ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное автономное образовательное

учреждение высшего образования

Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

Факультет гуманитарных наук

Образовательная программа
«Фундаментальная и компьютерная лингвистика»

КУРСОВАЯ РАБОТА

На тему «Языковые стратегии удмуртоязычной молодёжи и её отношение к языку: опыт

качественного исследования»

Тема на английском «Linguistic Strategies of the Udmurt-Speaking Youth and Their

Language Attitudes: a Qualitative Study»

Студентка 2 курса
группы №192
Смирнова А. Д.

Научный руководитель
Влахов А. В.
Старший преподаватель
школы лингвистики
Факультета гуманитарных наук

Москва, 2021 г.
Оглавление
1. Введение………………………………………………………………………………..2
1.1. Используемая терминология……………………………………………………..4
1.2. Краткая историческая справка…………………………………………………...5
2. Метод сбора информации…………………………………………………………......7
2.1. Респонденты……………………………………………………………………....8
3. Языковые практики молодого сообщества и языковая ситуация в
республике…………………………………………………………………………....10
3.1. Языковые практики в семье…………………………………………………….10
3.2. Самостоятельное и школьное изучение удмуртского языка…………………12
3.3. Отношение к языку……………………………………………………………...14
3.4. Отношение к говорящим на удмуртском языке………………………….........16
3.5. Домены употребления удмуртского языка…………………………………….19
3.6. Языковая инициативность…………………………………………………........21
3.7. Интернет как инструмент языкового активизма……………………………....23
4. Заключение…………………………………………………………………………...25
5. Вывод………………………………………………………………………….………26
6. Список использованной литературы…………………………………………….….27

Приложение 1. Опросник…………………..…………………………………..………..28
Приложение 2. Информанты…………………………………..………………………...30
Приложение 3. Статистика………………………………………….....………………...31

1
 1. Введение

Удмуртская Республика является субъектом РФ с населением в 1 493 356 человек,

причем 66,2% численности проживает в городах, а 33,2% в сельской местности. На
территории республики проживают представители более чем 140 национальностей,
среди них: 62% русских, 28% удмуртов и 6,7% татар, остальные составляют не более
процента от общего количества (приложение 3). В столице Удмуртии – Ижевске –
доля коренного населения составляет лишь 14,7% из общей численности в 646 тыс.
человек, тогда как в некоторых сельских районах эта доля достигает 80%.

По данным переписи населения 2010 года, 552 тыс. человек указали что являются
удмуртами, причем около 300 тыс. из них отметили, что владеют удмуртским.
Соответствующие показатели переписи населения 2002 года составляют 637 тыс.
удмуртов и 430 тыс. носителей языка среди них (приложение 3). На данный момент
статус удмуртского языка в соответствии с классификацией ЮНЕСКО –
«endangered». Несмотря на это, в республике возникает все больше частных
инициатив, направленных на сохранение и увеличения престижа национального
языка. Некоторые респонденты в ходе опроса отметили феномен «псевдоудмуртов»
– это люди, которые, не будучи носителями языка, вспоминают о своих корнях и
стремятся изучить родной язык и культуру. Мы решили изучать языковые практики
молодых людей, потому что это те, кто формирует сегодняшний образ языка в медиа
и в соцсетях, вдобавок они потенциально менее подвержены влиянию
присутствующих в обществе стереотипов касаемо удмуртского языка.

Целью изучения является описание языковых стратегий удмуртской молодежи и ее

отношения к языку. В ходе исследования были поставлены следующие задачи:

 Изучить существующую литературу по языковой ситуации в Удмуртской

республике;
 Разработать опросник и провести полевое исследование методом опроса;
 Провести анализ полученных данных и выявить отношение к удмуртскому
языку и языковые практики молодежи;
 Описать полученные результаты и сделать вывод.

Для удмуртского языка существует ограниченное количество научных работ,

затрагивающих темы языковой ситуации и языковой политики, и как правило они
представляют краткие описательные статьи. Нами были использованы статьи
Тороховой Е. А., где дается характеристика языковой политики в Удмуртской

2
республике, и Пушиной Н. И. (Пушина, 2005), в которой рассматривается ситуация
би- и полилингвизма в УР. Обе работы подробно описывают языковую ситуацию в
регионе на макроуровне, на основе статистики выделяя черты языковой политики,
однако они не задействуют качественные методы исследования. Работа Zsuzsa
Salánki (Salánki, 2015), также посвященная исследованию факта билингвизма в
Удмуртии, стремится описать языковую ситуацию как на микро-, так и на
макроуровне, привлекая и качественные, и количественные методы для более
полного описания, однако интервью, на основе которых была написана статья, взяты
в 2006 году. Как далее будет показано в работе, в последнее десятилетие языковая
ситуация в Удмуртской республике претерпела заметные изменения, поэтому
качественные данные могут не в полной мере отражать современную
действительность. В работе Ураськиной Н. И. и Пантелеевой В. Г. (Ураськина, 2018)
изучаются существующие проблемы передачи языка, билингвального образования и
перспективы его внедрения на территории Удмуртии. Работа основана на сравнении
статистики передачи языка в мононациональных и полинациональных удмуртских
семьях в зависимости от места проживания.

Отдельное внимание мы уделили публикациям, посвященным изучению языкового

активизма в интернете, таким, как (Пишлёгер, 2014, 2016, 2017), который
характеризует удмуртский как наиболее активный в интернет-сфере среди языков
финно-угорской группы на территории РФ, и считает SMS (social media sites)
действенным способом для ревитализации языка. Вышеупомянутые статьи К.
Пишлёгера основываются на материале, собранном в социальных сетях, с помощью
которых автор оценивает языковую устойчивость удмуртского языка и
приверженность сообщества к языку, он касается вопроса языкового интернет-
активизма удмуртской молодежи. Наконец, в (Белинская, 2011), рассматривающая
особенности социолингвистической динамики в интернете.

Большинство работ, посвященных изучению языковой ситуации в регионе,

основываются на статистике и официальных данных, либо на количественных
методах сбора информации. Таким образом, присутствует нехватка качественных
исследований в отношении языковой идеологии и языковых практик удмуртского
сообщества. Цель нашего исследования – частично коснуться данного вопроса,
составить первичное описание языковых стратегий удмуртской молодежи на
микроуровне, исследовать мнения отдельных людей.

3
Для лучшего понимания предпосылок возникновения текущей языковой ситуации
нами была использована монография Алпатова В. М. (Алпатов, 2000), где описаны
социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства, языковая
политика государств и некоторые факторы становления и развития языковой
ситуации. Как основу для теоретической составляющей работы мы использовали
учебник Н. Б. Вахтина и Е. В. Головко по социолингвистике (Вахтин, 2004)

1.1 Используемая терминология.

По определению, данному Н. Б. Вахтиным и Е. В. Головко, сохранение языка

(language maintenance, языковая устойчивость) означает, что «некая языковая
общность «приняла решение» сохранить старый язык и не перейти на новый в
условиях, когда такой переход был возможен». Своего рода антонимом этого
термина является языковой сдвиг (language shift), который по Н. Б. Вахтину и Е. В.
Головко определяется как «отказ от старого языка и переход на новый». Отказ, как
правило, сопровождается длительным периодом двуязычия, причем язык
меньшинства теряет социальный престиж и, как следствие, это приводит к сужению
сфер его использования (Вахтин, 2004, 111-113). Выбор того или иного направления
развития событий зависит, в частности, от этноязыковой жизнеспособности
(ethnolinguistic vitality): она определяется статусом, демографией языковой общности
и мерами институциональной поддержки (Вахтин, 2004, 125).

