***********************************************************************************

************
Совсем не мечта!
https://ficbook.net/readfic/6711534
***********************************************************************************
************

Направленность: Слэш
Автор: MMDL (https://ficbook.net/authors/2622165)

Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг и персонажи: м/м
Рейтинг: NC-21

Размер: 661 страница

Кол-во частей: 124
Статус: завершён
Метки: Разница в возрасте, Психологические травмы, Даб-кон, Нездоровые отношения,
Эротические ролевые игры, Обездвиживание, Грубый секс, Секс в публичных местах,
Секс в транспорте, Эротические наказания, Римминг, Секс-игрушки, Писатели, Анальный
секс, Подростки, Семьи, Стимуляция руками, Мастурбация, Минет, Рейтинг за насилие /
Рейтинг за жестокость, Рейтинг за секс, Нежный секс, Пет-плей, Буллинг, Садизм /
Мазохизм, Под одной крышей, Незащищенный секс, Эротические фантазии, Универсалы,
Россия, Засосы / Укусы, Контроль / Подчинение, Потеря девственности, Первый раз,
BDSM, Насилие, Underage, Кинки / Фетиши, Романтика, Ангст, Юмор, Драма, Психология,
Философия, Повседневность, Повествование от первого лица, Hurt/Comfort,
Любовь/Ненависть, Элементы гета, Элементы ужасов

Описание:
Я сам не заметил, когда этот мальчишка с ПРОСТО ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ ХАРАКТЕРОМ
превратился в самого настоящего доминанта... Но для меня уже нет пути назад...

Посвящение:
Тем, кого я никогда не забуду...

Публикация на других ресурсах: Разрешено только в виде ссылки

Примечания автора:
№40 в топе «Слэш по жанру Ужасы»=3

Короткая история о том, как Марк и Антон ходят вместе по магазинам:

https://ficbook.net/readfic/7172238/18278319

РУМАНГА по данному произведению:

§ https://mangalib.me/sovsem-ne-mecta?section=info
§ https://yaoi-chan.me/manga/137753-not-a-dream-at-all.html
§ https://mintmanga.live/sovsem_ne_mechta_

========== Глава 1 ==========

Я не знаю, что со мной происходит: веду себя так, как уже очень давно запретил сам
себе. Какие аморальные вольности я себе позволяю! Рядом сидит шестнадцатилетняя
кузина с букетом цветов для своего классного руководителя, увлеченно смотрит
представление, разыгранное наряженными зверьем детишками, а я, двадцатитрехлетний
взрослый, глаз не спускаю с мальчишки, сидящего через проход от нас. Я усмехнулся,
видя, как он изящно заправляет светлые пряди за ухо. Черт, мило…
— Марк! — Сестра с силой дернула меня за рукав, вместе с тем вырвав с руки
несколько волосинок.

— Ау! Что ты де… — начал было ругаться я, но справа меня снова дернули за одежду,
уже тетя:

— Не болтайте — мешаете слушать! — сквозь стиснутые зубы процедила она.

Я молчаливо вернул внимание к мальчишке. Почему незнакомый подросток так

притягивает меня? Нет, конечно, у меня достаточно отклонений от нормы, если верить
множеству психологических тестов: согласно ним, я и скрытый сексуальный маньяк, и
латентный гомосексуалист — час от часу не легче! Зачем я вообще эти тесты
проходил?! Но, несмотря на любые заскоки, у меня есть отдушина — то, благодаря чему
я выпускаю пар, словно приподнимаю крышку заварника. Я пишу. С детства увлекался
придумыванием сюжетов, даже играя с плюшевыми мишками, погружал их в исторгнутые
моей фантазией приключения. В четырнадцать я решил написать первый роман и,
признаться, слезливая чушь получилась, мне тогда явно не хватало внимания. Однако
последующие произведения стали значительно лучше. В семнадцать я резко переключился
на крайне извращенные сочинения, которые, что самое удивительное, многим
понравились. Я рискнул и отдал их в печать, сперва что-то одно, следом и остальные
работы. И теперь имя, взятое мною в качестве псевдонима, широко известно в не самых
приличных кругах… С натяжкой меня можно называть «писателем».

Но есть одна проблема: кажется, мой способ сглаживания собственных отклонений дает
сбой… судя по тому, как плотоядно я поедаю мальчишку взглядом и бесстыдно делаю это
уже полчаса.

Внезапно все начали аплодировать. Перепугавшись, я тоже захлопал в ладоши:

обезьянка видит — обезьянка делает. Свет над зрительскими местами включился, и все
зашумели. Я встал, стал натягивать пальто.

— Куда собрался? — удивилась кузина. — Концерт еще не кончился — это антракт.

Покладистый, я кивнул и сел, выискивая человека, что основательно меня увлек. Он в

толпе других школьников стремительно покидал зал. Я тут же вскочил на ноги и
обычным, но весьма деревянным шагом последовал за ним, игнорируя выкрик сестры: «У
тебя там шило, что ли, в одном месте?!» Выйдя в коридор, я осмотрелся поверх голов.
Конечно, карикатурно я выглядел: жираф, затесавшийся в стадо зебр; ни капельки не
выделяюсь…

Ну и куда же он мог пойти? Я здесь ни одного места не знаю, посетил школу кузины
впервые… В какой-то момент я оборвал себя сам: это уже ни в какие ворота не лезет —
как сталкер охочусь на подростка! Он может вообще не вернуться после антракта в
зал, а если и придет, то вполне вероятно, займет другое место. Я его потерял — оно
и к лучшему!

Приметив на одной из дверей значок мужского туалета, я продолжил свои рассуждения

на ходу, не зря же вышел из зала.

Жизнь убирает ненужных нам людей, отсеивает их, оставляя только тех, кто
представляют хоть малейшую ценность. Преподаватели, которых на улице вряд ли
узнаешь, товарищи, с которыми не виделись десять лет и не вспоминали друг друга ни
разу, — все они ненужные люди, раз присутствуют в твоей жизни только номинально.
Мой девиз: «Не нужно горевать, если что-то идет не так, ведь все происходит лишь в
твоих интересах! Пусть плохо сейчас, но, возможно, сиюминутные мучения заменят
продолжительные муки в будущем!» Длинноватый девиз, я еще должен его доработать… Я
не оптимист, я реалист с упором на эмпиризм: верю и придерживаюсь только тех
взглядов, которые не раз подтверждали свою истинность на моем жизненном пути.
Но, по-моему, я столкнулся с исключением, потому что ненужный человек не потерялся,
как должен был. Я наткнулся на него у раковины, где он сунул голову под включенный
кран. Он разогнулся, и с мокрых волос на школьную форму потекла холодная вода. Пред
его голубыми глазами словно стоял туман, по вине которого он видел все размыто и
очень медленно соображал. Я махнул рукой перед его лицом, но он не отреагировал.

— Ты как?.. — испугался я не на шутку.

Но с приличным запозданием он все же поднял мутные глаза на меня и произнес:

— Я… я горю…

Мои брови поползли на лоб в меру моей испорченности.

— Я тебя неверно услышал… Повтори, пожалуйста, — как можно спокойнее попросил я.

— Я… горю… очень жарко… — Он тяжело дышал, отчего его голос приобретал томный
оттенок, и медленно шел на меня. На покрытых каплями щеках играл яркий румянец. Я
сделал шаг назад и впечатался спиной в сушилку для рук; чтобы не ляпнуть лишнего,
закрыл ладонью рот. Неуемное воображение рисовало уж очень неловкие картины.
Мальчишка дошел до меня и замер. — Прошу… потрогай…

— Что именно?! — истерически промычал я в ладонь.

— Лоб, естественно… горячий или нет…

— А-а… — Я тихо рассмеялся, приходя в себя. Нет, такое восприятие действительности
в корне ненормально, мне лечиться надо…

Я отлип от сушилки и с выражением лица знающего свое дело врача приложил ладонь к
его голове. Я касался чужой кожи, но никак не мог разобрать, холодная она или
горячая. Поэтому выбрал материн способ. Честно, я никакого подтекста не вкладывал в
свои действия, все было мило и прилично, как в детстве! Я придвинулся и коснулся
губами лба мальчишки. Но, очевидно, что-то сделал не так, потому что в следующую
секунду он вырвался, а я получил в глаз. Неповторимое ощущение!

— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! — Я согнулся в три погибели, прижимая руку к правому глазу. На
вопрос отвечать было некому: мальчишка со скоростью света унесся прочь. Я иронично
рассмеялся, намочил платок ледяной водой и приложил его к лицу. Будь я ребенком,
разревелся бы от досады, хотя далеко не впервые получил ни за что.

Я посмотрел в зеркало, на минутку отняв от кожи платок. Хорошо, что у мальчишки

удар оказался слабым. Надеюсь, фингал не появится — завтра у меня интервью. От
приближающегося неприятного события меня передернуло: будут снова задавать личные
вопросы, а я так ненавижу, когда кто-то сует нос в мою личную жизнь, некоторые
аспекты которой раскрывать не хотелось бы вовсе. Естественно, я смогу отказаться
отвечать на какой-либо вопрос, однако делать это вежливо я совсем не умею.
Смутьянов публика любит, но я не такой.

Возвращение к кузине и тетке было похоже на приход домой собаки, жалобно поджавшей
хвост.

— Кто тебе в глаз дал?.. — одновременно спросили они.

— Я поскользнулся в туалете и упал глазницей на кран, — зловеще ответил я.

Тетя фыркнула, сестра поморщилась, но расспросы на этом прекратились, чему я был

чрезвычайно рад. Все расселись по местам, свет приглушили, но вместо веселых
дошкольников-зверушек на сцене появилась строгая женщина в брючном костюме. Улыбка,
искусственно натянутая на ее лицо, походила на демонстрацию радости злодея,
собирающегося взорвать мир.

— Кто это? — ужаснулся я.

— Директриса. Замолчи! — шикнула кузина, внимая каждому ее слову.

— Итак, ученики нашей замечательной школы и их приглашенные, развлекательная часть

сегодняшнего мероприятия подошла к концу, и мы переходим к официальной, а именно —
к награждению отличившихся за пройденный учебный год учеников! Прошу выйти на эту
сцену тех, чьи фамилии я назову. — Перечень фамилий начался с учеников первого
класса, и всякий раз директриса вызывала троих, вручала им грамоты и памятные
подарки. Пока она дошла до девятого класса, я отбил себе ладони. Но тут прозвучали
имена, одно из которых я, конечно же, знал: — Воронцова Елена, Мельева Елизавета,
Дримов Антон!

— Лизка! — восхитился я, подталкивая сестру к проходу и хлопая изо всех сил. Весь
ее путь до сцены я не спускал с нее глаз, но как только она присоединилась к двум
своим одноклассникам, я подавился вдохом: Дримов Антон — тот самый мальчишка, по
вине которого мне теперь было больно моргать. Он с гордостью принял грамоту за
превосходную успеваемость, как и две его одноклассницы.

— Наши отличники из девятого класса хотят что-нибудь сказать? — мягко намекнула

директриса на некую раннюю договоренность с этой тройкой. — Например, о том, как им
удается везде все успевать, что подталкивает их прилежно учиться…

По выражению лиц всех троих можно было прочесть, что ни один из них не выучил
выданную директрисой заранее речь. Но смекалистую Лизу такая мелочь не могла
заставить публично осрамиться. Широко улыбаясь, она взяла микрофон:

— Родители мне часто рассказывали о том, как в детстве я всегда брала пример с
моего двоюродного брата! И когда он писал рассказы, я садилась с ним рядом и тоже
записывала в тетрадку истории, рожденные в моем воображении! Я знаю, что любовь к
учебе, прилежность и усидчивость во мне воспитало именно это! Марк, спасибо тебе!
Встань, покажись!

Она говорила совершенно наигранно, давясь от едва сдерживаемого смеха, но никто,

кроме меня, этого не заметил. В тот миг я искренне ее ненавидел: спасая себя от
последствий собственной необязательности, она конкретно подставила меня.
Специально. Краснее самого спелого помидора, я встал и зачем-то скованно
поклонился. Весь зал почему-то мне похлопал, очевидно, в попытке поддержать за
смелость. В рядах, заполненных школьницами от четырнадцати лет и старше, пробежал
шумок; я сел, но их взгляды меня не отпускали. Лизка вприпрыжку сбежала со сцены и
вернулась ко мне и гордящейся своей дочуркой тете.

— Ну что, я тебя удивила? — сияла кузина.

— Удивила… — фальшиво улыбнулся я. Ругаться было поздно: она уже показала меня всей
школе, «поздно пить боржоми».

Награждение подошло к концу, прозвенел последний в этом учебном году звонок, все
похлопали, и включился свет. Родители с цветами бросились поздравлять учителей и
выражать им благодарность за потраченное на их оболтусов время. Тетя потащила Лизку
с собой к ее классному руководителю, а я остался один на один с девочками-
подростками, нерешительно приближающимися ко мне. Кто бы мог подумать, что
любителей моих творений так много, тем более в одном месте сразу. Самая бойкая из
узнавших меня поклонниц во главе клина, образовавшегося передо мной, тянуть резину
не стала:
— Вы же Кирия Руфус, да?

Делать было нечего — меня раскрыли. Я кивнул, морально готовясь к начинающемуся

шоу, и оно себя ждать не заставило:

— Ой, так Вы брат Лизы?

— Дайте автограф! Распишитесь?..

— Я даже не думала, что когда-нибудь Вас встречу!..

— Я читала все Ваши книги!

— А над чем Вы сейчас работаете?..

Кругом пошла голова от всего этого гама. Ненавижу встречаться со своими фанатами —
они еще безумнее меня. Я пишу взрослую литературу, хотя литературой это сложно
назвать, а они стоят передо мною и открыто признаются, что читали все…

Одна пара глаз, уставившаяся на меня, отличалась от всех остальных. Во-первых, это
были не женские глаза, а во-вторых, на меня удивленно таращился Антон Дримов. Да,
это всегда шокирует, когда узнаешь, что ты дал по роже знаменитости, пусть и
третьего сорта.

Я выкрутился, кое-как ответив на заданные мне вопросы, махнул тетке рукой, мол,
подожду их у машины, и поспешил покинуть здание школы. Выходил я самым пустынным
коридором, часто попадая в тупик. В очередной раз не придя к выходу на улицу, я
уселся на подоконник. Здесь может вообще не быть второго выхода из здания, так что
я просто подожду, пока все разойдутся, и уже тогда вернусь в зал и выйду тем путем,
что и пришел.

В тишине чьи-то быстрые шаги замедлились. Я обернулся — ко мне нерешительно

подходил Антон, строя из себя саму отстраненность. Он встал рядом и деловито начал
изучать вид из окна на бетонную стену соседнего дома.

— Ты… — Он откашлялся и заломил себе пальцы левой руки. — Ты… Я слышал, как
девчонки говорили…

— Да, я — Кирия Руфус. Не переживай: я не собираюсь ничего делать с произошедшим в

туалете. Я сам виноват, поставил тебя в ситуацию, которую можно было расценить
двусмысленно. Конечно, тебе тоже не стоит обращаться с просьбами прикосновений к
незнакомым людям…

— Не незнакомым, — помотал он головой. — Я увидел тебя в зрительном зале, твое лицо
мне показалось знакомым, но я никак не мог вспомнить, откуда я тебя знаю. Поэтому
когда мы случайно встретились в туалете, то решил, что…

— Что я сам тебе как-нибудь сообщу о том, знакомы мы или нет? — догадался я. Да,
интеллект у парня неплохо развит, но жизненного опыта слишком мало: — Ты выбрал не
самое удачное воплощение задуманного. Теперь вспомнил, почему мое лицо тебе
знакомо?

— Я видел твое фото в журнале. И… и я хочу…

— Извиниться? — улыбнулся я.

— Нет, я хочу сказать, что ненавижу тебя!

Улыбка смылась с моих губ, как рисунок на песке под наплывом морской пены. Что-что
он сейчас сказал?..

— А что я тебе сделал-то? — возмутился я. После встречи с фанатками фраза «ненавижу
тебя» — слишком сильный удар, как ни посмотри.

— Все из-за твоих дурацких книг! — Он перестал говорить спокойно и перешел на крик.

— И чем же мои книги тебя не устраивают?! Если что-то не нравится — просто не
читай! В чем проблема? — Я был настолько возмущен, что поднялся с подоконника,
подсознательно стараясь задавить противника ростом.

— Я не могу не читать! Интересно же!

Я зарумянился: приятно, когда тебя хвалит не тот, кто всегда это делал, а тот, кто
свято тебя ненавидит.

— Ну и хорошо, я-то что могу сделать?! Писать менее интересные произведения не
собираюсь!

Антон — мне на беду — не нашел, что ответить словесно, поэтому передал все свои
эмоции, заехав мне коленом в пах! И убежал! Охая и постанывая, я уцепился за
подоконник, с которого мне точно не надо было вставать… Чего-чего, а такого я никак
не ожидал. Я знаю, что огромному количеству людей неприятно мое творчество, но
различия во вкусах — вовсе не повод бить кого-то между ног!..

Вот за такие нелогичные поступки я и стараюсь никогда не связываться с детьми.

========== Главы 2 и 3 ==========

Глава 2

Поерзав в кресле, я придал лицу невозмутимость, хотя руки нервно мяли друг друга.

Ненавижу давать интервью: случайно скажешь что-нибудь не то — потом месяцами будут
кости тебе полоскать. Но деваться мне некуда, и в этот раз увильнуть от встречи с
журналистом, увы, нельзя.

В комнату зашла журналистка и заняла кресло напротив.

— Здравствуйте, — улыбнулась она, поправляя юбку. — Я так рада, что Вы все же нашли
время на небольшое интервью. — Она положила на журнальный столик включенный
диктофон. — Волнуетесь?

— Нет, — убедительно соврал я.

— Хорошо. Начнем? Скажите, Кирия… я ведь могу так Вас называть?

— Лучше «Руфус». А мне как к Вам обращаться?

— Просто Марина, — кокетливо завела она непослушный локон за ухо. Нет, меня такими
уловками не проймешь! — Итак, Руфус, расскажите, пожалуйста, над чем Вы сейчас
работаете?

— Извините, но это секретная информация. Не хочется портить сюрприз для моих

читателей.

— Но произведение имеет рейтинг «+18»?

— Да, что греха таить.

— Этот вопрос Вы, наверное, постоянно слышите от журналистов, но почему Вы пишете в
таком неординарном стиле? Почему «Boy's Love Stories»?

— Да, вопрос очень частый. — Я по-профессорски сцепил руки в замок. — Ответ очень
прост. Как и во всех прежних интервью, я признаю, что поддерживаю ЛГБТ сообщество и
пытаюсь сделать то же, что и зарубежные писатели, сценаристы, режиссеры и прочие —
приложить все усилия, чтобы как можно скорее люди привыкли к разнообразию
сексуальных ориентаций и стали придавать этому такое же небольшое значение, как
цвету волос, например.

— И в какой мере Вы поддерживаете ЛГБТ? — загорелась сенсацией Марина.

Я был рад лишить ее возможности разбогатеть за мой счет:

— Все ограничивается написанием книг.

— То есть сплетни о Вашей нетрадиционной ориентации…

— Всего лишь слухи. Я встречаюсь с девушками и только с девушками.

— И Вам комфортно было бы находиться в обществе геев? — как-то странно посмотрела
на меня журналистка.

Я замер. В ее формулировке я чувствовал подвох, но никак не мог понять, в чем

именно он кроется. Почему-то слова «в обществе геев» нарисовали в моем воображении
диско-шар, переливы мигающих лампочек и танцующих полуголых мужчин. Мы с Мариной с
минуту буравили друг друга прищуренными глазами, и наконец я ответил:

— Ничего против геев я, соответственно, не имею, но находиться в их обществе,

наверное, мне было бы несколько неуютно…

Марина хихикнула, словно бы получив свое:

— Ну, любому гетеросексуальному мужчине было бы не по себе в таком окружении. В

Ваших произведениях всегда фигурирует любовь, чувства. Вы верите в любовь с первого
взгляда?

— Нет, не совсем… — замялся я, поглаживая кожаную обивку. — Я из того типа людей,
которые в любовь не верят, но всегда ее ждут.

— В Ваших историях друг в друга влюбляются гетеросексуальные мужчины. Не боитесь,

что Ваше творчество начнут анализировать?

Излишне расслабившись, я фыркнул:

— Не велика беда, я и так по тестам латентный гей…

Глаза Марины сверкнули раньше, чем я понял, что ляпнул на пишущий диктофон. Вот
почему я и не люблю общаться с журналистами! Перед моими глазами уже мелькали
заголовки «Кирия Руфус признает, что он гей!», «Каминг-Аут автора гей-новелл!»
Чувствую, отольется мне еще за эту правду…

Глава 3

Я долго и тихо стоял у двери, надеясь, что надоеда перестанет висеть на звонке, но
пронзительная трель сверлила мне мозг вот уже пять минут без передыху. Мое терпение
подходило к концу, звонящий же получал ни с чем не сравнимое удовольствие,
умудряясь вызванивать разнообразные мотивы. Я не выдержал и отворил дверь.

