Вы находитесь на странице: 1из 532

***********************************************************************************

************
Совсем не мечта!
https://ficbook.net/readfic/6711534
***********************************************************************************
************

Направленность: Слэш
Автор: MMDL (https://ficbook.net/authors/2622165)

Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг и персонажи: м/м
Рейтинг: NC-21

Размер: 661 страница


Кол-во частей: 124
Статус: завершён
Метки: Разница в возрасте, Психологические травмы, Даб-кон, Нездоровые отношения,
Эротические ролевые игры, Обездвиживание, Грубый секс, Секс в публичных местах,
Секс в транспорте, Эротические наказания, Римминг, Секс-игрушки, Писатели, Анальный
секс, Подростки, Семьи, Стимуляция руками, Мастурбация, Минет, Рейтинг за насилие /
Рейтинг за жестокость, Рейтинг за секс, Нежный секс, Пет-плей, Буллинг, Садизм /
Мазохизм, Под одной крышей, Незащищенный секс, Эротические фантазии, Универсалы,
Россия, Засосы / Укусы, Контроль / Подчинение, Потеря девственности, Первый раз,
BDSM, Насилие, Underage, Кинки / Фетиши, Романтика, Ангст, Юмор, Драма, Психология,
Философия, Повседневность, Повествование от первого лица, Hurt/Comfort,
Любовь/Ненависть, Элементы гета, Элементы ужасов

Описание:
Я сам не заметил, когда этот мальчишка с ПРОСТО ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ ХАРАКТЕРОМ
превратился в самого настоящего доминанта... Но для меня уже нет пути назад...

Посвящение:
Тем, кого я никогда не забуду...

Публикация на других ресурсах: Разрешено только в виде ссылки

Примечания автора:
№40 в топе «Слэш по жанру Ужасы»=3

Короткая история о том, как Марк и Антон ходят вместе по магазинам:


https://ficbook.net/readfic/7172238/18278319

РУМАНГА по данному произведению:


§ https://mangalib.me/sovsem-ne-mecta?section=info
§ https://yaoi-chan.me/manga/137753-not-a-dream-at-all.html
§ https://mintmanga.live/sovsem_ne_mechta_

========== Глава 1 ==========

Я не знаю, что со мной происходит: веду себя так, как уже очень давно запретил сам
себе. Какие аморальные вольности я себе позволяю! Рядом сидит шестнадцатилетняя
кузина с букетом цветов для своего классного руководителя, увлеченно смотрит
представление, разыгранное наряженными зверьем детишками, а я, двадцатитрехлетний
взрослый, глаз не спускаю с мальчишки, сидящего через проход от нас. Я усмехнулся,
видя, как он изящно заправляет светлые пряди за ухо. Черт, мило…
— Марк! — Сестра с силой дернула меня за рукав, вместе с тем вырвав с руки
несколько волосинок.

— Ау! Что ты де… — начал было ругаться я, но справа меня снова дернули за одежду,
уже тетя:

— Не болтайте — мешаете слушать! — сквозь стиснутые зубы процедила она.

Я молчаливо вернул внимание к мальчишке. Почему незнакомый подросток так


притягивает меня? Нет, конечно, у меня достаточно отклонений от нормы, если верить
множеству психологических тестов: согласно ним, я и скрытый сексуальный маньяк, и
латентный гомосексуалист — час от часу не легче! Зачем я вообще эти тесты
проходил?! Но, несмотря на любые заскоки, у меня есть отдушина — то, благодаря чему
я выпускаю пар, словно приподнимаю крышку заварника. Я пишу. С детства увлекался
придумыванием сюжетов, даже играя с плюшевыми мишками, погружал их в исторгнутые
моей фантазией приключения. В четырнадцать я решил написать первый роман и,
признаться, слезливая чушь получилась, мне тогда явно не хватало внимания. Однако
последующие произведения стали значительно лучше. В семнадцать я резко переключился
на крайне извращенные сочинения, которые, что самое удивительное, многим
понравились. Я рискнул и отдал их в печать, сперва что-то одно, следом и остальные
работы. И теперь имя, взятое мною в качестве псевдонима, широко известно в не самых
приличных кругах… С натяжкой меня можно называть «писателем».

Но есть одна проблема: кажется, мой способ сглаживания собственных отклонений дает
сбой… судя по тому, как плотоядно я поедаю мальчишку взглядом и бесстыдно делаю это
уже полчаса.

Внезапно все начали аплодировать. Перепугавшись, я тоже захлопал в ладоши:


обезьянка видит — обезьянка делает. Свет над зрительскими местами включился, и все
зашумели. Я встал, стал натягивать пальто.

— Куда собрался? — удивилась кузина. — Концерт еще не кончился — это антракт.

Покладистый, я кивнул и сел, выискивая человека, что основательно меня увлек. Он в


толпе других школьников стремительно покидал зал. Я тут же вскочил на ноги и
обычным, но весьма деревянным шагом последовал за ним, игнорируя выкрик сестры: «У
тебя там шило, что ли, в одном месте?!» Выйдя в коридор, я осмотрелся поверх голов.
Конечно, карикатурно я выглядел: жираф, затесавшийся в стадо зебр; ни капельки не
выделяюсь…

Ну и куда же он мог пойти? Я здесь ни одного места не знаю, посетил школу кузины
впервые… В какой-то момент я оборвал себя сам: это уже ни в какие ворота не лезет —
как сталкер охочусь на подростка! Он может вообще не вернуться после антракта в
зал, а если и придет, то вполне вероятно, займет другое место. Я его потерял — оно
и к лучшему!

Приметив на одной из дверей значок мужского туалета, я продолжил свои рассуждения


на ходу, не зря же вышел из зала.

Жизнь убирает ненужных нам людей, отсеивает их, оставляя только тех, кто
представляют хоть малейшую ценность. Преподаватели, которых на улице вряд ли
узнаешь, товарищи, с которыми не виделись десять лет и не вспоминали друг друга ни
разу, — все они ненужные люди, раз присутствуют в твоей жизни только номинально.
Мой девиз: «Не нужно горевать, если что-то идет не так, ведь все происходит лишь в
твоих интересах! Пусть плохо сейчас, но, возможно, сиюминутные мучения заменят
продолжительные муки в будущем!» Длинноватый девиз, я еще должен его доработать… Я
не оптимист, я реалист с упором на эмпиризм: верю и придерживаюсь только тех
взглядов, которые не раз подтверждали свою истинность на моем жизненном пути.
Но, по-моему, я столкнулся с исключением, потому что ненужный человек не потерялся,
как должен был. Я наткнулся на него у раковины, где он сунул голову под включенный
кран. Он разогнулся, и с мокрых волос на школьную форму потекла холодная вода. Пред
его голубыми глазами словно стоял туман, по вине которого он видел все размыто и
очень медленно соображал. Я махнул рукой перед его лицом, но он не отреагировал.

— Ты как?.. — испугался я не на шутку.

Но с приличным запозданием он все же поднял мутные глаза на меня и произнес:

— Я… я горю…

Мои брови поползли на лоб в меру моей испорченности.

— Я тебя неверно услышал… Повтори, пожалуйста, — как можно спокойнее попросил я.

— Я… горю… очень жарко… — Он тяжело дышал, отчего его голос приобретал томный
оттенок, и медленно шел на меня. На покрытых каплями щеках играл яркий румянец. Я
сделал шаг назад и впечатался спиной в сушилку для рук; чтобы не ляпнуть лишнего,
закрыл ладонью рот. Неуемное воображение рисовало уж очень неловкие картины.
Мальчишка дошел до меня и замер. — Прошу… потрогай…

— Что именно?! — истерически промычал я в ладонь.

— Лоб, естественно… горячий или нет…

— А-а… — Я тихо рассмеялся, приходя в себя. Нет, такое восприятие действительности
в корне ненормально, мне лечиться надо…

Я отлип от сушилки и с выражением лица знающего свое дело врача приложил ладонь к
его голове. Я касался чужой кожи, но никак не мог разобрать, холодная она или
горячая. Поэтому выбрал материн способ. Честно, я никакого подтекста не вкладывал в
свои действия, все было мило и прилично, как в детстве! Я придвинулся и коснулся
губами лба мальчишки. Но, очевидно, что-то сделал не так, потому что в следующую
секунду он вырвался, а я получил в глаз. Неповторимое ощущение!

— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! — Я согнулся в три погибели, прижимая руку к правому глазу. На
вопрос отвечать было некому: мальчишка со скоростью света унесся прочь. Я иронично
рассмеялся, намочил платок ледяной водой и приложил его к лицу. Будь я ребенком,
разревелся бы от досады, хотя далеко не впервые получил ни за что.

Я посмотрел в зеркало, на минутку отняв от кожи платок. Хорошо, что у мальчишки


удар оказался слабым. Надеюсь, фингал не появится — завтра у меня интервью. От
приближающегося неприятного события меня передернуло: будут снова задавать личные
вопросы, а я так ненавижу, когда кто-то сует нос в мою личную жизнь, некоторые
аспекты которой раскрывать не хотелось бы вовсе. Естественно, я смогу отказаться
отвечать на какой-либо вопрос, однако делать это вежливо я совсем не умею.
Смутьянов публика любит, но я не такой.

Возвращение к кузине и тетке было похоже на приход домой собаки, жалобно поджавшей
хвост.

— Кто тебе в глаз дал?.. — одновременно спросили они.

— Я поскользнулся в туалете и упал глазницей на кран, — зловеще ответил я.

Тетя фыркнула, сестра поморщилась, но расспросы на этом прекратились, чему я был


чрезвычайно рад. Все расселись по местам, свет приглушили, но вместо веселых
дошкольников-зверушек на сцене появилась строгая женщина в брючном костюме. Улыбка,
искусственно натянутая на ее лицо, походила на демонстрацию радости злодея,
собирающегося взорвать мир.

— Кто это? — ужаснулся я.

— Директриса. Замолчи! — шикнула кузина, внимая каждому ее слову.

— Итак, ученики нашей замечательной школы и их приглашенные, развлекательная часть


сегодняшнего мероприятия подошла к концу, и мы переходим к официальной, а именно —
к награждению отличившихся за пройденный учебный год учеников! Прошу выйти на эту
сцену тех, чьи фамилии я назову. — Перечень фамилий начался с учеников первого
класса, и всякий раз директриса вызывала троих, вручала им грамоты и памятные
подарки. Пока она дошла до девятого класса, я отбил себе ладони. Но тут прозвучали
имена, одно из которых я, конечно же, знал: — Воронцова Елена, Мельева Елизавета,
Дримов Антон!

— Лизка! — восхитился я, подталкивая сестру к проходу и хлопая изо всех сил. Весь
ее путь до сцены я не спускал с нее глаз, но как только она присоединилась к двум
своим одноклассникам, я подавился вдохом: Дримов Антон — тот самый мальчишка, по
вине которого мне теперь было больно моргать. Он с гордостью принял грамоту за
превосходную успеваемость, как и две его одноклассницы.

— Наши отличники из девятого класса хотят что-нибудь сказать? — мягко намекнула


директриса на некую раннюю договоренность с этой тройкой. — Например, о том, как им
удается везде все успевать, что подталкивает их прилежно учиться…

По выражению лиц всех троих можно было прочесть, что ни один из них не выучил
выданную директрисой заранее речь. Но смекалистую Лизу такая мелочь не могла
заставить публично осрамиться. Широко улыбаясь, она взяла микрофон:

— Родители мне часто рассказывали о том, как в детстве я всегда брала пример с
моего двоюродного брата! И когда он писал рассказы, я садилась с ним рядом и тоже
записывала в тетрадку истории, рожденные в моем воображении! Я знаю, что любовь к
учебе, прилежность и усидчивость во мне воспитало именно это! Марк, спасибо тебе!
Встань, покажись!

Она говорила совершенно наигранно, давясь от едва сдерживаемого смеха, но никто,


кроме меня, этого не заметил. В тот миг я искренне ее ненавидел: спасая себя от
последствий собственной необязательности, она конкретно подставила меня.
Специально. Краснее самого спелого помидора, я встал и зачем-то скованно
поклонился. Весь зал почему-то мне похлопал, очевидно, в попытке поддержать за
смелость. В рядах, заполненных школьницами от четырнадцати лет и старше, пробежал
шумок; я сел, но их взгляды меня не отпускали. Лизка вприпрыжку сбежала со сцены и
вернулась ко мне и гордящейся своей дочуркой тете.

— Ну что, я тебя удивила? — сияла кузина.

— Удивила… — фальшиво улыбнулся я. Ругаться было поздно: она уже показала меня всей
школе, «поздно пить боржоми».

Награждение подошло к концу, прозвенел последний в этом учебном году звонок, все
похлопали, и включился свет. Родители с цветами бросились поздравлять учителей и
выражать им благодарность за потраченное на их оболтусов время. Тетя потащила Лизку
с собой к ее классному руководителю, а я остался один на один с девочками-
подростками, нерешительно приближающимися ко мне. Кто бы мог подумать, что
любителей моих творений так много, тем более в одном месте сразу. Самая бойкая из
узнавших меня поклонниц во главе клина, образовавшегося передо мной, тянуть резину
не стала:
— Вы же Кирия Руфус, да?

Делать было нечего — меня раскрыли. Я кивнул, морально готовясь к начинающемуся


шоу, и оно себя ждать не заставило:

— Ой, так Вы брат Лизы?

— Дайте автограф! Распишитесь?..

— Я даже не думала, что когда-нибудь Вас встречу!..

— Я читала все Ваши книги!

— А над чем Вы сейчас работаете?..

Кругом пошла голова от всего этого гама. Ненавижу встречаться со своими фанатами —
они еще безумнее меня. Я пишу взрослую литературу, хотя литературой это сложно
назвать, а они стоят передо мною и открыто признаются, что читали все…

Одна пара глаз, уставившаяся на меня, отличалась от всех остальных. Во-первых, это
были не женские глаза, а во-вторых, на меня удивленно таращился Антон Дримов. Да,
это всегда шокирует, когда узнаешь, что ты дал по роже знаменитости, пусть и
третьего сорта.

Я выкрутился, кое-как ответив на заданные мне вопросы, махнул тетке рукой, мол,
подожду их у машины, и поспешил покинуть здание школы. Выходил я самым пустынным
коридором, часто попадая в тупик. В очередной раз не придя к выходу на улицу, я
уселся на подоконник. Здесь может вообще не быть второго выхода из здания, так что
я просто подожду, пока все разойдутся, и уже тогда вернусь в зал и выйду тем путем,
что и пришел.

В тишине чьи-то быстрые шаги замедлились. Я обернулся — ко мне нерешительно


подходил Антон, строя из себя саму отстраненность. Он встал рядом и деловито начал
изучать вид из окна на бетонную стену соседнего дома.

— Ты… — Он откашлялся и заломил себе пальцы левой руки. — Ты… Я слышал, как
девчонки говорили…

— Да, я — Кирия Руфус. Не переживай: я не собираюсь ничего делать с произошедшим в


туалете. Я сам виноват, поставил тебя в ситуацию, которую можно было расценить
двусмысленно. Конечно, тебе тоже не стоит обращаться с просьбами прикосновений к
незнакомым людям…

— Не незнакомым, — помотал он головой. — Я увидел тебя в зрительном зале, твое лицо
мне показалось знакомым, но я никак не мог вспомнить, откуда я тебя знаю. Поэтому
когда мы случайно встретились в туалете, то решил, что…

— Что я сам тебе как-нибудь сообщу о том, знакомы мы или нет? — догадался я. Да,
интеллект у парня неплохо развит, но жизненного опыта слишком мало: — Ты выбрал не
самое удачное воплощение задуманного. Теперь вспомнил, почему мое лицо тебе
знакомо?

— Я видел твое фото в журнале. И… и я хочу…

— Извиниться? — улыбнулся я.

— Нет, я хочу сказать, что ненавижу тебя!

Улыбка смылась с моих губ, как рисунок на песке под наплывом морской пены. Что-что
он сейчас сказал?..

— А что я тебе сделал-то? — возмутился я. После встречи с фанатками фраза «ненавижу
тебя» — слишком сильный удар, как ни посмотри.

— Все из-за твоих дурацких книг! — Он перестал говорить спокойно и перешел на крик.

— И чем же мои книги тебя не устраивают?! Если что-то не нравится — просто не
читай! В чем проблема? — Я был настолько возмущен, что поднялся с подоконника,
подсознательно стараясь задавить противника ростом.

— Я не могу не читать! Интересно же!

Я зарумянился: приятно, когда тебя хвалит не тот, кто всегда это делал, а тот, кто
свято тебя ненавидит.

— Ну и хорошо, я-то что могу сделать?! Писать менее интересные произведения не
собираюсь!

Антон — мне на беду — не нашел, что ответить словесно, поэтому передал все свои
эмоции, заехав мне коленом в пах! И убежал! Охая и постанывая, я уцепился за
подоконник, с которого мне точно не надо было вставать… Чего-чего, а такого я никак
не ожидал. Я знаю, что огромному количеству людей неприятно мое творчество, но
различия во вкусах — вовсе не повод бить кого-то между ног!..

Вот за такие нелогичные поступки я и стараюсь никогда не связываться с детьми.

========== Главы 2 и 3 ==========

Глава 2

Поерзав в кресле, я придал лицу невозмутимость, хотя руки нервно мяли друг друга.

Ненавижу давать интервью: случайно скажешь что-нибудь не то — потом месяцами будут
кости тебе полоскать. Но деваться мне некуда, и в этот раз увильнуть от встречи с
журналистом, увы, нельзя.

В комнату зашла журналистка и заняла кресло напротив.

— Здравствуйте, — улыбнулась она, поправляя юбку. — Я так рада, что Вы все же нашли
время на небольшое интервью. — Она положила на журнальный столик включенный
диктофон. — Волнуетесь?

— Нет, — убедительно соврал я.

— Хорошо. Начнем? Скажите, Кирия… я ведь могу так Вас называть?

— Лучше «Руфус». А мне как к Вам обращаться?

— Просто Марина, — кокетливо завела она непослушный локон за ухо. Нет, меня такими
уловками не проймешь! — Итак, Руфус, расскажите, пожалуйста, над чем Вы сейчас
работаете?

— Извините, но это секретная информация. Не хочется портить сюрприз для моих


читателей.

— Но произведение имеет рейтинг «+18»?

— Да, что греха таить.


— Этот вопрос Вы, наверное, постоянно слышите от журналистов, но почему Вы пишете в
таком неординарном стиле? Почему «Boy's Love Stories»?

— Да, вопрос очень частый. — Я по-профессорски сцепил руки в замок. — Ответ очень
прост. Как и во всех прежних интервью, я признаю, что поддерживаю ЛГБТ сообщество и
пытаюсь сделать то же, что и зарубежные писатели, сценаристы, режиссеры и прочие —
приложить все усилия, чтобы как можно скорее люди привыкли к разнообразию
сексуальных ориентаций и стали придавать этому такое же небольшое значение, как
цвету волос, например.

— И в какой мере Вы поддерживаете ЛГБТ? — загорелась сенсацией Марина.

Я был рад лишить ее возможности разбогатеть за мой счет:

— Все ограничивается написанием книг.

— То есть сплетни о Вашей нетрадиционной ориентации…

— Всего лишь слухи. Я встречаюсь с девушками и только с девушками.

— И Вам комфортно было бы находиться в обществе геев? — как-то странно посмотрела
на меня журналистка.

Я замер. В ее формулировке я чувствовал подвох, но никак не мог понять, в чем


именно он кроется. Почему-то слова «в обществе геев» нарисовали в моем воображении
диско-шар, переливы мигающих лампочек и танцующих полуголых мужчин. Мы с Мариной с
минуту буравили друг друга прищуренными глазами, и наконец я ответил:

— Ничего против геев я, соответственно, не имею, но находиться в их обществе,


наверное, мне было бы несколько неуютно…

Марина хихикнула, словно бы получив свое:

— Ну, любому гетеросексуальному мужчине было бы не по себе в таком окружении. В


Ваших произведениях всегда фигурирует любовь, чувства. Вы верите в любовь с первого
взгляда?

— Нет, не совсем… — замялся я, поглаживая кожаную обивку. — Я из того типа людей,
которые в любовь не верят, но всегда ее ждут.

— В Ваших историях друг в друга влюбляются гетеросексуальные мужчины. Не боитесь,


что Ваше творчество начнут анализировать?

Излишне расслабившись, я фыркнул:

— Не велика беда, я и так по тестам латентный гей…

Глаза Марины сверкнули раньше, чем я понял, что ляпнул на пишущий диктофон. Вот
почему я и не люблю общаться с журналистами! Перед моими глазами уже мелькали
заголовки «Кирия Руфус признает, что он гей!», «Каминг-Аут автора гей-новелл!»
Чувствую, отольется мне еще за эту правду…

Глава 3

Я долго и тихо стоял у двери, надеясь, что надоеда перестанет висеть на звонке, но
пронзительная трель сверлила мне мозг вот уже пять минут без передыху. Мое терпение
подходило к концу, звонящий же получал ни с чем не сравнимое удовольствие,
умудряясь вызванивать разнообразные мотивы. Я не выдержал и отворил дверь.

— Ну и долго же ты ползешь! — Лиза по-хозяйски прошла в квартиру, скидывая на


коврике кроссовки и надевая купленные мною специально для нее цветастые тапки.

— Зачем пожаловала? — Я сразу прошел на кухню и вынул из холодильника торт-


мороженое. Лиза села за стол, улыбаясь лакомству. — Ты ведь редко приходишь просто
так, без причины.

Она зачерпнула кремовую розочку чайной ложкой.

— Я люблю своего братишку, поэтому и приезжаю проведать тебя.

— Врешь, ешь мое мороженое и не краснеешь.

Лизка съела большой кусок от своей порции, словно я собирался отбирать у нее еду.

— Мне нужна твоя квартира.

— Что? — Я рассмеялся и вмиг посерьезнел: — Нет.

— Марк! — Она жалобными глазами промокшего под дождем котенка посмотрела на меня.
— Выручай меня! Мне очень нравится один парень, а к себе домой его пригласить не
могу: нам то мама мешать будет, то сестра — у меня же одна комната с ней на двоих!
А у тебя трехкомнатная квартира почти пустует.

— И чем вы здесь заниматься собираетесь? — нахмурился я.

— Посидим, поговорим, посмотрим фильм какой-нибудь — ничего особенного. Ну


пожалуйста!

— Нет, — решил я. — Лиз, ты прекрасно знаешь, как я не люблю пускать к себе чужих
людей домой. Это моя квартира, мое личное пространство, и ни с кем я его делить не
хочу.

Лиза надуманно вздохнула:

— Э-эх, как жаль будет, если твое последнее интервью попадет в руки моих родителей…
или твоих… — Она достала из кармана свернутую вдвое страницу, вырванную из
молодежного журнала, и громко зачитала: — «…я и так по результатам тестов латентный
гей… — раскрепощенно рассмеялся юный писатель…»

— Я не смеялся, — проворчал я, открывая бутылку молока.

— Зато теперь буду смеяться я! Так можно к тебе друга в гости позвать?

— Можно, раз мне некуда деваться, — согласился я, опустошив четверть бутылки с


горя. — Но при одном условии: я буду присматриваться за вами, а то всыпет мне твоя
мать по первое число.

Лизка радостно подпрыгнула на стуле, продолжая есть.

— И когда он придет?

Звонок в дверь ответил вместо нее.

— Да не может быть! — Я с надеждой посмотрел на сестру. Она одарила меня фирменной
улыбкой проштрафившегося кота. — Да не может быть! — повторил я и пошел к двери под
просьбы Лизы «свалить в лес». Но я все-таки открыл дверь, и двое людей одновременно
оказались в ступоре. — Ты что здесь делаешь?.. — спросил я остолбеневшего Антона.

— А ты что здесь делаешь?! — выкрикнул он мне в лицо.

— Я тут живу, это мой дом. И я уже почти не удивлен, что приглашенный Лизы — ты.
Проходи уж.

— Весь день насмарку, — не скрывая антипатии, сообщил мне Антон.

— Ты всегда грубишь тем, к кому в гости приходишь?

— А я не к тебе пришел, а по приглашению одноклассницы. Меньше всего я хотел


встретить тебя с утра пораньше.

У меня стальное терпение, если дело касается людей, не входящих в круг моей семьи,
я всегда придерживаюсь вежливости и такта. Но выслушивать подобное рано утром в
собственном доме да еще и от человека, который дал кулаком мне в глаз да заехал
коленом по ша… довольно слабо защищенному месту в первый же день знакомства… У меня
появились трудности с работой из-за последнего, явно неудавшегося интервью, у меня
кладбищенское затишье в личной жизни, и недавно мать снова устроила мне выговор из-
за моих книг. Все это так внезапно навалилось на плечи тяжелой плитой, что тело
само начало действовать, без команды: рука поднялась над головой Антона, выливая на
его светлые волосы все молоко из бутылки до последней капли. Лизка, выглянувшая из
кухни, вскрикнула и прижала руки ко рту. Антон круглыми глазами глядел в пол. По
его щекам побежали белые струйки, крупные капли запачкали пол и его одежду. А я
продолжал держать пустую бутылку над его макушкой, чтобы стекли последние капли, и
мило улыбаться.

— Это тебе мой ответ за сценку в школе у окна, — вполне дружелюбным тоном озвучил
я. — И еще, совет на будущее: не стоит хамить человеку с отвратительным характером
и прекрасной фантазией — он ответит так, что ты сразу пожалеешь о сказанном.

Антон, не способный сейчас ничего сказать, слизнул с губ капли молока, и я позволил
себе рассмеяться — настолько мило и нелепо он выглядел. Словно на котенка уронили
чашку молока или он сам от излишнего любопытства ее опрокинул на себя.

— Иди за мной, — сменил я гнев на милость и силком затащил его в ванную. — Как
видишь, здесь есть и ванна, и душ — выбирай, что больше по нраву.

Антон с беспредельным непониманием взглянул на меня.

— Что стоишь? Молоко скиснет, — поторопил школьника я, начиная расстегивать


пуговицы его рубашки, за что получил болезненный шлепок по рукам. Зато дело
сдвинулось с мертвой точки: мальчишка пришел в себя и стал раздеваться
самостоятельно. — Давай сюда одежду — в стиральную машину кину.

— Отвернись, — угрюмо приказал Антон. Бросив мне на плечо рубашку, он начал


расстегивать джинсы.

— Ой, какие мы неженки! — пропел я, кидая светло-желтую рубашку в барабан


стиральной машины. — Слишком мало смелости для того, кто раздает тумаки направо и
налево. — Я обернулся, когда зашуршала шторка душевой кабинки. Из-за нее изящная
белоснежная, почти женская, рука протягивала мне аккуратно сложенные джинсы. — В
карманах ничего нет?

— Не твое дело! — буркнул из-за шторы Антон.

Я пожал плечами и закинул джинсы к рубашке: если что, сам будет виноват.
— Тебе что-нибудь нужно? Гель или шампунь…

— Ничего мне не нужно, уходи!

— Ну ладно, — улыбнулся я широко, как чеширский кот, — без всяких подвохов выполняю
твою просьбу! — и, давясь смехом, закрыл за собой дверь.

========== Глава 4 ==========

Шум воды в ванной затих, и я прислушался. Такой гордый человек, как этот мальчонка,
не будет кричать и звать на помощь, но и ничего не делать он не станет, надеюсь.
Бездействие — скука. Его одежда стирается, а принести ему новую я так хотел, да
только ему же ничего не нужно — пусть справляется сам, раз такой самоуверенный и
наглый.

Я не слушал ругню Лизки касательно того, как я «угостил» ее ухажера молоком. Я был
поглощен предсказанием действий Антона. Уверен, он будет сидеть в ванной и ждать,
пока я сам не вспомню, не иначе… Но скрипнула дверь, и я поразился принципиальности
этого юнца: накинув полотенце на бедра, он пылающими холодной яростью глазами
буравил меня, ни капли не стесняясь находиться практически полностью обнаженным в
присутствии одноклассницы и малознакомого мужчины.

— Ты ведь этого добивался? — Он сел за стол и закинул ногу на ногу в добрых
традициях «Основного инстинкта».

Лизка покраснела и вылетела из квартиры прямо в тапках, по пути подхватывая


кроссовки, в которых пришла. Если бы она провела в обществе полуголого объекта
своей симпатии еще хотя бы секунду, то из ушей бедняжки повалил бы со свистом пар.

— Ну ты даешь, — с некоторой долей уважения покачал головой я.

— А что мне еще оставалось делать? — раздраженно спросил Антон. — По-твоему, стоило
сидеть в душе и ожидать тебя с одеждой?

— Не спорю, но я был абсолютно уверен, что ты поступишь именно так. У тебя выходит
удивлять меня буквально при каждой встрече, а этим никто еще не мог похвастаться.
Обычно я «читаю» людей с первого взгляда, такой уж я. Но что у тебя в голове
творится — загадка. И это просто прекрасно.

Комплименты Антона не тронули. Он заговорил со мной лишь после того, как я дал ему
временную одежду. По размеру она, естественно, ему не подошла, но Антон закатал
длинные штанины и висящие, как цепи у привидения, рукава моей сорочки. Результат
напомнил мне, как в детстве я донашивал вещи старшего брата…

— Придется тебе походить в этом. Полтора часа стирает машина, потом пару часов
белье еще подсохнет. Так что ты конкретно задержишься в моем доме.

— Меня это не радует, — не задумываясь, ответил Антон и демонстративно отвернулся


от меня.

— Черт, да за что же я тебе так ненавистен? — Я пошел к себе в комнату, Антон
увязался следом. — Я ведь ничего плохого не делаю, никому ничего не навязываю.
Бывает, в книгах резковато высказываю мнение о мирской несправедливости, так это
потому, что иначе ничье внимание на существующие проблемы не обратить. — Мы зашли в
мою «мастерскую», и я упал в компьютерное кресло. — Что-нибудь мне ответишь?..

Но Антона сейчас я не интересовал. Его поглотили полки, уставленные моей


внушительной коллекцией манги и томами художественных книг. Он завороженно водил
пальцами по корешкам, зачитывая каждое название как наименование картин в галерее.
— Откуда у тебя все это? — спросил он, указывая на полки с мангой. Сейчас он был
точь-в-точь ребенок на шоколадной фабрике.

— Я и не думал, что ты читаешь мангу. По тебе не скажешь.

— По тебе тоже, — пожал плечами Антон. Он взял с полки заинтересовавший его том и
мягко улыбнулся красочной обложке.

— У нас с тобой, оказывается, схожие вкусы. Мы можем поладить…

— Нет, не можем, — отрезал Антон. Он яростно захлопнул книгу и поставил на место.

— Почему? Из-за того, что ты меня ненавидишь по неизвестной мне причине? Да ну, это
только мне на пользу: ты сбиваешь с меня спесь. Так что, может, попробуем наладить
дружеский контакт? Все равно же я буду твоим родственником в будущем, — хохотнул я,
крутясь в кресле, — двоюродный брат твоей жены!

— Чего?! — Он выдернул с полки книгу потяжелее и швырнул в меня. К счастью, Антон
промахнулся, и четыреста страниц «Дракулы» ударились о стену, а не о мою голову.

— Ну, я, конечно, гиперболизирую, но ты не думал, зачем Лиза тебя в гости


пригласила? По-дружески мороженым угостить? Ты ее лицо хотя бы раз видел, когда она
на тебя смотрит?

— А что с ее лицом не так? — смутился он, выразительно хмурясь.

— А ничего, да только смотрит она на тебя так же, как на меня — фанатки моих
высокорейтинговых «пописулек». И не будь ты таким чурбаном в любовных вопросах, я
бы уже давно спустил тебя с лестницы, доходчиво объяснив, что близко к Лизке тебя
не подпущу. Но ты внезапно оказался таким хорошим парнем, что на пути вашей любви я
стоять не буду! — театрально добавил я, сложив руки у сердца.

Меня игнорировали: Антон уже давно погрузился в чтение другого тома.

— Эх… — Я поднялся на ноги и поднял выдворенного с книжной полки «Дракулу». — Вот
скажи мне, как человек, настолько легко увлекающийся чтением, может так издеваться
над книгами?

— Я издевался не над книгой, а над тобой.

— ТЫ ШВЫРНУЛ ЕЕ! — внезапно крикнул я.

Антон оторвал глаза от страницы и взглянул на меня с прищуром. Он думал. Я


практически слышал, как в его голове со скрежетом крутились шестеренки
мыслительного процесса.

— У тебя нет друзей, — наконец изрек он.

— Что? — неестественно высоким голосом скрипнул я, моментально переключаясь на


поднятую книгу.

— Ты первый человек, кто так эмоционально переживает из-за книг, но не тревожится
из-за всего остального. Никто, кроме тебя, не терпел мои удары…

— Часто бьешь людей?

— Бывает, — вновь пожал плечами он, словно говорил о погоде.


— Может, стоит держать себя в рамках и не давать малознакомым мужчинам по шарам?

Откровенно говоря, я его слегка приревновал в тот момент: я-то думал, что я
особенный и лупит он только меня…

— Не в этом дело. Если бы ты был вспыльчивым, то взрывался бы после каждого удара.
А ты перешел на крик, когда я бросил книгу. Значит, книги для тебя дороже всего,
дороже себя самого в каком-то смысле. В детстве друзей у тебя не было, и их
заменяли книги. И-и судя по твоему взгляду и выражению лица, я распинаюсь впустую:
ты понял все и без моих пояснений, как только услышал сказанное. Снова переведешь
стрелки на меня?

Я молчал. Он все испортил. Только я придумал «Рассказывая все это, ты так


стараешься меня впечатлить…», но тут прозвучала его последняя фраза, и я
окончательно потерялся в этом разговоре.

Кажется, пока я все обдумывал, прошло достаточно много времени. Его нахмуренные
брови теперь были вопросительно подняты: он явно ждал от меня хоть какого-нибудь
ответа, а я не мог ничего придумать. Ломано улыбнувшись ни к месту ни ко времени, я
положил книгу на край стола и вышел из комнаты, но Антон снова последовал за мной.
В районе ванной комнаты он меня настиг и замер в дверях, наблюдая, как я умываюсь.

— Я тебя сломал, да? — самоуверенно озвучил он.

— Сам об этом подумал…

— Мне уйти?

— Нет, — честно ответил я, пару секунд потупив взор. — Нет. Если хочешь, конечно.
Можешь приходить и читать книги, когда заблагорассудится.

— Потому что… — и он замолчал, многозначительно глянув на меня.

— Потому что мне в голову, благодаря тебе, пришел самый витиеватый сюжет, какой
только можно было придумать!

========== Глава 5 ==========

Пальцы без устали стучали по клавиатуре. Я уже давно так наловчился, что мог
печатать, не смотря ни на клавиатуру, ни на монитор, и со стороны, вероятно,
выглядел пугающе: с закрытыми глазами набирал текст — как незрячий, играющий на
пианино. Все было бы замечательно, если бы пара пытливых глаз не следила за мной с
таким активным усердием, что я практически ощущал скольжение взгляда Антона. Но,
надо отдать ему должное, за все прошедшее время мальчишка ни разу меня не отвлек.
Он будто бы и не дышал вовсе. И если бы я не помнил, как впустил его в «рабочий
кабинет» перед началом, то и не понял бы, что он здесь.

В правом запястье что-то весьма болезненно стрельнуло, и я наконец остановился.


Открывать глаза было больно: монитор выжигал их как маленькое жидкокристаллическое
солнце.

— Можно говорить? — шепотом спросил Антон.

— Да. Что?

— Это… было потрясающе.

— Что?.. — не поверил я своим ушам.


— Я никогда не видел чтобы кто-то так писал! Ты будто на пианино играешь, когда
закрываешь глаза.

Я не двигался. Не мог. Я смотрел на это наглое восхищенное мною лицо и никак не мог
отделаться от мысли, что своенравный мальчишка накрепко засел в моей голове…

— Что? — нетерпеливо произнес он.

— Жду, когда снова зарядишь мне по яйцам. Или не заслужил?

— Ты все еще дуешься за тот случай? — фыркнул он, поднимаясь с дивана.

— Было больно! — по-детски оправдался я. — Меня били за всю жизнь до тебя всего
дважды!

— По яйцам?

— Да почему по яйцам?! Вообще! Всего дважды, и то в детстве! Тетка — по рукам,


когда у незнакомки булку взял, и бабка — по лицу, когда белого плюшевого медведя
искупал в ржавой ванночке с дождевой водой. Все!..

— Грустное детство, — успел вставить он свои пять копеек.

— …Ты же за короткий промежуток времени ударил меня дважды — и оба раза было
чертовски больно! Да что за хрень с тобой?! Зачем вообще руки — и ноги!
— распускать? Словами не выразить отношение? Ты что, животное?

— Иногда иначе беды не избежать, — влет ответил он, посмурнев. Если бы мы были в
мультфильме, над его головой собрались бы грозовые тучи. Впервые моя врожденная
проницательность заработала в его присутствии, и я ясно увидел проблему:

— От кого ты отбивался, Антон?

Кажется, над его светлой макушкой сверкнула молния. Значит, я попал в яблочко.
Посверлив меня гневным взглядом, он как-то неестественно кашлянул и спрятался за
отложенной ранее мангой.

— Что, теперь я тебя сломал? — закусив мизинец, полюбопытствовал я.

— Да, и мы квиты. Так что можешь оставить эту тему.

— Разбежался! Ты до правды докопался, я тоже хочу. Рассказывай.

— Это игра для тебя? — повысил голос он, вновь швыряясь книгой. Черт, да сколько же
можно бросать мое добро?!

— А для тебя это не была тогда попытка утереть мне нос?

И снова верный ход с моей стороны. Нехотя мальчишка прикусил язык. Если бы у него
под боком была еще какая-нибудь моя вещь, она бы точно полетела в меня. Но книги
рядом с ним закончились, поэтому он бойко зарядил мне носком тапка по ноге. Мне еще
повезло, что это был мягкий тряпочный тапок, а не остроносый ботинок.

— Вот про это я и говорю! Что это только что было? Я заслужил, чтобы ты меня лупил?

— Да!

— Отлично! Чем? — Я вскочил на ноги, компьютерное кресло отъехало к окну и глухо
ударилось о батарею.
— Творчеством своим!

— Да что мои книги тебе сделали? Ты же сам признаешь, что они тебе нравятся!

— Да, нравятся! Ненавижу их!

— Не слишком ли широкий спектр эмоций к одному и тому же предмету?!

Он еще раз попытался меня пнуть, но я сумел ударить его ногу своей раньше.

— Хватит меня бить! — рыкнул я. — Что за детский сад?! Я — взрослый мужик, почему
должен терпеть такое неуважение от истеричного ребенка?!

— А почему я должен каждый день страдать из-за твоих идиотских книг?! С какой стати
обязан всякий новый день отбиваться от придурков, обзывающих меня педиком и
унижающих всевозможными способами?! Если бы не было твоих гребаных книг и тебя
самого, не было бы и всего этого!

— Почему?! — не сбавляя громкости и резкости, выкрикнул я. Внутри больше не кипела


злость. Я не ощущая больше ни обиды, ни гнева по отношению к этому ребенку,
решившемуся наконец на исповедь. Но обязан был ему подыграть.

— Потому что они мне нравятся, будь они неладны! Даже это выражение я узнал от
тебя, не будучи с тобой знакомым! Я разговариваю как идиот, фразами, которые только
в книгах и встретишь! Настолько сильно я старался стать похожим на тебя! На твоих
персонажей! А ты и в реальности такой! — от бессильной ярости Антон всплеснул
руками и до треска ткани сжал диванную подушку под собой.

Я не был уверен, что имею право и дальше его пытать. Спектакль окончен: я больше не
буду кричать и пытаться разговорить его. Испуганный своей собственной
откровенностью мальчишка с беспомощной обидой в глазах смотрел на меня снизу вверх,
и я не придумал ничего лучше, чем опуститься одним коленом на диван рядом с ним и
заключить его в объятия.

В ушах стоял шум, сердце колотилось сбито, чуть с опаской. Я ждал удара, толчка,
щипка, укуса — чего угодно, сулящего мне боль, но никак не того, что он обнимет
меня в ответ. Он спрятал нос под воротник моей рубашки. Хрупкие пальцы слегка
подрагивали от волнения, касаясь моей спины. Я не знаю, сколько мы с ним так
просидели. У меня дико болели ноги и спина, ему тоже, однозначно, было неудобно —
под таким-то углом, — но никто не подавал виду и не спешил разрывать объятия.

По квартире пронеслась трель дверного звонка. В тот момент я люто возненавидел этот
звук… По манере прерывания музыкальной экзекуции не трудно было догадаться, кто
пришел.

— Надо открыть дверь, — тихо проговорил я, чувствуя, как он вздрагивает в моих


руках, стоило полушепоту коснуться его уха.

Мы далеко не сразу отпустили друг друга: хотелось выиграть хоть одну лишнюю
секунду, чтобы не терять это всеобъемлющее тепло… Но хороший старший брат во мне
просто не мог позволить Лизе стоять на лестничной клетке. Было чертовски неловко
выпускать его из кольца рук, оставлять в полном раздрае на пустом диване в темной
комнате. Чем ближе я подходил к входной двери, тем дальше мы становились с ним друг
для друга. Когда я впустил Лизу в квартиру, мы с Антоном снова были чужими.

========== Глава 6 ==========

Тихо… Слишком тихо.


Настолько тихо, что меня стало раздражать собственное дыхание.

Начало абсолютно пустой строки болезненно пульсировало, пальцы не притрагивались к


клавиатуре уже так долго… Сколько времени я сижу перед монитором, не зная, как
продолжить сюжет? Час?..

Пустой диван сверлил мозг покруче соседской дрели. Эта тишина, эта пустота меня
выжимала по чуть-чуть. В итоге жизни во мне осталось всего на пару глотков, а книгу
в таком состоянии не напишешь, даже на бытовую записку не хватит сил…

Почти неделя минула с того дня, как я позволил себе сомнительную слабость. Как
только Лиза переступила порог квартиры, Антон убежал в выданной ему на время моей
одежде. Мимо меня он пронесся как-то боком, так что я не сумел разглядеть его лицо.
Не увидел его и после объятий, стремясь скрыться от чувства неловкости и самого
этого ребенка — а, выходит, оставил его одного разгребать все созданное моими
поступками дерьмо. Очень по-взрослому…

С громким воскликом отчаяния я запрокинул голову и обмяк в компьютерном кресле. Моя


муза ушла. Когда он сидел и буравил меня своими кошачьими глазенками, писалось
легче. Верные слова сами собой возникали в голове, только успевай записывать! А
сейчас…

От вконец охватившей меня безнадеги я потянулся к телефону и открыл самое начало


списка контактов. Звонить я не хотел, ведь этот звонок — не что иное, как признание
поражения моей воли и независимости. Но, кажется, я проиграл ровно в тот момент,
как его увидел в школе, что уж теперь терять…

После пары длинных гудков в трубке раздался знакомый язвительный голос:

— Кто бы мог подумать, что ты мне позвонишь!

— Может, я соскучился…

— Да что ты!

— Я уже не могу позвонить человеку, которого люблю?

— Какие телячьи нежности! — возмущенно хихикнула Лизка.

А вы, вероятно, решили, что я позвонил ему?.. С чего вдруг?! Стал бы я с ним так
нежничать! Да и номера его у меня нет. Не представляю, как с ним еще связаться,
кроме как через мою сестру. Но я пока так и не решил, номер я хочу его взять или
просто удостовериться, что он жив-здоров и всего лишь не хочет более меня видеть.
Все-таки «ненавидит или презирает меня» лучше, чем «болен или мертв».

— Так… как у тебя дела? — не нашел, что еще сказать я.

— Тебя что, правда это интересует? — с хитрецой в голосе усомнилась Лиза.

— Ну да, конечно! Я ведь твой брат, так что меня заботят такие вещи! Так как ты?
Как твой «дружок»?

— Антон?

Я было подумал спросить «Кто?» или «А-а, его так зовут…», но решил не устраивать
этот наигранный цирк. Лизка — не дура, она меня мгновенно раскусит.

— Да, он самый. Так как он?


— И с каких же это пор тебя интересуют мои знакомые? — ехидно поинтересовалась
Лиза.

Я мог бы еще долго ломать комедию, строить из себя человека абсолютно


незаинтересованного, но я устал. Я молчал в трубку, ожидая от сестры ответа.
Возможно, если бы я делал это реже, она бы подумала, что связь оборвалась или меня
что-то отвлекло от разговора, но опыт подсказывал ей, что я жду ответа на четко
поставленный вопрос, внимательно вслушиваясь в дыхание по ту сторону трубки.

— С ним все хорошо, — помедлив, ответила она.

— Он перестал ко мне заходить, — вырвалось у меня.

— А с чего он должен? Он приходил ко мне, а не к тебе, хоть и в твою квартиру. Но


мы с ним не общались, встреч никто не назначал — вот он и не приходит. Вы постоянно
ругались. Я думала, ты его не любишь.

— А с какой стати, собственно, мне его любить? — взбрыкнулся я. — Это же твой друг,
не мой.

— Однако ты за него волнуешься.

Шах и мат.

После этих ее слов я ощутил жгучее желание рассказать о том, как мы душевно
поговорили с ним у меня в комнате, но я всеми силами подавил этот порыв: то, что
случилось в тот день, было слишком личным, чтобы делиться этим с кем-либо еще. Даже
если это абсолютно ничего на самом деле не значило…

— Мне нужно с ним поговорить. Очень нужно — потому я и звоню. Ты можешь дать мне
его номер телефона?

— У меня его нет.

— Как? — удивленно нахмурился я.

— Да так. У меня его нет. Он никому не дает свой номер.

— И как ты тогда приглашала его?

— Лично. Мы каждый день видимся в школе. Но в последние несколько дней он не


приходит, — опередила меня Лизка. — Даже больше. Дней пять учебных, наверное…

— То есть неделю, если вместе с выходными?.. — больше для себя, чем для нее,
промямлил в трубку я. — Ладно. Хорошо. Спасибо.

Не дождавшись ее ответа, я уже отнял трубку от уха, но из динамика донесся


сестринский голос.

— Что? — переспросил я.

— Говорю, я могу дать тебе адрес, где он живет. У нас в классе когда-то собирали
информацию… Раз у тебя дело срочное…

***

И вот стою я теперь на лестничной клетке напротив коричневой металлической двери,


не решаясь позвонить.
Что я тут делаю?! Я позвоню. Он откроет дверь. Будет румяным от температуры, ведь
не посещал занятия из-за простуды — и меня не проведывал по той же причине. Сейчас
будний день, так что его родителей не будет дома. Я заставлю его лечь, буду
хлопотать и всячески его лечить, а он будет послушно принимать мою заботу — совсем
как в аниме или манге…

Вдохновившись собственными нереалистичными бреднями, я настойчиво вдавил кнопку


звонка до предела и стал ждать. За дверью послышались шаркающие шаги, зашумели
замки и щеколды. Дверь отворилась всего на пять сантиметров, и в образовавшуюся
щель я увидел знакомый глаз. Дверь тут же захлопнулась, а из-за нее раздалось
оглушительное:

— ПРОВАЛИВАЙ!

— Ну п****ц! — не выдержал я, возмутившись в голос. — Вот это уже просто верх
наглости и неуважения!

— Неуважением это бы было, если бы ты пришел ко мне, а я плеснул бы в тебя молоком!


А я всего лишь прошу непрошеного гостя удалиться восвояси!

— Я не собираюсь с тобой все это обсуждать через дверь! Ты либо меня впустишь, либо
выйдешь сам ко мне!

— Есть еще третий вариант! Я останусь за дверью, а ты пойдешь домой!

— Ага, «щас»! — и я, будто назойливый второклашка, повис на звонке. Лизкина школа!
Терпения Антона едва хватило на минуту: дверь раскрылась, и на лестничную клетку
вышел он, укутанный в длинную вязаную кофту и еще более колючую ауру раздражения.

— Что тебе нужно? — буркнул он, уставившись на мои ботинки.

— Я хотел тебя проведать…

— Проведал? — Уходи.

— …ты не стал заходить и в школе, Лиза сказала, не появляешься. Я подумал, что ты


болен. Но сейчас вид у тебя вполне здоровый! Это ты выздоравливаешь или не болел
вовсе?

Он поднял на меня глаза и всмотрелся, как бы оценивая, можно ли мне говорить


правду.

— Я не болел, — наконец изрек он. — Я просто избегал школы. Всю неделю склоняют
ехать на экскурсию, а мне это не интересно.

— И что же это за экскурсия, раз место ее проведения тебе так не нравится? Или
тема?

— Не твоего ума дело. Ты проведал меня — уходи.

— Но я не выяснил главное! Почему ты избегаешь меня?

Антон вздрогнул и насупился, еще теснее сплетая руки на груди:

— А с чего ты взял, что я тебя избегаю?

— Ты не заходишь.
— Вероятно, просто не хочу. Избегание требует усилий, а мне может быть просто
плевать.

Я смотрел в его сердитые глаза и не мог понять, он действительно притворяется


жестоким, или это что-то внутри моей головы отчаянно стремится заставить меня
поверить в то, что это все — лишь притворство, неправдоподобная игра.

За моей спиной зазвучали глухие шаги, и на лице Антона промелькнул страх. Его
тонкие руки дернулись ко мне в слепой попытке вытолкнул меня вон с лестничной
клетки, отодвинуть как можно дальше от заветной двери и него самого, но я не
шелохнулся, а шаги позади стали громче. Зазвенели ключи, зашуршал продуктовый
пакет, и из-за блеклых перил показался высокий светловолосый мужчина. Глядя на
перебираемые в свободной от пакета руке ключи, он уверенно шел к квартире Антона.
Краем глаза мужчина заметил какое-то темное пятно. Он медленно поднял глаза и
обнаружил, что это самое большое темное пятно — я. В ту же секунду он остановился и
вопросительно уставился на меня. Смотрели мы с ним друг на друга почти с одинаковым
выражением.

— Здравствуйте, — кивнул ему я, но, кажется, он ждал совсем не этого. На мгновение


он нахмурился, и в его лице я увидел взрослого Антона — то, каким он с годами
вполне может стать.

— Твой друг? — спросил мужчина у Антона.

— Нет, — ответил тот, пропуская сожителя к двери.

— Так пусть зайдет, — будто не слыша его ответа, произнес мужчина и вошел в
квартиру, оставив дверь открытой.

— Если бы я ответил по-другому, ты бы его все равно пригласил?!

— Конечно! Это же правила хорошего тона! — крикнули ему из глубины квартиры.

А он мне нравится! Этакий добрый антипод Антона, вежливый и рассудительный. Он не


поздоровался со мной, говорил с Антоном в моем присутствии так, будто меня там не
было вовсе, но он пригласил меня в дом. А еще он пытается научить этого несносного
мальчишку хорошим манерам — одно это уже заслуживает моего расположения!

Улыбаясь так широко, как мне только позволяла кожа, я прошел мимо Антона в его дом,
в место, где никогда не была Лизка, да и вообще, похоже, никто никогда не бывал,
судя по гостеприимности Антона. Мальчонка, сутулясь, закрыл дверь, и почему-то я
почувствовал себя в ловушке…

Квартира была вполне себе обычной — простой, среднестатистической трехкомнатной


квартирой для среднего класса. Разве что эстетических мелочей здесь было чуть
больше, чем в любом другом подобном доме: на полочках и столиках блестели статуэтки
и разнообразные фигурки, приобретенные, очевидно, в совершенно далеких отсюда
краях; расписные керамические горшки под многочисленными растениями выглядели так,
словно стоили в разы дороже самих этих растений; кое-где на стенах висели
прекрасные, но слишком уж абстрактные для меня картины; каждая вещь здесь была
переполнена хорошим вкусом и уместным изяществом.

— У Вас прекрасный дом, — сказал я незнакомцу.

— Спасибо, — наконец обратил он внимание на меня. — Мне приятно думать, что дом
отражает душу его хозяина. А какой дом у Вас? — Он прошел на просторную светлую
кухню и начал выкладывать из пакета продукты. Я терпеливо стоял возле стола, ожидая
предложения сесть.
— Мой дом достаточно большой, уютный, но все же темноват и несколько… пустоват, по
сравнению с Вашим.

Мужчина замер, с туманной полуулыбкой устремив свой взгляд куда-то наверх:

— Когда мой дом мне казался слишком темным и пустым, у меня появился Антон. И дом
сразу перестал быть таковым.

Мне дико — бесконечно сильно — не понравилась эта фраза. Раньше я не задавался


вопросом, который камнем ударил мне в голову сейчас: кто он для Антона? Кто этот
мужик моему Антону, и когда, зачем и почему они стали жить вместе?.. С каких пор я
вообще зову Антона моим?!

Чем больше я об этом думал, тем горячее во мне становилась ярость. Антон никогда и
никого не приглашал к себе домой. Кажется, ему совсем плевать на приставания Лизы,
она абсолютно не интересует его, хотя она красива. Он читает гомо-мангу и мои
голубые книжонки, вечно лупит меня и жалуется, что окружающие часто связывают его с
гейством. А что, если его злость имеет другие корни?.. Что, если он протестует
против любых намеков на гомосексуальность именно потому, что сам гей?.. Он живет со
взрослым мужиком… и в этой самой квартире, за одной из этих дверей — а может быть,
и здесь! — они…

— Марк… — Антон коснулся моего локтя, и я отдернул руку, словно ошпарившись.


Кажется, за время прогона всех этих мучительных мыслей мое лицо приняло испуганный
вид — потому что теперь эту же эмоцию можно было прочесть и в глазах Антона.

— Извините, я слишком… задумался. Это было невежливо с моей стороны.

— Сядь, — дернул меня за одежду Антон, и я подчинился.

Я упал на подставленный стул будто бы без сил. Болью в висках отдавал водопад
эмоций. Почему я раньше не сложил два и два, почему раньше не подумал, что у него
уже кто-то есть? Все ведь так очевидно, но я видел лишь то, что сам хотел видеть,
отбрасывая неугодные факты, портящие прекрасную картинку, бликующие в моих розовых
очках. Боль и шум становились нестерпимыми; я блуждал глазами по столу в поисках
хоть чего-нибудь, что могло бы отвлечь меня от горестных переживаний, и меж
салфетницей и стойкой с солонкой и перечницей блеснуло что-то металлическое. Рамка
для фотографий. Инкрустированная малюсенькими стекляшками, похожими на бриллианты,
она сияла на солнце, проникающем на кухню сквозь узорчатые переплетения нитей
тончайшего тюля. Схема в моей голове двинулась, меняя внутренние связи. Все факты
остались теми же, но к ним добавился еще один: увиденный мною только что снимок, на
котором этот самый белобрысый мужчина излишне крепко обнимал товарища постарше. Во
взгляде его темноволосого друга было нечто такое, что я встречал уже много раз и в
реальной жизни, и на ТВ; что-то мягкое, тягучее, горячее. То же самое я видел в
глазах Антона, в глазах все еще безымянного для меня блондина и даже в собственных
глазах в зеркале каждое утро.

Мой внутренний гей-радар запищал.

— Кто Вы Антону? — резко, до боли в шее, повернулся я к мужчине. Он молча воззрел


на меня, не торопясь с ответом. — Сперва я подумал, что Вы его любовник, но это
фото — и вы с Антоном неспроста так похожи. Кто вы друг другу? Братья? Дядя и
племянник? Кузены?

— Он — мой отец, — ответил за мужчину Антон.

Блондин, прислонившись к холодильнику и грызя какую-то зелень, смотрел на меня


испытывающе, все с той же неоднозначной улыбкой.
— Удивительно, — вдруг изрек он. — Ты даже рассуждаешь как Антон, пересказывая все
свои аргументы и предположения, будто доказываешь окружающим лишний раз, какие они
идиоты.

— Отец…

— Нет, не пойми меня неправильно! Я приятно удивлен. Не думал, что он сможет найти
себе друга под стать. Но друг ли ты ему…

— Он мне не друг, — повторил Антон свои недавние слова.

— Кто-то больше? — ничуть не изменившись в лице спросил мужчина.

— Конечно, нет! — выкрикнул Антон.

— А он молчит, — проницательно подметил мужчина, указывая на меня сельдереем. Он


видел меня насквозь. Кажется, у него имелась стойкая неспособность вести беседу
одновременно с несколькими людьми: когда он обращался ко мне, то словно бы не видел
Антона; когда переключал свое внимание на сына, из окружающей их реальности
бесследно исчезал я. — Останетесь на ужин. Марк.

Я молча кивнул, не спуская с него глаз. Он не спрашивал, приглашая присоединиться к


их семейной трапезе, — он дал свое позволение, будучи уверенным на все сто, что я
непременно им воспользуюсь. И он был прав, похоже, как и почти всегда.

— Я все еще не знаю Вашего имени, — к своему выдержанному молчанию добавил я.

— Владислав. Можно просто Влад.

Или из-за моего решения остаться на ужин, или из-за того, как быстро мы нашли общий
язык с его отцом, Антон почти мгновенно скрылся из вида. Где-то там, за углом, до
грубости громко хлопнула дверь.

— Подросток, — немногословно отреагировал Влад, и я опять заумно кивнул:

— Понимаю… — Я всеми силами старался и дальше молчать, но без особого сопротивления
сдался. — Так… как так получилось?.. Мне правда неловко об этом спрашивать, но и не
спросить я не могу.

— Как так — что? — попросил уточнить Влад, раскладывая на разделочную доску овощи
для будущего салата.

— Где мать Антона? Вряд ли при ней Вы бы выставляли такие пылкие фото. Она
умерла?.. Извините за бестактность…

— Нет, она жива. Наверное. Она была очень безответственной особой. — Нож прерывисто
застучал по доске. — Дети ее не особо интересовали — чудом удалось убедить ее не
делать аборт. А как Антон родился, она сделала свой выбор между ним и свободой —
выбор не в его пользу, как можно догадаться.

— Вы растили его один? — позволил я себе вопрос с коварным подтекстом.

— Нет. — Нож замер.

— Это многое объясняет. Его поведение и взгляды.

— И страхи.

— И страхи, — согласился я.


— Иди-ка сюда. Поможешь готовить.

Я поднялся, сбросил пальто на спинку стула и поспешил занять место у доски, в то


время как Влад занялся остальными продуктами. Больше мы ни о чем не говорили,
готовили в полной тишине. Оттого мне удалось пару раз приметить проверяющего нас
из-за угла Антона: его выдало шуршание слишком широких пижамных штанов; вида я не
подал — решил, что, поймав его за руку, только больше разозлю. Этот мальчишка может
быть на удивление упрямым, так что ссориться с ним себе дороже. Через час с лишним
все уже было готово и стол был накрыт. Где-то на восемьдесят пять процентов я был
уверен, что Антон не выйдет к столу, чтобы не делить его со мной, однако всего одно
приглашение на кухню от его отца — и мальчишка уже стоял здесь, угрюмый, ворчащий,
но беспрекословно подчинившийся. Это впечатляло. Напомнило мне о былых временах,
когда дети слушались взрослых не из-за страха потерять нечто важное в качестве
наказания, а лишь из уважения; напомнило о временах, которые, к сожалению, я сам не
застал, только рассказы о них.

Мы ели несколько скованно, но все же душевно. Влад дотошно расспрашивал меня о моей
работе — я рассказывал ему про все во всех подробностях, но не о том, какие книги я
пишу. Все-таки это та часть моего творчества, за которую в приличном обществе мне
частенько бывает стыдно. Но у меня создалось устойчивое впечатление, что он и так
обо всем уже знал, ведь вопросы его были слишком уж узко ориентированны.

Антон закончил есть быстро, по-армейски, и сразу же, поблагодарив отца, умчался в
свою комнату.

Влад по-доброму усмехнулся, когда дверь в комнату сына захлопнулась.

— У тебя удивительный иммунитет к его невыносимому характеру, — отметил он, делая
глоток яблочного сока. — В детском саду и в школе дети терпеть его не могли.
Заметив его обособленность, они заинтересовывались им — особенно девочки — пытались
с ним наладить общение, но только зря его обнадеживали: он привязывался к ним,
показывал настоящего себя, без прикрас и социальных ужимок, а им не хватало
терпения или заинтересованности — и они бросали его, снова и снова. Все друзья и
более близкие люди, которых он знал, его бросали…

«Как его мать…» — подумал я в тот момент.

— …А ты, несмотря на его попытки вытолкнуть тебя из его жизни, никуда не уходишь. И
даже не обижаешься на жестокое отношение с его стороны.

— Ну, я уже не ребенок, чтобы так себя вести… И уж точно не очередная его
фанатка, — перед глазами мелькнуло лицо Лизы.

— Насчет ребенка я бы еще поспорил, — парировал Влад.

Жестами и мимикой я выразил крайнюю степень согласия, проглатывая салат.

— Хорошо, что насчет фанатки не спорите.

Он мой сомнительный юмор не понял, и я беззвучно, пряча лицо в тарелку, посмеялся


один. Глупая улыбка сошла с лица ровно в тот момент, когда тарелка опустела.

— Спасибо, — искренне поблагодарил его я за оказанное гостеприимство и вкусную еду.

Я встал из-за стола и пошел туда, где, по идее, располагалась комната Антона. Не
верится… Я увижу его комнату…

========== Глава 7 ==========


За те секунды, пока я открывал дверь, я успел представить его комнату пять раз. В
первом варианте она была полна книг и манги; светлая и уютная. Похожая и не похожая
в одно и то же время на мою собственную комнату.

Вторая предположительная комната Антона была увешана плакатами его любимых


музыкальных групп, а на полках были аккуратно расставлены диски с музыкой и
играми — хотя откуда там взяться дискам? Их сейчас и не использует уже никто…

Третья его комната являлась сборной солянкой стереотипов о чисто мужской берлоге,
где крошки от закуски усыпали покрывало кровати, а вокруг была разбросана не первой
свежести одежда.

Четвертая комната была светла, бела и идеально вылизана, как если бы у Антона было
сильнейшее ОКР. На письменном столе и полках раскинула крылья симметрия; в платяном
шкафу одежда была развешана и разложена по цветовой гамме.

Пятая комната была простой и уютной. Кое-где виднелась пыль, но в большинстве своем
там было чисто. Деревянная кровать была накрыта узорчатым пледом, из-за загнутого
края которого виднелась большая мягкая подушка. Книжки на полках были потерты,
несмотря на бережное обращение. На столе мирно тикали часы… Эта комната мне
нравилась больше прочих. Ведь если комната — отражение души, то этот мальчик
защищен от тревог, а на сердце у него — хотя бы изредка — тепло и спокойно.

Да, эта комната нравилась мне больше всего, но я принял бы любую, если она его.
Любую — кроме той, что я увидел, распахнув наконец дверь.

Мой взгляд обтесали голые серые стены. Стена. Стена. Стена. Потолок. Пол. Стена.
Одинокая лампочка свисала с середины потолка. В дальнем углу, под окном лежал
матрас, на котором по-турецки сидел Антон, читая книгу. За его спиной сжималась
холодная подушка, укутанная кое-как в рулон из тонкого пледа. Из-за недостатка
освещения тени легли на лицо Антона так, словно никакого совместного обеда у нас не
было — вообще пару дней не были ни обедов, ни завтраков, ни ужинов с полдниками. В
этой позе, в этой чудовищно пустой комнате он был похож на узника. Сию же секунду я
был готов схватить мальчишку за руку и бежать с ним как можно дальше от его
темницы, по пути разбив лицо его отцу за садистские издевательства над ребенком. Но
то были лишь эмоции — а разум мне твердил, что что-то явно не сходилось. Что
организатор данного дизайна сейчас сидит на матрасе, настойчиво делая вид, что
дверь в его комнату так и осталась закрытой.

Я еще раз обвел взглядом стены. Я не на шутку был испуган и не мог пошевелиться.
Кажется, меня повело: чуть больше необходимого я оперся на ручку, дверь начала
открываться сильнее, как вдруг ударилась обо что-то большое, тяжелое, но
определенно тряпочное. Я склонился вперед и вытянул шею. За дверью стояли сумка и
чемодан.

— Куда-то собрался? — осторожно спросил я.

Антон яростно захлопнул книгу и устремил колкий взгляд на меня. Его губы двинулись,
но с них не слетело ни слова, как если бы он в последнее мгновение подавил в себе
желание рассказать правду. Или же ответить гадость. Опыт общения с этим ребенком
подсказывал, что ему все-таки ближе второе.

Я все еще ничего не понимал, но чувствовал, что эти казематы вместо комфортной
личной комнаты самым прямым образом связаны с сумкой и чемоданом. Но я не знал,
можно ли об этом спрашивать. В тот момент я вообще ничего не знал. Если бы это была
одна из придуманных мною комнат, я бы стал рассматривать его книги и другие вещи и
завел бы разговор о них. Но в этой голой, как обглоданная собакой кость, комнате не
было практически ничего. Я даже не мог присесть рядом с Антоном, потому что на
матрасе места едва хватало ему одному да его укутанной подушке. Я не ведал, как
поступать по отношению к человеку в подобной ситуации, но отлично представлял, как
наладить контакт с животным: «Маленький Принц» дал мне вполне четкие указания на
этот случай! Поэтому я переступил порог, плотно закрыл дверь и лег прямо на пол,
раскинув руки и уставившись в потолок. Я был морально готов пролежать так без
движения пару часов, чтобы Антон ко мне «привык». Больше бы, предположил я, не
пришлось, ведь я предусмотрительно лег перед дверью, тем самым заблокировав и ее, и
находящийся где-то в глубине квартиры туалет. Однако вместо пары часов мне
потребовалось полежать от силы минуты две, по истечению которых Антон не выдержал
тишины и, как повелось, швырнул в меня книгой. Детективный роман в двести страниц
больно чиркнул меня по носу и приземлился возле таинственных сумки и чемодана.

— Ау… — с заметной задержкой откликнулся я.

— Тебя что, кто-нибудь приглашал?

— Приглашение требуется тем, кто не может в определенном месте находиться. А я могу


здесь быть — у меня есть разрешение.

— И кто же его тебе дал?

— Твой отец.

Антон на секунду замялся.

— Все же это моя комната, а не моего отца…

— «Комната»? По-моему, это больше похоже на пыточную камеру для предателей и


шпионов. Я сослался на твоего отца в надежде, что после этого ты меня не прогонишь.

— Я все равно тебя прогоню.

— Интересно будет посмотреть, как же ты это сделаешь. Лично я не собираюсь


подниматься, а сдвинуть меня ты не сумеешь: гравитация в нашем случае на моей
стороне.

— Я могу бить тебя, пока ты не встанешь, — зло сощурился Антон.

— Весомый довод, — согласился я. — Но если ты перестараешься, я уже при всем


желании не смогу встать, и, следовательно, мы останемся запертыми здесь. Вместе.

Антон сверлил меня сощуренными глазами, после чего встал с матраса и произнес:

— Пожалуй, я рискну.

Во мне заиграло ребячество. Я лежал и смотрел на него, изредка лениво моргая и явно
не собираясь отступать. Антон мялся надо мной, изображая властную оскорбленность.
Но я-то видел в его лице нерешительность. Осознание этого так неосмотрительно
позволило прокрасться на мое лицо язвительной усмешке, за что я вмиг получил от
Антона вполне заслуженный пинок по ребрам. Но я не пикнул.

— И что, ты будешь терпеть что угодно? — с неловким любопытством осведомился он.

Я хотел отшутиться: сказать, что воткнутый в ладошку нож, например, терпеть не


стану, но в самый последний момент промолчал, боясь своим так-себе-юмором подать
ему идею для изощрений.

Я лежал, безвольно раскинув руки, и молча глядел на него снизу вверх, замечая все
больше, как в его выражении исчезает детское недоумение, уступая место взрослой
изыскательности. Недолго думая, он поставил босую ногу мне на грудь. Я ощущал лишь
толику тяжести — он явно меня щадил, или же сама поза была для него важнее
обещанной пытки. Победитель над побежденным… Он надавил чуть сильнее, проверяя,
остановлю ли я его, но я лежал, безропотно и неподвижно. Его взгляд был куда
тяжелее веса, давившего мне на грудь; он был испытывающим, настойчивым, читающим
мысли. Я поспешил сомкнуть веки, но было уже слишком поздно: либо он успел прочесть
все, что я силился от него с таким трудом скрыть, либо был настолько идеальным, что
думал о том же самом. В темноте закрытых глаз я чувствовал, как его нога медленно
двинулась вниз, цепляя складки моей одежды. На ремне она разочаровывающе
остановилась, не решившись пройти желанный путь до конца. Сквозь вуаль ресниц,
незаметно для Антона, я видел, как он снова встал обеими ногами на холодный пол и,
согнувшись, протянул руку. Его пальцы застыли в считанных сантиметрах от моей
ширинки. Потом дернулись назад. Вперед, остановившись там же — будто нас с ним
разделял невидимый силовой барьер. Наконец Антон сделал выбор, убрав руку совсем.
На нервах он прикусил большой палец, терзаясь противостоянием страха и желания.

Мне хотелось что-нибудь ему сказать. Хотя бы «Все останется в этой комнате…», имея
в виду не столько уже свершившееся, сколько еще только предстоящее, но я боялся его
вспугнуть. Каждую секунду не делая ничего, я подтверждаю, укрепляю его слепую
уверенность в том, что я вынесу все, что бы он ни делал. Даже одно мое слово может
разрушить все. А я не могу позволить ему остановиться… мне слишком важно узнать,
сколь далеко он способен зайти…

Он встал на колени, практически усаживаясь мне на грудь. Дрожащие пальцы прочертили


линию по моим губам. Я не вздрогнул. Я постарался как можно незаметнее проглотить
возникший в горле ком от нарастающего напряжения. Нельзя, чтобы у меня дернулся
хоть единый мускул! Иначе все это рассыплется в пыль!..

Оперевшись руками на пол, он склонился к моему лицу — и снова его парализовало.


Всего несколько сантиметров разделяли нас. Ну же… Я чувствовал, как выдыхаемый им
воздух касается моей кожи, и пытался запомнить эти ощущения на случай, если
испытать нечто большее сегодня мне не посчастливится.