Важными инструментами описания языковой ситуации являются такие термины, как

языковая политика и языковая ситуация. Основное свойство языковой ситуации
заключается в том, что она привязана к определенной территории. Это
«совокупность форм существования одного языка или совокупность нескольких
языков в их социальном и функциональном взаимодействии в пределах
определенных территорий» (Вахтин, 2004, 46). Существует три группы признаков
языковых ситуаций: это количественные (например, кол-во идиомов и их
носителей), качественные (например, родственные или нет идиомы, равнозначны
или нет функционально) и оценочные (Вахтин, 2004, 47). С последним тесно связан
такой термин, как языковая приверженность (language loyalty) – «то, в какой мере
группа поддерживает и сознательно пропагандирует язык, или в какой мере она
готова от него отказаться» (Вахтин, 2004, 40).

Языковая политика государства – это, как следует из названия, одна из

составляющих государственной политики в целом. Реализация мер государственной

4
языковой политики (решений, принятых властью в отношении языка) называется
языковым планированием (Вахтин, 2004, 163)

1.2 Краткая историческая справка.

Ранее нами было указано, что молодое поколение потенциально менее подвержено
прежним стереотипам. Рассмотрим подробнее вопросы удмуртского языка в
контексте истории.

Все города Удмуртии исторически были либо заложены подданными Российской

Империи, либо развивались как рабочие поселения при промышленных заводах,
либо и то, и то. Таким образом, города изначально не являлись удмуртскими, и до
настоящего времени в них сохраняется заметное численное преобладание
русскоязычного населения (приложение 3). На многочисленных промышленных
предприятиях, открытие которых на территории современной Удмуртии началось в
середине XVII века, тоже работали в основном русскоязычные специалисты.
Исторически удмурты вели сельский образ жизни, тогда как центры концентрации
прогресса являлись русскоязычными; это легло в основу современной ассоциации
удмуртского языка и сельского образа жизни, отмеченной некоторыми
респондентами.

Языковая политика СССР, изначально основанная на идеях В. И. Ленина о праве

народов на самоопределении (Алпатов, 2000, 36-45) и подразумевающая право на
образование и делопроизводство на национальном языке, в 30-х годах XX века
сменила резко сменила направление. Вотскую (позже – Удмуртскую) автономную
область это коснулось возбуждением дела СОФИН («Союз освобождения финских
народов»). Результатом расследования стал расстрел пятерых человек, в числе
которых был Кузебай Герд –один из основателей литературного удмуртского языка,
национальный писатель и поэт. При И. В. Сталине политика языкового
строительства подразумевала русификацию коренных этносов в частности
посредством перевода школьного и высшего образования на русский язык.

Ситуация, сложившаяся после распада Советского Союза, неоднозначна. С одной

стороны, за весь период существования РФ было принято несколько законов,
закрепляющих за национальностями право получать образование на родном языке, в
Удмуртской республике второй государственный язык закрепился конституционно,
однако сравнение показателей переписи населения 2002 и 2010 годов показывает
резкое падение числа носителей и числа тех, кто считает себя этнически удмуртами.

5
Многие респонденты в ходе исследования подтверждали, что либо они, либо их
старшие родственники по тем или иным причинам либо «стеснялись быть
удмуртами», либо подвергались предвзятому отношению, что может косвенно
судить о наличии в прошлом влияния определенных факторов дискриминации. В
настоящее время языковая политика государства существенно изменилась, а сферы
языковой активности стремительно расширяются (Пишлёгер, 2014).

6
 2. Метод сбора информации.

Для описания языковой ситуации в Удмуртской Республике мы обратились к сбору

полуструктурированных интервью. Этот метод подразумевает более глубокую
проработку информанта и индивидуальный подход к нему. Для получения более
полных и достоверных данных необходимо, чтобы респондент свободно говорил, и
метод полуструктурированного интервью позволяет варьировать ход опроса в
зависимости от особенностей человека.

В процессе интервью мы могли менять тематические блоки местами или задавать

дополнительные вопросы; по желанию респондент делился дополнительным
жизненным и рабочим опытом, либо точкой зрения на те или иные события, но
основное наше внимание было сконцентрировано на изучении языковых практик
информанта и выяснении его личного мнения по вопросам языковой политики. В
зависимости от респондента некоторые блоки могли исключаться, однако в общем
ход опроса соответствовал приложенному гайду (приложение 1).

Гайд состоит из шести основных разделов:

1. Личная информация:
Пол, возраст, место рождения, семейное положение, ступень образования,
род занятий.
2. Языковые практики в семье:
Национальная самоидентификация респондента, членов семьи, их
происхождение; родной(-ые) язык(-и)/язык(-и) общения.
3. Практика изучения респондентом языков;
Язык в детском саду/в школе, уроки/занятия национального языка, владение
языками.
4. Сферы использования языков;
Язык мыслей, эмоций, язык на работе и дома.
5. Отношение к удмуртскому языку;
Отношение к преподаванию удмуртского в учебных заведениях, отношение к
удмуртскому языку в городской среде: в рекламе, на остановках…, знание
удмуртоязычных СМИ и их аудитория, наличие удмуртского акцента.
6. Языковая инициативность:
Осведомленность об инициативах по сохранению языка, участие
государства, готовность лично принять участие в инициативах.

7
Последний раздел с дополнительными вопросами был опционален: чаще всего в
ходе интервью респондент уже так или иначе касался нижеперечисленных вопросов,
однако в некоторых случаях требовалось уточнение. Раздел различается в
зависимости от степени владения респондента удмуртским языком. Для
удмуртоязычной группы уточнялось, существует ли особое отношение к
удмуртоговорящим, планирует ли респондент передавать язык (например, детям),
и может ли он расширить или сузить сферы употребления удмуртского.
Оставшиеся респонденты разделялись на тех, кто этнически идентифицирует себя
удмуртами, и остальных (в силу размеров выборки в третью группу попали только
определяющие себя русскими). «Удмуртов» спрашивали, говорят ли до сих пор в их
семье на удмуртском, когда прервалась передача языка, и есть ли у них
возможность и желание изучить удмуртский; для остальных уточнялось, кто, по
их мнению, говорит на удмуртском, и где можно услышать речь.

2.1 Респонденты.

Респонденты отбирались в первую очередь по возрастному критерию: для

исследования были определены возрастные рамки до 30 лет (с одним исключением).
Все респонденты на данный момент проживают в г. Ижевск, хотя пятеро из них
росли в селах и деревнях; тем не менее, целенаправленно выборка не
концентрировалась именно на жителях столицы. Подобный сдвиг объясняется
методом поиска информантов: поиск проводился в основном в социальных сетях, с
помощью графы «владение языками» или в списках профильных сообществ. Не-
ижевские пользователи, которым было предложено пройти опрос, отказались или
проигнорировали сообщение. Описанная тенденция, вероятно, связана с тем, что в
ситуации русско-удмуртского двуязычия удмуртский язык считается «низким»
вариантом, что объясняет малую склонность респондентов к обсуждению вопросов,
связанных с удмуртским. Всего нами было собрано 15 полуструктурированных
интервью и 2 заполненные анкеты, почти полностью повторяющие гайд-опросник
(анкетирование применялась в случае, если собеседник не имел времени на встречу
или созвон); полный список информантов предоставлен в (приложение 2). В
табличке указана основная информация: пол, возраст, образование и место
рождения, каждый респондент закодирован отдельным шифром для сохранения
анонимности.