— Ну и долго же ты ползешь! — Лиза по-хозяйски прошла в квартиру, скидывая на

коврике кроссовки и надевая купленные мною специально для нее цветастые тапки.

— Зачем пожаловала? — Я сразу прошел на кухню и вынул из холодильника торт-

мороженое. Лиза села за стол, улыбаясь лакомству. — Ты ведь редко приходишь просто
так, без причины.

Она зачерпнула кремовую розочку чайной ложкой.

— Я люблю своего братишку, поэтому и приезжаю проведать тебя.

— Врешь, ешь мое мороженое и не краснеешь.

Лизка съела большой кусок от своей порции, словно я собирался отбирать у нее еду.

— Мне нужна твоя квартира.

— Что? — Я рассмеялся и вмиг посерьезнел: — Нет.

— Марк! — Она жалобными глазами промокшего под дождем котенка посмотрела на меня.
— Выручай меня! Мне очень нравится один парень, а к себе домой его пригласить не
могу: нам то мама мешать будет, то сестра — у меня же одна комната с ней на двоих!
А у тебя трехкомнатная квартира почти пустует.

— И чем вы здесь заниматься собираетесь? — нахмурился я.

— Посидим, поговорим, посмотрим фильм какой-нибудь — ничего особенного. Ну

пожалуйста!

— Нет, — решил я. — Лиз, ты прекрасно знаешь, как я не люблю пускать к себе чужих
людей домой. Это моя квартира, мое личное пространство, и ни с кем я его делить не
хочу.

Лиза надуманно вздохнула:

— Э-эх, как жаль будет, если твое последнее интервью попадет в руки моих родителей…
или твоих… — Она достала из кармана свернутую вдвое страницу, вырванную из
молодежного журнала, и громко зачитала: — «…я и так по результатам тестов латентный
гей… — раскрепощенно рассмеялся юный писатель…»

— Я не смеялся, — проворчал я, открывая бутылку молока.

— Зато теперь буду смеяться я! Так можно к тебе друга в гости позвать?

— Можно, раз мне некуда деваться, — согласился я, опустошив четверть бутылки с

горя. — Но при одном условии: я буду присматриваться за вами, а то всыпет мне твоя
мать по первое число.

Лизка радостно подпрыгнула на стуле, продолжая есть.

— И когда он придет?

Звонок в дверь ответил вместо нее.

— Да не может быть! — Я с надеждой посмотрел на сестру. Она одарила меня фирменной
улыбкой проштрафившегося кота. — Да не может быть! — повторил я и пошел к двери под
просьбы Лизы «свалить в лес». Но я все-таки открыл дверь, и двое людей одновременно
оказались в ступоре. — Ты что здесь делаешь?.. — спросил я остолбеневшего Антона.

— А ты что здесь делаешь?! — выкрикнул он мне в лицо.

— Я тут живу, это мой дом. И я уже почти не удивлен, что приглашенный Лизы — ты.
Проходи уж.

— Весь день насмарку, — не скрывая антипатии, сообщил мне Антон.

— Ты всегда грубишь тем, к кому в гости приходишь?

— А я не к тебе пришел, а по приглашению одноклассницы. Меньше всего я хотел

встретить тебя с утра пораньше.

У меня стальное терпение, если дело касается людей, не входящих в круг моей семьи,
я всегда придерживаюсь вежливости и такта. Но выслушивать подобное рано утром в
собственном доме да еще и от человека, который дал кулаком мне в глаз да заехал
коленом по ша… довольно слабо защищенному месту в первый же день знакомства… У меня
появились трудности с работой из-за последнего, явно неудавшегося интервью, у меня
кладбищенское затишье в личной жизни, и недавно мать снова устроила мне выговор из-
за моих книг. Все это так внезапно навалилось на плечи тяжелой плитой, что тело
само начало действовать, без команды: рука поднялась над головой Антона, выливая на
его светлые волосы все молоко из бутылки до последней капли. Лизка, выглянувшая из
кухни, вскрикнула и прижала руки ко рту. Антон круглыми глазами глядел в пол. По
его щекам побежали белые струйки, крупные капли запачкали пол и его одежду. А я
продолжал держать пустую бутылку над его макушкой, чтобы стекли последние капли, и
мило улыбаться.

— Это тебе мой ответ за сценку в школе у окна, — вполне дружелюбным тоном озвучил
я. — И еще, совет на будущее: не стоит хамить человеку с отвратительным характером
и прекрасной фантазией — он ответит так, что ты сразу пожалеешь о сказанном.

Антон, не способный сейчас ничего сказать, слизнул с губ капли молока, и я позволил
себе рассмеяться — настолько мило и нелепо он выглядел. Словно на котенка уронили
чашку молока или он сам от излишнего любопытства ее опрокинул на себя.

— Иди за мной, — сменил я гнев на милость и силком затащил его в ванную. — Как
видишь, здесь есть и ванна, и душ — выбирай, что больше по нраву.

Антон с беспредельным непониманием взглянул на меня.

— Что стоишь? Молоко скиснет, — поторопил школьника я, начиная расстегивать

пуговицы его рубашки, за что получил болезненный шлепок по рукам. Зато дело
сдвинулось с мертвой точки: мальчишка пришел в себя и стал раздеваться
самостоятельно. — Давай сюда одежду — в стиральную машину кину.

— Отвернись, — угрюмо приказал Антон. Бросив мне на плечо рубашку, он начал

расстегивать джинсы.

— Ой, какие мы неженки! — пропел я, кидая светло-желтую рубашку в барабан

стиральной машины. — Слишком мало смелости для того, кто раздает тумаки направо и
налево. — Я обернулся, когда зашуршала шторка душевой кабинки. Из-за нее изящная
белоснежная, почти женская, рука протягивала мне аккуратно сложенные джинсы. — В
карманах ничего нет?

— Не твое дело! — буркнул из-за шторы Антон.

Я пожал плечами и закинул джинсы к рубашке: если что, сам будет виноват.
— Тебе что-нибудь нужно? Гель или шампунь…

— Ничего мне не нужно, уходи!

— Ну ладно, — улыбнулся я широко, как чеширский кот, — без всяких подвохов выполняю
твою просьбу! — и, давясь смехом, закрыл за собой дверь.

========== Глава 4 ==========

Шум воды в ванной затих, и я прислушался. Такой гордый человек, как этот мальчонка,
не будет кричать и звать на помощь, но и ничего не делать он не станет, надеюсь.
Бездействие — скука. Его одежда стирается, а принести ему новую я так хотел, да
только ему же ничего не нужно — пусть справляется сам, раз такой самоуверенный и
наглый.

Я не слушал ругню Лизки касательно того, как я «угостил» ее ухажера молоком. Я был
поглощен предсказанием действий Антона. Уверен, он будет сидеть в ванной и ждать,
пока я сам не вспомню, не иначе… Но скрипнула дверь, и я поразился принципиальности
этого юнца: накинув полотенце на бедра, он пылающими холодной яростью глазами
буравил меня, ни капли не стесняясь находиться практически полностью обнаженным в
присутствии одноклассницы и малознакомого мужчины.

— Ты ведь этого добивался? — Он сел за стол и закинул ногу на ногу в добрых
традициях «Основного инстинкта».

Лизка покраснела и вылетела из квартиры прямо в тапках, по пути подхватывая

кроссовки, в которых пришла. Если бы она провела в обществе полуголого объекта
своей симпатии еще хотя бы секунду, то из ушей бедняжки повалил бы со свистом пар.

— Ну ты даешь, — с некоторой долей уважения покачал головой я.

— А что мне еще оставалось делать? — раздраженно спросил Антон. — По-твоему, стоило
сидеть в душе и ожидать тебя с одеждой?

— Не спорю, но я был абсолютно уверен, что ты поступишь именно так. У тебя выходит
удивлять меня буквально при каждой встрече, а этим никто еще не мог похвастаться.
Обычно я «читаю» людей с первого взгляда, такой уж я. Но что у тебя в голове
творится — загадка. И это просто прекрасно.

Комплименты Антона не тронули. Он заговорил со мной лишь после того, как я дал ему
временную одежду. По размеру она, естественно, ему не подошла, но Антон закатал
длинные штанины и висящие, как цепи у привидения, рукава моей сорочки. Результат
напомнил мне, как в детстве я донашивал вещи старшего брата…

— Придется тебе походить в этом. Полтора часа стирает машина, потом пару часов
белье еще подсохнет. Так что ты конкретно задержишься в моем доме.

— Меня это не радует, — не задумываясь, ответил Антон и демонстративно отвернулся

от меня.

— Черт, да за что же я тебе так ненавистен? — Я пошел к себе в комнату, Антон
увязался следом. — Я ведь ничего плохого не делаю, никому ничего не навязываю.
Бывает, в книгах резковато высказываю мнение о мирской несправедливости, так это
потому, что иначе ничье внимание на существующие проблемы не обратить. — Мы зашли в
мою «мастерскую», и я упал в компьютерное кресло. — Что-нибудь мне ответишь?..

Но Антона сейчас я не интересовал. Его поглотили полки, уставленные моей

внушительной коллекцией манги и томами художественных книг. Он завороженно водил
пальцами по корешкам, зачитывая каждое название как наименование картин в галерее.
— Откуда у тебя все это? — спросил он, указывая на полки с мангой. Сейчас он был
точь-в-точь ребенок на шоколадной фабрике.

— Я и не думал, что ты читаешь мангу. По тебе не скажешь.

— По тебе тоже, — пожал плечами Антон. Он взял с полки заинтересовавший его том и
мягко улыбнулся красочной обложке.

— У нас с тобой, оказывается, схожие вкусы. Мы можем поладить…

— Нет, не можем, — отрезал Антон. Он яростно захлопнул книгу и поставил на место.

— Почему? Из-за того, что ты меня ненавидишь по неизвестной мне причине? Да ну, это
только мне на пользу: ты сбиваешь с меня спесь. Так что, может, попробуем наладить
дружеский контакт? Все равно же я буду твоим родственником в будущем, — хохотнул я,
крутясь в кресле, — двоюродный брат твоей жены!

— Чего?! — Он выдернул с полки книгу потяжелее и швырнул в меня. К счастью, Антон
промахнулся, и четыреста страниц «Дракулы» ударились о стену, а не о мою голову.

— Ну, я, конечно, гиперболизирую, но ты не думал, зачем Лиза тебя в гости

пригласила? По-дружески мороженым угостить? Ты ее лицо хотя бы раз видел, когда она
на тебя смотрит?

— А что с ее лицом не так? — смутился он, выразительно хмурясь.

— А ничего, да только смотрит она на тебя так же, как на меня — фанатки моих
высокорейтинговых «пописулек». И не будь ты таким чурбаном в любовных вопросах, я
бы уже давно спустил тебя с лестницы, доходчиво объяснив, что близко к Лизке тебя
не подпущу. Но ты внезапно оказался таким хорошим парнем, что на пути вашей любви я
стоять не буду! — театрально добавил я, сложив руки у сердца.

Меня игнорировали: Антон уже давно погрузился в чтение другого тома.

— Эх… — Я поднялся на ноги и поднял выдворенного с книжной полки «Дракулу». — Вот
скажи мне, как человек, настолько легко увлекающийся чтением, может так издеваться
над книгами?

— Я издевался не над книгой, а над тобой.

— ТЫ ШВЫРНУЛ ЕЕ! — внезапно крикнул я.

Антон оторвал глаза от страницы и взглянул на меня с прищуром. Он думал. Я

практически слышал, как в его голове со скрежетом крутились шестеренки
мыслительного процесса.

— У тебя нет друзей, — наконец изрек он.

— Что? — неестественно высоким голосом скрипнул я, моментально переключаясь на

поднятую книгу.

— Ты первый человек, кто так эмоционально переживает из-за книг, но не тревожится
из-за всего остального. Никто, кроме тебя, не терпел мои удары…

— Часто бьешь людей?

— Бывает, — вновь пожал плечами он, словно говорил о погоде.

— Может, стоит держать себя в рамках и не давать малознакомым мужчинам по шарам?

Откровенно говоря, я его слегка приревновал в тот момент: я-то думал, что я
особенный и лупит он только меня…

— Не в этом дело. Если бы ты был вспыльчивым, то взрывался бы после каждого удара.
А ты перешел на крик, когда я бросил книгу. Значит, книги для тебя дороже всего,
дороже себя самого в каком-то смысле. В детстве друзей у тебя не было, и их
заменяли книги. И-и судя по твоему взгляду и выражению лица, я распинаюсь впустую:
ты понял все и без моих пояснений, как только услышал сказанное. Снова переведешь
стрелки на меня?

Я молчал. Он все испортил. Только я придумал «Рассказывая все это, ты так

стараешься меня впечатлить…», но тут прозвучала его последняя фраза, и я
окончательно потерялся в этом разговоре.

Кажется, пока я все обдумывал, прошло достаточно много времени. Его нахмуренные
брови теперь были вопросительно подняты: он явно ждал от меня хоть какого-нибудь
ответа, а я не мог ничего придумать. Ломано улыбнувшись ни к месту ни ко времени, я
положил книгу на край стола и вышел из комнаты, но Антон снова последовал за мной.
В районе ванной комнаты он меня настиг и замер в дверях, наблюдая, как я умываюсь.

— Я тебя сломал, да? — самоуверенно озвучил он.

— Сам об этом подумал…

— Мне уйти?

— Нет, — честно ответил я, пару секунд потупив взор. — Нет. Если хочешь, конечно.
Можешь приходить и читать книги, когда заблагорассудится.

— Потому что… — и он замолчал, многозначительно глянув на меня.

— Потому что мне в голову, благодаря тебе, пришел самый витиеватый сюжет, какой
только можно было придумать!

========== Глава 5 ==========

Пальцы без устали стучали по клавиатуре. Я уже давно так наловчился, что мог
печатать, не смотря ни на клавиатуру, ни на монитор, и со стороны, вероятно,
выглядел пугающе: с закрытыми глазами набирал текст — как незрячий, играющий на
пианино. Все было бы замечательно, если бы пара пытливых глаз не следила за мной с
таким активным усердием, что я практически ощущал скольжение взгляда Антона. Но,
надо отдать ему должное, за все прошедшее время мальчишка ни разу меня не отвлек.
Он будто бы и не дышал вовсе. И если бы я не помнил, как впустил его в «рабочий
кабинет» перед началом, то и не понял бы, что он здесь.

В правом запястье что-то весьма болезненно стрельнуло, и я наконец остановился.

Открывать глаза было больно: монитор выжигал их как маленькое жидкокристаллическое
солнце.

— Можно говорить? — шепотом спросил Антон.

— Да. Что?

— Это… было потрясающе.

— Что?.. — не поверил я своим ушам.

— Я никогда не видел чтобы кто-то так писал! Ты будто на пианино играешь, когда
закрываешь глаза.

Я не двигался. Не мог. Я смотрел на это наглое восхищенное мною лицо и никак не мог
отделаться от мысли, что своенравный мальчишка накрепко засел в моей голове…

— Что? — нетерпеливо произнес он.

— Жду, когда снова зарядишь мне по яйцам. Или не заслужил?

— Ты все еще дуешься за тот случай? — фыркнул он, поднимаясь с дивана.

— Было больно! — по-детски оправдался я. — Меня били за всю жизнь до тебя всего
дважды!

— По яйцам?

— Да почему по яйцам?! Вообще! Всего дважды, и то в детстве! Тетка — по рукам,

когда у незнакомки булку взял, и бабка — по лицу, когда белого плюшевого медведя
искупал в ржавой ванночке с дождевой водой. Все!..

— Грустное детство, — успел вставить он свои пять копеек.

— …Ты же за короткий промежуток времени ударил меня дважды — и оба раза было
чертовски больно! Да что за хрень с тобой?! Зачем вообще руки — и ноги!
— распускать? Словами не выразить отношение? Ты что, животное?

— Иногда иначе беды не избежать, — влет ответил он, посмурнев. Если бы мы были в
мультфильме, над его головой собрались бы грозовые тучи. Впервые моя врожденная
проницательность заработала в его присутствии, и я ясно увидел проблему:

— От кого ты отбивался, Антон?

Кажется, над его светлой макушкой сверкнула молния. Значит, я попал в яблочко.
Посверлив меня гневным взглядом, он как-то неестественно кашлянул и спрятался за
отложенной ранее мангой.

— Что, теперь я тебя сломал? — закусив мизинец, полюбопытствовал я.

— Да, и мы квиты. Так что можешь оставить эту тему.

— Разбежался! Ты до правды докопался, я тоже хочу. Рассказывай.

— Это игра для тебя? — повысил голос он, вновь швыряясь книгой. Черт, да сколько же
можно бросать мое добро?!

— А для тебя это не была тогда попытка утереть мне нос?

И снова верный ход с моей стороны. Нехотя мальчишка прикусил язык. Если бы у него
под боком была еще какая-нибудь моя вещь, она бы точно полетела в меня. Но книги
рядом с ним закончились, поэтому он бойко зарядил мне носком тапка по ноге. Мне еще
повезло, что это был мягкий тряпочный тапок, а не остроносый ботинок.

— Вот про это я и говорю! Что это только что было? Я заслужил, чтобы ты меня лупил?

— Да!

— Отлично! Чем? — Я вскочил на ноги, компьютерное кресло отъехало к окну и глухо
ударилось о батарею.
— Творчеством своим!

— Да что мои книги тебе сделали? Ты же сам признаешь, что они тебе нравятся!

— Да, нравятся! Ненавижу их!

— Не слишком ли широкий спектр эмоций к одному и тому же предмету?!

Он еще раз попытался меня пнуть, но я сумел ударить его ногу своей раньше.

— Хватит меня бить! — рыкнул я. — Что за детский сад?! Я — взрослый мужик, почему
должен терпеть такое неуважение от истеричного ребенка?!

— А почему я должен каждый день страдать из-за твоих идиотских книг?! С какой стати
обязан всякий новый день отбиваться от придурков, обзывающих меня педиком и
унижающих всевозможными способами?! Если бы не было твоих гребаных книг и тебя
самого, не было бы и всего этого!

— Почему?! — не сбавляя громкости и резкости, выкрикнул я. Внутри больше не кипела

злость. Я не ощущая больше ни обиды, ни гнева по отношению к этому ребенку,
решившемуся наконец на исповедь. Но обязан был ему подыграть.

— Потому что они мне нравятся, будь они неладны! Даже это выражение я узнал от
тебя, не будучи с тобой знакомым! Я разговариваю как идиот, фразами, которые только
в книгах и встретишь! Настолько сильно я старался стать похожим на тебя! На твоих
персонажей! А ты и в реальности такой! — от бессильной ярости Антон всплеснул
руками и до треска ткани сжал диванную подушку под собой.

Я не был уверен, что имею право и дальше его пытать. Спектакль окончен: я больше не
буду кричать и пытаться разговорить его. Испуганный своей собственной
откровенностью мальчишка с беспомощной обидой в глазах смотрел на меня снизу вверх,
и я не придумал ничего лучше, чем опуститься одним коленом на диван рядом с ним и
заключить его в объятия.

В ушах стоял шум, сердце колотилось сбито, чуть с опаской. Я ждал удара, толчка,
щипка, укуса — чего угодно, сулящего мне боль, но никак не того, что он обнимет
меня в ответ. Он спрятал нос под воротник моей рубашки. Хрупкие пальцы слегка
подрагивали от волнения, касаясь моей спины. Я не знаю, сколько мы с ним так
просидели. У меня дико болели ноги и спина, ему тоже, однозначно, было неудобно —
под таким-то углом, — но никто не подавал виду и не спешил разрывать объятия.

По квартире пронеслась трель дверного звонка. В тот момент я люто возненавидел этот
звук… По манере прерывания музыкальной экзекуции не трудно было догадаться, кто
пришел.

— Надо открыть дверь, — тихо проговорил я, чувствуя, как он вздрагивает в моих

руках, стоило полушепоту коснуться его уха.

Мы далеко не сразу отпустили друг друга: хотелось выиграть хоть одну лишнюю
секунду, чтобы не терять это всеобъемлющее тепло… Но хороший старший брат во мне
просто не мог позволить Лизе стоять на лестничной клетке. Было чертовски неловко
выпускать его из кольца рук, оставлять в полном раздрае на пустом диване в темной
комнате. Чем ближе я подходил к входной двери, тем дальше мы становились с ним друг
для друга. Когда я впустил Лизу в квартиру, мы с Антоном снова были чужими.