Антон отпрянул. Его щеки горели от стыда, а руки скользнули в собственные штаны.
Дыхание было частым и приглушенным: он точно надеялся, подавив себя, скрыть от меня
свое возбуждение. Честный и на редкость прямолинейный, он даже не допускал
возможность того, что я все вижу, и по этой причине я чувствовал себя последним
негодяем. Он старался удержаться на весу над моей грудью, полностью поглощенный
собой, не замечая того, что происходило за его спиной — его возбуждение захлестнуло
и меня. В этот самый момент я вполне понимал его чувства! И если бы мои руки не
были раскинуты у него на виду, если бы я мог пошевелиться… Сама мысль быть
застигнутым, страх — даже ужас! — вызывали волны чувственного жара, нисходящего по
всему телу. Этот мальчишка еще не коснулся меня, но уже с легкостью, сам того не
подозревая, добился того, что я едва мог удержать себя в прежнем положении. Его
взгляд помутнел, он будто бы смотрел теперь сквозь меня, не замечая, собственно,
как и я, что непроизвольно я начал дышать в его ускоренном ритме. Там, где его тело
случайно касалось моего, я чувствовал его дрожь. Только сейчас я понимаю, что
вызывало ее отнюдь не удовольствие, а страх Антона перед тем, что он уже наверняка
намеревался сделать…

Особенно жалобно всхлипнув, он придвинулся ближе; зашуршала ткань его пижамных


штанов. Тень мальчишки распростерлась надо мной, помешав различать его силуэт
сквозь ресницы, и я по-честному закрыл глаза. Антон еще раз с полустоном всхлипнул,
и что-то горячее, влажное и невероятно нежное коснулось моих губ. Не нужно было
иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться… Я мягко разомкнул губы, давая Антону
возможность сделать то, на что он, хныча и трясясь от страха, все же решился. Он
двигался медленно и как-то рвано — словно все еще старался себя сдерживать или
остановить, тем не менее вдоволь наслаждаясь влажностью моего рта и фрикцией об
язык. Возможно, он тянул время?.. Ведь пока он не кончил, пока происходящее
продолжалось, ему ничего не надо было объяснять…

Но подростковой выдержки на большее не хватило. Я дернулся от неожиданности,


чувствуя на языке горечь. От таких не самых приятных, на первый взгляд, ощущений в
будущем появится легкая зависимость, как от вкуса алкоголя или сигарет…

Забывшись, я открыл глаза. Лицо Антона было бледным и слегка зареванным. Если бы я
верил в мистику, то решил бы, что последние десять минут он был кем-то одержим — и
именно этим вызван оцепеняющий страх в этих огромных блестящих глазах: непониманием
того, что происходит и как с этим теперь жить дальше.

Я понял, что он хочет убежать, раньше, чем это решил сделать он. Я попытался
остановить Антона, прокричать его имя, но не смог это сделать, пока не проглотил. А
к этому моменту дверь уже захлопнулась.

Чудесная ситуация...

Я в комнате Антона с сильнейшим возбуждением в штанах, которое не заметит разве что


слепой. Сам Антон убежал, полагаю, в ванную. Вернется ли он — неизвестно. По пути
его мог заметить отец, и будь я на месте Влада, я бы обязательно заглянул в комнату
ребенка, чтобы понять, что же произошло, — а тут я! Во всей красе!..

Стоит признать, ситуация несколько вышла из-под контроля. Я-то думал, что в итоге
мне перепадет пылкий поцелуй, может, жаркие объятия, но спустить в рот — наверное,
это перебор для первого раза. Хотя получилось, отдаю должное, очень пылко — и, с
натяжкой, поцелуй, просто не совсем в губы…

На эту тему я мог спокойно рассуждать — она мне казалась щекотливой. Но явно не
Антону. Боже, подросток вроде него ни за что не отнесется к подобному с юмором или
простотой, для него это — конец света, позор, отвратительный поступок, может быть,
даже «грех»! Боюсь представить, чего еще успел навыдумывать он за те минуты, пока я
тут размышляю. Мне было необходимо стремглав бежать к нему, пока он не решил, что
его жизнь кончена! Причем это надо сделать так, чтобы Влад не поймал в своем доме
взрослого мужика со стояком, иначе откровенного разговора с элементами
рукоприкладства не избежать! Время терять было нельзя, и я справился с ситуацией
так быстро, как только смог. Риск быть пойманным Владом ничуть не возбуждал: была
огромная разница между страхом быть увиденным Антоном и кем-нибудь еще — но стоило
мне вспомнить его нескромную выходку, как результат не заставил себя ждать. Все-
таки Антон оказался в некотором смысле обычным мальчишкой, так что в углу за
матрасом я нашел упаковку салфеток. Не найдя в этой комнате мусорную корзину, но
желая как можно скорее поговорить с Антоном, я сунул ком из использованной салфетки
в карман. Господи, я, наверное, никогда не делал ничего более абсурдного!..

Из комнаты в поисках туалета или ванны, где мог бы прятаться Антон, я вылетел
пулей, но все же стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Возможно, тогда
мне и казалось, что я быстр и незаметен, но со стороны явно выглядел как человек,
укравший мелочь в магазине.

Я добрался до двери, через полупрозрачные стеклянные вставки которой горел мягкий


желтый свет. Если постараться, можно было услышать редкие подавленные всхлипы, но
мне не понадобилось напрягать слух: будет сказано излишне слащаво, но я чувствовал,
знал, что Антон там.

Я надавил на холодную ручку, и незапертая дверь поддалась. У стены, справа от двери


сидел на корточках Антон, обхватив голову обеими руками.

— Уходи… — произнес он бесцветным дрожащим голосом.

Вместо того, чтобы подчиниться, я прошел внутрь и загородил дверь спиной. Слева, в
большом округлом зеркале я увидел еще одного Антона, еще более подавленного, чем
Антон из моей реальности.

— Уходи… — лишь повторил он.

— Мне нельзя, — честно ответил я. — Если я сейчас уйду, то на этом все и


закончится.

— Ну и пусть сегодняшнее закончится… Я не горю желанием все это обсуждать…

— Нет, ты не понял: все это закончится. Вообще все. Мы больше не сможем видеться,
говорить.

Пальцы Антона болезненно сжались.

— Потому что я отвратителен?..

— Нет. Ты ничуть не отвратителен. Потому что ты будешь стыдиться себя и станешь


избегать меня. Потому что будешь считать себя отвратительным, что уже и так начал…

— Уйди. Пожалуйста… — взмолился он, глубже пряча в колени лицо. — Мне не нужны
сейчас твои нотации…

— Я не собираюсь долго разглагольствовать. Скажу только главное и уйду.

В моей фантазии я выложил все бойко и смело, но на самом же деле мне потребовалось
три трусливых вздоха, чтобы начать:

— Ты мне нравишься. Меня непреодолимо тянет к тебе. Я думаю о тебе практически
постоянно, мне невыносимо не видеть тебя долгое время, и то, что произошло в
комнате, — на этих словах Антон сжался, и я постарался закончить фразу как можно
скорее: — не было грязным или отвратительным для меня. Можно даже сказать, что я
был счастлив… Я дам тебе время успокоиться. Через три дня ты придешь ко мне домой:
с двух часов дня до четырех часов вечера входная дверь не будет заперта. Ты войдешь
в квартиру, закроешь за собой дверь на замок, пройдешь в мой «рабочий кабинет»,
сядешь на диван и будешь читать. Что угодно. Могу заранее оставить книгу на
подлокотнике. А я наконец смогу дописать новеллу. До встречи.

Я покинул ванную без опасений за судьбу Антона. Он никак не отреагировал на мои


слова, но я знал, что он меня услышал.

***

Через три дня Антон сидел у меня на диване, пряча глаза за страницами детективной
историей Чейза.
Комментарий к Глава 7
Дальше будет горячее и изощреннее, обещаю.

========== Глава 8 ==========

Я пытался начать писать новую главу, но все больше отвлекался на мальчишку,


лежащего у меня на диване. Книга мягко выпала из его расслабленных пальцев и с
громким шуршанием закрылась, коснувшись пола. Краем глаза все это время я замечал,
как он клевал носом — и вот он буквально отключился, читая.

Когда он пришел, у меня не было возможности присмотреться к нему, но сейчас, в


сочащихся сквозь мутное оконное стекло сумерках, я мог разглядеть глубокие тени под
его глазами. Он выглядел моим ровесником, что в отношении подростка не есть
комплимент. Однако видеть взрослую версию него было пикантно…
Очевидно, он плохо спал этой ночью, или даже несколько последних ночей. Оно и
понятно: я бы тоже мучился от бессонницы перед встречей с человеком, которому без
веских на то причин кончил в рот…

Я трижды усмехнулся его смелости. Знай он, о чем я сейчас думаю, ударил бы, как и
достаточно раз до того.

За полупрозрачным мятым тюлем зажигались фонари, а этот бессовестный ребенок все


продолжал спать. Почему-то это по нарастающей меня злило. Я пригласил его к себе
без задней мысли, но сейчас, вспоминая события трехдневной давности, ощущал жгучую
потребность отыграться.

Я не заметил тот момент, когда поднялся из-за стола и подошел к дивану, будто
незаметно перенесся к нему в чрезвычайно коротком прыжке сквозь пространство. Глаз
было не отвести от его слегка сомкнутых губ. Но, несмотря на сильнейшее желание его
хотя бы поцеловать, меня все же отвлекла от Антона измятая бумажка, торчащая из
нагрудного кармана его школьного пиджака. Она выглядела крайне замусоленной, с
краев была порвана — так сильно, что получилась бахрома. Двумя пальцами я подцепил
бумагу за уголок и выудил из чужого кармана практически без единого шороха.
Конечно, я не имел на это право — вот так бесцеремонно вторгаться в его личную
жизнь… но меня душило любопытство: что же такого может скрывать этот мальчишка?

Я не постеснялся развернуть бумагу прямо здесь, не отходя от спящего Антона ни на


шаг. Так даже честнее будет! — если он проснется и поймает меня с поличным.

В моих руках был листок, вырванный из большого блокнота, весь исписанный от руки
мелким аккуратным почерком. Я не знал, Антона это почерк или нет, но прочитанное
мне, мягко сказать, не понравилось…

Мой дорогой А.,


Пишу тебе это письмо с замиранием сердца… Сопротивляюсь этому всеми фибрами души,
но знаю что мне необходимо его написать…
Я тебя люблю. Я боюсь потерять тебя такого, каким я тебя знаю, страшусь больше
никогда не увидеть это лицо, не прикоснуться к этому телу… не услышать этот голос —
твой голос, родной и ободряющий, голос, который я различу хоть в толпе. Лицо,
которое узнаю из миллионов… Только ты меня знаешь, только ты понимаешь меня — и это
понимание взаимно. Всегда…

Я не стал читать дальше. Не смог. В груди и горле щемило. Я чувствовал, как лицевые
мышцы сами собой изобразили гримасу боли и отвращения. Хотя страх был бы явно
уместнее. Пальцы не слушались, так что любовное послание мне удалось свернуть кое-
как. Хотелось спрятать его подальше, выкинуть, СЪЕСТЬ! — но только не возвращать
Антону!.. Однако это его письмо. От него — тому, кого он любит... или ему самому
— от того, кто любит его…

Я аккуратно положил листок на прежнее место, не разбудив Антона. На душе кошки


скребли. Лучше бы я никогда не читал это проклятое письмо. А с другой стороны,
ничего бы тогда, по сути, не изменилось — просто я бы ни о чем не знал. Продолжал
бы питать пустые иллюзии, не имея ни малейшего понятия о том, что Антон уже носит у
сердца любовное письмо.

Когда он проснулся, я сидел за компьютером и имитировал бурную деятельность. На


самом же деле, муза покинула меня окончательно. Поделом мне, не надо было читать
чужих писем! То письмо…

— Извини, — сонно пробормотал Антон, — я сам не заметил, как уснул. Долго я


проспал?
— Всего ничего, — ответил я, подумав: «Достаточно для того, чтобы перевернуть мою
жизнь вверх тормашками…»

Антон дезориентировано кивнул и отправился умываться. Только сейчас я дал волю


своим эмоциям, прорычав нечто нечленораздельное в потолок, руками вцепившись в и
без того взлохмаченные волосы. Подписи в конце письма не было, я специально
проверил. Из того, что я прочел, не был ясен пол автора, но «А.», которому было оно
адресовано, точно мужчина. Если «А.» — мой Антон, то кто мог ему написать?.. Лизка
или кто другой из класса?.. Пережить тот факт, что в Антона кто-то влюблен, я сумею
спокойно, но почему он носит письмо с собой? Может, ему его отдали только сегодня?
Может, его измял отправитель, а Антону пока что просто некуда было положить
полученное письмо? Но он пришел ко мне с сумкой: если бы это признание ничего для
него не значило, он бы точно оставил его в сумке… И ведь автором письма может быть
и сам Антон — и тогда кому же он испытывает необходимость признаться в любви?..

Я чувствовал, что тонул… Эта цепочка рассуждения затягивала меня все глубже и
глубже в трясину ревности и отчаяния, неуверенности и страха, тупого и вязкого. Я
не могу пойти и спросить его напрямую! Мы друг другу ничем не обязаны, он не станет
оправдываться, а я зря покажу свою слабость. Разговор по душам все только усложнит,
а если ничего не делать, я сам себя сведу с ума. Так что выход у меня только один:
как-то разобраться во всем в одиночку…

Пока я был безнадежно заперт в собственных терзаниях, Антон прошел в прихожую и


начал обуваться. Завязывал шнурки он излишне сосредоточенно, явно раздумывая о
другом. Закончив с обувью, он закинул сумку на плечо и с заметным румянцем на щеках
замер перед зеркалом.

— Поздно. Ты проводишь меня до дома? — внезапно попросил он, с не очень-то


правдоподобным интересом разглядывая пуговицу своего пиджака.

— Хорошо, не проблема.

Идея пройтись мне показалась хорошей: вечерний воздух вытеснит любые лишние мысли
из моей головы, как бывало уже много раз до того. Я вступил в зашнурованные давным
давно раз и навсегда кроссовки, по обычаю сминая пяткой задник, и накинул пальто.

***

На улицах было по-прежнему людно, хоть и темно. Свет от уличных фонарей мерк по
сравнению с мерцанием нескончаемых ярких вывесок. Свернув с зеленой аллеи, мы
спустились в подземный переход. Сбегая вниз по лестнице куда стремительнее меня
(опасающегося споткнуться и прилюдно покатиться по ступенькам, как уже бывало),
Антон то и дело оглядывался. Словно ребенок, бегущий впереди мамки, но боящийся
потерять ее из вида. По пути до дверей метрополитена, при переходе через турникеты,
на лениво спускающем нас эскалаторе мы с Антоном держались в полуметре друг от
друга. Окружающие, глянув в нашу сторону, ни за что бы не подумали, что мы с ним
вообще знакомы. На платформе мы встали у колонны, избегая смотреть друг на друга.
Бегло осматривая веселую группку студентов неподалеку от нас, краем глаза я
заметил, что смущение так и не сошло с лица Антона: кажется, одно мое присутствие
заставляло его чувствовать себя неуютно. Если все дело в том, что случилось три дня
тому назад в его комнате, то почему у меня дома он не смущался и даже спал?
Довольно сложно уснуть, если тебе некомфортно, а стыд — обычно антипод комфорта.

Поезд с шумом и мощными потоками воздуха вынырнул из тоннеля, медленно


притормаживая у платформы. Двери с шипением открылись, и Антон, схватив меня за
руку, потащил за собой в первую дверь первого вагона. Когда его пальцы коснулись
моей кожи, оба наших сердца будто сделали кульбит. Юркий, наглый, но не доходящий
до грубости, мальчишка, по-королевски распихивая всех желающих влезть в вагон
раньше него, встал вместе со мной в углу: позади меня, слева, располагалась
запертая дверь в вагон машиниста; впереди — стеклянные пассажирские двери, которые
никогда не открываются на этой "ветке" метро, ведь все платформы на другой стороне.
Антон стоял впереди меня, но, очевидно, по вине смущения или стыда, решил встать ко
мне спиной, утыкаясь лбом в прохладное стекло. Вокруг нас шумела толпа: весь вагон
был забит. И неудивительно: вечер — время, когда все возвращаются домой.

Двери позади нас закрылись. Поезд тронулся, и, не сразу удержав равновесие, я


коснулся лицом волос Антона, мягких и шелковистых. Кажется, от них исходил запах
цветочного шампуня, но в таком множестве самых разных запахов сложно было понять.
Чтобы восстановить равновесие, я оперся правой ладонью на стекло, а левой — на
висящую на стене рекламу ипотеки. Справа от нас громко расхохоталась стайка молодых
женщин, перекрикивая шум поезда, и я раздраженно поморщился. Вагон в очередной раз
качнулся, и Антон случайно дотронулся до моего правого бедра. Не что-то выдающееся,
чтобы придавать этому значение. Однако поезд уже так сильно не качало, а рука
Антона по-прежнему касалась моих брюк. Я напрягся; его ладонь сдвинулась с внешней
стороны бедра на внутреннюю, и я вздрогнул. Посмотрев на стекло всегда закрытых
двойных дверей, я наткнулся на его взгляд, настойчивый, тяжелый, властный, хоть и
искренне извиняющийся. Вот почему он так бойко занял место у дверей, вот почему
повернулся ко мне спиной. Он планировал наблюдать за мной, следить за моей
реакцией…

За шумом движущегося поезда я не слышал звук опускающегося язычка моей ширинки, но


почувствовал телом легкие вибрации расстегивающейся молнии. Тонкие разгоряченные
волнением пальцы Антона необычайно быстро справились с тканью брюк и трусов,
добираясь до моего члена.

Резче дозорного-суриката я вытянул шею и огляделся. Никто вокруг нас не замечал:


когда я уперся в дверь и стену вагона, полы распахнутого пальто скрыли Антона чуть
ли не целиком, чем мальчишка самонадеянно пользовался. Его пальцы ритмично
двигались в моих штанах, с каждой секундой заставляя член вставать все больше.
Возбуждение было сильно, но страх быть пойманным — тем более с мальчишкой! — пока
главенствовал. Мое сердце билось так тяжело, что всякий его удар я чувствовал
горлом. Я часто дышал, сам не понимания, от удушающего волнения или действий
Антона. Наконец, очевидно, добившись желаемого, он убрал руку, оставив меня с
полностью эрегированным членом, торчащим из брюк.

Не понимаю… Это что, его месть?.. Думать было сложно: вся кровь от мозга прилила к
члену…

Развернувшись ко мне лицом, Антон демонстративно облизнул самую середину своей


ладони и провел ею по обнажившейся головке.

— О Боже, — неосмотрительно обронил я. Молодые женщины справа обернулись, все еще
не видя Антона из-за моего пальто. Криво им улыбнувшись, я кивнул в сторону рекламы
ипотеки, в которую упирался левой рукой: — Процент упал… здорово…

Женщины поморщились, вполне обоснованно посчитав меня странным, и отвернулись,


возвращаясь к своим громким перемолвам. Антон ослепительно улыбался, он едва
сдерживал хохот. Я сам неловко рассмеялся, прикусывая нижнюю губу в попытке
перебороть стыд. Его взгляд как-то странно скользнул по моим губам, и мы молча
замерли, глядя друг другу в глаза. Я только подумал двинуться вперед, наконец-то
поцеловать его — мой мозг не успел еще даже команду телу отдать, а я уже получил от
Антона пощечину! Левая щека пылала, ничуть не остужая мой пыл. Я отвел глаза всего
на секунду, чтобы побороть нахлынувшую боль, но когда посмотрел вперед, Антона уже
не увидел. Неожиданно раскаленный язык прошелся по всей длине члена, и я в истоме
заскреб ногтями стекло. Антон сидел на корточках у меня в ногах, увлеченно
облизывая каждый сантиметр моего члена. Левая рука забралась под все еще закрытую
пуговицу брюк и нежно вцепилась в волосы, не давая мне даже малейшего шанса
отстраниться. Как будто бы я мог! От всех его действий, от окружающей нас
обстановки, от его наполненного совершенно нескромным желанием взгляда я чувствовал
себя голым. Закончив вылизывать, он взял член в рот и ритмично задвигал головой,
тесно сжимая его губами. Чувствительность всего тела обострилась до предела: я
ощущал одежду, рубашка терлась о грудь, живот, спину, ребра так, словно ко мне
прикасалось множество рук. Необычайно легко, едва притрагиваясь к коже, они ласкали
все мое тело, пока Антон неимоверно чувственно делал минет, периодически выпуская
член изо рта и вновь принимаясь его вылизывать. Теряя последние крупицы
самоконтроля, я двигал бедрами, вынуждая его глубже принимать меня, почти касаясь
головкой его горла. Качка поезда скрывала мои движения, но в тот момент мне уже
было глубоко плевать. Финишируя, я несдержанно насадил его голову до предела, и
Антон носом уткнулся в тыльную сторону своей левой ладони. С рычащим стоном я
кончил ему в рот. Закашлявшись, он впился ногтями мне в лобок, но боль почему-то
лишь скрасила достигнутый оргазм.

Дыша как после марафона, я упал горячим лбом на ледяное стекло ближайшей двери.
Антон с необычайно трогательной заботой спрятал мой член, расправил ткань и бережно
застегнул ширинку, будто ничего и не было. Он встал, и мне с сожалением пришлось
оторвать голову от стекла, только-только начавшего охлаждать мои мысли.

— Серьезно?.. — только и смог спросить я.

Он — с привычно нахмуренным лицом — ткнул меня пальцем меж бровей.

— Может, уберешь уже это удивленное выражение лица? — с явным раздражением произнес
он. — Опусти брови.

— А что, они подняты?.. Я не чувствую лица… вообще ничего не чувствую… кроме пульса
в члене…

То ли мои слова, то ли мое абсолютно выжатое состояние — то ли вообще все вместе —


его повеселили. Он неизменно хмурился, но в его глазах плясали огоньки задора.
Когда поезд остановился у очередной платформы, Антон вытянул меня за собой, таща за
рукав. Я шел как зомби, не способный родить ни одну мысль в абсолютно пустой
голове. Если бы меня схватил за одежду кто-нибудь другой и повел в противоположную
сторону, я бы подчинился, не раздумывая. Но у меня не вызывала сомнений уверенность
в том, что этот мальчишка так просто меня ни к кому не отпустит.

========== Глава 9 ==========

— …и в конце фильма они просто разъехались кто куда, ни секунды не скучая друг по
другу. Впустую потраченные полтора часа! — подвела итог Лизка, набирая в ложку
бисквитного торта. — Я-то думала, что главные герои вместе останутся, раз спали
друг с другом. А тут…

— Мда, глупый ход для истории, — кивнул я, размешивая слегка подслащенный чай.

Справа от нас на барной стойке, заменяющей на моей кухне обеденный стол, кипел
старый электрический чайник, силящийся забрызгать всех вокруг кипятком. Не считая
страха получить ожог, посиделки у нас были вполне задушевные.

— А это не только со сценарием беда, — вздохнула Лиза, взглядом намекая на


добавочный кусок торта. — Сейчас такие нравы. Встретились, переспали — и ни для
кого ничего не значит, так, веселье.

Я сунул в рот ложку приторного, купленного чисто для кузины лакомства и сразу же
постарался утопить его в практически пресном чае. «Встретились, переспали…
веселье…» Что-то это самое «веселье» с неприятным, пусть и действительно уместным
оттенком осуждения мне напомнило. В мыслях промелькнул образ Антона, и сразу заныло
тело там, где он касался меня. Неосознанно я прикрыл губы пальцами и закинул ногу
на ногу, теснее сдвинув бедра. В первое наше «рандеву» в его комнате у меня не было
поводов размышлять о правильности происходящего. Хотя стоило уделить внимание таким
моментам, как его пол, возраст, а также место действия и непродолжительность нашего
знакомства. То есть поводов остановиться было полным полно еще тогда! Но, допустим,
я был слишком шокирован. Нет, не был… Или был?..

— Марк?.. — осторожно позвала меня Лиза. — Ты что, ошпарился? Слишком горячий чай?

— М-м? — Вздрогнув, я ненадолго вырвался в реальность и поскорее убрал пальцы от


лица. — Нет, все в порядке. Это я… так… просто.

Она смотрела на меня с тревогой, однако не прекращала есть: в конце концов, только
в гостях у Лизки появлялась возможность угощаться вкусной, но далеко не самой
полезной едой; а кто еще будет баловать ее, как не старший брат! Мое отношение к
ней не сильно изменилось с годами, поэтому подобные тайные пиршества не казались ей
подозрительными. Только я знал, что в последние дни сладостями изо всех сил
стараюсь заслужить ее прощение, ведь творил с Антоном такое, узнав о чем, она бы,
вероятно, потеряла дар речи. Как, собственно, и я, когда все происходило… Так что
вернее будет «я с ним творил» — или все же «он со мной…»?..

Я помотал головой, отгоняя вопрос, ответ на который навряд ли сумею найти в


ближайшее время, чем вызвал у Лизы новую порцию удивленно-встревоженных взглядов.

— Так что там с фильмом? — неумело постарался я перевести мысли Лизы подальше от
своей персоны. — Когда стало понятно, что у них это просто… веселье?

— Мне или героям? Я вот до конца фильма думала, что они просто ломают комедию,
стесняются друг другу честно признаться в любви или вроде того. Пока свет в
кинозале не включился, я не поняла, что уже конец: сидела с пустым ведерком от
попкорна на коленях и такая: «Э-э-эй, где мой «happy end»?..» Подруга сказала, что
заметила момент, в котором герои разобрались во всем. Они на свидание пошли, как Он
думал, а Она ему дала от ворот поворот, мол, считала, что они по-дружески спят. И
сейчас выпить пошли тоже…

Она продолжала пересказывать сюжет не первой свежести, а в моей слишком не занятой


работой голове уже бурлили дурацкие идеи.

***

Окинув недовольным взглядом пустые тарелки, перемазанные кремом и крошками


бисквита, Антон сел за стойку на тот барный стул, где минут за сорок до его прихода
сидела Лиза.

— Что-то праздновали? — угрюмо спросил он.

— Нет, просто решили выпить чая с тортом, — ответил я ему из холодильника. — Мы,
кстати, оставили пару кусков: будешь?

— Нет, спасибо, не шибко люблю сладкое.

Вспомнив про Лизин визит, я припомнил и тему разговора. Повод был более чем
подходящий, на мой взгляд…

— Не хочешь сходить куда-нибудь? — как можно более спокойно озвучил я заранее
вызубренную формулировку и захлопнул холодильник.

Кажется, получилось слишком безэмоционально, потому что Антон напрягся.

— В смысле, сходить куда-нибудь отсюда?.. — исподлобья уточнил он.


— Нет, не в смысле «сходи-ка ты куда-нибудь». Я имел в виду, не хочешь ли ты
сходить куда-нибудь со мной.

— Зачем?

Я задумался. Действительно…

— Поесть. Попить. Посидеть на стульях нормальной высоты, — наскоро набросал я


вариантов. Судя по его выражению лица, ни один ему не пришелся по душе. — Провести
время вместе. Как друзья, — переволновавшись, с дуру ляпнул я.

— Мы не друзья, — мгновенно покачал он головой.

— Провести время вместе как враги?..

— Мы не враги.

— И на том спасибо. Господи, как же с тобой сложно, — вздохнул я, прикладывая


голову к столу.

Чужие пальцы коснулись моей шевелюры. Я отшатнулся от стола, случайно сбрасывая


локтем на пол чайник. Хиленькая пластмасса раскололась, и пол вместе с моими ногами
окатило горячей водой, благо не кипятком. Антон спрыгнул с барного стула. На его
бледном лице читались страх и такая ощутимая вина, будто вместо чайника раскололся
мой щенок.

— Прости, — обронил он, убегая в мой «рабочий кабинет».

— Ан… — выкрикнул я и осек себя на половине: он уже скрылся за дверью, так что
горланить было бессмысленно.

Уборка заняла какое-то время. Чайник мне было не жалко, я был даже благодарен
Антону за повод поменять это плюющееся кипятком пластиковое чудовище. Но его
реакция на произошедшую мелочь меня встревожила. В иной ситуации я бы лишь оказался
заинтригован, по-сухому, по-научному. Но отец Антона рассказал, что мальчишку
постоянно бросали друзья, стоило его характеру проявиться во всей красе. Учитывая,
как этот ребенок любит все швырять, ломал он чужие вещи, надо думать, частенько.
Может, сейчас он решил, что я из-за чайника разозлюсь и откажусь от него так же,
как и все другие?.. Пока что, кажется, я не так чтобы часто попадал в точку своими
предположениями, но это выглядело вполне логичным. Как и все другие, которые были
явно «в молоко»… Но от меня ведь не убудет!

Закончив собирать с кафеля осколки чайника и воду, я выбросил мокрые бумажные


полотенца и пластмассу — все кусочки, кроме одного, размером с пятирублевую монету.
На этом треугольном куске пластика с округлыми краями сталкивались вишнево-красный
и серый. Издали линия казалась четкой, но если поднести осколок ближе к глазам,
можно было увидеть то место, где два цвета сливались друг с другом миниатюрными
вихрями. Глядя на эти скрытые узоры, я никак не мог определить, где заканчивается
один цвет и начинается другой. Я крутил в пальцах осколок как завороженный, но все
же нашел силы оторваться от него и пойти в комнату за Антоном.

Мальчишка лежал на диване, на его лице покоился раскрытый том манги. Я постоял пару
секунд в дверях, оценивая, спит ли он. Антон сглотнул, и его кадык предательски
дернулся. Не спит: во сне не глотают. Но ловить его на притворстве я не стал, а
молча сел в компьютерное кресло, продолжая крутить в пальцах околдовавший меня
осколок. Я не включал компьютер, как делал обычно, и отсутствие звука работающей
техники Антона насторожило. Закончив притворяться мертвым, он снял с лица книжку и
обратил свой грустный взор на меня.
— Что это? — указал он взглядом на предмет в моих руках.

— Осколок пластика. От чайника. — Услышав упоминание о почившей электронике, Антон


сделался еще печальнее. — Да Господи, плевать мне на этот чайник! Ты, главное,
книги мои специально не рви. Остальное все переживу.

— И зачем тебе этот осколок? — спросил он, явно повеселев после моих слов.

— Не за чем. Просто так. В детстве я собирал подобные вещи. Сейчас-то я понимаю,
что коллекционировал хлам, оцарапавшись которым, мог подцепить столбняк, но тогда
все найденное казалось мне настоящем сокровищем. Я даже сейчас, через столько лет,
могу зрительно вспомнить, какие керамические черепки и осколки разноцветного стекла
я находил в земле, покопавшись в огороде. В итоге оказалось, что на месте нашего
деревенского дома когда-то очень давно была свалка. Вот под землей и остался всякий
мелкий сор.

— Оставишь этот осколок для коллекции? — после непродолжительной тишины спросил


Антон.

— Нет больше никакой коллекции. Давным давно. А этот осколок выброшу, наверное.

— Раз он тебе не нужен, можешь отдать его мне, — вдруг попросил он, не отводя
сосредоточенного взгляда от осколка. Я протянул ему кусочек пластика. Антон принял
«подарок», не касаясь моей руки, и поднес осколок к глазам. Я не спрашивал его, но
в тот момент мне показалось, что он смотрел на те самые завитки краски, где два
цвета сливались в уникальный один.

— Ты разбил мой чайник, — не слишком верно начал я свою мысль. Ребенок переживал,
что так получилось, а я напоминаю снова — ну не тупой?.. — Так что мне полагается
компенсация.

— И в качестве компенсации ты снова начнешь спрашивать о совместном походе куда-


нибудь? — догадался он, не отрываясь от осколка. В этот самый миг он напоминал мне
десятилетнюю версию меня, изучающего свою коллекцию откопанных «богатств».

— Именно так.

— Почему для тебя это так важно?

— Просто хочу провести время вместе, — чуть смутившись, ответил я.

— Прогулка в парке подойдет?

— Я больше думал о ресторане, — признался я, крутясь в кресле вокруг своей оси.

— Ты хочешь тратить на меня деньги? Если пойдем в ресторан, тебе придется: у меня
денег нет. Неприятная тема для беседы, если уж на то пошло…

— Посмотри на мою квартиру! — обвел я рукой совсем не дешевую коллекцию книг. — Уж
сводить тебя в ресторан пару сотен раз у меня средств хватит вполне. А то, что у
тебя в шестнадцать нет лишней налички, это нормально. Когда вырастешь, пойдешь
работать, тогда и пригласишь меня куда-нибудь. — Антон встрепенулся и удивленно
посмотрел на меня. Я понял, какую глупость брякнул, и попытался исправиться: — В
смысле, если мы вообще будем к тому времени общаться. — Его лицо наполнилось еще
бóльшим количеством недоумения, и я снова затараторил: — Нет, будем, конечно!
Наверное… конечно… Просто скажи, что я должен сказать, чтобы вытащить тебя в
ресторан!
— Сейчас, чтобы вытащить меня в ресторан, тебе лучше просто замолчать.

========== Глава 10 ==========

Неловко. Неловко. Неловко…

Неловким было все. Это затянувшееся молчание. Эти изредка встречающиеся взгляды
через стол… Если люди за столиками вокруг нас весело и увлеченно беседовали и их
окружала аура прекрасного времяпрепровождения, то над нашим столом воздух можно
было ножом резать. Я бы мог предсказать возникшую ситуацию, но мне, элементарно, не
хватило концентрации нарисовать в воображении динамичную, развивающуюся картинку
перед тем, как все-таки добиться от Антона согласия. В тот момент я видел лишь
статичный снимок: залитый электрическим светом зал ресторана, Антон, сидящий
напротив меня, и нависший над ним официант, с выражением лица истинного знатока
тыкающий пальцем в «рекомендованное», хотя само по себе странно слушать советы
человека, который, вероятно, никогда не будет зарабатывать достаточно для того,
чтобы попробовать хоть что-нибудь из данного меню.

Будь я предусмотрительным, вероятно, составил бы список тем, на которые можно было


бы попытаться, лишь попытаться завязать с Антоном разговор. Но я таковым не был. И
вот теперь в густой, тягучей тишине, нарушаемой шумом столовых приборов,
доносящимся от соседних столиков, и легкой, ненавязчивой музыкой из динамиков,
мальчишка старательно избегает смотреть мне в глаза, чему я даже рад, так как
встреться наши взгляды — я не буду знать, что сказать или сделать. Вот он — тот
самый момент, про который говорила Лиза? Когда герои фильма поняли, что между ними
ничего нет. В сюжете по ее рассказу было несколько иначе, но это ведь реальность, а
не фильм.

— Как дела в… школе? — предпринял я последнюю попытку завести беседу.

Антон посмотрел на меня снисходительно, понимая раньше меня то, что я только-только
начал ощущать. Да, вот оно, это ужасно неправильное чувство, что я педофил,
великолепно.

— Ты привел меня сюда, как сам сказал, для того, чтобы провести время вместе, —
тихо начал Антон, отпив из бокала вишневого сока. — Это ничего, если мы проведем
его в тишине. Все же шесть лет — весомая разница в возрасте: вполне ожидаемо, что у
нас нет общих тем.

Тогда я мысленно признал два неоспоримых фактах. Первый: Антон, определенно, во


многих смыслах взрослее меня. Второй: об этом походе в ресторан он думал куда
больше моего.

— Дома мы же разговариваем о чем-то, — парировал я, безрезультатно пытаясь


вспомнить хотя бы одну тему.

— Дома мы чаще ругаемся, чем говорим, причем независимо от того, твой это дом или
мой.

Я безмолвно согласился, но ответил вот что:

— Что-то же общее все равно у нас быть должно. Ну, например… мы оба знаем Лизу.

— Да, а еще у нас две руки, две ноги и спим мы преимущественно горизонтально.

Вместе с Лизкой в моей памяти всплыла и беседа о кино.

— Ну хорошо, а какие фильмы тебе нравятся?


— Исторические, — угрюмо ответил он.

— Серьезно?.. Кто вообще любит исторические фильмы?..

— Я, например, — поднял он раздраженные глаза на меня. — Уж куда лучше, чем
смотреть пошлятину про современность. А тебе какие?

— Боевики с примесью комедии. Явно мимо. Любимая музыка?

— Джаз.

Стыдно было признаться, но я даже не знал, как звучит настоящий джаз — не из серий
«Симпсонов»… Чем больше я об Антоне узнавал, тем длиннее мне казался стол,
разделяющий нас. Тем холоднее мне виделась его аристократически бледная кожа. Тем
раздраженнее словно бы становились его глаза. Мы росли в слишком разных семьях: я —
в самой обычной, среднестатистической семье, где походы в музеи и театры чаще
навязывались школьными учителями, а он — с отцом-геем и его партнером в квартире,
наполненной искусством, культурой и стилем. У них на стенах и по сей день висят
дорогие репродукции прекрасных, удивительных картин — у нас в начале 2000-х в
комнате были советские фотообои. Он в шестнадцать лет любит исторические фильмы и
джаз — я в свои шестнадцать любил Брюса Уиллиса и «Rammstein». И до сих пор люблю.
Между нами — пропасть.

— А твоя? — тихо спросил он, напряженно рассматривая мое задумчивое лицо.

— Что?..

— Твоя любимая музыка?

— Не джаз, к сожалению, — печальной улыбкой ответил я.

От продолжения явно зашедшего в тупик разговора нас избавил официант, наконец


принесший к столику заказ. Мы ели молча, изредка поглядывая друг на друга, но
упрямо не встречаясь взглядами. Атмосфера стала еще хуже: если в начале вечера было
просто неловко, то сейчас над столом парили удрученность и легкое отчаяние,
исторгаемые всецело мною. Я искренне жалел, что вообще погнался за идеей что-то
себе доказать. Я не смог понять, как ко всему нас связывающему относится Антон,
вдобавок осознал расстояние, безнадежно встревающее между нами.

Он элегантно вытер губы тканевой салфеткой и оценивающе взглянул на меня. Прежде,


чем я успел о чем-либо подумать, его стопа мягко уткнулась мне в пах. Я вздрогнул
излишне активно, и посуда на столе зазвенела. Он улыбнулся, пристраивая на край
тарелки соскользнувшую из-за моих телодвижений вилку. В левой руке он плавно
побалтывал наполовину полный бокал, и вишневый сок кружился в стекле точно вино.

— Ты разулся в ресторане?.. — через стол шепнул я.

— Если бы я хотел оставить на твоих брюках грязный отпечаток ботинка, то просто бы


пнул тебя в промежность, — с нотками злорадства сообщил Антон, обхватывая губами
край бокала.

Пока он пил, я внутренне страдал, тщетно уговаривая себя остановить его. Но в


очередной раз моя слабохарактерность встала на сторону либидо. Его нога активно
массировала мой член, а я изо всех сил стремился сохранить внешнюю невозмутимость,
что, кажется, вовсе мне не удавалось.

— Почему… ты это делаешь? — на двух разных сбитых выдохах спросил я.

— Мне показалось, ты погрустнел, — искренне ответил он, ничуть не сбавляя темп.


В моем мутнеющем сознании жесткой нитью проскользнул голос сестры: «…такие нравы.
Встретились, переспали — и ни для кого ничего не значит, так, веселье…» Рука
дернулась под стол сама, скидывая его ногу.

— Перестань! — рассерженно шикнул я.

На лице Антона отобразилось непонимание. Я попытался спокойно вернуть руку из-под


стола на скатерть, но запястьем попал по краю вилки, и та, отстрельнув, улетела под
стол сидящей слева от нас влюбленной парочки. Антон прыснул, старательно зажимая
рот ладонью. Молодой человек слева растерянно заозирался в поисках источника звука,
бесцеремонно отвлекшего его от возлюбленной, и я отвернулся от него, прикрыв лицо
рукой.

— Это не смешно, — продолжал шептать я, чуть пригибаясь над столом.

— А по-моему, так очень! — поделился Антон со скромной улыбкой на губах.

— Чего ты вообще пытался добиться?.. Если бы я возбудился здесь, дальше бы ты что


делал?.. Тут короткие скатерти: видно, если кто-то под столом!

— Я смотрю, ты детально все представил, — подивился Антон, сплетая руки на груди.
— Значит, мне уже можно не отвечать.

— Это, конечно, может тебя удивить, — начал я долгожданную речь, вернувшись к


спокойному, будничному тону, — но мне подобные развлечения не слишком близки. Я
воспитывался в то время, когда любые действия сексуального характера что-то да
значили. И не были… «весельем».

— И о каком же это веселье идет речь? — низким голосом спросил Антон. Его хмурое
лицо несколько пугало. — Ты с собой хоть раз говорил? С тобой не очень-то весело.

— Ну и зачем ты тогда вообще проводишь время с таким скучным мною?

— Заметь, ты хотел провести время со мной, а не наоборот. Ты меня пригласил.

— Да, чтобы хоть немного разбавить тот шквал аномальных событий, которые
происходят, стоит мне приблизиться к тебе! Половина воспоминаний о тебе связана с
моими синяками, другую же половину нужно цензурировать, как гребаный хентай!

— В комнате я потерял контроль, признаю открыто! — краснея, выкрикнул Антон,


враждебно упираясь обеими руками в стол. Скатерть смялась, столовые приборы
опасливо задрожали. — В поезде же я отдавал долг!

— Я требовал с тебя что-то?! С твоей привычкой меня лупить мы уже разобрались: ты
сказал, что и с другими общаешься подобным образом! «Долги» свои тоже направо и
налево раздаешь?!

В глазах Антона пылала ярость. Обрушив на стол кулак, он схватил другой рукой бокал
и плеснул мне в лицо. Он попытался поставить бокал обратно, но перестарался, и
стекло со звоном развалилось на крупные осколки в его ладони. Он вылетел из
ресторана вон, а я не мог пошевелиться. Глаза горели от вишневого сока, но я знал,
что заслужил каждую секунду боли и похлеще. Я перешел черту. Сказал то, за что он
мог бы избить меня — и это бы я тоже всецело заслужил.

Однако не вина удерживала меня на месте. Когда я потянулся к своей салфетке, чтобы
вытереть лицо, моя рука дрожала. Я больше всего на свете хотел рвануть за Антоном
сразу же, как он покинул ресторан, чтобы извиниться, как угодно вымаливать его
прощение. Но я знал, что если встану сейчас, то просто упаду, ведь и ноги были
охвачены дрожью.

В тот миг, когда Антон потерял над собой контроль, явив истинный характер, я
неподдельно, безумно сильно его испугался…

========== Глава 11 ==========

Застегивая пальто и выходя из ресторана в полном одиночестве, я знал, что больше


туда не вернусь: нашу эмоциональную ссору в конце слышали все посетители и
персонал, работающий в зале, а на совершеннолетнего Антон внешне не шибко тянет.
Если заявлюсь сюда, в следующий раз меня могут уже ждать разодетые в форму
блюстители закона с суровыми минами на лицах… Когда я был ребенком, меня прельщала
перспектива быть преступником — известным вором или киллером на худой конец. Но
становиться сексуальным преступником я не стремился никогда. Как все обернулось…

Стоило мне спуститься с крылечка ресторана, как что-то с силой врезалось мне в ногу
пониже колена, и я упал плашмя на тротуар, ободрав о сухой асфальт ладони. Чудом не
приложился еще и головой! Справа от меня на подоконнике ресторана сидел Антон. Из
окна за его спиной струился белый яркий свет, оттеняющий его абсолютно темное
настроение. Будучи в окружении света погруженным в темноту, Антон был как никогда
похож на озлобленного демона, но, присмотревшись, я не заметил в чертах его лица ни
обиды, ни злости — только вязкую вселенскую тоску. Он подпирал голову правой рукой,
поставив локоть на колено. Левую кисть он держал как-то странно, неестественно
развернув ладонью к себе.

— Ты не ушел, — наблюдательно подметил я, продолжая лежать левой щекой на асфальте.

— Да, решил не тратить время, — спокойно, словно никакого скандала и не было,


проговорил он. — Я мог сбежать: мы бы не виделись три дня, потом ты, не выдержав,
заявился бы снова ко мне домой, мы бы помирились и опять бы общались ровно до
следующей грандиозной ссоры.

— Как много «бы», — вздохнул я. Рядом со своим лицом я заметил чей-то


обслюнявленный окурок и поторопился подняться с тротуара. Ободранные ладони
припекало, но в данный момент меня больше заботил Антон: — Что с левой рукой?

Он приподнял кисть, стараясь лишний раз не двигать пальцами, взглянул на нее и


позволил ей снова обмякнуть.

— Слегка порезался, когда бокал лопнул.

Без лишних слов я подал ему руку. Какое-то время он медлил, виновато разглядывая
выступающие из моих ссадин мелкие капли крови, но все же встал с подоконника и
протянул свою левую руку ладонью вверх. В свете уличного фонаря я смог рассмотреть
его рану: она была неглубока, но в крайне неудачном месте — каждое малейшее
движение пальцев будет отдавать резкой болью, пока рана полностью не зарастет.
Хорошо, что рука левая… хотя, постой-ка…

— Ты левша? — спросил я, не выпуская из пальцев его ладонь. — В первую нашу встречу
ты ударил меня левой рукой.

— Не совсем левша. Я амбидекстр.

— Значит, можешь лупить меня и правой, и левой рукой — какое разнообразие!

Он улыбнулся, но тоска его никуда не делась. Заметив, что из окон ресторана на нас
бросают встревоженные взгляды посетители, я предложил Антону пройтись. Миновав
перекресток, мы ступили на тропку, ведущую через плохо освещенный парк. Над нашими
головами смыкались переплетения черных на фоне темно-фиолетового неба ветвей,
шумела летняя листва, изредка проносились небольшие, но чрезвычайно стремительные
громкие птицы. Стена из деревьев глушила шумы улиц, ограняющих этот кусочек
природы, застрявший среди многоэтажных каменных махин, машин и светофоров. Под
ногами шумели мелкие камни и пропитанный грязью песок — невероятно умиротворяющий
звук, если идти, как мы, не спеша. Как только я сунул руки в карманы брюк, Антон
взял меня под руку, осторожно перевесив больную левую кисть через мое правое
запястье. Я постарался идти ровнее, чтобы лишний раз его не трясти, но попасть в
его шаг все никак не получалось.

— Куда мы идем? — спросил он без особого интереса. Кажется, так же, как и для меня,
сейчас путь был для него важнее точки назначения.

— Ко мне домой: обработать твою рану. И мои ссадины тоже.

— Прости за них… — как-то уж слишком тихо произнес он, фокусируясь на совершенно


ничем не примечательной урне справа.

— Я заслужил. Да и это я должен извиняться за то, что ляпнул в ресторане, не


подумав. Язык мой — враг мой…

— Я, только когда вышел, понял, почему ты это сказал.

— И поэтому решил меня дождаться?

Антон кивнул, набирая в грудь как можно больше свежего вечернего воздуха. Со
стороны мы наверняка выглядели как пожилая супружеская пара, коротающая вечерок за
совместной прогулкой с вплетениями теплой ностальгии.

— Ты ведь испугался, что я изощряюсь над кем-нибудь еще? — проницательно блеснул
глазами в сумерках Антон.

— Мне не нравится слово «испугался», — поморщился я, ничуть не отрицая его правоту.


— Я… пару дней назад, когда ты заснул у меня на диване, я сунул нос не в свое дело
и прочел письмо, которое было в твоем пиджаке.

Антон в недоумении остановился. Мне пришлось тоже, чтобы не сломать ему руку.

— Письмо?..

— Да, написанное на блокнотном листе. «Мой дорогой А.» или как-то так…

Его лицо просветлело, он кивнул и коротко рассмеялся. Ну вот, значит, в чем-то еще
я допустил глупую, сбивающую меня же самого с толку ошибку…

— Засунь руку мне под куртку — туда, где нашел письмо, — попросил он. — У меня ведь
рука ранена…

Я послушно расстегнул до конца молнию его светлой легкой куртки и коснулся


хлопковой рубашки на его груди.

— Здесь… нет кармана, — отрапортовал я, все еще скользя пальцами по приятной на


ощупь ткани. Случайно пройдя ладонью по его соску, я хотел вернуться и проделать
весь путь еще раз…

— А я про карман ничего и не говорил, — кокетливо усмехнулся он. — На то письмо,
про которое ты упомянул, мне ответили…

Я потускнел, опуская греющуюся в тепле его тела руку. Значит, все-таки его написал
сам Антон… кому-то…
— Хочешь угадать, что написал под моим признанием «получатель»?

— Не очень, если честно… — глотая боль, сказал я.

— Он написал мне «зачтено», — весело поделился Антон.

«За…чтено»?.. Я поднял на него глаза, абсолютно ничего не понимая.

— У нас в качестве дополнительных занятий ввели двухнедельные психологические


тренинги, и психолог дал всем задание написать письмо самим себе, чтобы состоялся
внутренний диалог. Написать в виде любовного письма. Ты приревновал меня ко мне же,
гений.

Я стоял, не меняясь в лице. Любая эмоция, пропущенная наружу, стала бы


автоматическим признанием моей необъятной глупости. Упорно отказываясь признаваться
даже самому себе в очевидном, я потащил Антона дальше через парк, игнорируя его
тихий смех и самодовольную улыбку, сверкающую при приближении к редким фонарям.

Впервые я был счастлив, чувствуя себя полнейшим идиотом…

***

— Ну, вот и готово! — Я бережно прошелся пальцами по краям большого квадратного
пластыря, покрывающего рану Антона, и убрал антисептик в прозрачную пластиковую
коробку, заменяющую мне аптечку. — Надо торопиться, уже поздно. Отведу тебя домой,
пока твой отец не сошел с ума от беспокойства.

Антон не спешил подниматься с барного стула. Изучающе разглядывая пластырь, он


произнес:

— Я бы хотел остаться. У тебя. На ночь. Или я буду мешать?

— Не сказал бы, что мне по душе эта идея, — деликатно попытался я выразить мысль,
пряча аптечку в верхний кухонный шкафчик. — У меня здесь, так уж получилось,
совершенно нет замков на внутренних дверях…

— Ты опасаешься, что я что-нибудь тебе сделаю? — скептически поднял брови Антон,
посмеиваясь. — У меня рука порезана — как я смогу?

— Ты сам признался, что амбидекстр. К тому же, поход в ресторан уже доказал, что
для «ухаживаний» руки тебе не нужны!

Антон рассмеялся, и на пару секунд я замер, с глупой улыбкой вслушиваясь в его


смех…

— Ладно, — как обычно сдался я. — На улице непроглядная темень, так что, оставшись
дома, мы оба здоровее будем. Только предупреди отца, чтобы он тебя потом с собаками
по всему городу не искал.

Абсолютно удовлетворенный таким стечением обстоятельств, Антон выудил из кармана


джинсов мобильник, и пальцы его здоровой руки забегали по сенсорному экрану.

— Я бы перекусил, — добавил он, прикладывая телефон к уху. Мда, ужин в ресторане не
слишком задался: добрую половину заказа мы бросили, разругавшись. Пока я делал
бутерброды из белого хлеба, ветчины и свежих помидоров, Антон дозвонился до
Влада: — Да, все в порядке. Сегодня я заночую у друга… Да, у него… — с нотками
раздражения подтвердил он. — Хорошо… — Антон отнял трубку от уха и протянул ее
мне: — Он хочет тебе что-то сказать.
Удивившись лишь самую малость, я отложил кухонный нож и взял телефон.

— Слушаю, — отозвался я.

Голос Влада был тих, но предельно четок:

— Здравствуй, Марк. Я надеюсь, ты понимаешь, что если обидишь его, я с тебя шкуру
спущу? — Он не пытался меня запугать, в его словах не было ни толики агрессии — она
была ему не нужна. Одного его обещания расплаты уже было достаточно.

— При всем моем уважении, Вы не успеете это сделать. Потому что если я его обижу,
он с меня шкуру спустит.

Кажется, мой ответ его вполне убедил, потому что Влад попрощался и, не дожидаясь
моей заключительной реплики, повесил трубку. Пожав плечами, я вернул мобильный
Антону и продолжил готовку.

***

Выйдя из ванной в синей пижаме, которая, как и любая моя одежда, была несколько ему
велика, Антон завернул в спальню, где я уже заканчивал стелить ему постель.

— С какой стороны ты спишь? — спросил он, осматривая широкую двуспальную кровать с
горизонтальными деревянными рейками в изголовье.

— А какая разница?

— Мне же нужно знать, с какой стороны ложиться.

Я позволил себе смешок, чем вызвал у Антона новую волну раздражения.

— Я не буду спать с тобой в одной постели, — пояснил я, забирая одну из пухлых
подушек. — Я буду спать на диване в «мастерской».

— А почему я не могу спать на диване?

— Потому что мне захотелось отдать гостю лучшее спальное место. Думаешь, тебе будет
удобнее с твоей раненой рукой спать на диване?

— Да, — мгновенно ответил он, поставив меня окончательно в тупик.

— Ну… ладно, тогда я буду спать здесь, а тебе постелю на диване…

— Нет.

— Что значит «нет»?! Определить уже наконец, чего ты хочешь!

— Я хочу спать с тобой, — приказным тоном сказал Антон, выдирая у меня из рук
подушку и бросая ее обратно на кровать.

— А почему я должен подчиняться?

Антон посмотрел на меня как на ребенка, пытающегося отстоять фантом


самостоятельности в семь лет.

— Ты считаешь, у меня нет рычага давления на тебя? — Передо мной больше не стоял
настырный шестнадцатилетний мальчишка. Передо мною был коварный интриган и
беспринципный шантажист! — Когда вернусь домой, я ведь должен буду что-то
рассказать отцу, как провел время, например.

— То есть либо я делаю все, как ты мне приказываешь, либо ты на кукле покажешь
папочке, где плохой дядя Марк тебя трогал?

— Нет, я ведь не подлый. Но ты этого боишься, а я хочу спать с тобой, так что
приходится исполнять роль плохого парня.

С минуту мы играли в суровые гляделки, и я, естественно, проиграл. Безуспешно


сдержав полный психологической усталости вздох, я пошел в сторону коридора.

— Эй! Ты куда?! — сердито выкрикнул Антон, бросаясь следом.

— Господи ты Боже мой! Свет выключить! Ляг ты уже в постель!

Спальню он не покинул, так что, кажется, хотя бы одну мою настоятельную просьбу он
выполнил. Уже что-то.

Когда свет во всей квартире был погашен, я вернулся в спальню. Бледный, будто бы
призрачный свет, просачиваясь сквозь тюль, лениво освещал кровать и матовый
бельевой шкаф за ней. Антон, закутавшись в тонкое, летнее одеяло, точь-в-точь
куколка в кокон, занял половину кровати ближе к шкафу. Забавно: я ведь так и не
ответил на его вопрос, но он безошибочно выбрал правильную сторону кровати — я
всегда сплю ближе к окну. Кусочек темного неба за стеклом меня успокаивает и
помогает скорее уснуть.

Перед тем, как лечь, я приоткрыл стеклопакет, и достаточно прохладный летний ветер
загулял по спальне. В этом поступке был чистый расчет: если в комнате будет
холодно, я вряд ли раскроюсь во сне и, возможно, укрытым, буду в большей
безопасности рядом с этим неуемным сорванцом.

Только когда подушка коснулась моей головы, я прочувствовал, насколько за этот


сумасшедший день устал. Ныли ноги, спина и поясница. Болели ободранные об асфальт
ладони. Все еще ощутимо пощипывали глаза после вишневого сока. Я лежал на спине,
раскинув руки в стороны, насколько это позволяла мне моя половина кровати, и
погружался все глубже в этот вихрь боли и иных столь же неприятных ощущений. Мне не
было так плохо, когда я был один. Когда в моей жизни не было его. Я не ходил по
ресторанам, я не гулял в парках чаще раза в пару-тройку месяцев. В мою квартиру
заходила только Лизка и изредка родители, проверяя, не умер ли я, погребенный под
собственными гомо-творениями. И я был… счастлив?..

Справа сверток активно заворочался, и, повернувшись ко мне лицом, Антон положил


голову на мое плечо, а здоровой рукой обхватил торс поверх белой спальной футболки.
Всем телом он тесно прижимался к моему правому боку, и это тепло казалось родным и
ободряющим. Раньше я никогда не ощущал девушек так же. Их проявления нормальной,
вполне здоровой привязанности ко мне всегда раздражали, казались наигранными,
направленными лишь на то, чтобы подчинить меня и лишить свободы выбора. Глупо. Ведь
этот ребенок в открытую раздает приказы и веревки из меня вьет, а я не чувствую ни
малейшего желания сопротивляться. Ну, разве что самую малость, чтобы он совсем уж
не сел мне на шею.

Оторвавшись от ночного неба, замутненного развивающимся на ветру тюлем, я взглянул


на умиротворенное лицо Антона. Я не знал, точно ли он сейчас спит, но желание
сделать задуманное было слишком сильно. Нежно коснувшись его щеки и слегка
приподняв лицо, я придвинулся к его губам. Вот-вот…

Все звуки в левом ухе одномоментно прогремели мощным взрывом, и моя голова упала
обратно на подушку. Шум из открытого окна слышался приглушенно, как если бы я
слушал, находясь под водой. Вдобавок раздавался назойливый звон. Я дезориентировано
глядел в потолок, пытаясь сообразить, что случилось, когда надо мной нависло
встревоженное лицо Антона. Справа я слышал по-прежнему хорошо, так что его
извинения были вполне четкими. Звон постепенно затих, но левое ухо ощущалось
полностью онемевшим.

— Что… ты сделал? — больше из интереса, чем из обиды спросил я.

— Я хотел пощечину тебе дать. Промахнулся в темноте. Ты как вообще?!

— Я?.. — Я попытался приподняться, но сильное головокружение заставило меня лечь


обратно. — Как-то не очень… Но не смертельно. Почему ты вообще это сделал?

Антон вспыхнул — этот румянец я заметил даже в полутьме.

— Я не хочу целоваться. Это так странно?..

— Словом «странно» можно описать все наше знакомство. Но меня это не особо волнует,
я просто пытаюсь понять. Неужто тебе проще мой член в рот взять, чем позволить мне
тебя поцеловать? В чем вообще может быть причина подобного?

Он отклонился от меня и сел поверх одеяла, обнимая колени.

— Минет проще поцелуя, — вполголоса поделился накипевшим он. — Чтобы сделать минет,
много способностей не надо: просто повторяешь то, что видел в порно, и делов-то.
Когда целуешься… ты ведь не один все делаешь. Это как танец, в котором нужно не
только понимать, что и как делать, но и взаимодействовать с партнером постоянно,
каждую секунду движения… знать, что он собирается сделать и чего ждет от тебя…

Кажется, я понимал и то, о чем он говорил, и то, что скрывал за всеми этими весьма
правдивыми словами. Головокружение, как и все прочие последствия меткого удара в
ухо, полностью прошло. Приподнявшись, я аккуратно развел его руки и заставил Антона
лечь, прижимая на всякий случай его запястья к подушке и нависая над ним. Он
смотрел мне в глаза с испугом и волнением, прекрасно осознавая, какую черту я
собираюсь помочь ему преодолеть.

— Поцелуи не так сложны, как кажется, — сказал я, наклоняясь ближе и вскользь


касаясь своими губами его. — Просто делай то же, что и я…

Он еле заметно кивнул, борясь с мандражом. Улыбнувшись его обворожительной


неопытности, я мягко захватил его нижнюю губу своими губами. Вздрогнув и даже едва
слышно застонав, Антон нерешительно ответил на поцелуй. На свой первый настоящий
поцелуй.

— Хорошо получилось, — шепотом похвалил его я, и, кажется, волнение ненадолго


отпустило его. Держать его руки больше не было смысла, и я зарылся пальцами в его
шелковистые волосы. — А теперь поцелуй повзрослее… Ты медленно приоткроешь рот и
оближешь мой язык…

— Звучит сложно… — выдохнул Антон, тяжело дыша. Его сердце билось так интенсивно,
что рубашка на груди вздрагивала от каждого удара.

— Отнюдь, — заверил его я, вновь припадая к его губам. Новый мелодичный, полный
смущения стон, и он послушно впустил мой язык, касаясь его своим. Обеими руками он
обхватил меня за шею, морщась от резкой боли под пластырем, но не разрывая поцелуй.

В эту ночь мы практически не спали. Оставшиеся пару часов до рассвета мы никак не


могли оторваться, целуясь и просто касаясь друг друга: перебирая пряди волос,
проходясь пальцами по щекам, шее, ключицам, спине и бокам, сжимая плечи и
предплечья, чтобы прочувствовать другого человека, стать еще ближе. Ничего
сексуального не приходило на ум: все происходящее виделось куда интимнее, и
пошлость бы только разрушила то, к чему мы с таким трудом наконец-то пришли.

========== Глава 12 ==========

Я несся по коридору школы с небольшой спортивной сумкой в руке. Расстегнутое летнее


пальто зловеще развивалось. Выражение лица, объятое неприкрытой злостью, заставляло
детей шарахаться от меня в разные стороны. Если бы на меня наткнулся школьный
охранник, то точно повалил бы на пол и заломил руки, решив, что я намереваюсь
взорвать эту школу ко всем чертям! Собственно, примерно так я себя в тот момент и
ощущал!

В кармане затрезвонил телефон, я принял вызов и гаркнул: «ДА!» — вздрогнувшая от


моего рыка старшеклассница, мирно отдыхающая у окна слева, рассыпала по подоконнику
леденцы. Дверь справа распахнулась, и ко мне подбежала Лизка, протягивая руки к
сумке.

— Что за идиотизм?! — прокричал я, вручая ей «посылку». — Почему я должен приносить


тебе забытую форму, если у твоей матери есть машина?! Я битых три часа добирался
сначала от своей квартиры до вашего дома, а потом оттуда — до школы! На
общественном транспорте!

— Мама занята, — коротко ответила Лиза, раскрывая молнию и проверяя, все ли в сумке
на месте.

— Идиотизм… — раненым медведем проревел я. Обычно крик помогает мне успокоиться, но


в этот раз раздражение бурлило точно колдовское варево и наотрез отказывалось
исчезать.

— Спасибо, — чуть виновато улыбнулась Лиза, покачиваясь из стороны в сторону, как


колокольчик.

— Да, есть за что!.. Почему вы вообще учитесь летом? Церемония окончания учебного
года же была несколько недель назад.

— Не все учатся, только классы старшей школы. Нас решили перевести на продвинутую
программу с сентября, а для этого нужно добить тучу учебных часов, — с миной
страдалицы поведала Лиза.

— И по физкультуре тоже? — кивнул я в сторону сумки.

— О, нет, тут моя футбольная форма. Мы всей командой решили больше тренироваться: и
полезно, и весело! Пока! — Она задорно помахала мне рукой и направилась вприпрыжку
дальше по коридору. — Кстати! — На ходу она ловко обернулась. — Антон сейчас в
семнадцатом классе, доделывает задание по психологическому тренингу. Можешь к нему
заглянуть, раз уж ты приехал!

— С какой стати мне вообще должно быть интересно, где там твой дружок?! — крикнул
ей вдогонку я, тут же осматриваясь по сторонам. Лизка встретила меня у двери с
табличкой «15», значит, семнадцатый класс дальше по коридору…

Когда Лизкины громкие шаги полностью утихли, я осторожно нажал на белую пластиковую
ручку и приоткрыл дверь. Все парты в классе были сдвинуты к дальней стенке. На
освободившемся месте перед большой зеленой доской кругом стояли стулья. Заняты из
них были только два. Спиной к доске сидел серьезный мужчина с опрятно зачесанными
назад темными волосами. На носу с заметной горбинкой блестели тонкими стеклышками
овальные очки. Через стульев пять от него сидел Антон, сгорбившись над распечаткой
и сосредоточенно отмечая что-то на ней автоматическим карандашом. Услышав звук
открывающейся двери, он поднял голову, и скромно я махнул ему рукой в проем.
Мужчина в очках вытянул шею и заметил меня.

— Вы друг Антона? — спросил он слету.

Удивившись, я случайно открыл дверь шире.

— Он мне не друг, — угрюмо ответил за меня Антон, и я кивнул в подтверждение его
слов.

— Зайдите-ка сюда, — внезапно попросил мужчина, поднимаясь со стула и начиная


копаться в бумагах на учительском столе.

Я зашел, но не отлипал от двери.

— Извините, я не хотел мешать…

— Что Вы, Вы можете пригодиться, — уверенно заявил мужчина, указывая на круг


стульев: — Присаживайтесь. Мы разбираемся в зеркальном «Я»: это то, как, по-нашему
мнению, нас видят окружающие. Антон не захотел работать в паре с кем-нибудь из
учеников, но для прохождения анкеты требуется двое, и раз Вы его знаете, Вы можете
ему помочь.

— А что требуется сделать? — все еще топчась у порога, спросил я.

— Сущая мелочь: отметить кружочками те прилагательные, которые, по Вашему мнению,


описывают Антона. Проходите, ну же.

Чувствуя себя абсолютно не в своей тарелке, я прошел в класс и сел на ближайший


стул. Выбрал я явно неудачно, потому что стул заскрипел и слегка изменил свое
положение в пространстве. Кажется, у него была сломана одна из ножек. Поменять стул
было бы отличной идеей, но меня преследовала навязчивая уверенность, что пересядь я
сейчас, это будет выглядеть странно. Так что я постарался вообще не двигаться на
этом стуле, от греха подальше.

Психолог протянул мне анкету и простой карандаш. Я поблагодарил его и рассмотрел


распечатку. На бумаге раскинулась таблица с попарно расположенными прилагательными.
Выбрать одно из двух — задача простая. Я быстро отметил все подходящие, на мой
взгляд, Антону качества и протянул листок мужчине. Тот с нетерпением глянул на
Антона, чахнущего над точно такой же анкетой. Даже через несколько стульев (так уж
получилось, что мы втроем образовали в этом круге стульев треугольник) я четко
видел, что в каждой паре качеств у Антона что-то да было выбрано: он полностью
выполнил работу, но почему-то никак не решался ее отдать психологу. Мужчина
требовательно протянул руку, и мальчишка с гримасой раздражения все-таки отдал
заполненную анкету. Пока психолог сравнивал наши ответы, Антон прожигал во мне
взглядом дыру.

— Очень интересно, — заявил психолог, не объясняя нам, что же именно его так
заинтересовало. — Давайте-ка попробуем отойти от обычной инструкции в данном
случае. — Он достал еще две пустых анкеты и раздал нам. — Пройдите снова, только
теперь, Вы… как Вас зовут?

— Марк.

— Только теперь Вы, Марк, отмечаете качества, которые, как Вы считаете, в Вас видят
другие. А ты, Антон, обведи качества, которые видишь в Марке. То есть все то же, но
теперь наоборот.

Антон взглядом передал мне весьма четкое сообщение: «Зачем ты вообще приперся?!
Теперь надо отвечать на еще одну анкету!» — и я окончательно запутался, помогаю я
ему или все только усложняю.

На этот раз Антон заполнил анкету влет, а я понял, почему он так долго не мог
отдать свою первую работу. Картинка у меня получалась весьма депрессивная. Нет, я
люблю себя, и если бы меня спросили, какой я, я бы назвал множество положительных
черт, но то, как меня видят другие… такой вопрос ставит в тупик. Я вспомнил, что
делал для Лизы, ее и своих родителей — обвел прилагательные, исходя из этого. Но
результат меня отнюдь не порадовал…

Я отдал психологу анкету, и он, бросив беглый взгляд на все четыре наших с Антоном
анкеты, заинтригованно усмехнулся, словно увидел среди прилагательных карту
сокровищ.

— Я сейчас зачитаю список личностных характеристик, а Вы скажите, кого я


описываю, — произнес он. — Итак… умный, честный, откровенный, уверенный, нежный,
щедрый, активный, уступчивый, смелый, вдумчивый, прощающий, сильный, ухоженный,
культурный, сопереживающий. Про кого это из Вас?

— Про Антона, — сразу ответил я.

— Про Марка, — парировал Антон, с недоумением глядя на меня.

— Вы оба правы, — подытожил психолог, — потому что вы описали друг друга абсолютно
одинаково. А теперь — про кого это? Глупый, лживый, скрытный, сомневающийся,
грубый, жадный, пассивный, упрямый, трусливый, безрассудный, злопамятный, слабый,
неряшливый, невоспитанный, равнодушный?

— Про меня, — одновременно ответили мы и растерянно переглянулись.

— И снова верно: вы оба считаете, что вас видят окружающие такими. У вас двоих в
равной степени занижены представления о своем зеркальном «Я» и при этом вы
абсолютно идентично идеализируете друг друга. Сколько лет вы знакомы?

— Пару недель, — ответил Антон, и я болванчиком кивнул.

Психолог снял очки и потер глаза. Услышанное не укладывалось в его голове.

— Что-то… не так? — озадаченно полюбопытствовал я. Состояние психолога немного


беспокоило: словно мое появление в этом классе в ближайшем будущем станет причиной
его нервного срыва.

Психолог вновь надел очки и достал из кармана блокнот и ручку.

— Я надеюсь, вы оба не против некоторых заметок? Мне это пригодится в работе.
Антону же это занятие будет зачтено как два учебных часа, а не один. Итак, сколько
времени вы проводите в компании друг друга после знакомства, которое состоялось,
исходя из ваших слов, около двух недель назад?

Мы с Антоном опять переглянулись.

— Несколько часов в день, — произнес Антон, сплетая руки на груди. — Практически


каждый день.

— А Вы что скажете? — повернулся ко мне психолог.

— Часа… четыре в день, вероятно. Может, изредка больше.

Он чиркнул пометку в блокноте, снова проронив свое коронное «интересно».


— Так, вы друг друга идеализируете — это мы определили… — начал было он, но я его
перебил:

— Простите, но почему Вы твердите про идеализацию? Идеализировать — переоценивать


кого-то. Но когда я отвечал на анкету, описывая его, я аргументированно это делал —
вспоминал ситуации, подтверждающие те или иные его качества.

— Я вообще-то тоже, — подал голос Антон.

Психолог снова что-то записал, пробормотав уже полную фразу, расслышать которую мне
не удалось, и этим начал раздражать меня еще больше.

— Раз вы не идеализируете друг друга, то, значит, способны критиковать и видеть


отрицательные качества тоже, — вполне логично рассудил он. — Это упражнение
называется «Мне неприятно»: каждый по очереди говорит то, что ему неприятно в
другом человеке, соответственно, начиная с фразы «Мне неприятно». Марк, начнете?
— несмотря на вопросительную интонацию, он не спрашивал.

