Лекция 21.12.

Международные отношения на
рубеже XIX - XX вв. Мирная тенденция в
развитии международных отношений
...

МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВВ.

1. 70-е – начало 80-х годов XIX в.

Все перемены в Европе на рубеже XIX – XX вв. не могли проявиться в полном

объеме до тех пор, пока во главе европейских внешнеполитических ведомств
оставались дипломаты старой школы, такие, как Бисмарк, Горчаков, Дерби,
Андраши. На рубеже веков, однако, к руководству большой политикой
европейских кабинетов пришли люди, которые были во многом чужды
представлений о монархической солидарности, свойственных их отцам и дедам.
Новое поколение европейских политиков ориентировалось в своей политике на
общественные настроения, на придворные камарильи, и т.п. Представление же о
моральном единстве Европы было во многом к тому времени утрачено. А ничего
иного для укрепления Европейского концерта в то время просто не было.
Внутренняя структура европейского концерта  была чрезвычайно слаба и не
соответствовала задачам и потребностям все более усложнявшихся
международных отношений. Фактически все держалось на устаревших
династических принципах, которые все больше заменялись национальным
интересом.

И первой жертвой нового поколения политиков и дипломатов, пришедших к

власти в конце XIX в., стал созданный Бисмарком в 1873 г. Союз трех
императоров (австрийского, германского и русского). Для Бисмарка образование
этого союза было одной из самых ценных дипломатических побед. Ведь тем
самым Берлин 1) утверждал свое центральное положение в тогдашней Европе; 2)
вбивал клин между Парижем и Санкт-Петербургом; 3) брал под свой плотный
контроль австро-русское соперничество на Балканах (чтобы не пришлось потом
выбирать, на чью сторону встать в случае войны между Австрией и Россией).

С самого начала, однако, было видно, что эта комбинация Бисмарка была
довольно мертворожденной. Она держалась на собственный фобиях Бисмарка и
на сентиментальных чувствах Александра II и Вильгельма I по отношению друг к
другу, а также на взаимных симпатиях русских и немецких консерваторов и
монархистов.

Политика Бисмарка была не просто традиционной, она была старомодной. Его

преследовали кошмары, мучившие прошлое поколение и зачастую уже
утратившие свою реальность. Во внутренней политике он неизменно остерегался
революции 1848 г. и потому обращался с социал-демократами, как с опасными
заговорщиками, еще долгое время после того, как они стали респектабельными
парламентариями. Так же обстояло дело и с внешней политикой. В 1879 г. одному
только Бисмарку могла померещиться новая Крымская война. Он недооценивал
слабость России и, быть может, преувеличивал упадок Австро-Венгрии (Тэйлор
А.Дж.П. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М.: Издательство иностранной
литературы, 1958. - С. 284-285).

Но вот, что касается реальных национальных интересов Австро-Венгрии и

России, здесь всякие личные симпатии отступали на задний план. Разногласия
двух стран на Балканах были слишком велики, чтобы их мог сгладить даже
Бисмарк. Тем самым союз с Веной означал постепенное втягивание Берлина в
балканские интриги венского кабинета вплоть до июля 1914 г.

Действительно, в ходе обмена нотами между Австрией, Пруссией и Россией в

1873 г. страны уславливались сотрудничать в: 1) сохранении территориального
статус-кво в Европе; 2) разрешении Восточного вопроса; 3) обуздании революции.
Ясно было, однако, что 3-й пункт интересовал в тех условиях исключительно
Россию. Что касается пунктов 1-2, то назвать их союзом было бы слишком сильно;
это было лишь обязательство консультироваться друг с другом в случае кризиса и
не более того.

Германо-австрийский договор 1879 г., который был по сути дела оборонительным

союзом, направленным против России, мог бы привести к отчуждению России и
краху политики поддержания Союза трех императоров. Чтобы не допустить этого,
Бисмарк был вынужден в 1881 г. пойти на возобновление союза «трех
императоров», который более соответствовал духу времени. В соответствии с
положениями трехстороннего австро-германо-русского договора 1881 г., три
державы заключали пакт о нейтралитете на тот случай, если одна из трех
империй окажется вовлеченной в войну с четвертой державой. Фактически это
означало, что при любом обострении англо-русских противоречий Лондон
окажется без союзников на континенте ввиду пророссийской политики Парижа, а
также ввиду маловероятности новой франко-германской войны в то время. Далее,
договор подтверждал принцип закрытия проливов в случае войны-  это была
важная гарантия против возможного нападения Англии на Россию на Черном
море. Наконец (и это тоже была большая победа русской дипломатии) Австрия
согласилась на воссоединение Болгарии (взамен, правда, Россия была
вынуждена подтвердить согласие на аннексию Боснии и Герцеговины).

Это была бесспорная победа российской дипломатии и признак германо-русского

сближения. Вот почему новым союзом трех императоров была недовольна Вена
(которой Бисмарк выкрутил руки), и вот почему Австрия сделала все, чтобы
превратить его в пустой клочок бумаги. Тройственный союз Австрии, Германии и
Италии (1882 г.) означал смертный приговор для Союза трех императоров,
поскольку имел явную антирусскую направленность и фактически перечеркивал
«союз трех императоров». Заключенный в следующем, 1883, году австро-германо-
румынский договор стал. фактически, оборонительным союзом, направленным
против России. Тем самым положения этого договора и Тройственного союза
вступали в фактическое противоречие с условиями "союза трех императоров"
1881 г. Что еще хуже, Тройственный союз и австро-германо-румынский договор,
как считают многие историки дипломатии, будучи первыми военно-политическими
союзами, заключенными в мирное время после Венского конгресса,
свидетельствовали о начале постепенной эрозии "европейского концерта".

Положение не мог спасти и Договор перестраховки от 1887 г. - еще одна

хитроумная комбинация Бисмарка. Согласно этому соглашению, Россия брала на
себя обязательство оставаться нейтральной, если только Германия не нападет на
Францию, а Германия - сохранять нейтралитет при условии, что Россия не
нападет на Австро-Венгрию. Германия вновь взяла на себя обязательства
поддержать Россию по вопросу о Проливах. Фактически именно в Договоре
перестраховки впервые был намечен контур противостоящих коалиций - Антанты
и Центральных держав (Россия-Франция и Германия-Австрия).

Антирусская направленность германской политики усилилась еще больше при

преемниках Бисмарка. Фактически новые канцлеры - Каприви и Бетман-Гольвег -
не разбирались в международных делах, целиком полагаясь на суждение
Гольштейна, одного из ведущих чиновников германского министерства
иностранных дел. Отказ Берлина возобновить Договор перестраховки (1891)
означал, что в германской политике произошел решающий поворот,
направленный на безоглядную поддержку единственного надежного союзника -
Австрии. Кроме того, в тот период в Берлине еще воздерживались от гонки
морских вооружений и активной колониальной политики, что давало возможность
сближения Англии и Германии (на антирусской основе). Германия, отказавшись от
своих претензий на Занзибар и Юго-Западную Африку, получила от Лондона
Гельголанд (англо-германское соглашение от 1 июля 1890 г.).

