни (вначале неразрывно, до не­
различимости связанное с сельскохозяйственным произ­
водством), удовольствие и боль, земля и бездна. Отцовской
власти сопутствует закон знаков, установленный для при­
роды — с помощью письма, надписей, камня. Переход от ма­
теринства, не утратившего пока своего значения (кровные
связи), к верховенству отцовства предполагает формирова­
ние ментального и социального пространства; в то же время
возникает необходимость в частной собственности на зе­
мельные владения, в их распределении согласно абстракт­
ным принципам, фиксирующим как границы владений,
так и статус владельцев.
Рим. Urbs и Orbs. Античный город-государство осозна­
ется, воспринимается как imago mundi. Он объединяет, сосре­
доточивает все, что рассеяно вокруг него. Он вписан в некую
местность и занимает четко определенное, ясно восприни­
маемое положение по отношению к окружающему, то есть
создает репрезентацию пространства; в мыслях горожан су­
ществует не то или иное пространство, но нечто более ши­
рокое — репрезентация пространства в целом, земли, мира.
В городе же, напротив, формируются пространства репре­
зентации; свое время и пространство есть у женщин, у слуг
и рабов, у детей. В представлении свободного гражданина,
солдата и политика, мировой порядок заключен в простран­
стве и воплощен в его городе-государстве. Прикладное про­
странство, военный лагерь, подчиняется иному распорядку
(жестко симметричное прямоугольное пространство с дву­
мя осями — кардо и декуманусом).
Традиция гласит, что основание Рима совершается
по определенному ритуалу. Основатель (Рем), очертив плу­
гом круг, изымает фрагмент пространства из природы и на­
деляет его политическим смыслом. Основание города (под­
робности мы опускаем) целиком символично и всецело
практично; реальность смыкается со смыслом, а непосред­
ственное — с абстрактным.
Все выглядит так, словно понимание и созидание
римского пространства основано на «интуиции». Orbs
и Urbs-. круговая, но не геометрическая форма. Вытекающая
из нее пространственная и правовая рациональность полу­
чит развитие во всех основных и наиболее конкретных тво­
рениях римского мира: своде, арке, круге (цирке, circulus)
и даже римской тоге — по крайней мере, в некоторые перио­
ды она представляла собой круглый кусок ткани с прорезью
для головы. IntuituSy противоположность habitus, означает
в данном случае не теоретическую, по сути своей интеллек­
туальную интуицию, но (пространственную) практику, ос­
нованную на (также пространственных) репрезентациях.
Пускай путешественник, ж е л а ю щ и й понять, как за­
рождается пространство, осмотрит Рим не только мрамор- 241
ный, но и к и р п и ч н ы й ; пусть он не только обратит свой взор
на Колизей и Форум, несмотря на все их смысловое богат­
ство, но и внимательно приглядится к Пантеону, не слиш­
ком задерживаясь на его мраморном фасаде. Изнутри этот
знаменитый монумент — образ мира, возникающего в го­
роде, мира, открытого небесным силам, вбирающего всех
богов и все локусы. Пускай путешественник отложит пу­
теводители и проанализирует конструкцию этого про­
странства — образующее его изумительное ne- 7
реплетение кривых, клубок аркад (несущих С м.
его точное описание у Ви-
И н е т ) . РИМ ЯВЛЯеТ О б р а з р о ж д е н и я (прОИЗВОД- трувия (Vitruve. Op. cit. VI, 7 sq.
ства) пространства. Какого? Строго заданного [Витрувии. Указ. соч. с. 121
г
π и след.]).
пространства власти. Политическое простран­
ство устанавливается не только деяниями (когда физиче­
ское насилие порождает мир, законность, правопорядок);
генезис подобного пространства предполагает наличие J>%
практики, изображений, символов, возведение зданий, го- §
родов, создание локальных социальных отношений. |
Как ни парадоксально, именно интуиция в усложнен- н
ном и обедненном виде станет габитусом. Репрезентация vo
пространства, воплощенная в камне, Городе, патерналист- >^
ском законе, Империи, превратится в пространство репре- α
зентации. Оно погрузится во вновь обретенный Mundus «
в усугубленном виде, как инфернальная подземная про- α
пасть. Такое пространство репрезентации, взятое как «осно- о-
вание», создаст почву для возникновения христианства — на *
протяжении долгого заката Империи и Города, усилиями S
гениального варвара Августина: «Mundus eSt immundus». х
Подводя итог анализу Рима и римского мира, можно 8.
сказать, что в нем выделяется: о
а) Двоякая пространственная практика. Urbs связан с
с сельской местностью, над которой он господствует, Доро- 2
гой — гражданской и военной. Римская дорога позволяет -с
Urbsy народу и сенату, утвердить политический центр среди |
orbis terrarum. Сакральное огороженное пространство отде- 8
лено от покоренной территории Воротами; они открывают л
вход и выход, через них проходит императорская дорога, ве- о
дущая из Urbs в Orbs. На противоположном полюсе находит­ >
ся «частная» жизнь, правовое основание которой выстра­
ивается в рамках «политического» общества и на тех же
принципах — принципах собственности; римский Дом от­
вечает строго установленным потребностям7.
b) Двоякая репрезентация пространства: кругообразные
Orbs и Orbs с их проемами и производными (арка и свод)
и строго прямоугольный военный лагерь с двумя перпен­
дикулярными осями (кардо и декуманусом), замкнутое, укре­
пленное пространство фортификаций.
c) Двоякое пространство репрезентации: доминирующее
мужское начало — военное, властное, правовое; и включенное
в общий порядок женское начало, не отвергнутое, но «низ­
вергнутое» в землю, несущее рождение и смерть, «мир».
Три эти детерминанты соответствуют восприятию,
осмыслению и переживанию в их всеобъемлющем единстве.
Intuitus, в рамках и с помощью устоявшейся в ходе истории
пространственной практики, превращается в habitus, вначале
прочный, затем пришедший в упадок. На протяжении этого
процесса и после на него воздействует intelleftus— 8
ОСМЫСЛеНИе, п р о я в л я ю щ е е с я В СОЧИНеНИИ В и - см. «Исповедь», книга х.
трувия, а также разного рода речах (Цицерон,
Сенека). Эти три элемента с их денотатами и коннотациями
влияют на производство пространства, и в результате их вза­
имодействия первоначальная интуиция становится почти
системой: свод с его чарами, арка, акведук. В римском мире
организация, мысль и производство пространства идут рука
об руку и в почти одинаковом темпе. Под каким знаком?
Прежде всего под знаком Закона, а не Логоса.

iv. 4
Христианство будет зиждиться на игре слов Mundus и гттип-
dus (в сочетании с другой, не менее известной и изощренной
игрой вокруг понятий Логоса и Слова). Философия после­
дующего периода —христианского общества —опирается на
августиново разделение времени и пространства (субъекта
и объекта), умаляющее роль последнего8.
В более близкие к современности времена философы
под влиянием Маркса переоценивали значение экономи­
ки; они то соединяли ее с историей (так называемый исто­
рический материализм), то противопоставляли ее истории
(вульгарный экономизм). Тем самым история как условие
и фундамент экономики ускользала из их поля зрения. Ло­
гос и логика греческого происхождения? Право и закон, вос­
ходящие к римлянам? Их статус так и не был определен;
одни их фетишизировали, другие развенчивали. Но и Логос,
и Право не были лишь идеологиями: они порождали прак­
тики. Логика неотделима от знания, а право — от практиче­
ской деятельности. Относятся ли они к антропологии, к чи­
стой истории? Трудно сказать. Чтобы уточнить их статус,
научной мысли следовало бы принимать в расчет простран­
ство—то есть пространство «реальное», а не абстрактное,
очищенное и опустошенное, пространство во всех его кон­
кретных модальностях. Разве не были Логика и Право пре­
жде всего формами пространственной организации, пред­
полагающими и включающими в себя репрезентации 243
пространства и пространства репрезентации?
Складывается поразительная во многих отношени­
ях ситуация: «все мы», западные люди, наследники выды­
хающейся традиции, приближаемся к концу нашего обще­
ства, нашей культуры и цивилизации, не умея даже толком
ее описать (капитализм? Иудеохристианство? И то и другое?
Культура бестелесности? Разрешительно-запретительное,
противоречивое общество? Потребление под руководством
бюрократии? и т. п.), и при этом считаем, что
нам ближе греческий Логос и Космос, нежели это демонстрирует ж. п. вер-
р И М С К И Й М и р — КОТОрЫМ « М Ы » , ОДНаКО, ПОД- нан в своем историко-психоло-
СПУДНО О д е р ж и м ы . гическом обзоре (VernantJ. Р.
J г
„ 0 „ Mythe et pensée chez les Grecs.
Греческий Полис с его акрополем и аго- Paris: Maspér0i 19б5. т.,. Р. 209ι
р о й рОДИЛСЯ ИЗ СИНОЙКИЗМа ( о б ъ е д и н е н и я ПО- 225, etc.). Его толкование
С е л е н и й ) н а ВОЗВЫШенНОСТИ. В ЯСНОМ С в е т е . греческого мира точнее,
Всегда недалеко от моря с его богатствами. Не- ^ ^ ^ ^ ^ £ : ί
ведомое, далекое, опасное, но досягаемое будят но , однако ему недостает §
ЛЮбоПЫТСТВО, в о о б р а ж е н и е И МЫСЛЬ В ИХ н е р а з - поэтического размаха. |
рывном единстве. £•
В риторике позднейших эпох все, что в Греции vo
и в других местах было результатом объединения и опре- >»
деленной практики, превратилось в загадку и чудо. Гре- 5
ческий город не изгоняет подземные силы; он возносит- g_
ся над ними и преодолевает их. А иногда — улавливает о
(как Элевсин). Пространство репрезентации и репрезен- о-
тация пространства для граждан-горожан не совпада- *
ют, но гармонично сочетаются и согласуются9. Мировой 2
α
порядок и порядок города, дома, три его уровня или ча- ϊ
СО
сти — пространство физическое, пространство политиче- о.
ское (город и его территория) и пространство урбанисти- о
ческое (внутренность поселения) — обретают единство. Не с
простое, однородное единство, но единство композиции £
и пропорций, предполагающее различия и иерархию. Зна- •=
ние и власть, социальная теория и социальная практика |
обретают общее измерение. То же относится и к време- 8
ни, к ежедневным и праздничным ритмам, отвечающим <о
устройству пространства, домашнему очагу, очагу обще- о
ственному (булевтерию на агоре, открытому месту, пред­ >
назначенному для собраний граждан, политическому цен­
тру), к храмам и стадионам.
Все общества, существовавшие в истории, преумень­
шали значение женщин и ограничивали влияние женского
начала. У греков оно сводится к плодородию поля, которым
владеет и которое обрабатывает супруг; оно локализовано
в доме — вокруг жертвенника, очага, омфала, круглого, зам­
кнутого, фиксированного пространства; вокруг печи, послед­
ней приметы сумрачной бездны. Социальный статус пре­
терпевает те же ограничения, что и статус символический
и практический, и оба этих взаимосвязанных аспекта прояв­
ляются в спациальности (в пространственной практике).
Следовательно, подземный мир не исчезает. Дневной
свет, Зевс и разум победили темные (хтонические) силы.
Потерпевшие поражение Титаны ворочаются в глубинах
инфернального мира. Страна мертвых полна теней, ис­
пивших из Леты. Греческому гению удалось локализовать,
определить подземный мир, дать ему имя, подчинить его
поверхности, горе, где пасется скот, пахотному полю, морю,
которое бороздят форштевни кораблей, перевозящих богат­
ства. Гений греков не господствует над ним, не присваивает
себе, как в Риме, но держит его на расстоянии, отводит ему
особое место (Дельфы, празднества вакханок). Смысл этих
образов заключен не в литературе: напротив, ритуалы и ми­
фологические произведения (от Гесиода до Платона) выра­
жают в образах и символах то, что происходит в социальном
пространстве. Рациональная концептуализация возникла
у греков позже, когда их цивилизация (вместе с философи­
ей) уже клонилась к закату.

iv. 5
Аналогичный путь прошли многие общества; откуда же бе­
рутся различия между ними? Как получилось, что в разных
обществах мужское начало и его господство получили раз­
ный статус, по-разному проявлялись и оформлялись? Гре­
ция и Италия, сложившиеся под влиянием Афин и Рима,
пришли в итоге к совершенно непохожим обществам: одно
произвело и передало миру Логос (логику и знание), а дру­
гое — Право.
Способен ли психоанализ дать ответ на все эти вроде
привычные для него вопросы? Эдипова схема, треугольник,
позволяет выстроить лишь весьма механистичное и уни­
фицирующее причинно-следственное объяснение. «Эди­
пов треугольник» можно обнаружить везде и всюду. Тре­
угольная структура должна стать основой толкования; но
если она остается неизменной, то каким образом порождает
столь различные следствия?
В нашей книге вопрос ставится иначе: мы рассма­
триваем социальную практику как продолжение тела
в процессе генезиса пространства во времени, а следова­
тельно, в истории, которая также понимается как результат
производства.
Следует ли в рамках этой истории отделять мужское
начало от вирильности? Рим — царство мужских добродете­
лей и ценностей, ценностей воина и администратора. Удел 245
Греции — вирильность: та, что постоянно бросает вызов вра­
гам и состязается с друзьями, та, чей смысл и цель—дости­
жение, победа, либо силой, либо хитростью; та, что превы­
ше всего жаждет отличиться, но падает духом из-за мелких
забот и своим непостоянством запутывает дело, когда тре­
буется принять долгосрочное решение. Подобная вириль­
ность, возведенная на космический уровень (боги), сохраня­
ет отличительные черты мелких соперничающих групп.
Что касается вирильности и состяза­
тельности, то греки различали два примене­ Ср. толкование Эриды
ния эристики и агонистики: хорошее и дурное. у Ницше в «Заратустре» (Ч. I,
Vom Freunde [О друге], ч. II, Von
При дурном применении борьба предпола­ den Mitleidigen [О сострада­
гает уничтожение соперника; при хорошем — тельных]). «Immer sollst du der
возвеличение соперника и стремление его beste sein... diese machte einem
превзойти 10 . Дике, справедливость, разделя­ Griechen die Seele zittern
[«Ты всегда должен быть >,
ет эти аспекты испытания и недоверия, а Ги- первым... слова эти при- ^
брис, гордыня, смешивает. Если применитель­ водили в трепет душу ι
но к Риму и римлянам следует разграничивать греков]» (Von Tausend *
первоначальную intuitus и конечный habitus, und einem Ziele [О тысяче о.
и одной цели]). О двоякой α
то в отношении греков это разграничение не Эриде см.: VernantJ. Р. со
работает. Op. cit. Р. 33- g*
* ί­
Порождающий образ греческого про­ α
странства — это пространство уже полностью Хайдеггер M. Исток J
художественного со­
сформированное и заселенное по справедливо­ т в о р е н и я / П е р . А. В. М и - υ
сти; это удачное расположение очагов в каждом хайлова. М.: Академиче- о.
доме и в полисе: на тщательно выбранной, ский проект, 2008. С. 137· ^
удобной возвышенности, освещенной солн- S
цем, возле обильного источника. Греческий город с его про- ι
странственной и социальной иерархией включает в строго 2.
определенное пространство демы, аристократические роды, о
селения, группы ремесленников и торговцев, создавая из с
них единое целое — Полис. Это пространство является од- £
новременно средством и целью, познанием и действием, •=
природным и политическим; его населяют люди и мону- |
менты, собранные воедино центром: агорой. Храм, выся- 8
щийся на вершине акрополя, завершает собой спацио-тем- «
поральное пространство. Храм ничего не отображает. «Он о
просто стоит в долине, изрезанной оврагами и ущельями». >
Он располагает и объединяет вокруг себя и божества един­
ство отношений, в котором происходят рождения и смер­
ти, несчастья и благополучие, победы и поражения (Хай-
деггер*). В нем нет ни чистой декоративности, ни чистой
функциональности. Пространство, обтесанные камни, гео­
метрическая форма и порядок всей громады неразделимы.
Балки и плиты, опоры и колонны задают организацию про­
странства и распределение массы. Отсюда — необходимость
ордеров и их важность. Колонны (дорические, ионические,
коринфские) создают ордера, которые являются одновре­
менно и частью общей конструкции, и частью декора. Здесь
обретает место сам светозарный космос, подобный красивой
шевелюре над благородным челом, не ведающий границы
между добрым и прекрасным.
Различие было произведено. Не как таковое — осмыслен­
ное, представленное в виде репрезентации. Оно стало ча­
стью знания, цепочки высказываний, эпистемологического
поля, связанного (или нет) с ядром знания, только в позд­
нейший период, и то косвенно. Осознанное различие всег­
да редуцировано, уже потому, что оба его члена сравнивают­
ся в рамках одной мысли, одного интеллектуального акта.
Даже когда этот акт предшествует действию, а практическое
действие его реализует, различие оказывается привнесено.
Различие между Космосом и Миром порождается
в ходе процесса, именуемого «историческим», причем каж­
дый из двух рассматриваемых членов не ведает о другом
или отрицает его. По прошествии значительного времени
можно утверждать, что некий образ или понятие простран­
ства обусловлены либо сверху, либо снизу—либо пропастью,
либо вершиной,—и делать упор на то или иное направле­
ние, ту или иную ориентацию. Безусловно. Но каждый из
образов, входящих в оппозицию, сложился сам по себе, а не
в противовес другому, ради различия. Различие возника­
ет стихийно: именно в этом состоит разница между разли­
чием произведенным и различием привнесенным, как правило
редуцированным.

iv. 6
Каково же бытование абсолютного пространства? Фиктив­
ное или реальное?
В такой формулировке ответ на вопрос невозможен.
Подобная альтернатива приводит к бесконечному колеба­
нию между двумя предложенными терминами. Фиктивно?
Конечно! Как может «абсолютное» пространство обладать
конкретным существованием? Реально? Конечно! Разве ре­
лигиозное пространство в Греции или Риме не обладало по­
литической «реальностью»?
Абсолютное пространство имеет лишь менталь­
ное, а следовательно, «фиктивное» существование. Но оно
имеет и существование социальное, обладает особой и мощ­
ной «реальностью». «Ментальное» «реализуется» в после­
довательности «социальных» действий, поскольку в Храме,
Городе, монументах, дворцах вымысел превращается в ре­
альность. Предложенная постановка вопроса не учитывает
или отвергает существование таких произведений, одним 247
своим присутствием преступающих и даже преодолеваю­
щих рамки позднейших стандартных категорий — оппози­
ции «реального» и «фиктивного». Фиктивен или реален
храм со всем своим окружением? Реалист видит в нем толь­
ко камни; метафизик—локус, посвященный божеству. Нет
ли в нем чего-то иного?
Это абсолютное пространство никуда не исчезло.
Быть может, оно сохранилось лишь в церквях и на кладби­
щах? Нет. Эго либо прячется в норе собственного «мира»,
либо взбирается на вершину Логоса. Его голос исходит из
пещеры — нередко смрадной, но порой исполненной вдох­
новения. Пространство слова, фиктивное и реальное, всегда
проникает в зазор между ними — в неуловимый промежу­
ток между пространством тела и телами в пространстве (за­
претным). Кто говорит? И откуда? Ставший привычным во­
прос скрывает в себе парадокс: абсолютное пространство, то |*
есть пространство ментальное, проникнутое смертоносной §
абстракцией знаков, которая стремится выйти за собствен- |
ные пределы (с помощью жестов, голоса, танца, музыки).
α
Слова пребывают в пространстве — и вне его. Они говорят vo
о пространстве, они вбирают его в себя. Дискурс о простран­
стве предполагает истину пространства, место которой
не в самом пространстве, но в некоем локусе, воображае- ι
|_
мом и одновременно реальном (то есть «сверхреальном») — α
и при этом конкретном — и при этом концептуальном! Q-
Быть может, этот локус, изъятый из природы, но об- *
ладающий теми же природными свойствами, что и дере- 2
вянные и каменные скульптуры, является также и локусом ι
искусства? СО
Q.
ί­
α
О
Q.
С

О
IV. 7 I
I-
9
с;
о
В ходе длительного упадка Города-Государства-Империи, по­ VD
литически сильной, находящей опору в земле и в собствен- л
ности на земельные владения, Город исчезает. Вилла, при- δ
надлежащая владельцу крупного поместья (латифундии), >
полностью утрачивает сакральные черты. Она служит во­
площением упорядоченной и закрепленной законом спа-
циальной практики скотоводческо-земледельческого про­
странства—частной собственности на землю. Тем самым
она как единица материального производства соединяет
в себе характерные общие черты римского общества (поря­
док, основанный на правовых принципах) с эстетическим
вкусом (не особенно изобретательным, но изысканным)
и удовольствиями жизни. Свидетельством тому—тексты
классической эпохи: Цицерон, Плиний и т.д. Разнообразие
пространства при законном преобладании частного, при­
ватного начала сопровождается утратой греческого порядка,
распадом единства форма-структура-функция, а также раз­
рывом между декорированными частями здания и частями
функциональными, между обработкой объемов и обработ­
кой поверхностей, а значит, между строительством и ком­
позицией, архитектурой и городской реальностью. В этом
смысле римская вилла (периода поздней империи и ее упад­
ка) оказывается центром производства нового простран­
ства, которому в Западной Европе суждено великое будущее.
В ней —секрет устойчивости уходящего римского мира. Вил­
ла не только породит многие наши села и города. В ней зало­
жено понимание пространства, отличительные черты кото­
рого проявятся позднее: разъединение составных элементов
и, как следствие, диверсификация практик; подчинение
единообразному, но абстрактному принципу собственности;
воплощение этого принципа в некоем пространстве, ибо
жить по нему как таковому невозможно даже для собствен­
ника: он относится к праву, а значит, внеположен «пережи­
ванию» и стоит, так сказать, выше его.
Римский мир будет двигаться к концу (весьма
неблизкому: он не наступил еще и в XX веке). Принцип
частной собственности, высвобожденный им, оказался пло­
дотворным: он породил пространство. Вековое молчание
государства трактуется в официальной истории и у многих
историков как небытие, отсутствие исторического суще­
ствования. Какое заблуждение! На галло-римском Западе
сохранятся все самые ценные достижения Рима: искус­
ство зодчества, искусство ирригации и строительства пло­
тин, дорожная сеть, усовершенствованные приемы земле­
делия (в развитие которого внесли свой вклад и галлы) и,
наконец, главное — право (частной) собственности. «Пра­
во» это заслуживает обвинения во всех грехах не более, чем
деньги или товар. В нем «самом по себе» нет ничего дур­
ного. Принцип собственности, доминируя в пространстве
(буквально: подчиняя его доминии), означал отказ от со­
зерцательного отношения к природе, космосу и миру, ука­
зывать путь к деятельному господству, к преобразованию,
а не толкованию. Быть может, он вел общество, подчинен­
ное его господству, в тупик? Возможно — если брать его
в отрыве от всего и возводить в абсолют. Значит, появле­
ние варваров пошло на пользу; варвары, совершив насилие
над священной собственностью, оплодотворили ее. К тому
же их нужно было принять, предоставить им возможность
устроиться, оценить villae, заставить трудиться галло-рим-
ских колонов, подчинив их главам сельских общин, превра­
тившимся в господ. Что касается пространства, то варвары,
так сказать, освежили его, вернувшись к более древней си- 249
стеме вех скотоводческо-земледельческого периода (скорее
скотоводческого, чем земледельческого).
Иными словами, в эпоху поздней империи и раннего
Средневековья, в кажущейся пустоте, на месте абсолютного
пространства утверждается пространство новое; оно секу­
ляризирует религиозно-политическое пространство Рима.
Возникают предпосылки — необходимое, но недостаточное
условие—для его преобразования в пространство истори­
ческое, в пространство накопления. «Вилла», превратив­
шаяся, в зависимости от обстоятельств, либо в феодальный
домен, либо в деревню, надолго и прочно определяет со­
бой локус. закрепляет на земле хозяйственную единицу и ее
устройство.

iv. 8 о
I
I-
ы:
СО
Образ мира, доведенный до изощренного совершенства Ο­
Ι­
Ο
в (августиновой) теологии, просуществовал весь период за- ^
ката Римской империи и Римского государства, эпоху го- >»
сподства латифундий и столкновения с варварами-рефор- 5
маторами. Миллениум в данной перспективе — наиболее g_
плодотворный момент. За внешней пустотой намечают- 5
ся перемены. Современники охвачены тревогой и страхом, Q-
ибо видят одно лишь прошлое. Но пространство уже пере- *
стало быть прежним; оно—уже колыбель, место зарожде- 2
ния грядущих преобразований. ι
Христианство в любых его институциональных раз- S.
новидностях почитает могилы. Сакральные, отмечен- о
ные божественной печатью места — Рим, Иерусалим, Сан- о.с
тьяго-де-Компостела,—суть гробницы: гробница Христа, £
св. Петра или св. Иакова. Толпы людей совершают долгие j
паломничества к ракам, реликвиям, предметам, освящен- |
ным смертью. Это царство «мира». Христианская религия, 8
если можно так выразиться, кодирует смерть, превращает ее «
в ритуал, церемонию, торжество. Монахи в монастырях со- о
зерцают только смерть и не могут созерцать ничего иного, .£
ибо умирают для «мира» и тем самым придают «миру» за­
вершенность. Религия, по сути своей криптическая, сосредо­
точена вокруг подземных локусов — крипт церквей. В крип­
те, расположенной под каждой церковью, под каждым
монастырем, покоятся кости или частицы костей сакраль­
ного мифического или исторического персонажа. Гово­
ря «исторического», мы имеем в виду мучеников, тех, кто
свидетельствовал ценой собственной жизни и продолжа­
ет свидетельствовать из глубин катакомб, из «бездны», не
имеющей уже ничего общего с античным царством теней.
Присутствие святого стягивает в крипту все силы жизни
и смерти, рассеянные в «мире»; абсолютное пространство
отождествляется с пространством подземным. Под знаком
этой мрачной религии проходят последние дни Рима, Го­
рода и Государства. Она соответствует аграрному обществу
с невысокой производительностью, в котором земледелие
приходит в упадок повсюду, кроме окрестностей монасты­
рей, которое живет под постоянной угрозой голода и где вся­
кое плодородие отнесено на счет тайных сил. В этих услови­
ях происходит слияние Матери-Земли, жестокого Бога Отца
и благодетельного посредника. Крипты и гробницы содер­
жат знаки и изображения святых. Скульптуры очень редки
(похоже, их нет совсем), только росписи. Они примечатель­
ны тем, что их никто не видит — разве что духовные лица,
изредка (на праздник данного святого) заходящие в крипту
с зажженными свечами. И тогда наступает сильный момент:
изображения оживают, являются мертвецы. Эта криптиче-
ская роспись ни в коей мере не визуальна. Для тех, кто мыс­
лит в позднейших категориях, проецируя их в прошлое, ее
наличие является неразрешимой проблемой. Как живо­
пись может оставаться невидимой? обреченной на вечную
ночь? Для чего нужны фрески пещеры Ласко или аббатства
Сен-Савен? Эти картины созданы не затем, чтобы на них
смотрели, но чтобы «быть» и чтобы все знали: они — здесь,
средоточие подземных добродетелей, знаки смерти, следы
борьбы со смертью, обращающей ее силы против нее самой.
Церковь. Величайшая ограниченность, величайшее
заблуждение — представлять ее себе как некую организа­
цию с «престолом» в Риме, расположившуюся при посред­
стве духовенства в сельских и городских «церквях», оби­
телях и монастырях, базиликах и пр.! Церковь обитает
в «мире», в фиктивно-реальном пространстве тьмы, и за­
владевает им. Подземный мир прорывается повсюду, в ка­
ждом «престоле» — от ничтожного сельского кюре до папы;
он пробивает земную поверхность, и «мир» выходит нару­
жу. «Мир» воинствующей религии, страждущей и сражаю­
щейся Церкви, залегает и ворочается под землей. В XII веке
пространство христианского мира занимает могучая лич­
ность Бернара Клервоского. Влияние гения, командовав­
шего двумя королями и заявившего папе: «Папа не ты, а я»,
возможно только в рамках этого магически-мистическо­
го, фиктивно-реального единства. Как только намечалось
нечто иное, Бернар Клервоский придавал новую ценность
пространству, отмеченному знаками смерти, созерцатель­
ному отчаянию, аскетизму. Он собирал вокруг себя толпы,
и не только толпы. Его нищенское ложе служило символом
его пространства.
Что происходит в XII веке? По единодушному мнению 251
историков, история наконец возобновляет свой ход после
долгого перерыва. Именно тогда, и только тогда возникают
«факторы», подготовившие Новое время! Какой «саспенс»!
Долготерпение Истории находит соответствие в терпении
историков: они бьются в предрассветной мгле, понемногу
распутывая сплетение если не причин и следствий, то фак­
тов. Историки эти весьма осмотрительны 11 : они не уверены,
что мощные преобразовательные процессы XII века следует
называть революцией. Их сдержанность объяс- ^
НЯеТСЯ Т е м , ЧТО В ПрОТИВНОМ Случае ИМ П р и д е т - С м. «Французские ком-
СЯ ИЗучаТЬ КреСТЬЯНСКуЮ реВОЛЮЦИЮ — «ВОССТа- муны» Пти-Дютайи (Petit-
НИе CepBOB», — н а п р а в л е н н у ю ПРОТИВ рабсКОГО Dutaillis Ch. Les communes
г
г j г г françaises: Caractères et
ПОЛОЖеНИЯ, И О д н о в р е м е н н о ГОрОДСКуЮ реВОЛЮ- é v o ( u t i o n | d e s origines au XVIIIe
ЦИЮ, ПОВСемеСТНО И з м е н и в ш у ю СТатуС О б щ е с т в а , siècle. Paris: Albin Michel, 1947)
и аже
Кто воспользуется ее плодами? Безусловно, ко- Д последние работы
,Дюи
роль и королевская власть, а также государство ' ξ*
(поначалу военно-феодальное). Однако тенденции, намечен- ι
ные в XII веке, получат воплощение не сразу. Какое стечение |
случайностей и детерминант обусловило появление таких £-
исключительных деятелей, как Бернар Клервоский, Gyre- ^
рий, Абеляр? Как проследить задним числом рождение ново- >»
го в т у эпоху, когда н е видно места этого р о ж д е н и я , его « к о - о
лыбели»? Бесспорно, вновь возросло з н а ч е н и е городов. Н о g_
что ввели, что произвели города? Новое пространство. Позво- 5
ляет ли такой ответ избежать методологических и теорети- о-
ческих затруднений, вытекающих из анализа одного лишь *
времени (исторического или считающегося таковым)? Воз- S
можно. Подъем средневековых городов следует рассматри- Ï
вать во всех его предпосылках и последствиях. Он предпола- S.
α
гает наличие излишков в деревнях, позволяющих кормить оо.
городское население; кроме того, город организуется как ры- с
нок, а ремесленники обрабатывают материалы сельскохо- £
зяйственного происхождения (шерсть, кожу). Что влечет за •=
собой возникновение корпоративных объединений общин- |
о
ного типа внутри городской коммуны. Члены подобных кор­
пораций не имеют ничего общего с «пролетариями», и все I-
же объединения выводят на историческую сцену коллектив- ö
ного рабочего, способного к «социальному» производству—
производству для общества, то есть для города.
Папская власть защищается, контратакует, укрепля­
ет позиции. Однако ее великий замысел — замена имперско­
го государства, наследником которого провозглашает себя
Римская церковь, на обширное церковное государство — не
имеет успеха. Уже появляются первые ростки наций и наци­
ональных государств. Монастырская культура уходит в про­
шлое. Абсолютное пространство исчезает: оно дробится,
распадается. Возникает новое пространство — пространство
светской жизни, свободное от пространства политико-рели- 252
гиозного, от пространства знаков смерти и бестелесности.
Средневековый городской ландшафт прямо проти­
воположен предшествующему пространству, пространству
«мира». В нем множество ломаных линий, вертикалей. Он
словно отрывается от земли, ощетинившись иглами скуль­
птур. В противовес пагубной утопии подземного «мира» он
провозглашает утопию благую, светлую, ясную; знание обре­
тет независимость; оно будет не служить угнетающей власти,
но способствовать становлению власти разум- 12
НОЙ. О ч е м ГОВОРЯТ о г р о м н ы е с о б о р ы ? П о Срав- С м.: BatailleG. Le Coupable.
НеНИЮ С преЖНИМИ реЛИГИОЗНЫМИ ПОСТрОЙ- Paris: N. R. F., 1961. P. 81.
ками они утверждают инверсию пространства. ^
Они стягивают рассредоточенный смысл про- Речь идет 0 крипте с мощами
CTpaHCTBa К С р е д н е в е к о в о м у Г о р о д у . ОНИ В б у к - свв. Савина и Киприана; мощи
свв
вальнОМ ( и С а м о м ТОЧНОМ) СМЫСЛе р а с ш и ф р о - · Гервасия и Протасия на-
вываюг,де-криптиррот: избавляются от крипт ГЛГбр^-мГГ
и криптического пространства. Новое простран­
ство «декодирует» старое, но не довольствуется этим; оно его
преодолевает, освобождается от него, возносится к свету. По­
беждает, решительно и окончательно, то, что получило на­
звание «белая коммуникация»12. Иная коммуникация, чер­
ная, скорее проклятая, нежели сакральная, не исчезает. Она
локализуется в подземной части общества, в потайных ме­
стах, вне прямых, фронтальных коммуникаций.
Двигателем и тормозом масштабного процесса выхо­
да на поверхность выступает великолепная троица: Бернар
Клервоский, Сутерий, Абеляр. Они неразделимы. Бернар,
по сути своей «катализатор», пользуется доверием вель­
мож, его речи собирают толпы. Сутерий, деятель государ­
ства (королевского, военного и уже тогда «национального»,
ибо территориального), обдумывает и воплощает политиче­
ские возможности. Место еретика Абеляра — в предельной
точке вероятностей; он принадлежит мысли, ищущей опору
и сотрясающей фундамент всего здания. Абеляр, наиболее
успешный из всех, несмотря на внешнее поражение, под­
вергавшийся за свою ересь (под предлогом любовной исто­
рии) всевозможным гонениям и травле, позднее будет при­
знан «человеком Нового времени».
В крипте Сен-Савена находятся приобретший симво­
лическое значение «прах земной» и изображения святых
(Гервасия и Протасия), их поучительной жизни и мучениче­
ства*. Но свод церкви расписан картинами из библейской
истории, из Ветхого и Нового Завета. Фрески свода создают
картину, обратную криптическому пространству. Свод рас­
шифровывает и отрицает крипту, раскрывая небу содержи­
мое подземелий. Механизм взаимных образных отсылок
Сен-Савена наглядно являет момент выхода на поверхность.
Э. Панофский в своей книге «Готическая архитек- 253
тура и схоластика», демонстрируя связи между разными
аспектами XII века, не ограничивается отсылкой к превра­
тившемуся в банальность гегелевскому Zeitgeist—духу вре­
мени. Сама по себе идея аналогии между архитектурой
и философией отнюдь не парадоксальна и не нова13. Э. Па­
нофский не только определяет момент плодотворного вза­
имодействия между техникой и символикой14,—в чем уже
превосходит рационалистскую, механистическую, техни­
цистскую, функционалистскую интерпрета­
цию, данную Виолле-ле-Дюком (несмотря на Эта идея четко и з л о ж е н а
его весьма глубокий анализ социально-истори­ у К. Хампе {Натре К. Le Haut
ческого процесса)15. Собор нельзя объяснить че­ M o y e n Age / Trad, de l'allemand
par A. Desanti. Paris: Gallimard,
рез стрельчатый свод, аркбутаны и контрфорсы, 1943. P. 2 1 2 - 2 3 0 ) ; см., в част­
хотя они являются его необходимым услови­ ности, с. 2 2 8 , о готическом
ем. Как нельзя его объяснить и порывом души письме.

к небесам или юношеским пылом новых поко­ M >.

Ср.: Môle Ε. L'art religieux 2
лений. Панофский идет дальше: он показыва­ du Xllle siècle. Paris: 1
ет гомологию (то есть нечто большее, чем ана­ Leroux, 1896. *
логию) философии и архитектуры. Каждая из 15 g.
них по-своему целостна, но вместе они образу­ Ср.: Francastel P. Art et о
technique aux XIXe et XXe я
ют единство, в рамках которого «проявляют» siècles. Paris: D e n o ë l - >»
и проясняют друг друга — как вера проявляет­ Gonthier, 1956. P. 8 3 - 8 4 , £
ся через разум. Кому из них принадлежит пер­ 9 2 sq. J

венство? Философии. Ибо вопрос о первенстве См.: Ibid. P. 91 sq. 16 CL

о
здесь уместен. Схоластика породила определен­ 17 о.
ный образ мысли, habitus, а следовательно, modus См.: S u m m a , 91 sq. ^
operandi, проистекающий из modus essendi, смыс­ cd
m
ла существования. Habitus архитектора непосредственно вы- ι
текает из провиденциального разума, который в эту эпоху 2.
задает единство истины — то есть единства разума и веры, g
получившего высшее воплощение в «Сумме теологии» 16 . с
Пространственная организация готической церкви будет £
соответствовать организации этого великого трактата или, j
вернее, «воспроизводить» ее: согласование противополож- |
ностей, триединство целого, сбалансированность общей S
структуры по принципу единообразия частей и частей этих «
частей17. Согласно Э. Панофскому, вывести из абстрактной о
репрезентации (единства гомологичных частей, которое >
само аналогично единству божества — единому в трех лицах
и тройственному в едином) ментальное пространство, про­
странство умозрительного построения («Сумму теологии»),
а из ментального пространства — пространство социальное
(собор) не составляет труда. Это пространство порожда­
ет и тем самым производит сам акт божественного творе­
ния. Только человек, наделенный великой верой, способен
не испытывать в нем стеснения. Вот наглядный пример
злоупотребления понятием производства: непродуманного
его использования в отрыве от всякого содержания и кон- 254
текста. За счет наукообразных терминов — структурное по­
добие, «поиск геометрического места символической вы­
разительности, свойственной данному обществу и данной
эпохе»18 — мысль отождествляется с божественным про­
изводительным актом. Замена слова «творение» на слово
«производство» открывает возможность для этой занятной
подстановки — и в то же время для самого оголтелого, при­
митивного идеализма и спиритуализма! Ничего само собой
разумеющегося в такой замене нет.
Э. Панофский попытался установить Bourdieu P. Postface / /
главный принцип единства. Но почему этим Panofsky Ε. Architecture
принципом выступает habitus, а не intuitust И тот gothique et pensée scolastique.
Paris·. Minuit, 1967. P. 135.
ли это самый габитус, «навык», который Акви- 19
нат определяет как человеческое «внутреннее [Фома Аквинский. Сумма те­
начало», предполагающее «некоторое действие ологии / Пер. С. И. Еремеева.
Киев: Ника-Центр, 20о8. С. 5·
того, кто обладает, и претерпевание того, чем он (Примеч. пер.)] Ср.: Gaboriau
19
обладает» , то есть как качество, не существую­ FI. Op. cit. P. 62,97. Введение
щее отдельно от человека (отсюда связь с habere, этих философских (схоласти­
«иметь» и habitare, «обитать»)? Именно в этом ческих) понятий нисколько его
не смущает. Их умозритель­
отличие габитуса, навыка, от «привычки». Каким ное использование с отсылкой
чудом учение может содержать габитус (мен­ к одной лишь системе томизма
тальный навык) и modus operandi, способные по­ дает возможность для спорных
родить несколько частных схем — схему письма, построений. 20
искусства, музыки?.. За всей этой спиритуалист- Panofsky Е. Architecture
ской галиматьей кроется конкретное интуитив­ gothique et pensée scolastique.
ное прозрение —ощущение единства и единого Paris: Ed. du Minuit, 1967 P. 112
[Панофский Э. Перспектива как
производства. На самом деле Э. Панофский рас­ «символическая форма»: Готи­
крывает (или в его книге раскрывается) идею ческая архитектура и схоласти­
«визуальной логики» 20 . Что он под этим пони­ ка / Пер. Л. Н. Житковой. СПб.:
мает? Что церковное здание освещается и возно­ Азбука-Классика, 2004. С. 270].
21
сится ввысь, что нефы уже не выглядят узкими Ibid. Р. из Гам же. С. 272].
и мрачными, как в так называемых романских
церквях, что стены становятся более легкими и больше не не­
сут на себе всю тяжесть здания, что столбы и колонны вместе
с колонками и нервюрами устремлены к своду, что возника­
ет витраж и витраж становится искусством. Более того: что
схоластический ум допускает и даже требует двоякого прояс­
нения — прояснения функции посредством формы и прояс­
нения мысли посредством языка21.
Э. Панофский не доводит до конца свою мысль. «Ви­
зуальная логика» велит, чтобы все было выведено на по­
верхность. Все? Да, все, что было скрыто, все тайны мира.
Даже демоны и пороки. Даже живая природа, растения, ж и ­
вотные. Даже ж и в ы е тела. Выйдя на свет, тела берут ре­
ванш; отныне знаки бестелесности 2 2 подчинены знакам
тела, в том числе тела воскресшего Бога во плоти, Христа.
Складывается новый союз « м и р а » , явленного свету, с Ло­
госом и Космосом. Это пробуждает интерес к греческой 255
мысли, к Платону и Аристотелю. Воскресение плоти из от­
даленного будущего переносится в центр существования:
таков смысл многочисленных Страшных судов (которые
при этом по-прежнему сеют ужас, свидетельствуют о смер­
ти и о подземном мире). В тот момент, когда подземный
м и р выходит на поверхность, а земная поверхность возно­
сится ввысь и, представая взору, занимает пространство,
скульптура торжествует над криптической живописью. От­
сюда — изобилие капителей, статуй на фасадах. 22
ИзбаВИВШИСЬ ОТ ТЯЖеСТИ, ПОВерХНОСТИ СЛаВЯТ 0 . Пас в «Конъюнкции и дизъ-
Т е л о ( п у с т ь д а ж е и д е я г р е х а ПОСТОЯННО О б р а щ а - юнкции» выстраивает таблицу
е т МЫСЛИ К Т л е н у , К н е ч и с т о м у « м и р у » ) . С к у л ь - соответствии — сходств и раз-
J J l J J
линии — между средневеко-
птура, как и во времена греков, становится вым х р и с т и а н с К им искусством
ПерВЫМ ИЗ ИСКуССТВ, ИСКуССТВОМ-ЛИДерОМ. Ж и - и искусством буддизма (Paz О.
ВОПИСЬ С о х р а н я е т З н а ч е н и е ЛИШЬ к а к ИСКУССТВО Conjonction et disjonction /
освещения (в витражах). ÏÏ^SST" g
Ограничивать эту творческую мощь «ар- 23 S
ХИТеКТурНОЙ КОМПОЗИЦИеЙ», ПОЗВОЛЯЮЩеЙ Panofsky Ε. Op. cit. Р. 112 *
« П р о ч и т а т ь з а н о в о Сам п р о ц е с с раЗВИТИЯ МЫС- [Понофскии Э. Указ. соч. о.
ли», то есть мысли в «Сумме теологии»: на 24 ^
у д и в л е н и е редукЦИОНИСТСКая С х е м а ! 2 3 О н а ИМе- См.: KristevaJ. Semiotiké. j*
ет двойное преимущество: осовременивает бо- Paris: Ed du Seuil · 1969 ι
гословскую схоластику и утверждает несостоятельность cd
Q.
всего, что есть новаторского, подрывного, т и п и ч н о г о в сред­ \-
о
О
невековой революции на Западе. Визуальная логика? Да, она 2-
Q.
С
выводит из мрака на свет. Но это относится не только к го­
тической архитектуре, но и к городам, к политической дея- S
тельности, к поэзии и музыке, к м ы ш л е н и ю . Роль Абеляра, ι
его идеи и ж и з н ь становятся п о н я т н ы л и ш ь в свете бунта §.
тела, выходящего далеко за пределы «визуальной логики»: g
движимого о ж и д а н и е м п р и м и р е н и я между плотью и духом с
через вмешательство Третьего Л и ц а — Святого Духа.
О
С чем ж е м ы имеем дело? С производством — произ- ï
водством пространства. Не только идеального простран- |
ства идей, духовного локуса, но пространства социального S
и ментального. С проявлением. С расшифровкой пред- л
шествующего пространства. Мысль, ф и л о с о ф и я выходят о
из глубин на поверхность, но расшифровке подвергается >
и сама жизнь, общество в целом — вместе с его простран­
ством. Если мы, взяв за образец анализ текста 2 4 , попытаем­
ся определить генотип и ф е н о т и п пространства, то геноспа-
циальность будет выводиться из проявления.
 Подобное «производство» с его своеобразием и рево­
люционным масштабом, с невероятной (относительно) бы­
стротой распространившееся из Иль-де-Франса по всему
Западу, действительно ориентировано на «визуальность».
Свидетельством и достаточным доказательством тому
служит важная роль фасада. Его высокая, тщательно отде- 256
ланная и украшенная поверхность подчинена церковным
заповедям: Закону, Вере, Священному Писанию. Живому
обнаженному телу отводится на нем весьма скромное ме­
сто: Ева, Адам. Если и есть женские тела, то они аскетичны,
заклеймены. Фасад воздвигнут во имя величия. Он возгла­
шает толпам, стекающимся к паперти, объединенное мо­
гущество Церкви, Короля, Города. Средневековые архитек­
торы прилагают немало усилий, стремясь сделать внешнее
выражением внутреннего, однако фасад самим 25
ф а к т о м С в о е г о С у щ е с т в о в а н и я р а з р у ш а е т ИХ это подчинение, берущее нача-
СООТВеТСТВИС ло в XV веке, описано Маклюэ-
Н0М в Г а л а к т и к е
В X I I I в е к е ПРОИЗВОДСТВО СВетлОГО И ЯСНО- « Гутенберга».
го пространства, его проявление еще не влекут описанной ги дебором в «об-
з а с о б о й НИ п о д ч и н е н и я п р о с т р а н с т в а ПИСЬМу 25 , ществе спектакля».
ни «зрелищности» 26 . Тем не менее формула
Панофского — насколько она верна—указывает на наличие
угрозы. Визуализация как часть определенной стратегии
выходит на передний план и соединяется, с одной стороны,
с абстракцией, геометрией, логикой, а с другой — с властью.
Социальное пространство уже походит на тигель алхими­
ка с его подозрительными ингредиентами и неожиданны­
ми результатами. Конечно, черта, разделяющая (нечетко)
реализацию и реификацию, жизненную силу и ее отчужде­
ние, пока не перейдена. Но переход намечен. Негативная,
смертоносная магия знаков —та, что заставляет птицу не­
подвижно замереть на картине, та, что подражает смертель­
ному выстрелу охотника, — берет верх. Иная магия — магия
слова, магия символики, восстанавливающая жизнь вплоть
до обители смерти (веяние духа, вещая птица, жест твор­
ца),—с усилением визуализации отступает в тень. Скуль­
птура в трехмерном пространстве красноречивее живописи.
Но она говорит все и сразу. Неоспоримо и неопровержимо.
В господстве вертикали, политической надменности
башен, их феодальной сути уже проступают контуры союза
Глаза и Фаллоса. Союза «бессознательного» и оттого еще бо­
лее действенного.
Фаллос виден. Тогда как женский половой орган, об­
раз мира, остается скрытым. Властный Фаллос, знак силы
и плодородия, поднимается ввысь, открытый взору. В про­
странстве, где привилегии присваивает себе взгляд, фалли­
ческое начало получит или будет производить особые пра­
ва. Взгляд— это око Бога, Отца, Вождя. Пространство, где
взгляд завладевает всем, что ему служит, будет простран­
ством силы и насилия, власти, не ограниченной ничем,
кроме собственных возможностей. Пространство триеди­
ного Бога и королей будет уже не пространством криптиче-
ских знаков, но пространством писаний и истории. А зна­
чит, военного, то есть мужского, насилия 27 . 257

IV. 9
Когда и как исчезают одновременно ненакапливаемое и не­
историческое, иными словами, общество, пышно растрачи­
вающее свои излишки (на празднества, монументы, пом­
пезные войны)? 27
Т е о р и я н а к о п л е н и я , Н а ч а л о КОТОрОЙ ПО- Трудно найти что-нибудь менее
ложил Маркс, осталась незавершенной. Как ста- очевидное и ясное, чем связь
меж
ло возможным первичное накопление? Что оно ДУ речью и пенисом, заяв-
1
^ ленная некоторыми психоана-
П р е д п о л а г а е т - ПОМИМО С п о с о б н о с т и ИНВеСТИрО- литиками (см, stein С. L'enfant
вать, а н е КОПИТЬ И п р е д а в а т ь с я МОТОВСТВу И СО- imaginaire. Paris: Denoël, 1971.
р 1δ1 Что
ответствующего здравомыслия (Макс Вебер)? ) касается
Трудно представить себе денежные на- ^ Ζ Ζ 7 Ζ Ζ - $
КОПЛения В ц е л я х и н в е с т и ц и й И э ф ф е к Т И В - го влагалище, то если ι
ные инвестиции без накопления знаний и тех- однажды его самого ка- *
НОЛОГИЙ. Р а з л и ч н ы е а с п е к т ы н а к о п и т е л ь н о г о стрирует взор Бога, то это о.
„ _ только справедливо. Что о
процесса неразделимы. Если в Средние века забывается в процессе Ъ
ПРОИСХОДИТ р о с т ПрОИЗВОДИТелЬНЫХ СИЛ И п р о - этого обмена любезно- >>
ИЗВОДСТВа ( в н а ч а л е СеЛЬСКОХОЗЯЙСТВеННОГО, стями? (ср.: Viderman S. £
La construction de l'espace ï
M
что создало предпосылки для появления горо- analytique . Paris: Deno ël> «о
дов), значит, повсюду нашли распространение 1970. р. 126 sq.). Q.
и применение новые технические приемы. Что
подтверждается документально.
ствах, Нерешенный вопрос звучит
в частности в западной так: «Во существовали
Античности, многих обще- ι
определенные предпосылки для накопительного процесса: *Q .
рыночная и денежная экономика, научная мысль и знания, о
города. Почему же процесс не начался уже тогда, почему— с
насколько вообще возможно установить его исторические
истоки — он восходит к европейскому Средневековью? Ка- ϊ
ких условий не хватало прежде? Что ему мешало?» Теорети- |
ческий анализ не дает сколько-нибудь удовлетворительно- S
го ответа. Рабовладение? Беспрерывные войны? Чрезмерные л
траты? Паразитизм правящих классов и даже римского о
плебса? Каждый из этих исторических «факторов» мог сы­ >
грать свою роль в блокировке или срыве этого процесса, но
ни один не служит их объяснением. Или мы договорим­
ся до того, что тогдашние духовные или политические вла­
сти в своей великой мудрости принимали меры, дабы ему
воспрепятствовать? Согласно такой гипотезе, касты —жре­
цы, воины, политические вожди — должны были обладать
поистине сверхчеловеческим умом.
Ответ: пространство, возникающее в XII веке в разных
местах Западной Европы (во Франции, Англии, Голландии,
Германии и Италии),—это пространство накопления, его
колыбель, его исток. Почему и каким образом? Потому что
это секуляризованное пространство есть результат воскре­
сения Логоса и Космоса, подчинивших себе «мир» и под­
земные силы. Вместе с Логосом и логикой заново скла­
дывается право; место обычаев и поборов, определяемых
обычаем, занимают договорные (обговоренные) отношения.
Темный «мир» отступает, и страх перед ним слабе­
ет. Но этот мир не исчезает. Он превращается в гетеротопии:
локусы колдовства, безумия, дьявольских сил; локусы заво­
раживающие, но заклятые. Позднее, гораздо позднее это бу­
доражащее сакральное проклятие сумеют воплотить худож­
ники. Пока оно свирепствовало, никто не мог его передать;
оно просто было. Пространство кишело потаенными сила­
ми, чаще пагубными, нежели добрыми. Каждая местность
имела свое имя, а каждое название обозначало одну из скры­
тых сил: Numen-nomen. Имена (названия местностей), вос­
ходящие к эпохе земледелия и скотоводства, присутствуют
и в римском мире. Благодаря тысяче мелких суеверий, свя­
занных у римлян с землей, закрепившихся вокруг «villae»
и соотнесенных с главными христианскими проклятиями,
это изобилие сакрально-проклятого на земной поверхности
не могло не сохраняться. В XII веке происходит метаморфо­
за, смещение, разрушение означаемых. Точнее, то, что пре­
жде непосредственно означало запретное, теперь отсылает
к означающим как таковым, лишенным их эмоционального,
магического означаемого. Судя по всему, местности почти
не переименовывают, однако возникает множество новых
названий, которые, накладываясь на прежние, образуют на
земле сеть не религиозного характера: Шато-Неф («Новый
замок»), Вильфранш («Вольный город»), Эссар («Корчевье»),
Буа-ле-Руа («Королевский лес») и т. п. Является ли отсылка
целой совокупности слов и знаков к (лишенным смысла) оз­
начающим составным элементом великих переворотов? Без­
условно. Отрицать эту процедуру могут разве что отдельные
фетишисты, полагающие, будто знаки — неизменная основа
знания и незыблемый фундамент общества. Средневековое
пространство одновременно и раскорчевывается, и расшиф­
ровывается. Социальная практика, сама того не ведая, гото­
вит пространство для чего-то иного: расчищает его, но не
опустошает. Вместе с тем высвобождается «либидо» — трой­
ное либидо, заклейменное августиновой теологией и об­
разующее мир: libido sciendi, dominandi, sentiendi; любопытство,
честолюбие, чувственность. Прорвавшееся либидо устрем­
ляется на приступ открывшегося перед ним пространства.
В десакрализованном пространстве, духовном и материаль­
ном, интеллектуальном и чувственном, заполненном зна­
ками телесности, идет вначале накопление знаний, а затем
богатств. Его колыбель четко локализована: это не столько 259
средневековый город, городская община, сколько торговая
площадь и рынок (с их непременным дополнением — калан­
чой, публичным зданием).
В связи с этими локусами —торговой площадью и рын­
ком — следует еще раз повторить: гнусность денег и пагуб­
ный характер товара проявляются в более позднее время.
В эпоху, о которой идет речь, меновая «вещь», предмет, про­
изведенный на продажу, еще редок и несет освободительную
функцию. Он десакрализует. Он возмущает дух благочестия
(рупором которого был Бернар, «мечта века», основатель сво­
его рода цистерцианского государства, апологет бедности,
аскетизма и презрения к миру, а также верховенства Церкви).
Нарождающиеся деньги и товар несли с собой как
определенную «культуру», так и определенное простран­
ство. Своеобразие торговой площади, задавленной величи­
ем религиозно-политических зданий, еще мало изучено. |*
Напомним: в Античности торговля и торговцы считались §
чужаками для города и политического устройства, отодви- *
гались на периферию. Основой богатства оставалась соб- н
ственность на землю. Революция Средних веков впускает *g
торговлю в город и размещает ее в центре преобразованно- >»
го городского пространства. Рыночная площадь отличается о
и от агоры, и от форума; она открыта для всех и выходит на «
все четыре стороны, на всю окружающую территорию (над о
которой господствует и которую эксплуатирует город) с ce- Q-
тью путей и дорог. Гениальное изобретение — крытый ры- *
нок, отличный и от портика, и от базилики, — собирает все 2
сделки под одну крышу и позволяет власти держать их под ι
контролем. Кафедральный собор находится неподалеку, но S.
символику знания и власти несет уже не его колокольня, но о
каланча: она господствует над пространством и даже над с
временем, поскольку вскоре на ней появляются часы. о
Ι­
Историки, сомневающиеся в революционном харак­ Ο
I
тере этой эпохи, тем не менее показали, что процесс шел
неравномерно. Приморские (средиземноморские) города, 8О
а также старинные поселения на юге Франции и текстиль- л
ные центры Фландрии легко добились муниципальных о
свобод. Напротив, на севере Франции городские концес­ >
сии, франшизы, хартии и уложения только силой удалось
вырвать у епископов и сеньоров. Эта неравномерность (не­
равномерное насилие, переменный успех) лишь яснее под­
черкивает скорость распространения, разрастания нового
пространства. В XIV веке это пространство получило нако­
нец понимание и признание, то есть собственную репре­
зентацию, и вызвало к жизни города-символы, заложенные
специально для торговли в регионах, еще исключитель­
но земледельческих и скотоводческих, то есть не торговых.
«Бастиды» Юго-Западной Франции —торговые простран­
ства в чистом виде, эгалитарные, абстрактные, изначаль­
но сонные отдельные поселения, носящие пышные име­
на: Гренада, Барселона, Флоренция, Кельн, Брюгге,—всего
лишь позднейшие производные от великого переворота
XII века. Тем не менее они представляют собой «идеаль­
ный тип» торгового города, его репрезентацию (как, напри­
мер, Монтобан) с различными следствиями и вариациями:
отличаются, в частности, светским характером, политиче­
ским и гражданским устройством, позже — принятием про­
тестантизма и якобинства и т. д.
Пространство, складывающееся насильственными
и ненасильственными способами в эпоху Средневековья,
есть пространство обменов и коммуникаций, то есть сетей.
Каких сетей? Прежде всего наземных путей — торговых и пу­
тей паломников и крестоносцев. Сохраняется схема дорог
Римской империи, а зачастую и сами дороги в материаль­
ном виде. Создается и новая, специфическая сеть водных
путей. Порты и приморские города по-прежнему играют
важную роль; более того, их роль возрастает, хотя «талассо-
кратия» берет верх далеко не везде, а центр тяжести посте­
пенно смещается от средиземноморских портов к портам
Северного моря и Атлантики. Водную сеть, действующую
совместно с дорожной, образуют реки и (позднее) каналы.
Значение речного флота и речного судоходства хорошо из­
вестно. Оно обеспечивает связь между сложившимися или
только возникающими (в Италии, Франции, Фландрии, Гер­
мании) локальными, региональными, и национальными
рынками. Эта сеть — материальный двойник, природное
зеркало абстрактной, договорной сети, связывающей участ­
ников товарного и денежного обмена.
Утверждать, что пространство обусловлено лишь эти­
ми сетями, было бы ошибкой: тем самым мы опустились бы
на уровень односторонних определений и специальной на­
уки—географии, геополитики. Социальное пространство
является множественным: абстрактным и практическим,
непосредственным и опосредованным. Пространство тор­
говли не отменяет религиозного пространства: оно еще дол­
го будет оставаться пространством слова и знания. Наря­
ду с ним, и даже внутри него, находится место и для других
пространств — пространства обменов, пространства власти.
Репрезентации пространства и пространства репрезента­
ции расходятся, но целое остается единым.
 В социальном пространстве средневековой эпохи есть
что-то от волшебства. Чтобы выделить в нем разряды и со­
словия, ранги и иерархии, нет нужды прибегать к мыслен­
ным срезам (продольным, поперечным, вертикальным).
Здание общества тоже походит на собор и с еще большим
правом может считаться гомологичным «Сумме». Нам воз- 261
разят, что верхушка социальной пирамиды не достает до
неба, и в этом они различны. Нет: одна и та же иллюзия за­
ставляет верить, что вершины башен поднимаются к не­
бесному своду и небесным добродетелям; что вершина со­
циальной пирамиды соседствует с божественным началом;
что разум с оконечности умозрительной постройки протя­
гивает руку вере, проистекающей прямо из божественной
благодати; что поэзия нисходит в ад и взлетает к раю.
Ясное, даже прозрачное общество. Отношения лич­
ной зависимости преобладают над экономикой; даже наси­
лие в нем отличается высшей чистотой; каждый знает, как
и почему он умирает, как и почему страдает, почему вре­
менами бывает благополучен (получает благо). Общество
в целом выходит на свет. К несчастью, те самые деньги, что
помогли изгнать тьму, вскоре создадут еще более темные,
непроглядные отношения. |*
Средневековое пространство отрывается от земли; §
пока оно еще не абстрактно, отнюдь нет. Значительная часть *
«культуры» (она хотя и уменьшается, но не исчезает) остает- н
ся криптической. Она по-прежнему связана с сакрально-про- ^
клятыми книгами, с зачарованными местами, глубинами, >»
пещерами, мрачными долинами, могилами и святилищами, S
подземельями. Все, что показывается на поверхности, выно- «
сится на свет. Расшифровку нельзя прочесть, нельзя прого- S
ворить; она видна — и вызывает ужас или радость, не столько g-
насилие, сколько убежденность. В эпоху Кватроченто, ког- *
да на первый план выходит живопись, художники выступа- 2
ют глашатаями всеобщего перехода от криптического к рас- ι
шифрованному. Но это не искусство видимого как таковое! §.
Познание остается познанием. Расшифровка, выход на по- о
верхность как отказ от крипты весьма косвенно соотносится с
с расшифровкой текста. Она — постоянный процесс, и выхо- 2
дящее из тьмы явлено «лично», не в виде знака. j
Итак, время не отделяется от пространства; оно на- |
правляет его, несмотря на то что уже в средневековом го­ о
роде наметился поворот: пространство стремится под- л
чинить себе ускользающие от природы (от природного о
пространства) ритмы. Где искать связь, узел, соединяю­ >
щий пространство и время? По ту сторону знания, нако­
пленного в данную эпоху, и по эту сторону ее теории по­
знания: в практике (которая «бессознательно» согласует
пространство и время, ограничивая расхождения между
репрезентациями и искажения реальности). Время раз­
мечено празднествами, происходящими в пространстве.
Они посвящены определенным «объектам», вымышлен­
ным (мифическим) или реальным (практическим) — Солн­
цу, Христу, святым обоего пола, Великой Деве-Матери; эти
«предметы» возникают, восходят к зениту, клонятся к зака­
ту, скрываются во тьме и появляются вновь, вместе со свя­
занными с ними локусами. Социальное время диверси­
фицируется. Время торговли (соотнесенное с рынками) не
совпадает с церковным временем; оно, как и его простран­
ство, становится светским. Время коммунальных собраний
не совпадает со временем частной жизни.