В ходе исследования обнаружилось, что некоторые более старшие респонденты

знакомы – лично или опосредованно, так как знакомы с деятельностью друг друга.

8
Выяснилось существование в Ижевске литературного объединения и инициативной
группы, озабоченной вопросами языковой ситуации, о чем будет упомянуто далее.
Таким образом, в Удмуртии существует активистская инфраструктура, деятельность
которой направлена на создание бренда удмуртского языка в сети.

9
 3. Языковые практики молодого сообщества и языковая ситуация в
республике.

По (Торохова, 2012), языковая ситуация в Удмуртской Республике отличается

неоднородностью функционирования русского и удмуртского в различных сферах
коммуникации. Это объясняется несколькими факторами: во-первых, русский язык –
государственный и титульный для всей России, в то время как удмуртский является
государственным лишь на территории Удмуртской Республики; во-вторых, русский
язык гораздо более востребован в функциональной сфере; в-третьих, доля
удмуртского населения республики составляет лишь около 30% (приложение 3). В
своей статье Торохова Е. А., как и многие другие исследователи, отмечают признаки
языкового сдвига в сторону русского языка среди городских удмуртов: это, прежде
всего, низкий процент носителей и/или низкая языковая компетенция и высокая
степень ассимиляции (Торохова, 2012).

3.1 Языковые практики в семье.

В Удмуртской Республике нет закона об обязательном преподавании родного языка

в школах, поэтому одним из основных факторов передачи и сохранения языка
является семья. В первую очередь на усвоение первого языка (L1) влияют родители:
в тот момент, когда ребенок еще не вошел в сознательный возраст, они принимают
решение, какой язык или какие языки передать ребенку.

В статье (Ураськина 2018) приведен результат опроса моноэтнических удмуртских

семей, который выявил, что в 107 из 406 случаев общение между родителями
сохраняется на удмуртском, и еще в 98 – на удмуртском и русском языках; лишь в 62
семьях из опрошенных 406 монокультурных удмуртских семей сохраняется общение
на национальном языке и с детьми (Ураськина, 2018, 4-5).

В нашей выборке большинство респондентов подтвердило наличие в семье

родственника-носителя удмуртского языка; тем не менее, подавляющему
меньшинству опрошенных язык известен из семьи. Несколько информантов
выучило язык самостоятельно или в школе, а оставшиеся респонденты отметили, что
в их семье язык потерялся. Среди последних случаев прослеживается
закономерность: отказ от передачи языка детям и последующим поколениям связан с
переездом в город. Респондент №10 описывал свою ситуацию в семье так:

(1) «Они [родители] говорят на русском. Мама понимает и говорит на

удмуртском, папа понимает удмуртский и, возможно, что-то может

10
 сказать на нем. […] Он все понимает. Бабушка [по папиной линии] то на
русском, то на удмуртском. Скорее с детьми она общается [говорит
отдельные слова] на удмуртском, когда хочет что-то ласковое сказать, ну
и с мамой с моей она тоже общается по-удмуртски. Ну и с соседями. По
маминой линии они преимущественно на удмуртском общаются, иногда
даже забывают, что я не понимаю удмуртский».

Сам же респондент является коренным жителем Ижевска в первом поколении – его

родители приехали из деревень и познакомились уже в городе. Отметим здесь же
контраст, который подробнее рассмотрим в следующем пункте: родственники
респондента, в особенности мама, выбирают удмуртский язык в случае, когда оба
собеседника им владеют (родственники в семье, мама – бабушка, бабушка – соседи),
часто употребляют его в повседневной жизни, однако предпочитают не передавать
детям (бабушка – папа, мама – респондент), и вне удмуртского окружения стыдятся
своей национальной принадлежности:

(2) «Маме, кажется, даже немного стыдно за [мою] национальность, за

то, что не чисто русский, а папе, ну, раз он сам не говорит [на удмуртском],
значит, не передал».

В ситуации диглоссии в контексте Удмуртии можно заметить, что удмуртский с

одной стороны считается «низким» вариантом, с другой, парадоксально, он
выполняет функцию самоидентификации – «если я знаю удмуртский язык, значит, я
удмурт; если ты не знаешь удмуртский – ты не удмурт».

Интересно, что заставляет носителей отказываться от передачи языка. Среди

опрошенных нами встречались такие предположения, как боязнь передать вместе с
языком и характерный удмуртский акцент: «оканье», «даканье», неправильную
постановку ударения. Некоторые связывают это с трудностями ассимиляции в
городской, русскоязычной среде. Со слов респондента №10:

(3) «Ну, учитывая то, что я как-то маме говорил, что я удмурт […],
заметно, что у меня и у моего однокурсника удмуртский такой акцент
присутствует, она говорит, “нет, у тебя очень даже не удмуртский, а
русский, произношение”, я говорю “да нет, удмуртское”, типа, в чем
проблема?».

Некоторые опрошенные полагают, что удмуртский язык просто не нужен для жизни
в городе, и поэтому нет необходимости его передавать. Респондентка №13 отмечает,

11
что самая большая проблема в сохранении и ревитализации языка – это заставить
как-то родителей передавать язык:

(4) «У нас была встреча с министром национальной политики, и там

прозвучал вопрос: как заставить родителей учить детей удмуртскому
языку? И она сказала, что, наверное, если кто-то придумает такой способ,
ему надо сразу давать нобелевскую премию мира, потому что это у всех
народов так».

Семьи некоторых респондентов оказались поликультурными: информант №11

заявил, что его отец – носитель удмуртского языка, в то время как мать владеет
только русским, и именно с этим фактом он связывал то, что все разговоры внутри
их семьи (как между родителями, так и с участием детей) ведутся на русском.
«Мама не поймет». В опрошенных поликультурных семьях язык общения всех
членов – русский. Это подтверждают и приведенные в начале статистические
данные из (Ураськина, 2018). Личные наблюдения респондентки № 13 также
подтверждают утрату удмуртского языка в поликультурных браках:

(5) «…парни женятся на русских девушках, и они, конечно,

разговаривают на русском языке с детьми своими, а почему-то еще такое
отношение, что вроде как родной язык, его мама должна, она должна
стараться, чтобы ребенок его знал»

Среди опрошенных четверо респондентов-носителей планируют (или уже пытаются)

передать язык младшим родственникам: детям, племянникам. Заметим, что семьи
этих респондентов монокультурны.

3.2 Самостоятельное и школьное изучение удмуртского языка.

Все кроме одного респонденты заявляли о владении базовыми словосочетаниями на

удмуртском, такими, как «ӟечбуресь» – «привет», «иворъёс» – новости, «мон тонэ
яратӥсько» – «я тебя люблю», «гажаса ӧтиськом» – «добро пожаловать» и проч.
Респонденты отмечают, что эти слова и словосочетания часто встречаются в
городской среде: на вывесках, в объявлениях в транспорте, и поэтому становятся
широко известными даже среди не-носителей.

