Притчи - Алина Сергейчук

Сергейчук Алина Борисовна

В некотором царстве, в некотором государстве, в тёмном лесу, во дремучем бору жила старая
лиса. Всю жизнь ловила она уток да гусей, которые во множестве водились на лесном озере, а
к старости ноги её ослабели, и не могла уже лисичка добывать себе пропитание. И вот
однажды, напала она на зайца с перебитой лапой.

Притча о гусях
Часть 1. Как заяц гусей ловил
Часть 2. Полет
Притча о Свечке
Притча о Сове
Притча о яблоке
Притча об Астре

Притча о гусях
Часть 1. Как заяц гусей ловил

В некотором царстве, в некотором государстве, в тёмном лесу, во дремучем бору жила старая
лиса. Всю жизнь ловила она уток да гусей, которые во множестве водились на лесном озере, а
к старости ноги её ослабели, и не могла уже лисичка добывать себе пропитание. И вот
однажды, напала она на зайца с перебитой лапой. Обрадовалась Патрикевна, схватила серого и
уже хотела загрызть, как сказал ей заяц:

- Не ешь меня, кумушка, я тебе пригожусь. Если ты меня съешь – один раз сыта будешь, а
оставишь мне жизнь – навсегда про голод забудешь.

Удивилась лиса:

- Да что ж ты, серый, сделаешь? Аль у тебя скатерть-самобранка припасена?

- Самобранки у меня нет – ответствовал заяц – но я сделаю так, что гуси, живущие на озере,
сами к тебе в рот пойдут.

- Да как же ты это сотворишь? Зельем их опоишь, что ли?

- Зелья мне не надо. Я заставлю их плясать под мою дудку более современными средствами.

- Как это?

- А вот как. Подарим им телевизор и станем вещать – что захотим.

- Что, что бы к нам в рот шли?

- Не так открыто. Поставим цель. Что мешает тебе ловить гусей? – То, что они летают, их
сильные крылья. Мы лишим их крыльев.
- Но как?!

- Мы сделаем так, что гуси сами откажутся от возможности летать. Для этого мы создадим
имидж нового гуся – продвинутого и свободного, на деле же – такого, как нам надо.

Нежданно, негаданно для себя получили гуси дорогой подарок – то ли из-за моря, то ли из
соседнего леса пришла им гуманитарная помощь – телевизор. Подивились они, погоготали, да
и начали осваивать новинку.

И открылся им новый, огромный мир. Поняли гуси, что отстали они от жизни, ничего не знали,
не ведали, а теперь пора начинать жить по-новому.

Смотрят гусаки на экран, а там шоу: хорошенькая гусыня поёт, скачет – абсолютно голая –
ощипанная! Только кое-где виднеются коротенькие, фигурно подстриженные пёрышки. А заяц-
комментатор задорно выкрикивает: «Последний писк моды! Так одеваются птицы во всём
мире!» А потом показывают ток-шоу, где два десятка ощипанных пташек весело обсуждают как
давно свершившийся факт, что теперь, в эпоху свободы и сексуальной революции ходить в
длинных перьях – смешно и скучно.

Несколько дней спустя почти все гусыни прыгали по берегу озера без перьев, а крылья гусаков
были аккуратно подстрижены в замысловатую форму.

Тут-то и настала для лисички сладкая жизнь! Нападёт она на гуся, а тот улететь не может.
Сцапает она его и скушает. А гуси и не думают, что из-за новой моды стали лёгкой лисьей
добычей – некогда им самим поразмыслить, слушают, что Зайка-болтайка с экрана скажет. А
тот рад стараться, вещает о расположении звёзд да планет: что, дескать, если гуся съели –
стало быть, это решило сочетание Весов и Козерога, да ещё и упомянет невзначай, что у
щипанного гуся карма лучше, стало быть, меньше вероятность ему быть съеденным.

Идёт лиса по лесу довольная, разжиревшая. А навстречу ей – заяц, лесная знаменитость.

Подскочил к Патрикевне, да и говорит:

- Хорошую я тебе, кума, жизнь устроил?

- Да – отвечает – спасибо, серенький.

- Одним-то «спасибо» сыт не будешь.

- Да чего ж тебе надобно?! Еды? – удивилась лиса – Так бери гусей, ешь. К тебе-то они сами
побегут!

- Не могу. – Ответствовал зайка. – Во-первых, это мне имидж испортит, а во-вторых – не ем я

гусятины. Не приучен. Мне капуста нужна!

Жизнь гусей приобрела бешеный темп. Они то смотрели телевизор, то выщипывали перья, то
раскрашивали оголившуюся кожу косметикой, которую рекламировал заяц. Даже не
рекламировал, а создавал впечатление, что эти краски – неотъемлемая часть образа жизни
современного гуся, без которой ему не обойтись. Стоила косметика недёшево, а делал её зайка
(точнее, работавшие на него гуси) из травы, глины и других подручных материалов. Зато как
он «продвигал» своё нововведение! «Супер-краска! С ней Вы будете неотразимы!», «Заяц-гусь
косметикс! Ты этого достойна!», «Не отстань от моды! Будь лучше всех!» У гусынь уже совсем
не осталось времени, что бы воспитывать гусят, а у гусей – что бы добывать не только еду, но и
постоянно сменяющие друг друга модные новинки. И тут заяц начал новую кампанию,
сулившую принести ему невиданную доселе прибыль.