2. Франко-русский союз

В этих условиях франко-русское сближение становилось неизбежным. И если

двусмысленная политика Берлина и откровенно враждебная политика Вены были
стимулом к франко-русскому союзу для России, то Францию подталкивала на
Восток неуступчивость Лондона в египетском вопросе (с 1882 г. Египет стал
фактически британской полуколонией), что совершенно исключало
восстановление крымской коалиции.

Впрочем, это франко-русское сближение шло непросто. Первоначально Россия

отказывалась заключать военную конвенцию с Парижем и, следовательно, брать
на себя какие-либо конкретные обязательства. Расчет Петербурга был понятен: в
одиночку разделаться с Австрией, пока руки у Германии будут связаны по причине
франко-германского антагонизма.

Действительно, в 1890-е гг. Франция нуждалась во франко-русском военном

союзе больше, чем Россия. Однако, с другой стороны, финансовая зависимость
царского правительства от французских займов была не менее ощутимой (первый
такой заем был размещен еще в 1888 г.). Да и страх петербургского кабинета
перед возможностью остаться один на один перед стремительно растущим
германским колоссом также нельзя сбрасывать со счетов. Особенно усилились
эти страхи после возобновления Тройственного союза (май 1891),
сопровождаемые демонстрациями англо-германской дружбы.

Уже в августе 1891 г. царь Александр III принимал французского президента в

Кронштадте; при этом он вынужден был обнажить голову при звуках французского
революционного гимна - Марсельезы... Так началось сближение между двумя
странами, которое в 1892-1894 гг. завершилось заключением франко-русской
военной конвенции.

Статья первая этой конвенции гласила:

Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной
Германией, Россия употребит все свои наличные силы для нападения на
Германию.

Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной

Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на
Германию.

Статья вторая устанавливала, что в случае мобилизации сил Тройственного

союза или одной из входящих в него держав Франция и Россия по поступлении
этого известия и не ожидая никакого другого предварительного соглашения
мобилизуют немедленно и одновременно все свои силы и придвинут их как можно
ближе к своим границам. Далее в конвенции определялось количество войск,
которое будет двинуто Россией и Францией против Германии как сильнейшего
члена враждебной группировки.

Во время переговоров о содержании конвенции французская сторона настаивала,

чтобы Россия выделила как можно больше сил именно на германском фронте.
Очевидно, что французский генштаб продолжал придерживаться наполеоновской
стратегии сокрушения главных сил неприятеля. Мировая война, однако, показала,
что верх одержала стратегия изнурения, действуя в соответствии с которой
Антанта сначала одержала победу над союзниками Германии, а потом принудила
к капитуляции и  Германию.

Далеко не сразу в Берлине осознали весь масштаб свершившейся катастрофы.

Но по мере того как мечты об англо-германском сближении становились все
более призрачными, германская дипломатия начала предпринимать шаги,
направленные на сближение с Россией. Но было уже поздно - решить задачу
ликвидацию франко-русского союза Германия так и не смогла.

Более того, на рубеже XIX - XX вв. Берлин предпринял ряд шагов, которые делали
совершенно невозможными какое-либо  улучшение отношений и с Францией. Как
известно, аннексия Эльзаса и Лотарингии в результате франко-прусской войны
1870-1871 гг. привела к антагонизму между Францией и Германией. Между тем,
стремясь избежать втягивания Германской Империи в войну на два фронта,
Берлин был объективно заинтересован в нормализации отношений с Парижем.
Вот почему, стремясь компенсировать Францию за утрату двух этих провинций и,
таким образом, найти основу для нормализации отношений с Парижем, Бисмарк
неизменно поддерживал Францию во всех ее французских колониальных
предприятиях. Сам Бисмарк был совершенно равнодушен к колониальной
политике; известны его фразы насчет Балкан ("весь этот край не стоит костей
одного померанского гренадера") и Африки ("Моя карта Африки находится в
Европе. Вот лежит Россия, а вот - Франция, мы же находимся посредине. Это и
есть моя карта Африки"). После образования Германской империи и решения,
таким образом, исторической задачи объединения немцев в едином государстве
Бисмарк справедливо полагал, что в интересах нового немецкого государства -
поддержание стабильности в Европе, а такой стабильности, как показывал опыт
истории, можно было добиться лишь за счет активизации колониальной экспансии
ведущих держав - соседей Германии. Вот почему Бисмарк всячески поощрял
колониальные устремления и Англии, и России - но особенно Франции.
Во всех конфликтах между Парижем и Лондоном по колониальным вопросам на
протяжении 1880-х гг. Бисмарк неизменно поддерживал французов. Действуя
таким образом, немецкой дипломатии удалось развалить т.н. "либеральный союз"
между республиканской Францией и конституционной Британией, который,
разумеется, имел определенную антигерманскую направленность.

Активизация же германской колониальной политики с неизбежностью вызвала

обострение германо-французских отношений, и сразу же возник дух реванша за
Седан. Но еще более серьезные последствия имело для Берлина ухудшение
англо-германских отношений.

3. Нарастание англо-германского антагонизма

Решение порвать с Россией было принято канцлером Вильгельмом II и его

окружением под влиянием надежд на англо-германское сближение. Этим
надеждам, однако, не суждено было сбыться, и важнейшей причиной стало англо-
германское морское и колониальное соперничество.

В правящих кругах Германии утвердилась та точка зрения, что без обширной

колониальной империи Германская Империя якобы не может развиваться.
Вообще-то такого рода взгляды не находили своего подтверждения в
сравнительных данных экономического развития Германии и старых
колониальных держав: Германия, которая практически не имела колоний,
развивалась намного быстрее Англии, Франции, Бельгии, Голландии и т.д.
(кстати, то же самое можно сказать и о США). Фактически колонии были обузой на
шее старых колониальных держав; во всяком случае, после краха колониальных
империй в 1960-е гг. темпы экономического роста европейских метрополий
многократно возросли. Но, тем не менее, в немецкой правящей элите на рубеже
XIX - XX вв. созрела мысль о необходимости колониальной экспансии. Не
случайно, что именно тогда в Германии большое распространение получили
геополитические концепции, уделявшие особое внимание именно расширению
контроля над географическим пространством как доказательство
жизнеспособности государственного организма.

Так, в своей книге «Политическая география», вышедшей в 1897 г., германский

ученый Ф. Ратцель обосновывал тезис о том, что государство представляет собой
биологический организм, действующий в соответствии с биологическими
законами. Более того, Ратцель видел в государстве продукт органической
эволюции, укорененный в земле подобно дереву. Сущностные характеристики
государства определяются поэтому его местоположением, и успех государства
определяется успешностью приспособления к окружающей среде. Один из
основных путей наращивания мощи этого организма, считал Ратцель это
территориальная экспансия, или расширение жизненного пространства. На долгие
годы в общественном сознании Германии утвердилась мысль о том, что все
проблемы этой страны связаны со слишком якобы тесными границами,
стесняющими ее динамическое развитие.

