б 87(5К)

Е83

Гармфолла Есим
 b
F
ГА РИ Ф О ЛЛА ЕСИМ # '? С ‘

ПРОШЛОЕ
В НАСТОЯЩЕМ
(Опыт философской прозы)

• < . , T C » * f i f * V 0 8 AT iJ MA *f b » f U S ? O f l A * М Е V >ТКК Е TTHt у * И В £ Г Г О £ Т ; '

С Е !:йС!.'М*»Д»'8 АТЫНДАГЫ
ГЫ ЛЫ М И KiïA<*!XAHAHteH БАҚЫЛАУ ДАНАСЫ

КО Н ТРОЛЬНЫ Й Э К ЗЕ М П Л Я Р
НАУЧНОЙ ЬЙСЯИОТЁКИ ИІИ .С.БЕЙ СЕМ БАЕВА

АЛМАТЫ, 2003
ББК 87.3(9*0» à
т:80

Г. Есим
Е 80 Прошлое в настоящем (Опыт философской прозы).'- Алматы:
Типография «Искандер», 2003. - 176 с.

ISBN 9965-12-321-7

В книге известного казахского философа и писателя Гарифоллы

Есима описываются события, коренным образом повлиявшие на
судьбы миллионов людей - наших соотечественников. Проводимые
автором исторические параллели позволяют по-новому взглянуть на
многие стороны человеческого бытия.
Впервые в казахской литературе использован опыт философского
осмысления преемственности исторических эпох.
Книга адресуется широкой читательской аудитории.

0301010000
Ь 460(05)-03 ББК 87.3(2)

ISBN 9965-12-321-7 дЭ ЧП “Алексеев”, 2003

© Г. Есим, 2003
 О Т А В Т О РА

Известны случаи, когда ученые, оставив в сторону научные катего­

рии и понятия, предпринимали попытку выразить свои откровения язы­
ком прозы, ибо философско-художественное описание - это возмож­
ность для выражения собственных, иногда субъективных, мыслей.
Первым, кто использовал возможности прозы в своих научных по­
исках, был древнегреческий философ Платон. Его диалоги о единстве
времени и пространства - это великолепный синтез образного и науч­
ного мышления.
После Платона философская проза как жанр получила продолже­
ние в творчестве арабских мыслителей средневековья. Так, ибн-Ту-
фейль оставил нам блестящий образец философской прозы - роман
«Хай - сын Якзана». Кстати сказать, автором этих строк роман «Хай -
сын Якзана» переведен на казахский язык и рекомендован в помощь
изучающим философию в качестве учебного пособия. Тем более, что
исследователи творчества ибн-Туфейля высказывают мысль, что за­
мысел романа был именно таковым.
В этом романе нет отдельных разделов по теологии и философии,
потому что проза самым чудесным образом вмещает в себя и фантасти­
ку, и миф, и реальность, что придает мыслям автора особую вырази­
тельность, отражая его идеалистическое миропонимание.
Позже, уже в XVIII веке Даниель Дефо, возможно, под воздействием
ибн-Туфейля напишет ставший популярным роман «Робинзон Крузо».
Эту традицию продолжат Вольтер в своих романах «Задиг или судь­
ба», «Микромегас», «Кандид или оптимизм», «Вавилонская царица»,
Дидро в «Монахине» и в «Племяннике Рамо».
В жанре философской прозы писали Камю, Сартр. Философские
пьесы Сартра, например, «Муха» напоминают мне «Фауста» Гете. Мы
не можем отнести Гете к разряду философов-профессионалов, но в том,
что Гете - глубокий мыслитель, сомнений, думаю, ни у кого нет.
Я говорю обо всем этом потому, что и я, использовав традицию
философской прозы, известную еще со времен Платона, своими рас­
сказами намереваюсь примкнуть к лагерю тех, о ком я говорил выше.
о хочу заметить, что слепым подражанием я не занимался. И все, что
вы, уважаемый читатель, прочтете в этой небольшой книге, получи­
лось у меня совершенно непроизвольно.
одражание - поверхностный процесс, он избавляет человека от мук
творчества, без которых нет и самого творчества, ибо это не подневоль-
3
ный труд, а веление сердца, состояние души. Поэтому на вопрос, почему
я стал писать философскую прозу, точного ответа дать не могу. Когда
начинаешь размышлять, мысль ищет свое русло и, найдя его, устремля­
ется туда бурным потоком. Для меня это русло - философская проза.
Говорить что-то о своем произведении всегда затруднительно, но
все же я позволю себе высказаться о некоторых произведениях, вклю­
ченных в сборник.
Первый раздел называется «Грех». О грехе говорили многие, и все-
таки тема эта безгранична. Отчего это происходит? Оттого, что изба­
виться от грехов невозможно, человек обречен на грех. Поэтому про­
блема не в том, как избавиться от грехов, а в степени греха, в осозна­
нии его меры, покаянии.
Вторая часть рассказов объединена под названием «Рок».
Главная героиня рассказа «Тансулу» - Судьба. А можем ли мы, смер­
тные, решать - положительный это образ или нет? По воле судьбы каж­
дый из персонажей исполняет роль, уготованную ему. Все заранее рас­
писано, все на своих местах. Все, что случается, случается по воле рока.
Тансулу видит свою судьбу еще в детстве. И в жизни все случается так,
как привиделось ей- Она смирилась с судьбой, но ценой своей жизни
сумела вынести ей приговор. Это великий подвиг. А подвиг - не есть ли
он самопожертвование? Тансулу была готова на такое самопожертвова­
ние. Поэтому ее судьба, ее жизнь заставляют нас склонить головы пе­
ред величием духа, силой любви к жизни этой женщины.
Третья часть книги озаглавлена также лаконично - «Ложь». Грех
основан на лжи. Государство, в основе которого - ложь, порождает бес­
численное количество грехов, произрастающих буйно, как сорняк в поле.
И не случайно четвертый раздел книги называется «Возмездие».
Абай в своем «Слове» говорил, что если бы люди осознавали себя сто­
ящими у черты, которая отделяет их от зла, подлости, то они всю жизнь
оберегали бы себя от этой черты.
Жить - значит идти по краю пропасти. Состояние же стоящего у
края пропасти знакомо всем: смутное беспокойство владеет тобой, в
душу закрадывается безотчетный страх. И в то же время, если на каж­
дом шагу ты подвержен опасности, то вряд ли ты убережешься от
ошибок. Ведь в жизни ты отвечаешь не только за себя. Таким образом,
выходит, что прожить достойную жизнь можно, идя по краю, не пере­
ступая черты. А возможно ли это? А если нет, то каков выход?
В этом ключе написана философская пьеса «У пропасти».
Вот вкратце те мысли, которыми я хотел бы поделиться с вами,
уважаемые читатели, перед тем, как вы возьмете в руки эту книгу.
4
Ч А С ТЬ ПЕРВА Я

ГРЕХ
 П РИ ТЧ А О Б АДАМ Е И ЕВЕ

Творца любовью созданный...

Когда еще не было ни света, ни тьмы - всего того, что будет
создано потом, Творца охватила тоска.
Ведь я всемогущ, почему я должен быть один-одинешенек? Со­
творю-ка я создания и буду развлекаться, наблюдая за их жизнью.
Не понравится - уничтожу. С этими мыслями творец рассыпал на
земле семена, создал птицу и повелел ей съедать в день по одному
зернышку. Птица клевала не по одному зернышку, а по два-три.
Творец это видел, но не мешал ей. Только удивлялся птичьей глу­
пости - ведь съедая больше положенного, она укорачивала себе
жизнь. «Эта глупая тварь столетиями живет на всем готовом, но ни
разу не вознеслась мыслями к милостивому и милосердному. Гля­
дя на нее, можно подумать, что она появилась сама по себе. Ни о
чем не думает, будто бы на белом свете, кроме нее, никого нет. Нет
у нее ни чувства благодарности, ни чувства меры. Знает себе жрет
да глотает. И не думает, что завтра все это может кончиться».
Так оно и случилось. Прошло еще несколько тысяч лет, птица
склевала все семена, и вскоре умерла с голоду.
Творец был раздосадован. Очень уж не хотелось ему пребывать
в одиночестве, и потому решил он опять создать живую тварь. Он
слепил из глины туловище, приделал к ней голову, ноги, руки. По
жилам заставил течь кровь, вдохнул жизнь во все члены. И тут же
двуногое существо заговорило:
- Да, Создатель, благодарю тебя и преклоняюсь перед твоим
могуществом.
Творцу понравилось двуногое существо. Но он заметил какую-
то грусть и печаль в его голосе. И однажды между ними произо­
шел такой разговор.
Творец: О раб, что за грусть ты таишь в себе? Откройся мне.
Адам: Всевышний, я тоскую о том, что во всей Вселенной ты
одинок - и это навевает печаль.
Творец: Как? А ты? Разве я не создал тебя, чтобы нам было
веселее.
Адам: Я - всего лишь твое отражение. И потому ты одинок.
Творец задумался. Это существо - не только мое повторение,
но ему передалась и моя тоска.
6
 Т еперь эту тоску вместо меня ощущает он.
Когда Адам был в раю, творец вынул у него одно ребро и сотво­
рил еще одно двуногое существо. Только успел назвать ее именем
-Е в а , как только что созданное существо соскочило с места и при­
крыло тело Адама листьями, защищая его от холода, и потом не
отходило от него ни на шаг.
А про Творца даже и не вспомнила. Создатель же диву дается.
Ева полюбила не его, породившего ее, а Адама.
Он в сердцах хотел убить Еву, ведь если она не будет испытывать
любви к Творцу, то в мире наступит хаос. Нет, надо положить этому
конец. И Создатель решил укоротить ум Евы, сделав длинными во­
лосы. Чтобы она не видела того, что видит Адам, сделаю ее невысо­
кой - укорочу ей рост, и чтобы она кроме наслаждений испытывала
трудности - прикажу ей рожать дитя в муках.
Адам проснулся в хорошем настроении. И не удивился появле­
нию Евы, потому что во сне ему явился Творец и все рассказал.
Только вот место, где было ребро, болело, и сильно. Биение его
сердца услышала Ева и, прижавшись к Адаму, положила голову
ему на грудь и долго слушала. Биение сердца Адама казалось ей
чудесной мелодией, заполнявшей все вокруг. Ноги ее ослабели и
подкосились. Адам подхватил Еву и крепко прижал к себе. Оба за­
былись в сладкой истоме.
Так жили они в раю - ни о чем не заботясь, ни о чем не думая,
на всем готовом. Еда и питье появлялись перед ними всякий раз,
как только они хотели есть. Адам почти забыл о своем Создателе,
редко вспоминал его, а уж воздавать Творцу хвалу вовсе было не­
досуг. Да и о чем ему просить Создателя, когда живется ему воль­
готно и привольно, даже помечтать не о чем.
Создатель, глядя на них, думал: как могли эти двое, порожденные
мною существа напрочь забыть меня? Надо их проучить. Отправлю-
ка я их из рая на грешную землю. Только он об этом подумал, как все
свершилось само собой. Подвело любопытство Евы, которая надку­
сила запретны^ плод - яблоко, чем вызвала гнев Творца.
Мир грез и наслаждений, сказочный Эдем, был потерян для них
навсегда, и в мгновение ока они очутились в мире страданий.
С тех самых незапамятных времен много тяжких испытаний при­
шлось пережить Адаму и Еве: и мерзли, и голодали. Они пробова-
и на зуб все подряд, и что оказывалось съедобным, тут же разгры­
7
зали и ели. Все окружающее было для них враждебным, незнако­
мым, непонятным и страшным. Адама больше всего удивляло в
этом новом мире то, что здесь не было ничего постоянного. Ручей,
что только вчера был наполнен водой, сегодня оказывался высох­
шим. Яркие цветы на лугу увядали. Жара постепенно спадала, на­
ступали холода. И таких изменений не счесть. В Эдеме все было
постоянным и прекрасным, никаких перемен они не замечали -
цветы цвели круглый год, родник постоянно журчал, наполненный
прозрачной холодной водой.
Адама стали мучить муки познания. Он с мольбой обратился к
творцу. Творец услышал его и сказал:
- Ты жаждешь познания? Хорошо. Слушай и запоминай. Под­
руга твоя, что рядом с тобой, сотворена мною из твоего ребра, и
зовут ее Ева, Ева, Ева! Это ты хотел узнать?
Адам: Велика милость твоя к рабу своему, о Творец, но не это
хотел я узнать.
Создатель: Ослушавшись меня однажды, ты взял грех надушу
и потому из Эдема попал в мир страданий, где жизнь полна муче­
ний.
Адам: Да, жизнь на земле для меня - суровое испытание, но
меня мучает одна мысль: почему мир, в котором я живу, так измен­
чив, непостоянен? Отчего увядают цветы, высыхают родники? Как
мне постичь эту тайну, Всевышний?
Творец (недовольно): О глупец, вместо того, чтобы заботиться
о своей душе, ты пытаешься завладеть моей тайной. Попросил бы
лучше одежды для себя, крова над головой, пищи. Стоишь на зем­
ле, а тянешь руки к небу. А я-то думал, что ты образумился.
Адам: О Создатель, если я согрешил, если провинился перед
тобой, накажи меня, я готов принять муки.
Творец: С самого начала я дал тебе свободу, поселил в Эдеме.
Ты ни в чем не нуждался, ни о чем не заботился. Но тебе этого
было мало, ты захотел все познать, открыть все тайны. Ты нару­
шил запрет, и за это обречен на муки вечные. Чего еще тебе надо?
Адам: О Всевышний, мои муки на земле - это ведь твое жела­
ние, твоя воля. Если бы ты захотел, ты не дал бы мне съесть запрет­
ный плод. Тебе достаточно было ударить меня по руке, но нет, ты
подумал: а что, если хочет, пусть съест.
Творец: Ну, допустим, так.
 Адам: В таком случае, о Создатель, ты это сделал просто из лю­
бопы тства. Мол, как будет жить человек, спустившись с небес на
землю, как он будет переносить страдания и муки, выпавшие на его
долю.
Творец: Эти слова я предполагал услышать не от тебя, а от тво­
их потомков. И диву даюсь, услышав их от тебя.
Адам: Зря удивляешься, о Всевышний. Мои потомки скажут,
что Вселенная началась с того момента, когда был сотворен пер­
вый человек из света, и когда он впервые вступил в беседу с тобой.
Творец: Это не история Вселенной, а твоя родословная. Были су­
щества и до тебя во Вселенной, но они не были озарены моим све­
том, я не вложил в них дух. Я создал тебя с любовью, вдохнул в твое
тело жизнь, но этот дух я поделил между тобой и Евой, назвал вас
мужчиной и женщиной. К чувствам я добавил сознание, это называ­
ется умом. Твой разум должен меня познать как Всевышнего.
Познать, поклоняться, признать мое существование, мою мощь.
Ты должен любить меня беззаветно.
Адам: А мое влечение к Еве не будет помехой, о Создатель?
Творец: Этих мыслей нет в твоем сознании.
Адам: А если это проявится у моих потомков?
Творец: Тогда настанет Судный день. Мир будет в агонии. Люди
будут бояться друг друга. На земле начнется суета сует.
Адам: Астогфиролла! Да минует их чаша сия.
Творец: На все есть божья воля.
Адам: О Создатель, ты все-таки не ответил на мой вопрос. По­
чему жизнь так изменчива, почему высыхают родники?
Творец: Так уж и быть, видно от тебя не отделаться.
Мир, Вселенная никогда не стоят на месте, все делается по воле
создателя, и потому вечен один лишь Я. Все остальное не вечно,
зыбко, изменчиво.
Адам: Тогда выходит что и я, и моя к тебе любовь и мое прекло­
нение перед тобой не вечны?
Творец: Ты увянешь, подобно цветкам, иссякнешь, как родник.
Твои близкие назовут это смертью. Время до твоей смерти —это
жизнь. Жизнь и смерть идут рука об руку.
Адам: А куда я денусь после смерти? Вода исчезает, просочив­
шись сквозь песок, а я?
Творец: Человек - высшее мое творение, твои потомки, сыны
человеческие, будут говорить на разных языках, будут носить раз­
 -

ные имена, но если они сохранят свое человеческое естество, их

всех ждет после смерти рай.
Адам: А есть ли у них другой путь?
Творец: Есть.
Адам : Что это за путь?
Творец: Это мир, который твои потомки придумают сами. Если
же они не пойдут против Высшей воли - их всех ждет рай.
Адам: Тогда выходит, есть сила, которая выше тебя?
Творец молчит.
Адам: Так, значит, есть?
Творец безмолвствует.
Адам: Тогда зачем обрекать на страдания мое семя? Возьми мою
жизнь сейчас!
Творец: Я только создаю, подчиняясь Воле свыше. Чтобы заб­
рать тебя, нужна высшая воля. Пока я этой Воли не слышал. Когда
будет на то Всевышняя Воля, ты испустишь дух.
Адам: Когда же это будет? Когда ты придешь за моей душой?
Творец: Всему свое время.
Адам: Но это не должно быть внезапно. Я должен позаботиться
о своем потомстве, передать им свет любви к тебе.
Творец: Как только появятся в тебе какие-нибудь изменения -
знай, это мой знак.
И потекли дни и месяцы, прошли годы, и каждый год был непо­
хож на предыдущий, и наступивший год отличался от будущего.
Всякое бывало: и замерзали в лютую стужу, и изнывали от жары в
летнюю пору, и животы подводило от голода, и прятались от когтей
хищников, от их стальных зубов. Адам и Ева построили свое первое
жилище, научились многому, свыклись со своим новым бытом, и дети
появились у них - сначала родился сын - крепкий, здоровый бутуз,
потом красавица дочь. Прошло время, и их внуки смастерили лук и
стрелы, стали охотиться на диких зверей и, чтобы спастись от паля­
щих лучей солнца и от холодных струй дождя, оделись в звериные
шкуры и вскоре сами стали, как звери, враждовать друг с другом.
Как-то раз, когда Адам сидел под раскидистым деревом, перед
ним появился ангел смерти.
Адам, почуяв неладное, сказал: «Добрый путь тебе, странник».
Ангел смерти: Путь мой лежал к тебе. Я пришел за тобой. Гово­
ри свои последние слова.
10
 Адам закашлялся, пытаясь скрыть дрожь во всем теле. «Как же
это? Ведь Создатель обещал мне подать знак перед тем, как закон­
чится мое существование. По-моему, ты немного поспешил. Пере­
дай это Всевышнему. Я хочу с ним поговорить.»
Ангел смерти согласился.
Адам, хоть и знал, что после смерти его ждет жизнь в раю, но
видно и на грешной земле познал он немало радостей. И хочется
ему подзадержаться здесь. Тяжело расстаться с Евой, прожившей с
ним столько лет, и беспокоит его свора между двумя сыновьями -
Авелем и Каином. Нет, надо поговорить с Создателем, пусть он
немного повременит.
Адам: О, мой Создатель, я хотел поговорить с тобой. Позволь
мне увидеть тебя.
Создатель подал голос, но сам не появился.
Адам: Создатель, покажись, хочу обратиться к тебе с просьбой.
Творец: Ты не у в и д и ш ь меня, довольствуйся тем, что слышишь
мой голос. Люди перестали довольствоваться малым, нет у них бла­
годарности. Я в этом убедился. Говори, я тебя слушаю.
Адам: Хочу высказать тебе свою обиду, о Творец. Ты обещал
мне подать знак, когда кончится мой срок на земле. Но не подав
мне знака, ты посылаешь ко мне ангела смерти! А как же твое обе­
щание?
Творец: Да, у нас был такой уговор.
Адам: Тогда ангел смерти поторопился. Я не получал от тебя
знака.
Творец: Ах, вот ты о чем. Тогда ответь на мои вопросы.
Адам: Слушаю и повинуюсь.
Творец: Когда появились у тебя седые волосы?
Адам: О, уже давно.
Творец: Помнишь ли ты время, когда твоя Ева вдруг оттолкнула
тебя, когда ты захотел обнять ее?
Адам: Да, помню.
Творец: Сколько прошло времени с тех пор?
Адам: Когда у Каина появился первый внук. Сейчас он вырос,
женился, о Всевышний.
Творец: Когда побелела твоя борода?
Адам: С тех пор, как у Авеля родился правнук, он уже боль­
шой, мой Господин!
11
 Творец: Ну, так это и есть те знаки, которые я тебе посылал. Ты
должен был обратить на это внимание. Разве я не предупреждал
тебя об этом?
Адам: О да, Всевышний, ты говорил.
Творец: Раньше ты часто произносил имя Евы, а теперь ты час­
то повторяешь: «Яви свою милость, создатель». Когда это началось?
Адам: С недавних пор.
Творец: Этими словами ты как раз и призывал к себе ангела
смерти, смирившись со своей участью.
Адам: О Всевышний, что же случилось со мной? Почему я не
распознал твоих знаков?
Творец: Этому есть причина. И она не только в тебе. На этой
грешной земле, полной мук и страданий, есть самое дорогое -
жизнь.
Ты был в раю, знаешь как там, но жизнь на земле тебе дороже.
Никто не имеет права расстаться с жизнью раньше, чем это пред­
начертано свыше: кто ослушается, того ждет ад.
Адам: О создатель, что это такое?
Творец: Это то, что придумали твои потомки. Твой сын Каин
будет первым, кто перешагнет за ворота ада. Ад - это вечные муки.
Адам: Все в твоих руках, о Создатель. Но сделай так, чтобы
перед смертью мои потомки знали о ее приближении, чтобы она их
не застала врасплох.
Творец: Тогда передай наш с тобою разговор сыну Авелю. Авель
должен принять от тебя завет и передать своим потомкам.
Адам: Исполню, о Всевышний.
Творец: Женщины очень чувствительны. Пусть мои слова бу­
дут заветом для тех мужчин, кто перешагнул сороколетний рубеж:
не делай ничего, не посоветовавшись со своей половиной.
Адам позвал Авеля и все ему рассказал. Но о том, что Каина
ждет ад, не проронил и звука. На то есть воля свыше. В ожидании
ангела смерти Адам попрощался с домочадцами, поговорил с ними
и женой о жизни, дал им последние наставления и советы. К утру
душа Адама белой голубкой выпорхнула из дома. Его половина Ева
с почестями предала тело мужа земле.

12
 Г Д Е - Т О П О Д М И Н С К О М ..

В детстве я часто слушал рассказы деда о неком Алихане. Дед

о т н о с и л с я к нему с нескрываемым почтением и называл не иначе
как «торе» (господин).
Я слушал его с тайным страхом, потому что для меня торе были
эксплуататорами, сосущими кровь из бедняков.
Торе - это враги народа, думал я. Это они стреляли в Ленина,
убивали большевиков и вообще были против социализма. Об этом
говорят на уроках в школе, показывают в кино и пишут в книгах.
Но рассказы деда об Алихан-торе люди всегда слушали, затаив
дыхание, явно гордясь и восхищаясь им.
И я, признаться, хоть и относился с предубеждением к классо­
вому слову торе, любил слушать деда.
В 1916 году деда по мобилизации отправили рыть окопы. По
его словам, линия фронта проходила где-то под Минском.
«Мобилизованные - одна молодежь. Днем роем окопы, вече­
ром собираемся в бараке. Разговариваем, поем песни, вспоминаем
родные края, стараемся поддержать друг друга. Большинство из
нас родом из Семипалатинска, остальные из Актюбинска. Разде­
лились на группы по 10 человек, в каждой группе выделили стар­
шего. Я - старший одной из групп. В наши обязанности входила
забота о слабых, больных. Кроме того, старшие держали связь друг
с другом. Рыжеусый Михаил - наш конвоир знает об этом и не вме­
шивается в наши дела. У него маленькие злые глаза, он отлично
говорит по-казахски, и похоже, среди нас есть его осведомитель,
но нам нечего бояться - какие у нас могут быть тайны.
Старший группы мобилизованных из Аягуза - Богембай. Бога­
тырского телосложения, высокий, широкоплечий. Он участвовал
прежде в спортивных состязаниях. Кроме того, у него был силь­
ный, красивый голос, он превосходно играл на домбре. По харак­
теру был очень добр и справедлив.
Мы часто говорили с ним по душам, и он, бывало, все говорил:
«Вот, погоди, Есеке, вернусь домой, женюсь и приглашу тебя на
свадьбу».
В Десятке Богембая находился его родственник Касенгазы. Хи-
ьіи, тщедушный, он быстро уставал и часто получал зуботычины
0Т к°нвоира. И давно бы уже загнал его в могилу рыжеусый Миха-
Ил’ если бы не заступничество Богембая.
13
 -

Дело было за ужином. Среди звяканья ложек и чавканья вдруг

началась суматоха. Оказывается, когда сосед по столу куда-то на
минуту отлучился, Касенгазы быстро съел его порцию. Вернувший­
ся на свое место парень обнаружил, что его ужин съеден и, бросив­
шись на Касенгазы, стал душить его. Если бы не Богембай, несчаст­
ный бы отдал богу душу.
Разозлившись на недостойный поступок родственника, Богем­
бай, взяв его за шиворот, занес было кулак, но, увидев умоляющее
лицо Касенгазы, его часто часто моргающие глаза, опустил руки,
сказав печально: «Эх, ты, слабак», - и отошел прочь.
Свой ужин он отдал соседу Касенгазы, оставшемуся без еды. С
того дня я заметил, что Богембай стал отдавать половину своей
еды Касенгазы. А тот, не моргнув глазом, съедал все без остатка.
Что и говорить - неудивительно, что этот бедолага Касенгазы и
явился причиной смерти своего покровителя.
Как-то вечером после ужина Богембай полулежа играл на дом­
бре, а мы, разморенные, устало подремывали. В это время в шалаш
входит разъяренный, как бык, конвоир Михаил и с криком: «Ах,
сволочи, вы еще петь вздумали», - прошелся плетью раз-другой по
спинам отдыхавших джигитов.
Богембай, вскочив, вырвал плеть из рук Михаила.
«Михаил, ведь я просил тебя не распускать руки», - сказал он
сердито. Михаил, струсив, сразу же присмирел: «Послушай, Богем­
бай, беда. Я только что посчитал - не хватает одного лома». Насту­
пила тишина. Да, прав Михаил. Офицер, вручавший нам орудия тру­
да, предупреждал: «Это ваше оружие, если у солдат оружие - вин­
товка, у вас - лом. Если солдат потеряет винтовку - расстрел на ме­
сте, если кто-нибудь потеряет лом - того ждет такое же наказание».
Богембай сказал: «Не шумите. Сейчас каждый возьмет свой лом
и встанет в ряд». Оказалось, что лома нет у бедолаги Касенгазы.
«Ах ты, сволочь», - взревел Михаил и, подскочив к нему, стал
его бить.
Мы стоим и молчим. А что делать - виноват Касенгазы. Наконец Бо­
гембай не выдержал и сказал конвоиру: «Ну, все, хватит, достаточно».
«Как ты можешь так говорить, Богембай? Ты же знаешь, что
меня отправят теперь на фронт.»
Все было ясно. Днем Касенгазы оставил свой лом в окопе. Сей­
час там идет бой. И неизвестно, кто в окопе - наши или немцы.
14
 Рыжеусый Михаил стал пинками выгонять сидящего на полу
К асенгазы : «Иди, сволочь, за ломом».
Обхватив руками его ноги, несчастный Касенгазы стал, плача,
целовать носки его сапог. «Ох, несчастный, и умереть достойно ты
не можешь», - в сердцах бросил Богембай, и, отшвырнув плачущего
Касенгазы в мою сторону, вышел из барака. Мы сообразили, что он
отправился на поиски лома и выбежали следом, но он уже скрылся в
темноте. Мы стали ждать Богембая. Через час-полтора, откуда-то
донесся его слабый голос, Богембай звал меня. Я вскочил и побежал
навстречу. Богембай, держа в руках лом, грязный, мокрый, медлен­
но полз ко мне. От него исходил какой-то сладковатый, приторный
запах. Я понял, что он тяжело ранен. Тут подбежали остальные, под­
хватили Богембая на руки и понесли в барак. В бараке подогрели
воду, помыли его, перевязали раны. Богембай был без сознания, на­
верное, потерял много крови. На бедре была колотая рана. Проткну­
ли видно то ли кинжалом, то ли саблей. Когда он очнулся, я спросил
у него, что произошло. Богембай тяжело дыша, вздохнул: «Есеке,
что об этом говорить, нами каждый может помыкать».
Я понял, что его ранили подвыпивший офицер или солдат из наших.
По обыкновению, солдаты, завидев тыловиков, бросались на
нас с кулаками и вообще старались всячески унизить. Видимо, так
было и с Богембаем. Всю ночь мы просидели у его постели, читали
заупокойную и ждали, что хоть на минуту сознание вернется к нему,
и он простится с нами.
Богембай умер на рассвете, не приходя в себя.
Когда пришел конвоир, никто из джигитов даже не пошевелил­
ся. Михаил привел с собой офицера. Тот сердито сказал: «А ну да­
вай, сволочь, подумаешь, одним больше, другим меньше», - и с
этими словами, ухватив за ворот стоявшего близко к нему парня,
хотел вытолкнуть его в двери, но тот отмахнулся. Офицер что-то
сказал рыжеусому. «Ну, ребята, хватит, упрямиться, не злите офи­
цера, это добром не кончится», - засуетился тот.
Потом они оба вышли. Мы остались стоять, зная, что хорошего
от них ждать не приходится. Для русского офицера смерть какого-
то азиата ничего не значит. Да и что значит смерть на войне, когда
тут каждую минуту льется кровь.
Вдруг вбегает запыхавшийся рыжеусый: «Парни, к вам идет Али-
хан-торе». Мы воспряли духом. Услыхав о том, что от имени цар­
ского правительства на фронт прибыл и наш земляк Алихан, мы
15
мечтали с ним встретиться и поговорить. И вот на наше счастье
сейчас увидимся с ним.
Когда он вошел в сопровождении двух русских офицеров, мы,
хоть и не видели его раньше, поняли, что это и есть Алихан-торе.
Рыжеусый хотел было представить его нам, но Алихан жестом
остановил его и сам начал разговор: «Как, земляки, поживаете? Вот
только представился случай встретиться и поговорить с вами. Ока­
зывается, среди вас есть погибший, мир праху его. Как звали умер­
шего?» - «Господин, его звали Богембай. Если есть возможность,
позвольте нам похоронить его по нашим обычаям», - сказал я.
- Пусть так и будет. Сегодня похороните его, я тоже приду на
похороны. Среди вас есть кто-нибудь, знающий Коран? Ведь надо
отпустить умершему грехи.
Такой среди нас был. И вот после обеда на могиле Богембая вы­
рос небольшой холмик. Мы понимали, что вряд ли могила сохра­
нится, но делать нечего - довезти его до родных мест мы не смогли
бы. Алихан-торе был среди нас на похоронах и даже читал молитву.
Когда мы вернулись в барак, то увидели на столе еду. Это Али-
хан-торе распорядился зарезать барана на поминки. Прочитали за­
упокойную, помянули умершего. За поминальным обедом торе го­
ворил нам о том, что война скоро кончится, и всех нас возвратят
домой. А я, не в силах скрыть презрение, смотрел, как родственник
Богембая недоумок Касенгазы уплетал еду за обе щеки. Лицо его
лоснилось от жира, и он, подмигнув мне, сказал: «А зря ты не ешь
капусту, она очень полезная, может вылечить от всех болезней».
Вскоре мы вернулись домой.
Судьбе было угодно, чтобы богатырь Богембай остался лежать
на белорусской земле, а доходяга Касенгазы вернулся целехоньким
домой. Прощаясь со мной, Сабыр, что родом из Бескарагая, смах­
нул навернувшуюся слезу и сказал: «И почему это у хороших лю­
дей жизнь так коротка?»
Я промолчал тогда.
Позже Алихан-торе был арестован и объявлен врагом народа.
Я же всегда вспоминаю, как в те трудные годы под Минском
Алихан, присев на корточки, читал аят из Корана», - заканчивал
свой рассказ дед и по обыкновению читал молитву, поминая Али­
хана и своих давних товарищей.
Мы тоже вслед за дедом говорили «Аминь» и проводили по лицу
руками.
16
 СМ ЕРТЬ Ж АЙЫ ЛХАНА

Про белых и красных я и в книгах читал, и в кино их можно

было увидеть. Короче говоря, наслышан. А вот про басмачей, кото­
рых в народе называли «қаралар» - «черные», в ауле рассказывали
лишь старики. Конечно, я как рассказчик и в подметки не гожусь
прежним аксакалам нашего аула, но все же попытаюсь передать
вам хотя бы то, что осталось в памяти.
Это было время установления советской власти, когда повсюду
организовывали ТОЗы. Но в народе было больше тех, кто держал в
руках не лопату, а оружие. Народ только-только смирился с совета­
ми, как, отступая от красных, в аул ворвались белые. Сочувствую­
щих советской власти выстроили в один ряд и расстреляли, дома
сожгли. Как лавина с гор, набросились они на беззащитных людей,
сметая все на своем пути, и скрылись, как рассказывали старики, в
Китае. Не успели опомниться от сабель белых, как с другой сторо­
ны в аул явились красные и снова стали агитировать людей за со­
ветскую власть. На здании аулсовета вновь затрепетал красный флаг.
Вывели на площадь тех, кто сдал местных активистов белым и,
выстроив в ряд, тоже расстреляли.
«Собакам собачья смерть», - сказал один. «Жалко детей, оста­
лись бедные одни», - посочувствовали другие.
Только зажили раны, и люди занялись мирным трудом, как вновь
появились вооруженные всадники. Их и называли в народе «қара-
лар» в отличие от белых и красных. Почему именно так, толком
никто не мог объяснить. Может, старики и знали, что это за люди,
зачем взялись за оружие, да при нас помалкивали.
Но о том, что на первых порах при советах много было такого,
с чем не могли согласиться люди, и как могли пытались противить­
ся, говорили без утайки.
Я смотрел на них с опаской и недоумением. Как это они осме­
ливаются вести такие разговоры?
Наш учитель истории, когда я заикнулся о том, что оказывает­
ся, у черных есть предводитель и что он - настоящий герой, и зо­
вут его Жайылханом, вдруг рассердился и, недослушав, закричал
на меня: «Он бандит, басмач. Понятно тебе?». И на другой день
вызвал в школу моих родителей.
И только старший брат, работавши^ п р тн ж г» it гр п ч п п іщ зван-
Ныи на подмогу, сумел потушить «по> С .Т о р а й ғ ы р о а
' а т ы н д а ғ ы П М У -дІң 1
а к а д е м и к С .Б е й с е м А ..... 17
а ты н д ағы ғы лы м и
 Так вот, эти черные, басмачи, не присоединялись ни к белым,
ни к красным. Их было мало. Главарь их - Жайылхан. Особенную
ненависть басмачи питали к аульным активистам, к которым не
знали жалости.
У Дайырбая, вновь назначенного начальника милиции, голова
шла кругом. Вот уже месяц, как он с десятком милиционеров кру­
жит по следам басмачей - и никакого толку. В каждом ауле у Жай-
ылхана свои люди, да к тому же места здешние он знает как свои
пять пальцев. Он, как кошка с мышью, играет с неопытным Дай-
ырбаем, а порой просто издевается над ним. И получается, что не
Дайырбай преследует басмачей, а они следят за ним неотступно.
Не ввязываясь в открытый бой, черные в случайных перестрелках
уже убили нескольких милиционеров.
Поняв, что один поймать банду он не сможет, усталый и изму­
ченный Дайырбай вернулся в район.
С главарем банды Жайылханом они росли в одном ауле. Дайыр­
бай помнит, что тот с малых лет был буйным, задиристым. Никому
не давал спуску. «Все равно я тебя поймаю», - скрежещет зубами
Дайырбай, вспоминая эпизоды безуспешной погони за черными.
Надо, надо что-то придумать. Арестовать тех, кто его знает. Вот
хотя бы его младшего брата Рахымхана, он активный, член ТОЗа.
При воспоминании о нем у Дайырбая противно засосало под ло­
жечкой. В детстве тот частенько поколачивал его и, наверное, с тех
пор в душе у Дайырбая поселился страх. Отправить бы куда-ни­
будь подальше с глаз, спокойнее было бы Дайырбаю. Дай срок, и
это можно будет сделать. Он вспомнил двух убитых милиционе­
ров. Да, одного из них убил Жайылхан, значит Рахымхана уже мож­
но привлечь. Вот и расправа близка, да еще и над двумя братьями
сразу. Дайырбай от радости не мог сидеть на месте.
И вот, стоя перед Дайырбаем, Рахымхан первым начинает раз­
говор:
- Ты звал, я пришел. Что ты хочешь, начальник Дайырбай?
- Раха, мы с тобой под одним знаменем, хочу попросить у тебя сове­
та, - сказал Дайырбай, сделав вид, что не понял иронию Рахымхана.
- Глаза бы мои не видели ни тебя, ни моего братца-бандита, -
не меняя тона, продолжал Рахымхан. - На совести вашей кровь
убитых вами безвинных людей, слезы матерей и детей. Разница
лишь в том, что ты - представитель власти, а он несчастный - бан­
дит. А вина на вас обоих —одна. Чего ты хочешь?
 дайырбай, вскочив, схватился за маузер. Рахымхан и бровью не
повел.
Поняв, что перегнул палку, Дайырбай сказал примирительно:
- Брат, оставим прежние обиды. Сейчас не время сводить сче­
ты Докажи свою преданность советской власти, найди его и ска­
жи пусть сдается добровольно, иначе опять прольется кровь. Ты
знаешь, где прячется твой брат.
Молчит Рахымхан. Да, конечно, прав Дайырбай, с каждым днем
у Жайылхана прибавляется грехов. У власти руки длинные, и луч­
ше сдаться ей, да побыстрей.
- Где он скрывается - знаю. - Рахымхан глубоко вздохнул.
- А если знаешь, веди. Ты мне только покажи его, а разговари­
вать с ним буду сам.
- Ну, хорошо, представим, что я найду тебе его. Но разве Жай­
ылхан так просто сдастся? Его люди следят за каждым твоим ша­
гом. И не ты его, а он тебя может укокошить.
- Д а , ... - протянул в замешательстве Дайырбай. В комнате во­
царилось молчание.
Нарушил его Рахымхан.
- Есть только один выход.
- Ну-ка скажи, Раха, ты только подскажи, а сам можешь и не
ехать с нами, мы и без тебя справимся, - обрадованно засуетился
Дайырбай.
- Во время курбан айта брат непременно приедет домой. Он
никогда не изменяет этой своей привычке - читать молитву духам
своих предков, - сказал Рахымхан, как будто у него с братом были
разные предки.
Дайырбай задумался. Отчего это вдруг Рахымхан, вначале встав­
ший на дыбы при одном упоминании о брате, вдруг стал таким
сговорчивым? Может, это ловушка? Рахымхан ведь одной породы
с Жайылханом. Дайырбай вспомнил волчьи повадки. Они всегда
сами убивают ослабевших или раненых своих собратьев. Может и
ахымхан, понимая, что Жайылхану конец, решил сам добить его?
От нахлынувших дум кругом шла голова. Это уже было с ним,
стоит только начать думать о чем-то серьезном, как всякий раз в
голове появляется звон. Внезапно он вспомнил, какие крепкие ку-
аки были у Рахымхана. Мелькнула мысль: а вдруг он сам и есть
Рахі^и ^став Размышлять, махнул рукой и решил: «Ладно, с
мханом разберемся потом, сначала поквитаемся с его братом».
19
 Было о чем подумать и Рахымхану. На лбу у него выступили
бисеринки пота. Надо во что бы то ни стало уговорить брата. Хва­
тит кровь проливать. Да и если этому свинье Дайырбаю не помочь
сейчас, он найдет способ отомстить.
Надо же, такому дурню как Дайырбай дали власть. Этот негодяй и
так не знал, как придраться к нему. Теперь вот, наверное, торжествует.
А все из-за брата. Перед глазами встало лицо матери. Бедная наша
мать, ты и представить себе не могла, что два твоих сына будут вра­
гами. Да, они с братом враги. Жайылхан с самого начала был не в
ладах с представителями власти, ввязался в спор, потом взял вин­
товку и стал басмачом.
В банде у него около тридцати стволов, половина из них - рус­
ские мужики.
- Я помогу тебе поймать брата, Дайырбай. А иначе нельзя. Я
ведь понимаю: это классовая борьба, и тут не должно быть жалос­
ти ни к родным, ни к близким.
- Раха, сочувствую тебе. Конечно, нелегко это - идти против
родного брата. Ты верно говоришь: это классовая борьба, и она бу­
дет жестокой.
- У меня есть к тебе просьба. Не стреляй в брата, Дайырбай.
Пусть его судят. Он не будет сопротивляться.
- Я-то что, Рахымхан. Но ты же знаешь своего брата. Если он
меня увидит, вряд ли сдержится.
- Жайылхан сдастся сам. Беру это на себя. Я буду рядом с ним и
не допущу кровопролития.
- Ну, смотри, Рахымхан, ты дал слово.
- Дайырбай, лучше, чем я, никто не знает, какая у тебя трусливая,
заячья душонка. Поэтому предупреждаю тебя. У страха глаза велики. С
перепугу тебе может привидеться невесть что. Запомни, брат будет без
оружия. Не бойся. Если же ты убьешь его - я перегрызу тебе глотку.
Дайырбай побогровел в бессильной ярости. Ах ты, собака, и ты
туда же, кусать меня вздумал. Ну, это тебе даром не пройдет. Дай
срок, и я тебе за все отплачу.
Вслух же сказал:
- О чем ты, Раха? Если он твой брат, так и мне не чужой. Мы же
родичи. Успокойся, я его и пальцем не трону.
До курбан айта осталось всего несколько дней, и они, обгово­
рив мелкие детали предстоящей операции, разошлись.
20
 Айша услышала цокот копыт и, думая, что это приехал муж на
купбан айт, выбежала навстречу. Вместо мужа она увидела деверя сво-
его Р а х ы м х ан а , который, туча тучей, медленно слезал с коня. Айша
растерялась, думая как бы подать весточку мужу, чтобы не приезжал.
Рахы мхан, угадав мысли Айши, сказал: «У меня есть разговор
к брату. Потому и приехал. Не бойся, я один».
Вскоре приехал Жайылхан. Перепуганная Айша сказала: «Ждеттебя
деверь. Чую я, не к добру его приезд. Может ты уедешь, пока цел?».
«Эх, Айша, если брат приехал в дни священного курбан айта по
мою душу, ничего не поделаешь. Все там будем. Сегодня великий
праздник, надо его отметить, а там что будет, то будет.»
Жайылхан прислонил к стене винтовку, совершил омовение и
начал читать молитву. Выпив несколько пиал чая, отведав лепе­
шек, он обратился к брату: «Ну как, на месте еще твоя власть?».
Рахымхан, помолчав, ответил Жайылхану:
-Э т а власть пришла надолго. Вот что я тебе скажу. Бросай ору­
жие и сдавайся. Это облегчит твою вину.
- О какой вине ты говоришь? Я мечтаю о другой власти, вы
нашу власть не признаете. И я, и вы виноваты одинаково. По этой
части мы равны.
- Твоя власть - это мираж, ее никогда не было. Ты защищаешь
то, чего нет.
- Это правда, я точно не знаю, какой должна быть наша власть,
но то, что ваша власть - дерьмо, это я знаю точно. Как вы, голод­
ранцы и неучи, собрались управлять народом?
- Советская власть - власть бедняков. Запомни это.
- А я кто? Богач, что ли? Почему я вышел виноватым? Объяс­
ни-ка мне? Зачем же нас ссылать в Сибирь, отнимать у нас то, что
нажито честным трудом?
Рахымхан собрался было ответить, как вдруг к юрте подскака­
ли всадники.
- Ах, предатель, как же ты посмел, в такой день, - взревел Жай­
ылхан и, вскочив, бросился к винтовке.
Рахымхан, выхватив маузер, крикнул:
-Ж айылхан, не двигайся, не то застрелю. Ты окружен, подумай
Детях. Будешь сопротивляться - сожгут всех.
этими словами он выстрелил вверх. Это был знак Дайырбаю.
ту же минуту тот ворвался в комнату, держа маузер в руке. Не
21
обращая внимания на жалобный просящий голос Рахымхана: «Он
сам сдался, без сопротивления», - Дайырбай дважды в упор выст­
релил в Жайылхана. Кровь бросилась в голову Рахымхана, и он, не
помня себя, кинулся к Дайырбаю.
Когда подоспели остальные милиционеры, Рахымхан стоял с ок­
ровавленными руками, пытаясь стряхнуть с пальцев что-то скользкое.
Рядом корчился и хрипел Дайырбай с вырванной глоткой.
Один из милиционеров ударил Рахымхана по голове, другой
выстрелил в него.
Говорят, будто души тех, кто расстается с жизнью в дни курбан
айта, попадают прямо в рай. Всех ли троих ждали ворота рая. или
только одного из них, не знаю. Старики об этом предпочитали не
говорить.

«В РА ГИ Н А РО Д А »
РАССКАЗ ЕСИМА

Сгустятся сумерки, скрипнет дверь, и начинается кошмар. Над­

зиратели, стоя у двери и отворачивая носы от спертого воздуха,
выкликивали фамилию заключенного, и через минуту очередная
жертва переступала за порог камеры. Не знаем, куда его уводили,
но мы догадывались, что сюда он уже не вернется. У нас уже вош­
ло в привычку: через некоторое время все начинали читать заупо­
койную молитву.
Сижу в этой вонючей камере уже три месяца. Раз в неделю од­
ного из нас уводят из камеры. Больше он уже не возвращается. Мы
вдвоем с братом стараемся не думать о том, что нас ждет, но в души
наши постепенно закрадывается тупой страх. Настанет день, когда
в дверях появится надзиратель и выкрикнет мое имя или моего
брата. Кто будет первым, известно лишь Всевышнему. Человек ко
всему привыкает, и самое мое заветное желание - это чтобы мы с
братом оставались в этой камере подольше, а там, бог даст, време­
на изменятся, и нас освободят. Так думал я, и не было для меня
лучше места на земле, чем эта затхлая комната, где рядом со мной
сидит мой младший брат.
Проходили дни за днями. Сколько несчастных уже скрылось за
скрипучей дверью, чтобы уже больше никогда не вернуться. Мы
привычно читали заупокойную молитву, мысленно прощались с
усопшим, жалели его, но каждый думал о своей неизбежной учас-
22
тИ 14 вот наступил наш черед. Однажды вечером надзиратель не
встал как обычно в дверях, а прошел быстрыми шагами в камеру и,
о с т а н о в и в ш и с ь посредине, сказал: «Сапинов Алим, на выход».
У меня потемнело в глазах. Сколько раз я в мыслях просил у
бога одной только милости: если нам не суждена жизнь, пусть меня
заберут первым.
Бедный мой брат, согнувшись, поплелся к выходу. Я сорвался с
места, догнал его и стал совать в руки узелок с одеждой.
- Не надо, - отвел мою руку Алим и, взглянув на меня, подал
мне какой-то знак.
П осле ухода Алима как всегда в камере воцарилась тишина. Все
читали заупокойную молитву. Один я окаменело стоял около двери
и не мог поверить в то, что уже больше никогда не увижу брата.
- Как же так? - думал я. Почему-то у меня не было никакого
предчувствия скорой беды. Прошедшей ночью я видел во сне наше
озеро Малыбай и, проснувшись, сказал брату, что нас скоро осво­
бодят, и мы вернемся домой.
- На все воля Аллаха, Есим, что нам уготовано судьбой, то и
исполнится. Каждый должен испить свою чашу до дна, - сказал
Алим, но лицо его просветлело, и глаза засияли. Он рассказывал
мне потом, что в ту ночь ему тоже приснилось озеро Малыбай, и
он понял, что нас скоро выпустят.
В тот вечер, оставшись один, я предался мыслям о брате, и во
мне почему-то жила уверенность, что он вернется. И странное дело,
его прощальный взгляд и тайный знак, который он подал мне, были
тому виной или мой сон - не знаю, но во мне жила вера в то, что
скоро мы с ним увидимся.
Так оно и произошло. На рассвете тихо скрипнула дверь. Все,
кто проснулся, были страшно удивлены и напуганы, увидев Али­
ма, живого и невредимого. Алим же, улыбаясь и не говоря ни сло­
ва, улегся и по своей привычке, тут же заснул как убитый.
Мне ничего не оставалось делать, как прикорнуть рядом с ним,
шепча слова молитвы.
Вечером следующего дня Алима опять позвали на выход. Но
никто в камере не читал заупокойную, вечером Алим вернулся, и
Так пР°Должалось целую неделю.
больше не вызывали, и народ в камере повеселел, наде-
я с ь А л и м а

на избавление. Вскоре Алима выпустили, и он, прощаясь, шеп­

нул мне: «Есим, ты тоже скоро выйдешь на свободу. И да хранит
тебя бог». Тогда я впервые увидел слезы на глазах всегда сдержан­
ного и сурового младшего брата.
Пробыв в тюрьме пять месяцев, возвратился к родным и я. Не­
возможно без слез вспоминать о том дне, когда после долгой разлу­
ки я наконец обнял своих детей, близких. Когда же все понемногу
успокоились, и жизнь вошла в свое привычное русло, я попросил
Алима рассказать, что же с ним было.
Вот что он рассказал.

