«ТРЮК»

Иден Финли
Серия «Фейковые парни» Книга 2

Над книгой трудились:

Переводчик: Эра;
Редактор: Евгения Белозерова;
Вычитка: Chris Loane;
Обложка и оформление: Настена.

Перевод выполнен специально для гр. https://vk.com/beautiful_translation

Внимание!

Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая

публикация данного материала без ссылки на группу и указания
переводчиков и редакторов строго запрещена. Любое коммерческое и
иное использование материала, кроме предварительного чтения,
запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой
никакой коммерческой выгоды.
 Аннотация
Мэтт:

Хотите знать самый быстрый способ распрощаться с футбольной карьерой? Нужно

попасть в объектив фотокамеры в компрометирующей позе в гей-баре. Ага, добро
пожаловать в мою жизнь!
Мой агент говорит, что поможет исправить ситуацию. Он хочет, чтобы я стал кумиром
всех геев, играющих в футбол. А я? Я просто мечтаю вернуться на поле. Я готов на все,
чтобы снова играть в Национальной Футбольной Лиге — даже притвориться, что у меня
есть постоянный бойфренд. Вот только моим фейковым парнем становится не кто иной,
как Ноа Хантингтон Третий — самый высокомерный «золотой мальчик» в мире.

Ноа:

«Притворись парнем Мэтта Джексона», — предложил мне мой лучший друг.

«Это будет весело», — сказал он.
Вот только Дэймон забыл упомянуть, что Мэтт — угрюмый и ожесточенный тип. Быть
его бойфрендом — та еще работа.
Из-за паранойи по поводу того, что его постоянно фотографируют, и нелюбви к
открытому проявлению чувств, наши фейковые отношения оказываются совсем не тем
беззаботным развлечением, на которое я рассчитывал.
Предполагалось, что авантюра будет взаимовыгодной — я досаждаю своему отцу-
политику, убежденному, что никто не достаточно хорош, чтобы носить фамилию
Хантингтон, а Мэтт избавляется от репутации плохиша в футболе.
К чему я точно не был готов, так это к тому, что он станет мне небезразличен. Это точно
не было частью плана. Как, впрочем, и наши шалости на борту моего частного самолета.
Упс!
 Глава 1
МЭТТ

Меня погубила улыбочка дерзкого засранца, да и алкоголь на пустой желудок не

способствовал здравомыслию — обычно я веду себя осторожней. Музыка вибрацией
отдавалась в теле, а толпы доступных парней на танцполе притупили бдительность.
Поражение всегда пробуждало во мне потребность расслабиться, особенно, когда мы
просрали все шансы попасть в Суперкубок. Сезон был закончен, а тот темноволосый,
ясноглазый парень заставил меня забыться. Для меня, конечно, не впервой баловаться
минетом с незнакомцами в клубе, но занимаюсь я этим не часто. И не питаю никаких
иллюзий о своей невинности в будущем.
Я не из тех, кто, прикрывая собственный зад, встречается напоказ с женщинами.
Предпочитаю держаться особняком, подальше от неприятностей. Но в те моменты, когда я
просто... испытываю непреодолимую тягу, не могу ее обуздать. Мне необходима доза
адреналина — хоть толика кайфа, пусть даже от бессмысленного секса. Необходимо
чувство завершенности. Это, конечно, не сравнится с эйфорией от победы на поле, но все
же близко.
Мы не перебросились и парой слов. Да и зачем? Поцелуй со случайным незнакомцем
снес мне крышу, и я не заметил, как тот стянул с меня прикрывающую лицо бейсболку. Я
слишком увлекся и не обратил внимания на мудаков, которые тут же полезли за
мобильниками. И даже когда вспышки камер погасли, я все еще упоенно стонал под
горячим влажным ртом того парня.
Это был последний раз, когда обо мне говорили, как о Мэтте Джексоне, тайт-энде
«Бульдогов». Теперь я — Мэтт Джексон, тот самый футболист-гей, которого застукали со
спущенными штанами.
— Мэтт, — зовет низкий голос, возвращая меня из воспоминаний о той ночи и
погружая в суровую реальность настоящего.
Я нервно отстукиваю ногой, пока двое в костюмах за столом напротив объясняют, как
собираются меня очистить. Ну, не меня, а мой имидж. По всей видимости, это две разные
вещи, хотя мне так не кажется. Сам я в той же жопе, что и моя репутация.
— На фотографиях из ночного клуба ты выглядишь, как озабоченный потаскун, —
говорит чувак, что постарше.
Я бросаю свирепый взгляд на Дэймона, моего настоящего агента, но поскольку он
новичок, старого мудака поставили следить за всем и не позволить Дэймону облажаться. Я
первый официальный клиент Дэймона. Бывший бейсболист-гей представляет интересы
звездного футболиста, оказавшегося в эпицентре секс-скандала? Пресса просто взбесится.
Хотя я должен считать себя везунчиком. Когда началась вся эта заваруха, предыдущее
агентство меня кинуло, поклонники отвернулись. Контракт с «Пенсильванскими
Бульдогами» истек, и — вот сюрприз — они оказались не заинтересованы в его продлении.
Моя карьера была угроблена. Если бы бывший сосед по общаге − и по совместительству
владелец члена, на котором я оттачивал навыки минета, − Мэддокс, не познакомил меня со
своим парнем Дэймоном, я бы никогда не смог подписать контракт с «OnTrack Sports».
— Потаскун — не совсем правильное определение, — говорит Дэймон, мешая мне
поставить старика на место. — Но фотографии работают не в твою пользу.
— И как ты предлагаешь это исправить? — спрашиваю я. — Фотки останутся в сети
навсегда. Ничего нельзя изменить.
— Мы не будем тебя прятать. Наоборот, станем чаще показывать публике, —
объясняет Дэймон.
Я тяжело вздыхаю.
— Ни одна футбольная команда не захочет приглашать к себе подобный цирк. Я
просто хочу играть.
— И поэтому ты не должен выглядеть так, словно только и ждешь, когда товарищ по
команде уронит мыло, — заявляет старикашка.
Нужно выяснить его имя и занести в мой растущий черный список.
После этих слов даже Дэймона перекашивает, но он не перечит, потому что мудак — его
босс.
— Извините, но натуралы не в моем вкусе, — говорю я.
— В глазах общественности все должно выглядеть так, будто ты счастливо занят и не
заинтересован, — более дипломатично поясняет Дэймон. — Снимки сделаны несколько
месяцев назад. Так вот. Мы решим проблему, просто заявив, что ее больше не существует.
С тех пор ты кое-кого встретил, влюбился и состоишь в серьезных постоянных отношениях.
Никаких случайных связей в барах, арестов за вождение в нетрезвом виде...
— Меня никогда не арестовывали за пьяную езду. Меня в принципе не арестовывали.
И точка.
— Мы в курсе, но как считаешь, СМИ это волнует? — спрашивает Дэймон. — Они
наплетут про тебя все что угодно. Хочешь или нет, сейчас ты в центре внимания и должен
стремиться выглядеть приемлемо для заинтересованной в тебе команды.
Для любой команды. Потому что прямо сейчас ты — сомнительная кандидатура. До начала
сборов в тренировочном лагере осталось два месяца, и за это время нужно обеспечить тебя
контрактом.
— Значит… мне нужно найти парня. Ты это хочешь сказать?
— Мы его уже нашли, — заявляет Дэймон.
— Что?
— Мой друг Ноа. Ты должен его помнить, Мэддокс вас знакомил.
 Едва ли. С момента выхода фотографий я живу как в тумане, и у меня весьма смутные
воспоминания о том знакомстве. Никогда не понимал выражения «на автопилоте», пока мой
мир не рухнул в пропасть. Все, что происходило последние несколько недель, совершенно
не отложилось в памяти.
— Ноа классный, — продолжает Дэймон. — Иногда может быть придурком, но это
лишь фасад. Я уже его попросил, и он согласился.
— Подрабатываешь сутенером? — Я не пытаюсь прослыть угрюмым мудаком, но это
моя жизнь.
А еще я ненавижу свой идиотский говор, от которого пытаюсь избавиться долгими
тренировками, но он всегда проявляется в моменты стресса.
— Это деловое соглашение, — поправляет Дэймон. — Мы организовали для вашей
пары несколько пиар-мероприятий и забронировали семидневный круиз на Бермуды, чтобы
вы узнали друг друга получше, а по возвращении объявим о ваших отношениях. Мы с
Мэдди, кстати, тоже едем.
— Разве ты не должен оставаться здесь и искать мне контракт, а не сваливать на
отдых? Может, и мне не помешало бы заняться чем-то, связанным с футболом?
— Мэтт. — Супер, даже Дэймона начинает бесить мое поведение. — Ты должен
сосредоточиться на восстановлении имиджа. Иначе контракта тебе не видать.
— Разве в лиге нет правил о борьбе с дискриминацией?
— У меня еще одна встреча, — заявляет старый придурок, поворачиваясь к Дэймону.
— Дальше справишься сам.
— Послушай, — вздыхает Дэймон, стоит старперу скрыться за дверью, — если бы мы
могли пойти к ним с обвинением в дискриминации, то обязательно бы этим
воспользовались, но желаемого результата все равно бы не добились. Если тебя устроит
вариант получить хорошие отступные и навсегда распрощаться с футболом, можно и
побороться. Но правда в том, что скорее всего, мы проиграем.
— Почему? Переговоры по контракту шли нормально, пока меня не раскрыли.
— Все спортивные контракты включают пункт о морали. Даже если бы ты лизался на
этих фото с женщиной, «Бульдоги» имели бы полное право разорвать с тобой договор.
Стали бы они так поступать? Другой вопрос. Скорее всего, нет. Нам это неизвестно. А вот
у них — прямые доказательства сомнительности твоего морального облика после
компрометирующего случая в клубе. Опять-таки, будь в этом замешана женщина, ты бы
все равно мог столкнуться с пристальным вниманием.
— Херня собачья, и ты это знаешь. Некоторых игроков даже обвиняли в
изнасиловании, но их так никто и не уволил.
— Да блядь, Мэтт! − На смену профессионалу Дэймону, приходит Дэймон-друг.
Таким он мне нравится больше, чем прячущийся за своим костюмом агент. — Что ты
выберешь? Отстаивать репутацию и попытаться вернуться в НФЛ или зайти, размахивая
радужным флагом, в суд и все потерять? В идеальном мире все быстро бы забылось, но нам
обоим известно, что наш мир устроен иначе. Когда я играл в бейсбол и пошли слухи о моем
первом месте в списках на драфт, давление возросло в разы, потому что я был открытым
геем. Журналисты готовы убить за такие истории, потому что люди считают, что имеют
полное право совать нос в чужую жизнь, особенно, в жизнь спортсменов и знаменитостей.
А еще это повышает рейтинги. Если повезет, перед сборами разразится очередной скандал,
и ты исчезнешь с радаров. Но пока мы все должны позаботиться о том, чтобы дальнейшие
статьи о тебе были исключительно положительными.
— Очень ободряюще, — ворчу я. — Когда круиз?
— Через две недели.
Я растягиваю губы в притворной улыбке:
— Жду не дождусь.

***

Я собирался явиться на регистрацию в последний момент, но за пару часов до выезда

из отеля, куда меня заселило OTS, в дверь постучали. Передо мной предстал мужчина,
который следующие несколько недель будет изображать моего бойфренда.
Ноа Хантингтон Третий. Пришлось его погуглить. Как только на экране появилось
фото, в моем мозгу мелькнуло воспоминание — я встретил его в тот же вечер, что и
Дэймона. Конечно, из всех, с кем я тогда познакомился, Ноа был самым сексуальным. И,
само собой, он тоже это знал. Особняк Ноа не произвел на меня особого впечатления, а вот
взгляд его пронзительных сине-зеленых глаз, каким-то образом сочетающий в себе
высокомерие и очарование — да. Я тогда сразу же пожалел, что Мэддокс оставил меня
одного и свалил с Дэймоном в гостевую спальню, бог знает, чем заниматься.
И вот я застрял с Ноа на несколько месяцев. Потрясно.
Его отец — бывший губернатор Нью-Йорка, и, на данный момент, сенатор от партии
демократов — старый белый чувак, а мать − афроамериканка. Добавьте сюда сына-гея, и
перед вами идеальная семья в утопической вселенной, где не имеет значения, какой вы
расы, религии или ориентации.
Я понимаю, почему Дэймон выбрал Ноа для роли моего бойфренда, но боюсь, такую
мудреную небылицу народ не схавает. Как-то слишком фальшиво.
«Потому что так оно и есть, тупица».
Ноа действует мне на нервы своим гипнотическим взглядом и ухмылкой. Смуглая
кожа, подтянутое тело, воплощение уверенного в себе сопляка с трастовым фондом.
Неприятно признавать, но он меня бесит уже только потому, что я завидую.
Я и сопляком-то не могу его называть, ведь он на три года старше меня.
Такую уверенность, как у Ноа, я испытываю лишь на поле. Футбол помогает
сконцентрироваться. Позволяет сбежать. От всего. А сейчас мне приходится раскрывать
себя с той стороны, которую я прятал целую вечность.
Не по своей воле, а по необходимости. В истории НФЛ было несколько игроков-
геев. Но все они заявили о своей сексуальной ориентации лишь после выхода на пенсию
или после того, как выбыли в предсезонках.
— Мэтт? — Ноа вырывает меня из мыслей о крахе собственной карьеры.
Он сжимает мое плечо. Видимо, этот жест должен был успокоить, но меня, наоборот,
накрывает осознанием, что ко мне прикасается сексуальный парень. Нельзя пересекать
границы — у нас только деловое соглашение. Так что я отстраняюсь.
— Ты в порядке? — Ноа хмурится. — Можно войти?
— Прости. — Я отхожу в сторону и пропускаю его в номер.
Протискиваясь между мной и дверным косяком, Ноа улыбается и смотрит мне в
глаза. У него атлетическое телосложение, как у баскетболиста. Ростом он почти с меня, но
стройней. С другой стороны, наверное, несправедливо сравнивать его с моим центнером.
— Я думал, мы встретимся на корабле, — произношу я вслед вкатывающему
чемодан Ноа.
— Дэймон сказал потусить здесь, чтобы мы могли приехать на пирс вместе. То ли в
агентстве произошла утечка, то ли на круизном лайнере болтливый персонал. У терминала
дежурят папарацци. Будем вести себя так, словно нам неизвестно, что они оккупировали
весь порт.
— Вот блядство. Полный отстой. — «Когда же это закончится?» — Чувствуй себя
как дома. Я упакую вещи.
— Ты еще не собрался? — удивляется Ноа.
— Тянул до последней минуты.
— Отличая идея. Пусть ждут.
— Точно, — отвечаю я, будто и правда планировал это заранее.
Все, что мне нужно — закинуть в сумку зубную щетку и бритву. Хотя последней я
не пользовался уже несколько недель. Мне нравится борода, и я не хочу от нее избавляться.
На сборы уходит всего пара минут, Ноа тем временем сидит на кровати и копается в
телефоне.
Вместо бейсболки «Бульдогов» я натягиваю потрепанную кепку «Янки» и авиаторы,
скрывающие половину лица.
— Думаешь, поменяешь кепку и сразу станешь неприметным? — не отрываясь от
телефона, спрашивает Ноа.
Как же я все это ненавижу. Никогда не привыкну. Теперь каждый раз при виде
телефона меня накрывает паранойя, что меня собираются снимать. Последнее время мой
телефон пищит каждые две минуты. Спасает только кнопка выключения.
— Мэтт? — обращается ко мне Ноа. — Ты всегда такой неразговорчивый?
 — А ты всегда такой любопытный?
Ноа поднимает руки в знак капитуляции.
— Не откусывай мне голову. Один совет: сделай так, чтобы Дэймон не видел тебя в
этой бейсболке, а то, вероятней всего, он пошлет тебя как клиента.
— Фанат «Метс»?
— Самый ярый. Просто больной.
— Другая кепка с логотипом «Бульдогов».
— Давай махнемся. — Ноа небрежно кидает мне свою бейсболку «Метс».
— А на тебя, значит, Дэймон из-за «Янки» не разозлится?
— Отличный повод его побесить, — усмехается Ноа.
— Похоже на здоровую дружбу. — Я натягиваю козырек на глаза и еще раз
проверяю, не забыл ли чего, пока Ноа ждет меня в коридоре.
Мы молча направляемся к лифтам, чтобы спуститься в гараж, и я стараюсь не
пялиться на парня. Как и сказал Дэймон, это деловое соглашение. Четко и ясно. Нам с Ноа
дружить не обязательно. Главное — наши отношения должны выглядеть правдоподобно.
Лично я не думаю, что этот фарс поможет получить контракт или восстановить репутацию.
Не представляю, как это вообще сработает. Наличие парня не избавит от проблем в
раздевалке. На меня по-прежнему будут косо смотреть, оскорблять, угрожать...
Мир, может, и стал более терпимым, но далек от полного принятия. Особенно мир
спорта, где к гомосексуализму относятся с большим предубеждением.
По дороге к лифтам Ноа просматривает телефон. От звука «клац-клац-клац» я
стискиваю зубы, чтобы удержаться и не швырнуть его телефон об стенку.
— Ты в норме? — спрашивает Ноа, по-прежнему не сводя глаз с экрана.
— Естественно.
— Оно и видно.
— Тебе-то почем знать? Уткнулся носом в эту штуковину. — Я киваю в сторону
телефона, и Ноа тут же убирает гаджет в карман.
— Ну вот. Убрал. Так в чем проблема?
— Помимо того, что моя карьера в полной жопе, а мой агент считает меня таким
неудачником, что сам нашел мне парня? Да моя жизнь сейчас просто охуенна.
Ноа отводит взгляд и бормочет:
— На что Дэймон меня подписал?
 Глава 2
НОА

«Бесплатный круиз», — говорил он.

«Притворись парнем Мэтта Джексона», — говорил он.
«Будет весело», — говорил он.
А знаете, о чем Дэймон умолчал? Что этот Мэтт Джексон — жалкий засранец.
Сексуальный жалкий засранец с мускулами, загорелой кожей и татуировкой во всю руку.
Не говоря уже о бороде, которую он отращивает. Но, несмотря на все это, он все равно
жалок.
Дэймон будет мне по гроб жизни обязан. Я бы высказал претензии в сообщениях,
но, очевидно, мой телефон — чистое зло, если судить по взглядам, которые бросает на него
Мэтт.
Следующие несколько месяцев обещают быть веселыми. Напомните, зачем я на это
согласился?
А, ну да. Я же хотел взять и засунуть отцовское предупреждение «Не делай ничего,
что может испортить мой политический имидж» ему в...
Двери лифта открываются в стеклянной нише подземного гаража.
— Твою мать, — ни с того ни с сего выдает Мэтт.
— Что?
Он кивает головой в сторону выхода. Прямо у дверей поджидают два журналиста.
— Как они попали в гараж? — спрашиваю я.
— Кто их знает. — Мэтт опускает голову. — Как они прознали, что я в этом отеле,
вот в чем вопрос.
Он смотрит на мой карман, где лежит телефон, как будто там хранится ответ.
— У тебя паранойя? Я тебя не выдавал. Эта история с «отношениями» и без меня
получит широкую огласку.
Поговорим о проблеме доверия.
Мэтт бросает взгляд на парней, потом на меня.
— Давай уже с этим покончим.
Он берет меня за руку и тащит через гараж. Хватка просто адски жесткая и совсем
не похожа на влюблено-романтическую. Видимо, мы слишком стараемся.
— Полегче, а? — я стараюсь говорить тише, чтобы репортеры меня не услышали. —
Сожмешь чуть сильнее, и они решат, что ты меня похищаешь или принуждаешь.
Мэтт разжимает пальцы, но ненамного. Пытаясь спасти ситуацию, отцепляю его
лапу и небрежно обнимаю за плечи, но Мэтт так напряжен, что я тут же его отпускаю. Такие
объятия будут выглядеть даже более неуклюже, чем мертвая хватка Мэтта. Импровизируя,
делаю вид, что пытаюсь заслонить его от камер, пока мы бежим к машине.
— Дай мне ключи и садись на пассажирское, — бросаю я.
— Никто, кроме меня, не сядет за руль моего «Ламбо».
Отлично, еще и повернут на своей тачке.
— Ладно, ты поведешь. Открывай багажник.
С нечеловеческой скоростью я закидываю свой чемодан и его сумку в багажник и
забираюсь на пассажирское сиденье.
Фотографы суют камеры прямо в лицо, и, если они хороши в своем деле, моя
личность будет установлена до того, как мы доберемся до пирса. Шумиха в интернете
поднимется еще до отхода корабля, а, значит, мой сотовый будет доступен, когда новости
дойдут до отца. Уверен, его люди поставили на мое имя оповещение в Google.
Я надеялся быть на полпути к Бермудам, прежде чем отец узнает. Последствия будут
гораздо масштабнее, если он не сможет связаться со мной в течение недели.
Мэтт нерешительно нажимает на педаль газа.
— Просто прокати их на капоте, — предлагаю я.
— Точно. Это сразу очистит мой имидж. Я прямо вижу заголовки газет: «Наезд
Мэтта Джексона на представителей прессы».
Черт. У меня внутри что-то сжимается. Похоже на сочувствие, но такое просто
невозможно. Наверное, нелегко быть Мэттом Джексоном, но Ноа Хантингтону обычно
пофигу на жизнь других людей.
Может, сопереживание? Как сын известного сенатора, у которого на лбу
написано «будущий кандидат в президенты», я получил свою долю внимания от средств
массовой информации, так что прекрасно представляю, через что Мэтт сейчас проходит.
Когда я был подростком, в газетах любили печатать раздутые истории о том, как сына мэра
поймали за незаконным разжиганием костров в Хэмптонсе. Были и другие, довольно
безобидные статьи, которые никто, кроме отца, не назвал бы безрассудными и порочащими
его имидж. Но это? Настоящая кровавая баня.
Мэтта заклеймили как футболиста-плохиша в гейской версии. Беспорядочный секс в
ночных клубах, пьяные выходки и возможные проблемы с наркотиками. По словам
Дэймона, история с наркотиками — выдумка, но СМИ наплевать на факты.
— Ты хоть знаешь, куда ехать? — спрашиваю я, когда мы, наконец, выезжаем из
подземного гаража.
— Без понятия.
— Есть причина, по которой ОТS забронировали тебе номер именно здесь.
Круизный терминал находится в нескольких кварталах отсюда. — Я указываю в нужном
направлении.
 В ответ получаю лишь кивок. Почему у меня такое чувство, что придется мириться
с этим в обозримом будущем?
Я достаю телефон, к большому неудовольствию Мэтта.
— Ты и пары минут без этой штуки прожить не можешь? — спрашивает он. Что ж,
в эту игру могут играть двое.
— Не-а.

НОА: С ТЕБЯ ПРИЧИТАЕТСЯ. МНЕ КАЗАЛОСЬ, Я ФЕЙКОВЫЙ БОЙФРЕНД, А

НЕ ФЕЙКОВЫЙ МУЖ.
ДЭЙМОН: МУЖ?
НОА: МЫ УЖЕ ВЕДЕМ СЕБЯ КАК СУПРУЖЕСКАЯ ПАРА. ОН ВСЕГДА ТАКОЙ
УГРЮМЫЙ?
ДЭЙМОН: ОХ... НУ, МЭДДОКС ГОВОРИТ, ЧТО НЕТ, НО ПО МНЕ — ОЧЕНЬ
ДАЖЕ ДА.
НОА: О ЧЕМ ТЫ ТАК УДАЧНО ЗАБЫЛ УПОМЯНУТЬ, КОГДА ВТЯГИВАЛ
МЕНЯ В ЭТУ АВАНТЮРУ.

В ответ он посылает мне смайлик с нимбом. Засранец.

— Теперь куда? — спрашивает Мэтт.
Следуя моим указаниям, он подъезжает к терминалу, и мы оставляем машину на
долгосрочной стоянке. Мэтт усмехается, глядя на мой чемодан от «Гуччи» за шесть тысяч
долларов, и вытаскивает из багажника свою спортивную сумку неизвестного
происхождения.
— Ну и что не так с моим багажом? — спрашиваю я.
Мэтт качает головой, как будто ответ очевиден, и уходит.
Дэймон со мной вовек не расплатится.
Мы следуем указателям, как и остальные гости круиза, которых загоняют на
корабль, но, заметив журналистов у входа, я замираю. Нас предупреждали, что будет
пресса, но, видимо, в мире ничего интереснее нас не происходит, потому что здесь творится
настоящее безумие. Я насчитал, по меньшей мере, пятнадцать человек с огромными
камерами.
Мэтт останавливается как вкопанный.
— Я... я не могу... я не могу этого сделать, — шепчет он.
Люди натыкаются на нас и обходят, бросая гневные взгляды из-за того, что мы их
задерживаем.
Я видел статьи о Мэтте, но, только столкнувшись с объективами многочисленных
камер, направленных на нас, понимаю, что журналистам нужны не просто фотографии. Им
нужна история. Чем пикантнее, тем лучше. А сейчас нет более грандиозного события, чем
Мэтт.
Я делаю вид, что спокоен, но, по правде говоря, быть непосредственным участником
этого скандала — архисложная задача.
— Все просто. Мы проходим сквозь толпу, каждые пять секунд говорим «без
комментариев» и игнорируем все остальное.
Мэтт прирастает к земле, бледнеет и такое чувство, что его вот-вот стошнит.
— Я…
— Мэтт, — бормочу я. — Надо идти. Мы стоим посреди прохода, нельзя тормозить
прямо сейчас.
Журналисты замечают нас и начинают подбираться ближе.
— Детка, я кое-что забыл в машине, — говорю я так громко, чтобы они услышали.
Я поворачиваюсь и иду назад к парковке, протискиваясь сквозь толпу людей,
направляющихся к терминалу. Приходится практически тащить за собой Мэтта, который
полностью потерял связь с реальностью.
Я подзываю рукой сотрудника, стоящего у шлагбаума.
— Вы можете как-нибудь разобраться с теми фотографами?
Парень переводит взгляд с Мэтта на меня и обратно.
— Эм-м... я... простите, вы Мэтт Джексон?
— Да, это он. Значит, вы понимаете, почему мы хотим избежать этих стервятников.
— Точно. Н-но на корабль можно попасть только одним путем, так что вам в любом
случае придется пройти мимо них.
— Спасибо, вы очень помогли, — бормочу я и тащу Мэтта к машине.
Быстро оглянувшись, я замечаю крайне инициативную парочку придурков с
камерами, спешащих в нашу сторону.
Я прижимаю Мэтта к машине, наклоняюсь и тихо шепчу:
— Окей, давай, выбирайся уже из своего приступа паники, потому что мы в тридцати
секундах от очередного снимка, а ты как будто вот-вот обосрешься кирпичами.
Mэтт кивает, но сомневаюсь, что ему снова не снесет крышу, когда лицо осветят
вспышки камер.
Фотографы зорко следят за нами, и я делаю единственное, что приходит в голову,
чтобы вывести Мэтта из транса. Обхватываю его лицо ладонями и прижимаюсь губами к
губам, надеясь, что у него глаза на лоб не полезут. Вот был бы кадр.
Мэтт замирает, не отвечая на поцелуй. Такое ощущение, что я целуюсь со статуей. Щетина,
уже прошедшая стадию неряшливости, мягко щекочет мою гладкую кожу.
— Среагируй хоть как-нибудь, а? — шепчу я ему в губы, чтобы папарацци не
услышали.
— Если бы не фотографы, Хантингтон, я бы надрал тебе задницу прямо сейчас.
 — Бросай эту игру с фамилиями, Джексон. Я тут пытаюсь тебе помочь.
— А похоже, что хочешь поймать свой звездный час.
Я чуть отстраняюсь.
— Давай поговорим об этом в другом месте. Готов с ними встретиться?
— Нет.
— Может, снова тебя поцеловать?
Он хмурится.
— Ладно, пошли.
Ха. Он предпочитает иметь дело с прессой, чем целоваться со мной. Кто-нибудь,
найдите дефибриллятор, моему эго срочно нужна реанимация.
Внезапно выясняется, что Мэтт не испытывает никакого дискомфорта в толпе
фотографов. Мы продвигаемся медленно, и я стараюсь сохранять нейтральное выражение
лица, когда вспышки слепят глаза.
Дэймон сказал, что все должно быть правдоподобно, но готов поспорить, если
сейчас возьму Мэтта за руку, он отшатнется. Или попытается сломать мне конечность.
Пока мы продираемся сквозь журналистов в здание терминала, напряжение Мэтта не
спадает. Вокруг толпятся люди, и мы движемся вперед с черепашьей скоростью.
Мэтт не перестает оглядываться по сторонам, как будто ищет аварийный выход.
Наконец, доходит наша очередь. Мы регистрируем багаж и получаем ключи, но тут
сообщают, что каюты еще не открыты. Мэтт пытается этого не показывать, но от
напряжения его глаза чуть не вылезают из орбит. Его нужно спрятать от толпы, пока он
снова не замер или, что еще хуже, не психанул у всех на виду.
Я наклоняюсь и тихо спрашиваю девушку за стойкой:
— Номера правда закрыты или удобнее нас туда не пускать? — Я указываю головой
на Мэтта. — Вы ведь знаете, кто это? Как думаете, может, нам все-таки повезет?
Женщина оглядывает Мэтта с ног до головы, и в ее глазах мелькает узнавание.
— Сейчас проверю, сэр. — Она что-то набирает на компьютере. — Горничные уже
подготовили вашу каюту, так что можете устраиваться. Я прослежу, чтобы вам немедленно
доставили багаж.
— Спасибо.
Я собираюсь отвести Мэтта прямо в номер, пока он не придет в себя, но только мы
пересекаем мостик и оказываемся в уютном фойе, как замечаем женщину, укутанную в
полотенце. Она шипит на Дэймона и Мэддокса.
— Это еще кто, черт возьми? — спрашивает Мэтт.
Я узнаю́ ее, когда она встряхивает влажными светлыми волосами.
— Это Стейси. Сестра Дэймона. Похоже, у него проблемы.
— Может, нам...
Я кладу руку ему на грудь, предупреждая не подходить ближе.
 — Не надо. Поверь, не стоит злить Стейси. А учитывая, что она ругается, стоя в
одном полотенце, никто на этом корабле не может считать себя в безопасности.
Мы оставляем Мэддокса и Дэймона дальше страдать в одиночку и уходим искать
свою каюту. Коридоры на корабле такие узкие, что Мэтт едва протискивает свои
широченные плечи. Наконец, пробившись через толпы отдыхающих, находим нужную
дверь и вваливаемся в комнату. Мэтт прислоняется к двери и вздыхает с огромным
облегчением.
Эти жлобы из OTS вместо люкса поместили нас в стандартную каюту, но я решаю
не комментировать. Меня и так уже считают избалованным мажором. Но хотя бы у нас есть
балкон.
— Какого хрена там было? — спрашивает Мэтт.
— Ты про Стейси, отчитывающую Дэймона, или...
— Поцелуй.
— Ох, так вот на чем ты зациклился?
— Это не... мы не... Нам надо установить основные правила.
Боже, этот парень просто неподражаем.
— Может ты не в курсе, но в отношениях люди целуются, а стервятники, что
преследуют тебя, думают, что мы встречаемся. К тому же, ты чуть не сорвался прямо перед
ними, так что не оставил мне особого выбора.
— У нас деловое соглашение. Я без понятия, какую игру ты ведешь, но не дам
использовать себя ради славы, дерьмового реалити-шоу или что у тебя на уме.
— Ну вот, а я так мечтал стать постоянным участником «Семейства Кардашьян», —
сухо говорю я. — Ты серьезно такой пессимист?
— Ну-у, вряд ли ты здесь из-за денег. У тебя их куча.
Чем больше Мэтт злится, тем более растянутыми становятся его слова, и меня бесит,
что это звучит так мило.
— Слушай, мне за это даже не платят. Я здесь по просьбе друга, придурок.
Ого, часа не прошло с начала нашего «романа» и уже первая ссора. Это только одна
из причин, почему я не завожу серьезных отношений. О чем я только думал, соглашаясь на
эту авантюру?
«Ты знаешь, о чем», — шепчет совесть.
— И ты хочешь, чтоб я поверил, будто у тебя нет никакого интереса? Зачем тебе
подписываться на все это? — спрашивает Мэтт.
— Потому что Дэймон, вероятно, самый близкий мне человек на свете, и он
попросил об одолжении. Может, я порядочный парень?
Под всем этим показным высокомерием.
Мэтт смотрит недоверчиво.
Я закатываю глаза.
 — Думай, что хочешь, но мне не нужно хитрить или манипулировать тобой, чтобы
засветиться в прессе. Достаточно просто постоять рядом. Ты везде. Во всех новостях.
— А я не хочу быть везде! — орет он. — Я просто хочу играть в футбол! Это, блядь,
все, что у меня есть!
Мэтт садится на кровать и проводит рукой по растрепанным волосам.
— Было.
Я стискиваю зубы и утешительно сжимаю его плечо, несмотря на то, что он ведет
себя как задница.
— И я здесь, чтобы помочь вернуть твой футбол обратно.
«А заодно и побесить отца, но это идет бонусом».
— Как насчет того, чтобы найти Дэймона и узнать, что дальше по плану?
— У нас есть план?
— Он говорил о каких-то съемках и интервью для журнала, но не знаю, когда
именно.
— Ч-что? — Мэтт бледнеет. — Я не даю интервью.
Я вскидываю руки.
— Не стреляй в гонца.
— Нахрен все! — Мэтт топает к двери, но в последнюю секунду оборачивается. —
Ты идешь?
Поскорее бы прошли эти несколько месяцев.

***

— Где твой бойфренд? — рявкает Мэтт на Мэддокса, которого мы находим в баре.

— У него голова разболелась. Лег вздремнуть.
— Почему Стейси на вас кричала? — спрашиваю я.
К Мэддоксу подходит рыжий парень, которого я раньше не видел.
— Твою мать, ты же Мэтт Джексон! — выпаливает он.
Только этого нам не хватало — теперь кто попало будет приставать к Мэтту.
Я уже собираюсь вежливо послать его, когда Мэддокс говорит:
— Познакомьтесь, мой очень некрутой друг, Джаред. Это из-за него Стейси орала
на нас голая. Она не знала, что Джаред с нами.
Мэтт нерешительно протягивает руку «некрутому другу».
— Просто Мэтт. Не нужно звать меня по фамилии. Особенно так громко. — Он
окидывает взглядом небольшой бар.
— Ноа, — представляюсь я, приподнимая в приветствии подбородок.
— Когда Дэймон проснется? — спрашивает Мэтт. — Он вроде как должен
объяснить, что нам тут делать.
— Скоро отплытие, — сообщает Мэддокс, — предлагаю подняться на палубу и
помахать журналюгам. Можешь даже показать средний палец.
 — Ага, а потом Дэймон отрежет мне яйца, — отзывается Мэтт.
— Вряд ли тебе светит карьера в пиаре, — добавляю я.
Мэддокс пожимает плечами.
— Ладно. Вы делайте что хотите, а я собираюсь выпить.
Джаред указывает на Мэддокса:
— Вот это — отличная идея. Я за.
— Я читал, тут есть тренажерный зал, так что, если понадоблюсь, ищите меня там.
— Мэтт быстрым широким шагом покидает бар, как будто торопится оказаться от нас
подальше.
— Супер. Вы свели меня с помешанным на спортзале качком, — ворчу я.
— Он играет в НФЛ. Так и должно быть, — напоминает Мэддокс.
— В таком случае, я, видимо, тоже иду в спортзал, — отвечаю я. — Дэймон просил
всю неделю не отходить от Мэтта, и, похоже, разнообразие мне не светит. Он всегда такой
мрачный?
— Ему неслабо досталось, — говорит Мэддокс. — Будь снисходителен.
— Ладно. Я честно стараюсь быть милым, но он все время брыкается. Он ведь знает,
что я делаю ему одолжение, согласившись на это? — спрашиваю я.
— Тебе все равно нечем заняться. И ты просто не можешь смириться, что Мэтт тебя
не хочет, — отзывается Мэддокс. — Твое несчастное эго требует ласки?
— Это предложение?
— Обойдешься.
— Чему вас вообще учили в Олмстедском университете? Вы в упор не видите
качество, даже когда оно прямо перед носом.
Ни для кого не секрет, что в нашу первую встречу я флиртовал с Мэддоксом.
Дэймону нужен был отрезвляющий пинок, чтобы признать свои чувства.
Я машу парням на прощание и бегу за Мэттом. В номере его нет и, думаю, он пошел
прямо в спортзал, так как уже был в спортивных штанах. Я меняю джинсы на шорты,
натягиваю кроссовки и иду искать Мэтта.
Он обнаруживается на одном из тренажеров в углу. Длинные сильные ноги
отстукивают ритм на беговой дорожке. Крепкая задница, тренированное тело... как жаль,
что Мэтт мудак. Можно было бы гораздо веселее попотеть в эти несколько месяцев.
Мой член очень даже за.
«Нет, — приказываю я ему. — Нельзя к нему привязываться, так что спокойно,
дружок».
Когда я запрыгиваю на тренажер по соседству, Мэтт останавливается и уходит в
секцию для подъема тяжестей.
Ладно, видимо, так все и будет.
Проходит полчаса, потом еще час. Когда Мэтт идет наполнять водой бутылку, я
думаю, что тренировке конец, но куда там. Парень залпом выпивает воду и переходит к
следующему тренажеру.
 К концу второго часа непрерывной нагрузки я почти уверен, что умираю. На
дрожащих ногах плетусь к Мэтту, который сидит на гребном тренажере.
— Ты долго еще?
Он качает головой и тяжело дышит.
— Еще час.
— Так, я тогда в каюту. Если смогу до нее дойти, конечно.
Может мне кажется, но уже на выходе я слышу его смешок. Мэтт умеет смеяться?
До сих пор это казалось невозможным, поэтому я убеждаю себя, что ослышался.
Расслабив мышцы под долгим и горячим душем, я проверяю телефон, который перед
уходом намеренно оставил в комнате. Как и ожидалось, там куча голосовых сообщений от
родителей. Мы уже слишком далеко в море, поэтому я не могу их прослушать, но
предполагаю, что знаю, о чем они.
«Почему твое имя в таблоидах вместе с этим футболистом? Знаешь, как это
выглядит? Прекрати. Немедленно». И от мамы: «Зачем ты расстраиваешь отца?»
Когда я вижу пять сообщений от Арона, все внутренности скручивает. Не уверен, что в
состоянии сейчас с этим разбираться, хотя мог бы предугадать его реакцию. Наверное,
следовало его предупредить, но мы не разговаривали месяц, и как-то грубо отправить
сообщение вроде: «Предупреждаю, я сейчас встречаюсь с Мэттом Джексоном, поэтому
какое-то время буду мелькать везде».
Мы с Ароном учились вместе в колледже, потом дружили еще три года после него и
все это время даже не думали о сексе друг с другом. Но по какой-то причине в прошлом
году решили, что неплохо исправить это упущение. Самый глупый поступок в моей жизни,
потому что, несмотря на теплые чувства, я знал, что никогда не влюблюсь в Арона. Я сразу
ясно дал понять, что все временно, и он поначалу согласился. Затем, спустя несколько
месяцев, ему захотелось серьезных отношений, так что я с ним порвал. Но Арон все равно
возвращался, клялся, что согласен на любые условия. Я идиот, что вообще на это пошел.
Секс по дружбе никогда добром не заканчивается. Кому-то в итоге всегда становится
больно, и, в глубине души, я хотел бы такой участи для себя, потому что Арон — мой самый
близкий друг, после Дэймона. Или, по крайней мере, был им, пока я все не испортил.
Я пропускаю сообщения от Арона и открываю одно от Дэймона, пришедшее два часа
назад. В нем говорится, что для нас с Мэттом заказан столик в одном из шикарных
ресторанов корабля. Так что я переодеваюсь в серый костюм от «Гуччи» и жду Мэтта.
Проходит еще два часа, прежде чем он, весь потный, возвращается в каюту.
— Серьезно? — спрашиваю я. — Четыре часа тренировок?
— По-твоему, я нарастил эти мышцы, сидя на заднице? — Он снимает футболку и
указывает на свой пресс, а у меня перехватывает дыхание. — Оставаться в форме — моя
работа.
Тугие мышцы и татуировки. Этот парень сочетает в себе все, что не понравится
матери, чей сын приведет его на семейный ужин. Мой взгляд замирает на татуированном
плече. Замысловатый узор придает бицепсу впечатляющие размеры.
 Mэтт уходит в ванную и мне приходится отвести взгляд.
— Удачи там. Я еле-еле поместился в душе, а у тебя вообще нет шансов. Кстати, у
нас зарезервирован столик через пятнадцать минут, поэтому поторапливайся.
В ответ я слышу ворчание.
Официально заявляю: я встречаюсь с пещерным человеком. Понарошку встречаюсь,
но тем не менее.
Если бы этот парень еще и говорил, как пещерный человек, выдавая по нескольку
слогов за раз, он мог бы мне реально понравиться. Я думал, что умею быть тем еще
мудаком, но Мэтт даст мне сто очков вперед.
 Глава 3
МЭТТ

Мы сидим за столом с зажженными свечами, и Ноа тянется к моей руке. Я

напрягаюсь; желание отстраниться становится невыносимым. Максимально спокойно
высвобождаю ладонь и кладу себе на колено.
— Окей, что не так? — спрашивает Ноа.
— Ты о чем?
Ноа обводит взглядом зал ресторана. Кроме нас здесь несколько пар, скорее всего
потому, что за комфорт уединения в этом месте приходится нехило доплачивать.
— У тебя проблемы с проявлением чувств на публике? — склонившись ближе,
спрашивает Ноа. — Потому что, как я понимаю, смысл нашего пребывания здесь именно в
том, чтобы показать, как сильно мы влюблены. Но никто не поверит, глядя на то, как ты от
меня шарахаешься. Придется найти способ демонстрировать чувства без нежностей, если
они тебя напрягают.
— Я не против публичного проявления чувств, — огрызаюсь я. — Просто... не
привык. Касаться мужчин я позволял себе только в клубах, где мог притвориться кем-то
другим.
Ноа откидывается на спинку стула.
— До того, как новости появились в таблоидах, сколько людей знало, что ты гей?
Глубоко вздохнув, я тянусь за бокалом вина, которое заказал Ноа, как только мы
переступили порог этого дурацкого ресторана.
— Мэтт…
— Нисколько, ясно?
— Нисколько? Ты же мутил с Мэддоксом в колледже.
Я пожимаю плечами.
— Это не значит, что я рассказал ему правду о себе. Мы негласно договорились, что
просто дурачимся, притворялись натуралами, хотя и занимались не совсем...
«натуральными» вещами.
Ноа улыбается.
— Ты сейчас явно стараешься опустить подробности, да?
Я наклоняюсь вперед.
— Боюсь, если скажу, что видел Мэддокса голым, это волшебным образом
материализует сюда Дэймона, и он надерет мне задницу.
Ноа поднимает руку:
— Эй, эй, подожди минуточку! Это что, была шутка? Ты пошутил?
Я глубоко вздыхаю.
 — Я не всегда веду себя как придурок. Просто, вот это все, — я показываю на нас
обоих, — напрягает. Я не знаю, как вести себя с бойфрендом на публике, потому что я этого
не делал. У меня никогда не было отношений.
— Никогда?
— Я не мог позволить, чтобы о них стало известно. Не хотел заставлять кого-то
скрываться. И я никому не доверял настолько, чтобы открыть свой секрет.
— Ну и как, получилось? — Ноа намекает на то, где мы и почему.
— Ну, как оказалось, анонимные связи в клубах тоже не так уж надежны.
— Да? А так и не скажешь.
— Попробуй воздерживаться сам, и посмотрим, как скоро ты окажешься в захудалом
ночном клубе в поисках того, кто тебе отсосет.
— Благодаря тебе, я скоро узнаю каково это. Придется хранить целибат, пока я буду
твоим «бойфрендом».
Я об этом даже не подумал. После скандала пропало всякое желание искать
подобные приключения, но и в голову не приходило, что Ноа окажется в такой же ситуации.
— Прости.
Ноа улыбается.
— Это место только что стало моим самым любимым на корабле — ты и пошутил,
и извинился за пару минут. Может, оно волшебное?
Я вздыхаю.
— О, подождите, он вернулся. Проехали.
— Почему у меня такое чувство, что тебе часто надирают задницу?
Ноа ухмыляется.
— Уверен, ее надирали бы гораздо чаще, если бы у моего большого, грозного
папочки не было списка адвокатов длиннее родословной семейства Кардашьян.
— Послушай, я знаю, что вел себя как засранец, и хочу сказать спасибо, что ты так
оперативно вытащил нас с парковки и увез от репортеров. Я постараюсь сдерживаться, но...
— У тебя сейчас трудные времена. Не переживай о том, что мне придется забыть о
сексе и поддерживать нашу ложь. Я знал, на что подписывался.
— Почему ты согласился на это?
Заверения Ноа, что он делает это ради Дэймона, не имеют для меня никакого смысла.
— У меня свои причины, как и у тебя. — Ноа делает глоток вина и продолжает: —
Хотя я надеялся, что ты окажешься более благодарным.
— Так и есть. В смысле, я благодарен. Не совсем представляю, как это сработает или
поможет заполучить контракт, но Мэддокс сказал, что Дэймону можно доверять, и я так и
делаю. Не хочу быть придурком, но я ставлю на карту все, что у меня есть. От этого зависит
моя жизнь.
Ноа кивает.
 — Это огромное давление.
Сейчас, посреди океана, вдали от идиотских фотографов, я впервые с начала этого
безумия могу свободно дышать.
— Ну что, мир? — спрашиваю я. — Может, начнем все заново?
Ноа слишком долго смотрит, не отвечая, и я начинаю нервно ерзать. Затем
поднимает бокал.
— Согласен.
Наш «мир» длится весь ужин, но затем все снова идет наперекосяк.

***

Мы возвращаемся в каюту, и Ноа протягивает мне пиво из мини-бара. Но только я

думаю выйти на балкон, Ноа тянет меня назад.
— Давай здесь поговорим. Я выходил туда утром и слышал разговоры даже из кают
на нижних палубах.
Я киваю и устраиваю задницу на крохотном диванчике. Ноа умудряется
пристроиться рядом.
До нас доносится грохот волн Атлантического океана, бьющихся о борт. Все
спокойно, пока Ноа не открывает рот.
— Мы должны поцеловаться.
Я чуть не давлюсь пивом:
— Нахрена нам это делать?
— Я не собираюсь к тебе приставать, придурок.
— Мне кажется, просьба поцеловаться немного противоречит этому утверждению.
— Послушай. Ты чувствуешь себя неуютно на людях, и мы плохо знаем друг друга.
Чтобы все выглядело натурально, нужно вести себя естественно. Для этого и нужен
поцелуй, чтобы ты расслабился.
Как бы мне ни хотелось признавать правоту Ноа, но эту черту нам переходить не
стоит.
— Давай договоримся, что у нас все чисто платонически, чтобы не было путаницы.
— С моей стороны не будет никакой путаницы. Вполне понимаю твои сомнения —
стоит лишь взглянуть на меня. Ты боишься слишком увлечься, — указывает на себя Ноа,
но я стараюсь не смотреть.
— Ага, тебе повезло, что я на тебя еще не набросился.
Притом что у него реально офигенное тело. Черт бы его побрал.
— Я мог бы тебя подтолкнуть, но не думаю, что должен. Ты же и сам видишь, что
это хорошая идея.
— На самом деле, нет.
 — Боишься, что влюбишься? — дразнит Ноа. — Все парни влюбляются.
— Может, они западают на твой кошелек, — бормочу я.
Он щурится, его глаза приобретают грозовой оттенок. Если бы взгляд мог убивать...
— Влюбиться в тебя после одного поцелуя? — фыркаю я. — Невозможно. Даже
после нескольких поцелуев. Думаю, я вообще не способен любить, так как просто не знаю,
что это такое.
Парень придвигается ближе.
— Ноа... — Я начинаю ерзать.
— Ты слишком напряжен. Обещаю, что не попытаюсь тебя трахнуть. Хотя, было бы
весело.
Рука Ноа неуверенно скользит по моему боку и останавливается на спине.
Я замираю. Тридцать секунд назад он считал, что я напряжен? Так вот, это ничто по
сравнению с происходящим сейчас.
— Через два дня у нас фотосессия. — Его дыхание обдает мне щеку. — И тебе
придется расслабиться и притвориться, что я тебе нравлюсь.
— Вот тогда это и сделаем. — Хриплю я, но тут же откашливаюсь. — Не вижу
смысла целоваться сегодня.
— Тебе сейчас так же комфортно, как мне в тот день, когда экономка застукала меня
по самые яйца в заднице моего бойфренда. Это было в выпускном классе. Забавный способ
объявить родителям, что ты гей.
— Ты... что... как?
Если он пытался так меня отвлечь, это сработало.
— Дыши, — говорит Ноа. — И просто позволь мне тебя поцеловать.
Это точно дурацкая идея. Невероятно дурацкая. Тем не менее, глубоко в душе я не
только этого хочу, но и надеюсь, что Ноа прав. Потому что я точно не смогу притворяться
влюбленным в парня, которого не знаю, и рядом с которым нервничаю.
— Ладно. — Я наклоняюсь вперед и ставлю пиво на журнальный столик.
У Ноа такой ошарашенный вид, словно он не ожидал, что я могу согласиться.
Возможно, для него это просто игра. Если так, то он выиграл.
Но нас это не останавливает.
Я замираю в паре сантиметров от его губ, но прежде чем поцеловать, шепчу:
— Это всего лишь эксперимент. Только один раз.
— Мэтт...
— Ты убедишься, что ничего не выйдет, и я с радостью буду тыкать тебе этим в лицо
каждый день до конца этого фарса.
Ноа смеется, как будто знает, что я пытаюсь убедить себя, но смех обрывается, когда
я перебиваю его поцелуем. В отличие от сегодняшнего утра, когда от меня реакции было не
больше, чем от истукана, сейчас я беру инициативу в свои руки. Проникаю языком ему в
рот и еле сдерживаю стон от встречного прикосновения. Уже через две секунды я понимаю,
что совершил огромную ошибку.
Я пытаюсь не обращать внимания на дрожь, пробегающую по спине вслед за
пальцами Ноа, и внезапно ставшие тесными штаны. Затем я неожиданно оказываюсь
спиной на диване, который слишком мал для нас двоих.
Но и это нас не останавливает.
Ноа прижимается ко мне членом, и даже через два слоя одежды я чувствую, что он
длинный и толстый.
Блядь, не думать о его члене!
Ноа чуть отстраняется и скользит губами по моей шее.
— Кажется, ты говорил, что тебе не понравится, — шепчет он мне на ухо.
— Мне и не нравится.
Хм-м, наверное, прозвучало бы убедительнее, если бы мой голос не надломился как
у подростка, впервые открывшего журнал для взрослых. Или в моем случае, журнал о
футболе. Парни в обтягивающих штанах и защитных ракушках... м-м... Неудивительно, что
я влюбился в этот спорт, когда отец впервые привел меня на игру.
Ноа медленно двигает бедрами, прижимаясь твердым телом к моему каменному члену:
— Абсолютно уверен, что это говорит об обратном.
— Я просто гей, которому вылизывает рот горячий парень. Обыкновенная химия.
Это ничего не значит.
— Ошибаешься. Здесь нет ничего обыкновенного. — Ноа снова накрывает мой рот
поцелуем, и на этот раз я не могу сдержать стон.
Все, меня здесь больше нет. Я выпал за борт и тону в Ноа, больше не хочу всплывать,
даже ради глотка воздуха.
— Мэтт, — шепчет Ноа мне в губы, и его голос возвращает меня в реальность
подобно ведру ледяной воды.
Я отталкиваю его и сажусь, поправляя рубашку.
— Видишь? Не сработало. — Я тянусь за пивом, чтобы смыть вкус чужих губ.
Ноа вытирает рот и самодовольно улыбается.
— Значит, ты ничего не почувствовал?
— Нет. — Еще один глоток пива.
— Продолжай себя убеждать. — Он встает и выходит на балкон. Я сижу со стояком,
распирающим штаны, в еще большем замешательстве, чем если бы повелся на обманный
прием на поле.
Меня еще никто так не целовал. Никогда. Не сказать, что был большой список
парней, с которыми я целовался. В основном мы просто дрочили или отсасывали друг
другу. Даже именами не обменивались, не то что слюной.
 Ноа целуется, как дышит — уверенности ему не занимать. На вкус он словно
богатство и привилегии. Как-то так.
У меня нет никакого права судить его за обеспеченную жизнь. Черт, наверное, я не
намного от него отстаю. Разница в том, что я знаю, каково быть бедным, а у Ноа всегда
была беззаботная жизнь, поэтому он понятия не имеет о реальном мире и борьбе за
выживание.
Нужно сохранять здравомыслие. Я не могу отвлекаться на парня только потому, что
он умеет целоваться, и у него большой член.
Но быть рядом с ним было охренительно. С другой стороны, сейчас мне, наверное,
любой близкий контакт был бы приятен.
Не хочется признавать то, что я пытался отрицать в течение четырех лет, с тех пор,
как меня задрафтовали в НФЛ, но... я так устал быть один.
 Глава 4
НОА

Я абсолютно уверен: со мной что-то не так. Какого хрена я решил, что целоваться с
Мэттом — хорошая идея?
Думал, ощущения будут такими же, как на парковке, словно целуешь дохлую рыбу.
И совершенно не ожидал, что мне понравится.
Эй, секси-засранец, засунь свой язык мне в рот, так нам станет удобнее.
Мэтт прав. Я идиот. Стоп... Кажется, он меня так не называл. По крайней мере, в
лицо. Но так оно и есть.
Всегда думаю членом, даже если не хочу. Я честно был уверен, что поцелуй поможет
снять напряжение и неловкость. Я ошибался. Еще как. Потому что теперь хочу повторить
поцелуй. И еще, и еще. А потом, возможно, спуститься ниже.
Прекрати. Хватит.
Я возвращаюсь в каюту уже довольно спокойный, плюхаюсь на единственную
кровать и закрываю глаза рукой. До этого момента я не задумывался о том, как мы будем
спать.
Придется делить постель, иначе горничные разболтают, что мы ночуем порознь, и
тем самым весь мир узнает, что наши отношения — фикция. Кровать неширокая, a
учитывая габариты Мэтта, нам точно будет тесно.
— Я в спортзал, — сообщает Мэтт, копаясь в своей одежде.
— Опять?
— Бег помогает прояснить голову.
— А есть что прояснять? Ты же вроде сказал, поцелуй на тебя не подействовал. —
Горжусь тем, что вернулся прежний Ноа и ведет себя так, будто поцелуй его совершенно
не смутил. — Я бы пошел с тобой, но ноги как желе еще с прошлого раза.
— Мне не нужна нянька.
— Ага, точно. Именно поэтому Дэймон нанял меня за тобой присматривать и
притворяться твоим парнем.
Мэтт фыркает и начинает раздеваться.
Я резко втягиваю воздух и задерживаю дыхание. Вряд ли смогу пережить еще одно
шоу. Тело у Мэтта обалденное. На этот раз, не обращая внимания на татуировки, я
разглядываю сильные, мощные бедра и внушительную выпуклость в боксерах.
И инстинктивно облизываюсь.
Во что я ввязался?
Но наглядеться не успеваю, Мэтт уже одет и направляется к двери.
— Скоро вернусь.
 Он исчезает в коридоре, а мой член пульсирует в штанах. Отлично. Теперь я могу
разобраться со своей проблемой, а потом — если повезет — вырубиться и забыть о
провальной попытке сделать ситуацию чуть терпимее. И с чего я решил, что смогу устоять
перед Мэттом? Только потому, что он мудак? Мой член вообще против какой-либо
дискриминации. Ну, за исключением женщин.
Я опускаю взгляд. Все еще стояк. Черт. Обычно при мысли о сексе с женщинами эрекции
как ни бывало.
Не имея особого выбора, собираюсь в ванную подрочить. Достаточно вспомнить о
губах Мэтта, его густой бороде и впечатляющем члене, прижавшемся ко мне во время
поцелуя. Но оргазм только слегка ослабляет возбуждение. Одна лишь мысль о языке Мэтта,
и я снова становлюсь твердым.
Второй раз только выматывает, но никак не удовлетворяет желание. Я падаю на
кровать в одних боксерах, мечтая погрузиться в сон.
К несчастью, в этот момент возвращается Мэтт.
— Недолго ты в этот раз, — бросаю я.
— Нужно было немного побегать.
Я смеюсь.
— Кто бы сомневался.
Я отказываюсь смотреть на влажный от пота пресс Мэтта, упругие грудные
мышцы... Блядство, два раза дрочил, и все равно мало. В ванной включается душ, и меня
неудержимо тянет передернуть еще, но после двух оргазмов, боюсь, не хватит времени.
И хорошо, что не начал, так как Мэтт выходит через две минуты. Чуть не застал меня с
рукой на члене. Стремно, да, иначе и не скажешь.
Чувствую, как за спиной прогибается кровать.
— Неужели нельзя было снять каюту с двумя койками? — ворчит Мэтт.
Он задевает рукой мою спину, опаляя жаром. Господи Иисусе, Мэтт едва меня касается, а
я уже на пределе.
Я начинаю думать, что Дэймон все подстроил специально, наказывая меня за
неведомые грехи. Впереди семь ночей пыток.
Затем я вспоминаю, что подписался на это до самой предсезонки или даже дольше.
Может, цель досадить отцу не стоит таких усилий?