Такого рода взгляды были конкретизированы и развиты в трудах Пангерманского

союза. Эта организация, образованная в 1891 г., включала ряд видных
парламентариев (преимущественно национал-либералов и консерваторов),
промышленников (главным образом экспортеров), профессоров, юристов,
отставников-военных. Спонсорами союза были крупнейшие германские концерны,
работавшие в сфере тяжелой промышленности. Целью союза было создание
Срединной Европы путем поглощения Австро-Венгрии, Голландии, Дании,
Прибалтики, Бельгии, части Швейцарии, Восточной Франции и даже (возможно)
Украины и Кавказа. Пангерманцы были искренне уверены, что германская
военная мощь позволит справиться сразу со всеми врагами Райха. Влияние
Пангерманского союза было очень велико - многие публичные выступления (и
даже важнейшие политические решения) кайзера Вильгельма, канцлера Бюлова,
адмирала Тирпица и др. были приняты под влиянием пангерманской пропаганды
о необходимости территориальной экспансии.

Конкретными проявлениями растущего антагонизма между Лондоном и Берлином

стало противодействие, оказанное британским кабинетом строительству
железных дорог в Анатолии (Ближний Восток, 1892 г.). И хотя Берлин и Стамбул
отвергли эти притязания, и железная дорога Эскишехир-Конья была построена
при немецком финансовом и техническом содействии, тем не менее, все это
оставило неприятный осадок в англо-германских отношениях.

Новым свидетельством обострения англо-германских противоречий стало

соперничество великих держав за раздел Африки. Собственно, соперничали тут
главным образом Англия и Франция, которые использовали другие европейские
державы (Германию, Бельгию и Италию) в своих интересах, чтобы не допустить
своего главного антагониста к верховьям Нила, которые рассматривались как
главный объект соперничества.

Вот почему, в соответствии с договором от 15 ноября 1893 г. Англия признавала

территорию Камеруна до оз. Чад на севере и бассейн реки Шари на юге как
немецкую зону влияния. В Лондоне рассчитывали, что Германия, традиционный
враг Франции, воспрепятствует продвижению французов к верховьям Нила с
запада.

Но ровно через 4 месяца, 15 марта 1894 г., было заключено франко-германское

соглашение, по которому Германия ограничивала свои владения Камеруном, а
французской стороне предоставлялась свобода действий на всем пространстве к
востоку от его границы.

Здесь британский кабинет просчитался, не сумев понять, что в интересах Берлина

было отвлечь Францию от Европы (и от потенциальных союзников в Европе).
Более того, Берлин сделал все возможное, чтобы сорвать англо-бельгийское
соглашение, в соответствии с которым «Независимое государство Конго"
получало в аренду левый берег Нила от оз. Альберта до Фашоды. В результате
давления из Парижа и Берлина 14 августа 1894 г. король Леопольд II по
соглашению с Францией отказался от левого берега Нила. Путь к Нилу был
открыт, что и привело к острейшему англо-французскому кризису вокруг Фашоды
(т.н. "Фашодский инцидент).

Но особенное раздражение Лондона вызвала позиция, занятая Берлином в ходе

кризиса вокруг Трансвааля (декабрь 1895 - январь 1896), когда полным провалом
закончился английский заговор, направленный на свержение президента
Трансвааля Крюгера при поддержке отряда полиции Южноафриканской компании
Сесиля Родся под командованием Джемсона. Германия традиционно
рассматривала бурские республики на юге Африки как свою сферу влияния; вот
почему неудавшийся налет на Йоханнесбург вызвал резкую реакцию кайзера.
Знаменитая телеграмма кайзера Крюгеру (3 января 1896 г.), в которой он
поздравлял президента Трансвааля с победой над вооруженными бандами и
намекал на возможную помощь со стороны дружественных держав, вызвала
настоящую бурю в Англии. Отныне там не делали себе иллюзий относительно
того, что в лице Германии туманный Альбион имеет непримиримого врага. С
другой стороны, неудачей закончились и попытки Берлина сколотить
антианглийскую континентальную лигу: ни Россия, ни Франция, ни Австрия, ни
Италия не были готовы к конфликту с Лондоном ради германских интересов. Ведь
колониальные претензии Берлина начали вызывать на рубеже XIX - XX вв. все
большее беспокойство уже не только в Лондоне, но и в других европейских
столицах.

Так, в ходе  Фашодского инцидента (лето-осень 1898 г.), когда экспедиционный

англо-египетский корпус Китченера заблокировал в деревушке Фашода в верхнем
течении Нила отряд капитана Маршана численностью в 100 чел., французам
пришлось убедиться, что от прежнего благожелательного отношения к их
колониальным авантюрам со стороны Германии не осталось и следа. Осторожный
зондаж Парижа относительно позиции Берлина по поводу англо-французского
конфликта породил следующий ответ немецкой стороны: "Франко-германское
сближение станет возможным лишь тогда, когда слова "Эльзас и Лотарингия"
исчезнут из словаря французских государственных деятелей и французской
прессы". В итоге Франция была вынуждена капитулировать перед
Великобританией, уступив последней фактически весь бассейн Нила. В качестве
утешительного приза Франция получила значительный кусок Судана к западу от
Дарфура. Захват этой территории позволил соединить территориально владения
Франции в Северной и Западной Африке с ее центральноафриканскими
колониями.

Очень скоро, впрочем, Лондону пришлось глубоко раскаяться в своей негибкой

политике в колониальном вопросе, которая оттолкнула от Англии не только
Францию, но и Россию. Произошло это после начала англо-бурской войны(1899-
1902). Операция, которая задумывалась Лондоном как полицейская акция,
превратилась в тяжелую и кровопролитную войну, потребовавшую напряжения
всех сил империи. В Южную Африку пришлось перебросить до 250 тыс. чел., и
только через 2 года упорной борьбы удалось добиться победы.

Дело даже не только в том, что под вопрос была поставлена эффективность
британской военной машины. Англия оказалась в полной международной
изоляции, которая в данный момент выглядела совсем не блестяще. Франция,
Россия и Германия теперь получили возможность припомнить надменной
Британии все те унижения, которые они претерпели от туманного Альбиона в
колониальном вопросе.

Британскому кабинету пришлось пойти на уступки Берлину (2 острава архипелага

Самоа + часть колонии Золотой Берег в Западной Африке), лишь бы только
добиться германского нейтралитета в войне. «Политика Германской империи -
открытый шантаж,» - писал в этой связи Чемберлен премьеру Солсбери. Однако,
чтобы гарантировать хотя бы благожелательный немецкий нейтралитет в войне,
которая шла совсем не так, как хотели бы в Лондоне, Чемберлен предложил даже
союз двух рас - англосаксонской и германской. В Берлине, однако, разгадали этот
нехитрый маневр - англичанам было дано понять, что Германия не нуждается в
Англии. И вообще, как сказал в своей речи в рейхстаге 11 декабря 1899 г. канцлер
Бюлов, Германия должна иметь такой сильный военно-морской флот, чтобы быть
в состоянии отразить нападение даже самой сильной морской державы.

Это был ушат холодной воды лично для Дж. Чемберлена, министра иностранных
дел ее величества. Но настоящим вызовом национальной безопасности
Великобритании стало то обстоятельство, что как раз в годы англо-бурской войны
эти слова Бюлова начали ускоренными темпами претворяться в жизнь. По закону
от 12 июня 1900 г. германский флот должен был состоять из 34 линейных
кораблей, 11 тяжелых и 34 легких крейсеров и около 100 миноносцев. Это была
внушительная заявка на борьбу с Англией за коренной передел мира, за
господство на море.

