Н.В.

ИВАНОВ

АКТУАЛЬНОЕ ЧЛЕНЕНИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ В

ТЕКСТОВОМ ДИСКУРСЕ И В ЯЗЫКЕ

/«ИЗДАТЕЛЬСТВО»/
УДК
ББК
С

Рецензенты: доктор филологических наук, профессор М.М. Маковский,

доктор филологических наук, профессор Е.В. Сидоров
доктор филологических наук, профессор О.А. Сапрыкина

Иванов Н.В.
С Актуальное членение предложения в текстовом дискурсе и в
языке (по материалам сопоставительного изучения
португальских и русских текстов). Монография. – М.: ЗАО
«Издательство», 2010 г. –

Монография посвящена анализу и описанию феномена актуального

членения предложения как текстовой и как языковой реальности. Автор
развивает оригинальную дискурсивно-логическую трактовку природы и
сущности актуального членения. В работе предлагаются новые логико-
смысловые критерии анализа высказывания в плане внешнего
контекстного отношения в рамках СФЕ и в плане внутренней взаимосвязи
с синтаксисом предложения. Экспрессивная сила высказывания
раскрывается градуально через категорию смысловой предельности. Сила
утверждения ремы относительно темы коррелирует с силой осмысления
предметного означаемого. Подробно на примерах описывается комплекс
языковых средств ремовыделения в португальском и русском языках.

ISBN © Н.В. Иванов

 СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие. Актуальное членение предложения.

Старое и новое. Проблемные аспекты теории
Глава I. Динамика экспрессивности в структуре
сверхфразового единства
§ 1. Текстообразующее влияние оценки в
сверхфразовом единстве и в высказывании
1.1. Оценка как фактор экспрессивного усиления на
сверхфразовом уровне
1.2. Влияние оценки в высказывании. Аспект
актуального членения
§ 2. Актуальное членение как выражение логики
перехода от одной мысли к другой внутри сверх-
фразового единства
2.1. Внутреннее логическое отношение
2.2. Механизм ввода новой информации
2.3. Механизм сохранения и передачи старой
информации
§ 3. Функциональная перспектива экспрессивных
средств в сверхфразовом единстве
3.1. Экспрессивное средство: отношение к норме
СФЕ и отношение к мотиву речи
3.2. Дискурсивное взаимодействие экспрессивных
средств в СФЕ
3.2.1. Общие принципы взаимодействия
экспрессивных средств в текстовом дискурсе
3.2.2. Элементарные формы взаимодействия
экспрессивных средств в СФЕ. Фигуры
экспрессии
3.2.2.1. Первая фигура. Прямое усиление аргумента
(фигура прямой экспрессии)
3.2.2.2. Вторая фигура. Инвертированное усиление
аргумента (фигура обратной экспрессии)
3.2.3. Сложные формы взаимодействия
 экспрессивных средств в СФЕ
Глава II. Критерии рематизации высказывания с точки
зрения структурных факторов языкового
синтаксиса
§ 1. Понятие содержательного объема и механизмы
топикализации в высказывании
§ 2. Топикализация как критерий определения
глубинной структуры высказывания
§ 3. Динамика факторов топикализации в
высказывании
§ 4. Предложение и высказывание: логика
структурных корреляций
Глава III. Механизмы экспрессивного выдвижения
ремы в португальском и русском языках
§ 1. Экстенсиональный и интенсиональный аспекты
содержания в сверхфразовом единстве и в
высказывании
§ 2. Семантика интенсификации в лексическом знаке
и в высказывании
§ 3. Структура предикативного значения
§ 4. Экспрессивное выдвижение предикатива.
Понятие смысловой предельности
§ 5. Экспрессивные маркеры предикатива в
португальском и русском языках
5.1. Знаменательные маркеры
5.1.1. Оценочные предикаты
5.1.1.1. Существительные с аффективной окраской
5.1.1.2. Прилагательные с аффективной окраской
5.1.1.3. Наречия с аффективной окраской
5.1.1.4. Семантика и категории глагола в
механизмах ремовыделения
5.1.2. Аузентивы
5.1.3. Абсолютивы
5.2. Служебные маркеры как средство
ремовыделения
5.2.1. Кванторы
 5.2.2. Внешние операторы
5.3. Эмфаза – высшая по силе степень
ремовыделения
Заключение.
а) Актуальное членение как экспрессивный
феномен. Факторы системного описания
б) Экспрессивная парадигма языка. Пространство
описания
Послесловие. На пути к семиотическим
интерпретациям феномена актуального членения.
§ 1. Актуальное членение в контексте проблематики
семиогенеза
§ 2. Актуальное членение в контексте семиозиса
Список литературы
ВВЕДЕНИЕ: АКТУАЛЬНОЕ ЧЛЕНЕНИЕ
ПРЕДЛОЖЕНИЯ: СТАРОЕ И НОВОЕ.
ПРОБЛЕМНЫЕ АСПЕКТЫ ТЕОРИИ

Прошло более ста лет, с тех пор как в поле зрения

теоретической лингвистики вошел феномен актуального
членения предложения, – срок более чем достаточный, чтобы
попытаться понять и вполне осмыслить место и масштаб
этого явления в языке. Вместе с тем, несмотря на обилие
работ по этой теме, в феномене актуального членения все еще
остается много непонятого, неразгаданного для науки – не
только в том, что касается аспектов структурного анализа, но
и в плане онтологии. Не удается определить природу
актуального членения, соотнести его по принципу родства
или аналогии с другими явлениями в контексте языка,
культуры, коммуникации. Без ответа остаются многие
принципиальные вопросы. Насколько универсален феномен
актуального членения? Принадлежит ли языкознанию
монополия (или, по крайней мере, первенство) в его
изучении? В каких языковых формах (и только ли в
языковых) этот феномен себя раскрывает? Считать
актуальное членение чисто речевым явлением или, все-таки,
относить его к структурной стороне языка, т.е. ставить в один
ряд с другими грамматическими языковыми явлениями?
Вопросов, которые ждут своего решения, накопилось много.
Каждый из них связывает нас с определенным уровнем
онтологии актуального членения.
Актуальное членение предложения – феномен
множественной, многоаспектной природы, сущность
которого не поддается прямому научному определению. В
истории его лингвистического изучения насчитывается, по
меньшей мере, четыре онтологических парадигмы: 1)
генетическая, 2) структурно-синтаксическая, 3)
функционально-смысловая (на ком-муникативных и
когнитивных основаниях), 4) семиотическая. Дадим краткую
характеристику каждой из названных парадигм.
Генетическая парадигма представлена трудами немецких
младограмматиков (Г. Габеленц, Г. Пауль и др.), которые
первыми в феномене фразового ударения, которое до того
рассматривалось как явление во многом случайное и не
имеющее самостоятельных структурных признаков, увидели
характерный способ членения предложения,
обусловливающий внутреннее распределение синтаксических
функций, синтаксический порядок слов в предложении.
Новый феномен, в котором видели «психологическое
(логическое) соотношение частей предложения» [Пауль 1960:
338], идеальным образом подходил под исходные
методологические установки младограмматиков, в основе
которых лежали критерии психологизма и историзма. В
психологическом плане, в новом виде членения видели
выражение смысловой направленности предложения
согласно порядку развертывания стоящей за предложением
мысли. При этом само «психологическое» отношение частей
предложения друг к другу трактовалось младограмматиками
как дополнительный и вторичный структурный фактор,
подлежащий нейтрализации (или компенсации) со стороны
синтаксических механизмов предложения. С другой стороны,
было обращено внимание на генетическую связь
синтаксического членения с психологическим. В
психологическом членении усматривался своеобразный
рудимент психологического опыта сознания. Структуру
деятельности сознания выражает синтаксис предложения.
Психологическое членение – это уходящие в прошлое
психологические «привычки» сознания, действующие скорее
на подсознательном уровне, но, тем не менее, оказывающие
влияние на структурную специфику языкового синтаксиса, на
принципы его выразительной речевой реализации. В
синтаксисе, в синтаксических структурах видели
«застывшие» психологические модели. Постулировалась
историческая производность синтаксического членения от
психологического. При этом данная производность
рассматривалась младограмматиками в контексте общей
производности грамматических категорий от
психологических в языке. На всех уровнях «первоначальная
гармония между психологической и грамматической
категорией с течением времени нарушается, а затем
стремится к восстановлению» [Пауль 1960: 498]. В целом,
генетическая проблематика доминировала в научных
построениях младограмматиков, касающихся как собственно
грамматических категорий, так и аспектов членения
предложения.
Структурно-синтаксическая парадигма свое
законченное выражение получает позже (через 40-50 лет
после работ младограмматиков) в трудах В. Матезиуса. В.
Матезиус дает новое имя исследуемому феномену –
«актуальное членение предложения», которое сохраняется за
ним до сих пор. Мы во всех частях работы, а также
применительно ко всем историческим периодам изучения
рассматриваемого феномена, используем термин В.
Матезиуса.
Прежде всего, В. Матезиус уходит от каких-либо
генетических импликаций, уделяя основное внимание
структурному анализу и трактуя актуальное членение
исключительно с функциональных позиций, как речевой
феномен. Заметим, что истоки структурной парадигмы можно
найти в работах некоторых авторов, писавших задолго до
Матезиуса. Мы имеем в виду работы французских
грамматистов логического направления XVIII вв.: Ц.
Дюмарсэ, Н. Бозе, Ш. Бато и др. Предыстория
лингвистического изучения феномена актуального членения
подробно рассматривается в работах В.П. Даниленко [см.
Даниленко 1990]. В дальнейшем, через 100 лет, результаты их
научного поиска подытожил А. Вейль. Отличие той
трактовки феномена актуального членения, которую
предложил В. Матезиус, от предшествовавших ей трактовок,
в частности, тех, которые мы встречаем у французских
грамматистов XVIII вв., состоит в том, что В. Матезиус
расширяет в целом постановку вопроса об актуальном
членении, требуя «противопоставления» [Матезиус 1967а:
239] актуального членения формальному (синтаксическому).
Дело в том, что предшественники В. Матезиуса (сторонники
рациональной грамматики) выделяли феномен актуального
членения, главным образом, в тех случаях, где наблюдалась
синтаксическая аномалия – то или иное отклонение от
привычного синтаксического порядка слов. Последнее
называлось «фигуративным», «ораторским» или
«искусственным» порядком слов, который на этих
основаниях противопоставлялся обычному («естественному»)
синтаксическому словопорядку. Между двумя способами
словопорядка постулировалось дизъюнктивное отношение,
т.е. порядок слов мог быть либо обычным синтаксическим,
либо «ораторским». Соответственно, говорящий, выбирая
способ расположения синтаксических элементов, мог
руководствоваться либо решением синтаксической задачи,
либо решением задачи «ораторской». Онтологический
приоритет, по взглядам рационалистов, был на стороне
синтаксического словопорядка. Актуальное членение было
выражением того или иного модуса синтаксического
словопорядка.
В теории В. Матезиуса мы видим универсализацию фено-
мена актуального членения. Два аспекта членения
противопоставляются друг другу и разграничиваются на
функциональных основаниях. Отношение актуального
членения и синтаксического словопорядка рассматривается
как паритетное, эквиполентное: оба суть необходимые
аспекты членения высказывания. Два способа членения
связаны диалектически, между ними нет «конкуренции».
Природа высказывания такова, что оно должно быть и тем, и
другим одновременно; «…отношение между актуальным и
формальным членением предложения — одно из самых
характернейших явлений в каждом языке» [Матезиус 1967а:
240]. Речь, таким образом, может идти либо о совпадении,
либо о несовпадении двух принципов членения. При этом
онтологический приоритет уже отдается актуальному
членению. Основная функция порядка слов, по Матезиусу, –
выражать способ актуального членения предложения
[Матезиус 1967б: 249].
Общим недостатком структурно-синтаксической
парадигмы в подходе к объяснению природы актуального
членения предложения можно считать неразличение двух
типов линейности: а) внутри-пропозициональной и б)
межпропозициональной. Преодолевая всякую одномерность в
трактовке структурной организации
предложения/высказывания, выступая за абсолютное
разграничение двух аспектов членения, В. Матезиус, тем не
менее, в анализе исследуемого феномена, все еще
ограничивает себя масштабом отдельного предложения,
жестко связывая функцию актуального членения с функцией
порядка слов. Как и для его предшественников, основным для
него остается вопрос о природе словопорядка. Какой из
факторов в большей мере управляет порядком слов в
предложении: фактор грамматического отношения или
фактор актуального членения? В решении этого вопроса
Матезиус проявляет себя уже не только как структуралист, но
как «функционалист».
Труды В. Матезиуса можно понимать как вершину
структурно-синтаксической парадигмы и, в то же время, как
начало функционально-смысловой парадигмы в изучении
фено-мена актуального членения предложения. В недрах
Пражской линсгвистической школы рождается термин
«функциональная перспектива предложения» (см.: [Firbas
1962]). Исследователи обращаются к смысловой природе
актуального членения, видя в этом выражение
экстралингвистической обусловленности предложения. В
мотивационном плане актуальное членение связывается,
главным образом, с двумя определяющими его
функциональными факторами: коммуникативным и
познавательным. С одной стороны, оно выражает
коммуникативную направленность предложения. С другой
стороны, оно выражает познавательную направленность
предложения.
Надо сказать, что к гносеологической функциональной
трактовке феномена актуального членения в свое время
склонялись еще младограмматики. При этом сама
познавательная смысловая направленность
предложения/высказывания трактовалась ими, по большей
части, упрощенно, по методу ассоциаций: как простая смена
мыслительных представлений согласно порядку линейного
развертывания мысли. В рассуждениях младограмматиков
нетрудно разглядеть одно противоречие онтологического
уровня, касающееся области деятельности сознания, т.е.
мышления. Какой из аспектов членения репрезентирует эту
деятельность? Следует ассоциировать мышление с
синтаксисом или с аспектом психологического (логического)
членения? Как показал последующий опыт, этот вопрос не
имеет прямолинейного схоластического решения. Нельзя
оградить один вид членения от другого, приписывая одному
из них функцию сознания, а другому – функцию
выразительного субстрата сознания. Кроме того, в
рационально-логическую схему высказывания не вполне
укладывается эмоциональная составляющая мышления.
Дальнейшее развитие гносеологическая трактовка
актуального членения получает в трудах тех исследователей,
которые в разграничении двух планов членения
высказывания искали ответ на вопрос о взаимоотношении
мышления и языка ([см.: Панфилов: 1971]). Здесь актуальное
членение предложение трактуется как «логико-смысловое
членение».
Большое разнообразие трактовок мы видим в
коммуникативном подходе к актуальному членению
предложения. Первоначально актуальное членение
практически отождествляется с коммуникативной функцией
высказывания. Возникают другие термины, которые
понимаются как синонимические термину «актуальный»:
«коммуникативное (коммуникативно-смысловое) членение»,
«коммуникативная перспектива предложения»,
«коммуникативная организация высказывания». Казалось бы,
не подлежит сомнению то, что именно коммуникативная
обусловленность является смысловой основой и, более того,
первопричиной актуального членения, которое является
выражением коммуникативной смысловой направленности
предложения. Однако очень скоро рождаются более широкие
подходы, прежде всего, в понимании фактора
коммуникативной обусловленности. Наблюдается
диверсификация критериев коммуникативной
обусловленности высказывания и вместе с ней
диверсификация критериев смысловой интерпретации
высказывания. Исследователи предпочитают апеллировать к
различного рода пресуппозициям, к «скрытой семантике»,
минуя принцип актуального членения (обычно это
проявляется при смысловом анализе отдельных
функционально значимых элементов или служебных
маркеров в высказывании, в отношении которых трудно
проводить разницу между направленной и ненаправленной
смысловой семантикой).
Сомнению подвергается, во-первых, сам онтологический
статус актуального членения, его онтологическая
релевантность. В самом деле, является ли актуальное
членение единственной альтернативой синтаксическому
членению? Насколько репрезентативно актуальное членение
как показатель смысловой организации высказывания?
Можем мы считать его единственным показателем
смысловой организации высказывания или мы должны
исходить из потенциальной множественности
принципов/аспектов смысловой организации высказывания,
полагая актуальное членение лишь одним из них? Здесь
принято противопоставлять друг другу «узкий» и «широкий»
подходы (такое разграничение см.: [Золотова 1979: 283]).
Согласно первому, тема-рематическое членение
рассматривается как квинтэссенция структурной организации
высказывания, к которой сводятся, совпадая друг с другом,
все организационные и смысловые показатели высказывания:
смысловая направленность, отношение данное/новое
(информативная структура), совмещенность выразительных
структурных маркеров (формальных и акцентного
выделения). Соответственно, принцип обязательной
двуаспектности, двууровневости высказывания (синтаксис vs
актуальное членение) является основополагающим для такого
подхода. Во втором подходе («широком») доминирует тезис о
нетождественности коммуникативной и «информативной»
структур [Селиверстова 1984: 451], функциональной
перспективы и акцентного выделения в высказывании
[Селиверстова 1984: 451]. Соответственно, с этих позиций
уже невозможно говорить о смысловой самодостаточности,
исчерпывающей смысловой репрезентативности актуального
членения. Изначально полагается множественность
смысловых аспектов высказывания. Существуют также
другие маркеры, соответствующие другим аспектам
смысловой организации высказывания.
Во-вторых, сомнению подвергается и сам тезис о
бинарности актуального членения, т.е. внутренняя
диалектика высказывания. Помимо собственно темы и ремы,
в некоторых подходах выделяются также связующие
элементы. Речь уже идет не о двучленной, а о трехчленной и
даже о многочленной структуре актуального членения (см.:
[Svoboda 2005: 4-5]). Традиционный (бинарный) подход, как
представляется, обладает большей определенностью в плане
выделения предикативной сущности актуального членения
предложения. Многочленный подход представляется в этом
плане мнеее продуктивным. По сути, он экстраполирует
методы формально-логического анализа в ту область, где как
раз в большей мере требуется опереться на диалектику
высказывания. В этом мы видим частичный возврат к тем
методам структурного анализа актуального членения,
который применяли еще младограмматики (Г. Пауль).
 Говоря в целом, в традициях коммуникативного функцио-
нально-смыслового рассмотрения феномена актуального
членения обозначилась тенденция отхода от принципа
диалектической бинарности высказывания: во-первых, в
плане противопоставления актуального членения формально-
синтакси-ческому (на чем настаивал еще В. Матезиус), и, во-
вторых, в плане внутренней диалектики тема-рематического
отношения в высказывании.
Следует задуматься о факторах, повлиявших на такую
эволюцию теории актуального членения предложения.
Прежде всего, это, конечно, общее расширение теории,
множественность онтологических трактовок феномена
актуального членения. Лингвистика все больше обращает
внимание на дискурсивную обусловленность высказывания,
рассматривая актуальное членение как показатель такой
обусловленности. Но дискурс – чрезвычайно широкая,
многоуровневая категория, которая находит применение не
только при анализе механизмов контекстной
концептуализации в масштабе текста, но также при
выявлении и анализе механизмов концептуализации в
масштабе языка (последнее, правда, касается
преимущественно лексических, а также образных и
фразеологических единиц языка). Дискурс служит
выявлению метаязыковой функции рассматриваемых единиц.
Можем ли мы говорить о метаязыковой интерпретации
семантики предложения в аспекте актуального членения?
Дискурсивный анализ, в плане открывающейся смысловой
перспективы, конечно, превосходит непосредственное
смысловое значение актуального членения предложения.
В последнее время появляется семиотический интерес к
проблеме актуального членения ([Худяков 2000], [Курочкина
2006]). В актуальном членении видят ключ к пониманию
речевой феноменологии знака. В предложении, которое
трактуется как знак, видят реализацию «пропозиционального
семи-озиса», где в полной мере раскрывает себя речевая
феноменология языкового знака в единстве его номинативной
и предикативной функций. Впрочем, самому актуальному
членению, как таковому, некоторые исследователи
отказывают в семиотическом статусе, видя в нем феномен
принципиально не-семиотической природы [Курочкина 2006:
6]. В аспекте актуального членения пропозиция
(высказывание) выступает не как знак, а как дискурсивная
фигура выражения [Курочкина 2006: 3]. Такой подход
представляется продуктивным, поскольку позволяет с новых
позиций взглянуть на дискурсивную природу высказывания,
соотнести признаки дискурсивной природы высказывания с
такими же признаками других фигур, понять внешнюю
границу речевого семиозиса, т.е. не-семиотическое условие
семиозиса. Семиотический взгляд на проблему актуального
членения предложения представляется в высшей степени
перспективным. Хотя, конечно, говорить о появлении
дискурсивно-семиотической парадигмы в изучении феномена
актуального членения предложения представляется
преждевременным.
Добавим, что продуктивность семиотического подхода
усматривается нами еще в том, что здесь, помимо
функционального масштаба рассмотрения, возникают
глубокие генетические импликации, касающиеся истоков
феномена актуального членения не просто в
лингвоисторическом, но в семиогенетическом контексте. В
определенном смысле семиотика актуального членения
возвращает нас к тому взгляду на этот феномен, с которого
начинали его изучение еще младограмматики.
В целом, переход к семиотической парадигме в теории
актуального членения обусловлен изменением отношения к
этому феномену по четырем принципиальным позициям.
Во-первых, постепенно меняется общая функциональная
трактовка актуального членения. Модальные трактовки усту-
пают место металингвистическим, в которых актуальное
членение уже рассматривается как самостоятельный речевой
феномен. Языковой синтаксис коррелирует с семантикой
пропозиционального знака, обусловливает его
референциальные характеристики. Актуальное членение
коррелирует с прагматикой пропозиционального знака,
которая обусловливает его предикативную направленность. С
одной стороны, пропозициональный знак трактуется как
предложение. С другой стороны, он же раскрывает себя как
высказывание. Предложение – знак высказывания. Принцип
метаязыкового переосмысления в моменте перехода от
семантики к прагматике должен учитываться при
функциональной трактовке актуального членения.
Во-вторых, по-другому понимаются смысловые факторы
актуального членения. На смену предметно-смысловым
критериям (основывающимся на противопоставлении
моментов данного и нового) приходят экспрессивно-
оценочные критерии выделения актуального членения.
Действительное значение имеет не информативный, а
аксиологический статус высказывания – коммуникативная и
когнитивная ценность выражаемой в высказывании мысли. В
соответствии с аксиологической функцией выстраивается
реализуемая в высказывании в форме актуального членения
экспрессивная стратегия, показателем которой является сила
утверждения ремы относительно темы. В отличие от
грамматической субъектно-предикатной связи (подлежащее –
сказуемое), тема-рематическая связь подлежит
экспрессивному усилению. Экспрессия – важнейший
показатель актуального членения, критерий его выделения и
анализа.
В-третьих, не следует сбрасывать со счетов логический
аспект актуального членения. Здесь требуется переход на
прин-ципы субъективно-логического анализа. К сожалению,
эти принципы лишь продекларированы, но еще далеко не
реализованы в современном подходе к актуальному
членению. Скорее, наоборот, абстрактные формально-
логические критерии и элементы анализа экстраполируются
на область актуального членения, т.е. на ту область, где они
не могут дать должного эффекта. Основу логического анализа
актуального членения должна составлять «логика оценок»,
которая ориентируется не на законы абстрактной
силлогистики, а на форму так называемого «практического
рассуждения». В абстрактной силлогистике вывод составляет
действительное значение посылок. В логике «практического
рассуждения», наоборот, посылки составляют действительное
значение вывода. Другими словами, в реальном рассуждении
не вывод вытекает из посылок, а наоборот, посылки следуют
за выводом, являются результатом его смыслового развития,
смыслового членения. Общая стратегия мысли, ее
дискурсивного развертывания, понимается как «углубление в
основание» (см.: [Гегель: 365-383]) и определяется
движением к «среднему термину» – смысловой и, значит,
экспрессивной вершине мысли, значение которой и выражает
рема высказывания.
Из всего этого вытекает необходимость расширения
контекстуальной интерпретации актуального членения,
образующих его элементов. Требуется обратиться не только к
аспекту темы – элементу, через который уже давно принято
анализировать механизмы смысловой связности (когезии) в
структуре СФЕ (см.: [Danes 1974], [Фридман 1978]), но также
к аспекту ремы – элементу, который до настоящего времени
получал лишь ограниченную функциональную
интерпретацию с позиций абстрактно выделяемого «нового»
в структуре мысли. Характеристика ремы как цели
высказывания (которой придерживались и младограмматики,
и пражцы) справедлива, но совершенно недостаточна с
позиций ее контекстного понимания. Функция ремы в
механизмах смысловой когезии, всего комплекса отношений
между высказываниями в структуре СФЕ еще далеко не
раскрыта. Необходим логический анализ того отношения,
которое устанавливается смысловой и экспрессивной
позицией ремы в высказывании.
Далее, в-четвертых, для действительно глубокого
понимания природы актуального членения, анализа его
механизмов требуется строгое разделение двух видов
линейности: внутри-пропозициональной и
межпропозициональной. Выражающий внутри-
пропозициональную линейность синтаксический порядок
слов не может и не должен служить критерием в структурном
анализе актуального членения предложения. Корреляция
двух аспектов членения не носит необходимого характера.
Порядок слов – лишь одно из средств выражения актуального
членения, помимо других. Наверное, в любом языке можно
выделить случаи, когда два аспекта членения как бы
«игнорируют» друг друга, и порядок слов теряет свою
показательность как маркер актуального членения – в силу
того, что подавляется другими маркерами. Так, в русском
языке, при неизменности порядка слов, рематический акцент
может переноситься в середину или в начало высказывания
(напр.: Я еду в Москву; Я еду в Москву; Я еду в Москву1). С
другой стороны, возможны случаи, когда при любых
изменениях порядка слов, рематический акцент приходится
на один и тот же синтаксический элемент – в какой бы части
высказывании он ни находился (напр.: Все любят Ивана;
Ивана любят все; Ивана все любят; или: Никто не поет этих
песен; Этих песен не поет никто; Этих песен никто не
поет). Аналогичные примеры на материале сопоставления
английского и чешского языков приводит Й. Вахек (см.:
[Vachek 1994: 18-19]). Следует уходить от прямолинейных и
однозначных решений в понимании соотнесенности двух
аспектов членения в высказывании.
Итак, проведенный обзор показывает, что дальнейший
прогресс теории актуального членения в лингвистике зависит
от возможного выбора между узким и широким подходами в
понимании функциональной, смысловой, логической и
структурно-выразительной природы актуального членения, а
именно:
а) между модальными и металингвистическими
основаниями в функциональной интерпретации феномена
актуального членения (постулируется или нет

