Александра Сергеева

Дорога в Тридесятое царство.

Славянские архетипы в мифах и
сказках
© Сергеева А., 2016
© ООО Книжное издательство «София», 2016
 От автора
Прежде чем Читатель примет решение о том, уделить ли время
прочтению этой книги, я должна внести ясность по некоторым
вопросам. Во-первых, я не историк. Поэтому никакого особого,
нестандартного видения истории Руси-России я не предлагаю, да и не
могу предложить. В книге мне порой приходится оперировать
историческими фактами, ибо психологию как индивида, так и этноса
невозможно изучать в отдельности от реалий, с которыми им
пришлось столкнуться в ходе своего развития. В этих вопросах я
полагаюсь исключительно на труды крупнейших историков –
Н. М. Карамзина, Л. Н. Гумилева, Н. И. Костомарова и прочих авторов,
почитаемых классиками отечественной истории.
Во-вторых, я не фольклорист; несмотря на то что в данной книге я
опираюсь на работы А. Н. Афанасьева, Б. А. Рыбакова, В. Я. Проппа и
других признанных ученых, былинный и сказочный материал для меня
интересен в первую очередь не с точки зрения изучения «исторических
корней», а как символическое описание психологических сценариев
восточнославянской души.
В-третьих, я не являюсь ни воинствующим славянофилом, ни чего-
либо-фобом, ни вообще приверженцем какой-либо идеологии. И как
человеку, и тем паче как психологу, мне в равной мере чуждо как
национальное самовозвеличивание, так и самоуничижение.
Своей задачей как аналитика-юнгианца при изучении
мифологического материала я вижу вычленение и описание
устойчивых паттернов, особой архетипической констелляции в душе
человека, принадлежащего к восточнославянскому этносу. Основной
вопрос, который ставится в этой книге, – это влияние архетипического
наследия предков на жизнь моих современников-соотечественников.
 Предисловие
Русь – третий Рим, Второй Царьград. Однако много ли в нас
греческой или романской крови? Ощущает ли себя хоть один русский
потомком византийцев? Ничуть не бывало! Душа этноса обретает свои
неповторимые черты на заре существования, так же как и психика
отдельного человека выстраивает фундамент будущих
взаимоотношений с миром в самые ранние годы жизни. Язычество
является колыбелью любого этноса. Период раннего детства – то
время, когда законы мироздания усваиваются на внелогическом
уровне, а любой хоть сколько-нибудь удачный опыт переходит в разряд
устойчивых сценариев, автоматически срабатывающих каждый раз в
любой похожей ситуации. Поэтому, какому бы богу мы ни
поклонялись, достигнув зрелости, во что бы ни веровали, будь то
христианство, ислам или научный прогресс, – в глубине
бессознательного наша душа всегда остается язычницей.
Да, многое из того, что сложилось в ранний период нашей жизни не
самым лучшим образом, впоследствии можно исправить. Но для этого
нужно вспомнить, с чего все началось…
 Введение
С незапамятных времен главной мечтой человечества является
обретение бессмертия. Но задумывались ли мы о том, что вечная
жизнь и так дарована нам Природой? Каждый из нас, в определенном
смысле, пребывает на этой земле вечно – с самого зарождения всего
живого – и будет здравствовать до скончания веков. Бренным гостем в
этом мире является лишь крошечный островок целостной души,
живущей вне пространства и времени, наше Сознание – осмысление и
ощущение самое себя в текущий момент. Это утверждение отнюдь не
причудливая игра воображения и не вычурная фигура речи, вписанная
мною ради красного словца. Даже если на короткое время отвлечься от
вопросов духовности и посмотреть на человека с точки зрения
физиологии, и в этом случае мы все как один являемся своего рода
«Дунканами Маклаудами».
Все просто: телесно мы «начались» с маминой яйцеклетки и
папиного сперматозоида, то есть еще до своего рождения. Выходит,
даже физиологически мы были обусловлены (и существовали!)
задолго до того, как о нас вообще впервые кто-то задумался. Наши
родители были «сделаны» из клеток бабушек и дедушек; те, в свою
очередь, созданы из генетического материала прабабушек и
прадедушек, а они появились на свет из соединения гамет тех, чьи
имена мы давно позабыли. И так в глубину веков, до первых Homo
Sapiens, до приматов, до водорослей, которые около двух миллиардов
лет назад зародились в океане. Каждый из нас – это музей эволюции,
хранилище бесценной коллекции генов, которые прошли всю историю
Жизни и содержат информацию обо всех стадиях ее развития.
Но человек – это не только биологический вид, набор химических
элементов, «форма существования белка». Эволюция человека – это
еще и история духовного становления. Точно так же как наша ДНК
содержит историю физиологического развития вида, наше
бессознательное является хранилищем всего психического опыта
человечества[1].
Годовалому ребенку не нужно заново изобретать способ
прямохождения, он точно так же встает на ножки и идет, как миллионы
детей делали это до него, сотни тысяч детей делают вместе с ним, и
миллиарды малышей будущего отправятся познавать трехмерное
пространство тем же образом. Ровно в той же степени нам не нужно
изобретать собственные уникальные способы заводить друзей и рвать
связи, флиртовать и отвергать, сочувствовать и злорадствовать,
отстаивать свои взгляды и безропотно уступать, мужественно
сражаться и трусливо прятаться, строить карьеру и создавать уют в
доме. Все эти навыки мы черпаем из коллективного бессознательного,
где содержится все духовное наследие человечества, возрождаемое
каждый раз заново в структуре каждой отдельной личности.
Наследственные элементы психики именуются архетипами (от греч.
arche – «начало» и typos – «образ», «оттиск»). Их духовное,
понятийное, символическое и аффективное содержание не имеет
источника в отдельной личности. Они несут в себе свойства всего
человечества как единого целого. Любая ситуация, однажды имевшая
место в этом мире, а затем повторившаяся еще сколько-то раз в силу
своей жизнеспособности, становится архетипической, то есть
запечатлевается оттиском в структуре человеческой души для всех
последующих поколений. Архетипы проявляются в сознании как
образы или идеи, могут значительно варьироваться в деталях, однако
не теряют при этом своей базовой схемы.
Архетип в действии можно сравнить с джинном, вырвавшимся из
бутылки (да не смутит читателя появление арабского персонажа в
книге о славянской душе, ибо невозможно рассматривать отдельный
этнос вне связи с другими культурами). Есть две версии
происхождения слова джинн: от латинского genius («дух» как
невещественное начало) и от арабского иджтинан («скрытность»,
«невидимость», «сокрытие») – так назывались сущности, созданные из
чистого бездымного пламени, не воспринимаемые ни одним из пяти
органов чувств, однако имеющие способность вмешиваться в
человеческую жизнь и управлять ею. Учитывая широко
распространенную ныне гипотезу о существовании некоего общего
праязыка, объединение двух разных основ как раз и приближает нас к
пониманию архетипа.
У джинна-архетипа, как и у Бога, нет иных рук, кроме человеческих.
Воплощаясь каждый раз в новой жизни, он представляет собой
паттерн – типическую модель поведения или типический сюжет. Такие
сюжеты в обычной жизни имеют место каждый день, они
описываются в литературе, повторяются в мифах, былинах и сказках.
С каждым новым воплощением архетип обретает все большую мощь и
влияние на человеческий род. Это происходит по простейшему
принципу: «чаще случается то, что случается чаще».
У архетипа нет не только рук, но и лица. Его невозможно распознать
с первого взгляда, он никогда не представится, не постучится учтиво в
дверь нашего сознания. Напротив, он врывается в жизнь как ураган,
как некое безотлагательное требование. Более того, мы в большинстве
случаев и не заметим присутствия незваного гостя и, как
сформулировал Булгаков устами Воланда, будем наивно полагать, что
это мы сами так с собственной жизнью управились, повинуясь
неотвратимым обстоятельствам.
Однако люди с незапамятных времен замечали, что в жизни
существуют силы и закономерности, неподвластные не только воле, но
и пониманию. И дабы незнакомое надиндивидуальное психическое
содержание не было таким ужасным, человечество испокон веков
пытается его описать, придать ему тот или иной зримый образ.
Именно этому побуждению мы обязаны появлением всех видов
искусств – от устно пересказываемых былин и сказок древности до
современной кинематографии. Все они используют метафоры для
описания архетипических столкновений.
Современный человек продолжает оставаться мифотворцем в не
меньшей степени, чем его предки из далеких времен. Мы вновь и
вновь разыгрываем извечные сюжеты, основанные на архетипических
сценариях. Могут меняться детали, декорации, состав действующих
лиц, но сама фабула остается неизменной. Вспомним, например,
странный брак чудака-профессора, изобретателя машины времени, и
неверной красавицы из булгаковского «Ивана Васильевича». Он в
точности повторяет сценарий супружеских отношений Гефеста и
Афродиты – самого первого в мире изобретателя, хромого
звероподобного кузнеца, и наипрекраснейшей из всех богинь,
окруженной многочисленными любовниками, главный из которых –
воинственный Арес. Из детства же мне вспоминается первая модница
нашего двора, необыкновенная красотка Вика.
Слухи о ее любовных похождениях с молодыми лейтенантами
вызывали соседское негодование, а брак с тщедушным, колченогим
Колей, талантливым мастером, которому весь двор носил в починку
магнитофоны, телевизоры и радиоприемники, – удивление и даже
своего рода сочувствие. Так советские люди 1980-х годов, слыхом не
слыхавшие ни о Гефесте, ни об Аресе, да навряд ли и о самой
Афродите, в точности разыгрывали сценарий греческой
«божественной трагикомедии», насчитывающей три тысячи лет.
Каждая человеческая душа является миниатюрной копией
макрокосма со всеми богами и демонами, злодеями и героями,
колдунами и волшебниками, когда-либо описанными человечеством.
Никто не сможет воплотить в одной жизни и крошечной доли всего
психического наследия мира, но каждый из нас имеет заранее отлитые
формы, которые при определенном стечении обстоятельств
заполняются нашей жизненной энергией – либидо, – и тогда мы
превращаемся из авторов собственной судьбы в актеров,
проигрывающих одни и те же извечные пьесы. И чем талантливее
наша игра и громче овации, тем больше мы поглощены
архетипическим содержанием, а следовательно, тем меньше наша
индивидуальность, тем меньше в нас самих себя. К слову, на Руси
актеров хоронили за пределами кладбища наряду с самоубийцами.
Языческая традиция объясняла это тем, что лицедей на сцене живет
чужой жизнью, а стало быть, отказывается от собственной, что
дарована Всевышним, и тем самым лишается души.
Может сложиться впечатление, что раз уж на каждом шагу нас
поджидают архетипические ловушки, то в мире, где все давно уже
свершилось, человеческой уникальности вообще нет места. Тем не
менее это не так. Джинн (а также Баба-Яга, Леший, Водяной и любой
другой дух-архетип) бывает не только враждебным и коварным, но и
благодетельным, если не злоупотреблять его помощью, а,
воспользовавшись его могуществом, дальше опираться на собственные
ресурсы и следовать своим истинным стремлениям. Попытки
эксплуатировать волшебное существо после выполнения трех
желаний, как мы помним из сказок, приводят Героя к большим бедам.
Воплотить в своей душе некий архетип осознанно, не заигрываясь и
не отождествляясь с ним, означает приобрести собственную
уникальную возможность контактировать с внешним миром при
помощи даруемых им ресурсов. Если человек идентифицируется,
скажем, с архетипом Героя, то есть неуклонно следует героическому
паттерну, ему не остается ничего другого, как умереть в молодом
возрасте. Старых героев не бывает! И так происходит со всеми, будь то
Александр Македонский или Александр Матросов, новгородский
былинный Василий Буслаев или троянский мифологический Ахилл.
Однако, если вовремя остановиться, поблагодарить героический
архетип за завоеванные территории и, опираясь уже на другие силы,
перейти к их возделыванию, происходит превращение воина в мирного
правителя, отца семейства, мудреца и учителя.
Как только человек понимает, что находится в архетипическом
паттерне, он тотчас получает шанс выйти из него, да еще и прихватив с
собою бесценный опыт и волшебные дары. Об этом рассказывается в
самых разных сказках: Марья-искусница, зачарованная Водокрутом,
Кай, околдованный Снежной королевой, Неумойка, находящийся на
службе у черта, обретают возможность выбраться на волю в тот же
миг, как только вспоминают, кто они на самом деле, кто их родные и
где их настоящий дом.
Сочиняя мифы и сказки, люди пытались узаконить собственные, не
поддающиеся простому объяснению, психические порывы. Творчество
начинается там, где заканчивается логика. Когда невозможно ответить
на вопрос «почему», придумывается сказка, пишется пьеса или
симфония, в руках появляются краски и кисть.
Изучение мифов и сказок для аналитического психолога означает то
же, что для врача постижение анатомии и физиологии. Кроме того,
исследование опыта предков дарит нам возможность развить
интуицию – то самое «шестое чувство», которое позволяет узнать о
присутствии джинна-архетипа в нашей жизни. Мы можем научиться
слышать его шаги, изучить его повадки и предугадывать намерения.
Тогда мы будем осведомлены о той цене, которую придется заплатить
за его услуги, и тем самым убережемся от «сделок с дьяволом», когда
платой за сиюминутную выгоду оказывается собственная душа,
любимое дитя или же, в лучшем случае, «фунт плоти», но герой узнаёт
об этом, увы, слишком поздно.
Архетип невозможно ни обмануть, ни приручить; с ним нельзя ни
подружиться, ни подчинить его своей воле, но можно разведать его
тайные тропки и лазейки, изучить его уловки и ухищрения, тем более
что они довольно стереотипны. Тогда мы не только обезопасим себя от
нечестных сделок, но и обретем драгоценное знание о законах
собственной души, чудодейственные средства для ее излечения, а
также безграничный выбор способов воплощения своей уникальности.
 Часть I
Снаряжение в дорогу
 1
Одна на миллион или одна из миллионов?
Чей ты будешь, мил человек, и как тебя звать?
Свою работу в качестве архетипического психолога я начала с
проведения терапевтических групп для женщин, теоретической базой
для которых служили мифы Древней Греции. Такой выбор был
обусловлен, во-первых, широким освещением греческих мифологем
аналитиками-юнгианцами, а во-вторых, тем, что европейская культура
во многом построена именно на греческих традициях. Так или иначе,
все европейцы имеют хоть какое-то представление об олимпийских
богах. Наша же страна, как бы мы к этому ни относились, уже пятый
век идет по пути европеизации, в том числе и в культурном смысле. Во
всяком случае, в России Зевса, Афину и Аполлона знают намного
лучше, чем славянских Дажьбога, Семаргла и Макошь.
Каково же было мое удивление, когда на наших занятиях, во время
практики активного воображения, основанной, напомню, на греческой
мифологии, участницы одна за другой начали описывать образы, явно
относящиеся к славянским мифам и фольклору! Мой опыт работы был
еще недостаточно велик, чтобы делать предположения о
существовании неких «генетических» или «национальных»
архетипических образов, более близких русской душе, нежели
общечеловеческие коллективные идеи. И тем не менее изучение
славянской мифологии стало для меня необходимостью. Чем больше я
углублялась в психоархеологические раскопки в поисках славянских
особых архетипических черт, сокрытых под культурными слоями той
самой европеизации и еще более ранней христианизации, тем
абсурднее мне казались собственные сомнения в начале исследования.
Безусловно, базовые архетипы, выведенные Юнгом (такие как Тень,
Персона, Анима и Анимус, Великая Мать и другие), являются общими
ядерными идеями для всего человечества, но в определенных слоях
бессознательного они отчетливо приобретают этнические черты.
Национальная психика, на мой взгляд, является отдельным пластом,
пролегающим между индивидуальным бессознательным – «областью
Фрейда», вместилищем подавленных, вытесненных за границы
сознания идей и влечений конкретного человека, – и коллективным
бессознательным, «сферой Юнга», сокровищницей психического мира
всего человечества. Более того, можно предположить, что этот
срединный пласт выполняет еще и связующую функцию между
первым и вторым, – в том смысле, что культурные, родовые и
семейные паттерны, то есть образцы поведения, заимствованные
непосредственно по родственной линии, помогают индивиду
приспособить собственную уникальную психику к общечеловеческим
душевным инстинктам, каковыми и являются базовые архетипы.
Национальные или родовые архетипы – это та почва, на которой
формируется менталитет: мировоззрение, образ мысли, представление
нормы. То есть коллективные архетипы – это лишь повод к мысли,
некая интенция, требование, влечение, а вот сам процесс осмысления
уже проходит сквозь национальный культурный слой. Иными словами,
каждое свое побуждение, желание или намерение, является ли оно
внутренним порывом или реакцией на внешнюю ситуацию, мы
бессознательно сравниваем с опытом предков, и лишь пропустив его
через «потомственный фильтр», принимаем к сознательному
рассмотрению и последующему воплощению в реальности или же
отвергаем как нечто недопустимое.
Позволю себе привести пример, весьма далекий от темы этой книги.
Давайте представим себе, что нам нужно объяснить представителю
внеземной расы, кто мы такие. Для того чтобы он понял нас, пришлось
бы пойти от общего к частному: я человек, я женщина, я русская, моя
фамилия Сергеева, меня зовут Саша (именно Саша, а не Александра
Александровна, об этом далее).
Первая идентификация: «человек». С биологической точки зрения
это означает мою принадлежность к виду Homo Sapiens со всеми
вытекающими морфофизиологическими последствиями (определенная
анатомия, жизненные циклы, способность к членораздельной речи и
абстрактному мышлению). Я обладаю свойственными виду
инстинктами – динамическими программами, определяющими
поведение на биологическом уровне.
С психологической точки зрения моя человеческая природа означает,
что фундаментом моей личности являются общечеловеческие
универсальные модели, схемы и мотивы – архетипы. Проследить их
можно в поведенческих проявлениях, связанных с основными и,
опять-таки, универсальными для всего моего вида вехами: рождением,
инициацией, браком, конкуренцией, материнством, серьезной утратой
или важным обретением и т. д. Архетип – регулятор моей психической
жизни, как инстинкт – регулятор жизни телесной.
Наш предполагаемый собеседник-гуманоид может выявить
человеческие инстинкты, наблюдая за единообразием в биологическом
поведении любой особи нашего вида, а архетипы – созерцая
тождественность психических явлений. Именно связь инстинктов и
архетипов может рассматриваться как взаимодействие души и тела, а
их совокупность и дает представление о человеке.
Вторая идентификация: «женщина». С биологической точки
зрения это означает отсутствие у меня Y-хромосомы, наличие
первичных и вторичных половых признаков, способность к
деторождению и вскармливанию потомства.
Что касается моей души, я имею гендерные психологические
особенности, отличающие меня от другой половины человечества. В
общих чертах это преобладание интуиции над логикой. Если более
развернуто, то мое сознание и психическая активность в большей
степени определяются принципом Эроса (принципом Инь) –
способностью к построению связей, соединению, склонностью к
обобщению. Моя потребность в близости, каких бы социальных
успехов я ни достигала, всегда будет больше, нежели потребность во
власти. Логос – принцип логики и структуры, дающий возможность
различать, разграничивать и рассуждать, мужской принцип, или
принцип Ян, – является во мне вторичным и реализуется посредством
Анимуса (от лат. animus, «дух»). То есть я сначала чувствую и лишь
потом рассуждаю, в то время как у мужчины всё наоборот. Его
способность чувствовать персонифицирована в Аниме (от лат. anima,
«душа») – феминной части мужской психики. Об Аниме и Анимусе
мы еще будем много говорить в этой книге.
Третья идентификация: «русская». О биологических
особенностях здесь можно сказать немногое: я принадлежу к
европеоидной расе, мои антропологические показатели в основном
совпадают со средними западноевропейскими величинами, кроме
более светлых волос, меньшего оволосения, слаборазвитого надбровья
и почти прямого лба.
 А вот что касается души, то моя принадлежность к русскому этносу
придает мне весьма характерные особенности.
У архетипа есть множество способов воплотиться в жизни человека,
он может реализовываться в самых разных сценариях. Например,
архетип Великой Матери может актуализироваться непосредственно в
рождении и воспитании детей. Но потребность выращивать можно
претворять в жизнь и возделывая собственный огород или разводя
породистых морских свинок, можно работать воспитателем или
следователем в детской комнате милиции, а можно «усыновлять и
удочерять» всех подряд, изводя взрослых людей своей гиперопекой. И
наоборот, взрослые люди, которые либо недополучили в детстве
материнской любви, либо, напротив, привыкли к удушающей
сверхзаботе, ищут маму в каждом – друге, коллеге, партнере,
начальнике и даже собственном подрастающем ребенке. В русской же
культуре, в силу особой национальной депривации, о которой мы
поговорим позже, сложился еще и очень специфический
архетипический образ Матушки Руси – этакой многострадальной,
всеблагой и всепрощающей старушки, перед которой, однако, все
находятся в неоплатном долгу.
Вследствие особой истории формирования в каждом этносе
закрепляется ограниченный спектр макро-паттернов. Даже просто
перечислять их, а тем более попытаться схематизировать уже в первой
главе, было бы с моей стороны весьма самонадеянно, поэтому я могу
лишь предложить нашему воображаемому инопланетному визави
обратиться к следующим главам этой книги. Здесь же достаточно
отметить, что национальный характер, как и характер
индивидуальный, определяется выбором психологических стратегий –
тех реакций, которые усваиваются на бессознательном уровне и
используются для защиты своей индивидуальной душевной
структуры. Они являются адаптивными способами переживания мира.
Выбор таких защит зависит от множества факторов.

Врожденный темперамент

Восточные славяне, как и все оседлые народы, флегматичны. Это

отнюдь не значит, что каждый русский, украинец и белорус –
флегматики, такова лишь общая тенденция. У восточных славян
существует социальное одобрение таких качеств, как неторопливость,
невозмутимость, сдержанность и т. п.

Окружающая среда

Это и климат, и географические условия. Например, у нас

существует пословица «где родился, там и пригодился», ведь в старину
по причине сурового климата и огромных расстояний путешествовать
было просто опасно. Все, что находилось дальше соседней деревни,
считалось враждебной чужбиной. Заметьте: ни в одной былине
богатыри не захватывают чужих земель – свою бы сохранить. Отсюда
такие национальные черты, как ригидность и конформизм: «пока гром
не грянет, мужик не перекрестится», «с родной земли – умри, не
сходи».

Национальные травмы

Это и слишком ранняя, с точки зрения этнического возраста,

насильственная христианизация, и тирания Ивана Грозного, Петра I и
Иосифа Сталина, и монголо-татарское иго, и недавняя, в сравнении с
более чем тысячелетним возрастом нации, революция. К слову, все
самые значимые в истории правители являлись русскому народу вовсе
не родными царями-батюшками, а отчимами: Рюриковичи – варяги;
последний из них, Иван Грозный, – по материнской линии потомок
Мамая, по бабке по отцовской линии еврей-сефард, по прабабушке
Софье – византиец; Петр Великий по матери – хазарин; Сталин –
грузин. Поэтому в сознании народа существуют два столь разных
понятия – родина и отечество. Первое – это все та же несчастная Русь
Матушка, угнетаемая иноземным мужем, правителем-тираном, второе
– и сам отчим-деспот, и символизируемая им государственность.
Русские не любят власть – никогда, никакую и ни при каких условиях,
даже когда избирают ее сами! Мечта любого пасынка – вырасти и
отомстить приемному отцу за себя и еще в большей степени за мать.
Часто так и получается, как только отрок почувствует в себе окрепшую
силушку молодецкую: в основном, впервые «приняв на грудь», он
действительно учиняет над отчимом кулачную расправу. Русскому
народу это тоже однажды удалось – я имею в виду Октябрьскую
революцию. Однако Русь Матушка вскоре вновь была выдана за
грузинского правителя, и история повторилась в еще более жестокой
форме, чем когда-либо прежде.

Динамический стереотип (результат положительного

подкрепления)

Это свойство психики как отдельного индивида, так и этноса.

Сводится оно к очень простой формуле «от добра добра не ищут»:
если единожды нечто сработало удовлетворительно, то есть ни к
смерти, ни к большой трагедии не привело, – нечего и искать другие
способы. Несмотря на то что по мере развития психики как индивиду,
так и этносу в принципе становятся доступны куда более
продуктивные модели поведения, бессознательно будут выбираться все
равно старые, опробованные «дедовские способы», ибо они имеют
клеймо «для жизни не опасно». Здесь я позволю себе воздержаться от
какого-либо конкретного примера, так как имя им легион. Любой
архетипический паттерн становится таковым именно благодаря
некогда пройденному тесту на адаптивность.
Таким образом, мое определение «русская» превращает меня из
Homo Sapiens в Homo Patrimoniens – Человека Наследующего, что еще
ярче проявляется в четвертой идентификации: «Сергеева». Слово
фамилия означает «семья». Это связь с конкретным родом, с сотнями
поколений предков, в результате передачи генетического материала и
духовного опыта которых появилась я. К слову, на Руси было позорно
прослыть «Иваном, своего родства не помнящим»; человек «без роду,
без племени» считался вовсе недочеловеком. При знакомстве же
задавался не только вопрос «как звать тебя?», но и «чей ты будешь?»:
имя просто позволяло обращаться к новому человеку – «звать его»,
ответ же на второй вопрос давал представление о том, каков он, новый
знакомец, каковы его взгляды, нормы и ценности.
 Правда, у женщин с семейной идентификацией все обстоит сложнее
– вступая в брак, мы берем фамилию супруга. На психическом уровне
это означает, что мы принимаем устои, традиции и нормативные
принципы семьи мужа. Конечно, в современном мире по меньшей
мере подразумевается, что супруги строят партнерские отношения и
формируют свой собственный жизненный уклад на стыке систем
обеих родительских семей, а преуспевшие в самопознании еще и
создают собственные уникальные семейные модели. Однако
архетипически смена фамилии означает смену семьи и родовой
самоидентификации. Впрочем, в восточнославянской традиции
женщина сохраняет реальный атрибут связи с родом после вступления
в брак через отчество. Кроме того, за все время работы в качестве
аналитического психолога мне, пожалуй, не встретилось ни одной
замужней женщины, которая на сессиях, погружаясь в глубины
бессознательного, время от времени не называла бы себя девичьей
фамилией.
Итак, с точки зрения биологии, моя фамильная идентификация
означает бо́ льшую конкретизацию морфофизиологических черт
предыдущих уровней – вида, расы, национальности: у меня вторая
группа крови, зеленые глаза, рыжеватые волосы и т. д.
А с психологической точки зрения моя принадлежность к
определенному роду, семье означает еще большую детализацию
общечеловеческих архетипических паттернов. Если на национальном
уровне весь духовный опыт и потенциал человечества был пропущен
через «фильтр грубой очистки», то на уровне семейном мои предки
подвергли эти национальные остатки еще и «микрофильтрации».
Таким образом, из всего духовного богатства мира я получила в
наследство лишь мизерную долю человеческих возможностей. Если
сравнивать коллективное бессознательное (весь психический опыт
человечества) с совокупностью всех земных территорий, то из
невероятного изобилия целого мира – лесов, лугов, степей, гор, морей,
пустынь и океанов – мне причитается освоить и возделывать лишь
крошечный клочок земли.
И первую треть своей жизни я буду заниматься именно этим – так
как задачей молодости является социализация, процесс усвоения
образцов поведения, психологических установок, норм и ценностей
своего окружения, освоения знаний и навыков, позволяющих влиться в
систему. Проще говоря, цель социализации – это пресловутое «не
хуже, чем у всех». Естественно, под «всеми» подразумевается весьма
узкий круг людей, а мерилом этого «хуже» или «не хуже» являются
семейно-родовые традиции и нормы ближайшего окружения.
Следовательно, несмотря на то что мои гены и моя психика
содержат в себе опыт и потенциал всего человечества, по рождению я
получаю в надел даже не «участок в шесть соток», а чуть ли не клетку.
Конечно, речь идет о внутреннем психическом пространстве, где
прутьями клетки являются нормы, убеждения, ценности и установки.
Самой большой сложностью для индивидуальности является то, что
этот «культурный сплав» усваивается бессознательно, всецело,
безусловно и вне зависимости от личного опыта, а посему
практически никогда не доходит до порога сознания и не подвергается
критике. Высоко социализированные люди, то есть крепко встроенные
в общество, надежно вмонтированные в свои «социальные ячейки»,
как правило, и помыслить не могут о том, что те способы, мнения и
решения, которыми они руководствуются в жизни, пропущены через
«нормативные фильтры» и вовсе не являются ни истиной, ни
предопределенностью, ни тем более результатом свободного выбора.
Этот выбор был сделан за них давным-давно их предшественниками.
Внутренние ограничения проецируются[2] на внешний мир. Установки
внешнего мира, транслируемые значимыми людьми, в том числе и
невербально, интроецируются[3]. Этот двусторонний процесс не
оставляет бесхитростной, доверчивой душе никаких шансов увидеть
самостоятельно хоть какие-то реальные альтернативы данному выбору.
«А что случится, если вы все-таки не выйдете замуж до тридцати
лет?» – задаю я девушке-клиенту обыкновенный вопрос. С минуту
она смотрит на меня как на умалишенную, словно я поинтересовалась,
не собирается ли она вживить себе жабры или переехать на Сатурн.
Затем следует взрыв возмущения: мама родила ее в двадцать, сестры
вышли замуж до двадцати пяти, а ей до «критического возраста»
остался всего год! И проходит от получаса до нескольких сессий,
прежде чем она принимает идею о том, что никаких «крайних сроков»,
кроме как в ее голове, больше нигде не существует, что можно
спокойно продолжать карьеру, творческие проекты, самообразование и
ждать человека, которого она действительно полюбит, вместо того
чтобы выйти замуж за первого встречного лишь потому, что «пора» и
«так принято».
А что произойдет, если вы отпустите нелюбимого вами мужчину к
женщине, которой он по-настоящему нужен?
А что произойдет, если вы определите маму в специализированное
медицинское учреждение, вместо того чтобы самому играть роль
сиделки?
А что произойдет, если вы на время декрета все-таки доверите
мужу финансовую заботу о себе?
А что произойдет, если вы все-таки позволите сыну самому
разбираться со своими долгами?
А что произойдет, если вы все-таки рискнете отправить свои
стихи в издательство?