Масло в огонь подливала и германская конкуренция, многократно обострившаяся

в годы экономического кризиса (1900-1902). За период кризиса стоимость вывоза
черных металлов и металлических изделий из Германии в Англию возросла более
чем в 3 раза; в то же время импорт аналогичных изделий из Англии сократился в
такой же пропорции. Британская металлургия, некогда мощнейшая в мире, явно
проигрывала соревнование с немецкой металлургической промышленностью.
Обострилась и конкуренция с германскими пароходными компаниями. Таким
образом, германский вызов угрожал самым основам британского промышленного
и торгового первенства в мире.

4. Складывание Антанты

Таким образом, в ХХ в. Англия вступала в крайне непростом международном

положении. У страны отсутствовали союзники на международной арене. Оно бы
ничего, если бы Британия сохраняла былое экономическое и военное
превосходство над остальными участниками европейского концерта. Проблема,
однако, была в том, что к началу столетия Англия все больше утрачивало свое
некогда неоспоримое первенство, и в этих условиях Лондону понадобились
друзья и союзники.

Однако выход из этой далеко уже не блестящей изоляции был непростым делом.
И эту задачу буквально за несколько лет решил король Эдуард VII. Пока он был
наследником престола, у него была не очень-то выигрышная репутация плейбоя и
прожигателя жизни. Однако после своего вступления на престол он за несколько
лет сумел вывести страну из политической изоляции на международной арене. В
этом деле ему помогли незаурядное личное обаяние и обширные связи в высшем
свете европейских столиц.

Весной 1903 г. состоялся визит английского короля в Париж, который послужил

началом англо-французского сближения. Через год было подписано соглашение
между двумя странами о разделе сфер влияния в Африке (8 апреля 1904 г.),
которое было прозвано сердечным согласием (entente). Суть соглашения: в обмен
на свободу рук в Египте Лондон соглашался на захват Францией большей части
Марокко. Действительно, у обеих стран был мощный побудительный мотив
позабыть о старинной колониальной вражде: на востоке креп и наливался силой
страшный враг.

После русско-японской войны Россия уже не представляла собой серьезного

конкурента для Германии в борьбе за влияние в Стамбуле; но одновременно
сокращалось и английское влияние на турецкий кабинет. Результатом
интенсивного германского проникновения на Ближний и Средний Восток стало
англо-русское сближение. 31 августа 1907 г. было подписано англо-русское
соглашение о разграничении сфер влияния в Азии.

И России, и Британии приходилось считаться с возможностью строительства

ответвления от Багдадской железной дороги на Персию - тогда персидский рынок
был бы потерян и для русских, и для англичан. И хотя российское правительство
было готово на определенных условиях снять свои возражения против
строительства Багдадской железной дороги, тем не менее, Берлин отказался
взять обязательство не строить железных дорог к границам Персии или по
территории Персии. В этих условиях, дабы сохранить свои особые интересы в
Персии, царское правительство было вынуждено пойти на сближение с Лондоном.
Таким образом, непомерные аппетиты Берлина толкали двух "закадычных
врагов", Англию и Россию, навстречу друг другу.

5. Гонка вооружений великих держав

Крымская война - это первый пример воздействия гонки вооружений на

международные отношения. После Крымской войны великие державы (как,
впрочем, и малые страны) больше не могли относиться легкомысленно к военно-
техническим новинкам; и гонка вооружений стала важнейшим фактором,
определявшим характер международных отношений. При этом гонка вооружений
велась как на суше, так и на море.

Главным направлением гонки вооружений на суше было в то время

совершенствование артиллерийско-стрелкового вооружения. В 1896 г. Германия
приняла на вооружение скорострельную 77-миллиметровую полевую пушку,
которая делала 6-10 выстрелов в минуту, в то время как ранее число выстрелов
равнялось 1-2. В следующем году Франция ввела 75-мм пушку образца 1897 г. Но
Россия и Австро-Венгрия столкнулись с недостатком денежных средств при
перевооружении своей артиллерии. Финансовая нужда навела русское
правительство на предложение о созыве международной конференции по
ограничению вооружений (24 августа 1898 г.).

Реакция кайзера Вильгельма на эту инициативу Петербурга была вполне

предсказуема. «Им денег не хватает», - сказал он, и попал в точку. Отсюда -
решительная оппозиция Берлина всем планам ограничения как сухопутных, так и
морских вооружений: там считали, что у Германии хватит денег на все, и на
морские вооружения, и на сухопутные. Несколько лет спустя адмирал Тирпитц
высказался против англо-германского соглашения об ограничении военно-морских
вооружений.

Но не только потенциальный противник, но и союзники-французы были против

инициативы Петербурга. Они уже вложили крупные средства в перевооружение
своей полевой артиллерии и не собирались от него отказываться не только по
соображениям финансовым, но и по соображениям престижа: для них отказ от
гонки вооружений был бы символическим признанием окончательного отказа от
Эльзаса и Лотарингии.

Негативно был настроен и Лондон: там считали, что проверить соблюдение

разоруженческих соглашений было бы невозможно. В итоге Гаагская
конференция (1899 г.) разработала конвенции о законах и правилах сухопутной и
морской войны, а также приняла соглашения о запрете метания снарядов и
взрывчатых веществ с воздушных шаров, о неупотреблении снарядов, имеющих
единственным назначением распространять удушливые или вредоносные газы, о
запрещении разрывных пуль. Кроме того, была учреждена Постоянная палата
третейского суда с пребыванием в Гааге. Однако решение о принудительном
арбитраже не было принято.

В Лондоне также не верили в возможность ограничения англо-германского

военно-морского соперничества. Там считали, что единственная возможность для
такого рода договоренности - это добровольное согласие Берлина с британским
военно-морским первенством, но в такое смирение немцев в Англии никто не
верил.

Некоторое время в Лондоне надеялись на британское лидерство в гонке военно-

морских вооружений. В 1905 г. англичане спустили на воду первый Дредноут -
линейный корабль, у которого было вместо обычных 4-х 10 орудий главного
морского калибра (12 дюймов, или 305 мм). Все старые линкоры после этого
немедленно оказались устаревшими Британия, таким образом, вырвалась вперед
в гонке вооружений.

Ответ Берлина был гораздо более мощным, чем предполагали в Англии. В 1906-
1908 гг. рейхстагом были приняты 2 новых морских закона (3-й и 4-й), по которым
все новые немецкие броненосцы должны быть не ниже класса дредноута и, кроме
того, до 1917 г. должны были быть заменены 17 линкоров и 6 тяжелых крейсеров.
Немцы также углубили Кильский канал, чтобы там могли проходить и линейные
корабли. Согласно закону 1908 г., на флот выделялось на 1 млрд. марок сверх
того, что было запланировано по прежним военно-морским программам. И если по
закону 1900 ежегодно закладывалось по 2 броненосца, то по закону 1908 г.
предполагалось закладывать по 4 линкора класса дредноут.

