тываютъ покупателей.

Но нногда можно отдѣлаться очень дешево:

напримѣръ молоденькая продавщпца любезничаетъ битый часъ съ
какимъ нибудь господиномъ и, въ концѣ концовъ, онъ уходитъ, ку-
пивъ какую нибудь зубочистку.
Изъ этого города всѣ уѣзжаютъ—сдѣлавшись гораздо осмотри-
тельнѣе, чѣмъ въѣхали: всѣ научаются беречь свое, единственноѳ
нреимущество иностранцевъ въ этомъ волшебномъ городѣ.

ПИСЬМО ЬІХ.

Рика къ Узбеку
въ ***
Недавно я былъ въ гостяхъ, въ одномъ домѣ, гдѣ собралось очень
Анри-Фредерика Ішіэля
разнообразное общество: разговоръ вели двѣ старухи, употребившія
все утро на старанія помолодѣть.
— Нужно сказать правду, сказала одна изъ нихъ, что нынѣш-
Профессора Женевскаго университета.
ніе мужчины совсѣмъ не похожи на прежнихъ: въ наше время, муж-
чины были вѣжливы, любезны, граціозны; теперь же они сдѣла-
лись невыносиіиы.
Все измѣнилось, произнесъ одинъ нзъ находящихся тутъ муж-
чинъ, повидимому страдавшій подагрой, времена настали другія: со-
рокъ лѣтъ тому назадъ всѣ были здоровы; ходили, веселились, пля- И зданіе ж урнала «Гіан тео н ъ Л и тер атур ы ».
сали; а теперь всѣ сдѣлались какіе-то унылые.
Черезъ нѣсколько времѳни разговоръ перешелъ на политику.
— Чертъ побериі пропзнесъ одинъ высокопоставленный госно-
динъ, государство никѣмъ не управляется! Найдите мнѣ теперь та-
каго миннстра, какимъ былъ Кольберъ! Я хорошо зналъ его, Коль-
бера: онъ былъ однимъ изъ моихъ друзей и всегда выплачивалъ мнѣ
мою пенсію, раньше чѣмъ другимъ. Нечего сказать образцовый былъ
министръ! подъ его управленіемъ всѣмъ жилось хорошо, а теперь
я разоренъ.
— Милостивый государь, ироизнесъ одинъ изъ духовныхъ, вы
говорите о самомъ чудесномъ времени въ царствованіи нашего не-
побѣдимаго монарха; развѣ можетъ что либо сравпиться съ его дѣя-
тельностыо въ гоненіи противъ ереси‘?—А уничтоженіе-то дуэлѳйУ
0 . -П ЕТЕРБУ Р ГЪ .
произнесъ съ довольнымъ видомъ другой собесѣдникъ, до сихъ норъ
не проронившій ни слова. 1892.
— Съ юридической точки зрѣнія, вашѳ замѣчаніе справедливо,
произнесъ кто то ла-ухо, но этотъ человѣкъ въ восхищеніи отъ
 Авторъ этого „Дневника", Анри-Фредерикъ Аміэль, швей-
дарецъ ио происхожденію, умеръ въ 1881 году 60-ти лѣтъ
отъ роду. ІІри жизни этотъ малоизвѣстный женевскій про-
фессоръ и литераторъ былъ неудачникомъ. Закончивъ обра-
зованіе заграницей, главпымъ образомъ въ Германіи, онъ воз-
вратился на родину и занялъ въ женевскомъ университетѣ
кафедру эстетики, потомъ философіи. Блестящія способности,
громадныя знанія, бозкорыстная любовь къ наукѣ и искус-
ству_ в о т ъ данныя, съ которыми Аміэль входитъ въ жизнь,
завоевывая всеобщія симпатіи. „Но изъ блестящаго фейер-
верка моей молодости получилась только кучка золы“ , гово-
рнтъ Аміэль. И его профессорская и лптературная дѣятель-
ность имѣли лишь самый скромный успѣхъ. Сознаніе неудав-
шейся жизни, даромъ потраченныхъ силъ, обманутыхъ ожи-
даній ироходитъ меланхолической нотой во всемъ его днев-
никѣ. Аміэль какъ-бы приспособляется къ своему безснлію
н вырабатываетъ свою практическую философію: яочень рано
я открылъ, что гораздо легче отказаться отъ желанія, чѣмъ
удовлетворить его“ . Но отказаться можно было только на
время: желанія пробуждались и терзали душу съ прежней
силой. Чего-же хотѣлъ онъ? „Книга была-бы моимъ често-
любіемъ, если-бы честолюбіе не было суетой и суетой суетъ.
Оставить неразрушимое твореніе, которое заставилО-бы думать,
чувствовать, мечтать цѣлый рядъ поколѣній— это единствен-
ная слава, которой я завидую".
При жизни онъ не достигъ яселанной славы, но послѣ
его смерти друзья покойнаго издали его дневникъ, и стра-
данія этой прекрасной души сплели терновый вѣнецъ славы
для мученика идеала. Имя его очень скоро стало извѣстно
во всей Европѣ. Д н евни къ ", по богатству и современному
интересу психологическаго матеріала, обратилъ впиманіе Ре-
нана, Каро, ГІ. Бурже, посвятившихъ ему отдѣльныя статьи.
Мы долны еще упомянуть о прекрасномъ этюдѣ Э. ПІерера,
одного изъ ближайшихъ друзей Аміэля, напечатанномъ, какъ
предъисловіе, при женевскомъ изданіи „Дневника". Но луч-
шимъ истолкователемъ самого себя, тайны безсилія своей
сильной и богатой натуры, является самъ Аміэль.
Быть можетъ, онъ не оставилъ послѣ себя неразрушимаго
творенія, которое заставитъ думать, чувствовать, мечтать цѣ-
лый рядъ поколѣній. Е го дневникъ не художественное про-
изведеніе, это— исторія его духовной жизни. „Правда быда
для него единственной музой, единственнымъ долгомъ, един-
ственной цѣлью". Но то, что оставилъ намъ Аміэль, пре-
красио другой красотой: это лучшее созданіе человѣческаго
духа— высоко-нравственная жизнь. Вотъ общее неразрушимое
значеніе его дневника.
А для людей, которые жили и развивались подъ тѣми-же
умственными и нравственными вліяніями, книга его должна
быть еще болѣе близкой, понятной, родной. При чрезвы-
чайной отзывчивости и широтѣ взглядовъ Аміэль обладалъ
еще рѣдкой способностыо понимать и примирять различныя
точки зрѣнія. Это дѣлало его мысль богаче, а сердце до-
ступнѣе страданію. И если къ позднѣйшимъ поколѣніямъ его
книга перейдетъ только какъ интересный психологическій до-
кументъ, то насъ она, дѣйствительно, можетъ заставить ду-
мать, чувствовать, мечтать, потому что въ безсиліи Аміэля
мы узнаемъ наше общее безсиліе, и на страницахъ его днев-
ника узнаемъ иаши мыслп, сомнѣнія, страданія, надежды.
Мы можемъ закончпть словами издателей дневника: „Дай
Богъ, чтобы въ наше время, когда матеріальные интересы
слишкомъ часто заслоняютъ небо невидимой дѣйствительности,
эти страницы привели нѣкоторыхъ читателей къ созерцанію
вещей 8чЬ зресіе аеіегпі.
Анрп-Фредерикъ Аміэль пишетъ:
Берлииъ, 16-го іюля 1848 г . — Необходпмо толысо одно:
пмѣть Бога. В сѣ чувства, всѣ силы души и ума, всѣ силы
внѣшнихъ чувствъ, вотъ сколысо путей открыто намъ для по-
знаванія божества, вотъ сколько способовъ познавать Бога
и поклоняться Ему. Нужно умѣть отрѣшиться отъ всего, что
можетъ быть утраченнымъ, перенести чувство безграничной
привязанности только на вѣчное и абсолютное п наслаждаться
остальнымъ, какъ чѣмъ-то даннымъ намъ взаймы, во времен-
ное пользованіе... Поклоняться, понимать, принимать, чув-
ствовать, давать, дѣй ствовать-вотъ твой законъ, твой долгъ,
твое счастье, твое небо. Пусть будетъ, что будетъ, даже
смерть. Примирись съ собой, живи предъ лицомъ Бога, въ
общеніи съ нимъ, п предоставь руководить твоимъ существо-
ваніемъ общимъ законамъ, противъ которыхъ ты безсиленъ.
Если смерть милуетъ тебя, тѣмъ лучше. Еслп она возь-
метъ тебя— еще лучше. Если она убьетъ тебя наполовияу—
тѣмъ лучше, еще разъ: она закроетъ передъ тобой поприще
ѵспѣха, чтобы открыть поприще героизма, подчиненія и нрав-
ственнаго величія. Каждая жизнь пмѣетъ свое величіе, и
если для тебя невозможна жизнь не въ Богѣ, то лучше всего
мудро избрать въ немъ свое прибѣжище.
Женева. 3-го мая 1849 г . — Ты никогда не чувствовалъ
себя великимъ, знаменитымъ, даже просто супругомъ, отцомъ,
вліятельнымъ гражданиномъ. Это равнодушіе къ будущему,
это полное недовѣріе— конечно, знаменательныя указанія.
То, о чемъ ты мечтаешь, смутно, неопредѣленно; ты не дол-
Женъ жить, потому что тенерь ты недостаточно’ способенъ
къ жпзни. Держись порядка, подведи птогъ свопмъ мыслямъ,
завѣщай свои думы и свое сердце— вотъ что ты можешь сдѣ-
лать наиболѣе полезиаго. Откажись отъ себя и прими свою
чашу, съ медомъ или ядомъ, все равно. Сдѣлай такъ, чтобы
Богъ сошелъ въ тебя и, иронпкнутый имъ, иди навстрѣчу
ему, сдѣлай изъ души своей храмъ Святаго Духа; дѣлай
дибрыя дѣла, дѣлай другихъ счастливыми и лучшими.
Не имѣй личнаго честолюбія, и тогда ты примиришься
съ жизиыо или емертыо, что бы пи ждало тебя.
27-го мая 1849 г . — Быть непрпзнаннымъ даясе тѣми, кого
любишь—вотъ. чаша горечи п крестъ жизни; воть что кла-
детъ на уста великихъ людей эту горькую п печальную улыбку,
которой удивляются люди; вотъ въ чемъ самое жестокое ис-
нытаиіе, доставшееся людямъ, которые пожертвовали собой;
 вохъ что чаще всего должно было сжимать сердце Сына Че-
ловѣческаго, и если-бы Богъ могь страдать—вотъ рана, ко-
торую мы нанесли-бы ему и наносили-бы ежедневно. И онъ
также, и онъ въ особенности— великій Непризнанный и Не-
понятый. Увы! Увы! Не ослабѣвать, не охлаждаться, быть
терпѣливымъ, сочувствующимъ, доброжелательнымъ, слѣдить
зарождающимся цвѣткомъ и раскрывающпмся сердцемъ, всегда
надѣяться, подобно Богу, всегда любить— вотъ долгъ.
30-го декабря 1850 г . — Каждый бутонъ цвѣтетъ только
одинъ разъ и каждый цвѣтокъ имѣетъ только одну минуту
совершенной красоты; подобно этому, въ саду души, каждое
чувство имѣетъ свою мпнуту цвѣтенія, единственный моментъ
полпаго разцвѣта граціи и царственнаго блеска. Еаждая
звѣзда проходитъ толыео одинъ разъ втеченіе ночи черезъ
меридіанъ надъ нашей головой и горитъ тамъ толысо одну
минуту; точно таісже въ небѣ нашего разума, если смѣю такъ
выразиться, есть для каждой мысли только одна минута про-
хожденія черезъ зенитъ, когда она кульминируетъ во всемъ
своемъ блескѣ и величіи. Артистъ, поэтъ или мыслитель,
ловп свои мыслп и своп чувства пменно въ этотъ преходящій
моментъ, чтобы запечатлѣть ихъ пли увѣковѣчить, потому что
это ихъ высшая ступень. До этой минуты ты пмѣешь только
ихъ неясныя очертанія и смутныя предчувствія; послѣ— у
тебя остаются только потускнѣвшія воспоминанія нли без-
сильныя сожалѣиія. Эта минута есть минута пдеала.
6-го апрѣля 1851 г. — Какоіі сравнительной неуязви-
мостыо обладаю я! Если-бы я былъ отцомъ, сколько огорченій
могъ-бы доставить мнѣ каждый ребенокъ. Если-бы я былъ
супругомъ, я имѣлъ-бы тысячу видовъ страданія, потому что
для моего счастья существуетъ тысяча условій. У меня слиш-
комъ тонка сердечная оболочка, воображеніе тревожно, от-
чаяніе легко наступаетъ и впечатлѣнія оставляютъ слишкомъ
продолжительный отголосокъ. То, что могло-бы быть, портитъ
мнѣ то, что есть; то, что должно-бы быть, терзаетъ мою душу
печалыо. Такимъ образомъ, дѣйствительность, настоящее, не-
измѣняемое, необходимое — отталкиваетъ і і л п даже пугаетъ
меня. У меня слишкомъ много воображенія, сознательности,
проницательности и недостаточно характера. Одна толыш
теоретическая жизнь имѣетъ довольно упругости, нзобъят-
ности, способности улучшенія; жизнь практическая застав-
ляетъ меня отступать.
И тѣмъ не менѣе, она привлекаетъ меня, она нужна мнѣ.
Семейная жизнь, въ особенности въ томъ, что въ ней есть пре-
краснаго и глубоко-нравственнаго, представляется мнѣ почти
долгомъ. Е я идеалъ иногда даже преслѣдуетъ меня. Подрѵга
моей жизни, моихъ трудовъ, моихъ мыслейи моихъ надеждъ,
служеніе семьѣ, добрыя дѣла, воспитаніе, тысяча нравствеи-
ныхъ отношеній, когорыя связаны съ этимъ,— всѣ эти образы
часто опьяняютъ меня. Но я ихъ устраняю потому, что каждая
надежда есть яйцо, изъ котораго можетъ выйти змѣя вмѣсто
голубя; каждое зерно, ввѣрешюе судьбѣ, содержитъ колосъ
страданій, который будущее можеть возрастить. Я н едовѣ ряю
себѣ, счастыо, потому, что я знаю себя. Идеалъ отравляетъ
мнѣ всякое неполное обладаніе. В се , отчего можетъ постра-
дать будѵщее, что разрушаетъ мою внутреннюю свободу, че-
мѵ-то подчиняетъ меня или заставляетъ меня быть другимъ,
чѣмъ я хотѣлъ и долженъ былъ-бы быть, все, что посягаетъ
на мое представленіе о цѣльномъ человѣкѣ, наноситъ рану
моему сердцу, сжимаетъ его, угнетаетъ меня, даже еще .только
въ сознаніи, въ предположеніи. Я ненавижу сожалѣшя, без-
полезное раскаяніе. Роковыя послѣдствія, вызываемыя каж-
дымъ нашимъ поступкомъ, эта главная идея драмы, этотъ
трагическій элементъ жизни, остаиавливаютъ меия болѣе не-
умолимо, чѣмъ руки командора. Я дѣйствую только съ со-
жалѣніемъ и почти по принужденію.
Идея зависпмости для меня вообще невыноспма; но за-
висѣть отъ непосредственнаго, произвольнаго и иепредвидѣн-
наго, въ особенности-же впасть въ зависимость по своей
ошибкѣ и зависѣть отъ заблужденія, т. е. отказаться отъ
своей свободы, отъ своихъ надеждъ, убить сонъ и счастье—
это адъ!
Все, что неизбѣжно, провиденціально, словомъ, вь чемъ
мы невмѣняемы, я перенесъ-бы, мнѣ кажется, съ достаточной
душевной силой. Но отвѣтственпость отравляетъ смертель-
 нымъ ядомъ страданіе. Вѣдь каждый поступокъ, по существу,
зависитъ отъ нашей воли. Вотъ почему я и дѣйствую какъ
можно меныне.
Послѣдній скачекъ воли, которая подымается на дыбы и
маскируется, ищетъ покоя, удовлетворенія, независимости!
Не скрывается-ли остатка эгоизма въ этомъ безкорыстіи, въ
этой боязни, въ этой бездѣйственной щеиетильности?
Ты хотѣлъ-бы исполнять долгъ, но гдѣ онъ? Здѣсь опять
выстуиаютъ личныя склонности и истолковываютъ оракула. Но
вотъ послѣдній вопросъ. Заключается-ли долгъ въ подчиненіи
натурѣ, даже самой лучшей, самой духовной, или-же въ по-
бѣдѣ надъ ней?
Есть-ли жизнь, въ сущностн, воспитаніе разума и раз-
судка или воспптаніе воли, и сама воля заключается она въ
силѣ или подчиненія? Если цѣль жизни привестн къ отре-
ченію, тогда, понятны болѣзни, преграды, страданія всякаго
рода! Еслп цѣль жизни проявить совершеннаго человѣка,
тогда нужно беречь его цѣлостность. Вызывать испытаніе,
это— искушать Бога. Въ сущиости, Богъ справедливостп скры-
ваетъ отъ меня Бога любви. Я чувствую страхъ, но не до-
вѣріе.
Всякій голосъ, раздваивающійся, раздѣляющійся, боря-
щійся въ нашей совѣсти, не есть голосъ Бога. Спустись еще
глубже въ себя, до тѣхъ поръ, пока не услышишь одного
простого голоса, который отннмаетъ всякое сомнѣніе и вле-
четъ за собой увѣренность, ясность, спокойствіе. Счастливы,
говоритъ апостолъ, примирившіеся съ собой и не осуждающіе
себя за рѣшеніе, которое они нринимаютъ. Это внутреннее
тождество, это едннство убѣжденія, тѣмъ болѣе трудно, что
умъ разсуждаетъ, разлагаетъ и предусматриваетъ. Для сво-
боды чрезвычайно труденъ возвратъ къ искреннему единству
инстинкта.
Увы! Нужно тысячу разъ подниматься на однѣ н тѣ-же
верпшны, онять завоевывать позиціи, уже пріобрѣтенныя
нами. Сердце, подобно королямъ, подъ видомъ вѣчнаго мира
подписываетъ толысо перемирія. И къ вѣчпой жизни мы
должны вѣчно стремиться. Увы, да! даже миръ есть борьба,
или вѣрнѣе, борьба, дѣятельность— это законъ. Мы находимъ
покой только въ напряжеяіи силъ, какъ пламя находитъ
жизнь въ горѣніи. 0 , Гераклитъ, образъ, счастья не готъ-ли
самый, какъ и образъ страданья. Итакъ, усиліе и прогрессъ,
адъ и небо должны идти совмѣстно. Алтарь Весты и костеръ
Вельзевула горятъ “ однимъ огнемъ. Да, воть она жизнь,
жизнь двухсторонняя, обоюдоострая. Огонь освѣщающій есть
въ то-же время огонь сожигаюіцій. Элементъ божества можетъ
обратиться въ элементъ ироклятія.
3-го марта 1852 г .— Общественное мнѣніе имѣетъ свою
цѣну и даже свою силу: имѣть его противъ себя въ кругу
друзей— тяжело; въ кругу другихъ людей— вредпо. Не нужно
ни льстить этому мнѣнію, ни ухажнвать за нимъ, но слѣ-
дуетъ, если возможно, не дать ему напасть на ложный слѣдъ.
Первое есть низость, второе— неосторожность. Одного должно
стыдиться, о другомъ можно сожалѣть. Берегись: ты слиш-
комъ сіслоненъ къ послѣдней ошибкѣ, и она уже прннесла
тебѣ мпого вреда. Сломи свою гордость, спустись до умѣнья
жить. Этотъ міръ ловкихъ эгоизмовъ, дѣятельныхъ честолю-
бій, міръ людей, гдѣ нужно лгать улыбкой, поступками, мол-
чаніемъ столько же, какъ и словами, этотъ міръ, возмущаю-
щій прямую и гордую душу, требуетъ умѣнья жить. Тамъ
нуженъ уснѣхъ: стремись къ нему. Тамъ признаютъ только
силу: будь силенъ. Обществеиное мнѣніе хочетъ подчинять
своему закону. Вмѣсто того, чтобы дразнить его, лучше по-
бѣдить его.
Мнѣ понятна ярость презрѣнія, потребность раздавить,
которая противъ воли вызывается всѣмъ что лѣзетъ виередъ,
всѣмъ нечестнымъ, пронырлнвымъ, подлымъ. ЬІо я не могу
долго останавливаться на этомъ чувствѣ, чувствѣ мщонія.
Вѣдь этотъ міръ—міръ людей, а людп— братья. Не будемъ
изгонять божественный духъ. Булемъ любить. Нужно побѣж-
дать зло добромъ; нужно сохранять чпстую совѣсть. Но н
при этой точкѣ зрѣнія можно всетакп иредписать себѣ осто-
роясность. вВудь кротокъ, какъ голубь, и мудръ', какъ змѣя,“
сказалъ Іисусъ. Береги свою репутацію не изъ тщеславія, но
для того, чтобы не повредить своему дѣлу п изъ любви къ
 правдѣ. Но въ этомъ утонченномъ равнодушіи всетаки остав-
ляется что-то въ угоду самому себѣ, чего нельзя оправдать,
чтобы чувствовать себя выше этого мнѣнія. Умѣнье— въ томъ,
чтобы казаться тѣмъ, что есть, смиреніе— въ сознаніи своего
ничтожества.
Теперь благодарю тебя, мой журналъ, — моя вспышка
прошла. Я только что прочелъ эту тетрадь, и утро незамѣтно
пролетѣло. Впрочемъ, долженъ сознаться, въ этихъ страни-
цахъ я нашелъ однообразіе. Но онѣ назначаются не для
чтенія; онѣ написаны, чтобы успокоить себя и разобраться
въ воспоминаніяхъ. Это— вѣхи въ моемъ прошломъ, и вмѣсто
нѣкоторыхъ изъ этихъ вѣхъ стоятъ могильные кресты, ка-
менныя нирамиды, стебли, нокрывшіеся зеленыо, кремни,
медали, и все это для того, чтобы найти свой путь въ Ели-
сейскія поля душп. Пилпгриммъ отмѣтилъ этапы; онъ можетъ
отыскать слѣды своихъ мыслей, свонхъ слезъ и своихъ ра-
достей. Это моя путевая киижка. Еслп что-нибудь п можетъ
пригодиться другимъ, если я иногда н дѣлился этими мыслями
съ нубликой, все же это тысяча страницъ въ цѣломъ иужна
только одному мнѣ и тѣмъ, кто послѣ моей смерти могъ-бы
заинтересоваться дневникомъ душевныхъ впечатлѣній чело-
вѣка, проведшаго жизнь въ глуши, вдали отъ шума и славы.
Эти листы будутъ однообразны, еслн моя жизнь будетъ одно-
образна; они будутъ повторяться, если повторятся самыя
чувства; но они всегда будутъ правдивы. Правда— ихъ един-
ственная муза, единственная цѣль и единственный долгь.
28-го анрѣля 1852 г . — Весенняя тоска, п такъ, ты опять
возвратилась, опять посѣтнла меня послѣ долгаго отсутствія.
Сегодня утромъ ноэзія, пѣиіе нтицъ, спокойные лучи солнца,
воздухъ зеленѣющихъ деревепь, все заставпло сильиѣе биться
мое сердце. Теперь все молчитъ. 0 тишина, ты страшна!
Страшна, какъ спокойствіе океана, которое позволяетъ взгляду
погрузиться въ неизмѣримыя бездны. Ты въ самихъ насъ по-
казываешьглубины, вызывающія головокрулгенія, показываешь
наши неудовлетворимыя потребности, цѣлыя сокровища стра-
данія и сожалѣнія. Пусть будутъ бури! По крайней мѣрѣ
онѣ волнуютъ новерхность этихъ водъ, хранящихъ страш-
ныя тайны. ІІусть бушуютъ страсти! Вздымая волны души,
онѣ закрываютъ собой зіяющія бездны. Всѣмъ намъ, дѣтямъ
праха, сынамъ времени, вѣчность внушаетъ невольный страхъ,
а безконечность— мистическій ужасъ. Намъ кажется, что мы
входимъ въ царство смерти. Бѣдное сердце, ты хочешь жизнп.
ты хочешь любви, ты хочешь иллюзій, и, конечно, ты право,
потомѵ что жизнь священна.
В ъ тѣ минуты, когда остаешься одинъ, лицомъ ісъ лицу
съ безконечиымъ, какъ мѣняетъ свой видъ жизнь! Еакъ все,
что насъ заннмаетъ, озабочиваетъ, волнуетъ и наполняетъ въ
обыкновенное время, вдругъ становится въ нашихъ глазахъ
ребяческюіъ, ничтожнымъ, суетнымъ. Мы сами кажемся себѣ
маріонетками, серьезно разыгрывающими фантастическую ко-
медію, принимающими побрякушки за предметы величайшей
цѣнности. Какъ все тогда мѣняется, кажется другимъ! Правы
тогда и Беркдей, п Фихте, и Эмерсонъ. Міръ есть только
аллегорія; идея болѣе дѣйствительна, чѣмъ фактъ; волшеб-
ныя сказки, легенды, такнсе правдивы, какъ и естественная
исторія, еще болѣе, нотому что въ иихъ мы имѣемъ болѣе
прозрачныя эмблемы. Собственно говоря, есть толысо одна
субстанція— душа. Что же все остальное? Тѣнь, стимулъ,
фигура, символъ и сонъ. Безсмертно, положительно, вполнѣ
реально только сознаніе; міръ— это фейерверісъ, великая
фантасмагорія, назначенная для услажденія и образованія
дѵши. Сознаиіе— это вселенная; ея солнце—любовь.
Я опять вступаю въ объективиую ясизнь мышленія; она
освобождаетъ (точно-ли это слово?); нѣтъ, она лишаетъ меня
интимной жизни, чувства; размышленіе разлагаетъ мечту и
сожигаетъ ея нѣжныя крылья. Вотъ почему наука не соз-
даетъ людей, она создаетъ субстанціи, абстракціи. А хъ, бу-
демъ чувствовать, будемъ жить, перестанемъ всегда анализи-
ровать. Будемъ наивны, не вдаваясь въ рефлексію. Сначала
испытаемъ, а потомъ уже станемъ изучать. Отдадимся жизни...
Неужели я никогда не буду имѣть женскаго сердца, которое
могло-бы быть моей опорой, сына, въ которомъ могъ бы на-
чать снова жить, маленькаго міра, гдѣ я могъ бы увидѣть
расцвѣтающимъ все, что сісрывается во мнѣ. Я отступаю со

страхомъ, съ боязнью разбить свою мечту; я столысо поста-
вилъ на эту карту, что не смѣю открыть ея.
Не насилуй себя и уважай въ себѣ движенія чувства—
это твоя жизнь, твоя природа: болѣе мудрый, чѣмъ ты, соз-
далъ ихъ. ЬІе отдавайся вполнѣ нп инстшікту, ни волѣ: ин-
стинктъ— это сирена, воля — деспотч). Не будь рабомъ ни
своихъ побужденій и впечатлѣній минуты, нн общихъ п от-
влеченныхъ стремленій. Будь доступенъ всему, что даетъ
жизиь извнѣ и изнутрн, и принимай непредвидѣнное; но дай
единство своей жизни и приведи это непредвидѣнное въ
рамки своихъ стремленій. Пусть природа поднимается въ
тебѣ до духа, а духъ станетъ природой. Толысо такимъ об-
разомъ твое развитіе будетъ гармомично, и небесный миръ
осіяетъ твое чело, но, конечно, если миръ будетъ пребывать
въ самомъ тебѣ и если ты достигъ вершины Голгоѳы.
27-го сентября 1852 г. — Въ этотъ часъ мнѣ .исполняется
тридцать одинъ годъ....
Лучшая поэма есть жнзнь,— которая въ одно время про-
читывается и сочиняется, гдѣ вдохновеніе и сознаніе соеди-
няются и помогаютъ другъ другу, лшзнь, сознающая себя
микрокосмомъ и разыгрывающая предъ лицомъ Бога миніа-
тюриую репетицію универсальной божественпой 'поэмы. Да,
будь человѣкомъ, т. е. будь природой, будь духомъ, будь об-
разомъ Бога, будь тѣмъ, что есть наиболѣе великаго, пре-
краснаго, возвыпіеннаго во всѣхъ сферахъ бытія, будь мыслыо.
и безконечной волей, воспроизведеніемъ великаго цѣлаго. И
будь всѣмъ, будучи ничѣмъ, уннчтожая себя, предоставляя
Богу наполнить тебя, какъ воздухъ наполняетъ пустое про-
страиство, нпзводя твое эгопстическое я на положеніе сосуда,
содержащаго божествениую сущиості». Будь смиреиенъ, со-
средоточенъ, молчаливъ, чтобы услышать въ душѣ своей
трудно уловимый и глубоко скрытый голосъ; будь духов-
нымъ п чистымъ, чтобы войти въ общеніе съ чистымъ духомъ.
Чаще удаляйся въ святилище созианія, замкнись въ предѣлы
атома, чтобы освободиться отъ пространства, времени, мате-
ріи, искушеній, разсѣянія, чтобы уйти отъ своихъ органовъ,
своей ясизни, т. е. чаще умирай и передъ лицомъ этой смерти
испытуй себя, пусть это послужитъ приготовленіемъ къ по-
слѣдней смерти. Тотъ, кто можетъ безъ содроганія предста-
вить себѣ иотерю зрѣнія, глухоту, параличъ, другія болѣзни,
измѣну, нищету, тотъ можетъ безъ страха предстать предъ
лицомъ Высшаго суда и считать себя приготовленнымъ къ
смерти временной или вѣчной. Какъ я далекъ отъ этого, и
какъ сердпе мое далеко отъ этого стоицизма! Но по крайней
мѣрѣ отрѣшиться отъ всего, что можетъ быть у насъ отнято,
все принимать, какъ ссуду и даръ, и держаться толысо не-
погибающаго, вотъ въ чемъ нужно испытать себя. Вѣрить въ
Бога милостиваго, отечески любящаго и воспитывающаго
насъ, который наказываетъ только по необходимости ж ли-
шаетъ съ сожалѣніемъ— такая мысль, или вѣрнѣе такое убѣж-
деніе даетъ мужество и спокойную увѣренность. 0 , какъ мы
нуждаемся въ любви, нѣжности, привязанпости, добротѣ, и
какъ уязвимы мы, сыны Бога, мы, безсмертныя, верховныя
существа! Сильные, какъ міръ, илн слабые, какъ червякъ,
смотря по тому представляемъ ли мы Бога или только са-
михъ себя, опираемся ли мы на Него или остаемся одни.
Точка зрѣнія религіи, религіи активной и нравственной,
духовной и сокровенно-глубокой, одна можетъ дать жизни
все ея достоинство и всю ея силу. Она дѣлаетъ человѣіса
неуязвимымъ и непобѣдимымъ. Землю можно побѣдить только
именемъ неба. В сѣ блага съ избыткомъ даны тому, кто же-
лаетъ только мудрости. Въ безкорыстіи— наиболыпая сила,
и міръ всегда у ногъ того, кого онъ не можетъ соблазнить.
ІІочему? Потому что духъ господствуетъ надь матеріей и міръ
принадлежитъ Богу: яМужайтесь“ , сказалъ одинъ небесный
голосъ, „я побѣдилъ міръ“ .
Господи, дай твою силу слабымъ волею!
6-го ноября 1852 г .— Я понимаю всѣ страсти, потому
что имѣю ихъ всѣхъ въ себѣ. Укротитель дикихъ звѣрей, я
держу ихъ въ клѣткѣ и вожу на сворѣ, но иногда я слышу
ихъ рычаніе. Я задушилъ въ себѣ не одну зарождающуюся
любовь. Почему? Потому что съ пророческимъ. проникнове-
ніемъ нравственнаго предчувсувія я чувствовалъ, что эта лю
бовь менѣе живучаи долговременна, чѣмъ я. Я задушилъ ее въ
 пользу будущей окончательной привязанности. Любовь чувства,
воображенія, чувственности, я понялъ и отвергъ ее, я хо-
тѣлъ любви центральной и глубокой. Я еще вѣрю въ нее.
Я не хочу этяхъ соломенныхъ страстей, ослѣпляющихъ, со-
жигающихъ или высушивающихъ. Я надѣюсь, призываю и
жду великую, святую, сильную и серьезную любовь, которая
живетъ всѣми фибрами и силами души. И если я долженъ
остаться одинъ, я лучше хочу унести съ собой свою надежду
и мечту, чѣмъ уішзить душу неравнымъ союзомъ.
16-го марта 1854 г .— Что сказала мнѣ тихая грусть эгого
озера, его гладкая, матовая, спокойнал поверхность, на ко-
торой горы и облака отражали свое единообразіе и свою
холодную блѣдность? Она сказала мнѣ, что жизнь, лишенная
очарованія, можетъ быть пройдена съ помощыо долга, съ
воспоминаніемъ о небѣ. Въ ясномъ и глубокомъ созерцаніи
я позналъ, что все нреходяіце, что законы жизии непре-
ложны, что меланхолія скрывается подъ поверхностъго вся-
каго бытія, но я узналъ также и ту глубину, которая скры-
вается подъ этпми подвижиыми водами.
21-го апрѣля 1855 г. — Я много читалъ: по этнографіи,
сравнительной анатоміи, космографіи. Я церенесся черсзъ всю
вселениую, отъ высочайшихъ эмпирей до перистальтическихъ
двиясеній атомовъ въ клѣточкѣ. Я растворился въ безконеч-
номъ, освободился мысленно отъ вре.мени и простраиства,
разсматривая созданье, не имѣющее границъ, какъ точку, не
имѣющую измѣренія, и видя въ точкѣ множество солнцъ,
млечныхъ путей, звѣздъ и туманныхъ пятенъ. И со всѣхъ
сторонъ были тайны, чудеса, безграничныя, безчисленныя,
неизмѣримыя. Я чувствовалъ, какъ во мнѣ живетъ эта неиз-
мѣримо-глубокая мысль. Я осязалъ, иснытывалъ, наслаж-
дался, понималъ свое ничтожество и свое необъятное вели-
чіе; я иоцѣловалъ край одежды Бога и принесъ ему благо-
дарность за причастность къ духу и жизни. Бъ такіе моменты
созерцаешь божество, сознаешь свое безсмертіе, нонимаешь,
что вѣчность не слишкомъ велиіса для изученія мыслей Вѣч-
наго и его твореній, поклоняешься ему вь оцѣпенѣніи во-
сторга и страстномъ уничиженіи любви.
23-го мая 1855 года.— Всякая губительная страсть нри-
влекаетъ, какъ пропасть, вызывая въ насъ головокруженіе.
Слабость воли влечетъ за собой слабость головы, и, какъ
бездна, несмотря на весь ея ужасъ, манитъ тогда къ себѣ,
какъ убѣжище. Страшная опасность! Эта пучина въ насъ
самихъ, эта иропасть, отверстая какъ пасть адской змѣи,
которая хочетъ пожрать насъ, это— то, что скрывается въ
глубинѣ нашего существа. Наша свобода плаваетъ всегда на
поверхности этой пустоты, стремящейся каждую минуту по-
глотить ее. Нашъ единственный талисманъ— это сконцентри-
рованная нравственная сила, это совѣсть, неугасимый ого-
некъ, свѣтъ котораго называется долгомъ, а тепло— лгобовью.
Этотъ огонекъ долженъ быть звѣздой нашей жизни, и одинъ
онъ можетъ провести нашъ качагощійся ковчегъ черезъ ве
ликія бурныя воды, можетъ уберечь насъ отъ опасностей
моря, отъ чудовищъ и бурь извергаемыхъ тьмой и потопомъ.
Вѣра въ Бога святаго, милосердаго, отечески любящаго,
есть тотъ божественный лучъ, который зажигаетъ это пламя.