***

— М-м-м, — ворчу я, — Арон, отвали.

Он тот еще любитель обнимашек. Ненавижу обниматься. Арон знал это с самого
начала. В первое время он относился к этому спокойно и уходил, как только мы кончали,
но однажды попросился остаться на ночь. А потом еще на одну. Тревожный знак, но я его
проигнорировал. А не должен был, потому что иначе я бы здесь не... стоп.
Что-то Арон стал тяжелее и даже не сдвинулся, когда я попытался его столкнуть. И тут я
окончательно просыпаюсь и вспоминаю, где нахожусь.
— Кто такой Арон? — спрашивает придавившая меня тяжесть.
Мэтт перекатывается на спину, наконец-то освобождая от оков непрошеной
близости.
Я поднимаю руки над головой и потягиваюсь.
— Никто.
— Чушь собачья, по-моему.
— А по-моему, не твое дело. — Я сажусь и свешиваю ноги.
— Мое, если с этим будут проблемы. У тебя есть парень? Последнее, что мне нужно
— еще один скандал, в котором я буду разлучником и...
— Он бывший, окей? Нет, даже не так. Он парень, с которым я трахался около года.
— Около года? Ты спал с кем-то целый год и не считал его своим парнем?
Да уж, в снисходительности Мэтта не упрекнешь.
— У нас были свободные отношения, — сообщаю я. — Мы оба параллельно
встречались и с другими парнями.
Хотя Арон в последние месяцы очень часто намекал, что ему не нравится такое
положение дел. Он не хотел больше скрываться и рвался открыться нашим друзьям. По его
словам, так мы при желании могли бы уединиться, и никто бы глазом не моргнул. Боже, я
был слеп и не видел, что Арон хочет большего.
— Я иду в спортзал, — бросает Мэтт и принимается рыться в чемодане.
Пресвятая Дева Мария.
— Опять? Знаешь, есть такая вещь, как истощение. Ни одна команда тебя не возьмет,
если получишь травму.
— Я на пике своей игры. Никогда не был в лучшей форме.
— Почему тогда твой контракт не продлили задолго до скандала?
В глазах Мэтта мелькает боль.
— За несколько месяцев до всей этой истории меня вызвал тренер нападающих. Он
сказал, что заметил атмосферу недоверия на поле и, судя по всему, причиной был я. Видимо,
не мог сыграться с остальными.
— Ты? Мудак в общении? Я в шоке.
Мэтт выдавливает слабую улыбку.
— Команда хотела, чтобы я ходил с ними в стрип-клубы, тусовался, дружил со
всеми. Я же хотел играть в футбол, а потом бежать домой и запираться в шкафу. Чем реже
я с ними зависал, тем меньше оставалось шансов быть раскрытым.
Я поджимаю губы.
 — Ну, хорошо, только я одного не пойму: как ты позволил сфотографировать себя в
том клубе?
— По-твоему, я сунул кому-то камеру и сказал: «Пожалуйста, разрушьте мою
жизнь»?
— Ты с такой маниакальной упертостью относился к этому вопросу, даже близко не
подходил к парням из команды, а потом наплевал на все ради минета?
— Момент слабости. Я редко хожу в эти клубы. Первый год в НФЛ я вообще не
прикасался к парням. Отсюда и татуировки.
Мэтт потирает предплечье.
— Точно. Потому что воздержание равноценно татуировкам?
— Мне нужно было что-то. Адреналин, боль…
— Не понимаю.
Мэтт вздыхает.
— Первый раз я подцепил парня на втором году контракта, после проигрыша. Я
упустил мяч на передаче, которая могла вывести нас вперед. Неудачи случаются, все
совершают ошибки, но это был мой первый реальный провал, стоивший победы. Так что я
забрел в ближайший клуб, затянул случайного парня в туалет и отсосал ему. Так я мог
почувствовать, что хоть в чем-то хорош, понимаешь?
— Не совсем. Не имел удовольствия убедиться. — Ну вот, снова мой проклятый
язык.
— И не убедишься, — отрезает Мэтт и заходит в крошечную ванную переодеться.
Я опускаю взгляд на свой твердый член. Стоит Мэтту упомянуть минет, и мой ствол
готов к действиям. Если я и не понял этого раньше, то теперь стало ясно: моим самым
идиотским поступком года было не то, что я причинил боль Арону. А то, что поцеловал
Мэтта.

***

Мы все встречаемся за завтраком, и ребята решают провести день на канатных

аттракционах одной из внешних палуб. Но мне нужно побыть подальше от Мэтта.
А также найти интернет-терминал. Утром, когда Mэтт ушел в спортзал, я сдался и проверил
сообщения от Арона. Все они содержали разные версии фразы «пожалуйста, скажи, что
это шутка».
Велико искушение сказать правду, но я подписал договор о неразглашении. Лишь
узкому кругу лиц известно, что отношения с Мэттом фиктивны. К тому же, надеюсь, Арон
сможет двигаться дальше, если будет думать, что у меня кто-то есть.
Включив компьютер, я открываю электронную почту и пялюсь на мигающий курсор. Он
надо мной насмехается, я знаю. Я борюсь с трусливым желанием послать все к хренам.
Но если за последний месяц я и научился чему-то, так это тому, что с Ароном надо
переходить сразу к сути. Стоит ему почувствовать малейшее колебание, он тут же пытается
вернуться. Так что, презирая себя, я наношу Арону удар под дых.
«ПРОСТИ. Я ВСТРЕТИЛ МЭТТА, ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ. НЕ ОЖИДАЛ, ЧТО
ВЛЮБЛЮСЬ ТАК БЫСТРО, НО ЭТО ПРОИЗОШЛО».
Нажимаю «отправить» и закрываю глаза. Независимо от того, что думают друзья,
мне не нравится быть мудаком. Не нравится причинять Арону боль.
Всплывает сообщение чата.
Дерьмо.
АРОН: ЧТО ЗА ИГРЫ? ТЫ ЖЕ НЕ ВЛЮБЛЯЕШЬСЯ. ТЫ ТВЕРДИЛ МНЕ ЭТО
ЦЕЛЫЙ ГОД.
НОА: НЕ ВЛЮБЛЯЮСЬ. ОБЫЧНО. НО МЭТТ ДРУГОЙ.
АРОН: ЭТО ТВОЙ СПОСОБ МЕНЯ ПОСЛАТЬ? Я ЖЕ СКАЗАЛ, ЧТО СОГЛАСЕН
ВЕРНУТЬСЯ К СВОБОДНЫМ ОТНОШЕНИЯМ.
НОА: НЕ МОГУ СЕЙЧАС ГОВОРИТЬ. Я НА КОРАБЛЕ, ПОСРЕДИ АТЛАНТИКИ.
С МЭТТОМ. МОИМ ПАРНЕМ. СВОБОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НЕ РАБОТАЛИ, И МЫ
ОБА ЭТО ЗНАЕМ. Я ДВИГАЮСЬ ДАЛЬШЕ, И ТЫ ТОЖЕ ДОЛЖЕН.
Я задерживаю дыхание, пока зеленый огонек около имени Арона не исчезает. Перед
тем, как выйти из сети, открываю новое окошко чата с нашим другом Уайетом. Он,
наверное, самый заботливый в нашей компании. Даже больше, чем Скайлар и Ребекка. Эти
девчонки могут быть безжалостными и отрежут мне яйца, когда узнают, что я кинул Арона.
НОА: МОЖЕШЬ ПАРУ ДНЕЙ ПРИСМОТРЕТЬ ЗА АРОНОМ? СВОДИТЬ КУДА-
НИБУДЬ. ЕМУ НУЖНО ПОТРАХАТЬСЯ.
Ответ приходит немедленно.
УАЙЕТ: РАЗВЛЕКАЙСЯ СО СВОИМ ФУТБОЛИСТОМ, ПОКА МОЖЕШЬ.
ПОСТАРАЙСЯ НЕ НАГАДИТЬ В ДУШУ И ЕМУ.
Наряду с заботливой натурой, Уайет также имеет склонность к драматизму, а значит,
он принял сторону Арона. Так и должно быть. Уайет не говорит ничего нового, но мне не
по себе. Если бы не договор, я бы заверил друга, что в нашем с Мэттом случае ничье сердце
не находится под ударом. Он угрюмый парень, а я... не знаю, что у него со мной за
проблемы, но очевидно одно — они есть.
Одна ночь прошла. Осталось еще дохрена.
 Глава 5
МЭТТ

Вернувшись в каюту после полудня, я нахожу Ноа сидящим на балконе с высоко

закинутыми на перила ногами. Выглядит очень неудобно, но эта поза ему идет.
Ноа отпивает из бутылки. Судя по количеству пустой тары на маленьком круглом
столике, это уже пятая.
Не первый человек, которого я довел до пьянства. Да, пап?
Отец всегда винил нас, детей, в своем пристрастии к алкоголю. Интересно, он
вообще просыхал после моего скандального разоблачения? Мне так хочется позвонить
братьям и сестрам, узнать, как у них дела, и что происходит дома после того, как моя жизнь
стала достоянием общественности. Но их номеров у меня больше нет. Родители сделали все
возможное, чтобы вычеркнуть меня из семьи. Я в черном списке всех соцсетей, а при
попытке дозвониться оператор сообщает, что номер не существует.
— Я чувствую, как ты на меня пялишься. — Ноа заходит в комнату в тот момент,
когда я достаю пиво из мини-бара.
— Не рановато для выпивки? — спрашиваю я.
Ноа выгибает темную бровь и прожигает меня сине-зелеными глазами. Мне кажется,
синий все же преобладает. Какого хера я вообще думаю о цвете его глаз?
— Кто бы говорил. — Он отпивает еще глоток.
— Похоже, я магнит для несчастий и тяну тебя за собой.
— Не обольщайся. Это, — Ноа поднимает бутылку, — к тебе не имеет никакого
отношения.
— Ты достал персонал своими выходками, и они плюнули тебе в еду?
Ноа закатывает глаза.
— Эй, я милейший парень. Ты просто этого не замечаешь.
О, еще как замечаю. Непринужденное отношение, чувство юмора и высокомерное
обаяние притягивает всех вокруг, но я здесь не для этого.
— Эм, Дэймон наконец отдал наше расписание. — Я достаю из кармана сложенный
лист бумаги и отдаю Ноа.
— Познакомиться поближе, — читает он, а потом его пробирает смех. — Не убив
друг друга. Тут придется постараться, да?
— Очень.
— Погоди, на Бермудах нас ждет съемка и интервью для журнала «Out and Proud»?
Я делаю большой глоток из бутылки.
— Угу.
— Снова распсихуешься?
 — Не стану врать, есть такая вероятность.
— Каждый раз, чувствуя подступающую панику, знай, что мой рот в шаговой
доступности. Здесь сказано, что будет совместное интервью.
В ответ на мой стон Ноа начинает смеяться.
— Ты кайфуешь от моего дискомфорта? — спрашиваю я.
— Тебя так легко смутить. — Ноа просматривает лист дальше. — А потом ты на
несколько недель возвращаешься домой перед благотворительным вечером... серьезно?
Спортивного ЛГБТ-сообщества? Они реально пытаются заткнуть всем глотки однополыми
отношениями?
Я давлюсь пивом.
— Спасибо. Именно это я и хотел сказать.
— Мы должны демонстрировать обычное, нормальное поведение. Может, обсудить
с Дэймоном, например, день, когда мы просто пойдем по магазинам? Отношения со мной
— это не круглосуточные приемы и модные круизы.
— Разве нет? — спрашиваю я. — Богатый парень с трастовым фондом, без работы...
— У меня есть работа, я просто никогда на нее не хожу. Мне не платят, зачем там
появляться?
— Да ты прямо сотрудник года.
— Хочешь, расскажу, что у меня за «работа»? — спрашивает Ноа, выделяя
последнее слово воздушными кавычками. — Я принимаю участие в кампаниях отца. Моя
официальная должность — политтехнолог, а, значит, я целый день сижу в душной
комнатушке с кучей людишек, которые утверждают, что имеют большой жизненный опыт.
Но потом эти умники возвращаются в свои огромные особняки и шикарные жизни, не
обращая внимания на бездомных на улицах. Все мои идеи сразу же зарубают, потому что я
всего лишь директорский сынок с дипломом политолога и нулевым опытом работы. — Ноа
с отчаянием смотрит на меня, и я впервые замечаю его смирение.
— Ты хочешь быть политиком? — спрашиваю я.
— Что-то типа того. — Интонации в его голосе наводят на мысль, что Ноа врет или
просто не переживает о том, доберется до Белого дома или нет. — Таков был изначальный
план. Но теперь уже нет.
— И все? Больше ничего не скажешь?
— Не все так солнечно и радужно в жизни ребенка с трастовым фондом, — бормочет
Ноа.
Я впервые вижу в нем уязвимость, и мне становится не по себе. Я не знаю, как
реагировать.
— И все равно, я предпочел бы ее существованию в семье из Теннесси, ютящейся в
трейлере и имеющей шестерых детей, которых нужно чем-то кормить.
«Видимо, не подходящая реакция, придурок».
 Ноа снова расплывается в высокомерной улыбке.
— Ты из Теннесси? Так вот откуда этот говор в моменты злости.
— Я научилс-с-ся говорить как нормальный образованный человек, — произношу я
каждое слово четко, как сделал бы дома.
— Почему? Южный акцент невероятно сексуален. Лучше, чем нью-йоркский. — И
да, речь самого Ноа больше напоминает жителей Бронкса, а не Манхэттена.
— Наверное, для меня акцент ассоциируется с деревней, где я вырос.
Ноа прислоняется к раздвижной балконной двери.
— Окей, замечательно. Мы начали ближе узнавать друг друга. Каково в семье с
пятью… братьями и сестрами? Или...?
— Два брата и три сестры. Шарлин двадцать один год, Джетро девятнадцать, Дейзи
шестнадцать, Фэрн четырнадцать, а Уэйду двенадцать.
Ноа присвистывает.
— Твои родители не слышали о контрацепции?
Я не могу сдержать смех.
— Ты всегда говоришь первое, что приходит на ум?
— Ну, да. Прости.
— Не извиняйся. Ты прав. Мама и папа должны были остановиться на мне. Знаешь,
есть люди, которым противопоказано заводить детей. Мои родители точно в этом списке.
Может и не на первом месте. Они не совсем монстры — не били нас, одевали и кормили,
просто их... никогда не было рядом. Футбол — единственная наша общая с отцом тема.
— Они знали, что ты гей до скандала?
Не знаю, как правильней на это ответить.
— В старших классах был один парень, с которым мы часто дурачились. И думали,
что осторожны, но сейчас, оглядываясь назад, я полагаю, мама с папой знали все с самого
начала. Перед отъездом в колледж мне недвусмысленно намекнули не возвращаться.
Никогда. В Олмстеде у меня была полная стипендия, летняя подработка для оплаты жилья,
и на каникулы я домой не ездил. А на втором курсе меня приняли в команду.
— Когда ты последний раз виделся с семьей?
— В тот день, когда уезжал в Нью-Йорк. Я не возвращался, а им не по карману меня
навещать. Раньше я мог звонить братьям и сестрам, но теперь и это запрещено. Наверное,
одно дело знать и игнорировать мою ориентацию, и совсем другое — постоянно видеть
снимки в интернете и новостях.
— Хреново, — тихо говорит Ноа.
— Ну, как сложилось. — Я притворяюсь, что это все не важно, но я так долго ждал
от отца слов, что он гордится мной.
Возможно, это очень стереотипно, но я жил и дышал футболом, уверенный, что
именно это мне и нужно.
 Перед поступлением в колледж я еще сомневался, хочу ли играть, но позже понял,
что не могу без этого жить. Футбол у меня в крови. С того момента я играл только для себя.
Ноа отлипает от двери и протискивается к мини-бару.
— Я возьму еще пива. Хочешь?
— Эм, насчет этого. Я вроде как сказал ребятам, что мы пойдем с ними в
курительный зал.
Он замирает, еще не коснувшись бутылки.
— Сигары и виски. Даже лучше.

***

Дэймон раздражен. После бара он провожает нас в каюту, чтобы убедиться в нашей
готовности к завтрашнему интервью. Но все идет наперекосяк благодаря одному
самоуверенному умнику, который ничего не воспринимает всерьез.
Мы уяснили главное: где познакомились, на кого учились, но, похоже, у Ноа
синдром дефицита внимания, потому что заставить его сосредоточиться — такое же гиблое
дело, как отучить кота лизать яйца.
— Окей, давай попробуем начать с простого, — предлагает Дэймон. — Чем в
свободное время любит заниматься Мэтт?
Ноа хмыкает.
— Отсасывать в ночном клубе, наверное, неправильный ответ?
Я со стоном падаю на кровать.
— Все, сдаюсь. Он всегда такой? — Зачем спрашиваю, когда ответ очевиден.
— Проводить время с тобой, тупица, — игнорируя меня, отвечает Дэймон. —
Знаешь, нормальным парам нравится быть вместе каждую свободную минуту. А раз у
спортсменов такой роскоши нет — правильный ответ: проводить время с тобой.
— Но это так... сахарно, — возражает Ноа.
— Нам нужно продать этот «сахар». — Дэймон пытается сохранять спокойствие, но
получается плохо.
— Тростниковый или рафинад?
Дэймон встает.
— По моему опыту, разговаривать сейчас с ним бесполезно. Прости, Мэтт. Я
пытался.
— И тебе, блядь, того же, — кричу ему в спину.
— Как непрофессионально, — заявляет Ноа. — Но, по крайней мере, сработало. Чем
хочешь заняться? Выпить? Перекусить? По-моему, здесь есть дурацкое магическое шоу...
Я сажусь и недоверчиво смотрю на Ноа.
— Ты специально так себя вел, чтобы не отвечать на назойливые вопросы?
 Он улыбается.
— Всегда пожалуйста.
— Но нам нужно все это знать.
— Нет, не нужно. Сами разберемся, ничего сложного.
— А если нас подловят на вранье?
— Мы же только что влюбились, — говорит Ноа. — И не должны тут же доказывать,
что мы родственные души и сразу это поняли. Вполне нормально, что мы не знаем всех
мелочей.
— А что, если спросят о твоей семье?
Обычно яркие и живые глаза гаснут.
— Я разберусь со всеми политическими вопросами. Меня этому с рождения учили.
— Но не меня. Что, если я все испорчу?
— Тогда встанешь в очередь за пособием по безработице. — Он шутит, но я-то не в
настроении. Ноа, видимо, понимает и тут же извиняется. — Не волнуйся. Это всего лишь
интервью для журнала, который вряд ли кто-то будет читать.
Я фыркаю.
— Чушь собачья, и мы оба это знаем. Одна фотография разрушила мою карьеру, и
для ее восстановления потребуется хренова куча положительных статей.
С громким вымученным стоном Ноа подходит к мини-бару и берет свежее пиво.
Холодильник, похоже, бездонный. Горничные в наше отсутствие пополняют запасы, как
ниндзя.
— Хорошо, — сдается он. — Давай по горло напичкаем друг друга максимальным
количеством информации, но совместим приятное с полезным.
— Ты что, не можешь находиться в одном помещении со мной без выпивки?
— Так я легче переношу свое положение.
— Ну спасибо, — бормочу я. — Вопрос: чем любит заниматься Ноа в свободное
время? Ответ: пить.
Ноа прислоняется к стене маленькой каюты и делает большой глоток пива.
— Я могу придумать способ повеселее, но тебе он не понравится.
Даже спрашивать не хочу, потому что голодный взгляд Ноа говорит сам за себя, и я
никак не стану реагировать.
Я быстро встаю, потому что кровать внезапно кажется очень заманчивым местом.
Мне снова хочется поцеловать Ноа, прижаться к нему...
— Думаю, ты прав. Пользы от этого никакой. Пойдем на шоу.
Я замечаю самодовольный вид Ноа и понимаю, что снова попался на его уловку. Он
с самого начала не собирался отвечать на дурацкий допрос Дэймона и специально довел нас
обоих до ручки.
Не знаю, злиться или восхищаться.
 Глава 6
НОА

Уже второе утро я просыпаюсь в объятиях гиганта. Спина взмокла, но я

наслаждаюсь теплом и чувством легкости, оттягивая момент пробуждения от временного,
но сладкого безумия. Я же не люблю обниматься. Не-а. Без вариантов.
Я отталкиваю Мэтта.
— Для того, у кого никогда не было парня, ты большой любитель потискаться.
— Это не я, это все мои руки, — зевает Мэтт. — Когда сплю, я их не контролирую.
Он перекатывается на спину, потягиваясь длинным телом, и простыня сползает к
узкой талии.
— Во сколько фотосессия? — спрашиваю я.
— Как только причалим.
Я неторопливо выползаю на балкон. Мы еще в пути, но если хорошенько высунуться
за перила без риска грохнуться, вдалеке можно разглядеть землю.
— Я в душ, — сообщаю я. — Заодно передерну. Если, конечно... — Я скидываю
боксеры, и мой вставший член шлепается о живот. — ... ты не хочешь присоединиться?
Понятия не имею, что творю. Хочу, чтобы Мэтт повелся, или просто прикалываюсь?
Не уверен. Зная себя, думаю, второе, но, если бы он согласился, смог бы я сделать вид, что
пошутил?
— Обойдусь, спасибо.
Ха. Не повелся. Я прохожусь взглядом от его каменного пресса к образовавшейся
«палатке» из простыни. Окей, все-таки повелся, но поддаваться не собирается.
— Ладно, но ты тоже разберись со своей проблемой. Знаешь, скорее всего, мы весь
день проведем в плавках. В масле, вплотную друг к другу. Хочешь засветить в журнале
стояк?
— Не так уж ты на меня и влияешь. Я справлюсь.
— Чушь собачья, — закашлявшись, выдавливаю я.
— Просто химия. Твой хамский язык отбивает любое желание. — Мэтт пытается
скрыть ухмылку.
— Я бы показал, насколько он может быть хорош.
На крошечную долю секунды, клянусь, в его глазах мелькает интерес, но затем Мэтт
вновь надевает маску безразличия.
— Я все же откажусь.
— Как хочешь.
 После короткого душа — стоило прикоснуться к себе, вспоминая пробуждение, как
я кончил секунд за тридцать, — я нахожу Мэтта одетым в пляжные шорты и футболку без
рукавов.
— Надо было подрочить, — нараспев произношу я.
— А может, я уже?
И у меня снова встает. Этот парень сводит меня с ума.
— Нам надо потрахаться.
Мэтт вздыхает.
— Ну вот опять. И почему же, интересно?
— Выслушай меня. У нас ведь отношения — по крайней мере, до тех пор, пока ты
не получишь контракт. Да и после я могу тебе понадобиться, чтобы твои товарищи по
команде не подумали, будто ты к ним клеишься. Всем известно, что мы, геи, просто спим и
видим, как бы подкатить к натуралам.
Мэтт смеется.
— Точно. Не говоря уже о том, что футболисты — народ безбашенный. Ни за что бы
не рискнул.
— Ты только что назвал себя безбашенным?
Мэтт невесело хмыкает.
— Ты, наверное, не обратил внимания, но я в полном дерьме.
— По-моему, мы все там, нет?
— Слушай, мы не будем трахаться. Если переступим эту черту, лучше, как ты
утверждаешь, не будет. Все станет только неудобней.
— Верно, но ситуация и так уже довольно неловкая. Назад пути нет. У меня встает
только от того, что ты... да просто дышишь. Даже твое дерьмовое отношение начинает
заводить.
— Отличный способ затащить меня в постель, — замечает Мэтт.
— А тебе бы хотелось свечей и цветов?
— Отвали.
— Нам не обязательно испытывать взаимную симпатию, чтобы помочь друг другу
кончить.
— Могу поспорить, ты говоришь это всем парням.
Как он меня бесит.
— Просто предложил, — отвечаю я, — мы бы выпустили пар, наши отношения стали
бы чуть менее фальшивыми и получилось бы, что мы не так уж и обманываем. Плюс оба
знаем, что это временно. Вряд ли нам грозит влюбиться друг в друга, притом, что мы едва
ладим.
Мэтт пялится на меня в замешательстве.
 — Ты реально думаешь, что не нравишься мне? Меня бесит ситуация, а не ты, но
лучше держаться в рамках соглашения.
— Почему?
— Мне нужно, чтобы эта стратегия сработала, но ничего не выйдет, если... будет
вовлечен секс. Я не заходил так далеко с другими парнями и не собираюсь... — Мэтт
захлопывает рот и морщится, как будто сказал что-то лишнее.
Я прокручиваю его слова в голове и подхожу ближе.
— Я тебя сейчас правильно понял?
— Не-а. Забей. Ничо я не говорил.
Не потому ли снова появился говорок?
— Мэтт, сколько у тебя было парней?
Кончики его ушей краснеют.
— Куча.
Я криво улыбаюсь.
— Сверху или снизу? Мне казалось, наш мистер Засранец топ, но теперь уже я ни в
чем не уверен.
Мэтт разминает шею.
— Надо пойти пожевать чего-нибудь перед съемками. —
Он пытается уйти, но я хватаю его за руку.
Черт бы побрал эти татуированные бицепсы — такие твердые и аппетитные.
— Ты что, девственник? — хрипло спрашиваю я.
— Нет. — Он отводит взгляд.
Значит, девственник.
— Я делал много... всякого. Это считается.
— Нет, не считается. У тебя когда-нибудь был анальный секс? В любой роли.
— Это не определяющий фактор для секса, знаешь ли.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Тебе-то что? — срывается Мэтт.
— Ну, раньше, когда я предлагал переспать, это было на уровне фантазии. Теперь
же я просто уверен, что мы должны это сделать.
Мэтт запрокидывает голову и смотрит в потолок.
— Клянусь, если не отстанешь, следующим заголовком в новостях будет «Мэтт
Джэксон убивает своего бойфренда».
— Броскo. Но такой горячий парень как ты в таком возрасте не должен оставаться
девственником. Нужно это немедленно исправить.
Мэтт скрипит зубами.
— Увидимся в ресторане. Мне нужно заправиться, чтобы и дальше выносить твою
болтовню.
 Он уходит раньше, чем я успеваю сообразить, что открыв рот, как обычно, все
испортил. Только на этот раз я не специально. Да уж, я совершенно не умею держать язык
за зубами.
В свое оправдание могу сказать: кто бы мог подумать, что такой парень, как Мэтт,
окажется девственником? Если, оставаясь «в шкафу», он умудрялся получать минет в
ночных клубах, то мог бы запросто потащить какого-нибудь парня к себе, или пойти к тому
домой для сохранения анонимности. Я даже видел, как народ трахается прямо в клубах,
подобных тому, где его застукали.
Но если бы я был двадцатитрехлетним девственником, вряд ли бы захотел, чтобы
меня ткнули этим в лицо.
Ух ты, я действительно мудак. Нужно пойти и извиниться. Надеюсь, у Мэтта есть
диктофон, потому что Ноа Хантингтон никогда не извиняется. Как правило.
Мэтта нет ни в одном из ресторанов, куда я заглядываю в его поисках, и пока я бегаю
от одного к другому, наступает время фотосессии.
В надежде найти Мэтта, я возвращаюсь в каюту, но перед дверью меня ждет только
наш миротворец Дэймон и заходит следом.
— Что ты ему сделал?
— Уже нажаловался, да?
— Он отказывается от съемок.
— Хм, не думаю, что это имеет ко мне какое-то отношение. Эти съемки — идиотизм.
— Я думал, ты отнесешься с пониманием. Ты же знаешь, каково это, когда за тобой
следят папарацци.
— Я и отношусь. Именно поэтому я считаю, что съемки для журнала Out and Proud
— глупая затея. Да, Мэтт должен принять тот факт, что он гей, и не скрываться, но
выставлять это напоказ — не лучший вариант. Для его великого гей-интервью следовало
пригласить кого-нибудь из «Спортс Иллюстрейтед» или «Футбол — это жизнь».
Дэймон смеется.
— «Футбол — это жизнь»? Нет такого журнала.
— Я что, похож на парня, который знает названия спортивных журналов? Я просто
хочу сказать, что любые интервью Мэтта должны быть посвящены футболу, а не его
ориентации.
— Когда это ты успел получить степень по общественным связям? И ты до сих пор
не ответил, чем его так разозлил.
— Я все исправлю, — отвечаю я. — Возможно, я случайно раздразнил его. Я приведу
Мэтта на съемки. Знаю, мы тут повязаны, но, может, когда вернемся, ты пересмотришь наш
график. Будем просто заниматься обычными делами, а не позировать для плакатов с ЛГБТ-
пропагандой. Если бы Мэтт сам открылся — другое дело, но всем известно, что его
вынудили «выйти из шкафа», и теперь все выглядит так, будто он слишком старается.
 Дэймон улыбается.
— Что? — спрашиваю я.
— Он тебе нравится.
— Он угрюмый засранец.
— Он тебе по-настоящему нравится.
— Мы что, в десятом классе? Конечно, я бы его трахнул, но всем известно, что я
трахнул бы любого, у кого есть член и пульс.
Дэймон смотрит на меня, склонив голову набок.
— Не делай этого.
— Не делать чего?
Его поддразнивание задевает за живое, и я начинаю защищаться. Я знаю Мэтта уже
три дня, и большую часть времени он злился. Он мне не нравится. Нет.
— Не надо скрывать чувства под самоуничижением, — говорит Дэймон.
— Когда это ты успел получить степень по психологии? — бросаю в ответ его же
слова. — Ладно, сейчас переоденусь и пойду извиняться, а потом устроим шоу. Чем раньше
мы это сделаем, тем скорее сможем разбежаться по разным углам корабля.
Я знаю Дэймона восемь лет. Он мне как брат. Поэтому, когда он кивает с
самодовольной улыбкой, я практически слышу его мысли.
— У меня нет ничего к Мэтту, — утверждаю я.
— М-м-х-м-м.
Придурок.

***

Мы идем в номер Дэймона, но Мэддокса и Мэтта нигде не видно.

— Молись, чтобы Мэддоксу удалось вбить в него немного здравого смысла, и они
уже на берегу, на месте фотосессии, — говорит Дэймон.
— Или что, ты меня уволишь? Не заплатишь? О, минутку, ты же с самого начала не
платил.
Дэймон щиплет переносицу.
— У меня голова раскалывается.
— От сотрясения?
— От тебя.
— Ох. Ну, в таком случае, не стоит благодарности. Да ладно, я все исправлю.
Дэймон прищуривается.
— Что именно ты натворил?
Я не собираюсь рассказывать Дэймону о девственности Мэтта. Не такой уж я мудак.
— Предложил переспать.
 — Ты невероятен.
— Спасибо.
— Это не комплимент.
— Насколько я понимаю, мы застряли друг с другом на ближайшие несколько
месяцев. Можно и воспользоваться ситуацией.
— И ты мне еще говоришь, что он тебе не нравится, — усмехается Дэймон.
— Он нравится моему члену.
— Ну да, все знают, что твой член не отличается избирательностью.
— О, так, значит, ты можешь шутить надо мной, но когда это делаю я, это
«самоуничижительно»?
— Ага. Точное определение. Может, тебе словарь купить? Я думал, ты колледж
окончил.
Мы сканируем на контрольно-пропускном пункте ключ-карты от наших номеров, по
которым можно отследить, кто покидает корабль по прибытии в порт.
— Где будут проходить съемки? — спрашиваю я.
— В полумиле дальше по берегу. Журнал арендовал там частную резиденцию.
Мы идем по пирсу и спускаемся на песчаный пляж. В этой части света солнце жарче,
и я весь покрываюсь потом. Да и влажность жизнь не облегчает.
Рубашка сразу прилипает к спине, поэтому я снимаю ее и затыкаю за пояс.
— И как ты целых тридцать секунд продержался в проклятой рубашке? — ворчит
Дэймон.
— Должен же я сделать этим людям хоть какой-то подарок. — Я указываю на свой
пресс.
— На их месте я бы потребовал вернуть деньги.
Я толкаю Дэймона.
— Здесь печет, как в аду.
При виде семей и парочек на пляже, мне хочется, чтобы Мэтт тоже насладился
солнцем, а не мучился на интервью.
— Они бы ушли без тебя? — спрашиваю я Дэймона. — Может, Мэтт сбежал.
— Я скинул Мэддоксу адрес и попросил по возможности доставить туда Мэтта.
— А что, телефоны здесь ловят?
Мой все еще выключен, валяется где-то в каюте. Прости, папа, но я пока никак не
могу тебе перезвонить.
— Угу.
Словно по сигналу у Дэймона жужжит сообщение: «Предупреждаю: папарацци
окружили резиденцию».
Я трясу головой.
— Это переходит все границы. Они что, последовали за ним на Бермуды?
 Мы поворачиваем за угол и видим журналистов, столпившихся у ворот бунгало.
— Вообще-то, думаю, они здесь из-за тебя, — говорит Дэймон. — Наверное, нам
следовало учесть политическую позицию твоего отца, когда сводили тебя с Мэттом.
Я и учел.
— Ага. Наверное.
Ухмылка Дэймона — отражение моей собственной.
— Ты ведь согласился, чтобы позлить старика, верно?
— Я? — я притворно ахаю. — Никогда бы так не поступил.
— Ври больше. Ну вот, пожалуйста. Получай свой звездный час.
Сейчас, когда я вот-вот испытаю то, к чему стремился, почему-то ожидаемого
подъема не ощущаю. Чувствую себя дешевле, чем мальчик по вызову из убогого ночного
клуба, где застукали Мэтта. Мои показушные эскапады, направленные против отца,
кажутся ребячеством по сравнению с тем, что переживает Мэтт.
— Ты как? Выглядишь каким-то дерганым, но ведь это невозможно. Ты ведь сам
Ноа Хантингтон, мать его, Третий!
— Я в порядке. Просто не ожидал, что эти журналюги и здесь появятся. Не
представлял, на что они готовы, чтобы превратить жизнь Мэтта в ад.
Дэймон снова принимает самодовольный вид.
— Заткнись, — ворчу я и ускоряю шаг.
— Я ничего не говорил, — отвечает он, легко поспевая за мной. Еще бы, с такими
длинными «экс-бейсболистскими» ногами. — И уж точно ничего о том, что ты втрескался
в Мэтта.
Убейте меня.
Мы проходим через толпу, и я настораживаюсь, услышав среди выкриков имя
Дэймона. Эти ребята хорошо подготовились. Когда-то Дэймон был довольно популярен —
до того, как повредил плечо.
Оказавшись на безопасной территории, я поворачиваюсь к другу.
— Они явно в отчаянии, если разнюхивали про твою потрепанную пенсионерскую
задницу.
— А вот и мой любимый Ноа, которого я ненавижу! Или ненавистный, которого
люблю? Без разницы. Мне тебя не хватало целую минуту, пока ты там сох по Мэтту.
— Иди в жопу.
— Для этого у меня есть Мэддокс. Но спасибо за предложение.
Дэймон стучит в боковую дверь, и одна из ассистенток впускает нас внутрь.
— А, отлично, вот и второй, — бросает она и убегает.
— Иди, найди Мэтта и вымоли прощение на коленях, — велит Дэймон.
Я уже делаю шаг, когда он вдруг тянет меня назад.
— И не предлагай отсос в качестве извинения. Именно поэтому он на тебя и злится.
 Не совсем, но Дэймон может верить, во что хочет.
— И, — он останавливает меня снова, — не буду напоминать, что это ваше первое
испытание. Если вы его провалите, нам вообще ни о чем больше не придется беспокоиться.
— Его голос становится тише: — Все должны поверить, что вы пара.
— Не дави.
Ассистентка вновь появляется, дерганая и взволнованная.
— Вот. — Она протягивает мне купальные шорты, больше похожие на трусы. —
Гардеробная там.
Миниатюрная женщина тянет меня в сторону, и я шепчу Дэймону одними губами:
«С тебя причитается».
В ответ он поднимает вверх большие пальцы. И почему я с ним вообще дружу? Ах,
да, он один из очень немногих, кто мирится с моими заскоками.
Мэтт не смотрит на меня. Он стоит посреди спальни, широко расставив ноги и руки,
пока какая-то женщина натирает его маслом. Как бы я ни старался не пожирать глазами его
круглую задницу в узких микроскопических плавках, мне это не удается. По крайней мере,
не я один вынужден носить эти идиотские трусы, однако удержать в них член будет той
еще задачкой.
Мэтт по-прежнему избегает моего взгляда.
— Вы не оставите нас на минутку? — прошу я ассистенток.
Они смотрят друг на друга, потом на Мэтта, потом на меня и нехотя выходят за
дверь.
— Мэтт...
— Не здесь, Ноа. — Он смотрит мне за спину — туда, где исчезли девушки.
Наверное, любой может нас подслушать. Я подхожу ближе и прижимаюсь к его
спине.
— Прости.
— Ладно.
— Я серьезно. Мне правда жаль. Если ты еще не понял, мой язык работает быстрее
мозга.
— Давай просто с этим покончим.
— Мир? — спрашиваю я.
В отражении зеркала я вижу, как Мэтт бросает взгляд на дверь, затем — на меня.
— Все в порядке. Детка. — Откинувшись назад, он целует меня в щеку, и на
мгновение я теряюсь — слишком занят тем, что наслаждаюсь теплыми губами и
ощущением бороды, царапающей мою кожу, но затем понимаю, что в дверях кто-то стоит.
Видимо, в надежде раздобыть сенсацию.
Я отступаю и даю девушке знак войти.
— Можете продолжать.
 Спустя двадцать минут нас, натертых маслом и практически голых, выводят из дома.
Деревянный настил окаймляет тропический бассейн с каменным водопадом и бамбуковыми
шезлонгами.
Невысокая блондинка со стервозным выражением лица сверлит нас взглядом.
— Так приятно познакомиться с вами обоими. Мы надеялись сделать съемки на
пляже, но вы, ребята, вызвали такой ажиотаж! Поэтому придется использовать бассейн.
Наверно, женщина переборщила с ботоксом, потому что мимика у нее практически
отсутствует. Ее слова звучат дружелюбно, но лицо похоже на застывшую маску.
— Я Келли, буду брать у вас интервью, пока Ларс снимает.
Ларс, такой горячий ботаник, стоит за камерой, проверяя настройки, и коротко
машет нам свободной рукой.
— Надеюсь, все в порядке? — интересуется Келли. — Одна из ассистенток сказала,
что вы ссорились и приехали раздельно.
Мэтт оглядывается по сторонам в поисках Дэймона. По идее, агент должен
вмешаться, если задают неудобные вопросы. Келли не объявляла, что интервью уже
началось, но для большинства писак это не имеет значения. В их мире, если не
предупредить о запрещенных темах, можно с уверенностью ожидать, что ваши слова могут
и будут использованы против вас. Вряд ли она знает о нашем притворстве, ей просто
хочется пустить сплетни по всему интернету.
— Не хочется разочаровывать, — говорю я, — но я опоздал, потому что Мэтти
заставил меня прибраться в номере. Я неряшлив, а он этого терпеть не может, хоть я и
пытался отвертеться под предлогом отпуска.
— Проблемы в раю? — интересуется Келли.
Я смеюсь и обнимаю Мэтта за талию.
— И близко нет. Обычные заморочки, как у всех пар.
Мэтт облегченно выдыхает, а Келли отстукивает что-то на своем планшете. Это ей
точно не пригодится. Кому интересно слушать, как двое спорят из-за разбросанного
грязного белья? Иное дело — «грязное белье» в отношениях.
— Ноа, ты ложись на шезлонг, что сзади, — указывает Ларс из-за камеры. — Мэтт,
а ты можешь сесть на передний, лицом к Келли, пока она будет задавать тебе вопросы.
— О-о, мне досталась самая трудная работа — загорать, — комментирую я,
устраиваясь на шезлонге.
Ларс подходит, окидывая меня взглядом. Очки в толстой оправе соскальзывают с
его носа, привлекая мое внимание к полным губам и мерцающему в глазах очевидному
интересу. В другое время я бы точно включился в игру, но сейчас рискую выглядеть
хреновым бойфрендом. Поэтому, вместо того чтобы подмигнуть или спросить, как именно
Ларс меня хочет, я выгибаю бровь.
— Подними руку и положи ее за голову, — хрипло говорит он.
Я выполняю просьбу, но он меня останавливает:
— Эм, другую, ту, что дальше от камеры. Давай, покажу.
 Ну да, конечно покажет.
Пока фотограф устраивает меня в нужной позе, к бассейну выходит Дэймон, а Келли
начинает сыпать вопросами. И она явно не гнушается бить по больному.
— Итак, Мэтт, каково это — выйти на пенсию?
Мэтт напрягается, но поднимает глаза на Дэймона, получая в ответ легкий кивок.
— Я еще не на пенсии. — Мне не видно его лица, но могу представить натянутую
улыбку. — Свободен и открыт для предложений агентов.
— Сейчас активно обсуждается твой внезапный уход из «Бульдогов». Ходят слухи,
что они подвергли тебя дискриминации, потому что ты гей.
Хорошо, что Дэймон вчера вечером поработал с Мэттом. Теперь он сможет
выкрутиться не только с этим, но и любым каверзным вопросом.
— Одно с другим никак не связано. О том, что контракт не продлят, меня
предупредили за месяц. Из-за моей скрытности я не смог достаточно сблизиться и
довериться товарищам по команде. В результате страдали все, и винить было некого, только
меня. «Бульдоги» — одна большая семья, и относятся друг к другу соответственно. Я ведь
никогда никого не подпускал близко, а им нужен именно командный игрок. Сейчас, когда
уже нет причин беспокоиться о секретах, я снова готов стать частью команды и подобной
ошибки больше не совершу. Больше никаких тайн.
— Но ведь в прошлом году у тебя были одни из лучших показателей среди тайд-
эндов.
Я удивлен, что они даже провели футбольное исследование.
— Этого недостаточно, — говорит Мэтт. — Футбол — командный спорт.
— И ты, очевидно, играл не за ту команду.
Я краем глаза смотрю на женщину. От человека, работающего в ЛГБТ журнале,
хотелось бы увидеть больше... Сочувствия? Такое ощущение, что она пытается вывести
Мэтта из себя.
Но тот не ведется. Возможно, есть надежда, что мы с этим справимся.
— Как вы себя чувствуете, будучи первым открытым гей-игроком в НФЛ? —
спрашивает Келли.
— По-моему, этот титул принадлежит Майклу Сэму, — отвечает Мэтт.
Понятия не имею, кто такой Майкл Сэм.
— Технически он был первым среди задрафтованных, — поправляет Келли. — Пока
его не подрезали в предсезонке.
О, теперь ясно, почему я о нем не слышал.
— Ну, технически, есть еще Копей, Смит, Макдональд, Симмонс и несколько
других, которые совершили каминг-аут после выхода на пенсию. И, играя за «Бульдогов»,
я не был открытым геем. Так что, если не подпишу контракт с новой командой, титул
останется вакантным. Отвечая на ваш вопрос: не думаю, что должен чувствовать себя как-
то особенно в своем положении. Я футболист. А гей или натурал, не имеет никакого
значения. Я заслуживаю быть на этом поле так же, как и любой другой из парней. Я упорно
тренируюсь, чтобы быть лучшим. И все, чего хочу — это играть в футбол.
Келли яростно стучит по планшету — скорее всего, набирает название
статьи: «Мэтт Джэксон просто хочет играть в футбол».
Брр.
— То, чем я занимаюсь за пределами поля, до сих пор не мешало моей карьере, и не
собираюсь допускать этого в будущем.
— Но ведь именно это и помешало. По твоим словам, ты никогда не позволял себе
сближаться с товарищами по команде, что стоило тебе контракта.
Мэтт не отвечает, и пауза длится чуть дольше, чем можно посчитать нормальным,
как будто он старательно подбирает правильный ответ.
— Можно мне воды? — стону я. — Потрясающая внешность — утомительная
работа.
Моя уловка производит желаемый эффект. Не знаю, куда исчезли помощницы, но
наш фотограф срывается с места, чтобы принести мне бутылку воды, в то время как Мэтт и
Келли смеются.
— Как вы познакомились с Ноа Хантигтоном? — спрашивает Келли.
— Мой новый агент, Дэймон Кинг из «OnTrack Sports», учился с ним в колледже. Я
познакомился с ними обоими на вечеринке.
— Спасибо за рекламу, — отзывается Дэймон со стороны.
— Лучший агент из всех, что у меня были.
Ларс возвращается с водой, и я быстро отпиваю, пока он становится обратно за
камеру. Парень не сводит с меня глаз, наблюдая, как я глотаю. Кажется, я кому-то нравлюсь.
— И это была любовь с первого взгляда? — интересуется Келли.
— Да, — отвечаю я одновременно с Мэттом, который говорит «нет».
Келли в восторге от нашего ответа. Ее лицо светится, как будто она только что
заполучила сенсацию.
— Мэтт заставил меня попотеть, — игриво произношу я. — Первые три дня я все
время за ним бегал.
Плечи Мэтта вздрагивают — думаю, он пытается скрыть смех, потому что все, что
я сказал — правда. С тех пор, как мы поднялись на корабль, я только и делаю, что
подкатываю к нему и получаю от ворот поворот.
— Что будет, если тебе предложат играть в команде с Западного побережья? —
интересуется Келли. — Ведь Ноа живет в Нью-Йорке, руководит кампанией отца.
Руководит. Пф-ф-ф. Со мной там обращаются как с ребенком. Уверен, мне даже
ножницы не позволят взять в руки.
— Мы решим эту проблему, если и когда она возникнет, — отвечает Мэтт. — Во
время сезона я почти полностью сосредотачиваюсь на игре, так что, даже если Ноа будет
рядом, мы столкнемся с тем, что переживают все футбольные пары.
Ларс вклинивается в беседу:
 — Окей, у меня достаточно кадров с этого ракурса. Теперь, Ноа, не мог бы ты
пересесть к Мэтту между ног, а ты, Мэтт, откинься на спинку шезлонга.
Что ж, кажется, будет весело.
— Эм, Ноа, спиной к его паху, — уточняет Ларс, мило краснея.
Я стараюсь не капать слюной, когда Mэтт раздвигает для меня ноги. Его член
дергается и впивается мне в спину, пока я устраиваюсь поудобнее. Мэтт стискивает мое
бедро, и внезапно я жалею, что сижу впереди, потому что, в отличие от Мэтта, скрыть стояк
не могу.
У Келли звонит телефон и она, извинившись, отходит.
— Говорил же тебе, подрочи, — шепчу я краем рта.
Переместив вес, я трусь о Мэтта спиной и слышу слабый стон.
— Блядь, ненавижу тебя, — шипит он мне в ухо.
— Я как-то сомневаюсь.
— Мэтт, — инструктирует Ларс, — откинь голову и закрой глаза. Ноа, ложись
головой на грудь Мэтта и поверни ко мне лицо.
Мэтт до боли сжимает мою ногу, когда я меняю положение. Я и так сегодня
облажался, сболтнув лишнее, иначе Мэтт бы устал слушать мои бесконечные шуточки на
тему, как он меня «не хочет». Он так возбужден, что, я уверен, если еще немного поерзаю,
заставлю его кончить.
Мой полутвердый член тут же каменеет при мысли о Мэтте, теряющем контроль.
Ларс откашливается, и я опускаю взгляд на свой стояк, рвущийся на свободу. Не мудрено,
в таких-то микроскопических плавках.
Но как обычно не позволяю себя смутить:
— Извини. У нас до сих пор медовый месяц. Мэтту достаточно просто стоять рядом.
Ни слова лжи. Я пытаюсь прикрыть свою проблемку, но не очень-то получается.
— Ничего, — говорит Ларс. — Я буду снимать выше пояса.
— Отличая идея. Думаю, вы не оставите нас на несколько минут наедине. — Вот
такой я коварный засранец и наслаждаюсь смущением фотографа.
Лицо Ларса становится краснее помидора. Он оглядывается по сторонам, проверяет,
что никто не слышит, и говорит:
— Я могу попросить удалиться всех остальных...
Картинка, как мы с Мэттом кончаем на глазах у этого горячего ботаника, просто
взрывает мой крошечный мозг. Но потом я представляю, что Ларс не сводит глаз с Мэтта,
и идея тут же теряет свою соблазнительность. Я открываю рот, намереваясь отказать, но
Дэймон, который знает меня как облупленного, решает, что я собираюсь поощрить
поведение фотографа.
— Ноа, веди себя прилично, — приказывает мой друг.
— А что я? Я только хотел сказать, что никто не увидит Мэтта голым, кроме меня.
 Непроизвольная искренность моих слов веселит Дэймона. Клянусь, он в двух
секундах от того, чтобы сложить губки бантиком, как двенадцатилетняя девчонка.
Позади меня вздыхает Мэтт, и, по-моему, он потихоньку привыкает к моим выходкам.
— Где твоя лучшая половина? — спрашиваю я Дэймона.
— Он отправился гулять по острову со Стейси и Джаредом.
— Что я пропустила? — спрашивает Келли, вновь присоединившись к нам.
— Ничего, — быстро отвечает Ларс с пылающими щеками.
И да, мне все еще нравится его смущать. Своего рода повышение самооценки.
Возможно, кое-кто сказал бы, что мое эго не нуждается в подпитке, но, все равно, приятно.
Особенно после того, как Мэтт несколько дней меня отфутболивал. Даже не знаю,
обидеться или быть польщенным. Мэтт твердит, что не испытывает ко мне ненависти, что
переживает стресс, и все же, несмотря на реальное влечение, отказывается от моих
предложений. Твердый орешек. Я таких еще не встречал.
Когда Келли снова переключается в режим журналиста и спрашивает о семье, возбуждение
Мэтта быстро сходит на нет.
— Это не входит в утвержденный список вопросов, — реагирует Дэймон. —
Спросите о чем-нибудь другом.
Келли фыркает.
— Ладно, кто, по-твоему, твой самый ярый болельщик? — Она явно отрабатывает
свою зарплату.
— Я, конечно. Что за вопрос, — отвечаю я за Мэтта.
— Как насчет твоей семьи, Ноа? Они рады твоим отношениям с футбольным
плохишом?
Черта с два.
— Если честно, мы совсем недавно вместе, и у отца пока не было времени
познакомиться с Мэттом, но однажды это произойдет. И они полюбят Мэтта так же, как я.
Для моих родителей самое важное — мое счастье.
Ага, только на их условиях.
Дэймон, довольный моим ответом, согласно кивает, но у меня во рту остается
горький привкус. Как всегда, я сначала делаю, потом думаю. Mэтту и так тяжело, чтобы
еще и с моим папочкой разбираться. По идее, я оказываю Мэтту услугу, но, даже если он
этого не осознает, наша связь в любом качестве — вполне реальный путь к неприятностям.
Именно поэтому у меня не было нормальных отношений с первого курса колледжа.
Тогда я узнал, что мои родители заплатили парню, с которым я встречался, чтобы тот меня
бросил, потому что не соответствовал стандартам моего отца. Этот урок я запомнил на всю
жизнь. У каждого своя цена, и каждый от меня чего-то хочет. Отец хочет, чтобы я был
золотым ребенком с перспективой безупречной политической карьеры в будущем. Парням,
с которыми я спал, нужны либо мои деньги, либо связи.
Арон хотел моей любви, а я не умею любить. Согласен, в последнем случае я был мудаком,
и все же от меня всегда ждут большего, чем я способен дать.
 Если буду отдавать частичку себя каждому, кто приходит и уходит из моей жизни,
то останусь выпотрошенным и уязвимым. От меня ничего не останется, кроме злобы и кучи
денег, которые даже заработал не сам.
— Ноа? — зовет Мэтт, и я выныриваю из транса.
— А?
— Можете сесть. Рядом друг с другом, — говорит Ларс.
— О. — Я сажусь и провожу ладонью по своей тщательно выбритой голове.
Келли продолжает засыпать Мэтта вопросами, и он отвечает на них как
профессионал. А я снова задумываюсь, не совершаем ли мы ошибку. Мысленно
возвращаюсь к папарацци, поджидающим снаружи, и к тем, кто остался на пирсе в Нью-
Йорке. Не говоря уже о журналюгах, что засели в гостинице Мэтта.
— Дэймон, можно тебя на пару слов? — спрашиваю я.
Он колеблется, переводя взгляд с Мэтта на Келли.
— Я почти закончила с интервью, — говорит Келли. — А Ларсу надо поснимать
Мэтта одного.
Я поднимаюсь, но Мэтт тянет меня обратно.
— Что случилось? — спрашивает он с беспокойством.
— Ничего. Все в порядке. Просто у меня возникла идея.
Он округляет глаза.
— Как-то не очень успокаивает.
Я обнимаю Мэтта за шею и притягиваю к себе, прижимаясь губами к уху:
— Веди себя прилично, я позже все расскажу.
Я встаю и отхожу. Мэтт улыбается. Так гораздо лучше, чем когда он злится.
Дэймон следует за мной в одну из свободных комнат и закрывает дверь.
— Ты в норме? — спрашивает он.
— Да, но я тут подумал...
— Ой-ой.
Я опускаю плечи.
— Может, по мне и не видно, но мои мозги работают... иногда. Так вот, это интервью
— наша единственная обязательная программа во время круиза, так ведь? Никаких других
обязательств, кроме как узнать друг друга?
— Точно.
— Мэтт не сможет расслабиться, если за каждым его шагом за пределами корабля
будут следить журналисты, а на борту будут снимать на телефоны пассажиры.
— Что ты предлагаешь?
— У меня есть частный самолет. Вечером я заберу Мэтта в Нью-Йорк. Папарацци
думают, что его не будет еще четыре дня. И это время он сможет провести как нормальный
человек.
Дэймон качает головой.
 — Охрана на корабле. Они узнают, если вы сойдете с борта и не вернетесь.
Достаточно одному проболтаться.
— Мы можем поменяться ключами. Скажете персоналу, что Мэддокс О'Шей и
Дэймон Кинг покидают круиз, и переселитесь в нашу каюту. Нам всего-то и нужно как-
нибудь улизнуть с корабля без всевидящего ока фотографов.
Дэймон потирает щеку.
— Если этого хочет Мэтт, я все устрою.
— Поверь мне, он не упустит возможности спать на отдельных кроватях.
Дэймон вскидывает бровь.
— Чувствую, за этим кроется какая-то история, но не уверен, хочу ли ее знать.
— Вот и правильно.
Дэймон кивает.
— Вызывай свой самолет.
 Глава 7
МЭТТ

— Это утомительнее, чем целый день толкать блоки на поле, — сообщаю я, когда
мы возвращаемся в каюту.
— Ага, понятия не имею, что это, — отзывается Ноа,— но чувствую себя
стриптизером, искупавшимся в масле.
Не могу сдержать смех, потому что Ноа прав. У самого кожа пахнет кокосом,
скользкая и шершавая от прилипшего песка. Думаю, чтобы избавиться от всего этого,
потребуется промышленное мыло.
— Я бы пошутил насчет смазки, но ты, наверное, сочтешь это приглашением.
Ноа оглядывается:
— Во-первых, ты не можешь произнести слова «смазка» и «приглашение» в одном
предложении и ожидать, что я не отреагирую, а во-вторых, кажется, мне нравится Мэтт-
шутник.
Я пытаюсь сдержать улыбку. Что-то изменилось во время интервью: Ноа легко
перехватывал инициативу, отвечая на каверзные вопросы, чего мы и добивались вчера на
репетиции. Стена, которую я возвел, чтобы держаться на расстоянии, начала разрушаться.
И теперь я вижу Ноа в другом свете.
Его высокомерие — только оболочка. Он ведет себя как мозгоёб, чтобы разозлить и
добиться своего, но на самом деле не настолько эгоистичен, как хочет казаться.
Сегодня он сидел там и следил за моим спокойствием. Ну, за исключением момента, когда
терся об меня и возбудил до передела. Но даже это сработало, отвлекая от неприятной
ситуации. Ноа не обязан был что-то делать. Его задача — показать наши отношения
настоящими, а не со мной нянчиться.
Я уже собираюсь сказать спасибо, но Ноа опережает:
— Пойду приму душ, а ты пока вещи собери.
Он идет в ванную, а я глаз не могу оторвать от потрясающего вида задницы в
крошечных плавках «Спидо».
Внутренний голос уговаривает не пялиться, но тут до меня доходят последние слова.
— Подожди, какие вещи?
Ослепительная и дерзкая улыбка Ноа посылает теплую волну по всему телу, а
следующие слова заставляют собрать всю волю в кулак, чтобы не наброситься на Ноа:
— Дэймон разрешил увезти тебя в Нью-Йорк пораньше.
Мне нужна бетонная плита, чтобы остаться на месте и не зацеловать Ноа.
— Ты... что...?
Ушам своим не верю.
 — Всегда пожалуйста.
— Почему? В смысле, почему ты это делаешь?
Ноа пожимает плечами.
— Да блядь, можем и остаться, если хочешь торчать в каюте и избегать придурков с
телефонами. Пусть щелкают тебя на камеры, как вчера весь вечер в сигар-баре.
— Нет, — быстро отвечаю я, — я хочу уехать. Просто... я...
Улыбка Ноа становится шире.
— Хреново у тебя получается говорить «спасибо». Так, на заметку. Но если не
можешь подобрать слов, могу предложить другие способы выражения благодарности.
А вот и мозгоёб вернулся. Только теперь я на волоске от того, чтобы принять его
предложение.
— Спасибо, — бурчу я.
— Ну вот! Не так уж и трудно, правда? Плохая новость в том, что я обещал Дэймону
узнать тебя лучше. Так что ты со мной застрял. Но застрял в четырехкомнатном таунхаусе,
где у тебя будет отдельная спальня.
— Я вполне могу с этим справиться.
Ноа заходит в ванную, а я упаковываю вещи быстрее, чем он заканчивает с душем.
Вполне возможно, я засунул в сумку пару вещей Ноа, но мне все равно — так хочется
поскорее смотаться отсюда. Там, на Манхеттене, разберемся.
Когда Ноа появляется в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, я громко
сглатываю. Раньше я был невосприимчив к его телу. Ладно, неправда, но я вполне мог себя
контролировать. А сейчас? Как за один день он вдруг стал еще более привлекательным?
— Тебе нужен душ? — спрашивает Ноа, поднимая мускулистую руку и проводя
ладонью по голове.
— Хм-м...
— Подожди, ты и мои вещи упаковал?
— Я просто побросал все в сумку.
— Если хотел, чтобы я разгуливал голым, мог бы просто сказать.
Черт бы побрал эту дурашливую улыбку, дурашливое поведение, всё дурашливое.
Слишком много дурашливости для одного человека.
Я начинаю находить это очаровательным.
Какого хрена?
— Я в душ, — выпаливаю я.
Брови Ноа сходятся на переносице.
— Х-хорошо...
Уставившись в пол — ну да, куда уж более неловко? — я бросаюсь мимо него в
ванную. Захлопнув дверь, я прислоняюсь к ней и глубоко вдыхаю. Нужно лишь
продержаться до Нью-Йорка, а там у нас будут разные спальни и личное пространство.
 Я смогу это сделать. Всего лишь двухчасовой перелет.
Я справлюсь.