1
Здесь и далее рема высказывания подчеркнута.
 металингвистическая связь между семантикой и
прагматикой в высказывании?);
б) между предметно-смысловыми и экспрессивно-
оценочными коннотациями в определении смыслового
статуса, т.е. тех смыслов, которые изнутри мотивируют
форму актуального членения (связывается или нет анализ
актуального членения с анализом экспрессивной функции
высказывания? экспрессивно ли вообще актуальное
членение?);
в) между односторонней (с опорой лишь на тему
высказывания) и двусторонней (учитывающей также
функцию ремы) логическими интерпретациями
контекстной функции актуального членения в масштабе
СФЕ (насколько широко, комплексно трактуется
логическая функция ремы и в целом высказывания в
контексте?);
г) между жестким и гибким пониманием взаимосвязи
актуального членения и синтаксического порядка слов в
предложении (как широко понимать состав средств
выразительного маркирования актуального членения в
языке? связывать это маркирование лишь с
синтаксическим порядком слов или привлекать более
широкий ряд языковых маркеров актуального членения?).
Вообще, имея в виду развитие методов структурного
анализа высказывания с целью предельно полного выявления
и системного описания состава наличных средств выражения
актуального членения в языке, следует учитывать два
возможных подхода или два принципа рассмотрения. В
первом подходе, предложенном еще в первоначальной
структурной версии теории актуального членения В.
Матезиусом и развитом в дальнейшем в многочисленных
работах по коммуникативному синтаксису у нас в стране и за
рубежом, в качестве неизменной и доминирующей полагается
функция актуального членения предложения, в качестве
подчиненной, зависимой и вариабельной – функция
синтаксического словопорядка. Основной вопрос, который
волнует исследователя при таком подходе, касается тех
перемен, структурных перестановок, которые допустимы в
синтаксическом аспекте высказывания при общей
неизменности функции актуального членения. Так, допускает
ли язык рематизацию подлежащего путем постановки его в
постпозицию по отношению к глаголу-сказуемому? Напр.,
рус.: Иную позицию заняли Франция и Германия; порт.: Uma
outra atitude assumiram a França e a Alemanha; англ.: Another
stand was taken by France and Germany. Если такая
перестановка допустима (как это показывают русский и
португальский примеры), то такой язык характеризуется так
называемым свободным порядком слов. Если язык не
допускает или ограничивает такого рода перестановки (как,
напр., английский, который в таких случаях, т.е. при
рематизации подлежащего-актанта, требует замены
активного залога на пассивный), то такой язык мы относим к
языкам с жестким, фиксированным порядком слов.
Очевидно, что такие общие констатации (если
ограничиваться ими в анализе феномена актуального
членения) явно недостаточны: они мало что говорят о
дискурсивном, экспрессивном характере языка. Данный
подход может и должен быть дополнен другим,
противоположным, в котором бы в качестве условно
неизменного фактора и первичной позиции рассмотрения
принималось синтаксическое устройство предложения, а в
качестве вариабельного и подвижного фактора и,
соответственно, вторичной позиции рассмотрения, – функция
актуального членения. Задача исследования сводилась бы к
ответу на вопрос о том, какие перемены или сдвиги в аспекте
актуального членения предложения допустимы при общей
неизменности принципиальных синтаксических показателей
(что касается позиции главных и второстепенных членов и их
грамматических отношений друг к другу); какие языковые
механизмы переноса рематического акцента внутри
высказывания возможны при общем сохранении неизменной
синтаксической сетки отношений в предложении, включая
позицию главных и второстепенных членов?
Необходимость дополнения первого подхода (от
актуального членения к синтаксическому) вторым (от
синтаксиса к актуальному членению) не вызывает сомнений.
Второй подход гораздо более показателен в плане выявления
наиболее существенных дискурсивных характеристик языка,
принципов экспрессивной работы языка, выявления
специфической взаимосвязи синтаксиса и актуального
членения в языке. Настоящая работа в значительной части
посвящена развитию базовых положений второго подхода к
проблеме взаимосвязи синтаксиса и актуального членения.
Работа строится на материале португальско-русского
сопоставления.

Настоящая монография представляет собой полный

переработанный и дополненный текст кандидатской
диссертации, защищенной автором в 1991 году.
Первоначально название работы (под которым она и
представлялась к защите) формулировалось как «Способы
усиления экспрессии в сверхфразовом единстве и в
высказывании (на материале португальских и русских
текстов)». Тема исследования потребовала от автора
принятия принципиальных решений по целому ряду
теоретических вопросов, касающихся проблематики
актуального членения, среди которых важное место заняли
вопросы онтологического уровня, в частности те, которые
были представлены выше.
Автор стремился исходить из комплексного понимания
природы актуального членения предложения, не отдавая
предпочтение ни одной из его возможных онтологий
(функциональность, смысл, логика, структура). В общем
плане, в работе делается попытка связать теоретические
принципы структурно-синтаксического и функционально-
смыслового подходов к объекту. Генетическая и
семиотическая проблематика актуального членения, по
понятным причинам (учитывая время написания работы), не
рассматривалась.
За основу принимались следующие критерии онтологии-
ческой и структурной интерпретации актуального членения:
А. Критерий двусторонней прагматической обуслов-
ленности. Автор исходил из того, что актуальное членение
реализует в себе одновременно две прагматических функции:
коммуникативную и когнитивную (познавательную). Две
функции совпадают в единой смысловой направленности
высказывания, что и выражается в общей для них форме
актуального членения;
Б. Приоритет экспрессивно-аксиологических смыслов над
информативными. В качестве внутренней смысловой опоры
актуального членения должна приниматься не
информативная (по принципу разделения «данное – новое»),
а аксиологическая смысловая семантика, непосредственно
обусловливающая экспрессию высказывания. Сила
экспрессии может быть одним из оснований выделения типов
актуального членения;
В. Контекстный приоритет ремы. При контекстной интер-
претации актуального членения в качестве ключевого
элемента, выражающего смысловое отношение между
высказываниями, должна рассматриваться не тема, а рема
высказывания, которая, в соответствии с логикой
практического рассуждения, реализует в себе принцип
смысловой и экспрессивной централизации текстовой
структуры согласно порядку дискурсивного развертывания
СФЕ;
Г. Критерий множественности выразительных маркеров
актуального членения в высказывании (маркеров ремы).
Порядок слов – не единственный и далеко не всегда основной
маркер актуального членения. Взаимообусловленность
актуального членения и синтаксического словопорядка
нельзя считать абсолютным. Речь идет о двух различных
типах линейности (внутрипропозициональной и
межпропозициональной), которые встречаются и
противостоят друг другу в структуре высказывания.
Несмотря на определенный «возраст» работы, вопросы,
поставленные в ней, не потеряли своей актуальности, и,
возможно, сейчас (как это кажется автору – с учетом
современного состояния теории) даже приобретают новую
остроту. Собственно, этим обстоятельством и объясняется
необходимость данной публикации.
Развивая комплексный подход к проблеме, автор
рассматривает актуальное членение предложения как
сложный лингвориторический феномен, который
функционально определяется как формализованный закон
дискурсивного смыслового выдвижения. Общая идея работы
основывается на двух ключевых понятиях: понятии перехода
и понятии смысловой предельности. Через первое, по мнению
автора, раскрывается сущность феномена актуального
членения предложения. Актуальное членение предложения
выражает переход от одной мысли к другой в рамках более
широкого текстового построения (СФЕ) [Иванов 1991: 170].
В переходе реализуется логика контекстного обоснования
согласно порядку дискурсивного тема-рематического
развертывания СФЕ. Переход предполагает смысловую опору
высказывания на предыдущий контекст (в аспекте темы) и
смысловой выход высказывания на последующий контекста
(в аспекте ремы). В целом, переход рассматривается не как
некая внешняя или дополнительная характеристика
высказывания, к которой мы обращаемся, когда нам нужно
оценить место и функцию высказывания в структуре СФЕ, но
как необходимое контекстное задание, которое высказывание
должно реализовать в себе, и ради которого оно, собственно,
создается как единица речи. Итак, идея перехода составляет
сущность феномена актуального членения предложения.
Основное значение при анализе структуры и оценке
признаков актуального членения получает смысловое
качество перехода. Важным показателем здесь служит сила
утверждения ремы относительно темы. Экспрессия в данном
случае коррелятивна смыслу, сила рематического
утверждения выражает силу осмысления предметного
означаемого в высказывании. В масштабе СФЕ силе
осмысления противостоит глубина осмысления. Критерием
оценки смысловой силы высказывания – непосредственно:
смысловой силы его рематического компонента, – служит
категория смысловой предельности. Последняя характеризует
внутреннее качество предикативного значения, в котором
смысл (как показатель смыслового определения) может
подаваться как простое непредельное качество сущности, как
предельное неисключительное качество сущности или как
предельное исключительное качество сущности.
Соответственно, различаются три вида утверждения ремы
относительно темы в высказывании по силе экспрессии:
слабая, средняя и сильная. Каждому виду рематического
утверждения соответствуют свои языковые и структурные
маркеры. Система языковых рематических маркеров
раскрывается и описывается в работе на материале
португальско-русского сопоставления.
В силу своей принадлежности и к речи, и к языку,
актуальное членение может характеризоваться как феномен
двойственной природы. Как элемент текстового дискурса,
оно занимает промежуточное положение между языковой
грамматикой и «грамматикой» текста. В аспекте актуального
членения нам открывается риторическая функция языковой
грамматики (категорий синтаксиса). В этом же моменте
риторическая форма текста имеет свое логическое основание
и, связывая себя с грамматикой языка, раскрывает свою
языковую выразительную специфику. Объясняя
элементарные принципы построения высказывания,
актуальное членение образует своеобразный «нижний этаж»
риторики, представляет собой «структурный атом» текстовой
риторики. В целом, в масштабе своих законов, актуальное
членение может составить основу такого направления
современной филологии, как лингвориторика. «Риторика»
грамматики и «грамматика» риторики имеют своим
основанием один и тот же структурный феномен –
актуальное членение предложения.
Соображения практического порядка не в последнюю
очередь повлияли на обращение автора к теме актуального
членения. Узкие трактовки этого феномена доминируют в
современных научных описаниях, что является большим
препятствием для его исчерпывающей формализации в
научном анализе и в практике преподавания иностранного
языка. Любой педагог знает, насколько важно, особенно на
продвинутом этапе обучения языку, обращать внимание не
только на референциальную, но и на прагматическую сторону
языковой грамматики. В португальском языке (на материале
которого во многом строится настоящая работа), в частности,
это может привести к более глубоким и точным объяснениям
смысловой функции артикля, позиции прилагательного в
номинативной группе, общего и частного видов отрицания,
значения и роли форм сослагательного наклонения, простых
и сложных форм будущего времени и форм условного
наклонения, смысловой функции различного рода частиц и
других служебных маркеров и т. д. Думается, многое из
перечисленного может найти применение при анализе других
языков. Кроме того, в других языках возможны новые
обобщения, касающиеся большого ряда структурных явлений
языка. Принципы актуального членения предложения могут
дать ключ к более тонкой и гибкой интерпретации
экспрессивной функции высказывания в целом в ее
различных структурных и смысловых вариациях. Сквозь
призму актуального членения открывается комплексный
взгляд на тот феномен, который известные грамматисты
называли «модальной» (В.Г. Гак) или «аксиологической»
(Е.М. Вольф) рамкой высказывания.
Актуальное членение ждет большое практическое будущее
не только в области языковой грамматики, но также в области
преподавания перевода. Перевод, как известно, «занятие
риторическое», как его понимали уже в XVII-XVIII вв.
известные французские переводчики и грамматисты (Э. Доле,
Ш. Бато). Переводчик в решении профессиональной задачи
перевода в масштабе высказывания или СФЕ (в данном
случае мы отвлекаемся от условий художественного
перевода) непосредственным образом ориентируется на
принципы актуального членения, на «риторическую форму»
текста, игнорируя, если того требуют обстоятельства,
требования языковой формы в части возможных
грамматических и лексических межъязыковых совпадений
(см.: [Олейник 2009], [Полубоярова 2009]).
Автор выражает глубокую благодарность всем, кто
повлиял на развитие его научных взглядов, оценивал первые
и последующие шаги в научной интерпретации природы и
сущности феномена актуального членения предложения.
Прежде всего – своему учителю и наставнику, профессору
Мельцеву Ивану Фроловичу, который был научным
руководителем в процессе работы над диссертацией и в
дальнейшем не раз интересовался развитием этой темы в
научном творчестве автора. Большое влияние на метод
научной интерпретации феномена актуального членения в
настоящей работе оказали труды выдающихся отечественных
ученых-лингвистов Е.М. Вольф и В.Г. Гака. Профессор В.Г.
Гак любезно согласился выступить в качестве официального
оппонента по диссертации и во многом способствовал ее
успешной защите, представив в своем отзыве всесторонний и
глубокий анализ основных положений работы.
Автор выражает глубокую признательность рецензентам:
доктору филологических наук, профессору М.М.
Маковскому, доктору филологических наук, профессору Е.В.
Сидорову, доктору филологических наук О.А. Сапрыкиной,
которые внимательно ознакомились с рукописью монографии
и дали много весьма ценных замечаний и рекомендаций по
содержанию работы. Автор учел все эти замечания,
представляя текст монографии к публикации.
ГЛАВА I: ДИНАМИКА ЭКСПРЕССИВНОСТИ В
СТРУКТУРЕ СВЕРХФРАЗОВОГО
ЕДИНСТВА