Какъ сильно чувствую я глубокую и страшнуго поэзіго
ужасовъ творенія, откуда вышли всѣ теогоніи, какъ эта ис-
торія слѣпыхъ, ничѣмъ не сдерживаемыхъ силъ дикаго ха-
оса, становится моей жизныо, моей сѵбстанціей, какъ все
освѣщается и становится символомъ великой непреложной
мысли, мысли Бога и вселенной! Какъ очевидио для меня,
осязательно, понятно единство всего! Мнѣ кажется, что я
слышу ту великую мелодію, которую въ безконечныхъ сфе-
рахъ бытія, во всѣхъ условіяхъ пространства п времени, во
всѣхъ созданныхъ формахъ, исполняготъ на лонѣ вѣчной гар-
моніи. Отъ нредѣловъ ада я иоднимаюсь къ царству^ свѣта,
мой полетъ черезъ хаосъ прнводитъ меня ісъ раю. Неоо, адъ,
мірЪ— Все въ насъ самихъ. Человѣкь—это великая бездна.
27-го іголя 1855 года................... Такъ уходить жизнь ко-
леблемая, какъ челнокъ, волнами, справа налѣво, сверху
внизъ, забрызганная горькой водой, запачканная пѣной, то
выбрасываемая на берегь, то опять подхватывдемая капри-
зомъ волны. Таісъ, по крайней мѣрѣ, идетъ жизнь сердца н
страстей, осуждаемая Спинозой и стоиками, нротивополож-
 ная ясной, созерцательной жизнв, всегда одинаковой, какь
свѣтъ звѣздъ, когда человѣкъ живетъ въ мирѣ и смотритъ
на все съ точки зрѣнія вѣчности, противоположная также и
жизни совѣсти, ѵдѣ слышенъ толысо одинъ голосъ Бога и
гдѣ личная воля отказывается отъ себя передъ Его явной
волей.
Я перехожу поочередно къ каждому изъ этихъ трехъ со-
стояній, одинаково мнѣ извѣстныхъ; но именно эта подвиж-
ность лишаетъ меня преимуществъ каждаго изъ нихъ. Мое
сердце терзается сомнѣніями, душа не можетъ уничтожить
иотребностей сердца, а совѣсть смущается и не можетъ бо-
лѣе различить въ хаосѣ противоположныхъ стремленій ни
голоса долга, ни верховной воли. Недостатокъ простой увѣ-
ренности, нерѣшительность изъ недовѣрія къ себѣ, почти
всегда оставляютъ нерѣшеннымъ все, что касается моей лич-
ной жизни. Я боюсь субъективной жизни и отступаю предъ
всѣмъ неожиданнымъ, передъ всякой просьбой или обѣща-
ніемъ, въ которыхъ могу проявить себя; я чувствую страхъ
передъ дѣйствіемъ и хорошо себя чувствую только въ без-
личной, безкорыстной, объективной жизни мысли. Почему
это? Изъ чувства робости. Гдѣ причина этой робости? Въ
чрезвычайномъ развитіи рефлексіи, которая свела почтп къ
нулю самопроизвольность, порывъ, иистинктъ, и черезъ это—
смѣлость и увѣренность. Когда нужно дѣйствовать, я вижу
только поводы къ заблужденію и раскаянію, скрытыя угрозы
и замаскированное горе. Иронія не пощадила меня съ ран-
няго дѣтства, и, чтобы не быть нобѣжденной судьбой, моя
натура, какъ мнѣ кажется, вооружилась силой осторожноети,
чтобы не попасться ни на какую приманку. Эта сила со-
ставляетъ мою слабость. Мнѣ иротнвно быть обманутымъ, въ
особенности же обманутымъ самимъ собой, и я лишаю себя
всего, чтобы не обманываться и не быть обманутымъ. И такъ,
униженіе— вотъ обида, которой я болыпе всего боюсь, и,
слѣдовательно, гордость должна быть наиболѣе укоренив-
шимся ихъ моихъ пороковъ.
Это логично, но это не вѣрно. Мнѣ кажется, что мни-
тельность, неисцѣлимое сомнѣніе по огношенію къ будущему,
чувство справедливости, но не милосердія Бога, однимъ сло-
вомъ, невѣріе— вотъ мое несчастіе и мой грѣхъ. Всякій по-
ступокъ— это залогъ ввѣренный судьбѣ-мстительницѣ: вотъ
инстинктивное вѣрованіе, которое леденитъ насъ; всякій по-
ступокъ— эго залогь, ввѣренный отечески любящему Прови-
деиію: вотъ вѣрованіе, которое насъ успокоиваетъ.
Страданіе кажется мнѣ наказаніемъ. а не милосердіемъ,
вотъ почему я чувствую къ нему тайный страхъ. А такъ
какъ я во всемъ чувствую свою слабость, со всѣхъ сторонъ
доступенъ страданію, я остаюсь ненодвиженъ, подобно бояз-
ливому ребенку, оставленному въ лабораторіи отца, не смѣю-
щему ни до чего коснуться изъ боязни пружинъ, взрыьовъ,
катастроі|>ъ, грозящихъ отовсюду при малѣйшемъ движеніи
его неопытности. Я имѣю довѣріе непосредственно къ Богу
и къ природѣ, но я сомнѣваюсь во всѣхъ средствахъ— дур-
ныхъ и хорошихъ; я чувствую или предчувствую зло нрав-
ственное и физпческое, какъ результатъ заблужденія, ошибки
или грѣха, и мнѣ стыдио страдать.
Но не есть ли въ сущности то, что составляетъ центръ
моей неподвижности, утонченное самолюбіе, чистотой совер-
шенствованія, непримиреніе съ условіями человѣческаго су-
ществованія, молчаливый протестъ противъ мірового норядка?
Это все или ничего: титаническое честолюбіе, бездѣятельное
по чувству отвращенія ко всему, тоска по идеалу, оскорблен-
ное достоинство, уязвленная гордость, которыя отказываются
отъ всего, что имъ кажется ниже ихъ; это— иронія, не отно-
сящаяся серьезно ни къ себѣ, ни къ дѣйствителыюсти, срав-
нивая все съ безконечнымъ, насколько оно доступно созер-
цанію и мечтѣ; это— мысленный протестъ, подчиняющійся
обстоятельствамъ, но не признающій пхъ въ своемъ сердцѣ,
потому что въ нихъ онъ не видитъ божественнаго порядка,
необходимости; можетъ быть, это безкорыстіе, вытекающее
изъ равнодушія, которое не ропщетъ противъ того, что есть,
но не можетъ признать себя удовлетвореннымъ; это слабость,
которая не можетъ побѣдить и не хочетъ быть побѣжденной,
это одиночество обманутой души, которая отказывается отъ
всего, даже отъ надеждъ.
 21-го іюля 1856 г . — М іі 8а ск ипсі Раек вохъ оиять я иочему: они не могутъ соверіпенно завладѣть имъ. Я все еще
дома въ своей городской квартирѣ. Я простился съ друзьями, жду женщины и дѣла, способныхъ захватить мою душу и
съ деревенскими радостями, съ зеленью, съ цвѣтами, съ чув- стать моей цѣлью.
ствомъ довольства. Иочему я ушелъ отъ всего [этого? При- Р готеп ап і раг Іоиі 8ё,]оиг
чина, которую я приводилъ себѣ,— забота о моемъ бѣдномъ Ье йеиіі дие іи еёіез,
больномъ дядѣ. Но, на самомъ дѣлѣ, нѣтъ ли тутъ другихъ РзуеЬё—раріііоп, ші ,]оиг
причинъ? Я думаю, что еефДЭто боязнь быть нескромнымъ, Риівзез Іи ігоиѵег Іапюиг
слишкомъ злоупотребляя обязательствами двухъ, трехъ дру- Еі регйге іез аііез! *)
жескихъ семей, которыя окружаютъ меня такой предупреди-
Я не отдалъ своего сердца, отсюда безпокойство моего
тельностью и которымъ я ничѣмъ не могу отплатить. Это мои
духа. Я не хочу отдать его тому, что не можетъ наполнить
книги, которыя зовутъ меня. Это желаніе наединѣ побесѣ-
его, отсюда мой инстинктъ, безжалостно отрывнющій меня
довать съ собой. Но все это, я думаю, не имѣло бы ника-
отъ всего, что привлекаетъ меня, но не нривязываетъ окон-
кого значенія безъ другого инстинкта— инстинкта вѣчнаго
чательно. Моя подвижность, по виѣшнему виду непостоянство
жида, вырывающаго у меня чашу, до которой лишь косну-
въ сущности есть стремленіе, надежда, желаніе и забота
лись мои губы, воспрещающаго всякое продолжительное на-
это болѣзнь идеала.
слажденіе и говорящаго: Иди! иди! Не усыпляй себя, не
.Вопросъ между идеаломъ и здравымъ смысломъ всегда
привязывайся, не останавливайся! Это безпокойное чувство
остается нерѣшеннымъ: одинъ не на шагъ не отступаетъ отъ
не есть потребность перемѣны, скорѣе это— страхъ передъ
своихъ требованій, другой приспособляется къ подходящему
тѣмъ, что я люблю; сомнѣніе въ томъ, что радуетъ меня,
и къ дѣйствительности. Но бракъ по здравому смыслу, со
это болѣзненная тревога счастья. Какая особенная натура
скидкою въ цѣнѣ, развѣ это не профанація? Съ другой сто-
и какая странная склонность! Не смѣть наслаждаться наивно,
роны, идеалъ, который мѣшаетъ полнотѣ жизни, который въ
просто, безъ рефлексіи, и выходить изъ за стола раньше изъ
зародышѣ разрушаетъ семыо, развѣ такой идеалъ не поро-
боязни, чтобы пиршество не кончилось. Противорѣчіе и
ченъ? И не входитъ ли въ него много гордости, непримире-
тайна! Не употреблять изъ боязни, злоупотребить; считать
нія съ судьбой? (Полдень). Мечталъ, склонившись головой
нужнымъ уйти не потому, что чувствуешь себя вполнѣ удов-
на руки— о чемъ? 0 счастьѣ. Мнѣ казалось, что я грезилъ
летвореннымъ, но чтобы долго не останавливаться. Да, я все
на любящей груди Бога. Да будетъ воля Его!
тотъ же, то же существо, блуждающее безъ надобности, до-
19-го іюля 1858 года— Сегодня тоска по счастыо и при-
бровольный изгнанникъ, вѣчный путешественникъ, который,
зывы воспоминанія совершенно смутили мое душевное спо-
будучи гонимъ внутреннимъ голосомъ, нигдѣ не устраивается,
койствіе. Мое прежнее я, мои мечты въ Германіи, порывы
ничего не пріобрѣтаетъ, нигдѣ не обработываетъ земли, но
сердца, стремленія души пробудились съ неожиданной силой.
проходитъ, смотритъ, разбиваетъ палатку и уходитъ. ІІричина
Страхъ передъ мыслыо, что жизнь моя не удалась, что я по-
этого безпокойства, не есть ли извѣстная пустота? Непре-
давилъ въ себѣ свою истинную природу, заживо похоронилъ
станное преслѣдованіе чего-то недостающаго мнѣ? Стремленіе
себя, заставилъ меня содрогнуться. Жажда неизвѣстнаго,
къ истинному миру и къ болѣе полиому удовлетворенію? Со-
любовь къ жизни, влеченіе къ голубымъ сводамъ безконеч-
сѣди, друзья, родные, я люблю всѣхъ ихъ, и нривязанности
эти не оставляютъ никакой пустоты, когда я иахожусь среди * ) Т ы носи ш ь с ъ собой п о всю д у св о ю т а й я у ю п е ч а я ь , П с и х е я — б абочк а,
нихъ. И однако, они ие наполняютъ моего сердца, и вотъ и діій Б о г ъ , ч то б ы о д и аж д ы т ы н аш д а лю бовь и потѳряла к р ы л ь я .

наго и къ чудеснымъ мірамъ неисновѣдимаго, болѣзненное-
опьяненіе идеаломъ вовлекли меня въ такой внутренній водо-
воротъ, котораго я не могу описать. Есть ли это предупреж-
деніе? наказаніе? искушеніе? тайный протестъ? страстный
бунтъ неудовлетвореннаго сердца? агонія сіастья? Предсмерт-
ный страхъ надежды, не иримиряющейся со смертыо?
И что подняло эту бурю? Простое чтеніе— ііервый номеръ
„Веѵие О егш апі^иеи. Статьи Дольфуса, Ренана, Литре,
Монтегю, Таландье, наведя меня на нѣсколько старыхъ лю-
бимыхъ мыслей, заставили забыть десять потерянныхъ лѣтъ
и напомнили мою университетскую жизнь. У меня являлось
искушеніе бросить весь этотъ женевскій хламъ и уйти, съ
палкой въ рукахъ, быть лишеннымъ всего, но быть живымъ,
молодымъ, восторженнымъ, полнымъ огня и вѣры.
Мечталъ, сидя одинъ у окна, послѣ десяти часовъ вечера,
между тѣмъ какъ среди облаковъ зажигались звѣзды и огоньки
У сосѣдей потухали въ окрестныхъ домахъ одинъ за другимъ.
0 чемъ мечталъ? 0 разгадісѣ этой трагикомедіи, которую мы
всѣ разыгрываемъ. Увы! Увы! Я былъ такъ-же меланхоличенъ,
какъ Эклезіастъ. Сто лѣтъ казались мнѣ сномъ, жизнь—
однимъ дыханіемъ и все—ничтожествомъ. Сколько мученій
для духа, и все для того, чтобы умереть черезъ нѣсколько
минутъ. Чѣмъ жить и для чего.
«Ье Іетрз п’езІ гіен роиг Ійте, эпГапІ, іа уіе езЬрІеіпе,
Е і се доиг ѵаиі сепі апз з^іі іе 1'аіі ігоиѵег Біеи» *).
. ...ІІоставить себѣ цѣль, надѣяться, бороться,— мнѣ ка-
жется все болѣе невозможнымъ и страннымъ. Когда мнѣ было
20 лѣтъ, мой духъ былъ любознателенъ, эластиченъ,вездѣ-
сущъ; въ тридцагь семь лѣть у меня нѣтъ ни воли,ни же-
ланія, ни таланта; весъ фейерверкъ моей молодости обратился
въ горсточку золы.
14-го іюля 1859 ,г .— Я только что неречелъ Фауста. Увы!.
Каждый годъ я бываю охваченъ этой тревожной жизныо и
этимъ мрачнымъ образомъ. Это тотъ родъ тоски, къ которому
* ) В р е м я — н и ч то д л я душ и , д и т я , т в о я ж и зн ь п одна
И э т о т ъ д е и ь с т о и т ъ с т а л ѣ т ъ , есди о н ъ дал ъ т с о ѣ н ай ти Б о га.
я тяготѣю, и въ этой поэмѣ я встрѣчаю все болыпе словъ,
идущихъ мнѣ прямо къ сердцу. Типъ безсмертный, зловред-
ный и проклятый! Призракъ моей совѣсти, страшное видѣ-
ніе моихъ мукъ, образъ непрестанной борьбы души, не на-
шедшей своей пищи, своего мира, своей вѣры, не есть-ли
ты примѣръ жизни, пожирающей себя, потому что она не
нашла своего Бога и въ своемъ блужданіи среди міровъ вле-
четъ съ собой, какъ комета, неугасимое пламя желанія и
пытку неисцѣлимаго разочарованія? И я также прихожу къ
отрицанію и содрогаюсь на краю великихъ безднъ моего вну-
тренняго существа, охваченный тоской но неизвѣстномъ, му-
чимый жаждой безконечнаго, поверженный передъ неисповѣ-
димымъ. И я также испытываю иногда эти минуты скрытой
ярости жизни, отчаянные порывы къ счастыо, но гораздо
чаще нолное изнеможеніе и безмолвное отчаяніе. Гдѣ при-
чина всего этого? Въ сомнѣніи, въ мысли. въ себѣ самомъ,
въ людяхъ и въ жизни, въ сомнѣніи, которое обезсиливаетъ
волю и отнимаетъ силу, заставляетъ забывать Бога, прене-
брегать молитвой, долгомъ, въ сомнѣніи тревожномъ и ра-
стлѣвающемъ, которое дѣлаетъ жизнь невозможной и издѣ-
вается надъ каждой надеждой.
9-го августа 1859 г. — Нрирода забывчива, а люди почти
еще болѣе забывчивы; и если только человѣкъ поддается
самъ, то забвеніе скоро облекаетъ его своимъ покровомъ,
какъ саваномъ. В ъ этомъ быстромъ и неумолимомъ изліяніи
всеміриой жизни, которая разливается, выходитъ изъ бере-
говъ, поглощаетъ отдѣльныя существа, стираетъ наше суще-
ствованіе, уничтожаетъ память о насъ, есть удручающая
меланхолія. Родиться, посуетиться и исчезнутъ — вотъ вся
эфемерная драма человѣческой жизни. Если исключить нѣ-
сколько сердецъ, а иногда даже не исключая ни одного,
память о насъ проходитъ, какъ волна по водѣ, какъ вѣте-
рокъ по воздуху. Если ничто не безсмертно въ насъ, какъ
личтожна эта жизнь! Какъ сновидѣнія, которое дрожнтъ и
исчезаетъ при первыхъ лучахъ зари, все мое прошедшее,
все мое настоящее растворяются во мнѣ, отдѣляются ить
моего сознанія, когда оно сосредоточивается въ самомъ мнѣ.
22 отры вки и зъ дневни кА .
Я чувствую себя тогда пустымъ, безъ всякаго содержанія,
какъ выздаравливающій, кохорый ничего не помнитъ. Мои
путешествія, чтеніе, занятія, планы, надежды, все исчезаетъ.
изъ моей мысли. Всѣ мои мысли оставляютъ меня, какъ ски-
нутый плащъ, какъ оболочки личинки. Я чувствую, какъ я
линяю, или вѣрнѣе—вхожу въ свою первоначальную форму;
я присутствую при собственномъ разоблаченіи. Я забываю
еще больше, чѣмъ меня чабываютъ. Я тихо вхожу въ гробъ
еще при жизни. Я какъ будто испытываю невыразимый миръ
уничтоженія и туманное спокойсгвіе Нирваны; я чувствую,
какъ передо мной и во мнѣ проходитъ быстрая рѣка вре-
мени, какъ скользятъ неосязаемыя тѣни жизни. и я чувствую
все это съ каталептическимъ спокойствіемъ.
Я понимаю будистское сладострастіе Судзи, турецкій
кейфъ, экстазъ восточныхъ народовъ. И однако, я чувствую,
что это сладострастіе смертоносно, что оно, какь употребле-
ніе гашиша и оніума, — медленное самоубійство, что оно,
впрочемъ, ничтожно передъ радостью энергіи, передъ пре-
лестью любвн, нредъ красотой эитузіазма, иередъ святымъ
наслажденіемъ исполненнаго долга.
5-го мая 1860 г . — Старѣть труднѣе, чѣмъ умирать, по-
тому что легче отказаться однажды и разомъ отъ какого-нн-
будь блага, чѣмъ возобновлять жертву ежедиевно и во всѣхъ
мелочахъ. Переносить упадокъ своихъ силъ, примиряться съ
ослабѣваніемъ, есть добродѣтель болѣе рѣдкая и болѣе горь-
кая, чѣмъ пренебреженіе къ смерти. Есть ореолъ въ траги-
ческой и преждевременной смерти, но въ увеличивающейся
дряхлости— одно только долгое горе. Но приглядимся лучше:
старость, примирившаяся и религіозная, кажется тогда бо-
лѣе трогательной, чѣмъ героическій пылъ молодыхъ лѣтъ.
Зрѣлость души стоитъ больше, чѣмъ блескъ способностей и
избытокъ силъ, и вѣчное въ насъ должно воспользоваться
всѣми опустошеніями, произведенными временемъ. Эта мысль
утѣшаетъ.
22-го мая 1860 г . — Во мнѣ скрывавается упорное жела-
ніе не проявлять своего настоящаго чувства, говорить только
то, что можетъ нравиться, отдаваться настоящему моменту,—
отрывки изъ ДН ЕІШ И К А .
глуная сдерясанность, которую я всегда наблюдалъ въ себѣ
съ грустью. Мое сердце никогда не осмѣливается говорить
серьезно изъ стыда и изъ боязни не найти для выраженія
подходящаго оттѣнка. Я всегда шучу съ переживаемымъ мо-
ментомъ, и мое чувство ретроспективно. Моей непокорной
натурѣ противно признавать торжественность переживае-
мой минуты; ироническій инстпнктъ, происходящій отъ
моей робоети, заставляетъ меня всегда только слегка касаться
того, чѣмъ я обладаю, подъ предлогомъ чего-то другаго, и
другого времени. Боязнь увлеченія и сомнѣнія въ себѣ са-
момъ преслѣдуютъ меня даже въ чувствѣ умиленія, и по ка-
кой-то ненобѣдимой гордости я не могу рѣшиться сказать
ни одному моменту: остановись! располагай мной, будь вели-
чайшимъ моментомъ! Выйди изъ монотоннаго фона вѣчности
н отмѣть единственную точку въ моей жизни.
12-го сентября 1861 г . — Великое противорѣчіе моего су-
щества— это мысль, которая хочетъ забыться н сердце, ко-
торое хочетъ жить въ людяхъ. Единство контраста заклю-
чается въ потребности отдаться чему-либо, не хотѣть и не
жпть болѣе для себя, обезпечиться, обратиться въ любовь
н созерцаніе. То, чего мнѣ недостаетъ, это— характеръ, воля,
индпвидуальность. Но какъ всегда, внѣшность какъ разъ про-
тивоположна дѣйствительности, и моя проявляющаяся жизнь
обратна истиннымъ стремленіямъ. Я , чье существо, мысль и
сердце жаждутъ быть поглощеннымидѣйствительностыо, ближ-
нимъ, природой и Богомъ, котораго одиночество съѣдаетъ и
разрушаетъ, я замыкаюсь въ этомъ одиночествѣ и ісажусь до-
вольнымъ и удовлетвореннымъ, только оставаясь съ самимъ
собой. Гордость и стыдливость души, робость сердца заста-
внли меня изнасиловать всѣ свои инстиикты, совершенио из-
вратить свою жизнь. Я не удивляюсь своей непроницаемости
для другихъ: я всегда избѣгалъ всего, что нравилось мнѣ, и
отнорачивался отъ того, что втайнѣ привлекало меня.
Беих іизііпсіз зопі еп шоіз: ѵегііце еі йёгаізоп;
І'аі 1‘еЙгоі йи ЬопЬеиг еі 1а зоіГ (1и роізоп *).
*) В о мнѣ два ипстинкта: бвзуміѳ и помѣшательство;
Я боюсь счистыі и ж аж ду яда.
 Это Немезида, которая не хочетъ иереносить жизнь, это
инстинктъ смерти, который постоянно работаетъ надъ разру-
шеніемъ того, что хочетъ жить, что принимаетъ какую-ни-
будь форму, что существуетъ; это страсть ісъ разрушенію,
стремленіе къ самоубійству, которое отожествляется съ ин-
стинктомъ сохраненія. Эта антипатія къ тому, что могло-бы
принестп добро, къ исцѣляющему средству и спасительной
пищѣ, не есть-ли варіантъ антипатіи къ нравственному свѣту,
къ возрождающей истинѣ. Не создаетъ-ли грѣхъ также жажду
смерти, усилнвающееся стремленіе къ тому, что причиняегь
зло? Отчаяніе было моимъ грѣхомъ. Отчаяніе есть невѣріе.
Увеличивающаяся слабость была послѣдствіемъ его, и начало
смерти росло вмѣстѣ съ вліяніемъ князя тьмы. Моя воля,
отказавшись отъ своихъ правъ, уступила скипетръ инстинк-
тамъ, и, что хуже всего, при извращеніи прекраснаго лю
бовь къ идеалу и нѣжное безкорыстіе обратились въ отвра-
щеніе къ надеждѣ и въ жажду уничтоженія. Мой крестъ—
это дѣятельность.
18-го мая 1862 г . — Вериувшись домой часъ тому назадъ
я спѣлъ въ своей уединенной комнатѣ всѣ пѣсни, какія
только существуютъ на свѣтѣ. Откуда берется у меня эта
веселость? Я обязанъ его нѣсколькимъ часамъ проведеннымъ
въ добромъ простомъ обществѣ и общему пріятному впечат-
лѣнію. Я любилъ все вокругъ себя, и моя симпатія была
возвращена мнѣ. Я поднялъ на ноги все въ домѣ нашихъ
друзей,— родителей, гостей, дѣтей; я смѣялся, игралъ, бѣ-
галъ; я опять вернулся къ дѣтской простотѣ, къ наивной и
первобытной радости, которая такъ благотворна. Я чувство-
валъ непреодолимое и всенобѣждающее вліяніе доброты. Она
увеличиваетъ количество жизни, какъ роса увеличиваетъ ко-
личество цвѣтовъ.
Я чувствую въ себѣ еще сокровища душевной чистоты и
самоотверженной любви для того времени, когда жизнь
вдвоемъ и чувство отца потребуютъ ихъ. Я не имѣю ника-
кого свѣтскаго честолюбія, только семейная жизнь и жизнь
мысли улыбаются мнѣ. Любить и мыслить—вотъ мои един-
ственныя сильиыя и незаглушимыя потребносги. Вмѣстѣ съ
умомъ утонченнымь, гибкимъ, сложнымъ и измѣнчивымъ, какъ
хамелеонъ, у меня дѣтское сердце; я люблю только совер-
шенство или шутку, двѣ противоположныя крайности. Истин-
иые художники, истинные философы, истинно религіозныо
люди нримиряются или съ простотой совсѣмъ маленькихь
дѣтей, или съ величіемъ шедевровъ, т. е. съ чистой приро-
дой или чистымъ идеаломъ. И я при всей своей бѣдности
чувствую также. Всяісая середина вызываетъ во мнѣ улыбку.
Приходится примиряться, но мой вкусъ ищегь другого. ІІо-
ловинчатость науки, таланта, чувства, изящества. достоин-
ства— вотъ свѣтъ, и чѣмъ другимъ, можетъ быть этотъ свѣтъ,
какъ только школой терпѣнія и кротости? Но для доброты у
меня нѣтъ ни критики, ни сопротивленія, ни сдержанности:
я прощаю ей все, потому что она должна идти впереди
всого. Я алчу и жажду простой доброты, потому что на-
смѣшка, подозрѣніе, злоба, ревность, горечь, смѣлыя суж-
денія, язвительность захватываютъ теперь все больше мѣста
и вызываютъ въ обществѣ войну всѣхъ противъ всѣхъ, авъ
частной жизни— безжизненность пустыни.
*
* *
Не презирай своего положенія— вѣдь и здѣсь нужно дѣй-
ствовать, страдать и побѣждать. На всякой точкѣ земного
шара мы одинаково близки къ небу и къ безконечному.
18-го сентября 1864 года. —Уваженіе къ личности и
справедливость тѣсно связаны. Тотъ, кто ие уважаетъ ничего,
ставитъсебя выше всего. Всякое общество ноборниковъ равенства
представляетъ муравейникъ маленькихъ тирановъ. И демо-
і:ратія, если хорошо разобрать, есть только добыча, брошен-
ная честолюбивымъ эгоистамъ, для которыхъ нѣтъ другой
мѣры, кромѣ ариѳметики и иногда пороха. Скажемъ лучгие.
Каждый режимъ скрываетъ свою внутреннюю угрозу и е.му
свойственную опасность. Какъ бы то ни было, демократія—
законная наслѣдница монархіи и аристократіи. Но ея скры-
тый недугъ, порокъ нрисущій ей,— ослабѣваніе чузства долга,
замѣна его завистью, гордостью, независимостыо, однимъ сло-
вомъ, отсутствіе повиновенія, вызванное ложныиъ ионима-
ніемъ равенства.
 чхо одновременно сущесхвуехъ въ идеѣ. Глазъ не видихь
Если демократія есть только систематическое униженіе
сразу всей сферы, хохя сфера сущесхвуехъ вся въ ея цѣломъ,
законнаго и заелуженнаго иревосходства, ревнивое обезглав-
поэхому нужно, чтобы или сфера обернулась передъ наблю-
леніе истиннаго достоинства, она отожествляется съ демаго-
дающимъ глазомъ, или чхобы глазъ обошелъ вокругъ наблю-
гіей. Но будущность имѣетъ только то, что снраведливо, и де-
даемой сферы. В ъ первомъ случаѣ эхо— міръ, разверхываю-
мократія, схавъ несправедливой, неминуемо должна ногибнуть.
щійся, или холько видимо разверхывающійся, во времени;
Покровнтельство всѣмъ елабымъ, охраненіе всѣхъ нравь,
во второмъ случаѣ это— иаша мысль, аналпзирующая и вновь
почестп, воздаваемын по заслугамъ, употребленіе всѣхъ спо-
соединяющая. Для высшей мысли нѣтъ времени: хо. чхо бу-
собиостей, — эти нринцниы справедливаго государственнаго
дехъ, есхь. Время и просхрансгво эхо крошки безконечности,
строя въ одно и то-же время уважаютъ равенство въ нравѣ
назначенныя для пользованія конечными существами. Богъ
и неравенство въ дѣйствительностп, нотому что они имѣють
допускаетъ ихъ, чтобы не быть одному.
дѣло съ индивидуальной дѣятельностыо, съ произвольной и
ІІри такомъ объясненіи допустпмо и понятно твореніе.
свободной энергіей, съ дѣйствительнымъ человѣкомъ, а не <:ъ
Прибавпмъ, что это есхь также лѣстница Іакова съ ея без-
отвлеченной формулой.
численными ступенями, ію которымъ твореніе поднпмается къ
Абстрактные принципы даютъ результатъ, обратный тому,
Творцѵ, участвуетъ въ бытіи, вкушаетъ жизни, провиднп.
ісъ когорому они стремятся. Такпмъ образомъ брахство ири-
ябсолютное и можетъ преклоняться предъ неизмѣримой хай-
водигь къ террору, равенство— къ неуваженію личности.—
нпй безконечнаго божесхва. Въ этомъ— другая сторона во-
Улучшите человѣка, сдѣлайте его болѣе справедливымъ, Гіо-
проса. Наша жизнь— ничто, это правда, но наша жизнь бо-
лѣе нравственнымъ, болѣе смиреннымъ, болѣе чистымъ, эхо—
жественна. Одпо дуновеніе природы уничтожаетъ насъ, но
одинехвенная реформа, ісохорая не имѣехъ никакого охноси-
мы превосходимъ природу, проникая за предѣлы ея чудесной
хельнаго неудобсхва. Учрежденія имѣюхъ холько ху цѣну,
фннтасмагоріи, до неизмѣннаго п вѣчнаго. Уйти путемъ внут-
какуго имѣетъ человѣкъ, нрпмѣняіощій ихъ.
ренняго экстаза отъ водоворота времени, увидѣть себя зиЬ
16-го ноября 1864 года.— Узналъ о смерхи***. Воля и
вресіе аеіеп іі, воть лозунгь всѣхь великихъ религій высшихъ
сознаніе сохранялись до кровоизліянія въ мозговой облочкѣ,
расъ; и эта нсихологическая возможность есть основаніе ве-
кохорымъ все закончилось.
лнкихъ надеждъ. Душа можетъ быть безсмертной, такъ какъ
ГІузырекъ воздуха, капля воды, и человѣкъ разсхраивается,
она способна возвыситься до того, что не рождается и не
машина его разрушаехся, мысль уннчхожаехся, мірь исче-
умираетъ, что существуетъ, какъ сущность, необходимо, не-
заетъ, какъ ухренній сонъ. На какой паухинкѣ висихъ наше
измѣняемо, однимъ словомъ, до Бога.
иіідивидуальное быхіе. Бренность, обманчивая видимосхь, ни-
* * *
чхо. Если-бы у насъ ие было нашей снособносхи разсѣевахься
Какъ всѣ рѣки ириводяхъ къ океану, хакъ все на свѣтѣ
и силы забвенія, вся феерія, увлекающая и окружающая
нриводитъ къ печали. И развѣ могло бы быть иначе въ мірѣ,
насъ, показалась бы намъ только солнечнымъ спекхромъ,
гдѣ ничто не прочно, гдѣ все, чхо мы любили, любимъ или
блеснувшимъ въ темнохѣ, обманчпвымъ видѣніемъ, преходя-
будемъ любить, должно умереть? И такъ, не есть ли смерть
щею галлюцинаціей. ІІоявился, исчезъ— вохъ исторія и че-
хайна жизни? Вблизи или вдали, печаль окружаехъ душу,
ловѣка, и міра, п инфузоріи.
сосредоточившуюся въ себѣ, какъ тьма окружаетъ вселенную.
Время есхь высшая иллюзія. Эхо холько внухренняя призма, * *
посредствомъ кохорой мы разлагаемъ сущесхво и жизнь, хохъ *
11-го апрѣля 1805 года. — Попробовалъ ыримѣрить свѣт-
способъ, но кохорому мы послѣдовательно наблюдаемъ хо,
ло-сѣрый пледъ, которымъ хотятъ замѣнить мой горный плащъ.
Старый слуга, сонровождавшій меня втеченіе десяти лѣтъ во
всѣхъ моихъ экскурсіихъ, вызывающій столько прелестныхъ
н поэтическихъ воспоминаній, мнѣ болыпе нравится, чѣмъ
его блестящій нреемникъ, хотя онъ и предложенъ мнѣ дру-
жеской рукой. Но развѣ что-нибудь можетъ замѣнить прош-
лое? И свидѣтели нашей жизни, хотя и неживые, развѣ они
не имѣютъ для насъ своего языка? Гліонъ, Вилларсъ, Албис-
бруненъ, Риги, Шамоссеръ и столько другихъ мѣстъ оста-
вили часть себя сампхъ въ нитяхъ этой ткани, которая со-
ставляетъ часть біографіи моей души. Къ тому же пледъ—
единственное рыцарское одѣяніе совремеинаго путешествен-
ника, единствениое, которое можетъ быть полезнымъ другимъ
и оказывать дамамъ разиообразнѣйшія услуги. Сколько разъ
мой пледъ служилъ имь подушкой, нлаіцемъ, ковромъ на сы-
рой травѣ альпійскихъ склоиовъ и на жесткихъ скалахъ,
защитой отъ свѣжей тѣии сосновыхъ деревьевъ, сколько разъ
онъ былъ имъ нолезенъ во время напіихъ горныхъ экскурсій!
Сколько милыхъ улыбокъ заслужилъ онъ мнѣ! Все въ немъ,
даже эти оборванные клочья, дорого мнѣ, потому что его
раны— это эпизоды, его рубцн— это почетныя нашивки.
Это орѣшникъ нодъ Яманомъ, это ремень во Фрональпѣ,
это терновый кустъ въ Шарнексѣ нанесли ему эти раны; и
каждый разъ иголки фей иснравляли всѣ эти поврежденія.
Мои ѵіеих тапіеаи, (]ие ѵоиз гетегсіе *),
Саг с^езі й ѵопз чпе ]е сіоіз сез ріаізігз.
А развѣ онъ не былъ для меня другомъ въ минуту стра-
данья, товарищемъ въ счастьи и въ несчастьи? Онъ наноми-
наетъ мнѣ ту тунику центавра, которую можно было сшіть
толысо съ мясомъ и кровыо ея господина. Я неохотно раз-
станусь съ нимъ изъ сожалѣнія къ своей исчезнувшей моло-
дости и изъ благодарности къ судьбѣ. Эти лохмотъя сотканы
изъ алыіійскихъ впечатлѣній и изъ дружескихъ привязанно-
стей. И они поютъ на свой ладъ:
*) Мой старый плащъ, какъ я благодарю тѳбя,
Вѣдь тебѣ я обязанъ втими радостями!
Раиѵге Ьопяпеі, Яепгз ац)оііг<1'Ьиі ‘апёез *).
И эта меланхолическая пѣсенка одна изъ тѣхъ, которыя
волнуютъ сердце, а уши профана не понимаютъ ея и не
слыгпатъ. Точно ударъ стилета поражаютъ слова: „ты былъ!“
когда ихъ смыслъ становится для насъ ноложительно ясеніі.