***
Я нихрена не справлюсь.
— Боишься летать? — спрашивает Ноа.
Я вздрагиваю.
— Что?
— Твоя нога не перестает дергаться с тех пор, как мы взлетели.
— Ох. Х-м, точно. — Ага, будем считать, у меня проблемы с полетами.
Ноа тянется к моей руке.
— Вряд ли это тебя успокоит, но по статистике шансов погибнуть в автокатастрофе
гораздо больше.
— Да, но если разобьется машина, есть хоть какая-то вероятность выжить. А если
самолет — все, кранты.
Хоть бы это все закончилось поскорей. Большой палец Ноа мягко чертит круги на
моей ладони, а я всего лишь в нескольких секундах от того, чтобы на него накинуться.
— Мне нужно отлить. — Я отстегиваю ремень, и ноги сами несут меня в хвост
самолета.
— Спасибо за информацию, — язвит Ноа.
Я этого не переживу. Не буду же я каждый раз сбегать от него в туалет?
Впрочем, ванная комната производит слегка отрезвляющее впечатление. Ну конечно, в
пижонском частном джете должна быть пижонская ванная — с мраморной плиткой,
позолоченной отделкой и гигантской душевой. Я не гружусь размышлениями о том, каким
образом в самолете работает полностью оборудованная ванная, учитывая распределение
веса и потребление горючего. Я лишь задаюсь вопросом, насколько же богат Ноа.
Поплескав водой в лицо, я даю себе минуту, чтобы собраться. Возвращаюсь в кресло и
сосредотачиваюсь на наиболее отвлекающей от искушения теме.
— Здесь ванная больше, чем комната, которую я в детстве делил с двумя братьями,
— говорю я, устраивая задницу на мягком кожаном сиденье и пристегивая ремень. —
Сколько у тебя денег? В смысле, я знаю, что твоя семья богата, но частный самолет?
Таунхаус на Манхеттене?
Ноа смотрит на меня краем глаза, словно прикидывая, как ответить. А может, он
удивлен, что у меня хватило яиц спросить о финансах. Наверное, это не совсем этично, или
что-то в этом роде. Возможно. Хрен его знает.
— Мой отец из потомственных богачей, — говорит Ноа. — В нескольких
поколениях.
 Я не так давно знаю Ноа, но когда он говорит о своей семье, появляется ощущение,
что он их стыдится или что-то подобное.
И тут в голове вдруг щелкает:
— Ты из тех самых Хантингтонов? Нефть, фонды, недвижимость и все остальное,
где деньги делают деньги?
— Ага. Мы — часть всего этого. Мой дядя — тот, который появляется в новостях и
вещает херню. А его дети-придурки, которые однажды будут править миром — мои кузены.
Дядя стоит во главе состояния Хантингтонов, но отец все еще при делах. Просто не так
активно.
— Потому что занимается политикой?
— Именно. Уверен, он пошел по этому пути, чтобы помочь своим приятелям-
застройщикам скостить налоги. — Ноа вздрагивает, когда понимает, что сказал лишнее. —
Пожалуйста, не говори нигде об этом.
— Нам нужно трахнуться, — выпаливаю я.
Окей, знаю, предложение неожиданное, да еще и вырвалось из моего рта, но после
интервью я просто не могу перестать об этом думать.
Черт бы его побрал.
Ноа тупо на меня таращится.
— Здравствуй, неожиданность. Не то, чтобы я не ценил резкую смену разговора, и
уж тем более такие слова, но... хм-м, неужели мне как-то удалось забраться в твою голову
и заставить их произнести?
Я смеюсь, но понимаю, о чем он.
— Не бери в голову. Проехали.
Он тянется к моей руке.
— Ни за что.
Я вздыхаю.
— Хочешь знать, почему я ни с кем не был... в этом смысле?
— Хочу, — выпаливает он. — Я никак не мог понять, а после того, как разозлил тебя,
решил не поднимать эту тему снова. Но мне до смерти интересно.
— Всю свою жизнь я жил по сценарию. Как себя вести, что делать, каким следовать
правилам. Я говорил себе, что могу посещать эти клубы, расслабляться и уходить, оставив
там ту самую часть себя. Было огромным риском приводить парней к себе, или даже идти
к ним. Чем дольше я бы проводил с кем-то время, тем выше была бы вероятность быть
узнанным, поэтому я никогда не рисковал. Думаю, теперь это уже не проблема. Я открылся,
у меня есть «бойфренд» — ты. И хотя твой язык жуть как меня бесит, ты... ты мне
нравишься.
— То есть ты внезапно делаешь поворот на сто восемьдесят градусов и, получается,
мы должны трахнуться?
 — Точно. — Я с трудом сглатываю. — С тобой нет никаких правил. Я понятия не
имею, что творю. Но с каждым твоим подкатом, мне все больше кажется, что это хорошая
идея.
— Очко в мою пользу за изматывание. А еще говорят, что настойчивость раздражает.
Я тяжело вздыхаю.
— Видишь? Еще вчера вечером эта фраза меня бы выбесила. А сейчас я еле
сдерживаюсь, чтобы не заткнуть тебя, но другим способом.
— В свою защиту скажу: не думал, что ты когда-нибудь согласишься.
— Так ты просто прикалывался? Потому что теперь я чувствую себя идиотом.
— Нет! В смысле, я надеялся, что ты согласишься, но не представлял, что такое
вообще возможно. И теперь, когда это происходит, я испытываю приступ нравственной
сознательности.
— Ты и нравственность?
Ноа растерянно смотрит на меня, пытаясь понять, не мудак ли я.
— Это была шутка, если что. После того, что ты для меня сделал сегодня…
— Именно после того, что произошло сегодня, не думаю, что это хорошая идея.
Вот это поворот.
— Окей, как так вышло, что мы поменялись местами? Типа, пролетели над
Бермудским треугольником и перевоплотились друг в друга, как в фильме «Чумовая
пятница»?
Теперь я хочу этого, а он передумал? Что за хуйня?
— Я не понимал, как много для тебя поставлено на карту до интервью, — говорит
Ноа.
Его слова звучат искренне и с сочувствием, и я еще раз убеждаюсь, что
самовлюбленность Ноа — просто прикрытие.
— Что, если мы пересечем черту, которую ты не хотел пересекать, а потом кто-то из
нас облажается? Ведь это будет еще хуже для твоей карьеры? Это слишком большая
ответственность.
— Это просто секс, Ноа.
— После секса всегда кому-нибудь бывает больно. По опыту знаю.
— Тебе нравится пожестче? — шучу я.
Ноа начинает смеяться, но его смех сразу же затихает.
— Помнишь, я рассказывал про Арона?
— Который то ли бывший, то ли нет?
— Он, хм-м, захотел большего, а я просто не мог ему этого дать. Мне не нравится
делать людям больно, но я все равно делаю. Как-то само собой получается. Я порчу все
хорошее еще до того, как оно станет хуже. Не хочу, чтобы и с тобой так было. Тебе и без
моего долбо-величества достаточно забот. И немного нервирует то, как быстро ты
передумал.
— Знаешь, что я понял сегодня во время интервью?
— Что плавки «Спидо» совсем не скрывают стояк?
Я хихикаю.
— Ну да, а еще, что ты любишь играть грязно, когда трешься об меня всем телом.
Еще до того, как стал подростком, я следовал определенному ряду правил. В детстве я
попадал в большие неприятности, если делал что-то хоть отдаленно девчачье. Мне
говорили, что настоящие мужчины так себя не ведут. Поэтому я старался, как мог. Отец
вдалбливал, что мужчина должен быть жестким, заниматься спортом и вести себя как
пещерный человек. И уж конечно, никаких чувств к другим мужчинам. Мне пришлось
установить для себя правила еще до того, как я осознал, что значит быть геем. И скрывать,
что мне нравились мальчики из класса. А сейчас, даже при том, что мне ненавистно, как все
обернулось, и у меня украли право решать, как и когда «выходить из шкафа», я чувствую,
что свободен. Впервые в жизни при желании я могу на публике поцеловать парня, взять за
руку. Просто быть с парнем. К несчастью для тебя, ты взял на себя роль того самого парня.
— Вот таким образом, по-твоему, удастся затащить меня в постель? Выходит, тебе
по контракту запрещено прикасаться к другим мужчинам, но все можно с арендованным
бойфрендом? Тут явно пахнет любовью. В смысле, мои пронзительные сине-зеленые глаза,
так не сочетающиеся с кожей цвета мокко, мои накаченные мускулы, крепкая задница и,
чего уж там, потрясающе рельефный пресс — всё это совсем не при чем, так?
— Не говоря уже о скромности, — добавляю я. Не понимаю, почему он колеблется,
и что вообще изменилось с утра. — К твоему сведению, если я не плачу, это не считается
арендой. Кроме того, мне не нужно говорить тебе, какой ты великолепный. Ты и сам это
прекрасно знаешь. Как и любой, у кого есть глаза. Ларс был так разочарован, когда спросил,
моногамные ли у нас отношения, а я его послал.
Ноа расплывается в улыбке.
— Так и знал, что этот чувак на нас запал. Могли бы развлечься.
— Т-ты серьезно? Типа, все вместе? И часто у тебя бывают тройнички?
— Никогда. Но идея заводит. Хотя я бы никогда не смог провернуть подобное.
Я вопросительно на него смотрю, и он уточняет:
— Предвыборная кампания. Может, через восемь лет в Белом доме, мне больше не
придется беспокоиться об общественном мнении насчет своей скромной персоны. Конечно,
это и близко не так хреново, как у тебя, но все равно вытягивает жилы.
— Видишь? Мы идеально друг другу подходим.
Ноа напрягается.
— Расслабься, я же не имею в виду истинную любовь до гроба и все такое. Просто
секс.
 — И-и-и-и я снова чувствую себя мальчиком по вызову.
Я пожимаю плечами.
— Все, что сможет тебя завести.
Не могу понять, нравится ли мне новый Мэтт. Он определенно лучше угрюмого
Мэтта, но настойчивее, чем его веселая версия.
— Тебе дури подмешали, что ли? А где тогда моя?
— Хочешь, чтобы я опять вел себя как мудак? Потому что так и будет, если ты
продолжишь в том же духе.
Колено Ноа подергивается. Ясно как день, что он меня хочет, но почему-то мое
согласие его тормозит. Возможно, ему кажется, я не справлюсь, или поведу себя, как его
бывший.
— Это огромная ошибка. Ты ведь понимаешь, правда?
— Такая же огромная, как быть пойманным в гей-клубе?
— Именно. Твоя карьера уже подпорчена. Не хочу еще и голову тебе заморочить.
— Поверь, голова не имеет никакого отношения к тому, что мне хочется сделать. —
Теперь нервничать начинаю я, и моя нога дергается в такт с его коленом.
Ноа скользит взглядом от моих глаз ко рту, облизывает губы, но тело его застыло в
нерешительности.
— Если беспокоишься, что я в тебя влюблюсь, можешь расслабиться, — говорю я.
— Я не принадлежу твоему миру, так же как ты моему. Можешь себе представить, как
приведешь меня домой и познакомишь с родителями? Моя семья бедна, как... ох, можешь
сто шуток придумать на эту тему и ни с одной не ошибешься. Они не живут сейчас в
трейлере только потому, что я выкупил их дом со своей первой зарплаты в НФЛ. Меня
воспитывали совсем не так, как тебя, и деньги, заработанные игрой, этого не изменят. Я
никто. Отброс. И всегда им буду. Посмотри фотки в таблоидах, если не веришь.
— Мэтт, — в голосе Ноа слышится жалость, но она мне не нужна.
— Я не ищу сочувствия. Просто хочу сказать, что все это закончится, как только
отпадет необходимость. И мы оба это знаем. Нет никаких причин, чтобы ты или я запали
друг на друга. У тебя свои причины не привязываться, а я никогда и не пробовал. В чем я
точно уверен, так это в том, что ты сводишь меня с ума. Настолько, что не могу решить, то
ли нагнуть тебя и трахнуть, то ли заткнуть, засунув член в глотку.
Глаза Ноа округляются.
— Ладно, беру свои слова обратно. Я определенно мог бы привыкнуть к такому
Мэтту.
Иногда так бывает, что секунды замедляются, и, кажется, будто время остановилось.
Мы сидим неподвижно и смотрим друг на друга, и у меня ощущение, что сейчас именно
такой момент.
Внезапно Ноа перегибается через сиденье, а я тянусь ему навстречу. Никакой
больше медлительности, все происходит мгновенно. Секунду назад мы были порознь, в
следующую — буквально врезаемся друг в друга. Ноа впивается в меня и, пользуясь моей
попыткой вдохнуть, вторгается языком в мой рот. Дрожь пробегает по спине. Стон эхом
разносится по салону самолета, но я не уверен, от кого он исходит.
Ноа обхватывает мой затылок своей большой рукой. Он не брился сегодня, и его
щетина, пробиваясь сквозь мою мягкую бороду, царапает лицо. Пальцы Ноа скользят по
моей шее неожиданно мягко и осторожно, но эта нежность длится недолго. Рука опускается
на мой член и гладит его через джинсы. Яйца подтягиваются, дрожь прошивает все тело.
Я откидываю голову на спинку сиденья, разрывая поцелуй.
— Ебать... — шиплю я.
— А можно? — спрашивает Ноа.
Я бросаю нерешительный взгляд на дверь кабины, куда после взлета Ноа прогнал
стюардессу.
— Э-м, когда я сказал, что нам нужно трахнуться, я не имел в виду прямо здесь и
сейчас.
— Насчет них не волнуйся. — Ноа кивает головой в сторону кабины. — Им даны
четкие инструкции не входить в салон до приземления. Смотри на меня. Я хочу твой член
у себя во рту. — Ноа с громким щелчком отстегивает ремень безопасности и сползает на
колени, пригвоздив меня к месту сине-зеленым взглядом.
Я беспомощно наблюдаю, как Ноа избавляется от моего ремня, расстегивает
пуговицу на джинсах и дергает вниз молнию. Но он не вынимает мой член.
Ублюдок.
Руки дрожат, и я хватаюсь за подлокотники. Меня окутывает аромат дорогого
мужского одеколона. Никогда такого не испытывал. То, как руки Ноа скользят по мне, то,
как он смотрит на меня своими неестественными аквамариновыми глазами. Хоть речь и
идет лишь о классном оргазме, в движениях Ноа нет никакой спешки. Его рука скользит
под мою рубашку, оглаживая пресс и мышцы груди. Он еще даже не прикоснулся к моему
члену, а я уже готов взорваться.
Губы Ноа искривляются в улыбке. Он отлично знает, что со мной делает.
— Ты всегда любишь мучить? — спрашиваю я.
Улыбка Ноа становится шире.
— Это ты называешь «мучить»? — Он щипает меня за сосок, пуская по телу табун
мурашек. — Ты даже не представляешь, как я умею мучить.
— Хочу кончить, — ною я.
— Это не одна из твоих дешевых интрижек. Ты увидишь, что секс — гораздо
больше, чем быстрый отсос в клубе.
Я ерзаю в кресле. Я не привык к такой степени... напряженности. Пришел,
расслабился, ушел. Вот все, что я знаю.
— Перестань психовать, — говорит Ноа. — Это все еще «просто секс», но не
минутный и бессмысленный. — Он тянется и целует меня снова. На этот раз медленно. Это
немного успокаивает бешеный стук моего сердца, но ничем не помогает каменному члену.
Блин, да он становится еще тверже.
Ноа тянется между нами, сжимая мой ствол через боксеры.
— Боже, просто вытащи уже его, — скулю я.
— За это, — Ноа поднимается, — тебе полагается тайм-аут.
Тайм-аут? Какого хрена?
— Официально заявляю: ты такой же бесячий в постели, как и вне ее.
Ноа расстегивает свою голубую рубашку. Мучительно медленно. Я изо всех сил
стараюсь не повторять «ненавижу».
Рубашка спадает с его темных рельефных плеч, и я еле сдерживаюсь, чтобы не
застонать в голос. Чтобы не двигаться. Чтобы даже не дышать. Когда Ноа тянется к
джинсам, я впиваюсь в подлокотники так, что белеют костяшки. Его улыбка меня бесит и в
то же время заводит. Каким-то необъяснимым образом.
Брюки падают на пол, и совсем не удивляет, что на Ноа нет нижнего белья — он
будто знал, что это произойдет. Черт. Его член длинный и твердый, и...
— По-моему, у тебя слюнки текут, — говорит Ноа и обхватывает пальцами свой
ствол.
— Гурн-н-г-х...
— Это по-английски?
— Ты ж м-меня с ума сведешь. — Блин, опять этот дурацкий говор.
— М-м-м, продолжай говорить, как южанин. — Он поглаживает свой член, и это
самое завораживающее зрелище, что я когда-либо видел. Мне хочется наклониться и взять
его в рот, но я уверен, что получу за это еще больший тайм-аут. Ноа размазывает
предэякулят по головке, и я облизываю губы.
— Хочешь его?
Мне удается только слегка кивнуть.
Ноа делает ко мне шаг, и я застываю в предвкушении, но этот засранец снова
опускается на колени. Я тяжело вздыхаю.
— Никаких жалоб.
Как только Ноа вытаскивает мой член из боксеров, напряжение накатывает волной,
и я почти кончаю.
— Я долго не протяну.
Ноа усмехается.
— Да ты что? — Скользнув языком по головке, засасывает мой член в рот.
— Твою мать...
Я хочу ухватить его за волосы, но на бритой голове это дохлый номер, и вместо этого
я сжимаю пальцами свою ногу. Бедра сами собой вскидываются, и Ноа стонет с моим
членом во рту.
 Закрыв глаза, я пытаюсь продлить это ощущение. Влажный жар его рта подводит
меня все ближе и ближе к краю, но затем Ноа отстраняется. Холодный воздух салона
касается моей кожи, заставляя член съежиться.
Я встречаюсь взглядом с Ноа.
— Я сказал, смотри на меня. Глаза не закрывать.
— Да блядь, — бормочу я.
— И не жаловаться.
Никогда раньше у меня не возникало желания показать средний палец парню,
который мне отсасывает, и в то же время умолять его не останавливаться.
Когда Ноа снова берет мой член в рот, я делаю все, чтобы не отводить взгляд. Вид
его движущейся головы доводит меня до перегрузки всех органов чувств.
— Ноа, — предупреждающе стону я.
Он заменяет рот рукой.
— Кончи мне на грудь.
Прерывисто дыша, я выдавливаю:
— Глотай. Меньше беспорядка.
— Забыл, что у нас есть душ? Ты же только что оттуда.
Ну всё. С глухим рыком я кончаю, забрызгав всю грудь Ноа. Мышцы охватывает
дрожь, но не успеваю я прийти в себя, как Ноа встает, хватает меня за волосы и тычет
членом в губы.
Я с готовностью принимаю ствол, заглатывая до самого основания, хотя руки до сих
пор дрожат, а дыхание прерывается.
— Мать твою, — шепчет Ноа.
Внезапно самолет входит в турбулентность, Ноа падает вперед и упирается руками
в подголовник моего кресла. Его член проникает мне в горло, что совсем не облегчает
дыхание, но я хочу этого. Блядь, я хочу.
— Готов? — спрашивает Ноа.
Я мычу и сжимаю его ягодицы, контролируя глубину толчков. Мышцы Ноа
сокращаются под моими пальцами, а теплые струи бьют мне на язык. Грудь наполняется
чем-то вроде гордости. Заставить парня кончить — как бальзам на самолюбие, особенно
когда в футболе что-то не ладится. Мозгоправ бы, наверное, сказал, что дело в чувстве
близости, которое я испытываю в этот момент. Но это чушь собачья. Для меня это чистый
кайф.
Ноа вздрагивает всем телом и вынимает член из моего рта. Потом оседает мне на
колени, словно ноги его не держат.
Я еще даже не успел проглотить сперму, как Ноа впивается мне в рот обжигающим
поцелуем. Обычно в такой момент я сбегаю сломя голову, поэтому губы и язык Ноа, жадно
слизывающие вкус спермы с моих губ, застают врасплох. Как и то, что мне это нравится.
Еще как нравится. Самый горячий сексуальный опыт в моей жизни.
Ноа отстраняется.
 — Нам нужно в душ. Скоро садимся.
Я нехотя его отпускаю, и он с меня слезает. Ноа чувствует себя вполне комфортно,
разгуливая голым по салону, но меня вдруг охватывает паранойя. Я встаю и застегиваю
штаны.
— Ноа?
Он останавливается у двери в ванную.
— Здесь ведь нет, типа... камер наблюдения?
Ноа отшатывается.
— Ух ты. Быстро же ты отходишь от оргазма.
— Я не имел в виду...
— Нет, придурок. Здесь нет камер. Я бы не стал снимать кого-то, когда он кончает.
По крайней мере, не предупредив. Я не настолько мудак. — Ноа заходит в ванную.
Я плетусь следом на нетвердых ногах.
— Не хотел тебя обидеть.
Ноа игнорирует мои слова и закрывает за собой дверь душевой кабины.
— Прости, — говорю я достаточно громко, чтобы он услышал сквозь шум воды.
Он поворачивается и пронзает меня сердитым взглядом.
— Залезай сюда. Быстрее.
Я раздеваюсь, захожу в душ и обнимаю Ноа со спины. Не думаю, что он верит моим
извинениям.
— Честно, я спросил, чтобы знать, нужно ли позаботиться о записях. Я бы не
разозлился, если бы они были. Просто Дэймон убьет меня, если появится секс-видео. В
прошлый раз я забил на такое дерьмо, и оно укусило меня за задницу.
Ноа прислоняется ко мне. Его ягодицы прижимаются к моему наполовину твердому
члену. Я провожу губами от затылка Ноа к плечу. Он прав в одном. Я более расслаблен,
когда он рядом. Или, может, это последствия крышесносного оргазма. Можно официально
заявить: минет спасет мир.
— Ты хоть понимаешь, что это твой третий душ за сегодня? — усмехаюсь я ему в
шею.
— Ну, что сказать, ты заставляешь меня чувствовать себя грязным. И как бы ни
хотелось второго раунда, у нас нет времени. Если не окажемся в креслах при посадке, они
придут за нами сюда. — Ноа поворачивается в моих руках. Мне нравится ощущать его так
близко. Сейчас я жалею, что отказался от его первого предложения. — Но я тебе обещаю,
что дома мы обязательно повторим.
Коротко поцеловав Ноа, я быстро ополаскиваюсь и достаю чистую рубашку из
сумки, потому что предыдущая вся покрыта спермой.
— Говорил же, сплошной беспорядок. Даже при наличии душа.
— Мне нравится беспорядок. Нравится быть помеченным.
И здравствуй, стояк. Да блядь!
 — Не смотри так на меня своими сладкими карими глазками, — говорит Ноа. — У
нас нет времени. Пристегнись.
Я плюхаюсь в кресло, откидываю голову и закрываю глаза.
— Ах да, и, Мэтт...?
— М-м-х-мм?
— Добро пожаловать в клуб «Высокая Миля».
Я ухмыляюсь, исполнив мысленно победный танец, когда забиваю тач-даун. Я не из
тех парней, которые пляшут в зачетной зоне. Скорее из тех, что трясут кулаком, орут, и на
которых наваливаются товарищи по команде. Или... был из тех. Интересно, изменится ли
это в новой команде, где будут знать, что я гей. Если я вообще получу контракт.
Ноа бросает на меня вопросительный взгляд, и я говорю:
— Значит, ты признаешь, что минет считается. Получается, я не девственник, так?
Лицо Ноа вытягивается.
— Черт. Ладно, очко в твою пользу.
 Глава 8
НОА

Когда водитель паркует машину перед домом, уже довольно поздно, и я готов идти
в постель, но не спать.
Минет в самолете лишь слегка снял напряжение. Это был, скорее, аперитив. И теперь
я готов к основному блюду. Возможно, нужно сбавить обороты с Мэттом, но ведь у нас же
все не по-настоящему? Будем притворяться бойфрендами, которые трахаются.
Мэтт не станет просить меня о большем.
Хотя Арон в самом начале говорил то же самое.
Но зацикливаться на этой мысли нет времени, потому что Мэтт уже достает свою
сумку из багажника.
— Для этого есть водитель, — говорю я.
Мэтт фыркает, дает тому чаевые, а затем хватает мой чемодан и катит за собой.
— Боишься, что если сам будешь таскать свои вещи, мозоли появятся?
— Это его работа.
— Пошли уже, мешок с деньгами, показывай свой особняк. В прошлый раз я его
плохо рассмотрел.
Так и было. В ночь, когда мы встретились, Мэтт был здесь, но в то же время, не был.
Он тогда находился в режиме враждебной самозащиты.
— Это не особняк, всего лишь небольшой таунхаус с четырьмя спальнями. — Угу,
стоимостью около шести миллионов долларов. Но не будем об этом. — А одна из комнат
такая маленькая, что двуспальная кровать еле помещается.
— Ох уж эти тяготы жизни, — с сарказмом выдает Мэтт.
Стискиваю зубы. Разве я виноват, что родился в богатой семье, что дед оставил мне
особняк на Манхэттене после смерти, и что отношения в нашей семье — сплошной бардак?
Мой дед-расист практически отрекся от моего отца, когда мама забеременела, но по какой-
то причине никогда не вымещал гнев на мне, своем внуке-полукровке. Наоборот, даже
баловал. Я часто задаюсь вопросом, завещал бы он мне отцовскую долю наследства, если
бы знал, что я гей. Этот дом я унаследовал еще до того, как стал достаточно взрослым,
чтобы иметь право голосовать.
Понимаю, почему Мэтт осуждает, что шофер носит мои чемоданы, но это и правда
часть его работы. И это моя жизнь, с самого рождения. На уровне рефлекса. Конечно, не
стоит говорить такие вещи парню, едва избежавшему жизни в трейлерном парке.
Когда мы подходим к крыльцу, я смотрю на всё глазами Мэтта и съеживаюсь. Я
стараюсь не быть козлом с теми, кто работает на нашу семью, но, возможно, недостаточно
показываю, насколько ценю их труд.
 — Ты наверно прикалываешься, — бормочет Мэтт, уставившись на дом.
— Окей, окей, я богатый сноб. Отлично. Скажи это.
Мэтт трясет головой.
— Даже не думал говорить такое. Это место прекрасно. Мечта архитектора. — Он
дотрагивается до лепного карниза, опоясывающего входную дверь.
— Увлекаешься архитектурой? — подкалываю я.
— Не. Хотя всегда интересовался. Отец сказал, что я должен получить какую-нибудь
несложную степень, вроде управления бизнесом, чтобы сосредоточиться на футболе. Если
бы я сумел противостоять этому человеку, возможно, стал бы архитектором.
Да, нелегко.
— Но я думал, ты рожден для футбола.
— Нет, я рожден геем. Футбол стал моим спасением в детстве. Довольно иронично,
если подумать. Если бы не футбол, я мог бы открыться еще в колледже и перетрахать всех
квиров Олмстеда. Вместо этого моя жизнь состояла только из протеиновых коктейлей,
тренировок и случайных отсосов. Причем с Мэддоксом всю работу делал я, потому что был
ссыклом, чтобы попросить его вернуть услугу.
— Он даже не предлагал? — Ушам своим не верю. — Вот мудак.
Мэтт смеется.
— Мы оба притворялись супернатуралами. Блядь, после моего ухода он все еще
считал себя таковым.
— Пока не встретил Дэймона.
— Точно.
— Ладно, вопрос, — говорю я. — Если бы тебе дали возможность вернуться назад и
начать с нуля — бросить футбольную карьеру и изучать архитектуру, трахая всех подряд в
колледже, ты бы согласился?
Поджав губы, Мэтт обдумывает вопрос.
— Нет. Я люблю футбол, хоть меня и заставили им заниматься. Это моя жизнь, и я
не готов от нее отказаться.
— Вот тебе и ответ. Не нужно зацикливаться на том, что могло бы быть, если у тебя
есть мечта.
— Есть ли? Прямо сейчас я безработный, которого выгнали против воли, и который
висит на волоске...
Я хватаю его за плечо.
— Мы получим этот контракт. Ты будешь играть.
Понятия не имею насколько это выполнимо, но мои слова срабатывают. Мэтт
расслабляется, а потом наклоняется и целует меня. Я застигнут врасплох, потому что этот
поцелуй не похож на «быстрячок». Он мягкий и нежный, как и рука, обхватившая мое лицо.
Он полон признательности, будто Мэтт всерьез верит всему, что я тут наплел. Надеюсь, так
оно и будет, но на самом деле я ничего не знаю о футболе.
Я делаю шаг вперед и прижимаюсь к Мэтту. Он стонет, когда мой язык начинает
хозяйничать у него во рту.
— В дом, — командует Мэтт.
Почему всегда, когда собираешься потрахаться, отпирание двери превращается в
квест? О, ну да, потому что Мэтт сжимает мне зад, а мой член, пытаясь порвать штаны,
стремится сам открыть замок.
Нам удается завалиться внутрь, бросить сумки в прихожей и скинуть обувь, прежде
чем я, теряя самообладание, прижимаю Мэтта к стене.
Рык, срывающийся с его губ, когда я впечатываюсь своим членом в его и толкаюсь
бедрами, почти заставляет меня кончить.
— Возможно, ты был прав с самого начала, — тяжело дыша, шепчу я. — Может это
и не очень хорошая идея.
Мэтт так быстро отстраняется, что ударяется головой о стену.
— Почему?
Я обхватываю его лицо ладонями.
— Потому что одного раза с тобой недостаточно. И не знаю, каким будет твое
«число».
— Число?
— Сколько еще раз понадобится, чтобы выкинуть тебя из моей системы. И это
пугает меня до чертиков. Кроме Арона и мудака-бойфренда из школы тире колледжа, всегда
было определенное «число», и я точно мог его предсказать. Месяц, неделя, поездка в такси...
В Мэтте есть что-то невинное и чистое. Звучит забавно, учитывая двести тридцать
фунтов натренированного футболом мускулистого тела. Мне хочется показать Мэтту что-
то новое. Показать, как хорошо может все ощущаться с правильным человеком. Не таким,
что «навсегда», потому что я не смогу им стать для него, но таким, с кем он может быть
самим собой. Я последний, кто будет его осуждать.
Мэтт крепко меня целует и притягивает к себе, удерживая за задницу. Я хочу его
трахнуть. Хочу, чтобы он трахнул меня. Боже, да без разницы как, где и кто сверху — я
просто хочу, чтобы мы трахнулись.
Однако шанс осуществить что-либо стремительно падает вместе с эрекцией, когда
сзади слышится чье-то покашливание.
— Когда закончите... — говорит отец, стоя в арочном проходе между прихожей и
гостиной.
— Черт, — бормочу я, уткнувшись лицом в шею Мэтта. Я, конечно, рассчитывал на
громкий скандал, но сейчас, когда он вот-вот произойдет, это последнее, что мне нужно.
— Эм-м, Ноа? — подает голос Мэтт. — У тебя гости.
Сделав глубокий вдох, я отстраняюсь от него и смотрю на «гостя».
 — Здравствуй, отец.
— Сын. — Папа переводит доведенный до совершенства ледяной взгляд на Мэтта.
— Мистер Джексон.
Мэтт протягивает руку:
— Сенатор Хантингтон.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, когда отец игнорирует жест Мэтта.
— Кто-то запрашивает самолет, и я, естественно, предполагаю, что это ты. А
учитывая, что твой телефон уже несколько дней выключен, это был единственный способ
тебя застать и убедить положить конец этим отношениям.
— Ну, этого не произойдет, — отвечаю я.
— Тебе двадцать шесть лет, Ноа. Когда ты, наконец, перестанешь играть в игры?
— Мы не играем. У нас все серьезно.
Лгать отцу всегда было легко. Кто-то напился на пляже? Нет, не я. Завалил
политологию на втором курсе? Так это профессор виноват. Приеду ли я домой на День
Благодарения? Естественно. Я говорю отцу то, что он ожидает услышать, потому что знаю
— правда его не интересует. Никогда. Если бы я заявил, что помогаю другу, используя
репутацию нашей семьи как прикрытие, отец бы, вероятно, от меня отрекся. Не то чтобы
это много значило. Благодаря деду сейчас я стóю больше, чем отец.
— И как я, по-вашему, должен это представить общественности? — спрашивает
папа.
— При всем уважении, сэр, — говорит Мэтт, делая шаг вперед. — Мой агент и
команда менеджеров работают над восстановлением моей репутации и карьеры. Мы с Ноа
не делали и не сделаем ничего, что может негативно отразиться на вашей кампании.
— То, что мой сын попал в центр медиакошмара, уже достаточно плохо.
В груди вспыхивает неожиданное желание защитить, и, клянусь, из горла
вырывается рычание. Ну вот, теперь я еще и рычу. Супер. Беру себя в руки.
— Знаешь, на что это похоже? — спрашивает отец.
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Может, на то, что твой сын верит, что любовь — это любовь? И не важно,
с кем? Даже если с опальной футбольной звездой с подмоченной репутацией.
— Найди кого-нибудь другого. Всю свою карьеру мне удавалось избегать скандалов.
Я смеюсь. Не потому, что отец говорит о Мэтте так, будто его здесь нет. А потому,
что я не раз слышал эту речь раньше.
— Кого? Кого найти? Ты никогда не одобрял мой выбор, и мы оба знаем, что так
будет всегда. Тебе нужен образцово-показательный сын-гей для кампании. Но совсем не
хочется, чтобы я на самом деле был геем. Людям легче быть толерантными к
гомосексуальности, если не приходится иметь с ней дело лично, так ведь? Никакого
публичного проявления чувств. Никто не хочет на это смотреть. Ты твердил мне это
тысячу раз. Я для тебя символ. Средство для получения голосов черных и ЛГБТ. Но было
бы гораздо лучше, если бы я не принадлежал ни к тем, ни к другим.
Руки Мэтта сжимаются в кулаки.
Черт, я наговорил при нем лишнего.
— Тебе пора идти, — бросаю я отцу.
— Ты не можешь выгнать меня из моего собственного дома.
— Это мой дом, забыл?
Папе всегда было ненавистно, что дед оставил мне больше, чем ему. Доля отца в
наследстве деда и так была меньше, чем у его брата, так еще и поделена со мной. Кузены в
обиде на меня, потому что я единственный внук, включенный в завещание. Думаю, дед
подозревал, что моя высокомерная семейка попытается вычеркнуть меня в будущем, вот и
решил подстраховать. Логика толстосумов: они никогда не довольны тем, что имеют, даже
если их денег хватит, чтобы купить небольшую страну.
Папа смягчается.
— Жду тебя завтра в офисе. Надо обсудить ситуацию.
— Не могу. Занят. Прости. — Ладно, даже я знаю, что звучит саркастично.
— Ты нам нужен во время кампании. Я никогда не настаиваю на твоем присутствии,
но есть стратегии, в разработке которых необходимо твое участие. Ты ведь все еще в моей
команде?
— Только лишь потому, что уволив меня, ты будешь выглядеть дерьмовым отцом в
глазах таблоидов.
Папа в бешенстве, но в присутствии Мэтта пытается сдержаться. Насилие отец не
признает. Он вообще не проявляет эмоций, если не считать вечно стоического выражения
лица. Самое большое, что когда-либо делал мой отец — угрожал вычеркнуть меня из
завещания. Но вот он сейчас стоит здесь, весь покрасневший от ярости. Впервые в жизни
задумываюсь, что будет, если я надавлю сильнее.
— Когда ты уже, наконец, забудешь то, что я сделал для тебя в колледже? —
Папа разговаривает со мной как с капризным ребенком.
Возможно, в некотором смысле, он и прав, если учесть, что вся эта история с Мэттом
— трюк, цель которого вывести отца из себя. И все же, это не я пытался держать его под
колпаком. Как раз наоборот. И так было всегда. Но на этот раз, будь я проклят, если позволю
себя контролировать.
— Хочешь сказать: то, что ты сделал со мной. Не для меня.
— Если бы тот парень действительно был любовью твоей жизни, то не согласился
бы уйти за жалкие пятьдесят тысяч и оплату обучения. Учитывая, что знал, сколько у тебя
денег. Поверь мне, он, — отец указывает на Мэтта, — ничем не отличается.
 Из горла Мэтта вырывается рык, я замираю. Не могу пошевелиться. Не могу
подобрать слова, чтобы достойно ответить. Единственное, что приходит на ум — большое
и жирное «иди в жопу», но не уверен, стоит ли оно того.
Так что мы продолжаем молча стоять в прихожей, сверля друг друга взглядами.
— Увидимся завтра, — наконец изрекает отец и выходит за дверь.
Мои глаза прикованы к месту, где он только что стоял. Отец прекрасно знал, что
именно сможет заставить меня отступить, и сказал это. Ну конечно, он должен был
упомянуть Натаниеля и сыграть на моей неуверенности в себе. Это же отец. И совершенно
неважно, что он прав, потому что у нас с Мэттом все понарошку.
Тем не менее почему-то мысль о Мэтте, берущем плату за то, чтобы исчезнуть,
скручивает все внутренности от ужаса. Мне, наоборот, следовало бы убедить его принять
деньги. Легкая прибыль. Прощальный бонус.
Я проглатываю гнев и встречаюсь глазами с Мэттом.
— Кажется, полный облом, да? — говорю я, возвращая на лицо маску безразличия,
хотя сердце готово выскочить из груди.
— Он подкупил твоего бойфренда?
Естественно, Мэтт ничего не упускает.
— Не хочу говорить об этом. — Я направляюсь на кухню, смочить пересохшее
горло, но в последний момент оборачиваюсь. — И если расскажешь о случившемся
Дэймону или Мэддоксу — сделке конец.
— Они не знают? Кто-нибудь вообще знает?
— С чего мне кому-то рассказывать, что мой парень, с которым я планировал «долго
и счастливо», решил, что моя красная цена — пятьдесят кусков?
— Хм, чтобы найти его и надрать задницу?
Черт, его ответ заставляет меня улыбнуться.
— Он того не стоит.
— Это из-за него ты не заводишь постоянные отношения?
— А ты все еще девственник из-за страха быть геем? — огрызаюсь я.
У Мэтта отвисает челюсть. Не следует удивляться. Я надменный засранец, и веду
себя соответственно. Спросите любого. Воспользовавшись заминкой, я выхожу из комнаты
и, наконец, наливаю себе воды.
Слышу за спиной шаги.
— Не делай этого.
Боже, он говорит, как Дэймон.
— Не делать чего?
— Не соскакивай с темы. Ты пытаешься унизить меня, чтобы не говорить о
собственном дерьме. Не выйдет.
Я залпом осушаю стакан.
 — Не собираюсь с тобой это обсуждать. Нет, не так: здесь нечего обсуждать. Я
должен был думать головой, прежде чем влюбляться в студента, живущего на стипендию,
и именно я был настолько глуп, что последовал за ним в колледж, в уверенности, что отцу
до нас не добраться. Мой бывший был мудаком. Мой отец оказался еще бо́льшим мудаком.
Конец истории.
Внезапно сильные руки обнимают меня, и от этого простого прикосновения бешено
колотящееся сердце начинает успокаиваться.
— Кто бы мог подумать, что мы с тобой найдем что-то общее, и это окажется
проблема с отцами, — пытаюсь я отшутиться.
— Прости, я был предвзят. Думал, раз у тебя куча денег, тебе легко живется.
Я провожу пальцами по его мощному предплечью.
— По-разному бывает.
— И мне жаль, что в твоей жизни столько мудаков, — добавляет Мэтт. — Обещаю,
что постараюсь не стать одним из них.
Улыбаясь, я прислоняюсь к нему спиной.
— Ты не так уж плох.
— Когда не угрюм, ага.
— Говорят, секс делает угрюмых счастливыми.
Мэтт стонет мне в затылок, толкается бедрами и упирается членом в мою задницу.
— Я готов, если ты не против.
Да, точно готов. Чувствую, как он становится тверже.
— Вот сейчас и узнаем, сверху ты у нас или снизу, — изрекаю я.
Мэтт смеется, его дыхание щекочет мою кожу, и меня пробирает сладкая дрожь.
Закрываю глаза, чтобы насладиться этим ощущением.
— Уверен, мне будет хорошо в любом случае.
Мои веки распахиваются, я оборачиваюсь, не размыкая объятий.
— Откуда ты знаешь?
Мэтт криво улыбается.
— У меня дома столько игрушек, хоть секс-шоп открывай.
— Блядь, как же заводит.
Мэтт наклоняется, целует меня за ухом и спускается к шее. Он обхватывает руками
мои бедра и притягивает к себе.
— И я опробовал их все. Все. До. Единой.
Мой член наливается и пульсирует, требуя свободы. Картинки, что рисует
воображение... черт.
— Не подумай, что я извращенец, но хотелось бы как-нибудь увидеть своими
глазами.
Мэтт смеется.
— И вовсе ты не извращенец.
 — Как бы я ни жаждал лишить твою задницу девственности, сейчас я хочу, чтобы
ты меня трахнул.
Мне это нужно. Нужно отключиться от всего этого дерьма с отцом. И лучшим
проявлением бунта будет член в заднице. Да так, чтобы потом ходить в раскорячку. Я видел
агрегат Мэтта. После него точно прямо не походишь.
— Не собираюсь отказываться, — шепчет Мэтт.
Мы переплетаем пальцы, и я тащу его вверх по лестнице на третий этаж. Мэтт
присвистывает, когда мы заходим в спальню.
— Ты всегда так будешь реагировать? При каждом упоминании о моем богатстве?
— Да.
— Тебе скоро надоест.
Мэтт снова присвистывает, но когда я смотрю в упор, вскидывает руки, сдаваясь.
— Все, все. Наверное.
— Хорошо. Теперь мы можем приступить к траху.
Он с хищным взглядом толкает меня на огромную кровать, и мне ужасно нравится
этот внезапный всплеск доминирования. Мэтт скидывает рубашку и садится на меня
верхом. Его рот накрывает мой, и Мэтт рычит, когда я толкаюсь бедрами. Он тянет меня
вверх, чтобы я тоже мог стянуть рубашку, затем расстегивает мой ремень и просовывает
пальцы в штаны, обхватывая член.
Я откидываю голову, пытаясь сдержать стон и дрожь, охватившую тело. К плотной
хватке Мэтта можно пристраститься.
Руки блуждают сами по себе, ощущая твердость могучих бицепсов и груди Мэтта.
Вспомнив, как он отреагировал в самолете, нежно сжимаю его сосок. Мэтт тут же
отталкивает мою руку. Я отстраняюсь, сбитый с толку.
— Я сейчас кончу.
— От того, что я поиграл с твоим соском? Значит, надо продолжить. Потом буду
всем хвастаться, до чего я хорош.
Мэтт откидывается на пятки и смеется, когда я снова пытаюсь ущипнуть его.
— Черт, если ты можешь получить оргазм только от этого, из тебя выйдет отличный
«нижний».
— Это талант и проклятие.
— Тебе нужно их проколоть.
— Не могу. Профессиональный риск.
— Мы еще к этому вернемся. Прямо сейчас ты мне нужен.
Мэтт поднимается с кровати. Не сводя с меня голодного дикого взгляда, он снимает
джинсы, затем боксеры. Это заводит не по-детски, и я замираю. Глаза неотрывно следят,
как сильная рука Мэтта опускается к члену и начинает медленно его поглаживать. Внезапно
все становится слишком реальным. Воздух сгущается, и меня охватывает чувство вины.
Мэтт замечает мою нерешительность и наклоняет голову.
— Что не так?
 — Не знаю. Разве это не должно быть... чем-то бо́льшим?
— А?
— В смысле, для тебя. Это же твой первый раз. Он должен быть... больше. — Не
знаю, как еще объяснить. — Больше, чем просто быстрый трах, с кем-то получше.
Мэтт мученически вздыхает.
— Я тебе уже говорил, что не считаю себя девственником. Просто хочу попробовать
что-то новое. Никакой романтики и любви до гроба. Я же не девица в ночь выпускного.
— Не надо себя недооценивать. Ты бы выглядел горячо в вечернем платье.
Мэтт показывает мне «фак», и напряжение между нами слегка ослабевает, но сомнения
меня уже обломали. Точнее, мой стояк. Я не настолько хорош, чтобы быть первым для кого-
либо. Всем, кто пытается стать мне ближе, я причиняю боль до того, как сделают больно
мне. Не хочу, чтобы Мэтт пополнил этот список. Прежде я не заботился о чувствах других.
После того, как обидел Арона, всячески избегал подобных ситуаций. Но, мать вашу, я так
сильно хочу Мэтта.
Мэтт снова садится на меня верхом и толкает на кровать. Голый футболист на мне
— достаточная причина, чтобы член вернулся к жизни. Вполне научно-объяснимое
явление. Долбаная химическая реакция.
— Ноа, я знаю, о чем ты. Не парься, приставать потом не буду.
— Я и не парюсь. И совсем бы, кстати, не возражал, если бы приставал.
Мне нравится эта часть отношений — когда все ново, легко и весело. Пугает
настоящая привязанность, которая приходит после. Мэтт сказал, что не ищет отношений.
Как только он уедет в футбольный лагерь на предсезонные тренировки, между нами все
закончится. Возможно, придется первое время соблюдать приличия, но долго это не
продлится.
— Хватит думать, переходи к делу, — прерывает мои мысли Мэтт.
— Технически, делать будешь ты.
— Хорошо. Согласен. Теперь поторопись и сними, в конце концов, эти гребаные
штаны.
Я приподнимаюсь на локтях, и он слегка отстраняется.
— Ты начинаешь говорить, как я. Дэймон меня убьет, если ты превратишься во
второго Ноа Хантингтона.
— Уверен, есть вещи и похуже, чем сравнение с тобой. — Мэтт не дожидается, пока
я последую его указаниям.
Он слезает и стаскивает с меня штаны, бросая их на пол. Мой вставший член
шлепается о живот, и Мэтт прикусывает губу, сдерживая стон.
— Возьми его в рот, пока будешь меня готовить.
— Дважды просить не придется. — Мэтт опускает голову и обхватывает член
губами, заглатывая до самого основания.
— Блядь! Кажется, я чуть-чуть влюбился в твой рот.
Мэтт отстраняется, поглаживая мой изнывающий ствол.
 — Минет — единственное, в чем у меня было много практики.
Я хватаю его за волосы.
— Не хочу слышать об этом, пока ты доводишь меня до оргазма.
— Не-а. Не кончать, пока я не буду внутри тебя.
— Н-н-н-р-р-н-г-г-х...
— Это по-английски? — повторяет Мэтт мои слова, брошенные в самолете.
Ублюдок.
Не могу больше ждать. Тянусь к тумбочке у кровати и достаю смазку и
презервативы.
— Поторопись уже.
— Твое нетерпение мне на руку. Обычно я не скорострел, но... — Я улыбаюсь. —
Первый раз и все такое.
Мэтт берет флакон и щедро выдавливает смазку на пальцы. Мои нервные окончания
гудят от малейшего прикосновения. Рот Мэтта вновь опускается на мой член, в то время
как пальцы трудятся над задницей, растягивая и подготавливая. Блядь, чувствую себя в раю.
Или в аду. Зависит от того, как я захочу на это смотреть. Мэтт не торопится, разрабатывая
меня, но не из-за нерешительности. Каким-то образом он точно знает, что делать. Он
наслаждается тем, как я извиваюсь под ним, безмолвно умоляя о большем. Мои бедра
непроизвольно дергаются, пытаясь заполучить пальцы Мэтта глубже. Жар растекается в
паху, я резко втягиваю воздух.
Я хватаю Мэтта за волосы, наслаждаясь ощущением удивительно мягких
каштановых локонов между пальцами. Еще три секунды и я взорвусь.
— Если продолжишь, я кончу.
— Готов?
Я киваю и начинаю переворачиваться на живот, но Мэтт сильными руками хватает
меня за поясницу.
— Хочу тебя видеть, — хрипит он.
В голове звучит сигнал тревоги. Это слишком. Слишком близко. Слишком... не
нужно. И все же я не протестую. Не могу себя заставить.
Мэтт зубами разрывает пакетик с презервативом. Зрелище, как парень раскатывает
латекс по своему толстому члену, заставляет меня всхлипнуть. Мэтт добавляет смазки, и я
приподнимаю колени, обхватывая ногами его спину. Когда Мэтт медленно входит, я
радуюсь, что он не позволил мне перевернуться. Выражение блаженства на его лице трудно
будет стереть из памяти. Мэтт закрывает глаза, мышцы рук бугрятся, когда он опирается на
них, стараясь не наваливаться на меня всем весом. Мне охренеть нравится, но вместе с этим
в груди вспыхивает беспокойство. Нервозность.
Мэтт содрогается, медленно входя и выходя из меня.
— Как хорошо...
 Не могу ответить, меня слишком заклинило. Я залипаю на его лице, высоких скулах,
бороде. Не могу оторваться от глаз, в которых светятся благоговение и изумление.
Я не справляюсь.
— А будет еще лучше. — Я отталкиваю Мэтта, и прежде чем он успевает меня
остановить, перекатываюсь на живот и приподнимаю задницу. — Трахни меня жестко.
Несколько долгих секунд ничего не происходит, воздух холодит мой голый зад,
сердце начинает биться быстрее. Упираюсь лбом в сгиб локтя, надеясь, что Мэтт не
собирается насмехаться надо мной за то, что не смог продержаться лицом к лицу.
Вместо этого рука Мэтта, будто наказывая, сильно сжимает мое бедро, наверняка оставляя
синяк.
— Уверен, что хочешь именно так? — Дрожь прокатывается по телу от грубого
голоса и усилившегося акцента.
— Еще как уверен.
Я чувствую, как на миг Мэтта пронзает нерешительность. Но прежде чем успеваю
что-то сказать, он отбрасывает сомнения и входит в меня. Мне приходится закусить руку,
чтобы не закричать.
Я хочу боли, хочу, чтобы было грубо. Хочу помнить, почему ненавижу отношения.
Потому что тот взгляд навсегда выжжен в моей памяти. Потому что с Мэттом я рискую
забыть, чем заканчивается желание чего-то большего. Сердечной болью, недоверием,
бесконечными ссорами. Я не могу пройти через это. Я не буду через это проходить.
Мэтт не дает мне времени привыкнуть и делает именно то, о чем я просил. Он
ускоряется, и каждое касание простаты ломает меня чуточку сильнее.
Меня пугает осознание, что Дэймон прав: Мэтт мне реально нравится. Но я не тот, кто ему
нужен.
Мэтт накрывает меня своим мускулистым, взмокшим от пота телом, и я совсем
расклеиваюсь. Он продолжает меня трахать, но нежные поцелуи, которыми Мэтт осыпает
мой затылок, не вписываются в сценарий.
Я закрываю глаза и запечатлеваю в памяти каждое движение, каждый толчок,
потому что все это ошибка эпических масштабов. Ошибка, которую я буду повторять снова
и снова. Потому что, когда я лажаю, то лажаю по-королевски.
— Ноа... — хриплый голос Мэтта чуть не уносит меня через край. — Я сейчас... —
рычит он, — скоро...
Мне нравится его невнятное бормотание. Нравится, что он, кажется, уверен, что
высказал вполне связанную мысль. Я тянусь к своему члену. Понадобится всего пара
движений, чтобы достичь оргазма. Мэтт так в меня вколачивается, что я бы, наверно,
кончил и без рук.
Он изливается с громким криком, и я вдруг жалею, что повел себя как упрямый
мудак, потому что до смерти хочу это видеть. Хочу видеть, как Мэтт теряет самообладание.
Вместо этого я довольствуюсь тем, что его рука проскальзывает к моему члену и
начинает его гладить. В миг, когда пальцы Мэтта смыкаются, я срываюсь. Задница
сжимается вокруг все еще твердого члена, и я кончаю. Кончаю так сильно, что, клянусь, не
могу вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько физически истощенным
от оргазма.
Когда Мэтт выходит из меня и падает рядом, я распластываюсь на животе и
практически утопаю в собственной сперме. Нужно здесь все убрать.
Веки опускаются, когда Мэтт сползает с кровати, но тут до меня доносится: «Срань
господня!», и я понимаю, что он нашел ванную, которая больше, чем моя кухня. Не могу
сдержаться и смеюсь.
Слышится хлопанье открывающихся и закрывающихся ящиков шкафа, и пока я
собираюсь спросить, что Мэтт ищет, до меня доносится звук воды в раковине. Затем Мэтт
возвращается с теплым влажным полотенцем в руках.
— Перевернись, — мягко говорит он.
По какой-то необъяснимой причине я слушаюсь и не протестую, когда он вытирает
сперму с моего живота и с постели. Все происходит быстро, и Мэтт снова уходит в ванную,
прежде чем я успеваю осознать, что он обо мне заботится. И мне это нравится.
Я вновь перекатываюсь на живот и зарываюсь головой в подушку.
— Что ты там стонешь? — Мэтт, полностью обнаженный, прислоняется к дверному
проему ванной и скрещивает свои внушительные руки на широкой груди. Его тело просто
феноменально, и мне выпала возможность насладиться им какое-то время. Но нужно
установить границы, прежде чем все выйдет из-под контроля. Прямо сейчас все карты у
меня на руках, и я не желаю ими делиться.
Я вылезаю из постели, достаю из шкафа штаны и бросаю их Мэтту, затем беру еще
одни себе.
— Пойдем, покажу тебе твою комнату, — бросаю я и выхожу из спальни, стараясь
не обращать внимания на его хмурое лицо. Лучше буду помнить другое выражение — как
Мэтт смотрел на меня сверху, когда трахал в первый раз.
Мэтт, спотыкаясь, идет за мной по коридору.
— Ладно, что за хрень происходит?
Я громко выдыхаю. Непривычно давать объяснения о дерьме, что творится в моей
голове.
— Предпочитаю спать один. Мы можем трахаться, делать что угодно в моей
постели, но чтобы хорошо выспаться, мне нужно пространство. А ты, как мы уже выяснили,
любишь медвежьи объятия, когда спишь, хотя и не признаешь этого.
— Ты только что назвал меня медведем? Разве медведи не толстые?
— С этой бородой ты скорее похож на волка. — Я веду Мэтта вниз по лестнице, в
самую большую гостевую комнату. — Можешь занять эту.
— Ну и дыра, — сухо шутит он.
— Увидимся утром. Располагайся, чувствуй себя как дома. Завтра закажу доставку
продуктов, но, если что, в холодильнике есть пиво.
— Очень питательно.
 — Спокойной ночи. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Мэтт притягивает меня к
себе.
Когда его рот впивается в мой, а язык проскальзывает внутрь, я понимаю, что
допустил ошибку. Определенно и без сомнения.
Мэтт отстраняется и отпускает меня.
— Спокойной ночи.
 Глава 9
МЭТТ