Почему для странных непонятных заданий всякий раз выбирают меня?.. Со школы всегда
так было… Но Антону зачтут больше учебных часов, что бы это ни значило, так что
выбора у меня нет. Я повернулся к мальчишке, но вдохновения это мне не придало. Я
должен был срочно что-нибудь придумать, потому что мое молчание однозначно
затянулось.

— Мне неприятно… что… ты… — постарался я растянуть время, пока меня не озарило: —
Мне неприятно, что ты меня часто бьешь или швыряешь в меня что-нибудь.

Психолог удовлетворенно кивнул и сделал очередную пометку.

— А мне неприятно, что ты нет-нет да ляпнешь что-нибудь этакое, что обязательно
выведет меня из себя, — зло высказал Антон, нахмуриваясь больше обычного.

— Мне неприятно, что ты постоянно зол и всем недоволен, — вернул подачу я.

— А мне неприятно, что ты не способен не лажать! — уже кричал Антон. — Даже сейчас!
Из пятнадцати стульев этот умник выбрал единственный, сев на который, может
свернуть себе шею!..

Как он заметил?..

— …Пересядь ты уже! Он же сломан! — рявкнул Антон, и я сдвинулся на стул правее.

— Мне неприятно, что ты практически любое взаимодействие сводишь к сексуальному! Со


своей девушкой, — вмиг добавил я, вспомнив, что в классе мы с Антоном не одни.

Глаза мальчишки хищно сверкнули, как у ястреба, готовящегося вцепиться в свою


добычу.

— Мне же неприятно, что я прикладываю усилия, чтобы поднять настроение или отвлечь
от тягостных мыслей свою девушку, а благодарности в ответ получаю ноль!

— Я благодарен! — выкрикнул я.

— Постойте, — прервал нас психолог, окончательно переставший что-либо понимать.


— Почему Вы благодарны ему за то, что он делает в его личных отношениях?

Я непроизвольно затянул глубокомысленное «э-э-э» и бросил на Антона взгляд «SOS».


Но судя по его позе и выражению лица, выкручиваться мне придется самостоятельно.
— Потому… что… его девушка… моя двоюродная сестра, — вовремя нашелся я.

Психолог кивнул, хоть что-то разложив по полочкам, и чиркнул строчку в блокноте.

— Думаю, это задание мы можем завершить, — сказал он, и я расслабленно выдохнул.


Напряжение медленно отпускало мои виски. — Последний вопрос. Представьте, что мы
выполняем упражнение на доверие. Вы стоите на стуле, а другой человек вас будет
ловить, когда вы начнете падать назад. Антон, если Марку будет дано задание тебя
поймать, ты решишься начать падать?

— Да, — не раздумывая, ответил он.

— Почему?

— Потому что даже если у него не будет рук, он все равно попытается смягчить мне
падение своим телом, — с полной иронии кривой улыбкой пояснил Антон.

— Хорошо. А Вы, Марк? Если Антону будет дано задание Вас поймать, Вы решитесь
падать?

Две пары глаз изыскательно смотрели на меня. От такого объема внимания волосы
неприятно зашевелились на затылке…

— Но ведь я больше Антона, он меня не удержит…

— Забудьте про законы физики. Допустим, что он сможет, поймав, Вас удержать в любом
случае. Каков Ваш ответ?

Мой взгляд блуждал по полу как в лабиринте. Тянуть время и дальше было
бессмысленно… Я взглянул Антону в глаза и, борясь с трусостью, все-таки признался:

— Нет. Я не решусь падать. — Антон смотрел на меня без злости или раздражения. Мой
ответ шокировал его, выбил почву у него из-под ног. Причинил вполне ощутимую боль.
— Прости. Но я не уверен, решишь ли ты вообще меня ловить, или тебе будет
интереснее посмотреть, как я разобьюсь на осколки. Ты непредсказуем, капризен,
изменчив. Я не научился пока предсказывать твои поступки, а без уверенности падать
со стула глупо. Я не знаю, чего от тебя ждать…

Несмотря на неубывающую боль и досаду, моя откровенность Антона все же тронула.


Поджав губы, он посмотрел на потолок. Уголки его губ дернулись вверх, но так и не
смогли превратиться в фальшивую улыбку.

— Если бы я хотел посмотреть, как ты упадешь, я бы ничего не говорил и оставил тебя


сидеть на сломанном стуле…

— Я знаю, — виновато улыбнулся я.

Психолог спрятал блокнот в карман и сцепил руки в замок на коленях.

— Вы не друзья, — озвучил он. — Вам некомфортно друг с другом общаться, ведь такое
общение приносит боль физическую и психологическую. И вы имеете возможность быть
порознь, но проводите вместе ежедневно по четыре часа, а то и больше. Зачем? Вы не
думали просто перестать контактировать друг с другом?

Я молчал, глядя в пол. Антон тоже. Психолог тяжело вздохнул и продолжил.

— Все, что я видел, очень сильно напомнило мне семейную психотерапию, где психологу
приходится сталкиваться с не высказанными годами претензиями и раскормленными
стыдом и виной комплексами. Если бы такая ситуация наблюдалась у мужчины и женщины,
я бы назвал это созависимыми отношениями. Деструктивными, разрушительными
отношениями, которые необходимо прекращать, пока они не поглотили и не уничтожили
самих участников подобных отношений. На той неделе, работая с Антоном, мы выяснили,
что он использует жесткий контроль как стратегию избегания боли. Если ты
контролируешь ситуацию, то знаешь, чего ожидать, готовишься к худшему и
предотвращаешь нежелательные события, насколько это возможно. Вы, Марк, используете
для этих целей перекладывание ответственности. Антон сказал Вам пересесть — Вы
пересели. Антон отвечает на заданные вам обоим вопросы — Вы киваете. Вы вступили со
мной в конфронтацию лишь тогда, когда увидели опасность для Антона в моих словах
про идеализацию, когда усмотрели намек на то, что он хуже, чем Вы о нем думаете.
Если бы такой намек был направлен на Вас одного, Вы бы, вероятно, ничего не
предприняли. Антон зачем-то привязывает Вас к себе, управляя Вами, забирая у Вас
контроль над самим собой, Вы же привязываете к себе Антона, подчиняясь ему,
позволяя управлять Вашими действиями. В таком общении, тем более лишенном дружеской
привязанности, нет ничего продуктивного, одна лишь деструкция. Созависимость — это
болезнь, по сути, и то, насколько быстро она развилась в вашем случае, это очень
тревожный звоночек. Я бы настоятельно рекомендовал вам двоим свести общение до
минимума. Иначе беды не избежать.

Мы по-прежнему молчали. Почему-то в тот момент я ощущал себя проштрафившимся


мальчишкой, которого ругает, у всех на виду выговаривает взрослый. Я чувствовал
себя раздавленным, пригвожденным к земле. И если меня настолько ощутимо угнетало
все услышанное, то как же чувствовал себя Антон, тихий, напряженный, разбитый моим
недоверием и последними рекомендациями специалиста…

Я встал со стула, хлопнув себя по коленям, и Антон встрепенулся.

— Ну что сказать. Спасибо, было интересно поучаствовать в этом эксперименте, но


сомневаюсь, что за такое короткое время возможно составить точный психологический
портрет. Однако опыт был забавный! Мы со всем закончили? — Психолог кивнул, дивясь
моему моральному подъему. — Отлично! Антон, ты идешь?

Он сунул автоматический карандаш в сумку, и мы покинули семнадцатый класс вместе.


Покуда у меня хватало сил, я изображал оптимизм. Но в груди, прямо под сердцем,
ощущал умершую птицу, раскинувшую хрупкие блеклые крылья… Звук наших шагов казался
траурным и тяжелым. Молчание душило, но говорить — даже думать! — было в разы
сложнее…

Первым поборол себя Антон:

— Как думаешь, — тихо начал он, — мы действительно больны?.. Отравлены друг


другом?..

Мы медленно шли вперед, отсчитывая секунды парными шагами.

— «Мне нравится, что Вы больны не мной, — напел я вполголоса, и эхо разнесло мои
слова по коридору. — Мне нравится, что я больна не Вами… Что никогда тяжелый шар
земной не уплывет под нашими ногами…» — Я умолк и всмотрелся в его печальное лицо,
слегка преобразившееся от призрака улыбки.

— Это значит «оно того стоит»? — смекнул он, припоминая песню целиком. Я даже не
был удивлен, что она ему знакома.

— Я думаю, да.

Я хотел было добавить что-нибудь еще: завуалированную мысль, которую б он точно


уловил, чем обнажил бы в очередной раз хоть что-то нас объединяющее, но из кармана
моего пальто донеслась какофоническая трель. Не глядя на экран, я принял вызов и
приложил трубку к уху. Несколько секунд мы продолжали идти вперед, но когда до
выхода оставалось всего ничего, я остановился как вкопанный. Антон обеспокоенно
оглянулся, заслышав мой встревоженный голос:

— Дина?..

========== Глава 13. Глазами Антона ==========

Две недели назад…

Голова раскалывалась с раннего утра. Вероятно, стоило послушаться отца и остаться


дома, раз уж я не долечился до конца… Но если я не выступлю с этой дурацкой речью,
директриса с меня шкуру спустит. Надо же, теперь даже думаю фразами отца…

Раздражает абсолютно все. Пение птиц. Слепящее солнце. Ветер, задувающий пыль с
дороги прямо в глаза. Ненавижу. Кажется, у меня жар… Мимо промчался ребенок на
скейтборде, и у меня возникло сложно сдерживаемое желание выбить из-под него доску…

Дойдя до угла школы, я остановился и присел на металлический подоконник, скрытый


тенью близрастущего клена. Отсюда прекрасно были видны широкая лестница и главный
вход в школу. Как и каждый день, мне придется ждать, пока разойдутся все эти
ограниченные бескультурные обезьяны: если меня снова втянут в драку, в школу
вызовут отца, и дома вновь будут извергаться постоянные потоки нотаций. Нет, пап, в
этом мире невозможно выживать, не пресмыкаясь или не используя кулаки, а
пресмыкаться я не буду никогда. Паша меня б поддержал, но он в очередной
командировке, и на отца управы нет опять. Как они все-таки уравновешивают друг
друга… Порознь — сверхопекающий разведенный отец, пламенный фанат всего, что имеет
хоть какое-то отношение к искусству, и помешанный на экстриме и путешествиях
журналист. Но вместе они выглядят вполне нормальными, конечно, если закрыть глаза
на то, что они оба мужчины. Если бы мы жили за рубежом, как и предлагал Паша, с
этим не было бы проблем, но отец захотел остаться в России из-за ностальгии, и
теперь мне ежедневно вот уже сколько лет приходится терпеть издевательства и
подколы сверстников. Хорошо еще, что эти умственно-отсталые неандертальцы не знают
про моих двух отцов, иначе все стало бы куда сложнее… Не здесь всем бы было на это
плевать. Тут же я обязан быть натуралом, потому что если нет — это воспитание двух
мужчин виновато! — скажут все… Нет, мне не нравится никто и никогда не нравился… я
лишь рассуждаю, гипотетически, только и всего…

На лестнице было уже не так людно, поэтому я спустился с подоконника и пошел ко


входу в школу. Неподалеку притормозила серая машина, и отсвет от ее блестящего
капота резанул по глазам. Бесит… Прислонившись к стеклу всем лицом, на заднем
сиденье дремал молодой мужчина. Кто-то толкнул его в бок — он встрепенулся и,
смеясь, протер глаза. Ну хоть кому-то весело в этот бессмысленный день: учеба не
закончится с окончанием церемонии награждения, так зачем устраивать этот пустой
фарс?.. Когда я уже подходил к машине, мужчина, покачиваясь, вылез из салона и,
захлопнув дверцу машины, прищемил край коричневого пальто. Не замечая своей
оплошности, он попытался сделать шаг вперед, но ткань затрещала, и он бы упал на
меня, если б я вовремя не увернулся. Кажется, он меня даже не заметил, разбираясь с
одежкой. Катастрофа, а не человек — терпеть таких не могу. Ходячая нелепость.
Машину оббежала моя одноклассница, Лиза: она не пыталась помочь знакомому, а стояла
над ним и хохотала. Правильно, пусть сам выкручивается и учится выживать… как и
все…

Попав в благодатную прохладу школьного холла, я сперва завернул в туалет. Умывание


прохладной водой помогло почувствовать себя лучше, но не намного. Сразу после
выхода на сцену стоит пойти домой, пока простуда меня окончательно не свалила.
Заболеть в преддверии лета — я, безусловно, тот еще везунчик…

В актовый зал медленно продвигалась очередь, в которую мне пришлось тоже влиться.
Прямо перед собой я увидел знакомое коричневое пальто. Лиза что-то тараторила этому
растяпе без умолку: заслушавшись, он споткнулся о собственную ногу и чуть не
повалился на старую пыльную ковровую дорожку, но вовремя ухватился за спинку
ближайшего сиденья и устоял. Жаль, хотел бы я увидеть, как он снова падает. Это как
смотреть современную адаптацию фильмов Чарли Чаплина, ей Богу, сплошная забава. Я
занял место справа от основного прохода; Лиза со своей матерью и самым неловким
человеком, которого мне только доводилось видеть, расселись слева. Сняв пальто, он
сложил его и начал опускаться на сиденье, о чем-то эмоционально разглагольствуя.
Очевидно, делать несколько дел сразу — даже таких простых — ему не стоит вовсе, так
как он уселся на самый край сиденья и чудом не съехал на пол. В попытке
восстановить равновесие он нелепо взмахнул руками и ударил пальто по голове
лысеющего мужчину позади: остатки волос последнего наэлектризовались от
соприкосновения с тканью и взвились вверх, словно у него вокруг абсолютно голой
макушки внезапно пророс черный газон. Лиза плакала от смеха, пока этот неумеха
извинялся перед потревоженным незнакомцем. Я как можно тише рассмеялся в кулак.
Везет же Лизе: наверное, каждый день с этим человеком — как жить в американской
комедии пятидесятых.

Хм, странно… Его лицо мне кажется знакомым… Но не думаю, что я видел его где-то
раньше. Да и какая разница, кто он. Мы все равно больше не встретимся. Как же болит
голова…

========== Глава 14 ==========

Я облегченно повесил трубку и откинулся на спинку компьютерного кресла. В школе,


когда она позвонила, я пообещал перезвонить и только-только выполнил обещание, но
разговор несколько вышел из-под контроля…

— Закончил? — угрюмо спросил Антон, заходя в «рабочий кабинет» и практически швыряя


мне на клавиатуру бутерброд с докторской колбасой. — Битый час с ней трепался…

— Какая забота, — пробормотал я, откусывая от бутерброда кусок и тщетно пытаясь


оттереть рукавом жир с «пробела».

— Кто она вообще такая и что ей от тебя надо? — Он сел на диван и раскрыл книгу на
середине, даже не собираясь читать.

— Давняя знакомая, только и всего.

— Давняя знакомая, с которой ты спал? — в лоб спросил он, сердито шматуя страницы.

Я замер с остатками бутерброда в руке. Я не хотел ему врать — вообще лгать не


люблю. Но скажи я сейчас правду, и мне в голову прилетит достаточно тяжелый на вид
том… Какой сложный выбор…

— Что молчишь? — Его тон ревнивой жены пробуждал во мне умиление и страх
одновременно…

Я со вздохом запихнул в рот бутерброд и чудом не удавился: плохая идея дышать через
булку…

— Решил умереть, лишь бы не отвечать на мой вопрос?.. Воды?..

— Нет… спасибо… — откашлялся наконец я. В тот момент, когда я поперхнулся, взгляд


Антона был по-настоящему обеспокоенный — такая трогательная забота подкупает.
— Слушай, я встречался с ней сто лет назад в институте. Расстался по своей
инициативе. Так что точно не собираюсь с ней сходиться, если тебя это заботит.

— Мне все равно, — не слишком правдоподобно ответил он, пряча покрасневшую мордашку
за книгой. — Меня это вообще не касается.
— Рад, что тебе плевать. Потому что мы договорились с ней встретиться.

Антон медленно опустил книгу… Господь Милосердный! Даже у серийных маньяков в


момент совершения убийства не такие глаза…

— Зачем тебе с ней встречаться? — Он говорил, казалось бы, спокойно, однако между
строк мелькали обещания жестокой расправы. Это яблочко совсем недалеко упало от
яблоньки — зуб даю, Влад в детстве был таким же пугающим…

— Это получилось случайно, я сам не рад. Она сказала что-то вроде: «О, я в городе
совсем ненадолго, — начал я передразнивать Дину высоким голоском, — Сегодня увидела
афиши: такой интересный фильм крутят в кинотеатрах, а идти одной как-то скучно да и
вообще…», а я: «Ну да, понимаю, я тоже один в кино не хожу…», а она: «Ну вот и
замечательно! Значит, пойдем вместе!» — и я уже не мог отказаться, потому что
выглядело это так, будто я ее косвенно пригласил…

— Ну и все равно отказался бы, — с силой захлопнул книгу Антон.

— Это было бы грубо.

— И что с того?! — Он уже замахнулся книгой в мою сторону, но на полпути почему-то
замер и через секунду спокойно опустил руку на колени.

— Ты… не швырнул ее в меня… — Я был необычайно впечатлен его самоконтролем, хотя и
не понимал, что же заставило его передумать. Опыт подсказывал мне все равно не
расслабляться, ведь в следующую секунду Антон способен снова изменить свое решение
и все-таки зарядить мне «Сонной лощиной» Ирвинга по темечку.

— Ты сказал, что не любишь, когда я бросаю книги, — холодно ответил он, откладывая
томик на дальний край дивана.

— А еще я не люблю, когда ты меня бьешь.

— Не все сразу! — Мимо меня пролетела подушка и уныло застряла между подоконником и
батареей. Немного понизив градус ярости, Антон положил голову на подлокотник. — Я
пойду с тобой.

— Исключено. Это будет выглядеть странно, если я приду с каким-то третьим


человеком. Дина в прошлом тесно общалась с моими родителями. И если она временно
вернулась в город, она могла связаться с ними и встретиться со мной по их же
указке. Я не хочу, чтобы она наговорила им после нашей встречи невесть что.

— А если людей будет не трое, а четверо?.. — вслух подумал Антон, отрывая голову от
подлокотника. В его зеркале души хитро скалились черти.

***

Мимо меня по отделанному черной плиткой холлу пронеслись смеющиеся десятилетние


детишки, и я вмиг почувствовал себя стариком. Неужто я когда-то тоже мог так
беззаботно смеяться и не иметь всех этих проблем?.. Из моих пальцев Лизка вырвала
купюру и со словами «Я сама куплю!» утащила за руку Антона к стойке с попкорном. Я
рухнул на кожаный диван, так щедро предоставленный кинотеатром для ожидающих начала
сеанса; рядом примостилась Дина. Она ничуть не изменилась с тех пор, когда мы
виделись в последний раз — расставаясь. Все то же кофейное каре, все та же
идеальная осанка, все тот же мягкий взгляд обильно подведенных глаз. Разве что
одеваться она стала более броско, склонившись к официальному стилю: если раньше на
ней редко можно было увидеть что-то, кроме свободной блузы и джинсов в обтяжку, то
теперь грудь подчеркивал облегающий синий пиджак, а бедра — не менее обтягивающая
юбка в тон. В такой одежде она явно чувствовала себя комфортно; более чем уверен,
что одевается она так теперь каждый день. Деловая Дина…

— Как всегда задумчив? — проконстатировала она факт, лишь из вежливости в форме


вопроса. — Ты ничуть не изменился за прошедшие годы.

— Не так уж много времени прошло, — пожал плечами я, любуясь затылком Антона на
другой стороне холла.

— Твоя кузина очень мила, — улыбнулась Дина, проследив за моим взглядом.

— Очень шумная и бойкая особа, — изрек я, поворачиваясь к Дине. Бывшая подруга


какое-то время с немой улыбкой смотрела мне в глаза, после чего взяла меня под руку
не то дружески, не то любовно. Исходящее от нее тепло навевало мне невероятную
скуку, как и три года назад.

— Это привлекательно, что ты так заботишься о ней, но не отпускать детишек на


свидание одних — жестоко, не считаешь?

А ведь она права: для ничего не знающей Лизы сегодняшний поход в кино — самое
настоящее свидание. Антон пригласил ее быстрее, чем я успел с ним все обсудить, да
только разве смог бы я его отговорить? Этот мальчишка неуправляем…

К столику, стоящему рядом с диваном, Лиза и Антон принесли четыре средних ведерка
попкорна.

— Дина, тебе принести что-нибудь попить? — радостно спросила Лиза, сжимая в руке
приличную сумму, оставшуюся после покупки попкорна. Антон без сил упал рядом со
мной на диван, ясно давая однокласснице понять, что напитки она таскать будет сама.

— Да, колу, будь добра. — Дина полезла в сумочку за кошельком, но я остановил ее


руку прикосновением. В тот самый миг, как мои пальцы дотронулись до ее кожи, мой
затылок словно задымился — от сидящего слева от меня Антона ничего не могло
ускользнуть…

— Сегодняшнее веселье оплачиваю я: отличный повод проставиться.

— Здорово! — воскликнула Лиза. Откуда это удивление? Ты же две минуты назад сама
взяла у меня деньги. — Значит, еще и конфет куплю! — Ты и так собиралась их купить,
врушка… — Антон, что будешь пить?

— Спасибо, но я не пью в кино, — сдержанно ответил он.

— Забавно, — проронила Лизка, убегая, — Марк тоже…

Антон извернулся на диване и лег спиной на мое плечо. Он бы еще на колени мне
голову положил, ей Богу… Справа меня под руку держала Дина, начиная что-то
рассказывать про свою работу — на автомате я ей кивал, изредка угукая, чем отлично
имитировал увлеченность беседой. Слева ко мне прижимался Антон, стремящийся хотя бы
так «пометить территорию». Между молотом и наковальней. Хвала Небесам, быстро
вернулась со сладостями и напитками Лиза и увела Дину в туалет, ведь ходить туда
одной опасно. Раньше бы я посмеялся над этой мыслью, но в наши беспокойные времена…

Как только Дина покинула диван, пространство вокруг меня словно бы раздвинулось,
воздуха стало больше, да и утреннее солнце уже не так сильно бесило за узеньким
окном. Антон больно пихнул меня под ребра, указывая на плакат слева на стене. На
нем парочка классических бесстрашных киношных героев спрыгивала со взрывающегося
Биг-Бена.
— В отзывах в сети я читал, что там довольно много внимания уделено исторической
точности. Сценаристы создали нечто вроде альтернативной истории, при этом вполне
логичной и ничуть не фантастической, минимум неправдоподобных выдумок.

— В каком-то смысле исторический, значит... И на плакате взрывается Биг-Бен — мне


бы, наверное, тоже понравился такой фильм, — произнес я, вдыхая цветочный аромат
Антоновых волос. — В следующий раз можем посмотреть это кино.

— Не думаю, что нашим спутницам это будет интересно.

— Глупый, — рассмеялся я, — зачем же нам с ними куда-то идти? Мы можем сходить как-
нибудь одни. Вдвоем. Вместе.

Антон поднялся с моего плеча и обратил на меня почему-то сощуренные глаза, точно он
подозревал меня в коварном умысле.

— В смысле, как свидание? — сосредоточенно узнал он.

— Ну да, почему бы и нет.

Он совершенно не менялся в лице, и я, рискуя получить очередную пощечину, тоже


сощурился. Но вместо ожидаемого всплеска агрессии последовал лишь его расслабленный
смех, и он снова отвел мне роль подушки для спины.

— Она тебя под руку хватала, — без малейшего следа улыбки поделился наблюдением
Антон.

— И что? Моя бабушка тоже так делала, однако никто пока не подозревал меня в том,
что я сам себе дедушка.

На обработку столь невменяемого, с большой натяжкой «юмора» ему потребовалось


какое-то время, но в итоге я все-таки услышал его приглушенный смешок.

— Ты не страдаешь от своей излишне богатой фантазии? — спросил он, посмеиваясь в


кулак.

— Страдаю перманентно, уж поверь.

Из-за угла показались Лизка и Дина. Первая от нетерпения подпрыгивала на месте,


словно ей пять лет. Вторая сдержанно махнула рукой в сторону открывшейся двери в
зал. Ну вот, началось…

***

Кто-то все булькал и булькал над ухом, настойчиво мешая спать… Да кто там все
угомониться не может?!.. Ах да, я ж в кино… Я сонно приоткрыл глаза и оторвал левый
висок от плеча Антона. Беспалевно. Шею сковывала боль, и не удивительно, ведь я
около двадцати минут проспал на плече человека, заметно ниже меня ростом. Если бы
не проснулся, меня бы вообще парализовало — в такой-то неестественной позе.

— Мог бы и разбудить, — шепнул я ему, потирая заспанные глаза.

— Могу помочь проснуться сейчас.

— Как?..

Его рука мягко легла мне на бедро, и я чуть не уронил пустое ведерко от попкорна.
Дина справа от меня увлеченно следила за нуднейшим диалогом влюбленных в истории
кинематографа. Ладонь Антона двинулась вверх. Воистину эффективный способ борьбы с
сонливостью! Мне… его остановить?.. Пока я мучился от невозможности сделать выбор,
на экране прозвучала какая-то шутка, и весь зал загоготал. Всполошившись, я скинул
руку Антона и прошипел:

— Вот только не надо мне дрочить в кино!

К сожалению, мой шепот получился громче ожидаемого, и из-за левого плеча Антона
показалось недовольное лицо Лизы. Она не расслышала, что же именно я шептал, но
разговоры во время сеанса ее рассердили, и она раздраженно шикнула на меня. Черт
возьми, один домогается, вторая затыкает! — что не так с современными детьми?!..

***

Стоя после окончания сеанса в холле, я чувствовал себя настолько уставшим, будто не
кино смотрел, а вскапывал поле. Фильм я толком не посмотрел, потому что эта
любовная история оказалась той еще нудятиной, а главные герои — беспринципными
развратными бестолочами. Я пытался поспать после того, как уже на десятой минуте
фильма попкорн закончился, но постоянно просыпался от ругни персонажей. Припоминаю,
что всякий раз, как я открывал глаза, в ранее пустом ведерке появлялось немного
попкорна — кажется, Антон подкармливал меня, точно жалкую бродяжку… Мы вчетвером
одевались около полюбившегося мне дивана, когда Дина отвела меня чуть в сторону и
улыбнулась обновленным минуту назад макияжем.

— Спасибо, я прекрасно провела время. Было бы здорово, если бы мы встретились еще в


ближайшее время. — Она сделала полушаг вперед и кокетливо чмокнула меня в губы.
Затылок горел…

Наверное, впервые я понял, что намеревается сделать Антон, раньше него самого. Лиза
удивленно обернулась, когда его рука коснулась ее плеча. Нет… он не посмеет… не
позволю… Он нетерпеливо придвинулся к ее лицу, но в то же мгновение я предплечьем
обхватил его шею, и мы с Антоном упали назад, на диван.

— Марк! — завопила Лиза.

— Да что на тебя вообще нашло?! — кричала Дина.

Что-то больно впилось мне в руку, а Антону — в грудь. Не спрашивая разрешения, я


рванул верх его рубашки, случайно выдрав с нитками первую пуговицу. Возле короткой
красной линии на его коже блестел треугольный осколок моего бывшего чайника. Через
прожженную в середине дырку проскальзывала тонкая металлическая цепочка.

С того самого дня он носил его на шее… почему?.. Лежа у меня на животе затылком,
Антон смотрел мне в глаза с неизвестным мне доселе выражением. Оно было чем-то
похоже на вину, но мольбы в нем было больше… Не произнося ни слова, я встал и помог
ему подняться.

— Марк, ты придурок! — выкрикнула Лиза и пнула меня в голень. Я даже не вздрогнул:


после тумаков Антона мне страшен разве что КАМАЗ.

— Марк, это было нездорово, — нахмурилась Дина. Что это, женская солидарность? У
Лизки есть причины на меня злиться: я лишил ее поцелуя. А у Дины-то что? — Как
вообще можно набрасываться так на людей?! Ты в своем уме?! Еще и одежду ему
порвал!..

— Ты ненормальный!..

— Заткнитесь, — вдруг выпалил Антон, и обе девушки ошарашено притихли. Он раскрыл


рот, чтобы наконец-то высказаться, но в последний миг его озарила идея, как можно
выразить все и сразу. Он запрыгнул в ботинках на диван, схватил меня за воротник
пальто, в едином движении разворачивая к себе и припадая к моим губам.

Мой пульс ощутимо вздрогнул, и в голове взорвался салют из эндорфинов и адреналина.


Я слышал вскрик Лизы за моей спиной, слышал пересуды вполголоса других случайных
свидетелей нашей драмы. Оттолкнуть… должен оттолкнуть… как-то исправить ситуацию…
найти оправдание… Но вместо того, чтобы сделать то, что должен, я делал то, что
хочу. Притягивая его к себе ближе за кожаный ремень, я углубил поцелуй, и наши
языки встретились. Всего пару дней назад он подарил мне свой первый поцелуй.
Первый — в разы важнее всех остальных. Но я не могу позволить кому-то забрать хоть
десятый его поцелуй, хоть миллионный. Впервые во мне подняла голову Жадность:
никому… только мой… Его ладони нежно сжали мои щеки, словно он одобрял все мои
корыстные мысли и желания. Я обхватил его за талию, приподнял и аккуратно спустил с
дивана на пол, только сейчас разрывая поцелуй. Грядет гроза. Но я не способен
винить этого мальчишку. Никогда не смогу…

Лиза смотрела на меня с ненавистью и слезами. Начиная безмолвно рыдать, она качала
головой из стороны в сторону, отказываясь верить своим глазам. Но реальность
безжалостно проникла в ее сознание, уничтожая нежно-розовые надежды.

— Ненормальные… — обронила она, убегая.

На лице Дины застыла полуулыбка, пустая, восковая, лишь рабочий инструмент.

— Давайте выйдем на свежий воздух, — спокойно предложила она, не меняясь в лице.


— Вы привлекаете слишком много внимания.

Втроем мы удрученно покинули здание кинотеатра и свернули на узенькую дорожку,


ведущую к детской площадке. Сейчас было раннее утро, так что и качели, и горка были
пусты, только по бортику песочницы прыгали голодные воробьи.

— Антон, — обратилась к нему Дина, — ты не против, если я поговорю с Марком


наедине?

— Недолго, — приказным тоном ответил он, усаживаясь на цепные качели.

— Хорошо, — еще шире улыбнулась Дина и отвела меня в сторонку. Она попыталась
ухватить меня под руку по привычке, но я убрал свою руку:

— Извини, ему неприятно, когда кто-то касается меня.

Она поджала губы, но дружелюбную улыбку с лица не сняла.

— Марк, сколько ему лет?

— Восемнадцать.

— Не слишком ли молодо он выглядит для восемнадцати?

— Хорошо сохранился. Гены.

— Марк, — вздохнула Дина, — я не собираюсь вставлять палки в колеса. Ненормально,


когда взрослый проявляет нездоровую заинтересованность ребенком, но тут, насколько
я могу судить, все наоборот. Не знаю, почему, но почему-то это приемлемее, ты
согласен?

Я обернулся на качели. Антон ковырял ботинком сырой песок и не сводил с меня глаз.

— Ты, кажется, не сильно удивилась, — вместо ответа сказал я.


— Да, по двум причинам. Во-первых, потому что я тебя слышала в кинозале. Твоя
кузина сидела через человека от тебя, а я рядом, но ты про меня совсем забыл, —
вполне искренне улыбнулась она. — Тогда я подумала, что это какие-то ваши мужские
подколы. А во-вторых, потому что это многое объясняет. — Выделив «это» интонацией,
она обвела рукой качели.

— Объясняет что? — не понял я, хмурясь.

— Все, — просто ответила она. — Когда мы встречались, ты был не слишком


заинтересован в отношениях, у меня всегда было такое ощущение. В постели ты был
чересчур нежен, осторожен, сдержан — это настораживало, натуралы редко так себя
ведут. Ты был как будто над отношениями, над сексом, где-то у себя в голове… А еще
ты лучше подбирал мне одежду, чем я сама — к этому следовало прислушаться!
— рассмеялась она, и я сверкнул зубами в ответ.

— Спасибо.

— За что? — удивилась она больше, чем нашему с Антоном поцелую.

— За то, что не было криков, упреков, слез.

Она впервые перестала улыбаться.

— Марк, — Дина погладила меня по плечу, но ее взгляд упал на Антона, и рука тут же
спряталась в карман синего пиджака, — с твоей кузиной все наладится, я уверена. Дай
ей время. Ты ведь все же у нее парня увел!

Дину это забавляло. И ее чистый смех уменьшил камень, давящий мне на сердце.

— Я хотел бы попросить… мои родители… они…

— Марк, я не побегу к твоим родителям стучать, что ты гей. Это твое дело, ты
разбираешься с этим сам. — Она взглянула на изящные позолоченные наручные часы и
вздохнула. — Ну вот, теперь я немного отстаю от расписания. Надо бы поторопиться,
чтобы успеть. Рада была увидеться.

— Я тоже, — кивнул ей я.

Она потрепала меня по волосам у виска, как делала всегда, пока мы встречались, и,
смеясь, прокричала нахохлившемуся Антону извинения. Я провожал ее взглядом. На
прощание она крикнула:

— Кстати, симпатичное пальтишко!

И я улыбнулся. Если бы не разбитое сердце Лизы, чему я стал виной, на душе был бы
покой, даже счастье. Всего один разговор по душам сделал для меня и Дины то, что не
смогли сделать полтора года отношений. Мы друг друга поняли.

— Хватит пялиться туда, она уже ушла, — недовольно буркнул Антон, звеня цепями
качелей. Я присел на соседние качели, и цепь угрожающе заскрежетала. Вечно забываю,
что они рассчитаны на детей… — Прости за Лизу, — просопел Антон, вжимая в лоб
грязный металл.

— Разберемся, — оптимистично ответил я, слегка раскачиваясь. Цепь не оборвалась, но


то ли еще будет…

========== Глава 15 ==========

Комментарий к Глава 15
Во время написания у меня самого чуть сердце не встало... Морально
готовьтесь...
Я не был зол и, кажется, даже не был расстроен. Я привык. Нечему было удивляться… Я
зашел в квартиру, крутя на пальце ключи, и меня встретил ошеломленный Антон.

— Что с тобой, черт возьми, приключилось?.. — спросил он, оглядывая черные пятна,
почти целиком покрывающие мои когда-то бежевые брюки и белую футболку.

— Я встретил единственного, наверное, во всем городе человека, закупающего чернила!


— Я бросил пакет с продуктами на пол возле тумбочки и столь же яростно скинул
кроссовки. — Кто вообще чернилами пишет, в наше-то время?!

— Их используют для принтеров. Он что, на тебя опрокинул канистру чернил?

— Их у него, знаешь ли, и без канистры было предостаточно!

— Одежду не спасти? — как-то подозрительно удовлетворенно проговорил Антон.

— Не думаю, что такое количество чернил есть смысл вообще пытаться отстирать.
Хорошо хоть, пальто не надел…

Я прошел на кухню-студию, попутно захватив с пола пакет, и начал раскладывать


покупки в холодильнике. Антон стоял на прежнем месте, пряча руки за спиной, и что-
то в этой его позе меня напрягало. Он никогда так не стоит, ему подсознательно
нечего скрывать. Стало быть, у него за спиной в руках что-то есть?..

— Что делал, пока меня не было? — осторожно поинтересовался я, отправляя четыре


упаковки чипсов в настенный шкафчик.

— Копался в твоих вещах, — без капли сожаления рассказал он, усаживаясь на барный
стул. — У тебя очень интересная тумбочка в спальне.

Я побледнел… Какая именно тумбочка? С его стороны кровати или с моей?.. Антон
прочел в моих глазах намек на ужас и показал из-за спины наручники, соединенные
короткой цепью. Все-таки тумбочка с моей стороны кровати…

— Это был неудачный подарок, — как можно спокойнее заверил его я, запихивая пустой
пакет в пакет для пакетов. Только у меня осталась эта дурацкая система хранения аж
с советских времен?..

— От кого? От этой твоей Дины?

— Нет, не от Дины, от девушки после нее. И чем тебя не устраивает Дина? Она поняла
и приняла тот дурдом, в котором мы существуем с момента нашего знакомства.

Антон облокотился на стойку и подпер щеку правой рукой, в левой крутя на пальце
наручники, совсем как я ключи. Он был согласен со всем, что я сказал о Дине, и это
ему не нравилось.

— Она была твоей первой девушкой?..

— Да, — честно ответил я. — И что с того?

— Да то, что она захапала себе часть моего подарка.

Все, приехали. Я окончательно и бесповоротно перестал его понимать. То он говорит о


сделанном мне когда-то подарке, то теперь об этом… Я молча стоял и смотрел на него,
ожидая продолжения новой исповеди. Поборов легкий приступ смущения, он наконец
развил свою мысль:
— Я и так уже отстаю по двум подаркам. Я тебе подарил свой первый поцелуй — ты до
меня явно много с кем целовался. Когда-нибудь мы переспим, и я, выходит, подарю
тебе свою девственность — но Дина уже забрала то, что по праву должно принадлежать
мне.

Переводя взгляд на барную стойку, я стал откручивать крышку коробки яблочного


сока — эту мысль необходимо было запить…

— Выходит, ты совсем останешься в итоге без «подарка»… — подвел я итог сказанного,


наконец справляясь с крышкой и начиная пить с горла. Мне даже было Антона немного
жаль… Но перспектива получить когда-нибудь от него еще один «подарок» окрыляла…

— Не совсем. У людей ведь две девственности: генитальная и анальная.

Я закашлялся. Сок пошел носом, и мне пришлось отвернуться к раковине, чтобы умыться
и прийти в себя.

— Твоя категоризация… шокирует… — между всхлипами сказал я. Приведя себя в порядок


и отставив подальше сок, я взглянул на серьезное, полное решительности лицо Антона,
пока вытирал щеки и губы вафельным полотенцем. — Правильно ли я понял… это в
некотором смысле угроза?..

— Угроза чему? — ехидно спросил он, позвякивая наручниками. Я состроил рожу, и он


ухмыльнулся: — Странно, что тебя это удивляет: я ведь не веду себя как пассив в
твоих книгах. Я думал, ты в этом разбираешься, раз пишешь на гей-тему.

— То есть ты универсален не только в вопросе, какой рукой писать?

— Именно. «Сексуальный амбидекстр», — коварно улыбнулся он, и я не удержался от


смешка. — Кстати, о подарках. Когда у тебя день рождения?

— Боюсь, ты опоздал чутка с «подарком», — с недюжей жалостью по отношению к самому


себе ответил я. — Свой день рождения я отметил за день до нашей встречи.

— Серьезно? — поднялся на ноги Антон. Я отшатнулся, хотя между нами была стойка, и
ударился плечом о холодильник.

— Да. А что тут такого?..

— Ты использовал с кем-нибудь эти наручники? — спросил он так, точно говорил о


национальной безопасности. — Это важно.

— Конечно, нет. Это был шуточный подарок.

— Тогда зачем хранишь их в прикроватной тумбочке со всем остальным?

— А где хранить подобное?! Может же Лизка найти или мать, если заявится и решит
начать у меня убираться.

Антон многозначительно подал мне левую руку, но я не торопился ее хватать. Зачем? Я


ведь не падаю и мне не нужна помощь. Чего он вообще от меня хочет?

— Идем, — поторопил меня он.

— Куда?..

— В спальню, естественно.


Внутри меня все екнуло.

— Зачем??? — срывающимся голосом вымолвил я, вжимаясь всем телом в холодильник.

— Господи, ты, вероятно, первый в мире человек, реагирующий страхом на приглашение


пойти в спальню…

— С наручниками! — ткнул я пальцем в металлическую угрозу.

— Я не собираюсь забирать свой единственный подарок от тебя, обещаю, — твердо


произнес он, встряхивая рукой: — Ну же. Идем.

Поддавшись атмосфере, я подал ему руку, и его теплые пальцы соприкоснулись с


моими — холодными как лед. Дорога до спальни впервые была столь длинна… С одной
стороны, я был рад отдалить встречу с чем бы то ни было, что этот вероломный
ребенок для меня уготовил. Но с другой, у меня появилось слишком много времени на
волнение, вспенившееся и поднявшееся до небес. Антон завел меня в спальню и
притянул дверь.

— Ляг, — приказал он, и мое тело трепетно заныло.

— Не уверен, что хочу… — обронил я, косясь на холодную застеленную кровать.

— Ляг, — властно повторил Антон, подавляя меня тоном и взглядом. — Иначе прикую
тебя к батарее.

Я нерешительно сел на край иссиня-черного покрывала. Поднял глаза на Антона — он


вполне ясно выражал приказ одним лишь наклоном головы, и я лег, чувствуя себя так,
словно оказался на бойне.

— Подними руки, — отдал команду Антон, садясь мне на живот.

— Поднять руки куда? Вверх — к потолку, или вверх — к изголовью кровати? Я лежу, у
меня как бы два… верха…

С громким вздохом закатив глаза, Антон сам поднял поочередно мои руки к подушке и
приковал наручниками к деревянным планкам кровати. Металл холодил кожу, цепь
заскользила по лакированной древесине, когда я попытался сдвинуться. Не говоря ни
слова, Антон слез с меня и покинул спальню, провожаемый моим недоуменным взглядом.
Это… была его шутка?.. Месть за Дину, за «подарок» и все в том же духе?.. Он вообще
вернется?.. Сам освободиться я не сумею: если Антон не переложил ключи от
наручников, то они по-прежнему в ящике тумбочки, куда я не смогу дотянуться со
скованными запястьями. Он может хоть прямо сейчас взять мои ключи, запереть меня в
квартире и уйти, от души злорадствуя. Мать проведывает меня редко. У Лизы нет
ключей. Я умру от жажды, прикованный к собственной кровати потому, что закрыл
входную дверь. Я вообще закрыл ее?..

Послышались приближающиеся шаги, и я расслабился, совсем забыв о неизвестном мне


плане Антона. Когда мальчишка показался из-за двери, в его руке блеснул кухонный
нож.

— БОЖЕ МОЙ, ЧТО ТЫ ЗАДУМАЛ?! — завопил я, свозя ногами покрывало.

— Если бы я хотел тебя прирезать, то сделал бы это гораздо раньше, — раздраженно


осадил меня Антон. — Просто замолчи.

Он встал надо мною с оголенным ножом, и ситуация стала уж слишком похожей на


сатанинский ритуал жертвоприношения… Я судорожно сглотнул, когда Антон плавно
приставил лезвие к моей шее и неспешно двинулся вниз, приятно оцарапывая металлом
кожу. Невероятная близость к обнаженному холодному оружию заставляла сердце бешено
колотиться, но вместе с тем тело медленно охватывало возбуждающее бессилие,
заставляющее смиренно склонять голову и беспрекословно подчиняться. Нож преодолел
ключицы. Антон приподнял двумя пальцами верх моей местами почерневшей от чернил
футболки и повел ножом вниз, с тихим треском вспарывая ткань. Самый кончик лезвия
царапнул по животу, и я с тихим стоном вздрогнул, рискуя получить порез серьезнее.
Полностью разрезав футболку, он отложил нож на тумбочку, вновь залез на меня — на
этот раз уже на бедра — и раздвинул неровные края ткани, проведя ладонями по моей
груди. Ненадолго его рука задержалась поверх моего сердца, отчаянно обрушивающего в
удар за ударом в грудину.

— Надо же. У тебя так сильно бьется сердце, — низким голосом просмаковал он,
вдоволь наслаждаясь тем, что именно он сделал это со мной.

Упираясь правой рукой в матрас, он склонился и поцеловал меня в губы. Даже в этом
поцелуе он подавлял любую мою попытку перенять лидерство, наказав за последнюю
ощутимым щипком за левый сосок. Я со вскриком вздрогнул, и на губах Антона расцвела
торжествующая улыбка. Не отдавая себе в этом отчет, я был зол. В его руках я ощущал
себя загнанным зверем, пойманным диким животным, которого он жестоко и безжалостно
дрессирует, подавляет, заставляет лечь и лизать носок его сапога просто потому, что
он так сказал. Я хмурился, пока он покрывал горячими поцелуями мою шею, плечи,
грудь и живот; я запрокидывал голову, тяжело дыша, выгибался на кровати, чтобы его
руки могли пройтись по моей спине еще раз и еще… Цепь наручников неистово царапала
полировку кровати, делая ассоциацию с плененным истязаемым удовольствием зверем
более красочной и живой… Облизывая слегка покрасневшие губы, Антон дважды потерся
вставшим членом о мою ногу и раскатисто рассмеялся, не спуская с меня глаз. Такой
Антон, полностью лишенный тормозов, мне нравился вдвойне. Он рванул собственную
рубашку, и по полу громко рассыпались мелкие полупрозрачные пуговицы. Голым торсом
он приник ко мне, и я замычал, стиснув зубы от нестерпимого жара, обдавшего мою
грудь. Кожа, казалось, плавилась, и я вздохнул с облегчением, когда мальчишка встал
с меня и протянул руку за ножом. Хотелось облизывать ледяное лезвие, лишь бы только
поглотить хоть немного прохлады.

— Нож… не разрежет штаны… — с заметным усилием выдохнул я, читая его мысли.
— Ткань… жесткая…

Он кивнул и вышел из спальни. Я горел. Жар обращал в пепел любые мысли за считанные
мгновения, так что когда я остался в комнате один, время для меня остановилось. Я
лежал, прикованный к кровати, обратив глаза к потолку, и практически не дышал…
Скрипнула дверь, и мое сердце до боли врезалось в кости, рванув к Антону,
сжимающему на этот раз стальные ножницы. Их острыми концами он прочертил длинную
линию от моего пояса до стопы. Я откинулся на подушку, закрывая глаза. Слушая звук
разрезаемых брюк. Чувствуя бросающий в мурашки холод скользящих по левой ноге
ножниц: от щиколотки до колена — и вверх, до самого пояса… Срезав заодно и нижнее
белье, он словно снял оберточную бумагу со своего подарка. Правую штанину он
оставил нетронутой и с грацией дикого кота слез с постели, непрерывно глядя мне в
глаза. Стоя передо мной, он потянул за плетеный ремень, и тот выскользнул из джинсы
и изящно повис в его руке прежде, чем упасть на пол, звякнув пряжкой. Взгляд Антона
скользнул по моему подрагивающему члену и выступившим каплям смазки, и я с рычащим
стоном откинулся на подушку вновь, почувствовав его взгляд на себе. Сбросив темные
джинсы вместе с боксерами и оставшись в распахнутой белой рубашке, Антон вернулся
на кровать, хищно улыбаясь. Он уместился на четвереньках меж моих ног и провел
языком по члену, вынудив громкий стон сорваться с моих губ. Связанный тончайшей
леской с реальностью, я заметил, как его левая рука из-под покрывала выудила
заранее припрятанную баночку смазки, взятую из моей тумбочки.

— Ты же обещал… — онемевшими от частого дыхания губами выговорил я.

— Я держу слово, — невнятно ответил Антон, скользя языком по головке, и я сжал до
белизны кожи деревянную планку, оцарапанную наручниками. Деревяшка со скрипом
двинулась в пазе, но так и не позволила мне освободиться. Погружая мой член в рот
до предела, дабы лишить меня способности говорить, Антон ловко отщелкнул крышку
бутылочки и нанес смазку на пальцы обеих рук. Почему обеих?.. Почувствовав
проникающие в меня прохладные от смазки пальцы, я в истоме замычал в потолок,
прикусывая нижнюю губу чуть ли не до крови. Одного взгляда на Антона хватило, чтобы
окончательно отдаться происходящему: скользя губами по моему члену, мальчишка имел
меня пальцами левой руки, а правой — растягивал себя, томно постанывая. И это у
меня богатая фантазия?! Этот ребенок переплюнул меня, даже не стараясь! Едва
выдержав минуту этой мучительно прекрасной пытки, я простонал:

— Антон, я не могу больше…

Он понял все. Взобравшись на меня, он медленно опустился на мой член, придерживая


его и тем самым помогая войти. Мы с Антоном застонали вместе; мальчишка запрокинул
голову, и на его обнаженной груди блеснули капли пота. Жарко… Горячо… Невыносимо
хорошо… Не хочу быть скованным сейчас! Хочу касаться его, хочу сжимать пальцами его
кожу, хочу держать его, пока буду трахать… Откуда эти мысли, я же совсем не
агрессивен — но его животная страсть заражала меня… Не сдерживая раскрепощенных
стонов, Антон начал двигаться на моем члене, такой раскаленный, такой тесный…
Правой рукой принимаясь стимулировать собственный член, он снова вставил в меня
пальцы левой, рьяно толкался ими в простату. В эти неописуемые секунды я смог
перекричать его. Выгибаясь всем телом, я кончил внутрь мальчишки. Антон издал
завершающий стон и обильно кончил мне на груди, выжимая тесно сжатыми пальцами из
своего члена все!

На пару мгновений мое сердце встало. С широко распахнутыми глазами я лежал на


подушке, ощущая только горячие капли его спермы на моей коже. Взгляд сфокусировался
и уперся в торчащую прямо перед моим лицом деревянную планку — я таки ее выломал.
Соскользнув наручниками с нее, я обрушил изрядно онемевшие руки на собственный
живот. Антон с закрытыми глазами никак не мог отдышаться. Мой член по-прежнему был
в нем, а его пальцы — во мне, и это извращенное единение почему-то успокаивало.

Я попытался спросить: «Как ты?» — но вместо слов получились бессвязные свистящие


вздохи и выдохи. Антон открыл глаза и, взглянув на меня, отрывисто рассмеялся.

— С прошедшим… днем рождения… — изрек он, и я с хрипом разделил его смех. Голова
кружилась. Все это время мне не хватало воздуха. Нестерпимо хотелось закрыть глаза
и, элементарно, отключиться. Никогда не засыпал сразу после секса, никогда так не
выматывался. Я без сил валялся в ошметках собственной одежды, не способный и
пальцем пошевелить, точно меня вместо нее продержали час в крутящемся барабане
стиральной машины. Мои веки уже опускались, когда в прихожей что-то с оглушительным
грохотом упало. Адреналин, влившись в кровь, одномоментно затопил усталость.

В квартире кто-то был…

========== Глава 16 ==========

Чуть более двух недель назад…

Пальцы в который раз зависли над клавиатурой, и я затаил дыхание. Ну же… давай…
давай же… ты сможешь… Нет. Пусто! Ни единой мысли в голове! Мразь…

Я устало откинулся на спинку компьютерного кресла и взял со стола почти пустой


блистер: из двадцати таблеток в нем осталось только три. Сегодня мне явно
потребуется больше… Звон-перезвон заполнил всю квартиру, и я, отбросив остатки
успокоительного, поднялся и двинулся через темную квартиру к входной двери, попутно
включая свет. Я прекрасно ориентируюсь и без него, ведь провожу в доме большую
часть времени, так зачем зря расходовать электричество! Тем более игрой в «жмурки»
со стенками я могу хоть как-то разнообразить свой день.

Пока я пробирался к двери, звонок все насиловали и насиловали. Только один человек
способен вытрепать все нервы, всего лишь уткнув палец в кнопку. Я открутил замок,
распахнул дверь — и мне в лицо выстрелила серпантином хлопушка! Я шарахнулся назад
и чуть не снес тумбочку.

— Какого?!.. — гневно спросил я, отплевываясь кружочками разноцветной бумаги.

— С днем рождения!!! — прокричала Лизка и дунула в громкий праздничный свисток. Она
прыгала на месте, как всегда делала, волнуясь, и я выдавил улыбку. Для нее мои дни
рождения были, есть и, похоже, будут большими праздниками, чем для меня самого. — А
у меня для тебя, конечно же, подарок! — выкрикнула она, и ее голос отозвался в моей
голове болезненным звоном. Надеюсь, ее жизнерадостность не вернет мигрень. Дурацкие
таблетки…

Лиза скинула на коврике обувь и ступила в ее личные тапки, шелестя двумя пакетами.

— Чай! Живо! — со смехом приказала она, и я пошел на кухню выставлять на стойку
кружки побольше. Чайник закипел совсем недавно, и вокруг него на столе был ореол из
обжигающих брызг. Все никак руки не доходят его поменять… Лизка прошлепала в
немного великоватых ей тапках за мной и уселась на барный стул. — Откроешь подарки
сейчас? — заговорщицки прошептала она, поглаживая спрятанную в одном из пакетов
коробку.

— Ну давай, — кивнул я, по-прежнему безрадостно улыбаясь — это уже автоматизм.

Лиза помогла мне стащить с коробки пакет, под которым красовался огромный синий
бант. Лизка всегда любила подобное украшательство! Я поднял крышку: из коробки на
меня смотрело глазами-пуговицами коричневое нечто.

— Что это? — как можно восторженнее спросил я.

— Пальто! — рассмеялась в ответ Лиза. — Ну же, примерь, тебе понравится! Мне мама
помогала выбирать, так что оно не такое, как те вещи, что я дарила раньше… Но я
сразу на него глаз положила, мать просто подтвердила, что оно хорошее! Примерь!

— Спасибо, оно потрясное! — еще шире улыбнулся я, решительно не доставая из коробки


сверток. От притворства щеки свело… Лиза извлекла подарок сама и впихнула мне его в
руки. Выхода не было, и я накинул пальто. Мое отражение в поверхности глянцевого
холодильника смотрелось вполне неплохо. — Надо же… кажется, я выгляжу слегка как
Доктор Кто…

— Кто?

— Док… ладно, забей. Пальто и правда очень хорошее, спасибо тебе, — уже от всей
души поблагодарил я Лизку, и кузина расцвела.

— А самое главное — оно летнее, так что завтра ты сможешь пойти в мою школу в нем!
— просияла Лиза. — Потом будешь носить это пальто, не снимая, в память о
знаменательном дне!

— Извини, я не уверен, что это хорошая идея. — С кислой миной я снял пальто, пихнул
в обратно в коробку и сел напротив Лизы, разливая по кружкам чай. — Мы с твоей
мамой не очень хорошо ладим. Мне кажется, она ненавидит меня и считает, что я тебя
развращаю одним своим присутствием, потому что — как же так! — пишу такую
непотребщину.

— Тебе кажется, — попыталась заверить меня Лизка, помешивая сахар в личной кружке с
рисованным глазастым зайцем на ней. — Да и глупости все это, я ведь не читаю твои
книги для взрослых. А вот ранние твои произведения мне нравились, хоть там ты и не
уделял вообще никакого внимания любви…

— Прости, но мне не кажется: я так выразился, чтобы смягчить; твоя мать однажды мне
практически дословно все ранее сказанное заявила.

— Но завтра мой день! Завтра меня награждают! И я хочу, чтобы ты был там! С мамой я
договорилась: она не против тебя подвезти. Поедем все вместе. Я, ты — и пальто, —
надула губки Лиза, глядя мне в глаза.

— Черт с тобой, ладно, — как всегда сдался я. Я хоть в чем-то могу ей отказать?..
— Знай, я тобой несказанно горжусь! Самая лучшая ученица в классе — это впечатляет!

— Ну, не самая. Не только меня будут награждать: еще швабру эту крашеную, Ленку, и
одного очень интересного парнишку, — смущенно улыбнулась она, отхлебывая
переслащенный чай.

— О, у кого-то появился фаворит, — затянул я, протягивая руки ко второму


принесенному Лизкой пакету и начиная выкладывать все на стойку.

— Да-а, он лапочка… Показать фотку? У меня в телефоне есть.

— Не надо, спасибо, обойдусь без лапочек. Но я за тебя рад! — На стойке свободное
место заняли йогуртовый торт с невероятным нагромождением крема под пластиковым
прозрачным колпаком, бутылка шампанского и несколько пакетов разномастных чипсов, а
также конверт с деньгами в подарок от тетки. Все, кроме последнего, было слишком уж
похоже на ежегодный подарок от моей матери, и я напрягся. — Если ты заезжала к нам
домой, почему приехала одна?..

Лизка повесила нос, будто во всем была повинна именно она.

— Твоя мама не сможет приехать… твои родители поругались… вернее, ругались, когда я
приехала, и, скорее всего, ругаются сейчас, несмотря на то, что прошел уже час с
лишним… Ну, ты понял… Мне жаль…

— Я, будучи ребенком еще, все понял… Не извиняйся. Так даже лучше: отпразднуем
вдвоем, ни с кем не будем делиться. Праздник живота!

Совсем как в детстве, мои наигранные радостные вопли смогли ее обдурить. Искренне
поверив в мой приподнятый настрой, Лиза повеселела и сама. Мы ели торт, и я мог
расслабиться только в те короткие моменты, когда прятал лицо за кружкой чая.
Смотрели комедию, над которой по-настоящему смеялась только она. Пришло время Лизе
уходить: я стоял в прихожей и не мог дождаться, когда же она зашнурует кроссовки и
уйдет. Нет, я люблю ее, очень. Но как же я устал…

— Завтра в семь мы за тобой заедем, — сказала она, поправляя одежду перед зеркалом.
— Может, приглянется тебе швабра-Ленка: вечно размалеванная… — с неприкрытой
завистью пробормотала Лиза.

— Спасибо, но школьники меня не интересуют. Все, идешь?

— Да, спасибо за отличный праздник! — в своей привычной детской манере выкрикнула
она, переступая порог. — Еще раз с днем рождения!!!

Я махнул Лизе на прощание и, выглядывая в щель приоткрытой двери, проследил,


благополучно ли она вышла из парадной. Как только под моими пальцами щелкнул замок,
по всей квартире равномерно растеклась тишина. Я направился в ванную вымыть руки,
но у самой раковины поскользнулся в носках и упал. Удар спиной о плитку выбил из
меня дух, однако дыхание быстро восстановилось. Надо мной нависла тишина: я ощущал
ее как нечто живое, худощавое, высокое, стремящееся составить мне компанию, что бы
ни происходило вокруг. Но рядом тихо капал кран, и звук разбивающихся об
искусственный камень капель вспугнул мою верную подругу. Она покинула меня — и
забурлили мысли…

Интересно, что бы я делал, будь в комнате больше, чем три таблетки?..

Я достаточно сильно ударился о кафель головой: теперь я умру?.. Если я засну и не


проснусь, Лизка расстроится… мне нельзя…

В день рождения принято загадывать желание. Что бы я загадал сегодня?.. Наверное, я


бы попросил менее пугливую тишину… чтобы не отставала от меня ни на секунду, не
позволяя ни единой паршивой мысли пробраться внутрь меня… потому что долго я так не
выдержу…

Мне не пришлось прикладывать усилия, чтобы уснуть. Я повернулся на бок и, лежа на


холодном твердом полу, погрузился в сон, утянутый на дно собственной меланхолией.

========== Глава 17 ==========

— Ключ, немедленно! — одними губами произнес я, и Антон быстро расстегнул замки


наручников, наконец освобождая мои руки. На запястьях остались яркие следы от
врезавшегося в кожу металла. Надев белый халат, забытый на подоконнике еще вчера, я
на цыпочках вышел из спальни; Антон затаился за дверью.

В квартире было тихо, на кухне — пусто. Если я закрыл дверь на ключ, то прийти
могла только мать, больше никто. Но я не помню, закрыл ли… тогда меня отвлек Антон.
Я крутил ключи на пальце, а дальше… что я сделал дальше?..

Так и не сумев припомнить, я выглянул в прихожую. На коврике рядом с поваленной


тумбочкой сидела вздрагивающая фигура. Длинные прямые бронзовые волосы
наэлектризовались и разметались по плечам.

— Господи, Лиза, что ты тут делаешь?! — Я подбежал к ней настолько быстро,
насколько позволял вечно желающий распахнуться халат, и поднял с ее ноги тумбочку.
На голени Лизкины колготки были порваны, но раны я не увидел. — Тебе больно? Ты
плачешь, потому что нога болит?

— МНЕ НЕ БОЛЬНО! — Она рыдала навзрыд, закрывая лицо обеими руками.

— Потому что грустно… из-за меня? — сглотнув ком вины, предположил я.

— НЕ-Е-ЕТ! МНЕ НЕ ГРУСТНО — МНЕ УЖА-А-А-СНО! — раненым медведем продолжала реветь


она. — Я ВАС ВИДЕЛА! БОЖЕ МОЙ, БОЖЕ МОЙ, БОЖЕ МОЙ! БОЖЕ МОЙ!!! — со страшной
скоростью затараторила она, вдавливая ладони в глаза.

— Так, успокойся! Давай помогу тебе вст…

— НЕ СМЕЙ ПРИКАСАТЬСЯ КО МНЕ МЕНЯ ЭТИМИ РУКАМИ! — Она отняла ладони от лица: ее
глаза не были грустными — в них был шок. — ЧТО ТЫ ТАМ ТОЛЬКО НЕ ТРОГАЛ!..

— Я ничего не трогал — у меня руки были скованы.

Лиза кинулась в меня сумкой, но промахнулась, и по полу покатились ручки и


карандаши.

— МНЕ-ТО ЗАЧЕМ ЭТО ЗНАТЬ?!


— Хорошо-хорошо! Давай мы пройдем на кухню…

— НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ ТОЛЬКО, БОЖЕ МОЙ, БОЖЕ МОЙ, Боже мой… — Ее голос затухал, и мне
подумалось, что это хороший знак. Она встала, жалобно шмыгая носом, и мимо меня
гордо прошагала на кухню. Остановившись возле сушилки для посуды, она с недоверием
обернулась и вытерла нос рукавом бежевой кофты. — Ты же не трогал мою кружку-зайку
этими руками?.. — с трогательно по-детски надутыми губками спросила Лиза.

— Конечно, нет: ты же видела меня буквально только что, я бы не успел…

— Я ВИДЕЛА, БОЖЕ МОЙ, БОЖЕ МОЙ, БОЖЕ МОЙ!.. — разразилась она новой порцией
рыданий, падая на барный стул. — Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, ПОЧЕМУ-У-У Я ПЛАЧУ! НО СТОИТ МНЕ
ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА, КАК ВИЖУ ВА-А-АС! ЭТО УЖАСНО! НЕТ, ВЫ НИЧЕГО, — поторопилась
добавить она криком, — НО НЕ ВМЕ-Е-Е-ЕСТЕ!.. — Она снова вытерла лицо рукавом,
взяла из сушилки кружку с зайцем и плеснула в нее воды. С каждым глотком ее лицо
приобретало более здоровый оттенок. Громко стукнув кружкой о стойку, Лиза взглянула
на мои ноги. — Почему у тебя только одна штанина? — всхлипнула она.

— Ты не хочешь знать…

— НЕ ХОЧУ-У-У!

— Пей, пей, пей!

Она, икнув, кивнула и выпила все без остатка. Я указал взглядом на графин с
питьевой водой, и она послушно наполнила кружку: учитывая, какой я тактичный, Лизка
точно будет еще рыдать…

— Нога болит?..

Она помотала головой и выразительно икнула, подпрыгнув на стуле.

— Что ты тут вообще делаешь?

— Я хотела поговорить… — Лиза в третий раз промокнула нос собственной кофтой — я не
выдержал и подвинул к ней рулон бумажных полотенец. Она, почти не касаясь его,
отмотала ту бумагу, к которой притрагивался я, отшвырнула ее на пол и только потом
оторвала себе кусок. — Надеялась, ты все объяснишь… Прихожу — а у тебя дверь
открыта… я и подумала, что ты меня ждал, что открыто для МЕНЯ-Я-Я!

— Тш-ш-ш, — в приступе легкой паники зашипел я, словно убаюкивая ребенка. Но, как
ни странно, это сработало: Лиза смогла остановить истерику без глотка воды. Она
сделала глубокий вдох; ее голос дрожал.

— Я д-думала, что вы из тех геев, что ц-целуются да за ручки д-держатся…


— прохныкала она, теребя в руках кружку-зайку. — А там… что это вообще такое БЫ-Ы-
ЫЛО?!

— Тш-ш-ш… — повторил я.

— С-спасибо, — поблагодарила меня Лиза, вмиг подуспокоившись. — Я зашла и услышала


к-крики… по-по-подумала, что… не знаю, что я п-подумала… — Она уткнулась носом в
бумажное полотенце. — П-п-пошла посмотреть… А там… т-там… — На этот раз я зашипел
заранее, и она смогла справиться с воспоминанием, перескочив через наиболее
травмирующую его часть. — Я п-побежала, но к-колготки зацепились за т-твою де-
дебильную т-тумбочку…

Она сидела напротив, такая заплаканная, такая растерянная, жалующаяся старшему,


пусть и только двоюродному, братику на жизненные невзгоды — на меня нахлынула
нежная ностальгия. Тронутый до глубины души, я протянул руку, чтобы погладить ее,
но вовремя одумался и опустил ладонь на стол. Пальцы оказались рядом с Лизкиной
кружкой, и хозяйка энергично отодвинула ее от меня:

— Если ты д-дотронешься до кружки-зайки, я разобью ее, а п-потом сожгу осколки!

Это было устрашающе! Такой в детстве она не была! — но в детстве она и не заставала
меня за столь ненормальным занятием! Так что ее вполне можно было понять.

Дверь позади меня тихо раскрылась, и из спальни выскользнул полностью одетый Антон.

— П-почему на нем т-твоя рубашка? — спросила Лиза, цепляясь за кружку-зайку как за


спасательный круг.

— Хотел бы я тоже знать. Подожди тут, ладно? Пей воду. В холодильнике есть сок.

— Т-ты его т-трогал?..

— До, а не после, — кратко ответил я, бросая Лизу, затянувшую «ДО-О-О!..», и


подходя к Антону. — Смотрю, ты похозяйничал, — скованно улыбнулся я, говоря о
рубашке.

— Пришлось: на моей не осталось пуговиц…

Я ухмыльнулся, будто это была моя заслуга.

— Как она? — тихо спросил Антон, незаметно поглядывая за мое плечо.

— Не очень. Она выбрала не самый лучший момент для похода в гости.

— И что она видела?..

— Меня частично в тебе — и тебя частично во мне.

— У-упс, — карикатурно произнес Антон, двигаясь вместе со мной в прихожую.

— Да уж, полный «упс». Тебе вызвать такси? Куда ты вообще собрался?

— Я должен добить учебные часы у психолога, — с откровенным сожалением сказал он и


обулся. — Позвоню тебе, как закончу.

— Здорово, конечно, но как ты мне позвонишь? Мы же не обменивались номерами…


— заумно почесал я за ухом.

— Еще в первый мой визит сюда влез в твой телефон, забил свой номер и записал к
себе твой. Ты не заметил?.. — удивился Антон, щурясь.

— Ну, мне никто не звонит… обычно. И я никому не звоню. — Почему-то в моей голове
это прозвучало как «Полковнику никто не пишет…», и я попытался добавить
оптимистичные нотки: — Но я совершенно не против изменить эту традицию мобильного
молчания! Так что… звони…

Мы стояли друг напротив друга, пережившие минут десять назад одно и то же, но
стыдно и неловко почему-то было только мне. Ах да, еще Лизе — и моя неловкость ни в
какое сравнение не идет с ее!

— Ты опять выпал из реальности, — толкнул меня в плечо Антон, и я сфокусировал


взгляд на нем. — Ты там текст кому-то зачитываешь в голове, что ли?.. Ладно, я
пошел. Позвоню, — добавил он с лестничной площадки.
— Буду… ждать…

По привычке я проследил за Антоном через окно на лестнице, пока он не скрылся,


выйдя со двора. Еще совсем недавно я с волнением провожал взглядом только Лизу:
словно гиперопекающий отец, готовый броситься в тапках на улицу в любой момент,
стоит только подозрительной личности приблизиться к его ребенку хоть на метр.
Количество людей, за которых я переживаю и которых страшусь потерять, внезапно
увеличилось, и это было мне не по душе… на один потенциальный источник сокрушающей
боли больше… Я закрыл дверь и почувствовал себя классической «девушкой, которой не
позвонят»: мы переспали, он пообещал связаться, как освободится, и как можно скорее
покинул квартиру. Похоже.

Когда я вернулся к Лизке, она уже полностью успокоилась, только малиновые пятна
вокруг глаз, как у панды, напоминали о недавних слезах. Она доедала найденные в
холодильнике куски торта, и чем больше сладкого поглощала, тем спокойнее и веселее
выглядела.

— Я привыкла к тебе приходить, — печально поделилась она, облизывая ложку.

— А я привык, что ты ко мне приходишь, — умиленной улыбкой ответил я на ее


признание.

— У меня бы все равно с Антоном ничего не получилось… раз он такой… как ты…

— Боюсь, что так, — подтвердил я, опираясь на стойку.

— Я готова тебя простить…

— Спасибо!

— …за исполнение ста желаний.

— Чего? — нахмурился я.

— За исполнение ста съедобных желаний, — пояснила она, избегая смотреть мне в
глаза. — И не за один день же… А вообще… постепенно…

— Хорошо, — с родительской нежностью в голосе согласился я. Ни для меня, ни для


Лизы не было секретом, что ее съедобные желания я буду исполнять всю жизнь и не
ограничусь сотней.

Всхлипнув остатками грусти, Лиза спустилась с барного стула и обняла меня, обхватив
вокруг пояса. Абсолютно счастливый, я обнял ее в ответ. Наши объятия продержались
три секунды, как и молчание, нарушенное Лизкой:

— У тебя что, под халатом ничего нет?.. Я через него не чувствую резинку от трусов…

— Слишком низко обнимаешь. Да и для этого халаты и существуют вообще-то — чтобы под
низом ничего не было.

— Мой отец носит халат поверх пижамы…

— Это твой отец…

***

Я слишком требователен?.. Я не умею ценить счастье?.. У меня есть Лиза. Теперь у


меня есть и Антон. Все члены моей семьи живы и здоровы, насколько я знаю. Я
научился быть откровенным с Диной, хотя и не собираюсь с ней тесно общаться. Я
помирился с Лизой, и она приняла меня, несмотря ни на что. У нас с Антоном был
самый потрясающий в моей жизни… нет, язык не поворачивается назвать это «сексом». Я
не знаю, что это было. Но оно, безусловно, было просто умопомрачительным!.. И вот
теперь я сижу и ною, потому что Антон мне не позвонил. За окном вечерело,
включались фонари, уставшие люди возвращались домой с работы — он уже должен был
закончить. Надеюсь, он нормально добрался… после такого-то… Быть может, оказавшись
дома, он тут же завалился спать, вымотанный, обессиленный вдобавок еще и учебой, а
я сижу и сам себя накручиваю… Идиот…

Раздался звонок, и я как безумный схватил телефон. Но звонили в дверь. Лизка что-то
забыла?.. Вернулся Антон?.. Мать нагрянула для исключительной насыщенности моего
дня?..