Не всегда выбор родителей имеет окончательно определяет уровень владения

удмуртским языком. Среди опрошенных несколько респондентов изучили язык
самостоятельно или в школе; либо они попадали на курсы или уроки языка, либо

12
внешняя среда способствовала усвоению удмуртского. Например, респондент №11
сообщил, что в его семье говорят полностью на русском (хотя отец свободно владеет
удмуртским), и язык ему не передали; у него есть старший брат:

(6) «…он остался в деревне, собственно, которая является удмуртской,

и он тоже свободно на удмуртском языке говорит, как и отец, в принципе.
[…] Сам я свободно понимаю, но говорю, если по десятибалльной шкале, то
на 3-4 из 10».

Удмуртский язык респондент №11 выучил в деревенской школе, где преподавали

как язык, так и удмуртскую литературу, а говорить на нем начал в университете во
время проживания с удмуртоязычными соседями. Школьные уроки удмуртского
упоминает и респондент №12, отучившийся первые восемь классов в национальной
гимназии. Он полагает, что понимает удмуртский достаточно, чтобы читать СМИ и
воспринимать небыструю устную речь. Те же, кто доучился до 11 класса, к его
удивлению, уже почти свободно владеют языком. Респондент №14 после
поступления в Удмуртский государственный университет осознал свою этническую
идентичность и самостоятельно выучил язык; по его мнению, удмуртским он
владеет на свободном уровне. К сожалению, подобных случаев изучения
удмуртского в сознательном возрасте встречается не так много: в основном для
городской части опрошенных характерно полное невладение языком. Все
респонденты, для которых удмуртский является L1, либо родились в деревнях и
селах, либо поддерживали тесную связь с сельскими родственниками в детстве,
таким образом они имели опыт проживания в удмуртоязычной среде.

Несмотря на языковую политику государства, направленную на поддержку

коренных этносов, количество школ с национальным компонентом в Удмуртии за 16
лет сократилось практически в два раза: в 2000/2001 году на территории Удмуртской
Республики действовало 415 школ с национальным компонентом, где национальные
языки и литературы изучало 33299 учащихся (среди них удмуртский – 31459), то к
2016/2017 году функционировало уже 229 таких школ, общей численностью 18365
учащихся (среди них удмуртский изучало 17383 человека) (Воронцов, 2017, 3). Даже
в школах с национальным компонентом зачастую удмуртский преподается как
второй иностранный.

Среди опрошенных учеников и выпускников ижевских школ лишь у двоих в

учебной программе предусматривались часы удмуртского.

13
 (7) «Очень мало часов сейчас в школах. В школах, где раньше удмуртский
преподавался, где много часов было, их мало, где-т осовсем классы
закрылись, где-то… ну, в общем, в образовании такая ситуация, не очень
хорошая»

По словам опрошенных, в школах зачастую часы родного языка отдаются под

дополнительные уроки русского «для подготовки к ЕГЭ» (интересна неоднозначная
трактовка термина «родной язык»). Вдобавок ст. 5 гл. 2 закона о «реализации
полномочий в сфере образования» говорит: «Преподавание и изучение удмуртского
языка как государственного языка Удмуртской Республики не должны
осуществляться в ущерб преподаванию и изучению государственного языка
Российской Федерации». Соответствующего закона для удмуртского языковым
законодательством республики не предусмотрено.

Как было ранее замечено, довольно редко респонденты возвращаются к изучению

языка в сознательном возрасте. Чаще всего препятствием становится нехватка
времени, трудоемкость изучения и неосведомленность о свободных и/или
дистанционных курсах.

(8) «Я не знаю, можно ли сделать это с педагогом, есть ли вообще какие-

то открытые группы по изучению удмуртского языка»

говорит респондентка №4.

Школьную систему обучения удмуртскому языку нельзя назвать эффективной, как и

передачу языка от родителей – достаточно распространенной. В республике создана
инфраструктура доступных и бесплатных факультативов, онлайн-уроков и
разговорных курсов, которые, казалось бы, отвечают спросу, однако среди молодежи
и респондентов они популярностью не пользуются: лишь один из опрошенных
косвенно упомянул онлайн-уроки, когда говорил о собственных попытках подтянуть
язык. Потенциально существует множество возможностей для сохранения и
передачи языка, но зачастую они не практикуются.

3.3 Отношение к языку.

По Дж. Фишману, домен – это совокупность признаков, таких как место, тема и
участники коммуникации, в котором один язык (языковой вариант)
предпочтительнее, чем другой. В следующих трёх разделах мы попробуем выделить
основные пункты в отношении респондентов к языку и к говорящим на нем,

14
определить домены, в которых респонденты используют удмуртский чаще (если
владеют языком), и постараемся выяснить, какие факторы релевантны для выбора
языка общения.

Большинство информантов ассоциируют удмуртский язык с сельским образом

жизни. Респондент №14 занимается переводом на удмуртский язык социальной сети
«Вконтакте»; в интервью он сказал, что удмуртская лексика в действительности не
отвечает потребностям интернет-терминологии:

(9) «Я понимал, что если завтра у нас будет переведено поголовно на

удмуртский язык, то сами же удмурты в первую очередь скажут: "чё за
фигня", то есть они не смогут им пользоваться. Если переводить
делопроизводство, социальные сети и так далее, то извините, но никто не
сможет этим пользоваться и всё встанет»

Подобные мнения свойственны и остальным респондентам. Это соотносится с

реальностью, отображенной в соотношении количества сельских и городских
удмуртов (приложение 3).

Часть респондентов отметила, что удмуртский язык – «прекрасный», «красивый».

Они упоминали как интересное звучание языка, так и его выразительность:

(10) «Наш язык – он прекрасен»

со слов респондентки №17. Все эти респонденты знакомы с удмуртской культурой:

либо они сами являются носителями, либо в школьной и семейной среде у них были
уроки удмуртского языка. Они также входят в число тех, кто считает удмуртский
«родным». Мы использовали термин «родной» в кавычках, имея в виду не L1 (двое
из описываемых информантов не владеют удмуртским), а язык национальности, к
которой человек себя причисляет. Например, со слов респондентки №17:

(11) «С некоторыми не хочется переходить на удмуртский, если

понимаешь, что человек в твоей жизни не задержится, удмуртский как
более личный и сокровенный воспринимается потому что».

Примечательно также, что старшие родственники респондента №10 используют

удмуртский, чтобы выразить нежность в обращении:

(12) «ну скорее вот с детьми она [бабушка] общается на удмуртском,

когда хочет что-то ласковое сказать».

15
Еще двое респондентов видят удмуртский язык «грубым», «некрасивым»; они
считают удмуртский язык ненужным, сложным – ведь большинство удмуртов знает
русский. Респондент №9 рос в русской семье, у него никогда не было уроков
удмуртского языка или культуры в школе. Респондентка №8 родом из удмуртской
семьи:

(13) «они [родители], ну, наверное, удмурты […] они там даже
понимают, что говорят, потому что у них бабушки, дедушки точно
удмурты, они всегда разговаривают на удмуртском»

однако ее родственники не занимались сохранением языка (и культуры). Сама

респондентка говорит об удмуртах, как о жадных, скрытных и стеснительных
людях; она полагает, что удмуртский язык лучше изучать в отдельных группах на
факультативах. В перечисленных выше случаях наблюдается зависимость
отношения к языку и его носителям от окружения в детские и подростковые
периоды.