Несмотря на то, что улицы Нью-Йорка буквально кишат людьми, впервые за

несколько месяцев я не чувствую неловкости на публике. Успокаивает то, что журналисты
думают, будто мы еще на Бермудах. Я тянусь к руке Ноа и переплетаю наши пальцы.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Хотел кое-что попробовать. Так странно. Я держу парня за руку на людях и не
психую из-за этого. Это вроде как... классно.
От меня не ускользнуло, что вчера вечером Ноа закрылся. Почти сразу же, как я в
него вошел. Когда он отвернулся, я понял, что делаю секс слишком личным. Ноа избегает
серьезных отношений. А у нас они ненастоящие. Просто трах. И притворство на камеру.
Здесь, на улице, когда никому до нас нет дела, мне хочется знать, каково это — быть с кем-
то. Как в мою жизнь впишутся отношения после того, как буря из дерьма в прессе уляжется.
— Маленькие радости, да? — Ноа кивает на наши руки.
— Не маленькие. Особенно для меня.
Ноа вздрагивает.
— Извини. Просто я открыто держусь с парнями за руки уже сколько... восемь лет?
Довольно легко привыкнуть к этому как к данности.
— Если тебя напрягает, я пойму. Просто хотел почувствовать, каково это. — Я
пытаюсь высвободить руку, но Ноа сжимает ее крепче.
— Нет, все в порядке. Просто это было так... «по-бойфрендовски», а у меня, ввиду
некоторых обстоятельств, давно такого не было.
Теперь, когда я знаю настоящую первопричину, то не могу винить Ноа за
сдержанность.
— Все хорошо, — говорю я и продолжаю держать его за руку.
Тот факт, что такая мелочь является для меня огромным достижением, давит просто
адски. Как получилось, что широченную улыбку на лице двадцатитрехлетнего мужика
вызвало то, что обычно испытывают в подростковом возрасте?
— Куда идем? — любопытствует Ноа.
— Я тут где-то видел кофейню. Хочется сходить куда-нибудь, пока есть
возможность. Через несколько дней все снова станет дерьмово.
— Ты вытащил меня из постели, чтобы пойти выпить кофе? Если бы ты дал мне
поспать, необходимость в кофе отпала бы сама собой. К тому же, чем чаще мы будем
выходить, тем больше шансов, что нас вычислят.
 — Я согласен на все, что мир готов мне предложить. Не могу я днями безвылазно
сидеть в твоем доме. Так и крыша может поехать. Еще нужно найти поблизости спортзал.
Ноа резко останавливается.
— Я собирался держать это в секрете, потому как знал, что потеряю тебя, стоит тебе
узнать, что в подвале полно тренажеров. Можешь воспользоваться, пока живешь со мной.
— И долго ты собирался скрывать?
— Ждал, пока спросишь. И, смотри-ка, — Ноа бросает взгляд на свой «Ролекс», —
ты смог продержаться один минет, один трах, а потом еще целых двенадцать часов.
— Ты прям прирожденный оратор.
Беззаботному отношению Ноа к миру можно только позавидовать. Его жизнь далека
от того совершенства, которое я себе нарисовал, но Ноа ничему не позволяет себя сломить.
По крайней мере, внешне.
Я притягиваю его к себе. Ноа кряхтит, впечатавшись в мое твердое тело.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Знаешь, что еще я никогда не делал на людях?
Глаза Ноа сканируют улицу.
— Ну, минет ты мне здесь сделать не сможешь... ой, минуточку, ты уже делал такое
на публике.
Я щипаю его за задницу.
— Не минет. И, кстати, клуб не считается. Если бы не идиотские фотографии, тот
случай никогда не получил бы огласку.
— Так чего же ты не делал на людях?
— Поцелуй меня, — требую я.
— Это приказ?
— Просто сделай это уже.
Ноа наклоняется ко мне.
— Именно эти слова ты будешь выкрикивать позже.
Он прерывает мой смех, прижавшись губами к моим. Я просто жалок, потому что
чувствую всплеск адреналина от сознания, что Ноа целует меня прямо на обочине. Его рот.
Не знаю, что в нем такого особенного — может то, что Ноа любит брать главенство и
контроль в поцелуе. А может, то, что он так сильно меня заводит, что я согласен на любое
проявление физического влечения. В чем я точно убежден, так это в том, что хочу от него
большего. Хочу все, что Ноа готов дать, даже если ненадолго.
Когда он отстраняется, я пытаюсь его остановить — мне хочется еще, — но Ноа не
позволяет.
— С удовольствием продолжил бы целоваться с тобой, но, хотя мы и не в каком-
нибудь маленьком городишке в Теннесси, люди не всегда рады видеть, как два чувака
обжимаются. Даже в Нью-Йорке. Печально, но факт.
 — Точно.
Ну конечно. Может, я и получил больше свободы, но это не значит, что общество не
попытается запихнуть меня обратно в клетку.
Ноа продолжает держать меня за руку, и мне нравится ощущать его гладкую кожу в
своих грубых ладонях.
— Кроме того, продолжи мы в том же духе, поцелуем бы это не ограничилось, а
непристойное обнажение по каким-то глупым причинам считается преступлением.
Я делаю мысленную пометку поблагодарить Дэймона за то, что свел меня с Ноа.
Прямо сейчас он именно тот, кто мне нужен. Его пофигизм и уверенность в себе вызывают
зависть. Я хочу быть на него похожим. Ну, может, не в плане страха отношений, хотя не
факт, что я бы не был таким же, поступи так со мной отец. Если бы я не был геем и
встречался с девушкой, отец сделал бы все, чтобы заставить ее исчезнуть. Может, будь я
натуралом, вообще не попал бы в НФЛ — и необходимости использовать футбол как
прикрытие не было бы. Возможно, жил бы сейчас в трейлере, по соседству со своей сестрой
и ее дружком, и растил шестерых детей вместе с их мамочкой.
Я содрогаюсь от этой мысли.
В кофейне Ноа занимает свободный столик, а я делаю заказ. Когда я ставлю на стол
чашку кофе, Ноа едва меня замечает. Подперев голову рукой, он неотрывно смотрит в одну
точку.
— Что с тобой? — спрашиваю я.
Ноа вздрагивает и переводит взгляд на кофе, затем на меня.
— Извини. Плохо спал ночью. Это мне поможет. — Он обхватывает пальцами
чашку.
— А я спал как младенец. Наверняка секс помог. После вчерашнего я готов пнуть
себя под зад за то, что боялся открыться раньше. Все должны знать, какая отличная штука
— секс.
Ноа ухмыляется, как будто может прочесть мои мысли.
— О чем думаешь? — Черт, видимо, и в самом деле может.
Я наклоняюсь к нему и тихо говорю:
— О том, что у нас еще три дня до «возвращения» из круиза, и на эти дни в моем
расписании только два пункта: тренироваться и трахаться.
— Знаешь, если уйдешь из футбола, наверняка сможешь найти кого-нибудь, и тогда
вся твоя жизнь станет такой.
— Думаешь, стоит бросить футбол? — спрашиваю я.
Ноа ерзает на стуле.
— Нет, но даже если вся эта затея с контрактом не сработает, твое будущее не будет
таким уж страшным.
 — Месяц назад мне так не казалось. — Голос срывается, хоть я и пытаюсь это
скрыть. — У меня ничего не было. Если не получу контракт, у меня будет...
— Возможность делать со своей жизнью, что душе угодно. Вернуться в колледж и
изучать архитектуру. Стать футбольным тренером. Жить в роскоши на миллионы, которые
уже заработал.
В чем-то Ноа прав. У меня есть парень по финансам, который занимается моим
инвестиционным портфелем, а трачу я относительно мало. Я посылаю деньги родителям,
помогаю растить братьев и сестер. Еще у меня есть квартира в Фили, которую я, как дурак,
купил, вместо того, чтобы оформить аренду. Если продам лофт и вложу вырученные деньги
с умом, то при желании смогу не работать больше ни дня в жизни. Но думать об этом еще
слишком рано. Мне кажется, как только допущу такую мысль, это будет означать, что я
сдаюсь.
— Я еще не готов попрощаться с футболом.
— И ты мне будешь говорить, что он у тебя не в крови. Прими это, Мэтт. Твоя суть
есть футбол. Вместо плоти и крови у тебя свиная кожа, как у мяча.
— Это... довольно жутко звучит.
— Всегда пожалуйста.
Когда чашка Ноа пустеет наполовину, я поднимаю тему, которую во имя
безоблачности наших «отношений» наверно стоило бы избегать:
— Эм... так... ты собираешься сходить к отцу?
— Ответ — большое жирное «нет».
— Можно спросить, зачем ты вообще на него работаешь?
— Он не дает уволиться и не рискует уволить меня сам, опасаясь реакции прессы,
как я уже вчера говорил.
— Значит, политиканство — не твой путь? — спрашиваю я.
— Меня не интересуют игры сильных мира сего. Помощь людям не является целью
политиков. Им хочется лишь увеличить свой капитал, сделать своих друзей богаче, даже
если для этого придется дурить простой народ, который действительно нуждается в
деньгах.
— Без обид, но не думаю, что ты так уж часто жертвуешь свои кровные на всякие
добрые дела.
Ноа хмурится.
— У меня есть финансовые консультанты, они ограничивают мои расходы. Я делаю
пожертвования, когда это возможно, но эти финансисты работают на семью и не дадут
никому из нас пустить деньги по ветру. Так что можешь считать меня великовозрастным
детиной, все еще получающим пособие. Так уж в моей семье заведено.
— Почему ты не...
— Давай закроем тему.
 Понимая, что не имею особых прав, я прекращаю расспросы и откидываюсь на
спинку стула.
Ноа допивает кофе.
— Готов возвращаться? Я подумал, если ты не сильно рвешься тренироваться и
согласен потягать железо чуть позже, мы могли бы вернуться в постель. Не для того, чтобы
спать.
Думаю, я никогда еще не пил кофе так быстро.
В следующие три дня кофейня — единственное место, куда мы с Ноа выбираемся из
дома. Каждое утро я встаю в пять, несколько часов тренируюсь в подвале, затем делаю
пробежку до кофейни, беру кофе для Ноа, возвращаюсь и бужу его минетом. После первого
раза я понял, что стаканчик кофе — недостаточный стимул для Ноа, чтобы проснуться.
— Я мог бы к этому привыкнуть, — бормочет он, когда я, наконец, залезаю на
кровать.
Я беру стаканы кофе с прикроватной тумбочки, протягиваю один Ноа, делаю глоток
из другого и прислоняюсь к изголовью кровати.
— Мог бы, но не получится. Я должен вернуться в Фили сегодня. Надо забрать
машину.
— Не-а. Не беспокойся об этом. Перед тем, как покинуть корабль, я отдал ключи
Мэддоксу и Дэймону. Они ее пригонят.
Я замираю, не донеся кофе до рта.
— Ты... ты позволил им сесть за руль моей машины? Ты стащил ключи?
Ноа морщится.
— Совсем забыл о твоем правиле насчет драгоценного «ламборджини». Да ладно,
Мэтт, зато тебе не придется иметь дело с журналистами. Я подумал, так будет проще. Если
они ее разобьют, я отдам тебе свой «бумер». — Ноа смеется, когда я таращу на него глаза.
— Детка, серьезно. Все будет хорошо.
Его обращение заставляет нас обоих замереть, но Ноа приходит в себя раньше:
— Не волнуйся, я так называю всех, с кем трахаюсь. Это ничего не значит.
Ох.
— Потому что не помнишь их имен?
— Помню, конечно, Майк.
— Смешно.
— Нет, честно, ничего подобного. Просто, наверное, привык так обращаться.
— А я уж почувствовал себя особенным.
Ноа ставит кофе на тумбочку, переворачивается и накрывает меня своим телом.
— Ты и есть особенный. Я не каждому позволяю себя трахать. — Ноа опускает
голову и зажимает губами мой сосок.
 Не уверен, бесит меня его заявление или возбуждает. Он знает, что соски — это моя
ахиллесова пята.
— Значит, я единственный, с кем ты не хочешь быть топом?
Я уже спрашивал его. Несколько раз. Он все время твердит, что не против быть
снизу.
— Мне нравится то, что мы делаем. — Ноа приподнимается и целует в щеку, затем
в челюсть, и, должен согласиться, мне тоже это очень нравится.
Может, не стоит жаловаться. Каждый раз Ноа будто подбирается к грани духовной
близости, а затем отталкивает. Может, это его способ защитить себя?
Ноа забирает у меня стакан и отставляет в сторону, а я уже в предвкушении его дальнейших
действий.
Ноа скользит вниз по моему телу, языком обводя пресс.
— М-м-м, ты весь потный.
— Могу сгонять в душ. — Я сдвигаюсь, но Ноа придавливает меня собой.
— Не надо. Мне нравится твой вкус.
Я стону и вскидываю бедра, пытаясь заставить его опуститься ниже, но дойти до
приятной части процесса нам мешает внезапный звонок в дверь.
Мы оба разочарованно отшатываемся.
— Ты запер дверь? — спрашивает Ноа.
— Эм, нет. Ты сказал, что это не обязательно, а я назвал тебя сумасшедшим, потому
что это Нью-Йорк.
— И, тем не менее, ты меня послушался?
— Ну да.
— Если это Мэддокс или Дэймон, они...
— Йоу, Ноа! — доносится в доме голос Дэймона.
— ...просто зайдут.
— Все в порядке. Мне как раз нужно ополоснуться, — успокаиваю я.
— Не смей дрочить. Хочу прощального секса.
— Мы увидимся через две недели на этой благотворительной херне.
— После стольких оргазмов за эти пару дней, как по-твоему, легко будет пережить
целых две недели воздержания?
Я поджимаю губы.
— Логично.
— Эй? — Теперь слышен голос Мэддокса.
— Я пойду, пока они не догадались, чем мы тут занимаемся. — Быстро чмокнув меня
в губы, Ноа выходит из комнаты, а я валюсь обратно на кровать. Кажется, мне реально
нужен душ.
И похолодней.
 Тугие струи воды справляются с задачей по ослаблению эрекции, но потребности в
Ноа не уменьшают.
Закончив мыться, прокрадываюсь в свою спальню, надеясь, что Мэддокс и Дэймон
не заметят, как я сную по этажам в одном полотенце.
Когда я спускаюсь, Ноа нигде не видно, а эта парочка сосется на диване. Они, блядь,
что, подростки? Хотя, мы с Ноа занимались бы тем же, не ввались эти двое к нам без
предупреждения.
— Хм... привет? — неестественно высоким голосом выдаю я. — Всю неделю вместе,
а все никак не насытитесь?
Дэймон и Мэддокс отскакивают друг от друга. Оба загорели до коричневато-
красного оттенка.
— Вы хоть иногда пользовались солнцезащитным кремом? — интересуюсь я.
Мэддокс хмурится.
— Где Ноа?
Кажется, мой вопрос приводит Мэддокса в еще большее замешательство, но я не
обращаю внимания.
— На кухне, — отвечает Дэймон.
— Добыл мне контракт?
Дэймон вскидывает голову:
— Серьезно, чувак? Я был в отпуске. Дай хотя бы неделю, чтобы вернуться к делам.
— Ладно. — Я захожу на кухню, где Ноа пытается сварганить паршивый кофе в
мудреной кофе-машине.
Ему нравится эта бурда, а я предпочитаю смотаться в кофейню за настоящим кофе.
— Полагаю, на тебя не готовить? — спрашивает Ноа.
— Нет, спасибо. Помощь нужна?
— Можешь пока поговорить с Дэймоном о ваших делах.
— Не, они там лижутся на твоем диване. Не хочется на это смотреть. Лучше
притворюсь, что помогаю тебе с кофе. — Я подтягиваюсь и сажусь на кухонную стойку.
— Тут вообще-то едят, знаешь ли, — замечает Ноа.
Я вскидываю бровь — мы оба знаем, что вчера, когда Ноа перегнулся через эту
самую стойку, а я его самозабвенно трахал, нам было совсем не до еды. Оказалось, что Ноа
очень сексуально распаковывает контейнеры с китайской едой. А еще мне хотелось
заткнуть его комментарии насчет того, как скучно выглядит мой коричневый рис и курица
на пару.
— Не смотри на меня так, иначе сейчас мы повторим, — заявляет Ноа. — И мне все
равно, кто сидит там в гостиной.
— Если решим повторить, то сохранить это в секрете точно не удастся.
 Обжигающий взгляд Ноа чуть не заставляет меня наплевать на риск быть
обнаруженными Дэймоном или Мэддоксом. Но ровно до того момента, когда Мэддокс
заходит на кухню и мы вынужденно разрываем зрительный контакт.
— Кофе готов? — любопытствует Мэддокс.
— Ага, — отзывается Ноа, пододвигая ему чашку.
Затем берет две другие и идет в гостиную. Я уже собираюсь спрыгнуть со стойки и
последовать за ним, но Мэддокс останавливает, упершись рукой мне в грудь.
— Тебе помочь? — спрашиваю я.
— Сколько ты продержался, прежде чем его трахнуть? — шепчет Мэддокс.
Мое лицо вытягивается.
— А?
— Ну, учитывая, что ты дефилировал в одном полотенце, мне пришлось наброситься
на Дэймона, чтобы он тебя не заметил. Все бы ничего, если бы ты шел от ванной к своей
спальне, но могу поклясться, что видел, как ты спускаешься с третьего этажа. Далее, первое,
о чем ты спросил, было наше путешествие, а второе — Ноа. И тогда я понял, чем вы тут
занимались.
— Но как?
— Я приехал на твоей машине и все ждал вопросов о том, не поцарапал ли я ее.
— А ты поцарапал? — Я пытаюсь скрыть панику в голосе.
— Нет, но все равно ждал вопроса. Ну, давай, колись. Сколько продержался?
Не уверен, стоит ли говорить правду.
— Три дня.
Мэддокс смеется.
— Я разочарован. Три дня? Три? Это же Ноа!
Я соскальзываю со стойки.
— А что с ним не так? И не смей проболтаться своему парню, мы с Ноа вроде как
должны были оставаться в профессиональных рамках.
— Упс. Случайно поскользнулся, очнулся в его заднице, да? Вот как было?
Игнорируя его хохот, я возвращаюсь в гостиную и плюхаюсь в кресло.
—Должен сказать, я впечатлен, — подает Дэймон голос с дивана.
— Впечатлен?
— Ага, что ты еще не убил Ноа.
— Ну, было нелегко, — говорю я.
Мэддокс фыркает у меня за спиной.
— Вы идете с нами сегодня вечером? — спрашивает он.
— Сегодня вечером? — в унисон отзываемся мы с Ноа.
— Ага, в тот спорт-бар на Пятой авеню. Будут все наши. Я думал, Арон тебе написал.
— Тон Дэймона пытливый и обвинительный одновременно, и мне становится любопытно,
настолько ли секретными были отношения Ноа и Арона.
 Ноа говорил, что они были друзьями, но я не знал, что они являются ими до сих пор
и тусуются в одной компании. Это все усложняет.
— Ах да, это, — говорит Ноа, будто тоже был приглашен.
А я думаю, не был.
— Может, и пойду. Мэтт сегодня возвращается в Фили.
— А если Мэтту задержаться на денек и пойти с тобой? — спрашивает Мэддокс, и
снова у меня такое чувство, что он тоже в курсе истории Ноа и Арона.
Возможно, теперь, зная, что между нами... Мэддокс считает мое присутствие
желательным. Почему-то. Не уверен. По контракту Ноа обязан держать член в штанах, но
я мало что смогу поделать, если он все же захочет переспать со своим бывшим.
— Я не против, — отзывается Ноа. — В смысле, если ты сам хочешь, — обращается
он ко мне.
— Спорт-бар? — спрашиваю я.
— Было бы неплохо, если бы нас засняли за обычным занятием.
— Я не особо привык тусоваться с друзьями, — колеблюсь я.
— Это потому, что у тебя до сих пор друзей не было, — парирует Ноа.
Дэймон наклоняется к нам.
— Если не собираешься напиться и поцапаться с Ноа в пределах слышимости чужих
ушей, твоя команда менеджеров возражать не будет.
— Так ты и есть моя команда менеджеров, — говорю я.
— Именно. И смогу за тобой приглядеть.
— Похоже, это лучше, чем ехать в Фили.
— Видите? Он просто без ума от меня, — снова подает голос Ноа.
— Да ладно? — посмеиваются Мэддокс и Дэймон.
— Значит, увидимся с вами обоими вечером, — заключает Дэймон, вставая.
И значит, вечером я буду тусоваться с Ноа и его бывшим. Веселенькая перспектива.
 Глава 10
НОА

Пригласить Мэтта сегодня было дурацкой идеей, особенно учитывая, что там будет
Арон. Но по какой-то идиотской причине — полагаю, за это стоит винить мой член, — меня
больше волнует то, что Мэтт останется на еще одну ночь, чем обида Арона из-за разрыва.
— Этот парень, Арон, насколько, по-твоему, он меня возненавидит по шкале от
одного до десяти? — спрашивает Мэтт по дороге в бар.
Удивительно, но журналистов около дома не было, и у бара их тоже не наблюдается.
Хотелось бы думать, что они, наконец, сдались, но, скорее всего, просто понятия не имеют,
где мы, так как не смогли засечь в круизном терминале. Но долго это не продлится,
учитывая, что мы входим в спорт-бар, где, несомненно, все узнают Мэтта.
— Мы не общались с тех пор, как он узнал о нас с тобой. Но если судить по тону
того последнего разговора, на твоем месте я бы держался от Арона чуть дальше, чем на
расстоянии полета стакана.
Мэтт берет меня за руку и притягивает к себе. Поразительные успехи в публичном
выражении чувств.
— Думаю, я справлюсь. — Он приподнимает свободную руку и поигрывает
бицепсом.
— И что, эти орудия реально действуют? Кроме перехвата футбольных мячей,
разумеется.
Мэтт наклоняется и шепчет мне на ухо:
— Тебе ли не знать, что у них много талантов.
Четыре дня бесчисленного количества траха, минетов и дрочки. Не припомню,
чтобы у меня когда-либо было столько секса за такой срок. И я понимаю, почему. У меня
никогда не было партнера-спортсмена. Выносливость у Мэтта просто сумасшедшая.
После бойфренда-мудака из колледжа регулярным сексом я занимался только с Ароном, и
даже тогда все происходило на моих условиях. Но Мэтт другой. Он всегда рядом и всегда
готов. Мне казалось, дело в удобстве, но одна лишь мысль о возвращении Мэтта в
Филадельфию заставляет искать повод удержать его в Нью-Йорке.
Я убеждаю себя, что это только секс, но внутренний голос подсказывает — это ложь.
Эту серьезную мысль я отодвигаю на задворки сознания и глубоко хороню там, куда
медленной и ужасной смертью отправлены умирать рациональность и зрелость. Эти двое
вечно все портят, а мне сейчас так хочется повеселиться с Мэттом. Когда я с ним, мне не
нужно думать.
Едва мы подходим к столику, все разговоры стихают.
 — Не волнуйся, — говорю я, — друзья всегда так на меня реагируют. Моя
неотразимость лишает их дара речи.
Мои слова сопровождаются гулом недовольства за столиком и смешком Мэтта.
— Кажется, ты уже встречался со всеми у меня дома в тот день, когда познакомился
с Дэймоном.
— Эм, точно. Да.
У меня такое чувство, что Мэтт ни черта не помнит о той ночи. Я обхожу стол.
— Это Ребекка и ее невеста, Скайлар. Тот блондин — Уайет, рядом с ним Арон, ну
а этих двоих засранцев ты уже знаешь.
— Привет, — подает голос Мэддокс.
Мэтт смотрит на Арона чуть дольше, и тот первым отводит взгляд. Даже отсюда я
чувствую напряжение, исходящее от Арона.
По всеобщему мнению, он — моя белая версия. Того же роста, худощавый и
долговязый.
Мэтт присаживается рядом с Дэймоном, на расстоянии трех стульев от сердитого
Арона. Смельчак.
— Я принесу нам выпить, — говорю я Мэтту.
— Мне светлого пива, — напоминает он.
— Да, да, калории, чтоб их. Слава яйцам, я не футболист.
Сколько бы я не убеждал Мэтта дать себе передышку, он меня не слушает. На
корабле было еще ничего, но сейчас он полон решимости вернуться в игру и доказать себе
и всем вокруг, что достоин получить контракт. Мэтт следит за калориями, тренируется два
раза в день по нескольку часов.
К черту такую работу.
Я почти ожидаю, что Арон последует за мной к стойке бара, но за спиной возникает
Уайет, и прежде чем он начнет свои нравоучения, выпаливаю:
— Я не хотел причинять ему боль.
— Знаю. И не хочу принимать чью-то сторону. Но ты мог хотя бы извиниться перед
ним за то, что заставил пройти через ад. Буквально месяц назад ты ему сказал, что не
заводишь отношений, а сейчас появляешься всюду с Мэттом, выставляя его напоказ. Не
очень честно по отношению к Арону.
— Никого я напоказ не выставляю. Мы просто встречаемся. Возможно, это что-то
серьезное. А может, и нет. Дай нам пару месяцев самим разобраться.
Теперь я понимаю, что приводить сюда Мэтта не следовало, но мне нужен был повод
попросить его остаться.
— Тебе следует нацепить на себя предупредительный знак, — выдает Уайет.
Он поддерживает легкий, шутливый тон, стараясь сгладить неловкость, хотя вряд ли
это вообще возможно в сложившейся ситуации.
 Я фыркаю.
— «Осторожно: заслуженный мудак с повадками засранца»? А что, звучит.
Рядом возникает Арон.
— Я ухожу. — Он встречается со мной взглядом, будто ожидая, что я его остановлю,
но нам больше нечего сказать друг другу.
Я уже попросил прощения, честно, и хотя ясно, что извинения чудесным образом
ничего не исправят, никаких других слов у меня нет.
В конце концов, Арон сдается, и, вполне ожидаемо, Уайет следует за ним.
Я возвращаюсь к столику, отдаю Мэтту его пиво и делаю глоток из своего бокала.
— Спасибо, — говорит Мэтт. Его рука буквально на пару секунд в благодарности
касается моего предплечья — жест вполне платонический, но остальным он таковым не
кажется.
Я потягиваю пиво и делаю вид, что не замечаю пристальных взглядов. Мог бы
догадаться, что тактика игнора с моими друзьями не сработает, и молчать они не будут.
— Так вот, да... У нас с Ароном кое-что было. — За столиком воцаряется тишина,
но я знаю, что это ненадолго.
— Ты его «про-Ноа-л», да? — подает голос Скайлар.
— Ты только что использовала мое имя как глагол?
— Да, — подтверждает она. — Он означает действие без осознания последствий.
Теперь нам нужно будет принимать чью-то сторону, осторожничать, думать, кого куда
приглашать, чтобы ненароком не обидеть.
— Нет, — говорю я. — Если ему не по себе, исключите меня. Именно я порвал с
ним, так что и винить нужно только меня. Может, являться сюда с Мэттом было не самой
хорошей идеей.
— Думаешь? — спрашивает Ребекка и поворачивается к Мэтту. — Надеюсь, ты
знаешь, во что ввязываешься.
Мэтт не отвечает.
Отпив из бокала, я делаю то, что у меня получается лучше всего — притворяюсь,
что их слова меня не задевают. Я знаю, что облажался. Не то, чтобы я планировал все это
дерьмо, просто обычно действую, не думая о последствиях. Как-то само собой получается.
Скайлар и Ребекка переглядываются с Дэймоном и Мэддоксом, будто ведут
безмолвный разговор. Мэтт пристально смотрит на меня, но я отказываюсь на него
реагировать.
Официант воспринимает заминку за столиком как отличный повод попросить у
Мэтта автограф.
Тот подписывает без колебаний, но Дэймону это не очень нравится. Он подзывает
официанта, только что отошедшего от Мэтта:
 — Скажи менеджеру и остальным официантам, если сможете держать посетителей
подальше от Мэтта, он вам всем оставит автограф.
Глаза парнишки округляются.
— Конечно.
Воодушевленный перспективой получить кучу подписанных сувениров, официант
оставляет наши бокалы и начинает кружить акулой вокруг столика, чтобы к нему никто не
приблизился.
— Карьера шпиона нашему парню явно не грозит, — говорю я.
— Ага, по тактичности и дипломатичности не уступает вам с Ароном, —
комментирует Ребекка.
— Опять двадцать пять? — спрашиваю я. — Ладно, я понял. Я надеялся, что после
новости о Мэтте, Арон, наконец, двинется дальше. Я никуда с вами выходить не буду, пока
он не придет в норму. Так лучше?
— Мы не этого хотим, — возражает Скайлар.
— А чего тогда? Вот бы иметь машину времени, вернуться в прошлое и сказать тому
себе, чтобы даже не начинал эту историю. Но это невозможно.
— Вот почему мутить с друзьями — плохая идея, — заключает Ребекка.
— Да ладно? — бормочу я и перевожу взгляд на Мэтта. — Ты что-то притих.
Он пожимает плечами.
— Не думаю, что имею здесь право голоса. Это касается только тебя и твоего
бывшего.
Ребекка улыбается.
— Мэтт для тебя слишком зрелый.
— Ты, наверное, права, — отвечаю я.
Он для меня вообще слишком. Когда Мэтт не злится из-за «Бульдогов», он вполне
себе приземленный и веселый. И, блин, еще он упорный и настойчивый. Честно, если бы
меня уволили за ориентацию, я бы сбежал с поджатым хвостом, пока обо мне не забудут.
Мэтт может сколько угодно утверждать, что причина в плохом командном духе, но правда
в том, что он все потерял из-за фотографий, открывших миру его гомосексуальность. Мэтт
оптимист. Он пытается вернуться в мир, который его отверг, и все потому, что не мыслит
существования без футбола.
Я в жизни ни к чему такой страсти не испытывал. Никогда. И до сегодняшнего дня
я не осознавал, что упускаю нечто важное.
Наконец-то мои недостатки перестают быть темой обсуждения, но Мэтт не спускает
с меня глаз.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
— Конечно. Я всегда в порядке. — Бесит, что после недельного знакомства этот
парень уже видит меня насквозь.
 А этот его взгляд «чушь собачья, по-моему»? И он прав.
— Пойдем домой? Тебе рано утром ехать в Фили.
— Как хочешь.
Я сразу вскакиваю.
— Ребята, мы пошли. Можете написать Арону и Уайету, чтобы возвращались.
— Ну вот, начинается, — ворчит Ребекка.
— Не-а, наоборот, заканчивается, — отвечаю я и поворачиваюсь к Мэтту. — Иди
подпиши то барахло, как обещал, и пойдем отсюда.
Я следую за ним к бару и жду, пока он пообщается с персоналом. Маленькие радости
бойфренда футболиста. Мне жаль женщин, у которых это перманентное состояние.
Возле меня внезапно материализуется Дэймон, и я вздрагиваю. Он начинает
говорить, будто заготовил целую речь.
— Арон это переживет.
Ну, я думал, будет хуже. Напряжение слегка отпускает.
— Знаю. Переживать особо и нечего.
Дэймон прищуривается:
— Это сейчас была самоирония или насмешка над отношениями?
— И то и другое, наверно. Мы с Ароном никогда не подходили друг другу. Просто
со скуки. Нельзя было мне пересекать черту.
— Так же как и с Мэттом. У вас деловое соглашение.
— Знаю. Через несколько месяцев мы разбежимся и больше никогда не увидимся.
— А может и раньше.
Я отшатываюсь.
— Насколько раньше?
— Ты Мэтту не говори, но я сегодня звонил в офис. Оказывается, пара команд уже
наводила о нем справки. Пока ничего конкретного, так что не будем его обнадеживать.
Предупреждаю, самая близкая команда — на Среднем Западе. Если у вас там что-то
наметилось, то учти, Мэтт будет далеко. А как мы уже установили, ты лажаешь в
отношениях, даже если находишься с парнем в одной комнате.
— Понял. Четко и ясно. Никакого секса с Мэттом.
Дэймон смеется.
— Как наивно с твоей стороны полагать, будто я еще не знаю, что вы уже трахаетесь.
— Вы с Мэддоксом детективами заделались? — Мэтт рассказал мне об их разговоре
на кухне, но предполагалось, что Дэймон не в курсе.
— Оказывается, твои фейковые отношения не такие уж и фейковые... У тебя с ним
серьезно, или наступаешь на те же грабли?
— Это просто секс. Он ничего не значит. — Почему-то слова прозвучали лживо. —
Обещаю, твой золотой мальчик вне опасности.
 Дэймон закатывает глаза.
— Да ладно, дружище, я не за этим к тебе подошел. Я не желаю боли вам обоим.
— С нами все будет в порядке. Мы дали слово.
— В таком же порядке, как Арон?
Я вздрагиваю.
— Запрещенный прием.
— Хочешь совет?
— Не-а.
— Очень жаль. Закругляйся с этим.
На языке вертится «иди в задницу», но Мэтт заканчивает общаться с персоналом
бара, и Дэймон отступает.
Мы уходим, даже не попрощавшись с друзьями. Я понимаю, у них благие намерения,
и я круто облажался, но эта игра в обвинения реально бесит.
— Ты в поря... Блядь. — Мэтт стает как вкопанный.
На улице нас поджидают папарацци. Кажется, у кого-то в социальных сетях
слишком длинный язык, ну или расторопные пальцы.
— И вот, наша передышка от камер и софитов подошла к концу, — говорю я тихо,
чтобы мог слышать только Мэтт.
— Да ладно. Прорвемся.
Мэтт рассекает толпу фотографов как профи, но, оказавшись в машине, мрачнеет.
Всю дорогу он молчит, но как только оказываемся дома, его настроение меняется. Он
хватает меня за руку.
— Ты в норме?
— Уже сказал, что да, — огрызаюсь я. — Разве не я должен задавать тебе этот
вопрос? Стервятники снова на тебя налетели.
— Ты заметил, что их было меньше, чем обычно? — Тон Мэтта такой уверенный,
как будто это что-то значит.
Не хочется его разочаровывать, но, скорее всего, это значит, что поблизости была
знаменитость покрупнее.
— Я пошел спать, — я поднимаюсь по лестнице, но Мэтт остается стоять. — Ты со
мной?
— Это приглашение или что-то вроде обязанности?
Я хмурюсь.
— А?
— Только не говори, что тебя не задела вся та хрень, которую несли твои дружки.
Ты уверен, что поступишь со мной так же, как с Ароном. И приятели твои так думают.
Значит, ты меня с собой зовешь либо чтобы не показать, что расстроен, либо тебе и правда
пофиг. И повторяешь те же ошибки, потому что когда вы с Ароном были вместе, тебе и в
голову не приходило спросить его, что происходит.
— Не слишком ли поздний час для психоанализа? — Я поворачиваюсь и
поднимаюсь по лестнице.
— Ну, тогда спокойной ночи.
Он что, серьезно не собирается за мной идти? Отлично. Все равно ему завтра
уезжать.
Не оглядываясь, я продолжаю путь наверх.
— Серьезно? — орет Мэтт, когда я добираюсь до второго этажа.
Я замираю.
— Что?
— Я тебе буквально дал зеленый свет, чтобы поговорить о сегодняшнем, а ты вот
так сваливаешь?
— Мы трахаемся, Мэтт. Не болтаем о том о сем.
Это ложь, и я это знаю. За неделю, что мы провели вместе, Мэтт узнал обо мне
больше, чем любой из моих друзей за все годы. Почему-то я даже рассказал ему о проблемах
с отцом. Возможно, если бы Мэтт не оказался свидетелем той стычки, я и не стал бы ничего
рассказывать, но я действительно разговаривал с ним больше, чем с кем-либо.
Мы понимаем друг друга. Нас воспитывали в совершенно разных условиях, но
каким-то образом у нас много общего.
— Хочешь играть в эту игру — валяй. Но если спросишь моего мнения — твои
друзья полны дерьма.
Я замираю на верхней ступеньке и оборачиваюсь.
— Что? — Может, я не расслышал.
Никто не встает на мою сторону. Никогда.
Волна чего-то, похожего на благодарность, пытается растопить мое обледеневшее,
мертвое сердце, но я сопротивляюсь. Наверняка он говорит это, чтобы я не устраивал сцен
самобичевания. Я облажался. Я виноват. И ничего тут не поделаешь.
— Понимаю, они злятся, что вы с Ароном поставили их в неловкое положение. —
Мэтт медленно поднимается мне навстречу. — Но здесь не только твоя вина. Арон знал, во
что ввязывался. Так же, как и я. Он нарушил правила. Влюбился в тебя, хотя ты
предупреждал не делать этого. Естественно, он не смог сопротивляться. Твоим друзьям
легко говорить, что ты вообще не должен был начинать что-то Ароном. Но ты не такой
мудак, каким они тебя выставляют.
— Я такой и есть. Должен им быть. — Мне не нравится, что Мэтт видит меня
насквозь.
— Нет. Не такой. — Мэтт подходит ближе. — Ты не показываешь, что их слова тебя
ранят. Они без понятия, что ты чувствуешь себя виноватым.
Теплые губы касаются моей шеи.
— Это ничего не меняет между нами. — Руки Мэтта проникают под мою рубашку,
вырывая у меня стон.
— Дэймон сказал, что нам надо притормозить.
 — А ты обычно поступаешь так, как велит Дэймон?
— Не хочу повторять те же ошибки.
Ухмыльнувшись, Мэтт отстраняется.
— Я хочу тебя трахнуть, а не окольцевать.
— Какие милые вещи ты мне говоришь. — Я хватаю Мэтта и тащу в свою спальню.
Мы валимся на кровать, переплетаясь руками и ногами. И хотя в голове все еще
мигает знак «Ошибка!», ощущение тела Мэтта на мне одерживает верх. У меня уже
вырабатывается зависимость. И когда он уйдет, мне явно понадобится реабилитация.
Правда в том, что я не лгал, когда говорил, что не знаю, какое будет «число» с Мэттом. И
лишь при одной этой мысли у меня от страха трясутся поджилки.
Я кладу руку ему на грудь и слегка отталкиваю, хотя его бедра все еще втираются в мои.
— В чем дело? — спрашивает Мэтт.
— Может, нам стоит остановиться.
Он отстраняется, неправильно истолковав мои слова.
— Прямо сейчас?
Я хватаю его за задницу, притягиваю обратно и практически теряю связь с
реальностью, когда чувствую прижимающийся ко мне каменный член.
— Нет, не сейчас. Но, в смысле, ты же завтра возвращаешься в Фили. Так что, может,
это будет чистый разрыв.
— Я вернусь через две недели.
— Для публики.
Мэтт секунду колеблется, затем пожимает плечами, будто это не важно.
— Как хочешь.
Я замечаю про себя, что не так давно имел подобный же разговор с другим парнем,
и он был недоволен. Все бы отдал, чтобы Арон тогда принял мои условия так же легко, как
Мэтт. Но в эту минуту, лежа на кровати, я чувствую тяжесть в груди, которая охрененно
похожа на разочарование.

***

Когда в коридоре у двери спальни раздаются шаги, я улыбаюсь и перекатываюсь на

спину, уверенный, что Мэтт пришел меня будить, как обычно. Через секунду вспоминаю,
что сегодня он должен был уезжать, и, судя по тому, как высоко стоит и сильно слепит
солнце, я, видимо, упустил возможность попрощаться. На мгновение от надежды, что Мэтт
еще здесь, вспыхивает радость, но она тут же гаснет, когда в дверях появляется моя мама.
Папина собственная Мишель Обама. По крайней мере, именно так он пытается
представлять ее общественности. Для меня она та, кто надерет мне зад, если сделаю что-то
не так. И судя по выражению ее лица, сейчас именно такой случай.
— Все еще в постели, как я погляжу, — отчитывает мама, но шоколадный взгляд
излучает тепло, и не ясно, шутит она или говорит серьезно.
— Разве мне нужно куда-то торопиться?
 — Ну, не знаю, может, в большое офисное здание в Мидтауне, где будешь трясти
помпонами и кричать: «Голосуйте за моего отца!» — Ох, так это она полушутливо дразнит
меня по поводу выбора жизненных путей.
— Потрясающая картина, мам, но, думаю, этого никогда не произойдет. — Я сажусь,
убедившись, что укрыт простыней.
Мама закатывает глаза.
— Я твоя мать. Чего я там не видела.
— Да, но мне уже не два годика.
— Хотя твое поведение в последнее время говорит об обратном. — Взгляд мамы
оценивающе скользит по комнате. — А где...
— Его зовут Мэтт, и он уехал в Фили. А что ты здесь делаешь? Тебя послал папа?
— И да, и нет. Он хочет, чтобы я убедила тебя порвать со своим футболистом и
вернуться к работе. И я собираюсь выполнить лишь часть поручения.
— Я не расстанусь с Мэттом.
— Вот, — улыбается она. — Это было легко. А теперь марш на работу.
Черт бы побрал ее материнские приемчики.
— И какой в этом смысл? — спрашиваю я. — Каждый советник отца считает
необходимым отвергнуть мои идеи. Я там практически невидимка. И на самом деле, от них
вообще никакого толка. Эти люди ничего не делают, чтобы решать проблемы. Их
интересует только личная выгода.
— Так пойди и потребуй от них изменить отношение.
— Я пытался. Они гладят меня по головке, говорят «хороший мальчик», как песику,
а затем притворяются, что я вообще ничего не говорил. Поэтому я и перестал туда ходить.
И знаешь, что? Единственный, кто пилит меня, чтобы я таскался в офис, это папа.
Мама вздыхает.
— Чего ты хочешь в жизни, Ноа? Что для тебя важно?
Единственный раз, когда мне что-то было важно, этот «что-то» потоптался на моем
сердце, а затем его обосрал.
— Тебе не нравится политика...
— Дело не в том, что она мне не нравится. Я правда намеревался следовать
выбранному вами с папой плану. Но потом ты сама подала мне идею, и я решил, что смогу
добиться реальных перемен. Политика — это длинная игра с краткосрочными
результатами. Всем угодить невозможно, так что приходится угождать большинству, чтобы
иметь мизерный шанс помочь тем, кто действительно в этом нуждается. Я хочу попробовать
сделать мир лучше, а не приумножить богатство толстосумов.
— Дай отцу время до конца кампании. Отдай свой долг, а потом уже говори о
больших переменах.
— Вот уже четыре года я отдаю долг.
— Нет. Все это время ты относился к нему несерьезно. Я хочу, чтобы ты приложил
усилия. До внутрипартийных выборов остался всего лишь год. Бог свидетель, если отец в
этот раз не добьется успеха, нас всех ждет еще четыре года напряженной предвыборной
кампании.
— Если он не добьется успеха, может, следует уже отказаться от мечты о Белом
доме?
— Ох, я тебя умоляю. Твой отец — упрямый осел. Он будет пытаться снова и снова,
пока не добьется любви всего Американского народа.
Хочется возразить, что такая стратегия не сработала в случае с другим известным
кандидатом от демократов, но я сдерживаюсь.
— Ладно, — сдаюсь я. — Я снова начну прилагать усилия.
— Ты должен что-нибудь сделать, малыш. Твое баловство с симпатичным
футболистом долго не продлится. Не успеешь опомниться, придет время для решительных
действий.
Я испускаю самый громкий вздох в истории, который каким-то образом созвучен
безрадостному настроению мамы. Такое чувство, что она так же сильно хочет стать первой
леди, как я — чтобы ушел Мэтт. Но она сама подписалась на это. Она выбрала эту жизнь.
Выбрала мужа. У меня такого выбора не было, я просто родился в этой семье. Такова моя
жизнь.
— Ладно, — отвечаю я.
Провались все пропадом. Этой женщине невозможно сказать «нет».
 Глава 11
МЭТТ

Имя Ноа, высветившееся на экране телефона, сродни прохладному душу после

изнурительной тренировки. Я уехал из Нью-Йорка восемь дней назад, ни свет, ни заря,
когда Ноа еще крепко спал. С тех пор от него не было даже смс, поэтому я задаюсь
вопросом, зачем он мне звонит. Но еще больше мне интересно, с чего это вдруг я чувствую
себя таким счастливым. Особенно учитывая, что наша интрижка закончилась, и мы снова
вернулись к первоначальному плану деловых отношений.
— Будь ты моим настоящим бойфрендом, я был бы зол как черт, — выдаю я вместо
приветствия.
— Почему? — игриво отзывается Ноа.
— Восемь дней, чувак. Ты не можешь вот так оставлять своего парня одного.
— Ну, знаешь ли, у твоего телефона тоже есть возможность набора. Мог бы и
позвонить, если что.
— Ага, только я бегал выставлял квартиру на продажу, встречался с парнями по
финансам, искал склады для мебели. Был загружен под завязку. А ты чем занимался?
Наступает небольшая пауза, после которой Ноа отвечает:
— Хочешь, верь, хочешь, нет, ходил на работу.
— Что? — восклицаю я. — Наверно, что-то не так со связью, а то мне показалось,
ты сказал, что ходил на работу. Ведь это же избирательный штаб твоего отца?
— Все верно.
— Так по мне скучаешь, что добровольно ходишь в ненавистное место, лишь бы
забыться? О-о, как мило. — Наверно не стоит провоцировать Ноа, ведь его так легко
напугать, но в этом-то и есть все веселье.
— В действительности ко мне заявился самый крутой папин рекрутер и заставил
взяться за ум.
— Стоп... на земле есть человек, обладающий возможностью принудить самого Ноа
Хантингтона, блядь, Третьего что-то сделать?
— Ага. Этого человека я называю мама.
Не удержавшись, я начинаю смеяться.
Ноа вздыхает.
— Знаешь, есть причина, по которой я звоню.
— А именно?
— Наши костюмы для благотворительного вечера в выходные. Дэймон говорит, они
должны быть похожими, но в то же время отличаться. Мне нужно знать, что ты наденешь.
Я ухмыляюсь.
 — Они дадут нам все, что нужно.
— О.
— О чем Дэймон обязательно упомянул бы, если бы ты на самом деле с ним
поговорил. А значит, ты звонишь по выдуманному поводу. — Теперь я точно не могу
сдержать улыбку.
— Блин. Ладно. Я старался держаться подальше. Дэймон меня предупреждал. Да и
все друзья твердили, что я поступаю с тобой так же, как с Ароном. Я не хотел причинять
тебе боль, вот и решил, что твой отъезд в Пенсильванию — идеальный момент, чтобы
отступить.
— А потом?
— А потом мне захотелось секса.
Я фыркаю:
— Восемь дней — это как-то обидно, учитывая, что все мои мысли были только о
том, чтобы снова тебя трахнуть.
Из трубки доносится измученный стон, от которого мой член дергается.
— Не то, чтобы я все эти дни бездельничал, — говорит Ноа. — Но именно настолько
меня хватило, чтобы дойти до критической точки. Никакое порно нахрен не спасает.
Очевидно, мой член хочет именно тебя. Я пытался сказать ему «нет», но разве он слушает?
— Как мило. Наверное. И все же меня немного беспокоит то, что ты разговариваешь
с собственным членом.
— Это станет проблемой только тогда, когда он начнет отвечать.
Как же велико искушение отменить все встречи и сорваться обратно в Нью-Йорк.
— Если бы я не встречался завтра с финансистом, то уже сидел бы в машине.
— Зачем тебе столько финансовых консультаций?
— Готовлюсь к худшему. Не хотелось бы об этом думать, но если не будет нового
контракта, придется растянуть деньги, пока не решу, что делать с жизнью. Вот, пытаюсь
продать свой лофт. В Фили меня больше ничего не держит — с контрактом или без.
— Ты получишь свой контракт. Я верю.
— Дэймон тоже полон надежд, но мне будет гораздо спокойнее, если финансовые
дела будут улажены. На всякий случай.
— Так, когда ты сможешь приехать в Нью-Йорк? — спрашивает Ноа.
— До благотворительного вечера не получится. Может, ты приедешь?
— Думаю, смогу снова забить на работу.
— Нет, не надо, — говорю я.
— Но в таком случае мне не вырваться до вечера пятницы, а благотворительное
мероприятие в субботу. В чем тогда смысл?
— Кроме двадцатичетырехчасового нон-стоп траха перед скучным официозным
приемом, где нельзя будет прикасаться друг к другу, чтобы не попасть в объективы?
 — Мне нравится ход твоих мыслей.
У меня формируется идея.
— Погоди секунду. Я перезвоню.
Сбросив рубашку и штаны, я забираюсь на кровать и звоню Ноа по видеосвязи.
Пока жду ответа, внутри все скручивает от нервов. Никогда раньше ни с кем такого
не делал. Ну, на самом деле, много чего еще ни с кем никогда не делал. Но ведь это же Ноа,
так что мне не стоит беспокоиться. Нервный узел внутри превращается в возбуждение,
когда Ноа с широкой улыбкой отвечает на видеозвонок.
— Почему у меня такое чувство, что ночь стала гораздо веселее?
— Может, это как-то связанно с моим прессом? — Я опускаю камеру телефона вниз.
— Я тут подумал, хочу того, что под простыней. — Ноа облизывает губы. — Погоди,
я в свою комнату.
С каждым шагом Ноа изображение на телефоне так подпрыгивает, что пока он
добегает до третьего этажа, меня начинает укачивать.
Ноа швыряет телефон на кровать, и мне виден только потолок спальни. Но затем
камера снова двигается, и мое терпение вознаграждается изображением на весь экран
обнаженного Ноа. Я скольжу взглядом по твердому торсу, длинным конечностям,
задерживаясь на кое-чем другом длинном и твердом.
Во рту резко пересыхает.
— Мы правда собираемся это сделать? — спрашивает Ноа.
— Похоже на то.
Определенно, я перешел точку невозврата. Даже если сейчас Ноа прервет звонок, я
ни за что не остановлюсь. Пальцы тянутся к изнывающему члену.
— Не вижу твою руку. Чем она там занята? — спрашивает Ноа. — В смысле, у тебя
симпатичное лицо и все такое, но сейчас мне нужно совсем не это.
Я бросаю подушку на другую сторону кровати и пристраиваю на ней телефон,
предоставляя Ноа полный обзор.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Ноа прикусывает губу.
— А где твоя знаменитая коллекция игрушек?
Ухмыляясь, я перегибаюсь через край и нащупываю спрятанную под кроватью
коробку.
— Блядь, какая задница, — шепчет Ноа.
— Вся твоя, если захочешь.
Ноа стонет.
— Когда-нибудь тебе удастся меня добить.
— Я вроде как рассчитывал, что ты меня будешь долбить, — нарочно переиначиваю
я слова Ноа.
 Он издает какой-то нечленораздельный звук. Выудив самую большую игрушку из
коллекции, я снова переворачиваюсь и застаю Ноа ласкающим себя быстро и сильно.
— Я еще даже до лучшей части не добрался, — жалуюсь я.
— Мне достаточно одной мысли, чтобы дойти до края.
И все же, когда я жил у Ноа, сверху он быть отказывался. Я отгоняю эту мысль,
чтобы не отвлекаться — это последнее, что мне нужно, когда перед глазами готовый
кончить Ноа.
Его взгляд останавливается на вибраторе с толстой головкой. Я нарочно взял самый
большой, чтобы показать Ноа, что не боюсь размеров. Со мной не нужно осторожничать.
Может, меня и не трахали никогда, но за все эти годы я неплохо наловчился удовлетворять
себя сам.
— Чувак, от вида этой штуковины даже моя задница сжимается, — выдает Ноа.
Мне бы ввернуть смешную реплику, но не могу оторвать взгляда от его руки,
обхватившей член.
Ноа тяжело дышит:
— Как я сейчас жалею, что не послал нахрен работу и не приехал в Фили.
— А я жалею, что вообще выставил квартиру на продажу.
— Я ее куплю.
— Даже в этом случае придется ждать два часа, чтобы увидеться. Продержишься
столько?
— Боже, нет. Мы займемся этим сейчас же. Ущипни себя за сосок.
Одна моя рука тянется к груди, а другая спускается к ноющему члену.
— Разве я разрешил тебе трогать член? — спрашивает Ноа.
— Ого, раскомандовался? Что будешь делать, если я до него дотронусь?
— Есть у меня пара идей. Например, уберу камеру, и ты не увидишь, как я кончаю.
— Движение руки Ноа замедляется, и я понимаю, что он не блефует.
— Ты этого не сделаешь.
— Не сделаю?
— Блядь! — Мои пальцы замирают на животе.
— Ущипни. Себя. За сосок.
Понятия не имею, как кто-то может одновременно и бесить меня и заводить не по
детски. У Ноа прямо дар какой-то, только не знаю, нравится мне этот дар или нет. Я
подчиняюсь приказу, и меня до самого паха простреливает ощущение, к которому я успел
пристраститься, вырывая вздох, а у Ноа — стон.
— Черт. — Его дыхание становится напряженным.
Я ловлю взгляд Ноа, и его рука замирает.
— Что не так? — спрашиваю я.
— Я близко.
 — Можно мне к себе прикоснуться? — Надеюсь, мучение не отражается в моем
голосе.
— Подготовь свою задницу. Я хочу посмотреть.
Я сжимаю свой член и откидываю голову.
— Не-а. Только задницу.
— Ненавижу тебя.
— Нет, не ненавидишь.
Я тянусь к тумбочке за смазкой.
— Нет, не ненавижу.
С горящим взглядом Ноа следит, как я покрываю пальцы смазкой и сгибаю колени.
Но затем между его бровей пролегает морщина.
— Мне так ничего не видно.
Передвинув ноги, я ложусь поперек кровати, свешиваю голову с края и
предоставляю Ноа полный обзор. Возможно, это не самый лучший ракурс, и на секунду я
замираю, чувствуя себя уязвимым от полной открытости, но все мысли улетучиваются, едва
до меня доносится стон Ноа. Громкий.
Когда я пальцами проникаю в анус и медленно его разрабатываю, из крошечного
динамика на телефоне вырывается резкий вдох. Скользя пальцами в заднице, я обхватываю
ладонью яйца, помня, что нельзя касаться члена. Он истекает смазкой, капая на живот, и
приходится прилагать все силы, чтобы сопротивляться искушению себя погладить. От
падения за край меня отделяет лишь несколько движений.
— Представь, что это мои пальцы, — говорит Ноа. — Я с тобой. На тебе. В тебе.
Я закрываю глаза, мысленно воображая, что Ноа рядом. Я больше не вижу его на
экране телефона, но чувствую его присутствие. Смотрит на меня, продолжая растягивать
мой зад.
— Если бы я оказался там, засосал бы тебя до основания, одновременно трахая
пальцами.
Из груди вырывается глубокий, гортанный стон.
— Я бы держал тебя на грани оргазма, пока бы ты не взмолился, чтобы я трахнул
твою девственную задницу.
— Я так этого хочу, — хриплю я.
— Вставь еще один палец. Ты должен быть готов.
Повинуясь его командам, я свободной рукой дотягиваюсь до вибратора и покрываю
его смазкой.
— Ты будешь чувствовать это еще несколько дней, — произносит Ноа.
— На то и расчет.
— Готов? — Голос Ноа становится напряженным, что значит, он тоже на грани.
 Приподняв голову, я вижу, как мелькает его рука, и мне отчаянно хочется, чтобы он
на самом деле был рядом. Хочется почувствовать его кожу на своей. Хочется контакта.
Я не хочу делать это через экран.
— Давай, Мэтт, сейчас.
Когда я подношу огромную головку вибратора к заднице, дыхание Ноа замирает.
Одной рукой я себя глажу, другой проталкиваю дилдо. Прохладная смазка помогает,
и моя задница туго сжимается вокруг гладкого силикона. Я крепко обхватываю член, и
растягивающая боль от абсурдно огромного агрегата отступает. Вновь закрыв глаза, я
представляю, что в меня толкается Ноа.
— Такой узкий, — выдавливает из себя Ноа, и мне кажется, что он прямо здесь.
Я даже чувствую аромат его дорогого парфюма. Стоп, это ведь не признак инсульта, нет?
Я резко открываю глаза, но в этот момент игрушка внутри меня задевает то
волшебное местечко, до которого не дотягиваются пальцы, и член течет так сильно, что на
секунду мелькает мысль, не кончил ли я.
Но нет, давление в заднице и твердость члена только заставляют хотеть большего.
Когда я включаю режим вибрации, кровь резко приливает к голове. Не той, что свисает с
кровати. От постоянного давления на простату я покрываюсь по́том и стискиваю зубы,
пытаясь сдержать удовольствие, охватывающее все тело.
— Ты такой сексуальный. — Шепот Ноа побуждает меня держаться.
Я мечтаю о том, чтобы кончить, больше, чем о чем-либо другом в жизни, и сделать
это с именем Ноа на устах. И в то же время мне хочется, чтобы это длилось вечно.
— Сейчас кончу, — стонет Ноа.
Вот и накрылся мой план продержаться подольше. Я приподнимаю голову и вижу,
как Ноа изливается себе на живот и грудь.
Менее чем через три секунды я к нему присоединяюсь.
Не чувствуя рук и ног, пытаюсь восстановить дыхание и собрать мысли в кучу.
Нужно передвинуться, чтобы отяжелевшая голова больше не свисала с кровати.
Когда мне, наконец, это удается, в поле зрения попадает Ноа, улыбающийся от уха до уха.
— Как думаешь, теперь сможешь продержаться до субботы? — спрашиваю я и
нервно прикусываю губу.
Предполагалось, что к настоящему моменту мы с этим покончим. Может, нам
вообще не стоило этого затевать сегодня, но когда речь идет о Ноа, я перестаю себя
контролировать.
— Возможно, нам потребуется повторить в реале.
— Можешь на это рассчитывать. — Не хочу прекращать то, что между нами. — Мне
надо... эм-м, пойти привести себя в порядок.
Ноа смеется:
— Позже.
 Глава 12
НОА

НОА: КАКОЙ У ТЕБЯ АДРЕС?