Уверенность в конечной победе в гонке вооружений была в Берлине столь велика,

что в 1907 г. германское правительство фактически сорвало намечавшееся
соглашение об ограничении морских вооружений. В ходе личных переговоров
Эдуарда VII с Вильгельмом II последний запросил за возможные германские
уступки в этом вопросе непомерную цену, в частности, разрыв англо-французской
и англо-русской Антант. В результате после неудачных попыток договориться с
Германией британский кабинет принял решение о строительстве вдвое большего
количества линкоров, чем их строит Германия. Тем самым гонка вооружений
получила дополнительный импульс. На этом примере мы можем видеть действие
важного компонента гонки вооружений т.н. механизма действие -
противодействие.

В целом, к лету 1914 г. Германия, отставая от Великобритании в гонке морских

вооружений, явно опережала Францию и Россию в гонке вооружений сухопутных.
В частности, немцы первыми внедрили на вооружение на дивизионном уровне
тяжелые полевые орудия (105 мм гаубицы). Тем самым германская армия
приобрела решающий перевес на сухопутном театре военных действий по
огневой мощи. Это, по мнению германского генштаба, давало Германии
основание рассчитывать на быструю победу даже в войне на два фронта.

В 1912 г. был принят новый судостроительный закон о постройке дополнительно

еще 3 дредноутов между 1912 и 1917 гг. Бетман попытался было сорвать
принятие этого закона (прекрасно понимая, какими международными
осложнениями чревато его принятие), противопоставив ему требования о
добавочных ассигнованиях на армию. Кончилось тем, что рейхстаг принял оба
закона - о дополнительных ассигнованиях и на армию, и на флот.

Эта была полная победа Тирпица и германской военщины в целом. В результате

поездка британского военного министра Холдена в Берлин (февраль 1912 г.)
закончилась полным провалом: сторонам не удалось договориться ни о
нейтралитете, ни о колониях, ни о гонке морских вооружений - и главным образом
благодаря Тирпицу, занявшего совершенно непримиримую позицию по морскому
вопросу. Сам же факт поездки британского министра и некоторое оживление
англо-германского диалога заставили Берлин думать, будто Англия готова к
компромиссу и не собирается решительно противодействовать германской
агрессии. Два года спустя, в роковые дни сараевского кризиса, Вильгельму и его
окружению пришлось убедиться в ошибочности этого вывода - но было уже
поздно...

Непосредственным результатом провала миссии Холдена было укрепление

англо-французской Антанты. Обмен письмами между Греем и Камбоном 22-23
ноября 1912 г. означал, что Париж и Лондон будут вести военное планирование
исходя из наличия англо-французского союза во время войны с Германией. В
результате между морскими штабами двух стран была заключена военно-морская
конвенция, согласно которой английский флот брал на себя защиту
Атлантического побережья Франции, а французский - защиту английских
интересов в Средиземном море.

В меморандуме от 1 января 1907 г. сотрудник британского министерства

иностранных дел Э. Кроу писал: «Первенство Германии на море не может быть
совместимо с существованием Британской империи. Но даже если бы
Великобритания исчезла, соединение величайшей военной мощи на суше и на
море в руках одного государства вынудило бы весь мир объединиться, чтобы
избавиться от этого кошмара. Приобретение колоний, пригодных для немецкой
колонизации в Южной Америке, нельзя примирить с доктриной Монро... Создание
немецкой Индии в Малой Азии в конечном счете зависит от германского
господства на море, либо от завоевания Германией Константинополя и стран,
находящихся между Босфором и ее нынешними юго-восточными границами.
Правда, каждый из этих грандиозных планов кажется невыполнимым при
современных международных условиях; однако похоже на то, что Германия
носится со всеми сразу, сама нагромождая, таким образом, на своем пути
препятствия и развязывая силы сопротивления встревоженного мира... как мало
логики, последовательности и целеустремленности содержится в этой бурной
деятельности, в тех ошеломляющих выходках и в том пренебрежительном
отношении к чувствам других наций, которые столь типичны для последних актов
германской политики».

С этой жесткой оценкой германской внешней политики на рубеже веков

вынуждены были согласиться не только современники, но и потомки.
Действительно, во главе немецкой дипломатии не оказалось в тот период
дальновидного человека, каким на протяжении многих лет был Отто фон Бисмарк.
При всей сложности своих политических комбинаций железный канцлер всегда
держал в своих руках все нити интриг; невозможно было даже себе представить,
чтобы при нем у Берлина было несколько внешних политик.
А именно так обстояли дела после Бисмарка, при Вильгельме II: своя игра была у
кайзера, своя - у канцлера, своя - в МИДе, своя - у армии, своя - у флота. Ни о
какой внешнеполитической координации в данных условиях не могло быть и речи;
не приходилось ожидать, что эту координацию обеспечит Вильгельм II, Бюлов или
Бетман-Гольвег. Если бы такую внешнюю политику стала бы проводить Турция
или Персия - они просто стали бы всеобщими посмешищами. Но подобный
непродуманный и авантюристичный внешнеполитический курс проводила
мощнейшая держава, претендующая на мировое господство. Немудрено, что в
начале ХХ в. начала складываться мощнейшая антигерманская коалиция.

                                Мирная тенденция в развитии международных отношений

На рубеже XIX- XX вв. обострились противоречия между великими державами,

сформировались противоборствующие военно-политические блоки, набирала
обороты гонка вооружений. В конце концов, все это завершилось вооруженным
столкновением мирового масштаба. Но все это – только одна из сторон
международных отношений, проявление одной из тенденций их развития.
Существовала и противоположная тенденция: стремление к сотрудничеству,
мирному разрешению споров, установлению правил и определенных ограничений
для желающих нарушить мировой порядок.  Она проявлялась в экономическом
сотрудничестве, образовании международных межправительственных и
неправительственных организаций, проведении всемирных выставок достижений
в промышленности и сельском хозяйстве, в развитии международного права и
практическом применении его норм, в распространении пацифистского движения.
Не став ведущей, эта тенденция, тем не менее, свидетельствовала о возможности
мирного развития международных отношений.

Пацифистское движение

В начале ХХ века Европа и, шире, весь мир оказались разделенными на два

противостоящих лагеря – Тройственный союз и Антанту. Оба блока готовились к
войне, чему свидетельством служит все ускорявшаяся гонка вооружений.
Великобритания в 1912 г. приняла закон о строительстве двух своих боевых судов
против каждого германского военного корабля спускаемого на воду. Франция
в 1913 г. приняла закон о продлении срока службы в армии с 2 до 3-х лет. В
Германии в 1911 г., 1912 и 1913 гг. принимались законы об увеличении сухопутных
войск. Кроме того, в 1912 г. германский рейхстаг принял закон об ускоренном
строительстве военно-морского флота. Согласно данным российских военных
специалистов, вся германская программа вооружений могла быть выполнена уже
в конце 1913 – начале 1914 гг. Свои масштабные программы вооружений
осуществлялись и в России. Все эти программы требовали огромных финансовых,
технических и интеллектуальных затрат. В среднем бюджетные ассигнования на
военные нужды накануне войны выросли в два-три раза. Всего же за 1900 – 1913
гг. в ведущих странах мира военные затраты составили порядка 90 млрд зол
марок. При этом их вооруженные силы возросли на 30 %.