По телевизору стали всё чаще говорить о том, как бедные гусыни измучены заботой о гусятах,
как трудно в наше время прокормить и воспитать молодое поколение. Всё чаще стал мелькать
образ свободной, энергичной, ощипанной и раскрашенной по последней моде гусыни, не
обременённой потомством. За ней толпами ходили гусаки, успех сопутствовал ей на каждом
шагу. Она говорила: «Зачем так много гусят? Надо избавляться от яиц, пока из них еще никто
не вылупился». Приблизительно в это же время на берегу озера открылась новая фирма,
которой заведовал никто иной, как лиса. Называлась она «Гусиная ассоциация оздоровления
семьи», а, по сути дела, это был просто приёмный пункт, куда гуси сдавали свежеснесённые
яйца, которые лиса благополучнейшим образом относила в ближайшее селение и продавала в
продуктовый магазин.

Сначала гуси настороженно отнеслись к новому предприятию, ведь предлагалось отдавать на

съедение собственных детей. Но им снова и снова исподволь втолковывали, что «Счастливым и
полноценным может быть только запланированный гусенок!», «Избавляясь от лишних яиц
гусыня заботится о своих будущих гусятах!» и, что, в конце концов, надо уважать права гусыни,
а не превращать её в машину по выращиванию гусят.

Теперь у лисы и зайца всегда была не только свежая гусятина, но и яйца, и всевозможная
капуста в большом количестве...

Часть 2. Полет

Так шли дни за днями, недели за неделями… Гуси смотрели телевизор, ощипывались – жили в
своё удовольствие. И не замечали, бедные, что становится их всё меньше и меньше, что редко
уже слышится на озере весёлый гогот гусят: мало их теперь, а те, что всё-таки вылупляются –
грустят и тоскуют, потому, что нет у них ни сестрёнок, ни братиков, а взрослые заняты своими
делами. Впрочем, и они скоро перестают скучать – садятся вместе со взрослыми к голубому
экрану и забывают о своём одиночестве.

Была среди этих гусят малышка по имени Гуля. Такая же, как все: щипанная по детской моде
(и такую Зайка-Болтайка придумал), ярко разрисованная. Только, может быть, грустила она
больше других – потому что не могла долго смотреть телевизор. От него у Гули болела голова.

И вот однажды… Вышла Гуля на берег озера, посмотрела на воду – она была синяя, тихо
плескалась, и маленькой гусыне вдруг показалась, что вода зовёт её к себе. А высоко над
головой сияло лазурное небо, словно второе озеро, – и тоже манило к себе, обещая что-то
неведомое и прекрасное. Гуля не понимала, что с ней происходит; она не знала, что её предки
умели летать и плавать, но, сама не зная, зачем, вдруг подпрыгнула, беспомощно замахала
голыми крылышками – и плюхнулась на землю, больно ударившись. Гуля уже хотела
заплакать, но вдруг увидела что-то необычайное. Высоко в небе парили три большие светло-
серые тени. Они кружили, то поднимаясь в заоблачную высь, то спускаясь к верхушкам
деревьев, и Гуле казалось, что она когда-то уже видела эту картину, что эти странные
существа, летающие над лесом – родные ей. Вдруг две тени уклонились в сторону и исчезли за
лесом, а третья стала спускаться всё ниже, ниже и, наконец, оказалась на земле рядом с
Гулей.

- Как тебя зовут, гусёнок? – Спросил спустившийся с небес незнакомец оторопевшую птаху.

- Г-гуля – робко ответила она – а Вы кто?

- Я – гусь. Меня зовут Перелёт.

- Странное имя… Но Вы не похожи на гуся. Вы какой-то уж очень большой и мохнатый… И что

Вы делали там… высоко?!

- Летал.

- Как это? Разве гуси могут летать?!

- Могут. Они созданы для этого.

- А я не могу. И никто из моих родных не может. Я никогда не видела, чтобы гуси летали!

- Это не так уж трудно. Но для этого у гуся должны быть перья.

- Перья… Но это так немодно, несовременно! Если я отращу перья, то буду похожа на старую,
отставшую от жизни гусыню, которая совсем перестала следить за собой. Меня засмеют!

- Ну и что… Глупенькие, если бы они хоть один раз поднялись в небо, то уже не стали бы
ощипываться, не отказались бы от счастья полёта.

- Я тоже хочу научиться летать! – Сказала Гуля и оторопела от собственной дерзости. Но

Перелёт ласково улыбнулся и ответил:

- Это прекрасно. Потрудись, и научишься. Для начала ты должна перестать выщипывать перья.

- Но тогда я не смогу красить кожу!

- Не сможешь. Но без перьев ты не сможешь полететь.

- Тогда я стану совсем не такая, как все! Всем чужая…

- Не станешь. Ты этого не замечаешь, но некоторые из окружающих тебя гусей уже перестали

выщипывать перья и хотят научиться летать.

- Но летаешь ты один!

- Не один…

- Да, я же видела в небе ещё двоих! Кто они?

- Мой отец и моя жена.

- Вы что, никогда не ощипывались?

- Никогда.

- Одни?!

- Кажется да.