========== Глава 6 ==========

Тихо… Слишком тихо.

Настолько тихо, что меня стало раздражать собственное дыхание.

Начало абсолютно пустой строки болезненно пульсировало, пальцы не притрагивались к

клавиатуре уже так долго… Сколько времени я сижу перед монитором, не зная, как
продолжить сюжет? Час?..

Пустой диван сверлил мозг покруче соседской дрели. Эта тишина, эта пустота меня
выжимала по чуть-чуть. В итоге жизни во мне осталось всего на пару глотков, а книгу
в таком состоянии не напишешь, даже на бытовую записку не хватит сил…

Почти неделя минула с того дня, как я позволил себе сомнительную слабость. Как
только Лиза переступила порог квартиры, Антон убежал в выданной ему на время моей
одежде. Мимо меня он пронесся как-то боком, так что я не сумел разглядеть его лицо.
Не увидел его и после объятий, стремясь скрыться от чувства неловкости и самого
этого ребенка — а, выходит, оставил его одного разгребать все созданное моими
поступками дерьмо. Очень по-взрослому…

С громким воскликом отчаяния я запрокинул голову и обмяк в компьютерном кресле. Моя

муза ушла. Когда он сидел и буравил меня своими кошачьими глазенками, писалось
легче. Верные слова сами собой возникали в голове, только успевай записывать! А
сейчас…

От вконец охватившей меня безнадеги я потянулся к телефону и открыл самое начало

списка контактов. Звонить я не хотел, ведь этот звонок — не что иное, как признание
поражения моей воли и независимости. Но, кажется, я проиграл ровно в тот момент,
как его увидел в школе, что уж теперь терять…

После пары длинных гудков в трубке раздался знакомый язвительный голос:

— Кто бы мог подумать, что ты мне позвонишь!

— Может, я соскучился…

— Да что ты!

— Я уже не могу позвонить человеку, которого люблю?

— Какие телячьи нежности! — возмущенно хихикнула Лизка.

А вы, вероятно, решили, что я позвонил ему?.. С чего вдруг?! Стал бы я с ним так
нежничать! Да и номера его у меня нет. Не представляю, как с ним еще связаться,
кроме как через мою сестру. Но я пока так и не решил, номер я хочу его взять или
просто удостовериться, что он жив-здоров и всего лишь не хочет более меня видеть.
Все-таки «ненавидит или презирает меня» лучше, чем «болен или мертв».

— Так… как у тебя дела? — не нашел, что еще сказать я.

— Тебя что, правда это интересует? — с хитрецой в голосе усомнилась Лиза.

— Ну да, конечно! Я ведь твой брат, так что меня заботят такие вещи! Так как ты?
Как твой «дружок»?

— Антон?

Я было подумал спросить «Кто?» или «А-а, его так зовут…», но решил не устраивать
этот наигранный цирк. Лизка — не дура, она меня мгновенно раскусит.

— Да, он самый. Так как он?

— И с каких же это пор тебя интересуют мои знакомые? — ехидно поинтересовалась
Лиза.

Я мог бы еще долго ломать комедию, строить из себя человека абсолютно

незаинтересованного, но я устал. Я молчал в трубку, ожидая от сестры ответа.
Возможно, если бы я делал это реже, она бы подумала, что связь оборвалась или меня
что-то отвлекло от разговора, но опыт подсказывал ей, что я жду ответа на четко
поставленный вопрос, внимательно вслушиваясь в дыхание по ту сторону трубки.

— С ним все хорошо, — помедлив, ответила она.

— Он перестал ко мне заходить, — вырвалось у меня.

— А с чего он должен? Он приходил ко мне, а не к тебе, хоть и в твою квартиру. Но

мы с ним не общались, встреч никто не назначал — вот он и не приходит. Вы постоянно
ругались. Я думала, ты его не любишь.

— А с какой стати, собственно, мне его любить? — взбрыкнулся я. — Это же твой друг,
не мой.

— Однако ты за него волнуешься.

Шах и мат.

После этих ее слов я ощутил жгучее желание рассказать о том, как мы душевно
поговорили с ним у меня в комнате, но я всеми силами подавил этот порыв: то, что
случилось в тот день, было слишком личным, чтобы делиться этим с кем-либо еще. Даже
если это абсолютно ничего на самом деле не значило…

— Мне нужно с ним поговорить. Очень нужно — потому я и звоню. Ты можешь дать мне
его номер телефона?

— У меня его нет.

— Как? — удивленно нахмурился я.

— Да так. У меня его нет. Он никому не дает свой номер.

— И как ты тогда приглашала его?

— Лично. Мы каждый день видимся в школе. Но в последние несколько дней он не

приходит, — опередила меня Лизка. — Даже больше. Дней пять учебных, наверное…

— То есть неделю, если вместе с выходными?.. — больше для себя, чем для нее,
промямлил в трубку я. — Ладно. Хорошо. Спасибо.

Не дождавшись ее ответа, я уже отнял трубку от уха, но из динамика донесся

сестринский голос.

— Что? — переспросил я.

— Говорю, я могу дать тебе адрес, где он живет. У нас в классе когда-то собирали
информацию… Раз у тебя дело срочное…

***

И вот стою я теперь на лестничной клетке напротив коричневой металлической двери,

не решаясь позвонить.
Что я тут делаю?! Я позвоню. Он откроет дверь. Будет румяным от температуры, ведь
не посещал занятия из-за простуды — и меня не проведывал по той же причине. Сейчас
будний день, так что его родителей не будет дома. Я заставлю его лечь, буду
хлопотать и всячески его лечить, а он будет послушно принимать мою заботу — совсем
как в аниме или манге…

Вдохновившись собственными нереалистичными бреднями, я настойчиво вдавил кнопку

звонка до предела и стал ждать. За дверью послышались шаркающие шаги, зашумели
замки и щеколды. Дверь отворилась всего на пять сантиметров, и в образовавшуюся
щель я увидел знакомый глаз. Дверь тут же захлопнулась, а из-за нее раздалось
оглушительное:

— ПРОВАЛИВАЙ!

— Ну п****ц! — не выдержал я, возмутившись в голос. — Вот это уже просто верх
наглости и неуважения!

— Неуважением это бы было, если бы ты пришел ко мне, а я плеснул бы в тебя молоком!

А я всего лишь прошу непрошеного гостя удалиться восвояси!

— Я не собираюсь с тобой все это обсуждать через дверь! Ты либо меня впустишь, либо
выйдешь сам ко мне!

— Есть еще третий вариант! Я останусь за дверью, а ты пойдешь домой!

— Ага, «щас»! — и я, будто назойливый второклашка, повис на звонке. Лизкина школа!
Терпения Антона едва хватило на минуту: дверь раскрылась, и на лестничную клетку
вышел он, укутанный в длинную вязаную кофту и еще более колючую ауру раздражения.

— Что тебе нужно? — буркнул он, уставившись на мои ботинки.

— Я хотел тебя проведать…

— Проведал? — Уходи.

— …ты не стал заходить и в школе, Лиза сказала, не появляешься. Я подумал, что ты

болен. Но сейчас вид у тебя вполне здоровый! Это ты выздоравливаешь или не болел
вовсе?

Он поднял на меня глаза и всмотрелся, как бы оценивая, можно ли мне говорить

правду.

— Я не болел, — наконец изрек он. — Я просто избегал школы. Всю неделю склоняют
ехать на экскурсию, а мне это не интересно.

— И что же это за экскурсия, раз место ее проведения тебе так не нравится? Или
тема?

— Не твоего ума дело. Ты проведал меня — уходи.

— Но я не выяснил главное! Почему ты избегаешь меня?

Антон вздрогнул и насупился, еще теснее сплетая руки на груди:

— А с чего ты взял, что я тебя избегаю?

— Ты не заходишь.
— Вероятно, просто не хочу. Избегание требует усилий, а мне может быть просто
плевать.

Я смотрел в его сердитые глаза и не мог понять, он действительно притворяется

жестоким, или это что-то внутри моей головы отчаянно стремится заставить меня
поверить в то, что это все — лишь притворство, неправдоподобная игра.

За моей спиной зазвучали глухие шаги, и на лице Антона промелькнул страх. Его
тонкие руки дернулись ко мне в слепой попытке вытолкнул меня вон с лестничной
клетки, отодвинуть как можно дальше от заветной двери и него самого, но я не
шелохнулся, а шаги позади стали громче. Зазвенели ключи, зашуршал продуктовый
пакет, и из-за блеклых перил показался высокий светловолосый мужчина. Глядя на
перебираемые в свободной от пакета руке ключи, он уверенно шел к квартире Антона.
Краем глаза мужчина заметил какое-то темное пятно. Он медленно поднял глаза и
обнаружил, что это самое большое темное пятно — я. В ту же секунду он остановился и
вопросительно уставился на меня. Смотрели мы с ним друг на друга почти с одинаковым
выражением.

— Здравствуйте, — кивнул ему я, но, кажется, он ждал совсем не этого. На мгновение

он нахмурился, и в его лице я увидел взрослого Антона — то, каким он с годами
вполне может стать.

— Твой друг? — спросил мужчина у Антона.

— Нет, — ответил тот, пропуская сожителя к двери.

— Так пусть зайдет, — будто не слыша его ответа, произнес мужчина и вошел в
квартиру, оставив дверь открытой.

— Если бы я ответил по-другому, ты бы его все равно пригласил?!

— Конечно! Это же правила хорошего тона! — крикнули ему из глубины квартиры.

А он мне нравится! Этакий добрый антипод Антона, вежливый и рассудительный. Он не

поздоровался со мной, говорил с Антоном в моем присутствии так, будто меня там не
было вовсе, но он пригласил меня в дом. А еще он пытается научить этого несносного
мальчишку хорошим манерам — одно это уже заслуживает моего расположения!

Улыбаясь так широко, как мне только позволяла кожа, я прошел мимо Антона в его дом,
в место, где никогда не была Лизка, да и вообще, похоже, никто никогда не бывал,
судя по гостеприимности Антона. Мальчонка, сутулясь, закрыл дверь, и почему-то я
почувствовал себя в ловушке…

Квартира была вполне себе обычной — простой, среднестатистической трехкомнатной

квартирой для среднего класса. Разве что эстетических мелочей здесь было чуть
больше, чем в любом другом подобном доме: на полочках и столиках блестели статуэтки
и разнообразные фигурки, приобретенные, очевидно, в совершенно далеких отсюда
краях; расписные керамические горшки под многочисленными растениями выглядели так,
словно стоили в разы дороже самих этих растений; кое-где на стенах висели
прекрасные, но слишком уж абстрактные для меня картины; каждая вещь здесь была
переполнена хорошим вкусом и уместным изяществом.

— У Вас прекрасный дом, — сказал я незнакомцу.

— Спасибо, — наконец обратил он внимание на меня. — Мне приятно думать, что дом
отражает душу его хозяина. А какой дом у Вас? — Он прошел на просторную светлую
кухню и начал выкладывать из пакета продукты. Я терпеливо стоял возле стола, ожидая
предложения сесть.
— Мой дом достаточно большой, уютный, но все же темноват и несколько… пустоват, по
сравнению с Вашим.

Мужчина замер, с туманной полуулыбкой устремив свой взгляд куда-то наверх:

— Когда мой дом мне казался слишком темным и пустым, у меня появился Антон. И дом
сразу перестал быть таковым.

Мне дико — бесконечно сильно — не понравилась эта фраза. Раньше я не задавался

вопросом, который камнем ударил мне в голову сейчас: кто он для Антона? Кто этот
мужик моему Антону, и когда, зачем и почему они стали жить вместе?.. С каких пор я
вообще зову Антона моим?!

Чем больше я об этом думал, тем горячее во мне становилась ярость. Антон никогда и
никого не приглашал к себе домой. Кажется, ему совсем плевать на приставания Лизы,
она абсолютно не интересует его, хотя она красива. Он читает гомо-мангу и мои
голубые книжонки, вечно лупит меня и жалуется, что окружающие часто связывают его с
гейством. А что, если его злость имеет другие корни?.. Что, если он протестует
против любых намеков на гомосексуальность именно потому, что сам гей?.. Он живет со
взрослым мужиком… и в этой самой квартире, за одной из этих дверей — а может быть,
и здесь! — они…

— Марк… — Антон коснулся моего локтя, и я отдернул руку, словно ошпарившись.

Кажется, за время прогона всех этих мучительных мыслей мое лицо приняло испуганный
вид — потому что теперь эту же эмоцию можно было прочесть и в глазах Антона.

— Извините, я слишком… задумался. Это было невежливо с моей стороны.

— Сядь, — дернул меня за одежду Антон, и я подчинился.

Я упал на подставленный стул будто бы без сил. Болью в висках отдавал водопад
эмоций. Почему я раньше не сложил два и два, почему раньше не подумал, что у него
уже кто-то есть? Все ведь так очевидно, но я видел лишь то, что сам хотел видеть,
отбрасывая неугодные факты, портящие прекрасную картинку, бликующие в моих розовых
очках. Боль и шум становились нестерпимыми; я блуждал глазами по столу в поисках
хоть чего-нибудь, что могло бы отвлечь меня от горестных переживаний, и меж
салфетницей и стойкой с солонкой и перечницей блеснуло что-то металлическое. Рамка
для фотографий. Инкрустированная малюсенькими стекляшками, похожими на бриллианты,
она сияла на солнце, проникающем на кухню сквозь узорчатые переплетения нитей
тончайшего тюля. Схема в моей голове двинулась, меняя внутренние связи. Все факты
остались теми же, но к ним добавился еще один: увиденный мною только что снимок, на
котором этот самый белобрысый мужчина излишне крепко обнимал товарища постарше. Во
взгляде его темноволосого друга было нечто такое, что я встречал уже много раз и в
реальной жизни, и на ТВ; что-то мягкое, тягучее, горячее. То же самое я видел в
глазах Антона, в глазах все еще безымянного для меня блондина и даже в собственных
глазах в зеркале каждое утро.

Мой внутренний гей-радар запищал.

— Кто Вы Антону? — резко, до боли в шее, повернулся я к мужчине. Он молча воззрел

на меня, не торопясь с ответом. — Сперва я подумал, что Вы его любовник, но это
фото — и вы с Антоном неспроста так похожи. Кто вы друг другу? Братья? Дядя и
племянник? Кузены?

— Он — мой отец, — ответил за мужчину Антон.

Блондин, прислонившись к холодильнику и грызя какую-то зелень, смотрел на меня

испытывающе, все с той же неоднозначной улыбкой.
— Удивительно, — вдруг изрек он. — Ты даже рассуждаешь как Антон, пересказывая все
свои аргументы и предположения, будто доказываешь окружающим лишний раз, какие они
идиоты.

— Отец…

— Нет, не пойми меня неправильно! Я приятно удивлен. Не думал, что он сможет найти
себе друга под стать. Но друг ли ты ему…

— Он мне не друг, — повторил Антон свои недавние слова.

— Кто-то больше? — ничуть не изменившись в лице спросил мужчина.

— Конечно, нет! — выкрикнул Антон.

— А он молчит, — проницательно подметил мужчина, указывая на меня сельдереем. Он

видел меня насквозь. Кажется, у него имелась стойкая неспособность вести беседу
одновременно с несколькими людьми: когда он обращался ко мне, то словно бы не видел
Антона; когда переключал свое внимание на сына, из окружающей их реальности
бесследно исчезал я. — Останетесь на ужин. Марк.

Я молча кивнул, не спуская с него глаз. Он не спрашивал, приглашая присоединиться к

их семейной трапезе, — он дал свое позволение, будучи уверенным на все сто, что я
непременно им воспользуюсь. И он был прав, похоже, как и почти всегда.

— Я все еще не знаю Вашего имени, — к своему выдержанному молчанию добавил я.

— Владислав. Можно просто Влад.

Или из-за моего решения остаться на ужин, или из-за того, как быстро мы нашли общий
язык с его отцом, Антон почти мгновенно скрылся из вида. Где-то там, за углом, до
грубости громко хлопнула дверь.

— Подросток, — немногословно отреагировал Влад, и я опять заумно кивнул:

— Понимаю… — Я всеми силами старался и дальше молчать, но без особого сопротивления
сдался. — Так… как так получилось?.. Мне правда неловко об этом спрашивать, но и не
спросить я не могу.

— Как так — что? — попросил уточнить Влад, раскладывая на разделочную доску овощи
для будущего салата.

— Где мать Антона? Вряд ли при ней Вы бы выставляли такие пылкие фото. Она
умерла?.. Извините за бестактность…

— Нет, она жива. Наверное. Она была очень безответственной особой. — Нож прерывисто
застучал по доске. — Дети ее не особо интересовали — чудом удалось убедить ее не
делать аборт. А как Антон родился, она сделала свой выбор между ним и свободой —
выбор не в его пользу, как можно догадаться.

— Вы растили его один? — позволил я себе вопрос с коварным подтекстом.

— Нет. — Нож замер.

— Это многое объясняет. Его поведение и взгляды.

— И страхи.

— И страхи, — согласился я.

— Иди-ка сюда. Поможешь готовить.

Я поднялся, сбросил пальто на спинку стула и поспешил занять место у доски, в то

время как Влад занялся остальными продуктами. Больше мы ни о чем не говорили,
готовили в полной тишине. Оттого мне удалось пару раз приметить проверяющего нас
из-за угла Антона: его выдало шуршание слишком широких пижамных штанов; вида я не
подал — решил, что, поймав его за руку, только больше разозлю. Этот мальчишка может
быть на удивление упрямым, так что ссориться с ним себе дороже. Через час с лишним
все уже было готово и стол был накрыт. Где-то на восемьдесят пять процентов я был
уверен, что Антон не выйдет к столу, чтобы не делить его со мной, однако всего одно
приглашение на кухню от его отца — и мальчишка уже стоял здесь, угрюмый, ворчащий,
но беспрекословно подчинившийся. Это впечатляло. Напомнило мне о былых временах,
когда дети слушались взрослых не из-за страха потерять нечто важное в качестве
наказания, а лишь из уважения; напомнило о временах, которые, к сожалению, я сам не
застал, только рассказы о них.

Мы ели несколько скованно, но все же душевно. Влад дотошно расспрашивал меня о моей
работе — я рассказывал ему про все во всех подробностях, но не о том, какие книги я
пишу. Все-таки это та часть моего творчества, за которую в приличном обществе мне
частенько бывает стыдно. Но у меня создалось устойчивое впечатление, что он и так
обо всем уже знал, ведь вопросы его были слишком уж узко ориентированны.

Антон закончил есть быстро, по-армейски, и сразу же, поблагодарив отца, умчался в
свою комнату.

Влад по-доброму усмехнулся, когда дверь в комнату сына захлопнулась.

— У тебя удивительный иммунитет к его невыносимому характеру, — отметил он, делая
глоток яблочного сока. — В детском саду и в школе дети терпеть его не могли.
Заметив его обособленность, они заинтересовывались им — особенно девочки — пытались
с ним наладить общение, но только зря его обнадеживали: он привязывался к ним,
показывал настоящего себя, без прикрас и социальных ужимок, а им не хватало
терпения или заинтересованности — и они бросали его, снова и снова. Все друзья и
более близкие люди, которых он знал, его бросали…

«Как его мать…» — подумал я в тот момент.

— …А ты, несмотря на его попытки вытолкнуть тебя из его жизни, никуда не уходишь. И
даже не обижаешься на жестокое отношение с его стороны.

— Ну, я уже не ребенок, чтобы так себя вести… И уж точно не очередная его
фанатка, — перед глазами мелькнуло лицо Лизы.

— Насчет ребенка я бы еще поспорил, — парировал Влад.

Жестами и мимикой я выразил крайнюю степень согласия, проглатывая салат.

— Хорошо, что насчет фанатки не спорите.

Он мой сомнительный юмор не понял, и я беззвучно, пряча лицо в тарелку, посмеялся

один. Глупая улыбка сошла с лица ровно в тот момент, когда тарелка опустела.

— Спасибо, — искренне поблагодарил его я за оказанное гостеприимство и вкусную еду.

Я встал из-за стола и пошел туда, где, по идее, располагалась комната Антона. Не
верится… Я увижу его комнату…

========== Глава 7 ==========

За те секунды, пока я открывал дверь, я успел представить его комнату пять раз. В
первом варианте она была полна книг и манги; светлая и уютная. Похожая и не похожая
в одно и то же время на мою собственную комнату.

Вторая предположительная комната Антона была увешана плакатами его любимых

музыкальных групп, а на полках были аккуратно расставлены диски с музыкой и
играми — хотя откуда там взяться дискам? Их сейчас и не использует уже никто…

Третья его комната являлась сборной солянкой стереотипов о чисто мужской берлоге,
где крошки от закуски усыпали покрывало кровати, а вокруг была разбросана не первой
свежести одежда.