Тогда начииаешь чувствовать, какъ ностепенио уходишь въ
могилу. Названіе „прошедшее время“ звучитъ, какъ нохорон-
і і ы й звонъ по нашимъ иллюзіямъ, по насъ самимъ. То, что
прошло— прошло. Сѣдые волосы не станутъ черными локо-
нами; силы, способности, всѣ радости молодости угили вмѣстѣ
съ прекрасными днями.
Ріиз <і‘ашоиг, рагіапі ріиз (іе іоіе **).
Какъ мучителыю старѣть, когда чувствуешь, что жизнь
не удалась, что не имѣешь ни вѣнка мужества, ни вѣнка
отеческой радости. Какъ печально чувствовать ослабѣваніе
мысли прежде, чѣмъ сдѣлалъ свое дѣло, и видѣть упадокъ
своего тѣла до его возрожденія въ тѣхъ, которые должны за-
крыть намъ глаза и почитать наше имя. Какъ поражаетъ
насъ трагическая торжественность жизни, когда однажды
угромъ, нри иашемъ пробужденіи, мы слышимъ мрачныя
слова: слишкомъ поздио! Стрѣлка прошла свой кругъ, время
ушло! Ты мечталъ, спалъ, предавался забвенію, тѣмъ хуже!
Каждый награждаетъ или наказываетъ самъ себя. Кому и на
кого пожалуешься ты? Увы!
•21-го апрѣля 1865 года. — Утро опьяияющее своей кра-
сотой, свѣжее, какъ сердце въ шестнадцать лѣтъ, и увѣи-
чанное цвѣтами, каісь иевѣста. Поэзія молодости, невинносги
и любви наполнила мою дугпу. Все ласкало мои взоры и го-
ворило моему воображенію, даже этотъ легкій туманъ, блуж-
давшій въ глубииѣ долпнъ, образъ стыдлпвостн, скрывающій
красоту и облекающій тайиой завѣтныя дѣвичьи думы. Брач-
ный и религіозный деиь. Звонъ къ заутренѣ, доносившійся
изъ далекой деревни чудесио гармонировалъ съ гимномъ прн-
роды. Молитесь, говорилъ оиъ, обожайте, любите милосер-
*) Бѣдный букѳтъ, цвѣты , теперь у:ке вавядшіе-
**) Нѣтъ йияЬе любші, іі нѣтъ рпдостн.
 О ТРЫ ВКИ И ЗЪ Д Н БВН И К А . 31
30 І/ГРЫ ВК И ИЗЪ Д Н ВВН И К А .

евоей искренности не сказалъ мнѣ никогда ни одной похвалы

даго Господа! Это были звуки Гайдна, дѣтская веселость,
за мои литературные труды. Такъ какъ я люблю и уважаю
сіяющая, райская радость, гдѣ еще не видно ни зла, ни
его, то и не чувствую обиды. Я не вношу сюда самолюбія,
страданія, простодушное и святое восхищеніе Евы въ нер-
и однако мнѣ была-бы дорога похвала такого неподісупнаго
вый день ея пробужденія въ рождающсмся мірѣ. Какъ ире-
друга. Печально чувствовать это молчаливое неодобреніе. Я
красно чувство удивленія и восхищенія! Это хлѣбъ ангеловъ
хочу попытаться удовлетворить его и подумать о книгѣі* ко-
вѣчная пища херувимовъ п серафимовъ.
торая могла-бы доставить удовольствіе ему и ІПереру.
Я еще ни разу не наслаждался такимъ чистымъ, живо-
11-го января, 1867 года.—Я слышу ясно, какъ падаютъ
творнымъ, эфирнымь воздухомъ, хотя вотъ уже иять дней,
капли моей жизни въ зіяющую пропасть вѣчности. Я чув
какъ я здѣсь. Уже одно то, что дышешь, здѣсь доставляетъ
ствую, какъ бѣгутъ мои дни на встрѣчу смерти. В сѣ тѣ не-
блаженство. Понимаешь прелесть жизни птицы, чувство осво-
дѣли, мѣсяцы, годы, которые мнѣ остается наслаждаться сол-
божденія отъ тяжести, свѣтлую и воздушную жизнь, которая
нечнымъ свѣтомъ, мнѣ кажутся не долѣе одной ночи, лѣтней
носится въ голубомъ пространствѣ и на крыльяхъ своихъ до-
ночи, которую нельзя даже считать, такъ скоро она про-
стигаетъ всѣхъ горизонтовъ. Нужно имѣть много воздуха подъ
собой, чтобы узнать это внутреннее освобожденіе и эту лег- ходитъ.
Смерть! Безмолвіе! Бездна! Страшныя тайны для суще-
кость существованія. Каждый элементъ имѣетъ свою поэзію;
ства, стремящагося къ безсмертію, счастью, совершенство-
но поэзія воздуха— свобода. Однако, мечтатель, къ работѣ.
ванію! Гдѣ буду я завтра, черезъ нѣкоторое время, когда
20-го сентября, 1866 года. — Я боюсь, что мои друзья.
перестану дышать? Гдѣ будуть тѣ, кого я люблю? Кудаидемъ
мои старинные и лучшіе друзья, недовольны мной. Они на-
мы? Что мы такое? Вѣчные вопросы всегда передъ нами
ходятъ, что я ничего не дѣлаю, что я обманываю ихъ ожи-
во всей ихъ неумолимой торжественности. Тайны со всѣхъ
данія и нхъ надежды. И я также недоволенъ собой. То, что
сторонъ! Готовъ вѣрить во всякую звѣздочку въ этой тьмѣ
могло-бы сдѣлаться нредметомъ моей душевной гордости, ка-
жется мнѣ недостуинымъ, невозможнымъ, и я ограничиваюсь неизвѣстности...
Нужды нѣтъ! Пусть только міръ будетъ твореніемъ блага
пустякомъ, шуткой, забавой. У меня все также мало надежды,
и сознаніе долга не обманываетъ насъ. Давать счастье, дѣ-
вѣры, энергіи, рѣшительности. Я колеблюсь только между
лать добро— вотъ нашъ законъ, напгь якорь спасенія, нашъ
отчаянной меланхоліей и добродушнымъ квіетизмомъ. И од-
маякъ, причина нашего бытія. Всѣ религіи могутъ пасть;
наісо, я читаю, говорю, учу, пишу. Правда, я дѣлаю все
пока существуетъ эта религія, у насъ есть еще идеалъ и
это, какъ лунатикъ. Наклонность къ буддизму притупляетъ
снособность располагать собой, разрушаегь силѵ воли; недо- жизнь стоитъ труда.
Религія любви, безкорыстія, самоотверженія, будетъ воз-
вѣріе къ себѣ убиваетъ желаніе, и я постоянно возвращаюсь
вышать человѣка, пока алтари его не будутъ иовержены; но
къ внутреннему скептицизму. Я люблю только серьезное и не
могу отнестись серьезно ни къ обстоятельствамъ своей жизни, никто не можетъ ихъ разрушить для тебя, пока ты чувствуешь
ни къ самому себѣ; я унижаю и осмѣиваю себя самого, свои себя способнымъ любить.
8-го марта, 1868 года.— Госпожа *** оставила меня пить
способности, свои стремленія. Я постоянно чувсгвую жалость
къ себѣ во имя всего, что прекрасно, что вызываетъ удив- чай вмѣстѣ съ тремя молодыми особами, ея подругами, ка-
лѳніе. Однимъ словомъ, я постоянно ношѵ вь себѣ разруши- жется тремя сестрами. Двѣ младшія чрезвычайно красивы—
теля самого себя, — вотъ что отнимаетъ у меня всякій ио- и брюнетка, и блондинка. Эти свѣжія лица, на которыхъ
рывгь. — ІІровелъ вечеръ съ Карломъ Геймомъ, который по играла улыбка молодости, ласкали мои взоры. Какь это эсте-
 тическое возбужденіе благотворно для литератора; оно поло-
жительно возстановляетъ его. При моей чувствительности,
впечатлительности, воспріимчивости близость здоровья, кра-
соты, ума, добродѣтели, имѣетъ на все мое существо сильное
вліяніе, и обратно: на меня такъ-же сильно дѣйствуетъ при-
сутствіе неудавшихся жизней и больныхъ душъ. Госіюжа ***
говорила, что я долженъ быть въ высшей стенени женстве-
ненъ въ моихъ чувствахъ. Причина этого— симпатизирующая
отзывчивость. Если-бы я только хотѣлъ, то могъ-бы обладать
волшебнымъ ясновидѣніемъ сомнамбулизма и могъ-бы вызвать
въ себѣ множество удивительныхъ явленій. Я знаю это, но
не рѣшался, отчасти по безпечности, отчасти по другимъ
причинамъ. Коі'да я думаю о всевозможныхъ интуиціяхъ, пе-
режитыхъ мною со времеии моего юношества, мнѣ кажется,
что я нрояшлъ десятки, даже сотни жизней. Всякая хараіс-
терная индивпдуальность формируется въ моемъ представленіи,
или вѣрнѣе формируетъ меня по своему образу, и мнѣ стоить
только оглянуться на себя въ этотъ моментъ, чтобы понять
новый способъ жизни человѣческой натуры. Такимъ образомъ
я былъ матедіатшсомъ, музыкантомъ, ученымъ, монахомъ, ре-
бенкомъ, матерыо и т. д. В ъ этомъ состоянін универсальной
симпатіи, я былъ животнымъ и растеніемъ, извѣстнымъ жн-
вотнымъ и нзвѣстнымъ растеніемъ. Эта сіюсобность восходя-
щей и нисходящей метаморфозы иногда норажала моихъ дру-
зей,—даже съ наиболѣе чуткимъ умомъ. Она объясняется,
ісонечно, необыкновенной легкостыо для меня безличной объ-
ективаціи, но за то она-же и вызываетъ то затрудненіе, ко-
торое я исиытываю, когда мнѣ самому приходится индиви-
дуализироваться, быть человѣкомъ за пзвѣстішмъ номеромъ
и ярлыкомъ. Войти въ свою оболочку казалось мнѣ чѣмъ-то
страннымъ произвольнымъ и условнымъ. Я казался себѣ ящи-
комъ съ феиоменами, мѣстомь, гдѣ собираются представленія
и цризраки, безличиымъ лицомъ, субъектомъ безъ опредѣ-
ленной индивидуальности, чистой онр ед ѣ ляем осты о и фор-
мой и, слѣдовательно, только съ трудомъ могь примириться
съ случайной ролыо лица, принадлежащаго къ извѣстному
городу, къ извѣстной странѣ. Въ дѣйствіи—я чувствую себя
не у мѣста; моя настоящая среда— созерцаніе. Чистая вир-
туальность, совершенное равновѣсіе— вотъ мое любимое при-
бѣжище. Тамъ я чувствую себя свободнымъ, безкорыстнымъ,
ничѣмъ не ограниченнымъ. Есгь-ли это нризваніе или иску-
шеніе?
Это— колебаніе между двумя геніями, гречесісимъ и рим-
скимъ, восточнымъ и западнымъ, античнымъ и христіанскимъ.
Это— борьба между двумя идеалами, идеаломъ свободы и пдеа-
ломъ святости. Свобода дѣлаетъ насъ божественными, святость
повергаетъ ницъ. Дѣйствіе насъ ограннчиваетъ, созерцаніе
расширяетъ предѣлы нашего существованія. Воля привязы-
ваетъ насъ къ мѣстѵ, мысль дѣлаетъ болѣе универсалышми.
Душа моя колеблется между двумя, четырьмя, шестью общими
и антішомическими понятіями. потомѵ что она повннуется
великимъ инстинктамъ человѣческой природы и стремится къ
абсолютному, неосуществимому безъ послѣдовательнаго про-
хожденія ряда противорѣчій. Много иотребовалось времени,
чтобы понять себя, и однако мнѣ случается иногда начинать
сначала изученіе рѣшенной проблемы, такъ трудно намъ удер-
жать въ себѣ хоть одну неподвижную точку. Я лгоблю все и
непавижу толысо одно: неизмѣнное заключеніе моего существа
въ произвольную форму, даже если она выбранамной. Внут-
ренняя свобода— вотъ самая упорная изъ моихъ страстей и,
можетъ быть, моя единственная страсть. Но дозволительна ли
эта страсть? Я вѣрилъ этому, но толысо въ извѣстные мо-
менты, и это не есть мое безусловное убѣжденіе.
19 марта, 1868 года.— То, что называютъ обыкновенно
мелочами, вотъ причина всего великаго, потому что въ нихъ
начало, зародышъ всего, а начало вещей оиредѣляетъ обыіс-
новенно ихъ будущее. Черная точка, вотъ— начало гангрены,
урагана, революціи, не болѣе, какъ одиа точка. Изъ неза-
мѣтнаго несогласія могутъ произойти ненависть и раздоръ.
Огромная лавина начпнается отдѣленіемъ атома, воспламене-
ніе города— паденіемъ спички. Новидимому, почти все начи-
нается почти изъ ничего. Только первая кристаллизація есть
дѣло генія; дальнѣйшая аггрегація есть дѣло массы, притяже-
нія, пріобрѣтенной сісорости, механическаго ускоренія дви-
3
 жеиія. Исторія, какь и ирирода, иоказываетъ иамъ ирило-
ж<:'иія закона инерціи и агломераціи, который въ шутливой
формѣ выражается такь. Ничто не имѣетъ такого усиѣха.
какъ уснѣхъ. Найдите наетоящую точку, намѣтьт<' вѣрно,
съумѣйте хорошо начать, въ этомъ— все. Или еще нроще:
имѣйте удачу. нотому что случай играетъ огромную роль въ
человѣческихъ дѣлахъ. Имѣвшіе наибольшій успѣхъ въ этомъ
мірѣ (Наполеонъ, БиСіЧаркъ) признаютъ, что расчетъ, ие
бсзполезенъ, но случай дерзко смѣется надъ расчетомъ, и
результатъ ісомбинаціи отнюдь не пропорціоналенъ ея достоин-
ству. ІІризнаіощіе сверхестествениое вмѣшательство, говорятъ:
этотъ такъ называемый случай есть участіе Провидѣнія; че-
ловѣкъ дѣйствуетъ, но Богъ руководитъ имъ. Къ несчастыо,
при этомъ предполагаемомъ вмѣшательствѣ энергія, добро-
дѣтель, самоотвержеиіе терпягь неудачу,а иреступленіе, глу-
пость, эгоизмъ преуспѣваютъ такъ же часто, какъ бываетъ
и наоборотъ. Жестокое испытаніе для вѣры, ісоторая выхо-
дитъ изъ этого затрудненія, говоря— тайна! Въ этихъ нача-
лахъ и скрывается главная тайна судьбы. Конечно, это не
мѣшаетъ тому, чтобы въ неровномъ ходѣ событій насъ ожн-
дало не мало неожыданностей. Такимъ образомъ, при пер-
вомъ взглядѣ нсторія кажется чѣмъ-то безнорядочнымъ и слу-
чайнымъ; во второй разъ она нредставляется намъ логиче-
ской іі необходимой; въ третій разъ мы видимъ смѣсь сво-
боды и необходимости, и, наісонецъ, нри нослѣднемъ изслѣ-
дованіи не знаемъ, что думать: если сила есть начало ирава,
а случай— начало силы, то мы нозвращаемся къ первому
объяснеиію, только утративъ нашу жизнерадостность.
Неужели правъ ,і,емокритъ? Неужели въ осиованіи всего
иаходится случай, и всѣ законы— толысо представленія на-
ніего разума, который, будучи норожденъ случаемъ, имѣетъ
то свойство, что жнветъ иллюзіями на свой собственный
счетъ, нровозглашаетъ законы, признаваемые имъ реальными
и объектнвными, подобно человѣку, который видитъ во снѣ
ииршество и думаетъ, что онъ ѣстъ, между тѣмъ, какъ въ
дѣйствительности нѣтъ ни стола, ни явствъ, ни собесѣдни-
ковъ. Все происходитъ такъ, какъ будто бы въ мірѣ господ-
ствовали порядокъ, разумъ, логшса, между тѣмъ какъ все
преходяще, случайно, видимо. Вселенная есть ничто иное,
какъ калейдоскопъ, обращающійся передъ умомъ такъ иазы-
ваемаго мыслящаго существа, которое само есть любопытство,
не имѣющее иричины, случай, сознаюіцій великуго случай-
ность всего и забавляющійся ею, пока длится феноменъ его
видѣнія. Наука есть просвѣтлецное безуміе, отдающее с.ебѣ
отчетъ въ своихъ галлюцинаціяхъ. Философъ смѣется, потому
что онъ ничѣмъ не обманутъ и видитъ, какъ другіе упор-
ствуютъ въ своей иллюзіи. Онъ похожъ на злого насмѣш-
ника, который, будучи на балу, незамѣтно сня.гь со исѣхъ
скрипокъ струны и тѣмъ не менѣе видитъ, какъ музыканты
и танцоры отдаются бѣшенному веселыо, какъ будто ещераз-
да.ются звуки музыки. Утотъ опытъ утѣшилъ бы его, пока-
завъ, что всемірный танецъ С. Гюи есть только аберрація
внутренняго чувства и что мудрецъ правъ, возставая про-
тивъ всеобщаго легковѣрія. Развѣ недостаточно зажать уши,
чтобы иочувствовать себя въ. танцовальной залѣ, ісакъ въ су-
масшедшемъ домѣ.
Для того, кто разрушилъ въ себѣ идею религіи, всѣ вѣ-
рованія на землѣ должны имѣть одииаковое дѣйствіе. Но
опасио становнться внѣ закона человѣческаго рода, имѣть
претензію быть правымі. и идти нротивъ всего міра.
Развѣ люди, смѣющіеся надъ всѣмъ, отдаются чему-ни-
будь? И зачѣмъ бы они дѣлали это? Самопожертвоваиіе
серьезно, а для нихъ перестать смѣятъся значитъ выйти изч.
своей роли. Чтобы отдаться, нужно любить; чтобы любить,
нужно вѣрить въ дѣііствительность того, что любишь; нужно
умѣть страдаті», забывать о себѣ, отдавать себя, однимъ сло-
вомъ, нужно умѣть стать серьезнымъ. Вѣчиый смѣхъ, это—
абслютное одиночество, это — нровозглашеніе совершеннаго
эгоизма. Чтобы дѣлать людямъ добро, нужно жалѣть ихъ, а
не презирать, и называть ихъ не глупцами, а несчастиымп.
Скентикъ-нессимистъ и ннгилнстъ кагкутся менѣе холодными,
чѣмъ зубоскальствующій атеистъ. Что говоритъ мрачный
Агасоеръ?
Ѵоиз «іиі ташріег <іе сііагііё,
ТгешЫег 4 тои зирріісе ёЧгаиде: з*
 Се п'езі роіпі за йіѵіпііё,
Сезі 1’Ьитапі(й ^ие Біеи ѵеи^е*).
Лучше погибнуть, чѣмъ спастнсь одному, и обладать нстп-
ной, не раздѣляя ея съ другими, несираведливо по отноше-
нію къ своему роду. Впрочемъ, это иллюзія— воображать
себѣ возможность такого нреимущества, когда все доказы-
ваетъ солидарность индивидовъ, и никто не можетъ ду-
мать иначе, какъ въ связи съ общей мыслью, усовершен-
ствованной вѣками культуры н опыта. Абсолютный идеа-
лизмъ— безсмыслица. Можно быть одинокимъ въ своей част-
ной и временной средѣ, но каждая нашамысль, каждое наше
чувство находятъ, находилн и будутъ находить свой отзвукъ
въ человѣчествѣ. Это эхо громадно. Оно громко звучитъ для
нѣкоторыхъ людей, которыхъ разлнчныя фракціи человѣ-
чества признали свонми руководителями, пророками, рефор-
маторами, но его отликъ не чуждъ ни для кого. Всякое
искреннее душевное проявленіе, всякое выраженіе личнаго
убѣжденія служатъ для кого-нибудь или для чего-пибудь,
даже когда мы не знаемъ этого, даже когда чужая рука за-
жимаетъ ротъ и нетля стягиваетъ горло. Всякое сказанное
слово сохраняетъ неразрушимую силу, нодобно движенію,
которое принимаегь различные виды, но не уничтожается.
Вотъ нричина почему не нужно смѣяться, не нужномолчать,
а нужно нроявлять свою личность, нужно дѣнствовать. Ыуясно
имѣть вѣру въ истину; иужно искать нравду и распростра-
нять ее; нужно любить людей и служить имъ.
16 декабря 1868 г . — Я ужасно боюсь за моего бѣднаго, ми-
лаго друга К. Гейма. Съ 30-го ноября я уже не имѣю бо-
лѣе писемъ отъ дорогого больного, который тогда въ нослѣд-
ній разъ простился со мной. Какъ долги показались мнѣ эти
двѣ иедѣли! Какъ хорошо нонялъ я эту страстную потреб-
ность имѣть послѣднія слова, послѣдніе взгляды тѣхъ, кого
мы любимъ. Это послѣднее обѣщаніе— какъ бы завѣщаніе;
оно имѣетъ торжественный, священный характеръ, который, ко-
* ) В ы , нѳ иыѣющіо е.остраданья, содрогайтссь иѳредъ шоимъ необыкновѳн-
нышъ накаааніем ъ; не аа свое бож ество, но за чѳдовѣчество шститъ Б о гъ .
нечно,не естьтолысопродуістъ нашего воображенія. Все умираю-
щее въ нѣкоторой мѣрѣ причастно вѣчности. Голосъ умира-
ющаго намъ кажется исходящимъ изъ другого міра; въ его
словахъ мы слышимъ приговоръ, ивреченіе оракула, высшее
велѣніе. Мы приписываемъ ему ясновидѣніе. И несомнѣнло,
что для человѣка, чувствующаго, что жизнь ускользаетъ огь
него и гробъ открывается нередъ нимъ, пробилъ торжествіін-
ный часъ. То, что было скрыто въ глубинѣ его натуры,
должно обнаружиться,— божественное начало, находящееся
въ немъ, не имѣетъ болѣе нужды скрываться. 0 ! не будемъ
ждать быть справедливыми, сострадательными, откровенными
съ тѣми, кого мы любимъ, ждать до тѣхъ иоръ, поіса оолѣзнь
или смерть не иоразнтъ ихъ или нась. Жизнь коротка, и
мы никогда не имѣетъ слишкомъ много времени, чтобы утѣ-
шить сердца тѣхъ, кто вмѣстѣ съ нами совершаетъ мрачный
переходъ. Поспѣшимъ быть добрыми.
1 марта, 1869 года.— Кезпристрастіе и объективность,
такъ же рѣдкп, какъ справедлпвость, два впда которой они
и нредставляютъ собой. Нристрастіе— неисчерпаемый источ-
никъ нріятныхъ иллюзій. Число лицъ, желающихъ видѣть
правду, чрезвычайно мало. Страхъ передъ нстиной, вотъ что
повелѣваетъ людьми, если только эта истииа не полезна имъ.
иными словами, принципъ вѵльгарной философіи есть польза,
призианіе того, что истипа создана для насъ, а не мы для
истины. Такъ какъ этотъ фактъ унизителенъ, большинство
не хочетъ ни видѣть, ни признавать его. И, такимъ обра-
зомъ, лредразсудокъ самолюбія покровптельствуетъ всѣмъ
другпмъ предразсудкамъ нонпманія, порождаемымъ хитростыо
эгоизма. Человѣчество всегда осуждало на смерть или пре-
слѣдованіе тѣхъ, кто нарушалъ его спокойствіе. Оно улуч-
піается только противъ своей воли. Единственный нрогрессъ,
котораго оно желаетъ,— увелпченіе суммы наслажденій. Вся-
кій прогрессъ справедливости, правственности, святости пред-
писывался ему или вырывался отъ него благородны.мъ наси-
ліемъ. Самопожертвовапіе— эта страсть великихъ дуигь, ни-
когда ие была закономъ для общества. Очень часто, воору-
жась норокомъ противъ пороіса, напрпмѣръ тіцеславіемъ про-
 непоправимаго позорной цѣпыо дупшло меня. Мнѣ казалось,
тивъ корыстолюбія, алчностыо противъ лѣности, великіе
что я пропустилъ жизнь и что теперь мнѣ недостаетъ жизни.
борцы побѣждали рутину. Словомъ, человѣчество почти ис-
А хъ, какъ ужасиа весна для людей, живущихъ въ одино-
ключительно руісоводится закономъ природы, а законъ духа,
чествѣ! Б сѣ засиувшія потребности пробуждаются, возрожда,-
дрожжи этого грубаго тѣста, довольно плохо поднимаютъ его.
ются исчезнувшія страданія; ветхій человѣкъ, зарытый вь
Съ точки зрѣнія идеала человѣческая жизнь печальна и
землю и задушенный, начинаетъ стонать. Царанины стано-
безобразна, но, еели сравнпть ее съ ея предиолагаемымъ на-
чаломъ, то родъ человѣческій не совсѣмъ даромъ потратилъ „ятся ранами, истекающими кровыо, и эти раны ноготъ все
больше и болыпе. Уже не думалось болѣе ни о чемъ, рабо-
время. Отсюда три взгляда на исторію: пессимизмъ, еслн мы
той или развлеченіемъ удалось все заглушить, и вдруі-ъ сердце
исходпмъ изъ идеала; оптимизмъ, если мы оглядываемся на-
этогь арестаитъ въ секретномъ отдѣленіи, жалустся въ своей
задъ; героизмъ, если мы представимъ себѣ, что всякій про-
тгорьмѣ, и эта жалоба колеблетъ весь дворецъ, въ глубинѣ
грессъ оплаченъ потоками крови и слезъ.
Европейскос лицемѣріе закрываетъ себѣ лицо передъ до- котораго оно было скрыто.
Если бы мы избавились отъ всѣхъ возможныхъ несчастій,
бровольныдш жертвами индійскихъ фанатиковъ, которые бро-
то есть одна роковая необходимость, иорабощающая насъ,
саются подъ колесо тріумфальной колесницы нхъ великой
это—дѣйствіе времени. Тебѣ удалось освободиться отъ вс'1'.хъ
богини. Однако ;>ти жертвы только символъ того, что про-
тяжестсй жизии, но ты позабылъ о тяжестп прожитыхъ
исходитъ въ Европѣ, какъ и вездѣ,— самопожертвованія му-
лѣтъ. Года проходятъ, и тяжесть ихъ замѣняетъ весь оста.іь-
ченпковъ всѣхъ велакихъ идей. ІІризнаемся, что кровожад-
иой гнетъ. Смертный человѣкъ есть только разновидность
ная п жестокая богиня— это само человѣчество, которое дви-
однодневнаго мотылька. Когда я смотрю на берега Роны, ко-
гается впередъ толысо упреками совѣсти и ириводится къ
торые видятъ теченіе рѣ.си воть уже десять или двадцать ты-
расісаянію только избыткомъ престунленія. Эти ({іанатикн,
сячъ лѣтъ, — на деревья у входа на кладбище, видѣвшія вте-
нриносящіе себя въ жертву,— постоянный протестъ противъ
ченіе двѵхъ вѣковъ столысо похоронныхъ нроцессій, на
всеобщаго эгоизма. Мы ииспровергли толысо видимыхъ идо-
стѣны, плотины, тропинки, видѣвшія меня еще играгощимъ
ловъ, ио вездѣ продолжаютъ приноситься лсертвы и вездѣ
ребенкомъ, когда любуюсь дѣтьми, рѣзвящимися на лужай-
цвѣтъ иоколѣнія страдаетъ для спасенія бо.чыпинства. Это
суровый, нрпскорбный, таннствешіый законъ солндарности. кахъ той же долины, гдѣ я дѣлалъ первые шаги, я исны-
тываю горькое чувство тщеты жизии и быстротечности всего
Гибель и искупленіе въ тѣсной взаимной связи— вотъ судьба
земного. Я ночувствовалъ, что надо миою носится вѣяніе
человѣческаго рода.
* манценилла. Я увидѣлъ великую неумолимую бездну, поглоща-
18 марта, 1869 года.— Когда я возвращаюсь съ загород-
ющѵю всѣ эти иллюзіи, которыя мы называемъ существами.
ной прогуліси, моя келья внушаетъ мнѣ отвращеніе. На
Я увидѣлъ, что всѣ живыя существа толысо призраки, но-
дворѣ солнце, птицы, весна, красота, жизнь; здѣсь безобра-
сящіеся одну минуту по землѣ, созданные изъ праха мертве-
зіе, ку ч а бумагъ, тоска, смерть. И одиако ссгодняшняя моя
цовъ и быстро возвращающіеся въ вѣчную тьму, какъ Олу-
прогулка была очень меланхолиіна. Я бродилъ вдоль бере-
ждающіе огоныси въ землю. Нпчтожество нашихъ радостей,
говъ Роны и Арвы, и всѣ восиоминаиія нрошлаго, всѣ ра-
пустота жизни, суетность нашихъ стремленій паполиили мою
зочарованія настоящаго, нсѣ тревоги будущаго осаждали мое
дѵшѵ тихой скорбыо. ІІереходя огь сожалѣнія къ разочаро-
сердце, какъ стая ночныхъ |тпцъ. Я иодвель итогъ своимь
ваиііо, я дошелъ до буддизма, до міровой скорби. Лучше
ошибкамъ, и і)ші стали боевымъ строемъ противъ меНл.
было бы амѣть надежду на счастливое безсмертіе.
Коршунъ сожалѣнія принялся клевать мого псчеиь. Чувстно
 Какимн различными глазами мы смотрнмъ на ж и зііь, въ
десять, въ двадцать, въ тридцать, въ шестьдесятъ лѣтъ!
Отшелышки знаютъ эту психологичосісую литературу. Еіцс
одна вещь удивляетъ ихъ: это всеобщій заговоръ, чтобы
скрыть печаль этого міра, заставить забыть страданія, бо-
лѣзнь, смерть, чтобы заглуишть жалобы и рыдапія, раздаю-
щіяся изъ каждаго дома, чтобы прикрасить отвратггтельную
масігу дѣйствительности. Изъ великодушія-ли къ дѣтству и
юности, или изъ страха скрываютъ мрачную истину? Или
изъ справедливости, вѣдь, можетъ быть, жизнь заключаеть
столько же добра, сколько и зла. Какъ бы то ни было люди
живутъ скорѣе иллюзіей, чѣмъ правдой. Кагкдый разматы-
ваетъ оубокъ обманчивыхъ надеждъ и когда дойдетъ до конца,
то садитсн умирать и предоставляетъ своимъ дѣтямъ начи
нать ту-же работу. Каждый преслѣдуетъ счастье, и счастье
ускользаетъ отъ преслѣдованія каждаго.
Одно, что полезно въ жизненномъ странствованіи,— это
чувство великаго долга и нѣкоторыя глубокія привязанности.
Даже иривязанности гибнутъ, или, по крайней мѣрѣ, ихъ
прсдметъ смертеленъ: другъ, жена, ребеиокъ, отечество, цер-
ісовь могутъ умереть раньше насъ. Толысо долгъ живетъ съ
нами, пока мы живемъ.
Ѵіз роиг аиігаі, воіз лизЬе еі Ъоп;
Р а із Іоп тоіш ш епі ои іа ^егЬе,
Е і сіи Сіеі оМіеиі 1е рагсіон
Аѵапі сИаІІег йогтіг зопз 1’ІіегЬе *).
Это правило заклинаетъ духовъ возмущенія, гнѣва, отча-
янія, мести, негодованія, честолюбія, которыл поочередио
приходятъ волновать и искушать сердце, наполненное весен-
нимъ сокомъ.
0 , вы, свлтые востока, древности и христіанства, фа-
ланга героевъ, вы знали тоску и томленіе души, но вы тор-
жествовали побѣду. Вы , побѣднвшіе въ этой борьбѣ, осѣ-
*)
}К ,Ш И Д л я Д Р У г о г о , б у д ь с п іі а п е д л и в ъ и
или соб ер н твою и ;а т п у и ц о л у ч и и р о щ е я іе н е б п , прежде ч ѣ м ъ у с н у т ь подъ
тр авой .
нте насъ своими иальмами, и пусть примѣръ вапіъ подни
етъ наше мужество!
14 іюля 1869 года.—Ламение, Гейне! Измученныя душн!
у одного— ошибкой въ призваніи; у другого— потребностыо
удивлять и мистифицировать. У перваго недоставало здра-
ваго смысла; у второго— серьезности. Французъ былъ страст-
нымъ и абсолготнымъ властителемъ; нѣмецъ— насмѣгпливымъ
Мефистофелемъ, ненавидѣвпіимъ филистерство. Бретонецъ—
весь страсть и скорбь; гамбуржецъ— фантазія и коварство.
Ни одинъ изъ нихъ не былъ свободнымъ существомъ; ни
одинъ не создалъ себѣ нормальной жизни. Ооа они бунтов-
щики. Онп не сражались за общее дѣло, за безличную
истину,— оба боролись за свою гордость. Оба довольно стра-
дали, а умерли одинокими, отверженными, проклинаемыми.
Великолѣпные таланты, лишенные мудрости и сдѣлавшіе
себѣ и другимъ гораздо болыпе зла, чѣмъ добра. Жалкое
существованіе, растрачивающее себя, чтобы не отказаться
огь брошеннаго вызова, даже отъ ошибки. Чѣмъ большс
интеллектуальная сила, тѣмъ опаснѣе дурно понять и дурно
начать жизнь.
14 августа 1869 года.— . . . Во имя неба, что ты такое?
Чего ты хочешь, непостоянное, неуловпмое существо? Гдѣ
твое будущее, твой долгъ, твое желаніе? Ты хотѣлъ бы найтп
лгобовь, душевный миръ, что-нибудь, что наполнитъ твос
сердце, идею, за которую ты будешь бороться, трудъ, кото-
рому ты посвятишь осгатокъ силъ, привязанпость, которая
утолитъ внутреншою жажду, дѣло, за которое ты бы умеръ
съ радостыо. ІІо найдешь-ли ты ихъ когда-нибудь? Тебѣ
нужно все, чего нельзя найти: истиниую религію, серьезнос
чувство, идеальную жизнь. Можетъ быть, тебѣ нуженъ рай.
вѣчная жизнь, святость, вѣра, вдохновеніе? Ты долженъ
былъ бы умереть и снова родиться, родиться перерожден-
нымъ и совершенно въ другомъ мірѣ. Ты не можешь ни за-
душить своихъ стремленій, ни замѣнить ихъ иллюзіями. Ты
кажешься осужденнымъ вѣчпо катить камень Сизифа, чув-
д о б р і; соадай с е о ѣ н а м и т н и к ъ
ствовать терзанія души, призваніе и жизнь которой нахо-
дятся въ постоянномъ несогласіи. „Христіанское сердце и
 языческая ѵол»ва“, какъ Якоби, нѣжиость и гордость; обшир-
иость ума и слабость воли; два человѣка св. Папла; бушую-
щіи хаосъ контрастовъ, антиномій, противорѣчій; уничиженіе
и надменность; дѣтская ясность и безграничное сомнѣніе;
анализъ и вдохновсиіе; терпѣніе и раздражительность; доб-
рота и сухость; безиечность и озабочеиность; норывъ и том-
леніе; равнодушіе и страсть; въ общемъ непонятенъ и не-
выносимъ и для себя, и для другихъ.
Я нерехожу въ подвижное, неуловимое, неопредѣленное
состояніе, какъ будто всякая форма— насиліе и исісаженіе.
Внѣ идеи, убѣжденія, знанія, привычки сглаживаготся во
мнѣ, какъ волиы на поверхности воды, каісъ лпніи облака.
Моя личиость имѣета возможиый минимумъ индивидуально-
сти. Я отношусь къ большинству людей, какъ кругъ къ пря-
молинейнымъ фигурамъ; я вездѣ чувствую себя самимъ собой,
| нотому что мое Я не имѣетъ ничего исключительнаго, ни-
чего оиредѣлениаго. Пожалуй, это несовершенство имѣетъ
хорошую сторону. Будучи менѣе, чѣмъ каждый отдѣльный
человѣкъ, я, можетъ быть. болѣе приближаюсь къ человѣісу
вообще.
