Сердце матери

П. Еропкинский ("Мосты", номер 2 (54) за 2017 год)

— Ну что это такое? В переводе стоит: «голубые небеса», а вы зачеркиваете и
пишете: «синие лыжи».
— Видите ли, в оригинале — blue skis, a skis означает...
— Ой, вот только не надо меня английскому учить. Его сегодня все прекрасно
знают. Но взять и зачеркнуть — это же грубо. Надо объяснить, что не так. Когда мой
ребенок учился на переводческом факультете, ему все ошибки объясняли.
— Сейчас ваш ребенок... то есть, Аркадий Федулович... не учится, а переводит
книгу известного американского писателя для солидного издательства. Нашего
издательства.
— Ну и что? Позитивного отношения к людям никто не отменял. Ну, не знаю,
смайлик бы, что ли, поставили после исправления, чтобы не подрезать ребенку крылья...
А это: «Ее муж — Герман». А вы вместо этого: «Ее муж — немец».
— Так ведь German по-английски значит...
— Да знаю я, что он у них значит. Вы что, в переводе никакой креативности не
допускаете? Почему немца не могут звать Герман? Сами вон какую отсебятину развели. У
нас стоит: «У времени больше косяков не осталось». А вы вместо этого придумали какую-
то «нить дней».
— Это не я придумал. Это Пастернак, "The time is out of joint" — это из «Гамлета».
Пастернак перевел: «Порвалась дней связующая нить».
— Ну и что? Пастернак перевел так, а мы иначе. Не рассыплется ваш Гамлет, если
его книжку еще раз переведут.
— Но тут слово joint означает...
— Оно много чего означает. Ребенок что почувствовал, то и написал. Он так
увидел. Придираетесь только. Мы всей семьей перевод ребенка читали, и нам очень
понравилось. Живо так, атмосферненько.
— Да вы посмотрите оригинал!
— Еще чего. Очень надо. Вы же, когда в ресторане люля-кебаб кушаете, не
спрашиваете биографию баранины. Главное, чтобы вкусно.
— «Факт, который ты озвучила, делает мне больно». «Будьте осторожны не нажать
эту кнопку». «Заткнитесь, леди, прежде чем я сделаю вам козью морду». Вкусно, по-
вашему?
— О вкусах не спорят. Я же говорю: нашей референтной группе понравилось. И
тете Капе, и Нюсеньке, и Федулу Аркадьевичу. Значит, и другим понравится. Издайте как
есть — а рынок все расставит по своим местам.
— Если мы будем печатать переводы вроде ребёнкина, он нас в такое место
поставит...
— С агрессивным маркетингом...
— Послушайте, мы же перевод приняли. Даже гонорар заплатили — пришлось,
книга уже в плане стояла. Просто я его переписал.
— А моральный ущерб? Знаете, какое у ребенка эмоциональное состояние после
вашей правки? А ему до конца месяца еще три романа переводить. Ну как мы будем
переводить с подрезанными крыльями? А у нас жена беременна, семью кормить надо.
— Вопрос решенный. Перевод выйдет с моей правкой.
— Что ж, придется выложить на change.org петицию. «Защитим переводчиков от
редакторского произвола».
***
Если кому-то покажется, что Еропкинский решил попробовать силы в
абсурдистской драматургии, сообщаем, что вышеприведенное — почти протокольное
воспроизведение разговоров между родителями тех, кто обучается переводу в
российских вузах, и преподавателями или сотрудниками деканатов. Но сегодняшний
студент — завтрашний переводчик. А материнская любовь не ведает преград. Так что
— как знать: не окажется ли лет через пять, что это не абсурд, а суровая
действительность.