Четвертая комната была светла, бела и идеально вылизана, как если бы у Антона было
сильнейшее ОКР. На письменном столе и полках раскинула крылья симметрия; в платяном
шкафу одежда была развешана и разложена по цветовой гамме.

Пятая комната была простой и уютной. Кое-где виднелась пыль, но в большинстве своем
там было чисто. Деревянная кровать была накрыта узорчатым пледом, из-за загнутого
края которого виднелась большая мягкая подушка. Книжки на полках были потерты,
несмотря на бережное обращение. На столе мирно тикали часы… Эта комната мне
нравилась больше прочих. Ведь если комната — отражение души, то этот мальчик
защищен от тревог, а на сердце у него — хотя бы изредка — тепло и спокойно.

Да, эта комната нравилась мне больше всего, но я принял бы любую, если она его.
Любую — кроме той, что я увидел, распахнув наконец дверь.

Мой взгляд обтесали голые серые стены. Стена. Стена. Стена. Потолок. Пол. Стена.
Одинокая лампочка свисала с середины потолка. В дальнем углу, под окном лежал
матрас, на котором по-турецки сидел Антон, читая книгу. За его спиной сжималась
холодная подушка, укутанная кое-как в рулон из тонкого пледа. Из-за недостатка
освещения тени легли на лицо Антона так, словно никакого совместного обеда у нас не
было — вообще пару дней не были ни обедов, ни завтраков, ни ужинов с полдниками. В
этой позе, в этой чудовищно пустой комнате он был похож на узника. Сию же секунду я
был готов схватить мальчишку за руку и бежать с ним как можно дальше от его
темницы, по пути разбив лицо его отцу за садистские издевательства над ребенком. Но
то были лишь эмоции — а разум мне твердил, что что-то явно не сходилось. Что
организатор данного дизайна сейчас сидит на матрасе, настойчиво делая вид, что
дверь в его комнату так и осталась закрытой.

Я еще раз обвел взглядом стены. Я не на шутку был испуган и не мог пошевелиться.
Кажется, меня повело: чуть больше необходимого я оперся на ручку, дверь начала
открываться сильнее, как вдруг ударилась обо что-то большое, тяжелое, но
определенно тряпочное. Я склонился вперед и вытянул шею. За дверью стояли сумка и
чемодан.

— Куда-то собрался? — осторожно спросил я.

Антон яростно захлопнул книгу и устремил колкий взгляд на меня. Его губы двинулись,
но с них не слетело ни слова, как если бы он в последнее мгновение подавил в себе
желание рассказать правду. Или же ответить гадость. Опыт общения с этим ребенком
подсказывал, что ему все-таки ближе второе.

Я все еще ничего не понимал, но чувствовал, что эти казематы вместо комфортной
личной комнаты самым прямым образом связаны с сумкой и чемоданом. Но я не знал,
можно ли об этом спрашивать. В тот момент я вообще ничего не знал. Если бы это была
одна из придуманных мною комнат, я бы стал рассматривать его книги и другие вещи и
завел бы разговор о них. Но в этой голой, как обглоданная собакой кость, комнате не
было практически ничего. Я даже не мог присесть рядом с Антоном, потому что на
матрасе места едва хватало ему одному да его укутанной подушке. Я не ведал, как
поступать по отношению к человеку в подобной ситуации, но отлично представлял, как
наладить контакт с животным: «Маленький Принц» дал мне вполне четкие указания на
этот случай! Поэтому я переступил порог, плотно закрыл дверь и лег прямо на пол,
раскинув руки и уставившись в потолок. Я был морально готов пролежать так без
движения пару часов, чтобы Антон ко мне «привык». Больше бы, предположил я, не
пришлось, ведь я предусмотрительно лег перед дверью, тем самым заблокировав и ее, и
находящийся где-то в глубине квартиры туалет. Однако вместо пары часов мне
потребовалось полежать от силы минуты две, по истечению которых Антон не выдержал
тишины и, как повелось, швырнул в меня книгой. Детективный роман в двести страниц
больно чиркнул меня по носу и приземлился возле таинственных сумки и чемодана.

— Ау… — с заметной задержкой откликнулся я.

— Тебя что, кто-нибудь приглашал?

— Приглашение требуется тем, кто не может в определенном месте находиться. А я могу

здесь быть — у меня есть разрешение.

— И кто же его тебе дал?

— Твой отец.

Антон на секунду замялся.

— Все же это моя комната, а не моего отца…

— «Комната»? По-моему, это больше похоже на пыточную камеру для предателей и

шпионов. Я сослался на твоего отца в надежде, что после этого ты меня не прогонишь.

— Я все равно тебя прогоню.

— Интересно будет посмотреть, как же ты это сделаешь. Лично я не собираюсь

подниматься, а сдвинуть меня ты не сумеешь: гравитация в нашем случае на моей
стороне.

— Я могу бить тебя, пока ты не встанешь, — зло сощурился Антон.

— Весомый довод, — согласился я. — Но если ты перестараешься, я уже при всем

желании не смогу встать, и, следовательно, мы останемся запертыми здесь. Вместе.

Антон сверлил меня сощуренными глазами, после чего встал с матраса и произнес:

— Пожалуй, я рискну.

Во мне заиграло ребячество. Я лежал и смотрел на него, изредка лениво моргая и явно
не собираясь отступать. Антон мялся надо мной, изображая властную оскорбленность.
Но я-то видел в его лице нерешительность. Осознание этого так неосмотрительно
позволило прокрасться на мое лицо язвительной усмешке, за что я вмиг получил от
Антона вполне заслуженный пинок по ребрам. Но я не пикнул.

— И что, ты будешь терпеть что угодно? — с неловким любопытством осведомился он.

Я хотел отшутиться: сказать, что воткнутый в ладошку нож, например, терпеть не

стану, но в самый последний момент промолчал, боясь своим так-себе-юмором подать
ему идею для изощрений.

Я лежал, безвольно раскинув руки, и молча глядел на него снизу вверх, замечая все
больше, как в его выражении исчезает детское недоумение, уступая место взрослой
изыскательности. Недолго думая, он поставил босую ногу мне на грудь. Я ощущал лишь
толику тяжести — он явно меня щадил, или же сама поза была для него важнее
обещанной пытки. Победитель над побежденным… Он надавил чуть сильнее, проверяя,
остановлю ли я его, но я лежал, безропотно и неподвижно. Его взгляд был куда
тяжелее веса, давившего мне на грудь; он был испытывающим, настойчивым, читающим
мысли. Я поспешил сомкнуть веки, но было уже слишком поздно: либо он успел прочесть
все, что я силился от него с таким трудом скрыть, либо был настолько идеальным, что
думал о том же самом. В темноте закрытых глаз я чувствовал, как его нога медленно
двинулась вниз, цепляя складки моей одежды. На ремне она разочаровывающе
остановилась, не решившись пройти желанный путь до конца. Сквозь вуаль ресниц,
незаметно для Антона, я видел, как он снова встал обеими ногами на холодный пол и,
согнувшись, протянул руку. Его пальцы застыли в считанных сантиметрах от моей
ширинки. Потом дернулись назад. Вперед, остановившись там же — будто нас с ним
разделял невидимый силовой барьер. Наконец Антон сделал выбор, убрав руку совсем.
На нервах он прикусил большой палец, терзаясь противостоянием страха и желания.

Мне хотелось что-нибудь ему сказать. Хотя бы «Все останется в этой комнате…», имея
в виду не столько уже свершившееся, сколько еще только предстоящее, но я боялся его
вспугнуть. Каждую секунду не делая ничего, я подтверждаю, укрепляю его слепую
уверенность в том, что я вынесу все, что бы он ни делал. Даже одно мое слово может
разрушить все. А я не могу позволить ему остановиться… мне слишком важно узнать,
сколь далеко он способен зайти…

Он встал на колени, практически усаживаясь мне на грудь. Дрожащие пальцы прочертили

линию по моим губам. Я не вздрогнул. Я постарался как можно незаметнее проглотить
возникший в горле ком от нарастающего напряжения. Нельзя, чтобы у меня дернулся
хоть единый мускул! Иначе все это рассыплется в пыль!..

Оперевшись руками на пол, он склонился к моему лицу — и снова его парализовало.

Всего несколько сантиметров разделяли нас. Ну же… Я чувствовал, как выдыхаемый им
воздух касается моей кожи, и пытался запомнить эти ощущения на случай, если
испытать нечто большее сегодня мне не посчастливится.

Антон отпрянул. Его щеки горели от стыда, а руки скользнули в собственные штаны.
Дыхание было частым и приглушенным: он точно надеялся, подавив себя, скрыть от меня
свое возбуждение. Честный и на редкость прямолинейный, он даже не допускал
возможность того, что я все вижу, и по этой причине я чувствовал себя последним
негодяем. Он старался удержаться на весу над моей грудью, полностью поглощенный
собой, не замечая того, что происходило за его спиной — его возбуждение захлестнуло
и меня. В этот самый момент я вполне понимал его чувства! И если бы мои руки не
были раскинуты у него на виду, если бы я мог пошевелиться… Сама мысль быть
застигнутым, страх — даже ужас! — вызывали волны чувственного жара, нисходящего по
всему телу. Этот мальчишка еще не коснулся меня, но уже с легкостью, сам того не
подозревая, добился того, что я едва мог удержать себя в прежнем положении. Его
взгляд помутнел, он будто бы смотрел теперь сквозь меня, не замечая, собственно,
как и я, что непроизвольно я начал дышать в его ускоренном ритме. Там, где его тело
случайно касалось моего, я чувствовал его дрожь. Только сейчас я понимаю, что
вызывало ее отнюдь не удовольствие, а страх Антона перед тем, что он уже наверняка
намеревался сделать…

Особенно жалобно всхлипнув, он придвинулся ближе; зашуршала ткань его пижамных

штанов. Тень мальчишки распростерлась надо мной, помешав различать его силуэт
сквозь ресницы, и я по-честному закрыл глаза. Антон еще раз с полустоном всхлипнул,
и что-то горячее, влажное и невероятно нежное коснулось моих губ. Не нужно было
иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться… Я мягко разомкнул губы, давая Антону
возможность сделать то, на что он, хныча и трясясь от страха, все же решился. Он
двигался медленно и как-то рвано — словно все еще старался себя сдерживать или
остановить, тем не менее вдоволь наслаждаясь влажностью моего рта и фрикцией об
язык. Возможно, он тянул время?.. Ведь пока он не кончил, пока происходящее
продолжалось, ему ничего не надо было объяснять…

Но подростковой выдержки на большее не хватило. Я дернулся от неожиданности,

чувствуя на языке горечь. От таких не самых приятных, на первый взгляд, ощущений в
будущем появится легкая зависимость, как от вкуса алкоголя или сигарет…

Забывшись, я открыл глаза. Лицо Антона было бледным и слегка зареванным. Если бы я
верил в мистику, то решил бы, что последние десять минут он был кем-то одержим — и
именно этим вызван оцепеняющий страх в этих огромных блестящих глазах: непониманием
того, что происходит и как с этим теперь жить дальше.

Я понял, что он хочет убежать, раньше, чем это решил сделать он. Я попытался
остановить Антона, прокричать его имя, но не смог это сделать, пока не проглотил. А
к этому моменту дверь уже захлопнулась.

Чудесная ситуация...

Я в комнате Антона с сильнейшим возбуждением в штанах, которое не заметит разве что

слепой. Сам Антон убежал, полагаю, в ванную. Вернется ли он — неизвестно. По пути
его мог заметить отец, и будь я на месте Влада, я бы обязательно заглянул в комнату
ребенка, чтобы понять, что же произошло, — а тут я! Во всей красе!..

Стоит признать, ситуация несколько вышла из-под контроля. Я-то думал, что в итоге
мне перепадет пылкий поцелуй, может, жаркие объятия, но спустить в рот — наверное,
это перебор для первого раза. Хотя получилось, отдаю должное, очень пылко — и, с
натяжкой, поцелуй, просто не совсем в губы…

На эту тему я мог спокойно рассуждать — она мне казалась щекотливой. Но явно не
Антону. Боже, подросток вроде него ни за что не отнесется к подобному с юмором или
простотой, для него это — конец света, позор, отвратительный поступок, может быть,
даже «грех»! Боюсь представить, чего еще успел навыдумывать он за те минуты, пока я
тут размышляю. Мне было необходимо стремглав бежать к нему, пока он не решил, что
его жизнь кончена! Причем это надо сделать так, чтобы Влад не поймал в своем доме
взрослого мужика со стояком, иначе откровенного разговора с элементами
рукоприкладства не избежать! Время терять было нельзя, и я справился с ситуацией
так быстро, как только смог. Риск быть пойманным Владом ничуть не возбуждал: была
огромная разница между страхом быть увиденным Антоном и кем-нибудь еще — но стоило
мне вспомнить его нескромную выходку, как результат не заставил себя ждать. Все-
таки Антон оказался в некотором смысле обычным мальчишкой, так что в углу за
матрасом я нашел упаковку салфеток. Не найдя в этой комнате мусорную корзину, но
желая как можно скорее поговорить с Антоном, я сунул ком из использованной салфетки
в карман. Господи, я, наверное, никогда не делал ничего более абсурдного!..

Из комнаты в поисках туалета или ванны, где мог бы прятаться Антон, я вылетел
пулей, но все же стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Возможно, тогда
мне и казалось, что я быстр и незаметен, но со стороны явно выглядел как человек,
укравший мелочь в магазине.

Я добрался до двери, через полупрозрачные стеклянные вставки которой горел мягкий

желтый свет. Если постараться, можно было услышать редкие подавленные всхлипы, но
мне не понадобилось напрягать слух: будет сказано излишне слащаво, но я чувствовал,
знал, что Антон там.

Я надавил на холодную ручку, и незапертая дверь поддалась. У стены, справа от двери

сидел на корточках Антон, обхватив голову обеими руками.

— Уходи… — произнес он бесцветным дрожащим голосом.

Вместо того, чтобы подчиниться, я прошел внутрь и загородил дверь спиной. Слева, в
большом округлом зеркале я увидел еще одного Антона, еще более подавленного, чем
Антон из моей реальности.

— Уходи… — лишь повторил он.

— Мне нельзя, — честно ответил я. — Если я сейчас уйду, то на этом все и

закончится.

— Ну и пусть сегодняшнее закончится… Я не горю желанием все это обсуждать…

— Нет, ты не понял: все это закончится. Вообще все. Мы больше не сможем видеться,
говорить.

Пальцы Антона болезненно сжались.

— Потому что я отвратителен?..

— Нет. Ты ничуть не отвратителен. Потому что ты будешь стыдиться себя и станешь

избегать меня. Потому что будешь считать себя отвратительным, что уже и так начал…

— Уйди. Пожалуйста… — взмолился он, глубже пряча в колени лицо. — Мне не нужны
сейчас твои нотации…

— Я не собираюсь долго разглагольствовать. Скажу только главное и уйду.

В моей фантазии я выложил все бойко и смело, но на самом же деле мне потребовалось
три трусливых вздоха, чтобы начать:

— Ты мне нравишься. Меня непреодолимо тянет к тебе. Я думаю о тебе практически
постоянно, мне невыносимо не видеть тебя долгое время, и то, что произошло в
комнате, — на этих словах Антон сжался, и я постарался закончить фразу как можно
скорее: — не было грязным или отвратительным для меня. Можно даже сказать, что я
был счастлив… Я дам тебе время успокоиться. Через три дня ты придешь ко мне домой:
с двух часов дня до четырех часов вечера входная дверь не будет заперта. Ты войдешь
в квартиру, закроешь за собой дверь на замок, пройдешь в мой «рабочий кабинет»,
сядешь на диван и будешь читать. Что угодно. Могу заранее оставить книгу на
подлокотнике. А я наконец смогу дописать новеллу. До встречи.

Я покинул ванную без опасений за судьбу Антона. Он никак не отреагировал на мои

слова, но я знал, что он меня услышал.

***

Через три дня Антон сидел у меня на диване, пряча глаза за страницами детективной
историей Чейза.
Комментарий к Глава 7
Дальше будет горячее и изощреннее, обещаю.

========== Глава 8 ==========

Я пытался начать писать новую главу, но все больше отвлекался на мальчишку,

лежащего у меня на диване. Книга мягко выпала из его расслабленных пальцев и с
громким шуршанием закрылась, коснувшись пола. Краем глаза все это время я замечал,
как он клевал носом — и вот он буквально отключился, читая.

Когда он пришел, у меня не было возможности присмотреться к нему, но сейчас, в

сочащихся сквозь мутное оконное стекло сумерках, я мог разглядеть глубокие тени под
его глазами. Он выглядел моим ровесником, что в отношении подростка не есть
комплимент. Однако видеть взрослую версию него было пикантно…
Очевидно, он плохо спал этой ночью, или даже несколько последних ночей. Оно и
понятно: я бы тоже мучился от бессонницы перед встречей с человеком, которому без
веских на то причин кончил в рот…

Я трижды усмехнулся его смелости. Знай он, о чем я сейчас думаю, ударил бы, как и
достаточно раз до того.

За полупрозрачным мятым тюлем зажигались фонари, а этот бессовестный ребенок все

продолжал спать. Почему-то это по нарастающей меня злило. Я пригласил его к себе
без задней мысли, но сейчас, вспоминая события трехдневной давности, ощущал жгучую
потребность отыграться.

Я не заметил тот момент, когда поднялся из-за стола и подошел к дивану, будто
незаметно перенесся к нему в чрезвычайно коротком прыжке сквозь пространство. Глаз
было не отвести от его слегка сомкнутых губ. Но, несмотря на сильнейшее желание его
хотя бы поцеловать, меня все же отвлекла от Антона измятая бумажка, торчащая из
нагрудного кармана его школьного пиджака. Она выглядела крайне замусоленной, с
краев была порвана — так сильно, что получилась бахрома. Двумя пальцами я подцепил
бумагу за уголок и выудил из чужого кармана практически без единого шороха.
Конечно, я не имел на это право — вот так бесцеремонно вторгаться в его личную
жизнь… но меня душило любопытство: что же такого может скрывать этот мальчишка?

Я не постеснялся развернуть бумагу прямо здесь, не отходя от спящего Антона ни на

шаг. Так даже честнее будет! — если он проснется и поймает меня с поличным.

В моих руках был листок, вырванный из большого блокнота, весь исписанный от руки
мелким аккуратным почерком. Я не знал, Антона это почерк или нет, но прочитанное
мне, мягко сказать, не понравилось…

Мой дорогой А.,

Пишу тебе это письмо с замиранием сердца… Сопротивляюсь этому всеми фибрами души,
но знаю что мне необходимо его написать…
Я тебя люблю. Я боюсь потерять тебя такого, каким я тебя знаю, страшусь больше
никогда не увидеть это лицо, не прикоснуться к этому телу… не услышать этот голос —
твой голос, родной и ободряющий, голос, который я различу хоть в толпе. Лицо,
которое узнаю из миллионов… Только ты меня знаешь, только ты понимаешь меня — и это
понимание взаимно. Всегда…

Я не стал читать дальше. Не смог. В груди и горле щемило. Я чувствовал, как лицевые
мышцы сами собой изобразили гримасу боли и отвращения. Хотя страх был бы явно
уместнее. Пальцы не слушались, так что любовное послание мне удалось свернуть кое-
как. Хотелось спрятать его подальше, выкинуть, СЪЕСТЬ! — но только не возвращать
Антону!.. Однако это его письмо. От него — тому, кого он любит... или ему самому
— от того, кто любит его…

Я аккуратно положил листок на прежнее место, не разбудив Антона. На душе кошки

скребли. Лучше бы я никогда не читал это проклятое письмо. А с другой стороны,
ничего бы тогда, по сути, не изменилось — просто я бы ни о чем не знал. Продолжал
бы питать пустые иллюзии, не имея ни малейшего понятия о том, что Антон уже носит у
сердца любовное письмо.

Когда он проснулся, я сидел за компьютером и имитировал бурную деятельность. На

самом же деле, муза покинула меня окончательно. Поделом мне, не надо было читать
чужих писем! То письмо…

— Извини, — сонно пробормотал Антон, — я сам не заметил, как уснул. Долго я

проспал?
— Всего ничего, — ответил я, подумав: «Достаточно для того, чтобы перевернуть мою
жизнь вверх тормашками…»

Антон дезориентировано кивнул и отправился умываться. Только сейчас я дал волю

своим эмоциям, прорычав нечто нечленораздельное в потолок, руками вцепившись в и
без того взлохмаченные волосы. Подписи в конце письма не было, я специально
проверил. Из того, что я прочел, не был ясен пол автора, но «А.», которому было оно
адресовано, точно мужчина. Если «А.» — мой Антон, то кто мог ему написать?.. Лизка
или кто другой из класса?.. Пережить тот факт, что в Антона кто-то влюблен, я сумею
спокойно, но почему он носит письмо с собой? Может, ему его отдали только сегодня?
Может, его измял отправитель, а Антону пока что просто некуда было положить
полученное письмо? Но он пришел ко мне с сумкой: если бы это признание ничего для
него не значило, он бы точно оставил его в сумке… И ведь автором письма может быть
и сам Антон — и тогда кому же он испытывает необходимость признаться в любви?..

