Жизненные истоки и авторская интерпретация образа нигилиста в

романе И.А. Тургенева.

«Молодые люди обрадовались.

И в самом деле, прежде они просто были болваны,

а теперь они вдруг стали нигилисты.»

«Отцы и дети» Иван Сергеевич Тургенев.

Кто есть нигилист? Это человек, придерживающийся философии нигилизма, которая ставит под
сомнение общепринятые ценности, отрицает их, освобождает личность от их влияния.
Определение широкое. Как же Тургенев определяет нигилиста?

«Нигилист – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами,

который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был
окружен этот принцип.»
Давайте подробнее обратимся к истории понятия. Слово «нигилизм», как верно указывает
Николай Петрович Кирсанов, происходит от латинского nihil — «ничто». Оно известно со
Средневековья, ибо Папа Александр 3 предал анафеме учение называвшееся «нигилизм». Оно
заключалось в отрицании человеческой сущности Христа. Можно сказать, отсюда и
прослеживается отрицание авторитетов, так как всё началось с ереси, подрывающей авторитет
церкви.
После работ философа Генриха Якоби, слово нигилизм активно фигурирует в западноевропейской
культуре. В русскую культуру данное понятие ввёл Николай Надеждин в статье «Сонмище
нигилистов». Для него нигилисты – отрицатели классицизма, последователи байроновского
романтизма. Слово имело значение близкое к скептицизму или идеализму. Но затем переходит
перелом и возникает новое значение, такое, которым мы его знаем, а именно: тотальное
отрицание, неприятие авторитетов, желание разрушить весь общепринятый уклад жизни. Эти
идеи высказывают Макс Штирнер и чтимый Базаровым Людвиг Бюхнер.

Самое широкое хождение слово обретает именно после романа «Отцы и дети» Тургенева, слово
стало настолько громким, что даже западные писатели обратили своё внимание к образу
нигилиста.
Однако же, образ Базарова представляет собою смесь разных течений. Русский нигилисты
отличались от западных философов нигилистов, но идеи и тех, и тех легли в основу образа
Базарова. Так же в образе Базарова прослеживают мотивы революционной-демократии,
позитивизма, материализма и эгоизма. Я попытаюсь охватить эти идеи и показать, где они
отразились в романе.

Макс Штирнер.
«Ничто -- вот на чем я построил свое дело.»

«Единственный и его собственность» Макс Штирнер.

Вопрос связи идей Макса Штирнера и Тургеневского Базарова впервые был поставлен недавно, а
именно в работе Г.А.Тиме «Россия и Германия: философский дискурс в русской литературе XIX-XX
веков» 1997 года, поэтому тема не до конца изучена и информации немного. Также я буду
опираться на работу Манфреда Шруба 2014 года «Тургеневский Базаров и Макс Штирнер».
Почему же я считаю, что идеи данного философа легли в образ Базарова? Попытаюсь объяснить.

Стоит описать биографию Макса Штирнера. Он работал учителем, а в начале 40-ых годов входил в
кружок левых гегельянцев под названием «Свободные» (или «Вольница»). В разное время к ним
примыкали такие мыслители, как: Бруно Бауэр, Людвиг Буль, Людвиг Фейербах, Карл Маркс,
Фридрих Энгельс и прочие. Будучи, подобно Тургеневскому Базарову, спокойным и
немногословным человеком, Макс Штирнер сидел в клубе в одиночестве и молчании, лишь
изредка бросая какое-либо замечание или вопрос. Будучи хорошо образованным человеком
(учась в Берлинском университете он слушал лекции Гегеля), смог разработать уникальное
философское учение в своей работе «Единственный и его собственность (или достояние)» (1845).
Данную работу не принял никто: ни его товарищи по кружку, ни другие философы Германия, даже
заграницей его учение не было кем-либо принято (можно вспомнить мнение Белинского о Максе
Штирнере). В Германии поднялся шум после выхода этой книги, она была сразу же запрещена, а
Штирнер отправился за решётку, но позже был освобождён, потому что правительство посчитало,
что эти идеи не смогут навредить, ведь они слишком безумны.
У него не было последователей в полном смысле, скорее это были люди подобные Кирсанову и
Ситникову, заинтересовавшиеся такими «необычными» идеями, или которые были сломлены
отточенной диалектической логикой, силой разума.
Он сочетался с браком с прогрессивной женщиной, также посещавшей кружок левых гегельянцев
- Марией Вильгельминой Денгардт. Они, как люди, не предающие значение браку, провели
церемонию по либеральному образцу: пастор был либералом, Библии не было, а вместо колец -
медные кольца с кошелька. Он полюбил умную, свободную и богатую женщину (Мария
Денгардт обладала состоянием в 10 тысяч талеров), подобно любви Базарова к Одинцовой, но
она (Одинцова) отвергла любовь нигилиста, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет, что
и произошло в браке Штирнера.
В дальнейшем он пишет статьи, но они не находят отклика. С интересом наблюдал за революцией
1848 года, но не принял в ней никакого участия и тут можно привести цитату из романа:

«Так, – перебил Павел Петрович, – так: вы во всем этом убедились и решились сами ни за что
серьезно не приниматься.
– И решились ни за что не приниматься, – угрюмо повторил Базаров. Ему вдруг стало досадно на
самого себя, зачем он так распространился перед этим барином.
– А только ругаться?
– И ругаться.
– И это называется нигилизмом?
– И это называется нигилизмом, – повторил опять Базаров, на этот раз с особенною дерзостью.»

Отдельно прошу обратить внимание, что Макс Штирнер – это прозвище, данное ему за его
широкий лоб. Обратимся же к описанию внешности Базарова. «…отвечал Базаров ленивым, но
мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу всё свое
лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими
зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной
улыбкой и выражало самоуверенность и ум». Не находите совпадений?
Пытаясь где-либо применить свои силы, Штирнер вкладывает деньги в молочную ферму, но он
обанкротился, от него уходит жена, которая через много лет говорит: «как я могла полюбить
такого богохульника, ужасного человека!».
Он оказался в долговой яме и умер, подобно Базарову, по нелепой случайность, в результате
укуса ядовитой тропической мухи (которая, к слову, даже не водилась в Германии), совершенно
забытым.
В самой биографии этого человека много сходств с жизнью Базарова, как и последний, Макс
Штирнер не находит своего места в жизни, не находит применению своим силам, ощущая пустоту
и «ничто» (на котором и строит своё дело). Даже будучи ограниченным во всём, он оставил свой
единственный труд, не принятый в своё время, но нашедший последователей в дальнейшем и
навсегда оставивший отпечаток в истории человечества, как величайший философский
эксперимент. Это не было временем Штирнера, как и не временем Базарова – что они могли
сделать? В сущности, ничто. Но они делали, работали, что было в их силах, не имея реальной
возможности реализоваться. Такова тяжёлая жизнь нигилиста. Однако, хватит биографии –
переходим к идеям.

Идеи «Единственного…».
«Для Меня нет ничего выше Меня.»

«Единственный и его собственность» Макс Штирнер.

Центральная мысль «Единственного…» - это абсолютное утверждение собственного Я, путем

освобождения от всего, что ограничивает уникальность и свободу, - общественных норм,
нравственных ценностей, идеологических установок, абстрактных понятий. Павел Петрович
Кирсанов назвал бы это одним словом – «принсипы», Базаров «гнилью», а Штирнер
«призраками». Из всего разнообразного перечня философских лозунгов, к которым принято
сводить философию Штирнера, особо выделим «нигилистический эгоизм».
Весь предыдущий текст можно было бы перечеркнуть, если бы Тургенев не был знаком с
обозреваемыми идеями. Но он, несомненно, был осведомлён. Почему же? Во-первых, учился в
Берлинском университете на философском факультете в 1838-1841 годах. Важнейшим предметом
изучения Тургенева была гегелевская философия, то есть, он не мог быть не знаком с кружком
«Свободных». Тургенев бывал в Германии в 40-ые дважды: в 1842 и 1847. В промежутке между
поездками вышла книга Макса.