***

Долго ли, коротко ли, а заметил Зайка, что не все гуси ходят по лесу ощипанные и
раскрашенные, а некоторые – о ужас! – перестают покупать у него краски и даже покрываются
лёгким пушком, грозящим со временем превратиться в настоящие перья. Встревожился заяц
(впрочем, не слишком сильно) и начал принимать меры против непокорных. Действовал он,
как всегда, через свой любимый телевизор. На экране появились сюжеты, в которых
повествовалось о том, как тяжело жилось гусям раньше, когда они были настолько
непросвещёнными, что имели глупость носить перья. От этого распространялись болезни, к
тому же, большую часть времени пернатые гуси были вынуждены отдавать полётам, что
закрепощало их, не давало быть самими собой. И как же хорошо теперь, когда прогресс уже
достиг такого уровня, что перья и полёты остались в далёком прошлом и каждый может жить
так, как ему хочется. Гуси смотрели, радовались своей свободе, а потом, увидев неощипанного
собрата, дружно гоготали над ним, обзывали старомодным глупцом, иногда даже щипали и
пытались вырвать перья.

Но, несмотря на это, то один, то другой гусь вдруг переставал ощипываться, а заодно и
смотреть пресловутый телевизор, в котором всё для него становилось чужим и враждебным. И,
хотя этих чудаков всё ещё было ничтожно мало в сравнении с огромным пёстрым стадом
щипанных птах, тут уж Зайка забеспокоился не на шутку.

И задумал он непревзойдённое по хитрости мероприятие. Посовещавшись с лисой, заяц

надолго исчез из леса, а когда вернулся, притащил с собой огромный ворох пышных,
раскрашенных во все цвета радуги, перьев: гусиных, лебединых и даже петушиных. Вскоре на
экране замелькали невиданные прежде рекламы.

“Перья? А почему бы нет!” – дерзко говорила разряженная как павлин гусыня, гордо взмахивая
пёстрым хвостом – “но и с ними я буду такой, как мне хочется!” – И пернатое манто летело к
ногам модницы, обнажая голую, как и прежде, гусиную кожу.

“И правда, почему бы не нарядиться под старину – судачили гуси – надо помнить свои
традиции. Главное только не помешаться на этой почве, не пытаться повернуть время вспять,
мучительно отращивая перья на собственном теле!”

Облегчённо вздохнули неопытные последователи Перелёта, стали прикрывать так отделявший

их от стаи молодой пушок. А Зайка преподнёс им ещё один, совсем уж неожиданный в своей
грандиозности “подарок”. Однажды он предложил всем желающим… полететь! Новый
аттракцион был прост и не требовал никаких жертв (если, конечно, не считать затрат на
покупку перьев). Гуси надевали пернатую одёжку, взбирались на куст или невысокое дерево и
прыгали с него, некоторое время планируя на искусственных крыльях. Эта возможность
потрясла гусей, среди которых ни один ещё не успел приобрести оперение, достаточное для
первого полёта. “Действительно – рассуждали они – зачем мучиться, что-то растить,
отказываться от нормальной жизни, а потом ещё учиться летать, на всю жизнь связывать себя
бесконечными полётами, чтобы снова не разучиться…Можно сделать всё гораздо проще!” – И
они радостно бежали ощипываться, раскрашиваться и покупать себе фальшивые крылья.
Горько упрекал их Перелёт. Но гуси не желали слушать, да ещё и обвиняли своего учителя,
говоря, что он слишком строг, требует чего-то невыполнимого и ненужного, желает
бессмысленного подчинения себе. Впрочем, не все были таковы, многие оставались верными
своей мечте, упрямо отращивая перья; каждый день делали зарядку для крыльев, разминая и
укрепляя их… Терпеливо ждали, когда придёт время их первого полёта.

***

Гуля стояла на берегу и рассматривала в воде своё отражение. Когда же отрастут её перья?! И
отрастут ли? А может, всё обман, неужели все ошибаются, а они, Перелёт и ещё несколько
гусей, умнее всех… Нет, Перелёт, конечно, прав – он же летает. Но она… Она не такая… И до
чего же хочется полететь прямо сейчас! Хоть с куста! …А на атракцион ей не попасть –
фальшивые перья на настоящие не налезут. Да и Перелёт не велит на Зайкины игрища
ходить…

Гуля залезла на лежащий у воды огромный валун, спрыгнула с него, заполошно маша
крошечными крыльями. На долю секунды ей показалось, что воздух держит её, что она летит…
Но в тот же миг она оказалась беспомощно сидящей на земле. “Да что же это такое! –
обиженно закричала Гуля – на атракционе, и то гуси летают гораздо выше и дольше! И там
соломка подстелена – приземляться не больно! Может, они летают лучше?..”

- Ты поймёшь это в день огня, когда лесу придёт конец. – Вдруг услышала она голос за спиной.

- Перелёт! – Обрадовалась Гуля – Ты! Но что ты такое говоришь?!

- Учись летать, Гуля. По настоящему. Тогда ты всё поймёшь.

***

А время шло. Наступила великая сушь и жара. Над лесом нависла беда, но большинству гусей
это было до поры до времени невдомёк. Они как всегда смотрели телевизор, тешились
фальшивыми перьями, да смеялись над кучкой чудаков, упрямо живших не как все. А те из
последних сил оставались верными своей мечте. Некоторые чувствовали, что скоро, скоро она
сбудется, если, конечно, сбудется вообще, сбудется для них. …Если они всё-таки станут готовы
к своему полёту.