РАССКАЗ АЛИМА

Ты знаешь того татарина, что нас допрашивал. Бледный такой, ни

кровинки на лице. Говорят, что у душегубов и кровопийц, которые уби­
вают безвинных людей, вместо души в груди пустое место. И потому
они бывают очень трусливыми. А любая трусость порождает жесто­
кость. Вот и наш начальник был таким же кровопийцем и душегубом. И
чем больше он измывался над людьми, тем больше трусил сам, подлец.
Когда после ареста меня привели на допрос, он вдруг подбежал ко
мне и, тыча мне в лоб наганом, начал кричать, что прикончит меня. Я же
только сказал ему: «Жизнь моя в руках Господа нашего, а не в твоих».
Не успел я произнести эти слова, как он, изрыгая брань и мат, изо
всей силы ударил меня по лицу. Я отлетел на пол. Из носа заструилась
кровь. Я потерял сознание, а когда очнулся, встретился взглядом с его
глазами. Он, наклонясь и поставив ногу мне на грудь, всматривался в
мое лицо. Через минуту он, не выдержав моего взгляда, отвернулся.
Потом принес мокрое полотенце и со словами: «Прости, старик, вот
на, вытри лицо», - кинул мне полотенце. Я вытер кровь с лица, сел
снова на стул. Начальник молчит, чертит у себя что-то на бумаге.
- Сынок, - сказал я ему. - И до сих пор не пойму, я это говорил
или кто-то другой за меня моим голосом.
- Сынок, - повторил я, - у тебя в доме есть больной человек.
- Ах ты, сволочь, тебе что за дело до того, - вскинулся было он.
Как он потом меня увел из камеры, ты видел. Глубокой ночью
дежурный привел меня снова в комнату, где меня допрашивали.
Там сидел тот человек.
- Аксакал, - сказал он, поднимаясь, - я расскажу вам кое-что, а
вы послушайте.
24
 РА ССКА З Н А Ч А Л Ь Н И К А Т Ю Р Ь М Ы

До револю ц ии я обучался грамоте в медресе. Мать была набож­

ной ж енщ иной. Отец промышлял торговлей и очень редко бывал дома.
Жили мы хорошо. Но вот пришли красные, и мир раскололся надвое.
Отец мой подумал устроить меня через своего русского дружка,
торговца, в конный отряд к красным. Мать рассказывала, что будто
бы во сне видела отца, который сказал, что святой пророк Кыдыр
помогает сейчас красным, и что красные победят белых. Она-то и
посоветовала отцу определить меня в красногвардейский отряд.
За мои боевые заслуги в борьбе с белыми и алаш-ординцами
меня назначили командиром отряда.
После, когда я уже работал в ГПУ и уже был женат, к нам по­
ступила анонимка на одного хазрета, у которого в доме собирались
люди, и якобы хазрет агитировал их выступить против советов. Мне
приказали арестовать его, в случае сопротивления приказано было
уничтожить.
Приказ есть приказ, попробуй не выполнить - сам головы ли­
шишься. Мне и раньше приходилось арестовывать людей, но с ре­
лигиозными служителями, а тем более с хазретом, мне никогда не
приходилось встречаться.
Засобирался я в дорогу, а тут жена:
- Хамидолла, не ездил бы ты никуда.
- Почему? - спрашиваю, а она на живот свой показывает.
Она и раньше знала, какая у меня работа, а как услышала, что я
еду хазрета арестовывать, стала умолять меня не делать этого. «Не
бери греха на душу, не гневи бога - мы ведь ждем ребенка, хоть
ребенка пожалей - ведь проклянут нас», - плакала она.
Ну какой же работник ОГПУ будет слушать свою жену? К вече­
ру я, взяв в помощники еще двух солдат, отправился на задание.
Я предполагал увидеть старого, сгорбленного человека, а пере­
до мной стоял крепкий старичок.
Я сразу же набросился на него с криком: «Ты что, старик, взду­
мал против советской власти идти? Я тебе покажу, как клеветать на
большевиков!»
Хазрет: Сынок, все мы в руках Господа. Если мне суждено уме-
Реть, значит, на то есть воля Всевышнего. Но я не против вашей вла-
- живу, сам по себе, служу Богу, политики вашей не касаюсь.
25
 Я понял, что если старика не унять, он того и гляди замутит нам
голову.
Поэтому я арестовал старика, и мы вывели его из аула. По до­
роге нам встретился мазар, и старик сказал: «Сынок, ты же му­
сульманин, разреши мне в последний раз помолиться на могиле
предков».
Я разозлился и, помахивая камчой, ткнул старика в спину, мол,
не задерживайся, иди дальше. Старик же ни слова не говоря, на­
правился к могилам.
До сих пор не пойму, что на меня такое нашло. Вне себя я
выхватил наган и, не целясь, выстрелил в старика два раза. Один
из конвоиров соскочил с коня со словами: «Эх, жалко», - и, под­
бежав к хазрету, приподнял его. Старик прошептал слова молит­
вы и через минуту умер. На шум выстрелов со стороны аула бе­
жали люди. Конвоиры сказали: «Начальник, здесь оставаться опас­
но, поехали».
По дороге решили сказать, что старика застрелили при попыт­
ке к бегству.
Вернулись мы поздно, а утром я пошел домой.
Меня ждало горестное известие: как только я ушел, у жены на­
чались схватки, и она родила мертвого ребенка. Жена, хоть и не
говорила мне, но я чувствовал, что она во всем считает виноватым
меня. Она, не переставая, твердила о том, чтобы я бросил свою
работу. Откуда ей знать, что так просто чекист не может уйти.
Через некоторое время жена снова забеременела. Родилась де­
вочка. Ей уже одиннадцать лет, но она так страдает, бедняжка. По
ночам у нее начинаются судороги, и мы дежурим около нее.
Как-то я сказал жене, что в тюрьме сидит лекарь. Как прослы­
шала она про вас, так стала просить привести вас домой.
А тут на допросе вы сами сказали, что у меня в доме больной.
Когда вы посмотрели на меня, мне показалось, что передо мной сто­
ит убитый мной хазрет. Я теперь вот о чем думаю: если бы хазрет
тогда посмотрел мне прямо в глаза, я бы не смог выстрелить в него.
Вот аксакал, моя правда. Простите меня, если можете. А наказать
меня больше меня самого я думаю, никто не может. Если дочка моя
поправится, я отпущу вас с братом, а сам уйду из органов. Покойная
мать говорила, что нет греха, которого бы бог не простил. Если будет
на то воля божья, всю оставшуюся жизнь я посвящу ему.
 П Р О Д О Л Ж Е Н И Е РА С СК А ЗА А Л И М А

Жена начальника тюрьмы оказалась приветливой, сердечной и

милой женщиной. Она пригласила меня к чаю, но я отказался, по­
просив прежде показать больную.
Взглянув на девочку, я понял, что у нее падучая. От тюремного
житья-бы тья я ослаб и, когда начал лечить ее, то от усталости еле
держался на ногах. Через некоторое время я почувствовал, что де­
вочке стало лучше, пот с меня тек градом. Я уложил девочку и пре­
дупредил родителей, чтобы кто-то находился при ней.
Вышел в другую комнату, умылся, и тут хозяйка принесла мясо.
Я съел кусочек мяса, запил его глотком бульона и, сотворив молит­
ву, поднялся с места. Хозяину ничего не оставалось делать, как
выйти следом за мной. Так повторялось несколько дней. На шес­
той день девочка выздоровела, ожила, стала веселой и подвижной.
Я попрощался с хозяйкой и отправился снова в тюрьму.
А вскоре начальник тюрьмы вызвал меня и сказал, что я осво­
божден. Я стал просить, чтобы выпустили вместо меня старшего
брата.
- Я не могу, - сказал начальник, - жена моя собралась уходить
от меня с дочкой, если я вас сейчас же не освобожу. Обещаю, что
ваш брат будет выпущен через три-четыре месяца.
На этом мы и разошлись.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА ЕСИМА

Выйдя на волю, Алим продолжал жить как и прежде. Он лечил
людей, заговаривал, исполнял обязанности муллы. Он замкнулся в
себе, стал избегать людей, целыми днями читал какие-то книги и
стал чуть ли не аскетом.
Что до меня, то ни о какой набожности я и думать не хотел, а
напротив, старался быть в гуще всех событий, был охоч до всяких
разговоров и баек.
Частыми гостями у меня в доме были работники из области, рай­
она. При случае расспрашиваю начальника про Хамидоллу- началь­
ника тюрьмы. Однажды толстый милиционер Хасен, который был в
время начальником милиции, сказал мне: «Досадил этот собака
егтз ИДОЛЛа' ^ мея партбилет в кармане, ходил оказывается в мечеть,
За это и расстреляли. Баба его попала в психушку».
27
 Я понял, что если старика не унять, он того и гляди замутит нам
голову.
Поэтому я арестовал старика, и мы вывели его из аула. По до­
роге нам встретился мазар, и старик сказал: «Сынок, ты же му­
сульманин, разреши мне в последний раз помолиться на могиле
предков».
Я разозлился и, помахивая камчой, ткнул старика в спину, мол,
не задерживайся, иди дальше. Старик же ни слова не говоря, на­
правился к могилам.
До сих пор не пойму, что на меня такое нашло. Вне себя я
выхватил наган и, не целясь, выстрелил в старика два раза. Один
из конвоиров соскочил с коня со словами: «Эх, жалко», - и, под­
бежав к хазрету, приподнял его. Старик прошептал слова молит­
вы и через минуту умер. На шум выстрелов со стороны аула бе­
жали люди. Конвоиры сказали: «Начальник, здесь оставаться опас­
но, поехали».
По дороге решили сказать, что старика застрелили при попыт­
ке к бегству.
Вернулись мы поздно, а утром я пошел домой.
Меня ждало горестное известие: как только я ушел, у жены на­
чались схватки, и она родила мертвого ребенка. Жена, хоть и не
говорила мне, но я чувствовал, что она во всем считает виноватым
меня. Она, не переставая, твердила о том, чтобы я бросил свою
работу. Откуда ей знать, что так просто чекист не может уйти.
Через некоторое время жена снова забеременела. Родилась де­
вочка. Ей уже одиннадцать лет, но она так страдает, бедняжка. По
ночам у нее начинаются судороги, и мы дежурим около нее.
Как-то я сказал жене, что в тюрьме сидит лекарь. Как прослы­
шала она про вас, так стала просить привести вас домой.
А тут на допросе вы сами сказали, что у меня в доме больной.
Когда вы посмотрели на меня, мне показалось, что передо мной сто­
ит убитый мной хазрет. Я теперь вот о чем думаю: если бы хазрет
тогда посмотрел мне прямо в глаза, я бы не смог выстрелить в него.
Вот аксакал, моя правда. Простите меня, если можете. А наказать
меня больше меня самого я думаю, никто не может. Если дочка моя
поправится, я отпущу вас с братом, а сам уйду из органов. Покойная
мать говорила, что нет греха, которого бы бог не простил. Если будет
на то воля божья, всю оставшуюся жизнь я посвящу ему.
 П Р О Д О Л Ж Е Н И Е РА С СК А ЗА А Л И М А

Жена начальника тюрьмы оказалась приветливой, сердечной и

милой женщиной. Она пригласила меня к чаю, но я отказался, по­
просив прежде показать больную.
Взглянув на девочку, я понял, что у нее падучая. От тюремного
житья-бы тья я ослаб и, когда начал лечить ее, то от усталости еле
держался на ногах. Через некоторое время я почувствовал, что де­
вочке стало лучше, пот с меня тек градом. Я уложил девочку и пре­
дупредил родителей, чтобы кто-то находился при ней.
Вышел в другую комнату, умылся, и тут хозяйка принесла мясо.
Я съел кусочек мяса, запил его глотком бульона и, сотворив молит­
ву, поднялся с места. Хозяину ничего не оставалось делать, как
выйти следом за мной. Так повторялось несколько дней. На шес­
той день девочка выздоровела, ожила, стала веселой и подвижной.
Я попрощался с хозяйкой и отправился снова в тюрьму.
А вскоре начальник тюрьмы вызвал меня и сказал, что я осво­
божден. Я стал просить, чтобы выпустили вместо меня старшего
брата.
- Я не могу, - сказал начальник, - жена моя собралась уходить
от меня с дочкой, если я вас сейчас же не освобожу. Обещаю, что
ваш брат будет выпущен через три-четыре месяца.
На этом мы и разошлись.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА ЕСИМА

Выйдя на волю, Алим продолжал жить как и прежде. Он лечил
людей, заговаривал, исполнял обязанности муллы. Он замкнулся в
себе, стал избегать людей, целыми днями читал какие-то книги и
стал чуть ли не аскетом.
Что до меня, то ни о какой набожности я и думать не хотел, а
напротив, старался быть в гуще всех событий, был охоч до всяких
Разговоров и баек.
Частыми гостями у меня в доме были работники из области, рай­
она. При случае расспрашиваю начальника про Хамидоллу - началь­
ника тюрьмы. Однажды толстый милиционер Хасен, который был в
время начальником милиции, сказал мне: «Досадил этот собака
его ИДОЛЛа' Имея партбилет в кармане, ходил оказывается в мечеть,
за это и расстреляли. Баба его попала в психушку».
27
 Я живо представил маленькую дочку Хамидоллы, благодаря ко­
торой мы с братом остались живы. Где она теперь? Алиму же пред­
почел ничего не рассказывать.

РАССКАЗ АВТОРА

Сколько людских судеб было испорчено, искалечено, сколько

душ исчезло в гигантском жернове советской власти, когда под
маской справедливости скрывались жестокость и насилие. Это
было время, когда человек боялся не бога, а человека в кожанке и
с маузером в руках. Божки от новой власти везде устанавливали
свои порядки, вытравляя свободный дух из всех и вся. Люди жили
в аду, мечтая о райской жизни для своих потомков. Но эти лозун­
ги и призывы рухнули в одночасье, разом. Гигантский колосс на
глиняных ногах развалился.
К тому времени уже не было в живых дорогих моему сердцу
людей - Алима и Есима. Но я помню, как Есим, усадив меня на
колени, говорил: «Не доверяйте слишком этой власти, она нена­
долго. Работайте, исполняйте все, что скажут, но душу свою сохра­
ните для лучших времен».
Мне не нравились дедовы слова, но, к моему неудовольствию,
он их повторял часто. Что взять с неграмотного темного человека,
думал я тогда.
И невдомек мне было, что это были последние из поколения
несгибаемых, которые владели настоящими знаниями, они оста­
лись верны своим идеалам, не восприняв заветов великого вождя.
Я же, надев красный галстук, во все горло распевал песни о
Ленине.
Дед слушал, тяжело вздыхал и говорил с грустью в голосе: «Мо­
лодец, внучек, молодец!».

28
 ГРЕХ

П ош ел второй день с тех пор, как надзиратели, уверившись в

том что Саттар уже не жилец, протащили бесчувственное тело по
двору и б роси ли в барак.
Он ничего не ел вот уже которые сутки, да и от сильных болей
чувства голода не было. Только сознание было ясным, и мысли
теснились в голове одна за другой. Саттар понимал, что живым
он отсюда не выйдет. Осознавая, что последний час его близок, и
рядом нет никого, кто мог бы закрыть ему глаза и помолиться, он
мысленно, обращаясь к богу, твердил известные ему слова мо­
литвы и просил Всевышнего простить ему земные грехи. Так про­
шел один день, близился к концу второй, но душа Саттара не спе­
шила расставаться с измученным телом. Он вдруг вспомнил, как
старые люди говорили о том, что если человек трудно расстается
с жизнью, значит, не отпущен ему господом грех, совершенный
на земле. А ведь на самом деле, кому нужно, чтобы я здесь ле­
жал? Грех, грех. Что же такое грех? Саттар решил вспомнить свои
грехи. Но сколько не силился, ничего не приходило на ум. Тогда
значит у него нет греха, разве что назвать грехом то, что он при­
шел на этот свет? Но нет, на то была божья воля.
Но тогда может быть грехи человеческие совершаются по воле
Творца? Нет-нет, как могла прийти мне в голову такая мысль. Бог
создал человека во благо, все грехи от лукавого, от сатаны. Это
понятно. А вот конкретно у меня есть грехи перед богом? Постой,
если я не грешен, то почему умираю в двадцать лет? Я, наверняка,
тоже грешен, как тысячи живущих на земле.
Должен быть, должен быть грех. Саттар закрыл глаза и стал
вспоминать. Память услужливо подбрасывала ему эпизоды из дет­
ства, но напрасно пытался он зацепиться за какой-нибудь неблаго­
видный поступок. Может ударил кого-нибудь мальчишкой или об-
РУгал, обидел? Но старания его были тщетны. Ни одного греха,
совершенного в детстве, не мог вспомнить умирающий. Постой,
°стой, а вот... И при воспоминании о давно произошедших собы­
тиях у Саттара запылали щеки.
одной аул. Последние годы войны. Старики, дети, девушки,
°лодухи, вернувшиеся с войны калеки.
29
 Вместе с ними от зари до поздней ночи на току работают подро­
стки, такие, как Саттар. В любом ауле найдется лоботряс и лодырь
наподобие ровесника Саттара Койкена.
Как-то раз Койкен с видом заговорщика отвел Саттара в сторо­
ну. «Слушай, - сказал он важно. - Вот что, оказывается, значит
стать мужчиной. Я , как другие мужики, сплю с бабой. Одно удо­
вольствие». И он расхохотался, увидев, как смутился Саттар. Заме­
тив, что Саттар собирается уходить, Койкен схватил его за руки:
- Эй, сопляк, я еще тебе не все сказал. Ведь и ты можешь не
сегодня-завтра этим заняться.
- Не болтай, Койкен, - бросил Саттар.
Койкен догнал его и рассказал, что подслушал разговор двух
молодок, работавших на току, Жаннат и Алмы. Они были нераз­
лучными подругами, и вот с одной, оказывается, и ходил непуте­
вый Койкен. Недавно он подслушал разговор подружек. Они реша­
ли, что Жаннат должна уговорить Саттара переспать с ней. Вот эту
новость поспешил донести ему лоботряс Койкен.
Наступил вечер, и стали сбываться слова балбеса Койкена. Жан­
нат ни минуту не отходила от Саттара, проявляя к нему излишнее
внимание. То как бы невзначай дотрагивается рукой до его волос,
то придвигает к нему тарелку с едой. Вначале Саттар подумал, что
она заботится о нем на правах женге, так как ее муж приходился
Саттару родственником.
Несмотря на это, он всячески старался быть подальше от нее.
Ночью его разбудило чье-то горячее прерывистое дыхание. Кто-то
крепко сжимал его в объятиях. Саттар хотел крикнуть, но горячая
ладонь зажала ему рот.
- Саттар, солнышко мое, молчи, это я, Жаннат. Давай немного
позабавимся, только не вздумай кому-нибудь рассказать. Вот так,
миленький, вот так. - С этими словами она, опрокидываясь на спи­
ну, увлекла за собой Саттара. В это мгновение он вскочил и бро­
сился бежать. Жаннат попыталась догнать беглеца, но его и след
простыл. Наутро Саттар увидел свою ночную гостью и с трудом ее
узнал - так изменилась она: опухшие глаза, бледное лицо. Навер­
няка всю ночь проплакала, бедняжка.
На следующий день Жаннат перевелась с тока на другую работу.
И опять Саттар перебирает в памяти былое, пытаясь отыскать
греховные поступки. Но нет, нет ничего, что можно было бы на­
30
звать грехом . В драках он никогда не участвовал, а если его били,
то не пытался дать сдачи.
И вдруг Саттару нестерпимо, до боли, захотелось быть греш­
ным. Как он раньше об этом не догадался: грешному человеку лег­
че р а с с т а т ь с я с этим миром. Гораздо страшнее уйти из жизни не­
ви н н ы м , словно младенец. И до такой степени он вдруг захотел
с о в ер ш и ть хотя бы один грех, что почувствовал, как в нем раскру­
ч и вается какая-то пружина, растет какая-то дикая сила.
Теперь он с сожалением думал о своей женге Жаннат. Ведь если
бы он тогда согрешил, то не лежал бы здесь в этом холодном бара­
ке. Вон, погрязший по уши в грехах Койкен живет себе припеваю­
чи, работает бригадиром в колхозе. Что толку, что я в жизни не
совершил греха, зато теперь покидаю земную юдоль невинным, не
изведавшим греха. Надо попытаться встать, и тогда, возможно, уда­
стся согрешить. Тело как будто превратилось в камень, одна лишь
правая рука подавала признаки жизни.
Саттар снова вспомнил родной аул, Айну. Эх, где она теперь?
«Буду ждать», - шепнула она на прощанье. «Жди, милая.»
Мысль Саттара прервал скрип открываемой двери. Усатый над­
зиратель, наклонившись, вглядывался в лицо арестанта. «Ну, с бо­
гом», - говаривал в таких случаях отец. «Ну, с богом», - сказал себе
Саттар, решив вцепиться в усы надзирателя и хоть так согрешить.
Он поднял правую руку, но она, задрожав, упала, не дотянувшись
до лица мучителя. Вот досада. Что же теперь делать?
Саттару пришла в голову мысль пнуть его, но ногой невозмож­
но было пошевелить. Внезапно его осенила новая мысль: «Нет, это
не годится. Вцепиться, оторвать усы у надзирателя - разве это грех.
Отомстить негодяю - это же благо. На твоих глазах этот подлец,
пользуясь властью, избивал невинных людей, убивал. Нет, бить че­
ловека надо невинного, чистого, тогда это будет считаться грехом».
Сознание Саттара затуманивалось, иногда он как бы провали­
вался в темноту, но все время в мозгу трепетало одно: во что бы то
ни стало надо совершить грех. Но силы убывали, и Саттар понял,
что физически ему греха не совершить. Тогда он подумал: может
1ТЬ Достаточно будет для греха просто подумать нехорошее о че-
н е ^ КС ЧИСТОМ’ Достойном? Но даже и для этого нужны силы, а их
ки" ЫЛО' Оклеветать человека даже в мыслях - это грех не малень-
Ии‘ возвести напраслину на человека, совершить подлость, уни­
31
зить, оскорбить - в этом предела человеческим возможностям нет
особенно в их бараке. Бывало, в тарелку с похлебкой мочились и*
посмеиваясь, отдавали несчастным арестантам. А избить, убить ~
это вообще для надзирателей было обычным делом. Сколько раз
сносил побои и Саттар, но он никого не обвиняет. Просто ему ка­
жется, что кто-то там наверху распространил дурную болезнь, и
все сошли с ума, потеряли на время рассудок. Дед говорил, что
наступит время, когда сын отцу, а мать дочери станут врагами. Вот
в такое время довелось жить Саттару. Только и всего.
Но не все люди потеряли рассудок, такие, как он, Саттар и по­
добные ему арестанты, похоже, пока в своем уме, но жизнь их хуже
собачьей.
Тем временем усач вернулся вместе со своим напарником.
- Вот еще один готов, - и указал на Саттара. - Клади его на
санки,зароем.
Помощник приблизился к Саттару и сказал:
- Да он вроде бы еще живой. Пойди ж ты, живучим оказался,
вражье семя. Два дня лежит без воды. Ну да ничего, вези, по доро­
ге околеет, если сейчас не сдох. Все равно ему не жить.
Помощник ничего не сказал. Такое часто бывало. Случалось,
закапываешь его, а он стонет. Вдвоем они взяли Саттара и выкину­
ли на груду сваленных в кучу мертвецов. Саттар упал на мертвое
тело женщины. Вспомнилась ему Айна, чистая, безвинная душа.
Вот о ней буду думать плохо. Попытался сравнить ее с Жаннат, но
пожалел, потом решился и из последних сил крикнул: «Айна!».
Этот еле слышный стон услышал надзиратель и лопатой уда­
рил Саттара по голове. Перед глазами вдруг открылся яркий свет.
Саттару подумалось, что этот свет идет от Айны. Потом сознание
померкло, свет потускнел и исчез.
Сани, груженные мертвецами, медленно тянулись к лесу.

32
 РА С С К А З М А ТЕРИ

М ать часто рассказывала об этом, будучи сама свидетельницей

о п и с ы в а е м о го ниже случая.
Ч естно говоря, я не любил, когда она вспоминала. Что с нее
взять думал я. Несознательная, грамоты не знает, да и что она мо­
жет понимать в классовой борьбе. В школе мы пели песни о добле­
стной наш ей Красной армии: «Мы - красные кавалеристы». Мы
мечтали бы ть похожими на Буденного и Ворошилова - кумиров
нашего детства. А рассказ матери как-то странно диссонировал с
нашим тогдаш ним представлением о Красной армии, внося разлад
и см ятение в наши детские сердца.
У матери был старший брат Кабиден. Он был не по возрасту вы­
соким, худощавым пятнадцатилетним мальчишкой с мягким застен­
чивым характером. Если вдруг случалось ему говорить о себе - щеки
его становились пунцовыми от смущения. Когда мать рассказывала
о нем, то тяжело вздыхала и надолго задумывалась.
Произошло это в двадцатых годах, когда власть в ауле перехо­
дила то к красным, то к белым. И кто бы не проходил, кормили,
поили, встречали как дорогих гостей, но так как и те, и другие,
утолив голод и отдохнув, приставали к девушкам и молодым жен­
щинам, то к их приходу аульчанки скрывались в лесу, тайком при­
бегая по ночам домой, чтобы поесть. Оставались старики да дети.
Вот в такое смутное время однажды в аул нагрянули красные. В
этот раз их было так много, что казалось, они заполнили собой весь
мир. Аульчане затаились, словно предчувствуя беду. Красные были в
основном русские, изредка попадались среди них татары, встреча­
лись и казахи.
Офицер в кожанке, весь перетянутый ремнями, что-то сказал
солдату - казаху, и тот крикнул, обращаясь к Кабидену: «Эй, со­
пляк, иди напои лошадей, ну, живее, марш».
Поить лошадей было привычным делом для Кабидена. Он с оди­
наковым усердием ухаживал за лошадями и белых, и красных. Но
этот раз коней было так много, что вряд ли у него хватило бы
силы управиться одному.
Проворно и сноровисто тянул он ведро за ведром, быстро выли-
его в поильню, но как он ни старался, воды не хватало. Один из
вших лошадей, потеряв терпение, прикрикнул на него: «Давай,

33
калбит, быстрее», - и огрел его дважды плеткой. Кабиден покач­
нулся, потом, прислонясь к стойке колодца, постоял немного и, ви­
димо, совсем потеряв силы, опустился на землю.
В это самое время комиссар в кожанке, собрав всех аульчан, че­
рез переводчика вел допрос: «Когда сюда приходят белые, кто им
помогает? Приходили ли басмачи? Есть ли тут их родственники?»
Насмерть перепуганные воинственным видом человека в кожан­
ке, люди старались как-то умаслить его, и поэтому некоторые охо­
чие до слов болтуны из кожи вон лезли, показывая свою готовность
помочь комиссару.
А с другой стороны, конечно, белые порядком надоели аульча-
нам. Но как скажешь им об этом, и кто поручится, что красных не
сменят белые?
И снова будет допрос, и те же вопросы, что и сегодня будут задавать.
Самое правильное - это отмолчаться, мол, ничего не знаем, ни­
чего не слышали.
Неудовлетворенный уклончивыми ответами, комиссар выхва­
тил саблю из ножен и занес ее над головой старика Турамыса. Тот
затрясся и с перепугу сказал, указывая на лежащего без сознания у
колодца Кабидена: «Вон тот поил их лошадей».
Комиссар кивнул, и тотчас два красноармейца, подхватив под­
мышки Кабидена, вылили на него ведро воды и приволокли к на­
чальству.
«Ты поил лошадей белых?» - спросил толмач, указывая на Ту­
рамыса. Кабиден промолчал, и по обыкновению щеки его зарде­
лись, стали пунцовыми.
«Понятно. Возьмем их с собой, будет отдельный разговор», -
сказал комиссар, садясь в седло.
И красные покинули аул, увозя с собой старика и парниш ку.
На другое утро аульчане вышли на поиски Турамыса и К абиден а
и увидели, что изрубленные их тела висят на деревьях в неболь­
шом лесочке.
Люди собрали развешанные по частям тела несчастных жертв,
и помолившись, предали их земле. Прошло несколько лет, ум ер л а
моя мать, но помню, что она до самой смерти не изменила своего
отношения к красным и часто поминала в молитвах своего стар­
шего брата.
Мы же горланили во все горло так полюбившуюся нам песню -
34
ЧА С ТЬ ВТОРАЯ

РОК
 ТАНСУЛУ

- Ana, ana, - раздался вдруг захлебывающийся от рыданий гром­

кий девчоночий голос, и байбише, путаясь в складках просторного
платья, опрометью выбежала из юрты. Тансулу, ее младшая дочь
любимица всего аула, бледная, растрепанная бежала, что было сил
со стороны озера. Байбише устремилась навстречу и едва успела под­
хватить обмякшее тело дочери. Прижимая Тансулу к груди, байби­
ше шептала помертвевшими губами: «Что с тобой, солнышко мое,
что с тобой?». Тем временем на шум сбежались люди, и, не понимая,
что произошло, стояли в отдалении, перешептываясь, смотрели на
мать и дочь. Наконец байбише опомнилась. Глянула сурово на со­
бравшихся, и те стали расходиться. Одна из женщин бережно взяла
на руки Тансулу, внесла ее в юрту, уложила в постель и тихо вышла.
Байбише опустилась рядом с постелью дочери, взяла ее руки,
послушала пульс, который еле прощупывался. Пришел мулла, по­
шептал молитву, пробормотал заклинания, окропил водою, изго­
няя злых духов, но девочка не приходила в себя. Тогда байбише
призвала старуху-знахарку, которая была известна в округе как во­
рожея и прорицательница.
Войдя в юрту, старуха обошла три раза постель Тансулу, при­
щелкивая языком, как бы удивляясь красоте девочки. Потом она
присела на корточки и, взяв больную на руки, произнесла несколь­
ко слов на непонятном языке. После этого приложила ухо к ее гру­
ди, выпрямилась, воздела руки к небу и затем осторожно провела
ими по телу больной. Жестом показала, чтобы байбише отошла. В
другое время деспотичной и властной байбише не понравилось бы
это, но тут она безропотно подчинилась.
Тансулу была последним, долгожданным ребенком, в семье ба­
ловали ее, потакая всем ее капризам, надышаться на нее не могли.
Девочке шел десятый год, росла она здоровой, крепенькой, и
потому ее внезапный странный недуг поверг байбише в такое от­
чаяние, что она готова была на все, лишь бы девочка встала на ноги.
Ворожея раскачивалась из стороны в сторону и пела как у ю -т0
нескончаемую песню. Монотонный, дребезжащий ее голос наводил
тоску и уныние. Иногда старуха трогала рукой струны д о м б р ы . Раз-
36
 алея резкий звук, от которого байбише всякий раз вздрагивала.
Слова в песне были казахскими, но удивительным и странным было
что общий смысл слов ускользал от внимания байбише.
’ Прошло много времени. Старуха внезапно оборвала пение и,
при лож ив ладонь ко лбу девочки, стала задавать ей вопросы:
_ Куда ты ходила, Тансулу?
Д евочка, не открывая глаз, прошептала еле слышно: «На берег
озера».
- В зби ралась ли ты на крутой яр? Говори!
Тансулу вздрогнула: «Да».
Старуха чуть откинулась назад и опять затянула песню. И так
же внезапно, как в первый раз, прервав песню, наклонилась к боль­
ной и продолжила свои расспросы.
- Что ты там видела, девочка? Кого?
- Старуху-нищенку, - отвечала девочка и, вскрикнув, опять забилась
в рыданиях. Через некоторое время она снова впала в беспамятство.
И снова пенье ворожеи и вопросы, вопросы...
-К о го ты видела? Какая она была? Молодая или старая? Ангел
ли это был или злой дух?
- Она была страшная, апа, очень старая и страшная. Я боюсь
ее, апа, у нее нет носа, апа, она идет ко мне, спрячьте меня...
- О бедная моя, о безвинная страдалица... - бормотала знахарка,
и было непонятно, к кому обращены ее слова: к девочке, лежащей в
забытьи, или к безносой старухе, привидевшейся той на озере.
- Тансулу здорова, просто сильно испугалась. Когда она очнет­
ся, не расспрашивайте ее ни о чем - она должна забыть то, что ей
привиделось. Кормите ее получше, она ослабла. Заколите черного
ягненка, приготовьте бульон.
- Да сбудутся твои слова, будь благословенна...
Байбише взглянула на ворожею и удивилась необы чному ее по­
ведению. Старуха явно была чем-то обеспокоена.
Она то садилась на корточки, то вставала, еле держась на но­
гах, дыхание ее было частым, прерывистым. Она задыхалась, глаза
и налиты кровью. Старуха стала рыться в своей котомке, и
был'а*1"16 П0Няла’ что т°й хочется погадать. И так как она сама
ыла большой любительницей всевозможных гаданий, с готов-
ю уселась подле ворожеи. Старуха, разбросав фасолины, ста-
Ла вполголоса говорить
37
 - Женщине красота приносит и счастье, и горе. Твоя дочь будет
идти и дорогой смерти, и дорогой жизни. Похоже, что сегодня она
увидела свою судьбу. Безносая нищенка - это Тансулу. О боже, что это
я? Видно, нельзя мне предсказывать судьбу: кровь загустела в жилах
да и стара я стала. Нет, байбише, ничего не могу сказать, кроме одно­
го: я сгину сегодня же, чтобы ненароком не проговориться.
С этими словами ворожея, не дав байбише и слова сказать, вы­
бежала из юрты. С той самой минуты никто в ауле ее больше не
видел. Пропала, как в воду канула. Люди долго судачили по этому
поводу, рядили и так, и эдак, но со временем и они забыли о ней, и
память о ее таинственном исчезновении стерлась.
Одна байбише не забывала ни на минуту зловещее и странное
предсказание прорицательницы и мечтала как можно скорее уст­
роить счастье своей любимицы. Объявились и сваты из крепкого
рода потомков батыра Сенгира.
Когда же байбише впервые увидела будущего зятя, вздохнула с
облегчением: «Слава Всевышнему: и силен, и красив, и умен. Под­
ходящая пара моей Тансулу».

II

Сменяя друг друга, незаметно пролетали годы. Тансулу подрос­

ла и превратилась в девушку необыкновенной красоты. Под разны­
ми предлогами заезжали лихие джигиты в аул и, увидев девушку,
надолго оставались там, мечтая наедине перекинуться словечком и
может быть пленить сердце красавицы, но тщетны были все их по­
пытки и ожидания: Тансулу оставалась равнодушной и не отвечала
на их чувства. Девушка была без памяти влюблена в своего жениха,
которого воображала себе по рассказам тетушки. Она повторяла про
себя его имя, казавшееся ей необычайно красивым - Жойкын. В де­
вичьих своих мечтах она видела себя рядом с ним, в своем вообра­
жении рисуя картины первой встречи, его сильные руки, жаркие объя­
тия. От этих мыслей краска стыда заливала щеки красавицы, и в
сладкой истоме проводила она ночи. Однажды тетушка шепнула ей,
что нареченный собирается тайно встретиться со своей невестой.
В то время как Тансулу жила в сладком мире грез, в округе про­
изошло одно памятное событие. Многолетняя вражда с к а л м ы к а м и
то обострялась, то шла на убыль. Наступало перемирие, и недавние
враги приглашали друг друга в гости, устраивали состязания, игры-
38
 Во время одного из таких мирных периодов отец Тансулу был при­
глашен в гости к соседям - калмыкам. Вернулся он довольный при­
емом своих соседей и, как было заведено, пригласил их к себе. Кал­
мыков развлекали целую неделю. Молодежь пела, веселилась, уча­
ствовала во многочисленных состязаниях. Особенно всем запомни­
лось состязание по стрельбе из лука - жамбы ату. Пошла вместе с
тетушками и Тансулу. На конце длинного шеста был укреплен кусо­
чек красной ткани с нашитыми серебряными монетами. Сразить эту
мишень вышли десять удалых стрелков - мергенов - пять с казахской
стороны, пять калмыков. Все стрелы, как заговоренные, не достигнув
мишени, вонзались в одну точку на шесте. Толпа возбужденно гудела.
Еще бы - ведь победителя ждал приз - роскошный скакун. Его еле
удерживали в поводу два джигита. Распорядитель подал знак продол­
жить состязание и повернулся к толпе, ожидая, кто же откликнется.
Из толпы гостей на середину выступил юноша среднего роста, с силь­
ными плечами и повадками будущего батыра. Стрелку на вид не было
и двадцати лет. Был он красив и статен, держался независимо и гордо.
Толпа стихла на мгновение, потом снова загудела: «Да это же сам Бек!»
- Что же он выходит, как будто у них нет простых стрелков?
Тансулу тоже посмотрела на Бека и вдруг зарделась от смуще­
ния. Причина ее смущения была в том, что в эту минуту она подума­
ла о Жойкыне, своем женихе, о том, как было бы хорошо, если бы он
оказался таким же пригожим парнем. Потом ей стало стыдно своих
мыслей. «Что же это я сравниваю его с каким-то калмыком», - до­
садливо подумала она, с силой закусив нижнюю губу. Жигит кал­
мык принял ее смущение на свой счет и воодушевился: с того дня,
как он увидел впервые эту девушку, он искал с ней встречи.
В том, что все десять стрелков не попали в цель, был свой тай­
ный умысел. Накануне приезда калмыков в аул Тансулу старейши­
ны предупредили своих стрелков, что будет невежливо самим взять
приз за меткую стрельбу.
- Предоставьте это сделать вашим гостям. Но пять ваших стрел
Должны попасть прямо по мишени в одну точку, в основание шеста.
Мергены так и сделали. В свою очередь, калмыкам перед выездом
о приказано то же самое, но это было желание молодого Бека, ко-
P и знал, что смотреть это состязание придут все и Тансулу тоже.
епеРь он стоял в середине круга, молодой, красивый, статный, и
тривал на притихшую толпу. К нему, неслышно ступая и скло-
39
няясь в поклоне, подбежал один из его свиты и протянул оружие. Но
молодой Бек повернулся к стрелку казаху, взял у него лук и стрелу
натянул тетиву и вдруг, резко повернувшись, не целясь, выпустил стре­
лу вверх. Красный лоскут с нашитыми монетами упал к его ногам
Бек поднял его, внимательно осмотрел и, подойдя к Тансулу, протянул
потупившейся девушке.
Толпа одобрительно загудела, тетушки стали подталкивать де­
вушку к молодому Беку, уговаривая ее принять подарок. Тансулу
вышла вперед и взяла лоскут из рук стрелка. На мгновение глаза
их встретились, и между ними произошел безмолвный диалог.
- Я влюблен в тебя, - сказали одни глаза.
- Сердце мое отдано другому, - сказали другие.
Бек тяжело вздохнул.
Тем временем началась другая игра, поднялся шум и гам, но Тан­
сулу, подозвав тетушку, скрылась у себя в юрте, где дала волю слезам.
- Уж не влюбилась ли ты в Бека? - забеспокоилась тетушка, обни­
мая девушку и заглядывая ей в глаза. Тансулу, утирая слезы, вздохнула
и, пряча лицо у нее на груди, сказала: «Пусть Жойкын приезжает ско­
рей. Если я вправду его невеста, зачем же медлить?». И тут только поня­
ла тетушка, что пришла пора для ее любимицы. К жениху были посла­
ны гонцы, с приглашением тайно явиться к невесте. Жених не замедлил
с ответом, и вскоре, в одну из коротких летних ночей Тансулу оказалась
в жарких объятиях Жойкына. Красавица была счастлива, но всякий раз,
когда перед ее глазами вставал образ молодого Бека, сердце ее сжима­
лось в предчувствии чего-то недоброго. Тансулу хотела даже поведать
об этом Жойкыну, но тетушка отговорила ее от этой затеи.
- Не раскрывай всех своих тайн, а то он очень скоро может ох­
ладеть к тебе и возьмет токал.
Эти слова остудили пыл девушки, хотя в глубине души она не
могла себе представить, как это Жойкын может ее разлюбить.
Как от случайной искры загорается пламя, так и в степи от случай­
но оброненной кем-то фразы, неосторожного слова может совершен­
но неожиданно вспыхнуть пожар междоусобной войны. Это привыч­
ное дело. И прежняя дружба, заверения и клятвы, совместные трапе­
зы и другие прелести мирной жизни - все это исчезает в мгновение
ока в новой волне взаимной ненависти калмыков и казахов. И разве до
веселья тогда людям, и может ли батыр усидеть дома в такое время.
Вот и Жойкын сел на коня и с горсткой отчаянных джигитов
ускакал в пылающую степь.
40
 Ill

В то время как мужчины и с той, и с другой стороны гонялись

уг за другом по степи, нередко случалось так, что женщины, ста­
рики и дети, оставшись без защиты, подвергались разбойному на­
падению.
Не избежал этой участи и аул Жойкына.
Ближе к обеду враги ворвались в аул. Их главарем оказался тот
самый молодой Бек, что когда-то подарил Тансулу свой трофей.
Калмыки отобрали с десяток самых красивых девушек, среди ко­
торых была и Тансулу. Деверь, младший брат Жойкына, кинулся
было на защиту, но калмыки, подняв его на пики, отбросили в сто­
рону. Из горла мальчика струей хлынула черная кровь, и он тут же
скончался. Тансулу с ужасом поняла, что причиной беды была она.
Она винила себя в том, что дала когда-то молодому Беку повод на­
деяться на взаимность и теперь про себя твердо решила: «Нет, кля­
нусь, что я не опущу глаз перед ним, и не буду смущаться».

IV

Старуха-китаянка проводила осмотр пленниц. Раздев Тансулу

донага, она внимательно оглядела ее, потом что-то шепнула жен­
щине, прислуживавшей ей. Та вышла и через некоторое время по­
явилась. Китаянка вопросительно взглянула на нее. Служанка кив­
нула, и тогда китаянка, обращаясь к Тансулу, сказала с каким-то
злорадством: «Плод, зачатый в твоем чреве, мы уберем, и ты бу­
дешь служить нашему Беку, таково его повеление».
Молодая женщина, вскипев от ярости, хотела наброситься на
проклятую старуху, но вовремя сдержалась, процедила сквозь зубы:
«Слушай, выжившая из ума старуха, мои слова. Я должна встре­
титься с Беком, и мы с ним сами решим, оставить дитя или нет.
Иди и передай ему мои слова». Старуха была в замешательстве.
то знает, может статься, эта гордячка станет любимой наложни-
Цеи Бека, и тогда ей, старухе, несдобровать.
Прихрамывая, она вышла, решив, что сама должна передать сло-
ва пленницы Беку.
Но анс^лУ же>Дивясь собственной решимости, вытащила из потай-
кармана маленький кинжал, спрятала его в рукав. Ей вспомни­
41
лось, как упорно не хотела она принимать этот подарок от Жойкына
уверяя его, что женщине кинжал ни к чему, если у нее есть заступник
Жойкын сказал ей тогда: «У красивой женщины много недругов, пусть
кинжал будет всегда при тебе, и мне будет спокойнее».
Тансулу вздохнула, перебирая в памяти счастливые дни их люб­
ви, потом встала и решительными шагами направилась к Беку.
Бек сидел один, в сладком предвкушении любовных утех с кра­
савицей, которая запала ему в сердце с первой встречи.
Поглаживая за ухом собаку, расположившуюся у его ног, Бек ска­
зал: «Тансулу, кажется, так тебя зовут, вот мы и встретились». Не ус­
пел он выговорить последнее слово, как его собака, приподнявшись,
лязгнула челюстями и проглотила какой-то кроваво-красный комочек.
Бек поднял голову и в ужасе застыл: по лицу Тансулу струилась кровь.
Опомнившись, Бек подошел к Тансулу и с силой разжал ее руки,
которыми она закрыла лицо. То, что он увидел, было ужасным:
вместо тонкого носа зияли две дыры. Значит то, что было прогло­
чено собакой, было носом Тансулу, который она отсекла, не заду­
мываясь, острым кинжалом.
В бессильной ярости Бек выхватил саблю, и через мгновение
голова верного пса покатилась по ковру.
Не обращая внимания на кровь, заливающую лицо, Тансулу
сказала слабым голосом: «Бек, у меня есть одна просьба. Разреши
мне сказать». Он прервал ее: «Это потом. Вначале надо остановить
кровь». Тансулу перевязали рану и снова привели к Беку. Калмык
подал знак, слуги бесшумно удалились.
Тансулу: Бек, я знаю, ты благородный человек. И только в на­
дежде на твое благородство я простилась не со своей жизнью, а со
своей красотой. Думаю, ты поймешь меня.
Бек: Я ведь любил тебя. Если бы ты не согласилась стать моей,
я бы отпустил тебя.
Тансулу: Сдержать в себе желание плоти человеку не под силу,
Бек. Ты и сам не веришь в то, что мог бы отпустить меня.
Бек: Тансулу, с тех пор, как я впервые увидел тебя, не было по­
коя моей душе. А когда узнал, что ты вышла замуж, совсем поте­
рял голову. Прости, я заставил тебя страдать. Позволь мне теперь
служить тебе. Приказывай, я все исполню.
Тансулу: Чем ты можешь поклясться, что это так?
Бек: Своим чистым чувством к тебе, любящим сердцем своим.
 Тансулу: Теперь я не могу ответить на твои чувства. Каждый,
кто п о с м о т р и т на меня, отныне будет шарахаться в испуге от моего
уродства. Люди будут только жалеть меня.
Бек: Готов разделить любые муки твои, Тансулу. Знай, ты те­
перь свободна. Все, что ты скажешь, будет исполнено.
- Так слушай же. Мне обратной дороги нет. Я остаюсь здесь.
Отпусти пленниц. Одну из них возьми в наложницы. Если она ро­
дит сына, отдай его мне, а ее отправь подальше, выдай замуж. Сына
твоего воспитаю я. Глядя на него, буду вспоминать тебя, а ты, вспо­
миная сына, будешь думать обо мне. Это и будет твоей доброволь­
ной пыткой, которая охладит любовные муки. Среди тех пленниц,
кого ты отпустишь домой, есть девушка по имени Сагила. Передай
ей мой кинжал и скажи, что меня нет в живых.
Пусть она скажет моему мужу, что я приду к нему во сне и сооб­
щу ему важную весть. И еще об одном попрошу тебя: через пять лет
выдели мне из твоих табунов двух породистых жеребцов. Обо всем
остальном позабочусь я. Верю, что ты исполнишь все, что я прошу.

V
С этими словами Тансулу вышла. Через некоторое время она
родила сына. Бек сдержал свое слово и, сына, рожденного через
год наложницей, передал на воспитание Тансулу, заложницу вы­
дал замуж, а сам вскоре погиб в одной из схваток. В последнее
время у него была странная привычка не надевать кольчугу в бою.
После его смерти было сложено немало легенд, рассказывающих о
лихом батыре, смотревшем смерти прямо в глаза.
Тансулу прибавила одну из легенд к дастанам о Жойкыне и ча­
сто рассказывала две эти легенды о батырах своим сыновьям.
Прошло пять лет. Дети считали себя братьями, были на ред­
кость дружны между собой, и часто устраивали потасовки с други­
ми мальчишками, неизменно выходя победителями. Однажды при­
шел старый калмык, ведя в поводу двух лошадей.
Несколько лет он ухаживал за ними вместе с ребятами, обучал
Детей верховой езде, но через пару лет умер. Перед смертью он
глазами отыскал Тансулу, хотел что-то сказать, но язык ему не по­
виновался. В отчаянии он пытался передать свою тайну знаками.
ансулу ничего не поняла, и старый калмык унес тайну с собой
в могилу.