Вот те простейшие вопросы, которые я задавала клиентам на

последнем групповом занятии. Но в первые мгновения на меня
смотрят с таким же изумлением, как, по-видимому, смотрел бы сейчас
наш вымышленный инопланетный собеседник, гадая, что же это за
механизм такой в человеческой психике, который способен так
исказить, деформировать и сузить реальность.
Да, архетипические паттерны, принимающие форму традиций, норм
и ценностей рода, семьи, окружения, являются теми тропами, без
освоения которых мы не сможем найти путь к другим людям. Но, с
другой стороны, слепое следование им без осознания того, что есть и
собственные потаенные тропки, которые позволяют то сократить путь,
а то и выйти на ранее неизведанную тропинку, превращают нас в белку
в колесе или в биороботов – структурных клонов наших предков
(внешние отличия есть, но жизненные схемы все те же).
На этой минорной ноте мне бы и оставалось только с пафосной
тоской продекламировать нашему гуманоиду блоковское «Ночь.
Улица. Фонарь. Аптека», но в жизни, в отличие от упомянутого
стихотворения, «исход» есть. Дело в том, что эволюция, благодаря
которой инопланетный гость мог бы общаться с нами вместо
созерцания безмолвных и безмозглых инфузорий, происходит
вследствие двух противоположных процессов. Первый – это
наследственность, о которой мы рассказали уже достаточно. А второй
– изменчивость. Обе эти тенденции охватывают как биологическую,
так и духовную сферу.
И здесь мы наконец-то подходим к последней, пятой
идентификации: «Саша». Именно «Саша», а не «Александра»,
потому что так я называю себя сама. Это комплекс моих убеждений
относительно собственной личности, что отнюдь не является полной
величиной, так как, по сравнению со всей психикой, сознание является
лишь верхушкой айсберга, основной же массив скрыт в пучинах
бессознательного. Поэтому, даже несмотря на то что я обладаю
бо́ льшими познаниями о собственной душе, нежели непсихолог, моя
осведомленность о своих глубинных психических процессах столь же
мала, как и знания врача о протекании метаболизма в собственном
теле.
Но если у людей-неспециалистов есть хоть какие-то общие сведения
о физиологической и анатомической структуре собственного тела,
почерпнутые из школьного курса биологии, то знания о душе остаются
тайной за семью печатями, так как не входят в круг
общеобразовательных предметов. И это оправдано системой, ибо
условием ее существования является стабильность – то есть именно
наследование и копирование проверенных, жизнеспособных
паттернов.
Однако если система слишком долгое время остается закрытой, не
получает подпитки извне, она закостеневает и становится
нежизнеспособной – старые ресурсы рано или поздно
вырабатываются, и она поедает саму себя изнутри. Поэтому наряду с
наследственностью, как мы уже упомянули, существует
противоположная движущая сила – изменчивость, которая
обеспечивает способность к обновлению и освоению новых
поведенческих навыков, как в биологическом, так и в духовном
смысле.
На биологическом уровне эта тенденция выражена во мне самой
природой – индивидуальность уже дана мне физиологически и
анатомически от рождения. Я, как и каждый человек, уникальна. В
точности такого же сочетания цвета глаз, волос, пропорций тела,
строения внутренних органов не было за всю историю человечества,
нет сейчас и не будет никогда.
 Тогда логично предположить: раз уж природа так позаботилась о
моей телесной уникальности, то моя индивидуальность должна
выражаться и психически. Все универсальные душевные силы и
способности человеческой расы, то есть архетипы, в каждом индивиде
складываются в особую комбинацию. Каждый человек обладает своей
неповторимой врожденной психологической структурой. И только
проживая жизнь в соответствии с этой структурой, он может стать не
просто «статистической единицей», а самобытной личностью,
воплотившей свою природную уникальность.
Этот процесс Юнг называет индивидуацией, что означает
«неделимость» (in-dividuation). В результате этого процесса, как
подсказывает сама этимология слова, человек обретает целостность
души. Проще это можно назвать самостановлением, саморазвитием,
самопознанием. Ключевой здесь является морфема само-, так как в
этом процессе человек остается один на один с самим собой, а
общество скорее будет противиться, нежели оказывать поддержку.
Подвиги совершаются в одиночку! И отважится на это отнюдь не
каждый. Забегая вперед, скажем, что именно этот процесс
метафорически описывают все героические мифы и сказки.
Индивидуация является задачей второй половины жизни, недаром
возраст всех мифологических героев – тридцать три года. Наш гость из
других миров наверняка был бы немало удивлен таким парадоксом:
нам, землянам, нужно сначала познать других, чтобы иметь
возможность познать себя! Самостановление возможно только после
прохождения первого этапа – социализации, посвящения во внешний
мир, приобщения к социуму. Только познав в значительной степени
общество, став его частью, проще говоря, обретя уже упоминавшееся
«не хуже, чем у всех», человек имеет шанс пройти посвящение в мир
внутренний.
Самостановление – это процесс разграничения психики
индивидуальной и коллективной: семейной, родовой, национальной,
общечеловеческой. Осмелившийся вступить на этот путь обретает
способность видеть разницу между идеями и ценностями,
порожденными собственным «я», и общественными тезисами, которые
он впитал ранее из окружающего мира. Эта дифференциация
собственного «я» от коллективных норм позволяет ощутить себя
намного бо́ льшим, нежели просто придатком общества, семьи или
группы. Личность осознаёт, что у нее есть собственные ценности и
потребности, воплощение которых в реальной жизни и является целью
уникального от рождения «я» – исключительного творения Природы с
исключительной миссией в этом мире.
Конечно, слово «миссия» звучит чересчур пафосно. Однако это не
обязательно нечто грандиозное. Истинным предназначением человека
может быть починка обуви, выращивание цветов, воспитание детей, в
то время как семейные традиции, например, толкают его на написание
диссертации. И наоборот, сын рыбных промышленников из деревни
близ Архангельска может стать первым российским академиком, а
девочка из приюта – законодательницей мод и одной из самых
влиятельных людей ХХ века[4]. А случается родиться и в «своем
гнезде»: например, отец Моцарта был лучшим музыкальным
педагогом своего времени (здесь нужно заметить, что состояться
профессионально еще не значит быть счастливым и целостным). В
любом случае осмысление своего предназначения в самом широком
смысле этого слова, вопреки или согласно ценностям и нормам
ближайшего окружения, и будет расширением сферы сознания,
раскрытием собственной сокровенной природы, следованием главному
жизненному пути.
Эту сокровенную природу, неповторимую структуру каждого
индивида и каждой вещи, словом, все то, что является некой
самостоятельной единицей, Платон называл эйдосом – внутренней
формой бытия вещей, тем подлинным, что дается в умопостижении, в
отличие от простого мнения. К слову, «мнение» в античной философии
является антонимом достоверного знания и истины; это всего лишь то,
что принимается на веру от других людей.
Юнг называет этот феномен Самостью, а путь к ней –
индивидуацией, или «восамлением»: «Самость является нашей
жизненной целью, так как она есть завершенное выражение этой
роковой комбинации, которую мы называем индивидуальностью…3
[Самость есть] образ жизненной цели, независимый от желаний или
страхов сознания…4 С таким же успехом ее можно назвать “богом в
нас”5».
Создатель онтопсихологии А. Менегетти дает этому «базовому
проекту природы, образующему человеческое существо»6 название
Онто Ин-се (от лат. «бытие в себе») и объясняет его как энергетическое
ядро, структурирующее психобиологическую сущность индивида.
Самореализацией в таком случае является совпадение деятельности
человека в историческом процессе с его природным Онто Ин-се. И чем
больше это совпадение, тем эффективнее личность, тем более
оптимальны ее решения в каких бы то ни было вопросах, тем она, в
конце концов, счастливее, ведь тот, кто не обманывает себя, не ведает
ни страха, ни тоски.
Индивидуальное и уникальное никогда не является нормой.
Поэтому самостановление, вне всякого сомнения, предполагает
определенное противопоставление личности социальным традициям и
порядкам, не имеющим абсолютной ценности. Человек посредством
возрастающего самосознания все меньше доверяет безусловным
общественным доктринам. Он руководствуется собственным
разумением и чутьем в вопросах о том, стоит ли «игра свеч», а
«овчинка выделки», является ли наилучшим выбором и пределом
возможностей для него та самая «синица в руках» и действительно ли
он «сгодится только там, где родился».
В то же время чрезвычайно важно осознавать, что индивидуация ни
в коем случае не приравнивается к эгоцентричности и
индивидуализму. Ее задача – не отгородиться от мира, а собрать для
человека целый мир. Юнг неоднократно подчеркивает в своих трудах,
что наилучшее состояние – это сохранение личностной целостности
при одновременном поддержании связи с коллективом, так как «нет
возможности индивидуации на вершине Эвереста, где тебя наверняка
никто не побеспокоит»7. Понимание и принятие коллективной нормы
индивиду все же необходимы. Даже если для воплощения собственной
уникальности он избирает особые тропы, ему нужны ориентиры для
установления плодотворных и взаимообогащающих отношений с
другими.
Наиболее продуктивным и жизнеспособным может считаться то
общество, где сохраняются коллективные ценности при возможно
большей свободе и самодостаточности отдельной личности. Как ни
прискорбно, это утопия. Большинство людей на всю жизнь увязают в
процессе снискания своего заветного «не хуже, чем у всех». А снаружи
(«у всех») так много всего, что заглянуть внутрь не остается ни сил, ни
времени, – путь белки в колесе бесконечен, там нет иного финиша,
кроме физической смерти.
 Но, как ни удивительно, это большинство – отнюдь не самые
несчастные из землян. Дело в том, что у них есть незыблемая и
несокрушимая иллюзия, что счастье где-то очень-очень близко,
осталось только приобрести новый телефон, выйти замуж (жениться),
получить образование, купить автомобиль, съездить на отдых, дорасти
до такой-то должности, «пристроить» ребенка и т. д. и т. п. Каждое
новоприобретение, как материальное, так и статусное, очень быстро
разочаровывает, но тотчас же сакральной надеждой наделяется
следующая цель. Неудовлетворенность внутренняя обманчиво
воспринимается как недостаточность чего-то внешнего. Однако этот
потребительский круговорот продуцирует неиссякаемую надежду,
которая является отнюдь не самым мучительным чувством, хотя и
призрачным. Нельзя не упомянуть, что именно на надежде держатся
большинство мировых религий. Блажен, кто верует, и жить ему легко!
Преувеличение, конечно: вовсе не легко, а просто сносно, не более.
Лишь единицы из представителей рода человеческого являются
зрелыми личностями – теми, кто понял, что большинство
общепринятых норм весьма относительны, теми, кто научился жить в
соответствии со своей уникальной природой, реализуя способности,
раскрывая таланты, совершенствуя навыки, приумножая знания,
испытывая полную гамму человеческих чувств без вины и страха
наказания.
Самые же многострадальные из нас – это те, кто замешкался на
перепутье между «как у всех» и самореализацией. Это перепутье –
зона невротического столкновения, где человек уже осознаёт, что «как
у всех» ему не подходит, но перспектива оторваться от привычной
среды еще внушает ему невообразимый ужас. На этом уровне развития
личности возникает конфликт между «я знаю» и «говорят, что…».
Здесь появляется выбор между общепринятым привычным и
собственным сокровенным, но пропадает возможность избежать этого
выбора. Здесь очень хочется, чтобы и овцы остались целы, и волки
сыты, но так не бывает! Продолжать соответствовать требованиям
ближайшего окружения (которые ведь воспринимаются как
единственно верные!) и высвободить индивидуальные потребности
одновременно невозможно. Герою на первом этапе индивидуации
приходится покидать привычную зону комфорта.
 И еще раз хочется подчеркнуть, что от социализации человеку не
уйти: общество включает индивида в этот процесс без его ведома, если
только ему не «посчастливилось» повторить жизнь Маугли, не удалось
сбежать в психоз (что в действительности является последним
бастионом психики, защищающейся от непереносимой реальности)
или не случилось умереть в младенческом возрасте. Индивидуация же
– сугубо личный процесс и выбор, помощником здесь является только
психолог, однако без собственной работы, соотносимой с героическим
подвигом, герою не побороть драконов собственной души, не найти
причитающихся лишь ему сокровищ и не воцариться на престоле
собственного государства – целостного микромира, созданного
согласно личным нормам, правилам и желаниям.
Поэтому книга, которую вы сейчас держите в руках, конечно,
посвящается тем, кто рискнул отправиться по пути индивидуации, а
также их бесстрашным помощникам-проводникам, моим коллегам –
аналитическим психологам.
И здесь нам наконец следует попрощаться с любезным гуманоидом,
которому я, пожалуй, изрядно заморочила голову, и перейти к
основной части книги.
 2
Уменьшиться, чтобы повзрослеть
Зачем влезать в ухо Сивке-бурке и Коровушке-Буренушке?
Главной задачей аналитического процесса является самопознание –
прохождение индивидуации, становление зрелой личности, которая
твердо знает, каковы ее истинные желания и потребности, а посему
смело реализует их без страха и упрека в самом что ни на есть прямом
смысле этих слов. Проще говоря, целостный человек всего лишь четко
знает, что такое его собственное «Я», и из всего богатства мира он
выбирает то, что этому «Я» подходит наилучшим образом, касается ли
это творчества, способа заработка, спутника жизни, друзей,
времяпрепровождения, места проживания и т. д.
Только как же понять, особенно в начале пути, что такое истинное
«Я»? Конечно, мы учим своих клиентов в процессе принятия решений
опираться на собственные чувства. Но для человека, едва пришедшего
в анализ, такой совет – пустое сотрясание воздуха. В 90 % случаев на
вопрос «Как вы себя чувствуете?» на первых встречах клиент отвечает:
«Нормально», вне зависимости от того, пришел ли он со свадьбы или с
похорон, заболел или выздоровел, погорел или выиграл в лотерею. Так
что собственные чувства в начале пути являются лишь гипотетической
опорой, потому что человеку они попросту неведомы, как Герою в
начале сказки неведома дорога в Тридесятое царство.
Так с чего мы можем начать поиск этой путеводной звезды, этого
точного компаса, встроенного в нас?
Здесь нам будет полезно вспомнить, что человеческое сознание
функционирует по принципу различения противоположностей: мы
знаем, что такое «холодно», так как знаем, что такое «тепло»; знаем,
что такое «добро», так как знаем, что такое «зло»; имеем понятие о
том, что значит «женщина», только в случае осознавания ее
дихотомической пары – «мужчина», и, соответственно, наоборот.
Сознание работает так, и никак иначе!
Исходя из понимания этого простого принципа, мы можем
предположить, что для поиска «Я» нам нужно, первым делом,
определить, что в нас является «не-Я».
 Источником понимания здесь как раз становятся мифы и сказки,
которые в символической форме рассказывают о том, как нечто
бывает, с чего начинается и к чему может привести. Причем бывает
не с каким-то конкретным человеком, а с Человеком вообще. Ведь
героя сказки нельзя рассматривать как некогда жившего конкретного
субъекта. Он вне времени, его деяния надличностны, то есть
потенциально присущи каждому, а следовательно, никому
индивидуально.
Зачастую человеку достаточно просто-напросто понять, что
проблема, с которой он столкнулся, вовсе не его личное горе-
злосчастье, а повторение вековых коллективных сюжетов, разве что
по-особому декорированных, и уже происходит чудо, сравнимое с
пробуждением спящей царевны (живой, чувствующей души) от
колдовского сна.
Когда первый, коллективный, компонент дихотомической пары
становится доступен сознанию, второй, индивидуальный, проявляется
автоматически. Ведь, как только мы замерзаем, мы вспоминаем о
тепле. Точно так же, лишь только приходит осознание того, что нечто
является общим, мы обретаем собственные границы: становится ясно,
что же в таком случае есть наше личное, выявляются индивидуальные
желания, потребности и стремления. В переводе на язык вещественной
метафоры: ребенок начинает по-настоящему понимать, что такое его
собственные игрушки, когда сталкивается с тем, что унести домой
понравившуюся машинку или куклу из садика безнаказанно нельзя.
Научившись понимать символический язык сказок и мифов, мы
обретаем умение отделять «свое» от «общего». И, как следствие,
получаем возможность выбора. Выбор здесь существует вовсе не в том
смысле, что, как только мы почуяли присутствие архетипа, нам следует
бежать от него сломя голову. В этом случае головы и правда будет не
сносить – попадем из огня да в полымя. Не проигранный до
логического конца архетипический паттерн (или, используя
терминологию другой психологической школы, незаконченный
гештальт) вскоре проявится в жизни снова – в новом обличье, подчас
неузнаваемом, в самый неожиданный момент и в совершенно,
казалось бы, невероятных обстоятельствах. Так, новый начальник
окажется еще хуже предыдущего, вторая жена со временем станет еще
большей ведьмой, нежели первая, третий муж лишь подтвердит
мнение о том, что «все мужчины одинаковы». Так будет продолжаться
до тех пор, пока Герой, во-первых, не осозна́ ет само присутствие
паттерна, а во-вторых, не найдет новые модели взаимодействия с ним,
причем такие, которые окажутся обоюдовыгодными как для индивида,
так и для архетипа.
Да, за выход из архетипического сюжета человеку приходится
платить выкуп. Это обязательное условие! Такой платой чаще всего
бывает текущая эго-установка, некая ценность, которую невозможно
унести с собой в новую жизнь. Например, если вы решились сменить
рутинную работу, которая, тем не менее, являлась гарантией
финансовой стабильности, и заняться тем, о чем давно мечтали, вам
придется по меньшей мере столкнуться с временными финансовыми
трудностями, непониманием окружающих, собственными сомнениями
и т. д.
С одной стороны, архетип, обладая психической силой и мощью
всего человечества, безусловно, могущественнее отдельного
смертного. Воевать против самого его существования в собственной
жизни, будучи его же содержимым, – это все равно что, устроившись
на должность уборщика в Кремле, пытаться свергнуть
государственную власть. Хочешь перемен такого масштаба – стань
фигурой такого масштаба, собирай войско или, что ближе к нашей
действительности, организовывай собственную партию. Естественно,
«архетипический кредит» в таком случае обойдется весьма недешево:
это и время, и силы, и огромный труд, а также великая опасность.
Однако в этом и есть отличие между Васисуалием Лоханкиным и,
скажем, Петром Аркадьевичем Столыпиным.
Но, с другой стороны, вопрос о том, что есть содержимое, а что
содержащее, применительно к диаде «архетип – индивид», – это та же
дилемма, что и загадка о курице и яйце или вечный спор о том, что
первично: дух или материя.
Несмотря на все могущество архетипа, «своих собственных рук»,
как было сказано в самом начале, у него действительно нет. Поэтому
вещь ищет хозяина, как говорили древние, а архетип – «подходящую
человеческую форму». В таком случае индивид сам становится
сосудом для архетипической энергии. Вольется же эта энергия туда,
где обнаружатся подходящие пустоты, то есть в те сферы психического
бытия, где нет личностного воплощения, где индивид не проявляет
себя сознательно.
В отсутствие осознанного проживания с опорой на собственные
чувства, ощущения и желания жизнь вовсе не останавливается, просто
все происходит «само собой» – то есть так, как это случается чаще
всего в «данной местности». Заброшенный участок земли, если его не
культивировать, не возделывать осознанно, в соответствии со своими
потребностями, вскоре зарастет сорняками. Но это будут сорняки лишь
с точки зрения владельца участка, а с точки зрения природы это будет
естественное, экологичное заполнение пространства.
Таким образом, архетипическое по отношению к индивиду является
одновременно как содержащим, так и содержимым. Оно безусловно
бессознательно для «личности-сосуда» и, следовательно, как и все
бессознательное, проецируется вовне, то есть проявляет себя во
внешних жизненных перипетиях – внезапных событиях,
непредусмотренных обстоятельствах, неожиданных поворотах,
нежданных переменах, осложняющих жизнь или заставляющих
действовать иначе. Вот такой, на первый взгляд, парадокс: являя собой
емкость для коллективного психического содержания, мы
сталкиваемся с ним в событиях внешнего мира, да еще и удивляемся:
«Как такое могло со мной произойти?! Как меня только угораздило?».
Если нам все же посчастливится распознать архетипическое
содержание, которое вторглось в нашу жизнь, мужчине следует снять
шляпу, а женщине сделать реверанс. Важно помнить: архетип возьмет
свое всегда. У нас же есть всего две альтернативы. Мы можем либо
подкрепить его своей психической энергией, «скормив» ему часть
собственной жизни и души (в мифах и сказках это описывается как
жертва некоему чудовищу в виде младенцев или самых красивых
девушек – отдается на растерзание юное, наиболее жизнеспособное,
лишь бы коллектив мог жить как встарь). Либо, в случае осознанного
проживания, мы можем пополнить сокровищницу коллективного-
архетипического новыми деталями, вариациями и особенностями. Во
втором случае и происходит взаимообогащение. Расширение за счет
индивидуального вложения получает как паттерн, так и личность.
Человек может внести в некое коллективное представление свои
индивидуальные черты, и тогда он получает в свое распоряжение
архетипическую силу и поддержку, взамен обогащая архетипический
образ новыми подробностями.
Человекоподобные приматы тысячелетиями выкапывали съедобные
корешки собственными руками-лапами, обезьяноподобные люди
делали то же самое, ибо это архетипично: смотри на меня, делай как я,
но даже если никогда не видел, как это делают другие, все равно на
уровне инстинкта повторишь. Но как-то раз один из первобытных
людей додумался копать землю попавшейся под руки палкой.
Соплеменники, возможно, сначала даже побили этого «Джордано
Бруно», но со временем все стали пользоваться палкой-копалкой.
Потом, вероятно, через множество поколений, к палке кто-то
додумался привязать каменный наконечник, и так постепенно дело
дошло до серпа, а потом и до комбайна. Так архетип Матери Земли
вовсе не потерял ипостась кормилицы, которая насыщала народ-
младенца своей огромной грудью даже без проявления сознательных
усилий с его стороны. С появлением земледелия архетип получил еще
больше власти, так как, в отличие от младенца, находящегося в
бессознательной симбиотической связи с матерью (или со всей
природой, в переводе с индивидуального на общечеловеческий
уровень), годовалому малышу, или народу на пороге появления
Сознания, приходится уже прикладывать усилия, «вести себя хорошо»,
чтобы получить от матери питание и заботу.
Обогащение архетипа индивидуальным содержанием не обязательно
приводит к переменам общечеловеческого масштаба. Для отличника,
получившего за особые старания в советской деревенской школе
направление в вуз (а это была редчайшая возможность изменить
жизнь: деревенские жители, прикрепленные к колхозу, не имели
паспортов до 1974 года!), переезд в город был личным подвигом; для
его детей же поступление в институт было всего лишь продолжением
семейной традиции.
И в этом месте мы наконец вернемся к вопросу выбора, от которого
отвлеклись чуть выше. Нельзя утверждать, что при осознании захвата
части собственной души архетипическим содержанием оно
автоматически целиком сходит на нет: оно просто выходит из тени,
становится явным. Достигнув порога сознания, оно уже более не
является всеобщим; оно осознаётся, а значит, принадлежит конкретной
личности.
 Но ведь в реальном-то мире мы уже успели во что-то впутаться!
Вступив в битву со Змеем Горынычем, Герой уже не может пойти на
попятную: мол, я передумал, давай жить дружно. Он либо одолеет
Змея, либо погибнет. Третьего не дано. У нас нет выбора между
действием и бездействием в том смысле, что пассивность – это тоже
психическая деятельность. Но когда мы проживаем архетипический
паттерн осознанно, мы можем выбирать способ его реализации в
реальном мире, мы можем выбирать модели, инструменты и
помощников.
Что будет именно вашим мечом-кладенцом? Как мы помним из
сказок, это оружие для сугубо личного пользования: кроме одного-
единственного избранного богатыря, его никто не может не то что
использовать в сражении, но даже просто оторвать от земли. Таким
образом, меч-кладенец является символом некоего особого
индивидуального орудия, инструмента, дара, навыка, который окажет
помощь в завоевании своего места в жизни. Это может быть
писательское перо, кисть художника, изысканный вкус в чем бы то ни
было, просто острый язык, умение по-особому чувствовать красоту,
настроения, тенденции и т. д. и т. п.
Кроме того, меч-кладенец – это орудие Логоса, которое беспощадно
отсекает все лишнее в нашей жизни. В процессе индивидуации
приходится отказаться от огромного количества старых связей,
контактов, занятий, убеждений, привычек, опор, идеалов, норм и
ценностей. Резать приходится по живому, без крови тут не обойтись. И
именно Логос – чистый разум, твердое знание того, почему и зачем это
нужно, – позволит уверенно прорубать дорогу в новый мир.
Наравне с оружием мы можем выбирать помощников и средства
передвижения, которые облегчат путь в Тридесятое царство. Так как
коллективное всегда сильнее индивида, «одним своим хотеньем», без
помощи «щучьего веления», то есть привлечения неких ранее
недоступных ресурсов, здесь не обойтись. Выбор соратников, слава
богу, тоже является актом свободной воли. Богатырский же конь будет
символом инстинктивной жизненной энергии, причем энергией
управляемой и направленной на достижение осознанных желаний. А в
том случае, когда лишнее обрублено, когда воплощается
действительно наше истинное предназначение, – силы,
соответствующие исходной самости индивида, его эйдосу, прибывают
десятикратно. Хилый, горбатый жеребенок превращается в Конька-
Горбунка, наделенного магической силой.
Итак, понимание общечеловеческих паттернов, почерпнутых из
сказок и мифов, которые восходят к доисторическим временам, ко
временам, когда только формировалась душевная структура народов,
помогает осознать себя, свою отдельность, без которой невозможны
полноценные, взаимообогащающие отношения с окружающим миром.
Карл Густав Юнг и его не менее талантливые последователи
подробно описали «душевную анатомию» человека. От греческого
слова anatomē («рассечение, расчленение») произошло название науки
о форме и строении органов, о расположении частей тела и их
взаимоотношениях с организмом в целом. Юнгианцы же изучают
общее строение души, комплексы как отдельные системы, архетипы
как психические органы, их строение и взаимоотношения с
индивидуальной психикой в целом. В биологии различают анатомию
растений и животных; в последней есть раздел, изучающий человека.
Самостоятельной дисциплиной является сравнительная анатомия
животных, изучающая закономерности строения и развития органов и
их систем путем сопоставления разных групп животных и человека.
Именно сравнительной душевной анатомией нам и предстоит
заняться в этой книге. Я отнюдь не претендую на некую истину и не
обещаю дать исчерпывающий ответ на вопрос, в чем же состоит
пресловутая загадка русской души. Но, вооружившись, во-первых,
описанием человеческой психики в целом, которое дали Юнг и его
последователи, а во-вторых, имеющимся мифологическим материалом
восточных славян, мы можем совершить попытку сравнительного
анализа и, как следствие, вычленить некоторые особые черты русской
души. Ведь, как мы выяснили в «разговоре с инопланетным гостем»,
отличия в душевном строении различных этносов куда как более
многообразны, нежели морфофизиологические особенности.
Кроме того, идентификациям «человек» и «индивидуальность»
посвящено множество трудов, промежуточному же слою «этнос»
в аналитической психологии – пока нет. Однако без этого знания нам
нипочем не найти дорогу в Тридесятое царство – в сокровищницу
коллективного, общечеловеческого бессознательного, где
действительно имеется всё для всех, где каждый может выбрать
ресурсы, необходимые для сотворения собственного Царства-
государства, мирно сосуществующего со всем прочим миром на
взаимовыгодных условиях. Ибо, как мы говорили выше,
национальный пласт бессознательного являет собой промежуточную
область, отделяющую индивидуальную душу от общечеловеческой.
Проведение психоархеологических раскопок в этом слое души
поможет нам отследить те самые национальные нормативные
фильтры. А это, в свою очередь, даст возможность выбора, так как
иные способы адаптации к внешнему миру перестанут
восприниматься как единственно допустимые. Нам предстоит, так
сказать, «профильтроваться наоборот», влезть в игольное ушко, чтобы
увидеть огромный мир внутри себя.
И это обязательное условие: чтобы вырасти, стать по-
настоящему взрослой, самодостаточной, зрелой личностью,
сначала нужно вновь стать маленьким.
Метафора уменьшения в размере очень многогранна.
Во-первых, она подразумевает отказ от атрибутов архетипа Персоны
– набора социальных масок, подобранных с учетом ожидания
окружающих. Пациент на приеме у психоаналитика на время
перестает быть директором отдела продаж, матерью троих детей,
старшим оперуполномоченным или младшим научным сотрудником.
Он становится просто Таней или Ваней, Машей или Петей –
совокупностью собственных телесных ощущений, чувств, желаний и
потребностей, которые не распознать, пока не скинешь рабочий
костюмчик, не сорвешь социальные маски, не выйдешь из заученных
ролей. Этот процесс занимает в терапии, пожалуй, бо́ льшую часть
времени. Но именно в тот момент, когда человек редуцируется до
своей истинной беспримесной сущности, до платоновского эйдоса, он
может в полной мере ощутить свое бытие. Он приобретает
способность остро чувствовать неповторимый вкус жизни со всем
многообразием оттенков духовных и телесных проявлений…
А далее можно вновь становиться взрослым, выходить в большой
мир, но уже понимая, что́ на самом деле ты хочешь и можешь в нем
вершить. При этом мир становится намного больше и отчетливей.
Человек расстается с близорукостью. Причем бывает, что это
происходит не только на символическом, но и на телесном уровне.
Тому, кто потерял необходимость не видеть ничего дальше
собственного носа, очки становятся попросту не нужны. А путей
удовлетворения потребностей, вместо одного-единственного, который
прежде только и виделся глазам, поврежденным осколками
колдовского зеркала, появляется великое множество. Вдруг
оказывается, что сложить слово «вечность» из кусочков льда – вовсе
не единственная возможность получить «новые коньки и целый мир в
придачу». Взрослый человек коньки может купить, выменять,
одолжить, да в конце концов украсть, но продавать за них душу
Снежной королеве совсем не обязательно. Ларчики начинают
открываться самым незатейливым способом. Выясняется, что лучшие
невесты живут в родном селе, а царская дочь Ульянка, которая,
оказывается, «хуже керосину», им и в подметки не годится. В прудах
начинают водиться волшебные щуки, а лягушки превращаются в
премудрых царевен. Очистив собственные потребности от плевел,
начинаешь видеть простые и доступные способы их удовлетворения.
Один из моих достопамятных клиентов (который, к слову, и впрямь
носил очки на «минус девять») при первом нашем знакомстве
провозгласил своей главной насущной проблемой отказ руководства
повысить его в должности. Несмотря на то что он давно и успешно
работал, его в очередной раз обошел какой-то выскочка-новичок.
«Уменьшившись» до своей сущностной сердцевины, он понял, что ему
не нужна ни новая должность (с весьма небольшим повышением
зарплаты, но с огромным расширением круга обязанностей), ни даже
признание коллег и победа над конкурентами, ни одобрение жены,
которая работает в этой же организации и каждый раз после его
«провала» неделями ходит со страдальческим видом. Его, творца-
одиночку по природе, совсем не прельщал бег наперегонки по карьерной
лестнице, его идеальная работа вообще не предполагала присутствия
коллег, а с супругой ему хотелось обсуждать отнюдь не рабочие
вопросы. Через некоторое время после его «уменьшения» произошло
«чудо» – ему предложили перейти в другую организацию, где
предоставлялась возможность заниматься отдельным проектом по
своей узкой специализации, то есть любимым делом, не требующим
помощи коллектива, исключающим любую конкуренцию, да к тому же
с солидным повышением заработка. Ах да, зрение его как-то «само
собой» улучшилось то ли на две, то ли даже на три диоптрии.
А еще стать маленьким – это вернуться в собственное детство, в ту
эпоху нашего бытия, где закреплялись паттерны, формировались
комплексы, а пустяковые, с точки зрения взрослого, огорчения
оборачивались душевными увечьями на всю жизнь.
Так, однажды в моем кабинете появилась девушка, в облике
которой только слепец не смог бы заметить явного противоречия. Со
своей внешней статью она должна была бы быть либо успешной
моделью, либо профессиональной спортсменкой – если бы не осанка
восьмидесятилетней старухи, не втянутая голова в плечи, не одежда
«мешком»… Так, бывает, выглядят жертвы изнасилования. Но, к
счастью, ничего подобного в жизни той девушки не случалось.
Напротив, она была невинна, как Спящая красавица накануне своего
столетнего юбилея, – в том смысле, что к двадцати «с хвостиком»
годам в ее жизни еще не случилось даже первого поцелуя. Собственно,
с проблемой полного отсутствия отношений с мужчинами она ко мне
и пришла.
Прошло несколько сеансов, на которых мы анализировали в
основном ее отношения с обожаемым на грани обожествления
отцом, прежде чем я решилась задать вопрос, зачем же она так
уродует собственную внешность. Да еще такую внешность,
настоящий шедевр природы! И тут выяснилось, что она неимоверно
стыдится своего роста – метр восемьдесят пять. Сотни тысяч
девиц отдали бы что угодно за такой рост! Но французы говорят
«ищите женщину», а психоаналитики – «спрашивайте ребенка».
Наша Спящая красавица вспомнила, что ее обожаемый папа, на
самом деле хороший человек и любящий родитель, как-то раз увидал
свою дочь-второклассницу на стадионе во время урока физкультуры.
Свое восхищение физической силой, грацией и ловкостью дочери он
выразил весьма специфически: «Все девчонки как девчонки, а ты
прямо скаковая лошадь среди них». Стоит ли удивляться, что после
папиной «похвалы», в которой девочка не услышала ничего, кроме
того, что ее обозвали «лошадью», она все детство и юность
сгибалась в три погибели, лишь бы казаться пониже? Естественно,
фантазия о собственном уродстве, при всей объективной красоте, да
еще сдобренная идеализацией отца, на пушечный выстрел не
подпускала к ней молодых людей.
«Уменьшение» до возраста второклассницы, где скрывалась травма,
показало «вновь выросшей» девушке, что то «роковое» событие и яйца
выеденного не стоило. Зрелые люди понимают: отнюдь не все то, что
говорят родители, есть истина в последней инстанции; родители тоже
иногда ошибаются, бывают неловки и бестактны. Но чтобы это понять
и, что еще важнее, заново прожить некогда отщепленные от Сознания
эмоции (а это обязательно для заживления травмы) – нужно
уменьшиться до чувств и наивных выводов ребенка.
Идея о том, что нужно уменьшиться, прежде чем полноценно
вырасти, находит отражение в огромном множестве мифов и сказок: от
«Гулливера» и «Алисы в Стране чудес» до фольклорных произведений
любого народа. В славянской же мифологии встречается еще один
очень специфический сопутствующий мотив – герою нужно пролезть в
ухо магического животного. Об уменьшении в этих сказках прямо не
говорится, однако понятно, что, сохраняя человеческие размеры,
совершить такое путешествие невозможно. Самые известные сказки с
подобным сюжетом – это «Сивка-бурка» и «Крошечка Хаврошечка».
Если бы девушка из вышеописанной истории услышала сравнение с
лошадью не на пороге подросткового возраста, а чуть раньше, лет этак
в пять или шесть, когда душа ребенка, еще не успев обрасти шелухой
Персоны, обладает естественной чуткой мудростью, она бы, скорей
всего, испытала гордость от сравнения со сказочным Сивкой-буркой,
Коньком-Горбунком или любым другим сильным, мудрым и храбрым
спутником богатыря.
О коне (лошади) в целом как об одном из наиважнейших славянских
символов (ведь мы наполовину потомки степных народов) более
подробный разговор будет в следующих главах. Пока же нас
интересует лишь упомянутый мотив пролезания в ухо к Сивке-бурке.
Разгадать символический смысл этого диковинного действа не так
уж сложно. Удивительное имя коня уже дает нам ниточку, уцепившись
за которую можно распутать весь метафорический клубок тайных
смыслов. Сивка-бурка – две противоположные масти. Да и само слово
«масть» в русском языке имеет два значения: это и цвет шерсти
животного, и характерный признак, свойство.
«Сивый» означает белый, седой; этот цвет символизирует чистоту,
свет, высоту духа, мудрость, разум, порядок – в общем, все атрибуты
мира Прави. Правь в славянской мифологии – это и место (сфера
обитания богов), и принцип (всеобщий закон справедливости,
установленный прародителем всего живого, верховным богом Родом).
 «Бурый» означает темно-коричневый, черный (не «вороной» как
цвет ночи, пустоты, отсутствия света и, следовательно, порядка и
добра, а цвет чернозема) – это цвет тайны, хаоса, в общем, всего того,
что связано с царством Нави – потусторонним миром, властвует в
котором темный бог Велес и его первая супруга Буря-Яга, богатырша
Усоньша Виевна. Именно эта «нижняя» часть славянского мироздания
символизирует сферу коллективного бессознательного – царство
умерших предков, обитель архетипов, место, где живо все то, что
когда-то было да кануло в Лету (точнее, в реку Смородину). Надо
отметить, что в понимании славян Навь – это вовсе не ужасное,
дьявольское место, где души умерших мучаются и страдают. Для мук
есть Пекло грешников. Да и сама смерть в понимании славян,
родственных скандинавам, верившим в посмертную Валгаллу, была
вовсе не концом света, а лишь началом новой жизни, жизни в мире
Нави. Причем загробный мир, пожалуй, рисовался нашим пращурам
даже более спокойным местом, чем суетная Явь – мир смертных. Ведь
в Нави больше нет боли и страданий; там люди, исполнившие свое
предназначение в Явном мире, могут наконец отдохнуть. У славян
существовал даже особый праздник – Навий День, который отмечался
по разным данным то ли 29 апреля, то ли 1 марта. В этот день
язычники навещали могилы предков, совершали тризну, приносили
дары почившим родственникам.
Сивка-бурка как раз и достается Ивану от покойного отца, могилу
которого он, единственный из всех сыновей, не побоялся навещать по
ночам. Дело в том, что в языческой традиции считалось обязательным
кормить покойников в течение трех дней после смерти, пока они не
перейдут в мир иной, чтобы у них были силы на дальнюю дорогу. В
сказке рассказывается об этом так:
На третью ночь старик сказал Ивану: «Один ты из сыновей
исполнил мой наказ, не испугался три ночи кряду на могилу ко мне
ходить. Выйди в чистое поле и крикни: «Сивка-бурка, вещая каурка,
стань передо мной, как лист перед травой!» Конь к тебе прибежит,
ты залезь ему в правое ухо, а вылезь в левое. Станешь куда какой
молодец».
У славян, как, впрочем, и у многих других народов, конь часто играл
роль жертвенного животного на похоронах знатных воинов.
Получается, что покойный отец награждает Ивана за смелость даже не
просто конем как атрибутом витязя, а таким конем, который в свое
время служил и ему самому, и его деду, и прадеду, умирая и
возрождаясь. То есть Сивка-бурка – обитатель Нави, архетипическая
сила и мудрость целого рода. Он и является Ивану в поистине
демоническом виде – в дыму и пламени: «Конь бежит, земля дрожит,
из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет».
Таким образом, волшебный помощник, доставшийся Ивану,
является психопомпом[5]. Он соединяет разум, порядок и высокий дух
Прави с архетипической мудростью и интуицией Нави. Вот какой
подарок получает младший сын за свою храбрость!
Но волшебный помощник – не только сивый и бурый, он еще и
«каурый». Эта масть означает красный цвет, цвет огня, крови, Солнца,
самой жизни, то есть третью сторону славянского мироздания – Явь.
Явный мир – мир, освещенный Красным Солнышком, мир
человеческий, реальный, вещественный, тот, который боги явили
людям. Выражение «вещая каурка» раскрывает еще один важный
смысл. «Вещий» означает умудренный опытом, обладающий тайным
знанием, а также даром провидения. И все эти сокровенные
способности Сивка-бурка являет Ивану наяву – в Яви.
Однако для того чтобы воспользоваться чудесными способностями
коня и приручить волшебного помощника, Ивану, как мы помним,
предстоит совершить магический ритуал – влезть Сивке в правое ухо и
вылезти из левого. И тогда превратится он из «дурачка» в «доброго
молодца». Направление движения – справа налево – уточняется тоже
не зря. В сказках, в отличие от более развернутых литературных форм
– мифов, легенд и былин, – архетипический материал подается в
концентрированном виде, поэтому ни одно слово здесь не бывает
случайным. «Левый» имеет значение «неправильный», «поперешный»,
«потусторонний», то есть опять же связанный с миром Нави.
Оказавшись в потустороннем мире, уменьшившийся Иван обретает
доступ к сокровищам предков.
В этом месте я не могу не провести параллель с английской Алисой,
которая то провалится под землю, то пройдет сквозь зеркало, чтобы
оказаться в «мире антиподов», где все вывернуто наизнанку, все задом
наперед, однако от этого только «все чудесатее и чудесатее». Там
можно останавливать время, разговаривать с котом, можно стать
настоящим рыцарем, а можно и самой королевой!
 Славянскому же герою предстоит еще более диковинное
путешествие. Пролезть через ухо значит очутиться внутри головы
волшебного помощника. Причем именно через ухо, а не через рот,
иначе герой оказался бы в чреве коня, а это была бы уже совсем иная
символика – метафора поглощения, порабощения бессознательным
содержанием. Этот мотив тоже часто встречается в сказках и мифах,
когда героя пожирает чудовище – рыба Кит или Змей Горыныч, символ
Материнского комплекса, о котором речь пойдет в соответствующей
главе. Но Ивану предстоит оказаться именно в голове Сивки-бурки.
Выражение «влезть кому-то в голову» означает узнать чужие мысли,
выведать секреты, постичь чужую мудрость. Голова является
символом мысли и духовной жизни. Платон в диалоге «Тимей»[6]
утверждает, что «человеческая голова является образом целого мира».
В то же время череп еще со времен палеолита рассматривается как
вместилище души и наделяется особой ритуальной ценностью. У
скандинавов, с которыми у славян еще и в дорюриковские времена
происходило культурное смешение, череп почитался в качестве
средоточия священной силы, защищающей человека от злых чар. А
самой сокрушительной победой над недругом считалось не просто
убить его, но и завладеть головой после смерти – сделать кубок из его
черепа, чтобы пить вражью силу и мудрость.
Таким образом, пролезая сквозь голову своего волшебного
помощника, Иван обретает духовную зрелость, мудрость и интуицию,
покровительство предков и защиту от злых сил.
Как мы можем соотнести анализ сказки о Сивке-бурке с нашей
реальной жизнью в XXI веке? Что ценного можем вынести для себя,
чему научиться?
Иван, почитаемый в семье дурачком, единственный исполняет
отцовскую волю, лишь он один не боится ходить ночью на кладбище.
А чего же, собственно, испугались «умные» братья? Почему не
захотели уважить покойника? Дело здесь вовсе не в суеверном страхе,
а в том, что кормить хлебом умершего – это языческий ритуал и,
следовательно, нарушение православного канона.
Здесь важно понимать, что крестьянский люд (впрочем, как и воины,
и посадские, и горожане) не особенно разбирался в богословских
вопросах, о чем говорит еще Лев Гумилев8. Православие было не
столько вероисповеданием, сколько индикатором принадлежности к
«своим» – к определенному стереотипу поведения, пониманию норм и
ценностей, соблюдению правил, касающихся не столько вопросов
веры (в которых, подчеркну еще раз, мало кто, кроме
священнослужителей, разбирался тогда, да и разбирается сейчас),
сколько обычной рутинной жизни.
Таким образом, Иван оказывается дурачком в весьма хорошем
смысле слова, если можно так сказать. Он не задумывается о том,
правильно или неправильно с точки зрения коллективной Персоны
(общепринятого мнения) будет исполнить волю отца, а просто
действует по зову сердца. И архаическая часть его души, где царствует
интуиция вместо логики, где вместо мнений и умозаключений живет
знание, не нуждающееся ни в каких умозрительных доказательствах,
приводит Ивана к обладанию настоящим сокровищем.
Мне и самой случалось по меньшей мере раз десять очень кстати
оказаться «дурочкой». Например, несколько лет назад, когда я жила
еще в Екатеринбурге, мы с подругой открыли небольшой бизнес – свой
психологический центр. Причем для «нормального», в общем
понимании, стартапа средств у нас практически не было, и если бы
мы хоть немного разбирались в финансовых вопросах, у нас бы
наверняка ничего не получилось. Через несколько месяцев после нашего
открытия одно из областных деловых изданий пожелало взять у меня
интервью. Главным вопросом, который их интересовал, было: «Как
же вы решились основать бизнес с нуля на пике общероссийского
финансового кризиса 2008 года?» На что я абсолютно честно
ответила, что ни о каком кризисе просто знать не знала, разве лишь
слышала что-то такое мельком, но вдаваться в детали было некогда
– была слишком занята самим делом. Надо ли говорить, что
интервью не опубликовали, так как вместо «акулы бизнеса» перед
журналистами предстала «полная дура, которой просто повезло».
Чем бы мы ни решили заняться, какую бы сферу своей жизни ни
захотели изменить, будь то семья, работа, творческий проект, всегда
найдутся «умные братья», которые будут «крутить нам пальцем у
виска». И если мы будем слушать их, пренебрегая интуицией и
знанием, а вернее сказать, безошибочным чутьем своей языческой
души, то на пороге собственного перехода в Навий мир нам будет
нечего вспомнить, кроме упущенных возможностей; нам будет нечего
оставить в Явном мире, нечего передать своим детям.
 На этом нам бы и закончить разговор о пользе, которую мы можем
извлечь из идеи символического «уменьшения». Однако, думаю,
недаром «леший дернул» меня упомянуть выше еще одну сказку со
схожим мотивом – «Крошечку-Хаврошечку».
В этой сказке девочке-сиротке, над которой изгаляется мачеха,
помогает волшебная Коровушка-Буренушка, доставшаяся ей в
наследство от покойной матушки. В большинстве вариантов сказки
Буренушка в конце концов и оказывается покойной мамой Крошечки.
Когда злодейка-мачеха задавала девочке непосильную работу, чтобы
поскорее сжить падчерицу со свету, Хаврошечка просто влезала корове
в правое ухо, а как только вылезала из левого, вся работа чудесным
образом была сделана. Одним словом, в этой сказке прослеживаются
все те же архетипические следы, что и в «Сивке-бурке»: дар покойных
предков, то же путешествие справа налево через ухо животного, намек
на принадлежность коровы одновременно к двум разным мирам
(согласно имени, она имеет бурую масть, но в сказке говорится о том,
что она белая).
Однако это более «женский» вариант сказки. И дело даже не в том,
что главный герой повествования девочка, а в различии символики
животных-помощников. Как существо, дающее молоко, корова –
интернациональный символ материнства, плодородия, вскармливания
и изобилия. Кроме того, она имеет изогнутые в форме полумесяца
рога, а это небесный знак всех богинь-матерей, равно как и
хтоническое олицетворение Матери Земли.
Чур меня пуститься сейчас в подробное описание архетипа Великой
Матери! Хотя, сказать по правде, и руки чешутся, и душа горит, но в
этой главе такой поворот был бы крайне преждевременным. Поэтому
остановимся лишь на том, что у несчастной сиротки, жизнь которой
состоит в Яви из сплошных мучений да издевательств мачехи, а
заключаются они в непосильной для маленькой девочки работе, нет
никакого иного выхода, кроме как опираться на архетипическую мать в
собственной душе, попадая через ухо коровы в Навий мир.
Здесь необходимо напомнить: анализируя сказочный материал,
важно понимать, что все персонажи, как главные, так и
второстепенные, равно как и неодушевленные объекты или
абстрактные понятия, представляют собой психические функции,
активизированные архетипы или комплексы одного и того же человека.
Явь и Навь одновременно находятся в нашей душе. А родная мать и
злобная мачеха – лишь два противоположных полюса Материнского
комплекса.
В отличие от Сивки-бурки, Коровушка-Буренушка в сказке умирает.
И только уже после этой вторичной и окончательной смерти родной
доброй матери Крошечка избавляется от мачехи (матери злой),
становится взрослой девушкой, выходит замуж за царевича.
Таким образом, метафора пролезания в ухо животного говорит нам в
этой сказке несколько о другом. Невозможно стать взрослой, зрелой,
самостоятельной личностью, пока ты ищешь опору во внутреннем
родителе, бессознательно пытаясь даже во взрослом возрасте
соответствовать родительской фантазии о «хорошем» ребенке. И
каждый раз, когда мы понимаем собственное «несоответствие идеалу»,
в душе активизируется «злая мачеха», наказывающая чувством вины и
ощущением собственной ущербности.
В таких случаях родная мать превращается в ту самую мачеху,
которая говорит: «Мне не нужен такой ребенок, отныне ты сирота!» Но
и чрезмерно щедрая, избыточно опекающая, «перекармливающая»
мать, одержимая своей ролью, готовая переделать всю работу, решить
все проблемы за своих «крошечек», – не менее ужасна. Она никогда не
позволит детям вырасти, стать самостоятельными, опираться на
собственные решения.
Поэтому метафора уменьшения здесь будет отказом от груза
интроекций – тех мнений о самом себе, тех самоопределений, которые
ошибочно воспринимаются как свои собственные, на деле же
оказываются бессознательным присвоением чужих идей, взглядов и
суждений. Чаще всего этими «чужими» становятся как раз самые
родные, самые значимые люди – собственные родители. Русская
пословица гласит: «Назови ребенка сто раз свиньей, он и захрюкает».
Героиню сказки недаром зовут Хаврошечкой: это имя, искаженное от
греческого Февронья («Лучезарная»), означает «хрюшка, свинья,
грязнуля». Грязь, что покрывает тело лучезарной девочки Февроньи,
превращая ее в Хавронью, означает в этом случае психологические
воздействия окружающей среды, которые пачкают и искажают
подлинную природу.
Пролезть в ухо Коровушке-Буренушке – значит объединить белый и
черный полюса комплекса, соединить в своей душе маму «хорошую»
с мамой «плохой». И тогда реальная мама становится просто родным
человеком, заслуживающим право на ошибку и прощение. А вновь
выросший человек перестает быть «горюшком луковым» хорошей
мамы и «свиньей» мамы плохой. Он становится своим собственным.
Он обретает огромную свободу, так как вместо маминых советов,
наказов, а то и требований с угрозами, отныне может
руководствоваться безошибочным чутьем своей собственной души.
Как же обрести это чутье, как научиться слышать древнюю
языческую душу? На самом деле она ни на минуту и не смолкала,
просто ее голос затерялся в гвалте общественных мнений. Чтобы
вновь обрести слух, нужно поснимать с себя чужую одежду, эти
оболочки Персоны, уменьшиться до своего собственного
естественного размера. Для этого я даю своим клиентам простое
упражнение. Я спрашиваю: «Какие ваши желания, мнения, ценности,
воззрения нужно отбросить, чтобы влезть в ухо Сивке-бурке? Какие,
напротив, нужно всенепременно прихватить с собой? Без чего вы уже
не вы?»
Вот лишь несколько примеров из практики.
– С уверенностью в том, что вы, сорокалетний мужчина – «мамино
горюшко луковое», вам влезть коню в ухо?
– Нет.
– А с идеей о том, что на новом месте у вас все получится
превосходным образом, несмотря на то что работа новая, а маминой
опеки не будет?
– Да.
– С верой в то, что вы без поддержки мужа сами ни на что не
способны, возможно влезть в голову Сивке?
– Нет.
– А с уверенностью, что вы и недели без шопинга на мужнины
деньги не проживете?
– Нет.
– Желание разорвать брак и строить новую жизнь вы сможете
взять с собой?
– Да.
– С верой в то, что ваша жизнь зависит от мнения врачей, вас
пустит Сивка-бурка?
– Нет.
 – А с верой в то, что у вашего мудрого тела есть все ресурсы
справиться с экземой?
– Да.
– Будучи женой господина N или же супругой товарища X, вы
сможете совершить путешествие в голову коня?
– Ни того, ни другого.
– В роли менеджера или же в роли свободного фотографа вы
попадете в ухо Сивке-бурке?
– Только фотографа.
Эти ответы приходят не в виде умозаключений, их не нужно
подвергать логическому анализу, расписывая на листочке «плюсы» и
«минусы». Над такими листочками люди, как правило, просиживают
годы. Если же слишком долго составлять черновик или стратегический
план собственной жизни, есть риск, что жизнь настоящая пройдет
стороной. Самые важные и честные ответы приходят в виде чувства,
порыва, эмоции, над-логического древнего чутья, которое много
старше, мудрее и опытнее вечно сомневающегося сознания.
• Итак, какие ваши желания, мнения, ценности, воззрения
нужно отбросить, чтобы влезть в ухо Сивке-бурке? Какие,
напротив, нужно всенепременно прихватить с собой? Без чего вы
уже не вы?
Если вы смогли ответить на эти вопросы, значит, вам уже удалось
уменьшиться до тех размеров, что позволяют пролезть в ухо Сивке-
бурке. А следовательно, мы уже стоим на пороге путешествия в
Тридесятое царство, и нам пора отправляться в путь.
 3
Комплекс. Камень на распутье
Почему Ивану Царевичу повезло больше, чем Гераклу?
По дороге в Тридесятое царство сказочного героя, как водится,
поджидает множество опасностей. Так и нам в пути предстоит
встретить немало архетипических чудовищ. Они представляют собой
комплексы национального масштаба. Безусловно, имеются в виду
комплексы не во фрейдистском понимании (как нечто однозначно
патологическое и подлежащее искоренению) и не в общечеловеческом
(как недостаток, слабое место), а в юнгианском – как совершенно
нормальное, хотя и весьма болезненное явление.
Согласно Юнгу, комплексы – это эмоционально заряженные группы
идей или образов, сконцентрированные вокруг архетипической
сердцевины. Это та область, где Эго потерпело когда-то
сокрушительный провал. Приближение к этому темному месту всегда
характеризуется особым эмоциональным всплеском, сверхсильными
переживаниями и нетипичными поведенческими реакциями, вне
зависимости от того, сознает это человек или нет. Помните, как в
сказках у богатырского коня при приближении к логову Бабы-Яги
начинают подкашиваться ноги?
Комплексы – это автономные мирки внутри целостной психики,
лишенные контроля со стороны разума. В потаенных, недоступных
уголках души они ведут особого рода существование, откуда могут
препятствовать или же содействовать Эго.
Логовище Бабы-Яги – ужасающее место, ни один нормальный
человек туда по собственной воле не сунется, однако Герой[7] по
определению ненормален, его же «как у всех» не устраивает, ему
личное счастье подавай и целостность душевную в придачу. А это
дорогого стоит! Придется, преодолевая страх и отвращение, не только
к Яге в Избушку войти, но еще и в баньке с нею вместе попариться.
Если герой справится с аффектом, не забудет от ужаса, зачем
пожаловал, соблюдет положенные ритуалы, отважится вкусить в
Избушке сакральной пищи за душевным разговором с ведьмой,
выглядящей как сама смерть, при этом почитая ее могущество,
мудрость и силу, он будет щедро одарен, получит от Яги новые
сокровенные знания и драгоценные волшебные подарки, которые
значительно облегчат дальнейший путь к воцарению-восамлению.
Если же герой не справится с отвращением, ужасом и стыдом –
будет попросту сожран. Нечего тогда было и соваться к Избушке на
курьих ножках! Пожирание Бабой-Ягой в переводе с символического
языка на внутрипсихический будет означать отождествление с
комплексом, процесс поглощения Эго, его порабощение комплексом и
воцарение вместо него на престоле сознания. Внешне это проявляется
в одержимости какой-либо идеей, в неустанном следовании одному и
тому же сценарию при полном отвержении настоящих личных
интересов.
Один из наиболее наглядных примеров – комплекс жертвы.
Наверное, каждый вспомнит какую-нибудь знакомую или знакомую
знакомых, которая, избавившись от мужа-садиста, наконец-то
севшего в тюрьму, выйдет замуж за наркомана, будет спасать его,
несмотря на побои, унижения и воровство из собственного дома. А
когда тот преставится от передозировки – сойдется с алкоголиком.
Причем, даже если в момент их знакомства он спиртного и в рот не
брал, в совместной жизни он предоставит ей, а вернее сказать, ее
комплексу, столь вожделенную возможность пострадать. На
старости же лет этой женщины данную «священную обязанность»
возьмет на себя ее сын.
Говоря об идентификации с комплексом в контексте нашей темы,
просто невозможно пройти мимо примера общенационального
масштаба. Образчиком поглощения Эго чужеродной структурой с
последующей полной узурпацией Сознания[8] является Октябрьская
революция. На рубеже XIX и XX столетий, как мы помним из истории,
в России появилось множество политических кружков, которые
поначалу лишь тайно, прячась в подпольях, грезили о свержении
существовавшего государственного строя, захвате власти и
установлении своей диктатуры, – ну чем не происки нечистой силы,
прячущейся по лесам и болотам?
Однако Эго-сознание, персонифицированное в государственной
власти, предпочитало не замечать внутренний «нечистый дух» даже
после многочисленных терактов. Как это часто происходит и в
индивидуальной, и в коллективной психике, враг был спроецирован на
внешний объект. Вместо того чтобы разбираться с
внутринациональными проблемами, Империя вступила в чужую
войну, в результате чего наиболее окрепший комплекс пожрал ее
изнутри, искалечив на многие годы и перевернув все смыслы с ног на
голову: «Кто был ничем, тот станет всем» – помните? К слову,
нечистая сила, с виду похожая на обыкновенных людей, обязательно
имеет в своем облике что-то поперешное. Это и дает внимательному
человеку возможность смекнуть, что что-то здесь нечисто. Например,
у лешего и домового перепутана обувь: правый лапоть надет на левую
ногу, левый – на правую, кафтан запахнут на левую сторону, рубаха
вывернута наизнанку.
Однако боже меня упаси рассуждать на тему того, как до́ лжно было
поступать Николаю II, и фантазировать о том, имелся ли вообще
какой-то идеальный выход! Это была бы лоханкинщина несусветных
масштабов и немыслимой глупости. Комплекс на то и комплекс, чтобы
содержать в себе неразрешимый для действующей Эго-установки
конфликт, полярные противоположности, шок, несовместимость. Для
ослабшего Эго это всегда «казнить нельзя помиловать».
Действительно нельзя! Начать массовые расстрелы в и без того
накаленной до предела обстановке – это однозначная провокация
бунтов; закрыть же глаза, пытаться делать вид, что Яга, Кощей и
большевики безвредны – позволить им набрать силу и подставить себя
под удар.
И тем не менее, как особо подчеркивает Юнг, комплексы сами по
себе не представляют ничего отрицательного, но негативными
зачастую оказываются следствия их деятельности (сам по себе
марксизм – всего лишь иная точка зрения на политическое устройство,
содержащая, безусловно, и множество рациональных зерен).
Более того, психике комплексы необходимы: заключая в себе
противоположные полюсы, именно они являются источником энергии,
первопричиной всех человеческих эмоций, которые и возникают
только на разнице потенциалов. Таким образом, комплекс работает
аналогично электрической цепи, где положительный и отрицательный
заряды обеспечивают возникновение тока.
До тех пор пока Сознание не испытывает недостатка, богатырь
лежит на печи: ему нет нужды направлять внимание в глубины
бессознательного, где накопились избытки энергии. В этот период его
комплексы являются основополагающими центрами душевной жизни,
строительными блоками психического. Без них нельзя обойтись, в
противном случае душевная деятельность приходит к чреватому
последствиями застою. Только некое препятствие, потрясение, шок
способны поднять богатыря с печи, вывести из зоны привычного
комфорта, а иначе он умрет от пролежней, перешедших в гангрену.
Поэтому комплекс – это также и стимул к великим устремлениям,
новая и, вполне вероятно, единственная возможность трансформации.
Неневротики и нетравматики лидерами не бывают. Комплекс – это
та область, где Эго когда-то потерпело сокрушительное поражение, это
саднящая и кровоточащая рана, которая до конца не заживет никогда,
но будет вечным стимулом и провокатором к действию; она не
затянется и шрамом, пока Эго не преодолеет невротический конфликт,
не найдет трансцендентную[9], ранее неведомую область между двумя
полюсами-антагонистами. Поэтому Юнг и говорит о том, что лишь
раненый целитель исцеляет. Аналитик может помочь пациенту только
в той области, где у него самого имеется шрам от некогда зиявшей
раны.
Хочу сделать необходимую, как мне кажется, ремарку и попросить у
читателя прощения за то, что я порой столь детально углубляюсь в
описание некоторых феноменов, отступая от основной темы
повествования. Признаюсь, мне и самой весьма нелегко выйти на
ровный путь к Тридесятому царству.
Трудность заключается в том, что я сама, как носитель славянского
архетипического наследия, являюсь одновременно и наблюдателем, и
наблюдаемым. Поэтому в процессе написания этой книги мною часто
овладевает чувство, будто меня, как говорили наши предки, «леший
кружит». Отказаться следовать этой дорожке в угоду четкому плану
было бы, пожалуй, равносильно отказу вообще пускаться в
путешествие. А это значит, что нам остается довериться лешему до
поры до времени. Тем более, как только человек понимает, что зашел
от главной дороги совсем уж далеко, ему всего-навсего достаточно
сесть на первую попавшуюся корягу и вымолвить: «Шел, нашел,
потерял», и в ту же минуту леший сгинет со словами: «А, проклятый,
догадался!»
Так что вернемся еще раз ненадолго на обходную тропку. Объяснив
природу и смысл комплекса, как в индивидуальном, так и в этническом
масштабе, конечно, нужно понять и причины его возникновения. В
основе комплекса всегда лежит некое первоначальное событие, какая-
то надличностная сердцевина, обладающая мощнейшей энергией.
Комплекс появляется в результате травмы – поражения Эго, которое
при столкновении с требованиями некой новой действительности не
сумело адаптироваться, проявить новые свойства, чаще всего из-за
того, что требования явились преждевременными для него на каком-то
из ранних этапов развития. Так комплекс становится для нас
диагностически ценным явлением.
Чтобы распечатать ячейку памяти пациента и найти корни
травматического события, аналитик использует его сны и фантазии, в
которых комплекс и проявляет свою двойственную сущность. С
этнической (коллективной, социальной) памятью дело обстоит, как это
ни парадоксально, даже проще. Она проявляется в передающихся из
поколения в поколение исторических сообщениях, мифах, сказаниях,
поверьях. Мифы, в точности как и сновидения, – это продукты
фантазии, только не одного человека, а целых народов.
Многие аналитики-юнгианцы описывают феномен мифа через
метафору коллективного сна. Впервые идея о том, что основные
мифологические и фольклорные мотивы возникают из снов, была
выдвинута этнологом Л. Лейстнером задолго до появления
аналитической психологии. Ученый связывал это с тем, что
рассматривать сновидение как реальный опыт было типичной
особенностью первобытного поведения: «Например, увидев себя во
сне на небесах разговаривающим с орлом, первобытный человек на
следующее утро имел все основания рассказывать об этом как о
действительном событии, не ссылаясь на то, что это было во сне»10.
Что же касается исторической памяти, то нам здесь в каком-то
смысле значительно проще, нежели историкам и антропологам. Дело в
том, что для нас не является принципиально важной историческая
достоверность источников. Не имеет значения, были ли «Велесова
книга» или «Песни птицы Гамаюн» фальсификацией Александра
Игоревича Асова (он же Барашков, он же Бус Кресень) или он все же
опирался на какие-то реально существующие исторические
свидетельства. В любом случае, фантазии – это продукт коллективного
бессознательного; писатель или художник всего лишь придают им
удобоваримую для восприятия форму.
 В самом деле, так ли важно, скажем, для иудеев, разговаривал ли
Моисей в действительности с горящим кустом или нет? Да и само
существование Моисея, а также правдивость «Исхода» ныне является
предметом споров среди экспертов в области библейской критики, так
как якобы появились какие-то новые археологические доказательства
происхождения ханаанской культуры. С научной точки зрения это,
наверное, чрезвычайно интересно. Но важно ли это, а самое главное,
нужно ли иудеям? Ведь благодаря своей вере народ, тысячелетиями не
имевший единой территории, в течение уже тридцати трех (!) веков
сохраняет свое единство. В психологическом смысле абсолютно все
равно, что там было на рассвете истории «на самом деле», «не во сне, а
наяву»: Моисей – прежде всего архетипический Отцовский образ,
вокруг которого констеллирована душа еврейского этноса. Именно
благодаря столь сильной архетипической основе евреи смогли
сохраниться как нация, в отличие от сотен других древних народов,
несмотря на свою разрозненность и отсутствие собственной
территории.
Не могу не привести филигранную метафору, почерпнутую из
лекции об иудаизме Семена Парижского, который объясняет этот
феномен тем, что евреи, в какой бы уголок мира ни занесла их судьба,
на каком бы языке они ни разговаривали, какую бы еду ни ели, какие
бы одежды ни носили, всегда могут «принести свою культуру в
чемодане». Имеется в виду Тора – в христианской традиции
«Пятикнижие Моисеево», которое включает в себя и биографию
основателей нации, и историю возникновения иудеев, и
регламентирует взаимоотношения между Творцом и миром, а также
отношения между людьми, причем весьма подробно.
В этом смысле нам, пожалуй, можно поучиться у евреев. Конечно, я
никого не призываю отрекаться от христианской или любой другой
веры (например, в научный прогресс) и бежать со всех ног строить
капище Перуну, класть требы Велесу и устраивать жертвенник
Триглаву. Однако, как гласит народная мудрость, кто не знает своего
прошлого, у того нет будущего. Поэтому нам было бы также не лишне
«упаковать собственный чемоданчик с народной мудростью» –
возродить историческую память посредством психоархеологических
раскопок, понять естественные, истинные мотивы русской души,
алогичные, а вернее, над-логические, которые действуют
тысячелетиями, вне зависимости от того, осознаём мы их или нет,
помним или позабыли. Святогор, Макошь и Бадзула все равно имеют в
нашем бессознательном больше власти, нежели Зевс, Афина и Сатир,
несмотря на то что с последними наше сознание знакомо намного
ближе. Юнг выбрал название «архетип» именно по этой причине,
понимая, что задолго до возникновения науки и исторических записей
наши предки были способны заглядывать под покровы физической
реальности и предавать психическому зримые образы.
Однако пришло время возвращаться на главную тропу нашего
повествования, что ведет прямиком к Тридесятому царству. Выходом
на главную дорогу здесь будет ответ на вопрос, что является
архетипической сердцевиной национального комплекса русского
народа и каковы психологические механизмы, встроенные в нашу с
вами психику на этническом уровне бессознательного и формирующие
ту самую загадочную русскую душу.
Все без исключения исследователи русского менталитета, будь то
философы, историки или культурологи, подчеркивают такой феномен
русского характера, как фатализм. На психологическом языке это
означает пассивно-созерцательное отношение к миру, а в переводе на
общечеловеческий – надежду на случайную удачу, когда все проблемы
волшебным образом вдруг разрешатся сами собой, упование на то, что
власть имущие должны полюбить и облагодетельствовать нас «ни за
что, просто так», а также беспечность, неуверенность в собственных
силах, непрактичность и бесхозяйственность (мы можем страстно
любить родину в душе, однако не можем не мусорить на улицах) и
вместе с тем какую-то абсолютно особую мрачную гордость,
замешанную на привычке к страданию и смирению.
Все эти отличительные свойства русского характера, его «ключевую
идею» можно выразить в одном слове – «авось», которое поди-ка
попробуй адекватно переведи хоть на один европейский язык.
Философы неоднократно пытались найти объяснение этому феномену.
Например, В. Н. Брюшинкин объясняет это фатальное мировосприятие
тем, что в русской жизни «почти нет стандартных, рутинных путей из
одной точки в другую, и каждый раз приходится натыкаться на
необработанное бытие»11. А в среде, где нет твердых алгоритмов и
правил (вне зависимости от того, отсутствуют ли они в
действительности или же только в фантазии), где каждый новый
процесс становится опасным предприятием, теряется вера в рацио, в
собственные силы или хотя бы в возможность положиться на
реального Другого.
Таким образом, остается уповать лишь на некое совершенно
независимое от нас иррациональное бытие. Только этому
иррациональному и можно доверять. Лишь оно может подхватить и
понести к желанной цели, но только в том случае, если само решит
быть благосклонным. Что ж, «Бог не выдаст, свинья не съест», «авось
прорвемся» – вот и все, на что надеется русский человек, собираясь в
атаку ли на недруга с голыми руками, к начальству ли на ковер, в суд,
больницу или на свидание. Ну а если случится так, что это
недоступное человеческому разуму сверхбытие по каким-то своим
причинам не соизволит благоволить, – что поделать, тут, как
говорится, «двум смертям не бывать, а одной не миновать». Эта вера в
иррациональное объясняет и фатализм русского человека, и
непредсказуемость, нелогичность его поступков, и стремление к
беззаботной жизни, и надежду на чудо, на русское «авось».
Что же такое это иррациональное? Бердяев пишет: «В типически
русской душе есть много простоты, прямоты и бесхитренности… Это
душа – легко опускающаяся и грешащая, кающаяся и до
болезненности сознающая свое ничтожество перед лицом Божьим…
Ждет русский человек, что сам Бог организует его душу и устроит его
жизнь. В самых высших своих проявлениях русская душа –
странническая, ищущая града нездешнего и ждущая его сошествия с
неба»12.
Давайте попробуем резюмировать высказывания философов. Итак,
восточнославянская душа (читаем – наша национальная прослойка
бессознательного) склонна к фатализму, воспринимает мир либо в
черном, либо в белом цвете, причем «белым» мир станет только при
условии полной беспечности, когда некое высшее существо возьмет на
себя всю ответственность за устроение нашей жизни. Причем
существо это весьма своенравно, а как ему угодить – тайна сия велика
есть. Человеческому разуму его логика недоступна, а посему любые
законы, порядки, алгоритмы и правила не имеют обоснования.
Что ж, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать вывод на
основании подведенных итогов: с этим высшим бытием каждая душа
действительно знакома. Для ребенка на ранних стадиях жизни таким
высшим непостижимым, всеблагим и всемогущим существом является
мать. Это та стадия, когда малыш полностью зависим от
родительницы, ее воли и настроения. Все действительно либо черное,
либо белое: мама проявила вовремя необходимую заботу, накормила,
напоила, приласкала – райское блаженство; мама не удовлетворила
насущные потребности или же просто находится в дурном
расположении духа, что тотчас передается младенцу, – горе,
безысходность, предсмертный ужас. В психологии этот ранний период
бытия зовется симбиотическим слиянием с матерью.
Эта стадия завершается сама собой естественным путем, когда
ребенок встает на ножки, начинает самостоятельно познавать
пространство, чувствовать все бо́ льшую автономность, знакомиться с
«Отцовским Миром», где его желания уже не угадываются высшими
существами сами по себе: о них нужно заявлять и, более того,
заслуживать их благосклонное отношение.
В процессе развития как каждый ребенок, так и целый народ
проходят одни и те же стадии развития. Как утверждает Эрих
Нойманн13, «поэтапная эволюция сознания в равной мере касается как
человечества в целом, так и отдельного индивида. Поэтому
онтогенетическое[10] развитие может рассматриваться как
модифицированное повторение филогенетического ».[11]

Каждая стадия имеет свои особые задачи, и если какая-то из них не

была решена в соответствующем возрасте, она останется и в
последующие годы и будет стремиться к завершению при каждой
возможности, при любой относительно схожей ситуации. Жизнь будет
задавать один и тот же урок снова и снова, пока он наконец не будет
выучен. Если говорить о самой ранней, младенческой стадии, то она
может быть успешно закончена, когда малыш, получивший достаточно
материнской любви и заботы, естественным образом достигает
потребности во все большей и большей автономности.
Из всего вышесказанного мы явственно видим: русская душа не
сумела закончить стадию симбиоза с архетипической Матерью
обычным путем и обрести своевременную автономность. А посему
продолжает русский человек стремиться к тому самому бердяевскому
«граду нездешнему» – славянскому раю Ирию, что на индивидуальном
уровне будет метафорой той самой беззаботной, блаженной,
досознательной стадии, когда все необходимое доставляет
сверхсущество, стоит лишь захотеть.
Нам осталось ответить на вопрос, почему случилось с русским
народом так, что симбиотическая стадия с Матерью не была закончена
естественным образом, а потому и сейчас, через сотни лет, мы не
можем толком перейти на новый виток развития.
Действительно, фраза «загадочная русская душа» овеяна какой-то
особой поразительной и вместе с тем притягательной печалью. Такое
чувство вызывают дети, ставшие жертвами жестокого обращения, или
сироты. В их глазах часто можно узреть несвойственную возрасту
безрадостную мудрость, в повадках – скрытую под способностью к
невероятно долгому терпению природную мощь. Такой малыш
способен с поразительным упорством сидеть тихонько в углу и
строить какую-нибудь замысловатую башню, не обращая никакого
внимания на докучающих сверстников. Однако если те
переусердствуют, мало никому не покажется: этот медвежонок надает
подзатыльников всем, а затем снова залезет в свою воображаемую
берлогу.
Сравнение с пострадавшим от деспотичного взрослого ребенком,
думается, приходит здесь вовсе не случайно. Травмы, сформировавшие
особый национальный характер, были у славян действительно весьма
специфическими.
Во-первых, как уже упоминалось, это ранняя с точки зрения
этнического возраста насильственная христианизация. Хочу
подчеркнуть, подчеркнуть двойной линией, а не худо было бы и
маркером выделить: я ни в коем случае не считаю, что православная
вера стала для Руси злом. Напротив, для народа с варварским
мировоззрением вера стала и первым нравственным законом, и
объединяющей идеей. Да не смутит читателя выражение «варварское
мировоззрение». Все мы в детстве варвары. Вспомните, с каким
упоением двухгодовалые белокурые ангелочки отрывают крылышки и
лапки стрекозе или жуку. «Великие народы, подобно великим мужам,
имеют свое младенчество и не должны его стыдиться», – пишет
Карамзин14. Ведь даже простейшие заповеди «не убий», «не укради»
для этноса в эпоху раннего детства – великие духовные откровения,
вроде тех, каковыми в XX веке явились, например, признание
избирательного права для женщин, осуждение расизма, толерантность
к гомосексуализму и отмена соответствующей статьи в уголовном
кодексе.
И тем не менее, несмотря на все те блага, которым обязан русский
этнос православной церкви, переход от язычества к единобожию стал
с точки зрения этнического возраста преждевременным. Оставить
такой вывод бездоказательным было бы, разумеется, беспочвенной
спекуляцией, да что уж там, просто несуразицей и даже нахальством.
Поэтому поспешу объясниться.
Рассуждать о своевременности, запаздывании или опережении в
развитии, о норме или аномалии можно, конечно, только в том случае,
если есть с чем сравнивать. Естественно, мы можем сопоставлять путь
развития русичей только с Европой. До татаро-монгольского
нашествия изначальная Русь однозначно развивалась как молодое
европейское государство. Однако есть много «но»…
Во-первых, западноевропейский или, как его еще называют,
западнохристианский суперэтнос значительно старше нас. Я имею в
виду в первую очередь не протославянские племена, которые
существовали еще при Геродоте, а возраст именно Руси как единого
этноса. Хотя, даже если считать от геродотовых сколотов-
борисфенитов, речь о которых пойдет позже, греко-римская культура
все равно старше нас, как минимум, на два с половиной тысячелетия.
Во-вторых, западноевропейский этнос, являясь прямым
наследником той самой греко-римской культуры, которая за три тысячи
лет истории естественным путем прошла ранние психовозрастные
этапы культурно-духовного формирования, успел полноценно созреть
к принятию Христа. Более того, западнохристианская идея получила
свое развитие в протестантизме, одним из ключевых тезисов которого
является право каждого верующего толковать и излагать Слово
Божье согласно собственному пониманию! Можете ли вы себе
представить православного батюшку, пускай даже нашего с вами
современника, который доверит своей пастве интерпретировать
Библию, полагаясь на свое собственное разумение?! А европейский
этнос уже в начале XVI века (Реформация Мартина Лютера) созрел к
принятию и уважению индивидуальности. К слову, список стран, где
протестанты являются крупнейшей религиозной группой, совпадает с
перечнем самых высокоразвитых ныне государств. Думается, это
отнюдь не случайность: страна, в которой каждый гражданин осознает
свою личную ответственность перед Богом, а значит, и перед миром в
целом, перед своей страной, семьей, самим собой, просто обречена на
долгое процветание.
В-третьих, в том числе и по вышеуказанной причине, в Западной
Европе существует ныне политическая система, хоть сколько-то
приближенная к идеалам настоящей демократии, к которой мы еще
только-только продвигаемся неуклюжими шажочками.
Сравнивать Россию и Запад с точки зрения «хуже – лучше» глупо, да
и вообще бессмысленно. Это все равно что говорить о том, кто лучше:
двухгодовалый малыш или ребенок-дошкольник, рассуждать о том, кто
из них умнее и кому лучше живется. Очевидно, что в каждом возрасте
свои критерии ума, счастья, успеха и т. д. Возвращаясь к сути вопроса:
Западная Европа интересна нам для сравнения, так как она, как и
Русь, – христианский мир. Но благодаря греко-римскому наследию она
успела полноценно созреть для перехода на новую психовозрастную
стадию, в отличие от полян, древлян и десятка иных древних племен,
которые Владимир Равноапостольный крестил отнюдь не на основе
добровольного согласия.
Естественным этапом перехода от матриархальной эпохи к
патриархальной является выделение в многобожии верховного бога –
Отца и правителя для всех остальных богов и людей, закон которого
является единственным и непререкаемым. Важно подчеркнуть, чтобы
не ввести читателя в заблуждение: под «матриархальной эпохой»
имеется в виду не матриархальный общественный строй, который
существовал несколькими тысячелетиями раньше того времени, о
котором идет речь, а «матриархат» как власть Материнского комплекса
исключительно в психической сфере индивида или народа,
находящегося на пути перехода от родового и далее феодального строя
к формированию государственности.
Предтечей единобожия для праевропейцев стал еще греческий Зевс
– бог-вседержитель, переименованный практичными римлянами в
Юпитера. Практичными в том смысле, что римляне, просто
позаимствовав богов из греческой культуры, занялись более
прагматическими вопросами – формированием принципов
государственности и правовой системы. Поэтому к принятию
христианской идеи праевропейцы были знакомы с «Отцовским
Миром», то есть миром ответственности и порядка, не только в
религиозно-духовном, но и во вполне конкретном смысле: еще за
восемь веков до пришествия Иисуса появилось римское право, на
котором и по сей день зиждется вся европейская правовая система[12].
Таким образом, мы видим, что Европа прожила свой младенческий
период и к пришествию «Отца» – единого маскулинного Бога – была
вскормлена и поставлена на ноги матерью-язычеством. Когда же Русь
принимала христианство, исторический путь, пройденный славянами
как единым этносом, был еще слишком коротким. Славянское
язычество к началу Х века не завершило своего естественного
становления, наши исконные религиозные представления не успели
принять вид единой системы. Князь Владимир Равноапостольный,
прежде чем принять решение о крещении Руси, пытался было собрать
славянских богов в единый пантеон, однако так и не смог разграничить
их функции и решил, что проще принять чужую веру с четкими
границами божественного, мирского и дьявольского, нежели
взращивать и развивать собственное наследие. Сей сценарий стал для
Руси, увы, архетипическим.
Через 700 лет Петр I тоже остановит естественный ход русского
времени (не только в иносказательном, но и в буквальном смысле:
первый Император Всероссийский изменит летоисчисление от
«сотворения мира» на летоисчисление от Рождества Христова, на
католический манер). Плетью и сапогом отправит он молодое
государство вдогонку за Европой. Разумеется, никого мы не догнали,
да и не могли, и, что важнее всего прочего, не должны были догонять,
лишь окончательно растеряли собственное дедовское наследие. Во-
первых, дошкольник не может соревноваться с юношей. Да не
оскорбит никого такое мое сравнение. Еще раз подчеркну, что я имею
здесь в виду исключительно возраст нации. А во-вторых, и в-главных,
медведи и волки вообще ходят разными тропами.
Итак, с принятием христианства язычество было объявлено «вне
закона», и система мифов так и осталась незавершенной. Русичам
просто не хватило времени для естественного перехода от
матриархальной стадии к патриархальной. Более того, если
сопоставить славянских и греческих богов, то славянские божества в
большей степени соответствуют поколению титанов, нежели
олимпийцев!
Сравним для наглядности по этапам:
 1. Первое поколение: сначала был Хаос – Вселенная, соответствует
славянскому Роду.
2. Второе поколение: Хаос порождает Урана и Гею – Род
порождает Сварога.
3. Третье поколение: Уран и Гея порождают титанов – Сварог
порождает Сварожичей, на чем славянская космогония, увы,
практически обрывается. Были, конечно, рожденный Сварогом
Дажьбог, функции которого тесно переплетаются с Хорсом и Ярилой
(в том числе они и божества плодородия, что соотносит их не с
архетипическим Отцом, а с хтонической Матерью), и Перун –
покровитель княжеской дружины, а вовсе не всех русичей, как принято
ныне считать, но главным богом-вседержителем ни один из них так и
не стал.
4. Четвертое поколение: титаны Кронос и Рея порождают Зевса и
других богов.
5. Пятое поколение: Зевс свергает своего отца Кроноса, порождает
множество Олимпийских богов, сам становится верховным владыкой
мира, в чем легко угадать предтечу Христа (возможно, Перун или
Велес смогли бы тоже снискать титул верховного бога, да не успели).
Как мы видим, языческое верование, которое можно считать
законченным гештальтом, прежде чем уступить место единобожию,
проходит пять поколений. Славянское же язычество не успевает
достичь «Олимпийского периода», где есть главный бог, но также
присутствуют и множество других с четко поделенными «сферами
влияния». Это некий промежуточный период между языческим
политеизмом и монотеизмом. В переносе данной метафоры на
персональный уровень этот период является необходимой стадией
формирования Эго-сознания, а в масштабах народа – этнического
самоопределения: «Мы русские (греки, якуты, сомалийцы…)». И в то
же время этот период, условно названный «Олимпийским», отмечает
переход от матриархальной стадии (что соответствует языческому,
политеистическому мировосприятию в культуре) к патриархальной – в
состояние доминирования Отцовского архетипа (монотеистического в
культурном масштабе).
Кроме того, именно православие, а не государственность стало
объединяющей идеей русичей (будущих русских, украинцев,
белорусов и десятков других, ассимилированных ими народов), ведь
ни о каком русском государстве на рубеже X века говорить не
приходится. Хотя датой основания Руси и принято считать 862 г. н. э.
(год прихода Рюрика в славянские земли), ни о каком славянском
единстве в те годы и речи быть не могло, да и самоназвания «русские»
в те времена еще никто слыхом не слыхивал (вопросов этнонимов мы
подробно коснемся позже).
Парадокс восточнославянской культуры в том, что Церковь возникла
прежде Государственности, нравственный закон пришел из
первоначально чужеродной веры, задолго до того, как был создан
первый свод законов мирских, то есть «людских», простых и
понятных.
Поясним на индивидуальном примере. Если двухгодовалый малыш
принес из садика чужую игрушку, он ее именно «взял», а не «украл»,
так как противоположение «свое – чужое» его сознанию еще попросту
неведомо. Куда там! Еще целая эпоха до различения «одного и двух»,
«верха и низа», целая эра до «правого и левого». И если вместо того,
чтобы объяснить ребенку, что так делать не нужно, потому что у
каждого зайчика и куколки свой дом, и он бы сам очень расстроился,
если бы его из садика забрала вместо мамы чужая тетя, начать ребенка
наказывать, называть вором, взывать к совести и морали, – малыш
услышит лишь одно: мама больше меня не любит, я плохой. В этом
возрасте еще не существует самой способности к восприятию
нравственно-моральных ценностей, но есть неизменная потребность в
материнской любви и поддержке.
Под материнской любовью имеется в виду именно безусловная
любовь, просто за то, что ребенок есть. В этом случае малыш не может
быть плохим, таковыми могут быть только поступки, которые
любящий родитель терпеливо разъясняет. Такое переживание
материнской любви – пассивное переживание, то есть ребенок не
делает ничего сам, чтобы быть любимым. Все, что от него требуется, –
это быть ее ребенком. Это и счастье, и одновременно горе: ничего не
зависит от маленького человека. Такую любовь не только не нужно, но
и невозможно заслужить. Если она есть, она есть, если нет – ее никак
не завоевать.
Эта психовозрастная стадия на этническом уровне и соответствует
язычеству. Конечно, это заявление требует обоснования, которое я
постараюсь сейчас дать.
 Дело в том, что мифы политеистической эпохи любого народа не
дают точных указаний, как должен вести себя человек; в них еще нет
твердых запретов, императивов, нет нравственно-морального аспекта.
Языческие мифы – это иносказательные повествования о том, какова
жизнь. Языческие боги – утрированные архетипические образы,
гиперболизированные отражения различных граней психики самого
Человека. Мифы матриархальной (языческой) стадии не апеллируют к
нравственности, не диктуют строгих законов, не угрожают – народ-
ребенок попросту еще не дорос до такого уровня восприятия.
Языческие сказания всего лишь дают иллюстрации – за такими-то
действиями следует то-то. Прометей взял огонь вопреки отцовскому
(Зевсову) запрету – последовала расплата. Точно так же мать говорит
ребенку: один мальчик тоже не слушался родителей, забирал из садика
чужие игрушки, поэтому пришел дядя милиционер, забрал все
игрушки у этого мальчика и раздал чужим детям. Это совсем не то же
самое, что «еще раз увижу у тебя чужое – получишь ремня» или «не
укради – будешь гореть в геенне огненной»: для этого человек уже
должен твердо знать, что такое «свое», а что «чужое» и, следовательно,
что такое воровство. На матриархальной стадии восприятия эти знания
еще только формируются, они пока не имеют формы целостного,
постоянного понятия, которое сложится в дальнейшем из отдельных
опытов столкновения сиюминутных желаний с реальностью.
Например, что касается того же воровства: двухлетний ребенок,
который «принес» чужую куклу из гостей, после «серьезного
разговора» с родителями поймет лишь то, что нельзя больше брать
игрушки именно из того дома, где он только что побывал. Потом
«границы запрета» распространятся на другие гости, садик, площадку
у дома и т. д. И только после многократных попыток присвоить чужое
с последующими разъяснениями, а также после анализа чужих
подобных примеров, включая и сказки, и проступки других детей,
маленькому Человеку откроется истина «не укради». И вот тогда с
него уже можно будет спрашивать по всей строгости, «по-отцовски».
Здесь необходимо сделать наиважнейшую оговорку о том, что
«материнской», то есть безусловной, любовью ребенка могут любить и
отец, и дед, и любой другой значимый в его жизни взрослый.
Определение «материнская любовь» в реальных человеческих
отношениях является в большей степени описательной
характеристикой для выражения того самого безусловного чувства.
Длится «матриархальный» период до пяти-шестилетнего возраста
(недаром дети идут в школу с семи лет, требовать с них соблюдения
дисциплины раньше – преждевременно и нецелесообразно). А в
масштабе народа эта стадия охватывает эпохи от самого
возникновения человека до общинно-родового строя с тотемическими
верованиями, до феодализма с четко выстроенной иерархией
многочисленных языческих богов и заканчивается появлением
Отцовских фигур – сильного монарха и единого Бога,
провозглашающих строгую морально-этическую норму в виде
мирских законов и религиозных заповедей. Подробно развивать тему
архетипически-возрастных стадий человечества в этой книге я считаю
излишним и выходящим за рамки основной темы; кроме того, этому
вопросу посвящено замечательное, крайне подробное и глубокое
исследование Эриха Нойманна «Происхождение и развитие сознания».
В свете вышесказанного встает вопрос о первичности яйца или
курицы: созревшая ли психика индивида или народа дорастает до
возможности принятия и ранее существующего Отца, Отец ли
становится удобным архетипическим образом для проекций
повзрослевшей психики? Ответ: и так и так, ибо эти процессы
невозможно разделить.
Долго ли коротко ли, маленький человек (молодой народ)
становится все более независимым: ребенок – от реальной матери,
народ – от матушки-природы. Ребенок учится ходить, говорить,
самостоятельно изучать мир. Народ вынужден осваивать новые
территории с более жесткими климатическими условиями, добывать
пищу, уже не просто принимая готовые дары матушки-природы с
помощью охоты, рыболовства, собирательства, но самостоятельно
возделывая землю и разводя скот. Связь с матерью несколько
утрачивает свое жизненно важное значение, и вместо нее все более и
более важной становится связь с отцом – реальным и архетипическим.
Это связь совсем другого характера. Далее я позволю себе
процитировать Эриха Фромма: «Мать – это дом, из которого мы
уходим, это природа, океан; отец не представляет никакого такого
природного дома… Но отец представляет другой полюс человеческого
существования: мир мысли, созданных человеческими руками вещей,
закона и порядка, дисциплины, путешествий и приключений. Отец –
это тот, кто учит ребенка, как узнавать дорогу в мир… Отцовская
любовь – это обусловленная любовь. Ее принцип таков: я люблю тебя,
потому что ты удовлетворяешь моим ожиданиям, потому что ты
исполняешь свои обязанности, потому что ты похож на меня»15.
Итак, любовь отца – обусловлена, она «не просто так, потому что ты
есть», она «за что-то». И в этом – и горе, и счастье ее. Трагичным
является то, что она не дается за сам факт существования ребенка, она
может быть только заслужена, а также и утрачена, если человек
сделает не то, что от него ожидают. Сама суть отцовской любви, а
также благосклонности маскулинного единого Бога заключается в том,
что послушание становится высшей добродетелью, а неповиновение –
главным грехом. Благом же отцовской любви является то, что она
находится в пределах контроля самого чада, ее можно добиться,
заслужить (в отличие от неподконтрольной материнской), если
следовать установленным правилам[13]. Однако эти правила, как
утверждает Фромм, становятся понятны не ранее, чем к пяти-
шестилетнему возрасту.
Так вот, Риму и Византии накануне крещения уже исполнилось
шесть, Руси же было едва ли полтора!
К вопросу психовозрастных стадий развития этноса мы еще
неоднократно вернемся в последующих главах. Пока же просто
попробуем представить, каково приходится двухлетнему малышу,
когда к нему вдруг начинают предъявлять те же требования, что,
скажем, к шестилетнему.
Это предложение – не пустая риторика. Я абсолютно серьезно
прошу вас, Читатель, сейчас оторваться от книги на несколько минут и
представить двухгодовалого ребенка, на которого вдруг обрушились
требования, соответствующие старшему дошкольному возрасту.
Представьте малыша, которому вместо «Курочки Рябы» читают
душераздирающего «Льва и собачку», которому отныне не положено
играть в песочнице, а вместо этого требуется собирать конструктор
еще столь неумелыми ручками, а также помогать маме и папе мыть
посуду, протирать пыль, уметь считать и читать по слогам. Что же до
правил и запретов, непонятных двухлетнему, то здесь действует
юридический принцип: «Незнание закона не освобождает от
ответственности».