§1. Текстообразующее влияние оценки в

сверхфразовом единстве и в высказывании

1.1. Оценка как фактор экспрессивного усиления на

сверхфразовом уровне

Как в тексте вообще, так и на уровне СФЕ и высказывания

мы различаем два аспекта структурной организации –
нормативный (формальный) и эмотивный. Первый
понимается как виртуальный, закономерный аспект
текстового построения. Второй – как актуальный,
ситуативный, случайный. Первый ассоциируется с логикой,
второй – с феноменологией текстовой структуры. Оба
аспекта, сущностный и феноменологический, диалектически
взаимосвязаны. С точки зрения актуальной речевой
реализации, т.е. при дискурсивном рассмотрении,
подчиненным моментом выступает нормативный,
формальный план построения, первичным и ведущим – план
эмотивный. Первый можно рассматривать как средство по
отношению к последнему, как к цели. При таком подходе
текст в целом с присущей ему логической организацией (в
частности, СФЕ как целостная единица речи) может
рассматриваться как знак – знак эмоционального задания.
Соответственно, мотив (эмоция) понимается как «значение»
этого «знака»2.
2
Сказанное подтверждается косвенно данными психологии восприятия.
Исследования показывают, что слушающий при восприятии
ориентируется на возможно большие единицы речи, что «единицами
решения (смысловыми единицами понимания, как конечными пунктами
совокупного процесса восприятия) могут быть даже сверхфразовые
единства» [Касевич 1974: 77]. Целостность восприятия, очевидно,
 Текстовая знаковость многоаспектна. В нашу задачу не
входит анализ всех ее составляющих, т.е. всех аспектов
семиотического отношения в тексте. Ограничивая свое
рассмотрение масштабом сверхфразового единства и
высказывания, мы, в первую очередь, обращаемся к
выразительному отношению в тексте, оставляя в стороне,
насколько это возможно, символическое и условно-знаковое
отношения. Нас интересует то, каким образом текстовые
коннотации влияют на развитие предметно-логического
содержания в масштабе СФЕ и высказывания, т.е. каким
образом смысл управляет выразительной формой
высказывания. Текстовые коннотации понимаются нами не
как пассивный или «побочный» семантический продукт, а как
активный компонент общего содержания текста [Телия 1986:
3]. Их активность мы видим в том, что они, выражая
эмоциональную окраску общей информативной установки
текста, являются как бы частью этой установки, т.е. заданы
изначально и, таким образом, управляют дискурсивным
развертыванием текста. Взятые в комплексе, коннотации
представляют собой эмоциональное задание текста [Трошина
1989: 134], выражающее с одной стороны – отношение к
предмету, а с другой – способ и смысл воздействия на
адресата.
Поскольку наше исследование ограничено уровнем
локаль-ных текстовых отношений, т.е. рамками межфразовых
отношений, то мы полностью отвлекаемся от уровня
глобальной текстовой связности, описываемой в терминах
«макростратегий» [ван Дейк, Кинч 1989], рассматривая СФЕ
как самостоятельную единицу, обладающую собственной
локальной информативной установкой.
В эмоционально-установочном влиянии на организацию
СФЕ решающую роль играют представления
аксиологического характера. Конечно, в СФЕ действуют не
коррелирует с целостностью порождения. Правомерно рассматривать
СФЕ в целом как мотивированную структуру, как целостную единицу
мотивации.
только оценочные коннотации. Здесь могут выделяться
функционально-стилистические и различные жанровые
окраски. Здесь может проявляться темперамент человека,
могут находить свое воплощение различного рода сложные
эстетические эмоциональные абстракции (пафос, лиризм,
трагизм, комизм и т. д.). Стиль, как таковой, и эстетическая
информация в тексте имеют общую природу [Разинкина
1989: 40].
Мы жестко отграничиваем эмоционально-оценочные
коннотации от стилистических и эстетических коннотаций.
Мы видим следующие основания для такого разграничения.
Во-первых, стилистические и эстетические коннотации –
это неинтенциональные и вообще непрагматические кон-
нотации: они непроизвольны, спонтанны, «действуют на
неявном уровне психики» [Долинин 1978: 17]. Они не могут
быть содержанием целенаправленного эмоционального
воздействия говорящего на адресата, хотя они, безусловно,
являются компонентом общего информативного воздействия
на адресата. Они – тот компонент воздействия, который не
осознается говорящим в момент речепорождения, является
естественным для него (темперамент, функциональный стиль,
жанр речи или шире – эстетика речи). Часто отмечается, что
такого рода информация носит «ритуальный», избыточный
характер [Лузина 1989: 70-71], [Dijk 1976: 47], что она
коммуникативно и конструктивно «неэффективна» – в
отличие от информации низшего уровня, «эффективной»
информации [Dijk 1976: 46]. Впрочем, конечно, следует
делать оговорку в отношении случаев артистической
декламации, а также тех случаев, когда говорящий вводит
такого рода коннотации в область интенционального
речевого воздействия (например, попадая в непривычную для
себя социальную обстановку). Эмоционально-оценочные
коннотации, в отличие от стилистических, являются
интенциональными. Они являются содержанием
целенаправленного эмоционального воздействия говорящего
на адресата.
 Во-вторых, эмоционально-оценочные коннотации
способны выступать в качестве смысловой границы
предметного содержания выражаемой в высказывании
мысли, т.е. это коннотации определяющего типа (наряду с
логическими и метаязыковыми смыслами и категориями).
Стилистические, жанровые и различные эстетические
коннотации не обладают качеством смысловой предельности,
они не способны выражать смысловую границу предметного
содержания в его дискурсивной динамике в
высказывании/СФЕ. Здесь мы говорим о коннотативной
окраске, а не о смысловом определении предмета мысли.
В-третьих, в силу своей способности определять мысль,
эмоционально-оценочные коннотации, в отличие от стилис-
тических и эстетических коннотаций, подлежат
экспрессивному усилению. К стилю и эстетике не применимы
атрибуты «больше», «меньше», «сильнее», их присутствие в
речи не характеризуется наращиванием или ослаблением.
Соответственно, различается и характер текстообразующего
влияния двух типов коннотаций. Эмоция и оценка
непосредственно управляют дискурсивным развертыванием
высказывания/СФЕ. Влияние стиля и других, близких к нему
коннотаций обнаруживается в масштабе текстовой
композиции, т.е. на уровне поэтической архитектуры текста,
это – коннотации поэтического, т.е. высшего уровня
текстовой организации. Их присущность СФЕ определяется
функцией СФЕ как конституента текстовой композиции
[Гальперин 1981: 69]. Эмоционально-оценочные коннотации
понимаются нами как коннотации риторического уровня
текстовой организации. Они управляют внутренним
развитием СФЕ и органично присущи нормативному аспекту
СФЕ. Поэтические коннотации являются фактором внешнего
коннотативного влияния на организацию СФЕ – в отличие от
эмоционально-оценочного влияния, которое является
фактором внутренним.
Принцип разделения двух видов коннотаций (в
зависимости от характера смыслового и текстообразующего
влияния), которым мы руководствуемся в настоящей работе,
представлен ниже на Схеме 1, которая приведена в конце
раздела.
В изучении форм коннотативного влияния на организацию
СФЕ мы по большей части отвлекаемся от области
стилистических и эстетических коннотаций, или внешнего
фактора, и ограничиваем свой анализ областью прагматики
текста, в основе которой лежит эмоционально-оценочный
компонент.
Оценку мы рассматриваем не узко в системе «человек –
мир (реальность)», или в системе субъектно-объектных
отношений, но также в системе «человек – человек», или в
системе интерсубъектных отношений. Исходя из заданности
оценки в двух указанных системах координат одновременно,
мы выделяем следующие ее семантические составляющие:
предметность, интенциональность, нормативность.
Под предметностью понимается предметное наполнение
оценки. Это ее неотъемлемое качество [Вольф 1985: 13],
[Арнольд 1973: 7]. Оценка стремится к максимальной «семан-
тичности». Что касается речевой оценки, то вопрос, очевидно,
должен ставиться не о соединении оценки и предметной
части значения в высказывании, а непосредственно о
«предметных ценностях», способе их выражения в
высказывании и их расстановке в СФЕ применительно к
ситуации общения. По А.Н. Леонтьеву эмоция, аффект также
необходимо представляют собой результат взаимодействия
предмета и потребности [Леонтьев 1975: 88] и определяются
им как «опредмеченная потребность» [Леонтьев 1975: 199].
Под интенциональностью оценки понимается то, в какой
мере в данной оценке отражается намерение человека в
отношении объекта [Серль 1987: 96]. Применительно к
речевой оценке интенциональность означает включенность
данного акта оценки в общую логику отражения объекта, в
стратегию познания реальности, референтной ситуации
[Долинин 1978: 12]. Например, разворачиваемая говорящим в
рамках локальной текстовой стратегии цепь высказываний
может представлять собой тот или иной вид повествования:
рассуждение, объяснение, описание.
Нормативность оценки для нас представляет собой ее
коммуникативное качество. Под этим понимается
осмысление оценки (или ценности) с точки зрения ее влияния
на систему человеческих (межличностных) отношений, т.е. ее
этическое осмысление. Самым общим образом можно
выделить два уровня такового осмысления. Во-первых, это
локализация оценки на шкале какой-то общеэтической
парадигмы: хорош или плох данный предмет с точки зрения
человеческих отношений вообще. В этом случае речь идет об
абсолютной, или общей оценке, где важную роль играет
культурная традиция. Во-вторых, имеется в виду актуальная
прагматическая роль оценки в конкретном акте общения: ее
влияние на отношения говорящего с данным адресатом в
конкретной ситуации общения. В последнем случае речь идет
об относительной, частной оценке. Все перечисленные
факторы оценки должны мыслиться в их неразрывном
единстве, хотя в речи тот или иной из них может становиться
ведущим, преобладающим, быть в центре внимания
говорящего.
При анализе речевой оценки в значительной мере можно
отвлечься от ее общеэтического осмысления. Речевая оценка
понимается нами как форма непосредственного эмоциональ-
ного влияния говорящего на адресата. К специфически
оценочным мы относим такие эмоции, как негодование,
удивление, сомнение, недоумение, раздражение, отчаяние,
радость, печаль, ликование, обида и т. д. По сути это
различные виды эмоциональных состояний, которые может
испытывать человек в ситуациях общения (о наличии в
семантике эмоционального состояния оценочного
компонента см.: [Силин 1988: 6]). В речевых ситуациях для
каждой из этих эмоций обязательна объективная каузация
[Силин 1988: 6]. Каждая из них выражает определенную
направленность сознания говорящего на объект, заключает в
себе определенный способ или логику познания референтной
ситуации. Каждая из них представляет собой также
определенный способ воздействия на адресата, которое не
может быть «беспредметным».
Оценка является постоянным фактором речи.
Эмоционально-установочное влияние на организацию СФЕ
образуется двумя составляющими речевой оценки –
интенциональностью и нормативностью, т.е. ее когнитивным
и коммуникативно-этическим аспектами. По каждому из
параметров происходит осмысление предметного
означаемого. На наш взгляд, в лингвистике, в логике, в
психологии в настоящее время налицо очевидный разрыв
между когнитивно-ориентированными и коммуникативно-
ориентированными теориями. Исследования, проводимые в
плане субъект-объектного измерения мысли, нередко
игнорируют измерение интерсубъектное и, соответственно,
наоборот. В нашем исследовании, видимо, нецелесообразно
отрывать друг от друга когнитивный и коммуникативный
планы осмысления предметной семантики СФЕ. Каждый из
них не продумывается отдельно от другого, и оба они суть
две стороны единой стратегии осмысления предметного
компонента. Говоря вообще, воздействие (в речевом акте) не
может противопоставляться познанию. Воздействие
опосредовано познавательным компонентом, познание же
решающим образом определяется логикой воздействия.
Таким образом, в СФЕ мы имеем единство предметного
действия (т.е. действия относительно какой-то референтной
ситуации) и воздействия.
Можно ли говорить о предзаданности эмоционально-
оценочной установки к предметному означаемому в СФЕ, т.е.
что осмысление текстовой семантики дано прежде самой этой
семантики? Положительный ответ на этот вопрос означал бы
признание производности текстовой семантики от тестовой
прагматики. Соглашаясь, что «область денотатов текста
организуется в соответствии с задачей коммуникации» и «не
может быть прямым отражением организации области рефе-
рентов» [Сидоров 1986: 94-95], мы, вместе с тем, уходим от
прямолинейных решений в этом вопросе. Более точным, на
наш взгляд, было бы говорить не о предзаданности, а об
опережающем, «прогнозирующем» действии оценки по
отношению к предметному содержанию в СФЕ: оценка
подвижна, изменчива и имеет такую же отражательную
природу, как и предметная семантика.
Стратегия осмысления предметного означаемого лежит в
основе интегративных процессов в СФЕ. Классически
понятие смысла определяется как способ, каким задается
значение в тексте [Новиков 1982: 16]. В СФЕ, речь идет об
осмыслении не отдельных лексических значений, а целиком
предложений, осмысление проявляет себя в форме
контекстной обусловленности интегрируемых в состав СФЕ
предложений: в какой мере появление данного предложения-
высказывания обусловлено предыдущим контекстом, и какой
мере оно само обусловливает появление следующего
предложения-высказывания (см.: [ван Дейк 1989: 36]).
Адаптация предложения к условиям его контекстной
интеграции на сверхфразовом уровне проявляется в форме
его актуального членения.
Влияние оценки на организацию СФЕ обладает чертами
системности. Оно идет вместе с информативной установкой и
обнаруживает себя в иерархическом звене: структурный
элемент (предложение) – целое (СФЕ). Мы выделяем две
стороны этого влияния: идеаторную (качественную) и
динамогенную (количественную).
Идеаторная, или смыслообразующая (данный термин см.:
[Леонтьев 1975: 200]), сторона влияния оценки исчерпы-
вается указанными выше качественными параметрами и
выражается в когнитивном и коммуникативном осмыслении
предметного означаемого, привязке его к единой
информативной установке локального уровня, и, таким
образом, интеграции в составе СФЕ. Думается, есть
основания утверждать, что осмысление означаемого строится
в определенной последовательности, что говорящий
продумывает стратегию осмысления предмета речи. Отсюда,
развитие текстового дискурса на сверхфразовом уровне
может рассматриваться как специфическая уровневая
текстовая стратегия – аксиологическая стратегия.
Аксиологическая стратегия ингерентна предметной стратегии
речи. В дальнейшем изложении мы во многом отвлекаемся от
идеаторного влияния оценки и преимущественное внимание
обращаем на количественные параметры осмысления.
Динамогенное (термин Л.С. Выготского, см.: [Выготский
1983: 100-101]) влияние оценки исчерпывается
количественными параметрами – глубиной и силой
осмысления предметного компонента. Являясь частью
локальной информативной установки, оценка не может
непосредственно влиять на внутреннюю организацию
образующих СФЕ элементов (предложений), которая
регулируется логикой объекта. Непосредственной точкой
приложения «эмоциональных сил» является момент перехода
от одного элемента к другому, от одного высказывания к
другому (более сложное целое образуется самим актом такого
перехода). В той мере, в какой такой переход отражается на
внутренней организации структурных элементов, можно
говорить о влиянии на них со стороны эмоции. Из этого
следует, что оценка непосредственно воздействует на
когерентные процессы в СФЕ, т.е. управляет локальной
связностью.
Глубина осмысления связывается прежде всего с интен-
циональным, или когнитивным, фактором и выражается в
большей или меньшей сложности структуры СФЕ:
количество высказываний, количество обозначаемых
референтов, сложность грамматических связей и т. д…. В
общем, большая глубина стратегии осмысления означает
большее количество моментов, сторон, деталей отражаемого
отрезка реальности, увязываемых в едином построении и
удерживаемых в оперативной памяти.
Сила осмысления обратно пропорциональна глубине
осмы-сления. Конечно, нельзя сказать, что она решающим
образом препятствует первому фактору. Точнее было бы
сказать, что она не способствует глубине осмысления. В
итоге это выражается в меньшей сложности сверхфразовой
структуры, в ее меньшем разнообразии и большей
стереотипизации, меньшем числе привлекаемых референтов,
однотипности смысловых связей и т. д…
Механизмы экспрессивности сверхфразового уровня мы
связываем в первую очередь с силой осмысления предмета
речи. Сила осмысления является внутренним фактором
усиления на сверхфразовом уровне. Сила осмысления в
большей степени коррелирует с коммуникативным фактором
речевой оценки и в целом означает активизацию оценочного
компонента в общем содержании сообщения. Активизация
оценки выражает смещение акцента в локальной установке:
целью сообщения уже в меньшей степени является
предметный результат и в большей степени – собственно
воздействие на адресата. Необходимость коммуникативного
воздействия каузирует силу осмысления предметного
компонента, или, если брать шире, вызывает общее
повышение уровня эмоциональной мотивации в речевой
деятельности субъекта. Внешнее проявление мотивационного
влияния крайне противоречиво: сильная эмоция может
способствовать как стереотипизации структуры СФЕ –
анафора, эпифора, градация, – так и ее «разрушению» –
эллипсис, анаколуф, парцелляция, восклицание,
риторический вопрос... Одним из первых на это
обстоятельство обратил внимание Ч. Осгуд [Osgood 1960:
300]. Впрочем, думается, было бы неверно утверждать, что
сильная эмоция в полном смысле слова «разрушает»
риторическую структуру. Точнее было бы сказать, что
сильная эмоция прерывает, приостанавливает развитие
структуры, внутренние логические связи при этом не
разрываются. Интенсификация эмоционально-оценочного
компонента не означает ненормативности, нелогичности
структуры. Связь эмотивного и нормативного органична
риторике.
 Наиболее характерным средством, выражающим высокую
интенсивность осмысления предмета речи в структуре СФЕ
являются формы структурного параллелизма: анафора,
эпифора и др., которые можно понимать как способы
структурной стереотипизации СФЕ.
1.1. «/1/ Ganhar a juventude para os nossos ideais e para a
nossa luta significa explicar, informar e convencer. /2/
Significa fazer constante apelo ao pensar próprio de
cada jovem… /3/ Significa estimular nos jovens o
sentimento e o ideal de liberdade. /4/ Significa por
parte do Partido e da JCP apreciar e estimular a
iniciativa dos jovens… /5/ Significa encontrar formas
de abordagem de problemas…» (А. Куньял)
Все высказывания здесь параллельны друг другу. Их
общая тематическая опора – тема первого высказывания
«ganhar a juventude ...», которая имплицируется в
высказываниях /2/, /3/, /4/, /5/. Параллельные друг другу
высказывания могут рассматриваться как один элемент, хотя
их референты различны – в этом смысле они
гомофункциональны. Их темы привязаны к одному и тому же
смыслу предыдущего контекста (ситуации общения), а их
ремы соотнесены по ценностной установке. Все вместе эти
высказывания представляют собой единый этап продвижения
линии повествования в СФЕ.
1.2. «Когда меня иногда обвиняют в том, что /1/ в стране
попахивает дискуссионным клубом, то я хочу
сказать так: /2/ мы еще учимся демократии, все
учимся. /3/ Мы еще формируем политическую
культуру. /4/ Мы еще осваиваем все механизмы
демократии» (Горбачев – Изв. 26.05.89).
Высказывания /2/, /3/, /4/ гомофункциональны. Они свя-
заны с придаточной частью первого предложения. В своей
тематической части («мы») они опираются на тему этой
придаточной части («в стране»). Условный период («когда
меня обвиняют…, то я хочу сказать…»), хотя его части
выполняют функцию главных частей по отношению к
информативно соотносимым придаточным, здесь выполняет
роль своеобразной модальной рамки, окрашивающей линию
содержательного продвижения. Он усиливает оттенок
противопоставленности элементов /2/, /3/, /4/ первому
элементу по признаку отрицательная – положительная
оценочность. Это – антитетическая противопоставленность
высказываний в СФЕ.
Таким образом, на этих примерах мы видим связь
нормативного и эмотивного в структуре СФЕ. Нормативным
является сам факт, сама логика содержательного
продвижения – переход от одного высказывания к другому
внутри СФЕ. Эмотивным является то, как это продвижение
осуществляется, какую форму оно принимает – происходит
при этом стереотипизация структуры (как в примерах выше)
или ее «разрушение» (риторический вопрос, восклицание и т.
д.)
Активизацию оценки в речи необходимо изучать не только
на лексическом материале, но и с точки зрения внутренних
смысловых отношений в СФЕ и в высказывании, которые
раскрывают себя через динамику тема-рематических
отношений. Это мы называем дискурсивным анализом
оценки. Здесь оценка может выражаться не только
использованием образных экспрессивных средств, слов с
сильной коннотативной окраской в рематической части
высказывания, а также с помощью структурных
экспрессивных механизмов: градация, структурная
эмфатизация высказывания и др. Подробно эти механизмы
будут рассмотрены далее. Схема 1.