43
 Прошло еще несколько лет. Сыновья уже выезжали на охоту
наравне со взрослыми. Им было по пятнадцать лет. Оба они назы­
вали Тансулу «апа».
Однажды сын Жойкына увидел, что Тансулу собирается в дорогу.
- Апа, куда ты?
- Сын мой, ты вырос, возмужал, стал самостоятельным. Ты зна­
ешь, откуда ты родом, где твои корни. Не хочу быть тебе обузой
теперь.
-А п а , вы были мне второй матерью. Будет несправедливо, если
вы покинете меня. Прошу вас, останьтесь.
Тансулу растроганно сказала: «Да, это правда, ты для меня был
дороже собственного сына».
- Апа, где я вас найду? Когда мы встретимся? По вашим рас­
сказам отца-то я найду, а где мне искать вас?
- Отыщешь отца, отыщешь меня.
- Не говорите загадками, апа, я не могу все понять.
- Это не загадка, сынок. Позже ты сам все узнаешь.
-А п а , почему вы никогда не рассказываете мне о матери? Если
вы так хорошо знали моего отца, отчего же вам неизвестно о жен­
щине, родившей меня?
- Нет, сынок, я ничего не знаю о твоей матери. Скажу лишь, если
ты вырастешь хорошим человеком, батыром, если у тебя будет щед­
рая душа - значит, ты будешь достойным сыном своей матери.
- Бедная моя мать, как бы я хотел увидеть ее, услышать ее голос.
Мне кажется, моя мать - самая красивая, самая добрая женщина в
мире.
Тансулу, не дослушав, повернулась и пошла. Юноша подбежал
к ней, поднял ее и стал кружить. Платок развязался, и юноша уви­
дел безносое лицо. Радость его померкла. Тансулу быстро подхва­
тила платок с земли и ушла. Юноша долго глядел ей вслед. Даже
страшная рана не могла скрыть сквозь годы прекрасный облик, ко­
торый на мгновение открылся ему. Почувствовав, что он смотрит
ей вслед, и как будто желая опровергнуть его догадку, женщина
вдруг сгорбилась, захромала, засеменила по-старушечьи, и появив­
шаяся вдруг неожиданная догадка сама собой исчезла.

44
 VI

Дни, сменяя друг друга, шли своей чередой, старые раны по­
степ ен н о затягивались. И Жойкын после годичного траура и поми­
нок женился, имел троих детей. Самому младшему, Даурену, уже
пошел восьмой год.
Казалось, что все былое ушло безвозвратно, душевная рана за­
тянулась. Но однажды в ауле оказалась безродная старуха, с появ­
лением которой стали происходить странные события.
Возможно из-за болезни лицо ее всегда было прикрыто плат­
ком так, что видна была лишь верхняя часть. Жойкын не обратил
особого внимания на нищенку: мало ли бродяжек и сирот скитают­
ся по белу свету. Но было удивительным то, что к женщине привя­
зался его сын Даурен. Он часто видел, как они вдвоем разучивали
дастаны. И странное дело, в голосе нищей старухи было что-то до
боли знакомое, родное. Завидев Жойкына, старуха, прихрамывая,
спешила скрыться. Жойкыну было недосуг думать о ней, а стран­
ную привязанность сына он считал просто детским капризом.
Однажды утром жена заметила, что муж непривычно молчалив
и задумчив.
- Что с вами случилось, отагасы* ? Уж не заболели ли вы? -
игриво, приникая к нему горячим телом, спросила жена.
- Да так, просто привиделся тяжелый сон, вот не по себе что-то.
- Старики говорят, сон - лисий помет. Может, позвать старуху -
нищенку, пусть разгадает ваш сон.
При упоминании о старухе Жойкын категорически запротесто­
вал: «Нет, что ты, ни к чему это. Видать, устал я в эти дни». Утром
следующего дня муж был еще более озабочен и хмур.
- Отагасы, да что такое с вами? Вы видно захворали, совсем с
лица спали.
- Теперь уж скрывать нечего, жена. Второй день снится Тансу­
лу. Как будто все уже давно быльем поросло, а вот поди ж ты.
~ Надо позвать муллу, принести жертву ее духу.
Мулла не замедлил явиться, и когда он спросил, духу какого
Че овека ниспослана молитва, Жойкын поспешно, чуть может гром-
’ Чем п°лагалось, крикнул: «Духу Тансулу». Отведав жертвен-

Отағасы - традиционное обращение жены к своему мужу.

45
ных лепешек, которые испекла пришлая старуха, к тому времени
помогавшая по хозяйству, все разошлись.
На заре, сквозь дрему женщина потянулась всем телом к мужу, чтобы
приласкаться, но повернувшись, обнаружила, что Жойкына рядом нет.
Ревность мгновенно обожгла сердце женщины. Не помня себя
она выскочила из юрты. Муж стоял, облокотившись на соре* и о
чем-то думал. Жена хотела было подойти к нему, но он махнул ей
рукой, показывая, чтобы она возвращалась.
Женщина нырнула в остывшую уже постель. Досада на мужа
прошла, она постепенно успокоилась и вскоре уснула.
У каждого свой крест в этом жестоком мире. Сколько жизней
безжалостно перемолото в жерновах неумолимой судьбы! Вот и
Жойкын вступил в поединок с ней, размышляя о своей жизни, о
том, что происходило с ним последнее время. Явь и сон перепле­
лись в его сознании, ему было так странно ощущать это. Вот сей­
час, например, он ощущает холодную влагу росы, может взять с
циновки кусочек завалявшегося курта и попробовать на вкус. Явь
это или сон? Конечно, это происходит с ним наяву. А как же объяс­
нить то, что три ночи подряд он видит во сне одно и то же?
Дорогой читатель, оставим Жойкына наедине с его думами, а
сами попытаемся приоткрыть завесу тайны.
Вы, без сомнения, поняли, что пришлая безродная бродяжка,
появившаяся в ауле Жойкына - это и есть наша давняя знакомая
Тансулу. Рассказав своему сыну обо всем и строго-настрого пове­
лев ему объявиться в назначенный ею срок, она отправилась в аул
своего мужа. Когда же до назначенного ею срока осталось немно­
го, Тансулу принялась действовать. Подбавив в чай супругов снот­
ворного и дождавшись, когда они уснут, она подсаживалась к Жои-
кыну и пела ему песню о своей жизни, о том, что с нею произош ло.
Вглядываясь в любимые черты мужа, она не могла сдерживать слез,
катившихся по щекам и изо всей силы стискивала руки, чтобы не
выдать себя - ей так хотелось припасть лицом к груди Жойкына,
почувствовать вкус его губ, вдохнуть запах родного тела.
Муки эти продолжались три дня, но после того, как она вы гово­
рилась, выплакалась, ей стало легче, она как б у д т о о с в о б о д и л а с ь
от многолетней тяжести, давившей грудь.

*Соре - приспособление для сушки молочных продуктов.

46
 Т ансулу б ы ла счастлива теп ерь, как когда-то в ю н ости . О на уво­
дила Д аурена на б ерег о зер а и там , зная, что их никто не видит,
ласкала его, пела ему песни, рассказы в ал а истории о б аты рах, и им
было хорошо вдвоем.
Тансулу знала, что Жойкын услышал ее песни сквозь сон.
Но с тех пор, как Жойкын назвал ее духом, она поняла, что от­
ныне нет ей места среди живых. Она видела, как на третий день
под утро Жойкын, истерзанный видениями, вышел из юрты и дол­
го стоял, облокотившись на соре. И она была единственным свиде­
телем его душевной муки и единственным человеком в мире, кто
мог бы разделить их вместе с ним. Но она уже не могла этого сде­
лать. Днем она увидела, что Жойкын послал за Сагилой, той, что
была с ней в плену у калмыков.
Сердце Тансулу билось как у птицы в силках, она не находила
себе места от неуемной радости, теснившей грудь, и бедная женщи­
на побежала в степь. И если бы кто-нибудь увидел ее летящий шаг,
ее легкую поступь, то удивился бы такой несказанной красоте.
Но никому не суждено было увидеть эту красоту, ибо сбылись
слова ворожеи, которая сказала когда-то, что красота вместе со сча­
стьем приносит и беду.
Пока Тансулу спешила скрыться от людских глаз, в юрте про­
изошел такой разговор.
Жойкын: Сагила, дело прошлое, и тебе, наверное, тяжело об
этом говорить. Но я тебя прошу вспомнить, сама ли ты, своими
руками похоронила Тансулу. Скажи мне всю правду, не скрывай.
Сагила: Ох, деверек мой бедный, сколько раз уж я тебе все это
пересказывала. Много воды утекло с тех пор. Что сейчас я могу рас­
сказать, ведь стерлось из памяти. Лучше не бередить старые раны.
Жойкын: И я, Сагила, забыл и не вспоминал. Но вот уже три
Дня, как вижу ее во сне.
Сагила (запинаясь): Дух ее, дух просит успокоения.
Жойкын: Нет, тут что-то другое, какая-то тайна, скрытая от меня.
Сагила: Что я могла, горемычная, поделать? Как мне сказали,
к я и поступила.
Жойкын: Как, как ты говоришь, кто тебе сказал?
1ила: Да нет, ничего, я просто говорю, что все мы в руках божьих,
сулу ХИКЫН: виляй, говори прямо. Видела ли ты мертвой Тан-
’ ХоР°нила ли ты своими руками? Кто тебе передал кинжал?
47
 Сагила: Кинжал? Какой кинжал?
Жойкын: Вот этот (передает кинжал Сагиле).
Сагила (зарыдав, кричит): Нет-нет, нечего мне сказать, ничего
не скажу.
Жойкын: Сагила, грех будет большой на тебе, если скроешь
тайну. Я должен знать всю правду, пойми, милая.
Сагила: Пусть простит меня Всевышний, ведь я клялась его
именем.
Жойкын: Кому ты давала клятву?
Сагила: Беку-калмыку, да простит мне дух его. Он погиб на поле
битвы.
Жойкын: Его смерть я видел собственными глазами. Наверное,
он должен был погибнуть от моей руки, не вышло.
Сагила: Слушай, откроюсь тебе и скажу то, что скрывала все
эти годы. Мертвой Тансулу я не видела, калмык дал мне кинжал
Тансулу, сказал, что она убила сама себя, я должна была рассказать
тебе о смерти твоей жены, будто бы я сама похоронила ее. Он взял
с меня клятву, я не могла ее нарушить.
Наступило долгое молчание.
Сагила: Разве я тогда не говорила тебе, что через пятнадцать
лет тебе будет знак, видение? О том, что через 15 лет ты увидишь
Тансулу во сне, говорил мне бек калмыков.
Жойкын: Я забыл про это, а сейчас припоминаю твои слова. И
ровно 15 лет прошло с тех пор.
Сагила: Чудится мне, что Тансулу жива.
Жойкын: Как?
Сагила: Ведь мертвой я ее не видела, не хоронила ее собствен­
ными руками. Неспроста Бек взял с меня клятву. Здесь есть какая-
та тайна.
Жойкын: Если верить моему сну, я должен встретиться вскоре с
сыном. Тансулу мне сказала об этом.
Сагила: Я как чувствовала, что произойдет что-то важное.
Жойкын: Что бы ни случилось, я буду ждать своего сына. Тан­
сулу сказала мне, что мой сын похож на меня, ведь она носила его
под сердцем, когда мы расстались.
Сагила: Да, мне об этом тоже было известно.
Жойкын: Во сне Тансулу просила меня никуда не перекочевы­
вать до тех пор, пока не объявится мой сын. Она боялась, что иначе
он меня не найдет. Вот почему я должен обязательно дождаться его.
 VII

Ж ойкы н пристально вглядывался в сына, отыскивая в нем чер­

ты Тансулу, но не находил, и ему стало грустно. Мысли его пре­
рвал сы н иш ка Даурен. Вбежав в комнату, он закричал: «Аке, аке,
апа упала с берега в реку». В это время взгляд сына, который он
бросил на Даурена, вдруг так напомнил ему Тансулу, что в сердце
его не осталось сомнений: это был его сын.
Тем временем Даурен нетерпеливо тянул их к выходу.
Юноша вдруг забеспокоился: «Кто это? Откуда она пришла к
вам?» Жойкын ответил ему, что появилась она у них недавно и что
была очень привязана к Даурену. Только зачем она прыгнула в воду,
ведь вода уже холодная, да и глубоко там.
Когда они взошли на высокий берег реки, юноша побледнел,
кинулся к лохмотьям старухи и, прижимая их к лицу, зарыдал. Слезы
заливали ему лицо, он плакал впервые в жизни, горе его было не­
померным.
Пошатываясь, все еще всхлипывая, он подошел к краю обрыва
и глянул в воду. Внизу бушевал поток, закручиваясь в воронки.
Они стояли рядом, отец и сын, и не могли остановить своих
слез. И никто не мог упрекнуть их в слабости.
Прошли годы. Сын Тансулу и Жойкына вырос, стал знамени­
тым батыром. В память о нем, о его подвигах сложены легенды,
песни.
Мы намеренно не называем его имени, потому что наш рассказ
не о нем, а о великой силе любви, которую пронесла сквозь годы в
своем сердце хрупкая и нежная женщина по имени Тансулу.

49
 СОН ПЛАТОНА

У Платона, во всем античном платонизме имеется

множество тончайших и непонятнейших рассуждений о
первоедином и, в частности, о том, почему оно выше ума
А. Лосев
Прошло немало времени с тех пор, как Платон заболел и слег.
Вначале его тошнило от созерцания белого потолка, так как он вы­
нужден был целыми днями лежать на спине, но постепенно он при­
вык. Однажды ему вспомнилась скифская поговорка: «Смотреть
на небо, это не то, что смотреть на человека». Интересно, что име­
ли в виду эти дикари? Их бог - небо, Тенгри, и значит, смотря в
небо, они постигают дух человеческий. Что в этом плохого? Или
может быть, это их вызов богам? Если они отделили человека от
бога, значит они не осознают первоединого. Да что там скифы, даже
у них в Академии многие молодые таланты не могут определиться
и до конца осмыслить понятие первоединого.
Истина, познание мира начинается с осознания первоедин-
ства, с первоначальной неделимости; если Фалес говорит о том,
что начало и основа всему - вода, то Эпикур ошибочно полага­
ет, что атом.
Поговаривают, что молодой ученый Аристотель началом мира
называет разум. Он написал об этом книгу, жаль только, со вздохом
подумал Платон, что ему не доведется прочесть ее, и взгляд его
потускнел и затуманился.
Лекарь, который, не отрываясь, следил за ним, обеспокоенно
задвигался, намереваясь подойти поближе. Платон, сделав знак
рукой, чтобы не приближались, проговорил с усилием: «Позови
Симмия, есть дело».
Лекарь вышел ненадолго, потом отполз на свое место и опять
застыл неподвижно. Платон подумал про себя: да, нет тайны, кото­
рой бы он не знал. Его предки лечили моих и видели их смерть.
Теперь настал и мой черед. У матушки Периктионы этот лекарь
был в большой чести, и она в свое время много чудесных истории
поведала своему сыну о нем.
Вот, например, хотя бы то, что его родина - далекая Скифия-
Его предок первым из скифов ступил на землю Афин. П р а в и т е л ь
50
Солон очень его ценил, да и лекарь он был известный, получив
даже титул почетного гражданина Афин. От этого предка началась
д и н асти я лекарей.
Бедны й Солон, многое не успел он сделать из того, что хотел
о су щ е ств и ть.
Э то он, Солон, первый сказал о том, что государство должен
возгл авлять ученый муж. Скиф Анахарсис погиб, пытаясь вопло­
тить идею Солона в реальность.
Мысли Платона прервали приветствия Симмия, вошедшего в
комнату. В ответ на них он попытался приподнять голову, но сил у
него хватило только на то, чтобы сделать слабый жест рукой, при­
глашая Симмия подойти поближе.
Платон: Досточтимый Симмий!
Наш общий учитель Сократ, сидя в тюрьме, увидел такой сон:
будто бы на колено ему опустился лебеденок и, когда крылья у него
окрепли, он спел свою лебединую песню чистым и звонким голо­
сом, посмотрел на всех, поднялся в небо и улетел.
Когда я пошел проведать его, он сказал мне: этот лебеденок -
ты, скоро и ты окрепнешь и улетишь от меня. Мне кажется, слова
учителя сбываются.
Симмий: О благородный Аристокл, то, что твое настоящее имя
забыто, и в том, что тебя называют Платоном - доказательство того,
что сон нашего учителя сбылся. Ты будешь первым примером того,
что великий человек остается в памяти порой не с тем именем, ко­
торым его нарекли при рождении, а с тем, которое ему было дано
народом, признавшим его талант и труд.
Предвижу, что многие ученые вслед за тобой останутся в исто­
рии под именем, которым назовет их исследователь.
Платон: Тогда об имени Аристокл, которым меня нарек мой отец,
никто и не вспомнит? Постой, а ведь об этом я никогда не думал,
Хотя мне казалось, что нет вещи, о которой бы я не размышлял.
Симмий: П латон -это слово, которое обозначает широкий, про­
сторный. Это имя тебе подходит. Оно сродни философии. Ты ведь
только призер Олимпийских игр, широкоплечий, сильный, с ог-
лись ЫМ Покатым лбом. Твои гениальные мысли широко разнес-
П° светУ Уважением, твое имя подходит твоим делам. В исто-
тьі остаешься Платоном, но ... и Симмий вдруг осекся.
51
 Платон: Улавливаю твою мысль. Боюсь, что вся проблема в этом
«но». Я пригласил тебя, Симмий, чтобы ты разгадал мой сегодняш­
ний сон.
Симмий: Ты знаешь, что снам нельзя верить. В них нет осоз­
нанности. Это явление, которое возникает, когда нельзя понять
необъяснимое, и именно поэтому сновидения невозможно перене­
сти в область разумного.
Платон: Я согласен с тобой. Но все же я считаю сны вещими.
Если смысл и основа мироздания в единстве, сон - неотъемлемая
часть этого единства, и его нельзя рассматривать вне реальности.
Персы придавали большое значение снам.
Симмий: В учении Заратустры между сном и явью нет грани­
цы, ее нельзя определить, они существуют один в другом, это не­
раздельное целое.
Платон: Мысль о единстве и нераздельности мира пришла
ко мне, когда я впервые познакомился с учением Заратустры. К
нему же осознание неделимости и единства мироздания пришло
не через разум и логику, а путем обычных житейских понятий и
рассуждений.
Симмий: Если любые знания начинаются с утверждения чего-
то очевидного, это мешает возможности дальнейшего развития зна­
ний об этом. Начало знания - незнание, неведомое. Люди стремят­
ся к знаниям в силу своего незнания, ведь так?
Платон: Всей жизни моей не хватило на то, чтобы ответить на
этот вопрос. Слышал, что молодые сейчас утверждают, что основа
мироздания - разум. Жаль, но, наверное, у меня не будет времени
поспорить с ними. Мне 81. В этом необыкновенном числе, заклю­
чается предел жизни. Пифагор назвал его биквадратом.
Симмий: Да, 3 на 3 - 9, а если 9 умножить на само себя, п ол у ч а­
ется 81.
Платон: Ну, довольно об этом. Расскажу-ка я тебе о своем сне.
Так же, как Сократ, я увидел во сне лебедя.
Симмий: Лебедь - символ духовности, и поэтому, наверное,
люди не едят мясо этой птицы.
Платон: Во сне я стал лебедем. Охотники гонялись за мной, но
все их попытки были безуспешными.
Я так и остался парить в небе.
52
 С и м м и й : Л ебедь - это твоя ф и лософ и я, тво и м ы сли, твое уч е­
ние с к о р е е всего, его н икогда ником у не су ж д е н о п о сти гн у ть.
В сп о м н и , ведь Гомер до сих пор для нас загадка.
П латон: Гомер - наследие всего человечества.
Симмий: П одобно Гомеру, и ты оставл я еш ь чел овечеству б е с ­
ценный клад.
Платон: Что скажут потомки о моих мыслях, поймут ли, как
оценят?
С иммий: Анализ и оценка начались уже сейчас. То тебя пред­
ставляю т теологом, то материалистом, то еще кем-то. Короче, ин­
терес к твоим трудам велик, все читают с охотой. Но удивительно
то, что твое учение дает начало многим теориям. Единой системы
в понимании и осмыслении твоих мыслей пока нет.
Платон закрыл глаза и глубоко задумался. Через некоторое вре­
мя он открыл их и встретился взглядом с Симмием, который стоял
у его изголовья и пристально всматривался в него.
«Спасибо, Симмий, прощай», - чуть шевеля губами, два раза
прошептал Платон.
Симмий поклонился ему и тихо вышел из комнаты.
Великий муж скончался через три дня после этого разговора.
Последние минуты своей жизни он прожил без мук, и смерть при­
нял спокойно, тихо, будто бы заснул. Вот только закрыть глаза у
него не хватило сил. Но лекарь был начеку и едва заметным движе­
нием прикрыл глаза гению.
Эта святая обязанность - прикрыть погасший уголек отошед­
шей в иной мир жизни - была выполнена с величайшим искусст­
вом. Платон навсегда закрыл глаза и, превратившись в лебедя, как
он сам говорил, взмыл в вечность.
Философия Платона для многих и многих мыслящих людей
ыла не сонмом безоговорочных истин, житейски приземленных,
а св°бодным и мягким парением вольной мысли, зовущей за собой
и открывающей широкие дали.

53
 ЗЕ М Л Я О Т Ц О В

Памяти Иштвана Коныра

Было это от рождества Христова семь столетий назад. Солнце
медленно уходило за Алтай, окрашивая кроваво-красным светом
горизонт.
И вместе с уходящим днем закатывалось солнце и для целого
племени кипчаков.
В последние годы враги рыскали по степи, как голодные волки.
По всей земле разрастался пожар войны. Погибали в схватках самые
сильные, самые могучие воины. Вот и Кият, последний из богаты­
рей, тяжелораненный лежит в забытьи, между жизнью и смертью.
Окружив Кията, сидят подле него в горестном раздумье те, кто
после вчерашней жаркой схватки остался жив.
Да и что тут говорить. Смерть батыра - это тяжелая потеря
для народа. Лишь слабой надеждой живут люди, и даже если суж­
дено батыру умереть, лишь бы надежда не покидала их обуглен­
ные сердца.
Земля предков не может приютить их даже на месяц. Озлоблен­
ные сопротивлением враги решили стереть их род с лица земли.
Куда же деваться? Где искать пристанища? Об этом знает батыр
Кият. И все надежды на то, что он придет в себя и заговорит.
И даже подумать страшно, что будет, если они не дождутся от
Кията заветных слов.
Все батыры рода погибли, все до единого, кроме Кията. Оста­
лись теперь женщины, старики и дети. Надо как-то прожить пять-
шесть лет, чтобы подростки, которым сейчас по 12-ІЗ лет, могли
взять в руки оружие. А пока надо схорониться и любой ценой вы­
жить. Иначе придет конец их роду, и оставшиеся в живых обрече­
ны будут на рабство и унижение.
- О, Творец, - тяжелый вздох вырвался невольно из груди Кас-
как би. Только бы очнулся, только бы заговорил. «Не может быть,
чтобы ты не сказал нам заветных слов», - как заклинание, бормо­
тал старик, глядя на Кията.
Очнется Кият - и есть надежда на спасение. Незадолго до этого
Каскак би, поняв, что им не одолеть врагов, послал сотню дж иги­
тов во главе с Киятом отыскать пригодные для их кочевья земли.
Из ста возвратились тридцать, но, не успев спешиться, они вступи
54
 схватку с врагами, и погибли все. В живых остался один Кият.
тт и он похоже, умрет, слишком много крови потерял, слишком
Тяжела рана. Вот почему все глаза обращены на Кията.
И наконец, о чудо! Батыр открыл глаза. Жаль, что закат догора­
ет. С и я ю щ и й день придал бы ему сил.
Кият, собрав последние силы, зная, чего от него ждут, прогово-
ил еле слышно: «Би-еке. Далеко у заката я нашел землю». И за­
молчал. Каскак би приложил ухо к груди, ладонью потрогал лоб.
Батыр горел как в огне, значит, еще в нем есть сила. Кият по­
кашлял и продолжал: «Орат с десятью воинами остался там. Он
ждет вас. Кокжал выйдет к вам навстречу. Все время идите навстре­
чу заходящему солнцу четыре полных луны. В ночь новолуния вы
достигнете цели. Держите путь на закат».
Это было все, что смог сказать батыр. Он еще говорил что-то,
но слов понять никто не мог. Солнце зашло за горизонт, земля ста­
ла остывать, и вместе с остывающей землей постепенно холодело
безжизненное тело батыра.
Одиннадцатилетний сын Кията встал с места, подошел к отцу,
поцеловал его в лоб, и бледный, суровый сел опять на свое место.
В глазах его не было слез, в них горела жажда мести.
«О, ты не умер, Кият, ты воскреснешь, раз у тебя есть такой сын»,
- подумал Каскак би, глядя на мальчика.
«Ну, пора», - сказал он, поднимаясь с колен...
После этого события прошло семь веков. Сын Кията отыскал
землю, о которой говорил перед смертью отец. Род их разросся,
процветал, поколения за поколением приходили в этот мир, сме­
няя друг друга.
Люди рождаются ради жизни, во имя жизни и умирают. Бес­
смертной на все времена остается лишь легенда о предке Кияте.
С детства я слышал много замечательных легенд о Кияте. Он
приходил в мои детские сны, где я видел и седой далекий Алтай, и
славного предка своего.
И с тех пор, наверное, зародилось и с годами крепло желание
дать ту землю. И отец мой, как оказалось, думал о том же.
Как ТеЦ ^МеР в п о е н н о м возрасте, когда я уже был взрослым.
сейчас помню, за день до кончины он подозвал меня:
T eg e ы н м ° й , похоже, что жизнь, отмеренная мне, закончилась. Хочу
последний раз поведать легенду о предке нашем Кияте.
55
 Я внимательно слушал рассказ отца. Конечно, я слышал его
раньше. Но на этот раз для меня это было как прощание еще с од
ним потомком батыра Кията. Он уйдет в иной мир, и должно быть
там дух его повстречается с духом могучего предка. И кажется, что
отец все свои последние силы сохранил именно для того, чтобы в
последний раз вспомнить о Кияте и проститься с жизнью.
Сомнений в том, что отцу уже больше не суждено ступать по
земле, у меня не было. Я вспомнил слова одного сказителя, живше­
го на земле предков: «Ступай по земле ногами, до тех пор, пока
есть силы, и пока твои подошвы выдержат груз твоего тела». Ка­
кие удивительные слова, какая глубокая мысль. Отец не сможет,
наверно, не то чтобы пойти по земле размеренной поступью, но и
шагу ступить.
Когда я подумал об этом, сердце мое преисполнилось жалос­
тью к нему. Отец был для меня опорой, жизненной силой. Теперь
же эта нить прочно свяжет меня и оставшихся в живых сородичей.
Со смертью отца отойдет в небытие еще одно поколение. Теперь
наступил мой черед. Вот когда я понял слова о смене поколений.
Теперь я буду поклоняться не отцу, а его духу, парящему высо­
ко в небе. Теперь отец будет всегда со мной, потому что, лишив­
шись плоти, его дух будет жить в моем сознании всегда.
Теперь мне не надо будет искать время, чтобы выбраться к
нему. Теперь мы вместе. До тех пор, пока я жив, будет так, а если
он уйдет из моего сердца, значит, для меня это будет просто су­
ществование.
Эти мысли заставили меня вздрогнуть. Про себя я поклялся,
что до тех пор, пока я жив, пока я вижу голубое небо, я не забуду
заветов дорогого отца.
Отец тем временем, немного передохнув, продолжал:
- Когда кончается срок, отпущенный тебе судьбой на земле, че­
ловек, если он не дьявол, должен получить отпущение грехов.
Он должен обратиться с мольбой к Творцу. Я же п р и ч а щ а ю с ь
духу предков своих. Когда мой отец покидал этот мир, он завешал
мне побывать на родине наших предков.
Может быть, тебе удастся исполнить этот завет, если переме­
нятся времена.
Я в войну встречал людей с той земли, даже приглашал их
гости. Но к великой моей досаде, они не знали своей р о д о с л о в н о й
56
 не поверили мне. Поели, помялись и ушли. Тебе нужно встре­
титься с таким и же как и ты, образованными, знающими людьми
из тех краев, они должны помнить о нас.
- Отец, обещаю, что я исполню то, о чем ты просишь.
- Сын мой, я не хочу, чтобы ты обременял себя обещаниями. Не
человек правит Временем, а Время располагает людьми. Сможешь,
поезжай, а если нет, то передай этот завет своим детям.
Отец скончался. На могиле его я установил в виде памятника
солнце с золотыми лучами. Старики поняли меня и согласно заки­
вали головами. Крест же я установил чуть пониже.
Тенгри, тот самый, кому поклонялся отец, превратившись в тен­
ге, потом в деньги, стал постепенно править миром. Может, кто
знает этимологию этих слов, кто нет, но мой отец всегда говорил:
«Да благословит тебя Тенгри».
Теперь он лежит в земле, дух свой передав Тенгри. Если так, то
мой Тенгри - это дух моего отца. В дни испытаний я обращаюсь к
твоему духу, отец. Поддержи и укрепи меня в вере моей, в моем
желании добраться до земли предка Кията.
Отец был прав. Добраться до той земли оказалось не просто.
Земля раскололась надвое. Одна часть окрасилась в пурпурно-алый
цвет зари, другая же покрылась пестрым разноцветьем.
Появились явно не географические деления: открытое обще­
ство, закрытое общество. Закрытое общество было закрыто для
всех, разве что птица в небе могла пересечь его просторы.
Но настал день, когда границы открылись, и можно было вы­
полнить наконец обещание, данное когда-то отцу.
В руке у меня билет на Алмату и я то и дело внимательно изу­
чаю его. Предки мои дошли до той земли за четыре полных луны, я
же шел к ней целых двадцать лет. Только бы добраться до родины, а
там - есть у меня одна заветная мечта - хочу полюбить хорошую
Девушку из тех мест, чтобы воспитывать вместе с ней детей, дос­
тойных памяти Кията.
Но это потом. А пока дай мне силы добраться до Алматы, кото­
рая видится вдали, как мираж. В добрый путь!

57
 ХОСЕ И М АГДАЛИ НА

Позволь мне победить судьбу!

Геркулес
ХОСЕ

Хосе проснулся в страхе. Некоторое время он сидел, вспоми­

ная привидевшееся и, наконец поняв, что бесконечная вереница
только что происшедших с ним событий - это длинный тягучий
сон, облегченно вздохнул, вытирая краем полога мокрый лоб и
оглядываясь по сторонам.
Светлело. Жена сладко спала. Хосе улыбнулся, вспомнив ее ноч­
ные ласки. Какое счастье, что у него такая красавица жена, просто
наглядеться нельзя на такую красоту. Ему захотелось броситься к
жене и сжать ее в своих объятиях, но тут он вспомнил свой сон и
помрачнел. Покойница матушка всегда подробно рассказывала свои
сны и выслушивала внимательно сны детей, говоря, что если пере­
сказать сон, то можно избавиться от многих болезней. Сны всегда
надо растолковывать, говорила она, потому что сон - это второй
мир человека, который он обязательно должен знать. Хосе вспом­
нил, как матушка нараспев, речитативом рассказывала им свои сны,
и как он любил такие минуты. Теперь она сама стала сном, и Хосе
часто встречал ее в своих снах. В последнем сне она сказала ему:
«Береги себя, будь осторожен сынок, настают времена, когда жизнь
будет казаться сном». С тех пор эти слова матери не выходили у
него из головы. Хосе снова и снова вспоминал свой сон, стараясь
воспроизвести в памяти все до мельчайших подробностей.
Мать, помнится, говорила, что сон надо пересказать сразу, не
вставая с постели, иначе все забудется.
Хосе же многое забыл, и теперь напрягал свою память, пытаясь
восстановить увиденное. Он с укором посмотрел на спящую жену,
та, разметав по подушке свои густые волосы, улыбалась. «Навер­
ное, видит во сне что-то хорошее, - подумал Хосе, - почему же мне
снился такой кошмар?»
Да, он отчетливо видел во сне зал заседаний - Генерал-Прези­
дента. Обхватив ноги Хосе, Президент умоляет, просит его о чем-
то. Хосе непреклонен. Тогда генерал достает из ящика стола фото­
графию красавицы дочери и показывает ему. Внезапно появляется
58
 М агдалина и тоже простирает к нему с мольбой руки. Опять
^ я в л я ет с я Президент, но на этот раз Хосе просит у него проще-
ия у б еж д а ет его в чем-то. Генерал, махнув саблей, отрубает ему
’ НОги. Части тела Хосе со стуком падают на пол, но странно -
Х о с е жив. Он думает про себя: что же он не рубит голову, ведь все
о с т а л ь н о е может срастись? И впрямь: вот у него снова появились
руки, о н и растут, он душит этими руками Президента, сжимая его
го р л о в с е сильней и сильней... и в этом месте сон прервался.
И как теперь разобраться с этим сном?
Бедная моя мать, как сейчас ты могла бы пересказать этот сон,
на ходу поясняя, исправляя, дополняя, делая замечания. Ведь ты
всегда говорила, что сон - это поле, где растут и сорняки, и пшени­
ца. И надо очистить поле от сорняков, только тогда можно добрать­
ся до истины. Надо верить, что сон всегда предвещает хорошее.
Хосе мучился оттого, что не мог взять в толк, что в его сне лиш­
нее, а что настоящее. Он погрузился в глубокое раздумье. Сегодня
буцет тяжелый день. Вот уже долгое время над его маленькой стра­
ной нависли свинцовые черные тучи, которые ни дождем не проли­
ваются, не рассеиваются. Тяжесть забот как будто бы придавила всех,
и нельзя удивляться тому, что в это смутное время зашевелилась под
ногами всякая мелочь, вроде тараканов и муравьев. Переломное время
как раз на руку дельцам, наподобие соседа Хулио, мелкого торговца.
Высокомерно поглядывая на Хосе, он, подмигивая и похохатывая,
не раз спрашивал: «Ну, как там? Жив еще президент?» У Хосе от
такой неслыханной наглости сжимались кулаки, и он с трудом сдер­
живался, чтобы не залепить вонючему негодяю затрещину. Да, при­
шло время, когда все перевернулось, и надо добиваться и искать рас­
положения негодяев, вроде Хулио. Выходит, права была матушка в
своем пророчестве, когда говорила, что явь будет похожа на сон.
К чему это я вспомнил Хулио. Ах, да, это касается Генерала. В
последнее время он часто хвалил Хосе, называл его своей правой ру­
кой. И Хосе это не нравится. Ведь чем чаще Президент вспоминает об
Этом, тем больше у Хосе завистников. В последнее время Хосе не удов­
летворен медлительностью, бездействием Президента. Нельзя выжи­
дать, п° ка есть арМИЯі над0 действовать и действовать молниеносно.
дой ак Думает не только он, Хосе. Как-то на совещании один моло-
°и офицер сказал: «Офицер не рожден дяя мирной жизни». Тогда
зидент сказал тому офицеру: «Если не будет военных, никогда
не будет мира. Офицер - это страж мира». С этим Хосе согласен
Конечно, если случится война, что будет с его женой, дочкой? Ведь
от таких негодяев, как Хулио, можно всего ожидать. Но в стране
где поднимает голову враг, надо действовать жестко, решительно'
Он протянул руку к репродуктору, усилил звук. «Мы на пороге
великих событий, патриоты на местах добились значительных ус­
пехов. К нам присоединяются и войска. Свобода или смерть.»
Диктор: «Вы слышали выступление агитатора мятежников Ме-
рикуса, сейчас перед вами выступит помощник Президента по по­
литическим вопросам Аремие».
«Дорогие соотечественники! Мятежники хотят организовать го­
сударственный переворот, выступая против избранного вами Пре­
зидента и его сторонников. Это наши враги, вступившие в заговор
с другими странами. К сожалению, им помогают и некоторые во­
енные и надевшие их форму бандиты.»
Хосе, кипя от негодования, соскочил с кровати и выключил ра­
дио. Перед его глазами всплыло лоснящееся от жира лицо самодо­
вольного Хулио. Если таким подлецам и предателям дать власть,
что будет со страной? Когда он, умывшись и одевшись, вышел из
комнаты, жена уже приготовила завтрак на кухне. Он сел за стол и
начал просматривать газеты и журналы. В них была та же самая
пропаганда бредовых идей мятежников. Хосе с досадой швырнул
газеты в урну. Жена с тревогой посмотрела на него. Она вспомнила
этого нахала - их соседа Хулио, который при встрече так смотрел
на нее, что ей становилось не по себе. Сказать об этом мужу она не
решалась. И дочку Севилу она уже не выпускала из дома по вече­
рам. Бедняжка даже похудела, сидя все время в своей комнате.
Вспомнив бледное осунувшееся лицо Севилы, мать невольно
тяжело вздохнула. Хосе, смягчив свой голос, сказал: «Любимая,
вот сюрприз. Не успела твоя мать добраться до дома, как уже зовет
вас к себе. Видимо, соскучилась». Жена взяла из его рук письмо и
стала читать. «Дочка, срочно приезжай. И Севилу возьми с собой.
Есть срочное дело. Надо посоветоваться.»
- Что еще она написала? - спросил Хосе.
- Да нет, больше ничего, но что могло случиться? - И жена, как
бы спрашивая, что же делать, посмотрела на мужа.
И как знать, если бы он поговорил тогда с ж еной, то многое из
того, что с ним случилось потом, могло бы обернуться ПО-ДрУгоМУ'
60
Н о с у д ь б е было угодно распорядиться иначе, и Хосе, погруженный
за б о т ы о стране, рассеянно проронив: «Конечно, поезжай», - вы­
шел из дома.
До работы он обыкновенно шел пешком. Не успел Хосе пере­
ш агн у ть порог здания, как начальник охраны, будто специально
п о д ж и д а в ш и й его, шагнул ему навстречу: «Скорее иди к Прези­
денту. Он тебя ждет».
- О, пришел, наконец! Долго же ты спишь. Время работает про­
тив нас. С каждым часом положение ухудшается, кажется, что мы
теряем власть. Мятежники начали действовать. Я догадываюсь, кто
руководит ими. Если мои догадки верны, то нам всем придется туго,
Хосе, - Президент тяжело вздохнул. Хосе стало жаль его, но вмес­
те с тем в душе появилось раздражение: «Как можно опускаться в
такое время, когда сейчас, как никогда нужна крепкая воля и муже­
ство». Президент, как бы угадывая его мысли, сказал: «Если нуж­
но, я готов положить голову на алтарь Отечества», - и долгим взгля­
дом посмотрел на портрет своего предшественника: «Как бы хоте­
лось избежать очередного кровопролития».
- Ну, хватит об этом. Хосе, отправляйся к морякам. Мы должны
не упустить их. Будем ждать от тебя известий.
Хосе отдал честь и вышел.
Генерал любил этого молодого офицера как сына. Да и дочь
Магдалина была неравнодушна к нему.
Рано утром, когда он направлялся в свой рабочий кабинет, она
вышла из своей комнаты и, не дав раскрыть ему рта, заговорила:
«Знаю все, отец. Началась смута. Но такие офицеры, как Хосе, не
подведут. Они верны клятве. Береги себя».
Магдалина отвернулась и, быстро ступая, пошла прочь от него,
енерал заметил, что она плачет.
Хосе понимал, что выполнить поручение Президента будет
°чень сложно. Ведь если мятежники захватят дворец, то моряки
АаДут им отпор. И он, Хосе, должен быть среди них.
Штаб моряков располагался в трехэтажном доме за городом.
Се Добрался до него без особых затруднений и только подумал
этом, как вдруг прямо перед домом на дорогу выехала грузовая
шина и загородила въезд в ворота.
Дал 6 Навел авт°мат на своего водителя, как бы приказывая ехать
ЬШе' машина как на грех заглохла.
61
 Тогда Хосе подошел к грузовику и заглянул в кузов. Там сидели
военные, но они были без оружия. В глубине сидел Хулио-торго-
вец. Увидев его, Хосе почуял неладное, и в груди у него похолоде­
ло. Он мгновенно снял автомат с плеча и навел дуло на Хулио.
- Хосе, дорогой, что это ты? Разве можно так обращаться со
своим соседом?
Хосе понял, что поторопился, и быстрым движением переки­
нул автомат через плечо.
- Прости, Хулио, в городе беспорядки. Надо быть начеку.
- Да, тут ты прав. Поэтому я с собой и вожу охрану, - лицемер­
но заявил Хулио. Хосе понял, что люди в машине - это не военные,
а мелкий сброд, уличные торговцы, вроде Хулио. Он решил сде­
лать вид, что поверил им: их много, а он один. Надо протянуть
время, авось к тому времени подоспеют моряки.
- Хосе, не бойся нас. Нам нужна твоя помощь.
- О чем ты говоришь? Чем я смогу помочь тебе, ведь я не раз­
бираюсь в торговле? Ну, а остальное вроде бы тебя не должно
касаться.
- Ошибаешься, Хосе. Ты нам ох как нужен. Ты должен, - и тут
Хулио помедлил, оглядывая своих людей, - принести нам голову
Президента.
- Что? - Хосе не успел вскинуть автомат, как ему на шею накину­
ли шелковый поясок. Удавка сдавила горло, и он потерял сознание.
Очнулся он в комнате, где Хулио избивал кого-то.
- Дурак, ты же мог убить его. Благодари бога, что он жив, иначе
бы ты тоже отправился следом.
Хосе с трудом приподнялся, с усилием открыл глаза. Посидел
некоторое время, собираясь с мыслями. Во-первых, он в плену у
мятежников. Во-вторых, если он не выполнит их требование, то
будет еще хуже.
Хулио подошел к нему и, ухватившись двумя руками за ворот, с
силой тряхнул.
- Ваше благородие, - сказал он с издевкой, - мое слово твердо - твоя
жизнь в твоих руках. Мы дадим тебе свободу, но за тобой подарок -
голова Президента. Потом дадим тебе денег и отправляйся за границу-
«Ну, погоди, ничтожество, я с тобой еще поквитаюсь», - в бес­
сильной ярости подумал Хосе, стиснув зубы. Хулио сказал, как бы
угадывая его мысли: «Но ты должен вернуться к нам». В это время
62
 ком нату ввели жену и дочку Севилу, со связанными руками, с кля­
п о м во рту. Хосе, не ожидавший такого чудовищного коварства,
встал и потерял сознание. Хулио, не торопясь, прошел в угол ком­
наты, взял стоявшее там ведро с водой и вылил на голову Хосе.
- Почему ты так удивляешься? Ты же знаешь о письме, полу­
ченном вами сегодня утром. Такая красавица не должна принадле­
жать только тебе. Все в мире меняется. Разве не говорила тебе твоя
жена, что я тоже заглядывался на нее?
- Ах ты, скотина, - Хосе вне себя от негодования кинулся к
негодяю и ударил его головой. Приспешники Хулио набросились
на него и стали избивать.
Хулио, быстро поднявшись, сплюнул кровь. Затем подал своим
знак, и они отошли.
- Х осе, ты же умный парень. Подумай. Мне ничего не стоит
расстрелять твою бабу и дочку, или же отдать их взводу солдат. Их
судьба в моих руках, - и Хулио посмотрел на свои заскорузлые ла­
дони, будто увидел их впервые. - Тебе повезло, ты нам нужен. Сде­
лай, что просят - и можешь катить себе за границу со своим семей­
ством. Д енег мы тебе дадим. Ну, а если нет - тогда не обижайся.
Хосе представил себе на миг, что будет с женой и дочкой, и от
представленной картины его замутило. Но что же делать? Предать
Генерала, стать изменником? Нет, нет, ни за что. Но что делать? От
этих негодяев пощады ждать не приходится. Пока у них в руках
власть, с ними ничего поделать нельзя.
- Эй, подлец, - произнес Хосе сурово. Хулио подобострастно
прогнулся и, делая вид, что не расслышал, спросил с издевкой: -
Чего изволите, ваше сиятельство?
- Оставь меня с дочкой и женой наедине. Хочу с ними погово­
рить. Развяжи им руки, вытащи кляп изо рта.
Мятежники беспрекословно исполнили все, что просил Хосе,
начит, решил Хосе, моряки пока не на их стороне. Это хорошо,
акая досада, что я не дошел до них. Оставшись наедине, он отдал
жене свой пистолет, показал, как надо стрелять из него.
ңат^ еРез 10-15 минут стоявшие за дверью гурьбой ввалились в ком-

Ваше благородие, медлить нельзя, приказывайте.