Как живется такому малышу?

Прошу вас, Читатель, не поленитесь, прикройте книгу и ответьте
обстоятельно на этот вопрос. Сделайте это в собственных
терапевтических целях.
Полученный ответ касается всех нас: русских, белорусов,
украинцев, а также в немалой степени обрусевших немцев, татар и т. д.
Это касается всех нас вместе и каждого в отдельности. Все те
фантазии, что пришли вам относительно травмированного малыша,
живут в глубинах именно вашего бессознательного, все это – лично
ваше архетипическое наследие. Этот страх, непонимание
происходящего, знание: что бы ты ни сделал, все равно все будет не
так, как надо, упование лишь на счастливый случай и везение вместо
собственных сил, старательное бездействие до тех пор, пока вконец не
прижмет, – вот архетипические корни того самого известного русского
долготерпения.
«Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» – эта пословица
имеет куда более глубокий смысл, нежели простая констатация
русской беспечности. Страх неуспеха, в равной степени как и страх
успеха (ведь за него потом тоже придется нести ответственность),
порождает полное неверие в собственные силы. Так на что же в этом
случае остается надеяться, кроме волшебной щуки и «авось»?
Архетипическому Родителю, который персонифицируется в родителе
реальном, во власти, начиная от вахтера и заканчивая президентом, в
начальстве, во враче, священнике, учителе, госслужащем любого чина,
угодить все равно нельзя; все его требования воспринимаются на
уровне бессознательного как приказ доставить «то, чего на белом свете
вообще не может быть». На что ж здесь уповать, кроме чуда?
Я не хочу сказать, что все мы, восточные славяне, запуганы и
бездеятельны всегда и во всем. Это было бы немыслимой ложью!
Важно понимать: эта тенденция уповать на чудо присутствует
архетипически. Комплекс, развившийся в результате национальной
травмы, может найти любую лазейку, на индивидуальном уровне у
каждого будет «рваться там, где тонко». Приведу лишь несколько
случаев из терапевтической практики, в которых комплекс реализуется
в виде обездвиживающей надежды на чудо.
 Данил, мужчина в возрасте под сорок, воистину являл собой своего
архетипического тезку Данилу Мастера – был виртуозом своего дела.
Он сам разрабатывал, изготовлял и монтировал рекламные
конструкции из любого материала, любой сложности, любых
размеров, на любой вкус и цвет. Ремесло в наше время, кажется,
неоспоримо выгодное. Да к тому же Данил свое дело явно любил.
Однако успех никак не шел к нему. Помощники постоянно подводили,
заказчики то не хотели платить, то требовали это самое «чего на
белом свете вообще не может быть». Как-то раз я поинтересовалась
у Данила, в каком виде ему вообще представляется собственный
успех. Ведь как можно найти то, что неизвестно как и выглядит?
Данил не задумался ни на секунду; по всей видимости, он уже не раз
задавал себе тот же вопрос: «Я встречу какого-нибудь
сумасшедшего, ну или просто очень неуверенного в себе “кулибина”, у
которого будет гениальное изобретение. Я уговорю его
запатентовать это изобретение, сам налажу производство и буду
продавать. Ну а что, в самом деле, есть же такие люди?»

Каково?!
Все мои дальнейшие простые и естественные вопросы заставляли
Данила лишь широко открывать рот от удивления. Где вы возьмете
деньги на производство? Если и найдете спонсора, зачем ему лично
вы, когда они с изобретателем вдвоем договорятся? И, самое главное,
с чего вы решили, что сможете стать в этом деле хорошим
управляющим, если сейчас не можете наладить собственное дело с
рекламой? В ответ на все эти вопросы Данил лишь смотрел на меня в
изумлении, как если бы я спрашивала на полном серьезе, кем он
запланировал стать в последующей инкарнации. Единственное, что
он еще смог хоть как-то объяснить, – это причину, по которой он,
собственно, нужен «кулибину»: мол, «поддержать, раскрутить,
вселить уверенность».

В этом месте мне чрезвычайно хочется процитировать Ильфа и

Петрова, и я не откажу себе в этом удовольствии:
В то время Саша Корейко представлял себе будущее таким
образом: он идет по улице – и вдруг у водосточного желоба,
осыпанного цинковыми звездами, под самой стенкой находит
вишневый, скрипящий как седло, кожаный бумажник. В бумажнике
очень много денег, две тысячи пятьсот рублей… А дальше все будет
чрезвычайно хорошо16.
Разница между моим клиентом и достопочтенным советским
миллионером заключается в том, что Саша Корейко, доросший до
Александра Ивановича, очень скоро понял, что «вишневый кожаный
бумажник» находится не у водосточного желоба, а у него в голове.
Далее материализация кошелька, пускай и мошенническими методами,
стала лишь делом времени[14]. Данил же и представить себе не мог
(вот она, работа комплекса!), что тот самый «кулибин», которого и
нужно-то всего лишь, по его же собственным словам, «поддержать,
раскрутить, вселить уверенность», есть не что иное, как его
собственная часть. Кроме того, и «гениальное изобретение» было
давно готово, пожалуй, ко времени нашей встречи: он разработал и
создал десятки уникальных рекламных конструкций.
Вот так. Это лишь одна из историй, в которых ложная надежда на
совершенно ненужное чудо буквально лишает человека разума. Ведь
всего-то-навсего оставалось соединить в своем внутреннем
пространстве «кулибина» с «управляющим»… А Данил после этой
сессии больше ко мне не пришел. К сожалению, вера в чудо, причем
именно такое – внезапное, абсолютное и никак не подготовленное,
оказалась для него более ценной, нежели собственная реальная жизнь
и настоящие возможности.
Травма русской души, сформулированная в пословице «пока гром не
грянет…», выражается не только в избегании любой активности (лишь
бы еще хуже не стало). Поразительно, что этот русский мужик,
который никак сам по себе не перекрестится, бессознательно ждет
«грома». А бывает, и сознательно, что уж совсем не поддается никакой
логике!
Моя давняя подруга, назовем ее Светой, после развода с мужем-
социопатом вот уже много лет живет с сыном в доме родителей.
Сказать, что ее родители просто люди «старой закалки» и очень
строгих правил, – не сказать практически ничего. Например, Света
не может в тридцать пять лет (!) сходить на свидание с мужчиной,
прежде чем познакомит его с родителями. Она не может позволить
себе пойти к подруге на день рождения: она никудышная мать, раз
позволила себе провести вечер без сына. Она не может отдохнуть в
выходные, так как отказ пропалывать грядки на даче равносилен
предательству семьи. Можно рассказывать очень долго. Но, полагаю,
и этих немногих примеров достаточно, чтобы представить, в какой
дружной, любящей тюрьме живет Света.
Важно не это. Дело в том, что все Светины проблемы решились бы
с переездом от родителей, как считает она сама. И несколько лет
назад я, как казалось мне, убедила ее в правильности решения снять
квартиру. Света даже согласилась с тем, что родительский гнев
можно будет пережить, и… через пару недель решила, что ей позарез
нужна машина! Автомобиль был взят в кредит, и тем самым
возможность свободной жизни отодвинулась на долгое время. Но и
это еще не самый большой парадокс. Света – ценный специалист, в
свое время она поработала в одной из тех постсоветских
государственных компаний, которые платят сотрудникам сущие
копейки, но дают возможность получить нужный опыт и очень
весомую запись в трудовой книжке. Именно за этим в них идут
молодые специалисты на пару-тройку лет. Света же выдержала лет
десять, получив не только солидный стаж, но и множество
всевозможных международных дипломов и сертификатов. Когда
разговор заходит о том, что с ее опытом ей была бы рада любая
приличная компания и доход бы ее существенно увеличился, что
позволило бы хоть ипотеку, хоть съемную квартиру, Света отвечает:
«Ну что ж, видимо, меня еще не совсем все достало. Вот станет
вовсе невмоготу, начну рассылать резюме».
Чего же, спрашивается, дожидается Света, на что надеется? Здесь
провожатый в Ирий на земле, как и у многих женщин, принимает
образ этакого Царевича Елисея, который штурмом возьмет Светину
темницу и на веки вечные решит все ее проблемы. Тем более,
поскольку из тюрьмы она уйдет «в замуж», она получит не только
супруга с царством в придачу, но и долгожданное родительское
одобрение. Сдается мне, не нужно и разъяснять: фантазия о том, что
найдется человек, который сразу одним махом решит все проблемы, –
этакий Дед Мороз для девочек с выросшей грудью, с бездонным
мешком подарков круглый год, – на бессознательном уровне являет
собой желание вернуться в материнскую утробу, где лишь и
существует беспрерывное, беззаботное блаженство.
 Еще более плачевные последствия ожидают, к сожалению, того,
кому град нездешний, изобильный Ирий привидится наяву.
Другу моей беззаботной юности, назовем его Нахимовым, в
отроческие годы крупно повезло – просто «свезло так свезло», как
говорил Шарик, очутившись в «похабной квартирке» профессора
Преображенского. Пятнадцатилетний Нахимов был завсегдатаем
видеосалона при аэропорте, близ которого мы жили. В таких салонах
в самом начале 1990-х прокручивали видеопленки с зарубежными
фильмами. Читателям более младшего возраста нужно сказать, что
по телевизору таких фильмов тогда не было, а обладателей
собственных видеомагнитофонов в ту пору насчитывалось примерно
столько же, сколько сейчас владельцев личных яхт. Поэтому зрителей
в этих салонах было великое множество, да прибавим к ним еще
пассажиров, ожидавших своего рейса в аэропорту.
Нахимов же, прогуливая школу, ходил практически на все сеансы.
Вскоре он примелькался хозяину салона, и тот, решив, что негоже
господам предпринимателям самим за кассой стоять, перепоручил
это нашему юному киноману. А дальше хозяину стало совсем не до
салона: он занялся «реальными пацанскими делами» и полностью
оставил салон на Нахимова, взимая с того лишь небольшую
фиксированную плату. За сутки в салоне пятнадцатилетний оболтус
зарабатывал больше, чем его отец за месяц на заводе! Что мог
подросток делать с такими доходами – вполне понятно: он поил-
кормил весь микрорайон, устраивал грандиозные по тем временам
вечеринки, раздавал деньги друзьям, чувствовал себя королем и думал,
что так будет вечно. Надо ли говорить, что все это закончилось
очень быстро?
Когда Нахимов вернулся из армии, в которую пошел по оставшимся
с недавней для того времени советской эпохи идейным соображениям,
к своему немалому удивлению он обнаружил, что теперь придется
работать, причем совсем за другие деньги. Сейчас ему под сорок, и из
разговоров с ним становится ясно: он все еще не верит, что это
навсегда. Тому уж скоро двадцать лет, как он не может принять,
что это и есть его реальность и она не временна. Нахимов
действительно верит, что он еще поймает удачу. Проводником в
земной Ирий в его фантазии является некий хозяин ночного клуба,
который, сам не справляясь с заведением, перепоручит его
Нахимову…
Это какой же силы должен грянуть гром?! Видимо, должно
случиться цунами, как в Индии в 2004, чтобы Светино желание быть
хорошей дочкой, абсолютно невыполнимое, как она многократно
убеждалась, уступило место здравому рассудку и потребностям
собственной души. И еще спорно, останутся ли у нее силы после этого
стихийного бедствия на построение собственной жизни. Какой силы
должно случиться землетрясение, чтобы перетряхнуть представления
о реальности Нахимова? И сколь более вдохновенной, полноцветной и
полнокровной стала бы их жизнь, если бы они распрощались с
тщетной надеждой на чудо и решили действовать сами?!
Я описываю эти примеры с самым что ни на есть коварнейшим
умыслом: обесценить и веру в чудо, сиречь русское «авось», и даже
прославленное русское долготерпение. Ибо оба этих столь
воспеваемых феномена суть «волки в овечьих шкурах»; это ложные
боги, истинные враги русской души, виртуозно маскирующиеся под
благочестивыми покровами, да еще подкрепленные религиозно
одобренным самоотречением.
Вера в чудо есть гипертрофированная надежда. Это чувство
настолько наделено нуминозным[15] смыслом, особенно в
православной культуре, что сейчас, когда я, сознательный гностик и в
сердце язычница, пишу эти строки, из того самого национального
архетипического пласта моей души поднимается настоящий
сакральный ужас, будто я покусилась на святое и сейчас это самое
иррациональное сверхбытие покарает меня.
Но, слава богам, я, как юнгианка, знаю, что единственная
возможность справиться со страхом – идти прямо на него с широко
открытыми глазами. Поэтому – вдох-выдох, и отправляемся дальше,
через тернии комплексов к звездам Тридесятого царства. Кроме того,
когда не хватает собственных душевных ресурсов в каком бы то ни
было предприятии, всегда можно, отбросив ненужную гордость (мол,
«мы сами с усами»), опереться на авторитет и знания другого. Мир
велик, и если в собственном доме кончилась мука́ , хоть и по сусекам
поскребли, и по амбарам помели, всегда можно занять у соседа. Я
действительно не нашла в восточнославянском фольклоре мотива
обесценивания чуда и понимания тщетности надежды на
вознаграждение за долготерпение. Поэтому обратимся к помощникам
заморским. В данном случае нам могут пособить древние греки и
совсем еще не древний в сравнении с ними Ницше.
Эллины еще несколько тысячелетий назад разоблачили коварную
теневую сторону надежды в мифе о Пандоре. Пандора (напомню,
прекраснейшая из женщин) была создана богами в наказание
человечеству за принятие огня от Прометея. Имя ее означает «всем
одаренная», так как она получила от каждого из богов наилучшие
качества. Но мстительный Зевс, прежде чем отправить ее на землю,
наделил Пандору ко всему прочему и любопытством, а также вручил
ей ящик со всеми земными бедами, который строго-настрого запретил
открывать. Конечно, любопытство возобладало, Пандора открыла
ящик, и все горести-напасти, заточенные в него Вседержителем,
выбрались в людской мир. Осталось одно-единственное, никому не
известное зло – надежда.
Так как Человек никогда не имел возможности толком ее разглядеть,
он ошибочно считает надежду великим благом. Однако Зевс знал
истинную суть этого чувства; он именно для того и положил надежду
на самое дно ящика с бедами, чтобы Человек сам себе отныне
обеспечивал вечные страдания и ничего не предпринимал для их
прекращения, ибо «пока живу, надеюсь». Надежда – самое большое
зло, говорил Ницше: она продлевает мучения человеческие.
Надежда, что умирает последней, попросту не дает нам жить. Это
вечная иллюзия того, что где-то там есть для нас Ирий, надо лишь
подождать. Надежда – это всегда отсутствие человека в настоящем,
она направлена в будущее сознательно, а бессознательно – в
невозвратное прошлое, в райские кущи младенческого периода или
даже в материнскую утробу. Когда же мы воплощены в настоящем
моменте – в чувствах, потребностях, в теле, – надежды нет, она не
нужна. Более того, если какая-то надежда и сбылась, это все равно не
приносит счастья. Когда мы получаем отсутствующий ресурс, все
просто «становится на свои места»: появляется впечатление, что так
всегда и было, – ведь Ирий, который был спроецирован в недавнем
прошлом на новое приобретение или достижение, снова оказался
миражом. И снова в настоящем человек погружается в скуку и
инертность, все хорошее вновь отправляется посредством надежды в
то самое «прошлобудущее», в царство «Нигде-и-никогда»: «Эх, вот
если бы у меня было… вот тогда бы жизнь была». Есть на эту тему
превосходный анекдот. Поймал мужик Золотую рыбку и говорит:
«Хочу, чтоб у меня все было!» – «Ну что ж, – говорит рыбка, – твое
желание легко исполнить. У тебя, мужик, все было».
Не будем отрицать, порой происходят чудеса. Но только не в том
случае, когда любая надежда на успех в чем бы то ни было возлагается
только на счастливую случайность или промысел божий. На эту тему
есть еще один превосходный бородатый анекдот. Человек годами
молил Господа о выигрыше в «Спортлото». В конце концов
разверзлись небеса и он услышал возмущенный глас божий: «Да
сколько можно, дурак! Ты хоть лотерейный билет-то купи наконец!»
Однако, если мы будем утверждать, что надежда – это однозначно
деструктивное чувство, мы не просто вновь угодим в силки комплекса,
но только глубже увязнем в них, ибо тут же попадем на
противоположный полюс – в отчаяние. Просто будем помнить, что в
блюдо под названием «мотивация» надежды нужна всего лишь
щепотка. Основным же ингредиентом на пути к воцарению-
восамлению будет интерес.
Интерес – это то, что исходит непосредственно из Самости; это то
чувство, что обостряет наше чутье до звериного, то чувство, что делает
нашу интуицию предельно чуткой, глазам придает орлиную зоркость, а
телу – легкость и силу. Это то, что вдохновляет, направляет и
излечивает. По-русски это чувство именуется также страстью.
Душе, что пылает страстью, вдохновленному уму, рукам, что горят
от азарта, не нужны опоры в виде «надо», «принято» и «придется».
Когда истинное желание, исходящее из природной Самости, обретает
свободу, душа, разум и тело действуют заодно, желание становится
бескомпромиссным: «Хочу настолько, что, пока не рискну, не опробую
все способы, – не успокоюсь». И, как подсказывает опыт, здесь-то и
начинаются настоящие чудеса! На пути Героя начинают встречаться
волшебные помощники только после того, как он осознаёт: кроме него,
воевать со Змеем некому.
Однако, чтобы пробудить в себе страсть, услышать голос Самости,
нужно предать забвению надежду на чудо. Сделать это нужно
добросовестно и чистосердечно – оплакать, отпеть и захоронить. Это
весьма и весьма непросто. Для начала придется пережить чувство
разочарования. Это и будет оплакиванием. Оплакиванием мечты о
граде нездешнем, где нам дадут все, чего ни пожелается, просто за то,
что мы есть. Оплакиванием надежды на то, что можно сделать что-то,
стать каким-то – и жизнь полюбит нас безусловной родительской
любовью. Прощанием с верой в то, что к нам снова отнесутся как к
любимым детям, поверят в нашу исключительность и превосходность
на слово.
Как бы страшно это ни звучало, но, чтобы достигнуть душевной
зрелости и иметь возможность проживать собственную жизнь,
наполненную интересом и свершениями, нам придется душевно
осиротеть. Еще в Библии сказано о необходимости оставить отца и
мать своих (Бытие 2: 24). «Оставить» не в том смысле, что бросить их
под старость лет в богадельне: речь идет именно о прощании с
надеждой на вечную опеку, безусловную любовь и безвозмездную
поддержку. Разочарование в чуде возвращает к пониманию истинных
возможностей и ресурсов.
Отпеванием станет чувство светлой печали на волне понимания и
приятия того, что отсутствие «вечных идеальных родителей» есть
благо, хоть и с привкусом горечи. Ведь если бы Ирий и вечные
родители существовали, у человека не было бы ни единого шанса
повзрослеть, услышать голос Самости и прожить жизнь по
собственному сценарию.
А дальше придется пережить страх. Это одно из самых древних,
архаических переживаний. В период взросления, в том числе и
духовного, он связан с процессом приспособления Эго-сознания к
новой среде; реальность в это время воспринимается как тотальная
неизвестность. В действительности это архаический страх дикаря
перед темнотой. Все, абсолютно все новое вызывает страх, это
архетипично, так работает инстинкт самосохранения. Однако любые
эволюционные прорывы, как в общечеловеческом, в национальном,
так и в личностном масштабе, происходят только на волне осознанного
преодоления страха.
Более того, как раз страх, как еще один мотиватор наравне с
интересом и надеждой, и есть настоящий «компас земной». Согласно
Юнгу, именно страх – указатель направления к тем зонам развития,
которые требуются Самости. Тем более это справедливо для нас –
русскоговорящих, в чьем языке слова «страх» и «страсть» являются
однокоренными. Ведь в языке, каковой является вещественным
отражением менталитета, случайностей и простых совпадений не
бывает. Поэтому если в преддверии какого-нибудь начинания не
возникает ни капли страха, значит, в этой области, по большому счету,
и делать-то нечего. Это никакое не свершение, а лишь укрепление
текущего status quo.
Говоря о направлении развития и преодолении страха, невозможно
пройти мимо такой сказочной метафоры, как камень на распутье в
славянских сказках. Нужно сказать, еще древние греки использовали
развилку дорог в качестве символа сложного жизнеопределяющего
выбора. Совсем еще юный Геракл, оказавшись на распутье, повстречал
двух женщин, одна из них оказалась Изнеженностью, другая –
Добродетелью. Первая соблазняла его жизнью, полной удовольствий,
вторая же призывала встать на путь служения людям – полный
испытаний, зато ведущий к бессмертию и славе. Юный Герой
сознательно отверг легкий путь, выбрав лавры.
Однако славянский миф во многом превзошел греческий. Во-
первых, в наших сказках Герой встречает на пути не просто развилку
дорог, а камень с надписью. На архаических этапах культа
сакральность камней связана с представлением о том, что в них
воплощаются души предков; отсюда обычай ставить возле усыпальниц
камни. Они вечны, как и вечна мудрость предков. Поэтому надпись,
которую видит Герой на камне, является прямым посланием из иного
мира. А во-вторых и в-главных, русская сказка предлагает Герою не
два, а целых три пути!
В сказке о молодильных яблоках и живой воде говорится: «Едучи
путем-дорогою, близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, скоро сказка
сказывается, да не скоро дело делается, наконец приехал он в чистое
поле, в зеленые луга. А в чистом поле лежит камень, на нем надпись
высечена: “Направо поедешь – богату быть, коня потерять. Налево
поедешь – коня спасать, быть голодну да холодну. Прямо поедешь –
убиту быть”»[16].
Давайте рассмотрим все три пути-дороженьки.

Направо поедешь – богату быть, коня потерять

 В данном случае под богатством понимается всего лишь то самое
«не хуже, чем у всех»: обладание общепринятыми благами,
одобренными ближайшим окружением. За эту общественно
одобренную жизнь «среднестатистического Ивана», как справедливо
предупреждает надпись на камне, придется заплатить конем. Конь же,
как мы выяснили в предыдущей главе, является символом
инстинктивной жизненной энергии, причем, что наиболее ценно,
энергией управляемой и направленной на достижение подлинных
желаний, исходящих из Самости. В сказках этот путь обычно
выбирают ложные герои – старшие братья Героя настоящего, которым
в конце концов не достается ни царства, ни царевны.

Налево поедешь – коня спасать, быть голодну да холодну

Это предупреждение о социальной изоляции, о возможном провале

в новом начинании. Это те голоса, которые говорят нам: «Ты что,
дурочка?! Ты успешный юрист, с ума сошла? Кому нужны эти
стилисты?! Даже не вздумай!»; «Развод? Спятила?! На что ты будешь
жить с детьми? Ты ж ничего сама не умеешь!»; «Замуж? За этого?!! Да
вы же с голоду помрете!» В реальности такое, и правда, может
произойти. Но, как правило, в тех случаях, когда идея собственной
индивидуации становится сверхидеей, манией. Когда новые начинания
исходят не из интереса и настоящей страсти, а из принципа «назло
бабушке отморожу уши»; не из собственных стремлений, а из желания
«всем доказать», «показать, на что способен» и т. д.
Также «второй дорогой» можно считать одержимость героическим
архетипом, самоотречением во имя идеи.
Итак, Гераклу, в отличие от Ивана, было предложено всего два пути.
Число два традиционно является символом противостояния духовного
и материального миров, борьбы противоположностей. До появления
культа Юпитера в Риме богом неба был двуликий Янус, который утром
отпирал небесную дверь и выпускал Солнце, а на ночь запирал его.
Считалось, что одна голова Януса смотрит в прошлое, а вторая – в
будущее. Не правда ли, отличный символ того самого невротического
«нигде и никогда», отсутствия в настоящем, отсутствия в реальности?
Таким образом, двойка наиболее ярко отражает поляризацию. А как
мы помним, наличие двух крайних полюсов в психике, двух
оппозиционных, равно значимых установок – это признак
невротического комплекса.
Однако русскому Герою, в отличие от Геракла, повезло больше.
Третий путь, именно тот, что ведет прямо, как раз и являет собой
трансцендентную область, где могут объединиться несовместимые,
как кажется Сознанию, противоположности, где возможно все сразу:
и процветание, и слава. Однако этот путь – на первый взгляд, самый
неприемлемый и ужасный:

Прямо пойдешь – убиту быть

Во внутрипсихическом пространстве эта дорога означает всего лишь

смерть существующей Эго-установки, определяющей текущее
положение вещей, настоящую (для конкретного человека) картину
мира. Именно эта установка сужает поле зрения всего лишь до двух
вариантов из бесконечного разнообразия мира: «Можно быть либо
богатым, либо честным», «либо молчать в тряпочку, либо развод и
одиночество», «либо стабильность, либо интересная жизнь» и т. д.
и т. п. И лишь со смертью привычной картины мира сам мир
расширяется, становятся доступны новые ресурсы, возможности,
которые носителю предыдущей установки даже и во сне привидеться
не могли.
Нужно сказать, что процесс инициации[17] (термин, который прочно
перекочевал в дискурс аналитической психологии) обязательно
содержит в себе обряд «смерти – погребения – воскрешения в новом
качестве»: «Инициация подразумевает отмирание менее адекватных,
неактуальных условий жизни и возрождение обновленных, более
соответствующих новому статусу инициируемого. Здесь мы
сталкиваемся с трансформацией, изменением, поэтому сами ритуалы
так таинственно-пугающи»17.
Прежде чем мы сможем двинуться дальше по дороге к Тридесятому
царству, вам, Читатель, необходимо убедиться, что тропа выбрана
правильно. Задержитесь у придорожного камня, ответьте на
следующие вопросы (нелишне будет взять в руки ручку и бумагу,
чтобы ответы приобрели материальную форму, тогда пугливое Эго уже
более не сможет прятать их от Сознания):
• Какая тропа вашей жизни на сегодня преграждена камнем?
• Что написано на нем, куда ведут правая и левая дороженьки?
• С решением какого жизненно важного вопроса вы тянете
время?
• Как звучит ваша неразрешимая дилемма?
Приведу несколько примеров:
– Либо материнство, либо карьера.
– Либо стабильность и семья, либо любимая женщина.
– Либо я остаюсь хорошей дочерью для мамы, либо переезжаю в
город своей мечты.
– Либо остаюсь честным человеком с чистой совестью, либо беру
«откат» и покупаю квартиру.
Воскресите в памяти подобные сказочные сюжеты, а также
васнецовского «Витязя на распутье». Помните, у придорожного камня
всегда лежат черепа и кости? Немало богатырей полегло, так и не
сделав выбор. Если слишком долго оставаться в нерешительности у
развилки дорог, тот самый камень может стать могильной плитой. А
вы, Читатель, заслуживаете лучшей участи, не так ли?
• Ответ на какой вопрос звучит сегодня для вас как «казнить
нельзя помиловать»?
Если таковые вопросы у вас имеются, а они, без сомнения, есть,
иначе бы вы сейчас держали в руках совсем иное чтиво, вас уже можно
поздравить, так как подобная дилемма может возникнуть только у
человека на достаточно высоком уровне душевной организации и
духовного развития, у человека, который преодолел порог черно-
белого восприятия мира. Но именно здесь и подстерегают все самые
коварные вопросы, неразрешимые дилеммы, то, что психологи
называют «невротическими вилками», ибо… пришел момент подвига.
Еще бы! Это Геракл, будучи полубогом, запросто делает выбор между
блаженством и славой, для простых же смертных, как мы с вами, сам
вопрос смерти подобен.
Для нашего Эго сама постановка «или – или» непереносима. Как
можно на веки вечные отказаться от блаженства или признания, от
богатства или чести, от материнства или карьеры?! Нам предстоит
душевная смерть. Это может быть «смерть большая», которой не
миновать, если не сделать выбор вовсе, в сказках это те самые черепа с
костями, что лежат близ придорожного камня, а в человеческой жизни
– смерть живой души, превращение человека в безликую часть
статистической массы. «Смерть малая», та, что разыгрывается во всех
без исключения обрядах инициации, – это выбор третьего
трансцендентного пути, смерть текущей Эго-установки, когда «или то,
или другое» превращается в «ни то, ни другое». Ведь ни один из двух
вариантов не является удовлетворительным, не приносит Эго чувства
полноты жизни, радости бытия. И вот именно здесь появляется
пространство для чуда! Следующий этап трансформации – слияние
противоположностей, порождающее третью, прежде отсутствующую
альтернативу: вместо «ни то, ни другое» появляется «и то, и другое».
Несколько лет назад я присутствовала в качестве наблюдателя на
сеансе системной расстановки, на котором женщина пыталась
сделать выбор между мужем и любовником. Она высказала все свои
претензии, попросила прощения у человека, назначенного на роль
мужа, потом посидела на коленках у «любовника», а далее к своему
собственному удивлению, но абсолютно уверенно заявила, что ей не
нужен ни один из них. Тренер все же заставил ее сделать выбор, так
как посчитал, что ее заявление являлось всего лишь скрытым
сопротивлением принять на себя ответственность, в конце
расстановки женщина осталась с «любовником». Однако
трансцендентная функция сработала – вскоре я узнала, что она
вышла замуж за третьего мужчину и живет абсолютно счастливо.
Как же нам проделать это волшебное превращение? Как
трансформировать «или – или» в «и – и»? К счастью, наши мудрые
предки, сочиняя сказки и слагая былины, и здесь протоптали для нас
дорожку. В славянских сказках герой очень редко сразу, очертя голову,
мчится на третью тропу, туда, где «убиту быть»: как правило, это более
поздние сокращенные варианты древних преданий. Чаще всего витязь
сначала исследует обе побочные дороги (что, кстати, и сделала
женщина в вышеупомянутом примере с расстановкой), и лишь воочию
убедившись, что ни там, ни там счастья ему не сыскать, находит
третий универсальный выход. А как иначе? Если одновременно
хочется жить и со стабильным, надежным, но скучным Петей, и с
жизнерадостным человеком-праздником Васей, с которым, однако,
жизнь как на вулкане, – это значит, что на самом деле отношения ни с
тем, ни с другим не удовлетворяют потребностей Самости. Однако
этого не понять до тех пор, пока не узнаешь каждого из них.
Часто на этом месте слышишь от клиентов вопрос: «А как же
принципы?» Дело в том, что правая дорожка, как правило, ясна и
понятна, а также соответствует понятиям нормы (в случае примера с
расстановкой – это муж). Левая же – это вызов, риск накликать на себя
осуждение, быть непонятым, непринятым, отвергнутым (в расстановке
– любовник). И это пугает. Пугает так, что ни в сказке сказать, ни
пером описать. Но в собственной трусости признаваться неприятно,
поэтому хитрое Сознание и начинает выдавать различные
умозрительные максимы. Что значит хранить верность или не воровать
из принципиальных соображений? Ведь если ты любишь супруга и
умеешь зарабатывать деньги, тебе и в голову не придет измена и
воровство. Принцип – это всего лишь завуалированное «страшно
хочется, но страшно».
Итак, нет для человеческой психики состояния более мучительного,
чем затянувшийся выбор «или – или», это всегда нахождение между
молотом и наковальней. Тем более Самость никогда окончательно не
удовлетворится ни «правой», ни «левой» дорожками, ей подавай «и то,
и другое», она тяготеет к целостности. Однако этап «ни – ни»
проскочить ни за что не удастся. А для этого нужно отважиться на
исследование обоих путей.
• Так что для вас значит «казнить», а что «помиловать»?
• Какие мысли, идеи, желания вызывают в вас то самое заветное
чувство страсти-страха?
• Давно хочется прыгнуть с парашютом?
• Переехать в другой город?
• Освоить новую профессию?
• Обзавестись другой семьей?
Перестать хотеть пить можно лишь вдоволь напившись. Понять, что
ты не любишь устрицы, возможно после того, как хорошенько их
распробуешь. Конечно, не все так просто, как с водой и устрицами.
Переезд, смена работы, свадьба, развод, разъезд с родителями и т. п. –
куда более ответственные шаги. Однако суть всегда одна. Пока
желание не реализовано в реальном мире, оно будет вечным
раздражителем, оно будет оттягивать на себя драгоценную жизненную
энергию либидо, тем самым лишая сил и на другие свершения.
Страшно? А как же! Иначе грош цена этому желанию: нет ни капли
страха – значит, нет потенциала для развития, ищите другие пути.
Итак, если вы смогли ответить на все предложенные выше вопросы,
мне остается лишь воскликнуть, цитируя Булгакова: «За мной,
Читатель! За мной!»
 4
Герой
Почему так и не сыскал богатства да жены русский богатырь?
Любое сказание о Герое – это описание прохождения процесса
индивидуации, нахождения собственного уникального смысла бытия,
обретения права на сотворение личного мифа. Героический подвиг
заключается в победе над чудовищем, в спасении порабощенной
принцессы или целого народа, что на внутрипсихическом уровне
является метафорой триумфа сознания над бессознательным или
индивидуального над коллективным.
Героический сюжет, неоднократно и достаточно подробно
описанный юнгианцами, имеет четкую структуру и динамику, которая
в равной степени применима как к любому сказочному повествованию,
так и к описанию процесса индивидуации.

1. Существующая система (сказочное Царство-государство)

закостеневает, становится ригидной и бесплодной
В мифах и сказках указанием на то, что система отживает свой срок,
является старость действующего Царя. Престарелый Государь либо не
имеет достойных наследников, либо вообще бездетен, либо, что
случается намного чаще, просто не желает признавать самого факта,
что его время на исходе. Он пытается всеми правдами и неправдами
сохранить текущее положение: взять в жены молодую царевну,
раздобыть молодильные яблоки, заполучить водицу живую и мертвую
и т. д.
Несмотря на то что Старый Царь тоже когда-то был Героем-
победителем (ведь он в свое время завладел троном), сейчас у него нет
ни былой храбрости, ни силушки молодецкой, ни возможности
оставить государство без присмотра. Поэтому для выполнения
царского задания, то есть для удовлетворения старческой прихоти,
отыскивается молодой Герой. Естественно, он впоследствии и женится
на молодой царевне, и смещает на престоле старика.
Переведем этот сюжет – задел для появления Героя – в
интрапсихическую плоскость. Нечто такое, что было когда-то
завоевано нами с немалым трудом, возможно на грани подвига, то, что
составляло основу мироощущения и главный смысл, – ныне
безнадежно устарело. Например, в семнадцать лет поступление в
институт и новая самоидентификация «я – студент» были очень
важной победой. Но, право слово, если это свершение и в тридцать лет
остается главным триумфом, это означает, что Царь-Сознание не
просто постарел, но и находится в глубоком старческом слабоумии.
Любая господствующая Эго-установка («я – такой-то, мир – такой-
то, это – правильно, то – нет») рано или поздно становится
катастрофически тесной для дальнейшего личного развития. А то, что
не растет и не развивается, – дряхлеет, ветшает и в конце концов
погибает. Это закон. Природа не терпит застоя: нет прогресса –
начинается регресс. Однако одной из базовых функций Эго-сознания
является сохранение текущего status quo – ибо что проверено, то
безопасно. Поэтому наш внутренний Старый Царь, метафора той
самой устаревшей установки, изо всех сил цепляется за настоящее
положение вещей. В это же время Самость – истинная духовная
сущность, задачей которой является воплотиться в реальной жизни
максимально полно, – толкает нас на новые подвиги. Испугаемся и не
пойдем – значит, будем стареть, дряхлеть и медленно духовно, а вскоре
и физически гибнуть.
Впрочем, жизнь устроена бесконечно мудро. Поэтому, прежде чем
позволить нам сгинуть и тем самым погубить высший замысел,
возложенный на нашу жизнь, Самость будет бороться. Происходить
этот процесс будет, в частности, в виде не раз уже упомянутых
проекций. Если мы не желаем замечать проблем в своей внутренней
реальности, они переместятся «для наглядности» в реальность
внешнюю. Поэтому во втором акте «героической пьесы»…

2. Появляется угроза извне

В тех сказках, где Старому Царю не приходит на ум никакой блажи,
так как свою немощь он вообще не желает признавать, появляется
чудовище или иноземный враг, с которым он, разумеется, не может
справиться самостоятельно.
Чудовище, как правило, заключает со Старым Царем некое
соглашение. Например, оно не разоряет Царство-государство целиком
в том случае, если ему добровольно отдают на съедение самых
красивых девушек или младенцев. Девушки, как феминный компонент,
олицетворяют собой Аниму, способность живой души не только
мыслить и рефлексировать, но и чувствовать, предчувствовать и
наслаждаться жизнью. Это как раз те дары, которых естественная
старость день за днем лишает действующего Царя (текущую Эго-
установку). Младенцы же – аллегория новых молодых ресурсов. Пока
в Царстве-государстве рождается и созревает новое потомство, сменяя
прежние поколения, – жизнь продолжается. Как только система теряет
способность к самообновлению – наступает коллапс.
Некоторое время соглашение между Царем и извергом действует,
однако аппетиты чудища быстро растут, на то оно и чудище. Поэтому
Царю приходится признать невозможность существования на прежних
условиях и просить помощи у Героя. Таким образом, следующая часть
архетипического сценария – это, собственно…

3. Явление Героя
Герой – это тот, кому предстоит изменить мир: в сказочном ли
Царстве, в собственной ли душе. Для достижения цели он
преодолевает определенные препятствия, трансформируется сам и
трансформирует устаревшую систему.
Важно, что само по себе преодоление препятствий (победа над
чудовищем и т. п.) является не самоцелью, а только лишь средством ее
достижения. Война ради войны – это уже одержимость архетипом. В
таком случае Героя ждет бесславный и бессмысленный конец. Да и
деяния его складываются уже не в героический эпос (описание
индивидуации), а в иллюстрацию процесса порабощения Эго
Персоной. Есть в славянской мифологии и такие сюжеты, и мы
поговорим о них в соответствующей главе.
Цель же настоящего Героя – не просто показать силушку
молодецкую, а обрести сокровище – царевну (Аниму), кольцо или
яйцо (душевную целостность), эликсир жизни или молодильные
яблоки (ресурс новой энергии), за счет чего происходит обновление
старой системы. Следовательно, сам факт победы над чудовищем
(бессознательным угрожающим аспектом психики) является всего
лишь условием для освобождения подлинных чувств и воплощения
уникального человеческого потенциала. А приз – осознание и
интеграция приобретения: воцарение на троне Сознания.
 Таким образом, с интрапсихической точки зрения Герой
представляет собой посредника между Эго-сознанием и Самостью.
Появляется же он в то время, когда в психической реальности
возникает патовая ситуация, которую можно описать при помощи
невероятно точной фразы вождя русской революции: «Верхи не могут,
низы не хотят». «Верхами» в данном случае будет Сознание со своими
устаревшими законами и заскорузлыми нормативными установками,
«низами» – требования Самости, исходящие из глубин
бессознательного. В работах Юнга Герой выступает как ось,
соединяющая Эго и Самость. Мне же сдается, что нам будет проще
представлять этот архетип как персонификацию Воли – способность
добиваться цели, преодолевать препятствия. То есть Герой – это
энергетический аспект Сознания, сила Сознания в отношении
инстинктивного и бессознательного в целом. Это либидо, которое
поступает в распоряжение Эго точно так же, как Герой изначально
поступает на службу Царю. Но как Царь, так и текущая Эго-установка,
обратившись к Герою, даже не предполагают, что тем самым они уже
предрешили свое свержение с трона Сознания тем же Героем.
Последнее, что важно подчеркнуть, описывая общечеловеческий
героический паттерн, это то, что не каждый герой – Герой. Пожалуй,
здесь я позволю себе воспользоваться цитатой из самого Юнга, так как
лучше мне все равно не сказать: «В мифах герой – это тот, кто
побеждает дракона, а не тот, кого пожирает дракон. Однако оба
вынуждены иметь дело с тем же самым драконом. Кроме того, не
герой тот, кто никогда не встречал дракона, или тот, который, хотя
однажды его и видел, утверждал впоследствии, что не видел ничего.
В равной степени, только тот, кто вступал в рискованную схватку с
драконом и не оказывался побежденным, овладевал кладом,
“сокровищем, которое трудно добыть”. Он, единственный, имел
подлинное основание быть самоуверенным, так как он столкнулся с
темной стороной своей Самости и тем самым обрел себя»18.
Таково вкратце описание героического макро-паттерна. Однако нас
ведь интересует не любой Герой, а Герой именно славянский и те
преобразования паттерна, которые происходят на славянском
национальном уровне бессознательного.
Впервые мысль о «нетипичности» героев в русской мифологии
пришла мне в голову задолго до возникновения идеи написать эту
книгу, во время чтения дочке друзей сказки о Никите Кожемяке. Что
примечательно, даже шестилетний ребенок заметил некое
несоответствие этой сказки типичной героической фабуле. Отказ Героя
принять заслуженное вознаграждение так взбудоражил ребенка, что
она еще несколько дней ставила родителей в тупик вопросами о том,
почему Никита с царевной не поженились да почему он сам не стал
царем.
Вот мы и попробуем сейчас разрешить эту загадку при помощи
«сравнительной анатомии» славянского Героя с общечеловеческим
архетипическим образом.
Начинается сказка как раз вполне типично. Змей крадет у вдового
Царя единственную дочь. Тот факт, что царицы в сказке нет[18],
говорит о том, что феминный принцип Эроса в устоявшейся системе
отсутствует – у Царя нет связи со зрелой Анимой, а если и была когда,
так давно скончалась. Примечательно и то, что он не делает никаких
попыток вернуть свое дитя, а это опять-таки показывает полное
безучастие к чувственным аспектам жизни. Но Царевна ухитряется
сама передать батюшке весточку через собачку.
Вообще собака – довольно нетипичный символ для русских сказок,
поэтому такой поворот событий сразу заставляет нас «навострить
ушки». Любое животное в мифе олицетворяет предчеловеческий,
досознательный, инстинктивный способ постижения мира. В качестве
животных-помощников у славян чаще выступают волки, соколы или
голуби. Голубь, как символ сердечной любви и соответствующего
инстинкта, не может быть использован Царевной: маленькому кусочку
живой души, плененному комплексом-чудовищем, никак не
достучаться до Царя-сознания при помощи нежных чувств. Сокол –
ясное внутреннее зрение, незамутненное ригидными убеждениями, –
тоже не долетит до близорукого старика. Волк, способный чуять
опасность за сотни верст, наиболее близок собаке, но трусливый,
слабый Царь не подпустит к себе хищника.
Собака – тот же волк, только подвергшийся одомашниванию,
послушный, почти ручной. То есть единственно возможная связь
плененной Царевны-души с Царем-сознанием осуществляется через
«одомашненный инстинкт». Что бы это могло значить в психической
реальности? Честно говоря, точного ответа у меня пока нет. Рискну
лишь предположить, что даже самое заскорузлое сознание имеет зазор
для узкого перечня дозволенных чувств (собака – одно из немногих
животных, которых пускают в человеческий дом). С ее помощью
Царевна указывает батюшке путь собственного освобождения и
называет имя спасителя: Никита Кожемяка.
На интрапсихическом уровне это могло бы означать одно из
редчайших явных вмешательств Самости, например, в виде
сновидения, где вся символика сразу и безоговорочно понятна
сновидцу. Такое может случиться и с бодрствующим сознанием в виде
озарения (инсайта в аналитической терминологии). А если уж
Сознание проигнорирует и столь явное послание Самости, сродни
встрече с ангелом или бесом наяву, пиши пропало!
И вот является Герой. Никита Кожемяка одновременно и попадает, и
не попадает под определение героического паттерна.
Он обладает способностью совершить подвиг – приходит в ярость
от того, что царские посланники отвлекают его от пахотных работ, и
рвет одновременно двенадцать коровьих шкур. Число 12 здесь не
случайно: это образ высшего порядка и блага, а также полноты. С
помощью этого числа структурируются пространство и время
(двенадцать месяцев в году, двенадцать часов на циферблате,
двенадцать языческих богов предзнаменуют пришествие
Вседержителя). Оно сопряжено с символикой колеса и круга – то есть
является символом Самости, проникновения духа в материю19. Кроме
того, это число тесно связано и с архетипом Героя; Геракл совершил
ровно двенадцать подвигов. Шкура же, как и одежда, символизирует
Персону – это то, что покрывает истинную суть. Более того, Никита
рвет именно коровьи шкуры, а как мы помним из анализа сказки про
Крошечку-Хаврошечку, корова – Материнский символ.
То есть сим действием он демонстрирует, что способен сорвать
покровы маскирующих оболочек, те шкуры, в которые приходится
рядиться, дабы спрятать беззащитную душу от вездесущего
материнского ока. Можно было бы расценить это действие как первую
ступень индивидуации – волевое отделение повзрослевшего Эго от
Материнского комплекса. Но не тут-то было! Демонстрируя свой
потенциал, Никита Кожемяка попросту находится в аффекте: он всего
лишь зол оттого, что его оторвали от пахоты – от служения Матушке
Земле.
 На внешнем персональном уровне это могло бы выглядеть так, как
если бы повзрослевшие сын или дочь, доведенные материнским
контролем до белого каления, хлопнули в бешенстве дверью, а через
недельку-другую вернулись в отчий дом – из жалости ли к
престарелой родительнице, из страха ли ответственности или
одиночества, неважно. То же самое, если бы некто, будучи охваченным
яростью, высказал начальству все наболевшее, написал бы «по
собственному желанию», а через пару дней приносил извинения и
просился обратно на работу.
Можно привести сколь угодно подобных примеров, суть одна –
ярость является лишь показателем того, что силы перерубить
пуповину имеются, однако необходимость этого действия еще не
дошла в полной мере до Сознания. Кожемяка обладает способностью,
но не обладает желанием – волей, волеизъявлением – совершить
подвиг. Сначала он отказывается вызволить Царевну-Аниму из
Змеиного полона. Никита отвергает все царские посулы, ссылаясь на
то, что ему-де некогда – нужно землю пахать (о культе Матушки Земли
Русской более подробно речь пойдет ниже). Соглашается Никита
пойти на подвиг лишь из жалости к детишкам, которых осиротил Змей
(жалость всегда исходит из бессознательного чувства вины, а это
мотив, продиктованный также Материнским комплексом).
Далее Герой освобождает Царевну-Аниму, однако отказывается
взять ее в жены и стать царем, не берет и казны. То есть Анима
признается как нечто существующее, но ее интеграции в Сознание не
происходит. Царевна остается незамужней девицей, которая не
приносит потомства, – чувства так и не приобретают возможность
обогатить внутренний мир и жизнь в целом. Сознание готово принять
новую установку, энергия высвобождена, однако далее воли не хватает
– идет регресс. Никита возвращается мять кожи и пахать землю.
Иными словами – возвращается к Матери.
Герой побеждает Змея, но и тот умудряется его разжалобить. Никита
не убивает его, а запрягает в плуг, чтобы «разделить с ним Землю
поровну». Такое разграничение снова являет собой регресс – отказ от
целостности: Змеиная половина – владения ужасного аспекта Великой
Матери, половина же Никиты, Русь-Матушка, – это Мать Всеблагая.
Кончается сказка тем, что Змей предлагает разделить и море, да там и
тонет. На первый взгляд, это победа Героя, однако Змей всего лишь
возвращается в пучины глубинного бессознательного. Океан, колыбель
всего живого, является первейшим дохтоническим символом Матери.
Утонуть в море или в океане на внутрипсихическом уровне означает
погрузиться в досознательный период, в околоплодные воды
материнской утробы.
В результате в конце сказки не меняется ничего! Констелляция
героев та же, что и в начале: незамужняя Царевна живет при папеньке
(феминное, чувственное так и не имеет возможности развития), Змей
лишь глубже погрузился в бессознательное, Никита снова трудится во
благо Материнского комплекса. Таким образом, Герой просто
убеждается в наличии силушки молодецкой. И все! Трансформации не
происходит. Так в чем же дело?! Зачем тогда вообще было воевать со
Змеем?!!
Сдается мне, мифологический мотив русского богатыря находит
отражение в таком психологическом феномене, как страх успеха20, а
точнее, страх ответственности за успех. Ведь взять в жены царевну,
воцариться на престоле и обрести казну – это, кроме признания и
славы, еще и большая ответственность. «Тяжела ты, шапка
Мономаха!» – недаром пушкинское выражение из «Бориса Годунова»
стало афоризмом. На персональном уровне это могло бы быть
проявлено, как если бы человек создал некое изобретение, написал
книгу, заработал внушительное состояние на виртуальной бирже, но
так и не решился бы пойти в патентное бюро, в издательство,
участвовать в реальных торгах, так бы и не осмелился явить свое
детище миру, а лишь гордился бы втайне своим потенциалом. Увы и
ах! Страх явить свои таланты миру превращает Героя из
потенциального властителя в Кощея, над златом чахнущего.
Более того, я рискну предположить, что «нетипичный герой»
является общим восточнославянским макро-паттерном. Русские люди
гордятся тем, что наша страна имеет огромные ресурсы, великий
потенциал. И этого достаточно. Реализовывать его вовсе
необязательно. Все победы приносятся в жертву комплексу – Матушке
Земле Русской.
Однако Никита Кожемяка отнюдь не главный богатырь русской
мифологии. О нем рассказывается только в одной сказке. А сказочные
персонажи и герои мифов и легенд (включая былины), имеют
существенные отличия, в том числе и с точки зрения аналитической
психологии. В сказках у героя нет чувств и переживаний, ничего не
говорится о его мыслях, сомнениях, страхах, надеждах. Сказочный
герой, по словам одной из самых известных юнгианцев Марии-Луизы
фон Франц, либо весь белый, либо абсолютно черный21. Дело в том,
что сказка по сравнению с мифом или легендой пересказывается
намного чаще, а при многократном пересказе истории обедняются и
схематизируются. Сказочный герой действительно полностью
схематичен. В былинах же, как и в любом другом, более развернутом
мифологическом материале, мы постигаем базисные паттерны
человеческой психики глубже, они видны не так ясно и четко, как в
сказках, так как содержат куда больше специфического
«неочищенного» культурного материала, зато дают возможность
понять чувства и движущие мотивы Героя.
Поэтому, чтобы рассмотреть «нетипичный героический паттерн»
глубже, мы и обратимся к былинам. В данной главе мы будем говорить
о былинах так называемого Киевского цикла. Существует еще и не
менее интересный Новгородский цикл, но его персонажи в большей
степени описывают архетипы Трикстера (ловкача, шутника и
обманщика) и Персоны.
Все былинные Герои Киевского цикла констеллируются вокруг
князя Владимира Красное Солнышко, составляя его дружину. Здесь
важно отметить разницу между реальной исторической личностью
Владимиром Святославовичем или, как его еще называют,
Владимиром Равноапостольным (Красное Солнышко) и Владимиром
Всеславьевичем (также Красное Солнышко) – былинным
персонажем. Как мифологический персонаж, сам князь никаких
подвигов не совершает и прав называться богатырем не имеет. Он
просто владеет миром, он Всеславьевич – сын великой Славы и, кстати,
рабы Меланьи, ключницы княгини Ольги.
Женат былинный князь на всецело вымышленном персонаже,
которого в реальности никогда не существовало, княгине Апраксии.
Слово апраксия с древнегреческого переводится как «бездеятельность,
бездействие»22. В медицине этот термин означает нарушение
целенаправленных движений и действий, возникает этот симптом при
очаговых поражениях коры больших полушарий головного мозга23. То
есть феминный принцип Киевского княжества весьма ущербен. Кроме
того, ни словом не упоминаются княжеские дети, в былинах их вовсе
нет. При княжеском дворе живет лишь племянница Забава Путятишна.
Что же касается былинных Героев, к Киевскому циклу принадлежит
довольно много богатырей, самых же известных – трое: Илья
Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Рассматривать всех
троих мы не будем, ибо в этом нет никакого смысла. Алеша Попович в
большей степени соответствует архетипу Трикстера (Плута, Ловкача),
нежели Героя, он «богатырь, который берет не силою, но хитростью».
А подвиги Добрыни в большинстве своем дублируют героические
свершения Муромца.
Академик Рыбаков считает вполне реалистичным допущение, что
Добрыня и Илья… являют собой один и тот же персонаж, да еще с
реальным, исторически зафиксированным прототипом. Добрыней
звали родного дядю по матери и ближайшего советника князя
Владимира Святославича, который, кстати, и помог племяннику
воцариться в Киеве. Личностью он был во всех смыслах выдающейся
– бывший гусляр-сказитель (а в языческие времена это были одни из
образованнейших людей, приравнивающиеся к всеведущим волхвам),
ставший воеводой и архонтом-управителем огромной державы.
Вполне возможно, пишет Рыбаков24, что именно Добрыня,
обладающий великими знаниями «старин» и волхования, разработал
идею Киевского пантеона славянских богов, а также стал учредителем
культа Перуна в Новгороде.
Все былины с именем Добрыни попадают в первый, «языческий»
период правления его племянника. Вряд ли ранние былины Киевского
цикла принадлежат авторству самого Добрыни – их же главному
герою. Слагались они, вероятно, другими «велесовыми внуками»[19],
однако бывший гусляр вполне мог быть их заказчиком и меценатом.
В 980 г. Добрыня утверждает в «Велесовом» Новгороде новый для
этих мест культ Перуна, действуя в данном случае как верховный жрец
– Pontifex maximus25. Но участвовал в создании языческого пантеона
Руси Добрыня под своим именем, а затем, после крещения
венценосного племянника, окрестился и сам, приняв имя… Ильи. С
этим именем он уже крестит Новгород, воюя с язычниками «не мечом,
а огнем». И с начала христианизации Руси былинный Добрыня
начинает замещаться Ильей Муромцем. Происходит как бы
секуляризация эпоса, пишет Рыбаков26, некоторое разделение
теологической сферы язычества и богатырского эпоса, в котором нет
уже ни Перуна, ни Велеса, ни Хорса. Единственной связью былин с
мифологическими преданиями был былинный эпитет Владимира –
Солнце-князь.
И возвращаясь непосредственно к теме «нетипичного героя», по
причине вышесказанного, мы рассмотрим «старины» именно об Илье
Муромце, так как цикл из почти пятидесяти былин о нем охватывает
всю его жизнь до самой смерти, представляя законченный гештальт.
До тридцати трех лет Илья был калекой:

А не имел Илья во ногах хожденьица,

А во руках не имел Илья владеньица,
Тридцать лет его было веку долгого,
Тридцать лет, да еще три годика27.

Невозможность владения конечностями сближает Илью Муромца с

игошей – демоном славянской мифологии, безруким, безногим
уродцем (о нечисти мы подробно поговорим в следующей главе).
Таковыми, по преданию, становились дети, проклятые своими
родителями. Родительское проклятие здесь является символом отказа
принять некую часть души сына или дочери, те их особенности и
самобытные качества, что не укладываются в фантазию родителей о
«нормальном ребенке». В данном случае это богатырская сила Ильи,
которая совершенно точно ни в какие «нормы» не вписывается. Спасти
про́ клятого ребенка, превратившегося в игошу, могут только чужие
люди, так как родители, согласно мифу, его не видят. Если перенести
данную сказочную метафору в аналитический процесс, речь идет о
том, что родители как раз видят эту «неугодную часть», но
воспринимают ее как уродство, которое нужно прятать и скрывать.
Таким «чужим» для реального человека может стать психоаналитик,
который будет искать отверженную некогда часть души. Для Ильи
Муромца в былине «чужими» становятся трое странников – «калик
перехожих». В былине они недаром появляются в отсутствие обоих
родителей, то есть пока Материнский и Отцовский комплексы
дремлют. Странники просят милостыню или хоть чистой водицы
испить, но Илья объясняет, что не может встать и поднести им чарку.
Важно то, что старцы тоже «калики». Это слово имеет два значения:
первое (от латинского слова caligae, «обувь») – это паломники по
святым местам, распевающие духовные песни и просящие подаяние,
второе – увечные, изуродованные, раненые, хромые люди. В разных
версиях былины калики описываются то как могучие молодцы, то как
такие же, как и Илья, калеки. Чрезвычайно важно для анализа
учитывать оба этих образа, так как только из их соединения можно
получить нужный архетипический сплав. Именно их объединение дает
трансцендентный образ «раненого целителя» – того, кто только и
может исцелять, так как собственными ногами прошел путь от болезни
к здоровью: они тоже были калеками, но стали молодцами могучими.
Символ обуви, присутствующий в этимологии слова «калика», здесь
тоже неслучаен. Его можно понимать как следующую
психологическую метафору: обувь защищает и оберегает то, на чем мы
стоим, наши ноги. В архетипической символике ноги олицетворяют
подвижность и свободу. В этом смысле иметь обувь для защиты ног –
значит быть уверенным в своих убеждениях и иметь возможность
действовать исходя из них: «Не имея “обуви” для души, человек не
способен справиться с внешними обстоятельствами, требующими
проницательности, здравого смысла, осмотрительности и жесткости. В
древности обувь была также символом власти: правители имели ее,
рабы же нет»28.
Старцы повторно просят Илью принести воды. Тем самым они
ставят под сомнение его немощь. То же делает «чужой»-психолог.
Просто поразительно, какой мощный эффект на душу клиента подчас
оказывает простая демонстрация сомнения в том, что он на самом деле
настолько слаб, труслив, глуп, несамостоятелен, неталантлив, как
привык об этом думать. После повторной просьбы Муромец встает и
приносит воды – новая вера получает подкрепление. Калики поят этой
же водой самого Илью, и от нее он получает силу богатырскую, такую,
что если бы

От земли столб был да до небушки,

Ко столбу было золото кольцо,
 а кольцо бы взял, святорусску поворотил29.