1.2. Влияние оценки в высказывании

Мы придерживаемся функционального взгляда на оценку в

высказывании (в соответствии с подходом Е.М. Вольф).
Оценка понимается как аспект высказывания [Вольф 1985:
164, 207], противопоставленный его предметному, или
дескриптивному аспекту – противопоставленный структурно,
предикативно, функционально. Оценка, в первую очередь,
рассматривается не как факт языка, или как закрепленный в
языке результат оценивания мира, а как факт речи – как
актуальный процесс оценивания отражаемого объекта.
В структуре высказывания оценка характеризует
отношения темы и ремы. На этом уровне оценку можно
определить как функцию ремы относительно темы. В
высказывании мысль задается в двух измерениях
одновременно. В предметном аспекте высказывания
выражается то, как представляет себе говорящий
объективную реальность, как она существует для него. В
аспекте актуального членения выражается то, в чем видит
говорящий ценность данной реальности применительно к
данным условиям общения. То есть в каждом из планов
высказывания одновременно мыслью решаются различные
гносеологические задачи – дескриптивная и аксиологическая.
В этом мы видим функциональную противопоставленность
предметного и оценочного в высказывании: отражение
объекта и осознание его как ценности.
Функциональная противопоставленность двух аспектов
высказывания друг другу проявляется в особой
предикативизации оценочного. Лексические элементы в
высказывании ориентированы на два предикативных центра –
предметный (сказуемостный) и коммуникативный
(рематический) – и в этом смысле бифункциональны.
Фиксация каждого из функциональных аспектов в структуре
высказывания осуществляется с помощью характерных
формальных маркеров: морфологических показателей,
порядка слов, частиц. Системы маркирования, как правило,
не смешиваются, хотя грамматическим приоритетом
пользуется синтаксическая функция. Например, как в
португальском, так и в русском языке морфологические
показатели не играют никакой роли в маркировании ремы.
Вместе с тем, меньшая развитость португальской именной
морфологии, в сравнении с русской, ограничивает в
известной мере в этом языке функцию порядка слов как
маркера ремы, так как на него перекладывается часть
морфологических задач: он может привлекаться для
выполнения синтаксической функции как маркер субъектно-
объектных отношений. Особенно характерно это для случаев
с прямым глагольным управлением: порт.: «o professor critica
o aluno» и «o aluno critica o professor»; рус. соотв.: «учитель
критикует ученика» и «ученик критикует учителя» Итак,
функциональная противопоставленность двух аспектов
выражается в их противопоставленности предикативной и
структурной.
Логическая функция ремы в высказывании состоит в том,
что она «очерчивает» ценностную границу – пределы
коммуникативной применимости данной реальности. Тема,
напротив, выражает мыслимое в пределах ремы объективное
содержание. Рема выражает ценностное значение, тема
является субстратом оценки.
В изучении аксиологической природы актуального
членения необходимо учитывать также его контекстную
функцию: актуальное членение предложения выражает
стратегию перехода от одной мысли к другой в рамках более
широкого текстового построения (СФЕ). Распределение
синтаксических членов по тема-рематическим позициям
маркирует: а) в тематической части – отнесенность
предложения к ситуации общения, к каким-то общим для
обоих коммуникантов смыслам; в условиях контекста эта
часть высказывания дублирует один из элементов – тему или
рему – предыдущего высказывания, выражает смысловую
опору высказывания на предыдущий контекст; б) в
рематической части – характер познавательной установки
говорящего, «ход познания ситуации» [Панфилов 1971: 152],
[Панфилов 1982: 128], выход на последующий контекст
[Откупщикова 1987: 22].
Таким образом, влияние оценки на тема-рематическое
отношение в высказывании мы не отрываем от ее
контекстного влияния – внутренняя функция является
органическим продолжением функции внешней. Определяя
актуальное членение через понятие перехода, мы выделяем,
соответственно, внутреннюю и внешнюю логику перехода. В
этой главе далее речь будет идти о внешней логике перехода.
Анализ внутренней логики будет дан во второй главе.

§ 2. Логика перехода от одной мысли к другой внутри

сверхфразового единства

Отношения между высказываниями внутри СФЕ носят

комплексный характер. Мы выделяем два аспекта этих
отношений. Один из них составляет семантика логической
взаимосвязи входящих в СФЕ предложений – конъюнкция,
импликация, эквивалентность и т. д. Маркерами этих
значений являются синтаксические союзы: порт.: e, mas, se,
quando etc…; рус.: и, но, если, когда и др. Семантика
логической взаимосвязи может не выражаться эксплицитно, а
лишь подразумеваться. Другой аспект образуется смысловым
взаимодействием высказываний. Смысловое взаимодействие
между высказываниями возникает как контекстное
отношение при переходе (можно сказать: в результате
перехода) от одного высказывания к другому, от
предыдущего к последующему. В лингвистике обычно не
проводится разграничение между связью и переходом.
Наоборот, можно встретить попытки интерпретации перехода
в терминах логической семантики – как связи [Дидковская
1985], [Сухова 1989] или через семантику союзов [Шитов
1985]. Между тем, дифференциация и разграничение двух
аспектов межфразовых отношений имеет принципиальное
значение для исчерпывающего понимания коституирующих
СФЕ факторов. Связь является отражением объективной
причинной взаимосвязи обозначаемых референтов, выражает
представление говорящего о внешней причине. Соединяя две
мысли в структуре более высокого порядка, говорящий так
или иначе, более или менее определенно должен обозначить
свое знание об этой причине. Напротив, в акте перехода,
внутреннюю основу которого составляет смысловое
взаимодействие высказываний, решающим фактором
является последовательность высказываний, порядок их
расположения в СФЕ. Этот аспект межфразовых отношений
определяется субъективной причиной: волей говорящего,
выбираемой стратегией познания референтной ситуации,
способом воздействия на адресата.
Например, сравним следующие способы описания одной и
той же ситуации:
1. а. O homem queria descansar Человек хотел отдохнуть
б. Ele foi ao cinema. Он пошел в кино
2. б. O homem foi ao cinema Человек пошел в кино
а) Ele queria descansar Он хотел отдохнуть
Логика референтной ситуации в каждом из вариантов одна
и та же: в пропозиции а) отображена причина, в пропозиции
б) – следствие. Однако субъективная логика осмысления
ситуации – «коммуникативный образ ситуации» [Сидоров
1985: 16] – в каждом из вариантов иная. Причем,
субъективная причинность не смешивается с объективной
(хотя, конечно, обычно по возможности опирается на нее,
тяготеет к объективной причине).
Субъективный аспект межфразовых отношений широко
изучается в современной лингвистике. В субъективном
факторе видят причину интегративных процессов в СФЕ. В
эмпирическом плане изучение этих процессов обычно опира-
ется на анализ механизмов межфразовой когезии – тема-
рематического сцепления высказываний. Отмечается, что
наибольшую сложность представляет объяснение
интегративных процессов в крупных цепочках высказываний
(от трех и более), которые, как правило, не охватываются
элементарными схемами тема-рематического сцепления
[Hlavsa 1985: 46]. Одни исследователи при этом учитывают
преимущественно аспект тематического единства
составляющих СФЕ высказываний – закономерности
повторения в последующих высказываниях элементов
предыдущих высказываний (см.: [Маслов 1973], [Кручинина
1982], [Москальская 1981], [Таюпова 1988] и др.). Другие в
качестве фактора содержательного цементирования СФЕ
рассматривают относительную однотипность рематического
продвижения от высказывания к высказыванию –
«рематическую доминанту» [Золотова 1979], [Золотова 1982],
общность установки [Матвеева 1984]. Думается, что
трудности, возникающие в объяснении содержательной
целостности СФЕ, связаны с крайним эмпиризмом
аналитических моделей (аппарат анализа, предложенный еще
в 1968 г. Ф. Данешем, по сути, остается без изменений (см.:
[Danes 1974])). Структурный анализ никак не соотносится с
фактором речевой оценки. Недостаточно уяснена структура,
или логика, отдельного акта сцепления. Акт сцепления
обычно не рассматривается как акт перехода от одного
высказывания к другому внутри СФЕ. Лишь в немногих
исследованиях отмечается, что в акте сцепления происходит
развитие мысли [Солганик 1973], [Кручинина 1982].
В настоящем исследовании мы главное внимание уделяем
анализу отдельного акта перехода. Отдельный переход мы
считаем базовым компонентом, или «отрезком»,
сверхфразовой структурации. Именно на этом «отрезке»
возникает весь комплекс межфразовых отношений –
необходимых и достаточных (т.е. обладающих статусом
существенности), для образования текстовой структуры
уровня СФЕ. Отдельный переход мы рассматриваем как
своеобразный «минимум» сверхфразового единства. 3 При
увеличении объема СФЕ происходит количественное, но не
качественное его усложнение. Поэтому анализ отдельного
перехода со всем комплексом образующих его внутренних
процессов и условий имеет для нас принципиальное
значение.
3
Иногда можно встретить произвольные количественные определения
минимума СФЕ: например, 3 высказывания [Зарубина 1973: 2].
 Каждый переход в структуре СФЕ пользуется относи-
тельной самостоятельностью. Отдельный переход
представляет собой акт содержательного продвижения общей
линии повествования, «шаг» в развитии общей стратегии в
СФЕ.4 С этой точки зрения СФЕ правильнее было бы
понимать не как «одноактную», а как последовательную
стратегию, в которой вся сумма составляющих ее переходов
лишь в конечном счете обусловлена общей установкой
говорения. Объем СФЕ, число составляющих его переходов
может быть различным, что в общем выражает различную
глубину и силу мотивации – глубину и силу осмысления
предметного означаемого.
В структуре перехода мы выделяем три его существенных
аспекта. Они же, по-видимому, должны быть определены как
необходимые внутренние условия описания СФЕ, вообще.
1. Внутреннее логическое отношение рассматривается
нами как отношение между двумя высказываниями или также
как отношение между исходным и конечным пунктами
содержательного развертывания СФЕ;
2. В акте перехода от высказывания к высказыванию ас-
пект содержательного развития представлен механизмами
ввода новой информации, т.е. рематическим аспектом
высказывания, представляющим наивысшую
коммуникативную ценность в выразительном развертывании
мысли;
3. Аспект смысловой связности в акте перехода от
высказывания к высказыванию в структуре СФЕ представлен
механизмами сохранения и передачи от предыдущих

4
Некоторые исследователи, специализирующиеся на анализе письменных
текстов, иногда проводят формальное различие между СФЕ и абзацем по
признаку «моноканальности» - «поликанальности» содержательного
развития. Абзац может включать несколько содержательных линий, СФЕ
может включать лишь одну линию повествования. [Фридман 1977],
[Фридман 1978: 36-42], [Никифорова 1983]. Принимая в общих чертах это
формальное разграничение, мы ограничиваемся анализом
«моноканальных» структур.
высказываний последующим старой информации (т.е.
тематическим аспектом высказывания).

2.1. Внутреннее логическое отношение

В СФЕ, в акте перехода второе высказывание развивает

содержание первого: с одной стороны, оно является
продолжением первого, а с другой – само что-то прибавляет к
общему содержанию. Таким образом, происходит общее
усложнение содержания, которое, однако, нельзя
рассматривать как простой механический процесс. Его нельзя
приравнять к более простым процессам изменения,
дробления, накопления. Внутренне это усложнение
упорядочено процессом обоснования, мотивировки. Вектор
этого процесса направлен от предыдущих элементов
построения к последующим. Обоснование, мотивировка есть
сущность содержательного развития СФЕ.
Высказывание реализует в себе акт оценки. Согласно
положениям логики оценок основанием (мотивировкой)
оценки может быть только некоторая другая оценка [Ивин
1970: 28]. Таким образом, СФЕ, сцепление высказываний
представляет собой последовательное обоснование одного
акта оценки другим, одной ценности через другую, или, как
было определено выше, аксиологическую стратегию. Причем,
предыдущая оценка становится условием последующей.
«Исходная оценка… становится вторичной производной, ее
предмет ценен уже лишь постольку, поскольку с его
помощью может быть достигнут иной предмет, являющийся
добром» [Ивин 1970: 28].
В аксиологической текстовой стратегии не предыдущее
мотиви-рует последующее, а наоборот: последующий пункт
является причиной, основанием предыдущего. В
развертывании своей коммуникативной стратегии говорящий
всегда идет к причине, к основанию, к мотиву – от «меньшей
ценности» к «большей» (напомним, что для нас в
дискурсивном текстовом анализе речь идет не об
абсолютных, а об относительных ценностях). Причем
«большая ценность» планируется заранее, наперед, и затем
уже подбираются «меньшие ценности» – как условия подачи
«большей». Переход к следующему СФЕ означает
переориентацию на какую-то новую «большую ценность»,
или смену локальной установки говорения.
В связи с таким распределением функций (производность
предыдущего от последующего и обоснование первого
последним), думается, целесообразно различать в СФЕ
«вершину» и «основание» мысли, соответственно, зачин и
аргументативную часть. Развитие мысли в СФЕ от вершины к
основанию в целом соответствует логике практического
рассуждения, или доказательства. Практическое рассуждение
обычно отличают от так называемого выводного знания
(стандартного умозаключения), в котором искомым является
вывод. В практическом силлогизме развитие происходит от
вывода к посылкам, где вывод понимается как цель, а
посылки как средство (второе служит обоснованием первого).
В практическом силлогизме, построенном по классической
формуле, вывод обосновывается двумя посылками – большей
и меньшей (см.: [Аристотель (Логика)]). В реальной речи,
как правило, строится неполный силлогизм, или энтимема
(см.: [Аристотель (Риторика)]): доказательство по полной
форме избыточно, и достаточно однократного обоснования,
т.е. лишь одной посылки. Вторая имплицируется (видимо как
фоновое знание).
Переведем отношение высказываний в отношение
терминов – «оконечностей» мысли. Сущность практического
силлогизма, с точки зрения отношения терминов, состоит в
соединении двух крайних терминов через какое-то
количество средних. Крайние термины составляют вывод,
вершину мысли. Средний термин вводится в посылках.
Функция посылок состоит в попеременной иллюстрации
(отдельно в каждой из посылок) связи среднего термина с
каждым из крайних.

Схема 2.