Я открыл дверь, по глупости не спросил: «Кто?» — и пара сильных мужских рук


впечатала меня спиной в стену.

— Где он? — обыденным тоном спросил Влад, и я почувствовал, как его ладони
медленно, но верно смещают мои кости.

— Его здесь нет, — простонал я, морщась от боли. — Я думал, он дома…

Влад отпустил меня и заметался по прихожей, запуская пальцы во взлохмаченные


светлые волосы.

— Вы с его друзьями связывались? Звонили ему?

— Разумеется, звонил. А друзей у него нет. Кроме тебя. Так, — он резко развернулся,
поднося указательный палец к моему лицу, и я вжался обратно в стенку сам, —
оставайся здесь: если он придет, пусть сразу же позвонит мне. Ты понял?

Я кивнул, и Влад умчался из моей квартиры, будто его и не было.

========== Глава 18 ==========

После ухода Влада я сам неистово нарезал круги по прихожей, как плененный зверь.
Антон… Антон… Антон… В голове пульсировало лишь его имя… Что с ним могло
произойти?.. Зачем я его отпустил?.. Через окно лестничной клетки я смотрел, как он
уходит, а теперь он пропал… На сколько он задержался? На несколько часов?.. Это
ведь не фатально?.. Не обязательно означает трагедию, правда же?.. Антон…

Дыхание было сперто, будто кто-то все сильнее сжимал мою шею. Я оперся на стенку,
перед глазами все плыло. Нет, только не снова… Я не могу проявлять слабость
сейчас — когда неизвестно, где он и что с ним… Я должен что-то сделать…

«Но ты ничего не можешь, — пробудился внутренний голос. — Как и много раз до того…»

И что, мне просто ждать?.. Сесть у входной двери и молить Бога, чтобы с Антоном
было все хорошо?..

«С самого начала не стоило к нему привязываться… Ты же знаешь, чем это чревато…»

Знаю… Я закрыл глаза, царапая ногтями стенку. Чем хуже мне становилось, тем
отчетливее я видел лицо Антона и его улыбку… тем отчетливее слышал его смех… Не
хочу, чтобы от него у меня осталось только это, блекнущие с каждым годом все больше
воспоминания, рассыпающиеся на части, как тлеющая бумага, пока не останется ничего,
за что можно было бы ухватиться…

«Тебе сказали ЖДАТЬ…»


— Нет! — выкрикнул я давящей тишиной квартире, в полную силу давая себе пощечину.
— Нет…

Боль в правой щеке позволила сконцентрироваться, зрение сфокусировалось, но я по-


прежнему задыхался. Ничего… Я рванул в «рабочий кабинет» за большим листом бумаги и
ярким красным маркером. Написав размашистые буквы, я вернулся с запиской в прихожую
и накинул пальто. Не смогу ждать… Не могу ничего не делать, пока ему страшно,
больно или он вообще лежит где-нибудь без сознания!..

«Или пока его убивают в этот самый момент…»

— Заткнись, заткнись, заткнись… — шептал я, зажимая голову в висках. Я не


сумасшедший, я не слышу голоса — но никуда не могу деться от собственных мыслей…

Я закрыл дверь, но не запер: если Антон придет, пока меня не будет, пусть ждет
внутри, а не на лестнице. Плевать, что могут обокрасть — пусть выносят хоть все из
квартиры!.. На ручку двери я повесил записку:

«ПОЗВОНИ ОТЦУ!»

И сбежал вниз по бетонной лестнице. Он сказал, что пойдет в школу — мне больше
негде его искать. Но даже если все будет впустую, я обязан сделать хоть что-то,
пока могу…

***

— Его отец уже приходил сюда, и мы вместе осмотрели каждый этаж, — пренебрежительно
заладил свое школьный охранник в холле. — Здесь он быть не может: у нас камеры в
коридорах и на каждой лестнице, классы запираются учителями сразу после завершения
занятий.

— Учителя сдают ключи? — нетерпеливо спросил я.

— Конечно, под роспись.

— Когда психолог сдал ключ от класса, где проводил тренинг?

— Психолог — не штатный учитель, он должен отдавать ключ кому-то из учителей, кто


будет сдавать за него.

— Психолог всегда проводит занятия в семнадцатом классе?

— Так, я — охранник, моя задача охранять, а не следить, кто где кого учит, —
закатил он глаза. — Идите домой, ребенок погуляет и сам верне…

— От семнадцатого класса ключ сдан? — Я гневно ткнул пальцем в сторону толстого
черного журнала, который охранник держал под мышкой.

— Нет, не сдан, но учитель мог забрать его с собой — такие случаи очень част…

— Зачем тогда вообще нужна отчетность, если всем насрать на нее?! — вспылил я,
размахивая руками. — РЕБЕНОК ПРОПАЛ. Ключ — не сдан. Так, может, класс не заперт?..

— Я ежечасно делаю обход, и если бы кто-то в школе был, я бы зн…

— Могу я сам осмотреться тут? — в который раз беспардонно перебил я доходящего до
точки кипения охранника. — Я похожу туда-сюда, увижу сам, что тут пусто — и сразу
же уйду домой, успокоюсь!
— Ваше дело… — взмахнул журналом он, уходя к себе на пост — досматривать
юмористическую телепередачу.

Задыхаясь, я несся по темному коридору, освещаемому лишь неярким светом уличных


фонарей, сквозящим через толстые оконные стекла. Я пытался вспомнить, как в прошлый
раз добрался до семнадцатого класса, когда приносил Лизке форму, — но в потемках
все выглядело совсем по-другому. Цифры на металлических табличках я мог различить
только наощупь, водя по ним пальцами, точно слепец. Это, кажется, было «12»…
Значит, еще пять дверей… Мои вдохи сопровождались оглушительными в абсолютной
тишине хрипами, шаги болью отдавались в ушах. В таком состоянии я не смогу
добраться еще куда-нибудь, не уверен даже, сумею ли вернуться домой… Пожалуйста,
пусть он окажется здесь… Пожалуйста… Я знаю, что каждый день достаю тебя, прося
уберечь от гибели тех, кого я знаю и люблю!.. Но сейчас я умоляю тебя, пусть с ним
все будет хорошо… пусть он будет здесь или вообще у меня дома, не понимания, с чего
мы развели такую панику всего лишь из-за того, что он опоздал на автобус после
занятий, или по вине еще какой-нибудь ничего не значащей чуши… Умоляю тебя…

Пальцы ощупали очередную табличку на двери. «17». Я нажал на ручку и дернул дверь,
но она не поддалась. Она не может быть закрыта, пожалуйста… Я потянул ручку,
толкнул дверь плечом — ни в какую сторону она не хотела открываться. Она была
заперта.

— Антон… — с мучительным хрипом проронил я, утыкаясь в деревянную поверхность лбом.


Дверь скрипнула?.. Нет, но какой-то тихий высокий звук я точно слышал. Я приник к
щели между дверью и стеной ухом и повторил: — Антон?.. — В ответ послышалось тихое,
едва различимое мычание. — Антон! — Вне себя от радости, я ощупал дверь, будто та
могла иметь какой-то механизм, помимо очевидного. — Подожди, я… сейчас…

Решительно отойдя шагов на пять, я бросился в дверь плечом. Древесина громко


треснула, но дверь пока стояла. Ну же! Ты же постоянно все крушишь на своем пути,
как слон в посудной лавке! Используй свою деструктивность для дела! Я еще раз
врезался в дверь, и покрытая облупившейся краской старушка не выдержала. Дверь
покосилась, впуская меня в класс, но остановила меня парта, о которую я отбил
колени и живот. В фильмах обычно все не так…

— Антон!

С пола из дальнего конца класса донеслось громкое мычание, и я пошел на звук,


разгребая руками парты, пытающиеся меня остановить, уцепив за пальто. В квадрате
тусклого электрического света под окном на боку лежал Антон. Все его тело было
перемотано бесцветным скотчем, а щеки и лоб уродовали черные надписи. На куске
скотча, заклеивающем рот, темнела запекшаяся кровь — вдобавок ко всему ему разбили
нос… С ужасом в глазах я опустился перед ним на колени и попытался как можно нежнее
отклеить скотч с лица. Антон застонал и облизал въевшийся в разбитые губы клей.

— Ты… невменяемый… — проговорил он, переворачиваясь на спину и запрокидывая голову.


— У охранника же есть запасной ключ…

На грани нервного срыва я рассмеялся. Склонив голову к его груди, я с горем пополам
перегрыз скотч.

— Ножницы… — выдохнул Антон. — Мы же в школе — тут везде канцтовары, ну что ты…

— Мне уже не надо, — с придыханием улыбнулся я, начиная разматывать его тело. — Я
не способен сейчас думать…

— Ты задыхаешься?.. — нахмурился он.


— Немного… Но это пройдет… — Я рванул скотч с его кистей, и Антон приглушенно
вскрикнул. — Прости, но с кожи лучше как можно скорее срывать, медленно — будет
только больнее.

— Большой опыт? — с кровоточащей усмешкой спросил он.

— Я был слишком любознательным ребенком, — ответил я, приподняв его ноги:


разматывать целый рулон скотча стало в разы проще. — Почему класс был заперт с
тобой внутри?

— Психолог попросил некоторых учеников передать ключ учителю, но они решили закрыть
класс сами…

— Твой отец тебя здесь искал до меня.

— Я знаю. Я не отзывался, — к моему удивлению произнес Антон, глядя на потушенные


лампы.

— Почему?..

— Потому что если он узнает, что надо мной издеваются, он заберет меня отсюда.

— Так и хорошо! — Я наконец закончил со скотчем, содрав его с щиколоток Антона, и
заключил охнувшего от неожиданности мальчишку в объятия. Его руки слабо сжали мою
спину.

— Ты не понял, — коснулся его мягкий шепот моего уха, — заберет не из школы, а из
страны… — Я отстранился от Антона, присаживаясь рядом. — Паша, мой второй отец,
предлагал переехать всем вместе в Англию. Отец отказался тогда, полагая, что и для
меня, и для него в России будет лучше — все-таки родина. Но узнай он про буллинг,
он передумает. Сменой школы все не ограничится, поверь.

— Но ты же не можешь постоянно подвергаться такому! — воскликнул я, обводя рукой


гору снятого с Антона скотча. — Нужно хоть что-то сделать! Пожаловаться кому-
нибудь…

Антон хохотнул в потолок, словно я сказал невообразимую нелепицу.

— Вижу, ты ни разу с хулиганами не сталкивался… Если я «накапаю», при этом


оставшись в школе, по дороге домой со мной в ближайшее время что-нибудь да
приключится. Уж лучше так…

— Нихрена не лучше! — В сердцах я ударил по полу кулаком, и Антон обратил на меня
удивленный взгляд.

— Ты что, злишься?.. — не поверил он своим глазам.

— Я в ярости! Я снес дверь! По мне не видно, что я зол?! Если бы твои обидчики были
здесь, мне бы было глубоко плевать, сколько им лет!

— Ты хоть когда-нибудь дрался? — слизывая кровь с губ, скептически поинтересовался


Антон.

— Ни разу! — все с тем же накалом страстей признался я. — Но как будто это меня
остановило бы, — улыбнулся я и протянул Антону свой мобильный: — Звони отцу.

— Нет, я же не…

— ЗВОНИ ОТЦУ. СЕЙЧАС ЖЕ. Он волнуется.


Тяжело вздохнув, Антон взял мобильный и набрал номер Влада. Все правильно — даже
если Антона увезут от меня за тридевять земель. Он не должен страдать от нападок
сверстников из-за моего эгоистичного желания держать его под боком.

— Пап, это я… — Из трубки послышался неразборчивый крик, и Антон, поморщившись,


отодвинул телефон подальше от уха. — Я в порядке, со мной Марк. Я упал с лестницы и
не мог встать, а мой телефон сел… Потом, долго объяснять. Сейчас мы в травмпункте.
Как меня осмотрит врач, я сразу же тебе позвоню… И я тебя.

Он отключил вызов и протянул мне телефон, но я не торопился забирать мобильный. Я


не мог — я был в шоке. Этот мальчишка умеет лгать! Нет, понятно, что врать умеют
все, но я и подумать не мог, что он способен делать это настолько правдиво: я,
рассказывая истину, себе меньше верю, чем он, развешивая лапшу!

— А ты мне лгал так мастерски когда-нибудь?..

Он рассмеялся, но вопрос проигнорировал, что уже наталкивало на определенные


мыслишки. Покачиваясь, я встал и подал Антону руку. Он коснулся пальцами моей
ладони, но вставать не торопился, наслаждаясь теплом чужой кожи.

— У меня просьба, — вымолвил он, все же поднимаясь с пола, на котором пролежал
связанный по рукам и ногам несколько часов. — Пообещай ее выполнить.

— Я не могу обещать, пока не зна…

— Пообещай, — приказным тоном повторил он, не отпуская мою руку.

Я смотрел на его разбитые губы, на запекшуюся под носом кровь, на грубые надписи,
покрывающие его опечаленное лицо, чувствовал пальцами его израненные в драке
костяшки — и думал, что даже в таком состоянии он для меня невероятно прекрасен…

— Я обещаю.

========== Глава 19 ==========

— Тогда… возьми меня, — попросил Антон, ведя меня за руку к учительскому столу. По
его коже скользили блики и тени, в глазах мерцал отсвет уличного фонаря. Мы обошли
стол, и он толкнул меня на покрытую меловой крошкой темно-зеленую доску. Его
израненные руки мягко раздвинули пальто и задержались на моей груди, чувствуя
пульсацию сердца через домашнюю футболку, которую я не удосужился поменять, бегом
отправляясь на поиски мальчишки.

— Ты не забыл, где мы?.. Охранник может заявиться в любую секунду… — Я говорил как
можно тише, но напрягать горло и не требовалось: Антон стоял настолько близко, что
его челка касалась моих губ. Казалось, он мог бы услышать мои мысли, придвинься он
ко мне еще ближе…

— Ты сорвал дверь с петель, а он так и не пришел. Маловероятно, что нам кто-то
помешает…

Он приподнялся на цыпочки и прижался ко мне, щекой к щеке, зарываясь пальцами в мои


спутанные взлохмаченные волосы. От одного его прикосновения меня уже повело, но
резкий спиртовой запах, исходящий от надписей на его лице, не позволял мне потерять
контроль и забыться окончательно.

Мне было больно на него смотреть, мне было нестерпимо больно его чувствовать:
против собственной воли я ощущал боль на своих губах, яркую, живую, какую от
малейшего дуновения сейчас испытывал Антон; костяшки ныли, болели ушибленные ребра.
Над ним сегодня уже вдоволь поиздевались — я не мог позволить себе совершить над
ним очередной акт насилия. В тот момент я хотел лишь пожалеть его, помочь
почувствовать себя лучше…

— Ты пообещал, — прошептал Антон и лизнул мое ухо, принимаясь посасывать мочку. У
меня кругом шла голова… Быть может, я еще не пришел в себя после затянувшейся
панической атаки — или же такой малости с его стороны достаточно, чтобы подчинить
меня его воле. Я сопротивлялся, но голова неизбежно заполнялась густым тягучим
туманом. Он вытеснял любые мысли, перебивал все попытки борьбы. Клубясь тяжелыми
седыми вихрями, он оставлял место только для слов Антона, повторяющихся эхом в моем
сознании раз за разом, становящихся со временем только громче, превращающихся в
рокот — и проникающих глубже в само мое естество…

Антон сделал шаг назад и склонился над учительским столом, касаясь его грудью и
животом. Обернувшись, он с улыбкой прошептал:

— Ну же. Накажите меня, учитель.

Я вымученно улыбнулся и подошел, опуская руки на его спину. Ладони с нажимом


прошлись по точеным лопаткам, спрятанным под тонкой тканью позаимствованной у меня
рубашки, и двинулись вниз, до идеальных узких бедер.

— Зачем тебе это? — спросил я, сдерживая себя из последних сил.

— Мне еще придется посещать этот класс. Не хочу помнить то, что здесь происходило…
хочу помнить только тебя.

Этой причины мне было достаточно. Я смогу хоть как-то облегчить непосильную для
такого чуткого и трогательного ребенка ношу… Я дал ему обещание, которое обязан
буду выполнить, чтобы не предавать его доверие. Да только я по-прежнему не мог
заставить себя причинить ему, измученному и побитому, даже самую малую крупицу
боли, пусть и смешанную с удовольствием. Когда я приподнял рубашку Антона и стал
оцеловывать его спину, то уже знал, как смогу выполнить данное ему обещание, не
пойдя против собственной сердобольности.

Мои руки скрылись под тонкой лимонной тканью и сомкнулись на груди мальчишки. Антон
томно выдохнул и сильнее прогнулся, теснее прижимаясь сосками к моим пальцам.
Задницей он несдержанно терся о мою ширинку, с каждым движением все отчетливее
чувствуя твердеющий член. Наверное, в его фантазии я грубо трахаю его на
учительском столе, ритмичными толчками затмевая те боль и унижение, что ему
довелось пережить в этом классе всего пару часов назад. Прости, моя радость, у меня
другие планы… Быть может, я сумею тебя приятно удивить…

Не способный прекратить со всей сдерживаемой страстью тереться об Антона эрекцией,


я расстегнул его вязаный ремень и медленно спустил до колен джинсы. Мальчишка лег
правым виском на холодную парту, покусывая израненные губы, отчего в моей груди
вспыхнуло пламенное желание впиться в них, наплевав на бережность и осторожность.
Не могу не хотеть его… Но в этот вечер я должен держать себя в руках — ради него…

Мои руки нежно дотронулись до его члена и мошонки, начиная неторопливо ласкать их
через хлопок серых боксеров, и Антон протяжно застонал в запотевшую от его
возбужденного дыхания поверхность учительского стола. Задрав светло-желтую рубашку
до ключиц, он плавно двигался вперед-назад, продолжая тереться затвердевшими
сосками о прохладную парту. Я опустился на колени, снял с мальчишки белье и провел
разгоряченными ладонями по прекрасным упругим мышцам. Антон очаровательно по-детски
зажмурился, ожидая проникновения — сладострастной пытки, способной раз и навсегда
связать этот класс в его памяти лишь со мной и теми минутами, что мы сейчас
переживаем с ним вместе! — но вместо пальцев или члена его подрагивающего входа
коснулся мой влажный язык, и мальчишка обронил поистине мелодичный стон. Его колени
подогнулись, и он упал бы, если б не лежал животом на столе. Ощущая мои губы и
язык, Антон стискивал трепещущими пальцами парту, тяжело дыша. Ненадолго оставив
без внимания колечко мышц, тесно сжимающееся от любого моего прикосновения, я,
облизывая и посасывая, погрузил часть его мошонки в рот и услышал еще одну
поразительно певучую благодарность…

Его ноги бесконтрольно дрожали. Когда я вошел в мальчишку напряженным языком, Антон
вскрикнул от неожиданности вкупе с наслаждением. В ускоренном темпе я трахал его
языком, и класс был наполнен его отрывистыми стонами — музыкой для моих ушей… Не
способный выдержать нахлынувшего смущения и напора удовольствия, Антон замотал
головой, пытаясь говорить меж громких стонов:

— Нет, по… пожалуйста… слишком… слишком… нежно…

Но я не собирался останавливаться; его полные истомы мольбы лишь усилили вовсю


полыхающий во мне огонь. Не прекращая ни на секунду иметь Антона языком, я обхватил
правой рукой его член, проходясь по всей его длине снова и снова. Черт, не могу
больше сдерживаться… Свободной рукой я расстегнул свои штаны и достал член, начиная
мастурбировать. Жаль, что я не амбидекстр, как Антон, — левой рукой не удавалось
поддерживать постоянный ритм, но сейчас удовольствие мальчишки куда приоритетнее
моего.

Антон уже не стонал — его голос срывался на полный наслаждения крик, эхом
проносящийся не только по классу, но и по коридору снаружи. Все его тело дрожало.
Наконец, оргазм настиг его, и Антон неистово задвигал бедрами, кончая на деревянную
панель учительского стола.

Мне до разрядки было далеко. Придя в себя, Антон обернулся, со все еще спущенными
штанами сел на парту и похотливым взглядом обласкал меня, дрочащего перед ним на
коленях. С королевским великодушие он протянул руку и проник мне в рот двумя
пальцами, уткнувшимися во влажный раскаленный язык. Его пальцы скользили по моим
губам, входя раз за разом все грубее, и на меня накатили воспоминания о нашей
утренней феерии в спальне. Кажется, мы друг друга стоим…

— Кончай… — мягко велел он, склоняясь ко мне и целуя подрагивающую от прерывистого


дыхания шею. Прочертив языком по ней линию от уха до плеча, Антон нежно сомкнул
зубы, по-звериному сдавливая ее. Из моего горла вырвался рык, и я кончил, чувствуя
его зубы и продолжающий скользить по коже горячий язык.

Его хватка ослабла. Он сел прямо и изящно закинул ногу на ногу, ничуть не стесняясь
своей частичной наготы. Я по-прежнему стоял перед ним на коленях, не отводя взгляда
от его гордых глаз. Думается, это и есть мое место — в его тени, на коленях…

========== Глава 20 ==========

Когда мы проходили по школьному холлу, охранник ни на мгновение не отвлекся от


зомбоящика. А я еще боялся, что он может нагрянуть в самый ненужный момент.
Бдительный работник…

Антон накинул мое пальто, прячась в нем с головой, словно в накидку. Он шел,
сутулясь, стараясь быть на пару шагов впереди меня. О причине я догадался далеко не
сразу: мальчишка не хотел, чтобы при свете я мог разглядеть его лицо и слова на
нем.

Пройдя от школы всего ничего, мы оказались на автобусной остановке, к которой как


раз подъехал полупустой автобус. Расплатившись за нас обоих, я прошел к уже
занявшему место у окна Антону. Автобус тряхнуло, и меня слегка приложило головой о
поручень по пути. Антон глубже зарылся в пальто, но по тому, как затряслись его
плечи, я понял, что смог его повеселить, и на душе посветлело. Я сел рядом, и он
едва заметно прижался к моему плечу. За окном в темноте с фиалковым отливом
мелькали огни фонарей, светофоров, выжигающих сетчатку вывесок. В автобусе было
прохладно; монотонно гудел мотор. Я зевнул, откидывая голову на обшитую замызганной
цветастой тканью спинку. После зверски истрепанных нервов невероятно сильно клонило
в сон. Я напрягал глаза, силился фокусироваться на объявлениях и рекламах, висящих
на стенах салона, но все было тщетно: я отключался…

***

Не знаю, сколько времени прошло. Так ведь всегда и бывает, когда ты спишь… Темнота
перед глазами рассеялась, и я увидел знакомую с детства комнату. Я сидел на жестком
советском ковре рядом с пустым продавленным креслом-качалкой. На моих руках лежал
бежевый плюшевый кролик с удивительно живыми глазами. Я помню его: я назвал его
«Максик»… В обнимку с лучшим другом я поднялся на ноги, едва доставая макушкой до
верха спинки кресла-качалки, и нерешительно пошел к большой зеленой двери. В щель
под ней пробивался яркий желтый свет, зажженный в коридоре. Приложив ухо к двери, я
услышал громкие голоса, долетающие сюда от кухни. Кажется, только такими я эти
голоса всегда и слышал: кричащими, спорящими, полными злобы и бурлящей ненависти… С
заметными усилиями я нажал на тугую дверную ручку и на цыпочках вышел в коридор. За
углом, на пороге кухни невысокая женщина со слезами на заполненных яростью глазах
пыталась перекричать рослого мужчину с застывшем звериным оскалом на лице. Их
скандал закладывал уши, заставлял сердце выбиваться из сил в пустых потугах
остановить эти вопли или хотя бы заглушить их. У меня щипали глаза, и даже надежный
и пушистый Максик не мог облегчить груз эмоций… Я вышел из-за угла и бесшумно
подошел к родителям. Для них, сцепившихся языками, я все еще был незаметен.

— Пожалуйста… — взмолил я, прижимая Максика как можно крепче к груди, — пожалуйста,


не ругайтесь…

Тень отца распростерлась надо мною, и у меня задрожали ноги.

— ТЕБЕ СКАЗАЛИ НЕ ЛЕЗТЬ ВО ВЗРОСЛЫЕ РАЗГОВОРЫ! СКОЛЬКО РАЗ Я ПОВТОРЯЛ ТЕБЕ ЭТО?!

— Я… я просто…

Охваченный страхом, я пятился назад. Крольчонок выпал из дрожащих рук, и его


поглотила тьма, надвигающаяся на меня в лице разъяренного отца. Цветастый детский
тапок слетел с ноги, и я упал назад, на грубый паркет. Ладони утопали в смоляной
жиже, начавшей сочиться из каждой дощечки. Желая спастись от приближающегося
человека, я окунул лицо в эту жидкую черноту, и опора подо мной исчезла
окончательно — я тонул… Сквозь охватившую все темноту я видел светлое пятно. Оно
приближалось ко мне, неизбежно опускающемуся в бездну. Я смог различить вытянутые
уши, бежевую шерсть, блестящие карие глаза — я тянул руку к невероятно далекому
верному плюшевому другу, как вдруг давящую тишину заполнил душераздирающий кроличий
крик. Живой Максик барахтался в черноте, жалобно зовя на помощь. Я попытался
грести, но руки не чувствовали больше черной воды — вокруг меня теперь был только
вакуум, лишенный воздуха и света. Максик кричал — мое сердце обливалось кровью! Я
ничем не мог ему помочь! Не мог сдвинуться с места, продолжая свободное падение. Я
видел, как его шкурка начала разлезаться, оголяя окровавленный поролон. Максик
вскрикнул в последний раз, и от него ничего не осталось, только кровавые брызги в
темноте. Я вцепился ногтями в щеки, оставляя глубокие царапины. Максик… Максик… Я
рыдал, продолжая царапать собственное лицо. Он кричал! Он звал меня, звал на
помощь! А я ничего не смог поделать!..

Кто-то крепко, но нежно схватил меня за запястье, и я оторвался от удаляющейся


крови бывшего лучшего друга… Мой взгляд скользил по незнакомцу: его рука была
больше моей, детской — точно кукольной. Рубашка лимонного цвета была изрядно
помята, от нее исходил слабый пульсирующий свет, успокаивающий и согревающий. Я
спешил поднять глаза, увидеть лицо этого человека, но как только промелькнули
светлые пряди, я вздрогнул всем телом и вывалился из пустоты в реальность. Вокруг
все гудело и тряслось. Кто-то действительно сжимал мою руку…

— Марк! — выкрикнул Антон, испуганными глазами глядя на мое бледное лицо.

Я не мог отдышаться: кошмар все еще сжимал мои легкие. Я бешено водил взглядом по
почти пустому салону автобуса, полностью дезориентированный. Звуки становились
тише — такими, какими они и должны быть. Я закрыл глаза и вытер правой ладонью
покрывшийся потом лоб. Давненько мне не снились настолько гнетущие видения… Рука
Антона сочувствующе сжала запястье, и манжет лимонной рубашки мягко коснулся моей
кожи, отбрасывая мучительный сон как можно дальше. Мне становилось легче дышать,
слабость медленно отступала.

— Ты как?.. — озабоченно спросил Антон, сдвигаясь от моего запястья к похолодевшим


после кошмара пальцам.

— Все в порядке… Я просто уснул… Мы не проехали нашу остановку? — Я деловито


заозирался, но обмануть Антона не сумел.

— У тебя слезы на щеках…

— Нет, — лживо рассмеялся я, проводя рукой по влажным щекам. — Это… потому что я
сонный: глаза слезятся.

Он явно не поверил мне, но ничего не произнес. Он жался к моему дрожащему плечу,


такой теплый и родной. Будто бы знакомый с детства…

***

Все еще скрывая лицо в тени моего пальто, Антон отнял трубку от уха и положил
телефон на стойку.

— Что на этот раз наплел отцу? — без намека на порицание спросил я.

— Частично сказал правду: что я останусь ночевать у тебя, что я в порядке, но лучше
сразу начать отдыхать и приходить в себя, а не трястись в транспорте по дороге
домой.

— Мастерски, — с улыбкой оценил я, подвигая к нему горячую кружку; в светлом чае


вальсировала лимонная долька. — Может быть, уже снимешь пальто? Это все-таки
уличная одежда, а я тут пытаюсь поддерживать хоть какую-то чистоту.

Антон заметно погрустнел, но пошел в прихожую и повесил пальто на вешалку, причем


настолько бережно, будто оно могло пораниться о крючок. Когда он вернулся на кухню,
то неустанно приглаживал челку, чтобы скрыть хотя бы надпись на лбу.

— Расслабься, я еще в школе их прочитал. Там было не настолько темно. Так что
просто наплюй и иди уже в ванную, умойся. А лучше сполоснись весь: смой негатив
сегодняшнего дня.

Он безропотно последовал моему совету, но на пороге ванной остановился.

— Может быть… поможешь мне? — осторожно озвучил он, краем глаза следя за моей
реакцией.

Тяжело сглотнув, я поставил свою кружку на стойку и на негнущихся ногах пошел в


ванную. Я тихо прикрыл за собой дверь. Антон нагнулся над ванной, вставляя заглушку
в слив и включая теплую воду.
— И… в чем будет заключаться моя помощь? — поинтересовался я, не решаясь отойти от
двери. Ручка больно врезалась в поясницу, но в данный момент боль была слишком
незначительной мелочью.

— Пока что тебе надо только сесть, — ответил он, выпрямляясь.

Я наконец оставил дверь в покое и, пройдя три шага, присел на опущенную крышку
унитаза — прямо напротив Антона и наполняющейся за его спиной ванны. Антон без
лишней спешки начал расстегивать лимонную рубашку. Его пальцы методично опускались
все ниже, переходя от одной пуговицы к другой, и светло-желтый хлопок обнажил
тонкие ключицы, мерно двигающуюся при каждом вдохе грудь, нежно-розовые соски…
Расстегнув рубашку, он позволил ей соскользнуть с его плеч и перистым облаком
беззвучно опуститься на кафельный пол. Настала очередь ремня, и в движениях рук
Антона не было властности, разившей утром в спальне. Он был мягок и изящен, отчего
невозможно было оторвать от него взгляд. Тихо шелестя, ремень двинулся в петлях,
словно змея, ласкающая тело своего бесстрашного дрессировщика. Выныривая из
последней петли джинсов, ремень почти незаметно перетек по руке Антона на мою шею,
легонько затягиваясь на ней. Мальчишка подошел ко мне вплотную, притягивая к себе
за ремень, и уже мои руки расстегнули его джинсы и в одном растянутом движении
свезли их вниз вместе с бельем. Антон выпустил ремень, переступил через оставшиеся
на полу джинсы и выключил воду. В зыбучей тишине, нарушаемой падением редких
капель, срывающихся с крана, он залез в наполненную ванну — мелодично плескалась
теплая вода. Он опустился в нее по плечи и поманил меня пальцем. Как зачарованный,
я приблизился и склонился над Антоном. Сквозь водную рябь я видел его тело,
манящее — аж сердце стало гулко выбиваться из привычного ритма. Покрытые
сверкающими каплями пальцы сжали мой импровизированный поводок, и я поддался,
опускаясь еще ниже и встречая его нетерпеливые губы. Антон продолжал тянуть за
ремень, погружаясь под воду и утягивая меня за собой. Не дыша, не слыша ничего,
кроме собственного сердцебиения, я ощущал только его губы. Мальчишка медленно
разжал пальцы, и я вынырнул, а следом из воды поднялся и он. По моим волосам на
плечи, спину и грудь струями стекала вода, и футболка потемнела, начав местами
просвечивать. Антон провел ладонями по светлым волосам, убирая их назад, и
откинулся на стенку ванны. По его шее скатывались капли, которые так и тянуло
слизать…

С кухни до нас донесся телефонный звонок, и я нехотя покинул ванную, по пути снимая
Антонов ремень. Судя по тому, чье имя высветилось на экране, разговор предстоял не
из приятных…

***

В ванную я вернулся лишенный всякого возбуждения: некоторые собеседники и


переданные ими новости к подобному располагают… По выражению моего лица Антон сразу
догадался, что что-то явно не так. Одним лишь кивком он задал свой вопрос, и я его
беспрепятственно понял.

— Звонила тетка. Им всем срочно нужно поехать на дачу — с ними связались соседи,
там что-то приключилось… Младшую дочку они берут с собой, а Лиза не соглашается ни
в какую. Оставить ее дома одну они не могут, потому что… потому что это Лиза!.. Так
что эту ночь она будет ночевать здесь. Как и ты.

— Интересная будет ночка, — высказал и мои мысли тоже Антон.

========== Глава 21 ==========

— Так, — скомандовала Лиза, только-только переступив порог моей квартиры со


вздувшимся рюкзаком за спиной, — пока я здесь, не смейте миловаться! Ведите себя
как обычные друзья! Не нужно мне напоминать о том ужасе, что я видела утром! — Она
наклонилась, чтобы развязать шнурки, и, кажется, я слышал ее повторяющийся шепот
«Боже мой… Боже мой…» Не удивлен, что она все еще не в себе: все-таки день
закончиться не успел; для меня же он тянулся будто неделя… Лиза надела тапки и
удивленно заозиралась. — А Антон-то где?

— В ванной. Должен скоро выйти.

Вдвоем мы дошли до кухни, и Лиза бросила тяжелый рюкзак на барный стул, усаживаясь
на соседний.

— Не много ли вещей для единичной ночевки? — спросил я, начиная подогревать


макароны с сосисками всем на ужин.

— В самый раз! Буду лежать на кровати, смотреть на планшете сериальчик да трескать
что-нибудь!.. Что-нибудь, что у тебя есть… — строя глазки, добавила она.

— Все это, разумеется, очень мило, но ты ошиблась по поводу кровати: ты будешь


спать на диване.

— Почему это? — вздернула нос Лиза. — Я всегда во время ночевок у тебя сплю на
кровати.

— Да, когда дома только я и ты. Но сегодня здесь Антон, и он не будет спать на
диване.

— А вместе с ним на удобной мягчайшей кровати будешь, конечно же, спать ты, —
недовольно закончила мою мысль Лизка.

— Ну да. Не тебя же рядом с ним положить, — ухмыльнулся я, наслаждаясь запахом еды
и тихим шкварчанием масла.

— Так спали бы вместе на диване.

— Диван не рассчитан на дво…

— Давай решим все как в детстве! — зажглась идеей Лиза, спрыгивая со стула и
залезая в холодильник с головой. — «Я никогда», ну же! — Она вынырнула из холода с
кетчупом, горчицей и майонезом в руках.

Дверь ванной открылась, и к нам подошел Антон, промокающий волосы белым махровым
полотенцем. Надписи на его лице полностью так и не оттерлись, и, бросив на Антона
беглый взгляд, Лиза замерла. Тех нескольких секунд, пока она молчала, хватило,
чтобы вогнать Антона в краску.

— А ты в курсе, что именно это слово на букву «П» по-другому пишется?.. — деликатно
спросила она меня. — Не через «е»…

— Что?.. Это не я писал! — Я раздраженно дернул рукой и чуть не уронил сковороду.
Очередной всплеск моей неловкости вызвал у Антона легкую улыбку, и он занял барный
стул рядом с Лизиным рюкзаком, уже не такой пристыженный.

— Я подумала, что это часть ваших странных «игр». Боже мой… — затихающе
пробормотала она, утыкаясь глазами в пол. Чтобы хоть немного ее отвлечь, Антон
ткнул пальцем в разнообразие соусов в ее руках.

— Для чего тебе все это?

Лиза встрепенулась, словно ее спросили, какой подарок она хочет на день рождения:
на ее губах плясала широчайшая улыбка, а глаза сияли от восторга.
— Мы будем играть в «Я никогда», — счастливо поведала она.

— Я не соглашался вообще-то…

— Мы будем играть в «Я никогда», — повторила Лиза Антону, игнорируя мои протесты.
— И будем все, иначе не интересно! Смысл в том, чтобы говорить «Я никогда не делал
того-то» — и называть то, что другой игрок точно делал. Если ты угадываешь, что он
делал, но не делал ты, то у этого игрока отнимается одна «жизнь» из пяти. Когда
кончаются все «жизни», игрок проигрывает и выпивает стакан вот этой бурды, —
озвучила Лиза свою самую любимую часть правил и потрясла перед лицом Антона
набранными соусами.

— Кажется, я понял, — заинтересованно произнес он. — То есть моя цель как игрока —
заставить всех остальных выпить «коктейль», чтобы остаться единственным
победителем, так? — Лиза с хихиканьем кивнула, схватила из сушилки три стакана и
начала выдавливать в них порционно кетчуп, горчицу и майонез. — А что получает
победитель? Как-то несерьезно, что он просто не будет пить эту жижу.

Я заглянул Лизе через плечо: она заполнила один стакан целиком, планируя сделать то
же с другими двумя.

— Эй! Такими темпами проигравшие загремят в больницу с пищевым отравлением! Разлей


из первого стакана по остальным — и хватит!

С совершенно кислой миной Лиза все же подчинилась, продолжая беседу с Антоном:

— На кону кровать!

— Это как?

— Победитель будет спать в постели, а проигравший или проигравшие — на диване.

— На узком диване, тесно прижимаясь, наедине… — всерьез задумался Антон, поглядывая
на меня. Я со скепсисом взглянул на него. — Так уж и быть, буду биться за кровать.

— Спасибо! — кивнул я, заметно расслабившись. Вдвоем победить Лизку будет легко.


— Играем до еды?.. А то в прошлый раз весь ужин пошел насмарку…

— А из чего тогда был напиток проигравшего, то бишь твой? — ехидно спросила Лиза.

— Помню молоко и жир со сковородки… — поморщился я, а за мной и Антон, приглушенно


смеясь.

— Играем на полу, по традиции! — распорядилась Лиза, закончив приготовления бледно-


оранжевой жижи. Из кухонного ящика она по-хозяйски набрала пятнадцать маленьких
круглых подставок для посуды, которых, по стечению обстоятельств, там осталось еще
примерно столько же. Когда мы с Антоном уселись на вполне удобный паркет, Лиза
поставила в центре три стакана и села сама. От каждого стакана к ближайшему игроку
тянулась дорожка из пяти подставок. — Когда теряете «жизнь», убираете одну
поставку, сокращая путь до своего стакана. Играем честно: правда, правда и ничего
кроме правды. Кто будет пойман на лжи, выпьет все три стакана в качестве
дисквалификации. Я начинаю, так как вы в союзе. Ита-а-ак, — коварно затянула она, с
прищуром поглядывая то на Антона, то на меня. — Я никогда… не спала с мужчиной!
— Пришедшая ей на ум мысль сперва ее рассмешила, а потом расстроила, однако
настроение Лизы вернулось, когда мы с Антоном смущенно убрали по одной подставке:
пусть и ненадолго, но она лидировала. — Отлично. Следующий Антон, раз он новичок.

Антон кивнул и призадумался, крутя в пальцах выбывшую подставку.


— Я никогда не имел родных братьев или сестер, — наконец сказал он.

Я понимаю, каков был его расчет: он знает, что у Лизы есть младшая сестра, а
уточнил степень родства, чтобы не рыть яму мне. Но подставку отложила не только
Лизка… Антон изумленно посмотрел на меня, словно я утаил от него грязное прошлое.

— У меня есть старший брат, — пояснил я, сгибая резиновый кружок пополам. Антон
отвел взгляд на прихожую, в его голове роились вопросы, которые было бы слишком
неуместно задавать сейчас, и я с радостью сменил тему: — Моя очередь же? Я…
никогда… не носил платье.

— Это нечестно, — пробурчала Лизка, пряча еще одну подставку.

— Ну что поделать, это жестокая игра. Антон пока побеждает…

Но тут пальцы мальчишки медленно легли на его четвертую подставку и повезли ее по


скользкому полу подальше от стаканов. У меня непроизвольно раскрылся рот. Антон…
когда-то надевал платье?.. Фантазия расправила крылья, рисуя перед моим взором его
сияющий образ: обольстительно краснея и пряча глаза, Антон приподнимал пышный подол
голубого бального платья; оголенные плечи дрожали от стыда и флера возбуждения…

— На такое я бы посмотрел… — случайно вслух подумал я.

— Так! — прикрикнула Лиза. — Я же сказала: не нежничать у меня на глазах! Займетесь


этими странностями завтра, когда я уеду!.. Я никогда… не имела домашних животных!
— У меня вместо трех поставок осталось две. — Надо же, я думала у Антона кто-нибудь
да жил из питомцев… Почему у тебя никогда не было животных?

— Я просто ждал идеального питомца, — усмехнулся Антон в мою сторону. Подтекста в
ответе Лиза не усмотрела и, пожав плечами, передала эстафету ему. — Я никогда не
целовался с девушками, — сказал он, глядя мне в глаза. В его взгляде читалась
саднящая печаль, и она лишь усилилась, когда я убрал свою предпоследнюю подставку.
Он всегда будет чувствовать себя так ужасно из-за этого?.. Я ведь ничего не могу
поделать с прошлым, но и видеть его грусть вновь и вновь не способен… — Ты ничего
не забыла? — вдруг спросил Антон, не глядя на Лизку.

Кузина зарделась как маков цвет и вскочила на ноги, чуть не сбив рукавом все три
стакана.

— От-откуда ты знаешь?! — вскричала она.

— Я люблю в школе почитать книги на «черной лестнице» — в одиночестве. Вы были


пролетом ниже, и я случайно вас увидел, — безэмоциональным тоном поведал Антон.

— Лиза… — не поверил я своим ушам. — Ты…тебе…что ли…

— Не надумывай лишнего! — огрызнулась Лизка, плюхаясь на попу и отбрасывая щелчком


одну из своих подставок. — Я не такая, как ты… Мы всего лишь… учились, как
правильно… А кто подглядывает, тот извращенец!.. Марк, не спи, твоя очередь!

Я вздрогнул и судорожно начал думать, как бы превратить две Лизиных подставки в


одну, но из головы никак не удавалось выкинуть кузину, целующуюся с подругой на
школьной лестнице… кажется, еще вчера я играл с ней плюшевыми игрушками, а теперь
она… экспериментирует?..

— Марк! — гаркнула она, и я выпалил:

— Я никогда не рождался в 2000-х!


— Ну отлично, — фыркнул Антон, убирая и свою подставку тоже. — Наш союз распался?
Мог бы предупредить об изменении курса внешней политики.

— Извини, я не подумал…

У меня и Лизы осталось по одной подставке, у Антона — две. Но сейчас Лизин ход…
Спародировав позу «Мыслителя», она перебирала в голове варианты, мечтая убить двух
зайцев одним выстрелом: и меня лишить последней «жизни», и ослабить Антона. С
любыми другими людьми игра была бы незатейливой, легкой и веселой; я же умудрился
найти единственных двоих, способных превратить невинную забаву «Я никогда» в
настоящее сражение логиков и стратегов!

— Я никогда… — вдумчиво начала Лиза, и в моих ушах раздалась тревожная барабанная
дробь, — не видела откровенные сны с участием мужчин. — Ни я, ни Антон не
двинулись, и Лиза, недоумевая, нахмурилась. — Серьезно?.. Я думала, что раз вы
такие, то что-то да было, хотя бы однажды… Блин…

Настал черед Антона. Он уже точно знал, что сказать, и смотрел на Лизу как
победитель на проигравшего.

— Я никогда не видел нечто такое, с чем было бы потом трудно смириться, — заранее
торжествуя, произнес он.

— Я не буду убирать свою последнюю подставку, — хмыкнула Лиза. — Если бы я не могла
смириться с увиденным, то не сидела бы сейчас здесь. Так что мимо!

— Не мимо, — поправил ее я, забирая свой стакан и передвигая на его место «павшую»
подставку. Я смотрел на тошнотворную массу так, словно готовился пить все
воспоминания, которые хотел бы забыть… Но набрав побольше воздуха в грудь для
храбрости, я зажмурился и выпил все. Жижи в стакане было на один приличный глоток.
Она жгла язык, разъедала небо, да так сильно, что у меня заслезились глаза.
Прикрывая рот кулаком, я после третьей попытки смог-таки проглотить это и
закашлялся, желая сейчас только одного — воды. — Пить… можно?.. — меж хрипов
спросил я.

— Ты уже свою порцию хлебнул, так что, думаю, да, — покривилась Лиза. После моей
красочной реакции она боялась проиграть еще больше.

Я бегом подорвался к барной стойке и с горла отпил из графина. Вода уняла пожар,
разыгравшийся в моем рту, и лишь когда я вернулся на свое место, игра продолжилась,
разве что теперь мне была отведена роль болельщика или зрителя.

— Марк выбыл, значит, сейчас мой ход, — рассудила Лиза. — Я никогда… не целовала
Марка в губы, — с заметным осадком оскорбленности припомнила она сцену в
кинотеатре.

Антон отбросил одну подставку. 1:1. Его ход…

— Ты ведь понимаешь, что уже проиграла? — спросил он, окончательно деморализуя
Лизку. — Я никогда не был девочкой. Шах и мат. Пей.

В тот момент мне было жалко Лизу. Хотелось укрыть ее большими крыльями, как
матушка-гусыня, и ругать Антона за то, что по его вине у моей двоюродной сестренки
такое потерянное выражение лица. С другой же стороны, в неожиданной твердости
Антона я увидел красивый, в чем-то даже романтичный жест: он отомстил за меня… и
это бы имело смысл, если бы он сам случайно не заставил меня хлебнуть жижи… Вне
зависимости от моих чувств и желаний, спор есть спор, и договоренность нарушать
никто не хотел. Лиза поднесла стакан к губам и начала пить жгучую бурду маленькими
глоточками. Большой просчет! Так она только растянула свои мучения, и пока не
осушила стакан, мычала в стекло и хаотично размахивала свободной рукой, точно
отгоняя комаров. Лизка сделала последний глоток, и ее передернуло так, что стакан
чуть не выскользнул из ее пальцев.

— Ой… — простонала она. — Лучше бы я вас еще раз увидела… чем это пить…

— Ну, — хлопнул я в ладоши, — вот мы и определились. Лиза — твой диван. Раз мы


закончили, давайте уже есть, пока все не остыло…

Я успел встать, когда Антон поднял свой стакан.

— Так будет честно, правда? — уже все для себя решив, молвил он, нюхая «коктейль».
— Все ведь пили… — Не морщась, не жмурясь и не ерничая, как мы с Лизкой, Антон
спокойно выпил все. Проведя пальцем по окрасившейся в бежевый цвет стенке стакана и
облизав его, Антон пожал плечами: — На вкус ничего особенного. С мясом сочеталось
бы.

— У нас на ужин макароны с сосисками, — все еще пребывая в легком шоке, сказал я.
— Можешь приготовить себе еще этой смеси и использовать как соус.

Так он и сделал…

Невероятный мальчишка…

========== Глава 22. Глазами Антона ==========

— Спасибо за еду, — поблагодарил я, подавая Марку пустую тарелку.

— Да не за что. — Он тепло улыбнулся и забрал Лизину тарелку тоже, по которой та
старательно развешивала макароны, чтобы их не доедать. Детский сад, раздражает… — А
теперь — чистить зубы и спать, — по-отцовски распорядился он.

Лиза вспорхнула с барного стула, уносясь в ванную с криками: «Я первая!» — это и


значит «быть не единственным ребенком»?.. Так рос Марк? Я и подумать не мог, что у
него есть старший брат. Сегодняшняя забава показала, как мало я о нем знаю… У него
были домашние животные, а еще он видел нечто такое, что мучает его до сих пор. Мог
ли его кошмар в автобусе быть связанным с этим? Он мне не ответит, если я спрошу…

— Все в порядке? — обернулся на меня Марк, спрятав все тарелки в посудомоечную


машину.

— Разумеется.

— Хорошо. А то ты что-то погрустнел. Если заболит живот, сразу мне скажи: ты


столько этой жидкой дряни съел… Если хочешь, иди сейчас в спальню, полежи. Когда
Лизка освободит ванную, я тебе скажу.

— У меня нет зубной щетки, — вспомнил я.

— Не беда: у меня достаточно одноразовых.

— И для кого ты держишь эти щетки, — нахмурился я. — Для ночующих у тебя женщин?

Марк тяжело вздохнул, словно один этот вопрос окончательно утомил его.

— Я что, по-твоему, Дон Жуан? Щетки лежат на случай, если у меня будет ночевать
племянница. Но этого давненько уже не происходило, так что почему бы не начать
тратить «коллекцию».
И вот опять. Я не знал, что у него есть племянница. Почему она перестала ночевать
здесь? Я ничего не знаю. Бесит…

— Можно позаимствовать твой телефон? — спросил я, протягивая руку. — Хочу выйти в


Интернет. Мой мобильный сегодня разбили.

— Конечно.

Он отдал мне свой телефон, слегка коснувшись моих пальцев. Для него все эти
случайные прикосновения что-нибудь значат? Или только у меня сердце замирает, стоит
нашим рукам соприкоснуться?..

— Спасибо, — сказал я, уходя в спальню.

Оказавшись в комнате, я бросился спиной на мягкую постель, сминая покрывало. Рука с


телефоном упала на половину кровати Марка, и я повернул голову к окну. Этим утром
он лежал здесь, пристегнутый наручниками, позволяющий мне делать с ним все, что я
только пожелаю… Ощутив прилив возбуждения, я погладил член через штаны… Нет,
нельзя. Если Марк зайдет, то решит, что я сексуально озабоченный. Может, я такой и
есть? Утром меня захлестнуло желание подарить ему себя: я планировал сделать это в
день его рождения, но ждать целый год… Я не жалею о том, что решился. Более того,
теперь я понял, почему о сексе написали столько песен… В школе я хотел повторить,
но Марк смог найти не менее привлекательную альтернативу: я даже не знал, что можно
делать так… Он хоть понимает, что все, чему меня научит, я когда-нибудь буду
использовать против него самого? Я усмехнулся, глядя в потолок и представляя его
сердито-смущенное лицо на штукатурке. Сегодняшнюю ночь мы снова проведем вместе.
Если я захочу заняться сексом еще раз, это будет странно? Сколько вообще раз в день
занимаются сексом взрослые?.. Есть ли какие-то правила, или можно спать друг с
другом, когда заблагорассудится? Во втором случае непонятно, зачем вообще люди
вылезают из постели…

Чтобы хоть немного разогнать лишь растущее с каждой минутой желание, я снял
блокировку с чужого телефона. Марк не удосужился поставить пароль — ему что, совсем
нечего скрывать? Сейчас для людей в девайсах заключена вся их жизнь, без
преувеличений. Потратив секунду на борьбу с совестью, я влез в список контактов: и
десяти человек не наберется… В списке вызовов и СМС все было так же глухо. Он что,
ни с кем не общается, кроме меня и Лизы?..

Я открыл браузер, не имея никаких определенных планов. Я и не хотел выходить в


Интернет, но раз уж взял телефон обманом, чтобы узнать что-нибудь новенькое о его
владельце, обязан придерживаться «легенды». Не думаю, что найду нечто интересное
или полезное для себя… Под большим пальцем всплыл баннер с броской надписью «КТО
УГРОЖАЕТ ВАШИМ ДЕТЯМ?!»… Ну хорошо, заголовок цепляет. Возможно, не так уж тут и
скучно. Ткнув пальцем в баннер, я оказался на странице со статьей. «Психологический
портрет педофила». Психология — интересно…

«По статистике педофилы — мужчины от 30 лет и старше.


Их круг общения может быть узок и практически не включать взрослых.
Для них характерны романтические отношения,
в которых сексу уделяется минимальное внимание.
Общение с партнершами носит больше дружеский,
чем любовный характер…»

Я остановился и вновь обратил взор к потолку. В памяти всплыли слова, которые я, по


мнению Марка, не слышал. Но я не виноват, что у меня хороший слух, я не
подслушивал! «Когда мы встречались, ты был не слишком заинтересован в отношениях… —
звучал в моей голове ненавистный голос Дины. — В постели ты был чересчур нежен, ос-
торожен, сдержан — это настораживало… был как будто над отношениями, над сексом,
где-то у себя в голове…» Все интереснее и интереснее…
Я продолжил изучение статьи:

«Педофилы склонны тянуться к «детским» хобби:


они обязательно покажутся интересными детям той возрастной группы,
которой педофил отдает предпочтения…»

Мои губы растянула улыбка легкого удивления. Помню, при первом посещении этой
квартиры мое внимание привлекла коллекция манги Марка. Такое совпадение… занятно!
Нет, я, конечно же, не считаю, что он охотится на подростков, но, Боже, как же это
смешно! Эта статья просто находка! Жаль, я не смогу показать ее Марку, иначе он
перепугается так, что потом и пальцем ко мне не притронется…

«Педофилы входят в доверие ребенка через подарки


и посещения развлекательных мест,
интересных их жертве, например,
в кино, кафе, зоопарк…»

Я хохотнул. Так, ладно, в кино я тогда напросился сам, но он пригласил меня сходить
как-нибудь туда вместе, вдвоем. И ранее настойчиво приглашал в ресторан, пока все-
таки не добился своего.

«Педофилу важно быть другом выбранного ребенка…»

Снова в яблочко, разве нет? Проводить время вместе, делить еду, разговаривать,
бывать друг у друга в гостях — все это ведь делают друзья?..

«Педофилы общаются с детьми наравне,


придают значение их точке зрения, предоставляют свободу выбора,
которой чаще всего их лишают родители и другие взрослые…»

Я поставил очередную галочку в уме и перешел к следующему абзацу:

«Продолжая относиться к ребенку как к взрослому,


педофил может навязать ребенку употребление алкоголя,
наркотиков или совместный просмотр порнографии.
Будучи зависимым от дружбы со взрослым,
ребенок будет идти у него на поводу…»

Я тяжело вздохнул, подкладывая под голову подушку. Наверное, я никогда не дождусь


ничего подобного от моего нерешительного «педофила»… Наркотики меня, конечно, не
интересуют, как и алкоголь. Хотя на Марка под градусом я бы взглянул… Надо думать,
падает и бьется он по пьяни еще чаще!.. А вот посмотреть вместе порно — должно
быть, это… Стоп. Не хочу, чтобы он смотрел на каких-нибудь порноактеришек: ему
должно быть достаточно меня.

Ну и что там дальше…

«Чаще всего у педофилов не устроена личная жизнь.


Такой мужчина инфантилен в любом возрасте,
даже беспомощен в некоторых аспектах взрослой жизни…»

Ха! И еще три раза «ха»! Как же жаль, что Марк этого не увидит. Я б похохотал в
голос. А так… Кровать подо мной была холодной и слишком большой. Комната — темной и
пустой. Но почему-то спальня таковой больше не кажется, когда в нее заходит он. И
постель становится уютной, если он лежит рядом…

Стены давили на меня. От шкафа, от тумбочек, от кровати и даже от пола веяло


пронизывающим холодом! Я больше не мог находиться в этой комнате один, и почти
бесшумно вернулся на кухню. Гудела посудомоечная машина; вокруг не было никого.
Дверь в освободившуюся ванную была открыта, а из «мастерской», как Марк ее
называет, доносились шорохи и голоса. Издали я заглянул в приоткрытую дверь.

В расстеленной на диване цветастой постели лежала Лиза в обнимку с пакетом чипсов и


светящим ей в лицо планшетом. Марк что-то сказал ей на прощание и поцеловал ее в
лоб. Лиза счастливо заулыбалась…

Я поспешил вернуться в спальню, пока меня не заметили. В груди нечто, словно змея,
сжимало сердце тугими кольцами. Что это? Ревность?.. Она — его сестра, нет ничего
странного в том, чтобы целовать на сон грядущий свою младшую сестру. Кажется, он
воспитывает ее как отец: он волнуется о ней, покупает ей подарки, пусть и
съедобные, говорит ей чистить зубы и ложиться в постель. Как еще сказку не читает
перед сном… Я рад, что он относится ко мне не так, как к ней. Я счастлив, что я —
взрослый в его глазах. Но откуда тогда это чувство? Неужели мне хочется часть этой
заботы?..

Дверь в спальню открылась и слегка двинула меня по плечу.

— Извини, — поморщился Марк, заходя внутрь, — не думал, что ты можешь здесь стоять.
Ванная свободна. Щетку возьми в тумбочке под раковиной, в нижнем ящике.

— Хорошо, спасибо. — Я протянул ему его мобильный, но не торопился отдернуть руку.
— Марк…

— Что?

— Сегодня я не хочу спать в пижаме, — глядя в сторону, произнес я.

Он тяжело сглотнул, оставив мои слова без ответа.

========== Глава 23 ==========

Чтобы не отрубиться лицом на клавиатуре, я дал себе весьма ощутимую пощечину.


Сегодня легкая боль — единственное, что может привести меня в чувства после
бессонной ночи.

Можно было бы подумать, что до самого утра мы с Антоном наслаждались друг другом,
но нет. Когда он вернулся из ванной и разделся до белья, я лежал без движения,
мирно сопя в подушку. Сам толком не знаю, зачем притворился спящим и кого больше
хотел обмануть: его или свое собственное тело… Он залез под одеяло, жался,
практически полностью обнаженный, ко мне — я чувствовал предплечьем его горячую
грудь и ритм сердца в ней — но так и не пошевелился. Сегодня Антон чуть не остался
ночевать в школе на полу… побитый, перемотанный скотчем… У него и без меня был
тяжелый день, думал я. Если бы он дал мне хоть малейший, самый прозрачный намек из
всех, я бы не смог остановиться, напрочь забыв о Лизе, спящей или же бодрствующей
всего через две двери от нас. Поэтому я лежал. Поэтому я не шевелился. Поэтому я
практически не дышал и искренне боялся, что мою хрупкую ложь может выдать учащенный
пульс.

Я гнал эту мысль прочь от себя до самого рассвета, но с приходом солнца она все-
таки настигла меня: если бы Лиза застала нас, пока я еще не кончил, я бы смог
остановиться? И единственный честный ответ заставлял меня чувствовать себя
последним грязным мерзавцем на планете. «Нет»… Раз я становлюсь глухим к голосу
разума, значит, Антон — моя мания. Болезнь. Зависимость. Идея фикс. И игнорируя ее
существование, не сопротивляясь ей, я лишь пытаюсь отсрочить неизбежное…

Пропитанный удушливым бессилием, я в сердцах ударил клавиатуру, сдвигая ее. Из-под


черного пластика показался желтый уголок бумаги, и я извлек его. На свернутом
пополам небольшом листе той же рукой, что и любовное письмо самому себе, было
выведено:

«Поиграем?»

Я усмехнулся, разворачивая листок. Что это еще такое — его «поиграем»? Поиграем во
что? Бумага оказалась страницей, по-варварски вырванной из книги, благо не из моей.
Но чужую книжонку мне все равно было жаль… В моих руках был обрывок из «Красной
Шапочки» — одна лишь иллюстрация, никакого текста. По пыльной желтой тропинке
весело скакала главная героиня, размахивая корзинкой с пирожками. Вокруг нее
возвышались пушистые ели, порхали бабочки, из-за пеньков высовывались лесные
зверьки. В нижнем правом углу ручкой было написано: «7».

Ну и как все это понимать? Антон решил развлечься игрой в загадки? Тогда я уже
проиграл, ведь, кажется, не способен думать как он. Утром он вместе с Лизой
отправился в школу. За ночь кожа впитала остатки надписей на его лице, и более
причин для прогула не осталось. Его телефон разбит, но если Антон все еще с Лизой,
я смогу спросить его о ребусе. Мне нужна подсказка, иначе я не сдвинусь с мертвой
точки. Я нашел Лизу в списке контактов и приложил трубку к уху. Сейчас у них должна
быть перемена…

— Я что-то забыла? — сразу же спросила Лиза.

— Что?.. Нет… не знаю… Почему ты спрашиваешь?

— Ну, ты позвонил, а я только-только с ночевки, поэтому…

— Я не по этой причине звоню. Антон с тобой? Сможешь дать ему трубку?

Пока Лиза передавала ему телефон, я слышал ее недовольные ворчания.

— Слушаю, — отозвался Антон, у меня мурашки пробежали по спине от звука его голоса.

— Я тут под клавиатурой кое-что нашел… — немного издали начал я. — И понятия не
имею, что это. Может, дашь подсказку?

Антон усмехнулся в динамик, и я практически почувствовал ухом его дыхание.

— Смогу организовать тебе подсказку только завтра. А пока просто подумай. Ты ведь
знаешь эту сказку.

Я угукнул в трубку, заранее начиная мириться с превосходством его интеллекта.

— А я тут тоже пытаюсь разгадать твою загадку, — неожиданно сказал он.

Я оторвался от страницы, недоумевая. Не помню, чтобы загадывал загадки последние


лет эдак десять…

— О чем ты?

— Твоя квартира. Когда Лиза приглашала меня в гости, она сказала, что у ее брата
трехкомнатная квартира. Но кухня за комнату обычно на планах не считается. Значит,
у тебя кухня, совмещенный санузел, одна комната — спальня и вторая комната — твой
рабочий кабинет. Где третья комната, Марк?

Я молчал, словно пойманный на вранье мальчишка. Я и сам забыл о существовании


третьей комнаты, очень-очень давно. Ни Лиза, ни кто-то другой из списка членов
семьи, бывавших у меня, никогда не задавались этим вопросом. Но у Антона слишком
пытливый ум, чтобы пройти мимо двух противоречащих друг другу фактов. Он —
единственный, кто вообще задумался над «тайной третьей комнаты», и, полагаю,
единственный, кто сможет в итоге добраться до нее. Я должен что-то предпринять?..
Все из нее спрятать?.. Хочу ли я, чтобы он увидел?..

— Гораздо интереснее не то, где она, а то, что в ней, — подкинул я дровишек в
костер его интереса.

— Значит, вместе разгадываем загадки друг друга? — услышал я его довольный сверх
меры голос. — Интеллектуальные развлечения — мне это нравится. Твои условия?

— Ты не можешь поглядывать в строительные планы и рассказывать кому бы то ни было о


существовании третьей комнаты, тем более когда ее найдешь. Теперь твои условия.

— На разгадку моей головоломки тебе дается семь дней с текущего момента. Если никто
из нас не разгадает загадки за неделю, мы вскрываем карты. Если я найду третью
комнату, но ты так и не разгадаешь «Красную Шапочку», я забираю свой единственный
подарок от тебя раньше срока.

— А что я получу, если разыщу ответ на твою «Красную Шапочку», а ты в третьей
комнате так и не окажешься?

— Не переживай. Когда ты выстроишь логическую цепочку до желанного ответа, то


автоматически получишь достойную награду. Ну как, по рукам? Готов поставить на кон
свой подарок мне?

Я прижал трубку плечом к уху и скрестил руки на груди. Меня одолевали сомнения.
Рискованно…

— Не люблю это признавать, но я не так уж и умен… — стыдливо проговорил я.

— Ты себя недооцениваешь: все-таки ты спрятал от всех целую комнату.

— От всех, кроме тебя.

— Поживем — увидим! — восторженно выдохнул Антон, стараясь перекричать голосящих


под ухом младшеклассников. — Раз уж ты в себе так не уверен, можешь замаскировать
вход в таинственную третью комнату более тщательно, я разрешаю.

— Чтобы ты потом по изменениям в моей квартире смог вычислить, где она?


— рассмеялся я.

— Вот видишь, ты все-таки умен, — разделил мое веселье он. С его стороны «провода»
прозвенел звонок, и дети зашумели еще больше, отправляясь на уроки. — Мне пора
идти. Ты согласен на условия?

— Как будто я способен тебе отказать, — беззлобно ответил я, расслабляясь в


компьютерном кресле.

— Что ж, тогда удачи нам двоим.

========== Глава 24 ==========

Ветвей клубок у твоих ног,


Весь мир и я, конечно, я...
Я всё отдам, я не предам,
Я буду рядом очень долго,
Сколько хочешь буду...
(Лена Перова)
Я слышал, как на кухне гремит посуда — Антон там не слишком церемонился, хотя чего
еще ожидать от человека, привыкшего без угрызений совести портить чужую
собственность? Когда взмыленный мальчишка ворвался в мою «мастерскую», я как раз
закончил главу очередной новеллы, нуждающейся в целом ведре цензуры.

— Как успехи? — гаденько спросил я, поворачивая компьютерное кресло к нему.

Он громко сдул прядь, лезшую в глаза, и осмотрел комнату, словно в первый раз.

— Ты не пошел следить за моими поисками, потому что знал, что вход в третью комнату
в безопасности? — спросил он, раздраженно упирая руки в бока. — Значит, вход здесь?
За книжным шкафом?

— Ты считаешь, я такой приверженец классики, чтобы прятать вход в секретное


помещение за книжным шкафом? — усмехнулся я, покачиваясь в кресле. Наблюдать, как
Антон ломает голову и постепенно выходит из себя, было сродни любованию огнем:
сперва он красив и приятно потрескивает, но скоро превратит хворост в горстку
угольков.

— Если я найду вход, правильно укажу место, но не смогу физически открыть «дверь»,
ты же мне скажешь, прав я или нет? — Антон подошел к книжным полкам и заглянул за
шкаф. — Иначе спор с самого начала нечестен.

— Он такой и есть: я на кон поставил, выходит, свою честь… А ты что?

— Я свою честь тебе уже отдал, — сосредоточенно проговорил он, проходясь пальцами
по стене. — Шкаф прикручен?

— Да. К тому же, подумай, если бы я его двигал, как в детективах, на полу
оставались бы следы, царапины.

— Может, тебе и не требуется его двигать, — вполне логично рассудил Антон.


— Вытаскиваешь полки и проходишь через его заднюю стенку…

— Снова и снова категоризируя и расставляя книги в алфавитном порядке!.. Я слишком


ленив для таких ухищрений.

— У тебя они расставлены по алфавиту? — поднял одну бровь Антон. — Я думал,
хаотично. Почему тогда Ирвинг стоит сразу после Гашека?.. Авторов на буквы меж «Г»
и «И» у тебя в коллекции предостаточно…

— Я расставляю не по авторам, а по названиям произведений.

— Извращенец, — улыбнулся Антон, оставляя в покое книжный шкаф. Он подошел к


компьютерному креслу и оседлал мои колени. Его пальцы любовно погладили меня по
щекам, а язык неторопливо вылизал мои губы. — Интересно, возможно ли заняться
сексом в компьютерном кресле? — вслух подумал он, чем вызвал мою широкую улыбку.

— Если снять подлокотники, вполне получится.

— У-у, ты много об этом думал? — игриво прошептал он, проходясь ладонями по


футболке на моей груди.

— У меня такая работа: думать о пошлостях, — кивнул я в сторону монитора.

— И мыслями обычно все ограничивается? — немного печально спросил он, выпрямляясь.
— Не похоже, что бы тебе хотелось на меня накинуться. Хотя бы раз.

Я смотрел Антону в глаза, подсознательно отражая выражение его лица на своем. Я не


знал, что ему ответить. Может быть, моя работа сделала меня таким, а может, я
всегда был нерешительным мальчишкой, запихивающим любые «хочу» в прочную коробку и
заклеивающим ее намертво скотчем, чтобы желания никогда не выбрались наружу.

— Я… чаще сдерживаюсь, чем даю волю фантазии в реальной жизни…

— Я думаю, стоит иногда позволять себе терять контроль…

— Как это делаешь ты?

Антон нахмурился. Кажется, мои слова ткнули его в пучок весьма болезненных
размышлений. Если раньше его пальцы подушечками гладили мою грудь, то сейчас
ощутимо вцепились ногтями чуть ли не в самое сердце. Но я не хотел, чтобы это
болезненное давление оканчивалось, или чтобы вес его тела исчезал с моих бедер.
Пусть злится. Пусть царапает и бьет. Пусть рвет на куски. Только бы был рядом.

— Тебя напрягает мое либидо? — задал он вопрос, который, похоже, уже достаточное
количество времени крутился в его голове на повторе.

— Нет. Наоборот, благодаря твоей раскованности мы…

«…мы вместе» хотел сказать я?.. Но вместе ли мы? Я признался Антону в том, что он
мне нравится, еще у него дома, но никто не говорил об отношениях. Могут ли у нас
вообще быть отношения, учитывая разницу в возрасте и характер нашего общения?..

— …мы вообще пришли к тому, где находимся сейчас, — продолжил я. — Если бы не твои
усилия, мы бы до сих пор общались как друзья.

— Мы не друзья, — так знакомо покачал головой Антон, словно из моих ранних
воспоминаний о нем.

— Ну, значит, ты бы отрицал нашу дружбу, а я бы всеми силами пытался ее добиться,


открыто не претендуя на нечто большее.

Он глядел на меня так, будто я рассказал ему самую невозможную из всех сказку. Он
не просто не мог поверить в услышанное — каждое сказанное мною слово было ему
чуждым.

— И тебе было бы этого достаточно? — ошарашено спросил он.

— Да, — кивнул я. — Просто быть рядом. Получать от тебя тумаки. Слушать твои
издевки… Быть на обочине твоей жизни, но все же присутствовать в ней — и плевать, в
какой роли. Хотя если бы ты встречался с кем-то на моих глазах, уверен, я бы
страдал.

— Почему?.. — едва различимо прошептал он, вновь заключая мою голову в свои ладони.
Он приблизился настолько сильно, что мне было буквально больно на него смотреть;
его растроганное лицо упорно расплывалось перед глазами.

— Потому что… я все-таки тобой болен, — с улыбкой легкого сожаления произнес я.