Однако Илье такая сила не требуется, странники это понимают и

дают ему выпить еще раз, чтобы уменьшить силу наполовину.
Вероятно, речь здесь идет о предотвращении психологической
инфляции. Проще это состояние можно назвать одержимостью. Речь
идет о том, что некая впервые обретенная способность или
возможность легко может вскружить человеку голову. Это то
состояние, когда очарованная новой ли способностью, степенью ли
свободы или достижением личность как бы выходит за пределы своих
собственных границ за счет идентификации с Персоной (раз уж я
директор, так пусть и домашние предо мной на цыпочках ходят – вот и
распалась семья) или, в патологических случаях, даже с исторической
или религиозной фигурой.
Очень и очень многие «икары» именно так и сложили свои головы.
Например, общеизвестная статистика: большинство автомобильных
катастроф случается по вине водителей, недавно получивших права,
из-за эффекта под названием «кураж первого года вождения». Самые
же известные примеры в мифологии – это, конечно, Икар и Фаэтон.
Первый настолько увлекся полетом, что позабыл об отцовском
предупреждении, взмыл в небо так высоко, что солнце расплавило
восковые крылья, и юноша погиб. Второй тоже пришел в неописуемый
восторг от управления отцовской солнечной колесницей, слишком
близко приблизился к земле, так что она запылала, и Зевсу пришлось
сразить юного возницу перуном.
Юнг обозначает такое состояние термином «Мана-личность» –
пребывание Эго в фантазии об обладании сверхъестественной силой,
присвоение себе чего-то такого, что ему вовсе не принадлежит. В этом
случае человек обречен на выгорание. Представьте себе священника,
который вообразил, что он на самом деле вещает от имени Бога; врача,
который решил, будто только от него одного зависит жизнь пациентов;
полицейского, уверенного, будто лично он и есть закон, а посему
вправе вершить правосудие по своему усмотрению. Такие люди либо
нанесут себе и окружающим непоправимый вред, либо попадут в
тюрьму, либо в психиатрическую клинику. К счастью, калики
постарались предотвратить такой поворот событий в жизни Ильи
Муромца.
После того как Богатырь обрел ровно столько силы, сколь ему
надобно, странники говорят, что теперь Илья должен идти на службу
Князю Владимиру. Князь, как мы упоминали ранее, олицетворяет
сознательную часть Эго-комплекса. Пойти к нему на службу – значит
направить освободившееся либидо в распоряжение Сознания.
Калики предупреждают Илью Муромца, что к Киеву ведут две
дороги. Первая дорога – слишком долгая да ухабистая, зато
безопасная, но ехать по ней Илье придется не один год. Вторая дорога
– близкая, но «заложил» ее Соловей-разбойник ровно тридцать лет и
три года назад (а это вся жизнь Ильи Муромца). Не пропускал Соловей
ни конного, ни пешего, а убивал не оружием, но своим свистом
разбойничьим. Соловей Разбойник в интрапсихическом смысле –
типичный Травматический Защитник, не подпускающий Героя к
Сознанию – Киеву.
Травматический Защитник – это функция психики, которая стоит на
границе комплекса, того места, где, как мы помним, когда-то незрелое
Эго потерпело сокрушительный провал. Поэтому любое приближение
к этой травмированной части души, которая на самом деле жаждет
исцеления, сопряжено с чувством ужаса, страха или даже отвращения.
Самый простой пример: люди, которые не получили в детстве
достаточной родительской любви и ласки, жаждут во взрослой жизни
больше всего на свете близких отношений. Но страх не дает им
построить таковых: как только появляется подходящий партнер, они
бессознательно находят повод прервать связь. Это и есть работа
Травматического Защитника: заставить сбежать первым, пока не
бросили тебя. Внешне это может быть какой угодно повод, на самом
же деле это внутренняя паника и страх нового отвержения.
Автор самого термина «Травматический Защитник» Дональд
Калшед пишет об этом так: «Когда архетипические защиты берут верх
над травмированной психикой, их благие поначалу “усилия”
предохранить неразрушимый личностный дух превращают их из
“системы самосохранения” в “систему самоуничтожения”»30. Таким
образом, оружие Травматического Защитника – страх и ужас, вовсе не
опасны для повзрослевшего Эго. Так и оружие Соловья-разбойника на
самом деле всего лишь свист, пугающий и оглушающий, но не
способный причинить богатырю реальный ущерб.
Илья сажает Соловья в мешок и привозит ко двору Князя, где
Соловья заставляют продемонстрировать свист, а потом казнят. Эта
сцена демонстрирует необходимость донести Сознанию идею о том,
что реальной опасности Защитник не представляет. Это просто
«свист». Недаром в русском просторечье глагол «свистеть» также
означает «обманывать», «приукрашивать».
Долгая же окольная дорожка, по которой ехать Илье до Киева
пришлось бы не один год, – это невротический путь. Если нечто не
может реализоваться естественным путем, оно реализуется путем
патологическим. Самость возьмет свое всегда! Если человек, которому
суждено бороться за свободу, отказывается это делать, ему все равно
придется сражаться, но, например, с болезнями. Если по какой-то
причине тот, кому непременно суждено воспитывать детей, лишает
себя удовлетворения этой внутренней потребности, так или иначе ему
придется нянчиться с собственными ли самодурствующими
родителями или с супругом, «севшим на шею». Но в былине об Илье
Муромце богатырь, к счастью, выбирает прямой путь к Киеву-
Сознанию.
Обретение Героем боевого коня, который в любой сказке также
является верным другом, традиционно интерпретируется как
обуздание инстинктивных аспектов. В былинах об Илье Муромце
предлагается две версии.
В первой те же калики говорят, что по дороге в Киев богатырь
увидит неподъемный камень, и если сдвинет его, найдет там и коня
богатырского, и оружие, и доспехи. Камень традиционно связывается с
иерофанией (от др. – греч. ieros, «священный», и fanos, «светоч, свет»),
являет проявление священного, божественного в мире материи.
Нерушимый, неуязвимый, он воплощает иную, отличную от
человеческой, а также от растительной и животной форму бытия.
Характер восприятия камней иллюстрируется индонезийским мифом о
первой чете людей, которые не приняли от Бога камень, но взяли
банан, и потому жизнь людей подобна жизни бананов, а не камней,
вечных и бессмертных31. Таким образом, сдвинуть неподъемный для
простого человека камень – значит возвыситься над тварным миром,
услышать голос Самости, понять волю богов.
 Илья справляется с заданием. Происходит диалог богатыря с конем,
который навсегда определяет их отношения: Илья просит его служить
ему «верою-правдою», конь предлагает испытание – готов ли богатырь
владеть таким скакуном. Илья садится на коня, и тот сразу же признает
в нем своего хозяина. В интрапсихическом смысле это является
метафорой обуздания инстинкта, его направления в созидательное
русло.
Есть и другая версия, более приближенная к человеческой
реальности, ибо «услышать волю богов» – задание архисложное даже
для архетипического Героя. Согласно этой версии, Илье советуют
вырастить себе боевого коня из самого невзрачного, слабого
жеребенка: такой жеребенок – нечто совсем на первый взгляд
непригодное, неподобающее богатырю. Так ведь и сам Илья, не
имеющий «во ногах хожденьица», на Героя не был похож. Так что
речь, безусловно, идет о принятии теневых инстинктивных аспектов,
которые кажутся столь непригодными и неподобающими
выпестованной все теми же родительскими комплексами Персоне.
Существует также параллельная версия об обретении Героем
богатырского меча, согласно которой Илья получил его от
древнейшего русского богатыря Святогора. Меч – символ
воинственности, героического начала, силы, правосудия. Подобно
оружию других видов, он отражает символику власти. Также
связывается с разумом, проницательностью, светом, истиной,
мудростью. «Меч являлся атрибутом римского бога Марса,
выступающего в качестве охранителя мирного труда. В мифологии и
фольклоре меч-кладенец олицетворяет некое сокровище либо
наследство, долженствующее быть обретенным (восстановленным)
героем в ходе трудных испытаний»32.
Илья Муромец получает меч именно в наследство – от самого
могучего и древнего богатыря Святогора. Это необычный богатырь –
величественный, суровый и одновременно жалкий, трагический. Он
фантастически силен, во много раз сильнее Ильи Муромца, «но
силушка в нем какая-то бесполезная», как утверждает миф. Не
совершает этот богатырь подвигов, как Илья Муромец, ради своей
родной земли, не сокрушает врагов ее, не борется со злом. Нет у него
ни отца, ни матери, ни друзей. Даже земля родная, как сказано в
былине, его «не носит», не выдерживает. Не ездит он ни в чисто поле,
как другие богатыри, ни в Киев-град. Живет, как великан-отшельник,
один в горах и сам напоминает грозную неподвижную скалу.
Святогор – древнейшая хтоническая сила. В космогонических
мифах горы предстают как первозданная суша, явившаяся из воды.
«Самый важный аспект образа горы связан с тем, что она может
выступать в качестве структуры, соединяющей различные сферы
бытия (небо, землю и подземный мир). Священная гора в различных
традициях рассматривается как центр мира и представляет мировую
ось: подземный мир – гора – Полярная звезда. Мировая гора – это
место, где сходятся небо и земля»33.
Святогор, богатырь-гора, является стражем на границе земли и неба
– божественного и человеческого. Столь сильно выраженная
дихотомия (разделение на части, не связанные между собой) всегда
чревата опасными последствиями для психики. В одной из былин,
чувствуя в себе колоссальные силы, Святогор похвалился, что если б
было кольцо в небе, а другое в земле, то он перевернул бы небо и
землю (те же самые слова произнес и сам Илья Муромец, когда
получил чрезмерную силу от калик перехожих, но те вовремя избавили
его от ненужных излишков). Это Святогорово бахвальство услышал
Микула Селянинович (былинный богатырь-пахарь) и бросил на землю
сумочку, в которой была заключена «вся тягость земная». Поднять ее
мог лишь сам пахарь (о символическом значении пахаря мы будем
говорить в следующих главах книги). Святогор тщетно пытается
сдвинуть сумочку, сидя на коне, а затем, спешившись и взявшись за
нее обеими руками, уходит в землю по колени и здесь, не одолев «тяги
земной», заключавшейся в сумочке, кончает свою жизнь34. Таким
образом, чрезмерно оторвавшись от Матери Земли, он был ею и
поглощен.
Что же такое «вся тягость земная»? На что покушается Святогор?
Это, думается мне, весь человеческий опыт, который не может быть
осилен и воплощен одним человеком; лишь великан – огромный,
раздутый (та самая Мана-личность) – может посягать на
всемогущество.
Но нам более интересна версия о взаимодействии Святогора с Ильей
Муромцем. Согласно ей, Илья, устав в пути, решает отдохнуть и
находит под дубом богатырскую постель длиной в десять саженей и
шириной в шесть[20] (уже здесь прослеживается мотив Мана-
личности). Он засыпает на великанском ложе на три дня.
На третий день, как рассказывается в былине, с северной стороны
послышался шум; конь разбудил Илью и посоветовал спрятаться,
взобравшись на дерево (инстинкт предупреждает об опасности).
Явился Святогор на коне, держа на плечах хрустальный ларец, в
котором находилась его жена-красавица. Святогор – великан, а его
жена – обыкновенная женщина, поэтому она находится в хрустальном
ларце, чтобы супруг невзначай не раздавил ее. Этот мотив
присутствует и в европейских сказках – хрустальный гроб и спящая в
нем беспробудным сном Анима, с которой невозможен сознательный
контакт. Пока Святогор спит, жена его соблазняет Илью и затем сажает
любовника в карман мужа.
Анима, как чувственный душевный компонент, может быть весьма
опасной и зловещей в том случае, если она являет собой ложные
чувства, исходящие из одержимости Мана-личностью. Ведь человек,
опьяненный скоростью, который мчится по шоссе под двести
километров в час, именно «чувствует», что можно еще поддать газу,
прежде чем попадает в аварию. Мелкий воришка, одурманенный
первым успехом, тем, что кража сошла ему с рук, также «чувствует»,
что ему благоволит судьба, на этой волне совершает более крупную
кражу, за что и садится в тюрьму.
Итак, Илья, одурманенный злокачественной Анимой – женой
Святогора, попадает к великану в карман. Надо ли говорить, что это
оказывается ловушкой! В пути конь жалуется великану, что ему
тяжело: до сих пор он возил одного богатыря с женой, теперь же везет
целых двух богатырей. Святогор находит Илью и, расспросив, как он
попал в карман, убивает неверную супругу: связь с феминным – с
какими-либо вообще чувствами – более невозможна. С Ильей же
великан вступает в братство.
Быть братьями означает быть одной крови, быть идентичными – вот
и «заразился» муромский богатырь одержимостью. На пути «братья»
встречают гроб с надписью: «Кому суждено в гробу лежать, тот в него
и ляжет». Гроб оказался велик для Ильи, а за Святогором захлопнулась
крышка, и все попытки великана выбраться оттуда оказались
тщетными. Святогор приказал Илье рубить крышку гроба, но с
каждым ударом деревянная домовина покрывалась железными
обручами. Тогда он решил покориться судьбе, передал часть своей
великой силы и богатырский меч «младшему брату» и возвратился-
таки в лоно Матери Земли.
Итак, процесс архетипической инфляции запущен. Калики
предупреждали Илью о том, что ему дано ровно столько силы, сколько
требуется богатырю, они даже забрали у него «излишки». Но Илья все-
таки умудрился нарушить меру. Отныне речь идет уже не просто о
героическом паттерне, а об одержимости архетипом Героя. Илья
Муромец также одержим архетипом Великой Матери, впрочем, как и
другие богатыри, которые видят свое предназначение только в
служении Матушке Земле Русской. Они воюют даже не за Киевское
княжество, находятся не на защите Сознания, а на службе
Материнского комплекса.
Русский героический миф не ведет к трансформации: все былины
заканчиваются тем, что после подвигов богатырских «люди зажили на
Руси, как встарь» (как до прихода опасности извне). Защита Матушки
Сырой Земли (нужно отметить, что «сырой» Земля была до того,
как ее в мифе начал месить Сварог, когда только достал из Океана,
до ее разделения на низ и верх, на Явь и Навь) – это желание вернуться
в симбиотическую бессознательную стадию, где еще не произошло
разделение на «плохую» и «хорошую» маму, где есть только
бесконечное блаженство, потерянный Рай. Поиски этого Рая важнее
для богатырей, чем трансформация, чем любая награда. Еще в начале
Киевского цикла говорится о том, что жили в старину на Руси
богатыри, которые ни казны себе не нажили, ни семей не завели, а
только верой и правдою служили Земле Русской.
Одержимость архетипом Героя-спасителя Матери проявляется, когда
Илья Муромец ссорится на пиру с Князем Владимиром. Герой,
который около шестидесяти лет стоит на страже Земли Русской,
решает напомнить о себе Князю. Нужно сказать, что в граде Киевском
за это время так ничего и не изменилось, потомства у княжеской семьи
не появилось, Забава Путятишна по-прежнему не выдана замуж ни за
одного из богатырей, которые ее не раз спасали то от Змея, то от
Идолища, но свататься так и не решились. То есть Анима остается все
так же бесплодной для Сознания. Да и о какой женитьбе (создании
собственной, отдельной от родителей семье) может идти речь, пока
главной женщиной в жизни остается Мать?!
 Князь на пиру не узнает Илью – богатырь стар и сед, – поэтому
Герой серчает и стреляет «по большим церквам», «по чудным
крестам», которые были снесены в «царев кабак» и пропиты вместе с
«голями кабацкими»35. Главные атрибуты стольного града – то есть
Эго-комплекса – обесценены. Одержимость старого богатыря угрожает
захватить Эго. Если бы Добрыня Никитич, более мудрый богатырь, не
утихомирил Илью Муромца, тот бы «иначе выстрелом из лука в
гридню убил бы князя с княгинею»36. Князь сажает Илью Муромца «в
глубок погреб», чтоб там он умер с голоду. Это означает то, что
Сознание не желает более поддерживать героический мотив. Но Забава
Путятишна, символ пусть и не ассимилированной Анимы, но все-таки
феминного принципа, новых, молодых чувств, втайне подкармливает
Илью. И когда на Киев нападает Калин Царь, она признается Князю,
что Герой жив. Князь выпускает богатыря и просит о помощи – в
случае опасности извне устаревшей Эго-установке нужен Герой как
воплощение Воли, о которой мы говорили в начале главы. Илья
Муромец говорит, что готов идти на врага «за Землю Русскую», «за
вдов, за сирот, за бедных людей, за Забаву», но не «для собаки-то князя
Владимира»37. Богатырь побивает татар (в самой ранней версии – еще
печенегов), предает смерти царя Калина, заставляет врагов платить
дань. И опять все становится на Земле Русской, как и было прежде.
Эта былина – последняя в Киевском цикле. Далее в разных версиях
рассказывается о смерти богатыря.
Старый богатырь на перепутье трех дорог видит камень с надписью:

В первую дороженьку ехати – убиту быть,

В другую дороженьку ехать – женату быть,
Третью дороженьку ехать – богату быть38.

Илья Муромец рассуждает:

Начто я поеду в ту дороженьку, да где богату быть?

Нету у меня да молодой жены,
И молодой жены, да любимой семьи,
 Некому держать-то́ щить да золотой казны…
Но начто мне в ту дорожку ехать, где женату быть?
Ведь прошла моя теперь вся молодость.
Как молоденьку ведь взять, да то чужа корысть.
А как старую-то взять, дак на печи лежать,
На печи лежать да киселем кормить.
Разве поеду я ведь, добрый молодец,
А и во тую дороженьку, где убиту быть39.

Он едет по третьей дороженьке, где его поджидают разбойники, но

он побеждает их (калики перехожие напророчили ему, что от оружия
Илье не умереть) и возвращается на распутье[21]. Выбирает вторую
дорогу, где суждено «женату быть». Там его встречает Королевишна,
угощает за столом, а потом ведет в опочивальню с расписной
кроватью, но Богатырь догадывается, что кровать «с хитростью»
(довериться феминному нельзя); он бросает Королевишну на ложе,
раскрывается погреб каменный, куда она и падает (Анима снова
отвержена). И снова возвращается богатырь на распутье, идет по
третьей дороженьке, где «богату быть». Там он находит богатства
несметные, которые по возвращении раздает вдовам и сиротам, а сам
уходит в монастырь – в лоно Матушки-Церкви.
Окончание этого героического эпоса вызывает глубокое чувство
печали. Герой прожил жизнь, полную великих свершений, но в
результате все осталось неизменным, как будто и не было никогда его
на земле. Эта печаль понятна – она вызвана тщетностью попыток
вернуться в период беззаботного детства, в матриархальную стадию, в
которой ребенок живет в атмосфере идентичности с Доброй Матерью.
Как ни стараются богатыри заслужить и вернуть любовь Земли-
Матушки, возврат в детство более невозможен. Если переход от
уроборической стадии (стадии Рода в яйце, предсознательного
периода, когда еще вовсе не существует противоположностей)
перешел у славян к стадии матриархальной естественно и
своевременно, то на матриархальной стадии произошла депривация.
Славянский этнос был слишком рано вынут из языческой колыбели.
Поэтому не нужна богатырям ни Анима – Забава Путятишна, ни
воцарение – обретение целостности, не хотят они вовсе служить
Сознанию – «собаке Князю», а безуспешно пытаются вернуть любовь
Хорошей Матери.
Глава книги, посвященная Герою, первоначально была написана в
качестве доклада, который я читала на конференции по аналитической
психологии. Один мой коллега, выслушав это выступление, помнится,
сказал следующее: «Господи, я теперь, кажется, понимаю, почему у
нас пьют! Безнадега такая, что напиться – единственное желание».
Еще бы! А как же иначе, когда самое сокровенное, движущее всеми
поступками желание заведомо неосуществимо – сколь ни вопи: «Мама,
роди меня обратно», это невозможно. Невозможно вернуться в
младенческое состояние, в досознательное существование, в жизнь в
Эдемском саду, где все малейшие желания осуществляются
Всемогущей Матерью, стоит лишь пискнуть.
Но и это еще лишь полбеды! Ведь, ко всему прочему, любая попытка
взрослеющего Эго отделиться от Материнского комплекса (от
коллективной нормы, от «здесь так принято») вызывает чувство
парализующего страха и всеобъемлющей вины. Разговор о
Материнском комплексе, о возможности перерезать удушающую
пуповину, о том, как уверовать в то, что мы, выбирающие жизнь,
имеем на это право, пойдет в соответствующей главе. Здесь же я пока
предлагаю поверить в возможность обретения свободы на слово и
вернуться к нашему «нетипичному» Герою. Уже не к Никите Кожемяке
и Илье Муромцу, а к Герою в нашей душе.
Да, русский богатырь, архетипический славянский Герой не желает,
как мы выяснили, работать на Сознание, не имеет желания обогащать
и усиливать Эго. И это было бы действительно невыразимо
печально… если бы мы не знали, что личность сама может развивать и
обогащать архетип! Былины об Илье Муромце, сказка о Никите
Кожемяке были созданы в те времена, когда травма отрыва от
языческой Матери была еще слишком свежа. Но сейчас этническое
Эго повзрослело и окрепло. У русского народа есть все шансы
«дописать» собственные героические сказания до счастливого конца.
И более того, этот процесс уже идет. Древняя архетипическая тема
вдруг снова вызвала творческий интерес. В последнее десятилетие
были созданы мультфильмы обо всех самых известных русских
богатырях. Причем, что наиболее важно и обнадеживающе, это не
просто экранизация старинных фольклорных произведений, чем
занималась, например, советская мультипликация, а именно
прогрессивное развитие архетипических сюжетов. В этих
«досказанных» сказках каждый богатырь обретает и славу, и богатство,
и семейное счастье. Кроме того, богатырской теме посвятил одно из
своих последних произведений мэтр современной художественной
литературы Борис Акунин. А любой творец, как известно, является
лишь глашатаем коллективной Самости. Следовательно, мы, как этнос,
доросли до «нормализации» Героя. В нас есть силы, а главное,
желание поставить Волю на службу Сознания!
Однако, как известно, «хочешь изменить мир – начни с себя».
Поэтому я предлагаю сейчас переместиться с общенационального
уровня на индивидуальный. Давайте снарядим собственного Героя,
нашу волюшку вольную, сиречь освободившиеся душевные силы, в
путь-дорогу к Тридесятому царству. Чтобы проделать эту работу,
достаточно будет вдумчиво ответить на некоторые вопросы:
• Что говорят вам собственные «калики перехожие», те самые
«чужие», которые не верят в вашу недееспособность, страх,
болезнь, неумение и т. д?
Под «каликами» подразумеваются любые проявления здравых
сомнений, подают ли они порой свой слабый голос из глубины вашей
собственной души или же являются извне, в виде тех самых «чужих» –
то есть людей, которые не впутаны в ваши невротические паттерны, не
имеют отношения к родительско-детским комплексам. Это те, кто
способен увидеть и отзеркалить грани вашей души, личностные,
уникальные проявления, подвергнутые «родительскому проклятию»,
то есть по какой-то причине не вписавшиеся в понятие «нормы»
ближайшего окружения. «Калики» – это те, кто говорит примерно
следующее: «Прекрати Ваньку валять! Какой же ты больной, слабый,
неспособный, никчемный и т. п.? Ты все прекрасно сможешь! Вставай
уже и иди!»
Поверить «каликам», конечно, сложно: а вдруг лгут?! Что ж, риски
есть всегда. Но, во-первых, в нашей цивилизованной современной
жизни практически невозможно совершить ничего такого, что привело
бы к летальному исходу или к катастрофе. Ну, право, что такого вы
можете сделать, чтобы умереть голодной смертью или провести
остаток жизни в сибирской ссылке? А во-вторых и в главных, пока вы
не рискнете, вы так и не узнаете, на что способны. Самый страшный
риск – это… оставить все как есть! Ибо, если пролежать на печи
дольше положенного срока, все закончится гангреной от пролежней.
Так что же говорят вам ваши собственные «калики перехожие»? На
какие слова тех самых важных и видящих чужих пора обратить
внимание? Куда пора немедля встать и пойти?
• Какие страхи, тревоги, опасения являются на самом деле всего
лишь «Соловьиным свистом»?
В детстве одного моего клиента, назовем его Михаилом, случилось
страшное – переезд. Когда маленький, добродушный Миша впервые
вышел гулять в новый двор, он запросто подошел к компании ребят
своего возраста и приветливо сказал: «Давайте дружить!» Ответ
мальчиков, как взрослый Михаил выразился сам, без преувеличения,
подкосил на долгие годы его веру в человечество: «Ты нам не нужен!
Мы играем в мушкетеров. У нас уже все четыре есть». Те самые
мальчишки со временем все же стали его приятелями, но, несмотря ни
на что, самым жутким страхом маленького, а потом и юного, и
даже взрослого Михаила стал переход в новый коллектив. Например,
его неоднократно звали на повышение в центральный офис, но
каждый раз что-то срывалось по вине самого Михаила. И
неудивительно, ведь стоило ему только представить смену
коллектива, как в его бессознательном раздавался душераздирающий
свист Травматического Защитника – Соловья-разбойника: «Ты нам не
нужен! У нас уже все есть!» К счастью, повзрослевшему Михаилу
хватило одной-единственной сессии, чтобы разобраться с этой
проблемой. Достаточно было лишь осознать, что свист и есть свист
– вранье и обман.
Как звучит свист вашего внутреннего Соловья-разбойника? На какие
ложные страхи пора просто-напросто перестать обращать внимание?
• Что будет вашим мечом-кладенцом?
Что будет именно вашим уникальным оружием, которое лишь вам
одному и суждено оторвать от земли? При помощи какого уникального
дара, таланта, способности, качества вы сможете перерезать пуповину,
что держит вас на привязи? Это может быть острое чутье,
добродушный нрав, изысканный вкус, способность видеть то, чего не
видит большинство, умение чувствовать настроение других,
красноречие, выносливость, да что угодно! Что отличает вас от всех
остальных в ближайшем окружении? Как применить это орудие на
благо себе и миру?
А еще, как мы уже говорили, меч-кладенец есть орудие Логоса –
чистого, незапачканного чужими, ложными установками рассудка и
здравого смысла: того, что беспощадно отсекает все лишнее в нашей
жизни. В процессе индивидуации приходится отказываться от
огромного количества старых привязанностей, контактов, ролей,
убеждений, привычек, опор, идеалов, норм и ценностей. Рубить
приходится по живому, без крови тут не обойтись. Лишь
несокрушимый Логос спасет нас от жалости, от этого
разрушительного чувства, что не дает расти ни нам, ни тому, кого мы
жалеем. Стоит Герою поддаться жалости, его постигает участь
Лотовой жены. Стоит обернуться, чтоб в последний раз посмотреть на
старое и привычное, то, что обеспечивало некогда комфорт и
стабильность, – как страх и жалость заставляют остановиться,
замереть, чувство горя и невозвратимой утраты превращают нас в тот
самый соляной столб:

И праведник шел за посланником Бога,

Огромный и светлый, по черной горе.
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь еще посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Взглянула – и, скованы смертною болью,
Глаза ее больше смотреть не могли;
И сделалось тело прозрачною солью,
И быстрые ноги к земле приросли…40

Только Логос – чистый разум, непоколебимая вера, твердое знание

того, почему и зачем это нужно, – позволит безжалостно прорубать
дорогу в новый мир.
• Что есть ваш богатырский конь?
 Любое животное в сказке есть метафора для описания
предчеловеческого, досознательного способа постижения мира, а
таковыми, вне сомнений, являются наши инстинкты, интуиция, чутье,
способность защищаться и любить, выбирать то, что является для нас
наилучшим, твердое знание о том, где «свои» (а это совсем не
обязательно нынешнее ближайшее окружение), а где «чужие», умение
спасаться от опасности и регенерировать жизненные силы.
Богатырский конь, как мы уже говорили, анализируя сказку «Сивка-
бурка», является символом инстинктивной жизненной энергии, причем
энергии управляемой и направленной на достижение осознанных
желаний. И если Герой уже доказал право носить меч-кладенец – смог
обрубить все лишнее, – он обретает и способность оседлать
волшебного коня.
Инстинкты начинают работать на человека в том случае, если
воплощается истинное предназначение, соответствующие исходной
Самости. Тогда отступают все страхи, немощь и болезни, а силы
прибывают десятикратно. Единственное, что нужно сделать, – это
показать коню, что вы теперь отныне и навсегда его хозяин. Для этого
всего лишь остается сесть в седло, крикнуть: «Но! Поехали!»
и отправиться в путь. Ибо без проверки реальностью герой – вовсе и
не Герой, а Кощей, чахнущий над теоретическими знаниями.
 5
Тень
Как получить дары от Лешего и защиту Домового?

Не будешь ли ты так добр

подумать над вопросом:
что бы делало твое добро,
если бы не существовало зла,
и как бы выглядела земля,
если бы с нее исчезли тени?
Ведь тени получаются от предметов и людей41.
Если никогда не пойдешь в лес,
с тобой никогда ничего не случится,
и твоя жизнь так и не начнется42.

Настоящее глубокое постижение бессознательного начинается после

преодоления страхов и сомнений сопротивляющегося Эго, после
стойкого противостояния его капризам – мол, не хочу я менять самое
себя, просто сделайте мне, доктор, хорошо и счастливо: дайте
скатерть-самобранку, сапоги-скороходы да гусли-самогуды, а еще хочу
быть владычицей морскою. Весь этот путь, я уверена, мы уже прошли
в предыдущих главах. И теперь наступает самое интересное. Итак,
Читатель, мы основательно снаряжены – мечом, отвагой,
вдохновением и кольчугой; с нами богатырский конь и благословенная
мудрость предков. Куда далее направляется Герой? Конечно, в
Дремучий Лес, в царство Тени.
Именно со знакомства с архетипом Тени начинается познание
глубин бессознательного. Мы с вами, Читатель, уже вошли в
Волшебный Лес, где Теней намного больше, чем Света. Пришла пора
хорошенько осмотреться вокруг.
О нет, это вовсе не тот лес, куда мы, жители мегаполисов, изредка
наведываемся на пикник, куда пару раз в жизни ходили для
развлечения «по грибы». Это Настоящий Лес, такой, который тысячи
лет назад покрывал бо́ льшую территорию нашего теперешнего
государства, такой, каких сейчас почти не осталось. Некоторое
представление о Великом Лесе может дать в наш век только сибирская
тайга. Мне посчастливилось однажды побывать в подобном месте.
Было мне лет десять, когда мы с папой ездили в гости на Северный
Урал. Вот тогда мне стало понятным «сказочное» слово «дремучий»:
стволы необхватных деревьев стоят так часто, что порой невозможно
пройти; если поднять голову, то среди густой хвойной кроны едва-едва
виднеется солнце; темно так, что глаз еле-еле различает отдельные
деревья на расстоянии шагов пяти, не более. А еще запах болотной
сырости. А еще корни и коряги, о которые в первое время ежеминутно
спотыкаешься. Здесь не поможет зрение, здесь надобно Чутье.
От вполне резонного страха переломать ноги, заблудиться, потерять
из вида папу душа уходит в пятки. От страха священного захватывает
дух, так как здесь в полной мере ощущаешь свою ничтожность в
масштабах Вселенной, Времени, Поколений. За страхом приходит
покой, ибо ты начинаешь постигать Вечность. Этот Лес стоял здесь
еще до того, как на свет появился твой самый первый предок. Так
велика ли беда, если сгинешь? Да и что такое «сгинешь»? Просто
станешь частью Вечности, частью Великого Леса… Э, нет! Этот
безвольный, блаженный покой, смирение перед величием древности –
знак того, что тебя начал кружить Леший. Еще чуть-чуть – и правда
увязнешь в болоте, станешь сосновой шишкой, болотной гнилушкой,
светящейся по ночам, рассыплешься по кочке багряной россыпью
клюквы. Так что: «Шел, нашел, потерял!», и сгинул нечистый.
Кричишь во все горло: «Па-а-а-па-а-а!» Слышишь родной голос и
смех: оказывается, папа все это время был в трех шагах от тебя.
Возвращаемся к озеру, там стоит наша моторная лодка. Пора назад, в
деревню, к бабушке и деду. Зачарованность колдовским Лесом еще
долго остается со мной. Без сомнений, Баба-Яга и Леший живут
именно здесь! Если бы я не струсила, прошла еще несколько
шажочков, то за той самой кривой сосной наверняка увидела бы
Избушку на курьих ножках. Да-да, теперь я почти уверена: в темноте
за сосной мне показалась вовсе не коряга, а когтистая лапа курьей
ноги! Да и русалки, если где и обитают, то только в том самом озере, за
которым начинается Лес. Конечно, вспоминаются пушкинские строки,
заученные с самого раннего детства: «Там чудеса: там леший бродит,
русалка на ветвях сидит…»
Только вот сейчас, более чем через двадцать лет, я понимаю:
обманулся Александр Сергеевич! Совершенно точно обманулся насчет
того, что «там русский дух, там Русью пахнет!». Никак не может этого
быть! Помните, как в сказках чертыхается Баба-Яга, почуяв пришельца
из Явного мира: «Фу-фу-фу! Чую, русским духом запахло». Значит,
чужд он для Леса и его обитателей, ведь мы не способны осязать
собственный запах. Дух «руси» (одно из древних значений этого слова
– «свет», сейчас оно сохранилось только в прилагательном «русый»)
для темного Леса по определению чужой. Да и в те стародавние
времена, когда душа наших предков населила Лес упырями, лешими,
болотниками и кикиморами, не было еще и в помине никаких
«русских», там жили совсем иные племена.
Давайте вновь ненадолго свернем с главной тропы, чтобы впредь не
запутаться в этнонимах. Итак, во времена, когда молодой славянский
протоэтнос начал слагать свои сказы, никаких «русских», а тем более
«россиян», и в помине не было.
Слово «Россия» вошло в употребление лишь в эпоху Петра
Великого, который, будучи поклонником всего европейского, выбрал
«эллинское» звучание вместо исконной «Руси». Тем не менее «Страна
Рос(с)ия» упоминается в византийских источниках еще с X столетия,
Черное море греки также звали «Русским» и полагали, что никто,
кроме «руси», по нему не ходит.
Однако русиос по-гречески означает всего лишь «русые», так что это
имя вовсе не было в ту пору этнонимом. Византийцы просто называли
так всех светловолосых северян. Большинство историков склоняются к
версии о скандинавском происхождении слова «Русь». Воины-
викинги, приплывавшие в земли славян, именовали себя созвучным
«русам», но очень сложным для славянского произношения словом
ropsmen – «гребцы». Да и после того как варяги-русы утвердились в
Киевском княжестве, именно они, а вовсе не исконные поляне-
киевляне, будучи военной дружиной князя[22], плавали в Византию.
Естественно, греки и арабы думали, что все население страны, откуда
приплывают дивной конструкции суда, именует себя русью.
Ряд исследователей полагает, что Русь – сокращенное скандинавское
название «владений Рюрика», другие – что это слово связано с
названием рюриковой родины, острова Рюген, или Ругия, где жило
племя ругиев (или русиев). Так или иначе, все гипотезы сводятся не к
одной, так к другой грани нормандской теории, к варягам-русам. Сама
эта теория базируется на толковании содержащегося в «Повести
временных лет» так называемого «Сказания о призвании варягов»
в 862 году: «И сказали себе [чудь, словене и кривичи]: “Приищем себе
князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море, к
варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются
свеи, а иные норманны и англы, а еще иные готы»43.
Таким образом, ни словенами, населявшими новгородские земли, ни
призванными ими варягами-воинами в Великом Лесу «пахнуть» не
может – не их это вотчина, они уже прошли охотничье-собирательскую
стадию развития, к этому времени они вовсю обрабатывают землю,
занимаются разнообразными ремеслами, ведут войны и успешно
торгуют с заморскими купцами. Нет в Лесу также и духа жителей
града Киева, куда Вещий Олег, опекун сына погибшего Рюрика,
перенес столицу государства. Славянское племя, основавшее Киев, а
поэтому самое исторически известное, называлось поляне, то есть
«живущие в полях». Поле – и как ровное, хорошо обозреваемое
пространство, и как земля, культивируемая человеком, – практически
антагонист дикого Леса. Точно так же и быт полян, их нравы, обычаи,
способы выживания – совсем не такие, как у древлян, жителей лесов
(древ) и дреговичей, обитателей болотистой местности.
Противостояние полян и древлян в IX – первой половине Х вв.
описывает Нестор. Естественно, характеристика языческого племени
(крестить древлян было сложнее всего: поди-ка, перелови их по лесам
и болотам!) у летописца-христианина весьма нелестна: «А древляне
жили звериным образом, по-скотски: убивали друг друга, ели все
нечистое, и брака у них не было, но умыкали у воды девиц»44. Вторит
ему и Карамзин: «Поляне были образованнее других, кротки и тихи
обычаем; стыдливость украшала их жен; брак издревле считался
святою обязанностию между ними; мир и целомудрие господствовали
в семействах. Древляне же имели обычаи дикие, подобно зверям, с
коими они жили среди лесов темных, питаясь всякою нечистотою;
в распрях и ссорах убивали друг друга; не знали браков, основанных
на взаимном согласии родителей и супругов, но уводили или похищали
девиц»45.
 Как мы видим, автор «Истории Государства Российского»
практически цитирует Нестора, но это и немудрено, ведь к моменту
написания его труда о древлянах ничего достоверного сказать уже
было невозможно. Однако безоговорочно верить в этом отношении
летописцам сложно, ведь сам Нестор был полянином и, конечно,
превозносил свой род превыше иных славянских племен, тем более
превыше супротивных обитателей Леса. Да и о какой «кротости
нравов», о какой «святой обязанности брака» можно говорить вообще
в те времена! Даже и в более позднюю раннехристианскую эпоху на
Руси князья – и киевские, и новгородские, и все остальные – имели
если и не по нескольку официальных жен, так множество наложниц. А
уж жестокость, с которой кромсали и жгли «поганых», то есть
язычников, не уступала инквизиторской. Вспомните сцены расправы
над «идолопоклонниками» в «Андрее Рублеве» Тарковского. Думается,
древляне, в свое время и в свою очередь, были уверены как раз в том,
что именно поляне со словенами живут жизнью неправедной, убивают
друг друга, дикари, за еду, женщин и бесполезные куски металла, в то
время как Мать Земля и Великий Лес дают человеку все необходимые
щедроты задаром. На самом деле и те, и другие были одним миром
мазаны.
Подобное взаимное неприятие бывает вызвано даже не
политическим или религиозным противостоянием: это в большей
степени естественный психологический процесс, известный нам как
проекция, – в данном случае в этническом масштабе. Это явление мы
можем воочию наблюдать и в нашем столетии; не буду приводить
конкретные примеры, они и так общеизвестны. Наделение отличного
от себя, и все же столь похожего, Другого всеми неприемлемыми для
собственного Эго качествами есть работа архетипа Тени.
Так как никаких древлянских сказаний, увы, не сохранилось, мы
сможем исследовать проекцию только поляно-словенской Тени,
которая падает как раз на лесных обитателей. И вот теперь мы можем
наконец вернуться на главную тропу повествования.
Итак, Юнг назвал архетипом Тени совокупность всех
бессознательных аспектов личности, что так противны Сознанию,
сумму всех неприятных, отталкивающих, невыносимых качеств. Это
все то, чем мы так не хотели бы являться. Да, Тени незнакомы правила
хорошего тона, ей неизвестны благопристойные манеры и приличия,
ей не то что безразличны, а попросту неведомы морально-этические
воззрения Эго. Право слово, попробуйте объяснить дикарю, что
человеческие жертвоприношения – это плохо, а приниматься за акт
каннибализма, не помыв руки, – это вообще черт знает что такое!
Хотя Тень всегда является возмутителем нравственного закона,
недругом, оккупантом, чертом, соперником, губителем благих
сознательных намерений, уничтожителем благоприятного
представления о себе, она вовсе не тождественна Злу. Она лишь
содержит элементы, которые Эго вслед за семьей, коллективом,
культурой, нацией воспринимает как «зло». Однако мы с вами
понимаем и помним, что все понятия относительны. В сознании людей
XXI века убийство – безусловное зло, но всего пару столетий назад
порицаемым было не вызвать обидчика на дуэль. Сто лет назад (а в
нашей стране и того меньше) откровенное выражение женщиной
сексуального интереса считалось крайне предосудительным, пятьсот
лет назад ее бы вовсе сожгли на костре как ведьму, в то время как ныне
женская сексуальность практически возведена в культ.
Тень сложно как поймать, так и описать, ведь она не представляет
собой никакого единства, монолита, целокупности. Она состоит из
огромного множества различных по значению, величине и влиянию на
Эго фрагментов. Проще говоря, в каждой душе как отдельного
человека, так и нации, и человечества в целом одновременно
проживают тысячи тысяч всевозможных «непотребств». Поскольку
каждое из них Сознание наделяет мощным отрицательным
эмоциональным зарядом, положительный полюс укореняется в
бессознательном. Тот фрагмент Тени, что был подкреплен не только
общественным мнением, но также усилен индивидуальной историей,
становится своего рода автономной программой, не подчиняющейся
Сознанию и плюющей с высокой колокольни на жалкие потуги Эго,
играющего в «Царя горы».
На самом деле противопоставление добра и зла – заблуждение Эго,
заблуждение вынужденное, так как иначе Человек не стал бы
разумным – сознательным. Джеймс Холлис в своем труде,
посвященном Тени46, пишет о том, что буддизм и индуизм стремятся
ниспровергнуть это заблуждение. Благодать в буддизме – приятие
своей теневой стороны, а также понимание того, что и другие
принимают нас таковыми. Западная богословская традиция
(христианство, иудаизм, ислам), напротив, клеймит Другого – «злого»,
искушающего грешить. Для мусульманина «неверные» христиане, для
христиан «нечистые» мусульмане. Такая стратегия лишь сильнее
загоняет Тень вглубь и еще больше заряжает ее энергией. Как
следствие, мы получаем все больше «зла» извне в качестве
возвращения собственных проекций.
Я совсем не жадная? Ни на йоту? Несмотря на то что я человек и все
человеческое, по определению, должно быть мне не чуждо? А почему
я сделала вывод о своей щедрости? Ответ очевиден: потому что
увидела жадных Других. Только так, и никак иначе! Сознание, мы
помним, работает по принципу различения противоположностей. Я
осудила этих скряг, а сама в этот момент возрадовалась, вознеслась,
оторвалась от земли: уж я-то не такая! Выходит, жадные Другие мне
чрезвычайно полезны, пускай даже мне так редко дают то, о чем
прошу, – это моя плата за проекцию. Зато в них, в Других, скрягах и
сквалыжниках, – залог моей щедрости, а значит, гарантия моего
хорошего к себе отношения. Но на самом деле в них – моя собственная
жадность.
Сознанию Тень рисуется мусорной свалкой, однако для храброй и
чуткой души она в большей степени представляет собой тайник с
сокровищами. Там спрятаны великие нереализованные возможности.
Представьте себе потайную комнату в старинном доме, двери которой
не отворялись лет двести. Пускай это даже никакая не сокровищница,
а просто чулан. Все его содержимое было для хозяев рухлядью и
хламом, который просто позабыли выбросить. Зато сейчас для нас это
антиквариат баснословной ценности! Точно так же в раннем детстве
каждый из нас под давлением норм и принципов ближайшего
окружения, культурных сознательных модусов и безусловных правил
снес в чулан собственной души множество чувств, влечений и
страстей.
Возьмем для примера… да вот хотя бы зависть. Это однозначно
теневое чувство, все мы знаем, что испытывать его стыдно, плохо,
недостойно и т. п. Но как только мы безоговорочно уверовали в
греховность и недопустимость в своей душе зависти, мы тотчас стали
ее рабами. Ибо, как заметил Юнг, отвергаемое имеет тенденцию
приходить к нам извне в виде судьбы. Если я не призна́ ю в себе
зависть, это значит, что я буду завидовать вдвойне, втройне,
десятикратно! Только неприязнь к объекту зависти я буду объяснять
себе какими-нибудь другими «рациональными» доводами.
На одном из групповых занятий одна участница, назовем ее
Анфисой, убеждала меня и всех присутствующих, что она ни капли не
завидует своей бывшей однокласснице, «золотой девочке» с красным
дипломом, должностью заместителя главного врача частной клиники
в 29 лет, титулом «Мисс город N – 2008», женихом-банкиром и т. д.
и т. п. Наша участница была приглашена на свадьбу к «золотой
девочке», где ее настиг столь страшный приступ мигрени, что по
подозрению на инсульт была вызвана скорая помощь. Но Анфиса
яростно убеждала группу, что нисколько не завидует однокласснице!
Просто ее «бесит, что таким выскочкам и нахалкам все достается
само собой». Когда участники группы начали интересоваться, в чем
же именно проявляется «нахальство» успешной школьной
приятельницы, Анфиса, к своему собственному удивлению, не смогла
сказать ничего конкретного и просто разрыдалась. Оказалось,
«золотая девочка», в отличие от остальных одноклассниц и самой
Анфисы, все школьные годы корпела над учебниками, так как у
родителей не было денег оплачивать ее поступление в вуз. Кроме
того, с раннего детства она занималась спортивной гимнастикой,
поэтому и за отличную физическую форму, и за титул «Мисс» она
заплатила сполна не только полным отсутствием «нормального
детства», но и многочисленными травмами.
Столкновение с собственной теневой завистью оказалось для
Анфисы чрезвычайно болезненным и в то же время исцеляющим.
Приступы мигрени, которые были соматическими проявлениями
отвергнутой части живой души, в скором времени прекратились.
Боги создали нас по образу и подобию своему, человек – это космос
в миниатюре. Все, что есть во Вселенной, в Человеке вообще,
присутствует в каждом. Бороться с Природой, отвергать любые ее
проявления – это гордыня, фарисейство высшей степени. Расплата
будет неминуемой! Тень, какой бы гадкой она ни казалась нашему
дрессированному Сознанию, является волей богов, проявлением
живой Природы. Холлис пишет: «Вода под давлением не сжимается –
она находит и ломает самое слабое место в емкости. Всякое насилие
над нашей природой, загнанной в подполье, в конечном счете появится
как симптом, соматический или внутрипсихический, как расстройство
в поведении или в отношениях с другими людьми»47.
После того как зависть была выведена из Тени на Свет божий,
Анфисе оставалось научиться взаимодействовать с ней. А если
постичь эту хитрость, то зависть, право слово, становится настоящим
волшебным инструментом. И не нужны никакие гусли-самогуды и
палочки-выручалочки, все магические средства пылятся на чердаке
нашей собственной души. Дело в том, что всех нас в детстве серьезно
обманули: мол, радость, веселье, нежность – это хорошо, а вот зависть,
жадность, ярость и т. д. – плохо. Это становится ясно, стоит лишь на
минутку задуматься: неужели Природа или боги над нами
поиздевались или попросту напортачили? Ужель мы умнее и мудрее
Природы, ужель наша мораль выше, нежели у богов, раз они вложили
в наши души столько всякой непотребной несусветицы? Ведь именно
так мы и думаем, отрицая в себе теневые стороны и тем самым ставя
себя выше создателей. А боги не любят соперников, ох как не любят! И
их месть самозванцам страшна.
Но вернемся к Анфисе. Каким образом ее зависть, извлеченная из
Тени на Свет, стала спасительным благом? Все очень просто. Дело в
том, что эта эмоция при условии честного, осознанного проживания
дает нам четкое понимание собственных потребностей. Я завидую –
значит, я способна иметь то, чему завидую. Именно для этого зависть и
встроена в нас Природой. Я вижу нечто ценное у другого и хочу иметь
подобное, или такое же, или лучше. «Весь мир социального успеха и
прогрессивных достижений держится на зависти. Разрешить себе быть
субъектом зависти – получить пропуск в мир современного бизнеса, в
мир отношений, ориентированных на результат»48.
Что же касается Анфисы, то, когда мы распутали все
хитросплетенные узлы в ее отношении к однокласснице,
обнаружились простые и понятные желания самой завистницы.
Причем все они были вполне достижимы! Для их удовлетворения не
нужны были ни красный диплом, ни растяжка и пластика
профессиональной гимнастки, ни муж-банкир. Анфису мучило то, что
ее собственный молодой человек не делает ей предложение на
протяжении двух лет. А еще на предприятии, где она работала,
затевался конкурс «Мисс сталелитейная промышленность (или что-то
в этом роде)». Анфиса очень хотела участвовать, но в ее голове засело,
что для победы нужно непременно обладать физическими данными
«золотой девочки», конкурсный танец с акробатическими этюдами
которой она неоднократно просмотрела в записи.
Итак, зависть вывела Анфису к собственным простым желаниям –
получить предложение руки и сердца от любимого человека и
рискнуть участвовать в конкурсе. Не буду описывать дальнейший ход
работы, скажу лишь о том, что мы выяснили деструктивные
проявления в поведении самой девушки, что заставляли ее молодого
человека медлить с серьезным решением, и через некоторое время
последовало обручение. А еще Анфиса с упоением занялась сразу
двумя танцевальными направлениями – зумбой и стрип-пластикой;
конкурс она не выиграла, но приобрела отличную физическую форму
к свадьбе, получила массу положительных эмоций и замечательное
хобби, надеюсь, на долгие годы.
Столкновение с собственной теневой завистью помогло Анфисе
понять собственный дефицит. А дефицитарное состояние может
образоваться только там, где оно способно и должно быть заполнено,
где есть ресурсы для его возмещения. Повторю еще раз: я завидую –
значит, я способна иметь то, чему завидую. Право слово, разве
задумалась бы я о написании этой книги, если бы не прочла сотни
других – замечательных, гениальных, потрясающе талантливых,
которые вдохновили меня на творчество? Конечно, дело еще и в том,
что писать мне страстно нравится и, судя по всему, худо-бедно
получается. Но я бы вовек не догадалась писать о славянских
архетипах, не прочтя Юнга, Эстес, Холлиса, фон Франц и многих
других, гению которых я от всей души и душе во благо позавидовала.
Но я не способна завидовать супермоделям и олигархам, как и 99 %
человечества. Ибо в моей природе изначально не заложены такие
ресурсы: мой рост всего метр шестьдесят четыре, а слова
«макроэкономика» и «бюджет» повергают меня в ужас. Поэтому я буду
с удовольствием продолжать завидовать успешным писателям и
психоаналитикам на благо себе, своим читателям и клиентам.

А кому завидуете вы, Читатель?