Я чувствовал, что тонул… Эта цепочка рассуждения затягивала меня все глубже и
глубже в трясину ревности и отчаяния, неуверенности и страха, тупого и вязкого. Я
не могу пойти и спросить его напрямую! Мы друг другу ничем не обязаны, он не станет
оправдываться, а я зря покажу свою слабость. Разговор по душам все только усложнит,
а если ничего не делать, я сам себя сведу с ума. Так что выход у меня только один:
как-то разобраться во всем в одиночку…

Пока я был безнадежно заперт в собственных терзаниях, Антон прошел в прихожую и

начал обуваться. Завязывал шнурки он излишне сосредоточенно, явно раздумывая о
другом. Закончив с обувью, он закинул сумку на плечо и с заметным румянцем на щеках
замер перед зеркалом.

— Поздно. Ты проводишь меня до дома? — внезапно попросил он, с не очень-то

правдоподобным интересом разглядывая пуговицу своего пиджака.

— Хорошо, не проблема.

Идея пройтись мне показалась хорошей: вечерний воздух вытеснит любые лишние мысли
из моей головы, как бывало уже много раз до того. Я вступил в зашнурованные давным
давно раз и навсегда кроссовки, по обычаю сминая пяткой задник, и накинул пальто.

***

На улицах было по-прежнему людно, хоть и темно. Свет от уличных фонарей мерк по
сравнению с мерцанием нескончаемых ярких вывесок. Свернув с зеленой аллеи, мы
спустились в подземный переход. Сбегая вниз по лестнице куда стремительнее меня
(опасающегося споткнуться и прилюдно покатиться по ступенькам, как уже бывало),
Антон то и дело оглядывался. Словно ребенок, бегущий впереди мамки, но боящийся
потерять ее из вида. По пути до дверей метрополитена, при переходе через турникеты,
на лениво спускающем нас эскалаторе мы с Антоном держались в полуметре друг от
друга. Окружающие, глянув в нашу сторону, ни за что бы не подумали, что мы с ним
вообще знакомы. На платформе мы встали у колонны, избегая смотреть друг на друга.
Бегло осматривая веселую группку студентов неподалеку от нас, краем глаза я
заметил, что смущение так и не сошло с лица Антона: кажется, одно мое присутствие
заставляло его чувствовать себя неуютно. Если все дело в том, что случилось три дня
тому назад в его комнате, то почему у меня дома он не смущался и даже спал?
Довольно сложно уснуть, если тебе некомфортно, а стыд — обычно антипод комфорта.

Поезд с шумом и мощными потоками воздуха вынырнул из тоннеля, медленно

притормаживая у платформы. Двери с шипением открылись, и Антон, схватив меня за
руку, потащил за собой в первую дверь первого вагона. Когда его пальцы коснулись
моей кожи, оба наших сердца будто сделали кульбит. Юркий, наглый, но не доходящий
до грубости, мальчишка, по-королевски распихивая всех желающих влезть в вагон
раньше него, встал вместе со мной в углу: позади меня, слева, располагалась
запертая дверь в вагон машиниста; впереди — стеклянные пассажирские двери, которые
никогда не открываются на этой "ветке" метро, ведь все платформы на другой стороне.
Антон стоял впереди меня, но, очевидно, по вине смущения или стыда, решил встать ко
мне спиной, утыкаясь лбом в прохладное стекло. Вокруг нас шумела толпа: весь вагон
был забит. И неудивительно: вечер — время, когда все возвращаются домой.

Двери позади нас закрылись. Поезд тронулся, и, не сразу удержав равновесие, я

коснулся лицом волос Антона, мягких и шелковистых. Кажется, от них исходил запах
цветочного шампуня, но в таком множестве самых разных запахов сложно было понять.
Чтобы восстановить равновесие, я оперся правой ладонью на стекло, а левой — на
висящую на стене рекламу ипотеки. Справа от нас громко расхохоталась стайка молодых
женщин, перекрикивая шум поезда, и я раздраженно поморщился. Вагон в очередной раз
качнулся, и Антон случайно дотронулся до моего правого бедра. Не что-то выдающееся,
чтобы придавать этому значение. Однако поезд уже так сильно не качало, а рука
Антона по-прежнему касалась моих брюк. Я напрягся; его ладонь сдвинулась с внешней
стороны бедра на внутреннюю, и я вздрогнул. Посмотрев на стекло всегда закрытых
двойных дверей, я наткнулся на его взгляд, настойчивый, тяжелый, властный, хоть и
искренне извиняющийся. Вот почему он так бойко занял место у дверей, вот почему
повернулся ко мне спиной. Он планировал наблюдать за мной, следить за моей
реакцией…

За шумом движущегося поезда я не слышал звук опускающегося язычка моей ширинки, но

почувствовал телом легкие вибрации расстегивающейся молнии. Тонкие разгоряченные
волнением пальцы Антона необычайно быстро справились с тканью брюк и трусов,
добираясь до моего члена.

Резче дозорного-суриката я вытянул шею и огляделся. Никто вокруг нас не замечал:

когда я уперся в дверь и стену вагона, полы распахнутого пальто скрыли Антона чуть
ли не целиком, чем мальчишка самонадеянно пользовался. Его пальцы ритмично
двигались в моих штанах, с каждой секундой заставляя член вставать все больше.
Возбуждение было сильно, но страх быть пойманным — тем более с мальчишкой! — пока
главенствовал. Мое сердце билось так тяжело, что всякий его удар я чувствовал
горлом. Я часто дышал, сам не понимания, от удушающего волнения или действий
Антона. Наконец, очевидно, добившись желаемого, он убрал руку, оставив меня с
полностью эрегированным членом, торчащим из брюк.

Не понимаю… Это что, его месть?.. Думать было сложно: вся кровь от мозга прилила к
члену…

Развернувшись ко мне лицом, Антон демонстративно облизнул самую середину своей

ладони и провел ею по обнажившейся головке.

— О Боже, — неосмотрительно обронил я. Молодые женщины справа обернулись, все еще
не видя Антона из-за моего пальто. Криво им улыбнувшись, я кивнул в сторону рекламы
ипотеки, в которую упирался левой рукой: — Процент упал… здорово…

Женщины поморщились, вполне обоснованно посчитав меня странным, и отвернулись,

возвращаясь к своим громким перемолвам. Антон ослепительно улыбался, он едва
сдерживал хохот. Я сам неловко рассмеялся, прикусывая нижнюю губу в попытке
перебороть стыд. Его взгляд как-то странно скользнул по моим губам, и мы молча
замерли, глядя друг другу в глаза. Я только подумал двинуться вперед, наконец-то
поцеловать его — мой мозг не успел еще даже команду телу отдать, а я уже получил от
Антона пощечину! Левая щека пылала, ничуть не остужая мой пыл. Я отвел глаза всего
на секунду, чтобы побороть нахлынувшую боль, но когда посмотрел вперед, Антона уже
не увидел. Неожиданно раскаленный язык прошелся по всей длине члена, и я в истоме
заскреб ногтями стекло. Антон сидел на корточках у меня в ногах, увлеченно
облизывая каждый сантиметр моего члена. Левая рука забралась под все еще закрытую
пуговицу брюк и нежно вцепилась в волосы, не давая мне даже малейшего шанса
отстраниться. Как будто бы я мог! От всех его действий, от окружающей нас
обстановки, от его наполненного совершенно нескромным желанием взгляда я чувствовал
себя голым. Закончив вылизывать, он взял член в рот и ритмично задвигал головой,
тесно сжимая его губами. Чувствительность всего тела обострилась до предела: я
ощущал одежду, рубашка терлась о грудь, живот, спину, ребра так, словно ко мне
прикасалось множество рук. Необычайно легко, едва притрагиваясь к коже, они ласкали
все мое тело, пока Антон неимоверно чувственно делал минет, периодически выпуская
член изо рта и вновь принимаясь его вылизывать. Теряя последние крупицы
самоконтроля, я двигал бедрами, вынуждая его глубже принимать меня, почти касаясь
головкой его горла. Качка поезда скрывала мои движения, но в тот момент мне уже
было глубоко плевать. Финишируя, я несдержанно насадил его голову до предела, и
Антон носом уткнулся в тыльную сторону своей левой ладони. С рычащим стоном я
кончил ему в рот. Закашлявшись, он впился ногтями мне в лобок, но боль почему-то
лишь скрасила достигнутый оргазм.

Дыша как после марафона, я упал горячим лбом на ледяное стекло ближайшей двери.
Антон с необычайно трогательной заботой спрятал мой член, расправил ткань и бережно
застегнул ширинку, будто ничего и не было. Он встал, и мне с сожалением пришлось
оторвать голову от стекла, только-только начавшего охлаждать мои мысли.

— Серьезно?.. — только и смог спросить я.

Он — с привычно нахмуренным лицом — ткнул меня пальцем меж бровей.

— Может, уберешь уже это удивленное выражение лица? — с явным раздражением произнес
он. — Опусти брови.

— А что, они подняты?.. Я не чувствую лица… вообще ничего не чувствую… кроме пульса
в члене…

То ли мои слова, то ли мое абсолютно выжатое состояние — то ли вообще все вместе —

его повеселили. Он неизменно хмурился, но в его глазах плясали огоньки задора.
Когда поезд остановился у очередной платформы, Антон вытянул меня за собой, таща за
рукав. Я шел как зомби, не способный родить ни одну мысль в абсолютно пустой
голове. Если бы меня схватил за одежду кто-нибудь другой и повел в противоположную
сторону, я бы подчинился, не раздумывая. Но у меня не вызывала сомнений уверенность
в том, что этот мальчишка так просто меня ни к кому не отпустит.

========== Глава 9 ==========

— …и в конце фильма они просто разъехались кто куда, ни секунды не скучая друг по
другу. Впустую потраченные полтора часа! — подвела итог Лизка, набирая в ложку
бисквитного торта. — Я-то думала, что главные герои вместе останутся, раз спали
друг с другом. А тут…

— Мда, глупый ход для истории, — кивнул я, размешивая слегка подслащенный чай.

Справа от нас на барной стойке, заменяющей на моей кухне обеденный стол, кипел
старый электрический чайник, силящийся забрызгать всех вокруг кипятком. Не считая
страха получить ожог, посиделки у нас были вполне задушевные.

— А это не только со сценарием беда, — вздохнула Лиза, взглядом намекая на

добавочный кусок торта. — Сейчас такие нравы. Встретились, переспали — и ни для
кого ничего не значит, так, веселье.

Я сунул в рот ложку приторного, купленного чисто для кузины лакомства и сразу же
постарался утопить его в практически пресном чае. «Встретились, переспали…
веселье…» Что-то это самое «веселье» с неприятным, пусть и действительно уместным
оттенком осуждения мне напомнило. В мыслях промелькнул образ Антона, и сразу заныло
тело там, где он касался меня. Неосознанно я прикрыл губы пальцами и закинул ногу
на ногу, теснее сдвинув бедра. В первое наше «рандеву» в его комнате у меня не было
поводов размышлять о правильности происходящего. Хотя стоило уделить внимание таким
моментам, как его пол, возраст, а также место действия и непродолжительность нашего
знакомства. То есть поводов остановиться было полным полно еще тогда! Но, допустим,
я был слишком шокирован. Нет, не был… Или был?..

— Марк?.. — осторожно позвала меня Лиза. — Ты что, ошпарился? Слишком горячий чай?

— М-м? — Вздрогнув, я ненадолго вырвался в реальность и поскорее убрал пальцы от

лица. — Нет, все в порядке. Это я… так… просто.

Она смотрела на меня с тревогой, однако не прекращала есть: в конце концов, только
в гостях у Лизки появлялась возможность угощаться вкусной, но далеко не самой
полезной едой; а кто еще будет баловать ее, как не старший брат! Мое отношение к
ней не сильно изменилось с годами, поэтому подобные тайные пиршества не казались ей
подозрительными. Только я знал, что в последние дни сладостями изо всех сил
стараюсь заслужить ее прощение, ведь творил с Антоном такое, узнав о чем, она бы,
вероятно, потеряла дар речи. Как, собственно, и я, когда все происходило… Так что
вернее будет «я с ним творил» — или все же «он со мной…»?..

Я помотал головой, отгоняя вопрос, ответ на который навряд ли сумею найти в

ближайшее время, чем вызвал у Лизы новую порцию удивленно-встревоженных взглядов.

— Так что там с фильмом? — неумело постарался я перевести мысли Лизы подальше от
своей персоны. — Когда стало понятно, что у них это просто… веселье?

— Мне или героям? Я вот до конца фильма думала, что они просто ломают комедию,
стесняются друг другу честно признаться в любви или вроде того. Пока свет в
кинозале не включился, я не поняла, что уже конец: сидела с пустым ведерком от
попкорна на коленях и такая: «Э-э-эй, где мой «happy end»?..» Подруга сказала, что
заметила момент, в котором герои разобрались во всем. Они на свидание пошли, как Он
думал, а Она ему дала от ворот поворот, мол, считала, что они по-дружески спят. И
сейчас выпить пошли тоже…

Она продолжала пересказывать сюжет не первой свежести, а в моей слишком не занятой

работой голове уже бурлили дурацкие идеи.

***

Окинув недовольным взглядом пустые тарелки, перемазанные кремом и крошками

бисквита, Антон сел за стойку на тот барный стул, где минут за сорок до его прихода
сидела Лиза.

— Что-то праздновали? — угрюмо спросил он.

— Нет, просто решили выпить чая с тортом, — ответил я ему из холодильника. — Мы,
кстати, оставили пару кусков: будешь?

— Нет, спасибо, не шибко люблю сладкое.

Вспомнив про Лизин визит, я припомнил и тему разговора. Повод был более чем
подходящий, на мой взгляд…

— Не хочешь сходить куда-нибудь? — как можно более спокойно озвучил я заранее
вызубренную формулировку и захлопнул холодильник.

Кажется, получилось слишком безэмоционально, потому что Антон напрягся.

— В смысле, сходить куда-нибудь отсюда?.. — исподлобья уточнил он.

— Нет, не в смысле «сходи-ка ты куда-нибудь». Я имел в виду, не хочешь ли ты
сходить куда-нибудь со мной.

— Зачем?

Я задумался. Действительно…

— Поесть. Попить. Посидеть на стульях нормальной высоты, — наскоро набросал я

вариантов. Судя по его выражению лица, ни один ему не пришелся по душе. — Провести
время вместе. Как друзья, — переволновавшись, с дуру ляпнул я.

— Мы не друзья, — мгновенно покачал он головой.

— Провести время вместе как враги?..

— Мы не враги.

— И на том спасибо. Господи, как же с тобой сложно, — вздохнул я, прикладывая

голову к столу.

Чужие пальцы коснулись моей шевелюры. Я отшатнулся от стола, случайно сбрасывая

локтем на пол чайник. Хиленькая пластмасса раскололась, и пол вместе с моими ногами
окатило горячей водой, благо не кипятком. Антон спрыгнул с барного стула. На его
бледном лице читались страх и такая ощутимая вина, будто вместо чайника раскололся
мой щенок.

— Прости, — обронил он, убегая в мой «рабочий кабинет».

— Ан… — выкрикнул я и осек себя на половине: он уже скрылся за дверью, так что
горланить было бессмысленно.

Уборка заняла какое-то время. Чайник мне было не жалко, я был даже благодарен
Антону за повод поменять это плюющееся кипятком пластиковое чудовище. Но его
реакция на произошедшую мелочь меня встревожила. В иной ситуации я бы лишь оказался
заинтригован, по-сухому, по-научному. Но отец Антона рассказал, что мальчишку
постоянно бросали друзья, стоило его характеру проявиться во всей красе. Учитывая,
как этот ребенок любит все швырять, ломал он чужие вещи, надо думать, частенько.
Может, сейчас он решил, что я из-за чайника разозлюсь и откажусь от него так же,
как и все другие?.. Пока что, кажется, я не так чтобы часто попадал в точку своими
предположениями, но это выглядело вполне логичным. Как и все другие, которые были
явно «в молоко»… Но от меня ведь не убудет!

Закончив собирать с кафеля осколки чайника и воду, я выбросил мокрые бумажные

полотенца и пластмассу — все кусочки, кроме одного, размером с пятирублевую монету.
На этом треугольном куске пластика с округлыми краями сталкивались вишнево-красный
и серый. Издали линия казалась четкой, но если поднести осколок ближе к глазам,
можно было увидеть то место, где два цвета сливались друг с другом миниатюрными
вихрями. Глядя на эти скрытые узоры, я никак не мог определить, где заканчивается
один цвет и начинается другой. Я крутил в пальцах осколок как завороженный, но все
же нашел силы оторваться от него и пойти в комнату за Антоном.

Мальчишка лежал на диване, на его лице покоился раскрытый том манги. Я постоял пару
секунд в дверях, оценивая, спит ли он. Антон сглотнул, и его кадык предательски
дернулся. Не спит: во сне не глотают. Но ловить его на притворстве я не стал, а
молча сел в компьютерное кресло, продолжая крутить в пальцах околдовавший меня
осколок. Я не включал компьютер, как делал обычно, и отсутствие звука работающей
техники Антона насторожило. Закончив притворяться мертвым, он снял с лица книжку и
обратил свой грустный взор на меня.
— Что это? — указал он взглядом на предмет в моих руках.

— Осколок пластика. От чайника. — Услышав упоминание о почившей электронике, Антон

сделался еще печальнее. — Да Господи, плевать мне на этот чайник! Ты, главное,
книги мои специально не рви. Остальное все переживу.

— И зачем тебе этот осколок? — спросил он, явно повеселев после моих слов.

— Не за чем. Просто так. В детстве я собирал подобные вещи. Сейчас-то я понимаю,
что коллекционировал хлам, оцарапавшись которым, мог подцепить столбняк, но тогда
все найденное казалось мне настоящем сокровищем. Я даже сейчас, через столько лет,
могу зрительно вспомнить, какие керамические черепки и осколки разноцветного стекла
я находил в земле, покопавшись в огороде. В итоге оказалось, что на месте нашего
деревенского дома когда-то очень давно была свалка. Вот под землей и остался всякий
мелкий сор.

— Оставишь этот осколок для коллекции? — после непродолжительной тишины спросил

Антон.

— Нет больше никакой коллекции. Давным давно. А этот осколок выброшу, наверное.

— Раз он тебе не нужен, можешь отдать его мне, — вдруг попросил он, не отводя
сосредоточенного взгляда от осколка. Я протянул ему кусочек пластика. Антон принял
«подарок», не касаясь моей руки, и поднес осколок к глазам. Я не спрашивал его, но
в тот момент мне показалось, что он смотрел на те самые завитки краски, где два
цвета сливались в уникальный один.

— Ты разбил мой чайник, — не слишком верно начал я свою мысль. Ребенок переживал,
что так получилось, а я напоминаю снова — ну не тупой?.. — Так что мне полагается
компенсация.

— И в качестве компенсации ты снова начнешь спрашивать о совместном походе куда-

нибудь? — догадался он, не отрываясь от осколка. В этот самый миг он напоминал мне
десятилетнюю версию меня, изучающего свою коллекцию откопанных «богатств».

— Именно так.

— Почему для тебя это так важно?

— Просто хочу провести время вместе, — чуть смутившись, ответил я.

— Прогулка в парке подойдет?

— Я больше думал о ресторане, — признался я, крутясь в кресле вокруг своей оси.

— Ты хочешь тратить на меня деньги? Если пойдем в ресторан, тебе придется: у меня
денег нет. Неприятная тема для беседы, если уж на то пошло…

— Посмотри на мою квартиру! — обвел я рукой совсем не дешевую коллекцию книг. — Уж
сводить тебя в ресторан пару сотен раз у меня средств хватит вполне. А то, что у
тебя в шестнадцать нет лишней налички, это нормально. Когда вырастешь, пойдешь
работать, тогда и пригласишь меня куда-нибудь. — Антон встрепенулся и удивленно
посмотрел на меня. Я понял, какую глупость брякнул, и попытался исправиться: — В
смысле, если мы вообще будем к тому времени общаться. — Его лицо наполнилось еще
бóльшим количеством недоумения, и я снова затараторил: — Нет, будем, конечно!
Наверное… конечно… Просто скажи, что я должен сказать, чтобы вытащить тебя в
ресторан!
— Сейчас, чтобы вытащить меня в ресторан, тебе лучше просто замолчать.