МЭТТ: ЗАЧЕМ?
НОА: ХОЧУ ПОСЛАТЬ ПОДАРОЧНУЮ КОРЗИНУ. ПРОСТО ДАЙ ДОЛБАНЫЙ
АДРЕС.
Не следовало приезжать в Фили. Я определенно не должен был совершать весь этот
путь, не сообщив заранее Мэтту. Ага. Тотальная ошибка. И, тем не менее, когда он
скидывает адрес, я еду к нему на квартиру.
Я твердил себе, что не буду этого делать. Даже отправился с утра на работу в
предвыборный штаб. Но потом перед глазами стали всплывать картины проклятого
видеозвонка.
Внезапный приступ «гриппа», и вот я стою здесь, на пороге дома Мэтта.
Естественно, Мэтту нужно помучить меня, появившись в дверях в полотенце. В одном
чертовом полотенце. И этот мудак еще ухмыляется.
— Так ты и есть подарочная корзина?
— Самая лучшая на свете. — Я протискиваюсь в квартиру и встаю, как вкопанный.
— И кто-то еще стебался по поводу моего богатства. Ты сюда посмотри.
Я обхожу квартиру по кругу, любуясь элегантной современной мебелью,
деревянными полами и видом Филадельфии из огромных окон.
— Да ладно. Мой дом стоит раз в шесть меньше, чем твой.
— Он и в размере меньше примерно в три раза.
— Это потому, что он не в Нью-Йорке.
Мэтт скрещивает руки на широкой груди. Его полотенце держится только на
крошечном уголке, заткнутом за пояс.
Руки так и чешутся сорвать с него эту штуку.
— Ноа, — окликает меня Мэтт, заставляя посмотреть ему в лицо. — Я думал, тебе
надо на работу.
Не знаю, что ответить, и выдаю полуправду:
— А что, разве друг не может сказаться на работе больным, протащиться два часа в
жуткой пробке, сразиться за парковку с мерзкой старухой, чтобы просто зайти
поздороваться?
На самом деле, все это имело место, но мы оба прекрасно знаем, что я здесь не для
того, чтобы разводить церемонии.
Мэтт проводит рукой по бороде, пытаясь сдержать улыбку.
 — Так ты сегодня останешься, или...
— Что-то типа того.
Я здесь на столько, на сколько он захочет. Мой взгляд вновь соскальзывает к
полотенцу. Боже, как я хочу, чтобы оно исчезло. Вцепившись в него пальцами, Мэтт
подходит ближе, но я не могу отвести глаз.
— Кажется, у тебя слюнки потекли.
Я бью кулаком по бедру.
— Так и есть...
Я пялюсь на голую грудь Мэтта, его идеальные соски, крутой пресс... Черт, вот это
пресс! Этот парень меня убивает, а сам просто стоит себе, как ни в чем не бывало.
— Зачем ты здесь? — шепчет он.
Внезапно я понимаю, что у меня нет ответа. Мне казалось, что ради секса — ради
повторения вчерашнего вживую, и, определенно, это все еще входит в план, но сейчас, стоя
здесь, я осознаю, что... просто хотел его увидеть. После девяти дней разлуки одного
видеозвонка было недостаточно.
Дерьмо. Только не признавайся в этом вслух.
— Говорят, в Фили потрясающие чизкейки.
Смех Мэтта рокочущий и глубокий.
Излучая свой шарм «а-ля Ноа», то есть абсолютно бестактно, я делаю шаг и
накрываю ладонью пальцы, сжимающие полотенце. Уже собираюсь пригрозить Мэтту
сорвать эту тряпку, но оказывается, в этом нет необходимости — его рука опускается без
всякой борьбы.
— Я приехал, чтобы тебя трахнуть, — выдаю я.
Хотя, боюсь, истинная причина написана на моем лице: я просто не смог держаться
в стороне.
Мэтт стонет так громко, будто я шарахнул электродами по его яйцам, а не предложил
секс.
— Мне бы очень этого хотелось, но через пятнадцать минут придут смотреть
квартиру. Когда ты постучал, я подумал, это риелтор.
Я перевожу взгляд с его лица на полотенце и обратно.
— Ты собирался открыть дверь риелтору в одном полотенце? Если бы у тебя был
настоящий бойфренд, ему бы вряд ли это понравилось.
Однозначно бы не понравилось.
Мэтту, однако, приходится по вкусу ревнивая нотка, о существовании которой я и
не подозревал. Не переставая улыбаться, он говорит:
— Обязательно настою, чтобы она держала руки при себе.
Нужно срочно поменять тему.
 — Ну, раз уж мы не можем здесь остаться, то чем займемся? — я отступаю, борясь
с искушением наброситься на него. — Когда у тебя встреча с финансистом?
— Уже была, утром. Так что я свободен.
— Окей, значит, сможешь показать мне город.
— Никогда раньше не бывал в Фили?
— Бывал, но хочу посмотреть на все твоими глазами.
— Эм... — колеблется Мэтт. — Можем пойти посмотреть на Колокол Свободы.
— Мы что, на школьной экскурсии? Хочу увидеть, куда ты ходишь поесть, выпить...
ладно, может, в тот клуб мы не пойдем, но... — я пожимаю плечами, — покажи мне
Филадельфию Мэтта. Технически можем считать это домашним заданием Дэймона.
Ну да, конечно, вали на Дэймона вину за то, что хочешь узнать Мэтта на совершенно
новом уровне.
— Хм-м, ага. Хорошо, — кивает Мэтт. — Ладно.
Он выглядит таким сконфуженным, будто я попросил его понаблюдать, как я трахаю
его сестру. Но потом Мэтт встряхивается и идет в коридор.
— Оденусь, и пойдем, как только появится риелтор.
Как по команде, раздается звонок в дверь.
— Я открою. А ты накинь на себя что-нибудь, — командую я, наблюдая, как его
задница исчезает в коридоре.
У риелторши глаза лезут на лоб, когда я ее впускаю в дом.
— Мэтт в спальне, — неловко объясняю я.
— Ох, ну да. А вы...
Я пускаю в ход свою публичную улыбку — ту, которую заучил с детства, стоя рядом
с отцом на его предвыборных встречах.
— Ноа Хантингтон. — Пожимаю руку женщине, но она продолжает смотреть на
меня настороженно. Так и подмывает спросить, почему она так уставилась.
Риелторша обходит помещение с таким видом, как будто это она собирается его
купить.
— Мы долго не задержимся. Можете остаться. Хотя, если во время показа владелец
в доме, это может смутить клиента.
— Не беспокойтесь. У нас планы.
Женщина натянуто улыбается. Понятия не имею, в чем ее проблема. Когда Мэтт
выходит из спальни, становится очевидно: что-то не так.
Мэтт подходит ко мне, обнимает и мягко целует в губы. Я таю в его руках и
проталкиваю язык ему в рот, совершенно не заботясь о свидетелях.
Услышав покашливание, Мэтт отстраняется.
— Готов, детка?
 Я поджимаю губы, понимая, что это шоу было устроено специально для нашей
зрительницы.
— Э-э, да, конечно.
Мэтт просит женщину запереть за собой дверь, потому что нас весь день не будет,
хватает меня за руку и тащит из квартиры к лифту.
Затем отпускает мою руку.
— Прости за это. Пока я одевался, мне позвонил Дэймон. — Мэтт протягивает мне
телефон. — Чем больше людей увидят нас вместе, тем лучше.
На экране высвечивается заголовок газетной статьи:
«Проблемы в раю или рекламный трюк?»
— Они нас вычислили? Но как?
— Дэймон предполагает, что вероятна утечка из его офиса, как в случае с
фотографами в порту. Или, может, тот факт, что мы сбежали с круиза, а я засветился тут,
пока ты был в Нью-Йорке. Возможно, это «утка» для привлечения внимания читателей. Или
же мы просто недостаточно стараемся убедить народ в подлинности наших отношений.
— И каков план? — спрашиваю я.
— Нужно чаще вместе появляться на публике. Очевидно, до сих пор мы прятались.
— Мэтт кладет телефон в карман. — На чьей машине поедем?
— Я подрался со старухой за парковку. Моя машина с места не сдвинется. И я плохо
знаю город. — В моем кармане вибрирует телефон и, вытащив его, я вижу имя Дэймона на
экране. — Это Дэймон. Ты ему сказал, что я здесь?
Метт качает головой, придерживая для меня дверь лифта.
— Привет, как дела? — отвечаю я на вызов.
— Занят? Хочу, чтобы ты съездил в Фили и поснимался там с Мэттом.
— Ум... хм-м... ага, уже в пути. Мэтт звонил только что.
Повисает пауза.
— Быстро вы. Ну ладно. Я солью информацию журналистам где-то через часок...
Если, конечно, ты не окажешься там раньше.
Он слишком хорошо меня знает.
— Поговорим через час. — Я быстро заканчиваю разговор. — Думаю, он догадался,
что я уже тут.
Мэтт пытается сдержать улыбку.
— Боишься, что влетит от большого злого Дэймона?
— Он же говорил нам остановиться...
— Как мило, что он тебя так пугает. Но мы же ничего плохого не делаем.
— Точно, — бормочу я, захожу в лифт и прислоняюсь к задней стенке.
Мы ничего плохого не делаем. Мы оба — взрослые люди.
 — Слушай, а может, я просто ясновидящий, и почувствовал, что понадоблюсь тебе
сегодня.
— Конечно! И пофиг, что ты примчался сюда на поводу у своего члена.
— Ладно, тогда, возможно, ясновидящим является мой член.
— С хрустальными шарами, ага.
— Хочешь их потрогать? Можешь даже потереть и загадать желание.
Мэтт смеется.
— Кажется, это про лампу, а не про шары.
— Тебе в любом случае стоит попробовать.
Ладно, возможно, мы не очень взрослые люди. Но это совсем не значит, что задумка
с легким флиртом, или как хотите его назовите — плохая идея. Даже если нутро мне
подсказывает обратное.
— Ты поосторожнее с этими шуточками, иначе я решу воспользоваться
предложением, и меня снова сфотографируют в компрометирующей позе. Дэймон
собирается дать папарацци наводку, так что они будут следить за нами в оба.
— Да, он так и сказал. У нас час форы, чтобы заняться тем, чем хотим.
Мэтт громко вздыхает и теребит подол рубашки.
— Все еще хочешь увидеть мою Филадельфию?
— Это эвфемизм? — Моя шутка достигает цели. Напряжение в плечах Мэтта
спадает, и он приваливается к стенке рядом со мной.
— Можем пойти посмотреть Колокол Свободы, если не хочешь...
Мэтт тянется к моей руке, переплетая пальцы.
— Есть одно место, куда я мог бы тебя сводить.
Дорога занимает больше получаса. Мэтт въезжает на стоянку, и мы оказываемся там,
куда я меньше всего ожидал приехать.
— Нам не обязательно... — начинаю я.
Мэтт паркует машину и глушит мотор.
— Ты же хотел увидеть, как я жил раньше? Ответ прямо перед тобой.
Я бросаю взгляд через ветровое стекло на серое бетонное здание, перед входом в которое
стоит гигантская металлическая скульптура бульдога. Выглядит устрашающе, даже для
меня.
— Мэтт...
Он игнорирует меня и вылезает из машины. Мне почти не хочется его останавливать.
Мэтт пристально смотрит на здание, будто мысленно с ним разговаривая. Когда он садится
на капот, я осторожно открываю дверь.
Медленно подойдя к Мэтту, я пытаюсь понять, в каком он настроении. Я бы на его
месте был зол. Но когда я сажусь рядом, он скользит назад и притягивает меня к себе. Моя
задница оказывается на капоте, между ног Мэтта, а его руки обвивают меня за талию. И
хотя нам еще не нужно устраивать шоу, я его не останавливаю.
Щекоча дыханием мою шею, Мэтт произносит:
— Такое чувство, что вся моя жизнь вращалась вокруг стадиона. Отец обычно водил
нас на студенческие матчи, потому что не мог себе позволить билеты на НФЛ. Чаще всего
он брал только нас с Шарлин — остальные были слишком малы. Но, оглядываясь назад,
думаю, что дни, когда папа брал нас на игры, были самыми счастливыми. Единственное
время, когда казалось, что ему не все равно.
Звучит удручающе.
— Ты уже тогда знал, что хочешь играть в профессиональный футбол? —
спрашиваю я.
Он качает головой, уткнувшись мне в шею.
— Меня больше беспокоило, как бы не показаться слабым в глазах отца. Я люблю
футбол. Он спас меня от многих неприятностей. Но основной причиной было желание
скрыть от предка, что мне нравятся парни. В смысле, я был ребенком, и сам не был уверен
на все сто, но то, как отец себя со мной вел, заставляет думать, что он все знал с самого
начала. Ну, или, по крайней мере, подозревал.
Я накрываю ладонью руку Мэтта на своей груди.
— От чего именно тебя спас футбол?
— Начнем с того, что он помог мне выбраться из города. У меня был... друг в
старших классах. Не сказать, что он был моим парнем — как и в случае с Мэддоксом, мы
оба играли в игру «я натурал, но хочу тебе отсосать». Если бы я не был довольно хорош,
чтобы играть за университетскую команду, возможно так и застрял бы в том городишке,
женился бы на какой-нибудь женщине и трахал парней на стороне. Я не очень хорошо
учился в школе. Едва тянул самый минимум, чтобы не скатиться на двойки и не вылететь
из команды. Буквально целиком вкладывался в футбол. Запасных вариантов не было. Когда
«Бульдоги» разорвали со мной контракт, а вся моя жизнь была выставлена на обозрение на
этих дешевых сайтах... честно, я думал, что все кончено. А сейчас, сидя перед этим клубом,
которому отдал четыре года жизни, я вижу не только свою тюрьму, но и спасительную
благодать. Клуб вытащил меня из Теннесси, но я все еще был в ловушке...
— …своих секретов, — тихо заканчиваю я мысль.
— Именно.
Я откидываюсь и поворачиваю голову, оказываясь лишь в нескольких сантиметрах
от губ Мэтта. Невозможно подобрать нужные слова, поэтому я просто его целую, давая
понять, что он так же достоин нормальной жизни, как и все остальные, и волен заниматься
тем, чем хочет.
И я не так уж и уверен, что это обязательно футбол, даже если так думает сам Мэтт.
По его словам, футбол — единственное, что у него есть в жизни, но он даже не пытался
добиться большего. Футбол спас Мэтта, и теперь он им прикрывается, не позволяя себе
двигаться вперед.
Я продолжаю его целовать. Отчасти чтобы заставить забыть проблемы, но главным
образом, потому что не знаю, что еще можно сделать. Я не особо хорош в утешении, не
уверен даже, что знаю, как это делать. Но мне очень хочется. Поэтому использую то, что у
меня получается лучше всего — физический контакт.
Рука Мэтта блуждает по моей рубашке, скользя по прессу, и в штанах становится
тесно.
Я разрываю поцелуй:
— Ты настроен подвести меня под арест за непристойное поведение?
— Мы же полностью одеты.
— Ненадолго, если продолжишь так целоваться. Сколько еще риелторша пробудет
в доме?
— Должна бы уже уйти, но Дэймон...
Телефон в кармане вибрирует. Помяни черта.
— Как думаешь, у этого парня суперслух, как у собаки? Назови его имя, и он
услышит, даже если находится за двести миль.
Мэтт вздыхает.
— Значит, пора за работу?
— Я бы предпочел постель.
— Естественно.

***

Папарацци выслеживают нас, когда мы обедаем в ресторане, за стратегически

выбранным столиком во внутреннем дворике. Установив камеры на противоположной
стороне улицы, они получают идеальный обзор. Мы притворяемся раздраженными, хотя не
забываем держаться за руки и улыбаться друг другу, придумывая для каждого из этих
стервятников имена и истории жизни. И чем дольше мы сидим, тем ужаснее становятся эти
истории.
— Вон тот Лысик стопудово живет у мамочки в подвале, — рассуждает Мэтт.
— И у него целый шкаф костюмчиков из человеческой кожи.
— Думаешь, есть шанс от них оторваться, если уйдем сейчас?
— Возможно, но ведь у нас другая задача?
Мы покидаем ресторан, и журналисты следуют за нами по пятам. Когда к вечеру мы
добираемся до квартиры Мэтта, я выжат, как лимон.
Весь день мы занимались обыденными вещами — ходили по магазинам, пили кофе,
потом снова по магазинам. Отчаянно делали вид, что интересуемся всем, на что смотрим.
Но тревожит нечто другое: хотя я терпеть не могу шопинг, а папарацци не давали нам
проходу, мне было весело. Потому что я был с Мэттом.
 С громким стоном я валюсь на диван.
— Мне еще в Нью-Йорк ехать.
— Можешь остаться, если хочешь. — Хриплый голос Мэтта творит нечто с моим
членом. — Я даже выделю тебе комнату.
Я колеблюсь, потому что хотел бы остаться, но, вероятно, это плохая идея. Мы
собирались сделать паузу. Была идеальная возможность отступить. Но потом я сел в
машину и проехал сотню миль, просто чтобы увидеть Мэтта.
Надо с этим кончать.
— Спасибо за предложение, но мне надо вернуться вечером.
Мэтт пожимает плечами, явно не замечая моего внутреннего смятения. Не хочу
уезжать. Хочу остаться. Но это будет неправильно.
— Может, хоть на ужин останешься? — спрашивает Мэтт.
Черт, кажется, я собираюсь сдаться.
— Если это будет пицца.
Мэтт хмурится.
— С дополнительным сыром и всеми теми вкусными штуками, что тебе не
доводилось пробовать с тех пор, как ты вернулся домой.
— Ладно, твоя взяла.
— И пиво.
— Но ты должен остаться на ночь, чтобы я смог сжечь все эти калории. — Мэтт
играет бровями, и теперь я точно знаю, что сдамся.
— Мне надо вернуться как можно раньше. У отца крышу снесет, когда фотографии
попадут в новостные каналы. Я сказал в офисе, что заболел.
Мэтт ухмыляется.
— Не верится, что ты прогулял работу ради меня.
Дерьмо.
— Хм-м, ну, знаешь, это был не я, а мой член-экстрасенс.
Никогда не видел Мэтта улыбающимся так много, как сегодня, и теперь я осознаю,
что готов сделать все, чтобы сохранить эту улыбку.
Даже остаться на ночь, хотя и делать этого не следует.
 Глава 13
МЭТТ

Я опаздываю. Очень-очень опаздываю. Когда добираюсь до дома Ноа, он уже при

полном параде и готов к выходу в свет.
— Сучьи пробки, — жалуюсь я, заходя внутрь. — Нарисовались новые покупатели,
хотели посмотреть квартиру, но опоздали и сбили мне весь график
Я бросаю спортивную сумку на пол, спеша поцеловать Ноа.
— Эй! — Ноа отшатывается до того, как я коснусь его губ. — Твоя борода... которой
нет...
Я пожимаю плечами.
— Подумал, надо выглядеть респектабельно, или чего-то там. — Мои щеки как
будто голые, но при виде Ноа в смокинге, их заливает жаром.
Так бы и трахнул этого парня.
Я толкаю его к стене у лестницы и засовываю ему в рот язык.
— У нас нет времени, — выдыхает Ноа, не переставая целоваться.
— Придурки, — ворчу я, — даже не купили квартиру. Дай мне хоть что-то, чтобы
не слететь с катушек. Целую вечность тебя не видел.
Три дня — это же вечность, верно?
— Уверен, тебе удастся продержаться несколько часов, не прикасаясь ко мне.
— А я вот не уверен. — Блядь, я был бы рад просто отсосать ему прямо здесь, в
коридоре.
— Что ж, придется постараться, потому что с минуты на минуту...
За спиной раздается стук, и я делаю шаг назад. И как раз вовремя, потому что в дверь
входят Дэймон и Мэддокс, оба в смокингах. Неудивительно, что Дэймон тоже приглашен.
Хотя затрудняюсь сказать наверняка, что именно является причиной его присутствия — тот
факт, что он мой агент и должен быть на виду почти столько же, сколько и я, или его
уверенность в необходимости присматривать за мной и Ноа. Скорее, последнее. Если мы с
Ноа облажаемся, пострадает не только моя карьера, но и карьера Дэймона. А еще в этом
случае под угрозу будет поставлена кампания отца Ноа.
Никакого давления.
— Вы еще не готовы? — спрашивает Дэймон.
— Как ты догадался, капитан Очевидность? — язвит Ноа.
— Дайте десять минут, — выдаю я и бегу вверх по лестнице. — Где мой костюм? —
кричу я на ходу.
— В моей комнате, — отвечает Ноа.
 Интересно, отреагирует ли на это Дэймон?
Через пятнадцать минут мы выходим. Всю дорогу до «Плазы» желудок скручивает
от нервов и страха. Мне нужно быть сегодня «на коне», и это заставляет меня психовать. Я
должен притворяться, что моя репутация не спущена в унитаз; что я абсолютно счастлив, и
мне не светит пугающий до усрачки конец футбольной карьеры.
Я провожу по бедру взмокшей ладонью, но Ноа ее перехватывает и молча проводит по ней
большим пальцем. Этого простого жеста достаточно, чтобы я знал, что Ноа здесь, со мной.
В его обязанности не входит утешать и успокаивать, тем не менее, именно это он и делает.
Едва ступив на красную дорожку, Ноа общается с прессой так, будто для него
обычное дело. Он ведет себя непринужденно, очаровательная улыбка не сходит с лица. В
то время как я, уверен, похож на оленя в свете фар. На этот раз мы имеем дело не с
папарацци. Это — профессиональные журналисты.
Мои ладони все еще влажные, но Ноа не обращает на это внимания. Он крепче
сжимает мою руку, и я успокаиваюсь.
Мы заходим внутрь, и Дэймон подводит меня к пиарщику из команды. Тот знакомит
меня с какими-то людьми, которых я, видимо, должен знать, но понятия не имею, кто они.
Они смотрят на меня так, будто я самый неправильный гей в мире. Один из них, Нил,
является главой Национальной Сети ЛГБТК — организатора мероприятия, — так что, по
идее, я должен бы его знать.
— Мы так рады, что вы смогли приехать сегодня, — говорит он. — То, что вы здесь,
поддерживаете нас...
— Спасибо, что пригласили. — Знаю, это большая честь, что меня ценят и признают
в подобном месте, но вокруг постепенно собирается толпа, и мне становится не по себе.
— Каково это — быть первым открытым геем в НФЛ? — задает вопрос какая-то
женщина.
— Хм, не знаю. Технически я сейчас не состою в Лиге.
Все в унисон поджимают губы. На лицах отчетливо читается одна и та же мысль о
вопиющей несправедливости происходящего.
— Как по-вашему, тот факт, что вы гей, повлияет на шансы снова играть в футбол?
— спрашивает Нил, но его вопрос звучит не так навязчиво, как у журналистки.
Нил выглядит очень обеспокоенным, но, вместе с тем, каким-то угрожающим. Такое
впечатление, что получи он мое согласие, в тот же миг натравит на Лигу гей-мафию. От
одной этой мысли хочется рассмеяться, но серьезность вопроса отрезвляет.
— Существуют законы против дискриминации, так что не должен влиять, —
дипломатично отзываюсь я.
— Но ведь это не значит, что и не будет, — вклинивается еще один мужчина.
Я тянусь к галстуку-бабочке, который внезапно начинает слишком стягивать горло.
 — Мой каминг-аут был не совсем... эм... изящным. Меня уволили по пункту об
этическом поведении.
Раздается несколько неловких смешков. Я убеждаю себя, что уж лучше пусть эти
люди смеются надо мной, чем думают так же, как «Бульдоги» — что я заслужил быть
вышвырнутым за произошедшее в клубе.
— А чего еще может ожидать общество, если человек вынужден скрывать, кто он
есть, — возмущенно замечает Нил, и я решаю, что, несмотря на неловкость всей ситуации,
он мне нравится.
— Если бы все просто открылись, никто бы не стал раздувать из этого проблему, —
разглагольствует женщина, и я стискиваю зубы.
Полагаю, она подразумевает спортсменов, но уточнять совсем не хочется.
Я вижу Ноа, но не могу до него дотянуться. Пытаюсь телепатически передать ему, что
нуждаюсь в спасении, но, очевидно, за последнюю пару часов подобных сверхспособностей
у меня не развилось.
Да блин!
По мере того, как рвущихся со мной пообщаться становится все больше, и меня
знакомят с новыми и новыми людьми, присутствие Ноа так близко и в то же время так
далеко, становится мучительным. У нас совсем не остается времени побыть вместе. Мы
проходим мимо многочисленных представителей высшей элиты. Все хотят пообщаться с
Ноа, поговорить о его отце, а меня засыпают очередными вопросами о том, каково быть
открывшимся геем в футболе.
В конце концов, понимаю, что произошло именно то, чего я так боялся, когда
опубликовали те фотографии. Меня не воспринимают, как Джэксона-футболиста. Я для них
футболист-гей Джэксон. Никого из моих товарищей по команде никогда не представляли
общественности как «женатого футболиста» или «футболиста-натурала».
Я продолжаю следить взглядом за Ноа, как он передвигается по залу от одной
большой и важной шишки к другой, побольше и поважнее. Обнаженный Ноа — это нечто.
Но Ноа в смокинге? Он мне почти больше нравится.
Почти.
После того, как меня в десятый раз останавливает совершенно незнакомый человек
и заставляет рассказать о том, как я публично открылся, у меня появляется непреодолимое
искушение надраться до потери пульса. Однако в глазах прессы это будет выглядеть не
очень хорошо, поэтому я остаюсь трезвым как стеклышко, ненавидя каждую минуту этого
фарса.
Единственным утешением является осознание того, что ночью я окажусь в постели
Ноа и буду творить с ним всякие непотребства. Или он со мной. На самом деле, без разницы.
Мне все равно. Я думал, после нашей секс-сессии по Скайпу, Ноа будет рваться оказаться
внутри меня. Но, даже проехав два часа до Фили, чтобы меня трахнуть, он струсил. Не то
чтобы я сильно протестовал. Боялся, что если нажму слишком сильно, то оба останемся ни
с чем.
Я наконец-то отрываюсь от толпы под предлогом, что мне нужно в туалет, и прячусь
в углу, где меня и находит Мэддокс.
— Как ты? Держишься? — спрашивает он.
— Все пытаюсь отыскать твоего бойфренда, чтобы отпроситься и убраться, наконец,
домой.
— С какой бы радостью я с тобой уехал. Дэймон там, активно общается.
Я бросаю взгляд на шипящий темный напиток, не спрашивая, вырываю его из рук
Мэддокса и залпом выпиваю. Кривясь, я смотрю на пустой бокал:
— Просто кола?
— Не хотел напиваться, пока Дэймон тут налаживает связи.
— Как думаешь, если пригрожу, что наклюкаюсь, он отпустит меня домой?
Мэддокс смеется.
— Можешь попытаться.
Наконец мне удается добраться до Дэймона. Всего пара угроз, — совершенно
пустых, о чем Дэймон прекрасно осведомлен, — и мне наконец-то дают вольную. Так бы и
расцеловал. Но не буду. Вместо этого отправлюсь домой к Ноа и зацелую нахрен его.
От одной этой мысли в штанах становится тесно.
Но сегодня явно не мой день. Пробки снова просто сучьи. Так что, когда мы наконец,
спустя сто лет, добираемся до дома, возбуждение сменяет безумная усталость. Я плюхаюсь
на кровать лицом вниз, даже не потрудившись снять пингвиний костюм.
— Слава богу, все закончилось.
— Да ладно, все было не так уж и плохо.
— Ну, не ужасно, но мне пришлось общаться с кучей народу. Как же это сложно.
Ноа смеется:
— В этом и есть весь смысл благотворительных вечеров.
— Ты привык к этому трепу. А я обычно хмуро смотрю на людей, и они оставляют
меня в покое.
— Ты отлично общаешься с поклонниками.
— Потому что должен. Если бы мне платили доллар за каждый раз, когда пришлось
выслушивать, как важно, чтобы все геи-спортсмены совершили каминг-аут, я бы уже был
богаче тебя.
Я зарываюсь головой в подушку Ноа и чувствую, как на меня опускается тяжесть.
— Знаю, эта часть твоей работы — отстой, и паршиво, что тебя сделали эдаким гей-
идолом, но в чем-то эти люди сегодня были правы. Ты же не будешь утверждать, что в НФЛ
кроме тебя геев нет. Так же как и Дэймон не был единственным геем-бейсболистом. Чем
больше спортсменов откроются, тем легче будет всем.
 — Но почему именно я должен быть тем самым парнем? — Как же жалко звучит
мой голос.
Меня беспокоит не только то, что я стал первым открытым геем в футболе. Что, если
ничего не выйдет? Что, если я получу новый контракт, а потом вылечу? Какой урок из этого
извлекут пацаны, которые хотят играть в футбол? Что мы недостаточно хороши? Что не
можем быть лучшими?
Есть причина, по которой никто не хочет «выходить из шкафа». Моя карьера
рухнула из-за вынужденного раскрытия, и теперь я должен бороться за возвращение. Тем,
кто не побывал в моей шкуре, легко говорить о повальном каминг-ауте. Они понятия не
имеют, каково это — заходить в общую раздевалку.
— Ну да, тот факт, что тебя застали в ночном клубе со спущенными штанами, к
этому никакого отношения не имеет, — бросает Ноа. — В идеальном мире ты бы сделал
это тогда, когда бы счел нужным. Но жизнь далека от идеала.
— Не напоминай.
— Может быть, когда-нибудь. — Легкие поцелуи покрывают мою шею, плечо. — Я
тебе рассказывал, как отец раскрыл меня перед всем миром?
Я напрягаюсь.
— Что?
— Когда меня застукали с Натаниэлем, отец вместо того, чтобы поговорить со мной,
созвал своих советников. Они ему порекомендовали принять действительность и не
пытаться ее скрыть, потому что она может быть полезна для кампании. Через несколько
дней отец созвал пресс-конференцию и сообщил во всеуслышание, как он горд, что его сын
— гей.
Я перекатываюсь на спину и оказываюсь с Ноа лицом к лицу.
— Какого хрена? Это отстой.
Ноа пожимает плечами.
— Обо мне все знали, кроме родителей. Для моих друзей это не было секретом. Если
бы я запротестовал, думаю, отец бы не стал так поступать. — Сомнение во взгляде выдает,
что Ноа не так уж и уверен в своих словах. — Но я на себе испытал то, через что ты прошел,
и знаю, как это тяжело. Если бы мог, я бы сделал так, чтобы у тебя все было иначе.
Голос Ноа становится тише, он прижимается лбом к моему.
— Я бы разделил с тобой этот груз, снял бы его с твоих плеч, чтобы дать
передохнуть.
— Почему? — хриплю я.
— Знаешь, сколько раз я пялился на твои клубные фотки?
Перемена темы заставляет думать, что Ноа не хочет отвечать на вопрос, так что я не
давлю.
— Тебе хотелось оказаться на месте того парня на коленях?
 — Я всегда считал тебя красавчиком.
— Даже сейчас, без бороды? — Я трусь лицом о его челюсть и шею. Уже скучаю по
своей растительности.
— Она мне очень нравилась. Так здорово было ощущать ее на яйцах, пока ты мне
отсасывал.
Я смеюсь, и, не задумываясь, выпаливаю:
— Блядь, я по тебе скучал.
Ноа застывает надо мной, и я понимаю, что облажался. Прошла всего пара дней, как
мы виделись в Фили.
— Ну, типа до смерти хотел тебя трахнуть.
Только и всего. Пытаюсь убедить себя, что не вру. Ноа упомянул о своих яйцах и
рассмешил меня. Вот по чему я соскучился. Это ничего не значит. Просто, после стольких
лет отсутствия юмора в жизни, я рад, что есть с кем пошутить.
Тонкий голосок совести нашептывает, что это чушь, что надо отступить, пока я не стал тем,
кого так не избегает Ноа — ожидающим большего. Но шепот такой тихий, что мне удается
его игнорировать.
Ноа расслабляется, накрывая меня своим телом.
— В таком случае тебе стоит приступать.
— Вот не поверишь, усталости как не бывало.
 Глава 14
НОА

Спящий Мэтт меня смущает. Не потому, что я никогда не видел его более
умиротворенным, чем сейчас. А потому что, хотя он давно заснул, я все еще лежу и пялюсь.
У себя в постели. Потому что сказал ему остаться.
Ага. Так и было.
Мэтт попросил дать ему всего минутку, чтобы прийти в себя, а я
ответил: «Останься».
Я захотел, чтобы он остался со мной.
И если раньше я этого не осознавал, то теперь знаю точно: это полная лажа!
— Что я творю? — шепчу сам себе.
— А? — бормочет Мэтт.
Черт. Он явно из тех, у кого чуткий сон.
— Ничего, детка. Спи.
— Хммлергх... — Он притягивает меня к себе мускулистой рукой, и я не
сопротивляюсь.
Я не лгал, когда говорил Мэтту, что не могу спать, если в постели не один. Дело не
в интимности, хотя, в некотором смысле и в ней тоже, но в основном проблема в том, что
мне некомфортно. В круизе мы особо не осознавали, что сближаемся, и я вечно просыпался
с приклеенным к себе Мэттом. Тогда и появилось это чувство неловкости. Ну, не именно
тогда, когда он меня обнимал. Не хочу на этом зацикливаться. Потому что это может
вскрыть банку с наклейкой «Почему я не подпускаю людей близко». А на этот вопрос я в
ближайшее время отвечать не хочу. И на те, что закрыты в банках, помеченных
как «Проблемы с папочкой» и «Шокирующе низкая самооценка».
Черт, надо поспать. Вполне можно попсиховать утром, когда Мэтт поднимется ни
свет ни заря на свою дурацкую тренировку.
Но когда через несколько часов я просыпаюсь, солнечные лучи заливают комнату, а
Мэтт все еще крепко меня обнимает. Я его отпихиваю.
— Разве ты не должен быть сейчас внизу, обливаясь седьмым потом?
Мэтт крутит бедрами, и его член толкается мне в спину.
— Для этого мне не обязательно спускаться вниз.
— И впрямь соскучился, а? Я создал чудовище. Как будешь справляться весь сезон?
— Ты слишком большой, чтобы уместиться в моем чемодане.
— Хм-м, зато твои игрушки запросто туда влезут. — От воспоминаний о
видеозвонке мой член твердеет, тело само подвигается к Мэтту.
 — Не думаю, что их одобрит сосед по комнате. Это если я получу контракт. Вчера
вечером я попытался поговорить с Дэймоном о предстоящей встрече, но он велел
подождать.
Я поворачиваюсь к Мэтту.
— Это еще ничего не значит.
— Значит, если это произносят с таким видом, будто готовятся сообщить, что у тебя
терминальная стадия рака. Потом вмешался Мэддокс и весь вечер держал меня подальше
от своего парня. Хотя, возможно, это было связанно с тем, что при каждой возможности я
клянчил у Дэймона разрешение уехать домой.
— Все равно, это ничего не значит. Скорее всего, он не хотел говорить о работе там,
где каждый мог подслушать.
— Может быть...
— Завтра ты все узнаешь, так что бессмысленно беспокоиться об этом сейчас.
— Тебе легко говорить.
Мэтт прав. Мне легко советовать не беспокоиться, потому что я понятия не имею,
каково это — хотеть чего-то так сильно, как Мэтт хочет играть в футбол.
— Знаешь, что у меня на самом деле получается легко? — Я толкаю Мэтта на спину
и сползаю вниз по его телу, покрывая поцелуями твердые мускулы. — Отвлечение.
— Такое отвлечение мне нравится. — Руки Мэтта тянутся к моей голове, пытаясь
схватить за несуществующие волосы. — Тебе обязательно брить голову? Хотелось бы за
что-то держаться.
— Возможно, если будешь хорошим мальчиком, я и отращу волосы.
Мэтт стонет, и мне это нравится. Я сколько угодно могу лгать себе, что делаю это
для Мэтта, чтобы он отключил голову, но правда в том, что мне это нужно не меньше. Секс
— это то, что я могу. Вот со всем остальным у меня проблема. Мэтт это понимает. Из всех,
с кем я был, он — единственный, кто понимает. И не настаивает на большем. Я обхватываю
губами член Мэтта, и его спина выгибается дугой.
Мэтт сгребает меня и тянет вверх, стремясь участвовать в процессе, но я качаю головой. Не
собираюсь быть эгоистом. Я удерживаю руки Мэтта, и тогда он впивается пальцами в
одеяло и отдает мне контроль. Отстраняюсь лишь на секунду, чтобы смочить палец слюной.
— Да, черт, — шипит Мэтт, когда я толкаюсь в его вход.
Я говорил себе, что не буду с ним этого делать. Мэтт заслуживает, чтобы его первый
раз был с кем-то лучше меня. Я был полон решимости не заниматься с ним сексом. Но
сопротивляться бесполезно. Сегодня я его не трахну, но рано или поздно это произойдет.
Это неизбежно, потому что я недостаточно силен. По крайней мере, когда дело
касается одного конкретного футболиста.
 Чем больше я провожу времени с Мэттом, тем больше меня беспокоит, что у этого
парня нет того самого «числа». Вполне вероятно, что мне никогда не удастся выкинуть его
из своей системы.
— Ноа...— Никогда еще мое имя не звучало так хорошо.
Мэтт смотрит на меня так, словно видит во мне не только мешок с деньгами. Никто
никогда на меня так не смотрел. Даже друзья. Конечно, отчасти я сам виноват, взяв на себя
роль титулованного мудака. Но таков мой способ выживания. Единственный человек,
которому я открыл свое сердце, разорвал его на мелкие клочки ради диплома бакалавра и
бонуса в пятьдесят тысяч долларов.
Звуки, вырывающиеся из горла Мэтта, когда я сосу его член, отдаются у меня в паху.
Хочу, чтобы он кончил, хочу проглотить все до капли, чего обычно не делаю. Мэтт об этом
знает и всегда предупреждает, когда уже близок. Дело не во вкусе спермы, а в ее количестве.
Оно вызывает у меня рвотный рефлекс. Многим парням это не нравилось, но Мэтту все
равно.
Мой палец массирует его простату, а рот трудится над членом, в то время как
собственный стояк умоляет о прикосновении, но я держусь.
— Кончаю, — хрипит Мэтт.
Я не отпускаю.
— Ноа...
Я глотаю, наслаждаясь каждой каплей. Горло сжимает спазм, но не настолько
сильный, чтобы отстраниться. Я принимаю все и жду, когда Мэтт перестанет содрогаться.
И когда он тянет меня к себе, на этот раз я его не останавливаю. Мэтт крепко и долго меня
целует, несомненно, ощущая собственный вкус. И стонет мне в рот.
— Ты не обязан был...
— Я хотел...
— Ноа...
О, нет. Не-а. Мне знаком этот тон. Мы не будем об этом говорить.
— Хочу кофе. — Я пытаюсь выбраться из постели, но Мэтт слишком силен. Он тянет
меня назад и перекатывается, оказываясь сверху.
— Не так быстро. Впереди весь день, кофе подождет, а мне нужны сутки, чтобы
отвлечься. Твоя очередь. — Мэтт соскальзывает вниз, намереваясь вернуть услугу, и я готов
принять все, что он предложит.
И мне не придется говорить о том, что на самом деле творится у меня в голове.
Полагаю, мы оба отлично умеем находить отвлечение.

***
 Ночью воскресенья я вновь не выгоняю Мэтта из постели, и мы снова просыпаемся
в обнимку. Мои мышцы ноют, кожа покрыта синяками, оставленными его «карающими»
руками и губами, но мне абсолютно все равно.
— Который час? — бормочу я, услышав вибрацию на тумбочке рядом с кроватью.
— Хрен его знает.
— Мы не опаздываем на твою встречу?
— Нет, она назначена на два. — Мэтт наконец дотягивается до телефона. — Это из
OTS.
— Ответь.
Мэтт сжимает телефон.
— Что, если они хотят сказать, чтобы я не приходил?
— Если ты не ответишь, это не изменит их намерений.
Телефон замолкает, и Мэтт громко вздыхает. Но через секунду снова раздается
звонок. Мэтт пялится на гаджет так, словно тот взорвется, стоит нажать на зеленую кнопку.
Я протягиваю руку.
— Хочешь, я отвечу? Могу представиться твоим ассистентом.
Мэтт нерешительно передает мне трубку.
— Телефон Мэтта Джэксона, — произношу я.
— Ноа? Почему ты отвечаешь на звонки Мэтту? — спрашивает Дэймон.
— Зачем ты ему звонишь, если собираешься встретиться через... — Я смотрю на
телефон и проверяю время, — ...четыре часа?
— Тут у нас... ситуация. Мэтт должен приехать немедленно.
Мое сердце ухает вниз, затем подскакивает к горлу. Неужели мы облажались?
Неужели кто-то узнал, что мы на самом деле не встречаемся? Я заставляю себя сделать
глубокий вдох и не паниковать раньше времени. Не хочу пугать Мэтта, когда он смотрит
на меня этим щенячим взглядом.
— Если это плохие новости, то они могут подождать, — возражаю я.
— Это никак не связано с предложением, которое лежит на моем столе. Ко мне
пришел парень, который утверждает, что он брат Мэтта.
Мои брови взлетают вверх.
— Брат? Который?
— Говорит, его зовут Джет.
Я отнимаю телефон от уха.
— Джет здесь, в Нью-Йорке.
Глаза Мэтта округляются.
— Что?
 — Он не знал, как еще связаться с Мэттом, — доносится из трубки голос Дэймона.
— Парень не особенно разговорчив. Только хочет повидаться с братом. Выглядит немного
взвинченным. Вы бы приехали поскорее.
— Выезжаем. — Я заканчиваю разговор и бросаю телефон на кровать.
Мэтт начинает натягивать одежду, но я его останавливаю:
— От нас разит сексом. Нам нужно в душ.
— Ладно, — соглашается Мэтт.
Мы принимаем самый быстрый душ в истории, затем я вызываюсь сесть за руль,
потому что Мэтт двигается на автопилоте. Я так и слышу, как в его голове роятся вопросы
«Почему мой брат здесь?», «Что случилось?», «Как я могу это исправить?».
— Джет — это тот брат, которому девятнадцать, или тот, которому двенадцать?
— Ты помнишь возраст моих братьев?
— Не смотри на меня взглядом инквизитора. Просто случайно запало в голову.
Мэтт смеется.
— Джетро — тот, которому девятнадцать.
— В каком он колледже?
— Ни в каком. Я предложил оплатить его обучение после школы, но он
вознамерился стать музыкантом.
— Так он приехал из Теннесси без предупреждения? Почему не позвонил?
— Вряд ли у него есть мой номер. Родители ясно дали понять, что мне больше нет
места рядом с братьями и сестрами. Они даже исчезли из Фейсбука. Предки меня
заблокировали. Я создал поддельный аккаунт и отправил всем запрос, но они так его и не
приняли. Справедливо, наверное. На самом деле мне бы не хотелось, чтобы они добавляли
в друзья кого ни попадя. Да и родители, скорее всего, проверяют их странички.
— Это совсем уж крайность.
— Нет, это просто родители-гомофобы.
— Как думаешь, зачем Джет хочет с тобой встретиться?
— Без понятия. Он приложил столько усилий, не имея никаких гарантий, что сможет
до меня добраться. Не хочу делать поспешных выводов, но, боюсь, случилось что-то
плохое.
Я не произношу этого вслух, но кое-что хорошее в этом все-таки есть: Мэтт больше
не психует из-за предстоящей встречи.
Когда мы входим в приемную OnTrack Sports, навстречу встает худенький, но
подтянутый паренек в футболке и узких джинсах. Мой взгляд тут же выхватывает
замысловатую татуировку, покрывающую всю его правую руку. У Джета длинные
растрепанные волосы того же оттенка, что и у Мэтта. Рядом с ним на полу спортивная сумка
и мягкий футляр для гитары. Если бы Мэтт не рассказывал, что его брат музыкант, я бы
просто прошел мимо. Он симпатичный, но на Мэтта совсем не похож.
 — Джетро. — Мэтт тянется, чтобы обнять парня, но в последний момент, передумав,
отстраняется. — Что ты здесь делаешь?
Джет же, наоборот, без колебаний заключает брата в объятия.
— Привет, бро!
— Что случилось? — спрашивает Мэтт.
— А ты как думаешь? То же, что и с тобой.
— А?
Если Мэтт не догадывается, что его брат — гей, я ставлю под серьезное сомнение
его гей-радар.
— Я абсолютно и полностью гей, чувак.
Челюсть Мэтта падает. Он до того очарователен, что я начинаю смеяться.
— С каких это пор? — спрашивает Мэтт.
— Эм-м, не знаю, на сколько ты в курсе научных исследований на эту тему, но я
вполне уверен, что был им всю жизнь. Но ты, наверно, имеешь в виду, когда я это понял
или когда открылся. Мне было четырнадцать, я увидел тебя, целующимся с парнем, когда
ты думал, что дома никого нет, и...
— Ты за мной шпионил? — Говор Мэтта становится таким же явным, как у Джета.
Ага, он мне все еще нравится.
— Я не какой-то там извращенец. Просто вошел, увидел и выбежал обратно. А потом
понял, что целоваться с парнем — вполне себе вариант. До того дня я даже не задумывался
об этом. Кроме того, мы бы оба оказались в дерьме, если бы я что-то сказал. Кстати, этот
парень женился. На женщине. Но могу поклясться, что видел его страничку в Гриндре. У
него же татуировка на ребрах, так?
Мэтт встречается со мной глазами, но сразу же отводит взгляд.
Джет, ничего не замечая, продолжает разглагольствовать:
— А насчет каминг-аута, это произошло два дня назад, во время семейного ужина.
Родаки завели свою обычную шарманку, хотя с тех пор, как ты открылся, все стало в сто
раз хуже. Шар все рвалась пообщаться с репортерами, которые вечно рыщут вокруг, потому
что ей хочется денег, но мама с папой разозлились. Начали проповедь на тему «гореть геям
в аду», что нам всем стоит делать вид, что ты никогда не рождался и не существовал. Что
нельзя разговаривать с чертовыми писаками и позорить семью. Бла-бла-бла. Меня это все
достало, я сорвался с места. Когда они спросили, куда я собрался, я ответил: «Пойду себя
подожгу».
Мэтт фыркает.
— Ты этого не сделал...
— О, еще как сделал. Если честно, думал, они не настолько умны, чтобы понять, что
я имел ввиду. Может, надо было выдать это за шутку, но я не мог больше врать. Отец дал
мне пять минут, чтобы собрать манатки и свалить.
 — Извини, — вмешиваюсь я, — ты не мог бы вернуться к части про репортеров?
Взгляд Джета встречается с моим, затем скользит по моему телу.
— А, ты же бойфренд, да? Сын сенатора. Явно важная шишка. — Джет протягивает
руку, и я ее пожимаю.
Затем он поворачивается к Мэтту:
— Бунтовать, так с размахом, а? Мало того, что гей, так еще и с темнокожим
бойфрендом, — смеется он. — Видел бы ты лица мамы и папы, когда они увидели это в
новостях. Потрясающее зрелище.
— Так что насчет репортеров? — снова напираю я. Если они теперь охотятся за
семьей Мэтта, это совсем нехорошо.
— Вам, парни, не о чем беспокоиться, — заверяет Джет. — Мама и папа ничего не
скажут. Если кто и будет болтать, так только Шарлин. Она явно на грани, да и жизнь в
трейлере ей осточертела. Шар нужны деньги, а эти ребята предлагают целую кучу. Один из
них подошел ко мне в баре, где я играю, и предложил десять кусков за эксклюзив.
— И что ты ответил? — спрашиваю я.
— А ты где-нибудь видел статьи о моем брате, где ссылаются на меня как на
источник? Я что, так похож на стукача?
Именно об этом и говорил Дэймон.
Мэтт обводит взглядом небольшой офис и тихо произносит:
— Можешь сбавить тон? Моя карьера в руках этих людей.
Джет вскидывает руки в притворной капитуляции.
— Зачем Шарлин нужны деньги? — спрашивает Мэтт. — Я же вам их высылаю.
Джет выглядит смущенным.
— Хм, нет, бро, не высылаешь.
— Что? — ревет Мэтт. — Я перевожу родителям восемь тысяч в месяц. С тех пор,
как меня задрафтовали.
— Мы не видели ни цента из этих денег, — возражает Джет.
Я четко вижу момент, когда в мозгу Мэтта щелкает, и все становится на места.
— На что, черт возьми, они тратят столько денег? — спрашивает Мэтт.
— Частенько навещают ипподром. Типа, каждый день. Папа вышел на пенсию, как
только ты попал в НФЛ, но...
— Он сказал, что потерял работу.
— Ты серьезно так наивен? — любопытствует Джет.
Мэтт стискивает зубы, его челюсть каменеет. Мне безумно хочется потянуться к
нему, но тут открывается дверь офиса, и я отступаю.
— Ну что, закончили с воссоединением семьи? — спрашивает Дэймон. — Мы
получили предложение для Мэтта.
Теперь мне ясно, что имел в виду Мэтт, говоря, что Дэймон не в восторге. В его
словах ни тени энтузиазма или радости.
— Хочешь, пойду с тобой? — спрашиваю я.
 Мэтт качает головой.
— Можешь остаться здесь с Джетро?
— Джет, — поправляет его брат. — Сколько раз просил называть меня Джетом.
— Прости, Джей-Джей, — отзывается Мэтт.
— Так еще хуже, — ворчит Джет.
Мэтт целует меня в щеку, прежде чем зайти в офис, и от меня не ускользает шок на
лице Дэймона, но с этим я разберусь позже. Скажу, что Мэтт поддерживает видимость. Ради
брата. Насколько мне известно, так оно и есть.
Джет сидит на диване рядом со своей гитарой и бросает на меня взгляды.
— Значит, Джей-Джей?
— Даже не начинай.
— Джетро Джэксон. Звучит как кантри-певец.
— Мы живем где-то в часе езды от Нэшвилла. Чего ты ожидал?
— И... тебе нужно где-нибудь остановиться?
— Ага. Надеялся перекантоваться у Мэтта, но, если таблоиды не лгут, придется
остаться у тебя.
— Собираешься следовать за ним, куда бы ни привел контракт?
Меня совсем не касается, что будет делать этот паренек, но фраза Дэймона о том,
что для Мэтта есть предложение, заставила спроецировать на Джета то, что беспокоило
меня самого.
Я больше никогда не увижу Мэтта, если только по новому контракту он не останется
в Нью-Йорке или где-то еще на Восточном побережье. От мысли, что, возможно, Мэтт
переедет на другой конец страны, мне становится дурно, и я понимаю, что не хочу, чтобы
он уезжал.
— Пока не определился с планами, — отвечает Джет. — Найду работу или
попытаюсь нанять себе агента. Может, если придется, последую за Мэттом, но не хочу
сидеть у него на шее, как наши долбаные родаки.
— Мы с Мэттом поможем тебе всем, чем сможем.
Джет прищуривается, и через секунду до меня доходит смысл собственных слов. У
меня сегодня что-то не то с головой. В ней рождаются фантазии о всяком нереальном
дерьме. А понятие «мы с Мэттом» — нереально.
Результат сегодняшней встречи может поставить окончательную точку. Мне нужно
отвлечься.
Я поворачиваюсь к Джету.
— Расскажи мне свою историю.
 Глава 15
МЭТТ

— Чикаго, — говорит Дэймон серьезным и совсем безрадостным тоном.