Большинство респондентов высказалось за факультативное преподавание

удмуртского в школах:

(14) «Только лишь бы в аттестат за 9 и 11 класс не шло, а то там

достаточно предметов»

говорит респондент №1, пятнадцатилетний школьник. Основной аргумент против

обязательного изучения и сдачи форм контроля состоит в том, что подобные меры
лишь заставят учеников воспринимать удмуртский как обязательный, но
бесполезный школьный предмет.

3.4 Отношение к говорящим на удмуртском языке.

Рассматривая вопрос об отношении к говорящим на языке, мы опишем отдельно

носителей и не-носителей, так как их мнения в этом вопросе достаточно разнятся.
Интересным является сравнение различных точек зрения: во-первых, людей, не
знакомых с удмуртоязычным сообществом, не являющихся носителями, и во-
вторых, непосредственных носителей.

На вопрос «Как вы думаете, кто разговаривает на удмуртском языке?»,

большинство респондентов-не носителей отвечало, что это, во-первых, сельские
жители, а во-вторых, старшее поколение. В работе уже неоднократно встречались те
или иные свидетельства об ассоциации удмуртского языка с сельским образом

16
жизни. Сами респонденты не выделяют какого-то особого отношения к носителям
удмуртского в настоящее время, однако пять респондентов сообщают о негативном
отношении в советский период. Респондентка №6 даже упоминает деда,
стеснявшегося знания удмуртского:

(15) «со стороны папы дедушка хорошо знал удмуртский, отлично. […] он
часто смотрел новости на удмуртском и общался со своими
родственниками, там, брат, сестра, на удмуртском. […] дедушка стеснялся
этого в некоторой степени, потому что довольно часто удмуртов
принижали и считали вторым сортом людей, ему не хотелось, например,
чтобы его детей так же считали вторым сортом»

Отметим упомянутую ранее особенность языкового поведения носителей

удмуртского: внутри языкового сообщества носители употребляют удмуртский,
однако при общении с русскоязычными людьми говорят исключительно на русском,
стыдясь родного языка. Они не склонны передавать язык детям, так как стараются
защитить их от осуждения и избежать передачи «окающего удмуртского акцента».

Интересно, что несмотря на неоднократные упоминания респондентами

дискриминации удмуртоязычного населения, официальные свидетельства
советского периода его не отражают.

На фоне вышеописанного выделяется респондентка №8, уже упомянутая ранее. Она

считает удмуртский язык грубым и некрасивым, а удмуртов жадными и скрытными
(мы понимаем, что понятие «удмурт» неполностью отождествляется с понятием
«носитель удмуртского», однако можно считать их близкими, потому что
удмуртский язык – титульный язык нации). Тем не менее, она не выражает
пренебрежительного отношения к говорящим на удмуртском языке людям.

Иное мнение представлено среди носителей. Первое, о чем они говорят – это
отношение неудмуртоязыяного населения к себе, хотя отмечают, что в последние
годы ситуация улучшилась.

Респондентка №7 отмечает, что до сих пор жители деревень стесняются говорить на

удмуртском в городе. Даже если оба они знают удмуртский язык, в городской среде
они будут общаться на русском, потому что полагают, будто за разговоры на
удмуртском о них подумают «не так»:

17
 (16) «Я вообще мало говорю на удмуртском, потому что есть некоторые
комплексы, связанные с этим. В удмуртском языке слово есть такое –
шуголь [записано на слух, орфография может быть неверной], я не смогу
найти эквивалент в русском языке, но когда я разговаривала с кем-то в
детстве, мне сказали, что я так говорю, и теперь это выросло в комплекс.
[…] Вообще, это [слово] означает, как будто бы есть акцент, наигранный
даже, как будто бы человек учил этот язык. И он не носитель, и
чувствуется, что он старается»

Респондент №11 вспоминает, что сам становился свидетелем конфликтов из-за

удмуртского языка:

(17) «Бывали такие случаи, что вот такое отношение возникает сразу
достаточно негативное, когда говорят на удмуртском. В принципе есть
люди, которые слово «вотяки» используют, чтобы оскорбить. […] Иногда я
оказывался очевидцем этих событий».

Несмотря на это, со слов информантов чаще всего отношение нейтральное или даже
положительное.

В отдельный пункт можно выделить отношение непосредственно удмуртоязычного

сообщества к носителям. В этом сообществе, по видимости, существуют различные
идиомы: некоторые варианты языка навязываются как более правильные и/или
красивые, они выражают степень интеллигентности говорящего. Как правило,
ключевой фактор для оценки идиомов – это степень влияния русского языка:
количество заимствований, грамматическая точность, фонетический акцент.
Например, респондентке №7 в детстве сказали, что ее удмуртский
«неестественный», вследствие чего она до сих пор стесняется говорить на нем вне
семьи. Респондент №14, выучивший язык в 18 лет, тоже отметил недружественное
отношение со стороны носителей:

(18) «У меня была такая психологическая проблема. Когда я к бабушке

приезжал и начинал общаться с людьми, и было непонимание именно со
стороны удмуртов, не наоборот. Мне бы хотелось поддержки с их стороны,
когда как носители они могут погрузить тебя в этот язык, помочь. А тут
на самом деле наоборот, такое отторжение сразу — либо насмешки,
ошибся как-то или смешно сказал что-то, либо такие даже отрицательные

18
 фразы как "Зачем тебе это надо? И вообще, не порти наш язык", ну, была
такая фраза от одной девушки»

Наконец, респондентка №13, участница литературного сообщества, упомянула

(19) «…вот, например, [шуточно] старики говорят, что ай-ай-ай, вы

портите язык, вы не можете говорить на хорошем красивом удмуртском
языке»

Венский исследователь К. Пишлёгер связывает подобный феномен яркого

выделения «правильного, лучшего» языкового варианта с языковой идеологией
русскоязычного сообщества. Он пишет, что в русскоязычном сообществе подобный
прескриптивизм выражен наиболее ярко, и миноритарные языки России перенимают
подобное отношение (Пишлёгер 2012, 112). Здесь же он отмечает, что сами носители
языка как правило низко оценивают свой уровень владения удмуртским, что в
большинстве соотносится с данными нашего опроса.

Отметим, что существуют разные идиомы удмуртского:

(20) «…он [язык] отличается в зависимости от района, и отличия иногда

кардинальные. Например, мне (я из Можгинского р-на) не понятны многие
слова людей и Шарканского района»

говорит респондентка №17. Можно было бы предположить, что раз существует

литературная норма и множество других различных вариантов удмуртского, часто
привязанных к территории, возможно также социальное деление по месту
проживания, однако ни один респондент об этом не заявил.

В довершение следует отметить, что так или иначе все вышеперечисленные

носители сталкивались с неприятным отношением к удмуртской речи.

3.5 Домены употребления удмуртского языка.

Распределение доменов разнится в зависимости от информанта. Например,

вышеупомянутая респондентка №7 использует его в основном в кругу семьи; на
этом языке она ведет повседневные бытовые разговоры, но иногда и секретничает

(21) «Если мы едем на отдых, то мы общаемся на удмуртском, потому

что всегда есть желание кого-то обсудить, и ты не всегда знаешь,
понимает ли человек русский, не всегда до этого можно догадаться.