— Потому что против собственной воли зависим от тебя…

Наши уста слились в требовательном поцелуе. Казалось, через него Антон старался
передать мне свою благодарность, всю — до последней капли. Мы как можно теснее
прижимались друг к другу, сплетаясь языками. Проведя рукой по его спине, я
почувствовал кончиками пальцев каждый его позвонок. Как в одном теле может быть
заключено сразу столь многое?.. Несдержанность, страсть, смелость, дерзость,
властолюбие, непомерная гордость! — но и нежность, мягкость, податливость, доброта,
изящество и плавность… Он обжигал и таял, он холодил и согревал, он ранил и
излечивал… Как коллапсирующая звезда, он в сжатом виде вобрал в себя, кажется, весь
мой мир…

Я смог подняться, держа Антона на руках, и бросился в его объятиях на диван.


Мальчишка чуть ли не силой стянул с меня футболку и кинул ее на пол. Диванные
подушки сбоку от нас не давали мне толком развернуться, и я швырнул их назад. Одна
из подушек задела стол и с грохотом скинула с него клавиатуру. По полу рассыпались
несколько клавиш; компьютерная мышь болталась вверх тормашками на натянутом проводе
и светила зелеными огнями под диван#. Теряя голову от накала эмоций, я вжимался
пахом в промежность Антона. Он то и дело ронял случайные стоны, через одежду я
чувствовал, как и к моему члену, и к его приливает кровь. Я хотел порвать его
рубашку, но все пуговицы до единой услужливо нырнули в свои петельки, оголяя торс
мальчишки. Пока я облизывал и вбирал в рот, посасывая, один его сосок, второй
ласкал пальцами — Антон тяжело дышал, стараясь прижать меня к себе еще крепче.
Чтобы доставать губами до его груди, мне пришлось спуститься, и теперь Антон терся
членом о мой живот, слегка царапая кожу грубой джинсовой тканью. Я неустанно
покрывал поцелуями его тело, а он, становясь лишь горячее, извивался в моих руках,
готовый принять любые ласки. Это и есть страсть?.. Такого я не чувствовал ни с кем…
и вряд ли почувствую…

Больше я не церемонился. Я расстегнул и приспустил его штаны, сразу же принимаясь


делать минет. Мальчишка стонал в потолок, до бодрящей боли держась за мои волосы.
Он расслабленно закинул ноги мне на спину: словно я его слуга, подчиняющийся его
воле, обязанный ублажать ртом своего молодого господина…

Выпустив изо рта его член, я заставил Антона сесть передо мной, придвинувшись
вплотную. Он томно целовал мою шею, пока я доставал свой член из штанов, чтобы оба
вместе обхватить широкой ладонью. На фоне того, что я чувствовал его член своим,
ощущения от движения моей руки меркли. Антон жарко целовал меня в губы, изредка
прерывая поцелуй для глубокого стона: он приникал лбом к моему лбу, стараясь не
отдаляться от меня ни на сантиметр. Моя левая рука несдержанно гуляла по его груди
и подрагивающему животу — я зажимал в тиски желание оставить царапины на его коже,
хоть какой-то след, напоминание о том, что я его касался. Я бы расцветил его шею и
грудь засосами, если б мог оторваться от его губ и языка. Никогда так пылко не
целовался… никогда так сильного никого не хотел… Никогда не сгорал дотла и не желал
этого… Никогда прежде.

Шум крови в ушах и наше громкое дыхание, разделенное на двоих, пересилил раза с
третьего звонок в дверь.

— Это Лиза… — прохрипел Антон, облизывая и без того влажные губы. — Надо… открыть…

— Нет… — помотал я головой, ускоряя темп, и Антон зажмурился, судорожно выдохнув.

— Она… одна на лестнице… Надо…

— Нет… — Моя голова кружилась, я задыхался от столь частых вдохов. Я бережно


сомкнул зубы на его плече, оставляя нежно-розовый след. — Не хочу… ничего не хочу,
кроме тебя… — Превращаясь в зверя, я покусывал его губы, проходился по ним языком
вновь и вновь, чтобы опять как можно аккуратнее сжать их зубами…

— Марк, открой ей дверь… — простонал Антон, чуть отодвигаясь. Я потянулся к его


телу, чтобы вернуть Антона в прежнее положение, но сильнейшая оплеуха болью на
мгновение сковала все мое тело. Этого мига было вполне достаточно, чтобы я потерял
равновесие и упал с дивана на пол. — Открой… дверь… — настойчиво повторил Антон,
откидываясь на диванную подушку под собой.

Я поднялся, не способный отдышаться. Отходя от дивана к двери и пряча член в штаны,


я обронил на слабом выдохе:
— Да…

«…господин»…

Зайдя в ванную, я взял с сушилки длинную футболку и, надев ее, смог прикрыть не
только голый торс, но и проглядывающий через тонкую ткань брюк стоящий колом член.
Щека горела, но все еще расходящаяся от нее волнами боль немного остужала мой пыл.
Я открыл дверь, впуская Лизу в квартиру, она жужжала над ухом, но как ни старался,
я не мог разобрать ни единого ее слова. Я был не способен думать. Как пес,
обезумевший от гона…

Я сказал Лизе располагаться пока на кухне и заперся в ванной комнате. Присев на


край ванны, я бесстыдно мастурбировал, думая об Антоне: прямо сейчас ублажающем
себя на диване, скользящем прекрасным телом по жесткому материалу диванных подушек,
кончающем в мою футболку, оставленную там, на полу…

========== Глава 25 ==========

Я… тупой?.. Я не шибко уверенный в своих способностях человек, но сейчас, глядя на


этот пирог, я чувствовал себя невероятно тупым…

Антон пообещал мне оставить подсказку к его загадке со страницами «Красной


Шапочки», и когда он вместе с Лизой ушел, я нашел на кухне — это. В тарелке из
плотной фольги на барной стойке меня ждал невысокий идеально круглый пирог. Через
каплеобразные отверстия в хрустящей румяной корочке проглядывала красная ягодная
начинка. Черт, хочу съесть его, а не думать над подсказкой… Чтобы этот злосчастный
пирог не стоил мне поставленной на кон девственности, я как можно скорее проглотил
несколько печенюшек, утопив их в ледяном молоке. Так, теперь, когда желудок
прекратил обсасывать мой позвоночник, можно и подумать.

Пирог…

Пирог?..

Пи-ро-г…

Антон, почему пирог?!.. Боже, я понятия не имею, что творится в голове у этого
мальчишки, как он думает! Этот манящий меня ароматом, как в мультфильме, пирог мог
указывать на анаграмму, мог сам быть частью какого-то слова, в нем могло быть
зашифровано число количеством отверстий, из которых в электрическом свете
поблескивала алая начинка… Вишневая?.. Нет, не о начинке мне нужно думать! Осталось
всего шесть дней. Шесть дней до того, как я проиграю. И лучшим исходом будет, если
Антон тоже не сможет найти мою третью комнату. Ведь в ином случае… В моем
воображении всего на секунду нарисовался самодовольный Антон, вжимающий меня в
матрас одним уверенным плавным движением, и все тело неприятно заныло. Я не хочу
оказаться под Антоном. Это… просто не входит в круг моих интересов… Мы живем в
более-менее свободной стране: у меня должно быть право решать. Но даже если Антон
прикажет мне землю жрать, после недолгих препирательств, похоже, я все равно буду
это делать. Мне невероятно повезло, что у мальчишки есть понимание честности и
чести, принципиальности: он не бездумно приказывает, он следует оговоренным
правилам. Как тогда… Воспоминания о его пальцах во мне наполнились слишком яркими
красками, и я дал себе пощечину, выныривая обратно, в реальность.

«Девственность за пирог»!

Пирог…

***
Я ощущал себя Виктором Франкенштейном, под лампой препарируя выпечку.
Хирургическими разрезами я бережно отделил от пирога один кусок и внимательно
изучил начинку. Вишня, м-м-м… Облизав красную сахарную сладость с ножа, я с
аккуратностью ювелира вычистил всю начинку сначала из этого куска, а потом и из
всего пирога, поместив ее в прозрачную стеклянную миску. Никаких записок или
предметов в ней я так и не обнаружилось — похоже, это просто пирог… Я попытался
засунуть всю начинку обратно, чтобы съесть пирог в изначальном виде, но корка из
теста растрескалась и местами обвалилась. Попытки «отремонтировать» пирог не
увенчались успехом. Я психанул и раздубасил оставшуюся хрустящую конструкцию
столовой ложкой, получив гору крошек в фольге. Завершая изощряться над выпечкой, я
смешал «руины» теста с начинкой, и получившееся в итоге месиво съел как йогурт.

Конечно, неплохо, что я открыл крайне оригинальный способ поглощать пироги, но


подсказку я так и не смог понять. Только сейчас в логику моих рассуждений стало
закрадываться допущение, что Антон по доброте душевной просто решил подарить мне
пирог, совершенно забыв оставить подсказку…

***

Я отодвинул телефон от уха, когда динамик чуть не взорвался от хохота Антона. Судя
по всхлипам, он даже прослезился от смеха. Мне впору было чувствовать себя полным
идиотом, но я решил попридержать самокритику для одиночества, а в этот момент — от
всей души порадоваться тому, что я сумел рассмешить этого очаровательного
своевольного ребенка.

— Я так понимаю, что пирог не был подсказкой?.. — с улыбкой предположил я, когда
Антон отдышался.

— Ох, нет, он был, но сам по себе; я бы не стал прятать внутрь какие-то предметы —
ты же обязательно подавился бы. Ну и я оставил две подсказки: ты в спальне под
подушкой ничего не находил?..

— Я еще не смотрел, сейчас проверю, — сказал я, поднимаясь из компьютерного кресла


и отправляясь в спальню.

— Как умудрился? Подсказка там так положена, что невозможно лечь и не заметить ее
под собой.

— Я не заходил в спальню.

— А где ж ты спал?..

— В «мастерской», на диване. — Я подошел к кровати: из-под подушки торчала еще одна
страница с иллюстрацией. На этот раз за Красной Шапочкой из-за дерева наблюдал
серый волк. В углу листка стояла цифра «6». — Ты ведешь отсчет? — догадался я.

— Да, у меня как раз таких страничек на неделю. Выпотрошил свою детскую книгу
сказок — терпеть ее не мог.

— Почему? — удивился я, укладываясь на покрывало. Пока я слышал голос Антона, пусть


и через телефон, спальня выглядела куда более уютной и гостеприимной.

— Потому что у этой сказки в корне неправильный конец. — В трубке послышались
шорохи — кажется, Антон тоже лег; я практически чувствовал его рядом, на соседней,
его подушке. — Волк проделал такую впечатляющую работу, чтобы добраться до Красной
Шапочки, но вместо заслуженной награды он получил смерть от рук охотника, который
даже не претендовал на роль главного персонажа истории! Он просто ворвался в дом и
испортил волку всю малину… А еще раздражает, что волк так сплоховал и вместо того,
чтобы напасть на Красную Шапочку в безлюдном лесу, зачем-то преследовал ее до дома,
чтобы разыграть спектакль там… Слишком много усилий, потраченных лишь ради
эффектности. Глупость.

— Ты… немного маньяк в душе, да? — с легкой опаской осознал я.

— Под настроение. Зачастую роль жертвы мне приятнее… Так что там с пирогом? В
отличие от тебя, я хочу, чтобы ты разгадал мою загадку. Твоя победа мне выгодна.

— Как и мое поражение, собственно говоря, — хмуро подметил я, разглядывая новую


иллюстрацию.

— Что правда, то правда! Я бы не стал затевать игру, если бы не мог выиграть при
любом возможном исходе.

— Ты коварен…

— Я — стратег. Итак, почему же пирог?

Этим вопросом я впустую задавался весь день…

— Потому что это ключ… — попытался рассуждать я вслух, но до Шерлока мне явно было
как пешком до Альп. — Потому что… он наведет меня на мысль, укажет направление…

— Да, пирог поможет тебе найти ответ. Но что нужно сделать перед тем, как получить
ответ?

— Задать вопрос? — не совсем уверенно поделился идеей я.

— Умница, схватил мою логику за хвост. Осталось подтянуться и вскочить в седло.

Воодушевившись, я подложил руку под голову. Разумеется, это был совсем небольшой
шажок по направлению к отгадке, но шажок, первый!

— Откуда этот пирог?

— Неправильный вопрос, — отозвался Антон. — Пирог из магазина.

— Хорошо, тогда… — Я задумался, покусывая нижнюю губу. — С какой целью куплен этот
пирог?

— Именно этот — чтобы навести тебя на верную мысль.

— «Именно этот»? А сколько у тебя вообще пирогов?

— Что-то около… тринадцати, — поведал Антон. Голос у него был довольный, значит, я
двигаюсь в правильном направлении.

— И для чего куплены остальные пироги?

— Для школьной ярмарки или вроде того. Устраивается для сбора средств на
предстоящий ремонт здания.

— И эта ярмарка имеет прямое отношение к отгадке?

— Да. И идет она, кстати, неделю. До окончания осталось шесть дней.

В моем сознании мелькнула вспышка озарения:


— Отгадка: ты хочешь, чтобы я пришел на ярмарку?

Антон рассмеялся.

— Не совсем. Но было бы неплохо, если б ты заглянул… Только после того, как найдешь
правильный ответ. Иначе посещение бессмысленно.

— А в чем заключается эта ярмарка?

— Это не совсем ярмарка, — скривился Антон, что очень явно отразилось на его тоне.
— Родители учеников ежедневно покупают выпечку, передают ее по очереди в школу, а
организаторы мероприятия продают ее втридорога: что-то вроде кафе для всех
желающих, разместившееся на территории школы. По-моему, проще было собрать с
родителей деньги на ремонт, но раз эта феерия идиотических планов имеет место быть,
почему бы не использовать ее для нашей игры, подумал я. Выпечку мне надо будет
относить завтра и в самый последний день мероприятия.

— И это важно для отгадки, раз ты уточнил?

— Еще как.

— Я должен дать тебе ответ до того, как ты пойдешь туда в последний раз?

— Нет, откровенно говоря, я вообще не должен знать, что ты догадался. Иначе вся
затея теряет смысл.

Его ответ меня обескуражил.

— Получается… я должен разгадать загадку, но не говорить об этом тебе — как ты


узнаешь, что я ее верно разгадал?

— О, я узнаю, поверь! Будет очень разочаровывающе, если ты не успеешь. Я не имею в


виду, что разочаруюсь в тебе или что-то подобное, однако поникну, буду грустен…
— театрально вздохнул Антон.

— Ты… сейчас играешь на моем чувстве вины, что ли? — не поверил я своим ушам.

— Тебя удивляет, что я манипулятор?

— Если ты так сильно хочешь, чтобы я добрался до истины, почему просто не скажешь
то, что я должен знать?

— Потому что иначе ничего не получится, — слишком туманно ответил Антон, уже по-
настоящему вздыхая. — Если я буду знать о твоих планах, то все зря. Не получится
создать нужную… атмосферу.

— О моих планах?.. Выходит, отгадка — это действие? Вот, каким образом ты узнаешь,
что я верно разгадал твою загадку: я сделаю то, что нужно.

— Именно. Однако на этом моменте моя помощь заканчивается. Единственное, что я буду
делать дальше, так это оставлять каждый день страницы ненавистной «Красной
Шапочки». Но, кто знает, может быть, я начну относиться к этой сказке лучше…

Он пафосно закончил звонок, даже не попрощавшись. Ругает других за излишнюю


эффектность, а сам… Я с улыбкой смотрел в потолок, сжимая в одной руке мобильник, а
в другой — вторую иллюстрацию с Красной Шапочкой. По мнению Антона, всю необходимую
для решения загадки информацию я уже получил. Осталось только понять, как все
озвученное мальчишкой друг с другом связано. И, думаю, завтрашний день, упомянутый
Антоном, должен во всем этом сыграть существенную роль.
========== Глава 26 ==========

— Как тебе? — спросил Антон, крутясь передо мной в багровой кенгурухе. В столь
бытовой ситуации я на секунду ощутил себя мужем, отвечающим жене на вопрос: «Не
полнит ли меня это платье?» — так по-домашнему тепло…

— Тебе идет. Хотя как-то непривычно видеть тебя не в строгой рубашке.

— Рубашка при мне, под худи.

Из кармана кенгурухи он выудил страницу старой книги сказок и отстраненно вручил


мне. На иллюстрации с подписанной цифрой «5» волк мирно беседовал с беззаботно
улыбающейся Красной Шапочкой, прислонившись к дереву.

— А насколько сильно по шкале от «1» до «10» ты расстроишься, если я не смогу


осилить твою загадку? — поднял я заранее виноватые глаза на Антона. Мальчишка пожал
плечами, явно силясь скрыть свои истинные эмоции.

— Если я смогу найти третью комнату и получу тебя, то не расстроюсь вообще. Если же
мы оба проиграем… — Он вздохнул, но не закончил предложение. Да, он великолепно
умеет лгать, но не думаю, что сейчас он пытается мною манипулировать: выиграть хоть
что-нибудь в нашем споре для него действительно важно. И от осознания этого моя
тупость стала меня угнетать. Кажется, терзания отразились в полной мере в моих
глазах — стоило Антону взглянуть на меня, как он смягчился и, точно собаку,
потрепал по волосам. — Это игра, только всего. Не нужно придавать ей большое
значение.

— Но ты придаешь…

— Забудь об этом. Я избалованный ребенок, покуксюсь немного и забуду. Так что тебе
не из-за чего переживать.

Он пошел к двери мимо книжных полок, и я, покинув кресло, последовал за ним.

— Уже уходишь? Как-то ты ненадолго ко мне наведался.

— Что поделать. Я же говорил вчера: сегодня мне нужно на школьную ярмарку.

Мы дошли до прихожей, где возле тумбочки стоял белый полиэтиленовый пакет,


загруженный выпечкой до отказа. Пока Антон обувался, я привалился плечом к
деревянному косяку, не упуская ни одного движения его ловких пальцев, завязывающих
шнурки.

— А ты чем планируешь заниматься остаток дня? — с пола спросил Антон, не поднимая
головы.

— Не знаю… Работать. Так что до часов десяти вечера лучше мне не звони: после твоих
звонков мне сложно собраться с мыслями.

Антон разогнулся и довольно улыбнулся — мои слова ему необычайно польстили.

— Тогда до нашего ночного разговора? — произнес он, забирая с пола свой пакет.

Я молча кивнул. Всякий раз, как провожаю его, мне начинает казаться, что я выдворяю
его, заставляю уйти. В наших прощаниях вечно чего-то не хватает. Но если я поцелую
его, вероятно, возьму прямо здесь… Заставлю упереться ладонями в тумбочку и
неотрывно смотреть в зеркало, как наслаждение окрашивает румянцем лицо Антона, пока
я его беру…
— Марк! — Антон щелкнул пальцами прямо перед моим носом, и я вздрогнул. — Ты
опять, — кратко сказал он.

— Извини.

— Да нет, это даже мило. Хотел бы я видеть облачко твоих мыслей, — ухмыльнулся он,
переступая порог.

Я думал ответить «Тебе не понравится», но, черт возьми, это же Антон! Скорее я
испугаюсь до заикания его мыслей, чем он моих…

Я провожал его взглядом, но заслышав скрип парадной двери, схватил с вешалки старую
серую ветровку и припустил во двор, чуть не забыв запереть дверь в квартиру. Я
ненавижу мухлевать, да только эта чертова загадка «Красной Шапочки» слишком важна
для Антона. Пусть я пойду на сделку с собственной совестью, но прослежу за ним и
догадаюсь, чего он от меня ждет. Я не посмею разочаровать его — этого чувства мне в
его возрасте хватало с лихвой…

Со двора он вышел на улицу; я беззвучно бежал за ним. Проследовать до его школы от


моего дома и остаться незамеченным Антоном — не проблема. Единственное, что меня
беспокоило, так это поездка на автобусе: отсутствие привычного пальто вряд ли
поможет мне спрятаться от мальчишки в довольно небольшом салоне. Но мне несказанно
повезло! Антон прошел мимо автобусной остановки, видать, решив прогуляться в этот
прохладный, но солнечный летний день.

Сверля взволнованным взглядом его спину, я чувствовал себя совершенно неправильно.


Все внутри свербело, меня не покидало ощущение, что окружающие видят, читают мои
намерения, неверно истолковывая их. В ничем не примечательной ветровке цвета
асфальта и светлых спортивных штанах я, как мне навязчиво думалось, привлекал
слишком много внимания случайных прохожих. Хотелось накинуть капюшон, спрятать
лицо — не от Антона, который мог обернуться в любую секунду и заметить меня в
отдалении, а от всех незнакомцев, идущих мне навстречу, — но в капюшоне я,
вероятно, стал бы еще более подозрительным, чем сейчас. Кто вызывает больше
опасений: нахмуренный мужчина с гнездом на голове или нахмуренный мужчина,
скрывающийся под капюшоном?.. В первом случае я могу сойти на пьянчужку, во
втором — за серийного убийцу. Или у меня слишком богатая фантазия, раз я ситуацию
вижу так?..

Антон свернул с улицы на тропу, ведущую через парк. Эта дорога к школе была
длиннее, но куда живописнее: почти весь парк накрывала тень от раскинувших свои
пышные зеленые ветви широколиственных деревьев, а шумящую под ногами влажным песком
тропу обрамляли с двух сторон высокие кусты. По сочной траве скакали галдящие
воробьи и прочие пернатые в поисках крошек или семян, которые сердобольные
пенсионеры каждое утро разбрасывали для них. В этом прекрасном уголке природы
хотелось упасть спиной на траву и любоваться небом, слушая шум листвы и оставляя
все заботы на потом… Увы, я недолго смог наслаждаться отдыхом души в этом зеленом
крае: Антон быстро преодолел не такой уж и короткий путь, ступив с песка на
асфальт; скоро и мои ноги вновь окажутся на унылом раскаленном тротуаре…

Подбегающая к Антону школьница громко его окликнула, и я, перепугавшись, юркнул


через кусты за ствол ближайшего дерева. Отдышавшись и позволив сердцу снова биться,
я выглянул из своего укрытия. Антон разговаривал с девочкой. Он был сдержан и
серьезен, в то время как его собеседница беспрестанно улыбалась и поправляла юбку,
с которой и так все было в порядке, разве что длина была маловата, на мой
консервативный взгляд. Черт… он же ей нравится… Она коснулась рукой его багровой
кенгурухи, в столь солнечный день кажущейся насыщенно красной, и меня стала
переполнять злость. Смотреть на попытки малолетней незнакомки привлечь внимание
моего Антона было слишком неприятно… Я отвел глаза, случайно вперив их в стекло
ближайшего офисного здания. В отражении из-за дерева на меня смотрело темно-серое
пятно; давно не расчесанные волосы взвились на ветру, колтунами образуя подобие
стоящих торчком собачьих ушей.

О Господи…

Я — серый волк…

***

Я лежал на спине посреди «рабочего кабинета», и книги с полок смотрели на меня с


осуждением. Я… на секунду мне показалось, что я нащупал что-то… понял ход мыслей
Антона. Но «показалось», похоже, ключевое слово. Увидев себя в отражении, я
припустил домой, словно вырвал сумку из чужих рук. Несся, не останавливаясь даже на
пешеходных переходах — пару раз меня чуть не сбила машина, но я не мог
притормозить, ведь должен был бежать быстрее собственных мыслей.

В кармане спортивных штанов завибрировал мобильный. До десяти часов вечера было еще
далеко, значит, звонит точно не Антон. А раз не он, то…

— Привет, Лиза, — монотонно отозвался я.

— Привет! Чем занят? — Ее жизнерадостность переливалась через край, вгоняя меня в
еще большее уныние.

— Думаю над «Красной Шапочкой»…

— Бр-р-р, отвратительная сказка, — передернуло Лизку.

— Что, тебе тоже не нравится, что волка убили?..

— Нет, волк получил по заслугам! Он же ненормальный, преследовал ребенка!..

Спасибо…

— …Эта сказка какая-то уж совсем криповая, — продолжала Лиза. — Мне так с самого
детства казалось, а ведь дети обычно не видят пугающего извращенного подтекста…

— В каком смысле? — не понял я.

— Ну так… волк! Явно взрослый мужичина, плотоядный — опасный и хищный! Видит
маленькую девочку — и давай ходить за ней по пятам через лес, следить из-за
деревьев, заводить с ней разговоры из серии «Я знакомый твоей мамы…» или «Хочешь
конфетку?»… А потом он пробрался в дом, куда она шла, и ждал ее на кровати… Это
жутко! Детям нельзя рассказывать подобное! А про «Ну погоди!» я вообще молчу! Волк
и заяц танцуют вместе, волк в одной из серий к нему домой приходит с шампанским и
цветами… такое ощущение, что все волки в сказках знатные извращенцы и карикатуры на
педофилов.

— О как… — только и смог ответить я. Своим вполне разумным монологом Лиза
уничтожила для меня и сказку, и мультфильм…

Я еще не до конца уверен, но… кажется, я должен изнасиловать Антона…

========== Глава 27 ==========

Четыре дня. До дня «Х» оставалось всего четыре дня…

Я разгадал загадку за пять дней до окончания школьной ярмарки Антона. Вечер того
дня я провел за чем угодно, но не за обдумыванием своих ближайших планов. Я отгонял
эти мысли чем только мог: я убрался во всей квартире, приготовил домашнюю пиццу с
нуля, написал три громадных главы, а когда домашние дела закончились, пошел по
магазинам, в итоге накупив всякого хлама вроде рогатки для скомканной бумаги,
десятка мячиков-попрыгунчиков и разноцветных вешалок. Я изнывал. Мой мозг привык
работать, мусолить хоть сколько-нибудь значительную мысль, но позволь я ему
активничать, как все мои рассуждения уперлись бы в предстоящее… Антон хочет… чтобы
я сыграл роль серого волка из «Красной Шапочки»… он хочет, чтобы я на него напал…

В ту ночь я практически не спал. Перед тем, как продолжить маяться по возвращению


домой из магазина, я написал Антону на его новый телефон: «В 22:00 не звони: устал,
ложусь спать». Лишь когда нажал «Отправить», я понял, что сообщение получилось
сухим и бесчувственным, будто я пытаюсь отвязаться от прилипчивого, назойливого
мальчишки. По крайней мере так бы почувствовал себя я, получив подобное СМС. А что
я мог написать еще? «Целую» в конце?.. Не уверен, что мы уже достаточно близки для
подобных любовных формальностей: мы даже не целуемся «по-семейному», просто так.
Наши редкие поцелуи или предшествуют сексу, или происходят в разгаре него… Мы с
Антоном встречаемся?.. Мы никогда не говорили об отношениях, у нас и свиданий-то
толком не было. Если я сейчас предложу ему встречаться, он рассмеется, мол, какой я
великовозрастный недалекий детина, не понял, что мы и так уже в отношениях!.. Или
рассердится, хотя из-за чего… Но та девочка, что разговаривала с Антоном у парка,
что всеми силами старалась обратить его внимание на себя, на ее лицо, на ее одежду,
на ее позу — разжечь в нем романтический интерес… Чем чаще они будут видеться, тем
чаще это будет случаться. Антон красив, он социален — ежедневно общается с большим
количеством людей! Одной этой девочкой все не ограничится, точно так же, как не
ограничилось и Лизой в свое время. Он всегда будет приковывать взгляды, притягивать
чужое внимание, и мое желание впихнуть нас с ним в рамки официальных отношений —
жалкая попытка отгородиться от этого, проявление слабости и неуверенности… Я не
смогу его удержать силой, привязать к себе. Я могу тужиться, пыжиться, но если я
ему надоем, он все равно уйдет, и это нормально. Так, как и должно быть. Вероятно,
ему уже становится тоскливо с таким занудой, как я, раз его потянуло на ролевые
игры. Пытается запить скуку, подсластив ее новизной… И я буду подыгрывать ему в
этом. Я буду ему подчиняться, потому что иначе от растрескавшегося сердца отколется
еще один громадный кусок и, возможно, ничто более не сможет держать мелкие осколки
склеенными воедино — и не останется вообще ничего…

Я не помню момент, когда провалился в сон, лежа в темноте под кроватью. Сильно
ограниченное пространство всегда успокаивало меня… Перед глазами мелькнул огонек
луны, бросающей блеклые лучи на бесконечный черный лес. Я бежал по снегу,
продираясь через еловые ветви, норовящие впиться в кожу, разодрать одежду,
задержать и позволить волку с ярко горящими в ночи белыми глазами догнать меня. Я
слышал его рык, и от этих раскатистых звуков кровь стыла в жилах. Моя нога по
колено увязла в сугробе, когда я пытался перемахнуть через него. Высвободиться
никак не удавалось: окоченевшие ладони проваливались в снег, не находя опоры. Я
попытался выкопать свою ногу, но за моей спиной всего в паре шагов послышалось
глубокое рычащее дыхание. Я обернулся медленно, боясь дать зверю повод накинуться
на меня. Широкие лапы тяжело ступали по снегу, но и на сантиметр не тонули в нем.
Глаза светились как фары, читая меня всего…

— Пожалуйста… — прошептал я, умоляюще глядя на волка. — Я не хочу вспоминать это во


всех подробностях… Я не хочу чувствовать холод своими руками, не способен больше
слышать последние хрипы… Я не выдержу, переживая это снова и снова!.. — Я рыдал, не
спуская глаз с черного силуэта. — Я умоляю тебя, уйди!.. Забери с собой все это и
убирайся! Потому что иначе лучше убей меня!

Мое полное отчаяние стало для него сигналом. Зверь бросился на меня, врываясь
внутрь моего сознания, мелькая перед глазами застывшими образами, разносящими мою
душу в хлам! Я закричал, попытался подняться — сбежать от самого себя! — но
ударился головой о каркас, под которым заснул в поисках защиты… Мои щеки были
мокрыми от слез, меня трясло, и от этой дрожи я был не способен вылезти из-под
кровати… Я лежал на холодном полу, запертый внутри собственной головы, и задыхался
от каскадов боли и беззвучных рыданий… Я ослаб — вот почему… Переживания, волнения
из-за найденной отгадки истончили мою стену, и «волк» смог проникнуть внутрь,
просочиться в едва заметную щель… Еще четыре дня подобных мучений я не выдержу… Я
должен быть уверенным, перестать сомневаться, разобраться во всем и продумать
каждую мелочь. Тогда я буду максимально спокоен и, значит, защищен…

***

Самым сложным было встречаться с Антоном в моей квартире и делать вид, что я все
еще думаю над его мозговыносящей головоломкой. Но через день я уже был полностью
уверен в том, что понял его задумку правильно. Я вспоминал его слова, и все они
идеально ложились поверх моей отгадки: «…волк проделал такую впечатляющую работу,
чтобы добраться до Красной Шапочки… напасть на Красную Шапочку в безлюдном лесу…
роль жертвы мне приятнее…» Сомнений быть не может.

Лишь в тот день, когда я смог решить его сказочную загадку, Антон пришел в багровой
кенгурухе. Сама его одежда была очередной подсказкой — вот он, его костюм Красной
Шапочки! А вон там — мой костюм серого волка… Я бросил тревожный взгляд на вешалку,
где на крючке покоилась серая ветровка. Мне суждено было быть волком в ней… Это не
мое стремление к эффектности, которое не так давно критиковал Антон, и не привычка
превращать жизнь в очередной сюжет, в главу, способную витиеватостью затянуть
читателя. На соседнем крючке висело коричневое пальто: теплое, мягкое, укутывающее
и согревающее, точно плед в ненастный день. Серая ветровка была иной: тонкий,
далеко не самый мягкий материал был пронизан холодом, словно его ткали из снежных
нитей, жестких, прочных… В этой шаблонной вещи не было души, пальто же было
пропитано мной — моим характером, моими привычками, моей неловкостью и самой
встречей с Антоном, ведь в тот день я надел пальто впервые!.. Будучи настоящим
собой, я довел себя до нового «приступа»; я не способен выполнить зашифрованную в
детской сказке просьбу Антона. Я не способен. Но способен волк.

========== Глава 28 ==========

День «Х»…

Все несколько часов, проведенные у меня в гостях, Антон был хмурым и подавленным.
На нем красовалась его багровая кенгуруха: в квартире было невероятно жарко, даже
открытые нараспашку окна не спасали от дневного зноя, но Антон стоически переносил
жару, и не думая раздеваться. Я смотрел на его слегка покрасневшее лицо и ощущал в
груди невероятно огромный ком вины: это ведь все — одна большая финальная попытка,
отчаянная надежда, что я догадаюсь о его желании в последнюю минуту… Отрываясь от
пожелтевших страниц пузатенькой книги, позаимствованной когда-то очень давно из
родительской домашней библиотеки, Антон встречал мои печальные глаза и улыбался из
последних сил. Борясь с нарастающим в душе разочарованием, он умудрялся заботиться
в первую очередь обо мне — в этой милой мелочи я видел истинное самопожертвование,
и от этого уровень вины во мне возрастал, а взгляд становился все грустнее. Я
обманываю его… Как те не шибко эмпатичные люди, что заставляют именинника думать,
будто все забыли о его дне рождения: конечно, вечеринка-сюрприз станет для него
настоящим восторженным шоком! — но те часы одиночества, которые он испытывал до
того… пытка… Это я и делаю с ним?.. Пытаю его наигранным непониманием…

Стремительно вечерело. Антон в сотый раз за сегодня бросил растерянный взгляд на


телефон, проверяя, который час, и, очевидно, время, выделенное на нас, уже подошло
к концу. С трагическим вздохом он бережно всунул книгу на полку меж ее разноцветных
потертых соседок.

— Уже уходишь?..
— Да. Ярмарка подходит к концу через пару-тройку часов, так что я сейчас должен
буду отнести остатки выпечки и… все… Этот кошмар завершится, — кисло улыбнулся он,
уходя из «кабинета».

«Кошмар»… Надо думать, он имел в виду ожидание… Я проследовал за ним в прихожую,


храня траурное молчание. Боже, каким же разбитым он выглядит… Словно я растоптал
все его надежды. Уверен, все эти семь дней он рисовал в голове радужные картины
того, как я исполняю задуманное им. Предвкушал тот волшебный миг осознания нашей с
ним духовной близости: что я смог увидеть, прочувствовать то же, что и он,
взглянуть на мир его глазами и понять его без слов. Ты сам загнал меня в эти тесные
рамки фальши словами «…я вообще не должен знать, что ты догадался. Иначе вся затея
теряет смысл…» Но мне невыносимо видеть, как ты грустишь…

Антон обулся и посмотрел на меня. Чтобы ничем себя не выдать, я усиленно подумал
обо всех больных щеночках на планете, и мои глаза даже повлажнели.

— Ты не злишься? — тихим, в меру подрагивающим от печали голосом сыграл я. — Что я…


не смог разгадать твою загадку… как и ты мою…

Антон делано улыбнулся, поднимая с пола пакет, загруженный пирогами.

— Это просто игра, — ответил он, погодя. — Она не важна.

Я кивнул, поджав губы. Если бы я действительно не смог разгадать его загадку,


печаль Антона разбила бы мне сердце. Потратив столько дней на обдумывание плана, я
осознал, что значит для мальчишки его загадка. «Красная Шапочка» — не ролевая игра
от скуки, не забава с целью развеяться или испытать чувство новизны. Для Антона это
возможность убедиться, что, несмотря ни на какие различия, мы с ним на одной волне.
Для меня же его загадка стала испытанием на прочность: снести дверь с петель в
панике — легко; пойти против своей миролюбивой натуры, преодолеть неуверенность
ради радости в глазах дорогого тебе человека — сложно. Но если я не сумею сделать
последнее, то, значит, и не заслуживаю стоять с ним рядом.

Недостаточно тепло, как и всегда, попрощавшись с Антоном, я прикрыл входную дверь.


Серая ветровка справа, на вешалке, меня звала. Настало время волка…

***

Проиграв в воображении сегодняшнюю кампанию, быть может, сотню раз, я достиг-таки


необходимой кондиции. Преследуя Антона, я в меньшей степени чувствовал себя собой.
Я лавировал меж прохожими, словно акула, не спуская глаз с желанной цели. Все
сомнения и опасения я запер в большом металлическом сундуке в самом углу моего
сознания, оставив у руля только его — хищника. Волка. Моя поступь была тиха, но
уверенна. Движения плавны и точны. Когда моя милая Красная Шапочка свернула на
тропу, я ступил на траву парка, ловко перемахнув через невысокую черную оградку, и
следил за мальчишкой, двигаясь уже параллельно ему.

Происходящее сейчас — прелюдия и только. Я разжигаю свой аппетит, балансирую нужный


настрой. Атмосферностью своей жертвы я займусь чуточку позже…

***

Ветер, мягко гуляющий по парку, волновал зеленое море под моими ногами, шелестел
куполом листвы над головой. Редкие фонари уже зажглись какое-то время назад, но
вокруг все равно было темно, точно вечер незаметно для всех обратился в ночь. Я
прижимался плечом к коре широкого ствола, внимательно следя за тропой и вслушиваясь
в шум песка под чужими ногами.

Я позволил Антону беспрепятственно отнести пакет в место назначения. Так проще, чем
после всего разбираться с корзинкой моей Красной Шапочки. Я не знал, но чувствовал,
что обратно он пойдет через этот же парк. Мы не договаривались о каком-то сроке,
но, расстроившись окончательно из-за двойного проигрыша в нашем споре, Антон точно
захочет вскрыть карты как можно скорее и пойдет ко мне, пообещавшему показать вход
в третью комнату в случае нашего общего провала. Однако я выиграл. Так что могу
никогда не раскрывать ему свой секрет. Хочу ли я всегда держать содержимое третьей
комнаты в тайне?..

Впереди среди зелени, заслоняющей дальний конец тропы, замелькала багровая


кенгуруха, и я сильнее сжал камень, найденный в кустах. Металлический сундук внутри
моей головы громыхнул — истинный Я силился вырваться наружу. Но сколько бы сундук
не подпрыгивал, заточенная в нем неуверенность не могла высвободиться. Крышка
сундука приподнялась на сантиметр, и в получившуюся щель пролился тихий голос:

«Ты же не собираешься сделать ему больно, правда ведь?..»

Замолчи; конечно же, нет! Мне камень для другого… И ты это знаешь, раз ты — это
тоже я. Так что просто не мешайся под ногами…

«Раньше нам нравилось беседовать друг с другом, будто мы не единое целое…»

Да, в детстве. Когда больше не с кем было поговорить. Но теперь у меня есть он…

«Нет, это у меня есть он — он знает меня, неловкого, бытового Марка. А с тобой он
еще толком не знаком. Помнится, он прогнал тебя прочь, когда ты не хотел открывать
Лизе дверь… Ты напугаешь его тем, какой ты, и мы оба потеряем его навсегда…
Передумай…»

Нет, он этого хочет…

«Он не знает, чего хочет — он не знает, каким ты можешь быть. Он — ребенок…»

Тогда логичнее будет все ему показать. Сорвать пластырь мгновенно, а не растягивать
боль. Если потеряю его, то сегодня. Или же он примет и эту часть меня…

Шаги приближались, и из-за соседнего дерева показался Антон. Пряча руки в


неглубоких карманах кенгурухи, он пинал носками песок. Неяркий свет ближайшего
фонаря осветил его напряженное лицо и сердито сведенные брови. Когда мальчишка
практически поравнялся со мной, я швырнул увесистый камень через тропу. Куст, куда
он упал, зашелестел, словно в нем кто-то скрывался, и Антон настороженно дернулся в
сторону от него — на один громадный шаг ближе ко мне. Всего на секунду вынырнув из-
за дерева, я зажал правой рукой ему рот, а левой обхватил вокруг живота,
стремительно уволакивая в рассеянную темноту.

Сверкнули горящие гневом глаза, но как только Антон сумел рассмотреть мое лицо,
огонь в них заметно потух. Хороший мальчик… Никому бы не позволил прикоснуться к
себе, кроме меня. Все еще зажимая его рот, я прижался щекой к мягким светлым
волосам. Мой голос отличался от обычного — спокойного и мягкого. Этим вечером через
мои уста слегка хрипловатым низким голосом глаголил волк:

— Попытаешься звать на помощь или убежать — сверну твою хрупкую шейку… Ты понял?..

Антон кивнул. Его дыхание было слабым, но разгоряченным, оно обжигало мою правую
руку. Реалистичность ситуации за то время, пока я поджидал свою желанную жертву,
уже давно распалила меня. Я толкнулся стоящим членом в его джинсы, и мальчишка тихо
замычал в мою ладонь. Мимо скрывающего нас дерева гуляючи шли две девушки, о чем-то
переговариваясь. Близость возможных случайных зрителей окатила меня жаром, и я
повез язычок молнии багровой кенгурухи вниз, продолжая через ткань нашей одежды
ощущать членом его подрагивающее тело. Этот едва различимый звук открывающейся
молнии сейчас казался оглушительным, способным рассекретить нас. Девушки
остановились, но не заслышав что-то. По воле случая они присели на скамейку шагах в
пяти от нас, сделав обстановку еще более напряженной. И не для меня одного: моя
левая рука гуляла по телу Антона, гладя его через одежду, и я очень быстро заметил
его растущее возбуждение.

Стараясь действовать как можно тише, я бросил мальчишку на траву — теперь от двух
громких девушек нас отделяли высокие заросли, колышущиеся на ветру. Антон лежал
спиной на траве, неустанно покусывая губы. Моя тень распростерлась над ним. Я
высвободил член и приставил вплотную к его влажным губам. Мальчишка двинул головой
в сторону, пытаясь отвернуться, но моя левая рука с тяжестью легла на его шею. Он
повернулся, с правдоподобной злобой глядя мне в глаза, и медленно разомкнул губы. Я
погрузился в дарящее наслаждение тепло и окончательно потерял контроль над волком.
Я грубо трахал его рот, упиваясь бессилием мальчишки. Вот что испытывал он, делая
со мной то же в своей комнате?.. Тогда он стеснялся, стыдился своих желаний — но
моему волку стыд неведом. Блик от далекого фонаря плясал на моем счастливом волчьем
оскале. Я продолжал движение, даже чувствуя скорую разрядку. Антон дернулся, но я
не позволил ему отстраниться. Выпей. Выпей все до последней капли. Потому что мне
так хочется.

Я поднялся с его груди, присаживаясь в ногах. Стервец лягнул меня в живот и


попытался уползти, перевернувшись на живот, но я схватил его за щиколотку и повез
по траве в тень дерева. Это несерьезно. Но раз ты не обороняешься в полную силу,
значит, я все делаю правильно. Продолжай сопротивляться — этим ты лишь приближаешь
неизбежное. Потому что волк внутри меня все еще голоден…

Моя рука скользнула в штаны Антона, чуть не вырывая из крепкого материала


металлическую пуговицу. Мальчишка прогнулся, отрывая бедра от земли. Его пальцы
хватали траву, царапали землю, загоняя ее под ногти, — это все, что он мог сделать,
чтобы сдерживать голос, не проронить ни звука. Свободной рукой я задрал его
кенгуруху и рубашку, оголив спину. Мои ногти… нет, волчьи когти вжимались в его
нежную кожу, легонько царапая ее, оставляя незаметные в предночной темноте розовые
полосы. Хочу разодрать его на куски… Ничего не оставить другим… Присвоить,
поглотить, владеть безраздельно… Я приспустил его джинсы и начал напористо
растягивать мальчишку головкой члена. Я вовремя успел зажать ему рот, и шум ветра
нарушило только его приглушенное мычание. Девушки на скамейке замерли,
прислушиваясь, но, так и не выловив из тишины повторение странного звука,
продолжили беседу. С каждой секундой я понемногу проникал в Антона все глубже;
ранее мальчишка разумно не пожалел слюны, пока я имел его в рот. Мои пальцы мягко
раздвинули его губы, лаская язык, и Антон сдавил их зубами, до боли, но не до
крови. Я начал двигаться с небольшой амплитудой — благодаря атмосфере было
достаточно и этого, чтобы мальчишка стал глотать стоны, облизывая и кусая мои
пальцы. Иногда его голос прорывался, но пересилить трескотню девушек на скамейке, к
нашему счастью, не мог. Желая как можно скорее кончить снова, я вдавил его голову в
траву, ускоряя темп. Антон хрипло дышал, двигаясь по покрытой дождевыми каплями
зелени из-за моих толчков. Я вновь зажал ему рот, другой рукой обхватывая его член.
Самому пришлось притормозить: хочу кончить с ним…

Девушки встали со скамьи и неспешно начали удаляться. Когда их голоса окончательно


смолкли, я зарычал, теснее вжимаясь в мальчишку. Антон громко замычал, случайно
прикусывая мою руку. От боли и пробуждаемой ею злости я вошел в него размашисто и
грубо. Громкий стон сквозь сжатые зубы оповестил, что Антон достиг финиша.
Повинуясь неясным инстинктам, я вышел из него и, запрокидывая голову, кончил на его
обнаженную спину.

Позволив себе упасть на траву рядом с Антоном, я рвано рассмеялся в кажущийся


черным океан листвы над нами. Лежа левой щекой на холодной траве, Антон светил мне
улыбкой, подпитываемой усталостью и удовлетворением.
— Ты… догадался… — счастливо произнес он, подкладывая руки под голову. — У меня…
спина неприятно мокрая…

Металлический сундук в моей голове с тихим щелчком раскрылся… Я кратко хохотнул,


выудил из кармана платок и прошелся им по спине мальчишки, покрывая невесомыми
поцелуями следы, оставленные когтями волка. Мои пальцы заботливо опустили и
расправили рубашку и кенгуруху, чтобы скрыть Антона от пронизывающего ночного
ветра. Приведя себя в порядок и спрятав под одеждой все, что прохожим лучше бы не
видеть, мы переместились на скамью. Вверху, в редких просветах меж волнующихся
ветвей, можно было разглядеть темно-фиолетовое небо, поблескивающее сквозь белесую
дымку одинокой звездой. Ветер ерошил наши волосы, ледяными пальцами нырял за
воротники, и я накинул на Антона его капюшон. Он уронил голову мне на плечо, пока
мы вместе наслаждались шепотом «леса»…

— Я хочу показать тебе третью комнату.

— Спасибо…
Комментарий к Глава 28
P.S. Не охотьтесь на детей!

========== Глава 29 ==========

Закрыв входную дверь, мы скинули обувь на коврике. Антон шел спиной вперед, ведя
меня за собой — его пальцы крепко сжимали мою футболку, сминая ее на груди. Дойдя
до барной стойки, он оценивающе посмотрел на меня и сделал шаг в сторону спальни.

— Теплее, — с улыбкой отозвался я, и он повел меня дальше. У кровати он


остановился, наскоро оглядел комнату и шагнул к своей половине постели. — Теплее…

— Надеюсь, ты меня ко входу в третью комнату направляешь, а не на кровать, —


улыбнулся он, доходя до прикроватной тумбочки. — Вход… где-то справа? — Его ладонь
легла на матовую дверь бельевого шкафа.

— Справа, — подтвердил я.

— Но я осматривал твой шкаф, простукивал его заднюю стенку. И ничего.

— Не то отделение шкафа.

Я высвободился из его надежной хватки и слегка отошел, замирая перед нависшими друг
над другом бельевыми ящиками. Я вытаскивал их по одному и аккуратно, насколько мне
позволяла неловкость, складывал на проседающем покрывале. Когда все ящики оказались
на постели, я указал рукой на заднюю стенку отсека, и Антон с торжествующей улыбкой
ступил на деревянное дно бельевого шкафа. Наверное, он чувствовал себя ребенком,
открывающим путь в Нарнию: в каком-то смысле этого я и желал добиться, правда, для
себя — даже и не допуская, что мою третью комнату когда-нибудь увидят другие. Но
Антон заслужил. Он догадался — тогда, в «кабинете», у книжных полок. Его
рассуждения были абсолютно верны, просто шкафом он ошибся.

Затаив дыхание, мальчишка постучал по задней панели: звук был звонким и


«картонным». В темноте он смог нащупать выемки по бокам и осторожно вытянул панель,
передавая ее мне. Тусклый свет, льющийся в окно спальни, отразился на продолговатой
металлической ручке.

— Поверни сперва задвижку. Над ручкой.

Он кивнул, проглатывая нетерпение. Раздался громкий щелчок. Антон мягко сжал


дверную ручку, словно она, как и покрытая тайной третья комната, была частью моего
внутреннего мира, хрупкого и ломкого, незащищенного от грубого, беспардонного
вторжения. Дверь тихо скрипнула, отворяясь. Под ее медленным движением шелестело
напольное покрытие. Антон сделал шаг в темноту и замер, почувствовав стопами
искусственную траву. Он опустился на колени и, не видя ничего, провел ладонями по
траве, жесткой, но теплой и вполне приятной на ощупь. Его глаза сияли восторгом: не
исчезающая из-за темноты неизвестность захватывала его все сильнее. Он протянул
руку вперед, и подушечки пальцев коснулись мягкой синтетической шерсти. Я слышал,
как он вздрогнул, на мгновение перепугавшись. Но любопытство уже расправило свои
необъятные крылья. И Антон вытащил из темноты плюшевого бежевого кролика с
удивительно живыми стеклянными глазами. Положив его к себе на колени, точно
одушевленного, Антон усмехнулся.

— Я, наверное, вконец испорченный, раз представлял что-то вроде БДСМ-подвала?.. Но


сейчас я не особо удивлен. Это ведь ты. Так почему бы и не кролик?

— Я могу включить свет… — шепотом произнес я. Я не мог говорить громче — не мог
выдать поселившуюся в голосе дрожь. Все мое тело едва заметно дрожало, а сердце до
боли билось о ребра. Человек — слишком многостороннее существо, чтобы иметь всего
две ипостаси. Антон видел «домашнего» меня. Он видел волка… Такая ли хорошая идея
знакомить его с тем, кем я был в самом начале?.. — Но, может бы, тебе будет лучше
остановиться у этой черты?..

— Боишься, что увиденное для меня будет слишком? — прочел он меня как открытую
книгу.

— Не то слово…

Он гладил кролика в серьезных раздумьях, и его нежность по отношению к плюшевому


Максику невероятно умиляла меня.

— Я хочу увидеть все, — наконец определился он.

— Хорошо… Тогда ляг на спину. И чуть прикрой глаза рукой — будет светло…

Антон лег, положив кролика себе на живот, и я ледяными от волнения пальцами нажал
на спрятанный в шкафу выключатель.

Яркое электрическое солнце осветило все: потолок, превращенный красками в яркое


голубое небо с редкими неподвижными кучевыми облаками; деревянные полки, одной
нескончаемой гирляндой тянущиеся от покрытого искусственной травой пола, точно
дорога, ведущая на высокий-высокий холм; миниатюрные леса с пышными елями; одну
широкую реку и несколько прудов, заполненных полупрозрачными стеклянными бусинами
различных оттенков синего и голубого; картонные макеты домов; застывшие на серых
шлейфах дорог машины. Этот замерший в одном единственном мгновении игрушечный мирок
населяли занятые своими обычными делами плюшевые и пластиковые звери: под деревом у
пруда с раскрытой книгой на груди кемарила плюшевая серая мышь в ярко-розовом
фартуке; в самом начале деревянной дороги на машине 50-х годов в картонный город
возвращалась семья миниатюрных пластмассовых кроликов… Чем больше Антон
присматривался, все еще лежа спиной на искусственном лугу, тем больше игрушечного
народца он подмечал. Даже в воде, под массой стеклянных бусин виднелся силуэт
неестественно красочной золотой рыбины.

— Ну все… — тягостно вздохнул Антон, переворачиваясь на живот. Мое сердце дернулось
от острой боли… — Я — Кристофер Робин… — Он протянулся к реке и опустил руку в
мелодично позвякивающее стекло. — Холодно… И правда похоже на воду…

Пока Антон с детской непоседливостью изучал мой комнатный мирок, я стоял неподвижно
в шкафу и не мог поверить своим глазам. Там, в комнате, кто-то есть. И это не сулит
мне ничего плохого… ведь так?.. Не похоже, чтобы он притворялся — кажется, ему
действительно понравилось там…
— Тут странно, — поделился впечатлениями Антон, аккуратно переступая через лес.
— Как будто я в твоей голове… У тебя даже тайны невинные: я-то думал, что узнаю
что-то пугающее о тебе. Хотя взрослый мужчина, имеющий дома детскую комнату, но не
являющийся родителем, все же немного жутковат…

— Эта комната не для меня. Я тут уже давно не бывал и стараюсь вообще лишний раз не
заходить. — Я открыл рот, но никак не мог понять, с какого момента начинать
объяснения. Вероятно, отсюда… — Все, кого ты здесь видишь, для маленького меня были
друзьями. И взрослые, замечая, как много я провожу времени с игрушками, всегда мне
их дарили. К тому моменту, когда играть в плюшевых медведей и остальных мне было
уже стыдно, у меня накопилось что-то около… двух сотен игрушек самых разных
размеров. Они покоились в тумбочках и шкафах родительского дома все те годы, пока я
жил там, но когда переехал, было логичным шагом забрать все свои вещи. Я бы мог
вновь распихать их по ящикам и шкафам, но… решил в благодарность за неодинокое
детство организовать им достойную старость.

— А ведь эта комната — самая большая из трех. И ты отдал ее им… — подметил Антон,
толкая пальцем одну из машинок на деревянной дороге. Желтый «жук» суетливо съехал
по спуску на траву, в которой тут же из-за своих небольших габаритов увяз. Антон
опомнился и обернулся: — Извини, я…

— Да нет, наслаждайся. Я не против, если здесь что-то поменяется.

— Я могу принести как-нибудь фосфорные наклейки, если тебе это будет интересно, —
предложил Антон, рассматривая картонное кафе, где за столиком сидела пара
динозавров. — При включенном свете они не будут заметны на фоне белых облаков, а в
темноте получится ночное небо… Благодаря этой комнате я теперь многое понимаю: если
у тебя в потаенных уголках психики — сказочная страна игрушек, то не удивительно,
что ты так пугаешься любых моих инициатив.

— Мне не нравится слово «пугаешься», — недовольно буркнул я, присаживаясь на


корточки и меланхолично почесывая Максику макушку.

— А мне не нравится слово «блондинчик», но ты — пугаешься, а у меня блондинистые


волосы.

— Ха, «блондинчик»… Я должен это запомнить…

— Не смей, — раздраженно обернулся Антон. — Хоть раз попробуешь меня так назвать —
выпорю.

Я рассмеялся, приняв его слова за обыкновенный подкол. В будущем это недопонимание


сыграет со мной злую шутку…

========== Глава 30 ==========

От усталости в преддверии сна меня бросало по воспоминаниям, как корабль по волнам


в сильный шторм…

***

По иссушенной летним зноем деревенской дороге в тени одноэтажных домиков бегали


дети в цветастых майках и шортах. Их смех разносился далеко, а голоса были
кичливыми и звонкими. Оставляющий яркую белую полосу на голубом небосводе самолет
привлек их внимание, и дети резко повернули головы.

Перепугавшись не на шутку, я пригнулся и спрятался за горячим шиферным забором, из-


за которого наблюдал за чужой идиллией. Меня же не увидели, правда?.. Проверять
было страшно, даже через щель между двумя листами шифера, так что я аккуратно
спустился с металлического крепления на покрытую травой тропинку.

Наш двор был большой и зеленый. От хлипкого деревянного крыльца через весь участок
тянулась узенькая заасфальтированная дорожка, прерывающаяся посередине покатыми
цементными ступеньками, с которых я падал каждое лето и разбивал колени в кровь. С
обеих сторон дорожку обрамляли фруктовые и ягодные деревья и кустарники. Сразу
после ступеней слева кусты редели, открывая тропу к покосившейся песочнице и таким
же неустойчивым деревянным скамейкам. Далее на дорожке появлялись восемь каменных
плит, изрисованные мелками вдоль и поперек. Справа от них раскидывала свои нити
паутина троп меж широких грядок, засаженных клубникой, земляникой и различными
овощами да травами. Посреди этой системы дорожек возвышалось огромное абрикосовое
дерево. Его громадные ветви, точно ненавидя друг друга, росли в противоположные
стороны — создавалось впечатление, что ствол был расщеплен молнией в очередную
пугающе прекрасную грозу. В десятый раз за сегодня я взобрался на это дерево,
ободрав предплечья и локти, и уселся на одну из ветвей, оглядывая свои владения.
Отсюда были видны оба сарая возле разрисованных плит, и крыльцо нашего дома,
частично скрытое листвой яблони возле него. Даже улица была видна! Черт, а вдруг и
меня видно с улицы?.. Я не хотел, чтобы меня заметила шумящая весельем компания
детей, и спустился как можно скорее. Футболка зацепилась за корявый ствол, и рукав,
громко затрещав, разорвался. Плохо дело… Если бабушка увидит, опять будет ругать…
Конечно, я всегда могу сделать вид, что сам этого не заметил…

— Ох, ну надо же! — воскликнул я на весь огород, практикуя удивление. — Какая


неожиданность!

Нет, кажется, соврать не получится… Вприпрыжку я добрался до песочницы, где уже


неделю раскинулся песчаный сад. Из-за прошедших дождей мост и кубики-дома заметно
оплыли, а воткнутые в песок крупные листья, заменяющие деревья, совсем прибились к
земле и завяли. Хотелось построить что-нибудь новое, но жалко было рушить этот сад:
в памяти еще был свеж его образ в первые минуты после завершения строительства…

По моей ноге пополз огромный черный жук. Я аккуратно пересадил его на деревянное
ограждение песочницы и присмотрелся. Какие у насекомых все-таки забавные глаза…

— Привет… — меланхолично поздоровался с ним я. — Не хочешь задержаться?..


Поговорить… — Жук дернулся, будто осматриваясь по сторонам, и припустил по доске к
пышному кусту пиона. — О, ты занят… ну ладно, удачи. Заходи в мой песочный сад…
Хотя, возможно, скоро вместо него будет что-то другое! — крикнул я, но жука уже и
след простыл.

Вокруг была тишина. Относительная. Ветер шелестел листвой, и с каждой стороны до


меня долетало шипение, будто в зелени притаилась целая армия змей. Это не пугало.
Скорее… успокаивало — что рядом есть кто-то еще.

Хотелось пить. Со лба градом струился пот. Я попытался убрать длинный чуб, но
непослушные пряди снова упали на лицо, прилипая к коже. Когда во рту пересохло
настолько, что трудно было двигать языком, я смирился с неизбежным. Придется идти
домой, а там бабушка увидит разорванную одежду и обязательно накричит… может быть,
даже ударит… как тогда… Я слишком живо вспомнил ее озлобленное морщинистое лицо,
боль в левой щеке и мокрого белого плюшевого мишку, выпадающего из моих дрожащих
рук на асфальтированную дорожку, — и мои глаза, как и в тот раз, наполнились
слезами. Несправедливо… Ему было жарко, я хотел, чтобы он охладился, поплавав в
воде, он же белый — северный медведь… Ну и что, что вода дождевая в той ванночке:
дождь — чистый… После того случая мне запрещено выносить игрушки из дома во двор…

А… может… попить из ванночки?.. Я покосился на ржавую посудину, в которой, согнув


ноги в коленях, мог бы поместиться сам. Чтобы не возвращаться домой, это выход.
Смогу отдалить крик и поучения еще часов на пять, пока не наступит вечер и не
придется пойти домой… Я подошел к ванночке и сосредоточенно взглянул в прозрачную
воду. На ее поверхности кружились зеленые листочки, осыпавшиеся с ближайшего куста
жасмина. И жук…

— О Боже! — воскликнул я, подбирая один из мокрых листков и доставая им из воды


бедного жука. — Ты живой?.. — Я с тревогой смотрел на хрупкое тельце и тонюсенькие
раскинутые лапки. Но вот насекомое шевельнулось, и я облегченно выдохнул. — Ну
слава Богу… Тебе несказанно повезло, что я решил подойти к воде…

Я бережно положил лист с приходящим в чувства жуком под ствол жасмина, где на него
никто не сумел бы наступить. Пить из ванночки уже не хотелось… Может, ягоды смогут
утолить мою жажду? И почему я сразу об этом не подумал?! Зато я спас жука!

Пожав плечами, будто кто-то другой произнес мои собственные мысли, я сделал шаг по
направлению к огороду, но из-за попавшего под подошву круглого камня моя нога
поехала, и я упал сперва на колени, а потом и на живот, не сумев подставить руки
вовремя. Как же больно… Удар чуть не вышиб из меня дух… Но хорошо, что этого никто
не увидел!.. О Боже, я же не испачкал травой носки?! Я поднялся, опершись покрытыми
ссадинами ладонями на траву. Белые носки были девственно чисты, но на ободранной
правой коленке уже выступала кровь. Ногу было не согнуть: от любого движения,
тревожащего рану, меня простреливала боль. Как ученый, изучающий результаты
эксперимента, я согнулся и всмотрелся в оголившееся мясо. В рану попала земля и
пара травинок. Нехорошо… Охая и немного посмеиваясь над тем, как же забавно, должно
быть, я выглядел со стороны, я поднялся по деревянным ступеням и прошел в
заполненный прохладой темный коридор. Приближаться к двери, обтянутой неизвестным
мне мягким темно-оранжевым материалом, будто кресло или диван, было страшно, но
выхода у меня не было: перекись-то дома… Не издавая ни скрипа, я проскользнул в не
менее темную прихожую, освещаемую лишь слабыми дневными лучами, пробивающимися
через узорчатый тюль далекого кухонного окна. Из-за расшитой рыжими цветами шторы,
заменяющей двойные двери большой спальни, доносились голоса бабушки и малышки Лизы.
Не могу же я заявиться в комнату в таком виде: кровью я напугаю Лизу. Лучше
подождать, когда бабушка выйдет сама…

С горем пополам — ногу ведь сгибать нельзя! — я снял грязные сандалии и допрыгал до
старого дивана, настолько мягкого, что, усаживаясь на него, вмиг проваливаешься.
Будто покрытое пледом облако! Я ждал — разглядывал великое множество наклеек на
маленьком белом холодильничке, шумящем между входной дверью и громадным сундуком,
придвинутым к дивану. По ноге словно бы снова побежал жук, и я, не глядя, провел
пальцами по коже, чтобы скинуть насекомое, но не травмировать и не убить. Пальцы
стали мокрыми. Кровь от колена уже давно добралась до когда-то белоснежных носков,
пропитывая их. Ну вот… теперь попадет и за носки…

***

На круглом столе, покрытом старинной розовой скатертью с тесемками, зазвонил


старенький мобильный телефон, доставшийся мне от старшего брата, и я бросил строить
с Лизой домик из книг. Тоже мне строительство, когда один из рабочих постоянно
ломает этажи и смеется…

— Алло, — весело произнес я, зная, кто звонит впервые со времени моего прибытия в
деревню.

— С днем рождения, зайчик! — услышал я мамин голос.

— Спасибо! Как у вас дела?

— Все хорошо! Ешь побольше ягод и слушайся бабушку!

— Конечно, — улыбнулся я. Она всегда так говорит, каждый год. Не помню, когда бы я
праздновал день рождения с родителями, ведь после школы меня всегда увозят сюда…
— А папа будет поздравлять? — без особой надежды спросил я. Мама на несколько
секунд замялась. — Напомни ему, пусть отправит SMS-ку, а то бабушка целый день
будет ворчать, что он меня не поздравил.

— Хорошо, зайчик… — Ее голос был грустен, и я попытался исправить ситуацию:

— А у нас тут жарко! Мы… ходим на озеро… едим творог… Я видел птицу… — Мои
впечатления о начавшемся пару недель назад летнем отдыхе быстро иссякли, так что я
просто рассмеялся в трубку. Неуместным мой смешок матери не показался, и она начала
что-то рассказывать о городе и о своей работе. Я не понимал ни слова, но
обязательно кивал, словно она могла меня увидеть, и вставлял давным-давно
отработанные шаблоны по типу «О-о-о, как интересно!» или «Ну надо же! А еще что?»
Мне просто было приятно слушать ее голос. Не скоро я смогу услышать его вновь, ведь
она занята…

***

Я сидел на полу возле чрезвычайно мягкого дивана в прихожей, на котором лежала


бабушка в ярком голубом халате. Говорить приходилось шепотом, иначе проснется Лиза,
а ей без дневного сна никак нельзя.

— Он же вернется, правда?.. — спросил я, утыкаясь лицом в чужую руку. Кожа была
тонкой и морщинистой.

— Куда же денется, — без особого беспокойства ответила бабушка. — Он всегда уходит.
Мы уезжаем в город — он живет сам по себе. А когда возвращаемся — опять приходит.

— Но ведь это жестоко — бросать его здесь одного…

— Он спит зимой на чердаке, ест мышей. Ему хорошо, — отмахнулась она, как и всегда.

— А тебе было бы хорошо на чердаке с мышами?.. Ему некуда деваться… Но мы могли бы
брать его с собой… Ему бы там понравилось, не было бы одино…

— Не говори глупости!

Я замолчал, отодвигаясь от нее подальше по скользкому коричневому линолеуму. Как же


она не понимает… ему ведь плохо… он совсем один… как и я…

***

Прошла неделя с тех пор, как я его видел в последний раз… Сердце было не на месте,
но бабушке, похоже, было все равно. Лиза же — слишком маленькая, чтобы что-то
понимать…

Я вышел на улицу, притворив за собой большую деревянную дверь. Впереди шумел куст
пиона: он был гораздо больше, чем тот, что растет у нас во дворе. Под него вечно
прохожие деревенщины кидают всякий мусор. И вот опять! Я нагнулся, чтобы подобрать
пустую бутылку. Нельзя же делать из растения свалку… Что-то большое и разноцветное
лежало вместе с прочим мусором под кустом. Легкий ветерок развивал белую, серую и
рыжую шерсть… Нет!.. Я отшатнулся, прижимая руки к губам…

Я вскрикнул и дернулся, но перед глазами был уже не солнечный летний день, а


темнота моей спальни. Мой рваный вопль явно слышал Антон, но, кажется, мальчишка не
проснулся, только крепче обхватил меня вокруг живота. Я судорожно вздохнул, пытаясь
привести мысли в порядок. Тепло Антона, использующего мою правую руку вместе с
плечом в качестве подушки, только помогло отбросить остатки кошмара. Я полагал, что
сон, пусть даже основанный на реальных событиях, всегда только сон, с комом самой
разной надуманной мишуры. Почему же теперь мне снятся чистые, нисколечко не
измененные воспоминания?..

========== Глава 31 ==========

Я стоял в уютном магазинчике перед бликующей витриной и не мог оторвать взгляд от


наручных кварцевых часов. Впервые меня одолевало такое нестерпимое желание что-то
приобрести. Они были сравнительно небольшими, вполне себе обычными часами
неприметного стального цвета, но было в них нечто особенное, что я никак не мог для
себя сформулировать. Несмотря на внешний металлический холод, они околдовывали
изящностью линий, мягкостью формы каждого элемента. Ни одной лишней детали. Такой
простой, силящийся не выделяться в толпе идеал.

«В них было что-то от Антона…» — поразило меня. Я был просто обязан их ему
подарить. Я не имею ни малейшего понятия, нравятся ли ему наручные часы, придутся
ль по вкусу именно эти. Я никогда не видел на его запястье часы: может быть, потому
что их у него, элементарно, нет, а может, потому что такой аксессуар, бесполезный в
эру всесильных мобильных гаджетов, видится ему бессмысленным и обременяющим. Я не
знал. Но ведь каждый подарок — «русская рулетка».

Вернувшись домой с покупкой, я твердо для себя решил, что сделал все правильно:
даже если Антону они не будут нужны, он положит часы на какую-нибудь далекую полку,
где они будут пылиться, быть может, многие годы, оставаясь неизменно присутствующей
в его жизни частичкой меня… И меня несказанно радовала эта мысль, пока я не
вспомнил, как выглядит комната Антона… Ну, положит часы под матрас, какие еще
варианты…

Пока я чах над небольшой серой коробочкой с серебряным логотипом магазина, раздался
звонок в дверь: сдержанный, одиночный, предельно четко сообщающий, кто ко мне
пришел. Я выпустил часы из пальцев, оставив на кухонной стойке, и пошел в прихожую.

— У меня для тебя сюрприз, — сразу с главного начал я, едва отворил дверь и отошел
к любимому косяку.

— У меня для тебя тоже… — сковано улыбнулся Антон, заходя в квартиру согнувшись. Он
был не один.

В моей прихожей оказалось пушистое нечто. Светло-коричневая шерсть торчала во все


стороны, слипшись от тройного слоя грязи и скатавшись в острые твердые иглы. Мощные
лапы оставили вереницу мокрых следов не только у меня на бежевом кафеле, но и по
всей парадной. Треугольные уши были словно переломаны пополам и свисали по бокам
чуть вытянутой широкой морды, а большие круглые глаза заполняла такая бездонная
черная грусть, что я даже растерялся, заглянув в них мимолетом.

— Я… я немного не понял… — стараясь выбраться из черных собачьих очей, проговорил


я.

— Это Везунчик…

— И в чем же ему повезло?

— Это ироничная кличка: когда я заходил в булочную, он побежал за мной и врезался


мордой в стеклянную дверь. Я сразу же подумал о тебе.

— Так себе комплимент, — честно ответил я, только сейчас переводя взгляд с


гипнотизирующей меня тоской собаки на Антона. Мальчишка выглядел виноватым и
довольным одновременно — никогда бы не подумал, что человеческое лицо способно
выдерживать выражение столь противоречих эмоций в один и тот же момент. — Но ты мог
рассказать мне эту занимательную байку, и не приводя участника событий.
— Это бездомная собака… — начал Антон, очевидно, решая на этом свои объяснения и
оборвать.

— И ты решил по доброте душевной его приютить?.. — с наивной надеждой спросил я.

— У моего отца аллергия на собак. Так что я не могу забрать его к себе.

— О Боже мой, — точно Лиза, выдохнул я. — Ты же понимаешь, что я не смогу выгнать
его обратно на улицу, потому что я не бездушный монстр, и, значит, другого выхода,
кроме как оставить его, у меня нет? Ты вешаешь на меня живое существо, о котором
нужно чуть ли не постоянно заботиться, которое может заболеть, умереть…

Не особо вслушиваясь в мои слова, Антон еле-еле поднял собаку и, пыхтя, поднес ее к
моему лицу. Пес не мигал, и я вновь начал тонуть в его черных-черных глазах: меня
словно затягивало в открытый космос…

— Меня! Зовут! Везунчик! — прогавкал Антон из-за спины собаки, — И я! Хочу!


Остаться!