В 1847 году Тургенев опубликовал в журнале «Современник» статью «Письма из Берлина», в

которой упоминает Штирнера:

«Наружность Берлина не изменилась с сорокового года (один Петербург растет не по дням, а по

часам); но большие внутренние перемены совершились. Начнем, например, с университета. <…>
Участие, некогда возбуждаемое в юных и старых сердцах чисто спекулятивной философией,
исчезло совершенно — по крайней мере в юных сердцах. <…> Даже та юная, новая школа, которая
так смело, с такой уверенностью в свою несокрушимость подняла тогда свое знамя, даже та школа
успела исчезнуть из памяти людей. Бруно Бауер живет здесь, но никто его не видит, никто о нем
не слышит; на днях я встретил в концерте человечка прилизанного и печально-смиренного… Это
был Макс Штирнер. Впрочем, понятно, почему их забыли; Фейербах не забыт,
напротив! Повторяю: литературная, теоретическая, философская, фантастическая эпоха
германской жизни, кажется, кончена.»

Данная статья вышла через два года после выхода в свет «Единственного…». Как я упоминал
ранее, она вызвала скандал, её обсуждали высшие круги в Германии, она даже попала в руки В.Г.
Белинскому, но все отрицательно отнеслись к этой работе. К 1847 году шум вокруг Штирнера
утих, поэтому Тургенев и изображает его как «человечка прилизанного и печально-смиренного».
Думаю, Тургенев был в курсе дискуссии середины 40-ых, поэтому и изобразил его подобным
образом.

В ответном письме П.В. Анненкову осенью 1861 года Тургенев назвал ≪невеселыми≫
сообщенные им известия об аресте в Москве трех студентов за распространение сочинений
Бюхнера и Штирнера. По свидетельству Е. Колбасина, Тургенев характеризовал П.В. Боткина, с
которым был дружен и состоял в переписке с начала 1850-х годов, как ≪питомца крайне левого
гегельянства, воспитанного на Фейербахе, Штирнере и Штраусе≫. Даже исходя из перечисленных
фактов, можно заключить, что не только имя, но образ мыслей Штирнера были достаточно
хорошо известны Тургеневу.
Исследовательница Г.А. Тиме пишет: «Именно со штирнеровским сочинением ≪Единственный и
его достояние≫, уже не столь новым к моменту написания романа, как ≪Материя и сила≫, как
раз и перекликаются во многом высказывания тургеневского нигилиста.» На это стоит обратить
особое внимание, ведь после выхода романа Базарова ассоциировали с Добролюбовым, что,
конечно, не является полной правдой.

Если снова обратиться к слову Nihilismus, то можно заметить сходства с основополагающей

фразой «Единственного…». Nihil с латинского переводится как «ничто», ну а Штирнер строит на
нём своё дело. Строит дело – значит, основывает своё мировоззрение на отрицании.
Всеотрицание Базарова проявляется в этой цитате:

«— Мы действуем в силу того, что мы признаём полезным, — промолвил Базаров.— В

теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем.

— Всё?

— Всё.

— Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...

— Всё,— с невыразимым спокойствием повторил. Базаров.»

Отметим, что Штирнер не отрицал искусство, так что отрицание искусства – это уже черта наших
русских нигилистов.

Штирнер пишет, что высшим проявлением «одержимых» (а «одержимость» - это увлечение

призрачными догмами), является самопожертвование. В таком ключе легко объяснить
следующий пассаж:

«— Однако позвольте,— заговорил Николай Петрович.— Вы всё отрицаете, или, выражаясь

точнее, вы всё разрушаете... Да ведь надобно же и строить.

— Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить.

— Современное состояние народа этого требует,— с важностью прибавил Аркадий,— мы должны

исполнять эти требования, мы не имеем права предаваться удовлетворению личного эгоизма. Эта
последняя фраза, видимо, не понравилась Базарову; от нее веяло философией, то есть
романтизмом, ибо Базаров и философию называл романтизмом; но он не почел за нужное
опровергать своего молодого ученика.»

