Григорьев Аполлон Александрович (1822–1864)

«Русский Гамлет» литературы XIX века, Аполлон Александрович Григорьев происходил совсем не из царского
рода, мстить за убитого отца ему не грозило, да и сама тень этого отца вовсе не тревожила его. Больше
тревожили отношения с матерью — бывшей крепостной девушкой, взятой замуж вопреки родительской воле
дворянином Александром Григорьевым. По тогдашним законам Аполлону Григорьеву грозило остаться
крепостным, поэтому родители сразу сдали его в воспитательный дом. Несмотря на то что вскоре его отец,
Александр Иванович Григорьев, обвенчался со своей любимой и мальчика забрали домой, он так и остался
незаконнорожденным, «московским мещанином», и бродила в нем всю жизнь «мужицкая закваска», по
выражению самого поэта. Позже он и свои мятежные, порой бунтарские порывы склонен был объяснять
«чувством плебейской гордости и ненависти».

Мать, вышедшая из крепостных и попавшая сразу на несколько социальных ступенек выше, оказалась ярой
мещанкой и поборницей «домашней догмы». Вся жизнь в доме подчинялась мертвящему для поэта шаблону.
При всей своей болезненности мать просто тиранила этими догмами горячо любимого сына, а сын... сын
ненавидел мещанскую среду и все силы своей бунтующей души тратил на образование — на учителей
родители, слава богу, не скупились. Еще в отрочестве он в совершенстве овладел французским языком (позже
выучил и несколько других). Но что, пожалуй, важнее — горячо пристрастился к роялю. Ближайший друг его
юности Афанасий Фет потом чуть ли не с отчаянием говорил о том, что музыкально очень одаренный
Григорьев променял впоследствии рояль на гитару. Но, может быть, именно благодаря гитаре в русскую
поэзию ярчайшим метеором ворвались такие шедевры, как «О, говори хоть ты со мной, подруга
семиструнная...» и «Цыганская венгерка». Может быть, благодаря именно григорьевской гитаре в русской
лирике так пронзительно зазвенела и протянулась сквозь сердца и столетия та чуть ли не колдовская
«цыганская струна», мучившая потом и Блока, и Есенина, и многих-многих других русских поэтов, а с ними —
их читателей.

Так при чем же тогда здесь «русский Гамлет»?

А вот об этом и стоит поговорить, хотя бы вкратце, на страницах нашей антологии, ибо здесь и кроется тот
самый нерв, который придает всей русской романтической лирике — от Лермонтова до Блока — столько
неутоленной боли и страсти, столько ненависти и любви, что кажется она добела раскаленной, только
прикоснись — обожжешься. Эта гамлетовская тема — «Быть или не быть?» — в русской жизни и литературе
всегда ставилась несколько иначе: «Как быть?» или «Кем не быть?».

С первых юношеских стихотворений Аполлон Григорьев, еще поначалу совершенно романтический поэт,
ставил перед собой эту тему. Первое его, сильно прозвучавшее стихотворение «Е.С.Р.» ясно обозначило
метания поэта «между небом и землей», но внесло и напряженно личностную, а не только романтически-
любовную тему:

...между вечностью и мною

Встанет образ твой.

Эта тема позже получит мощное развитие у молодого Блока, особенно в его первой книге «Стихи о
прекрасной Даме». Да и вообще, кажется, мало, кто еще из русских поэтов так повлиял на Блока, как Аполлон
Григорьев. В итоге и поэма «Двенадцать», если прислушаться получше к ее ритмике и присмотреться к
синтаксису, берет свое «уличное» начало из григорьевской «цыганщины».

Но Григорьев не только поэт, это глубокий, страстный мыслитель. Для нынешнего читателя он, пожалуй,
более известен как выдающийся литературный и театральный критик. К сожалению, в гораздо меньшей
степени — как поэт. И одна из самых значительных современных литературных премий его имени отражает в
большей степени именно эту — интеллектуальную сторону творчества поэта.