19
 Поэтому очень удобно использовать удмуртский язык, чтобы обсудить, как
тебе надоели твои соседи»

Временами, раздражаясь, она может обругать объект неприязни на удмуртском,

чтобы с одной стороны выместить эмоции, с другой – не оскорбить человека.
Респондентки №13 и №17 стараются использовать удмуртский всегда, когда это
возможно, то есть, когда окружение – удмуртоязычное. Респондентка №17
использует русский язык на работе, так как заказчики владеют лишь им.
Респондентка №13 описывает несимметричные коммуникативные ситуации,
например:

(22) «Я смотрю за всеми своими двоюродными братьями, они же все там

удмурты. У них дети уже по-русски разговаривают, стараюсь там, конечно,
но отвечают они на русском»

Похожие случаи упоминает и респондент №14:

(23) «Просто есть ещё одна фишка, что люди, которые со мной начали
общаться на русском изначально, когда я плохо знал удмуртский или вообще
его не знал, они не могут переключиться или общаться со мной в жизни на
удмуртском сейчас, хотя я очень этого хочу, и прямо до смешного доходит,
что я общаюсь с человеком, много прям, час могу общаться на удмуртском,
а он не может переключиться и всё равно общается со мной на русском
языке как на автомате»

на работе он старается употреблять лишь удмуртский. Респондент №11 в основном

использует русский, однако в зависимости от окружения переходит на удмуртский:

(24) «Ну, и на русском разговариваю, и на удмуртском, когда, допустим,

люди между собой друзья разговаривают, я в принципе их понимаю и могу
поддержать разговор там. Ну, наверное, процентов 85 на русском,
оставшиеся 15 на удмуртском. […] Когда со мной общаются на
удмуртском, отвечаю на удмуртском, а по умолчанию на русском»

Все эти случаи (кроме случая респондентки №17) объединяет то, что при выборе
языка опрошенные не отталкиваются от потенциальных предрассудков собеседника;
выбор языка напрямую зависит от уровня владения удмуртским собеседника и, как
следствие, косвенно зависит от внешнего контекста: обстановки, места.

20
В целом отношение респондентов к языку и к говорящим на нем зависит от опыта
взаимодействия с удмуртской культурой: чем больше положительной практики, тем
лучше отношение. В данный пункт можно включить и степень осведомленности о
языке. Информанты сообщали о влиянии среды на выбор языка: в городе, как
правило, употребляется русский язык, в сельской местности – удмуртский, так как
носители ожидают предрассудков, однако для опрошенных нами респондентов
упомянутый фактор нерелевантен. Внутри удмуртского сообщества также
наблюдается острый конфликт языковых идеологий различных частей сообщества.
Язык выступает в качестве инструмента для контрастивной самоидентификации, и,
возможно, поэтому языковые идеологии старшего поколения удмуртского
сообщества направлены на прескриптивизм. Вышеперечисленные факторы
наталкивают на вывод, что для сообщества (или, по крайней мере, для старшего
поколения) «настоящий удмурт» должен, во-первых, владеть удмуртским, во-
вторых, говорить на нем «правильно и чисто», то есть не употреблять заимствования
из русского языка, оперировать литературным вариантом. Интересно отметить, что в
удмуртском языке присутствует множество заимствований из татарского, однако, по
видимости, они не так заметны ни для обыкновенных носителей, ни для
литературных экспертов. К подобным же выводам пришел и К. Пишлёгер
(Пишлёгер, 2014)

3.6 Языковая инициативность.

В данном разделе мы рассмотрим языковую приверженность удмуртского

сообщества на примере респондентов на двух уровнях: индивидуальном
(относительно человека) и коллективном (относительно сообщества и государства).
Первый подразумевает изучение готовности отдельных людей сохранять язык,
второй включает в себя рассмотрение имеющихся инициатив и их успешности.

В ответ на вопрос «Готовы были бы вы поучаствовать в инициативах по

сохранению удмуртского языка при возможности?» большинство респондентов
ответило «да». Многие, однако, подчеркнули, что в данный момент подобной
возможности у них нет: они переехали за пределы Удмуртии (студенты), или у них
недостаточно времени.

Как было сказано ранее, в республике есть инфраструктура доступных курсов,

проводятся различные мероприятия с национальным уклоном. Среди опрошенных
респондент №16 изучал язык по бесплатным курсам, как и дядя респондентки №8;

21
еще четверо информантов принимают непосредственное участие в инициативах по
сохранению языка, остальные никогда не слышали о подобных инициативах.

Трое респондентов считают удмуртский язык нефункциональным:

(25) «Я считаю, что удмуртский – это сугубо для исследователей что-то.

[…] Я бы всех русскому языку обучил только, и все. Удмуртский я бы
отменил [шуточно]».

Опрошенные отмечают, что язык носит функцию контрастивной

самоидентификации, поэтому его сохранение играет важную роль для носителей,
однако не видят для себя никакой прагматической пользы в его сохранении, полагая,
что сохранение языка – это дело его носителей:

(26) «Я думаю, ему не нужно оказывать поддержку. […] Я не вижу какой-

то смысл оказывать поддержку. Я русский, я бы русскому оказал
поддержку, чтобы все русский знали, а удмурты сами»

(оба высказывания принадлежат респонденту №9). Напротив, большинство

респондентов-не носителей считают, что обязательства по сохранению титульного
языка республики лежат на всех ее жителях. Все опрошенные носители не только
отметили необходимость сохранения языка, но и заявили, что планируют передавать
его младшим родственникам (детям, племянникам).

В нашей выборке не встретилось носителей, полагающих, что сохранять удмуртский

язык не стоит, однако информанты косвенно сообщали о подобном мнении.
Например, респондентка №6 упомянула деда, владевшего удмуртским и сознательно
не передавшим его. Отметим также, что лишь у нескольких опрошенных не нашлось
старших родственников (родителей, бабушек или дедушек), владеющих удмуртским
языком, однако из общей выборки подавляющему меньшинству язык передался от
семьи. Объем опрошенных достаточно мал, однако полученные данные позволяют
предположить, что языковая приверженность сообщества достаточно неоднородна,
причем на нее влияют по крайней мере два фактора: возраст (чем моложе человек,
тем вероятнее он более лоялен), и степень владения языков (чем человек лучше
знает язык, тем вероятнее он лоялен); тем не менее, необходимо отметить, что
полученные предположения могут быть следствием смещенности выборки:
вероятно, на предложение об интервью откликались в большей степени те, кому
непосредственно интересны вопросы ревитализации языка.

22
Все упомянутые респондентами инициативы по сохранению языка – частные. С
одной стороны, это показывает высокую степень языковой приверженности
сообщества, с другой – выявляет проблему недостаточной поддержки со стороны
государства. Из государственных мер были отмечены следующие: дублирование
вывесок на гос. учреждениях на удмуртском и система выдачи тендеров.
Респондентка №13 подмечает, что на вывесках присутствуют ошибки, а респондент
№14 сообщает, что тендеры требуют сбора большого количества документов и
предполагают ограниченное финансирование.

3.7 Интернет как инструмент языкового активизма.

Отдельно стоит интернет-активность, направленную на повышение языковой

устойчивости удмуртского. Венгерский исследователь К. Пишлёгер пишет:
«Удмуртский язык это один из самых заметных финно-угорских языков Российской
Федерации в интернете» (Пишлёгер, 2014). За последние годы заметно возросло
присутствие удмуртского в интернете, что отмечали и некоторые респонденты.
Рассмотрим данный феномен подробнее.