(1) А

В Б

Сократ

(все люди)
смертен человек

(2)

А – В Сократ – смертен вывод

А – Б Сократ – человек меньшая посылка
Б – В Все люди – смертны большая посылка
 На Схеме 2 первый рисунок (1) показывает, что любая
пара из приведенной группы терминов может составлять
вершину мысли, т.е. быть крайними терминами, а связь их
иллюстрироваться через противостоящий им средний (такой
подход к анализу структуры умозаключения широко
применяет Г.В.Ф. Гегель; см.: [Гегель: 365-383]). Будет
меняться только объем понятий. Второй рисунок (2)
иллюстрирует вариант линейно-речевого распределения трех
терминов в силлогизме, построенном по первой фигуре: в
выводе представлены крайние термины («Сократ»,
«смертен»), в посылках вводится средний («человек»).
Таким образом, средний термин рассматривается нами как
аргумент, обосновывающий заданную связь двух крайних.
Реальное дискурсивное развертывание мысли следует
понимать не как поиск приемлемого вывода, а как
«углубление в основание», т.е. как поиск и выразительное
предъявление среднего термина. Подобным образом логика
реального мышления трактуется в фундаментальных трудах
по диалектической логике (см.: [Гегель: 365-383]), а также в
работах по логике практического рассуждения. В логических
трудах Аристотеля также реальное развертывание силлогизма
по любой фигуре строится не от посылок к выводу, а от
вывода к посылкам (см.: [Аристотель (Логика)]).

2.2. Механизм ввода новой информации

В СФЕ в структуре отдельного перехода, функцию

среднего термина (аргумента), подводимого под связь двух
крайних, выполняет рема второго высказывания. Функции
крайних терминов выполняют тема и рема первого
высказывания. Семантически средний термин вводится как
бы между двумя крайними, а не просто прибавляется к
одному из них. Хотя формально его вхождение в структуру
осуществляется через один из них – тот, который переходит в
новое высказывание, занимая в нем место темы.

Схема 3.

(1) T1 – R1 (2) T1 – R1

T2 (R1) – R2 T2 (T1) – R2

На Схеме (3) стрелка иллюстрирует возможные варианты

передачи старой информации от предыдущего высказывания
к последующему: (1) от ремы первого высказывании (R1) теме
второго высказывания (T2) – цепная связь; или (2) от темы
первого высказывания (T1) теме второго высказывания (T2) –
параллельная связь. Этот процесс трактуется нами как
процесс смысловой опоры последующего высказывания на
предыдущее (на предыдущий контекст). Рема второго
высказывания (R2) служит относительным ориентиром речи.
Ввод аргумента планируется заранее как ввод новой
информации – новой относительно подаваемой в
предыдущем высказывании тема-рематической связи,
согласно порядку развертывания СФЕ. Можно говорить о
двух сторонах той функции, которую выполняет такой
ориентир в СФЕ: установочной и собственно
аргументативной.
Говоря вообще, в речи, в последовательном развертывании
СФЕ, выражается ориентация говорящего на рему одного из
следующих за зачином высказываний. В условиях отдельного
перехода – это рема второго высказывания. В сложных
построениях, состоящих из трех и более высказываний, т.е.
при нескольких переходах, - это, обычно, рема последнего
высказывания («главная ценность»). Ориентир занимает
центральное место в построении. Его семантические
свойства, коммуникативная значимость, особенности
языкового выражения определяют характер приближения к
нему. Можно сказать, что в построении все определяется
необходимостью ввода такой, выбранной в качестве
ориентира, ремы одного из следующих за зачином
высказываний.
В ораторских текстах, которые рассматривались в качестве
материала для настоящей работы, встречаются различные по
объему сверхфразовые структуры: состоящие из одного
высказывания (т.е. лишь из тезисной части, не получающей
содержательного развития), состоящие из двух высказываний
(зачин обосновывается лишь одним аргументом), а также
такие, в которых зачин получает содержательное развитие в
более сложной системе аргументации, включающей два, три
или более средних терминов, т.е. в которых имеет место
более глубокое осмысление предметного компонента.
Рассмотрим логику содержательного развития в более
сложных системах аргументации.
Отношение среднего термина и двух крайних
характеризуется нами как отношение обоснования: рема
второго высказывания призвана обосновывать тема-
рематическую связь, данную в первом высказывании. Это
отношение регулируется двумя логическими законами:
исключительно третьего и достаточного основания. Согласно
первому средний термин (т.е. рема второго высказывания)
может быть взят лишь в каком-то одном отношении, т.е.
подведен лишь под одну пару крайних терминов.
Соответственно, связь крайних терминов также может быть
опосредована лишь в каком-то одном отношении, т.е.
обосновываться лишь одним аргументом. Таким образом, мы
говорим о смысловой однонаправленности перехода от
одного высказывания к другому, от предыдущего контекста к
последующему. Вместе с тем, в соответствии с законом
достаточного основания, одного аргумента может быть
недостаточно для обоснования исходной связи двух крайних
терминов (зачина), и может потребоваться дальнейшее
развитие аргументативной части СФЕ, поиск более важного,
более весомого аргумента. Очевидно, что один логический
принцип противоречит другому. Каким образом согласуются
друг с другом логическая однозначность смыслового
перехода и множественность аргументации в структуре СФЕ?

Схема 4.
А В
Д
Г Б
Г

На Схеме 4 сплошной линией условно обозначено

реальное развитие аргументной стратегии в СФЕ, пунктирной
– потенциальное. Мы видим, что первый аргумент (Б) служит
непосредственным обоснованием связи двух первых крайних
(А) и (В). Второй средний термин (Г) получает функцию
экспликата связи первого среднего (Б) с одним из крайних
(реально или потенциально). Это значит, что он уже
косвенным образом объясняет связь двух первых крайних.
Третий средний термин (Д) должен будет объяснять связь
второго среднего (Г) с первым средним (Б) или с одним из
крайних и т. д. В целом аргументативная сила термина в
контексте исходной связи (т.е. связи двух первых крайних)
падает. По Схеме 2 также видно, что каждый средний термин
может быть пунктом поворота мысли к новому аргументу,
новому основанию, заключает в себе возможность смены
локальной установки говорения. Наиболее вероятным будет
однократный ввод среднего термина – через один из
терминов предыдущего высказывания. Все остальные связи
подразумеваются. С вводом каждого нового среднего
термина объем имплицируемых контекстных связей, с учетом
отношений между всеми терминами, возрастает в
арифметической прогрессии (соответствующую арифметику
количественного соотношения между выводами, посылками
и терминами в силлогизме дает Аристотель, см.: [Аристотель
(Логика):170-172]).
Таким образом, в СФЕ c более сложной системой
аргументации зачин непосредственно обосновывается лишь
ближайшим аргументом, «дальние» аргументы служат
косвенным обоснованием зачина: каждый из аргументов
непосредственно обосновывает лишь ближайшую к нему
связь.
Обычно, при множественности аргументов, они не равны
друг другу по своей информативной смысловой и
экспрессивной значимости. Один из них будет центральным,
главным. Как правило, это – последний аргумент, рема
последнего в СФЕ высказывания. Однако, его
«центральность», доминантность будет определяться не его
отношением к формальному зачину, от которого он
значительно отстоит согласно порядку линейного
развертывания СФЕ, а его отношением к той связи, под
которую он непосредственно подводится (соответственно,
большую значимость в общей логике построения получает и
эта связь). При последовательном развитии СФЕ, по мере
продвижения к главному аргументу формальный зачин может
утрачивать свою функцию «вывода», т.е. формальную
функцию цели, экспликандума или «центра», к которому
стекаются все нити рассуждения, и относительно которого
выстраиваются все аргументы. В ораторских текстах (на
материале которых строилось настоящее исследование) зачин
достаточно часто выполняет такую функцию – тогда, когда на
него ориентирован главный аргумент. Но бывают случаи,
когда формальный зачин выполняет функцию малозначимой
подготовительной части: главный аргумент подводится не
под него, а под одно из срединных высказываний СФЕ.
Развитие аргументации как бы уходит «в сторону» от
формального зачина.
1.3. «/1/ Consolidando o regime democrático, membros de
pleno direito da Comunidade Europeia,…
necessitamos não só de sermos capazes de nos
desenvolver no quadro de estabilidade política a
institucional… /2/ As condições de estabilidade
pressupõem as relações de diálogo… entre o
Presidente da República… a Assembleia da
República… e Governo…/3/ Esse diálogo é de
fundamental importância para assegurar a
estabilidade…, é condição necessária da estabilidade
política e da paz social» (М. Соареш – 1).
В примере три единицы сцепления. Ремы высказываний
выделены курсивом, ключевой элемент ремы дополнительно
подчеркнут. Связь цепная: рема предыдущего высказывания
становится темой последующего. Формально здесь могут
быть выделены два средних термина – рема второго
высказывания (diálogo) и рема третьего высказывания
(fundamental importância …, condição necessária). Рема
каждого очередного высказывания обосновывает
содержащуюся в предыдущем высказывании связь. Таким
образом, возникает два внутренних логических отношения:
между первым и вторым и между вторым и третьим
высказываниями. Однако, два средних термина не равны друг
другу по своей аргументативной значимости (и,
соответственно, по силе осмысления). Главной ремой,
информативным центром СФЕ, на который нацелено все
построение, является рема третьего высказывания, ввод
которого также усиливается экспрессивным приемом –
повтором. Это – главный аргумент, основа построения.
1.4. «/1./ Кроме того, давайте говорить конкретно. /2./
Наша пресса многолика. /3./ У нас есть газеты,
которые выходят небольшим тиражом и
допускают какие-то свои промахи. /4./ У нас есть
пресса, которая выходит десятками миллионов
 экземпляров. /5./ Поэтому говорить неконкретно,
переносить на всю прессу ошибки и промахи
отдельных изданий вряд ли правильно. /6./ А вот
адресный упрек – это другое дело. /7./ В нем
обязательно надо разобраться». (Правда, 1.07.88).
В примере 7 высказываний. Ремы выделены курсивом,
ключевой элемент ремы подчеркнут. В линейном
развертывании СФЕ выделяются 4 средних термина. Первый
– во втором высказывании (многолика). Второй – в третьем
(небольшим тиражом) и четвертом (десятками миллионов
экемпляров). Третий – в пятом (вряд ли правильно) и шестом
(другое дело). Четвертый – в седьмом (обязательно надо
разобраться). Высказывания /3/ и /4/, а также /5/ и /6/ можно
понимать как параллельные друг другу, как
гомофункциональные. Таким образом, в целом данное СФЕ
можно рассматривать как четырехчленную структуру,
состоящую из четырех единиц сцепления. Соответственно,
возникает три логических отношения. Центральным с точки
зрения информативной значимости является третий средний
термин (высказывания /5/ и /6/). Его ввод – в отличие от ввода
второго среднего термина в высказываниях /3/ и /4/ – усилен
риторическим приемом. Он осуществляется в форме
антитезы: шестое высказывание содержательно
противопоставлено пятому. Все предыдущие высказывания,
характер ввода предшествующих аргументов подготавливают
ввод главного аргумента. Седьмое высказывание можно
рассматривать как добавление. Выделение аргументов не
зависит от характера сцепления высказываний. Высказывания
/1/, /2/, /3/ и /4/ находятся в параллельной связи. Связь
высказываний /5/ и /6/, вводящих главный аргумент, с
высказываниями /3/ и /4/, непосредственно
подготавливающими его ввод, является цепной. Между
высказываниями /6/ и/7/ – снова параллельная связь.
Дискурсивный анализ сверхфразовых структур
показывает, что в мысли действуют не только интегративные,
но и дезинтегративные процессы. Последние располагаются
на оси ввода новой информации (катафорическая проекция
текста). Первые – на оси сохранения старой информации,
передаваемой от предыдущих высказываний последующим
(анафорическая проекция текста). То отношение, которое
возникает на оси, проходящей от вывода к аргументам (т.е. на
оси линейного развертывания СФЕ от первого высказывания
к последующим), есть отношение объяснения. Обратное
отношение – от аргументов к выводу, от последующих
высказываний к предшествующим – есть отношение
понимания. Посылки объясняют вывод. Вывод выражает
понимание аргумента.
Анафорическая и катафорическая проекции текста тесно
связаны, образуют диалектику текстового дискурса. Каждая
единица текста (высказывание) предстает в целом как
дискурсивно мотивированная.
Данные два процесса можно рассматривать как две
противоположные тенденции развития мысли, из которых та
или иная может преобладать. Например, развитие мысли
может быть просто непоследовательным. Говорящий может
«хвататься» за вдруг приходящие в голову аргументы,
переосмысливать предыдущие связи. В практическом анализе
фактор неожиданных поворотов мысли учитывать
необходимо.

2.3. Механизм сохранения и передачи старой

информации

Работа этого механизма строится на том, что элементы

предыдущей информации воспроизводятся в тематической
части очередного высказывания. В некоторых исследованиях
процесс сохранения старой информации постулируется как
«закон коммуникативной преемственности между
предложениями в СФЕ» [Москальская 1981:21]. Тема
очередного высказывания должна быть логически
кореферентна, т.е. идентична по своей логической функции,
одному из элементов – теме или реме – предыдущего
высказывания. Хотя нередко встречается и дистантный
перенос информации через одно или несколько
высказываний. В основе этого механизма лежат два других
логических закона: тождества и противоречия (последний –
более строгое выражение первого). Транспонируемые из
одних высказываний в другие термины должны оставаться
одними и теми же (по объектной отнесенности); а также: две
индикации одного и того же термина не должны
противоречить друг другу. Функциональная логическая
индексация должна оставаться неизменной.
Перенос информации – важный фактор смысловой
интеграции в дискурсивном развертывании текста. Здесь
могут наблюдаться следующие структурные закономерности:
а) чаще всего встречается непосредственный перенос –
непосредственная смысловая опора на предыдущий контекст,
когда один из терминов первого высказывания (тема или рема
зачина) переходит на место темы во второе высказывание. В
дальнейшем, вместе с введением очередного среднего
термина в третьем высказывании, предыдущий средний по
отношению к очередному выполняет роль крайнего и может
транспонироваться на место темы третьего высказывания и т.
д. (см. Схему 4); б) возможен возврат к более ранним
терминам, т.е. дистантный перенос термина через одно или
более высказываний; в) каждый шаг мысли в линейном
развертывании СФЕ может быть представлен как одним, так
и несколькими соотнесенными по смыслу высказываниями.
Так, один зачин может быть представлен несколькими
высказываниями, равно как и ввод одного аргумента может
осуществляться рядом параллельных и соотнесенных по
смыслу высказываний. В этих случаях два (или более)
параллельных высказывания могут повторять,
перифразировать, обобщать, конкретизировать или отрицать
друг друга, противоречить друг другу, замыкаться друг на
друге и т. д.; г) в так называемых рамочных конструкциях
первое высказывание СФЕ (зачин) может повторяться в конце
(буквально целиком или в форме перифраза).
С точки зрения семантического отношения кореферентных
элементов перенос информации в СФЕ может быть двух
типов: (1) без смены референта, или непосредственный: а)
чистый повтор; б) местоименная замена, а также чистое
переименование; в) повторная номинация с содержательным
развитием (расширение значения, усечение значения,
образное коннотативное развитие); (2) со сменой референта,
или смысловой. В последнем случае смысловая связь может
мыслиться ассоциативно или основываться на контрасте.
Семантическую природу переноса информации в тексте
понимают по-разному. Одни исследователи больше
обращают внимание на внешнюю сторону вопроса и
рассматривают перенос информации в тексте как перенос
значений (см.: [Никифорова 1983]). Другие понимают это
явление шире и анализируют семантический перенос как
смысловой феномен (см.: [ван Дейк 1989]; [Фелосюк 1988]).
Мы придерживаемся широкой трактовки и считаем, что в
основе семантического переноса лежат смысловые процессы.
Первый вид переноса (без смены референта) более
очевиден. Смысловые процессы, обеспечивающие
тематическую связность текста, скрыты здесь эксплицитной
объектной привязкой кореферируемых элементов, и, таким
образом, создается видимость, что эти процессы опираются
именно на нее. Кореферентность здесь соответствует своему
прямому значению, т.е. рассматривается как отнесенность
двух и более находящихся в различных высказываниях
лексических единиц к одному и тому же объекту
действительности, референту (см.: [Werner 1988: 168]).
Во втором виде переноса (со сменой референта)
семантическая «изотопия»5 кореферентных единиц не столь
непосредственна, как в первом, и в меньшей степени зависит
5
Используемый в неориторике термин А.Ж. Греймаса, означающий
смысловое отождествление семантически различных лексических
элементов в тексте (см. [Неориторика 1986: 74-75]).
от объектной привязки лексических единиц: во всяком
случае, не опирается на нее, а лишь предполагает ее как
подчиненный момент. Сигнификативная сторона значения (о
выдвижении и актуализации которой имеет смысл говорить
лишь в условиях контекста) играет здесь ведущую роль.
1.5. «/1/ Мы придали развитию кооперации именно то
значение и ту роль, которые придавал ей В.И.
Ленин. /2/ Сейчас центр тяжести смещается в
область практических дел. /3/ И прямая
обязанность Советов – всячески поддерживать
стремление трудящихся вносить возрастающий
вклад в дело перестройки» (Правда.29.06.88).
В примере три единицы сцепления. Кореферентные
единицы в первом и во втором высказываниях подчеркнуты:
тема второго высказывания (сейчас центр тяжести) опирается
по смыслу на рему первого высказывания (то значение и ту
роль, которые придавал В.И. Ленин). Семантической основой
смыслового отождествления этих единиц является
категориальное значение времени, при этом между двумя
номинациями устанавливается антонимическое отношение,
их смыслы противопоставлены: «тогда» - «сейчас» (т.е.
«отношение в то время, а также наше прежнее отношение, и
наше отношение сейчас»). Здесь мы видим смысловую связь
высказываний /1/ и /2/ по контрасту. Между
высказываниями /2/ и /3/ – параллельная связь: тема третьего
высказывания (прямая обязанность Советов) опирается по
смыслу на тему второго высказывания (сейчас центр
тяжести). Понятно, что смысловое отождествление двух
терминов носит сложный ассоциативный характер и
релевантно лишь в данном контексте.
1.6. «/1/ A direita tem extremas dificuldades em prosseguir
a sua política anti-autárquica. /2/ Por um lado, o Poder
Local está profundamente enraizado na consciência
democrática das populações /3/ e o seu funcionamento
eficaz e democrático é em si mesmo uma contribuição
importantíssima para a sua defesa. /4/ Por outro lado,
 a política do PSD cria contradições e oposições no
seio do seu eleitorado e do próprio partido…»
(Аванте. 9.06.88).
В примере 4 высказывания. Первое высказывание – зачин.
Второе и третье высказывания гомофункциональны и
тематически корферентны и понимаются как одна единица
сцепления. Четвертое высказывание – смысловая вершина
СФЕ. Соответственно, выделяются три единицы сцепления и
два перехода: /1/ = /2/+/3/ = /4/. Связь везде параллельная:
тема следующей единицы сцепления опирается на тему
предыдущей единицы сцепления. Тематическая часть в
каждом высказывании выделена подчеркиванием, рема –
курсивом. Тематическая связь между первой и второй
единицами сцепления основывается на смысловом
расширении от частного к общему: «/1/ A direita … em … sua
política anti-autárquica = /2/ o Poder Local … na consciência
democrática das populações» (впрочем, здесь можно видеть и
противопоставление). Тематическая кореферентность второй
и третей единиц сцепления (/2/+/3/ = /4/) –
противопоставительная (противопоставляются два
представления о местном самоуправлении: как оно и его
функции понимаются народом, и как – правительственной
партией), что дополнительно маркируется союзными
оборотами (Por um lado,… Por outro lado,…). Очевидно
экспрессивное усиление к концу дискурсивного
развертывания СФЕ. Наиболее сильная в эмоциональном и
оценочном отношении – рема последнего высказывания (cria
contradições e oposições…).
Таким образом, относящиеся к различным понятийным и
грамматическим классам и имеющие различную объектную
отнесенность лексические единицы в СФЕ могут становиться
логически кореферентными, т.е. идентичными по своей
логической функции. Логическая кореферентность означает,
что логические объемы двух единиц мыслятся как
тождественные, т.е. по сути, речь идет о возникающем в речи
отождествлении единиц по экстенсионалам их значений (в
терминах классов). Разумеется, подобное отождествление
понимается как релевантное лишь для данного контекста и
для данного смыслового перехода в дискурсивном
развертывании СФЕ. Семантической основой
отождествления может быть какое-нибудь общее для двух
единиц категориальное значение, та или иная коннотация,
любое, иногда даже случайно возникающее, сходство
мыслимых референтов. Реальная объектная отнесенность
может становиться практически нерелевантной, и значения
слов – быть лишь «актерами» действительных «актантов» –
категорий, которые могут служить семантической основой
отождествления чего угодно и с чем угодно. Отношение
значений по смыслу включается в логическую сетку
отношений в СФЕ, подчинено логической функции. Активная
роль в «осмысливании» значений принадлежит субъекту,
автору текста. В развитии мысли говорящий непосредственно
руководствуется смыслами, которые во многом определяют
направленность познавательного процесса.
Воспроизводство старой информации обеспечивает
смысловое тождество мысли в целом. Неукоснительное
сохранение исходных смыслов при построении СФЕ в
реальной коммуникации не всегда возможно, да и вряд ли
целесообразно. Опора на предыдущий контекст подвижна. На
основе противоречивого, неполного или неточного
воспроизводства смысловой информации в тематической
части высказывания (т.е. на нарушении закона тождества,
осуществляемого путем тематического переосмыслелния)
строятся различного рода шутки, парадоксы, софизмы и т.
д….
В целом, необходимо сказать, что было бы некорректным
все описанные выше внутренние условия построения СФЕ
понимать как самостоятельные или параллельные друг другу
процессы. Внутреннее логическое отношение, например, не
дано ни до, ни после процессов ввода новой информации и
сохранения старой, оно образуется этими процессами. Также
нельзя ставить вопрос о соотношении интегративного и
дезинтегративного процессов применительно к структуре
отдельного перехода. Такая постановка вопроса более
правомерна, видимо, лишь к длинным цепочкам
высказываний.