Жены я согласен. Но если хоть волос упадет с головы моей
или дочери, смотри, Хулио, я из-под земли тебя достану.
 - О, конечно, что за разговор. Не сомневайся, все будет в луч­
шем виде. Сам лично буду охранять, не сойти мне с этого места д
вот они пойдут с тобой. Если вдруг свернешь к морякам, делать
нечего, мы сделаем, что обещали.
Хосе вышел. За ним неотступно следовали двое. В мозгу неот­
ступно билось: «Что же делать? Как быть?» Он плохо осознавал
куда идет, зачем, но по уверенной поступи тех, кто шел сзади него
Хосе понимал, что остались незавоеванными только дворец Пре­
зидента и морской штаб.
Когда показался Президентский дворец, Хосе неожиданно по­
вернулся и пошел навстречу сопровождающим: «Послушайте вы,
олухи царя небесного. Чешите отсюда. Вас со мной не пропустят
во дворец». Оба покивали головами и, отойдя к обочине дороги,
остановились. Хосе, быстро ступая, вошел во дворец. Охранники
отдали ему честь. В ответ на немой вопрос Хосе, где Президент,
начальник холодно указал на кабинет. Хосе, побледнев, вошел к
Президенту. Тот, улыбнулся, подошел к нему, положил руки на пле­
чи, собираясь что-то сказать своему любимцу. Хосе посмотрел на
него и понял, что он и есть главный виновник мятежа. Если бы не
его бездействие, то многое можно было предотвратить. И он быст­
рым движением вынул висевшую у Президента на поясе саблю и
одним движением отсек ему голову. Голова со стуком брякнулась
оземь. Хосе завернул ее в скатерть и вышел из комнаты.
Двое ждали его.
«Если вы будете исполнять мои приказания, получите хорошие
должности при новом правительстве». Те переглянулись и закива­
ли головами.
- Сейчас вы проведете меня к главарю повстанцев. Мы будем
самыми верными людьми. Вот посмотрите, - и Хосе показал им
голову Президента.
- Да, да, рады исполнить ваше приказание, отведем, конечно,
отведем.
И они привели Хосе к четырехэтажному зданию посольства. Хосе
знал в этом посольстве всех. Сопровождающие что-то прошептали ча­
совому, и все трое вошли в фойе. Им навстречу вышел Эрнесто - со­
трудник посольства, совсем недавно прибывший из соседней страны.
- Хосе, дружище, что за времена настали? Ничего не пойму. Ба,
а в руках у тебя что?
64
 - Эрнесто, это голова Президента, я ее отсек.
- Как, Хосе? Ведь ты был доверенным Президента? Ладно бы
кто другой, но чтобы ты. Ай-ай, нехорошо, нехорошо. Боже мой,
кт0 бы мог подумать: Хосе - и вдруг такое учудить. Что творится в
этом мире!
- Э р н есто , - сказал Хосе, и в голосе у него появился металл. -
Короче, это д о л ж н о остаться здесь. Надо действовать. Положение
крайне тя ж ел ое. Нельзя давать власть таким негодяям, как Хулио,
иначе всем нам грозит смерть.
- Вот это я понимаю - слова настоящего мужчины. Ты, я вижу,
настоящий герой. Прости, браток. Тут у нас спор идет, кому власть
отдать. Что до меня - я иностранец. Хулио много сделал, но уж
очень подлый, собака, - сказал Эрнесто с видимым отвращением.
- Хосе, дорогой мой, если ты возьмешься за это дело, мы найдем
того, кто убил Президента. Будь спокоен. Устроим пышные похо­
роны, уничтожим тех, кто что-либо знает, и этого скотину Хулио и
всех остальных. Только так мы сможем избежать катастрофы.
- Начальника караула и самих охранников тоже.
- Да, да, конечно, и их тоже. Ну, успехов. Эту голову драгоцен­
ную оставь здесь. Наши люди помогут тебе, если ты покажешь им
это. - И Эрнесто протянул ему золотую монетку. Потом, указав на
долговязого, тощего человека, стоявшего поодаль, сказал:
- Возьми этого человека, из него может получиться министр
внутренних дел.
Хосе показалось, что он где-то видел это лицо.
Он отвернулся и пошел было прочь, но возвратился и сказал:
- Эрнесто, я бы хотел сегодня вечером встретиться с претен­
дентами на власть. По-моему, нам необходимо поговорить и рас­
пределить портфели будущего правительства.
- О Хосе, это как раз то, о чем я думал. Решено: в семь часов я
всех созываю на совещание.
Хосе отправился к жене и дочери. Будущий министр тараторил
Умолку, перечисляя тех, кто, по его мнению, может войти в пра­
вительство.
^осе, наконец, не выдержал и метнул на него злой взгляд. Тот
мгновенно умолк.
ЛИ0РЬ1ВК0М 0ткрыв дверь, Хосе с провожатым вошли в комнату. Ху-
»Увидев, что Хосе пришел не один, затрясся от страха.
65
 Он поперхнулся и долго не мог откашляться. Видимо, он не ожи­
дал такого поворота событий, потому что мечтал о том, как он сам
отнесет голову убитого во дворец.
К тому же он очень хорошо знал того, кто стоял рядом с Хосе
Это был один из главарей, жестокий, не знающий жалости чело­
век. Как-то Хулио видел, как он собственноручно расстрелял не­
сколько человек, обвинив их в трусости.
- Говори, где жена и дочка, скотина, - взревел Хосе.
Ошарашенный Хулио совсем растерялся и окаменело стоял, по­
глядывая то на Хосе, то на будущего министра.
- Его благородие Хосе теперь наш патрон, твой долг повино­
ваться ему, - сказал, наконец, будущий министр.
Тогда Хулио, упав в ноги Хосе, стал целовать его пыльные са­
поги, плакать, кричать, что ни в чем не виноват.
Хосе, пинком отшвырнув негодяя, бросился в комнату и увидел
дочку, рыдающую возле убитой матери.
Пистолет валялся рядом. Хосе все стало ясно. Он кинулся было
к Хулио, но потом остановился, подошел к жене, поправил ей руки,
закрыл глаза, поцеловал и приказал отвезти ее и дочку домой.
- Ты, свинья, будешь делать все, что я прикажу, иначе тебе не
жить. Слушай внимательно. Возьми с собой тех двух и от меня ни
на шаг, - сказал Хосе, повернувшись к Хулио.
Потом обратился к будущему министру:
- Я поеду к морякам, постараюсь перетянуть их на свою сторо­
ну. Вечером встретимся в условленном месте.
В семь часов Хосе вместе со своими прислужниками был уже в
посольстве. Никто их не остановил, и они прошли прямо к комна­
те, где должно было быть совещание. Оставив помощников у две­
ри, Хосе вошел в зал.
В комнате сидели будущие члены правительства. Хосе всех их
знал. Все они работали в Президентском совете: тот лысый - вице-
президент, два министра и четвертый - очень опасный человек, с
бледным, почти матовым лицом. Говорят, что его побаивался сам
Генерал. Это был начальник тюрем.
Интересно, кто же из них метит в Президенты? Судя по тому,
как они сидят, похоже, что вице-президент и главный тюремщик-
Оба расположились по правую и левую руку Эрнесто.
- А вот и наш герой, - улыбаясь, Эрнесто пошел навстречу Хосе.
66
 Х осе понял, что все знают о том, что голова Президента лежит
столе и кто это сделал. Он откашлялся и сказал: «Господа, моря­
ки переш ли на нашу сторону. Власть в наших руках».
- И дворец президентский тоже наш, но, - сказал Эрнесто, по­
медлив, - начальника канцелярии и охрану пришлось уничтожить -
они оказали сопротивление. - При этом он искоса поглядывал на
Хосе, но тот и бровью не повел.
-И так, господа, теперь нам нужно решить, кому передать власть
до выборов, - сказав это, Эрнесто сел. Остальные замялись, не зная
как вести себя дальше. Один из министров наконец решился:
- Сейчас нам нужен жесткий правитель. Вице-президент - ли­
берал. Я считаю, что власть должна быть вот в его руках, - и указал
на начальника тюрьмы. Второй министр согласно закивал головой.
Хосе понял, что медлить нельзя, и начал кашлять. В комнату с
револьверами в руках вошли трое. Хосе тоже вскинул автомат.
«Игра окончена, господа. Дом окружен моряками. Отсюда ник­
то из вас не выйдет живым», - сказав эти слова, Хосе выстрелил в
ошарашенного Эрнесто. Улучив момент, будущий министр внут­
ренних дел спрятался в укромном месте, но Хулио отыскал его и
убил. Затем он подобострастно заглянул в глаза Хосе. Тот кивнул,
и по его знаку Хулио выстрелил в двух своих помощников. Одна
пуля прошла мимо, и Хосе пришлось самому застрелить оставше­
гося в живых второго помощника.
Хулио с видом человека, искупившего свою вину, улыбаясь, по­
вернулся было к Хосе, но, увидев направленное на него дуло авто­
мата, начал что-то быстро и бессвязно лепетать, умоляя о пощаде.
Хосе выпустил в негодяя всю обойму.
Затем он выступил по радио с обращением к народу.
«Враги народа, - говорил Хосе, - убили Генерал-Президента, на­
деясь захватить власть. Но преданные Президенту моряки, оказав ге­
роическое сопротивление, сумели выстоять». Потом Хосе сказал о
похоронах Генерал-Президента и о том, что до выборов он берет власть
в свои руки.
Президенту был установлен памятник. Хосе женился на Маг­
далине. Народ это одобрил. На выборах он легко одержал победу.
Раги были повержены, в стране воцарился покой и порядок.
а этом можно было бы закончить наше повествование, если
1 Не Магдалина.
67
 МАГДАЛИНА

Прошло четыре года. Магдалина очень хотела иметь сына, и

господь услышал ее. Родился крепенький, чудный малыш. Магда­
лина, теряя сознание, услышала его плач и еле слышно проговори­
ла: «Хосе, Хосе». Очнувшись и придя в себя, она увидела Хосе
склонившегося над ребенком.
Будто впервые, Магдалина стала рассматривать Хосе, и ей по­
казалось, что он смертельно болен. Его лицо было таким бледным,
с черными кругами под глазами, набрякшими веками, и как бы он
не улыбался, глаза оставались холодными и тоскливыми.
Чем больше Магдалина вглядывалась в любимого, тем больше ка­
залось ей суровым и неживым его лицо. На мгновение ей даже пока­
залось, что от него веет каким-то могильным холодом. Она задрожа­
ла от страха, а Хосе, по-своему поняв это, поднял руку, что бы при­
ласкать жену. Она сжалась от испуга в комок и отбросила его руку.
Хосе растерялся. Магдалина опомнилась и, улыбаясь, прижала руку
Хосе к своей груди:
- Хосе, у нас с тобой сын.
- Спасибо, родная. Теперь у меня есть наследник.
Магдалина: Хочу, чтобы он был похож на моего отца.
Хосе: Разве сын не должен походить на отца?
Магдалина: Нет, я хочу, чтобы он был похож не на тебя, а на моего
отца.
Хосе: Почему?
Магдалина: В твоей душе вечный холод, от тебя нет тепла.
Хосе: Разве сама жизнь не такая?
Магдалина: Нет, ты ошибаешься. Жизнь - лето, и только тем,
кто не сумел победить свою судьбу, она кажется злой мачехой.
Хосе: Я сам хозяин своей судьбы. Я - Президент, и судьбы мил­
лионов людей в моих руках.
Магдалина: Хоть ты и Президент, но над своей судьбой ты не
властен. Тебе не удалось победить судьбу. Ты - ее раб.
Хосе: Не понимаю, милая, что ты этим хочешь сказать?
Магдалина: Ты родился с чистой душой и был для меня идеа­
лом. Я тебя полюбила за твою нежность, и об этом знал отец. Я
столько раз желала смерти твоей жене.
Хосе: Я догадывался, но...
Магдалина: Но потом ты превратился в глыбу льда.
68
 Хосе (удивленно): Как?
М агдалина: Ты сам об этом знаешь.
Хосе: Да, на душе у меня тяжко. Ты многого не знаешь, Магдали­
на Порой мне кажется, что все случившееся было во сне.
Магдалина: Можешь не говорить. Я все знаю.
Хосе (в испуге): Что, что ты знаешь?
Магдалина: Про смерть отца и того, кто его убил.
Хосе: Что же ты молчала до сих пор? Я бы нашел его и наказал.
Магдалина: Здесь я решаю, а не ты.
Хосе: Как же ты могла молчать, зная убийцу отца?
Магдалина: Я ждала этого долгие годы, и вот сегодня настал
час расплаты.
Хосе: Подожди, что ты знаешь?
Магдалина: Отца убил ты. Я все видела.
Хосе: Магдалина, не верь этому, это твой сон, этого не может
быть, одумайся.
Магдалина: Не обманывайся. Каждый раз, ложась в постель, я
произносила одну молитву. Не верь, Магдалина, не верь глазам сво­
им, они не должны были видеть это. Не верь им, никому не верь.
Если же поверишь, то будешь пленницей слепой веры и, чтобы изба­
виться от нее, должна будешь или сама умереть, или другого убить.
Хосе: Магдалина...
Магдалина (не слушая его, продолжает): Когда я забеременела,
то решила убить тебя.
Хосе: Магдалина...
Магдалина: Вот появился на свет малыш - твой наследник. Моя
любовь перешла теперь к нему. Ты, выходит, лишний. Если тебе
кажется, что ты еще будешь счастлив - живи, если белый свет по­
стыл тебе - возвращайся обратно туда, откуда пришел.
Хосе: Да, мне надо умереть, сгинуть с этого света. Ты права,
это правильно.
Магдалина: Я бы не сказала, что это справедливо, но так нуж-
но' не смог противостоять своей судьбе, теперь пусть твой сын
сразится с ней. А в его памяти ты должен остаться светлым воспо­
минанием, поэтому нужнее сейчас твой дух. Ты же, очистившись в
сподней, снова станешь тем Хосе, которого я любила,
осе: Как мы назовем нашего сына, Магда...
я агДалина: Его имя Хосе. Иначе и быть не может. Ведь ты по-
я на свет второй раз. А двум Хосе на земле не бывать. Поэто­
69
му ты должен стать бесплотным духом, а сын твой будет расти и
сделает то, что тебе оказалось не под силу.
Хосе: Магдалина, я не смог одолеть судьбу. Я ухожу, но позволь
только последний раз поцеловать тебя.
Магдалина: Нет. Ты чужой мне, у меня нет никаких чувств к
тебе. Я - заложница веры, и теперь я только мать. Слышишь, толь­
ко мать. Я и тебе мать, Хосе. Теперь я поклоняюсь твоему духу. Ты
мой идол. Не ты мне дорог с этой минуты, а твой дух. Иди, Хосе
иди, но не для того, чтобы исчезнуть бесследно, а сгореть во имя
новой жизни.
Хосе: Да, Магдалина, да, я возвращаюсь в вечность, возвращаюсь.
Магдалина: Иди, ты должен идти, даже если это неправильно,
иди. Так надо.
Президент Хосе скоропостижно скончался, ему устроили пышные
похороны, предали земле его тело. Магдалина встала у руля власти.
В день смерти отца, то ли беспокоясь о чем-то, то ли желая сво­
им криком оповестить мир о своем приходе, то ли жалуясь кому-
то, противясь чему-то неизведанному, младенец Хосе, как говорят
очевидцы, проплакал всю ночь.

СЛУЧАЙ НА КАНИКУЛАХ

Мне шестнадцатый. Учусь в районной школе, что около 10 км

от дома. Отец пасет колхозных овец. По воскресеньям езжу домой.
Когда я приехал как обычно в то утро на побывку, у дома стояла
запряженная двуколка, и отец собирался везти заболевшую сестру
в районную больницу. За отарой должна была присматривать мать,
и надо ли говорить, как они обрадовались моему приезду.
Под руки они вывели сестру на улицу, посадили в двуколку, и
отец, махнув нам с матерью рукой, тронул лошадей. Накормив, мать
уложила меня в постель, говоря, что в такую жару овцы все равно
пастись не будут. Не знаю почему, но мать моя любила поплакать,
оставшись одна. Мне тогда казалось, что она плачет от скуки, ради
забавы. Теперь же, когда моей бедной матушки не стало на свете, я
вспоминаю, сколько горя ей пришлось вынести. Из одиннадцати
детей осталось трое. Старший брат утонул, одна сестра сгорела за­
живо во время пожара, а о других я не знаю. Когда оставшаяся в
живых единственная сестра моя вдруг слегла, мать заметалась в
п анике потому что на днях умер сын соседа - чабана, вот также
пролеж ав 5-6 дней, жалуясь на живот.
Отвезти его в больницу было все недосуг, а когда наконец по­
ехали за доктором, тот, осмотрев больного, сказал, что уже поздно.
Пришел гладколицый мулла и только собрался было утешать не­
счастную мать, как та, не слушая его, упала без чувств. Моя мать,
глядя на нее, разрыдалась в голос. Теперь вот заболела моя сестра.
Я пытаюсь не спать, слежу сквозь ресницы за матерью, думаю,
не дам ей плакать. Но незаметно для себя уснул.
Проснулся я от горячего дыхания моей матери, которая, обни­
мая и целуя меня, говорила:
- Вставай, мой жеребенок. Я пустила овец на выпас, пора их на­
поить. Собери их всех и направляйся к старой зимовке, отец гово­
рил, что наполнил водой все желоба для водопоя. Будь осторожнее,
без нужды с коня не слезай, мало ли какая нечистая тварь встретит­
ся, - вот так она всегда, моя бедная мать, всего боится, суеверна до
ужаса.
Привычно взлетел я на вороного и пустил его в галоп, желая
покрасоваться перед матерью. Собрал овец и направил их к старой
зимовке. Старый козел —вожак отары, будто бы угадывая мое же­
лание, решил поторопить овец, но я отрезал ему путь, поскольку
надо было дать возможность овцам пощупать травку. Вожак, ско­
сив глаз, повернул в другую сторону.
Кто сказал, что нет романтики в работе чабана? В огромной сте­
пи ты один, можешь кричать, петь, говорить что угодно - никто
тебя не слышит. Здесь и думается легко, и вспомнить все прожитое
можно, и не беспокоишься, что кто-то может помешать.
Вот и сейчас я вспомнил Амантая - своего давнего соперника.
Всем аулом решали и до сих пор не решили, кто же из нас сильнее.
оеди н к ов между нами было не счесть. Взрослые парни каких толь­
ко со с т я за н и й не устраивали. Вот хотя бы, например, последнее -
со о р у д и л и штангу из колес трактора, и что же вы думаете? Мы
подняли импровизированную штангу одинаковое число раз, и опять
п о б ед и т ел ь остался неизвестен.
огрузившись в думы, я и не заметил, что солнце склонилось к
^ Пригнав овец к старой зимовке и направив их к желобам с
, я спешился и подошел к старому дому, где мы когда-то про-
Две зи м ы . Но с тех пор, как колхозы объединили в совхоз, в

71
этой избушке никто не жил, кроме разве что сусликов да летучих
мышей. Двери, окна - все в целости и сохранности, только штука­
турка со стен облупилась и отвалилась, а кое-где обвисла ошметка­
ми. Рукояткой плети я задел стену, и в ту же минуту с шумом отпал
кусок штукатурки. Я вспомнил, как мы вдвоем с матерью белили
потолки, законопачивали стены. Теперь вот оказалось, что никто
здесь не живет, и никому этот дом не нужен.
Я привязал лошадь к столбу возле дома и, вспомнив дедовы
слова о том, что при входе в нежилое помещение надо произнес­
ти «бисмилла», проговорил это слово, взялся за ручки двери и
вошел.
Оглядевшись, я стал вспоминать прожитое. Вот на этой стене,
вспомнилось мне, висела фотография утонувшего брата. Тогда мне
казалось, что он отправился в путешествие, и я сказал об этом ма­
тери. Она покачала головой, обняла меня и стала плакать. Больше
я не напоминал ей об этом.
В новом доме фотографию брата на стену уже не повесили. Ви­
димо, родители примирились с утратой и решили не бередить ста­
рые раны. Эх, был бы жив мой брат, он, конечно же, научил бы
меня всяким хитроумным приемам, и я бы уже давно одолел Аман-
тая и был бы самым сильным в ауле.
Мысли мои прервал скрип двери. «Наверное, ветер», - подумал
я и прильнул к окну, наблюдая, как овцы пьют воду. Козел-вожак и
с ним несколько коз запрыгнули в желоб и стали пить, стоя в воде.
- Прочь, проклятые, - закричал я, и тут с шумом захлопнулась
входная дверь. Внутри у меня похолодело. Я вспомнил предупреж­
дение моей суеверной матери - не входи на закате в брошенный
дом. Одним прыжком я очутился у двери и хотел выйти, но дверь
оказалась заперта. К горлу подкатила тошнота. Наверное, это не­
чистая сила заманила меня сюда. Что теперь делать?
Взгляд мой упал на окна. Рамы в них были двойные, разбить их
будет трудно. Дед говорил, что если черт увидит, что его не боятся,
тогда он теряет свою силу. Я собрался с силами и с криком: «Я не
боюсь, тебя, нечистый дух», - с разбегу бросился на дверь. Дверь
распахнулась, и я вылетел на улицу. Сзади меня в сенях раздался
чей-то хохот.
Дед говорил, что черт может появиться в образе человека. Гак
вот, чтобы распознать, кто перед тобой, надо два раза с т е г н у т ь его
72
камчой промеж лопаток. Если это черт. он сразу присмиреет и нач­
н е т откупаться деньгами.

И вот, не успел я вскочить на коня, как увидел ухмыляющегося

Амантая. В своей обычной манере он начал сразу кричать: «Это я -
Амантай. Ты что, не узнал меня?». Я таки прошелся разок-другой
по его спине и поскакал собирать овец, которые, напившись воды,
уже разбрелись.
Очутившись на довольно большом расстоянии от избушки, я
оглянулся, но Амантая нигде не было видно.
Той осенью я уехал учиться в город. С Амантаем мы хоть и
встречались, но никогда не говорили о том эпизоде на зимовке. И
меряться силой с ним мне уже не пришлось. В тот год умерла моя
сестра от аппендицита, и мы всей семьей очень тяжело пережива­
ли утрату. Особенно сильно сдала моя бедная мать.
Много воды утекло с тех пор, и я толком сейчас не могу ска­
зать: было ли это со мной наяву или только пригрезилось мне? Вы
можете, читатель, сказать, что надо было спросить у самого Аман­
тая. Но бедный Амантай никогда уже не сможет ответить ни на
один вопрос. Он лишился рассудка и теперь ходит по селу, разгова­
ривает сам с собой и никого не узнает.
Не знаю, почему, но с годами события прошлых лет кажутся
милыми и дорогими.
Бедный Амантай, который только и умел, что мериться силой.
С тебя нет спроса, а я так и не могу понять, что же произошло
тогда на самом деле в заброшенной землянке? Когда я услышал о
том, что ты сошел с ума, перед моими глазами встало облако пыли
от твоего ватника, когда я стегнул тебя плеткой. Я помню, как мно­
го в детстве мы слышали рассказов о леших, домовых и прочей
нечистой твари, и все они захватывали наше воображение и запо­
минались надолго...
Я и теперь думаю: было ли явью то облако?

73
 ПОЩ ЕЧИНА

С раннего утра все в доме поднялись и стали собираться в путь-

дорогу. Как я понял, отец решил откочевать на Алтайский край
подальше от колхозных активистов.
Сложили посуду, взяли одеяла, подушки, одежду. Все суетятся
связывают в узлы свои нехитрые пожитки. Один я стоял столбом
как будто посторонний.
Странно, но почему-то со мной до сегодняшнего дня никто не
говорил об откочевке. Но вот сборы кончились, и все уселись полу­
кругом. Дед прочитал молитву, благословляя в дорогу.
Отец встал с колен и направился к выходу. Женщины, до этой
минуты сдерживавшие слезы, разом запричитали, зарыдали в го­
лос. Мужчины пытались их утешить, успокаивали, но еще долго
были слышны всхлипы и горестные вздохи. Бедняжкам, конечно,
нелегко - бросили все, что годами наживали, берегли, копили.
Легко ли покинуть родные края, где каждый камень тебе зна­
ком и, как перекати поле, сорваться с места. А что ждет там, на
чужой земле? Кто там их ждет, раскрыв объятия?
Мать, теперь уже покойница, светлая ей память, подошла ко
мне и, судорожно прижав к себе, поцеловала несколько раз и дала
мне в руки узелок. Сказала твердым голосом: «Сынок, что подела­
ешь, будь осторожен, береги себя». С этими словами она, вытирая
слезы, быстрыми шагами отошла от меня.
Земля стала стремительно уплывать из-под моих ног. Так, зна­
чит, меня оставляют одного, среди чужих людей. Нет-нет, я не
останусь. Что бы ни случилось, а поеду с ними, решил я про себя.
Ко мне подошел дед: «Сынок, будь умницей. Ты останешься сре­
ди сородичей. Пойми, это надежнее. Ты еще ребенок, тебя не тро­
нут. Нам нелегко. Пойми нас». С этими словами он сел в телегу, и
лошади тронулись.
Я стою и во все глаза смотрю на отца, который всячески избега­
ет моего взгляда и делает вид, что страшно занят.
И тут я вспомнил, что в последнее время отец вел себя необыч­
но, странно как-то. Два-три дня подряд он ни на минуту не отпус­
кал меня от себя.
Приехав в соседний аул, он о чем-то долго шептался с чабаном
Коспаном. Потом подозвал меня и сказал: «Косеке, вот он весь пе-
74
 д вами. Конечно, подрасти бы еще ему. Но что поделаешь, видно,
придется смириться с тем, что суждено. Прошу тебя, позаботься о
Нем Возьми себе в помощники, пусть пасет овец».
Косеке в ответ мнется, тянет неуверенно:
-Я пы р-ай! Вот положеньице. Время сейчас трудное, и за себя
порой не постоишь.
- Нет у меня другого выхода, Косеке. Принимаю все твои ус­
ловия, - сказал отец, вставая и давая понять, что разговор окон­
чен.
Единственное, что я понял тогда, так это то, что отец хочет, что­
бы я заработал. И ничуть не был этим огорчен. Коспан жил непо­
далеку от нас. Буду прибегать домой, думал я с мальчишеской бес­
печностью. Да и Коспан, который приходился нам родственником,
славился своим открытым, добрым нравом. Кроме того, я слышал
от деда, что работающие в совхозе могли пить вдоволь овечьего
молока. По крайней мере, не буду голодным, размышлял я, пред­
ставляя свою будущую жизнь.
Вышли мы с отцом от Коспана. Идем пешком, а отец то и дело
останавливается и обнимает, ласкает меня. Я был немало удивлен
его необычным поведением, предполагая, что он, посылая меня на
работу, просто жалеет, считает, что я еще мал. Что тут трудного,
подумаешь, пасти овец - вовсе не так трудно.
В то время я и думать не мог о том, что родные бросят меня.
Теперь же все стало ясно. Значит, я остаюсь, а отец, мать, дед, все
оратья и сестры, словом все родные, бросают меня одного на про­
извол судьбы.
Я стал как вкопанный. Осознание чудовищной несправедливо­
сти переполняло меня. И только когда телеги двинулись с места, я
заревел и с криком бросился к ним, моим родственникам. Бегу, кри­
чу что-то, слезы текут по лицу. Добежал до последней арбы, млад­
ший брат протянул мне руку, я собрал все свои силенки и запрыг­
нул на арбу.
Отец соскочил с передней арбы, подошел и, грубо сдернув меня
с телеги, отвесил увесистую оплеуху.
Все зашумели, закричали, видимо, кто-то даже заступился за
еня. Зычный голос отца заставил всех умолкнуть.
захлебнулся от слез и, не обращая внимания на горящие от
леухи щеки, подбежал к арбе.
75
 Сильной рукой отец оттолкнул меня. Я упал и, уже не вставая
долго лежал в пыли и плакал. Когда же поднялся, телег уже не было
видно.
Догонять их было бесполезно, и я, подобрав узелок, который
дала мне мать, побрел в соседний аул к старику Коспану.
Отец вернулся с остальными спустя два года. Деда среди них
не было: он умер в чужих краях. Все остальные благополучно воз­
вратились, братишки и сестренки даже стали говорить по-русски.
С тех пор прошло много лет.
Однажды, когда отец находился в хорошем расположении духа,
я спросил у него: «Отец, скажи мне хоть теперь, почему вы меня
тогда оставили, не взяли с собой?».
Отец тяжело вздохнул: «Сын мой, разве думали мы тогда, от­
правляясь в путь, что нам суждено будет возвратиться. На работу
меня не брали из-за того, что я кулак. Мы начали голодать и поре­
шили тогда вместе с дедом уйти в Алтайский край. А что нас там
ожидало - бог весть. Чужие люди, чужой язык, чужие нравы. Вот
потому-то и оставили тебя здесь, в родных краях. Если нам сужде­
но было погибнуть, то хоть ты бы остался жив, продолжил наш
род. Младший твой братишка был еще мал, а ты уже мог постоять
за себя, зарабатывать на хлеб».
Конечно, скажи мне об этом отец тогда, я вряд ли понял бы его.
И две увесистые затрещины, и то, как он оттолкнул меня от себя, -
все это я помнил долгие годы. И считал жестокостью и чудовищ­
ной несправедливостью. Не знал я тогда, что строгость отца вы­
нужденная, что порождена она отцовской любовью и желанием спа­
сти, уберечь свое дитя от бед.
И сам, уже став отцом и даже дедом, и глядя иногда на своих
детей и внуков, я часто вспоминаю свое детство, те, теперь уже
далекие годы. И снова вижу след арбы, чувствую, как горят щеки,
и думаю, что строгость и жесткость старших не повредили бы и
моим детям и внукам.

76
Ч А С ТЬ ТРЕТЬЯ

ЛОЖЬ
 М А Т Е РЫ Й У Х О Д И Т В В Е Ч Н О С Т Ь

Посвящается памяти Кенесары

Автор
В степи, что издревле была колыбелью, взрастившей не одно по­
коление волков, случилось небывалое. В стае чистопородных волков
могучих, яростных, готовых в любую минуту сразиться с врагом, по­
явились и с ужасающей быстротой стали размножаться тумаки.*
И волки, эти степные гордецы, никогда не отступавшие перед врагом,
вдруг стали покорными, смирными и за очень короткое время научи­
лись всем поводкам тумаков.
Это шло вразрез со всем степным укладом, ломало раз и на­
всегда заведенные обычаи степи, было как напасть. Вожак Кокжал
объявил беспощадную войну тумакам. Когда он видел, как его пре­
жние собратья, жалобно скуля, вымаливают для себя как великое
благо возможность покараулить отдыхающих тумаков и с каким
рвением потом исполняют эту унизительную службу, с какой радо­
стью спешат надеть на себя ошейник - этот мрачный знак рабства,
сердце его кипело от негодования, и он не находил себе места.
От старых волков он слышал про тумаков, но вот то, что они по­
явятся именно при нем, и он их увидит - этого он не мог предугадать.
Самое страшное заключалось в том, что соплеменники, с кото­
рыми он бок о бок сражался, теперь задумали уничтожить его, жаж­
дали его крови. Они обвиняли Кокжала в том, что он не хочет быть
с ними заодно, не торопится перенимать собачьи повадки, а напро­
тив, пытается собрать по всей степи таких, как он, одиноких вол­
ков, не признающих новых правителей, и начать войну с псами.
Кокжал стал вожаком по наследству. Его отец сумел защитить
степь от чужаков. Об этом и поныне много легенд и преданий сре­
ди волков. Но то время было временем матерых.
Оставаясь верным заветам предков, стараясь уберечь породу,
сохранить землю, вожак, как затравленный, метался из конца в ко­
нец, охотясь за тумаками, с легкостью настигал их в открытой сте-

* Тумак - ублюдок, выродок, всякая помесь животных двух р а зн ы х в

д о в , как: мул и лошак, волколис, волкопес. (См. В.Даль « С л о в а р ь ж ивого
великорусского языка». Т.4, с.442)
78
 и и убивал, не задумываясь, перегрызая им глотки. Кокжал наде­
ялся на свою силу, которая переполняла его, и усталости он не знал.
Одно лишь мучило: подлость и трусость его бывших сороди­
чей, их поганые дела и повадки.
Все труднее приходилось Кокжалу. С каждым днем он чувство­
вал как круг сужается, и главной бедой было то, что его тепереш­
ние враги, за многие годы изучившие его привычки, его нрав и бой­
цовские приемы и методы, все ближе и ближе подбирались к нему,
показывая клыки. Опасность нависла над ним, и он понимал это.
Вожак знал, что среди его врагов есть те, которые втайне сочув­
ствуют ему, пытаются доказать свою преданность. Они сообщают
ему о готовящихся нападениях, помогают выскочить из западни.
Это были волки, которые не успели еще до конца превратиться в
тумаков. Вчера он получил известие от одного из них. Тот сооб­
щал, что тумаки решили покончить с ним и со всем его родом на­
всегда, и советовал ему перебраться на другой берег. Ведь там есть
волки, и пусть он правит ими.
Кокжал долго и мучительно думал, как выбраться из западни.
Перебирал в уме все варианты и, наконец, решил, что наверное,
лучше будет уйти. И хотя решение было принято, Кокжал с тоской
думал о предстоящей разлуке с родиной, привычными местами.
Что ждет его там, на чужой, постылой стороне? И разве найдет он
покой на чужбине, один, без потомства, зная, что делается в его
родной степи? Волки должны остаться здесь, на своей родине. Если
они все переродятся в тумаков, что же будет? Они должны выжить
и должны удержать свою власть в степи.
О, лихие времена! Что тут скажешь, когда гордых степных вол­
ков приручили и держат их вместо псов-сторожей. Кокжал тяжело
вздохнул. И вспомнил свой недавний сон. Ему привиделся его пре­
док, могучий Бори*. Когда Кокжал пересказал свой сон Старому
волку, тот глубоко задумался и сказал:
- От судьбы, видно, не уйдешь, Кокжал, - поднялся и исчез.
Вожак знал, что вряд ли старик скажет что-нибудь утешитель­
ное. Все его мрачные предположения сбылись. Когда Кокжал раз­
гадывал свой сон, он тоже вспомнил это слово - судьба.
Он волк, и он останется им навсегда - и это его участь.

Бори - волк, тотем тюрков.

79
 Тоска раздирала его душу, подтачивала силы. Кокжал отделился от
остальных и, усевшись на вершину холма, долго, протяжно выл, устре­
мившись к Небу - великому Тенгри. Тоскливый, щемящий сердце вой
заполнил долину, и постепенно Кокжал вновь обрел силу и твердость
духа и принял решение, что лучше остаться свободным, гордым волком
и умереть в бою, чем влачить жалкое существование, унижаться и сно­
сить оскорбления. Он вызвал духа предков на разговор.
Дух выполнил его просьбу и явился.
Вожак Кокжал: О могучий мой предок, я покидаю родные мес­
та, не в силах защитить свою землю от врагов. Не смог я своих
соплеменников уберечь от напасти, вырождается наше племя, Баба.
Дух: Что бы ни случилось, знай - такова воля Тенгри. Это рок.
Тут ничем не поможешь. Такая уж видно судьба.
Кокжал хотел еще что-то сказать, но Дух приложил палец к губам,
давая знать, что разговор закончен - и исчез. Вечером на вершине горы
собрался Совет стаи. Кокжал сказал им свое решение перейти на тот
берег. Его поддержали многие. Один из старейших сказал:
- На том берегу земля волков другого племени. Надо спросить
у них разрешения, иначе бойни не миновать.
Один из молодых волков сказал: «Они же братья наши, такие, как
и мы. Пошлем к ним гонца, пусть позволят пройти через их земли».
- Оно, конечно, верно, так и нужно сделать. Но и среди тех,
говорят, появились тумаки, - сказал старейшина.
При этих словах остальные с упреком посмотрели на него: мол,
к чему без конца напоминать нам об этих тварях. Старый волк не
обиделся на них за такую реакцию, про себя пожалев, что молодые
волки не успели завести потомство.
Он знал, что соседи-волки не пропустят их через свои земли, и что
предстоит погибнуть в неравном бою, а голову вожака отсекут от ту­
ловища и отдадут на забаву. Обо всем ему поведал во сне предок.
И еще он сказал: «Это не просто последняя схватка Кокжала.
Это его дорога к Вечной славе. Ему суждено стать священным ду­
хом нашего рода. От оставшихся в живых пойдет новое племя нео­
быкновенно сильных, матерых волков».
Как говорил старый волк, так оно и вышло. Соседи не только
не пропустили их через свои земли, но и всем своим видом пока­
зывали, что готовы сразиться с ними.
Вожак заскрежетал зубами в бессильной злобе. Мало у них вра­
гов было, так еще свои братья хватают за ворот.
 Делать нечего - придется принять вызов и сразиться с ними.
Наступила ночь, окутав степь черным покрывалом. В предчув­
ствии боя волки засыпали тяжелым, беспокойным сном. Завтра ре­
ш а ю щ и й бой. Обиднее всего, что придется вести братоубийствен­
ную войну.
Когда Кокжал на рассвете начал обходить волков, он заметил, что
их ряды заметно поредели. Многие волки ночью тайно покинули
своих былых соратников, отделились от своего вожака и его стаи.
Кокжал вспомнил, как один из них говорил прошлой ночью:
«Вожак, мы не можем драться со своими братьями, не раз делили с
ними пищу и воду». Вожак промолчал тогда, ничего им не ответил.
А вот сегодня они ушли. Все знают, что битва будет проиграна.
Знает об этом и вожак. Но избежать схватки невозможно. Назад
пути нет - там враги. Не сдаваться же им без боя.
Он - вожак, который стал знаменем их рода, не имеет на это права.
Кокжал предпринял еще одну попытку решить все миром и по­
слал второго гонца к соседям. Те избили посланца, пробили ему
голову.
Младший брат вожака, увидев это, подскочил к Кокжалу:
- Что тут стоять, веди нас в бой.
Так свободные волки в последний раз вступили в схватку. Внача­
ле перевес был явно на их стороне. Молодняк смело подминал под
себя врагов. Еще одно усилие, еще одна волна набега, и появится
возможность уйти через ущелье. Добраться бы до той спасительной
лощины. Но вдруг, откуда ни возьмись, появились несметные пол­
чища тумаков. Казалось, под тяжестью их тел прогибается земля.
Молодые волки не ожидали такого напора и, растерявшись, дрогну­
ли. И этого мгновения хватило, чтобы они оказались в кольце.
«Это судьба», - ворохнулось внутри Кокжала. Он стал готовиться
к смерти. Битва подходила к концу. На одного свободного волка при­
ходилось по десять чужаков. Прямо на глазах Кокжала двух его брать-
ши^астеРзала стая тумаков. К ним на помощь бросился было млад-
- но его перехватили и стали рвать зубами. Он успел только про-
Шал Г оке>>’ ~ и г01100 ег° затих. Это было последнее, что услы-
Так °Жак' ^ то случилось после его смерти, знаем мы - его потомки.
степіГК<бНЧИЛаСЬ последняя битва матерых. Тумаки расползлись по
ВЫх - ивая всех, кто не хотел быть, как они. На оставшихся в жи-
ли надеты ошейники. Они научились тявкать по-собачьи,
потекли их серые, бесцветные дни...
81
 ВЛАСТЬ ЛЖ И

В детстве и юности я испытывал влияние самых противополож­

ных, исключающих друг друга взглядов и понятий. Домашние, ауль­
ные люди говорили одно, а вот в школе, в газетах мы читали другое
Взрослые свои разговоры вели не таясь, а, наоборот, как бы желая
чтобы их беседы за вечерним чаем об истории, о жизни прежних
батыров Абылае, Кабанбае, Богенбае были услышаны нами. Имена
партийных лидеров вообще не упоминались. Я слышал только их
клички. Сталина называли Мүрт (Усы), Хрущева Таз (Плешивый).
Мне запомнилась одна такая беседа за вечерним чаем. Слова,
которые я услышал, оставались для меня загадкой долгие годы. И
только теперь смысл сказанного открылся мне.
И по прошествии многих лет, вспоминая этот эпизод, я всегда
думаю о величии народной мудрости и прозорливости. От нее ни­
чего не скроешь и не утаишь.
Она всегда различит, где ложь, а где правда. У нас же выступа­
ют и действуют от имени народа, а вот прислушаться к этим сло­
вам - боже упаси.
...После ужина все, кто зашел на огонек, остались сидеть возле
моего деда. Разговор коснулся политики. В то время произошло
два события, всколыхнувших народ.
После выхода известного постановления началась кампания про­
тив Сталина. Одни это одобряли, другие осуждали. Что касается
моего деда, он и Мурта не уважал, да и к Плешивому особой по­
чтительности не испытывал.
Дед не знал современного алфавита и потому заставлял меня
читать вслух газету. Я старался читать с выражением, придавая сво­
ему голосу торжественность и пафос.
- Э, и этот долго не продержится, - сказал дед после чтения.
Я, не обращая внимания на эти слова, продолжал т а р а т о р и т ь .
Закончив читать, я положил голову на плечо деда. Он протянул
мне газету: «Ну-ка прочитай, что он еще говорит». Опять читаю,
как мне кажется, с выражением - с паузами, с ударением на о т д е л ь ­
ных словах. Признаюсь, смысл многих слов мне был непонятен.
Судя по поведению взрослых, они их понимали.
Плешивый говорил о частной собственности. При к о м м у н и з м е
вроде бы и частная собственность отменится. Народ будет жить на
всем готовом.
82
 _Что ни говори, а он молодец. На самом деле, частная собствен­
ность - это ярмо на шее, - сказал вечно пьяный Капланбек.
_ Хеперь выходит, что советская власть - это власть для тунеяд­
цев и лентяев, что едят и пьют, лежа на боку. А я-то думал, что это
власть для обездоленных, - сказал учитель истории Сагат, грамот­
ный, коммунист, фронтовик, прошедший всю войну и вернувший­
ся живым, но с больными легкими.
Я всегда удивлялся дяде Сагату. Сам учитель, коммунист, а все­
гда выступает против того, что пишут в газетах.
О днажды я слыш ал, как он, переводя какую -то статью из
«Правды» на казахский язык, заключил: «Аксакал, это - самая
лживая газета».
Меня от этих слов учителя бросило в дрожь. Ведь я мечтал о
том дне, когда смогу читать ее без запинки. Время было позднее,
люди стали собираться домой.
- Что тут говорить, правительство, рожденное ложью, от обма­
на и погибнет, - сказал дядя Сагат, задыхаясь от приступа безудер­
жного кашля. Сказал как-то зло, с ожесточением.
- Смотри, Сагатжан, ведь ты на службе, - предостерег его мой
дед, но не оспорил его, не возразил. Я же был недоволен поведе­
нием деда. Почему он не скажет дяде Сагату, что тот не прав? Как
может учитель быть против газеты «Правды». Вот другой учи­
тель истории до небес превозносит Хрущева, часто приводя ци­
таты из «Правды».
«Интересно, о чем говорит дядя Сагат своим ученикам?» - ду­
мал я. Дядя Сагат недолго прожил после этого. Он умер в конце
пятидесятых. Приехавшие из райкома люди не нашли партбилет,
сколько ни искали. Для многих это было загадкой, но я вспомнил
слова учителя: «Власть, основанная на лжи, от нее и погибнет»,
мне все стало ясно.
 ПО ДАРОК ГО ЛО Щ ЕКИ Н У

Наш век пройдет, откроются архивы

И то, что было скрыто до сих пор І
Все тайные истории извивы
Свои покажут славу и позор
Богов иных тогда померкнут лики
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинным великим
Останется великим навсегда.
И. Тихонов

Столько лет прошло, а в ушах у меня все продолжает звучать

радостный крик Самата.
«Вставай, вставай, Камал, они уже приехали! Вон они, вставай
скорей!» Те страшные тридцатые годы давно уже подернулись пе­
леной забвения, а вот поди ж ты, кажется, что это было легче пере­
жить, чем сейчас вспомнить. Такая злость, такая досада берет не­
известно на кого, когда перед глазами встают картины прошлого. И
диву даешься, как человек мог это все вынести, выстрадать.
Единственное, что человеку не под силу, - это воскреснуть после
смерти, а все остальное он переживет. Все с лихвой испытали, испили
чашу страданий до дна, а вот представьте, если бы не было этих кош­
марных лет, какая бы жизнь нас ожидала. Сколько светлых и радост­
ных мгновений остались для нас навеки закрытой страницей. Я гово­
рю о сотнях молодых ребят, жизнь которых оборвалась, не успев рас­
цвести. Как не горевать и не печалиться о близких тебе людях, на мо­
гилу которых не суждено было тебе бросить горсть земли, и потому
только, что не было у них могил, и неизвестно, где нашли они свой
последний приют. Об одном только думаешь: лишь бы это не повто­
рилось. Бедный мой Самат, как он радовался тогда приезду гостей,
как ликовал. Эх, знать бы тогда, чем все это закончится.
В то время Самату было тринадцать, и был он превосходным ху­
дожником. Бумаги не было, так он, быстрым движением разровняв пе­
сок, рисовал наши профили, или, когда мы шли в лес, на стволах берез
высекал портреты аульных мальчишек и девчонок, рисовал нас на две­
рях и окнах, но тут же стирал, боясь, наверное, что взрослые будут РУ'
гать. Мы, столпившись, хором упрашивали его оставить рисунок. Он
улыбаясь и шмыгая носом, утешал нас: «Погодите, дайте срок. Вот бу­
дет у меня много бумаги и красок, я всем вам портреты нарисую»-
84
 И мы с нетерпением ждали того часа, когда он станет обладате­
лем бумаги и красок.
Самат был очень энергичным и шустрым малым. И у него была
н е о б ы к н о в е н н а я тяга ко всему новому.
Он первый узнавал все аульные новости и пересказывал их нам.
Может из-за того, что мы были с ним одногодками, Самат всюду
таскал меня за собой. Но у меня был один недостаток, который очень
мешал моему общению с вертким, быстрым моим другом. Я любил
поспать, и если выдавалась свободная минутка, я тут же засыпал.
«Эх, соня, и что получится из такого лежебоки, как ты», - бывало,
ругал меня Самат, а я и ухом не поведу, знай себе, похрапываю.
Вот и в тот раз, выгнав на лужайку нашу единственную корову,
я пришел домой и, накрывшись с головой старой кацавейкой, пре­
дался своему любимому занятию.
«Вставай, вставай, быстрее, ну же», - Самат растормошил меня
и сонного вытолкал на улицу.
«Вон, видишь, пыль» - и он указал рукой на дорогу, ведущую в
район. «Ну и что, - недоумевал я, - подумаешь: то ли охотники за
дичью, то ли конюхи коня объезжают.»
Самат, сообразив, что я ничего не понимаю, затараторил: «Это зна­
менитый председатель крайкома Голощекин. Он вместе с Лениным
скинул с престола царя Николая, а еще он близкий друг Сталина».
Я посмотрел на него: щеки его пылали, глаза горели. Я же толь­
ко пожал плечами, как бы говоря: ну и что из того, все это мы слы­
шим каждый день.
Да и кто не знает Голощекина. Но машина с ним проехала, не оста­
навливаясь мимо нашего аульного начальства в другой колхоз. М ы в
первый раз увидели автомобиль, который, оставляя за собой клубы
пыли, мчался по новой дороге. «Эх, жалко, что не заехали к нам», -
протянул разочарованно Самат. О причине его разочарования я узнал
позже. Оказывается, он втайне от нас нарисовал портреты Сталина и
лощекина и хотел при встрече вручить Голощекину, который обяза­
тельно спросил бы у него, чего он хочет. И тогда Самат, конечно же,
росил бы у него бумаги и краски и нарисовал бы нас всех.
Гол азозлившись на то, что им не выпала удача лично пожать руку
Разъ0Щекин* наше аульное начальство решило отыграться на нас.
ких Я^енные тем>что они не удостоились чести посещения высо-
СТей, один из начальников, проезжая мимо, стегнул Самата
85
плетью: «Мать твою, сопляк, зови отца своего в контору». Когда
начальнику Жанпеису попадались на глаза дети, он отчего-то сви­
репел, и потому вся аульная детвора, завидев его, бросалась врас­
сыпную. Заглядевшись на машину, мы не заметили приближения
грозного Жанпеиса и не успели избежать его плетки. Досталось
Самату, я же успел отскочить. Но Жанпеис не зря первым кинулся
к Самату - с его отцом у него были давние счеты. Отец Самата -
аульный учитель. Грамотный, знающий человек, и многие аульча-
не приходят к нему за защитой от Жанпеиса. Говорят, что друзья
учителя занимают в Алма-Ате высокие должности, и потому его
побаивается сам председатель. Короче, сплетен об учителе в ауле
ходило много. Поговаривали, что он не изжил в себе феодальных
пережитков, и что в районе у него есть вторая жена, и что он -
японский шпион. От своей старшей сестры Асии я знал, кто рас­
пространяет эти слухи. Это все старания Жанпеиса, который во что
бы то ни стало решил покончить с учителем. Услышав, что его зо­
вут в контору, учитель быстро оделся и вышел. Его не было долго.
Мы с Саматом бегаем во дворе, делаем вид, что играем, а сами то и
дело поглядываем на дорогу. Самат вдруг остановился, вздохнул
глубоко и сел на деревянный сруб, служивший стулом: «Камал,
боюсь я этого изверга Жанпеиса. Об отце ходят всякие слухи».
«Не бойся, ничего у него не выйдет, ведь у учителя в Алма-Ате
много друзей, они заступятся в случае чего». Только я проговорил
эти слова, как глаза Самата наполнились слезами, и он встал. Я, ото­
ропев, только повторял: «Что случилось, что?». Самат вытер слезы,
и через силу улыбаясь, сказал: «Да, да, у отца в Алма-Ате друзей
много». Позже я узнал о причине слез Самата. Оказывается, именно
в те дни многих друзей учителя арестовали.
«Отец!» - Самат соскочил с места и бросился навстречу учите­
лю. На учителя было страшно смотреть: он побледнел, лицо его
было белым, как бумага, во взгляде его был не гнев, не обида, а
какая-то отрешенность, пустота. Он обнял Самата, поцеловал его в
макушку и сказал мне: «Камалжан, скажи отцу, - тут он прокаш­
лялся, - передай Касеке, пусть он зайдет к нам, есть разговор»-
Отец из дома учителя вернулся невеселый. Они долго о чем-то шеп­
тались с матерью, потом отец разбуцил меня и велел сбегать за дядей-
На заре я проснулся от голоса нагаши - брата матери. Голос у него был
как из трубы: «Да откуда же мы возьмем? Это же просто грабеж. Они
 убить нас хотят?». И вправду - через некоторое время нагаши не
ЧТ° о В голодные годы он с десятком других семей собрался было от-
вать на Алтай, но видно, кто-то донес. Их догнали, избили, и нага­
ти от побоев скончался. Дети разбрелись кто куда, и судьба их неизве-
^на Слышал как-то, что в Барнауле живет один из них, да и тот, не
п р е д п р и н и м а я никаких попыток найти родичей, стал чужаком.
О том, по какому поводу всю ночь не спали родственники, ста­
ло известно уже рано утром.
Только было я вздремнул, как слышу крик хромого Сеиткула: «Ну,
Касеке, очередь за тобой. Давай свой подарок. Ты, как настоящий боль­
шевик, первым будешь сдавать зерно. Это для тебя большая честь».
Из кухни донеслось ворчанье матери: «Чтоб тебя разорвало! Ка­
кой подарок - ведь все выгребли на днях».
И вправду - несколько дней назад приезжал хромой Сеиткул и
увез на телеге все, что положено. Что ему еще надо, непонятно.
Я оделся и вышел на улицу. Сеиткул, конечно, был не один.
Рядом с ним председатель Жанпеис, учитель, какой-то неизвест­
ный мне человек в шляпе и отец. Бедный отец: стоит в замешатель­
стве, мнет шапку и, поглядывая то на Жанпеиса, то на уполномо­
ченного, пытается им что-то втолковать.
Но никто, кроме учителя, не слушает его. Наконец Жанпеис,
потеряв терпение, недовольно произнес: «Касеке, вы грамотный,
сознательный человек. Если вы не понимаете, тогда кто же поймет
линию партии. Вот уполномоченный подсказывает нам, что мы дол­
жны по традиции нашего гостеприимного народа, одарить челове­
ка, впервые ступившего на нашу землю, послать дорогой подарок
председателю крайкома. Если не поддержать такой почин, тогда
грош цена всем нам. Если мы перевыполним норму сдачи зерна,
это будет доказательством нашей преданности курсу партии».
При этих словах Жанпеис взглянул на уполномоченного, как
чадЖеЛаЯ УдостовеРиться’ правильно ли он сказал. Тот важно пока-
головой: «Касеке, председатель знает, что делает», - с расста-
ведь И’ медленно произнес он. «Вы совсем нас обездолить хотите,
впереди зима, что с нами будет», - сказал отец, явно сдаваясь.
ЧенНы~Тель молчит, но видно, что он еле сдерживается. Уполномо-
ВзглЯдь свиРепо посматривает на Жанпеиса. Отец, поняв, что эти
Мещок НИЧего хорошего не сулят, бросив на ходу: «Эй, хромой, бери
и иди за мной», - направился к дому. Сеиткул, сделав вид,
что не расслышал обращения отца, соскочил с арбы, взял в руки Же
лезную палку, наподобие кочерги, и заковылял следом за отцом. Оте
схитрил и выставил сразу три мешка с зерном, чтобы сказать что
это последние. Если и возьмут, то возьмут один. Но я знал, что у Нас
есть еще зерно. Помню, что когда зерно затаривали в мешки, меш­
ков было где-то семь-восемь. Отец с матерью, довольные, говорили
тогда: «Слава богу, теперь зима нам не страшна». И вот те мешки, на
которые они уповали, придется отдать в качестве подарка.
Уверенный в том, что хитрость его удалась, отец сказал: «Это все
Хотите пустить нас по миру, забирайте все, ничего не оставляйте, а по
мне, так на подарок и одного мешка хватит». Сеиткул, почуяв, что Жан-
пеису не нравятся слова моего отца, стал тыкать кочергой в земляной
пол сеней. Глядя на побледневшее лицо отца, я понял, что сейчас слу­
чится беда. Про себя думаю: «Ну зачем он назвал Сеиткула хромым?».
Сеиткул, втыкая в землю железную кочергу, каждый раз внимательно
рассматривал конец железной палки. Позже я понял, зачем он это де­
лал. Оказывается, палка эта была полая, и если в земле было зерно, то
хоть одно зернышко, да застревало в полости железной трубки. Когда
Сеиткул вытащил кочергу в очередной раз, стоя в самом дальнем углу,
из трубки выкатились зернышки. Он чуть не подпрыгнул от радости.
Глаза его заблестели, он с торжествующим видом посмотрел на отца.
Председатель, сверля глазами отца, прошипел: «За сокрытие зерна тебя
бы можно отправить в ссылку, но товарищ уполномоченный прощает
на этот раз твою вину», - и посмотрел на человека в шляпе, дескать,
правильно ли я говорю. Уполномоченный еле заметно кивнул. Потом
Жанпеис крикнул Сеиткулу: «Выноси мешки с зерном, грузи живее».
Уполномоченный, довольный развязкой, важно изрек: «Товарищи, у нас
еще много домов, заканчивайте быстрее».
Сеиткул, прихрамывая, потащил мешки к арбе.
Жанпеис бросил на ходу стоявшему в оцепенении отцу: «Касе­
ке, не переживайте. Мы не видели, что вы припрятали зерно. А за
то, что по своей доброй воле передали в подарок Голощекину три
мешка пшеницы, вам объявляется благодарность».
Уполномоченный и на этот раз важно кивнул головой в знак
одобрения.
Таким образом, от колхоза «Жана талап» было передано д о п о л н и
тельно в качестве подарка Голощекину семьдесят пудов зерна. С к о л ь
ко слез было пролито, сколько проклятий раздавалось вслед сборШи
 м _ не счесть. В телеграмме за подписями председателя и уполно­
моченного было сказано, что люди по доброй воле сдали излишки
на. Довольный уполномоченный увозил в своем портфеле две бу­
маги. Одна - справка о сдаче зерна, другая - донос на учителя. Вторая
бріага решала не только судьбу учителя, которого вскоре арестовали,
но и была мрачным предзнаменованием бед и напастей всего аула.
Председатель Жанпеис совсем распоясался. Самата и его мать
он переселил в тесную, старую землянку, говоря, что семье врага
народа не полагается жить в большом доме. В дом учителя въехал
хромой Сеиткул. Аульчане, до этого сдавшие весь скот, после по­
дарка Голощекину еще до наступления зимы стали голодать. Пер­
выми испытали на себе голод Самат и его мать. Оказывается, учи­
тель, чтобы задобрить начальство, сдал до зернышка. Отец отсы­
пал полмешка пшеницы и велел отнести Самату.
Когда я вошел в их землянку, то не узнал мать Самата: до такой
степени она исхудала и иссохла. Самат кинулся ко мне, обнял и
зарыдал. Вместе с ним заплакала и мать. Сидим втроем и плачем
молча. Не дай бог, кто услышит, да и донесет. Мол, плачут, значит,
недовольны советской властью. Через несколько дней нашу семью,
уж не знаю зачем, то ли по производственной необходимости, то
ли нарочно, отправили на зимовку, что была в 10-15 км от села.
Отец стал пасти колхозный скот. Как-никак, жизнь на зимовке была
легче, хотя бы потому, что мы умудрялись тайком надоить кружку-
другую молока и, схоронившись, выпить.
Зимой снегу выпало много. Каждое утро дверь нашей землянки
заваливало снегом, и мать подолгу не могла выйти, чтобы подоить
коров. Чаще всего она будила меня, и мы с ней открывали дверь. Так
было и на этот раз. Я толкнул дверь, но видно, снег утрамбовался, и
Дверь никак не поддавалась. Я стал потихоньку напирать на дверь, и
когда образовалась маленькая щель, выполз на улицу и начал лопатой
отгребать снег. Вдруг лопата наткнулась на чью-то одежду в снегу. Я
попятился и, не помня себя, влетел в дом. Растолкал спящего отца, и
Мы вдв°ем с ним раскопали несчастного. Это был Самат. Видно, бедо­
в а , отчаявшись, решил добраться до нас, но не дошел, не хватило
Так, по крайней мере, говорил потом мой отец, когда мы долгими
рами оплакивали моего бедного друга. Отец поехал в колхоз, что-
известить мать Самата о смерти сына, но нашел ее безумной. На
хоронах сына ее не было.
89
 Пока сошел снег, колхозники «Жана талапа» чуть не умерли с
голоду. Кто, оставив родные места, подался вглубь на Алтай и на­
шел последнее пристанище на дороге, а кто, опухнув от голода
умер дома. И к осени 32 года еле-еле набралось 10-15 дворов ос­
тавшихся в живых колхозников.
Сколько лет ношу в себе этот тяжкий груз. Вот рассказал тебе
но от этого боль не убавилась. Наверное, только в могиле найду
покой. Благодарю небо, что появилась теперь возможность хотя бы
говорить об этом.
А в ушах все стоит радостный крик Самата: «Вставай, вставай,
Камал, уже приближаются, вот они, вот они, уже близко».
Эх, знать бы тогда, что именно с этих минут над нами нависнет
гроза, и грянет беда. Но ни Самат, ни я, не подозревая ни о чем,
стояли тогда на обочине дороги и смотрели на удаляющуюся в клу­
бах пыли машину.
Диву даюсь: мне, испытавшему лихие годы коллективизации трид­
цатых, видевшему и голод, и смерть, почему-то во сто крат тяжелее
вспоминать былое. Кажется, пережить все ужасы тогда было легче,
чем вспомнить их сейчас. Стоит только закрыть глаза, и память ус­
лужливо представляет то одну, то другую картину прошедших дней.
Такая боль пронизывает тебя, что гневом и яростью наполняется сер­
дце. Человек все может вынести, ко всему привыкнуть, притерпеться.
Единственное, что ему не по плечу, - это воскреснуть после смерти.