В своей статье, посвященной влиянию интернета на социолингвистическую

динамику (Белинская, 2011) Е. П. Белинская ставит следующий вопрос: «Станет ли
Интернет-коммуникация столь же действенным средством лингвистического
преобразования мира, каким в свое время стал печатный станок?» (Белинская,
2011, 11). Действительно: интернет повышает возможности как для межличностного
контакта, так и для превращения этого межличностного контакта в групповой, что
делает социальные сети незаменимым инструментом для повышения устойчивости
миноритарных языков. Е. П. Белинская отмечает следующие ограничения для
подобного использования: во-первых, психологические факторы носителей
(например, те или иные ценности в отношении L1), во-вторых, неминуемое
изменение языка как на лексическом, так и на грамматическом уровне (Белинская,
2011).

Ранее в работе неоднократно подчеркивалась, что носитель удмуртского языка для

большинства респондентов представляется пожилым сельским жителем. Онлайн-
активизм направлен на создание более актуального молодежного образа для
носителя языка. Снимаются тик-токи, делается контент на YouTube, организуются
интернет-площадки, онлайн-телевиденье и даже паблики с мемами. Существует
фильм на удмуртском языке – «Узы-Боры», набравший 14 млн просмотров на

23
YouTube (к фильму были добавлены субтитры). По воспоминаниям респондентки
№13, в день премьеры и несколько дней после все кинотеатры Ижевска были
забиты, хотя в прокат фильм вышел без русскоязычного дубляжа или субтитров.

Респонденты №13 и №14 говорят, что спрос на современный молодежный контент

на удмуртском явно присутствует. В течение последних 10 лет языковой активизм в
республике достиг заметных масштабов, сделав удмуртский язык более видимыми.
Например, в 2012 году на Евровидении Россию представлял коллектив «Бурановские
бабушки», исполнивших песню на удмуртском. Появилось множество проектов,
таких как «Эктоника», адаптирующих удмуртскую культуру (в частности музыку) к
современным реалиям. Несмотря на это, оба респондента отмечают, что, действуя
через интернет, своей главной цели – захватить сельские регионы (в которых и
сосредоточены носители языка) – они не достигают, так как зачастую там нет даже
мобильной сети.

Молодая часть городского удмуртского сообщества демонстрирует высокую степень

приверженности языку, возникает множество инициатив, язык все более
популяризуется. Напротив, в сельских регионах наблюдаются признаки языкового
сдвига: дети начинают говорить на русском, преподавание в школах переводится на
русский язык. Респондентка №13 сообщает:

(27) «Когда я росла вот, как раз у людей не возникало вопроса, на каком
языке вообще говорить с детьми, а вот сейчас, насколько я знаю, у нас
вообще языковая ситуация достаточно плачевная. […] Там дети понимают
еще удмуртский язык, но не разговаривают уже на нем, и это в таких самых
удмуртских деревнях»
(28)

24
 4. Заключение

Удмуртия – многонациональный регион РФ. За удмуртским языком в республике

закреплен статус государственного, как и за русским. Законодательно языки
равноправны, однако в функциональной сфере наблюдается асимметрия в сторону
русского. В советский период и в первое десятилетие XX века языковая ситуация
носила плачевный характер, присутствовали явные признаки языкового сдвига в
сторону русского: наблюдалось сокращение количества носителей, школ с языковым
компонентом, удмуртский язык считался более «низким» вариантом. Однако в
последние 10 лет языковая политика государства взяла курс на возрождение
этнического разнообразия, и вместе с тем языковая ситуация в Удмуртии сильно
изменилась.

Многие, и в том числе некоторые наши респонденты, в чьих семьях потерялись

удмуртский язык и культура, вновь осознают себя этническими удмуртами, часть из
них изучает язык уже самостоятельно во взрослой жизни. Возникает множество
частных инициатив: реп на удмуртском, тик-токи, видеоблоггинг. СМИ-контент
адаптируется под более молодую аудиторию, приобщается к трендам и продвигает
более привлекательный образ носителя. В городах становится все больше
удмуртского языка: в названиях магазинов и заведений, на плакатах и вывесках.
Снижается (и уже почти исчезла) стигматизация использования удмуртского в речи.
В целом можно сказать о повышении языковой приверженности удмуртского
сообщества; языковая деятельность молодого поколения направлена на сдерживание
и оборот вспять языкового сдвига, набравшего темпы в течение прошлого века.

Языковой сдвиг, тем не менее, происходит до сих пор, о чем говорит снизившееся
количество школ с национальным компонентом, низкий процент передачи языка для
городских удмуртских семей, обрусение районных сельских центров; из наблюдений
респондентов, сельские дети все больше переходят на русскоязычное общение, зная
удмуртский, сельские школы тоже переходят на русскоязычное преподавание.
Активная интернет-деятельность по сохранению языка не доходит до сельских
жителей, ведь зачастую у них нет доступа в сеть.

Таким образом, можно наблюдать два противоположных процесса: обращение

языкового сдвига среди городской удмуртской молодежи и языковой сдвиг в
сельской среде.

25
 5. Вывод

В удмуртском языковом сообществе существует заметная асимметрия языковых

идеологий молодого и старшего поколения. Идеология молодого поколения
направлена на популяризацию, актуализацию языка и выход в интернет-
пространство, что влечет за собой изменение языка и его употребления на всех
уровнях, что противоречит идеологии старшего поколения отличающейся большей
консервативностью и строгим прескриптивизмом.

Как показал наш опрос, языковой выбор участника молодого удмуртоязычного

сообщества характеризуется, во-первых, этнической самоидентификацией (если
носитель считает себя русским – как правило он будет использовать русский), во-
вторых, уровнем владения языком собеседников. Это принципиально отличается от
способа выбора языка старшего поколения, которое ориентировалось еще и на
собственный социальный статус в глазах собеседников. Удмуртский язык среди
молодого поколения постепенно теряет связь с более низким положением в
обществе, однако для большей точности выводов необходимо провести более
масштабное исследование.

26
 6. Список использованной литературы
1. Алпатов В. М. 150 языков и политика: монография. 1917-2000 гг., Москва 2000:
Крафт+ИВ РАН.
2. Белинская Е. П. Интернет как пространство социолингвистической динамики /
Психологическая помощь социально незащищенным лицам с использованием
дистанционных технологии: монография, Москва 2011: МГППУ, с. 11-14.
3. Вахтин Н. Б., Головко Е. В. Социолингвистика и социология языка: учебное
пособие, Санкт-Петербург 2004, издательский центр «Гуманитарная Академия».
4. Воронцов В. С., Черниенко Д. А. Состояние и перспективы этнокультурного
образования в Удмуртии (по материалам социологического исследования) / Научное
обозрение: электронный журнал, №4, 2017.
5. Пишлёгер К. Удмуртский язык в социальной сети «ВКонтакте»: квантитативные и
(возможные) квалитативные исследования / Электронная письменность народов
Российской Федерации: опыт, проблемы и перспективы: сборник материалов
научной конференции, Сыктывкар 2017: ГОУ ВО КРАГСиУ, с. 154-163.
6. Пушина Н. И. Социолингвистические дифференциальные признаки языковой
ситуации в Удмуртии / Английский язык в поликультурном регионе: материалы
международной конференции, Ижевск 2005: Издательский дом «Удмуртский
университет», с. 146-150.
7. Торохова Е. А. О языковой ситуации в Удмуртской республике / Вестник
удмуртского университета: журнал, №2, 2012 Ижевск: Издательский дом
«Удмуртский университет», с. 152-157.
8. Ураськина Н. И. Сбалансированное двуязычное образование в Удмуртии: аспекты и
проблемы / Вестник удмуртского университета: журнал, №28, 2018 Ижевск:
издательский дом «Удмуртский университет».
9. Пишлёгер К. Udmurtness in Web 2.0: Urban Udmurts Resisting Language Shift /
Finnisch-Ugrische Mitteilungen Band: журнал, №38, 2014 Гамбург: Helmut Buske
Verlag с. 144-156.
10. Пишлёгер К. Udmurt on Social Network Sites: A Comparison with the Welsh Case /
Linguistic genocide or superdiversity?: книга, 2016 Бристоль: Multilingual Matters, с.
108-129.
11. Salánki Z. The bilingualism of Finno-Ugric language speakers in the Volga Federal
District. The case of Udmurt. с. 237-263.