С 80-х годов XIX в. в мире быстро росло массовое движение, получившее в

начале XX в. название пацифистского. Само слово имеет латинское
происхождение (латинское pacificus – миротворческий, от pax – мир и facio –
делаю). Чаще всего под пацифизмом понимают движение против войн. Однако
его можно трактовать и шире: как идеологию сопротивления насилию ради его
исчезновения.
Первые сторонники пацифизма появились в Европе вскоре после наполеоновских
войн. В 1830 г. в Женеве возникла первая пацифистская организация Общество
мира. В первой половине XIX в. пацифисты протестовали против решения
конфликтов с помощью вооруженной силы, против милитаризма и вооружений, за
примат права и человеческой жизни.

После франко-прусской войны 1870 – 1871 гг., среди пацифистов широкую

известность приобрели работы швейцарского юриста и политика Иоганна Каспара
Блюнчли. Это, прежде всего, его книги «Современное военное право» (1867) и
«Современное международное право цивилизованных народов» (1868 г.).
Блюнчли разрабатывал принципы европейского союза государств, в котором
исключались бы войны. В рамках этой доктрины он предложил периодические
съезды ученых-специалистов по международному праву для обсуждения и
решения важных проблем. Блюнчли также пропагандировал идею
Международного трибунала как средства, призванного заменить кулачное право
войны правовыми нормами. Идеи ученого были поддержаны. В итоге с подачи
Блюнчли был создан Международный институт (Институт международного права),
который впервые под его руководством собрался в Генте в 1873 г. Позже идеи
Блюнчли оказали сильное влияние на подготовку документов Гаагских мирных
конференций 1899 и 1907 гг.

В возникавших во второй половине XIX в. повсюду пацифистских организациях

участвовали рабочие и промышленники, крестьяне и торговцы, художники и
ученые, служащие, журналисты и парламентарии, масоны, религиозные и
политические деятели. При всем разнообразии взглядов пацифистов общим для
них было стремление добиться обязательного решения всех международных
конфликтов третейскими судами, прекратить гонку вооружений и приступить к
всеобщему разоружению. Они были решительными противниками империализма,
национализма, шовинизма и милитаризма.

Отражением роста популярности пацифизма стали Всемирные (или Всеобщие)

конгрессы мира, первый из которых собрался в 1843 г. Эти конгрессы,
проводившиеся каждые два-три года, объединяли одиночек или малочисленные
организации. Одно время их заседания совсем прекратились. Новый этап начался
в 1889 г., когда в Париж по случаю 100-летия Великой французской революции и
Всемирной выставки на Всемирный конгресс мира съехались представители 100
пацифистских организаций. С этого времени связи между пацифистами на
международном уровне выходят на принципиально новый уровень, а сами
заседания становятся регулярными. Теперь конгрессы проводились более часто,
не редко – ежегодно. Отмеченные обстоятельства позволило многим
исследователям заявить о начале нового отсчета в истории пацифистских
конгрессов. Они назвали форум в Париже 1889 г. Первым Всемирным (Всеобщим)
конгрессом мира. Согласно этой периодизации, Второй конгресс состоялся в
Лондоне в 1891 г., Третий – в Риме в 1891 г. и т.д. На Х Всемирном конгрессе
(1901 г.) в Глазго несколько участников сначала неформально, а затем открыто
выступили за введение понятий пацифист и пацифизм. Развернувшаяся
дискуссия показала разное понимание участниками конгресса сути и задач
движения. Несмотря на отличия и разногласия, круг участников Всемирных
конгрессов мира неуклонно расширялся. Например, в 1912 г. в Женеве на XIX
Всемирном конгрессе мира участвовали 600 делегатов.
Важную роль в организации работы пацифистов играло Международное бюро
мира (МБМ) с местом пребывания в Берне, основанное на Всемирном конгрессе в
1891 г. 1 декабря 1891 г. МБМ получило в Швейцарии статус международного
юридического лица, и на этом основании стало получать финансовую поддержку
правительства Швейцарии. МБМ под руководством и наблюдением комиссии из
представителей 15 стран информировало заинтересованные ассоциации и
отдельных лиц по вопросам пропаганды мира, разрабатывало программы
Всемирных (Всеобщих) конгрессов и пацифистских конференций, хранило
архивы. МБМ собирало также арбитражные решения, создавало и пополняло
специализированную библиотеку по вопросам мира. Первым почетным
президентом МБМ стал Элие Дюкоммон. Он согласился служить делу мира при
условии, что не будет получать вознаграждение.

МБМ считалась общественной организацией. Кроме нее пацифисты создали свою

парламентскую организацию – Межпарламентский союз, который также развил
активную деятельность. Так, в 1912 г. на XVII Межпарламентской конференции
пацифистов были представлены 200 парламентариев из 16 государств.

О размахе пацифистского движения может свидетельствовать такой факт. В 1912

г. в 19 странах — от Великобритании и Германии до США и Японии —
действовало 136 пацифистских союзов. Они располагали во всем мире 33
периодическими изданиями и публиковали немало литературы

Не ограничиваясь пропагандой своих идей, пацифисты при поддержке

сочувствующих организовывали массовые митинги, демонстрации и петиции в
поддержку конкретных требований и для осуждения агрессивных
действий держав, нарушений гаагских конвенций. В начале 90-х годов XIX в. ими
было собрано 100 млн подписей граждан 10 европейских государств под
Всемирной петицией, требовавшей конкретных мер для сохранения мира.

Важную роль сторонники пацифизма сыграли в создании Международного

арбитражного суда. Одним из активных пропагандистов арбитража являлся
англичанин Пратт. В 1881 – 1900 гг. Международным арбитражным судом было
разобрано и мирно разрешено 111 международных споров.

От движения за мир не остались в стороне и ведущие организации социалистов –

Первый и Второй Интернационалы. Второй Интернационал был очень
влиятельным игроком в мире. В рядах социал-демократических партий к 1914 г. в
25 ведущих странах состояло более 4 млн. человек. Интернационал на своих
конгрессах постоянно принимал резолюции против войны и колониализма.
Наиболее ясно за сохранение мира Второй Интернационал высказался на IX
Базельском конгрессе в 1912 г. В случае войны рабочие партии должны были
призвать к всеобщей забастовке, сделав войну невозможной. Правда, тут же
допускалось использовать военный кризис для свержения капиталистического
строя. Реальным воплощением этой политики в Германии стало стремление
немецкой социал-демократической партии – ведущей партии Второго
Интернационала – провести в рейхстаге закон о сокращении в 1912 – 1913 гг.
численности германской армии.

В целом, деятельность пацифистов получила широкое мировое признание. С

1901 по 1911 г. 15 деятелей, внесших значительный вклад в реализацию идей
пацифистского движения, в том числе итальянский журналист Эрнесто Монета за
создание Ломбардского союза мира и президент США Теодор Рузвельт за
посредничество в заключении мира между Россией и Японией в 1905 г. получили
Нобелевские премии мира. Этой же престижной награды удостоились две
международные пацифистские организации.