ИХ БЫ Л О ТРИ ДЦ АТЬ

У начальника ГПУ Азела голова пухнет от забот. Сверху то и

дело одни за другим летят приказы и распоряжения. Все они об од­
ном: немедленно выявить тех, кто противится коллективизации, кто
терроризирует бедняцкое население, поймать и уничтожить. Бей,
круши - вот единственное, что требует начальство. И рад бы выпол­
нить, да силенок маловато. Всего десять солдат под началом. А так
называемые банды все больше сближаются с народом. Тех, кого на­
зывают басмачами, это обычно середняки и беднота. Только главари
их - байские сынки. Азел знает, что за невыполнение приказа его не
помилуют. Поэтому надо придумать какую-то каверзу, да побыст­
рей. Но не с кем даже посоветоваться. От тех, кто ходит в начальни­
ках, толку не добьешься.
90
 Он сидел в мучительных раздумьях у себя в кабинете, как вдруг в
постучали. Вошедший показался Азелу знакомым, но он не мог
в с п о м н и т ь , где его видел. Азел выжидающе посмотрел на вошедше­
го но тот молчал, видимо, надеясь, что начальник его признает.
’ ң аКонец Азел, потеряв терпение, спросил: «Кто ты, по какому
делу?»-
- А зе, ты что не узнал меня? Я же Михаил. Как ты мог забыть
меня? Ну вспомни!
Начальника аж передернуло: «Разве он не в Монголии? Что эта
скотина делает здесь? Неспроста он здесь объявился. Надо унич­
тожить его, пока он не проболтался ни о чем».
- Азе, не пугайся, - сказал Михаил. - Убить меня ты всегда
сможешь. Может, и сгожусь тебе на что-нибудь.
Тут Азелу вспомнились бандиты. А ведь можно его использо­
вать в этом деле. Начальник решил осторожно поделиться своей
бедой с Михаилом.
- Чего это я буду тебя бояться? У меня власть, оружие, да и твоя
жизнь у меня в руках. Никто тебя и не собирается преследовать за
убийство. Всем и так ясно, что ты кровопийца.
- Азе, я смерти не боюсь. Когда-нибудь да умрешь. Но я при­
шел помочь тебе, но, конечно же, не бесплатно.
- Ну что ж, говори, чем можешь мне помочь.
- Здесь у тебя под боком скопились басмачи. Они не успокоят­
ся, пока не прикончат тебя и твою власть.
- Не болтай, нет такой силы, чтобы уничтожить нашу власть.
Ничего у них не получится. Давай выкладывай, с чем пришел.
- Я хочу тебе дать совет, как уничтожить бандитов.
Азел задумался. Это то, что ему нужно. Михаил все знает, и он
знает множество путей, какими можно истребить людей. В быт­
ность его осведомителем губернской полиции ГПУ использовало
ихаила для одного кровавого дела. Наемный убийца выследил и
Ил °Дного из казахов-националистов. Да, придется воспользовать-
его услугами. Но как только Михаил закончит свое дело, его не
МеШало бы ликвидировать.
т Азе>не переживай. Я только дам тебе совет, и скроюсь. А если
Ми Ьеш_ь меня, то навлечешь на себя гнев Господень, - сказал
Хаил, будто читая мысли Азела.

91
 «Да, эта скотина права. Если он уедет за границу, все будет шито
крыто. Но на всякий случай надо подстраховаться, а пока не меща.
ло бы послушать этого подлеца.»
И с этими мыслями Азел посмотрел на Михаила, как бы при­
глашая его продолжить разговор.
- Тебе нужно уничтожить бандитов. - Начальник ГПУ кивнул
- Когда начинается пожар, то ему делают встречный пожар, и когда
все выгорит, пожар сам собой прекратится. Представь, что бандиты
- это пожар. Навстречу ему...
Азел вскочил, не слушая Михаила: «Вот досада, как это я об
этом не подумал. Надо организовать в противовес существующей
банде другую и сделать так, чтобы между ними возникла вражда».
Азел бледный, как смерть, посмотрел на Михаила: «Понял тебя.
Ты организуешь банду, твое дело».
- Азел, у казахов есть поговорка: «У волка и у настоящего муж­
чины еда на дороге». Дай мне оружие, людей, а за остальное будь
спокоен.
Да, видно, он немало дров наворотит, но делать нечего, иначе
ему бандиты не поверят.
В общем, через пару дней был организован отряд бандитов из
30 человек. Большинство комсомольцы, с каждым из них была про­
ведена беседа.
Их задача заключалась в том, чтобы войти в доверие к бандитам
и обезвредить их. Михаил, надев казахский чапан, стал вроде бы ря­
довым бандитом, но все в отряде беспрекословно подчинялись ему.
Новоявленные бандиты, увешанные оружием, заезжали в аулы,
грабили в основном середняков и активистов, поджидали путни­
ков на дорогах.
Отец банды Каракоз, у которого были свои агенты, решил рас­
крыть секрет новой банды.
Проницательный Каракоз, которому казалась подозрительной
новая банда, с целью проверки послал в область заявление, в кото­
ром писал, что начальник ГПУ держит наемных бандитов. Судьба
Азела была решена в один день. Ему было предъявлено о б в и н е н и е
в связи с бандитами. Никаких оправданий не приняли, а о Михаи­
ле вообще говорить было нельзя.
Делать нечего. Азел сказал, что это люди Каракоза, но что он -
начальник ГПУ обязуется покончить с бандой в течение недели.
Дело принимало опасный оборот. Если членов так называемой бан-
92
 взять живьем, то на первом же допросе они всех выдадут. И
понятно, что ему тогда несдобровать. А если всех прикончить, то с
него взятки гладки. Скажет, что были убиты в перестрелке, а с мер­
твых - какой спрос.
В банду пришел человек от Азела и велел им собраться в пес­
ках недалеко от Аягоза. Поняв, что кроется за этим приказом, Ми­
хаил ночью погрузил на двух лошадей награбленное добро и был
таков. В назначенный день заявились солдаты. В упор расстреляли
спящих бандитов. Потом закопали в общей яме.
Азел послал в область донесение о том, что банда уничтожена.
Большинство из тридцати были комсомольцами. За что они от­
дали свои молодые жизни, имена их - все это кануло в Лету. Но
истина вечна, а подлость скоротечна. И живет в городе Шымкенте
старая женщина, которая знает имена некоторых из погибших и
всегда поминает их в своих молитвах.

Т У Р К С И Б -А П А

Посвящаю детям, погибшим

от голода в 30-е годы

В детстве мы заучивали наизусть очень много стишков, кото­

рые нравились нам своим чеканным ритмом, очень легко запоми­
нались, и смысл их был прост и ясен.
Одно из них почему-то чаще других приходит мне на ум. Это
стихотворение одного известного поэта под названием «Турксиб».
Помню, что там прославлялась «поэтика» тяжелого труда рабочих,
строивших железную дорогу. В стихотворении были такие строки:
Горький пот разбивает камни.
Рушит горы, стекая в долины.
Сейчас эти образы навевают ужас, а могли ли мы тогда, будучи
Детьми^ ощутить их подлинный зловещий смысл? Ведь это не кам-
разбивались, и не горы рушились, а под гигантским прессом
еРемалывались человеческие души.
0 мы были детьми и радостно и звонко скандировали:
Горький пот разбивает камни.
Рушит горы, стекая в долины.
93
 И седая старуха с безумным взглядом, вечно всклокоченными
прядями волос, выбивающимися из-под платка, которую все поче­
му-то звали Турксиб-апа, не привлекала моего внимания, и, встре­
чая ее, я проходил мимо и не было мне до нее никакого дела.
Помню только, что моя мать, завидев старуху, совала мне в руки
узелок со снедью, кой-какой одеждой и говорила: «Беги, сынок
отдай несчастной, и Аллах вознаградит тебя, и от нее получишь
благословение». Но старуха никогда не выражала благодарности, а
только, пристально глядя мне в глаза, спрашивала: «Ты видел Ай-
ман, Шолпан? Видел? Ну, говори скорей».
Когда я рассказывал об этом матери, она, вытирая слезы угол­
ком платка, говорила: «Горемыка бедная, ведь это две дочери, две
дочери было у нее - Айман и Шолпан».
Почему моя мать так расстраивалась, когда речь заходила о бе­
зумной старухе, я не знал, а спросить - все как-то не было времени,
и эта тайна оставалась для меня неразгаданной долгие годы. Но
время шло, мало-помалу жизнь налаживалась, в магазинах кроме
мяса, масла появились халва, колбаса.
Теперь редко когда можно было увидеть нищих, просящих подая­
ние. Говорили, что будто бы их всех власти собрали в один дом, и они
живут там, на всем готовом. И Турксиб-апа тоже, видимо, была в та­
ком же заведении, что-то уж долго ее не было видно в нашем селе. Но
вот недавно она появилась снова. Маршрут ее был известен - она обыч­
но брела по железной дороге, переходя то на правую, то на левую сто­
рону. Шагала она только по рельсам, не боясь, что ее может задавить
поезд. Машинисты, увидев ее издалека, давали сигнал, и Турксиб-апа
сходила с дороги и ждала, не отрывая взгляда от колес, пока состав
пройдет. Так продолжалось и летом, и зимой, и все привыкли к этой
картине и к ее вечным вопросам об Айман и Шолпан.
Родственников у Турксиб-апы здесь не было - сама она была
пришлая, муж ее давно умер. Старуха жила у дальних родственни­
ков. По правде сказать, она жила не в доме, а в чуланчике, специ­
ально сооруженном для нее.
Зимой она сама топила печку, а ела что придется.
Но чаще всего ее можно было увидеть бредущей по рельсам,
сильные морозы машинисты подсаживали ее в кочегарку, о т п а и в а
ли чаем, кормили. Была она кроткого, тихого нрава, и не было че
ловека, который мог бы ее обидеть, не пустить в дом, обругать.
 Но у меня в памяти остался один неприятный случай. С тех пор,
ак люди, оправившись от невзгод, зажили побогаче, в отношениях
между ними появился некий холодок. Первым вестником было то,
что несколько аульчан, построив добротные дома, огородили их
высокими заборами.
А Матвей и Куспан переплюнули всех, обнеся свои заборы колю­
чей проволокой. Один из почитаемых аксакалов аула Бейсен, не стер­
пев сказал им в сердцах: «Не к добру это, сынки, уберите проволоку».
«Бейсеке, да вот мальцы покоя не дают, стаскали уж все поми­
доры и огурцы в огороде», - оправдывались они, указывая на нас.
Что там они еще говорили, не знаю, но проволоку Куспан и Матвей
вскоре убрали. Проволоки не стало, но холодок отчуждения в от­
ношениях между людьми нарастал.
Вскоре в ауле произошло еще одно знаменательное событие:
Куспан купил легковую машину «Москвич». Машина была просто
чудо, вся сверкала и переливалась.
Эх, думали мы, посидеть бы хоть немного в этой машине. Нео­
жиданно наша мечта исполнилась.
Как-то мать, сунув мне в руки узелок, опять послала к безум­
ной старухе. По дороге я встретил Сергея, сына того самого Мат­
вея, и спросил, не видел ли он где Турксиб-апа. Сергей, ухмыль­
нувшись, потащил меня к дому Куспана: «Пойдем, пойдем, пока­
жу тебе и Турксиб-апу и кое-что поинтересней».
Хозяева, видно, были заняты обедом. Москвич же, сверкающий
москвич, стоял во дворе. В машине кто-то был. Я заглянул в окно:
Турксиб-апа сидела на заднем сиденье и что-то искала, перевора­
чивая все вверх дном. Мы с Сергеем уселись впереди. Я было схва­
тился за руль, хотел порулить, но нечаянно задел сигнальную кноп-
ку. Из дому выскочил разъяренный Куспан, и, матерясь, костеря
нас на все лады, выгнал из машины.
Мы остановились невдалеке, ожидая, что же будет со старухой,
которая, не обращая внимания на Куспана, продолжала что-то искать.
«Старая карга, пора бы тебе и на покой, а ты все еще небо коп­
тишь. А ну вылазь из машины.»
ин даже не взглянула на Куспана. Рассвирепевший хозя-
’ СХватив ее за плечи, выволок из машины и, как в боксерском
ДИнке, кулаком ударил ее в челюсть. Бедняжка, отлетев на при-
е Расстояние, ударилась оземь. Куспан было подскочил к ней,
95
желая продолжить расправу, но тут на крики прибежала его жена-
«Ты что, очумел, не видишь, она же больная», - с этими словами
она подняла старушку, вытерла кровь.
Дальнейшие события мы уже не наблюдали, поскольку пред­
почли улизнуть от греха подальше. О случившемся я никому не
рассказывал, наверное, оттого, что чувствовал себя виноватым.
Сергей же, сдерживая слезы, все повторял: «Жалко бабушку,
она ведь ни в чем не виновата».
Мы молча разошлись по домам. Матери я соврал, сказав, что не
нашел старуху.
Да, видимо, прошлое нельзя ни с чем сравнить. Оно как миг -
промелькнет и нет его. Порой и вся жизнь твоя кажется одним вспо­
лохом молнии.
Я закончил школу, стал студентом. Наступило лето, и на кани­
кулы я возвратился домой. В ауле ничего не изменилось, все оста­
лось по-прежнему. Когда проходил мимо дома Куспана, то заме­
тил, что некогда крепкий забор покосился, доски прогнили, ссох­
лись. Через дыру в заборе я заглянул во двор. Москвич стоял на
месте, но это был уже не тот, сверкающий краской и никелем, а
порядком облупившийся, с вмятинами на боках.
Пришел домой, а мать с отцом чем-то расстроены. Перекинув­
шись со мной парой слов, мать сказала, как бы извиняясь: «Сынок,
ты устал с дороги. Попей чаю, а потом сходи с отцом, привези Тур-
ксиб-апу. Говорят, она, горемычная, умерла, лежит на железнодо­
рожном полотне». И привычным движением стала вытирать глаза
уголком платка.
- Да, пей чай, а я пока поговорю с Куспаном насчет машины, а
то совхозные на току, - сказал отец, поднимаясь.
Я хотел было рассказать о том давнем происшествии, но замеш­
кался и промолчал. Отец не заметил моего замешательства и быст­
ро вышел из комнаты.
«У покойницы был единственный деверь, да переехал он. Увез
ее насильно, но она все равно пришла к нам и с тех пор жила у
нас», —вытирая слезы, сказала мать.
Я сел за стол, но кусок не лез в горло. Вышел на улицу, а там
уже отец садится в машину Куспана и зовет меня. Я сел на заднее
сиденье. Едем вдоль железной дороги. Где-то через 5 - 6 к и л о м е т ­
ров мы увидели кучку людей.
96
Г

~ Вот. кто-то уже пришел, - сказал отец.

_ Железнодорожники, - сказал Куспан. Я молчу. Чувствую
страш ную слабость. Я никогда не видел мертвого человека, и те­
перь меня мутит.
Отец, видимо, почувствовав мое состояние, обернувшись, сказал:
«О к азы вается, здесь есть кому помочь, возвращайся домой, сынок».
Дважды говорить ему не пришлось. Я тут же выскочил из ма­
шины и как на крыльях помчался к дому. Объяснил матери, в чем
дело, и принялся уплетать за обе щеки.
«А х ты, бедный мой сын, совсем это ученье тебя съело, смотри
скулы - как бритва, ими же резать можно». - С этими словами мать
обняла меня и поцеловала. Гляжу - у нее глаза, как всегда, на мок­
ром м есте.
«И в кого ты у нас, мама, такая плакса уродилась», - говорю я шутя.
«Как вспомню, сынок, свою сестренку близняшку и смерть ее
страшную - так слезы сами и льются. Бедняжка, то ли от голода
помутился у нее рассудок, то ли с отчаяния. Хотела достать дохло­
го воробья из колодца, да и потонула. Диву даюсь, как я-то жива
осталась. И за это благодарна Всевышнему.»
Это был первый рассказ о Великом Голоде, услышанный мной.
Что это за голод такой, думал я, и разве могло быть такое в советское
время? Да и в учебниках об этом ни полслова. Разве вся история - не
сплошные победные пятилетки? И если было, то в какой пятилетке?
И почему на мои расспросы взрослые отвечают уклончиво?
Считаю про себя: «Первая пятилетка, вторая пятилетка, третья
пятилетка... вот и война...».
На лекции по истории мой сосед Серик, немного старше нас, слу­
шая преподавателя - маленького с округлым брюшком, с лысиной во
всю голову, доцента, который в это время рассказывал с пафосом о
едной поступи пятилеток, вдруг перебил его вопросом: «Скажите,
какой из этих победных пятилеток казахи умирали с голоду?»
омню преподаватель, брызжа слюной, тучей налетел на Сери-
• «Кто тебе об этом сказал, говори!».
охоронили Турксиб-апу мы всем аулом. Никто не плакал. Толь-
оя мать несколько раз углом платка протирала глаза.
Заго Сле похорон все собрались у нас. Пошли разговоры о том, о сем.
чем £0^Или и 0 политике. Кто-то хвалил Хрущева, кто-то ругал его на
стоит. Потом разговор перекинулся на старуху Турксиб.
97
 - Эх, жизнь собачья, некому будет и молитву почитать по по­
койнице.
- А почему не известили ее деверя?
- У него тоже положение незавидное. Разве не он застрелил
свою единственную кобылу, чтобы не отдавать ее в колхоз?
- Потому и переехал он отсюда.
- Только-только начали становиться на ноги, а тут опять все
забрали подчистую.
- Конечно, мало кому это понравилось. А что делать, пришлось
смириться.
Учетчик Хисмет, недавно переехавший в наше село, спросил:
«А почему старуху называли Турксиб-апа?».
Старик Бейсен глубоко вздохнул: «Эх, Хисмет, были лихие вре­
мена, когда мы и самих себя чуть не потеряли, не только имени,
данного при рождении. Я знал несчастную еще с той поры, когда
она молоденькой невесткой приехала в наш аул. Очень пригожая
да ладненькая была. Имя у нее было звучное, под стать ей - Айша».
Я не мог себе представить, что старуху с всклокоченными во­
лосами звали Айша. Я вспомнил свою сокурсницу - Айшу. Как
говорит моя мать, писаная красавица. Как увижу ее, так сразу пот
прошибает, теряюсь, не знаю, что сказать. Девушка, по-моему, до­
гадывалась о моих чувствах к ней. Ну ничего. Доберемся и до нее.
А пока я уселся поудобней и не сводил глаз со старика Бейсена в
надежде услышать рассказ о Турксиб-апе.
Но разговор никак не начинался. Все молчали и думали каж­
дый о своем. Украдкой поглядываю на отца. Он не проявляет ника­
кого интереса к этой теме, смотрю на других - тоже самое.
Похоже, что собравшиеся не намерены говорить о жизни ста­
рухи Турксиб.
Я стал беспокоиться, что так и не узнаю правды. Вся надежда -
на Хисмета, если он как-нибудь не заставит стариков заговорить о
старухе - все пропало.
И Хисмет, будто прочитав мои мысли, сказал:
- Да, Баке, так вы сказали, что покойницу звали Айшой?
Всем стало ясно, что Хисмета надо уважить в его желании. Ведь
он хоть и недавно в селе, но зато человек нужный. С тех пор, каК
отобрали весь скот, у людей одна надежда - зарплата. А зарплату
начисляет Хисмет.
98
 С ама-то Айша родом из Павлодара, там есть такое местечко -
биген. Отец был известным богачом в тех краях. Почуяв надви-
гаюшуюся угрозу, он поспешил скорее сбыть дочку с рук. Зять его
Темиркожа был шустрым малым, промышлял тем, что возил това-
ы из Китая. Но однажды он не вернулся. То ли убили его на грани­
це то ли подался в банду. Были и такие разговоры, что он был шпи­
оном китайским. В общем, пропал человек, и нет его.
При муже Айше жилось хорошо, но вот она осталась одна с
двумя девочками-близняшками Айман и Шолпан, и начались для
нее мытарства. Сколько унижений, боли, страданий беззащитная
женщина, оставшись без мужа, перенесла - бог весть. Да и не только
она одна. Сколько в то время появилось вдов, сирот, за которых
некому было вступиться, и потому обидеть их мог каждый, кому
не лень. Кому пожалуешься, у кого искать защиты?
Мне кажется, именно с тех пор появилась в народе какая-то пуг­
ливая забитость, обреченность. Выжить любой ценой, но лишь бы
выжить - эта мысль заставляла людей беспрекословно подчинять­
ся, быть послушными исполнителями чужой воли. И хоть настали
потом лучшие времена, но, однажды впав в такое состояние, люди
заметили, что так легче жить.
Представить себе те страшные годы - и мурашки по спине, но,
наверное, во сто крат страшнее все это испытать на собственной
шкуре, самому пройти через все муки ада.
Обезумевшие от голода люди стали поедать друг друга. Айша
ужасалась при мысли, что ее крошек могут выкрасть, и от отчая­
ния и безысходности решилась принять смерть вместе с дочками.
Дом их стоял неподалеку от железной дороги. Айша связала де­
вочек по рукам и ногам и легла вместе с ними на рельсы. Перепу­
ганные девочки визжали от страха и плакали, но вскоре все трое
оказались под колесами проходящего поезда. Айша готова была
Умереть, да, видать, в последнюю минуту все же успела пригнуть
голову ниже. Когда поезд прошел, и все стихло, оказалось, что
и ли только девочки. Айша открыла глаза, ее взору открылась
она НЭЯ КаРтина: в луже крови лежали ее малютки, ее дочурки, а
лищ°исталась жива. Всевышний сохранил ей жизнь, но рассудка
Иска^Л' ^ тех П0Р и бродила как неприкаянная по шпалам Айша и
а’ звала своих ненаглядных дочек.
99
 Прошли те кошмарные годы. Люди стали приходить в себя в
человеческих отношениях опять появились доброта, отзывчивость
на чужую боль и страдание. Каждый, кто видел Айшу, считал сво­
им долгом напоить и покормить ее.
Прежней Айши уже не было. Теперь это была старуха с глубо­
кими морщинами на лице, седыми всклокоченными прядями во­
лос, развевающимися на ветру.
Скоро и имя ее настоящее было забыто, стар и млад стали назы­
вать ее Турксиб-апа. С этим именем она и умерла.
Старики повздыхали, поговорили о том, что душа бедной ста­
рухи Турксиб, если даже не будет в раю, то в ад точно не попадет.
Прочитали заупокойную молитву, сказали «аминь» и разошлись. А
я вспоминал неторопливый рассказ старика Бейсена, и многое в
этой истории было мне непонятно. Почему, например, трудяги, те,
чьим горьким потом полита земля, те, кто мог и горы расколоть, и
камни разломать в песок, не могли остановить Айшу, забрать у нее
детей, не дать совершиться ужасному кровопролитию? И вообще,
как могло вдруг случиться такое, что у людей ничего не оказалось?
А куда же девался их скот, годами нажитое добро?
И я решил: закончатся каникулы, и я, приехав в город, застав-
лю-таки лысого доцента рассказать мне правду и ответить без утай­
ки на все мои вопросы.
Почему то, что знает неграмотный, нигде не учившийся Бей-
сен, неведомо нашему историку?
Может быть, это тайна, о которой нельзя говорить? Но отчего
народная трагедия должна быть скрыта? Что за всем этим стоит?
Вот с какими размышлениями приехал я после каникул в свой ин­
ститут. Приехал, чтобы продолжить учебу на втором курсе истори­
ческого факультета. Но я не мог знать, что до того, как миру откро­
ется правда о Великом Голоде, пройдет еще немало глухих и бес­
словесных лет. Тогда же начиналась осень 1979 года.
 ПОЗАМЕТАЛО СТЕЖКИ-ДОРОЖКИ..
Осмелюсь спросить, что понимать
под чувством справедливости?
Мэ-Цзы

- Так уж и быть, уговорил. Придется уважить твою просьбу да

и рассказать о себе. Я, грешным делом, думала, что старик Косым
тебе все выложил, ведь вы с ним часто шушукались.
-Нет, апа, он всегда говорил, что о себе вы должны рассказать сами.
-К а к бы тебе яснее сказать? Ведь если бы это касалось только
меня, другое дело. Чтобы рассказать о себе, я должна так или ина­
че задеть многих, с кем мне довелось встретиться. Не хочется во­
рошить старое. Кто старое вспомянет, тому глаз вон. Как говорит­
ся, позаметало стежки-дорожки. Вот, сынок, сейчас вы опять стали
копаться в прошлом. К чему?
-Поймите, ваши воспоминания нам нужны для того, чтобы восста­
новить справедливость, чтобы люди узнали правду. Только и всего.
- Если так, то слушай. Буду рассказывать как бог на душу поло­
жит, а уж по полочкам разложи сам. Вот иной раз думаю о себе, о
своей жизни, и мне кажется, что все случившееся было не со мной,
а с кем -то другим. - Айкен апа откашлялась. - Ну, слушай.

РАССКАЗ АЙКЕН АПЫ

Было нас у отца с матерью трое. Отец был работящим, усерд­

ным работником, считался середняком. Угодил под конфискацию.
Две-три коровы, лошадь, с десяток овец были переданы колхозу и
розданы беднякам. В один день мать осталась одна с тремя детьми
ез мужа, без средств к существованию. Она часто говорила о том,
что виной всех их несчастий была она, вернее, ее красота. В наших
|фаяхжил человек по имени Кален, который имел кой-какую власть.
приметил мою мать, решил приволокнуться. Получив отпор,
был ДЯИ Затаил зл°бу и донес на отца. Сейчас, спустя годы, не знаю,
было ЛИ ВЭТ0М виновата мать, но точно помню, каким непомерным
ее горе, какой тяжкий груз страданий лег на ее плечи.
Дом ^ГДа ° ТЦа сослали’ родственники все реже и реже заезжали в наш
Нил 0лел чахоткой и за несколько дней умер старший брат. Хоро-
СГ0 ТОлько хромой пастух Сапар. А вскоре умер и второй брат.
101
 Мать, обезумевшая от горя и страха за оставшуюся в жив
единственную дочь, подалась к своей родне. Помню, как она сиде*
ла перед родителями и, задыхаясь от рыданий, говорила, что не
перенесет моей смерти.
Целый месяц мне давали горячий растопленный жир. Как узнала
я позже - сурковый. Но я не предполагала, что меня ждет впереди
более тяжкое испытание, чем болезнь. В 1931 году на нас черной
тучей обрушился голод. То, что происходит с людьми, когда они го­
лодают, невозможно описать. Это можно сравнить разве что с по­
вальным сумасшествием. Кое-как перебиваясь, мы с трудом дожили
до весны. Раздобыв неведомыми путями мешок пшена, бедная моя
мать тряслась над каждым зернышком, строго-настрого запретив мне
говорить о нем с кем бы-то ни было. Но так как по натуре она была
очень доброй, сердечной женщиной, она сама и выдала наш секрет.
Жили мы уединенно и тихо. Дни тянулись за днями, похожие
друг на друга, как близнецы. Веселья, песен, праздничных застолий
как ни бывало. Каждый день приносил с собой новость ужаснее пре­
жней. Когда мать узнавала, что кто-то умер от голода, она бледнела и
замирала. Перед сном подходила к мешку с пшеном и, удостоверясь,
что он на месте, успокоенная, укладывалась спать. Среди ночи, про­
снувшись, опять подходила к мешку. Позже я нашла причину ее бес­
покойства. Человек в отчаянии от своего бессилия, от безысходнос­
ти может совершать самые невероятные, самые ужасные поступки,
на которые его толкает инстинкт самосохранения.
Человеческая суть проявляется или в момент наивысшего благо­
получия, или в критических ситуациях. Как, например, чувство го­
лода, которое может заставить человека забыть все человеческое.
Мне пришлось увидеть это собственными глазами, когда мне шел
четырнадцатый год. Но тогда, голодная, обессиленная, я не удивля­
лась этому, потому что голод притупляет чувства. Был у нас сосед
Мылтыкбай. Детей у него было много, и в хорошие-то времена им
жилось несладко, а в голодный год они оказались первыми жертвами.
Самого старшего, шестнадцатилетнего Конырбая кто-то из аульчан,
уличив в воровстве, жестоко избил, и он умер у ворот своего дома. ^
Дочь Маржан от рождения была слабой, хилой, болезненной.
Она стала первой, кто умер в нашем ауле от голода. Мы были с ней
дружны и часто играли вместе. Мать, не выдержав, в день смерти
Маржан подозвала жену Мылтыкбая и отсыпала ей трясущимися
102
 и миску пшена. И теперь, через годы, неизменно в моем во-
Р>кажении встает одна и та же картина: трясущиеся руки матери,
° Рьіпаю ш ие пшено жене Мылтыкбая.
° Бедная моя мать, видимо, чуяла беду и, умом понимая, что это-
делать было нельзя, все-таки не смогла пересилить свое сердце.
^ и 0 чт0 значит миска пшена для оравы голодных, больных ребя­
тишек? Через день жена Мылтыкбая пришла снова. Мать отсыпа­
ла ей при этом сказав что-то тихим голосом. Когда же соседка при­
шла в третий раз, мать отказала ей. Сквозь сон я слышала, что она,
указывая на меня рукой, с жаром доказывала ей что-то.
Жена Мылтыкбая, опустив голову, поплелась домой, но на по­
роге, обернувшись, сказала: «Жамал, сама бы я к тебе не пришла.
Это твой кайнага. Совсем он взбесился. Спрячь мешок подальше,
иначе быть беде. Говорят, что люди начали есть человеческое мясо».
Как только она ушла, мы с матерью начали прятать мешок. Пере­
брали все места в доме, но куда бы ни прятали злополучный ме­
шок, нам казалось, что его непременно отыщут.
Расстроенные, мы обнялись и долго плакали. Неожиданно мать
вытерла слезы, встала и, строго посмотрев на меня, сказала: «Сле­
зами горю не поможешь. Не к добру это. Надо что-то делать, да-
вай-ка маленькие мешочки, наполним их пшеном, спрячем в по­
душки». Когда, довольная затеей матери, я стала ссыпать в мешок
остатки пшена, она остановила меня:
- Оставь немного пшена в мешке. Подлец не успокоится, пока
не отыщет его.
На следующий день умерла жена Мылтыкбая. К вечеру Мыл-
тыкбай пинком вышиб дверь и с налитыми кровью глазами стал
кричать на мать. Брызжа слюной, он угрожал ей, оскорблял ее, тре­
бовал, чтобы она отдала пшено:
- Твой хахаль с рваной губой принесет тебе еще. Ведь он если
увидит бабу, последнее готов отдать, лишь бы переспать с ней. А
тебе терять нечего, вот и поделись своей добычей со мной, а не то
хуже будет.
«Хахаль с рваной губой», о котором говорил Мылтыкбай, был
тот самый Кален, который донес на отца.
Мать спокойно выслушала соседа и с трудом, опираясь на меня,
поднявшись с места, сказала: «Пусть мы сдохнем с голоду, живи,
Шакал», - и с этими словами она бросила мешок с остатками пшена
103
Мылтыкбаю под ноги. А сама, упав ничком, зарыдала. Мылтыкбай
сверля ее глазами, молча стоял некоторое время, потом подхватил
мешок и со словами: «Ну погоди, сука, дождешься ты у меня» -
вышел, переваливаясь с ноги на ногу.
Мать встала, подошла ко мне, и расцеловав, сказала, что скоро
приедет отец и все будет хорошо. «Двоих я не уберегла. Если с то­
бой что-нибудь случится, какими глазами я посмотрю на твоего
отца. Когда он вернется, Мылтыкбай и рядом с ним не осмелится
встать. Это он сейчас хорохорится. Пользуется тем, что его нет.
Поэтому ты должна потерпеть». Я слушала мать, а сама вспомина­
ла старшего брата Ербола. Эх, если бы он был жив, разве посмел
бы этот мерзавец Мылтыкбай переступить порог нашего дома.
Мать, как бы угадав мои мысли, вздохнула: «Ерболу в этом году
исполнилось бы семнадцать». И не знаю, сколько времени мы си­
дели с ней, обнявшись, в потемках. Потом мама встала: «Этот про­
клятый Мылтыкбай сбил с панталыку. Ведь я сегодня принесла для
тебя мяса». С этими словами она вытащила из-под одеял неболь­
шой сверток. В нем оказался кусок мяса - настоящего мяса. Мы и
забыли, когда ели его в последний раз. Вскоре закипел чугунок, и
по дому поплыл аромат свежего мяса. Когда еда была готова, мать
достала откуда-то большой кусок хлеба. В душу мою закралось
подозрение. Откуда такое богатство? Мать, поймав мой взгляд, ска­
зала: «Помнишь, у отца был русский друг Матвей? Сегодня по­
встречала его - оказывается, он все о нас знает. Мясо и хлеб тебе
передал он. Обещал осенью еще и мешок муки подбросить».
В этот вечер мы долго сидели за столом. Вспоминали прошлое,
рассказывали друг другу всякие веселые истории. Я как могла рас­
хваливала друга отца Матвея, которого, может быть, и видела рань­
ше, да не могла вспомнить.
У матери было замечательное красное платье. Она вытащила
его из сундука, надела. Я вскочила с места, и, подбежав к ней, рас­
целовала ее со словами: «Какая ты у меня красивая».
Но к утру радость наша улетучилась. У Мылтыкбая от голода
умер еще один ребенок. Люди стали откочевывать на юг, на сытные
хлеба. Кален, уполномоченный, тот самый, о котором говорил Мыл^
тыкбай, гонялся по всей степи за ними, загоняя обратно в аулы,
сидела дома, закрывшись на замок, и ждала с нетерпением возвра
щения матери с работы. Участились случаи, когда люди ели челове
104
ческое мясо. Однажды мать пришла домой раньше обычного. Не
р а зд ев а я сь , упала ничком на кровать и долго плакала, сотрясаясь всем
телом. Оказалось, что кто-то подбросил председателю колхоза ано­
нимку, что-де, почему жена врага народа работает в колхозе.
До смерти перепуганный председатель тут же из числа пересе­
ленцев взял на место матери женщину. Вот когда я почувствовала,
что голод стоит у порога дома. А тут еще новая напасть. Как только
зашло солнце, в дверь стал ломиться Мылтыкбай:
-Сука, слышишь, открой дверь, а то я изрублю топором ее в щепы.
- Для вещей убедительности должно быть он еще постукивал то­
пором о косяк двери.
- О т этой скотины видно, деваться некуда. Придется открыть.
Как только мать отворила дверь, в комнату ворвался М ылтык­
бай и, оттолкнув грудью попятившуюся мать, направился ко мне:
- Не стой на дороге, сука. Твоя дочь в самом соку. Я сам решу,
что мне делать - или бабой своей сделаю, или свежатины отведаю.
Все равно подыхать нам. Но вы сдохнете раньше меня, - с этими
словами он схватил меня за руку и потащил к выходу. Мать броси­
лась ему под ноги.
- Прошу тебя, ради всего святого, не трогай мою дочь, мою
кровинушку. - Она, обхватив руками сапоги Мылтыкбая, не давала
ему идти. Мылтыкбай обухом топора ударил ее по спине, с остер­
венением пнул распростертую у его ног женщину. В порыве отчая­
ния мать, не замечая боли, продолжала умолять негодяя: «Ну по­
дожди хотя бы до завтра, утром я приведу ее тебе сама. Дай хоть
проститься мне с ней, собрать вещи. Ведь и у тебя есть мать, не­
ужели ты не понимаешь меня?».
- Завтра, кто же знает, что будет завтра? Может, я ночью ноги
протяну. - Тогда мать, вскочив, бросилась к кровати и, распоров
подушки, стала бросать ему мешочки с пшеном. Успокоенный,
Мылтыкбай собрал их и сказал: «Ну ладно, будь, по-твоему, если
вздумаешь кому-нибудь шепнуть, тебе несдобровать. Я ни перед
чем не остановлюсь».
Когда наш мучитель ушел, мы хотели закрыть дверь, но оказа-
л°сь, что, уходя, он сам запер нас на замок.
Мы собрали в дорогу некоторые наши пожитки, остатки съест-
° ’ °Дежду и разбив окно, прячась от людских глаз, не останав-
эясь, побежали по дороге, ведущей в город.
 - Моей вины перед твоим отцом нет, дочка. Теперь нам надо
добраться до города, там найдем работу и будем жить. Только бы
нам удалось найти пристанище.
Через двое суток мы добрались до города. Долго ходили по род­
ственникам, просясь на ночлег, но везде нам отказывали. После­
дний, к кому мы зашли, старик Нуридин покачал головой и сказал:
- Ну, что же, хорошо, сношенька, что уберегла ты дочь. Пусть
остается у нас. Пока я жив, никому не дам в обиду. Наше житье-
бытье незавидное, сама видишь. Ты молодая, как-нибудь прокор­
мишься сама. Вот такое решение, милая.
- Ата, спасибо. Мне больше ничего не надо. Разрешите только
изредка навещать ее. А для меня в городе работа, думаю, найдется.
- Э, дорогая, сейчас работу трудно найти. Но ты же умница,
что-нибудь придумаешь.
Так началась моя жизнь в доме аксакала Нуридина, который
доводился родным дядей моему отцу. Это были хорошие, сердеч­
ные люди. Кормильцем был сын, который работал грузчиком на
пристани. Иногда заходила бедная мама с темными кругами под
глазами, опухшим от голода лицом. Вдруг она пропала на целую
неделю. И однажды дедушка Нуридин рано утром нашел мать, ле­
жащую без признаков жизни у ворот дома. «Не выдержала, бед­
няжка, умерла от голода, - сказал Нуридин-ата, закрывая ей глаза.
- Тело еще теплое, старуха, выправь-ка ее.»
Слез не было. Положили мы маму в сени, поправили все как
надо. Я обхватила голову моей бедной матери руками, прижалась к
ней. Не помню, сколько времени прошло. Очнулась от старухиных
слов: «Эй, старик, уведи ее. Напугалась ведь бедняжка, сердце у
ней как бы не стронулось с места».
Беда не приходит одна. Только похоронили маму, сын старика
получил травму и слег в больницу. Говорят, надорвался, когда под­
нимал тяжелый мешок. Касенгазы (так звали его) долгое время ле­
жал в больнице, потом его отправили в дом инвалидов. Позже он
женился, обзавелся семьей, у него появились дети.
Все, что копили старики на черный день, растаяло в одноча­
сье. Теперь забота о них легла на меня. Оказывается, живой чело­
век со всем может смириться, со всем свыкнуться. Старуха отве­
ла меня к татарам в услужение. Вечером хозяева отдавали мне
остатки еды, тем мы и жили. Старуха все твердила мне о том, что
106
я долж на терпеть, и что бы ни случилось, смириться. Вскоре я
поняла, почему старуха так настойчиво вбивала мне это в голову.
Однажды хозяин, сорокалетний рябой мужик затащил меня в са­
рай и изнасиловал. Только тогда до меня дошел смысл слов ста­
рухи. И стиснув зубы, я покорилась.
Как-то раз жена рябого застала нас вместе. С воплями и про­
клятиями, схватив за волосы, она выволокла меня за ворота и за­
перла двери. Но этого ей показалось мало. Пока я, стоя в отупении,
решала, что же мне делать, калитка отворилась, и я увидела, что
она направляется ко мне с раскаленной докрасна кочергой. Я бро­
силась бежать от нее, стараясь, чтобы она не дотянулась до меня.
Но ей непременно хотелось изуродовать, изувечить меня: «Я сде­
лаю так, что на тебя, шалаву, не посмотрит ни один мужик», - кри­
чала она, размахивая кочергой.
Не знаю, чем бы это все закончилось, не вступись за меня хозя­
ин: он выхватил из рук жены кочергу и закрыл ее в доме.
«Умру, а не переступлю порог этого дома», - решила я про
себя и пошла куда глаза глядят. Несколько дней я жила на улице,
ночуя, где придется, с такими же, как я, бездомными. Кормились
объедками. Ну а что было потом, об этом ты, наверное, знаешь от
дедушки Косыма.
Вот уже три года прошло, как его нет. При жизни он сердился,
если я начинала вспоминать свое прошлое. Видно, не хотел, чтобы
растравляла себя. А сейчас, видишь, наоборот, об этом стали гово­
рить в открытую. Если бы Косым ата дожил до этих дней, сколько
бы он мог рассказать».
Да, Косым ата унес с собой в могилу правду о тех страшных го­
лодных годах, но вот историю Айкен апа он успел мне рассказать.
«Давным-давно, в незапамятные времена, когда возвратились
сыновья наши с великой победой, началась большая беда. У этой
беды было грозное имя - голод.»
Я смотрел на него с удивлением, пытаясь обнаружить на его
лиЦе следы розыгрыша. Косым ата, искоса взглянув на меня, ска-
зал однажды: «Тебе кажется странным, наверное, что хочу пове­
дать тебе о самом страшном, а начинаю рассказ, как сказку. В те
Г°ДЫ скончался мой отец. Он умер не только от голода. С одной
стороны он был серьезно болен, а с другой стороны он не мог спо­
койно видеть страдания людей. Он был, как это вы называете те­
перь, писателем. После него остался сундучок с рукописями. Род­
ственники, боясь, как бы чего не вышло, сожгли их. Но в народе
помнят его как рассказчика. Даже сохранилось выражение: «Так
сказал Сеит».
Перед смертью он подозвал меня к себе, шутил, смеялся. В кон­
це сказал: «Сынок, дай срок, придет время правды. Тогда ты, вспо­
миная прошлое, начинай свой рассказ так: давным-давно, в старо­
давние времена... Ведь ж и зн ь-это сказка, а не истина. Наша жизнь
порождена чьей-то фантазией, чьей-то забавой. Великая истина не
дошла еще до нас, а вот когда она придет, никто не поверит, что мы
пережили такое. Им все это будет казаться сказочным, невероят­
ным. Поэтому прошлое пересказывают, как сказку.» Так говари­
вал, бывало, мой отец, светлая ему память.
Вот и я ухожу из жизни, не дождавшись прихода великой прав­
ды, поэтому и моя жизнь - это сказка.
Косым ата действительно не дожил до сегодняшнего дня, когда
можно рассказать обо всем открыто, не таясь. Но вот один из его
рассказов о былом.