27
Приложение 1. Опросник

1) Личная информация
o ФИО, пол, возраст, место рождения;
o Уровень образования;
o Место рождения;
o Уровень образования;
o Род занятий;
o Семейное положение.

Кто вы по национальности? Какими языками и насколько вы владеете? Какой язык

является вашим родным? (при наличии) Какова национальность вашего партнера?

2) Языковые практики в семье

Какова национальность ваших родителей? На каком языке происходит/происходило

общение с родителями? Какова национальность ваших бабушек и дедушек? Откуда
они? (если не из Удмуртии, то как ваша семья оказалась здесь?) На каком языке
происходит/происходило общение с ними? На каком языке общаются члены вашей
семьи?

3) Языковые практики в детстве вне семьи?

На каком языке вокруг вас говорили в детстве: во дворе, на площадке, в саду? На

каком языке говорили с вами? На каком языке вам преподавали в школе? (если
преподавание не на удмуртском) Были ли у вас уроки удмуртского языка? О чем на
них рассказывали?

4) Сферы использования языка в жизни?

На каком языке вы думаете? (если на разных, от чего зависит выбор?) На каком

языке вы выражаете яркие эмоции? (резкий вскрик, злость, удивление) На каком
языке вы говорите/говорили на учебе? На работе? (если есть партнер) С
партнером? (к носителям удмуртского) В каких сферах жизни вы используете
какой язык? Можно ли расширить или сузить сферы употребления удмуртского
языка в вашей жизни? Как?

5) Отношение к удмуртскому языку

Должен ли удмуртский язык преподаваться в школах? В обязательном порядке или

в форме факультатива? Должен ли удмуртский язык преподаваться в ВУЗах? В
обязательном порядке или в форме факультатива? Встречали ли вы удмуртский на

28
улицах города? Что вы думаете насчет дублирования названий остановок и/или
улиц на удмуртском языке? Должно ли это быть? Для чего? Встречали ли вы
рекламные плакаты на удмуртском? Дублировался ли текст на русском? Как вы
считаете, стоит ли дублировать текст в данных объявлениях на русском?
Знакомы ли вам СМИ на удмуртском языке? Для кого, как вы думаете, они
выпускают контент? Какие темы они затрагивают? Нужно ли продвигать
удмуртский в медиа сфере (в СМИ, на ТВ, в интернете)? Существует ли
«удмуртский акцент»? Если получится, опишите, в чем он выражается. Есть ли он
у вас? Замечал ли кто-то его у вас?

6) Инициативность

Насколько удмуртский язык – перспективный язык? Достаточная ли поддержка

оказывается удмуртскому? Знакомы ли вы с инициативами по поддержанию
языка? Кем они инициированы (гос-вом/республикой/отдельными энтузиастами)?
Как вы относитесь к данным инициативам? Вообще, как вы считаете, нужно ли
поддерживать удмуртский? Зачем? Участвуете ли вы в данных инициативах?
Были бы вы готовы при возможности к ним присоединиться?

7) Дополнительные вопросы

К носителям удмуртского
Планируете ли вы дальше передавать язык в семье (например, детям)? Существует
ли какое-то особое отношение к носителям удмуртского языка? Какое? В чем
выражается? Что вы думаете/чувствуете на этот счет?

К респондентам, относящим себя к удмуртам полностью или частично, не

являющимися носителями языка.
Говорят ли в вашей семье на удмуртском? Когда в вашей семье прервалась
передача языка? Почему? Что вы думаете/чувствуете на этот счет? Хотели бы
вы выучить удмуртский язык? Почему? Известно ли вам о возможностях выучить
удмуртский?

Ко всем не-носителям
Как вы думаете, кто говорит в основном на удмуртском? Как вы себе
представляете носителя удмуртского языка? Где в Удмуртии можно услышать
удмуртскую речь?

29
 Приложение 2. Информанты

уровень место этническая

код пол возраст образования род занятий рождения самоидентификация
неполное
1 м 15 среднее школьник Ижевск русский
неполное
2 м 14 среднее школьник Ижевск русский
индивидуальный
3 н/б 22 среднее предприниматель Ижевск русский
неполное
4 ж 21 высшее студентка Ижевск удмуртка и русская
неполное
5 ж 20 высшее студентка Ижевск русская
неполное
6 ж 17 среднее школьница Ижевск удмуртка
неполное студентка,
7 ж 20 высшее медсестра Ижевск удмуртка
неполное HR-менеджер,
8 ж 22 высшее студентка Ижевск русская
неполное
9 м 19 высшее студент Ижевск руссский
неполное
10 м 21 высшее студент Ижевск удмурт
11 м 22 высшее студент Ижевск русский
школьник, участник
неполное интеллектуальных
12 м 17 среднее игр Ижевск удмурт
главный редактор
журнала "КЕНЕШ",
корреспондент
Удмурт ДУННЕ,
поэтесса, член
удмуртской
молодежной
организациии;
языковая
13 ж 30 высшее активистка Орлово удмуртка
методист Дома
14 м 31 высшее Дружбы Народов Малая Пурга удмурт
студентка,
председатель
молодежной
организации
русскоговорящей
неполное молодежи в
15 ж 22 высшее Португалии Ижевск русская
среднее
16 м 26 специальное нет Ижевск удмурт
Можгинский
17 ж 28 высшее дизайн район удмуртка

30
Приложение 3. Статистика

Таблица 1. Статистика населения Удмуртской республики по национальностям,

Всероссийская перепись населения 2010 года.

15214
Всего 20
Русские 60%
Удмурты 27%
Татары 6,50%
Украинцы 0,55%
Марийцы 0,50%
Азербайджанцы 0,26%
Башкиры 0,23%
Армяне 0,21%
Белорусы 0,15%
Чуваши 0,14%
Бесермяне 0,14%
Немцы 0,08%
Прочие
национальности 4,38%

Таблица 2. Динамика удмуртского населения и владения удмуртским языком с 2002

по 2010 года.

удмурто из них владеет

  в удмуртским
2002 636906 429411
2010 552299 298628

Таблица 3. Распределение населения по районам проживания. Всероссийская

перепись населения 2010 года.

всего городское население сельское население

552299 246290 306009

Таблица 4. Национальное процентное соотношение городского населения.

Статистика Дома Дружбы народов.

русски удмурт татар

  е ы ы
Ижевск 68,50% 14,70% 8,80%
Глазов 57% 33,50% 5%
Воткинс
к 79,30% 8,60% 3,20%
14,30
Можга 52,80% 26,80% %
Сарапул 79% 3,10% 8,40%

31
32