§3. Функциональная перспектива экспрессивных

средств в сверхфразовом единстве

Формально-логические и строящиеся на этой основе

информационно-семантические трактовки лишь в
принципиальном плане объясняют внутреннее устройство
высказывания, СФЕ или других текстовых речевых структур,
т.е. ориентированы на сущностную сторону построения
последних. В гораздо меньшей степени они приспособлены
для изучения природы речевых объектов с учетом их
функциональной обусловленности и еще менее – для
выявления и анализа характерных феноменологических
признаков речевых объектов. В большей мере для изучения
феноменологии текста подходит дискурсивный подход, в
котором названные речевые единицы рассматриваются не в
статике, а в их реальной динамике – как выражение
соответствующих текстовых стратегий. На первый план, как
содержательная основа дискурсивного развертывания
локальной текстовой структуры, здесь выдвигается не
объективно-семантическая, а смысловая и экспрессивная
сторона высказывания/СФЕ. Нас в первую очередь
интересует динамика экспрессивного развития высказывания
и СФЕ, которую мы считаем показательной для выявления и
анализа релевантных феноменологических свойств текстовых
структур риторического уровня – возможной основы их
дальнейшего сопоставительного изучения.
 3.1. Экспрессивное средство: отношение к норме
СФЕ и отношение к мотиву речи

Вопрос об экспрессивности, о ее природе, о связи ее с

семантикой сложных речевых форм неизбежно выходит на
вопрос о средствах и способах ее манифестации в речи.
Проблема экспрессивного средства (ЭС) многоаспектна.
Она связана с классификацией экспрессивных ресурсов
языка, с исчерпывающим описанием виртуальных качеств
экспрессивных единиц языковых уровней и этимологией их
закрепления в системе языка. С другой стороны, она связана с
объяснением актуальных причин появления ЭС в тексте, с
тем, что В.Г. Гак называл «грамматикой выбора» [Гак 1977:
9], с механизмом эмоциональной мотивации общего значения
сложных речевых форм и составляющих эти формы
элементов.
В соответствии с уровнем анализа можно выделить три
группы экспрессивных средств и приемов:
а) ЭС дофразового уровня – морфологические,
лексические (собственно лексического и
фразеологического уровней), синтаксические (чисто
структурные и фразеологизированные), актуальное
членение (как присущая языку техника
реструктурации – «cleaving» [Casteleiro 1979: 97] –
предложения в условиях контекста). ЭС дофразового
уровня могут быть узуальными, т.е. закрепленными в
языковой норме, и окказиональными – когда данная
единица проявляет себя как экспрессивная только в
условиях контекста;
б) ЭС сверхфразового (риторического) уровня –
актуальное членение (как средство межфразовой
когезии), различного рода риторические фигуры и
обороты речи;
в) ЭС композиционно-текстового уровня – уровня
межабзацевых и общетекстовых связей.
 В сферу нашего анализа входят, главным образом, ЭС
группы б) и отчасти ЭС группы а) – лексические,
синтаксические, маркеры актуального членения. Верхним
пределом функциональной обусловленности этих ЭС
нормами текстовой системности является для нас уровень
СФЕ (а не уровень, например, «текстового эпизода» или
какой-либо другой структуры высшего текстового уровня,
которые, очевидно, могут быть объектом поэтики, теории
текстовой композиции, семиотики текста и лишь отчасти –
лингвостилистики или риторики). Таким образом, все виды
ЭС дофразового и сверхфразового уровней, независимо от их
природы и уровневой принадлежности, рассматриваются
нами с точки зрения единой функциональной перспективы в
границах СФЕ.
Самым общим образом можно говорить о двух сторонах
той функции, которую ЭС выполняет в сверфразовой
структуре: нормативной и эмотивной. Нормативный аспект
связывает ЭС с текстовой организацией (в нашем случае это –
структура СФЕ), с тем или иным элементом этой
организации: ЭС либо само маркирует какую-то логическую
функцию, либо входит в состав более широкого компонента,
выполняющего эту функцию. При дискурсивном
рассмотрении ЭС нормативный аспект понимается нами как
первичный, ведущий. Эмотивный аспект, связывающий ЭС с
мотивом речи (в нашем случае это – локальная установка
говорения), понимается нами как вторичный по отношению к
первому, нормативному. ЭС в СФЕ является показателем
силы осмысления текстовой семантики. Все стилистические,
эмотивные свойства ЭС направлены на модализацию
выполняемой им в СФЕ логической функции, выполняют
роль модализатора нормативной функции. Модализация
логической функции означает также модализацию
логических связей между различными элементами в СФЕ и
модализацию всего выполняемого СФЕ логико-
семантического задания в целом.
 Концентрация эмотивных свойств ЭС вокруг выполняемой
им в СФЕ нормативной функции характерна как для
изобразительных (семантических, образных), так и для
выразительных (структурных) ЭС.
1.7. «Na furiosa campanha que se desenvolve contra o nosso
Partido, os nossos inimigos e adversários pisam e
repisam que o PCP perdeu a noção das realidades
nacionais e mundiais, perdeu sobretudo a capacidade
de reconhecer a falência do socialismo…»
(Аванте.10.11.88).
Здесь усиление осуществляется с помощью образного ЭС
(выделено курсивом). Переносное значение глагола «repisar»
- «бесконечно повторять одно и то же», «талдычить».
Элемент привлекает к себе внимание резкой негативной
оценочностью, которая усиливается также повтором («pisam e
repisam»). Интенсифицируемая с помощью образного ЭС
рема6 высказывания – тезис политического противника. Этот
тезис неприемлем для говорящего: отсюда столь сильное
негативное осмысление, имеющее цель – подготовить почву
для контраргументации.
1.8. «Слишком много в атмосфере нашего Съезда
узнаваемо. Появляются свои Керенские, Милюков,
Гучков, Чхеидзе…» (Изв.14.06.89).
Используемый здесь прием – олицетворение – преследует
цель дать оценку атмосфере Съезда Советов СССР (1989 г.),
ряду выступлений на Съезде. Русский пример в целом
аналогичен португальскому. Оба примера типичны для
ораторского стиля: как правило, столь контрастная
образность располагается в зачине и предшествует
развернутой дальнейшей аргументации.
Структурные ЭС в целом безразличны к своему
содержательному наполнению. Но для них также ведущим
фактором является нормативная обусловленность. Их
6
Для слов с сильной эмоционально-оценочной окраской рематическая
позиция в высказывании вообще является более характерной и первичной
[Писанова 1989:128-129].
функция – подчеркивать логические элементы в структуре
СФЕ, способствовать более полному содержательному
развитию того или иного элемента, более яркому изложению
тех или иных частей структуры – зачина (тезисной части) или
развивающих содержание зачина высказываний
(аргументативной части). Отправитель речи путем особого
расположения того или иного элемента в структуре СФЕ
привлекает к нему внимание адресата. За этим могут стоять
самые различные коммуникативные цели: добиться принятия
адресатом тезиса, убеждение его в значимости приводимых
аргументов и т. д.
1.9. «A nossa campanha para o Parlamento Europeu tem
como ponto base uma situação objectiva: o PCP é o
único partido que assume uma posição clara acerca das
consequências da integração. É o único partido que a
tempo apontou os perigos da integração de Portugal na
CEE… É o único partido que apresenta um plano de
actuação nacional o único partido …» (Avante 29.03.89).
Здесь мы видим выделение элемента «o único partido». Для
выделения используется параллельная структурация
высказываний. Эмоциональная модализация вводимого
элемента не изменяет его нормативной функции – его
отношения к остальным элементам, но ставит его в особую,
выделенную позицию, усиливает его аргументативную
окраску, он глубже раскрывается содержательно.
Наблюдается общая стереотипизация структуры.
1.10. «Однако нельзя допустить развенчания
состоявшихся приговоров и их законности – это
главное. Были же миллионы, были дававшие
взятки и бравшие их. Были взяткодатели и
взяткополучатели…» (Изв., 3.06.89).
В примере две единицы сцепления (один переход).
Экспрессия усиливается параллельной структурацией
высказываний, вводящих аргумент: это – анафора.
Принципиально анафора никак не влияет на логическую
функцию аргумента – обоснование тема-рематического
отношения предыдущего высказывания (рема – «нельзя»), и
наоборот, она еще больше подчеркивает её.
ЭС, как правило, используются не изолированно, а в
сочетании друг с другом: одни ЭС могут усиливать,
поддерживать или ослаблять действие других, одно ЭС
может подготавливать появление другого и т. д. Нередко в
речи наблюдается конвергенция ЭС – их согласованное
взаимодействие. В основе всякого взаимодействия ЭС лежит
логика СФЕ, логика перехода. ЭС обслуживают логическую
сетку отношений, подчиняются нормативному аспекту СФЕ.
ЭС привносится в речевую структуру не как извне
прибавляемый к последней, чуждый ей содержательно и
структурно элемент. Напротив, оно органично включается в
реализацию логико-семантической программы СФЕ, выражая
лишь эмоциональный модус ее исполнения.
Выбор ЭС того или иного типа зависит от качественных и
количественных параметров мотива. Классификация ЭС
проводилась нами на основе соответствия ЭС
количественным параметрам осмысления. В первую очередь
учитывалась сила мотива: сила трансформирующего влияния
ЭС на структуру СФЕ в целом понималась как выражение
силы мотива. Глубина осмысления, как фактор,
взаимодействующий с силой эмоционального влияния
мотива, во внимание практически не принималась и
учитывалась как дополнительная характеристика.
В зависимости от силы эмоционального влияния на
организацию СФЕ весь корпус примеров был разделен нами
на две группы (для португальского и для русского языков). В
первую группу вошли примеры с низким уровнем
эмоционального влияния на структуру СФЕ. Вторая группа
охватывает примеры с высоким уровнем мотивации. В
каждой из групп нами выделялись характерные ЭС,
выражающие силу трансформирующего влияния эмоции на
структуру СФЕ: слабые ЭС для первой группы примеров, и
сильные ЭС – для второй. Сильные ЭС, в свою очередь,
подразделялись нами на два подвида: а) ЭС, выражающие
стереотипизирующее влияние эмоции на организацию СФЕ,
и б) ЭС, выражающие крайне высокое – «разрушающее» –
влияние эмоции на сверхфразовую структуру.
Первая группа. СФЕ с низким уровнем эмоциональной
мотивации. В эту группу вошли примеры с нормальной,
внутренне разнообразной структурой. На уровне отдельного
высказывания в этих случаях, как правило, отмечается
объективный порядок следования компонентов: тема – рема
[Матезиус 1967б: 448]. Тема-рематическое распределение
элементов предложения производится с точки зрения
необходимости дискурсивной смысловой связи выражаемого
предложением высказывания с другими высказываниями в
СФЕ. Расположение членов предложения не должно
вызывать ассоциацию содержательной или структурной
однотипности или, наоборот, контраста с находящимися
рядом высказываниями. Для СФЕ в целом это означает
внутреннее структурное разнообразие составляющих его
высказываний, их непохожесть друг на друга (разумеется, не
в ущерб их общему тематическому единству в рамках СФЕ).
При восприятии такой структуры не должно возникать
ощущения аккумуляции каких бы то ни было
содержательных или структурных моментов. Таким образом,
при низком уровне мотивации возникают неэкспрессивные,
или нейтральные структуры. В этих структурах преобладает
информативный, содержательно-фактуальный компонент.
Развитие предметного содержания проходит без видимых
эмоциональных «примесей».
Низкий уровень мотивации не исключает использование
ЭС. Но это – слабые ЭС, не влияющие на характер
развертывания СФЕ: порядок следования компонентов в
высказываниях, как правило, остается неэкспрессивным,
повторы отсутствуют. Главный признак экспрессивности –
стереотипизация структуры – не характерен для низкого
уровня мотивации.
При низком уровне мотивации логика и эмоция «мирно»
уживаются друг с другом, между ними не возникает
контраста, «борьбы», используются слабые ЭС, для которых
характерно то, что они, в отличие от сильных, не способны
влиять на предикативное отношение в высказывании (в
сторону его усиления, эмфатизации) и лишь
приспосабливаются к нему. К слабым ЭС можно отнести
различные образные средства – слова с сильной
коннотативной окраской, различного рода тропы (метафора,
метонимия, гипербола, литота, аллегория и др.), некоторые
стилистические фигуры – градация, антиградация,
многосоюзие, подхват и др., а также некоторые смысловые
фигуры – антитеза, хиазм и др.
Вторая группа. СФЕ с высоким уровнем эмоциональной
мотивации (первый подвид). Сюда можно отнести примеры, в
которых наблюдается стереотипизация структуры или
элементов структуры.
Стереотипизация структуры может проявляться в форме
градации, антиградации, многосоюзия, антитезы, подхвата и
др. Надо сказать, что строгая классификация ЭС по силе
эмоционального влияния, которую они выражают, едва ли
возможна. Перечисленные ЭС в равной степени могут быть
отнесены как к разряду слабых, так и к разряду сильных ЭС.
Их экспрессивная сила в речи зависит от характера их
использования – от локализации в структуре СФЕ, для
некоторых также от локализации в структуре высказывания,
от их способности в зависимости от лексического наполнения
влиять на предикативное отношение в высказывании. К
сильным ЭС с большей определенностью могут быть
отнесены: структурный параллелизм, анафора, эпифора,
лексический повтор и др. При использовании этих ЭС часто
происходит эмфатизация структуры.
В сверхфразовых структурах этого типа эмоция и мысль
(логика) как бы «противодействуют» друг другу. Сильная
эмоция «задерживает» нормальное логическое развитие
мысли. Говорящий более детально, чем при обычном, менее
экспрессивном развитии речи, останавливается на тех или
иных элементах мысли, дает им большее содержательное
развитие, смысловое усиление. В этих случаях, видимо,
уместно говорить о смысловом «выдвижении» элементов
содержания.
Вторая группа. СФЕ с высоким уровнем эмоциональной
мотивации (второй подвид). К этому подвиду относятся
примеры с крайне высоким уровнем эмоционального влияния
на организацию СФЕ. Мысль не получает полного развития,
не завершается или, даже, обрывается. Для примеров с крайне
высоким уровнем мотивации характерна тенденция к
разрушению структуры. Эмоция здесь не «задерживает», а
стремится «остановить», «оборвать» развитие мысли.
Характерными фигурами, выражающими столь сильное
влияние эмоции на сверхфразовое построение, являются:
риторический вопрос, риторическое обращение, восклицание,
анаколуф (обрыв фразы, структуры), апосиопеза (обрыв
мысли, логики), эллипсис (опущение элементов построения),
парцелляция и др. К этим же средствам, видимо, следует
также добавить так называемую эмфазу, при которой часто
наблюдается субъективный порядок следования компонентов
высказывания: рема – тема.
Для сильных ЭС вообще характерно то, что они, как
правило, используются для выделения кульминационного
пункта СФЕ – главного аргумента, обычно располагающегося
в заключительной части СФЕ. Нередко они влияют и на
предикативное отношение в высказывании, в котором они
появляются, или в высказываниях, которые ими
охватываются. Это – эмфатизирующее влияние, которое,
однако, не ломает логической сетки отношений на
сверхфразовом уровне.
 3.2. Дискурсивное взаимодействие экспрессивных
средств в СФЕ