Я смотрел на этих двоих, не меняясь в лице, но за маской невозмутимости внутри моей


черепной коробки раздавался хохот. Антон, который дурачится — ранее неизвестный мне
Антон! Постоянно забываю, что он все еще ребенок. И — собственно, совсем как
ребенок! — он притащил домой бродяжку… Ко мне домой. Ну и что мне теперь делать?..

— Ты хотя бы уверен, что он не чей-то потеряшка?.. Может, прямо сейчас по улицам
бегает в панике его хозяин, а ты помешал им воссоединиться.

Антон прокряхтел, опуская собаку на пол. Пес не торопился исследовать новую


обстановку, а стоял и смотрел на меня, будто принимал участие в беседе.

— Его никто не ищет: я на улице вижу его уже год.

— И он пошел за тобой именно сегодня… — недовольно пробормотал я.

— Да, потому что у меня брюки пахнут курицей, — как-то неловко пояснил Антон. В
качестве подтверждения его слов, пес начал жевать правую черную штанину. — Сегодня
я столкнулся со школьными «шутниками», и они… слегка помусолили наггетсы о мою
одежду, подразумевая, что я… «петух»…

— Они же после этого не ели эти наггетсы?

— Нет.

— Получается, ты после их шутки можешь просто постирать штаны, а они потеряли


наггетсы, за которые заплатили деньги…

— Да, они тупые как пробки, — тоном коллеги-ученого согласился Антон. — Они даже не
поняли, что в итоге я их поимел, а не они меня.

С очередным «Ну что поделать!» вздохом я махнул Антону рукой, приглашая пройти за
мной на кухню. Мальчишка мигом разулся и через три секунды уже занял свой обычный
табурет. Пес походил кругом по прихожей и улегся на коврике, как хороший мальчик,
исторгая обреченность большими блестящими глазами. Создавалось впечатление, что и в
самый счастливый день Везунчик будет выглядеть так же. Собачья версия Иа-Иа…

— Прости, что скидываю его на твои плечи, — искренне извинился Антон, напряженный и
слегка хмурый.
— Да уж… Я не из тех людей, что быстро приноравливаются к изменениям в их жизни. А
тут сразу такое глобальное…

— У тебя ведь были животные.

— Да, ключевое слово «были». — Я прикладывал усилия, чтобы мой голос был ровным и
тихим, но против моей воли через слово начинал проскальзывать гнев. — Я не хотел
снова заводить домашних животных, никого и никогда. Но ты лишил меня права выбора.

— Я понимаю… Остается надеяться, что через два месяца ты проще будешь относиться к
некоторым изменениям, морально подготовившись к ним…

Я замер с кружками в руках.

— Что ты имеешь в виду?..

— Первые полтора месяца лета уже пролетели, — улыбнулся куда-то в пол Антон,
подвигаясь ближе к кухонной стойке. Его руки словно искали опору, необходимую в
этот момент… — Осенью будет мой день рождения, и ты должен понимать, какой подарок
я у тебя попрошу.

Я поставил на стойку кружки — так громко, что Везунчик поднял голову с порога. Не
вижу смысла зря обнадеживать мальчишку: лучше объясниться сейчас, чем когда он
настроит еще больше воздушных замков.

— Антон… тебя не устраивает то, что сейчас есть между нами? — осторожно начал я.

— Нет, устраивает. Но я универсал, так что не вижу ничего плохого в том, чтобы
немного разнообразить личную жизнь.

— Я думал, это как у бисексуалов: просто не принципиально, как именно…

— Может, у других и так, как ты говоришь, ну а у меня — по-другому. — Судя по тону,


Антон постепенно выходил из себя. Чем дальше заходил этот весьма непростой
разговор, тем отчетливее проступал тот Антон, которого я знал в самом начале:
Антон, кидающий книги, подставляющий мне подножки и бьющий меня словами под дых.

— Антон… то, чего ты хочешь… никогда не будет…

— Почему? — Он поднялся с табурета и обошел стол — дернувшись назад, я оказался в


тупике: в окружении стойки, стены, холодильника и Антона. Причем было больше шансов
проломить стену и сбежать, чем вырваться, обойдя мальчишку.

— Потому что мне такие развлечения не очень интересны.

— Ты пробовал? — напористо спросил он.

— Разумеется, нет!

— Тогда как можешь знать, что тебе не понравится?

— Антон! Тут разговор не о поедании овощей! Нельзя использовать этот довод в такой
ситуации!

— Хорошо, — кивнул он, — тогда другой аргумент: тебе же было приятно, когда в наш
первый раз я вошел в тебя пальцами…

— Замолчи! — смутившись, прикрикнул я. Он даже не спрашивал — он утверждал! — Есть


огромная разница между массажем простаты и анальным сексом! Их нельзя сравнивать! И
я заговорил об этом не для того, чтобы спорить — тут не о чем устраивать дебаты. Я
лишь хотел тебя проинформировать, что этому не бывать.

— «Проинформировать»… — Глаза Антона сузились. Я бросил испуганный взгляд на


довольно тяжелые кружки, оказавшиеся в считанных сантиметрах от его пальцев, но,
кажется, Антон не торопился меня пришибить. — «Проинформировать»… — вновь повторил
он, спокойно возвращаясь на свое место.

Это… было… страшно… Он как будто что-то задумал…

========== Глава 32. Глазами Антона ==========

— …«Проинформировать»… — сухо повторил я, медленно возвращаясь на табурет.

Нет бы толком объяснить причины своего решения. Но, разумеется, он не хочет


развивать эту тему, ведь знает: разнеся в пух и прах любые его доводы, я смогу его
переубедить. Его внешняя непоколебимость бесит…

Та занятная статейка про педофилов, на которую я натолкнулся в сети, давным давно


подсказала мне идею… Я гнал ее прочь, ведь поступать подобным образом не в чести.
Но это его «проинформировать» стало последней каплей. Я узнаю, почему он мне
отказывает, во что бы то ни стало.

***

Разуваясь в прихожей возле зеркала на следующий день, я все же ощущал колкие


песчинки угрызения совести. Имею ли я право развязывать ему язык да еще и таким
нечестным способом?.. Внутренний голос отзывался тихим звоном колокольчика:
«Нет», — но ведь то, что происходит в его голове, напрямую касается меня. Третью
комнату он сперва тоже не горел желанием показывать, однако передумал. Передумает и
в этом случае, стоит мне только понять, что же заставляет его отказывать мне в
заслуженном подарке.

На просторном пятаке между барной стойкой и прихожей, вполне сгодившемся бы даже


для танцев, прямо на полу сидел Марк в окружении десятка коробок и пакетов. Позади
него стояла уже полностью собранная собачья будка — настолько вместительная, что в
нее смог забраться бы и человек. Везунчик посматривал на будку и нового хозяина с
опаской; создавалось упорное впечатление, что все эти собачьи аксессуары нравились
Марку гораздо больше, чем самому псу.

— Закупился? — спросил я, переступая через пять разноцветных пластиковых мисок.

Вместо ответа Марк вытащил из коробки собачий лежак, завернутый в прозрачный


полиэтилен. На темно-синей ткани сидели диснеевские ослики Иа-Иа, обернувшись
вполоборота.

— Такие же жизнерадостные, как и Везунчик, — с широкой улыбкой поведал Марк, швыряя


покупку в сторону собаки. Лежак упал Везунчику на голову, но тот и ухом не повел,
тяжело вздыхая.

— Ты мне слегка напоминаешь беременных, которые не могут остановиться, покупая


ползунки, носочки и чепчики, — поделился соображениями я, разглядывая штук десять
различных ошейников. — У тебя точно все под контролем?

Марк поднял голову, чтобы ответить, но честность не позволила ему соврать. Он


опустил очередную коробку на пол, словно пистолет, — и сдался.

— У меня, кстати, для тебя подарок, — как-то совсем знакомо произнес он, отходя к
стойке. Я прошел за ним и сел на крайний табурет. — Я планировал еще вчера отдать,
но ты так внезапно после того нашего разговора ушел, что… — Он закрыл глаза и
поморщился, словно проглатывал слишком личное изречение. — Так что вот.

Он подвинул ко мне небольшую серую коробку.

— Надеюсь, там не собачий ошейник, — проговорил я, начиная разбираться с упаковкой.

…хотя я был бы совсем не против такой ролевой… Неплохо развитая благодаря чтению
фантазия уже успела нарисовать обнаженного Марка, сидящего на полу его спальни. Шею
тесно обхватывал красный ошейник с золотым именным брелоком. «Голос, — властным
шепотом приказал я, проводя руками по горячему телу, и с его губ сорвался
отрывистый стон. — Какой хороший песик…»

Справившись с крышкой, я сдвинул лоскут мягчайшей материи и увидел круглый


циферблат с позолоченными делениями и стрелками.

— Это что, мне? — поднял я на Марка глаза. Он умудрялся улыбаться и как-то неловко
хмуриться, точно не веря, что все-таки решился отдать мне подарок.

— Разумеется. Я не знал, понравится ли тебе что-то этакое, но если нет, то просто


закинь в дальний угол своей комнаты — и пусть лежит! — Он старался выглядеть
веселым, но, черт возьми, он всегда так делает, когда его на самом деле что-то
тревожит.

— Мне нравится, — и я ничуть не солгал. — Правда, я не носил часы ни разу. Поможешь


надеть?

— На какую руку? — с радостью отозвался он, высвобождая часы из пористого
материала.

— А на какой руке ты носишь?

— На левой.

— Тогда и мне на левую, — решил я, протягивая ему руку. Он поднес часы, но я указал
на пол: — Опустись на одно колено.

— Зачем?.. — опешил Марк.

— Мне впервые надевают часы: уж исполни маленькую прихоть.

Он, усмехаясь, крякнул, но его левое колено все-таки коснулось пола. С таких-то
небольших уступок все и начинается: сегодня ты встаешь передо мной на колени, а
завтра — кто знает… Холодный металлический браслет заскользил по запястью, оттеняя
тепло пальцев Марка, придерживающих мою кисть. Я действительно смогу сделать то,
что задумал?.. Даже после того, как он преклонился?.. Я должен. И не ради своего
эго: если он будет все держать в себе, я не смогу ему помочь… Я не передумаю?..

— Ну что, нравится? — спросил Марк, поднимая голову.

— Да, — нам обоим уверенно ответил я. — Большое спасибо. Я буду бережно с ними
обращаться. — Он довольно улыбнулся и пошел собирать обрывки пакетов с пола. — Есть
еще одна… две просьбы.

— И что же это за просьбы? — Он наскоро закинул весь мусор в одну пустую коробку и
со страшным шумом втиснул ее в мусорное ведро. — Надеюсь, это не еще две собаки?..

— Нет, — ухмыльнулся я, — сущие мелочи. Я хочу посмотреть с тобой кино. В твоем
рабочем кабинете, на диване.
— Неудобно будет: он ведь повернут к книжной полке… Какой фильм ты хочешь
посмотреть?

— Все равно, на твой вкус.

— Ну… ладно… — пожал плечами он, перенеся все покупки, кроме будки, на стойку.
Свободного места на столе осталось всего ничего. — А какая вторая просьба?

— Это. — Я достал из сумки пластиковую бутылку с напитком, цветом отдаленно похожим
на крепкий чай. — Выпей хотя бы половину, пожалуйста.

— Что там?.. — Он покосился на бутылку с опаской, которая, чем дольше я молчал, тем
больше напоминала откровенный страх. Я открутил крышку и протянул ему бутылку без
лишних разговоров. Он взялся за нее с такой осторожностью, будто та могла
взорваться. Боже, Везунчик пугается меньше, чем ты… Марк поднес горлышко бутылки к
носу и, вдохнув, поморщился. — Ты принес мне алкоголь?.. Зачем?.. Что там вообще?

Проще было сказать, чего там нет… Но смесь получилась безвредная, я трижды все
проверил. Объяснять это Марку было бы пустой тратой времени, так что я лишь отдал
приказ:

— Пей.

— И я останусь жив после этого?..

— Если бы я хотел тебя убить, то просто бы разлил масло посреди кухни: твоя
карикатурная неловкость закончила бы дело за меня. Пей.

Смотреть, как он подчиняется мне, пусть даже в такой мелочи, было до невозможного
приятно. Интересно, будет ли он когда-нибудь слушаться меня во всем? Безоговорочное
доверие, без вопросов и сомнений… Я не хочу получить слугу. Мне не нужен раб. Но
если он будет зависим от меня, то никуда не сможет деться…

Оторвавшись от бутылки с громким неразборчивым восклицанием, он поставил ее на стол


и вжал руку в лицо.

— ЭТО БЫЛО УЖАСНО… Что ты туда намешал?!

— Фильм, — напомнил я, слезая с табурета и отправляясь в комнату. Пока все по


плану.

***

Глядя на повернутый в сторону дивана монитор, я видел лишь мелькающие под


отстраненные шумы и голоса картинки. Марк сидел позади меня, упершись спиной в
подлокотник. Я чувствовал затылком биение его сердца; моя рука покоилась на его
правом бедре. Больших усилий мне стоило сдерживать желание пройтись по нему
ладонью. Каждую минуту я оборачивался и проверял, в порядке ли Марк, — и этим,
вероятно, как следует уже его достал, постоянно ерзая. Он неизменно следил за
сюжетом фильма, вот только взгляд его все больше мутнел. Обернувшись в очередной
раз, я заметил его попытки сфокусировать зрение на диванной подушке. Время пришло.

Я быстро добрался до стола, нажал на затертой клавиатуре «пробел», останавливая


фильм, и вернулся к захмелевшему Марку. Удивлен, что мой «коктейль» подействовал
только сейчас: он производит впечатление восприимчивого к алкоголю человека. Снова
разместившись на диване меж его ног, я похлопал Марка по щекам, немного приводя его
в чувства.
— Как ты?

— Я… Я… нормально… — Его голос казался пластилиновым, тягучим. Проглатывая половину


гласных, он умудрялся тянуть каждую согласную, словно его одолела сонливость, а не
алкоголь.

— Я хочу поговорить с тобой. Ты в состоянии это делать?

— А… отчего бы… и не быть…

— Допустим, это «да». Ты помнишь наш вчерашний разговор? О смене ролей в постели?

Надув щеки, он рассмеялся в сторону книжного шкафа.

— Такое… такое… эм, такое… сложно… забыть…

— Почему ты не хочешь позволить мне взять тебя?

Он нахмурился, тараня затуманенным взглядом пол.

— А что… А… А что я тебе тогда сказал?.. Я… не помню… И-и если сейчас совру, то… ты
поймешь, что я соврал, потому что… другое скажу…

— Тогда ты сказал мне всю правду, — попытался я воспользоваться его пьяной логикой.

— Д-да?.. Ну… тогда ты все и так знаешь…

Что, даже пьяный Марк — логичный Марк? Бесит…

— Я забыл. Расскажи мне снова.

— Я тоже… Я тоже забыл, — рассмеялся он, запрокидывая голову.

Он невозможен в любом состоянии… Его раскатистый смех в этот миг меня злил.
Подавшись вперед, я нежно укусил его за шею. Я неторопливо разжал челюсти, и Марк
опустил мутный взгляд на меня. Он глядел в мои глаза долго и тоскливо, будто в него
вселился Везунчик с его извечной немой меланхолией.

— Ты только… не умирай, пожалуйста… — тихо произнес он, дотрагиваясь ладонью до


моей щеки.

— Почему я должен?

— Не знаю, — вымученно улыбнулся он. — Никто не должен… Но… почему-то умирают… Я… Я
устал, понимаешь?.. Не хочу быть больше… окру…окруженным смертью…

Я не мог в полной мере понять то, о чем он говорил. Мне повезло ни разу не
сталкиваться со смертью, даже с гибелью кого-то абсолютно чужого. Но и без этого
понятно было одно: переживать смерти ужасно мучительно…

— Кого ты терял? — спросил я, накрывая его руку своей.

— Всех… Когда… когда я был мелким… мне подарили на день рождения кота… Пу-шок… — с
нежностью пропел он в потолок. — Так я его назвал… Каждый год мы осенью бросали его
в деревне до конца весны… потому что… так… так она хотела… Как-то раз Пушок загулял
с-саса… с соседской… кошкой… и привел рыжего котенка… своего… Он, представляешь,
всегда крутился рядом…

— Котенок?
— Не-е-ет… Пушок… рядом с котенком… защищал его, охранял… Однажды Пушок пропал на
неделю… Я переживал и ждал его… боясь самого страшного… Помню… как полез в кусты и
увидел там их… Пушка и его котенка… они… они… — Его глаза повлажнели, а дыхание
заметно участилось: его душили слова. — Они лежали вместе… окоченелые уже давно…
Он… он даже после смерти не перестал его защищать, ты представляешь?.. — По щеке
Марка побежала слеза, и я поспешил стереть ее, будто это могло заглушить его
чувства. — Их… убили соседи… не те, у которых кошка, другие… и я все года должен
был ходить и… здороваться, видя их… смотреть в лица убийц — и кивать…

— Это ужасно… — с болью выдохнул я.

— А… А это еще не самое… ужасное… Я знал, что так случится… Не прямо так, но… Когда
Пушок пропал, мне… ребенку, понимаешь… приснился сон… Даже сейчас его вижу… — Он
закрыл ладонями глаза, силясь отринуть то ли реальность, то ли упомянутый кошмар.
— Я стою на дорожке, у ступеней… А он идет от плит… у сарая… и по ветвям тянутся
его кишки…

Марк вскрикнул в руки, и я, охваченный бессилием, прижал его лицом к моему плечу.
Это всецело моя ошибка… Не надо было лезть в его воспоминания…

— Все хорошо, слышишь? Не думай о том, что было, сосредоточься на мне…

Но он меня не слышал, продолжая тонуть. Что я должен сделать?! Дать ему


выговориться или остановить его?..

— …далеко не все!.. Я… я не могу забыть… я до сих пор стою посреди коридора над
исходящим… пеной кроликом!.. До сих пор сижу в комнате перед клеткой, держа на
руках задыхающегося хорька — и кричу, зову на помощь хоть кого-нибудь из
взрослых!.. До сих пор прощаюсь с умирающим псом… до сих пор чувствую пальцами
холодную шерсть и окоченевшие тела…

— Не чувствуешь, слышишь?! — Я схватил его за руку и до боли прижал к собственной
шее. — Тепло — чувствуешь?! Сосредоточься на мне, давай, ну же… Пожалуйста!..

— Ты тоже умрешь… — Он рыдал в мою рубашку, а руки были слабы и безвольны, точно
тело ему больше не подчинялось. — И Везунчик… Этот чертов пес — Я УЖЕ ЕГО ЛЮБЛЮ!..
ТЫ ЗНАЕШЬ, СКОЛЬКО ЕМУ ЛЕТ?! МОЖЕТ, ОН УЖЕ ОДНОЙ НОГОЙ В МОГИЛЕ!!! А Я ЕГО ЛЮБЛЮ!..
И тебя…

Ох, не так я представлял себе это признание. Но ничего иного я не заслужил. Я


потревожил осиное гнездо, вот только упало оно не на меня, а на невинного-него. Что
же я наделал…

Обхватив Марка за плечи, я силой заставил его лечь вместе со мной на диван.
Прижимая его к себе, совсем как ребенка, я без умолку шептал бессвязную чушь, чтобы
хоть как-то отвлечь его от мучительных воспоминаний. Его руки оказались под моей
рубашкой в поисках живого тепла, и только когда пальцы с силой сомкнулись на
ребрах, Марка перестало трясти. Изредка он тихо всхлипывал, уткнувшись лицом в мою
грудь, но — совершенно точно — засыпал.

Я солгал… Я с горечью признал это, ощущая щекой мягкость его волос. Я нагло солгал
самому себе, прикрывшись рассуждениями о помощи и вреде личных тайн. Я хотел его.
Вот и вся причина. Я хотел добиться своего и потому, размахивая веером морали и
лживой принципиальности, опоил его. И получил по заслугам. Мое наказание — видеть,
как страдает один из тройки самых дорогих мне людей. Вот только… если я виноват…
почему страдает он?..

========== Глава 33 ==========


Когда я открыл глаза, не сразу смог понять, на что смотрю. Сплошные светлые нитки…
Я чуть отодвинулся и разобрал рубашку Антона перед своим носом. Мальчишка, крепко
обхватив за плечи, прижимал меня к своей груди; мои пальцы касались его кожи под
рубашкой. Чт… что произошло?.. Мы заснули, пока смотрели кино? Но почему в такой
странной позе? Или это он меня так положил, пока я спал?..

Я попытался напрячь память, чтобы вспомнить события, предшествующие совместному сну


на диване, но словно напоролся на невидимую стену. Кажется, я не хочу вспоминать… В
поисках спасательного круга мое сознание ухватилось за сон, оборвавшийся всего
минуту назад. И я закрыл глаза, припоминая каждую деталь…

Слева от меня были витые темные перила, а подо мной — холодные серые бетонные
ступеньки: меня не особо волновало, что на темных штанах останется грязный след —
эта школьная форма мне не нравилась никогда. Справа Антон зашуршал пакетом чипсов,
и я посмотрел в его сторону.

— Со вкусом сыра? — удивился я. — Ты же говорил, что вроде бы такие не любишь…

— Да, — простодушно подтвердил он, наклоняя в мою сторону открытую пачку. — Но ты
любишь.

Я не совсем понял, что он пытался этим сказать, но с благодарным кивком взял


крупную чипсину с самого верха аппетитной золотистой горки. Пролетом ниже раздались
девчачьи голоса, и я, запихнув чипс в рот, постарался прожевать его с наименьшим
количеством хруста. Один женский голос казался мне знакомым, и я осторожно выглянул
вниз из-за перил. На ступенях, как и мы с Антоном, присели Лиза и одна из ее
многочисленных подруг. Они смеялись и о чем-то увлеченно шушукались, сидя вплотную
друг к другу.

Почему именно здесь?! Мне так нравилось проводить на этой тихой пустынной лестнице
время с Антоном: обедать, читать, обсуждать что-нибудь вполголоса. А теперь следом
за этими двумя болтушками обязательно набежит целая кудахтающая стая… Конец
уединенным счастливым минутам!

Девчонки рассмеялись еще раз, уже скованнее и скромнее, и наманикюренная рука


дотронулась до Лизиной щеки. Я ошарашено затаил дыхание; старшеклассница
придвинулась к Лизе и мягко коснулась ее губ своими. Ч-что?.. М… моя… моя кузина…
лесбиянка?.. Лиза не отбивалась, не сопротивлялась, даже не думала отодвигаться,
отвечая на поцелуй. Значит, да!.. И… И как я к этому отношусь?.. Я не знаю… В
полнейшей растерянности я сжал побелевшими пальцами прутья перил. Я хотел отвести
взгляд от лобызающейся внизу парочки, но никак не мог. В груди что-то безмолвно
сжималось, все тело по нарастающей ныло. Я уже не видел Лизу: через перила я
подглядывал за откровенным поцелуем двух девушек, и запретность происходящего
стремительно подпитывала мои постыдные фантазии…

Громко причмокнув, Лиза рассмеялась и, продолжая о чем-то тихо говорить, выбежала


вместе с подругой в коридор третьего этажа. Оглушительно захлопнулась тяжелая
дверь, оставив меня в полнейшей тишине, наедине со своим потрясением. Может быть, я
не должен со всем этим разбираться сейчас и могу отложить?.. Я медленно отвернулся
от перил и встретился взглядом с Антоном. Став свидетелем пока что самого горячего
зрелища в моей не слишком уж насыщенной шестнадцатилетней жизни, я совсем позабыл,
что на лестнице сижу не один. Лицо Антона было излишне близко к моему, и я
посторонился, откинувшись назад на локтях.

— О чем ты думал? — проникновенно спросил Антон, не сводя с меня серьезного


вдумчивого взгляда.

— Я… ни о чем не думал, — неловко рассмеялся я, буравя перила.


— Ты смущаешься, когда люди одного пола при тебе целуются?

— Какой-то дурацкий разговор… — буркнул я, по-прежнему избегая глядеть на Антона.


Ему, должно быть, обидно, что я так реагирую на гомосексуальность — у него ведь два
отца…

— Ты уже целовался?

— Что? — От удивления я посмотрел ему в глаза и тут же об этом пожалел.

— Если ты ни разу не целовался, то плохо дело: Лиза тебя только что обошла, —
заговорщицки произнес Антон, и уголки его губ приподнялись в едва заметной
полуулыбке.

— Ну и что ты предлагаешь делать в таком случае?

— Сделать то же, что и Лиза.

— Я не побегу за ее подругой выпрашивать поцелуй, — прохохотал я, укладываясь всей


спиной на грязную лестничную площадку. Прикрыв глаза, я услышал шуршание пакета:
похоже, Антон отложил чипсы на ступеньку. Зашелестела чужая одежда, и когда я
поднял веки, Антон был надо мной, смущенно поглядывая то на меня, то на голый серый
пол. — Ты… зачем так близко? — спросил я. Мои руки сами собой закрыли сердце, как
если бы Антон намеревался выцарапать его.

— Я имел в виду «попробовать со мной», — чуть погодя объяснился он.

Я громко сглотнул ком в горле.

— А ты… уже с кем-нибудь…

— Нет… Но ты ведь тоже нет, так что все в порядке…

— Почему в порядке? — не понял я.

— Потому что, ни разу не пробовав, вряд ли я хорошо целуюсь… Но раз и ты не умеешь,


стесняться мне нечего…

Он говорил это, искренне веря в собственные слова, но на щеках Антона все равно
расцветал румянец и делал его невероятно милым. Он согнул руки и приблизился к
моему лицу.

— Я… не соглашался… — прошептал я, судорожно сглотнув.

Он разомкнул губы, чтобы ответить мне: сказать что-нибудь резкое, броское,


способное заставить меня одуматься и замолчать. Но вместо этого преодолел последние
десять сантиметров между нами и поцеловал. Я чувствовал его тепло своими губами,
отвечая на поцелуй, робкий, осторожный, лишенный страсти и пылкости — первый. Он
был таким еще минуту, пока решительность не переполнила Антона. Пока я не
почувствовал его язык, настойчиво проникающий в мой рот. Замычав, я попытался
отвернуться, но чужие пальцы сжали мой подбородок, не дозволяя прервать поцелуй.
Когда наконец Антон отстранился, я с вскриком выдохнул, и мой надорвавшийся голос
срикошетил от ступеней и светлых стен.

— Это… как-то слишком… извращенно… — одолевая одышку всего на пару жалких секунд,
выговорил я.

На лице Антона промелькнула злость, и он с силой двинул бедрами, вжимаясь в мой


пах.

— Ты что, с ума сошел?! — закричал я, ощутив не столько боль, сколько то запретное,
в чем самому себе давным давно решил не признаваться… Он склонился вновь, стараясь
добраться до моих губ, но я отвернулся до резкой боли в шее. — Да что на тебя
нашло?! Сюда же могут прийти!

— Тут только вход на чердак, сюда никто не ходит, — тихо парировал он. Новый
толчок, и мой вскрик стал похожим на стон.

— Прекрати о меня тереться — я же все чувствую!

— И отлично! — ответил Антон с призрачной улыбкой, полной боли и сомнений. Он так и
не сумел добиться поцелуя и провел языком по моей шее, вызывая неконтролируемую
дрожь. Я дернулся, чтобы скинуть его с себя, но случайно развел ноги, и Антон
прижался ко мне плотнее в разы — до сладкого ноющего напряжения! — Ударь меня, если
действительно не хочешь… — прохрипел он, теряя последние остатки самообладания.
— Двинь головой в лицо, укуси до крови, сомкни руки на моей шее и начни душить!
— иначе я не остановлюсь! Потому что я тебе не верю!..

Я зажмурился, чувствуя все его тело через одежду, с каждым движением лишь более
отчетливо.

— Я не могу сделать тебе больно… — слезно признался я, упираясь руками в его грудь,
но приложенных усилий не хватило даже на то, чтобы немного его сдвинуть. Мне
никогда не хватало сил оттолкнуть его…

— Тогда просто сдайся… — прошептал Антон, замирая в считанных сантиметрах от моего


лица. Обнаженным телом я почувствовал его горячий влажный член, приставленный к
моему входу, и в немом крике раскрыл рот. Я вздрогнул — и очнулся уже на диване,
взрослый и бесконечно растерянный, тесно прижатый к нему…

Ох уж эти сновидения с их сумбурными законами физики… Если бы я не проснулся от


гула машин за окном или страха, сковавшего тело, случилось бы то, к чему все шло. К
чему неуклонно несет меня течение нашей с Антоном реальности…

Я всмотрелся в его спокойное, не обремененное думами лицо. Антон лежал ближе меня к
подлокотнику, отчего мне казалось, что мы стоим — и я ниже него на целую голову.
Этого он и хочет добиться? Быть мужчиной в наших отношениях… сделать мальчишкой
меня… Слабым. Стыдливым. Никчемным… В отличие от меня, у Антона есть сильный
характер, несгибаемый внутренний стержень, амбиции, воля для достижения
поставленных целей. У меня же нет и стремлений. Единственное, что я мог ему
предложить, так это свою взрослость. И то… с горем пополам. Теперь же он
вознамерился лишить меня и этой малости, не заслуживающего внимания превосходства…
Я и так подчиняюсь ему — почему этого ему недостаточно?.. Он жаден. Ненасытен. Он
не остановится, пока не заберет у меня все: пока не подчинит окончательно, не
привяжет к себе, не прикует, не посадит на цепь!.. Не лишит собственных мыслей… Не
сделает безмерно зависимым и оттого жалким…

Впервые я ощутил симптомы своей мучительной болезни. Я откровенно признавался в


том, что скован, связан этой манией, но раньше мне никогда не было так плохо. Плохо
рядом с ним, накрывающим меня своей тенью. Как некстати во мне проснулись гордость
и ребяческое упрямство… Но раз они здесь, я еще поборюсь за собственную свободу…

========== Глава 34 ==========

Без него под боком я не могу написать ни строчки, и это невообразимо сильно меня
злит… Я собирался в сердцах пнуть ножку дивана, но на меня осуждающе посмотрел
Везунчик, оккупировавший место, полюбившееся в свое время и Антону. Такое ощущение,
что мальчишка оставил мне пса, чтобы тот присматривал за мной, будучи его глазами,
и докладывал о каждом шаге. Мда, это уже шиза… Как и допущение, что Антон, пока мы
спали вместе на диване, видел тот же сон, что и я. Чувствовал всем нутром мое
нежелание окончательно довериться ему — и потому не проведывает меня вот уже…
второй?.. Нет, третий день…

Я откинулся на спинку компьютерного кресла, погруженного в полумрак затемненной


шторами комнаты. Если б я курил — выкурил бы сейчас «залпом» пару сигарет. Если бы
пил — напился б в хлам. Но почему? Потому что не могу не видеть его даже такую
малость? Или же оттого, что, не видя его, дышу свободнее?..

Везунчик протяжно заскулил, ругая меня за эгоизм. Чего ты от меня хочешь, псинка?..
Чего все от меня хотят?.. Не зная об Антоне практически ничего, прошлый Я сорвался
с места и побежал проведывать его, узнавать, почему он перестал приходить ко мне.
Нынешний Я сидит в «кабинете» и сгрызает губы до крови вместо того, чтобы сделать
хоть что-то. Три дня назад я сам себе накручивал, что лишаюсь активной роли в
отношениях, а сейчас что? Сижу и жду каких-то действий от Антона? Это значит, я
сдаюсь?..

— Аргх! — издал я неясный звук, ероша спутанные волосы. Пес осторожно спустился с
дивана и посмотрел на дверь. — Что, намекаешь, что мне стоит развеяться?..
— Везунчик перевел взгляд на меня, будто ожидая моего решения. — Ну что же, пошли.

***

Вместе с Везунчиком, соединенные коричневым поводком, мы бесцельно бродили по


улицам, погруженные каждый в свои мысли. Хотел бы я знать, о чем думал Везунчик:
взгляд у этого пса был еще более сосредоточенный, чем у меня.

Люди кругом мне виделись пылью, летящей по ветру. Дома, в которых ранее я всегда
ценил архитектурный стиль, — каменными стенами огромного лабиринта размером с
город. Пение птиц раздражало слух, солнце жгло сквозь белую футболку плечи и грудь.
На автомате передвигая ногами, я думал лишь о том, чтобы найти тенек и унять
наконец огонь, охвативший мою кожу. И сам не знаю, как оказался здесь — перед
коричневой металлической дверью…

На чистой лестничной площадке было прохладно и свежо, благоухали комнатные цветы,


выставленные кем-то на подоконнике. Пение птиц и возгласы ребятни доносились сюда
приглушенными, точно жизнь протекала где-то там, далеко, а здесь время стояло на
месте. Оно замерло для меня, в нерешительности прижавшегося к стене возле дверного
звонка. Везунчик опустил пушистую попу на наружный коврик при входе и, устав от
ожидания, слушал обрывки звуков лета.

Перед моими глазами всплывала моя уверенная фигура в пальто, только-только


услышавшая «Проваливай!» через закрытую дверь.

«Ну п****ц! Вот это уже просто верх наглости и неуважения!»

«Неуважением это бы было, если бы ты пришел ко мне, а я плеснул бы в тебя молоком!


А я всего лишь прошу непрошеного гостя удалиться восвояси!»

«Я не собираюсь с тобой все это обсуждать через дверь! Ты либо меня впустишь, либо
выйдешь сам ко мне!»

«Есть еще третий вариант! Я останусь за дверью, а ты пойдешь домой!»

«Ага, «щас»!» — и мой двойник из недавнего прошлого вжал кнопку дверного звонка до
предела, охваченный яркой, искрящейся, словно оборванный провод, злостью. Тогда я
добился желаемого — добился его. Он был как стихия: неуправляемый, резкий, дерзкий,
способный снести все на своем пути, загоревшись какой-либо идеей. Со временем он
смягчился, по крайней мере по отношению ко мне. Так что же ужасного в том, что и я
стал с ним немного другим?..

Раздался щелчок. Дверь внезапно открылась, и Везунчик подпрыгнул с тихим


поскуливанием, получив ощутимый толчок в зад. Не отлипая спиной от стены, я
меланхолично повернул голову налево и встретился взглядом с Антоном. Считанные
секунды на его лице можно было прочесть лишь удивление, но незаметно оно сменилось
выпивающей его досуха виной. Мы в гробовом молчании смотрели друг на друга,
искренне не понимая, за что другой извиняется без слов. Я не желал нарушать
тишину — просто не знал, что хочу или должен сказать; кажется, Антон разделял
сковавшую меня неизвестность. Так бы мы и стояли, не способные пробиться через
ментальные щиты друг друга, если бы не пес. Везунчик, что-то унюхав, юркнул в
приоткрытую дверь — натянулся струной поводок, и я врезался лбом в наличник. Руки
Антона крепко схватили меня и затащили в квартиру. Мальчишка грубо толкнул меня на
низенькой комод при входе, наваливаясь всем телом, прижимаясь губами к моим губам,
не оставляя ни единого шанса на сопротивление — о, как будто я собирался бороться!
Мы целовались страстно и самозабвенно. Я обхватил его за затылок и шею, чувствуя
такие родные нежные руки, гуляющие по внешней стороне моих бедер. Постепенно его
напористость превысила мою: наши языки ласкали друг друга уже не у него во рту, а у
меня; сминающие мои легкие летние брюки пальцы скользнули дальше, сжимая ягодицы.
Прежде, чем я успел что-то подумать, я пихнул Антона ладонью в грудь, пожалуй,
слишком жестко. Абсолютно растерянными, но в то же время бесконечно виноватыми
глазами он взирал на меня, потирая ушибленную грудину.

Черт возьми… Я искренне хотел перед ним извиниться, но слова комом встали в горле,
и, по-прежнему упираясь в комод, я откинулся затылком на стену.

— Ты все еще злишься на меня? — неожиданно спросил Антон, опуская кулаки.

— Злюсь за что?

— За случившееся три дня тому назад.

В моей памяти вновь всплыл удивительно правдоподобный сон, и стенки сознания


оцарапала крупица паники. Нет, он точно не о том, что делал со мной в том
сновидении, потому что сон — просто сон, «короткометражка» в моей голове.

— Я не понимаю, о чем ты, — ответил я, пожимая плечами.

— Серьезно?.. Ты ничего не помнишь? О том, как мы «смотрели фильм»…

— А что я должен помнить?

Антон отвел взгляд всего на секунду — этого ему вполне хватило, чтобы мужественно и
честно, глядя прямо в глаза, признаться:

— Я опоил тебя.

Что-то небольшое, шерстяное и омерзительно холодное едва дернулось в темноте моей


памяти, и я поспешил закрыть эту воображаемую дверь.

— Чтобы переспать со мной?

— Косвенно, — кивнул он. — Теперь ты меня ненавидишь? Презираешь? Не доверяешь мне


еще больше?

— Нет, — вяло усмехнулся я, потирая гладко выбритые щеки. — У меня такое ощущение,
что… даже если ты намеренно ножом мне кожу рассечешь, я при всем желании не смогу
начать хуже к тебе относиться. И это меня очень сильно тревожит.

Антон отступил на шаг, чтобы лечь спиной на противоположную стену. Он задумчиво


глядел на бликующий пол. Я слышал движение его мысли. Когда-то я ощущал это как
слаженную работу шестеренок внутри его головы, холодный механизм, просчитывающий
все. Сейчас же я улавливал нежное шуршание натянутых до предела тканей, чувственно
текущих по поверхности друг друга.

— Ты не ощущаешь себя в безопасности, сближаясь со мной? — предположил он


вполголоса, чтобы хоть так скрыть свою печаль. — Нет, я… понимаю… Особенно после
того, как, по сути, накачал тебя… Но как ты можешь любить меня и мне же не
доверять?

Я остолбенел. Глаза застыли от ужаса, точно я сотворил нечто кошмарное и теперь


ожидал столь же мучительного наказания. Я хотел спросить: «С чего ты взял, что я
тебя люблю?!» — но вовремя себя остановил, ведь подобной формулировкой, наверняка,
разбил бы его сердце вдребезги. И мой взгляд забегал по полу.

— Ты признался, когда был пьян, — пояснил Антон, с сочувствием глядя мне в глаза.
— И что бы ты сейчас ни сказал, я этому ни за что не поверю. Потому что, похоже,
только в тот момент ты был со мной предельно честен.

— Я был не в себе, — с надрывом рассмеялся я, но Антон скептически поднял брови.

— Тогда давай сделаем так, — сдержанно предложил он, заканчивая прислоняться к


стенке. — Ты будешь говорить, а я — делать шаг тебе навстречу, если слышу правду.

— И в чем смысл? Что будет, когда ты приблизишься ко мне?

— Мы оба будем знать правду. Говори.

— Что говорить? — потупил я взгляд.

— Что угодно. Что тебя терзает. Что не дает тебе довериться мне.

— Я не хочу об этом снова говорить, — покачал я головой, но Антон позволил себе
смешок:

— Я не о смене ролей. Говори. Ну же.

Я тяжело вздохнул, ерзая по комоду.

— Мне не нравится, что только я зависим. Ты захотел побыть наедине со своими


мыслями — ты перестал заходить, сидишь себе спокойненько и в ус не дуешь. Я же, в
отличие от тебя, места себе не нахожу… Чего стоишь на месте? Я сказал правду, делай
шаг вперед.

— Нет, это ложь. Потому что не ты один мечешься, не зная, куда деться от эмоций. Я
перестал заходить не для того, чтобы побыть в одиночестве, а чтобы дать тебе время
остыть — чтобы ты меня не возненавидел за содеянное.

— Отлично, и сколько бы ты времени мне дал? Не навещал бы неделями, месяцами?

— Да, — кивнул Антон, — если бы тебе нужны были все эти недели, чтобы простить
меня. Но ты пришел через три дня, значит, трех дней тебе достаточно.

— И ты всегда планируешь ждать, пока я приду?

— Разумеется. Ты же мужчина в наших отношениях.


Я замер. В его голосе я не слышал ни единого намека на издевку. Что это, очередная
манипуляция? Он понял, что именно меня беспокоит, что задевает мои оголенные
нервы, — и решил сыграть в «поддавки»?.. Мне не нужны подобные подачки…

— Когда я был не в себе, — продолжил я, — ты неверно истолковал мои слова. Я


говорил уже когда-то, что ты мне безумно нравишься, и это так. Но… ты ведь
понимаешь, что любовь — это слишком сильное слово? Невозможно полюбить кого-то за
считанные месяцы…

— То есть? — как-то бесчувственно и отстраненно попросил уточнить Антон. Не похоже,


что мои слова его задели — он вообще их как будто не услышал, недопонял, пропустил.

— То есть… прости меня, но… я тебя не люблю…

С улыбкой победителя он сделал шаг вперед.

— Да, и я тебя тоже люблю, — сквозь тихий смех вымолвил он.

— Что?.. Нет, ты не понял, прости, мне очень жаль, но я сказал, что не люблю…

Второй его шаг, и я вжался в стену.

— Да, я тоже тебя люблю, — повторил он с еще более широкой улыбкой.

— Почему ты двигаешься?! Остановись! Ты меня будто вообще не слышишь!

— Я делаю шаг, когда слышу от тебя правду. Но никто не говорил, что ты должен
произнести ее вслух, — с непоколебимой уверенностью ответил Антон. — О, ты опять
это подумал! — и он шагнул в третий раз.

— Я не думал! Я вообще ни о чем таком никогда не думал! Что за самомнение?! Почему
ты ни на секунду не допускаешь, что не прав?!

— Потому что я прав, — всплеснул руками Антон. — Давай же, мне остался до тебя
всего один шаг. Продолжаем!

— Нет, не продолжаем! — Я выставил перед собой руки, словно пытаясь остановить
мчащуюся на меня легковушку. — Я говорю то, что думаю на самом деле, но ты меня не
слышишь! Что мне сделать, чтобы ты меня понял правильно?!

— Ну не знаю, — изобразил Антон задумчивость, — попробуй, например, сказать все


наоборот. Может, сработает.

— «Может»?

— Да, может.

Он ждал, проникая сосредоточенным, уверенным взглядом внутрь моей головы и разнося


все мысли, точно ураган. Нет, не так уж сильно он и изменился. Стихия. Вот он кто…
И как мне, простому человеку, справиться с бурей? Я могу построить укрепления, могу
спрятаться в погребе при приближении этого торнадо, но когда оно — буквально — в
шаге от меня… что я могу?..

Отдаваясь на растерзание жестоким безумным ветрам, я закрыл глаза и опустил руки.

— Я люблю тебя…

Мое сердце замерло. Я слышал его шаг. Теплые руки, словно крылья, обняли меня за
плечи, а левого уха коснулся пробирающий до возбужденной дрожи голос:

— Я тебя тоже люблю.

========== Глава 35 ==========

Комментарий к Глава 35
Рейтинг произведения с NC-17 переключен на NC-21. И если, по вашему мнению,
такие изменения не оправдает сюжет этой главы, то обязательно сделает какой-нибудь
другой в будущем=3
Наши нежные объятия продлились недолго. На кухне что-то загремело, и я только
сейчас вспомнил, что не держу Везунчика на поводке. Этот пушистый Валентин,
поспособствовавший нашему с Антоном воссоединению, опрокинул пластиковую посудину
со сладким тестом и принялся подъедать вовсе не подходящее для собак лакомство с
пола. Нам с Антоном стоило больших усилий оттащить его от миски: добравшись до еды,
он из меланхоличного пса превратился в высокоактивного — прямо собачий депрессивно-
маниакальный синдром! Я поднял его на руки, прижимая к себе со всей имеющейся
силой, но едва мог его удержать. Псина извивалась, как змея, норовя вырваться и
долизать пол.

— Перестань! — рявкнул Антон, и мы с Везунчиком оба притихли. Выждав несколько


секунд, я бережно опустил собаку на пол подальше от расплесканного теста: Везунчик
лег, тихо поскуливая, и лишь печально поглядывал на запретную сладость. Понимаю
тебя, мальчик, я тоже в такие моменты его побаиваюсь…

Когда пол снова засиял, мы с Антоном, усталые, плюхнулись на диван, стоящий у


стены, за обеденным столом. Везунчик столь крепко задремал на прогретом солнечной
сеткой полу, что будить его не хотелось — это было бы слишком жестоко. Получается,
уйти я бы при всем желании не смог, и Антон, осознав это, с кокетливой улыбочкой
повернулся ко мне.

— Мы на диване…

— Метко подмечено, — кивнул я.

— …а у тебя дома мы кое-что так и не смогли закончить на диване из-за Лизы.

Я обратил удивленно-смущенный взгляд на него. Что я должен сделать, чтобы не


разрушить атмосферность? Медленно придвинуться и поцеловать его?..

— Ой, да Господи Боже мой! — вздохнул Антон, хватая меня за футболку и утягивая за
собой. — Я быстрее состарюсь, чем ты перейдешь к действиям!

Светлые волосы разметались по черной диванной подушке. Он лежал в моей тени, но его
глаза искрились ярче, чем солнечные зайчики, скачущие по стеклянным рамам картин.
Ох, и сколько же нечисти меня ждет в этих прекрасных омутах?.. Я не мог просто
смотреть ему в глаза: они зачаровывали меня, проникали вглубь сознания, отключая
все предохранители, выводя из строя любые тормоза. Упираясь согнутыми в локтях
руками в подушку, я целовал Антона, растворяясь в движениях его языка без остатка.
Его ладони синхронно двинулись с моей груди на бока и спину, в какой-то момент
спускаясь на задницу и требовательно сжимая ее. Я промычал нечто осмысленное в губы
Антона, не подумав сперва оторваться от поцелуя, и только теперь распрямил руки и
повторил членораздельно:

— Что за мания у тебя появилась — хватать меня за зад?..

— Не понимаю, почему всякий раз на тебя это так действует, — произнес Антон, ни на
сантиметр не сдвигая обе ладони. — Ты признался мне в любви — ты официально мой,
значит, мне принадлежит все твое тело, и я имею право делать с ним все, что сам
захочу. Как и ты с моим. Тебя что-то не устраивает?

Я задохнулся от противоречивых чувств. С одной стороны, все озвученное Антоном было


невероятно мило! С другой же, не слишком ли он меня теперь овеществляет?..

— Чего ты боишься? — спросил он, не давая мне в очередной раз потонуть в


размышлениях. — Я же не собираюсь брать тебя на этом диване. Я всего лишь касаюсь
тебя — точно так же, как это делаешь ты и как друг с другом делают все остальные
нормальные пары.

Я неоднозначно кивнул. В его словах было рациональное зерно, оспорить которое у


меня при всем желании бы не вышло. Но я все еще чувствовал его руки, старающиеся
как можно незаметнее мять мои ягодицы, и от этих ощущений было слишком не по себе.
Через тонкую ткань штанов и боксеров пальцы Антона нестерпимо медленно прошлись по
сфинктеру, и я против собственной воли застонал, роняя голову на его плечо.

— Я не хочу быть таким… — прохрипел я, когда его пальцы двинулись вверх по тому же
маршруту.

— Каким? — негромко осведомился Антон, и его дыхание проскользнуло мурашками по


моей шее вниз, под футболку.

— Слабым…

— О какой слабости ты говоришь? Это просто секс: он вообще ни с чем не связан,
кроме как с удовлетворением.

— Думаешь, я этого не понимаю?!..

Мой голос надорвался, когда вторая рука Антона начала мягко массировать мои яйца.
Совершенно не ожидая этого от собственного тела, я практически полностью лег на
мальчишку, оставив приподнятыми лишь бедра. Я хотел сказать ему что-то еще,
закончить свою мысль, признать, что меня так сильно волнует, но удовольствие упорно
вытесняло все из моей головы, оставляя только жар. Жар, не просто охватывающий
тело, но и присваивающий контроль над ним. Из-за него я не смог заметить, как и
когда мы с Антоном поменялись местами: когда я успел лечь на диван, а он —
склониться надо мной, точно во сне трехдневной давности. Он ловко снял с меня
футболку, чтобы та не мешала покрывать обжигающими поцелуями плечи и грудь. Зубы
бережно, но сильно сжали мою шею, и пока я «плыл» от, определенно, приятных
ощущений, звякнула пряжка моего ремня — Антон справился со штанами и стащил их,
поддаваясь юношескому нетерпению. Почему я ничего не делаю?.. Я же хотел бороться,
что-то доказывать — но кому?.. Антон припал губами к моему члену, лаская его через
черные боксеры, и я громко выдохнул в потолок. Я был готов уже сам раздеться, лишь
бы только он начал делать минет, как вдруг Антон отстранился и встал с дивана.

— Не смей никуда деваться, — сурово приказал он, уходя в свою комнату.

Я лежал на диване почти полностью обнаженный в тишине чужой квартиры. Футболка и


брюки валялись на полу — мне ничего не стоило бы одеться и поскорее уйти, наплевав
на наказ Антона: кто он такой, в конце-то концов?! Он не мой хозяин, я не его раб.
С чего я должен ему подчиняться… Я же не хочу того, что происходит — того, что
будет продолжаться, как только эта абсолютно невзрачная для меня комната наполнится
его внутренним светом… Уходи. Поднимайся, собирайся и уходи. Псину унесешь на
руках. Я приподнялся… Но вместо того, чтобы подобрать с пола штаны, схватился за
широкую резинку боксеров и стянул их, оставаясь абсолютно голым — абсолютно
незащищенным…

Щелкнула дверь комнаты Антона, приближались его уверенные шаги… Выйдя из-за угла и
увидев меня, мальчишка тепло улыбнулся, сжимая что-то в руке.
— Я ненавижу себя, — признался я, ловя его голодный взгляд на моем теле.

— Не страшно, — ответил он, подойдя к дивану. — Потому что Я тебя люблю. Спустись
на пол.

— Зачем? — обронил я, выполняя не то жесткую просьбу, не то нежный приказ.

Антон лег на пол рядом со мной, головой в другую сторону. Его левая рука
расстегнула штаны и высвободила член, пружинисто уткнувшийся мне в лицо.

— «69»? — в неказистой попытке побороть или хотя бы скрыть свою неловкость
рассмеялся я.

— Хочу попробовать кое-что, — недобро сверкнул глазами Антон, по-звериному гладя


щекой мой член. — Но ты должен начать, иначе моя задумка не сработает. А еще —
обязательно закрыть глаза.

Понятия не имея, что у него на уме, я опустил веки и провел губами по стволу. С
секундной заминкой Антон сделал то же и замер, ожидая моих действий. Мой язык
очертил влажный круг по его головке, как и язык Антона по моей, только на этот раз
почти мгновенно. В этом его задумка? Делать в точности то же, что и я?.. Тогда мне
известно, как поступать… Я подался вперед и взял его член в рот, принимаясь
двигаться неторопливо, тесно обхватив его губами. Мой член погрузился в невероятно
горячий рот Антона. Мальчишка сосал его, идентично повторяя мои движения и темп.
Чем дальше мы заходили, тем более телесной становилась для меня навязанная Антоном
параллель: будто его здесь нет и в помине — только я и мой двойник… Я никогда не
был охвачен подобной фантазией, но сейчас, ощущая движение своих губ и языка на
собственном члене, я все больше погружался в водоворот ноющего возбуждения. Вместе
с тем нить, связывающая меня с реальностью происходящего, истончалась, и вскоре я
не выдержал:

— Не могу… — проговорил я, обжигая дыханием нежно-розовую головку его члена.


— Психика не справляется…

Антон с неприличным чмоком выпустил мой член изо рта и улыбнулся.

— Я думал, ты сдашься раньше. Признаться, фантазия оказалась не так хороша, как я
думал: доставлять удовольствие тебе гораздо приятнее…

Он самозабвенно вернулся к минету, как и я. Среди мелодичных постанываний Антона


послышался щелчок открывающегося тюбика, и через пару секунд до меня дотронулись
его прохладные скользкие пальцы, поглаживающие и смазывающие вход. Я не сдержал
протяжный стон, когда мальчишка проник в меня. В едином ритме мы ублажали друг
друга губами и его пальцы имели меня. Как же жаль, что он в одежде: сейчас я больше
всего на свете желал проделать с ним то же… Нет, не больше всего — но признаться в
этом… Или я могу?..

— Антон… — Я так тяжело дышал, что даже короткие слова давались мне с трудом. Раз
уж, разговаривая, я не мог продолжать сосать, то решил дарить Антону наслаждение
рукой. Самому не верилось, что я это скажу… — Если… для тебя это… так важно… то
возьми меня… сейчас…

Мои слова обласкали его слух. Втянув ртом мой член особенно напористо — так, что я
вскрикнул в экстазе, — Антон повернулся ко мне; пальцы не останавливались ни на
мгновение, рьяно насилуя мой зад.

— Я не могу… — произнес он. Его щеки пылали от возбуждения, а язык то и дело
облизывал сексуальные чуть припухшие губы. — Это должно случиться… в день рож…
Мнхм! — Он кончил мне на грудь, и я испытал очередную волну жара. Мало… Хочу еще…
Желаю больше оросившего мою кожу тепла… Хочу, чтобы он кончал на меня снова и
снова, покрыл своей спермой и грудь, и живот… — Я… я не смог подарить тебе себя в
день твоего рождения… — поднял на меня всецело удовлетворенные глаза Антон. — Но
хотя бы с твоим подарком все должно получиться так, как задумано…

Он вернулся к моему члену, и я окончательно потонул в цунами наслаждения. Его


пальцы невероятно ускорили темп, плотное кольцо губ быстро скользило по истекающему
смазкой члену — и его все еще горячая сперма на моей груди. Невыносимо…

— Я… не дам… тебе это сделать… ни завтра… ни через месяц… никог…

Я не сумел договорить, кончая Антону на язык. Его пальцы плавно выскользнули из


меня, и я откинулся затылком на прогретый солнцем пол. Сердце билось так, словно
вот-вот замрет навечно. Если Антон планирует устраивать такие представления
частенько, то моим сердечным приступом все и кончится…

— Я не переживаю насчет твоего «не дам», — улыбнулся Антон, вытирая губы тыльной
стороной руки. — Сегодня ты мне тоже ничего позволять не планировал. Так ведь?

Не поднимаясь, он перелег ко мне, и мы дышали в унисон, пока наши обезумевшие


сердца не перестали таранить ребра. Слева, у обеденного стола неожиданно заскреб
Везунчик, бегущий во сне. Я смотрел, как он впустую перебирает всеми четырьмя
лапами, нагретыми солнцем сквозь оконное стекло, и ловил себя на мысли, что мы с
этим беспородным псом слишком сильно похожи: вот и я так бегу, не двигаясь с места,
согретый сиянием Антона.

========== Глава 36 ==========

Мне было неловко, непривычно рядом с ним, будто это был наш первый секс. Застегнув
ремень брюк, я поднял с пола футболку и замер, перебирая пальцами немного жесткий
материал. В сравнении с его кожей, #разве что шелк будет мягче. Мне всегда
неимоверно сложно привыкнуть к одежде после того, как я касался его. И к
одиночеству, после того, как провел с ним время…

— Хочешь чай или, может быть, кофе?

Я обернулся и улыбнулся, будто этим можно было его обмануть.

— Нет, спасибо. Мне уже, думаю, пора. Нам, думаю, пора… — поправился я, но Везунчик
был иного мнения: пес перевернулся на спину и, расклячив лапы, грелся в лимонных
солнечных лучах.

Я начал надевать футболку, но прикосновение Антона отвлекло меня — футболка так и


осталась натянутой только на мои руки. Его ладонь мягко погладила меня по щеке; во
взгляде читалась тревога, пустившая корни в самую глубь его естества. Такая
знакомая мне тревога. Боже, ему ведь не передались мои фобии?.. Прошу… Но Антон
лишь отражал то, что видел во мне. Способное сопереживать зеркало.

— Не начинай, пожалуйста, вновь теряться внутри самого себя и изводиться от


несуществующих проблем, — попросил он.

— Как будто от меня это зависит… Но я постараюсь. Честно.

Его забота тронула меня до глубины души. Неосознанно опустив взгляд на его губы, я
потянулся к его лицу и испытал небывалое чувство дежа вю. Кажется, когда я так же
подался вперед, он зарядил мне пощечину — даже не единожды. Сколько воды утекло с
той поры…
Щелкнула входная дверь, и прежде, чем мы с Антоном успели среагировать, из-за угла
показался высокий темноволосый мужчина, держащий большущий чемодан на плече, будто
ничего не весящую котомку. Застав меня с оголенным торсом и в считанных сантиметрах
от губ Антона, он явно не был хоть сколько-нибудь обрадован, и выразительные темные
глаза сверкнули злостью. Я не успел заметить движение его руки, а в мою сторону уже
полетел тяжеленный чемодан. Антон вовремя дернул меня к себе, и боль прошибла
только мое правое плечо. С оглушительным грохотом чемодан врезался в стену и упал
на пол.

— Опять двадцать пять… — устало вздохнул Влад, обходя неожиданно импульсивного


агрессора и располагая пакеты с покупками на столе. — Я же просил не делать так при
Антоне: он все за тобой повторяет.

Ох, так вот она — причина всех моих ранних ушибов и подстроенных Антоном падений…

— И это — нормально?! — гаркнул Владу темноволосый, с омерзением тыкая в меня


пальцем. — Ты ничего не скажешь?

— Я предупреждал тебя по пути… О, — в поле зрения Влада попал Везунчик, жмущийся к
стене, — надо же. Вы хоть поили его? Тяжело дышит…

Преодолевая боль в плече, задетом чемоданом, я все же смог надеть футболку, пока
Влад наливал в прозрачную миску холодную воду.

— Простите, что притащил сюда пса, — извинился я. — У Вас ведь аллергия…

— У меня нет аллергии на собак, — ответил Влад, ставя перед Везунчиком миску. Пес
принялся жадно хлебать, пол покрылся крупными каплями, а на губах блондина расцвела
нежная улыбка.

Я бросил на Антона осуждающий взгляд. Паршивец, таки обманул меня, чтобы всучить
собаку. Но винить его было не за что. Везунчик за день стал мне родным… Вопрос в
одном: зачем Антону нужно было приводить пса ко мне, не считая, конечно, жалости к
бездомному пушистому созданию, врезавшемуся в стеклянную дверь.

— И мы проигнорируем эту ситуацию?! — снова повысил голос темноволосый, с еще


большим пренебрежением помахивая в мою сторону рукой.

— С возвращением, — кивнул ему Антон, даже не стараясь как-то замаскировать


отсутствие обеспокоенности по поводу сложившейся ситуации.

— Спа… Вот не надо вот этого! Меня не было всего пару месяцев! Я приезжаю, и вижу
это. — Очередной его жест в мой адрес — и я в полной мере ощутил себя
нелицеприятной жижей, заплескавшей его чистый пол.

— Это, — с той же самой уничижительной интонацией повторил Антон, — Марк. Он…

Мы с Антоном в недоумении переглянулись. Действительно. «Он…» — кто? Друг? Мы не


друзья, как любит повторять сам Антон. Знакомый? Со знакомыми не спят. В моей
субъективной консервативной вселенной хотя бы…

— Он — его парень, Паш, — закончил Влад, поглаживая Везунчика меж ушей. Поймав наши
удивленные взгляды, он встал и усмехнулся: — Я же не идиот, чтобы не понять.

Антон уселся на диван и потянул меня за одежду, приглашая присоединиться: его опыт
подсказывал, что перепалка этих двух мужчин затянется.

— Антону — шестнадцать! Этому сколько?!


— По уму — столько же, — абсолютно беззлобно ответил Влад, вынимая из пакета
продукты. — Ты хочешь при Антоне «вести диалог»?

— Сейчас — да! Он должен понимать причины моего непринятия!..

Боже… И это — скандал?.. Да, один из них кричит, но даже этот ор пронизан
вежливостью и уважением. Интересно, я был бы такой же сильной личностью, как Антон,
не переходи мои родители во время ссор на личности, не кидайся они обвинениями,
оскорблениями и проклятиями?.. Насколько бы легче мне тогда жилось…

— …всего шестнадцать!

— Семнадцать в сентябре, — поправил Павла с галерки Антон, и я непроизвольно


сжался. Но, вопреки моим пропитанным страхом ожиданиям, никто на него не накинулся:
никто не рявкнул ему стоять в стороне, пока взрослые говорят#, никто не заорал, что
это — не его дело… Я был безмерно рад за нормальность семьи Антона, но тот факт,
что отсутствие нападок, направленных на ребенка, меня восхищает, чрезвычайно
печалил меня…

— Не «всего шестнадцать», а «уже шестнадцать», — произнес Влад, кидая Антону два
мытых красных яблока. Мальчишка передал одно мне, вгрызаясь во второе. Могу лишь
предполагать, что Антон рассказывал Владу обо мне и почему тот побоялся даже просто
подкинуть мне яблоко… — Ты всерьез полагаешь, что подростка, тем более мальчика,
можно запереть в пузыре и удержать от становления взрослым?

— Пусть… спортом занимается вместо «становления»!

— Не все такие, как ты, — тихо рассмеялся Влад.

— У меня есть право голоса? — спросил Антон, прожевав сочный кусок яблока.

— Не… не… — замешкался Павел, водя руками из стороны в сторону.

— Что, хочешь сказать «нет»? — победоносно поинтересовался Влад. В его


расслабленной позе и улыбке превосходства я видел ярчайший отсвет Антона.

— Единственное, чего я сейчас хочу, — выкинуть это из нашего дома!..

Гора мышц двинулась к дивану, и я тут же вжался в спинку, выпучив глаза. Господи,
почему вся их семейка такая пугающая?!

— Стоять, — прозвучал приказной тон Влада, и разъяренный волк в человеческом


обличии замер. По выражению его лица было ясно, что желание разорвать меня на куски
не уменьшилось ни на йоту. Но всего одно слово партнера заставило его сдержать весь
тот эмоциональный потоп, что готов был обрушиться на меня и стереть с лица земли
ничтожного человечка. Я смотрел в глаза своей вполне вероятной смерти — и был
бесконечно поражен! Беспрекословное подчинение не делало этого человека в моих
глазах слабее или менее опасным. Я чувствовал, как от руки Влада к невидимому
ошейнику Павла устремился поводок и натянулся звенящей леской. Одно это необычайно
возвышало первого, являло силу его характера, но ничуть не умоляло стойкость
второго… Этого и хочет от меня Антон?.. Не подчинения, а послушания. Не страха, а
доверия. Не преклонения, а уважения. Симбиоза двух ярких личностей, способных
сливаться воедино и дополнять друг друга. Таким он видит меня?..

***

Мне до сих пор не верилось, что я сумел выбраться оттуда живым…

Будучи вежливым и гостеприимным хозяином, Влад настоял на совместном ужине, вновь


не давая мне право выбора. Сидеть за столом напротив Павла было настоящим
испытанием для нервов. Я старался не поднимать глаз от тарелки, потому как в самом
начале застолья случайно встретился с ним взглядом, и Павел, обдавая меня волной
откровенной ненависти, двумя пальцами согнул вилку пополам. Произошедшее произвело
на меня неизгладимое впечатление, и я решил вообще ничем его не провоцировать,
особенно когда рядом с ним на белой скатерти появилась масленка с достаточно острым
ножом. Да что там нож… уверен, он бы и ложкой смог меня убить!..

В общем, ни за что бы не подумал, что такой умопомрачительный секс окажется


довольно невзрачным событием сегодняшнего дня на фоне знакомства со вторым отцом
Антона…

— Прости за это, — поморщился мальчишка, проводив меня и Везунчика до двери. — Я не


знал, что Паша приезжает сегодня: они решили сделать мне сюрприз.

— А в итоге сюрприз им сделали мы… — кисло усмехнулся я, и Везунчик заскулил, копая
наружный коврик.

Антон поманил меня указательным пальцем, словно желая прошептать что-то личное, но
вместо этого по-семейному нежно чмокнул в губы.

— Без этого, мне казалось, наши прощания все это время были слишком пусты…
— поделился он. — Ну что же… до завтра?..

— До завтра, — кивнул ему я, не способный стереть с лица глупую широкую улыбку.

Махнув мне на прощание, Антон громко захлопнул дверь. Усиленный эхом шум вспугнул
Везунчика, и пес потянул меня на лестницу — да с такой силой, будто я на поводке
выгуливал волкособа! Потеряв равновесие на первой же ступени, я покатился бы по
лестнице на нижний этаж, если б не уцепился за перила. Но даже это падение не
испугало мое измученное сердце сильнее устрашающе эмоционального Павла. Ничего
хорошего ждать от знакомства с этим человеком лично мне не стоит…

========== Глава 37 ==========

— И как тебя вообще отпустили ко мне с ночевкой после того «милого» семейного
обеда, на котором я присутствовал…

Антон булькнул смешком и сплюнул в раковину зубную пасту.

— А ты думаешь, я сказал, к кому пошел?

— И никто не догадается? — усомнился я, присаживаясь на край ванны.

— Отец о таких вещах узнает первее меня. Паша тоже далеко не дурак, но уж отвлечь
его от моей личной жизни отец как-нибудь да сумеет.

— Боже, не хочу это представлять… — хохотнув, вздохнул я.

— Как будто я хочу — они ж мои родители! — крякнул Антон, умывшись. Шум воды смолк,
и Антон обернулся. Капли стекали по его щекам, блестели на ресницах и промокших
прядях светлых волос. — Тебя дожидаться? — с очевидным намеком спросил он.

— Не думаю, что есть смысл. Сегодня буду работать допоздна. Но проснемся мы вместе,
так что все в порядке!

— Да, — улыбнулся Антон и как-то уж слишком по-семейному поцеловал меня в лоб.


— Спокойной ночи.
— Спокойной.

Я слушал его удаляющиеся шаги с тяжелейшим камнем на сердце. Дверь в спальню


захлопнулась, и я позволил своему телу аккуратно обмякнуть и погрузиться в пустую
холодную ванну. Ненавижу лгать… Тем более ему… Но сейчас другого выхода у меня нет…
Я с омерзением достал из кармана мобильный, словно орудие преступления, и снял
блокировку. За те три дня, что мы с Антоном избегали друг друга, кое-что
изменилось… достаточно сильно… Но я не хочу, чтобы он об этом знал. Потому что все
это — я бегло пролистал пальцем поток СМС — только на время. Не всерьез. Временное
решение, пока рядом не было Антона. Чтобы не остаться совсем одному в окружении
своих кошмаров. Боже, звучит как паршивые оправдания…

Я вернулся к более поздним сообщениям, и чувство вины до боли вгрызлось в совесть…

«Привет!
Хотела спросить,
как прошла ночь?;)»
«Благодаря тебе отлично:)
Спасибо».
«Надеюсь, следующая наша
встреча состоится?
Жду — не дождусь!»
«Я тоже, если честно.
Не думал, что это будет…
настолько увлекательно…»
«Что сказать! Я — мастер
своего дела!;)
Хотя практика с тобой
помогает и мне стать
искуснее…»
«Куда уж искуснее:))
В четверг? У тебя?»
«Да, в 18:00
я буду свободна
для тебя».
«Договорились!»

Этой ночью мне не нужно работать — в очередной раз я солгал Антону…

Мне просто нужно побыть одному…

***

Когда я ложился в постель на свою половину, Антон уже давно спал, обняв обеими
руками подушку. Ненавижу себя за то, что не рассказываю ему столь важное… Но если
признаюсь, переложу с больной головы на здоровую. Облегчу свою долю, взвалив на
него непосильный груз. Не могу поступить с ним так…

Казалось, что я только-только закрыл глаза, но уже нырял из одного тревожного


сновидения в другое. Чуть ли не с боем продравшись через нескончаемую толпу
безликих взрослых, хаотично движущихся по холлу Лизиной школы, я ворвался в мужской
туалет и замер в дверях. К носку моего кроссовка медленно тянулась, расширяясь,
кровавая лужа, в центре которой — будто на атласном алом покрывале — лежал
бездыханный Антон. Край раковины, о который он, очевидно, ударился головой, был
также в крови… Сорвавшись с места, я попытался добраться до него, но ноги вязли,
уходя в кафель, точно в болото, по самое колено. Погрузившись по грудь, я едва смог
чиркнуть кончиками пальцев по одежде Антона и окончательно скрылся из вида.

Сквозь непроглядную тьму меня несло в водоворот пропитанных смертью воспоминаний.


Нескончаемое свободное падение, захватывающее дух, сжимающее сердце испугом, но не
позволяющее очнуться…

Напрягшись, я оттолкнулся от пустоты и вынырнул. В глаза светило ленивое серое


солнце; мелкие волны, покрывшие всю поверхность озерца, шлепали меня по щекам,
брызгали холодными каплями в уши. Я осмотрелся, но вокруг была лишь темно-зеленая,
«цветущая» вода да широкие скользкие листья кувшинок. Где-то далеко, у линии
горизонта, покачивались силуэты высоких камышей. Значит, берег был там, а я — на
самой середине озера, куда все детство боялся заплывать… Слева меж волн что-то
узкое и черное бороздило воду. Я повернул к нему голову: в метре от меня проплывала
змея.

— Добрый день, господин уж! — звонким детским голосом поприветствовал его я.


Голосом, которого не слышал в реальности так давно, что кажется, будто целую
вечность…

Уж не обратил на меня никакого внимания. Он деловито уплыл в заросли камыша,


которые приблизились всего на мгновение и тут же вновь ускользнули вдаль, чтобы не
дать небу слиться с водой. «Наверное, он торопился к семье…» — посетила мысль
детскую версию меня, и воображение тотчас нарисовало уютный деревянный домишко в
самой глуши камышей, где за круглым обеденным столом сидели ужи в красочных
маленьких одежках…

Что-то холодное и скользкое коснулось моей ноги, и я вздрогнул, со страха хлебнув


немного тошнотворной воды. Что это было?.. В меня врезалась рыба?.. Течение
принесло оторвавшуюся со дна водоросль?.. На всякий случай я проплыл несколько
метров, что оказалось нелегкой задачей: ветер со свистом задувал прямо в уши, и за
этим шумом я не слышал собственных мыслей; растущие волны метили прямо в лицо, и
пару раз меня забивал влажный кашель из-за крупных брызг, благополучно достигших
легких. Небо по-прежнему было свинцовым, но, словно крышка бесконечно огромной
коробки, сминаемой чем-то тяжелым снаружи, оно проседало и неудержимо близилось к
воде. Теперь уже другая нога соприкоснулась с неизвестным, и я вскрикнул от
неожиданности, запрокидывая голову, чтобы не захлебнуться. Это «что-то» было точно
не рыбой… Большое… Твердое… Живое… Сердце билось так, что его удары пульсирующей в
висках кровью заглушали настоящую бурю, царящую над озером. Ледяная покрытая слизью
рука крепко сжала щиколотку, и прежде, чем я сумел закричать, меня утянуло ко дну…

Я вскочил с подушки, громко хрипя — хоть сколько-нибудь тихое дыхание мне не


позволяли осилить болезненно сжавшиеся легкие. Вокруг была моя спальня. И ночь…
Отдышавшись самую малость, я повернулся направо: Антон мирно спал, даже не
пошевелившись по вине моих хрипов. Хотел бы я, чтоб он проснулся?.. Не знаю… Зачем?
Погладить по макушке, сказать, что все будет хорошо? Такая очевидность не стоит
прерывания его сна.