В ХХ в. под знаменем пацифизма скрывалось множество весьма отличных

тенденций. Следует признать, что до Первой мировой войны пацифистам так и не
удалось выработать единой программы и создать единую платформу совместных
действий. С 1910 г. движение, несмотря на численный рост, вошло в кризисную
фазу. В нем отчетливее выделились два крыла. Первыми стали
«сентиментальные» пацифисты, которые интерпретировали мир в абстрактном и
метафизическом смысле, смешивали его с любовью к ближнему. Им
противостояли «пацифисты-реалисты», стремившиеся политически организовать
человечество. С итало-турецкой войны 1911 – 1912 гг. появились еще и
«воинственные пацифисты», одобрившие стремление Италии захватить
африканскую Триполитанию. Отмечая раскол в пацифистском движении, следует
отметить: в начале ХХ в. пацифисты, выступая за мирные средства в реализации
идей, выражавших коренные потребности человечества, и далеко опережая
возможности своего времени, все-таки способствовали предотвращению одних и
смягчению других конфликтов. И главное – они создавали правовые основы
мирного урегулирования международных противоречий. Хотя разразившаяся в
1914 г. мировая война и перечеркнула усилия пацифистов, их идеи и опыт
оказали серьезное влияние на весь ХХ в.

Образование международных организаций. Красный крест

Когда французская армия под предводительством Наполеона III столкнулось с

австрийской армией в 1859 г. близ местечка Сольферино на севере Италии,
тысячи раненых, оставшихся на поле битвы после этого большого сражения,
оказались брошены на произвол судьбы; были оставлены умирать мучительной
смертью. Шесть военных врачей, имевшихся в победившей французской армии,
не могли оказать существенную помощь девяти тысячам раненым.

Случайным свидетелем последствий этого сражения стал молодой швейцарский

бизнесмен Анри Дюнан (его заслуженно считают основателем современного
гуманитарного права и Международного Красного Креста). Увидев в городке
Кастильоне огромное количество истекающих кровью раненых, он, позабыв о
своих коммерческих делах, из-за которых и оказался в Италии, бросился
оказывать помощь страдающим людям. Не имея специальной медицинской
подготовки, он помогал раненым, чем мог: промывал им раны, накладывал
повязки, подносил воду. Кроме того, ему удалось убедить местных женщин
последовать его примеру – вначале те боялись ухаживать за ранеными
французами, так как боялись мести австрийцев. Но Дюнан убедил их в том, что
перед лицом страданий все равны.

По возвращении из Италии картины человеческих страданий, невольным

свидетелем которых стал Дюнан, преследуют его постоянно. Он чувствует, что
должен сделать что-то еще. И вот он, словно повинуясь какой-то необоримой
силе, запирается у себя в комнате и пишет книгу «Воспоминание о битве при
Сольферино».
Эта книга, вышедшая в свет в 1862 г., явилась настоящим шедевром и принесла
автору всемирную славу. Со всех концов Европы Дюнану приходят бесчисленные
письма, его приглашают в гости именитые особы, в том числе правители
европейских государств.

В конце книги автор выдвигает два конкретных и очень важных предложения: 1)

заключить постоянно действующее международное соглашение, регулирующее
некоторые аспекты ведения войны и 2) создать общество для помощи раненым на
войне. Первое предложение привело к принятию в 1864 г. I Женевской конвенции,
второе – к основанию Красного Креста.

С помощью своих единомышленников Анри Дюнан в октябре 1863 г. проводит

международную конференцию и организует в Женеве Международный комитет по
оказанию помощи раненым. (С 1880 года он стал называться Международным
Комитетом Красного Креста (МККК); на протяжении всей своей истории эта
организация играла (и играет) главную роль в развитии международного
гуманитарного права). Согласно Решениям конференции, каждая страна должна
иметь общество, которое бы в случае войны оказывало помощь медицинским
службам вооруженных сил (а для этого бы в мирное время обучало медсестер,
готовило медикаменты и т.д.). В Решениях конференции указано, что персонал
таких обществ «во всех странах носит единообразный отличительный знак –
белую нарукавную повязку с красным крестом».

Женевское право (право защиты жертв  войны или гуманитарное право).

В августе 1864 г. по инициативе выше упомянутого Комитета Швейцарское

правительство созывает международную дипломатическую конференцию в
Женеве. Это была очень представительная конференция, на которую съехались
представители 16 правительств – такого успеха не ожидали и сами
организаторы. 22 августа 1864 г. участники конференции подписывают Женевскую
конвенцию об улучшении участи раненых и больных воинов во время сухопутной
войны. Согласно этой конвенции, воюющие стороны должны оказывать помощь
всем раненым и больным независимо от того, на чьей стороне они сражались.
Важнейшим нововведением Конвенции явилось придание статуса
нейтральности походным лазаретам и госпиталям, санитарным повозкам,
военным врачам и гражданским лицам, которые оказывают помощь раненым и
больным воинам. Статус нейтральности означал, что ни госпитали, ни санитарные
повозки, ни врачи, ни другие люди, помогающие раненым, более не могут
являться законными военными целями. Воюющие стороны не имеют право
нападать на них, брать в плен врачей и медсестер. Для того чтобы можно было
сразу понять, что данный объект или человек обладает статусом нейтральности,
был введен защитный и опознавательный знак: красный крест на белом фоне.
Таким образом, данный символ, уже существовавший с 1863 г., теперь обретал
особую значимость: он должен был во время войны гарантировать
неприкосновенность обозначенных им людей и объектов.

Статус нейтральности был введен по предложению Анри Дюнана – предложению,

которое даже его товарищи по Комитету считали слишком смелым и необычным.
Дело в том, что до этого с незапамятных времен военные медики представляли
собой такие же законные военные цели, как другие офицеры и солдаты. Даже
если противник и не хотел убивать врачей, трудно было понять, где врач, а где не
врач, ибо никаких специальных опознавательных знаков для них не было
предусмотрено.

Уже указывалось, что и до принятия Женевской конвенции существовало

множество кодексов, картелей, соглашений и т.д., предоставляющих защиту
определенным категориям людей, в том числе раненым и больным,
регулирующих права и обязанности воюющих. Исследователи насчитывают более
500 таких документов, принятых до 1864 г. Некоторые из них не менее (или даже
более) тщательно прописывают защиту жертв войны, чем I Женевская конвенция.
Однако они были разовыми, действующими только в период определенного
военного конфликта и/или их действие распространялось исключительно на
вооруженные силы какой-то одной страны. Например, «Инструкции полевым
войскам США», принятые в 1863 г., больше известные как «Кодекс Либера» (по
имени их разработчика, советника президента Линкольна Френсиса Либера),
затрагивали практически все аспекты ведения войны, были чрезвычайно
прогрессивны и проникнуты духом гуманности. Но эти Инструкции были
предназначены исключительно для армии северян, участвовавшей в гражданской
войне.

Выдающееся значение I Женевской конвенции 1864 г. состоит как раз в том, что
она уже представляла собой многосторонний постоянно действующий договор,
открытый для присоединения всех государств. С этого небольшого, состоящего из
10 статей документа начинается все договорное право войны, а также все
международное гуманитарное право в современном понимании. Именно эта
конвенция лежит в основе принятых позже Гаагских и, что еще более очевидно,
Женевских конвенций (за это ее называют «матерью конвенций»). В 1864 г.
впервые в истории государства приняли официальный постоянно действующий
документ, содержащий ограничения их могущества в интересах отдельных людей
и человеколюбия.