Базаров не желает приниматься за какое-либо строительство, он лишь уничтожает, а фраза

Аркадия не понравилась, возможно, по той причине, что Базаров осознавал свою эгоистичность.
Нежелание Базарова ≪лезть из кожи≫ ради ≪Филиппа или Сидора≫, которые будут жить в
белой избе, в то время как из их благодетеля ≪лопух расти будет≫, весьма характерно в
сравнении с настроем Штирнера, когда он писал о народе, расцветающем на почве,
≪удобренной≫ трупами патриотов, павших в борьбе с голодом и нуждою. Гибель героев —
эгоистическая ≪выгода≫ для народа, поэтому — чем служить эгоистам, лучше самому быть
таковым. Таким образом, ≪эгоизму≫ Бога, народа (общества) и связанной с ними идее
самоотверженного служения противопоставляется эгоизм Единственного, который, отрицая все
существующее, не желает никаким образом в нем участвовать.
Базаров смеётся над романтизмом Николая Петровича, ведь как так, отцу семейства заниматься
искусством. Это перекликается со Штирнеровским пониманием возрастов. Идейность,
романтичность – присуща молодым, а накопительство, хозяйственный эгоизм – взрослым, зрелым
людям. Николай Петрович идёт вразрез понятиям Базарова и Штирнера. Над чем первый и
смеётся.

«— Это что? — произнес с изумлением Базаров.

— Это отец.

— Твой отец играет на виолончели?

— Да.

— Да сколько твоему отцу лет?

— Сорок четыре.

Базаров вдруг расхохотался.

— Чему же ты смеешься?

— Помилуй! в сорок четыре года человек, pater familias1, в ...м уезде — играет на виолончели!»

Отрицание идеалов и принципов закономерно ведет к утверждению силы. Базаровское

изречение ≪плетка дело доброе≫ буквально созвучно заявлению Штирнера о том, что ≪насилие
прекрасное дело, ко многим вещам пригодное≫ Единственный Штирнера как ≪созидательное
(творящее) Ничто≫ именно в гордыне ≪человекобога, стоящего в преддверии нового века≫,
находит свое оправдание и утверждение. Однако, эти воззрения не сбываются в полной мере.
Именно в Базаровский и Штирнерский век эгоист-нигилист не находит себе места, в дальнейшем
ситуация меняется и эгоизм становится одной из основополагающих европейских и американских
черт, но век нигилиста ещё не начался

Характерно, что уже в 1849 году A.C. Хомяков назвал всю современную историю ≪комментарием
на Макса Штирнера≫, который, по его мнению, выразил ≪фактический протест жизненной
простоты против книжного умничания≫. Да и Базаров не «книжный червь», а человек житейский.

≪Поверженный титан≫ Базаров на смертном одре подводит печальный итог своим усилиям: ≪И
ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся
задача гиганта — как бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет...≫.
В личности Базарова причудливым образом соединились две, казалось бы, взаимоисключающие
тенденции: презрение к индивидуальности и в то же время обожествление человека, как титана
или гиганта, призванного к великим свершениям ≪...изучать отдельные личности не стоит
труда≫; ≪достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других≫, —
твердит тургеневский герой. Он судит с презрением об окружающих, даже о своих
единомышленниках: ≪Ситниковы нам необходимы. Мне, пойми это, — говорит Базаров
Аркадию, — мне нужны подобные олухи. Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!...≫ .
««Эге, ге!..— подумал про себя Аркадий, и тут только открылась ему на миг вся бездонная
пропасть базаровского самолюбия.— Мы, стало быть, с тобой боги? то есть — ты бог, а олух уж не
я ли?»

— Да,— повторил угрюмо Базаров,— ты еще глуп.»

Базаров не стесняется и говорит, что Бог – это только он, только Базаров может себя так называть,
а Аркадий – слабый человек, неподходящий для такой ноши. В этом проявляется его эгоизм, ведь
он ни в ком не видит равного, все его «ученики», являются ими лишь на словах, а на деле тюфяки.

Исходя из этого высказывания можно заключить, что Базаров обожествляет не человека вообще, а
именно себя и себе подобных — особый тип сверхчеловека, сходный с Единственным Штирнера.
Но одновременно в гордыне Базарова угадывается конечное индивидуалистическое сознание,
которому ≪смердит [...] собственное ничтожество≫. Это то, что отличает его от Штирнера.