Будучи монѣе индивидуаленъ, я скорѣе иредставляю со-
бой родъ. „Моя натура, удивительно неудобная для нрак-
тика, довольно выгодна для психологическаго изученія. Мѣ-
шая мнѣ занять опредѣленное положеніе, она позволяетъ
мнѣ понять всѣ положенія.
Не одно толысо чувство лѣности мѣшаетъ мнѣ приходпть
къ конечнымъ выводамъ; это— какое-то тайное отвращеніе ко
всякимъ интеллектуальнымъ ироскрипціямъ. Я чувствую, что
/ въ іѵгомъ мірѣ нужно всего нонемногу, что всѣ граждане
илѣтотъ свон права въ государствѣ и что, осли каждоо мнѣніе
одинаково незначительно са.мо по себѣ, всѣ мнѣнія ири-
частны истинѣ. Жить и давать жмть другимъ, думать и при-
ѵшавать свободу чужой мысдіи, вотъ положенія, одинаково
| дорогія для меня. Я стремлтось всегда къ общему, къ цѣлому,
къ равновѣсію. Исключать, Осуждать, отрицать— вотъ что
трудно для меня, по отмотенію ко всему, кромѣ односторои-
няго. II сражаюсь всегда за отсутствующихь, за ироиграп-
ное дѣло, за попранную истину или ея частицу, т. е. я
стараюсь пополнить к а *д ы * тезисъ, обой™ м к р у и каждо
„роблеымы, взглянуть на д ѣ » со всѣХъ возможныхт, сторонъ
Скептицизмъ-ли это? Да, но результату, по не-ло цѣли. Эт
чувство абсолютнаго и «езконечнаго, которое даетъ надлежа-
щую цѣну и мѣсто всему конечиому * относителъному.
Но и здѣсь тавже твои стремлеиія выше твоего таланта,
твое философское Ч тье выше твоей мыслительно* силы,
твоя энергія уступаетъ твоимъ намѣреніямъ, твоп з и
превосходятъ твою силу, изъ чувства робости '“
тическому понпманію убпть въ себѣ творческій ген.4. Но ро
бость-ли это?
Увы! Иемножко болѣе честолюбія и счастья, и ш моіь
бы стать другтшъ человѣкомъ, человѣкомъ, котораго обѣщала
ТВО Я ІО Н О С Т Ь . Т Т Г л т ,а и
— 16-го августа 1869 г .— Размышлялъ вмѣстѣ съ Шопсн-
гауеромъ. Я пораженъ и почти испуганъ впдя, какъ хорошо
я представляю собой шопенгауеровскаго человѣка и оирдв-
дываю его положенія, что счастье— химера, а страданье
дѣйствительность, что отрицаніе воли и хотѣнія есть путь
къ освобожденію, что индивидуальная жизнь есть бѣдствіе,
отъ котораго насъ избавляетъ только одно безлнчное созер-
цаніе, и т. д. Но принцииъ, что жизнь есть зло, а небытіе
благо положенъ въ основу системы, а эту аксюму я еще не
смѣю вполнѣ признать, хотя и допускаю ее для нѣкоторыхъ
индивидуумовъ. Что еще привлекаетъ меня во франкфуртскомъ
мизантропѣ, это антипатія къ распрострапеннымъ предраз-
сѵдкамъ, къ приговорамъ Европы, къ лицемѣрно культуры
Запада, къ успѣху дня. Шопенгауэръ, это великій разоча-
рованный умъ, проповѣдующій буддизмъ въ Германш и нол-
пое отреченіе среди разгара оргіи X IX столѣтія. Ілавпын
его недостатокъ, это проявляющаяся во всемъ сухосгі.,
эгоизмъ цѣльный и высокомѣрный, поклоненіе геішо и рав-
иодушіе ко всему міру, хотя имъ и проповѣдуется подчиие-
ніе и самоотреченіе. Въ иемъ чувствуется недостатокъ со-
чувствія, человѣчиости, любви. И въ этомъ, я вижу иаше
иесходсто. Одиимъ умомъ, работая въ уедииеніи, я логко
 кротость Раснятаго. ІІрощая своимъ палачамъ, и чувствуя
прихожу къ его тінікѣ зрѣнія, но какъ только затрогиваетс;і
себя, не смотря ни на что, въ неразрывной связи съ Богомъ,
сердце, я чувстпую, что одно созерцаиіе ненадежио. Любовь,
Іисусъ съ высоты ісреста зажггъ непотухающее пламя и пе-
доброта, милосердіе, самоотверженіе всту чаютъ въ свои права,
и дяже требуютъ ііерваго мѣста. ресоздалъ міръ. Онъ провозгласнлъ и осуіцествилъ спасеніе
носредствомъ вѣры въ безконечное милосердіе и въ проще-
15-го апрѣля, 1870 г. — Распятіе! Да, вотъ слово, о
ніе, которое даруется толысо покаянію. Говоря: „На небѣ
которомъ мы должііы теперь подумать. Развѣ сегодня у насъ
не Великая Пятница? болыне радости объ одномъ нокаявшемся грѣшннкѣ, чѣмъ о
99 праведникахъ, которые не нуждаются въ покаяніи", Оиъ
Проклинать сраданіе легче, чѣмъ благословлять его, но
при такомь взглядѣ мы становимся на точку зрѣнія человѣка сдѣлалъ смиреніе вратами рая.
Расшште неукротіімое я, умерщвляйте себя, отдайте все
земного, плотскаго зоологичесісаго. Чѣмъ христіанство нобѣ-
Богу, и душевное спокойствіе ииаго міра осѣнитъ васъ.
дило міръ, если не своимъ обожествленіемъ страданія, чуде-
Вотъ уже 18 столѣтій, какъ не было сказано болѣе вели-
снымъ превращепісмъ казни въ торжество, терноваго нѣнка
кихъ словъ, и хотя человѣчество все еще ищетъ болѣе точ-
въ вѣнокъ славы и висѣлицы въ снмволь спасенія? Что зиа-
наго и нолнаго пониманія справедливости, она хранигъ тай-
чигь апооеозъ креста, какъ ие смерть смерти, обожествленіе
ную вѣру только въ прощеніи, примиряющее ненарушнмую
мученія, восхваленія добровольной жертвы, вызовъ страданію.
чистоту совершенства, съ безконечной жалостыо къ слабости,
„ 0 смерть, гдѣ твое жало, гробъ, гдѣ твоя нобѣда?“
т. е. сохраняя идею святости, допускаетъ порывы любви.
Видя иредсмертныя мукн Всеправеднаго. миръ этой агоніи,
Евангеліе, это вѣсгь о иеизглаголанномъ утѣшеніи. которое
ореолъ этого мира, человѣчество поняло, что родилась но-
обезоруживаетъ всѣ земныя горести и даже козни князя
вая религія, т. е. новый снособъ смотрѣть иа жизнь и по-
нимать страданія. тьмы, вѣсть о непреложномъ проіценіи, т. е. о вѣчной жизни.
К|>естъ есть гарантія Евангелія. Онъ былъ и его знаменемъ.
Страданіе было проклятіемъ, котораго бѣжали всѣ; оно
— 22-го іюля, 1870 г .— Сегодня утромъ небо было пас-
станетъ средствомъ очиіценія души, святым-ь испытаніемъ,
мурно и облачно, а теперь оно совершенно синее, и гиганты
посланиымъ вѣчной любовыо, божественнымъ даромъ, освя-
Валэ купаются въ тихомъ спокойномъ свѣтѣ. Откудаявляется
щагощимъ насъ, иомоіцыо, допускаемой вѣрой, чудеснымъ
эта торжественная меланхолія, неотступно преслѣдуюіцая меня.
посвященіемъ въ счастье. 0 , сила вѣры! все остается но-
Я толысо что прочелъ нѣсколько научныхъ работъ (Ьронна,
прежнему и тѣмъ не менѣе все измѣняется. Ноиое вѣрованіе
„оаконы палеонтологіи“ , К. Риттера, „Законъ географиче-
отрицаетъ видимость; оно проникаетъ вътайиу, показываетъ
сісихъ формъ“). Неужели въ нихъ кроется причина моой
видимаго Отца за видимой прнрородой, радость, сверкаіоіцую
тоски? Или же величіе этого безконечнаго пейнажа, блескн
на Д»ѣ слезъ, и изъ страданія дѣлаегь иервое воплощеніе
счастья. этого заходящаго солнца, вызываютъ во мнѣ эти слезы?
„Созданіе одного дна, живущее и волиуюіцееся въ тече-
И вотъ почему для увѣронавншхъ, могила становится не-
ніе часа“ , я знаю,— то, что гнететъ тебя, есть чувство
бомъ; на кострѣ, гдѣ погибаетъ ихъ жизнь, они поютъ
твоего ничтожества. Имена вглпкихъ людей прошли передъ
Осанну безсдіертію; святое чувсгво все обновило для нихъ,
твоими глазами, какъ танный упрекъ, а эта великая, равно-
н когда оии хотятъ выразнть своп чувства, ихъ восторгъ дѣ-
душная нрирода говоритъ тебѣ, что ты, однодневный моты-
лаетъ ихъ непонятными: они говорятъ иа различныхъ
лекъ, изчезнепіь завтра, какъ будто-бы ты не жнлъ ннкогда.
языкахъ. Восторжонное самоотверженіе, презрѣніи къ
Можетъ быть, „то дыханіе вѣчности заставляетя тебя содро-
смерти, жажда вѣчности, любовь— вотъ откуда неизмѣшіемая
гаться, подобно Іову? Что такое человѣкъ, это былинка, из-
сушаемая лучемъ? Что таісое наша ж изііь въ этой безднѣ
безконечнаго? Я чувствую какой то священный ужасъ и не
только за себя, но за весь свой родъ, за нсе смертное. По-
добно Буддѣ я чувствую обращеніе Велнкаго Колеса, Колеса.
всемірной иллюзіи, н въ этомъ нѣмодгь оцѣпѣнеиіи есть дѣй-
ствительный ужасъ. Изида ііриноднимаетъ край своего по-
крывала, и тотъ, кто увидѣлъ великую тайну, падаетъ, каісъ
нораженный громомъ. Я не смѣль дышать: мнѣ кажется, что
я качаюсь на ниточкѣ надъ неизмѣримой бездной судьбы. Есть
лн это общеніе съ безконечнымъ, предчувствіе великой смерти?
(ІгваШге (ІГш ,)оиг ^иі і/а^ііез ипе Ііеиге
Топ і1те езі і т т о г іе ііе е і Іез ріенгз ѵоиі йпіі1 :і)
О ісончится? А бездиа невыражимыхъ желаній открывается
въ сердцѣ, такая неизмѣрнмая, такая же зіяющая, каісъ
бездна безконечиости, отісрывающаяся вокругъ насъ. Геній,
самоотвержеиіе, любовь, всѣ эти потребности просыпатотся
во мнѣ, чтобы нмѣстѣ терзать моня. Какъ нотернѣвшій кру-
шеніе, который иогнбнетъ поді. иервой волной, я чувствую
^езумное желаніе ухватиться за жизнь, чувствую, какъ отча-
янное раскаяніе душитъ меия и заставляетъ молить о нощадѣ.
И вся зта невидимая агонія разрѣшается нолнѣйшимъ измож-
деніомъ. „Иримирисі. съ неизбѣжнымі.! Одѣнь трауромъ ми-
ражи твоей лолодостн. іііиви н умнрай въ тѣни! Сиой ио-
добно сверчку твою вечернюю молитву. Угаени безі> ропота,
когда Владыко жизни потушитъ твое незамѣтное нламя. Каж-
дый ігомо! ъ земли зиждется на миріадахъ невѣдомыхъ жизней,
не считая инфузорій, которыхъ тысячи милліардовч.. Ие воз-
ыуіцайся своего ішчтожества“ . Амині..
Но сноісойствіе дается только порядкодгь. Достигъ-ли ты
этого іюрядка? Увы, нѣтъ! Твоя неулонимая и безнокойная
натурл будеть мучить тебя до конца. Ты никогда не увидишг.
ясно того, что ты долженъ дѣлать. Любовь къ лучшему от-
пиметъ у тебя хорошее. Жажда идеала лишитъ тебя дѣй-
* ) Соадавіе о;іного дня, жипущее иъ тсченіѳ часа.
Твон душ а беземертна и твой ндачъ окончшси.
ствителыюсти. У тебя будетъ ровно иастолько неясныхъ
стремленій и неопредѣлеиныхч. желаній, чтобы сдѣлать твоіі
талаитъ безнлоднымь и нейтрализировать твоп силы. Без-
нлодная натура, новѣрившая въ свое ііризваніе, ты создаешь
себѣ своими заблужденіями ненужныя мученія!
Слова ЛІерера приходятъ мнѣ на иамять. „нужно при-
нять себя такимъ, каковъ есть“ .
— 26 октября, 1870 года.— Сирокко. Голубоватое небо.
Корона деревьевъ упала къ ихъ ногамъ. Рука зимы коснулась
ея. Посыльная только что унесла мои иисьма... Бѣдная ма-
ленькая женщина, какая жизнь! Она проводитъ ночи, бѣгая
отъ больного мужа къ не менѣе больной сестрѣ, а днк— за
работой. Безропотная, неѵтомимая, она будетъ идти своимъ
нутемъ безъ жалобъ до тѣхъ поръ, пока не унадетъ.
Подобныя жизни доказываютъ нѣчто: что пстпнное не-
знаніе есть незнаніе нравственное, что трудъ и страданіе—
удѣлъ всѣхъ людей и что дѣленіе людей по степени глупости
имѣетъ меныпее значеніе, чѣмъ дѣленіе ио стенени добродѣ-
тели. Дарствіе Божіе не для наиболѣе просвѣщепныхъ, но
для лучшихъ людей, а лучшій это тотъ, кто иаиболѣе забы-
ваетъ о себѣ. Самопожертвованіе, смиренное, постоянное,
д(ібровольное, вотъ истинмая заслуга человѣка. Вотъ ночему
въ Писаніи сказано, что послѣдиіе будуть первыми. Устои
общества въ совѣсти, а не въ знаніи. Дивилизація нрежде
всего есть дѣло нравственности. Безъ честности, безъ уваже-
нія къ нраву, безъ культа долга, безъ любви къ блпжнему,
однимъ словомъ, безъ добродѣтели, всемѵ грозитъ опасность
и все рушится. И ни литература, ии искѵсство, ни роскошь,
ии промышлепностг., ни жандармъ, ни таможеяникъ не мо-
гутъ ноддержать зданіе, осионаніе котораго ненадежно.
Государство, основанное только на выгодѣ и цементиро-
ваиное страхомъ, есть недостойное и ненрочное сооруженіе.
Подпочва всякой цивилизаціи, это средняя нравстненность
массъ и удовлетвориіельная практиіса добра. Долгъ, вотъ что
иоддерживаетъ все. Тѣ, которые въ тѣни исиолняють его и
нодаютъ добрый примѣръ,— спасеніе и оиора этого блестя-
щаго міра, игнорируюшаго ихъ. Десять праведниковъ могли
 бы спасти Содомъ, но нужиы тысячи и тысячи чбстныхъ
людей, чтобы предохранить народъ отъ развращеиія и рас-
наденія.
Если невѣжество и страсть составляютъ слабую сторону
народной нравственности, то нужно сказать, что нравствен-
ный индифферентизмъ есть недугъ очень культурныхъ людей.
Это раздѣленіе между просвѣщеніемъ и лобродѣтелыо. между
умствеішой аристократіей и честной грубой толной, вотъ ве-
личайшая опасность свободы. Люди утонченнаго ума, ироніи,
скептицизма, остроумія, появляясь во множествѣ, обнаружи-
ваютъ химическую дезорганизацію общества. Нримѣръ: вѣкъ
Августа и Дюдовика X V . Насмѣшка пресыіценія и разочаро-
ванія обиаруживаетъ въ людяхъ эгоизмъ, не признатощій себя
причастнымъ общему долгу, освобождающій себя отъ всякихъ
хлоиотъ и складывающій руки передъ несчастьемъ.
— Тонкость ихъ ума состоитъ въ неимѣніи сердца. Они
удаляются отъ иетинной человѣчности и приближаются къ
демонической натурѣ. Чего недоставало Мефистофелю? Ко-
нечно, не ума, но доброты.
10 февраля, 187] года.— Чтеніе: иѣсколько главъ изъ Тэна
(исторія англійской литературы). Я исиытываю тяжелое оіцу-
щеніе, читая этого иисателн, какъ будто слышу скрипъ бло-
ковъ, лязгъ машинь, запахъ лабораторіи. Этотъ стиль отзы-
вается химіей и технологіей. Онъ крѣнокъ и сухъ, остеръ и
жесгокъ, силенъ и терпокъ; но въ немъ недостаетъ красоты,
человѣчности, благородства, іраціи. Это тяжелое оіцущеніе,
чувствуемое ртомъ, ушами, глазами и сердцемъ, зависитъ,
вѣроятно, отъ двухъ иричинъ: отъ нравствеиной философіи
автора и отъ его литературныхъ принциповъ. Глубокое ире-
зрѣніе къ человѣчеству, характоризующее физіологическую
школу, и вторженіе техиологіи въ литературу, начатое Баль-
закомъ іі Стендалемъ, объясняютъ тайную сухость, которой
дышатъ эти страницы и которая заставляеть ііасъ задыхаться,
ісакъ удушливыя испаренія фабрики минеральныхъ продуіс-
товъ. Это чтеніе въ высокой степени поучительно, но оно
безжизненно; оно сушитъ, разъѣдаетъ и печалитъ. Оно не
вдохновляегь, оно голько даетъ знанія. Я представляю себѣ,
что такое будетъ литература будущаго, въ родѣ американ-
ской, образующей полный коитрастъ съ греческимъ исктс-
ствомъ: алгебра вмѣсто жизни, формула вмѣсто образа, исиа-
ренія перегоннаго куба вмѣсто опьяненія Лполлона, холодно(
созерцаніе вмѣсто наслажденія мыслыо, однимъ словомъ, смерть
поэзіи, обнаженной и анатомированной наукой.
12 іюня, 1871 года.— Интернаціональиый соціализмъ ра-
бочихъ, едва подавленный въ Парижѣ, празднуетъ близкую
побѣду. Для него иѣть ни отечества. ни традиціи, ни соб-
ствениости, ни религіи; кромѣ него нѣтъ никого и ничего.
Его догматъ— равенство; его пророкъ— Мабли, а Бабефъ—
его богъ.
Каісъ рѣшить конфликтъ, когда нѣтъ ни одного общаго
принципа между стороішиками и нротивниками настоящаго
общества, меясду лпберализмомъ и эгалитариз.момъ? Понятіл
о человѣкѣ, о долгѣ, о счастьѣ, т. е. о жизни и ея цѣли,
все различно. Я подозрѣваю даже, что интернаціоналыіый
коммунизмъ есть только і офъ-фурьеръ русскаго нигилизма,
который будетъ общей могилой народовъ древнихъ и наро-
довъ рабскихъ, Латпнъ и (,'лавянъ. В ъ такомъ случаѣ грубый
индивидуализмъ, подобный американскому, бѵдетъ спасеніемъ
для человѣчества. Но я думаю, что народы идутъ скорѣе по
пути къ своей карѣ, чѣмъ къ мудрости. Мудрость, будучн
равиовѣсіемъ, встрѣчается толысо въ индивидуумахъ. Демо-
ісратія, давая преоблнданіе массамъ. даеть перевѣсъ ии-
стинкту, натурѣ, страстямъ. т. е. слѣпому побужденію, эле-
ментарному тяготѣнію, роковой силѣ рода. Постоянное коле-
баніе между иротивоположными сторонами становится для нея
единственнымъ сітособомъ ирогресса, потому что это дѣтская
форма ограниченнаго ума, который нривязывается и отчуж-
дается, поклоняется н проклинаетъ,— все сь одинаковой пос-
иѣшностыо. Послѣдовательный рядь протпвоположныхъ глу-
ностей даетъ ему впечатлѣніе перемѣны, которую опъ ото-
жествляетъ съ прогрессомъ. Глупость Демоса равпа только
его самоиадѣянности. Это юиоша, чувствующій свою силу. но
не обладающій еще разумомъ.
Какъ иравъ былъ Лютеръ, сравнивая человѣчество съ
4
 пьянымъ крестьяниномъ. кохорый ѣдетъ на лошади и падаетъ
то на одну, то на другуго сторону!
Я не отрицато нравъ демократіи, но я не могу создать
себѣ иллюзіи насчетъ употребленія, которое она сдѣлаетъ изъ
своихъ иравъ, пока мудрость будетъ исключеніемъ и само-
мнѣніе бѵдетъ преобладать. Число явллется закономъ, но
благо не имѣетъ ннчего общаго съ цифрой. Веякая фикція
искупается, а демократія покоится на той фикціи, что боль-
шинство имѣетъ не только силу, но и разумъ. что оно обла-
даетъ и мудростыо. и аравомъ. Опасная фикція. потому что
она ириводитъ къ самооболыценію. Демагоги всегда льстили
чувствамъ массы. А масса всегда будетъ ннже средняго уровня.
Впрочемъ, возрастъ совершеннолѣтія бѵдетъ пониженъ, исчез-
нетъ раздѣленіе половъ. и демократія дойдетъ до абсурда,
передавъ рѣшеніе важнѣйшихъ дѣлъ въ руки нанболѣе не-
способныхъ. Это будетъ карой отвлеченнаго принципа равен-
ства, который освобождаетъ невѣжду отъ необходимости
учиться, глупца отъ обсужденія своихъ поступковъ, ребенка
отъ ожиданія болѣе зрѣлаго возраста, негодяя огь исправле-
нія. Общественное право, основанное на нредполагаемомъ ра-
венствѣ, иогибнетъ отъ своихъ нослѣдствій. Оно не хочетъ
знать неравенства заслуги, достоинства. опыта, однимъ сло-
вомъ,— индивидуальной работы; оно окончитъ торжествомъ
низости и иошлости. Режимъ ІІартксісой Коммуны далъ обра-
щикъ того, что бываетъ съ властыо во времена дикаго само-
оболыценья и всеобщаго подозрѣнія.
Внрочемъ, человѣчество нмѣетъ прочную жизнь и пере-
живаетъ всѣ катастрофы. Только досадно, что всегда оно вы-
бираетъ самый длинный путь и должно пройти черезъ всѣ
возможныя ошибки. чтобы сдѣлать рѣшительный шагъ къ
лучшему. Эти безчисленныя, ненужныя глупости — причина
моего дурного настроенія. Насколько исторія науки величе-
ственна, настолько исторія политики и религіи невыносима.
Нрогрессъ нравственнаго міра кажется злоупотребленіемъ
Божьяго терпѣнія.
Остановись! Въ мизантропіи и пессимизмѣ нѣтъ ничего
освѣжающаго. Если въ человѣческомъ родѣ много дурного,
будемъ щадить его дурныя стороны. Мы всѣ заключены на
одномъ кораблѣ и должны погибнуть вмѣстѣ съ нимъ. 'іапла-
тимъ нашъ долгъ, а все остальное предоставимъ Богу. Соли-
дарные въ страдапьяхъ нашего рода, дадимъ добрый при-
мѣръ— вотъ все, что спрашивается съ насъ. Насколько мо-
жемъ— будемъ дѣлать добро, говорить нравду, ісогда знаемъ или
вѣримъ въ нее, а во всемъ остальномъ будемъ т.фпѣливы,
покорньх и преданы волѣ Божьей. Богъ дѣлаетъ свое дѣло,
сдѣлаемъ и мы свое.
31 марта, 1873 года. (4 часа пополудни)
Еп чиеі зои^е
8 е ріоп^е
Моп соеиг еі чие теШ;-і1? *)
Вотъ уже часъ, какъ я чувствую неопредѣленное безпо-
койство: я узнаю своего стараго врага... Это — пустота н
тсска, недостатокъ чего-то. Чего? Любви, душевнаго мира.
можетъ быть, Бога. Это пустота, конечно, а не надежда,
это тос] а отчаянія, потому что я не вижу ясно ни самаго
зла, ни средства противъ него.
0 ргіп іетрз запз ріііс, (Іапз 1’а т е еікіоіегіе,
Аѵес іез сЬапІз с1’оізеаих, іез Ьгізез, Іоп агиг,
Ти сгеизсз зоигсістепі, еопзрігаіеиг оЬзсиг,
Ь е ^оийге йез Іап&иеигз еі сіе 1а гёѵегіе **).
Изъ всѣхъ часовъ дня, когда с т о и т ъ прекрасная ногода,
три часа пополудни, вотъ время, которое я нахожу самымъ
ужаснымъ. Никогда не чувствую я такъ сильно страшной
пустоты жизни, внутренняго безпокойства и болѣзненной
жажды счастья. Это мучительное дѣйствіе свѣта представ-
ляетъ страшный феноменъ. Вѣдь солнце ярче выставляетъ пятна
одежды, морщйны лица и носѣдѣвшіе волосы,— не освѣщаетъ
ли оно своимъ неумолимымъ свѣтомъ язвы и раны сердца?
Не вызываетъ ли оно чувство стыда жизни? Какъ бы то ни
* ) В ъ какой сонъ погружается мое сердце и чего хочетъ ояо?
* * ) 0 безжалостная весна, в ъ бооьвоб душ ѣ твопыъ пѣвьемъ птицъ, твоимв
вѣтерками, твоей лазурью т ы потихоньку роешь, мрачвая эаговорщица, беэдну
томлепія и мечты. 4*
 было, но этоть чась наиболынаго блеска можетъ нанолнить
душу нечалью, привлечь къ сыерти, самоубійству, уничтоже-
нію, или къ нхъ уменыпенному иодобію, забвенію въ страсти.
Это тотъ часъ, когда индивидуумъ боится себя и хотѣлъ бы
уйтн отъ своего страданія и своего одиночества.
Говорятъ объ искушеніяхъ иреступноГі ночи; нужно при-
бавить сюда часы нѣмаго отчаянія при лучезарномъ блескѣ
дня И въ томъ и въ другомъ случаѣ Богъ исчезъ; но въ
первомъ случаѣ человѣкъ слѣдить за взоромъ своихъ очей и
за крикомъ своей страсти, во второмъ— онъ чувствуетъ себя
потеряннымъ и оставлеііиымъ всѣми.
18 авгусга 1873 года.— Что стоитъ между дѣйствительной
жизнью и тобой? Еакой стеклянный экранъ отдѣляетъ тебя
отъ радостей, наслажденія, живаго общенія съ міромъ, остав-
ляя тебѣ только созерцаніе? Это— ложный стыдъ. Желаніе
нызывало краску стыда на твоемь лнцѣ. Ро ковое послѣдствіе
робости, усиленное несбыточными мечтаніямн. Это данное
впередъ отреченіе отъ всякаго естественнаго честолюбія, это
систематическое уклоненіе отъ всѣхъ желаній и стремленін было;
можетъ быть, ложной идеей. Оио походитъ на безсмысленное
уродованіе. Эта ложная идея есть въ то-же время страхъ:
Ьа реиг йе се «іис ,)'аііпе езі ша іаіаіііе *).
Очень рано я открылъ, что гораздо легче отказаться огь
желанія, чѣмъ удовлетворить его. Ие будучн въ состояніи
нолучить всего, чего хотѣда моя натура, я сразу отказался
отъ всего, :,не давъ даже себѣ труда оиредѣлить, что могло
быпривлечь меня. Вьсамомь дѣлѣ, зачѣмъ тревожпть больнос
мѣсто п рисовать себѣ недостунныя сокровища? Такйыъ об-
разомъ, мысленно я пошелъ на всгрѣчу всѣмъ ралочарова-
ніямъ, по методѣ стоиковъ. Толысо, о недостаткѣ логики,
я допускалъ иногда сожалѣнія и смотрѣлъ глазами толпы на
постунки, основанные на исключительпыхъ принципахъ.
Нужно было быгь аскетом ь до конца и довольствоваться со-
зерцаніемъ въ особенности тогда, когда въ волосахъ уже се-
*) Боялнь ТПГО, ЧТО II л ю б л ю . н о т ъ м ой р о к ъ .
ребрится сѣдина. Но что-же? Я -ч е л о в ѣ к ъ , а не теорема.
Только -система безстрастна, а я страдаю. Логика имѣеэт.
только одну потребность— быть послѣдовательной, а у жизіш
тысяча потребиостей. Тѣло хочетъ здоровья, воображеніе
призываетъ красоту, сердце требуетъ любви, гордость ищетъ
признанія, душа вздыхаетъ о мирѣ, совѣсть томится стремле-
ніемъ къ святости, все наше существо жаждетъ счастья и
совершенствованія. И несовершенные, колеблющіеся, ивуро-
дованные, мы не можемъ притворяться нечувствительными
философами, мы протягиваемъ руки къ жизни и говоримъ ей
вполголоса: зачѣмъ ты обманула наши ожиданія.
19 го августа 1873 года.— Поколѣніе, слѣдующее заыной,
управляется и вдохновляется новымъ духомъ. Испытываешь
странное впечатлѣніе, чувствуя, какъ подъ ногами проои-
вается трава, какъ вырываются корни твоей интелектуальной
/Кизни. Приходится говорить съ людьми своего возраста: болѣе
молодые уже не слушаютъ насъ. Къ .мысли относятся, какъ
къ любви: у ней не терпятъ сѣдыхъ волосъ. Сама науіса
любитъ молодыхъ людей, какъ нѣкогда фортуна. Современная
цивилизація не знаетъ, что дѣлать со старостыо. По мѣрѣ
того, какъ она обожествляетъ положительный опытъ, она
пренебрегаетъ нравственнымъ опытоыъ. Въ этоыъ узнается
вліяніе дарвинизма; это военное положеніе, а война требуетъ
ыолодости отъ солдатъ; она только тогда допускаетъ болѣе
зрѣлый возрастъ вождей, если они обладаютъ силой и зака-
ломъ истыхъ ветерановъ.
Теперь нужно быть сильнымъ или исчезнуть, ностоянно
возобновляться, или погибнуть. Можно было бы скавать, что
человѣчество нашего вреыени, подобно перелетныыъ птицамъ,
имѣетъ передъ собой далекій путь; оно не можетъ поддержи-
вать слабыхъ н вести за собой отсталыхъ. Великое завое-
ваніе будущаго дѣлаетъ его жестокимъ н лишеннымъ мило-
сердія ко всему, что ослабѣваетъ на пути. Его дпвизъ: сила
есть право. Ѵ ае ѵісйв.
Еультъ силы имѣлъ всегда свои алтарн, но, кажется,
чѣмъ болыпе говорятъ о справед.інвости и человѣчности, тѣмъ
Гіольше расширяется власть другаго бога.
 республиканцевъ, нраво, что въ немъ свѣтъ, мудрость, мысль;
4-го октября 1873 года.—Долго мечталъ при свѣтѣ луны,
разумъ. Лесть толпѣ съ цѣлыо сдѣлать изъ нея свое^орудіе
который иаполняетъ мою комнату своими лучами, полными
вотъ обычная игра скомороховъ и фокусниковъ всеобщаго го-
какой-то таинственности. Душевное состояніе, въ которое
лосованія. Они притворяются обожающими паяца, котораго
насъ погружаетъ этотъ фантастичесісій свѣтъ, такъ темно, что
анализъ здѣсь дѣйствуетъ только ощупью и въ словахъ его дергаютъ за нитку.
Теорія радикализма есть фиглярство, потому пто она при-
слышно только колебаніе. Это что-то неопредѣленное, неуло-
знаетъ положенія, ложность которыхъ ей завѣдомо извѣстна.
вимое, подобное шуму волнъ, образующемуся изъ тысячи
Она фабрикуетъ оракула и дѣлаетъ видь, что преклоняется
смѣшанныхъ и расплывающихся звуковъ. Это отголосокъ всѣхъ
передъ его изреченіями; она диктуетъ законъ, дѣлая видъ,
неудовлетворенныхъ желаній души, всѣхъ глухихъ страданій
что нрпнимаетъ его; оиа провозглашаетъ, что толпа думаегь
сердца, соединяющихся въ неясныхъ звукахъ, замирающихъ
своимъ мозгодіъ, а между тѣмъ, ловкіе люди — вотъ мозгъ,
въ таинственномъ шепотѣ. В сѣ эти незамѣтныя жалобы, не
лумающій за толпу, внушающій ей то, что почитается ея из-
доходящія до нашего сознапія, , даютъ, суммируясь, одинъ
мышленіями. Властвовать посредстволъ лести— вотъ практика
результатъ: онѣ выражаютъ чувстпо пустоты и стремленія,
царедворцевъ всякаго абсолютизма. любимцевъ всякой тиран-
въ нихъ слышна меланхолія. Въ молодости эти вибраціи
ніи. Она давно извѣстна и банальна; но отъ этого она не
эоловой арфы звучатъ надеждой: доказательство, что тысяча
этихъ иеразличимыхъ звуковъ даетъ однѵ основную нотѵ на- менѣе ужасна.
Честная иолитика должна преклоняться только тіередъ спра-
шего существа, тембръ общаго состоянія нашей жизни. Скажи
ведливостыо и разумомъ и нроповѣдовать ихъ толпѣ, пред-
мнѣ, что ты иснытываеші. въ твоей одпнокой комнаткѣ, когда
ставляющей въ среднемъ дѣтскій, ио не зрѣлый возрастъ.
полная луна заглядываегь къ тебѣ въ окно и ламна твоя по-
Ріізвращаютъ дѣтство, говоря ему, что оно не можетъ оши-
гасла,— я скажу тебѣ твой возрастъ и узиаю, счастливъ ли тьі.
баться, что оно обладаетъ болыпимъ знаиіемъ, чѣ.мъ люди
Каждый начинаетъ жизнь сначала, и ни одна ошибка
предшествовавшіе ему въ жизнн. Развращаютъ толпу, говоря
перваю человѣка не была пзбѣгнута его тысячнымъ преемни-
ей, что она обладаетъ мудростыо, проницательностыо, непо-
комъ. Ііоллективный опытъ накопляется, но опытъ индиви-
грѣшимостью. Монтескье сдѣлалъ тоикое замѣчаніе, что чѣмъ
дуальный угасаетъ вмѣстѣ съ индивидуумомъ. Слѣдствіе:
болыпе соберется мудрецовъ, гѣмъ меньше получается муд-
учрежденія становятся болѣе м.у;і,рыми и безличная наука рас-
рости. Радшсализмъ претендуетъ, что чѣмъ болыпе собе-
тетъ, но юноша теперь, хотя и болѣе культуриый, все таісь
рется безграмотныхъ, людей страстныхъ и необузданныхъ,
же самонадѣянъ и ногрѣшпыъ, какъ и прежде. Такимъ об-
въ особенности молодежи, тѣмъ болѣе получается свѣта. Ко-
разомъ, абсолютно есть прогрессъ и отиосительно— его нѣгь.
нечно, это только антитеза, но это плохая шутка. Го, что
Обстоятельства улучшаются, но достоинство не увеличивается.
даетъ толпа, есть инстинктъ или страсть; инстинктъ можетъ
Быть можетъ все стало лучше, но человѣкъ не измѣнился
быть хорошъ, но страсть можетъ быть дурна. И ни инстинктъ
положительно къ лучшелу; онъ сталъ только другимъ. Его
ие даеть ясной идеи, ни страсть не даетъ справедливаі-о рѣ-
недостатки и достоинства измѣнили форму, но общій балансъ
шенія.
не показываетъ обогащенія. Тысяча вещей пдетъ впередъ,
Толпа есть матеріальная сила. Большинство даетъ пред-
998 идетъ назадъ: таков ь прогрессъ. Тутъ нечѣмъ гордиться,
ложенію силу закона, но мысль мудрая, зрѣлая, отдающая
но есть все-таки извѣстная доля утѣшенія.
себѣ отчетъ во всемъ и потому обладающая истиной, эта
16-го февраля 1874 года.— К.іеоны всегда кричали боль-
мысль не моясегъ быть порождена бурными стремленіями массъ.