Я обрушился правым ухом на подушку, продолжая смотреть на лицо Антона, бледное из-
за света полной луны. Мальчишка лежал на спине, по самую шею укрывшись толстым
пуховым одеялом. По… Почему пуховым?.. Разве сейчас не лето?..

— Антон?.. — Я приподнялся и потянулся под одеялом к его ладони. Пальцы будто
коснулись льда, и я отдернул руку, скидывая одеяло на самый край кровати. — Антон!

Я навис над ним, но моя тень не сделала его лицо живее: лунный свет был не при
чем — вся его кожа была напрочь лишена цвета и тепла… От кончиков моих пальцев по
белоснежной щеке Антона начала расползаться паутина мраморных узоров. Одного лица
ей было мало, она захватывала все его тело. Глубокая трещина пролегла там, где я
коснулся его, и с тихим треском на подушку упал кусок гладкого камня, оголив
незащищенную более кожей алую плоть. Сквозь светлую, точно разбавленную кровь,
вытекающую из раны, я мог различить верхнюю десну и зубы.
— О нет…

В панике я потянулся за обломком, случайно опершись на грудь Антона, и послышался


громкий треск. Трещины испещрили весь его торс, и мрамор стал осыпаться кусок за
куском. Я схватил самый первый осколок, желая поставить на место хотя бы его, но
камень обратился в бесцветную пыль, едва я приблизился к телу Антона. Сквозь
переплетения мышц и белоснежные нижние ребра прозрачная кровь бурлящими потоками
изливалась на кровать. Лишенная кожи грудная клетка выгнулась колесом, и воздух
прорезал пронзительный крик. Антон очнулся. Он кричал от нестерпимой боли под
аккомпанемент лишь усиливающегося треска — это лопался мрамор на его ногах, обнажая
мышцы, жилы, кости и нервы… Я тщетно пытался вернуть все как было, но сквозь
дрожащие от ужаса пальцы просыпался только песок. Антон не замолкал, это
душераздирающий вопль заставлял сжиматься все мои внутренности, а разум — метаться
внутри черепной коробки, бесплодно стараясь найти хоть какой-то ответ!..

— Помоги ему… — прошептал низкий хриплый голос в моей голове. Я чувствовал, как по
рукам стекает темная вязкая грязь, твердея и превращаясь в жесткую серую ткань.
— Он кричит — ему больно… Ему никто не сумеет помочь, кроме тебя… — двигались мои
губы. Руки сжали шею Антона, чувствуя жар голых мышц. Его крик оборвался, и мои
пальцы сцепились крепче. — Вот видишь… — с улыбкой на моем лице тихо произнес
волк, — Он уже не кричит — ему уже лучше. А через минуту станет еще…

— Марк!!!

Резко поднявшись с подушки, я скинул с себя перепуганного не на шутку Антона.


Сердце сдавливала невидимая рука, потроша когтями желудочки. В легкие вместо
воздуха попадала одна только боль.

— Ударь!.. — прохрипел я, царапая через футболку собственную грудь. — У… дарь…

Антон мне врезал наотмашь, и от столь мощной оплеухи я упал с постели на пол, к
прикроватной тумбочке. Боль вышибла отголосок кошмара, и я смог вдохнуть.

— Господи… — простонал Антон, наклоняясь к краю кровати и убирая волосы со лба.


— Что за дерьмо с тобой происходит?..

— Не… знаю… — сквозь дикий кашель ответил я, снова солгав.

Уверен, это — чувство вины…

========== Глава 38. Глазами Антона ==========

— Очень мило! — саркастично выкрикнула Лиза гогочущей компании позади нас,


оккупировавшей пару парковых скамеек. — И это говорят парни, посещающие туалет всей
гурьбой! Вот что подозрительно! Идем, Антон, от этих придурков подальше…

Она бойко ухватила меня под руку, и мы стали удаляться от одноклассников, покидая
тень шумящих листвой деревьев. Ветер раздувал наши волосы, трепал легкую летнюю
одежду. Разогретый июльским солнцем асфальт припекал мои ноги сквозь тонкие джинсы,
но Лизе, одетой в светло-желтый сарафан, он был не страшен. Одноклассница искренне
улыбнулась, заметив мой взгляд, и кивнула в сторону небольшого летнего кафе.

Сидя под шуршащим полосатым тентом, я смотрел, как она делает у вагончика заказ, и
испытывал целый спектр эмоций.

Благодарность… Благодарность — эмоция?.. Благодарность за то, что, несмотря на все


нюансы былого любовного треугольника, у меня все же появился еще один верный друг в
Лизином лице. Эта девушка обладала невероятной внутренней силой, которую
практически невозможно было приметить, поверхностно общаясь с ней. Но с тех пор,
как все недопонимания между нами исчезли и мы оба раскрылись друг другу, я
ежедневно получал подтверждения того, какой сильной личностью она является. Без
раздумий бросаясь отстаивать правду и защищать тех, кто в этом нуждается, она
становилась похожа на львицу, готовую насмерть загрызть любого, кто только подумает
совершить бесчестный поступок. Не удивлен, что из всех членов семьи Марк на роль
лучшего друга выбрал ее: вероятно, до моего появления она и поддерживала его,
вытягивала из его жутких кошмаров. Да только были ли эти кошмары до нашего с ним
знакомства?..

Страх, ведь я вспомнил, что случилось этой ночью… Как же он кричал… Он задыхался по
пробуждении, а я сам не догадался, что нужно сделать. Если я и впредь буду таким
недогадливым, он скорее умрет рядом со мной, чем проживет «долго и счастливо»…

Вину, допуская, что ужасы в жизнь дорого мне человека привнес лишь я сам…

Лиза положила на круглый столик пару достаточно больших сэндвичей и присела


напротив, тут же принимаясь отрывать половину шуршащей бумаги со своего.

— Выкинь ты из головы тех придурков, — посоветовала она прежде, чем вгрызлась в


хрустящий багет.

— Нет, я… думаю не о них… Я не знаю, комфортно ли тебе будет, если я заговорю о…

— О ваших с братцем амурных делах? Ой, да ладно, я уже смирилась! Пока вы не
занимаетесь сексом у меня на глазах, я буду в порядке!

Я улыбнулся и тотчас сник.

— Ему сегодня ночью приснился кошмар… Судя по крикам, жуткий…

Лиза пожала плечами, вытащила из-под верхнего куска багета кружок помидора и съела
его отдельно.

— Помню, в детстве мне одно время снились тяжелые сны, в которых я падала с самого
верха эскалатора и потому просыпалась. Было так страшно, что я даже подумывала
вообще перестать спать: я тогда была маленькой и не особо представляла, как я
избавлюсь от сна, но план такой был, — слабо улыбнулась Лиза и скомкала абсолютно
чистую салфетку. — Я думала, меня никто не сможет понять. Но Марк рассказал, что
ему тоже снятся кошмары и даже посоветовал несколько способов, которые временно
помогали ему и всецело помогли в итоге мне избавиться от пугающих снов. Конечно, он
поступил тогда не очень умно, рассказав, что ему снится, маленькому ребенку,
который из-за детской впечатлительности мог перенять его сны, но ничего такого,
слава Богу, не случилось, да и держать все в себе ему было вредно… Тогда мне
показалось, что он стал лучше выглядеть, просто поделившись увиденным.

Ветер подул сильнее и унес ком Лизиной салфетки прочь со стола — вместе с моим
чувством вины. Хорошо, если не я — причина его страданий…

— А что ему снилось тогда?

— Мертвецы…

Я откинулся на спинку скользкого пластикового кресла, так и не дотронувшись до


своего сэндвича. Кусок в горло не лез.

— Он когда-нибудь присутствовал при чьей-нибудь смерти?

— Человеческой? — приподняла брови Лиза, и я вспомнил пьяную исповедь Марка. — Нет.


— Но нельзя же настолько страдать из-за смерти животных, — озвучил я далеко не
самую деликатную мысль. — Я имею в виду, да, животные милые и замечательные, мы
привязываемся к ним, но если бы у всех владельцев почивших питомцев было то же, что
и у Марка… — Заканчивать мысль мне не пришлось: Лиза поняла меня и так. — Я
полагал, что переживания из-за смертей домашних животных — симптом. Что нечто
послужило первоисточником проблемы, например, гибель значимого человека или просто
нелицеприятная смерть кого угодно.

Лиза как-то чуднó хохотнула, совсем в стиле Марка, и заговорщицки посмотрела на


меня.

— Ты хоть раз гулял с ним возле каких-либо животных? — с доброй усмешкой спросила
она. Я вспомнил, что с Марком у нас пока было только две прогулки: одна — после
крайне неудачного похода в ресторан, а вторая — по дороге домой после игры в
изнасилование… Так что принять Лизин вопрос за риторический было лучшим решением, и
я промолчал. — Он здоровается с голубями, — наконец сказала она.

— Намекаешь на то, что он психически неуравновешен?

— Нет, ни на что не намекаю! Говорю прямым текстом, что он здоровается с голубями!


Ты кого приветствуешь на улице? Кому говорят «Здравствуйте!» обычные люди?.. Другим
людям. А он — здоровается с голубями. Ведет светские беседы с жуками. Может начать
говорить по душам с лошадью, на которой за деньги катают детей. Это для нас с тобой
смерти животных, да, ужасно печальные, но все же преодолимые со временем трагедии.
Но для него это — смерти других людей! Смерти его друзей…

Только сейчас, благодаря Лизе, я начал что-то да понимать. И чувство вины


вернулось, ведь, сам того не зная, я привел в дом Марка собаку, неминуемую гибель
которой он может просто не пережить… Черт возьми, он же именно это и говорил мне
тогда, на диване, пьяный и раздавленный собственными эмоциями! А я услышал — и
ничего не сумел понять. Так бы и не понял без Лизы…

Я подвинул к ней свой сэндвич, и в Лизиных удивленных глазах заблистала яркая


бытовая радость.

***

Недавно услышанные от Лизы краткие истории о разговорах с голубями, жуками и


лошадьми упорно не покидали мои мысли. Лежа на диване головой к двери, я поверх
детективного романа смотрел, как Марк сосредоточенно печатает, поглядывая куда-то в
потолок. Как, черт возьми, он умудряется по клавишам попадать вслепую, с его-то
неловкостью…

— Погуляем сегодня? — спросил я, опуская книгу на живот.

Его глаза скользнули в сторону мобильного телефона, и лицо стало напряженным.


Собирается солгать… Он уверен, что я ничего не замечаю, но всякий раз, как думает
утаить от меня правду, он делает именно такое лицо. Мне невыгодно ловить его на
вранье, ведь тогда он поймет, что я его вижу насквозь. Нет, мне бы хотелось и
впредь знать, когда он пытается неопытно навешать мне на уши лапшу. Но, разумеется,
еще больше мне бы хотелось, чтобы он вообще мне никогда не лгал… Такое возможно?..
Не думаю, что мои отцы друг другу лгут, хотя, конечно же, я могу идеализировать их,
как родителей.

— Сегодня… — На чудовищно долгое для меня мгновение Марк задумался и вновь
неосознанно обтер взглядом телефон. — Сегодня у меня много работы…

— И что, будешь весь вечер сидеть за компьютером?


— Угу! — кивнул он, поджав губы.

Лжец… Бесит…

— Понятно, — непроницаемо ответил я, и отсутствием эмоций явно его успокоил.

Его пальцы вернулись на клавиатуру, только теперь стук клавиш меня раздражал. Меня
раздражало все: как с гулом проезжают за окном машины, как этот беспринципный лжец
сопит, как шелестят страницы у меня в руках. Огреть бы этим детективом обманщика по
кумполу, может, хоть тончайшая ниточка прямолинейности появится…

На всю комнату завибрировал по столу его мобильник, и я снова бросил незаметный


взгляд поверх страниц. Теперь пальцы Марка набирали ответное СМС, что само по себе
уже нонсенс. Обычно ему присылает сообщения его мобильный оператор. Еще он
переписывается со мной, но если я сейчас здесь, то кому он с этой раздражающей
улыбкой строчит ответ?

— Лиза пишет? — невзначай спросил я, переворачивая для вида еще не прочитанную


страницу.

— Эм… да.

Лгун… В покер тебе не играть. Хотя мне же это на руку: как-нибудь обязательно
раздену в карты тебя догола…

Он вернул телефон на стол и уже занес руки над клавиатурой, когда я подал голос:

— Извини, что отвлекаю, но не мог бы ты приготовить мне что-нибудь поесть перед


уходом?

— Конечно, — по-обычному тепло улыбнулся он, оставляя компьютерное кресло. — Чего


бы ты хотел?

— Все равно.

Кивнув, он, точно Везунчика, погладил меня по волосам и ушел на кухню. Если Марк
решит сделать бутерброды, то времени на задуманное у меня не так уж и много.
Откинув книгу в сторону, я по дивану, ползком добрался до стола и завладел чужим
телефоном. Как и прежде, не запаролен. Марк, Марк, Марк, даже скрытничая, ты
лажаешь… Всего пара секунд мне понадобилась на то, чтобы открыть список его
переписок. В самом верху значилось абсолютно новое имя, которого — я помню — не
было в записной книжке. «Александра»… Что еще, черт возьми, за Александра?!..
Бесит… Судя по дате первых сообщений, они начали переписываться на следующий день
после того, как я напоил его. После того, как мы временно перестали с ним видеться.

Левой рукой я прихватил всю челку разом и завел ее на макушку, замерев в этой позе.
Мне не мешали волосы, но в тот момент, как картина нелицеприятной реальности начала
выстраиваться в моей голове, возникла психологическая необходимость вцепиться во
что-нибудь, пусть только в пряди волос…

Что это за сообщения?.. «…как прошла ночь?..» — «Благодаря тебе отлично…» — «…


встреча… Жду — не дождусь!» — «Я тоже…» — «…мастер своего дела… практика с то-
бой…» — «Куда уж искуснее…» Они договорились о встрече в четверг, в шесть вечера.

Сегодня четверг.

На часах почти пять. Если бы Марк согласился пойти погулять, он бы не успел


освободиться к шести, сколько бы ни требовалось времени на дорогу до ее дома… ведь
они условились встретиться у нее…
Я намеренно выронил телефон на стол, но мобильник в китайском противоударном чехле,
к сожалению, даже не поцарапался. Совсем как этот электронный свидетель высказанной
Марком лжи, я бездушной вещью упал назад, на жесткую диванную подушку. Белый
потолок давил, опускался словно пресс…

Марк… мне изменяет?..

========== Глава 39. Глазами Антона ==========

Обеспокоенный взгляд Марка обжигал мой лоб. Я склонился над тарелкой с омлетом,
ковыряя его вилкой; я старался не показывать истинных эмоций, но, очевидно, сейчас
контролировать свое тело — и в особенности лицо — так хорошо, как раньше, не мог…

Марк… мне изменяет?..

— Что, нужно было приготовить что-нибудь другое? — стыдливо спросил он, решив, что
дело в его кулинарных навыках.

— Нет, я… я люблю омлет. Спасибо.

— Но ты совсем не ешь. Тебе плохо? — Перекинувшись через стойку, он коснулся губами
моего лба — совсем как в день нашего знакомства. — Температура вроде в норме…
— задумчиво проговорил он. — Может, позвонишь Владу, скажешь, что останешься на
ночь у меня? Не хочу, чтобы ты ехал куда-то, когда тебе нездоровится. К-конечно,
если тебе хотелось бы остаться, — неуверенно добавил он, отворачиваясь к раковине и
принимаясь намывать и без того чистые кружки.

Ну как он может мне изменять? Разве что, его захомутала эта Александра, заговорила,
задурила ему голову. Отец был прав: Марк в бытовом плане полнейший идиот. Он не
способен выживать самостоятельно. Дома он в абсолютной безопасности, как луговая
собачка в норе, но стоит высунуться наружу, и его тут же унесет в когтях какой-
нибудь хищник. Бьюсь об заклад, эта Александра — та еще хищница…

Марк оглянулся и напряженно свел брови. Его глаза смотрели не столько на меня,
сколько на мою правую руку: погрузившись в размышления, я случайно согнул вилку
градусов на тридцать. Я тут же попытался выпрямить ее, но, похоже, злость придавала
мне сил, которых прямо сейчас не хватало.

— Извини, — кивнул я Марку, откладывая испорченную вилку на стол.

— Да ничего. У меня их много. Можешь забрать парочку в качестве антистрессовой


игрушки.

Я кисло ему улыбнулся — мышцы лица отказывались подчиняться, как после долгой
болезни.

— Ты прав, — изрек я и отодвинул практически нетронутый омлет на середину стола, —


лучше мне будет остаться у тебя. Чуть позже позвоню и предупрежу отца.

— Хорошо. Раз ты плохо себя чувствуешь, мне купить каких-нибудь лекарств?.. У тебя
что-нибудь болит? Жарко? Есть слабость?

— Слабость, да. Но лекарства не нужны. Я просто высплюсь как следует.

Марк в тот же миг погрустнел; я понял слишком поздно, что сделал в корне
неправильный ход: он вспомнил ночной инцидент… Переиграть такое не получится, он
уже зацепился за эту мысль и будет виноватым и подавленным до самого утра…
Его блуждающий взгляд метнулся к часам, и страдания тотчас отступили.

— Извини, мне придется на часок-другой тебя оставить, — произнес он, уходя в


спальню. Зашумела дверь бельевого шкафа. Когда я пришел к порогу, Марк уже
застегивал светлые брюки и натягивал полосатую рубашку, от которой разило цветочным
ароматом стирального порошка.

— Куда идешь? — отстраненно поинтересовался я, ложась спиной на косяк.

— Встреча со старым другом. Отменить не получится, да и я ненадолго. Ты ведь


справишься один? — взволнованно обернулся он.

Я бы мог в отместку заставить его пострадать. Пожать плечами, сказать, что


постараюсь — этого бы уже хватило, чтобы родить в сознании Марка гипотетическую
цепочку событий, где я погибаю от жара в его постели, пока он веселится на «не
отменяемой встрече со старым другом». Но я желал не мести… Я подошел к нему и
поправил воротник фланелевой рубашки, загнувшийся внутрь. Ладони Марка сжали мои
плечи в попытке не остановить, но задержать меня, чтобы постоять друг напротив
друга еще немного…

— Может, все же не пойдешь? — с надеждой спросил я, поднимая на него усталые глаза.

— Мне нужно… — прошептал он, опуская руки. Ничто больше не связывало нас. Я
явственно ощущал прозрачную стену, воздвигнутую им. Стену, за которую мне напрямую
не пробраться. Он прижался губами к моему виску, и я зажмурился, впитывая ощущения
в память насильно.

Тепло его прикосновений оставило меня. Тихие шаги удалялись. Я стоял посреди темной
холодной спальни — перед пустотой, где еще полминуты назад стоял он… Не похоже,
чтобы ему приходилось делать то, чего бы он сам не хотел. И в таком случае… имею ли
я право удерживать его?.. Захлопнулась входная дверь, и я рванул в прихожую. Забрав
запасной ключ из ящика тумбочки, я вышел на лестницу и запер дверь в квартиру.
Сквозь оконное стекло я видел Марка, подходящего к высоким решетчатым воротам,
отделяющим двор и улицу, и помчался по ступеням вниз, вон из парадной.

Нет! Не отпущу его, даже если он будет умолять оставить его в покое! Свяжу, запру в
третьей комнате, откуда он никогда не сможет сбежать и где его никто не найдет!..
Плевать, насколько это нездорово! Я его не отпущу…

***

Чтобы преследовать его, мне не нужно было скрываться и нырять в толпу. За весь путь
он ни разу не оглянулся. Пару раз на пешеходных переходах без светофора его чуть не
сбила машина — у меня едва сердце не остановилось… Но он, кажется, даже не заметил,
что был на ниточке от страшных переломов или смерти. Не отрывая глаз от асфальта,
он шел будто бы на автопилоте.

Он прошел мимо больших каменных ступеней неизвестного мне здания, золотую табличку
которого прочесть я не успел, вернулся, двигаясь спиной вперед, и открыл тяжелые
деревянные двери. Выждав несколько секунд, я взбежал по ступеням и тоже вошел
внутрь. Вокруг было достаточно людно. Группки молодых парней и девушек громко
беседовали, словно желая перекричать всех остальных. Протиснувшись сквозь очередь к
автомату с напитками, я заметил Марка, проходящего через турникет. В пальцах у него
была зажата белая пластиковая карта, но отсутствие таковой у меня не помешало мне
последовать за ним. Прямо перед будкой охранника я перемахнул через турникет, но
всем было глубоко плевать. Впереди, проходя через еще одни тяжелые двери, Марк
отбил левую руку. Пока со скрипом двери закрывались, я видел, как этот недотепа
морщился и тряс кистью, точно это могло заглушить боль.
Не зная, что меня ждет за очередными дверями, я как можно тише приоткрыл одну из
них и выглянул наружу. Интуиция, шепнувшая мне сбавить темп преследования, вновь не
подвела: в пяти шагах от меня в пестрящем зеленью и цветами внутреннем дворике
стоял Марк. Он сдвинулся вбок, отшатнувшись от чьей-то длинной тонкой руки,
попытавшейся дотронуться до его спины, и я смог разглядеть его собеседницу.

Александра. Не может быть сомнений… Ее длинные черные курчавые волосы развивал


ветер, и пряди играли словно пружины. Стройную фигуру обтягивал ярко-красный
бадлон, заправленный в строгие узкие черные брюки; на запястьях блестели тонкие
металлические браслеты, мелодично позвякивающие в такт ее движений.

— …как можно скорее, — услышал я ее волевой строгий голос. — Диван нас уже
заждался.

Марк натянуто улыбнулся, как всегда делает из вежливости, стараясь никого не


обидеть, и они вдвоем устремились к невзрачной двери в противоположном конце
внутреннего двора.

Мне стало окончательно все равно, заметят они меня или нет. Я шел через двор
напрямик, вытаптывая цветы на попадающихся грядках. Не могу их упустить… Не позволю
ее когтистым лапам добраться до него… Ни за что в мире… Я потерял их из вида всего
секунд на пятнадцать, когда за их спинами захлопнулась дверь. От всей души надеясь,
что этого времени будет недостаточно для того, чтобы потерять их окончательно, я
покинул солнечный двор и оказался в пустынной, заполненной прохладой приемной. В
голову медленно проникала тихая монотонная музыка, будто я пришел в мотель, который
всеми силами пытались облагородить. На журнальных столиках у пухлых коричневых
диванов валялись разноцветные брошюры, в прозрачных вазах поблескивал синий песок
вперемешку с глянцевыми и матовыми камнями в тон. За высокой стойкой одиноко горел
монитор; на спинке компьютерного кресла висело красное пальто, но его владелицы не
было видно. Что же, отсутствие людей мне только на руку. Воспользовавшись
возможностью осмотреться, я прошел вглубь приемной и натолкнулся на три двери. В
щели только под одной из них горел свет. Я мягко надавил на дверь кончиками
пальцев, но та не поддалась. Если нажму на ручку, подобное не останется
незамеченным; что же делать?..

— Присаживайтесь, где удобно, — прозвучал участливый женский голос из-под двери.


Чтобы лучше его слышать, я сполз по стене на пол и протянул ноги к двери напротив.

— Снова на «Вы», — не слишком удивленно подметил Марк.

— В рамках профессионального общения лучше придерживаться предписанного «этикета»…


Эм… на пол — неординарный выбор. Вы не замерзнете, сидя на полу?

— Нет, я тепло одет.

— В тот раз Вы выбрали диван. Почему в этот выбрали пол?

— В прошлый я застеснялся.

Я откинулся затылком на фактурную штукатурку и услышал их приглушенный смех.

— Итак, — произнесла Александра. Зашумела кожа: она присела в кресло или на диван.
— Что же еще изменилось с прошлого раза?

За дверью зависла тишина. Я почти ощущал напряжение, с которым Марк думал;


Александра его не торопила.

— Мне снова… приснился кошмар… Хуже предыдущих. Намного.


— И что в нем происходило?

— Много всего. Это была череда кошмаров, последующий страшнее предыдущего.

— Это не ответ на мой вопрос, — мягко сказала женщина. — Что происходило в этих
снах?

Марк молчал. Я мог только слышать их, но в моем воображении он на нервах заламывал
руки.

— В общих чертах… — добавила Александра.

— Я видел смерть дорогого мне человека.

— Этот человек в настоящее время жив? Смерть была фантазией?

— Да, слава Богу…

— И кто этот человек для Вас?

— Какая разница? — с заметной грубостью в голосе отозвался Марк. — Это не имеет
никакого отношения к нашей беседе.

— Имеет. Если я не буду знать, что для Вас представляет этот человек, я не смогу в
полной мере Вам помочь.

— Он мой друг, ясно?.. Как член семьи… настолько близкий друг…

— В нашу прошлую встречу Вы говорили о нем же?

— Да…

— Вам снятся кошмары только с его участием?

— В последнее время да.

— И как же он умирал в Ваших кошмарах?

— Это важно разв…

— Да, — перебила его Александра, судя по шуршанию обивки, меняя позу. — Не думаю,
что проблема в страхе потерять этого близкого друга. А для того, чтобы нам вместе
разобраться, в чем именно она заключается, мне необходимо знать, что Вы видели.

— Я плохо помню, что было в первой части сна… Во второй рука мертвеца утащила меня
на дно озера. В третьей… — Марк вздохнул так громко, что это было слышно мне. — Я
не знаю, как это описать… Он был мертв, лежал со мной рядом. Я попытался его
оживить, но он начал разваливаться на части, словно сделанный из керамики… Кровь
заливала постель, он очнулся и начал кричать от боли, а я, не найдя решения
лучше, — убил его… задушил…

— Он… лежал с Вами в постели?

— Вас что, из всего рассказанного именно это зацепило?! Это просто сон! Мог быть
необитаемый остров, могла быть походная палатка, а могла быть постель. Случайно
выбранные декорации, не более.

— Марк, сейчас Вы перечислили места, где двое людей могут остаться наедине друг с
другом. И я не думаю, что случайности в психологии уместны. Помимо этого кабинета,
я консультирую также в центре психологической помощи, ориентированном на ЛГБТ-
сообщество. Не нужно выражаться эвфемизмами вроде «близкий друг» или списывать
обстоятельства Ваших сновидений на случайность. Я пойму. Просто впредь говорите как
есть. По поводу второй части сна… У меня создалось впечатление, что человек, смерть
которого Вы видите, фигурировал и в ней тоже, это так?

— Я не знаю… Я не видел там никого. Никого из людей. Видел ужа. А потом рука
схватила меня за ногу, и я утонул.

— Чья это была рука?

— Я не видел…

— Хорошо, как Вы думаете, чья это была рука?

— Вы… Вы ведь и так все прекрасно поняли, зачем мне это вслух говорить?! — вспылил
Марк. Зашуршала ткань его брюк, следом донеслись неторопливые шаги, в просвете под
дверью нарезала круги его тень.

— Вслух важно проговаривать не для меня, а для Вас же. Полезно уметь признавать
очевидное.

— Ладно… — Марк опустился на кожаный предмет мебели. — Он убил меня. Я не видел
его, но знаю, что это был он.

— А в последней части сна уже Вы его убили.

— Да… Но я это сделал, паникуя. Желая потушить терзающую его агонию. Навряд ли он
решил спасти меня от муки, когда я просто плавал в озере.

— Вы обмолвились про ужа. Вы боитесь змей?

— Нет, это же уж, чего его бояться. Я с детства люблю ужей.

— Почему именно их?

— Я их часто видел. Озеро из сна — настоящее озеро, оно существует в реальности. И
точно так же плавал в нем, когда был ребенком. И видел ужа. Это реальное
воспоминание.

— И что Вы чувствуете, когда вспоминаете этот кусочек детства? Только его, не сон.

— Спокойствие… умиротворение… безопасность…

— Безопасность в окружении змей?

— Это уж! — рассмеялся Марк. — Он не ядовитый! Ужи никогда не были опасны,
занимались своими змеиными делами, когда попадались мне…

На какое-то время в кабинет вновь вернулась тишина. Я продолжал практически лежать


под дверью, отгоняя любые размышления. Сейчас, не зная всей картины, думать было
опасно. Мысли бы увели меня в далекую степь.

— Хотите знать, что — лишь по моему мнению — могут значить Ваши сны? — наконец
спросила Александра, и я напрягся. Сомневаюсь, что эта женщина могла упустить хоть
что-то. То, что она скажет в следующий момент, и будет истиной…

— Хочу.
— Вы чувствуете, что этот человек разрушает привычный Вам стиль жизни. На озеро,
где царили, по Вашим словам, спокойствие и безопасность, он привнес хаос и страх.
Но при всем при этом… Вы считаете наиболее страшной последнюю часть сна. Что
наводило на Вас больший ужас из всего происходящего там?

— Он кричал…

— Не убийство?

— Нет, то, что он… Я дотронулся до него, и поэтому от его тела начали откалываться
куски… Ему было мучительно больно по моей вине…

— Вы когда-нибудь думали прервать с ним отношения?

— Да…

Что?..

— …но…

— «Но» — что? — спросил сосредоточенный женский голос.

— Но я не способен это сделать. И не потому, что это мания или… что-то вроде нее. Я
не хочу расставаться с ним. Мне с ним комфортно. Я ни с кем никогда так себя не
чувствовал.

— Вы не чувствуете себя в безопасности, когда он рядом.

— Да. И что? Может быть, мне нужна эта встряска?! Может быть, когда в моей жизни
происходит что-то, а не размеренное, лишенное событий ее течение, я нахожу смысл
жить?.. Саша, я понимаю, что мы придерживаемся правил, ролей «консультант-клиент»,
но сейчас я хочу сделать паузу. Прямо в этот момент я понял, что не представляю,
зачем пришел сюда. Мне приснился тот кошмар только потому, что я испытывал вину.
Вину за то, что не рассказал ему о наших с тобой встречах. Когда его не было рядом,
мне нужна была помощь, и ты прекрасно выполнила свою работу, я спал как младенец.
Но раз он снова рядом со мной, зачем мне приходить сюда? Если мы перестанем
встречаться, то врать мне опять будет не о чем, чувство вины со временем сотрется,
и кошмары уйдут.

— Ты ведь осознаешь, что в норме людей не мучают кошмары из-за чувства вины за
нераскрытую тайну настолько небольших масштабов?

— Да. Ну и пусть. Я, ох, как далек от понятия нормы. По твоим же словам, я боюсь
ему навредить, и это похоже на правду…

— Я этого не говорила.

— Возможно! Но ты навела меня именно на такую мысль. Я не чувствую в ней


противоречий! И я, боясь ему навредить, оставил его дома в плохом самочувствии,
чтобы встретиться с тобой и в ближайшем будущем в который раз ему солгать. Где
гребаная логика?!.. Если случится так, что наши с ним дороги разойдутся, я, без
вариантов, прибегу плакаться к тебе. Но пока он ждет меня дома, я со скрипом, со
скрежетом, с треском — как угодно! — но должен поговорить с ним… Иначе меня хватит
удар во сне и я умру по вине собственной глупости.

Дверь открылась слишком резко и со всей силы двинула меня по плечу. Я поднял глаза
на Марка, ошарашенного, но все же счастливого. Я долго думал над тем, что же ему
сказать, и в итоге нашел единственную верную фразу:
— Я согласен поговорить.

========== Глава 40 ==========

— Как тебе вообще такое в голову пришло? — ошеломленно спросил я. — Я что, похож на
человека, который будет заводить интрижки?

— Почем мне знать? — сердито буркнул Антон, пойманный на оплошности. — Это мои
первые отношения: я в принципе не могу знать, кто и на что способен…

Справа от нашей драмы, разыгравшейся за столом, послышался хруст, и мы с Антоном


сардонически медленно повернули головы в сторону шума.

— Извините, — прыснула Лизка с миской попкорна в руках. — Я думала, что вышла новая
серия моего любимого сериала, но, к сожалению, нет, поэтому, раз уж попкорн уже
ссыпан из упаковки в тарелку, посмотрю, чем ваша сцена закончится.

— Не «в тарелку», а «в миску», — по привычке поправил ее я, отходя от стойки к


настенному кухонному шкафу. Стоило открыть одну его дверцу, как с полки прямо мне
на голову плюхнулся припасенный пакет попкорна, и Лизка залилась смехом со
случайными похрюкиваниями. — Мило, — фыркнул я, закрывая шкаф и поднимая с пола
пакет. — И как достала до верха, чтобы так его положить!

— Я вставала на табуретку, — жизнерадостно поделилась она, подходя к столу и


присаживаясь по правую руку от Антона. — Будешь? — улыбнулась Лиза и пододвинула к
нему миску.

— Спасибо, — непривычно радостно отозвался мальчишка и разделил с ней угощение.

— А вы здорово ладите в последнее время, — заметил я под шум пересыпающегося в еще
одну прозрачную глубокую миску соленого попкорна.

— Да, мы неплохо сдружились, — просияла Лизка, неловко толкая Антона в плечо так,
что его барный стул покачнулся. — Слово за слово, и оказалось, что ваши извращенные
забавы — не помеха нашей дружбе.

Услышав эти слова, Антон ухмыльнулся с поднесенной ко рту закуской, и я практически


увидел, какие пошлые картины замелькали в его памяти.

— И как вы проводите время вместе?

— Гуляем, — пожала плечами Лиза, — ходим по магазинам, болтаем, пробуем всякое


разное из еды. В последний раз посетили фудтрак, про который нашли в сети множество
положительных отзывов. У них и правда очень сносные сэндвичи!.. Мы бы принесли и
тебе, — опомнилась Лиза, — но, если честно, забыли про тебя.

— И ты считаешь, что такая формулировка меня «утешит»? — с нескромным смешком
спросил я.

— Нет, мне все равно, — честно ответила она. — Я хотела мягко подвести тебя к
предложению как-нибудь погулять всем вместе. Все-таки лето на дворе. В самом
разгаре! А ты в четырех стенах. Не дело!

— Она права, — поддакнул Антон, запуская руку теперь уже в мою миску с попкорном.

— Еще бы ты не согласился со своей подружкой, — хмыкнул я. — И какие предложения?


Бесцельно блуждать по городу как-то не очень хочется, пусть и в компании.

— На пляж бы, — мечтательно вздохнула Лиза. Состроив подозрительно задумчивую мину,
она протянула руку к моей миске, и я резко отодвинул ее в сторону Антона. — Почему
мне нельзя? — сощурилась Лиза.

— У тебя точно такой же попкорн! Ешь свой! — повторил я заученную еще в далеком
детстве фразу.

— Значит#, ты так и не поборол свой бзик «Каждый должен есть из своей миски!», — с
видом ученого кивнула она, — но позволяешь брать у тебя попкорн ему.

— Ему… можно… — растерялся я. А ведь и правда, я не люблю, когда кто-то сует руки в
мою еду. Не из-за микробов — просто не люблю. Ненавижу есть, не поделив все сразу:
я окажусь самым учтивым и в итоге получу меньше остальных, уступая из вежливости.
Когда Лиза потянулась к миске, я отдернул ее моментально, не особо задумываясь над
тем, что делаю. Но рука Антона ощущалась… точно моя…

Я не сразу обратил внимание на то, что все это время сверлил Антона невидящим
взглядом.

— Если хочешь, я буду брать у Лизы, — произнес он тихо, будто смущенно.

— Нет, наоборот. Я хочу делиться с тобой.

Антон улыбнулся мне так, словно я подарил ему обручальное кольцо, и его неуместная
восторженность заразила и меня. Мы стояли над миской попкорна и глупо улыбались
друг другу, совсем позабыв о тех серьезных вещах, что зареклись обсудить, покидая
Александру.

— Мда, — крякнула Лиза, оставляя свой стул и направляясь обратно в мой «рабочий
кабинет», — слишком приторно! Разберитесь с этим, мальчики!

Захлопнулась дверь, и, кажется, на кухне стало не так светло, как было раньше. Это
всегда было особой способностью Лизы — делать мир более ярким и приятным местом, и
раз Антон к ней потянулся, то не только для меня, а для любого ее друга,
нуждающегося в ободрении или заботе.

Когда Антон рассказал о своих подозрениях, я оскорбился. Его недоверие глубоко


ранило меня, хотя иного я, по правде говоря, не заслужил: никогда не забуду его
лицо на приеме у школьного психолога во время моего жестокого признания… «…не уве-
рен, решишь ли ты вообще меня ловить, или тебе будет интереснее посмотреть, как я
разобьюсь на осколки… Я не знаю, чего от тебя ждать…» Он пытался улыбнуться, чтобы
замаскировать боль вперемешку с досадой, но не сумел. И в эту прекрасную в своем
выражении терзающую его душевную муку я влюбился. Точно так же, как влюбился без
памяти в его ранимость, проявившуюся впервые в моих объятиях на диване в
«кабинете». В его смущение, расцветшее за минуту до первого поцелуя. В его
обжигающую импульсивность, явившую себя в кинотеатре. В его властность и кокетство.
В строгость и язвительность. Я влюблялся в него по кускам, и в итоге оказалось, что
люблю его целиком…

— Мы бы поругались, если бы Лиза не пришла? — догадался Антон, с нежностью во


взгляде оборачиваясь на ныне закрытую дверь в «кабинет».

— Она всегда интуитивно знала, когда, где и кому нужна. Моя «Супер Лиза»…

Я занял стул напротив Антона, и несколько минут мы молча жевали попкорн, мысленно
благодаря мою кузину за то, какая она. Чиркнув пальцами по дну своей половины
миски, Антон обтряс руки и облокотился на стойку, подбирая слова поточнее.

— Ничего, если я отвлеку тебя от возвышенных мыслей и спрошу про секс?


— У меня не было секса с Александрой! — вспылил я, но Антон помотал головой:

— Тебя понесло вообще не в ту степь, я про другое. — Он умолк, будто оценивая,
стоит ли игра свеч. — Мы… уже играли в мою «Красную Шапочку»… попробовали игру в
двойников у меня дома… но…

Он закусил губу и поморщился, словно буквально только что упустил идеальное


завершение своей мысли и уже не знал, как закончить предложение.

— У тебя есть еще какие-то сценарии в воображаемом списке? — попытался я угадать
его задумку.

— Да, и много — ты ужаснешься. Но я сейчас не о том. У тебя «в списке» что-нибудь


есть?

Он поднял на меня серьезные заинтригованные глаза, и я окаменел под его взглядом.


Это, черт возьми, не тот вопрос, на который получается ответить сходу… Что он
вообще хочет от меня услышать? Краткую зарисовку, описание в двух словах,
развернутый сценарий?.. Да и какие фантазии вообще уместно рассказывать? Начинать
со слабенькой подачи — или огорошить сразу, чтобы он хотя бы примерно представлял,
к чему готовиться?..

— А почему ты задаешь такой вопрос? — выиграл я тем самым немного времени на
«подумать».

— Не люблю чувствовать себя эгоистом в постели. Если уж мы взялись исполнять


сексуальные фантазии, то не только мои. Ну и… мне действительно интересно, какие
интимные пристрастия ты запрятал глубоко-глубоко внутри себя.

Я отошел к столешнице, взял графин с водой и начал пить с горла — громко и долго,
как верблюд. Надо было потянуть время, чтобы уложить все услышанное в нужные
ячейки. Нет… чтобы понять, что отвечать…

Пустой графин дном стукнул о стол.

— И в каком виде я должен представить эти свои фантазии тебе?

— В каком захочешь, разумеется, — ответил Антон. — Твои же фантазии. Если мне нужно
что-то сделать, то просто скажи.

— Просто… сказать… вот так прямо…

— Да.

— Хочу тебя в платье, — выпалил я.

— Эм, прости, что? — выдал Антон самую восковую улыбку из всех возможных.

Давать задний ход было уже слишком поздно: даже если я решу отшутиться, Антон не
поверит мне и будет рыть носом землю, пока не докопается до истины. К тому же,
разве я давеча сегодня не решил рассказывать ему по возможности всю правду?.. Дал
слово самому себе — придерживайся его хотя бы день, чтобы окончательно не прослыть
тряпкой…

— Когда мы втроем играли в «Я никогда» с тем коктейлем из соусов — помнишь? — ты


обмолвился, что надевал платье. И с тех пор меня не покидает навязчивая мысль: что
я просто обязан увидеть тебя в нем… Не обязательно именно в том платье, про которое
шла речь, но в любом…
Антон выслушал меня и кивнул, чем очень напомнил Александру.

— А ты хочешь всего лишь увидеть меня в платье?.. Или что-нибудь сделать, пока я
так одет? — с очевидным намеком уточнил Антон.

— Когда-то мне важно было только увидеть. Но со временем это желание


перевоплотилось, став очень… нескромным.

Первые секунды Антон выглядел воистину взбудораженным, как вдруг случайная, но


чрезвычайно въедливая мысль смыла с его лица улыбку.

— Ты хочешь увидеть меня в платье, чтобы погрузиться в фантазию о том, как
встречаешься с девушкой? — не то зло, не то обиженно спросил он.

— Если б я хотел встречаться с девушкой, я бы встречался с девушкой, — тотчас


расставил я все точки над «i». — Я не собираюсь представлять никого на месте тебя.
Я… сам не верю, что подобное скажу, но мне хочется увидеть парня в платье — тебя.

С воодушевлением человека, только что получившего за заслуги медаль, Антон протянул


руку и положил ее поверх моих пальцев.

— Будет тебе платье, — с улыбкой пообещал он. — Дай мне немного времени.

========== Глава 41 ==========

Солнце шпарило через широкое окно, и мои ноги, лишь частично скрытые черными
полиэстеровыми шортами, уже горели. Но поделать что-то с этим я не мог — не из
электрички же выпрыгивать навстречу прохладному ветерку, верно?

Вагон был полон. Слева, у окна сидел Антон, увлеченно любуясь весьма однотипным,
хоть и живописным пейзажем; напротив нас, тоже у окна, расположилась Лиза,
уткнувшаяся носом в мобильник. Время от времени она отрывалась от приложений лишь
для того, чтобы поворчать на солнечные блики, мешающие разглядеть тот или иной
элемент игры. Вокруг шумели люди, их разговоры не смог перегрохотать даже стук
колес. Рядом со мной сидела деловитая старушка с рассадой, объясняющая незнакомой
пожилой супружеской паре, занявшей места рядом с Лизой, что-то о помидорах и
огурцах. Беседа была до того скучна, что подслушивать ее абсолютно не было желания.
Погружаясь в свои мысли, я излишне увлекся, и яркий, жарящий свет солнца в
реальности заменили блеклые серые лучи моей памяти, покрытой толстым слоем пыли.
Давненько я не заглядывал туда… Напротив меня на абсолютно пустой скамейке возле
окна сидел недовольный заспанный мальчишка. Из-под наполовину расстегнутой темно-
синей осенней куртки высовывался черно-серый свитер, колючий даже на вид. Ребенок
качал ногами, обутыми в коричневые резиновые сапоги, водил по запотевшему стеклу
маленьким тонким пальцем, пытаясь нарисовать хоть сколько-нибудь приемлемого кота.
Ничего не получалось, и он с еще большим раздражением откинулся на спинку
деревянного сидения.

— Я что говорила о облокачивании? — спросила строгая женщина, сидящая напротив


него. Одета она была в общих чертах так же — как и мужчина рядом с ней, погруженный
в разгадывание судоку из газеты, раздаваемой бесплатно в метро.

Мальчик отодвинулся от спинки, и его волнистые каштановые волосы, выбивающиеся из-


под шапки, больше не касались лакированного кое-как дерева.

— «Не прислоняться: мало ли какие люди о спинку терлись», — уныло повторил ребенок
уже вызубренные предупреждения.

Женщина удовлетворенно кивнула и продолжила смотреть в окно.


— Мам, — окликнул ее мальчик, — может, поговорим?..

— Тут люди вокруг: поговорим, когда приедем в лес.

— Когда приедем в лес, вы будете грибы искать — не до разговоров…

Она ничего не ответила сыну, продолжая следить за мелькающими по ту сторону


толстого мутного стекла одноэтажными домиками. Мальчик тяжело вздохнул и опустил
глаза под сидение, занятое родителями. За их ногами на полу почти без движений
лежал бело-рыжий пес. Колли поднял с белоснежных лап свой длинный светло-оранжевый
нос и взглянул на мальчишку так, словно разделял и желание побеседовать, и досаду
от невозможности это сделать. Стараясь действовать как можно незаметнее, мальчик
потянулся ногой к собаке, чтобы коснуться его лапы хотя бы носком резинового
сапога…

— Сядь прямо, — одернула его мать, и ребенок послушался.

Пес какое-то время еще смотрел на него, точно говоря: «Эх, ты… даже ногой погладить
меня не хочешь…» — и положил морду обратно на лапы, печально отворачиваясь…

Солнце снова резало глаза и шпарило кожу. Я согнулся и заглянул под свое сидение.

— Что такое? — спросил Антон, наклоняясь вместе со мной. — Что-то уронил?

— Нет, — улыбнулся я пустой, социальной улыбкой, и мы вместе сели прямо.

— Но ты же не просто так туда посмотрел.

— Да, — вздохнул я. — Но, к сожалению, там никого…

Совсем чуть-чуть мы сидели молча, касаясь друг друга плечами. Но тут колено Антона
намеренно задело мое, и я поднял на него глаза.

— Хочешь поговорить о чем-нибудь? — тихо спросил он.

Сам того не заметив, я бегло огляделся, будто забыл, сколько народа вокруг.

— Тут же люди кругом…

— Ну да, и что? — не понял он.

— Они… услышат…

— И? Теперь не разговаривать совсем, что ли? Мы этих людей никогда больше в нашей
жизни не увидим. Какая разница?

Я задумался с расцветающей улыбкой на губах. А действительно… Какая, к черту,


разница?..

— И о чем тебе бы хотелось поговорить? — воодушевленно осведомился я.

Антон ухватил меня под руку и мягко опустился виском на мое плечо. Лиза на секунду
вынырнула из игры, и мобильный телефон, направленный на нас с Антоном, издал звук,
характерный для фотоаппарата. Я с осуждением взглянул на развеселившуюся кузину,
задорно показывающую мне язык.

— Мне потом фото скинь, — попросил Антон.

— Да без проблем, — отозвалась Лизка, вновь теряясь в виртуальности.


— Ты, надеюсь, не расстроен из-за платья? — осторожно спросил Антон, закрывая
глаза, как если бы он решил вздремнуть в дороге прямо на моем плече.

— Нет, что ты! Я могу подождать, это не проблема.

— Просто у меня есть одна грандиозная идейка, как слегка улучшить твою фантазию, но
для этого придется чуть-чуть потерпеть… — заинтриговал меня еще больше Антон.

«Грандиозное» — нечасто от него можно услышать такой броский эпитет. Значит,


готовится что-то воистину необычное, и ради подобного я готов подождать… Я повернул
голову к окну и положил подбородок на макушку Антона. Да, из-за него, цепляющегося
за меня так же, как и во сне — каждую совместно проведенную ночь, мне становилось
еще жарче, но подобные скоротечные моменты близости того, однозначно, стоили.

— Удивительно, что Лиза уговорила тебя поехать на пляж, — продолжил он. — Правда,
когда ты написал в СМС что-то вроде: «Надень шорты — день будет жарким!» — я,
признаться, подумал немного иное…

Мы беззвучно посмеялись, чувствуя телом сотрясания друг друга.

— Извини, если разочаровал, — ответил я, свободной рукой тщетно разминая затекшую


шею: все-таки сидеть так, чтобы битый час, а то и больше, не касаться спинки
сидения, не слишком удобно…

— Не сказал бы, что испытал разочарование. Все-таки возможность увидеть друг друга
в настолько не обыденной обстановке… необычайно интересна.

Я совершенно полностью был с ним согласен, но ничего произнести так и не сумел.


Краем глаза я заметил, как пожилая супружеская пара, бросив на нас неодобрительный
взгляд, начала о чем-то шуршаще перешептываться. «О чем-то» — понятно, о чем!.. В
моей похолодевшей груди все болезненно сжалось от желания заставить Антона сесть
прямо, не жаться ко мне или хотя бы замолчать и сделать вид, что он всего лишь
заснул… Откуда это?.. Почему мнение незнакомых людей мне важнее, чем комфорт
человека, за которого я палец готов отдать на отсечение, если не целую руку? Какое
мне дело до того, кто меня и за что осуждает? Какое право они вообще имеют меня
осуждать?.. В эти наполненные гнетущими размышлениями минуты я в полной мере ощутил
себя самым настоящим трусом. Тогда, в кинотеатре, Антон не испугался толпы, не
постеснялся знакомых, а просто взял и поцеловал меня, чтобы выгородить, защитить от
нападок Лизы и Дины. От меня сейчас не требуется совершать такие подвиги, но мне
страшно даже просто позволить ему и дальше облокачиваться на меня. «Не дай Бог,
кто-то подумает, что нас с ним связывают ТАКИЕ отношения!..» Да, они связывают… И
что?.. Почему только внутри своей головы я могу так спокойно с этим соглашаться?..
Я когда-нибудь смогу стать сильнее чужого мнения?.. Хоть когда-нибудь буду
настоящей опорой для него?..

***

Разъедающие все нутро насквозь мысли не оставляли меня и на заполненной садоводами


платформе, и в душном вонючем автобусе. Только когда мы втроем покинули
пропитавшийся выхлопным газом салон и ступили на пыльную прогретую летним солнцем
желтую дорогу, на сердце у меня заметно полегчало. Чем больше я отдалялся от людей
и цивилизации, тем лучше чувствовал себя. Снова мог дышать полной грудью, совсем
как в своей квартире, заперевшись от внешнего мира в своем собственном уютном
мирке, лишенном критики и связанных с ней переживаний. Только здесь шумели вокруг
деревья, щебетали птицы, лаяла собака, охраняющая вместе с парочкой крепких мужчин
главную дорогу в СНТ. Обойдя полосатый металлический шлагбаум, мы браво зашагали
вниз, с холма, поднимая подошвами облака пыли. Лиза чуть ли не вприпрыжку
торопилась впереди нас, придерживая обеими руками лямки небольшого рюкзака. Ее
сандалии не были достаточной защитой от пыли с дороги, так что Лизкины стопы уже
потемнели, как и наши с Антоном летние кроссовки. Бодрящий прохладой ветер раздувал
цветастую блузу кузины, мою темно-серую футболку и странную для меня светлую
рубашку Антона с короткими рукавами. Не помню ни единого раза, когда бы я видел его
в чем-то другом: он всегда или голый, или в какой-нибудь рубашке. Прямо фетиш на
пуговицы.

— Не хочу жаловаться, — заговорил он, пряча руки в глубокие карманы длинных бежевых
шортов, — но не слишком ли далеко мы уехали лишь для того, чтобы сходить на пляж?..

— Это сюрприз, — ответил я, силой вытаскивая его левую руку из кармана и сплетая
наши пальцы. На дороге, кроме нас, никого не было, так что проявление нежности вне
дома сейчас далось мне легко. — Потерпи совсем чуть-чуть.

Лиза свернула с главной дороги налево, и мы пошли за ней. Я и запамятовал, что


поворот нужно делать здесь. Собственно, год прошел, чему удивляться…

Свернув, мы оказались в окружении двухэтажных дачных домов. Лиза подбежала к


высокому металлическому забору невзрачного серого цвета и запрыгала на месте, как
будто очень сильно хотела в туалет. Антон с удивлением смотрел то на нее, то на
меня, то на забор. Подойдя к незаметной на фоне ограждения двери, выделяющейся,
разве что, только ручкой да замочной скважиной, я снял с шеи цепочку с несколькими
ключами на ней и отворил дверь. Лиза рванула во двор первой, двинув меня дверью по
лбу. С обычной неловкой улыбкой потирая ушиб, я пропустил Антона вперед и закрыл за
нами поворотный замок.

Узенькая дорожка, выложенная изгибистыми плитками, в окружении грядок с ягодными


кустиками и всевозможными цветами, вела к широким бетонным ступеням небольшого
двухэтажного дома. Светло-салатная фактурная штукатурка гармонировала с растущими
вокруг широколиственными и хвойными деревьями. Под темно-красным козырьком,
накрывающим все крыльцо, спасалась от палящего зноя Лиза: обежав круглый столик,
она без сил рухнула в плетеное кресло и делилась непонятно с кем своим желанием
хоть что-нибудь попить. На нас с Антоном глядели пять темных окон: два на первом
этаже — каждое со своей стороны от темно-коричневой металлической двери, и три на
втором. Левее от дома, посреди моря зелени стояло нечто вроде сарайчика, сделанного
целиком из ДСП, где за достаточно ненадежной светлой дверью прятались дешевые
велосипеды (потому и дешевые, что дверь ненадежна), строительные инструменты и
различный хлам.

Антон оглядывался по сторонам так, словно впервые видел природу.

— Ты же… выезжал когда-нибудь за город, верно? — осторожно спросил я, и Антон с


хмыканьем улыбнулся:

— Разумеется. Но у нас нет загородного дома. В последние годы отец старается


держаться как можно ближе к городам из-за Паши: у него маниакальная склонность
прыгать со скал в воду, спускаться в овраги, влезать на десятиметровые деревья и
тестировать хлипкие тарзанки — отец боится, как бы он не убился из-за своих
адреналиновых хобби.

Мы поднялись на крыльцо, и я уже другим ключом открыл входную дверь. Лиза по-царски
махнула рукой:

— Я не в состоянии встать… Принесите мне чего-нибудь…

— Чего, например? — кивнул ей я. — Воды из-под крана? В этом доме никто не ночевал
месяцами, тут нет еды. Я сперва должен буду съездить в супермаркет в близлежащий
городок. А ты пока пей сок из своего рюкзака.
— Но я же его для пляжа припасла, — по-детски надула губки Лиза.

— Куплю тебе новый.

Моего обещания ей вполне хватило, чтобы практически выпотрошить рюкзак на столе и


выискать маленькую коробочку сока. Вынув трубочку из полиэтилена, она продырявила
коробку как-то уж слишком жестоко, со злодейским блеском в глазах.

— Я тогда поеду прямо сейчас, а дом тебе покажет Лиза, — сказал я Антону, пряча
цепочку с ключами обратно под футболку.

— А на чем ты поедешь?

— На велосипеде. Тут недалеко, и так действительно проще, чем возвращаться на


автобусную остановку…

— А с тобой нельзя? — как можно тише спросил Антон, будто от громкости его голоса
зависела и степень его «наглости» в моих глазах.

— Если тебе подойдет материн велосипед по росту, то почему бы и нет. Лиза, ты пое…

Мне не было смысла договаривать: все было понятно и без слов. Присосавшись к
пластиковой белой трубочке, Лизка развалилась в кресле, а сок покоился на ее
вздымающейся от дыхания груди. Не уверен даже, слышала ли она меня, разморенная
жарой и долгим скучнейшим путешествием.

— Так, понятно, поедем только мы… Лиза, ты за домом сможешь присмотреть, или мне
его закрывать на ключ?

Она на десять сантиметров оторвала кисть от подлокотника, чтобы сделать неясный


жест, то ли обозначающий согласие, то ли посылающий меня куда подальше.

— Если я закрою, ты останешься без туалета.

— Я присмотрю! — наконец определилась она.

***

С пока что пустыми рюкзаками, позаимствованными из дома, мы с Антоном катили


тележку по заполненному прохладой залу супермаркета. Периодически останавливаясь
перед полками, мы обсуждали, что брать и для чего, и мой мозг, уставший от жары и
непривычно большого количества физической активности, все больше захлебывался
блаженством. В заполненной туманом голове пульсировала всего одна повторяющаяся раз
за разом мысль… «А я бы вполне мог так жить…» Я наблюдал за тем, как Антон со
сосредоточенностью химика сравнивал списки ингредиентов с двух упаковок различных
макарон, как придирчиво выбирал печенье, и мои челюсти сводило от навязчивой
улыбки. Не по причине его неуместной серьезности, хотя и это веселило. Я чувствовал
себя поистине счастливым из-за того, что в этот самый момент мы выглядели одной
семьей: словно вместе уже впечатляющее количество лет, так что успели не просто
привыкнуть друг к другу, но и найти раздражающие черты, дабы отпускать по поводу
них саркастичные комментарии и тем самым добавлять в совместную жизнь щепотку
остроты.

В итоге мы напокупали столько всего, что молнии на рюкзаках едва застегнулись.


Ехать на велосипедах обратно было мучительно тяжело — с таким-то многокиллограмовым
балластом за плечами! Благо, путь пролегал по тенистой дороге, и нас не мучила
жара. На полпути мы остановились на привал. Рюкзаки упали на мягчайших влажный мох,
велосипеды — рядом. Наслаждаясь сыростью и отсутствием зноя, мы сидели на сыром
мху, не боясь испачкать или намочить одежду. Над головой долбил дерево дятел,
которого преданно скрывала подсвеченная солнечными лучами листва; где-то неподалеку
журчал мелкий ручей. Я глубоко вдохнул, позволяя лесной свежести проникнуть в
каждую клеточку моего тела, и ощутил себя снова ребенком, приехавшим отдохнуть от
людей и проблем на природе. Только в этот раз у меня наконец-то был друг, с которым
можно было бы разделить эти минуты спокойствия, пусть он сам наотрез и отказывается
признавать во мне друга.

— Жаль, что ты мне не сказал, куда мы едем, — произнес Антон, с каким-то


маньяческим блеском в глазах поглядывая на близрастущее дерево. Этот его
таинственный взгляд напомнил мне Лизу, жесточайше «закалывающую» трубочкой коробку
сока. — У меня имеется одна… крайне неординарная фантазия, и это — идеальное место
для ее реализации. Только подальше бы от дороги…

— Хочешь… заняться сексом в лесу? — вполне очевидное предположил я.

— Да, но это не сама фантазия, не ее суть. Там… в другом дело… — туманно ответил
он, только сейчас оставляя дерево в покое.

Я призадумался.

— Секс на дереве?..

— Нет, — рассмеялся Антон. — Для тебя бы такой опыт стал фатальным!

— Это точно… Тогда что это? — с улыбкой не сдавался я.

— Я не могу тебе сказать.

— Но мы можем это сделать сейчас? Раз мы уже почти что в лесу…

— К сожалению, нет, — вздохнул Антон, обнимая колени. — Для задуманного мне нужны…
кое-какие аксессуары. А я их еще не прикупил.

— Ты… меня пугаешь… — признался я, не отводя взгляд от его красивого самодовольного


лица.

— Удивил, — сардонически усмехнулся он. — Ты всего боишься. Но ведь я ни разу не


сделал то, что тебе совершенно бы не понравилось. Так ведь?

Так. Но я промолчал. На этот раз просто потому, что это был риторический вопрос:
Антон и так явно был в курсе того, насколько он прав.

— Сперва платье, теперь — лес… Слишком много сексуальных фантазий, которых


приходится ждать, мучаясь от извечного вопроса: «Господи, что же он такое
задумал?!»

— Мы ведь сегодня пойдем на пляж? — внезапно узнал Антон, на самом деле ничуть не
меняя тему.

— Да, как только поедим и немного отдохнем.

Он улыбнулся. В самом начале нашего знакомства от этой улыбки у меня бы кровь стыла
в жилах, но теперь, когда я, кажется, заразился его тягой к новому и неизведанному,
она сулила мне яркие эмоции и неповторимые ощущения…
Комментарий к Глава 41
Да, увы, развитие сюжета про платье переносится на небольшое количество глав,
но того требует произведение, и автор в этом случае бессилен. Такое бывает.

========== Глава 42 ==========


— Лизка! Бл…линский! — сам себя зацензурил я, хватаясь за ручку тормоза. — Хватит
передо мной петлять! Пока я специально в тебя не въехал!

По-прежнему вихляя на фиолетовом велосипеде, Лиза задорно рассмеялась и поехала


чуть быстрее.

— Никогда бы не подумал, что увижу тебя выходящим из себя, — довольно поведал


Антон, размеренно крутящий педали рядом.

— Нет, ну ты видел, видел?!..

— Ха, мемами заговорил! — крикнула Лизка, отрывая ноги от педалей на несколько


секунд.

— …и она так все наше совместное детство поступает! — продолжал вещать я. — Один
раз ее Бог уже наказал: ехала передо мной, на спуске с горки специально затормозила
и себе же цепь сорвала.

— Кляузник! — просмеялась Лиза, делая вокруг нас ловкий круг.

— Ты… — поморщился Антон с определенно неловкой улыбкой, — …веришь в Бога?..

Не ожидая подобного вопроса, я оторвал взгляд от ухабистой пыльной дороги и перевел


его на Антона. Тени листвы, спасающей нас троих от зноя, скользили по его лицу и
шее. Светлые волосы перебирал слабый ветер, блики мелькали в задумчивых голубых
глазах… Мы никогда раньше не общались на столь глубокие, философские темы — стоит
ли?.. Обычно они несут раздор даже в самую крепкую дружбу; выдержат ли те странные
отношения, что связывают нас?..

— Не сказал бы, что верю… — туманно ответил я. — Я… надеюсь… А ты?

— Мои родители атеисты, так что и я, наверное, тоже, — пожал плечами Антон. — А ты,
Лиза?

— Бабушка говорила, что Бог есть! — откликнулась она, вновь начиная передо мной
испытывать судьбу. — Значит, он есть!

— Тогда не расстраивай его и не доводи меня! — рыкнул я, закипая.

— Уверена, Бог любит меня такой, какая я есть!!! — что было мочи закричала Лиза,
тормозя. Мое переднее колесо столкнулось с ее задним! Лизка устояла, вовремя вернув
обе ноги на землю — а я вместе со своим велосипедом завалился на бок, поднимая
облако пыли.

— Лиза… — прохрипел я, придавленный рамой. — Быть твоим братом очень тяжело…

***

Когда утрамбованная машинами земля сменилась под нашими ногами песком, сквозь
который то тут, то там пробивались робкие пучки зелени, мы спешились и оставшиеся
пару минут пути преодолели на своих двоих, везя велосипеды за рули. Из-за стены
деревьев и высоких кустарников доносились веселые возгласы нескольких десятков
голосов и шум волн. Деревья слева поредели, и мы втроем наконец ступили на типичный
приозерный пляж. Солнце разогревало песок, в котором копошилась ребятня с
разноцветными ведерками, совками и формочками. Где-то сбоку из открытой машины,
припаркованной прямо у камышей, раздавалась придирчивая мелодия повторяющегося
радио-хита. Женщины в солнцезащитных очках и неимоверно широкополых соломенных
шляпах болтали на берегу и поглядывали, как их чада на мелководье топят друг друга
со смехом и визгами. Немногие мужчины загорали на песке, дремля или почитывая
газеты, другие же спасались от жен и детей на самой середине озера, куда не долетал
галдеж с берега. Молодежь не слишком интеллигентного вида оккупировала шаткие
скамейки, распивая пиво среди белого дня.

— Ты в порядке? — оглянулся на меня Антон. — Ты что-то побледнел.

Я хотел заверить его, что все в порядке, но язык не повернулся ему солгать. Я
открыл рот — и тут же сомкнул губы, подозрительно озираясь. Давненько я не бывал в
столь людных местах…

Лизка, как знаток данного пляжа, уже выискала лучшее, с ее точки зрения, место: у
линии, где столкнулись песок и трава. На зелени развалился ее велосипед, как и наши
через полминуты, а на песок легло большое бежевое покрывало, которое она еще дома
по-варварски примотала скотчем к багажнику. Энтузиазм из нее фонтанировал!
Расстелив покрывало, Лизка села на него, тут же вскочила, сняла блузку и бриджи,
поправила где только можно купальник невнятного розово-оражневого цвета, уселась на
покрывало вновь, скрутила одежду в ком, подложила под голову, поерзала на нем и
неудовлетворенно начала закапывать ноги по щиколотки в песок. Время вокруг нее
будто бы шло совсем иначе: мы с Антоном только-только аккуратно разместили
велосипеды на траве, а Лиза уже освоилась на этом пляже настолько, что могла идти
знакомиться со всеми вокруг, как делала в раннем детстве. Радует, что она уже
выросла из того возраста, когда заставляла меня играть с ней в догонялки и
выматывала как быка на корриде.

Предвкушая мучительные часы на солнцепеке, я плюхнулся на самый край покрывала и с


недовольством посмотрел на темно-зеленую воду. Почему я вообще согласился поехать
загород и пойти на пляж, раз так недоволен этой затеей?.. Из-за Антона и Лизы,
разумеется. Преимущественно из-за Антона: Лизкины родители обязательно ее свозят
сюда или куда пожарче по путевке; Антон на лето, кажется, не имеет других планов,
кроме как чуть ли не каждый день приходить ко мне в квартиру. Нужно же ему заиметь
более разнообразные воспоминания о летнем отдыхе, в которых не фигурировали бы ни
мой диван, ни моя кровать, ни кухонная стойка с табуретами…

Тень заслонила меня от солнца, и я поднял лицо, чтобы поблагодарить какой-нибудь


едва ли забавной остротой Антона, временно спасшего меня от превращения в
шкварчащий на песке бекон. Но слова застряли в горле. Глядя куда-то за горизонт,
Антон неторопливо расстегивал пуговицы своей рубашки. Легкая светлая ткань медленно
расходилась в стороны, обнажая сперва ключицы, а следом и грудь. С воды подул
ветер, и за трепыханием почти полностью расстегнутой рубашки я успел заметить
маняще-розовый сосок… Что со мной?.. Я как будто впервые вижу Антона без одежды…
Мальчишка развернулся к покрывалу лицом; ткань мягко двинулась по его плечам,
оголяя их и предплечья, и рубашка соскользнула с его торса с нежностью шелка или
атласа. Пальцы Антона ловко поймали рубашку прежде, чем она коснулась песка, и
швырнули ее на покрывало. Руки двинулись к ширинке шортов и замерли, коснувшись
жесткого светло-бежевого материала. Замерли слишком надолго… Я поднял глаза и
встретился взглядом с Антоном. Властно чуть задрав подбородок, он наконец
расстегнул большую металлическую пуговицу и повез язычок молнии вниз. Я громко
сглотнул, не способный оторваться от его манипуляций. Его большие пальцы нырнули за
пояс, плавно двигаясь к бокам и стискивая ткань. Точно в замедленной съемке, шорты
спускались, с тихим шуршанием касаясь темно-синих плавок-боксеров, плотно
облегающих стройные бедра Антона и его ч…

— Что, блин, вы делаете? — скривилась Лизка, следя за происходящим уже какое-то


время. — Вы как будто прямо сейчас займетесь своими непристойностями. Здесь
ребенок! Я!

— Тебе столько же, сколько и Антону, — произнес я, с усилием воли отворачиваясь от


стянувшего шорты мальчишки.
— Вот именно! — кивнула Лиза, гаденько улыбаясь. — Педофил!

— Очень мило, — вздохнул я, убирая волосы со вспотевшего лба.

— А почему ты не раздеваешься? — нахмурился Антон. Изменение его настроения я


уловил чисто по голосу — мне все еще сложно было смотреть на него, настолько
неприкрытого одеждой. Стоило моему взгляду упасть на его боксеры, как пальцы
чувствовали мягкость его кожи под ними, сохраненную в памяти, вероятно, навсегда.

— Кому-то нужно будет присмотреть за вещами, так что идите пока, купайтесь. Лиза же
уже в купальнике. А я потом.

Услышав свое имя, кузина в прыжке поднялась на ноги, схватила Антона за руку и
поволокла его к воде. Мальчишка все время тревожно оглядывался, словно боясь, что
меня украдут вместе с велосипедами. Он заходил в воду спокойно — Лиза в нее с
разбегу упала, и поднятой волной обратно к берегу чуть не унесло визжащих
ребятишек. Картина была до того знакомой, что через завесу настоящего время от
времени начинало просвечивать далекое прошлое: другой песок, другие камыши, другое
озеро… Маленькая, но невероятно громкая девочка в трусах с котятами несла к воде
большой плавательный круг. На ее руках уже красовались надувные «крылья», но так и
ей, и ее родителям, и мне было только спокойнее. Даже не верится, что тот озорной
карапуз, бросающийся с берега песком в воду, чтобы окончательно ее замутить,
превратился в сверхактивную взрослую девушку. Взрослую телом, но, судя по
поведению, никак не разумом — оно и к лучшему! Побыть сдержанной скучной взрослой
Лиза всегда успеет, а окунуться в детство вновь не удастся, увы…

Отплыв достаточно далеко от берега, Лизка плескалась в Антона, и ее звонкий хохот


долетал даже до меня. Кажется, Антон тоже смеялся, по крайней мере не кичился
отвечать ей мощными потоками брызг. С ней он ведет себя как ребенок, со мной — как
взрослый. Какой же он наедине с собой? Сидящий посреди абсолютно пустой комнаты с
голыми стенами на застеленном матрасе… Интересно, изменилась ли его комната хоть
как-то с того раза, когда я побывал в ней; стоят ли по-прежнему у двери те сумка и
чемодан — и зачем они вообще, чего они ждут?..

Макушку припекало, и я лег, закрывая глаза, чтобы не лишиться зрения от вездесущих


ярких солнечных лучей. Дремота охватывала меня быстрее, чем я мог себе представить.
Вместо черноты перед глазами — желтоватой из-за проникающего даже под закрытые веки
света — возникали размытые фигуры и нечеткие пейзажи. Еще немного, и я бы
погрузился в полноценный сон, но чей-то мокрый кашель, будто разрывающий легкие на
части, вырвал меня из лап сонливости, и я резко сел; закружилась голова, словно
мозг от столь внезапного толчка ударился о стенку черепа. На левый край покрывала
упала Лиза, вмиг оставляя на ткани темный силуэт. Влажные волосы разметались по ее
спине и плечам, стопы покрывал налипший песок.