3.2.1. Общие принципы взаимодействия

В основе повышения экспрессивности как в высказывании,

так и в СФЕ в целом лежит активизация оценочного
компонента тестового содержания. Активизация оценочного
компонента означает повышение коммуникативной
значимости какого-то высказывания, рост его
«коммуникативной цены» в ряду остальных высказываний.
Распределение экспрессивных средств в составе СФЕ
обусловлено задачей такого ценностного выдвижения.
Применение ЭС не означает нарушение логической сетки
отношений в СФЕ. В составе СФЕ ЭС взаимодействуют с
обычными, неэкспрессивными элементами и, с точки зрения
своей включенности в логико-семантическое задание СФЕ,
т.е. своей нормативной функции, могут быть рассмотрены
наравне с последними. Развитие экспрессии в СФЕ не
образует ни особой структуры, ни какой-либо
дополнительной рамки отношений. Оно совпадает с
аргументативным развитием СФЕ.
Особенность аргументативного развития СФЕ состоит в
том, что оно подчинено принципу централизации текстовой
структуры (см.: [Сидоров 1986: 127-128]. Причину
централизации мы видим в обусловленности СФЕ
информативной установкой локального уровня. Важнейшей
составляющей локальной установки является оценка, в силу
чего централизации информативной, логической, при
активизации оценочного компонента, сопутствует
централизация экспрессивная. Под централизацией
понимается такое отношение СФЕ, когда один из них
является главным, центральным, а оставшаяся часть СФЕ и
все остальные аргументы служат условием подачи главного
аргумента (см.: [Ивин 1970: 28], [ван Дейк, Кинч 1989: 26]).
Как правило, это – рема последнего высказывания СФЕ. В
отдельном высказывании это – также его рематическая часть.
Такой, обусловленный локальной установкой говорения,
центр текстового построения понимается как относительный
ориентир речи. На него приходится кульминация
экспрессивного накопления в СФЕ. На нем замыкается
перспектива общего развития локальной текстовой стратегии.
В речи его можно рассматривать как сигнал об окончании
СФЕ.
Экспрессия в СФЕ, как правило, действует по
нарастающей. Деэкспрессивизация дискурса, как показали
наблюдения, возникает в трех случаях: при переходе от
одного СФЕ к другому (т.е. при смене локальной установки
говорения); в конце СФЕ, построенного по принципу
рамочной конструкции, когда последнее высказывание
подводит итог рассуждению, повторяя, как правило, в форме
перифраза, одну из предыдущих мыслей; в случае
парентетических включений (а также добавлений после
главного аргумента). В целом кульминация экспрессивного
накопления рассматривалась нами как делимитативный
признак СФЕ.
Таким образом, функциональная перспектива
экспрессивных средств в СФЕ носит системный характер.
Экспрессивные средства группируются вокруг
аргументативного центра СФЕ, направлены на него. Их
главная функция состоит в выделении аргумента.
Необходимо определить функцию ЭС с точки зрения
структуры отдельного перехода. В рамках внутреннего
логического отношения, образуемого процессами переноса
старой информации и ввода новой, ЭС ориентированы не на
первый из этих процессов, а на второй. В структуре перехода
ЭС располагаются таким образом, чтобы подчеркнуть,
выделить средний термин. Их функция – как в отдельном
переходе, так и в СФЕ в целом – состоит в том, чтобы
обеспечить ввод новой информации. С этих позиций они
могут рассматриваться как элемент, «деталь» более общего
механизма ввода новой информации: экспрессивные средства
выражают эмоциональную модализацию функции среднего
термина, подчеркивают характер вхождения аргумента.
В текстах встречается как применение изолированных ЭС,
так и комплексное их использование. Взаимодействие ЭС с
логикой СФЕ как в первом, так и во втором случае выражает
одну и ту же закономерность – усиление аргумента. В
комплексном использовании ЭС мы различаем два
возможных способа их взаимодействия – синхронное и
последовательное. Первое означает конвергенцию ЭС, их
концентрацию в каком-то пункте СФЕ (см.: [Арнольд
1973:232]). Например, ввод аргумента может выражаться
одновременно с помощью образных ЭС и целого ряда
структурных (как правило, конвергенция приходится на
главную, аргументативную часть построения). Второй вид
взаимодействия выражается функциональной перспективой
ЭС – различным отношением их к аргументу (главному
аргументу) в зависимости от локализации в структуре СФЕ.
Нас в первую очередь интересует второй вид –
последовательное взаимодействие ЭС в СФЕ.
ЭС могут располагаться как в тезисной, так и в
аргументативной части СФЕ. ЭС, расположенные в зачине,
подготавливают ввод новой информации. ЭС, расположенные
в аргументативной части, непосредственно обслуживают
вхождение среднего термина. Как первые, так и вторые
подчинены единой логике ввода новой информации,
ориентированы на общий для них средний термин и, таким
образом, соотнесены по ценностной установке. Экспрессия
зачина – не главная, а лишь вспомогательная в СФЕ.
Расположенные здесь ЭС, сами не участвуя во вводе среднего
термина, своей экспрессией как бы «поддерживают» те ЭС,
которые непосредственно обеспечивают выделение
аргумента, подготавливают экспрессию главной части. В
свою очередь, последние продолжают и завершают
экспрессию, начатую ЭС зачина. Таким образом,
складывается общая динамика усиления в СФЕ.
Строгая классификация ЭС по преимущественным
речевым функциям едва ли возможна. Анализ эмпирического
материала показывает, что одни ЭС являются более
«гибкими» в том, что касается их потенциального
функционального статуса, другие в этом отношении более
«жесткие». Более жесткими оказываются сильные ЭС
(эмфаза, анафора, эпифора, подхват, риторический вопрос,
риторическое обращение, парцелляция, анаколуф и др.),
более гибкими – слабые. Например, градация (чаще
используется как слабое ЭС) в зависимости от общего уровня
экспрессивности в СФЕ может применяться как в главной
части – как главное выделительное средство (при низком
общем уровне мотивации), так и в зачине – как
вспомогательное средство (при более высоком общем уровне
мотивации). Такие ЭС, как анафора или риторический
вопрос, чаще используются в качестве центрального
выделительного средства. Эта закономерность наблюдается
как в русских, так и в португальских примерах.
Для образных ЭС трудно выделить преимущественную
функцию. Они служат наполнением структурных ЭС и в
целом подчиняются логике взаимодействия последних. Хотя
в некоторых случаях образные ЭС могут вступать в
последовательное взаимодействие со структурными.
Например, слово с сильной коннотативной окраской,
употребленное в зачине и не сопровождаемое каким-либо
параллельным структурным ЭС, может подготавливать
дальнейшую экспрессию: после него в основной части СФЕ
могут появляться градация, структурный параллелизм и т. д.,
т.е. более сильное экспрессивное средство.
Таким образом, любое применение ЭС в речи должно
рассматриваться не как самостоятельное явление, а как
явление относительное, обусловленное контекстом.
Необходимо специальное изучение динамики взаимодействия
различных ЭС в структуре СФЕ.
 Анализ способов дискурсивного взаимодействия ЭС в
сверхфразовой структуре возможен с двух точек зрения. Во-
первых, с точки зрения построения СФЕ в целом. Во-вторых,
с точки зрения перехода от одной мысли к другой внутри
СФЕ. Внутренняя структура СФЕ может включать в себя
несколько переходов, и, таким образом, при модализации
каждого перехода с помощью ЭС, складываются сложные
формы экспрессивного взаимодействия элементов текстового
дискурса. Виды экспрессивного взаимодействия ЭС в рамках
одного перехода можно определить как элементарные.
Принципиальное значение в нашем исследовании,
думается, имеет рассмотрение и анализ не сложных, а
элементарных видов дискурсивного взаимодействия ЭС в
СФЕ. Поскольку сложные формы складываются из
нескольких элементарных, детальный анализ и
систематизация последних приведет к лучшему пониманию
первых. Систематизация сложных форм принципиального
значения не имеет, они будут рассмотрены нами лишь в
общих чертах.

3.2.2. Элементарные формы взаимодействия

экспрессивных средств в СФЕ. Фигуры экспрессии

Элементарные формы дискурсивного взаимодействия ЭС

рассматриваются нами в динамике перехода от зачина к
аргументативной части СФЕ, или от высказывания,
подготавливающего ввод аргумента, к высказыванию,
вводящему аргумент. В зависимости от распределения ЭС
между подготавливающей и аргументативной частями СФЕ
весь корпус примеров – в русской и португальской части –
был разделен нами на две больших группы. Включаемые в
каждую из групп примеры понимались как выражающие
определенный тип дискурсивного развития экспрессии в СФЕ
при переходе от одной мысли к другой. Типы смыслового и
экспрессивного развития СФЕ именуются фигурами
экспрессии – по аналогии с фигурами силлогизма в
формальной логике. Самым общим образом были выделены
два вида фигур: а) фигуры прямой экспрессии и б) фигуры
обратной экспрессии.

3.2.2.1. Первая фигура: прямое усиление аргумента

(фигура прямой экспрессии)