В воздухе нависало что-то грозное, вот уже всем стало ощутимо, что страшная беда идёт на
лес. Деревья жалобно шумели, озеро становилось всё мельче…

- Близится день, – говорил Перелёт своим последователям – когда все увидят, кто чего стоит,
но будет уже поздно. Тогда все заплачут, беда будет – но, в то же время, тогда мы
распрямимся, ибо придёт время нашего полёта, полёта к небу.

Гуси слушали своего учителя и плакали, потом шли к щипанным родным и знакомым,
пытались предупредить их о грядущей беде, уговорить, пока не поздно, образумиться и начать
отращивать перья… Некоторые слушали их, другие, как и прежде, смеялись, называли
безумными.

И вот, день настал. С утра небо затянули какие-то странные серые облака, впервые за
последнее время закрыв палящее солнце, но зной не уменьшился. Жара и духота становились
всё нестерпимее. Потом запахло гарью и, наконец, загудел огонь, ярыми всполохами засверкал
среди деревьев. Заметались гуси, выбежали на берег озера – а с ними и лиса, и заяц. Кинулись
гуси к Зайке, стали умолять его спасти их: “Ведь ты всё знаешь!” – но заяц лишь зло
огрызнулся: “Ничего я не знаю! А и знал бы – вам бы не сказал! Отстаньте!” – И полез в озеро.
Но это его не спасло. Полыхали огромными факелами вековые ели, трещали и ломались, как
спички, высокие сосны; казалось, что самое озеро закипает и становится огненным от
отражающегося в нём пламени… Напрасно пытались укрыться в нём заяц и его гуси. Огонь
настигал их, дым душил…

***

Когда огонь только начал мелькать среди деревьев, Гуля и её друзья поспешили к месту, где
обычно разговаривал с ними Перелёт. И сегодня он был там, вместе со своим отцом –
огромным седым гусем и женой, пернатой гусыней Летаной.
- День настал. – сказал Перелёт встревоженным птицам – теперь все мы должны улететь: и те,
кто уже умеет летать, и те, для кого этот полёт будет первым. В путь.

Гуля растерянно взглянула на свои ещё не окрепшие крылья, затем обернулась на пылающий
лес… Ей было очень страшно. А вдруг она так и не взлетит?! Но тут она почувствовала на себе
ободряющий взгляд Перелёта.

- Ты полетишь. – Тихо сказал он. – Гусь создан для полёта. У тебя есть крылья. Не бойся. Лети!

И Гуля взмахнула крыльями. Раз, другой… Вот она оторвалась от земли, поток воздуха
подхватил её и понёс выше, выше… Далеко внизу остался ужас пылающего леса и с ним –
былые страхи и обиды.

Ей было очень жаль тех, кто остался внизу, не имея перьев, но она не могла им помочь, да и
они сами отказались от возможности летать… И она забывала о них, забывала о себе, забывала
обо всём – и мчалась навстречу свежему воздуху, навстречу сбывшейся великой мечте,
навстречу жизни, которая вся – полёт.

Притча о Свечке
Жила-была Свечка. Не простая, а церковная. Когда родилась она на православном заводе,
священник в золотых ризах окропил её вместе с сестами святой водой, прочитал молитвы, и
стала Свечка готовиться к своему часу, с нетерпением ожидая момента, когда загорится она
золотым огоньком перед Чудотворной Иконой… А что её зажгут именно перед чудотворной
иконой, героиня сего рассказа ни минуты не сомневалась: во-первых потому, что в
Православной Церкви все иконы чудотворные, а во вторых… ну не могла наша знакомая себе
представить, что её – её! – Свечку! – и не поставят на самый высокий подсвечник. (В глубине
души юная свечечка была уверена, что, хоть с виду она ничем не отличается от своих подруг, а
всё же – особенная она, лучшая. Впрочем, внешне этих мыслей Свечка не выказывала, т.к.
знала, что смирение – главная из добродетелей. Поэтому, когда их с подругами наконец-то
вынули из коробки, в которой они приехали в храм, и стали раскладывать по ячейкам свечного
ящика, наша знакомая не полезла в первые ряды. Она смиренно уступила дорогу одной, другой
своей товарке (отметив про себя, насколько же она выше их в своём самоотвержении)… И
вдруг почувствовала, что оказывается в самом низу. Куда только девалась Свечкина
добродетель! Она полезла вверх: скорее, скорее! …Но всё равно оказалась где-то в самой гуще,
в толчее, в середине ящичка. Обидно стало Свечке… «А я-то думала, – жаловалась она про
себя, – что Господь за моё смирение управит мне оказаться на самом верху... Пересмирялась».
– Мрачно резюмировала свеча.

А в это время начали читать часы к Божественной Литургии. В храме стал прибывать народ.
Люди подходили к ящику, выбирали свечки… Наша знакомая лежала в середине лотка и
грустила. Но вот дошла очередь и до неё. Ближе к концу Литургии Оглашенных в храм
вбежала запыхавшаяся девочка лет четырнадцати (опять опоздала!) и быстро прошептала:
«мне семь свечей по пять рублей!»

Ура! Наконец-то! Наконец её несут к предназначенному ей высокому месту! А она-то унывала!