РАССКАЗ КОСЫМ АТА

Жили мы в городе. Отец работал на пристани грузчиком, я раз­

норабочим на мясокомбинате. Мне семнадцать. Как-то пошли мы с
отцом на базар прикупить кое-чего из продуктов. Долго приценива­
лись, торговались, наконец купили полмешка картошки и заторопи­
лись домой. У ворот базара мы стали свидетелями такой сцены.
Надо сказать, что в те годы мертвецов на улицах было полно.
Все настолько свыклись с этим, что, случалось, даже перешагива­
ли через труп, вовсе не замечая его. Была специальная похоронная
бригада, которая собирала трупы и закапывала их за городом. Они
стаскивали мертвецов в одну кучу, потом штабелями складывали в
телегу.
Когда один из похоронной бригады схватил за ноги очередную
жертву, отец вдруг закричал: «Не трогай ребенка», - и бросился к
трупу. Это была девочка лет тринадцати. Платье ее задралось, об­
нажив истощенное тельце. Отец оттолкнул могильщика и, береж­
но подняв с земли девочку, собрался было положить ее на телегу,
но, заметив, что она дышит, решительно отошел с ней ко мне.
108
 - Эй, старик, - закричал на отца милиционер, стоявший поодаль,
_ положи труп на телегу.
-О н а еще дышит, девочка жива. Отвезу ее домой, может выживет.
- Это ты брось. Если еще не умерла, умрет по дороге, или когда
закопают.
- А х , ты скотина, вместо этого ребенка тебя бы закопать, - зак­
ричал отец, сверкая глазами.
- Ах, вот ты как. Ну, тогда получи. На тебе за скотину, на тебе,
на тебе. - Толстый милиционер стал хлестать плеткой отца. Не по­
мня себя, я подскочил к нему, вырвал из рук плетку и выбросил.
- Ну, подожди, сгною вас обоих в тюрьме, - проскрежетал зу­
бами толстяк.
- Пока ты сгноишь меня в тюрьме, я тебя здесь кровью умою.
Убирайся, пока цел, - сказал отец, чеканя слова и глядя ему в глаза.
Подхватив свои полмешка картошки, с девочкой на руках возвра­
тились мы домой.
Что долго рассказывать. Мать выходила бедняжку, поставила
ее на ноги. Ты, наверное, уже догадался. Это бабушка Айкен, мать
твоих друзей Аскара и Болата.
Когда девочка пришла в себя, она рассказала обо всем Косыму
и его жене. Они отправились к Нуридину, но было уже поздно: и
он, и его старуха лежали мертвые дома. Некому было их похоро­
нить. Зубной врач Нурым, который часто бывает у нас, - внук Ну-
ридина и сын Касенгазы.
Вот что осталось у меня в памяти от рассказов взрослых.
В прошлом году не стало Айкен апы. Как она сама любила вы­
ражаться: «Позаметало стежки-дорожки».
И неужели все это, как говаривал в своей присказке Косым ата,
было и быльем поросло?
И надо ли хранить в памяти рассказ Айкен апы? У меня нет на
это ответа.
Но то, что была страшная беда - это правда. Как верно и то, что
многое заросло травой забвения.

109
 ПРО Ш ЛО Е В НАСТОЯЩ ЕМ

Замечательный был у меня сосед. Звали его Асаном, было ему

около девяноста. Что и говорить, перевидал он немало. Но дед Асан
был по характеру очень замкнутым, неразговорчивым. Разговорить
его было очень непросто. И я был удивлен, когда вдруг однажды он
прибежал ко мне чрезвычайно возбужденный:
- Сынок, ты все знаешь. Так скажи мне, это правда, что власти
запрещают пить?
- О, аксакал, еще какая правда, теперь мы все будем трезвенни­
ками, а коммунисты в особенности.
- Не знаю, что там случилось с властями. Но я тебе скажу, не
вздумайте давать обещание не пить водку. Ты малый толковый, на­
деюсь, что ты поймешь, - по его словам, он на дух не переносит
спиртного.
Казалось бы, кому как ни ему, быть довольным решением пра­
вительства, а тут на тебе - слышу от старика такие слова. Старик
продолжал: «Я своим коротким умишком вот до чего дошел: ком­
мунисты поддерживают тех, кто выпивает. Удивляюсь теперь тому,
что они объявляют пьянству бой. Те коммунисты, которых я знал,
всегда были охочи до выпивки, знавал я таких в годы войны. Перед
атакой я всегда отдавал свои законные сто граммов сержанту Кова­
леву. Он, светлая ему память, тоже был коммунистом. Позже я ра­
ботал старшим чабаном. Приходилось потчевать начальство вплоть
до секретаря обкома, так все они были не дураки выпить.»
Я попытался ему возразить: «Теперь коммунисты будут бороться
за трезвый образ жизни».
- Бороться за это нужно, но вряд ли это будет с руки коммуни­
стам.
- Видно, крепко насолили вам коммунисты, - пошутил я.
- Обижен я не на нынешних, а на прежних коммунистов, своих
ровесников. Дыма без огня не бывает, то что я когда-то пережил, до
сих пор, как заноза, в сердце жжет и ... хотя, конечно, столько лет
прошло, пора бы и забыть, но нет - закрою глаза - все как будто
вчера было.
Я попросил старика рассказать его историю.
« В двадцатых годах в нашем ауле создали крестьянское хозяй­
ство «Косшы». Люди волнуются, переживают, что да как. Были
110
среди нас и озлобленные, и отчаявшиеся, но у них и в помине не
было мыслей выступить против властей. Они думали лишь о том,
как схорониться да выжить в лихую годину.
Родители мои вместе с несколькими родственниками решили
откочевать от греха подальше на Алтай. Меня оставили пасти
овец.
Человек ко всему привыкает. И потому я в общем-то жизнью своей
был доволен. Ведь сколько в те годы было голодных - не счесть.
Бывало ночами глаз не смыкаешь: боишься, как бы не украли
баранов. Старший чабан все твердил: не сносить вам головы, если
хоть одна овца из стада пропадет. Вспоминаю те годы, и хоть мно­
го было голодных, но на воровство мало кто шел.
Чаще можно было увидеть умерших от голода.
Ну, а наше поколение, тем, кто имел в колхозе хоть какую-то
работу, конечно, было лучше. Бывало ночью присосешься к выме­
ни овцы, напьешься парного молока и засыпаешь крепким сном,
прижавшись к ее теплому боку.
Однажды из района заявился уполномоченный с двумя мили­
ционерами и коршуном налетел на нас.
Главной своей жертвой он выбрал меня. Почему, дескать, байс­
кий сынок у вас баранов пасет. Отец его скрылся, не желая помо­
гать советской власти, значит он —наш враг, и его сынок тоже враг.
За меня заступился Аскарбай - старший чабан. Он сказал, что я
хороший работник, честный, трудолюбивый. Напоив уполномочен­
ного водкой, Аскарбай спас меня от голодной смерти. Оно ведь так:
если бы меня выжили из колхоза - куда деваться? Пополнил бы
собой армию голодающих. К тому времени уже шли разговоры о
том, что, отчаявшись, люди стали есть человеческое мясо.
Избавившись от уполномоченного, я стал мишенью для ауль­
ных активистов. Чуть что, изобьют, крича, что я сын муллы и бе­
женца. Уйти мне было некуда, и я, сжав зубы, молчал и старался
как можно реже попадаться на глаза.
Со временем активисты вошли в раж. Стоило кому-нибудь ска­
зать хоть слово, как его сразу закрывали в каталажку. Кроме того,
все они пристрастились к водке, и упаси бог попасться им на глаза
в это время.
Однажды я, как обычно проверив, все ли овцы на месте, сел с
подветренной стороны загона, перекусил, чем бог послал, и только
111
прикорнул, укрывшись тряпьем, как кто-то ткнул меня в бок сапо­
гом. Открываю глаза - один из аульных активистов.
- Айда, председатель зовет.
Вижу, что врет. Зачем я понадобился председателю в такое вре­
мя? Но делать нечего, пошел. Правление колхоза «Косшы» находи­
лось в юрте, над которой развевалось красное знамя. Вошел в юрту,
а там веселье в самом разгаре - комсомольцы пируют: пьют водку,
галдят, дым коромыслом.
- О, проходи, проходи, уважаемый наш мулла, - пропищал ры­
жий активист.
- На вот, угощайся, - и протянул мне чашку с водкой.
- Нет, он ведь праведник, его не заставишь пить. Это зелье для
нечестивых, - в предчувствии чего-то недоброго у меня сжалось
сердце. Я понял, что сейчас должно произойти нечто ужасное.
Председатель правления Смайл, черный, худой, как засохшее
мясо, встал и, протягивая мне обе руки, сказал: «Не обращай вни­
мания на этого болтуна, мы позвали тебя, чтобы ты стал членом
нашего «Косшы». Тогда тебя никто не тронет, а, наоборот, будут
бояться. Но для этого ты должен признать своего отца врагом на­
рода при всех.»
«О боже, - в ужасе думал я, - как пойду против отца?» Я готов
был ко всему, но назвать своего отца врагом - что может быть страш­
нее?
- Твой отец бросил тебя, он враг, прежде всего твой, - пропи­
щал рыжий активист.
Я, выражая несогласие, помотал головой.
- Э, да он трус. Надо разгорячить ему кровь, тогда язык развя­
жется. - И в ту же минуту сильные руки схватили меня и, не давая
опомниться, свалили наземь.
«Тащите бутылку, напоим этого волчонка. Открывай пасть, су­
чий выродок...» Они стали лить мне водку прямо в рот. Чтобы не
задохнуться, я глотал проклятое пойло. Что было потом - не по­
мню. Очнулся лишь в шалаше Аскарбая. Жена его поносила кого-
то последними словами: «Нечестивцы, негодники».
Позже я узнал, что целые сутки был без сознания, бредил. Ас­
карбай отпаивал меня молоком.
Удивительно: с тех пор при виде водки меня не сказать, чтобы
тошнило, а я просто ее не пил.
112
 Но чтобы кто-нибудь из начальства не пил, такого я не видел.
И подумалось мне, что новая власть одобряет выпивку. И по­
этому я всякий раз, получив зарплату, покупал ящик водки и поил
приезжее начальство. Размякшие и ослабевшие от обильного пи­
тья и еды, они обнимали нас с женой и довольные уезжали. Дово­
лен был и я, спокойная жизнь мне была обеспечена. Вот оттого-то
и удивляюсь я теперь тому, что власти вдруг стали выступать за
трезвость.»
Через некоторое время старик Асан внезапно заболел и умер.
На похороны собралась вся его многочисленная родня, пришли со­
седи, приятели. Угощения было вдоволь. Все уселись за стол и по
установившейся традиции после тоста, одобрительно галдя, выпи­
вали.
- Чтоб и нам дожить до его лет, - сказал один. Выпили за это.
- Его смерть - это праздник, - сказал другой и опять выпили.
- Дай бог умереть в таком же достатке и благополучии перед
детьми и внуками, - сказал третий и снова выпили.
- Пусть бог даст теперь пожить и его детям, - сказал еще один.
И снова выпили.
- Асеке не умер, ведь он оставил своих детей, —и опять выпи­
ли.
- Пусть его потомки не увидят тех трудностей, которые при­
шлось испытать старцу. - И опять выпили.
- Пусть земля ему будет пухом...
- Ему уготована жизнь в раю - он умер в ночь с четверга на
пятницу. - И опять выпили.
Сижу, слушаю пожелания, хвалебные речи, торжественные то­
сты. И впрямь, не похороны, а праздничное застолье. Вот встал
еще один и, как бы угадывая мои мысли, произнес: «Следующий
раз чтоб собраться нам здесь на торжество», - и опять выпили.
Красные от выпитого разгоряченные лица, шум, гам...
И как будто прошлое вернулось... Вижу, как активисты, пова­
лив Асана на землю, льют ему в рот водку. Водка булькает в горле
несчастной жертвы. Он пытается вырваться, но крепко держат его
стальные руки подвыпивших комсомольских активистов.

113
 ЗА К О Н С Т Е П И

Народ мудр настолько, насколько нужно.

Лактаций
С детства в мой мозг прочно въелось слово «эдеп» - вежли­
вость, приличие, учтивость. «Вежливый ребенок», «учтивая неве­
стка», «соблюдать приличие» - эти и другие слова довольно часто
звучали в каждом доме.
А что называют неучтивостью, неприличием, невежливостью?
Какова цена этим словам? И что значит нарушить обычаи? Ведь за
это не наказывают по закону?
Старик Бейсен, которому я задал эти вопросы, так отвечал мне:
«Сынок, в наше время устарело, износилось, потеряло всякий смысл
само слово «өдеп», не говоря уж об обычаях. Бывало раньше сно­
ха, не смея вслух произносить имя свекра, деверя, давала им про­
звище. Ну вот, например, белоликий, щедрый и т.д.».
Это была учтивость, которая являлась традиционной. А что се­
годня осталось от этой традиции?
- Аксакал, времена меняются, ничто не вечно в этом мире. И
те, кто приходят в мир, приносят с собой новое.
- Да разве я против... Конечно, мир переменчив, изнашивается
одежда, изменяются взгляды людей. Но учтивость, уважительность
во все времена и для всех людей всегда одинаково необходимы.
Вот о чем я говорю.
Я согласился со словами старика. И впрямь, во все эпохи и вре­
мена сущность человека остается неизменной.
Но ведь с приходом нового времени что-то мы приобретаем, что-
то становится безвозвратно потерянным для нас. А как определить
грань между тем, что можно потерять, а за что надо бороться? Что из
нового приемлемо для нас, а от чего мы должны бежать, как от чумы?
Долго размышлял я над этими вопросами в одиночестве, но так
и не уяснив суть до конца, снова обратился к старику:
- Аксакал, расскажите, а как люди относились к традициям, и
какая сила заставляла соблюдать их?
Старик задумался и, помолчав, сказал: «Хорошо, но это будет
трагическая история. Если говорить честно, то и в давние времена
нарушали традиции». - Но тут старик помедлил, испытующе глядя
114
на меня и как бы сомневаясь - говорить или не говорить? Потом
сп росил: «А у вас самих есть сейчас какие-то традиции, обычаи
или, ты просто слышал от кого-то эти слова?».
- У нас коммунистическая мораль. На темы морали у нас ве­
дутся классные часы в школе. - Но чувствую, до старика не дошло.
«И что же? Повадки и поведение нынешних коммунистов - это и
есть ваш нынешний эдеп?»
- Да, отец, коммунисты - настоящие пропагандисты советской
морали, и сами являются примером для всех.
- Ох, сынок, может, в других краях или там наверху есть такие,
о которых ты говоришь, но из тех, кого я знаю, ни одного нельзя
отнести к соблюдающим эдеп.
Я начал вспоминать аульных коммунистов. Завфермой у нас ком­
мунист, так он за один присест может выпить два литра водки. А
напьется, так с языка одни маты и сыплются.
Директор школы у нас коммунист. Живет с бобылкой Майрой,
а со своей женой, говорят, разводится. Так. Кто еще? А, веттехник
Асанали, он тоже коммунист, но его собираются судить за то, что
он перепутал свой карман с государственным.
Прав старик. Нет у нас в колхозе примерных коммунистов. Пого­
дите, а учитель Жомарт? Вот кто настоящий человек. Но он не ком­
мунист. На той неделе завфермой, напившись на свадьбе дочери Ка-
укена, бросился с кулаками на Жомарта, крича: «Подобру прошу -
уйди с моей дороги, не трогай меня, коммуниста. Самому же хуже
будет». Вот такая картина у нас в ауле.
А что до меня, студента пединститута, которому нужно напи­
сать курсовую работу по теме «Эдеп», где же еще искать материал,
кроме как у стариков.
Вот и пытаю старика Бейсена, стараясь выудить у него нужную ин­
формацию. Аксакал в прошлом стоял у истоков колхозною дела, вете­
ран войны, отец восьми детей. Жалко, конечно, что не коммунист, но
несмотря на это похоже, что именно у него я найду нужный материал.
Подсев к старику, стал его уговаривать: «Аксакал, помогите мне,
я с°бираю материал из прошлой жизни».
~ Ох, и не знаю, подойдет ли мой рассказ для твоего материала,
Да ведь делать нечего, раз ты просишь, так и быть.
Эту историю рассказал мне мой отец. Она как раз о традициях и
°оьічаях.
115
 Это было время, когда Богембай уже не так часто выступал в
походы. Было ему под пятьдесят, старым назвать его, конечно
нельзя, но усы и бороду уже тронула седина.
Богембай оставался для народа прежним Богембаем. Но вот од­
нажды разразился скандал. Была весна, люди собирались на лет­
ние пастбища, и потому настроение у всех было приподнятое. Осо­
бенно веселилась молодежь в ожидании тайных свиданий, весе­
лых игр и развлечений. Это был неписаный закон степи, привычка,
укоренившаяся в сознании степняков.
Любовное томление вошло и в сердце красавицы Гульсум, мо­
лоденькой жены Серикпая, совсем недавно вошедшей в его дом.
Было ей всего семнадцать лет, и похоже, что она не удовлетворя­
лась ласками тихого Серикпая. Вот почему, завидев Богембая, она
не могла найти себе места. И еще злило Гульсум, что ее муж, не
ставящий никого рядом собой, при одном только имени Богембая
становился смирным и кротким, как овечка. Уверенная в своих ча­
рах, Гульсум решила покорить храброго Богембая и отпраздновать
победу над поверженным мужчиной.
Но сколько бы она ни пыталась заманить его в свои сети, Бо­
гембай и бровью не вел. От досады и огорчения Гульсум кусала
губы, скрежетала зубами от сознания своего бессилия. И вдобавок
ко всему, она заметила, что Богембай как-то раз посмотрел на нее с
явным отвращением.
И Гульсум затаила злобу: «Ну погоди, я с тобой поквитаюсь», -
думала красавица, встречаясь взглядом с невозмутимым и бесстра­
стным Богембаем.
И вот настал день, когда можно было нанести смертельную оби­
ду отвергшему ее притязания.
Богембай же не мог не чувствовать отношения Гульсум к нему.
Чем чаще ему хотелось видеть ее, тем больше она внушала ему
какое-то безотчетное опасение, какой-то леденящий душу страх ох­
ватывал его сердце при виде красавицы.
Поделиться с кем-нибудь своими опасениями он не мог. Разве
что Аналык, жена старшего брата и мать Серикпая могла понять его,
но обратиться к ней ему было неловко. Негоже ему, мужчине, вме­
шиваться в ее дела. Ведь с тех пор, как умер ее муж, она стала мате­
рью аула, и никто не осмеливался перечить ей. И имя свое она полу­
чила из чувства глубокого уважения и преклонения перед ее силь-
116
ньім и мужественным характером. Было у нее двое сыновей, млад­
ший Серикпай, недавно женившийся и живший в отдельной юрте.
Аналык, в свою очередь, давно хотела поделиться с Богембаем
своими сомнениями. С тех пор, как Гульсум появилась в их доме,
сын ее, прежде учтивый и вежливый, обожающий свою мать, вдруг
изменился и совершал поступки, недостойные мужчины. Оставаясь
одна, Аналык подолгу размышляла. Сын ее, хоть и младше Богем­
бая, но по положению выше его, но, наверное, никому и в голову не
пришло бы соперничать с батыром и тем более выказывать ему не­
уважение. Это было страшным нарушением веками заведенного по­
рядка, раз и навсегда устоявшихся традиций. Если такое случится,
то произойдет большая беда. Народ, потерявший традиции, лишит­
ся силы. Свекор ее говорил: «Дочь моя, Богембай остается среди вас.
Запомни: место батыра - почетное место, управлять народом не про­
сто. Для этого нужна большая сила, холодный ум, тонкий расчет.
Сила народа - непререкаемость авторитета Богембая.
Надо вселять в людей веру в него, почтение и уважение к его
заслугам. Если нарушите эту традицию, быть беде».
«Ата, мир состоит из противоположностей, любая вещь имеет
свою пару. Женщина и мужчина, плохое и хорошее, приличие и не­
приличие», - начала было Аналык, но старик перебил ее:
-Д о ч ь моя, то, что ты говоришь, верно лишь на первый взгляд.
На самом деле мужчина и женщина только тогда пара, если близки
их души, если женщина умеет по-настоящему ценить мужа.
Добро и зло только тогда можно назвать совместимыми, если
хорошее есть в плохом, а плохое в хорошем, добро постепенно пе­
рерастает во зло, а зло становится добром. Учтивость и невоспи­
танность не в одной связке. Невоспитанность - это результат не­
развитости ума, а учтивость - от союза ума и сердца.
И Аналык предчувствует беду. Но ее мучает то, что она не знает,
как это объяснить другим. Ее пугает, как внезапно изменился ее сын,
пугает неуемная жажда жизни невестки. Говорят, что у таких людей
жизнь бывает короткой. Как-то раз она собралась было поговорить с
огембаем, но передумала, поняв, что объяснить ему толком свои по­
дозрения не сможет, а раз так, зачем беспокоить по пустякам батыра.
Наверное, это от старости, решила она и обратилась с молит-
в° и к Всевышнему, прося его о милости и снисхождении. Она
Всп°мнила опять свекра, который говорил, что есть единственное
117
средство бороться с неуемной жаждой жизни - это помнить о том
что ты —гость на этой земле, и в своих молитвах денно и нощно
благодарить бога за то, что он дал тебе жизнь.
Аналык воспряла духом. Неизвестность исчезла. Она знала те­
перь, что делать. Когда они приедут на жайлау, она отошлет сына
подальше от дома, а сама займется невесткой.
Но человек предполагает, а бог располагает. Кочевка - это не
простое дело, и к нему надо готовиться не один день. По традиции
караван возглавляет человек, способный в случае опасности отра­
зить нападение врагов. В ауле - Аналык, а кочевье возглавлял Бо­
гембай. Это было традицией, и никому и в голову не приходило
изменить этот порядок. Аналык тоже считала это правильным, по­
скольку она хоть и старейшина рода, но ведь всего лишь женщина,
а по традиции оберегать жизнь людей - удел мужчины.
Но перед тем, как отправиться в путь, тот, кто ведет караван, по
обычаю просит благословения у Матушки Аналык. И только испол­
нив обряд благословения, все обсудив и уточнив, трогаются в доро­
гу. И не дай бог кому-то нарушить заведенный обычай. Это был тя­
желый проступок, и нарушителя ожидало суровое наказание.
Прошел день как откочевал Богембай, остальные готовились к
отъезду, увязывали вещи, объединяли скот в гурты. Кочевье растя­
гивалось, потому что по дороге надо было пасти скотину, останав­
ливаться на ночь. Поэтому все, разделившись на группы, ждали
своей очереди и благословения на откочевку.
И вдруг случилось непредвиденное.
- Слышал, какой стыд? А что же теперь делать нам? За кем
следовать?
- Никогда бы не думал, что такое может произойти.
- Все из-за той сучки? Не иначе это ее штучки, - говорили ста­
рики аула.
Те, что помоложе, сидя на вершине холма, совещались между
собой.
- Да, постарел Богембай. Попробовал бы кто-нибудь раньше
осмелиться даже подумать об этом.
- Серикпай нарушил обычай предков. Быть беде.
-Л а д н о , что толку говорить об этом. Давайте искать выход.
- Пошлем к Богембаю Сарыбая с известием.
- Отправим и к Аналык гонцов, наверное, и до нее уже дошли слухи.
118
 _ Да будет так. К матушке нашей отправятся Сарыбай и Серкебай.
С ары бай, сы н стар ш его брата Б огем бая, бы л оч ен ь др у ж ен с
С ерикпаем, л ю би л его как др уга, не говоря уж е о р одств ен н ы х свя­
зях. С ары бай всегда уступ ал во всем С ери кп аю , уваж ая его стар ­
шинство, хотя сам об л а да л достаточн ы м авторитетом , бы л хр абр и
смел и н есм отря на м о л о д о сть прослы л баты ром .
И вот этот Серикпай, опозорив Богембая, втоптав его в грязь,
соверш ил неслыханный проступок. Откочевал сам по себе, в дру­
гую сторону, не считаясь ни с кем.
Вот почему сейчас в груди Сарыбая клокочет ярость, он злится
на этого простака и недотепу Серикбая, потерявшего рассудок из-
за потаскухи Гульсум.
Понятно, что она подбила его на этот шаг. Но отвечать будет
мужчина. Вряд ли Серикпай так просто согласится вернуться. Он
не ребенок, и понимает, наверное, на что шел, совершая такое.
Может пролиться кровь, а это самое страшное. Сарыбай и Серке­
бай поведали обо всем Аналык. Та тотчас ответила:
- Хоть он и сын мой, но простить обиды, нанесенной Богем­
баю, я не в силах. Найдите и накажите, как подобает.
- Серикпай знал, что это тяжкий грех, и наверное, готов на все, -
сказал Сарыбай.
- Делайте, что хотите, но уничтожьте врага, которого мы вскор­
мили. Духи предков нам не простят, если мы не отомстим за честь
Богембая. - И Аналык благословила их. Она заметила, как тяжело
Сарыбаю, понявшему, что он должен поднять руку на своего брата
и сказала: «Исполните свой долг сами. Не вмешивайте никого».
Когда к полудню Сарыбай и Серкебай прискакали к кочевавшему
аулу Серикпая, из юрты выплыла Гульсум и, притворно улыбаясь, ска­
зала: «Сойдите с коней, девери мои, и угоститесь, чем бог послал».
«Да, из-за такой чертовки любой потеряет голову», - подумал
Сарыбай и, чувствуя, как размяк он сам, разозлился на себя. Он
подскакал к Гульсум и, приподняв ее, резким взмахом отрезал ей
косы. Повесив их на жердь юрты, он отбросил женщину в сторону.
Вдвоем с Серкебаем они отъехали от аула на безопасное рассто­
яние. Серкебай все еще надеялся на то, что брат поймет свою ошиб­
ку, и все закончится мирно. В крайнем случае опомнится Гульсум.
зрыбай же, багровый от злости, готов был лопнуть от досады. Сер­
кебай сказал ему: «Я знаю своего брата. Если он разозлится, то нико­
119
го не пожалеет. А когда он садится на своего боевого коня, да с копь­
ем, никакие уговоры не помогут, он ни перед чем не остановится».
- Он нарушил клятву, а в руках у клятвопреступника любое ору­
жие не имеет силы, - ответил Сарыбай.
Со стороны аула в клубах пыли летел навстречу им всадник на
белом коне, с копьем наизготовку. Оба в ту же минуту вскочили на
коней и потянулись к колчанам со стрелами.
- Постой, Серикпай, давай поговорим, - дважды крикнул Са­
рыбай, но Серикпай, не слушая, метнул копье в их сторону.
С трудом увернувшись, братья натянули луки и через мгнове­
ние обе стрелы попали в цель. Серикпай склонился, обнимая гриву
коня, и тяжело сполз на землю. Посадив Гульсум лицом к хвосту
коня, братья уложили тело Серикпая и приехали к Богембаю.
Тот, узнав обо всем, тяжело вздохнул и сказал с укором: «Зря вы
так погорячились. Он был моим верным соратником, не раз выру­
чал меня в боях. Видимо, подвела его доверчивость... Но надо было
все-таки предупредить меня».
Тогда Аналык сказала, утешая батыра: «Он нарушил өдеп, Бо­
гембай, а это заразная болезнь. Силы, объединяющие людей, - это
обычаи и традиции, и мы должны сделать все, чтобы люди остава­
лись вместе».
...Старик, давая понять, что разговор окончен, начал тонкими
пальцами поглаживать бороду, взволнованный не меньше моего
своим рассказом, в мыслях своих еще не расставшись то ли с осту­
пившимся Серикпаем, то ли с горюющим Богембаем, то ли с Ма­
тушкой, которая в одиночестве пролила немало горьких слез в тос­
ке по своему сыну, но несмотря ни на что осталась тверда духом и
никогда не нарушала эдеп. И, может быть, старик ругал себя за то,
что не удержался и рассказал какому-то желторотому юнцу сокро­
венное. И неизвестно, понял ли тот его до конца или нет.
Долго еще сидел в глубокой задумчивости старик, вспоминая
былое. Но тут раздался голос его жены: «Старик, чай готов». «Ну,
пойдем к столу», - сказал, поднимаясь и покряхтывая, аксакал. Пе­
ред моими глазами встало багровое от выпитой водки лицо зав­
фермой, который набрасывается на учителя Жомарта. «Бедная Ана­
лык, да будет благословенно твое материнское сердце», - подумал
я, идя следом за аксакалом.

120
 Ч А С ТЬ ЧЕТВЕРТА Я

ВОЗМЕЗДИЕ
 АРХАТ

Я бог, я бог, я бог.

Ф.Аттар
То ли болезнь давала о себе знать, то ли усталость сковала все
члены - бог весть, но старый Чингиз лежал теперь без движения
дни и ночи напролет, вялый, безразличный ко всему, не обращая
внимания на столпившихся вокруг его постели детей, родственни­
ков, близких, которые, казалось, только и ждали его смерти. Нетер­
пение было на их лицах, и можно было предположить, что если
смерть припоздает, то они поторопят ее. Оно и понятно: разве можно
ждать от волчьей породы чего-то иного? Волчьи законы жестоки и
неумолимы, жалости к слабому и поверженному здесь не жди.
Вот потому-то и ждут смерти Чингиза как возможности завла­
деть троном, но сколько крови будет пролито, и кому из них сужде­
но остаться в живых и праздновать п о б ед у -о б этом они предпочи­
тают не думать. Сейчас для них главное - увидеть воочию смерть
всесильного и грозного Гурхана, стать очевидцами того, как из его
бренного тела уйдет жизнь.
Чингиз вначале не придавал значения недомоганию. Даже ма­
лейшая мысль о возможной кончине никогда не приходила ему в
голову. Привыкнув распоряжаться чужими жизнями, он в отно­
шении к самому себе не помышлял ни о чем подобном. Но вот
пришел день, когда грозный Чингизхан, сеявший везде смерть,
победитель многих народов, очутившись лицом к лицу со смер­
тью, вдруг почувствовал бессилие и потому в ярости разогнал всех
лекарей и знахарей. Он боялся их, потому что был беспомощен и
слаб, и по сравнению с ними родичи из волчьей стаи, скалившие
зубы и облизывавшиеся в предвкушении крови, казались ему ме­
нее опасными.
Судьба несчастных лекарей висела на волоске. С каждым днем
нить их жизни становилась все тоньше и оборваться должна была
со смертью великого Гурхана. Когда его опустят на последнее ложе,
рядом с ним закопают живьем всех, кто прислуживал умирающе­
му, видел его слабым и немощным. С одной стороны, это делается
вроде бы из предположения, что и на том свете покойному понадо­
бится челядь. Никто ни единым словом не должен опорочить свет­
122
лой славы завоевателя Вселенной. Никаких кривотолков и досу­
жих вымыслов. Его удел - одна только высокая слава.
Вот почему все они - и лекари, и повара, и охранники - все в
день смерти Чингизхана лягут рядом с ним. Предания о великом
хане должны распространяться только из уст его наследников. Так
решат они потом. А сейчас главная для них проблема - это смерть
Ч ингизхана.
В глубоком раздумье лежит умирающий Чингиз. Жизнь конче­
на, время, отпущенное ему судьбой, истекло, и перед его мыслен­
ным взором вереницей проплывают картины прожитой жизни.
С тех пор, как он стал Чингизом, чего только не пришлось ему
испытать. Чтобы привлечь на свою сторону и родичей, и батыров,
продал он и свой народ, и свою землю. От его руки принимали
смерть и предатели, и враги, и виновные, и невиновные и те, кто
ненароком попадались под горячую руку. И все равно он не мог
насытиться ни чужой кровью, ни своей властью над людьми.
Ему всегда казалось, что смерть существует только для других,
а теперь, поди ж ты, он сам оказался в ее железных тисках. У его
родственников по матери, коныратовцев, было такое изречение:
«Каждый смертен», - но до сих пор он как-то не придавал значения
этой поговорки, хотя много раз слышал эти слова от матери. Он
вспомнил, как знаменитый Майкы би, умирая, приподнял голову,
приветствуя навестившего его Чингизхана. Еле слышно прошеп­
тал: «Каждый смертен», - хотел еще что-то добавить, но у него
вдруг отнялся язык, и он не смог закончить свою мысль.
Что же хотел сказать Майкы би, находясь между жизнью и смер­
тью?
Майкы би, Майкы би..., нет, нет, он не предавал свой народ, не
изменял своей земле, но в его натуре необыкновенным образом со­
четались повадки лисы и железная волчья хватка. Нет, нет, не его
надо вспоминать, не его. Он здесь ни при чем. Неожиданно он
вспомнил о Чингизтау. Гора, названная его именем. Вот то, что ему
было нужно.
Перед глазами встала фигура сухонького старика индийца. Это
был не призрак, а настоящий, взаправдашний индиец.
Чингизхан поднял голову, чтоб назвать себя, но видение исчез­
ло. «Это болезнь», - подумал Гурхан и откинулся на подушки.
123
 Старик индиец, конечно же, призрак, потому что он давно умер,
и кости его сгнили. В памяти всплыл давно забытый эпизод.
...Монголы объединились, и подняв Темучина на белом войло­
ке, провозгласили его ханом. Гора, у подножия которой это про­
изошло, стала называться именем Чингиза.
Счастливый хан закатил тогда небывалый пир. И вместе с тем
он издал указ: «В день, когда я стал ханом, никто не имеет права
плакать, голодать, одеваться в рубище». Все спешили выполнить
указание Темучина. Народ не мог понять, то ли это великая ми­
лость хана, то ли жесточайшее наказание. Кровожадные прислуж­
ники хана выполняли указ с небывалой жестокостью.
Людей, истязая плетками, насильно кормили, запрещали пла­
кать, заставляли смеяться и хохотать. Только один человек не спе­
шил выполнить указ Чингизхана. Когда к нему приблизились слу­
ги, он не только не сдвинулся с места, но даже и головы не поднял.
Как сидел неподвижно, так и остался недвижим.
Один из всадников, крикнув: «Эй, дервиш, это воля великого
Гурхана. Голодный да будет сыт, голому пусть будет одежда, а тот,
кто горюет, пусть радуется», - бросил старику халат и торбу с едой.
Старик и бровью не повел. Нукеры, пришпорив лошадей, пус­
тились было в путь, но, видимо, желая услышать благодарность,
повернули коней обратно и, подняв столбы пыли, окружили стари­
ка. Только тогда старик поднял голову и посмотрел на тех, кто на­
рушил его покой.
Стражники на взмыленных лошадях нетерпеливо посматрива­
ли на наглеца, про себя жалея, что нельзя тут же прикончить его,
ведь по указу Чингизхана в течение трех дней не должна проли­
ваться чья-то кровь.
«Передайте Чингизхану, что не в его власти сделать меня счас­
тливым или несчастным. Его руки в крови невинных жертв. Он
должен думать не о том, как других сделать счастливыми, а о том,
как спасти свою душу.»
Сказав это, старик снова закрыл глаза и опустил голову, всем
своим видом показывая, что ему нечего больше сказать.
Чингизхан узнал об этом и страшно удивился. Старик умрет, но
умрет только через три дня, умрут и нукеры, передавшие ему его
слова. А пока он повелел привести старика к себе.
124
 Индиец был доставлен немедленно. Старик кивнул головой, здо­
роваясь с ханом, но не поклонился, как это было принято. Посмот­
реть на старика - живой призрак, кожа до кости, в чем только душа
держится, но стоит прямо, не сгибаясь.
Чингиз поднял руку - мол, не трогайте его. Старик встал с ко­
лен и выпрямился. Чингиз понял, что старик первый не заговорит,
и спросил его:
- Почему ты отказался от еды, предложенной тебе?
- Пища нужна, чтобы поддерживать жизнь. Чтобы жить, чело­
век ест, я же держу путь в другой мир. Самое лучшее, что ты мо­
жешь для меня сделать - это не трогать меня. Я пришел на родную
землю, чтобы умереть.
- Разве человек вправе выбрать землю, на которой должен уме­
реть? По-моему, там, где его настигнет смерть, там он и испустит
свой последний дух.
; - Это обычай таких, как ты, безбожников. Я же дошел до пос­
ледней черты, до края. И пришел, чтобы умереть на родной земле.
Это традиция, по-другому нам нельзя.
- Кто же ты, несчастный? - сказал Чингиз ледяным тоном, не
предвещающим ничего хорошего.
- Нас называют дервишами, святыми. В Индии нас называют
Архатами. Мы - боги. Я - бог.
- Это ты - бог? - Чингиз расхохотался. Его прислужники угодливо
захихикали. Чингизхан резко оборвал смех; - Если ты бог-докаж и это.
- Мы никогда и никому не доказываем, что мы боги. Доказа­
тельство - есть насилие над истиной, глумление над ней. Истина
не требует доказательств. День - это день. Ночь - это ночь.
Те же, кто прозрел и обрел истину, должны быть выше бога.
Вот почему они называют себя богами.
- Что за вздор ты мелешь, болван? Бог - это сила. Кто сильнее,
тот и бог. Посмотри на себя - какой ты бог? - вскричал в гневе
Темучин.
-О ш ибаеш ься, Темучин. Я шел по твоим следам. Ты давно уже
не человек, а зверь. Проливать кровь людей могут только звери.
Чингиз и сам не заметил, как выхватил клинок из ножен. Но
вспомнив, что сегодня по его указу никто не должен плакать, вло­
жил его обратно:
125
 1

- Эй, несчастный, откуда же мы узнаем, что ты бог? Покажи

нам, что ты можешь.
- С тобой можно говорить только на одном языке - языке гру­
бой физической силы. Языка разума у вас нет. Ты не поймешь меня,
мы с тобой неравные люди. Поэтому я готов померяться с тобой
силой физической. Выведи самого сильного своего нукера.
Гурхан в недоумении посмотрел на старика, видимо, желая удо­
стовериться, что тот в здравом уме. Потом встал с места и, подойдя
к нему, долго глядел на него, как бы спрашивая: это правда?
Старик как ни в чем не бывало:
- Пусть выходит самый сильный твой нукер. Оружие пусть ос­
тавит, я старик.
Здоровенный детина, выйдя на середину, с отвращением гля­
дел на сухонького, сморщенного старичка, считая унизительным
для себя бороться с ним. Но тут его глаза встретились с глазами
Гурхана, и он понял, что промедление может стоить ему жизни.
Он вразвалку приблизился к старику, ухватил его за ворот и в то
же мгновение оказался на земле. Все загалдели. Вскочив, разъя­
ренный нукер бросился к старику, но опять оказался повержен­
ным. Старик как стоял, так и остался стоять с невозмутимым
видом.
Чингизхан сказал оробевшему нукеру: «Если сейчас не распра­
вишься с ним, лишишься головы».
Старец: «Перед своей кончиной не хочу брать греха на душу,
это не для нас. Он сейчас умрет. Прошу тебя, отпусти.»
- Нет, - сказал Чингизхан, - или ты его, или он...
Старик посмотрел на нукера, который стоял, обливаясь потом.
«Бедняга», - сказал старик и стал приближаться к нему. Раздался
предсмертный вопль, и бездыханное тело нукера брякнулось оземь.
Индиец повернулся и, ни слова не говоря, зашагал прочь. Ник­
то его не остановил. Один из нукеров Чингизхана, знакомый с дер­
вишами, сказал: «Говорят, чтобы умереть на родной земле, дерви­
ши собирают последние силы».
- Кто же похоронит бедолагу, если он умрет в одиночестве? -
спросил Чингизхан.
- Да им не обязательно лежать в земле. Они считают своей смер­
тью отделение души от тела, —сказал все тот же.
126
 Вот, что силился вспомнить Чингизхан во время своей болезни.
Внезапно он почувствовал необыкновенную легкость во всем теле.
Жизнь - это вечный круг, и там, где она началась, там и должна
закончиться. Тогда получается, что я должен испустить свой пос­
ледний вздох у горы Чингизтау, ведь именно там я стал ханом. Тог­
да почему мне не отправиться туда? Может, родная земля и мне,
как старику-дервишу, придаст силы?
И с этой надеждой караван двинулся в путь по направлению к
Чингизтау. Когда он остановился у подножия скалистой горы, Те­
мучин, до этого лежавший в беспамятстве, вдруг очнулся и спро­
сил, что это за гора. «Это гора Архат», - отвечали ему.
- Архат, Архат, - прошептал Чингизхан.
И вновь перед его глазами возникла сухонькая фигура старика
индийца. Когда же караван Гурхана дошел наконец до отрогов
Чингизтау, Темучина-Чингизхана уже не было среди живых: душа
его покинула истощенное тело некогда грозного и всемогущего
завоевателя.

ПЯТЫЙ ПОТОМОК ИЛИ ВОЗМЕЗДИЕ

Учтите, я многие годы борю сь главным

образом за некое определенное понимание
роли, которую играет в м ире женщина.
Л уи Арагон

Ставший еще при жизни легендой, Крез был последним царем

Лидии. В 546 году до нашей эры его армия была наголову разбита
персидским царем Киром II, а сам он был схвачен живым. Так ис­
чезло с исторической арены государство Лидия, и сгинул его царь...
Кровопролитные схватки, рукопашные бои были для Креза
обычным, почти житейским делом. И потому он не сомневался в
своей победе над каким-то ничтожным варваром.
Но отчего-то в душе его поселился страх, и сон, увиденный им
накануне, только усилил этот страх. Прежде перед сражением ему
всегда снились победы над врагом, битвы, где он был сильным,
отважным. Но вот последний сон обеспокоил его. Будто бы держит
° н, Крез, в руках свою собственную голову, поворачивает ее то так.
127
то эдак и вроде бы сам себе не верит, как эта голова столько лет
могла править Лидией.
И вдруг кто-то ему говорит: да это не твоя голова. Стал он при­
глядываться и видит: в руках он держит не свою голову, а голову
начальника охраны.
Он оглядывается по сторонам, ищет того, кто подсунул ему чу­
жую голову и рассвирепев, в ярости кричит и просыпается. Обыч­
но он приглашал ясновидцев, но в это утро он, истолковав увиден­
ное по-своему, на всякий случай бросил начальника охраны в глу­
бокий зиндан. Сомнения и страх по-прежнему жили в его душе,
потому что какие-то неясные воспоминания из его глубокого дет­
ства, обрывки фраз указывали на связь с тем, что он увидел во сне.
Крез облачился в боевые доспехи, те, что надевал перед сраже­
ниями, и подал знак стражнику, чтобы привели Х и л о н а- ясновид­
ца. Стражник, встретившись взглядом с царем, стал белым, как мел,
от страха: налитые кровью глаза Креза не предвещали ничего хо­
рошего. Почти тотчас же вошел Хилон - высокий, худой старик с
длинной густой бородой. Крез отметил, что он не поклонился, как
полагается, и подумал: «Безумец, жизнь для тебя окончена». И, слов­
но угадав мысли Креза, Хилон сказал: «И тебе, о достославный
царь, и мне, и твоему стражнику, осталось жить считанные часы.
А на том свете мы будем равны. Но у меня есть одно дело, которое
я хотел бы завершить».
Никто не осмеливался разговаривать с Крезом, как с равным,
и царь, решив, что старик потерял рассудок, неожиданно пове­
селел.
Он приподнял брови и растягивая слова, произнес: «Три вопро­
са к тебе, старик. Во-первых, ответь мне, отчего это мы должны
умереть в одно время, во-вторых, что это у тебя за дело, которое ты
не успел завершить, и почему ты считаешь, что мне больше нечем
будет заняться, и, в-третьих, если уж мы все равно умрем, то хоть
укажи того, кто умрет первым».
- Разреши прежде ответить на третий вопрос.
- Говори!
- Первым умрет вот он, - Хилон указал на стражника.
Крез, резко обернувшись, впился в стражника глазами. Тот сто­
ял ни жив, ни мертв от страха.