Итак, и зависть, и все другие чувства, что присущи как
коллективной, так и индивидуальной Тени, – гнев, ярость, стыд,
жадность, имя им легион, – способны дать ключ к настоящей
сокровищнице знаний о себе, о жизни, вручить подсказки и новые
ресурсы на пути к воцарению-восамлению. Описание конструктивной
работы каждого отвергаемого Сознанием чувства требует отдельного
серьезного труда. Но я верю в вашу природную мудрость, чуткость и
интуицию, Читатель, которые помогут разобраться вам с
собственными теневыми проявлениями. А посему мы отправляемся
далее – в гущу теней.
Вытесненные теневые аспекты, как в вышеописанном примере,
можно проживать соматически – то есть вместо страданий душевных
испытывать муки телесные, но чаще всего Тень все же проецируется в
Другого. Эго-Сознанию чрезвычайно сложно принять Сократово «я
знаю, что ничего не знаю» в отношении самого себя, но еще более
невыносимо признать «плохое», вытесненное в других, как свое
собственное качество. Работа проекции проста и понятна: если я верю,
что зло вовне, то его нет внутри меня. И нечего отягощать себя
терзаниями. Все просто: они плохие, я хороший. А плохо мне из-за
них. Можно ли представить, что все то злое, мерзкое, лживое,
отвратительное, что мы видим «там», берет свое начало «здесь» – в нас
самих?! Ну право слово, неужели коррупция, бедность, дорожные
пробки, вся та объективная реальность, которую вижу не только я, но и
любой нормальный человек, – мое собственное порождение? Бред!
Вот только нужно честно ответить на вопрос: а я вообще всегда
страдаю из-за коррупции или сведения о ней появляются в поле моего
Сознания в какие-то определенные моменты жизни, при особом
расположении духа? Каждый ли раз я попадаю в пробку, когда еду на
важную встречу, или дело именно в сегодняшнем собеседовании?
Суть Тени такова, что отверженное нами становится обладателем
части нашей же жизни без нашего ведома. Плата за проекцию – отдать
упряжь собственной судьбы в чужие руки, вручить ключи от
собственного благополучия другим, которые будут активно управлять
нашей жизнью «извне». Выход – признаться, что единственная
константа во всех наших перипетиях с миром – мы сами.
Помнится, один мой клиент никак не мог взять в толк, что я имею в
виду, когда задаю вопрос о том, что же связывает воедино всех тех
«ужасных, алчных женщин», о которых он рассказывал, будь то жена
настоящая или бывшая, любовница, начальница или налоговый
инспектор. Его возмущенный протест, когда я сказала, что
единственный постоянный персонаж этой многосерийной драмы – он
сам, подкосил его так, что пришлось оформлять временную
нетрудоспособность. Вот такой парадокс: ты встретил врага, а он – это
ты. Прожив жизнь, привычно обвиняя других, очень трудно
представить, что автор всех страданий, неразрешимых коллизий,
упущенных возможностей и превратностей судьбы – ты сам.
Но моя Тень мне не враг, она мой защитник от меня самой, той,
которую я не люблю и не принимаю. Однако приходит время
осознания – такая защита слишком дорого обходится.
Расширение Сознания, снятие проекций происходит через
признание темной стороны в самом себе. Юнг пишет: «Каждый носит
с собой тень, и чем меньше она подключена к индивидуальной
сознательной жизни, тем она темнее и гуще. Если плохое качество
осознано, то всегда есть шанс его исправить»49. Расширением
Сознания в данном случае будет признание своей человечности со
всеми ее «пороками», «грехами» и «изъянами». Расширить круг
нравственных альтернатив – это не значит пойти убивать, грабить и
насиловать. Это, если хотите, дань уважения к творящей активной
природе, к собственной человечности, к Богу, создавшему нас по
образу и подобию своему – микрокосмами с потенциалом целой
Вселенной.
И наконец, возвращаясь к главной теме нашего повествования, не
будем забывать, что каждый из нас не только обладает персональной
Тенью, но и является носителем Тени коллективной, семейной,
этнической и общечеловеческой и, более того, каждый вносит свой
вклад в коллективную Тень. Поэтому то, что не проживем, не вынесем,
не переработаем мы, дальше понесут наши дети.
В самом начале этой книги я писала о том, что в какого бы единого
всемогущего Бога ни веровало наше Сознание – сознание человека
XXI века, – будь то Иисус, Аллах, Иегова или Научный Прогресс,
душа по-прежнему втайне остается язычницей. Дело не столько в том,
что язычество стало детской колыбелью Сознания человечества,
сколько именно в том, что в политеизме, в отличие от единобожия,
существует пространство для Тени. Холлис говорит в своей книге50 о
том, что для монотеистического восприятия мира с одним-
единственным всеблагим Богом-Вседержителем понимание Тени с ее
многосоставной сутью – огромная проблема. Ибо, если Бог один, что
же тогда такое этот множественный Не-бог? А вот язычество вполне
удовлетворительно решает этот вопрос. Жизнь изначально
противоречива и парадоксальна; кто делает вид, что не замечает этого,
тот заведомо лукавит.
Атрибуты «человечный» и «безгрешный» несовместимы, как бы ни
пытались их скрещивать утопические религиозные модели западного
мира. В политеизме же нет никакого несоответствия, в нем запросто
уживаются многоликие боги – всевозможные архетипические образы.
Языческий пантеон не ограничен, и вместе с тем в нем нет никакой
неразберихи, так как почитаются и признаются все формы.
Терпимость к неоднозначности – неоспоримое достоинство
политеизма, который был отражением человеческой души на
протяжении пока что самого большого отрезка истории Сознания.
В одном и том же божестве могли уживаться многочисленные
противоречия. Например, греческая Афродита имеет две ипостаси.
Первая, Афродита Урания (Небесная), мыслилась как могучая, великая
и светлая сила притяжения противоположностей, красота и
возвышенное чувство любви; вторая, Афродита Пандемос
(Всенародная), – как пошлая, доступная и похотливая. Естественно,
обитель обеих ипостасей – одна и та же человеческая душа. Мы можем
испытывать самое возвышенное чувство к объекту своей любви, мы
можем боготворить его, и в то же время мы желаем, чтобы для нас он
был всецело доступным. Слава богу, времена фрейдистской темы для
западного мира позади, и для нас не является моральной проблемой
сексуальное вожделение. Но нужно также признать, что любовь
является и причиной большинства коварных поступков, мести,
зависти, неистовой ревности, и это… абсолютно по-человечески.
Другой пример – славянский Велес, который одновременно является
покровителем скота, богатства, воплощением золота, заступником
поэтов и сказителей, и в то же время антагонистом Перуна – богом
смерти и властелином всей нечисти. На первый взгляд, противоречия
столь обширны, что невозможно объединить их в одном
архетипическом образе. Однако противоречия эти являются таковыми
лишь для ограниченного человеческого Сознания. С точки зрения
Природы, зла нет. Как пишет Холлис51, мы поедаем моллюсков и рыбу,
«рак» поедает нас – это просто факты бытия.
 Таким образом, лишь множество богов могут более или менее
достоверно выразить сложность Вселенной. Однако западный мир
(иудаизм, христианство, ислам) сделал ставку на единого Бога. Этот
Бог всемогущ, всеведущ, непогрешим и высоконравствен до мозга
костей. Но остаются извечные «детские» вопросы, как бы ни пытались
на них ответить Отцы Церкви. Если Он всеблагой, то как может
допустить существование зла? Ответ о падшем ангеле никак не
является исчерпывающим. Потому что если Он всеведущ, то почему
не предотвратил зла? А если всесилен, почему не вмешается теперь и
не искоренит его?
Может быть, потому что Богу тоже нужна Тень? Так же как его сыну
Иисусу – Иуда, без доноса которого, сказать по правде, не состоялось
бы и само Воскрешение?
Однако поспешим вернуться на главную тропу – к славянской Тени.
Очень интересно становится ответить на вопрос, каким образом она
формировалась в ту пору, когда все то, что некогда являлось
фундаментом понимания Добра и Света, было предано анафеме. Итак,
не медля больше ни минуты, приступаем.
Важнейшей и интереснейшей характерной чертой
раннехристианской эпохи на Руси является двоеверие. Если до
принятия византийской веры языческие взгляды на мир были общими
для крестьянина и великого князя, то после этого события произошел
своеобразный духовно-классовый раскол. Городская знать довольно
быстро усвоила христианские обряды – венчалась, крестилась сама и
крестила своих детей, хоронила покойников по православному чину. А
большинство простого народа, формально приняв крещение, так и
осталось язычниками, лишь поверхностно усвоив основы
православного вероучения. Иначе говоря, сформировалась
коллективная Персона.
Вера в высших богов довольно быстро выветрилась из народной
памяти, однако низшие мифологические существа, которыми в
народном воображении было населено природное пространство, не
были преданы забвению. Тысячелетнее язычество очень медленно
отступало под настойчивым натиском православного духовенства.
Деревня, по существу, стала христианской едва ли ранее XIII века.
«Двоеверие» – условный термин. Он не означает, что у крестьянина
было две веры, что по понедельникам он верил в Перуна и домового, а
по вторникам – в Иисуса и Николая Чудотворца. Но так же
невозможно предположить, чтобы даже самый темный крестьянин XI
века считал, что Ярило и св. Параскева – существа одного мира. Люди
догадывались, что св. Николай и Макошь принадлежат не просто
разным, а взаимоисключающим верованиям, что поклоняться им
одновременно невозможно.
Такой парадокс, как двоеверие – одновременное существование двух
противоречивых идей, – неизменно порождает трансцендентность.
Адаптационные маневры коллективной психики, которые отражены в
фольклоре, «подстраивают» насильственно вводимое вероучение к уже
частично сложившейся картине мироустройства. Высшие боги славян
забываются невероятно быстро с приходом христианства, однако
мифы запросто примиряют единого Бога и языческих низших
мифологических существ.
У славян практически не сохранились космогонические мифы.
Большинство мифов о происхождении Земли и всего живого
сформировалось достаточно поздно. Они представляют собой
конгломерат языческих верований и апокрифических теорий,
отринутых христианством. В частности, таковым является
апокрифическое «Откровение Иоанна Богослова» и некоторые другие
тексты, в которых ощущается сильное влияние богомильской
философии, признававшей существование равных по значимости
доброго и злого божественных начал52. Во многих славянских мифах
Сатана творит мир совместно с Богом, тогда как в ортодоксальном
учении он принципиально бесплоден и лишен творческого начала.
Наибольшее распространение получила легенда о совместном
творении земли Богом и его Соратником, который постепенно
становится противником. Этот Соратник-противник именуется в
разных версиях Сатаной, Идолом или Лукавым.
Сначала был один первобытный хаос, рассказывается в легенде.
Стихии не были еще разделены, и весь мир был растворен в мировом
океане: «не было ни неба, ни земли, а была только тьма и вода,
смешанные с землей, как жидкое тесто, а Бог летал святым духом над
пенившейся водой»53. Творение мира началось с того, что Бог с
Сатаной разделили две основные стихии – землю и воду. А
происходило это так:
 Долго ходили Бог и Сатана по воде, наконец утомились и решили
отдохнуть. А отдохнуть-то и негде. Тогда Бог приказал Сатане:
«Нырни на дно моря и вытащи несколько крупинок земли со словами:
«Во имя Господа, иди, земля, за мной!» и неси мне ее наверх». Сатана
нырнул на дно, захватил земли и думает: «Чем я хуже Господа?
Почему только его именем я должен заклинать землю?» Зажал он
землю в кулак и говорит: «Во имя мое, земля, иди за мной!» Однако
Лукавый не смог вытащить ее на поверхность без имени Божьего. Но
часть земли припрятал за щеку, чтобы иметь собственную сушу.
Когда Бог приказал поднятым со дна крупицам расти, земля за щекой
у Сатаны также начала разбухать, Сатана начал выплевывать ее, и
из этих комков произошли горы и болота. В конце концов Бог серчает
на Соратника и прогоняет его в ту самую яму, которую он вырыл на
дне моря, – в преисподнюю54.
В подобных мифах Сатана уподобляется демиургу в платоновском
понимании – выразителем божественной воли (Бог порождает идею,
но у него, как известно, нет собственных рук, и реализует ее демиург).
Однако во многих других легендах именно Сатана инициирует нечто
такое, что Бог лишь «доводит до ума». Так, например, появились
жилища и орудия труда.
Первую избу построил Сатана еще в начале мира. Но он не
догадался прорубить окна, поэтому в избе все время было темно. Он
взял мешок и принялся носить в избу солнечный свет: наберет, зайдет
внутрь, выпустит, а в доме все равно темно. Бог подошел к Сатане и
спросил, чем это тот занимается. Сатана объяснил, что построил
жилище для людей, но, как ни старается, в избе светлее не
становится. «Подари мне этот дом», – попросил Бог. «Бери, –
ответил Сатана, – а то мне уже надоело свет таскать». Тогда Бог
прорубил окна, и в доме стало светло. С тех пор люди так и строят
избы55.
Вот еще одна легенда, в которой Черт является творцом:
В начале сотворения мира люди не знали телеги, а зимой и летом
ездили в санях. И вот свв. Петр и Павел, бродя по свету, оказались на
болоте. Видят – избушка на курьих ножках, а из нее несется шум,
треск, стук. Заходят они в избушку и видят, что стоит посреди нее
готовая телега, а вокруг нее суетится Черт, но никак не может
выкатить ее на улицу. «Отдай нам телегу, дурень, мы ее выкатим», –
говорят святые. «А что мне за это дадите?» – спрашивает Черт.
«Дадим тебе овес», – отвечают они. Согласился Черт. Святые
разобрали телегу и вынесли на улицу. Черт увидел это и говорит: «Ну,
теперь я вам ее не отдам». – «Тогда мы осеним тебя крестным
знамением, и тебе станет так плохо, что не нужен будет ни овес, ни
телега». Черту пришлось отдать телегу, а святые обманули его и
дали не овес, а сорную траву осот. Петр и Павел отдали телегу
людям, с тех пор люди научились делать телеги сами56.
Изобретение мельницы, кузницы, многих инструментов также
принадлежит в славянских мифах Сатане. Он также разжигает первый
огонь, а архангел Михаил становится «славянским Прометеем», так
как крадет его, причем по приказу Бога:
Бог, увидев костер, разожженный Сатаной, послал к нему
архангела Михаила с железной палицей, чтобы добыть себе огня.
Пришел Михаил и завел разговор о том о сем, а сам незаметно
воткнул конец палицы в костер. Когда палица как следует накалилась,
архангел выхватил ее и бросился бежать. Сатана кинулся за ним и
уже настиг, было, Михаила, но тут Бог крикнул архангелу: «Бросай
палицу!» Михаил бросил, палица ударилась о камень и высекла искры,
от которых зажглись первые костры. Так люди научились разводить
огонь57.
Да и мотив участия Сатаны в сотворении людей проявляется в
славянских мифах намного чаще, чем каноническая библейская идея о
создании человека одним предвечным Богом. Часто человека создает
именно Сатана, а Бог лишь вдыхает в него душу.
Итак, в апокрифическо-языческом фольклоре славян, как и в любой
языческой мифологии, существуют два первоначала. Но в любой
космогонии есть изначальные женское и мужское божество. Единый
же христианский Бог не имеет жены. Однако еще столь близкая к
природе славянская душа не смиряется с библейской идеей о том, что
Логос способен породить жизнь без священного соединения с Эросом.
Поэтому коллективная фантазия наделяет Бога Соратником. В отличие
от канонических представлений, равным. Сатана «официально» –
существо бесполое. Однако многие сюжеты фольклора
раннехристианского периода дают повод усомниться в этом.
Во-первых, нет ни единого мифа о происхождении Сатаны, как и о
происхождении самого Бога. Мама и папа существовали всегда и будут
существовать вечно, они вне линейного и вне какого-либо еще
времени; народ-младенец задается любыми вопросами, кроме того,
откуда взялись родители. Ибо если есть некое начало их
существования, то неизбежен и конец. А эта идея непереносима.
Во-вторых, согласно нормам русского языка, имя Сатана – женского
рода (изначально в иврите слово звучит как сатан). Есть еще и слово
«дьявол», но оно не употребляется в мифах о Соратнике. Под
«дьяволом» скорее подразумевается нечто другое: зло безусловное,
главный антагонист Бога, противопоставление божественной любви и
добру. Но, еще раз подчеркну, в мифах о совместном сотворении
употребляется только имя Сатаны.
Часто рассказывают о том, как Бог, летавший над первичным
океаном, встретил изначально существовавшего Сатану, плававшего в
воде, и взял его к себе в соратники. Многие легенды гласят, что Сатана
появился из пены морской. Сама символика океана – феминная,
Материнская. Более того, мотив рождения из пены (которая в
мифологии других народов является сплавом сексуальности и
агрессии) сближает образ Сатаны… с Афродитой (!) – квинтэссенцией
женственности. Ведь в греческой мифологии она является носителем
всех феминных черт в их максимуме: она и мать, и жена, и любовница,
ее дети – Фобос и Деймос (страх и ужас), но также Эрот и Гармония,
она одновременно Пандемос и Урания – Святая Блудница. Вспомним
также первоначальное ветхозаветное имя Сатаны, падшего ангела,
некогда любимца Яхве: Люцифер, что означает «несущий свет»,
утренняя и вечерняя звезда, Венера (римский аналог Афродиты). Да и
сама легенда об отношениях Бога с Сатаной и о последующем
отвержении последнего весьма напоминает еще один сюжет.
Было время, когда не было ни земли, ни неба. Была одна вода. И
спустился Бог к воде и спросил: «Есть здесь кто-нибудь?» И
откликнулся Сатана: «Я здесь». И спросил Бог: «Кто ты?» «Я –
Бог», – ответил Сатана. «А кто же я?» – удивился Бог. «Ты над
Богами Бог», – ответил Сатана. Тогда Господь дунул на пену, и из нее
вышел его помощник»58. Далее Сатана становится полноправным
Соратником Бога. Бог даже дарует Сатане золотую корону, такую
же, как у него самого.
Сатана обладает равными с Господом творческими возможностями.
Более того, во многих мифах он самостоятельно творит землю и весь
белый свет, а Бог лишь указывает и советует ему, что и как делать.
Сатана никак не является взбунтовавшимся ангелом. Ангелы – свита
Бога, у Сатаны же есть собственная – черти, демоны и бесы. Ссора
Бога с Соратником происходит тогда, когда Сатана выказывает
желание сотворить собственный мир – для себя, указав Богу на их
равенство. Бог отказывает Сатане. А рассказывается об этом так:
Как-то раз Богу надо было отлучиться по делам, и он оставил
управлять заместо себя Сатану, объяснив ему, когда нужно посылать
на землю дождь, когда ветер, когда тепло. А потом добавил: «Если
тебе станет скучно, то вот горшок с водой, обмакни в нее палец и
капни на землю, от этой капли произойдет такой же, как ты, тогда
вам вдвоем не будет скучно». Только Бог ушел, Сатана обрадовался
возможности наконец-то творить по образу и подобию уже своему,
обмакнул в воду все десять пальцев, потом еще и еще, и из брызг,
которые он стряхивал с рук, появлялись все новые и новые существа.
Он наплодил их великое множество. «Теперь я такой же царь, как и
Бог», – подумал он. Когда Бог вернулся на небо, слуги Сатаны
принялись кидать в него камнями. Тогда Бог схватил свой жезл и
столкнул им Сатану на Землю, а с ним и всю нечисть59.
Из этих мифов мы видим, что Сатана, являясь действительным
сотворцом мира, не претендовал на главенствующую роль, а просил у
Бога лишь признать свое равенство. Когда же Бог отказал ему, Сатане
не оставалось ничего, как отправиться плодить демонов. Этот сюжет
удивительным образом повторяет ветхозаветный миф об Адаме и его
первой жене Лилит, которая в обиде на мужа за то, что он отказал ей в
равных правах, навсегда ушла от него на берег моря, где по сей день в
ярости плодит демонов.
Все вышесказанное неизбежно наталкивает на фантазии о том, что
бесполый Сатана вовсе не беспол, а имеет феминную природу.
Недаром все исконно женское в коллективном представлении
нарекается «нечистым», «темным». Да и в сотворении самой Евы
Сатана принимает непосредственное участие:
С Евой Богу пришлось повозиться. Он слепил людей из теста,
поставил сушиться, а Михаилу-архангелу приказал присматривать за
ними. Михаил на что-то засмотрелся, а в это время прибежала
собака и съела женщину. Новую Еву Бог сотворил из розы и положил
ее рядом с Адамом. Проснувшись, Адам увидал ее и сказал: «Не хочу
жены из цветка, хочу такую же, как я сам». Тогда стал думать
Господь, из какой части Адама сделать новую Еву: сделать из головы
– будет слишком умная и станет руководить мужем, сделать из руки
– будет держать его в своих руках; из ноги – будет от мужа бегать.
Решил взять ребро из-под самого сердца – чтобы сердечно любила и
всегда была у него под рукой. Навеял Бог на Адама сон, взял у него
ребро и поставил под дерево сушиться. Но ребро украл Черт. Бог
погнался за ним, но вместо ребра ему под руку подвернулся хвост
Черта, который Бог принял за ребро и сотворил из него женщину. С
тех пор все бабы хитры и лукавы60.
Афанасьев, также в некотором смысле сравнивая феминное с
сатанинским, приводит в пример такие пословицы: «Черт и баба –
родня между собой», «Где черт не сможет, туда посылает бабу»61.
Однако в рамках ортодоксального представления о едином Боге-отце
даже представить себе невозможно, что его сотворец был женщиной, а
значит, «второй половиной» (читаем: Альтер-эго, Тенью) Господа.
Христианство признает две феминные ипостаси: Уранию – Деву
Марию и Пандемос – Марию Магдалину. Но от сотворения мира даже
до них еще очень и очень далеко. Да и не способны эти два образа
вместить в себя все феминные аспекты, поэтому последние
вытесняются и демонизируются в Сознании.
Исходя из всего вышесказанного, полным выздоровлением,
обретением целостности, «вершиной анализа» было бы полное
примирение Бога с Сатаной – в душе как отдельно взятого человека,
так и человечества в целом. Это означало бы полную ассимиляцию
Тени Эго-сознанием, принятие личной ответственности вместо
бесконечных проекций, отыгрываний, сбеганий в телесные недуги и
т. д. Вероятно, тот, кто может приблизиться к этому, становится
Буддой, для простых же смертных это невозможно, так как, согласно
Юнгу, кроме индивидуальной психической Тени должна существовать
«объективная Тень»62. Объективная Тень – архетип самой темноты,
безусловного зла, который должен существовать в коллективном
бессознательном как единственная логическая противоположность
абсолютного добра, ибо сознание не существует без различения
противоположностей63.
Однако возможно расширение горизонтов личности путем
ассимиляции в Сознании демонизированных аспектов. Иными
словами, избавиться от «дурного», того, что мешает наслаждаться
процессом бытия, можно лишь осознав его в себе: не согрешишь – не
покаешься, не покаешься – не вознесешься. Для того чтобы
приблизиться к целостности, нам нужно расщепить сатанинско-
феминный образ на отдельные фрагменты, иначе нашему крохотному,
по сравнению с космическими масштабами бессознательного, Эго
будет просто не подступиться к гигантской Тени. А тогда только и
останется наделить ее сверхмогущественной дьявольской силой и всю
жизнь стараться, не дай бог, не соприкоснуться с ней, расходуя на эту
игру в «прятки» драгоценную энергию и время.
Такими отдельными фрагментами «объективной Тени» – Сатаны,
которые будут под силу для проработки Эго, станут духи и демоны,
порожденные Соратником-противником в мифе.
В славянских мифах указывается, что любая нечисть обладает как
разрушительными свойствами, так и созидательными (вспомним
зависть Анфисы). Такие образы часто являются во снах или при работе
с активным воображением, и это всегда знаменует для клиента
большой прорыв в работе и изменение текущей реальности. Например,
вскоре после того, как в работе с активным воображением с одной из
моих клиенток в одном из демонов мы распознали домового, она ушла
от родителей и обзавелась собственным жильем.
О происхождении нечисти рассказывается так. Демоны, а также вся
другая нечисть произошли из брызг, упавших с рук Сатаны; это его
части, его дети, осколки его мечты стать равным Богу. Когда Бог
проклял Сатану с его свитой и сбросил их с неба, те демоны, которые
еще находились в воздухе, когда Господь произнес финальное
«аминь», стали атмосферными духами, те, кто упал в болото, –
болотными, в водоемы – водяными, в леса – лешими, кто свалился
людям в дома – домовыми.
Ряды демонов также все время пополняются людьми, умершими
неестественной смертью. Это в славянском миропонимании
«заложные» покойники, то есть попавшие в залог к Сатане.
Наши предки различали два вида смертей. Люди, умершие своей
естественной смертью от старости, становились «Дедами», на них был
основан культ предков. Деды помогали своему роду, люди их
почитали, обращались за помощью и советом в трудные времена. Их
жизнь можно рассматривать как законченный гештальт: человек
прожил «правильную» жизнь – выполнил свое предназначение,
передал свои знания, навыки другим, обеспечил продолжение рода на
Земле и отправился в иной мир. Я рассказываю своим пациентам о
Дедах, когда не срабатывает амплификация[23] к мифам и сказкам.
Например, когда клиент говорит: «Ну вы сравнили: я и Алеша
Попович!» Или же когда я вовсе не могу воспользоваться
мифологическим материалом. Тогда я говорю примерно следующее:
«В ваших генах хранится информация обо всех ваших предках. У них
были всевозможные знания, навыки и возможности, которые также
потенциально присутствуют в вас. Давайте пофантазируем на тему
того, как кому-то из ваших Дедов любого пола, из любой эпохи
пришлось столкнуться с ситуацией, подобной вашей». Прием, как
правило, срабатывает, пациент увлеченно начинает придумывать
легенды собственного рода, и герой-пращур выводит из тупиковой
ситуации героя XXI века, сидящего в кабинете психоаналитика.
К другому разряду относятся умершие «неправильной» смертью:
самоубийцы, погибшие в результате несчастного случая (утопленники,
сгоревшие, замерзшие), опойцы, а также пропавшие без вести. Это все
те, кто не изжил своего века – не закончил гештальт. Считалось, что их
после смерти земля не принимает, они зависают между «тем» и «этим»
мирами и могут быть очень опасными для живых, так как становятся
упырями.
Умерший муж приходит к жене, если она часто плачет по нему,
помогает ей по хозяйству; она может даже зачать от него ребенка. Но в
конце концов муж утаскивает несчастную за собой в могилу.
По таким покойникам нельзя плакать, их нельзя поминать. Как
внутрипсихический образ, упырь – это устаревшая эго-установка: то,
что отжило свой век и подлежит погребению. Эти установки не
подлежат никакой позитивной трансформации, их нужно просто
похоронить. Так, одной моей клиентке часто являлся образ пьяного
дряхлого старика. Он представал во снах и фантазиях то с бельмом на
глазу, то сухоруким, то кривым на один бок, в общем, в его
«поперешности» легко угадывалась принадлежность к нечистой силе.
Как выяснилось, он олицетворял бессознательную деструктивную
установку на то, что брак несет женщине лишь несчастья (все
мужчины в ее семье по материнской линии спивались). После того как
при помощи активного воображения этого демона удалось похоронить,
она, во всяком случае, стала замечать, что в семьях ее знакомых бывает
по-другому. Теперь нам остается закреплять положительные воззрения
в отношении брака, и рано или поздно они обязательно проявятся во
внешней реальности моей клиентки; новые семена непременно
взойдут в Явном мире.
Интересен образ славянской русалки. В славянском представлении
это вовсе не красавица с рыбьим хвостом, как она представлена в
европейских сказках. Русалка – это девушка, которая утопилась от
несчастной любви. Душа ее попадает прямиком к Сатане, и лишь на
русальной неделе она может выходить из воды, чтобы увидеть
любимого. Русалки заманивают неженатых парней, завлекая их своей
красотой, и топят в водоемах. Детей они могут защекотать до смерти.
Русалку описывают как обыкновенную девушку, без всякого хвоста и
чешуи, но она очень бледная, с синюшным оттенком кожи, холодная, с
застывшими глазами. О, как схож этот образ с теми клиентами
психологов, которые не смогли изжить потерю и ушли в глубокую
депрессию! Как внутрипсихический образ, Русалка может
представлять собой фиксацию на некой идее (ей отказал
возлюбленный – жизнь больше не имеет смысла).
Чтобы избавиться от Русалки, по народному поверью ей нужно дать
одежду: тогда Русалка может стать помощницей в рукоделии и
домашних заботах. Ее также связывают с Макошью – феминной
богиней праславян, женой Велеса, что научила женщину прясть и
ткать. Рукоделие и исконно женские ремесла роднят Макошь с
греческой Афиной – самодостаточной богиней, которая вполне
обходилась без поддержки мужчин. Таким образом, «дать Русалке
одежду» означает укрепить Персону, помочь женщине, одержимой
Русалкой (страдающей от отвержения ее чувств), стать более
экстравертированной, переориентироваться на социальные
достижения, вооружиться щитом Афины, поддержкой Макоши. Не
везет пока в любви? Так это значит, что сейчас самое время садиться за
карточный стол, то есть заняться карьерой, творчеством, учиться,
путешествовать, а там, глядишь, и любовь подоспеет.
Во власть к Сатане переходят мертворожденные и младенцы,
которые не дожили до крещения. То же самое происходит с
незаконнорожденными младенцами, убитыми матерями. Такие дети
становятся кикиморами.
 Считалось, что души неприкаянных детей летают возле могил и
жалобно просят окрестить их – то есть дать им имя, тогда они смогут
попасть на небо. Человеку, услышавшему их стоны, следовало сказать
мужское и женское имя, ребенок возьмет нужное и сможет,
окрещенный таким образом, попасть к Богу.
Ребенок, не доживший до крещения, – символ идеи, влечения,
чувства, не достигшего порога сознания. «Окрестить» этот внутренний
образ в терапии значит обозначить его, признать его существование,
получить возможность взаимодействовать с ранее отвергаемой частью
души.
Знаете, бывает так, что вроде бы все в порядке, однако присутствует
некое беспокойство, чего-то будто не хватает, от чего-то
раздражаешься и злишься (в народе это называется «встал не с той
ноги»). И чем больше от этого отмахиваешься, тем сильнее ощущаешь
дискомфорт и тревогу. Это чувство можно заглушать до поры до
времени: кто-то добивается этого перееданием, кто-то – сигаретой или
бокалом пива, тренировкой в спортзале на износ, провокацией
семейной ссоры и т. д.
Если такое происходит с вами, будьте уверены, это одна из кикимор
вылезла из болот вашего бессознательного и мутит воду. В этом случае
нужно уделить себе какое-то время, собрать воедино беспорядочные
обрывки чувств, телесных ощущений и мыслей, понять, когда такое
бывало с вами ранее, и осознать, чего же именно хочется в таком
состоянии. Так, в моем личном опыте одна из кикимор стала весьма
полезной функцией – здоровой жадностью, которая позволяла мне,
например, настаивать на скидках у партнеров по рекламе.
Проклятые дети – еще один источник пополнения рядов нечисти.
Душой того, кто заслужил родительское проклятье – совершил
серьезное прегрешение против родителей (чаще всего против матери),
ударил, оскорбил, не выполнил приказание, – завладевает Сатана.
Такие дети либо сразу умирают, либо продолжают вести жизнь,
похожую на человеческую, но не могут вступить в общение с живыми
и относятся к ним очень враждебно. Такой ребенок вынужден
существовать «в том» мире и по законам «того» мира. Даже если он
скитается где-то совсем рядом с домом, он все равно не может к нему
приблизиться. Даже если он видит живых людей и слышит их голоса,
он не способен откликнуться на них, потому что от мира живых его
отделяет невидимая граница. На мой взгляд, нет более точного
описания аутизма, чем образ проклятого ребенка, данный нашими
предками.
Проклятым может оказаться не только тот, кто совершил какой-либо
серьезный проступок, но и тот, кого мать по неосторожности, в минуту
раздражения выбранила – например, сказала: «Понеси тебя леший»,
«Бес бы тебя побрал» или «Иди ты к черту». Все дело в том, что в
сутках бывают такие минуты, когда брань исполняется, и ребенок
действительно оказывается собственностью Черта, как объясняет
легенда. Такие дети становятся потерчатами (от слова «потерять»).
Еще из таких детей получаются игоши – безрукие и безногие уродцы,
проказничающие по ночам в домах наподобие полтергейста,
способные вызывать галлюцинации. Отсутствие конечностей у игоши
– символ невозможности непосредственного контакта с внешним
миром.
Родительское проклятие является символом отказа принять некую
часть души ребенка, которая вытесняется, а Черт или Леший
становятся здесь Травматическими Защитниками, о чем мы уже
говорили в рассказе об Илье Муромце. Спасти такого ребенка может
только сам родитель, который его проклял. Но главная проблема в том,
что именно родитель не может его видеть. Отправиться на поиски
такого ребенка должен крестный, а желательно, вообще чужие люди,
которых не так-то легко на это уговорить. Ведь нечистая сила будет
всячески вредить им и делать все, чтобы ребенок остался в ее власти.
Таким «чужим» и предстоит стать психоаналитику, который будет
искать отверженную часть души пациента, чтобы примирить ее со
внутренним родительским образом.
Проклятую девушку может спасти тот, кто на ней женится. Об этом
существует множество поверий и быличек. Вот одна из них:
Был однажды бедный парень, никто по его бедности замуж за него
идти не хотел. Вот он идет однажды по дороге и думает: «Хоть бы
бес мне невесту дал». И тут же слышит бесовский голос: «Приходи
вечером на гумно, я тебе любую дам». Пришел парень домой,
рассказал все матери, а она ему и говорит: «Иди, только возьми с
собой крест и пояс. Надень на нее и иди, не оглядываясь. Нарядных и
красивых не выбирай – это тоже черти, выбирай из оборванных,
таких же, как ты». Вот пришел парень на гумно, бес к нему и
выскакивает. А впереди идут девушки красивые и нарядные. Бес ему
говорит: «Выбирай любую». «Погоди», – отвечает ему парень. А
сзади стоят проклятые девушки, загнанные и измученные. Вот он
последнюю и схватил, крест на нее надел и пояс. Бес сзади заорал, но
парень с девушкой бросились бежать. Привел он ее к матери, та ее
одела, обула, вымыла. Утром они объявили о свадьбе. А ее родители
жили в этой же деревне. Пошли парень с девушкой к ее отцу, она ему
все рассказала и день назвала, когда мать ее прокляла. Отец признал
ее и дал парню за нее богатое приданое64.
Эта быличка рассказывает, безусловно, об обретении Анимы для
мужчины (способность контактировать с внешним миром при помощи
чувств) и Анимуса для женщины (способность к здравым
рассуждениям и социальным контактам). Если же рассматривать оба
персонажа как репрезентации феминной и маскулинной составляющей
одной и той же человеческой души, то сказка обретает смысл
гармонизации разума и чувств. Не будем сейчас уделять много
времени Аниме и Анимусу, так как им посвящаются дальнейшие главы
этой книги. Скажем лишь о том, что означает в терапевтической
работе, а также в реальной жизни снятие проклятия. М.-Л. фон Франц
пишет: «По-видимому, есть все основания уподобить человека в
невротическом состоянии заколдованному персонажу сказки, ибо
люди, оказавшиеся в плену невроза, склонны к постоянному разладу с
собой и разрушительным тенденциям как по отношению к себе, так и
к другим»65.
На самом деле оба персонажа, и Парень, и Девушка, находятся в
плену злых чар комплекса. Кого здесь выбрать главным действующим
лицом, зависит от ситуации и конкретного клиента. Главный герой
сказки представляет аспект Самости, которая стоит на пороге
Сознания и уже стучится в дверь, чтобы дать Эго новый толчок в
развитии.
Итак, если главный персонаж в интерпретации этой былички
Парень, то в чем его проклятие? Вопрос несложен: он считает себя
очень бедным, читаем: убогим, обделенным, непригодным для брака,
что означает дефицитарное состояние – отчужденность от своих
инстинктов, невозможность контактировать с собственными
чувствами, выражать и проживать их в реальных отношениях. Снять
заклятие ему поможет только встреча с Чертом, то есть с собственной
Тенью.
У Парня есть Мать, которая подсказывает ему, как правильно себя
повести во время этой опасной встречи. В данном случае речь идет о
положительном полюсе архетипа Великой Матери – о поддержке и
заботе при помощи мудрого совета (но не о наставлении и
требовании). В реальности присутствие этой внутренней доброй
Матери переживается как теплый внутренний свет, когда просто
знаешь не умом, а сердцем, что все будет хорошо.
Итак, Мать предупреждает сына о том, что не нужно выбирать
самых красивых девиц. О чем это предупреждение? Выбрать
красавицу значило бы для Парня угодить в самое пекло собственного
комплекса, который приобрел в его жизни и так слишком много
власти. Речь идет об очень могущественном и часто встречающемся в
жизни людей нарциссическом паттерне «авторитет – ничтожество».
Работа этого паттерна заключается в том, что человек никак не может
принять себя реального, со своими настоящими достижениями,
способностями, навыками и т. д.: они кажутся ему блеклыми,
недостойными и убогими (как раз как у Парня в сказке). Зато в
фантазии существует великое, грандиозное, блистательное «Я»,
которому просто «внешние обстоятельства мешают реализоваться».
Бездна между двумя полюсами комплекса – величием и
ничтожеством – настолько велика и непреодолима, что, естественно,
она становится невротическим пространством, заселенным
всевозможными бесами. Что бы ни сделал человек в
действительности, грандиозное «Я» всенепременно обесценит это,
сочтет мелким и недостойным. За внешней печалью, мрачным
расположением духа, недовольством жизнью зачарованного пациента,
как правило, скрывается непомерная гордыня и алчность, желание
быть любимым и уважаемым всеми (здоровый понимает – это
невозможно), невероятно разбогатеть (чтоб все диву дались), иметь
спутницу или спутника жизни, словно специально для него созданных,
непременно со внешностью «с обложки журнала», и т. д. Это и
является проклятием!
В этом состоянии человек отчужден от собственных инстинктов,
настоящих желаний и потребностей, все его нарциссические чаяния
базируются не на личном, а на коллективных трендах и моде. А как
иначе? Индивидуальная пустота заполняется общественным.
Собственная душа становится той самой Проклятой девушкой, что
заложена Черту, а Эго попадает в плен «коллективного стада»,
деградирует, в то время как Тень становится все гуще и
могущественнее. «Зуд подражания заставляет умолкнуть рассудок»66.
Например, одна моя клиентка, занимавшая в двадцать шесть лет
должность заведующей ресторана, была очень недовольна своей
карьерой, так как в ее яппи-среде было модно (!) работать в сфере
строительства!
Именно от выбора этих самых «коллективных, стадных фантазий»,
которые, конечно, абсолютно нереальны и бесплодны, и
предостерегает Парня Мать. И он поступает единственно верным
способом – выбирает «оборванную, загнанную, измученную»: именно
таковыми являются инстинкты собственной истерзанной души, что так
долго пребывали под нарциссическим проклятием. Но только они,
«отмытые, одетые и обутые», и способны оживить человека, придать
смысл жизни, вдохновить и заинтересовать.
Чтобы спасти свою Аниму, Парню приходится надеть на нее крест и
пояс. Это та же метафора, что и крещение игоши или кикиморы:
«окрестить» – дать имя, признать как реально существующее. Надеть
же пояс – значит снарядить к выходу из тьмы бессознательного на свет.
Выражение «препоясать чресла» означает готовность к активной
деятельности, тогда как распущенный или снятый пояс является
знаком праздности67. Пояс также фиксирует границу «низ – верх», что
является символом разграничения мужского и женского, сознательного
и бессознательного, то есть он гармонизирует и упорядочивает
душевный хаос. И кроме того, пояс – атрибут греческой Афродиты,
символ ее способности к обольщению.
Таким образом, Парень этим действием признает возможность
прельщаться собственными душевными порывами вместо стадных
тенденций, а также приобретает дар отныне контактировать с внешним
миром, опираясь на собственные чувства. И, конечно, только благодаря
тому, что сделал все верно, в конце сказки он обретает любящую жену,
которая принесет ему потомство, а также заслуженное богатство.
А какова была бы интерпретация этой былички, возьми мы за
главного действующего персонажа саму проклятую Девушку? Она
являлась бы символом глубочайшего горя или депрессии, когда
настоящая жизнь кажется беспросветным страданием, будущее –
чудовищной черной дырой, а любые действия – бессмысленными и
безнадежными, и вот уже появляются посланцы настоящего Дьявола
(того самого безусловного зла) в виде мыслей прекратить эту
невыносимую муку вместе с самой жизнью. Ни сил, ни желания
бороться в таком состоянии просто не может быть. Единственный
выход для проклятой Девушки, пациентки в депрессии, – это сделать
минимальное усилие и схватиться за протянутую руку. А дальше
всего-навсего нужно довериться и ждать, пока на тебя наденут «крест
и пояс» и потащат в нужном направлении.
Такой «рукой помощи» в идеале станет психотерапевт или клиника
неврозов. Если нет такой возможности, то нужно хвататься за все, что
предоставит тебе жизнь, а она будет являть помощников обязательно –
таков закон. Как ни парадоксально, главное противоядие от депрессии
– Черта или Русалки, доказывающих отсутствие смысла в жизни и
тщетность любого предприятия, – это перестать с ними бороться.
Предлагает подруга вместе пойти на вечеринку, Русалка шепчет, что
нет в этом никакого смысла, – и отлично: чем бестолковее
мероприятие, тем больше оно собьет депрессию с толка. «Что за
бредовая идея прыгать с парашютом?! Тебе не до этого, тебя парень
бросил и с работы увольняют», – воет Черт. И здорово! Пускай воет.
Чем более бессмысленной кажется идея душе, угодившей в лапы
Черта, тем лучше. Воплощение «бредовых» с точки зрения «здравого
смысла» (а на самом деле Лукавого) идей – это прямое изъятие у
Нечистого его любимой игрушки – доказательств тщетности бытия.
Нет никакого смысла в катании на коньках? Естественно, нет, а кто
спорит? Просто иду кататься от скуки. Вот и нечего сказать депрессии
в ответ. А завтра так же бесцельно можно пойти в цирк, на урок
рисования, на лекцию по религии Древнего Египта. С каждым таким
бестолковым действием Черт будет терять силу и в конце концов
отступится.
Эта терапевтическая идея, хотя и очень утрированно, но именно
поэтому так ярко и доступно, отражена в фильме «Всегда говори
“Да”». Что же касается реальных людей, то, например, первым шагом
к победе над депрессией одного моего очень близкого человека стал
прыжок с тарзанки с высоты сорока метров. Психоаналитик в его
жизни появился уже после. Сейчас, через три с небольшим года, это
один из самых успешных и счастливых людей, которых я знаю. И я
бесконечно им горжусь!
Еще одним «подклассом» нечисти являются всевозможные демоны,
насылающие болезнь. Это поразительно: наши предки сотни лет назад
прекрасно знали и описывали то, к чему только сейчас приходит
современная медицина, сделав обходной крюк длиной в два с лишним
столетия в сторону фармакологии! Я ни в коем случае не умаляю
успехов современной медицины: ее достижения грандиозны и
бесценны для человечества. В современном цивилизованном мире
практически невозможно умереть в молодом возрасте! И в то же время
существует умопомрачительная статистика: более 60 % посетителей
медицинских учреждений нуждаются не в терапевтическом, а в
психотерапевтическом лечении. Это значит, что 2/3 пациентов
поликлиник и больниц никогда не получат облегчения своих
страданий на приеме у врача. Важно подчеркнуть, что эта статистика
проводилась в рамках именно медицинских исследований.
«Как же такое может быть?» – удивится доверчивый пациент. Все
дело в том, что множество заболеваний (такие как астма, мигрени,
дерматиты, избыточный вес, вегетососудистая дистония,
остеохондрозы и т. д.) относятся к разряду психосоматических
заболеваний (от греч. psyche, «душа», и soma, «тело»). Это те болезни,
которые невозможно вылечить на приеме у врача, так как с ними не
связаны никакие органические нарушения. Это значит, что невроз
умело маскируется под личиной телесного недуга.
Слова невроз бояться не стоит, оно означает лишь рассогласование
между сознательными и бессознательными желаниями и намерениями.
А у современного человека, которому приходится соответствовать
бесконечному списку писаных и неписаных социальных правил, таких
невротических коллизий (рассогласований между «хочу, потому что
так надо» и «хочу на самом деле») – бесконечное множество. Да и не
только те болезни, что признаются медициной «психосоматическими»,
имеют под собой душевную проблему. Первопричиной того же рака
является отказ человеком проживать жизнь соответственно
индивидуальной природе, требованиям Самости, воплощая
собственный эйдос – уникальную идею своего бытия. Что же тогда
остается Природе, которая долго боролась за свое дитя, прежде чем
отступиться, кроме как преждевременно «отключить» его? Ведь
злокачественная Тень будет проецироваться в других (поэтому нам так
часто и кажется, что болеют самые хорошие и светлые люди), тем
самым отравляя этих других. Поэтому злокачественность будет
возвращена в собственное тело в виде онкологии. Это не «добро» и не
«зло» – это закон Природы.
Не поразительно ли: наши предки в стародавние времена знали
душой и сердцем то, до чего наш разум доходит только сейчас! В
народе не верили, что человек может заболеть просто так. Считалось,
что недуги насылают особые демоны болезней или другая нечистая
сила – бесы, колдуны, люди с «дурным глазом» (под «дурным глазом»,
или «сглазом», подразумевались такие процессы, как проекция и
проективная идентификация[24]).
Демонов болезней представляли себе по-разному. Например, оспа –
это безобразная женщина с пузырями вместо глаз. На языке у нее яд:
как только оближет кого-нибудь языком, так этот человек тотчас
заболеет.
Болезни живут между небом и землей в железном доме с медными
дверями и наложенными на них Богом двенадцатью замками и
двенадцатью печатями. Ключи от этих замков хранятся у Сатаны.
Когда Господь прогневается на человека, он посылает ангела
выпустить одну из болезней. Ангел прилетает к дому, снимает
печати, а Сатана отпирает замки и выпускает болезни. По указанию
ангела он летит туда, куда нужно, и поражает человека, мучая и
ослабляя его, а потом снова запирает болезнь в железном доме68.
Интересно, что в этом сюжете Бог и Сатана снова становятся
соратниками. Инициирует болезнь, как мы видим, Бог – в данном
случае символ Сознания, которое не может принять и допустить
воплощение некоего «греховного» влечения. Однако у инстинкта
всегда найдется «ключ». Все, что не проживается в сознательной
форме, проживается в патологической. Чешутся руки поколотить
начальника (мужа, родителя, налогового инспектора), однако даже
помыслить об этом страшно? Что ж, почешем сами: вот вам экзема,
получите-распишитесь. Ангел в приведенной выше быличке и будет
являться чувством вины, которое не позволит импульсу достичь
сознания.
Влечение, которому закрыт доступ в Сознание, актуализируется
соматически. Что это значит? Все просто. В современном западном
обществе не принято выражать эмоции (мальчики не плачут, девочки
не дерутся и не ругаются и т. п.). Однако сдержать можно только
внешние, поведенческие проявления. Но дело в том, что эмоция
затрагивает не только душевный пласт, она также имеет и телесные
проявления. А управлять ими уже не в нашей власти. Каждая эмоция,
кроме специфического душевного состояния, провоцирует выработку
определенных гормонов, сокращение определенных групп мышц,
заставляет в особом режиме работать внутренние органы.
Представьте: вы в ярости… Вас вывел из себя начальник, или
собственный супруг, теща, ребенок, да кто угодно! Что происходит?
Инстинктивно ваши мышцы напрягаются, надпочечники
вырабатывают адреналин в немыслимом количестве, учащается
сердечный ритм и дыхание. И что вы делаете? Мало того что вы не
даете эмоции разрядку (а инстинктивная разрядка – это нанесение
удара), так еще, чтобы сдержаться, усиливаете телесное напряжение,
которое и так зашкаливает. Причем все это происходит
бессознательно: мы чаще всего даже не осознаем (настолько это
желание запретно!), что хотели бы «разобраться» с обидчиком. Но из
курса школьной физики мы знаем о законе сохранения энергии. Она
выделилась на удар – а это значит, что удар состоится! Только не по
обидчику (мы же цивилизованные, интеллигентные люди), а по
собственному организму. Импульс пойдет не вовне, а внутрь. И если
вы испытываете скрытую ярость часто – гипертония вам обеспечена.
Похожие механизмы возникновения имеют и остальные
психосоматические заболевания. За власть над эмоциями приходится
расплачиваться желудочной язвой, гастритом, нейродермитом, астмой
и прочее.
Такие же «болезни», как невралгии, остеохондрозы, мигрени, – в
общем, все то, что доставляет тягостные ощущения боли, жжения,
растяжения и т. д., – являют собой замаскированную депрессию.
Вместо тоски, уныния, безнадеги и беспомощности невроз, запутывая
нас, прячется за болезненными ощущениями. Дело в том, что
психосоматика есть не что иное, как защитный механизм на страже
покоя нашего Сознания.
Это та цена, которую человечество платит за способность мыслить и
жить в «цивилизованном обществе». Невроз – это всегда
компромиссное решение между «надо» и «хочу». Ведь, пока мы
болеем, у нас «есть право» не разбираться с настоящими причинами
своих проблем, не воплощать свои истинные мечты, не реализовывать
свои таланты. Болезни – это то, что сдерживает наши изменения, на
которые Сознание не решается из-за банального страха перемен.
Поэтому, как только мы начинаем лечиться «таблетками», то есть
бороться не с причиной, а с симптомом, мы лишь усиливаем
сопротивление психики, сопутствуем еще большему вытеснению
запретного влечения и топим себя еще глубже.
Но вернемся к славянскому фольклору. Больше всего сказаний
посвящено лихорадкам, которых представляют в виде семидесяти семи
сестер. Каждая из сестер имеет свое имя по воздействию, которое она
оказывает на человека: Ломиха, Огниха, Трясуха, Желтуха, Бледнуха,
Гнетуха, Чесуха и т. д. В древнерусских текстах наряду с ними также
упоминаются берегини. В «Слове Григория Богослова» говорится, что
язычники «клали требы (жертвы) упырям и берегиням»69. Принято
считать, что под берегинями в этих текстах подразумеваются те же
сестры-лихорадки, а зовут их так, чтобы задобрить. Такие ласковые
названия не редкость в восточнославянской традиции: лихорадку
иногда называют Дорогушей или Кумой, полагая, что она
посовестится мучить своего родственника.
Персонифицировав заболевание, мы приобретаем возможность
вступить с ним в контакт. Слово «беречь» близко по значению глаголу
«защищать», что опять-таки наводит на мысль о Травматическом
Защитнике. Болезнь – это орудие какой-либо другой ситуации, ее
приспособление, инфантильное стремление облегчить состояние. Цель
симптома – и удержать запретное влечение, усилить вытеснение, и
удовлетворить его на бессознательном уровне. Скрытая борьба
выводится болезнью наружу, а бороться с внешним фактором проще.
Болезнь выступает в роли берегини-защитницы – как для Сознания
(борясь с симптомом, человек продолжает укреплять цензуру «Я»), так
и для «греховного желания» (пусть патологически, но оно все же
реализуется, как в примере с экземой). Персонифицировав болезнь –
дав ей имя и обозначив ее функции, – мы можем вступить с ней в
контакт либо во время активного воображения, либо при помощи
психодрамы, рисунка, написания собственной сказки: она становится
собеседником, и мы можем понять истинный изначальный проект
заболевания и обсудить иные способы его реализации. Тогда напасть и
предстанет нам в образе дружественной Кумы или Дорогуши, которая
откроет сокровенный путь к встрече с жизнью.
Мой отважный Читатель, мы познакомились с большинством
обитателей Великого Леса славянской души. Однако до выхода на Свет
нам еще далеко: впереди нас ждет встреча с самыми главными и
могущественными жителями Леса – Ягой и Кощеем. Дабы не угодить
в их ловушки, не стать жертвами их коварства, вам лично нужно
заручиться поддержкой всей прочей нечисти. Чтобы удостовериться,
что Леший не заведет вас в болото, а сопроводит к самой Избушке на
курьих ножках, что русалки и кикиморы не заморочат вам голову, а
подскажут волшебные слова, что берегини не лишат вас сил в самый
ответственный момент, вам остается выполнить несколько заданий и
ответить на вопросы. А посему уделите себе немного времени в
уединении, вновь взяв лист бумаги и ручку.
• Какие качества, чувства, эмоциональные проявления вы
отвергаете в себе? Что для вас является однозначно
неприемлемым?
Вспомните пример Анфисиной зависти. А вы можете позволить себе
завидовать, гневаться, ревновать, обманывать, воровать, причинять
другим неудобства и т. д.? Лично для меня определенно теневым
чувством долгое время являлась жадность. Думаю, не стоит
описывать, чем я платила за свою «щедрость», вы и так догадываетесь.
Зато сейчас (спасибо кикиморе) я пишу эту книгу с однозначным
расчетом на коммерческий успех, и чёрта лысого кто-то заставит меня
этого устыдиться!
Итак, каким псевдопостыдным проявлениям живой человеческой
Природы вы закрываете путь в собственной душе?
Если вам сложно ответить на первый вопрос, начните со второго:
• Какие собственные черты характера вы воспринимаете как
бесспорные достоинства? Что в вашем представлении является
их противоположностями? Это и будет ваша Тень.
Размышляя над этим вопросом, вспомните фразу о том, что благими
намерениями вымощена дорога в ад.
• Чего лишают вас ваши «добродетели»? Что нового,
неизведанного, полезного и продуктивного может внести в вашу
жизнь все то, что вы некогда отвергли как «непристойное»?
 • Что больше всего раздражает вас в близком человеке? А что в
людях вообще?
Теперь вы знаете, что отношения с Другим не могут быть более
плодотворными, легкими, приятными, честными и доверительными,
чем наши отношения с собой. Настал момент истины:
Готовы ли вы взять на себя ответственность за все то, что
происходит в ваших отношениях с другими?
Готовы ли признать, что все то, что вам не нравится в них, – ваше
зеркальное отражение?
• В каких моментах ваша жизнь уподобляется заевшей
пластинке, которая бесконечно воспроизводит один и тот же
сюжет?
Пришло время понять: злая судьба (славянская Недоля) – это то, что
вы до сих пор не решались осознать в отношении самого себя. Куда
соблазнительнее винить во всем Другого, будь то партнер в настоящем
или родитель из прошлого (многие люди сейчас, начитавшись
психологической литературы, именно так и спекулируют
психологическими знаниями: «Я ни при чем, мне мама в детстве
травму нанесла»). Однако нам нужно признать, и чем скорее, тем
лучше: мы, и только мы, делаем выбор в своем настоящем,
укрепляющий патологические паттерны в прошлом. Хочешь другой
«судьбы», желаешь, чтобы вместо Недоли поскорее пришла добрая
Доля, – выбирай другие дороги, принимай другие решения, проявляй
иные качества.
• И напоследок давайте заручимся поддержкой наших мудрых и
всезнающих Дедов.
Представьте себе самую злокозненную ситуацию в текущей жизни,
самый злободневный и животрепещущий вопрос и пофантазируйте,
как смог бы справиться с подобным испытанием ваш пращур из
далеких или не столь далеких времен. Придумайте волшебную
историю собственного рода. И не сомневайтесь, из глубин
бессознательного, обители фантазий, с вами непременно будет
говорить именно Он или Она – тот предок, которому в стародавние
времена удалось выйти победителем в ситуации, схожей с вашей. И он
непременно будет рад поделиться своим духовным опытом.
 6
Персона
Как не сложить буйну голову и получить поддержку Морского
Царя?
Итак, мы подошли к Избушке Бабы-Яги совсем близко. Еще вроде
бы не поздно захлопнуть книгу, зажмурить глаза и бежать без оглядки.
Но, увы, – некуда, кругом Лес. Уже почуяла карга пришельца из
Явного мира, да и собственный интерес теперь не позволит сдаться.
Мы знаем, что на страх нужно идти с широко раскрытыми глазами,
распахнутой душой и чистым сердцем. Однако вдруг сожрет, старая, и
поминай как звали?
Давайте на время притаимся за сосной, присмотримся к Избушке и
еще раз пораскинем умом: окончательно ли мы готовы ко встрече с
судьбой? Ведь после этой встречи «либо пан, либо пропал», третьего
не дано: Яга либо наделит такими дарами, что в Явном мире вовек не
сыскать, либо съест и косточек не оставит. Ее изба окружена
частоколом, увенчанным человеческими черепами. А ведь это тоже
были богатыри да богатырши, люди отнюдь не робкого десятка! Иначе
до логовища Яги они бы вовсе не добрались. Ан нет, не спасли их ни
отвага, ни мечта о воцарении, ни крепкая воля: зияют теперь пустыми
глазницами в назидание новым героям. Но пускай это не устрашит нас,
а даст повод призадуматься.
Давайте вспомним, кому удается справиться с загадками и каверзами
Бабы-Яги наилучшим образом. Чаще всего это либо ребенок –
Нюрочка-девчурочка, Заморышек, Терешечка, – либо Иван-дурак или
Федот-стрелец, удалой молодец, но тоже никакой не богатырь.
Следовательно, не совладать со старой ведьмой ни силой, ни
храбростью. Здесь нужна детская непосредственность, душевная
невинность, простота и естественность, чистая душа ребенка, еще
свободная от всевозможных «так принято». Разгадать судьбоносные
загадки Бабы-Яги, которые всегда оказываются вне привычной логики,
можно лишь отказавшись от этой логики, от стандартного
общепринятого мышления, от «взрослого» взгляда на вещи. Именно
невозможность отступиться от своих фантазий о том, что ты знаешь,
как устроен мир, заставила многих героев сложить буйны головы;
именно иллюзия своего многоумия и превосходства погубила
предшественников Ивана-дурака. Все это процесс работы архетипа,
названного Юнгом Персоной. И это то, с чем стоит разобраться, пока
мы не произнесли сакральное: «Избушка, избушка, повернись к лесу
задом, ко мне передом».
Персона, слово, которым мы обычно называем некую особу,
стараясь подчеркнуть ее значительность, первоначально означало в
латыни всего лишь маску, которую носили актеры в античном театре.
Я уже упоминала о том, что на Руси лицедеев хоронили за пределами
кладбища наравне с колдунами и самоубийцами, так как считалось,
что они, играя чужие жизни, отказываются от собственной, Богом
данной. «Персона», маска, костюм имеют столь же малое отношение к
душе и индивидуальности, как зачастую обложка к содержанию книги
или вывеска «Рога и копыта» к реальной деятельности конторы.
Юнг назвал Персоной ту часть нашей личности, что используется
как «социальное Я», – роль человека, проистекающую из
общественных ожиданий и дрессуры в раннем возрасте. Это все то,
чем нам так хотелось бы казаться в глазах окружающих. Юнг пишет:
«Персона – это… та приспособительная система или та манера себя
вести, с помощью которой мы общаемся с миром. Так, например,
почти любая профессия представляет собой для человека характерную
для него Персону… Опасность заключается в том, что можно
идентифицироваться со своей Персоной, как профессор со своим
учебником или тенор со своим голосом… С некоторой долей
преувеличения можно сказать: Персона – это то, чем человек на самом
деле не является, но о чем он сам и другие люди говорят, что это и есть
он»70.
Персона, как и Тень, неоднородна, она состоит из множества
элементов-масок, соответствующих текущей роли в обществе:
• завуч старших классов, хорошая хозяйка, заботливая мать;
• перспективный молодой сотрудник, женский любимец, душа
компании;
• мать-одиночка, надежный работник, верная подруга;
• сутяжник и скряга, внук Мариванны;
• рок-музыкант, раздолбай, сын прокурора;
 • и, кстати, богатырь, герой, смельчак, победитель Горыныча.

Все это Персона – лицо, роль, принадлежность к группе,

социальный статус, профессия, набор качеств, заслуженные титулы,
ярлыки и прозвища, все то, что мы демонстрируем другим, а также
используем, чтобы придать форму и определить границы
собственного «Я».
Таким образом, Персона – это набор самоопределений, которые
также находят отражение и подпитку в обществе. Это те атрибуты,
качества и измерения личности, с которыми «Я» согласилось,
свыклось и срослось. Однако Персона вовсе не тождественна «Я»: это
всего лишь крошечная часть психики, внешняя оболочка – и скорее
одежда, чем кожа.
К слову, наши мудрые предки интуитивно понимали символическое
значение одежды; ей приписывалась защитная функция не только для
тела, но и для души благодаря специальным заклинательным
орнаментам. Магические узоры защищали все отверстия и проемы,
через которые злые духи могли проникнуть к человеку: ворот, обшлага
рубахи, подол, разрезы на рубахе или сарафане. «Сама ткань считалась
непроницаемой для духов зла, так как в ее изготовлении участвовали
предметы, изобильно снабженные магическим орнаментом (трепало,
прялка, ткацкий стан). Важно было защитить те места, где кончалась
заколдованная ткань одежды и начиналось тело человека»71.
Бесспорно, именно по одежке и встречают испокон веков, однако
она может стать слишком тесной для живой души, а может и врасти в
кожу, и тогда идеи о себе становятся не просто масками или
костюмами, которые возможно менять сообразно ситуации, а веригами
и смирительными рубахами. Так многие из нас, прожив значительную
часть жизни, выполнив все «что положено», заимев «все как у людей»,
оправдав ожидания семьи, начинают чувствовать себя пленниками в
собственном доме.
Персона является антагонистом дикой Тени. Для того чтобы
удержаться на троне Сознания, занять наилучшее для себя место в
обществе и вместе с тем оставаться в близости к душевным
инстинктам, иметь возможность подпитываться архетипической
энергией, слышать голос Самости, человеку придется научиться
балансировать между Тенью и Персоной. Иначе его либо раздерут на
части импульсы, исходящие из Тени, либо он станет изгоем для
общества.
Основная задача, встающая при работе с архетипом Персоны, –
придать ей пластичность. С одной стороны, Персона выступает как
защитное покрытие, оберегающее внутреннее пространство от
посторонних взоров. Что уж там говорить, без нее вообще невозможно
встроиться в общество. В рамках социума человека, утратившего
Персону, отправляют в сумасшедший дом. Наиболее индивидуальны,
неординарны и спонтанны шизофреники – люди, поглощенные Тенью
и лишенные Персоны вовсе. Да что там умалишенные! Представьте на
минутку, что бы с вами сталось, если бы вы вдруг начали высказывать
все свои спонтанные мысли вслух. То есть абсолютно все, без всякой
цензуры. Ясно как божий день, что уже через пару дней вы остались
бы без работы, от вас отвернулись бы друзья и родственники, а через
неделю подобного эксперимента вас бы самого изолировали от
общества либо в психиатрической клинике, либо в тюрьме. Потеря
Персоны равнозначна утрате связей с обществом.
Однако не менее опасна и слишком развитая Персона, когда человек
вообще перестает понимать, кто он такой без заученных ролей и
социальных масок. Тогда Персона начинает душить индивидуальность,
вместо защитника «Я» она превращается в неумолимого надзирателя
душевного острога.
«Как я могу пойти с ним на целый вечер в ресторан? Я же мать,
меня дети дома ждут!» – говорит мне клиентка, которая мечтает
создать «полноценную семью».
«Как я могу уйти в отпуск?! Они же без меня весь проект
провалят!» – плачет дама, у которой от бессонницы и хронической
усталости трясутся руки.
«Как я могу на ней жениться? Вы же знаете, какая у меня семья, а
она девочка из деревни», – страшным шепотом произносит парень,
который в неполные тридцать лет уже полностью уверовал в свою
импотенцию и у которого вдруг все стало получаться с простой,
искренней девочкой Олей.
Отождествление с Персоной («я – руководитель, мать, сын мэра
города», а остальное столь второстепенно, что не учитывается вовсе)
приводит к инфляции, то есть к потере собственных границ, когда
человек испытывает либо запредельно большое, либо, наоборот,
невозможно малое чувство собственной идентичности. «На мне
держится вся школа», – на полном серьезе, с гордостью и трагизмом
говорит тетя моей подруги, старший завуч. И тем самым она, с одной
стороны, умаляет себя – человека, созданного по образу и подобию
Божьему, до микромасштаба должностной инструкции, а с другой
стороны, раздувается до размера целого учебного заведения с сотней
преподавателей, тысячей учеников, библиотекой, бухгалтерией,
партами, компьютерами, учебными пособиями и канализационными
трубами.
«Государство – это я», – говорил Людовик XIV, Король-Солнце,
результатом правления которого явилось экономическое разорение
Франции. Что же касается его частной жизни (хотя на самом деле у
королей, тем более захваченных Персоной, никакой частной жизни
нет), то он схоронил всех до единого законных детей и даже внуков, к
супруге охладел уже спустя год после свадьбы, а когда она умерла,
сказал, что это была единственная неприятность, которую она ему
доставила.
Русский царь Иван Грозный мог бы запросто повторить фразу
Людовика. В своем стремлении к неограниченной власти и, как
следствие, в параноидальном страхе потерять эту власть, он вверг
страну в кровавый террор такого масштаба, превзойти который через
сотни лет сумел лишь еще больший параноик, любивший, когда его
именовали Отцом народов. Иван Грозный, как мы помним из истории,
сохранил собственный трон ценой утраты его для династии
Рюриковичей. Семеро из восьми детей его погибли: пятеро в
младенчестве; один сын утонул; того, которому удалось дожить до
зрелого возраста, отец убил собственноручно; последнего зарезали
люди Годунова. Единственный сын, которому на время достался трон,
и то номинально (на самом деле правил его шурин, будущий
братоубийца), был, по некоторым данным, слаб как здоровьем, так и
умом. Итоги собственного царствования Иван Грозный мог увидеть
уже при жизни: это был провал всех внутри- и внешнеполитических
начинаний. За шесть лет до своей смерти, будучи дряхлым стариком в
возрасте всего сорока четырех лет (!), царь перестал казнить, каялся в
содеянном, приказал составить поминальные списки всех убиенных
опричниками и разослать по монастырям пожертвования на
поминовение их душ.
 Был ли он сумасшедшим? Скорее всего, да: опричнина, как и борьба
с «врагами народа», обусловлена паранойей с манией преследования.
Был ли он умалишенным? Навряд ли: Иван IV являлся одним из самых
образованных людей своего века, обладал феноменальной памятью и
богословской эрудицией. Каким он был человеком? Не будем
заниматься пустословием, за давностью лет ничего конкретного о
личности Ивана Васильевича сказать нельзя. Для восточных славян он
давно стал мифологизированной фигурой, частью Отцовского
архетипического образа, которого боятся до смерти и перед которым
вместе с тем благоговеют. Однако в рамках данной главы нам важно
то, что он, безусловно, был всецело поглощен архетипом Персоны. А
чем более раздута Персона, тем грандиознее ее вечная спутница Тень.
В случае Ивана IV его грозная, чудовищная, кровожадная Тень
покрыла все Московское государство.
Образ Ивана Грозного, конечно, является исключительным
примером отождествления с Персоной. У нас, простых смертных, все,
кажется, намного проще. От ригидной Персоны страдаем разве что мы
сами, да еще, может быть, с десяток «приближенных». Однако, как и в
случае с Тенью, нельзя забывать, что наши личные непроработанные,
неосознанные аспекты психики подкрепляют родовые, этнические и
общечеловеческие архетипические паттерны. Поэтому те душевные и
духовные усилия, которые вы прилагаете сейчас, сослужат хорошую
службу не только вам, но и вашим детям, внукам и прапраправнукам.
Ведь когда-то часть вашей бессмертной души станет для них Дедом,
помните?
Нам пришло время перейти к главному вопросу: каковы
особенности общенациональной Персоны восточных славян? К
счастью, эта загадка, в отличие от тех, что задает Баба-Яга, решается
просто. Мы знаем, что Персона – это идеализированные аспекты «Я»,
те качества, что почитаются в социальной среде более всех прочих.
Вот и всё, осталось решить: кто же он – самый прославленный и
достопочтенный персонаж русских былин и сказок? Сия тайна не
велика есть: перед мысленным взором всех моих знакомых, которых я
опросила, так же как и перед моим собственным, сразу предстали три
богатыря с картины Васнецова. При этом все мы знаем и чувствуем,
что главный среди них – Илья. Обоснование этого выбора, как вы
помните, было дано еще в главе, посвященной Герою. Добрыня
Никитич и Алеша Попович существуют в былинах словно для того,
чтобы уравновешивать буйный нрав, чрезмерную прямолинейность и
угрюмость сурового Муромца.
Так за какие заслуги и качества чтит его наш народ? Давайте
перечислим. А заодно обсудим обратную сторону медали и «цену
вопроса» – теневые аспекты столь воспеваемых в душе народа
богатырских черт.