IV. ю
В XVI веке в Западной Европе произошло «нечто» чрезвы­
чайно важное; но это не событие, имеющее датировку, не
институциональное изменение и даже не процесс, четко
подпадающий под экономические «мерки»: рост какого-ли­
бо производства или появление нового рынка. Запад пошат­
нулся; город одержал верх над деревней с точки зрения эко­
номической и практической значимости, социальной роли.
Иными словами, деньги победили землю; земельная соб­
ственность утратила первостепенное значение. Общество
изменилось целиком — но неравномерно в различных своих
секторах, элементах и моментах, институциях.
Абсолютной дискретности не бывает. За несколь­
ко десятков лет, в зависимости от избранной перспективы,
либо переменилось все—либо все осталось по-прежнему.
Возможно, изучение пространства позволит дать ответ
на методологический и теоретический вопрос: «Что имен­
но изменилось в этот поворотный период?» Говоря о пере­
ходе, мы имеем в виду опосредование. Историческим опо­
средующим звеном между средневековым (феодальным)
пространством и пространством капитализма, возникшим
в результате накопления, служит городское пространство —
пространство «городских систем», которые складываются
в процессе перехода. Город отделяется от деревни, над кото­
рой он господствует, которой управляет, которую эксплуа­
тирует и защищает. Разрыв между ними не абсолютен: они
по-прежнему образуют противоречивое единство. Город
в лице своей олигархии контролирует принадлежащую ему
территорию. С высоты башен «горожане» видят свои поля,
свои леса, свои деревни. Крестьян же, кое-как обращенных
язычников, городские жители воспринимают как фантазию
или противоположность, с интересом или презрением — как
волшебную или страшную сказку. Горожане осознают себя,
соотнося себя с крестьянами и дистанцируясь от них: двой­
ственность в рамках целого, воспринимаемая дистанция
и осмысляемое единство. Город несет рациональное нача­
ло—рациональность расчетов и обменов, Логос купцов. Го­
род принимает эстафету у феодалов, лишая их монополии 263
на защиту крестьян и понуждение их к прибавочному тру­
ду. Таким образом, городское пространство оказывается бла­
гословенным местом для компромисса между угасающим
феодализмом, торговой буржуазией, олигархами, сообще­
ствами ремесленников. Это абстракция в действии (активная):
абстрагирование от природного пространства, противосто­
яние общего особенному, универсальное «in Statu nascendi»,
выявляющее и поглощающее все частности. Городское про­
странство — страшное средство; пока оно еще
28
не уничтожает природу, но захватывает ее, вби­ Заблуждение Умберто Эко в его
рает в себя. Позднее, на втором этапе абстраги­ исследованиях об «открытом
рования пространства, эстафета перейдет го­ произведении» и «отсутству­
сударству. Города и горожане утратят контроль ющей структуре» заключается
в ошибочном допущении, что
над пространством и одновременно — господ­ благоприятное историческое
ство над производительными силами, выходя­ развитие и рост рационального
щими за его пределы при переходе от торгового начала в обществе, в ис­
кусстве, в культуре, в ма­
и банковского капитала к промышленному ка­ териальной реальности
о
I
питализму. Прибавочная стоимость уже не бу­ делают эту совокупность
сб
дет тратиться на месте, теперь она реализуется явлений доступной для Q.
кодирования/декодиро­
за пределами ближайших окрестностей, распро­ вания во второй половине
страняясь все дальше и дальше. Экономика вы­ XX века. Просто так. Выше­
m
йдет за городские рамки и даже уничтожит их; стоящая рациональность
однако город сохранится как центр, как точка примет форму коммуни­ ι
Сб
кации. Все сообщаемое
разного рода компромиссов. может быть расшифрова­
Q.
Ι­
Ο
В тот исключительно удачный пери­ но, а поскольку в культуре о
Q.
в коммуникацию включа­
од, пока сохраняется относительное равновесие ется «все», то каждый ее
С

между снижающимся удельным весом дерев­ аспект, каждый элемент

*:
сб

ни (то есть собственности на землю и сельско­ образует семиологиче-

m
ι
хозяйственного производства) и возрастающим скую систему. Этот эво­ Сб
Q.
люционистский рациона­
удельным весом города (то есть торговли, соб­ лизм и коммуникативный О
Q.
ственности на движимое имущество, городско­ (чтение-письмо) опти­ С

го ремесленничества), на Западе возникает нечто мизм умиляет своей идео­ О

новое. Город становится предметом осмысления; логической наивностью. оI

репрезентации пространства, сложившиеся благодаря поезд­ \-
Я
кам по рекам и морям, применяются к городской реальности. о
Ее описывают. Появляется все больше планов и видов с вы­
соты птичьего полета. Наконец, возникает язык, на котором О
можно говорить как о деревне, так и о городе (о городе и его >
2
аграрном контексте), о доме и поселении: код пространства *.
На самом деле подобный унитарный код получил вы­
ражение уже в Античности — в трудах Витрувия. В книгах
римского архитектора содержится весьма удачная попытка
соотнести каждый элемент социальной жизни с референ­
том — пространственной практикой, практикой зодчего,
работающего в городе, известном ему изнутри. Книги Ви-
трувия открываются заявлением, заранее выставляющим
в смешном свете всех тех простодушных последователей
Соссюра, что размышляют о соотношении означающего 264
и означаемого и ставят его в центр своей науки. «Cum in
omnibm rebus, tum maxime etiam in architeäura haec duo insunt: quod
significatur et quod significant» (1,3)*. Означаемое («выражае­
мое»), уточняет Витрувий,—это предмет, о котором идет
речь, а означающее — это «пояснение, сделанное на основа­
нии научных рассуждений» 29 .
Книги Витрувия имплицитно содержат все элементы
кода, а именно:
ι) ПОЛНЫЙ алфавит и словарь элементов *
пространства: вода, воздух, свет, песок, кирпи­ «Как и во всем прочем, так
чи, камни, плитка и щебень, красители, отвер­ и главным образом в архи­
стия и запоры — двери, окна и т. д. А также пе­ тектуре заключаются две
вещи: выражаемое и то,
речень материалов и орудий, которые следует что его выражает» {Витрувий.
использовать; Указ. соч. С. 20).
г) грамматику и синтаксис: такое распо­ 29

ложение этих элементов, чтобы из них склады­ Vitruve. Op. cit. P. 630[Там же].
вались цельные единицы — дома, базилики, теа­ В диаграмме, изображаю­
тры, храмы, термы; и правила сборки; щей театр, обозначены соот­
ношения небесных гармоний
3) стилистика: указания художественного со звуками различных инстру­
(эстетического) характера, касающиеся ментов, а также судьбами. Че­
пропорций, ордеров, производимых эффектов. ловеческий голос настраива­
Чего не хватает коду пространства по Ви- ется по звукам небесной арфы.

трувию? На первый взгляд — ничего. В этот сло­ См. кн. V, VI, 2 и кн. VI, I, 6-12.
варь потребительной стоимости, ничем не напоминающий
об обмене, входит все. По Витрувию можно изучать про­
странственную практику античного, греческого и римского
города: сложившиеся репрезентации пространства (астроно­
мию и геометрию), магически-религиозные (астрологиче­
ские) пространства репрезентации30. Код разработан очень
подробно: говоря о модулях и профилях лепки, то есть об ор­
дерах и общем порядке, Витрувий методично рассматривает
и систематизирует как лексику, так и предметы (означаемые).
И все же этому трактату по пространственной семио­
логии, притязающему на исчерпывающую полноту, веками
недоставало одной вещи: анализа и изложения эффекта горо­
да. Город у Витрувия блистательно присутствует-отсутству­
ет; о нем говорится везде — и не говорится ни слова. Город
сводится к собранию «публичных» памятников и «част­
ных» домов, собственности знати. Парадигма гражданско­
го пространства не просматривается, зато четко проступает
связь между элементами, синтагматика. Уже тогда, наряду
с технологиями и эмпирикой, верх берет эффективность.
 Только в XVI веке, когда средневековый Город (опи­
рающийся не на сельское хозяйство, а на торговлю) уже
пережил подъем, когда складываются городские системы
(в Италии, во Фландрии, в Англии, во Франции, в Латин­
ской Америке и т.д.), город предстает целостной едини­
цей — субъектом. Накануне упадка, вызванного наступлени- 265
ем государства, он заявляет о себе. Он становится основой
дискурса, в котором намечается гармоничное преодоление
конфликта между природным началом, миром, «деревен­
ским животным» (Маркс)* — и началом искусственным,
благоприобретенным, «городским животным» антично­
го происхождения. В этот исключительный период город
предстает носителем истории, чей смысл и цель заключе­
ны в ней самой (причем ее «конечная цель» одновремен­
но и имманентна, и трансцендентна: она зем- *
н а я , И б о ГОрОД О б е с п е ч и в а е т ЖИЗНЬ г о р о ж а н , Маркс К., Энгельс Ф.
и небесная, ибо образом Града Божьего служит Указ. соч. т. ιν. с. 41.
31
город городов — Рим). Ренессансный город со Λ „ , J , ч
r r r
„ „ ' См.: Koyre A. Du monde clos a
своей территорией воспринимается как rap- runivers infini , Trad par R Tarr
МОНИЧНОе ц е л о е , ОргаНИЗМ — ПОСреДНИК М е ж д у Paris: PUF, 1962. P. 2.
32
землей и небесами.
Эффект города в сочетании с эффек- ^ ^ r S t u r a . Г
ТОМ а р х и т е к т у р н ы м СОЗДаеТ КОМПОЗИЦИОННОе Bari: Laterza, 1968. ι
и стилистическое единство. Даже если в XVI- Р. 25-26. *
3
XVII веках, со времен Галилея, «человек» дей- Λ ?„ £•
г
См. замечательный сбор- о
ствительно лишается места в «мире» и «кос- ник ра6от 0 П а д уе: La л
МОСе» ПОСЛе р а с п а д а гречеСКОГО еДИНСТВа Città di Padova: Saggio >*
« Д е Й С Т В И е - в р е М Я - n p o C T p a H C T B O » 3 1 , TO MeCTO d i a n a l i s i urb
ana. Roma: ь
χ
Offïcina. 1Q70. P. 218 sq.
э н
этого «ренессансного» человека в его городе «
остается прежним. Пространственная практика и прак- о
тика архитектуры, соединяясь, обретают свой язык. Архи- о-
тектор продуктивен и результативен, а архитектура носит *
«прикладной» характер. Ренессансный город развивает- 2
ся уже не «как последовательное повествование», когда х
здание прибавляется к зданию, пригород — к улице, пло- §.
щадь — к другой площади: теперь каждое здание, каждое о
наращение политически осмыслены. Новое меняет весь с
ансамбль, и каждый «объект» влияет на всю ткань цели- 2
ком, как если бы изначально он был ей внеположен 32 . On- j
позиция «центр-периферия», которая будет сопутствовать |
последующему распаду города под воздействием индустри- S
ализации и огосударствления, пока незаметна. В едином л>
архитектурном и городском эффекте 33 , от сельской вил- о
лы до дома горожанина, господствует оппозиция «внеш­
нее-внутреннее». Это эпоха Палладио. Некоторые, впадая
в субстанциалистскую или натуралистскую иллюзию, име­
нуют пространство ренессансного города «органическим».
Его цельность будто бы аналогична единству живого
организма, обусловленному природной целесообразно­
стью: все детали подчинены общей системе.
Однако такое единство (насколько оно «бесконечно
целесообразно» проявляется в городском пространстве) по­
добает античному городу. Денотатом и коннотатом поня­
тия «органическое» служат стихийный рост, развитие всле­
пую от рождения до упадка. Развивается ли средневековый
город с его горожанами «органически», то есть слепо? Воз­
можно, но лишь до тех пор, пока на сцену не выходит поли­
тическая власть — власть олигархии, государя, короля. Тогда
пространство преображается. Политическая власть контро­
лирует «целое» именно потому, что знает: любая деталь ме­
няет его; органическое уступает место политическому. Но
об абстрактном, обособленном «функциональном» речь
пока не идет.
Многие «позитивные» умы полагают, что нет ниче­
го более простого и ясного, чем эмпирически констатиро­
вать «потребности» и «функции» социальной реальности
в органическом понимании. Но это самая большая загадка!
Чьи потребности? Кто их формулирует? Что их удовлетворя­
ет или питает? На первый взгляд термы Диоклетиана отве­
чают «потребностям» и исполняют «функции» бани. Од­
нако они не имеют с ней ничего общего. Термы в высшей
степени полифункциональны; они отвечают не столько
«личным», сколько «общественным» потребностям, то есть
иной городской жизни.
Фасад тесно связан с перспективой. Перспектива вы­
страивает фасады и регулирует декор, рисунки и лепни­
ну на их поверхностях; перспектива формирует горизонт
и «точки схода» линий фасадов.
Фасад таит в себе сюрпризы. Он искусствен, наро­
чит, но не им ли обусловлено впечатление единого орга­
низма? Слово «фасад» подразумевает «правое» и «левое»
(симметрия), «верх» и «низ», но также и «впереди-поза­
ди», иными словами, то, что видно, и то, что скрыто от глаз:
на социальное пространство распространяется асимметрия,
возникшая у живых организмов на поздней стадии разви­
тия в силу необходимости атаковать и защищаться. К фа­
саду, декоративной, украшенной поверхности, созданной
ради репутации, а значит, лукавой, нельзя не относиться
презрительно. Тем не менее его зачастую оценивают ина­
че: он воспринимается как выразительное лицо, повернутое
не к идеальному зрителю, но к присутствующему собесед­
нику. И тогда фасад, по аналогии с лицом, становится го­
ворящим и господствующим. Считается, что он порождает
весь ансамбль, что им определяется внутреннее (структури­
рованное) устройство пространства, а также функция, кото­
рую оно содержит и скрывает. В подобной «перспективе»
фасадом является все. Действительно, перспектива задает по­
рядок элементов, дома, здания. И наоборот: здания, вы­
страиваясь в линию, группируясь, образуют перспективу.
Напрашивается естественная аналогия между двумя нес­
хожими формами искусства —живописью и архитектурой.
Ибо картина, покрытая краской поверхность, задает осо- 267
бое измерение; она раскрывает себя в направлении зрителя,
группируя изображенные на ней предметы и персонажей.
Она—лицо и фасад. Картина обращена к тому, кто к ней
приближается, к публике. Портрет смотрит — и до того, как
смотрят на него, и во время, и после. У картины и у выкра­
шенной стены есть лицо, которое выставляет себя напо­
каз. Лицо и фасад считаются даром, истовой милостью. Мо­
жет ли эффект фасада стать господствующим? Несомненно.
Выразительность — а значит, утаивание — зави- *
СИТ ОТ ЛИЦа. О т с ю д а П р о и с т е к а ю т раЗНОГО р о д а д. Лефевр цитирует «Федру»
добродетели и изречения. «Сохранить лицо!..» Расина («вся ярость впившей-
ся в д о б ы ч
Власть репутации
1 J
может подчинять себе не У А Ф Р ° Д И Т Ы » . дей-
ствие I, явление з)·
только здания, но и манеру поведения, повсед­
невную жизнь с ее ритуалами и празднествами.
Весьма удачным воплощением пространства, подчи­
ненного фасаду, был папский Рим: здесь все было лицом |*
и фасадом. Легко понять, что в силу обоюдного соответ- 5
ствия фасад является одновременно и результатом, и при- |
чиной: каждое здание, каждый дворец, каждая церковь тре- £•
буют верховенства фасада. Этим требованием обусловлен *g
каждый монумент. Композиция пространства распростра- >*
няется на весь ансамбль и порождает каждую его деталь. о
Символика наполняет смыслом не один объект, но совокуп- «
ность объектов, предстающих как органическое целое. Со- о
бор Св. Петра в Риме есть сама церковь, целиком: вся ярость о-
впившейся в добычу* Церкви как единого тела и лица. Be- *
личественный купол являет собой голову церкви; колон- S
нада — руки этого гигантского тела, которые прижимают ι
к груди площадь и собравшихся верующих. Голова мыс- 2.
лит, руки держат и содержат. По всей видимости, возмож- о
но (не впадая в излишнее обобщение) говорить о культуре с
фасада и лица. Лицо с его дополнениями и приложения- 2
ми — маской и одеждой — определяет образ жизни, высту- j
пая более реальным общим принципом, нежели «субъект» |
философов. 8
Весьма соблазнительная гипотеза. Но она несет утро- «
зу подмены: на месте главного понятия — «производство» — о
оказывается идеологическое отклонение. Когда некая ин­ >
ституция, оторвавшись от места своего рождения, от своего
изначального пространства, ощущает, что ей грозит опас­
ность, она именует себя «органической». Она натурали­
зуется — воспринимает и подает себя как живое тело. Если
город, государство, природа, само общество не знают, в ка­
ком образе им предстать, их представители прибегают
именно к такой легковесной репрезентации: тело, голова,
конечности, кровь, нервы. Аналогия с физическим, орга­
ническое пространство служат прибежищем бессильному
знанию и бессильной власти. Организм как идеология от­
сылает к единству и, по ту или эту сторону единства, к исто­
ку, который считается неопровержимо установленным, не­
сомненно признанным; исток узаконивает и оправдывает.
Органическое пространство предполагает миф о корнях. Ге­
незис и изучение трансформаций заменяется образом пре­
емственности, осторожным эволюционизмом.
Фасад и эффекты фасада имеют прерывистую исто­
рию. Она охватывает отдельные эпизоды барокко, моды на
экзотику, маньеризма. Своего полного — и противоречиво­
го — развития этот принцип достиг лишь с приходом бур­
жуазии и капитализма. Фашизм предпринял попытку под­
чинить фантазму органического социальную жизнь: кровь,
раса, нация и абсолютное национальное государство. Отсю­
да его приверженность фасаду—которому противостоит де­
мократическая пародия, пригородный особняк, у которого
есть передняя и задняя часть, лицо и непристойные части.

iv. 11
С XII по XIX век все войны будут вращаться вокруг накопле­
ния. В них будут растрачиваться богатства; они будут спо­
собствовать росту богатств, ибо война всегда ведет к росту
производительных сил и совершенствованию технологий,
хотя и использует их для разрушения. Эти войны — Столет­
няя война, Итальянские походы, Религиозные войны, Три­
дцатилетняя война, войны Людовика XIV против Голлан­
дии и против Священной Римской империи, войны эпохи
Французской революции и империи — будут вестись за тер­
ритории для инвестиций и сами станут крупнейшими ин­
вестициями, причем самыми выгодными. Пространство ка­
питалистического накопления оживает и заполняется. Его
оживление восхищенно именуют «историей» и объясняют
всевозможными причинами: династическими интереса­
ми, идеологиями, честолюбивыми замыслами знати, фор­
мированием национальных государств, демографически­
ми взрывами и т. п. Тем самым возвращаясь вновь и вновь
к бесконечному анализу, к поиску дат или причинно-след­
ственных связей. Может ли пространство, средоточие всех
этих многообразных связей, стать не менее приемлемым
объяснением и принципом анализа, нежели любой другой?
 Промышленность развивается в пространстве, где об­
щинные традиции деревни разгромлены, где городские ин­
ституции уничтожены войнами (притом что связи меж­
ду городами внутри «городской системы» сохраняются).
В этом пространстве скапливаются захваченные и награ­
бленные богатства. Таково государственное индустриаль- 269
ное пространство.
Подведем итоги. До прихода капитализма насилие
играет внеэкономическую роль. При капитализме, с по­
явлением мирового рынка, насилие приобретает в накоп­
лении экономическую функцию. Тем самым экономика
становится господствующей. Не то чтобы экономические
отношения совпадают с силовыми, однако они нераздельно
с ними связаны. Перед нами парадокс: пространство веко­
вых войн не только не погружается в социальное небытие,
но и превращается в пространство богатое, густонаселен­
ное — в колыбель капитализма. На этот факт стоит обратить
внимание. Затем складывается мировой рынок, начинает­
ся покорение океанов и континентов, их разграбление стра­
нами Европы — Испанией, Англией, Голландией, Францией.
Для дальних экспедиций требуются как ресурсы, так и цели,
фантазии; одно другому, безусловно, не мешает! Где распо- |*
ложен центр исторического процесса, пылающий очаг, гор- §
нило, источающее все эти творческие и катастрофические |
силы? В регионе, который по сей день остается самым про- £•
мышленно развитым в Европе, наиболее соответствующим vg
императивам роста: в Англии, Северной Франции, Нидер- >*
ландах, на территории между Луарой и Рейном. Такие фи­
лософские абстракции, как негативное и негативность, бу- §_
дучи осмыслены в социально-политическом пространстве,
приобретают конкретную форму. |-
Многие историки-марксисты, стремясь дать этому
насилию экономическое объяснение, проецировали на про- S
шлое более позднюю схему, приемлемую для эпохи импе- ι
риализма. Они не пытались понять, что привело к преобла- 2.
дающей роли экономики, характерной (наряду с другими g
детерминантами: прибавочной стоимостью, буржуазией с
и буржуазным государством) для капитализма. Они не до
о
конца поняли мысль Маркса о том, что преобладавшее на ΐ
протяжении определенного периода историческое начало §
лишь позднее, в XIX веке, оказалось подчинено экономике. о
Хотим ли мы заменить «экономическое» объясне- «
ние истории «полемологической» схемой? Не совсем так. о
Войну всегда незаслуженно относили к числу разруши- >
тельных, вредных начал, противостоящих началам полез­
ным и созидательным; если экономика устами экономи­
стов провозглашалась положительной, «продуктивной»
и мирной, то историки оценивали войны как зловредные
действия, результат пагубных страстей — гордыни, честолю­
бия, отсутствия чувства меры. Подобная апологетика, рас­
пространенная и в наши дни, выносит за скобки роль наси­
лия в капиталистическом накоплении, когда война и армии
выступали в качестве производительных сил. Между тем
Маркс указал на эту роль и даже подчеркнул ее — кратко, но
энергично. Что производит война? Западную Европу, про­
странство истории, накопления, капиталовложений: основу
империализма, где торжествует экономика.
Это пространство, это странное тело живет наси­
лием — то латентным, готовящимся, то буйным, то об­
ращенным на само себя, то обрушивающимся на мир
и прославляющим себя в триумфальных арках (римского
происхождения), воротах, площадях, путях.
В Западной Европе — земном и водном простран­
стве, произведенном войной и живущем за ее счет,—в пол­
ной мере проявились противоречивые, разрушительные
и созидательные силы войны. Рейн, Северное море, кана­
лы Фландрии обладали тем же стратегическим значени­
ем, что и Альпы, Пиренеи, долины и горы. Во Франции
XVII века в действиях Тюренна, Вобана, Рике — воина, стра­
тега и инженера — проявляется одно и то же рациональное
начало. Эту французскую рациональность связывают с кар­
тезианской философией; она отлична от нее, как практи­
ка отлична от идеологии: их соответствия слегка размыты
и неточны.
Стремились ли к накоплению люди, делавшие исто­
рию,— от простых солдат до маршалов, от крестьян до импе­
раторов? Безусловно, нет. Не пора ли сегодня, когда анализ
исторического времени находится в процессе распада, выде­
лять мотивации, причины и следствия, цели и результаты
более тонко, нежели в период, когда он только складывался?
Гордыня и честолюбие служили мотивом не раз; борьба но­
сила зачастую династический характер; что же до результа­
тов, то их оценивают «задним числом». Мы возвращаемся
к знаменитой идее Маркса, к диалектической формулиров­
ке, куда более приемлемой, чем исторические истины, вы­
даваемые за догмы: люди сами делают свою историю, но не
осознают этого.
Обозначив общую концепцию определенного нами
пространства, мы отнюдь не избавлены от необходимо­
сти рассмотреть его подробнее. Данный период — это пе­
риод наивысшего расцвета и упадка городов. Известно, что
в XVI веке в обществе происходит поворот. Пространство
и время урбанизируются; иными словами, верх берут вре­
мя и пространство товара и торговцев: меры, счета, догово­
ры и договаривающиеся стороны. Пространство измеряется
временем производства меновых ценностей, их перевозки,
доставки, продажи и оплаты, положения капитала; но вре­
менем правит пространство, ибо зарождающееся движе­
ние товаров, денег и капитала предполагает наличие точек
производства, кораблей и повозок для транспортировки,
портов, складов, банков, лавок менял. Город осознает себя
и находит свой образ. Он больше не приписывает себе мета- 271
физического характера; он больше не «imago mundi», центр
и средоточие космоса. Он становится самим собой и опи­
сывает себя; создается множество планов, которые пока не
несут редуцирующей ф у н к ц и и , ибо они визуализируют го­
родскую реальность, не отменяя ее третьего, божественно­
го измерения: это картины, виды с высоты птичьего полета.
Город обретает перспективу, словно поле битвы,— и зача­
стую перед нами вид осады, ибо войны вращаются вокруг
городов; их берут, в них вторгаются, их осаждают; они —
центры богатства, грозные и находящиеся под угрозой
«объекты» и в то же время — «субъекты» накопления, а зна­
чит, истории.
В ходе военных конфликтов, благодаря и вопреки
им, города расцветают. В зарождающемся царстве продукта
произведение достигает наивысшего великолепия; произ­
ведение искусства включает в себя тысячу и одно произве- |*
дение искусства — картины, скульптуры, гобелены, а также §
улицы, площади, дворцы и монументы, то есть архитектуру. *
о

m
IV. 12 ι
со
Q.
Теории государства рассматривают его либо как творе­
ние политических гениев, либо как результат истории. По- о-
следний тезис — если он не опирается на труды специали- *
стов, экстраполирующих положения частных дисциплин 2
(права, политэкономии, самих политических организа- ι
ций), — на определенном уровне обобщения смыкается §.
с гегельянством. о
Правомерно задаться вопросом, создал ли Маркс свою с
теорию государства. Нет, он не сумел сдержать обещание, 2
данное Лассалю (в письме от гг февраля 1848 года) и Эн- -с
гельсу (письмо от 5 апреля того же года). Он не оставил ни |
теории диалектической мысли, ни теории государства. Она 8
у него лишь намечена — в виде фрагментов и замечаний «
(весьма важных). На протяжении всей жизни Маркс бо- о
ролся с теорией Гегеля; он разобрал ее на составные части; >
он вырвал из нее отдельные фрагменты и предложил заме­
ны: вместо возведенной в абсолют государственной и поли­
тической рациональности — рациональность промышлен­
ная и социальная; вместо государства как сущности и венца
общества — государство как надстройка; рабочий класс как
опора преобразования, ведущего к отмиранию государства.
Возможно, главная слабость гегелевской мысли — рав­
но как и критики гегельянства — заключена как раз в непо­
нимании роли пространства и вместе с тем роли насилия.
Для Гегеля пространство кладет конец историческому вре­
мени; его хозяином является государство. Пространство
есть завершение одновременно рационального и реального.
Что касается насилия, то Гегель относит его к числу умозри­
тельных категорий, таких как борьба, деятельная негатив­
ность, война, выражение противоречий. Со своей стороны,
Маркс и Энгельс показали, что не бывает «чистого», абсо­
лютного насилия без экономического основания, без клас­
совой борьбы, без «выражения» экономически господству­
ющего класса, поскольку государство не может сложиться
без привлечения материальных ресурсов, без цели, нахо­
дящей отражение в производительных силах и производ­
ственных отношениях. Да, насилие — это повивальная баб­
ка, но оно принимает потомство, порожденное историей
без него. Как Маркс и Энгельс, так и Гегель почти не заме­
чали насилия в недрах накопления (хотя Маркс прини­
мал во внимание пиратов и корсаров, спекуляцию золотом
в XVI веке и т. д.) — насилия, производящего определен­
ное политико-экономическое пространство. Это простран­
ство стало колыбелью современного государства, местом
его рождения. В этом пространстве — пространстве нако­
пления — вырисовывается «тоталитарное призвание» госу­
дарства, его склонность провозглашать превосходство по­
литической жизни и политического бытия над иными (так
называемыми «социальными» или «культурными») фор­
мами практики, сосредоточивать политическое бытие в са­
мом себе и использовать для утверждения собственного
суверенитета. Иными словами, в этом пространстве созда­
ется фиктивное и реальное, абстрактное и конкретное «су­
щество» — государство, не признающее иных ограничений,
кроме тех, что проистекают из отношений силы (как со сво­
ими внутренними составляющими, так и с сородичами, ко­
торые всегда выступают соперниками и вероятными про­
тивниками). Как известно, понятие суверенитета позволило
монархическому государству выстоять в борьбе против
церкви и папства, против феодалов. Благодаря этому поня­
тию государство и государственные деятели превратились
в «политическое общество», выходящее за рамки граждан­
ского общества, социальных групп, классов и господству­
ющее над ними. Даже если мы, подобно Марксу, докажем,
что государство и процесс его становления нельзя отделить
от производственных отношений, от классов и классовых
противоречий, государство с его Суверенитетом все равно
будет выситься над ними, присваивая себе право разрешать
противоречия с помощью принуждения. Оно узаконива­
ет применение силы и притязает на монопольное право на
насилие.
Но «суверенитет» означает «пространство»; более
того, пространство, над которым осуществляется (латент- 273
ное или открытое) насилие, а значит, пространство, сло­
жившееся и утвердившееся посредством насилия. Начиная
с XVI века процесс накопления уничтожил границы мелких
средневековых административных образований — поселе­
ний и городов, фьефов и княжеств. Технические, демогра­
фические, экономические, социальные возможности реа­
лизуются только благодаря насилию. Верховная суверенная
власть распространяется на пространство, над которым она
приобрела военное господство, как правило предварительно
опустошив его. Государства меняются, превращаясь в им­
перии — империю Карла V и Габсбургов, империю русских
царей, затем империю Наполеона и ту, которой правил
Бисмарк. Все эти империи предшествуют империализму
и рано или поздно распадаются, пав жертвой ускользающе­
го от них пространства. Национальное государство, осно­
вой которого служит четко определенная территория, берет J*
верх и над городом-государством (который, однако, сохра- ?
няется вплоть до XIX века, как Венеция или Флоренция), *
и над государством-империей, чьи военные возможности ь
рано или поздно истощаются. Отношения «центр-перифе- vo
рия» пока еще не достигли всепланетного масштаба, но уже >*
демонстрируют пределы централизации и государственной и
власти, уязвимость «суверенных» центров. «
Так или иначе, любое государство рождается из на- и
силия, а государственная власть сохраняется лишь посред- о-
ством насилия, осуществляемого над данным простран- *
ством. Насилие проистекает из природы — и с точки зрения S
привлекаемых ресурсов, и по своим целям: богатства, тер- ι
ритории. В то же время оно насилует любую природу, по- 2.
скольку устанавливает ей законы, проводит администра- о
тивные границы, навязывает политические принципы, с
чуждые изначальным качествам территорий и людей. При Ρ
этом оно вводит рациональный порядок, основанный на •=
накоплении, бюрократии и армии; единство, логистика, |
операционализм, квантитативизм обеспечивают экономи­ о
ческий рост и сопровождают его, завладевая всей планетой. *
Изначальное насилие, непрерывное созидание посредством о
насилия (железом и кровью, как говорил Бисмарк) — вот от- >
личительная черта государства. Однако насилие не суще­
ствует по отдельности. Оно тесно связано и с накоплением
капитала, и с рациональным и политическим принципом
унификации; оно подчиняет и сводит воедино все аспекты
социальной практики, юриспруденцию, культуру, позна­
ние, образование на определенном пространстве — про­
странстве гегемонии господствующего класса над своим
народом и национальностью, которую он присваивает себе.
Любое государство утверждает, будто производит простран­
ство свершения и даже расцвета, пространство единообраз­
ного, а значит, гомогенного общества. Тогда как на деле, на
практике, государственная и политическая деятельность
устанавливает и всеми способами укрепляет силовые отно­
шения между классами и частями классов, между простран­
ствами, которые они занимают. Что такое государство?
Рама, утверждают специалисты-«политологи», рама вла­
сти, принимающей решения таким образом, что интересы
меньшинств (классов, частей классов) оказываются обяза­
тельными для всех и выдаются за общие интересы. Это вер­
но, однако следует добавить: пространственная рама. Без уче­
та этой пространственной рамы и ее влияния мы вернемся
к гегельянству и будем рассматривать государство лишь как
рациональную единицу. Только благодаря понятиям про­
странства и его производства рама власти — как реальность
и понятие — наполняется конкретным содержанием. Имен­
но в пространстве центральная власть возносится над лю­
бой другой властью и отменяет ее. Именно в пространстве
так называемая «суверенная» нация отсекает от себя любую
другую национальность, зачастую уничтожая ее, государ­
ственная религия запрещает любое другое вероисповеда­
ние, а класс, находящийся у власти, заявляет об упразд­
нении классовых различий. Любая институция, помимо
государства—университет, система налогообложения, пра­
восудие,—создавая образ своей эффективной деятельности,
не нуждается в понятии пространства как опосредующем
звене; пространство, в котором осуществляется ее деятель­
ность, определяется указами и правилами, действующими
в пространстве государственном и политическом. Напро­
тив, государственная рама и государство как рама немыс­
лимы без инструментального пространства, которое они ис­
пользуют. Справедливость этого утверждения наглядно
подтверждается тем фактом, что каждая новая форма госу­
дарства и политической власти несет с собой свое членение
пространства и свою административную классификацию
дискурсов о пространстве, о предметах и людях в простран­
стве. Тем самым она приказывает пространству служить ей.
Пространство становится не кровнородственным; эта «реаль­
ность» утверждается в определенном (некритическом) зна­
нии и без лишних вопросов увековечивается им.
Изучение пространства (пространства политики
и политики пространства), скорее всего, позволит преодо­
леть противостояние «либеральных» теорий государства
(где оно рассматривается как носитель «общего блага»
граждан, как беспристрастный судья их конфликтов) и те­
орий «авторитарных» (где централизация власти, бюро­
кратически-политическая система, существование и значе­
ние аппарата принуждения оправдываются «общей волей»
и унифицирующим рациональным началом). 275
К числу составляющих производства абстрактного
пространства следует добавить также всеобщую метафори-
зацию, которой подвергается исторический и накопитель­
ный процесс и посредством которой он переносится в такое
пространство, где насилие существует под покровом рацио­
нальности, а рациональная унификация оправдывает наси­
лие. Тем самым гомогенизация как таковая перестает быть
очевидной и являет себя посредством таких метафор, как
«консенсус», парламентская демократия, гегемония, госу­
дарственные интересы. Или, например, дух предпринима­
тельства. Возникает весьма специфическая обратная связь,
многообразный и регулярный обмен между знанием и вла­
стью, между пространством и дискурсом власти.
Тем самым в пространстве складывается капитали­
стическое триединство «земля-капитал-труд», далекое от
абстракции и сосредоточенное в трояком институциональ- |*
>»
ном пространстве: глобальном (и поддерживаемом в этом о
I
состоянии), суверенном, редуцирующем различия, осно­
ванном на принуждении, а значит, фетишизируемом; фраг-
ментированном, основанном на разъединениях и разграни­
чениях, где все частные особенности, локусы и локализации
локализованы в целях контроля, а также совершения сде­
лок; и, наконец, иерархическом, включающем в себя высокие
и низменные локусы, запретные места и высшие точки.
Однако мы слишком забежали вперед, пропустив
в своем изложении несколько важных звеньев.

I
СО
Q.
Ι­
IV. 13 Ο
О
Q.
С

В текстах Рабле раскрывается поразительная связь меж- 2

ду читабельным и тем, что недоступно для чтения, меж- *
ду явленным и тайным. Все высказанное понимается |
как внешнее проявление, выход на поверхность. «Зри- 8
мое» (в отличие от видимости) отсылает не к смотряще- *
му и не к видимому, но к незримому, выходящему из мрака о
на свет. Будучи записано, слово возвещает рождение ка­ >
ждой вещи и направляет его. «Откройте этот ларец — и вы
найдете внутри дивное, бесценное снадобье...»34 Что такое
это содержимое, явившееся на свет? Это прошлое, все це­
ликом, погребенное в недрах памяти и забвения; но также
и становящаяся актуальной реальность плоти. Перед нами
живое тело — место перехода от глубин к поверхности, от
тайника к открытию, и писатель, «прибегнув к помощи оч­
ков, применив [...] способ чтения стершихся букв»*, сво­
ими волшебными словами выводит тайны темного дио-
нисийского царства к лучам Аполлона, крипты и пещеры 276
тела — к свету грезы и разума. Ближайший, самый непо­
средственный опыт, «физическое» испытание дают урок
самому возвышенному познанию. Мир мало-помалу вы­
ходит на поверхность, Логос получает конкретное воплоще­
ние. Текст отсылает не к другим текстам и не к контекстам,
но к не-текстам. Поэтому автор, величайший изобретатель
слов, набрасывается на «суесловов» — тех, кто подменяет
мысль игрой слов или цветов. Поэтому же Рабле призывает
на помощь египетских мудрецов и иероглифы, 34
«В к о т о р ы х НИКТО Н и ч е г о н е ПОНИМал» 3 5 , КТО н е Rabelais F. Œuvres complètes.
СЛЫШал: ВОИСТИНу, приЗЫВ С л у ш а т ь И ПОНИМатЬ, Alfortville: Quatre feuilles,
1 9 7 1 Т 1: Gar
О т р и н у в ВИДИМОе, в и з у а л ь н о е . · 9*ntua [Рабле Ф.
г J
' „ „ Гаргантюа и Пантагрюэль /
Согласно Декарту и картезианцам, Бог не Пер н м Лю6имова . м , Пуш-
отдыхает. Творение продолжается непрерывно, кинская библиотека; ACT, 2003.
Что означает этот тезис, заимствованный у Де- с 2з]
карта Спинозой и Лейбницем и доведенный до Там ж е с 2g
абсурда Мальбраншем? 35
a) Материальный мир, то есть простран- 'bid. [Там же. с. 47]·
ство, пребывает в бытии лишь потому, что под­
держан божественной мыслью и содержится в этой мыс­
ли: он производится, непрерывно и буквально выделяется ею;
он — органическое зеркало бесконечности.
b) Законы пространства (математические законы) уста­
новлены Богом и охраняются им; ничто не ускользает от их
действия; природа — царство математического расчета, ибо
она равна по объему пространству, произведенному Богом.
c) Природа постоянно обновляется, хотя ее элементы
{natures, «вещи») настолько просты, что сводятся к одному:
геометрическому пространству. Божественное действие,
как и действие человека, сходно с работой кружевницы,
плетущей из простой нити невероятно сложные фигуры.
Эта метафора встречается у самого Декарта (в «Метафизи­
ческих размышлениях»), и он относится к ней совершенно
серьезно. Слова Декарта о том, что все в природе есть лишь
фигура и движение, следует понимать не метафорически,
а буквально. Бог производит, действует, трудится, хотя и не
устает, в отличие от смертных.
Производительный труд перенесен в сущность бо­
жества в связи с пространством. Для картезианской мысли
Бог олицетворяет Собой нечто вроде трансцендентально­
го единства труда и природы. Человеческая деятельность —
подражание божественной созидательной деятельности.
С одной стороны, есть труд ремесленников, становящихся
господами природы; с другой — познание: познание творче­
ского (производственного) процесса, не совпадающее с ан­
тичным и средневековым созерцанием и представляющее
собой картезианскую форму теоретической мысли, которая
получит развитие и новое звучание у Гегеля и Маркса. Вре- 277
мени познания подчинен пространственный порядок, скла­
дывающийся по логическим законам гомогенности под на­
блюдением Всевышнего, на глазах у мыслящего «субъекта».
Верховенство визуального (геометрически-видео-спа-
циального) утверждалось в нелегкой борьбе.
В XVIII веке над всем главенствует музыка. Она —ис­
кусство-лидер, опирающееся на открытия физики и мате­
матики. Она развивается от фуги к сонате, большой опере,
симфонии. Она порождает идею с бесконечно разнообраз­
ными последствиями: гармонию. Музыкальные споры вол­
нуют огромное число людей; они имеют философское,
а значит, универсальное значение. Философы занимаются
музыкой, слушают музыку, пишут о музыке.
Пространство XVIII века—уже политизированное, уже
геометрически-визуальное, опирающееся на живопись и мо­
нументальную архитектуру (Версаль) — переживает наступле- |*
ние музыки. Одновременно тело и его знаки берут реванш ?
над бестелесностью и ее знаками — реванш, обычно имену- *
емый «материализмом XVIII века». Дидро, доказав, что еле- ь
пой знает не меньше зрячего, не уступает ему своими идея- vo
ми и живет такой же «нормальной» жизнью, подрывает веру >»
в превосходство зрения над прочими чувствами и органами и
чувств. Философ даже может задаться вопросом, зачем вооб- «
ще нужно зрение, не является ли оно своего рода роскошью, и
не столько полезной, сколько приятной. Значение этой фи- о-
лософской критики раскрывается лишь в соотнесении с ве- *
ликими спорами о музыке, разгоревшимися в XVIII веке, 2
в ходе которых на первый план выдвинулось мощное поня- Ï
тие, объединяющее Космос и Мир,—понятие Гармонии. 2.
о
О
Q.
С
О
Ι­
Ο
ιν. 14 I

Нам уже известны некоторые черты абстрактного про- S

странства. Оно — продукт насилия и войны, оно является л
политическим и институциональным, поскольку установ- о
лено государством. На первый взгляд оно кажется гомоген­ >
ным; на самом же деле оно служит орудием сил, сметающих
до основания все, что им угрожает и оказывает сопротив­
ление,—говоря коротко, различия. Эти силы перемалы­
вают и давят все на своем пути; однородное пространство
они используют как рубанок, бульдозер, боевой танк. Ин­
струментальная гомогенность пространства создает иллю­
зию, которая, закрепляясь в эмпирическом описании про­
странства, приводит к признанию инструментальности как
таковой.
Уже на начальном этапе критического анализа в та­
ком пространстве выделяются три аспекта, или элемента
(то, что обозначается этими терминами, вернее было бы на­
звать словом «форманты», заимствованным из анализа му­
зыкальных звуков). Для этих формант характерна одна осо­
бенность (которая, впрочем, встречается не только у них):
они друг друга и предполагают, и скрывают. Подобная ситу­
ация невозможна при двучленных оппозициях: оба их про­
тивопоставленных члена, просто отражаясь один в другом,
словно в зеркале, так сказать, сверкают и перемигивают­
ся и потому не затемняют друг друга, а, наоборот, обретают
значение. Каковы же эти три элемента?
a) Геометрическое. Это евклидово пространство, рас­
сматриваемое философской мыслью как «абсолютное»,
а значит, долгое время служившее эталоном пространства
(репрезентацией пространства). Определяющей чертой ев­
клидова пространства является изотопия (гомогенность),
свойство, обеспечивающее его социально-политическое ис­
пользование. Редукция сначала пространства природы, а за­
тем и любого социального пространства к гомогенному ев­
клидову пространству сообщает ему устрашающую силу.
Тем более что эта начальная редукция влечет за собой еще
одну: редукцию трехмерного к двум измерениям, то есть
«плану», белому листу бумаги с рисунком на нем, к разного
рода картам, чертежам и проекциям.
b) Оптическое (визуальное). «Логика визуализации», стра­
тегия, описанная Э. Панофским применительно к готи­
ческим соборам, подчинила себе пространственную прак­
тику целиком. Превращение в письменность (Маршалл
Маклюэн) и превращение в спектакль (Ги Дебор) связа­
ны с этой логикой, с двумя ее моментами, или аспектами —
метафорическим (письмо и акт письма превращаются из
вспомогательных в основные виды деятельности, в образцы
и центры практики) и метонимическим (глаз, взгляд, уви­
денное уже не предстают деталями или частями, но пре­
вращаются в целое). Процесс, в ходе которого визуальное
начинает преобладать над остальными чувствами, приво­
дит к сперва к размыванию, а затем и к исчезновению все­
го, что связано со вкусом, обонянием, осязанием и даже
слухом; все отступает перед линией, цветом, светом. Часть
предмета и его воздействия принимается за целое: это нор­
мальное (нормализованное) заблуждение оправдывается со­
циальным значением письменности. В силу уподобления
и имитации вся социальная жизнь превращается в глазную
расшифровку сообщения, в чтение текста. Любое отличное
от оптического впечатление — например, тактильное или
мускульное (ритмы) — становится лишь символом перехо­
да к визуальному; ощупываемый, ощущаемый руками пред­
мет служит только «аналогом» предмета, воспринимаемого 279
зрением. Гармония, родившаяся из слуха и ради слуха, пере­
носится в сферу визуального; изобразительные искусства —
кино, живопись — получают почти абсолютный приоритет.
Однако взгляд относит «предметы» вдаль, в сфе­
ру пассивного. То, что всего лишь увидено, превращается
в картинку, в холодный, ледяной образ. Все становится зер­
калом и отражением. «Видение» и «увиденное» смеши­
ваются в обоюдном бессилии. В конечной точке этого про­
цесса социальное бытие пространства проявляется лишь
в усиленной, агрессивной и репрессивной визуализации.
Пространство делается визуальным — не символически,
а на деле. Преобладание зримого влечет за собой целый ряд
сдвигов и подмен, с помощью которых визуальное вытесня­
ет и замещает тело — целиком. То, что только увидено (и ви­
димо), рассмотреть трудно, зато спорят об этом все жарче,
а пишут все больше. |*
>»
с) Фаллическое. Абстрактное пространство не может ?
быть совершенно пустым, населенным одними изображе- *
ниями, промежуточными объектами. Ему требуется ка- к
кой-либо поистине полноценный объект, «абсолют» пред- £
метности. Эту функцию исполняет фаллическое начало. >
Метафорически оно служит символом силы, мужского пло- и
дородия, мужского насилия. Часть и в этом случае замеща- «
ет собой целое; грубая фаллическая сила не абстрактна, ибо Ü
это сила политической власти с ее средствами принужде- о-
ния — полицией, армией, бюрократией. Фаллос, вздымаясь *
ввысь, подчиняет пространство вертикали. Он — провоз- 2
вестник фаллократии, смысла пространства, конечной точ- ι
СО
ки процесса (двоякого: метафорического и метонимическо­ о.
го), породившего данную пространственную практику. g
CL
Абстрактное пространство не гомогенно; гомогенность
для него — цель, смысл, «мишень». Оно принуждает к гомо­
о
генности. Само по себе такое пространство является плюраль­ I
ным. Геометрическое и визуальное начала, противодействуя |
и дополняя друг друга, нацелены, каждое по-своему, на один S
и тот же результат — редукцию «реальности»: с одной сторо- л
ны, к пустому «плану», без каких-либо иных свойств, с дру- о
гой — к выравниванию зеркала, изображения, чистого спек­ >
такля под ледяным беспримесным взглядом. Фаллическое
же служит их дополнением, ибо в таком пространстве долж­
но быть «нечто», некое означающее, чьим означаемым явля­
ется не пустота, но полнота разрушительной силы, а значит,
иллюзия полноты, восполнение пустоты «объектом» — но­
сителем мифов. Такое пространство имеет политическую,
и только политическую потребительную стоимость. О нем
можно говорить как о «субъекте», действующем в определен­
ных целях и определенными средствами, исключительно по­
тому, что в нем действительно есть политический субъект — 280
власть как таковая, государство как таковое.
Понимание абстрактного пространства как простран­
ства гомогенного — это репрезентация, в которой спутаны
причина и следствие, цель и смысл. Она дает иллюзию по­
нятия, тогда как на деле являет собой только образ, зеркало,
мираж. Она отражает — а не опровергает и отвергает. Что
отражает эта зеркальная репрезентация? Преследуемый ре­
зультат. «За занавесом нечего смотреть», как иронически
замечает где-то Гегель; нечего —разве что «мы» сами про­
никнем за занавес, ибо для того, чтобы смотреть и что-то
увидеть, нужен тот, кто смотрит. В пространстве и за ним
нет никакой неведомой субстанции, никакой тайны. Но
прозрачность обманчива и скрывает все: пространство ока­
зывается в ловушке. И ловушка заключается не в чем ином,
как в транспарентности. Следовательно, мы имеем дело
не с механизмом зеркальных отражений, а с чем-то совсем
иным: с механизмом власти и знания, который мы замеча­
ем, приподняв занавес и оказавшись внутри пространства.
Внешне гомогенное (в видимости и состоит его сила),
абстрактное пространство далеко не просто. Прежде все­
го, можно отметить его структурную двойственность. Оно
раздваивается на результат и содержащее, продукт и про­
изводящее; с одной стороны — репрезентация простран­
ства (геометрическая гомогенность), с другой — простран­
ство репрезентации (фаллическое начало). Эта обманчивая
двойственность маскируется предполагаемым совпадением
формант. Далее, с одной стороны мы имеем область прак­
тической деятельности, с другой — совокупность образов,
знаков, символов. С одной стороны, оно безгранично, ибо
пусто, с другой — наполнено отношениями соседства, бли­
зости (проксемика), эмоциональными расстояниями и гра­
ницами. Иначе говоря, оно — одновременно переживание
и репрезентация, выражение и опора определенной прак­
тики, стимул и принуждение вместе (хотя эти «аспекты»
не совпадают) и т. д. Но мы немедленно сталкиваемся с три­
адой «восприятие-осмысление-переживание» — практи­
кой и (двоящимися) репрезентациями.
Индивидуальные вехи расставляются в социаль­
ном плане. Трудовые орудия и локусы индивидов (в том
числе, естественно, и маршруты) четко локализованы, что
не исключает их репрезентации посредством символики
и знаков иерархии функций. Даже наоборот: локализация
вбирает в себя репрезентацию. Базис определенного образа
ж и з н и содержит этот образ ж и з н и и влияет на него. Поло­
жение в пространстве (локализация) относительно произ­
водства (труда) включает положение и ф у н к ц и и в мире про­
изводства (разделение труда), а также иерархию ф у н к ц и й
и видов труда. Одно и тоже абстрактное пространство может 281
быть поставлено на службу прибыли: выстроенная иерархия
локусов делит их на более и менее привлекательные, пред­
усматривает сегрегацию (для одних) и интеграцию (для дру­
гих). Стратегии имеют разные «каналы», преследуют ту и л и
иную цель, предполагают тот и л и иной выбор, те и л и иные
ресурсы. Пространство труда имеет два взаимодополняющих
аспекта: производственная деятельность, место в мире про­
изводства. Отношения с вещами в пространстве предполага­
ют отношения с пространством (вещи в пространстве скры­
вают «свойства» пространства как такового); пространство,
чья ценность обусловлена каким-либо символом, есть также
пфостфъпстъоредуцированное (гомогенизированное).
Итак, пространственная практика определяет собой
одновременно: все локусы; отношения между локальным
и глобальным; репрезентацию этих отношений; различные
действия и знаки; обыденные повседневные пространства |*
и пространства особые, отмеченные символами (положи- ?
тельные и л и отрицательные, благоприятные и л и пагубные, *
разрешенные и л и запретные для той и л и иной группы). ь
Речь идет не о психических и л и литературных «локусах», vo
не о философских «топосах», но о локусах политических >»
и социальных. и
Из этого вытекают как некоторые явления глобально- g.
го характера, затрагивающие пространство в целом (обме- и
ны и коммуникации, урбанизация, повышение «ценности» о-
пространства), так и разного рода разграничения, фраг- *
ментации, редукции, запреты. Пространство данного поряд- 2
ка кроется в порядке пространства. Результативные действия ι
и приемы власти (которая также локализована) очевидным 2.
образом вытекают из простой логики пространства. Есть о
те, кто имеет право на пространство,—и изгои, «лишен- с
ные пространства»; эту ситуацию связывают с «владением»
о
пространством, с «нормами» собственности, тогда как на j
деле речь идет совсем о другом. |
Как получается, что абстракция таит в себе столь- S
ко возможностей? Как она может быть столь действенной л
и «реальной»? Предварительный, нуждающийся в уточне- о
нии и подробном доказательстве ответ на этот насущный >
вопрос звучит так: насилие есть неотъемлемое свойство абстрак­
ции и ее практического (социального) применения.
Абстракция считается неким «отсутствием», про­
тивоположностью конкретного «присутствия» предметов
и вещей. Это величайшее заблуждение. Действие абстрак­
ции заключается в опустошении, разрушении (иногда пред­
шествующем созиданию). Знаки несут в себе смертоносное
начало не потому, что в них кроются некие «латентные»,
так называемые бессознательные силы, но, напротив, пото­
му, что они насильно привносят в природу абстракцию. На­
силие проистекает не из какой-то силы, действующей наря­
ду с рациональностью, за пределами или по ту сторону нее.
Оно заявляет о себе в тот самый момент, когда рациональ­
ное начало внедряется в реальность извне, действуя с по­
мощью орудия, способного только бить, резать, рассекать
и нападать снова и снова, пока не добьется цели. Простран­
ство инструментально: оно —самый всеобъемлющий ин­
струмент. Сельское пространство, в котором гуляющий по
нему созерцатель видит природу, есть результат первого на­
силия над природой. Насилием отмечен весь ход процесса,
который именуется «историей» и который мы в общих чер­
тах изложили выше, подчеркнув этот его аспект, зачастую
ускользающий от внимания.
Есть ли предел у этого вкратце описанного нами пе­
реходного процесса? Настанет ли момент, когда фалличе­
ски-видео-геометрическое пространство победит все про­
чие виды и формы восприятия?
Даже если встать на революционную точку зрения,
увидеть в великих революциях одни только «положитель­
ные» последствия весьма сложно. Французская революция
породила такие противоречащие друг другу явления, как
нация, государство, индивидуализм, право (современное, то
есть переработанное, «усвоенное» римское право), рацио­
нальность, обязательная военная служба, даровой солдат,
непрекращающаяся война. Не стоит забывать и о том, что
исчез сохранявшийся с античных времен коммунальный
контроль за политической властью. Сюда же добавляется
буржуазия, капитализм. Одним словом — всеобщее насилие.
К числу прямых и косвенных последствий революции
можно отнести и окончательное оформление абстрактного
пространства, пространства фаллически-видео-геометричес­
кого. Разумеется, данный эффект не проявляется как та­
ковой. О нем не говорится ни в одной из статей Кодекса
Наполеона. Но — повторим вслед за Гегелем — самые твор­
ческие исторические периоды были и будут самыми мучи­
тельными. На смену производству идет учет, оформление.
А порой и счастье, которое пишется лишь на «чистых ли­
стах» истории. Появление и оформление абстрактного про­
странства не поддаются точной датировке: это не события
и не конкретные институции. И тем не менее сейчас, в кон­
це XX века, абстрактное пространство перед нами. Невоз­
можно понять процесс его возникновения, не отказавшись
от расхожих категорий «сознательное» и «бессознатель­
ное», равно как и умозаключений, основанных на этих по­
нятиях. Нет ничего более «сознательного», чем использо­
вание метафор, ибо они неотделимы от речи, а значит, от
сознания; и в то же время нет ничего более «бессознатель­
ного», если при анализе учитывать содержание, проявляю- 283
щееся при употреблении слов и понятий. Здесь важнейшую
роль может сыграть критика текста, медленное и вдумчи­
вое составление «словарного корпуса». Разве не пережил
романтизм, сам того не ведая, момент перехода к абстракт­
ной пространственности от более непосредственного вос­
приятия? Не этот ли конфликт, заслоненный иными, более
заметными потрясениями, проходит через весь романтизм,
а значит, одушевляет его? Вот лишь несколько кратких заме­
чаний. Разве не обозначен момент перехода *
В н е к о т о р ы х ф о р м а х р о м а н т и ч е с к о й ПОЭЗИИ? д. Лефевр ссылается на легенду
Н е С л у ж и т ЛИ Она в р а т а м и — ИЛИ у к р а ш е н и - о султане Мураде, изложенную
Гюго в <<Леген е
ем этих монументальных врат? Разве поэзия Д веков» (i, vi).
Гюго, к примеру, не влечет за собой торжество **
ВИЗуаЛЬНОГО, фаЛЛИЧеСКОГО, О б о ж е с т в л е н н о й Цитата из поэмы «Спящий
геометрии? «Визионер» упоминает пропасти, Вооз>> («Легенда веков», ι, и).
глубины, «зев т ь м ы » . Он извергает (слова). Он жаждет по­
беды света над тьмой, думает о т р и у м ф е Логоса. Его стихи —
вереница грохочущих визуальных метафор. Око (Бога, Пред­
вечного Отца) помещено в могилу. Звуки ф л е й т ы режут
кружево. Окровавленный поросенок восстает из пыли, в ко­
торой он умирал, и и м е н н о он перевешивает на весах веч­
ности. « Н и ч т о ж н ы й хряк и Бог взглянули друг на друга»*.
Торжество взгляда. Глупость и л и гениальное озарение? Лож­
ная дилемма. Эпический тон! Зрение и Взор, Свет и Небе­
са одерживают победу; что о н и делают с врагом? Рассеивают
его. Все население сумерек — обитатели ночи, д ж и н н ы , да­
лекие предки, демоны — исчезает на рассвете. Перед светом
чего? Что это за тьма? Что за наука? Пред взором «небесного
жреца на этой звездной н и в е » * * .
Разве порог не перейден?
 v. Противоречивое пространство

V. 1 284

Если существует наука о пространстве (геометрия, тополо­

гия), то не может быть противоречий пространства. Если
в социальном пространстве как таковом заложена структур­
ная двойственность (дуальные свойства), то не может быть
противоречий пространства: двойственность не означа­
ет конфликта, наоборот. Если пространство — это действи­
тельно когерентное место (или совокупность мест), если оно
в самом деле обладает ментальной реальностью, то не может
быть противоречий пространства. Диалектическая мысль,
от Гераклита до Гегеля и Маркса, всегда связана с временем;
в противоречиях сказываются (выражаются) силовые отно­
шения, столкновение сил в истории (в истории вообще).
Иллюзия транспарентного, «чистого», нейтрально­
го пространства (философская по происхождению, но полу­
чившая распространение в западной культуре) рассеивает­
ся очень медленно. Сложность пространства уже показана
в различных ученых трудах (по истории, физике, физиоло­
гии, лингвистике и т.д.). Социальное пространство, поми­
мо «чистой» ментальной формы, содержит четкие отли­
чительные «черты», которые не существуют отдельно от
формы, как некое внеположное, добавленное к ней содер­
жание. Их анализ выводит пространство из сферы (мен­
тальной) абстракции и позволяет понять, каким образом
оно обретает конкретное (практическое) бытие.

V. 2
Можно ли ограничиться лишь идеей «плюрального», «по-
лископического», «поливалентного» пространства? Нет.
Необходим более глубокий анализ. Прояснив основные по­
нятия, следует для начала заново поставить вопрос: «Су­
ществует ли логика пространства? Если да, то каково ее
определение и значение? Имеет ли она границы и како­
вы они? Если нет, то в какой именно точке начинается то,
что не сводится к логической форме? Где мысль, исходящая
из „чистой" формы, наталкивается на препятствие, и како­
во это препятствие? Непрозрачность и плотность? Слож­
ность? Чувственное содержимое и нередуцируемая практи­
ка? Остаток, не поддающийся анализу?..»
 Критика картезианской концепции пространства
и ее современных философских ответвлений не влечет за
собой ipsofatto критики пространственной логики. У Декар­
та пространство постигается интуицией (intuitus). Субъект,
пусть и ясно определенный, с рождения взрослый и обла­
дающий зрелым самосознанием, а значит, слегка отстра- 285
ненный от «реальности» и «мира», тем не менее понима­
ет «объект» — пространство, возникающее не в результате
умозрительных построений или переработки чувственного
восприятия, но данное разом в своей сверхчувственной чи­
стоте и бесконечности,—лишь чудом, благодаря божествен­
ному вмешательству. Логикой, в отличие от картезианской
интуиции, обусловлена лишь сеть основополагающих отно­
шений «объекта».
Современная мысль предпринимает немало усилий,
стремясь свести к логике целые отделы реальности, или,
если угодно, обусловить (определить) отдельные области,
опираясь на логические положения о когерентности и связ­
ности, равновесии и управляемости; рассуждают о логике
живого, логике социального, логике рынка и товара, логи­
ке власти и т. д., предварительно не определив, что такое ло­
гика и каковы ее границы. Дабы не прибегать к диалектике,
бесконечно множат количество логик. Что подрывает логи­
ку как таковую.

V.3
Логические отношения — это отношения инклюзии-экс-
клюзии, конъюнкции-дизъюнкции, импликации-экспли­
кации, итерации-реитерации, рекуррентности-повторения
и т. д. Положения, оценки, понятия, последовательности ш
понятий либо включают друг друга и являются результатом Ï
инклюзии, либо же друг друга исключают. Логические от- о.
ношения не предполагают никакой предсуществующей им о
«реальности» или «истины». Их можно представить в виде с
геометрических фигур: круги, большие и поменьше, впи- о
санные друг в друга, будут символизировать понятия. По- *
добное изображение — всего лишь иллюстрация отноше- g.
ний, которые вполне способны обойтись без нее, ибо они 2
сугубо формальны. В логических отношениях заключено g
(необходимое и достаточное) основание отношений мате- с
матических, отношений фигур, множеств, групп (ассоциа- >
тивность, коммутативность и т. д.).
Безусловно, в пространстве практики и в практи­
ке пространства имеют место отношения инклюзии-
эксклюзии, импликации и экспликации. Социальное
пространство — пространство общества — окружает «челове­
ческое существо», предстает перед ним не как картина, не
как зрелище или зеркало. Человек знает, что обладает не­
ким пространством и что находится в этом пространстве. Он
обладает не только видением, зрелищем, объектом созерца­
ния; он действует, располагается в пространстве как его ак­
тивный участник. И в этом качестве заключен в целый ряд
предполагающих друг друга оболочек, чья последователь­
ность служит объяснением социальной практики. В ан­
тропологической перспективе, то есть в так называемом
архаическом, или крестьянском, обществе, имеет место,
во-первых, тело (проксемика), во-вторых, жилище и «эле­
менты жилища», затем соседнее окружение, сообщество
(поселение, деревня), угодья (пахота, луга и пастбища, рощи
и леса, места охоты). По ту сторону всего этого — стран­
ное, чуждое, враждебное. По эту—телесные члены и орга­
ны чувств. Ребенок, ошибочно считающийся простейшим
существом (видимо, потому, что он непродуктивен и зави­
сим), должен, подобно пресловутому «первобытному» че­
ловеку, совершить переход от пространства своего тела
к своему телу в пространстве. А от этой операции — к вос­
приятию и осмыслению пространства. В терминах пред­
принятого нами анализа отправной и конечной точкой
данной последовательности действий служат объективные
«свойства»: материальные симметрии и дупликации, на ко­
торые накладываются инклюзии-эксклюзии. Инклюзии
включают в себя эксклюзии: существуют места, по различ­
ным причинам запретные (сакрально-проклятые, гетерото-
пии), и места разрешенные или рекомендованные; отсюда —
драматическая оценка частей и разделений пространства,
противопоставление благотворного и пагубного в их отли­
чии от нейтрального.
Эти отношения можно представить в виде геометри­
ческих фигур — вписанных друг в друга прямоугольников
или квадратов, которые, однако, находятся в разных пло­
скостях, то есть внеположны, исключают друг друга. То же
можно изобразить с помощью кругов. Что позволяет по­
нять значение разбивки на квадраты (сетки) и так назы­
ваемой радиально-кольцевой формы, а следовательно, на
ином уровне анализа, значение цилиндра и куба. Понять
их значение — иначе говоря, определить его границы. Что
мы и проделали выше, показав, как в ходе так называемого
«исторического» процесса форма изменялась под воздей­
ствием того, что ее принимало.
Тематика итерации (повторения) и ее результата
(комбинации элементов, различий, индуцированных вну­
три данного множества) встречается во многих исследо­
ваниях. Быть может, мы имеем дело с такой логической
структурой, которую возможно описать и понять двумя пе­
ресекающимися способами: исходя из имплицируемого
и исходя из имплицирующего; исходя из наиболее мелких
включенных множеств и исходя из множеств самых обшир­
ных, включающих наибольшее число других. Тем самым
мы достигаем возможности полной, без остатка, интелли- 287
гибельности. Первая операция будет состоять в перечис­
лении частей, то есть предметов в пространстве (это ору­
дия повседневной жизни, домашние и рабочие, а также их
вместилища: лачуги, хижины, дома, многоэтажные здания,
улицы и площади, которые предназначены для практиче­
ской жизни и отмечены ею, и т. д.). Она позволит выстроить
их перечень в конкретной плоскости. Вторая операция, на­
против, покажет пространство в целом, основополагающие
отношения в глобальном обществе. Точное со- 1
ответствие двух описаний имплицированно- первый образец данного на­
го-эксплицированного Пространства ПОЗВОЛИТ правления — книга К. Ле-
ПОНЯТЬ Как т р а н с ф о р м а ц и и , п р о и з в е д е н н ы е ви-Строса «Элементарные
1 L
структуры родства», где ав-
В н у т р и П р о с т р а н с т в а е г о СОСТавнЫМИ чаСТЯМИ, т о р у м у Д р Я е Т ся писать о семье
так и его генезис как множества (одновремен- и социальных отношениях, ис-
HO СОЦИаЛЬНОГО И МентаЛЬНОГО, а б с т р а к т н о г о ключив проблемы пола и эро-
т и к и С р
и конкпетноггЛ · " Batai,,e G' L ' E r o t i s m e ·
и конкретного;. Parjs: Ed du Mjnujt> ig5?
Данная гипотеза не замыкается в «чи- р. 229-230.
стой» абстракции: это, по всей видимости, под­
тверждается данными антропологии. Все, что нам извест­
но о деревенском сообществе (у догонов, бороро или басков),
о городе (греческом полисе или современном городе), свиде­
тельствует о наличии предполагающих друг друга поверх­
ностей и объемов, более или менее сложных вложенных
и геометрических конструкций, поддающихся изображе­
нию с помощью фигур. Там есть предметы, мебель, затем
«комнаты», крытые помещения, дома, где обитает семья, за­
тем более обширные локусы, обозначенные и поименован- 2
ные (имена нарицательные и имена собственные) как mono- Ï
сы. Все это при наличии двойственности, которая, отсылая 2.
практике обеспечивает
к общим свойствам множественность маршрутов:
логико-математических множеств,извнена ос
внутрь, изнутри наружу и т. д. о
Поэтому в современной антропологии прослежива- s
ется тенденция рассматривать пространство как средство о.
создания классификаций, как номенклатуру (таксономию) 2
вещей, выстроенную посредством операций, независи- £s
мых от содержания, то есть от самих вещей. Эта тенденция с
пересекается с попытками применить аналогичные про- >
цедуры (при отождествлении ментального и социально­
го) к семье1, к обмену и коммуникации, к самим орудиям
и предметам. «Чистое» самодостаточное знание получает
здесь точное определение: оно состоит из классификаций,
имплицированных в объект. Данная гипотеза представля­
ется не только кодом, с помощью которого можно расшиф­
ровать то или иное неясное сообщение (в нашем случае —
социальное пространство), но и исчерпыванием «объекта».