Конечно, ведь если бы её забрали из ящика раньше – Свечке пришлось бы сгореть до начала
главной части Литургии. А теперь!.. Теперь она воссияет на свещнице во время самого
Евхаристического Канона! Она будет гореть ярче всех! Она… Ах да, Свечка, ты же должна
быть смиренной и думать не о себе, а о Господе, служить Ему, а не заниматься
самолюбованием… Да… И всё же, всё же!!! – Так мечтала Свечка, не слыша, как прочитали
Евангелие (между Апостолом и Евангелием девочка успела зажечь двух Свечкиных подружек:
одну поставила к празднику, другую на канон). До Херувимской Юля успела передать к иконам
ещё четыре свечи… Наша знакомая осталась одна. «Сейчас, – пела её душа, – сейчас меня
поставят вон к той иконе! Или к этой!.. Ах, жалко, что на праздник отправили не меня… Ну да
ладно. Наверное, меня ждёт что-то ещё более высокое, а там стоит так много свечей – можно и
затеряться!»

И тут раздалось тихое, мелодичное: «И-ии-иже Херуви-ии-имы…» – Юля благоговейно

перекрестилась и решила: «Всё. Хватит бегать по церкви. Господу нужна молитва, а не свечки;
последнюю потом зажгу». – И, раскрыв сумочку, бережно положила Свечку между
молитвословом и кошельком.

Свечка оторопела. Как! Её – и в тёмную сумку, рядом с каким-то презренным кошельком, когда
другие пламенеют на Литургии?! Это жестоко и несправедливо!!! В глубине воскового
сознания мелькнула мысль, что надо терпеть и смиряться, что на всё воля Божия и не её,
маленькой свечки, дело – спорить с Божественным Промыслом, Который лучше знает, что и
когда ей полезно. Но буря возмущения, бушевавшая в полупарафиновой душе, смела эту
мысль, как лёгкий лепесток. «Это ужасно! – Бушевала Свечка, всё более озлобляясь, – я не
стану этого терпеть! Такое испытание превосходит мои силы! Ах, зачем я с самого начала не
лезла наверх, пыталась смиряться… Но теперь – все – не буду больше требовать от себя сверх
сил!» – Так кипятясь, Свечка не замечала, что размягчается всё сильнее и сильнее. А решив,
что больше не будет смиряться, она нервно задёргалась и попыталась силой пролезть к выходу
из сумочки. Дёрнулась раз, второй и… разломилась на несколько повисших на фитиле
обломков.

«Ах, какая жалость! – Подумала Юля, доставая из сумочки изломанную Свечку, – А я-то хотела
поставить её перед образом Всех Святых…» Девочка попыталась слепить разломленные
кусочки, но это не удалось. Тогда она вновь убрала злополучную свечу в сумочку.

Бедная Свечка очнулась у Юли дома. Девочка держала её над огоньком другой свечи и
приговаривала: «Так… Сейчас починим тебя. Всё-таки ты церковная свечка, нельзя тебя
выбрасывать… Терпи, терпи, не ломайся!» Свечке было больно и обидно, что её плавят на
другой свече, да ещё откуда-то сбоку, но она уже не смела ломаться, ибо поняла, что если она
переломится, хуже будет только ей… Наконец Свечку положили на полочку под иконами.
«Буду зажигать ею лампадку». – Решила Юля.

Взглянув на себя, Свечка не знала, радоваться или плакать: её восковой остов вновь приобрёл
целостность, но был покрыт бугорками и впадинами, оплавлен и даже немного закопчён.

Потянулись серые будни. Целыми днями лежала Свечка на полочке под иконами, и только
редко-редко, когда почему-то угасал огонёк в лампаде, её брали в руки и зажигали – совсем
ненадолго – чтобы передать её пламя масляному светильнику, а ее потушить вновь, на
неопределённое время. Сначала Свечка целыми днями плакала – сперва от злости и обиды,
завидуя и неугасимой лампаде, которой ей приходилось служить, и оставшимся в храме
сёстрам… Потом пошли слёзы от тоски, обиды на себя за нетерпение и нестойкость…
Постепенно они сменились тихим покаянным плачем, и вот уже Свечка ни на кого и ни на что
не роптала, она предавала себя в волю Божию и мирно думала, что должен же кто-то и в доме
христианском служить Господу, и лампаду пред бумажными образками возжигать…

Так прошёл Великий Пост, миновала и Страстная седмица… Наступила Светлейшая дня
Пасхальная ночь. Юля с мамой надели красные платочки и поздно вечером вышли из дома. В
квартире осталась одна старенькая бабушка, которая по болезни давно уже никуда не
выходила. Она включила телевизор, попыталась смотреть трансляцию Праздничного
Богослужения… Нет, что-то не то! Только начнёшь молиться – комментатор прерывает службу
своими объяснениями. Бабушка выключила телевизор, подошла к домашнему иконостасу.
Взяла книжицу с красивой надписью «Пасхальное Богослужение» и …потянулась за Свечкой.
«Зачем я ей? – Подумала наша знакомая – Лампада, кажется, не погасла…» Но старушка
сделала то, о чем смирившаяся до земли свеча не смела и мечтать. Вместо того, что бы
зажигать её серной спичкой, бабушка осторожно поднесла Свечку к горящей лампаде и,
затеплив от неё свечной фитилёк, начала читать: «Воскресение Христово видевше, поклонимся
Святому Господу Иисусу…» Свечка трепетала от святых слов, пламенела, как могла, не смея в
то же время слишком дерзновенно тянуться огоньком ввысь, что бы не обжечь старушку…
«Христос воскресе из мертвых…» Свечка уже не замечала, где она, на какой свещнице
поставлена, кто видит её… Она горела Воскресшему Господу и пламенная душа её летела в
Пасхальные небеса…

Притча о Сове
Вы никогда не задумывались, почему сова летает по лесу ночью, когда все птицы спят? А
почему она не поёт песен, но кричит грустно и протяжно? Хотите узнать? Тогда слушайте...