========== Глава 10 ==========

Неловко. Неловко. Неловко…

Неловким было все. Это затянувшееся молчание. Эти изредка встречающиеся взгляды
через стол… Если люди за столиками вокруг нас весело и увлеченно беседовали и их
окружала аура прекрасного времяпрепровождения, то над нашим столом воздух можно
было ножом резать. Я бы мог предсказать возникшую ситуацию, но мне, элементарно, не
хватило концентрации нарисовать в воображении динамичную, развивающуюся картинку
перед тем, как все-таки добиться от Антона согласия. В тот момент я видел лишь
статичный снимок: залитый электрическим светом зал ресторана, Антон, сидящий
напротив меня, и нависший над ним официант, с выражением лица истинного знатока
тыкающий пальцем в «рекомендованное», хотя само по себе странно слушать советы
человека, который, вероятно, никогда не будет зарабатывать достаточно для того,
чтобы попробовать хоть что-нибудь из данного меню.

Будь я предусмотрительным, вероятно, составил бы список тем, на которые можно было

бы попытаться, лишь попытаться завязать с Антоном разговор. Но я таковым не был. И
вот теперь в густой, тягучей тишине, нарушаемой шумом столовых приборов,
доносящимся от соседних столиков, и легкой, ненавязчивой музыкой из динамиков,
мальчишка старательно избегает смотреть мне в глаза, чему я даже рад, так как
встреться наши взгляды — я не буду знать, что сказать или сделать. Вот он — тот
самый момент, про который говорила Лиза? Когда герои фильма поняли, что между ними
ничего нет. В сюжете по ее рассказу было несколько иначе, но это ведь реальность, а
не фильм.

— Как дела в… школе? — предпринял я последнюю попытку завести беседу.

Антон посмотрел на меня снисходительно, понимая раньше меня то, что я только-только
начал ощущать. Да, вот оно, это ужасно неправильное чувство, что я педофил,
великолепно.

— Ты привел меня сюда, как сам сказал, для того, чтобы провести время вместе, —
тихо начал Антон, отпив из бокала вишневого сока. — Это ничего, если мы проведем
его в тишине. Все же шесть лет — весомая разница в возрасте: вполне ожидаемо, что у
нас нет общих тем.

Тогда я мысленно признал два неоспоримых фактах. Первый: Антон, определенно, во

многих смыслах взрослее меня. Второй: об этом походе в ресторан он думал куда
больше моего.

— Дома мы же разговариваем о чем-то, — парировал я, безрезультатно пытаясь

вспомнить хотя бы одну тему.

— Дома мы чаще ругаемся, чем говорим, причем независимо от того, твой это дом или
мой.

Я безмолвно согласился, но ответил вот что:

— Что-то же общее все равно у нас быть должно. Ну, например… мы оба знаем Лизу.

— Да, а еще у нас две руки, две ноги и спим мы преимущественно горизонтально.

Вместе с Лизкой в моей памяти всплыла и беседа о кино.

— Ну хорошо, а какие фильмы тебе нравятся?

— Исторические, — угрюмо ответил он.

— Серьезно?.. Кто вообще любит исторические фильмы?..

— Я, например, — поднял он раздраженные глаза на меня. — Уж куда лучше, чем
смотреть пошлятину про современность. А тебе какие?

— Боевики с примесью комедии. Явно мимо. Любимая музыка?

— Джаз.

Стыдно было признаться, но я даже не знал, как звучит настоящий джаз — не из серий
«Симпсонов»… Чем больше я об Антоне узнавал, тем длиннее мне казался стол,
разделяющий нас. Тем холоднее мне виделась его аристократически бледная кожа. Тем
раздраженнее словно бы становились его глаза. Мы росли в слишком разных семьях: я —
в самой обычной, среднестатистической семье, где походы в музеи и театры чаще
навязывались школьными учителями, а он — с отцом-геем и его партнером в квартире,
наполненной искусством, культурой и стилем. У них на стенах и по сей день висят
дорогие репродукции прекрасных, удивительных картин — у нас в начале 2000-х в
комнате были советские фотообои. Он в шестнадцать лет любит исторические фильмы и
джаз — я в свои шестнадцать любил Брюса Уиллиса и «Rammstein». И до сих пор люблю.
Между нами — пропасть.

— А твоя? — тихо спросил он, напряженно рассматривая мое задумчивое лицо.

— Что?..

— Твоя любимая музыка?

— Не джаз, к сожалению, — печальной улыбкой ответил я.

От продолжения явно зашедшего в тупик разговора нас избавил официант, наконец

принесший к столику заказ. Мы ели молча, изредка поглядывая друг на друга, но
упрямо не встречаясь взглядами. Атмосфера стала еще хуже: если в начале вечера было
просто неловко, то сейчас над столом парили удрученность и легкое отчаяние,
исторгаемые всецело мною. Я искренне жалел, что вообще погнался за идеей что-то
себе доказать. Я не смог понять, как ко всему нас связывающему относится Антон,
вдобавок осознал расстояние, безнадежно встревающее между нами.

Он элегантно вытер губы тканевой салфеткой и оценивающе взглянул на меня. Прежде,

чем я успел о чем-либо подумать, его стопа мягко уткнулась мне в пах. Я вздрогнул
излишне активно, и посуда на столе зазвенела. Он улыбнулся, пристраивая на край
тарелки соскользнувшую из-за моих телодвижений вилку. В левой руке он плавно
побалтывал наполовину полный бокал, и вишневый сок кружился в стекле точно вино.

— Ты разулся в ресторане?.. — через стол шепнул я.

— Если бы я хотел оставить на твоих брюках грязный отпечаток ботинка, то просто бы

пнул тебя в промежность, — с нотками злорадства сообщил Антон, обхватывая губами
край бокала.

Пока он пил, я внутренне страдал, тщетно уговаривая себя остановить его. Но в

очередной раз моя слабохарактерность встала на сторону либидо. Его нога активно
массировала мой член, а я изо всех сил стремился сохранить внешнюю невозмутимость,
что, кажется, вовсе мне не удавалось.

— Почему… ты это делаешь? — на двух разных сбитых выдохах спросил я.

— Мне показалось, ты погрустнел, — искренне ответил он, ничуть не сбавляя темп.

В моем мутнеющем сознании жесткой нитью проскользнул голос сестры: «…такие нравы.
Встретились, переспали — и ни для кого ничего не значит, так, веселье…» Рука
дернулась под стол сама, скидывая его ногу.

— Перестань! — рассерженно шикнул я.

На лице Антона отобразилось непонимание. Я попытался спокойно вернуть руку из-под

стола на скатерть, но запястьем попал по краю вилки, и та, отстрельнув, улетела под
стол сидящей слева от нас влюбленной парочки. Антон прыснул, старательно зажимая
рот ладонью. Молодой человек слева растерянно заозирался в поисках источника звука,
бесцеремонно отвлекшего его от возлюбленной, и я отвернулся от него, прикрыв лицо
рукой.

— Это не смешно, — продолжал шептать я, чуть пригибаясь над столом.

— А по-моему, так очень! — поделился Антон со скромной улыбкой на губах.

— Чего ты вообще пытался добиться?.. Если бы я возбудился здесь, дальше бы ты что

делал?.. Тут короткие скатерти: видно, если кто-то под столом!

— Я смотрю, ты детально все представил, — подивился Антон, сплетая руки на груди.
— Значит, мне уже можно не отвечать.

— Это, конечно, может тебя удивить, — начал я долгожданную речь, вернувшись к

спокойному, будничному тону, — но мне подобные развлечения не слишком близки. Я
воспитывался в то время, когда любые действия сексуального характера что-то да
значили. И не были… «весельем».

— И о каком же это веселье идет речь? — низким голосом спросил Антон. Его хмурое
лицо несколько пугало. — Ты с собой хоть раз говорил? С тобой не очень-то весело.

— Ну и зачем ты тогда вообще проводишь время с таким скучным мною?

— Заметь, ты хотел провести время со мной, а не наоборот. Ты меня пригласил.

— Да, чтобы хоть немного разбавить тот шквал аномальных событий, которые
происходят, стоит мне приблизиться к тебе! Половина воспоминаний о тебе связана с
моими синяками, другую же половину нужно цензурировать, как гребаный хентай!

— В комнате я потерял контроль, признаю открыто! — краснея, выкрикнул Антон,

враждебно упираясь обеими руками в стол. Скатерть смялась, столовые приборы
опасливо задрожали. — В поезде же я отдавал долг!

— Я требовал с тебя что-то?! С твоей привычкой меня лупить мы уже разобрались: ты
сказал, что и с другими общаешься подобным образом! «Долги» свои тоже направо и
налево раздаешь?!

В глазах Антона пылала ярость. Обрушив на стол кулак, он схватил другой рукой бокал
и плеснул мне в лицо. Он попытался поставить бокал обратно, но перестарался, и
стекло со звоном развалилось на крупные осколки в его ладони. Он вылетел из
ресторана вон, а я не мог пошевелиться. Глаза горели от вишневого сока, но я знал,
что заслужил каждую секунду боли и похлеще. Я перешел черту. Сказал то, за что он
мог бы избить меня — и это бы я тоже всецело заслужил.

Однако не вина удерживала меня на месте. Когда я потянулся к своей салфетке, чтобы
вытереть лицо, моя рука дрожала. Я больше всего на свете хотел рвануть за Антоном
сразу же, как он покинул ресторан, чтобы извиниться, как угодно вымаливать его
прощение. Но я знал, что если встану сейчас, то просто упаду, ведь и ноги были
охвачены дрожью.

В тот миг, когда Антон потерял над собой контроль, явив истинный характер, я
неподдельно, безумно сильно его испугался…

========== Глава 11 ==========

Застегивая пальто и выходя из ресторана в полном одиночестве, я знал, что больше

туда не вернусь: нашу эмоциональную ссору в конце слышали все посетители и
персонал, работающий в зале, а на совершеннолетнего Антон внешне не шибко тянет.
Если заявлюсь сюда, в следующий раз меня могут уже ждать разодетые в форму
блюстители закона с суровыми минами на лицах… Когда я был ребенком, меня прельщала
перспектива быть преступником — известным вором или киллером на худой конец. Но
становиться сексуальным преступником я не стремился никогда. Как все обернулось…

Стоило мне спуститься с крылечка ресторана, как что-то с силой врезалось мне в ногу
пониже колена, и я упал плашмя на тротуар, ободрав о сухой асфальт ладони. Чудом не
приложился еще и головой! Справа от меня на подоконнике ресторана сидел Антон. Из
окна за его спиной струился белый яркий свет, оттеняющий его абсолютно темное
настроение. Будучи в окружении света погруженным в темноту, Антон был как никогда
похож на озлобленного демона, но, присмотревшись, я не заметил в чертах его лица ни
обиды, ни злости — только вязкую вселенскую тоску. Он подпирал голову правой рукой,
поставив локоть на колено. Левую кисть он держал как-то странно, неестественно
развернув ладонью к себе.

— Ты не ушел, — наблюдательно подметил я, продолжая лежать левой щекой на асфальте.

— Да, решил не тратить время, — спокойно, словно никакого скандала и не было,

проговорил он. — Я мог сбежать: мы бы не виделись три дня, потом ты, не выдержав,
заявился бы снова ко мне домой, мы бы помирились и опять бы общались ровно до
следующей грандиозной ссоры.

— Как много «бы», — вздохнул я. Рядом со своим лицом я заметил чей-то

обслюнявленный окурок и поторопился подняться с тротуара. Ободранные ладони
припекало, но в данный момент меня больше заботил Антон: — Что с левой рукой?

Он приподнял кисть, стараясь лишний раз не двигать пальцами, взглянул на нее и

позволил ей снова обмякнуть.

— Слегка порезался, когда бокал лопнул.

Без лишних слов я подал ему руку. Какое-то время он медлил, виновато разглядывая
выступающие из моих ссадин мелкие капли крови, но все же встал с подоконника и
протянул свою левую руку ладонью вверх. В свете уличного фонаря я смог рассмотреть
его рану: она была неглубока, но в крайне неудачном месте — каждое малейшее
движение пальцев будет отдавать резкой болью, пока рана полностью не зарастет.
Хорошо, что рука левая… хотя, постой-ка…

— Ты левша? — спросил я, не выпуская из пальцев его ладонь. — В первую нашу встречу
ты ударил меня левой рукой.

— Не совсем левша. Я амбидекстр.

— Значит, можешь лупить меня и правой, и левой рукой — какое разнообразие!

Он улыбнулся, но тоска его никуда не делась. Заметив, что из окон ресторана на нас
бросают встревоженные взгляды посетители, я предложил Антону пройтись. Миновав
перекресток, мы ступили на тропку, ведущую через плохо освещенный парк. Над нашими
головами смыкались переплетения черных на фоне темно-фиолетового неба ветвей,
шумела летняя листва, изредка проносились небольшие, но чрезвычайно стремительные
громкие птицы. Стена из деревьев глушила шумы улиц, ограняющих этот кусочек
природы, застрявший среди многоэтажных каменных махин, машин и светофоров. Под
ногами шумели мелкие камни и пропитанный грязью песок — невероятно умиротворяющий
звук, если идти, как мы, не спеша. Как только я сунул руки в карманы брюк, Антон
взял меня под руку, осторожно перевесив больную левую кисть через мое правое
запястье. Я постарался идти ровнее, чтобы лишний раз его не трясти, но попасть в
его шаг все никак не получалось.

— Куда мы идем? — спросил он без особого интереса. Кажется, так же, как и для меня,
сейчас путь был для него важнее точки назначения.

— Ко мне домой: обработать твою рану. И мои ссадины тоже.

— Прости за них… — как-то уж слишком тихо произнес он, фокусируясь на совершенно

ничем не примечательной урне справа.

— Я заслужил. Да и это я должен извиняться за то, что ляпнул в ресторане, не

подумав. Язык мой — враг мой…

— Я, только когда вышел, понял, почему ты это сказал.

— И поэтому решил меня дождаться?

Антон кивнул, набирая в грудь как можно больше свежего вечернего воздуха. Со
стороны мы наверняка выглядели как пожилая супружеская пара, коротающая вечерок за
совместной прогулкой с вплетениями теплой ностальгии.

— Ты ведь испугался, что я изощряюсь над кем-нибудь еще? — проницательно блеснул
глазами в сумерках Антон.

— Мне не нравится слово «испугался», — поморщился я, ничуть не отрицая его правоту.

— Я… пару дней назад, когда ты заснул у меня на диване, я сунул нос не в свое дело
и прочел письмо, которое было в твоем пиджаке.

Антон в недоумении остановился. Мне пришлось тоже, чтобы не сломать ему руку.

— Письмо?..

— Да, написанное на блокнотном листе. «Мой дорогой А.» или как-то так…

Его лицо просветлело, он кивнул и коротко рассмеялся. Ну вот, значит, в чем-то еще
я допустил глупую, сбивающую меня же самого с толку ошибку…

— Засунь руку мне под куртку — туда, где нашел письмо, — попросил он. — У меня ведь
рука ранена…

Я послушно расстегнул до конца молнию его светлой легкой куртки и коснулся

хлопковой рубашки на его груди.

— Здесь… нет кармана, — отрапортовал я, все еще скользя пальцами по приятной на

ощупь ткани. Случайно пройдя ладонью по его соску, я хотел вернуться и проделать
весь путь еще раз…

— А я про карман ничего и не говорил, — кокетливо усмехнулся он. — На то письмо,
про которое ты упомянул, мне ответили…

Я потускнел, опуская греющуюся в тепле его тела руку. Значит, все-таки его написал
сам Антон… кому-то…
— Хочешь угадать, что написал под моим признанием «получатель»?

— Не очень, если честно… — глотая боль, сказал я.

— Он написал мне «зачтено», — весело поделился Антон.

«За…чтено»?.. Я поднял на него глаза, абсолютно ничего не понимая.

— У нас в качестве дополнительных занятий ввели двухнедельные психологические

тренинги, и психолог дал всем задание написать письмо самим себе, чтобы состоялся
внутренний диалог. Написать в виде любовного письма. Ты приревновал меня ко мне же,
гений.

Я стоял, не меняясь в лице. Любая эмоция, пропущенная наружу, стала бы

автоматическим признанием моей необъятной глупости. Упорно отказываясь признаваться
даже самому себе в очевидном, я потащил Антона дальше через парк, игнорируя его
тихий смех и самодовольную улыбку, сверкающую при приближении к редким фонарям.

Впервые я был счастлив, чувствуя себя полнейшим идиотом…

***

— Ну, вот и готово! — Я бережно прошелся пальцами по краям большого квадратного
пластыря, покрывающего рану Антона, и убрал антисептик в прозрачную пластиковую
коробку, заменяющую мне аптечку. — Надо торопиться, уже поздно. Отведу тебя домой,
пока твой отец не сошел с ума от беспокойства.

Антон не спешил подниматься с барного стула. Изучающе разглядывая пластырь, он

произнес:

— Я бы хотел остаться. У тебя. На ночь. Или я буду мешать?

— Не сказал бы, что мне по душе эта идея, — деликатно попытался я выразить мысль,
пряча аптечку в верхний кухонный шкафчик. — У меня здесь, так уж получилось,
совершенно нет замков на внутренних дверях…

— Ты опасаешься, что я что-нибудь тебе сделаю? — скептически поднял брови Антон,
посмеиваясь. — У меня рука порезана — как я смогу?

— Ты сам признался, что амбидекстр. К тому же, поход в ресторан уже доказал, что
для «ухаживаний» руки тебе не нужны!

Антон рассмеялся, и на пару секунд я замер, с глупой улыбкой вслушиваясь в его

смех…

— Ладно, — как обычно сдался я. — На улице непроглядная темень, так что, оставшись
дома, мы оба здоровее будем. Только предупреди отца, чтобы он тебя потом с собаками
по всему городу не искал.

Абсолютно удовлетворенный таким стечением обстоятельств, Антон выудил из кармана

джинсов мобильник, и пальцы его здоровой руки забегали по сенсорному экрану.

— Я бы перекусил, — добавил он, прикладывая телефон к уху. Мда, ужин в ресторане не
слишком задался: добрую половину заказа мы бросили, разругавшись. Пока я делал
бутерброды из белого хлеба, ветчины и свежих помидоров, Антон дозвонился до
Влада: — Да, все в порядке. Сегодня я заночую у друга… Да, у него… — с нотками
раздражения подтвердил он. — Хорошо… — Антон отнял трубку от уха и протянул ее
мне: — Он хочет тебе что-то сказать.
Удивившись лишь самую малость, я отложил кухонный нож и взял телефон.

— Слушаю, — отозвался я.

Голос Влада был тих, но предельно четок:

— Здравствуй, Марк. Я надеюсь, ты понимаешь, что если обидишь его, я с тебя шкуру
спущу? — Он не пытался меня запугать, в его словах не было ни толики агрессии — она
была ему не нужна. Одного его обещания расплаты уже было достаточно.

— При всем моем уважении, Вы не успеете это сделать. Потому что если я его обижу,
он с меня шкуру спустит.

Кажется, мой ответ его вполне убедил, потому что Влад попрощался и, не дожидаясь
моей заключительной реплики, повесил трубку. Пожав плечами, я вернул мобильный
Антону и продолжил готовку.

***

Выйдя из ванной в синей пижаме, которая, как и любая моя одежда, была несколько ему
велика, Антон завернул в спальню, где я уже заканчивал стелить ему постель.

— С какой стороны ты спишь? — спросил он, осматривая широкую двуспальную кровать с
горизонтальными деревянными рейками в изголовье.

— А какая разница?

— Мне же нужно знать, с какой стороны ложиться.

Я позволил себе смешок, чем вызвал у Антона новую волну раздражения.

— Я не буду спать с тобой в одной постели, — пояснил я, забирая одну из пухлых
подушек. — Я буду спать на диване в «мастерской».

— А почему я не могу спать на диване?

— Потому что мне захотелось отдать гостю лучшее спальное место. Думаешь, тебе будет
удобнее с твоей раненой рукой спать на диване?

— Да, — мгновенно ответил он, поставив меня окончательно в тупик.

— Ну… ладно, тогда я буду спать здесь, а тебе постелю на диване…

— Нет.

— Что значит «нет»?! Определить уже наконец, чего ты хочешь!

— Я хочу спать с тобой, — приказным тоном сказал Антон, выдирая у меня из рук
подушку и бросая ее обратно на кровать.

— А почему я должен подчиняться?

Антон посмотрел на меня как на ребенка, пытающегося отстоять фантом

самостоятельности в семь лет.