V.4
Подобная редукция содержимого к (формальному) содер­
жащему сразу же наталкивается на возражение. При сво­
их претензиях на обязательность, она с порога уничтожает
любые различия. А описания, вынося различия за пределы
друг друга, тем самым утопают в малопонятных частностях.
Предельный редукционизм влечет за собой сведе­
ние времени к пространству, потребительной стоимо­
сти — к стоимости меновой, предметов — к знакам, а «ре­
альности» — к семиосфере; это сопровождается еще одной
редукцией: сведением диалектического процесса к логике,
а социального пространства — к пространству ментальному
(чисто формальному).
Но на каких основаниях возможно смешивать пустое,
безразличное к наполнению евклидово (геометрическое)
пространство с пространством визуальным, обладающим
вполне определенными оптическими свойствами, и отож­
дествлять оба этих пространства с пространством практики,
содержащим иерархию вьщеленных с морфологической точ­
ки зрения локусов, с пространством, где совершаются дей­
ствия и располагаются предметы? Идея инертной простран­
ственной среды, где всего лишь обретают место люди и вещи,
действия и ситуации, соответствует картезианской схеме
(протяженности как «объекту» мысли), превратившейся
в ходе веков в «здравый смысл» и «культуру». Разработан­
ное (философами и эпистемологами) ментальное простран­
ство превращается в прозрачный локус—логическую среду.
Тем самым теоретической мысли якобы становится доступ­
но и социальное пространство; однако последнее является
средоточием практики, которая состоит отнюдь не только
в применении теоретических понятий. Практика есть также
и неведение, и ослепление, и пережитое испытание.
Так существует ли логика пространства? И да и нет.
В известной степени логикой пространства является вся ма­
тематика. Однако «чисто» осмысляемое пространство, как
показал Лейбниц, не имеет ни составных элементов, ни фор­
мы. Его части неразличимы, поэтому оно смыкается с «чи­
стым» тождеством, также пустым, ибо «чисто» формаль­
ным. Чтобы его детерминировать, в него следует ввести
содержание. Какое? Акт распознания частей и порядка этих
частей, а значит, времени. Без этого нет осмысленного раз­
личия, есть только мысль о различии. Возможно ли сфор­
мулировать символическую логику, не обращаясь к поня­
тиям «до» и «после», «левое» и «правое», к симметриям
и асимметриям? Как показал Льюис Кэрролл2, невозможно.
Гениальный логик размечает путь от чистой формы к по­ 289
следовательности различных содержаний, которые абсолют­
но сознательно вводятся на этом пути одно за другим. Он
устанавливает связь между ментальным и социальным че­
рез опосредующие звенья: слова, знаки, дубли и тени, игры
(Алиса, зеркало и т.д.). Промежуток, занимаемый ими, ве­
лик, он не поддается редукции, но поддается осмыслению
(репрезентации). Логика отнюдь не ведает смешением по­
рядков, измерений, уровней; она обретает конкретные очер­
тания, лишь различая их. Она обнаруживает
работу метафоры (сигнализирует о ней) и тем См. его «Символическую ло­
самым сдерживает ее. Худшая и опаснейшая из гику» и «Логическую игру»
метафор — это уподобление ментального про­ (Carroll L. Symbolic Logic and
the Game of Logic. New York:
странства чистому листу, на котором затем на­ Dover Inc., 1955). Cp. «The Bilat­
пишут (надпишут) свои вариации и перемен­ eral Diagram» [«Двухбуквенная
ные психика и социология. Данная метафора диаграмма»] (P. 22); «The Trilat­
eral Diagram» [«Трехбуквенная
присутствует у многих весьма авторитетных
3 диаграмма»] (P. 39 sq.), а так­
авторов , причем под прикрытием рассужде­ же таблицу классов и толкова­
ний, заимствованных из философии и у отдель­ ние пространственных классов
ных философов 4 . В трудах этих авторов мож­ (Р· 54-55)·
но проследить, как техницизм, психологизм 3
См.: Alexander Ch. Notes
или феноменология смещают анализ социаль­ on the Synthesis of Form.
ного пространства, подменяя его для начала Cambridge: Harvard Univ.
пространством ментальным, геометрическим Press, 1964; а также: Norberg-
Schulz Ch. Existence, Space and
(нейтральным, пустым, «белым»). Какое опре­ Architecture. London: Praeger
деление теоретик пространства Норберг-Шульц Publishers, 1971; и т. д.
дает центру? Это точка, поставленная каран­ 4
дашом на листе бумаги. Единственная цель Хайдеггера, Мерло-Пой­ о
m
ти, Башляра, Пиаже.
и смысл разметки пространства —это запоми­ 5
нание, (субъективное) узнавание локусов; ав­ Ср.: Hall Ε. Т. The Hidden
тор выстраивает ближнее, личное пространство Dimension. New York: о
Doubleday, 1966; Norberg-
(Eigenraum), так сказать, пространство проксеми- Schulz Ch. Op. cit. P. 18,114
о.
с
ки антрополога Холла5. Тем самым объективное О)
о
пространство и субъективный образ пространства, m
τ
то есть ментальное и социальное, совпадают. О)
û.
о
Следуя подобным описаниям, мы приходим либо m
к путанице, либо к распаду связей между осмыслением, вос­ Ι­
Ο
Ω.
приятием и переживанием, между репрезентациями про­ rz
странства и пространствами репрезентации. Тогда как те­
оретическая проблема состоит именно в их сопряжении,
с выявлением опосредующих звеньев.
Поэтому необходимо подчеркнуть важность простран­
ственной иллюзии, которая проистекает не из геометрического
пространства как такового, не из визуального пространства
как такового (пространства изображений и фотографий,
а также планов и чертежей) и не социального (практическо­
го, переживаемого) пространства как такового, но из их со­
вмещения — колебания от одного к другому или подмены од­
ного другим. То есть визуальное выдается за геометрическое, 290
а оптическая прозрачность (читабельность) визуального сме­
шивается с логико-математической интеллигибельностью.
И наоборот.
Виной тому—опять-таки ложное осознание абстракт­
ного пространства и (объективная) ложность самого этого
пространства. Для «здравого смысла» визуальность, кото­
рая сводит предметы к зеркальной, зрелищной абстракции,
неотличима от научной абстракции с ее аналитически­
ми, а значит, редуцирующими подходами. Редукция и экс­
траполяция осуществляются как на грифельной доске, так
и на чертежном кульмане, с помощью как белого листа, так
и схем, посредством письма или бессодержательного аб­
страгирования. Последствия подобной операции тем бо­
лее серьезны, что пространство математиков, как и любая
абстракция, есть мощное средство воздействия — господ­
ства над материей, а значит, разрушения. Притом что ви­
зуальное, взятое по отдельности, всего лишь сублимирует
и растворяет тело и природную энергию как таковые. В со­
четании же они приобретают пугающую силу, которая ком­
пенсирует бессилие чистого взгляда мощью технических
схем и научной абстракции.
Наш анализ будет бессмысленным без восстановле­
ния в правах политэкономии как познания производствен­
ной деятельности. Однако речь уже не о политической
экономии вещей в пространстве; эту устаревшую науку
призвана заменить политическая экономия пространства
(его производства).
Оставим пока в стороне бурное развитие технологий,
демографический взрыв, экологическую угрозу—допол­
нительные аргументы в пользу первостепенного значения
пространства. Как можно представить себе будущее бурле­
ние человеческих толп (начало которому положено в неко­
торых странах), не обращаясь одновременно к проблема­
тике пространства? Заметим, кстати, что подобный подход
резко отличается от философии или философской позиции
тем, что основан на практике, и основа эта не ограничивает­
ся архитектурой или тем, что принято называть «урбаниз­
мом», но — как только научная мысль принимает в расчет
экономику и политику—распространяется на социальную
практику в глобальном масштабе.
Итак, что можно считать доказанным на данном
этапе анализа? Несколько положений. Чтобы объединить
ментальное и социальное, их следует разграничить, восста­
новив опосредующие звенья. Понятие пространства не зало­
жено в самом пространстве. Равным образом понятие времени
не является временем во времени, что уже давно известно
философам. Содержанием понятия пространства не явля­
ется абсолютное пространство (в себе); тем более это поня- 291
тие не содержит в себе некоего пространства. Понятие соба­
ки не лает! Денотатом и коннотатом понятия пространства
служат все возможные пространства, абстрактные и «реаль­
ные», ментальные и социальные. Среди прочего, в него вхо­
дят два аспекта: пространство репрезентации и репрезента­
ция пространства.
Однако в это понятие вкралась путаница — в силу
того, что все философы, будучи эпистемологами, выстраи­
вали пространства по образцу математиков: как
Картезианские Пространства упорядоченных такую попытку предпринима-
ЗНаНИЙ. ИНЫМИ СЛОВаМИ, ОНИ ДеЙСТВОВаЛИ Так, ет Филипп Будон (Boudon Ph.
Как еСЛИ б ы ПОНЯТИе П р о с т р а н с т в а п о р о ж д а л о ^ Ur l > e s P a c e architectural: Essai
, ν / ч d epistemologie de I architecture.
(производило) некое (ментальное) простран- Paris: Dun0d, 1971).
ство. И здесь мысль упиралась в дилемму: либо
разрыв (между ментальным и социальным), либо смешение
и путаница. Или же пропасть между логикой, математикой,
эпистемологией, с одной стороны,—и практикой, с другой.
Или же неумолимая системная логика социума, социально­
го (спациального), товара, капитала, буржуазии, капитали­
стического способа производства и т. д. Логика без остатка.
Тем самым «истинное пространство» подменяет со­
бой «истину пространства», то есть практические проблемы
(бюрократию, власть; ренту, выгоду и т. п.), создавая иллю­
зию некоторого порядка в хаосе явлений; возникает опас­
ность того, что социальное пространство будет определяться
через пространство планировщика, политика, администра­ о
тора, архитектурное (социальное, построенное) простран- ш
ство—через (ментальное) пространство архитектора^ и т.д.
о
о.
с
О)
V.5 о
m
τ
О)
К1910 году художники академического толка по-прежнему Ω.
О
«выразительно» пишут «прекрасные» образы: волнующие |
лица (отражающие чувства, то есть чувства художника), со­ Ι­
Ο
блазнительные ню (отражающие желания зрителя и ху­ û.

дожника). Напротив, авангардная живопись разделяет зна­

чение и экспрессию, хоть и не вполне отдавая себе в этом
отчет. (Концепты ей чужды.) Эти художники весьма про­
ницательно улавливают в своих экспериментах начало
«кризиса субъекта» в современном мире. В (живописной)
практике они передают новое явление (связанное с исчез­
новением любых координат), а именно то, что коммуника­
ция осуществляется только за счет значения, ибо оно отде­
лено от «субъекта» — автора, художника и даже конкретного
зрителя. Из чего следует, что живописный объект, карти­
на, заключается не в подражании объективной реальности 292
(чьи референты — привычное время и пространство, здра­
вый смысл, восприятие «реальности» по образцу восприя­
тия природы — исчезают) и не в «экспрессии», относящейся
к субъективным эмоциям и чувствам. Художники подвер­
гают «предмет» на картине величайшим издевательствам
и насилию, вплоть до изнасилования. Недолго думая они
разбивают, расчленяют его. Единожды начавшись, расхож­
дение «субъекта» и «объекта» не ведает пределов. Но на са­
мом деле в нем проступает нечто иное.
Если верить наиболее авторитетным См.: Boeck W., SabartésJ. Pablo
комментаторам7, новизна возникает в 1907 году. Picasso. New York: Harry N.
Abrams, 1955. P. 142: «Unlike the
Пикассо открывает новую манеру живописи:
many figured paintings of 1906,
он заполняет всю поверхность картины цели­ Les Demoiselles shows no deep
ком, без горизонта и заднего плана, но и раз­ space surrounding the figures...»
ламывает эту поверхность — пространство [«В отличие от множества фи­
гуративных картин igo6 года
изображенных фигур и пространство, их окру­ на „Девушках из Авиньона" фи­
жающее8. Если Матисс в те же годы довел до гуры не окружены глубоким
совершенства ритмическую трактовку поверх­ пространством»].
ности, то Пикассо резко структурирует ее; как 8
«The space they occupy and the
скажут позднее, он не ограничивается структу­ space they leave unoccupied
рированием, но идет дальше — привносит в нее complement each other as the
«диалектику» через ярко выраженные оппози­ positive and the negative» [«Про­
странство, которое они занима­
ции, обозначенные не столько красками, рит­ ют, и то, что они оставили неза­
мами, фоном, сколько линиями и планами. Он нятым, дополняют друг друга
разбивает на части не только поверхности по­ как позитив и негатив»] (Ibid.).
лотна, но и все предметы, запуская тем самым
парадоксальный процесс: третье измерение (глубина) од­
новременно редуцируется до покрытой краской поверхно­
сти и восстанавливается через множественность симультан­
ных аспектов изображенной вещи (аналитический кубизм).
То есть перед нами: воплощение конца всей системы ко­
ординат (евклидова пространства, перспективы и линии
горизонта и т. д.); гомогенное и одновременно разбитое про­
странство; пространство с завораживающей структурой; ди-
алектизация на основе оппозиций (парадигм), но лишь на­
меченная, не приводящая к распаду картины; абсолютная
визуализация предметов, которая подменяет собой обозна­
ченную диалектизацию.
Разъединение экспрессии и значения, высвобожде­
ние означающего имеют далекоидущие последствия. Тем
более что сказываются они не только в живописи. Живо­
пись занимает в нашем анализе особое место потому, что
в данную эпоху она была особым образом связана с про­
странством. В первую очередь, высвобождение затрагивает
само значение; знак (означающее) отделяется от того, на что
он указывает (означаемого). Знак перестает быть «предме­
том» и становится предметом на полотне, то есть обработ­
кой объективно данного: он одновременно и сразу сломан, 293
расчленен, «симультанизирован». «Означаемое» же при­
сутствует в скрытом виде. А значит, оно тревожит, а глав­
ное — несет не удовольствие, радость или умиротворение,
но интеллектуальный интерес и, быть может, тревогу. Из-
за чего? Из-за разбитых образов разлетевшегося вдребезги
мира, из-за расчлененного пространства, из-за безжалост­
ной «реальности», смешивающейся с собственной абстрак­
цией, с собственным анализом, ибо она уже «является» аб­
стракцией и действенной аналитикой. Что приходит на
место субъективности, экспрессии? Насилие, которое бес­
чинствует в современном мире, опустошая все сущее.
Случай Пикассо далеко не прост. И прежде всего, сле­
дует не вливаться в комичный хор его почитателей, а рас­
сматривать его именно как отдельный «случай». Представ­
ление о художнике-революционере (ибо «коммунисте»),
добившемся признания в буржуазном мире (несмотря на
то что был «коммунистом») и прославившемся на весь мир,
отличается редкостной наивностью —хотя бы потому, что
«коммунистический мир» так его и не принял. Пикассо не
покорял мира и тем более не был открыт заново. Он изна­
чально нес то «видение», какое предполагал и ждал суще­
ствующий мир, причем с самого начала кризиса, с момента,
когда рухнула система координат и в мир ворвалось наси­
лие. Вместе с империализмом, мировой войной, —первым
проявлением складывающегося наконец мирового рынка,
первым образом «мира». Вместе и одновременно с Баухау­
зом—то есть с абстрактным пространством. Повторим еще ω
раз: Баухауз — не причина его, а только обозначение. ι
Пространство Пикассо положило начало простран- о.
ству современности. Это не значит, что он его произвел. о
Его черты таковы: пространство безудержной визуализа- с
ции, диктатура зрения — и фаллоса: агрессивная мужествен- о
ность, бык, средиземноморский самец, мачизм (бесспорная ρ
гениальность в генитальности), возвышающийся до само- g.
пародии и даже самокритики. Жестокость Пикассо по от- 2
ношению к телу, особенно к телу женскому, подвергнутому £
всяческим пыткам, выставленному в карикатурном виде, — с
это диктат господствующего пространства, глаза и фалло- >
са, насилия. Тело может высказать (признать, подтвердить)
себя лишь через самоизобличение. Пикассо как великий,
истинный художник, истребляющий искусство и приводя­
щий его в действие (истребив все), провидит и предваряет
диалектизацию пространства — возникновение нового,
иного (дифференциального) пространства на развалинах
прежнего, того, что разбито на куски и чьи противоречия
обнаружены и раскрыты художником; эти противоречия,
высказанные и несказанные, заложены в нем самом, в его
творениях. 294

V.6
В тот же период Фрэнк Ллойд Райт предпринимает пер­
вые попытки отказаться от стены, замыкающей простран­
ство и разделяющей внешнее и внутреннее. Стена сводит­
ся к поверхности, а поверхность — к прозрачной
п е р е г о р о д к е . С в е т п о т о к а м и ЛЬетСЯ В ДОМ; ИЗ к а - см.: Ragon M. Histoire
ЖДОЙ КОМНатЫ МОЖНО С о з е р ц а т ь п р и р о д у . M a - mondiale de l'architecture et de
ТериальНОСТЬ, ТОЛЩИНа И в е с С т е н , б о л ь ш е Не l'urbanisme modernes. Pans:
r
w Casterman, 1972. T. II. P. 147.
играет в архитектуре ведущей роли. Материя
отныне будет всего лишь оболочкой пространства, она усту­
пает главенство свету, наполняющему это пространство.
«Архитектура стремится к невещественности»9: ее, вслед
за философией, искусством и литературой, обществом
в целом, влечет к абстракции, визуализации, формальной
пространственности.
Но вскоре начинается распад, отсутствовавший на
раннем этапе. Поскольку стена перестает быть несущей
(превращаясь в стеклянную или раздвижную перегород­
ку), внутреннее пространство выходит на свободу. Исчеза­
ет фасад (чтобы вернуться вновь в эпоху фашизма в еще бо­
лее пышном и грубом виде), что влечет за собой разложение
улицы. Ле Корбюзье в своих сочинениях и постройках рас­
членяет внешнее пространство (фасад, внешний облик зда­
ния). Автор называет это «свободой»: свободой фасада по
отношению к внутренней планировке, свободой несущей
конструкции по отношению к внешнему облику, свободой
расположения этажей и квартир по отношению к каркасу.
На самом же деле мы имеем: разлом пространства, гомоген­
ность архитектурного ансамбля, понимаемого как «машина
для жилья» и жилищная среда человека-машины, разъеди­
нение элементов, оторванных друг от друга и разрывающих
изнутри градостроительный комплекс, улицу, город. Ра­
ционализация у Ле Корбюзье приводит к идеологизации —
если не наоборот. В сознании людей той эпохи, и особенно
Ле Корбюзье, идеология (дискурс) природы, солнца и зеле­
ни заслоняет смысл и содержание проектов. Природа уже
отдаляется; она перестала быть точкой отсчета, и потому ее
образ вызывает восхищение.
 v.7
Считать художников причиной или основой пространства
(архитектурного, городского, глобального) — это наивность
историков искусства. Они рассматривают только произве- 295
дения, вынося за скобки социальный аспект и социальную
практику. Этот момент следует подчеркнуть особо, ибо пе­
ред нами точка перегиба не только в истории искусства, но
и в истории современного общества и его пространства. До­
казано, что художники подготовили появление архитек­
турного пространства Баухауза. Но каким образом? При­
мерно в те же годы, что и Пикассо, другие великие мастера,
например Клее и Кандинский, изобретали не просто иную
манеру живописи, но иную спациальность. И, возможно,
достигли в этом смысле большего, чем Пикассо, особенно
Клее. Предмет (изображенный на картине) воспринимает­
ся в ощутимой, то есть видимой и читабельной, связи с тем,
что его окружает, с пространством картины в целом. У Клее,
как и у Пикассо, пространство отрывается от «субъекта», от
эмоции и экспрессии; оно подано как значение; но Пикассо
проецирует на полотно предмет одновременно в разных ра­
курсах, анализируя их взглядом и кистью, тогда как у Клее
направляемая глазом мысль, проецируясь на поверхность
холста, в буквальном смысле вращается вокруг предмета,
определяет его положение. Все, что окружает предмет, ста­
новится видимым. Иначе говоря, предмет в пространстве
оказывается связан с презентацией пространства.
Художники раскроют социально-политическое пре­
образование пространства. Архитектура же окажется на
службе власти и государства, а значит, будет реформист­
ской и конформистской — в мировом масштабе. Притом
что ее появление приветствовали как революцию, более ω
того, как архитектурную антибуржуазную революцию! Бау- ι
хауз, равно как и Ле Корбюзье, отразил (то есть сформули- о.
ровал и воплотил) архитектурные требования государствен- о
ного капитализма, мало чем отличающиеся от требований с
государственного социализма, которым отвечали работы о
русских конструктивистов того же периода. Последних от- ρ
личало более богатое воображение (утопического характе- S.
ра), нежели у их западных собратьев; на родине их сочтут 2
реакционерами, в то время как их современники из Баухау- £
за прослывут бунтарями. Это недоразумение, растянувше- с
еся на полвека, не развеяно и в наши дни: идеология и уто- >
пия, сплетенные с знанием и волей и неотличимые от них,
до сих пор сильны. Во вновь обретенной природе — солнеч­
ной, светлой, отмеченной знаком жизни — высятся металл
и стекло. Возносясь над улицей, над городской реальностью.
Прославляя прямизну (углы, линии). Порядок власти, поря­
док самца — короче, моральный порядок превратился в по­
рядок естественный.
И тем не менее бурный творческий подъем этой эпо­
хи — эпохи перед Первой мировой войной и сразу после
нее — являет странный контраст с бесплодием вторых по- 296
слевоенных лет.

v.8
В тот же период в так называемых «передовых» (промыш-
ленно развитых) странах теоретическое осмысление про­
странства, сложившееся помимо классической философии,
вне рамок собственно эстетических произведений (и стре­
мящееся соотнести себя с «реальностью»), начинает распа­
даться. Говоря в самых общих чертах, проклевываются идеи
о пространстве «культуры», с одной стороны, и противо­
стоящие им, по крайней мере внешне, идеи о пространстве
поведения. Идет борьба бихевиоризма (а не либерального гу­
манизма, унаследованного от XIX века) и культурной антро­
пологии; в Соединенных Штатах эти два учения сливаются
воедино.
Этнологи и антропологи — среди них нужно отме­
тить упомянутых выше Мосса, Э. Эванса-Причарда, Рапо­
порта — проецируют в настоящее и будущее выводы (неред­
ко весьма тонкие), сделанные на основе изучения обществ
максимально отсталых и далеких от истории, от городов,
от промышленности и техники. Они вдохновляются опи­
саниями крестьянских и племенных жилищ, вместо того
чтобы вернуть их в область фольклора. Их позиция име­
ет успех, ибо она не учитывает (капиталистической) совре­
менности и льстит мимесису, склонности к рассуждениям
по аналогии и воспроизводству через подражание. Теория
пространства культуры превращается в культурную модель
пространства.
Такому статичному пониманию противостоит еще
одна статичная концепция, где переживаемое пространство
отождествляется с суммой раздражителей и определяется
через рефлексы. Преимущество этой теории в том, что она
не только не ставит во главу утла сухую абстракцию — куль­
туру, но и относит культурные явления к «пространствам
репрезентации», тем самым косвенно поднимая проблему
связи идеологии и метафизики. Зато ей присущи все недо­
статки, отличающие как капиталистический бихевиоризм,
так и его «социалистическую» соперницу, теорию Павло­
ва. Редукционистская по сути своей, она упускает из виду
творческое начало, замалчивает потребность в создании но­
вого пространства для новой жизни (это отнюдь не означа­
ет, что для сотворения новой жизни достаточно придумать
пространство!).

297

v-9
Из сказанного выше следует вывод, прямо противополож­
ный аксиоме Декарта: абстрактное пространство невозмож­
но помыслить абстрактно. У него имеется «содержание»,
но характер этого содержания таков, что абстрагирование
«улавливает» его в обрабатывающей его практике. Содер­
жание абстрактного пространства заключается в проти­
воречиях, которые на первый взгляд снимаются абстракт­
ной формой, но со всей очевидностью обнаруживаются при
ее анализе. Как такое возможно? Как пространство может
представать одновременно и гомогенным, и раздроблен­
ным? Единообразным и расчлененным? Дело прежде всего
в том (и это не имеет ничего общего с имманентным про­
странству отношением «означающее-означаемое»), что
«логика пространства», его когерентность и видимые зна­
чения прикрывают присущее абстракции насилие. Наси­
лие имманентно инструментальному пространству— хоть
это пространство и выглядит рациональным, очевидным,—
точно так же как оно неотделимо от любого инструмента
(который насильственно режет, разделывает, членит, разби­
вает материю природы). Но наш анализ следует углубить.
Сегодня, когда понятия меновой стоимости, това­
ра, денег, капитала закрепились в «культуре», легко понять,
что они представляют собой конкретные абстракции, фор­
мы, обладающие социальным существованием (подобно S
языку, о котором столько всего понаписано, и подобно про- ι
странству), но что для социального существования этим о.
формам необходимо содержание. Капитал неизбежно рас- о
падается на части, дробится на отдельные капиталы, одна- с
ко при этом сохраняет или образует некое единство: таково о
условие его функционирования (рынок капиталов). Части ρ
капитала — капитал торговый, промышленный, банковский, о.
финансовый — вступают между собой в конфликт. Тем не 2
менее, несмотря на фрагментацию, капитал сохраняет фор- £
мальную целостность. «Части» входят в единую устойчи- с
вую форму, обладающую именно социально «реальным» >
внешним обличьем: это цельность, капитал. Гетероген­
ность, конфликты, противоречия не явлены как таковые. То
же относится и к собственности: она делится на недвижи­
мую и движимую, на земельную и денежную. Что касается
рынка, то, как всем хорошо известно, само его понятие
предполагает фрагментацию: товарный рынок (на который
делается упор в однобоком толковании марксизма), рынок
капиталов, рынок труда, земельный рынок (рынок строи­
тельства, жилья, а значит, пространства), рынок произведе­
ний (предметов искусства), знаков и символов, знаний и т.д.
Абстрактное пространство можно помыслить аб­
страктно лишь посредством разделения (оторвав логику от
диалектики),редукции (противоречий к когерентности), сме­
шения остатков, возникающих при редукции (например, ло­
гики и социальной практики). Абстрактное пространство,
понимаемое как инструмент (а не только как социальная
видимость),—это прежде всего природный локус, орудие его
подчинения, нацеленное (в пределе) на его уничтожение.
Это же пространство соответствует разрастанию (социаль­
ной) практики, порождающей все более обширные и плот­
ные сети на поверхности земли, под и над ее поверхностью.
С другой стороны, оно соответствует также абстрактному
труду (у Маркса так обозначается труд вообще — средний об­
щественный труд, затраченный на производство меновой
стоимости вообще, общей формы товара); абстрактный труд
не имеет ничего общего ни с ментальной абстракцией, ни
с научной абстракцией в том смысле, в каком ее понимает
эпистемология (которая выделяет практические понятия,
составляя их перечень и возводя их в ранг абсолютного зна­
ния); он, как и сама меновая стоимость и форма стоимости,
обладает социальным существованием. Чтобы перечислить
«свойства» такого пространства, его следует для начала рас­
смотреть как среду обмена (с его импликацией — взаимо­
заменяемостью), стремящуюся поглотить обычай. Что ни
в коей мере не исключает обычая политического, даже на­
оборот; пространство государственного господства, (воен­
ного) насилия есть в то же время пространство воплощения
различных стратегий. Однако его (ограниченная) рацио­
нальность отчасти схожа с рациональностью предприя­
тия (из чего не следует, что техническое разделение тру­
да можно приравнять к разделению социальному). В таком
пространстве проявляется мир товара с его импликация­
ми — накоплением и ростом, расчетом, прогнозированием,
программированием. Иными словами, это пространство,
в котором путем давления и подавления действует тенден­
ция к гомогенизации; ее орудием служит семантическая
пустота, уничтожающая все предшествующие значения
(что не является помехой для усложнения мирового поряд­
ка, множественности сообщений, кодов, операций). К тому
же абстрактному пространству ведут как масштабная мета-
форизация, реализующаяся в истории, так и метонимиза-
ция, действующая в процессе накопления и выносящая тело
за его собственные пределы (парадоксальная форма отчуж­
дения). Перед нами широкий процесс перехода от матери­
альной истины (телесного присутствия) к верховенству пи­
саного текста, «плана», визуальности и спрямления внутри
визуального. Таким образом, абстрактное пространство за­
ключает в себе одновременно гипертрофированный ана- 299
литический интеллект, государство и бюрократические
государственные интересы, «чистое» знание, дискурс вла­
сти. Абстрактное пространство бюрократии предполага­
ет определенную маскировочную «логику», скрывающую
его противоречия, и соединяет в себе зрелище и насилие
(в противовес «чистому» зрелищу). Наконец, выясняет­
ся, что подобное пространство почти неотличимо от про­
странства, выстроенного философами, от Декарта до Гегеля,
и представляющего собой сплав интеллигибельности («res
extensa») с политикой, знания с властью. Его следствием
служит жестко авторитарная пространственная практика
(практика барона Османа; та, что была позднее системати­
зирована Баухаузом и Ле Корбюзье): деятельность аналити­
ческого ума, достигающего успеха в дисперсии, разделении,
сегрегации (и с их помощью).
Итак, в пространстве гомогенизации нет ничего го­
могенного. Оно «полископично» и множественно; оно со­
держит и на свой лад принудительно унифицирует отдель­
ные разрозненные фрагменты и элементы. Оно возникает
в истории как среда социально-политического компромис­
са между аристократией и буржуазией (между земельной
и денежной собственностью) и в дальнейшем опирается на
конфликт между финансовым капиталом — предельной аб­
стракцией — и действиями во имя пролетариата.

о
m
v. 10 sce
Q.
I-
B эту текстуру (в эту ткань) вторгается на правах действу- о
ющей идеологии, поставляющей мотивировки и обосно- с
вания, пространство, которое разрабатывают художники- о
авангардисты — те, кто берет в расчет обрушение системы ρ
координат. Они наглядно представляют предмет в простран- о.
стве господствующей социальной практики. Одновременно 2
со стороны архитекторов и урбанистов привносится (также £
в качестве действующей идеологии) идея первичного пусто- с
го пространства как содержащего, куда помещаются фраг- >
менты содержимого, как нейтральной среды, принимающей
в себя разрозненные предметы, людей, жилые дома. Коротко
говоря, перед нами бессвязность под знаком когерентности;
разделение и распад в целостности; текучее и мимолетное
в устойчивом; конфликтные отношения в рамках внешней
логики и результативной комбинаторики.
Абстрактное пространство обладает также множе­
ством иных черт. Именно в нем желание отделяется от по­
требностей, а затем не самым удачным образом согласует­
ся с ними. В нем располагается и распределяется средний 300
класс, (внешне) нейтральный, ибо в социально-политиче­
ском плане он находится между двумя полюсами — буржу­
азией и рабочим классом. Пространство не служит «выра­
жением» этого класса; напротив, оно отведено ему в рамках
основных действующих стратегий. Средний класс обрета­
ет то, к чему стремится,—зеркало своей «реальности», уми­
ротворяющие репрезентации, картину социального мира,
в которой у него есть обеспеченное, отведенное ему место.
Тогда как на самом деле в этом пространстве средний класс
с его невнятными устремлениями и более чем внятными
потребностями подвергается манипуляциям.
Абстрактное пространство, средоточие властных
стратегий, есть также место миметических споров и утех:
моды, спорта, искусства, рекламы, сексуальности, превра­
щенной в идеологию.

V-11

В абстрактном пространстве, то есть пространстве анафори-

зации (которая преобразует тело, перенося его за собствен­
ные пределы, в сферу идеально-визуального), совершается
также странная подмена, связанная с проблемой пола. В той
мере, в какой сексуальные отношения естественны, они
предполагают обоюдность; в дальнейшем эта связь может
получить абстрактное обоснование и легитимацию и тем
самым превратиться в социальную реальность (ошибочно
именуемую «культурной»). Физическая взаимность, буду­
чи узаконена, становится обоюдным договором, «обязатель­
ством», свидетелем и гарантом которого выступает власть.
Однако в ходе этого процесса изначальная связь претерпе­
вает серьезное изменение.
Пространство подмены, где природа замещена хо­
лодной абстракцией, отсутствием удовольствия,—это мен­
тальное пространство кастрации (одновременно фик­
тивной и реальной, символической и конкретной). Это
пространство метафоризации, где образ женщины вытес­
няет реальную женщину, где ее тело распадается на части,
где разбивается желание и дробится жизнь. В абстракт­
ном пространстве царит фаллическое одиночество, само­
разрушение желания. Секс заменила репрезентация секса,
обозначаемая словом «сексуальность», за апологией кото­
рой скрывается ее обесценивание.
Секс, утративший свой природный статус и тщет­
но взывающий к «культуре» тела, также становится ло­
кализацией, спецификацией, специализацией со своими
локусами и органами: «эрогенными» зонами, предписан- 301
ными сексологами, «органами» репродукции. Сексуаль­
ность (не культура и не природа), судя по всему, есть ко­
дированная и декодированная подчиненная подсистема:
она —жестко заданное опосредующее звено между «реаль­
ным» и воображаемым, между желанием и страхом, меж­
ду потребностями и фрустрацией. Само тело, оказавшись
в абстракции пространства, разделенного на особые локусы,
распадается на части, превращается в пыль. Представлен­
ное на рекламных изображениях тело (ноги для чулок, гру­
ди для бюстгальтеров, лицо для макияжа и т. п.) разрушает
желание, обрекая его на тоскливую фрустрацию и неудов­
летворенное удовлетворение локальных потребностей. Те­
лесная смерть в абстрактном пространстве — и в меру его
воздействия — совершается двояко: символически и кон­
кретно. Конкретно: в результате того или иного насилия.
Символически: через фрагментацию живого. В частности,
женского тела, превращенного в меновую стоимость, товар­
ный знак и самый товар.
Секс и сексуальность, удовольствие и наслаждение
отождествляются с «досугом» в местах, специально пред­
назначенных для досуга: в городах, на курортах, в горах, на
пляжах. Пространства досуга эротизируются; таковы ноч­
ные пространства кварталов, отведенных под иллюзорное
празднество. Эрос, как и игра, превращается в потребите­
ля и объект потребления. Посредством знаков? Да. Посред­
ством зрелищ? Да. Абстрактное пространство кастрирует
дважды: вычленяя фаллос, отделяя его от тела и закрепляя ω
в пространстве (вертикаль), помещая его под надзор взгля- ι
да. В мире знаков визуальное и дискурсивное усиливают о.
друг друга (служат друг для друга контекстом). «По указ- о
ке коммерческого терроризма», как пишет Шелски? Да. Но с
также — и это главное — посредством локализации, дроб- о
ных специализированных пространств, принимающих во f
всем мире однородную форму. Абстрагирование тела за- £.
вершается посредством (функциональной) фрагментации 2
и локализации. £
Странное пространство: гомогенное и состоящее из с
разного рода гетто. Прозрачное и лживое — полное лову- >
шек. Ложно правдивое, «искреннее»: не объект ложно­
го сознания, но, напротив, локус и среда, порождающие
(производящие) ложное сознание. Присвоение этого про­
странства, которое в любом случае, даже будучи успешным
и конкретным, должно было бы сопровождаться символи­
зацией (появлением символов, представляющих его, дела­
ющих его присутствующим здесь и сейчас), оказывается
означенным и тем самым иллюзорным. Приняв данную ди­
лемму, мы обнаруживаем, что ее импликации и следствия
почти неисчерпаемы. Абстрактное пространство содер­
жит многое, но не указывает на свое содержание, а скрыва­
ет (отрицает) его. Оно содержит четко заданное вообража­
емое: образы-фантазмы, символы, которые с виду относятся
к «чему-то другому», но образуют его содержимое. Оно со­
держит репрезентации, производные от установленного по­
рядка: статусы и нормы, локализованные иерархии и иерар­
хии локусов, связанные с локусами роли и ценности. Такие
«репрезентации» действуют в пространстве и через про­
странство, служащее их носителем и обеспечивающее их
действенность, как указания и предписания. В этом про­
странстве происходит бесконечная подмена вещей, дей­
ствий, ситуаций — репрезентациями (идеологическими,
а значит, абсолютно неэффективными). «Мир знаков» —
это не только пространство, занимаемое знаками и изобра­
жениями (предметами-знаками и знаками-предметами).
Это пространство, где Эго связано уже не со своей природой,
не с материей и даже не с «вещностью» вещей (товаров),
но с вещами, которые дублируются знаками и вытесняют­
ся (замещаются) ими. «Я» — носитель знаков и имеет дело
только с другими носителями знаков.
Гомогенизирующее и дробное пространство распа­
дается на весьма сложные секторальные модели. Все эти
секторы внешне являются результатом объективного, так
называемого системного анализа, выявляющего (якобы эм­
пирическим путем) различные множества и подмноже­
ства, частные «логики». Вот взятые наугад примеры: транс­
портная система, городская система, сфера обслуживания,
школьный сектор, пространство труда и соответствующий
рынок — рынок рабочей силы — с его учреждениями и ин­
ституциями, рынок капиталов и банковская система и т.д.
Общество постепенно рассыпается на бесконечные систе­
мы и подсистемы; любой социальный объект предстает не­
коей связкой, особой системой. Идеологи, считающие себя
безыдейными, технократы и специалисты полагают, будто
констатируют факты, и ведут строительство на основе того
или иного отдельно взятого параметра, той или иной груп­
пы переменных. Логическая когерентность и практическая
связность данной системы постулируется без всякого рас­
смотрения; первая же попытка анализа развеяла бы такой
постулат без следа (например: воплощена ли «городская си­
стема» в том или ином городе? Или она представляет город
вообще?). Тем самым будто бы определяются механизмы,
характерные для «реального» аспекта действительности; но
эти механизмы выявляются изолированно, в силу того что
тот иной аспект «реальности» берется в отрыве от других.
Тавтология выдает себя за науку, а идеология — за специа­
лизацию. При этом «моделирование», «имитация», «си­
стемный» анализ имеют успех в силу своего имплицитного 303
постулата: пространства, служащего основанием для выде­
ления переменных и выстраивания множеств. Верифика­
ция моделей опирается на это пространство, ибо сами моде­
ли служат его реализации. Схема успешно действует вплоть
до определенного момента, пока не приводит к хаосу.

V. 12

Видеоспациальность (как мы показали выше, ее не следует

смешивать ни с геометрическим пространством, ни с про­
странством оптическим, ни с пространством непосред­
ственным, природным) обладает на практике огромной ре­
дуцирующей CYUIOK. Она наследует истории и историческому
насилию и тем не менее несет с собой редукцию предше­
ствующего пространства — пространства природы и про­
странства истории. Иначе говоря, уничтожение как «при­
родного», так и городского пейзажа. Данное утверждение
относится как к деструктивным событиям и решениям, так
и к менее очевидным, нежели события и решения, но не
менее важным сдвигам и подменам. Когда городская пло­
щадь, место встреч, расположенное в стороне от уличного
движения (например, площадь Вогезов), превращается в пе­
рекресток (как, например, площадь Согласия) и перестает
быть местом встреч (как, например, Пале-Рояль), городская
жизнь мало-помалу приходит в глубокий упадок и ее сме- Sо
няет абстрактное пространство — то, в котором передвига- ι
ются атомы дорожного движения (автомобили). Много ска- α
зано и написано о том, как Осман разрушил историческое о
пространство Парижа, заменив его пространством стра- α
с
тегическим, то есть запрограммированным и изначально о
расчлененным; возможно, критикам следовало бы уделить τ
большее внимание качеству пространства, получившего ш
α
о
эту смертельную рану: оно содержало двойную сеть прохо- S
дов и улиц, то есть отличалось на редкость высокой каче- gs
ственной сложностью. Может ли случиться так, что едва ли с
не тотальная визуализация (доведенная до предела «логика >
визуального») сомкнётся с «логикой общества» — стратеги­
ей государственной бюрократии? Подобная смычка кажется
невероятной: она слишком прекрасна, чтобы быть правдой.
Тем не менее она состоялась: это Бразилиа, творение Оскара
Нимейера. И не осталась незамеченной10. Пространство
Бразилиа — настолько точная проекция технократического
государственно-бюрократического общества, что выглядит
едва ли не насмешкой над ним.
Как мы уже знаем, редукции подвергаются и без того
редуцированные измерения евклидова пространства: оно 304
становится в буквальном смысле плоским, сводится к по­
верхности, к плану. Напомним операции (как связанные,
так и не связанные между собой), которые приводят к тако­
му уплощению: тот, кто видит и умеет только видеть; тот,
кто чертит и умеет лишь проводить линии на листе бумаги;
тот, кто передвигается и способен передвигаться лишь на
машине,— все они так или иначе калечат пространство, ре­
жут его на куски. Их действия дополняют друг друга: взгляд
водителя машины нацелен на ориентирова- 10
Н и е И ВИДИТ ЛИШЬ ТО, ЧТО с л у ж и т е м у О р и е н т и - С м.: Jencks
Ch. Architecture
р а м и ; ОН В о с п р и н и м а е т ТОЛЬКО СВОЙ м а р ш р у т 2000: Predictions and Methods.
Toronto:
(В М а т е р и а л ь н о м , м е х а н и з и р о в а н н о м , теХНИЧе- Thomson Publishing,
ском виде) и только с точки зрения полезной
функциональности — скорости, читабельности, доступно­
сти. Впрочем, тот, кто умеет только видеть, в итоге не видит
почти ничего. Чтение пространства, созданного специально
ради читабельности — «чистой» и иллюзорной транспарент­
ности,— в некотором роде сродни плеоназму; неудивитель­
но, что на следующем этапе оно воспринимается как плод
внутренне связной деятельности и, более того, как отправ­
ная точка убедительного, ибо когерентного дискурса. Как
мы попытались показать, эффект прозрачности, столь ми­
лый сердцу любителей простой логики, служит, быть мо­
жет, главной ловушкой и источником ловушек. Благодаря
ему пространство определяется восприятием абстрактно­
го субъекта, например водителя автомобиля, наделенного
коллективным здравым смыслом, способностью читать до­
рожные знаки и единственным органом — глазом, который
служит для перемещения в поле видимости. Пространство
тем самым являет себя только в редуцированном виде. Объ­
ем заменяется поверхностью, а целое — визуальными ука­
зателями, расположенными вдоль установленных марш­
рутов, которые заранее проложены на «плане». В самый
момент формирования пространства происходит стран­
ное — и не поддающееся осмыслению — смешение между
ним и его поверхностью, причем последняя обусловлива­
ет его абстрактность, придает ему физическое, наполовину
фиктивное, наполовину реальное существование. Абстракт­
ное пространство превращается в симулякр пространства
полного (того, что было наполненным в природе и в исто­
рии). Перемещение в нем (прогулка, блуждание) становит­
ся переживаемой, жестовои имитацией прежней городской
деятельности, встреч, движения среди конкретно существу­
ющих предметов и людей.
Так может ли «субъект», сам обреченный на абстрак­
цию, избежать распыления пространства на изображения,
знаки, связные и бессвязные источники информации? Для
мыслящего «субъекта» пространство предстает зеркалом, 305
однако сам «субъект», как у Льюиса Кэрролла, попадает
в Зазеркалье, становясь переживаемой абстракцией.

v. 13
В процессе становления абстрактного пространства совер­
шается еще одна подмена, не менее важная, чем перечис­
ленные выше: подмена места жительства жилищной средой;
последнюю отличает абстрактная функциональность. Го­
сподствующие классы завладевают абстрактным простран­
ством по мере его формирования (которое является ре­
зультатом их политической деятельности, но не совпадает
с ней); они применяют его как орудие власти, но не забы­
вают и о других способах его использования: организации
производства и средств производства, извлечении прибыли.
Поэзия, заключенная в слове жительство («...Поэ­
тически жительствует человек на этой земле», — говорит
Гельдерлин), не отменяет того факта, что на протяжении
столетий оно имело смысл только применительно к аристо­
кратии. Архитектор возводил религиозные здания, двор­
цы и крепости, состоя на службе «сильных мира сего», дво­
рян и духовенства. Особняк, жилище клонящейся к упадку
аристократии, которой вскоре будет подражать (крупная)
буржуазия, требует роскошных, пышных покоев, располо­
женных, однако, в стороне от проходных мест: улицы, пло- *
щади, проспекта. Комнаты выходят окнами на парадный Ξ
двор. Аристократ не желает видеть и не хочет, чтобы виде- α
ли его,—разве что на торжественных церемониях. Он само- о
достаточен. Поэтому главное во дворце или особняке — его с
внутренняя планировка. При всем его великолепии в нем оm
сохраняется нечто органическое, природное; этим он и при- s
влекателен. Фасад имеет второстепенное, побочное значе- α
о
ние; нередко он отсутствует. Его заменяет строгий мону- ms
ментальный портик, парадное крыльцо, выходящее во двор. £
α
Во внутреннем пространстве хлопочут домочадцы; господи- с
на окружают свои — жена, дети, ближняя и дальняя родня, —
в свою очередь, окруженные прислугой. Уединения нет, оно
не имеет смысла. Места уединения придумала буржуазия
и обуржуазившееся дворянство одновременно с фасадом.
Тем не менее «службы», конюшни, кухни строго отделены
от помещений, где живут господа, чья гордыня, надмен­
ность, потребности и желания распространяются на при­
своенные ими локусы.
Буржуазное жилище берет дворянский особняк за об­
разец, но подражание немедленно обнажает совершенно
иное наполнение пространства. Парадные комнаты — гости­
ная, столовая, курительная, игровая зала —служат предме­
том неусыпных забот: пышное убранство, меблировка. Они
расположены иначе, нежели в аристократическом доме; они
смотрят на улицу—дверями, окнами, балконами. На пер­
вый план уже выходит зримое, визуальное. Фасад, украшен­
ный скульптурами, балясинами, лепниной, предназначен­
ный для того, чтобы быть увиденным и видеть окружающее,
выстраивается вокруг балконов. Линия смежных фасадов
обеспечивает непрерывную протяженность улицы, кото­
рая уже редуцирована к проходной функции. Однако пока
она еще очень важна. Вычерчивая фасад и тщательно отде­
лывая его, архитектор оживляет улицу и создает городское
пространство. Расположение улиц и проспектов, площадей
и парков еще подчинено рационалистической перспекти­
ве. Пространство уже лишается органичности, но сохраня­
ет определенное единство. Буржуазный жилой дом пока не
превратился в коробку. Что же касается «функций» (еды
и питья, сна и занятий любовью), то они уходят вглубь. Их
строго осуждают, считают грубыми и вульгарными и ссы­
лают на задворки дома: на кухни, в ванные, ватерклозеты,
спальни, зачастую расположенные вдоль или в конце тем­
ного коридора или выходящие в маленький мрачный дво­
рик. Коротко говоря, в рамках господствующего отношения
«внешнее-внутреннее» предпочтение отдается внешнему.
Эрос исчезает, причем парадоксальным образом: в двусмыс­
ленном интимном, личном пространстве гостиных и осо­
бых скрытых комнат. Психоанализ пространства показыва­
ет, что в буржуазном пространстве действует фильтрация
эротики, вытеснение «похоти», цензурирование и цензура.
Слуги же, челядь, живут наверху, под самой крышей. Жилое
пространство есть царство торжественного морализма (не­
ведомого аристократии), семьи и супружества — гениталь-
ности,—красиво именуемых «личной жизнью» и «уютом».
Внешнее берет верх в отношениях «внутреннее-внешнее»,
потому что только оно имеет значение: то, что видно и что
выставлено напоказ. Однако ценность внутреннего, в ко­
тором умирает Эрос, обманчивым образом повышается.
Плотные шторы обособляют внутреннее от внешнего, от­
деляют балкон от гостиной, хранят «личное» и обозначают
его. Иногда шторы раздвигают, и тогда фасад залит светом:
в доме праздник. С другой стороны (и для других) ансамбль
дополняется тем, что именуют «предметами искусства»,
иногда живописными или скульптурными ню, накладыва­
ющими на него «печать» природы или разврата,—дабы вер­
нее отбросить подальше и то и другое.
Переживание пространства также является предме­
том теоретического анализа. Конечно, было бы слишком
тривиально сделать акцент на повседневном пережива- 307
нии и перенести его непосредственно в теорию. Описывая
«вред» лифта, который, позволив людям зажиточным по­
падать на верхние этажи многоэтажных зданий, разорвал
при этом связи, возникающие благодаря лестнице и лест­
ничной площадке, мы далеко не уйдем. Но теория не долж­
на выносить за скобки переживание ради утверждения по­
нятий. Напротив: переживание входит в теорию, снимая
разделение (но не различие, разграничение) между осмыс­
лением и жизнью. Анализ обуржуазившегося пространства
подтверждает теорию абстрактного пространства. Более
того, объединяя переживание и осмысление, он выявля­
ет содержание абстракции и тем самым устраняет границу
между чувственным и теоретическим. Когда чувства стано­
вятся теоретиками, теория раскрывает смысл чувственного.
«Восходящий» капитализм, капитализм «прекрас­
ной эпохи» (с конкуренцией, великолепной нормой при­
были и слепым, но быстрым накоплением), для начала, как
известно, произвел для рабочего класса многочисленные
трущобы на периферии. Очень скоро пространство здания
с традиционными внутренними отношениями — буржуазия
внизу, рабочие и слуги в мансардах — оказалось уничтоже­
но. Трущобы были вынесены на периферию, в пригороды,
а с ними и комнатушки, расположенные сначала в темном
коридоре, на заднем дворе, иногда в подвале. Это — «пре­
красная эпоха» буржуазии.
Именно тогда сложилась жилищная среда с ее корре­
лятами: минимальной жилой площадью, качество которой ш
оценивается количественно, блоками и дистанциями; так- ι
же минимальной инфраструктурой и запрограммирован- α
ной окружающей средой. На самом деле с помощью таких о
приблизительных расчетов определяется не что иное, как с
нижний порог допустимого. Впоследствии, в XX веке, трущо- о
бы постепенно исчезают. В пригородном пространстве воз- s
никают коттеджи и «строительные комплексы», контраст g.
между которыми не уступает контрасту между богатыми S
домами и лачугами бедняков. Тем не менее опыт «прожи- £
точного минимума» оказался полезным. Коттеджи и но- ^
вые поселки близки к нижнему порогу общежития, за которым >
выживание становится невозможным, ибо любая обще­
ственная жизнь сходит на нет. Пространство, подчиненное
глобальной стратегии и единой власти, тем не менее раз­
деляется внутренними незримыми границами. Границы
пролегают не только между уровнями—локальным, регио­
нальным, национальным, мировым. Они обозначают те
зоны, где люди, чтобы выжить, вынуждены ограничить­
ся «наипростейшим выражением», свестись к «мини­
мальному общему знаменателю»,—и зоны, где люди мо­
гут расположиться с комфортом, где они обладают главной
роскошью, временем и пространством. «Границы» —слиш­
ком слабое слово, и оно скрывает суть. Скажем так: линии
разлома гомогенности, из которых вырисовываются весьма
сложные, хотя и невидимые глазу, истинные конфигурации
«реального» социального пространства.
Широко распространенное представление об иерар­
хии уровней, упорядоченных измерений и переменных,
скрывает эту реальность. Оно подменяет конкретное отно­
шение «гомогенное-разбитое» логической импликаци­
ей, формальной конъюнкцией-дизъюнкцией. О простран­
стве рассуждают так, словно оно более или менее органично
«организует» входящие в него элементы — блоки и планы,
компоновку и плотность заселения, (формальную) морфо­
логию и функциональность, урбанизацию и архитектуру.
Дискурс о пространстве описывает то, что видят глаза с куда
более серьезным врожденным дефектом, чем близорукость
или астигматизм: такой дискурс утаивает смысл реально­
сти. Он покрывает его слоем идеологических искажений,
которые выглядят, напротив, внеидеологическими (лежа­
щими по ту сторону идеологии). Каких искажений? Эстети­
ки и эстетизма, рациональности и рационализма.
Классический (картезианский) рационализм по ви­
димости опирается на административные деления и раз­
граничения пространства. Зонирование, то есть именно
фрагментация, дробление, разделение в пределах бюро­
кратически установленной единицы, путают со способно­
стью к рациональному различению. Распределение функ­
ций, сопровождающееся их рассеянным проецированием
«на местность», смешивают с анализом, учитывающим раз­
личия. Такая рациональность фактически совмещается
с морально-политическим порядком; считается, будто сила,
устанавливающая условия, определяющая социально-эко­
номическую принадлежность, происходит прямиком от
Логоса, то есть от рационального «консенсуса». Классиче­
ский рационализм обостряется, превращаясь в рациона­
лизм технологический и технократический. И в результа­
те становится собственной противоположностью: абсурдом
распыленной реальности. Государственно-бюрократиче­
ский порядок, прикрытие государственного капитализ­
ма (если не государственного социализма), одновременно
и реализуется «на местности», и маскируется на ней. Его
образ расплывается в прозрачной ауре функциональной
и структурной читабельности. Единство (государственных)
интересов скрывает и вбирает в себя множество админи­
стративных границ, соположенных, накладывающихся друг
на друга фрагментов: своеобразная мозаика, каждый кусо­
чек которой соответствует определенной «операции» (до­
статочно вспомнить все эти «зоны предполагаемого бла- 309
гоустройства», «зоны согласованной планировки», «зоны
первоочередной урбанизации» и т. п.).
Абстрактное пространство по сути своей исключи­
тельно репрессивно; однако проявляется это свойство осо­
бенно хитроумным, ибо множественным образом. Им­
манентное ему подавление выражается то в редукции, то
в (функциональной) локализации, то в иерархичности
и в сегрегации, то в искусстве. Смотреть (издали), созер­
цать (то, что было выделено), формировать «точки зрения»
и «перспективы» (в лучшем случае) — все эти подходы пре­
вращают результаты стратегии в эстетические объекты. Та­
кие предметы искусства, как правило абстрактного, то есть
нефигуративного, играют роль фигур-статистов: они слу­
жат прекрасным обозначением «окружающего» простран­
ства, убивающего окружающую среду. Их роль полностью
соответствует урбанизму макетов и генеральных планов, до­
полняющему урбанизм канализаций и свалок: взгляд твор­
ца—ложнопроницательный взор, не ведающий ни соци­
альной практики «пользователей», ни идеологии, которую
несет он сам, —сосредоточен на «объемах», по собственному
усмотрению и к собственному удовольствию. Что нимало
не мешает ему (и даже наоборот) задавать зрелище в целом,
формировать единство, в которое любой ценой включаются
запрограммированные фрагменты.

о
m

v. 14
Раскол пространства порождает конфликт, когда два обо- о
собленных содержания стремятся, каждое со своей сто- с
роны, обрести некую форму (организацию). Рассмотрим о
предприятие и его пространство. Во многих случаях пред- s
приятие окружает себя, выделяет из себя служебную агло- g.
мерацию: шахтерский поселок, деревню, иногда город во- S
круг завода. Агломерация оказывается под абсолютным £
контролем предприятия, то есть его руководства (капита- ^
листов). Вследствие этого рабочие во многом утрачивают >
статус свободных трудящихся, «пролетариев» в марксист­
ском смысле: тех, кто располагает своим временем, за вы­
четом времени труда, отданного капиталисту, который по­
купает рабочую силу (а не самого трудящегося человека как
физическое и личностное существо). Поскольку капитали­
стические предприятия создают островки полнейшей зави­
симости, кабального подчинения трудящихся, эти островки
обособляются внутри пространства «свободы» — простран­
ства свободных личностей и самого капитала (торгово­
го и промышленного). Но так как эти островки стремятся
сомкнуться, они образуют ткань, подчиненную тотали­
тарному капитализму (соединяющему в себе экономику
и политику).
Пространство большого города не поддается осмыс­
лению по образцу предприятия (именно поэтому нельзя
управлять городом по этой модели, даже осмысляя его как
крупное предприятие). Для такого пространства статус «сво­
бодного» (в абстрактно-философском смысле слова, со все­
ми необходимыми оговорками и ограничениями) трудя­
щегося является правилом; он позволяет рабочим жить
в городе совместно с другими классами. Социальное разде­
ление труда здесь господствует над разделением техниче­
ским. Только так город обеспечивает воспроизводство рабо­
чей силы и воспроизводство производственных отношений,
а также общий доступ к различным рынкам (прежде всего
к рынку потребительских благ). Это входит в его функции.
Иначе говоря, свобода порождает противоречия, являющиеся
также противоречиями пространства. Предприятие тяготе­
ет к тоталитарному (авторитарному, фашистскому по своей
природе) обществу. Тогда как городское начало, несмотря
на насилие или с его помощью, поддерживает определен­
ную демократию (разумеется, ограниченную).

v. 15
Значения абстрактного пространства состоят в запретах,
а также побуждениях и стимулах (за исключением сферы
потребления). Запрет как негативная, если можно так вы­
разиться, основа общественного порядка одерживает в нем
полную победу. Символом этого основополагающего подав­
ления служит предмет, доступный для взгляда, но недо­
ступный для использования,— как, например, в музее или
в витрине магазина. Множество городских маршрутов на­
чинаются с пассивного и, как правило, «бессознательного»
приятия какого-либо запрета и связанной с ним неловкости
(вход в церковь, в офис, в «общественное» здание, в «не­
привычное» место и т.д.). Большинство запретов невиди­
мы. Решетки и сетки, материальные преграды и рвы—лишь
предельный случай разделения. Элитные здания, красивые
кварталы, места «для избранных» защищены от незваных
гостей более абстрактными знаками и означаемыми. За­
прет есть изнанка и оболочка собственности, негативного
присвоения пространства в режиме частной собственности.
Пространство делится на локусы предписанные (оз­
наченные, специализированные) и локусы запретные (для
той или иной группы населения). Оно распадается на про- 311
странства, отведенные для труда и для досуга, на простран­
ства дневные и ночные. Тело, секс, удовольствие обретают
(ментальное и социальное) бытие только под вечер, ког­
да снимаются запреты, действующие в течение дня, в ходе
«нормальной» деятельности. Они получают свое вторичное,
производное существование по ночам и в специально отве­
денных местах (в Париже ими когда-то были окрестности
площади Пигаль и Монмартра, позднее — квартал Монпар-
нас и Елисейские Поля), однако сводятся к зрелищу и утон­
ченному орудию эксплуатации. На это время и в этих локу-
сах пол, казалось бы, полностью восстанавливается в правах.
Но право у него только одно — выставлять себя на обозре­
ние за наличный расчет. Разрыв пространства усиливается:
«праздничные» кварталы по вечерам залиты светом, тогда
как кварталы «деловые» погружаются в пустоту и смерть.
По ночам, в ярком свете, запреты дают возможность для их
весьма прибыльного псевдопреодоления.