Базаров «ни во что не верит», то есть отрицает любые догмы, понятия и принципы. Например,
справедливость. На слова Аркадия: «Надо быть справедливым, Евгений», - Базаров возражает
«Это из чего следует?»
Штирнер бы непременно согласился, что « не надо быть справедливым», ведь по его мнению,
справедливость это лишь призрак, мешающей самоосвобождению личности: «Человек и
справедливость – идеи, призраки, ради которых жертвуют всем». Это лишь «навязчивые» идеи.
Базаров много презрительно высказывается в сторону «навязчивых» идей – политических и
философских концепций: «Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы,— говорил между

тем Базаров,— подумаешь, сколько иностранных... и бесполезных слов! Русскому человеку они
даром не нужны».

«Принципы» - ещё одно бесполезное слово для Базарова:

«– Полно, Евгений… послушать тебя сегодня, поневоле согласишься с теми, которые упрекают нас
в отсутствии принципов.

– Ты говоришь, как твой дядя. Принципов вообще нет – ты об этом не догадался до сих пор! – а
есть ощущения. Все от них зависит.»

Данное изречение перекликается со Штирнером: «Иерархия будет существовать до тех пор, пока
будут верить в принципы, мыслить о них или даже критиковать их, ибо даже самая непримиримая
критика, которая хоронит все обычные принципы, в конце концов тоже верит в принцип как
таковой».

Базаров отрицает народ, брак, дружба, семья. Все эти представления встречаются у Штирнера как
«навязчивые идеи» от которых необходимо освободиться.

Базаров отрицает народ:

«-Стало быть, вы идете против своего народа?

— А хоть бы и так?»

«— А вы говорите с ним и презираете его в то же время.

— Что ж, коли он заслуживает презрения!»

«Миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые
раздавят вас!

— Коли раздавят, туда и дорога,— промолвил Базаров.— Только бабушка еще надвое сказала. Нас
не так мало, как вы полагаете.

— Как? Вы не шутя думаете сладить, сладить с целым народом?»

Это же есть и у Штирнера:

«Народная свобода не есть ещё моя свобода!»
«Тебя (немецкий народ) похоронят. Вскоре твои братья, другие народы, последуют за тобой. Когда
все они уйдут, человечество будет погребено, и на его могиле Я, его наследник, наконец-то буду
смеяться».

В романе встречается мотив отрицания брака:

«— Эге—ге! — спокойно проговорил Базаров. — Вот мы какие великодушные! Ты придаешь еще

значение браку; я этого от тебя не ожидал».

У Штирнера: «Из навязчивых идей возникают преступения. Святость брака – одна из таких
навязчивых идей».

Базаров отрицает дружбу:

«— Полно, пожалуйста, Евгений; мы, наконец, поссоримся.

— Ах, Аркадий! сделай одолжение, поссоримся раз хорошенько — до положения риз, до

истребления.»

Допустить мысль об истреблении друга – это есть отрицание дружбы. В «Единственном…»

Штирнер доказывает неспособность эгоиста к дружбе:

«Сердце беспощадно критикует, обрекая на смерть всё, что хочет вкрасться в него, и не способно
ни на какую дружбу, ни на какую любовь, кроме только бессознательной, захватившей его
врасплох. Да что и любить в людях, если все они эгоисты, если никто из них не истинный человек,
то есть не исключительно дух!»

Отношение Базарова к семье показано в его отношениях с родителями, ведь после трёх лет
отсутствия он живёт у них три дня и опять уезжает. У Штирнера: « Для разумного, то есть для
«духовного человека», семья как духовная сила не существует, и это выражается в отречении от
родителей, сестёр, братьев и так далее».

Базаров – атеист. Когда на смертном одре отец предлагает ему причаститься, то он отказывается
причащаться в сознании. Штирнер пишет: «Святая святыня – оковы, цепи».

Оканчивая разбор связей между текстом романа и идеями из «Единственного…» можно

вспомнить эпиграф к роману, который присутствовал в черновой версии романа:

"Молодой человек (человеку средних лет) : В вас было содержание, но не было силы.