Надежность и ответственность

Пока Илья Муромец стоит на страже Руси-Матушки, ей ничего не

угрожает. От любой напасти спасет богатырь «веру христианскую,
стольный Киев-град, вдов, сирот, бедных людей». Коли сунется на Русь
какой супостат – Илья тут как тут. Он – надежда и оплот государства
Киевского.
«Вся школа на мне держится», – говорит уже упомянутая тетя моей
приятельницы. Грандиозно! Чем вам не Илья Муромец, только в юбке
и в очках, да с указкой вместо меча? Ее самоотверженная работа,
безусловно, заслуживает глубочайшего уважения. Директор школы
должен ежедневно воздавать хвалу небесам за такого зама. Нужно ли
говорить о том, что для нее самой руководитель является
«бесхребетным, безответственным болваном, совершенно не
способным решать никакие вопросы»? А как иначе, куда девать
теневую проекцию своей гиперответственности и практически
всемогущества? Однако Тень ее грандиозной Персоны уже не
вмещается в коллег. Каким было для нее ударом, когда ее сын («сын
Педагога!») попал в милицию с коробком марихуаны! А еще после
развода в ее жизни уже девятнадцать (!) лет не было ни одного
мужчины. А еще к пятидесяти годам она имеет целый набор
заболеваний: от язвы до гипертонии. Само собой разумеется, ни
личной жизнью, ни своим здоровьем заниматься ей некогда.
В том-то все и дело, богатырская надежность и ответственность в
жизни обыкновенных людей оборачиваются в полную ненадежность и
безответственность по отношению к самим себе.
 Альтруизм, бескорыстие, гегемония общественного над
личным

Мифологема идеального Героя у всех народов подразумевает некое

самопожертвование ради счастья других. Однако в русских былинах
сама идея жертвы возведена в культ: если ты не испил горькую чашу
до дна, нет тебе уважения. Обрел богатство, женился на умнице-
красавице, заслужил признание государя – всё, уже не герой в
народном представлении. Хочешь всеобщей любви и почитания –
страдай! Желаешь хотя бы уважения – будь, как все, небогатым, не
особенно счастливым в личной жизни, откажись от заслуженных
привилегий. Достоевский, недаром названный «зеркалом русской
души», писал: «Высочайшее употребление, которое может сделать
человек из своей личности, из полноты развития своего «я», – это как
бы уничтожить это «я», отдать его всем и каждому безраздельно и
беззаветно»72.
Приоритет общественного над личным первоначально обусловлен у
восточных славян природными условиями: в суровом климате
поодиночке или маленькими семьями было не выжить, культивировать
территорию, густо покрытую лесами, можно было только крайне
трудоемким подсечно-огневым способом[25], требующим огромного
количества рабочих рук. Этот способ был также и весьма опасен,
оплошность одного могла стоить жизни целому поселению. Поэтому
первая часть мушкетерского девиза «Один за всех» издревле является
для нашего этноса архетипической данностью. Коллективный характер
работ, заложивший доминанту всеединства, отразился позже в
православной идее соборности[26]. Именно это качество позволило нам
выиграть все самые крупные войны, пережить все смутные времена,
сохранить фантастически огромную территорию своей родины. И в то
же время коллективная внутренняя ориентация стала причиной столь
долгого существования крепостного права и в своем апогее
воплотилась в идее социализма.
Илья Муромец, как мы помним, в своем беззаветном служении
Матушке Земле Русской не нажил вообще ничего личного – ни двора,
ни казны, ни даже постоянной должности при дворе Владимира, а
также ничего личного и не пережил: не было любви ни к женщине, ни
к родным деточкам. Единственное, на что претендовал славный
богатырь, – это на доброе имя и уважение при дворе киевского князя.
Помните, в какую ярость пришел постаревший Муромец, когда его не
узнали в княжеском тереме после шестидесятилетнего(!) отсутствия?
А ведь всего-то навсего не узнали! Не палками же погнали, не бранью
ведь встретили, а лишь усадили не на самое почетное место за столом.
И нет чтобы сразу сказать: «Ребята, это же я – Илья Муромец», –
богатырь так осерчал, что устроил дебош, да еще пригрозил убить
самого Князя с Княгинею. Как же, его – первого богатыря на Руси – и
не признали! Подумаешь, постарел на шестьдесят лет! Обязаны были
узнать, и всё тут! Должны были каждый божий день надеяться, что
соизволит он почтить стольный град своим визитом!
Да не прогневаю я Перуна, но здесь, сдается мне, встает простой
логический вопрос: а такой ли уж Илюша на самом деле альтруист?
Так ли бескорыстна (в первоначальном значении этого слова) его
служба родине? Слово «корысть» ранее имело куда более широкий
смысл, нежели «жадность к богатству»; это вообще любой кровный
интерес, любое собственное желание: «Как молоденьку ведь взять, да
то чужа корысть», – рассуждает богатырь о возможности брака. Да,
жена, казна, высокая должность при Князе – не Муромцева «корысть»,
а вот слава и почет – другое дело! Он не раз говорит Князю
Владимиру, что ему ничего не надобно за верную службу. Однако из
эпизода ссоры с Владимиром выходит, что еще как надобно!
Каждый раз, когда близкий человек говорит вам: «Мне от тебя
ничего не нужно, лишь бы ты был рядом», это означает буквально
следующее: «Мне нужно от тебя ВСЁ. Ты передо мной в священном,
неоплатном долгу. Я рассчитываю на все твое время и вообще на всю
твою жизнь. Если ты хоть раз сделаешь не то, что я от тебя ожидаю, ты
подлец, кровопийца и предатель».
Каждый раз, когда от вас за оказанную услугу великодушно не
приняли ни ответной любезности, ни денег, ни бутылки водки, ни
борзых щенков, будьте уверены: отныне доброжелатель уверен, что с
вас можно просить что угодно. Если вы не готовы на такой оброк,
лучше сразу уточните «цену вопроса». Иначе в самый неподходящий
момент вы увидите грозящий палец Чуда-Юда, напоминающего:
«Должок… должо-ок!»
 Но случается еще и так, что кредиторами-благотворителями
являемся мы сами, однако не получаем благодарности за свои светлые
чувства, за благородные поступки. Да, это неприятно, порой больно до
слез. Когда ты прокричал: «Один за всех!» и отважно ринулся в бой,
ты, кажется, заслуживаешь того, чтоб услышать ответное: «И все за
одного!» К сожалению, так случается отнюдь не всегда, а лишь до тех
пор, пока интересы «одного» не пошли вразрез с потребностями
«всех». Даже сами три мушкетера в последующих романах Дюма
разошлись в разные стороны. Такова жизнь, а борьба с ее законами –
дело заведомо проигрышное.
Поэтому, дабы не страдать от обиды, от неблагодарности других,
нам просто нужно взять себе за правило не давать больше того, что
сможем простить, не одалживать больше того, с чем сможем
безболезненно распрощаться. А если речь идет о любви и заботе, то
здесь вопросы оплаты долгов вообще неуместны. Ведь нежные
чувства, они – наши собственные, и то, что судьба позволила нам их
пережить, – уже счастье! Вот, например, на долю нашего богатыря
такой благодати вовсе не выпало.
С бескорыстием и его теневой стороной, я думаю, мы разобрались.
А как еще господствующий принцип коллективности отражается на
личном уровне представителей нашей нации в рамках разговора о
Персоне? Альтруизм – забота о благополучии других,
самоотверженность, непривязанность к себе и к своему. Однако
вопрос, что считается «своим», а что «чужим», не прост. Для одного,
как у вышеупомянутой тети-завуча, «чужой», а следовательно,
первостепенной, является работа. В таком случае «своим»,
малосущественным, становится собственное здоровье, личная жизнь и
семья. Является ли благом эта жертва? Особенно если задуматься о
том, что Природа или Бог дали нам именно это тело и эту жизнь и
ответ мы несем прежде всего за себя?
Но расстановка «свое – чужое» может быть и диаметрально
противоположной, когда, например, Зинаида Прокопьевна не приходит
на важнейшее совещание, потому что у нее заболела троюродная
бабушка, или Прокл Анисимович забывает сделать годовой отчет,
потому что жена попросила его срочно купить персиков…
 Гордость, чувство собственного достоинства

Архетип Персоны содержит своеобразный парадокс: чем она крепче

срослась с «носителем», тем более она хрупка, тем больших жертв
требует от хозяина, который на самом деле давно стал ее рабом. Для ее
поддержания требуется все больше ресурсов: сил, времени, энергии.
Все душевные порывы, все чувства кладутся на алтарь раздувшейся
Персоны. Так происходит до тех пор, пока она не лопнет, но
одновременно с ней гибнет и сам человек, ибо они стали одним целым.
Гордость такого раба-хозяина, в свое время весьма позитивная и
оправданная реальными свершениями, обращается в гордыню.
Чувство собственного достоинства, также изначально справедливо
заслуженное, оборачивается высокомерием, заносчивостью, спесью и
чванливостью. Окружающий мир терпит зарвавшегося героя недолго,
несмотря на все его предыдущие заслуги. Но еще прежде того, как он
утрачивает уважение и свои исключительные права, герой,
порабощенный Персоной, теряет свою душу – Аниму.
В рамках разговора о затопившей рассудок гордыне и о
последующей архетипической расплате мы рассмотрим былину о
менее известном, чем Илья Муромец, богатыре – Дунае Ивановиче.
Дунай Иванович когда-то уехал в Литовское княжество и там
служил иноземному королю, что в стародавние времена было не
редкостью. Как-то раз он оказывается в чистом поле, где встречает
Илью Муромца. Они, само собой, решают померяться богатырской
силушкой – сперва на копьях, потом на саблях, на палках и, наконец,
врукопашную. Три дня длится поединок, но никто не может победить,
никто не желает сдаться.
На счастье, к ним подъезжает Добрыня Никитич и предлагает
воинам «замириться, да обменяться крестами», то есть побрататься[27].
Богатыри соглашаются с мудрым Добрыней, и таким образом прежний
литовский витязь входит в состав киевского братства. Однако в
глубине души Дунай, видимо, серьезно уязвлен отсутствием победы в
поединке. В былине ничего подобного не говорится, но это легко
можно предположить из дальнейшего развития сюжета. Киевским
богатырям он действительно становится названным братом и верным
соратником, но, по-видимому, как говорится, «осадочек остался».
 В ту пору Князь Владимир решает жениться и спрашивает на пиру
верную дружину, к кому бы ему посвататься. Невеста[28] ему нужна
особенная:

Станом бы статна и умом свершна,

Ее белое лицо – как бы белый снег,
И ягодицы[29] – как бы маков цвет,
А и черные брови – как собольи,
А и ясные очи – как бы у сокола73.

Дружинники такой умницы-красавицы на своем веку не видывали.

Но тут поднимается из-за стола Дунай и говорит, что знает такую
девицу – это Апраксия, дочь литовского короля. Он и становится
сватом, но на всякий случай просит к себе в товарищи Добрыню.
Дунай сперва является к прежнему своему господину один,
Добрыня предусмотрительно остается во дворе. Король узнает своего
прежнего слугу и не без ехидства спрашивает, не приехал ли тот
проситься на прежнюю службу. Когда Дунай сообщает о цели
посещения, король приходит в ярость. Из сопоставления разных
вариантов былины можно понять, что короля не устраивают ни жених
(он называет Владимира «конюхом последним», разбойником, плутом),
ни сват («послал мне холопину!» – недостаточно высоко Дунаево
положение для решения вопросов государственной важности). Король
собирается затравить Дуная собаками или, по менее кровожадной
версии, просто сгноить в погребе или уморить голодом. Но тут
приходит на помощь остававшийся при конях Добрыня, который
побивает литовскую дружину снаружи дворца, а уж Дунай в палатах
учиняет расправу над королевской свитой. Король вынужден
смириться и уступить дочь.
Интересно, что в 980 году реальный князь Владимир Святославович
сватался к дочери полоцкого Рогволда. Рогволд якобы спросил мнения
самой дочери (немыслимое по тем временам событие!), на что та
ответила: «Не хочу разуть сына рабыни, а хочу за Ярополка». Когда
Владимир узнал об этом, он собрал большое войско, напал на Полоцк,
убил Рогволда и его сыновей, а дочь насильно взял в жены. И ведь
отнюдь не в великой любви было дело! Владимир был до крещения
известен как великий распутник, имевший несколько сот наложниц в
Киеве и в загородной резиденции Берестове. Помимо этого, он состоял
в нескольких официальных языческих браках. Но то реальный
Владимир Святославич, былинному же Красну Солнышку такого не
положено. И тем не менее мы видим, что былина – это не простая
побасенка, она всегда имеет в своей основе реальные события. Однако
вернемся к Дунаю.
Итак, Апраксия сосватана, княжья воля выполнена, богатыри едут в
обратный путь к стольному граду Киеву. И вдруг Дунай в чистом поле
замечает «богатырский след». Вот здесь-то его впервые, по-видимому,
одолевает Персона. Ему вновь хочется богатырской силушкой
померяться, – так сказать, взять реванш за ничью с Ильей Муромцем,
да к тому же и в битве с литовцами победа в большей степени
принадлежит не ему, а Добрыне:

А загорело у Дунаюшки ретиво сердце,

А закипела во Дунае кровь горячая,
Расходилися его могучи плеча74.

Дунай просит своего друга везти Апраксию в Киев, а сам

отправляется по следу – биться с неизвестным богатырем. Он
настигает и побеждает противника, но когда вынимает нож для
окончательного удара, чтобы «взрезать груди белые», понимает, что
перед ним не богатырь, а богатырша! Это вторая дочь литовского
короля – Настасья, с которой у него в прошлом была тайная любовь.
Когда Дунай попал из-за этой связи в беду, Настасья выкупила его у
палачей и отпустила в Киев. Она напоминает ему о прошлом, и Дунай
вновь поддается страсти, зовет Настасью в Киев, чтобы пожениться.
Богатырша согласна:

Я у батюшки сударя отпрошалася,

Кто меня побьет в чистом поле,
 За того мне, девице, замуж идти75.

Молодые едут в Киев, где празднуются сразу две свадьбы –

княжеская и богатырская. В сказке история здесь бы и закончилась. Но
былина не сказка: ее пели взрослые рассказчики взрослым
слушателям, поэтому она лишена сказочной рафинированности. Сказ о
Дунае Ивановиче вместо простого счастливого финала «и стали они
жить-поживать, да добра наживать» заканчивается трагически.
На пиру Дунай, уже плененный Персоной, хвастает своей
храбростью и меткостью в стрельбе из лука. По одной версии,
вмешивается Апраксия: она заявляет, что нет в мире лучшего стрелка,
чем ее сестра. По другой, сама Настасья утверждает, что способна
попасть стрелой в лезвие ножа так, что стрела рассечется на две
половины. Так или иначе, Дунай воспринимает это как вызов, он
предлагает состязание. Выбрано самое страшное условие поединка –
стрелять в кольцо, поставленное на голову соперника. Первой стреляет
Настасья и трижды попадает в серебряное кольцо, стоящее на голове у
мужа. Когда приходит очередь Дуная, его уговаривают отказаться – и
Апраксия, и дружина, и Князь. Жена признается: «В утробе у меня
могуч богатырь» и просит отложить стрельбу хотя бы до рождения
ребенка. Однако Дуная убедить невозможно – затронута честь
богатыря.

Становил он молоду жену

Настасью-королевичну
На мету с золотым кольцом
И велел держать кольцо на буйной главе.
Стрелял Дунай за целу версту
из туга лука.
А и первой стрелой он не дострелил,
Другой стрелой перестрелил,
А третьею стрелою в ее угодил76.
 Настасья умирает, а Дунай видит, «распластавши ей чрево», что она
была беременна чудесным младенцем: «по коленца ножки в серебре,
по локоточки рученьки в золоте, на головушке звезды частые»77. Дунай
бросается на свою саблю и умирает рядом с женой; из его крови берет
начало Дунай-река.

А свернул он острый нож

Тупым концом во сыру землю,
Острым концом себе он во белы груди:
«А где пала Настасья-королевична,
Пускай падет Дунай Иванович».
От Настасьи текла да речка Черная,
От Дуная текла да вот Дунай-река78.

Аналитическое толкование этой былины может быть очень

многогранным. Мы помним, что все персонажи любого мифа
одновременно живут в глубинах нашего бессознательного на равных
правах. Аналитик лишь выбирает, кого из них взять за «точку отсчета»
с учетом его близости к порогу сознания для конкретного клиента в
конкретной ситуации. Например, если бы главным героем (то есть
персонажем, олицетворяющим Эго) мы выбрали Настасью, речь бы
сейчас шла не только о Персоне, но и о злокачественном Анимусе, к
чему мы непременно вернемся в соответствующей главе. В рамках же
нашей текущей темы – гордости (гордыни) и самоуважения
(высокомерия) богатырской Персоны – сообразнее говорить, конечно,
о самом Дунае Ивановиче.
Юнг писал о том, что Персона – идеальная картина мужчины, каким
он должен быть, внутренне же она компенсируется женской
слабостью79, то есть способностью к сопереживанию, чувственному
постижению мира, потребностью сохранять и любить. Анима – это то,
что способно примирить в душе мужчины Тень и Персону, перекинуть
спасительный мостик между этими двумя противоположными мирами
(так же как Анимус женщины, на поверхности сотканной из одних
лишь чувств, может придать им разумный смысл, внести порядок в
эмоциональный хаос, помочь в создании положительной Персоны).
 Однако у Дуная и невеста богатырша! Впрочем, это еще не беда.
Сам по себе сюжет, где дева-воительница предназначена тому
единственному суженому, который сможет победить ее в поединке или
состязании, не является исключительно славянским, он присутствует в
эпосе самых разных народов. Например, в греческой мифологии
существует история об Аталанте – дочери царя, славной охотнице и
лучшем стрелке из лука. Аталанта объявила, что станет женой того,
кто выиграет у нее состязание в беге. Если она догоняла юношу, а так
случалось с каждым, жениха убивали.
Прежде чем настал черед бежать Меланиону, накануне ночью он
молился Афродите. Богиня поняла, что его интересовала любовь
Аталанты, а не ее царство или приданое, и подарила юноше золотые
яблоки. Как только Аталанта начинала догонять Меланиона, он бросал
яблоки к ее ногам. Девушка не могла не поднимать их, и поэтому
опоздала к финишу. Став женой Меланиона, Аталанта родила ему
славного сына – будущего царя и военачальника. А закончилась
история тем, что Зевс превратил супругов во львов за то, что они,
охваченные страстью, занялись любовью прямо в его храме.
Почему конец греческого варианта этого архетипического сюжета, в
сравнении со славянским, относительно счастлив (хотя герои и
понесли наказание от Зевса, они успели и любовью насладиться, и
сына родить)? Во-первых, Меланион не пленен Персоной, им движет
любовь, а не гордыня, он вступает в соревнование не ради
самоутверждения, чести и богатства, а ради любимой женщины. Во-
вторых, сама Аталанта, как и многие воинствующие царевны более
позднего фольклора, проиграв более сильному (не важно, физически,
ментально или духовно) мужчине, возвращается к своей исконно
женской роли. В результате такого поединка проигравших нет,
победителями становятся оба участника, ибо все происходит
сообразно естественным природным законам. Любящий Меланион
становится позитивным Анимусом Аталанты, уравновешивая ее
воинственность и импульсивность, сама она становится
вдохновляющей Анимой не столь сильного до той поры мужчины,
который благодаря высоким чувствам и раскрытию души через
обращение к богине любви становится Героем, обретает богатство и
почет.
 Все так и должно быть, мы чувствуем это душой и сердцем даже в
нашем феминизированном веке. Когда женщина вступает в сражение с
мужчиной, используя мужское оружие, играя по мужским правилам,
она неизбежно терпит поражение (чаще не сразу и не в конкретном
поединке, а позже и в жизни в целом), а вместе с ней терпит фиаско и
мужчина, вступивший в глупую борьбу. Настоящему Герою не нужно
подтверждать свою доблесть за счет собственной жены. Настоящей
Женщине не нужно демонстрировать силу и мужество за счет
собственного мужа.
Но наша воинственная Настасья после поражения в поединке все
никак не может сложить оружие. Она не способна стать
компенсирующей Анимой для брутального Дуная. Она сама
брутальна! Нет у Дуная никакой возможности спроецировать в нее
мудрость, мягкость, чувственность, потребность и умение любить.
Весь мир, включая собственную душеньку-невесту-Аниму,
превращается для него в Соперника.
Важно еще и то, что на Руси изначально существует некое смешение
гендерных ролей: стольный Киев – Мать городов русских, женщины то
коней на скаку останавливают, то в горящие избы норовят войти,
сказочный Царь – либо старый сумасброд, либо молодой самодур:
взбалмошный, капризный, с переменчивым настроением, в общем,
обладающий чертами, свойственными скорее «слабому полу». Юнг
пишет о том, что идентификация с Анимой проявляется как
переменчивость в настроении, утрата мужественности («обабивание»),
сверхчувствительность и капризность80. Вспомните любого Царя из
русских сказок или советских мультфильмов – это же точное их
описание! «Характерно, что в тех случаях, когда человек
отождествляет себя со своей Персоной, он фактически одержим
Анимой с сопутствующими симптомами»81. Склонность к ссорам и
спорам вообще является женской прерогативой, а настоящий «солдат»
не только «ребенка не обидит», но и с женщиной состязаться не станет.
Ему это даже как-то не к лицу.
Но дабы не подкреплять еще раз наш национальный архетипический
фатализм, давайте поразмыслим о том, был ли у Дуная иной выход?
Здесь интересно заметить, что русская былина ломает все
архетипические каноны еще задолго до трагедии на свадебном пиру.
Давайте обратимся к всемирной мифологии: как развивается сюжет, в
котором Царь посылает Героя сосватать ему принцессу в жены?
Абсолютно во всех мифах и сказках о сватовстве (от нашего «Ивана
Царевича и серого волка» до американского «Шрека») Герой сам
женится на царской невесте. В этом и весь смысл! Более слабая,
мягкая, женственная Апраксия действительно смогла бы смягчить
буйный нрав Дуная, уравновесить его грандиозную Персону
нежностью Анимы.
Интересно и то, что Апраксия с Князем Владимиром так же похожи
друг на друга, как и Дунай с Настасьей. Княжеский брак оказывается
бездетным; метафорически это означает то, что их союз не способен
создать ничего нового. Нет в нем мистического единства
противоположностей, порождающего трансцендентность. Оба они
слишком пассивны: во всем Киевском цикле былин царю с царицей не
принадлежит ни одного существенного деяния. А вот смелая, бойкая,
деятельная Настасья, возможно, вдохнула бы жизнь в
безынициативного Князя…[30]
Трагедия на свадебном пиру усугубляется еще и тем, что вместе с
Настасьей Дунай убивает их нерожденного сына. Описание ребеночка
– «по коленца ножки в серебре, по локоточки рученьки в золоте, на
головушке звезды частые» явно указывает на архетип Пуэра –
Божественного Ребенка. Это символ будущих надежд, саженца, ростка,
в котором содержится вся потенция жизни, возможность возрождения
в новом, лучшем качестве. Образ этого ребенка рождает ассоциацию с
младенцем Христом, маленьким спасителем мира, которому
поклоняются цари, чье рождение возвещено звездой и небесными
ангелами.
Архетип Божественного Ребенка ассоциируется с необычным
характером и судьбой. Этот архетип довольно часто появляется во снах
современных людей в образе не по годам развитого ребенка, который
разговаривает со сновидцем или каким-то иным образом проявляет
неординарные для своего возраста способности. В одной из версий
былины о Дунае ребенок, прежде чем погибнуть, говорит отцу, что,
если бы тот подождал еще хотя бы три часа, он родился бы богатырем,
семикратно превосходящим самого Дуная (а значит, и главного
богатыря Руси – Муромца, ведь по силе они с Дунаем равны).
Д. Ш. Болен пишет: «Когда человек соприкасается с архетипом
божественного ребенка внутри себя, у него возникает ощущение, что
«моя» жизнь имеет особое значение или что в «моей» душе
сосуществуют божественные и человеческие составляющие, – что
нередко знаменует для человека начало духовного путешествия или
вступление на путь самопознания»82.
Да, Персона Дуная не только отняла его жену, ребенка и
собственную жизнь. Пожалуй, его гордыня и высокомерие лишили и
всю Русь великого потенциала. Возможно, ребенок, который являлся
бы не только сыном двух богатырей, но и племянником бездетных
князей, смог бы стать новым великим Царем, символом обновленного
Сознания…
Последние строки былины несколько смягчают чувство глубокой
тоски и безнадежности:

От Настасьи текла речка Черная,

От Дуная текла да вот Дунай-река,
Вода с водой да не стекается,
Теките от века и до века,
В одно место сходитесь и расходитеся,
Вода с водой не мешайтеся83.

Река – символ необратимого потока времени и, следовательно,

забвения. Да, ужасную трагедию проще всего забыть. Однако тот, кто
забывает прошлое, обречен повторять его ошибки. Поэтому
воскресить в памяти былину о Дунае и Настасье – значит получить
знание об ужасной стороне Персоны и не очаровываться более ее
хвастовством или лестью.

Бесхитростность, бескомпромиссность, прямолинейность

Как хорошо, что ни одному былинному богатырю не довелось

оказаться в Избушке Бабы-Яги! Только представьте, как повел бы себя
с колдуньей Илья Муромец. «Давай сюда, старая, волшебный
клубочек, яблоко, ну, и что там у тебя еще есть! А не то голову с
плеч!» – проревел бы богатырь. Тут бы и пришел ему конец.
Околдовала бы его ведьма и как барашка зажарила. Не стал бы он и
смерть Кощееву, хитроумно спрятанную, разыскивать: так же
попытался бы напасть в открытую и так же бы погиб.
Бесхитростность, бескомпромиссность русского богатыря
происходит вовсе не от малоумия и несообразительности. Это вопрос
принципа. Ему важно не просто победить, но победить обязательно в
«честном бою», всенепременно лицом к лицу с противником, без
хитростей, уловок и недосказанности. Иначе для богатыря это и не
победа вовсе. Консенсус – это тоже поражение. Только бой! Кто
сильнее, тот и прав. А если силой взять невозможно – пасть смертью
храбрых на поле боя, ибо это означает, что правда от тебя отвернулась,
а значит, и жить на белом свете более незачем. Никаких «точек зрения»
для богатыря существовать не может: у него Правда, у противника
Кривда, вот и весь сказ. И какое ему дело до того, что Бабе-Яге и
самой молодильные яблочки, волшебные клубочки и весь остальной
магический реквизит достались вовсе не за здорово живешь? Да и
вообще это ее частная собственность, нажитая, между прочим,
честным нечистым трудом!
Какие могут быть переговоры? Как говаривал один мой
родственник, «если все понятно, что об этом говорить? А если ничего
не понятно, то и разговаривать не о чем». Богатырю понятна его
Правда, и если Баба-Яга подобру-поздорову в национализации своего
имущества участвовать отказывается – саблю наголо, да рубить
старую. Однако «раскулачить» Ягу не выйдет: кто к ней со своей силой
сунется, тому больше не видать красна солнышка, по земле русской не
хаживать. И можно ли назвать это Злом? То, что для богатыря
единственная, бескомпромиссная правда, для Яги – вероломство,
насилие и грабеж.
Бескомпромиссность, эта богатырская, а на самом деле просто
архетипическая восточнославянская черта, не раз приводила к
большой беде не только былинных персонажей. Скажем, то самое
сильно мифологизированное, но все же исторически реальное
«монголо-татарское иго» началось именно с импульсивного,
нерасчетливого поступка русских князей. Обратимся к Гумилеву:
«Важно то, что монголы отнюдь не стремились к войне с Русью.
Прибывшие к русским князьям монгольские послы привезли
предложение о разрыве русско-половецкого союза и заключении мира.
Верные своим союзническим обязательствам, русские князья отвергли
монгольские мирные предложения. Но, к несчастью, князья совершили
ошибку, имевшую роковые последствия. Все монгольские послы были
убиты, а поскольку по Ясе[31] обман доверившегося является
непрощаемым преступлением, то войны и мщения после этого было
не избежать»84.
Неприятие вариативности внешней реальности, такого понятия, как
«иная точка зрения», а вернее, его непонимание, неспособность пойти
на переговоры превращают окружающий мир героя в скопище врагов.
Почему-то разъяснить, убедить, попросить является для русских
унизительным! В своей практике я встречаюсь с этим мистическим
явлением практически в случае с каждым клиентом.
«Разве непонятно, что, если я пишу, что поругалась с начальством
и мне плохо, надо приехать и встретить меня с работы хотя бы с
цветами?!» – «праведно» возмущается девушка, которая за последние
полгода рассталась с четвертым молодым человеком.
«А что, самому-то никак не додуматься предложить мне купить
платье, если я при нем полчаса стою и на него смотрю?! Обязательно
нужно унижаться и просить?» – негодует женщина постарше на
мужа. При этом платье куплено, но вот выходные испорчены
скандалом.
«Почему я должен выпрашивать собственную премию, напоминать,
в ножки кланяться?! Я что, ее не заработал?» – «справедливо»
обижается молодой сотрудник на начальника отдела. Подумаешь, у
того годовой отчет и он сам в это время получает профилактические
взбучки от своего начальства! Обязан он был помнить о менеджере
младшего звена Иване Кузьмиче! Ведь не самому же Ивану Кузьмичу
о себе побеспокоиться!
Нам, славянам, действительно кажется (и это тоже отголоски
архетипической соборности), что наша правда, наше понимание
действительности, наши желания и ожидания – единственно верные и
должны быть очевидны любому человеку. Иначе – смертельная обида:
в обыденной жизни это означает вечное недовольство судьбой и
борьбу за справедливость вместо наслаждения бытием. В русской же
былине «Сухман-богатырь» идиома «смертельная обида» приобретает
буквальный смысл.
 Сухман, оказавшийся «на почестном пиру» Князя Владимира, в
отличие от остальных богатырей, не может похвастаться ни подвигами
ратными, ни силою, ни золотой казной, зато заявляет Князю, что может
поймать да принести к столу лебедь белую «живьем в руках, не ранену,
не кровавлену». Видимо, это требует особой сноровки и ловкости.
Владимир заключает с Сухманом пари и дает ему три дня на поимку
лебедя. Во время поездки богатырь видит, что Непра-река борется с
силой татарскою, которая мостит на ней мосты калиновы, чтобы идти
к Киеву. Сухман один побивает сорок тысяч недругов, но трое
оставшиеся в живых прячутся в кустах, а когда Сухман изловчается и
ловит лебедя, ранят его стрелами. Сухман роняет добычу,
расправляется с обидчиками, заклеивает раны листочками и
возвращается в Киев без лебедя. Князь Владимир не верит ему и велит
за похвальбу заточить в погреб, а Добрыню Никитича посылает узнать,
правду ли сказал Сухман. Добрыня едет к Непре-реке, видит там
разбитое полчище и подтверждает Владимиру, что Сухман сказал
правду. Князь хочет наградить Сухмана:

Буду его, молодца, жаловать, миловать

За его заслугу за великую
Городами его с пригородками,
Аль бессчетной золотой казной до-люби85.

Однако обида Сухмана на Князя смертельна в буквальном смысле:

Выходил Сухман с погреба глубокого

И говорил молодец таковы слова:
«Не умел меня солнышко миловать,
Не умел меня князюшко жаловать:
А теперь не видать меня во ясны очи».
Выдергивал листочки маковые
С тыих ран со кровавных,
Сам Сухмантий приговаривал:
«Потеки Сухман-река,
 От моя от крови от горючей,
От горючей крови от напрасной!»86

И в нашей обыденной жизни, в наш прозаический век Сухманов

паттерн никуда не пропал, просто принял более мягкие формы: «назло
бабушке отморожу уши», «назло кондуктору куплю билет, пойду
пешком» да «назло врагам козу последнюю продам».
Так, девушка, которую не встретили с работы с цветами, после того
как она пожаловалась на начальника, устраивает своему молодому
человеку скандал такого масштаба, что отменяется их первый
совместный отпуск. Жена, которой муж не догадался купить платье
сразу, разгадав ее желание по одному лишь взгляду в магазине, вскоре
будет вынуждена покупать себе одежду самостоятельно, так как муж
найдет менее сварливую женщину. А молодой перспективный
сотрудник, который так и не снизойдет до напоминания о премии, не
сможет подарить невесте обещанный подарок, обидится на начальника
еще больше, не сдаст вовремя отчет, подведет всю команду и гордо
уволится.

Бесстрашие, импульсивность

Да, Читатель, мы уже несколько раз говорили о том страхе, что

происходит от слова «страсть» и является для нас путеводной звездой
к наилучшей Доле. Но существует и другой страх – здоровый,
рациональный принцип самосохранения. Это глас здравого рассудка,
который скажет: «Не стоит прыгать со скалистого берега в незнакомом
месте, несмотря на то что ты отличный ныряльщик», «Не проскакивай
на красный свет, хоть тебе и кажется, что ты, ловкач, успеешь», «Не
садись, шустрый Колобок, к лисе на носок».
Храбрость, отвага, мужество, безусловно, являются национально-
архетипическими чертами восточных славян. Вспомним не только
былинных богатырей, но и Александра Матросова, героев Брестской
крепости, артиллериста Николая Сиротина, который один-
единственный остановил вражескую танковую колонну и, павший
смертью храбрых, самими немцами был похоронен с почестями.
Необычайная сила и отвага былинных богатырей есть настоящая быль
нашего народа. Приуменьшать или недооценивать их было бы
кощунством, да и просто подлостью. Однако, когда некое душевное
качество становится гегемоном в Сознании, срастается с Персоной,
превращается в бескомпромиссную данность, человек более не
распоряжается этим качеством: он сам становится функцией качества,
телесной оболочкой, управляемой архетипическим демоном.
Да, когда подступает враг, богатырь должен взять в руки оружие и
защищать свою землю, семью, близких, имущество и себя самого. Но
чрезвычайно важно уметь и вовремя оружие сложить, дабы праведное
сражение не превратилось в войну ради войны. Удаль молодецкая,
которой в мирное время не находится должного применения, сгубила
не одного славного витязя, превращаясь в тщеславное, безудержное
лихачество. К сожалению, эти качества чтятся в народе наравне с
настоящим героизмом (недаром «русская рулетка» называется именно
«русской»). Погибнуть от собственной беспечной удали у славян столь
же почетно, как пасть смертью храбрых в бою. Более того, именно
такой конец почитается как наиболее славный, а вовсе не как
поражение от более сильного противника, иначе герой в русском
сознании уже никакой не герой. Иллюстрация этого явления дается в
былинах «Как перевелись богатыри на святой Руси» и «Камское
побоище».
В этих былинах Киевскому княжеству угрожает «сила татарская».
Собравшиеся все вместе богатыри (причем в этой битве мистическим
образом принимают участие даже те, кто погиб в более ранних сказах,
например Святогор и Дунай) с невероятной быстротой и легкостью
справляются с противником. Но богатырям, как бы мы сказали сейчас,
не хватило драйва, не натешилась их силушка молодецкая. Когда
старшие дружинники засыпают в шатрах, младшие начинают
похваляться, что способны победить даже и «силу небесную»:

«Как у нас, могучих богатырей,

Плечи молодецкие не намахалися,
Кони добрые не уходилися,
И мечи булатные не притупилися!»
И возговорит Алешенька Попович млад:
 «Подавай нам силу хоть небесную:
Мы и с тою силой, братцы, справимся!»

Далее, по одной версии, «только молвил Алеша слово неразумное,

появились двое супротивников». Богатыри рубят их, но они тут же
оживают, а на их месте появляются уже четверо; рубят четверых,
появляются восемь, и так трое суток. По другой версии, проснувшись
поутру и выйдя из шатра, Илья Муромец видит, что вся побитая
татарская сила ожила. Богатыри вступают в новое сражение, но – о
ужас! – чем больше они рубятся, тем больше становится врагов.
В большинстве ранних вариантов былины обессиленные богатыри в
конце концов понимают тщетность сражения с «нежитью», бросаются
к горам, чтобы спрятаться в пещерах, но, лишь коснувшись каменной
поверхности, сами превращаются в скалы. Эту архетипическую
символику мы разбирали еще в разговоре о витязе на распутье. Камень
– символ вечной жизни, связи с прошлыми поколениями. Вот богатыри
и застывают, спасаясь от небесной или потусторонней силы, в
назидание потомкам. В реальности таких «каменных скульптур» не
существует. Однако еще более долговечным монументом богатырского
бесстрашия и бахвальства становится сама былина, ибо, как писала
Ахматова,

Ржавеет золото и истлевает сталь,

Крошится мрамор – к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней – царственное слово.

Существует и более жизнеутверждающая, поздняя версия былины. В

ней, во-первых, хвастунами становятся Лука и Матфей – «боярские»,
что сразу позволяет отнести этот пересказ ко временам, когда боярское
сословие оказалось в особой немилости, то есть если уж и не к
петровской эпохе, так к опричнине или правлению Ивана III, но никак
не к домонгольской Руси, не к царствованию реального Владимира.
Во-вторых, в поздней версии Илья Муромец проявляет несвойственное
богатырскому нраву мудрое смирение. Он приказывает богатырям
отступить, посчитав, что негоже живым с мертвыми сражаться. И как
только богатыри исполняют приказ Ильи, видят, что сама собой
«повалилася вся сила неверная»:

И говорил тут стар казак Илья Муромец:

«Уж вы гой еси, дружинушки хоробрые,
Уж вы сильни могучие богатыри!
Нам живыма с мертвыма не ратиться,
И отступите вы от дела-то от ратного».
И повалилася вся сила неверная.
И поехали они да ко белым шатрам.
И стречают два брата-то Суздальца,
А Лука-де, Матфей, дети боярские:
«И вам бог помощь, удалы добры молодцы,
И проздравляем-то мы вас с Камским-то побоищом».

Этот новый пересказ позднего автора знаменует чрезвычайно

важный духовный прорыв русской души! Такое развитие былинного
сюжета дает новую жизнь погибшим богатырям, указывает
спасительный выход из многовекового каменного заточения. Отказ от
фантазии о своем всесилии пробивает брешь в окаменевших доспехах
Персоны, обнаруживая живую душу с потенциалом возрождения,
новой мудрой мощью вместо бестолковой, упрямой, разрушительной
силы.
Чтобы освободиться от своих «каменных доспехов», выйти из
оцепенения, из обездвиженного состояния, в которое заточает нас
Персона, нам тоже стоит как следует испугаться! В данном случае это
означает признать существование сил, которые значительно
превосходят нас. Прежде всего нужно признать реальность. Что бы ты
ни думал, ни мнил о себе, в Избушке Бабы-Яги ты оказываешься всего
лишь человеком: без нужных связей, профессиональных качеств,
поддержки семьи, дипломов и «корочек». И, самое главное, там не
зачтутся твои обещания начать что-то с понедельника, твои
грандиозные планы на жизнь и всевозможные «я бы мог уже, но…» и
«я уже работаю над этим».
Правда состоит в том, что твоя жизнь проходит здесь и сейчас; то,
что ты имеешь сегодня, и есть твоя реальность. Она не нравится вам?
Так пора по-честному испугаться! Если вам хорошо за тридцать, так
же как и мне, пожалуй, пора перестать убеждать себя в том, что с
рождением детей еще успеется, что еще не время начать собственный
бизнес или поиски новой работы, что с опостылевшим супругом еще,
может быть, все наладится и т. д. и т. п. Пора признать скоротечность
времени и испугаться ее! Пора признать свою невластность над
временем. Пока мы упрямо боремся с нежитью, доказывая правоту
собственных убеждений, наше настоящее уходит и мы превращаемся в
каменные мемориалы своей собственной несостоявшейся жизни.

Правда, даже если противоречит логике. Идеализм

«Я вот думаю, что сила в правде. У кого правда – тот и сильней», –

все мы знаем этот афоризм из фильма «Брат», ставшего легендой 1990-
х годов. Всенародная любовь к картине обусловлена точным
попаданием героя Сергея Бодрова в образ архетипического русского
богатыря, который, как и древние витязи, пытается установить
справедливость всеми доступными ему средствами. Борьба за правду –
непременный атрибут русской Персоны. При этом наша
«национальная» правда – это категория не формальной логики, а
нравственной философии. Вместо объективной реальности она
опирается на чувство справедливости. Если такая «правда» не
укладывается в понимание добра, она кажется русской душе ущербной
и, часто даже вопреки здравому смыслу, признается ложной. Однако
настоящая истина не может быть ни доброй, ни злой, она вне морали и
вне нравственности.
В романе Булгакова прокуратор Иудеи спрашивает Иешуа на
допросе: «Что есть истина?» И арестант дает самый простой,
единственно правдивый ответ: «Истина прежде всего в том, что у тебя
болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о
смерти… Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь
только о том, чтобы пришла твоя собака…»87. Вот правда Сына
Божьего Иешуа, и это единственная правда. Пилат же в своих вопросах
требует от него совсем иного – справедливости, признания
общепринятой точки зрения на власть.
Справедливость и истина – категории несопоставимые и часто вовсе
противоположные. За истину не нужно бороться, она проста и
очевидна. Она в том, что днем светит солнце, а ночью луна, в том, что
люди рождаются и умирают, в том, что за зимой следует весна, а роза
пахнет розой. Истину можно постигать только с познавательной точки
зрения, правду же (что в нашей культуре подразумевает
справедливость) – только с позиции морали и нравственности.
Таким образом, безотносительная, целостная истина – это, так
сказать, епархия Самости, в то время как понятия правды и
справедливости относятся к Персоне, которая всегда регулируется
общественной точкой зрения. Такая правда – это то, что нужно
отстаивать, за что нужно бороться, ибо она неочевидна, так как
исходит не из объективных фактов бытия, а всего лишь из мнения
индивида или группы. К слову, еще в VI веке до н. э. древнегреческий
философ Парменид разделил философию на науку истины и изучение
мнения88. Так вот, правда, которую нужно отстаивать, – это всегда
лишь мнение, и чем более она апеллирует к нравственности, тем
дальше она от истины, тем большего фанатизма требуется для ее
поддержания, тем больше крови в прямом и переносном смысле за нее
придется пролить.
Разумеется, свою точку зрения, свою правду на пути к Тридесятому
царству Герою приходится отстаивать, и часто это происходит в
серьезных кровавых схватках с силами как привычной реальности, так
и собственного бессознательного. Однако одним мечом дороги к
воцарению не проложишь, здесь важны гибкость Персоны, понимание
также и чужой правды и уважение к ней, иначе нечего и соваться в
Избушку на курьих ножках или в Подземелье к Кощею. Да что там
Яга! Другим людям наша воинствующая правда тоже не нужна. Ну
право слово, представьте, что я сейчас пойду к издателям со своей
книгой и безапелляционно заявлю: «Вот вам мировой бестселлер.
Немедленно печатайте на моих условиях и в ножки мне кланяйтесь. В
противном случае объявляю вам войну!» Смешно, правда? А ведь это
исконно восточнославянское архетипическое поведение.
 Давайте немного отвлечемся от былинных богатырей эпохи
Киевского царства и вспомним более близкого нам по времени Тараса
Бульбу. Тем более что повесть Гоголя является самой настоящей
былиной, в том смысле, что главный герой, как и Илья Муромец, имеет
реальный прототип. Таковым считается Охрим Макуха, сподвижник
Богдана Хмельницкого, родившийся в Стародубе в начале XVII века,
который имел троих сыновей. Назар (прототип гоголевского Андрия)
предал своих товарищей-казаков и перешел на сторону войска Речи
Посполитой из-за любви к польской панночке, Хома (прототип Остапа)
погиб, пытаясь доставить Назара отцу, а Емельян стал предком
Николая Миклухо-Маклая и его дяди Григория Ильича Миклухи,
учившегося вместе с Гоголем и рассказавшего ему это семейное
предание.
«Былину» (от слова «быль»), которую литературно изложил Гоголь,
не нужно пересказывать ни одному восточному славянину, все мы
читали ее в школе, и всем нам хорошо запомнились описанные в ней
душераздирающие события, взбередившие сердца именно по причине
их архетипичности для нашего этноса. Единственное, что нужно
уточнить, – так это расхождения недавней, также всенародно
полюбившейся экранизации Бортко с первоисточником, поскольку
незначительные, на первый взгляд, нюансы переворачивают с ног на
голову архетипический сюжет.
Итак, в старом казацком атамане Тарасе Бульбе при виде молодой
силы сыновей вновь вспыхивает воинский дух, разыгрывается казачья
удаль. Однако Запорожская Сечь, куда они приезжают, в то время ни с
кем не воюет, казаки ведут разгульную жизнь, что и является для них
смыслом запорожской воли. Но старому Тарасу не по душе праздное
бытие – не к такой жизни хочет готовить он своих сыновей, не за тем
он покинул свой хутор. «Вот пропадает даром козацкая сила: нет
войны!.. Вот старшины забайбачились наповал, позаплыли жиром
очи!.. Нет, видно, правды на свете!»89 – сокрушается старый атаман.
Нет для него войны – нет и правды, некому доказывать справедливость
– нет смысла в жизни для Персоны, поработившей Тараса. Он все
придумывает, как поднять запорожцев в поход, чтобы не тратить
казацкую удаль на беспрерывное пиршество и пьяное веселье. Сердце
Бульбы жаждет войны. При этом война должна быть праведной, с
народно-освободительным характером, за правду, за посрамленную
веру православную, иначе… не считается. Но вот беда, не посрамляет
никто веру, не притесняет никто русский народ! Бульба пытается найти
обоснование для похода на турок, но кошевой отказывает – с султаном
заключен официальный мир.
Но – «ищите, и обрящете»: прибывшие в Сечь украинцы
рассказывают о «притеснении» православных со стороны польских
панов и евреев. Рассказы выглядят полнейшей небылицей: «Такая пора
теперь завелась, что уже церкви святые теперь не наши… Теперь у
жидов они на аренде. Если жиду вперед не заплатишь, то и обедни
нельзя править… Слушайте!.. еще не то расскажу: и ксендзы ездят
теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а
то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных
христиан… Слушайте! еще не то расскажу: уже говорят, жидовки
шьют себе юбки из поповских риз. Вот какие дела водятся на Украйне,
панове!»90. Вот эта полнейшая чушь и становится, к радости Бульбы,
достаточным поводом для похода на Речь Посполитую! В фильме
Бортко для оправдания казаков появляется зверски убитая поляками
жена Тараса, но в книге нет об этом ни слова. А ведь такой поворот
совсем меняет дело! Дурная молодецкая удаль превращается в
праведную месть.
Далее: в фильме нет ничего о бочонке золотых цехинов,
награбленных казаками, также экранизация опускает описания
жестокостей запорожцев (сдирание кожи с ног пленников, отрезание
польским женщинам грудей, их сожжение заживо вместе с детьми).
Зато фильм, в отличие от повести, демонстрирует пытки, которым
были подвергнуты пленные казаки во главе с Остапом. Гоголь лишь
пишет: «Не будем смущать читателей картиною адских мук, от
которых дыбом поднялись бы их волоса. Они были порождение
тогдашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую
жизнь одних воинских подвигов и закалился в ней душою, не чуя
человечества»91.
Да, фильм 2008 года получился куда более патриотичным, чем
реальная гоголевская повесть, в нем отчетливо видно «добро» и «зло»:
казаки – однозначные герои, поляки – душегубы. Однако
экранизированная история потеряла настоящую, жизненную
правдивость, в которой никогда нет ни всецело «хороших», ни
абсолютно «плохих» героев, действий, обстоятельств.
 Книга ставит вопрос, волновавший и героя Бодрова: «В чем
правда?». Для Тараса Бульбы она в том, что воспалившаяся Персона,
которая завладела Сознанием в образе священной идеи, сгубила его
сыновей, всех до единого товарищей и привела к страшной,
мучительной смерти самого атамана. Для Остапа правда – это
отцовская воля. Для Андрия, предавшего своих, павшего от руки
собственного отца, это любовь к панночке, это желание «заниматься
любовью, а не войной». Для поляков – сохранение собственных
жизней, защита своего города, голод, жажда отмщения и «праведная»
по-звериному жестокая месть. Все эти «правды» взаимоисключающи
для односторонней, предвзятой Персоны.
А истина – истина, пожалуй в том, что каждый, кто спутал правду со
справедливостью, впадает в соблазн Великого Инквизитора.
Армия призвана защищать мирное население, так же как Персона –
живую, чувствующую душу. Иначе, какими бы ни были военные
победы дружины или социальные достижения Персоны, они обернутся
поражением. Самый страшный удар противник может нанести именно
по беззащитному тылу, в котором всегда находится самое ценное.
Потому с древних времен особо удачным деянием полководца
считалась операция по выведению из-под удара женщин, стариков и
детей. А отважному Герою, вставшему на путь индивидуации, важно
не погубить способность к сопереживанию, не растерять мудрость и
знания, не растоптать в пылу ростки новых возможностей.
Нам может показаться, что описанные Гоголем события «тогдашнего
грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних
воинских подвигов и закалился в ней душою» не могут иметь ничего
общего с нами – цивилизованными украинцами, белорусами и
россиянами XXI века. Да, мы больше не сдираем с противников кожу,
не сжигаем заживо детей соперников, не подвешиваем конкурентов на
дыбе. Однако мы все так же воюем за идею, путая собственное мнение
с истиной. Ведь в том-то и дело, что «душой мы закалялись»
в воинских подвигах наших предков. Наша архетипическая установка,
в отличие от западного прагматизма, нацелена на идеализм: следовать
идее, а не опираться на меняющиеся реалии жизни.
Как же проявляется «паттерн Тараса Бульбы» в наше время, у
обычных людей? Да в любых обстоятельствах, когда борьба за правду,
справедливость, идею принимает фанатический характер.
 Однажды старшая коллега поведала мне вот какую историю.
Ее клиентка, женщина за пятьдесят, рассказала о своем
единственном браке в ранней молодости, продлившемся… чуть более
недели. Выходила она замуж просто по сумасшедшей любви – такой, о
которой пишут в женских романах. Молодожены проводили медовый
месяц где-то на Черноморском побережье, и все было сказочно
прекрасно, пока как-то утром муж не назвал ее спросонок чужим
именем. Я не помню в подробностях пересказ конкретных действий
ревнивой новобрачной. Достаточно сказать, что она довела
ситуацию до развода. Через какое-то время страстно любящий и
любимый муж все-таки смирился с ее уходом, повстречал другую
женщину, женился, завел двух детей, а к моменту рассказа уже и
внуков. Сама же новобрачная, оказавшись через двадцать пять лет в
кабинете психоаналитика, рассказала, что больше так и не вышла
замуж, потому что так никого и не полюбила. На вопрос, почему же
она вовремя не остановилась в своих разрушительных действиях, она
ответила, что сначала не могла смириться с «ужасной правдой»,
потом ей было непереносимо признать собственную неправоту, а
дальше – признать правду о собственной глупости. В общем,
четверть века она потратила на то, чтобы доказывать себе
собственную убогую, хромую, разрушительную «правду». А как иначе?
Ведь если признать иную точку зрения, то получится, что она
жестокая, ревнивая дура. Конец этой истории тоже весьма
напоминает женский роман: эта женщина нашла в социальных сетях
своего бывшего мужа, написала ему письмо, в котором искренне
просила прощения. Он ответил ей, написал, что простил. Завязалась
переписка. Выяснилось, что он недавно овдовел и переживает
глубокую депрессию. По прошествии года или чуть более они… нет,
не поженились, так как оба решили «людей не смешить», но стали
регулярно приезжать друг к другу в гости – он в Питер, она в
Москву, – а также решили поехать вместе в Париж, о чем мечтали в
своей советской юности.
Помните, чуть выше я рассказывала о мужчине, который полагал
ниже своего достоинства напомнить руководителю о премии? Так вот,
через «свою гордость» он так и «не переступил». Праведно, по его
мнению, было объявить войну: он написал вышестоящему руководству
с десяток жалоб на непосредственного начальника и специально не
доработал годовой отчет, чем подвел весь отдел. При этом, по его
словам, он «окончательно разочаровался в людях», когда коллеги его
не поддержали. В «решающей схватке» он бросил на стол начальнику
заявление «по собственному желанию» и ушел… в никуда. Работал он
в какой-то очень специфической сфере, был редким, ценным
специалистом, но, по причине как раз узкой специфики его профессии,
он тут же попал в «черный список» всех немногочисленных
отраслевых предприятий города. Зато боролся за правду. За
справедливость пострадал!
И еще хочется вспомнить один маленький эпизод из «Тараса
Бульбы». В начале повести, пока казаки еще не пошли сражаться с
поляками за «посрамление православной веры», кошевой говорит о
том, что у них самих «храм божий – грех сказать, что такое: вот
сколько лет уже, как, по милости божией, стоит Сечь, а до сих пор не
то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства.
Хотя бы серебряную ризу кто догадался им выковать!» Получается,
что казакам, поборникам веры, и в голову не пришло за долгие годы
существования Сечи обустроить собственный «храм истины», а вот
разгромить лавки евреев, которым задолжали столько, что вовек не
расплатиться, да пожечь польские поселения за «веру христианскую» –
это пожалуйста!
К чему я вдруг вспомнила об этом? Ах да, к «борьбе за веру». Ведь
если ты почитаешь что-то за истину, это не требует никакой борьбы,
ничего не нужно доказывать. Об этом говорит Соратник-противник
Иешуа:
– А не надо никаких точек зрения! – ответил странный
профессор. – Просто он существовал, и больше ничего.
– Но требуется же какое-нибудь доказательство… – начал
Берлиоз.
– И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и
заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все
просто: в белом плаще с кровавым подбоем…92
Поэтому, когда мы что-то доказываем исступленно, «с пеной у рта»,
скорее всего, мы доказываем это себе. Так женщина из
вышеприведенного примера убедила саму себя в «существовании
соперницы» и разрушила свою жизнь на самом деле потому, что
просто не верила в реальность и «заслуженность» свалившегося на нее
счастья. А редкий специалист, сдается мне, в глубине души и сам не
верил, что заслуживает особого поощрения, что, собственно, и доказал
невыполненным отчетом.
Перечисляя особенности общеславянской Персоны, мне также
хотелось бы отметить особое свободолюбие, самобытную «волюшку
вольную», архетипическую отнюдь не только для казаческого
субэтноса, но и для всех восточных славян. Однако эта тема очень
тесно переплетается с фигурой архетипического Отца, поэтому не
будем спешить, оставим разговор о нашем специфическом понимании
свободы до той поры, пока нам не придется возвращаться из нашего
долгого опасного путешествия в родительский дом нашей души.
Но прежде чем пуститься в дальнейший путь, давайте рассмотрим
возможность приручения Персоны. Это означает придание ей
гибкости, обретение способности контролировать ее проявления. Нам
нужно снять с Персоны мантию серого кардинала нашей жизни и
научиться облачать ее согласно собственному разумению,
соответственно месту и времени.
Идеальной иллюстрацией этого процесса послужит нам былина
Новгородского цикла «Садко». Это тем более интересно, что
новгородские былины резко отличаются от киевских. Хотя в обеих
этих колыбелях русского этноса подрастали младенцы-близнецы
(всего-то и отличий, что одни ели борщ, а другие щи, одни жили в
глиняных хатах, а другие в бревенчатых избах), ценности у людей в
этих городах были разными. Вечевая торговая республика никогда не
знала татарского нашествия. Она была крупнейшим торговым центром
Древней Руси. Именно поэтому новгородская Персона отличается от
воинственной киевской: Новгород торговал и знал большой толк в
этом занятии, воевать ему было несподручно, он предпочитал
договариваться. А это именно та способность, которая пригодится нам
при встрече с Бабой-Ягой и Кощеем. Давайте же поскорее
познакомимся с главным былинным героем Новгорода – Садко.
В начале былины Садко был гусляром – музыкантом и сказителем, –
что означает соединение творческих способностей с немалыми
знаниями и умением увлечь публику. И вдруг ни с того ни с сего его
перестают звать на пиры. Садко опечалился, ибо ничего другого в
своей жизни он делать в ту пору не умел, а поскольку всегда был сыт,
пьян и обласкан на пирах, на черный день ничего не откладывал.
 До боли знакомая всем ситуация в XXI веке, не правда ли? Только
почувствуешь, что жизнь наконец обрела стабильность, в своем деле
ты как рыба в воде, в семье тишь да гладь да божья благодать, – жди
потрясений.
Работал отец моей знакомой в 1980-е годы инженером, стал
руководителем, появился достаток – рухнул Советский Союз, некому
стало кормить НИИ. Пошел, как и все, кто был посмелее, в
коммерцию, обзавелся несколькими киосками – пять лет сытой,
довольной жизни, и тут вдруг в городе резко меняется криминальная
власть, все его киоски сжигают в одну ночь. Начинает торговать
пейджерами – бешеный успех, покупает хорошую машину, ездит
отдыхать с молоденькой любовницей за границу – через три года не
нужны никому больше пейджеры, у всех сотовые. Очарованный
зарубежными поездками, он открывает свое туристическое
агентство, благополучно живет и развивает бизнес более
пятнадцати лет, и вот в этом году – туристический кризис,
обанкротилось большинство операторов, у пострадавших клиентов
больше нет доверия к его агентству… Мне чертовски интересно, что
придумает этот уже очень немолодой человек дальше?
А ведь его ситуация архетипически стандартна, может быть, лишь
чуть ярче выражена, чем у большинства людей, так как человек этот
обладает чуть большей смелостью, нежели «среднестатистический».
Жизнь меняется, это закон; если мы не хотим остаться за бортом,
приходится приспосабливаться к обстоятельствам, учиться гибкости.
Кроме того, и душевные процессы не стоят на месте. То, что было еще
так недавно новым, становится привычным, затвердевает в Персоне, и
как только человек утверждается окончательно в том, что он именно
такой и есть, Самость, стремящаяся к полноте своего воплощения, тут
же подбрасывает новые испытания для Эго, новые возможности
развития для духа и души.
Итак, Садко в печали и тоске идет к Ильмень-озеру, садится на
берегу и играет на гуслях – уже не за деньги, а просто для своего
удовольствия. Этот малозначительный, казалось бы, эпизод имеет
очень глубокий смысл. Кстати, что бы сделал любой киевский
богатырь на месте Садко? Он бы ворвался на «почестный пир» к тем,
кто перестал его приглашать, да разбил бы свои гусли хозяевам об
голову. В лучшем случае за это был бы бит и изгнан из города. Но
Садко поступает иначе, то есть не поступает никак.
Есть такая максима: не знаешь, что делать, – не делай ничего. Речь
идет не о том, чтобы сиднем просидеть на печи весь свой долгий век, а
о тех моментах в жизни, когда чувствуешь полную растерянность. В
таком состоянии, когда земля уходит из-под ног, когда то накатывает
полная апатия, то охватывает тревога и в панике мы хватаемся то за
одно дело, то за другое, каждое из них тут же бросаем и бежим
заниматься третьим, и все равно все валится из рук, единственное
здравое решение – это не делать вообще ничего. Ничего путного
предпринять в таком состоянии все равно не удастся. Это момент,
когда рушится старая Персона, опираться на нее далее все равно
невозможно. А для возникновения и созревания новой нужно время.
Помните, в главе, посвященной Тени, мы говорили о том, что
Природа и Боги не заполняли наши души бесполезными чувствами,
будь то ревность, жадность и т. д.? Это также касается растерянности и
бессилия. Зрелая личность имеет способность их переживать, не
разрушаясь при этом. Эти чувства нужны именно для того, чтобы в
переломные моменты жизни не наломать дров сгоряча. Когда мы
имеем смелость пережить растерянность по-честному, признать, что
прежнюю Персону мы потеряли, признать бессилие в сложившихся
обстоятельствах, Судьба – славянская Доля – тут же дает нам знак,
куда следовать дальше, тут же протягивает руку помощи. Не делать
ничего – это значит не решать проблему на горячую голову, а вместо
этого, как Садко, заняться любимым делом для своего удовольствия
или даже просто побездельничать: посмотреть кино, почитать книгу,
сходить на прогулку в парк.
Одна моя клиентка, назовем ее Ясей, несколько лет назад, как раз в
возрасте тридцати трех лет, переживала все прелести и тягости
архетипической инициации. У нее рухнул бизнес, она ушла от мужа,
попала в больницу, а когда выписалась, поняла, что все, что у нее
осталось, – это автомобиль и кот. Конечно, она начала судорожно
«поправлять свои дела», организовывать компанию, идентичную
прежней (хотя все ее усилия были напрасны), а заодно взяла для
подруги, которая ее приютила, кредит на свое имя (когда сам
находишься в беде, проще начать помогать другим, нежели себе
самому, – и это также наша этническая черта). Через очень недолгое
время та самая подруга, имевшая обыкновение крепко
прикладываться к бутылке, закатила Ясе пьяную истерику и посреди
ночи выгнала ее из дома, а заодно потребовала вернуть ключи от
своего офиса, в котором Яся принимала единичных оставшихся от
«прошлой жизни» клиентов. Когда плачущая Яся, переночевав с
котом в машине, звонила мне, она сказала, что у нее отнимается
правая рука (что, кстати, является нередким невротическим
симптомом). И это было знаком Самости! Тело никогда не врет,
научиться понимать его язык – полезнейшая премудрость. А в данном
случае соматическое послание было и вовсе буквальным и очевидным:
«Прекрати борьбу, опусти руки. Посиди, Садко, на бережку, поиграй
на своих гусельках».
«Утро вечера мудренее» – есть и такая присказка в наших мудрых
сказках, ибо, когда действительно нет в твоем распоряжении
доступных человеческих ресурсов для решения проблемы и ты
смиренно признаешь свое бессилие, вступает в игру Самость и
преподносит тебе то, о существовании чего ты и помыслить не мог.
Я посоветовала Ясе не бороться с симптомом в руках, а, напротив,
в прямом смысле слова опустить руки, чтобы болтались, как плети, а
дальше просто пребывать в этом состоянии, пока оно не изменится
само собой. Она не стала сопротивляться этой идее и… «О, чудо!» –
сказал бы человек, ничего не знающий о юнгианстве, потому что и дня
не прошло, как ей позвонил старый знакомый и предложил, во-первых,
вернуть давнишний долг, а во-вторых, взять выгодный контракт на
аудит фирмы приятеля. Таким образом, Яся смогла отработать
кредит за каких-нибудь несколько дней. Но и на этом «чудеса» не
закончились: вскоре брат той самой подруги, также знавший Ясю с
детства, отдал ей долг с извинениями за свою непутевую сестру.
Такой поворот судьбы действительно с обывательской точки зрения
не объяснить ничем, кроме чуда чудного, дива дивного. А с точки
зрения архетипической психологии все закономерно: дай вовремя знать
судьбе, что ресурсы, доступные Сознанию, иссякли, дай время и
пространство архетипической энергии заполнить индивидуальные
лакуны.
Но что же Садко? Его пронзительная игра на гуслях в час печали и
тоски взволновала самого Морского Царя. Он вышел на берег и решил
наградить певца. По совету Царя Садко должен побиться с купцами «о
велик заклад», что в озере живет чудесная рыба с золотыми
перьями[32]. Купцы в споре закладывают лавки с товарами, а Садко,
доверившись Царю Морскому, – свою буйну голову. И Царь не
обманывает: Садко трижды с его помощью вылавливает чудных рыб с
золотыми перьями и сам становится богатым купцом.
Этот эпизод раскрывает нам еще одну жизненную премудрость, о
которой молчат сказки с персонажами-дарителями более позднего
периода. Игра Садко сама по себе восхитила Морского Царя; тут бы,
прямо на берегу, ему и одарить гусляра богатствами, отдать дочь в
жены, да вместе с ней какое-нибудь царство в приданое. Ан нет! Садко
еще должен пуститься в рискованное предприятие, чтобы доказать и
свою храбрость, и полное доверие Царю, – только тогда он обретет
богатства. О каких тайных законах мироустройства нам говорит эта
часть былины? Конечно, о том, что в облачении, привычном старой
Персоне, в новую жизнь не войти. Как часто нам кажется, что
достаточно «вести себя хорошо», быть «послушными мальчиками и
девочками», покорно делать то, что от нас ждут, чтоб судьба
отблагодарила нас! Как часто я встречаю «золушек» под сорок лет,
которые искренне удивляются, что «принц» все еще не приехал (ведь
они же хорошие!), и… продолжают пассивно ждать!
Не работают подобные сказки в нашей культуре. Нет в нашей
славянской душе для них архетипических предпосылок. Хочешь
царевича – сначала сама стань царевной, только так, и никак иначе.
Садко необходимо смириться с тем, что роль гусляра ему стала
слишком тесна, для нового витка в развитии ему нужны совсем иные
навыки. Морской Царь предлагает ему вступить в спор с лучшими
купцами города. Выполнение этого условия, во-первых, уже само по
себе вводит героя в купеческие круги, а во-вторых, спорить, да еще под
заклад собственной головы, можно лишь о том, в чем ты на сто
процентов уверен.
Ключевой момент заключается в том, что Садко сначала обретает
веру: у него действительно есть то, чего даже самые богатые
новгородцы видом не видывали; эту веру он доказывает, рискуя
собственной головой, и уж только потом ему помогает Морской Царь.
Да, только так, и никак иначе. Хочешь «принца»? А готова ли ты
заложить свою буйну голову, что ты настоящая принцесса? Хочешь
стать миллионером? А готов ли ты пойти на «велик заклад», что твои
идеи сработают?
Но кто же этот могущественный и своенравный Царь Морской, чьи
щедрые дары так непросто получить? Несомненно, это одна из
ипостасей древнего языческого бога славян Велеса. Во-первых, к его
многочисленным и разнообразным функциям относится
покровительство певцам и сказителям. Его культ был связан с
обрядовыми песнями и поэзией, поскольку в «Слове о полку Игореве»
эпический певец Боян называется «Велесовым внуком». Сам Боян в
древнерусских письменных источниках предстает как
мифологизированный персонаж. Он певец вещий, то есть знающий то,
что недоступно сознанию обычного человека, а пение его подобно
колдовскому магическому ритуалу, во время которого совершается
путешествие по всем мирам – Нави, Яви и Прави: «Боян бо вещий,
аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мысию [белкой] по
древу, серым вълком по земли, шизым [сизым] орлом под облакы»93.
Именно «скотий бог» Велес в еще более древнем мифе обладал
волшебными гуслями, а когда начинал играть на них, то все вокруг
впадали в безудержное веселье и забывали обо всех своих «явных»
делах. По всему выходит, что Садко в начале былины представляет с
летописным Бояном одну и ту же архетипическую фигуру. Однако бог
Велес, который, соответственно, и для Садко является дедом, желает,
чтобы внук не только воплотил в жизни свою певческую ипостась, но
также развил и другие: обрел богатство, освоил дело торговое, чтил
законы и договоры, пустился в путешествие и уже только после этого
осел на постоянном месте. Однако об этом позже, не будем забегать
вперед былинных событий.
Помимо «любви к искусству», и сама внешность Морского Царя
указывает на Велеса. Его имя, по мнению многих исследователей,
происходит от слова волохатый – «мохнатый, косматый». Также
существует гипотеза, что и слово волхв связано с именем этого бога и с
обычаем его жрецов одеваться в меховые «волохатые» шубы. Слово
волхв в более поздние времена стало обозначать не только жреца
Велеса, но и вообще любого человека, обладающего тайным знанием,
однако и здесь связь с изначальным языческим богом не теряется, ведь
именно Велес покровительствовал науке и мудрости.
 Велеса часто называют «скотьим богом», так как он
покровительствует скоту (это слово в древнерусском языке обозначало
не только одомашненных животных, но и в целом богатство и
изобилие), а вместе со своей второй женой Макошью – земледелию.
Часто его противопоставляют как Чернобога (повелителя нечисти и
владыки Нави) Белому богу – Перуну. О «черноте» Велеса (кстати, в
среднерусском произношении, как раз напротив, Белеса)
свидетельствует отсутствие его столпа в пантеоне князя Владимира.
Его кумир стоял отдельно, не на холме, а на склоне, ближе к низине, к
водам. Однако это разделение богов на «Черного» и «Белого» – вовсе
не исконно славянская архетипическая реальность, а скорее первый
шаг к принятию христианской веры с противоборством Бога и Сатаны.
На самом деле противостояние Перуна и Велеса было вовсе не
борьбой «добра» со «злом», просто первый был богом исключительно
княжеской дружины, как особой, привилегированной части общества,
а второй – богом всей остальной, невоинской Руси. Дружинно-
княжеский культ Перуна киевских Игоревичей, во всяком случае, как
главенствующий, был далек от славян вообще, тем более от славян
северо-востока, соседствовавших с финно-угорскими племенами. «У
Новгорода были свои традиции, уходящие, быть может, в еще более
древний исторический пласт, чем славянское земледельческое
язычество», – пишет Рыбаков94. Скорее всего, именно это и стало
причиной отсутствия имени Велеса в списке Владимирского пантеона.
Однако Перун и Велес были для русичей равноправными и
равновеликими богами. Оба имени использовались в клятвах
государственного уровня. Только на их кумиры у Владимира не
поднялась рука после принятия христианства. Всех прочих идолов он
приказал иссечь и сжечь, а Перуна с Велесом «проводить с земли в
воду», что, по архаичным представлениям, соответствовало
обрядовым проводам на тот свет.
Забытые боги, как мы неоднократно с вами замечали, Читатель,
становятся демонами. Забыть Велеса полностью славянской душе
невозможно, слишком значим он был и в период зарождения этноса, и
в эпоху его младенчества. Поэтому он возрождается в народной
памяти в образе то Морского Царя, то Кощея Бессмертного, хранителя
подземных сокровищ, то Серого Волка, то мудрого Волхва.
 Ответ на вопрос о том, как же бог скота и земледелия превратился в
Морского Царя, то есть во владыку противоположной стихии,
несложен. Во-первых, как мы уже сказали, он был погребен в воде, а
потому оттуда и явился гусляру Садко. Во-вторых, Велес, как муж Яги
(на которой он был женат до Макоши, но об этом позже), исконно
являлся стражем реки Смородины, разделяющей миры живых и
мертвых. В-третьих, у приильменских словен Волос-Велес почитался
также (под именем Волхва или Ящера) покровителем всех вод.
Вот этого древнего Бога и вызвал в своей душе Садко игрой на
гуслях. И Велес наградил его воистину не по-царски, не по-княжески,
а по-божески: он не только дал возможность его Персоне носить
одежду певца Бояна, но и научил, как можно облачиться в купеческий
кафтан.
Итак, Садко входит в новгородское купечество, да не просто входит,
а становится самым богатым из купцов:

Стал Садко приторговывать,

Стал получать барыши великие.
Во своих палатах белокаменных
Устроил Садко все по-небесному:
На небе солнце – и в палатах солнце,
На небе месяц – и в палатах месяц,
На небе звезды – и в палатах звезды95.

Описание палат Садко, копирующих небесный свод, неизбежно

наводит на мысль об инфляции Персоны, о Мана-личности: дом купца
представляет собой весь мир, Садко в мечтах завладевает всем белым
светом. И дальнейшие события былины лишь подтверждают наши
догадки. Садко созывает на «почестный пир» всю новгородскую знать.
Начинается извечная мужская забава – померяться казной, силой,
удачей, конем, знатностью рода, вообще всем тем, что составляет
мужскую гордость. Однако Садко в этих спорах не участвует, что уже
является знаком некоторого отстранения от купцов и знати
новгородской. В конце концов гости спрашивают, уж не в том ли дело,
что похвастать Садко вовсе нечем. Вот тут и проявляется
идентификация с Персоной: Садко заявляет, что на свою «бессчетну
золоту казну» он может выкупить все товары новгородские, чтоб «в
городе товаров в продаже боле не было».
Вот так! Пожалуй, такой «казной» не может похвастать ни один
современный олигарх. Новгород вызов принимает, и Садко со своей
дружиной в течение трех дней скупает все, что попадется под руку.
Однако товары других купцов все прибывают, приплывают товары
московские, а затем и заморские. Садко признает поражение:
«Побогаче меня славный Новгород». К счастью, на этот раз спор идет
не на буйну голову Садко. Он отдает купцам проспоренные тридцать
тысяч, а на оставшуюся казну строит корабли, сгружает в них все
скупленные товары и отправляется в путешествие. Так его Персона
осваивает еще одну роль под покровительством того же Велеса – роль
путешественника:

Построил Садко тридцать кораблей,

На тыи на корабли на черленые
Свалил товары новгородские,
Поехал Садко по Волхову,
Со Волхова во Ладожско,
А со Ладожска во Неву-реку,
А со Невы-реки во сине море.
Как поехал он по синю морю,
Воротил он в Золоту Орду96.

Маршрут Садко описывается до определенного момента

географически точно – именно так и ходили в старину новгородские
торговые суда. Но вдруг – Золотая Орда, которая, мы прекрасно
понимаем, в реальности находилась совсем в противоположном
направлении. Ничего необычного в таких нарушениях реальности для
былины нет, но так же не бывает в былине и ничего случайного.
Торговать с враждебной Ордой в XII веке, к которому относится
былина о Садко, – это, скажем, все равно как русские продавали бы в
годы холодной войны американцам березовый сок и буденовки со
звездами. При этом Садко не просто торговал в Орде, но и получил с
татар, которым все остальные купцы сами платили дань, огромную
прибыль. И снова приходят мысли о Мана-личности. Так и есть…
На обратном пути к Новгороду корабли Садко застает буря, бьют
волны, ветер рвет паруса, но корабли застывают на месте. Садко
догадывается: «Видно, Царь Морской от нас дани требует, требует
дани во сине море». Дружина спускает в море бочку с серебром, затем
– с золотом, но ничего не помогает: «Видно, Царь Морской требует
живой головы во сине море», – понимает Садко. Он предлагает
бросить жребий – написать на деревянных табличках имена всех
дружинников и опустить эти таблички в море: чья табличка пойдет ко
дну, тому и идти самому за ней. Дважды бросает дружина жребий,
причем во второй раз Садко даже хитрит, товарищей заставляет
написать имена на золоте, а сам снова пишет на дереве, но всякий раз
тонет жребий самого Садко. Ничего не поделаешь, он берет свои гусли
и отправляется в море. Буря стихает, и корабли с дружиной уходят в
Новгород.

Заснул на дощечке на дубовой,

Проснулся Садко во синем море,
Во синем море на самом дне.
Сквозь воду увидел пекучись
красное солнышко,
Вечернюю зорю, зорю утреннюю,
Увидел Садко – во синем море
Стоит палата белокаменная,
Заходил Садко в палату белокаменну,
Сидит в палате Царь морской97.

Садко предстает пред Морским Царем все тем же певцом-

сказителем, которым был до их первой встречи. По просьбе владыки
подводного царства гусляр снова играет, да так хорошо, что Царь,
пустившись в пляс, не может остановиться три дня подряд. От его
пляски бушует море, тонут корабли, гибнут люди. Эта ипостась
отвергнутого некогда бога хорошо знакома всем восточным славянам.
Это буйный разгул недавно разбогатевших. Знаменитые гулянья с
цыганами в «Яре» в конце XIX века сравнимы с угаром новорусских
богачей середины 1990-х. Это буйство не студентов в общежитии, а
именно зрелых мужчин, с непременной потерей контроля над собой,
расточительством и насилием, возможно со стрельбой, обязательно с
разгромом и оскорблениями, ущербом для людей «иного сословия».
Классическая застольная фраза, предшествующая мордобитию, «Ты
меня уважаешь?» относится к тому же «мужицкому» фольклору, а
точнее, исходит от воспаленной Персоны.
Итак, разгул Царя Морского принимает масштабы стихийного
бедствия в прямом смысле слова – тонут корабли, гибнут люди, уходят
под воду целые прибрежные селения. Как остановить царя? Рядом с
Садко неожиданно оказывается старичок, который советует порвать
струны и выломать шпенечки у гуслей. Старичок этот – святой Микола
Можайский (Николай Угодник), которого новгородцы почитали как
своего покровителя, защитника от бурь и морских бедствий. В этом
эпизоде мы можем отчетливо видеть проявление феномена
раннехристианского двоеверия, когда христианский святой
подсказывает герою, как усмирить языческое божество. Однако мы
также знаем, что в эту эпоху народ, так сказать, слегка лукавил перед
официальной религией: языческих богов просто переименовывали в
тех или иных святых. Так, жена Велеса Макошь превратилась в
Параскеву Пятницу, а сам скотий бог «распределил свои функции»
между Николаем Угодником (самым почитаемым у славян святым) и
Ильей Пророком.
Именно о Новгороде писал Костомаров: «Христианское начало
входит сюда слабо и притом так, что языческая подкладка ясно видна
из-под новой одежды»98. В мифе о Садко это видно особенно явно.
Именно святой Николай почитается как покровитель скота, диких
зверей, земледелия, путешествий, а еще он является проводником в
загробный мир и соотносится с реликтами культа Медведя – то есть
наследует все самые важные функции и даже атрибуты Велеса.
Следовательно, и в образе святого Садко знакомится с новым ликом
все того же Велеса – архетипического Сенекса, мудрого старца,
Волхва. Сенекс (лат. «старый человек») в аналитической психологии
обозначает персонификацию определенных психологических черт,
присущих, как правило, пожилым людям: уравновешенности, контроля
над своими поступками, дисциплинированности, ответственности,
рационализма, стремления к порядку, мудрости, дальновидности,
консерватизма99 и т. д., то есть всех тех черт, которых так не хватает
«разгульному купцу».
Что ж, трансцендентное объединение противоположностей и есть
цель Самости, задача инициации. Архетипический Сенекс – понятие,
конечно, психологическое, а не возрастное: и малые дети могут
демонстрировать ответственность, и пожилые люди могут совершать
опрометчивые поступки. А вот нашему герою Садко, сполна
отведавшему лихой, рискованной, полной опасностей жизни, как раз
пора остепениться, подумать о дальнейших планах, осесть на одном
месте. Ведь самая главная функция Велеса – это, как мы помним,
покровительство земледелию и скотоводству, то есть оседлой жизни.
Итак, с помощью Миколы-Сенекса, обретя такие качества, как
уравновешенность, мудрость и т. д., Садко прекращает смертоносную
пляску Морского Царя. Но на этом его испытания не заканчиваются –
он должен разгадать загадку. В некоторых версиях ему приходится
разрешать спор между Царем и Царицей:

Ты скажи-скажи и поведай мне,

Что у вас на Руси есть дорого?
У нас с царицею разговор идет,
Злато или серебро на Руси есть дорого
Или булат-железо есть дорого?
Ответ Садко:
– У нас злато-серебро на Руси дорого,
А булат-железо не дешевлея;
Потому оно дорого,
Что без злата-серебра сколько можно жить,
А без булату-железа жить-то неможно100.

Мифологические, сказочные и былинные загадки всегда заключают

в себе каверзу для Сознания: простой и сам собой напрашивающийся
ответ всегда будет ошибочным, так как он исходит исключительно от
Персоны. Злато и серебро нужны только ей, как символы власти,
уважения, богатства. А вот без железа жить действительно «не
можно» – ни землю без него не вспашешь, ни от врагов не
защитишься. Волшебные персонажи именно по верному ответу всегда
узнают настоящего Героя и понимают: именно он – тот, кого ждали.
Таким образом, вовсе не с коварными умыслами завлекал Царь
Морской Садко на дно морское, и даже не просто в качестве
«массовика-затейника». У Царя куда более серьезный расчет, это
становится ясным из последующего его предложения:

Ай не угодно ли тебе,
Садко, женитися в синем море
Ай на душечке
как на красной на девушке…
Ай заутра
выбирай себе девицу да красавицу
По уму себе да по разуму101.

Выбор невесты – последнее и самое важное испытание для Садко:

три раза по триста девиц пройдут перед ним, и он должен остановить
свой выбор на одной – его суженой, то есть предназначенной ему
самой судьбой. Но Садко не хочет оставаться в Морском царстве, а
значит, не должен жениться. На выручку снова приходит Сенекс-
Микола: он указывает Садко ту, которую ему надо выбрать, чтобы
вернуться домой, – девушку Чернавушку (вспомним быличку про
бедного парня и черта – сюжет практически идентичный). Она и есть
его суженая. Согласно одним версиям, Чернавушка – единственная
земная среди невест, она вернет его на землю; по другой версии, она –
воплощение реки, текущей близ Новгорода, что вынесет его домой.
Еще Микола дает Садко совет ни в коем случае «не творить с женой
блуда в синем море». Что бы это значило? Синее море – символ глубин
бессознательного, «створить блуд», жениться, соединиться со своей
Анимой на бессознательном уровне – значит отказаться от отношений
в реальности, ведь фантазийные «принцессы» и «принцы» всегда
кажутся лучше и ярче, чем реальные люди. Так многие из нас ждут
своих идеальных суженых всю жизнь, предаваясь мечтам об
идеальных отношениях перед сном, или флиртуют на сайтах
знакомств, где можно существенно приукрасить самих себя; есть и
сетевые игры, в которых люди вступают в виртуальные браки, строят
виртуальные дома, рожают виртуальных детей, – все это и есть гибель
души на дне морском в наш прогрессивный век.
Садко следует совету старца, а вернее, совету уже своей
собственной мудрой, дальновидной, опытной души, и, когда
просыпается на утро после свадьбы «без блуда», оказывается лежащим
на берегу реки Чернавы. В благодарность за спасение он строит
церковь в честь Миколы Можайского – он же Николай Чудотворец, он
же Царь Морской, он же сам древний Велес:

Встретил Садко дружину хоробрую

И повел в палаты белокаменны.
Тут его жена зарадовалася,
Брала Садка за белы руки,
Целовала во уста во сахарные.
Начал Садко выгружать со черленых со кораблей
Именьице – бессчетну золоту казну.
Как повыгрузил со черленых кораблей,
Строил церкву соборную Миколы Можайскому,
Не стал больше ездить Садко во сине море,
Стал поживать Садко во Новеграде102.

Вот так отблагодарил Садко своего покровителя. Пускай люди будут

«официально» молиться в церкви, им построенной, Святому Николаю
Угоднику. Для славян это только имя. И из современных-то верующих
лишь единицы знают, что родился этот святой в 270 году в Ликии, был
епископом, разрушил языческий храм Артемиды, молился за
путешественников и моряков, а уж в те стародавние времена простой
люд и слыхом не слыхивал о житии Николая Чудотворца: люди просто
знали, что он их главный заступник перед Богом, вот и просили его о
помощи. Они молились в церкви, построенной Садко, покровителю и
защитнику купцов и путешественников, музыкантов и поэтов,
земледельцев и пастухов – то есть все равно исконному славянскому
Велесу.
 Итак, Садко абсолютно не похож на киевских богатырей – у него нет
их невероятной силы, не совершает он воинских подвигов, не спасает
ни князя, ни вдов, ни сирот, ни бедного люда от лютого недруга. Но он
нисколько не в меньшей степени архетипический Герой, чем Илья
Муромец, а победитель, может быть, и в большей степени. Персона
Садко гибка и пластична, она всегда приспосабливается к текущим
обстоятельствам. Самый воспетый новгородский Герой сочетает в себе
искусного музыканта, певца и сказителя, удачливого купца, отважного
путешественника, а под конец еще и зодчего. Что ж, перефразируя
известную фразу про камни, есть время завоевывать земли, а есть
время возделывать их, есть время зарабатывать богатства, а есть время
тратить их себе и другим во благо.
И в этом месте мне хочется вспомнить отца знакомой, того самого,
что был инженером при СССР, потом держал торговые палатки и
платил дань бандитам, после торговал пейджерами и «договаривался»
уже с официальными властями, а до недавнего времени занимался
туристическим бизнесом. Как я писала, его агентство недавно
разорилось. Я, помнится, задавалась вопросом, чем же теперь займется
этот деятельный и талантливый человек. И вот к моменту завершения
этой главы мне удалось «случайно» пообщаться с его дочерью. Так вот,
она рассказала, что ее папа в возрасте под шестьдесят наконец начал
поговаривать о женитьбе на давней своей подруге и соратнице во всех
начинаниях. Но даже не это самое удивительное: он решил не
заниматься более никаким бизнесом, а вместо этого построить дом за
городом, устроить какой-то необыкновенный сад и дорабатывать свое
изобретение, которое начал еще в советские годы в НИИ! К счастью,
средств, заработанных во времена «купеческой» деятельности, ему с
лихвой хватит хоть до конца жизни. Вот так: время сеять, время
собирать урожай…
На этой ноте нам бы и закончить наконец-то разговор о Персоне.
Надеюсь, Читатель еще помнит, что остановились мы близ самой
Избушки на курьих ножках. И нам пришла пора познакомиться с
самым темным обитателем Великого Леса – Бабой-Ягой. Тем более
она нас уже заждалась, давным-давно почувствовала ведьма, что
русским духом запахло в ее владениях. Однако, прежде чем
произнести заветную фразу «Избушка, избушка, повернись к лесу
задом, ко мне передом», вам, Читатель, нужно ответить на некоторые
вопросы и убедиться, что ваша Персона не подведет вас при встрече с
Ягой.
• Перечислите все то, за что вы несете ответственность. Что
из перечисленного является «своим», а что «чужим»? Не случилась
ли в вашей жизни путаница в этих понятиях? Что произойдет,
если вы сложите с себя часть полномочий?
Если вы уверены, что мир сразу рухнет, родные и близкие помрут
без вашего контроля и поддержки с голоду, работа развалится, а солнце
перестанет светить, все же проверьте свои убеждения реальностью.
Откажитесь от части своих священных обязательств хотя бы на
неделю. Может, светило все же взойдет? Пока не попробуете, все
равно не узнаете.
• Какую часть своей души вы приносите в жертву ради
уважения и хорошего отношения окружающих? От чего важного и
ценного вы отказываетесь, ради того чтобы услышать: «Такой-то
– хороший, честный, щедрый и т. д. (сами вставьте важные для
вашей Персоны эпитеты) человек»?
Женщина-завуч, о которой мы говорили в начале главы, жертвует
своим здоровьем, отношениями с сыном, личной жизнью ради титула
«самый ответственный сотрудник». Сын мэра, упоминавшийся в том
же контексте, приносит в жертву любимую девушку ради звания
«хорошего сына, достойного своих родителей». Яся рискует
непомерной для нее на тот сложный период суммой денег, чтобы
оставаться «лучшей подругой». Дунай ставит на кон жену, сына и
собственную жизнь ради славы лучшего стрелка.

А вы, Читатель, какую часть души отдаете на заклание своей

гордыне?
• Перечислите все те добрые дела, которые вы совершили для
других людей хотя бы за последнюю неделю. А также все те
случаи, когда вы смолчали, не договорили, сдержали эмоции ради
сохранения собственного лица или мира в семье, на работе и т. п.
Ответьте честно, в чем заключалась ваша корысть (в любом
смысле слова)? Какой благодарности вы на самом деле ждете за
свою доброту или терпение?
Я задаю этот вопрос вовсе не для того, чтобы призвать вас к
полнейшему бескорыстию – такого попросту не бывает. Даже если мы
жертвуем последним куском хлеба, мы руководствуемся корыстью:
корыстью в признании нашей доброты, щедрости и т. д. Просто эти
мотивы нужно осознавать, а также стараться доносить их до
облагодетельствованных нами, чтобы потом не страдать от «черной
неблагодарности». Осознание своей настоящей корысти также
позволит четко очертить собственные границы: чтобы не
разочаровываться в своих ожиданиях, не нужно давать большего, чем
сможем простить.
• Повспоминайте свои большие и малые обиды: за неделю, месяц,
последние годы. Запишите их, не поленитесь. А дальше к каждому
пункту задайте вопрос: была ли вами озвучена просьба или же вы
были уверены, что люди, обделившие вас, должны были сами
догадываться о том, чего вы желаете, заслуживаете, ждете от
них?
Например, очень сложно мне было донести до одной женщины, что
ее муж вовсе не специально «разбрасывает» по комнатам вещи (вместо
шкафа вешает на спинки стульев), «разводит грязь на кухне»
(оставляет посуду на столе) и все «делает, лишь бы отвязаться»
(забывает протереть плиту, если сам наводит порядок после семейного
ужина). Это вовсе не ей назло, не из неуважения к ней и не из-за
вероломного коварства. Просто у них – дочки интеллигенции в
четвертом поколении и деревенского парня, так сказать, изначально
разный уровень понимания «бардака». У них в квартире и так чище в
десять раз, чем в родительском доме мужа. Он искренне не понимает,
за что его пилят, когда он и так убрал разбросанные носки, как просила
супруга. Она столь же искренне негодует по тому поводу, что нужно
отдельно прояснять вопрос с рубашками: «А что, это разве
непонятно?!»

А чего, Читатель, не можете попросить вы? Что, как вы

считаете, ваши близкие или не совсем близкие «должны понимать
сами»?
• Чего вам на самом деле пришло время испугаться? Какие силы,
значительно превосходящие человека, вы не желаете признавать?
Это может быть время. Что вы откладываете до понедельника,
первого числа, Нового года? Проведите ревизию этих «кармических
долгов» перед самим собой. А далее, может быть, совсем откажитесь
от них (если вы уже десять лет собираетесь выучить немецкий, но так
ни разу и не приступили к задуманному, то, может, это не так уж и
нужно лично вам, а лишь Персоне для еще одной социально
одобряемой «галочки»?). Но если вы чувствуете, что это истинно ваше
и без этого ваша личность неполна, ваш эйдос не воплощен, –
испугайтесь. Испугайтесь так сильно, чтобы не было возможности для
бездействия. Memento mori – «помни, что придется умирать», как
говорили римляне. Фраза эта произносилась во время триумфального
шествия полководцев, возвращавшихся с победой. За спиной каждого
военачальника ставили раба, который был обязан периодически
напоминать триумфатору, что, несмотря на свою славу, тот остается
смертным103. Отличная профилактика отождествления с Персоной, не
так ли?
Может быть, это реальность, от которой вы отмахиваетесь и
надеетесь, что все наладится как-то само собой. Но если вам не
нравилась ваша работа три года назад, в прошлую пятницу, вчера и
сегодня с утра, – вероятнее всего, завтра тоже ничего не изменится.
Если вам плохо с теми людьми, которые вас окружают, и плохо не от
случая к случаю, а повседневно, – скорее всего, пора просто
испугаться и бежать. Carpe diem – «лови мгновенье», говорили
римляне. Это призыв Горация104 жить каждый день с удовольствием,
ища положительные эмоции, и не откладывать полную жизнь на
неопределенное, неизвестное будущее.
• Вспомните все те случаи, когда вы боролись за правду. Можно
ли было назвать эту правду истиной? Если нет, а скорее всего, это
именно так, что вы доказывали сами себе? Ведь, как мы выяснили,
истина не требует борьбы. С какими внутренними сомнениями вы
боролись?
• В какой сфере жизни вы стараетесь «вести себя хорошо»,
чтобы получить благодарность, признание, «хрустальные
туфельки от феи», «пожизненный тендер на все почестные пиры»,
но каждый раз терпите фиаско? Возможно, это вовсе не игры злой
Недоли, а просто Судьба подталкивает вас к чему-то другому?
• За какие свои новые идеи, решения, мечты вы готовы заложить
собственную буйну голову?
 Часть II
На реке Смородине
 7
Та, что знает
Великая Богиня древней души
Мой храбрый Читатель, позвольте выразить вам свое глубочайшее
уважение и восхищение вашей стойкостью и отвагой! Ведь только
настоящий храбрец мог добраться до самой сердцевины тьмы на дне
души. Спасибо вам, мой дорогой друг (а мы прошли так много, что,
несомненно, можем называться друзьями), спасибо за то, что вместе со
мной вы преодолели этот путь, превозмогая все препятствия, что
воздвигало Сознание, честно отвечая на вопросы предыдущих глав,
невзирая на страх, тревогу и сомнения.
И вот мы с вами стоим на пороге главного испытания – в самой
гуще Тени, в самой темной чаще Великого Леса. Признаюсь вам, с
момента окончания предыдущей главы до написания этих строк у меня
прошло более полугода. Встреча с собственной внутренней Ягой
обернулась для меня немалыми потрясениями. К этой встрече
невозможно быть полностью готовым никогда и ни при каких
условиях. Избушка на курьих ножках всегда выглядит непреодолимым
препятствием на пути к восамлению, хотя на самом деле является
воротами к душевной целостности – к Тридесятому царству. Но это
можно понять, лишь пройдя испытание до конца. Первыми чувствами
все равно будут шок, смятение и ужас, иначе Яга не была бы Ягой. И
не помогут здесь ни теоретические, ни практические знания
аналитика, точно так же как профессионального боксера никакой опыт
не убережет от случайного нокдауна – в этот момент ты все равно
чувствуешь себя словно лось, очутившийся на дороге и ослепленный
фарами. Это пространство между известным и неизвестным,
зависание между двумя мирами – ведь Избушка стоит на границе
между жизнью и смертью, между здравым рассудком и безумием,
между реальным, осязаемым, измеримым и безличным,
безвременным, бессознательным. Встреча с Ягой потрясает самые
основы мироздания, сохранить текущую идентичность[33] после
столкновения с ней невозможно.
 Ох, как непросто, дорогой Читатель, было мне продолжать
повествование о Бабе-Яге! Ведь любого, кто столкнулся с ней, ждет
неминуемая смерть, пускай и не буквальное сгорание в ведьминой
печи, а гибель текущей идентичности, привычной картины мира и
своего самоощущения в нем с последующим духовным
перерождением в новом качестве, – от этого не менее жутко. Ведь кто
его знает, в кого суждено переродиться, – а вдруг навсегда пропадет
желание писать книги, заниматься анализом и прочее, а захочется,
например, сидеть дома, печь пироги да вышивать крестиком или
вообще постричься в монахини? Для кого-то это и будет безусловным
счастьем, той обителью, где душа обретет мир и благоденствие,
нахождением пути, который Самость определила для Эго. Для меня же
на сегодняшний день это, пожалуй, зарисовка на тему «жизнь прошла
впустую». Представить подобное возможно только в случае какой-
нибудь ужасающей катастрофы, после которой я окончательно тронусь
умом. И как прикажете с этим дальше жить?!
Встреча с Бабой-Ягой сродни безумию, ибо то, что она несет, всегда
за пределами реального опыта, это всегда конфронтация с силами не
этого мира (даже если «не этого» всего лишь для конкретного
человека с его текущим мировосприятием). Безумие порождается
двусмысленностью – Сознание не выдерживает одновременного
страстного желания и идти, и стоять, и вязать дома чулки, и выступать
на собраниях, и доверять, и защищаться. И тем не менее это именно
то, что требует от нас Самость: воплотить в реальном мире
пространства и времени еще один ее аспект, извлечь из безличного и
безвременного бессознательного некую новую, доселе неизвестную и
недоступную для Эго часть природного замысла, включить его в поле
собственной идентичности.
В Избушке Яги нас всегда охватывает тревога и даже ужас, мы
теряем способность ясно мыслить. А как иначе? Ведь старая Эго-
установка более несостоятельна, а новая еще не прижилась в этом
мире. Постижение «невозможных» противоположностей еще нужно
выстоять (недаром правильный ответ на загадки старой Ведьмы всегда
парадоксален), только тогда произойдет переход к новой идентичности
и, как следствие, к новой жизни.
Рациональный ум – та форма сознания, что стала для человечества
ценнейшим приобретением, доставшимся, правда, непомерно большой
ценой, – не способен выдержать встречу с Ягой. Она была, как и само
бессознательное, до рационально-перспективной формы постижения
мира, претендующей на однозначное понимание жизни как отдельных
событий, явлений, переживаний, связанных причинно-следственным
законом. Яга ломает каузальность[34] – наше повседневно-бытовое
знание о логических взаимосвязях, почитаемое за истину. Мы свято
верим, что знаем по личному опыту о том, что только воздействуя на
«А» определенным образом и имея «В» в «дано», можно получить
«С», – однако это лишь одно из присвоенных мнений. В нашем мире
«здравых смыслов» царем может стать лишь наследник царя, поэтому
ни у какого Ивана – крестьянского сына нет разумных причин
свататься к царевне, воевать с Горынычем и отправляться в Тридесятое
царство. Зачем? Все же заранее предопределено, все перспективы
ясны. В Явном мире это так и есть, отрицать сие бесполезно. Однако
Избушка Яги является вратами в другой мир – тот, где не работают
привычные причинно-следственные связи, где вместо профанной[35]
каузальности правит закон высшей целесообразности, вместо
необходимости – спонтанность и вместо закономерности – случай: да-
да, именно тот самый Случай, который, по словам Анатоля Франса,
является псевдонимом Бога, когда тот не хочет подписываться своим
именем.
Древняя Богиня стоит на пороге между миром новым –
рациональным миром причинности и миром старым – акаузальным,
телеологическим[36]. Прошедшему ее испытания Яга дарует новое
видение, отличное от приспособленного к общепринятой логике. Ведь
в привычном причинно-следственном мире не бывает сапог-
скороходов (тех ресурсов, которые за считаные секунды позволят
преодолеть барьеры и расстояния, которые казались прежней Эго-
установке невозможными), шапки-невидимки (возможности выведать
секретную информацию и остаться незамеченным), волшебного
блюдечка (умения видеть как будущее, так и настоящее во всей его
полноте). Но просто так этих даров не получить: придется выдержать
крах текущих убеждений, разочарование в прежних самых
сокровенных мечтах, гибель иллюзии ясного понимания того, каков ты
сам и каков мир, в котором живешь. Отказаться даже на время от
убеждения, что Сознание является главенствующим, порой столь же
мучительно, как для глубоко и искренне верующего человека
отказаться от идеи всемогущества Бога.
То, что мы испытываем в Избушке Яги, – это тревога, ярость, ужас и
бессилие. Чтобы избежать всей этой непереносимой гаммы чувств,
главным желанием трусливого Эго будет «спрятаться в голову» – то
есть уйти в плоскость рационального отрицания: «Дело тут вовсе не во
мне, просто таково стечение обстоятельств, скоро все пройдет, надо
подождать, жизнь и наладится». Когда нам непереносимо страшно, мы
изо всех сил пытаемся вцепиться в когнитивно-рациональное,
объяснить происходящее доступными текущей идентичности
способами, однако такие попытки в Избушке Яги терпят неизбежное
фиаско. Это и будет пожиранием Ведьмой очередного ребенка – юного,
неокрепшего аспекта Самости, которая так стремилась воплотиться в
мире. Единственный выход – спуститься «из головы в тело», позволить
себе пережить безумие противоположностей, выстоять перед лицом
страшной старухи, которая выглядит как сама смерть. Нужно
встретиться с ужасом честно – не убегая от него и не пытаясь его
умалить (как это делается в советском и в современном российском
кинематографе: Яга изображается этакой старушкой с причудами, и
это на фоне войн, «борьбы с врагами народа», переворотов и прочего).
Необходимо остаться в контакте с переживаниями, иначе то новое,
что привело тебя к Яге, навсегда останется невоплощенным, так и
упокоится в небытии. Главное – выстоять первые мгновения встречи,
твердо стоять на ногах и помнить, кто ты есть и зачем пришел, бояться
и оставаться твердым. А когда понял, что выстоял, нужно сказать
главные слова: «Я такой-то. Держу путь в Тридесятое царство. Напои,
накорми, в баньке попарь, а затем скажу тебе, что мне в Царстве
надобно».
Ритуал, состоящий из совместной трапезы и омовения в
ведьминской бане, – это второе испытание, древнейший обряд
посвящения, речь о котором пойдет ниже. Прошедший этот экзамен
допускается к главному заданию: Яга загадает загадки только
настоящему Герою. Однако смелость и право называться героем еще
не дают никакой гарантии, что ты сможешь найти правильные ответы.
Чтобы разрешить ведьмовскую загадку, нужно еще в большей степени
«выйти из головы», отказаться от привычного, стереотипного,
рационального образа мышления, ибо разгадка всегда находится по ту
сторону привычной логики, всегда имеет двойственную природу, как и
сама Баба-Яга. Найти правильный ответ – значить познать эту
дуальность, признать одновременное существование
противоположностей, пережить их в новом качестве. Только тогда
душе открывается дорога в Тридесятое царство, путь к Самости, к
целостности, к ее истинному эйдосу.
Стало быть, Читатель, наша задача хотя и чрезвычайно непроста, но,
что не может не внушать оптимизма, наконец-то очевидна – раз всех
головоломок и каверз, которые может преподнести нам Яга,
предугадать и решить заранее все равно невозможно, мы можем
постараться разобраться в природе самой Яги, тогда и с ее задачами
мы справимся. Итак, приступим, дай нам боже мудрости и терпения!
Образ Бабы-Яги невозможно соотнести с каким-то одним
архетипом. Это именно комплекс в юнгианском понимании термина.
Она и Великая Мать в своем ужасном аспекте, и Темная Анима, и
женская ипостась Мудрой Старости. Она одновременно и то самое
безусловное зло, без которого невозможно постичь добро, и
непременная спасительница Героя. Она единственная языческая
богиня славян, которая не была предана забвению, чей образ
сохранился до наших времен, она не только La Que Sabe («Та, Что
Знает»), если использовать термин Клариссы Эстес, но и «Та, Которую
Знают», знают все, от мала до велика. Более тысячи лет она является
самым страшным кошмаром всех славянских детей, более тысячи лет
взрослые слагают о Великой Лесной Богине песни и сказки. Даже
всемогущий христианский Бог не смог лишить ее прежней силы, а
ведь он сверг и Перуна, и Велеса!
Ее власть для русской души грандиозна – она вмещает в себя все
поле Темной Феминности. Эрих Нойманн в книге «Великая мать»109
выделяет четыре базовых типа Архетипического Женского. Позволю
себе привести его схему в упрощенном варианте:
 Баба-Яга не только единственная Старая Ведьма в славянских мифах
и сказках, она вообще единственная, так как иных, тем более молодых,
колдуний в наших сказаниях почти нет, в отличие, скажем, от
европейских, где очень много всевозможных бесовок, ворожей, ламий,
фурий, вампирш – старых, молодых, безобразных, обворожительных,
отравляющих, опаивающих, пожирающих, соблазняющих.
Так что наша Яга обладает также и функциями архетипа Молодой
Ведьмы: искушает, соблазняет, развращает, вводит в экстаз и безумие.
В более поздних пересказах у славянской Ведьмы иногда появляются
дочки, но мы понимаем, что они служат лишь для усиления образа
самой Яги и, как правило, в конце концов либо погибают вместе с ней,
либо оказываются вовсе и не дочками, а похищенными,
заколдованными девочками – Девами по схеме Нойманна, которым Яга
противопоставляется по вертикали. Что ж, единство и борьба
противоположностей, как известно с незапамятных времен, являются
первопричиной развития всего живого. Пожалуй, вечная жизнь Яги
продолжается в том числе и благодаря пожиранию маленьких девочек:
они – ее жизненный источник, а Яга, в свою очередь, для них (если,
конечно, выживут) – возможность познать мудрость и повзрослеть.
 По диагонали на схеме Нойманна Старая Ведьма является
антагонистом Доброй Матери. Вернее, она тоже представляет собой
Материнский комплекс, только в его негативном аспекте –
пожирающем, удушающем, пленяющем. Она обладает той же
нуминозностью, что и Добрая Мать, но с отрицательным значением.
Нуминозный означает нечеловеческий, имеющий божественный
источник, и если нуминозность Всеблагой Матери – божественный
свет, то у Ужасной Матери это столь же сверхчеловеческая (в
масштабах переживаний Эго) тьма, бездна. Вспомним, что Мать Земля
(Всеблагая Мать в национальном масштабе) – это базовая идея и
основополагающий принцип нашего этноса, а значит, столь же
грандиозна и всеобъемлюща ее противоположность. Таким образом,
Яга для славян стала символом всего Феминного, что не освящено
православной церковью, а последняя, так уж повелось, чтит только
Деву.
Вытеснение Феминного православием было, необходимо уточнить,
уже вторичным, так сказать, окончательным. Задолго до монотеизма, с
появлением языческой «земледельческой» религии «лесная» религия
(верования охотников, рыболовов и собирателей) предается анафеме,
все «лесные» боги превращаются в нечисть, мудрецы-кудесники – в
злых колдунов, Мать и Хозяйка зверей – в лютую Ведьму, которая
уводит детей на вовсе не символическое пожирание. Таким образом во
владения Яги отошли невероятно обширные пласты психического.
Чтобы хоть как-то приблизиться к пониманию этого грандиозного
комплекса, нам не остается ничего другого, как расщепить его на
отдельные фрагменты – точно так же, как мы поступили с сатанинским
образом в главе о Тени. Иначе все наши попытки объять необъятное
окончатся блужданием среди общих фраз и абстрактным
теоретизированием.
Первым попытку типологизации образа Бабы-Яги сделал великий
советский филолог-фольклорист В. Я. Пропп. В своих работах он
выделяет повторяющиеся постоянные элементы – функции персонажа
сказки, что на языке аналитической психологии будет соответствовать
нахождению архетипического ядра. Недаром на нашего знаменитого
соотечественника так часто ссылаются юнгианцы, в том числе Мария-
Луиза фон Франц – одна из самых известных юнгианских
исследователей сказок. В своих работах филолог Пропп приходит к
воистину юнгианскому выводу о том, что корни сказки уходят в
историческую действительность народа110. То есть реально
существовавший обычай в тотемической, предземледельческой
культуре с переходом к землепашеству и политеизму
трансформируется в религиозный обряд, а затем, с возникновением
монотеизма, кристаллизуется в символической форме в виде сказок и
мифов. Таким образом, сказка хранит следы настоящих обрядов и
обычаев древности.
Однако я дерзну несколько усложнить схему Проппа и разделить
время возникновения сказок и мифов. Ведь миф намного старше, и он,
в отличие от сказки, которая в принципе воспринимается
монотеистической культурой как «ложь, хоть и с намеком»,
пересказывался нашими предками как истинная правда, как то, что
было на самом деле в стародавние героические времена. Таким
образом, наша схема будет выглядеть так:
1. Тотемизм: реально существующий обычай.
2. Переходный период во время возникновения землепашества:
религиозный обряд.
3. Политеизм: миф.
4. Монотеизм: сказка.

Сопоставляя повторяющиеся сказочные мотивы, Пропп дает им

генетические объяснения. Приведем и мы уместный пример. Наши
пращуры в эпоху мезолита закапывали в землю кости животных;
очевидно, это делалось по аналогии с семенами и косточками
растений, которые, попадая в почву, прорастали, возрождались,
обретали новую жизнь (1 – реальный обычай). Людей с той же целью
хоронили в сидячем положении, в позе эмбриона, с согнутыми ногами,
чтобы они с легкостью смогли «встать на ноги» в новой жизни (2 –
религиозный обряд). Варяго-русы закапывали кости коней вместе с
погибшими в бою хозяевами уже в религиозных, так сказать, в
предсимволических целях, чтобы воин в Валгалле вновь оседлал
своего скакуна (3 – миф, поскольку тут фигурирует мифическая страна
мертвых). А в «Крошечке Хаврошечке» корова просит девочку
закопать ее косточки, чтобы прорасти яблоней (4 – сказка).
 Невозможно рассматривать сказку как некую хронику древности, но
тем не менее каждый повторяющийся мотив ведет нас к первоистокам
нашей душевной жизни. В тотемизме в зародышевом состоянии
заложены уже все главнейшие элементы дальнейших стадий
психического и духовного развития: родство божества с человеком
(любое божество, как терио-, так и антропоморфное, – отец своих
адептов), определенные табу, запретные и разрешенные животные
(более поздние «чистые» и «нечистые» существа и духи),
жертвоприношение священного животного и обязательное вкушение
тела его (евхаристия по сей день является одним из важнейших
обрядов в христианстве), выделение из тотемного класса избранного
представителя бога и т. д. и т. п.
Итак, Пропп развивает гипотезу о том, что в сказках зашифрован
тотемический ритуал инициации. Для аналитической психологии это
совершенно очевидный факт, с той лишь поправкой, что сказочный
сценарий мы не связываем с определенным историческим контекстом,
а рассматриваем как внеисторический архетипический процесс
развития души. Инициация – одно из базисных понятий юнгианства –
ныне отражает в большей степени психический процесс, в результате
которого происходит трансформация: человек осмеливается
действовать вопреки приобретенным навыкам и открывает в себе
возможность движения в направлении ко все большей степени
осознанности.
Однако для наших предков обряд посвящения происходил вовсе не
«понарошку». Пропп пишет:
Обряд этот совершался при наступлении половой зрелости. Этим
обрядом юноша вводился в родовое объединение, становился
полноправным членом его и приобретал право вступления в брак…
Предполагалось, что мальчик во время обряда умирал и затем вновь
воскресал уже новым человеком. Это – так называемая временная
смерть. Смерть и воскресение вызывались действиями,
изображавшими поглощение, пожирание мальчика чудовищным
животным. Он как бы проглатывался этим животным и, пробыв
некоторое время в желудке чудовища, возвращался, т. е. выхаркивался
или извергался. Для совершения этого обряда иногда выстраивались
специальные дома или шалаши, имеющие форму животного, причем
дверь представляла собой пасть. Тут же производилось обрезание.
Обряд всегда совершался в глубине леса или кустарника, в строгой
тайне. Обряд сопровождался телесными истязаниями и
повреждениями (отрубанием пальца, выбиванием некоторых зубов и
др.). Другая форма временной смерти выражалась в том, что
мальчика символически сжигали, варили, жарили, изрубали на куски и
вновь воскрешали. Воскресший получал новое имя, на кожу наносились
клейма и другие знаки пройденного обряда. Мальчик проходил более
или менее длительную и строгую школу. Его обучали приемам охоты,
ему сообщались тайны религиозного характера, исторические
сведения, правила и требования быта и т. д. Он проходил школу
охотника и члена общества…111
Что ж, то, что раньше было обрядом, знаменующим наступление
половой зрелости, сейчас в символическом архетипическом смысле
является переходом к зрелости духовной. Эго нужно точно так же
встретиться со смертью все в том же звероподобном жилище, которое
в сказках приняло образ Избушки на курьих ножках.
Исторически обряд тотемической инициации был категорически
недоступен для женщин, но, что невероятно интересно, основным
персонажем, проводящим обряд посвящения в славянских сказках,
оказывается как раз женщина: старая колдунья, Баба-Яга! Это
позволяет сделать предположение, что та, которую мы считаем Лесной
Ведьмой, пожалуй, куда старше даже языческой славянской культуры.
Она восходит к эпохе позднего неолита, когда люди славили великую
предсущую Богиню.
Матриархат царил на начальном этапе развития культуры
земледелия. Ведь первая мотыжная, «огородническая» обработка
земли произошла от собирательства – типично женского занятия, в
отличие от мужской охоты. Археология дает свидетельства широкого
распространения культа Матери в позднем каменном веке. На
огромном пространстве от Пиренеев до Сибири и сегодня находят
женские фигурки, вырезанные из камня или кости. Такие статуэтки
называют палеолитическими «Венерами». У них имеются общие
черты: большие груди, бедра, живот. К слову, часто Яга описывается
как великанша с огромной, бывает, даже железной или каменной
грудью и свисающим до колен животом.
Наши пращуры еще в доисторические времена понимали, что Мать,
как и Мать Земля, не только дарует жизнь, но и отбирает. Для юного
Эго, для пробуждающегося в эпоху изначального землепашества (что
означало некую автономность от природы) Сознания признать, что и
родительницей, и губительницей является Одна и Та же, –
невыносимо, поэтому язычество уже разделяет Добрую Мать и
Богиню подземного царства (в Греции это Деметра и Геката, у славян
Макошь и Яга).
Сознание пробуждается именно тогда, когда ребенок постигает
наличие в мире противоположностей. Именно этот процесс
символизирует ветхозаветная история грехопадения как поедания
людьми яблока с древа познания – познания добра и зла. Только
отведав сей плод, люди становятся собственно людьми, до этого же в
Раю они ведут жизнь животную – от них ничего не зависит, все до
единой нужды удовлетворяет всемогущий Бог. В ветхозаветном ли
Эдеме, в славянском ли Ирии – в бессознательной, а вернее, в
досознательной жизни нет забот, нужд, а следовательно, воли. Но Бог
вложил в Человека еще нечто. Нечто такое, что нужно было еще
познать. А как это сделать, если размышлять попросту не о чем и
незачем? Все необходимое и желанное есть само собой, все хорошо, а
о том, что бывает «плохо», даже неизвестно. Непрерывный гомеостаз,
нескончаемое блаженство – как в материнской утробе, как в раннем
младенчестве. Так все-таки зачем Богу потребовалось посреди Рая
посадить это дерево и наложить этот страшный запрет? Ведь самому
ему не нужно было никакое познание добра и зла вовне, он всеведущ.
Логично думать, что этим Бог хотел «подтолкнуть» Адама и Еву к
тому, чтобы они перестали быть животными под названием «люди»
и стали настоящими Человеками Разумными, обрели способность
принимать решения, выбирать, мыслить, рассуждать – по образу и
подобию.
А как же Змий-Искуситель? Неужели не мог Бог оградить свой Сад
от падшего ангела? Искушение – часть души самой Евы, равно как и
часть божественной воли. Согласно мифу, Бог, создавая Человека, взял
одну часть от себя (разум, порядок, логику, опосредованность –
чистый, беспримесный, маскулиный Логос), а вторую из хаоса
(чувства, страсти, искушения, спонтанность – Эрос, теневую,
«женскую» часть Бога). Ева лишь первой сделала то, что было
задумано самим Создателем, и разве мог он, всемогущий и
всезнающий, не предвидеть этого?!
 Познав противоположности, люди обретают способность делать
выбор. Но для этого, повторим в который раз, нужно разуверовать в
существование одного только Всеблагого Бога или Доброй Матери,
которая всегда насытит, успокоит и удовлетворит все нужды любимого
дитяти. Нужно появление «зла» – «анти-Бога», Ужасной Матери.
В свете вышесказанного абсолютно логично, что обряд посвящения
должна проводить именно Ужасная Мать, то есть Баба-Яга. Она
является и самим источником искушения – именно от нее исходит
импульс, извещающий о том, что находиться далее в ранее безопасном
материнском лоне невозможно (ребенку пора выходить на свет, Эго
пора отделяться от коллективного бессознательного). В сказках это
передается в тех сюжетах, где Яга подстраивает так, чтобы ребенок
покинул дом и отправился в опасное путешествие. Она и само древо
познания – вкусив сакральной пищи в ее Избушке, Герой обретает
знания о двойственной природе этого мира, ему открывается мудрость.
Она и та, кто проводит потом повзрослевших детей к их новому дому,
кто научит и «работать в поте лица», и «рожать в муках».
По мнению исследователя мифологии Мирчи Элиаде112,
мифологема золотого века с последующим изгнанием из рая, которая
встречается у разных народов задолго до появления Ветхого Завета,
восходит как раз ко времени неолитической революции и является
реакцией на появление земледелия, то есть по времени совпадает с
нашим предполагаемым появлением «Змия-Искусителя» – Бабы-Яги,
недоброй в процессе обряда инициации, но благой в его результате.
А вот исследования академика Рыбакова113 позволяют нам увидеть
прообраз Яги еще в мезолите – более 7000 лет назад! Мифы
охотничьих народов были связаны с двумя небесными
хозяйками-«роженицами», которые на более поздних стадиях развития
культуры стали спутницами верховного бога Рода. И тем не менее они
старше его по меньшей мере на двадцать веков. Сведения об именно
двух Владычицах Вселенной дает богатейший археологический
материал, собранный на праславянской территории в виде множества
парных женских фигурок, а также сосудов с рельефным изображением
четырех женских грудей, датирующихся на всем протяжении от
мезолита до бронзового века114. Первыми появились в матриархальном
земледельческом обществе женские божества-роженицы, а бог-
мужчина является позднейшим наслоением. Но почему же богинь
было две? Рыбаков говорит о двух видах магии
115
верхнепалеолитических кроманьонцев : во-первых, магия убийства
зверя, заклинание охотничьей удачи, жизненно необходимой для
племени, а во-вторых, магия размножения зверей, магия плодовитости
всего живого, всего, что находится в поле зрения охотничьего
сообщества. Проще говоря, первая – магия охотника, вторая – магия
собирателя, которая чуть позже, на заре первобытного неполивного
земледелия трансформировалась в аграрную.
В эпоху развитого земледелия две богини уже становятся
анахронизмом, две роженицы уступают место одной Великой Матери
Мира, которая в будущем должна будет передать свои права Урану,
Кроносу, Зевсу в греческой мифологии (второе тысячелетие до н. э.)116,
Роду, Сварогу, Перуну у славян. Однако это взгляд историков и
религиоведов. Юнгианец же понимает, что «Вторая Мать» не могла
бесследно исчезнуть. Просто еще около пяти тысяч лет назад с
появлением развитого земледелия и освоением металла (культа
Сварога) она ушла в Тень, или спряталась в гуще леса под именем
Бабы-Яги, так же как греческая Геката (богиня лунного света,
преисподней и всего таинственного), которая уступила место на
Олимпе богу новой эры Гермесу.
Итак, Вторая Великая Богиня характерна практически для всех
индоевропейских народов, да и наверняка для всего человечества
вообще. Но наша Яга, в отличие от греческой Гекаты и римской
Тривии, пережила и Сварога со Сварожичами, и самого Верховного
Рода.
Историки объяснят это, вероятно, вынужденным возвращением
праславян к «охотничьей вере», когда прежде высокоразвитый народ,
который был описан Геродотом под именем борисфенитов, или
сколотов, наши прямые предки, были вынуждены вновь углубиться в
непроходимые лесные дебри, спасаясь от нашествия сарматов.
Антропологи, пожалуй, сошлются на более медленный темп жизни в
лесной зоне, растянутость во времени многих культурно-исторических
явлений, а поэтому и преобладание «лесных» сказок в славянском
фольклоре. Однако для аналитического психолога величие Яги можно
объяснить только грандиозностью тени ее антагониста – Великой
Матери, Матушки Земли Русской.
 Дорогой Читатель, чувствуете ли вы, как кружит нас Леший на
подступах к Избушке? Сколько кругов мы уже отмотали вокруг
зловещего забора с черепами? Позвольте мне еще один, последний, раз
прибегнуть к помощи авторитетного исследователя, и, обещаю, уже
через два абзаца мы отважно постучимся в дверь жилища на курьих
ногах.
Итак, сам Пропп выделяет три ипостаси Яги: Похитительница,
Воительница и Дарительница. Однако автор «Исторических корней
волшебной сказки» исследует, как это и видно по названию, именно
что только волшебные сказки. Под сим термином филолог
подразумевает произведения с одной определенной схемой: нанесение
ущерба, отправка героя из дома, встреча с дарителем, поединок с
противником, погоня, возвращение домой. То есть это сказки,
описывающие процесс инициации.
Однако мы, чтобы глубже постичь природу Бабы-Яги, рассмотрим
еще и мифы о ней – более древние литературные формы (в данном
случае, к сожалению, лишь их реконструкции). Под мифом в данном
контексте подразумевается, по словам самого Проппа, «рассказ о
божествах или божественных существах, в которые народ верит»117.
Поэтому мы разграничим Похитительницу и Пожирательницу, а также
включим ипостась Наставницы.