V. 16
На чем держится это «гомогенное и дробное» простран­
ство? Как оно сохраняется при одновременном наличии
обеих этих черт, формально несовместимых? Как два эти
атрибута, «несовместимые» с логической точки зрения,
могут сочетаться между собой, образовывать не распада- шо
ющееся «целое», способное даже служить местом приложе- ι
ния различных стратегий? α
Вопрос этот уже ставился в несколько ином плане, о
и ответ на него был дан, но его стоит рассмотреть еще раз. с
Ответ лежит не в пространстве как таковом — пространстве о
как вещи или совокупности вещей, фактов или последова- s
тельностей фактов, как «среде» или «окружающей среде». ш
Q.
Искать его в этой плоскости — значит вернуться к идее ней- 2
трального пространства, предсуществующего и внеполож- £
ного социальной практике, то есть ментального и фетиши­ α
зируемого (объективируемого) в качестве такового. Только
действие может удерживать и поддерживать вместе отдель­
ные фрагменты гомогенного целого. Только действие мо­
жет скрепить рассеянное, подобно тому как сжатый кулак
удерживает песок.
 Политическая власть и политическая деятельность ее
административного аппарата не могут быть осмыслены ни
как «субстанции», ни как «чистые формы». Они способ­
ны использовать любые реальности и любые формы. Ил­
люзорная прозрачность пространства есть в конечном сче­
те транспарентность власти, которая проявляется в том, что
она удерживает, но и прячется за тем, что удерживает. Это
акт политической власти, ибо именно она вызывает фраг­
ментацию, держа ее под контролем — и чтобы держать ее
под контролем. Фрагментация (дисперсия, сегрегация, раз­
граничение, локализация) может выходить за рамки власти,
которая сохраняется лишь за счет своего усиления. Подоб­
ным порочным кругом — циклом «давление-подавление-
репрессии» — объясняется все более жесткий характер по­
литической власти, где бы она ни осуществлялась. Поэтому
государственно-политическая власть становится вездесу­
щей: она присутствует более или менее всюду, где-то в раз­
мытом, где-то в концентрированном виде, подобно власти
божества во всех религиях и теологиях. Пространство по­
зволяет интегрировать экономику в политику. «Централь­
ные» зоны излучают во всех направлениях «культурные»,
идеологические и иные влияния. Политическая власть как
таковая, в качестве политической власти, не производит
пространства; но она воспроизводит его как место и среду
воспроизводства (порученных ей) социальных отношений.
В пространстве власти власть не проявляется как та­
ковая; она скрывается за «организацией пространства».
Она сокращает, изымает, вычищает. Что именно? Все, что ей
противостоит, действуя с помощью присущего ей насилия;
а когда латентного насилия оказывается недостаточно, она
переходит к насилию открытому.

v. 17
Пришло время уточнить место нашего замысла относитель­
но мысли Маркса, а также политической экономии как на­
уки и критики политической экономии как идеологии.
Только восстановив мысль Маркса во всей ее полно­
те и целостности, мы получаем возможность дистанциро­
ваться от нее, рассматривать ее как отправную, а не конеч­
ную точку, не как завершение. Иными словами, ее следует
рассматривать как один из моментов теории, а не как дог­
му, окончательную теорию. Сегодня (повторим еще раз) мы
должны избегать двух заблуждений, двух иллюзий. В рам­
ках первой иллюзии марксизм рассматривается как система,
которую пытаются ввести в сферу сложившегося знания и,
как следствие, подчинить критериям эпистемологии. Дру­
гой подход состоит в попытках уничтожить мысль Маркса
под видом ее радикальной критики, опровержения, распро­
страняющегося на сами п р и н ц и п ы опровержения. Первая
иллюзия строится на авторитете абсолютного знания: на
допущении идеи (исторически восходящей к Гегелю) о су- 313
ществовании подобного знания, относящегося к «реально­
сти», также установленной раз и навсегда. Вторая — это го­
ловокружительное разрушение и саморазрушение, в основе
которого л е ж и т идея, будто подкоп под основы знания уни­
чтожает «реальность». Не следует л и сегодня рассматривать
марксизм по аналогии с тем, как физика, основанная на тео­
рии относительности, рассматривает ф и з и к у Ньютона,—то
есть как момент в развитии мысли, необходимый не только
с точки зрения исторического генезиса и педагогического
изложения, но имманентно, сущностно? Вопрос о политиче­
ском разрыве (прерывности) между (гегелевской) теорией го­
сударства и радикальной (марксистской) критикой государ­
ства в данном случае остается открытым.
Сегодня мы можем воссоздать весь путь, пройденный
политической экономией от зарождения к упадку, включая
и его вершину— наследие Маркса. Ее короткая и драматич­
ная история неотделима от так называемой экономической
«реальности», то есть от роста производительных сил (пер­
вичного накопления капитала). Закат экономической мыс­
л и начинается вместе с трудностями экономического ро­
ста и проблемами идеологии, которая дает ему обоснование
и стимулирует его: вместе с появлением политического эм­
пиризма и прагматических решений, предложенных в от­
вет на проблемы роста.
Прежде чем перейти к этой истории, следует уточнить
некоторые понятия — например, понятие общественного труда,
предложенное великими английскими мыслителями и по- S
лучившее развитие прежде всего у Гегеля и Маркса. Понятие ι
общественного труда проделало сложный путь. Как понятие, S.
так и сама реалия возникли вместе с зарождением промыш- о
ленности; несмотря на усиленное противодействие, они не с
только утвердились, но и выдвинулись в центр как для тео- о
рии, так и для практики, как в науке, так и в обществе. Про- s
изводительный (промышленный) труд как реальность, как S.
понятие, как идеология породил нравственные и художе- 2
ственные «ценности». Производство и производительность, g
наряду с социальными причинами, легли в основу понима- £
ния мира, связанного с философией истории и с восходящей >
наукой — политической экономией. Затем это понимание
морально устарело. Ценности и понятия, восходящие к тру­
ду, обветшали. Политическая экономия как теория роста,
предлагающая модели развития, распалась.
 Нечто аналогичное происходило уже в середине
XIX века; но тогда новое ускорение политэкономии придал
Маркс — неожиданным и непонятным для специалистов
по экономике способом: добавив к ней ее критику в рам­
ках глобальной концепции (времени, истории, социальной
практики). Сегодня эта схема хорошо — и даже слишком хо­
рошо известна. Заложенное в ней творческое (кто-то скажет
«производительное»; почему бы и нет?) начало оказалось ос­
лаблено. Творческое начало проявляется в тот момент, ког­
да понятия нарушают господствующие тенденции, и вплоть
до момента, когда они вбирают эти тенденции в себя, вклю­
чаясь в сферу знания, общего достояния, культуры и педа­
гогики. Так же обстояло дело с Марксом и марксизмом. Тем
не менее эта схема сохранила сильные позиции. Нет знания
без критики знания и без критического знания. Политиче­
ская экономия как наука не является и не может являться
«позитивной» и только позитивной наукой; политическая
экономия есть также критика политической экономии (мы
имеем в виду критику экономики и политики, а также их
пресловутого единства или синтеза). Познание производ­
ства предполагает критический анализ производства, что
возвращает нас к понятию производственных отношений. Еди­
ножды сложившись, производственные отношения влияют
на расплывчатое целое, из которого они возникли,—обще­
ственный производительный труд, производство. Одновре­
менно складывается еще одно понятие, включающее в себя
понятие производственных отношений, но не совпадающее
с ним: способ производства. Связь между производственными
отношениями и способом производства раскрыта у Маркса
не полностью и разработана не вполне верно. Отсюда лаку­
на, которую попытались заполнить его последователи. На­
сколько они добились успеха—другой вопрос.
Какую роль играла и до сих пор играет в этом меха­
низме земля — как понятие и как реальность? Вначале, у фи­
зиократов, эта роль была определяющей, но вскоре земля,
казалось бы, утратила всякое значение. Сельское хозяйство
и сельскохозяйственный труд должны были вскоре исчез­
нуть, уступив место труду промышленному—как с коли­
чественной точки зрения (произведенное богатство), так
и с точки зрения качественной (потребности, удовлетво­
ряемые плодами земли); само земледелие могло и должно
было стать индустриальным. К тому же земля принадлежа­
ла определенному классу (аристократии, крупным землевла­
дельцам, феодалам). Казалось, буржуазии суждено истребить
этот класс или подчинить его себе, лишив всякого самостоя­
тельного значения. Наконец, последний пункт: город дол­
жен был вскоре подчинить себе деревню, подготавливая тем
самым конец (преодоление) противоречия между ними.
 Можно проследить, как колебалась мысль экономи­
стов (в том числе, разумеется, Мальтуса, а не только Рикар-
до и Маркса) в вопросе о земле, сельскохозяйственном тру­
де и продукте, о собственности на землю и земельной ренте,
о самой природе.
В «Капитале» Маркс намеревался проанализиро- 315
вать и описать капиталистический способ производства
и буржуазное общество в соответствии с бинарной (диа­
лектической) схемой: оппозицией «труд-капитал» и «бур­
жуазия-пролетариат»; что предполагает оппозицию
«прибыль-заработная плата». В этой полярной оппози­
ции — а также в конфликтном процессе, который она по­
зволяет формально изучить и, как следствие, интеллиги­
бельным образом сформулировать,—отсутствует третий
исторически сложившийся член: земля, класс
землевладельцев, земельная рента, сельское хо- сегодня ни для кого не се-
ЗЯЙСТВО Как таКОВОе. О б о б щ а я , МОЖНО Сказать: крет, что судьба марксизма не
только
Выдвижение На Первый
1
План Подобной бинар- х
не способствовала, но
- , и препятствовала любому стол-
НОИ ОППОЗИЦИИ КОНФЛИКТНОГО (дИЗЛеКТИЧеСКО- КНО вению, любой дискуссии
го) характера предполагает подчинение исто- и даже любому диалогу, затра-
рИИ ЭКОНОМИКе ( к а к реаЛЬНОСТИ И ПОНЯТИЮ) И, гивающему его болевые точ-
как следствие, растворение или поглощение ^ Ζ Τ = ^
ЭКОНОМИКОЙ Как таКОВОЙ МНОГОЧИСЛеННЫХ Об- На законное место (во Фран-
раЗОВанИЙ ( с р е д и П р о ч е г о — Г о р о д а ) , ОТНОСЯ- Ции, в Европе и во всем мире)
те
ЩИХСЯ К ИСТОрИЧеСКОМу
г
В р е м е н и , ТО еСТЬ П р е д - ° Р и ю земельной ренты ре-
« J. ~ шительно пресекались во имя
ШеСТВуЮЩИХ К а п и т а л и з м у . В р а м к а х ПОДОбнОИ м а р к с и з М а , который превра-
СХеМЫ П р о с т р а н с т в о СОЦИаЛЬНОЙ ПраКТИКИ Н е - тился в идеологию, в полити-
ческое
заметно; время играет ничтожную роль; сама °РУД ие в РУках аппарата.
же схема относится к абстрактному менталь­
ному пространству. Время сводится к мере общественного
труда.
Маркс, однако, быстро ощутил — и не мог не ощу­
тить, — что материал сопротивляется редукционистской ω
схеме (которую унаследовали в неизменности, еще усугубив, ι
вместо того чтобы скорректировать, многие «марксисты» о.
и все без исключения догматики) 11 . Откуда шло это сопро- о
тивление схеме? С самых разных сторон, и прежде всего от с
изучаемой реальности — самой земли. Н и собственность на о
землю, н и политическая роль землевладельцев, н и специ- s
фические черты сельскохозяйственного производства в ми- о.
ровом масштабе не исчезли. А следовательно, наряду с при- Sоm
былью и заработной платой сохранилась и земельная рента. Ο
Ι­

Более того, проблемы, связанные с земельными недрами о.

и их запасами, с земной поверхностью и с пространством п.
планеты, со временем приобретали все большее значение.
Именно поэтому «план» «Капитала» так необычен
и с трудом поддается восстановлению. Под конец у Маркса
вновь, и с еще большей силой, звучат рассуждения о земле
и собственности на землю; о собственности на недра, шахты
и горные породы, на водные и лесные ресурсы; о животно­
водстве, строительстве и застройке. В то же время порази­
тельно большое внимание уделяется теории ренты, хотя
она и осталась незавершенной. Наконец (и это главное),
Маркс предлагает трехчастную схему. Капиталистический 316
способ производства и буржуазное общество содержат не
два, а три элемента, три аспекта или «фактора»: земля (го­
спожа земля) — капитал (господин капитал) — и труд (трудя­
щиеся). Иными словами: ренты, прибыль, заработная плата.
Отношения между тремя этими членами еще нуждаются
в прояснении и толковании12. Три члена, подчеркнем еще
раз: три, а не два (заработная плата и капитал, буржуазия
и рабочий класс). Земля — это не только сельское хозяйство,
но и недра с их ресурсами. А также националь-
НОе Г о с у д а р с т в о , С в я з а н н о е С О п р е д е л е н н о й т е р - См. также: Lefebvre H. Le Droit
рИТОриеЙ. С л е д о в а т е л ь н о , И а б с о л ю т н а я ПОЛИ- à la ville. Paris: Anthropos, 1972.
Il: E s a c e et
тика и политическая стратегия. P Politique, P. 42 sq.;
г
„ и текст Маркса (Капитал. Т. III.
На этом кончается «Капитал». Почему Гл 48)
он не был завершен? Теперь мы начинаем по­
нимать причины его незавершенности; болезни Маркса по­
винны в ней лишь отчасти.
Сегодня необходимо вновь обратиться к этому образ­
цовому, пусть и неполному сочинению — не как к предпи­
санию, а как к источнику вопросов. Именно сегодня, ибо
капитализм и, шире, экономический рост могут сохра­
няться, лишь распространяясь на пространство в целом:
на землю (поглощая город и сельское хозяйство, что мож­
но было предвидеть уже в XIX веке, а кроме того, порождая
новые секторы экономики, в частности досуг); на недра, то
есть ресурсы, скрытые в глубинах морей и суши, в энергии,
в сырье; наконец, на то, что можно назвать надземным про­
странством, то есть на объемы, высотные строения, на про­
странство гор и других планет. Пространство, земля и ее по­
верхность, не исчезли, не были поглощены промышленным
производством; напротив: они интегрировались в капита­
лизм и выступают как особые, расширяющиеся элементы
или функции. Активно расширяющиеся: вызывающие ска­
чок производительных сил, новые модальности производ­
ства, но в рамках капиталистического способа производства
и капиталистических производственных отношений; иначе
говоря, это расширение (производства, производительных
сил) сопровождается опять-таки воспроизводством производ­
ственных отношений, с которым так или иначе связаны как
захват всего предсуществующего пространства, так и про­
изводство нового пространства. Капитализм не только за­
владел целиком всем предшествующим ему пространством,
всей Землей, но и стремится произвести новое, собственное
пространство. Каким образом? Путем урбанизации и с ее
помощью, под давлением мирового рынка. Под действием
закона воспроизводимости и повторяемости, сводя на нет
различия в пространстве и во времени, уничтожая природу
и природное время. Нет л и опасности, что экономика, фе­
тишизируемая в рамках мирового рынка, и обусловленное 317
ею пространство, возведенная в абсолют политика уничто­
жат собственную основу — землю, пространство, город и де­
ревню? И, как следствие, самоуничтожатся?
Некоторые новые противоречия, порожденные рас­
пространением капитализма на пространство, породили
ряд репрезентаций, быстро получивших самое широкое рас­
пространение. Репрезентации эти извращают и замалчива­
ют проблемы (проблематику пространства); они скрывают
именно противоречия. Возьмем загрязнение среды. Оно су­
ществовало во все времена; группы людей, деревни и горо­
да всегда сбрасывали в природу свои отходы и мусор; однако
симбиоз (обмен энергией и материалами) природы и обще­
ства сильно изменился, а возможно, и распался. Именно это
выражает (и скрывает) выражение «загрязнение окружа­
ющей среды», метафора самых обычных явлений — нечистот,
дыма и т. п. Понятие «окружающая среда» — это типичная
метонимия: переход от части (фрагмента пространства, бо­
лее или менее плотно заполненного предметами и знаками,
ф у н к ц и я м и и структурами) к пустому целому, определяемо­
му как нейтральная, пассивная «среда». Окружающая кого?
Или что? Эти насущные вопросы остаются без ответа.
Нам показалось уместным повторить здесь замечания,
уже сделанные в другой работе. Почему? Потому что идео­
логию продолжают наделять магическим происхождением
и магической силой. Буржуазная идеология, простое «зер­
кальное» отражение реальности, якобы обладает способно­
стью воспроизводить эту реальность и ее производственные ω
отношения. Каким образом? Затушевывая противоречия? ι
Да; но также, вопреки зеркальности, выводя на поверхность на- о.
ц и ю и национализм. Весь абсурд псевдотеории становит- о
ся ясен, если внимательно приглядеться к тому, что именно с
она будто бы объясняет, обходя стороной исторический мо- о
мент (генезис национальных государств). В троичной тео- s
р и и Маркса идеология и политическая практика неразрыв- о.
но связаны. Власть удерживает вместе и воспроизводит по S
отдельности (соединяя и разделяя, в рамках к о н ъ ю н к ц и и - £
дизъюнкции) Землю, Труд, Капитал. £
Позднейший продуктивизм не уловил значения >
и смысла к р и т и к и политической экономии у Маркса.
Маркс критикует само понятие политической экономии
как науки. Наука претендует на роль познания производ­
ства и производительных сил. Подобные утверждения
и действия экономистов — мистификация читателей и са­
мих себя. Что они описывают? Условия дефицита и палли­
ативные меры. Они прямо или косвенно, цинично или ли­
цемерно проповедуют аскетизм. Задолго до XVI века, быть
может, в глубине Средних веков, а может, еще раньше, во
времена упадка Рима и зарождения иудеохристианства, за- 318
падное общество сделало выбор в пользу накопления, а не
жизни. Оно породило разрыв, терзающее его драматическое
противоречие между наслаждением и экономией. По про­
шествии многих веков политическая экономия рациона­
лизирует этот скрытый во тьме времен основополагающий
выбор. Она рождается как наука, когда в социальной прак­
тике берет верх экономика: стремление к накоплению ради
и с помощью прибыли, ради расширенного накопления.
Кто же такие экономисты, согласно *
М а р к с у ? П о б о р Н И К И (оТНОСИТеЛЬНОЙ) НИЩе- «Высший закон —
ТЫ, п е р е х о д а ОТ архаичеСКОГО д е ф и ц и т а К ВОЗ- высшая несправедливость».
можному изобилию. Они изучают случаи этого
(относительного) дефицита и способствуют несправедли­
вому распределению «благ». Их псевдонаука идеологич-
на по сути своей; она содержит в себе и прикрывает опре­
деленную практику. Экономисты познают дефицит как
таковой; они представляют собой не его выражение, но кон­
кретное, хотя и слабо разработанное сознание недостатков
производства. По Марксу, именно в этом состоит смысл по­
литической экономии. Вернее, экономия является поли­
тической в этом смысле. Она позволяет государственным
деятелям, политической власти распределять нищету. Кон­
кретные производственные отношения порождают распре­
деление, потребление. «Распределение» происходит под
вывеской свободы, равенства — и даже братства и справед­
ливости. Закон кодифицирует его правила. «Summum jus,
summa injuria»*. Право, правосудие оформляют несправед­
ливость, а равенство прикрывает неравенство, которое от
этого не перестает быть вопиющим, но становится еще бо­
лее непреодолимым.
Намеренно или невольно, сознательно или бессо­
знательно экономисты довершают (стихийное, слепое)
действие закона стоимости, а именно распределение по
отраслям промышленности в (национальном) простран­
стве рабочей силы и производственных мощностей, кото­
рыми располагает данное конкретное общество (англий­
ское, французское),—внутри капиталистического способа
производства и государства, его контролирующего. В этом
смысле экономисты выстраивают абстрактное простран­
ство — или несколько абстрактных пространств, — поме­
щая в него предлагаемые ими модели «гармоничного» ро­
ста. Во времена Маркса именно это (несколько более грубо)
проделывал Бастиа. Они не способны перейти от менталь­
ного пространства, пространства моделей, к пространству
социальному. Управление обществом, в которое они долгое
время вносили немалый вклад, было тем самым ориенти­
ровано на рост (на расширенное накопление), но под кон­
тролем буржуазии; производственные отношения при этом 319
в основном сохранялись, а главное, негативные аспекты си­
туации представлялись как позитивные и конструктивные.
На протяжении этого периода любые отсылки
к «природным благам», к «стихиям» (воде, воздуху, свету,
пространству) преследовали одну-единственную цель — ис­
ключить их из политической экономии; в силу своего изо­
билия они лишены меновой стоимости; их «использова­
ние» не имеет стоимости; они не являются результатом
общественного труда; их не производят.
Что же произошло в последующую эпоху? Что проис­
ходит сегодня? Некоторые блага, бывшие в свое время де­
фицитными, теперь имеются в (относительном) изобилии,
и наоборот. В силу этого смещается, но, так сказать, вновь
растет в цене потребительная стоимость, значение кото­
рой долгое время заслоняла меновая стоимость. Хлеб, не­
когда служивший в Европе символом пищи, драгоценно­
сти, самого труда («Хлеб наш насущный даждь нам днесь»,
«В поте лица своего будешь добывать хлеб свой»), утратил
свои символические свойства. Для крупных стран, облада­
ющих индустриальным сельским хозяйством, долгое время
было характерно постоянное перепроизводство, то скрытое,
то явное: складирование зерна, дотируемые или недотиру-
емые ограничения посевных площадей и т.д. Что нимало
не препятствовало страданиям миллионов и сотен миллио­
нов жителей слаборазвитых стран, страдавших от недостат­
ка продовольствия, если не просто от голода. Так же обстоит
дело со многими предметами бытового назначения в круп- ω
ных промышленно развитых странах. Сегодня ни для кого ι
не секрет, что их моральное старение организовано сверху, S.
что расточительство несет экономическую функцию, что о
мода, равно как и «культура», играет значительную роль с
в функциональном потреблении, которое структурирова- о
но как таковое. Отсюда—угасание политической экономии. s
Что идет ей на смену? Изучение рынка, маркетинг, рекла- S.
ма, манипуляция потребностями, прогнозирование инве- S
стиций исследовательскими фирмами и т. п. Практика ма- g
нипулирования (прекрасно согласующаяся с политической £
пропагандой) может обходиться и без «науки», и без идео- >
логии. Манипулирование людьми требует не столько по­
знания, сколько информации.
В согласии с диалектикой, новое (относительное)
изобилие промышленных продуктов в так называемом
обществе потребления сопровождается обратным явле­
нием — новым дефицитом. Этот диалектический процесс
как таковой еще не проанализирован и не описан: его за­
слоняют категории, выдвинутые на передний план (вред­
ные воздействия на «окружающую среду», ее загрязнение,
экосистемы, уничтожение природы, исчерпание сырьевых
ресурсов и т. п.). Категории эти служат идеологическим
алиби. «Новый дефицит» распространяется вширь, соз­
давая опасность весьма необычного кризиса (или кризи­
сов). «Природные» блага, которые прежде имелись в изо­
билии и не имели стоимости, ибо не являлись продуктами,
становятся редкостью. Их ценность возрастает. Их следу­
ет производить; тем самым они приобретают уже не толь­
ко потребительную, но и меновую стоимость. Это «элемен­
тарные» блага, ибо они состоят из «природных элементов».
В новейших урбанистических проектах, предусматрива­
ющих применение самой современной техники, продук­
том является все: воздух, свет, вода, сама почва. Все искус­
ственно и «усовершенствованно»; природа исчезает, от нее
остается лишь несколько знаков и символов; да и через эти
символы она всего лишь «воспроизведена». Городское про­
странство отделяется от пространства природы, но творит
пространство заново, опираясь на производственные мощ­
ности. Природное пространство, по крайней мере в опреде­
ленных социально-экономических условиях, превращается
в дефицитное благо. И наоборот, дефицит делается про­
странственным, локализуется. Редким становится все, что
тесно связано с Землей, —земельные ресурсы, недра (нефть),
надземные блага (воздух, свет, объемы и т. д.),—и то, что от
нее зависит: производство растений и животных, энергии.
«Элементы», лишенные природных детермина­
ций, в том числе ландшафта и местоположения, включены
в «пространства-оболочки», которые становятся социаль­
ными элементами пространства. Они приобретают стои­
мость (потребительную и меновую), ибо их уже невозможно
напрямую черпать из неиссякаемого кладезя природы. Раз­
ве это требование, эти современные процессы менее важны,
чем вероятное (впрочем, в далеком будущем) истощение
промышленных запасов полезных ископаемых и пр.? Для
промышленного производства обычного типа долгое вре­
мя были характерны точечные отношения с пространством:
места добычи или источники сырья, месторасположение
предприятий, места сбыта. Более широкой пространствен­
ной реальностью обладали только сети товарооборота. Ког­
да же «элементы» производятся или воспроизводятся,
меняются сами отношения между производственной дея­
тельностью и пространством; они влияют на простран­
ство иначе: либо на предварительном этапе (это относится,
например, к воде и водным запасам), либо на выходе, на ко­
нечной стадии производственных операций (в городском
пространстве). И в промежутках.
Исчерпаемость природы и земли меняет слепую (иде­
ологическую) веру во всесилие абстракции, мысли и техни­
ки, политической власти и пространства, которое она по- 321
рождает—утверждает.
«Элементы» включаются в оборот (производство-
распределение-сбыт). Отныне они являются частью бо­
гатств, а следовательно, относятся к политической эконо­
мии. Остается л и она прежней, классической политической
экономией? Новые нехватки не гомологичны былому д е ф и ­
циту, прежде всего потому, что отношения с пространством
изменились. Эти нехватки чем дальше, тем в большей сте­
пени затрагивают пространство в целом; в пространстве,
куда поначалу точечно внедрилось промышленное про­
изводство и которое затем оказалось целиком занято рас­
ш и р я ю щ и м с я капитализмом и воспроизводством про­
изводственных отношений, внезапно проявляется новое
требование —требование производства или воспроизвод­
ства элементарных материалов (сырья, энергии). Что прои­
зойдет дальше? Какова будет роль нового требования: послу­
ж и т л и оно для капитализма стимулом и интегратором или
же станет в более или менее отдаленной перспективе де­
зинтегрирующим фактором?
Можно л и говорить о д е ф и ц и т е пространства в ге­
ометрическом или географическом смысле? Нет. Резервы
незанятых пространств по-прежнему необъятны; и если не­
которые общества (особенно в Азии) отмечены печатью от­
носительной нехватки пространства, то для других обществ,
наоборот, характерны огромные просторы, дающие возмож­
ность технической и демографической экспансии (в Аме­
рике). Пространство природы пока еще открыто со всех ω
сторон; технологии позволяют «строить» где угодно и что ι
угодно, как на дне моря, так и пустынях и в горах, а при не- о.
обходимости — и в межпланетном пространстве. о
Нехватка пространства имеет ярко выраженный со- с
циально-экономический характер; она наблюдается и про- о
является л и ш ь в определенных ареалах: в ближайшем s
окружении центров. Центры сохраняются в исторически о.
сложившихся центральных зонах, в старых городах, или S
располагаются за их пределами, в городах новых. g
Проблема центра вообще и городского центра в част- £
ности достаточно сложна. Ею проникнута насквозь вся >
проблематика пространства. Она касается не только соци­
ального, но и ментального пространства; она устанавливает
между н и м и отношения, преодолевающие прежние ф и л о ­
софские разделения, водоразделы и разграничения — между
субъектом и объектом, между интеллектуальным и матери­
альным (чувственным и интеллигибельным). Но она вводит
и новые разграничения и различия. В анализе абстрактно­
го пространства центр имеет математическое обоснование.
Любая «точка» есть точка накопления: вокруг нее нахо­
дится бесконечное множество точек. Без этого невозможна
континуальность пространства. Одновременно можно опи­
сать и проанализировать поверхность (преимущественно
квадратной формы) вокруг каждой точки, а также вариации
этой поверхности в зависимости от бесконечно малого из­
менения ее расстояния от точки центральной (ds2). То есть
каждый центр может быть понят двояко: как полный и пу­
стой, бесконечный и конечный.
Чтобы поставить вопрос и попытаться дать на него от­
вет, требуется прибегнуть к диалектическому методу. Но не
к методу Гегеля или Маркса, основанному на анализе исто­
рического времени и темпоральности. Идея диалектиче­
ского центра или диалектики центрального необходима
потому, что пространство сопряжено с диалектикой; ина­
че говоря, существуют противоречия пространства, которые
имплицируют-эксплицируют противоречия историческо­
го времени, но не сводятся к этим противоречиям. И нао­
борот, если понятие противоречия (актуального конфлик­
та) отличается от темпоральности и историчности, если оно
распространяется на пространство, то в центре может про­
исходить диалектический процесс. В рамках этого процесса
получают развитие логические характеристики (точечных)
центров.
В чем состоит этот диалектический процесс? Во-пер­
вых, центр (ментальный и социальный) определяется скоп­
лением и столкновением всего, что сосуществует в про­
странстве. Что же в нем сосуществует? Все, что можно
поименовать и пересчитать. Следовательно, центр есть фор­
ма, пустая сама по себе, но требующая содержимого: пред­
метов, природных или искусственных существ, вещей,
продуктов и произведений, знаков и символов, людей, дей­
ствий, ситуаций, практических отношений. В этом она
сближается с логической формой. Существует некая логи­
ка центра и центрального. Форма предполагает симультан-
ность и является ее результатом: одновременность «всего»,
что может быть объединено — а значит, может накапли­
ваться,—в едином мыслительном акте или акте социаль­
ном, в одной точке или вокруг этой точки. Общее понятие
центра связывает точечное с глобальным. В рамках того на­
правления современной мысли, какое было задано Ниц­
ше и затем развивалось многими теоретиками (в частно­
сти, Ж. Батаем), центр, очаг есть место жертвоприношения,
взрывного извержения накопленной энергии, стремящейся
растратить себя. Каждая эпоха, каждый способ производ­
ства, каждое отдельное общество порождает (производит)
свои центры: центр религиозный, политический, торговый,
культурный, промышленный и т. д. В каждом случае сле­
дует определить отношение между центром ментальным
и центром социальным. А также условия его конца: распада, 323
взрыва, раскола.
Центр смещается. Давно известно — и недавние ис­
следования (Ж.-П. Вернан) подтвердили и развили это по­
ложение,—что центр в греческих городах постоянно сдви­
гался: от полукруглой площади, где военачальники и воины
обсуждали свои походы и делили добычу, к городскому хра­
му; от храма к агоре, месту политических собраний (а за­
тем — месту торговли, наряду с прилегающими портиками
и галереями). Это предполагало сложные отношения между
городским пространством и временем (ритмами) городской
жизни. Так же обстоит дело в современном крупном горо­
де; можно кратко перечислить смещения парижского цен­
тра на протяжении XIX века: вначале Бульвары, затем Мон­
мартр, Монпарнас, Елисейские Поля и т. д.
Что нового принесло в этом смысле современное об­
щество? То, что центр стремится стать тотальным. Пред­
полагается (имплицитно или эксплицитно), что он
определяет собой высшую, политическую рациональность —
государственную, «городскую». Затем это пытаются обо­
сновать технические специалисты-управленцы, плани­
ровщики. Они отмахиваются от диалектики; центр со всей
присущей самому пространству жесткой силой выталки­
вает периферийные элементы. Центр или, вернее, центра­
лизация стремится стать и становится «тотализирующей»;
у нее нет иной философии, кроме сознательной или не­
осознанной стратегии. Невзирая на встречные тенденции —
как подрывные, так и допустимые (под разными названи- 2
ями: разуплотнение, смягчение),—центр сосредоточивает ι
в себе богатства, средства воздействия, знания, информа- 2.
цию, «культуру». Всё. Ко всем этим способностям и воз- о
можностям добавляется высшая власть, концентрат власти: с
принятие решений. Систему принятия решений именуют о
(ошибочно) системой рациональной. s
Центры всегда исчезали в ходе истории: смещались, g.
распадались, разрушались. Иногда они гибли из-за изли- 2
шеств, от перенасыщения; иногда — из-за своих недостатков, g
главный из которых, изгнание всего непокорного, оборачи- £
вается против них самих. Два этих процесса не исключают >
друг друга: Древний Рим изведал и насыщение, и натиск
периферии.
Взаимодействие «центр-периферия» в высшей сте­
пени сложно. В нем участвуют и логика, и диалектика в их
обоюдной обусловленности. Если мы исходим из (формаль­
ной или прикладной) логики, то удаляемся от диалектики.
Тем не менее обойти стороной противоречия не удается ни­
когда. Если же мы отталкиваемся от диалектики, от теории
противоречий, то недооцениваем логику, связность и ко­
герентность. Логика и диалектика тесно взаимосвязаны.
В центре может иметь место прикладная логика (стратегия),
но он также может распасться, утратив идентичность.
Центр и связанная с ним диалектика важны для нас
прежде всего в связи с проблемой дефицита пространства.
Тенденция создавать «центры принятия решений», объ­
единяющие вокруг себя на ограниченной территории со­
ставные элементы общества, используемые властью и в це­
лях власти, поддерживает дефицит пространства на данной
территории, вокруг центральной точки. Нехватка про­
странства, по сравнению с другими недостачами, старыми
и новыми, обладает своеобразными, новыми чертами. Она
стихийна, поскольку является результатом исторического
процесса, но поддерживается и организуется, зачастую на­
меренно, благодаря решениям центра. Она порождает про­
тиворечие между прошлым или возможным изобилием
и имеющимся в действительности дефицитом. Данное про­
тиворечие не может существовать помимо производствен­
ных отношений, включенных в пространство в целом, и тем
более помимо их воспроизводства, ибо очевидной конеч­
ной целью центров принятия решений является поддержа­
ние ими самих себя; в то же время это противоречие самого
пространства (а не только в пространстве, подобно класси­
ческим противоречиям, порожденным историей и истори­
ческим временем). Исчезли ли противоречия и конфликты
в пространстве (временного происхождения)? Безусловно,
нет. Они по-прежнему имеют место, со всеми своими им­
пликациями, с порождаемыми ими стратегиями и тактика­
ми, в частности классовыми конфликтами. Противоречия
самого пространства вбирают их в себя, предполагают их, на­
кладываются на них, возводят их в высшую степень и вос­
производят в расширенном виде. Случается, что вследствие
смещения центра новые противоречия отвлекают внима­
ние на себя, вызывают новые интересы, и кажется, будто
прежние противоречия исчезли или даже разрешены. Это
всего лишь видимость. Только диалектический анализ поз­
воляет точно установить отношения между противоречи­
ями в пространстве и противоречиями самого пространства,
понять, которые из них сглаживаются, а которые обостря­
ются. Точно так же производство самого пространства не от­
менило ни производства вещей в пространстве, ни проблем,
которые оно ставит (владение средствами производства,
управление производством и контроль над ним). Однако
производство пространства, в том числе производство
«природных элементов», вбирает в себя и расширяет проб­
лемы, проистекающие из производства вещей. Концентра­
ция и центр также сосредоточивают прежние противоре­
чия, обостряя и изменяя их.
Пространство размечено, освоено, исследовано и при- 325
знано в огромных масштабах. Оно занято, наполнено, на­
селено все возрастающими возможностями, преобразу­
ющими его снизу доверху: возможностями производить
пространство, для которого природа будет служить все­
го лишь сырьем, мало-помалу уничтожаемым производ­
ственными технологиями. Более того, теперь мы умеем
собирать в одной точке и обрабатывать знания и информа­
цию, полученную из ближних и дальних мест; информация
и информатика отменяют расстояния, игнорируют рассе­
янную в пространстве (и во времени) материю. Теория цен­
тра предполагает эту новейшую способность к концентра­
ции, которой прежде был наделен только мозг, в основном
мозг гениев. Ментальный центр и центр социальный име­
ют теперь опосредующее, соединяющее их звено, чья глав­
ная функция состоит, по-видимому, именно в информации
(которая в данной перспективе может пронизывать знание,
лишь соединяя ментальное с социальным). Однако одно­
временно пространство распадается. Вокруг центров созда­
ется его искусственный дефицит, призванный придать ему
более высокую «стоимость» при распродаже оптом и в роз­
ницу; пространство в буквальном смысле распыляется: его
продают «лотами», «участками». Именно поэтому оно ста­
новится на практике средой для сегрегации, рассеивания
элементов общества, выталкиваемых на периферию. На­
конец, его расчленяют частные науки, и прежде всего ны­
нешняя политическая экономия; каждая дисциплина вы­
страивает свое собственное пространство: ментальное ш
и абстрактное, тщательно противопоставляемое социаль- Ï
ной практике. Вычленение становится «дисциплиной», 2.
и орудие знания само по себе считается знанием. Цель- о
ность? Цельности ищут путем трудоемких междисципли- с
нарных или многопредметных сборочных работ, которым о
еще ни разу не удалось извлечь пользу из этих осколков. s
Аналитический дух великолепно пользуется орудиями раз- о.
деления, режущими инструментами. Единство не достига- 2
ется никогда, ибо дробные науки можно свести к единому g
центру лишь ценой изменения их методологии, их эписте- £
мологии, их программ, их идеологий. >
В таких условиях протекает «экономический» про­
цесс, уже не укладывающийся в рамки классической по­
литической экономии и путающий все расчеты экономи­
стов. «Недвижимость» (вместе со «строительством») из
вторичного оборота, вспомогательной и долгое время от­
сталой ветви промышленного и финансового капитализма
превращается в явление первостепенной важности. Неравно­
мерно: по-разному в разных странах, в зависимости от конъ­
юнктуры. Закон неравномерного роста и развития не толь­
ко не утратил силу, но, наоборот, становится всемирным
или, вернее, возглавляет глобализацию (мировой рынок).
Долгое время операции с недвижимостью имели для
капитализма второстепенное значение. Во-первых, земля,
участки для застройки принадлежали остаткам отошедше­
го в историю класса, во-вторых, эта ветвь производства была
отдана на откуп ремесленным предприятиям. Ныне ситуа­
ция в этой ветви, в этом секторе изменилась почти повсюду,
и особенно в крупных промышленно развитых странах. Ка­
питализм завладел землей; он придал ей движение, и данный
сектор постепенно становится центральным. Почему? Пото­
му что это сектор новый, а значит, менее зависимый от пре­
пятствий, насыщений, разного рода трудностей, тормозя­
щих старые виды промышленности. Капиталы перетекают
в производство пространства, покидая производство клас­
сического типа — производство средств производства (ма­
шин) или потребительских благ. Этот процесс ускоряется
при малейшем признаке ослабления активности в «класси­
ческих» секторах. Бегство капиталов в один сектор с благо­
приятными условиями может нарушить хрупкий механизм
саморегулирования капитализма. Тогда в дело вступает го­
сударство. Что отнюдь не приводит к исчезновению произ­
водства пространства как сектора промышленности, пред­
полагающего наличие иных оборотов, но стремящегося
сместить главные сферы деятельности организационного
капитализма. Ибо его организационная способность (огра­
ниченная, но реальная) может реализоваться только и ис­
ключительно благодаря пространству.
Итак, случается, что сферу недвижимости довольно
жестко призывают к порядку. Операции с недвижимостью,
риелторское производство и спекуляция, почти сливающа­
яся с промоушеном, колеблются между ролью вспомога­
тельного ускорителя, резервного средства усиления, то есть
регулятора, и господствующей функцией. Тем самым сфера
недвижимости включается в общую неравномерность (роста)
и секторизацию (экономики как глобальной реальности). Но
она сохраняет свою основную функцию: функцию борьбы
против тенденции к снижению средней нормы прибыли.
Уровень прибыли в строительстве (частном или обществен­
ном) был и до сих пор остается выше среднего. Инвести­
ции в недвижимость, то есть в производство пространства,
пока содержат более высокую долю переменного капитала
по сравнению с капиталом постоянным. Доля постоянного
капитала остается низкой, несмотря на значительные ин­
вестиции и технический прогресс. Здесь до сих пор много
мелких и средних предприятий; к земляным и трудоемким
работам привлекается многочисленная рабочая сила (в ос­
новном иностранная). Отсюда — образование совокупной
прибавочной стоимости, которая увеличивает общую со- 327
вокупность капиталов, но частично отходит строительным
предприятиям, промоутерам, биржевикам. Что касается за­
труднений, связанных со слишком медленным моральным
износом продуктов, что сдерживает ускорение капитало-
оборота, то их преодолевают самыми разными способами.
Мобилизация, приведение в движение пространства идет
бешеными темпами, приводя иногда к саморазрушению
пространств, и старых и новых. Инвестиции и спекуляция
не способны остановиться и даже замедлиться: это дьяволь­
ский замкнутый круг.
Стратегия пространства, даже помимо военно-поли­
тических проектов, связана с большим риском. Она унич­
тожает будущее во имя сиюминутных интересов, а на­
стоящее — во имя запрограммированного, однако весьма
неясного будущего.
Мобилизация пространства с целью его производ­
ства имеет свои строгие требования. Как известно, она на­
чинается с земли, которую следует для начала вывести из
собственности традиционного типа, из наследственного
владения, лишить устойчивости. Процесс этот сопряжен
с трудностями и уступками владельцам (земельной рентой).
Затем мобилизация захватывает пространство в целом, не­
дра и надземные объемы. Все пространство должно обла­
дать меновой стоимостью. Но обмен предполагает взаимоза­
меняемость. Возможность обмена некоего блага превращает
его в товар, аналог мешка сахара или угля; она требует, что­
бы этот товар можно было сравнить с другими благами ш
и даже всеми благами данного вида. «Товарный мир» со ι
своими особенностями распространяется с вещей и благ, 2.
произведенных в пространстве, с их оборота и потоков, на о
пространство в целом, которое тем самым приобретает (ка- с
жущуюся) автономную реальность вещи или денег. о
Меновая стоимость (Маркс, вслед за «классиками», f
показал это применительно к продуктам-вещам) выражает- о.
ся в деньгах. Прежде продавали или брали в аренду некую 2
земельную площадь. Сегодня покупают и продают (чаще, g
чем арендуют) объем: квартиру, жилое помещение, комна- £
ты, этажи, террасы, различные элементы инфраструктуры >
(бассейн, теннисный корт, парковку). Каждое обмениваемое
место включается в цепь торговых операций — предложе­
ние и спрос, формирование цены (цены сохраняют связь —
впрочем, достаточно гибкую — с «производственными
затратами», то есть со средним временем общественного
труда, затрачиваемого на производство). Здесь, как и в дру­
гих областях, эти отношения нарушаются и усложняются
в силу многих факторов, прежде всего спекуляции. «Цено­
вая истина» размывается; цены отклоняются от стоимости
и производственных затрат; механизм законов стоимости, 328
спроса и предложения — или, если угодно, желательности
и наценки, если прибегать к немарксистской терминоло­
гии,—искажается. Мошенничество становится законом,
правилом игры, тактикой.
Необходимый уровень сопоставимости был достиг­
нут благодаря производству почти тождественных «яче­
ек». Кто этого не знает? Нас все меньше и меньше удивля­
ет этот факт. Он кажется «естественным», хотя и остается
почти без объяснения, а его внешняя «есте-
СТВенНОСТЬ» Как р а з И Н у ж д а е т с я В О б ъ я с н е н и и . см.: VHIanovaA. de. Au-delà de
Г о м о г е н н о с т ь Т о р ж е с т в у е т . У ч е л о в е к а , ПереХО- Brasilia / / Espaces et Sociétés.
1971 w 3> р 1з8
дящего из одного помещения в другое, из од- - ·
ной «ячейки» в другую, создается впечатление,
что он возвращается «домой» (как выражается «пользова­
тель»). Благодаря теории и практике «блоков» появилась
возможность бесконечно повторять эту «ячейку», взяв ее за
«образец». Пространство производится и воспроизводится
постольку, поскольку оно воспроизводимо. Вертикаль, не­
зависимость объемов от изначальной земли с ее особенно­
стями были в буквальном смысле слова произведены (Ле
Корбюзье с помощью столбов и свай оторвал выстроенный
объем от земли, вынес его в абстракцию под тем предлогом,
что помещает его в воздух, в солнечный свет). В то же вре­
мя с объемом обращаются в точности как с плоскостью, как
с набором «планов», без учета времени. Исчезает ли время
в этой вознесенной вверх, вертикальной, визуализирован­
ной абстракции? Не совсем. Тем не менее все «потребно­
сти» — о которых так много говорят—должны пройти через
гнет или, вернее, через фильтр пространства. На самом деле,
если говорить честно, они являются его результатом, а не
причиной: продуктами в квадрате. Взаимозаменяемость и ее
правила, именуемые нормами, затрагивают не только по­
верхности и объемы, но и проходы и маршруты. Все в целом
обосновывается на планах и рисунках пресловутым «графи­
ческим синтезом» тела и жеста в нарисованных проектах13.
Все эти привычные для архитекторов и урбанистов графи­
ческие изображения (планы, срезы, вертикальные проекции,
наглядные картины, оживленные силуэтами и фигурками,
и т. д.) функционируют как редукторы реальности, которую
они якобы представляют,— реальности, которая, впрочем,
есть лишь модальность общепринятого, то есть навязанного,
«образа жизни» в определенной жилищной среде (коттедже
или «крупном» многоэтажном ансамбле). Нормального, то
есть нормализованного, образа жизни. В то же время отсыл­
ка к телу (модулор), фигурки и рекламная риторика в бук­
вальном смысле «натурализуют» произведенное простран­
ство, каким бы фиктивным оно ни было.
Несмотря на внешне объективный характер проектов, 329
а иногда и добрую волю производителей пространства, объ­
ективно с объемами обращаются так, что пространство сво­
дится к площади, к земле, находящейся в исключительной
собственности: выстроенное пространство отделено от нее лишь
по видимости. В то же время пространство понимается как
пустая, геометрическая и визуальная абстракция. Этой свя­
зью (реальным соединением и кажущейся оторванностью),
настоящим гордиевым узлом, служит практика и идеоло­
гия: идеология, которую не осознают и не учитывают прак­
тики и которую они конкретно воплощают каждым своим
действием. Иными словами, пресловутые решения по бла­
гоустройству подчиняют повседневную жизнь правилам
товарного обмена, поданным одновременно как естествен­
ные (нормальные) и технические требования, а зачастую
и как нравственная необходимость (требования обществен­
ной морали). Экономика как организация аскетизма, разо­
блаченная Марксом, по-прежнему смыкается с нравствен­
ным порядком. «Частная» собственность влечет за собой
частную, то есть частичную, полную лишений жизнь. Что
предполагает наличие репрессивной идеологии в социаль­
ной практике и наоборот: они маскируются друг под друга.
Взаимозаменяемость пространств недостижима без строго
количественного измерения, которое, разумеется, распро­
страняется и на окрестности «жилья», на то, что именует­
ся «окружающей средой», промежуточными пространства­
ми, путями следования, инфраструктурой. Так называемые
природные особенности — как ландшафты, так и тела, тела S
«пользователей» — стираются гомогенизацией. Количе- ι
ственная оценка внешне является технической, в реально- 2.
сти — финансовой, а на самом деле — нравственной. о
Исчезает ли потребительная стоимость? Влечет ли за с
собой гомогенизация разрозненных фрагментов простран- о
ства, их коммерческая взаимозаменяемость, абсолютный s
приоритет обмена и меновой стоимости? Что касается по- g.
следней, то определяется ли она знаками престижа и «со- S
циального статуса», внутренними различиями системы, g
регулируемыми связью данного локуса с центром,—так, £
что обмен знаками поглощает потребительную стоимость >
и преобладает над практическими соображениями, связан­
ными с производством и производственными затратами?
Нет. Покупатель пространства по-прежнему приоб­
ретает потребительную стоимость. Какую? Он покупает не
только жилой объем, сообщающийся с другими, семиоло-
гически маркированный рекламным дискурсом и знаками
определенной «исключительности». Покупатель являет­
ся арендатором определенного расстояния, которое связы­
вает его жилье с различными локусами — центрами торгов­
ли, труда, досуга, культуры, принятия решений. Здесь на 330
сцену вновь выходит время, хотя пространство, одновре­
менно запрограммированное и раздробленное, стремит­
ся уничтожить его как таковое. Случается, конечно, что
кто-нибудь (архитектор, промоутер или даже сам пользова­
тель) компенсирует недостатки данного локуса с помощью
знаков — знаков престижа, или счастья, или «стиля жизни».
Эти знаки — несмотря на свой абстрактный характер, свою
конкретную незначимость и сверхзначимость (ибо их компен­
саторный смысл бросается в глаза) — продаются и покупа­
ются. Их цена всего лишь добавляется к реальной меновой
стоимости. Покупают времяпрепровождение: использова­
ние времени является потребительной стоимостью данно­
го пространства. Времяпрепровождение включает в себя
приятности и неприятности, потерю или экономию време­
ни, то есть нечто иное, нежели знаки: практику. Потребле­
ние пространства приобретает специфические черты. Оно
отличается от потребления вещей в пространстве, но это не
просто различие знаков и значений. Пространство вбира­
ет в себя время. Его делят на части, то есть убирают время;
но время не поддается редукции. В пространстве произво­
дится и воспроизводится социальное время; но вместе с со­
циальным временем в него внедряются и все его особенно­
сти и детерминанты: повторы, ритмы, циклы, деятельность.
В попытке осмыслить пространство отдельно от време­
ни проявляется еще одно, дополнительное противоречие,
стремление насильственно внедрить время в пространство
и, исходя из пространства, управлять временем — временем,
сведенным к его предписанному употреблению и различ­
ным запретам.

V.18
Для того чтобы попытаться определить категории и по­
нятия, связанные с производством пространства, следует
вернуться ко всем понятиям Маркса — а не только к поня­
тию общественного труда и производства. Что такое то­
вар? Конкретная абстракция. Абстракция? Да, причем не
вопреки своему «вещному» характеру, а, наоборот, имен­
но в качестве социальной «вещи», оторванной в своем су­
ществовании от собственной материальности, от своего
использования, от производственной деятельности и от
потребности, которую она удовлетворяет. Товар, посколь­
ку он существует как таковой, связан только с деньгами,
еще одной конкретной абстракцией. Конкретной? Да, бла­
годаря своей практической власти. Товар —это социаль­
ное «здесь-бытие», «объект», несводимый к философско- 331
му понятию объекта. Он прячется в магазинах, на складах
и в пакгаузах, в хранилищах. Однако в нем нет никакой тай­
ны, аналогичной т а й н а м природы. Его загадка имеет всеце­
ло социальный характер. Это загадка денег и собственности,
определенной потребности и оборота: «спрос-деньги-удов-
летворение». Товар нужно л и ш ь показать. Он зримо, чи­
табельно явлен в витринах, на полках. Он выставляет себя
на всеобщее обозрение. Его показывают, а не расшифро­
вывают; он не нуждается в той расшифровке, какой требу­
ют природные или воображаемые «сущности». Но, будучи
показан, он становится загадочным. Кто его сделал? Кто его
купит? Кому пойдет прибыль от его продажи? Кому и для
чего он понадобится? Куда пойдут деньги? Он не дает отве­
та; он здесь, он выставлен напоказ в жалкой лавчонке или
крупном супермаркете, в более или менее соблазнительном,
более или менее эксгибиционистском контексте.
Товары связаны друг с другом в товарообороте и в се­
тях обмена. Существует язык, м и р товара. А значит, его ло­
гика и стратегия. Маркс показал генезис и развитие этого
мира, этого дискурса, этой логики. Товар в обществе за­
рождается рано, еще в доисторический период, но в огра­
ниченных пределах; он сосуществует с меной, с даром. Он
растет в античном полисе и особенно в средневековом горо­
де. Тогда он приводит к возникновению торгового капита­
ла, к покорению морей и далеких земель; возникают первые
очертания мирового рынка. На этом историческом основа­
н и и складывается промышленный капитализм; тогда товар ш
совершает скачок: он покоряет м и р — пространство. Миро- ι
вой рынок, если можно так выразиться, расцветает. Всемир- о-
ность, конкретная абстракция, воплощается в жизнь. «Все» о
(целое) продается и покупается. «Теологические ухищре- с
ния», как замечает Маркс в связи с товаром и своим ана- о
лизом. Ухищрения? Да, абстракция поднимается до по- s
разительной сложности. Теологические? Да, конкретная о.
абстракция действует как сила определенных «существ» 2
(человеческих групп, частей класса). Товар как вещь пре- g
бывает в пространстве, он занимает некоторое место. В м и - с
ровом масштабе складываются взаимосвязанные цепочки >
(сети обмена): транспортные сети, сети продаж и покупок
(финансовый оборот и трансферты капиталов). Товарный
мир, связывая между собой в пределе бесконечное число то­
варов, порождает различные рекомендации относительно
пространства, воздействие на него и даже определенное по­
нятие пространства. Действительно, цепочки товарооборо­
та, товарные сети, связанные в верхней своей точке Золотом,
божеством обмена, обладают известной гомогенностью.
Пригодность для обмена предполагает взаимозаменяемость.
Однако каждый локус, каждое звено этих цепочек занято
какой-то одной вещью, чьи особенности проступают резче
после закрепления ее в этом локусе: материя портится, пач­
кается, вещь обладает весом и подвержена различным угро­
зам, она приходит в негодность, если владелец (торговец)
не обеспечивает ее сохранность. Гомогенность, состоящая
из особенностей: так можно определить товарное простран­
ство; еще один парадокс. Речь идет уже не о репрезента­
ции пространства и не о пространстве репрезентации, но
об определенной практике. Использование (потребление)
всегда носит локальный характер. Если обмен занимает ми­
ровое пространство (системы оборота, сети), то потребляют
в той или иной точке. В рамках того или иного времяпре­
провождения кто-то пытается получить удовольствие. По­
требительная стоимость представляет собой реальное бо­
гатство. Поэтому ее недооцененное значение возрастает.
Парадигматическая (релевантная) оппозиция обмена и ис­
пользования, глобальных сетей и конкретных локусов про­
изводства и потребления приобретает пространственный
характер и трансформируется в диалектическое противоре­
чие. Определенное таким образом пространство носит аб-
страктно-конкретный характер: абстрактный, ибо оно суще­
ствует лишь постольку, поскольку все его составные части
пригодны для обмена; конкретный, ибо оно обладает соци­
альной реальностью и локализовано как таковое. А значит,
оно гомогенно и тем не менее фрагментарно.
Товар, общественная вещь, и товарный мир не долж­
ны заслонять от нас еще более конкретную истину их со­
циального бытия. Как мы знаем, существует несколько
рынков, на всех уровнях (локальном, региональном, нацио­
нальном, мировом): рынок (материальных) товаров, рынок
труда, рынок капиталов, рынок аренды (земель, строитель­
ных участков), рынок произведений, знаков и символов.
Все эти отличные друг от друга рынки образуют единство:
мировой рынок в самом прямом и сильном смысле сло­
ва. Они взаимосвязаны и различны. Они накладываются
друг на друга, но не смешиваются; их пространства пере­
секаются в соответствии с выведенным выше законом (за­
коном построения не стратегических пространств, анало­
гичным физическому закону наложения и взаимодействия
небольших волнений). Два последних рынка представляют
собой высшее завоевание товара и денег: земельный рынок
(собственность, предшествующая капитализму) и рынок
произведений (долгое время неподвластных капитализму,
ибо не являвшихся продуктами).
Товар с его импликациями (сетями обмена, деньгами
и финансами) осмысляется как составная часть социально­
го существования (практики), как форманта пространства.
«Сам по себе», взятый по отдельности, он даже в мировом 333
масштабе не обладает способностью к социальному (практи­
ческому) существованию. Именно в этом качестве он оста­
ется абстракцией, пусть и наделенной в своей вещности ужа­
сающей, едва ли не смертельной силой. «Товарный мир» не
может существовать сам по себе. Для его существования не­
обходим труд. Товар есть результат производственной дея­
тельности. Любой товар — это продукт (продукт разделения
труда, определенной технологии, энергетических затрат, ко­
роче, определенной производительной силы). Понятие това­
ра, опять-таки в этом качестве, дабы стать конкретным, тре­
бует спациализации. Товар тоже нуждается в пространстве.

v. 19
Судьба марксизма, марксистской мысли, так называемых
«марксистских» категорий, понятий и теорий парадоксаль­
на. В тот самый момент, когда пишут «Маркс умер», марк­
сизм получает новый толчок. Тексты Маркса, куда более
богатые, чем считалось, путаные и даже противоречивые,
раскрывают новые смыслы. Некоторые из них, как «Эконо­
мические рукописи ι857 -Ι 859 годов» в последние годы или
«Экономическо-философские рукописи 1844 года» в i93°-x>
вновь оживляют, казалось бы, иссякший поток.
В каждый период развития современного общества,
а быть может, и в каждой стране существовал «свой» марк- шо
сизм. С другой стороны, марксистское течение заводило Ï
в тупик: в философствование, в историзм, в экономизм. На- 2.
и
против, понятия, «теоретический статус» которых оставал- о
ся под большим вопросом (например, отчуждение), проде- с
лали славный путь, озаренный силой мысли. о
Сегодня, когда современный мир претерпевает на- s
учно-технические изменения, пересмотр марксистской 2.
мысли представляется неизбежным. Нашу основную идею S
Ι­
можно сформулировать так: «Все марксистские понятия Ο
Ω.
можно развивать и переносить на более высокий уровень, С
при этом ни один ключевой момент теории не теряется.
Напротив, те же понятия и их теоретическая взаимосвязь
в изложении Маркса отныне беспредметны. Оптималь­
ное развитие марксистских понятий требует полноценного
учета пространства...»
 V. 2 0
Природа у Маркса отнесена к числу производительных сил.
Сегодня возникает настоятельная необходимость в разгра­
ничении (отсутствующем у Маркса) господства над приро­
дой и присвоения природы. Господство с помощью техники
влечет за собой не-присвоение: разрушение. Это не означа­
ет, что разрушение неизбежно: это означает, что существует
конфликт между господством и присвоением. Данный кон­
фликт разворачивается в пространстве. Есть пространства
подчиненные и пространства присвоенные.
Это еще не все. Природа предстает сегодня как источ­
ник и ресурс: источник энергий (необходимый, громадный,
но не безграничный). Она еще более явным образом, неже­
ли во времена Маркса, выступает источником потребитель­
ной стоимости. Тенденция к разрушению природы обуслов­
лена не только грубыми технологиями; в ее основе лежит
также экономическое стремление наделить локусы харак­
теристиками и критериями, делающими их взаимозаменя­
емыми. Отсюда — редукция локальных особенностей и даже
их уничтожение. Говоря в еще более общем плане, продук­
ты труда в ходе обмена, как известно, становятся товара­
ми. Что делает неопределенными их материальные особен­
ности, а также потребности, которым они соответствуют.
Когда же круговорот обмена, предшествующий потребле­
нию, прерывается, материальность продукта, а также по­
требность—то есть все те черты промышленных продуктов
и общественного труда, которые еще связаны с (материаль­
ной, непосредственной) природой,—вновь выходят на сцену.
Природа как источник и ресурс спациализирует связанные
с ней понятия. Среди прочего, понятие производительного
потребления, широко используемое Марксом, но с тех пор
пребывающее в забвении. Производительное потребление
всегда ведет к исчезновению материальной или природ­
ной реальности: энергии, рабочей силы, механизма. Оно ис­
пользует, потребляет: это использование и потребительная
стоимость. Но в то же время оно производит.
Рассмотрим, например, машину. Маркс (вслед за Бэб-
биджем, на чьи исследования он опирался) одним из пер­
вых показал значение машины, то есть механизма, от­
личного от орудия или набора орудий в мастерской с ее
разделением труда между работниками и их инвентарем.
Машина получает природную энергию (вначале воду, затем
пар, позднее — электричество); она использует ее для ряда
производственных операций. Работник уже не пользует­
ся инструментрм, но обслуживает машину. Отсюда — ради­
кальное, но противоречивое изменение производственного
процесса: труд делится, дробится, однако машина самоор­
ганизуется во все более обширное, более когерентное, более
унитарное и производительное множество.
Машина рождается в деревне, а не в городе: водяная
мельница, ткацкий станок, сельскохозяйственные орудия
послужили прототипом машин. Эти первые машины были 33ί
усовершенствованы в соответствии с типом энергии (гидрав­
лическая и т. п.) и обрабатываемых материалов (шерсть, хло­
пок). В силе машины с самого начала заключено нечто совер­
шенно новое: автоматизация производственного процесса,
а значит, новая рациональность и, в пределе, конец труда.
С развитием промышленности, расширением рын­
ка, товарного мира, по мере возрастания значения эконо­
мики и капитализма, исторический город, осаждаемый со
всех сторон, сменяется чем-то иным. Все заграждения и пе­
регородки — крепостные стены, корпорации, местная оли­
гархия, ограниченный рынок, контролируемая террито­
рия — рушатся. С ростом капиталовложений развиваются
машины. Принятая некоторыми учеными периодизация
этого процесса (палеотехнический и неотехнический, пред-
модернистский и технологический периоды) не дает точно­
го и полного понимания совершившегося переворота. Если
бы город докапиталистической эпохи был по сути своей до­
машинным, то как бы он пережил этот штурм? Он бы исчез
вместе со всеми своими разнообразными заграждениями.
Однако он сохранился, расширился, изменился, но не исчез.
Дело в том, что город уже сам по себе был огромной маши­
ной, автоматом, поглощающим природные виды энергии,
обеспечивающим их производительное потребление. На
протяжении веков трансформировались городские меха­
низмы внешнего и внутреннего, функции, формы, структу­
ры производительного потребления. История в самом про­
стом смысле слова изучает рост и развитие этих городских ω
пространственных механизмов, а также возникновение свя- ι
зей: канализации, водоснабжения, уборки мусора, освеще- 2-
ния, транспорта, подведения энергии (потоков), линий по- о
ступления информации. Городская производительность с
постоянно возрастала благодаря близости и сочетанию эле- о
ментов (в этом город на протяжении веков сближался ско- s
рее с промышленным предприятием, чем с мастерской, од- о.
нако не сводился к нему). Иначе говоря, город очень рано S
предвосхитил некоторые черты машины и автомата. Го- g
род — это машина плюс нечто большее и лучшее: машина, с
приспособленная для определенного использования, ис- >
пользования данной социальной группой. Город, вторич­
ная природа, произведенное пространство, также сохранил
(в ходе самого своего распада) некоторые природные черты,
прежде всего важную роль пользования.
 С расширением капитализма меняет смысл понятие
основного (постоянного) капитала: оно означает уже не толь­
ко промышленное оборудование, помещения и сырье. По­
стоянный капитал есть мера общественного богатства (Маркс).
Он со всей очевидностью включает в себя инвестиции
в пространство (шоссе, аэродромы) и в разного рода инфра­
структуру. Разве радарные сети, служащие вехами в воздуш­
ном пространстве, не обладают характеристиками основ­
ного капитала? Перед нами орудия нового типа, дальними
предшественниками которых были некогда дороги, каналы,
железнодорожные пути. Транспортные сети производи­
тельно потребляются, поскольку служат для перемещения
людей и вещей в цепочках товарооборота, а также потому,
что они являются инвестицией знания в социальную реаль­
ность в масштабе всей планеты.
Расширение границ постоянного капитала вле­
чет за собой и расширение капитала переменного. При­
чем поразительным образом: вопреки некоторым прогно­
зам, внедрение знания и техники в производство приводит
к привлечению значительной рабочей силы, множества
низкоквалифицированных трудящихся к земляным рабо­
там, строительству, ремонтному обслуживанию. Это дает
еще один шанс капитализму, который терпел урон оттого,
что из-за высокого органического строения капитала в наи­
более современных отраслях промышленности снижалось
время необходимого труда (для рабочего класса, для его вос­
производства в качестве трудовой силы) и необходимое ко­
личество рабочей силы; это вело к высвобождению огром­
ного общественного времени (отсюда — роль досуга, так
называемых «культурных» образований и образований-па­
разитов), а также к колоссальному перепроизводству, появ­
лению избыточных (плавающих) капиталов и т.д. Капита­
лизм выжил не только за счет производства пространства
как такового. Это производство неотделимо от распростра­
нения капитализма на предсуществующее пространство.
Выживание капитализма было обеспечено совокупностью
этих явлений, то есть пространственной практикой.
Маркс определяет органическое строение капитала как
среднюю социально-экономическую величину в ряду дру­
гих средних величин, чьи функции и структуры он показы­
вает: средний общественный труд, средняя норма прибыли.
Теория вбирает в себя социальное пространство, когда учи­
тывает среднее органическое строение капитала; тогда она
дерестает развиваться в абстрактном пространстве. Дан­
ная средняя величина имеет смысл лишь применительно
к определенному пространству: пространству, занятому той
или иной отраслью промышленности или, еще лучше, за-
нятрму какой-либо масштабной экономической единицей:
страной, континентом. На уровне предприятия она бес­
смысленна; она позволяет разве что соотнести органиче­
ское строение капитала данного предприятия со средней
общественной величиной. Значение этого понятия пол­
ностью проявляется в мировом масштабе, ибо существует
глобальное органическое строение капитала, включающее 337
в себя средние величины в масштабе отдельных стран и на­
ций. Понятие становится конкретным, приобретая про­
странственный характер (и наоборот: приобретает про­
странственный характер, становясь конкретным). В данной
точке экономика в марксовом определении и ее критика
смыкаются с политической экономией пространства (вклю­
чающей и ее критику—критику государств и государствен­
ных властей, управляющих той или иной национальной
территорией). Такое развитие теории позволя- 14
е т ПОНЯТЬ ОТНОШеНИЯ М е ж д у е д и н и ц а м и Н е р а в - см.: Lefebvre A. Au-delà du
НОМерНОГО ОргаНИЧеСКОГО С т р о е н и я И ОЦеНИТЬ structuralisme. Paris:
ПОСЛеДСТВИЯ ЭТОЙ Н е р а в н о м е р н о с т и . Е е р е - Anthropos, 1971 Р. 400 sq.
г
. г г
^ (статья 1969 года).
зультатом являются трансферты ценных бумаг
и прибавочной стоимости, то есть капиталов, и внутрен­
ние противоречия рынка капиталов, противоречия, прояв­
ляющиеся в финансовых затруднениях14. Препятствия для
роста и развития так называемых слаборазвитых стран, ко­
торые всячески грабят, эксплуатируют, подавляют, подчи­
няют «протекторату» (экономическому, социальному, по­
литическому, культурному, научному), возрастают. При
этом развитые страны используют остальные как источник
рабочей силы, а также как ресурс потребительной стоимо­
сти (энергии, сырья, качественных пространств для досуга;
достаточно вспомнить современную Испанию).
Модернизированный капиталистический способ
производства вбирает в себя пространство целиком: оно о
используется для производства прибавочной стоимости. 2о
Земля, недра, воздух и свет в надземном пространстве вхо- I
дят в число производительных сил и продуктов. Городская о.
структура, то есть множество сетей коммуникации и обме- о
на, относится к средствам производства. Город и различ- с
ные объекты (почтовые отделения, вокзалы, а также склады о
и пакгаузы, транспорт и всяческие службы) являются посто- s
янным капиталом. Разделение труда проникает во все про- 2.
странство (а не только в «пространство труда», простран- 2
ство предприятий). Все пространство целиком выступает g
предметом производительного потребления, наряду со зда- £
ниями и производственными помещениями, машинами, >
сырьем и самой рабочей силой.
Одновременно прекращается реализация прибавоч­
ной стоимости на территории, находящейся рядом с места­
ми производства,—внутри локальной банковской системы.
Теперь она происходит в рамках мировой банковской сети,
абстрактных отношений (писаных механизмов) между
финансовыми инстанциями и учреждениями. Реализа­
ция прибавочной стоимости становится внетерриториаль-
нои. Городское пространство, утратив свою прежнюю роль
в реализации прибавочной стоимости, продолжает, одна­
ко, обеспечивать согласование потоков: потоков энергии
и рабочей силы, товаров и капиталов. На практике эконо­
мика определяется как сопряжение потоков и сетей, кото­
рое обеспечивается (более или менее рациональным об­
разом) различными институциями и запрограммировано
в пространственных рамках, где эти институции способ­
ны эффективно действовать. Действительно, каждый по­
ток имеет источник, конечную точку и протяженность.
Если каждый поток может быть определен сам по себе, то
действует он лишь в соотнесении с другими потоками; так,
применение энергетического потока требует наличия по­
тока сырьевого. Потоки соотносятся с другими потоками
в пространстве. Что же касается распределения прибавоч­
ной стоимости, то оно происходит в пространстве, терри­
ториально, в соответствии с соотношением сил — сил тех или
иных стран или секторов — и согласно стратегиям и навы­
кам руководителей.