Человек средних лет: А в вас — сила без содержания"

Изначально в тексте романа было много мест в которых упоминалась сила, но с удалением
эпиграфа и эти места были удалены. Однако, эти размышления имеют много общего с идеями
Штирнера:

«Призвания он (человек) не имеет, но он имеет силы, проявляющиеся там, где они могут
проявиться, ибо ведь их бытие состоит единственно в их проявлении, и они так же мало могут
пребывать в бездействии, как и сама жизнь, которая перестала бы быть жизнью, если бы
«остановилась» хоть на мгновение».

Силы о которых говорит не имеют призвания, смысл их проявляется именно в проявлении. Как я и
говорил: что Штирнер, что Базаров имеют силы, но не имеют призвания. Они проявляют свои
силы везде, где придётся.
После всего этого анализа можно уверенно сказать, что Базаров значительно схож со Штирнером,
в большей степени, чем Добролюбов.

Окончить можно всё последним сравнением:

«…когда старички остались одни в своем, тоже как будто внезапно съежившемся и подряхлевшем
доме,— Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком на
крыльце, опустился на стул и уронил голову на грудь. «Бросил, бросил нас,— залепетал он,—
бросил; скучно ему стало с нами. Один как перст теперь, один!»»

В словах «Один как перст теперь, один!» можно углядеть слова о полной свободе и
независимости Базарова, о его одиночестве. Один – это и есть тот самый Единственный. Идеи
Штирнера точно легли в основу образа Базарова, хоть и не только они.

Другие идеи и авторская интерпретация.

— Да, я думаю, Бюхнерово «Stoff und Kraft» на первый случай.

— Я сам так думаю,— заметил одобрительно Аркадий.— «Stoff und Kraft» написано популярным
языком...

Моя работа и так вышла большой, поэтому я не стану раскрывать в подробностях остальные идеи.
Напишу вкратце.

Также в образе Базарова имеются черты философии Шопенгауэра, о ничтожности человека:

≪... Мои родители, — говорит герой, — [...] не беспокоятся о собственном ничтожестве, оно им не
смердит... а я...я чувствую только скуку да злость≫.
Имеются черты революционной-демократии, за что его сравнивали с Добролюбовым, а именно
отрицание искусства. Он также является вульгарным материалистом, ибо отрицает Бога, а также
считает, что по одному человеку можно понять всех. Читает Брюхнера. Также является
позитивистом, не признающим философский способ познания. Также он является эмпириком и
антропоцентриком.
«— Эка важность! Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения.
Важно то, что дважды два четыре, а остальное всё пустяки.

— И природа пустяки? — проговорил Аркадий, задумчиво глядя вдаль на пестрые поля, красиво и
мягко освещенные уже невысоким солнцем.

— И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и

человек в ней работник.»

«— Так-с, так-с. Вот как вы изволите шутить. Это вы всё, стало быть, отвергаете? Положим. Значит,
вы верите в одну науку?

— Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука — наука вообще? Есть науки, как
есть ремесла, звания; а наука вообще не существует вовсе».

«— Ты говоришь, как твой дядя. Принципов вообще нет — ты об этом не догадался до сих пор! —
а есть ощущения. Все от них зависит.

— Как так?
— Да так же. Например, я: я придерживаюсь отрицательного направления — в силу ощущения.
Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен — и баста! Отчего мне нравится химия? Отчего ты
любишь яблоки? — тоже в силу ощущения. Это все едино. Глубже этого люди никогда не
проникнут. Не всякий тебе это скажет, да и я в другой раз тебе этого не скажу.

— Что ж? и честность — ощущение?

— Еще бы!»

Как итог, хочу сказать, что образ Базарова просто насыщен всевозможными идеями, это образ,
который развивается по мере рассказа. В конце он преображается, становится более мягким
человеком, но не отходит от нигилизма. Мне бы хотелось видеть таких Базаровых в настоящем
или в будущем и я уверен, что они есть и будут. Но эти новые Базарова и Штирнеры должны
оторваться от пошлостей, уйти от односторонности, «перевернуть» их на службу обществу,
смешаться с другими с другими значительными и великими идеями, чтобы продолжать свои
невероятные эксперименты. Они были не нужны тогда, но избавившись от пошлости – им нельзя
не сочувствовать. Таким я вижу жизненные истоки и будущее образа Базарова.