шшіству, представляющему собой сиду и даже, по воззрѣнію
 М асса— это вещество, изъ котораго слагается демократія, но
самая форма. т. е. законы, выражаю.піе разумъ, справедли-
вость, общую пользу, производятся мудростыо, которая не со-
ставляетъ общаго состоянія.
Основной паралогизмъ радикалыюй теоріи — смѣшеніе
нрава дѣлать добро съ самымъ добромъ и всеобщаго голосо-
ванія съ общею мудростыо. Е я ѵзаконенная фикція — ра-
венство просвѣщенія и заслугъ тѣхъ, кого она объявляеп,
избирателямн. Но вѣдь избиратели могутъ не жалѣть обще-
ственнаго блага, и, даже. желая ошибаться въ способѣ его
осуществленія. Вообще, голосованіе не есть догматъ, это —
орудіе. Смотря по народу, которому оно достается, орудіе
приноситъ большую пользу владѣльцу или убиваетъ его.
29-го апрѣля 1874 года.— Странное воспоминаніе! Когда
я гулялъ около Трэля, на восточной сторонѣ, при взглядѣ
на обрывъ. въ моемъ воображеніи нредставилась маленькая
тропинка, существовавшая во времена моего дѣтства средн
этихъ кустарниковъ, тогда болѣе густыхъ. Нрошло по край-
нен мѣрѣ сорокъ лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ это впечатлѣніе
исчезло. Возрождеиіе этого забытаго и погребеннаго образа
погрузило меня въ мечтанія. оначитъ, наше сознаніе иодобно
книі-ѣ, листы которой нереворачиваемые жизныо, закрываются
и постепенно закрываютъ другъ друга, не смотря на свою
полупрозрачность; но, хотя існига открыта на страницѣ на-
стоящаго, вѣтеръ на нѣсколько секундъ можетъ развернуть
иередъ нашими взорами первыя страиицы.
Не перестанутъ ли закрываться эти листы п|.іы наступле-
ніи смерти и не увидимъ ли мы сразу все наше прошлое?
Не будетъ ли это переходомъ отъ послѣдовательнаго къ одно-
нремениому, т. е. огь времени къ вѣчности? Поймемъ ли мы
тогда, въ ея цѣломъ, поэму или таинственный эпизодъ нашей
жизни, который до сихъ поръ мы слагали только фразу за
Фразой/ Не здѣсь ли причииа того сіянія славы, которое такъ
часго окружаетъ чело только что умершнхъ людей? В ъ та-
комъ случаѣ здѣсь была бы аналогія съ чувствомъ путеше-
ственникя, достигшаго вершины высокой горы, откуда откры-
вается передъ нимъ видъ всей страны, которую до сихъ норъ
он ь видѣлъ толысо въ отдѣльныхъ часгяхъ. Ііарить надъ соб-
ственной исторіей, угадывать смыслъ всеобщей гармоніи и
Божественнаго Нромысла, это могло бы быть началомъ бла-
женства. До сихъ поръ была только жертва въ пользу этой
гармоніи. теперь настаетъ наслажденіе ея красотой. Раныие
нрнходилось только играть иодъ управленіемъ капельмейстера,
теперь становишься удивленнымъ и восхищеннымъ слушаіе-
лемъ. Прежде въ туманѣ была видна одна только своя ма-
ленькая тропинка; теперь передъ ослѣпленным'і. взоромъ вдругъ
отісрывается чудесная панорама неизмѣримыхъ перспектыв'ь.
Почему бы н нѣтъ?
31-го мая 1 8 7 4 года.— Философская поэзія г-яси Акерманъ.
Вотъ переданное въ прекрасныхъ стихахъ то мрачное отчая-
ніе, которое часто заставляло меня обращаться къ философіи
Шопенгауера, Гартмана, Конта и Дарвина. Какой трагиче-
скій и страшный талантъ! Мысль и страсть! Эта женщина
имѣетъ великую смѣлость и вступаетъ въ величайшѵю борьбу.
Наука неумолима. Уничтожитъ ли она всѣ религіи. Ко-
нечно, всѣ тѣ, которыя ложно понимаютъ природу.^ Но что
будетъ, если это истииное пониманіе нрироды не сможетъ
долго нродолясаться. Ыужно будетъ создатыіравственный міръ
безъ Бога, .безъ безсмертія души, безъ надежды. Настаетъ
очередь буддизма и стоицизма.
Но, положимъ. что конечная цѣль чужда космосѵ, однако,
извѣстно, что человѣкъ имѣегь свои цѣли. Значитъ, цѣльесть
реал ьн ы й феиоменъ, хотя и имѣющій о пр едѣленны е п редѣлы .
Быть можетъ, для физическаго знанія поставлено предѣломъ
нравственное зн ан іе и обратио. Но еслиоба эти мі])Овоззрѣнія
нредставляютъ антиноміто. которое должно уетупить?
Я всегда склоненъ думать. что нрирода есть виртуаль-
ность духа, что душа естъ плодъ жизни, іі свобода цвѣгь
необходимости, что все тѣсно свляано и ничто не можетъ
быть замѣнено. Наша современная фнлосоі()ія онять стано-
вится на точку зрѣнія Іонійсісой ІІІКОЛЫ.
Но она вернется къ Платону и Аристотелю,' къ і|'нлосо-
фіи добра и конечной цѣли, къ изученію духа.
1-го сентябрн 1874 года.— ІІроснулся ы заглянулъ въ бу-
 дущее испуганнымъ взоромъ. Неужели, дѣйствительно, это
меня касается *)? Постоянное, все увеличнвающееся униже-
ніе. Мое рабство становится тяжелѣе и тюрьма тѣснѣе. Въ
моемъ положеніи ужасно то, что оевобожд(;ніе не настѵпитъ
никогда п что одно страданіе будеть смѣнять другое, не давая
ни минуты отдыха, не оставляя даже надежды. Всѣ возмож-
ные выходы закрываются одинъ за другимъ; трудно для чело-
вѣческой натуры не впасть въ глухую ярость нредъ этой не-
избѣжиой казныо.
(Полдень). Равнодушная природа. Злая сила. Милосердыгі
и святой Богъ. Три точки зрѣнія. Вторая неправдоподобна и
ужасна. Первая обращаетъ къ стоицизиу. Мой организмъ
обладалъ только средней силой. Онъ держался, сколько могъ.
Для каждаго наступаетъ своя очередь, нужно примириться.
Покончить все разомъ— это нривилегія: ты будешь погибать
по частямъ. Покорись. Гнѣвъ былъ бы безсмысленнымъ и
безнолезнымъ. Ты все-такн принадлежишь еще къ наиболѣе
счастливо надѣленнымъ, и твой жребій выше средняго.
Одна третья точка зрѣнія можетъ дать утѣшеніе. Но вы-
держитъ ли она? Е сть ли особое провидѣніе, управляющее
обстоятельствами нашей жизни н возлагающее на насъ въ
воспитательныхъ цѣляхъ наши страданія? Это героическое
вѣрог.аніе совмѣстимо ли съ настоящимъ знаніемъ законовъ
природы? Трудно. Но можно субъектировать то, что эта вѣра
дѣлаетъ объекгивиымъ. Нравственное существо можетъ сдѣ-
лать нравственными свои страданія, пользуясь естественнымъ
фактомъ для своего внутренняго воспитанія. То, что оно не
можетъ измѣнить оно называетъ во.;іей Божьей, а исполненія
этой во.іи возвраіцаетъ его душѣ миръ. ГІриродѣ нѣтъ дѣла
ни до нашей стойкости, ни до нашей нравствеиности. Богь
же, еслн толысо оігь есть, напротивъ, хочетъ нашего освя-
щенія, и, если страданіе очищаетъ насъ, мы можемъ найти
утѣшеніе въ етраданіи. Чрезвычайное иреимущество христіан-
скаго вѣрованіл нредставляетъ торжество надъ страданіемъ,
нобѣда смерти. Необходимо только одно: с.мерть для грѣха,
*) Аиіэль говоритъ о иригоыорѣ вратой.
убіеніе собственной воли, добровольное принесеніе въ жертву
своихъ желаній. Зло— въ стремленіи къ своему я , т. е. къ
гщеславію, гордости, чувственности, даже здоровыо. Добро
заключается вь примиреніи съ своей судьбой, въ ѵкеланіи
исполнять волю Бога, отрѣшиться отъ того, что онъ поспре-
щаетъ намъ.
Въ твоемъ случаѣ— отнимаегся здоровье, т. е. манболѣе
вѣрное основаніе всякой независимости; но для тебя остается
матеріальное довольство и дружба. Ты еще не чѵвствуешь
ни рабства нищеты, ни адскихъ мученій абсолютнаго оди-
ночестпа.
Вмѣстѣ съ здоровьемъ отнимается семья, нутешествіе,
науіса, трудъ. Это жизнь, лишенная 7« своей приваекатель-
ности и иользы.
Да будетъ воля твоя!
1874 года, 14 сеитября.— Любовь молодой дѣвушки— свя-
гая вещь. Нужно преклоняться передъ, ней чтобы не осквер-
нить ея; нужно смотрѣть глазами поэга, чтобы понять ее.
Если что-либо даетъ сладостное и невыразимое впечатлѣніе
идеала, то это цѣломѵдренная, робкая любовь. Обмануть ее
было бы преступленіемъ. Уже одинъ впдъ ея разцвѣтанія—
блаженство для созерцателя, какъ нрпсутствіе нри явленін
одного изъ чудесъ Божіихъ.
*
Умѣнье старѣться — вѣнецъ мудрости п одна изъ труд-
нѣйшихъ частей великаго искусства жить.
1875 года, 2 января.— Не смотря на лекарстио, я илохо
ировелъ ночь. Была одна минута, когда я уже не могь бс-
лѣе дышать и думалъ, что задыхаюсь. Какь я слабъ и бее-
силенъ! Напрасно считаюгь меня еще способнымъ къ дѣ.-і-
ятельности, я чувствую, что почва уходитъ изь подъ моихъ
ногь и что защита моего здоровья есть безнадежное дѣло.
Въ сущности я живу толысо по снисходительности судьбы и
безъ тѣни иллюзіи. Я знаю, что ни одно изъ моихъ жела-
ній не будетъ осуществлено, и я уже давно пересталъ же-
лать. Я принимаю только то, что само приходитъ ко мнѣ,
какъ посѣщеніе нтички, прилетѣвшей на мое окно. Я улы-
 баюсь ей, но я хорошо знато, что у посѣтитедя ыоего естъ
крылья и что онъ іге долго останется со ыной. Отреченіе.
вызванное отчаяніемъ, иыѣетъ мелалхолическую прелесть.
Оно смотритъ на жизль глазами уыирающаго, когда въ суж-
деніяхъ о ней иѣть ни горечи, ни напрасныхъсожалѣній.
Я уже не надѣюсь больше поправиться, быть полезнымъ.
счастливымъ. Я надѣюсь, что тѣ, тсоторые любили меня, бу-
дутъ любить до коица; я желалъ бы сдѣлать имъ что-нибудь
хорошее и оставитъ по себѣ добрую память. Я хотѣлъ бы
угаснуть безъ возмущенія и безъ слабости. Но не является
ли излишнимъ и этотъ остатокъ надежды и желанія? Пусть
будетъ такъ, какъ хочетъ Господь. Я отдаю себя въ его руки.
1875 года, 28 августа.— Въ словахъ С. Бёва о Бенжа-
менѣ Констанѣ меня норазило одно: понятіе объ обществен-
номъ уваженіи. Пользоваться или нѣтъ этимъ уваженіемъ—
кажется для г-жи Сталь главнымъ вопросомъ, потерять его—
непоправимымъ несчастьемъ, завоевать его — настоятельной
необходимостыо. Но что же это за благо? Чѣмъ заслужи-
вается оно? Ч.естностью характера и жизни, соединенной съ
извѣстными заслугами и извістнымъ успѣхомъ. Это уваженіе
не есть репутація, еще меньше знаменитость, извѣстность
или слава; оно не дается ловкости и не всегда сопровож-
д аеаъ таланаъ нли геній. Это— награда за постоянство въ
исполненіи долга, за честность иоступковъ. Это—хвала, воз-
даваемая безупречной жизтш. Это немного больше, чѣмъ
поклоненіе. Общественное уважеиіе есть слабость и сила.
Еыть дипіеннымъ его— несчастье и мука на всю жизнь.
Мнѣ уже 53 года, и до свхъ п о р ъ я н ед ал ъ этой мысли
ни малѣйшаго мѣста въ моей жизни. Не страино ли это?
Стремлепіе къ обществениому уваженію такъ мало было моимъ
стимуломъ, что я не имѣю даже этого понятія. Чѣмъ объяс-
няется это явленіе? Тѣмъ, что декорація, галлерея, публика
ясегда была для меня только отрпцательной величиной. Я
і-икогда ничего ие просилъ и не ждалъ отъ нея, даже справед-
ливости, а п оставп ь себя въ аатшсимость отъ иея, искатьея
милости или голоса, мнѣ і.азалось поступкоыъ царедворства
іт подданичества, оаъ чего инстиктивно отказывалась моя гор-
дость Я никогда не пытался стать во главѣ иартін, жур-
нала, даже завладѣть голосомъ простаго избирателя. И
однако я былъ бы счастливъ, еслибы нашелъ радушный
пріемъ, любовь, ободреніе, и получилъ то, что самъ я все-
гда расточалъ: благосклонность и доброжелательство. Но
искать признанія, славы, насиловать уваженіе, — казалось
мнѣ недостойнымъ меня, почти униженіемъ. Объ этомъ я
даже никогда не думалъ.
Можегь быть, я лишилъ себя этого уваженія. эмансипи-
руясь отъ него? Возможно, что я обманул ь ожиданія нублики.
отойдя въ сторону изъ чувства нравственной щенетильности.
Я знаго, что люди съ ожесточеніемъ готовы заставить васг
замолчать, когда вы говорите, но ваше молчаніе, когда ѵ
васъ уже отнято желаніе говоригь, приводятъ ихъ въ ярость.
Правда, для того, чтобы молчать со сиокойной совѣстыо
слѣдовало бы не занимать никакой общественной должности.
Я часто говорю себѣ теперь, что профессоръ нравствеино
обязанъ оправдывать свое званіе опубликованіемъ своихъ
трудовъ, что это было бы полезно по чтношенію къ студен-
тамъ, властямъ, и обществу, это необходимо для ува-
женія къ нему и, можетъ быть, къ его ноложенію. Но эта
точка зрѣнія никогда не принадлежала мнѣ. Я старался до-
бросовѣстно вести свой курсъ и не боялся работы; я не
могъ унизиться до борьбы съ нерасположеніемъ, нося въ
душѣ разочараніе и нечаль, зная и чувствуя, что вокругъ
меия систематически создавали пустоту. Я исныталъ нрежде-
времеиное разочарованіе и глубокое отчаяніе. Несіюсобный
интересоваться свопми способностями для самѳго себя, :і пре-
доставилъ погибнуть всему, когда надежда быть любимьшъ за
нихъ и для нихъ оставила меия. Отшельникь противъ воли.
я не нашелъ спокойствія въ одиночествѣ, потому что еовѣсгь
моя была удовлетворена не болѣе, чѣмъ сердце.
Развѣ все это не представляетъ печальной участи, бѣд-
ной и неудавшейся жизни? Что съумѣлъ я извлечь нзъ сво-
ихъ дарованій, изъ условій своей жизни, изъ нолвѣіса суіце-
ствованія? Что я возвратилъ своей странѣ? Не есть-ли этотъ
бумажный хламь, всѣ мои письма, эти тысячи страницъ
дневника, лекціи, статьи, стихи, отдѣльныя замѣтки,—только
куча сухихъ листьевъ? ІІому и чему былъ я полезенъ? Пе-
реживетъ-ли меня мое имя хоть на одинъ день и будетъ-ли
оно имѣть какое-нибудь значеніе для кого бы то ни было?
Ничтожная жизнь. Много суеты и безцѣльнаго бумагомаранья.
Итогь: ^асіа! И наконецъ эта жизнь не была даже отдана
любимому сущ еству, прітиесена въ жертву надеждѣ на буду-
щее. Ея гибель была напрасна, самоотверженіе безполезно,
отреченіе безкорыстно и сухость ничѣмъ не вознаградима...
Я ошибаюсь: она имѣла свое тайное богатство, свою пре-
лесть, свою награду. Она внупшла нѣсколько драгоцѣнныхъ
привязанностей; она дала утѣшеніе нѣсколькимъ душамъ; ея
скрытая жизнь имѣла нѣкоторую цѣну. Впрочемъ, если она
а была ничѣмъ, она многое поняла. Если сама она не до-
стигла гарманіи, она любила гармонію. Если счастье и соз-
наніе исполненнаго долга не были достигнуты ею, по край-
ней мѣрѣ она чувствовала свое ничтожество и просила про-
щеніе.
(Въ тотъ-же день). Во мнѣ есть сходство съ индус-
скимъ геніемъ, полнымъ воображенія, в р л и ч і я , любви, меч-
тательности, но лишеннымъ личнаго честолюбія и воли. Иан-
геисгическое безкорыстіе, уничтоженіе личнаго я въ вели-
комъ цѣломъ, женственная кротость, боязнь крови, отвра-
щеніе къ дѣйствію, — находятся и въ моемъ существѣ, по
крайней мѣрѣ, въ томъ видѣ, какъ оно сложилось съ годами
и обстоятельствами... Оді.ако во мнѣ былъ и человѣкъ За-
пада. Что для меня трудно— это предпочтеніе одной формы,
одиой н аціональности, и одной индивидуальности, отсюда
безразличіе къ своей лачности, къ своей пользѣ, къ своему
интересу, къ своему мнѣнію въ данный моментъ. Къ чему
все это? О тп І8 ііеіегтіп аііо езі пе§айо. Страданье насъло-
калшируетъ, любовь опредѣляетт., но свободная мысль насъ
обезличиваетъ. Быть однимъ изъ людей — жалкня участь;
человѣкомъ— хорошо; но быть человѣкомъ вообще—одно это
привлекаетъ.
Да, но что дѣлается при такомъ браманисткомъ стремле-
ніи съ подчиненіемъ индивидуума долгу? Въ потерѣ индиви-
дуальности— наслажденіе, но долгь требѵетъ исполненіл ми-
кроскоиической работы. Задача въ томъ, чтобы исполнлть
ежедневныя обязанности, не уірачивал наслажденіл общимъ
созерцаніемъ, дѣйствовать какъ бы въ присутствіи Бога,
свято выполнять свою лалеііьк) ю роль. Такимъ образомъ
возвращаешь мелочамъ. преходящему временному, ничтожному,
красоту и благородство. Такь возвышается и освяіцается са-
лое жалкое занятіе. Такимъ образомъ чувсгвуешь, что пла-
тишь дань всемірному дѣлу. вѣчной волѣ. М ириться съ
жизнью и перестаешь бороться со смертыо. Тогда достигаепіь
гармоніи и мира.
1875 года, 1 сентября.— Работалъ нѣсколько Часовъ надъ
своей статьей о г-жѣ Сталь. но съ какимъ трудомъ, съ какимъ
улручаюгцнмъ безпокойствомъ! Когда я пишу думая о впечат-
лѣніи, каждое слово дорого обходится мнѣ и перо спотыкается
на каждой строкѣ передъ трудностью, открывающейся въ каж-
дой фразѣ, выбрать настоящее слово средп множества воз-
можныхъ.
Искусство сочиненія требуетъ сосредоточенности, рѣши-
мости, подвижности, которыхъ я уже не нмѣю. Я не могу
слить въ одно совокунность своихъ матеріаловъ и своихъ
мыслей. Необходимо полное гссподство надъ предметомъ,
если хотятъ дать ему форму. Нужно насиловать предметъ,
а не тренетать передъ нимъ изъ боязни причиниті> ему вредъ.
Мнѣ недостаетъ этого рода смѣлости. Вся моя натура стремится
къ безличностп, уважающей предметъ и подчиняющейся ему;
изъ любви къ истйнѣ я боюсь заключать и смѣло рѣшать.
Потомъ, я постоянно возвращаюсь назадъ вмѣсто того, что-
бы бѣжать іпрямо; я вращаюсь въ кругу, боюсь забыть
малѣйшую точку, сгустить оттѣнокъ, поставить пе на мѣстѣ
слово, тогда какъ нужно имѣть только главную цѣль и ри-
совать крупными чертами. Я не умѣю ничего принести въ
жертву, ничѣмъ пренебречь. Вредная робость, несносная
совѣстливость, роковая щепетильность!
Въ сущности я ниісогда не лумалъ объ искусствѣ напи-
сать статью, этюдъ, книгу, ншсогда методически не прослѣ-
дилъ развнтія автора; для меня это Оыло бы полезно, но я
 стыдился полезнаго. Мнѣ было какъ бы совѣстио подстере-
гать гайны художниковъ и разрѣзать на куски ихъ произве-
денія. Когда я иодумаю, что я всегда откладывалъ серьезное
изученіе искусства нисать, изъ чувства робостн нредъ нимъ
и изъ тайной любви къ прскрасному, я прихожу нъ ярость
отъ собственной глуиости н отъ этого чувсгва уваженія.
ІІривычка п р\тпна дали бы мнѣ свободу, увѣренность, лег-
кость, безъ которыхъ вдохновеніе гаснеть. Напротивъ, я прн-
нялъ двѣ протквоположиыя нрнвычкн ума: научный анализь,
исчерпывиющій предметъ, н немедленное записываніе но-
лученныхъ внечатлѣній. Искусство сочиненія находится въ
серединѣ: оно требуетъ жнвого единства иредмета н медлеи-
наго вынапшванія мысли.
Исторія образоваиія пдей— вотъ что дѣлаетъ уігь сво-
боднымъ.
12 іюля, 1 *7 6 года.—Вѣда за бѣдой. Гильный нринадоі.ь
кашля. Я не ішжу, чтобы хорошая ногода и ирекращеніе
работы хоть сколько иибудь улѵчшнли состояніе моего здо-
ровья. Вѣрнѣе, что разрушеніе ускоривается. Дреждевремен-
ное увяданіе— тяжелое ли это испытаніе?
„Что остается вамъ послѣ столысихъ иесчастій? Свое „Я^?
Это яЯ “ есть центральное созиаиіе, ось всѣхъ отсѣченныхь
частей. ноддержка всего искалѣчеинаго тѣла. Скоро ѵ меня
останется только это, то.іько одна голая мысль. Смерть прн-
воднтъ насъ кь математической точкѣ; разрушеніе, иредше-
с-твующее ей, отодішгаетъ нась концетрическими кругами,
все болѣе и болѣе узкими, къ этому иослѣлиему и ие до-
досі-упиому убѣжнщу. Я ѵже наслаждагось въ нредвкушеніи
этимъ нѵлемъ, въ которо.мъ уничтожаюгся всѣ формы и измѣ-
ненія. Я вижу, какъ пходягь въ эту тьмѵ и обратяо выхо-
дятъ И8ъ нея. ІКизнь есть то.іысо метеоръ, короткое про-
долженіе і.-отораго доступно моему наблюденію. Родиться,
жить и умереть— эти слова получаютъ новый смыслъ въ
каждой фразѣ напіего существованія. Смотрѣть на себя,
какъ на ракету, наблюдать свой собственный преходящій
феиоменъ— вегг, іірактичеевая исихологЬі. Я больпіе люГшо
смотрѣть на .чі.ръ, иредставляющій болѣе обширный и Солін-
Іп шяпісіз сі
СоілреііЬиз, ааеѵо іе аиЬ сизіосіе іелеЬэ.
Ірзе йеиэ, аііпиі аЦие тоіаш, піе воітеі. Оріпог.
ІІос зепііі: Могіаг: Мог.ч иіііша Ііпеа гегиш сзі і).
и Наша религія не имѣла болѣе надежнаго человѣчесісаго
А |!основанія, какъ презрѣніе къ жизни. ІІе только убѣжденіе
разума призываютъ насъ къ этому; такъ какъ зачѣмъ бояться
лишиться вещи, о которой нельзя сожалѣгь, когда ее поте-
ряешь, но также и то соображеніе, что если намъ угрожаютъ
столь разнообразные виды смерти, то не хуже ли бояться
ихъ всѣхъ, нежели переиести олну? Не все ли равно когда
это случится, разъ смерть неизбѣжна? Человѣку, ска?,авшему
Сократу: тридцать тирановъ приговорили тебя къ смерти, онъ
, отвѣчалъ: „а природа-пхъ“ 2)! Какая глупость огорчаться въ
минуту перехода къ избавленію отъ всякой печалп! Какъ наше
і появлеиіе на свѣтъ принесло намъ знакомство со всѣмъ тѣмъ,
1 что окружаетъ насъ; точно также съ напіей смертыо насту-
іштъ смерть всѣхъ вещей. ІІоэтому то, такое же безуміе с ѣ -'
товать на то, что черезъ сто лѣтъ мы не будемъ жить, какъ
и на то, что сто лѣтъ тому назадъ мы не жили. Смерть есть
начало другой жизни; такь же плакали мы; столысо же стоило
намъ вступленіе въ эту жизнь, такъ же сбросилп мы нашу
прежшою оболочку, встуная сюда. Ничто нельзя назвать
скорбыо, что случается только однажды. Развѣ разумно такъ
долго бояться вещи столь кратковремённой? Долговременное
и кратковременное житье—все одно благодаря смерти: такъ
какъ понятіе о долгомъ и короткомъ не приложимо къ ве-
щамъ, которыя болѣе не существуютъ. Аристотель говоритъ,
что въ рѣісѣ Гипанисѣ встрѣчаются маленысія ясивогныя, ко-
торыя лсивутъ всего одинъ день: то, которое умираеть въ во-
семь часовъ утра, умираетъ въ молодости; то, которое ѵми-
‘) Я буду держать тебя закопаниымъ по рукамъ и ногамъ, подъ присмо-
тромъ ж естокаго тюрсзіщ ика.— Боі"ь осаободитъ мепя, к акъ только я захочу
этого.— Онъ т а к ъ отнѣчалъ: я умру, смерть конецъ всем у. Горацій. Еріві.
I , 16, 76.
з) Сократъ не былъ прпговоренъ в ъ смертн 30-ю тиранами, но Аѳиня-
намн. Костъ.
 свддквные СІВРЯДМ НА ііолпіін.

Молодая Парасго!
богатый фейерверкъ; но, когда болѣзнь съуживаетъ моі
Чого въ тебе материвъ много,
горизонтъ и останавливаетъ меня на моемъ страданіи,
А риднеи а ни ёднои,
всетаки, и это страданіе представляетъ зрѣлище для ио-
Порадочку ни отъ жаднои,
его любопытства. Меня интересуетъ въ самомъ себѣ, не-
Тылько тыи шо напитыся, смотря на мои страданія, то, что я нахожу здѣсь подлинный
Я никому заж урытыся, образецъ человѣческой природы, слѣдовательно, имѣюіцій
Тылько Т Ы И 'ГО пыты гуляты , общое значеніе. Этотъ образчикъ даетъ мнѣ возможность по-
А никому порядочку даты. нять множество аналогичныхъ положеній и всѣхъ подоб-
ныхъ мнѣ.
Отнестись сознательно ко всѣмъ возможнымъ измѣненіямъ
существа,— этого занятія хватило бы на вѣки вѣковъ.
Т а к ъ же поютъ, когда у жениха не имѣется родителей.
Правда, можно было бы отравить себѣ это все увеличиваю-
щееся наслажденіе сгремленіемъ къ абсолютному, къ дости-
женію всего разомъ. Но можно возразить, что всѣ стремленія
необходимо заключаютъ въ себѣ пророческій смыслъ, потому
КОНЕЦЪ. что они могли родиться толысо подъ дѣйствіемъ той причины,
которая нозволитъ имъ дойти до конца. Душа только потому
можетъ стремиться къ абсолютному, что абсолютное есть;
сознаніе возможности совершенствованія есть гарантія того,
что совершенство есть.
Мысль вѣчна. Вотъ сознаніе мысли, сложившееся посте-
пенно въ теченіе вѣковъ у различныхъ народовъ, у всего
человѣчества. Гакова доктрина Гегеля. Исторія нашего ума
можетъ считаться приближеніемъ къ абсолютному, а абсо-
лютное неодинаково на двухъ концахъ своей исторіи. Оно
было въ началѣ, оно сознаетъ себя въ концѣ, или вѣрнѣе
оно приближается ісъ самопознанію вмѣстѣ съ развитіемъ
твдренія. Такъ думалъ и Аристотель.
Если исторія духа и сознанія есть самая сущность и
эссеиція бытія, то замкнуться пъ области нсихологіи, даже
личной, не значитъ выдти пзъ вопроса, это значнтъ быть въ
самомь предметѣ, въ центрѣ универсальной драмы. Эта
мысль утѣшптельна. В се можетъ быть отнято у насъ, но если
мысль оставлена намъ, мы еще держимся волшебной нитыо
за ось міра. Но мы можемъ потерять и мысль, и слово.
Тогда остается намъ одно простое чувство, присутствія Бога
и смерти въ Боіѣ. Это иослѣдній остатокъ человѣческой
6
привилегіи— участвовать по всемъ, имѣть общеніе съ абсо-
лютнымъ.
Та ѵіе е$і іт есіаіг (|ііі теигі сіапз зоп пиа^е,
Маіз 1’ёсіаіг 1-а заиѵё з’іІ 4‘а Іаіі ѵоіг 1е сіеі. *)
26 іюля, 1876 года.— Дневникъ— это подушка лѣности.
Онъ избавляетъ отъ нообходилости обнимать весь предметъ,
онъ довольствуется повтореиіями, сопровождается всѣми ка-
цризами и скачками внутренней жизни и не ставитъ себѣ
никакой цѣли. Этотъ дневникъ даетъ матеріалъ для многихъ
томовъ. Какал расточительная трата времени, мысли и силы!
Онъ никому не будетъ полезенъ и данее для меня онъ по-
служилъ скорѣе средствомъ уйти отъ жизни, чѣмъ дѣйство-
вать въ ней. Диевникъ замѣняетъ довѣреннаго, т. е. друга
и жену; онъ замѣняетъ творчество, замѣияетъ отечество и
публику. Это средство, обманывающее боль, отводящее, от-
влекающее. Но этотъ фактотумъ, все замѣняющій собой,
самъ ничего не представляетъ.
Что даетъ исторію души? Списокъ ея пріобрѣтеній, успѣ-
ховъ, послѣдовательный ходъ ея развитія. Для того, чтобы
твоя исторія была иоучительна хоть для кого-нибудь и инте-
реснадля тебя самого, нужно, чтобы она была освобождена отъ
сырого матеріала, уирощена, очищена. Эти тысячи страницъ
— толысо куча листьевъ и коры дерева, изъ котораго нужно
было извлечь эссеицію. Л'1>съ хинныхъ деревьевъ не стоитъ
бочки хинина. Цѣлая розовая илантація въ Смирнѣ сгу-
щается въ одинъ флаконъ ароматической жидкости.
В ся эта болтовня впродолжеиіе 28 лѣтъ сводится, мо-
жетъ быть, къ нулю, таісъ какъ каждый интересуетоі только
своимъ романомъ, своей лычной жизныо. Можетъ быть, тебѣ
самому не удастся и перечесть его. И такъ, іі такъ что-же?
Ты жилъ, а жизнь состоитъ въ повторенія одного и того же
человѣческаго типа, одной и той-же человѣческой пѣсешси,
какъ это дѣлали, дѣлаютъ и будутъ дѣлать въ теченіе вѣковъ
милліоны тебѣ подобиыхъ. Отнестись сознателыю къ этой
* ) Т в о я ж и зы ь— ы олыія, ум ираю щ ля в ъ облаісѣ,
Н о молиіи сп ііся а т е б я , еоди п о к а з іа а т е о ѣ п еоо.
пѣсенкѣ, къ этому типу есть уже нѣчто, и болыпе мы не
можемъ сдѣлать. Реализація этого типа болѣе успѣшна и
иѣсенка болѣе радостна, если обстоятельства благопріятны.
но что бы ии дѣлали маріонегіси,—
*) Тгоіз реіііз Іоигз еі риіз з‘еп ѵопі!
все падаетъ въ одну пропасть и сводится почти къ одному.
Вооружаться противъ судьбы, отбиваться отъ неизбѣжнаго
конца, это почти ребячество. Если лсизнь столѣтняго суще-
ства и ясизнь мотылька ісажутся почти равнымн величинами—
а геологія и астрономія позволяюгь смотрѣть на продол-
жительность ихъ жизни съ этой точки зрѣнія,— что значитъ
тогда наша нсзамѣтная суета, наши усилія, наши страсти,
иаши стремленія, наши надежды? Жизнь это сонъ, который
мы видимъ во сн ѣ ,— смѣшно было бы поднимать изъ за нея
бурю. Что злачатъ для насъ 40 милліоновъ инфузорій, на-
селяющихъ кубическій дюймъ мѣла! Что значитъ 40 милліо-
новъ, населяющихъ Францію для какого-нибудь селеннта?
Быть сознательной монадой, иичтоясествомъ, сознающимъ
себя призракомъ вселенной— вогъ все, чѣмъ мы можедгь быть.
12 сентября, 1876 года.— В ъ чемъ заключаотся твоя смѣш-
ная сторона? Богь мой! В ъ стремлеиіи иостичь мудрость, но
не прнлагать ея, постоянно подготовляться къ нулю, жпть
безъ жизни. Созерцаніе, которое не осмѣливается быть чисто
созерцательнымъ, отреченіе, которое не совершенно отре-
кается, хроническое иротиворѣчіе— вотъ твое свойство. Не-
нослѣдовательный скептнцпзмъ, непобѣжденная и неисирави-
мая нерѣшителыюсть, слабость, которая не можетъ съ собой
иримириться, но не моисетъ превратиться и въ силу— вотъ
твое несчастье. Его смѣшная сторона въ этой способности
вести другихъ и неспособности руководить собой, въ стрем-
леніи къ безісонечно-великомѵ, останавлнваемомъ безкоііечі;о
малымъ, вь совершенной безполезности дарованііі. ІІридти
къ неподвижности отъ избытка двшкенія, къ нулю отъ избытка
чиселъ, —это странная и нечалыіая шутка. Надъ ией моясно
хорошо посмѣяться.
* ) Т р и ы алены сіе ту р п и а а г Ь и ъ удвля ю теи !

Чрезвычайно субъективная по чувствѵ и объоктивная по
мысли, твоя индпвидуальность въ томъ, чтобы быть безлич-
нымъ и тяжелѣе всего для тебя необходимость быть индиви-
дуальнымъ. Твой недостатокъ заключается въ слабости воли,
принципъ твоего отреченія въ сомнѣненіи, а сомнѣиіе про-
исходитъ отъ невозможности видѣть все и отъ честности,
отталкивающей всякое произвольное и предвзятое рѣшеніе.
Иначе говоря, ты плохо приспособленъ къ человѣческой средѣ
и ты умрешь, не проявивъ того, что имѣепіь.
Твое Я , осуждено быть только самимъ собой, тогда какь
глубокій инстинктъ его— быть не— я; вотъ тотъ родъ муче-
ній, отъ которыхъ ты не можешь уйти. Нужно было бы огра-
нпчпть себя, а это невозможно для тебя, можетъ быть по-
тому, что твоя душа не мирится съ этимъ, или иотому, что
твой умъ не знаетъ на чемъ остановиться. Нерѣшнтелыюсть
въ отчаяніи— вотъ точка, заключающая центръ твоего суще-
ства, и которую ты всегда находишь въ своемъ сознаніи?
скрытою нодъ всѣми твоими удовольствіями, намѣреніями,
развлеченіями.
Моя душа это бездна, ея желанія никогда ничѣмъ не
удовлетворялись, а уничтоженіе желаній еще не умиротворило
ея. Она хотѣла бы совсѣмъ отдаться, со всей любовыо, вѣ-
рой, энтузіазмомъ, но іш одпнъ предметъ не могъ поглотить
ея, ни даже дать ей иллюзіи. Это силыюе п неясное стрем-
леніе есть жажда, которая иикогда не утоляется.