V. 21
По Марксу (и его аргументация вполне убедительна), обо­
рудование, машины, здания, сырье, то есть постоянный ка­
питал — в современной, капиталистической, терминологии:
инвестиции,—представляют собой мертвый труд. Прошлая
деятельность фиксируется в них и выступает условием дея­
тельности новой. Современный труд, в том числе и труд по­
знания, развивает результат прошлого и оживляет его. При
капитализме мертвое хватает живое. Иными словами, сред­
ства производства принадлежат капиталисту как отдельно­
му индивиду и буржуазии как классу; они служат для того,
чтобы держать в подчинении рабочий класс, «заставлять его
трудиться». Новое общество и в этом, и в других отношени­
ях можно определить, лишь перевернув этот вывернутый
мир с головы на ноги. Как живое может хватать мертвое?
Ответ: в производстве пространства живой труд производит
«нечто», являющееся уже не вещью, не простым инстру­
ментом или простым товаром. В пространстве могут вновь
проявляться потребности и желания как таковые, вдыхая
жизнь как в процесс производства, так и в его продукт. Су­
ществуют и могут существовать также пространства игры,
пространства наслаждения, архитектура мудрости или удо­
вольствия. В пространстве и благодаря пространству про­
изведение может пересекаться с продуктом, а потреби­
тельная стоимость — брать верх над стоимостью меновой:
присвоение, переворачивая мир наизнанку, может (в потен­
ции) возобладать над господством, так чтобы воображаемое 339
и утопия интегрировали в себя реальность (или интегриро­
вались в нее). Вторичная природа, смещая природу первич­
ную, может заменять ее, накладываться на нее, не доводя
уничтожение до конца. Пока мертвое по-прежнему хвата­
ет живое, сохраняется опасность разрушения и саморазру­
шения. Капитализм и буржуазия, оба основанные на этой
хватке (которая в научном знании именуется «редукция»),
создают лишь абстракции: деньги и товар, сам капитал, то
есть абстрактный труд (труд вообще, производство меновой
стоимости вообще) в абстрактном пространстве, средото­
чии и источнике абстракций.

V. 2 2

Таким образом, если вспомнить поочередно все категории

Маркса, не нарушая их теоретической связи, социальное
пространство:
a) входит в число производительных сил, наряду с перво­
начальной природой, которую оно вытесняет и замещает
собой;
b) выступает особым продуктом, который либо просто
потребляется (перемещения, путешествия, туризм, досуг)
как обширный товар, либо потребляется производительно (на­
ряду с машинами) в городских агломерациях, как производ­
ственный механизм большой мощности; ш
c) служит политическим инструментом, позволяющим ι
осуществлять контроль над обществом, и в то же время сред- 2.
ством производства, через его «благоустройство» (посколь- о
ку город и городская агломерация являются уже не просто с
произведениями и продуктами, но средствами производ- о
m
ства — через жилищную среду, содержание и обслуживание s
трудовой силы и т. д.); 2.
d) является носителем воспроизводства производствен- S
ных отношений и отношений собственности (собствен- g
ности на землю и пространство, иерархии локусов, орга- с
низации сетей в соответствии с нуждами капитализма, >
классовых структур, практических требований);
e) является на практике тождественным совокупности
институциональных и идеологических надстроек, пред­
ставленных не как таковые, но в ином качестве: символики,
значений и сверхзначений,—либо же, наоборот, кажущейся
нейтральности, незначимости, семиологической скудости
и пустоты (отсутствия);
f) содержит определенные потенции: возможности
творчества и нового присвоения — прежде всего на уровне
искусства, а главное, в соответствии с требованиями тела,
«вынесенного» в пространстве за собственные пределы, со­
противляющегося и, как следствие, предлагающего про­
ект иного пространства (либо пространства контркультуры,
либо встречного пространства или альтернативы — понача­
лу утопической — «реально» существующему пространству).

V. 2 3
Пространство уже сейчас реорганизуется с учетом поис­
ка ресурсов, которые вот-вот окажутся в дефиците: энер­
гии, воды, света, некоторых видов растительного и живот­
ного сырья. Что (в перспективе) восстанавливает в правах
использование, в ходе масштабного конфликта между ним
и обменом. Производству пространства сопутствует пере­
оценка значения «природы» как источника потребитель­
ных стоимостей (материальности вещей). Производство
пространства, долгое время потреблявшее часть излишков
обмена (общественного избыточного продукта), выходит на
первый план, а вместе с ним — масштабное восстановление
потребительной стоимости, которым проникнута вся по­
литика, но проблему которого невозможно разрешить сред­
ствами политических стратегий. Природа для Маркса есть
истинное богатство (которое он отличает от состояния, оце­
ниваемого прибавочной стоимостью, то есть исчислимо­
го в денежном выражении). Эта мысль сохраняет всю свою
глубину и истинность при условии, что вторичное (произ­
веденное) пространство не отделяется произвольным об­
разом, как средоточие особых значений, от пространства
первичного, пространства природы, материала и матрицы
производства. Высшее благо — это пространство-время; оно
обеспечивает выживание человека, это энергия, которой он
обладает и которая имеется в его распоряжении.
Капитализм укрепляется, не только опираясь на зем­
лю, не только вбирая в себя докапиталистические истори­
ческие формации. Он также ставит себе на службу все аб­
стракции, все формы, в том числе фикцию правосудия
и закона: собственность на то, что кажется несводимым
к личному присвоению или частной собственности (на
природу, землю, жизненную энергию, желания и потреб­
ности). Пространственное планирование, использующее
пространство как многоцелевой инструмент, оказывается
необычайно действенным. Разве не предполагает подобного
инструментального использования пространства «консер­
вативная модернизация», более или менее успешно реали­
зуемая во многих странах?
Все эти замечания относительно дефицита, центра, 341
«движения недвижимости» образуют л и ш ь набросок по­
литической экономии пространства. Почему мы не изла­
гаем ее подробно? Потому что она является результатом
более широкой теории—теории производства простран­
ства. Может л и такое исследование, сосредоточенное на
проблематике пространства, стать наукой, идущей на сме­
ну «классической» политической экономии с ее абстракт­
н ы м и моделями роста? По-видимому, да, однако следует
заранее уточнить, что «позитивная» сторона этой теории
смыкается с ее «негативной» стороной, то есть критикой.
«Товарный м и р » , абстракцию, невозможно помыслить без
мирового рынка, который обусловлен территориально (по­
токи и сети) и политически (центры и периферия). По­
токи — экономическое понятие, которое у некоторых ф и ­
лософов ошибочно получает обобщенное значение,—еще
недостаточно изучены; в силу своей сложности они, равно
как и их пространственные сочленения, не поддаются ком­
пьютерному анализу и программированию. Фетишизация
абстрактной экономики превращается в ф е т и ш и з а ц и ю аб­
страктного экономического пространства. Пространство,
ставшее товаром, доводит до предела отличительные черты
товаров в пространстве.
Чтобы превратить опыт такого пространства в теоре­
тическое познание, следует ввести новые категории, уточ­
нив и развив старые, уже известные понятия. При анализе
пространств-оболочек следует опираться на рынки (локаль­
ные, национальные, то есть на мировой рынок), исполь- S
зуя теорию сетей и потоков. Теория потребительной стоимо- ι
emu, которая после Маркса оказалась затемнена и пребывала 2.
в забвении, будет восстановлена в правах и выйдет на перед- о
н и й план во всей своей сложности. с
Почему и каким образом мировой рынок (определен- о
ная единица планетарного масштаба) порождает распад s
пространства: умножение числа национальных государств, 2.
обособление отличающихся друг от друга регионов, утверж- S
дение многонациональных государств и наднациональных g
ф и р м (которые сдерживают этот странный распад, но поль- £
зуются им, чтобы над н и м подняться)? К какому простран- >
ству, к какому времени ведет этот клубок противоречий?
Мы примерно знаем, где в современных условиях
формируется прибавочная стоимость; но мы почти не зна­
ем, где она реализуется и тем более как она распределяется.
Банковские и финансовые сети распределяют ее вдали от
мест ее формирования (предприятий, стран). Наконец, ре­
организации пространства способствует воздействие воз­
душного транспорта (политика воздушных сообщений),
новых отраслей промышленности (информатика, досуг, до­
быча нефти и различных полезных ископаемых) и многона­
циональных компаний. Тем самым пространства-оболочки
меняются, а нарушенные взаимодействия стремятся найти
новые точки равновесия (обратная связь).
В конце подобного критического анализа отноше­
ния пространства и времени должны выйти за рамки как
абстрактного разграничения этих отличных друг от друга,
но связанных между собой понятий, так и их не менее аб­
страктного смешения.
 vi. От противоречий пространства
к пространству дифференциальному

VL1

В качестве краткого итога теории противоречивого про­

странства перечислим противоречия, существующие в аб­
страктном пространстве. Подобно тому, как белый свет, од­
нородный по видимости, разлагается на цветовой спектр,
абстрактное пространство можно разложить с помощью
анализа; но в таком акте познания выявляются внутренние
противоречия в том, что казалось внешне однородным и ко­
герентным и подавалось и действовало как таковое.
Первое противоречие: между количеством и качеством.
Абстрактное пространство измеряемо. Оно не только име­
ет количественные параметры, будучи пространством гео­
метрическим, но и поддается количественной оценке как
пространство социальное: методы статистики, программиро­
вания, прогнозирования оказываются применительно к нему
вполне эффективными. Иначе говоря, в нем господству­
ет тенденция к уничтожению качественных характеристик,
к их растворению вследствие подобных жестких или осто­
рожных подходов.
Однако качественное не поглощается количествен­
ным, как использование не поглощается обменом. Каче­
ственные параметры проявляются пространственно. Как
правило, люди в какой-то момент покидают простран­
ство потребления, совпадающее с историческими места­
ми накопления капитала, с пространством производства
и с произведенным пространством, с пространством рын­
ка, пронизанным товарными потоками и контролиру­
емым государством,—то есть с пространством чисто ко­
личественным. Они переходят к потреблению пространства
(непроизводительному потреблению). В каких случаях это
происходит? В случае отъезда в отпуск, который из случай­
ного, несущественного момента со временем стал необ­
ходимостью. В отпуске «людям» требуется пространство
качественное. Качества его называются солнцем, сне­
гом, морем. Не важно, естественные они или искусствен­
ные. Люди уже не довольствуются зрелищем или знака­
ми; им нужна материальность, природность как таковая,
в ее вновь обретенной (иллюзорно или реально) непосред­
ственности. Древние названия, вечные, как бы естествен­
ные качества. До некоторой степени качество пространства
и его использование берут верх. С эмпирической точки зре­
ния это означает, что неокапитализм и неоимпериализм
делят подчиненное им пространство на регионы, эксплуа­
тируемые ради производства (потребительских благ) и по­
средством производства, и регионы, эксплуатируемые ради
и посредством потребления пространства. Туризм и досуг
превращаются в крупнейший сектор инвестиций и рента­
бельности — в дополнение к строительству, торговле недви- 344
жимостью, общей урбанизации (и, конечно, к интеграции
в капитализм сельского хозяйства, производства продуктов
питания и т. д.). Если побережье Средиземного моря ста­
новится пространством досуга для индустриальной Евро­
пы, то тем самым туда проникает индустрия; ностальгия
по раскинувшимся на солнце городам-курортам преследу­
ет городских жителей промышленно развитых регионов.
Противоречия усугубляются: горожане вновь хотят обрести
определенное «качество пространства».
В отведенных под досуг регионах тело отчасти вновь
получает права пользования, наполовину фиктивные, напо­
ловину реальные; права эти не выходят за рамки иллюзор­
ной «культуры тела», имитации природной жизни. Одна­
ко восстановление прав тела, пусть даже неполное, влечет
восстановление в правах желания и удовольствия. Потреб­
ление удовлетворяет потребности; досуг и желание — пусть
даже искусственно объединенные в пространстве репрезен­
тации (местах, где приостанавливается повседневная жизнь,
уступая место жизни иной, богатой, простой, естествен­
ной)—смыкаются; как следствие, потребности вступают
в противоречие с желаниями. Предопределенным потреб­
ностям соответствуют определенные предметы. Желанию
отвечает не предмет, но пространство, где оно могло бы по­
лучить выход: пляж, праздничная площадь, место мечты.
Тем самым диалектические отношения (противоре­
чие в единстве) потребности и желания перерастают в но­
вые противоречия; прежде всего, это противоречие «осво­
бождение-подавление». Даже если опорой и носителем
данных процессов в самом деле служит только средний
класс и именно средний класс задает модели потребления
так называемым низшим классам, то и в этом случае вну­
тренние противоречия мимесиса могут играть стимулиру­
ющую роль. В искусстве и среди самих художников разгора­
ется ожесточенная борьба, чей основополагающий характер
не осознается ее участниками (это классовая борьба!),—
а именно борьба между телом и не-телом, знаками тела
и знаками бестелесности.
Ментальное пространство — пространство редукций,
давления и подавления, манипуляции и утилизации, —ору­
дие уничтожения природы и тела, не способно поглотить
целиком своего ближайшего противника. Более того, оно
пробуждает, воскрешает его. Процесс этот гораздо глубже
противоречии между эстетизмом и рационализмом, о кото­
рых так любят говорить.

VI. 2 345

Предыдущее противоречие, «количество-качество», опре­

деляется не (бинарной) оппозицией, но трехчленным про­
цессом: переходом от пространства потребления к потреб­
лению пространства через досуг и пространство досуга; или,
иначе говоря, от повседневности к не-повседневности через
праздник (разыгранный или нет, имитационный или «под­
линный»), от труда к не-труду через приостановку и поста­
новку под вопрос (наполовину фиктивную, наполовину ре­
альную) тяжелой работы.
Другая (бинарная) оппозиция представляется в выс­
шей степени релевантной, притом что она парализует опи­
санный процесс; оппозиция «производство-потребление», >*
s
превращенная идеологией в структуру, не способна засло­
нить диалектический конфликт, на который указывает вы-
ражение «производительное потребление». Процесс в таком §
понимании движется от потребления в расхожем смысле, ω
требующего воспроизводства вещей, к пространству производ- £
ства, пронизанному, а значит, используемому и потребля- γ
емому товарными потоками. А от него — к пространству вое- ^
производства, контролируемому государственной властью £
о
и обеспеченному воспроизводимостью вещей в пространстве I
cd
и самого пространства, которое дробится в этих целях. При £-
неокапитализме, или организационном капитализме, инсти- о
туциональное пространство строится на повторяемости, вое- "=
производимое™, скрытой за симулякрами творчества. Одна- л
ко это бюрократическое пространство вступает в конфликт £
со своими собственными предпосылками и результатами. л
Захваченное, контролируемое и нацеленное на воспроизво- £
димость пространство со всех сторон окружено невоспроиз- §.
водимым: природой, ландшафтом, локальными, региональ- ,^
ными, национальными и даже всемирными особенностями. τ
Ω.
О
СО

vi.3 I
О
В чем заключается главное противоречие? Это противоре- Ξ
чие между способностью осмыслять и изменять простран­
ство в глобальном (всемирном) масштабе и его фрагмен­
тацией с помощью множества (также фрагментарных)
процедур и приемов. На самом общем уровне действуют
математические приемы: логика и стратегия; благодаря им
складывается представление о прикладном, инструмен­
тальном пространстве, гомогенном —или, вернее, гомо­
генизирующем. Такое пространство-фетиш, возведенное
эпистемологией в статус ментального пространства, пред­
полагает и содержит идеологию: примат абстрактной це­
лостности. Тем не менее фрагментация также оказывается
«эффективной». Ей способствуют как административные
границы, так и специализация науки и техники, но в еще
большей степени —розничная продажа земли.
В реальности этого противоречия легко убедиться,
если вспомнить, с одной стороны, фрагментарное, распылен­
ное пространство, продаваемое оптом и в розницу, а с дру­
гой — информационные технологии, господствующие над
пространством: один компьютер (подсоединенный при необ­
ходимости к устройствам для воспроизводства изображений
и документов) может собрать и обработать в определенном,
почти точечном месте бесконечный массив информации
о том или ином физическом или социальном пространстве.
Представляя себе оппозицию «гомогенное-дробное»
как бинарную связь (контраст, противостояние), мы тем са­
мым искажаем ее. Следует всячески подчеркивать как не­
разрывную связь (единство) обоих членов, так и их про­
тивоположность. Такое пространство гомогенно, то есть
снимает разграничения и различия — в частности, разли­
чие между внутренним и внешним, которое оно стремится
устранить в рамках недифференцированного видимого-чи­
табельного целого. Одновременно то же самое простран­
ство крошится и дробится в соответствии с требованиями
разделения труда, различными потребностями и функция­
ми, нередко переходя при этом границу допустимого (тес­
нота объемов, отсутствие связи и пр.). Приемы расчленения
пространства напоминают приемы дробления тела на изо­
бражениях (в частности, тела женского, разделенного на ча­
сти и при этом «лишенного органов»!).
Следовательно, не существует, с одной стороны, про­
странства глобального (осмысляемого), а с другой — про­
странства дробного (переживаемого), подобно тому как бы­
вает, с одной стороны, целое стекло, а с другой — стекло (или
зеркало) разбитое. Пространство «является» одновременно
тотальным и разбитым, глобальным и дробным. Точно так
же, как оно одновременно осмысляется, воспринимается
и переживается.
Противоречие «центр-периферия» вытекает из про­
тиворечия «глобальность-частицы». Оно уточняет про­
цесс, присущий последнему. Все глобальное влечет за со­
бой централизацию. В силу концентрации «всего», что
есть в пространстве, все элементы и моменты пространства
подчинены власти, которая занимает его центр. Компакт­
ность, насыщенность суть «собственное свойство» любого
центра; каждое пространство и каждый промежуток вокруг
центров становится вектором принуждения, обрастает нор­
мами и «ценностями».
347

vi. 4
Оппозиция между меновой стоимостью и потребительной
стоимостью, изначально представлявшая собой просто кон­
траст или противодействие, впоследствии становится диа­
лектической. Если попытаться показать, что использование
поглощается обменом, то такая попытка заменить статич­
ную оппозицию процессом будет неполной. Использование
проявляется в пространстве с новой силой, в ожесточенном
конфликте с обменом, ибо оно предполагает «присвоение»,
а не «собственность». Но присвоение, в свою очередь, пред- >*
s
полагает время и разные времена, единый ритм или разные
ритмы, различные символы и определенную практику. Чем
более функционально пространство, чем больше оно под­
властно «факторам», посредством которых ему была прида- ω
на одна-единственная функция, тем меньше оно пригодно ω
-θ-
для присвоения. Почему? Потому, что оно вынесено за пре- γ
делы переживаемого времени, разнообразного и сложного вре- ^
мени пользователей. Но что приобретает покупатель, счи­
тая себя покупателем пространства? Определенное время. оϊ

Невозможно понять повседневность вне противоре- £.

чия «использование-обмен» (стоимости). Но в максималь- о
ной степени восстанавливает потребительную стоимость "=
пространства — ресурсы, пространственные ситуации, стра- я
тегии — прежде всего его политическое использование. £
Появится ли когда-нибудь наука (область знаний) об л
Ω.
использовании пространств? Возможно; но только в свя- 0
зи с анализом ритмов, с эффективной критикой репрезен- о.
тативных и нормативных пространств. Можно ли назвать ,s
подобную науку, например, «спациоанализом»? Наверное, ?
можно, но к чему пополнять и без того длинный список g-
специальных наук? g
Ι­
Ο
О.
с
ι-
Ο

vi. 5 i
Выявленное нами главное противоречие соответствует
тому, какое обозначает Маркс, приступая к анализу капита­
лизма: противоречию между производительными силами
и общественными производственными отношениями
(и отношениями собственности). На уровне производства
вещей (в пространстве) это противоречие сглажено, но на
уровне более высоком — на уровне производства простран­
ства — оно обостряется.
С технической, научной точки зрения здесь откры­
ваются невиданные перспективы. «Общество», отличное
от нынешнего, могло бы придумывать, создавать, «произ­
водить» различные формы пространства. Отношения соб­
ственности и производства перекрывают эти возможности,
иначе говоря, разбивают пространства, замысел которых
возникает в грезах, воображении, утопиях, научной фанта­
стике. На практике все возможности редуцируются до всем
известных банальностей: коттеджей и многоэтажек (до жи­
лой коробки, припудренной иллюзиями, — или тысячи жи­
лых коробок, водруженных друг на друга).
Эти главные моменты следует подчеркнуть особо.
Почему они главные? Потому что мысль Маркса была раз­
мыта и извращена разнообразными политическими пози­
циями. Одни желают, чтобы «социализм» в промышленно
развитых странах по-прежнему стремился к росту и накоп­
лению, то есть к производству вещей в пространстве. Дру­
гие, выступая под знаменем «экстремизма», революцион­
ного активизма, «левачества», жаждут взорвать изнутри
данный способ производства со всеми его механизмами.
Одни оказываются «объективистами», другие — «волюнта­
ристами» (то есть субъективистами).
Буржуазия играет революционную роль, пока обеспе­
чивает рост производительных сил. Маркс полагал (опу­
ская этот момент, мы отказываемся от его идей в целом), что
крупная промышленность вкупе с наукой и техникой про­
изводит в мире переворот. Но теперь производительные
силы, совершив скачок, перешли от производства вещей
в пространстве к производству самого пространства. Рево­
люционная деятельность должна, среди прочего, довести до
предела последствия этого качественного скачка, который яв­
ляется также скачком в качество. Что вновь ставит под вопрос
количественный рост: речь идет не о его отмене, но о вы­
явлении заложенных в нем вероятностей. Мы «почти» до­
стигли осознанного производства пространства. Но порог не
перейден: возможный новый способ производства вытеснен
торговлей пространством, поделенным на участки, и имита­
циями нового пространства.
 vi. 6
Насилие, неотделимое от пространства, вступает в кон­
фликт со знанием, присущим тому же пространству. Власть,
то есть насилие, разъединяет и удерживает по отдельно- 349
сти все, что она разъединила; и, наоборот, она смешива­
ет и удерживает в смешении все, что ей угодно. Тем самым
предметом знания становятся последствия действий вла­
сти, рассматриваемые как «реальность»: знание утвержда­
ет их в этом качестве. Противостояния знания и власти,
познания и насилия больше не существует —равно как
и противостояния пространства нетронутого и простран­
ства разбитого. В подчиненном пространстве принужде­
ние и насилие присутствуют повсюду. А власть становится
вездесущей.
В подчиненном пространстве воплощаются воен­
но-политические (стратегические) механизмы и «модели».
Более того, благодаря действиям власти практическое про- 5
странство несет в себе нормы и правила. Оно превращает- χ
ся в нечто большее, нежели выражение власти: оно делается £
репрессивным во имя власти, а иногда и без всякого имени.
Социальное пространство, сумма правил, условий, предпи- ω
саний, достигает такой нормативно-репрессивной эффек­ ω
•θ-
тивности, связанной в качестве инструмента с его предмет- -Θ-
ностью, что по сравнению с ней эффективность идеологий =*
и репрезентаций как таковых выглядит просто смешно. Это J
пространство-ловушка может быть заполнено имитацией ι
гражданского мира, консенсуса, ненасилия. Тем не менее g-
это пространство господства и подчинения по-прежнему о
пронизано настояниями Закона, Отцовства, Генитальности. •=
Латентное насилие маскируется логикой и логистикой; ему л
даже не нужно действовать в открытую. £
Пространственная практика упорядочивает жизнь, |
но не создает ее. Пространство «в себе» не обладает ника­ о.
Ι­
Ο
кой властью, а противоречия пространства обусловлены не о
о.
им как таковым. В пространстве, на уровне пространства с
проявляются противоречия общества (между различными τ
ω
составляющими общества, например производительными о.
о
силами и производственными отношениями); они и порож m
дают пространственные противоречия. о
с

vi. 7
Противоречия, выявленные в ходе предыдущего анали­
за, сформулированы в теоретико-концептуальном, внешне
абстрактном плане, то есть вне связи с фактами, с эмпири­
кой. Разумеется, это не так. Все формулировки соответству­
ют фактам; в них сконцентрировано бесконечное множе­
ство опытов. Противоречия видны невооруженным глазом,
в этом может убедиться даже самый рьяный позитивист.
Но эмпиризм не желает называть их «противоречиями»; он
признает лишь неувязки и дисфункции; отказываясь при­
давать констатациям теоретическую форму, он разбивает
их на группы логически связанных фактов. Владельцы лег­
ковых (личных) автомобилей имеют в своем распоряжении
пространство, которое каждому из них обходится дешево,
хотя «коллектив» расходует на его содержание значитель­
ные средства. Отсюда —рост числа автомобилей, который
весьма выгоден лобби производителей авто, которые тре­
буют постоянного расширения этого пространства, и т.д.
На производительное (производящее прежде всего приба­
вочную стоимость) потребление пространства выделяются
ассигнования и огромные кредиты. Перед нами еще одна
«вертушка», еще один порочный круг, которому оптими­
сты приписывают роль «регулятора»; подобные «системы»
в самом деле обеспечивают «саморегулирование» данно­
го общества при условии, что мы допускаем эту цепную ре­
акцию. Далее. Если взять «зеленые пространства», деревья,
площади, которые не служат перекрестками, городские пар­
ки, то они доставляют «коллективу» в целом определенные
удовольствия; но кто будет за них платить? Как и с кого взи­
мать за них пошлину? Эти пространства никому конкрет­
но не приносят дохода (хотя и несут всем радость), а потому
постепенно исчезают. Непроизводительное потребление
не привлекает капиталовложений, потому что производит
только удовольствие. Тогда как в потребление оружия и раз­
личных вооружений, в том числе ракет и снарядов, то есть
в самое непроизводительное потребление из всех, инвести­
руются колоссальные суммы.
Противоречивый процесс направлен на рассече­
ние, ухудшение и даже уничтожение городского простран­
ства; он идет двумя путями: с одной стороны, разрастают­
ся парковки, автострады, скоростные магистрали, гаражи,
с другой — сокращаются зеленые насаждения, количество
деревьев, частные и публичные парки и пр. Возникает про­
тиворечие между производительным (производящим при­
бавочную стоимость) потреблением пространства и его
потреблением, производящим удовольствие, то есть не­
производительным. Между капиталистическими «потре­
бителями» и «пользователями», принадлежащими к дан­
ному коллективу. Наш анализ опирается на книгу А. Сови
«Нулевой рост?»; в ней автор воздерживается от выявления
противоречий.
 vi. 8
Можно привести множество примеров этого процес­
са; эмпирическое описание не доводит его до того уров­
ня концептуализации, который позволяет увидеть в нем 351
диалектику (конфликт). Вот еще один пример: быстро раз­
вивающиеся регионы и страны с легкостью уничтожают
исторические пространства, рожденные ходом времени:
дома, дворцы, военные или иные постройки. Стоит кому-то
счесть произведение источником дохода и л и прибыли, как
оно исчезает. Впоследствии, когда период ускоренного ро­
ста подходит к концу, те же страны открывают для себя воз­
можности использовать пространства для культурного по­
требления, для самой «культуры», для туризма и досуга:
этим индустриям уготовано большое будущее. Тогда в этих
странах начинают ценой огромных затрат восстанавливать
разрушенное в ходе «прекрасной эпохи». Недоуничтожен-
ное «подновляют», затем создают и м и т а ц и и , копии, изо- ί
бретают всякое «нео», восторгаются тем, что уничтожа- χ
ли в раже роста. Старые предметы обихода превращаются сб

в редкие, ценные произведения искусства. §

Возьмем пространство архитектуры и архитекторов, ω
ω
не придавая излишнего значения дискурсам об этом про­ •θ-
странстве. В принципе можно предполагать, что архитек- -Θ-
тор, имея в своем распоряжении кусок или фрагмент про- ^
странства, выделенный из более обширного целого, примет *>*
его как «данность» и обработает в соответствии со своим ϊ
вкусом и техническими возможностями, своими идеями £
и преференциями. Он получает свою часть и волен распо- о
ряжаться ею как угодно. "=
Однако на деле все обстоит иначе. Часть, отведен- «
m
ная архитектору (промоутерами или властями), зависит от Ι­
Ο
расчетов, которые ему известны плохо, хоть он их иногда л
и предугадывает. Полученное пространство отнюдь не не- £
винно. Оно состоит на службе у различных тактик и стра- о.
тегий; оно — не что иное, как пространство определенного ,|
способа производства, то есть пространство капитализма, τ
управляемое буржуазией. Оно состоит из «участков», «ло- g.
тов», в нем заложено репрессивное начало в отношении g
ближайших сильных точек. о
о.
При этом глаз архитектора не более невинен и ней- "=
трален, нежели участок, выделенный ему под застрой- о
ку, или белый лист, на котором он сделает первый эскиз. i
«Субъективное» пространство архитектора нагруже­
но вполне объективными значениями. Оно визуально, то
есть сводится к документации, к изображению — к «миру
изображения», противнику воображения. Эти редукции
подчеркнуты и обоснованы линейной перспективой. Уже
Громор1 отвергал эти бесплодные тенденции, показывая,
что они приводят к фетишизации фасада, объема, состав­
ленного из планов и обогащенного фальшиво-декоратив­
ными мотивами (лепниной). Редукция к частице, к изобра­
жению, к фасаду, который предназначен для того, чтобы 352
видеть и быть увиденным, то есть вписывается в «чисто»
визуальное пространство, влечет за собой упадок простран­
ства. Фасад (видеть и быть увиденным) есть мерило соци­
ального положения и статуса. Клетка с фасадом — семейная
клетка —превращается в типовой модуль обуржуазившегося
пространства.
Что касается архитектурного дискурса, то о нем мож­
но сказать следующее: он слишком часто карикатурно под­
ражает дискурсу власти и строится на вере 1
В «Объективное» (научное) Понимание «ре- С м.: Gromort G., Fontainas Α.,
алЬНОСТИ» С ПОМОЩЬЮ р и с у н к о в И ч е р т е ж е й . Vauxcelles L Histoire générale
d e a r t f r a n c a i s d ela
ЭТОТ ДИСКурС у ж е Не С о о т н е с е н С СИСТеМОЙ КО- ' Revolution
Jr J
a nos jours. Paris: Librairie de
ОрДИНаТ, С ГОРИЗОНТОМ. О н С леГКОСТЬЮ ( к а к France, са 1925- T. Il: LArchitec-
у Ле Корбюзье) превращается в моральные рас- ture et la sculpture.
суждения о правильном, о прямом угле и пря­
мизне вообще, в иносказательный призыв к естественности
(воде, воздуху, солнцу) в сочетании с самой жестокой аб­
стракцией (геометрией, модульностью).
В пространственной практике современного обще­
ства архитектор пребывает в собственном пространстве. Он
обладает репрезентацией этого пространства, связанной с гра­
фикой: белым листом, планами, развертками, срезами, изо­
бражением фасада в перспективе, модулями и т.д. Те, кто
пользуется этим осмысленным, задуманным пространством,
считают его истинным, несмотря на его геометрический ха­
рактер (или благодаря ему): оно является предметной сре­
дой, самим предметом и локусом предметной реализации
проектов. Его отдаленным источником служит линейная
перспектива, выработанная в эпоху Ренессанса: неподвиж­
ный наблюдатель, застывшее поле восприятия, устойчи­
вый визуальный мир. Главный критерий проекта, «бессо­
знательно» обусловленного таким полем восприятия,—это
возможность реализации: он проецируется на пространство
архитектурной мысли, которая либо принимает его, либо
отвергает. По этому каналу идет огромное количество ре­
презентаций, которые кто-то назовет «идеологическими»
(но зачем прибегать к термину, обесцененному разного рода
злоупотреблениями?); проект, заслуживающий рассмотре­
ния, должен быть представлен в цифрах, рентабелен, внят­
но изложен, «реалистичен». Вопросы, касающиеся ближ­
него и дальнего порядка — окрестностей, «окружающей
среды», соотношения личного и публичного,—априори
снимаются или редуцируются. Сложившееся в результате
практики поле допускает расчленение (разбивку на участ­
ки) и специализацию (функциональную локализацию). Бо­
лее того, оно не сопротивляется этим операциям, легко
поддается им и сообщает им эффективность. В таком про­
странственном поле, внешне нейтральном и объективном, 353
в этом локусе знания без страха и упрека, обретают свое ме­
сто разделение труда, разделение потребностей и предме­
тов (вещей); они локализованы и доведены до разрыва меж­
ду функциями, людьми и вещами.
Рассмотрим теперь пространство тех, кого именуют
неудачным и обидным словом «пользователи» или «жите­
ли». Для их обозначения не существует даже определенных
слов с сильной коннотацией. Пространственная практика
превращает их в маргиналов даже на уровне языка. Слово
«пользователь» какое-то неясное и подозрительное. Поль­
зователь чего? Мы пользуемся как одеждой, автомобилями,
так и домами; мы их потребляем. Что такое потребительная
стоимость по сравнению с меновой стоимостью и ее им- 5>*
пликациями? А что значит слово «жители»? Оно обознача- χ
ет всех и никого. Элементарные требования (обездоленных)
«пользователей» и (маргинализированных) «жителей»
с трудом поддаются выражению, тогда как знаки их положе- 5
о.
ния существуют во множестве и зачастую бросаются в глаза. £
Пространство пользователя переживается, а не репре- γ
зентируется (осмысляется). По отношению к абстрактно- ^
му пространству компетенций (архитекторов, урбанистов, *
планировщиков) пространство перформаций, совершаемых
пользователями в повседневности, является пространством
конкретным. А значит, субъективным. У этого пространства о
«субъектов», а не расчетов, пространства репрезентации,
есть источник: детство с его испытаниями, достижениями я
и недостачами. Переживаемое пространство несет на себе £
печать конфликта между неизбежно долгим и трудным я
взрослением — и незрелостью, сохраняющей в неприкосно­ α
венности все изначальные ресурсы и запасы. В таком про- о.
странстве с большей или меньшей силой утверждает себя ,^
«личное» — в конфликте с публичным. ?
Однако можно себе представить, в качестве опосре- g-
дующего, переходного этапа, такое положение вещей, когда ™
главенствующую роль играют конкретные пространства — о
Ω.
наполовину публичные, наполовину личные, места встречи, с
прохода и перехода. Это позволило бы диверсифицировать
пространства, снизить (относительно) функциональную
дискриминацию. Соответствующие локусы могли бы под­
разделяться на фиксированные, полуфиксированные, мобиль­
ные и вакантные. Действительно, одно из центральных мест
среди противоречий принадлежит противоречию между
временным и устойчивым (между Жилищем и Бродяжни­
чеством, в терминологии Хайдеггера). Если труд, в том чис­
ле определенная часть домашнего производства (готовка),
требует устойчивых локусов, то ни сон, ни игра не предъяв­
ляют таких требований; здесь Запад мог бы поучиться у Вос­
тока с его обширными пустыми пространствами, низкой 354
подвижной мебелью.
Фасад на Западе по-прежнему управляет простран­
ством. Мебель —такая же тяжелая и неподвижная, как дом,
недвижимость,—имела и имеет фасад, обращенный к част­
ному пространству и господствующий над ним: зеркальный
шкаф, буфет, ларь. Мобилизация, подвижность «лично­
го» пространства позволила бы восстановить в правах тело
и вывести на свет противоречия пространства. Простран­
ство как локус субъектов может быть названо 2
«СИТуаЦИОННЫМ» ИЛИ «реЛЯЦИОННЫМ»; о д н а к о Jacobs J. The Death and Life of
ЭТИ Определения ИЛИ д е т е р м и н а ц и и ОТНОСЯТСЯ Great American Cities. New York:
Скорее К СОЦИОЛОГИЧеСКОМу с о д е р ж а н и ю , ч е м Random House, 1961.
к характеристикам пространства как такового.
Восстановление в правах тела — и в первую очередь
пространства чувств, пространства слова, голоса, обоняния,
слуха. Всего не-визуального. Не сексуальности и секса как
таковых, по отдельности, но сексуально окрашенной энер­
гии — нацеленной на растрачивание в соответствии с опре­
деленными ритмами...
Это просто замечания по ходу, векторы движения.

vi. 9
Один из наиболее очевидных парадоксов абстрактного про­
странства заключается в том, что оно может быть одно­
временно и совокупностью локусов, где рождаются проти­
воречия, и средой, в которой они проявляются и которую
раздирают, и, наконец, орудием, позволяющим их пода­
вить и заменить внешней когерентностью. Что практиче­
ски (в пространственной практике) наделяет пространство
функцией, которую прежде выполняла идеология и которая
до сих пор считается идеологической.
Джейн Джекобе уже в 1961 году проанализировала
неудачный опыт city planning and rebuilding (урбанизма и го­
родской реконструкции) в Соединенных Штатах. Она по­
казала, в частности, как разрушение улицы и ближайших
окрестностей влечет за собой исчезновение сложивших­
ся (или считавшихся таковыми) характеристик городской
жизни: безопасности, контактов, воспитания детей, раз­
нообразия отношений и т. д.2 Автор не поднимается ни до
открытых обвинений в адрес неокапитализма, ни до вы­
явления противоречий, имманентных пространству, про­
изведенному капитализмом (абстрактному пространству).
Однако она весьма наглядно демонстрирует его разру­
шительную силу и самоуничтожение городской жиз­
ни средствами, внешне призванными ее создавать или 355
воссоздавать.
Сложная, неясная (по видимости или реально, в дан­
ном случае не важно) городская ситуация в Соединенных
Штатах породила практическую и теоретическую инициа­
тиву: возложить распутывание клубка проблем на эксперта,
который должен был для начала их четко изложить, а затем
искать возможное решение. Таков был изначальный замы­
сел advocacy planning, выдвинутый в противовес city planning
властей. Группа пользователей, или жителей, 3
б р а л а Себе В ПОМОЩЬ КаКОе-ЛИбо КОМПетеНТНОе см.: Goodman R. After the Plan-
ЛИЦО, Н а д е л е н н о е ДарОМ СЛОВа И КОММунИКа- ners. Harmondsworth, Middle-
sex: P e n u i n
бел ЬНОСТЬЮ, — то есть адвоката для ведения ne- 9 Books, 1972.
- Отметим, кстати, весьма >,
5
реГОВОрОВ С ПОЛИТИЧеСКИМИ И ф и н а н с о в ы м и существенную критику
Властями3. Р. Вентури и его кни- ι
ги:
П о п ы т к а Эта, П р о а н а л и з и р о в а н н а я Р. Г у д - Venturi R. Complexity g
and Contradiction in Ar- s
меном, потерпела неудачу по нескольким при- chltecture New York: Mu_ |
ЧИНаМ. ЕСЛИ З а и н т е р е с о в а н н ы е СТОрОНЫ, ЛЮДИ, S eum of Modern Art, 1966. £
КОТОрЫХ ЭТО КасаеТСЯ, МОЛЧаТ, ТО КТО МОЖеТ ГО- Вентури, увлеченный _«
ВОрИТЬ За НИХ, ВМеСТО НИХ? Н И ОДИН ЭКСПерТ, НИ псевдодиалектикой архи- .g.
г г
тектурного пространства, s
ОДИН С п е ц и а л и с т ПО П р о с т р а н с т в у ИЛИ краСНО- с м е Ш ивает любой фор- £
речию, никакая компетенция этого не может мальный контраст с про- *
эксперт? Какими
и не имеет на это понятиями? Каким
права. От лица когоязы-
говорит оГ cftpi64 senпротиво-
странственным "^ £^
ком? Как отделить его речь от речи архитекто- оо.
ров, или промоутеров, или политиков? Брать на себя такую «=
роль, такую функцию — значит согласиться с фетишизмом ш
m
коммуникации, обмена, занявшего место использования!
X
Проблема сводится к молчанию пользователей — и толь- соя
О.
ко к нему. Либо эксперт работает за свой счет, либо он под­ о
о
чиняется требованиям бюрократических, финансовых или Q.
политических властей. Если он противодействует этим си­ С
S
лам во имя заинтересованных лиц, он губит себя. τ
Один из самых глубоких конфликтов, имманент­ О)
Ω.
О
ных пространству, состоит в том, что «переживаемое» про­ m
странство не позволяет конфликтам находить выражение. оι-οCL
Чтобы их изложить, их нужно воспринимать помимо ре­ С
I-
презентаций пространства — вне того, как оно обычно ос- δ
мысляется. Необходима теория, которая выйдет за рамки
как пространства репрезентации, так и репрезентации про
странства и сформулирует противоречия (прежде всего —
противоречие между двумя этими аспектами репрезента­
ции). Социально-политические противоречия получают
пространственную реализацию. Следовательно, противоре­
чия пространства придают реальность противоречиям со­
циальных отношений. Иными словами, в противоречиях
пространства «выражаются» конфликты социально-поли­
тических интересов и сил; но эти конфликты имеют место
и действуют только в пространстве, становясь противоречия­
ми самого пространства.

vi. 10
Основополагающее противоречие между глобальностью
(способностью осмыслять пространства и воздействовать на
них в широком и даже в мировом масштабе, как в информа­
тике или политике воздушных сообщений) и парцелляци­
ей (дроблением пространства с целью продажи и покупки)
дублируется в стратегическом плане. Ресурсы в стратеги­
ческих пространствах всегда локализованы. Их подсчиты­
вают в единицах (производственных и потребительских:
предприятиях, домохозяйствах). Что же касается конечных
«целей» любых крупных стратегий — стратегий ведущих
государств и основных наднациональных компаний,—то
они всегда глобальны, вплоть до мирового масштаба. Дис­
персия, дробность, доходящие до сегрегации, коренятся
в стратегических намерениях, воле к власти на самом вы­
соком (в смысле количества ресурсов и качества преследу­
емых целей) уровне — и подчиняются этим намерениям.
Все дробное, разрозненное сохраняет единство в гомоген­
ном пространстве власти. Последнее, разумеется, учиты­
вает сочленения и связи между элементами, которые оно
удерживает в парадоксальном состоянии — объединенными
и разрозненными, сопряженными и разъятыми, расчленен­
ными и спрессованными.
Представлять себе некую иерархическую шкалу меж­
ду двумя крайностями или полюсами — намеренным един­
ством политической власти и фактической дисперсией
дифференцированных элементов — было бы ошибкой. Весь
вес (все «целое») ложится на низший микроуровень, на ло­
кальное и локализуемое — на повседневность. Весь вес (все
«целое») покоится на нем: эксплуатация и господство, по­
кровительство и подавление в их неразрывном единстве.
В основе и основании «целого» лежат разъединение, разде­
ление, поддерживаемые как таковые высшей волей; разъ­
единение и разделение, неизбежные как результат истории
(истории накопления), но смертельные в той мере, в ка­
кой их искусственно сохраняют, ибо в результате рвется
связь между всеми моментами и элементами социальной
практики. Пространственная практика разрушает практику
социальную; последняя самоуничтожается в первой.
В стратегическом плане противостоящие силы, зани­
мая пространство, порождают напряжения, действия, собы­
тия. На этом уровне закон взаимопроникновения мелких
волнений уже не действует. 357
Тем не менее микроуровень остается чрезвычайно
важным. Он не оставляет места столкновению сил и не яв­
ляется средой их приложения, зато содержит в себе и ресур­
сы, и цели. Ибо целью любой стратегии всегда было и будет
завладение неким пространством разнообразными полити­
ческими и военными средствами.
Для расшифровки сложного пространства можно по­
строить различные сетяки-классификации. Самая общая
и грубая классификация будет включать оппозиции и кон­
трасты в пространстве: изотопии (аналогичные простран­
ства), гетеротопии (пространства, вынесенные за пределы
друг друга), и, наконец, утопии, пространства, занимаемые
символикой и воображаемым: «идеальностями», наподобие s
природы, абсолютного знания и абсолютной власти. Уже χ
эта весьма приблизительная классификация позволяет вы- §
явить парадокс, то есть не замеченное прежде противоре- §
чие: лучше всего освоены пространства, занятые символами. а>
Таковы, например, сады и парки, символизирующие абсо- .g.
лютную природу, или религиозные здания, символизиру- -θ-
ющие власть и знание, то есть абсолютное в чистом виде. ^
В более гибкой и более конкретной классификации *
локусы подразделяются по своей принадлежности, то есть ï
в зависимости от использования и пользователей: частные, £•
публичные, промежуточные (проходы, пути следования). о
Третья сетка отражает уровень стратегий. Благодаря с
ей в пространственном хаосе обнаруживается некоторый я
порядок: рынок пространства сопрягается с пространства- £
ми рынка; благоустройство (планирование) пространства — «
с занимающими его производительными силами; полити- g
ческие проекты — с препятствиями, то есть силами, которые о.
противодействуют тому или иному стратегическому плану ,^
и которым иногда удается создать внутри пространства не- ?
о.
кое контрпространство. о
m
Не стоит ли углубить подобное исследование и вы­
строить единую приемлемую сетку-классификацию? Два оCL
соображения в порядке ответа на этот вопрос. Во-первых, =
ничто не заставляет нас ограничивать число классифика­
ций или отдавать предпочтение одной из них. Во-вторых,
само понятие сетки, классификации, подобно понятиям
модели или кода, не внушает особого доверия. Все эти ин­
струменты формального знания имеют четкую цель: от­
сечь противоречия, заменить их внешней когерентностью,
свести диалектику к логике. Это стремление неотделимо от
так называемого «чистого», «абсолютного» знания, не ве­
дающего собственной сущности: редукции, состоящей на
службе власти.

vi. 11
Основываясь на познании производства пространства, мож­
но представить себе науку о социальном пространстве, то
есть пространстве городском и сельском с преобладанием
городского.
Каким термином ее назвать? Познание, наука, зна­
ние? Термин «знание» уже успел приобрести нежелатель­
ную коннотацию. Дело даже не в том, что он обозначает не­
кое устаревшее, отошедшее в область истории достижение
мысли, занимающее свое место на полке наряду с прочими
отжившими завоеваниями. Само употребление этого слова
не внушает доверия. В нем есть какой-то произвол: каждый
может по своему усмотрению расставить то, что его устраи­
вает, и то, что его не устраивает, по полкам устаревшего зна­
ния или знания сложившегося.
«Знание», с учетом такой коннотации, включает
в себя сговор с властью, грубую или тонкую примесь поли­
тической практики, а значит, разного рода репрезентаций
и идеологической болтовни.
Что касается познания, то оно всегда содержит и соб­
ственную критику (которая его релятивизирует), и критику
существующего порядка —особенно очевидную, разумеет­
ся, когда предметом изучения служат политические стра­
тегии, цели и действия (действующая политика). Позна­
ние нацелено на глобальное. В этом своем устремлении оно
смыкается с философией и развивает ее,—даже когда оно
привязано к социальной практике через какое-либо важ­
ное понятие, например понятие производства. Это опреде­
ляющая черта метафилософии, которая, надстраиваясь над
философией, дает последней выход в сферу «реального»
и возможного.
Познание с его критическим моментом порожда­
ет конкретно-универсальное. Необходимые для него понятия
(в том числе понятие производства) не самодостаточны. Они
описывают практику и отсылают к ней. Применительно
к ним отпадает нужда в некоторых вопросах —тех, что от­
носятся к отдельно взятому субъекту (кто думает? кто го­
ворит? и откуда?) или обособленному объекту (какое место
он занимает? где расположен?). Такие понятия как в си­
лу разработанной нами теоретической формы, так и по
содержанию — то есть благодаря своей связи с переживани­
ем, с практикой, с радикальной критикой — не предполага­
ют подобных вопросов.
Словом «наука» по-прежнему обозначается обособ­
ленное исследование и разработка специально выделен­
ного поля с использованием наперед заданного перечня 359
методов. Отсюда —недоверие к любой специализирован­
ной догме и особенно к операциям (рабочим, или счита­
ющимся рабочими, понятиям), принятым в той или иной
специальности.
Наука о пространстве должна быть наукой об использо­
вании, тогда как специальные, так называемые социальные
науки являются частью обмена и представляют собой науки
об обмене (о коммуникации и коммуникабельном: поли­
тическая экономия, социология, семиология, информати­
ка и т. д.). В этом смысле наука о пространстве стоит ближе
к материальному, к чувственному и качественному, к при­
родному, но делает упор на вторичную природу: город, город­
скую среду, социальную энергетику, то есть на все то, что 5
затушевывается двусмысленными понятиями обычного χ
натурализма — такими, например, как «окружающая ере- ш
да». Подобная ориентация науки о пространстве обращает §
вспять господствующую, всеподавляющую тенденцию еще 5
и потому, что отдает теоретическое и практическое предпо- .g.
чтение присвоению—в противовес обмену и господству. γ
Как мы уже знаем, практику использования про- ^
странства не по назначению следует рассматривать как >*
промежуточную между господством и присвоением, меж- ϊ
ду обменом и использованием. Противопоставляя ее про- g-
изводству или отрывая от производства, мы искажаем ее о
смысл. Понимание же ее смысла влечет за собой произвол- с
ство нового пространства. История дает тому яркие приме- я
ры. Христианство использовало для своих нужд римскую £
базилику: изначально светское, гражданское, общественное я
здание, предназначавшееся для встреч, торговли и «обще­
о
ния» в самом широком смысле, приобрело религиозно-по­ Q.
с:
литические функции; оно изменилось и стало сакральным,
подчинившись правилам и требованиям крипты. Присо­ X
О)
единив к себе крипту и гробницы, его поверхность медлен- g-
но, но верно принимает форму креста, из которого в один £
прекрасный день вырывается на свет средневековое чудо о
в сиянии Слова (воскрешающего Логоса). Структура же его с
трансформировалась вне какой-либо логической связи с из­
менениями функции и формы. Главной вехой здесь, как из­
вестно, стало изобретение крестового свода.
Форма примерно соответствует моменту коммуни­
кации, то есть восприятию. Функция совершается и либо
осуществляется, либо нет; она соответствует переживанию
в пространстве репрезентации. Структура осмысляется; она
предполагает репрезентацию пространства. Все в целом об­
ретает место в пространственной практике. Определять ис­
пользование только с функциональной точки зрения было
бы неточностью, редукцией и ошибкой. Именно за это ра­
тует функционализм. Использование включает в себя
и форму, и коммуникабельное, и коммуникацию. Равно
как и структура —структура предмета, которым пользуются
и который используют. Обособленное — а значит, редукци­
онистское—употребление одной из этих категорий служит
какой-либо стратегии гомогенизации. Формализм делает
упор исключительно на форму, то есть на коммуникабель­
ное и на обмен. Функционализм подчеркивает функцию,
вплоть до исключения полифункциональности и локализа­
ции каждой функции в подчиненном пространстве. Струк­
турализм изучает только структуры, рассматривая их в ко­
нечном счете как технологические объекты. Использование
же соответствует целому, объединяющему все эти члены,
которые в догматических теориях разделены.
Разумеется, ни один проект не способен поддержи­
вать строгое равновесие между всеми этими моментами,
или формантами, пространства. Всякий проект делает упор
либо на функцию, либо на форму, либо на структуру; но, ка­
ким бы образом ни был представлен изначально тот или
иной момент, или форманта, остальные при этом не исче­
зают; наоборот: то, что предстает видимым вначале, пре­
вращается затем в видимость, лишь усиливая реальность
остальных моментов. Быть может, именно в этом и состо­
ит мастерство искусства в классическом смысле? Оно уста­
рело как таковое, но не следует ли его подхватить и раз­
вить, подобно тому как мысль подхватывает и развивает
философию?
При первичном анализе музыкального произведения
оно распадается на три момента: ритм, мелодию, гармонию.
Триединство обеспечивает возможность бесконечного про­
изводства, тогда как каждый момент по отдельности или
любая бинарная оппозиция исчерпаемы. Произведения, по­
строенные на одном-единственном моменте (например,
только на мелодии или перкуссии), передаются и воспри­
нимаются легче, чем любые другие, но очень монотонны
и малопривлекательны. Великая классическая музыка со­
хранила единство всех трех моментов; однако каждый му­
зыкант в каждом исполнении выводит один из них на пер­
вый план, акцентирует его, для того чтобы рано или поздно
подчеркнуть значение остальных. Все это разнообразие эф­
фектов можно проследить внутри одной музыкальной ком­
позиции, сонаты, симфонии. Акцентируя один аспект про­
изведения, музыкант валоризирует его, дифференцирует,
а не стремится уничтожить остальные во имя гомоген­
ности. В результате возникает движение, а не стагнация:
каждый момент непрерывно отсылает к другому, подго­
тавливает, оживляет его. Соприсутствие материала (гамм,
модальностей, тонов) и инструментов (фортепьяно, струн­
ных, ударных и пр.) открывает множество возможностей 361
и усиливает различия. Перед нами тенденция, обратная
тенденции редукционистской, связанной с идеологией об­
мена и коммуникации.

VI. 12
Абстрактное пространство служит орудием господства, оно
душит все, что в нем зарождается и стремится выйти за его
пределы. Это не определяющая его черта, однако она от­
нюдь не вторична и не случайна. Смертоносное простран­
ство убивает собственные (исторические) предпосылки, |
собственные (внутренние) различия, вообще любые (воз­
можные) различия во имя утверждения абстрактной го­
могенности. Негативность, являющаяся в гегельянстве
атрибутом исключительно исторического времени, есть S
свойство абстрактного пространства, причем в двояком, £
вернее, удвоенном виде: она направлена против любого раз- γ
личия, как в современности, так и в сфере возможного. Чем ^
объясняется эта смертельная способность? Ядерной утро- *
зой? Неистовым разгулом техники? Вышедшей из-под кон- ï
троля демографической ситуацией? Экономическим ро- £•
стом, от которого предостерегает познание и к которому о
стремится власть? Экологическими проблемами? Или же с
разгулом смутных, подспудных сил, толкающих человече- я
ский род и планету к самоуничтожению, тягой к смерти? £m
Разве важнее всего найти причину или мотив? Уста- 5
новив причину, мы отдадим дань старинному умозритель­ о
О
ному инстинкту философов; пусть последние представи- О.
тели этого вида направляют свое внимание и интерес на ,^
важнейший с точки зрения онтологии аспект — эксплика- ?
цию. Пусть они созерцают высшую Причину или Мотив — о.
о
только уже не Бытия, а Небытия.
Не вернее ли будет, вместо того чтобы пытаться ме- о
с
тафизически локализовать смертный приговор, который
вынес себе «мир» (иудеохристианский, греко-римский, о
«сверхдетерминированный» капитализмом), подвергнуть >
анализу его орудие} Ни один из «моментов» угрозы — ни
атомная бомба, ни расхищение природных ресурсов, ни
рост (демографический, экономический, продуктивист-
ский) — не позволяет дать определение этому орудию:
пространству. В нем сходятся все указанные выше причи­
ны и мотивы. Оно принимает их, включает их в себя и пре­
вращает в эффективные (рабочие) действия. Оно, и только
оно — инструментальное пространство с только ему прису­
щим воздействием и стратегической целью: уничтожени­
ем любого препятствия, истреблением любого различия.
На этом уровне выявляются как необходимость, так
и недостаточность теории отчуждения. Понятие отчуж­
дения оказывается ограниченным: оно всецело истинно,
а потому не подлежит опровержению. Описанная и про­
анализированная нами ситуация полностью подтвержда­
ет теорию отчуждения — и делает ее до смешного ненужной.
Какой смысл пригвождать к позорному столбу отчужде­
ние как таковое и его частные проявления, если опасность
и ужас достигли такой степени? Дело вовсе не в «статусе»
этого понятия и либеральной (гуманистической) идеоло­
гии, а в совсем иных вещах.

vi. 13
Напомним несколько моментов сложной и незавершенной
теории различия.
Теория различия покрывает всю сферу познания
и рефлексии о познании. Она движется от осмысления к пе­
реживанию, то есть от понятия, лишенного жизни, к жиз­
ни, лишенной понятия. Наконец, она движется от логики
к диалектике и сопрягает их, располагаясь в точке их со­
единения. Она соприкасается, с одной стороны, с теорией
когерентности, то есть тождества (в пределе — тавтологи­
ческого), а с другой — с теорией противоречий (в преде­
ле — антагонистических).
Следует проводить два взаимосвязанных разграни­
чения: между минимальным различием и различием макси­
мальным; и между различием индуцированным и различием
продуцированным, произведенным. Первое разграничение
относится к логике, второе — к теории диалектического
процесса. В логико-математических множествах различие
между ι и ι (первой и второй единицей) абсолютно мини­
мально: вторая единица отличается от первой лишь по­
рождающей ее итерацией. Напротив, различие между ко­
нечными кардиналами и ординалами, с одной стороны,
и трансфинитными кардиналами и ординалами, с другой,
является максимальным. Индуцированное различие при­
надлежит множеству или системе, возникшей в соответ­
ствии с определенным законом. Оно является ее состав­
ной частью; таково различие между последовательными
элементами, порожденными итерацией или рекурренци-
ей в числовых множествах. Таково разнообразие коттеджей
в коттеджном пригороде или разнообразие пространств,
отведенных под «инфраструктуру», или вариации моды
в одежде, стимулируемые самой модой. Произведенное раз­
личие, напротив, предполагает разложение данной систе- 363
мы; оно возникает внутри нее, рождается из зияния, от­
крывшегося с распадом какого-либо заграждения. Теория
производства различий основана преимущественно на те­
ории максимальных различий; то или иное множество
производит вне своих границ другое, целиком отличное от
него множество; множество целых чисел порождает мно­
жество чисел дробных, затем множество «неизмеримых»
и трансцендентных чисел, и так вплоть до трансфинитных
множеств. Логико-математический момент .
4
СОПрЯЖен С ПРОИЗВОДСТВОМ И ИНДуКЦИеЙ. П о - о теории различия см.:
ВТОренИЯ п о р о ж д а ю т р а з л и ч и я , НО в с е раЗЛИ- Lefebvre H. Logique formelle,
lo |C ue
чия не эквивалентны. Качественное возникает 9 i dialectique / 2 ed.
- Pans: Anthropos, 1970, >,
ИЗ К о л и ч е с т в е н н о г о - И н а о б о р о т . особенно предисловие §
В ИСТОрИЧеСКОМ в р е м е н и раЗЛИЧИЯ, ИН- к переизданию. О раз- ι
ДуЦИрОВаННЫе В н у т р и ДанНОГО СПОСОба ПрОИЗ- линии индуцированном ς
и различии произведен- s
Р P A
водства, сначала сосуществуют с различиями но м см : /dem Manife ste ?
п р о и з в е д е н н ы м и , т е м и , ЧТО п р и б л и ж а ю т е г о différentialiste. Paris: Galli- «
конец. Произведенное различие, в свою оче- mard, 1970. «_
редь, является производительным. Так, разли- γ
чия, предвещавшие рождение нового способа производства ^
внутри средневекового общества, накапливались в ходе са- £
мого процесса накопления и в конце концов вызвали бур- ϊ
н ы й переход — и распад существующих (в Западной Евро- £·
пе) обществ и способа производства. В классической теории о
диалектического процесса этот момент именуется «каче- с
ственный скачок»;
ственными) он подготовлен
изменениями 4 постепенными
. Но в классическом (количе-
анализе об­ я
m
наруживаются некоторые недостатки и лакуны, требующие 5
повторного, более глубокого изучения. £
Еще одно соображение касается особенностей: они от- 2.
носятся к области первичной природы, ландшафтов, ре- ,|
сурсов. Такие различия, неведомые или обойденные вни- τ
манием, сталкиваются между собой, противодействуют. g.
Из их борьбы, предполагающей и дополняющей борьбу g
классов, народов, нации, возникают различия как таковые. о
Разграничение особенностей и различий позволяет избе­ с
жать неясных и опасных метафор: «специфика», «подлин­
ность» и т. д.
В свою очередь, формальная теория различия выхо­
дит в область неизвестного и неизученного: ритмов, энерге­
тики, телесной жизни (где повторения и различия порож­
дают друг друга, сходятся и расходятся).
 vi. 14
Различия сохраняются или возникают на границах гомо­
генного—либо как результат сопротивления ему, либо как
нечто ему внеположное (побочное, гетеротопическое, гете-
рологическое). Всякое различие есть прежде всего исключе­
ние: таковы периферии, трущобы, запретные игровые про­
странства, пространства партизанских и военных действий.
Однако если они лишь обороняются, не переходя в контр­
атаку, то существующий центр и гомогенизирующие силы
рано или поздно поглощают их. В этом случае центр, норма
демонстрируют пределы своей способности интегрировать,
утилизировать или элиминировать нарушения.
Социальная жизнь в огромных бидонвилях Латин­
ской Америки (фавелах, баррио, ранчо и т. п.) куда ин­
тенсивнее, нежели в буржуазных городских кварталах.
Социальная жизнь воплощается морфологически, но сохра­
няется лишь в борьбе, обороняясь и нападая (это новейшие
формы классовой борьбы). Несмотря на нищету, устрой­
ство пространства здесь — расположение домов, стен, пло­
щадей — вызывает восхищение с примесью беспокойства.
Присвоение пространства достигает весьма высокой степени.
Стихийная архитектура и городская среда («дикие», по яко­
бы изящному определению) оказываются на голову выше
пространства, организованного специалистами, которые
практически переносят «на местность» социальное устрой­
ство, даже когда не исполняют заказ экономических и по­
литических властей. Отсюда поразительная, предельная
двойственность пространств, создающая впечатление двой­
ственной политической власти — неустойчивого равнове­
сия, неизбежного и скорого взрыва. Впечатление это оши­
бочно: следует учитывать способность господствующего
пространства к подавлению и интеграции. Двойственность
тем не менее существует; однако, если ситуация корен­
ным образом не меняется, подчиненное пространство при­
ходит в упадок. «Двойственность» означает противоречие
и конфликт; такой конфликт либо разрешается через про­
изводство непредвиденных противоречий, либо рассасыва­
ется, оставляя по себе только индуцированные противоре­
чия (внутри господствующего пространства). Конфликтная
двойственность, переход от оппозиции (индуцированного
различия) к противоречию и его преодолению (произведен­
ному различию) не может длиться вечно, хотя она может
сохраняться вокруг «положения равновесия», объявленного
оптимальным той или иной идеологией.
 vi. 15
В отсутствие диалектического процесса та или иная логи­
ка (то есть, повторим еще раз, та или иная стратегия) может
порождать пространство, порождая «вертушку», порочный 365
круг (что в определенной идеологии также объявляется «оп­
тимальным»). Возьмем, к примеру, порочный круг, крити­
чески описанный Р. Гудменом5. Федеральное правительство
США получает определенный процент с продаж бензина;
образуются огромные суммы, которые идут на строитель­
ство городских и междугородных автострад (хайвеев, парк-
веев). От строительства дорог выигрывают как нефтяные
компании, так и производители автомобилей: каждая новая
миля позволяет увеличить количество машин.
ЧТО ВЛечеТ За СОбоЙ р о с т п о т р е б л е н и я б е н з и н а . Goodman R. Op. cit. Pt. II.
A значит, налога. И так далее. Р. Гудмен называ- Р. ИЗ sq.
ет это «ÂSphalfs magiccircle». В пределе автомобиль
и автобан занимают пространство целиком. >*|
Так распадается на части механизм определенной
«логики», то есть стратегии. Данная последовательность £
операций предполагает производительное потребление —
потребление пространства, производительное вдвойне, ω
ибо оно производит прибавочную стоимость и новое про- g
странство. Производство пространства происходит благо- -θ-
даря вмешательству государства, чьи действия сообразуют- ^
ся с устремлениями капитала, но выглядят так, будто всего £
лишь отвечают рациональным требованиям сообщения ϊ
между частями общества, а также экономического роста £•
в интересах всех пользователей. На деле же производится о
порочный круг, охватывающий господствующие экономи- с
ческие интересы и выступающий их носителем. я