Когда-то, давным-давно, сова не была ночной птицей. Вместе с другими обитателями леса она
радовалась солнечному свету и даже, говорят, пела прекрасные песни – не многим хуже
соловья. Но однажды, ненастной весной, когда тёмные тучи уже несколько дней кряду
закрывали небо, так что звери и птицы скучали по ярким, светлым лучам Солнца, произошла
грустная история, о которой и повествует эта сказка.

Дождь лил целый день, и Совушка пряталась от него в дупле развесистого старого дуба. Было
сумрачно, капли монотонно стучали по листьям, и птица сама не заметила, как уснула. Она
пробудилась лишь ночью, когда в отверстие дупла лился неяркий серебристый свет. Сова
выглянула наружу и увидела, что дождь перестал и на небе сияет огромная круглая Луна,
озаряя своими бледными лучами лес, а застывшие на листьях капли, поймав отблеск лунного
света, загораются маленькими светлячками. Ночное светило было прекрасно, и Совушке
почудилось, что оно, задумчиво улыбаясь, простирает к ней свои молочные лучи. Вокруг
мерцали мириады мелких звёзд, переливаясь тысячами светлых алмазов и изумрудов, а
большой серебряный диск царствовал над ними и казалось, что в тишине ночного леса звучит
едва различимая музыка.

Всю ночь Совушка любовалась луной, с замирающим сердцем следила за её мерным

движением по небосклону, и, чем ниже спускалось светило к горизонту, тем болезненнее
сжималось от щемящей грусти сердце очарованной им птицы. Вот уже лунный диск коснулся
краем горизонта, бледнея тем более, чем сильнее светлело предрассветное небо… Утро
постепенно вступало в свои права. От горя Сова захлопала крыльями, закричала и, сорвавшись
с ветки, полетела вверх – всё выше и выше, что бы ещё хоть несколько мгновений
наслаждаться ускользающим видением, но прошли и эти секунды. С печалью в душе вернулась
бедная Совушка к своему дереву и, не глядя на покинутое Луной небо, спряталась в дупло. Она
не видела, как воссияли на востоке первые золотисто-розовые лучи восходящего Солнца, как
поднялось оно и согрело, осветило лес, пробуждая к радостной жизни его обитателей; как
возвеселились стосковавшиеся по солнышку звери и птицы, а деревья, согретые долгожданным
теплом, протянули навстречу ему свои первые клейкие листочки. Сова забыла о Солнце.
Очарованная луной, она каждый вечер встречала её и жадно любовалась шествием ночного
светила по небу, с грустью ожидая, что оно вновь исчезнет за горизонтом. А когда Луна
заходила, бедная птица с тоской в сердце скрывалась в тёмном дупле. Она не желала видеть
наступающего дня, нетерпеливо ожидая вечера, когда она опять будет встречать восход
возлюбленного светила.

А Луна вовсе не желала быть кумиром Совы. Однажды, грустно взирая с небес, она тихо
произнесла:

- Совушка-сова, болезная голова!.. Что ж ты, Совушка, забыла Солнышко? Что ты смотришь на
меня целые ночи, так, что округлились и расширились твои очи? Опомнись, бедная! Ведь я не
имею своего света, но лишь отражаю тот, что даёт мне великое Солнце!

Но Сова не поняла слов Луны. Услышав её речь, птица исполнилась невыразимого восторга
оттого, что сама Луна говорит с ней, и от волнения не разобрала смысла произносимого. Она
лишь вперилась в лик Луны с ещё большим обожанием.

С той ночи Луна начала убывать. Раньше она всегда оставалась одинаково круглой и светлой,
теперь же, жалея Сову, решила умалиться, что бы хоть этим показать ей, что Луна – не главное
небесное светило, она мала и темна в сравнении с Солнцем. Но Сова не вняла и этому. Она с
ужасом следила за уменьшением луны, в ночь же, когда та вовсе не показалась на небе, впала
в такое отчаяние, что прорыдала всю ночь и с тех пор не могла уже петь своих прежних песен.

Увидев горе Совы, Луна вновь поднялась над горизонтом, но с тех пор редко показывает она
свой полный, круглый диск, редко льются её лучи, освещая ночной лес, ибо не хочет Луна
становиться кумиром, старается напомнить, что нельзя забывать ради неё Солнце, ибо именно
оно даёт и свет, и тепло.

Притча о яблоке
На высоком берегу тихой полноводной реки раскинулся старый яблоневый сад. Весной, сплошь
усыпанный белоснежными и чуть розоватыми соцветиями, он представлял собой сказочное
зрелище. А к концу лета тут и там среди тёмно-зелёной листвы виднелись наливающиеся
душистым соком плоды.