128
 - И почему он должен умереть, в чем его вина?
- П усть о б этом п оведает он сам .
И в эту минуту стражник одним прыжком подмял под себя ста­
рика и стал его душить.
И без того немощный старик обмяк в его руках, не пытаясь со­
противляться.
Крез, не торопясь, вынул меч и, подойдя к стражнику, полоснул
его по спине. Прибежали слуги, побрызгали водой на лицо Хило-
на, привели его в чувство. Хилон, придя в себя, показал пальцем на
стражника, как бы спрашивая, жив ли он.
- Да, ты оказался прав, старик. Он умрет - мне не нужны кале­
ки.
- Да не калеки, Крез, а предатели. Обыщи его, у него в потай­
ном кармане есть знак, что он человек Кира.
Едва было произнесено имя его заклятого врага, Крез вскочил с
места. И верно, у стражника нашли золотой медальон с изображе­
нием Кира.
Истекающего кровью предателя поволокли к выходу.
- Ладно, теперь ответь на второй вопрос. - По всему было вид­
но, что Крезу с трудом удалось обуздать свой гнев.
- Хорошо, отвечу. Удел царей - разрушать, уничтожать, истреб­
лять. Если так будет продолжаться, на земле не останется ни души.
Потому от тебя людям нет никакой пользы. Не было на земле тако­
го царя, который бы думал о народе. Оба моих сына погибли на
войне. Старший успел жениться. Сноха умерла при родах, оставив
двух близняшек-девочек. И слава богу, ведь девочки для продол­
жения рода нужны более, чем мальчики.
От мужчины может остаться до ста потомков, женщина же спо­
собна произвести на свет около десятка. Тот, кто думает о буду­
щем, должен заботиться о девочках.
И дело всей моей жизни - это поставить на ноги моих внучек. Но
я ухожу из этого мира, не выполнив своей задачи. И страшно мне за
их участь, сердце болит оттого, что некому будет за них заступиться.
- Что ты затянул панихиду раньше времени, старик. Ты спас
мне жизнь, помог расправиться с врагом. За это ты достоин мило­
сти, а не казни. Я собираюсь подарить тебе золото величиной с
конскую голову.
129
 - Сдается мне, что у меня не будет даже могилы, чтобы тот ку­
сок золота положить в изголовье, - не забывай, ведь еще есть ответ
на первый твой вопрос.
Крез даже привстал в нетерпении: «Ну-ну, давай говори свой
ответ».
- Ты на краю гибели. Завтра враги лавиной хлынут в твою стра­
ну и камня на камне не оставят ни от тебя, ни от твоего народа.
Тебе суждено остаться в истории призраком. Завтра ты будешь плен­
ником персов.
- Вот теперь, безумец, тебе точно не жить на этом свете. Но
утешься, ты умрешь с почетом. Это будут самые дорогие похоро­
ны. Я прикажу залить тебе в глотку расплавленное золото.
Крез встал и начал расхаживать по комнате.
- Я Крез - никто и никогда не побеждал и не победит меня. Куда
дикарю-персу тягаться со мной! Нет в мире силы, равной мне, нет.
- Кир разобьет тебя. Знай, по происхождению ты не царь. Твой
предок в пятом колене был начальником дворцовой охраны. Вот
поэтому сердце твое трусливо бьется, а сам ты замираешь от стра­
ха. У скифов есть поговорка: «Хоть и родится хороший от плохого,
но все равно он в чем-то проявит слабые стороны. От судьбы не
уйдешь. Это и называется возмездием».
У царя лопнуло терпение. Дальше он уже не мог слушать. Он
велел залить Хилону в горло расплавленное золото, а всех, кто ока­
зался очевидцами этого разговора, лишил языка.
Так было совершено злодеяние, и было оно скрыто от людских
глаз и людской молвы. Две внучки Хилона остались одни на свете.
Мы же остановимся сейчас на событиях, о которых Хилон не ус­
пел рассказать царю.
Героев рассказа трое: Кандавл - царь, его красавица жена и на­
чальник дворцовой охраны Гигес.
И хотя то, что произошло, касается только троих, на самом деле
все гораздо сложнее и запутаннее.
Это произошло две тысячи лет тому назад. С той поры утекло
много воды, и много поколений людей сменило друг друга, но ведь
суть человеческая не меняется.
Мы учили, что отдельные личности не делают историю, что дви­
гатель истории - народ. А каково место женщины в истории? Су-
130
шествует представление, что эти два предмета не имеют между
собой связи, но наш разговор именно о роли женщины в истории
человечества.
Царь Кандавл поднялся с постели в особо приподнятом настро­
ении.
После завтрака он решил, не приступая к государственным де­
лам, поделиться с кем-нибудь радостью, переполнявшей его. Его
тяготили каждодневные обязанности царя, нескончаемая суета дво­
ра и часто он подумывал о том, как было бы хорошо уединиться
где-нибудь с женой, оставить трон и жить себе в удовольствие. И,
видимо, потому, что трон достался ему по наследству, без всякой
борьбы, закулисных интриг и кровопролития, Кандавл не дорожил
своим царским жезлом и иногда позволял себе поступки, недостой­
ные его звания. Вот и сегодня им овладела одна навязчивая идея,
которая тешила его самолюбие.
Если бы человек мог предугадать, какие последствия порой не­
сут опрометчивые поступки, не было бы на земле столько горя и
бед.
Ч еловек-сам ом у себе враг. Самодовольный правитель, упоен­
ный своим богатством, властью, принимал решение, не раздумы­
вая. И сколько людей лишались головы за время его правления, бог
весть. В народе зрело недовольство, порожденное многими нера­
зумными решениями и действиями Кандавла.
В то утро как обычно тощий китаец, прославившийся своим ис­
кусством, растирал тело Кандавла, разгоняя застоявшуюся кровь.
Царь лежал на софе обмякший, разморенный, испытывая необыкно­
венное наслаждение. И вдруг его внезапно настигла шальная мысль:
«Позови Гигеса», - сказал он слуге, а сам с закрытыми глазами ста­
рался до мельчайших подробностей оживить в памяти прошлую ночь.
Прежде чем приступить к любовным ласкам, он собственноручно
раздел жену донага и долго любовался ее телом, поглаживая круг­
лые бедра, налитые истомой груди. Молодая его жена, прерывисто
Дыша, прижималась к нему, извиваясь всем телом. И после того, как
усталая, утомленная, она откинулась на холодные простыни, как бы
желая остудить свое разгоряченное тело, Кандавл, принялся рассмат­
ривать ее тело, восхищаясь красотой своей жены, и только одно ом­
рачало его радость: ведь никто кроме него не увидит такой красоты.
131
 И вот теперь он позвал Гигеса, чтобы поведать ему об этом.
Гигес был верным, исполнительным слугой, доверенным лицом
Кандавла. Он вырос при дворе, знал все повадки придворных и
сам участвовал не раз в самых грязных делах. Так, он зарезал сво­
его старшего брата только за то, что тот был дружен с царем и
пользовался его безграничным доверием. Он недрогнувшей рукой
убрал брата с дороги, и сам стал правой рукой царя. Жена Кандав­
ла была недовольна чрезмерным расположением мужа к слуге, спра­
ведливо полагая, что собаке достаточно и кости, и не следует при­
учать ее к мясу. Но видя, что муж этого не понимает, она затаилась.
Да и Гигесу чрезмерное расположение к нему царя было не в ра­
дость. Человек, знавший все законы двора, он понимал нависшую
над ним опасность. Знать секреты Кандавла, быть поверенным в
его тайных делах означало положить голову на плаху. Гигес знал,
что жизнь его в руках Кандавла и его родственников.
В тайны царя были посвящены немногие, и то, что они умира­
ли или бесследно исчезали, было тоже обычным делом.
И поэтому Гигес, услышав, что царь зовет его к себе спозаран­
ку, затрясся от страха и долго не мог унять дрожь в толстых воло­
сатых пальцах. Наконец он овладел собой, выпрямился и вошел в
царские покои.
Глядя на то, как шагает Гигес, можно было бы предположить,
что он пьян.
Остановившись в дверях, Гигес склонился в поклоне. Кандавл
сделал знак рукой, чтобы Гигес сел подле него. Ткнул пальцем в
китайца, и тот, пятясь, и беспрестанно кланяясь, бесшумно затво­
рил за собой дверь.
- Гигес, ты веришь в то, что моя жена - самая прекрасная жен­
щина на земле?
Гигес ничего не понял, но сказал:
- Конечно, ваше высочество, нет равной по красоте нашей ца­
рице в подлунном мире.
- Нет, ты говоришь сейчас, чтобы угодить мне, но ты не видел
ее обнаженной. А хотел бы ты лично удостовериться в ее красоте?
Охранник, словно ужаленный, соскочил с места: «О ваша свет­
лость, как можно? Царицу в том виде, о котором вы говорите, мо­
жет увидеть кроме Всевышнего только ваша милость».
132
 - Вот-вот, видишь, ты и сам признаешь, что не видел воочию ее
красоты. Красоту надо лицезреть, тогда твои слова можно принять
за истину. Слышать и видеть - это не одно и то же. Ты должен
увидеть ее обнаженной. Вот тогда язык твой будет правдивым.
Г и гес, теряя сознание от ужаса, обливался холодным потом.
Кровь стучала в висках, сердце билось в груди, как у зайца, почу­
явш его свою смерть. Приказ увидеть царицу нагой - это смертный
приговор.
Г игес знал, конечно, что рано или поздно он должен умереть, и
вот сегодн я этот час настал. Значит, царь решил поиграть с ним
сначала, как кошка играет с мышью. Увидеть царицу нагой - что
м ож ет быть ужаснее для слуги, и конечно, только кровью он может
искупить свой грех. Вот чем заканчиваются дружеские отношения
с царем . Но никто не мог предложить, что этот каприз царя, рож­
ден ны й его похотью, сможет так изменить ход истории и стать на­
чалом тех событий, о которых мы говорили выше.
- О ваша светлость, - проговорил Гигес дрожащим голосом.
- Мои уши не должны были слыш ать таких слов. Возьмите на­
зад свои слова. Если хотите наказать меня, придумайте другую
казнь!
- Слизняк, да я и не думал наказывать тебя. Наоборот, я хочу
показать тебе обнаженной царицу, чтобы ты, неразумный, впредь
знал, какой должна быть настоящая красота.
- О, ваша милость! Никто ни на минуту не усомнится в том, что
лучезарная царица наш а-единственная красавица в мире. Сжаль­
тесь, я не могу пойти против обычаев предков: «Никто не имеет
права видеть тело женщины, кроме мужа», - сжальтесь, избавьте
меня от преступления.
Гигес припал к ногам Кандавла.
Но мольбы несчастного были напрасны. Царь настоял на сво­
ем, и Гигесу ничего не оставалось делать, как согласиться. Кан­
давл долго и пространно рассказывал ему свой план, но в сознание
Гигеса проникали только отдельные фразы, из которых он понял
следующее.
Гигес должен пройти в спальню и спрятаться. Женщина войдет
и будет раздеваться перед зеркалом, складывая одежду на стул. И
вот тогда Гигес увидит ее всю, от макушки до пят.
133
 Когда женщина повернется к постели, Гигес должен будет не­
слышно выйти из спальни.
Донельзя довольный своей находчивостью, царь похлопал по
спине Гигеса и попрощался с ним до вечера. Начальник охраны
поклонился и вышел.
Вечером царь до прихода жены спрятал Гигеса за дверью спальни.
Вскоре, плавно ступая, в комнату вошла царица и стала медленно сбра­
сывать свои одежды. Обнажившись, она, извиваясь как бы в истоме,
обеими руками стала ласкать свои груди, приподняла и отпустила их.
У Гигеса перехватило дыхание от этой картины. Кровь бросилась ему
в голову, его затрясло, как в ознобе, но он вовремя вспомнил, что жизнь
его висит на волоске, и страсть его мгновенно погасла.
Женщина заметила начальника охраны еще тогда, когда она вош­
ла. Посторонние, чужие запахи привлекли ее внимание, и она,
незаметно оглядываясь, увидела стоявшего за дверью мужчину и
узнала его. Она поняла, что это очередная выходка ее самодоволь­
ного и глупого мужа, и в груди ее зажглась жажда мести. До глуби­
ны души оскорбленная поступком мужа, она сделала вид, что ни­
чего не заметила, и в эту ночь была особенно соблазнительна и
ублажала мужа изо всех сил.
Наутро царица вызвала через своих верных слуг Гигеса.
Когда начальник охраны вошел и склонился перед ней в покло­
не, она сказала: «У тебя есть два пути. Выбирай. Ты убьешь Кан­
давла и станешь царем, взяв меня в жены, или я велю разрезать
тебя на куски. Вину свою ты знаешь. Один из вас должен умереть -
или царь, который заставил тебя это сделать, или ты, посягнувший
на обычаи нашей страны».
Гигес стоял ни жив ни мертв. Он понимал, что власть царицы
во дворе очень сильна, и что она разъярена, и что вчерашнее про­
исшествие было последней каплей, переполнившей чашу женско­
го терпения. В конце концов, все во дворе знали, что царица посте­
пенно подбирается к трону, и ее сегодняшние слова - лишнее тому
подтверждение. Гигес, конечно же, не собирается отдать за Кан­
давла жизнь и, побледнев, сказал: «Слушаюсь и повинуюсь твоей
воле. Приказывай - я все исполню».
Когда Кандавл уснул, царица подала Гигесу нож самого Кан­
давла с золотой рукоятью. Тот, не спеша, приблизился к спящему
134
царю и остановился в раздумье. То ли он вспомнил, как совсем не­
давно вот так же прирезал своего родного брата, то ли размышлял
о глупости, которая приводит вот к такому концу, но в это время
ж енщ ина, заподозрив неладное, быстрым змеиным движением при­
ставила к сердцу Гигеса маленький кинжал.
Н ачальник охраны усмехнулся и в ту же минуту всадил нож по
самую рукоять. Но этого ему показалось мало, и он одним движе­
нием отсек ему голову и бросил к ногам женщины. Только тогда
она выпустила кинжал.
С отвращением посмотрев на голову, лежащую у ее ног, царица
склонилась в поклоне перед Гигесом, приветствуя своего нового
мужа и царя.
- И у меня есть подарок тебе на свадьбу, —сказала она, улыба­
ясь, и стала вынимать из висевшей на стене сумки отрезанные язы­
ки и уши.
Гигес понял, что жены нет в живых, и почувствовал себя щеп­
кой в бурном потоке жизни. И чтобы избавиться от осознания сво­
ей беспомощности, он одним рывком поднял царицу и бросил ее
на кровать, ногой отбросив подальше голову бывшего царя.
Царица только хотела что-то сказать, как Г игес коршуном нале­
тел на нее, срывая одежды и подминая ее под себя. «Ваше высоче­
ство», -д о н есл о сь до его ушей, но дальше она не смогла говорить.
ПредсказанияХилона сбылись. Груда сложенных дров для кос­
тра у подножия большого дерева, на котором висит Крез. Таково
повеление Кира II - сжечь царя Лидии живым на костре.
Толпа народа стоит в ожидании зрелища. Тут и персы, и свои -
лидийцы.
Крез же молит только об одном: скорее бы все закончилось, ина­
че у него не хватит духа выстоять. Умереть, не показав своей сла­
бости, - это единственное, что сейчас в его власти.
Он вспоминает старика Хилона. Да, прав был провидец. Он,
Крез - последний правитель их рода. Персы уничтожают всех -
это их традиция. Некому будет отомстить за меня. Вспомнилось
ему, что на троне он был 57 лет, его дед - Садиат - 12, прадед Ар-
дис - 4 9 лет> а прадед его Г игес - 38 лет.
Крез знал, что Гигес был первым царем в их династии. Тайну
восшествия на престол поведал ему ясновидец. Возмездие пришло.
135
За кровавые преступления Гигеса должен расплачиваться потомок
в пятом колене. Это значит он - Крез. Таково предсказание. А как
же иначе объяснить поражение лидийцев, ведь силы были равны­
ми. Только у него, у Креза, не хватило мужества принимать реше­
ния - ведь он не царь по происхождению, а низкородный слуга. И
страх, который поселился в его душе, это страх раба. «Судьба, судь­
ба», - повторял Крез про себя.
Костер начал медленно разгораться, и столбы дыма и пламени
окутали фигуру Креза. Его замутило, а когда загорелась одежда, и
пламя обожгло тело, Крез последним усилием воли поднял голову
и посмотрел на своих врагов.
Запахло паленым мясом, и в то же мгновение фигура Креза скры­
лась в ярком пламени.

НАУКА М ЕСТИ

Истосковавшись по дружку, а заодно чтобы подлечиться цели­

тельными водами Алаколя, в один день нежданно-негаданно к Ха-
сенхану нагрянули бывшие его однокурсники: Турсынбай, Болат,
Мерген.
Хасенхан от радости не знает, куда посадить дорогих гостей,
как лучше приветить. Расспросы, воспоминания: «А помнишь, а
знаешь...»
Но Хасенхан заметил: что-то странное между друзьями проис­
ходит. Вдруг заговорят о чем-то и спорят, убеждают друг друга, но
к согласию прийти не могут.
Вначале он не обращал внимания на их споры, но постепенно и
сам был втянут в эти разговоры.
Вот и сейчас беседа затянулась на два часа. Сколько слов, сколько
заветных мыслей выплеснуто из глубины сердца - не сосчитать.
Начавшийся с пустячного замечания, разговор перешел в дискус­
сию.
Огонь в масло подлил Хасенхан. Гости то и дело начинали
говорить о Сталине, и, не выдержав, хозяин дома вдруг бряк­
нул: «Да оставьте вы в покое Сталина. Чем он провинился перед
вами? Если бы не он, были бы все сейчас под сапогом у ф аш и с­
тов».
136
 Вот такой он был Хасенхан, молчит-молчит, а потом такое от­
мочит, что во сне не приснится. Турсынбай возмущенно сказал:
«Это как же? Значит все, что мы говорили до сих пор, для тебя
пустой звук?»
Болат осуждающе протянул: «Сознание многих еще не прояс­
нилось, все еще в плену старых догм, прежних иллюзий».
«Когда правил великий вождь, тысячи людей стали жертвами
его произвола, потеряли кров, родных, близких. Сотни достойных,
талантливых сынов было расстреляно - как с этим не считаться,
Хасенхан?» - сказал Мерген.
Хасенхан молчит. То ли в глубоком раздумье, то ли подыскива­
ет слова для достойного ответа, то ли сдерживает рвущиеся из гру­
ди чувства. Наконец, заметив, что друзья смотрят на него в ожида­
нии ответа, решил переменить тему разговора. «Ладно, оставим
Сталина, с ним разберутся другие (мол, не вам о нем судить), а вот
разве хорошо хватать за грудки наших почтенных аксакалов - ав­
торов прежних учебников и обвинять их во всех грехах? Неужели
нельзя оставить их в покое, дать им умереть достойно?»
В комнате воцарилось молчание.
С приходом гласности на страницах периодической печати ста­
ли появляться неопровержимые доказательства неблаговидной де­
ятельности в известные времена некоторых наших мэтров науки,
культуры. Все понимали, что куда труднее предъявить обвинения
им, ныне живущим, уважаемым людям, чем перемывать косточки
канувшему в небытие Сталину.
Турсынбай: Тогда время было такое. Против силы не попрешь.
Болат: То время как раз и было создано руками отдельных лю­
дей. Культ личности не является закономерностью в эпоху разви­
того социализма.
Мерген: Социализм ты не трогай. Мы настоящего социализма
и не нюхали. У нас были ошибочные представления. Не об этом
речь. И не о гуманизме вообще, а вот в каждом конкретном случае,
как можно было выжить, сохранив свое доброе имя.
Болат: Гуманизм! О каком гуманизме ты говоришь, морали-то
не было, а была сплошная голая идеология. Ни в одной морали
мира не было того, что было у нас: сын врага народа не должен
учиться в советской школе, не может стать комсомольцем.
137
 Турсынбай: Мораль проистекает от сознания толпы. Трудность
в том, что очень трудно научно определить коллективное сознание,
интерес толпы.
Болат: Общечеловеческая мораль выше сознания толпы, выше
ее интересов. Вот этого мы не поняли в свое время.
Хасенхан: Ребята, не уходите от темы разговора. Я жду ответа
на свой вопрос.
Болат: Ясно, какой тут может быть ответ. Резать правду-матку,
черное называть черным, белое - белым. Виновных, окруженных
всяческими почестями и имеющих всевозможные регалии, надо
привлечь к ответу. А что, когда те, расстрелянные, гнили в сырой
земле, эти благополучно отсиживались в теплых кабинетах, про­
славляя власть и делая карьеру?
Турсынбай: Успокойся, Болат. А гуманность, о которой ты го­
ворил? Судить тех, кто когда-то не выдержал и поплыл по тече­
нию, по-моему, лишнее. Зачем ворошить старое. Они ведь тоже
люди. И не нарочно же они все это делали.
Болат: А как быть с теми, кто являлся пособником властей? Теми,
кто клепал доносы, клеветал, вместо того, чтобы хотя бы иметь
силы промолчать, не выслуживаться?
Мерген: Это сложный вопрос. Вот ты говоришь - донос. А мо­
жет, они искренне верили в то, что писали. Ведь и ошибаться мож­
но искренне, и вера может быть слепой.
Турсынбай: Я думаю, что для таких суд совести - самый выс­
ший суд, и их покаяние народ примет. Вспомни, как мы верили
Брежневу. И нам не мешало бы покаяться и очиститься от вчераш­
них иллюзий.
Болат: Подлость и жестокость, если они не будут вырваны с
корнем, могут снова произрасти. Вот реальная угроза наших дней.
Мы хотим знать правду, чтобы зло не повторилось.
Мерген: Согласен. Докапываемся до истины, во имя счастливо­
го будущего, чтобы не повторился больше ужас тех дней.
Историческое сознание зарождается точно так же, как появля­
ется на свет дитя. Как мать, мучаясь в жестоких схватках, дарит
миру крошечного человека, так и история до поры до времени на­
ходится в чреве своей матери. Подошло время родить, и «мать-вре­
мя» в муках рождает дитя.
138
 А новорожденному нужен уход, и присмотр, иначе, как в 50-х
годах, наш малыш может и не выжить.
Проходят года, и опять мы смотрим в ожидании на великую мать:
когда она благополучно разрешится от бремени?
Болат: Согласен с тобой, Мерген. Но мы не должны груз нашей
вины перекладывать на наших потомков. Нет вины, которую нельзя
простить. Тогда придет очищение и покой. Но это при условии, если
сердце не ожесточилось. Молодые смотрят на нас и недоумевают:
вчера они говорили одно, сегодня другое, а где же истина? Поэтому
старшее поколение должно проверить себя, свое сердце: нужно ли
ему покаяние, чистосердечное раскаяние? Сердце не обманет.
Турсынбай: Заклятые враги истории - жестокость и подлость,
основа же ее - благие дела. Подлость скоротечна, добро - катего­
рия постоянная.
Мерген: Подлость и жестокость очень изворотливы. Они со­
вершаются людьми очень искусно, и поэтому иногда бывает очень
трудно найти доказательства.
Болат: Все равно рано иди поздно все тайное станет явным. Под­
лость рождается трусостью, а трусость слепа. Проходит время, и
наглость проявляется, как следы на белом снегу.
Хасенхан: Зло и добро нерасторжимы. Если бы не было зла, то
мы никогда не смогли бы различить добро. Существование зла -
это историческая закономерность, необходимость. История чело­
вечества - это и история зла тоже.
Турсынбай: Но нужно ли все время вспоминать и ворошить
прошлое, носить в себе гнев и чувство мести? А когда же творить
благо?
Болат: Но если не уничтожить зло, оно может пустить корни.
Турсынбай: Это нескончаемая, вечная тема. Расскажу-ка я вам
одну чеченскую притчу о зле и о мести.
В давние времена собрались два друга в дорогу. В пути они по­
вздорили из-за пустяка, слово за слово и набросились друг на друга
с кинжалами. Долго они бились, наконец один, усевшись верхом,
приставил кинжал к сердцу своего противника. Поверженный мо­
лил о пощаде, говоря, что он - единственный сын у отца и что не
Успел жениться, оставить потомство. Его друг сразу же остыл, уп­
рекая себя за излишнюю горячность и что в гневе мог из-за пустя­
139
 I

ка убить своего друга. Он помог ему подняться, обнял и попросил

прощения.
Но его попутчик оказался хитрым и лживым трусом, и затаил
зло. Он решил во что бы то ни стало отомстить своему обидчику.
Уставшие от долгой схватки, они решили отдохнуть. Стрено­
жив коней, подложили под головы седла и заснули.
Первый, победивший в ссоре, крепко спал, а в сердце другого
клокотала ярость, и сон бежал от него. На заре он исполнил свое
черное дело - заколол кинжалом спящего своего попутчика. До­
верчивый друг негодяя и пошевелиться не успел, как кинжал сде­
лал свое дело. Душа его медленно уходила из тела, а второй, спо­
койно оседлав своего коня, с интересом наблюдал, когда его жерт­
ва испустит дух.
И тогда, собрав последние силы, понимая, что жизнь его кончена,
и тело его в безлюдной степи склюют вороны, и некому будет его хо­
ронить, умирающий обратился к цветущим пышно цветам, к луговым
травам с мольбой: «О, краса и гордость широких степей - травы, мяг­
ким ковром расстилавшиеся еще с тех пор, как Адам и Ева спустились
из Эдема на нашу грешную землю, о цветы, политые слезами Евы, к
вам обращаюсь с последней просьбой. Сейчас я умру, и некому будет
рассказать о кончине сыну моему, наследнику. Вы - единственные
свидетели совершенного здесь злодейства. Когда мой сын вырастет и
будет проезжать здесь, остановите его и расскажите о том, что случи­
лось. Вот о чем я вас прошу», - сказав эти слова, он умер.
«Какая ерунда! Что могут цветы и травы?», - расхохотался убий­
ца и, стегнув коня плеткой, отправился восвояси.
Много лет прошло с тех пор. И вот в степи снова встретились
два человека и стали спутниками.
Один из них - молодой юноша, второй - почтенный старец. В
пути они болтали о том о сем, а устав, решили передохнуть. Ста­
рик, усаживаясь, вспомнил давний кровавый эпизод и усмехнулся,
глядя на буйную зелень. Юноша, которому всю дорогу казался по­
дозрительным его попутчик, поинтересовался, почему он улыба­
ется при виде цветов. Старик поспешил успокоить парня: ничего
мол, просто так.
Тогда юноша напоил старика во время трапезы и через некото­
рое время повторил свою просьбу.
140
 \

Старик, разгоряченный вином, начал свой рассказ. «Это было

давно. Когда-то на этой дороге я убил кинжалом одного чеченца.
Он, умирая, обратился к цветам и травам, чтобы они стали свиде­
телями его смерти. Разве могут они говорить? Мне было смешно
тогда, и я смеялся. И впрямь, прошло тридцать лет, а цветы так
же цветут как когда-то, и травы вымахали в полный рост и растут
себе как ни в чем не бывало». Молодой юноша взглянул исподло­
бья на старика. Глаза его метали искры, он схватился за кинжал.
Старик, испугавшись, упал на колени и стал молить о пощаде,
жалуясь на свою одинокую судьбу. Еще несколько секунд, и кара
настигнет убийцу. Отомщенный дух несчастной жертвы успоко­
ится, исполнится то, о чем мечтал он тридцать лет.
Кинжал уже занесен, но вдруг юноше пришла неожиданная
мысль, которая до этого никогда не приходила ему в голову. Ведь
месть уже настигла старика, тайное стало явным, и проливать кровь
теперь уже ни к чему.
«Отец, твой дух отомщен, спи спокойно», —сказал юноша и,
вложив кинжал в ножны, продолжил свой путь.
Турсынбай закончил свою притчу. Хасенхан пригласил друзей,
сидевших в глубоком раздумье, за дастархан.

141
 У ПРОПАСТИ

Ц рама в двух дейст виях , восьм и актах

Действующие лица:
Карл - около 60 лет, немец, вырос в казахском селе.
Он же в детстве - 10-12 лет.
Валентина - Батима - его жена.
Мария - их дочь, 17 лет.
Анна - сестра Карла, 55-60 лет.
Жанкияр - 60 лет, бывший партийный работник, болен.
Он же в детстве - 13-14 лет.
Жанкияр - 25-27 лет.
Самал - его жена.
Нуртай - их дочь.
Елен - отец Жанкияра.
Елен - призрак.
Ораз - учитель, молодой парень 25-27 лет.
Призрак Ораза.
Старуха, возчик Кален, пожилая женщина, старик-немец, врач, мед­
сестра.

События происходят в 1986 году.

142
 Первое действие

Первый акт

Гостиная. На диване сидит Карл, читает газету. Жена и дочь за

шитьем. Звонят в дверь. Дочь Мария подбегает к двери и возвра­
щается с телеграммой в руках.
Мария. Папа, вам срочная телеграмма. От кого? (Про себя.) Чи­
тает: От Жанкияра Еленова. Не знаю такого. (Передает телеграмму
отцу.)
Карл (вскакивает с места, растерянно.) Валя, слышишь? Жан­
кияр телеграмму прислал. (Читает вслух.)
Карл, дорогой мой брат. Я болен, если смож ешь, приезжай.
Ж анкияр Еленов
Валентина. Если вспомнил о тебе, значит, и вправду туго ему.
Поезжай, проведай.
Мария. Папа, кто он? Почему я о нем ничего не знаю?
Карл (не слышит вопроса, погрузившись в глубокое раздумье.)
Мария (обернувшись к матери). Мама, скажи ты, что случи­
лось?
Валентина (не отвечая, с волнением смотрит на Карла).
Мария (потеряв терпение). Что с вами? Почему молчите? Мо­
жет, он отец дяди Елена? Папа, это так?
Карл. Нет, дочка, он не родственник дяди Елена. (Подумав.) Он
мой брат.
(Сказав это, смотрит на свою жену, как бы советуясь с ней. Ва­
лентина кивает.)
Мария. Что же это за родственник, которого я до сих пор не
знаю? Зачем вы скрывали его?
Карл. Нет. Я его не скрывал. Он сам стал искать нас только
сегодня.
Мария (надувшись). Так нечестно.
Валентина. Надо уметь прощать. (Карлу) Ты должен ехать. Ма­
рии я постараюсь объяснить все сама.
Входит Анна.
Анна. Что это вы взъерошились? (Смотрит на Карла.) Что про­
изошло? Или хотите меня обрадовать приятной новостью?
143
 Карл. Анна, хоть ты и не видела Жанкияра, но знаешь, кто он
для меня. Так вот, он прислал телеграмму, просит приехать.
Анна (в сердцах, резко). Мало ты от него получил зуботычин,
поезжай, еще получишь.
Карл (с обидой). Анна, он болен, и думаю, что серьезно.
Анна (сердясь). Карл, я тебя не понимаю. Кто он, кто ты? Виде­
ла я его, он - депутат, знатная персона. Подойти к нему нельзя было.
Суровый, важный такой (с издевкой). Что уж такое приключилось
с твоим драгоценным братом, что ты ему стал нужен?
Карл. Да, он был холодным, и вид был суровый. Интересно,
какой же он сейчас?
Анна. Судя по тому, что он тебя ищет, песенка его спета.
Валентина. К чему, Анна, ворошить прошлое, старые обиды.
Жанкияр - заслуженный человек, бывший руководитель, сын ува­
жаемого человека.
Анна (резко). Хватит, наслышаны. Не хочу тратить время на
пустые разговоры. Видно, осталась я одна со своей радостью. Ис­
полнится моя мечта. Ганс мой собирается ехать на родину. Пришла
вот посоветоваться с вами.
Карл (сурово). Сама всю кашу заварила, теперь за советом при­
шла? Не сбивай с толку парня - вот тебе мой совет.
Анна. Если ты свихнулся, это не значит, что все должны после­
довать твоему примеру. Пришла, чтобы вот Мария и другие ребята
призадумались.
Валентина (пугаясь). Наши дети никуда не поедут. Они оста­
нутся здесь, на той земле, которая их взрастила. Можешь не тру­
диться.
Мария. Ох, Ганс. Куда он едет? (Показывает рукой.) Дальше
или ближе?
(Карл смотрит на Марию с недовольством. Мария с виноватым
видом опускает голову.)
Анна. Мария, ты же умная девочка. Настоящие немцы не здесь,
а на той стороне.
Мария. Все понятно. (Выходит.)
Карл (кипя от гнева). Анна, когда ты прекратишь свою песню?
Достаточно того, что Гансу уже голову замутила. Ведь пришла пора,
понять: что плохого ты видела здесь?
Анна. Ну-ну, скажи, что же хорошего мы видели?
(Карл молчит.)
144
 Анна. Когда я вспоминаю свою жизнь, сон как рукой снимает.
Кто может гарантировать, что завтра то же самое не придется ис­
пытать мне? Если ты забыл, что нам пришлось пережить, могу на­
помнить тебе.
Карл. Те страшные годы пережиты всеми. Народ удалось спас­
ти от фашистской пропаганды. Что до меня - считаю наше пересе­
ление с Волги правильным. Но ...
Анна (перебивая). Ты слепец, у тебя туман в глазах. (Быстро
ступая, выходит.)
(Валентина, до сих пор еле сдерживающая слезы, рыдает в голос.)
Карл (утешая ее). Не обращай внимания на ее слова. Бедняжке
тяжко приходилось, вот она и не может забыть.
Валентина (всхлипывая). Страшно мне. Боюсь, как бы она не
сбила с панталыку молодых-то.
Карл. Наши дети воспитаны по-другому, их нельзя упрекнуть
в легкомыслии.
Валентина. Ох, не знаю. От этой своей тетки они слышат одно
и то же. Хоть бы поговорила о чем-нибудь другом. Душа у нее от­
вердела, что ли?
Карл. Ладно, хватит. Мне легко, что ли? Мне эти проделки се­
стры тоже надоели. Вроде бы я с Гансом поговорил, он все понял, а
теперь опять начинается.
Валентина. С Гансом должен поговорить не ты, а Елен-Эрнест.
Я заметила, что он слушается его. Если ты не против, я напишу ему.
Карл. Да, это правильно. Обидится, если скроем от него. Эр­
нест серьезный человек. Вот задумал собрать материалы об отце.
Ведь его еще не оправдали. Недавно съездил в родные края. На
будущий год предлагает вместе с ним поехать туда. Не забывает
нас, земляков, оказывается.
Валентина. Интересно, как люди смотрели ему в глаза, ведь в
свое время шарахались от Ораза-учителя, как от чумы.
Карл. Наверное, это так. И человек, если с ним поговорить по
Душам, легко забывает обиды.
Валентина (кивает). Ну, Карл, пора тебе собираться в дорогу.
А с сестричкой своей потом, как приедешь, поговоришь. Может,
все уладится. Пойду готовить гостинец Жанкияру.
Карл (со вздохом). Нужен ли ему будет твой гостинец?

З а н а вес
145
 В торой акт

Гостиная в городской квартире. В удобном кресле в пижаме по­

лулежит больной Жанкияр. Жена Самал измеряет ему давление.
Обстановка дома богатая. Звонят в дверь. Самал, тихо ступая, идет
в прихожую и открывает. Входит Карл.
Карл. Как вы, живы-здоровы, Самал? (Самал молча кивает и
просит пройти в гостиную.)
Жанкияр (всем телом оборачиваясь к двери). Боже, какой зна­
комый голос. Кто это?
Карл (услышав слова Жанкияра). Да, Жанкияр , если бы ко мне
приехал ты, я бы тоже тебя не узнал. Так получилось, что мы не
можем друг к другу приезжать запросто.
Жанкияр. Ой, Карла, Карлошка, брат, добрался-таки? Теперь я
тебя узнал. По шраму на щеке узнал. Ведь это я оставил такую
отметину. Подойди ко мне поближе, браток, видишь, сил уже нет.
(Обнимаются. Карл пристраивается подле Жанкияра.)
Карл. Как получил от тебя весточку, не мог спокойно спать. Только
теперь начинаешь понимать, что детство - это не только пора роста,
но это и самая настоящая жизнь. Воспоминания о прошлом дают
мне силы. Мы - живые очевидцы истории. Ты ведь знаешь, как мне
близок казахский язык. И я сейчас тоскую по его былой чистоте.
Жанкияр (не торопясь, медленно). Удивляюсь тебе. Ты все та­
кой же. Без всяких изменений. Все, как и прежде, но нет теперь
между нами моего отца.
Карл. Но он всегда с нами. И если бы это было не так, мы вряд
ли с тобой бы встретились. Когда я теряю веру в людей, и жизнь
кажется тяжким бременем. Наш с тобою отец всегда оказывается
рядом и как может подбадривает.
Жанкияр (внутренне страдая, с усилиями). Возможно.
Карл (заметив его состояние). Ну хватит об этом. Как ты сам?
Жанкияр. Да что об этом говорить. И сам устал, и Самал заму­
чил. Как схватило - не отпускает. Из больницы отпросился домой.
Кто знает, сколько мне дней осталось.
Самал (пугаясь). Жанкияр, милый, не мучай себя. Видишь (по­
казывает на Карла), родственник твой приехал навестить. (П о с м о т ­
рев на Карла.) Карл, мы о вас все знаем. Покойный отец часто всп о­
минал вас.
146
 Карл. Я тебя тоже знаю, Самал. В детстве видел однажды. Ког­
да ты открыла дверь, я тебя сразу узнал. Самал, вы сказали, отец -
это об аксакале Елене? Вы, наверное, видели его?
Самал. Когда я вошла в этот дом невесткой, его уже не было в
живых. Но в детстве я встречала его. О вас же говорил мой отец.
Жанкияр. Карл, видишь, как странно, что о тебе Самал расска­
зывал не я, а кто-то другой. Все было недосуг. Прости, брат. Всю
жизнь не знал покоя, работал не покладая рук.
Карл (добрея лицом). Жанкияр, я приехал, чтобы побыть с тобой,
а не сводить счеты, припоминая обиды. Может, тебе пойдет на пользу,
и болезнь отступит, если мы просто вспомним прожитое, поговорим.
Самал (поправляя подушки). Теперь, наверное, можно об этом
сказать. Это касается вас двоих. (Оборачиваясь к Карлу.) Очень хо­
рошо, что вы приехали. Прошлой ночью Жанкияру было плохо. У
него поднялась температура, он бредил и в бреду называл имена
людей, которых я не знаю. Несколько раз назвал ваше имя. Я поду­
мала, что это может быть давние знакомые или друзья детства. И
еще одного человека он часто упоминал.
Жанкияр (быстро). Кого?
Самал (помолчав). К чему это. Да и что больному не привидит­
ся. Вот о Карле ты вспоминал - и он перед тобой.
Карл. Да, Жанкияр, не терзай себя. Отдыхай, не думай ни о
чем. Я в отпуске, торопиться мне некуда. Побуду с тобой.
Жанкияр. Да не торопись, если ты в отпуске. Это очень хорошо,
что ты не торопишься. Отец покойный все говорил, что всему есть
свое время, свое место. Выше этого не прыгнешь. Ну бежал куда-то,
спешил, все хотел успеть сделать больше, считал себя во всем пра­
вым и совсем не воспринимал слов отца, считая его устаревшим.
Вступали в схватку друг с другом. Яростно боролись, нанося друг
Другу смертельные раны. В последнее время Ораз не выходит у меня
из головы. О нем, наверное, и хотела сказать Самал.
Самал (вздрогнула при этом имени, но постаралась скрыть
свое волнение). Вы тут поговорите сами. Я похлопочу по хозяй­
ству. (Выходит.)
Карл (задумчиво.) Жанкияр, давай говорить буду я. Тебе нельзя
много говорить. Почему ты не спросишь, есть ли у меня семья?
омнишь, раньше ты пытался представить себе, какие у меня бу­
дут детишки.
147
 Жанкияр (светлея лицом). Да, да и вправду - расскажи о се­
мье. Жену твою зовут Батима, да? Ведь это ты так назвал Валю.
Валентину.
Карл (радостно улыбаясь). Да Валя - Батима. Теперь она со­
всем старушка. Восемь детей у нас. Уже и внуки появились.
Жанкияр. Поздравляю. Ведь ты из всей семьи один остался.
Да, кстати, а сестру ты отыскал? Помнишь, ты все мечтал найти ее.
Карл (со вздохом). Нашел. Но мы не стали с ней близкими людьми.
Жанкияр. Это как?
Карл. Вот так случилось, что хоть сестра единственный, кто
уцелел из моих родственников, но сказать, что мы близки, не могу.
Ей уже 60. За свою жизнь много лиха испытала. Все пережила, вы­
стояла, детей вырастила, но ожесточилась, обид своих забыть не
может. Боюсь, как бы это озлобление не передалось ее детям.
Жанкияр. Разве ты не знаешь поговорку: «Сиротское сердце -
камень»?
Карл. Знаю. (Поднимает голову, смотрит на Жанкияра.) По­
мнишь нашу первую встречу?
Жанкияр. Конечно, брат, все помню. Почему ты спросил об этом?
Карл. Когда я думаю о своей сестре, я вспоминаю те первые
минуты. Ты может не обратил внимания. А для меня жизнь нача­
лась именно с тех минут.
Жанкияр. Помню, я помню все, брат.
Карл. Вот я все думаю: если бы моя сестра повстречалась с
таким человеком, как Елен, может, и она была бы другой?
Жанкияр. Что тут горевать. Такое было время. Всем было тя­
жело. Война.
Карл. Тогда четыре сына Елена и твой отец ведь были на фронте.
Жанкияр. Перед вашим приездом мы получили похоронку на
младшего. Он погиб сразу, в первые дни войны.
(На сцену выходят Самал и девушка лет семнадцати.)
Самал. Извините, что прерываю ваш разговор. Нуртай пусть
побудет возле отца. Жанкияр, надо гостя попотчевать. Ведь он с
дороги. (Карл смотрит на Жанкияра.)
Жанкияр. Иди, иди, выпей чаю.
(Карл и Самал уходят. Нуртай усаживается около отца и начи­
нает ему о чем-то рассказывать. Сцена медленно кружится.)

148
 Т ретий акт

Столовая. За столом Самал и Карл.

Самал. Угощайтесь, Нуртай готовила.
Карл. Спасибо, спасибо.
Самал. Жанкияр сам из больницы выпросился. С тех пор не
отходим от него, боимся оставлять его одного. Приступы его муча­
ют. Лечу его сама, ведь я врач.
Карл. Когда он заболел?
Самал. Раньше у него давление было высокое. А эта болезнь
началась у него два месяца назад. Совсем ничего не ест. Разве что
иногда выпьет бульону. Когда он сказал, что хочет домой, врачи не
стали возражать.
Карл. Я уже давно его не видел. Но он не изменился, разве что
похудел. Но эго из-за болезни.
Самал. Да, он всегда держал себя в форме. Он очень сильный
человек, только в последние дни совсем пал духом. Терзает себя ка­
кими то воспоминаниями. Боюсь, как бы с ума не сошел. Стал заго­
вариваться, бормочет что-то, все имена называет, особенно вот Ора-
за часто вспоминает. Вы знаете, кто он? Я о нем прежде не слыхала.
Карл (тяжело вздохнув). Как бы вам сказать, Самал. Это был
удивительный человек. Погиб после войны. Он был учителем. Его
судили за то, что он нарушил принципы советской педагогики. Из
мест заключения он не вернулся. Многие из тех, кто сейчас работа­
ют на руководящих постах, были его учениками.
Самал (со страхом). Но к делу Ораза Жанкияр, наверное, не
имеет отношения.
Карл. Ты же знаешь, в то время было трудно отличить правду
от кривды. Нет. Нет. (Опускает голову.) Конечно, он не должен быть
причастным к делу.
Самал (расстроенно). Мне кажется, что Жанкияра мучает не
болезнь, а что-то другое. Это пугает меня. Вот уже 30 лет мы вме­
сте, а оказалось, что есть тайна, которую я не знаю.
Карл. Не падай духом, Самал, всякая болезнь излечима.
Самал. Вы ешьте. Чай ваш остыл, дайте налью погорячее. (Карл
подает свою чашку.) Вот так мы и живем. Если говорить прямо,
то жить моему мужу осталось недолго. (Вытирает глаза уголком
платка.)

149
 Карл (смотря в одну точку, задумавшись). Неужели это правда
что с Жанкияром, единственным, кто остался в живых, я расста­
юсь? Вот так наши жизни уходят в историю, которую дети потом
прочитают в учебниках.
Самал. Ну если книги будут написаны верно, то дети нами бу­
дут гордиться.
Карл. Суждено ли нам понять самих себя, или это сделают
грядущие поколения? Вот о чем я задумываюсь в последнее время.
Жили ли мы по-своему, повинуясь своему сердцу, или действовали
по чьей-то указке, были слепыми исполнителями чужой воли?
Самал. Как бы эти мысли не тревожили и Жанкияра.
Карл. Ладно, поговорили и будет. Расскажу-ка я вам, как мы
породнились с Жанкияром. Вот в этом рассказе нет обмана.
Самал. Слушаю вас.
Карл. С началом войны у всех немцев, живущих в Поволжье,
появилось чувство страха. Хоть я и был тогда ребенком, но это чув­
ство передалось и мне. Однажды пошли слухи о том, что всех нем­
цев будут переселять в Казахстан, подальше от фронта. Так оно и
случилось. Наша семья стала готовиться к отъезду. Это просто так
говорится, а на самом деле у нас было всего два-три часа на сборы.
Бедная наша матушка, брала то одно, то другое и, наконец, совсем
растерявшись, дала нам каждому в руки по небольшому узелку. Боль­
ше мы, мать, я и маленькая сестренка ничего не смогли бы нести.
Самал. Да, война - это страшное слово. Всем пришлось нелег­
ко. А где был ваш отец?
Карл. Отца с начала войны забрали в трудармию. С тех пор от
него не было вестей. Мать говорила, что у него было слабое здоро­
вье. Скорее всего, он там скончался. Искать его было некому.
Вот так мы поехали в Казахстан. В товарняке сделали нары. Мы
устроились внизу. Я мечтал о том, как бы побыстрее добраться в
Казахстан. А как там будет, как сложится наша жизнь, об этом я не
думал. Мать украдкой вытирает слезы. Я делаю вид, что не замечаю.
В дороге, едва только мы выехали за город, немецкие бомбардиров­
щики стали бомбить поезд. Но бомбы не попадали в цель. Тогда лет­
чики стали поливать нас из пулеметов. Наконец от взрывов бомб
загорелись вагоны. Люди в панике, побросав свои пожитки, броси­
лись врассыпную. Мы бежали вместе со всеми к спасительному ме­
стечку через поляну. Фашистские летчики стали расстреливать из
150
пулеметов бегущих людей. Мать упала, прикрыв сестренку своим
телом. Да так и не встала. Пуля попала в нее, и она умерла. После
нее остался только небольшой холмик посреди поляны.
Самал (вздрогнув). Угощайтесь. Когда вспоминают прошлое,
и слушать тяжело.
Карл. Ты права. Мне кажется, что тогда не так было тяжело. А
вот вспоминать тяжелее.
Самал. Мой отец все говорил: «Зачем ворошить то, что было,
себя мучить лишний раз. Ну было и было, прошло, и слава богу».
Карл. Охотников слушать о пережитом мало. Даже если и слу­
шают, то так просто, от нечего делать. Это я о своих ребятах говорю.
Самал. О, о детях можно говорить бесконечно. У них своя правда.
Может, так оно должно быть. Ох, извините, перебила вас. Задело за
живое. У меня с ними тоже проблемы. (Смотрит в сторону гостиной.)
Жанкияр задремал, оказывается. Пусть отдохнет. А вы рассказывайте.
Карл. Да. Так вот, вместе с сестрой и остальными оставшими­
ся в живых, мы пришли на станцию. Опять нас посадили в товар­
няк. По дороге начался голод. Сестренка моя то ли от голода, то ли
от тоски по матери, захворала. Сидящие рядом сторонились нас,
думая, что болезнь заразная. Одна старушка, что ехала с нами с
самого начала, на ближайшей станции отправила нас в больницу.
Я хотел остаться вместе с сестрой, но меня прогнали. Где, в каком
городе больница, я не знал. Когда мы приехали, нас разделили на
группы. Я вцепился в старушку, которая помогла устроить сест­
ренку в больницу, и не отходил от нее ни на шаг. И я ей, видимо,
понравился. С вокзала всех рассаживали на подводы и увозили.
Дошла очередь и до нас. Короче, нас четверых - меня, старушку и
еще двоих - старика и пожилую женщину, посадили в скрипучую
повозку и повезли в неизвестном направлении.
Мы ехали весь день, и приехали в какое-то село, когда уже со­
всем стемнело. Возница направил лошадей к дому, стоявшему на
окраине села. В доме еще не спали.
(Сцена кружится, и высвечивается группа людей: возчик Ка­
лен, худые, изможденные лица немцев: две женщины, старик и
мальчик лет десяти.)
(Высвечивается из темноты комната, бедно, но опрятно убран­
ная по-казахски. В комнате сидят старик Елен, его старуха и внук
-Жанкияр.)
151
 Кален. Елеке, вот бог послал тебе гостей. Немцы они, язви их
душу. Хотел их, гадов, по дороге заставить пешком идти да побо­
ялся, ведь я один. Ну ничего, я с ними еще рассчитаюсь.
Старик Елен (неодобрительно.) Что ты, Кален, не говори так.
Они ни в чем не виноваты. Куда ты их еще повезешь.
Кален (продолжает). Я их, сволочей германцев, везу, чтобы они
работали в колхозе. Так им и надо. Их много приехало в город, мне
они достались. Вот в этом письме сказано, чтобы не жалеть их,
заставить работать.
Старуха. Верно говорит Кален. Чего ты их к нам привез? Уез­
жай, Кален, поскорей и их увози подальше от греха. А то Жанкияр,
чего доброго, испугается. Увози их, я дам тебе лепешек.
Старик Елен. Замолчи, старуха. Знай свое место. Куда они сре­
ди ночи пойдут? Не видишь что ли, они еле на ногах стоят. Приго­
товь им поесть.
Старуха (сникла и, поворачиваясь к Калену, с издевкой). Ска­
жи, Кален, своим товарищам, пусть устраиваются поудобнее. По
шариату долг человека перед человеком служить ему.
(Кален жестами показывает немцам, что надо снять верхнюю
одежду. Видя, что те его не понимают, Кален стал снимать с себя
плащ. Старик-немец, наконец уяснив, в чем дело, тоже стал разде­
ваться. Остальные последовали их примеру. Потом все уселись.
Карл, не раздеваясь, съежился комочком в углу.
Елен подходит к Карлу, спрашивает, как его зовут. Карл не по­
нимает. Тогда Елен подзывает к себе Жанкияра и несколько раз
повторяет его имя.)
Карл (показывает, что понял). Карл, Карл.
Старик Елен (с усилием выговаривает). Карл, Карлошке.
Жанкияр (заинтересованно повторяет за дедом). Карл, Карлошке.
Кален (заметно смягчившись). У этого бедняги мать бомбой уби­
ло, отец в трудармии, а сестренка в больнице. Сирота он. Не хотел
его брать, вот она уж очень просила (показывает на старую немку)-
(Старая немка, поняв, о чем идет речь, кивает. Старик Елен, на­
супившись, глядит на старого немца, потом, окинув взглядом Кар­
ла, показывает на свой живот, мол. родственник ли. Немец, улы ба­
ясь, мотает головой. Сцена поворачивается и высвечивается ком­
ната, где сидят Карл и Самал.)
Карл. Не знаю, может быть и другие слова были сказаны. Для
меня тогда казахский был, как звезда в небе, недосягаем. О том,
152
как это было, я услышал потом от других. Старика звали Еленом,
Ж анкияр был ему внуком, но поскольку воспитывался с малых лет
в доме деда, звал его отцом. Отец же Жанкияра не вернулся с вой­
ны. Первая жена у старика Елена умерла, и он незадолго до начала
войны женился второй раз. Вот так начиналась наша история.
Самал. Да, прожитое всегда для людей должно быть уроком.
Вот что значит настоящая дружба.
Карл. Я тоже так думал. Но многое еще неизвестно, и главные
страницы истории еще не прочитаны. Бедный Ораз, он все еще в
плену забвения. Когда уйдем из жизни мы - очевидцы, что будет с
ним, с его именем, если все забудется, и память о нем уйдет вместе
с нами. Какой же пример мы подадим молодым?
Самал. Но ведь пришло время, когда можно говорить правду.
Карл. Боюсь, как бы эта демократия не обернулась бы в дема­
гогию.
(Входит Нуртай.)
Нуртай. Мама, папе надо сделать укол.
(Самал и Карл выходят.)