Новая двойственность: я не возмущаюсь и не подчпняюсь.
Состояніе безпокойное, неустойчивое, неопредѣленное, тре-
вожное,— вотъ мое состояніе. Загадка, сознающая себя за-
гадкоіі, хаосъ, наблюдающій себя, безиорядокъ, чупсгвуюіцій
себя и не могущій прпвести себя въ состояніе порядка, та-
ково мое ноложеиіе. И еслп даже вдохновеніе приходптъ и
освѣщаетъ бездну своей сильной молніей, то мысли этн за-
бываются и смѣшиваются, и работа идетъ сначала. Индиви-
дуальный духъ не успѣваетъ постичь себя въ своей сущности,
можетъ быть, потому, что его суіцность не быть индиви-
дуальнымъ.
Мимоходомъ замѣтилъ новыя прнложенія моего закона
ироніи. Каждая эпоха имѣетъ два противоположныхъ стрем-
ленія, которыя логически отталкиваются, а на дѣлѣ ассо-
ціируются. Такъ, въ прошедшемъ вѣкѣ, философскій мате-
ріализмъ боролся за свободу. Теперь дарвинисты стоятъ за
равенство, а дарвинизмъ доказываетъ право сильнаго. Нелѣ-
пость— вотъ характерная черта жизни; живыя существа—
это противорѣчія, находящіяся въ дѣйствіи, одушевленные и
нодвнжные паралогизмы. Согласіе съ самимъ собой было бы
миромъ, спокойствіемъ и, можетъ быть, неподвижностыо.
Иочти все человѣчестпо понимаетъ дѣятельность и практи-
куетъ ее въ видѣ войны, войны внутренней въ борьбѣ за
существованіе, войны внѣшней и кровавой, войны народовъ,
и, наконецъ, войны съ самимъ собой. Итакъ, жизнь есть
вѣчная борьба, которая хочетъ того, чего не хочетъ, и не
хочетъ того, чего хочетъ. Отсюда то, что я называю закономъ
ироніи, т. е. безсознательный обманъ, опроверженіе себя
собою же, конкретная реализація нелѣнаго.
Необходимо ли это слѣдствіе? Я не думаю. Борьба есть
каррикатура гармоніи, а гармонія— ассоціація противорѣчій—
есть также начало двпженія. Война есть грубое и свирѣпое
умиротвореніе, уннчтоженіе сопротивленія разрушеніемъ или
рабствомъ иобѣжденныхъ. Взаимное уваженіе было бы лучше.
Борьба нроисходнтъ оть эгоизма, не прпзнающаго другого
предѣла, кромѣ чужой сплы. Законы животнаго міра управ-
ляютъ почти всей псторіей. Человѣ іеская исторія по суще-
ству зоологпчна. Она очеловѣчивается очень поздно и только
въ тѣхъ прекрасныхъ душахъ, которыя стремятся ісъ спра-
ведливости, добротѣ, энтузіазму и самоотвержепію. Въ выс-
шемь животномъ толысо очень рѣдко проглядываетъ ангелъ.
Божественный ореолъ показывается только быстролетными
искрами вокругъ чела породы, госаодствующей на землѣ.
Христіанскія иаціи вполнѣ проявляютъ законъ ироніи.
Онѣ исповѣдуютъ царство нобесіюе, исключителышй культъ
вѣчныхъ благъ, но никогда еще болѣе жестокое преслѣдо-
ваніе земпыхъ благъ, жажда завоеванія не были сильнѣе у
э т і і х ъ націй. Ихъ оффііціальный девнзъ соворшенно противо-
ноложенъ ихъ истшшому стремленію. Подъ ложной вывѣской
 онѣ торгуютъ контрабандой съ забавнымъ снокойствіемъ со-
вѣсти. Не лицемѣрный-ли это обманъ? Нѣтъ, это приложеніе
закона ироніи. Обманъ становится такимъ привычнымъ, что
преступникъ не замѣчаетъ его. В сѣ націи открыто изобли-
чаются, и ни одна не чувствутъ, насколько она смѣшна.
Нужно быть японцемъ, чтобы понять смѣшныя противорѣчія
христіанской цивилизаціи. Нужно быть Селенитомъ, чтобы
понять глупость человѣка и его постоянную иллюзію. Фило-
софъ также подпадаетъ подъ заісонъ ироніи, иотому что, от-
казавшись мысленно отъ всѣхъ предразсудковъ, т. е. вполнѣ
освободившись отъ личности, онъ долженъ опять облечься
въ свои лоскуты, ѣсть и пить, чѵвствовать голодъ, жажду,
холоіъ и поступать подобно всѣмъ смертнымъ послѣ того,
какъ на одинъ моментъ онъ сталъ выше людей. Здѣсь-то и
подстерегаютъ его комическіе поэты; животныя потребности
мстятъ за эти экскурсіи въ эмпиреи и съ насмѣшкой кри-
чатъ ему: ты грязь, ты ничто, ты человѣкъ!
5 января, 1877 года.— Сегодня утромъ былъ въ самомъ
жалкомъ состояніи, бронхитъ почти задушилъ меня; едва
хожу и мозгъ точно стянутъ, чего боюсь болыне всего, по-
тому что мышленіемъ я защищаюсь отъ всѣхъ прочпхъ бѣдъ.
Дѣятельное ослабѣваніе сплъ, незамѣтное разрушеніе орга-
новъ, упадокъ мозговой дѣятельностп: какое испытаніе, и
никто не подозрѣваетъ его! Другіе жалуются на внѣшнюю
старость, но что это? Ничто, если иаши умственныя силы
иетронуты. Это счастье было даровано столысимъ людямъ
науки, что и я немного надѣялся на него.
Увы! Неужели нужна и эта жертва? Жертва ночти легка.
если вѣрить, что она возложена на насъ, или требуется Бо-
гомъ, отечески любящимъ насъ и особымъ Провидѣніемъ. Но у
меня нѣтъ этой религіозной радости. Мое изувѣченіе умень-
шаетъ только мои силы, но не служитъ ни для кого. Я стану
слѣпымъ, кто выиграетъ отъ этого? Мнѣ остается только одно
побужденіе: мужественное иримиреніе съ неизбѣжнымъ и при-
мѣръ другимъ. Чисто стоическая мораль.
Не пропадаетъ ли безслѣдно это нравственное воспитаніе
индивидуальной души? Когда наша иланета окончитъ циклъ
своей жизни, кому и для чего на небѣ послужитъ оно? Оно
дастъ одну ноту въ симфоніи творенія. Мы индивидуальные
атомы, мыслящія монады, мы пользуемся сознаніемъ цѣлаго
и неизмѣішаго. Не довольно-ли этого? Нѣтъ, этого не до-
вольно, потому что еслп нѣтъ прогресса, постояннаго роста,
пользы,— остается одна химическая игра и эквнвалентность
комбинацій. Брама поглощаетъ созданное. Если мы— лабо-
раторія духа, пусть духъ по крайней мѣрѣ увеличпвается
черезъ насъ. Если мы осуществляемъ высшую волю, пусть
это доставляетъ радость Богу. Если довѣрчивое смиреніе
души радуетъ Его больпіе, чѣмъ величіе мысли, будемъ по-
ступать согласно его плану и намѣреніямъ. Это— жизнь во
славу Божію, говоря теологическимъ языісомъ. Религія со-
стоитъ въ сыновнемъ признаніи Божественной воли, какова
бы она ни была, еслп только мы ясно видимъ ее. Но можио
ли сомнѣваться, что упадокъ силъ, болѣзни, смерть входятъ
въ программу нашей жизни? То, что неизбѣжно, не есть-ли
это судьба? А сама судьба не есть-ли янонимное указаніе
того, кого религіи называютъ Богомъ? Идти безъ ропота по
теченію своей судьбы, пережить безъ возмущенія таііну по-
степеннаго увядаиія, безграиичнаго уменыпенія силъ, един-
ственный предѣлъ котораго нуль,— вотъ что нужно. Движе-
ніе назадъ такъ же естественно, каісъ и эволюція. Мы посте-
пенно входимъ въ область мрака, какъ постепенно выіпли
изъ нѣдръ ея. Игра способностей и органовъ, величественное
великолѣпіе жизни складываются по частямъ въ ящикъ. Мы
начинаемъ съ инстинкта, нужно умѣть кончить прозорли-
востыо, видѣть свое увяданіе и смерть. Музыкальная тема,
будучи разъ исчерпана. должна найти успокоеніе и исходъ
въ молчаніи.
6 февраля, 1877 года.— Долго сидѣлъ у *** и разговари-
валъ объ анархіи мыслей, общемъ недостаткѣ культуры, о
томъ, на чемъ держится міръ, о смѣлыхъ шагахъ науки среди
всеобщихъ суевѣрій и страстей. Что наиболѣе рѣдко — это
точность мысли, методъ, критика, пропорція, оттѣнокъ. 0 6 -
щее состояніе мыслей— смѣшеніе, несвязность, предубѣжде-
ніе; общее состояніе сердецъ— страстность, неспособность
 быть справедливымъ, безпристрастнымъ, доступнымъ всему.
Воля всегда опережаетъ мысль, желанія опережаютъ волю, а
случай порождаетъ желанія. Такимъ образомъ, люди выра-
жаютъ только случайныя мысли, которыхъ не стоитъ прини-
мать серьезно и которыя имѣютъ за себя толысо этотъ ребя-
ческій аргументъ: я существую, потому что существую. Искус-
ство приблпжаться къ истинѣ практикуется очень мало, оно
даже неизвѣстно, потому что нѣтъ личнаго смиренія и любви
къ истинѣ. Мы хотнмъ знаній, которыя вооружаютъ нашу
руку или языкъ, которыя служатъ нашему тщеславію или
нашей потребности силы; но намъ антипатична критика са-
михъ себя, нашихъ предразсудковь или нашпхъ наклоішостей.
Человѣкъ— своевольное и алчное животное, которое поль-
зуется мыслью для удовлетворенія своихъ наклонностей, но
которое не служитъ истинѣ, чувствуетъ отвращеніе къ лич-
ной дисциплпнѣ, ненавидитъ безкорыстное созерцаніе и дѣй-
ствіе надъ самимъ собой. Мудрость раздражаетъ его, потому
что приводить въ смущеніе и потому, что онъ не хочетъ себл
видѣть такпмъ, каковъ онъ есть на самосъ дѣлѣ.
Болыпинство людей— только запутанные мотки, неполныя
клавіатуры, хаосъ, стоячій или бурный, и положеніе нхъ
почти непоправимо, потому что они чувствуютъ себя въ немъ
очень хорошо. Нельзя вылѣчить больного, считающаго себя
здоровымъ.
5 аирѣля, 1877 года.— Думалъ о вчерашиемъ благотвор-
номъ вечерѣ, когда прелесть дружбы и взаимнаго пониманія,
эстетическое наслажденіе и чувство общаго довольства такъ
хорошо переплетались и соединялись. На листісѣ розы не
было ни одной морщинки. Почему? Потому, что „все чнстое,
честное, прекрасное, пріятное и достойное похвалы" было
соедпнено здѣсь. Неподкупность кроткаго и спокойнаго ума,
невинмый смѣхъ, вѣрность долгу, тонкій вкусъ, свободное
воображеніе, все это представляетъ привлекательную, успо
коивающую и здоровую среду.
Такой конецъ каникулъ былъ нраздникомъ каісъ длядру-
гнхъ, такъ и для меня, а дѣлать счастливыми другихъ не
есть-ли это самое иѣрное счастье? Освѣтить на мннуту глу-
бокую душу, сдѣлать добро тому, кто сострадательно несетъ
тяжесть столькихъ пораженпыхъ горемъ сердецъ, столькихъ
страдающихъ душъ, это благословенный даръ, привиллегія,
цѣну которыхъ я чувствую. Есть какое-то религіозное на-
слажденіе въ подкрѣпленіп силы и мужества благородныхъ
характеровъ. Удивляешься, чувствуя обладаніе этой силой,
которой недостоинъ, и хочешь употреблять ее съ осторож-
ностыо.
Я чувствую очень сильно, что человѣкъ во всемъ, что
онъ дѣлаетъ прекраснаго, великаго и добраго, есть толысо
органъ или проводникъ чего-то или кого-то, стоящаго выш.е
его. Это чувство есть религія. Религіозный человѣкъ при-
сутствуетъ съ трепетомъ священной радости при этихъ фено-
менахъ, ісоторыхъ онъ является посредникомъ, но не нача-
ломъ, для которыхъ онъ представляетъ собой театръ, но не
автора, или лучше— не поэта. Онъ даетъ имъ свой голось,
свою руку, свою волю, свое содѣйствіе, но стараясь изъ чув-
ства уваженія стушеваться, чтобы измѣнить какъ можно
меньше великое пропзведеніе генія, который на минуту поль-
зуется имъ. Онъ обезличивается, онъ уничтожается изъ чув-
ства удивленія. Его я должно исчезнуть, когда говоритъ Св.
Духъ, когда дѣйствуетъ Богъ. Такъ пророкъ слышетъ призы-
вающій голосъ, мать чувствуетъ движеніе нлода въ своемъ
чревѣ, такъ ироповѣдникъ видитъ слезы своей аудпторіи.
Пока мы чувствуемъ свое я, мы ограничены, эгоистичны,
плѣнны; когда мы звучимъ въ униссонъ съ Богомъ, наше я
исчезаетъ. Такъ въ хорѣ, при совершенной гармоніи, нужно
дстонировать, чтобы услышать себя. Религіозное состояніе—
это сосредоточенный энтузіазмъ, взволнованное созерцаніе.
спокойный экстазъ. Какъ рѣдко такое состояніе для бѣднаго
существа, измученнаго долгомъ, нуждой, злыми людьми, грѣ-
хами. болѣзнями. Это— состояніе внутренняго счастья; но осно-
ва бытія, общая ткань наінихъ дней, это— дѣйствіе, усиліе,
борьба, и нотому диссонансъ. Иостояино возобновляющаяся
борьба, короткія и постоянио нарушаемыя перемнрія,— воп
картина человѣческаго состоянія.
Привѣтствуемъ же, какъ отголосокъ неба, какъ предвку-
 піеніе лучшаго порядка, эти быстролетныя минуты совергпеи-
наго согласія, эти минугы затпшья между двумя бурями.
Миръ не есть химера, но онъ — неустойчивое равновѣсіе.
случай. „Блаженны миротворцы, потому что они нарекутся
Сынами Божіими".
1877 года, 26 апрѣля. — Перелистывалъ яІІарижъ“ В .
Гюго (1867 г .) . Впродолженіе десяти лѣтъ пророкъ не разъ
пзоблпча,іся во лжи, по вѣра иророка въ свое воображеніе
не уменьшилась. Смиреніе и здравый смыслъ идутъ только
дилипутамъ. В . Гюго великолѣпно игнорируетъ все, что онъ
не предвидѣлъ. Онъ не знаетъ. что гордость есть граиица
ума, а безграничная гордость— низость души. Еслибы онъ по-
ставилъ себя наравнѣ сь другими людьми, а Францію на-
равнѣ съ другими иаціями, онъ правильнѣе смотрѣлъ бы на
вещи и не впадалъ бы въ свои безмысленныя преувеличені.ч
и безумныя пророчества. Но мѣра иточность— не его струны.
Онъ преданъ титаническому. Его золото всегда смѣшано съ
свинцомъ, его вюхновеніе съ ребячествомъ, его разумъ— съ
безуміемъ. Онъ ие можеть быть просгымъ; онъ освѣщаегь,
подобно пожару, только ослѣпляя. Однимъ словомъ, онъ
удивляетъ, но выводитъ изъ терпѣнія; онъ трогаетъ, но чы-
зываетъ чувство досады. Онъ всегда на половину или на двѣ
трети вдается въ ложь, и вотъ въ чемъ тайна той неловкости
которую онъ постоянно заставляетъ чувствовать. Велнкій поэтъ
не можетъ отдѣлаться отъ шарлатана, живущаго въ немъ.
Нѣсколько уколовъ вольтеровской ироніи могли бы смягчить
этого надутаго генія и сдѣлали бы его болѣе сильнымъ, сдѣ-
лавъ болѣе разумнымъ. Это общественное несчастье, что ве-
ликій поэтъ не понялъ лучше своей роли и что въ противо-
положность еврейскимъ пророкамъ, которые карали изъ любви,
онъ восхваляетъ своихъ согражданъ изъ системы и изъ гор-
дости. Франція— это міръ; Парижъ— это Франція; Гюго— это
Парижъ. Преклоняйтесь, народы!
1877 года, 2 мал. —Какая лучшая изъ націй? Нѣтъ ни одной,
въ которой зло не уравновѣшивало бы добра. Каждая есть кар-
рикатура на человѣка. Доказательство, что ни одна не достойна
замѣнить другія и что каждой есть чѣмъ нозаимствоваться т
всѣхъ. Я поочередио поражаюсь достоинствами и иедостаткамн
каждой; можетъ быть, это хорошо для критика. Я не чувствую
никакого предпочтенія къ педостаткамъ сѣвера или юга, запада
или востока, и мнѣбыло бы трудно указать, что я предпочитаю.
Впрочемъ, для меня это безразлично, потому что вопросъ не
въ томъ, чтобы порицать или хвалпть, но въ томъ, чтобы
понять. У меня философская точка зрѣнія, т. е. безпристра-
стная и безличная. Единственный типъ, который мнѣ нра-
вится, это человѣкъ вообще, человѣкъ пдеальный. Что ка-
сается до человѣка національнаго, то я терплю его и изучаю
его, но не поклоняюсь ему. Я могу поклоняться только ире-
краснымъ экземплярамъ рода, велпкимъ людямъ, геніямъ, вы-
сокимъ характерамъ, благороднымъ душамъ, но такіе экземп-
ляры находятся во всѣхъ этнографическихъ отдѣлахъ. Мое
„избранное отечество“ (говоря словами г-жи Сталь) съ из-
браниыми индивидуумами. Я не чувствую ішкакой кровной
слабости ни къ французамъ, ни къ нѣмцамъ, ни къ англи-
чанамъ, ни къ полякамъ, не болыпе чѣмъ къ бразильцамъ
или китайцамъ. Для меня не существуегъ иллюзіи патріоти-
ческой, шовинистской, семейной, профессіоналыюй. Наиро-
тивъ, я чувствую съ большей живостыо иедостатки, уродли-
вости, несовершенства той группы, къ которой принадлежу.
Я имѣю наклонностышдѣть вещитакими, каковы онѣ есть,—
отвлеченными отъ моей индпвидуалыюсти, очищенными отъ
вліянія желанія и воли. Я огношусь антипатично не къ тому
или другому, но къ заблужденію, къ предвзятому рѣшенію.
къ предразсудку, глупости, преувеличенію, исключительности.
Я люблю только справедливость и точность взгляда. Негодо-
ваніе, гнѣвъ у меня только на иоверхности; основное стрем-
леніе — безпристрастіе и отрѣшеніе. Внутренняя свобода и
стремленіе къ правдѣ, вотъ что мнѣ нравится и въ чемъ я
нахожу наслажденіе.
1877 года, 30 ію ля.— М *** высказалъ о Ренанѣ довольно
вѣрное замѣчаніе, по поводу его аниги „Евангелія". Онъ ука-
зываетъ на противорѣчіе между литературнымъ вкусомъ ху-
дожника,—топкимъ, субъективнымъ, увѣреннымъ, и мнѣ-
ніями критика, заимствованными, устарѣвшими, колеблющи-
 мися. Это колебаніе между прекраснымъ и правдивымъ, между
поэззіей и прозой, между искусствомъ и наукой, на самомъ
дѣлѣ характерно. Ренанъ очень лгобитъ науку, но еще больше
о ііъ — ппсатель, п онъ пожсртвуетъ, если понадобптся, ради
красоты выраженія мысли ея точностыо. Наука для него
скорѣе матеріалъ, чѣмъ цѣль; его цѣль— это слогь. Прекрас-
ная страница имѣетъ для него въ десять разъ больше цѣны,
чѣмъ открытіе факта илн ноправка даты. В ъ этомъ пунктѣ
я чувствую то-же самое, потому что прекрасная страница
прекрасна по той особой правдѣ, болѣе истинной, чѣмЪ рядъ
подлипныхъ фактовъ. Руссо такъ же думалъ. Хроникеръ мо-
жетъ найти ноправку для Тацита, но Тацитъ переживетъ
всѣхъ хроникеровъ. Я хорошо знаго, что эстетическій соб-
лазнъ— французскій соблазнъ. Я часто лсалѣлъ объ этомъ, и
тѣмъ не менѣе, если я желалъ чего-нибудь, то это быть пи-
сателемъ, великимъ писателемъ, оставить памятникъ „оеге
регеппіиз", неразрушимое твореніе, которое заставило бы
думать, чувствовать, мечтать, цѣлый рядъ поколѣиій, это—
единственная слава, которой я завидую, если я не отучилъ
себя и оть этой зависти. Книга была бы моимъ честолюбіемъ
еслибы честолюбіе не было суетой, и суетой суетъ.
9 августа 1877 года.— Возрастагощее торжество дарви-
низма, т. е. матеріализма или силы, угрожаетъ понятію о
справедливости. Но настанетъ и ея чередъ. Верховный че-
ловѣческій законъ ие можетъ быть заимствовапъ въ ц.ірствѣ
животномъ. Справедливость— это право пндивпдуума на т а -
х і т ч т свободы, совмѣстной съ такой же свободой для дру-
гого, другими словами, это— уваженіе къ человѣку, къ млад
шему, къ слабому, къ ребенку;— это гараитія всѣхъ человѣ-
ческихъ обществъ,— ассоціацій, государствъ, націй, самосто-
ятельно образовавшихся и образоваиныхъ группъ, которыя
могутъ увеличить сумму блага и удовлетворить стремленію
отдѣльныхъ существъ. Эксплоатація однихъ другими оскорб-
ляетъ снраведливость. Право сильнаго не есть право, но про-
стой фактъ, который можетъ быть правомъ толысо до тѣхъ
поръ, пока иѣтъ протеста и сопротивленія. Подобно холоду,
мраку, тяжес-ги, которые до тѣхъ поръ тяготѣли надъ нами,
нока не были открыты отопленіе, освѣщеніе, механика. Вся
человѣческая иромышлеиность есть эмансипація отъ грубой
природы, и прогрессъ снраведливости есть также ностепен-
ное освобожденіе отъ тиранніи сильнаго. Медицина— это по-
бѣда, одержанная надъ болѣзныо, такъ и благо — побѣда,
одержанная надъ слѣпымъ звѣрствомъ и необузданной алч-
ностыо человѣка-звѣря. Итакъ, я вижу все тотъ же законъ:
іюстепенное освобожденіе индивидуума и поднятіе его отъ
прсстого бытія къ жизни, къ счастыо, къ справедливости, къ
мудрости. Дикая алчность— вотъ точка отправленія; интелли-
гентное велшсодушіе— вотъ цѣль. 6 ноября, 1877 года.—
Мы говоримъ о лгобви гораздо раныие, чѣмъ знаемъ
ее, и мы думаемъ, что знаемъ ее, называя ее или
повторяя, что намъ говорятъ лгоди и разсказываготъ книги
Незнаніе имѣетъ много степеней, и всѣ стенени знанія об-
ианчивы. Общество надоѣдаетъ своимъ турниромъ бурной и не-
истощимой болтливости. думающей, что она знаетъ вещп,разъ го-
воритъоипхъ,— вѣритъ. думаетъ, любитъ, стремнтся, между тѣмъ
все это— внѣшность и болтовня, Хуже всего то, что за этой
болтовней скрывается самолюбіе, что незнаніе страстно стре-
мится утверждать, болтовня принимается за мнѣнія, пред-
разсудки выставляюгся за принцпны. Нопугаи считаютъ себя
за мыслящпхъ существъ, подражанія выдаются за оригиналы,
а вѣжливость требуетъ, чтобы мы призііавали этотъ договоръ.
Это скучно.
Разговоръ— проводникъ этого смѣшенія, орудіе этого без-
сознателыіаго обмана, и всѣ эти недостатки удпвительно
увеличиваются всеобщимч» образовапіемъ, періодической прес-
сой и всѣми распростраиеннымп средствами вульгаризаціи.
Каждый ворочаетъ кипами ассигнацій; немногіе дотрогиваются
до золота; Мы жпвемъ по буквѣ, и даже ио буквѣ буквъ,
никогда ничего не нровѣряя. Судимъ обо всѣмъ и ничего не
знаемъ.
Какъ мало существъ оригиналыіыхъ, индивндуальныхъ,
искреннихъ, которыхъ стоило бы иослушать! Истинное Я у
болыпинства ноглощено запмствованиой атмосферой. Какъ мало
людей представляетъ собой что-нибудь большее, чѣмъ однѣ
 животниія ]іа;гл,)ііііости, наыомшіающія о высшей природѣ
только двумя ногаии и даромъ рвчи.
Огромное болыпннство нашего рода нредставляетъ кандида-
туру на человѣчество, не болѣе. Мы обладаемь скрыгой воз-
можностыо быть людьми, мы могли бы бьггь ими, должны бы
быть, но мы не достигаемъ реализаціп тииа нашего рода.
Подобія к поддѣлки людей наполняютъ обитаемую землю, на-
селяютъ острова и континепты, деревяи и города. Если мы
хотимъ уважать людей, нужно забыть, что они представляютъ
собой и думать объ идеалѣ, скрыгомъ въ нихъ, о человѣкѣ
еправедливомъ и благородномъ, умномъ и добромъ, вдохиовеи-
номъ и творящемъ, честномъ, яравдивомь и твердомъ, о чело-
вѣкѣ высшемъ, о томъ божественномъ экземплярѣ, который мы
называемъ душой. Одни люди, заслуживающіе этого имени—
это героп, геніи, святыя существа гармоническія, сильныя и
цѣльныя.
Немногіе индивидуумы заслуживаютъ быть выслушанными,
но всѣ заслуживаютъ взгляда сострадающаго любопьггства и
смиреннаго пониманія. Развѣ всѣ мы не— потерпѣвшіе круше-
ніе, болыіые, осуясденные на смерть? Иусть каждый рабо-
таетъ надъ своимъ совершенствовгшіемъ и не осуждаетъ друго-
го; все. пойдетъ къ лучшему для всѣхъ. Какъ бы ни выводилъ
насъ изъ терпѣнія нашъ ближній, какое бы нѳгодованіе ни
внушалъ намъ нашъ родъ, мы связаиы одной цѣныо, а това-
рищи но каторгѣ только нроиграютъ отъ взаимныхъ жалобъ
и упрековъ. Будемъ молчать, тернѣть другъ друга и даже лю-
бить. За недостаткомъ нѣжиой любвн будемъ имѣть сосрада-
ніе. Положимъ бичь сатиры и раскаленное желѣзо гнѣва;
масло и вино милосердаго самарянина имѣютъ большую цѣну.
Можно извлечь изъ идеала ирезрѣніе, но прекрасиѣе извлечь—
доброту.
Кто отдаетъ должное веселости? Печальныя души. Оиѣ
знаютъ, что веселость ести норывъ и сила, что обыкіювенио
она предсгавляетъ собой скрытую доброту и что, если бы
даже она была только дѣломъ темиерамента и настроенія,
всетаки она— благодѣяніе.
22 анрѣля, 1878 года.— ІІисьмо отъ кузины Юліи.
Эти добрыя старыя родственницы съ трудомъ понимаютъ
жизнь, въ особенности жизнь людей науки. Эти мечтающія
отшельшщы боіітся свѣта и не на мѣстѣ въ жизни. Но что-
же? Въ 70 лѣтъ не мѣняются, и набожная старушка, на-
половину слѣпая и живущая въ деревиѣ, не можетъ ни рас-
ширить своего кругозора, ни нредставить себѣ чужой жизни
безъ отиошенія къ своей!
Какой стороиой эти души, иогруженныя въ мелочи,
соединяются съ идеаломьУ Религіозиымн стремленіями. Вѣра,
вотъ средство сиасенія для нихъ. Онѣ знаютъ высшую жизнь,
душа ихъ жаждетъ неба. Ихъ мнѣнія несовершениы, но ихъ
нравственный опытъ велпкъ. Ихъ мысль полна мрака, но
уша полна свѣта. ІІе знаешь, какъ говорить съ нпми о зем-
ныхъ дѣлахъ, но въ дѣлахъ души онѣ вполнѣ зрѣлы. Если
онѣ не могутъ ионять насъ, ыы должны пойти къ нимъ на
встрѣчу, заговорпть ихъ языкомъ, войти въ кругъ ихъ мыслей,
понять ихъ способъ чувствовать. Нужно обратиться къ ихъ
высокой сторонѣ и, чтобы оказать имъ болѣе уваженія, за-
ставить ихъ открыть свош сокровищницу лучшпхъ мыслей.
На днѣ всякой почтенной старости есть самородокъ золота.
Дадимъ случай открыть его нризиателыіымъ взорамъ.
19 мая, 1878 года.— Критика въ особенности есть даръ,
тактъ, чутье, вдохновеніе; ей нельзя научиться и понять ея
таину: она— исісусство. Критическій геній— это снособность
отличать истину нодъ внѣшней видимостыо и при той занутан-
ности, которая скрываетъ ее. Нужно понять ее, несмотря иа
заблужденія свидѣтельствующихъ ее, на обманъ традиціи,
иыль времени, иотеріо или искаженіе текста. Эго— проница-
тельность охотника, котораго никто не обманетъ и иикакая
хитрость не собьетъ со слѣда. Это— талантъ слѣдователя,
умѣющаго пользоваться обстоятельствами и изъ тысячи лож-
ныхъ показаній узиать тайну. Истиниый крптшсъ умѣетъ все
понять, ио не хочетъ быть ничѣмъ обманутымъ; оігь ничему
не прииоситъ въ жертву своеіо долга отыскивать и говорить
иравду. Достаточная эрудиція, общее образованіе, аосолют-
ная честность, вѣрность глаза, гуманная симпатія, техниче-
 ская способносхь,— какъ ыного нужно для критнкн, не говоря
объ изяществѣ, утонченности, знаніи жизни, остроуміи.
26 іюля, 1878 года.— Каждое утро я просыпаюсь съ одннмъ
и тѣмъ же чувствомъ, что я напрасно отбиваюсь отъ подни-
мающагося прилива, который долженъ поглотнть меня. Я
долженъ погибнуть отъ удушенія; оно дѣятельно подвигается
и воодушевляется собственнымъ успѣхомъ.
Нельзя ничего предпринять, если каждый день приноситъ
новыя страданія. Нельзя нн на что рѣшиться въ этомъ не-
ясномъ и неопредѣленномъ положеніи, когда предвидишь худ-
шее, но гдѣ все сомнительно. Имѣешь ли предъ собой нѣсколько
лѣтъ или только нѣсколько мѣсяцевъ! Будетъ ли это медлен-
ная смерть или быстрая катастрофа? Какъ перенесу я эти
Дни и= какъ исполшо свой долгъ? Какъ дойти до конца съ
спокойствіемъ и достоинствомъ? Я не знаю. Я дѣлаю дурно
все, что дѣлаю въ первый разъ; но здѣсь все ново, ничто не
испробовано, идешь по волѣ случая! Какая обида для того,
кто дорожилъ своей независимостыо. Онъ зависитъ отъ тысячи
непредвидѣнностей. Онъ не знаетъ, что будегъ дѣлать, что
станется съ нимъ. Онъ хотѣлъ бы поговорить объ этомъ сь
какимъ-нибудь нонимающимъ другомъ, но съ кѣмъ? Онъ не
смѣетъ пугать наиболѣе близкихъ друзей и онъ почти увѣ-
ренъ, что всѣ остальные вздумаютъ утѣшать его и не пой-
мутъ его положенія.
А въ ожиданіи этого (чего? Здоровья? опредѣленности
положенія?) недѣли бѣгутъ, какъ вода, сила угасаетъ, какъ
догорѣвшая свѣча.
Можемъ ли мы свободио, безъ сопротивленія идти на
встрѣчу смерти? Сохраненіе самого себя не есть ли нашъ
долгъ? ІІе должны ли мы ради тѣхъ, істо насъ любитъ, про-
должать нлсколько возможпо эту отчаянную борьбу? Мнѣ
кажется, что да, хотя въ такомъ случаѣ еще одно принуж-
деніе. Итакъ, нужно нритворяться, что имѣешь надежду, когда
нѣтъ ея, скрывать нолное отчаяніе, испытывая его. Но по-
чему бы нѣтъ? Со стороны надающихъ въ борьбѣ велшсодушно
постараться не уменьшить пыла сражающихся или насла-
ждагощихся.
Два параллельныхъ пути ведутъ къ одному результату: раз-
мышленіе нарализуетъ мои силы, физіологія приговариваетъ
къ смерти. Моя душа умираетъ, мое тѣло умираетъ. Для меня
всѣ пути ведутъ къ концу. Когда я предоставленъ себѣ, не-
чаль терзаетъ меня, и медицина говорптъ мнѣ, твой путь окон-
,ченъ. ГІовидимому, оба эти приговора указываютъ на одііо , —
что у меня нѣтъ будущаго. Но это кажется нелѣпымъ для моего
невѣрія, которое хотѣло-бы видѣть въ этомъ только дурной
сонъ. Напрасно умъ говоритъ: это такъ, но въ душѣ я не при-
знаю этого. Еще одно противорѣчіе! У меня нѣтъ силы на-
дѣяться и нѣтъ силы примириться. Я не вѣрю болѣе и всетаки
вѣрю еще. Я чувствую, что со мной все кончепо, но не могу
представить своего конца. й е безуміе-ли это уже? ІІо нѣтъ,
это вѣрно схваченная человѣческая натура, это лспзнь, кото-
рая есть противорѣчіе, потому что она— постоянная смерть и
ежедневное возрожденіе, потому что она утверждаетъ и отри-
цаетъ, разрушаетъ и создаетъ, собираетъ и расточаетъ, уни-
лсаетъ и возвышаетъ въ одно и то-же время. Жить значитъ по-
стеііенно умирать, находиться въ водоворотѣ двухъ встрѣчныхъ
теченій,— быть загадкой.
Если этотъ иевидимый типъ, выражающійся въ столкнове-
ніи встрѣчныхъ теченій, если эта форма, управляющая твоими
метаморфозами, имѣетъ общее значеніе, что нужды— продол-
жится-ли игра ея еще нѣсколько времени или нѣтъ? Она сдѣ-
лала то, что ей надлежало сдѣлать: она представила извѣстиую
единственную комбинацію, особое выраженіе рода. Эти типы—
тѣни, маны. Повидимому, въ производствѣ ихъ проходятъ вѣка.
Слава есть свидѣтельство, что одиігь типъ показался лругимъ
типамъ болѣе иовымъ, болѣе рѣдкимъ и прекраснымъ, чѣмъ
другіе. Простые люди— это такіе-же души, но онѣ представ-
ляютъ интересъ толысо для Создателя и для небольшаго числи
индивидуумовъ.
Хорошо сознавать свою бренность, но быть равнодушнымъ
къ ней— еще высшая точка зрѣнія. Измѣрить свое бѣдствіе по-
лезно, но увидѣть причину его— еще нолезнѣе. Носить трауръ
по самомъ себѣ опять-таки тщеславіе, нужно жалѣть только
«
достойное соясалѣнія, а жалѣть себя значіггъ безсознательно
придавать себѣ зиаченіе и въ то-же время не знать своейистин-
ной цѣны. Нѣтъ настоятельной потребности жить, но важно
не исказить своего типа, остаться вѣрнымъ своему идеалу, пре-
дохранять свою монаду отъ поврежденія и упадка.