Что ж, решение простое.
— Отлично. Может, «Вориорз» и не держали в руках Суперкубок больше десяти лет,
но они всегда довольно высоко забирались.
Географически, конечно, Чикаго — отстой, но туда лететь всего-то два часа. А у Ноа
есть доступ к частному самолету...
Так. Нельзя принимать решения, основываясь на какой-то интрижке. Моя цель —
футбол.
Дэймон бросает взгляд на коллегу, затем на меня.
— Ты еще деталей не знаешь. Контракт. Он... невыгодный.
— Они занижают сумму, потому что знают, что я никому не нужен?
— Ты им нужен, — возражает Дэймон. — Они все время звонят, давно гоняются за
тобой. Но у клуба руки связаны ограниченным бюджетом. Это годовой контракт, но они
обещают его продлить на более долгий срок с повышением гонорара, при условии, что ты
покажешь хороший результат в течение сезона... если вообще пройдешь отборочный этап в
тренировочном лагере.
Я подаюсь вперед.
— О какой сумме речь?
Дэймон протягивает листок бумаги.
— Ты, блядь, шутишь? Смахивает на сделку с незадрафтованным новичком.
— Да, контракт неидеальный, но он не так уж и плох, — убеждает меня Дэймон. —
Эти люди предлагают тебе практически все, что могут. У «Вориорз» несколько ветеранов,
они играют последний год. После них освободится довольно крупная сумма, если клуб
решит продлить с тобой контракт на следующий сезон. Езжай домой, подумай. Но не
сомневайся, они тебя хотят. И ограниченный бюджет — не выдумка. Мы проверяли. Было
подозрение, что «Вориорз» пытаются заполучить тебя по дешевке, на случай, если команда
не захочет играть с геем, но оно не подтвердилось. Главный менеджер уверял, что твоя
ориентация не станет проблемой. Он об этом позаботится.
— Чушь собачья. Всегда можно достать деньги. Если они уже к концу прошлого
сезона знали, что я не получил контракт...
— Продление контракта с «Бульдогами» подразумевалось само собой, а «Вориорз»
тогда только заполучили нового квотербека.
Дерьмо. Я об этом читал.
 — Маркус Тэлон. Чемпион Суперкубка два года назад. Он стоит каждого пенни,
который ему платят.
— Тебе не обязательно соглашаться, — замечает Дэймон. — Но это может быть твой
единственный шанс.
Разумеется, у агента постарше имеется собственное мнение на этот счет — бери, что
дают, ты и так везунчик, раз тебе вообще предложили контракт.
И он, возможно, прав.
— Не могу отделаться от мысли, что если бы такие условия предложили
оскандалившемуся натуралу, он бы счел их оскорблением. Но я должен проглотить и
смириться.
— Может, еще что-нибудь появится, — говорит Дэймон. — «Вориорз» ждут ответа
только к началу тренировок. Их генеральный менеджер понимает, что рискует, но он тебя
реально хочет. И тренеры тоже. Со мной связывались почти все представители руководства.
— Я подумаю.
Ноги сами несут меня прочь из офиса. Я убеждаю себя двигаться быстрее, прежде
чем натворю что-то, о чем потом пожалею. Например, скажу своим агентам валить на хрен,
или, и того хуже, подпишу контракт.
— Детка? — окликает меня Ноа, когда я обхожу его и брата и направляюсь к выходу.
— Мы уходим, — рявкаю я.
Давлю на кнопку вызова лифта гораздо сильнее, чем необходимо, но это меня не
успокаивает.
— Что случилось? — спрашивает Джетро, перекидывая ремень гитары через плечо.
— Я думал, Дэймону предложили контракт, — говорит Ноа.
— Предложили. За пятую часть суммы, что получают другие игроки моего уровня.
— Ауч, — выдает Ноа.
Я поворачиваюсь к брату:
— Ты с нами?
— Мне больше некуда идти, — признается Джетро, отводя взгляд.
— Поищем тебе гостиницу...
Ноа сжимает мою руку:
— Он может остаться у нас. Я не против.
— Спасибо, — выдыхаю я.
Двери лифта со звоном открываются, и мы вваливаемся в кабинку.
— Что будешь делать? — спрашивает Джетро.
— Без понятия. — Мой голос звучит сломлено.
Я сломлен. Возможно, выход на пенсию — единственно правильный выбор. Стану
одним из тех парней, и все будут продолжать считать, что геям не место в спорте.
Либо могу проглотить гордость, наплевать на все летящее в меня дерьмо и принять
предложение. Хотя и сто́ю гораздо больше. И чем это будет лучше ухода на пенсию?
Признать, что из-за ориентации моя цена ниже?
Да ну нахрен.
«Но это же футбол», — напоминаю я себе. И сумма, которую мне предлагают, все
же больше, чем другие зарабатывают за год. Если откажусь, мой доход будет равен нулю,
пока не определюсь, что делать без футбола.
— И что, значит, либо этот контракт, либо ничего? — спрашивает Ноа.
— Пока не знаю, но возможно.
Мы выходим в гараж и втискиваемся в «БМВ» Ноа. Запихнув сумку и гитару на
заднее сиденье, Джетро складывается в три погибели, чтобы поместиться.
— Тебе еще повезло, что мы не на «Ламбо», — комментирует Ноа. — А куда тебя
приглашают? Ты так и не сказал.
— В Чикаго.
Ноа застывает, но прячет напряжение за наигранной улыбкой.
Джетро просовывается между передними сиденьями. Каким-то образом. Мне сейчас совсем
не до размышлений о гибкости брата, но, блядь, какого хрена?
— «Вориорз»? Соглашайся, — изрекает он. — Теперь, когда у них есть Тэлон, шансы
взять Кубок в следующем сезоне вполне реальны. Последние несколько лет они укрепляли
свою линию нападения, готовились надрать задницы.
— Фанат футбола? — спрашивает Ноа.
— Как и вся наша семья, — отзываюсь я. — Мы на нем выросли. За завтраком у нас
обычно обсуждалось, у кого самые высокие показатели в Лиге, у каких команд есть шансы
выиграть Суперкубок. Папа — настоящий фрик, когда речь заходит о футболе.
Ноа открывает рот, чтобы что-то сказать, но не решается.
— Что? — спрашиваю я.
— Тебе точно все это нравится? В смысле, звучит так, будто насильно навязано.
Футбол — это все, что ты знаешь. Может, если попробуешь что-нибудь другое, тебе
понравится так же сильно? Или даже сильнее.
— Ты явно плохо знаешь Мэтта, да? — спрашивает Джетро.
— Хм-м...
Я не даю Ноа ответить.
— Я и не жду, что ты поймешь. Тебе ненавистно все то, что тебе диктует твоя семья.
Общественный имидж. Политика. Деньги. Мне же повезло — я полюбил то, что навязывал
отец. Если бы не любил, не стал бы этим заниматься. Был бы таким же тощим, как Джетро,
но делал бы что-то более стоящее, чем бренчание на гитаре. Вроде проектирования зданий,
например.
— Эй, — жалобно возражает Джет.
 Я пытаюсь сдержать улыбку. Давненько я не задирал брата. Он на четыре года
младше, так что всегда был самой легкой мишенью. Шарлин тоже неслабо умеет доставать,
но задирать младших было как-то по-свински. Мысль о братьях и сестрах напоминает о
неприятных новостях, принесенных Джетом. Оказывается, никто из них не получил ни
цента из того, что я посылал.
— Так, когда ты сказал, что в глаза не видел те деньги... — Я поворачиваюсь к брату.
— Я подразумевал именно то, что в глаза не видел те деньги. По-моему, яснее не
скажешь, не? Нет, ну, мать с отцом меня кормили, давали кров. Четверо отпрысков, все еще
живущих с родителями, не обходятся дешево. Но моя гитара, машина, которую я кстати
оставил Шар, когда сел в автобус до Нью-Йорка, — все, что у меня есть, куплено на мои
кровные, заработанные в кинотеатре.
— Все еще там работаешь в кинотеатре? — спрашиваю я. — Ты туда устроился, еще
когда я уезжал в колледж.
— Ага. Ну... я там работал. Надо позвонить сказать, что меня не будет на этой
неделе. Или вообще никогда, если повезет. Как мне надоел этот городишко. Отлично
понимаю, почему ты ни разу туда не возвращался.
— Можешь оставаться со мной, сколько хочешь, — предлагаю я. — А домой я не
приезжал не по своей воле. Мать с отцом открыто заявили, чтобы я не утруждался. Но я не
в обиде. Обратно я не рвался практически так же сильно, как они не хотели меня видеть.
Боялись, что собью тебя с пути истинного. И, кажется, были правы.
Джетро фыркает.
— Ага. Ты полностью обратил меня в гейство, бро. Надо присматривать за Уэйдом.
Могу поспорить, он от нас обоих нахватался голубых вшей.
Мне не следовало бы смеяться. Такие придурки, как мои родители, скорее всего,
свято в это верят.
— Если им и стоит беспокоиться, то за Ферн. Она та еще мужланка для
четырнадцатилетки. Да еще к тому же играет в софтбол.
— Мыслишь стереотипно, Джей-Джей.
Он упирается коленями в спинку моего сиденья.
— Не называй меня так, клочок туалетной бумаги.
— Извини, Джетро.
Джет отвешивает мне подзатыльник, и я смеюсь.
— Слава богу, я единственный ребенок, — бормочет Ноа.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты свозил Ноа домой к родителям, — говорит
Джетро. — Все бы отдал, чтобы увидеть, как их расистско-гомофобные головы взрываются
при виде него. Это был бы подарок на все мои дни рождения и рождества вместе взятые.
Ноа тянется к моей ноге.
— Кажется, мне нравится твой брат.
 — Погоди немного. К концу недели тебе захочется его убить, — отзываюсь я.
Джет снова меня пинает.
— Я бы и хотел поспорить, но, возможно, Мэтт прав.
Всего лишь месяц назад я был один в целом мире. Сейчас же, сидя в машине вместе
с братом и парнем, который становится мне небезразличен, я понимаю, что отныне есть те,
кто на моей стороне. От этой мысли сердце ухает вниз. Теперь груз ответственности
усиливается. У меня есть брат, которому нужна поддержка, а еще есть вполне реальная
перспектива уйти от Ноа с разбитым сердцем. А, может, и разбить его.
Я изучаю лицо Ноа, вглядываясь в его легкую улыбку, расслабленную позу за рулем, и
осознаю, что нельзя ранить чувства того, кто закрылся от внешнего мира и никого к себе не
подпускает.
А, значит, единственным, кому будет больно, стану я.

***

Я меряю шагами гостиную Ноа, в очередной раз прослушивая механическое

сообщение с номера Шар. С тех пор, как меня выгнали, оно включается каждый раз, как я
пытаюсь до нее дозвониться.
«Абонент временно недоступен».
— Быстро они, — ворчу я. — Уже успели отключить ее телефон. Который, скорее
всего, куплен на мои деньги.
Сначала я думал, что заблокировали именно мой номер, но потом попробовал с
телефона Джетро, и даже Ноа. Тот же результат.
— Не-а, они бы просто купили новую сим-кару и сменили номер, — возражает Ноа.
— Да нет, не думаю.
— Кажется, Джет сказал, у него есть номер телефона отца ее ребенка.
— Ага, и я просто позвоню какому-то левому парню и весь такой: «Эй, привет,
слышал, ты обрюхатил мою сестру. Дашь с ней поговорить?»
Ноа смеется:
— Может и сработает.
Тяжело вздохнув, беру бумажку, которую оставил Джетро прежде чем отправиться
спать, и набираю номер Бо. Понятия не имею, что скажу, если он ответит. Будем
импровизировать.
— Перестань метаться, а? — просит Ноа, сев на диван. — У меня голова кружится
просто от того, что я на тебя смотрю.
— Нет.
— Что «нет»? — доносится из трубки мужской голос.
 Я наконец-то останавливаюсь. Даже ценой собственной жизни не смог бы
поздороваться по-человечески.
— Можно поговорить с Шар?
— Кто, блядь, звонит моей девушке?
Я прокашливаюсь, стараясь не судить выбор Шарлин.
— Ее брат.
До меня доносятся звуки какой-то возни, затем Шар берет трубку, и я вздыхаю с
облегчением.
— Джет?
— Вообще-то, это Мэтт.
Воцаряется долгая пауза, и я снова начинаю расхаживать по комнате.
— Ах. Мистер Большая знаменитость наконец-то вытащил голову из задницы.
— Это нечестно. Мне никак не удавалось с тобой связаться. И сейчас получилось
только благодаря Джетро.
— С ним все нормально?
— Он в порядке. Остается у меня. Но он рассказал мне кое-что, о чем я понятия не
имел. Во-первых, ты действительно беременна?
Шарлин ругается под нос.
— Просила же не говорить ничего, если он тебя найдет.
— Почему? Я стану дядей. Это же круто.
— Нет, не станешь. — Голос сестры звучит глухо, и у меня все внутри сжимается.
— О. — Видимо, когда дошло до принятия чьей-то стороны, Шарлин твердо выбрала
лагерь гомофобов.
— Стой, нет! Не потому, что ты гей. На это мне плевать. Просто, не похоже, что ты
собираешься возвращаться домой, так? Мать с отцом никогда тебе не позволят. Или Джету.
— Насчет этого... Шар, я...— Черт, почему так сложно-то? — Прости, что не был
рядом. Финансово или как-то иначе.
— Ты и не обязан.
— Знаю, но я хотел помочь. И я помогал. По крайней мере, мне так казалось.
— Не понимаю.
— Уже четыре года я высылаю деньги родителям, чтобы они делили их между вами
поровну. Но Джетро сказал, что они все оставляют себе.
— Уроды, — шипит сестра. — Я попросила их помочь с ребенком, а они сказали,
что разорены.
— Я все исправлю, — отвечаю я. — Обещаю.
— Серьезно? — В ее срывающемся голосе слышны слезы.
— Пока не знаю как, но исправлю. — Ох, вот теперь она плачет.
— Что случилось, куколка? — спрашиваю я.
 Шарлин шмыгает носом.
— Я... я жутко психую от мыслей о ребенке. Мы живем в трейлере, без денег, и...
— Я помогу. У меня, хм… пока нет контракта, но я собираюсь продать квартиру. И
у меня есть кое-какие деньги, вложенные в акции и прочее дерьмо. Выход найдется.
— Спасибо, — шепчет Шарлин.
— Я могу снова связаться с тобой по этому номеру?
— Я занесу его обратно в свои контакты и напишу тебе. Прикинь, они отключили
мне телефон, даже не предупредив, и грозились оставить без связи, если не удалю ваши с
Джетом номера прямо на их глазах.
— Может, сохранишь под другим именем, на случай, если они решат проверить?
— Само собой. Моя новая лучшая подруга, Мириам, — хихикает Шарлин.
— Мне нравится.
— Мне надо идти, но, Мэтт...
— Да?
— Я по тебе скучаю. И скажи Джету, что я его люблю.
— Я бы попросил передать привет остальным, но вдруг они проговорятся, что ты со
мной разговаривала.
— Я сделаю так, чтобы они знали, что их старшие братья их любят.
— А я сделаю так, чтобы о вас всех позаботились. — Как-нибудь.
Как-то так. Это серьезное обещание. И если я чему-то и научился у своих
финансистов, так это тому, что не могу позволить себе разбрасываться деньгами. Особенно,
если футбольная карьера закончится. И контракт с «Ворриорс» ситуацию не спасет.
Когда я завершаю разговор, Ноа меня окликает:
— Похоже, все прошло неплохо.
Я киваю.
— Лучше, чем я ожидал.
— Ну, я нечасто встречал людей, обижающихся на благостыню. — Ноа тянет меня
на диван, и укладывает головой к себе на колени.
Он зарывается пальцами мне в волосы, и я закрываю глаза, наслаждаясь ощущением
его рук. События сегодняшнего дня стремительно отлетают в дальний конец поля. Блядь,
даже не уверен, что они сейчас вообще на одном со мной стадионе.
— Ладно. Теперь, когда все позади, скажи, что ты на самом деле думаешь о
предложении Чикаго, — допытывается Ноа.
Мои веки распахиваются, и я ловлю на себе пронзительный сине-зеленый взгляд.
— Не хочу об этом. Разберусь, когда буду думать яснее. Прямо сейчас я все еще зол.
— Объясни, в чем плюсы и минусы.
— Ох. Надеюсь, ты не заставишь меня записывать их в колонки? Не очень-то ты
похож на любителя списков.
 — Придется спрятать от тебя мой блокнот. Но серьезно, если выскажешься вслух,
это может помочь. — Пальцы Ноа замирают в моих волосах, и я по-кошачьи трусь головой
о его колени, намекая, на продолжение. — Массаж головы в обмен на список.
Такое предложение отклонять нельзя. У Ноа волшебные руки.
— С плюсами все просто. Команда многообещающая, я снова буду играть в футбол,
и это Чикаго. Там будет гораздо легче, чем в каком-нибудь боголюбивом месте вроде
«Библейского пояса».
— Теперь минусы, — подталкивает Ноа.
— Согласиться на условия этого контракта — все равно, что признать, что я стою
меньше, чем все остальные, только потому, что гей. Если я подпишу...
— Это не будет означать, что ты со всем согласен. Всего лишь, что тебе раздали
дерьмовые карты, не оставив особого выбора. Вынужденный уход на пенсию ничем не
лучше заявления, что ты заслуживаешь меньшего. Он означает, что ты вообще не должен
играть в футбол.
— Считаешь, нужно согласиться?
Ноа отвечает не сразу, будто раздумывает, сказать правду или солгать.
— Есть еще какие-нибудь плюсы? Деньги?
— Если не подпишу контракт, моим единственным доходом станут проценты от
инвестиций. И нужно будет решать, что делать со своей жизнью. Так что проблема не в
деньгах. Блядь, мне может даже придется пойти в колледж вместе с братом. Звучит не
очень, как по мне.
Ноа смеется:
— Прости, но как бы ты ни старался, этот парень в колледж не пойдет. Он этого не
хочет, даже если ты предложишь оплатить учебу. Не стоит на него давить.
Ноа прекрасно отнесся к Джету, приняв в своем доме, как будто в этом нет ничего
особенного. Эти двое сошлись по щелчку пальцев, в отличие от нас Ноа в начале
знакомства.
— У него должен быть запасной вариант, — возражаю я.
— Спорное утверждение, — покашливая, замечает Ноа.
— Я знаю одно: у меня запасного варианта нет, и никогда не было. Вот о чем я
говорю. Мне не светил диплом колледжа до того, как быть задрафтованным. У меня была
семья, которой требовалась поддержка.
Рука, ласкающая мои волосы, снова застывает.
— Кстати, об этом. Пока ты был на встрече, Джет рассказал о вашем детстве с
родителями.
Я стараюсь не напрягаться, но когда Ноа снова начинает массировать мне голову,
понимаю, что не смогу.
— Многие дети растут в гораздо худших условиях, — отзываюсь я.
 — Они оскорбляли тебя, ты был вынужден делить с двумя братьями комнатку
размером с чулан. И, насколько я понимаю, каждое второе слово в словаре твоего отца —
«пидор». А ты еще и платишь им за такое к себе отношение.
— Я не могу перестать посылать им деньги.
— Нет, можешь. Тебя задрафтовали, когда тебе было девятнадцать. Ты сказал, что
посылаешь им восемь тысяч в месяц?
Я киваю:
— Они должны были половину оставлять себе, а половину делить между пятью
детьми.
— Получается, с тех пор, как съехал, ты перевел им почти четыреста тысяч долларов.
– О-о, кто-то умеет считать?
Пальцы Ноа впиваются мне в ребра.
Я дергаюсь.
— Вот идиот.
— Двести тысяч поделить на пять, получается по сорок тысяч долларов каждому из
твоих братьев и сестер. Неплохой фонд для учебы в колледже. Или первый взнос за
квартиру для Шар...
Внутри закипает гнев.
— Я все понимаю, окей? Но мы не такие, как твоя семья. Мы не угрожаем лишением
денег, чтобы добиться своего.
— Дело не в том, чтобы добиваться своего, — возражает Ноа. — Всю жизнь они
обращались с тобой как с дерьмом, а теперь буквально вытирают о тебя ноги. Ты им ничего
не должен.
— Я должен своим братьям и сестрам. Джет прав, я бросил их на произвол судьбы.
Но как мне все исправить? Если перестану посылать деньги, дети вообще ничего не
получат.
— Они и так ничего не получают. По словам Джета, ваши родители каждый день
пропадают на ипподроме. Они отказались от тебя, но ты не хочешь поступать с ними так
же, хотя они бросают твои деньги на ветер. Что если ты создашь трастовые фонды для
мелких? А Шар, поскольку вы возобновили общение, можно посылать деньги напрямую.
Ну а если ты все-таки хочешь продолжать содержать родителей, скажи им, что придется
довольствоваться половиной обычной суммы, что, кстати, все еще довольно солидно для
людей, живущих в глуши и без работы.
— Откуда ты знаешь, что значит солидная сумма для таких людей, как мы?
— Средний доход семьи в Теннесси составляет сорок семь тысяч в год. Ты даешь
своей вдвое больше.
— Откуда ты...?
— Я специалист по стратегиям в штабе человека, который через два года будет
баллотироваться в президенты. Мне известна статистика по большинству штатов. Вопреки
тому, как я себя веду, я хорош в своем деле... когда им занимаюсь.
 — Впечатляет.
— Это твои деньги, но мне ненавистна мысль, что семья тобой пользуется.
Я провожу ладонью по руке Ноа.
— Поинтересуюсь насчет трастовых фондов. Если воспользуюсь твоей идеей,
больше не придется беспокоиться об увеличении дохода. Хотелось бы, конечно, взять и
раздать детям по отдельной сумме денег, но, учитывая, насколько неопределенно мое
будущее, я не могу этого сделать.
Ноа сверлит меня изучающим сине-зеленым взглядом, и я практически слышу его
мысли. Он задается вопросом, последую ли я его совету.
— Обещаю. — Я снова трусь головой о колени Ноа, так как его массаж почти сошел
на нет.
— Мы уже можем пойти в кровать? Пожалуйста? — спрашивает Ноа. — Уже целых
десять минут твоя голова прижимается к моему члену. Я скоро взорвусь.
— Мне снова позволено остаться в твоей постели? — спрашиваю я.
— Только если ты в ней сначала меня трахнешь.
Последние две ночи я все ждал, когда Ноа выставит меня из своей спальни, и, к
собственному удивлению, продолжал просыпаться с ним рядом. Даже не помню, когда в
последний раз так хорошо спал. А еще я никогда не ненавидел тренировки так, как сейчас.
Я пропускал их целых два дня, что означает, больше нет оправданий на завтра. Но
оторваться от Ноа будет чертовски трудно.
Я слезаю с него и протягиваю руку.
— Знаешь, в чем еще плюс работы в Чикаго?
Ноа тащит меня к лестнице.
— Разводные мосты?
— Я, вообще-то, думал о том, что туда всего два часа лету из Нью-Йорка.
Ноа замирает на середине шага. Я уже хочу дать задний ход, понимая, что явно
пересек черту. Даже если это больно.
Но вместо того чтобы устроить разнос за даже условное предположение о каком-
либо совместном будущем, Ноа улыбается.
— Я это учту. Если когда-нибудь дойду до такой степени отчаяния.
Я хихикаю.
— Ух ты. Может, сегодня я не стану тебя трахать. Как погляжу, двух дней секса было
достаточно, чтобы заставить тебя забыть, какими долгими и мучительными были последние
две недели без меня.
— Ты и этих двух недель не выдержал.
— О, я все еще в игре. И мог бы продержаться без секса гораздо дольше, чем ты.
— Ты забываешь, что я прожил без него двадцать три года. Так что вернуться к
воздержанию будет нетрудно.
— Уверен? — Ноа выжидающе смотрит, и мне становится очевидно, что, скорее
всего, уступлю именно я. Не могу насытиться этим парнем.
 Я поднимаюсь на ступеньку, и Ноа оказывается чуть выше меня. Я медленно тянусь
к нему, будто собираюсь поцеловать. Веки Ноа тяжелеют, губы приоткрываются, но в
последнюю секунду я отстраняюсь и прохожу мимо.
— Ага, вполне уверен.
Мне не удается сдержать смех, когда Ноа бормочет «мудак» и плетется за мной вверх
по лестнице.
 Глава 16
НОА

Я следую за запахом на кухню и обнаруживаю там суетящегося Джета. Паренек

напоминает гиперактивного пуделя. В хорошем смысле.
— Где Мэтт? — спрашиваю я.
— Догадайся.
Ну да, конечно.
— Тренируется в подвале.
Обычно я так рано не просыпаюсь, но сегодня меня разбудили аппетитные ароматы.
— Угу. Если хочешь, сходи за ним. Завтрак будет готов через десять минут.
— Ты умеешь готовить?
— Нет. Просто для прикола устаиваю тут бардак.
Не следовало бы смеяться, но сдержаться не могу.
— После отъезда Мэтта для нас готовила только Шарлин. Потом ушла и она, но хотя
бы не далеко, и я мог обращаться за советом.
Он рассказывает обо всем этом кошмаре так, будто вполне нормально, когда
старшие дети заботятся о младших, и это меня бесит.
— Можно глупый вопрос? Почему ваши родители не готовят?
Джет пожимает плечами и возвращается к приготовлению чего-то, пахнущего
беконом и сладким.
— Их никогда не бывает дома. А дети уже достаточно взрослые, чтобы заботиться о
себе. И по моей стряпне скучать точно не будут.
— Пахнет вкусно.
— Особенно не обольщайся. Это всего лишь старые добрые блинчики с беконом и
яйцами и кленовый сироп. Надеюсь, ты не вегетарианец.
— Через мой рот проходит достаточное количество мяса.
Джет хохочет.
— Не хотел, чтобы это прозвучало так грязно. На самом деле все, что ты приготовил,
определенно превосходит завтрак чемпионов, который мы обычно едим.
Минет с чашечкой кофе.
— Судя по количеству брошюр c доставкой еды, вам лень готовить не только
завтрак.
— Это Нью-Йорк. Ты можешь получить на дом практически все, что захочешь, но
Мэтт всегда заказывает одно и то же.
Джет улыбается, и мы в один голос произносим:
— Коричневый рис на пару и курица.
 — Боже, никогда не забуду, как он нас пичкал этим дерьмом, когда тренировался. —
Джет содрогается.
Слова о том, что Мэтт все это время жил в тренировочном режиме, напоминают, что
он абсолютно не готов отказываться от футбола.
Внезапное осознание, что Мэтт собирается меня покинуть, заставляет стены вокруг
сердца сдвигаться. За последние несколько недель они порядком расшатались, но я не могу
позволить им окончательно пасть. Не знаю, в состоянии ли буду это пережить.
— Он собирается принять предложение Чикаго, да? — Мой голос похож на тихий
шелест.
— Мэтт — это футбол. Так всегда было. И если это его единственный шанс играть,
он им воспользуется. — Джет смотрит на меня через плечо. — Ты тоже переедешь с ним в
Чикаго?
Сердце бешено колотится в груди, и я не знаю, как много могу рассказать Джету о
нашей договоренности.
— Не. Мы оба знаем, что это временно. Он... — Слишком хорош для меня.
Вопреки убеждению отца, правда такова: Мэтт для меня слишком хорош. Мой отец
видит в деньгах статус. Для меня же они — проклятье. Причина постоянно быть настороже,
чтобы не наступить снова на те же грабли. Я не могу позволить себе слишком глубокую
привязанность, ведь Мэтт уезжает. Не в Чикаго, так в какой-нибудь другой город.
— Он... что? — раздается голос Мэтта за моей спиной.
— Твой брат тот еще любопытный засранец. — Притворно улыбаясь, я
оборачиваюсь к Мэтту.
Ответной улыбки не наблюдается. Мэтт потный, без футболки, и, черт, надеть эти
треники было ужасной идеей. В них ничего не спрячешь.
— Закончи, что хотел сказать, — настаивает Мэтт.
Я заставляю себя выговорить неприглядную правду:
— Тебе нужно сосредоточиться на футболе. И мы с самого начала знали, что это
никуда не приведет. — Я бросаю взгляд на Джета, который делает вид, что не слушает.
— Точно. Ладно. — Дыхание Мэтта все еще тяжелое после тренировки. — Я в душ.
Когда я отрываю глаза от удаляющейся задницы Мэтта, ловлю на себе хмурый
взгляд его брата.
— Жестко ты, чувак, — говорит Джет.
— Нет. Мэтт с этим справится. Он знал условия сделки.
Джет фыркает.
— Подумать только, я дожил до того дня, когда оказался умнее брата.
— Держись подальше от дерьма, в котором ничего не смыслишь, малой. — Теперь
он меня считает забавным.
Супер.
 Мы заключили договор. И никто из нас не будет его нарушать.
— Зачем мне злить парня, который дает бесплатный ночлег? Поэтому я не скажу,
что если ты разобьешь Мэтту сердце...
— То что? Набьешь мне морду? Ты вдвое меньше меня, сопляк.
— Я хотел сказать, что если разобьешь моему брату сердце, то будешь полным
идиотом, потому что лучше Мэтта ты никогда никого не найдешь. Он меня практически
вырастил. Сделаешь ему больно — будешь гребаным мудаком.
Я смеюсь.
— Как я рад, что ты сдержался.
— Тебе смешно?
— Ага. — Потому что, кажется, я теряю голову.
Мэтт пробирается под кожу, не уверен, что мне это нравится. Обычно, когда меня
называют мудаком, ответную реакцию можно определить как «Пфф!». Но, когда дело
касается Мэтта, последнее, чего я хочу, — это причинить ему боль. Он уже достаточно
натерпелся.
Джет продолжает сверлить меня взглядом, ожидая, что я начну защищаться.
Экстренное сообщение, малыш: не на того напал.
— Раз уж собираешься вести себя как задница, может, хотя бы, поможешь с
завтраком? — ехидничает Джет.
— Конечно.
Когда Мэтт возвращается, то делает вид, что разговора, произошедшего десять
минут назад, вообще не было. Целует меня в щеку и тянется к тарелке.
— Это мне?
— Не-а, вот твоя. — Джет протягивает Мэтту тарелку с горой омлета. Бесцветного
белкового омлета. Фу.
Лицо Мэтта светлеет.
— Спасибо за завтрак, Джей-Джей.
Джет хмурится.
— Ладно, давай рассказывай, почему ты не зовешь брата Джетом, — требую я.
— Это дурацкое имя, — бормочет Мэтт.
— Сам ты дурацкий, — отзывается Джет.
— Как приятно вести с вами взрослый разговор, парни, — встреваю я.
Мэтт садится за обеденный стол.
— Знаешь мое полное имя?
— Мэттью? — говорю я.
Джет хохочет.
— Не-а. Его полное имя — Мэтт.
 — Джетро получил привилегию иметь полное имя, но отказывается им пользоваться.
Бесит.
— Ох, хочешь, буду звать тебя Мэттью? — спрашиваю я. — Я могу.
— И это опять-таки не объясняет, почему «Джей-Джей», — говорит Джет.
— О, так это потому, что я мудак, — отвечает Мэтт и поворачивается ко мне. —
Когда Джету было шесть, он требовал, чтобы все называли его Джей-Джеем. В школе имя
прижилось, но потом... — Мэтт замолкает и мрачнеет. — Я тогда совсем не думал. Помню,
что ты любил это имя, а потом однажды возненавидел, но до меня только сейчас доходит,
почему оно тебе разонравилось.
— И почему же? — спрашиваю я.
— Отец сказал, что оно звучит как имя трансвестита, — тихо произносит Джет. —
И ни один из его сыновей не будет сра...
— Я понял, — прерываю я. — А ты, Мэттью, и есть мудак.
— Я больше не буду, — отзывается Мэтт.
— Аллилуйя, — восклицает Джет. — Хотя, знаешь, это подало мне идею —
наряжусь «Дрэг-квин» на Хэллоуин и отправлю фотки родителям. И знаешь, еще что? На
хрен все. Я беру свое имя обратно и признаю его. И отец ничего не сможет с этим поделать.
— Неплохая идея, — говорит Мэтт. — Доведи стариков до сердечного приступа, а
потом присматривай за младшими, пока я буду играть за Чикаго.
Мы с Джетом переглядываемся.
— Так ты собираешься согласиться? — спрашиваю я.
— Сегодня звонил Дэймон. Их генеральный менеджер хочет, чтобы я туда слетал.
Они всерьез заинтересованы, и, думаю, я должен хотя бы с ним встретиться.
— Когда едешь? — еле выдавливаю я.
— На следующей неделе. Всего на день. Вылечу утром и вернусь тем же вечером.
Я заставляю себя улыбнуться и с искренним видом произнести:
— Отличная новость! Удачи.
Внезапно аппетит пропадает, хотя стряпня Джета просто восхитительна. Яйца
отлично прожарены, бекон сочный и хрустящий, но ем я через силу. Еда свинцом оседает в
желудке.
К этому все шло с самого начала, так что не знаю, почему во рту горький привкус.
Злюсь ли я из-за того, что жду, чтобы Мэтт отказался, или потому, что сам позволил всему
так далеко зайти?
Не хочу, чтобы он уезжал.
 Глава 17
МЭТТ

В аэропорту меня встречает человек, которого я меньше всего ожидаю здесь видеть
— новый звездный квотербек «Вориорз» Маркус Тэлон собственной персоной.
Смазливый блондин чуть ниже меня ростом, с убийственной улыбкой, сверкающей с
другого конца зала прилетов.
— Привет, чувак. — Маркус проделывает всю эту хрень с мужскими обнимашками,
стукаясь плечом о мое и зажимая между нами руки.
— Эм, привет... Маркус.
Не то чтобы я ожидал, что он меня не узнает, но мы виделись от силы однажды.
Наши старые команды встречались много раз, но, поскольку мы оба играли на линии атаки,
лицом к лицу сталкиваться никогда не приходилось.
— Зови меня Тэлон. Все так зовут. Как прошел полет?
— Ладно. Нормально. Недолго, что просто здорово.
— Моя машина прямо перед входом.
Так и есть. А вокруг машины толпа. И среди них папарацци.
Я застываю на месте.
— Как они узнали, что я здесь?
Тэлон смеется.
— У кого-то слишком большое самомнение. Прости, что разрушаю твою иллюзию,
но они здесь ради меня. Ты больше не у себя в городе. А этот принадлежит мне.
— Ага, кстати о самомнении. И это при том, что сезон еще даже не начался, а?
Тэлон хлопает меня по спине, и когда мы выходим из-за угла, толпа скандирует его
имя так громко, что два слога сливаются в единый звук. Но меня узнают довольно быстро,
и понять, что означает мой приезд, не составляет большого труда. Со всех сторон сыплются
вопросы о контракте, но я их игнорирую и пробиваюсь к ярко-красному «Феррари» Тэлона.
Поскольку я здесь всего на день, багажа с собой нет, так что запрыгиваю в машину
прямо сходу.
Я давно не общался с кем-то, кто принадлежит моему старому миру, и сейчас все
ощущается, мягко говоря, неловко. А потом я открываю рот и делаю ситуацию еще хуже:
— Знаешь, как минимум один из этих парней напишет, что мы с тобой теперь вместе.
Заранее прошу прощения.
Тэлон совсем не выглядит смущенным. Он даже улыбается.
— Почему команда послала именно тебя? Это такой рекламный трюк?
— Я сам вызвался.
 — Почему?
— Потому что хочу заполучить тебя так же сильно, как наш тренер и генеральный
менеджер. — Он искоса на меня смотрит, и мой гей-радар начинает пищать, но я убеждаю
себя, что все напридумывал.
— Ладно. Еще раз – почему? — спрашиваю я. — Ты же знаешь, что дерьмо польется
из всех щелей, как только я войду в раздевалку. Зачем тебе это в команде?
— Затем, что ты хороший игрок, и я хочу тебя на своей линии, и... то, что они тебе
устроили в прессе, неправильно.
— Не понимаю.
— Ух, да ты циничный ублюдок, а? Не нужно быть геем, чтобы понимать, что
гомофобия до сих пор является проблемой. Тебе отлично известно, как работает эта
система. Можешь сколько угодно втирать журналистам, почему «Бульдоги» тебя кинули,
но мы оба знаем, как было на самом деле. С такой статистикой, как у тебя, никого не должно
волновать, чем ты занимаешься у себя дома.
— Может, я и циник, но ты чересчур оптимист, если думаешь, что никому не будет
дела.
— Значит, сделай так, чтобы им было все равно, — говорит Тэлон. — Главное —
футбол. Ты, возможно, самый универсальный тайт-энд в Лиге.
Окей, у меня были сомнения насчет ориентации Тэлона, но только до того момента,
когда он произнес «универсальный тайт-энд» (прим. пер.: с англ. - жесткий конец) с
невозмутимым лицом. Ни один гей так не сможет.
Боже, хотелось бы мне иметь такую же веру. В идеале талант должен был быть моим
пропуском, но в реальности такого не произойдет.
— Знаю, по контракту с «Вориорз» деньги не ахти какие, но мы решительно
настроены убедить тебя его подписать. Если в этом году доберемся до Суперкубка, на
следующий год сумма контракта утроится.
— Мне понадобится гораздо больше, — бормочу я.
— Все так плохо, да?
— По твоей вине, оказывается.
Тэлон улыбается.
— Кто-то же должен оплачивать образ жизни, к которому я привык. — Он
похлопывает по приборной доске машины.
— А я, было, подумал, что мы сможем стать друзьями.
— Ага-ага, парень с Ламбо. Видел твою тачку в таблоидах. Моя детка побьет твою,
если сразимся.
Я смеюсь.
— Устроим шумную гонку, а победителю — документы на машину?
— Только если не подпишешь контракт.
 Если все в команде похожи на Тэлона, возможно, подписание этой дерьмовой
бумажки — не такая уж плохая идея.
Телефон жужжит в кармане. Я достаю его и, когда смотрю на экран, не знаю, злиться
или смеяться.
— Вот идиот.
— Что, фотографии из аэропорта уже попали в таблоиды?
— Не-а, Ноа... эм-м, мой бойфренд, повел моего младшего брата смотреть кампус
колледжа, в котором я учился. Вернее, таков был план. Вместо этого ублюдок отвез его
в свой колледж. Прислал мне фотку, где они стоят перед входом в Ньюпорт и лыбятся как
придурки. И хотя это Ньюпорт, я завидую по-черному, что меня там с ними нет.
— Ах, старый спор между Олмстедом и Ньюпортом, — смеется Тэлон.
— Олмстед выигрывает уже своим местоположением. Он не в Джерси.
— Эй, что не так с Джерси? Я там родился и вырос!
— Черт. Прости.
Смех Тэлона становится громче.
— Да я прикалываюсь, чувак. Я из Денвера.
Легкий характер Тэлона заставляет забыть о правилах поведения в раздевалках. Мне
уже комфортно с ним, и это намного больше того, что я когда-либо испытывал с любым из
игроков «Бульдогов».
Тэлон подъезжает к стадиону и паркуется на стоянке.
— Что мы здесь делаем? — спрашиваю я.
— Здесь тренировочный центр. Генеральный встретится с тобой позже, но сначала
хочу тебе кое-что показать.
Тэлон ведет меня по тоннелям и коридорам, выводит на поле, затем широко
раскидывает руки, как бы говоря: «Та-да-ам!». Я смотрю на него как на умалишенного.
— Я видел это поле. Я на нем играл.
— Но ты когда-нибудь смотрел на него, как на свое?
Я качаю головой.
— А ты представь, Джексон.
Мне не терпится сделать это место своим.
Запах дерна, трава под ногами, воображаемая обезумевшая толпа... да я мог бы
любой стадион назвать своим домом. От окончательного решения меня удерживает не
вопрос денег, а мысль о том, что руководство «Вориорз» считает меня риском. Остальные
могут не захотеть играть в одной команде с геем. С этим придется столкнуться независимо
от того, в какой клуб я попаду. И если выбор лежит между меньшей суммой, но хорошей
командой, или заслуженными мной миллионами, но враждебной атмосферой, я всегда
выберу первое.
— Ты со многими знаком в команде? — спрашиваю я.
 — Я знаю Миллера, учился с ним в коледже. Еще Хендерсона, он как капитан
пригласил меня на ужин к себе домой, когда я только приехал несколько недель назад.
Познакомил с женой и детьми. Кажется нормальным парнем. Еще с несколькими зависал
пару раз после игры.
— Боже, ты из тех, что проводят время с ребятами из команды противника?
— А что, ты тусишь только со своими?
— Нет, я вообще никуда не хожу.
— А. Что ж, это изменится, когда ты станешь одним из «Вориорз», — ухмыляется
Тэллон.
— Как думаешь... в смысле... будут остальные...
— Думаю ли я, что в команде полно гомофобных онанистов?
— Милое словечко, — смеюсь я. — Но, да, я именно об этом.
— Врать не буду. Шансы, что ни у кого с этим нет проблем, невелики, но поддержку
от себя и Миллера я тебе гарантирую.
— Приятно слышать.
Внезапно из тоннеля доносится голос:
— Чего это вы тут делаете, сплетничаете?
Мы оборачиваемся к Джимми Колдуеллу — главному тренеру «Вориорз». Он
направляется к нам с футбольным мячом в руке. Выглядит тренер устрашающе, вполне
соответственно своим внушительным габаритам. Колдуелл – двукратный чемпион
Суперкубка. Этот парень знает, о чем толкует. Уверен, как наставник он просто
великолепен.
— Покажи-ка нам, что твоя рука реально стоит каждого цента гонорара. — Он
бросает мяч Тэллону. — Неплохо бы, кстати, и Джексона увидеть в действии.
— Проверяете качество перед покупкой, а? — вскидывает бровь Тэллон.
— Будь наша воля, мы бы уже давно скупили этого парня со всех прилавков. —
Клодуелл указывает на меня.
— Я вам не какой-то там товар, — легким тоном отзываюсь я.
— Ага. Именно товар, — реагирует Тэллон. — Так же, как и я. Давай покажем им,
что недооценивать тебя — большая ошибка.
Он снимает кроссовки и носки.
— Сыграем в босой футбол?
Я быстро скидываю пиджак, закатываю рукава рубашки и разуваюсь.
Дерн под ногами мягкий, и хотя необходимость показать себя с лучшей стороны — как и
носить костюм вместо спортивной формы — жутко давит, меня окутывает ощущение дома.
Я делаю рывок в зону защиты, и все остальное дерьмо блекнет. Вылет из команды,
переговоры по контракту, фейковые отношения, которые больше не чувствуются такими
уж фейковыми — все это исчезает в черной дыре под названием «мне сейчас наплевать».
 Я там, где мое место.
Тэллон возгласом дает знать, что готов бросать, я разворачиваюсь, но он
недооценивает длину моего шага, и я слегка подаюсь назад. Мяч идеальной передачей летит
мне в руки, и Тэлон издает победный клич.
Когда я бегу обратно, на лице тренера расцветает широкая улыбка.
— Для своих габаритов ты очень быстрый. Нам нужен именно такой тайт-энд. Наши
ребята хороши в блокировке.
— Я могу делать и то и другое. — Не то чтобы я хвастался. Это правда.
— Нет нужды себя рекламировать, сынок. Это мы должны стараться убедить тебя
подписать контракт. Готов встретиться с большим боссом?
Я киваю, хотя в этом нет необходимости. Они уже меня приобрели.

***

— Привет, как все прошло? — Голос Ноа одновременно наполняет меня счастьем и
вызывает страх.
Я пока не могу сказать ему о своем решении. Хочу еще немного пожить в нашем
пузыре, где точное время истечения срока неизвестно. Раньше это было просто то, что по
обоюдному согласию рано или поздно должно было произойти. Но теперь все не так. Я
переезжаю в Чикаго, что означает расстояние в восемьсот миль между нами.
— Думаю, нормально. Я тут жду посадки на самолет, вот, подумал, позвоню,
отмечусь.
Наступает пауза, и я чувствую, что Ноа хочет задать тот самый вопрос, но не
позволяет себе этого сделать. А я не хочу на него отвечать. Таковы были условия сделки. Я
получаю контракт и уезжаю. И все же, не могу заставить себя произнести это вслух — как
будто слова сделают все реальным.
— Как там Джей-Джей, как ему Ньюпорт?
— Ему... хм-м... — Следующие слова Ноа вылетают со скоростью пулемета: — Ему-
больше-понравился-Олмстед.
Я ухмыляюсь.
— Тяжело признать это, верно?
— Угу.
— Так вы все-таки съездили и в мой колледж?
— Ага, но если надеешься убедить его поступать в какой-нибудь из них — удачи.
Джей-Джей не хочет.
Я громко вздыхаю:
— Что же он будет делать со своей жизнью?
— Разве это не ему решать?
 Для меня Джет всегда будет четырнадцатилетним сопляком, которого я бросил пять
лет назад.
— Наверное.
— У твоего брата мозги работают как надо.
Меня переполняет чувство гордости.
— Ладно. Мой рейс объявили. Увидимся через несколько часов.
— Постараюсь тебя дождаться, но я страшно вымотался.
— Если заснешь, будить не стану.
— Хочу узнать подробности, как прошел день.
— Завтра поговорим. Спокойной ночи.
— Спокойной, детка.
Телефон снова звонит, когда я поднимаюсь по трапу. Номер мне незнаком, хотя код
Нью-Йоркский. За последние месяцы я выучил урок — отвечать на такие звонки не стоит.
Скорее всего, это репортер.
Я переключаю телефон в режим полета и забываю о нем, но по прибытии в аэропорт
Кеннеди меня ждет голосовое сообщение:
«Мистер Джэксон. — Властный голос на записи одновременно пугает и сбивает с
толку. — Это Ноа Хантингтон». Ага, очевидно, не тот Ноа Хантингтон, которого я знаю.
Тут я вспоминаю, что рядом с именем Ноа идет цифра. В отличие от обычных людей, у
которых имена, как правило, состоят из букв. «С вами хочет поговорить Рик Даглас.
Уверен, не нужно объяснять, кто это. Позвоните моему ассистенту, договоритесь о
времени, и я организую встречу. Рик мой старый друг». Затем он чеканит номер телефона,
и сообщение обрывается.
Отец Ноа хочет, чтобы я встретился с владельцем «Нью-Йорк Кугуарз»? Чует мое
сердце, он это делает не по доброте душевной. И вот так одним звонком человека сажают
на цепь. Вопрос только в том, насколько она будет длинной.
Но ведь это Нью-Йорк! Иногда цепи того стоят.
Я еще раз прослушиваю сообщение и набираю номер.
 Глава 18
НОА

Проведя время с Джетом, я кое-что понял. Каждый раз, когда друзья называли меня
заносчивым придурком, а я от них отмахивался, потому что абсолютно убежден, что не
похож на отца, я не осознавал, что они правы, и был слишком заносчив, чтобы это увидеть.
Этот девятнадцатилетний паренек больше меня знает о реальном мире.
Я не идиот. Мне прекрасно известно, что в мире полно бездомных — я читаю статистику,
постоянно вижу их на улице, выпрашивающих милостыню. Но когда Джет, как ребенок с
синдромом дефицита внимания, пропустивший прием таблеток, талдычит, что не найди он
Мэтта, то оказался бы в полном и безоговорочном дерьме, меня вдруг осеняет, что он мог
пополнить эту самую статистику.
— Но почему ты не мог остаться в своем родном городе? — спрашиваю я.
— Парень, с которым я встречался, скрывал свою ориентацию, так что если бы мы
съехались, это выглядело бы подозрительно. Кроме того, не думаю, что мы так уж
нравились друг другу. Да и наш Дерьмовиль, штат Теннесси, не особо богат на
перспективы. Шар со своим бойфрендом живет в крохотном трейлере и вот-вот родит
малыша. Не говоря уже о том, что родители от нее отрекутся, если она станет мне помогать.
У меня было несколько друзей, но не настолько близких, чтобы сказать им: «Эй, меня
выгнали за то, что я лизал член. Могу я на неопределенный срок поселиться у тебя на
диване?»
Я не могу сдержаться и смеюсь.
— У тебя довольно колоритная манера «каминг-аута». Что бы стал делать, если бы
не нашел Мэтта?
— Есть один онлайн-форум, там я познакомился с парой местных ребят. Думал,
смогу перекантоваться у них, пока не соображу, что делать. Я потратил все свои деньги на
дорогу сюда.
— Ты собирался жить у людей, с которыми познакомился в интернете? Неужели
родители никогда не учили тебя остерегаться незнакомцев?
Хотя о чем я говорю? Судя по тому, что я слышал от обоих братьев, родители их
вообще ничему не учили. За исключением того, как бросать футбольный мяч, чтобы скрыть
гейство Мэтта.
— Все совсем не так. — Джет достает телефон, входит на страничку форума,
открывает раздел «Радужные койки» и показывает мне. — Здесь постят те, у кого есть
свободная кровать или диван. И любой, кто испытывает трудности после того, как его
выгнали, может найти временное прибежище. Что-то вроде ресурса Airbnb, где можно снять
жилье от частника, но это только для геев.
 Либо я пессимистичная скотина, либо Джет более наивен, чем мне казалось.
— По мне, так звучит, как отличный способ оказаться запертым в каком-нибудь
подвале и пожертвовать свою кожу в качестве материала для костюмчика.
— Прелестная картинка. Те, кто выставляют предложения, вряд ли проходят
серьезную проверку, но у многих людей просто нет другого выхода.
— Можно взглянуть?
Джет протягивает телефон, и чем больше объявлений я просматриваю, тем большим
мудаком себя чувствую. Я живу в доме с четырьмя спальнями, один. Ну, буду жить один,
когда Мэтт с Джетом уедут. Если уедут. Я громко вздыхаю. Совсем не хочется, чтобы они
уезжали.
Но, оказывается, есть люди, живущие в однокомнатных квартирах, которые
предлагают нуждающимся свои диваны, раскладные футоны или даже просто место на
полу.
Конечно, это может быть опасно, но сама идея очень вдохновляет. При правильной
поддержке, с правильными каналами...
— Почему мне видится светящаяся лампочка над твоей головой? — любопытствует
Джет.
— Это просто блестяще! Нужно, чтобы это было нечто большее, чем просто сноска
на небольшом форуме. Если в эту идею вложить определенную сумму денег...
— Ключевое слово — деньги. Ты забываешь, что это дерьмо на деревьях не растет.
— Клянусь богом, вы с Мэттом такие милые. — Они все время забывают, насколько
я богат.
— Милые? — любопытствует Джет. — Лучше ко мне не подкатывай. Не только
потому, что ты с моим братом. Ты же старик!
— Огромное тебе «пошел в жопу». Двадцать шесть — это еще не старость, и я не
собираюсь тебя трахать. Я влюблен в твоего брата, придурок. — Я округляю глаза. —
Только не говори ему, что я это сказал.
Кто тянул меня за язык? Эта мысль не должна была быть озвучена. Она вообще не
должна была появляться в моей голове.
Я пытаюсь убедить себя, что это всего лишь часть представления. Ага. Не больше и
не меньше.
Просто. Часть. Представления.
— А ты ему не говорил? — любопытствует Джет. — Разве ты не сказал это в том
интервью для журнала?
Мое сердце бешено колотится.
— Тебе нужно кое-что узнать о наших с Мэттом отношениях.
Я уже не разбираю где правда, а где ложь. Все начиналось как деловое соглашение,
но потом переросло в нечто более глубокое. Мэтт мне небезразличен. Я хочу для него
самого лучшего. Но это совершенно не в моем стиле. Мне нужно постоянно себе об этом
напоминать, чтобы не терять связь с реальностью и не забывать, что все это фейк.
Мэтт дал слово, что не влюбится, и, насколько я могу судить, он его сдержал. Поэтому я
должен выполнить свою часть сделки и не нарушить соглашение о конфиденциальности.
— Во время интервью я сказал, что мы влюблены, потому что с точки зрения
рекламы это лучше, чем заявить, что мы просто трахаемся, пока Мэтт не получит контракт
НФЛ.
— И все же ты не хочешь, чтобы Мэтт уезжал в Чикаго. Это же очевидно. Каждый
раз, когда речь заходит о контракте, ты весь напрягаешься.
Я пялюсь на свои ноги.
— Как ты и говорил, Мэтт — это и есть футбол. Никаких шансов, что он предпочтет
меня своей мечте.
— Может и предпочтет. Не узнаешь, пока не спросишь.
— Ладно, этот разговор свернул куда-то не туда. Просто не разболтай о том, что я
сказал. У нас с Мэттом изначально все было временным. А теперь вернемся к той идее. У
меня достаточно средств, чтобы превратить ее в нечто массовое, популярное по всей стране.
В смысле, начнем с малого, убедимся, что проект жизнеспособен. Нужно будет тщательно
проверять людей, предоставляющих ночлег, и еще много чего другого. Но я очень хочу
этим заняться.
— Так ты серьезно? — Джет заявляет это так, будто ему только что сообщили, что
зомби-апокалипсис начался. В его голосе звучит смесь неверия и непонимания.
— По крайней мере, хочу обсудить это с отцом.
Плечи Джета опускаются.
— Вот и конец идее.
— Почему ты так говоришь?
— Я видел твоего отца по телеку. Не знаю, как сформулировать, чтоб тебя не
обидеть, поэтому просто скажу: он похож на политикана, который на каждом углу кричит
о семейных ценностях, а потом его застукивают в убогом мотеле с проституткой.
Я смеюсь.
— Как я рад, что ты постарался меня не обидеть, Джет.
Боже, я люблю этого паренька... как брата, конечно. К тому же, трудно обижаться на
правду. В смысле, мне неизвестно наверняка, есть ли у отца интрижки, хотя сомневаюсь.
Он слишком печется о своем имидже. И, тем не менее, я рос в огромном холодном особняке
и прекрасно знаю, что между родителями любви нет. Их счастливый брак — всего лишь
политическое соглашение. Совсем как у нас Мэттом.
— Всегда пожалуйста, — отзывается Джет, то ли не замечая сарказма, то ли
игнорируя его.
 — Хорошо, а если так: я расскажу об этой идее отцу и, если он откажет, встречусь
со своими парнями по финансам и посмотрю, что смогу сделать сам.
— С парнями по финансам? — усмехается Джет. — Кто так говорит вообще?
— Э-м, твой брат, например. Он общался со своими парнями насчет инвестиций.
— Ах, эта шикарная жизнь богатых и знаменитых.
— А у тебя какие планы на будущее, юный маэстро?
— Худшее имя супергероя на свете.
— Надеешься однажды стать известным? Петь перед миллионами фанатов, трахать
каждого сладкого мальчика, который на глаза попадется.
— Ты практически описал мою нынешнюю жизнь... ну, за исключением миллионов
фанатов. — Джет шевелит бровями.
— Как скажешь, жеребчик.
— Ну ладно, хорошо. Если честно, всех моих сладких мальчиков можно пересчитать
по пальцам одной руки. Так себе достижение.
— А наши экскурсии по колледжам не убедили тебя поступать?
— Не-а. Все эти цементированные храмы науки не для меня.
— Сделай мне одолжение, — прошу я.
— Конечно.
— Обрушь эту новость на Мэтта завтра, когда я буду на работе.
Джет хохочет.
— Договорились.

***

— Хочу открыть благотворительный фонд ЛГБТ, — выпаливаю я.