Ну, с богом!
«Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила.
Повернись к лесу задом, к нам передом».
Читатель, какая Яга предстала перед вами? Сейчас мы разглядим ее
со всех сторон, однако запомните тот образ, который видится вам при
первой встрече: он даст подсказку, что за сказка или миф наиболее
актуальны сейчас для вашей души.
 8
Яга-Похитительница
Избушка Яги как пространство для Великого Делания
Как Похитительница, так и Пожирательница в сказках крадет лишь
маленьких детей, хотя как сил, так и прожорливости у Яги хватило бы
и на взрослых, в чем мы в дальнейшем убедимся. Конечно, возраст в
данном случае имеет символическое значение. Дети – это незрелые,
инфантильные, не доросшие до порога Сознания части человеческой
души, наиболее уязвимые и беззащитные как перед опасностями,
исходящими из внешнего мира, так и перед собственными
внутренними комплексами-злодейками.
Анализ славянских сказок также выявляет и гендерные
предпочтения в рационе Лесной Ведьмы: ни одну девочку она даже не
пытается съесть, а вот полакомиться мальчиками Яга, по слухам,
отнюдь не против. Аналогия здесь самая простейшая: девочку следует
рассматривать как чувственный психический аспект, а мальчика,
представителя мира Логоса, – скорее как некое логическое звено, еще
не успевшее прочно занять свое место в рациональном мире Сознания.
Что еще более любопытно: несмотря на то обстоятельство, что Яга
издревле является самым страшным кошмаром маленьких детей, ведь
их пугают тем, что она может забрать их из родного дома, изжарить в
печи и съесть, – ни одного свидетельства реального пожирания
ребенка Ягой в сказках не встречается. Любому малышу, украденному
Ведьмой, в конечном счете удается сбежать от нее. И тем не менее
зловещая печь Яги является одним из главных атрибутов сказок о
похищении.
Печь имеет двойную символику. С одной стороны, это
действительно безжалостная, прожорливая, чудовищная пасть
Ужасной Матери, готовой поглотить собственное дитя за
неповиновение ее воле. Но с другой стороны, нам известен греческий
миф, в котором богиня-мать Деметра, скорбящая в разлуке с
собственной дочерью, нанялась кормилицей к сыну элевсинского царя
и держала младенца над огнем, чтобы выжечь из него все хвори и
пороки, свойственные обычным людям, и сделать его таким образом
бессмертным. Поэтому мы можем предположить, что огонь в печи
Бабы-Яги также наделен сакральными свойствами. Недаром славяне
почитали огонь «богом», наделяли его качествами святости и
очистительными свойствами. Особенное место огонь занимает в
заговорах-заклинаниях наших предков, как охранитель от всех
болезней.
Кроме того, невозможно не обратить внимание на такой
удивительный компонент имени Яги, как баба, ведь мы точно знаем,
что никаких внуков у старой Лесной Колдуньи нет. Даль сообщает, что
«бабкой», «бабушкой» на Руси чаще всего звали повитуху – знахарку,
которая помогала женщинам в родах118. Есть такое поверье: если
бабка-повитуха решала, что ребеночек явился на свет недоношенным,
она замазывала его по самую макушку в тесто, нашептывая
специальные заговоры, помещала такой вот «пирог» на лопату и
засовывала на некоторое время в теплую печь – суррогат материнского
лона. Там младенец «допекался», становился более жизнеспособным,
после чего «рождался» из печи заново. Подобным образом лечили и
детей постарше: если ребенок захворал, его сажали на лопату и
осторожно подносили к печному пламени. Полагалось, что все
болезни и нечистые духи, породившие их, сгорают в святом огне и
вместе с дымом уходят в трубу. Выполняли этот ритуал, конечно, не
родные папенька с маменькой, а только всеведущие знахарки, знавшие
специальные магические заклинания, без которых сам обряд терял
всякий смысл119.
Что ж, перевести эти обычаи на уровень психической метафоры
весьма несложно: вероятно, любому чувству, порыву, идее и помыслу,
прежде чем достигнуть Сознания и ворваться в нашу осязаемую
реальность, действительно стоит пройти и «карантин», и закалку
священным огнем.
Однако вернемся непосредственно к Яге-Похитительнице. В сказках
с сюжетом о похищении ребенка Яга всегда крадет именно девочку, но
вовсе не для того, чтобы съесть, а себе в услужение. Самая известная
сказка этого типа – «Бычок – черный бочок, белые копытца».
Жили-были муж да жена, и была у них дочка – Нюрочка-девчурочка.
Приходят к ним раз подружки и просят: «Отпустите с нами
Нюрочку-девчурочку в лес – по грибы, по ягоды!»
 Родители отпускают Нюрочку, но предупреждают подружек, что она
еще слишком маленькая, сама дороги домой не найдет. Девочки
обещают следить за ней, однако они еще сами дети и, конечно, не
могут сдержать свое обещание. В лесу подружки разбредаются, и
Нюрочка остается одна-одинешенька. Тут-то ее и похищает Яга.
Схватила ее и унесла в свою избушку на курьих ножках: «Будешь
теперь на меня работать! Печку топи, дрова руби, воду носи, пряжу
пряди, избу мети!» Стала Нюрочка-девчурочка жить у бабы-яги.
Баба-яга с утра до ночи работать ее заставляла, досыта не кормила,
ругала-бранила.
В общем-то в этом сюжете Яга представляется не такой уж и
страшной: она никак не истязала девочку, не пыталась ее изжарить и
съесть, не угрожала ее целости-сохранности, а что «ругала-бранила»,
так этого не избежать и с родной матушкой. Просто Нюрочка из
родительского дома, из-под, возможно, сверхмерной опеки, попадает
во взрослую жизнь – с работой, обязанностями и пониманием того, что
даже скудную пищу еще нужно заслужить. Сюжет, честно говоря,
более чем напоминающий реальную жизнь. Пугает только слишком уж
маленький возраст девочки и почти молниеносная скорость
произошедшего. Но, как я писала в самом начале этой главы, в том-то
все и дело, что к встрече с Ягой невозможно быть готовым никогда и
ни при каких условиях. В таких обстоятельствах мы всегда
оказываемся слишком «маленькими» – беззащитными, несведущими,
неспособными и неумелыми. То, что впоследствии приведет к
духовному росту и большей душевной зрелости, поначалу всегда
кажется горем, невозвратимой утратой, катастрофой, пыткой,
тюремной камерой.
Такие обстоятельства подстерегают нас в те моменты жизни, когда
мы слишком долго засиделись «в теплом месте» и игнорировали
добрые уговоры Самости развиваться дальше самостоятельно. Однако
это архетипично: «пока гром не грянет, мужик не перекрестится».
Пока Яхве не разгневается, Адам и Ева ни работать не надумают, ни
детей плодить не будут. Пока славянский Дый не устроит страшную
засуху, люди не додумаются до поливного земледелия. Или, как в
известном анекдоте, пока каша не подгорит, великовозрастное дитя и
слова не промолвит «человеческим голосом».
 Так, для моего клиента, вчерашнего подполковника, «похищением
Ведьмой» станет неожиданная вынужденная пенсия в возрасте 47
лет: появилась «новая метла», которая «по-новому метет», и его
«тепленькое местечко» отныне нужно «своим людям». В первое время
его душа, душа взрослого, сильного, мужественного человека,
прошедшего две Чеченские войны и черт знает какие еще потрясения,
становится такой вот Нюрочкой-девчурочкой – маленькой,
потерянной и беззащитной. Совершенно непонятно, как теперь жить
на пенсию, как жить гражданской жизнью без «корочек», кем себя
вообще отныне полагать. Отказом пройти инициацию, выжить,
спастись и переродиться в новом качестве здесь мог бы стать,
например, алкоголизм. И, пожалуй, каждый из нас знает такие
плачевные примеры.
Взрослые люди оказываются похищенными маленькими
«нюрочками» в любых обстоятельствах, когда привычная реальность
меняется в одночасье. Это может быть развод, потеря близких,
увольнение, болезнь, любое расставание и даже, напротив, вступление
в брак, повышение по службе, переезд на новое место – всего не
перечислить. Главное, что это всегда растерянность, дезориентация,
потеря контроля и невозможность жить по-старому.
Что делать в таких обстоятельствах? Во-первых, понять, что ты не
один такой, это случается со всеми, кому посчастливилось родиться и
выжить, просто у всех разные масштабы и декорации в «тюрьме-
избушке». Кто-то теряет заводы, а кто-то должность менеджера, кто-то
находит у любимого чада марихуану, а кто-то лейкемию, кого-то
предает лучший друг, а у кого-то погибает супруга.
Во-вторых, не нужно делать вид – например, с помощью того же
алкоголя, как в примере с подполковником, – что потеря эта
неокончательная, что все еще можно как-то вернуть, если у кого-то
проснется совесть, справедливость восторжествует и т. д. и т. п. Если
Нюрочка будет пребывать в фантазии, что Яга вскоре полюбит ее, как
родная мама, и вести себя так же, как в родительском доме, то есть
быть маленькой девочкой, неспособной ни на какую самостоятельную
работу, Яга ее попросту прибьет.
В-третьих, как мы уже писали, нужно изо всех сил стараться
сохранять рассудок – помнить, кто ты есть на самом деле и чего
хочешь. Естественно, вопрос «кто ты?» подразумевает отнюдь не
звание и прошлую должность или семейное положение и членство в
клубе – все это атрибуты Персоны.
На то, чтобы наш военный в отставке осознал, что он прежде
всего не подполковник, а человек по имени Николай Николаевич, у нас
ушло четыре месяца еженедельных встреч. Затем, когда он «вспомнил
себя», все пошло проще. Оказалось, что вовсе не старый еще мужчина
Николай Николаевич хочет и может работать в новом качестве, что
жизнь без погон еще как существует и что пенсия совсем не является
синонимом ненужности, старости и беспомощности. Теперь он
вместе со своим шурином занимается коммерческой недвижимостью.
А армейское умение дисциплинировать людей ему весьма помогает
при заключении сделок.
Мы уже неоднократно говорили о том, что Боги не создали ничего
бесполезного или заведомо вредного для человека. Как бы ни было
нам тяжело принять это, но только чувство сильнейшего дискомфорта
ведет к росту Сознания и духа. То же относится и к паттерну
«похищения Ведьмой». «Иногда утрата свободы, которая, казалось бы,
причиняет вред главному герою, становится стадией его внутреннего
становления, что впоследствии подтверждается развитием сказочного
сюжета, когда герой достигает более высокого уровня
индивидуации», – пишет в своей книге, изданной, увы, посмертно,
Сибилл Биркхойзер-Оэри120. Но для того чтобы выстоять и пройти
инициацию, нужно терпение, нужно, простите за выражение, честно
«отмотать свой срок» в Избушке на курьих ножках.
Если бы подполковник не встретил Ягу в виде психоаналитика,
который и заставляет работать над собой в поте лица, и причиняет
большой душевный дискомфорт, он бы, скорее всего, ринулся в борьбу
за справедливость – затеял какие-нибудь разбирательства со старшими
чинами, а в результате серьезно пострадал бы. Если бы не «отсидел
положенного срока», а побежал «поправлять дела» по проторенной
дорожке старших коллег, то, пожалуй, работал бы сейчас простым
охранником, запивая горе горькой.
Таким мучительным в процессе, но благостным в итоге «заточением
маленькой Нюрочки» может стать невроз, болезнь, любое
вынужденное бездействие. Этот феномен описан еврейским народом в
«Книге Иова», где многострадальный праведник понимает, что быть
благочестивым сыном Яхве еще не значит познать Его волю.
Осознание того, что жизнь отнюдь не райский сад Ирий, а боги вовсе
не всепрощающие добрые родители, – неизбежная стадия личностного
развития. Она требует смирения и переосмысления своих жизненных
убеждений и стратегий. Поэтому Избушка на курьих ножках
выполняет не только роль тюрьмы, но и функцию защитного
магического круга, в котором соединяются противоположности и
зарождается новая жизнь, новая идентичность.
Сказочная Нюрочка ведет себя в Избушке единственно правильным
образом: учится работать, познает исконно женские ремесла, покорно
выполняет все задания Яги и лишь горько плачет, тоскуя о доме. Что
ж, как только Судьба – славянская Доля – окончательно и
бесповоротно убеждается, что мы не имеем способов выручить себя
самостоятельно, она непременно являет нам самых неожиданных
помощников.

Первым несчастную Нюрочку пытается спасти барашек

Барашек, или ягненок, – существо домашнее, неразумное и

доверчивое. В монотеистическом понимании мира эти черты являются
благодетельными, как залог крепкой, безоговорочной, слепой веры. В
языческом понимании мира ягненок – главное жертвенное животное,
он олицетворяет чистоту, невинность, кротость и мученичество. В
христианстве он агнец Божий – один из символов Иисуса, который
искупает своей кровью грехи человечества. Агнец как символ Христа в
иконописной традиции может изображаться как страдающим, так и
возвещающим апокалипсис или даже спасающим от него, так как
Сатана бессилен против незапятнанного грехами мира ягненка.
Итак, первая стадия освобождения Нюрочки, которую
символизирует ягненок, – это доверие, вера в то, что ее страдания не
напрасны, несмотря на осознание «жестокости мира». Любой клиент
приходит к психологу с единственным желанием – снять боль как
можно скорее, закончить страдания, которые ему причиняют, как он
полагает, объективно тяжелые жизненные обстоятельства,
непонимание близких людей и т. п. И очень важным шагом в терапии,
занимающим месяцы, а порой и годы, является осознание того, что
главным вопросом должна быть не борьба с тягостными
обстоятельствами, не выяснение отношений с близкими и даже не
поиск причин происходящего в своем прошлом («фрейдистские»
вопросы), а понимание цели: зачем все эти страдания нужны, куда
толкает нас Самость при помощи невзгод и лишений. И вот тогда
приходит «барашек» – смирение, но не в мазохическом смысле
«подставления щек под оплеухи», а в виде мудрого понимания того,
что жизнь просто требует от нас пройти определенные уроки,
неусвоенные «по-хорошему», сменить свои деструктивные стратегии и
злокачественные установки. Но это только первый шаг; для
освобождения души еще придется изрядно потрудиться. Поэтому в
сказке Яга догоняет беглецов, бранит Нюрочку и снова усаживает ее за
работу.

Второй неудавшийся спаситель Нюрочки – козленок

Символика этого животного очень неоднозначна. С одной стороны,

козел является древним символом мужества, жизненной силы,
маскулинной плодовитости. У китайцев это воплощение принципа Ян
(свет, добро, мужское начало), в индийских Ведах – атрибут огненного
бога Агни (покровителя домашнего очага и жертвенного костра, что
роднит его с греческой «сестрой» Яги – Гекатой), а в скандинавской
традиции козел – это священное животное громовержца Тора. Эгида
(щит) Зевса была сделана из шкуры козы Амалфеи, вскормившей его;
этот магический щит громовержец использовал во время войны с
титанами. С другой стороны, образ козла у древних греков также
принимают Дионис и лесной Пан – боги колдовства, хитрости и
трансформации.
В традиции иудейской козел выступает объектом очень
своеобразного жертвоприношения: для очистительного ритуала
выбирали двух животных, одного резали в жертву Богу, второго
изгоняли в пустыню, «возложив на него грехи всего народа».
«Заместительная» функция козла в таком качестве раскрыта в
ветхозаветном эпизоде, где Яхве якобы заставляет Авраама принести в
жертву собственного сына, так как отец возлюбил отрока больше Бога
– больше всей остальной жизни в юнгианском понимании. Однако
существует закон, по которому мы неизбежно теряем то, что «возводим
в кумир», будь то ребенок, супруг, карьера или талант: невозможно
усидеть на стуле с одной ножкой, непременно упадешь. Самость
требует от нас воплощения в разных качествах, если же ты ставишь во
главу угла только родительство, карьеру, богатство, славу и т. д., то
вероломно нарушаешь природный замысел. Тем не менее Яхве
оказывается милосердным: вместо отрока закалывают козла, чтобы
обмакнуть в кровь животного одежды мальчика и тем самым напугать
отца, но не лишить его возлюбленного сына.
Третья сторона этого символа – олицетворение Сатаны в западной
магии. Голова козла вписывается в перевернутую пентаграмму – знак
Дьявола. Практически во всех культурах Европы, а также во многих
странах Востока существовали ритуалы, во время которых именно на
козла переносилась идея человеческой нечистоты; козла приносили в
жертву не богам, а демонам.
Итак, в символическом смысле Нюрочка, оседлав козленка, обрела
связь с Богом-громовержцем, Анимусом и Отцовским архетипом –
«царем в голове». Она получила его защитную эгиду, научилась
добывать пищу сама, не сетуя больше о потере «материнской груди». В
Избушке Яги она, усердно работая, явно научилась некоторым
колдовским хитростям, «познакомилась с Паном и Дионисом», ведь
колдовство – это, по сути, сила, позволяющая что-то изменить.
Вероятно, она осознала неизбежность принесения жертвы. А как
иначе? Чтобы обрести что-то новое, нужно неизбежно пожертвовать
старым. Однако это всего лишь «заместительная жертва» – ей не
нужно ни погибать самой, ни хоронить близких; закланию подлежит
только ее инфантильный взгляд на мир, незрелая Эго-установка.
Конечно, принесение такой жертвы в момент переживания
воспринимается Эго как действительно тяжелая утрата. Лишь
ретроспективно мы можем понять, что наши добровольные или даже
вынужденные лишения сыграли в конце концов нам добрую службу.
Я помню, как чуть не плакал старший брат моей школьной
приятельницы, который в самый последний момент узнал, что его
хитроумный план избежать службы в армии не сработал. И помню,
как потом он благодарил судьбу за то, что попал на Чеченскую войну:
ведь за те два года, что он отдавал долг Родине, все до единого его
приятели либо стали героиновыми наркоманами, либо сели в тюрьму.
Однако вернемся к сказке.
 Казалось бы, чего еще нужно Самости? Пора отпускать столь
повзрослевшую и поумневшую Нюрочку домой. Ан нет! Не все уроки
заточения еще познала девочка. Баба-Яга вновь догнала беглецов и
усадила свою узницу за работу.
Я – взрослая женщина, аналитик – прекрасно помню свою обиду и
негодование во время пребывания в Избушке. В течение одного года я
потеряла ребенка; меня предал партнер, человек, который казался
близким другом; я лишилась доходного бизнеса, разочаровалась в
своем ожидании защиты от тех, кто клятвенно обещал помочь. Я,
будучи аналитическим психологом, прекрасно осознавала, в каком
процессе нахожусь и куда попала, и тем не менее я тоже каждый раз
надеялась, что последний удар – действительно последний, и
высказывала свое негодование богам: ну не хватит ли им забавляться и
позволять Яге снова и снова тащить меня назад в свою избу, где мне
снова придется работать в скорби и печали! Осознав многое, очень
многое переосмыслив, я чувствовала, что все время не хватает еще
чего-то для освобождения…

Третьим, уже настоящим избавителем Нюрочки стал

бычок

Нюрочка очень сомневалась в его способности нестись быстрее

предыдущих спасителей, но бычок, хотя и не умел быстро бегать,
поскакал от Яги к грязному болотцу, и когда Ведьма нагнала их, стал
бить по грязи задними копытцами, забрызгал ей все глаза, а пока она
их протирала, успел добежать до деревни и вернуть Нюрочку
родителям.
Бык с незапамятных времен рассматривается как символ
непобедимой силы, сознательного самоотречения, мужского
оплодотворяющего начала Богини-Матери. Бык был животным,
олицетворяющим Шиву – индуистское божество, уходящее корнями в
доарийский (доведийский) период, а индолог Р. Н. Дандекар описал
религию Шивы как древнейшую из ныне существующих религий
цивилизованного мира121. Славяне же, как мы помним, являются
индоевропейским племенем, а следовательно, знают о силе Шивы-
быка на глубоком архетипическом уровне.
Он олицетворяет собой космическое сознание, статичное мужское
начало Вселенной – Рода в славянском варианте – и оппозицию
динамическому, изменяемому началу Вселенной, проявленному в
материальном мире. В поздний период развития мифологического
мировоззрения Шива становится абсолютным божеством,
выполняющем функции и созидания, и разрушения; он «изначальный
муж, единственно нетленный и вечный», так же как славянский Род,
вне зависимости от того, помним ли мы его имя или позабыли. В
индуизме выделяются пять божественных ролей Шивы: творение,
поддержка, растворение, сокрытие и дарование благодати.
Бык, Род, Шива может выступать в качестве как лунного, так и
солнечного символа, что в аналитической психологии, вслед за
алхимией[37], является знаком иерогамии – священного союза двух
светил, двух миров, мужского и женского начала – души и духа. Кроме
того, бык является символом управляемой силы и мудрой власти. Вот
какого бычка оседлала Нюрочка, чтобы вернуться домой!
Как мы говорили выше, Избушка на курьих ножках выполняет и
функцию защитного магического круга или же алхимического сосуда,
в котором соединяются противоположности и зарождается новая
жизнь. С психологической точки зрения это пространство, в котором
осуществляется глубокая личностная трансформация – перерождение
отношения к миру в целом и к самому себе в частности. Одно из
условий успешной трансформации – сосуд должен быть крепким,
выдерживающим психологическое напряжение, обязательно
сопровождающее этот процесс, не то Нюрочка сбежала бы еще с
помощью барашка, так и не повзрослев.
Избушка представляет собой то, что средневековые алхимики
называли vas bene clausum – «хорошо запечатанным сосудом». Этот
сосуд призван защищать то, что внутри, от смешения и
взаимодействия с тем, что снаружи, а также предотвращать утечку
Imaginatio (подлинной силы воображения)122. Только в герметичной
реторте – в замкнутом пространстве Избушки на курьих ножках или
аналитического кабинета – возможно выдержать колоссальное
аффективное напряжение и переработать «пустую породу» в золото,
человеческие страдания в созидание новой, полной радости и смысла
жизни.
Важнейшим элементом алхимических опытов является также и
время. Как и химических элементов, его до́ лжно добавить ровно
определенное количество, и ни минутой меньше. После всех своих
злоключений, вызванных столкновением с Ягой, после всех своих
титанических попыток освободиться ваша покорная слуга – автор этих
строк – проснулась однажды обычным серым питерским утром с
абсолютным знанием, что заключения в «избушке-тюрьме» закончены,
хотя для Сознания накануне этого не предвещало ровным счетом ни-
че-го. Просто прошло нужное время, и срок закончился, Бычок созрел,
противоположности объединились в Целое. Яга ослепла.
Что смущает юнгианца в русской сказке, так это умалчивание о
позитивных изменениях самой Нюрочки. Как будто она просто
вернулась все в тот же родительский дом, все в том же качестве
маленькой, несмышленой девочки, которой просто по счастливой
случайности (по закону «страдательного жанра» – после случайности
несчастливой) попался умный и смелый бычок. Будто сама она вовсе
ничего и не сделала! Но мы-то знаем, что это умалчивание работает на
Материнский комплекс нашего народа, на идею о том, что нет на свете
высшего блага, чем возвращение к Доброй Матери. Вот, например,
немецкая «коллега» Нюрочки – Рапунцель, описанная Биркхойзер-
Оэри в главе о Колдунье-Тюремщице123, не только родителей обретает,
но и выходит замуж за принца, чтобы потом самой стать королевой.
Несправедливо, на первый взгляд.
Но умалчивание дает волю фантазии; меньше сказанных слов –
бо́ льшая свобода для интерпретации. Поэтому в терапевтических
целях, Читатель, допишите сами свою собственную сказку о Нюрочке.
• Как бы ваша душа хотела закончить ее?
• Чем наградить Нюрочку?
И прежде чем мы войдем в Избушку к следующей Колдунье – Яге-
Наставнице, вам остается ответить на следующие вопросы, взяв в руки
ручку и бумагу, как это у нас повелось:
• Каким вашим желаниям, идеям, мечтам неплохо было бы
пройти «карантин» в Избушке на курьих ножках и закалку
священным огнем, прежде чем вы явите их миру?
 Например, если вы мечтаете стать писателем или журналистом,
возможно, стоит для начала завести блог в Интернете и посмотреть,
как люди отреагируют на интересующие вас темы. Если вы мечтаете о
собственном магазине, в современном мире есть отличные
возможности проверить свой купеческий талант, например, на «eBay»
или «Avito».
Мой давний знакомый много лет кряду, чуть что не так, заявлял
супруге: «Пожалуйста, иди к маме. На одного свободного мужчину
десять женщин, я один не останусь, а вот ты еще побегаешь».
Другой мужчина, наш общий друг, предложил ему как-то «проверку
реальностью». Они вместе отправились в ночной клуб, где «дамского
любимца» оставили одного у барной стойки (его друг наблюдал за
экспериментом за дальним столиком). К великому удивлению этого
самопровозглашенного донжуана, за два часа к нему не подошла
знакомиться ни одна дама, и более того: те, которым он, заикаясь от
стеснения, предложил купить коктейли, надменно объяснили, что в
его угощении не нуждаются. Стоит ли говорить о том, что его
манипуляции женой, во всяком случае угрозы разводом, с тех пор
прекратились?
Дорогой Читатель, есть ли у вас идеи, мечты и фантазии, которые
тоже неплохо было бы проверить реальностью?
• Когда вам случалось почувствовать себя слишком
«маленьким» – беззащитным, несведущим, неспособным и
неумелым?
Такое случалось не раз, не правда ли? Каким образом это
впоследствии приводило вас к обретению новой идентичности,
духовному росту и большей душевной зрелости?
• В чем вы сейчас чувствуете себя маленькой, беспомощной
«нюрочкой»? А каких перемен избегаете, лишь бы не оказаться в
таком положении, не столкнуться с этими мучительными
переживаниями?
Знакомы ли вам люди, которые остаются на работе уже спустя как
минимум лет двадцать с момента наступления пенсионного возраста?
Особенно часто такое можно увидеть в школах или каких-нибудь
государственных учреждениях. Это, как правило, печальное зрелище.
А знаете ли вы эдаких «Барби и Кенов на пенсии» – завсегдатаев
ночных клубов в возрасте под сорок и даже далеко «за»? Недавно
видела престарелого «мачо» с загаром из солярия и крашеными
волосами, который пытался флиртовать с девочками лет восемнадцати,
неуклюже используя нарочито молодежный сленг. Очень жалкое
зрелище. Но не думайте, пожалуйста, что все эти люди ведут себя так,
потому что им это нравится, или им не хватает пенсионных денег, или
они обожают свою работу, или жить не могут без вечеринок и половой
инстинкт толкает их на новые подвиги. Они просто не могут, не умеют
по-другому. Им безумно страшно пережить состояние «маленькой
Нюрочки», чтобы принять себя в другом качестве.
Эти примеры, конечно, представляют собой крайность, хотя в жизни
встречаются не так уж редко. И тем не менее: в чем вы, Читатель,
пускай даже и в несравнимо меньшей степени, ведете себя сходным
образом? В каком новом качестве вам хотелось бы попробовать свои
силы, какие перемены давно стучатся в дверь, но вы боитесь
почувствовать себя «новичком»?
• В каком жизненном процессе вы искусственно стараетесь
удержать инфантильную позицию? Когда пытаетесь убедить
себя, что Баба-Яга – это родная мама?
• Какой процесс давно пора взять в собственные руки, вместо
того чтобы перепоручать его «судьбе»?
• С чем неприятным для вашей текущей идентичности, однако
очевидным и неизменным, вы никак не хотите смириться? В чем
заключается ваш «спор с богами»?
Я уже рассказывала о том, что, едва приступив к теме Бабы-Яги,
конечно, и сама очутилась в Избушке на курьих ножках. Этот период, в
частности, ознаменовался для меня госпитализацией в больнице. И
там я познакомилась с двумя женщинами. Одна из них неудачно
прервала шестую за два года (!!!) беременность. Она вовсе не
принадлежала к маргинальной среде, напротив, была главным
специалистом в крупной компании, а поскольку карьера стремительно
набирала обороты, не могла себе позволить уйти в декретный отпуск.
Беременности же наступали, несмотря на все мыслимые и
немыслимые меры предосторожности; она магическим образом
попадала в эти почти что мифические 1,5 % женщин, на которых не
действуют никакие медикаментозные противозачаточные средства.
Зато вторая моя больничная знакомая седьмой раз подряд (!!!)
пыталась сохранить беременность после экстракорпорального
оплодотворения; предыдущие шесть заканчивались выкидышем.
Стоит ли говорить, что, если каждая из них не прекратит эти в
буквальном смысле слова кровавые битвы с Самостью, с волей богов,
в конце концов дело закончится фатально. Первой стоит понять, что ее
карьера – ничто по сравнению с глубинной потребностью иметь
ребенка, который, судя по невероятной настойчивости Природы, нужен
также и миру. Второй – смириться с реальностью, искать иные пути
воплощения генеративного инстинкта: может быть, в творчестве,
может быть, в преподавательской или воспитательской деятельности.
Вышеприведенные примеры, опять-таки, представляют собой
крайность, причем на грани вымысла. Не столкнись я сама с этими
женщинами, причем в одно и то же время, мне было бы сложно
поверить в подобное.
И тем не менее с чем вы, Читатель, не можете смириться, какой спор
ведете с богами? Какой урок отказываетесь изучить?
• Дорогой Читатель, нет ли в вашей жизни чего-либо, что вы
«возводите в кумир»? Не чересчур ли подобострастно вы
относитесь к работе, детям, любимому человеку, чему-то еще?
• Как изменится ваша жизнь, если вы перестанете бояться
потерять это?
• Какую жертву вам придется принести, чтобы исполнить свою
самую заветную мечту?
 9
Яга-Наставница
Что желает на ужин Колдунья в собственной душе?
Самым подробным повествованием о Яге-Наставнице является
сказка о Василисе Премудрой. Именно эту сказку, единственную из
всего богатства русского фольклора, разобрала в главе, посвященной
обретению интуиции, великолепная Эстес124. Сложно приниматься за
толкование после воистину великой юнгианской Мастерицы. Однако
иного пути у меня нет, сказка эта действительно полна премудрости,
да к тому же тема у нас несколько другая, а если интерпретация наша и
обречена на некоторые повторы, так это немудрено – речь идет об
извечных архетипических паттернах.
Итак, сиротка Василиса старше Нюрочки. Она уже пережила смерть
доброй родной матери, ее отец женился на другой женщине, у которой
тоже была своя дочь. О необходимости осиротеть мы уже подробно
говорили, рассматривая сказку о Крошечке-Хаврошечке. Жизнь, в
которой есть возможность при любом огорчении спрятаться за
материнской юбкой, конечно, проста и безопасна, однако мать-наседка
никогда не сможет стать проводником во взрослую жизнь, не сможет и
не захочет подобру-поздорову вытолкать подросшего птенца из гнезда
на волю. Единственный зачин прохождения инициации – смерть
Доброй Матери как идеи о том, что о нас всегда есть кому
позаботиться, накормить-напоить должным образом, что бы мы ни
творили, что бы ни происходило вокруг.
Функция отца в этой сказке ограничивается его свадьбой с мачехой.
Он словно и существует только для того, чтобы поместить Василису во
враждебную среду неродной семьи. В реальности это символизирует
тот процесс, когда после переживания потери Эго, вместо того чтобы
идти дальше, пытается вновь вернуть все на круги своя –
«удочериться», найти новую мамочку. Однако это никогда не
срабатывает: Самость уже вытолкнула птенца – инфантильное Эго – из
гнезда. Ни одна мачеха не станет родной матерью для Василисы. В
действительности мы очень часто разочаровываемся, когда «вдруг»
оказывается, что руководители, учителя, коллеги, супруги и т. д. не
хотят нам становиться «родной матерью»: не хотят на слово верить в
нашу исключительность, закрывать глаза на мелкие и крупные
проступки, полагая, что мы обязательно исправимся, разглядывать под
лупой наши достоинства и приуменьшать недостатки. Людям, которые
несут с собой в зрелые годы комплекс Доброй Матери, окружающие
всегда кажутся злыми Мачехами лишь потому, что те судят их
справедливо, любят и уважают по делам, а не за сам факт
существования.
Номинальная функция отца в сказке – это еще и показатель
отсутствия Отцовского принципа в жизни. У Эго, которое при каждом
шорохе готово схватиться за мамкину юбку, нет и в помине «царя в
голове» – высшего проявления Отцовского архетипа.
Однако нашей Василисе очень повезло. Мать перед смертью
подарила ей куколку, одетую так же, как сама девочка, велела кормить
ее, когда она проголодается, и слушаться ее советов в непонятных
ситуациях. Что такое кукла? Для наших пращуров она вовсе не была
детской игрушкой. Первые куклы были идолами, олицетворяющими
божественные силы, они использовались в ритуальных сакральных
целях.
Умирающая Добрая Мать подарила дочери кумир Макоши –
микромодель женского мира, феминной мудрости, накопленной с
начала мироздания. Именно это и должна передать Добрая Мать по
наследству, прежде чем отпустить свое дитя во взрослую жизнь,
умереть как всеполагающий принцип в дочерней душе, – умение
содержать себя в сытости, постигать новое, слышать внутренний
голос, видеть истинную суть вещей, расти и радоваться, взращивать и
радовать, плодить идеи, блага, детей, беречь себя и оберегать других,
создавать новое, творить дальнейшую жизнь. Такова Макошь, о
которой речь пойдет в соответствующей главе. Таков подарок
умирающей Доброй Матери дочке Василисе. Кроме того, куклы часто
использовались как обереги, олицетворяющие душу человека,
которому можно навредить колдовством. Пшеничная Девушка, кукла
из колосьев, символизирует семя – дитя прошлого урожая и мать
урожая будущего, звено вечной цепочки преемственности поколений
от матери к дочери.
Однако куколку мало просто хранить как талисман: ее нужно
согревать и кормить. Игра в «дочки-матери», пожалуй, так же стара,
как и сама идея материнства. Символика игры архимногозначна. Это
прообраз творения и творчества жизни, судьбы и мира в целом. Игра
лишена практической целесообразности, а следовательно,
представляет возможность выхода за рамки очевидного фактического
бытия. Именно поэтому психологи всех толков так любят прибегать к
всевозможным игровым техникам. Игра дает пространство для
свободы, творческого поиска, отказа от догм, она допускает высший
разгар страстей, даже экстаз, и в то же время она осознанна; наличие
правил позволяет вернуться в реальный мир, захватив с собой
частичку нового опыта.
Игра – занятие детей и Богов, ибо их существование лишено забот.
Играя, дети репетируют реальную жизнь. Играя, Боги создают новые
вселенные. В игре и дети, и боги манифестируют власть менять
реальность. По этой причине игра в языческих культах связывается с
магическими обрядами, она предшествует любому новшеству в
материальном мире, будь то важное сражение, начало пахоты, сбор
урожая, свадьба, рождение или похороны.
Итак, по закону архетипического жанра, мачеха сурова с Василисой:
она заставляет падчерицу трудиться с утра до ночи, плохо одевает и
скудно кормит, в отличие от своей родной дочери (той части
инфантильного Эго, которая никогда не освободится от оков
Материнского комплекса, а следовательно, в конце сказки погибнет
или будет изгнана вместе со своей родной матерью). Однако Василиса
благодаря своей волшебной куколке справляется со всеми
требованиями Мачехи.
Человек способен терпеть невзгоды сколь угодно долго, если Мать
«благословила» его на покорность. Такое смирение может казаться
высшей добродетелью и даже героизмом, однако как сиротка, так и
Мачеха, как мы помним, живут в одной и той же душе. Поэтому
собственное чувствующее «Я» изводят придирки и нападки,
исходящие из собственного же интроецированного Супер-Эго – того
концентрированного осадка общественных ожиданий, что тяжелой,
мутной взвесью оседает в душе. Эти вечные самоуничижительные
голоса – «Ты недостаточно хорош, смел, сведущ, достоин и т. д.
и т. п.», «У тебя, как всегда, ничего не получится», «Еще не время, ты
пока не готов» – в конечном счете каждый раз заставляют нас уступать
желаниям и требованиям других. Но эти другие, «злые мачехи» и
«гадкие сводные сестры», – всего лишь наше спроецированное вовне
недовольство собой, своей раболепной покорностью, трусливой
уступчивостью, теми поведенческими проявлениями, которые внешне
часто выглядят как героизм.
Такое положение дел нужно довести до точки кипения, чтобы обе
противоположные установки комплекса стали равно очевидны: чем
больше мы живем своей жизнью и являемся собой, тем сильнее
отдаляются от нас чужие, чем больше мы живем чуждыми нашей
истинной сущности желаниями, тем более чужими становимся себе. И
только тогда, когда мы понимаем, что напряжение между этими двумя
установками – «жизнь для себя» и «быть хорошим для других» –
достигает высшей точки, мы готовы отправиться к Лесной Богине.
В сказке пиковый момент наступает, когда в доме гаснет последняя
свеча. Сводные сестры и Мачеха гасят ее нарочно, чтобы услать
Василису под предлогом добывания огня к Бабе-Яге на съедение.
Угасание огня в доме – символ угасания либидо в душе: там
становится темно, холодно и пусто. Даже последняя надежда на
справедливость и одобрение в чужой семье перестала тлеть в душе
сиротки. Что ж, когда ты очутился на самом дне, нет иного вектора
движения, кроме как карабкаться наверх. В реальной жизни последней
каплей может стать любая мелочь – всего лишь еще одно обидное
слово, косой взгляд, отлетевшая набойка, красный свет светофора –
что угодно, но мы понимаем: всё, сил больше нет, в доме нашей души
отключились свет и тепло. Пора идти к Старой Ведьме!
Путь Василисы к Избушке на курьих ножках был страшным и
запутанным. Но у девочки в кармане была куколка, которая на каждом
повороте говорила ей, куда нужно идти, и подбадривала, когда страх
пытался гнать сиротку назад, к дому Мачехи. В данном случае
обладание куколкой – это обладание материнским благословением в
самом благом психологическом смысле. Самое важное, что может дать
хорошая мать своему ребенку, прежде чем вытолкнет его из гнезда, –
это базовое доверие к миру, проще говоря, понимание: что бы ни
происходило, этот чертов мир не так уж и плох.
Да, жизнь не так прекрасна, как бы нам того хотелось, но и не так
плоха, как мы привыкли о ней думать. Самая густая тьма предвещает
рассвет, зловонный навоз – отличное удобрение для будущих цветов,
мозоли и капли трудового пота – предзнаменование богатого урожая, а
муки в родах предшествуют материнскому счастью. Если не верить в
это сердцем и душой, нет не то что смысла совершать подвиги и
отправляться в чащу Леса к Яге – нет повода даже вставать с постели,
просыпаться и жить.
Василиса все шла и шла, лишь изредка останавливаясь, чтобы
покормить куколку, да подкрепиться самой крошками черствого
хлеба. Вдруг мимо нее проскакал белый всадник на белом коне, и стало
светло. Потом промчался красный всадник на красном коне, и взошло
солнце. А как только Василиса подошла к жилью бабы-яги, появился
черный всадник на черном коне и въехал прямо в избушку. И сразу
спустилась ночь. Забор из костей и черепов, которым была
огорожена избушка, засветился изнутри, так что лесная поляна
озарилась призрачным светом. Скоро послышался в лесу страшный
шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу баба-
яга – в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает.
Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя,
закричала: «Фу-фу-фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?» Василиса в
страхе подошла к старухе, низко поклонилась и сказала: «Это я,
бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнем к тебе». –
«Хорошо, – сказала яга-баба, – знаю я их, поживи ты наперед да
поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя
съем!» Потом обратилась к воротам и вскрикнула: «Эй, запоры мои
крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!» Ворота
отворились, и баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса,
а потом опять все заперлось. Войдя в горницу, баба-яга растянулась и
говорит Василисе: «Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть
хочу». Василиса накрыла стол, где яств было человек на десять. Яга
все съела, а Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба
да кусочек поросятины[38]. «Постирай мою одежду, подмети двор,
прибери в избе, наготовь еды, отдели хорошее зерно от гнилого да
проследи, чтобы все было в порядке. А я вернусь – проверю твою
работу. Не справишься – я тебя съем!» Сказала Яга и с этими
словами улетела в ступе по своим колдовским делам125.
Итак, первое испытание – это сама встреча с Ягой. Здесь главное –
не струсить, не зажмурить глаза, не попытаться убежать. Эго должно
выдержать знакомство со страшной Ведьмой, которая выглядит как
сама смерть. Кажется, абсолютно все в ее облике сотворено
специально для того, чтобы отпугнуть здравый смысл. Глаза ее – два
мутных бельма; она потеряла зрение, поскольку видела на своем
долгом веку столько горя, что лучше б не видеть никому. Руки и
подбородок ее покрыты бородавками оттого, что она часто возится с
жабами, обладающими колдовской силой. Седые спутанные космы ее,
которые развеваются по ветру во время полета в ступе, сбились в
колтуны – она не может расчесать их, так как крючковатые пальцы Яги
давно не гнутся: тысячи лет она собирала своими руками лечебные
травки, выкапывала из земли полезные корешки. Ее нос «в потолок
врос», он огромен и крив – поскольку она не может видеть, ее
обоняние острее, чем у любого хищника. Она потеряла ногу в
настоящем богатырском бою. Из ее иссохшегося тела кое-где
выпирают оголенные кости. Она выглядит как мертвец, но она жива,
ибо знает, где находится источник с живой водой. Яга могла бы и
омолодиться при желании, но ей незачем, ее рубцы и шрамы – знаки
почета, свидетельства ее великих деяний и славы. С мужем же своим
она разлучена слишком давно: тысячи лет прошло с тех пор, как была
она женой великого Велеса, а после такого супруга никто другой ей
уже не нужен.
Не испугаться ее вида – значит признать, что мир соткан вовсе не
только из «конфет и пирожных, сластей всевозможных», рюшей,
кружавчиков и пушистых котят. Выдержать присутствие Яги – значит
обрести знание о двойственной природе мира, обрести выносливость и
силу духа, знать правду и уметь с ней справляться, вместо того чтобы
заворачиваться в розовые фантики иллюзий. Иметь доступ к
внутренней Яге в собственной душе – это прекрасно! Это значит иметь
чуткую интуицию, быть верным себе в этом постоянно меняющемся
мире, обладать силой, волей и правом меняться и менять.
А еще в момент Встречи с Нуминозным нужно суметь сохранить
себя – назвать свое имя и сказать, зачем пришел и чего хочешь. Иначе,
если потеряешь сознание, упадешь в обморок, утонешь в аффекте, Яга
не будет с тобой церемониться – попросту возьмет да и съест.
Нужно и правильно обратиться к Яге. Василиса называет ее
«бабушкой». «Бабка, Баба, Бабушка, – пишет Даль, – женщина,
старшая в роде, семье; лекарка-знахарка; повитуха; старшая по
возрасту, опыту; родоначальница»126. Повитуху, помогавшую при
родах, присматривавшую за роженицей и ребенком первое время после
его появления на свет, традиционно называли бабкой или бабушкой и
почитали, чествовали как человека, наделенного особыми умениями,
силами, мудростью. Бабка-повитуха – та, кто помогает при рождении
на свет, Баба-Яга – та, кто помогает при рождении духовном, то есть
сопровождает процесс инициации.
Василиса отлично справляется с первым заданием: она помнит, кто
она такая, и всезнающая Колдунья отвечает, что знает ее семью.
Сиротка правильно называет Ягу и говорит, что в ее душе закончился
свет, придирки и упреки погасили его, и поэтому ей нужен новый,
настоящий, добытый ею самой. Яга соглашается дать необходимое, но,
конечно, только после того, как девочка поработает на нее, то есть
позаботится о Ведунье-Колдунье собственной души.
Вторая задача Василисы – накормить Ягу и самой вкусить ее пищу.
Еда в Избушке на курьих ножках имеет особый смысл, ведь жилище
Яги стоит на границе между миром живых и царством мертвых,
следовательно, пища здесь сакральна, она имеет ритуальное значение.
Пропп, исследуя этот эпизод, присутствующий во всех до единой
сказках, где герой оказывается гостем Ведьмы по доброй воле,
обнаружил его корни в мифах примитивных культур. Например, по
верованиям маори[39], «даже переправившись через реку, отделяющую
живых от мертвых, еще можно вернуться, но кто вкусил пищи духов,
тот не вернется никогда»127. Этот эпизод известен также и в античной
мифологии: Калипсо хочет, чтобы Одиссей взял у нее нектара и
амброзии: тот, кто отведал пищи на острове Огигия, навсегда остается
во власти нимфы. Кора, похищенная Аидом, отведав граната из его
рук, навеки становится его женой и царицей подземного мира
Персефоной.
Одним словом, еда в Избушке на курьих ножках – это еда иного
мира, она не предназначена для простых смертных, поскольку
«подобно тому как пища живых дает живым физическую силу и
бодрость, пища мертвых придает им специфическую волшебную,
магическую силу, нужную мертвецам», – пишет Пропп128. Однако в
нашем исследовании я бы заменила «мертвецов» на «дедов», наших
архетипических предков, – тогда все становится на свои места.
У некоторых славянских племен, как полагает Пропп129, Баба-Яга
выполняла функцию жрицы. Жрец – это тот, кто «жрет», то есть
вкушает ритуальную пищу, предназначенную духам, богам или
демонам, и через эту пищу становится посредником между мирами
живых людей и их почивших предков. Ритуалы Бабы-Яги – это
погребальные обряды, которые сами по себе являлись символом
мистического посвящения. Поэтому у Василисы есть только два
варианта оказаться в мире предков, в мире, отличном от ее прежнего,
там, где есть не только огонь, но и вообще все духовные сокровища,
нажитые когда-либо человечеством. Она может либо пройти
посвящение-инициацию у Бабы-Яги – разделить с ней ритуальную
трапезу и пройти символическое приобщение к мудрости пращуров, –
либо самой стать трапезой Яги и примкнуть к миру предков уже вовсе
не в символическом смысле.
Вспомним и христианское таинство евхаристии. Оно заключается в
освящении хлеба и вина особым образом и последующем их
вкушении. Согласно апостолу Павлу, при этом христиане
приобщаются Тела и Крови Иисуса Христа. Так что известную
максиму «ты есть то, что ты ешь» можно расширить до «ты есть тот, с
кем ты ешь» – именно в этом заключается смысл обрядов
жертвоприношений, жреческих ритуалов, перешедших позже в пиры
дружин, на которых воины «преломляли хлеба» вместе с волхвами и,
соответственно, своими богами-покровителями. Именно этот обычай,
уходящий корнями даже не в язычество, а еще в анимистический
дуализм, приобрел в монотеизме облик евхаристии.
Таким образом, накормив Ягу и отведав кушаний с ее стола,
Василиса сама становится «жрицей» сакрального культа, обретает
связь с богами – глубинными архетипическими знаниями в своей
душе. К слову, кормление куколки – кумира Макоши – стало для этой
трансформации и предварительным обучением, и подспорьем. Теперь
Василиса как бы является жрицей двух культов, культов обеих древних
рожениц – и «дневной», светлой Матери, и темной, ночной Богини[40].
Единство противоположностей – вот, казалось бы, и достигнута цель,
ведь это и есть Целостность, Восамление. Но, как говорится, скоро
сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Многие из нас знают, читали, слышали о множестве самых
полезных, мудрых и правильных вещей и верят в них. Однако
теоретические знания – это ничто, пока не воплотишь их, не
испытаешь на собственной шкуре, не польешь своими слезами, не
удобришь по́ том, не озвучишь в искреннем смехе, не потрогаешь
руками, не услышишь в ритме собственного сердца. Насытив Темную
Богиню в душе, нужно еще и послужить ей, укрепить сознательные
связи с этим архетипом, научиться взаимодействовать с ним, а для
этого, безусловно, нужно еще потрудиться. Поэтому третья задача
Василисы – выполнить задания Бабы-Яги.
Стала яга-баба спать ложиться и говорит: «Когда завтра я уеду,
ты смотри – двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, одежду
мою постирай, да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть
ее от чернушки[41], да сверх того возьми из закрома мак да очисти его
от земли по зернышку, вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!
Да чтоб все было сделано, а не то – съем тебя!»130.
Чтобы угодить Колдунье, нужно жить с ней, думать как она и делать
то, что делает она.
Во-первых, нужно «вымести избу» – расчистить территорию для ее
жизни в собственной душе. Яга – отшельница, для нее нужно
совершенно особое магическое пространство, в котором нет места
мирской суете. Избушка бо́ льшую часть времени должна быть
повернута ко всему внешнему миру «задом», а к бессознательному, к
миру предков, «передом». Что это значит в реальной жизни? Это то
время, которое вы будете посвящать своим размышлениям,
исследованию своих чувств и желаний, обдумыванию творческих
планов. Такую работу можно проделывать только в Избушке –
алхимическом сосуде, в сокрытии от чужих глаз и ушей. Для кого-то
это пространство воплощается в виде психоаналитического кабинета,
для кого-то это йога или медитация, иные возьмут в руки кисть или
ручку с бумагой – главное, чтобы у вас были место и время,
позволяющие пережить погружение в душевные глубины, и чтобы
никакое постороннее присутствие не смогло вам помешать.
Уборка этого пространства должна проводиться регулярно; свою
творческую, глубоко личную жизнь – жизнь души – нужно очищать от
примесей общественных мнений, нужно отфильтровывать критицизм,
сомнения и снимать налет чужих страхов. Нужно научиться очищать
свой разум от мелочей, безжалостно выбрасывать все несущественное.
Только тогда различные соединения в алхимической реторте
преобразуются в незаурядные проекты, сверхъестественные, с точки
зрения обыденности, планы и решения, потрясающе мудрые мысли и
оригинальные идеи.
 Второе задание Яги – постирать одежду. Одежда, как мы помним из
предыдущих глав, – наипервейший атрибут и символ Персоны. Стоит
ли говорить о том, что Персону нужно обновлять и очищать? Смысл
стирки в том, чтобы снова придать форму одежде, растянувшейся от
долгой носки, смыть с нее налипшую извне грязь, очистить от запахов.
Персона, как и одежда, бывает, изнашивается, пропитывается
неприятными запахами, покрывается пылью. Постирать ее – значит
заново обнаружить, что́ нам действительно ценно, близко и важно,
заново понять, что́ мы хотим являть внешнему миру, а что лучше
скрыть от посторонних глаз. Персона – это также показатель
положения в обществе и самоопределения, а это тоже подчас требует
обновления.
Постирать одежду Яги – значит получить возможность хорошенько
рассмотреть ее Персону, то есть задуматься, как же можно
репрезентировать собственную Колдунью во внешнем мире: как ее
одеть, что показать, а что спрятать, как скроить платье, что позволит
при помощи ресурса архетипа Хозяйки Леса по-новому проявляться в
реальной жизни? Ведь, ну право слово, не заявишься же ты завтра на
работу со словами: «Я получила власть Яги, а посему слушайтесь
теперь и повинуйтесь»?!
Встроить собственную Ягу в социум, скажу я вам, – та еще задача.
Это архетип настолько мощный, что под его напором можно запросто
перепугать всех вокруг и остаться ни с чем. Помнится, я сама,
оказавшись в новом городе, с новыми людьми на новом месте работы,
пылая вдохновением и энтузиазмом, просто затопила потенциальных
коллег шквалом «креатива». Они было загорелись моими идеями, да
натиск с моей стороны был слишком велик – столько новшеств и
инноваций никому было не нужно, и я казалась им, пожалуй, просто
неистовой ведьмой. Сейчас я ретроспективно понимаю – все до одной
идеи были здравыми, но моей Лесной Колдунье не хватило «светского
платья» для выхода в свет. Конечно, в скором времени я поняла, что
еще и просто попала не в свою стаю, однако более подходящая
Персона помогла бы мне хотя бы пережить меньше разочарований.
Баба-Яга знает: не нужно расточать свое внимание, идеи, творчество
направо и налево. Ее интерес окружающим еще нужно заслужить.
Третья задача Василисы – приготовить для Ведьмы еду. И это
замечательное задание, как в творческом, так и в терапевтическом
смысле. Ягу не посадить на диету из овсянки и яблок, ее не сделать
вегетарианкой. У Старухи здоровый аппетит молодой хищницы –
зверский аппетит.
Сам по себе вопрос о том, чем накормить Ягу в собственной душе,
при условии тщательно обдуманного и глубоко прочувствованного
ответа, может, честное слово, заменить месяцы психоанализа. Чем
сегодня хочет отобедать ваша глубинная природная сущность? Что
подать на ужин вашей мудрости и интуиции? Чем напитать
вдохновение и решимость? Возможно, это поход в оперу или прогулка
в лесу, а может, тихий вечер наедине со своими мыслями, вязальными
спицами или паяльником в руках? А может статься, вы почуете
вожделенный запах свободы – запах чистого, первозданного Леса,
попросту послав всех к черту?
Прежде чем стряпать для Яги, нужно развести огонь – огонь
собственной души, – подкинуть дровишек, чтобы подогреть либидо,
разжечь аппетит, распалить сердце, возбудить страсть. Если нет огня,
наши самые великолепные идеи и замыслы останутся в сыром,
несъедобном виде, зачерствеют, заплесневеют или сгниют. А уж если
Яга останется голодной – ой-ой-ой, вам несдобровать, утащит в плен,
как маленькую Нюрочку, или вовсе сожрет.
Последняя работа Василисы – очистить пшеницу от дикого гороха, а
мак от земли. Интересно, что в задании Яги целых четыре субстанции,
а не просто два разных злака, как это было, например, у Золушки. В
таком случае всю интерпретацию можно было бы свести к
евангельскому «отделению зерен от плевел», то есть к навыку
различать доброе от худого. Умение это, безусловно, необыкновенно
полезно, особенно в те минуты жизни, когда перед нами встает
сложная дилемма. Однако само существование дилеммы означает, что
оба ее компонента имеют привлекательные для нас свойства. Помните,
в конце главы о комплексе мы описывали стадии трансформации
«невротической вилки», когда «или то, или другое» превращается в
«ни то, ни другое», а затем соединяется в «и то, и другое»?
Задание Бабы-Яги имеет куда больший смысл, чем просто отделение
важного от второстепенного. Боги, как мы говорили уже бессчетное
количество раз, не создавали ничего бестолкового. Пшеница,
безусловно, – самое ценное, что есть у крестьянина. Удался урожай – в
доме есть хлеб. Есть хлеб – есть жизнь. Пшеница является главным
атрибутом Богини-Матери, и с ней наша Василиса давно знакома. Ей
известно: чтобы быть сытой, нужно работать. Есть дела, которые
нужно делать, хочешь ты того или нет. Во взрослой жизни тебя никто
не накормит, не обстирает и не расчешет твои волосы, не оденет и не
поведет за ручку гулять. Хочешь жить – научишься всему сам, и
сетовать на это, по меньшей мере, глупо. Все взрослые люди включены
в «аграрный процесс», просто в нашей жизни вместо серпов и
молотилок у кого-то компьютер, у кого-то станок, скребок, поднос,
указка, штурвал и т. д.
Но кроме обыденной действительности, сосредоточенной вокруг
«аграрного процесса», бывают и другие периоды в жизни, когда
пшеница не поможет, а повседневная мудрость Доброй Матери
бессильна. В эти моменты нужно обратиться ко второй роженице –
Матери Лунной, Колдунье, Знахарке. Она-то и подскажет, что
мышиный горошек, который Добрая Мать крестьян считает сорной
травой, поскольку он только мешает росту пшеницы, является
кровоостанавливающим средством, а еще обладает успокаивающими и
противосудорожными свойствами, снимает отеки, помогает при
водянке, лечении нарывов и доброкачественных опухолей. Семена
этой травы, будучи съедены в больших количествах, ядовиты. Что ж,
боги и яды не зря создавали. В наши сердца, бывает, закрадываются и
злокачественные мысли, идеи и убеждения, и единственный верный
выход из положения – вытравить их, как тараканов из дома.
Таким образом, это задание Бабы-Яги учит Василису различать
повседневную пищу, лекарство и яд.
Читатель, что для вас является основной пищей? Что лечит вас,
придает силы и успокаивает? Что, напротив, отравляет вашу жизнь?
Что нужно немедленно повытравливать, как тараканов?
Девушке нужно еще очистить мак от земли, которую в него кто-то
«намешал по злобе». Земля – это prima materia, то, что дает жизнь
всему Явному миру, сама Великая Добрая Мать. Но вот как примесь в
маковых зернах она становится просто сором и грязью. Мак – атрибут
греческого Гипноса, бога сна, что живет в Тартаре вместе со своим
братом Танатосом (богом естественной смерти). В отличие от своего
брата, Гипнос мягкосердечен и благожелателен к людям, он дает им
сон – лишь временную смерть, сладкий покой, позволяющий забыть о
бедах и страданиях. Каждую ночь он неслышно несется над землей,
касаясь глаз людей волшебным жезлом, смыкая их веки, погружая в
сон. Согласно Гесиоду, Гипнос живет на краю мира и на него никогда
не взирает Солнце-Гелиос. Овидий в «Метаморфозах»131 описывает
его дом как пещеру в Киммерийской земле, где царят вечные сумерки
и откуда вытекает родник забвения. Там на прекрасном ложе и
покоится Гипнос.
Таким образом, задание отделить мак от земли означает разделение
двух миров – мира Матери Земли, сознания, разума, Яви,
повседневной реальности и мира Лунной Матери, мира снов, Нави,
интуиции, иррационального, бессознательного. Познать науку
сновидений – значит навеки получить пропуск в потусторонний мир,
иметь возможность напрямую связываться с Бабой-Ягой, Дедами и
Берегинями, обрести ключ к вратам Тридесятого царства, к
сокровищнице мудрости всех своих предков.
Итак, выполняя последнее задание Яги, Василиса сама становится
Знахаркой и Ведуньей. Кажется, она постигла всю лесную науку, все
премудрости теневого мира. Но ее ждет еще одна задача.
К вечеру Василиса собрала на стол и ждет бабу-ягу. Начало
смеркаться, мелькнул за воротами черный всадник – и совсем
стемнело; только светились глаза у черепов. Затрещали деревья,
захрустели листья – едет баба-яга. Василиса встретила ее. «Все ли
сделано?» – спрашивает яга. «Изволь посмотреть сама, бабушка!» –
молвила Василиса. Баба-яга все осмотрела, подосадовала, что не за
что рассердиться, и сказала: «Ну, хорошо!» Потом крикнула:
«Верные мои слуги, сердечные други, смелите мою пшеницу да
выжмите из маку масло!» Явились три пары рук, схватили пшеницу с
маком и унесли вон из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса
стоит молча. «Что ж ты ничего не говоришь со мною? – сказала
баба-яга. – Стоишь как немая!» – «Не смела, – отвечала Василиса, – а
если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о че