Всего лишь через два года после ее принятия, в австро-прусской войне 1866 г.,
Женевская конвенция прошла боевое крещение. Пруссия ратифицировала
Конвенцию и придерживалась ее. Она располагала хорошо оснащенными
госпиталями, и Прусский Красный Крест был все время там, где нужна его
помощь. В лагере противника ситуация была абсолютно иной, поскольку Австрия
тогда еще не подписала Конвенцию, и австрийская армия оставляла своих
раненых на поле боя.

В 1867 г. все ведущие (т.е. независимые в то время) державы ратифицировали

Конвенцию, кроме Соединенных Штатов, которые сделали это в 1882 г. С этого
времени Конвенция приобрела всеобщий характер. Первый военный конфликт, в
котором ее придерживались обе воюющие стороны, была сербо-болгарская война
1885 г.

Впоследствии Конвенция несколько раз подвергалась пересмотру. Закон

необходимо было конкретизировать, адаптировать к меняющемуся характеру
войны, но основные принципы I Женевской конвенции, направленной на защиту
жертв войны, оставались в неприкосновенности.

Международный Комитет Красного Креста инициировал и направлял это

последовательное развитие гуманитарного права. С помощью международных
экспертов он выдвигал предложения, законопроекты, которые впоследствии
служили основой для работы дипломатических конференций.

Первый пересмотр Женевской конвенции состоялся в 1906 г., с учетом опыта

нескольких войн. Количество статей было увеличено до 33, но суть Конвенции
осталась прежней.

Во время первой мировой войны все положения Конвенции, в основном,

применялись на практике, кроме тех, которые относились к репатриации
медицинского персонала. Воюющие стороны держали значительное количество
врачей и медсестер в плену, чтобы они заботились о своих раненых
соотечественниках.

После войны, в 1929 г, Женевская конвенция была пересмотрена вторично. В

частности, были добавлены положения, касающиеся медицинской авиации и, что
очень важно, был ликвидирован пункт «на условиях взаимности». То есть теперь
ратифицировавшая Конвенцию держава обязана соблюдать ее в любом случае,
даже если противник не соблюдает эту Конвенцию (ранее Конвенции заключались
по традиции как взаимообязывающие международные договоры; они следовали
общепризнанному правилу, согласно которому невыполнение договора одной
стороной давало другой стороне право на его невыполнение).

Кроме пересмотра прежней женевской конвенции, в 1929 г. была принята

новая Женевская конвенция об обращении с военнопленными, которая детально
рассматривала различные аспекты захвата в плен, содержания в плену и
репатриации.

Гаагское право (право войны)

Параллельно с развитием Женевского права шло развитие Гаагского права  –

второго раздела гуманитарного права, который ограничивает воюющих в выборе
средств и методов ведения войны. В становлении Гаагского права огромную роль
сыграла Россия. Именно Россия выступила в 1863 г. с предложением запретить
некоторые виды оружия, которые наносят больший ущерб противнику, чем это
необходимо для военной победы. В частности, были предложения запретить
разрывные пули и пули со смещенным центром тяжести, воспламеняющиеся пули
и снаряды. Данные предложения, исходящие от России, другие государства
зачастую воспринимали с недоверием и непониманием. Но все же в 1868 г. была
принята Декларация об отмене употребления взрывчатых и зажигательных пуль
(«Санкт-Петербургская декларация»). Таким образом, конференция, созванная
российским императором Александром II в Санкт-Петербурге, сумела запретить
использование конкретных видов вооружений, поскольку такие снаряды без
надобности увеличивали страдания раненых или делали их смерть неизбежной.
Значение Санкт-Петербургской декларации заключается сегодня даже не столько
в ее конкретном содержании, сколько в тех соображениях, которые привели к
принятию этого решения. Как сказано в ее преамбуле, «единственная законная
цель, которую должны иметь государства во время войны, состоит в ослаблении
военных сил неприятеля», поэтому воюющие стороны обязаны ограничивать
применение силы для достижения законной военной цели. Этот принцип,
сформулированный, вероятно, под влиянием идей Руссо, остается до сих пор
одним из главных принципов права войны.
На волне движения за мир в 1899 г. по инициативе России в Гааге была
проведена конференция мира, в которой участвовали 26 государств. Принятые
здесь конвенции рекомендовали мирное разрешение международных споров,
устанавливали некоторые нормы ведения войны. В частности, запрещали
применение разрывных пуль и отравляющих веществ, обязывали гуманно
обращаться с ранеными.

 На второй Гаагской конференции в 1907 г., созванной по инициативе США,

участвовало уже 44 государства. Это была самая представительная конференция
после Венского конгресса 1814 - 1815 гг. В своих решениях конференция
ограничила случаи правомерного применения вооруженной силы,
конкретизировала нормы войны на суше и на море, определила права и
обязанности нейтральных стран. Многие их положений конференции о нормах
международного права, касающихся войны, не утратили значения и сегодня.

Большим шагом вперед в регулировании средств и методов ведения вооруженных

конфликтов стала Конвенция о законах и обычаях сухопутной войны, принятая
первой Гаагской конференцией мира в 1899 г, а затем пересмотренная и
дополненная второй Гаагской конференцией мира в 1907 г. Гаагская Конвенция
впервые дала юридическое определение воюющего (комбатанта), выдвинула
положение о защите гражданского населения, установила правила гуманного
обращения с военнопленными и правила ведения военных действий.
Исключительно важными можно считать раздел «О средствах нанесения вреда
неприятелю, об осадах и бомбардировках» и правила, касающиеся
оккупированных территорий. Провозгласив, что «воюющие не пользуются
неограниченным правом выбора средств нанесения вреда неприятелю»,
Конвенция установила ряд запрещений: а) употреблять яд или отравленное
оружие; б) предательски убивать или ранить лиц из неприятельского населения
или войск; в) убивать или ранить неприятеля, который безусловно сдался; г)
объявлять, что никому не будет пощады; д) употреблять снаряды и оружие,
способные причинить излишние страдания; е) незаконно пользоваться
парламентским или национальным флагом, военными знаками и форменной
одеждой неприятеля и др.

Хотя Гаагская конвенция состояла из 56 статей, она, естественно, не могла

предусмотреть всех ситуаций. Поэтому по предложению российского делегата
Ф.Ф. Мартенса участники конференции внесли в Преамбулу Конвенции
следующее положение: «… В случаях, не предусмотренных принятыми ими
постановлениями, население и воюющие стороны остаются под охраной и
действием начал международного права, поскольку они вытекают из
установившихся между образованными народами обычаев, из законов
человечности и требований общественного сознания». Эта знаменитая «оговорка
Мартенса», являющаяся определенной правовой страховкой, прочно вошла в
гуманитарное право и с незначительными изменениями содержится в ряде
современных источников МГП.

Первая мировая война выявила необходимость дополнения Гаагского права.

Дело в том, что во время первой мировой войны стали применяться некоторые
новые средства ведения войны. Особо страшным и бесчеловечным средством
был удушающий газ. Созванная Лигой Наций конференция в 1925 г. принимает
Протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других
подобных газов и бактериологических средств.