ι
Сб
Q.
Ι­
Ο
vi. 16 о
Q.
С

Любая пространственная стратегия преследует несколь- τ

ко целей; столькими же «свойствами» обладает абстракт- g-
m
ное, манипулируемое и манипулирующее пространство.
Стратегическое пространство позволяет одновременно: вы- о
теснить на периферию беспокойные социальные группы, с
в том числе трудящихся; создать вокруг центров дефицит о
доступных объемов, чтобы повысить их цену; обустроить i
центр как место принятия решений, средоточие богатства,
мощи, информации; найти союзников для класса-гегемона
в средних слоях и в «элите»; распланировать производство
и товарные потоки в пространстве и т. д.
 Пространство подобной социальной практики стано­
вится пространством порядка — классификации на службе од­
ного класса. С помощью классифицирующей стратегии раз­
личные социальные слои и классы, помимо класса-гегемона,
располагаются «на местности» по отдельности; контакты
между ними пресекаются и подменяются знаками (изобра­
жениями) контактов. Отсюда—два критических соображе­
ния. Во-первых, такая стратегия утверждается определен­
ным типом знания, превращающего ее в предмет науки.
Структурализм занимается ранжированием и классифика­
циями по причинам высокоинтеллектуального порядка; он
выявляет в них интеллигибельность, высшую связь между
(мыслящим) субъектом и (выстроенным) объектом. В этом —
но и не только в этом—данная идеология, выдавая себя за
знание, служит власти. Во-вторых, «рабочее» понятие клас­
сификации, ранжирования подчиняет себе пространство
в целом — от личного до публичного, от мебели до простран­
ственного планирования. Оно очевидным образом служит
глобальной гомогенизации, а следовательно, власти. Кто
ранжирует? Кто классифицирует? Государство, «публичная»,
то есть политическая, власть. На самом деле с помощью это­
го рабочего понятия «публичное» пространство подстраи­
вается под пространство «частное», пространство класса-ге­
гемона или части этого класса, который имеет в частной
собственности землю и остальные средства производства
и поддерживает эту частную собственность на самом вы­
соком уровне. Только кажется, что «частное» организуется
при главенстве «публичного». В действительности получа­
ется наоборот (мир навыворот, тот самый, который нужно
перевернуть). Пространство целиком выстраивается по об­
разцу частного предприятия, частной собственности, семьи,
то есть воспроизводства производственных отношений, ана­
логичного биологическому воспроизводству, размножению.

vi. 17
Определенную роль и функцию в господстве над простран­
ством выполняет мимесис: имитация и ее корреляты, ана­
логия и более или менее мотивированные впечатления
аналогии, сходства и несходства, метафоры и метонимии
(замена одного члена другим, отсылка части к целому). Роль
мимесиса противоречива: подражание дает еще не офор­
мившемуся желанию образец, занимающий некое про­
странство, и тем самым обрекает это желание на насилие,
вернее, на противодействие насилию со стороны этого за­
нявшего пространство образца. Мимесис, его составляющие
и вариации, способствуют утверждению абстрактной «спа-
циальности», полуфиктивной, полуреальной связности.
Подражание природе сводится к ее внешнему воспроизве­
дению: производству знаков природы и природного, напри­
мер дерева или куста, или изображения дерева, или фото­
графии дерева. Происходит не производство «вторичной 367
природы» или природы присвоенной, но подмена природы
мощной разрушительной абстракцией; процесс останавли­
вается на полпути. «Вторичная природа», не совпадающая
с природой изначальной, но конкретная на своем уровне,
выходила бы за рамки искусственного, хоть и не имела бы
в себе ничего «естественного». Мимесис же утверждается
в искусственном: в имитации первичной природы, непо­
средственности, телесности средствами визуальности, абсо­
лютного преобладания оптики.
Как мы уже знаем, социальная (пространственная)
практика вначале интуитивно (в изначальном intuitus, не­
посредственном и близком к природной непосредственно­
сти) уловила часть уже расщепленной природы, а значит, !*
некоторую часть телесности с присущими ей оппозиция­ ι
ми: либо отверстие, пропасть—либо возвышенность, осве­ Сб

щенный холм; либо «мир» —либо «космос». Либо кривая,

окружность, круг—либо восходящая-нисходящая прямая. £ι
Эта искусная операция (выше мы попытались ее воспро- £
извести) позволяет в эпоху античного полиса интегриро- γ
вать женское начало — и в то же время отвергнуть его, воз- ^
обладать над ним, отведя ему малую часть пространства, £
и свести его к «женственности», подчиненной мужско- ϊ
cd

му, маскулинному, мужественному принципу. Практи- £•

ка производила разнородные пространства, руководству- о
ясь intuitu?, затем на смену интуиции пришел «габитус», =
habitus, а за ним «интеллект», intelleäus. Все эти метаморфо- «
зы порождены практикой, исходя из непосредственного, £
чувственного, но при этом уже ментального впечатления л
(intuitus); оно уже отделилось от «чистого», «естествен- £
ного» ощущения, уже разрослось, разбухло, развилось, то о.
есть претерпело изменения. Так из земли на поверхность ,|
вышло социальное пространство; в его основе лежала упор- ?
ная «интеллектуализация», которая в итоге привела к по- о-
строению абстрактного (геометрического, визуального, m

фаллического) пространства, выходящего за рамки спаци- о

альности и перерастающего в производство гомогенной с
и патогенной, нелепой и стандартизированной, принуди­
тельной и рационализированной политической «среды»:
«среды» государства, власти, стратегии. Что происходит
с этой абсолютно политической «средой», пространством
абсолютной политики? От метафоризаций и метонимиза-
ций она движется к тотальной тавтологии: производится
только воспроизводимое, то есть производство сводится
только к воспроизводству, имитации прежнего производ­
ства. Перед нами высшее противоречие: производительная
способность пространства, производящего только воспро­
изведенное, порождает исключительно повторение и по­
вторяемость. Производство пространства превращается
в собственную противоположность: воспроизводство вещей
в пространстве. Мимесис (подражание, имитация) превра­
щается в воспроизводимость, находящую опору в знании,
технике, власти, ибо именно воспроизводимость обеспечи­
вает продление (воспроизводство) социальных отношений.

vi. 18
Проясняются составляющие «политического вопроса», как
его обычно называют; как и само пространство, он вклю­
чает в себя несколько вопросов, идей и проблем: проблему
политического в целом, его статуса в социальной практике;
проблему политики и ее роли в капиталистическом способе
производства; проблему политиков, государственных деяте­
лей или деятелей данного государства, их подготовки и се­
лекции (если можно так выразиться).
Любые вопросы, относящиеся к государству, поли­
тическому и политике, равно как и ответы на них, остают­
ся абстрактными, то есть локализованными в ментальном
пространстве, до тех пор пока они не сосредоточены на свя­
зи между государством и пространством.
Связь эта существовала всегда и становится все тес­
нее; пространственная роль государства в прошлом и в на­
стоящем не подлежит сомнению. Государственный адми­
нистративно-политический аппарат уже не ограничивается
(да и ограничивался ли когда-нибудь?) абстрактным вмеша­
тельством в капиталовложения (в экономику). Поскольку
на данной территории имеются отдельные единицы хозяй­
ственного производства и социальной деятельности, толь­
ко государству под силу свести их вместе в пространствен­
ное единство — нацию. На излете Средневековья в Западной
Европе абсолютное (религиозное) пространство предше­
ствующих эпох уступило место пространству светскому;
произошло это благодаря городам и городской системе. На
новом политическом пространстве, уже унитарном по сути,
но пока еще состоящем из разрозненных единиц, утверди­
лось пространство королевской власти, пространство фор­
мирующегося национального государства. Исторические
отношения между государством и пространством уже были
нами проанализированы.
 Сегодня государство и его бюрократический и поли­
тический аппарат постоянно воздействуют на простран­
ство, используя инструментальное пространство для вме­
шательства на всех уровнях и во все инстанции экономики.
(Глобальная) социальная практика и практика полити­
ческая смыкаются в пространственной практике, дости- 369
гая тем самым если не логической когерентности, то боль­
шей связности. Во Франции точечные действия властей
(префектов) сопрягаются с действиями глобальными, про­
истекающими из заказа на так называемое индикатив­
ное планирование и благоустройство территории; ничто
не происходит в данной нации помимо государства и его
«служб». Они покрывают все пространство.
Только людям, мыслящим и действующим на госу­
дарственном уровне, известны региональные и местные
механизмы, потоки и сети (например, те, что связывают
«залежи рабочей силы» с местами, где производительно по­
требляется сила труда!).
Тем не менее благодаря росту числа связей и сетей, 5>*
которые, соединяя напрямую различные локусы, кладут ко­
нец их изоляции, но не уничтожают их особенности и рож­
дающиеся из этих особенностей различия, государство
становится бесполезным. Все громче звучат требования — ω
порой бессмысленно-крикливые, но в отдельных случаях £
весьма обоснованные — тех, кто хочет ослабить гнет, добить- -θ-
ся децентрализации, организовать управление (самоуправ- ^
ление) на основе, внутри производственных и территори- *
альных единиц (предприятий и городов). Государственная ï
тенденция к созданию центров принятия решений, наде- £•
ленных всеми инструментами власти и подчиненных еди- о
ному центру, столице, встречает противодействие. Местные с
власти (муниципальные образования, департаменты и ре­
гионы) не позволяют с легкостью себя поглотить. Тем более
что государство не может делать все, знать все, управлять яQ .
всем; оно оказывается максимально эффективным, лишь
разрушая то, что ускользает из его рук. Гегелевское абсолют- о.
ное государство не способно производить само себя в соб- J
ственном пространстве, ибо оно самоуничтожается прежде, ?
чем достигает завершения. g-
Тем самым сохраняется определенный «плюрализм»; g
он не играет особой роли до тех пор, пока не возникает кон- о
фликт между властями, то есть между группами, класса- с
ми и частями классов, утверждающими себя через оборону о
или нападение. Конфликты между местными и централь- i
ными властями приобретают огромное значение во всем
мире и представляют огромный интерес. Порой благода­
ря им порог запретного оказывается перейден и возникает
нечто новое. Речь не о том, чтобы, вслед за американскими
либералами, делать ставку на плюрализм как таковой; ста­
вить нужно на то, чему плюрализм прокладывает дорогу...

vi. 19 370
Многие социальные группы (как недолговечные, так и устой­
чивые) стремились придумать некую «новую жизнь», как
правило общинного типа. Всем этим попыткам создания со­
обществ, их ошибкам, удачам и провалам посвящено столь­
ко хвалебных и бранных речей, что в них можно разобраться
досконально. К числу препятствий, причин неудач, безуслов­
но следует отнести отсутствие соответствующего, присвоен­
ного пространства, морфологических изобрете- *
НИИ. СМЫСЛОМ И ц е л ь ю с у щ е с т в о в а н и я п р е ж н и х , Имеется в виду «Манифест об-
МОНашеСКИХ ИЛИ ИНЫХ С о о б щ е с т в б ы л о н е СТОЛЬ- щества полного уничтожения
М ЖЧИН>>
ко удовольствие, сколько созерцание. Что может У («SCUM Manifesto»,
е> , « « 1967).
быть «прекраснее» клуатра? — с той оговоркой,
что все подобные здания возводились не ради красоты, не
ради искусства, но с единственной целью: удалиться от мира,
погрузиться в мудрую аскезу и созерцание. Как ни странно
и ни парадоксально, но существовали и пространства сла­
дострастия, наслаждения (правда, их было мало; в качестве
примера можно назвать, помимо Гренады, Альгамбры с ее
парком, некоторых замков в долине Луары и, быть может, не­
скольких вилл Палладио, разве что пространства литератур­
ные, вымышленные — Телемское аббатство, дворцы из «Ты­
сячи и одной ночи», грезы Фурье). Архитектуру удовольствия
и радости, архитектуру сообщества, использующего земные
блага, еще предстоит изобрести. Кто или что порождало со­
циальный спрос и заказ? Прежде всего торговля и обмен, или
власть, или производительный труд, или отречение от мира,
смерть — но не удовольствие и отдых (не-труд).
Если проследить — хотя бы издали — за мстительны­
ми (продиктованными какой-то глубокой озлобленностью)
описаниями и анализами Валери Соланас в ее «Манифе­
сте освобождения женщин»*, можно прийти к выводу,
что неудавшееся общество мужчин, основанное на наси­
лии и горе, должно уступить место пространству женщин.
Женщины смогут присвоить пространство, и оно перейдет
к ним, тогда как удел мужчин, мужественности — не при­
своение, но лишь господство без радости или смертоносное
отречение от мира.
Большинство, если не все современные сообщества
использовали в своих целях уже существующее простран­
ство и растратили свой порыв в не приспособленной для
него пространственной морфологии: большом буржуазном
доме, полуразрушенных замках, крестьянских селениях,
пригородных коттеджах.
По всей вероятности, изобретение пространства
удовольствия непременно должно пройти элитарную ста­
дию. Элита отходит от количественных моделей потребле­
ния и процессов гомогенизации, отбрасывает их. Однако 371
все элиты похожи, хоть и имитируют различия. Тогда как
«массы» с их реальными различиями и смутным (бессозна­
тельным) стремлением к различиям, п р и н и м а ю т количе­
ственную модель и гомогенность. Почему? Видимо, потому,
что, прежде чем начать жить, им надо выжить!
Следовательно, у элит есть своя роль, и состоит она
прежде всего в том, чтобы подавать массам следующий сиг­
нал: трудно (невозможно) ж и т ь «обезличенной массой»,
в соответствии со строго количественными правилами
и критериями. Но трудящимся массам эта невозможность
уже знакома по трудовой ж и з н и ; и м остается л и ш ь пере­
нести это ощущение на «внетрудовую» жизнь, на ж и з н ь
в целом. 5
Как бы ни складывались элитарные сообщества, а так­ о
I
.0
же их связи с народными и трудящимися массами, произ- §
с;
водство нового пространства, отвечающего возможностям §
производительных сил (техники и знания), не может быть ωι
результатом деятельности какой-либо одной социальной £
группы; оно есть результат отношений между группами γ
(классами и частями классов) в глобальном, то есть миро- ^
вом, масштабе. >*
Неудивительно поэтому, что для решения проблем ϊ
пространства возникают союзы (как правило, осуждаемые £•
политиками как таковыми) самых разных людей, как «реак- о
тивных» (их обычно называют реакционерами), так и «ли- =
бералов», или «радикалов», «прогрессистов», «передовых» л
демократов и даже революционеров. Подобные коалиции, S
складывающиеся вокруг встречного проекта или встреч- я
ного плана с предложением иного, противоположного ре- £
ализуемым стратегиям пространства, можно наблюдать по о.
всему миру—как в Бостоне, Нью-Йорке или Торонто, так
и в городах Англии и Японии. Одни («реакционеры») про- s
τ
тивятся тому или иному проекту, потому что защищают g-
m
свое любимое пространство, свои сады и парки, свою приро­
ду и зелень, иногда — свои старые гостеприимные дома или о
привычные лачуги. Другие («либералы» или «радикалы») с
выступают против того же проекта, потому что он переда- о
ет пространство в руки капитализму вообще, или той или >
иной финансовой группе, или данному промоутеру. Неод­
нозначность некоторых понятий — например, понятия эко­
логии, смеси науки и идеологии, —способствует заключе­
нию самых странных союзов.
 Только политическая партия может требовать еди­
нообразия контингента или идеологии своих членов. И на­
оборот, разнообразие коалиций позволяет объяснить недо­
верчивое отношение традиционных политических партий
к проблемам пространства.

vi. 2 0
Пространство, где каждый «субъект», индивидуальный
и/или коллективный, может сложиться заново, на новом ос­
новании, и научиться использованию и удовольствию,—та­
кое пространство сегодня только зарождается, делает первые
шаги. Проекты контробщества или контркультуры по-преж­
нему неоднозначны. Что такое контркультура, если учесть,
насколько неточно понятие «культура»—такая же мешанина,
как и понятие бессознательного, ибо в него вкладывают как
идеологию, так и результаты истории, образ жизни или не­
изведанные требования тела? Что такое контробщество, ког­
да само общество с трудом поддается определению? Если все
эти слова не обозначают «капитализм», «социализм», «ком­
мунизм» (притом что сами эти термины тоже стали неодно­
значными), они лишаются всякого определенного смысла.
Обществу, основанному на обмене, противопостав­
ляется общество, где первично использование. Количеству
противостоит качество. Мы знаем из практики, в чем состо­
ят встречные проекты, контрпространство. Когда населе­
ние восстает против программы строительства автотрассы
или расширения городских границ, когда оно требует «ин­
фраструктуры», свободных мест для игр или встреч, в про­
странственную реальность на наших глазах проникает
контрпространство: противящееся Глазу и Взгляду, количе­
ству и гомогенности, власти и надменности, безгранично­
му разрастанию «частного» и хозяйственной рентабельно­
сти; противостоящее специализированным пространствам
и жестко локализованным функциям. Разумеется, бывает,
что индуцированные—то есть предшествующие целому и вы­
явленные этим целым как системой, стремящейся стать
цельной и замкнутой (как в «коттеджном мире» или в при­
городах),—различия трудно отличить от различий произве­
денных, выпадающих из системы, и различий редуцированных,
внедренных принуждением и насилием внутрь системы.
Разумеется, бывает также, что контрпространство и контр­
проект имитируют существующее пространство, пародиру­
ют его, копируют, не выходя за его пределы.
Только противодействие центральной власти со
стороны всех активных сил, непосредственно связанных
с данной территорией — «местных», муниципальных,
региональных властей,—способно остановить централи­
зованное государство и привести к определенному плю­
рализму (или восстановить его). Подобное сопротивле­
ние и противодействие неизбежно приводит к поддержке
или возникновению отдельных территориальных единиц 373
с более или менее независимым самоуправлением. Не ме­
нее неизбежно центральное государство, стремясь усилить
свои позиции, урезает эти островки локальной автономии,
пользуясь их изоляцией и слабостью. Отсюда — весьма сво­
еобразный диалектический процесс: укрепление, а затем
ослабление государства, доходящее до распада, разложе­
ния; подъем локальных сил, а затем их упадок. И так далее,
циклично, в соответствии с противоречиями, которые рано
или поздно получат разрешение. Каким образом? Вероят­
но, путем замещения государственной машины машина­
ми информационными, питаемыми и контролируемыми
социальными низами. Постановка проблемы пространства
в понятиях социально-политических сил и их отношении 5
позволяет избежать нелепых дилемм. Либо города не суще­ о
I
ствует, либо он представляет собой систему; либо простран­ с;
Сб
ство есть инертный носитель, либо оно — «среда» для пол-
ноценной экологической реальности. Либо городская среда ω
занимает отдельную нишу, либо она является субъектом. £
Если экономическое давление низов, и только оно (проф- -θ-
союзы, требования, забастовки) способно изменить произ- ^
водство прибавочной стоимости, то только давление, ос- ρ
нованное на пространственной практике, может изменить ϊ
Q.
распределение этой стоимости, то есть распределение ча­
сти избыточного общественного продукта, выделяемого на о
коллективные «интересы» общества, между «публичны- ^
ми службами». Чтобы давление низов в этом направлении rt
принесло плоды, оно должно быть направлено не только £
на государство как менеджера «общих интересов». Среди л
прочих функций это государство, порожденное гегемони- £
ей одного класса, все чаще исполняет функцию организа- о.
тора пространства, регулятора потоков, контролера сетей. ,|
Оно выделяет на эти цели значительную часть глобальной τ
прибавочной стоимости — избыточного продукта, пред- g-
назначенного для управления обществом. Давление ни- ™
зов должно быть нацелено на государство как организато- о
ра пространства, контролирующего процесс урбанизации, ^
строительство зданий, пространственное планирование. о
Иными словами, оно может и должно обратиться против i
государства, управляющего классовыми интересами и в то
же время возносящегося над обществом в целом, против его
способности воздействовать на пространство; иначе говоря,
стратегиям, планам и программам, навязываемым сверху,
следует противопоставлять контрпространство, встречные
планы и встречные проекты.

VI. 21

Контрпространство не укладывается в общепринятую оппо­

зицию «реформа-революция». Любое предложение контр­
пространства, даже самое ничтожное с виду, расшатывает
снизу доверху существующее пространство, его стратегии
и цели — гомогенность, прозрачность перед лицом власти
и сложившегося порядка. Этим и объясняется молчание
пользователей: они предчувствуют, что малейшее их дви­
жение будет иметь неограниченные последствия, что сто­
ит им пошевелиться, как они восстановят против себя по­
рядок (способ производства), давящий на них всей своей
тяжестью.
Отсюда на первый взгляд парадоксальное следствие:
в некоторых изначально зависимых, производных или сме­
щенных пространствах может наблюдаться способность
к производству. Среди прочего, в пространствах досуга. Вна­
чале казалось, что они ускользают от контроля со сторо­
ны сложившегося порядка, а следовательно, образуют об­
ширное игровое контрпространство. Это иллюзия! Досуг не
нуждается в дополнительном руководстве: отчужденный
и отчуждающий, как и труд, симметричный труду, рекупе­
рирующий и рекуперируемый, досуг есть составная часть
«системы» (способа производства). Будучи изначально за­
воеванием рабочего класса (оплачиваемые отпуска, пенсии,
выходные и т.д.), он превратился в индустрию, в завоевание
неокапитализма, распространяющее гегемонию буржуазии
на пространство в целом.
Пространства досуга как продолжение подчиненно­
го пространства подразделяются по функции и образуют
иерархию. Они служат воспроизводству производствен­
ных отношений. Контролируемое, управляемое простран­
ство навязывает особые правила, ритуалы и жесты (на­
пример, загар), дискурсивные формы (что следует и чего
не следует говорить) и даже модели и вариации простран­
ства (отель, бунгало, причем предпочтение отдается част­
ной жизни и семейной генитальности). Это пространство
тоже состоит из жилых «коробок», из накладывающихся
друг на друга, прижатых друг к другу «планов». Однако од­
новременно в нем берет реванш — или, по крайней мере, тре­
бует реванша—тело. Оно стремится к познанию и призна­
нию себя в качестве порождающего (что именно? Практику,
использование, а значит, пространство — и, соответственно,
род человеческий); позитивность отрицается собственными
следствиями и затем восстанавливается. Пляж — единствен­
ное место удовольствия, обнаруженное в природе родом че­
ловеческим. Тело с его органами чувств, от обоняния и пола
до зрения, тело, не отдающее предпочтения визуальному, то
есть тотальное тело, стремится стать дифференциальным по- 375
лен. Оно ломает пространственно-временной панцирь, об­
разованный трудом, разделением труда, локализацией раз­
ных видов труда и специализацией локусов. В тенденции
тело утверждается как «субъект» и как «объект», то есть как
нечто большее, нежели «субъективность» (в классическом
философском смысле) или «объективность» (раздроблен­
ная со всех сторон, преобразованная визуальностью и изо­
бражением и т.д.).
В пространстве досуга и благодаря ему проступают очерта­
ния педагогики пространства и времени,—конечно, лишь как
непризнанной вероятности, но все же как показание и про­
тивопоказание. Восстанавливается потребительная стои­
мость времени. Имплицитная или эксплицитная критика 5
пространства труда влечет за собой, в свою очередь, критику ι
дробных (специализированных) жестов, немоты, стеснен- §
ности и скрытого недовольства. §
Возвращение к непосредственному, к органическо­ ω
о.
му (то есть к природе), пусть и устаревшему, производит не­ ω
-Θ-
ожиданные различия. Благодаря музыке вновь вступают γ
в свои права ритмы — неявно, неловко, но вполне действен- •=*
но. О них уже невозможно забыть—даже если подлинное »>*
присвоение бытия и природного пространства вытесняется ϊ
имитацией, мимесисом. Даже если зов тела оборачивается £-
своей противоположностью: полной пассивностью на пля- о
же в виду моря и солнца... с
Пространство досуга тяготеет (речь идет лишь со
о тенденции, натяжении, о пользовательском отклоне- jjj
нии, прокладывающем себе путь) к преодолению границ 5
между социальным и ментальным, чувственным и интел- £
лектуальным, а также повседневным и исключительным о.
(праздником).
В нем обозначаются точки воздействия и разлома: это τ
повседневность и городская жизнь, тело и различия, рож- g-
ш
дающиеся внутри тела повторений (жестов, ритмов, ци­
клов). Пространство досуга, переходное между прежними о
пространствами — пространством монументальным, ло- с
кализованным с помощью и ради труда, с одной стороны, о
и вероятными пространствами удовольствия и радости, 5
с другой,—является по самой своей сути пространством про­
тиворечивым. Существующий способ производства вос­
производит в нем все свои лучшие и худшие черты, делает
его паразитарным наростом и пышной, буйной ветвью; он
щедро наделяет его чудовищными уродствами и обещания­
ми (которые не способен выполнить).

VI. 2 2

На примере Парижа видно, насколько город устойчив к раз­

рушению, как трудно его уничтожить. Здесь, как и в лю­
бом городском пространстве, постоянно что-то происходит,
причем перемены эти разнонаправленны. Неокапитализм
и централизованное государство переделывают в своих ин­
тересах так называемую историческую часть города, одна­
ко некоторые секторы, расположенные невдалеке от цен­
тра, становятся народными; в Бельвиле, весьма оживленном
квартале, живут бок о бок, хоть и не без трений, рабочие-им­
мигранты и репатрианты из Африки. Некоторые предста­
вители «элиты» селятся в Маре, то есть эта «элита» (ин­
теллектуалы, представители старых и новых свободных
профессий) не чурается контактов с народом: в этом ее от­
личие от прежней буржуазии, которая прочно обоснова­
лась в комфортабельных «резидентских» кварталах и при­
городах. Вполне возможно, что Маре и его окрестности еще
долго будут связаны с производством (ремесленничеством,
мелкой и средней промышленностью) и населены пролета­
риями и низшими социальными группами.
Париж не полностью порвал связи с былой бур­
ной жизнью и городскими празднествами. Как показал
май 1968 года, город по-прежнему является горнилом, оча­
гом. Противоречие высокого уровня: если политическая
власть и класс-гегемон хотят, чтобы город сохранил ми­
ровую репутацию, то не в их интересах загасить этот очаг;
ведь репутацией этой он обязан именно своей дерзости,
исследованию возможного и невозможного, пресловуто­
му культурному развитию, разнообразию действий и дей­
ствующих лиц — народа, интеллигенции, студентов, ху­
дожников и писателей. В то же время политическая власть
и властвующая в экономике буржуазия опасаются этого
брожения, жаждут задавить его под гнетом пагубного цен­
трализма в принятии решений.
В Париже, как и в любом другом городе, еще заслу­
живающем этого имени, по-прежнему действуют свя­
занные эффекты централизации и монументальности.
Эти процессы основаны на пространственном вовлече­
нии-исключении, вызванном вполне определенной при­
чиной: центр объединяет, лишь отдаляя и рассеивая,
монумент притягивает, лишь отстраняя. Отсюда неиз­
бежное производство различий путем редукции прежних
особенностей — этнических, «культурных», национальных.
Городскую жизнь остановить невозможно. Сделать ее не­
подвижной — значит ее убить, но убить себя она не позво­
ляет. Городская реальность, подчиненная, разрушенная,
стремится сложиться заново; она только в пределе целиком
рассеяна на местности и безжизненна. И этот грозный пре- 377
дел труднодостижим... Противоречие между пассивностью
и активностью людей — «жителей», «пользователей» — ни­
когда не разрешается целиком в пользу пассивности.
Нет ничего более противоречивого, чем «урбанистич-
ность». С одной стороны, она позволяет отчасти изменить
направленность классовой борьбы. Город и городская среда
рассеивают опасные «элементы»; они позволяют также на­
метить относительно безобидные «цели», вроде улучшения
работы транспорта или «инфраструктуры». В то же вре­
мя город и его окрестности становятся театром действий,
которые уже невозможно локализовать на предприятиях
и в офисах. Город и городская среда — не только среда боре­
ний, но и их цель. Как добиться власти, не захватывая ло- 2
кусов власти, не занимая их, не выстраивая новой полити­ о
I
ческой морфологии, предполагающей активную критику с;
СО
прежней морфологии? и, как следствие, самого статуса по-
литического и Политики? К слову сказать, половинчатый ω
компромисс между сельским и городским (предместья) от- ^
нюдь не выходит за рамки подчиненного пространства, как γ
считают некоторые, в частности обитатели таких предме- ^
стий. Он приводит к упадку и городского и деревенского ρ
пространства. Он не преодолевает их конфликта; наоборот, ϊ
он превращает оба этих пространства в магму, которая была g-
бы бесформенной, если бы ее не «структурировало» госу- о
дарственное пространство. «=
Присвоение политически подчиненного простран- *
ства ставит важный политический вопрос, который невоз- £
можно решить без радикальной критики политического, |
о.
Политики и Государства —без отмирания Государства, ка­
ков бы ни был путь к нему и сам этот процесс. Оппозиция g.
между присвоенным и подчиненным становится на этом ,|
уровне диалектическим противоречием. Присвоение про- ?
странства, развитие городской среды, преображение по- g.
вседневности как преодоление разделения и конфликта g
между городом и деревней вступают в конфликт с государ- о
ством и политикой. с
В такой перспективе господствующее и подчинен- о
ное пространство, предложенное государством его верным >
и неверным «субъектам»-подданным, есть лишь внеш­
не ненасильственное пространствоpaxetatica (pax сариаШа,
применительно к странам капитализма, подобно тому как
существовал pax Romano), Абстрактное пространство, по
видимости лишенное насилия, содержит его в себе. То же
относится и к пространствам, полагающим, будто избежали
этой участи,—пространствам пригородов, коттеджей, дач,
фальшивых деревень и симулякров природы. Марксист­
ская теория отмирания государства вновь становится акту­
альной в свете нашей центральной идеи: государственное
управление пространством предполагает логику разруши­
тельной и саморазрушительной неподвижности.

vi. 23
Разбивка пространства на три пересекающихся и перепле­
тающихся уровня — публичный, или глобальный (П или Г),
личный, частный (Ч) и смешанный, опосредующий, или
промежуточный (С),—не лишена для нас определенно­
го интереса. Действительно, в ней социальное простран­
ство расписано и предписано иначе, нежели в политиче­
ской мысли. С политической точки зрения в пространстве
ничто не может и не должно выходить из подчинения, раз­
ве что иллюзорно. Власть стремится контролировать про­
странство целиком и сохраняет его в «разъединенно-сое­
диненном», «дробно-гомогенизированном» виде, разделяя,
дабы властвовать. Трехуровневая сетка задает иную пер­
спективу хотя бы потому, что не обособляет пространствен­
ные элементы внутри абстрактного пространства. Она учи­
тывает имманентные различия и позволяет предположить
наличие «компактных» и в то же время весьма разрабо­
танных пространств: мест встречи, проходов, не исключая
мест, отведенных для медитации и одиночества. Она соот­
носится с анализом уровней, в рамках которого различа­
ются (но не разъединяются) «микроуровень» (архитектура,
жилье и жилищная среда, ближайшие окрестности), «сред­
ний» уровень (город, урбанизм, отношения города и дерев­
ни) и, наконец, «макроуровень»: пространственное пла­
нирование, благоустройство, национальная территория,
глобальное и всемирное. Однако подобные «сетки» ограни­
чиваются классификацией фрагментов в пространстве, тог­
да как предметом познания является его производство.

vi. 24
Политическая власть как таковая порождает одно имма­
нентное противоречие. Она контролирует краткосроч­
ное: потоки и конгломераты. Подвижность составных
элементов и формант социального пространства нарас­
тает; это относится, в частности, к «экономике» как тако­
вой: энергетическим потокам, потокам сырья, рабочей силы
и т. д. Контроль предполагает неподвижные учреждения,
центры принятия решений и действия (насильственного
или ненасильственного). Кроме того, некоторые важней- 379
шие виды деятельности (педагогические и даже игровые)
также требуют долгосрочных сооружений. Следует отме­
тить, что подвижность потоков и конгломератов почти не
связана с природными ритмами и циклами. Тем самым
рождается необычное, специфическое противоречие меж­
ду временным и устойчивым, которое трудно разрешить
централизованной власти. Разнообразие пространственных
форм, гибкость практики, а также вариативность функций,
полифункциональность и дисфункциональность лишь обо­
стряются. Проложит ли тело путь к своему реваншу в про­
межутках между ними? Что произойдет с первичной и вто­
ричной природой?
о
I
с;
Сб

vi. 25 I
I
ω
о.
В эти промежутки стремятся проникнуть изображения _g.
и знаки, мир знаков и образов. Знаки счастья и благопо- -θ-
лучия. Знаки и образы природы и Эроса. Знаки и карти- •=*
ны истории, подлинности и стиля. Знаки мира: мира ино- «
го и иного, нового мира. Всяческие «нео», потребляемые ϊ
как новинки, — и знаки древнего, почтенного, вызывающе- £·
го восхищение. Образы и знаки будущего. Знаки и картины о
урбанизма. «=
Мир изображений и знаков, который кладет ко- «
нец старинному «миру» (mundus ett immundus), расположен Ε­
πο краям бытия, между тенью и светом, между (абстракт- л
о.
ным) осмыслением и (видимым-читабельным) восприяти­
ем. Между реальным и ирреальным. В интервалах, в про- о.
межутках между ними. Между переживанием и мыслью. ,|
Привычный парадокс: между жизнью и смертью. Этот мир ?
стремится выглядеть прозрачным (то есть чистым) и вну- g-
шающим доверие, ибо он обеспечивает согласие между ™
ментальным и социальным, пространством и временем, о
с
внешним и внутренним, потребностями и желанием. Ибо
он един — во (вновь обретенном) единстве дискурсов, язы- о
ка как системы, мышления как логики. Он выдает себя за i
истинный мир, и, быть может, по праву,—тем самым еще
больше компрометируя Истинное (абсолют). Он властвует
благодаря прозрачности. И при этом отсылает к непрозрач­
ному, природному (не к «природе», но к знакам природы).
 Этот мир полон ловушек: самый большой мир-ло­
вушка, мир-западня. Все содержащее кроется по углам, на
обочинах. Говорят об искусстве, о культуре, а речь идет
о деньгах, рынке, обменах, власти. Говорят о коммуника­
ции, общении, а речь идет об одиночестве. Говорят о кра­
соте, а речь идет о бренде. Говорят об урбанизме, а речь не
идет ни о чем.
Мир изображений и знаков завораживает, он обхо­
дит стороной и размывает проблемы, отвлекает от «реаль­
ности», то есть возможного. Он занимает пространство,
означивая его, подменяя пространственную практику мен­
тальным, то есть абстрактным, пространством; при этом
пространства, иллюзорно сведенные воедино в абстракции
знаков-образов, остаются разделенными. Различия заменя­
ются знаками дифференциации, а значит, произведенные
различия заранее вытесняются различиями индуцирован­
ными и сведенными к знакам.
Однако рассеивающееся пространство образов и зна­
ков лишено устойчивости и плотности. Оно ускользает.
Оно постоянно, до головокружения, нуждается в обнов­
лении. Настолько, что порой кажется, будто этот мир ис­
чезнет, провалившись в какую-нибудь дыру, разлом, стоит
лишь его расширить. Экзистенциальная — или экзистен­
циалистская — иллюзия: стоит кому-то сказать необхо­
димые слова или совершить необходимые жесты, как му­
соропровод заработает. Не стоит на это рассчитывать!
В пространстве образов и знаков среди прочих ловушек есть
и иллюзии. Чтобы развеялся фиктивно-реальный мир изо­
бражений и знаков, нужно нечто большее, чем магическая
формула или ритуальный жест — чем слова философа или
жесты пророка.
В «реальности» можно выделить причины и мотивы,
не позволяющие чарующему и двойственному миру изо­
бражений и знаков оказывать долгосрочное влияние. Про­
дукты и производственные операции становятся все разно­
образнее; данный процесс связан с разделением труда, но
не совпадает с ним. Значение того, чем окружено изготов­
ление предметов в собственном смысле, возрастает, а роль
ручного труда и локальных исполнительских задач на пред­
приятии неуклонно снижается. Можно вести речь о «рас­
ширении непроизводственного сектора» в промышленно­
сти. Концепция продукта, учитывающая предполагаемые
или стимулируемые «потребности», выявление или мани­
пуляцию ими, а следовательно, обработку многообразной
информации, играет важнейшую роль. Отсюда — все более
сложная организация производительного труда, посколь­
ку концепция наталкивается на рентабельность и жиз­
ненные циклы продуктов диверсифицируются. Вокруг
предприятий множатся «обслуживающие ф и р м ы » , ф и л и ­
алы и субподрядчики. Еще одним следствием этого ока­
зывается вовлеченность городских центров (традиционно
именуемых городами) в интеллектуализацию производ­
ственного процесса (традиционно именуемую ролью науки
в производстве, познанием как производительной силой). 381
Что влечет за собой силовые, основанные на власти и пре­
стиже отношения между заинтересованными группами —
учеными и п р о м ы ш л е н н и к а м и .
Можно вполне уверенно утверждать, что процесс
производства вещей в пространстве (самых разнообразных,
так называемых потребительских) не столько закрепля­
ет, сколько подрывает его гомогенизацию. Некоторые д и ф ­
ференцирующие черты, обусловленные не только ланд­
шафтом и ситуацией, то есть географически 6
заданным пространством, могут проявляться данные соображения основа-
отчетливее. Так называемый ЭКОНОМИЧеСКИЙ ны на работе: Richta R. Civiliza-
6
процесс движется к разнообразию ; тем самым ^е " а ro*cef'· Praha s™~
r r
r > ^ boda, 1966 (фр. пер.:/dem. >,
подтверждается гипотеза, согласно которой го- La clvi,isation au carrefour, g
МОГеНИЗаЦИЯ сеГОДНЯ ПрОИСТекаеТ Не СТОЛЬКО Paris: Anthropos, 1969). 5
из экономики как таковой, сколько из полити- 5
ки; абстрактное пространство служит орудием власти. Про- §
странственная практика вообще и процесс урбанизации ω
в частности (распад города, разрастание городской сети, об- .§.
разование центров) обусловлены не только промышлен- γ
ным ростом, взятым по отдельности, в его количественных ^
результатах или технологических аспектах. «Город» нель- ρ
зя помыслить ни как предприятие, более обширную произ- ϊ
водственную единицу, нежели завод,—ни как потребитель- g-
скую единицу, подчиненнуюанализа
Из предшествующего производству.
следует, что отныне со­ о
с
циальное пространство (пространственная практика) по- «
тенциально достигает определенной степени свободы по £
отношению к абстрактному пространству количественно 5
исчисляемой деятельности, а значит, чистого воспроизвод- £
ства с его принудительными программами. о.

τ
ω
о.
vi. 26 i
ί-
Ο
Q.
с
Чем пристальнее мы изучаем пространство, чем лучше по-
нимаем его (не только глазами и интеллектом, но всеми чув- δ
ствами, тотальным телом), тем яснее видим пронизывающие i
его конфликты, подготавливающие распад абстрактного
пространства и производство пространства иного, нового.
Пространственная практика не определяется ни
какой-либо из существующих систем (городской или
экологической), ни адаптацией к какой-либо системе (эко­
номической или политической). Наоборот: пространство
театрализуется, драматизируется благодаря потенциаль­
ной энергии разнообразных групп, которые используют
гомогенное пространство в своих нуждах. Музыка, сим­
волика и ценностные различия, выходящие за рамки по­
требностей и желаний, локализованных в специальных
пространствах —физиологических (секс) или социальных
(локусах, отведенных для удовольствия),—привносят в это
пространство эротичность, неоднозначность, в которой же­
лания и потребности обретают общий исток. Между Лого­
сом и Анти-Логосом (в самом широком смысле, том, в ка­
ком употреблял эти понятия Ницше) идет постоянная, но
неравномерная борьба: иногда она обостряется, иногда за­
тухает. Логос описывает, классифицирует, расставляет по
порядку; он насаждает и поддерживает знание и пользуется
им во имя власти. Ницшеанское Великое Желание жаждет
преодолеть разграничения между произведением и продук­
том, между повторяющимся и дифференциальным, между
потребностями и желаниями. На стороне Логоса действует
постоянно развивающееся и утверждающееся рациональ­
ное начало: организационные формы и аспекты промыш­
ленного предприятия, системы и попытки систематизиро­
вать что бы то ни было. На его сторону стягиваются силы,
стремящиеся к господству и контролю над пространством:
предприятие и государство, институции и семья,учрежде­
ние и установленный порядок, корпорации и сложившие­
ся сословия. С противоположной стороны действуют силы,
стремящиеся к присвоению пространства: различные фор­
мы самоуправления территориальных и производственных
единиц, сообщества, элиты, желающие изменить жизнь
и пытающиеся выйти за пределы политических институ­
ций и партий. Предложенная психоанализом формула —
борьба принципа удовольствия и принципа реальности —
служит лишь абстрактным выражением и ослабленным
вариантом этой великой борьбы. Революция в самом силь­
ном значении слова прокладывает себе путь, вопреки от­
жившим теориям — экономизму, продуктивизму, трудовой
этике. Этот максимально сильный вариант революции не­
посредственно опирается на учение Маркса и его проект то­
тальной революции (конца государства, нации, семьи, тру­
да, политики, истории и т.д.), добавляя к главной идее о все
большей автоматизации производственного процесса со­
пряженную с ней идею производства иного пространства.
Великое диалектическое «взаимодействие Ло­
госа и Эроса» предполагает, помимо конфликта «го­
сподство-присвоение», противоречие между техникой
и техническими навыками, с одной стороны, и поэзией,
музыкой — с другой. Нужно ли напоминать, что диалекти­
ческое противоречие предполагает одновременно и борьбу
и единство? Не существует ни техники, ни технических на­
выков в чистом виде, абсолютных, без всяких следов присво­
ения. Тем не менее техника и технические навыки склонны
выступать в качестве самостоятельных, автономных способ- 383
ностей, они тяготеют скорее к господству, чем к присвое­
нию, и скорее к количественному, чем к качественному. Не
существует ни музыки, ни поэзии, ни театра без техники
и определенных технических навыков. Однако присвоение
стремится растворить технику в определенном качестве.
Вследствие этого в пространстве возникают много­
образные перекосы и смещения, которые не следует пу­
тать с различиями. Возможности стопорятся; движение
перерождается в неподвижность. Быть может, простран­
ство также порождает ложное сознание? Идеологию или
идеологии? Можно сказать, что абстрактное пространство
с действующими в нем силами, одни из которых изменя­
ются, а другие остаются неизменными, вызывает эффекты,
присущие ложному сознанию и идеологии. Это простран­
ство-фетиш, редуцирующее возможности, подменяющее
конфликты и различия иллюзорной транспарентностью
и когерентностью, идеологически мотивировано. Оно яв­
ляется результатом не идеологии и ложного сознания, но £
определенной практики. Оно порождает ложное знание -Θ-
о себе. Однако на уровне самого познания проявляются кон- ^
фликты, в частности конфликт между пространством и ере- J
менем. Применительно к времени абстрактное простран- χ
ство проявляет присущую ему способность к подавлению £-
и репрессиям. Оно выносит время в специфическую сферу о
абстракции, за исключением времени труда, производяще- с
го вещи и прибавочную стоимость. Тем самым время могло «
бы свестись бы к принудительному применению простран- £
ства — маршрутам, дорогам, переездам, транспорту. Но вре- «
мя не поддается редукции. Оно возникает опять — как выс­ Q.

шее богатство, как место и среда пользователя, то есть как о.

источник удовольствия. Абстрактное пространство не спо­ С

собно вытеснить время вовне, в область знаков и образов, Τ

дисперсии. Время всплывает вновь—личное, внутреннее, g-
ω
субъективное. А также в виде циклов, близких к природе g
и к быту (сон, голод и т. д.). Простое, пассивное понимание о
знаков и означающих сталкивается в нем с эмоциональной, с
энергетической, «творческой» нагрузкой. Но такая нагруз- о
ка, желание что-то «делать», а значит, «творить» может ре- i
ализоваться лишь в пространстве, в производстве простран­
ства. «Реальное» присвоение пространства, несовместимое
с абстрактными знаками присвоения, маскирующими го­
сподство, имеет свои требования.
 VI. 2 7
Диалектические отношения «потребность-желание» лишь
частично относятся к нашему исследованию и предложен­
ной нами теории. Эти отношения, неясные сами по себе
и затемненные разного рода экологическими дискурсами,
требуется просто прояснить. Понятие «потребность» пред­
полагает или постулирует определенные детерминации.
Существуют «потребности», и они различны; наука о по­
требностях обогатилась благодаря Гегелю понятием «систе­
ма потребностей», однако система эта реально существует
лишь в конкретный момент и определяется в рамках цело­
го и требованиями этого целого — культуры, идеологии, мо­
рали, разделения труда и т. д. Каждая частная потребность
рано или поздно находит свой объект, поскольку виды про­
изводственной деятельности, рождающие эти потребно­
сти, создают также и отвечающие им продукты. Каждая по­
требность удовлетворяется в своем объекте, потребляя его,
но удовлетворение уничтожает потребность лишь на время;
потребность носит повторяющийся характер; она возрожда­
ется из своего удовлетворения с еще большей силой и пол­
нотой, вплоть до насыщения или угасания.
Что касается желания, то это понятие остается двой­
ственным, несмотря на все старания риторики предста­
вить его как нечто цельное и полное. Желание пребывает по
эту сторону потребностей; слово это обозначает энергети­
ческие запасы живого существа, стремящиеся к взрывной
трате без определенной цели, в насилии и разрушении или
в саморазрушении. Догматическая теология и метафизика
во все времена отрицала изначальную индифферентность же­
лания. Для наиболее последовательных теологов желание
существует изначально, до всего,—желание желания и веч­
ности. Для психоаналитиков желание «есть» желание по­
ловое, желание матери или отца. Трудность состоит в том,
что изначально недифференцированное желание (не имеющее
объекта, ищущее свой объект, обретающее его в соседнем
пространстве, чаще всего благодаря поощрению) одновре­
менно детерминировано как имеющаяся в распоряжении
(взрывная) энергия. Эта энергия проясняется — объективи­
руется — в сфере потребностей и в рамках сложного отно­
шения «производительный труд — недостача—удовлетво­
рение». Вне сферы определенных потребностей, связанных
с предметами (продуктами), слово «желание» обозначает
совместную устремленность еще имеющихся энергий к од­
ному концу, к одной цели. К какой цели? Уже не к разруше­
нию и саморазрушению в минутном пароксизме, но к твор­
честву: любви, человеку, произведению. Согласно такому
толкованию (которое открыто несет на себе печать уче­
ния Ницше), сфера Великого Желания (Эроса) открыта для
желания.
В такой перспективе, обусловленной скорее поэтиче­
ски (то есть качественно), нежели понятийно, вещи и про­
дукты в пространстве соответствуют различным, если не 385
всем потребностям: каждая из них ищет в этих вещах удов­
летворения, находит его, производит свой объект. Встреча
той или иной потребности и того или иного объекта опре­
деляется особыми локусами, которые сами определяют­
ся этой встречей. Пространство наполнено зримой массой
предметов и незримой массой потребностей.
Описания, которые дал Р. Жирар «объектам» и «субъ­
ектам» 7 , можно отнести и к большинству пространств: они
сакрализованы насилием, они черпают свой
а в т о р и т е т В с в я щ е н н о й ж е р т в е ИЛИ у б и й с т в е , Girard Я. La violence et le sacré.
В ВОЙне ИЛИ Т е р р о р е . Paris: Grasset, 1972.
Даже если потребности (все и каждая)
имеют тенденцию повторяться, а значит, требуют повторя- s
емости предметов, искусственных или «реальных» (но ре- ι
альное и искусственное трудноразличимы), они тем не ме- с;
Сб

нее множественны; они умирают в силу повторения — это §

явление именуется насыщением. Желание, существующее ω
по эту и по ту сторону потребностей, вызывает брожение £
этого рыхлого теста. Движение не позволяет установиться γ
застою, оно не может прекратить производить различия. ^
ш
\-
<J
I
Сб
Q.

vi. 28 о
Q.
С

В математике и в точных науках повторение (итерация, ре- «

ш
куррентность) порождает различие. Индуцированное-
редуцированное различие сближается с формальным
тождеством, после чего сразу же определяется остаток, вы­
ступающий предметом нового, более углубленного анализа. о
Q.
С
Последовательность складывается в рамках транспарент-
ной логики, в ближайшем соприкосновении с ней. Так по­ Τ
ω
рождаются числовые ряды, от единицы до трансфинитных Ω.
о
чисел. В экспериментальных науках изучение вариантов ш

и переменных, остатков, возможно лишь при наличии по- о

стоянного механизма, точного повторения условии. с
Напротив, в музыке, в поэзии различие порождает по­
вторение, делающее это различие эффективным. Искусство
в целом и художественное чутье стремятся к максималь­
ному различию — вначале вероятному, существующе­
му лишь как предчувствие и предвидение, затем произ­
веденному. Они делают на него ставку, и это называется
«вдохновением», «замыслом», стимулирующим созда­
ние нового произведения — именно как нового; после чего
поэт, музыкант, живописец находят средства, приемы, тех­
нику, короче, путь реализации замысла с помощью повто­
ряющихся действий. Зачастую замысел терпит крах, вдох­
новение пропадает впустую: полагаемое и предполагаемое
различие оказывается иллюзией, видимостью, неспособ­
ной проявиться, то есть быть объективно произведенной
с использованием соответствующих средств (материалов
и инструментов). Бесконечность замысла, который легко
(субъективно) воспринимается как бесконечность смысла,
оборачивается ничем. Оригинальность намерения сводится
к избыточности, к дублированию, а его новизна — к впечат­
лению: к мыльному пузырю.
Загадка тела, его близкий и глубинный секрет, сто­
ящий по ту сторону «субъекта» и «объекта» (и их фило­
софского разграничения), заключается в «бессознатель­
ном» производстве различий на основе повторов, жестов
и ритмов (линейного и цикличного). В непознанном про­
странстве тела, ближнем и далеком, постоянно совершается
парадоксальная стыковка повторяемости и дифференциа­
ции — основополагающее «производство». Секрет тела тра­
гичен, ибо порожденное время, несущее с собой новизну—
в процессе взросления и в развитии взрослости,—приносит
заодно старение и смерть: страшное, драматическое, пре­
дельное повторение. Это высшее различие.
Абстрактное пространство (точнее, те, кто использу­
ют его как инструмент) подталкивает отношения «повторе­
ние-различие» к антагонизму. Действительно, оно делает
ставку на повторяемость: заменимость и взаимозаменя­
емость, воспроизводство, гомогенность. Оно сводит любые
различия к различиям индуцированным: приемлемым вну­
три совокупности «систем», предусмотренных как таковые,
заранее изготовленных как таковые, всецело избыточных
как таковые. Для достижения этой редукции используют­
ся все возможные средства — коррупция, терроризм, при­
нуждение, насилие. Отсюда — соблазн встречного наси­
лия, встречного террора во имя восстановления различия
в использовании и с помощью использования. Разрушение
и саморазрушение из случайных происшествий ставятся
законом.
Подобно плотскому телу живого существа, простран­
ственное тело общества, то есть социальное тело потреб­
ностей, отличается от «абстрактного корпуса» или «тела»
знаков (семантического или семиологического, «текстуаль­
ного») тем, что не может существовать без порождения, без
производства, без создания различий. Запретить ему это —
значит его убить.
 Вблизи этой нижней границы «существования» суе­
тятся некоторые производители пространства: архитекто­
ры, «урбанисты», планировщики. Зато другие барахтают­
ся там в свое удовольствие, ибо имеют дело с заменяемым
и взаимозаменяемым, количественным, со знаками: капи­
талами, «недвижимостью», объемами-коробками, техни- 387
кой и изделиями в подчиненном пространстве.
Архитектор находится в особенно неудобном по­
ложении. Будучи представителем науки и техники, про­
изводителем в определенных рамках, он делает ставку на
повторяемость. Однако как вдохновенный художник, чув­
ствительный к использованию и «пользователям», он ста­
вит на дифференциальное. Он пребывает в точке мучитель­
ного противоречия, бесконечной отсылки одного к другому.
Ему, архитектору, выпадает на долю трудная задача: побе­
дить разделение продукта и произведения. Его судьба — пе­
реживать конфликты, отчаянно пытаясь преодолеть сто­
ящее перед ним все более глубокое разделение между
знанием и творчеством. s
Право на различие формально обозначает возможный χ
результат практических действий и деятельности, дей- g
ственной борьбы: конкретные различия. Право на различие *
не дает никаких прав, помимо тех, что были добыты в от- ω
крытом бою. Это «право» ценно лишь своим содержанием, ,§.
в противоположность праву собственности, которое значи- γ
мо своей логической и юридической формой, принципом ^
кодирования нормальных отношений в капиталистиче- £
ском способе производства. I
Сб
Q.
»-
и
о
Q.
С

VI. 2 9

Некоторые теоретики искусства и архитектуры (например,

Умберто Эко) подробно и обстоятельно обосновывают диф­ и
ференцирующую роль семиологических элементов — кри- о.
с
вой и прямой линии, клетчатой и круговой (так называемой
радиально-концентрической) формы. Его доводы имеют τ
основания, и понятие семантического или семиотическо- о-
го «дифференциала» можно принять к сведению. Однако, ш
если учесть разграничение между минимальным (индуци- о
рованным) и максимальным (произведенным) различием, с
мы получаем несколько иную перспективу. Внедрить в не- о
скольких местах среди жестких бетонных углов несколь- i
ко кривых —построить несколько зданий змеевидной фор­
мы — это одно, и этого мало. Задумать и воплотить, вслед за
андалузской архитектурой, чувственное использование из­
гибов, волют, арабесок, отклонений, получив пространства,
исполненные неги,—вот это было бы другое дело. Царство
растений и царство минералов поделились еще далеко не
всеми уроками, относящимися к пространству и педаго­
гике пространства. «Природа» индуцирует различия вну­
три данного рода или вида растений; нет двух полностью
тождественных деревьев и даже двух листьев на одном де- 388
реве, писал Лейбниц, рассматривая парадоксальные отно­
шения тождества и повторяемости, с одной стороны, и не­
сходства и дифференциального — с другой. Однако природа
также производит различия иного масштаба: другие виды,
другие растительные и животные формы, деревья с иной
текстурой, с иным внешним видом, с другой листвой. При­
чем речь тут об одной лишь древесной форме, подчиненной
определенным ограничительным условиям.
Почему пространства, порожденные познанием, про­
изведения-продукты, должны быть менее разнообразными,
чем пространства природы, пейзажи, живые существа?

vi-зо
Тем самым становится очевиден масштаб различия между
истинным пространством и истиной пространства, различия,
доходящего ныне до противоречия.
Истинное пространство, пространство философии
и ее продолжения, эпистемологии, цельное, без всяких раз­
рывов, кроме абстрактных, осененных научностью,—истин­
ное пространство обретает форму и формулировку в голове
мыслителя, а затем проецируется в социальную и даже фи­
зическую «реальность». Его стремятся узаконить с помо­
щью рассуждений о знании, о его формальном ядре. В нем
происходит утверждение «теоретического человека», че­
ловеческого существа, сведенного к знанию, к осмыслению,
которое выдается за переживание. Ядро знания полагает­
ся необходимым и достаточным; центр задается как опре­
деленный и окончательный. То есть абсолютный. Каков бы
ни был исток —политическая экономия, история, лингви­
стика, какие бы лакуны и сбои ни закрывала собой эколо­
гия, стратегическая операция остается неизменной. И ее
цель тоже. В результате мы имеем предельный догматизм,
порой без какой-либо четкой догмы, высокомерный тон, до­
водящий до предела дух старинных философских систем.
Вскоре наступает момент разрушения и саморазрушения.
Это ментальное пространство в своем функционировании
сводит к абстракции пространство «реальное», выступает
индуктором минимальных различий. Догматизм стоит на
службе самых сомнительных предприятий экономической
и политической власти. Наука в целом и каждая специ­
альная наука в частности немедленно начинают обслужи­
вать как административное управление, так и производство
в рамках существующего способа производства. Как при­
знается в официальных текстах, административное управ­
ление открывает для себя науку в тот момент, когда сталки- 389
вается «со все усложняющейся окружающей средой»; тем
самым управленцы вступают с этой окружающей средой
в «новую систему отношений». «Государственное учрежде­
ние» философии и науки, возведенных в ранг официально­
го знания, обосновывается путем отождествления менталь­
ного пространства и пространства политического в рамках
«системы», устойчивым и прочным прототипом которой
остается гегельянство. Так подрывается сама идея Истин­
ного, а затем идея смысла, а за ней — идеи переживания
и «жизни». Пространство репрезентации исчезает, слива­
ясь с репрезентацией пространства; второе поглощает пер­
вое; и пространственная практика, вынесенная за скобки
вместе с практикой социальной, остается неосмысленным >*
s
остатком этой мысли, провозглашающей свое верховенство.
Истина же пространства, напротив, вопреки этой го- S
сподствующей официальной тенденции, связана, с одной ^
стороны, с социальной практикой, а с другой — с понятия- ï
ми, выработанными и выстроенными философией, однако £
она выходит за рамки философии как таковой именно бла- γ
годаря своей сопряженности с практикой. Социальное про- ^
странство относится к теории производства, которая уста- £
навливает его истину. ϊ
Истина пространства, таким образом, устанавлива- £•
ет общие черты ментального и социального пространства, о
с
а следовательно, их различия. Между ними нет разделения,
но есть расстояние. Нет смешения, но есть общий момент л
ш
или элемент. Общим местом познания, сознания, соци-
I
альной практики оказывается центральность. Не существу- Ο­
«
ί­
ет «реальности» без концентрации энергии, без очага или ο
о
ядра, то есть без диалектического процесса: «центр-пери- о.
ферия», «фокализация-рассеяние», «конденсация-излу­
чение», «объединение-насыщение», «концентрация-рас­
ω
пад», «имплозия-взрыв». «Субъект»? Это лишь временный g-
центр. «Объект»? То же самое. Тело? Очаг активных (про- g
дуктивных) энергий. Город? Городская жизнь? То же самое. о
с
Форма центральности, пустая, как любая форма, тре-
бует содержания, влечет к себе и вбирает в себя те или иные о
предметы. Становясь местом действия, последовательности i
операций, она обретает функциональную реальность. Вокруг
центра выстраивается апруктура (ментального и/или соци­
ального) пространства; структура эта всегда временна и, наря­
ду с формой и функцией, входит в определенную практику.
 Понятие центральности заменяет собой понятие то­
тальности. Оно смещает это понятие, релятивизирует его,
привносит в него диалектику. Всякая центральность внача­
ле складывается, затем распадается, размывается, взрывает­
ся: происходят насыщение, рассеяние, агрессии и т.д. Что
не позволяет «реальному» застыть в неподвижности и вы- 390
зывает его безостановочное движение. Отсюда выводится
общая фигура (центр и смещение центровки), оставляющая
место как повторяющемуся, так и дифференциальному, как
времени, так и соположению.
Так после (политического и практического) разры­
ва получают продолжение и развитие традиционная фило­
софия и мысль Маркса, в том числе радикальная критика
философии; при этом не утрачиваются и выводы Гегеля от­
носительно конкретно-универсального и зна- *
ЧеНИЯ ПОНЯТИЯ — Т е о р и и ПО Ту СТОрОНу СИСТеМЫ. Ницше Ф. Так говорил Зарату-
К ЭТОЙ ИСТИНе т а к ж е П р и м ы к а е т И ПОД- стра / Пер. Ю.М. Антоновского.
Μ : Инте 6
ключается мощное положение Н и ц ш е : « Н о · Р Ук· 199о. ч и. на бла­
женных островах. С. 6о.
пусть это означает для вас волю к истине, что­
бы все превратилось в человечески мыслимое,
человечески видимое, человечески чувствуемое! Ваши соб­
ственные чувства должны вы продумать до конца!» («Eure
eignen Sinne sollt ihr zu Ende denken»)*. Маркс в «Рукописях
1844 года» писал о чувствах, которые должны стать теорети­
ками. Революционный путь человека и героическая дорога
сверхчеловека сходятся на перекрестке пространства. Сли­
ваются ли они? Это уже другая история.
 vii. Выходы и выводы

vii. 1 391
Через все вышеприведенные разборы и толкования красной
нитью проходит один вопрос. Он звучит так: «Каков способ
существования социальных отношений?»
Так называемые общественные науки изначально не
ограничивались описанием «сущностей» по образцу фило­
софии: «субъекта» и «объекта», общества «в себе», взятых
по отдельности индивида и группы. Они, подобно всем про­
чим наукам, изучали отношения. Но где пребывает отно­
шение, когда оно не актуализовано в строго определенной
ситуации? Каким образом оно ждет своего часа? В каком
оно находится состоянии, пока не воплотится в конкрет­
ном действии? Расплывчатая отсылка к глобальной прак­
тике дает весьма неполный ответ на этот вопрос. Анализ
не может ограничиться констатацией связи данного соци­
ального отношения с определенной формой, ибо форма как
таковая пуста: чтобы существовать, ей требуется содержа­
ние. Отношение нельзя связать и с определенной функцией—
для исполнения функции нужны объекты. Даже структура,
объединяющая элементарные единицы внутри множе­
ства, требует, с одной стороны, множества (целого), а с дру­
гой — единиц. Следовательно, аналитическая мысль сама
отсылает к элементам и сущностям, исключенным ею из
рассмотрения: «субъекту» и «объекту», бессознательному,
глобальной практике.
Безусловно, не существует отношении без их носителя, но
как «функционирует» носитель? Понятие «материально­
го субстрата», под которым у историков и социологов по­
нимается население или предметы быта, не дает ответа на
этот вопрос. В чем состоит отношение «носителя» с отноше­
нием, которое он несет, которое он переносит? Усложнив во­
прос, сформулировав его «в квадрате», мы не приблизились
к ответу, но показали сложность вопроса. Теоретики Лого­
са и языка (в том числе и Гегель, и Маркс) прекрасно осозна­
вали эту сложность; без языка не существует ни мысль, ни
рефлексия, но сам язык не существует без материального
носителя: смыслов, ртов и ушей, колебаний воздуха, голо­
сов, артикулированной передачи знаков. Этот факт можно
истолковать в двух противоположных смыслах. По мнению
одних, в том числе Гегеля и, по-видимому, Маркса, эти «ус­
ловия» реализуются, поскольку «выражают» предсуществу-
ющее рациональное начало. Для других, напротив, смыслы
и знаки не «выражают» ничего; они произвольны и связа­
ны в последовательность исключительно по принципу ин­
дуцированных различий в соответствии с условным прави­
лом. Теория произвольности знака заходит в этом смысле
так далеко, что подрывает сам язык; приходится восстанав­
ливать в правах носитель —тело, его влечения и т.д.
Отсылка к предсуществующему, субстанциальному,
вечному Логосу не дает ответа: вопрос стоит шире. Гегель
и Маркс в своем анализе приходят к необходимости выде­
лить категорию «не вещных вещей», конкретных абстрак­
ций: для Гегеля это понятие, для Маркса — товар. Вещь (для
Маркса — продукт общественного труда, предназначенный
для обмена и обладающий в этом качестве двоякой, потре­
бительной и меновой стоимостью) содержит и одновремен­
но скрывает в себе социальные отношения. Она выступает
их носителем. Тем не менее в рамках марксистского ана­
лиза вещь в своем товарном качестве перестает быть про­
сто вещью. Оставаясь вещью, она вместе с тем становится
«идеологическим объектом», перегруженным значения­
ми. Будучи товаром, она разлагается на отношения, то есть
обладает только абстрактным существованием; возника­
ет даже искушение видеть в ней только знаки и знаки зна­
ков (деньги). Иными словами, проблема носителя не мо­
жет быть решена до конца за счет постоянного присутствия
материального.
Наш вопрос относился прежде всего к социально­
му пространству. Такое пространство, не вещная вещь, то
есть не реальная сущность и не ментальная реальность, не
разлагается на абстракции и не состоит ни в совокупно­
сти вещей в пространстве, ни в сумме занимаемых локусов.
Оно —не пространство-знак и не множество знаков, относя­
щихся к пространству; его реальность отлична от реально­
сти входящих в него абстрактных знаков и материальных
вещей. Оно имеет основу, первичный фундамент — при­
роду, то есть природное, или физическое, пространство.
На эту основу последовательно накладываются (привнося
в него изменения, доходящие до вытеснения и даже угро­
зы уничтожения) разнообразные слои, пронизанные сетя­
ми — материализованными, однако отличными от своего
материального воплощения: тропами, дорогами, железно­
дорожными путями, телефонными линиями и т.д. Теоре­
тические исследования показали, что в ходе общественного
процесса не уничтожается и не исчезает ни одно простран­
ство, даже изначальный природный локус. От него всегда
сохраняется «нечто» невещественное. Каждый из этих ма­
териальных носителей обладает формой, функцией, струк­
турой, необходимыми свойствами, недостаточными, одна­
ко, для его определения. Действительно, каждый носитель
создает некое пространство; он обладает смыслом и целе­
сообразностью лишь в этом пространстве и благодаря ему.
Каждая сеть, каждая последовательность, а значит, каждое
пространство служит для обмена и для использования. Оно
произведено с определенной целью; оно используется и по­
требляется либо непроизводительно, либо производитель- 393
но. Существует пространство устной речи; оно, как извест­
но, предполагает наличие рта, ушей, артикуляционного
аппарата, воздушных потоков, звуков и т. п.; но его опреде­
ление не исчерпывается материальными предпосылками:
это пространство действий и взаимодействий, призывов
и запросов, выразительности и силы, в нем уже присут­
ствует латентное насилие и бунт; пространство дискур­
са не совпадает с дискурсом о пространстве и в простран­
стве. Пространство речи включает в себя пространство
тела и развивается через пространство оставленных следов,
письменности, предписаний и надписей.
Что касается товара, то материальным носителем его
существования в целом нельзя считать ни килограммы са­
хара, ни мешки кофе, ни метры ткани. Мы должны при­
нимать в расчет магазины и склады, где лежат в ожидании
эти вещи; корабли, поезда, грузовики, на которых они пе­
ревозятся,—иначе говоря, торговые пути. Рассматривая все
эти предметы по одному, мы еще не изучаем материальный
носитель мира товара. Подобное множество предметов не
описывается ни заимствованным из информатики поняти­
ем «канал», ни понятием «перечень». Равно как и поняти­
ем «поток». Следует учитывать, что эти предметы образуют
сети и цепи обменов, относительно строго заданные в опре­
деленном пространстве. Без этих соединительных точек,
без их совокупности мир товара не обладал бы ни малейшей
«реальностью». То же относится к банкам и банковским се­
тям применительно к рынку капиталов, движению средств,
а значит, столкновению и выравниванию прибылей и рас­
пределению прибавочной стоимости.
Предельным воплощением этого процесса является
планетарное пространство с его многочисленными «слоя- g
ми», сетями и цепочками: мировым рынком и разделением g
труда, которое он содержит и развивает, информационным m
пространством, пространством стратегий и т. д. В планетар- f
ное пространство входят в качестве отдельных уровней ар- â
хитектура, урбанизм, пространственное планирование. |
ω
«Мировой рынок» — это не высшая неделимая сущ-
ность и не прикладная реальность, которая целиком и пол- i
ностью находится во власти управляющего ею импе­
риализма. В чем-то устойчивый, в чем-то уязвимый, он
подразделяется на рынок товаров и рынок капиталов; такое
раздвоение не позволяет безоговорочно применять к нему
законы логики и когерентности. Известно, что техническое
разделение труда предполагает комплементарность (то есть ра­
циональную связь операций), тогда как социальное разделе­
ние, как говорится, «иррациональным» образом порождает
несогласованность, диспропорции и конфликты. Социаль­
ные производственные отношения в «мировом» масштабе
не только не исчезают, но, напротив, воспроизводятся в нем.
Благодаря этим взаимодействиям мировой рынок склады­
вается в различные конфигурации, вычерчивает на земной
поверхности изменчивые пространства — пространства про­
тиворечий и конфликтов.
Социальные отношения — конкретные абстракции —
реально существуют лишь в пространстве и благодаря ему.
Их носитель имеет пространственный характер. Связь «но­
ситель-отношение» в каждом конкретном случае требу­
ет отдельного анализа; она включает в себя импликацию-
экспликацию: генезис, критику институций, подмены,
переносы, метафоризации, анаморфизмы и пр., вызвавшие
изменение пространства.