Советники отца смотрят так, будто у меня выросла вторая голова, поэтому я
повторяю, но на этот раз медленнее.
— У нас уже есть фонд Хантингтонов, который жертвует деньги многим
благотворительным организациям, в том числе и ЛГБТ, — возражает Джон, менеджер
предвыборной кампании отца.
— Я думаю о создании приютов для бездомных подростков. Все немного сложнее,
но это если в двух словах. Это, скорее, будет что-то вроде приложения для поиска
пристанища.
Так и знал, что старички не поймут. Ага, это подтверждает смятение на их лицах.
Надо было придерживаться версии о приютах.
Роб, советник отца, наклоняется к нему.
 — Не думаю, что в данный момент это удачный ход для кампании. У вас уже есть
голоса представителей ЛГБТ благодаря Ноа. — Он кивает головой в мою сторону. — Если
будем слишком сильно давить, можем потерять консервативных демократов.
— Ладно, скажем так, — начинаю я, — в любом случае я открою этот фонд, и вам
решать, как мало или много будет в него вовлечена кампания. Просто хотел предупредить
о своих планах.
— Как ты собираешься финансировать этот проект, если я не буду участвовать? —
спрашивает папа.
Я с трудом сдерживаю смех. Отец прекрасно знает, что у меня есть свои средства,
но ему нравится притворяться, что я его наследник и «стою» меньше него.
— Я поговорю со своими парнями по финансам и осуществлю задуманное.
Папа потирает подбородок, напоминая карикатуру злодея.
— Что ж, я полностью «за».
Я во всеоружии ожидаю сопротивления, и уже готов выдвинуть заготовленный ряд
аргументов, но тут до меня доходят его слова.
— А?
— Вы не могли бы оставить нас с сыном минутку? — просит отец.
Его приспешники мгновенно повинуются.
— Ты со мной согласен? — спрашиваю я.
Папа встает.
— С меня хватит, Ноа. Ты выиграл.
— Выиграл что?
— Мы оба знаем, что ты не желаешь здесь находиться, и как бы мне ни хотелось,
чтобы ты был рядом, от этого больше головной боли, чем пользы. Уволить тебя я не могу,
это породит больше вопросов, чем ответов.
И опять в первую очередь мы учитываем его имидж.
— Но если причиной моего ухода будет желание осуществить мечту всей жизни и
заняться благотворительностью, все останутся в выигрыше, — заключаю я.
Папа подходит и сжимает мое плечо.
— Это замечательная идея, сын. Статистика показывает, что это именно то, что
нужно. Я поддерживаю тебя не для того, чтобы избавиться. Именно ты не хочешь быть
здесь. Я лишь пытаюсь дать то, что тебе действительно по душе, потому что устал от этой
борьбы. Ты должен бы знать, что все мои действия в твоих же интересах. И я устал это
доказывать.
И снова отец не берет на себя ответственность за то, как поступил со мной в
колледже. Ни разу за все это время не извинился. Он просто не видит в своем вмешательстве
ничего плохого. Возможно, я бы и сам догадался со временем, что тот говнюк был
говнюком. А, может, если бы Натаниэлю не угрожали и не подкупили, он бы не исчез в
тумане, и мы бы все еще были вместе. Отец сколько угодно может твердить, что все во имя
моего блага, но на самом деле все всегда сводится к нему и его кампании. Имидж Натаниэля
не был достаточно хорош, потому что за ним не стояли деньги, вот отец и заставил того
исчезнуть. Если с политикой ничего не выгорит, у него отличные шансы сделать карьеру
фокусника.
Чтобы сосчитать, сколько раз мне говорили, что я торможу его политическую
карьеру одним своим существованием, не хватит пальцев на обеих руках, да и на ногах
тоже. Папа сделал маму беременной вне брака, но вместо того, чтобы избавиться от меня
или откупиться, он предпочел не иметь скандальной страницы в биографии. Однако
появление смешанной семьи в Белом доме уже само по себе скандал, особенно в те времена.
Понадобилось двадцать шесть лет, чтобы такая возможность вообще появилась. Мой
каминг-аут стал еще одной причиной задержки, но, полагаю, я должен быть благодарен, что
отец не попросил скрываться вечно, как поступали другие политики с нетрадиционной
ориентацией.
Папа обращается со мной и с мамой так, словно мы должны быть благодарны, что
он нас принял, а не отвернулся. Он сделает все, чтобы спасти свою кампанию, так что, хотя
очень хочется верить в то, что он поддерживает идею с благотворительностью ради сына,
все во мне сопротивляется этой поддержке.
— Я тобой горжусь, — изрекает отец. — За то, что хоть раз думаешь не о себе. Эта
благотворительная инициатива принесет много пользы тем, кому не повезло в детстве так,
как тебе.
Ох, а вот и она, ожидаемая попытка вызвать чувство вины. У нас есть деньги,
следовательно, не может быть трудностей.
— Мы сделаем так, чтобы твой проект был связан с кампанией, но тебе больше не
придется приходить в офис.
Честно, ума не приложу, с чего вдруг родитель изволил меня отпустить. Если только
он сам давно пытался найти способ это сделать, а тут я предлагаю выход, да еще и на его
условиях. Но у меня достаточно ума, чтобы их не оспаривать и не задавать лишних
вопросов.
— Спасибо, пап.
— Иди, — отвечает он. — Потрать остаток дня на составление списка всего, что
считаешь необходимым, и если понадобится помощь в раскрутке, возьми кого-нибудь из
сотрудников.
Не могу поверить, что все получилось так просто, но, опять же, спрашивать ни о чем
не стану. По дороге домой, однако, я снова и снова проигрываю в голове наш разговор, и
меня начинают одолевать сомнения. Может, во мне говорит циник, а может, я просто
слишком хорошо знаю своего отца. В его действиях нет смысла, и это предложение не сулит
ему никакой выгоды.
 Я отправлялся к нему с намерением бороться за свой проект, и сейчас, заходя домой,
все еще сбит с толку.
Мэтт с Джетом обнаруживаются в гостиной, за просмотром хоккейного матча, и я
удивленно пялюсь на экран.
— Неужели я отсутствовал целых четыре месяца?
— Просматриваем плей-офф прошлого сезона, — объясняет Мэтт. — Мэддокс
сказал, Дэймон подписал контракт с Олли Стромбергом. Хотелось на него глянуть.
— Ах, ну да, Дэймон у нас просто нарасхват, — посмеиваюсь я.
Джет хохочет.
— Интересно, у агентов бывают любимчики? Наверное, клиенты грызутся за него,
как мальчишки-подростки за внимание папочки.
— Если до этого дойдет, я запросто надеру задницу Стромбергу, — говорит Мэтт.
Джет поворачивается ко мне.
— Как все прошло?
Я улыбаюсь.
— Получилось. Моим самым большим сторонником был отец. Как ни странно.
— Что именно получилось? — спрашивает Мэтт.
— Я собираюсь открыть благотворительную организацию для ЛГБТ-детей и
подростков, которых выгнали из дома, как Джета.
Брови Мэтта взлетают.
— Серьезно?
— Да, оказывается, у такого засранца, как я, есть сердце. Ладно, проехали, —
отзываюсь я.
— Я не о том, — говорит Мэтт. — Твой отец согласился?
— Я все новостные каналы проверил, Армагеддон нам пока не грозит. Очевидно, мы
в безопасности. — Я кривлю губы. — Он сказал, что это отличная идея, и что он мной
гордится.
— Может, стоит снова проверить новости? — спокойно говорит Мэтт.
Что-то сквозит в его тоне. Надежда?
Я ее узнаю, потому что чертовски уверен, именно так звучит и мой голос. Отчаянно
хочется верить, что папа изменился, что в нем что-то щелкнуло и заставило осознать, каким
он был дерьмовым отцом. И все же, не могу отделаться от чувства, что у него есть скрытые
мотивы. Но я собираюсь отодвинуть эту мысль на задний план, потому что мне дают
именно то, что я хотел.
Мэтт поднимается с дивана.
— После того, как потренируюсь, мы должны это отпраздновать.
— Вообще-то, я реально хочу уже приступить к делу. — Я поворачиваюсь к Джету.
— И тут мне понадобиться твоя помощь. Ты же знаешь, как работает форум.
— Я в деле, — откликается Джет.
Мэтт подходит ко мне вплотную. Наклонившись, касается губами моего уха:
 — Твоя самоотверженность и воодушевленное стремление творить добро так
заводят.
— Может, позже я покажу тебе, каким самоотверженным могу быть. Когда позволю
себя трахнуть.
— Э-э, парни, — вклинивается Джет, — я все еще в комнате. Причем очень
маленькой комнате. Мне совсем ни к чему все эти подробности, большое спасибо.
Мэтт сжимает мою руку.
— Позже.
Поцеловав меня, он уходит в подвал, а я валюсь на диван напротив Джета:
— Ну что ж, приступим к делу.
 Глава 19
МЭТТ

После тренировки я обнаруживаю Ноа и Джета, уткнувшимися в стоящий на

кофейном столике ноутбук. Мой бойфренд вытянул длинные ноги под столом, а Джет
пристроился сзади на диване, заглядывая Ноа через плечо.
Хм, уютно.
После душа я нахожу их в той же позе. И после стирки кучи белья тоже. У меня чуть
с языка не срывается вопрос, не превратились ли парни в сиамских близнецов, но по тихому
бормотанию понимаю, что они все еще заняты.
Я пока не говорил Ноа, что собираюсь увидеться с его отцом. Вообще-то, встреча
назначена на завтра. Прежде чем рассказать, я хочу сначала выяснить, что Хантингтон-
старший собирается мне поведать. Если чтобы я держался подальше от его сына, тогда Ноа
об этом лучше не знать. Факт, что отец возложил на Ноа ответственность за управление
масштабным проектом, дает надежду, что он видит – его сын не собирается отказываться
от политической карьеры, которую тот ему прочит. Может, он, наконец, сдался и хочет
навести с сыном мосты. Возможно, устраивая встречу с владельцем «Кугуаров» бойфренду
Ноа, он пытается «смазать колеса».
Кое-кто мог бы поверить в это, но меня, как и Ноа, одолевают сомнения. Ведь это
тот самый человек, который без всяких экивоков прямо при мне заявил, что я недостаточно
хорош для его сына.
— Что у нас на обед? — спрашиваю я.
— Звучит неплохо, — подает голос Ноа.
Очевидно, обед сегодня на мне.
— Цыпленок на пару с рисом для всех?
— Абсолютно, — отзывается Джет.
Окей, теперь очевидно, что они меня совсем не слушают. Делаю заказ по телефону
в китайском ресторане. Я же не полный мудак, поэтому выбираю для них нормальную еду
вместо того дерьма, которое ежедневно заставляю себя жевать.
Парни даже не прерываются на перекус, предпочитая есть за работой.
Учитывая, что я каждый день просыпаюсь в хуеву рань, решаю прикорнуть на
диване, пока Ноа и Джет не закончат свои дела.
— Йоу, бензопила! — Я подскакиваю от голоса Джета. — Может, пойдешь наверх?
Ума не приложу, как Ноа с тобой спит под этот жуткий храп.
Зрение со сна затуманено, и требуется пара секунд, чтобы понять, что я все еще в
гостиной.
Ноа слабо улыбается:
 — Я скоро. Клянусь.
Шатаясь, поднимаюсь на ноги и тащу свою задницу на третий этаж. Все еще
полусонный, кое-как раздеваюсь, забираюсь в постель и моментально вырубаюсь. Но когда
спустя черт знает сколько времени к моей спине прижимается теплое тело, я не могу
удержаться и перекатываюсь на него. Кладу ногу на бедро Ноа, и он издает короткий
смешок.
— Ты взбираешься на меня даже во сне?
— М-м-м... — Не могу разлепить глаза.
— Спи, спи, — шепчет Ноа. — И для протокола: мне нравится твой храп.
Я улыбаюсь в темноту.
— Никогда не спал так крепко, как рядом с тобой, — вздыхает Ноа. — Но, наверно,
об этом, как и о некоторых других вещах, говорить не следует.
Отстранившись, я заставляю себя открыть глаза.
— А?
— Ничего, детка. Спокойной ночи.
Ноа поворачивается ко мне спиной, но если ему кажется, что он избежит обнимашек,
то сильно заблуждается. Как оказалось, у меня просто мания потискаться в постели. Только,
надеюсь, смогу наутро вспомнить этот разговор — понятия не имею, что Ноа имел в виду.
Я и не предполагал, что есть вещи, о которых мы не должны говорить.

***

Сидя в приемной офиса Ноа Хантингтона Второго, чувствую, как потеют руки.
Сколько бы я ни вытирал их о костюмные брюки, не помогает. Здесь градусов сорок, и я
еле сдерживаюсь, чтобы не ослабить галстук.
Ноа и Джету я ничего конкретного не сказал, и, кажется, у них сложилось
впечатление, что у меня встреча с Дэймоном по поводу Чикаго.
В дверь входит Рик Дуглас и, увидев меня, на долю секунды останавливается. Едва
заметное покачивание головы, будто он разочарован, приводит в замешательство. Но затем
он отбрасывает только ему известные мысли и подходит ко мне с теплой — полагаю,
фальшивой, — улыбкой.
— Джексон!
— Мистер Дуглас.
Я пожимаю протянутую руку и пытаюсь не морщиться, когда он хватает мою
потную ладонь.
А затем? Тишина. Блестяще.
 — Эм, простите, честно говоря, я понятия не имею, по какому поводу меня позвали
на встречу.
Дуглас прищуривается:
— Ты... ты не знаешь, зачем мы здесь?
— Могу только предположить, но не понимаю, почему именно здесь? Почему без
моего агента?
Дуглас склоняет голову, будто я смутил его чем-то.
— Так ты серьезно не знаешь? Я думал... Впрочем, неважно, что я думал. Но...
— Мистер Хантингтон сейчас примет вас обоих, — подает голос секретарша.
Я жестом приглашаю Рика пройти первым. Отец Ноа встречает нас, держа дверь
открытой. Хотя Ноа Хантингтону Второму около шестидесяти, выглядит он старше как
минимум лет на пять. Я задаюсь вопросом, результат ли это активной политической
деятельности или виноват сын-бунтарь.
— Перейдем сразу к делу, — говорит мистер Хантингтон, едва мы садимся. — У
Рика есть для тебя предложение.
— Почему же Рик не связался с моим агентом? — спрашиваю я.
— Мы все здесь друзья, — отвечает отец Ноа.
Рик протягивает мне лист бумаги с написанной на нем суммой. Впечатляющей
суммой. В духе Тома Брейди.
— В чем подвох? — Я сжимаю свободной рукой подлокотник кресла и готовлюсь
услышать то, о чем уже догадываюсь, но надеюсь ошибиться. Я не дурак. Я столько не
сто́ю.
— Ты съедешь из моего дома, — говорит отец Ноа.
Я хмурюсь.
— В чем дело? Вы боитесь, что я предъявлю на него права, случись что-то с Ноа?
Этот таунхаус принадлежит вашей семье на протяжении поколений. Я не стал бы...
— Он не о доме беспокоится, — включается в разговор Дуглас, подтверждая мои
подозрения.
— Ты прекрасно знаешь, что у тебя нет будущего с моим сыном. Покинь дом, купи
собственное жилье и играй за «Кугуаров». Ни для кого в футбольном мире не секрет, что
тебя не хочет ни один клуб.
Рик переводит взгляд с мистера Хантингтона на меня.
— Точно.
— А так ты получишь то, чего хочешь, а Ноа останется вне поля зрения, —
продолжает отец моего парня.
Хочу послать его нахрен, но Рик, мать его, Дуглас, сидит рядом, и хотя я и за
миллион лет не собираюсь принимать это грязное предложение, он все-таки важная шишка
в НФЛ. Нужно держаться как профессионал.
 Однако Хантингтон пытается избавиться от меня так же, как и от бойфренда Ноа из
колледжа, и это просто выбешивает.
Даже если бы эти деньги обеспечили меня и всех моих братьев и сестер до конца
наших дней, это не стоит потери Ноа. Не говоря уже о том, что каждый раз, надевая форму
«Кугуаров», я бы окунался в чувство собственной вины. Собственного стыда. Собственной
продажности.
Да ну нахрен.
— Премного благодарен, но вынужден отказаться. Если я больше не нужен Ноа,
пусть он сам мне об этом скажет.
— Тебе не обязательно давать ответ прямо сейчас. Подумай денек, — отвечает отец
Ноа.
— Мне не нужен денек. Я взятки не принимаю, — обрываю я и поворачиваюсь к
Рику. — Вам повезет, если я не сообщу об этом в Лигу.
Я встаю со стула и опираюсь обеими ладонями на огромный стол, размер которого,
вероятно, компенсирует нехватку чего-то в жизни этого человека. Затем наклоняюсь
вперед, приблизившись к лицу мистера Хантингтона.
— Я не продаюсь. Вы забываете, что я вырос в бедности. Деньги для меня ничего не
значат, потому что я знаю, что выживу и без них.
— Сможешь ли ты выжить без футбола?
Я запинаюсь, потому что не знаю ответа на этот вопрос. С тех пор, как себя помню,
футбол был для меня всем.
— Я знаю, Ноа тебе небезразличен, — продолжает мистер Хантингтон. — Как и мне.
Именно поэтому для всех будет лучше, если ты отступишь. Мне ненавистно думать, как он
себя почувствует, если ты ради него бросишь футбол. Тем более что у вас двоих нет
никакого будущего. И ты же не хочешь встать между ним и его новым проектом?
Не уверен, должен ли я воспринимать это как угрозу или как искреннюю заботу о
новом начинании Ноа, в которое он нехило вложился. Как-то Ноа сказал мне, что ему на
все наплевать. Что он ни к чему не испытывает страсти. Но с тех пор, как вернулся вчера
домой и рассказал о благотворительном фонде, он был так сосредоточен, как никогда
прежде.
Прежде чем я успеваю попросить мистера Хантингтона объясниться, он бросает:
— Подумай о сделке. Ты хочешь вернуться в НФЛ, и это твой входной билет.
Я поворачиваюсь к мистеру Дугласу.
— Без обид, но вы выглядите таким же счастливым, как и я. — Я снова оглядываюсь
на отца Ноа. — В этом городе мне оставаться бессмысленно, если со мной не будет Ноа.
Я никогда не был более искренним и в этот момент осознаю, что влюбился в этого
парня.
Идиот. Идиот. Идиот.
 — Ну, если бы у меня были друзья на Западном побережье, сейчас бы они сидели на
месте Рика, — изрекает мистер Хантингтон.
Я должен свалить из этого места, пока не сделал чего-нибудь, о чем потом пожалею.
Например, не признался в истинных чувствах к Ноа в присутствии людей, один из которых
хочет меня вышвырнуть, а другой может с легкостью сломать карьеру. Я вихрем вылетаю
из кабинета, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие хладнокровия. Но едва добираюсь
до вестибюля, перед глазами начинают мелькать черные пятна, и приходится остановиться.
Уронив голову, я упираюсь руками в колени.
— Мистер Джексон, с вами все в порядке? — спрашивает секретарша.
Я отмахиваюсь, но выпрямиться пока не в состоянии. Если бы я только смог...
вдохнуть.
— Ты поступил правильно. — Голос Рика выводит меня из этого состояния.
Я выпрямляюсь во весь рост, надевая маску абсолютной уверенности в себе.
— Как вы могли так подставить свою команду? Ясно же, что вам не хочется меня
брать.
Моя грудь тяжело вздымается и опадает, а этот человек даже не в состоянии
проявить уважение и посмотреть мне в глаза.
— Знаешь, как в фильмах, когда плохой парень оказывает услугу хорошему и
говорит: «Просто отплати мне тем же, когда придет время».
— Да?
— Пришло мое время вернуть долг, но, к счастью, оказалось, что у тебя мораль
святого. Мало кто отказался бы от многомиллионного контракта.
— Что ж, можете расслабиться. Мне не нужна сделка, при которой я набью свой
банковский счет, но при этом буду греть скамейку запасных.
У «Кугуаров» эта скамейка очень длинная, но если бы предложение было
настоящим, нехватка игрового времени стоила бы того, чтобы остаться с Ноа. Однако оно
таковым не было. Прими я столь щедрое подаяние, Рик лишь номинально запишет меня в
команду, и ради этого придется отказаться от Ноа. А потом меня либо сольют на
отборочных, либо просто не будут выпускать на поле.
Рик протягивает мне руку.
— Я думал... когда Хантингтон затеял все это, я решил, что это ты используешь
связи, чтобы получить контракт. Мне... мне жаль, что я тебя недооценил. — Он вновь
отводит взгляд, и я понимаю, что мне не понравится то, что он собирается сказать. — Я уже
отправил предложение твоему агенту. Хантингтон был абсолютно уверен, что ты его
примешь, поэтому послал бумаги еще до встречи.
Я фыркаю.
— О нет, он не был уверен. Мой агент будет настаивать, чтобы я принял
предложение из-за гонорара. Мистер Хантингтон пытается загнать меня в угол.
 — Поезжай в Чикаго.
— Откуда вы знаете про Чикаго?
— Футбольный мир тесен.
И все же отцу Ноа Рик об этом не рассказал. Интересно, почему.
— Если хочешь мой совет, не оглядывайся на своего бойфренда. «Вориорз»
нуждаются в ком-то вроде тебя.
«Как и Ноа», — мысленно замечаю я.
С самого начала я восхищался этим парнем и его полным пренебрежением ко
всякому дерьму, происходящему вокруг. В этом весь он и его жизненная позиция. Но это
не значит, что внутри ему не больно.
Все, чего я хочу — сделать Ноа счастливым, хотя сам он от меня этого не желает. И,
конечно, этого никогда не произойдет, если его отец будет дышать нам в затылок. Тому и
невдомек, что мы с Ноа и так расстанемся. Такова сделка. И не важно, что я хочу большего.
Ни за что не стану для Ноа вторым Ароном. И от своего слова не отступлю.
Может, пришла пора поставить точку. Хотя и раньше, чем мы планировали.
Черт.

***

Я вылетаю из офиса Хантингтона-старшего и нажимаю кнопку вызова на телефоне.

— Дэймон Кинг.
— Срочно встречаемся. Сейчас.
— Можешь приехать в OTS?
— Не-а. Встретимся в баре.
— В середине дня? Это как-то связано с предложением от «Кугуаров»?
Я резко торможу посреди улицы.
— Ты его уже видел.
— Это отличное предложение. Мы будем рекомендовать, чтобы ты его принял.
— Я к этому контракту нахрен не прикоснусь.
— Мэтт, что ты не договариваешь? Как ты узнал о контракте?
— Надо встретиться.
— Ни в коем случае не заходи сейчас в бар. Таблоиды сойдут с ума. Ты сейчас где?
Я оглядываюсь по сторонам, все еще плохо ориентируясь в городе.
— В Мидтауне.
— В паре кварталов от OTS есть итальянский ресторанчик. Займи там столик и
закажи выпивку. И что-нибудь на ланч. Скоро буду.
К тому времени, когда появляется Дэймон, я уже успеваю опрокинуть две порции
виски, а куриный салат так и стоит передо мной нетронутым.
 — Окей, что происходит?
— Я принимаю предложение «Вориорз».
Деймон замирает.
— Нью-Йорк дает больше денег. На хренову тучу больше.
— А еще больше конкуренции за время на поле. «Вориорз» я нужен. «Кугуарам» —
нет.
— Аргумент, конечно, веский, но деньги с лихвой его компенсируют, так что
причина твоего отказа не в этом. У вас с Ноа что-то случилось? Вы поссорились, или...
— Ты знаешь... о нас?
— Ага. Знаю. Говорил об этом с Ноа, велел прекращать. Он согласился, но я этого
парня уже восемь лет знаю, и сразу понял, что он врет. Что у вас произошло? Ноа разбил
тебе сердце? Поэтому ты хочешь переехать? Нью-Йорк большой. Тебе не обязательно с ним
пересекаться.
— Никто никому сердце не разбивал.
По крайней мере, пока.
— Тогда мне нужно более серьезное объяснение, почему ты вдруг отказываешься от
контракта на сумму гораздо большую, чем мог рассчитывать. Без обид.
Я делаю большой глоток виски, осушив стакан.
— А вы, ребята, не задавались вопросом, с чего это вдруг в последнюю минуту
возникло такое предложение-ночной кошмар пиарщика? Если что-то слишком хорошо,
чтобы быть правдой, то, значит, так оно и есть.
Я машу официантке, указывая на свой пустой стакан. Дэймон пододвигает ко мне
салат.
— Съешь что-нибудь, а то развезет на пустой желудок. Слушай, ты должен мне
сказать, что происходит. Ты же мой клиент, обещаю не говорить Ноа и Мэддоксу. Вообще
никому, если не захочешь.
Я вздыхаю в свой пустой стакан.
— Рик Дуклас — хороший друг отца Ноа. Хотя, учитывая, что его шантажом
заставили предложить мне контракт, понятие «друг» в данном случае довольно
относительное.
Дэймон моргает, уставившись на меня, пока до него доходит смысл моих слов.
— Условия контракта таковы, что я получаю обратно НФЛ, а Ноа перестает
встречаться с Мэттом Джексоном и исчезает из поля зрения папарацци.
Дэймон ослабляет галстук и, когда официантка приносит мою выпивку, выхватывает
у нее стакан и залпом осушает.
— Мне понадобится еще порция. — Он морщится от обжигающего ощущения в
горле. — Нет, несите две.
— Какой бы контракт я ни выбрал – всё сплошная лажа, — говорю я, едва
официантка отходит на достаточное расстояние.
 — Все равно, Ноа сказал, что у вас это временно. Так какая тебе разница?
— Мне без разницы, насколько мы с Ноа «временные». Я с ним так не поступлю.
Даже если бы не блат, если бы это был настоящий контракт, мне пришлось бы бороться за
игровое время на поле. Это в том случае, если бы я прошел отборочные тренировки. Так
что проблема не только в протекции.
— Ты мог бы пожаловаться в Лигу.
— Да ну нахрен. Я и так достаточно мелькал в прессе. Только скандала с шантажом
не хватало.
Дэймон поджимает губы.
— Ты должен рассказать Ноа о его отце.
Я мотаю головой.
— Я не причиню ему такой боли. Да и какой смысл? Все равно я не собираюсь
соглашаться на сделку.
Пальцы Дэймона нервно барабанят по скатерти.
— Ты ведь знаешь, да?
— Знаю что? — раздражаюсь я.
— Никогда не задумывался, почему Ноа поехал учиться в Ньюпорт, а не куда-нибудь
в Лигу Плюща? Он мог бы купить себе место где угодно, не говоря уже о том, что вся его
семья оканчивала Гарвард. Так зачем же выбирать Ньюпорт? Мы никак не могли
разобраться. Я помню Ноа на первом курсе. В смысле, это же Ноа! Невозможно просто
пройти мимо него и не заметить, как он горяч и сексуален. И ведет себя так, будто ему
принадлежит весь мир. Он всегда зависал с одним парнем. Мы подозревали, что они вместе,
хотя обвинить их в откровенном афишировании было нельзя.
— К чему ты ведешь? — Я прекрасно знаю, к чему именно ведет Дэймон. Но Ноа
утверждал, что друзья были не в курсе.
— На второй курс Ноа вернулся один. Вступил во все ЛГБТК организации и клубы,
стал спать со всеми подряд. Когда мы по-настоящему сдружились, я спросил, что стало с
тем парнем, но Ноа сразу замкнулся. Сказал только, что тот перевелся в другой колледж.
Мы все решили, что именно из-за того придурка Ноа стал таким, ну, Ноа. У нас было
несколько теорий. Все мы встречались с мистером Хантингтоном и не раз слышали, как
Ноа на него жаловался. Так что не нужно быть гением, чтобы понять, что тут была замешана
взятка.
— Понятия не имею, о чем ты. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно.
Дэймон улыбается.
— Из тебя никудышный лжец, и я беру назад слова, что сказал несколько недель
назад. То, что ты защищаешь Ноа, дает тебе мое полное благословение. Не в качестве твоего
агента, а в качестве друга. Если хочешь быть с ним по-настоящему, то должен ему сказать.
Как твоему агенту, мне положено убедить тебя согласиться на сделку с Нью-Йорком,
потому что этого хотят мои боссы. Но как твой друг, говорю тебе: я сделаю все, что ты
захочешь.
 — Если я скажу Ноа, это лишь заставит его чувствовать себя виноватым, когда
придется расставаться со мной, как это было с Ароном. Он не хотел обидеть Арона, но вы
все заставили его чувствовать себя ужасно. Я не стану взваливать на Ноа этот груз. Это
только моя вина. Это я нарушил нашу сделку.
— А может, именно Ноа ее нарушил.
Я фыркаю.
— Это вряд ли. Как ты и сказал, это же Ноа.
— Он никогда никому из нас не рассказывал, что на самом деле произошло тогда с
его парнем в колледже. Даже Арону.
— Мне бы он тоже ничего не сказал, если бы я не стал свидетелем его разговора с
отцом.
Дэймон встает, собираясь уходить.
— Начну готовить твои документы на Чикаго. Если только ты не сможешь
придумать причину, чтобы уйти из футбола и остаться в Нью-Йорке.
Не знаю, что на это ответить. Если придется выбирать между футболом и Ноа, не
уверен, готов ли принять такое решение. Но если бы Ноа попросил остаться с ним, бросить
ради него НФЛ, вряд ли бы я смог сказать «нет».
Я так втрескался в этого парня.
— Подумай об этом и расскажи Ноа о своих чувствах. Как решишь, дай мне знать.
Ну конечно, ведь поставить на кон собственное сердце охренеть как легко.
 Глава 20
НОА

Встретившись с одним из администраторов «Радужных коек» и получив лучшее

представление о том, что именно нужно сделать, чтобы превратить форум в успешное
благотворительное предприятие, я возвращаюсь домой. На пороге меня чуть не сбивает с
ног Джет.
— Эй-эй, где пожар? — спрашиваю я.
— Мэтт велел мне исчезнуть на несколько часов. У тебя либо неприятности, либо
намечается секс, и мне не хочется присутствовать ни при том, ни при другом. Так что я
пошел.
— Э-м, ладно. Хм, пока.
Я застываю у двери, гадая, чем мог разозлить Мэтта, но на ум ничего не приходит.
Хотя это еще ничего не значит. Рассеянный — мое второе имя. Плюс у меня привычка
делать глупости, даже не осознавая того.
Когда я, наконец, отращиваю яйца и захожу в дом, меня встречает тишина.
— Мэтт?
— В спальне, — отзывается он.
Все еще сбитый с толку, я взбегаю по лестнице и обнаруживаю Мэтта, меряющего
шагами ковер нашей... моей спальни.
— Окей, что происходит? — спрашиваю я.
Мэтт застывает и смотрит на меня. Он открывает рот, но не издает ни звука.
— У тебя сейчас такое же лицо, как когда мы впервые встретились.
— Где ты был? — спрашивает Мэтт.
— Встречался с парой людей насчет проекта. А что?
Мэтт качает головой.
— Да так, ничего. Не суть.
Не суть. Почему появился говорок?
— Что случилось? — спрашиваю я.
Мэтт изображает улыбку и делает шаг в мою сторону.
— Просто хочу тебя.
Не теряя времени, он сбрасывает рубашку, затем цепляется пальцами за мой ремень
и притягивает к себе.
— Я соскучился.
Соскучился? Мы виделись этим утром.
Я все еще в замешательстве, когда наши губы встречаются, а язык Мэтта властно
проникает в мой рот. Тот Мэтт, которого я знаю, очень страстный, но сейчас за агрессией
поцелуя я чувствую отчаяние. Глубокое отчаяние. Одна рука Мэтта сильно сжимает мое
бедро, другая обвивает спину и притягивает ближе.
Мой член в восторге и рвется в бой, но мозг вопит, что здесь что-то не так.
— Мэтт.
Я пытаюсь отступить, но он следует за мной и снова целует. Я вырываюсь.
— Мэтт.
— Я хочу тебя. Нас.
Я отшатываюсь.
— О.
Он говорит то, о чем я думаю? Или я принимаю желаемое за действительное?
— Постой, прежде чем взбесишься, уточняю: хочу, чтобы сегодня днем были только
мы.
Мое сердце сдувается.
— Я в замешательстве.
— Сегодня я... я виделся с Дэймоном.
Осознание пронзает меня изнутри, к горлу подкатывает тошнота.
— Ты переезжаешь в Чикаго.
Мэтт едва заметно кивает, но этого легкого движения достаточно, чтобы проделать
дыру в моей чертовой груди.
Я выдавливаю слабую улыбку.
— Наверно, я должен тебя поздравить, или что-то в этом роде.
— Если только... — Мэтт отводит взгляд. — Если только у меня нет причин остаться,
— его голос в конце срывается на фальцет, и хотя звучит как утверждение, в нем
проскальзывают вопросительные ноты.
Самое время раскрыть карты. Хочу, чтобы он выбрал меня. Любил меня. Чтобы его
жизнью был я, а не футбол. Но потом отбрасываю эту мысль. Я не имею права просить
кого-то выбрать меня, даже если отчаянно этого хочу.
Влюбляться в Мэтта я не планировал, не ожидал такого и за миллион лет. Но он для
меня важнее себя самого. Такого раньше никогда не случалось. Кроме, может быть,
Натаниэля, и посмотрите, чем все закончилось.
— Нет ни одной причины отказываться от футбола. — Ненавижу, что не могу
признаться, как сильно хочу, чтобы Мэтт остался. Но если заставлю его, в конечном итоге
оттолкну.
Мэтт не может бросить карьеру ради человека, с которым у него нет будущего. Я не
питаю иллюзий, что у нас выйдет что-то продолжительное. Отец довольно ясно дал понять,
что не хочет видеть нас вместе. Всего лишь вопрос времени, когда он сделает свой шаг, и
Мэтт повторит историю Натаниэля.
Так что я поступаю правильно.
 — Что ж, значит, все, — говорит Мэтт.
— Нет. И близко нет. — Я снова тяну Мэтта за ремень и прижимаю к себе. — У нас
есть время до твоего отъезда. А потом еще надо будет появляться на публике. Мы не будем
вместе, но я хочу продолжать с тобой видеться.
— Типа как секс-приятели?
Боже, я готов ухватиться за все, что Мэтт предложит, но вряд ли мое сердце это
выдержит.
— Типа как «мы навсегда останемся друзьями».
— Друзьями, — Мэтт практически выплевывает это слово, и я его за это не виню.
— Мы знали, что все когда-нибудь закончится. Теперь мы знаем, когда именно.
— Отборочные тренировки начинаются через несколько недель. До этого мне нужно
будет уже быть в Чикаго, чтобы найти жилье и...
— Может, я смогу помочь с квартирой. — Затаив дыхание, жду, что Мэтт оборвет
все связи прямо здесь и сейчас.
— Ты... ты бы приехал в Чикаго?
В ту же секунду, как попросишь. Но этого я не говорю.
— Мы начали с взаимного одолжения, но сейчас я могу честно сказать, что ты
знаешь меня лучше, чем кто-либо в моей жизни. Я приложу все усилия, чтобы помочь тебе
устроиться в Чикаго, и всегда буду рядом.
— Точно. Устроиться. — Мэтт пытается отстраниться, но я не позволяю.
— Детка, — шепчу я. — Я пока еще имею право тебя так называть, и не хочу, чтобы
все закончилось на плохой ноте.
Мэтт напрягается, когда мои руки обвиваются вокруг него, и я зарываюсь лицом в
его шею.
Между нами так много невысказанных слов, но мы оба слишком трусливы, чтобы
их произнести.
— Хочу, чтоб ты знал, ты для меня очень важен.
Руки Мэтта блуждают по моей спине.
— Будь со мной, — шепчет он.
Интересно, понимает ли он, как это звучит? Но прежде чем успеваю спросить, он
продолжает:
— Не хочу больше ждать. С самого первого дня, как тебя встретил, хочу, чтобы ты
меня трахнул, и...
— Лжец, — усмехаюсь я.
— Ну ладно, хорошо. Где-то через неделю после нашей встречи и после всего
дерьма, через которое ты меня пропустил. Но это не меняет того факта, что я хочу тебя
внутри себя.
Я тяжело вздыхаю.
 — Мэтт...
— Если не можешь дать мне ничего другого, дай хотя бы это.
Моя бы воля, я бы отдал ему все. Но не могу. Ничего больше, чем физическую связь.
Мелькает мысль, что совсем недавно у меня был почти такой же разговор с Ароном.
Только на этот раз, когда Мэтт соблюдает условия нашей сделки, уважая мои желания, мне
больше всего хочется наорать на него, чтобы боролся. Боролся за большее.
Моя решимость висит на волоске. Мне хочется сделать этот прыжок. Хочется жить с
Мэттом. Но наша ситуация невозможна.
Мои губы прокладывают дорожку нежных поцелуев от основания его уха и вниз по
шее, а руки двигаются вниз по спине.
— Ноа... — голос Мэтта похож на мучительный стон, и это выбивает меня из
собственной игры.
Это должен был быть просто секс, но вся эта прощальная история путает карты. Есть
разница между знанием, что все закончится, и реальным столкновением с финишной
чертой.
С каждым днем эта линия все ближе, и я знаю, что не буду готов ее пересечь.
Слова типа «останься, не уходи» едва не срываются с губ, но я не поступлю так с Мэттом.
Я не могу с ним так поступить. Не могу просить, чтобы ради меня он отказался от своей
мечты.
Никогда не думал, что позволю кому-либо снова сокрушить меня так, как это сделал
Натаниэль. И все же, вот он я, и снова с разбитым сердцем. Не знаю, как все зашло так
далеко. Еще вчера мы с Мэттом просто трахались, а уже сегодня он мне важен. Я так не
поступаю. Это не я. У меня не может быть отношений, поэтому я не привязываюсь.
Что вообще такого особенного в этом Мэтте — не-Мэтью — Джексоне?
Его язык дразня пробегает по моим губам, и тут я вспоминаю: ох, ну да. Его рот. Вот
вам и ответ.
Но на самом деле особенного в Мэтте гораздо больше. Надо было бежать от него,
как только появились чувства.
То есть примерно через двадцать четыре часа после нашей первой встречи.
Дерьмо. Если задуматься, все, что я делал для Мэтта в круизе, было не из-за
сочувствия. И не из жалости. А из-за того, что в ту же секунду, как мы встретились, я знал,
что буду его защищать.
Все пошло не так с самого начала. А теперь я стою здесь, прощаясь с мужчиной,
который с легкостью может меня разрушить.
— Ноа, — снова шепчет Мэтт.
— Я здесь, детка.
 Глава 21
МЭТТ

— Позволь о тебе позаботиться, — шепчет Ноа мне на ухо.

Попроси меня остаться. Не превращай это в прощание.
Когда меня касаются губы Ноа, футбол кажется пустой тратой времени. Я готов все
бросить ради стоящего передо мной человека, но он отказывается даже рассматривать такой
вариант.
Одна-единственная причина. Вот все, что мне нужно. Всего одна причина остаться.
Но даже этого Ноа мне дать не может.
И чтобы не упрекать его во всем этом дерьме, — чего я обещал никогда не делать,
— позволяю Ноа пожирать меня, касаться и наслаждаться здесь и сейчас, вместо того,
чтобы просто любить.
Его пальцы медленно расстегивают мои брюки, и у меня перехватывает дыхание.
— Быстрее, — молю я.
— Нет. Нужно медленно. Надо сделать все хорошо.
— Нет. Не будь милым. — Я не смогу сейчас этого выдержать.
Ноа запинается в движениях и отстраняется. Он смотрит настороженно, прежде чем
на лицо вновь возвращается маска безразличия.
— Если хочешь именно этого. — Голос Ноа похож на рык, который заставляет мой
член подпрыгнуть.
Без всякого изящества Ноа стягивает до лодыжек мои штаны и трусы, и я переступаю
через этот ворох.
— В постель. На локти и колени. — Tон Ноа отстраненный, что напоминает мне о
клубных перепихонах.
Отсутствие всякого интереса в глазах... и единственная цель — кончить. Ноа никогда
не использовал со мной этот тон. Он просто режет по живому, но в то же время сейчас мне
нужно именно так.
Чтобы Ноа вел себя как холодный и безразличный богатенький мальчишка,
заботящийся лишь о себе. Потому что как бы сильно я внутренне ни сопротивлялся,
очевидно, что это наше прощание. Может, у нас и есть еще несколько недель до моего
отъезда, но мысленно мы оба уже закрылись, чтобы защитить себя.
Я подчиняюсь приказу и нервно содрогаюсь, услышав мягкий шорох падающей на
пол одежды. Кровать за мной прогибается, сильные руки хватают за запястья и прижимают
их над головой. От этого моя задница выпячивается еще больше, а лоб упирается в матрас.
Я физически не мог бы быть тверже, чем сейчас. Предвкушение, щемящая боль в
сердце и сильная нужда буквально подталкивают меня умолять.
 Я абсолютно готов, но Ноа не дает мне желаемого. Его губы нежно целуют меня в
плечо, спускаются вниз по спине, добираясь до бедра, затем до ягодицы.
Я застрял в мучительной реальности, когда хочется большего, но нет сил заставить себя
просить.
Когда язык Ноа добирается до расселины между ягодиц, я замираю.
— Э-м, что ты делаешь? — Сердце бешено колотится в груди.
— Тс-с. Молчи. Я о тебе позабочусь. — Он касается меня языком, и мой член
буквально течет. По позвоночнику пробегает ток, живот сводит судорога.
— Блядь! — Мне еще никогда не делали римминг. В жизни не считал это чем-то
важным, но, черт, когда язык Ноа дразнит и толкается в меня, тело превращается в
трясущееся, бескостное желе.
Когда место языка занимает палец, я начинаю скулить.
— А будет еще лучше, детка, — шепчет Ноа. — Обещаю.
Его палец скользит вокруг колечка мышц, и мне больше всего хочется сейчас
дотянуться до своего члена. Но стоит руке двинуться с места, Ноа моментально ее
отталкивает.
— Даже не думай себя трогать. Я собираюсь сделать тебя своим, понял?
Я киваю.
— Я помечу тебя, буду любить так сильно, что всякий раз, когда другой будет делать
это с тобой, ты будешь думать только обо мне.
Мне бы разозлиться, что Ноа хочет меня разрушить, но я понимаю, что это уже
произошло. Я открылся и впустил Ноа, полностью готовый отступить, когда все закончится,
но он пробрался так глубоко, что обратного хода нет. Он в моем сердце, под моей кожей, и
всегда будет владеть частью меня.
Но вместо того, чтобы озвучить все эти мысли, я позволяю Ноа выполнить
обещание.
Его пальцы и язык двигаются синхронно, дразня мою дырочку, яйца, член, не
пропуская ни дюйма.
Когда, наконец, до меня доносится звук разрывающейся обертки презерватива, я
вздыхаю с облегчением. Не знаю, сколько еще смогу выносить пытки Ноа и не сдаться на
волю раскаленной, готовой извергнуться лавы внутри.
Я вцепляюсь в подушку с такой силой, что белеют костяшки пальцев.
— Я готов.
— Еще нет. — Покрытыми смазкой пальцами Ноа растягивает и дразнит,
одновременно надевая презерватив.
Я ворчу, но когда он задевает простату, разражаюсь длинной бранной тирадой.
Ноа усмехается.
 — Окей, думаю, теперь ты готов. — Оставив еще один поцелуй между лопаток, он
выпрямляется и упирается членом в мою задницу.
А потом ничего не происходит. Воздух сгущается от тишины, и эта пауза меня
нервирует.
— Да блин, Ноа, если ты сейчас же меня не трахнешь...
Одним плавным движением он врывается в меня.
— Блядь, ох, блядь... блядь!
Ноа застывает на месте.
— Черт, я сделал тебе больно? — Он пытается выйти, но я останавливаю.
— Даже не думай об этом, — цежу я сквозь зубы. — Так хорошо... Потрясающе.
Хочу больше.
Бедра Ноа, будто проверяя, совершают короткие толчки.
— Мне не больно, — заверяю я.
Все эти «тяни-толкай» разрывают меня на части. Предполагалось, что это будет
просто секс, но нежность и забота Ноа все разрушают.
И все же, когда он выходит из меня и переворачивает на спину, я теряюсь в его
прекрасных аквамариновых глазах. Не могу оторвать взгляда. А когда Ноа наклоняется и
нежно-нежно меня целует, все желание протестовать растворяется. Он двигается во мне так,
будто поклоняется божеству, и у меня не остается никаких сил сдерживаться.
Ноа обхватывает мое лицо ладонями. Боже, это уже слишком. Это не просто трах. Это... Не
знаю что. Но я так этого хочу. Изнываю от жажды. И все-таки чувствую, что это конец.
Искренне надеюсь, что предсказание Ноа — ошибка. Потому что когда-нибудь, возможно,
встречу кого-то, кто сможет сравниться с мужчиной, заполнившим меня. И тогда мне
совсем не хочется думать о Ноа. Черт, я сейчас даже думать не могу о ком-то другом. Не
тогда, когда весь мой мир находится в этой комнате.
Я подстраиваюсь под томные движения Ноа, но если он вскоре не прибавит темп, то
реально доведет меня до слез, а этого никак допустить нельзя.
— Ноа, — хриплю я.
— Да, детка? Чего бы ты хотел?
— Я бы хотел, чтобы ты перестал быть киской и трахнул меня как следует.
Ноа разражается смехом, и я смеюсь вслед за ним, хотя это звучит принужденно
даже для моих ушей, в которых отдается бешенных стук сердца.
Либо Ноа чувствует, что мне просто необходимо прекратить эту пытку, либо я умею
лгать лучше, чем думал, потому что он откидывается на колени, приподнимет мою задницу
и толкается сильнее.
Теперь, когда он больше не лежит на мне, мой член стоит колом, умоляя о
прикосновении. Но учитывая, что Ноа снова и снова проходится по простате, я понимаю,
что как только прикоснусь к себе, все кончится.
 Я стараюсь блокировать слова «тесный», «горячий», «потрясающий», которые
выдыхает Ноа, так же как и все другие, обозначающие нужду и привязанность, потому что
знаю, что не дождусь того, чего на самом деле отчаянно хочу. Мне нужно
услышать «навсегда» и «останься». Почувствовать потребность, не имеющую ничего
общего с примитивной физиологией.
Ноа обещал меня пометить, но я не осознавал, что эти отметины навсегда. Боль в
заднице пройдет, засосы исчезнут, но метка Ноа все равно останется во мне.
Никогда не думал, что сердце может хранить в себе столько тепла, и в то же время быть
разбитым.
— Я близко, — предупреждает Ноа, и я откладываю приступ самобичевания.
— Прикоснись ко мне, — шепчу я. — Возьми меня с собой.
Всегда меня бери. Я глотаю последнюю мысль и кончаю с хриплым криком, стоит
пальцам Ноа обхватить мой член.
Когда думаю, что уже все, Ноа выходит из меня, срывает презерватив и забрызгивает
спермой весь мой живот. Это вызывает новую волну конвульсий, пока, наконец, Ноа не
падает на меня как подкошенный.
Потные и задыхающиеся, мы остаемся приклеенными друг к другу, пока сперма на
коже не остывает, а воздух не становится удушливым.
— Мэтт, я...
— Нам надо в душ.
Что нам реально нужно, так это отлипнуть друг от друга. Я пытаюсь столкнуть с себя
Ноа, но он вцепился намертво.
— Скажи, что между нами все в норме.
Я киваю.
— Скажи, что ничего не изменилось. Мы же все еще друзья?
Я с трудом сглатываю:
— Лучшие.
Он же не требовал, чтобы я говорил правду.

***

Когда Джей-Джей, который внезапно не только смирился, что я его так называю, но
еще и настаивает на этом, открывает входную дверь, он нарочито громко кричит: «Уже
безопасно входить?». Осторожно ступая, он выходит из-за угла, прикрывая глаза одной
рукой, а вторую вытягивает вперед, чтобы ни во что не врезаться.
— Трахай меня, Мэтт! Сильнее! — выкрикивает Ноа, издавая пошлые звуки.
 Джей-Джей издает девчачий визг и разворачивается, чтобы убежать, но наш хохот
его останавливает. Он медленно оборачивается, подглядывая сквозь щель между пальцами.
Увидев нас полностью одетыми, с открытым ноутбуком у меня на коленях, брат резко
опускает руку.
— Не круто.
— Но ведь смешно же, — возражает Ноа.
— Чем вы тут заняты? — спрашивает Джей-Джей.
— Ищем квартиру в Чикаго, где вы с Мэттом будете жить. — Ноа сжимает мое
бедро, и этот жест привязанности причиняет мне боль.
С самого полудня он стал более внимательным, чутким, использует любую
возможность меня коснуться. Такое ощущение, что он нуждается в подтверждении
близости, но вот что нужно мне — так это начать дистанцироваться. И так слишком тяжело
будет уйти, а Ноа делает только хуже.
Он, что, смерти моей хочет?
— Ох, — отзывается Джей-Джей. — Ох...
На его лице ясно как день отражается разочарование.
— Что не так? — спрашиваю я.
Брат проводит рукой по своим лохмам.
— Я... эм-м, ну, в общем, я здесь работу нашел, но аренду сам никак не потяну.
— Что за работа? — спрашивает Ноа.
— Буду играть в группе. У них не так уж много концертов, но они очень неплохи.
Даже в «Клубе Сохо» играли.
— «Клуб Сохо»? — Ноа вскакивает с дивана. — Ты серьезно? Там начинала херова
туча известных бэндов.
— Знаю. Именно поэтому эта группа искала солиста. Последний их, видимо, кинул
ради контракта на запись.
— Это просто потрясающе! — Ноа обходит диван и обнимает моего брата, и это
меня бесит.
Когда я рассказал ему о Чикаго, в ответ получил лишь ворчливое «Поздравляю и все
такое». Блядь, даже не так.
Я стряхиваю ревность и сосредотачиваюсь на Джей-Джее, потому что от
постоянного анализа всего произошедшего за день меня уже голова трещит.
— Если ты именно этого хочешь в жизни, нужно сделать все правильно. Знаю, ты
говорил, что не хочешь никаких подачек, но все-таки позволь помочь...
— Я у тебя денег не возьму, — отрезает Джей-Джей.
— Даже если найдешь подработку помимо концертов, на арендную плату все равно
не хватит. Разреши мне...
 — Можешь остаться здесь, — прерывает меня Ноа. — Без всякой платы. Столько,
сколько понадобится.
Мой взгляд устремляется на Ноа.
— Ты бы... сделал это?
От появившейся перспективы лицо брата озаряется.
— А я для тебя буду готовить, или убирать, или...
— От твоей стряпни я отказываться не собираюсь, — говорит Ноа. — Но на самом
деле, все это ерунда. Нью-Йорк охеренно дорогой город, а у меня есть место.
Джей-Джей поворачивается ко мне.
— Ты не против, если я останусь?
Если быть честным, то против. Но причины, по которым мне хочется, чтобы Джет
переехал со мной, ужасно эгоистичны. Мне осточертело жить одному. Но это не значит, что
я могу попросить Джей-Джея отказаться от своей мечты только для того, чтобы не
возвращаться в пустой дом.
— Это твоя жизнь.
— Давай так. Подачек я, конечно, не приму, но если вдруг буду нужен в Чикаго,
позволю тебе оплатить билет первого класса, — ухмыляется Джей-Джей.
— Туда лететь всего два часа, — смеется Ноа. — Можешь и автобусом доехать.
— Говорит парень, у которого свой собственный «Гольфстрим», — бормочу я.
Ноа игриво отвешивает мне подзатыльник.
— Когда тебе надо отметиться в тренировочном лагере? — спрашивает Джет.
— Через три недели я должен быть в университете Милуоки.
— Милуоки? — спрашивает Ноа. — Разве лагерь не в Чикаго?
— Далеко не все команды проводят тренировочные сборы на своем собственном
стадионе, — поясняет Джей-Джей.
— Во-первых, так сохраняется дерн, во-вторых, совместное проживание в гостинице
якобы создает дружескую связь между членами команды, ну и все такое прочее, —
добавляю я.
— Если уж занесло в Милуоки, только и остается, что общаться и сближаться. Но
почему именно Милуоки?
— Уж, по крайней мере, не Хобокен, Нью-Джерси. — Я пытаюсь сдержать улыбку.
— А вот если бы это был Хобокен, ты был бы ближе к дому, — говорит Ноа.
Улыбка сползает с моего лица. Дом. Если Ноа хочет, чтобы я считал это место
домом, какого хрена он не просит меня остаться?
Ноа пялится на меня, словно понимает, что облажался, и пауза слегка затягивается.
— Ну... — подает голос Джей-Джей. — Хм-м... да, неловко получилось.
Похоже, нам с Ноа не особо удается скрывать странную подвешенность наших
отношений. Вроде как расстались, но в то же время вместе.
— Мне нужно сделать пару звонков по поводу «Радужных Коек». — Ноа взбегает
по лестнице быстрее, чем Джон Росс в спринте на сорок ярдов.
 — Что это было? — спрашивает Джей-Джей.
— Мы, хм… расстались.
— Что? Когда?
— Сегодня. — Я массирую висок.
Что, мать вашу, все это значит? Потому что на самом деле я себя не узнаю.
— Все немного странно. По сути, мы вместе до тех пор, пока я не уеду в
тренировочный лагерь. Так что, мы как бы заранее уведомили друг друга о намерении
расстаться. Кажется, так говорят?
— Реально, очень странно. — Брат плюхается на диван рядом со мной. — Но тогда
ты уверен, что не против, чтобы я тут остался? Разве не будет еще более странно, что твой
брат живет с твоим бывшим?
— Не. Мы с Ноа все еще друзья. И он согласился поддерживать видимость, если
понадобится. Оказывается, легенда «У меня есть бойфренд» более правдоподобна для
гомофобов, опасающихся приставаний в раздевалке, чем «Ты не в моем вкусе».
Джей-Джей фыркает.
— Значит, еще три недели, да?
— Думаю, может, выдвинусь в Чикаго раньше. Надо собраться, перевезти все вещи.
— Ты можешь себе позволить заплатить кому-нибудь за все это. — В тоне и взгляде
брата сквозит подозрение.
— Теперь, когда знаю, что все кончено, не уверен, сколько еще смогу оставаться.
Чем дольше я здесь, тем меньше хочется уезжать.
— Так не уезжай. — Джей-Джей говорит так, будто это легче легкого.
— Ноа не хочет отношений. Он не из тех, кому нужно «долго и счастливо». Я должен
это принять. Мы были честны друг с другом с самого начала.
— Но... — Джей-Джей прикусывает губу.
— Но что?
— Ничего. Просто я думал, вы будете сильнее бороться друг за друга. Вы же до
отвращения влюблены. Отстойно, что такая чепуха, как расстояние, вас разлучит.
— Джет...
— О, черт. В ход пошла тяжелая артиллерия. Ты назвал меня «Джет». Может, ты
умираешь? Вот что происходит?
Не могу смотреть на брата, когда выдавливаю из себя:
— Есть кое-что, чего ты не знаешь о нас с Ноа. Это было одолжение. Мой агент
сказал, что будет лучше, если все подумают, что у меня стабильные отношения. Так мой
имидж «тусовщика» был бы очищен. Пресса выставила меня этаким гей-плейбоем, у
которого проблемы с алкоголем и прочей херней. Все это время Ноа только притворялся
моим бойфрендом. Это пиар-трюк.
— Чушь собачья.
— Это правда. Он всего лишь мой билет обратно в НФЛ.
 — Я не имею в виду то, как вы встретились. Чушь собачья, что Ноа никогда не был
твоим настоящим парнем. Вы практически вместе живете, все время вьетесь вокруг друг
друга. И не думай, что я не слышал, как вы трахаетесь, мне не просто так пришлось
раскошелиться на наушники со звукоизоляцией. Я завидую тому, что между вами, парни, и
если ни один из вас этого не видит, значит, вы оба нахрен слепые. — Внезапно Джей-Джей
вскакивает с места, и я вздрагиваю. — Боже, это же идея для песни!
Я не успеваю глазом моргнуть, как он взлетает по лестнице в свою спальню. Дверь
захлопывается и через пять секунд раздаются звуки гитары.
Мой взгляд возвращается к ноутбуку, и сердце разрывается на части при виде списка
квартир в Чикаго.
Какого хрена я творю?
 Глава 22
НОА

«Он всего лишь мой билет обратно в НФЛ».