— Ты считаешь, у меня нет рычага давления на тебя? — Передо мной больше не стоял
настырный шестнадцатилетний мальчишка. Передо мною был коварный интриган и
беспринципный шантажист! — Когда вернусь домой, я ведь должен буду что-то
рассказать отцу, как провел время, например.

— То есть либо я делаю все, как ты мне приказываешь, либо ты на кукле покажешь
папочке, где плохой дядя Марк тебя трогал?

— Нет, я ведь не подлый. Но ты этого боишься, а я хочу спать с тобой, так что
приходится исполнять роль плохого парня.

С минуту мы играли в суровые гляделки, и я, естественно, проиграл. Безуспешно

сдержав полный психологической усталости вздох, я пошел в сторону коридора.

— Эй! Ты куда?! — сердито выкрикнул Антон, бросаясь следом.

— Господи ты Боже мой! Свет выключить! Ляг ты уже в постель!

Спальню он не покинул, так что, кажется, хотя бы одну мою настоятельную просьбу он
выполнил. Уже что-то.

Когда свет во всей квартире был погашен, я вернулся в спальню. Бледный, будто бы
призрачный свет, просачиваясь сквозь тюль, лениво освещал кровать и матовый
бельевой шкаф за ней. Антон, закутавшись в тонкое, летнее одеяло, точь-в-точь
куколка в кокон, занял половину кровати ближе к шкафу. Забавно: я ведь так и не
ответил на его вопрос, но он безошибочно выбрал правильную сторону кровати — я
всегда сплю ближе к окну. Кусочек темного неба за стеклом меня успокаивает и
помогает скорее уснуть.

Перед тем, как лечь, я приоткрыл стеклопакет, и достаточно прохладный летний ветер
загулял по спальне. В этом поступке был чистый расчет: если в комнате будет
холодно, я вряд ли раскроюсь во сне и, возможно, укрытым, буду в большей
безопасности рядом с этим неуемным сорванцом.

Только когда подушка коснулась моей головы, я прочувствовал, насколько за этот

сумасшедший день устал. Ныли ноги, спина и поясница. Болели ободранные об асфальт
ладони. Все еще ощутимо пощипывали глаза после вишневого сока. Я лежал на спине,
раскинув руки в стороны, насколько это позволяла мне моя половина кровати, и
погружался все глубже в этот вихрь боли и иных столь же неприятных ощущений. Мне не
было так плохо, когда я был один. Когда в моей жизни не было его. Я не ходил по
ресторанам, я не гулял в парках чаще раза в пару-тройку месяцев. В мою квартиру
заходила только Лизка и изредка родители, проверяя, не умер ли я, погребенный под
собственными гомо-творениями. И я был… счастлив?..

Справа сверток активно заворочался, и, повернувшись ко мне лицом, Антон положил

голову на мое плечо, а здоровой рукой обхватил торс поверх белой спальной футболки.
Всем телом он тесно прижимался к моему правому боку, и это тепло казалось родным и
ободряющим. Раньше я никогда не ощущал девушек так же. Их проявления нормальной,
вполне здоровой привязанности ко мне всегда раздражали, казались наигранными,
направленными лишь на то, чтобы подчинить меня и лишить свободы выбора. Глупо. Ведь
этот ребенок в открытую раздает приказы и веревки из меня вьет, а я не чувствую ни
малейшего желания сопротивляться. Ну, разве что самую малость, чтобы он совсем уж
не сел мне на шею.

Оторвавшись от ночного неба, замутненного развивающимся на ветру тюлем, я взглянул

на умиротворенное лицо Антона. Я не знал, точно ли он сейчас спит, но желание
сделать задуманное было слишком сильно. Нежно коснувшись его щеки и слегка
приподняв лицо, я придвинулся к его губам. Вот-вот…

Все звуки в левом ухе одномоментно прогремели мощным взрывом, и моя голова упала
обратно на подушку. Шум из открытого окна слышался приглушенно, как если бы я
слушал, находясь под водой. Вдобавок раздавался назойливый звон. Я дезориентировано
глядел в потолок, пытаясь сообразить, что случилось, когда надо мной нависло
встревоженное лицо Антона. Справа я слышал по-прежнему хорошо, так что его
извинения были вполне четкими. Звон постепенно затих, но левое ухо ощущалось
полностью онемевшим.

— Что… ты сделал? — больше из интереса, чем из обиды спросил я.

— Я хотел пощечину тебе дать. Промахнулся в темноте. Ты как вообще?!

— Я?.. — Я попытался приподняться, но сильное головокружение заставило меня лечь

обратно. — Как-то не очень… Но не смертельно. Почему ты вообще это сделал?

Антон вспыхнул — этот румянец я заметил даже в полутьме.

— Я не хочу целоваться. Это так странно?..

— Словом «странно» можно описать все наше знакомство. Но меня это не особо волнует,
я просто пытаюсь понять. Неужто тебе проще мой член в рот взять, чем позволить мне
тебя поцеловать? В чем вообще может быть причина подобного?

Он отклонился от меня и сел поверх одеяла, обнимая колени.

— Минет проще поцелуя, — вполголоса поделился накипевшим он. — Чтобы сделать минет,
много способностей не надо: просто повторяешь то, что видел в порно, и делов-то.
Когда целуешься… ты ведь не один все делаешь. Это как танец, в котором нужно не
только понимать, что и как делать, но и взаимодействовать с партнером постоянно,
каждую секунду движения… знать, что он собирается сделать и чего ждет от тебя…

Кажется, я понимал и то, о чем он говорил, и то, что скрывал за всеми этими весьма
правдивыми словами. Головокружение, как и все прочие последствия меткого удара в
ухо, полностью прошло. Приподнявшись, я аккуратно развел его руки и заставил Антона
лечь, прижимая на всякий случай его запястья к подушке и нависая над ним. Он
смотрел мне в глаза с испугом и волнением, прекрасно осознавая, какую черту я
собираюсь помочь ему преодолеть.

— Поцелуи не так сложны, как кажется, — сказал я, наклоняясь ближе и вскользь

касаясь своими губами его. — Просто делай то же, что и я…

Он еле заметно кивнул, борясь с мандражом. Улыбнувшись его обворожительной

неопытности, я мягко захватил его нижнюю губу своими губами. Вздрогнув и даже едва
слышно застонав, Антон нерешительно ответил на поцелуй. На свой первый настоящий
поцелуй.

— Хорошо получилось, — шепотом похвалил его я, и, кажется, волнение ненадолго

отпустило его. Держать его руки больше не было смысла, и я зарылся пальцами в его
шелковистые волосы. — А теперь поцелуй повзрослее… Ты медленно приоткроешь рот и
оближешь мой язык…

— Звучит сложно… — выдохнул Антон, тяжело дыша. Его сердце билось так интенсивно,
что рубашка на груди вздрагивала от каждого удара.

— Отнюдь, — заверил его я, вновь припадая к его губам. Новый мелодичный, полный
смущения стон, и он послушно впустил мой язык, касаясь его своим. Обеими руками он
обхватил меня за шею, морщась от резкой боли под пластырем, но не разрывая поцелуй.

В эту ночь мы практически не спали. Оставшиеся пару часов до рассвета мы никак не

могли оторваться, целуясь и просто касаясь друг друга: перебирая пряди волос,
проходясь пальцами по щекам, шее, ключицам, спине и бокам, сжимая плечи и
предплечья, чтобы прочувствовать другого человека, стать еще ближе. Ничего
сексуального не приходило на ум: все происходящее виделось куда интимнее, и
пошлость бы только разрушила то, к чему мы с таким трудом наконец-то пришли.

========== Глава 12 ==========

Я несся по коридору школы с небольшой спортивной сумкой в руке. Расстегнутое летнее

пальто зловеще развивалось. Выражение лица, объятое неприкрытой злостью, заставляло
детей шарахаться от меня в разные стороны. Если бы на меня наткнулся школьный
охранник, то точно повалил бы на пол и заломил руки, решив, что я намереваюсь
взорвать эту школу ко всем чертям! Собственно, примерно так я себя в тот момент и
ощущал!

В кармане затрезвонил телефон, я принял вызов и гаркнул: «ДА!» — вздрогнувшая от

моего рыка старшеклассница, мирно отдыхающая у окна слева, рассыпала по подоконнику
леденцы. Дверь справа распахнулась, и ко мне подбежала Лизка, протягивая руки к
сумке.

— Что за идиотизм?! — прокричал я, вручая ей «посылку». — Почему я должен приносить

тебе забытую форму, если у твоей матери есть машина?! Я битых три часа добирался
сначала от своей квартиры до вашего дома, а потом оттуда — до школы! На
общественном транспорте!

— Мама занята, — коротко ответила Лиза, раскрывая молнию и проверяя, все ли в сумке
на месте.

— Идиотизм… — раненым медведем проревел я. Обычно крик помогает мне успокоиться, но

в этот раз раздражение бурлило точно колдовское варево и наотрез отказывалось
исчезать.

— Спасибо, — чуть виновато улыбнулась Лиза, покачиваясь из стороны в сторону, как

колокольчик.

— Да, есть за что!.. Почему вы вообще учитесь летом? Церемония окончания учебного
года же была несколько недель назад.

— Не все учатся, только классы старшей школы. Нас решили перевести на продвинутую
программу с сентября, а для этого нужно добить тучу учебных часов, — с миной
страдалицы поведала Лиза.

— И по физкультуре тоже? — кивнул я в сторону сумки.

— О, нет, тут моя футбольная форма. Мы всей командой решили больше тренироваться: и
полезно, и весело! Пока! — Она задорно помахала мне рукой и направилась вприпрыжку
дальше по коридору. — Кстати! — На ходу она ловко обернулась. — Антон сейчас в
семнадцатом классе, доделывает задание по психологическому тренингу. Можешь к нему
заглянуть, раз уж ты приехал!

— С какой стати мне вообще должно быть интересно, где там твой дружок?! — крикнул
ей вдогонку я, тут же осматриваясь по сторонам. Лизка встретила меня у двери с
табличкой «15», значит, семнадцатый класс дальше по коридору…

Когда Лизкины громкие шаги полностью утихли, я осторожно нажал на белую пластиковую
ручку и приоткрыл дверь. Все парты в классе были сдвинуты к дальней стенке. На
освободившемся месте перед большой зеленой доской кругом стояли стулья. Заняты из
них были только два. Спиной к доске сидел серьезный мужчина с опрятно зачесанными
назад темными волосами. На носу с заметной горбинкой блестели тонкими стеклышками
овальные очки. Через стульев пять от него сидел Антон, сгорбившись над распечаткой
и сосредоточенно отмечая что-то на ней автоматическим карандашом. Услышав звук
открывающейся двери, он поднял голову, и скромно я махнул ему рукой в проем.
Мужчина в очках вытянул шею и заметил меня.

— Вы друг Антона? — спросил он слету.

Удивившись, я случайно открыл дверь шире.

— Он мне не друг, — угрюмо ответил за меня Антон, и я кивнул в подтверждение его
слов.

— Зайдите-ка сюда, — внезапно попросил мужчина, поднимаясь со стула и начиная

копаться в бумагах на учительском столе.

Я зашел, но не отлипал от двери.

— Извините, я не хотел мешать…

— Что Вы, Вы можете пригодиться, — уверенно заявил мужчина, указывая на круг

стульев: — Присаживайтесь. Мы разбираемся в зеркальном «Я»: это то, как, по-нашему
мнению, нас видят окружающие. Антон не захотел работать в паре с кем-нибудь из
учеников, но для прохождения анкеты требуется двое, и раз Вы его знаете, Вы можете
ему помочь.

— А что требуется сделать? — все еще топчась у порога, спросил я.

— Сущая мелочь: отметить кружочками те прилагательные, которые, по Вашему мнению,

описывают Антона. Проходите, ну же.

Чувствуя себя абсолютно не в своей тарелке, я прошел в класс и сел на ближайший

стул. Выбрал я явно неудачно, потому что стул заскрипел и слегка изменил свое
положение в пространстве. Кажется, у него была сломана одна из ножек. Поменять стул
было бы отличной идеей, но меня преследовала навязчивая уверенность, что пересядь я
сейчас, это будет выглядеть странно. Так что я постарался вообще не двигаться на
этом стуле, от греха подальше.

Психолог протянул мне анкету и простой карандаш. Я поблагодарил его и рассмотрел

распечатку. На бумаге раскинулась таблица с попарно расположенными прилагательными.
Выбрать одно из двух — задача простая. Я быстро отметил все подходящие, на мой
взгляд, Антону качества и протянул листок мужчине. Тот с нетерпением глянул на
Антона, чахнущего над точно такой же анкетой. Даже через несколько стульев (так уж
получилось, что мы втроем образовали в этом круге стульев треугольник) я четко
видел, что в каждой паре качеств у Антона что-то да было выбрано: он полностью
выполнил работу, но почему-то никак не решался ее отдать психологу. Мужчина
требовательно протянул руку, и мальчишка с гримасой раздражения все-таки отдал
заполненную анкету. Пока психолог сравнивал наши ответы, Антон прожигал во мне
взглядом дыру.

— Очень интересно, — заявил психолог, не объясняя нам, что же именно его так
заинтересовало. — Давайте-ка попробуем отойти от обычной инструкции в данном
случае. — Он достал еще две пустых анкеты и раздал нам. — Пройдите снова, только
теперь, Вы… как Вас зовут?

— Марк.

— Только теперь Вы, Марк, отмечаете качества, которые, как Вы считаете, в Вас видят
другие. А ты, Антон, обведи качества, которые видишь в Марке. То есть все то же, но
теперь наоборот.

Антон взглядом передал мне весьма четкое сообщение: «Зачем ты вообще приперся?!
Теперь надо отвечать на еще одну анкету!» — и я окончательно запутался, помогаю я
ему или все только усложняю.

На этот раз Антон заполнил анкету влет, а я понял, почему он так долго не мог
отдать свою первую работу. Картинка у меня получалась весьма депрессивная. Нет, я
люблю себя, и если бы меня спросили, какой я, я бы назвал множество положительных
черт, но то, как меня видят другие… такой вопрос ставит в тупик. Я вспомнил, что
делал для Лизы, ее и своих родителей — обвел прилагательные, исходя из этого. Но
результат меня отнюдь не порадовал…

Я отдал психологу анкету, и он, бросив беглый взгляд на все четыре наших с Антоном
анкеты, заинтригованно усмехнулся, словно увидел среди прилагательных карту
сокровищ.

— Я сейчас зачитаю список личностных характеристик, а Вы скажите, кого я

описываю, — произнес он. — Итак… умный, честный, откровенный, уверенный, нежный,
щедрый, активный, уступчивый, смелый, вдумчивый, прощающий, сильный, ухоженный,
культурный, сопереживающий. Про кого это из Вас?

— Про Антона, — сразу ответил я.

— Про Марка, — парировал Антон, с недоумением глядя на меня.

— Вы оба правы, — подытожил психолог, — потому что вы описали друг друга абсолютно
одинаково. А теперь — про кого это? Глупый, лживый, скрытный, сомневающийся,
грубый, жадный, пассивный, упрямый, трусливый, безрассудный, злопамятный, слабый,
неряшливый, невоспитанный, равнодушный?

— Про меня, — одновременно ответили мы и растерянно переглянулись.

— И снова верно: вы оба считаете, что вас видят окружающие такими. У вас двоих в
равной степени занижены представления о своем зеркальном «Я» и при этом вы
абсолютно идентично идеализируете друг друга. Сколько лет вы знакомы?

— Пару недель, — ответил Антон, и я болванчиком кивнул.

Психолог снял очки и потер глаза. Услышанное не укладывалось в его голове.

— Что-то… не так? — озадаченно полюбопытствовал я. Состояние психолога немного

беспокоило: словно мое появление в этом классе в ближайшем будущем станет причиной
его нервного срыва.

Психолог вновь надел очки и достал из кармана блокнот и ручку.

— Я надеюсь, вы оба не против некоторых заметок? Мне это пригодится в работе.
Антону же это занятие будет зачтено как два учебных часа, а не один. Итак, сколько
времени вы проводите в компании друг друга после знакомства, которое состоялось,
исходя из ваших слов, около двух недель назад?

Мы с Антоном опять переглянулись.

— Несколько часов в день, — произнес Антон, сплетая руки на груди. — Практически

каждый день.

— А Вы что скажете? — повернулся ко мне психолог.

— Часа… четыре в день, вероятно. Может, изредка больше.

Он чиркнул пометку в блокноте, снова проронив свое коронное «интересно».

— Так, вы друг друга идеализируете — это мы определили… — начал было он, но я его
перебил:

— Простите, но почему Вы твердите про идеализацию? Идеализировать — переоценивать

кого-то. Но когда я отвечал на анкету, описывая его, я аргументированно это делал —
вспоминал ситуации, подтверждающие те или иные его качества.

— Я вообще-то тоже, — подал голос Антон.

Психолог снова что-то записал, пробормотав уже полную фразу, расслышать которую мне
не удалось, и этим начал раздражать меня еще больше.

— Раз вы не идеализируете друг друга, то, значит, способны критиковать и видеть

отрицательные качества тоже, — вполне логично рассудил он. — Это упражнение
называется «Мне неприятно»: каждый по очереди говорит то, что ему неприятно в
другом человеке, соответственно, начиная с фразы «Мне неприятно». Марк, начнете?
— несмотря на вопросительную интонацию, он не спрашивал.

Почему для странных непонятных заданий всякий раз выбирают меня?.. Со школы всегда
так было… Но Антону зачтут больше учебных часов, что бы это ни значило, так что
выбора у меня нет. Я повернулся к мальчишке, но вдохновения это мне не придало. Я
должен был срочно что-нибудь придумать, потому что мое молчание однозначно
затянулось.

— Мне неприятно… что… ты… — постарался я растянуть время, пока меня не озарило: —
Мне неприятно, что ты меня часто бьешь или швыряешь в меня что-нибудь.

Психолог удовлетворенно кивнул и сделал очередную пометку.

— А мне неприятно, что ты нет-нет да ляпнешь что-нибудь этакое, что обязательно
выведет меня из себя, — зло высказал Антон, нахмуриваясь больше обычного.

— Мне неприятно, что ты постоянно зол и всем недоволен, — вернул подачу я.

— А мне неприятно, что ты не способен не лажать! — уже кричал Антон. — Даже сейчас!
Из пятнадцати стульев этот умник выбрал единственный, сев на который, может
свернуть себе шею!..

Как он заметил?..

— …Пересядь ты уже! Он же сломан! — рявкнул Антон, и я сдвинулся на стул правее.

— Мне неприятно, что ты практически любое взаимодействие сводишь к сексуальному! Со

своей девушкой, — вмиг добавил я, вспомнив, что в классе мы с Антоном не одни.

Глаза мальчишки хищно сверкнули, как у ястреба, готовящегося вцепиться в свою

добычу.

— Мне же неприятно, что я прикладываю усилия, чтобы поднять настроение или отвлечь
от тягостных мыслей свою девушку, а благодарности в ответ получаю ноль!

— Я благодарен! — выкрикнул я.

— Постойте, — прервал нас психолог, окончательно переставший что-либо понимать.

— Почему Вы благодарны ему за то, что он делает в его личных отношениях?

Я непроизвольно затянул глубокомысленное «э-э-э» и бросил на Антона взгляд «SOS».

Но судя по его позе и выражению лица, выкручиваться мне придется самостоятельно.
— Потому… что… его девушка… моя двоюродная сестра, — вовремя нашелся я.

Психолог кивнул, хоть что-то разложив по полочкам, и чиркнул строчку в блокноте.

— Думаю, это задание мы можем завершить, — сказал он, и я расслабленно выдохнул.

Напряжение медленно отпускало мои виски. — Последний вопрос. Представьте, что мы
выполняем упражнение на доверие. Вы стоите на стуле, а другой человек вас будет
ловить, когда вы начнете падать назад. Антон, если Марку будет дано задание тебя
поймать, ты решишься начать падать?

— Да, — не раздумывая, ответил он.

— Почему?

— Потому что даже если у него не будет рук, он все равно попытается смягчить мне
падение своим телом, — с полной иронии кривой улыбкой пояснил Антон.

— Хорошо. А Вы, Марк? Если Антону будет дано задание Вас поймать, Вы решитесь
падать?

Две пары глаз изыскательно смотрели на меня. От такого объема внимания волосы
неприятно зашевелились на затылке…

— Но ведь я больше Антона, он меня не удержит…

— Забудьте про законы физики. Допустим, что он сможет, поймав, Вас удержать в любом
случае. Каков Ваш ответ?