Современная культура— чрезвычайно тонкая смѣсь проти-
воположныхъ вкусовъ и смѣшанныхъ красокъ, которые труднѣе
оиредѣлять, чѣмъ чувствовать. Сложность, соединеніе иротиво-
положностей, искусство смѣси, вотъ что составляетъ ея пре-
имущество. Современный человѣкъ, замѣшанный на истори-
ческихъ и географическихъ вліяніяхъ двадцати странъ и трид-
цати вѣковъ, изощренный и измѣненный всѣми науками и ис-
кусствами, воспитанный всѣми литературами, есть совершенно
новый продуктъ. Вездѣ онъ находитъ сходныя черты, сродство,
аналогію, но онъ сгущаетъ и резюмируетъ то, что разбросано.
Онъ похожъ на улыбку Жоконды, которая, повидимому, от-
крываетъ душу, чтобы остаться еще болѣе таинственной, столь-
ко различныхъ вещей говоритъ она разомъ.
1879 года, 13 января.— Не могу припомнить, какія письма
я написалъ вчера. Одна ночь вырываегь пропасть между мо-
имъ вчерашнимъ и сегодняшнимъ я. Моя жизнь лишена един-
ства дѣйствія, потому что сами дѣйствія ускользаютъ отъ меня.
Вѣроятно, моя мыслительная сила, пользуясь собой, какъ
формой сознанія, оставляетъ все, что обыкновенно нанолняетъ
умъ, какъ ледникъ выбрасываетъ кремни и куски земли, по-
павшіе въ его трещины, чтобы остаться чистымъ кристалломъ.
Для философской мысли противно загроможденіе себя матері-
яльными фактами, незначительными воспоминаніями. Мысль
цѣпляется только за мысль, т.-е . за самое себя, за психоло-
гическое движеніе. Обогащеніе своего о п ы та-вотъ ея един-
ственное иритязаніе. Внутреннее изученіе игры своихъ силъ
становится ея удовольствіемъ, даже способностыо и привыч-
кой. Мышленіе является только орудіемъ собиранія впечатлѣ-
ИІЙ, чувствъ, идей, проходящихъ черезъ нашъ умъ. Линяніе
идетъ такъ энергично, что умъ снимаетъ не только свою обо-
лочку, но какъ-бы выходитъ изъ самого себя, лишается своей
сущности. Колесо обращается такъ быстро, что оно рясплав-
ляется вокругъ своей математической оси, которая одна
остается холодной, потому что она неосязаема и не имѣетъ
илотности. Все это прекрасно, но очень опасно.
Пока еще находишся въ числѣ живыхъ, т.-е . пока погру-
женъ въ среду людей, интересовъ, борьбы, тщеславія, страстей,
а также и обязанностей, нужно отказаться отъ этого тонкаго
наслажденія, нужно согласиться быть извѣстнымъ индивиду-
умомъ, имѣющимъ имя, положеніе, возрастъ, свою опредѣлен-
ную сферу дѣятельности. Напрасно безличное состояніе иску-
шаетъ своими соблазнами, нужно стать существомъ, заключен-
нымъ въ извѣстныя условія пространства и времени, индиви-
дуумомъ, имѣющимъ свою обстановку, друзей, враговъ, про-
фессію, отечество,—который долженъ заботиться о пищѣ, о
кровѣ, регулировать счеты. смотрѣть за своими дѣлами, однимъ
словомъ, нужно жить, какъ всѣ. Есть дни, когда всѣ мелочи
кажутся мнѣ сномъ, когда я удивляюсь, ощущая подъ рукой
шопитръ, удивляюсь собственному тѣлу, спрашиваю себя, есть-
ли передъ моимъ домомъ улица и существуетъ-ли въ дѣйстви-
тельности вся эта географическая и топографическая фантасма-
горія. Пространство и время становятся простыми точками.
Я присутствую при жизни чистаго духа, я вижу себя зиЬ
яресіе аеіегпііаііз.
Не есть-ли духъ способность растворять ісонечное дѣйстви-
тельнаго въ безконечное возможнаго? Иначе говоря, не есть-
ли духъ универсальная возможность, внртуальная вселенная?
Его нуль былъ-бы зачаткомъ безконечнаго, въ математикѣ ( оо).
Слѣдствіе: духъ можетъ въ самомъ себѣ произвести опытъ
безкоиечнаго; въ человѣческомъ индивидуумѣ высвобождается
иногда божественная искра, позволяющая ему видѣть бытіе
первоисточника, первоосновы и первоначала, въ которомъ все
покоится. Вселенная есть только иррадіація духа; иррадіація
божественнаго духа для насъ болѣе, чѣмъ видимость,— опа
имѣегь реальность, параллельную нашей. Иррадіація нашего
духа— несовершенное отраясеніе фейерверка Брамы, и велиісое
нскусство велико толысо потому, что въ немъ есть сходство
съ божественнымъ норядісомъ, съ тЬмъ, что есть. ц*
 человѣка— сдѣлать возможнымъ сожительстпо индивидуумовъ
Идеалъ есть предвареніе этого порядка духомъ. Духъ спо-
своего рода, т . е. найти равновѣсіе, право и порядокъ для
собенъ воспринпмать идеалъ, потому что онъ духъ, т.-е. ио-
новаго времени. Раздѣленіе труда позволяетъ ему стремиться
тому что онъ провпдитъ вѣчное. Дѣйствительное напротивъ
разомъ къ достиженію всего; нромышленность, наука, искус-
есть только отрывокъ; оно временно. Одинъ законъ вѣчеігь.
ство, право, воспитаніе, нравственность, религія, политика,
Итакъ, идеалъ есть несокрупіимая надежда на лучшее, иеволь-
экономическія отношенія, все находится въ первоначальномъ
ный протестъ протнвъ настоящаго, ферментъ будущаго. Онъ—
это сверхъестественное въ насъ, вѣрнѣе, сверхживотное, нри- состояніи.
Такимъ образомъ все можеть быть сведено духомъ къ
чина способности человѣка къ усовершенствованію. Тотъ, кто
нулю; но этотъ нуль плодотворенъ— онъ содержитъ вселенную
не имѣетъ идеала, довольствуется тѣмъ, что есть; онъ н ебо-
и въ частности человѣчество. Не труднѣе ли для духа слѣ
рется съ фактомъ, который отожествляется для него съ спра-
дить за реальнымъ въ его безчисленныхъ проявленіяхъ, чѣмъ-
ведливымъ, добрымъ, прекраснымъ.
нридти ісъ сознанію возможнаго? оо можетъ выйти изъ нуля и
Но иочему божественная иррадіація не совершенна? По-
тому что она еще продолжается. Наша планета, напримѣръ. войти въ него.
1879 года, 21 января.— Сначала религія занимаетъ мѣсто
находится на серединѣ своего путн. Флора, фауна продол-
науки и философіи; иотомъ оиа должна оставаться толысо на
жаютъ измѣняться. Человѣческая эволюція ближе къ началу,
своемъ мѣстѣ, быть внутреннимъ чувствомъ сознанія, тайной
чѣмъ къ концу. Нолная сппритуализація животности кажет-
жизныо души, находящейся въ общеніи съ божественной волей
ся особенною трудною, и ато— дѣло нашего рода. Приходится
и міровымъ норядкомъ и исиовѣдующей ихъ. Набожность
идти нротивъ заблужденій, зла, эгоизма, смерти, не гово-
нто ежедневное освѣженіе идеала, приведеніе въ равновѣсіе
ря о теллурическихъ катастрофахъ. Набросанъ планъ на-
нашего внутренняго существа, волнуемаго, смущаемаго и раз-
уки, нравственности, справедливости; но эго только набро-
дражаемаго будничными тревогами. Молитва— духовный баль-
сокъ. Тысяча задерживающпхъ и разруюшающихъ причинъ
замъ, драгоцѣнное уісрѣпляющее лѣкарство, возвращающее
мѣшаютъ этой гигантской работѣ, въ которой принимаютъ
намъ спокойствіе и мужество. Она намъ напоминаетъ о про-
участіе націи, расы, континенты. Теперь еще человѣчество
щеніи и о долгѣ. Она говоритъ намъ: ты любимъ, люби; ты
не сложилось, какъ физическая единица, и воспитаніе его какъ
получаешь, давай; ты долженъ умереть, дѣлай свое дѣло; по-
одного цѣлаго, еще передъ иами. В сѣ оныты устройства были
бѣждай гнѣвъ великодушіемъ, побѣждай зло добромъ. Что
только мѣстными кристаллизаціямп, начальными поиытками
нужды, если мнѣніе другихъ слѣпо, если твой харагстеръ не-
временной организаціи. Только теперь дѣлаются попытки сбли-
понятъ и ты испытываешь неблагодарность. Тебѣ не идти обы-
женія (союзъ ночтъ и гелеграфовъ, всемірныя выставки, путе-
деннымъ путемъ, тебѣ не гиаться за успѣхомъ. Дѣлай свой
шествія воісругъ плаиеты, интернаціональные конвеиты и т. д.).
долгъ, пусть будетъ что будетъ. Ты имѣешь свидѣтеля— это
Наука и общіе интересы связываютъ велшсія фракціи чело-
твоя совѣсть, а твоя совѣсть— это Богъ, говорящій съ тобой.
вѣчества, которыя раздѣляются языками и религіями. Годь,
1879 года, 4 марта.— Справедливая политика имѣетъ кри-
когда нроэктируется сѣть африканскихъ желѣзныхъ дорогъ,
теріемъ общественную пользу, общественное благо, тахішиш
идущихъ от*ь береговъ къ центру, соединяюшихъ сухимъ ну-
осуществимаго добра; пустая и безумная политика выходитъ
темъ Атлантическій океанъ, Средиземное море и Индійскій
изъ идеи о правахъ индивидуума, правахъ отвлеченныхъ, раз-
океаиъ,— можегъ характеризовать новую эру. Фантастичесісое
иѣръ которыхъ утверждается, но не доказывается, потому что
стало объяснимымъ, возможное становится дѣйствителыюстыо.
ииенно политическія права индивидуума являются еще спор-
Планета становится садомъ человѣка. Главная проблема для
 нымъ вопросомъ. Революціонная школа забываетъ, что право
безъ обязанности есть циркуль объ одной ножкѣ. Она дѣлаетъ
индивидуума напыщеннымъ, занимаетъ его только самимъ со-
бой и обязанностями другихъ ио отношенію къ нему, умалчи-
вая о взаимности, заглушая въ немъ снособность отдаваться
общему дѣлу. Государство становится лавкой, главнымъ прин-
ципомъ его является интересъ, или лучше— это арена, гдѣ
каждый сражается только за себя. Въ обоихъ случаяхъ по-
бужденіемъ служитъ эгоизмъ.
Церковь и государство должны были бы предложить инди-
видууму два различныхъ попршца: въ государствѣ ипдивидуумъ
долженъ былъбы стремиться къ заслугѣ, т. е. завоевывать свои
права оказываемыми заслугами; въ церкви онъ долженъ былъ
бы дѣлать добро, но изъ добровольнаго смиренія не призна-
вать своихъ заслугъ.
Американизмъ заставляегь испариться нравственную сущ-
ность индивидуума, который все подчиняетъ себѣ и вѣритъ,
что міръ, общество, государство созданы для него. Отъ этого
отсутствія признательности, уваженія и инстинкта солидарности
на меня вѣетъ холодомъ. Это идеалъ, лишенный красоты и
благородства.
Утѣшеніе. Эгалитаризмъ уравновѣшиваетъ собой дарви-
низмъ, какъ волкъ, который держитъ въ отдаленіи другого.
Но оба чужды долгу. Эгалитаризмъ утверждаетъ право не быть
съѣденнымъ своимъ ближнимъ; дарвинизмъ констатируетъ факть,
что большіе ѣдятъ малыхъ, и прибавляетъ: гѣмъ лучше. Ни
тотъ, ни другой не знаюгь любви, братства, доброты, состра-
данія, добровольнаго подчиненія, самопожертвованія.
Въ мірѣ всѣ силы и всѣ принципы дѣйствуютъ вмѣстѣ.
Составную силу скорѣе можно признать хорошей. Но борьба
безобразна, потому что она расшатываетъ всѣ истины и пред-
ставляетъ только борьбу заблужденій противъ заблужденій,
партіи противъ партій, т. е. существъ половинчатыхъ, уродовъ
противъ уродовъ. Эстетическая натура не миригся съ этимъ
зрѣлищемъ; она хочегь слышать гармонію, а не раздирающіе
ввуки диссонансовъ. Нужно признать эти условія человѣческихъ
обществъ: шумъ, ненависть, обманъ, преступленіе, свирѣпое
своекорыстіе упорство предразсудковъ; но философъ вздыхаегь
и ие можетъ отдать туда своего сердца; онъ чувствуетъ по-
требиость смотрѣть на исторію съ высоты и прислѵшиваться
къ музыкѣ вѣчныхъ сферъ.
1879 года, 15 марта.— Перелистываю „Исторію моего кре-
стнаго" Сталя и нѣсколько главъ изъ „Нашихъ сыновей и до-
черей“ Легуве. Эти писатели приписываютъ добрымъ нравамъ
умъ, красоту, веселость и наслажденіе; они хотятъ показать,
что добродѣтель не такъ безцвѣтна, здравый смыслъ не такъ
екученъ. Это— убѣдителыше моралисты и обаятельные раз-
казчики; они возбуждаютъ аппетитъ къ добру. Это удоволь-
ствіе имѣетъ впрочемъ, свою опасность. Миришься съ моралью
въ сахарѣ, но можно бояться, чтобы ея не приняли за сахаръ.
Сибариты терпятъ проповѣдъ, если она настолько деликатна,
что льститъ ихъ литературной чувственности; но въ нихъ оча-
рованъ только вкусъ, это не пробудившаяся совѣсть; принципъ
ихъ дѣйствійнезатронутъ.
Увеселять, поучать, морализировать— эти три рода, ко-
нечно, можно смѣшивать и соединять, но нужно умѣть раз-
дѣлять ихъ, чтобы получить правдивые и дѣйствительные ре-
зультаты. Ребенокъ, умъ котораго хорошо устроенъ, не лю-
битъ искусственности и обмана. Долгъ требуетъ повиновенія,
ученіе— прилежанія, для игры нужно толысо хорошее настрое-
ніе духа. Превращать повиновеніе и прилежаніе въ пріятную
игру, значитъ изнѣживать волю и умъ. Эти усилія сдѣ.іатч
добродѣтель модною конечнопохвальны, но, если они приносятъ
честьписателямъ, они доказываютъ нравственную анемію обще -
ства. Для неиспорченныхъ желудісовъ не нужностолысо ухищре-
ній, чтобы почувствовать вкусъ хлѣба.
1879 года, 22-го мая (Вознесеніе).— Нрелестная восхи-
тительная погода. Ласкающій свѣтъ, прозрачная лазурь воз-
духа, щебетаніе птицъ; въ каждомъ долетающемъ шумѣ
слышно что-то молодое, весеннее. Дѣйствительно, это— воз-
рожденіе. Вознесеніе Спасителя людей символизируется этимъ
расцвѣтомъ природы, идущей навстрѣчу небу... Я чувствую,
какъ я возрождаюсь; всѣ окна моей души открыты. Формы,
контуры, цвѣта, отблески. звуки, аккорды, игра и гармонія,
 все поражаетъ и носхищаетъ ее. Радость раздита въ атмо-
сферѣ. Май во всей красотѣ.
На моемъ дворѣ зазеленѣлъ шиощъ, каштановое дерево
отдѣлалось листвой, персидская сирень, возлѣ маленькаго фон-
гана, покраснѣла п скоро будетъ двѣсти; въ широкихъ про-
межуткахъ направо и налѣво отъ стараго Коллежа Каль-
вила, виднѣются горы. Звонятъ во всѣ колокола. Вотъ часъ
богослуженія. Къ впечатлѣніямъ природы, музыки и поэзіи
прпбавляются впечатлѣнія историческія и религіозиыя. Всѣ
народы хрпстіанства, всѣ церкви, разсѣянныя по планетѣ,
нразднуютъ прославленіе Распятаго.
Но что дѣлаютъ въ этотъ часъ другія націи, имѣющія
другихъ пророковъ и другпмъ образомъ ночитающихъ боже-
ство? Что дѣлаютъ Евреи, Мусульмане, Буддисты, Вишнуи-
сты и Гебры? У нихъ другія религізоныя даты, другіе об-
ряды, торжества, вѣрованія. Но всѣ имѣютъ религію, всѣ
нридаютъ жизни извѣстный идеалъ и хотятъ, чтобы чело-
вѣкъ поднпмался надъ страданіями и мелочами этого часа и
эгоистическаго существованія. В сѣ вѣрятъ во что-то болѣе
высокос, чѣмъ они сами, всѣ мо.іятся, всѣ поклоняются, всі.
видятъ за предѣлами Нрироды Духа, за предѣлами зла добро.
Всѣ свпдѣтельствуютъ въ пользу Невидимаго. В ъ этомъ
лгоди являготся братьями. В сѣ лгоди—сѵщества тоски, жела-
нія, безпокойства и надежды. Всѣ хотѣли бы жить согласно
съ всемірнымъ порядкомъ, чувствовать одобреніе и благослов-
леніе Творца вселенной. Всѣ знаготъ страданіе и желаготъ
счастья. В сѣ знаютъ грѣхъ и просятъ прощенія.
Христіанство, сведенное къ его первоначальной простотѣ,
есть примиреніе грѣшника съ Богомъ, увѣренностыо въ томъ,
что Бои. лгобитъ не смотря ни на что и наказываетъ только
изъ лгобви. Христіанство дало новое побужденіе и новую
силу для выполненія нравственнаго совершенства. Оно за-
ставило полюбить святость, сблизивъ ее съ чувствомъ сынов-
ней прнзнательности.
1879 года, 28 іюня.— Послѣдняя лекція семестра и ака-
демическаго года. Довелъ курсъ до конца съ желательной
точностыо. Линіи круга сошлись. Чтобы достигнуть этого, я
раздѣлилъ часъ на минуты, разсчиталъ весь матеріалъ, счелъ
всѣ стежки и петли. Впрочемъ, все это только небольшая
часть профессорскаго искусства. Распредѣлить матеріалъ на
извѣстное число лекцій, найти пропорціго частей и нормаль-
нуто быстроту изложенія— гораздо труднѣе. Научный курсъ
долженъ ноставить себѣ цѣлыо: единство предмета и курса.
Будетъ ли полезно моимъ ученикамъ это краткое, сяіатое.
держащееся сущиости, изложеніе. Не знаго. Хорошо ли отно-
сились стѵденты ко мнѣ въ этомъ году? Не увѣренъ,
но надѣюсь. Но, если они относились ко мнѣ благо-
склонно, то я вижу въ этомъ только выраженіе ува-
женія; я не добивался ораторскихъ лавровъ. Я старагось
только освѣтить имъ сложный и трудный предметъ. Я
слишкомъ уважаго себя и слишкомъ уважаго своихъ сту-
дентовъ, чтобы прибѣгать къ риторикѣ. Моя роль—помогать
ихъ понимаиію. ЬІаучная лекція прежде всего должна быть
ясна, поучительна, хорошо составлена, убѣдительна. Не нужно
ухаживать за слушателями и выставлять профессора, нужио
дать серьезное и безпристрастное изложеніе. Я чувствую от-
'фащеніе ко всякому вымогательству, ко всякой лести. Все
это толысо пусканіе пыли въ глаза, кокетство, стратегема.
ІІрофессоръ— жрецъ своего предмета; онъ долженъ служить
ему серьезно и съ достоинствомъ.
1879 года, 9 сентября.— Небытіе совершенно, бытіе не-
совершенно— этотъ оскорбительный софизмъ прекрасенъ только
въ платонизмѣ, потому что небытіе тамъ замѣнено идеей,
существующей и божественной.
Идеалъ, химера, пустота не должны такъ высоко под-
ниматься надъ дѣйствительностью, которая имѣетъ несрав-
иенное преимущество— быть. Идеалъ убиваетъ наслажденіе и
удовлетвореніе, унижая настоящее и дѣйствительное. Онъ—
голосъ, говорящій, иодобно Мефистофелю. „Нѣтъ, ты не до-
стигнешь цѣли; нѣтъ, это произведеніе не прекрасно: нѣтъ,
ты не счастливъ; нѣтъ ты не найдешь покоя; все, что ты
видишь, что ты дѣлаешь, все неудовлетворительно, незначи-
тельно, недостойно, искажено, несовершенно. “ Жажда идеа-
ла— это орудіе Сивы, которое ускоряетъ жизнь только для
 того, чтобы ускорить смерть. Это ненасытимое желаніе со-
ставляетъ нричииу страданія инднвидуума и нрогресса рода.
Ра,ви достоинства оно убиваетъ счастье.
Есть одно положительное благо— ето порядоісь, и зна-
читъ— возвращеніе къ порядку, къ равновѣсію. Мысль дурна
безъ дѣйствія, и дѣйствіе безъ мысли. Идеалъ— ядъ, если
онъ не входитъ въ дѣйствительность, и дѣйствительность ста-
новится дурной безъ благоуханія идеала. Ничто въ частно-
сти не хорошо безъ своего дополненія и своей противопо-
ложности. Анализъ самого себя опасенъ, если онъ произ-
водится въ ущербъ себѣ; мечтательность вредна, если она
усыпляетъ волю; кротость дурна, если она отнимаетъ силу;
размышленіе имѣетъ роковыя послѣдствія, если оно уничто-
жаетъ характеръ. Слишкомъ много и слишкомъ мало одина-
ково грѣшатъ противъ мудрости. Ерайность есть зло, апатія—
другое зло. Энергія въ извѣстной мѣрѣ— вотъ долгъ; прелесть
спокойствія— вотъ счастье!... Какъ жизнь, которая только
даруется намъ на нѣсколько лѣтъ, но которой мы не имѣемъ
въ себѣ такъ и благо, заключающееся въ насъ, не принад-
лежитъ намъ. Не трудно взглянуть на себя съ такимъ внут-
реннимъ отрѣшеніемъ: достаточно немного знанія самого себя,
немного вдохновенія идеаломъ и немного религіи. Есть даже
много прелести въ этой мысли, что ыы ничто сами по себѣ,
и что тѣмъ не менѣе намъ дароваио призывать другъ друга
къ жизни, къ радости, къ поэзіи, къ святости.
* *
*
Законъ ироніи: Зенонъ, фаталистъ въ теоріи, дѣлаеть
своихъ учениковъ героями; Эпикуръ, признающій свободу,
дѣлаетъ своихъ учениковъ колеблющимися, нерѣшителыіыми,
слабыми. Дентръ тяжести всегда въ идеалѣ; стоическій
идеалъ—долгъ, эпикурейскій идеалъ— польза. Двѣ тенденціи,
двѣ морали, два міра. ІІодобно этому янсенисты, а до нихъ
великіе реформаторы, не признавали свободной воли,— іезуи-
ты же стояли за свободу воли, и однако первые положили
основаніе свободѣ, а вторые— рабству совѣсти. И такъ, дѣло
не въ теоретическомъ принципѣ, — главное значеніе имѣетъ
скрытая тенденція, стремленіе, цѣль.
1880 года, 9 февраля.— Жизнь бѣжитъ, тѣмъ хуже для
пострадавшнхъ. Какъ только слабѣетъ Ахиллесово сухожиліе,
потокъ молодыхъ, алчныхъ силъ опрокидываетъ тебя.
'Ѵае ѵісіів, ѵае сІеЬіІіЬив— вотъ ревъ толпьіі выпущенной для
захвата земныхъ благъ. Всегда составляешь препятствіе ддя
кого нибудь, потому что, какъ бы ни былъ малъ человѣкъ,
всегда онъ занимаетъ нѣкоторое пространство, какъ бы мало
ни завпдовалъ и ии имѣлъ онъ, ему завпдуютъ и съ нимъ
сонерничаютъ. Негодный міръ, міръ негодяевъ! Для утѣшенія
нужно думатъ о благородныхъ и великихъ душахъ. Онѣ есть.
что за дѣло до остальныхъ!
Путешественникъ, ироходящій по пустынѣ, чувствуетъ себя
окруженнымъ хищными птицами, жаждущими его крови;
днемъ ястребы летаютъ надъ его головой; ночью скорпіоны
вползаютъ въ его палатку, шакалы бродятъ вокругъ огией его
бивуака, москиты прокалываютъ своими жадпыми жалами его
кожу; вездѣ ужасъ. враждебность, свирѣпость. Но за гори-
зонтомъ, тамъ дальше за этн.ми безплодными песками, гдѣ бро-
дятъ враждебныя орды, вспоминаетъ путешествеиникъ, есть
нѣсколько дорогихъ лицъ, очей, сердецъ, которыя слѣ-
дуютъ за нимъ въ его мечтахъ, и онъ улыбается. Но, хотя
мы и защшцаемся въ теченіе большаго или меньшаго числа
лѣтъ, все-таки мы будемъ побѣждены и съѣдены, могильный
червь не пощадитъ насъ. Разрушеніе — наша судьба и заб-
веніе— наша доля. Какъ пропасть близка! Мой челнокъ хру-
покъ, какъ скорлупа орѣха, можетъ быть, какъ скорлупа
яйца. Если онъ будетъ поврежденъ еще немного, я чувствую,
что все кончено для мореплавателя. Былпнка отдѣляетъ меня
отъ идіотизма, отъ безумія, отъ смерти. Достаточно легкой
бреши, чтобы погпбло это замысловатое непрочное строеніе,
которое называется моимъ существомъ и моей жизнью. Стре-
коза— это еще не соотвѣтствующій символъ; мыльный пу-
зырь—вотъ что лучше передаетъ это призрачное великолѣ-
піе, эту мимолетную видимость моего маленькаго я.
... Ночь провелъ довольно плохо. Три или четыре раза
просыпался отъ бронхита. Тоска, тревожное еостояніе. Воз-
можно, что я задохнусь въ одну изъ этихъ зимнихъ ночей.
 Я вижу, что ириличеетвуетъ быть готовымъ и привести все
въ порядокъ. Для начала постарайся изгладить изъ воспо-
минанія всѣ огорчеиія и непріятности, прощай всѣмъ, не
суди ішкого; смотри на злобу и враждѵ, какъ на недоразу-
мѣніе. „Насколысо зависитъ отъ насъ, будемъ въ мирѣ съ
другими людьми". На смертномъ одрѣ духъ долженъ видѣть
одно вѣчное. В сѣ ясалкія мелочи времени исчезаютъ. Борьба
окончена. Дозволяется толысо припоминать полученныя бла-
годѣяиія и поклоняться путямъ Божіимъ. Естествеино сосре-
доточиться на христіанскомъ чувствѣ смиренія и милосердія.
„Остави намъ долги наша, яко же и мы оставляемъ должни-
ісомъ нашимъ“.
Приготовься такъ, какъ будто будущая П асха— твоя по-
слѣдняя Пасха, потому что отнынѣ дни твои будутъ корот-
кими и тяжельши.
1880 года, 19 мая — Неприспособленность изъ чувства
мистицизма, упорства, деликатности, презрѣиія, вотъ несчастье,
или, по крайней мѣрѣ, характеръ моей жизии. Я не умѣлъ
приспособиться ни ісъ чему, ничѣмъ не могъ удовлетвориться.
Никогда не имѣлъ я той необходимой доли иллюзіп, съ ко-
торой рѣшаешься на безповоротный шагъ. Даже идеаломъ я
иользовался, чтобы избѣгнуть оковъ. Такимъ образомъ, и въ
бракѣ я могъ остановиться только на совершенствѣ, а съ
другой стороны я не былъ достоинъ совершенства.
Если ничто не могло удовлетворить меня, то я попытался
вырвать желаніе, порабощающее насъ. Независимость была
моимъ прибѣжищемъ; отрѣшеніе— моей крѣпостыо. Я жилъ
безличной жизныо, былъ въ этомъ мірѣ, не принадлежа ему,
много думая и ничего не желая. Это дуіпевное состояніе со-
отвѣтствуетъ тому, что женщпны называготъ разбитымъ серд-
цемъ; и, дѣйствительно, здѣсь есть сходство, потому что есть
обіцая черта— это отчаяніе. Когда знаешь, что никогда не
получишь того, что любишь, что не имѣешь ничего, иа чемъ
могъ бы остановиться; тогда, такъ сказать, заключаешь себя
въ монастырь, обрѣзываешь золотой волосокъ, уничтожаешь
то, что составляетъ человѣческую жизнь, т. е. иллюзію, не-
престанное стремлеиіе къ цѣли, которую считаеіпь достуиной.
1880 года, 31 мая.— Не будемъ мудрить. Слишкомъ утон-
ченный взглядъ на жизнь ничему не помогаетъ. Къ тому же
надо жить. Нроще веего безъ ропота принять неизбѣжное.
Погруженный въ человѣческую жизнь, человѣкъ долженъ при-
нимать ее безъ трагнческаго ужаса, безъ горькой насмѣшки,
безъ неумѣстнаго недовольства, безъ чрезмѣрныхъ требова-
ній; веселость и кроткая терпѣливость стоятъ гораздо выше.
Будемъ обращаться съ жизныо, какъ дѣдушка съ внучкой,
какъ бабушка съ внуісомъ; вондемъ въ фикцію дѣтства и мо-
лодости, хотя бы сами мы принадлежали уже другому воз-
расту. Возможно, что самъ Богъ смотритъ снисходительно на
иллюзіи человѣческаго рода, ісогда онѣ иевиниы. Зло только
въ грѣхѣ, т. е. въ эгоизмѣ и возмущеніи. Что касается до
заблужденія, человѣкъ часто мѣняетъ его, но ншсогда не вы-
ходитъ изъ него. ІІри постоянномъ иутешествіи всегда все-
таки находишься въ какомъ нибудь одномъ мѣстѣ, и мы на-
ходпмся толысо на одной точкѣ истины, какъ и на одной точкѣ
земного шара.
Только общество иредставляетъ болѣе полную единицу.
Индивидуумъ долженъ довольстоваться тѣмъ, что онъ— камень
8данія, ісолесо огромной машины, слово поэмы. Онъ— часть
семьи, государства, человѣчества, всѣхъ особыхъ группъ,
образуемыхъ интересами, вѣрованіями, стремлеиіями, тру-
домъ. Наиболѣе великія души сознаютъ универсальную сим-
фонію и съ полиой охотой участвуютъ въ этомъ обширномъ
концертѣ, который называется цивилизаціей.
Умъ способенъ въ прииципѣ уничтожить всѣ границы,
которыя онъ находитъ въ себѣ, границы языка, національ-
ности, религіи, расы, эиохи. Но нуясно сказать, что чѣмъ
болѣе онъ дѣлается духовнымъ и универсальнымъ, тѣмъ меньше
имѣетъ онъ вліянія на другихъ, которые не понимаютъ его
и не знаюгь, что съ нимъ дѣлать. Вліяніе принадлежитъ лю-
дямъ дѣйствія, а для того, чтобы дѣйствовать ничто не по-
лезно такъ, какъ узость мысли, соединенная съ энергіей воли.
Мечта — это гигантъ, но дѣйствптельиость — карликъ.
Ограниченнымъ умамъ принадлежатъ успѣхъ, слава, выгода,
— этого слишкомъ достаточно, но они не вѣдаютъ восторговъ
свободы и радостей общ енія съ безконечнымъ. Внр очем ъ, я
не думаю предночцтать однихъ другим ъ, потому что каж дый
счастл и въ только по хар актер у своей н атур ы . И сторія соз-
д ается только сп еціализац іей и борьбой; впрочемъ, бы ть мо-
ж етъ , н е дур но, чтобы среди стр астн ой борьбы З ап ада н ѣ -
сколько душ ъ пр едавали сь браманизму.
... Что означаетъ этотъ монологъ? Что мечта, какъ и сонъ,
обращается вокругъ себя, что суммированныя впечатлѣнія не
даютъ вѣрнаго сужденія, что дневникъ— добрый госиодинъ,
терпящій повторенія, изліянія, жалобы... Эти изліянія, не
имѣющія свидѣтелей,— это разговоръ мысли самой съ собой,
это невольныя, но не безсознательныя, арпеджіо эоловой
арфы, которую мы носимъ въ себѣ. Эти вибраціи не даютъ
никакой пьесы, не исчерпываютъ никакой темы, не испол-
няютъ никакой программы, но онѣ даютъ внутреншою, за-
душевную сторону жизни.
1-ое іюня, 1880 года.— Стендаль „Пармская монахиня“ .
Замѣчательное произведеніе. Стендаль открываетъ серію на-
туралистическихъ романовъ, которые уничтожаютъ вмѣша-
тельство нравственнаго чувства и смѣются ,надъ мнимой сво-
бодой. Индивидуумы неотвѣтственны; они управляются сво-
ими страстями, а зрѣлище человѣческихъ страстей— вотъ на-
слажденіе для наблюдателя, вотъ пища для художника. Стен-
даль— это романистъ въ духѣ Тэна, вѣрный живописецъ, ко-
торый не волнуется, не негодуетъ, и котораго все зани-
маетъ — негодяй и негодяйка, честный человѣкъ и честная
женщина,— но который не имѣетъ ни вѣры, ни предпочте-
нія, ни идеала. Литература здѣсь подчинена естественной
исторіи, наукѣ; она не стремится къ человѣчности, она не
отводитъ человѣку почетнаго отдѣлыіаго мѣста, она ставитъ
его наряду съ муравьями, бобрамп и обезьянами. И это нрав-
ственное безразличіе приводитъ къ безнравственности.
ІІорокъ всей этой школы— цинизмъ, презрѣніе къ чело-
вѣку, котораго сбрасываютъ на ступень животнаго; это кульгь
силы, равнодушіе къ душѣ, недостатокъ великодушія, уваже-
иія, благородства, замѣчаемый не смотря на всѣ противопо-
ложныя завѣреиія; однимъ словомъ — это безчеловѣчность.
Нельзя безнаказанно быть матеріалистомъ: является грубость
даже при утонченной культурѣ. Свобода ума, конечно,— ве-
ликая вещь, но возвышенность сердца, вѣра въ добро, спо-
собность къ энтузіазму и отрѣшенію, жажда совершенства и
святости, вотъ нѣчто еще болѣе прекрасное.
1880 года, 1-го іюля.— Тяжелая температура. Ядолженъ
былъ бы просмотрѣть свои отмѣтки, подумать о завтрашнемъ
экзаменѣ. Отвращеніе,' недовольство, пустота. Не есть ли это
ропотъ совѣсти, вздохъ сердца, самоистязаніе души? или,
можетъ быть, чувство утрачиваемой силы и уходящаго вре-
мени? Отчего происходитъ эта смутная тревога? Тоска ли
это, сожалѣніе или боязнь? Я не знаю, но это мучительное
безпокойство опасно: оно побуждаетъ къ внезапнымъ и без-
умнымъ рѣшеніямъ. Хочется уйти отъ самого себя, заглушить
голосъ, напоминающій, чего недостаетъ намъ. Недовольство
порождаетъ искушенія. Нужно удовлетворить невидимую змѣю,
скрывающуюся въ глубинѣ нашего колодца, нужно насытить
ее, чтобы усыпить.
0 чемъ свидѣтельствуютъ всѣ эти напрасныя волненія,
тоска? 0 стремленіи. Мы жаждаемъ безконечнаго, любви, не
знаю чего. Это счастье, клокочущее на днѣ бездны. Это Богъ
призывающій или мстящій.
1880 года, 8 -го іюля.— Тридцать лѣтъ тому назадъ я чи-
талъ сочиненіе Ваагена о „М узеяхъ", которое читаетъ те-
перь мой другъ ***. В ъ 1842 году я бредилъ живописью, въ
1845 я изучалъ философію Краузе, въ 1850 я увлекался
эстетикой; ***, хотя и моихъ лѣтъ, идетъ теперь по тѣмъ ясе
этапамъ, которые для меня стали уже древностыо. Это на-
блюденіе отдаленнаго прошлаго любопытно. Я замѣчаю въ
своей памяти катакомбы, цѣлыя наслоенія историческаго
непла, накопившіяся подъ моей настоящей почвой.
Не имѣетъ ли жизнь духа сходства съ жизнью старыхъ
ивъ или непогибающихъ баобабовь? Не накладывается ли
живой слой сознанія на сотни мертвыхъ слоевъ? Мертвыхъ?