На небольшой ветке одного из никем не считанных деревьев, окружённое подобными себе

соседями, созревало круглое яблочко. Подставляя солнцу блестящий бочок, оно с радостью
наблюдало, как он краснеет и становится всё румянее.

- А ты как было зелёным, так и остаёшься, – беззлобно подтрунивало яблочко над своим
соседом, – и когда ты хоть немного порозовеешь?! – В голосе лукавого фрукта слышалась и
забота о незадачливом товарище, и самодовольное чувство превосходства над ним.

«Что ж, – размышляло про себя яблоко, – не всем дано преуспеть в этой жизни…» – и оно с
нескрываемым удовольствием отмечало, что красное пятнышко на его боку сделалось ещё
ярче.

Приближался Яблочный Спас. Ася и Танюша выбежали в сад с большой корзиной в руках.
«Наберём самых спелых яблок! – Щебетали девочки. – Отнесём их в церковь и освятим!»

«Вот и настал мой час!» – С торжеством подумало яблочко и снисходительно произнесло,

почти не глядя в сторону привычно виднеющейся за ближайшим листом бледной щёчки
соседа:

- Прощай, дружище! Не отчаивайся! Может быть, и твоё время когда-нибудь настанет…» – Оно
хотело сказать что-то ещё, но не успело. Ася приподняла ветку, на которой обитали наши
знакомые.

- Смотри, Танюша! – Воскликнула девочка, – оно совсем красное! Только с северной стороны
осталось не закрашенное пятнышко!

«Вот и заметили меня…» - С ликующим замиранием сердца подумало наше яблоко и само
потянулось к девочке. Но Ася пронесла руку мимо него и… прикоснулась к бледному бочку его
молчаливого товарища. И тут наш бедный дружок застыл в изумлении, наблюдая, как его сосед
стал медленно поворачиваться, открывая взору потрясённого фрукта залитые ярким румянцем
бока.

Притча об Астре
- Так, молодец, подрос еще на пол сантиметра! Скоро поедем на дачу и высадим тебя в
грядку… А ты почему чахнешь? Может быть, тебе дует из окна?

Тетя Галя совершала ежедневный утренний обход своей оранжереи, расположенной на

журнальном столике. Она заботливо осматривала каждое растение, обращаясь то к фиалке, то
к бальзамину, то к маленькому кустику астры. Цветы чувствовали ее ласку и, казалось,
тянулись к рукам хозяйки, внимая ее заботливым речам.

Недавно появившаяся из земли Астра, замерев всеми своими тремя листочками, слушала слова
тети Гали:

- Подрастешь, окрепнешь, и мы высадим тебя на клумбу. Будешь цвести на открытом воздухе…

- Куда это меня повезут? – Недоумевала она, – Что это такое: «дача», «клумба»? Вдруг мне там
не понравится?

- Это где-то там, на улице, – тоном знатока ответствовал Астре круглый Кактус, покрытый
рыжеватыми иголками, – за окном, откуда на нас так противно сквозит.

- Да?.. – Ужаснулась Астра, – Но я же могу замерзнуть там!

- Пока это опасно, никто тебя не высадит. – Вступила в разговор красавица Кала – осанистое
растение с мощными темно-зелеными листьями и белым, словно восковым, цветком на высоком
стебле. – Прошлым летом, когда было тепло, меня тоже вывозили на дачу. Но как только
похолодало, я вернулась домой.

- Да? – Заинтересовалась Астрочка. – И как тебе жилось там?

Кала задумалась. О чем рассказать этому крошечному растению, никогда не видевшему мира
дальше небольшой комнаты с золотистыми тюлями на окнах?

- Там много свежего воздуха… – Вдохновенно начала она.

- То бишь, сквозняка! – Продолжил Кактус. Кала недовольно покачала белоснежным цветком и

продолжила речь:

- Солнце там светит не через стекло и штору…

- А прямо на незащищенные листики молодых растений. – Вновь вмешалась вредная колючка.

- Все цветы на даче растут свободно, в пушистых грядах, без тесных горшков… – Кала не
замечала, что уже перешла на скороговорку, чтобы успеть закончить повествование до
очередного колкого вмешательства, но оно не заставило себя долго ждать:

- В общем, выкинут тебя на улицу, в сырую землю, – безапелляционно резюмировал Кактус, – и

спасайся, как хочешь.

- А когда?.. – Испуганно пропищала Астра. Кала лишь беспомощно развела листьями, а Кактус
торжествующе изрек:

- Сразу же, как только сочтут, что ты можешь, напрягая все свои силы, выживать в уличных
условиях. Так что, готовься.