— Ты что, пытался утопить ее? — спросил я у Антона, стоящего над одноклассницей с
нотками вины в прекрасных небесного цвета глазах.

— Нет, мы брызгались… — невнятно ответил он, отводя взор.

— Он в меня как будто из таза водой плеснул — и прямо в рот… — пробурчала в
покрывало Лиза, обнимая голову руками.

— Я не специально. Может, это тебя Бог наказал?.. — ухмыльнулся он куда-то в бок, и
я с суровой полуулыбкой посмотрел на него. «Бог наказал», да?.. Где-то сегодня я
это уже слышал… Антону хватило одного взгляда мне в глаза, чтобы понять: я все про
него знаю. Виновато попинав босой ногой песок, он спросил: — Ты ведь пойдешь сейчас
купаться, да?.. Лиза за вещами последит…
Вот паршивец… Но говорить с ним при Лизе смысла уж точно не было. Так что, взявшись
двумя руками за низ футболки, я начал раздеваться.

— Медленнее, пожалуйста, — с привычной уверенностью в голосе приказал Антон.

— Медленнее ты не заслужил, — ответил я, кидая футболку на покрывало.

Антон напряженно следил, как я снимаю шорты, потом кивнул, подперев подбородок
кулаком, и тоном ученого проговорил:

— У тебя под шортами… шорты…

— Ну да. Одни — просто шорты, а другие — для плавания.

Оставляя Лизу на покрывале, мы двинулись к воде. Антон молча шел рядом, но я опять
чувствовал, как видоизменяется, перестраиваясь, на этот раз всего одна мысль в его
голове. Найдя желанную формулировку, он все же озвучил:

— Ты ведь понимаешь, что это то же самое, как если бы у Лизы на купальник было
надето нижнее белье?.. Развозбуждающе и странно.

— Ну что поделать, — подходя к воде, пожал плечами я, — ты сам выбрал меня, такого
развозбуждающего и странного.

Антон улыбнулся, заходя в воду по пояс, далее он уже плыл. Меня тянуло сделать
прыжок, как Лиза, чтобы беспардонно забрызгать всех вокруг, поднять волну, добавить
веселья в ежедневную рутину, в какую обязательно превращается купание, если каждое
утро тебя выгоняют на озеро чуть ли не хворостиной, как было у меня в детстве. Но
раз Антон ведет себя по-взрослому рядом со мной, то и я должен держать марку. Так
что в воду я погрузился практически без брызг, чинно плывя вперед.

— А это… то самое озеро, про которое ты рассказывал Александре? — осторожно узнал
Антон, удаляясь вместе со мной от берега, только спиной вперед.

— Нет. То озеро осталось в далеком-далеком городе. На этом я впервые.

— Серьезно? — удивился Антон, переворачиваясь на живот. — Но ты ведь и раньше


приезжал в загородный дом — почему ни разу не ходил сюда?

— Тут всегда было много людей… Одному в такой толпе некомфортно.

На несколько секунд Антон потупил взор — не знаю как, но я понял, что ему
вспомнилась моя бледность сразу по прибытию на пляж. И больше вопросы задавать он
не стал. В отличие от меня!

— Скажи-ка, а Бог наказал Лизу за что? За то, что она с велосипеда меня скинула?

— Возможно… — уклончиво ответило «божество», резко меняя курс. Мне пришлось сделать
то же, раз уж я хотел продолжать беседу. Берег теперь был слева от нас и по-
прежнему удалялся; заросли камыша редели, и впереди из шелестящей на ветру зелени
постепенно выныривали три массивных светло-серых валуна.

— А если бы я из-за Лизы коленку разбил, ты бы ее совсем утопил?

— Не говори глупостей, — рассмеялся Антон, — я бы просто разбил ей коленку!


Монтировкой — прямо посреди физкультуры!

Я хохотнул и набрал в рот воды, отдающей тиной. Представляю, каково было Лизе: она
эту водицу не просто попробовала, а наглоталась ею по-полной! Антон, конечно, тот
еще коварный злодей, но никто прежде за меня не вступался, пусть и в манере
«психопата»… Приятно, когда хотя бы один человек на твоей стороне…

Пока я раздумывал, злиться мне на Антона или быть благодарным ему, мы подплыли к
берегу и валунам так близко, что мои ноги чиркнули по дну. Антон вышел из воды на
пятачок, окруженный этими необъятными камнями, и поторопил меня мановением руки.

— Ты что, целенаправленно сюда меня вел? — спросил я, разгребая руками воду, чтобы
вырваться наконец из словно не желающего меня отпускать на сушу озера. Антон
кивнул:

— Я приметил это местечко, пока плавал вместе с Лизой. Решил, что оно подойдет
лучше всего…

— Лучше всего для чего?.. — осторожно уточнил я, выйдя наконец к камням. С пляжа,
раскинувшегося левее, доносились голоса и музыка, а в широкие зазоры меж валунами
можно было увидеть отдыхающих.

— Прислонись спиной к камню, — попросил Антон, указывая на валун позади меня.


— Если я тебя толкну, ты в лучшем случае обдерешь спину. А в худшем — вспомним о
твоей неловкости — переломишься надвое.

Я осторожно лег на вертикальную глыбу, приятно теплую после купания в достаточно


прохладной воде, и руки Антона мгновенно обвили мою шею. Целуя его в ответ, я
ощущал торсом его торс, а пахом — его вставший член: еще только ведя меня к этому
укромному уголку, Антон уже возбудился донельзя, и сейчас его эрекция отчетливо
проступала сквозь сырую ткань плавок. Его тело было холодным — еще бы! — столько
времени провести в воде: он ведь плавал и с Лизой. Обхватив его вокруг талии, я
прижимал мальчишку к себе, за счет него также спасаясь от зноя. Но мне все равно
было до ужаса жарко — изнутри меня подогревала похоть, с той самой секунды, как
Антон расстегнул верхнюю пуговицу рубашки с короткими рукавами… Мальчишка потерся о
меня членом и, пылко укусив за губу, спросил:

— Не будет ведь совсем уж крайней степенью наглости, если я попрошу тебя о
римминге, правда?

Только услышав столь откровенное словцо, сорвавшееся с его уст, я ощутил, как
запульсировала кровь, приливающая к моему члену. Как под такой невинной внешностью
и первичной внутренней холодностью, отстраненностью может скрываться маленький
суккуб?.. Но каким бы ни был ответ на этот вопрос — я все равно от Антона буду в
восторге!

— Не будет наглостью, если ты попросишь как следует, — улыбнулся я, перемещая


ладони с его талии на округлые ягодицы. Пальцы сами собой проникли под плавки,
массируя крепкие мышцы.

— Будь так добр, — намеренно переигрывая, заворковал Антон. — Вылижи меня как
следует!

Его язык прошелся по моей щеке, и пусть просьба была явным приказом, я зачел
«прогиб». Или, что куда вероятнее, я просто не мог отказаться ему подчиняться…

Мы оказались на песке, скрываемые камнями от людей на пляже. Слыша их далекие, но


вполне отчетливые голоса, я все равно чувствовал себя так, точно бесстыдно
расположился с Антоном прямо посреди толпы отдыхающих, отдаваясь животной страсти у
них на глазах…

Стоя надо мной на четвереньках, как можно ниже опустив бедра, Антон приспустил
плавки прямо перед моим лицом. Более ясный намек на то, чего же именно он от меня
требует, сложно представить! Погладив его промежность и стерев с кожи капли озерной
воды, я свез боксеры Антона до колен, помогая снять их полностью. Последний элемент
одежды, отделяющий мальчишку от наготы, отправился на ближайший камень. Тем
временем мой член высвободился из шорт. Антон мучительно медленно целовал его
влажными губами, изредка проходясь языком по всей длине. Лишь ощутив широкую
поверхность моего языка, Антон взял член в рот, принимаясь его сосать. Что это —
благодарность за выполнение его просьбы-приказа? Или же «пряник» за успешное
подчинение? Элемент моей дрессировки…

Чем тщательнее я вылизывал анус Антона, тем трепетнее мальчишка делал минет. Меж
всхлипами проскальзывали его певучие стоны, и, признаться, они сейчас были мне
гораздо важнее, чем движения его губ и языка. Оторвавшись от пульсирующего колечка
мышц, я лег затылком на песок, обронив всего одно слово:

— Сядь.

Антон выпустил член изо рта и обернулся. Он прекрасно расслышал меня, но для пущей
уверенности все же решил уточнить:

— Что?..

— Ты понял. Оторвись от минета — и сядь.

Его удивленное лицо порозовело; редко мне удается вызвать у него смущение, и я
особенно люблю эти моменты, ведь именно в них проявляется то ядро хрупкости и
ранимости, которое спрятано под семьюдесятью слоями властности и своевольности, но
все же составляет фундамент его личности. Основу того человека, которого я люблю…

Выпрямив спину, Антон накрыл собой мое лицо. Он громко застонал, когда мой язык
вошел в него значительно глубже, чем до того. От повторяющихся раз за разом
проникновений Антон терял контроль. Он не мог тихо дышать — лишь шумно втягивать
воздух и выдыхать сплошными стонами. Его ноги все сильнее дрожали, как и ладони,
упирающиеся мне в грудь. Не выдержав долго такой сладкой пытки, Антон кое-как
добрался до двух левых валунов, прогибаясь и разводя руками ягодицы — натягивая
кожу и трепещущий от ласк сфинтер до предела.

— Возьми меня, — последовал новый приказ, и мальчишка уткнулся лицом в зазор между
двумя камнями. — Хочу представлять, как ты имеешь меня там, в окружении толпы…

Чтобы остаться после такого на месте, нужна нечеловеческая воля, и ею я не обладал…


Мой член проникал в Антона медленно, и светловолосый развратник вскрикивал сквозь
плотно сжатые зубы. Его ладони легли на прогретые солнцем камни; затуманенный
возбуждением взгляд следил за множеством далеких незнакомцев, в богатом воображении
Антона ставших свидетелями того, как его рьяно трахал в задницу мужчина…

Нескромная фантазия мальчишки не обошла стороной и меня. Писательский мозг,


привыкший вырисовывать целые миры вокруг меня, достраивал рядом безликих людей.
Ошеломленные происходящим, они двигались, прижимали руки к тем местам, где у них
должны были располагаться рты на лишенных всяких черт лицах, качали головами,
перешептывались, но не отрывали от нас с Антоном «глаз». Из-за этих обезличенных
зрителей каждое мое движение ощущалось острее, и не только мной, о чем
свидетельствовали невероятно страстные стоны Антона. Его левая рука обхватила член,
чтобы через минуту оставить на камне жемчужные следы. Я кончил от того, как он сжал
внутри мой член, и Антон замычал, соблазнительно покусывая нижнюю губу.

— Обожаю это ощущение, когда ты кончаешь в меня… — с сексуальной хрипотцой изрек
он, прижимаясь теснее к моим бедрам.

— Не стоит говорить нечто подобное… Иначе тебе снова придется меня удовлетворять… А
пробыть еще дольше на этом солнцепеке — лучше убей меня…

========== Глава 43 ==========

После секса может хотеться спать. После него может хотеться пить или есть. Но
никогда у меня после соития не возникало желание, мать твою, плавать!

Как такового, выбора у меня, в принципе-то, и не было. «Плыть обратно на пляж или
поселиться на пятачке, окруженном тремя каменными глыбами» — так себе варианты… Я
нехотя заползал в воду, Антон же был полон сил. Вероятно, в нем играла юность, а во
мне ее запас иссякал. Путь назад казался длиннее в два-три раза. Порой я
останавливался, набирал побольше воздуха в легкие и ложился на воду, чтобы немного
отдохнуть. Антон же с естественностью русала плескался где-то неподалеку, вежливо
ожидая меня. В одну из таких минутных передышек, пока мелкие волны шумели, силясь
поглотить мое тело, а белоснежные облака лениво скользили по чистому голубому небу,
меня посетила въедливая мысль. «Разве могут мужчины в возрасте, связываясь с
молоденькими прошмандовками, чувствовать себя моложе, чем они есть?» Когда рядом со
мной Антон, я зачастую ощущаю себя разваливающимся на части стариком — и причиной
тому никак не разница в возрасте: возраст — просто цифра. Всему виной его
выносливость, активность, энергичность… все то, что обычно свойственно молодежи, но
почему-то все меньше свойственно мне, хотя, казалось бы, двадцать три года…

— Если заснешь, потонешь, — окликнул меня Антон с задорной усмешкой, и я продолжил


неспешно волновать размашистыми движениями рук водную гладь.

— Но ты ж… меня выловишь, правда? — сплюнув попавшую в рот озерную воду, спросил я.

Антон улыбнулся и с брызгами перекрутился вокруг своей оси, точно дрессированный


морской лев. Его энергия заставляла меня ощутить лишь большую усталость. Благо
берег стремительно приближался. Напрягая глаза до ноющей боли, я смог различить
Лизкино бежевое покрывало и ее саму — и увиденное мне совсем не понравилось! Рядом
с сидящей Лизой стоял незнакомец в черных шортах и темно-серой ветровке с накинутым
на голову капюшоном. Родительская тревога вспыхнула во мне так ярко, что обожгла
сердце. Со сноровкой профессионального пловца я доплыл до берега; Антон что-то
громко восклицал, едва за мной поспевая. Я почти бежал, поднимая волны горячего
песка; отчетливее становились голоса:

— …чего ломаться-то? — мерзко ухмылялся под капюшоном недоделанный Казанова. — У


нас и бутылочка лишняя найдется: хочешь пивка?

— Я хочу, чтобы ты свалил восвояси, — гордо ответила Лиза, сплетая руки на груди:
сейчас для нее это было не столько выражение негодования, сколько защита бюста от
бесстыдного взгляда настырного кавалера. — Повторяю: мне это не интересно!

Парень уже открыл рот, как вдруг нависшая над ним моя тень сбила его с мысли.
Обернувшись, он шарахнулся на шаг, но в следующую же секунду вернул бесстрашно-
обозленное выражение лица; позади меня зашуршал песок — это подоспел Антон,
искренне не понимающий, что происходит и по какой причине.

— Шел-ка бы ты отсюда подобру-поздорову, — как можно настоятельнее порекомендовал я


нахальному пикаперу.

Парнишка усмехнулся. От скамеек к развернувшейся сцене медленно стекалась его


поддатая компания из двух таких же малолеток и трех девиц сверхлегкого поведения.

— А что такое? — громко, нараспев, спросил предводитель своей маленькой банды,
распаляясь. — Я бы быстро вернул ее тебе: сучка с таким острым языком мне на два
раза не нужна — и одного будет достаточно! — Его свита гадко рассмеялась. Антон,
прошипев что-то, дернулся вперед, но мое плечо вовремя его остановило.
— Все сказал? — сдержанно уточнил я, не сводя с хама сердитых глаз. — А теперь
убирайся.

— А что такое? — повторился он, делая смелый шаг вперед. — Или ты не ее парень, а
вон этот твой п*дорок?

Мои руки схватили языкастого подростка за грудки раньше, чем такая мысль вообще
сформировалась в моей голове. Его лицо вмиг побледнело, как только черные шлепанцы
оторвались от песка. Подняв ублюдка на полметра, я исподлобья взглянул в его
испуганные глаза.

— Сейчас ты вместе со своей быдлятской компашкой уберешься прочь с этого пляжа. И


больше никогда не подойдешь к моей семье. Ты меня понял?

Мальчишка бешено закивал. Я отшвырнул его подальше, и, проехавшись спиной по песку,


он приземлился в полутора-двух метрах, у ног своих подпевал. Поднялся он оперативно
и, сверкая покрытой песком ветровкой, понесся во главе нетрезвой стаи, покрывающей
меня тихими скромными матами.

Я обернулся на Антона с виной во взгляде. Я сдерживал себя слишком долго, и это


сплошное разочарование своих родителей успело наговорить такого… Наверное, в глазах
Антона теперь я тот еще слабак…

— И… — борясь с шоком, начал он, — это же ты припас для меня, когда Лиза пригласила
меня к тебе домой впервые?..

— Не совсем: я редко кидаюсь детьми.

— Это было… впечатляюще, — с минимум эмоций на лице кивнул Антон. — Сразу


захотелось выстигать как следует тебя флоггером.

Я шарахнулся от него так же, как и проученный невежда от меня минутой ранее.

— К-к-как на такое я должен реагировать?! — опешил я.

— Как Я на такое должна реагировать!!! — крикнула Лиза. Она с силой дернула меня за
руку, чуть не вывихивая ее, и я болезненно приземлился задом на покрывало. Кузина
положила голову мне на плечо, с нежностью обхватывая за локоть. — Спасибо…

— Да не за что, — ответил я, прижимаясь виском к ее макушке.

— Вас долго не было… — обиженно добавила она. — И чем занимались столько времени…

— Тебе лучше не знать, — улыбнулся я, поднимая глаза на счастливого Антона.

***

Не знаю, сколько времени прошло с той минуты, как я, переодевшись в сухую чистую
одежду, вышел на крыльцо и занял одно из двух плетеных кресел. Вокруг уже успело
стемнеть. Где-то у забора в высокой траве громко стрекотали кузнечики. У одиноко
горящей над входной дверью лампы кружилась мошкара, привлеченная единственным
источником света в ночи. Изредка с главной дороги долетал шум машин, проезжающих по
навеки утрамбованной земле, и как только все затихало, на несколько секунд
стрекотание становилось оглушительным.

В доме громыхнула металлическая дверь, ведущая из малюсенькой прихожей в


предбанник. Следом открылась и входная дверь, и на крыльцо выглянул Антон,
укутавшийся в светло-коричневую шерстяную кофту, позаимствованную из гардероба моей
матери. Обронив теплую улыбку, он сел в кресло рядом и глубоко вдохнул свежий
ночной воздух.

— Как тут тихо, — произнес он, наблюдая за колышущимися на легком ветру листьями
ближайших кустов.

Я молчал, не в силах оторвать взгляд от его бледной кисти, лежащей на плетеном


подлокотнике. Если бы я не остановил Антона, заслонив собой, сейчас эти точеные
костяшки были бы покрасневшими после драки… Я слишком привык избегать конфликтов,
давать противникам возможность выпустить пар, высказать все, чтобы они успокоились
и убрались прочь, не доводя до рукоприкладства и кровопролития. Я готов был тянуть
на пляже время и дальше, пропитываясь услышанными мерзостями и собственным стыдом
за то, что позволяю кому-то поливать грязью дорогих мне людей… Антон не стал бы
терпеть — он бы ударил первым. Лиза обычно защищается словами, когда это возможно.
Ну а что я?.. Стою… молчу… терплю… От стенки кирпичной пользы больше.

— Антон… — Он повернул голову, когда мои пальцы легли поверх его. — Если нечто
подобное вновь произойдет… я не буду бездействовать… Сразу ударю того, кто только
попробует оскорбить тебя или Лизу…

— Ты же никогда не дрался, — скептически улыбнулся он.

— И что?

— А то, что без навыков шансов на победу в настоящей драке у тебя маловато, —
вздохнул он, переводя взгляд на ночную темноту. — Вообще, я до сих пор удивлен, что
твои кулаки девственны. Как бы пошло это ни звучало, — рассмеялся он, очевидно, как
и хохотнувший я, подумав про фистинг. — Телосложение у тебя хорошее, силы хоть
отбавляй — как? Ты ведь не занимаешься спортом, я более чем уверен.

— Ну, у меня дома есть гантели, — пожал плечами я, по-прежнему разглядывая его
прекрасные длинные пальцы. — И отжиматься весело, если рассыпать по полу драже и
подбирать их без помощи рук.

Я снова услышал мелодичный смех Антона и невольно улыбнулся.

— Отжимания ради драже — в твоем стиле! — Какое-то время мы сидели в относительной


тишине, слушая ветер и кузнечиков, позволяя ночной прохладе проникнуть в каждую
клеточку легких. — Если хочешь, по возвращению в город я могу научить тебя
драться, — предложил Антон, хорошенько обдумав все заранее за минуты нашего
молчания.

— Ты серьезно? — встрепенулся я, и кресло тихо скрипнуло. — Но… ты ведь будешь моим
спарринг-партнером в таком случае?

— Планировал им быть. А что?

— Я не смогу тебя ударить.

Антон с непередаваемой нежностью посмотрел в мои глаза, сверкающие из-за яркого


отсвета лампы.

— Даже если я буду бить тебя в полную силу? — спросил он немного погодя.

— Даже если ты будешь пытаться меня убить, — признался я, вспоминая ледяную


скользкую руку, хватающую меня в кошмаре за ногу и утаскивающую на дно того,
далекого озера.

Антон придвинулся, опершись на подлокотник, и его нежные горячие губы коснулись


моих в чувственном порыве глубокой признательности…

— Когда мы только встретились, — вымолвил он, не открывая глаз и прижимаясь лбом к


моему лбу, — я думал, что ты трусливый и слабый. Но оказалось, что то была не
слабость — то была доброта.

— Когда мы только встретились, — перехватил эстафету я, — у меня создалось


устойчивое впечатление, что ты тот еще маленький наглец. Но, в свою очередь,
выяснилось, что за наглость я принял самоуверенность и пробивной характер… Стоп.
— Я замер, вспоминая слова Антона и подмечая в них значительную несостыковку. — «…
трусливый и слабый…» — про слабость ты далее сказал, но про трусость — нет…

Антон обаятельно поморщил нос.

— Ты не очень-то смелый в некоторых вопросах. Хотя бы как сегодня отреагировал на


мои слова о флоггере.

— Это была пугающая острота! Не шути так больше…

— А с чего ты взял, что я шутил? — Его пальцы накрыли мои и с силой сжали их,
словно я вот-вот собирался убежать вон с участка, а теперь, к сожалению, не смогу.
Кажется, в моем взгляде опять отразился страх, и на губах Антона расцвела пугающая
еще больше властная полуулыбка. — Подобные забавы — это не больно, уверяю. Флоггеры
из мягкой кожи даже не оставляют следов…

— Да что у тебя за навязчивая идея меня подчинить? — возмутился я, поворачиваясь к


Антону затылком. Несмотря на царящую вокруг темноту, я опасался, что в свете лампы
он сможет разглядеть, как покраснело мое лицо. Я почувствовал смущение, нахлынувшее
горячей волной на мои щеки и лоб, стоило Антону заговорить о столь нескромных
развлечениях.

— Я и сам об этом много думал, — поделился Антон, не выпуская мою руку. — Сперва я
был согласен со школьным психологом: что я пытаюсь подчинить тебя, чтобы удержать
рядом, не дать отдалиться окончательно. Но сегодняшние события пробудили во мне не
страх потери. Я видел, как ты поднял того придурка — как напрягались твои мышцы под
кожей, покрытой каплями воды, как тебя заполнил гнев, как он отразился на твоем
лице… Я сиюминутно захотел подчинить тебя себе, потому что ты стал похож на самого
настоящего зверя. Как когда насиловал меня в парке…

Я рвано выдохнул, прикрыв глаза. Его слова ласкали мои уши, точно он касался их
языком, а жар затапливал уже не только лицо, но и шею, и грудь под тонкой белой
футболкой. Дуновения прохладного ветра были бессильны и ничуть не охлаждали будто
бы плавящуюся кожу.

— А это ничего, что мы останемся здесь ночевать? — опомнился Антон и ослабил
хватку. Вовремя: мои пальцы уже пульсировали. — С Везунчиком все будет хорошо?

— Да, перед поездкой я отдал его матери. На неделе она его привезет обратно… Уже
поздно. Пора на боковую. Лиза, вероятно, уже выбрала комнату, в которой будет
спать. Ты сможешь выбрать из оставшихся двух.

— Я хочу спать с тобой, — мигом ответил Антон.

— Там только одноместные кровати.

— Вот и хорошо…
Комментарий к Глава 43
Согласно данным Фикбука, "написано 200 страниц, 42 части" — ура двум
сотням!=3
========== Глава 44 ==========

Сложно выразить, насколько же я был рад вернуться домой, в родную квартиру. Без
Везунчика в этих стенах было невероятно пусто, хотя, казалось бы, отчего — он ведь
никогда не шумел и не носился по комнатам, лишь молчаливо поглядывал на меня, лежа
на полу или на диване. Со дня на день мать привезет его ко мне, а пока придется
вновь существовать рядом с давно знакомым соседом — одиночеством.

Прикрытые во всей квартире шторы не пропускали теплые солнечные лучи, и ступив на


пол, я ощутил, как по нервам, от стопы, распространяется холод, немного приятный
после уличного зноя. Если бы я возвращался с какими-нибудь вещами, то сейчас глухо
бросил бы сумку на пол и произнес больше для самого себя, чем для кого-то другого:
«Ну вот я и дома!» Но я, Антон и Лиза путешествовали налегке, так что у меня, к
сожалению, не было ни единой возможности обозначить свое возвращение символически.
Будто долго блуждал по магазинам и вот пришел обратно… Скука!

Первым делом я завалился в душ: после долгой выматывающей поездки (сначала на


электричке, потом на метро, следом — пешком до дома) я успел взмокнуть, и с
наслаждением скинул грязную одежду на пол ванной. Стоя под струями прохладной воды,
я чувствовал, что засыпаю. Бессонная ночь давала о себе знать. Достаточно трудно
уснуть в жару на узкой одноместной кровати в обнимку с кем-то. Кожа Антона горела
так же, как и моя. Под тонкой простыней, летней замене одеяла, наши ноги
соприкасались; в какой-то момент колено Антона плавно двинулось меж моих бедер…

— Лиза за стенкой… — прошептал я, глядя в безмерно влюбленные глаза.

— Мы тихо… — ответил он, не переставая мягко тереть мой встающий член.

Мне было нестерпимо жарко из-за летнего пекла, не унимающегося даже ночью. Я был бы
рад развалиться на кровати в гордом одиночестве — но лежал вместе с ним. Был бы
счастлив поскорее уснуть и перестать маяться от духоты — но целовал Антона,
чувствовал его язык, скользящий между моими губами; горячие ладони, обжигающие
щеки; кончики пальцев, касающиеся мочек и время от времени поглаживающие их. Я не
превозмогал себя, ничего не делал через силу. Каким-то невообразимым образом
упоение Антоном спасало и от жары, и от кошмаров, и от тягостных мыслей,
призывающих их. Одно присутствие этого мальчугана в моей жизни берегло меня от
всего, что пытало раньше… Оставшиеся до рассвета часы мы пламенно целовались,
соприкасались сочащимися смазкой членами, водили руками по коже друг друга, не
нарушая медленного и оттого в чем-то возвышенного ритма. Ритма гораздо более
неспешного, чем биение наших сердец…

***

Я пролежал на просторной двухместной кровати, быть может, около получаса с плотно


закрытыми глазами. Сон все не шел. В голове не роились мысли: там было настолько
пусто, что ветер нес одинокое перекати-поле от одной стенки сознания к другой.
Мышцы болели после поездок на велосипеде, плавания, секса и поднимания охамевшего
подростка. Раз я изрядно утомился и телом, и духом, то должен был бы спать без
задних ног! Но все никак не мог уснуть.

В дверь позвонили, и я, кряхтя как старый дед, поднялся с помятого покрывала и


пошел открывать. Звонок был короткий и одинокий — взрослый и сдержанный, так что
это никак не Лизка. Антон или мать, решившая вернуть Везунчика пораньше. Я был бы
рад и первому, и второму, ведь, возможно, мне не давала спать пустота, поселившаяся
в этой квартире. Разобравшись с замками, я открыл входную дверь, и все мое тело
сковало недоумение.

С лестничной клетки на меня смотрели чарующие, как и семь лет назад, серо-зеленые
глаза. Их обладатель был высок и атлетичен. Не слишком короткие жесткие волосы по
цвету были ближе всего к свинцовому осеннему небу, с коим всего несколько лет назад
перестали ассоциироваться… Минувшие годы лишь самую малость отразились на
харизматичном прямоугольном лице, добавив нотки истинной мужественности. Если
прошло семь лет, то сейчас этому человеку должно быть где-то… тридцать… тридцать
один…

— Привет, — незатейливо поздоровался он, покачивая на мизинце тяжелую на вид


спортивную сумку.

— При…вет… — разлепил я склеенные изумлением губы.

— Ты получил мое сообщение?

— О-откуда у тебя вообще может быть мой мобильный?

— Я оставлял сообщение на автоответчике.

— У-у меня нет автоответчика…

— Значит, твой городской телефон сломан и пищит.

— Городского телефона у меня тоже нет. Не знаю, кому ты оставил сообщение, но уж


точно не мне. Как ты здесь вообще очутился? Зачем приехал?

— Может, сначала впустишь? — Усмехнувшись, он обвел взглядом лестничную клетку: —


Тут не самое подходящее место для разговора.

В выдрессированном порыве гостеприимства я отступил, и нежданный гость пересек


порог. Черная спортивная сумка глухо упала на пол возле тумбочки. Вот и символизм —
сам виноват, что так много об этом думал…

— Брат сказал, где я живу? — спросил я, наблюдая, как он снимает беговые кроссовки.

— Нет, ваша мать. Валик бы не помог тебя найти.

— Он не любит, когда его называют Валиком — ты забыл?

— Не забыл, но я зол на него, поэтому он не «Вэл», а «Валик». Я прилетел сегодня; с


бронью в отеле что-то напутали, так что я к тебе с очень наглой просьбой:
перекантоваться одну ночь.

— Только если на диване. — С глубоким вздохом, как вежливый, но усталый хозяин или
лишенный профессионализма дворецкий, я понурено препроводил человека из моего
далекого прошлого к стойке и указал на правый табурет. — Садись только туда.

— А почему нельзя на левый? — заинтересованно спросил он, занимая указанное место.

Я оглянулся вполоборота. Левый табурет всегда занимает Антон, когда приходит


проведать меня. Даже сейчас мое воображение дорисовывало светловолосого смутьяна,
со своей обыкновенной теплой улыбкой смиренно ожидающего омлет…

— Что-нибудь желаешь выпить? — следуя сухому этикету, осведомился я.

— Холодной воды, если можно. На улице невообразимое пекло… Удивлен моему появлению?
— Его голос был бодр и весел, словно энергией подпитывала сама неожиданность
сложившейся ситуации.

— Семь лет прошло: сам-то как думаешь? — Плеснув воды из графина, я поставил полный
стакан перед собеседником, но тот не торопился начинать пить. Взгляд глаза в глаза
нервировал, вынуждал воображаемых змей в животе скручиваться тугими кольцами,
сдавливая кишки… Присев напротив, я заинтересованно разглядывал собственные
пальцы — змеи засыпали. — Удивительно, что ты вообще связался с братом: я думал, вы
разругались еще семь лет назад. С чего бы вдруг возобновлять общение?

— Ты знаешь, из-за чего мы тогда перестали общаться?

— Нет. Когда я спрашивал, он всегда отвечал, что это не мое дело.

— Как раз твое, — ухмыльнулся мужчина, обхватывая стакан и смазывая на стекле


капли.

— Допустим. Но что это меняет? Целая вечность минула. Я как будто впустил в дом
незнакомца — даже не знаю, как к тебе обращаться. «Алексей»? Слишком формально.
«Леша»? Словно фамильярничаю. «Алекс» или «Лекс»? Все эти ники канули в лету вместе
с той порой, когда вы с братом дни напролет играли в стрелялки.

— Когда-то ты звал меня «Алеша», — сверкнули серо-зеленые глаза.

— Я никогда так тебя не называл! — опешил я.

По-прежнему полный стакан загремел по столу, освобождая место для широкой ладони,
прильнувшей к полировке.

— Называл. Только во сне.

— Чт…

…Под мощными черными волчьими лапами захрустел девственный снег, выпавший целую
вечность назад. Не способный вырвать ногу из глубокого сугроба посреди темного
леса, я обернулся на рычащего зверя.

— Что на этот раз? — с беспочвенным бесстрашием спросил я.

В безжизненной белизне волчьих глаз промелькнули блеклые зеленые огни.

— Что ты вообще помнишь из того времени? — прозвучало далекое эхо Лешиного голоса.

Волчьи очи ослепили меня вспышкой света, точно фантастический проектор,


направленный прямо мне в мозг, и я с приглушенным вскриком упал на колени. В
подрагивающем — как и все вокруг, каждый силуэт! — актовом зале я видел самого
себя, сидящего между теткой и Лизой. Мой взгляд был прикован к Антону, белобрысому
мальчишке в школьной форме, которого я еще не знал. Громкоговоритель захрипел моими
же собственными мыслями: «…что со мной происходит: веду себя так, как уже очень
давно запретил сам себе…»

Что?.. «Запретил сам себе»?.. П-почему запретил? Когда?..

Ладони мерзли, увязая в снегу. Я оглянулся, как только позади пророкотал волчий
рык, и вокруг вновь не было ничего, кроме бескрайних снегов и черных пик елей,
тянущихся к космической пустоте.

— Давай, — поторопил я зверя. — Вряд ли там будет что-то ужаснее бесконечных


смертей моих любимых.

— Называл, — повторил волк, подступая. Его морда приблизилась к моему лицу, и


вместо шерсти я разглядел Ничто, черные дыры, засасывающие воспоминания и
исторгающие их ради пытки жертвы, погрязшей в далеком прошлом. — Только во сне…
Отсутствие всего затягивало меня…

Я вспоминал…

========== Глава 45 ==========

7 лет назад…

Мои пальцы зарывались в нежнейшую белоснежную шерсть, проходились по длинным черным


ушкам, будто сотканным из шелка… Все тревоги отступали, и единственное, что
оставалось в наполненной спокойствием голове, это биение двух сердец…

— Твою мать! — выкрикнул брат, с остервенением вжимая кнопку в клавиатуру, и кролик


на моих коленях вздрогнул.

— Можно чуть потише? — осторожно спросил я, почесывая питомцу макушку. — Сим боится
громких звуков.

— Так, может, не нужно было сюда припираться с кроликом? — в своей обыкновенной
грубой манере ответил Валик, не отрываясь от монитора.

— Мне некуда пойти… В моей комнате легла поспать мать.

— А почему у тебя?

— Потому что в их комнате отец смотрит футбол.

Меня тянуло добавить еще кое-что: рассказать брату о том, какая ссора вновь
разразилась, когда мама попросила отца сделать телевизор потише; о том, что ушла
она спать днем из-за боли в сердце после этого скандала… Но принцип «не выноси сор
из избы» склеил мне губы, ведь в комнате мы были не одни.

Сбоку к широкому письменному столу, #на котором громоздился ПК брата, был


приставлен еще один стул. В тени большого монитора приютился черный ноутбук.
Молодой мужчина, составляющий Валику компанию в игре по сети, изредка отрывался от
стрелялки, успевшей за прошедшее десятилетие стать ретро, и обращал взгляд серо-
зеленых глаз на меня и Сима. Нет, только на Сима, конечно; зачем ему на меня-то
смотреть… А замечал я его взгляд потому, что сам время от времени осторожно
поглядывал в его сторону. Я видел нечто необычайно притягательное в том, как
напряжены были его плечи и руки, прикрытые облегающей кофтой цвета морской волны. И
в том, как сосредоточенно он хмурился, закликивая мышку. Его голливудская улыбка в
моменты, когда брат отпускал совершенно непонятные мне шуточки, приковывала все мое
внимание, и правая рука застывала на шерсти Сима. Только после того, как белый
кролик с черными «очками» вокруг глаз нетерпеливо дергал ушами, я пробуждался от
этого сомнительного транса, и моя реальность расширялась, не была больше ограничена
одним единственным человеком.

— Зараза! — вновь не сдержался брат, и Сим нервно засопел.

Взлохматив бесцветные — такие же, как и у Валика — волосы, харизматичный


зеленоглазый парень расслабленно откинулся на спинку скрипучего стула.

— Четырнадцать-семь в мою пользу! — продекламировал он, вытягивая вверх длинные


сильные руки. — И в третий раз «Lex won»!

— Не задирай нос, — угрюмо ответил Валик, оставляя компьютерное кресло. — У моей
мышки клик проглючивает.
— Да-да-да, — скептически проговорил победитель, и я беззвучно рассмеялся, опустив
лицо.

— Ты ж сегодня останешься ночевать? — спросил брат. Он обогнул стол и замер у


голубой двери.

— Да, почему нет… Только на трезвую голову зависать как-то скучно.

— Пиво есть в холодильнике.

— Круто-круто, — удовлетворенно выдохнул Лекс. Валик покинул комнату, и взгляд


чарующих серо-зеленых глаз остановился на мне. — Хочешь сыграть? — кивнул Лекс в
сторону освободившегося компьютера.

— Нет, спасибо, — улыбнулся я.

Лекс поднялся со стула, медленно прошел к дивану и сел справа от меня. Пока я
слышал его шаги, каждый из них приглушенным раскатом грома отзывался внутри моей
головы…

— Мне понравилось, как мы сыграли в прошлый раз, — припомнил он случай двухдневной


давности. — Завалить меня с шокера, когда у тебя кончились патроны… это мощно!

— О, ты говоришь это всем, кто скидывает твое бездыханное тело за пределы карты!
— Чуть посмеявшись, мы замерли на диване. Только Сим хаотично дергал носом. — Если
честно, мне немного жаль, что ты — лишь приходящий в гости друг Вэла. Если бы ты
был моим братом, а он — твоим другом, мне было бы куда проще и приятнее жить.

— А что он такого ужасного делает? — удивился Лекс, нежно почесывая Сима меж ушей.

— Да ничего, наверное, но у него довольно непростой характер… со всеми этими


подколами…

Список жестокостей брата по отношению ко мне, которые он именует «шутками», был


высечен у меня на подкорке. Но плотина вежливости сдерживала поток жалоб,
покрикивая Лизкиным детским голосочком: «А Маркушка — кляузник!» Так бы я дальше и
молчал, но всего один вопрос Лекса — «Например, какими подколами?» — снес все к
чертям, закидав сдержанность и молчаливость громадными кусками бетона.

— Ну, например, в последнее время — а это примерно год! — он не упускает любой
возможности сказать, что у меня «жопа кошелем». Не знаю, чего он прицепился к моей
пятой точке, но я уже стараюсь ходить по отношению к нему всегда передом, чтобы
лишний раз не напоминать про «убойную остроту». Обхожу его так, словно за спиной
краденое прячу.

— По-моему, все у тебя с задницей в порядке!..

— Этот разговор стал слишком странным… — пробормотал я, розовея.

— …А на его приколы просто наплюй. У кого что болит, тот о том и говорит: когда Вэл
садится на стул, его кости гремят так, будто где-то рядом сбивают кегли.

Не ожидая столь красочного сравнения, я звонко рассмеялся, и Сим выразил


недовольство в раздраженном хрюке. Тепло обожгло мое правое бедро. Ладонь Лекса
покоилась на моей штанине, и от места, где его пальцы ощущались кожей через тонкую
светлую ткань, по всему телу расходились мурашки.

— Ты… промахнулся… — неловко указал я взглядом на его руку. — Кролик рядом. Ты меня
держишь за ногу…
— Да? — как-то уж слишком рассеянно спросил он, не глядя вниз. — Ну надо же.

— Ну… да…

Краснея еще больше, я умолк. Указательным пальцем Лекс мягко поглаживал Сима по
белой лапе, продолжая греть мое бедро ладонью. Воздух пропитался запахом его
одеколона, и, вдыхая как можно глубже, я прикрыл глаза…

***
Ночью того же дня…

В последнее время мне все чаще стали сниться эти странные сны… Наверное, такие
сновидения и посещают слепых с рождения людей — состоящие из кромешной темноты
перед глазами.

Я чувствовал, как тепло скользило по внутренней стороне моего бедра. Как кончики
пальцев проникали под ткань боксеров, очерчивая линию по ноге, обжигающую точно
разогретый обруч. Как вторая рука спускалась с шеи на плечо, с него — на грудь и
замирала. Как через пару секунд она плавными круговыми движениями принималась
массировать неразвитые мышцы, и к члену медленными темпами начинала приливать
кровь…

Обронив тихий стон, я согнул правую ногу, и ладонь с бедра наконец-то сдвинулась.
Тепло ласково касалось яичек, вскользь спускаясь к ягодицам и поднимаясь вновь.
Возбудившись до предела, я шумно втянул носом воздух, и легкие заполнились знакомым
одеколоном. Никогда бы не подумал, что запахи могут сниться… Этот аромат я узнаю из
тысячи…

— Алеша…

Кажется, я случайно проронил это вслух — или показалось?..

Я медленно перевернулся на живот, #чтобы потереться членом о простыню. Разумеется,


это не поможет достигнуть разрядки, но хоть какая-то иллюзия прикосновений… Стоило
мне поменять позу, как тепло отпрянуло от моего тела. Кажется, я случайно
проснулся — какая досада… Судя по щелчку, сквозняк приоткрыл дверь в мою комнату.
Но я проверю ее потом… Передвинув подушку к паху, я двинул бедрами и с приглушенным
стоном представил продолжение сна…

***

— Пользы от тебя как с козла молока, — сказал брат с пола.

Перед ним на кривых лакированных досках стоял системный блок. Одна его боковая
панель была откручена и лежала рядом. Используя баллон со сжатым воздухом, Валик
вычищал пыль, насосавшуюся внутрь через кулер.

— Ну, ты же сказал мне держать винтики — я держу… — попытался оправдаться я. — А…


Лекс сегодня придет?..

— А что? — прокряхтел Валик, утопая в пыли, и ухмыльнулся: — Влюбился, что ли?

Воцарившееся молчание было мучительным только для меня: Валик-то решил, что я
безмолвно сношу очередную его «превосходную» шутку… Я сжал кулак, и два винтика до
боли врезались в кожу.

— А что, если и так?..


Баллон в руках Вэла перестал шипеть. Брат обернулся и напряженно посмотрел в мои
испуганные глаза.

— Ты серьезно?.. — сглотнув, спросил он.

— Возможно… — Я виновато опустил лицо. — Он… добрый… Ему нравится, как я играю на
пианино… С ним весело и интересно…

— Марк. Он — парень. И старше тебя на восемь лет. Не неси бред. Это отвратительно.

«Отвратительно…» Мои кулаки сжались еще сильнее. Брат отвернулся, и только за его
спиной я позволил вытереть повлажневшие глаза. «Отвратительно…»

— Подай один винт, — приказал он и протянул руку не глядя.

«Отвратительно…»

Я положил на чужую ладонь окровавленный винтик.

«Отвратительно…»

***

Этот сон… Я был вне себя от счастья, осознав, что он вернулся. Ну почему он снится
только раз в пару дней, а иногда и всего раз в неделю!..

В непроглядной темноте тепло снова окутывало меня. Фантомные руки гладили торс, не
пропуская ни одного его обнаженного участка, требовательно, но ласково сжимали
бедра. Там, где они касались меня, вспыхивал жар, и вот я уже горел почти весь…

Резинка боксеров царапнула нашивкой с лейблом по самому низу живота, болезненно


задев также вставший член. Невообразимое влажное пламя пробежало по всей его длине,
и я застонал в потолок. Пальцы сжали простыню, царапая через нее ногтями матрас.
Огонь лизнул головку и охватил ее полностью, постепенно продвигаясь все ближе к
основанию. Вскоре весь член оказался поглощен жаром. Пламя отступало и набегало
вновь, как волны на песчаный берег, не прекращая движение ни на секунду…

Боже!.. До чего же приятно… Разве бывают такие потрясающие сны?..

Я не мог дышать спокойно: каждый мой вдох обращался в хрип, каждый выдох — в полный
наслаждения стон. Я умирал в постели, впервые испытывающий подобный экстаз!
Разрядка не заставила себя долго ждать: я кончил с мычащим вскриком, но по-прежнему
ласкающий меня огонь поглотил все без остатка.

Какое-то время я лежал без движения, пытаясь привести мысли в порядок. Жар
отступал, но усмирить дыхание все равно не удавалось. Открыв глаза в затопивших мою
комнату сумерках, я попытался ощупать трусы — надо было разобраться, кончил я
только во сне или еще и в реальности. Поверх приспущенных до яиц боксеров лежал
обмякший член, весь мокрый и скользкий. Не понял… Я мастурбировал во сне?.. Но ни
на животе, ни на груди, ни на белье не было ни капли спермы.

***

Я трижды постучал в голубую дверь, прижимая к груди горячую тарелку.

— Можно?.. — нерешительно спросил я.

— Что надо? — грубо отозвался брат.


Я вошел в его комнату и беззвучно опустил обед Валика на стол.

— Мама просила тебе принести еду…

— Понятно. Иди.

Я отступил от стола, но перешагнуть через порог так и не смог. Пальцы до боли сжали
косяк, и я обернулся.

— А Лекс придет сегодня?..

Яростно швырнув наушники на пол, брат устремил на меня гневный взгляд.

— НЕ ПРОИЗНОСИ ЭТО ИМЯ БОЛЬШЕ НИКОГДА! С ЭТОГО ДНЯ ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА НЕ СУЩЕСТВУЕТ,
ТЫ ПОНЯЛ?!

Я стоял, не шелохнувшись. Ноги дрожали от страха, и если бы рука не вцепилась в


косяк, то, вероятно, я бы оказался на полу. Эта ужасная гримаса ненависти на лице
Вэла — совсем как у отца… Его крик все еще грохотал в моей голове, роняя и круша
все светлое, что наполняло меня в этот день. Одними губами я ответил ему: «Я
понял…» — голос отказывался возвращаться, выдрессированный чужим приказным ором с
раннего детства. Как можно скорее я покинул комнату брата и пошел к себе, держась
за стену широкого коридора.

Даже родное окружение безопасной комнаты не помогло унять дрожь, охватившую теперь
еще и губы. Я рухнул на винтовой табурет и ослабевшими пальцами поднял крышку
пианино. Чтобы вспомнить, как управлять собственными руками, мне потребовалось
время, но вот заиграли верные клавиши. Пропуская первый куплет песни, единственной
способной передать мое состояние, я влился в проигрыш, и чем дольше я играл, тем
сильнее пальцы вбивали клавиши. Музыка оплетала мое сердце, перенаправляя хотя бы
малую часть терзающей его боли в музыкальный инструмент и обращая муку — в звук…

— Без тебя проходят дни…


Что со мною, я не знаю!
Умоляю — позвони!
Позвони мне — заклинаю!
Дотянись издалека,
Пусть под этой звёздной бездной
Вдруг раздастся гром небесный,
Вдруг раздастся гром небесный!..
Телефонного звонка…
Позвони мне, позвони…

Мой голос дрожал, а из-за выступивших слез я играл почти вслепую. Дыхание срывалось
с каждой страстной нотой, усиливая ее в моей голове, насыщая болью и подавленным
криком…

— Если я в твоей судьбе


Ничего уже не значу,
Я забуду о тебе…
Я смогу, я не заплачу…
Эту боль перетерпя,
Я дышать не перестану…
Всё равно счастливым стану!
Всё равно счастливым стану!..
Даже если без тебя…

Пианино надрывалось — пальцы ударяли по клавишам, будто норовили его убить,


уничтожить, разорвать звуком на части изнутри!.. Сухожилия между большими и
указательными пальцами болели нещадно, но я готов был не только терпеть, но и
усугубить эту боль, лишь бы спастись от приближающихся, сжимающих виски рыданий.
Так и не доиграв до конца, я со злостью захлопнул крышку и упал на нее, обнимая
голову руками. Я старался сдержаться, но вой, похожий на звериный, было уже не
остановить.

Должен… собраться… Слезы испортят полировку…

========== Глава 46 ==========

— Сукин сын! — выкрикнул я, уперевшись ошарашенным взглядом в барную стойку.

Сколько же времени я не думал о событиях семилетней давности?.. Прикладывал так


много сил, чтобы не возвращаться к тому моменту, что в итоге запер воспоминания в
очередном сундуке! Но крышка с мучительно громким скрипом приподнялась, и все его
содержимое вырвалось на волю. Я давно уже перестал быть тем, кто переживал
произошедшее на собственной шкуре, и взрослое восприятие развеяло неизвестность,
логически дополнило затуманенные для меня ранее отрывки…

— Сукин… сын! — с чувством повторил я, поднимая глаза на безэмоционального Лекса.


— Ты лапал меня! Лапал ребенка по ночам, оставаясь на посиделки с братом!..

— Тебе было шестнадцать — ты не был ребенком, — уверенно мотнул головой он.

Я уже открыл рот, чтобы оспорить его последнее заявление, но в памяти всплыло
скептически глядящее на меня лицо Антона, и я прикусил язык. Сам хорош, ничего не
скажешь. Но…

— Нет! Нет! — продолжил я вслух. — Это не одно и то же! Ты не спрашивал разрешения,


ты… ты… ты делал без моего ведома такие вещи!..

— Не одно и то же — с чем?

— Не важно! — опомнился я. Всплеснув руками, я чудом не сбил со стола графин. — И
что это за разговоры о том, что в вашей с братом ссоре замешан я?

— Как-то ночью он застал меня, когда я делал тебе минет, — влет ответил Лекс.

Стыд вспыхнул со столь ужасающей силой, будто кто-то огрел меня тазом по затылку.
Схватившись за голову, я закружил перед стойкой, способный повторять лишь Лизину
мантру для справления со стрессом, силящимся раздавить психику неподготовленного
человечка точно пресс.

— Боже мой… Боже мой!.. Боже мой, Боже мой, БОЖЕ МОЙ! — с впечатляющим
разнообразием интонаций стенал я, до боли вцепившись в волосы. — Как… Чт… БОЖЕ МОЙ!
Да что с тобой не так?!

— Ты не жаловался, — неуместно рассмеялся Лекс.

— Я спал!!!

— Нет, не спал. У тебя был чуткий сон — я видел по утрам: ты просыпался, стоило
матери открыть дверь в твою комнату. Когда я навещал тебя по ночам, ты не мог не
проснуться. Но тебе было выгодно спать, правда же? С твоим-то гомофобным отцом и не
менее гомофобным братом.

Пальцы разжались, и руки безвольно повисли. Я бы многое сейчас отдал за хороший


контраргумент, необходимый для убеждения не столько Лекса, сколько меня самого. Но
таковой не приходил на ум; я уже сам не знаю, как все было на самом деле…
— Тогда Валик хорошенько припугнул меня, — заговорил Лекс, стремясь хоть немного
вытянуть меня из безмолвной растерянности. — И общественным позором, и тюремным
заключением… И я сбежал. Так далеко, как мог себе позволить: с отцом в Штаты, раз
уж он перебирался туда по бизнес-делам.

— И зачем вернулся?

— Назовем это командировкой. Подумал, что поездка именно в эту страну и именно в
этот город — знак свыше, и пора бы восстановить былые мосты.

— Со мной… — все еще не веря в происходящее, буркнул я.

— Не только. С Валиком тоже. Понятное дело, и семи лет ему не хватило, чтобы
остыть, но в ходе весьма резкого телефонного разговора всплыла одна очень
интересная деталь… и вот я здесь.

— «Деталь»?..

— «Деталь». Бросаясь всевозможными русскими эквивалентами слова «fag», Валик


обмолвился, что семь лет назад ты был в меня влюблен.

— Что? Нет, пхф… — Я фыркнул еще трижды прежде, чем понял, что это уже явный
перебор. Правдоподобно солгать не вышло, как, собственно, и всегда, и пришлось
экстренно откапывать зрелую рассудительность среди истощенных внутренних ресурсов.
— Даже если нечто подобное и имело место быть, прошло семь лет. Семь лет! Или ты
думал, что приедешь, а я брошусь к тебе на шею? Это — розовые сопли даже по меркам
сверхидеализированных низкопробных романов.

— Разумеется. Но раз ты тогда питал ко мне больше, чем просто дружескую симпатию,
что мешает зародиться этому чувству вновь?

Я оперся на стойку и несколько неадекватно расхохотался. Допустим всего на секунду,


что, узнав о нас с Антоном, Влад бы припугнул меня сроком за совращение малолетнего
или полным и бесповоротным уничтожением моей и так не самой гетеросексуальной
репутации. Что бы сделал я?..

— Сперва я хотел ответить тебе: «Это невозможно потому, что мое сердце уже
занято», — откровенно признался я, зацепившись взглядом за одинокую шерстинку
Везунчика на полу. — Но ты посчитал важным усматривать «знаки», так что почему бы и
мне не сделать так же? Ты здесь — это знак! Знак того, что я должен высказать все
накопившееся на душе за первый едва не сокрушивший меня год. Всего один год, ведь
оставшиеся шесть я о тебе не вспоминал. Почти двенадцать месяцев я продолжал
хранить тускнеющую с каждым днем надежду получить от тебя весточку. Я первым
срывался, когда в доме звонил телефон. Всякий раз я чуть ли не навстречу почтальону
бежал, неизменно не находя ни одного письма, адресованного мне. Я бы смог понять
тайную переписку, тайные встречи, тайные звонки, но… Ты был единственным человеком,
бывавшим в том доме, с кем я мог поговорить. И ты бросил меня, даже не подумав
связаться со мной, так ведь?

— Мне угрожали! Как бы ты поступил на моем месте?!

— О, я уже успел об этом подумать — только что. Я бы не оставил его одного ни за
что на свете, если бы он нуждался во мне. Я бы поддерживал его и защищал, чего бы
мне этого ни стоило, просто потому, что я ему нужен. Потому что мои чувства — не
пустая бравада. Чем, выходит, не мог похвастаться ты.

Тяжело вздохнув, Лекс прикрыл глаза ладонью. Кажется, мои слова достигли его
совести. Когда он снова заговорил, его голос больше не был пропитан оптимизмом и
самоуверенностью. Он был заполнен сожалением, пронимал своей глубиной.

— Люди меняются, Марк. Я был молод и глуп…

— Ты был на год старше нынешнего меня.

— Да, но ты всегда был куда умнее, чем люди твоих лет. Поэтому нечестно сравнивать
мою бестолковость с твоей вдумчивостью.

Зверь внутри меня повел мордой из стороны в сторону, словно ему в глаза полетел
серпантин. Редко кто-либо делает комплименты, не надеясь при помощи них чего-то
добиться…

Лекс медленно оставил табурет и подошел ко мне на шаг. Его руки сжали мои локти,
перечеркивая возможность отстраниться, однако и это не помогло ему приблизиться к
моему лицу: впервые за долгое время воспользовавшись гибкостью, я отклонился так,
будто в рот мне пытались залить щедрую порцию касторки. Остроумный и в меру грубый
комментарий уже готовился сорваться с моих уст, когда краем глаза я заметил
движение в прихожей. Еще секунда — и к голове Лекса устремилась его спортивная
сумка. В последнее мгновение он успел отпрыгнуть, и «снаряд», вскользь коснувшись
стойки, сбил почти пустой графин и рухнул на пол, в окружение осколков.

— Прошу прощения за графин, — произнес Антон, разминая потревоженное болью плечо.


— Возмещу.

— Да ладно, он не был ценным… — громким шепотом сообщил я. Услышав голос Антона, я
испытал истинное облегчение, ведь сначала грешным делом решил, что это Павел явился
по мою душу… Меня не особо пугает перспектива общественного осуждения, но в дрожь
бросает от одной только мысли о том, как жестоко второй отец Антона может захотеть
со мной расправиться…

— Не очень-то гостеприимно, — пришел в себя Лекс, с раздражением осматривая


приближающегося ко мне мальчишку.

— Я не хозяин дома, поэтому не обязан быть вежливым, — парировал Антон. Он


отодвинул свой любимый табурет к стене и сел; даже не пытался замаскировать ярое
нежелание находиться рядом с этим человеком.

— Плохо воспитанный ребенок, однако…

— Человек, пытающийся задеть кого-то, указав на разницу в возрасте, достоин разве


что жалости. — Лицо Антона было абсолютно непроницаемым, но я, привыкший к звуку
его голоса, слышал за коркой безэмоциональности задорный смех превосходства. — К
Вашему сведению, я в свои шестнадцать добился того, что Вы не сумели заполучить до
сих пор. И никогда не получите.

Кажется, только я из всех присутствующих не смог уловить, что же имел в виду Антон,
но его точный выпад принес ему победу в словесной перепалке. Безрадостно
усмехнувшись, Лекс забрал из-под стойки сумку и взвалил ее на плечо.

— Все понятно, — как-то деревянно проговорил он и направился к прихожей.

— Тебе есть, где ночевать? — крикнул я ему вдогонку. Было ясно: Лекс уходит с
концами, а не отправляется на часовую прогулку по городу. — Дать денег на отель?

— Все есть. Но спасибо за заботу.

Судя по тону, мое предложение его тронуло. Прощаться на такой ноте было куда
приятнее… Тихо хлопнула входная дверь, и мой висок заныл по вине сосредоточенного
взгляда Антона.

— Есть о чем поговорить… — наконец сказал он, от подавленной злости поджимая губы.

— Похоже на то…

========== Глава 47 ==========

Долгое молчание угнетало… Согнувшись над барной стойкой, Антон прятал лицо за
светлой челкой. Даже волосы его в эти минуты поникли, потяжелели и потеряли цвет.
Тряхнув головой, он усмехнулся в потолок, совсем как в кабинете школьного
психолога, когда узнал о моем недоверии.

— Я… я понимаю, как это глупо… — вымолвил он, стараясь лишний раз не смотреть в мою
сторону. — Наивно и по-детски… Но со всеми этими твоими бывшими девушками и
подарками, которые я никогда уже не смогу получить!.. Я надеялся, слепо верил, что
я — первый и единственный мужчина, в которого ты влюбился… А… этот!.. — Он взмахнул
рукой в сторону пустой прихожей, и задетый рукавом стакан Лекса звякнул. Антон со
злостью схватил его, метнулся к раковине, заглушая громкое дыхание шумом воды. Хотя
бы через мытье стакана он стремился избавиться от следов присутствия другого
возлюбленного в моей жизни, но онемевшие пальцы не смогли удержать стекло, и на дно
раковины просыпались крупные осколки. Кулак Антона обрушился на столешницу, потом
на кран, и вода затихла. Лишь одинокие капли оглушительно срывались с металла на
стекло.

— Я понимаю, почему ты злишься… — начал я, но очередная печальная усмешка Антона


меня перебила:

— Я не злюсь, Марк!.. — воскликнул он, давя подошвами осколки графина. — Мне
больно… Я… я впервые в жизни настолько не уверен… не уверен, что ты не сорвешься с
места и не побежишь сейчас за ним!..

— С чего мне это делать вообще?!

— С того, что ты влюбился в него в шестнадцать! Выходит, он для тебя — как ты для
меня! А я бы понесся за тобой…

— Так! — Грубее, чем следовало, я схватил его за руку и вывел с осколков. С каждым
шагом все тише хрустело стекло. — То, что я испытывал к кому бы то ни было семь лет
назад, ничего в данный момент не значит. И не только из-за минувшего срока. То была
просто первая глупая влюбленность, несерьезное чувство! Эмоции, вот и все…

— А у меня сейчас тоже несерьезное чувство, по-твоему?! — вскинул голову Антон,
упираясь в меня испуганным взглядом.

— Я не знаю: я ж не ты…

— Но ты ведь тоже тогда хотел всю жизнь провести с этим человеком?!

— Я… — Глубоким вздохом я выиграл немного времени. — Антон, почему ты вообще


уравниваешь меня и себя? По сравнению с нынешним тобой, тот я — недоразвитый
ребенок. Ты разумнее, взрослее в эмоциональном плане, помимо всех прочих аспектов.
И когда ты говоришь, что твое «люблю» — больше, чем просто влюбленность, я тебе
верю. У меня же в те годы все было или «люблю», или «ненавижу», поэтому и первое, и
второе были обесценены, не значили ничего, кроме театральных терзаний да громких
слов.

— Ты же только что ответил «не знаю» на вопрос, серьезны ли мои чувства… Так как ты
можешь верить мне?..
— Я верю всему, что ты говоришь. Верю, что для тебя оно так и есть. Но никто не
знает, что случится завтра, послезавтра: может, в твоей жизни появится кто-то
лучше…

Звучная пощечина обожгла щеку, и я уставился в пол. Ну великолепно, потерял мысль…

— Я что, по-твоему, только и ищу варианты получше? — вспыхнул оскорбленностью


Антон.

— Нет, конечно, но разве ты не то же самое про меня сказал? «…сорвешься с места и


побежишь сейчас за ним!» — или как там было…

Погруженный в задумчивость, Антон опустился на свой табурет.

— Выходит… мы оба одинаково не доверяем друг другу? — спросил он, заламывая руки.

— Выходит, что так… Но это ведь норма: многие и после десяти лет отношений все
равно относятся друг к другу с недоверием. Никогда не знаешь, что даже у самого
родного человека в голове. Я вот на 99,9% уверен, что ты никогда даже и не
подумаешь мне изменять, но ведь всегда остается эта несчастная десятая, когда твои
поступки могут зависеть не столько от тебя, сколько от сложившихся обстоятельств.
Так что невозможно быть уверенным в чем-то полностью. Как говорится, «добро
пожаловать в клуб»!

Заключив мою кисть в свои горячие ладони, Антон поднял на меня небесные глаза.

— Я тоже на 99,9% уверен, что ты никогда мне не изменишь.

— Конечно, — повеселев, хмыкнул я, — после случая-то с Александрой!

Он стыдливо опустил голову, но его лицо преобразилось от искренней улыбки. Горячий


лоб коснулся моего предплечья; дыхание обожгло кожу, когда с губ Антона слетело:

— Я рад, что хотя бы по-прежнему первый и единственный мужчина, который касался
твоего тела.

В моем сознании грянул гром. Вспышка молнии прорезала щемящую пустоту и озарила
меня: Антон слышал не весь разговор. Он не знает о том, что случалось некоторыми
ночами семь лет назад…

— Разумеется, первый и единственный, — подтвердил я, припадая в поцелуе к его


макушке.

…Не знает — и не узнает… Никогда… Чего бы мне это ни стоило…

***

Стараясь не шуршать лишний раз одеялом, я осторожно выскользнул из постели и ступил


на холодный пол, освещенный блеклым светом полумесяца. Антон сладко поежился на
своей половине кровати и укрыл голые плечи. Удивительно, насколько умиротворяющая
эта картина: кто-то неописуемо дорогой, ожидающий тебя в постели…

Сопротивляясь желанию вернуться к Антону сию же секунду, я покинул спальню и


беззвучно закрыл за собой дверь. Я уже плохо помнил, зачем оставил нагретое место
под одеялом, но голубая дверь в конце широкого коридора манила меня. Словно
фосфорицидная, бледная, мертвенная краска пульсировала в полутьме…

Шаг. Еще и еще… Кажется, я не двигался с места — это дверь медленно приближалась ко
мне, скручивая пространство коридора, укорачивая его. Рука нерешительно сжала
дверную ручку, но и простого прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы
дверь распахнулась сама.

Посреди знакомой мне с детства комнаты стоял Вэл — я с легкостью узнал его со
спины. Неестественно плавно он разворачивался, позволяя увидеть то, что держал
обеими руками. Маленький щенок бесконечно черными глазами-бусинами посмотрел на
меня, тряхнув коричневой шерстью.

Дверь за моей спиной внезапно захлопнулась, и я вздрогнул. Брат с кукольной улыбкой


поглаживал щенка, слишком сильно оттягивая его шкурку на макушке; пес тихо
повизгивал в такт.

— Вэл… — осторожно окликнул я его, делая шаг вперед. — Отдашь мне собаку?..

Я протянул руку, но пальцы Вэла с жестокостью вцепились в голову щенка, и по моему


сердцу стеганул жалобный вой.

— Вэл, какого черта?! — чуть не плача, выкрикнул я. Этот визг… Я должен что-то
сделать, обязан помочь… Ему же больно!.. — Вэл, отдай его мне…

— Кого? — сверкнув зубами, спросил он.

— Отдай мне Везунчика.

Лицо брата изуродовала звериная гримаса ярости. Его руки обхватили тельце щенка,
точно плюшевую игрушку, и напряглись. Визг стал громче! Везунчик бился от боли,
скулил не переставая! Я попытался добраться до него, хотя бы дотянуться! — но
продолжал лишь двигаться на месте, словно погруженный в воду.

— Вэл, пожалуйста! Перестань! — надрывался я до рези в легких. — Отпусти


Везунчика!!!

— НЕ ПРОИЗНОСИ ЭТО ИМЯ БОЛЬШЕ НИКОГДА! С ЭТОГО ДНЯ ВЕЗУНЧИКА НЕ СУЩЕСТВУЕТ, ТЫ ПО-
НЯЛ?!

Пес взвизгнул в последний раз: руки Вэла сжали его хрупкое тельце и резко двинулись
в разные стороны! Я кричал, барахтаясь в вязком воздухе! Лицо пытала боль, будто
кто-то медленно, слой за слоем, снимал с меня кожу. Невидимая сила потянула меня
назад, в открывшуюся голубую дверь. Я погружался в темноту коридора, все еще видя,
как с обнажившихся белоснежных ребер разорванного надвое щенка на пол стекала
кровь…

— Марк! Марк, черт тебя дери! — одарил меня Антон очередной, быть может, уже
десятой по счету пощечиной. Я хватал губами воздух. Соль непрекращающихся слез
разъедала щеки и виски. Я рывком поднялся с подушки, схватил с тумбочки мобильный и
открыл список контактов. Щелкнув по сенсорному экрану, я приложил трубку к уху и
замер, в преддверии сердечного приступа вслушиваясь в гудки.

— Что случилось? — спросил сонный женский голос. — Так поздно звонить…

— С Везунчиком все хорошо?! — почти прорыдал я в телефон.

— К-конечно, что с ним может быть не так… Почему ты спрашиваешь? Что случилось?..

— Проверь его сейчас же, умоляю тебя!

— Хорошо-хорошо…
В динамике зашуршало одеяло, раздались неспешные пошаркивания, со скрипом открылась
дверь.

— Да все с ним хорошо: он спит в своей корзине, — наконец услышал я и облегченно
выдохнул, обрушиваясь затылком на подушку.

— Спасибо…

— Я завтра его привезу. Нечего волноваться. Ложись уже спать. Хорошо?

— Хорошо, мама…

Заслышав гудки, я погасил экран телефона и вернул его на тумбочку. Голова


раскалывалась, но именно сейчас — не из-за мучительно правдоподобного кошмара, а по
вине сосредоточенного взгляда Антона, таранящего мой висок.

— Ты опять что-то скрываешь от меня? — догадался мальчишка, подсаживаясь ближе.


— Отсюда кошмары?

— Что я должен тебе ответить? Ты поверишь мне, если я скажу, что, да, скрываю, но
это нечто, способное сделать твою жизнь хуже, то, чего ты не захочешь знать, посему
раскрывать подобный секрет мне не стоит?

Скрипнул матрас — Антон навис надо мной. Его зрелая проницательность проникала
внутрь моей головы, усмиряя остатки кошмара.

— Ты уверен, что не хочешь мне об этом рассказать? — вполголоса спросил он. — Тебе
ведь плохо, ты страдаешь. Иначе бы так не кричал сквозь сон.

— Мне плохо, лишь пока я сплю. Тебе будет плохо перманентно, — здраво расставил
приоритеты я.

Антон кивнул, впервые безропотно примиряясь с моим решением. Что это? Проявление
его доверия? Выходит, дневной разговор изменил не только меня: раньше я бы
отмалчивался, отрицал наличие кровавых сновидений, чем только больше гвоздей
вколачивал бы в крышку своего гроба. Но стоило мне честно признаться хотя бы в том,
что я действительно имею от Антона секрет, и на душе стало светлее. Как если бы я
разделил с ним эту ношу: отдал часть, достаточную для того, чтобы мне стало легче,
но не способную подкосить его.

— Боль тебе помогает? — прямо спросил Антон. Сглотнув ком стыда за собственную
слабость, я кивнул, и Антон продолжил: — Если за счет боли тебе удается справляться
с обсессивными мыслями, то, используя ее, возможно и вообще избавиться от кошмаров.
Надо только понять, как именно это сделать. И у меня есть идея, проверенная наукой.

— Надеюсь, не какая-нибудь электрошоковая терапия… — Но моя попытка замаскировать


легкий ужас так-себе-остротой не удалась: ничто не может ускользнуть от этих
голубых глаз…

— Не бойся. Настоящую боль я тебе причинить просто не сумею. Будет не страшнее
шлепка по рукам.

Присутствие Антона, его мягкий взгляд и теплые ладони, гладящие меня по


покрасневшему от пощечин лицу, успокаивали. Веки медленно опускались, и прежде, чем
погрузиться в дрему, я успел мимолетом припомнить слова Антона на пляже:

«Сразу захотелось выстигать как следует тебя флоггером…»

Он же не что-то подобное имеет в виду?..


========== Глава 48 ==========

Утром следующего дня мне было непросто. Выворачивающий душу наизнанку образ из
ночного кошмара полностью так и не оставил меня, и чтобы хоть немного почувствовать
себя лучше, пришлось утопить его в белом вине. «Картина маслом»: сижу на
подоконнике в спальне с початой бутылкой вина… На меня можно было бы навесить ярлык
«So freaking gay!», но я пил не из бокала, а с горла, так что жеманства или
изящности мне не доставало. Внизу, на улице, запекался асфальт, обдавая жаром
снующих прохожих в красочных легких одеждах. От пекла за стеклом мне сделалось еще
тоскливее; пасмурная погода, мокрые тротуары, ветер, нещадно раскачивающий дорожные
знаки, точно порадовали бы меня, но город заключил в свои удушливые объятия
завершающий лето август.

Неуклонно приближается осень. Сентябрь… День рождения Антона… Раньше я дождаться не


мог прихода мороси, прохладных ветров, тяжелого свинцового неба, опадающих листьев,
меланхолично кружащихся на поверхности многочисленных луж. Но теперь из-за Антона…
кажется, я боюсь сентября. Словно вдумчивый первоклашка, охваченный мандражом перед
скорым изменением всей его жизни. Кем я когда-то, в общем-то, и был…

Вино глухо булькнуло, и я осознал, что осталось его уже вдвое меньше. Самое время
остановиться, если планирую сегодня приниматься за работу: за мое пьяное творчество
вряд ли кто-то будет платить.

Менее твердо