Для всех видов и подвидов первой фигуры характерен

переход от более слабых ЭС в зачине, или непосредственно
подготавливающей ввод аргумента части СФЕ, к более
сильным ЭС в аргументативной части. Экспрессия как бы
накапливается с большей или меньшей постепенностью от
тезисной части к аргументативной – к экспрессивному
центру. Ввиду такой общей закономерности, свойственной
всем разновидностям этой фигуры, фигура в целом
определяется как прямое усиление аргумента, или как фигура
прямой экспрессии.
А. Первый подвид. Принципиальная схема расположения
ЭС здесь выглядит следующим образом: в зачине (в тезисной
части) располагаются слабые ЭС – градация, антиградация,
антитеза, хиазм, образное ЭС (троп) и др., в главной части
располагаются сильные ЭС – анафора, эпифора,
риторический вопрос, восклицание и др.
1.11. «/1/ O encontro da JCP, encontro de jovens
comunistas, pelo que debateu, pelo que afirmou, pelo que
concluiu, o Encontro é uma afirmação do que é ser jovem
comunista. /2/ É amar a paz e lutar pela paz… É ter o
ideal de uma sociedade libertada da exploração… É ser
patriota e internacionalista. É ter uma visão do mundo
contemporâneo… É alegrar-se com a luta anti-
imperialista… É também, no momento actual..., saudar a
«perestroika»…» (Avante, 27.10.88).
 В примере две единицы сцепления. В каждом
высказывании (в каждой единице сцепления) рема выделена
курсивом. Экспрессивное средство в каждом из
высказываний выделено подчеркиванием. Ввод аргумента во
второй единице сцепления подготавливается относительно
слабым ЭС – градацией (pelo que debateu, pelo que afirmou),
расположенным в тематической части первой единицы
сцепления (зачина). Собственно ввод главного аргумента
СФЕ во второй единице сцепления экспрессивно
обеспечивается параллельными конструкциями. Таким
образом, мы видим нарастание экспрессии от зачина к
аргументативной части, переход от слабого ЭС,
подготавливающего ввод аргумента, к сильным ЭС,
непосредственно обеспечивающим ввод аргумента в
следующей единице сцепления.
1.12. «/1/ E entretanto a nossa indústria e a nossa agricultura
estão estagnadas. /2/ Nada se faz para promover a
produção…, nada se faz para mobilizar os recursos,
energias…, nada se faz para reduzir consumos
supérfluos…». (А. Куньял 1).
В этом примере ввод аргумента также обеспечивается
сильным ЭС – анафорой. В предыдущем высказывании мы
видим элемент с усиленной коннотативной окраской («estag-
nadas») в позиции предикатива.
1.13. «И последний вопрос. /1/ В ходе обсуждения
тезисов ЦК КПСС коммунисты, беспартийные в
нашем крае были единодушны в том, что
основным гарантом перестройки, главным
двигателем общественного прогресса в нынешних
условиях может быть только партия
коммунистов. /2/ Какая отводится ей роль в
обществе, как разграничить функции партийных,
советских, хозяйственных органов…как поднять
ее пошатнувшийся авторитет в народе?». (Пр.,
1.07.88).
 1.14. «/1/ Партия должна возродить себя на ленинских
принципах, как политический авангард,
развернуть свой потенциал. /2/ Этого ждет
общество. Этого ждет весь прогрессивный мир».
(Пр., 1.07.88).
Русские примеры в целом аналогичны португальским. В
них также представлен переход от слабых ЭС в тезисной
части, к сильным ЭС в аргументативной части в структуре
риторического перехода. В первом – от градации к
риторическому вопросу. Во втором – от градации к анафоре.
Как в тезисной части, так и в аргументативной части СФЕ
ЭС ориентированы прежде всего на выделение ремы своего
выказывания. В рамках структурного целого, в динамике
риторического перехода, рема зачина оказывается
выделенной слабее, чем рема следующего высказывания.
Обеспечиваемая более сильными ЭС рема второго
высказывания как бы «переориентирует» на себя более
слабые ЭС подготовительной части. Таким образом,
создается эффект экспрессивного нарастания при переходе от
одной цели к другой, эффект приближения к аргументу.
Экспрессивная централизация помогает централизации
информативной.
В соответствии с первым видом первой фигуры может
строиться СФЕ в целом. Первый вид может встречаться в
любой части СФЕ. В сложных формах взаимодействия – при
множественности аргументов – чаще употребляется в
заключительной части СФЕ.
Б. Второй подвид. Для этого подвида характерна высокая
концентрация ЭС уже в начале СФЕ. Уже в первом
высказывании (первой единице сцепления) располагаются
сильные ЭС: анафора, риторический вопрос, восклицание и т.
д. Возможны два варианта дальнейшего развития СФЕ в этом
случае:
1. После столь внезапной экспрессии, уже в зачине,
развитие СФЕ прекращается. Это можно понимать так,
что после сильного ЭС в зачине (например,
 риторического вопроса) далее следует фигура
умолчания, т.е. дальнейший аргумент лишь
подразумевается, или так, что СФЕ непосредственно
начинается с главной части, т.е. сразу подается
экспрессивный центр, а зачин отсутствует;
2. После сильного ЭС в зачине следует еще более
сильное ЭС в главной части: например, после анафоры
в зачине идет риторический вопрос в главной части.
В соответствии с первым вариантом строятся, обычно,
высоко экспрессивные СФЕ, состоящие из одной единицы
сцепления. Под сложные формы взаимодействия этот вариант
не подпадает. Второй вариант может встречаться в конце
сложных экспрессивных сверхфразовых структур с большим
количеством аргументов.
1 вариант:
1.15. «Como exemplos, em que partido senão no PCP
encontram apoio os guardas da Polícia de Segurança
Pública para o reconhecimento legal do seu sindicato?
Em que partido senão no PCP encontram apoio os
construtores civis…?» (Avante,, 23.3.89).
В этом примере мы видим серию риторических вопросов,
построенных в форме анафоры. Уже вначале построения
происходит взрыв экспрессии. Дальнейшее экспрессивное
развитие практически невозможно: для этого необходимы
еще более сильные ЭС. Здесь прерывается и информативное
развитие: дальнейшая информативная централизация должна
была бы сопровождаться централизацией экспрессивной,
последняя же здесь невозможна.
1.16. «Нам нет нужды разрушать старый мир до
основания, нам не нужно вытаптывать просо,
которое кто-то сеял, поливая поле своим потом,
нам не нужно разрушать фундамент еще не
построенного дворца…Нам нет нужды строить
вавилонскую башню для того, чтобы разрушить
ее». (Изв. 1.07.88).
 В этом примере экспрессия достигается с помощью
анафоры.
2 вариант:
1.17. «/1/ Por que será, camaradas, que o governo PS-PSD
não chama as coisas pelos seus nomes? /2/ À descida
do produto nacional chama «crescimento negativo».
Aos despedimentos sem justa causa chama «lay-off».
A uma nova lei da greve chama lei regulamentadora.
A limitações dos direitos e liberdades chama
directivas de comportamento. /3/ Será pelo hábito de
pensar que, pondo falsos nomes às coisas, as coisas
deixam de ser o que são? Pensará o dr. M. Soares
que, pelo facto de se intitular ainda «socialista»,
alguém acredita que não está servindo o grande
capital?». (А. Куньял 1)
1.18. «/1/ Теперь это политика не отвлеченная. /2/ Она
задевает. В экономике – рабочий класс, прежде
всего, тех, кто привык к уравниловке, к
выводиловке. Она задевает хозяйственников,
которые не умеют работать в условиях хозрасчета.
… Она задевает аппарат управления, который мы
основательно сокращаем.…/3/ Все это разве легко?
А то, что в партии происходит, разве это легко? А
когда мы науку переводим на хозрасчет…? Это
разве легко? А в Армии? Это разве легко?». (Изв.
26.05.89)
Как в португальском, так и в русском примере здесь мы
видим, что ввод первого аргумента усиливается параллельной
структурацией высказываний. Далее следует переход к еще
более сильному ЭС – риторическому вопросу.
В целом для второго подвида первой фигуры характерен
высокий уровень экспрессии: используются сильные ЭС.
Наиболее частым случаем для второго подвида является
первый вариант его реализации: взрыв экспрессии в первых
же высказываниях, в первой же единице сцепления СФЕ и
обрыв дальнейшего как экспрессивного, так и
информативного развития сверхфразовой структуры. Здесь
более всего заметно противоречие между глубиной и силой
осмысления предметного компонента. Глубина осмысления
измеряется количеством аргументов, количеством
предикативных переходов от высказывания к высказыванию
в структуре СФЕ, т.е. сложным порядком аргументации. Сила
осмысления измеряется степенью экспрессивного
наращивания в ходе дискурсивного развертывания СФЕ.
Понятно, что быстрое достижение наивысшей экспрессии
препятствует дальнейшему аргументативному развитию
СФЕ, противоречит глубине осмысления предметного
означаемого.
В. Третий подвид. Развитие экспрессии здесь начинается
со слабой, неэкспрессивной тезисной части, зачина. Что
касается аргументативной части, в которой вводится главный
аргумент, то здесь возможны следующие варианты развития.
1 вариант: ввод аргумента в дальнейшем непосредственно
обеспечивается слабыми ЭС:
1.19. «/1/ A maioria de votos e de deputados alcançada pelo
PSD nas eleições… do ano passado foi considerada
por muitos como um resultado de consequências
irreversíveis. /2/ Não apenas pela direita, mas por
muitos democratas, até por alguns camaradas, as
eleições… significariam a derrota do regime
democrático…, a liquidação imparável e a curto
prazo das conquistas democráticas, a solidez da
direita no Poder e o esgotamento da capacidade de
resistir do movimento operário» (Avante,,10.11.88).
1.20. «Уважаемые тов. депутаты! /1/ Здесь у нас
невольно выявилось противопоставление между
нами: между теми, кто прошел конкурентные
многомандатные бои, и теми, кто пришел от
общественных организаций. /2/ Не раз за эти дни
приходилось слышать, что одни – это избранники
 народа, а другие – подсажены, чтобы тормозить
активность перестройки» (Изв. 14.06.89).
В обоих примерах ввод главного аргумента обеспечивается
с помощью слабых ЭС: в португальском примере – это
градация, в русском – антитеза. Этот вариант экспрессивного
развития нередко встречается в начальной части
сверхфразовых построений с высоко сложной внутренней
организацией, характеризующихся большой глубиной
осмысления предметного компонента.
2 вариант: ввод аргумента непосредственно
обеспечивается сильными ЭС.
1.21. «/1/ O XII Congresso enfrenta uma situação nova a
nível nacional /2/ porque avançou a contra-revolução
porque a reacção tem maioria na Assembleia de
República, porque é destruída parte das conquistas de
Abril, porque se concretizou a integração na CEE…,
porque existe o perigo de uma revisão subversiva da
Constituição». (Avante,,10.03.88)
1.22. «/1/ При очевидной необходимости сокращения
партийного аппарата, думается, надо пойти на
укрепление районных комитетов партии. /2/ Это –
передовое звено, это – передний край в общении с
людьми. Это орган, который работает на такой
территории, где очень тесно переплетаются все
интересы людей. /3/ У нас же там сейчас работают
в основном кадры малоопытные». (Изв. 1.07.88).
Как в португальском, так и в русском примере вхождение
аргумента экспрессивно поддерживается анафорой.
Последнее высказывание в русском примере можно понять
как добавление. В этом варианте аргумент может выделяться
не только с помощью анафоры. Сюда можно отнести также те
случаи, когда после неэкспрессивного зачина в главной части
следуют более сильные ЭС – риторический вопрос,
восклицание…
3 вариант: ввод аргумента поддерживается риторическим
подхватом (анадиплозой). Здесь возможны следующие
случаи: а) неэмфатический подхват, б) подхват аргумента
путем парцелляции, и в) эмфатический подхват.
а) При неэмфатическом подхвате рема предыдущего
высказывания становится темой последующего, получая,
таким образом, дальнейшее усиление и смысловое развитие в
следующем высказывании. Чаще всего в выделенную
позицию ставится не весь аргумент, а лишь его часть, которая
как бы искусственно, в отдельном высказывании, выводится в
предикативную позицию по отношению к остальной, не
выделяемой части аргумента (которая не воспроизводится в
следующем высказывании).
1.23. «Camaradas! /1/ O debate que aqui estamos a travar é
ainda a nível dos responsáveis. /2/ Temos todo o
interesse em que os Organismos de Direcção não
fechem em si próprios o debate, e o levem a todo o
Partido. /3/ E o levem não com ideias feitas, mas
abertos à opinião, abertos às contribuições, abertos
às propostas…». (Avante,,10.3.88)
1.24. «Часто мы слышим нарекания, что /1/ молодежь
кричит, /2/ кричит с «лестницы 13-го этажа»,
кричит со сцены с гитарой в руках, но мы никогда
не задумываемся о том, /3/ почему она кричит? /4/
Человек кричит.». (Изв. 1.07.88)
Как и ранее, рема высказывания выделяется курсивом.
Повторяемая часть аргумента в каждом из примеров
выделена подчеркиванием. В этих примерах мы видим, что
аргумент (рема первого высказывания) подхватывается в
следующем высказывании. Рему второго высказывания
можно понять как прямое продолжение – как экспрессивное,
так и по смыслу – ремы предыдущего высказывания.
Получается как бы «риторическое обособление» части
аргумента с целью его усиления. В португальских ораторских
текстах можно встретить сквозное нанизывание
неэмфатических подхватов: аргумент как бы
«предикативизируется» по частям в отдельных
высказываниях. Такая специфическая структурация придает
всему построению оттенок возвышенности. Для русского
ораторского стиля такое выделение менее характерно.
1.25. «/1/ E agora de novo aqui estamos. /2/ E aqui estamos
em força comemorando o 67º aniversário do nosso
Partido. /3/ Em força, decididos e confiantes como
sempre que se levanta diante do nosso povo um
obstáculo major e um perigo mais ameaçador»
(Avante,е, 10.11.88).
Рема в каждом из высказываний выделена курсивом.
Часть, переносимая путем подхвата из предыдущего
высказывания в последующее, выделена подчеркиванием.
Единый аргумент как бы разбит по частям между
несколькими высказываниями. Чтобы понять
искусственность такого выделения представим себе весь
аргумент в целом, неразделенным – как если бы он находился
в одном высказывании: «E agora de novo aqui estamos… em
força… decididos e confiantes, como sempre…».
б) Парцелляцию в механизмах аргументативного
развертывания СФЕ можно рассматривать как прием, в целом
аналогичный неэмфатическому подхвату – с той лишь
разницей, что подхватываемая часть аргумента предыдущего
высказывания в новом высказывании не воспроизводится, а
подразумевается. Получается, что в новом высказывании
имеется только рема, а тема, т.е. воспроизводимая часть,
выражающая смысловую опору высказывания на
предыдущий контекст, отсутствует.
1.26. «/1/ Mas a que se referia o sr. Primeiro Ministro? /2/
Aos salários em atraso? Ao desemprego? Aos
despedimentos arbitrários? À precariedade do trabalho
e à efectiva liquidação do direito ao trabalho?»
(Avante,,10.03.88).
Основным приемом экспрессивного выделения главного
аргумента в этом примере является риторический вопрос.
Однако он еще более усиливается с помощью парцелляции:
аргумент как бы распределяется по частям в отдельных
высказываниях. Встречаются также менее экспрессивные
формы парцелляции.
1.27. «/1/ Temos duas eleições à porta: a eleição dos
deputados para o Parlamento Europeu e a eleição dos
órgãos autárquicos. /2/ Eleições importantes pelo que
são e pala influência que terão na evolução política».
(Avante,, 23.03.89).
1.28. «/1/ Мы… должны сделать так, чтобы любой
человек, какой бы национальности он ни был и где
бы ни проживал, чувствовал себя хорошо. /2/ И в
России, и в Прибалтике, и в Закавказье – везде»
(Изв. 26.05.89).
Последние два примера в целом аналогичны друг другу.
Хотя русский пример более экспрессивен: парцелляция здесь
сочетается с мгногосоюзием.
Общим для парцелляции и для собственно
неэмфатического подхвата является кореферентность рем в
следующих друг за другом высказываниях. При этом,
неэмфатический подхват – скорее слабое средство выделения,
в то время как парцелляцию, видимо, следует отнести к
сильным ЭС. В неэмфатическом подхвате говорящий как бы
«сшивает» мысль тематическими связками. При парцелляции
он «рубит» мысль. Если в первом случае механизм
сохранения старой информации играет большую роль,
способствуя «размельчению» аргумента и стереотипизации
структуры, то во втором случае его действие по сути
нейтрализуется, аргумент приобретает самостоятельную
ценность. Его размельчение принимает форму «разрушения»
мысли.
в) эмфатический подхват – отличается от неэмфатического
подхвата (а) и парцелляции (б) тем, что рема предыдущего
высказывания становится не темой, а также ремой
следующего высказывания, при этом она еще более
усиливается, эмфатизируется. Обычно рема предыдущего
высказывания воспроизводится в следующем высказывании
целиком. Два высказывания можно понять как
гомофункциональные, ремы которых кореферентны. В целом
операцию эмфатического подхвата можно понять как
эмфатическое перевыражение высказывания. Эмфатический
подхват – сильное ЭС, после которого дальнейшее
дискурсивное развитие СФЕ не предполагается.
1.29. «/1/ É entretanto feita a pergunta se a economia mista
pode incluir grandes empresas privadas. /2/ Quero
lembrar que esta pergunta tem resposta no próprio
Projecto. /3/ No próprio Projecto se admitem
empresas privadas de variada grandeza» (Avante,,
10.03.88).
Выделяемый элемент подчеркнут. Неэмфатическая рема
второго высказывания, занимающая в этом высказывании
конечную позицию, становится эмфатической ремой третьего
высказывания, занимая здесь экспрессивно выделенную
начальную позицию (…no próprio Projecto. = No próprio
Projecto…). Темы высказываний /2/ и /3/ также должны
пониматься как кореферентные: «esta pergunta» – «se admitem
empresas privadas de variada grandeza».
Кореферентность рем в двух смежных высказываниях
может основываться на их антонимической
противопоставленности. При этом рема второго
высказывания эмфатизируется.
1.30. “/1/ Gostaríamos que os factos não nos autorizassem
fazer um tal severo juízo. /2/ Mas os factos não são
invenção nossa. /3/ São os dirigentes do PS que os
criam e os confirmam em actos”. (Avante,, 23.05.89)
Смысловой переход от ремы высказывания /2/ к реме
высказывания /3/ в данном примере можно понять как
антонимический перифраз: «não são invenção nossa» = «são os
dirigentes do PS que...». Общность смысловой функции
позволяет понимать данные элементы как семантически
кореферентные. Эмфатическое усиление ремы третьего
высказывания служит экспрессивным сигналом окончания
СФЕ.
 1.31. «Часто мы слышим нарекания, что /1/ молодежь
кричит, /2а/ кричит с «лестницы 13-го этажа»,
/2б/ кричит со сцены с гитарой в руках, но мы
никогда не задумываемся о том, /3/ почему она
кричит? /4/ Человек кричит. /5/ Кричит, когда
рождается от боли физической, кричит, когда
становится личностью, от духовного удушья, от
боли социальной, от неумения или невозможности
выразить себя в труде, в творчестве, в
общественно-политической жизни» (Изв. 1.7.88).
Здесь мы имеем продолжение примера 1.24 (см. С. ). Этот
пример в целом интересен тем, что в нем неэмфатический
подхват, который мы видим в переходах между
высказываниями /1/, /2/, /3/, /4/, далее переходит в
эмфатический подхват (в переходе от высказывания /4/ к
высказыванию /5/), причем семантической основой всех
подхватов и последующего рематического выделения
является один и тот же элемент – «кричит». Примечательно
последовательное дискурсивное экспрессивное развитие СФЕ
в данном примере: постепенный переход от менее сильных
ЭС ко все более сильным. Анафора с элементом градации в
переходе от /2а/ к /2б/ сменяется риторическим вопросом в
/3/, за которым следует эмфаза в /4/, за которой, путем
подхвата, реализуется еще одна эмфаза в /5/. Таким образом,
здесь мы видим своеобразное сочетание неэмфатического и
эмфатического подхватов. В целом данный пример
представляет собой сложную форму взаимодействия ЭС в
ходе дискурсивного развертывания СФЕ, где более сильная
форма экспрессии сменяет более слабую. Экспрессивность
последнего высказывания дополнительно усиливается
градацией.
 3.2.2.2. Вторая фигура: инвертированное усиление
аргумента (фигура обратной экспрессии)

По характеру своего построения, по способам выделения

аргумента, вторая фигура может быть противопоставлена
первой. Как правило в этой фигуре собственно вхождение
аргумента непосредственно не обеспечивается никакими ЭС,
а если и обеспечивается, то эти ЭС могут быть поняты как
лишь дополнительные, не главные, имеющие уточняющий
характер. Главная, основная масса ЭС скапливается в зачине
(в тезисной части). Однако функцией этих ЭС является не
собственно усиление зачина, а выделение аргумента,
вводимого в следующем высказывании, в следующей
единице сцепления.
1.32. «/1/ Когда я читаю в нашей печати, что у русских
не было своей территории…, когда я читаю что
журналы «Наш современник» и «Огонек»…, когда
меня печатно убеждают, что…когда на страницах
«Огонька» появляются…когда я читаю что… -
когда я думаю обо всем этом…, /2/ то уже не
удивляюсь тем пропитанным неверием, иронией и
некой безнадежностью вопросам, которые задает
наша молодежь» (Изв. 01.07.88).
В примере две единицы сцепления. Первая построена в
форме структурного параллелизма, это – сильное ЭС. Однако
выделяемым компонентом, целью всего построения является
рема следующего высказывания (уже не удивляюсь). ЭС
зачина подготавливают ввод аргумента и они же создают
экспрессию аргумента.
Такого рода построения можно было бы назвать
дистантным выделением аргумента: ЭС скапливаются в
зачине, в подготавливающей части СФЕ, для того, чтобы
выделить вводимый после них в следующем высказывании
аргумент.
 Сущность такого выделения, как представляется, состоит в
том, что в зачине говорящий создает информативное
ожидание, ожидание развития структуры, или ожидание
аргумента. Одновременно с этим создается экспрессивное,
стилистическое ожидание. Аргумент выполняет функцию
пропозициональной установки по отношению к единице
сцепления, подготавливающей его ввод. В зачине говорящий
как бы подготавливается, и подготавливает этим слушателя, к
следующему ходу мысли (возможно, главному и
центральному во всем построении). Чем эмоциональнее
зачин, чем более он информативен, тем выше и
экспрессивная сила создаваемого таким образом
стилистического ожидания, тем большее внимание адресата
привлекается к вводимому затем в следующей единице
сцепления аргументу. Данный прием можно рассматривать
как прием риторического замедления. Сила аргумента в
целом зависит от двух факторов: от экспрессивной
нагруженности зачина и от информативной нагруженности
зачина. В соответствии с этим проведем разделение двух
подвидов этой фигуры: 1. выделение вводимого в следующей
единице сцепления аргумента с помощью скапливающихся в
зачине ЭС; 2. выделение вводимого в следующей единице
сцепления аргумента производится с помощью
информативного накопления в зачине.
А. Первый подвид. Здесь возможны два варианта – в
зависимости от того, какие ЭС (сильные или слабые)
подготавливают ввод аргумента, создают стилистическое
ожидание в зачине.
1 вариант: стилистическое ожидание создается слабыми
ЭС.
По форме этот вариант близок к информативному
накоплению. Наиболее частым и наиболее характерным ЭС,
используемым здесь является градация. По сути, градация
представляет собой не что иное, как организованное по
форме информативное накопление: стереотипизация
накопления (как правило, это однородные члены
предложения) создает экспрессивный эффект. Экспрессивное
накопление может производиться с помощью градации в
зачине.
1.33. «/1/ Ao olharmos aqui em volta,… neste comício
grandioso, com praça cheia, com tanta combatividade,
com tanto entusiasmo, com tantas bandeiras, tantas
vivas, tantos homens, tantas mulheres…podemos
desde já tirar uma conclusão…: /2/ o PCP não está a
andar para trás, mas pelo contrário: na sua
actividade… na sua ligação com as massas o PCP está
de novo a andar para a frente» (Avante, 10.11.88)
1.34. «Товарищи! /1/ В каждом городе, в каждом селе, в
каждом трудовом коллективе… с огромным
вниманием и большими надеждами следят за
работой партийной конференции. /2/ Сегодня,... ,
нужно твердо сказать: надежды людей
оправдались» (Изв. 01.07.88)
Выделяемый аргумент (рема второго высказывания) здесь
выделен курсивом. Экспрессивный прием в первом
высказывании, служащий выделению аргумента, выделен
подчеркиванием. Португальский и русский примеры в целом
аналогичны один другому. В португальском примере
выделение аргумента непосредственно сопровождается также
антитезой.
Экспрессивное накопление может производится через
градацию темы второго высказывания – главной части СФЕ.
Тема – «консервативный» элемент в общей логике развития
структуры, показатель действия механизма передачи старой
информации. Тема главной части повторяет (по принципу
логической кореферентности) один из элементов зачина, или
тезисной части. Ее экспрессивная и информативная
нагруженность также создает эффект стилистического
ожидания – «задерживает» ввод аргумента и этим создает его
экспрессию.
1.35. «/1/ Portugal e os portugueses não são estrangeiros em
nenhuma parte do mundo. /2/ Vencidos os estigmas do
 ostracismo…, restaurada a dignidade e o nosso
próprio prestígio externo, tendo hoje uma presença e
uma voz indiscutível na Comunidade Internacional,
recuperados os valores de liberdade e de tolerância,
que identificam a cultura humanista e o universalismo
português, sejamos orgulhosamente portugueses» (М.
Соареш 1)
Тема второго высказывания, выраженная абсолютным
причастным оборотом, кореферентна теме первого
высказывания – «Portugal e os portugueses». Градация темы
выражает ее информативное развитие, расширение.
Информативная и экспрессивная нагруженность темы создает
эффект стилистического ожидания и этим усиливает
выделение аргумента.
1.35. «/1/ В контексте нынешней ситуации, нынешнего
этапа развития общества я убежден в том, что ХIХ
Партийная конференция приняла правильное
решение. /2/ Потому что процесс перестройки,
политической реформы, процесс разделения
функций, осознание партией своей роли…
освобождение ее от государственных функций –
этот процесс еще только начинается». (Изв.
26.05.89).
Этот пример аналогичен португальскому. Правда,
информативная и экспрессивная насыщенность зачина здесь
несколько выше. Тема главной части опирается на тему
первого высказывания.
2.вариант: стилистическое ожидание создается сильными
ЭС.
С помощью параллельных структур:
1.36. «/1/ Ora há isolamento e isolamento. /2/ Se isolamento
é estar sempre na luta…contra a exploração…, se
isolamento é estar sempre… com quem trabalha, com
quem é explorado…, se isolamento é combater com
coerência e coragem na defesa do povo…, se
isolamento é actuar assim, /3/ então temos que dizer
 que... o PCP opta decididamente por estar só nessa
luta». (Avante, 10.11.88)
В этом примере сильное экспрессивное средство –
структурный параллелизм с элементами градации. При
помощи этого приема создается информативное и
экспрессивное нагнетание в предварительной части СФЕ,
подготавливающее ввод главного аргумента в следующем
высказывании. Центральным пунктом построения, на
который ориентировано все информативно-экспрессивное
накопление является рема второго высказывания: «opta deci-
didamente por estar só…».
С помощью риторического вопроса:
1.37. «/1/ Que espera o governo dos portugueses e
portuguesas…? /2/ Que aprovem? Que se
submetam? /3/ Não. Os portugueses opor-se-ão a uma
tal política…» (А. Куньял 1)
Здесь обычный вопрос в высказывании /1/ сменяется
риторическим вопросом в высказывании /2/. Риторический
вопрос – высоко экспрессивное средство выделения.
Создается информативное и экспрессивное накопление,
которое подготавливает ввод главного аргумента – ремы
заключительного высказывания /3/ в СФЕ.
1.38. «/1/ Недавно мы были у детей и матерей Элисты,
инфицированных СПИДом. /2/ Они лежат в
московской больнице. /3/ Дети, ясное дело, не
понимают, что случилось, /4/ но матери – их
отчаянию нет предела.… /5/ Сколько продлится
это вынужденное заточение? Каков социальный
статус этих людей? Как им жить?... С кем
общаться? /6/ Рана, как говорится, открыта и
кровоточит, и /7/ нет у нашего общества ответа
на вопросы безвинно страда