«Какой ужас… И стоит ли вообще расти, если это грозит такой перспективой? – Размышляла
неженка Астра. – Сейчас, пока я маленькая и слабая, обо мне заботятся, держат в уютной
комнате, на ночь накрывают баночкой, чтобы я не простудилась от сквозняка… Но едва лишь я
подрасту – окажусь на улице! И уже не увижу ни люстры с блестящими подвесками, ни
комнатных фиалок. Всего, без чего я не мыслю своей жизни! Да и тетя Галя будет уделять мне
гораздо меньше внимания, если заметит, что я могу выжить и без ее опеки…»

***

- И чего тебе не хватает? Другие растут, уже бутоны завязывают, а ты сидишь – и ни с места!
За неделю не появилось ни одного нового листика! – Недоумевала хозяйка, поливая непутевый
цветок. А Астра хитро пошевеливала крошечными листочками, подставляя их под струю
теплой воды и думая, как же хорошо, когда о тебе заботятся, ничего не требуя взамен, потому
что ты маленький и слабый…

Но недолго довелось Астре радоваться своему лукавству. Вскоре она заметила, что листочки ее
желтеют, а стебель как-то странно изгибается, делается корявым. Незаметный раньше
утренний сквознячок теперь пронизывал неразумное растение до самых внутренних прожилок,
а радовавшее прежде солнце казалось палящим и иссушающим. «В чем дело? – Однажды с
недоумением произнесла Астра, – Почему я чувствую себя все хуже и хуже?»

- И это при том, что ты не тратишь сил на рост! – Не замедлил вставить свое слово Кактус, –
Представь, что бы сталось с тобой, если бы ты еще и росла!

- Ничего подобного! – Вступила в разговор Кала, – Ты теряешь силы потому, что не

используешь их по назначению! Цветок должен развиваться, а ты застыла на месте. Так не
бывает: можно двигаться вверх или вниз, расти или засыхать – третьего не дано!

- Хватит читать мне мораль! – Не выдержала Астра. – Сама того и гляди отправишься на дачу, и
хочешь, чтобы всех туда вывезли? Не бывать этому! Не стану расти! Засохну – так здесь, в
своей любимой комнате!

Кала с жалостью посмотрела на упрямое растение и ничего не ответила.

А дни шли. Солнце припекало все сильнее, за окном щебетали радостные птахи, цветы тянули
вверх молодые побеги – только Астра упрямо не желала подрастать, невзирая ни на
собственные желтеющие листья, ни на усиленные заботы хозяйки.

- Мамочка, да прекрати ты возиться с этим непутевым цветком! – Уже не в первый раз

говорила тете Гале ее дочка Лиза. – Он уже почти засох, выброси его, а в горшок посади что-
нибудь другое!

Астра внутренне содрогалась от этих слов, но слышала ответ доброй хозяйки:

- Не могу, Лизонька! Пока цветок еще жив, мне жаль выбрасывать его. Может быть, он
одумается и пустится в рост…

Астра успокаивалась и торжествовала:

- Ничего вы мне не сделаете! Останусь маленькой до осени. А там, когда опасность оказаться
на даче минует, подрасту немного, если захочу. Вам на радость.

Но вот, однажды…

Тети Гали не было дома, а Лиза пришла из школы с небольшим свертком в руках.

- Куда же мне деть тебя? – Рассуждала она сама с собой. – Такой милый цветочек надо срочно
посадить в землю! Но свободных горшков у нас, кажется, нет… Вот что я сделаю!

Девочка подошла к Астре и …с корнями выдернула ее из земли. Затем, немного подумав,

размахнулась и бросила злополучное растение прямо в открытую форточку, тихо проговорив:

- Захочешь расти – и под окнами укоренишься. Там как раз газон вскопали.

***

Ошеломленная случившимся, Астра лежала в рыхлой земле и беспомощно озиралась по

сторонам. «Что это?!» – С ужасом думала она, – Как люди могли так обойтись с ней?! Конечно,
она сама не пожелала расти, но разве это дает кому-то право выкидывать ее из теплой родной
комнаты, ради пребывания в которой она и отказывалась становиться полноценным цветком?!»
Астра негодовала, злость и обида переполняли ее, вскипая сотнями едких мыслей. «Засохну
назло всем!» – Подумала она. И только тут поняла, что засыхает на самом деле, окончательно и
бесповоротно. А людей рядом нет, они не помешают ей погибнуть, не огорчатся этому – скорее
всего, даже не узнают о ее участи. И тут Астра почувствовала, что хочет жить. Изо всех сил
она потянулась корнями к земле, пытаясь зацепиться за нее, втянуть в себя живительные
соки…

Началась жизнь, полная борьбы. В полдень, когда солнце палило ярко и безжалостно, Астра
старалась укрыть от него нежные молодые листочки, пряча их за старшими, более
выносливыми. Во время дождя она жадно впитывала влагу, запасая ее на засушливые дни.
Боролась с наступавшими со всех сторон сорняками. И росла, росла… Старалась успеть стать
больше и сильнее, пока это возможно, чтобы легче встретить новые испытания.

А еще наша знакомая радовалась жизни. Ласковому солнцу и теплому дождю, пережитой грозе
и своим новым листьям. Она любовалась синим небом и растущими вокруг цветами, отнюдь не
жалея о покинутой комнате.

***

Луч утреннего солнца заглянул в окно, суля погожий денек. Лиза откинула занавеску,
выглянула в палисадник и замерла в изумлении. Красивое растение с тремя крупными
махровыми цветами приветствовало ее, слегка покачивая головками на сентябрьском ветерке.
- Мама, мама, смотри! – Закричала девочка, – Наша непутевая Астра выжила и расцвела!

Тетя Галя подошла к окну и ахнула. Прекрасный темно-малиновый цветок радостно взирал на
мир, выглядывая из зеленой травы.