Мой взгляд блуждал по полу как в лабиринте. Тянуть время и дальше было
бессмысленно… Я взглянул Антону в глаза и, борясь с трусостью, все-таки признался:

— Нет. Я не решусь падать. — Антон смотрел на меня без злости или раздражения. Мой
ответ шокировал его, выбил почву у него из-под ног. Причинил вполне ощутимую боль.
— Прости. Но я не уверен, решишь ли ты вообще меня ловить, или тебе будет
интереснее посмотреть, как я разобьюсь на осколки. Ты непредсказуем, капризен,
изменчив. Я не научился пока предсказывать твои поступки, а без уверенности падать
со стула глупо. Я не знаю, чего от тебя ждать…

Несмотря на неубывающую боль и досаду, моя откровенность Антона все же тронула.

Поджав губы, он посмотрел на потолок. Уголки его губ дернулись вверх, но так и не
смогли превратиться в фальшивую улыбку.

— Если бы я хотел посмотреть, как ты упадешь, я бы ничего не говорил и оставил тебя

сидеть на сломанном стуле…

— Я знаю, — виновато улыбнулся я.

Психолог спрятал блокнот в карман и сцепил руки в замок на коленях.

— Вы не друзья, — озвучил он. — Вам некомфортно друг с другом общаться, ведь такое
общение приносит боль физическую и психологическую. И вы имеете возможность быть
порознь, но проводите вместе ежедневно по четыре часа, а то и больше. Зачем? Вы не
думали просто перестать контактировать друг с другом?

Я молчал, глядя в пол. Антон тоже. Психолог тяжело вздохнул и продолжил.

— Все, что я видел, очень сильно напомнило мне семейную психотерапию, где психологу
приходится сталкиваться с не высказанными годами претензиями и раскормленными
стыдом и виной комплексами. Если бы такая ситуация наблюдалась у мужчины и женщины,
я бы назвал это созависимыми отношениями. Деструктивными, разрушительными
отношениями, которые необходимо прекращать, пока они не поглотили и не уничтожили
самих участников подобных отношений. На той неделе, работая с Антоном, мы выяснили,
что он использует жесткий контроль как стратегию избегания боли. Если ты
контролируешь ситуацию, то знаешь, чего ожидать, готовишься к худшему и
предотвращаешь нежелательные события, насколько это возможно. Вы, Марк, используете
для этих целей перекладывание ответственности. Антон сказал Вам пересесть — Вы
пересели. Антон отвечает на заданные вам обоим вопросы — Вы киваете. Вы вступили со
мной в конфронтацию лишь тогда, когда увидели опасность для Антона в моих словах
про идеализацию, когда усмотрели намек на то, что он хуже, чем Вы о нем думаете.
Если бы такой намек был направлен на Вас одного, Вы бы, вероятно, ничего не
предприняли. Антон зачем-то привязывает Вас к себе, управляя Вами, забирая у Вас
контроль над самим собой, Вы же привязываете к себе Антона, подчиняясь ему,
позволяя управлять Вашими действиями. В таком общении, тем более лишенном дружеской
привязанности, нет ничего продуктивного, одна лишь деструкция. Созависимость — это
болезнь, по сути, и то, насколько быстро она развилась в вашем случае, это очень
тревожный звоночек. Я бы настоятельно рекомендовал вам двоим свести общение до
минимума. Иначе беды не избежать.

Мы по-прежнему молчали. Почему-то в тот момент я ощущал себя проштрафившимся

мальчишкой, которого ругает, у всех на виду выговаривает взрослый. Я чувствовал
себя раздавленным, пригвожденным к земле. И если меня настолько ощутимо угнетало
все услышанное, то как же чувствовал себя Антон, тихий, напряженный, разбитый моим
недоверием и последними рекомендациями специалиста…

Я встал со стула, хлопнув себя по коленям, и Антон встрепенулся.

— Ну что сказать. Спасибо, было интересно поучаствовать в этом эксперименте, но

сомневаюсь, что за такое короткое время возможно составить точный психологический
портрет. Однако опыт был забавный! Мы со всем закончили? — Психолог кивнул, дивясь
моему моральному подъему. — Отлично! Антон, ты идешь?

Он сунул автоматический карандаш в сумку, и мы покинули семнадцатый класс вместе.

Покуда у меня хватало сил, я изображал оптимизм. Но в груди, прямо под сердцем,
ощущал умершую птицу, раскинувшую хрупкие блеклые крылья… Звук наших шагов казался
траурным и тяжелым. Молчание душило, но говорить — даже думать! — было в разы
сложнее…

Первым поборол себя Антон:

— Как думаешь, — тихо начал он, — мы действительно больны?.. Отравлены друг

другом?..

Мы медленно шли вперед, отсчитывая секунды парными шагами.

— «Мне нравится, что Вы больны не мной, — напел я вполголоса, и эхо разнесло мои
слова по коридору. — Мне нравится, что я больна не Вами… Что никогда тяжелый шар
земной не уплывет под нашими ногами…» — Я умолк и всмотрелся в его печальное лицо,
слегка преобразившееся от призрака улыбки.

— Это значит «оно того стоит»? — смекнул он, припоминая песню целиком. Я даже не
был удивлен, что она ему знакома.

— Я думаю, да.

Я хотел было добавить что-нибудь еще: завуалированную мысль, которую б он точно

уловил, чем обнажил бы в очередной раз хоть что-то нас объединяющее, но из кармана
моего пальто донеслась какофоническая трель. Не глядя на экран, я принял вызов и
приложил трубку к уху. Несколько секунд мы продолжали идти вперед, но когда до
выхода оставалось всего ничего, я остановился как вкопанный. Антон обеспокоенно
оглянулся, заслышав мой встревоженный голос:

— Дина?..

========== Глава 13. Глазами Антона ==========

Две недели назад…

Голова раскалывалась с раннего утра. Вероятно, стоило послушаться отца и остаться

дома, раз уж я не долечился до конца… Но если я не выступлю с этой дурацкой речью,
директриса с меня шкуру спустит. Надо же, теперь даже думаю фразами отца…

Раздражает абсолютно все. Пение птиц. Слепящее солнце. Ветер, задувающий пыль с
дороги прямо в глаза. Ненавижу. Кажется, у меня жар… Мимо промчался ребенок на
скейтборде, и у меня возникло сложно сдерживаемое желание выбить из-под него доску…

Дойдя до угла школы, я остановился и присел на металлический подоконник, скрытый

тенью близрастущего клена. Отсюда прекрасно были видны широкая лестница и главный
вход в школу. Как и каждый день, мне придется ждать, пока разойдутся все эти
ограниченные бескультурные обезьяны: если меня снова втянут в драку, в школу
вызовут отца, и дома вновь будут извергаться постоянные потоки нотаций. Нет, пап, в
этом мире невозможно выживать, не пресмыкаясь или не используя кулаки, а
пресмыкаться я не буду никогда. Паша меня б поддержал, но он в очередной
командировке, и на отца управы нет опять. Как они все-таки уравновешивают друг
друга… Порознь — сверхопекающий разведенный отец, пламенный фанат всего, что имеет
хоть какое-то отношение к искусству, и помешанный на экстриме и путешествиях
журналист. Но вместе они выглядят вполне нормальными, конечно, если закрыть глаза
на то, что они оба мужчины. Если бы мы жили за рубежом, как и предлагал Паша, с
этим не было бы проблем, но отец захотел остаться в России из-за ностальгии, и
теперь мне ежедневно вот уже сколько лет приходится терпеть издевательства и
подколы сверстников. Хорошо еще, что эти умственно-отсталые неандертальцы не знают
про моих двух отцов, иначе все стало бы куда сложнее… Не здесь всем бы было на это
плевать. Тут же я обязан быть натуралом, потому что если нет — это воспитание двух
мужчин виновато! — скажут все… Нет, мне не нравится никто и никогда не нравился… я
лишь рассуждаю, гипотетически, только и всего…

На лестнице было уже не так людно, поэтому я спустился с подоконника и пошел ко

входу в школу. Неподалеку притормозила серая машина, и отсвет от ее блестящего
капота резанул по глазам. Бесит… Прислонившись к стеклу всем лицом, на заднем
сиденье дремал молодой мужчина. Кто-то толкнул его в бок — он встрепенулся и,
смеясь, протер глаза. Ну хоть кому-то весело в этот бессмысленный день: учеба не
закончится с окончанием церемонии награждения, так зачем устраивать этот пустой
фарс?.. Когда я уже подходил к машине, мужчина, покачиваясь, вылез из салона и,
захлопнув дверцу машины, прищемил край коричневого пальто. Не замечая своей
оплошности, он попытался сделать шаг вперед, но ткань затрещала, и он бы упал на
меня, если б я вовремя не увернулся. Кажется, он меня даже не заметил, разбираясь с
одежкой. Катастрофа, а не человек — терпеть таких не могу. Ходячая нелепость.
Машину оббежала моя одноклассница, Лиза: она не пыталась помочь знакомому, а стояла
над ним и хохотала. Правильно, пусть сам выкручивается и учится выживать… как и
все…

Попав в благодатную прохладу школьного холла, я сперва завернул в туалет. Умывание

прохладной водой помогло почувствовать себя лучше, но не намного. Сразу после
выхода на сцену стоит пойти домой, пока простуда меня окончательно не свалила.
Заболеть в преддверии лета — я, безусловно, тот еще везунчик…

В актовый зал медленно продвигалась очередь, в которую мне пришлось тоже влиться.
Прямо перед собой я увидел знакомое коричневое пальто. Лиза что-то тараторила этому
растяпе без умолку: заслушавшись, он споткнулся о собственную ногу и чуть не
повалился на старую пыльную ковровую дорожку, но вовремя ухватился за спинку
ближайшего сиденья и устоял. Жаль, хотел бы я увидеть, как он снова падает. Это как
смотреть современную адаптацию фильмов Чарли Чаплина, ей Богу, сплошная забава. Я
занял место справа от основного прохода; Лиза со своей матерью и самым неловким
человеком, которого мне только доводилось видеть, расселись слева. Сняв пальто, он
сложил его и начал опускаться на сиденье, о чем-то эмоционально разглагольствуя.
Очевидно, делать несколько дел сразу — даже таких простых — ему не стоит вовсе, так
как он уселся на самый край сиденья и чудом не съехал на пол. В попытке
восстановить равновесие он нелепо взмахнул руками и ударил пальто по голове
лысеющего мужчину позади: остатки волос последнего наэлектризовались от
соприкосновения с тканью и взвились вверх, словно у него вокруг абсолютно голой
макушки внезапно пророс черный газон. Лиза плакала от смеха, пока этот неумеха
извинялся перед потревоженным незнакомцем. Я как можно тише рассмеялся в кулак.
Везет же Лизе: наверное, каждый день с этим человеком — как жить в американской
комедии пятидесятых.

Хм, странно… Его лицо мне кажется знакомым… Но не думаю, что я видел его где-то
раньше. Да и какая разница, кто он. Мы все равно больше не встретимся. Как же болит
голова…

========== Глава 14 ==========

Я облегченно повесил трубку и откинулся на спинку компьютерного кресла. В школе,

когда она позвонила, я пообещал перезвонить и только-только выполнил обещание, но
разговор несколько вышел из-под контроля…

— Закончил? — угрюмо спросил Антон, заходя в «рабочий кабинет» и практически швыряя

мне на клавиатуру бутерброд с докторской колбасой. — Битый час с ней трепался…

— Какая забота, — пробормотал я, откусывая от бутерброда кусок и тщетно пытаясь

оттереть рукавом жир с «пробела».

— Кто она вообще такая и что ей от тебя надо? — Он сел на диван и раскрыл книгу на
середине, даже не собираясь читать.

— Давняя знакомая, только и всего.

— Давняя знакомая, с которой ты спал? — в лоб спросил он, сердито шматуя страницы.

Я замер с остатками бутерброда в руке. Я не хотел ему врать — вообще лгать не

люблю. Но скажи я сейчас правду, и мне в голову прилетит достаточно тяжелый на вид
том… Какой сложный выбор…

— Что молчишь? — Его тон ревнивой жены пробуждал во мне умиление и страх
одновременно…

Я со вздохом запихнул в рот бутерброд и чудом не удавился: плохая идея дышать через
булку…

— Решил умереть, лишь бы не отвечать на мой вопрос?.. Воды?..

— Нет… спасибо… — откашлялся наконец я. В тот момент, когда я поперхнулся, взгляд

Антона был по-настоящему обеспокоенный — такая трогательная забота подкупает.
— Слушай, я встречался с ней сто лет назад в институте. Расстался по своей
инициативе. Так что точно не собираюсь с ней сходиться, если тебя это заботит.

— Мне все равно, — не слишком правдоподобно ответил он, пряча покрасневшую мордашку
за книгой. — Меня это вообще не касается.
— Рад, что тебе плевать. Потому что мы договорились с ней встретиться.

Антон медленно опустил книгу… Господь Милосердный! Даже у серийных маньяков в

момент совершения убийства не такие глаза…

— Зачем тебе с ней встречаться? — Он говорил, казалось бы, спокойно, однако между
строк мелькали обещания жестокой расправы. Это яблочко совсем недалеко упало от
яблоньки — зуб даю, Влад в детстве был таким же пугающим…

— Это получилось случайно, я сам не рад. Она сказала что-то вроде: «О, я в городе
совсем ненадолго, — начал я передразнивать Дину высоким голоском, — Сегодня увидела
афиши: такой интересный фильм крутят в кинотеатрах, а идти одной как-то скучно да и
вообще…», а я: «Ну да, понимаю, я тоже один в кино не хожу…», а она: «Ну вот и
замечательно! Значит, пойдем вместе!» — и я уже не мог отказаться, потому что
выглядело это так, будто я ее косвенно пригласил…

— Ну и все равно отказался бы, — с силой захлопнул книгу Антон.

— Это было бы грубо.

— И что с того?! — Он уже замахнулся книгой в мою сторону, но на полпути почему-то
замер и через секунду спокойно опустил руку на колени.

— Ты… не швырнул ее в меня… — Я был необычайно впечатлен его самоконтролем, хотя и
не понимал, что же заставило его передумать. Опыт подсказывал мне все равно не
расслабляться, ведь в следующую секунду Антон способен снова изменить свое решение
и все-таки зарядить мне «Сонной лощиной» Ирвинга по темечку.

— Ты сказал, что не любишь, когда я бросаю книги, — холодно ответил он, откладывая
томик на дальний край дивана.

— А еще я не люблю, когда ты меня бьешь.

— Не все сразу! — Мимо меня пролетела подушка и уныло застряла между подоконником и
батареей. Немного понизив градус ярости, Антон положил голову на подлокотник. — Я
пойду с тобой.

— Исключено. Это будет выглядеть странно, если я приду с каким-то третьим

человеком. Дина в прошлом тесно общалась с моими родителями. И если она временно
вернулась в город, она могла связаться с ними и встретиться со мной по их же
указке. Я не хочу, чтобы она наговорила им после нашей встречи невесть что.

— А если людей будет не трое, а четверо?.. — вслух подумал Антон, отрывая голову от
подлокотника. В его зеркале души хитро скалились черти.

***

Мимо меня по отделанному черной плиткой холлу пронеслись смеющиеся десятилетние

детишки, и я вмиг почувствовал себя стариком. Неужто я когда-то тоже мог так
беззаботно смеяться и не иметь всех этих проблем?.. Из моих пальцев Лизка вырвала
купюру и со словами «Я сама куплю!» утащила за руку Антона к стойке с попкорном. Я
рухнул на кожаный диван, так щедро предоставленный кинотеатром для ожидающих начала
сеанса; рядом примостилась Дина. Она ничуть не изменилась с тех пор, когда мы
виделись в последний раз — расставаясь. Все то же кофейное каре, все та же
идеальная осанка, все тот же мягкий взгляд обильно подведенных глаз. Разве что
одеваться она стала более броско, склонившись к официальному стилю: если раньше на
ней редко можно было увидеть что-то, кроме свободной блузы и джинсов в обтяжку, то
теперь грудь подчеркивал облегающий синий пиджак, а бедра — не менее обтягивающая
юбка в тон. В такой одежде она явно чувствовала себя комфортно; более чем уверен,
что одевается она так теперь каждый день. Деловая Дина…

— Как всегда задумчив? — проконстатировала она факт, лишь из вежливости в форме

вопроса. — Ты ничуть не изменился за прошедшие годы.

— Не так уж много времени прошло, — пожал плечами я, любуясь затылком Антона на
другой стороне холла.

— Твоя кузина очень мила, — улыбнулась Дина, проследив за моим взглядом.

— Очень шумная и бойкая особа, — изрек я, поворачиваясь к Дине. Бывшая подруга

какое-то время с немой улыбкой смотрела мне в глаза, после чего взяла меня под руку
не то дружески, не то любовно. Исходящее от нее тепло навевало мне невероятную
скуку, как и три года назад.

— Это привлекательно, что ты так заботишься о ней, но не отпускать детишек на

свидание одних — жестоко, не считаешь?

А ведь она права: для ничего не знающей Лизы сегодняшний поход в кино — самое
настоящее свидание. Антон пригласил ее быстрее, чем я успел с ним все обсудить, да
только разве смог бы я его отговорить? Этот мальчишка неуправляем…

К столику, стоящему рядом с диваном, Лиза и Антон принесли четыре средних ведерка
попкорна.

— Дина, тебе принести что-нибудь попить? — радостно спросила Лиза, сжимая в руке
приличную сумму, оставшуюся после покупки попкорна. Антон без сил упал рядом со
мной на диван, ясно давая однокласснице понять, что напитки она таскать будет сама.

— Да, колу, будь добра. — Дина полезла в сумочку за кошельком, но я остановил ее

руку прикосновением. В тот самый миг, как мои пальцы дотронулись до ее кожи, мой
затылок словно задымился — от сидящего слева от меня Антона ничего не могло
ускользнуть…

— Сегодняшнее веселье оплачиваю я: отличный повод проставиться.

— Здорово! — воскликнула Лиза. Откуда это удивление? Ты же две минуты назад сама
взяла у меня деньги. — Значит, еще и конфет куплю! — Ты и так собиралась их купить,
врушка… — Антон, что будешь пить?

— Спасибо, но я не пью в кино, — сдержанно ответил он.

— Забавно, — проронила Лизка, убегая, — Марк тоже…

Антон извернулся на диване и лег спиной на мое плечо. Он бы еще на колени мне
голову положил, ей Богу… Справа меня под руку держала Дина, начиная что-то
рассказывать про свою работу — на автомате я ей кивал, изредка угукая, чем отлично
имитировал увлеченность беседой. Слева ко мне прижимался Антон, стремящийся хотя бы
так «пометить территорию». Между молотом и наковальней. Хвала Небесам, быстро
вернулась со сладостями и напитками Лиза и увела Дину в туалет, ведь ходить туда
одной опасно. Раньше бы я посмеялся над этой мыслью, но в наши беспокойные времена…

Как только Дина покинула диван, пространство вокруг меня словно бы раздвинулось,
воздуха стало больше, да и утреннее солнце уже не так сильно бесило за узеньким
окном. Антон больно пихнул меня под ребра, указывая на плакат слева на стене. На
нем парочка классических бесстрашных киношных героев спрыгивала со взрывающегося
Биг-Бена.
— В отзывах в сети я читал, что там довольно много внимания уделено исторической
точности. Сценаристы создали нечто вроде альтернативной истории, при этом вполне
логичной и ничуть не фантастической, минимум неправдоподобных выдумок.

— В каком-то смысле исторический, значит... И на плакате взрывается Биг-Бен — мне

бы, наверное, тоже понравился такой фильм, — произнес я, вдыхая цветочный аромат
Антоновых волос. — В следующий раз можем посмотреть это кино.

— Не думаю, что нашим спутницам это будет интересно.

— Глупый, — рассмеялся я, — зачем же нам с ними куда-то идти? Мы можем сходить как-
нибудь одни. Вдвоем. Вместе.

Антон поднялся с моего плеча и обратил на меня почему-то сощуренные глаза, точно он
подозревал меня в коварном умысле.

— В смысле, как свидание? — сосредоточенно узнал он.

— Ну да, почему бы и нет.

Он совершенно не менялся в лице, и я, рискуя получить очередную пощечину, тоже

сощурился. Но вместо ожидаемого всплеска агрессии последовал лишь его расслабленный
смех, и он снова отвел мне роль подушки для спины.

— Она тебя под руку хватала, — без малейшего следа улыбки поделился наблюдением
Антон.

— И что? Моя бабушка тоже так делала, однако никто пока не подозревал меня в том,
что я сам себе дедушка.

На обработку столь невменяемого, с большой натяжкой «юмора» ему потребовалось

какое-то время, но в итоге я все-таки услышал его приглушенный смешок.

— Ты не страдаешь от своей излишне богатой фантазии? — спросил он, посмеиваясь в

кулак.

— Страдаю перманентно, уж поверь.

Из-за угла показались Лизка и Дина. Первая от нетерпения подпрыгивала на месте,

словно ей пять лет. Вторая сдержанно махнула