VN. 2

Уже в этих положениях имплицирован и эксплицирован

проект нового типа познания —дескриптивного, аналити­
ческого и глобального одновременно. Если бы мы непре­
менно стремились обозначить его каким-то ярлыком, его
можно было бы назвать «спациоанализом» или «спациоло-
гией». Подобный термин удачно вписывается в принятую
научную терминологию: достаточно вспомнить «семиоа-
нализ» или «социоанализ» (не говоря уже о психоанали­
зе). Иначе говоря, у него есть определенное преимущество,
но и множество неудобств. Прежде всего, он затушевыва­
ет главную идею. Такое познание не выстраивает модели,
типы или прототипы пространств; его предметом служит
не пространство как таковое, но производство пространства.
Наука о пространстве (спациоанализ) выдвигает на пе­
редний план использование пространства, его качественные
свойства. Критический момент (критика знания) являет­
ся для такого познания основным. Познание пространства
предполагает критику пространства.
И, наконец, последнее: гипотеза о «спациоанализе» вы-
тесняетритмоанализ (заслоняет его значение для общего за­
мысла), дополняющий описание производства пространства.
(Социальное) пространство в целом является про­
изводным от тела—даже когда трансформирует его и за­
бывает о нем, даже когда отделяется от него и его убивает.
Генезис дальнего порядка можно изучать, лишь исходя из
порядка наиболее близкого, порядка телесного. Если рас­
сматривать тело в пространственном аспекте, то образу­
ющие его последовательные слои чувств (от обоняния до
зрения, понимаемые как различия в дифференциальном
поле) будут служить прообразом слоев в социальном про- 395
странстве и их сочленений. Тело пассивное (чувства) и тело
активное (труд) сопрягаются в пространстве. Анализ рит­
мов призван способствовать непременному и неизбежному
восстановлению тотального тела. Отсюда — важность рит-
моанализа. Все это требует чего-то большего, нежели ме­
тодология и последовательность теоретических понятий,
и лучшего, нежели удовлетворение нужд знания.

vu. з
Наши теоретические исследования соотносятся с тради­
ционной философией как метафилософия. Метафилосо-
фия определяет, в чем состояла философия, каковы были ее
язык, цели, импликации. Она демонстрирует границы фи­
лософии — и выходит за них. Ни один элемент философско­
го анализа не упраздняется — ни категории, ни тематика, ни
проблематика. Однако философия как таковая останавлива­
ется перед противоречиями, которые сама вызывает к жизни
и которые не в силах разрешить. Для философов простран­
ство разделено: оно либо постижимо (сущность и транспа­
рентность абсолютного духа), либо непостижимо (упадок
духа, абсолютное природное, внедуховное начало). Они вы­
сказываются то в пользу пространства-формы, то в пользу
пространства-субстанции. То в пользу космоса, светлого про­
странства, то в пользу мира, пространства темного.
Философия как таковая не способна преодолеть эти
разрывы и границы, ибо они заложены в философском
подходе как таковом: спекулятивном, созерцательном, си­
стематизирующем, отвлеченном от социальной практи- g
ки и активной политической критики. Метафилософия не g
развивает метафоры философии. Напротив — она их разо- m
блачает. Когда предметом размышления становятся время f
и пространство, философ, «попавший в сети языка», оста- â
ется позади, а не внутри него. Ξ
ω
Критика философии как идеологии сопряжена с не-
которыми трудностями: понятие истины и истину поня- '5
тия, которые вследствие упадка и разложения философ­
ских систем также разрушаются, следует сохранить. Здесь
эта задача не доведена до конца; продолжением нашего тру­
да станет, в частности, сопоставление наиболее мощного
«синтеза», осуществленного Гегелем, и его радикальной
критики, предпринятой Марксом, исходя из социальной
практики, Ницше — исходя из искусства (музыки, поэзии,
театра), и ими обоими — исходя из (материального) тела.
Преградой, на которую натолкнулась философия, яв­
ляется проблема «субъекта» и «объекта» и их отношений.
Понятие «субъекта», наделенное на Западе исклю­
чительным преимуществом — Cogito, мыслящее Я (эмпи­
рическое или трансцендентальное), —распадается, причем
и на практике, и в теории. Тем не менее проблема «субъ­
екта», поставленная философией, сохраняет основопо­
лагающее значение. Но какого «субъекта»? Равным об­
разом отношения с «объектом» требуют некоей истины.
Но с каким «объектом»? Объект, как и субъект, может не­
сти идеологическую нагрузку (в виде знаков и значений).
Помыслив субъект без объекта, чистое мыслящее «я» {res
cogitans\ и объект без субъекта (тело-машину, res extenso), фи­
лософия раз и навсегда разбила то, что стремилась опре­
делить. Западный Логос после Декарта тщетно пытался
склеить осколки и смонтировать из них цельную компо­
зицию. Единство субъекта и объекта в «человеке» или
в «сознании» пополнило и без того длинный список сущ­
ностей еще одной философской фикцией. Гегель был бли­
зок к успеху, однако после него вновь обозначился разрыв
между осмыслением и переживанием — рубеж Логоса, пре­
дел философии как таковой. Теория произвольности знака,
в свое время претендовавшая на безупречную научность, на
квинтэссенцию чистого знания, лишь усилила этот раскол
(между выражением и значением, между означающими
и означаемыми, между ментальным и реальным и т.д.).
Западная философия предала тело; она внесла огром­
ный вклад в великий процесс метафоризации, ведущий
к отказу от тела; она отреклась от него. Живое тело, будучи
одновременно «субъектом» и «объектом», не терпит раз­
деления понятий, и философские понятия принадлежат
к числу «знаков бестелесного». В царстве Логоса, в истин­
ном пространстве ментальное и социальное разделились —
подобно переживанию и осмыслению, субъекту и объекту.
Попытки свести внешнее к внутреннему, социальное к мен­
тальному при помощи изощренной топологии существо­
вали всегда. И каждый раз кончались неудачей! В царстве
визуального спациальность абстрактная и спациальность
практическая глядели друг на друга издалека. Зато знание
и власть заключили прочный, узаконенный союз в рамках
государственного интереса, возведенного гегелевской фи­
лософией в высший ранг. Субъективное желание и объек­
тивные репрезентации с почтением отнеслись к этому сою­
зу и не затронули Логоса...
 Сегодня тело прочно занимает место основания, фун­
дамента — поту сторону философии, дискурса и теории дис­
курса. Теоретическая мысль выводит рефлексию о субъек­
те и объекте за рамки прежних понятий, обращается к телу
и пространству, к телу в пространстве, к телу как генерато­
ру (производителю) пространства. Она лежит по ту сторо- 397
ну дискурса — иными словами, учитывает в педагогике тела
обширную область не-знания, заключенного в поэзии, му­
зыке, танце, театре. Обширная сфера не-знания несет в себе
вероятность познания. Опять-таки — по ту сторону филосо­
фии, средоточия подмен и разграничений, носительницы
метафизики и анафоризации. Смысл этого преодоления фи­
лософии — в отказе от анафоризации, процесса, с помощью
которого философ превращает тело в абстракции, в знаки бе­
стелесности. Что такое метафилософия? Это сохранение фи­
лософских понятий во всем их объеме, но со смещением це­
лей: прежние «объекты» заменяются новыми. Это отказ от
западной метафизики, от той линии мысли, которая ведет от
Декарта к Гегелю, а от него к современности и вписывается
в общество, сообразное государственному интересу, а также
в определенное понимание и реальность пространства.
Стражами Царя-Логоса выступают Глаз (глаз Бога,
глаз Отца, глаз Господина и Покровителя), воплощающий
примат Визуальности, изображений и графики, а также
Фаллическое начало (атрибут воина, героя), заложенное в аб­
страктном пространстве в качестве его главного свойства.
Статус времени применительно к такому простран­
ству остается неопределенным и неясным. Временная про­
тяженность присвоена религией и философией; тем самым
время объявлено ментальной реальностью. При этом про­
странственная практика — практика подавляющего, репрес­
сивного пространства—стремилась ограничить время вре­
менем производительного труда и в придачу отменить жиз­
ненные ритмы, определяя их через рационализированные,
локализованные рабочие жесты (жесты разделенного труда).
От времени невозможно избавиться целиком и сразу,
это очевидно. Не столь очевидно то, что избавление от него g
требует морфологических новаций, производства простран- g
ства. Это еще предстоит доказать, показав, что для подобно- m
го присвоения недостаточно использовать не по назначе- f
нию существующие пространства (морфологии). â

vii. 4
То, что многие принимают за строго определенный пери­
од, конец того или иного явления (капитализма, нищеты,
истории, искусства и т.д.) или же за утверждение чего-то
окончательного (равновесия, системы и пр.), может быть ос­
мыслено только как переход. Не обязательно в марксовом
смысле. Действительно, у Маркса мы также находим те­
орию «долгосрочного» перехода. Для него вся история —
которую он в этом смысле иногда именует «предыстори­
ей» — является переходом от первобытного коммунизма
к коммунизму развитому. Идея эта вытекает из гегелевско­
го понятия диалектики и отрицания. Наш анализ также
опирается на изучение глобального процесса и его негатив­
ных аспектов, соотнесенное с практикой. Прежде всего, для
указанного перехода характерны противоречия: между (эко­
номическим) ростом и (общественным) развитием, между
социальным и политическим, между властью и познанием,
между пространством абстрактным и пространством диф­
ференциальным. В этом коротком списке отражена лишь
часть противоречий, и расположены они не по степени важ­
ности; но уже он наглядно являет взору целый букет отрав­
ленных цветов, украшающих нашу эпоху. Чтобы дать ей
определение, следует также показать, где ее начало и куда
она движется, ее terminus a quo и terminus ad quem.
Начало ее в далеком прошлом: там, где изначально
отсутствует труд, где природа творит без усилий, где она да­
рует, а не продает, где ее жестокость почти неотличима от
щедрости, а удовольствие почти неотделимо от боли. В этом
смысле формула «искусство подражает природе», пусть
и карикатурная и ограниченная, верна —за исключением
того, что в ней присутствует стремление отделить наслаж­
дение от страдания и предложить одну лишь радость.
Конечная цель эпохи, по которой с трудом продвигает­
ся вперед современное общество, состоит в отмене труда; это
цель труда, высший смысл накопления средств (технологий,
знаний, машин). Достижение этой отдаленной цели сопря­
жено с угрозой катастроф, с горьким смакованием послед­
них времен всего, что имело ценность и успех. Горький ана­
лиз конечности мира, вышедший на передний план после
Гегеля и введенный в моду различными «новыми мыслите­
лями», начиная с Валери, сводится к нескончаемому повто­
рению: настал конец, время исчерпано, мир достиг предела.
Тот же диалектический процесс ведет от начальной,
первородной природы к природе вторичной, от простран­
ства природы к пространству, являющемуся одновремен­
но продуктом и произведением, объединяющему в себе ис­
кусство и науку. Вторичная природа вызревает медленно
и трудно; она — плод автоматизации (которая в своем разви­
тии заняла собой почти всю обширную сферу необходимого,
то есть производства вещей в пространстве). Такая ситуация
может сложиться лишь при завершении безмерно долгого
периода, занятого трудом (до бесконечности делимым), на­
коплением (богатств, материалов и инструментария), ре­
дукциями (помехами для развития, создаваемыми знани­
ем и властью). Этот грандиозный процесс, полный угроз
и опасностей, может окончиться ничем в тот самый момент,
когда перед ним открываются все возможности. 399
Обширный переходный период, обусловленный ря­
дом великих разломов, можно определять по-разному, мно­
жеством отличных друг от друга, но конвергирующих спо­
собов. Пространство отмечено — и не только отмечено, но
и сформировано —преобладанием мужского (воинского,
насильственного, милитаристского) начала, которое вало-
ризируется так называемыми мужскими добродетелями
и заложено в нормах пространства господства и подчине­
ния. Отсюда —доходящее до злоупотреблений пристрастие
к прямым линиям, углам, строгой (прямолинейной) пер­
спективе. Ни для кого не секрет, что маскулинные досто­
инства, которые произвели пространство господства, ведут
к лишениям во всем: от «частной» собственности до пол­
ной кастрации. Бунт и реванш женского начала неизбежны.
Но то, что реванш этот принимает форму женского расизма,
обратного расизму мужскому, достойно сожаления. Ожи­
дает ли нас последняя метаморфоза, изнанка всех преды­
дущих—уничтожение фаллического пространства и его
замена пространством маточным? Для изобретения при­
своенного пространства, идущего рука об руку с архитекту­
рой радости и наслаждения, одной лишь этой замены мало.
Здесь также разрешается одно из противоречий, преодоле­
вается одно из разграничений. Или не преодолевается...
Речь может идти также о периоде перехода от способа
производства вещей в пространстве к способу производства
пространства. Производство вещей поощрялось капитализ­
мом с его господством буржуазии и политическим творе­
нием капитализма — государством. Производство простран­
ства влечет за собой иные факторы, среди которых можно
назвать отмирание частной собственности на простран­
ство и одновременно — политического государства, власте- £
лина пространства. Что предполагает переход от господства g
к присвоению и преобладание использования над обменом m
(отмирание меновой стоимости). Если этого не случится, f
настанет самое худшее; реализуются некоторые «неприем- â
лемые сценарии», разработанные специалистами по про- |
m
спективным исследованиям. Только понятие конфликт-
ного перехода от одного способа производства (вещей) 5
к другому (пространства) позволяет сохранить марксист­
ский тезис об основополагающем значении производитель­
ных сил, очистив его от продуктивизма и догматического
(количественного) понимания роста.
 vii. 5
Пространство становится главной ставкой в любой борь­
бе, в любых действиях, направленных на достижение не­
коей цели. Оно во все времена было средоточием ресурсов, 400
средой распространения стратегий, однако теперь оно пре­
вращается в нечто большее, нежели просто подмостки, без­
различная сцена, рамка для этих действий. Пространство
не отменяет остальных инструментов и ресурсов социаль­
но-политического механизма — от сырья до самых изощрен­
ных продуктов, от промышленных предприятий до «куль­
туры». Оно собирает их воедино и подменяет собой каждый
из них по отдельности, вбирая их в себя. Отсюда — мощный
процесс, в ходе которого пространство предстает уже не как
«сущность», не как особый объект, предстоящий «субъек­
там», обособленный от них и обладающий автономной ло­
гикой. Его нельзя рассматривать и как результирующую
и результат, как эмпирически констатируемый итог про­
шлого, истории, общества. Срединное звено? Среда? Опосре­
дующий элемент? Да, но все менее нейтральный и все более
активный: одновременно и орудие, и конечная цель, и сред­
ство, и задача. Что далеко выходит за рамки категории, в ко­
торую его заключают,—«посредник».
Дифференциальный анализ делает постоянный упор
на конститутивных оппозициях социального пространства, но­
сителях более сложных, прежде всего тройственных детер­
минант. Изначальные оппозиции (симметрия-асимметрия,
прямая-кривая и т.д.) возникали в социальном пространстве
вновь и вновь, приобретая в ходе этих повторов новый, подчи­
ненный общему процессу смысл. Абстрактное пространство,
носитель производства и воспроизводства, порождает иллю­
зии, а значит, тяготеет к ложному сознанию, то есть к созна­
нию фиктивно-реального пространства. Но само это про­
странство и соответствующая ему практика в силу критиче­
ского момента порождают познание более истинное. Ни одна
специальная наука, ни экология, ни история, не учитывает
этого порождающего начала. Дифференциальный анализ вы­
являет разнообразие, плюральность, множественность, воз­
никающие внутри генетически предшествующих оппозиций,
а также диспропорции, расхождения, несоответствия, кон­
фликты и противоречия, которые из них вытекают. Процес­
сы, рассмотренные в ходе нашего исследования, столь разноо­
бразны, что может сложиться впечатление, будто абстрактное
пространство не обладает четко определенным статусом. Это
иллюзия. Наша теория восстанавливала истину этого про­
странства: его противоречивый характер при доминирующей
тенденции к гомогенности (к закреплению подчиненного).
 В чем же выражается логика? Где ее место? В неко­
ей сущности? На уровне праксиологии пространства? В от­
дельной взятой системе (пространственной, плановой, го­
родской)? В эмпирике, в использовании пространства как
инструмента? Нет. Логика задает непременное двойное
правило: изначальную когерентность и конечный редук- 401
ционизм, стратегию гомогенизации, фетишизм связности
в редукции и с помощью редукции. Она обусловливает (свя­
занную с насилием) способность разделять сопряженное
и разъединять единое. Наша изначальная гипотеза о соот­
ношении логики и диалектики подверглась верификации,
была подкреплена аргументами и доказательствами.

VII. 6
Напрашивается вывод о возрастающем значении простран­
ства в так называемых «современных» обществах, о его не­
избежной в будущем — или уже в настоящем — преобладаю­
щей роли. Преобладающая роль пространства сказывается
не только на микроуровне, в расположении поверхностей
в каком-нибудь супермаркете или в соседнем квартале, и не
только на макроуровне, в распределении потоков внутри
отдельной нации или какого-либо континентального обра­
зования; она сказывается на всех уровнях, на всех ступенях
и в их сочленениях. Ограничивая эту роль рамками антро­
пологии, или политической экономии, или социологии, мы
совершаем теоретическую ошибку; выше мы уже оценили
эту ошибку по заслугам. Остается сделать из наших замеча­
ний некоторые теоретические выводы.
В свое время каждое общество, рождавшееся в рамках
данного исторического способа производства со всеми его
особенностями, формировало свое пространство. Каким об­
разом? Мы это показали. Насилием (войнами и революция­
ми), политическими и дипломатическими уловками, нако­
нец, трудом. Пространство такого общества можно называть g
«произведением». Термин этот в своем общепринятом зна- g
чении обозначает предмет, вышедший из рук художника, но m
его можно распространить и на результат практики на уров- f
не общества в целом. Можно ли отказать в этом качестве £
ландшафтам и пейзажам? Продукт и произведение уже на |
ω
этом уровне составляли единое целое.
:
Сегодня речь идет о пространстве в мировом мае- Ξ
штабе (более того, выходящем за пределы земной поверх­
ности — межпланетном пространстве), а также о входящих
в него пространствах разного масштаба. Ни один локус не
исчез, но все они претерпели изменения. Кто сформировал
планетарное пространство? Никто. Ни одна сила, ни одна
власть, ибо в нем сталкиваются все силы, все власти, и это
стратегическое столкновение лишает всякого смысла исто­
рию, историзм и все детерминанты, связанные с этими пре­
ходящими понятиями.
Ряд причин и мотивов этой новой ситуации, все бо- 402
лее важного аспекта «современности», сами собой выхо­
дят на свет из потемок истории. Уже на основе их познания
научная мысль может предугадать множество взаимодей­
ствий. К числу таких причин и мотивов принадлежат ми­
ровой рынок (товары, капиталы, рабочая сила и т. д.), наука
и техника, давление демографической ситуации; при этом
каждая из причин стремится выступать в качестве автоном­
ной силы. Мы уже обращали внимание на парадоксальную
ситуацию: политическая власть, правящая «людьми», го­
сподствует над пространством, занимаемым ими как «субъ­
ектами», но не властна над причинами и мотивировками,
пересекающимися в пространстве; каждая из них действует
сама по себе и ради себя.
Более или менее независимые причины и мотивы со­
существуют в производимом ими пространстве с собствен­
ными следствиями, результатами и эффектами; к числу
последних ученые относят загрязнение окружающей сре­
ды, вероятное истощение природных ресурсов, уничто­
жение природы. Частные науки — экология и демография,
география и социология —описывают данные следствия
как отдельные системы, не поднимаясь на уровень причин
и мотивов. В этой книге мы попытались собрать воедино
причины и следствия, результаты и мотивировки. Их объ­
единение требует преодоления границ между областями
науки и ее специализированными секторами; иными сло­
вами, оно требует унитарной теории. Последнее понятие
не подразумевает смешения мотивов и следствий, причин
и результатов в их пространственной симультанности (бо­
лее или менее мирном сосуществовании). Напротив. Разра­
батываемая теоретическая концепция не притязает на за­
конченную «целостность» и тем более на роль «системы»
или «синтеза». Она предполагает выявление и разграниче­
ние «факторов», элементов и моментов. Повторим еще раз
ее главное методологическое и теоретическое положение:
она соединяет разрозненные элементы и проясняет смеше­
ния, сводит вместе разделенное и анализирует спутанное.
Следует различать проблематику пространства и про­
странственную практику. Первая формулируется в те­
оретическом плане, тогда как вторую можно наблюдать
эмпирически. Но для мысли не слишком искушенной, не­
знакомой с методологией и понятиями, они смешиваются.
«Проблематику» (термин, заимствованный из философии)
образуют вопросы, относящиеся к ментальному и социаль­
ному пространству, к их сочленениям, их связям с приро­
дой, с одной стороны, и с логикой и «чистыми» формами —
с другой. Что касается пространственной практики, то она
констатируется, описывается и анализируется на разных
уровнях: в архитектуре, в урбанизме (термин, заимствован- 403
ный из официальных речей), в эффективном благоустрой­
стве путей и локусов (территорий), в повседневной жизни и,
разумеется, в городской реальности.
Познание оформилось на основе (глобальных) схем —
либо вневременных, в соответствии с классической мета­
физикой, либо (начиная с Гегеля), напротив, временных, то
есть утверждающих приоритет исторического становления,
психической временной протяженности, социально-эконо­
мического времени над пространством. Назрела необходи­
мость радикального переворота в теории; однако порой его
пытаются произвести недопустимым образом: утверждая
приоритет географического, или демографического, или
экологического пространства над историческим временем.
В действительности частные науки уже создают почву для
масштабного столкновения темпоральности и спациаль-
ности. Но такое столкновение не может привести к кри­
зису знания, к пересмотру его отношений с политической
властью, сильной по отношению к людям и бессильной пе­
ред (технологическими, демографическими и др.) детерми­
нантами, которые, вписываясь в абстрактное пространство,
производят его как таковое и воспроизводят в нем социаль­
ные отношения.
Языки — каждый по отдельности и все вместе (язык
вообще, в том числе язык знания) — в своей устной и пись­
менной ипостаси функционируют в ментальном про­
странстве-времени, которому наука отдает предпочтение
в метафизическом плане. В них косноязычно выражается
социальное время, пространственная практика. Если верно,
что естественные языки (как лексика, так и синтаксис) за­
родились в деревне, а более развитые типы речевой деятель­
ности — в теологии и философии, то иначе и быть не может. g
Промышленность с ее технологиями, а также «новейшие» g
науки только сейчас начинают проникать в словарный за- £
пас и в синтаксис. Влияние городской реальности до сих пор f
настолько невелико, что для нее нам не хватает слов (что оз- ^
начает слово «пользователь»? А в английском языке вообще 2
ш
нет слова для его обозначения). Иначе говоря, естественным
и иным языкам суждено распасться и сложиться заново. Че- Ξ
рез социальную (спациальную) практику и в ее рамках.
Познание может спасти только методичный пере­
смотр «знания», а не закрепление его в эпистемологии и не
утверждение пресловутого абсолютного знания, симулякра
знания божественного. Каким путем должен производить­
ся его пересмотр? Путем соединения критического зна­
ния и критики знания. Путем перенесения акцента на
критический момент познания. Путем последовательного
и подчеркнутого разоблачения сговора между «знанием»
и «властью», бюрократического применения специального 404
знания. Когда институциональное (университетское) зна­
ние возносится над сферой переживания, подобно тому как
государство возносится над повседневностью, это грозит ка­
тастрофой. Это уже катастрофа.
В отсутствие такой перестройки знание рушится под
ударами незнания и атаками антизнания (антитеории),
иными словами, тонет в европейском нигилизме, который,
как полагал Ницше, ему удалось преодолеть.
Сохранение знания без углубленной критики ве­
дет к его вырождению. То же относится и к вопросам про­
странства. Все эти вопросы философического свойства, ото­
рванные от практики и существующие лишь в плане так
называемого «чистого» знания, воображающего себя «про­
дуктивным» (оно таковым и является: с точки зрения бол­
товни), неизбежно деградируют. В чем это выражается?
В общих рассуждениях об интеллектуальном пространстве,
о «письме» как интеллектуальном пространстве данного
народа или ментальном пространстве данной эпохи и т. п.
Нельзя безоговорочно воплощать репрезентации
и схемы, выработанные в ментальном пространстве и при­
менительно к такому пространству, даже (и особенно) если
оно теоретически осмыслено философами и рационализи­
ровано эпистемологами. С другой стороны, кто может по­
стичь «реальность», то есть (социальную и спациальную)
практику, не отталкиваясь от ментального пространства, не
пройдя пусть от абстрактного к конкретному? Никто.

vii. 7
Разграничение между infra (ниже) и supra (выше), между «по
эту сторону» и «по ту сторону» не менее важно, нежели раз­
личие между микро- и макроуровнями. По эту сторону по­
вседневности, в обездоленности и нужде, живут страны
и народы, мечтающие об устойчивой повседневной жиз­
ни; критика повседневности имеет смысл лишь по ту сто­
рону повседневности. То же самое относится к политике.
По эту сторону политики живут и мыслят люди, социаль­
ные группы, народы, которые через политику движутся
к революциям или же через революции к политической
жизни. По ту сторону политического существования, то
есть сложившегося национального государства, политиче­
ская жизнь обосабливается, а политическая деятельность
специализируется; она становится профессией; одновре­
менно складываются политические механизмы (государ­
ственный и партийный аппарат); подобная ситуация по­
рождает политическую критику, то есть радикальную 405
критику политического существования и аппарата; отсю­
да—отмирание политики. Оба процесса в сознании от­
дельного индивида, группы или целого народа могут сосу­
ществовать, вызывая конфликты и разрывы. Интенсивная
политизация подрывает сама себя, а непрерывная поли­
тическая жизнь противоречит условиям собственного
существования.
Каков же политический статус пространства? Оно по­
литизируется, что вызывает необходимость в его деполи-
тизации. Политизированное пространство разрушает соб­
ственные политические условия, ибо управление им и его
присвоение противоречат государству с его политически­
ми партиями. Они требуют иных форм управления (того,
что называется «самоуправлением» территориальных еди­
ниц, городов, городских сообществ, округов, районов и т. п.).
Иначе говоря, пространство обостряет конфликт, неотде­
лимый от политики и от государства как такового. Оно уси­
ливает антиполитическое начало в политике, то есть поли­
тическую критику, устремленную к концу политического
момента, к его саморазрушению.

vii.8
Сегодня подвергается испытанию все, что берет начало
в истории и в историческом времени. Целые «культуры»,
«сознания» народов, групп и даже отдельных людей затро­
нуты утратой идентичности, которая накладывается на про­
чие ужасы. Распадаются отсылки и системы координат, до­
ставшиеся от прошлого. Ценности, как возведенные в более g
или менее связные «системы», так и не возведенные, стал- g
киваются друг с другом и рассыпаются в прах. Образован- m
ные элиты рано или поздно оказываются в положении наро- f
дов, обездоленных (отчужденных) в результате завоеваний ^
или колонизации. Они больше не знают, куда идти. Почему? *
ш
Потому что никто и ничто не может избежать испытания
пространствам, современной ордалии, заменяющей Божий S
суд и классическую идею судьбы. Каждая идея, каждая «цен­
ность» обретает или утрачивает свою особость, сталкива­
ясь с другими ценностями и другими идеями в планетар­
ном пространстве. Более того: любая группа, класс или часть
класса складывается и получает признание как «субъект»,
только порождая (производя) некое пространство. Любые
идеи, репрезентации, ценности, которым не удается впи­
саться в пространство, порождая (производя) соответствую­
щую им морфологию, иссыхают, превращаясь в знаки, сво­
дятся к абстрактным рассказам, превращаются в фантазмы. 406
Достаточно ли предложить той или иной социальной груп­
пе некое пространство, как зеркало, в котором она узнает
себя? Нет. Идея присвоения гораздо шире и требует боль­
шего, чем (весьма умозрительная) идея отражения, «созна­
ния-зеркала». Сохранившиеся морфологии (религиозные
постройки, исторические и политические памятники) под­
держивают отжившие идеологии и репрезентации, тогда
как новым идеям, не лишенным властной силы (социализм),
плохо удается порождать свое пространство, и им постоянно
грозит крах; стремясь поддержать себя, эти идеи подпитыва-
ются устаревшей историчностью, смехотворным фолькло­
ром. В таком свете «мир знаков» оказывается результатом
противотока; все, что не вложено в присвоенное простран­
ство, отступает, становясь пустыми знаками и значениями.
Вложение в пространство, производство пространства — не
случайная помеха, но вопрос жизни и смерти.
Исторические образования впадают в мировое про­
странство, подобно тому как реки впадают в море; одни рас­
текаются болотистой дельтой, другие бурлят, как устье во
время прилива. Одни демократично делают ставку на вы­
живание по инерции, другие — на силу и насилие (стратеги­
ческое, то есть военное и политическое).
В испытании пространством всегда наступает драма­
тический момент — момент радикального пересмотра; это
в равной мере относится к философии или религии, идео­
логии или знанию, капитализму или социализму, государ­
ству или сообществу.
Испытание пространством, момент столкновений
и противодействий, в различных исторических образовани­
ях протекает неравномерно; он зависит от их укорененно­
сти в природе и природных особенностей, от их более или
менее сильной связи с историей. Никто и ничто не избегает
этого драматического момента. Не везде он наступает оди­
наково. Иначе говоря, для старых европейских наций, для
стран англосаксонской Америки и Америки Латинской, для
народов Африки или Азии испытание проходит по-разному.
Ни одно из этих образований со своими устными или пись­
менными традициями не минует судьба, которой подвер­
жены и религии, и церкви, и философия, и любые великие
«системы», в том числе, разумеется, диалектический ма­
териализм и историзм. У Маркса из остатков классическо­
го рационализма, финализма и имплицитной метафизики
прорастает, высвобождаясь из-под литературных формули­
ровок и непосредственных влияний, нечто новое и край­
не важное. Анализ стратегий, действующих на поверхности
планеты, делает бесполезной гипотезу о высшем, наперед за­
данном смысле исторического становления. Как конечной,
как и начальной точкой этого становления является земля 407
с ее природными ресурсами и поставленными ею целями.
Земля, когда-то изображавшаяся в виде Матери, предстает
ныне центром, вокруг которого располагаются различные
(дифференцированные) пространства. Земля как планета —
планетарное пространство,—утратив черты религиозности
и наивной сексуальности, вновь занимает центральное ме­
сто в теоретической мысли и практической деятельности.

vii. 9
Любые столкновения и противодействия можно связать
с «классовой борьбой». Однако границы, на которых раз­
вертываются (практические и теоретические) сражения,
уже невозможно прочертить так, как если бы они разде­
ляли, с одной стороны, лагерь господствующего класса,
а с другой—лагерь класса эксплуатируемого и угнетенно­
го. Демаркационные линии проходят через все сферы, в том
числе через науку и познание, через все секторы, как по­
литические, так и внеполитические. Стратегические цели
этих великих теоретических битв мы попытались прояс­
нить: это объединение разделенного и разграничение сме­
шанного. Разделение количества и качества, наделение про­
странства количеством без качества означает вытеснение
качеств в сферу «природы» и их смешение в ней. И наобо­
рот. Как разграничения, так и ошибочные смешения закре­
пляются в угасающей философии, утратившей диалектику.
Объединение противостоит разделению и дисперсии, по­
добно тому как понимание различий и их действенная реа­
лизация противостоят насильственной гомогенизации. £
Борьба, имплицитно или эксплицитно преследующая эти g
цели, разворачивается на множестве фронтов и границ, £
внешне не связанных между собой; она протекает насиль- f
ственно и ненасильственно, направлена то против разде- ^
ления, то против смешения. Борьба политическими сред- 2
ш
ствами против политики ведется, когда политика разделяет
(дискриминация, дробление пространства) и когда она сме- Ξ
шивает (народы, регионы, пространства внутри государств).
 vii. 10
Во всех строках нашей книги и между строк, от начала до
конца, проступает единый проект. Какой? Проект иного об­
щества (иного способа производства), где социальная практи- 408
ка будет подчинена иным концептуальным детерминантам.
Возможно ли ясно сформулировать этот проект? Веро­
ятно—подчеркнув различия между «проектом», «планом»,
«программой», между «моделью» и «путем». Удастся ли нам
тем самым сделать какие-либо прогнозы или внести, так ска­
зать, «конкретные» предложения? Не уверен. Проект так
и останется абстрактным. Если он будет противостоять аб­
стракции господствующего пространства, он не сможет прео­
долеть ее. Почему? Потому что путь «конкретики» пролегает
через активное отрицание, как теоретическое, так и практи­
ческое: через контрпроект, контрплан. А значит, через актив­
ное и массовое вовлечение «заинтересованных сторон».
В ходе своего анализа мы уже обозначили многие
причины их невмешательства, но ни одна из них не кажет­
ся решающей. Процесс того, что можно назвать «революци­
ей пространства» (включающий и «урбанистическую рево­
люцию»), можно осмыслить лишь по аналогии с великими
крестьянскими (аграрными) и промышленными революци­
ями: внезапные мятежи, паузы, медленные сдвиги, повторы
на более высоком уровне познания и действия. И творче­
ские изобретения.
Можно перечислить препятствия, на которые на­
талкиваются контрпланы. Самое серьезное из них состоит
в том, что на одной стороне, стороне власти, имеются ре­
сурсы и стратегии в самом широком (в пределе — мировом)
масштабе, а на другой — ограниченные познания и интере­
сы, затрагивающие территориальный ареал, как правило
среднего или малого размера (во Франции это Окситания,
побережье Ланд, Бретань и т. д.). Тем не менее творче­
ское начало может возникнуть только из механизма пла­
нов и контрпланов, проектов и контрпроектов. Разумеется,
нельзя исключать и реакции на латентное или явное наси­
лие политических сил.
Способность разрабатывать контрпланы, обсуждать
их с «властями» и заставлять последних принимать их
в расчет становится мерой «реальной» демократии. Что же
касается часто упоминаемой альтернативы «редукциониз­
ма» и «глобализма», точечного и тотального, то это типич­
ная ложная проблема.
 vii. 11
В этих замечаниях отчасти содержится ответ на первый
и последний вопрос: «Каким образом связана теория про­
странства с существующим революционным движением?» 409
Ответ на него предполагает понимание теории в це­
лом и ее основных звеньев. Напомним их. Теория про­
странства отказывается от банального, не предполагающе­
го анализа понимания термина «пространство», а также от
смешения пространства социальной практики с простран­
ством географическим, экономическим и пр. Подобное
пространство, либо первозданное, либо определяемое не­
коей специализацией, всегда будет служить инструментом,
пассивным вместилищем деятельности планировщиков,
направленной на «гармонический рост», уравновешение
или «оптимизацию».
Пространство становится регулятором, когда разре­
шаются — и в той мере, в какой они разрешаются, — проти­
воречия (в том числе и его собственные).
Наша теория способствует распаду существующего
общества, ибо показывает противоречия, разъедающие его
изнутри, заложенные в самой сердцевине его «процвета­
ния». Это общество (неокапитализм или организационный
капитализм) в своей экспансии не порождает ничего, кроме
пространственного хаоса. Если буржуазия смогла и сумела
разрешить некоторые исторические противоречия и в опре­
деленной мере подчинить себе рынки (чего не предвидел
Маркс), а значит, добиться сравнительно быстрого роста
производительных сил, то разрешить противоречия про­
странства {своего пространства) она не сможет.
Существующие политические формации обходят
стороной пространство и связанные с ним проблемы. По­
чему? Вопрос этот имеет важнейшее значение; он опреде­
ляет и высвечивает самую сущность политики. Политиче­
ские формации возникают в истории; они продолжают ее
и идеологически поддерживают (бесконечные напомина- 5
ния и отсылки). Дальше они не идут. g
Быть может, неведомое сегодня станет известным £
завтра, превратится в вероятный центр мысли и действия? f
о
JD
СО

VÎL 12 i
Что касается воздействия на пространство, то здесь обнару­
живается оппозиция (доходящая до противоречия) между
советской моделью и китайским путем.
 Советская модель исходит из пересмотра капитали­
стического процесса накопления и из благого намерения —
улучшить этот процесс, ускорив его. Подобный усиленный
и обостренный вариант капиталистической модели нацелен
на быстрый рост и делает ставку на сознательно выделяемые
«опорные точки»: крупные предприятия и большие города.
Все прочие локусы остаются пассивными и периферийны­
ми по отношению к центрам (производства, богатства, при­
нятия решений). Следствием такой модели оказываются
«вертушки», круги: сильные опорные точки становятся все
сильнее, а точки слабые — все слабее. Подобные «вертушки»
считаются регуляторами, ибо они, будучи единожды запу­
щены, «функционируют» автоматически. Периферия, об­
реченная на застой и (относительное) отставание, подверга­
ется все большему угнетению, контролю, эксплуатации.
Сформулированный Лениным закон неравномерно­
сти роста и неравномерности развития не преодолен, а его
недостатки не изжиты; даже наоборот.
«Китайский путь» свидетельствует о стремлении
вовлечь весь народ и все пространство в созидание ново­
го общества. В рамках множества процессов: производства
богатств, экономического роста, а также развития и обогаще­
ния социальных отношений — а значит, производства раз­
личных благ в пространстве и производства все более освоен­
ного социального пространства целиком. Разделение между
сильными и слабыми точками снимается. Неравномерность
в развитии исчезает или стремится к исчезновению. Подоб­
ная стратегия предполагает, что политическое действие не
возносит над обществом государство и политическое образо­
вание — партию. Именно в этом состоял смысл «культурной
революции». Она также предполагает, что ставка делается
на агрогорода, на города маленькие и средние, на всю гам­
му производственных единиц (сельскохозяйственных и про­
мышленных), от самых мелких до самых крупных, причем
особым вниманием окружены самые мелкие—даже ценой
замедления роста, если это необходимо. Подобная направ­
ленность и подобная стратегия пространства обеспечивают
(за исключением непредвиденных обстоятельств) преодо­
ление границы между городом и деревней и их конфликтов
в ходе преобразования обоих членов — в противоположность
их упадку или взаимному уничтожению.
Разумеется, это замечание не означает, что промыш-
ленно развитая страна может безоговорочно, пассивно
встать на путь страны с преобладанием аграрного сектора;
это означает, что теория пространства учитывает револю­
ционный опыт в мировом масштабе.
Долгое время революцию определяли либо через по­
литические изменения на уровне государства, либо через
коллективную (государственную) собственность на средства
производства как таковые (оборудование, инструменты,
промышленные и аграрные предприятия). Оба определе­
ния, казалось бы, предполагают рациональную организа­
цию производства и не менее рациональное управление
обществом в целом. Однако эта теория и этот проект выро- 411
дились в идеологию роста, близко соседствующую с идеоло­
гией буржуазной, а то и подстраивающуюся под нее.
Сегодня подобных ограниченных определений уже
недостаточно. Преобразование общества предполагает кол­
лективное владение и управление пространством через не­
прерывное участие «заинтересованных сторон» с их мно­
жественными, различными, а иногда и противоречивыми
интересами. А значит, через конфронтацию. Что проявля­
ется в проблемах так называемой «окружающей среды», не­
сущих в себе опасность искажений и извращений.
Что же касается направления начинающегося таким
образом процесса, то, как мы попытались показать, оно со­
стоит в преодолении разделений и разъединений, особен­
но между произведением (уникальным предметом, который
несет на себе печать «субъекта», творца, художника, и не­
возвратно ушедшего момента времени) и продуктам (повто­
ряющимся результатом повторяющихся действий, а значит,
воспроизводимым и, в пределе, влекущим за собой автома­
тическое воспроизводство социальных отношений).
Таким образом, на горизонте, на пределе возможно­
стей, речь идет о производстве пространства человеческого
рода — как коллективного (видового) произведения челове­
чества, по примеру того, что называли и называют «искус­
ством». И что утратило смысл в масштабе отдельного «объ­
екта», для индивидуальности и благодаря ей.
Создать (произвести) планетарное пространство как
социальный носитель преображенной повседневной жиз­
ни, открытой для множества возможностей,—такова пре­
красная цель, открывающаяся нам на горизонте. О ней
возвестили великие «утопийцы» {неутописты, ибо они по­
казывали возможное) — Фурье, Маркс, Энгельс; их мечты
и воображение будят теоретическую мысль не в меньшей
степени, чем понятия...
Направление, Не больше, но и не меньше. То, что на­
зывается: смысл. Иначе говоря, человеческий орган воспри­
нимает, направление осмысляется, а процесс, прокладыва­
ющий путь к горизонту, переживается. Ничего похожего на
систему.