Это слишкомъ сильно сказано, но, если память слаба, про-
шедшее совершенно уничтожается. Воспоминаніе о знаніи не
есть богатство, а доказательство потери; это номеръ гравюры,
 недостающій на стѣнѣ, заглавіе книги, которой уже нѣтъ на
полкѣ. Вотъ что представляетъ ыой умъ: это пустая рамка
тысячи изгладившихся образовъ. Выработанный безчислен-
ными упражненіями, мой умъ— это одна культура, но онъ
почти ничего не удержалъ въ петляхъ своей ткани. Онъ не
имѣетъ матеріи, а представляетъ собой только форму. Онъ
уже не имѣетъ знанія, онъ сталъ методомъ. Онъ сдѣлался
эфирнымъ, алгебраическимъ. Жизнь поступаетъ съ нимъ по-
добно смерти; она уже подготовила его къ дальнѣйшей ме-
таморфозѣ. В ъ 16-ть лѣтъ я умѣлъ смотрѣть глазами толысо
что прозрѣвшаго слѣпца, т. е. я могъ подавить привычку
зрѣнія и уничтожить пространство; теперь я могу смотрѣть
на жизнь почти какъ изъ могилы, какъ изъ другого міра;
все чуждо мнѣ; я могу выйти изъ своего тѣла и изъ своей
индивидуальности, я обезличенъ, отрѣшенъ, отдѣленъ. Безу-
міе ли это? Нѣтъ. Безуміе— это невозможность вернуться къ
равновѣсію послѣ блужданія въ чуждыхъ формахъ, послѣ
дантовскаго посѣіценія невидимыхъ міровъ. Безуміе въ невоз-
можности судить о себѣ и остановиться. Поэтому мнѣ ка-
жется, что мои умственныя превращенія— только философскіе
опыты. Я не прикованъ ни къ одному изъ нихъ. Я зани-
маюсь пснхологіей. Но я не скрываю, что эти опыты умень-
шаютъ нить здраваго смысла, потому что они разлагаютъ
нредразсудки и личные интересы. Только, возвратясь въ среду
людей и укрѣпивъ свою волю, можно успѣшно бороться.
4-го августа 1880 года.— Прочелъ нѣсколько номеровъ
„Центральнаго Листка Зофинга" *). Это обыкновенное начало
для молодежи, которая вѣритъ, что она творнтъ вновь, когда
она только повторяетъ старое.
Въ природѣ господствуетъ безпрерывность, безпрерывность
повторенія; все— повтореніе, возобновленіе, припѣвъ, ритур-
нель. Розовымъ кустамъ никогда не надоѣстъ приносить розы,
птицамъ вить гнѣзда, молодымъ сердцамъ— любить, молодымъ
голосамъ воспѣвать мысли и чувства, сто тысячъ разъ слу-
жившія ихъ иредшественникамъ. Глубокое однообразіе все-
*) Студонческій журнадъ.
мірной яшзни— вотъ простѣйшее выраженіе зрѣлища міра.
В сѣ круги похожи, и всѣ жизни стремятся начертить свой
кругъ.
Какъ избѣжать ГабіЫштѴ? Закрывая глаза на однообра-
зіе, отыскивая неболыпія разницы, входя во вкусъ повторенія.
То, что старо для мысли, постоянно молодѣетъ для сердца.
Любопытство ненасытно, но и любовь никогда не насыщается.
Предохранителыюе средство противъ пресыщенія, это—трудъ.
То, что мы дѣлаемъ, можетъ утомлять другихъ, но личное
усиліе полезно, по крайней мѣрѣ, своему производителю.
Если каждый будетъ работать, всемірная жизнь будетъ имѣть
прелесть, даже если она будетъ постоянно повторять одну и
ту-же пѣсенку, тѣ-же стремленія, предразсудки, вздохи. „Для
каягдаго свой чередъ"—вотъ девизъ всѣхъ смертныхъ существъ.
Если они повторяютъ старое, то сами они новы; если они
подраашотъ, то думаютъ, что открываютъ яовое. Они полу-
чили, но и они передадутъ другимъ. Е зетр ге Ьепе!
1880 года, 29 августа,— Чувствую себя лучше. Пользуюсь
этимъ, чтобы вернуться къ заброшеннымъ занятіямъ и прер-
ваннымъ прнвычкамъ; но я постарѣлъ на нѣсколысо мѣсяцевъ
въ одну недѣлю, это легко замѣтить. Окружающіе изъ любви
ко мнѣ притворяются, что не видятъ этого; зеркало болѣе
правдиво. Это не отнимаетъ цѣны выздоровленія, но тѣмъне
менѣе слышншь движеніе челнока судьбы, чувствуешь, какъ
идешь къ смерти, несмотря на эти остановки и перемирія.
Самой прекрасной жпзныо была бы жпзнь рѣки, проходящей
черезъ водовороты и порогн въ самомъ началѣ, а въ даль-
нѣйшемъ теченіи образующей озера съ красивыми и разно-
образнымн берегами и, наконецъ, пройдя черезъ однообразныя
равнины старости, вливающейся въ океанъ, гдѣ все усталое
ищеть покоя. Мало такихъ полныхъ, плодотворныхъ и тихихъ
жизией. Къ чему желать илн сожалѣть? Разумнѣе и труднѣе
видѣть въ своемъ жребіи лучшій, какой можно было имѣть,
и сказать себѣ, что всетаки самый лучшій портной не сошье-гъ
намъ болѣе ловкаго платья, чѣмъ наша кожа.
Истинное названіе счастья-довольство. Для каждаго важ-
7
 меня, если я служу поводомъ для ихъ выраженія, но фено-
нѣе веего примиритьея съ своей судьбой. Судьба обманула
мены эти внушаютъ мнѣ мало довѣрія. Я слишкомъ ясно пред-
тебя, иногда ты сердился на нее; ие нужно болѣе взаимныхъ
вижу конецъ ихъ. Всякое исключеніе стремится исчезнуть и
упрековъ, нужно уснуть спокойно.
подчиниться правилу. Всякое преимущество кратковременно,
1880 года, 9 октября.— Прогулка. Умиленіе и восторгѵ
и къ тому же я бываю менѣе полыценъ, чѣмъ озабоченъ, бу-
Сколько красоты, ласки, поэзіи, материнской любви. Лучи,
дучи предметомъ привиллегированнаго отношенія.
листья, небо, колокола, все говорило мнѣ: соберись съ силами
Напрасно скрывать первоначальный характеръ подъ поз-
н мужайся, бѣдный страдалецъ. Наступило время благоволе-
днѣйшими наслоеніями культуры и усвоенія, онъ всегда вы-
нія; здѣсь найдешь забвеніе, тишину и покой. Ошибки и
ходитъ на поверхность, когда годы уничтожатъ все добавочное
огорченія, тревоги и сожалѣнія, заботы и нбсправедливости,
и случайное. Я допускаю великіе иравственныекризисы, иногда
все это— одно и то-же бремя. Мы не различаемъ, мы облег-
совершающіе переворотъ въ душѣ, но я не разсчитываю на
чаемъ всѣ страданія, мы распространяемъ миръ, мы утѣшаемъ.
нихъ. Это возможно, но мало вѣроятно. Слѣдуетъ выбирать
Привѣтъ усталымъ и огорченнымъ, привѣтъ больнымъ и грѣш-
«воими друзьями тѣхъ, кто имѣетъ прирожденныя качества и
нымъ,— всему, что страдаетъ сердцемъ, совѣстыо и тѣломъ.
достоинства темиерамента; основываться на случайномъ и
Мы— благородный источникъ; пейте и живите! Богъ застав-
заимствованномъ, значитъ строить на искусственной насыпи.
ляетъ свое солнце свѣтить и грѣшникамъ, и праведникамъ.
Въ этомъ слишкомъ много риску.
Щедрость его не выторговываетъ милостей; она не взвѣши-
Исключенія— это загадки, и чѣмъ болѣе прелести имѣютъ
ваетъ ихъ, какъ лѣнивый торговецъ, и не нумеруетъ, какъ
онѣ для напіего тщеславія, тѣмъ онѣ опаснѣе. Удержать не-
кассиръ. Приблизьтесь, здѣсь хватитъ для всѣхъ!
постояннаго— вотъ что привлекаетъ женщинъ; заставить пла-
1880 года, 28 декабря.— Есть два способа классификаціи
кать отъ умиленія гордую асенщину— вотъ что можетъ опьянять
людей, которыхъ мы знаемъ: первый, утилитарный, имѣющій
мужчину. Но эта привлекательность обманчива. Сходство на-
отношеніе къ намъ, различаетъ друзей, враговъ, антипатич-
туръ, основанное на культѣ одного идеала, пропорціональное
ныхъ, безразличныхъ, полезныхъ или вредныхъ намъ; второй,
совершенству души, вотъ одно, что имѣетъ цѣну. Истинная
безкорыстиый, размѣщаетъ людей по ихъвнутреннейстоимости,
любовь та, которая облагороживаетъ человѣка, укрѣпляетъ
по присущимъ имъ качествамъ или недостаткамъ, помимо тѣхъ
сердце, освящаетъ жизнь. Любимое существо не должно быть
чувствъ, которыя мы имѣемъ къ нимъ или они кЪ намъ.
сфинксомъ, но прозрачнымъ брилліантомъ; удирленіе и при-
Я склоняюсь ко второму способу классификаціи. Я цѣню
вязанность тогда увеличиваются по мѣрѣ знакомства.
людей менѣе по той провязаиности, которую они выражаюгь * *
*
мнѣ, чѣмъ по ихъ личному достоинству, и я не могу смѣши- Человѣкъ есть страсть, побуждающая нашу волю, движу-
вать признательность съ уваженіемъ. Благопріятный случай щая нашъ умъ, и такимъ образомъ органы, которые повидимому
можетъ соедииить оба эти чувства. Неблагопріятный случай служатъ уму,— толысо агенты страсти. Детерминизмъ правъ
обязываетъ признательностыо, когда мы не чувствуемъ ни ува- относительно всѣхъ обыкновенныхъ людей; внутренияя свобода
женія, ни довѣрія. существуетъ ісакъ исключеніе и какъ результатъ побѣды надъ
Я не охотно вѣрю въ нродолжительностъ случайныхъ на- собой. Даже тотъ, кто вкусилъ свободы, свободенъ только
строеній. ІЦедрость скуица. благосклонность эгоиста, кротость періодами и порывами. Дѣйствительная свобода не есть не-
гнѣвнаго человѣка, нѣжность сухой натуры, умиленіе проза- прерывное состояніе, она не есть непреходящее п постоянное
ическаго ссрдца, смиреиіе раздражительнаго самолюбія, все
это интересуетъ меня, какъ феномены. и даже можетъ тронуть
 свойство- Чедовѣкъ свободенъ только въ той мѣрѣ, въ какой
онъ ие обманывается собой, своими мотивами, инстинктами,
своей природой. Свобода дается только критикой и энергіей,
т. е. отрѣшеніемъ н властыо надъ собой. Итакъ, мы пора-
бощены, но способны къ освобожденіго; мы связаны, но спо-
собны развязать зіашп узы. Душа въ клѣткѣ, но внутрп этой
клѣтки она можетъ летать.
* *
* номъ себѣ.
Страданіе есть самая распространенная реалыюсть чувствен-
наго міра, но отношеніе къ страданію Христа есть болѣе
нрекрасное разрѣшеніе проблемы, чѣмъ искорененіе страданія
по методѣ Сакья-Муни.
* *
* тельна. Никто не имѣетъ надо мной власти, но многія вещи
Жизнь должна быть родами души, выдѣленіемъ формы
высшей дѣйствительности. Животное должно гуманизироваться,
илоть— сдѣлаться духоыъ, фвзіологическое дѣйствіе — ири
вратиться въ мысль, сознаніе, разумъ, справедлипосіъ, велико-
душіе, какъ свѣча превращается въ свѣть и теплоту. При-
рода слѣпая, алчная, эгопстпчная должна превратиться въ
красоту и благородство. Эта высшая алхпмія оправдываетъ
наше присутствіе на землѣ; въ этомъ нагаа миссія и наше
достоинство.
*
* *
Отказаться отъ счастья и думать толысо о доліѣ, поста-
вить на мѣсто сердца сознаніе— это добровольное мученичество
имѣетъ свое благородство. Природа въ насъ противится этому,
но лучшія стороны нашего яподчиняются. Надѣяться на спра-
ведливость есть доісазательство болѣзненной чувствительности.
Нужно умѣть обойтись безъ нея. Муасество хараістера состонтъ
въ этой независимости. Пусть свѣтъ думаетъ о насъ, что хо-
четъ— это его дѣло. Еслн онъ поставитъ насъ на наше мѣсто
толысо послѣ смерти или даже никогда, это его право. ІІаше
право поступать такъ, какь будто бы отечество наше было
свободно, свѣтъ справедливъ, общественное мнѣніе пронпцатель-
но, жизнь сираведлива, люди добры.
5 января, 1881 года. — Возмоясно, что я болѣе бо-
юсь стыда, чѣмъ смерти. Тацитъ говорилъ: Отпіа зегѵіШег
рго йотіпаііопе. Я нредставляю полную противоположность.
Даже добровольная зависимость въ тягость мнѣ. Мнѣ было
бы стыдно дѣйствовать ради пользы, уступать принужденію,
быть рабомъ чьей-нибудь воли. Тщеславіе кажется мнѣ раб-
сгвомъ, самолюбіе — мелочностыо, утилитаризмъ — низостью.
Я ненавижу честолюбіе, дѣлающее человѣка данникомъ чего-
либо или кого-либо. Я хочу только одного — быть господв-
Еслибы я былъ здоровъ, я былъ бы самымъ свободнымъ
человѣкомъ, какого толысо знаю, хотя нужно было бы не-
много сухости сердца, чтобы увеличить мою независимость.
Ие будемъ преувеличивать: моя свобода толысо отрица-
невозмоясны для меня, и если бы я имѣлъ глупость желать
ихъ, границы моей свободы сдѣлались бы очевидными. Поэтому
я остерегаюсь желать ихъ и вызывать ихъ въ своемъ умѣ.
Я хочу только того, что возможно для меня, чтобы не по-
чувствовать легчайшаго прикосновенія препятствія. Отрече-
ніе есть охрана достоинства. Отнимемъ у себя все, и никто
уже ничегоне отниметъ у насъ. Тотъ, кто отдалъ свою жизнь,
можетъ смотрѣть въ лицо смерти; что еще можетъ взять она?
Уничтоженіе желанія и милосердіе— вотъ вся метода Будды,
вотъ все искусство Освобожденія...
Мое горло не даетъ мнѣ покоя. Идетъ снѣгъ. Итакъ я
завигау отъ Природы и Бога. Но я не завипіу отъ человѣ-
ческаго каприза, вотъ главное. ІІравда, аптекарь можетъ оши-
биться и огравить меня, банкиръ можетъ надѣть на меня
суму и землетрясеніе можетъ разрушить мой домъ, не возна-
граждая за убытки. Итакъ абсолютная независимость есть чи-
стая химера. Но я обладаю относительной независимостыо,
независимостыо стоика, который уходитъ въ свою волю и
напираетъ ворота этой крѣпости.
„Клянусь не знать господина, кромѣ Бога“ . ІІрисяга древ-
ней Женевы остается моимъ девизомъ.
1881 года, 10 яиваря. — Огорчаться злобой, неблагодар-
ностью, равнодушіемъ другихъ— вотъ слабость къ которой я
«клопенъ. Для меня тяжело быть не узнаннымъ, дурно по

нятымъ; я не обладаю мужественной ненреклонностью, мое
сердде уязвимо болѣе, чѣмъ слѣдуетъ. Мнѣ кажется, однако,
что въ этомъ отношеніи я исираішлся и закалился. Злоба
свѣта возмущаетъ меня меньше, чѣмъ преясде. Обязанъ ли я
этимъ философіи? или это дѣйствіе возраста? или можетъ
быть, причина этого— полученныя мною выраженія уваженія
и привязанностп? Мнѣ нужны были эти доказательства, чтобы
имѣть къ себѣ хоть нѣсколысо уваженія. Иначе я бы легко
повѣрплъ въ свое ничтожество и безуспѣшность всѣхъ сво-
ихъ стремленій. Для робкихъ необходимъ успѣхъ, иохвала
дѣйствуетъ моралпзирующимъ образомъ, удивленіе— это укрѣ-
пляющій элексиръ. Думаешь, что знаешь себя, но до тѣхъ
поръ, пока не знаешь своей сравнительной стоимости и обще-
ственной оцѣнки, этого знанія недостаточно. Для того, чтобы
дѣйствовать, необходимо разсчитывать на нѣісоторое значе-
ніе, чувствовать вѣсъ и кредитъ, чтобы сдѣлать свои усилія
пропорціональными сопротивленію. До тѣхъ иорь, пока пре-
небрегаешь мнѣніемъ, лишаешься одного мѣрила самого себя;
не знаешь своей относительной силы. Я слишкомъ пренебре-
ѵалъ мнѣніемъ, хотя и былъ слпшкомъ чувствителенъ къ не-
справедливости. Эти двѣ ошибки дорого стоили мнѣ. Я бы
хотѣлъ доброжелательности, симпатіи, справедливости, но
гордость моя воспрещала мнѣ домогательство, ловкость, рае-
четъ. Я не думаю, чтобы я шелъ по ложному пути, потомѵ
что всегда былъ въ согласіп съ самимъ собой, ио неприсио-
собленность ионаирасну загубила мои силы. А теиерь я нри-
мирился, но путь мой конченъ, силы истощены и моя жизнь
близка ісъ концу.
Нѣтъ времени ни для чего, кромѣ смерти... Вотъ иочему
я могу на все эго смотрѣть съ нсторической точки зрѣнія.
1881 года, 23 января.— Ночь нровелъ иорядочно, по се-
сегодня утромъ—ужасный кашель. Великолѣпная иогода. Солнце
свѣтитъ во всѣ окна. Ноложивъ ноги иа рѣшетку камина,
я доканчиваю чтеніе журнала.
Въ эту минуту я хорошо себя чувствую, и мнѣ кажется
страннымъ, что я осужденъ на близкій конецъ. Жизнь не
чувствуетъ никакого сродств асъ смертыо. Вотъ почему, безъ
сомнѣнія, что-то въ родѣ надежды, машинальной, инстинк-
тивной, постоянно возрождается въ насъ, чтобы затемнить
разумъ и заставить усомниться въ приговорѣ науки. Жизнь
унорно стремится сохраниться въ существѣ. Она повторяетъ,
какъ попугай въ баснѣ, даже въ эту минуту, когда ее душатъ:
Это, это ничего не значитъ.
Мысль представляетъ вещи въ худшемъ свѣтѣ, но живот-
ное протестуетъ. Оно вѣритъ въ зло только тогда, когда оно
тутъ. Слѣдуетъ ли досадовать на это? Вѣроятно, нѣтъ. При-
рода хочетъ, чтобы живущій защищался отъ смерти; надежда
составляетъ одно съ любовыо къ ясизни; это — органическій
импульсъ, переходящій затѣмъ подъ покровъ религіи. Кто
знаетъ, вѣдь Богъ можетъ спасти насъ, сдѣлать чудо. Виро-
чемъ, развѣ когда-либо бываешь увѣренъ, что нѣтъ никакого
средства? Неизвѣстиость— вотъ убѣжище надежды. Сомнѣніе
считается благоиріятнымъ шансомъ. Немощность смертиаго
цѣпляется за всѣ поддержки. Какь возставать противъ этого?
Далсе при всей этой помощи она не легко ускользаетъ отъ
отчаянія и тоски. Лучшій выходъ всегда- подчиниться необ-
ходимости, обращаясь къ отеческой волѣ Бога, п мужественно
нести свой ісрестъ, предлагая его Властителю судебъ. Сол-
датъ не разбираетъ получеинаго приказа; онъ повпнуется и
умираетъ безъ роиота. Еслп бы онъ хотѣлъ знать, для
чего нужна его жертва, онъ не зналъ бы подчиненія.
Я думалъ сегодня утромъ, что немногіе знаютъ о нашихъ
физическихъ страдаиіяхъ, что наши близкіе и наши лучшіе
друзья не знаютъ тѣхъ бесѣдъ, которыя мы ведемъ съ Ца-
ремъ ужаса. Есть мысли, которыхъ нельзя довѣрить, есть
тоска, которую нельзя раздѣлить. Изъ великодушія даже слѣ-
дуетъ скрывать ихъ. Одинъ мечтаешь, одинъ страдаешь, одинъ
Амираешь, одинъ поселяешься въ комнаткѣ изъ шести до-
сокъ. Но передъ Богомъ мы можемъ открывать это одиио-
чество. Суровый монологъ становптся діалогомъ, сопрогивле-
ніе — послушаиіемъ, отреченіе— миромъ, тяаселая подавлен-
ность — свободой.
«ѴКеллть того, что хочетъ Богъ,— вотъ одна наука,
Дающаи наагь иокоб».
 Въ каждомъ изъ насъ дѣйствуютъ противоположные им-
пульсы, но какъ только человѣкъ узнаетъ, гдѣ порядокъ, и
подчиняется ему, все идетъ хорошо.
«Чтобы мы моглн сказать съ міромъ, подобно умираю-
щему мудрецу;
Я слишкомъ долго блуждалъ, искалъ; я ошибался;
Все хорошо, мой Вогъ окружаетъ меня».
1881 года, 29 января— Ужасная ночь. Боролся три-четыре
часа подрядъпротивъ удушья и видѣлъ смерть вблизи... Ясно.
что меня жцетъ задушеніе, асфиксія. Я задохнусь.
Я не выбралъ бы этой смерти, но когда нѣтъ выбора, ос-
тается только примириться... Спиноза умеръ въ присутствіи
врача, котораго онъ велѣлъ позвать. Ты долженъ пріучитъ
себя къ мысли умереть вдругъ, въ одну прекрасную ночь, за-
душенный своимъ ларингитомъ. Это не такъ хорошо, каісъ по-
слѣдній вздохъ иатріарха, окруженнаго молящейся семьей.
Здѣсь недостаетъ красоты, величія, поэзіи, но стоицизмъ со-
стоитъ въ отреченіи. АЬвііпе еі виеііпе.
Ты знаешь, впрочемъ, что у тебя есть вѣрные друзья;
лучше не доставлять имъ мученій. Стоны и волненія дѣлаютъ
еще болѣе тяжелымъ великій переходъ. Одно слово замѣняетъ
всѣ остальныя: да будетъ нсполнена воля Бога, но не моя!
Лейбница провожалъ на кладбище одинъ его слуга. Однноче-
ство смертнаго одра и гроба не есть зло.Тайна не раздѣляется.
Діалогъ между душой и Царемъ страховъ не требуетъ свидѣ-
телей. Это живые стремятся привѣтствовать уходящаго. На-
конецъ, никто точно ие знаегь, чтождетъ его. Пусть будетъ,
что будетъ. Намъ остается толысо сказать: аминь.
1881 года, 4 февраля.— Странное ощущеніе ложиться въ
постель съ мыслыо, что можетъ быть не увидишь завтрашняго
дня. Вчера я испыталъ это довольно сильно, и, однако, се-
годня я живъ еще. Чувство чрезвычайной бренности облег-
чаетъ смиреніе, но оно кладегь конецъ всякому честолюбію:
«Оставі» большія надсж ды и неликіе заныслы
Если видишь конецъ, то работа кажется нелѣпою. Живешь
только изо дня въ день.
Если не надѣешься имѣть передъ собой пятилѣтія, года,
мѣсяца, если только считаешь часы и ближайшая ночь несетъ
съ собой угрозу и неизвѣстность, то, понятно, отказываешься
отъ искусства, науки, политики и довольствуешься бесѣдой сѣ
самимъ собой, что возможно до конца. Этотъ внутренній мо-
нологъ единственный источникъ для приговореннаго къ смерти,
если исполненіе приговора запаздываетъ. Онъ уходитъ тогда
въ свою совѣсть. Его уже не видно болѣе, онъ весь отдается
изученію души. Онъ не дѣйствуетъ болѣе, онъ созерцаетъ. Онъ
еще пишетъ тѣмъ, істо не забылъ его; но онъ отказывается
отъ публики и уходитъ въ себя. Какъ заяцъ, онъ уходитъ уми-
рать въ свое логовище, а его логовище— это его совѣсть, его
мысль. Это также и его дневникъ. Какъ только онъ можетъ
держать перо и имѣть минуту уединенія, онъ сосредоточивается
на этомъ отзвукѣ своей души и бесѣдуетъ съ Богомъ. Но это
не есть нравственное испытаніе, актъ раскаянія, мольба, это
только— покорное аминь...
«Дитя мое, отдай мнѣ свое сердце»
Отреченіе и примиреніе легче для меня, чѣмъдля другихъ;
потому что я ничего не хочу. Я хотѣлъ бы толысо не стра-
дать; но Іисусъ Христосъ въ Геѳсиманскомъ саду могъ обра-
щаться съ такой молитвой, повторимъ же за нимъ эти слова:
„впрочемъ, не какъ я хочу, но какъ Ты “, и будемъ ожидать.
1881 года, 7 февраля.— Сегодня— прекрасный солнечный
день. Но у меня едва хватаетъ силы замѣтить это. Восторгъ.
радость предполагаютъ маленькую передышку въ страданіяхъ.
Но тяжесть головы утомляетъ шею, тяжесть жизни гнететъ мое
сердце, это не эстетнчесісое насхроеніе.
Думалъ о многомъ, что хорошо бы было написать, но са-
мое оригинальное и лучшее въ насъ то, что мы оставляемъ
безъ вниманія. Мы бережемъ себя для будущаго, которое ни-
когда не наступаетъ. Ошпіз тогіаг.
1881 года, 14 февраля.— Если твои недѣли сочтены, что
 долженъ ты дѣлать, чтобы свести счеты съ міромъ? Воздать
каждому должное, исполнить дѣло справедливости, благоразу-
мія, доброты, оставить пріятное воспоминаніе. Постарайся не
забыть ничего нулснаго и никого изъ тѣхъ, істо надѣется на
тебя.
1881 года, 15 февраля. — Отказался, не безъ огорченія,
отъ чтенія лекцій въ университетѣ и велѣлъ позвать моего
эскулапа. Поставилъ на каминъ цвѣты, прислапные ***.
Нисьма изъ Лондона, Парижа, Лозанны, Невшателя... Это
производитъ на меня впечатлѣніе вѣнковъ, бросаемыхъ на мо-
гилу. Мысленно прощаюсь со всѣми далекими друзьями, ко-
торыхъ уже не увижу большо.
1881 года, 18 февраля.— Туманная погода. Ночь прошла
довольно хорошо... Однако, худоба моя усиливается. Словомъ,
ястребъ даетъ мнѣ отсрочку, но онъ носится надъ своей до-
бычей. Возможность вернуться къ моимъ оффпціальнымъ за-
нятіямъ кажется мнѣ мечтой.
Не чувствуя въ эту минуту близости другаго міра, я чув-
ствую, что навсегда сісованъ этою хроническою болѣзнью. Это
неопредѣленное состояніе, не жизиь и не смерть, имѣетъ свою
прелесть, потому чго въ немъ есть отреченіе, оно оставляетъ
свободу мысли. Это— мечтаніе безъ страданія, мирное углубле-
ніе въ себя. Окруженный любовью и киигами, я несусь но
теченію временп, какъ нѣісогда скользплъ по каналамъ Гол-
ландіи, безъ всякаго сотрясенія и шума. Едва слышенъ мягкій
нлескъ воды, разсѣкаемой баркой, или звукъ копытъ упряж-
ной лошади, бѣгущей по песку. Нутешествіе при такихъ усло-
віяхъ имѣегь что-то фантастическое. Не знаешь, живешь-лп,
нринадлелѵишь-ли еще землѣ. Припоминаются маны, тѣни,
скрывающіеся во мракѣ іпаиіа гедпа. Это— неуловимая жизнь...
Я смотрю, какъ проходятъ мои впечатлѣнія, мои сны, мои
мысли, мои воспоминанія, ісакъ человѣкъ, отказавшійся отъ
всего. Эта созерцатольная неподвижность близка къ состоянію,
приписываемому серадоиыамъ. Уже не иидивидуальное я ин-
тересѵетъ, а извѣстный методъ, образецъ общей исторіи духа.-
Все узнается по всему, и сознаніе изслѣдуетъ то, что имѣетъ
передъ собой. ГТичто не велико и не мало. Умъ охватываегь
всѣ формы, и все для него годится. Въ такомъ состояніи ис-
чезаетъ всякое отношеніе къ тѣлу, къ внѣшнему міру, къ дру-
гимъ индивидуумамъ. беіЬзіЬеѵѵивізеіп (самосознаніе) входить
въ безличное Ве\ѵіі8Ізеігі (сознаніе). Чтобы стать индивидуаль-
нымъ лицомъ, нужно страданіе, долгъ, воля.
Слѣдуетъ-ли сожалѣть объ этихъ колебаніяхъ между лич-
нымъ и безличнымъ, между пантеизмомъ и теизмомъ, между
Спинозой и Лейбішцемъ? Нѣтъ, потому что одно изъ этихъ
состояній даетъ понятіе о другомъ. Если человѣкъ способенъ
достигнуть этихъ двухъ областей, къ чему себя уродовать?
1881 года, 14 марта.— Окончилъ письма Мериме къ Па-
ницци. Мериме умеръ отъ недуга, терзающаго меня: „я кагаляю
и задыхаюсь".' Бронхитъ, астма и наконецъ истощеніе. Онъ
также пробовалъ мышьякъ, зимы въ Ёаннахъ, сжатый воздухъ.
В се было безполезно. Удушье и истощеніе унесли автора Ко-
.іомбы.— Ніс Сиа гез а § ііи г...
'Гусклое и сѣрое небо имѣетъ цвѣтъ моихъ мыслей.' Однако,
неизбѣжное также лмѣегь свою прелесть и успокоеніе. Мель-
каніе иллюзій, неясныя желанія, порывы надеясдъ уступаютъ
мѣсто спокойной резигнаціи. Находншься въ состояніи за-
гробной жизни. Впрочемъ, на этой недѣлѣ долженъ быть ку-
пленъ мой уголокъ земли въ „Оазисѣ“. Все пдетъ къ концу,
іебЦпаІ асі еѵепіит.
1891 года, 16 марта.— Печальная ночь. Печальное утро...
Оба боевые коныса доктора, дигиталпсъ н бромъ, кажутся
безсплыіыми по отношенію ко мнѣ. Я присутствую прп соб-
ственномъ разрушеніи съ чувствомъ усталости и скуки. Сколь-
ко усилій, чтобы помѣшать себѣ умереть! Эта оборона воз-
муіцаетъ меня.
Безполезная п непрестанная борьба унижаетъ мужествен-
ную натуру. Для льва труднѣе всего борьба съ мошкой. По
првродѣ своей человѣкъ чувствуетъ то-же самое, но его ду-
ховная сторона учитъ кротости и долготериѣнію. Неизбѣж-
ное— это воля Бога. Мы предпочли-бы другое, ііо нуясно при-
мириться съ тѣмъ жребіемъ, который намъ назначенъ... Впро-
чемъ, необходимо толысо одно:
 Сохрани въ моемъ сердцѣ вѣру въ твою святую волю
И сдѣлай изъ меня, о Боже, все, что ты хочешь.
(Позднѣе). Одинъ изъ моихъ студентовъ явился ко мнѣ съ
выраженіемъ участія отъ лица своихъ товарищей... Сестра
ирислала мнѣ азалію, всго иокрытую цвѣтами и бутоиами;***
— розъ и фіалокъ. В сѣ балуютъ меня; это доказываетъ, что я
болѣнъ.
1881 года, 19 марта.— Отвращеніе, упадокъдуха. Сердце
ослабѣваетъ.
А одиако сколько нѣжпыхті заботъ, попеченій окружаетъ
меня... Но безъ здоровья на что все остальное? На что мнѣ
все, что я имѣю? Для чего служили испытаиія Іова? Чтобы
довести до зрѣлости его терпѣніе, чтобы пспытать его послу-
шаніе.
Итакъ, постараемся выдти изъ себя, стряхнемъ эту мелан-
холію, этотъ іавіісііит. Подумаемъ не о томъ, что утрачено,
но о томъ, что еще могло-бы быть утрачено. Сознаемъ свои
преимущества. Постараемся быть достойными этихъ милостей.
1881 года, 21 марта.— Въ жизни больного слишкомъ много
эпикурейскаго. Вотъ уже пять, гаесть иедѣль, какъ я пичего
ие дѣлаю, толысо забочусь о себѣ, развлекаю себя, и пресы-
щеніе уже наступаетъ. Мнѣ не хватаетъ труда. Трудъ— это
приправа жизни. Жизнь безъ цѣли, жизнь безъ труда, имѣетъ
что-то безвкѵсное. Лѣнь влечетъ за собой вялость; вялость
порождаетъ отвращеніе. Е ъ тому-же вотъ и весенняя тосгса.
Это— время неясныхъ желаній, глухагонедовольства, смутныхъ
стремленій, безпредметныхъ вздоховъ. Это— соиънаяву. Ищешь
ощупью, самъ не знаегаь чего. ІІризываешт. нѣчто. не имѣю-
щее имени, можетъ быть, счастье или смерть.
1881 годъ, 28 марта.— Я не могу болѣе работать; мнѣ
грудно существовать. Отдадимъ нѣсколько мѣсяцевъ любви дру-
зей, потому чго этотъфазисъ хорошъ, но потомъ? Лучше усту-
пить свое мѣсто тѣмъ, кто жизненнѣе, дѣятельнѣе, произво-
дительнѣе.
Тирсисъ, вотъ время отступленія.
Очень-ли дорожу я жизнью? Не думато. Я хочу здоровьн,
ирекращенія страданія. Если это желаніе напрасно, все осталь-
ное не имѣетъ для меня прелести.— Пресыщенность. Усталость-
ІІолное отрѣшеніе отъ всего. „Смиримъ иаши сердца терпѣ-
ніемъ“ .
1881 года, 10 апрѣля.— Визитъ къ * * * . Она перечла миѣ
письма отъ 4 4 — 45 гг., написаниыя моей рукой. Сколько обѣ-
щаній, чтобы привести къ такому жалкому результату. Итакъ,
вотъ чѣмъ все разрѣшилось! Свой путь я окончу въ пескахъ,
подобно Рейну, и приближается часъ, когда моя струйка воды
исчезнетъ.
Маленькая прогулка при закатѣ солнца, видъ разсѣянныхъ
лучей ц грозовыхъ тучъ, зеленый флеръ окутываетъ всѣ де-
ревья.
Все возрождается, и даже боярышникь
Видѣлъ, какъ пчелка спѣшитъ къ его цвѣтамъ.
Для меня все это уже кажется чужимъ.
(В ъ тотъ-же день).— Какъ обманываютъ желанія! Судьба
имѣетъ два способа разбивать нашу жизнь: сопротивляясь на-
шимъ желаніямъ, или исполняя ихъ. Но тотъ, кто хочетъ
лишь исполненія воли Божьей, ускользаетъ отъ этихъ обѣихъ
катастрофъ. „Все обращается къ его благу“ .
1881 го д а , 14 а п р ѣ л я .— У зкасная ночь. Ч еты рнадцатую
ночь подрядъ меия мучитъ б езсо н п и ц а...
1881 года, 15 апрѣля.— Сегодня великая нятница, празд-
ниісъ страданія. Я знакомъ съ днями тоски и ночами агоніи.
Будемъ смиренно нести свой крестъ... У тебя нѣтъ болѣе бу-
дущаго. Твой долгъ покончить съ настоящимъ и привести въ
порядокъ свои дѣла. Постарайся хорошо кончить, потомѵ что
тебѣ нечего предпринимать и нечего даяге продолжать.'
1881 го д а, 19 а п р ѣ л я .— И зн ем о ж ен іе... Том леніе т ѣ д а и
д у х а ...
Е а к ъ тяж ело ж н ть, о мое усталое сердце!