Четвертый акт

(Сцена кружится и вновь высвечивается вторая картина. В кресле

больной Жанкияр. Рядом Самал, Карл. Самал делает укол и выходит.)
Жанкияр. Карл, мне кажется, если ты покинешь меня, то во
всем мире я останусь один. Ты самый близкий мне человек. Вот
так, браток. Самал, наверное, рассказала тебе обо всем.
(Карл молчит, переполненный чувствами.)
Жанкияр. Ты для меня много значишь. Наверное, это оттого, что
столько нами пережито вместе, как говорится, вкус черствой корки,
съеденной вместе, до сих пор на губах. Сколько же тогда тебе было?
Карл. А самому, самому тебе сколько было? Ты не забыл, как
тебе влетело от деда Елена за то, что ты, считая, что старше, оби­
жал меня?
Жанкияр. Я так был зол на отца за это. Про себя я думал: и
почему я должен получать от него тумаки из-за какого-то бродяж­
ки немчуры. Я даже хотел тебя убить.
Карл. Я это чувствовал. Когда дед Елен бил тебя, я взглянул в
твои глаза и увидел в них столько ненависти, что самому стало
153
страшно. Ведь я был сиротой, а сиротство само по себе восприим­
чиво. Я жалел тогда, что Елен заступился за меня. И понял, что от
твоей мести никто не может защитить. Когда ты на другой день
позвал меня с собой на Иртыш, я, чтобы не идти с тобой, взял бритву
деда Елена и порезал себе щеку. Вот этот шрам - память о тех днях.
Жанкияр. Карл, братишка, сердце мое тогда заледенело. По­
мнишь, перед этим пришла похоронка на моего среднего дядю.
Значит ты понял тогда, зачем я звал тебя с собой. Что теперь скры­
вать, так оно и было. Дело прошлое, теперь это называется ошиб­
ками молодости.
Карл. Я не винил тебя. Ведь будь я на твоем месте, я тоже бы так
относился к тебе. И поэтому решился на такое. Бедный дед Елен, по-
видимому, он подозревал что-то неладное. Ведь с того дня перестал
тебя бить. Я так радовался этому. И не обращал внимания на твои
проделки. А помнишь, Жанкияр, соседку - старую Сагилу? Она, уви­
дев, как кровь хлещет из раны, сказала: «Этот волчонок скоро и на
тебя кинется. Если ему ничего не стоит пустить себе кровь, то завт­
ра, если германец придет сюда, он всех нас по одному придушит».
Жанкияр (фыркает от смеха). Я тут умирать собрался, а ты меня
смешишь. Да, у старухи был характер еще тот. Двоих сыновей по­
хоронила. Вечно с отцом сходились, как в рукопашном. Отец, бы­
вало, только усмехнется и не обращает внимания на ее слова.
Карл. Человек - удивительное существо. Но не все люди оди­
наковые. Бывают и хорошие, и плохие.
Жанкияр. Я вот чего иногда понять не могу. Вот послушай.
Наша революция и социализм, который мы построили ради счас­
тья народа. А сколько миллионов людей пролили кровь свою? Вы­
ходит, ради своего же блага они погибли? Тогда для кого была вся
эта заваруха, если они погибли?
Карл. Во имя человека.
Жанкияр. Во имя какого человека?
Карл. Для того, чтобы служить человеку. У человека должно
быть верное представление о его назначении на земле.
Жанкияр. О назначении человека на земле. (Бормочет, повто­
ряя: о назначении человека на земле). Карл, в последнее время при­
вязалась ко мне какая-то чертовщина. (Смотрит прямо Карлу в гла­
за.) Ты о чем-то задумался. Знаю, недолюбливаешь ты меня. Но ты -
мой самый близкий человек. Даже дети кажутся мне далекими, как в
туннеле. Далекими... (Встрепенувшись.) Помнишь, у нас был воро­
154
ной жеребец. Мы повесили ему колокольчик на шею от волков. Что­
бы услышать звон этого колокольчика, мы с тобой, бывало, целыми
днями гоняли его по кругу. Вот этот звон все время стоит у меня в
уш ах. То затихает, то снова приблизится. И так все время.
Карл (с волнением). Это память о детстве. Кажется, ностальгия.
Жанкияр. Вот, опять этот звон. Вот затихает. Но скоро опять
станет громче. Слышишь, Карл, звон - он удаляется. (Смотрит на
Карла.) Ты не бойся, я не сошел с ума. (Смотрит в потолок.) Вот
только этот звон и мысли, мысли, никуда от них не деться. (Помол­
чав.) Устал я.
Карл. Тебе надо отдохнуть. Не разговаривай. Я посижу с то­
бой. Давай помолчим.
Жанкияр (после некоторого молчания). Читал я одного фило­
софа. В его книге написано, что жизнь - это театр, и каждый чело­
век играет в этом театре свою роль. Тогда выходит жить - играть
роль? Ерунда какая-то. Значит, у человека в таком случае должно
быть две жизни? (После паузы.) Одна - для сцены, другая для себя.
Иногда мне кажется, что я только и делал, что играл роль. Уж не
играю ли я какую-то роль, чего доброго? Тогда кто живет настоя­
щей жизнью? Вот отец мой Елен, учитель Ораз - как они жизнь
прожили? Как ушли из этой жизни? И это - игра? Я в этой жизни
немало хорошего повидал, а вот могилу Ораза никто не знает. Тот,
кто жил по-настоящему, тому суждены страдания, а тем, кто свою
жизнь превратил в игру, достаются почести... Почему так?
Карл. Жанкияр, не изводи себя понапрасну. Вон и врач идет. Я
выйду.
Жанкияр. Карл, прошу, не уходи. Побудь со мной. Никакой врач
мне теперь не поможет. Тошно мне.
(К кровати Жанкияра подходят Самал и врач. Карл отходит в
сторону.)
Карл (размышляя про себя). Да, между этим Жанкияром и пре­
жним, готовым рубить головы, не задумываясь, сплеча-расстояние,
как от земли до неба. Изменился он. Что же могло так изменить его?
Чго-то, видимо, мучает его. Наверное, это оттого, что он со смертью
встретился лицом к лицу. Или может быть он повинен в смерти Ора­
за? Ведь они враждовали в открытую. Все не выходят из головы ска­
занные Оразом слова: «Карл, дорогой мой, если мы будем последни-
ми жертвами произвола и насилия, то это хорошо. Но чтобы это не
повторилось в будущем, надо уничтожать таких, как Жанкияр».
155
 Почему он пришел к такому выводу? Жанкияр себя считает вер­
ным партийцем. (Задумчиво.) Сдается, что тут загадка не только в
его причастности к гибели Ораза, а в большем...
(Врач выходит.)
Самал. Друг вас ищет. После укола ему стало легче. Можете с
ним говорить. (Выходит.)
(Карл подходит к Жанкияру и садится.)
Жанкияр. Я тут вспомнил наш разговор на поле, помнишь -
сразу после войны? Странно, никогда не вспоминал, а тут - все так
вижу, как будто вчера было. Попробуй вспомнить и ты.
Карл. Помню. Я что? Мне тогда пришлось почувствовать, что
значит отвечать за преступления других. Очень мне было тяжело.
(Сцена кружится. На поле сидят двое мальчиков.)
Жанкияр. Вот, Карлошка, и ты стал человеком. Выучился го­
ворить по-казахски.
Карл. Что же, по-твоему я раньше человеком не был?
Жанкияр. Тогда ты знаешь кем был? Фашистом. Ты был фа­
шистом.
Карл. Тогда почему фашисты убили мою мать? Я их ненавижу.
Жанкияр. Они германцы, и ты германец.
Карл. Это правда. Все мы немцы. Старик немец мне объяснял
по дороге. Например, возчик Кален. Он фашист.
Жанкияр. Скажешь тоже - он же казах!
Карл. Старик мне говорил, что фашисты встречаются и среди
русских, и украинцев, и казахов.
Жанкияр (перебивает его). Как ты узнал, что Кален - фашист?
Карл (изменившись в лице). У старика немца было больное сер­
дце, но Кален не позволял ему садиться на арбу, когда мы возвра­
щались с работы. Мы шли с ним пешком 10 км. Часто ему было
плохо, и он шел, опираясь на меня. А Кален в это время сидел на
арбе, хлебал из котелка суп и посмеивался. Вот тогда старик и ска­
зал, что Кален - фашист.
Жанкияр. Я тоже ненавижу Калена. Но он боится моего отца.
Карл. Тогда старик говорил: Кален - фашист, Елен - большевик.
Жанкияр. Ну ты и завираешь! Мой отец верующий. Какой он
большевик? Учитель говорил, что большевики против религии.
Карл. В конце концов Кален сжил со света старика немца. Го­
ворят, что похоронили его недалеко от кладбища на Коктобе. Хотел
попросить деда Елена, чтобы он повел меня туда, но боюсь.
156
 Жанкияр. Чего же ты боишься?
Карл. Старик немец говорил, что фашисты - очень опасные.
Они все могут сделать.
Жанкияр. И что же может сделать Кален?
Карл. Старик немец говорил, что они могут напасть на деда Елена
за то, что он помогает переселенцам, что он взял на воспитание меня.
Жанкияр (размышляя про себя). И вправду, чего это мой отец
вечно заступается за германцев? Четверо его сыновей сражаются с
их родичами. И на младшего получили похоронку. Но, может быть,
отец воюет с такими, как Кален? Если бы у нас здесь была война, мы
бы в два счета расправились с такими, как он. Почему сами герман­
цы не могут сделать так же? Или этих фашистов так много? Может
отец неправильно поступает? Не лучше ли быть от этих германцев
подальше? Но мне Карл очень нравится. Он умный, спокойный, тер­
пеливый. Иногда бывает, что напрасно я издеваюсь над ним. Он не
будет таким, как Кален, значит, он не фашист. Отец и мои дяди с
такими не будут сражаться. Они бьются против Каленов. Эх, только
бы отец вернулся! (На глазах Жанкияра выступают слезы.)
Карл (испугавшись). Эй, что ты?
Жанкияр. Соскучился по отцу, по дядям. Хоть бы вернулись скорее.
(Карл молчит.)
Жанкияр. Пойдем домой, сегодня мать дома, наедимся баурса-
ков, чаю попьем.
(Карл, печальный, идет за Жанкияром.)
(Высвечивается комната, где лежит больной Жанкияр.)
Жанкияр. В последнее время не выходит из головы учитель
Ораз. Его народная педагогика до сих пор не прижилась в педаго­
гической науке. Жизнь доказала, что он был не прав. Тогда есть ли
моя вина перед ним?
Карл. Если это и так, то это означает лишь, что и сегодня педагоги­
ка как наука не стоит на верном пути. Вот я, к примеру, испытал больше
влияния народной педагогики. Взять хотя бы школу дяди Елена.
Жанкияр. А я? Ведь я его сын.
Карл. Вот в этом вся соль. Ты его сын. Он твой отец. Кроме этого,
ты не хотел ничего от него принимать. Ты не обращал внимания на то,
что для нас было великим примером. Я все тогда понимал. Понимал
это и твой отец и страдал. «Славны бубны за горами» - есть такая
поговорка. Она как раз про тебя. В свое время ты не ценил Елена.
Жанкияр (с усилием). Как? Тогда выходит...
157
 Карл. Дед Елен очень любил учителя Ораза. И очень уважал.
Когда учителя арестовали, он сразу как-то сник, зачах. Стал болеть
и больше уж не поднялся. Надеюсь, ты помнишь.
Жанкияр. Да, припоминаю. Похоже, что так оно и было. Но
ведь он сам сделал столько ошибок.
Карл (перебивая). Да, учитель был холостым и лишь незадолго
до своего ареста женился на своей ученице. Это как раз и было
последней каплей.
Жанкияр. Его жена была намного младше его. Лет на десять-
одиннадцать. Слышал, что она умерла.
Карл. Да, совсем молодой скончалась. После смерти Ажар ос­
тался сын. (Жанкияр кивает головой.) Родственники Ораза не захо­
тели взять ребенка к себе, и мы отдали его в детдом. Назвали Еле-
ном. В честь аксакала.
Жанкияр (качая головой). Что с ребенком? Известно ли о нем
что-нибудь? Ведь он потомок благородного, сильного человека.
Учитель он был настоящий, если бы не его ошибки.
Карл (уверенно). Он не ошибался.
Жанкияр. Ладно, пусть будет по-твоему. Устал я. Это нескон­
чаемый разговор. Может, это время было такое.
Карл. Нет, это не время виновато. Это были ошибки отдельных
людей.
Жанкияр. Карл, дорогой, я не буду спорить. Напрасно я тебя
не замечал, не принимал тебя всерьез. Слушаю тебя. Так где те­
перь сын учителя?
Карл. Прости, Жанкияр, погорячился. Если у человека не будет
недостатков, если он не будет ошибаться, тогда он не будет челове­
ком, а превратится в ангела. (Насильно улыбаясь.) Прости. Елен сей­
час уже вырос. Я как женился, тут же взял Елена к себе. Зовут его
Эрнест, Эрнест - Елен. И у него, и у его детей двойная фамилия -
казахско-немецкая. Когда ему исполнилось шестнадцать, я расска­
зал ему всю правду, и он взял фамилию учителя. Был очень способ­
ный, серьезный человек. К нам очень привязан. Мне он как сын род­
ной, а моим детям старший брат. Сейчас в Алматы, кандидат наук.
Женат. Нашего младшего увез к себе.
Жанкияр (волнуясь). Нет, это я у тебя должен просить проще­
ния. Ты растопил лед в моей душе, но на всю оставшуюся корот­
кую мою жизнь это мне не избавление, а груз на сердце. Прости,
брат.
158
 (Жанкияр, задыхаясь, начинает бредить. Из последних сил сжи­
мает руку Карла, пытаясь повернуться к нему.)
Жанкияр. Когда я думаю о прошлом, то как будто лечу в про­
пасть. Вот оттого-то и стараюсь не думать о прожитом. Никогда не
думал, что так тяжело будет вспоминать былое. Карл, держи креп­
че и эту руку. (Протягивает левую руку.) Опять лечу в пропасть.
(Карл держит обе его руки, вглядывается в лицо.)
Жанкияр. Не думать - значит не жить. Как будто иду по краю
пропасти. Бездонной пропасти. (Помолчав, неожиданно.) Бездон­
ная пропасть. Почему такой обрыв? Помнишь, на Иртыше такой
крутой обрыв?
Карл. Да, помню.
Жанкияр. Мне нравилось карабкаться по обрыву и смотреть
на гнезда ласточек. Но ты не взбирался со мной. Я не разорял их
гнезда, наоборот, я подстилал им в гнезда сухой травы.
Карл. То, что ты делал, казалось мне преступлением, а не забо­
той о ласточках.
Жанкияр. Тогда значит мои добрые намерения оборачивались
бедой для тех, о ком я заботился. Кто же я тогда был для них? По­
думаю об этом. Но думать мне тяжело и мучительно. Какая глубо­
кая бездонная пропасть. (Бредит.) Карл, посмотри, кто там стоит
на краю обрыва? Точно, это он - учитель Ораз. Ораз, это ты? (На
сцене появляется призрак Ораза.) Что же ты молчишь? К нам Карл
пришел. (Карл испуганно, с тревогой смотрит на Жанкияра.)
Ораз-призрак. Что мне сказать тебе, Жанкияр? Все. что нужно, я
тебе сказал. Разве ты не знаешь, что я уже давно молчу? Здесь все молчат.
Жанкияр. Зачем же ты здесь?
Ораз-призрак. Это не я, а ты пришел ко мне. Берег - это мое
пристанище. Хоть я и в царстве безмолвия, но обречен идти по краю
берега. Это сделали ты и тебе подобные. Многие из тех, кто был со
мной, уже успокоились. Я, похоже, обречен вечно бродить здесь.
Судя по тому, что ты пришел ко мне, догадываюсь, что и ты скоро
присоединишься к нам.
(Призрак исчезает. Жанкияр в беспамятстве, в забытьи бредит,
зовет кого-то. На сцену выбегает Самал. Вдвоем с Карлом они суе­
тятся у постели больного.)

З а н а ве с

159
 Второе действие

Пятый акт

В центре сцены на высокой кровати больной Жанкияр. Рядом с

ним Карл, Самал. Самал делает укол. Жанкияр засыпает.
Самал (оборачиваясь к Карлу). Жанкияру после укола нужен
покой. Когда проснется, тогда придем к нему. Он будет спать до
тех пор, пока будет действовать лекарство.
(Выходят вдвоем.)
Жанкияр (один). Самал, милая моя, все еще как ребенок. Да и
откуда ей знать, что нет такого лекарства, которое могло бы облег­
чить мои муки. Вспомню-ка я былое, пока один. Карл приехал, и
все всколыхнулось во мне.
(Сцена кружится и высвечивается кабинет Жанкияра. На стене
портрет Сталина. В кабинете Ораз. Жанкияр чем-то недоволен.)
Ораз. Многое из того, что раньше казалось незыблемым и веч­
ным, что было ясным и верным, теперь таким не кажется. Ты же у
нас идеологический работник. Развей мои сомнения.
Жанкияр (явно не одобряя). Учитель, чего ты не понимаешь?
Партия призвала нас полностью ликвидировать неграмотность. Но
до полной победы еще далеко. Твоя задача - идти в народ, просве­
щать его, открывать людям глаза на мир.
Ораз. Это понятно. А кто мне самому глаза откроет?
Жанкияр (с издевкой). Говорят, что ты все свободное время от
книги глаз не отрываешь, пишешь что-то. Что же тебе прочитан­
ных книг не хватает что ли для просвещения? Чем читать всякую
ерунду, лучше бы учил наизусть историю ВКП(б). (Берет со стола
книгу, протягивает Оразу.) Дарю, если у тебя нет.
Ораз. Спасибо. Эта книга у меня есть. Каждый день читаем. Я
пришел просить совета не у книги, а у тебя.
Жанкияр. Я, кроме разъяснения курса партии, ничего не могу
тебе предложить. Любые попытки врага протащить враждебные
нашей идеологии мысли пресекаю в самом начале.
Ораз. Я тоже не имею никаких враждебных мыслей. Меня...
Жанкияр (перебивая Ораза). В общем так. Твоя идея народной
педагогики - это враждебная идеология. Народное воспитание оз­

160
начает богословское воспитание. Пугать детей адом и раем, их не­
значительные проступки называть грехом - это не социалистичес­
кий метод воспитания. Нельзя детей воспитывать на слепой вере.
Нам нужны сознательные люди.
Ораз. Религиозное воспитание - это совсем другое. Я согласен
с тобой: оно приносит вред. Я говорю о народной педагогике. Ведь
наши предки занимались воспитанием детей.
Жанкияр. Какая там педагогика у них. Им, голодным и разу­
тым, не до педагогики было.
Ораз. Я не могу с этим согласиться. Мудрость народа беспре­
дельна. Наши предки не были глупцами.
Жанкияр (сурово). Ты что хочешь поставить под сомнение за­
воевание революции, нашу свободу?
Ораз. О нет, тут не может быть никаких сомнений. Революция
принесла нам освобождение, это точно, но... (Медлит, подыскивая
нужное слово.)
Жанкияр (резко). Ты мне брось это свое «но». Ты, учитель Ораз,
должен уяснить себе, что ты воспитываешь преданного душой и
телом строителя социализма. Мне не нравится твое настроение.
Ораз. Народ и до революции был грамотным. Единственное,
чего у него не было - свободы. Как могли люди жить с идеей сво­
боды, если бы они были темными и неграмотными?
Жанкияр. Социализм построили большевики.
Ораз. С этим никто не спорит. Если бы народ не мечтал о социа­
лизме, если бы не было учения, то мечта не воплотилась бы в реаль­
ность.
Жанкияр (перебивает). Если ты со мной так говоришь, то тог­
да какие бредовые мысли ты вбиваешь своим ученикам? Я сомне­
ваюсь, что они в будущем могут стать верными ленинцами. Колесо
истории раздавило все старое. Пора перестать оглядываться назад.
Мы не позволим.
Ораз. Кто это мы?
Жанкияр (бьет себя кулаком в грудь). Такие, как я, - большеви­
ки.
Ораз. Ну тогда, считай, что мы дойдем до ручки.
Жанкияр. А я теперь уже не сомневаюсь в том, кто ты есть.
Оказывается, мы еще не избавились от своих внутренних врагов.
161
 Ораз. Если ты считаешь меня врагом, легко тебе было найти
врага. Я о будущем говорю. Ведь не может на такыре трава выра­
сти. В воспитании должна быть преемственность. Народные тра­
диции, обычаи - это великие университеты. Необходимо, пока мы
их не растеряли, внедрить их в нашу социалистическую действи­
тельность в новых формах. При школах надо открывать советы
старейшин. Если мы не сбережем опыт живших до нас предков,
то прервется связь поколений.
Жанкияр (передразнивает). Совет старейшин. Что это за со­
вет? Все это пережитки феодализма, местничества. Ты же созда­
ешь условия для их развития. Это надо вырывать с корнем.
Ораз. Нельзя перечеркивать прошлое. А что есть в нашем но­
вом? С кого нам пример брать, у кого учиться? Что будет, если по­
явятся люди, не понимающие родства, не имеющие корней?
Жанкияр. Это прямой вызов советской школе, полное пренеб­
режение к ней. Может, ты и знаешь больше меня. Книг у тебя мно­
го. Могу и я ошибиться. Но вот в одном меня не сбить. Чтобы ни
случилось, я всегда останусь верен принципам партии. Ты человек
беспринципный.
Ораз. Дело не в принципе. Дело в воспитании нового человека.
Нам нужна всесторонне развитая личность. Многообразие мето­
дов воспитания нельзя вместить в один принцип.
Жанкияр (спокойно). Говорю тебе, оставь эти разговоры. Ты
заблуждаешься. И я знаю, кто мутит воду. Это твои прежние дру­
зья в Алма-Ате. Тебе, наверно, известно, где они сейчас. Небось, и
связь с ними поддерживаешь?
Ораз. С тобой бесполезно о чем-то говорить.
Жанкияр. Если ты замешан в чем-то, то тебя ждет наказание.
Будешь отвечать перед партией. Не забывай, что ты коммунист.
Ораз (задумчиво). Да, Жанкияр, такие как ты, всегда правы. Ты
погружен в работу с головой. Говоришь ты от имени партии. Оно и
верно - ведь ты уполномоченный, идеологический лидер. У тебя
не может быть ошибок. Только в одном я сомневаюсь, есть ли в
твоей беззаветной преданности и самоотверженности хоть капля
осознанных действий, осмысленных лично тобой. Ты и тебе по­
добные, как пламя. Но ведь пламя сжигает, не разбирая, все под­
ряд. А пожар - это уже беда. И потому нужен ли твой огонь людям?
162
Вот вопрос. И нет пока на него ответа. Предчувствие есть у меня
нехорошее, но не могу об этом прямо говорить.
Жанкияр. Настоящее пламя - это твои тайные мысли. Яркий
огонь все видят, и тушить его легко. А вот тлеющий уголь и не
различишь сразу из-за дыма. Разгорится ли он, или потухнет - не­
известно. Поэтому надо сразу тушить его.
Ораз. Тогда что же. выходит, жестокость - необходимость? Кому
нужна она, если направлена против человеческой природы? Не по­
нимаю. И мучаюсь из-за этого. Если эта идея необходима человеку,
независимо от его желания, тогда почему она превращается в силу,
которая давит его волю, угнетает? Почему лишают свободы геро­
ев, которые за нее боролись? Разве Сакен Сейфуллин не был для
нас всех примером настоящего революционера? Тогда почему он
оклеветан и оболган? Как можно оставаться спокойным, видя, как
постепенно сгущаются тучи точно перед грозой, как можно этого
не чувствовать и не страдать из-за этого?
Жанкияр. Сакен Сейфуллин наказан по справедливости. Тот,
кто пытается защищать его, тот идет против курса партии. Суть
проблемы в том, «уважаемый педагог», что мы не очистили наши
ряды полностью от сейфуллинщины. Такие, как Сейфуллин, лезут
изо всех щелей. Они везде, в любое время могут появиться, и по­
этому борьба не должна прекращаться ни на минуту. Мы будем
беспощадны к ним.
Ораз. И в чем же тогда дело?
Жанкияр. Есть идейная сознательность, учитель Ораз. Наша цель
изложена в нашей программе. Только преданный душой человек спо­
собен понять и осознать наши задачи. Надо изучать теорию, это необ­
ходимо.
Ораз. Еще в институте нам говорили, что есть такое понятие в
диалектике: всякая теория должна проистекать из повседневного
нашего существования, нельзя укладывать жизнь в рамки какой-то
ложной теории. Почему правда жизни не соответствует истинам,
изложенным в учебниках? Вот вы, партийные идеологи, и должны
нам это объяснить. Мы ждем ответа.
Жанкияр. Я одно могу тебе на это сказать: занимайся своим
делом. Есть вождь, который управляет государством, который зна­
ет, куда вести народ. Слушай вождя, вникай, потом посмотри на
163
себя, разберись прежде всего в себе, дай, во-первых, себе оценку. А
если сам не сможешь, тебе дадут оценку.
Ораз. Оставим общие слова. Ответь мне, Жанкияр, кто может
указать разницу между благом и неправым делом?
Жанкияр. Это как небо и земля.
Ораз. Может ли из блага вырасти жестокость?
Жанкияр. Не загадывай загадки. Мы называем благородным
того, кто предан делу партии, кто защищает интересы государства.
Мы называем врагом всякого, кто пытается завязать с нами поли­
тическую дискуссию. Это классовый принцип.
Ораз. Для тебя это принцип деления людей на врагов и на дру­
зей. Тогда что же важнее - сам принцип или чистота его? Как ты
можешь не различать этого? Разве можно относить к чистоте прин­
ципа то, что вы относите к числу противников тех, кто пытается
решить вопросы, которые вы не способны осмыслить и осознать в
силу ограниченности кругозора или узости мышления?
Жанкияр (резко). Довольно. Тут вражья пропаганда налицо.
Социализму нужны преданные душой. Все остальное: принципы,
чистота их - пустые слова. Генеральная линия партии большеви­
ков - прямая дорога, конечная цель ее - коммунизм. Наши принци­
пы - осуществление этих дел.
Ораз. Успокойся, спустись с облаков на нашу грешную землю,
Жанкияр. Не ставь себя рядом с партией. Партия - это воля милли­
онов. Ты - один из миллионов. Ты можешь ошибаться.
Жанкияр. Я не могу себя отделять от этих миллионов. Сила
нашей партии - в единстве с народом. Нам, коммунистам, нужно
теснее сплотить наши ряды. Этому нас научила жизнь. Мы не мо­
жем распускаться, допуская либерализм.
Ораз. Жанкияр, ты хочешь поднять себя на какую-то неведо­
мую тебе самому высоту. А думал ли ты о том, как ты можешь это
сделать?
Жанкияр. Величие наших замыслов закладывается в нашей по­
вседневной жизни. На то есть ты, учитель. Воспитывай молодых.
Мы сделали в этом году ремонт в школе, создали все условия.
Ораз. За помощь спасибо. Меня волнуют проблемы воспитания,
что воспитательную работу рассматривают как один из участков иде­
ологической работы. Здесь надо прийти к однозначному решению.
164
Есть опыт народа в воспитании. Мы должны передать подрастаю­
щему поколению лучшие образцы этого опыта - ведь это могучая
сила. В этом нужна твоя помощь как руководителя по идеологии.
Мы должны представить наши предложения наверх. Педагогика со­
ветской школы еще на этапе становления. Наш долг - внести свою
лепту в это благородное дело. Живы еще аульные старики. Взять, к
примеру, твоего отца Елена. Ведь это кладезь мудрости.
Ж ан ки яр. Куда ты клонишь? Кто это тебе сказал, что наша со­
ветская педагогика только встает на ноги? А труды Крупской, Ма­
каренко? Что же касается стариков, то им еще до социализма дале­
ко. Не понять им социализма, и вряд ли, что прояснит их сознание.
Их мировоззрение сформировалось в период царской России, и ос­
тавшуюся жизнь пусть проживают, как хотят. Их уже не перевос­
питать. И тем более нельзя допускать их к воспитанию молодежи.
Вместо того, чтобы бороться против пережитков старого, ты еще
думаешь о том, чтобы это старое внедрять в систему воспитания
человека нового общества, новой морали. Как только ты мог доду­
маться до этого? Я категорически против. И не только не подпи­
шусь под этим твоим проектом, но и буду выступать против. Если
ты все же осмелишься где-нибудь протолкнуть этот свой план -
знай, первым твоим оппонентом буду я. Мой отец - он тоже пере­
житок старого.
Ораз. Сожалею, что не смог тебе объяснить...
Жанкияр. Нет-нет. Ты прекрасно объяснил. Я прекрасно все
понял, усвоил, проникся и вместе с тем до глубины души осознал,
что это твоя так называемая идея враждебна делу социализма.
Ораз. Тогда ты слеп, бесчувствен, бездушен, твоя душа мертва.
Жанкияр. Замолчи. Не смей. Ты сейчас оскорбил не меня, а
идею партии. И ты за это ответишь.
Ораз. За идею я готов ответить. Но ведь и ты, и тебе подобные
выросли в нашей среде. Надо полагать, на основе тех ошибок, пе­
регибов, которые были допущены при строительстве социализма?
Увидеть бы, куда вы приведете партию.
Ж анкияр (указывает на дверь). Заткнись. В моем кабинете
тебе не место. Дальше разговор с тобой поведут уже другие люди.
Товарищ педагог, дискуссия на этом закончена. Вот мое после­
днее слово.
165
 Ораз (печально). Сам виноват. Чувствую, что на этом ты не ос­
тановишься. Это, видимо, наша последняя встреча. (Выходит.)
(На сцене высвечивается комната, где лежит больной Жанкияр.
Приподняв голову, он что-то говорит. В это время возникает при­
зрак Ораза.)
Жанкияр. Ты же говорил, что не придешь? Зачем же вернулся?
Ораз-призрак. Тогда была наша последняя встреча. Я ушел
туда, откуда не возвращаются. Но ты сам меня ищешь.
Жанкияр. О господи. Сон это или явь?
Ораз-призрак. Не все ли тебе равно. Ты ведь уже не человек -
земная жизнь твоя кончилась.
Жанкияр. Да, ты, наверное, прав. Вот приехал Карл, и мне ста­
ло легче.
Ораз-призрак. Я удивляюсь, что ты нас всех стал искать перед
смертью.
Жанкияр. Я сам удивлен.
Ораз-призрак. Тогда почему ты не вспоминаешь своего отца
Елена? Помнишь, что произошло?
Жанкияр (мучаясь, с усилием). Как же это было? Дай вспомнить.

Шестой акт

(Сцена кружится. Призрак Ораза исчезает. Комната отца. На сце­

не Елен-аксакал и Жанкияр.)
Елен-аксакал. Сынок, есть разговор. Садись.
Жанкияр. Я слушаю вас, отец. Тороплюсь на службу. Работы
много. Времени все нет, а ведь и сам хотел с вами поговорить.
Елен-аксакал. Вижу, что вряд ли это время ты выберешь. Чуть
свет уходишь, ночью возвращаешься, часто не бываешь дома. С
головой в работе. Это ты умеешь показать. Но вот верите ли вы
сами в то, что выполняете нужную работу? Не окажетесь ли залож­
никами какой-то кратковременной кампании? Оглядываетесь ли вы
по сторонам, все ли успеваете заметить? Вот о чем я думаю.
Жанкияр. Отец, на то, чтобы все замечать, давать указания,
есть райком партии, секретари. Все грамотные люди. Вы же их
знаете. Если мы ошибемся, они поправят. Пока они нас поддер­
живают.
166
 Е лен -аксакал. Ну что ж, поздравляю. Я ведь на самом деле
многого не знаю. Но я знаю одно: какое бы время ни пришло, все­
гда главным для людей было воспитание благородных качеств, ува­
жения и любви друг к другу.
Жанкияр. Отец, это общие слова. Мы же ставим проблему кон­
кретно. Какого именно человека надо уважать? Человека труда, пре­
данного душой и телом делу партии. А к тем, кто бросает петлю на
социализм, мы беспощадны.
Елен-аксакал. Только бы вы могли различать, где белое, где
черное. Вот это самое трудное, и этого я боюсь. Легко очернить
человека, труднее потом оправдать. Для этого потребуется столько
терпения, выдержки, ума.
Жанкияр. Отец, не бывает дыма без огня. Просто так никого
не наказывают. Наше время - это не время зализывания ран. А от
так называемых жертв надо держаться подальше. Пока они не ис­
портили нашу молодежь.
Елен-аксакал. Сынок, путь к истине не всегда прямой, порой
он бывает извилист и крут. Мне кажется, что вы слишком торопи­
тесь. Куда, к чему такая спешка?
Жанкияр. Прошло то время, когда можно было, развалившись,
гонять чаи, иногда подтренькивая на домбре, трогая то ту, то дру­
гую струну. Идет яростная схватка: кто кого? Чтобы одержать верх
в этом поединке, мы должны строить социализм в бешеном ритме,
не сбавляя темпа ни на минуту. Промедление смерти подобно. Вот
почему, наверное, наши действия кажутся вам поспешными, отец.
А если в спешке кому-то придется пострадать, пусть даже без вины,
что ж, будущее поколение нас поймет и простит, ведь мы выполня­
ли свой долг и не отступали, шли по пути к коммунизму.
Елен-старик. Ох, не знаю. Меня пугает ваша торопливость. Мо­
жет быть, ты понимаешь больше меня. Ведь ты рядом с теми, кто
выполняет большие дела. На них лежит огромная ответственность.
Не имею права вмешиваться. Стар я стал, многого не понимаю. Вы
молоды, энергичны, сильны. Но ведь и для вас наступит время, как
говорили в старину, когда придется возвращаться с базара. С чем
вы возвратитесь, не лягут ли тяжелым камнем на грудь вашу сегод­
няшние ваши дела? А об этом нужно думать сейчас.
Ж ан к и я р (улыбаясь). Жизнь покажет.
167
 Елен-аксакал (качает головой). Ладно, не буду отнимать твое вре­
мя. Говорить можно много. У каждого времени своя правда, свои сло­
ва, свои мысли. Но так как я твой отец, а ты мой сын, между нами
должна быть связь, должно быть понимание. Об этом подумай, сынок.
Жанкияр. Отец, у нас еще будет время поговорить. Не конец
света. Что вы хотели сказать мне?
Елен-аксакал. Сынок, я об Оразе-учителе. Его любят дети. Он
чистый душой человек, праведник. Не обижайте его.
Жанкияр (как бы вспомнив что-то, задумался). Праведник. Да.
отец, он может и праведник, но, к сожалению, он чужой человек.
Занимается пропагандой прошлого, тянет назад, к старому. Отец,
вам это трудно понять. Там наверху разберутся. В районе есть от­
дел образования. Я же скажу одно. Мы с ним на разных полюсах.
Его речи - это слова врагов народа.
Елен-аксакал. Я думаю, это слишком. Ораз ни в чем не вино­
ват. Его оклеветали. И зачинщик - Жадигер. Запомни, Жадигер -
подлый, низкий, коварный человек.
Жанкияр. Жадигер - наш человек, он предан делу социализма.
Он ничего не скрывает, рубит правду-матку сплеча. Он схватил банди­
та Тарака, дезертировавшего из армии. Жадигер - отважный джигит.
Елен-аксакал. Тарак приходился ему дядей по матери. Жади­
гер сдал его властям, когда тот пришел к племяннику и попросил у
него хлеба. Я не оправдываю Тарака, но меня пугает жестокость
Жадигера. Ведь они же родственники. Путь к истине не должен
быть отмечен жестокостью.
Жанкияр. Отец, у Ораза дела плохи.
Елен-аксакал. Сын мой, я не прошу тебя сойти со своего пути.
Об одном прошу: старайся все же различать границы между бла­
гом и жестокостью. Умей сделать правильный выбор, чтобы потом
не раскаяться в совершенном.
Жанкияр. Да, отец, я учту. Если дозволите, я пойду. Меня ждут на
работе. Напряженный период. Наша главная сейчас о б я з а н н о с т ь - с п а ­
сти скот. Все наши силы направлены на это.
Елен-аксакал. Да, скот. Главное - это человеческие жизни. Мое по­
желание - пусть люди будут здоровы. Жив человек, и скот будет в целос­
ти. (Обращаясь к Жанкияру.) Сынок, смотри, не опоздай на работу.
(Жанкияр выходит. Елен-аксакал остается в глубоком раздумье.)
168
 (Свет гаснет. Высвечивается фигура больного Жанкияра. По­
том появляется призрак Елена. Призрак подходит к Жанкияру.)
Призрак Елен. Я пришел к тебе, сынок, потому что к страда­
ниям плоти твоей добавились и страдания духа.
Жанкияр. Я слушаю сейчас ваш разговор с Оразом. Кто мне
рассказал об этом? Кто?
Призрак Елен. Никто тебе об этом не говорил. Я воскрешаю в
своей памяти тот разговор, чтобы облегчить твои муки. Слушай,
сынок, слушай дальше.
(Свет гаснет. Высвечиваются фигуры Ораза и деда Елена.)

Седьмой акт
Елен-аксакал. А, учитель, проходи Ораз, дорогой, проходи.
Ораз. Поймите правильно мой приход, аксакал. Я и сам не пой­
му, как очутился у вас. Ноги сами привели меня сюда. Сейчас для
меня все как будто в тумане. Не могу собраться с мыслями, бес­
цельно, будто в поисках чего-то, а что ищу - не знаю.
Елен-аксакал. Дорогой, если есть время, присаживайся, по­
пьем с тобой чаю, потолкуем. За женой твоей пошлем.
Ораз. Нет-нет, аксакал, я хочу поговорить с вами с глазу на глаз.
Елен-аксакал. Хорошо, но и от угощения негоже отказываться.
Ораз (со вздохом). Если удастся сохранить жизнь, то и угос­
титься будет время.
Елен-аксакал (в сторону). Значит, верно то, что говорят, будто
арестовать его собираются. Что случилось, сынок?
Ораз. Да я и сам не знаю, что случилось. Если бы знать, за что
смерть приму, так и не так тяжело было бы. Неизвестность. Нео­
пределенность. Чертовщина какая-то. В детстве слышал такое сло­
во —все связывал его с колдовством. Вот мне и кажется, что оно
привязалось ко мне и отстать не желает.
(Елен-аксакал сидит, глубоко задумавшись, и молчит.)
Ораз (продолжает). Аксакал, я не помощи просить пришел. Кто-
нибудь да донесет Жанкияру, что я приходил к вам. Но вы сами не
говорите ему. Я просто хочу поделиться с вами своими сомнения­
ми. Скажите прямо, аксакал, считаете вы меня человеком, опас­
ным для общества? Это меня мучает больше всего. Прошу вас, от­
ветьте по справедливости.
169
 Елен-аксакал. Ораз, дорогой, ты поставил меня в трудное по­
ложение. Я говорил с Жанкияром о тебе. Раздор, вражда начинает­
ся с неосторожно брошенного слова, пожар начинается с тлеющей
головешки. Ты просишь, чтобы я рассудил вас. Между тем, то ли я
не понимаю его, то ли он сам в себе еще не разобрался, но пока
ничего сказать не могу, потому что мне многое непонятно.
Ораз. Что до меня, я вас понимаю. Поступки Жанкияра меня
страшат. Аксакал, не обижайтесь, но Жанкияр - страшный, чу­
жой человек.
Елен-аксакал. Он мой внук. Его отец погиб на войне, я ему
вместо отца. Как же я могу назвать его чужим человеком?
Ораз. Он чужой по духу.
Елен-аксакал. Сынок, я ведь человек старой закалки, а он из
молодых. Вот где собака зарыта, вот причина всего. Я не все пони­
маю. Настало такое время, когда отец не отвечает за сына, а сын за
отца. Но мне нужно, чтобы вы доверились мне и сказали то, что
думаете. И вправду, многого я не могу понять. К чему они так то­
ропятся? Почему так? (Спрашивает сам себя.) Не жизнь их торо­
пит, а они сами подгоняют события, торопят жизнь. Жанкияр гово­
рит, что это явление времени. Что же тогда Ораз не спешит? Поче­
му он не торопится, почему он вглядывается в прошлое, дорожит
им? Жанкияр же считает ошибкой связь с прошлым. Тогда кто же
из них на неверном пути? Почему об этом ученые люди не пишут?
Тогда бы Ораз и Жанкияр прочли, и все стало бы ясно. Жанкияр
читает книги, но очень мало, ведь он целыми днями на работе. Но
ведь Ораз, говорят, много читает. Что же у меня он ищет ответа?
Или может быть и ученые между собой еще не нашли ответа?
Елен (обращается к Оразу). Ораз, дорогой мой. Старики гово­
рили, что только тот, кто делает добро, попадет в рай. И дети, кото­
рых ты учишь, и взрослые в один голос тебя хвалят. Смотри на
своих учеников и по тому, как они к тебе относятся, суди о себе.
Ораз. Вы правы, аксакал. Дети - это мое утешение. Прихожу к
ним, и все забывается. Домой идти не хочется. В последнее время
в душу мою закрался страх. Ищу защиты у детей. Мечтаю быть с
ними всегда. Но наступает вечер, ребятишки расходятся по домам,
школа пустеет, и я отправляюсь к себе. Дома меня понимают и ни­
чего не говорят, не упрекают ни в чем.
170
I
Елен-аксакал. Сын мой, очень мне тяжело. Сердце разрывает­
ся. Жанкияр - мой сын, и значит, его дела - мои дела. Люди не пони­
мают друг друга, не хотят понять. Это большая беда. Ведь револю­
ция совершалась для того, чтобы люди были равными, чтобы они
любили друг друга, стремились к взаимному согласию. Я спросил у
Жанкияра, верно ли говорят старые люди, что делать добро, помо­
гать друг другу - это божий путь. Жанкияр усмехнулся, сказал, что
они ради этого кровь проливают, но бог им не помощник. И баи, и
муллы мешают новой жизни.
Ораз. Слушаю вас и удивляюсь, как Жанкияр мог родиться от вас.
Елен-аксакал. Жанкияр сын не только мой, но и сын своего
времени. А значит, вина лежит и на мне, и на времени.
Ораз. Если я окажусь жертвой ошибок своего времени, то мои
страдания намного бы облегчились. Самое страшное, что меня на­
зывают врагом родины.
Елен-аксакал. Ораз, сынок, самый справедливый суд для тебя -
это суд будущих потомков.
Ораз. Аксакал, к тому времени меня не будет. Как же я узнаю
приговор?
Елен-аксакал. Меня тоже не будет. Но жизнь вечна, она не может
исчезнуть. Во имя жизни сколько героев стали жертвами. Борьба за
истину, поиск истины требуют не только силы, но и саму твою жизнь.
Ораз. Вот это мне и труднее всего понять. Не понимаю, акса­
кал. Ведь я сейчас - сегодня жить хочу.
(Елен-аксакал молчит. Он в глубоком раздумье.)

Восьмой акт
Сцена кружится и высвечивается комната Жанкияра.
Призрак отца. Сынок, Жанкияр.
Жанкияр. Отец, отец ...
(Призрак исчезает. В комнату входит Карл.)
Карл. Как ты? Вздремнул немного?
Жанкияр. Все смешалось. И сон. и явь. Сейчас здесь были Ораз
и отец.
(Карл с тревогой смотрит на больного.)
Карл. Это из-за болезни. У тебя температура, наверное, ты бре­
дил.
171
 Жанкияр. Не уходи от меня, брат. Когда вы ушли с Самал, я
разговаривал с духами. Устал я - они без конца говорили со мной -
то отец, то Ораз. Наверное, теперь они ближе ко мне, чем вы.
Карл. Жанкияр, ты же всегда был сильным. Соберись. Возьми
себя в руки. Тебе не идет быть слабым.
Жанкияр. Знаю, Карл. Никогда я не допускал малодушия. Но
когда вся твоя жизнь, как в калейдоскопе, проходит мимо тебя, и
ты это осознаешь, - очень тяжело. Нет, это не страх перед смертью.
Наше поколение видело немало крови. Меня страшит другое - что
о нас скажут потомки.
Карл. Вспомни приговор, который ты им вынес.
Жанкияр (слушая Карла). Служил честно Родине. И результаты
своего труда видел. Пожинал его плоды. Ветеран. И награды госу­
дарственные есть (с легкой улыбкой). Перенес с честью все, что вы­
пало на мою долю. Верю, что после моей смерти в газетах напечата­
ют некролог, власти поставят подписи, устроят пышные похороны.
Был я и у руля власти, и учеников, которых я воспитал, вырастил, -
немало. Но одно мне непонятно. Многие мои ровесники на пенсии,
и я заметил, что при встрече со мной они чаще говорят не обо мне, а
вспоминают моего отца. Как будто меня и не было. Почему в памяти
людей не сохранилось то, как много я работал, мои заслуги, а вот
отца моего, каждое его слово они запомнили. Оказывается, заслуги
твоего отца могут оказаться мукой для тебя. (Немного отдохнув.)
Карл, ты же всегда был откровенным, скажи, мы же работали не по­
кладая рук, где же благодарность?
Карл. Да, Жанкияр, ты и вправду самоотверженно трудился ради
общества. Был абсолютно неподкупным, честным. Эти качества твои
всем известны. Вопрос в том, что ты переусердствовал в своем фа­
натизме. Ты готов был в любую минуту отдать жизнь за Родину и
этого требовал от всех. Но не все люди одинаковы. А ты подгонял
всех под один ранжир. Ты судил всех людей одной меркой, тех же,
кто не подходил под твои мерки, считал врагами. Помнишь, Елен-
аксакал говорил: «Прежде чем понять себя, пойми другого».
Жанкияр. Что я один, что ли, был такой?
Карл. В этом и беда, что таких как ты, было много.
Жанкияр. И что, они все будут держать ответ перед будущим?
Карл (жестко). Непременно.
172
 Жанкияр. Брат, это слишком тяжелая вина.
Карл. Елен-аксакал говорил, что осознание своей вины облегча­
ет участь обвиняемого. Надеюсь, ты помнишь, он сказал это, когда
я, спасаясь от тебя, полоснул себя бритвой по лицу. Но слова твоего
отца запомнил на всю жизнь. Тогда я не мог довериться даже ему и
не попытался оправдать себя. Потом, конечно, я сделал выбор.
Жанкияр (задумчиво). Отец всегда упрекал меня в излишней
торопливости. Выходит, что я спешил всегда к сегодняшнему дню.
(Приступ болезни возобновляется.)
Карл. Закончим беседу. Отдышись. Расслабься. Что с тобой?
Жанкияр (с трудом). Брат, тяжело дышать, задыхаюсь, позови
Самал, врача. Но только не уходи, прошу тебя, оставайся. Если ты
уйдешь, я умру. Как, оказывается, дорога жизнь. Как бесценна каж­
дая минута. Не уходи, Карл, они идут ко мне. Вот они: Ораз, отец.
(Карл отворачивается, плачет. Вытирает глаза.)
Жанкияр. Эй, Карл, не плачь. Это я должен плакать, не ты. Но
поздно. Слишком поздно. И для слез нужны силы.
(Жанкияр протягивает руки к Карлу и теряет сознание. Карл
бежит за Самал. Они прибегают к нему - все кончено. Жанкияр
мертв.)
С ц е н а д ви ж ет ся по кругу.
(Вначале проплывает фигура Елена, погрузившегося в тяжелые
раздумья, страдающий Ораз, мальчик Карл с залитым кровью лицом.
Следующий круг сцены - Самал, Нуртай, Карл, врач суетятся
у постели Жанкияра. На высоком столе Жанкияр. Свет падает на
Карла.)
Карл. Вот так ушел из жизни Жанкияр. У него была железная
вера. Лишь перед смертью он испытал муки сомнения, и мысли
все время гнали его к краю пропасти. Что его мучило - останется
загадкой для нас. Для каждого поколения смысл жизни открывает­
ся по-разному, но мне кажется, есть что-то общее. Это - надежда
на будущее. Боже мой, разве может каждый человек за миг, отпу­
щенный ему на земле, совершить великие дела? Конечно, нет. Но
мы призываем его к ответу, требуем отчета. Ведь человек идет по
жизни, как по краю пропасти. Так на что мы должны надеяться,
чего ждать в будущем? Жизнь вечна, и поиск истины вечен, а жизнь
человеческая - лишь всполох молнии, короткая вспышка. Прихо­
173
дит смерть - и человек становится призраком, бесплотным духом,
видением. Жанкияр, ты говорил перед смертью, что разговаривал с
Оразом, Еленом. Теперь я хочу поговорить с тобой, с твоим духом,
призраком. Я многого не успел сказать тебе. Ты ушел в вечность,
но вот какую правду о тебе твоим потомкам должен оставить я?
Вот почему мне нужно поговорить с тобой.
(Свет падает на Жанкияра - за ним видится фигура Призрака.)
Карл (протягивает руки). Хотел спросить тебя при жизни - но
не хотел тебя мучить. Скажи теперь, можешь ты отвечать за свои
поступки?
Жанкиир-призрак. Не спрашивай меня. Ответа все равно не
будет. Я иду по краю пропасти. (Фигура призрака движется.) Ораз
говорил, что он тоже ходит по краю пропасти. Лишь бы нам не
встретиться. Это будет страшным часом для меня. Ты меня не ищи
и не пытайся понять. Есть много в жизни вещей, которые не в си­
лах понять никто. Вон там, вдали я вижу - люди идут по краю про­
пасти. Их много. Но тебе там места нет. Прощай.
(Слышится скорбная мелодия. Карл стоит, зажав уши.)

Занавес

174
 СОДЕРЖАНИЕ

ОТ АВТОРА .......................................................................................................................... з
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Грех
Притча об Адаме и Е в е ..............................................................................6
Где-то под Минском ................................................................................. 13
Смерть Жайылхана................................................................................... 17
«Враги народа»......................................................................................... 22
Г р ех ............................................................................................................. 29
Рассказ м атери.......................................................................................... 33
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Рок
Тансулу....................................................................................................... 36
Сон Платона...............................................................................................50
Земля отцов................................................................................................54
Хосе и Магдалина..................................................................................... 58
Случай на каникулах................................................................................ 70
Пощечина...................................................................................................74
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Лож ь
Матерый уходит в вечность.................................................................... 78
Власть лжи..................................................................................................82
Подарок Голощекину................................................................................84
Их было тридцать..................................................................................... 90
Турксиб-апа................................................................................................93
Позаметало стежки-дорожки................................................................ 101
Прошлое в настоящем............................................................................ 110
Закон степи............................................................................................... 114
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В озм ездие
Архат......................................................................................................... 122
Пятый потомок или Возмездие............................................................ 127
Наука мести.............................................................................................. 136
У пропасти (пьеса).................................................................................. 142
 Xi

Гарифолла Есим

П РО Ш Л О Е В Н АСТО ЯЩ ЕМ , 4,fcn ,
(Опыт философской прозы)
.......................................... , ;;«Ш «
..................... .гшпуЦі
...................... Корректор EL Л есина ....
. ... . , .

Сдано в набор 11.12.02. Подписано в печать 21 ,(|2.?QQ3.

Формат 60x 8 4 ‘/ |6 Бумага офсетная
Усл.печ.л. 10,2. Уч.изд.л. 9,2
Тираж 1000 экз. Заказ № 45

Отпечатано в типографии “Искандер”

Тел. 63-62-68, 62-55-45 ?г