Указатель
А Αρτο Антонен —143
Абеляр Пьер — 251-252,254
абсолют — 85,379,395
абсолютное/относительное — 172,183,230
абсолютное знание —116,140,147,206,298,
313.357-358.403-404
абсолютное пространство —17,37,49,61-62,
105,130,1б7,172-173, 217, 226, 230-238,
246-250, 278, 291,368
абстрактное пространство — з 8 , 6 2 - 6 6 , 68,
69.72,75-77.104.147.1б2,172,175. 203,
232, 2бз, 275. 278-281, 28з, 297-ЗЮ,
318,322,339.343.353-355. Зб1, 367.
377-378,381-383.386, 397-401
абстрактный труд — 298,339
абстракция — ю, 65,105,117.134.137.146,172,
195, 207, 263, 269, 282-283,305,333;
конкретные абстракции — 41,81,92,
97. m. 297. ЗЗО-331.394
Августин св. — 241-242, 249, 259
автоматизация — 68,335,382,398
автоматическое письмо — 33
автомобили — ю8,109.303,350,365
автомобильные дороги — 52,87,169,350,
365.372
агора — 45.164,214,234,244-245.323
аграрная реформа — 68,228,408; см. также
земледелие, скотоводство, скотовод-
ческо-земледельческий период
агрогорода — 41 о
Адам — 256
азиатский способ производства — 45.1б4
акрополь — 243. 245
Акселос Костас — 35.76 сн.
Александер Кристофер — 289 сн.
алфавит — 236
Альгамбра —144.370
Альберт Великий — 56 сн., 59
Альпы — 270
Альтюссер Луи —185 сн.
аналитическая мысль — 202,204,325.391
аналоги, аналогия —108-109
анафора, анафоризация — 34.142,163, зоо,
397
Ангелус Силезиус — 82,86 сн., 176,198
Англия — 79.258, 265, 269,371
Андалузия —170,387
Античность — 6о, 156,163,170, 227, 257, 259,
264, 282
антропология — 4 8 , 8 8 , Ю1,114,117,125-131,
147,160,169,197,200,226,243,287,
296,401
Аполлон — 276
апроприация — см. присвоение пространства
арабы —170
аристократия — 70-71,90,133,221,245.299.
305-306,314
Аристотель, аристотелизм — 45.58,124,
236,255 412
арки — 144.156,163, 240, 242
Арно —128
архитектоника — 225-227
архитектура — 12,27,30,35, 6ι, 67-68,75,
86, юо, ю г - ю з , 114,128 сн., 134-135,
144-147,150-157,163-164, ι68, 209,
228, 235. 253-255, 265-267, 271, 291,
294-295,351-352, 370; см. также ви­
зантийская архитектура, готическая
архитектура, романская архитектура
асимметрия — см. симметрия/асимметрия
астрология — 59,264
астрономия — 264
Афины — 236, 244
Африка — 29,376,40б
Афродита — 87, 267 сн.
Б
базилика — 215, 250,252, 259, 264,359
базис ю, 281;
базис/структура/надстройка — ю
Баландье Жорж — 126 сн.
Бальтар Виктор —152
барокко — 157, 228, 268
Барселона — гбо
Барт Ролан — 21,143 сн., 165, 218 сн.
Бастиа Фредерик — 319
бастиды —156,2бо
Батай Жорж — 34~35. 65,141.143.181 сн., 182,
185, 252 сн., 287 сн.
Баухауз — 12,132-135. 293. 295. 299
Башляр Гастон — 129-130,170 сн., 175 сн., 185
сн., 289 сн.
«Безумная любовь» (А. Бретон) — 33
Бельвиль (Париж) — 376
Бергсон Анри — 7.36, 85
Берлин — 67
Бернар Клервоский — 250-252,259
бесконечное/конечное —182-183,322
бессознательное — 33,50,59,64,74,201-202,
205-207,283,372; см. также психоанализ
Бетховен Людвиг ван — 151
бидонвили — 364
Бисмарк Отто фон — 273. 274
бихевиоризм —178,296
Бланшо Морис — 1 9 сн., 143 сн.
Блох Иосиф — 81
Бог — 17,20, 29, 57, 58, 82, 85,145.1б6,172,174,
250, 255. 257. 276-277. 283,397;
боги — 48-49.61,120, 220, 235, 241, 245
богатство — 62, 67, 68, 8 ο - 8 ι , 85,90,157, 215,
216, 232, 259, 268-269,314,323, ЗЗ2, 336,
340,383,410; см. также накопление
Бодлер Шарль — 29
Бодрийяр Жан — 84 сн., 186 сн.
«Божественная комедия» (Данте) — 59
Бок Вильгельм — 292 сн.
«больные пространства» —109
Бостон — 371
Бразилиа — 303-304
Бразилия — 71
Брейгель Питер — 177 сн.
Бретань — 408
Бретон Андре — 33-34
Брунеллески Филиппо —152
Брюгге — 2бо
буддизм — 255 сн.
Будон Филипп — 136 сн., 291 сн.
Бурдье Пьер — 254 сн.
буржуазия — 25,38, 69-72,75. 89,90,121,134,
137. 225, 282, 299,305-307, 314, 319.
338-339.348,351. 374. 376,399.409
бытие — 37.85,130,138,180,238,276,361
«Бытие и Время» (М. Хайдеггер) — 238
Бэббидж Чарльз — &
бюрократия — 65,155. 228, 274. 279. 291. 299.
303,345.369.404
В волны — юз, 204,205; принцип суперпози­
вакханки — 244
Валери Поль — 398
варвары — 228, 241, 249
Вебер Макс — 257
Вейль Герман — 39 сн., 173-174.183 сн.
Венеция — 85,87-88,131,165,189,273
Вентури Роберт — 151,355 сн.
Вернан Жан-Пьер — 243 сн., 245 сн., 323
Версаль — 277
вертикаль — 50, ю8,150,158,233.235.237.
256-257. 279.301,328; см. также
фаллическое
верх/низ — 21 сн., 176,178,194,199. 209,213,
232, 246, 2б5
вещь — 8-9, 34.43. 64,75. 82, 84, 91-95.97,
100-103,112,124,141,176,216-217, 281,
302,330,392
Видерман Серж — 257 сн.
видимое/читабельное — 75. юз. юб, 147.152,
166, 200, 209, 295. 346
византийская архитектура —156
визуальное, визуализация — 34.54.87,90,
Ю8,135-136,142,146,152-153.170,185,
207, 250, 255-256, 276-283, 290, 2 9 2 -
293.300-301, зоб, 352,396-397; см.
также глаз, изображение, зрелище
вилла римская — 236,247-249,258,370
Вилланова Альфредо — 328 сн.
Виолле-ле-Дюк Эжен —128 сн., 163,234-235.
253
Вирилио Поль —15
витражи — 254. 255
Витрувий (Марк Витрувий Поллион) — 6о,
150,1бз, 234 сн., 241 сн., 242, 264-265
вкус — 146,166,198, 279
власть политическая — 15,24, 2 6 , 4 6 - 4 8 , 6 4 ,
68,105, ю8,116,122,125,141-142,149.
157.166, 207, 241, 256, 266,274-275.
312, 349. Зб4,366, 378-379.402; см.
также государство, политика
влечение — 26,147, ι88
внутреннее/внешнее — 21 сн., 6ι, 77, 413
134-135.153-154.176,178,195.199.
207, 221, 256, 266, 294,306-307,335.
246,379
Вобан Себастьен Ле Претр де — 270
Вогезов площадь (Париж) — 303
вода, водные ресурсы — 87, юз, 229,264,3i6,
319.320,321
водные пути — 14, 2бо
военный лагерь — 240, 242
воздух — 229, 264,319,320,328,337,352
воздушное сообщение — 14,52, 67, 72,336,
342, 356
возможное — 150,167,19о, 217,325.358,361,
380; возможное/невозможное — 73,
190,376
Возрождение — см. Ренессанс
войны — 38,46,95.179.193. 228, 257.258,
268-271, 278, 282,385,401
ции волн — 98-99.332,357
воля — 219
воображаемое — 43.56,121,145.163.183.228,
339
восприятие, чувственная практика — 32,41,
52, 6з, 77.135.144, ΐ59~ι6ο, 194.199.
220, 235. 283, 285,352,359.379
восприятие/осмысление/переживание —
53-54.59. 66,104, 222-227, 242, 281
воспроизводство, воспроизводимость — ю,
45-47, 62-63, 66,75. 8 ο - 8 ι , 100,112-
113,128,144,173. 216, 229, 240,296,310,
316-317,328,345.366-368,411
Восток — 48, 56,158-162,1б4, 201,214, 215, 231;
см. также Китай, Япония
время, темпоральность — 8-9,15.36-38,45.
55. 8з, 94, Ю2,105-юб, 120,126-127,
137-138,144,1б2,170,177.18з. 187.
194. 216-217, 233, 237-238, 242,259.
2б2, 271-272, 284, 291,315.322, 328,
330, 347,38з, 397,403; социальное
время — 8,12,262,330,403; унич­
тожение времени — юб, 118,397;
педагогика времени — 375; см.
также труд
(время труда) £
вторичная природа — см. природа g
со
л
Г
Габель Жан — зб сн. >
габитус, habitus — 236,238,241,242,245.
25З-254.367; habitus/intuitus — 238,
241
Габорио Флоран — 238 сн.
Габсбурги, династия — 273
Гавр — 95
Галилей Галилео — 265
галлы — 1б1,248-249
Гамбург — 72
гармония — 151, 204, 231, 264 сн., 277. 279. Збо
гаструла —178
Гауди Антонио — 228-229
Гегель Георг Вильгельм Фридрих, гегельян­
ство — ю, 21,30-31.34.36-38, 53. 65,
79. 8о, 8з, 85,119.124.142,162,174.176,
206, 235. 253. 272,274. 277. 280, 283,
284, 299.313. 322,361,369.384.389.
390, 391-392,396-398,403
гегемония классовая — 25-26,72,274.275.
366,373. 374
Гельдерлин Фридрих — 305
генитальность — 293. Зоб, 349.374
Геньебе Клод —177 сн.
география — 88,96, i o o - i o i , 105,117.126,190,
192,226,261,321,381,403,409
геометрическое пространство — 7.17.39.43.
135.156,199. 223, 254, 276-277. 278,
280-284, 288-290,303.352,367
Гераклит — зб, 76 сн., 126,284
Гервасий св. — 252 сн., 253
Германия —12,132,258
германские племена — 228
«Герника» (П. Пикассо) — 23
Гесиод — 244
Гессе Герман — 39 сн.
Гете Иоганн Вольфганг фон — 143.179
гетеротопии — 167,258-259.286,357
гетто — 12,16,301
Гибрис (гордыня) — 245
Гидион Зигфрид —134-135
гидродинамика — 98
глаз, зрение — 87,123,147.166,234.257.277-
279. 283, 293.304.351.372,375.397;
см. также визуальное
глобализация — 326
глобальное пространство —13,50,115.133.
225,378; см. также мировой рынок
глобальное/фрагментарное пространство —
102, 275.332,345-347.356-357
глобальный уровень пространства — см. пу­
бличное пространство
Голландия — 258, 269
гомогенность, однородность — 12,13,29,65,
76,77, 91.97. ю8,120,157-158,199. 274.
278-280, 292, 297.301, зо8,311, 328,
332,346,371.374.386,40о; гомоген­
ное/дробное — 302,311.346, 356,378
горизонт, линия горизонта —12, 91,266,292,
352
горизонталь — 1бо, 223,233
город — 9, 6о, 62, 67, 68,71. 8 5 - 8 6 , 9 9 .
155-156, 221, 232, 247. 251, 259"2бО,
263-266, 271. 287,302, 335-339.
376-377.38ι; «эффект города» —
265; как машина — 335~33б; город и
абстрактное пространство — 6 2 - 6 6 ,
231-237.310-311; азиатский — 45.
158-160; древнегреческий — 29,39.
243-244,323; древнеримский — 236,
239-242; латиноамериканский —
156-157; средневековый — 5 9 . 8 9 - 9 0 ,
127-128, 251-253.260-262,265;
ренессансный — 6о, 265-266, 414
271; современный — 8 6 - 8 7 ,
log-no, 355.376-377; см. также по­
лис, урбанистика, урбанизм
город/деревня — 9,32, 51.54.6о, 68, 8 9 - 9 0 ,
ю8,158, 231, 262-264,314
городская система — 265,269,302-303,368,
373.381
«городские центры равновесия» — 8
городское пространство — 27,29,6о, 85,97.
юз-104, m , 228,232,251-252,259.
2 6 2 - 2 6 6 , 303, ЗОб, 309-310, 320, 323,
338,350; японское — 158-161; лати­
ноамериканское —156-162, 364
господство — 11, 21,40,75-76,92,93.170, 224,
239-240, 272, 274. 349.356,361, 370,
382,399; над природой — 44. ИЗ. 1б8,
207, 334
господствующее/подчиненное пространство—
б2-6з, 168-169
государство — 36-38,41.6о, 105, и6,122,162,
170,217,248,252,263, 268,271-275.
312,316,365.368-369, 373. 377-378;
как пространственная рама — 274-
275; см. также бюрократия, власть,
политика
готическая архитектура — 128,149.156, 253-
257; см. также соборы
Грамши Антонио — 25
границы — 9 7 - 9 8 , ю8,148,178, ι8ι, 192-193.
240,307-309
Гренада — 2бо, 370
Греция Древняя, греки — 39.56,123-124,135.
164, 220, 234-237. 243-246, 248, 255.
265; см. также полис
гробница — 233. 249. 250,359
Громор Жорж — 352 сн.
Гропиус Вальтер — 12,132-133
Гудмен Роберт — 355. Зб5
гуманизм — 131,198,296,362
гуманитарные науки — см. наука
Гуссерль Эдмунд — 20, зб, 74
Гюго Виктор — 29, 238, 283
Д
дадаизм —134
Дазайн, «здесь-бытие» —130,149.331
Данте Алигьери — 59. 238
дверь — 2о8
двойственность — 177. ι8ι. 185-186,191-192,
205,280, 284-285,287,364; см. также
симметрия/асимметрия, зеркало
дворцы — 56, 61,8э, 124,133.151.158-160, 221,
230,237.305; эгейские — 237 сн.
Дебор Ги — 256 сн., 278
«Девушки из Авиньона» (П. Пикассо) — 23,
292 сн.
Декарт Рене, картезианство — 17,19,20, 21,
29.53.74. 85,124,141,172,174.195.199.
216, 276-277. 285,288, 297. 299.308,
396,397
декодирование — см. кодирование/декоди­
рование
Делёз Жиль — зб сн.
Дельфы — 244
демография — 23, Ю1,290,321,361,402,403
деньги — 25,40-41, 92, юб, но, 129, 226, 259,
261-262,327, ЗЗ1,339. 380,392
Деррида Жак — 20 сн., 21
детство — 44.49,148, 212, 286,353
дефицит — 318-321,324-325.340-341.365
Джекобе Джейн — 354
Дженкс Чарльз — 304 сн.
Дзеви Бруно —135
диалектический материализм — 136,406
диахрония — см.синхрония/диахрония
Дидро Дени — 277
дизайн — 151,154,221
дизъюнкция — см. конъюнкция/дизъюнкция
Дике (справедливость) — 245
Диоклетиан — 266
дискурс — 19-20,31,74,114,139,143. Мб, ι 6 ι -
162,195,208,214, 236,265,308,352;
см. также язык, речь, Логос
дифференциальное пространство — 6з, 65,
294,387-388,400,407
длительность — зб, 85, юб
Доджсон Чарльз — см. Кэрролл, Льюис
дом жилой — 55, ю8,135,159. 242, 294.
306-307,328; как машина — 103-104;
как воспоминание — 129-131; кре­
стьянский — 94,169-170; см. также
жилище, небоскребы, особняк
домен — 11, 89, 249
дороги — 14, 58, 95,127,130,192-19З, 241, 2бо,
336, зб5
досуг — 71, 225,301,311,316,336,344-345. 374-
375; пространство досуга — 374-376;
см. также потребление пространства
драма — см. театр
Дюби Жорж — 251 сн.
Ева — 256
Евклид — 39
евклидово пространство — 7.17.32,39~40,
97,135, 232, 278, 288, 292,304
Елисейские поля (Париж) — 311
естественное — 43,7L 86, юз, ю8,121,122,
296,328,329,352,367; см. также реа­
листическая иллюзия
Ж зеркало, зеркальность, отражение —18,53.
Жакоб Франсуа —175
желание — 43. Ю7. к>9.142,146,188,197, 204,
207, 300-301, 344, 366, 384-385;
Великое Желание (Ф. Ницше) —
382,385
женское начало — 46, ι88,200,209,
224,228,239-240, 242,244, 257,
367.399
женщины — 240, 244.3°°-301,370
жесты — 53.74, 8ι, 87-88,122,126,135, 415
150,160,172,176,191, 203, 204-
205, 210-215,375,397
живопись — 11, 23,123,250,255,267, 277,279.
291-295'. см. также картина
жилище — 129-130,159.193.354; жилище/
бродяжничество — 353-354;
см. также дом, особняк
жилищная среда — 27, ю8,164,169,220,229,
294,305.307.329.339
загрязнение среды — 72,317.320,402
заказ/запрос (спрос) — 105,124-125,128, 201,
370
закон, право — 48, 6g, 124,154.166,200,236,
230,239-240,242-244.248-249,256,
258, 282, 318, 340, 349
закрытое — см. открытое/закрытое
замки — 66,144.370
замкнутое пространство — юд, 153. ι6ι, 169,
178,182,242,244; см. также открытое/
закрытое
Запад, западная традиция — 17, 20,24.42,
44.48,56. 6о, 119,131,161-162,164,
200-203, 214, 235, 238, 243, 256, 258,
270,284,354,396-397; см. также иу-
деохристианская традиция, Логос
запах, обоняние — 147, ι66,196-198,279,354.
375.395
запрет, запретное — 49~50,59.70, юд. 142,
143.149,1б7,185,193, 200, 237, 247,
258, зю-311
здание — 27, 66,97, ю8,124,135,164, 220-221,
224-225, 229, 267,307,387; здание/
монумент — 220-221; см. также дом
здравый смысл — 288
Зевс — 244
земледелие — 167,248,250,314
земледельческо-пастушеские общества —
см. скотоводческо-земледельческий
период
Земля — 58, 59,148,194, 227, 232, 239,250,
258, 317, 320,337. Зб7.407
земля, землевладение — 32,43.96,247-
248, 259. 2б2, 2бз, 275. 314-318, ^
326-327,339.346 g
земля/труд/капитал — 225,275.315-316, $
326 g
земная поверхность — 58,238-240,250, >
255. 258,315.394.401
173.182,183-190,207-210,279-280,
289.305.317;
эффект зеркала — 218
знаки, знаковые системы — з о , 6 1 - 6 3 , 7 4 ~ 7 5 .
95,107,111-112,138-146,148-150,152,
158,1б1,164-167,185-186,188, 202,
212-213, 221, 237, 2 5 6 , 2 5 8 - 2 5 9 , 293,
3 0 2 , 3 3 0 , 3 7 9 - 3 8 0 , 391-392, 3 9 6 , 4 0 6
знание, познание — 1 8 , 1 9 - 2 4 , 2 6 - 2 9 , 3 2 , 3 5 ,
41-42,50, 53.55.73-74. 84,91-92,
101-102,105,116-118,124,130,135.
140-143,154,158,165, 202, 206, 217,
227, 252, 277.313-314.325.341.349.
З57-358,361-368,388-389.395-398;
определение — 1 9 , 2 6 сн., 2 8 7 - 2 8 8 ,
358,394,403-407
зодиак — 230
«золотое сечение» — 52,154
зонирование — зо8
зрелище, зрелищность — 87,133,1б5.189-190,
197, 237, 256, 286, 290, 299,301,343;
см. также визуальное, изображение
зрение — см. глаз
И исламский мир —131
Иаков св. — 249
игра — 23, 26 сн., 39 сн., 49,76 сн., 142,148,
1б9,179-180,181,191. 203, 20б, 2 0 8 -
210,213, 225, 289, 301,338, 354, Зб4.
372,379
идеализм/материализм — 44
идентификация — 233
идеология — 8, и, 21-22,24,42,57-58, Ю1,
IO4-IO5,115-117,185 СН., 206, 208, 213,
268, 294, 2 9 9 - 3 0 0 , 3 0 8 - 3 0 9 , 3 1 2 - 3 1 3 ,
317-319.346,354.366,383.392,4о6;
см. также ложное сознание
иерархия, иерархичность — 12-13,74,98,
121-122,157,196. 223, 243, 275, 281, 302,
309.356,374
иероглифы — 45. 56.158, 276
Иерусалим — 249
изображение — 87, ю з , 107,186,189,250, 290,
305.328-329,351-352,367.379-380,
397", см. также визуальное, картина,
фотография, план
издольщина — 8д
«изменение жизни» — 72
изоляты —12,16
изотопии — 1б7, 278,357
Иисус Христос — 249. 255. 262
иконологическая выразительность —152-153
Иль-де-Франс — 256
имитация, подражание — 233.277.279.292,
296.303. ЗОб, 344.348,35L 366-368;
см. также мимесис
империализм — 122,142,269-270,273. 293.
империи — 120,156, 241, 247, 249, 268, 273
импликации — 13,40,44-64,157,159. 298,302,
Зо8,333; импликация/
экспликация — 285-286,394
индукция — m , 363
индуцированные различия — 362-364,372,
38о, 385-386,388
инклюзия/эксклюзия — 285-286
институции — 25, Зб. 51,6ι, 96,103,126,
154-155. 233, 2 6 8 - 2 6 9 , 2 7 4 - 2 7 5 . ЗЗ8,
382,394
инструменты — см. материалы/орудия
интегроны —175
интеллект, intellectus — 194.238, 242,367 416
интуиция, intuitus — 236,240-241,285,
367; habitus/intuitus — 237,241
информатика, информатизация — 13,35,73,
97,325,342, 359,393; см. также ком­
пьютеры
информация — зо, 32,42, 58,97, к>9.178,
ι 8 ο - ι 8 ι , 200,211,319,325,346
инцест — 49,143
ирония — 209
искусство — 39,47, 6з, 86,107,119,120,133,177,
179,198, 216, 218, 228, 2 3 4 - 2 3 5 . 247.
279. 2 9 5 . 3 4 0 , 3 4 4 . Збо, 3 8 0 , 3 8 5 - 3 8 6 ,
396.398; см. также произведение
искусства
Испания — 71. 269,337
использование пространства — 1б, 31.71.136,
222, 2 3 7 . 3 0 5 . 3 3 2 , 3 4 0 - 3 4 1 . 3 4 7 . 3 5 7 .
359-360,372,386-387,394.399;
использование не по назначению —
171.359-360; см. также присвоение
пространства
испольщина — и, 8д
испытание пространством — 6 7 , 4 0 6 - 4 0 7
истинное пространство/истина
пространства —139.291,388-389
исток(и) — 37,44,128,138,190-191, 268,382
историзм — 121, 333,402,406
исторический материализм —136,242
историческое пространство — 62, 67,86, Ю1,
136,167,191,249,303,351
история — 3 4 - 3 7 , 4 L 5L 5 5 , 5 9 ~ 6 о , 64, 8 ο - 8 ι ,
114,125,130,136,217, 236, 239, 251, 265,
270-271, 282, 2 8 4 , 3 0 3 , 3 3 5 , 3 9 8 , 4 0 2 ,
405-407
история пространства — 11-12, 55,59~б2,
119-121,125-136,196
италийцы — 1 8 8 , 2 3 8
Италия — 89,90,135,226,244, 258,2бо, 265
итерация — 155.183,285-286,362-363,385;
см. также повторяемость, рекуррент­
ность
иудеохристианская традиция — 54,57,196,
203, 228, 243,318, зб1
К
каланча — 259
Кандинский Василий — 295
канон — 52
Кант Иммануил, кантианство — 7,17, 53,172,
174 сн., 216
капитал — 2 5 , 4 0 , 7 9 , 9 7 , 1 2 9 , 1 3 6 - 1 3 7 . 2 1 5 , 2 6 3 ,
271, 2 7 4 , 2 9 7 - 2 9 9 , ЗЮ, 315~316,326-
3 2 7 , 3 3 6 - 3 3 7 , 3 9 3 ; см. также земля/
 труд/капитал, постоянный капитал, количественное — см. качественное/количе­
переменный капитал, органическое ственное
строение капитала, торговый капитал, КОЛОКОЛа — 222
финансовый капитал колокольня — 59,165, 232, 259
«Капитал» — см. Маркс Карл колоны — 249
капитализм, капиталистический способ про­ колонны — 144,156,163,164, 215, 234, 235.
изводства — 12,14, 25-26,46,51. 58, 246,254. 2б7 417
6о, 62, 6 6 - 6 7 , 7 5 - 7 6 , ю о , 105, И4.119. коммуна — 127, 251,262,282; см. также
132,134.164-165,191, 203, 216, 225, «революция коммун»
268-271,282,307-310,316-317,321, коммунизм — 67, 293, 398
326,331,335-340,368,387.399.4Ю; коммуникация — зо, 42-43,49,110-111, 215,
см. также «современность», 228, 252, 263 сн., 292,337,355.359-
неокапитализм Зб1; см. также речь, сообщение
капители — 155-156,215,235.255 компетенция — 47. 52,70,353.355
Карл V — 273 композиция — 1бз, 235. 243. 255. 265, 267-268
картезианство — см. Декарт Рене компьютеры — ι 6 ι , 341,346;
картина — 123-124,133,187,189, 208, 250, 253. см. также информатика
256,267,292,295; конденсация — 222-223,224-225,389
см. также живопись, изображение конечность мира — 398
«Картины Парижа» (Ш. Бодлер) — 29 конкретные абстракции — 41,8ι, 8 3 - 8 4 , 9 2 ,
карта — 95-97,127,194, 229, 278; см. также 97,110-111, 235,297, ЗЗ0-3ЗЗ, 392,394
план конкретные универсалии — зо, 8з, 84,358,
Картье-Брессон Анри —107 сн. 390
кастрация — 49,143, Зоо, 399 консенсус — 22,54, 69-70,2i8,220,222, 275,
категории философские — 7,17, ι8,124,154, 308,349
272,395 конструктивизм — 72, 295-296
качественное/количественное — 71, m , 176, контркультура — 340,372
192,314. 343-344. З48, 363, 383 КОНТРОЛЬ — 12, 24, 4 0 , 7 2 , 1 0 2 , 224, 2 3 0 ,
квадрат, квадратная форма — 139,156-159, 2бз, 266, 275, 309, 312,324,339,345.
1б9, 223, 234,237, 286,322 373-374,378-379.382
кванты — 98 контрпространство — 340,357,372-374
Кватроченто — 128 сн., 261 концентрация — m , 156,325,346-347,389
Кельн — 2бо концентрические круги — см. круг
Кения —131 конъюнкция/дизъюнкция — 144,185, 255 сн.,
кибернетика — 35.73 285,308, 317
кино — 279 корпорации средневековые — 251-252,335;
Киото (Япония) — 1б1 международные — 382
Китай — 56; «китайский путь» — 4Ю космология — 2 8 - 2 9 , 5 9 , 236
кладбище — 55. 59.91.144. 232, 239. 247 космос — 26, 27-29,58,130,137,194,234-237,
классификация пространств — 18,167,357- 243, 246, 255. 265,271, 277; космос/«-
358; пространство как средство клас­ мир» — 246,367
сификации — 287-288, збб, 378 Кофман Сара —145
классовая борьба — 38, 6 8 , 7 0 , 7 2 , 9 0 , 9 9 . 272, крест — 234,359
344.364.377.407 крестьянство — 6ι, 66,90,94,121,123,125,131.
классовое сознание — зб, 99 194,210,263,286,296,371, крестьян­
Клее Пауль — 132,133.295 ские восстания — 68,76, 231, 251,4о8;
клуатр — 155.214-215, 222,370 см. также дом крестьянский
Клускар Мишель — 19 сн., 20 сн. кривые (линии) — 62,120,155.193,221,223,
когерентность — 15,19,20,52,55,58,110-111, 234,236,241,387
116,138,139. 223, 231, 285,297, 298,354, крипта, криптическое — 141,188,250,
362,383,401; см. также связность 252-253,257,261,276,359
код — 2 2 - 2 3 , 3 2 - 3 3 . 3 9 - 4 0 , 4 7 . 5 4 . 6 ο - 6 ι , 77. Кристева Юлия — 21,143 сн., 156 сн., 256 сн. £
85.95. m . 149-150,164-167,198, 201, «Критий» (Платон) — 29,45 £
204, 212-214, 218-219, 264-265 критика пространства — 102-110,200,347, 5
кодирование/декодирование — дб, и з . 375.394 2
147-148,1б5,1б7, 212, 214, 237, 252, 263 критическая теория — 39~40,57,73, Ю2, >
сн., 301 139
Кожев Александр — зб сн. круг — 130,156, 223, 234, 240-242, 286,367,
Койре Александр — 265 сн. 387,4Ю; концентрические круги —
Кокто Жан — 185 сн. 139.177.192
Колизей — 241 Круглого стола легенды — 228
Куба — 67
КубиЗМ — 292
Куинси Томас де — 29
культура — 8,42,53~54. 57. 66, 88,94. ЮЗ,
117,1б2,187,197. 207, 227, 259, 261,
288, 297,300,319,323.351,372,380,
400,405;
«культура тела» — 170,301,344
«культурная революция» — 4Ю
курорт — 301,344
кухня —198,354
Кэрролл Льюис (Доджсон Чарльз) — 39 сн.,
18з, 289,305
Л вакантные — 353
лабиринт — 55, 230, 237
Лабруст Анри —150
Лакан Жак — 21 сн., 49 сн., 143 сн., 186 сн.
ландшафт — 66,8g, 119,157.169.252,320,329.
345.363.381,401; см. также пейзаж
Ланды — 408
Ласко пещера —141,250
Лассаль Фердинанд — 272
латерализация пространства — 1 9 9 - 2 0 0
Латинская Америка — 6g, 71,156-158, 265,
364,406
латифундии — 89, 247, 249
Лафит Жак — 35
Ле-Аль (Париж) —171
«левизна» политическая — 69,84,2о8,348
Леви-Строс Клод — 21 сн., 28 сн., 287 сн.
левое — см. правое/левое
Лейбниц Готфрид Вильгельм — 17,85,172,174,
276,288, з88
Ле Корбюзье — 12,57,132,152, 294, 295. 299.
328, 352
Ленин Владимир, ленинизм — 20 сн., 78,174
сн., 187,4Ю
Леонардо да Винчи — 18
Лептис-Магна (Ливия) — 1б8
Леруа Шарль — 237 сн.
Лефевр Анри — 13 сн., 21 сн., зб сн., 78 сн., m
СН., 142 СН., 227 сн., 252 СН., 2б7 сн., 28з
сн., 316 сн., 337 сн., 363 сн.
либидо — 259
лингвистика — 19-20,32,43.47 сн., 73. Ю9.
113,140-141,166, 222, 284,388
линейное/цикличное — 177,202,204,386
литература — 22,23,29-30,33,40,65, 86, Ю4,
143,1б5, 220, 244, 281, 294,370
логика — 13,19, 20, 26-27,34,39, 55, 68, юб,
136,140,1б1,1бз, 242-243, 256, 278,
285, 288-291, 297-298, Зоо, 302-303,
323,346,358,362-363.385.394.401;
логические отношения — 285-287;
логические формы — n o - H i , 140-141,
155.284,322-323,359.387; см. также
стратегия
Логопулос Александрос Ф. — 126 сн.
Логос — 17-18,20, зб, 119,124,141-142,147.
177.196. 234. 235. 236, 242-244, 247,
258, 2бз, 276, 28з, 308,359.382,392,
396-397
ложное сознание — зб, 301,383.400; см. так­
же идеология
локализация — 46,54.58, 66,114,128,132,135.
148,192,199. 202, 203, 208, 225,
275. 281,301-302,309,312,332, 418
353.356, 372, 375.382,397
локусы — 31,48-49,52,55. 58, 6ι, 9 8 - 9 9 .
101,111,126,135.161.167.176,198, 205,
214,215, 223-225, 230-234, 237. 247.
249. 258, 277. 281,301, 311.334.353-
354.357.385.403.410;
фиксированные, мобильные,
Лотреамон, граф де (Изидор-Люсьен
Дюкасс) — зо, 228
Луара — 269,370
Лукач Дьёрдь — зб
любовь — 252, зоб; см. также Эрос
M
Мабий Пьер — 185 сн.
май 1968 года, события — 6g, 376
Макговерн Джордж — 64 сн.
макет —199.309
Маклюэн Маршалл — 256 сн., 278
«макро»/«микро» уровень — 8,77. 86,157.1б2,
378,401,404
максимальное различие — 183,362-363,385.
387
Малларме Стефан —143
Маль Эмиль — 253 сн.
Мальбранш Николя — 85,276
Мальтус Томас — 315
Мандельбро Бенуа —15
«Манифест общества полного уничтожения
мужчин» (В. Соланас) — 370
маньеризм — 268
Маре (Париж) — 71,376
Маркс Карл, марксизм — 11,30,35.36,38,40,
53.58, 62, 67,75.78-79. 8 0 - 8 4 , 9 2 - 9 4 ,
99, юо, 102,110-114,123-124,155,169,
175.179. 200, 217, 236, 242, 257. 265,
269-273. 277. 284, 298,309,312-319.
322,327.329-ЗЗ4. ЗЗ6-341.347-348,
378,382,390,391-392,396. 398,406,
409,411; «Капитал» — 79. но, m , 217,
315-316; «Введение в критику полити­
ческой экономии» — 58 сн., 78-79. 81
сн., 112; «Рукописи 1844 года» — 333.
390; о производстве — 8 0 - 8 4 , юо,
112,123-124,313-318; о государстве —
271-273
масштаб — 77,98,1б2,163
математика — 7,17-19,22,28,97,105,114,134,
172-174,177,276,290,291,322,346,
363.385
материализм/идеализм — 44
материальная культура —125
материальный субстрат — 391
материалы/орудия, инструменты — 8з, 115. мобилизация пространства — 327.354
125,128,144.163.192,209,211-212,264, мода — 268, зоо, 319. Збз
361. 3 8 6 , 3 9 9 модели — 28,54. ИЗ. 116-117.123,156,227,302-
Матисс Анри — 292 303.319.349.357.371.394.4о8,4Ю
Маторе Жорж — 31 сн., 190 сн. модули — 52,154. 264,352
мать, материнство — 44.49. 6з, 130,148, 209, модулор — 329
231.237,239-240, 250, 262,384 монастыри — 66,149. 214. 249-250, 252; 419
Мах Эрнст — 174 сн. см. также клуатр
машины — 35. 84, 87,9L юз, 181,195. 200, 294. Мондриан Пит — дб
326,334-335. ЗЗ8,373.396,398; сило­ Монмартр (Париж) — зн
вые/информационные — 35. ю з Моно Жак — ι8ο сн.
медитация — см. созерцание Монпарнас (Париж) — зн
Мейлер Норман —197 Монтобан (Франция) — 2бо
Менделеев Дмитрий — 28 сн. монумент (памятник), монументальность —
меновая стоимость — ю, 79.93. но, m , 129, 46, 51.56, 61,70, 90,123,125,132,133.
217,288, 297.298,301,319.320,327, 150,151.163-164, 21б, 218-225, 228, 234,
329. ЗЗО, 339.347.353.392,399 235. 265,325. 241, 2б7,375.376
ментальное (умственное) пространство — Москва — 67
19-22, 2 6 - 2 7 , 29. 3 8 , 4 1 - 4 2 , 7 4 . Ю5.114. Мосс Марсель — 296
116,121,140, 209, 214, 223, 224, 233. 240, Моцарт Вольфганг Амадей — 151
247. 254. 2 8 8 - 2 8 9 , 291, 311.315.319. мужское начало — 46,49.150,188,209,224,
344-346,368,388-389,403-404 227,231, 2 4 2 , 2 4 4 - 2 4 5 . 2 5 7 . 2 7 9 . 2 9 3 .
Мерло-Понти Морис — зб сн., 184 сн., 289 сн. 367.370,399; см. также фаллос
мертвый труд — 338 музыка — 7.40,75.115.151.156,165, 204-205,
меры — см. система мер 219, 222, 2 7 7 . 3 6 0 - 3 6 1 , 3 7 5 . 3 8 2 - 3 8 3 ,
«Метафизика» (Аристотель) — 45 385-386,396
«Метафизические размышления»
(Р. Декарт) — 277 H
метафилософия — 142,145.358,395. 397 надземное пространство — 316,337
метафора, метафоризация — 108-109,145~ надстройка — ю, и, 6о, 67,96,272,339; см.
146,163,168,172-173,190 СН., 202, 209, также базис/структура/надстройка
2 2 2 - 2 2 3 , 275, 2 7 8 - 2 7 9 , 289, 298, 3 0 0 , накопление — 6 2 , 6 6 - 6 7 , 7 9 . т . 136-137.
366-367, 394.396 157-158,170,179. 2i6, 249. 257-259.
метки, разметка — 32,147-148,167,176-177. 2 6 8 - 2 7 5 . 298,307,313.318-319.356,
192-193.199.234. 289; см. также след, 363,398,410; см. также богатство
ориентация и разметка Наполеон Бонапарт — 273,283
метонимия, метонимизация —107-109, нарциссизм — 182,186,189
145-146,156,1бз, 168, 209, 222, 279. насилие — 25, 26, 38, 65,70,98, ю8,119,122,
298-299.317. 366-367 157, ι8ο, 182, 219-220, 241, 257, 2 6 9 -
«микро» уровень — см. «макро»/«микро» 270, 2 7 2 - 2 7 5 . 2 7 9 . 2 8 2 , 2 9 2 - 2 9 4 . 299.
уровень 301, 3 1 0 , 3 1 2 , 3 4 9 . 3 6 6 , 3 7 0 , 3 7 7 - 3 7 8 ,
милитаризация пространства —15 384, 385,393.401
мимесис — 296, зоо, 344.366-368,375; см. наслаждение — 46,49. 6з, 66,123,142,144.
также воспроизводство, имитация 170-171.196,198, 207,210,224,229-
минимальное различие — 183,362-363,387. 230,301,318,339.370,399; см. также
388 удовольствие
«мир», mundus — 27,58,135.137,188,238-241, натурализм — см. реалистическая иллюзия
2 4 2 , 2 4 4 . 246, 2 4 9 - 2 5 0 , 2 5 2 , 2 5 5 . 2 5 7 . наука, научные дисциплины — 7,18-22,23,
258-259. 265,276,379.395 25-28,31.35.42-43.50,53.56-57. 66,
мираж, эффект миража — 184,187-190.225, 73.78,91, юо, 115-117,130,140-141.
28о; см. также зеркало 226,303.325.346, 359.385.389.
мировой рынок — 26, 67,72,75.78,92,122, 402-403; гуманитарные науки — *
136,191. 217, 2б9, 293,317,326,331,341, 113-114.359.391; см. также специа- g
393-394,402; см. также рынки лизация научная gj
Мис ван дер Роэ Людвиг — 134 наука о пространстве — 22, 24, Ю1-Ю2, 2
миф, мифология — 43.44. ЮЗ, 126,127,187,193. 284,358-359.394; см. также спа- >
210, 228, 233, 238, 244, 2б2, 268, 28θ циоанализ
множества, теория множеств — 19,74~75. нация, национализм — 121-122,178,268,274.
140-141,155.168,173.211-212,285-287, 282,317. ЗбЗ. 368-369,382,406
302-303,362-363,391.393; см. также небоскребы — 66, ю 8
текстура невозможное — см. возможное
негативность, негативизм — 39, 63-65,142,
220, 256,2б& 272, Зб1. 398
недра — 315.31б. 320,337
неокапитализм — 24,46,51,52,53, 66-67,71,
72,109, 343-344.345.355.374.376,
409; см. также организационный
капитализм, «современность»
непосредственное/опосредованное — 58,94,
122,188, 224, 230, 237-238, 2б1
непрозрачность — 41, к>7.184,186-188,230,
284,379; см. также реалистическая
иллюзия
неравномерности развития закон — 78,97,
326,4Ю
нигилизм — 84, но, 404
низ — см. верх/низ
Нимейер Оскар — 303-304
Ницше Фридрих — 34.36-37, 38,39 сн., 142,
143.144-146,180-183, 200, 236, 238,
243 сн., 245 сн., 382,385, 390,396,404
Норберг-Шульц Кристиан — 289
носитель/отношения — 391-394
Нью-Йорк —157,371
Ньютон Исаак — 17,40,172,174 сн., 313
О осязание — 146,211,27g
«Об истине и лжи во вненравственном смыс­
ле» (Ф. Ницше) —144-146
обмен — ю, 16,34,70,94, но, ш , 155.178, 215,
260-261,327,329,332,347,359; об­
мен/использование — 340, 343,347,
359-360,372,393
обоняние — см. запах
образ жизни — 1б1,164,194, 220,268,281,
328-329,372
образ мира, imago mundi — 128,135. 232,
240-241,249, 271
обсценное — 50,149,185,221,223,22g
общее — см. частное/общее/особенное
Объединенная социалистическая партия —
б4сн.
объект — см. предмет, субъект/объект
объективное —18,55,73.104.148,184-185,
ig2,223,286,32g, 348,352,375; см.
также субъект/объект
объемы — 87, ю8,134,152-154,163, 221, 222,
234-235. 248, 287, Зод, 327"32д, 352,
387
означаемое — 20,142, ig8,21g, 258,265,310
означаемое/означающее — 40,48,150,151-
154,158,1б1,1б4,165-166, igg, 212, 223,
237,264,280, г д г - г д з , 2д7,396
означивание, практика означивания — 50,6ι,
70,124,143.219,220,223,230,380
«означивающий»/«семантический» диффе­
ренциал — 156 сн., 156, 215, 224,387
окно — 207
окружающая среда — g, 72,105,134,150, ig6,
221,237,307,30g, 311,317,320,32g, 352,
359.389.402,411
Окситания — 4o8
опосредованное — см. непосредственное/
опосредованное
организационный капитализм — 345,4од; см.
также неокапитализм
организм — гд, 104,154.179-181,196,265, 266,
267,268
«органическая» аналогия — 268-271 420
«органическое» пространство — 226,231,
266,268, зоб
органическое строение капитала — 336-337
ордеры архитектурные — 163, 234-235.246,
264
ориентация и разметка — 126,167,172,176-
177,192-193.205, год, 304;
см. также метки
орудия — см. материалы/орудия
Осгуд Чарльз —155
Осман Жорж Эжен — гдд, 303
осмысление — см. восприятие/осмысление/
переживание
особенное — см. частное/общее/
особенное
особенности — 65,76-77,94,120,192,32g,
332, 334. 345.363.406
особняк — 71. 221, 268, 305-306
отец, отцовство — 6з, 166,20g, 231,238,23g-
240, 257.349.384.397
открытое/закрытое, замкнутое — 127,135.
152-153.1бо-1б2,1б7,185; см. также
замкнутое пространство
относительное — см. абсолютное/
относительное
отражение — см. зеркало
отчуждение — 64,94,187, 256,333. Зб2,374,405
Π
павильон — 215,234
Павлов Иван — 296
Падуя — 265 сн.
Пак Вивиана — 126 сн.
Пале-Рояль — 303
Палладио Андреа — 266,370
паломничества — 58,59,2бо
Пальмье Жан Мишель — 201 сн.
памятник — см. монумент
Панофский Эрвин — ι6ι, 253-256,278
Пантеон — 120,134-135. 241
Париж — 29,71,171,303, ЗН, 323, 376-377
парки национальные — g4, д5
партии политические — 25, 64,76,372,382,
405,4Ю
Парфенон — 234, 237
Пас Октавио — 6,185 сн., 200 сн.
пастушество — см. скотоводство
пейзаж — 11,43.75. 8д, д4,123,124-125,138,
1бд, 18д, 232,303,388,401
Пекин — 67
Первая мировая война —132, гдз, гдб
переживание — 22,48,52-54, 64-65,73,77,
85, go-gi, 104-107,135,140,141,143,
 144,149.166,177.185,189, 200, 202,
205, 220, 227, 232,237,296-297,307,
346,353.355.389.404,411;
см. также восприятие/осмысление/
переживание
переменный капитал — 326, ззб; см. также
органическое строение капитала
переход — 6о, 68, 8з, 125,1бо, 262-263,363;
переходные локусы — ι6ο, 193.239.
353; к производству пространства —
398-399; переходный предмет —
см. предмет
Перигор (Франция) —131
периферия — см. центр/периферия
перспектива —11-12,32,39~40,54~55, 58,
6о-б1, 89-90,128,254 сн., 266-267,
271,292, зоб, 309,352
перспективное видение — юг, 132
перформация — 47,52,70, 353
Петр св. — 249
Пиаже Жан — 289 сн.
Пигаль площадь (Париж) — зн
Пикассо Пабло — 23, 292-294, 295
Пиренеи — 270
письмо — 21 сн., 42-43, 65, 75, 86,139.141,145,
148,152,162,197, 210, 256, 278-279,
404; см. также чтение/письмо
план, планирование, планировка — 8, ю, 12,
24.37, 56, 87, 93.127.133.152.156-157,
194,199. 229, 264, 271,278, 290, 299,
304, 305. 309. 328, 340-341. 352, 357.
3^9.373-374.408-409; городское
планирование — см. урбанистика
Платон, платонизм — 18,29,45,194,236,244.255
Плиний Младший (Гай Плиний Цецилий
Секунд) — 248
площадь городская — 31,55.59.70,8д, 133.
157.1бо, 1б1, 225, 267,323,344,350;
торговая — 259
плюрализм — 151, Зб9~370,373,40о; плю­
ральное пространство — 28о, 284
пляж — 301,344,375
«повседневность», повседневная жизнь — 7,
34.45. 52, 58, 64, 67,72,93. 99. к>5.
107,113,125,190, 220, 223, 229-230, 281,
287, 329. 344, 345. 347. 356, 375.403,
404,411
повторяемость — 8 6 - 8 8 , из, 155, ι8ι. 317,345;
повторяемость/
дифференциация — 1 8 7 , 3 8 6 - 3 8 8 ;
см. также итерация, рекуррентность
подземные силы — см. «мир»
подземный мир — см. «мир»
подражание — см. имитация
подчинение/присвоение — 167,169-170,334.
377-378; см. также господство, го­
сподствующее/подчиненное
пространство
позитивизм — 35,91
позитивность — 59, 64, 65,93,117.142, 266,
314.319.341. 375
познание — см. знание
поименованные места —126,193.230-231,
258-259. 287
полис греческий — 45,135, 215,220,234-236,
243, 245-246, 287, 331, Зб7
политика, политическое — 24,33.55.
61-62,72-73,76, 86,95,105-106, 421
110,125,147. 200, 208, 216-217,
223, 228, 241, 266, 271-275, 278, 280,
312,316-317.339,347.358, 368-369,
377-378,405,4θ8,409-410; см. также
власть политическая, партии поли­
тические
политическая экономия — 9*\, юо, 113-114,125,
290, 312-315.317-319. 321,325.341;
политэкономия пространства —114
пользователи — 32,52,57,104-105,151,152,
309. 328,329-ЗЗО, 350,353-355.365,
377,383,387,403; «молчание пользо­
вателей» — 64-65, 6g, 230,355,374
портик — 157, 217, 234, 259, 305,323
постистория пространства — 128-129,136
постоянный капитал — 326-327, ЗЗб, 338; см.
также органическое строение
капитала
постсократики —124
потоки и сети — ю, 96-97,99,103-104,
205, 228,335. 338,341. 369,373,
378-379.393
потребительная стоимость — ю, 82, но, 264,
28о, 288,319.329-332,334,337-34L
347.353,375
потребление пространства — 71,329-330,332,
343-345; производительное потре­
бление — 334-335.337, 345,350,365;
пространство потребления/потре­
бление пространства — 343-345
потребности — 91-92, 99, Ю9, Н5.169,179, 202,
236, 242, 266, 300-301, 319,328,331,
338,344,38о, 382,384-385; «систе­
ма потребностей» — 384; см. также
удовлетворение (потребностей)
поэзия — 33-34.129,142-143.145,185 сн., 202,
222, 228, 255. 2б1, 283, 382-383, 385,
396, 397
право — см. закон
право на различие — 387
правое/левое — 172,173,176,178,183,186,192,
199,209,213,232,266,289
праздник, празднество — 71,72,77, 87-88,
1б2,171,179, ι8ο, 220, 228, 257,262,
301, 311, 344. 345.375
0)
практика чувственная — см. восприятие
предмет, объект — g, 19.45.5о, 62, 65, £
80-81, 8з, 89, 92, 99.114,122-123, g
132-133.159.168,184, 209-210,21б, >
223, 264, 279, 292-295,310,344,
380,385,393.411; переходный —197,
207-208; см. также вещь, продукт,
произведение, субъект/объект
предприятие — 309-ЗЮ
предыстория — 398-399; пространства — 128
прибавочная стоимость — 88, m, 225,263,
270,327. ЗЗ7-ЗЗ8,341-342,350,365,
373,393
прибавочный продукт — 8 8 , 9 0
приватное (частное) пространство — 6ι, 70,
98,152-153,159-160,162,164,169-170,
225, 238,357,366,378,399;
публичное/частное —
см. публичное пространство
принцип реальности — ι8ο, 382
принцип удовольствия — ι8ο, 382
природа, физическое пространство — 23,
2 6 - 2 9 , 4 8 , 6 1 - 6 2 , 7 8 , 81-82, 8 8 - 8 9 ,
92,94-95,105-юб, m, 118-120,
126-127,147-148,168,190-191,216,282,
321-322,340,366-367,388; вторич­
ная природа — 8,226,339,359, Зб7,
398-399; исчезновение природы —
44-45,94,128, 294, 320,339; см.
также господство над природой
присвоение (апроприация) пространства —14,
45.6о, 70,150,169-171,301,311,334,
339-340,347,359, Зб4,370,375,377,
382-383,399,4о6; присвоение/ис­
пользование не по назначению — τ/ι,
359; см. также подчинение/присвоение
прогноз, прогностика — 73, 298,319,343,4о8
программирование — 24,73,99,298,303.307.
309.327,330,341,343
программное обеспечение — 97
продукт — 8 - ю , 36,40-41, 50"51. 8 о - 8 2 , 96,
101,114,128,137.210,315-316,320,339.
380-381; см. также произведение/
продукт
продуктивизм — 179.317, Зб1,382,399
проект — ю, 16,56,72-73.77. 87, Ю2,112,132,
170,320,327,340,352, Збо, 371-374,
382,408
произведение — 9, и, 56, 8 о - 8 2 , 8 5 - 8 8 , 9 4 ,
119.136,138-139,189, 219-220, 237, 247.
296,333,351,384,401;
произведение/продукт — 8 5 - 9 0 ,
94,112,122,169-170, 220, 271,333. 339.
387-388,401,411
произведение искусства — 9 . 5 6 , 8 6 , 8 8 ,
90-91,123,151,1б2,169, 271, 298,351,
Збо, 386,411
произведенные различия — 246,362-364,
380,387
производительное потребление —
см. потребление
производительные силы — ю, 4 4 - 4 5 , 6о, 75,
78,81, 8 7 - 8 8 , 93,96,101,113,132-133,
174, 208, 217, 257, 268, 270,313,31б,
333.337,339,347-348,399
производительный труд — ю, з8,6о, 62,
79-82, 93.110-111,122,143-144,19L
210, 216, 225, 277, 281,313, 34, 333.
334-335,354,370,384;
см. также социальный труд
производственные отношения — ю, 4 5 - 4 6 ,
60, 65,75, 81,93-94,112-113,134,19L
272-273, ЗЮ, 314.316-319,321,347-
349, 374, 394
производство — 8 - ю , зо, зб, 40,45~47, 51,
71,75,79, 8 о - 8 4 , 9 6 , 9 9 - ю о , 147,
216-217, 245, 254, 268,313-314. 422
326,345.358-359.368,389,399;
определение — 80-84,112-113,
136-137.144,181-182; производство
«элементов» — 320-321,325; про­
изводственная деятельность — 62,
83, 92, юо, 114,124,189, 210, 281, 290,
320,333". пространство производ­
ства — 101,119,210,343.345; процесс
производства — 144,277,334-335,
381,382; см. также производительные
силы, производственные отношения,
способ производства, средства
производства
производство пространства — 8-9,11,14-16,
3 0 - 3 1 , 4 7 - 4 8 , 5 0 - 5 2 , 55~б2,71-73,
7 5 . 7 8 - 8о, 8 4 - 8 9 , 9 5 " 9 б , Ю0-Ю2,
113-114,118-119,122,128-129,132-134,
147-148,171,173-174, 217, 255-256,
326, 330,338-341,348,359, 368,394,
399,411
проксемика — 69,215,28о, 286,289
пролетариат, рабочий класс — 12,25,38,46,
69,76,117,121, 225, 251-252, 272, 299,
307,309-ЗЮ, 315-316,336,338,374,
376
промежуточное пространство — см. смешан­
ное пространство
промышленность — gi, 124,133,142,198,203,
269,296,313,316,321,326,335,348,
380-381,403
пропорции — 123,154,1б2,1бз, 172, 243, 264
«пространства-оболочки» —178,320-321,
341-342
пространства репрезентации — 47,52,54~59,
62, 6з, 72, 85,91, юг, m, 125,127-131,
146,1б7,189, 213, 227, 229,242, 291,
344,389
пространственная иллюзия — 289-290
пространственная практика — 8,23, 27,39
сн., 4 7 - 4 8 , 51-52, 54, 70,72, Ю9,127,
220,241,264,278,281,349.359-360,
Зб7,381-382,389,403-404; см. также
социальная практика
пространственность (спациальность) — 8,19,
32,36-37,8з, юо, ιοί, ю6,114,12о, 137,
142,173,177,217,244,295,403; виде-
оспациальность — 303
Протасий св. — 252 сн., 253
протестантизм — 57,2бо
противоречия пространства — 6 3 - 6 5 , 6 9 , 7 0 ,
75, юо, 137, 223, 294, ЗЮ, 317, 318,322,
324,330,343-350,35З-356,364,368,
379.399,409
проявление — 130,184,255,276
прямоугольник — 156-157, ι6ι, 223,240,242,286
прямые (линии) — 139,153,155,1б7,1б9,192,
234, 296,352,367,387,399
психоанализ — 19, 21 сн., 50,54, 55, И4,143,
ι8ο, 182,185-186, 204, 218,222-223,
257 сн., 382,384; психоанализ про­
странства — 109, 239, 244-245,
306-307
Пти-Дютайи Шарль Эдмон — 251 сн.
Птолемей — 58
публичное пространство — 159-160, збб, 378;
публичное/частное —16,159-160,
164,169,222,238,353, Збб, 378; см.
также монумент
Рабле Франсуа — 276
рабовладельческий способ производства —
51. 236, 258
рабочая сила — 46, 302,309,318, 327,334,336,
337, ЗЗ8,369,379,402
Рагон Мишель — 134 сн., 294 сн.
радиально-концентрическая форма —156,
286,387; см. также центр/периферия
разделение труда — ю, 15,25,45"4б, 67,71,8ι,
99.108,136,191, 203, 224, 298, 334, 337,
346, 353,375. 380,393.394
различия — 26, 37.38, 62-63, 6 5 - 6 6 , 68,71,
76-77,112,136,155» 1б2,1б6,172-173,
175,183-186,194,199, 202, 216, 235,
243, 246, 278, 286, 288-289,361-364,
371-372,380,383,385-389; см. также
максимальное различие, минималь­
ное различие, индуцированные
различия, произведенные различия,
право на различие, гомогенность
разметка — см. метки, ориентация и разметка
Райт Фрэнк Ллойд — 57, 294
Райх Вильгельм — ι8ι, 201
Рамо Жан-Филипп —151
Рапопорт Амос — 131,169 сн., 296
Расин Жан — 267 сн.
реалистическая иллюзия (натурализм, суб­
станциальность) — 41,43-44, 205,
266,359
реальное, реальность — ι8,22,24,27-31,34,
37,40-41,52,56-57,66-67,84-85,
91-93,104-107,116,124,137,145,149.
153,172,205, 272, 280, 285,31З, 334,
380,389;реальное/ирреальное
(воображаемое, фиктивное) —137,
145.185-187,189,207, 219, 246-247,
251, 272,301, 339, 379,4оо; реальное/
истинное — 43, Ю5*. реальность/фор­
ма — по, 156
революция — з8,43, 67-69,76,93,12о, 134,
190, 200,251, 259-260, 282, 295,348,
374,382,390,404-405,408-411
«революция коммун» — 90,149
«регрессивно-прогрессивный» подход —
78-79
редукция, редукционизм — 29,50,115-118,
141,148,200,278,280-281,288-290,
298,303,304,309,328,330,339,344,
358, Збо, 376,386,401,408
Рей Жан-Мишель — 2о
Рейн — 269, 270
рекуррентность — но, 155,183.285,363, 423
385; см. также итерация, повто­
ряемость
религиозно-политическое пространство —
48, 49, 61-62,147,160,168, 221-222,
231, 233-238, 249, 252, 359, 368;
см. также абсолютное пространство,
монумент
Ренессанс — 23,39,54,6о, 156,265-266,352
рента/прибыль (доход)/заработная плата —
225,315-316
репрезентации пространства — 47,52,54~59.
63,72, 85,90-91,101, Ю2, ти, 114,120,
125,126,128-131,146-148,1б7,173,189,
213, 229, 242, 291,317, 352,389
репрессивное пространство — 6з, 150-153.
309, 312, 349,351, 383
ресурсы — 62,76, 81, 95.124.1б6, 272, 273, 28ι,
31б, 320, 334, 337,340,356,357, Зб1,
400,402,407
речь, речевая деятельность — 32,34,39,42,
69,77, 82,109, но, 124,138-139, 145-
146,1б7, 201, 211-212, 222-223, 226, 257
сн., 28з, 393,403;
см. также язык, дискурс, Логос, пись­
мо, коммуникация
решетка, сетка (форма) — ι6ι
Рикардо Давид — юо, 155,315
Рике Пьер-Поль — 270
Рильке Райнер Мария — 143
Рим (Италия) — 241, 249. 265, 267
Рим Древний, римляне — 56,6о, 120,156,163,
188, 227, 228, 234-236, 238, 239-242,
243, 244, 245, 246, 248-250, 258, 2бо,
264,318,323, 359, 377
Римская империя — 120,241,247-249,2бо, 323
римско-католическая церковь — 250-252,
256, 259~2б2, 267-268, 273
ритмы — 16,45, 98,126,154,156,163,1б8,170,
204-205, 209, 211, 214, 221, 222, 224,
243, 2б2, 279, 292,323,330,347,354,
Збо, збз, 375,379,386,397;
ритмоанализ — 204,394-395
ритуал — 61,87,193, 203, 205,2о8, 212, 213,
221, 231, 234, 240, 244, 249,267,
374,380
Рихта Радован — 381 сн. ω
Рокар Мишель — 64 сн. $
романсеро — 228 ^
романская архитектура — 149,254 ^
романтизм — 228,283
Рона — 8, 95
Россия, СССР — 67,132, 222, 295;
Российская империя — 273;
«советская модель» — 410
рост экономический — 38,68, Ю1,137, 257.
266,268,269,274,298,313.316,326,
348,361,399.409,410-411
рука — 211-212
рынки — 25,75.91.97, юз. иг, 121-122,191,
259-260, 297-298,302, ЗЗ2-ЗЗЗ. 341,
357.409; см. также мировой рынок
Сабартес Хайме — 292 сн.
сад — 98,1б2,357,371; японский — 144,159
Сан-Марко площадь (Венеция) — 165
Сантьяго-де-Компостела — 59,249
Сартр Жан-Поль — 19 сн., 78 сн.
«сверхкод» — 219
свет/тьма — 41-42,48,53, 58-59,137, Н б ,
184-185,187,188, 207, 238-239, 244.
252,255, 261,276, 28з, 311.359,379.395
свод — 62,135.144,1бЗ, 221, 240, 242, 253, 254;
крестовый — 359; стрельчатый — 253
связность — 19,46,47, 52,55, 58,90,139, 212,
302,324,367,369,401;
см. также когерентность
Святого Петра собор (Рим) — 267-268
Святого семейства собор (Sagrada Familia;
Барселона) — 228-229
Священная римская империя — 268
Северное море — 2бо, 270
секс, сексуальность — 4 6 , 4 9 . 6 з , 144.170-171,
176,179,300-301, 311,354,382
Селин Луи-Фердинанд — 29
семантика — 43.73.43,154,164,190 сн., 199,
386,387
семиотика, семиология — 21-22,43,73, НО,
143.147-149.154,156,164-166,199, 2i8,
219, 263 сн., 265,359,386,387
семья — 45~4б, 48,6з, 66,94, И2,126,1бо,
169-170,211, 224, 229, 238, 287, 306,
352,366,374,382
Сена — 8,95
Сенека (Луций Анней Сенека) — 242
Сен-Савен-сюр-Гартамп, аббатство — 250,253
сервы — 89,251
сети — см. потоки и сети
сетка — см. решетка
«сетка» (классификация) — ι6ι, 357-358,378
сигналы —148,212-213
Сиена — 90
сиенская школа живописи — и, 89
символическая логика — 289
символы, символика — 3 4 , 4 3 - 4 4 , 4 6 - 4 8 ,
54-56, 61-64,72, юб, 108-109,127,
143 сн., 147-148,163,165,1б7,187-188,
193. 212-213, 219, 221, 228, 230, 233, 237,
253-254. 267, 280-281,301-302, 320,
357; см. также пространства репре­
зентации
симметрия/асимметрия — ι8,74.160-161,
173-178,182-183,187,188,199, 2 0 4 -
205,209,224,266,289,400
синойкизм — 243
синтоизм — 61
синхрония/диахрония —138,1б8
система координат — 161-162,352
система мер — 12о, 193,214
системный анализ — Ю1,117.302-303
Сковацци Эмма — 157 сн.
скотоводство, пастушество — 126,147. 424
1б7,193-194, 230-231, 2бо
скотоводческо-земледельческий период —
192, 248-249, 258
скульптура — 43.75. 85,132, 221, 235, 255-256,
306
след — 32, юб, 122,127,147-149,176,192-19З,
2ю; см. также метки
слово — 31,42-43. 50,107-108,140-142,
144-147,198, 202, 209-210, 242, 247.
256, 276, 359;
см. также письмо, язык, Логос
слух — 146,166,199-200, 222, 279.354
смерть — 3 4 , 4 8 - 4 9 , 7 0 , 82,107, Н1-143,147.
166,197-198, 202, 207, 218-220, 232-
233, 238-239. 249-252, 256, 282, 301,
Зб1,370, з86; «влечение к смерти» —
180,182,206,218
«Смерть в Венеции»
(Т. Манн, Л. Висконти) — 165
смешанное (промежуточное) пространство —
159. 202, 329,357,378
Смит Адам — 8о, юо, 155
СОборы — 62, 66, 86, 218-219, 221-222, 252-
254, 259, 2б1, 278; см. также церкви
собственность, отношения собственности
— 10,70, 9 4 , 9 6 , 9 8 , 99,152,169,178,
186,191, 236, 239-240, 242,248-249.
263-264, 297, 299, 311.315-316, 329,
339, 340, 347-348, 399
Сови Альфред — 350
«современность», современное общество —
13,38-39,46,78,105-106,129-134,
154-155, 217,293,323. 398,401-402;
см. также неокапитализм,
организационный капитализм
Согласия площадь (Париж) — 303
Соединенные Штаты Америки — 12, 64 сн., 132,
156,157-158, 215, 296,354,355. Зб5,
369,406
созерцание, медитация — з 6 ,144,159.1б2,
214-215, 248, 249, 251, 277,370,378
сознание — 17, 27, 34, 36,43.49. 50,74, 93.
140,174,185-186, 201, 205-207, 233,
28з, 389,396,405-406;
см. также Cogito
Соланас Валери — 370
сон, сновидение — 207
Сона — 8, 95
сообщение — 23,30,32,39,42,6о, 109, m,
113.127,135.138-139.148-149,151-152,
164-166,198-200, 214,279,288,298;
см. также коммуникация
сообщества — 62,124-125,169,171,215, 224,
286,287,370-371,382,405,406
Соссюр Фердинанд де — 145.223,264
социализация пространства — 190-191,220
социализм, социалистический способ произ­
водства — 14, 6 7 - 6 8 , из, 132,134, 295.
308,348,372,406
социальная практика — 21,23, 27-29,31-32,
42, 53-55. 58, 82,104, юб, m, 155.174,
198, 205, 208, 220, 244, 333.356-357,
367.369.389.408; см. также про­
странственная практика
социальное бытие — 66, иг, 279.311
социальное пространство — 8-11,13-14.17-18,
31,34-35.40-50, 53.74-75. 84, 8 8 - 8 9 ,
96-IO4, Юб, 111-112,119, 126,138-139.
143.147-149,153.157,164, 174.184,
190-194, 200, 208-2IO, 2 2 2 - 2 2 3 , 226,
230, 261, 284, 349. З 6 7 - 3 6 8 , 3 7 8 - 3 7 9 ,
389.392,400,410;
см. также история пространства
социальные отношения — ю, 14,41.45» 63.72,
78, 8 8 , 9 2 - 9 4 , ЮО, 122,128-129,137,
209,312,368,391-394,411
социальный (общественный) труд — 62,78,
8 θ - 8 ΐ , 8 9 , 92, 96, ЮО, 110-111,122, 136-
137,148,1б9, 210, 222, 281, 298,313-315.
330; пространство труда — igi, 210,
281,302,337; время труда — 92, юб,
309,315,328;
см. также производительный труд
социология — 48,73, 91. 226, 289,391,401,402
спациоанализ — 347,394; см. также наука о
пространстве
спекуляции финансовые — 327-328
специализация — 23, ю8, 203, 215,3οι, 311,
346,353, 372,375.409; научная —
105-юб, 113-114,117-118, 346,359,402
Спиноза Бенедикт — 17,85,172,174,179.182,276
способ производства — 7,9,11-12,14-16,24,
4 0 , 4 5 , 5 9 - 6 0 , 93. 96,101,113,137,314,
323.348,363, 374,400,401,408
спрос — см. заказ/запрос
среда обитания — 9, ю з
Средиземное море, Средиземноморье — 8,
71,87,131, 227, 2бо, 293,344
Средние века, Средневековье — 51,58,66,
1б1,1бз, 228, 249, 251-257, 259-262,
265, 266, 273, 277.318,331, 359, ЗбЗ,
368; см. также город средневековый,
феодализм
средний класс — зоо, 344, Зб5
средства производства — 4 0 , 7 5 . 9 6 , 9 9 , юо,
113,171,191,305, 324,326,337,366,411
сталинизм —121
Стейн Конрад — 257 сн.
стратегическая гипотеза — 73~7б
стратегия — 13, 6з, 66, 68,70,73,76, 95,
Ю8-Ю9,115,116,136,149,157,1б6,173,
256, 278, 281, 298, 3 0 0 , 3 0 3 , 3 0 7 , 3 0 9 ,
311,316,323-324,327, ЗЗ1,340, 346,351.
356-357, 365-366, 373,393,400-401,
407,410; см. также логика
Страшный суд — 255
строительство, строительная индустрия — 25,
56,87,115» 125» 130,144,156-157,1бЗ,
224, 234, 2 4 8 , 3 0 2 , 3 0 7 , 3 2 1 , 3 2 5 - 3 2 7 ,
365,373
структурализм — 35, и6,360,366
структурный анализ — 50,153-158,1б2- 425
167; см. также форма/структура/
функция
субкоды — 213-214, 219
субстанциальность — см. реалистическая
иллюзия
субстанция — 27, но, 121,122,137,154,201,216,
280,312,395
субъект — 3 2 - 3 4 , 4 7 - 4 8 , 62, 64,70,74,92,
ю г , 123,140,18з, 185,191,195,212,220,
222, 233, 265, 268, 28о, 285, 291-292,
304-305, 372, 377,402,406,411; см.
также Эго
субъект/объект — 17,19-20,34, 42,53,74,
8 3 - 8 4 , Ю2, Ю5,125,183-185,187,
195-196, 203, 227, 242, 271, 289, 292,
322,358-359,366, 375,385-386,389,
391,396-397
субъективность — 21, зб, 197, 293,348,353,375
суверенитет — 272-275
Сугерий — 251,252
Сузы — 1 6 8
«Сумма теологии» (Фома Аквинский) — 238
сн., 253-255, 2б1
суперпозиция волн — см. волны
схоластика — 253-255
сырье — 9,10,44, 95,122,132,136,316, 320-321,
325,336,337-338,340,379,400
сюрреализм — 33~35,134,185 сн.
Τ
Тадж-Махал — 2ΐ8, 221
«Так говорил Заратустра» (Ф. Ницше) — 143,
245 сн.
талассократия — 2бо
Танатос — ι8ο, 182
танец — 49, 204-205, 212,397
Тафури Манфредо — 265 сн.
творчество, творческая способность, творе­
ние — 67, 8 о - 8 2 , 84-88,112,123-125,
132,133,144-145,171,175,189,196, 254,
255, 276, 28з, 297,309,314,340,383,
384,387,398,408; см. также произ­
ведение
театр, драма — 75,85, юз, 129,188-189,
207, 220, 264, 382, 383,396,397 ς
Тейлора система — 203 f
текст — 2 9 - 3 0 , 6 5 , 7 5 , ИЗ, 127,139, U 3 . S
147-148,151,165-166,185, 219-220, g
>
222, 256, 261, 276, 279, 283, 299
текстура — 55~5б, 70, 85,127,139-140,151.
155, 219, 223, 232, 237, 2 9 9 , 3 8 8
Телемское аббатство (Ф. Рабле) — 370
тело, телесность — 49,53-54, 59, 66,74,
Ю8-Ю9,120,142-144,146,148,149,
 159.1б6,170,172-173.176-178,180,
182-188,194-196,198-209, 211-213,
218, 221-222, 224, 232, 244, 255, 256,
259, 267-268, 276, 277, 286, 293-294,
298-299,311,328-329, 340, 344,346,
354,374-375.386,394-397;
как система мер — 120,194.214;
как машина — юз, ι8ι, 195,396;
тело/не-тело —108-109,170-171,
200-201,301,344-345;
см. также «культура тела»
теоретическая практика — 21,23,38
теория — 9 - ю , 13, ι8, 28,31-ЗЗ, 3 9 - 4 0 , 50-51,
54-55,72-73.76-77,98,112,118,139,
203,296,307, ззз, 336-337.341,
355-356,401,403,409; унитарная —
26-27,34-35,402-403
термы — 234, 236, 264, 266
техника, технологии — 15,24,34-35,38-39,
51,57, 64.78, 81, gi, 96,101,118,122,
132,148,168-169, 224, 268, 290,308,
320-321,325,333,334-336,346,348,
382-383,402-403
технократия — 8, 21,35. 51.52, 95,302, 304,
Зо8
«Тимей» (Платон) — 45
Титаны — 244
товар — 25,41, 64,92,94.99. юо, 122, 210, 215,
217, 259,271,298,301, 327, 331-333,
339,341,392-393
Томатис Альфред —199
томизм — см. Фома Аквинский
топосы, топика — 42,148,167,177,287
торговля — 87,129, ι6ο, 215, 259-260, 262, 265,
323,370
торговый капитал — 25, 263,297, Зю, 331
Торонто — 371
Тоскана —11,54,89-90,128
тоталитаризм — 272, з ю
транспарентность(прозрачность) —
41-44,53, 64,71, 87, юз, Ю7,137,146,
150-154,184,186,188,190, 206, 210,
230, 280, 284, 288, 290, 304,312, 374,
379,383,395;
прозрачность/непрозрачность —
41,43-44, 60,153,155.184,186-188,
206, 230,379-380
транспорт — ю, 14,72,95,229, 331,335.337,
342.377.383
трата, мотовство — 71-72,74,85, i79"i8o, 257,
258.319.384
трехчастная схема (К. Маркс) — 316
Троица — 58
Троя —168
труд — см. абстрактный труд, мертвый труд,
производительный труд, социальный
труд, разделение труда
туризм — 102,339.344.351
Тцара Тристан —185
тьма — см. свет/тьма
«Тысяча и одна ночь» — 370
Тюренн Анри де Ла Тур д'Овернь,
виконт де — 270
удовлетворение (потребностей) — 8з, 87,92,
Ю7,179, 266, 301,3U, 331.344,
384 426
удовольствие — 43.92,123,143-144,
188, 207, 210, 240, 215, 293.300-301,
311, 332,339. 344,350,370-372, 375,
382-383,398; см. также принцип удо­
вольствия
узнавания эффект — 2i8
указатели — 148,149,185,199
улицы — 61,8s, юз-104, юэ, 159-162,169,208,
220, 265, 294, 295, 303,306,354
«умственная вещь», cosa mentale — 18,19
унитарная теория — см. теория
унификация — 274-275
урбанизация — 8,9, 68,132, 281, 308, 309,317,
344,373,381
урбанизм — 9, 67,86,117, 290,309,354, 378,
379, 38о, 393,403,4о8
урбанистика, городское планирование — 1б,
27,99,113
утопия — 24, 27,35. 39.44,72-73,1б7, 252, 295.
339.340,348, 357,411
участки (лоты) — 9.12, 28,157,173, 231,325,
326,332, 348,351.353
фаллическое, фаллическая вертикаль — 50,
63, Ю8,143,150,153, 257, 279-283, Зб7,
397, 399
фаллос — 49.1б5,185, 257, 279, 293,300-301
фасад —12, so, 6 ο - 6 ι , 109,133,135.157,220,
234, 241, 256, 266-268, 294, 305-306,
352,354; см. также перспектива
«Фауст» (И.В. Гете) — 143
фашизм — 133,150, 268, 294, ЗЮ
феноменология — зб, 184 сн., 195.289
феодализм — 51,6о, 66,122,256,263, 273,34',
см. также Средние века
фетиш, фетишизм — 21, зб, 42, 86, 92,94, юо,
104-105, Ю7,112,147, 230, 242,34L 346,
352,383,401
фигуры геометрические — 155.158,172,183,
221, 277, 285-286, 287, 390
фигуры риторические — 145-146,2оо
физика — 26, 28,40,134,15*1» 277. 284,313
физиология — 53.168,190, 200,382
физическое пространство — см. природа
философия — 17-22, 27, 2 9 - 3 0 , 3 6 - 3 9 , 4 2 - 4 4 ,
53,74, 83-85,93, Ю7, но, 115,123-124,
134,137-138,140-142,172-173,184-185,
207, 236, 242, 253-254, 277, 285, 2 9 0 -
291, 299,388-390,396-397,403,406,
407; см. также метафилософия
финансовый капитал — 25, 297, 299
Фихте Иоанн Готлиб — 85
Фландрия — 2бо, 265,270
Флоренция — 90 централизация — 15,72, ш , 122,155.273,346,
Фома Аквинский, томизм — 59.194. 254. 2б1 369.372-373. 376
форма — 7,33.36,41,79"8о, 92-93. Ю4. Ю7. церкви — 55. 57.59. 91. U9.157.188, 208, 214,
110-112,127, Мб, 1б9,182, 216, 228, 234- 222, 233. 247. 250, 253-254, 267; см.
237, 240, 243. 2б9, 275, 284,309,312, также соборы
322,348, з88,389.4оз; формы апри­ цикличное — см. линейное/цикличное
орные — 7; логические — см. логика; Цицерон Марк Туллий — 242,248 427
формальный анализ — 162-163,164;
см. также конкретные абстракции ч
форма/содержание — 107, иг, 151,155-156,173. чавинская культура — 56
186,216,232,288,289,297.322,395 частное/общее/особенное — 223-224
форма/функция — 150-151,154. 234, 255. частное пространство —
359,379 см. приватное пространство
форма/структура/функция — 123,133.139. 47, человеческая природа —119
153-158,163-164,171,178, 220, 234- числа — 52,126,172,183, Збз, 385
236, 248, 335.359-Эбо, 389, 391,392 читабельное — см. транспарентность, види­
формализм — 116,139.151-152,153.185, 360 мое/читабельное
форманта — 278, 28о, 333. Збо, 379 читабельное/видимое/интеллигибельное —
Фортес Мейер — 226 сн. юз, ю 6
форум римский — 234,236, 241, 259 чтение — 43.95.140,147.165-166, 276, 279;
фотография — 20 сн., юз, 107,290,367 чтение пространства — 23,32,6ι, 94,
фрагментарное пространство — см. глобаль­ 148-152,165-166,228,304
ное/фрагментарное пространство чтение/письмо — 75.77.96,139.145.147. Н 8 ,
фрактал —15 152,171» 197, 2бз сн.; см. также види­
Франкастель Пьер — 253 сн. мое/читабельное
Франция — 8, 64 сн., 69,90, 95.120,131,132,
140, 141, 143. 226, 251 сн., 258, 2бо, 265, Ш
2бд, 270,315 сн., 369, 408 шахматный порядок — 139,157.1б2;
Французская революция (Великая француз­ см. также квадрат, решетка
ская революция) — 268,282-283 Шеллинг Фридрих Вильгельм Йозеф фон — 85
Фрейд Зигмунд — ι8ο, 182 Шелски Гельмут — 301
Фробениус Лео — 126 сн. Шефер Жан-Луи — 185 сн.
Фуко Мишель — 19, 26 сн. Шиллер Фридрих —179
функциональный анализ — 153.1б2,165
функционализм — 151,179. Збо Э
функция — см. форма/функция, форма/ Эбер-Стевенс Франсуа — 56 сн.
структура/функция Эванс-Причард Эдвард Эван — 226 сн., 296
Фурье Шарль — 370,4И Эго — зб, 55.74,130,165-166,176,183,185-186,
189, 198, 201-202, 203, 210, 247.302
X Эдипов треугольник — 244-245
Хайдеггер Мартин — 86 сн., 129-130, 238, 245 Эйфель Гюстав —152
сн., 246, 289 сн., 354 экзистенциализм —195.38о
Хампе Карл — 253 сн. Эко Умберто — 263 сн., 387
хлеб — 319 экология — 9. 51. 71. 76, tot, 105,180, 290,361,
Хойл Фред — 28,98 373, 382,384, 388,400,402,403
Хокке Гюстав Рене — 237 сн. экономизм — 81, 84, 242,333.382
Холл Эдвард Т. — 159.197, 215, 289 экономии принцип —179-180
Хомский Ноам — 20,47 сн., 74 экономика, экономическое — 86,95. юб, 114,
храм греческий — 45.135.234.235.245-247.323 157. 232, 242, 257. 2б1, 263, 269-270,
христианство — 57.58. 203, 227-228, 232, 272,312-313.315.317,325.329.
241-242, 249-250, 258,359; 337-338,379, 381
см. также иудеохристианская тради­ экономисты — зо, 8о, 82, 91, юо, 113.124, ς
ция, римско-католическая церковь 270,318-319. 325 ϊ
Христос — см. Иисус Христос эксклюзия — см. инклюзия/эксклюзия $
экспликация — см. импликация/экспли- ^
Ц кация >
центр/периферия —15,28,34.45.62, ю8,112, элеаты —137
139.155.176,195.209,231-232,266, 273. Элевсин — 243
312,321-325,341,346-347,389-390,4Ю; элементы природные — 320-321,325
см. также радиально-концентрическая элиты — 64,71.131,230, зю, 365,371,376,382,
форма 405
Элюар Поль — 33 сн., 185
эмпиризм — 8з, 166,350
Энгельс Фридрих — 67, γ8 сн., 8о, 8ι, 265 сн.,
272,411
энергия — 23, 27-28, 37,74,98,103-104,
191-192, 290,332,334-335,337, 340,
382,389; тела — 143,173-175, 204, 211;
организма — 179-182,195-196,384;
тонкая/грубая — ι8ι, 195-196, 211
эпистемология — 19-22,38, Ю1,116,139,140,
147, 246,291, 298,313,346,388,404
Эрида — 245 сн.
Эрос — 179-180,182,301, зоб, 379.382,385
этнология — 48,101,132,1бО, 226, 296
этруски — 54
«эффект города» — см. город
Эш Люк де —126 сн.

Ю
юмор — 209

я
язык — 7,11, 20-22, 31-32, Зб, 40,43,49,74,
109,118-119,130,138-147,151,158,169,
184,187,196, 201-203, 206-207, 209,
212, 225, 238,391-392,403
якобинство — 2бО
Япония — 131,144,158,169,371

Α-Ζ
advocacy planning — 355-356
city planning — см. урбанизм
Cogito — 20,74,207,396
cosa mentale — см. «умственная вещь»
habitus — см. габитус
imago mundi — см. образ мира
intellectus — см. интеллект
intuitus — см. интуиция
mundus — см. «мир»
res extensa/res cogitans — 17,29,53, 299,396
Shin, Gyo, So — 158-159
Анри Лефевр
Производство пространства

Выпускающий редактор Татьяна Григорьева

Корректор Мария Смирнова
Верстка Алексей Тубольцев
Производство Агата Чачко

Strelka Press
Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка»
119072, Москва
Берсеневская набережная, дом 14, строение 5а
Телефон: +7 (495) 268 0619
e-mail: more@strelka.com
www.strelka.com

Подписано в печать 27 апреля 2015 года

70x100/16. Гарнитуры William, Plan Grotesque
Объем 34,8з усл. печ. л. Бумага офсетная
Печать офсетная
Заказ 8230/15. Тираж 3 0 0 0 экз.

Отпечатано в соответствии
с предоставленными материалами
в 0 0 0 «ИПК Парето-Принт»
170546, Тверская область,
Промышленная зона Боровлево-1,
комплекс № ЗА
www.pareto-print.ru