Я делаю вид, что не слышал разговор братьев и приказываю себе игнорировать слова
Мэтта. Он просто притворяется перед Джетом.
И все же, раз за разом прокручивая в голове эти слова, я чувствую, как сводит живот,
словно от резкого удара под дых. Давайте посмотрим правде в глаза: я никогда не был
хорош в следовании инструкциям, так что, ясен хрен, сам себя я тем более слушать не стану.
Слова продолжают звучать, когда я сажусь на диван рядом с Мэттом, а он заявляет,
что хочет пить и исчезает на кухне. Я их слышу, когда присоединяюсь к нему в душе после
тренировки, а он говорит, что уже закончил и оставляет меня одного. И продолжаю
слышать, когда Мэтт заявляет, что устал и слишком напряжен из-за переезда, чтобы
трахаться.
За три дня, прошедшие с тех пор, как я подслушал тот разговор, Мэтт только и
делает, что отстраняется от меня.
Мы все еще спим в одной постели, но он будто уже съехал. На самом деле, его как
бы здесь нет.
Мэтт использует любой предлог, чтобы выйти из комнаты, если я в нее вхожу. Из
его любимых отговорок — «я голоден» и «мне нужно отлить». Чтобы так часто отлучаться
в туалет по-маленькому, надо выпить шесть галлонов воды.
Мэтт также увеличил время тренировок в подвале. Джет тоже это замечает и всякий
раз качает головой.
В глубине души я все понимаю. Честно. Но, блин, как же больно.
Мэтт поступает именно так, как я его просил, когда мы все это только заварили. Он «не
усложняет».
И все же, когда я просыпаюсь в холодной постели, мне отчаянно не хватает его тепла
и дурацких мощных рук, которым нравится меня обнимать во сне.
Я перекатываюсь и смотрю на часы. Яркие цифры, показывающие четыре часа утра, слепят
глаза.
На сокрушительную долю секунды мне кажется, что Мэтт ушел. Улизнул посреди
ночи и больше не вернется. Но стоит привыкнуть к темноте, становится ясно, что это не
так. Его одежда как обычно разбросана по комнате, телефон лежит на тумбочке,
подключенный к зарядке.
Я выбираюсь из постели и нахожу пару спортивных штанов. Есть только одно место,
где Мэтт мог бы быть, хотя сейчас слишком рано для тренировок.
 Как и ожидалось, я нахожу его в подвале. Он сидит на скамье посреди комнаты весь
потный и, тяжело дыша, пьет воду из бутылки. Он меня все еще не замечает, и я, скрестив
руки на груди, прислоняюсь к дверному проему. Опустошив бутылку, Мэтт опускает голову
на руки.
— Не слишком ли странное время для самосовершенствования? — спрашиваю я.
От моего голоса Мэтт вздрагивает и поднимает голову.
— Не спалось.
— Знакомо.
Мы смотрим друг на друга в упор, и ни один из нас не желает говорить или делиться
мыслями. Не уверен, хочу ли знать, о чем Мэтт думает. И уж точно не хочу спрашивать,
почему он на самом деле здесь в такую хренову рань.
Протянув руку, Мэтт подзывает меня к себе.
— Иди сюда.
Серьезность в его голосе заставляет повиноваться без колебаний. Я подхожу ближе,
Мэтт тянется ко мне и опускает на себя, так что я седлаю его на узкой скамейке.
Мои пальцы путаются в его влажных волосах, грудь становится мокрой от его пота. Кто-то
счел бы это отвратительным, но разгоряченный, взмокший Мэтт — это то, что мне нужно
больше всего в жизни, с тех пор, как мы познакомились.
Несмотря на шаткость нашей позы, Мэтт грубо впивается в мой рот, будто пытаясь
наказать. Он дразнит меня языком, покусывает нижнюю губу.
Блин, стоит этому парню меня поцеловать, и я тверд, как гранит. Я пытаюсь
потереться об него, но здесь, в до смешного маленьком пространстве, это невозможно,
чтобы не опрокинуться.
— Нахуй, — рычит Мэтт и толкает меня на пол.
С глухим стуком я падаю на спину, и Мэтт тут же накрывает меня собой.
— Ты мне нужен. — Его губы скользят по моей щеке, подбородку, вниз по шее.
— Вот он я, — хриплю я.
Мэтт на долю секунды отстраняется и пристально смотрит на меня.
— Нет времени на трах. Мне нужно быстро. Прямо сейчас.
Может быть, я телепат, потому что, клянусь, слышу «пока я не передумал» в конце
предложения.
Нет никакого изящества в том, как мы срываем с себя одежду, как Мэтт
разворачивается, оказавшись на боку, и обхватывает губами мой член, предоставляя
полный доступ к своему.
В отличии от Мэтта, я не в настроении для «быстро и грязно», хотя мои бедра живут
своей жизнью — дрожат и извиваются. Мэтт глубоко меня заглатывает и сжимает пальцами
ягодицу, чтобы я не отстранился. Не то чтобы я сейчас был в состоянии.
 Я обхватываю ствол Мэтта, вожу по нему рукой и одновременно дразню языком
яйца. Обычно я не люблю эту позу, и на это есть причина: мне нравится фокусироваться на
удовольствии партнера, отдавать ему все. Но сейчас я этого сделать не могу, потому что
Мэтт полон решимости заставить меня кончить как можно скорее. Невозможно
сосредоточиться, когда ощущается знакомое напряжение в яйцах, а сквозь тело проходит
волна тепла, все нарастающая и нарастающая, до той степени, что исчезают все мысли, не
говоря уже о том, чтобы помнить, как сосать член.
Мэтт стонет вокруг моего члена, и это звучит так, будто он пытается произнести мое
имя. Это меня немного отрезвляет и отвлекает от эгоистичной сконцентрированности на
себе. Прежде чем приступить к делу, я покрываю слюной палец и тянусь к заду Мэтта.
Он практически скулит в голос, когда я беру его в рот и одновременно толкаюсь внутрь.
С обеих сторон все становится влажным и неряшливым. Невозможно сосредоточиться, но
и остановиться тоже не получается. Мы бездумно трахаем друг друга в рот и полностью
теряемся, пока кто-то из нас — даже не знаю, кто именно, — не кончает первым.
Оргазм Мэтта накатывает мощно и длится так долго, что мне уже трудно глотать.
Остатки спермы брызгают мне на шею и грудь, но Мэтт выдаивает меня всего, пока я
буквально насильно не вынимаю член из его рта.
На то, чтобы отдышаться, уходит значительно больше времени, чем обычно и,
вернувшись в реальность, я обнаруживаю себя замерзшим, покрытым спермой, потом и
слюной Мэтта. Это определенно стоило того, чтобы проснуться в четыре утра. Но что-то не
так. Мэтт больше не прикасается ко мне, а когда я сажусь, закрывает глаза рукой,
отказываясь на меня смотреть.
— Мэтт... — Я тянусь за полотенцем и вытираюсь, прежде чем забраться на него.
Мэтт не отрывает руки от лица.
— Не могу.
— Не можешь что?
— Я... я не могу так больше, — шепчет он. Он обхватывает меня за поясницу и
ссаживает с себя, а сам устраивается рядом. — Извини. Ты предупреждал, чтобы я в тебя
не влюблялся, и я дал обещание. Но если продолжим в том же духе, я не смогу от тебя уйти.
Без вариантов.
У меня сжимается горло.
— Не хочу ставить тебя в то же положение, что и Арон, поэтому мне нужно уйти. Я
и так уже слишком глубоко увяз, прости, что не смог сдержать слово. Футбол — моя жизнь,
но когда я с тобой, он становится неважен. Просто дурацкая игра, за которую я получаю
кучу денег. Если бы ты позволил, я бы все бросил. Но я знаю, что ты этого не хочешь. —
Мэтт замолкает и ждет реакции, но я не могу заставить себя пошевелиться. — Пожалуйста,
отпусти меня. Отпусти, пока не стало еще хуже.
Отпустить его, пока не сделал еще больнее.
 — Прости, — это все, что я могу выдавить.
— Не надо просить прощения. Не ты совершил ошибку. А я.
Мы оба. Все это гораздо больше, чем у меня когда-либо было, чем я когда-либо
хотел.
— Я сегодня вернусь в Пенсильванию. Подчищу кое-какие хвосты, а потом двину в
Чикаго. Так я смогу устроиться пораньше, до того, как надо будет явиться в Милуоки. Вчера
я присмотрел квартирку, она сейчас свободна.
— Вчера, — шепчу я. — Ты решил уехать вчера.
Я стискиваю зубы, челюсть каменеет.
— Так вот что это было? Прощание?
— Я не... мне не стоило... Извини. Мы не должны были этого делать. — Мэтт встает
с пола и протягивает мне руку, помогая подняться.
Я двигаюсь будто в прострации, не в состоянии что-либо делать. Мэтт бросает мне
штаны, сам натягивает спортивные шорты. Но я стою, как замороженный, уставившись на
комнату, в которой почти не бываю. Теперь она всегда будет напоминанием о времени,
когда парень, которого я люблю, умолял меня не причинять ему боли. И вот опять я на
грани того, чтобы просить его остаться. Выбрать меня. Всего лишь нужно произнести
нужные слова, и Мэтт это сделает.
Но я не могу с ним так поступить. В конце концов он обидится на меня или уйдет.
Скорее всего, и то и другое.
Я не поступлю так с Мэттом.
Мысль о его переезде в Чикаго с самого начала меня снедала, но в последний раз,
когда я ради парня пожертвовал всем, тот все равно меня бросил. Мэтт поступит так же.
Это лишь вопрос времени.
И я не поступлю так с собой. Снова.
Футбол у Мэтта в крови. Просить его бросить игру — все равно, что просить не
дышать. С самого начала мне казалось, что Мэтт не знает, чего хочет на самом деле, потому
что футбол ему навязали. В глубине души я понимаю, что именно тогда начал влюбляться
в этого парня. Я выдавал желаемое за действительное, надеясь, что Мэтт бросит спорт и
выберет меня. Но сейчас, когда он сам озвучил эту возможность, я не могу просить его об
этом, так же как и не жду, что он попросит меня отказаться от жизни в Нью-Йорке.
Ненавижу, что не могу себя заставить это сделать, что позволяю прошлым
отношениям, когда я был всего лишь глупым ребенком, влиять на настоящее. Влиять
настолько, чтобы ни с кем не видеть никакого будущего. Не говоря уже о единственном
парне, которого всерьез хочу, впервые за много лет.
Вот бы вернуться в то время, когда мы с Мэттом еще не встретились. Тогда у меня
ничего не было, и все устраивало. Я делал, что хотел, когда хотел, и мне на все было
наплевать. Хочу обратно, когда не знал, что такое любовь, и был в блаженном неведении о
том, как несчастен.
Теперь, теряя парня, который заставил меня снова чувствовать, знакомое оцепенение
и старая маска титулованного мудака возвращаются на свое место.
Это конец. И поэтому я делаю то, что лучше всего получается у Ноа Хантингтона. Отпускаю
Мэтта и притворяюсь, что не умираю внутри.
 Глава 23
МЭТТ

ТЭЛОН: ПЕРВАЯ НОЧЬ В ГОРОДЕ. ВЫПЬЕМ?

Я не могу сдержать стон. Последнее, чего мне сейчас хочется — это пить. Может, из
огромных панорамных окон моей квартиры и открывается потрясающий вид на Чикаго, но
сама она завалена нераспакованными коробками. Я буквально только что приехал и должен
психологически подготовиться к встрече с новой командой, к предстоящим
многочисленным пресс-конференциям, а затем и к тренировочным сборам. Не говоря уже
о том, что мое сердце вдребезги разбито. Не хочу показаться мелодраматичным, но
последние несколько дней были сущим адом.
Джет поехал со мной в Пенсильванию, чтобы помочь упаковать барахло, и теперь
мой пустой лофт находится на депонировании. Меня убивает, что в то время как я
отправился колесить через всю страну, мой брат вернулся в Нью-Йорк, туда, где осталось
мое сердце.
МЭТТ: НЕ СЕГОДНЯ.
В ту же секунду раздается стук в дверь, и это сбивает меня с толку. Я пялюсь на
телефон, потом на дверь. Лучше бы это был не...
— Я знаю, что ты там, — раздается голос Тэлона. — И мы не уйдем, пока ты нас не
впустишь.
Нас?
Я открываю дверь, и Тэлон с широкой улыбкой на лице протискивается внутрь. За
ним следует Шейн Миллер, полузащитник «Вориорз». Его гигантская фигура занимает всю
прихожую. Многие думают, что у меня устрашающая внешность, но Миллер огромен, как
мифическое существо. Как минимум, шесть футов пять дюймов. Его мускулы размером со
штат Теннесси.
Миллер хлопает меня по плечу, и это ощутимо больно.
— Добро пожаловать в лоно семьи, Джексон.
— Как вы узнали, где я живу?
— Позвонили твоему агенту, — отвечает Тэлон.
— И он сказал? Не похоже на Дэймона.
— Не-а. Отказался. Конфиденциальность клиента, «докажи, что ты это ты» и все
такое. А потом его бойфренд отобрал трубку и продиктовал адрес. Заставил меня ответить
на кучу дурацких вопросов по установлению личности. Любой футбольный фанат наизусть
знал бы мою статистику. Но да ладно, жаловаться не буду.
Долбанный Мэддокс.
 — Что ж, вы оба можете помочь распаковать вещи, но выходить я сегодня никуда не
собираюсь.
Миллер смеется.
— Ох, так новый паренек еще не знает правила игры, а?
— Игры? — спрашиваю я.
— Не столько игры, сколько стиля жизни, — поясняет Миллер. — «Всегда делай то,
что говорит Тэлон».
— Не очень-то веселая игра получается. Или стиль жизни, — говорю я.
— Вот, подумываю зарегистрировать как франшизу, — заявляет Тэлон. — Да ладно.
По бокальчику с новыми товарищами по команде. Я читал статью. Ну, ту, где пишут, что
твоя бывшая команда не считала тебя командным игроком. Так что пришло время делать
работу над ошибками или как там говорится.
— К-кто... кто еще там будет? — Ненавижу, когда голос не слушается.
Тэлон хмурится.
— Несколько парней из команды. Не думаю, что туда заявятся все девяносто игроков
по списку.
На лице Миллера появляется понимающая улыбка.
— А! Кажется, кое-кто беспокоится, как команда отреагирует на то, что я привел с
собой гея. Я прав? — В голосе Миллера нет злобы, только констатация факта, и чувак попал
в самую точку.
— Хочешь знать, что случилось, когда меня раскрыли в старой команде? Один из
капитанов появился на моем пороге. Я подумал, что он пришел меня поддержать. Даже не
знаю, с чего так решил. Вместо этого он стал меня оскорблять и размахивать кулаками.
— Какого хрена? — возмущается Тэлон.
Я киваю, потому что сам примерно так отреагировал в тот момент.
— Что именно он сказал? — спрашивает Миллер.
— Все то же старое гомофобное дерьмо. Что я слюни пускаю на всех членов
команды, что он просто обязан защитить их от такого, как я, и все в таком духе.
— Ты, надеюсь, заявил на него? — вскидывает бровь Миллер. — Потому что это
совсем не круто.
— Заявить о чем? Мой контракт закончился, к тому же этот парень и пальцем ко мне
не прикасался. Я сразу смекнул по выражению лица, когда до него дошло, что он творит.
Перед ним мелькнул конец его карьеры, так что парень отступил, прежде чем завязалась
драка, но было ясно как день, что ему этого хочется. И я не настолько глуп, чтобы думать,
что такого больше не повторится.
Миллер и Тэлон обмениваются нечитаемыми взглядами.
— Ты знаешь команду лучше, чем кто-либо из нас, — говорит Тэлон Миллеру. —
Кого мы должны остерегаться?
 Тот пожимает плечами.
— Не то чтобы мы встречали парад геев каждый раз, когда ходим куда-то. И я не
видел никого из команды с тех пор, как просочились новости о Джексоне. Вряд ли кто-то
из них поднимет шум. По крайней мере, не на тренировках. Никто не хочет, чтобы его
исключили за то, что он чесал языком.
— Значит, мне просто надо дождаться начала сезона. Потрясающе, — заключаю я.
— Может, идея сегодняшнего выхода в свет даже лучше, чем я изначально думал, —
говорит Тэлон. — Мы сможем выяснить, стоит ли ожидать проблем до начала предсезонки,
когда пресса будет дышать нам в затылок.
В его словах есть смысл. Можно считать это разминкой перед тем, что меня ожидает
через несколько недель, причем без всякого надзора как со стороны прессы, так и
руководства команды.
— Окей. Я в деле.

***

— Окей, я пас.
Тэлон и Миллер не обращают на меня внимания.
Название этого заведения соответствует высокомерной атмосфере, исходящей от
самого бара. Этот ночной клуб не из тех, к которым я привык. В положительном смысле.
Во-первых, здесь есть дресс-код. Обязательно надо быть в рубашке. Никогда раньше не
слышал о таком правиле.
Нет ни стробоскопов, ни оглушающей электронной музыки. В помещении царит
полумрак, а единственный бар подсвечивается снизу ярко-синими светодиодами. Этот
высококлассный клуб разительно отличается от моих старых безвкусных тусовок.
Мы довольно быстро находим остальных членов команды. Футболисты вообще
буйный народ во все времена. Дайте им выпивку, и вам останется только следовать на шум
и мужской гомон.
Чем ближе мы подходим к ВИП-зоне, заполненной мускулистыми фигурами в
окружении полуголых девиц, жаждущих быть ближе к спортсменам, тем сильнее колотится
мое сердце.
Охранники пытаются прогнать дамочек, но очевидно, что это бесполезно. Они все
равно вернутся. Я отступаю в сторону, чтобы дать девушкам пройти, и в этот момент по
всему клубу раздается голос:
— Срань. Господня.
Не знаю, кому из моих новых товарищей по команде принадлежит этот голос, но
внутри все обрывается. Мы втроем подходим к длинному столу, и все взгляды
устремляются к нам.
 — Так это правда? — спрашивает меня Скотт Белл, полузащитник, с которым мы не
раз сталкивались на поле. — Ты подписал с нами контракт?
Мне удается кивнуть, но в то же время я избегаю смотреть ему в глаза.
Наступает слишком долгая для шумного ночного клуба тишина, но затем восторженный
вопль заполняет пространство. Мой взгляд скользит по присутствующим и останавливается
на Дешоне Дженкинсе, фланговом полузащитнике, который смотрит на меня с улыбкой.
— Парни, в этом году мы пойдем до конца. Джексон, за выпивку платит новичок.
— Значит, сегодня раскошелится Тэлон, — отзываюсь я.
Раздается взрыв смеха и протяжные охи.
— Кроме того, он зарабатывает больше всех нас. Может себе позволить, — добавляю
я.
Лед тает, и парни освобождают место для нас с Миллером, пока Тэлон направляется
к бару, по дороге показав мне средний палец.
Выпивка льется рекой, общение идет легко — в основном разговоры крутятся вокруг
предстоящего сезона, все подтрунивают над одним из парней, который женится на
следующей неделе.
Я откидываюсь на стуле, смеюсь в нужных местах, притворяюсь, что поглощен
происходящим. Но на самом деле меня не покидает напряжение. Все жду, когда упадет
пресловутый второй ботинок. Может, мой дебютный сезон в качестве открытого гей-игрока
будет именно таким. Постоянное ожидание комментариев. Пассивная агрессия. Реплики.
Дай бог, чтобы я ошибался, потому что здесь и сейчас просто невозможно полностью
расслабиться. Мне нельзя быть таким напряженным на поле, иначе я буду терять мяч чаще,
чем Бретт Фарв.
В какой-то момент Миллер наклоняется ко мне:
— Ты как?
Я натягиваю на лицо притворную улыбку:
— Пока все хорошо.
Конечно, могло быть и хуже, но спустя всего несколько минут мои страхи становятся
реальностью:
— Окей, — говорит Белл и плюхается на свободный стул напротив нас. — Я просто
спрошу. Потому что здесь все об этом думают.
Миллер напряженно застывает рядом, готовый вскочить с места — полагаю, чтобы
схлестнуться с Беллом, — но я его удерживаю. Сначала мне нужно узнать, какую хрень
собирается выдать этот парень. И я не позволю Миллеру попасть из-за меня в неприятности.
— Ты ведь встречаешься с тем парнем, Хантингтоном, верно? — начинает Белл.
Блядь, все даже хуже, чем я думал. Я был готов отвечать на вопросы о моей
ориентации. Но о Ноа? Сама мысль о нем приносит боль, хотя мы все еще должны
притворяться на публике, что вместе.
 Я делаю большой глоток пива, чтобы смочить пересохшее горло.
— Ага.
Теперь пойдут настоящие вопросы. «Как это работает?» «Кто кого трахает?» «Кто у
вас в паре девушка?»
Брр. Брр. Брр.
— А правда, что его папаша — полный говнюк? В смысле, он же, кажется,
следующий президент или что-то вроде того?
Я слишком молод для сердечного приступа, но Белл решительно настроен меня
довести. Я скольжу глазами по присутствующим, задаваясь вопросом, неужели это
действительно происходит, и понимаю, что все взгляды устремлены на меня. Все ждут
моего ответа.
Я прочищаю горло.
— Ноа Хантингтон Второй — очень чуткий и сострадающий человек, которого я
уважаю и которым восхищаюсь. Он станет отличным президентом.
Никто не реагирует, и я уверен, что все они видят насквозь ту чушь, что я горожу.
— А они... х-м, — тянет Белл, — они неплохо тебя натаскали.
Я выдавливаю улыбку.
— О, а еще он самый большой говнюк, которого я когда-либо встречал.
— Я так и знал! — восклицает Белл и хлопает ладонью по столу под смех остальных.
Надеюсь, этот комментарий не обернется против меня, но больше всего хочется,
чтобы он не напоминал мне о Ноа и нашем прощании.
Похоже, с тех пор как я уехал, Джет с ним почти не виделся. Ноа либо в своей
комнате, либо не дома. Что бы это ни значило. Понятия не имею, куда он ходит и с кем.
Боже, лучше бы ему ни с кем не спать. Хотелось бы мне сказать, что я переживаю из-за
нашей публичной легенды — предполагается, что Ноа все еще со мной, — но правда в том,
что это чушь собачья. Меня больше не волнует, что о нас пишет пресса. Я не хочу, чтобы
он трахался с кем-то еще, потому что он мой.
Блин! Он не мой. Уже нет. Никогда и не был.
Миллер наклоняется ближе:
— Все нормально? Ты завис на секунду.
Я поднимаю кружку с пивом.
— Мне нужно что-нибудь покрепче.
— Ладно, сейчас вернусь.
В клубе становится оживленнее, приглушенный свет окончательно гаснет, и
вспыхивают резкие неоновые огни, погружая помещение в атмосферу третьесортного
заведения, которая для меня гораздо более привычна.
 Миллер стоит в длинной очереди в баре, поэтому я в ожидании своего напитка
решаю отлучиться в туалет. Наверно, я параноик, но клянусь, когда встаю с места, половина
парней смотрят мне вслед.
Вроде бы все идет лучше, чем я ожидал, но что-то все-таки напрягает. Иногда
паранойя бывает обоснована.
И это становится очевидно, когда я, закончив дела, отворачиваюсь от писсуара и
вижу Дженкинса, стоящего у двери.
Я мою руки и стараюсь сохранять спокойствие, не показывая, что сердце грохочет в
груди.
— Знаешь, когда кто-то следует за геем в туалет, это никак не помогает его
репутации.
Глубокий вдох. Если дойдет до дела, пусть он замахнется первым. Защищайся, но
не дерись.
Я разочарованно рычу. Мне не приходилось вспоминать эту мантру с тех пор, как я
начал ходить по гей-барам в поисках перепиха. Я должен был быть готов, если кто-то вдруг
меня узнает, или если попаду в одну из тех ужасных историй, когда прячущийся в шкафу
чувак сначала тебя трахает, а затем пытается надрать тебе зад из-за своих собственных
тараканов. К счастью, такого со мной никогда не случалось, но все равно я был готов.
Дженкинс переминается с ноги на ногу.
— Я просто хотел сказать... в смысле... предупредить тебя по-дружески...
Предупредить по-дружески. Пф-ф-ф. Точно.
— Ох, черт, это прозвучало совсем не по-дружески. — Дженкинс вскидывает руки,
сдаваясь. — Все в порядке. Мой двоюродный брат — гей. Мы вместе учились в старшей
школе. У меня не было с этим проблем, но пришлось немало насмотреться на всякое
мерзкое дерьмо, и я не хочу, чтобы с тобой такое произошло. Я бы не пожелал этого своему
злейшему врагу.
— Если это попытка меня успокоить, то она довольно хреновая.
— Прости.
— Значит, в команде есть парни, у которых с этим проблема. Я понял. Вполне
ожидаемо.
Отстой на самом деле, но я не удивлен.
— Дай угадаю, это те, кто наблюдали за тем, как я иду в туалет.

— Они ничего не сделают. Нам всем позвонили, когда пытались тебя заполучить.
Сказали, что если ты подпишешь контракт, а кто-то из команды что-нибудь выкинет, то на
кону окажутся наши задницы, не твоя. Но я подумал, ты захочешь знать, кого избегать.

— Блядь, это худшее, что можно было придумать. Теперь все выглядит так, что ко мне
особое отношение из-за ориентации. Это еще больше разозлит гомофобов.
 — Ну, не знаю. Всем довольно прозрачно намекнули, что в клубе действует политика
нулевой толерантности к тем, кто на тебя криво посмотрит. Думаю, это лучше, чем просто
сидеть и надеяться на лучшее.

— Наверно мне следовало уйти из спорта, — бормочу я и направляюсь к выходу.

Дженкинс идет за мной.

— Да ни за что, чувак. Ты, Тэлон, Миллер и Картер поведете нас к Суперкубку.

— Картер... это один из тех, кто сидел за столом?

— Ага, один из тех, за кем стоит присматривать. Мы позаботимся, чтобы он играл на

другой стороне поля.

Картер — ресивер, так что он будет со мной бороться за мяч. У футболистов

соперничество в крови. Все мы хотим пересечь очковую зону, но некоторые стремятся к
славе больше, чем другие. Добавьте проблемы Картера с тем, что я гей, и в результате,
возможно, вырисовывается моя первая стычка.

— Вот увидишь, мы будем неудержимы, — заявляет Дженкинс.

— Хоть кто-то из нас в это верит.

Команда на самом деле с каждым годом становится сильнее. Если идиотское дерьмо
вроде моей сексуальной ориентации не станет помехой, у нас есть все шансы пройти весь
путь до финала, но прямо сейчас у меня серьезные сомнения, что нам вообще удастся
тренироваться вместе.

Вернувшись к бару, мы натыкаемся на Тэлона и Миллера, которые отделились от

остальной компании. Миллер умудряется удерживать в руках одновременно два бокала,
да еще и решительно настроенную на флирт девицу. Вот что называется талантом. Руки
Тэлона заняты округлой попкой высокой рыжеволосой женщины.

— Либо они супербыстрые, либо мы пробыли в туалете значительно дольше, чем мне
казалось, — говорю я Дженкинсу.

— Да ладно, знаешь же, как это бывает с такими женщинами. — Я вскидываю бровь, и
он хохочет. — Хотя, наверно, все-таки не знаешь. Но не будешь же ты отрицать, что
никогда не был загнан в угол охотницей за футболками.

Все верно. Прямо перед тем, как я сделал свой эпический «выход из шкафа», или
откуда там обычно выходят.

— Эй, Джексон! — кричит Миллер. — Выпьем.

 Он протягивает мне оба бокала.

— Сразу два?

— Ты сказал, тебе нужно что-нибудь покрепче. — Теперь уже обе руки Миллера
свободно блуждают по блондинке, приклеившейся к его боку.

Тем временем Тэлон явно вознамерился добраться до гланд рыженькой. Я залпом

выпиваю напитки. Горло жжет намного сильнее, чем обычно, и мелькает мысль, что
порции были двойными. Что ж, по крайней мере, так онемение наступит скорее.

Тэлон отрывается от губ рыжей настолько, чтобы заявить:

— Мы сваливаем. Миллер, ты и твоя... э-м... красотка с нами? Устроим у меня «афтер-

пати».

— Мне тоже пора, — говорю я.

После разговора с Дженкинсом в туалете у меня нет никакого желания возвращаться к

столу и пытаться угадать, кто из команды уже включил меня в свой черный список.

Дженкинс проделывает с нами эту штуку с мужскими обнимашками и похлопыванием.

— Увидимся на тренировке, парни.

На которой, уверен, все будет так же, как в старшей школе.

Я снова напоминаю себе, что футбол — моя мечта, потому что со всем происходящим
дерьмом об этом не мудрено и забыть.

Мы впятером выходим из клуба и натыкаемся на группу папарацци.

Черт.
Тэлон практически скидывает на меня свою девушку, и та буквально падает в мои
объятия в момент, когда вспышки камер освещают Тэлона.

Нам с Миллером и девушками удается избежать ажиотажа и смыться на улицу.

— Мне, наверно, надо бы чувствовать себя неловко, но вот слава яйцам, что Тэлон
крупнее меня, — выдыхаю я.

— Ага, не хотел бы я быть в вашей шкуре, парни, — отзывается Миллер.

Рыженькая обхватывает меня руками за талию.

— Ты тоже едешь с нами к Маркусу Тэлону?

Не могу сдержать смех, и, судя по всему, Миллер тоже едва сдерживается.

 — Ты не на то дерево лаешь, милая, — выдает он.

— Я думала... ну, знаешь, — тянет девушка с таким видом, будто ее намек вполне
прозрачен. — Чем больше народу, тем веселее. Так ведь Маркус Тэлон говорит?

Мои брови лезут на лоб, и в один момент все это дерьмо становится жутко неловким.
Не только потому, что она все время повторяет полное имя Тэлона, но и потому, что
Миллер почему-то не может на меня смотреть.

Я пытаюсь скрыть удивление за смехом, но не знаю, звучит ли это достаточно

убедительно.

— У тебя арифметика хромает, милая. Двое — это понятно. Трое — тоже. Четверо...
ну, картинка ясна. Но если еще и я присоединюсь, это будет уже нарушением братского
кодекса, и ни Тэлон, ни Миллер на такое не согласятся.

Не говоря уже о том, что даже если бы они это сделали, было бы верхом тупости
мутить с товарищем по команде.

Плюс еще Ноа.

Черт. Неужели я не могу хотя бы пять минут о нем не думать?

— Братского кодекса? — переспрашивает блонди, плотно повиснув на Миллере.

— Ибо сказано: «Не тронь друга своего в тройничке дьявольском», — изрекает с

ухмылкой Миллер.

— Хоть я и гей, но этот закон хорошо знаю.

Блондинка надувает губы и выглядит смущенной.

— Но нас же четверо. А дьявольская четверка считается?

— И на этой ноте, — заключаю я, — поймаю-ка я такси и поеду домой.

Я поворачиваюсь к Миллеру и вручаю ему рыженькую. Теперь у него по девушке с

каждого боку.

— Хорошенько повеселитесь.

Я почти дохожу до переулка, когда Миллер окликает:

— Джексон, подожди.

Он оставляет девчонок и направляется ко мне. Подойдя ближе, Миллер опускает

взгляд.
 — Слушай, эти все... дела... Ну, я и Тэлон. Просто мы с колледжа такое мутим. Не то,
чтобы мы трогаем друг друга. Мы...

— Не волнуйся, я не подумаю, что ты педик, только потому, что участвуешь в

групповушках. Это не мое дело. Это вообще никого кроме вас не касается... ну и кроме
этих охотниц за футболками. Только не дайте журналюгам пронюхать о ваших
потрахушках. Думаешь, моя жизнь была праздником в последние месяцы? Погоди, пока в
прессу не просочится информация о ваших оргиях.

Миллер проводит ладонью по волосам.

— Блядь, ты прав. Мы больше не в колледже. Нам не следует...

— Ну что, готовы идти? — кричит Тэлон, уже догнавший девушек.

Что-то происходит с лицом Миллера, когда он видит Тэлона. Все сомнения исчезают,
когда он со мной прощается и идет к ним. Я велю себе делать вид, что ничего не видел и
не слышал, потому что это не мое дело, и я бы предпочел оставаться в неведении.

Пока есть возможность, я ретируюсь, ловлю такси в конце квартала и радуюсь, что
смог избежать очередного скандала. К черту этот город.

Ночь меня изматывает, алкоголь наконец-то начинает действовать, и вокруг больше

нет отвлекающих факторов.

Друзья не позволяют выпившим друзьям писать сообщения. Вот бы и таксисты так

поступали. Надо бы вписать это в список их услуг. Потому что сейчас, оставшись один, я
делаю именно то, что обещал себе никогда не делать. Нахожу в контактах имя Ноа и
набираю три слова, которые он точно читать не хочет:

«СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ».
 Глава 24
НОА

— Подъем! — гремит чей-то голос в попытке меня растормошить.

Я лежу на животе, пуская слюни на подушку, и не имея никакого представления о
времени.
Кое-как разлепляю один глаз:
— Какого хрена, Джет?
— Уже семь вечера. Поднимай. Свою. Задницу.
— Не думаю, что тебе позволено так разговаривать с арендодателем.
— Ты мне не арендодатель, потому что я тебе не плачу. Ты, скорее, мой приемный
старший брат. А это значит, что я буду действовать тебе на нервы.
Я переворачиваюсь на спину.
— Зачем я должен вставать? Больше суток не спал, работал над «Радужными Койками».
Спать хочу-у-у-у!
— У меня сегодня концерт, и ты придешь.
— Зачем?
— За тем, что с тех пор, как Мэтт уехал, ты только и делаешь, что работаешь и дуешься.
— Ноа Хантингтон не дуется. Ни на кого.
Джет стаскивает с меня одеяло.
— А душ Ноа Хантингтон принимает? Совсем не помешало бы. Давай.
— Не хочу. — От меня не ускользает, что девятнадцатилетний парень ведет себя гораздо
более зрело, чем я, но мне все равно.
Настоящая причина, по которой я не спал всю ночь, в том, что я пялился на свой
дурацкий телефон.
«Скучаю по тебе». Ну и какого хрена? Что прикажете с этим делать? Ответить словами,
которые отчаянно хотел сказать ему с того самого дня, как он уехал?
Вернись.
Не оставляй меня больше.
Я люблю тебя.
Чертов Мэтт. Он хозяйничает в моей голове, хотя между нами восемьсот миль.
— Тебе решать, идешь ты в душ или нет, но на концерте ты все равно будешь. Так что
выбирай, либо будешь выглядеть как бродяга, либо искупаешься и станешь секси
старичком и выбросишь из головы моего придурка брата.
— Серьезно, заканчивай прикалываться про возраст. Двадцать шесть — это не старость.
— Как скажешь, дедуля.
Пока я принимаю душ, Джет зависает в моей комнате, как будто мне нужна нянька. И
даже когда выхожу в одном полотенце, он отказывается выйти.
— Собираешься торчать тут и смотреть, как я одеваюсь?
— Я должен быть уверен, что ты снова не заберешься в постель.
 — Взбалмошный мальчишка.
— Зато я хоть в чем-то хорош.
Я вскидываю голову. Теперь, по-настоящему взглянув на Джета, я понимаю, что он
здесь вовсе не ради меня. Он теребит подол рубашки и переминается с ноги на ногу, будто
ему не терпится вытащить меня из дома, но вряд ли это реальная причина.
— Ты нервничаешь. Из-за концерта.
Джет скрещивает руки на груди и пытается выглядеть дерзко.
— Нахрен иди. Я таких концертов столько переиграл.
— Не в Нью-Йорке. Не в таком важном месте, как «Клуб Сохо».
Джет хмурится и опускает руки.
— Ладно, Окей. Мне нужно, чтобы ты держал меня за руку, как первоклашку в первый
день школы. Группа ангажировала этот концерт, а я до сих пор не знаю и половины песен.
Раз Мэтта здесь нет, ты теперь мой суррогатный старший брат. Смирись.
Не могу сдержать смех, хотя и должен бы. Джет боится выходить на сцену и нуждается
в моей поддержке, а не в подколках.
— Знаешь, если бы ты сразу это сказал, я бы шевелился гораздо быстрее. Я думал... —
провожу ладонью по своей бритой голове. — Думал, ты такой приставучий из-за Мэтта.
— Ну, в этом тебе точно не помешает пинок под зад, но сейчас я здесь по другой
причине.
— Ладно, давай договоримся, — предлагаю я. — Я иду на твой концерт, а ты обещаешь
месяц не упоминать своего брата.
Джет прищуривается:
— Неделю.
— Две.
— Договорились.
Мы пожимаем друг другу руки, затем я одеваюсь и мы, наконец, вытаскиваем свои
задницы из дома, чтобы Джет успел в клуб вовремя.
«Клуб Сохо» претерпел бесчисленное количество трансформаций со дня своего
основания в девяностых, от гранжа до хипстерского музона, и всем диапазоном стилей, что
между ними. На данный момент, он, к сожалению, все еще в своем хипстерском
становлении, но, полагаю, через пару лет все снова изменится.
Черные стены, деревянные столы, бармены с бородами такими длинными, что можно
плести косички. Не знаю, почему, но это место заставляет меня дергаться. Может быть, это
и есть новый я. С тех пор, как уехал Мэтт, любое общение дается мне с трудом.
Джет тащит меня к бару.
— Эй, Скотт! Это мой брат Ноа. Налей ему все, что он захочет.
Скотт переводит взгляд с Джета на меня.
— Брат?
— Ага. Мой брат. А в чем проблема? — Джет пытается сдержать улыбку.
Я вскидываю подбородок.
 — Он придуривается. Я с его братом. Типа, одомашнен, приручен и тому подобное.
Эта ложь — как маленькая смерть, что довольно странно. Для сына политика вранье
становится второй натурой. Я учился у лучших. Но притворяться счастливым с кем-то, кто
уехал и с тех пор со мной не разговаривал... это больно.
Я заказываю виски и отыскиваю столик у задней стены, спрятанный за несущей балкой.
Думаю, именно здесь я весь вечер посижу и подремлю.
После саундчека клуб начинает заполняться, и Джет исчезает за кулисами. Телефон
прожигает дыру в кармане, но я знаю, что если достану его, просто еще раз прочитаю это
проклятое сообщение. Поэтому сдерживаюсь и оставляю все как есть.
Спустя четыре порции виски группа выходит на сцену под оглушительные
аплодисменты, но Джета среди музыкантов нет. Могу поспорить, он там обливается потом
в ожидании, когда будет представлен публике как новичок. Я нервно дрыгаю ногой.
Басист берет микрофон. У него больше татуировок, чем у Джета — два сплошных
рукава. Ирокез, ушные датчики... Типичный стереотипный рокер, в отличие от Джета,
который выглядит артистично и одухотворенно.
— Привет, «Клуб Сохо»!
Толпа снова ревет и начинает скандировать:
— Бенджи, Бенджи, Бенджи!
— Я знаю, знаю, — говорит парень.
Его австралийский акцент сильнее, чем Джетов южный говор. Интересное будет
сочетание.
— Прошло довольно много времени, но мы вернулись, и каждый, кто следит за нами в
Твиттере, знает, что нас покинул тот, кто известен всем как Волдеморт. С тех пор мы были
в поиске его замены. Итак, вот он, парень, который спас наши задницы. Группа «Фолаут»
приветствует Джета Джексона!
Когда Джет с заносчивой улыбкой выходит на середину сцены, мою грудь распирает от
гордости.
— Обещайте не судить строго, — обращается он к зрителям в микрофон.
Не давая кому-либо шанса подколоть новичка, группа начинает играть кавер-версию
песни «Drive By» группы «Трейн», и толпа сходит с ума.
Джет просто... великолепен. В смысле, я слышал, как он поет и играет на гитаре в своей
комнате, когда пишет музыку, но здесь, в атмосферной обстановке, носясь по сцене с
присущей ему реактивной энергией, Джет просто оживает.
Отстойно, что Мэтт пропускает такое.
Забыв о собственном запрете на разговоры, я вынимаю телефон и звоню по «Фейс-тайм»
парню, которого так отчаянно пытаюсь выбросить из головы.
Мэтт отвечает, сонно зевая. Его каштановые волосы торчат во все стороны и выглядят
офигенно сексуально. На языке так и вертится «Я тебя ненавижу», но из-за шума вокруг
он все равно ничего не расслышит.
 Губы Мэтта шевелятся, но я понятия не имею, что он говорит, поэтому поднимаю палец
и поворачиваю камеру телефона так, чтобы ему была видна сцена.
Его брат просто жжет на сцене, хотя, возможно, я пристрастен. Опять же, если судить
по реакции девчонок за соседним столиком, Джет полностью их покорил.
Ага, удачи, дамочки.
Во время исполнения второй песни — одной из оригинальных композиций группы —
мой телефон вибрирует. Не знаю, когда Мэтт отключился, но сообщение от него:
МЭТТ: ВЫЙДИ НА УЛИЦУ И ПОЗВОНИ. ПОЖАЛУЙСТА.
Хочется ответить «нет», но даже на расстоянии восемьсот миль я в полной власти Мэтта,
без шанса на освобождение. Я снова перевожу взгляд на сцену. Джет в своей стихии.
Уверен, если отлучусь на секунду, он даже не заметит, но я все равно использую это как
предлог.
НОА: У ДЖЕТА СЕГОДНЯ ВАЖНЫЙ ДЕНЬ. ОН НЕ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я УХОДИЛ.
Ответ приходит невероятно быстро.
МЭТТ: ОН ТАМ КРУТО ЗАЖИГАЕТ, И ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ. ВСЕГО ДВЕ МИНУТЫ.
НАДО ОБСУДИТЬ НАШ ПРЕДСТОЯЩИЙ ВЫХОД НА ПУБЛИКУ.
Это срабатывает, хотя я не очень-то ему верю. Не дождавшись окончания песни, я встаю
и направляюсь к выходу.
Найдя тихое местечко возле бара, отдаленное от движения, но не на столько, чтобы стать
жертвой грабителей, я таращусь на телефон. Палец зависает над кнопкой вызова.
Сделав глубокий вдох и напомнив себе, что это просто деловое соглашение и ничего
личного, я нажимаю на экран.
— Думал, высосешь из пальца какую-нибудь причину, чтоб меня продинамить. —
Заспанный голос Мэтта звучит так сексуально, и, конечно же, мой мозг зависает на
сочетании слов «меня» и «высосешь».
— Что там за «выход на публику»?
— Сразу к делу, я понял.
— Ты дал слово.
Мэтт вздыхает.
— Как там Джет? Помимо того, что рвет сцену, конечно.
— Нашел работу официанта, но терпеть ее не может. А мне нравится, потому что после
смены он приносит мне ужин.
— Мило.
Разговор затухает тихой неловкой смертью, и я мысленно переношусь в первые дни на
корабле, когда мы еще не знали друг друга, и общение было напряженным и сложным. Мне
почти хочется вернуться в то время, когда я понятия не имел, что значит быть с кем-то по-
настоящему.
Может, наши отношения и фейковые, но я никогда не чувствовал ничего более
реального.
И во всем виноват Мэтт.
Засранец.
 — Я урезал содержание родителей, — тихо говорит он.
— Что ты сделал?
— Я последовал твоему совету. Учредил трастовый фонд для мелких. Деньги напрямую
будут переводиться на счет Шарлин. А предки пусть довольствуются тем, что я даю, или
вообще ничего не получат.
Я смеюсь. Даже пытаясь быть злым, Мэтт все равно проявляет заботу.
— Сколько денег ты им переводишь?
— Достаточно, чтобы выжить. Половину прежней суммы. Остальное — детям, как
изначально и хотел.
— Ну, как бы то ни было, я тобой горжусь.
Снова зависает дурацкая тяжелая пауза.
— Я сегодня говорил с Дэймоном, — наконец говорит Мэтт. — Он считает, что было
бы неплохо, если бы ты присутствовал на пресс-конференции, где я объявлю о контракте с
«Вориорз».
— Без проблем. Я же сказал, что сделаю все, что тебе нужно. Такова была сделка с
самого начала.
— Ноа...
— Мэтт, я не могу. Не могу болтать по телефону и делать вид, что все в порядке, и что
я не скучаю по тебе, как сумасшедший. Я появлюсь с тобой на публике, и мне не придется
имитировать чувства к тебе, но я не могу... не могу мучить самого себя и притворяться, что
мы просто друзья. Потому что это не так. И мы оба это прекрасно знаем.
После нескольких секунд молчания, Мэтт тихо говорит:
— Все, что тебе нужно было сделать, это попросить меня остаться.
— Все, что тебе нужно было сделать, это не уезжать.
И это правда. Если бы Мэтт решил бросить футбол сознательно и по собственному
желанию, это одно. Но ждать, что я заставлю его отказаться от игры? Разница между
первым и вторым колоссальная, но Мэтт ее не видит.
Как человек, однажды изменивший ради кого-то весь свой жизненный план, я ни за что
не позволю Мэтту поступить так же ради меня. И я не хочу снова проходить через эту
сердечную боль.
«И все же, вот он ты, и твои любимые грабли», нашептывает назойливый голосок.
— Мне нужно вернуться обратно. Джет жутко нервничал, и если заметит, что меня нет,
наверняка психанет.
Мы оба знаем, что это ложь, но Мэтт на меня не давит.
— Пресс-конференция через две недели. Сразу перед началом отборочных тренировок.
— Напиши мне, где и когда, и я там буду.
— Спасибо. И спасибо, что присматриваешь за Джей-Джеем.
Во рту пересыхает, и я не могу себя заставить признаться, что сделал бы для Мэтта все,
что угодно. И для его брата.
 У меня есть две недели, чтобы свыкнуться с мыслью, что снова увижусь с Мэттом. Две
недели, чтобы научиться тому, чего никогда не умел: сдержанности.
 Глава 25

МЭТТ

Галстук сжимает горло, словно удавка. Я не могу стоять спокойно, ёрзаю как
ненормальный, и чувствую, как потеют ладони.
Тэлон толкает меня локтем.
— Чувак, да что с тобой? Это всего лишь пресс-конференция. Ты ее и спящий можешь
провести.
— Чувак. Первый открытый гей-футболист. Попробовал бы ты побыть в моей шкуре.
Сегодняшняя пресс-конференция созвана только для нас двоих. Для Тэлона, потому что
он мегазвезда, а для меня... ну, потому что я это я. И мы оба новички.
Несмотря на то, что это мое первое интервью с тех пор, как «открылся», нервничаю я
совсем по другой причине. Мне до смерти хочется увидеть Ноа, и в то же время это дико
пугает.
Я готов высидеть целый день перед журналистами, отвечая на неуместные вопросы, но
встретиться лицом к лицу с Ноа? Не знаю, захочу ли наброситься на него или держаться на
расстоянии.
Раздевалка университета Милуоки пахнет потными ногами и задницей, но я бы
предпочел остаться здесь, чем выйти к прессе. Мы с Ноа встретимся впервые за несколько
недель, и это произойдет в комнате, полной камер.
Тэлон хватает меня за руку.
— Есть что-то еще? Дело не только в истории с гейством, да?
Я трясу головой.
— У нас с Ноа сейчас не все гладко. Я... — Не уверен, как много могу рассказать, но
чувствую себя на грани.
Как тогда, на пирсе у круизного лайнера, когда папарацци загнали нас с Ноа в угол. Ноа
назвал это панической атакой, но, по-моему, я был практически на волоске. Это абсолютное
сумасшествие, а не просто атака.
— Мы не разговаривали с тех пор, как я переехал в Чикаго, — признаюсь я.
— Это же несколько недель?
— Да ты что, Шерлок!
— Вы расстались?
— Нет. — Ответ слетает с губ на рефлексе. — Да?.. Но сегодня он приехал, чтобы меня
поддержать, так что...
— Неудивительно, что ты в полном раздрае.
— Мне всего-то и надо, пройти через эту пресс-мясорубку, а потом я мог бы умолять
Ноа переехать сюда, или хотя-бы ездить ко мне, или... не знаю.
— Ага, футбол в целом фигово влияет на отношения. Я встречался с девушкой, но она
не смогла приспособиться, даже когда я был в университетской лиге.
 — Ты не помогаешь, Тэлон.
— Извини, — отзывается он.
В дверях появляются Колдуэлл и генеральный менеджер.
— Готовы, мальчики? — Тренер сверлит нас взглядом.
Ни черта подобного.
— Давайте сделаем это.
— Хочешь, буду держать тебя за руку? — издевается Тэлон.
— Да ни хрена, — отвечаю я тихо, чтобы только он мог расслышать.
— Точно. Мы же не хотим, чтобы твой бойфренд заподозрил, что ты тут без него
развлекаешься.
— Мы не хотим, чтобы у прессы возникли новые идеи.
— И это тоже, — соглашается Тэлон.
Тренер с менеджером ведут нас через университетские коридоры к аудитории, где
устроен импровизированный пресс-центр. Мы садимся на свои места за длинным столом.
Перед каждым из нас стоит микрофон и стакан с водой. Репортеры занимают первые
несколько рядов перед сценой, направив на нее камеры и осветительные приборы.
При виде такого количества народа тошнота подкатывает к горлу, но тут я вижу его. В
самом дальнем ряду, подальше от прессы. Его губы растягиваются в дерзкой улыбке, но
глаза кажутся безжизненными по сравнению с теми сияющими сине-зелеными озерами, к
которым я привык.
Весь этот цирк с журналистами исчезает, их слова превращаются в невнятный гул,
потому что я не могу оторвать взгляда от Ноа. Черт, как я по нему скучал. Прошло всего
несколько недель, но это были самые длинные недели в моей жизни. Мне ничего так не
хочется, как подбежать и повалить его на пол.
Потом я вспоминаю наше прощание, и сердце снова разрывается. И все же, не могу
заставить себя отвести взгляд.
Только когда кто-то спрашивает тренера, есть ли у меня шансы попасть в основной
список игроков в этом сезоне, я заставляю себя посмотреть в центр зала.
— У меня нет ни малейших сомнений, что Мэтт Джексон будет лидировать на
отборочных тренировках и выйдет на первые позиции. Если только не получит травму, —
тренер дважды стучит по деревянной поверхности стола, — я могу гарантировать, что он
выйдет на поле в составе «Вориорз» с первой же игры.
Ага, звучит хорошо, но он не может знать наверняка. С моим багажом будет охереть как
трудно влиться в команду. И когда меня отсеют, это будет еще более разрушительно.
Я снова нахожу взглядом Ноа и вдруг понимаю, что даже если так случится, это не будет
концом света. Вполне реально, что это станет началом новой жизни.
Репортер справа поднимается с места.
— Мэтт, ходят слухи, что тебе предложили контракт с «Нью-Йорк Кугуарз», который
стоил почти в девять раз больше, чем контракт с Чикаго. Что заставило тебя выбрать
«Вориорз»?
 Мое сердце ухает куда-то под желудок, и я застываю. В голове пусто. Все, о чем я могу
думать, это выражение лица Ноа сейчас. И как бы ни хотелось сдержаться, я бросаю взгляд
в его сторону. Так и есть. Шок, гнев и боль отражаются на его гладко выбритом лице. Как
я выкручусь из этой ситуации?
— Деньги... э-м... были не такими уж большими, — говорю я в микрофон, и мой голос
срывается на карканье, как если бы я лгал.
Что я, в общем-то, и делаю. Контракт был на гораздо большую сумму, но абсолютно не
стоил потери Ноа.
А потом я понимаю, что все равно его потерял. Отец Ноа выиграл. Спорю на левое
яичко, именно он слил прессе эту пикантную новость. Подстраховался, полагаю. Неплохой
способ вбить между нами клин.
Я смотрю на репортера и стараюсь не скрипеть зубами.
— В этом году «Вориорз» в отличном составе, и не сомневаюсь, что с таким тренером
как Джимми Колдуэлл мы дойдем до Кубка. А кольцо чемпиона для меня важнее денег.
Либо я схожу с ума, и мне мерещится голос Ноа, либо он реально произносит вслух:
«Кольцо чемпиона для тебя важнее, чем я». Но когда я смотрю в его сторону, понимаю, что
это была игра воображения, потому что Ноа там нет. И я даже не могу за ним пойти.
Тренер берет слово и рассказывает о стратегии нападения, о том, насколько важен для
команды такой игрок, как я, но я все продолжаю пялиться вглубь аудитории, откуда
выскользнул Ноа.
Рядом слышится покашливание, и я перевожу взгляд на Дэймона, который специально
прилетел на пресс-конференцию. Он незаметно указывает на выход, молча спрашивая, не
хочу ли я, чтобы он последовал за Ноа, и я киваю.
Судя по тону и содержанию вопросов, неизвестно как надолго я тут застрял. Когда
журналисты спрашивают генерального менеджера, каково это быть первой командой с гей-
игроком, мне хочется воткнуть себе в ухо нож для масла. Я знал, что это произойдет, но
если еще раз услышу этот вопрос или любую его вариацию, вполне возможно, что возьму
и спрошу всех этих репортеров, к кому они возвращаются домой по ночам, и как это
отражается на их работе.
Дэймон проскальзывает обратно в зал в середине речи менеджера об инклюзивности
команды и политике нулевой толерантности, которые в реальности раздевалки просто
пустой звук. Легкое покачивание головы — и я узнаю все, что мне нужно. Скорее всего,
Ноа уже сидит в своем «Гольфстриме» в ожидании возвращения в Нью-Йорк.
Тэлон все замечает, протягивает руку и сжимает плечо в знак поддержки. Журналистам
может показаться, что это жест командной солидарности, но на самом деле Тэлон просто
понял, что мое сердце только что вышло за дверь и больше не вернется.

***
 После того, как меня наконец-то отпускают с самой длинной пресс-конференции в
истории, и толпа журналистов рассасывается, я направляюсь прямо к Дэймону вместе со
следующим за мной по пятам Тэлоном.
— Есть идеи, куда он мог пойти? — спрашиваю я.
Дэймон качает головой.
— К тому времени, как я вышел, он уже исчез. Ты так ничего ему и не рассказал?
— Конечно, не рассказал, — огрызаюсь я.
Деймон обшаривает взглядом вокруг, чтобы убедиться в отсутствии лишних ушей.
— Извини, — говорю я чуть спокойнее, — Но что бы это дало?
— Ну, во-первых, вы все еще были бы вместе, — отвечает Дэймон.
— О чем это он? — вскидывает бровь Тэллон.
Я перевожу взгляд с него на Дэймона, затем опускаю глаза.
— Отец Ноа пытался подкупить меня контрактом с Нью-Йорком. Если бы я его
подписал, мне бы пришлось порвать с Ноа.
— Но ты с ним все равно расстался, — замечает Тэлон.
— Потому что он не попросил меня остаться.
Рот Тэлона округляется.
— О.
— Я должен найти его и объяснить, почему не согласился на контракт. — Я
поворачиваюсь, чтобы уйти, но Тэлон тянет меня назад.
— У нас общий сбор команды.
— Блядь!
— Иди на свой сбор, — говорит Дэймон. — А я найду Ноа.
— А если он уже на полпути в Нью-Йорк?
— Значит, он идиот, — бормочет Дэймон. — Оставь это мне.
Я вынимаю ключ-карту от нашего с Тэлоном номера в гостинице.
— Комната двадцать пять ноль семь. Если найдешь Ноа, передай ему, пусть дождется
моих объяснений, прежде чем подаваться в бега. — Я поворачиваюсь к Тэлону: — Давай
покончим с этим дерьмовым шоу.
Это первая встреча полным командным составом из девяноста человек и тренерской
группы перед отборочными тренировками. Сомневаюсь, что кто-то будет делать
перекличку. Могу гарантировать, что некоторые из ветеранов вообще не появятся. Но если
отсутствовать буду я, это определенно заметят. Все-таки, мне кажется, это может быть
проверкой. Посмотрим, как команда воспримет гея в своих рядах в первый же день.
Встреча в баре несколько недель назад не имеет ничего общего с тем, что меня ждет
сейчас.
Мы пересекаем кампус в направлении стадиона. Задержавшись из-за разговора с
Дэймоном после пресс-конференции, мы с Тэлоном приходим последними, и все взгляды
обращаются к нам — парочке придурков в костюмах. Все остальные в спортивной одежде,
взмокшие от полуденной жары. Кажется, тренировка началась без нас.
 По какому-то совпадению, а, может, срабатывает мой радар на гомофобов, я сразу же
ловлю на себе хмурый взгляд Картера и невольно отвожу глаза. Неприятный момент
нарушают Миллер и Дженкинс, которые зовут нас к себе.
— Миленький галстук, — замечает Дженкинс и игриво толкает Тэлона.
— Эй, поосторожнее с товаром. Разве ты не знаешь, что мы с Джексоном бесценный
товар?
— Точно, бесценный, лучше и не скажешь, — бормочет Миллер.
Тэлон берет голову Миллера в захват.
— Чего-чего? Я не расслышал.
Тренер Колдуэлл встает перед всеми.
— Хватит трепаться, Тэлон. Ну-ка, сядьте все.
Никогда не перестану поражаться, до чего футболисты похожи на детсадовцев. Мы
рассаживаемся на траве, а тренеры стоят над нами, будто мы им принадлежим. И это
впечатление увеличивается в разы, когда главный тренер начинает повторять нам правила.
Я чувствую, как жар приливает к щекам, и знаю, что покраснел, потому что, очевидно,
это все из-за меня. Возможно, я слишком себя накручиваю, но когда руководство говорит
обращаться к ним, если возникнут проблемы с другими игроками, нетрудно догадаться, что
они готовятся к худшему развитию событий.
Но как бы я ни старался сконцентрироваться на словах тренера, мысли постоянно
уносятся к Ноа – куда он мог пойти, и возможно ли, что еще не слишком поздно все
исправить. Если он вернулся в Нью-Йорк, я ничего не смогу сделать. Мы застряли здесь на
месяц как минимум.
Собрание, наконец, заканчивается, и я очень надеюсь, что Дэймону удалось найти Ноа.
В сообщении от него говорится, что он позаботится обо всем, и что мне следует вернуться
в гостиницу и отдохнуть. Не уверен, писал ли это Дэймон как мой друг или как агент, но
тон у сообщения серьезный, не оставляющий никаких сомнений: это приказ.
 Глава 26

НОА

ДЭЙМОН: ГДЕ ТЫ? ЕСЛИ СКАЖЕШЬ, ЧТО В НЬЮ-ЙОРКЕ – Я НАДЕРУ ТЕБЕ ЗАД.
Кажется, настало время расхлебывать кашу. А именно – слушать, как Дэймон меня
пилит за то, что оставил Мэтта в середине пресс-конференции. Но разве можно меня
винить?
Пропустив несколько стаканчиков, я решаю ответить на звонки и сообщения, которыми
Дэймон меня забрасывал последние пару часов. Выйдя из той аудитории, я чувствовал себя
потерянным. И физически, и морально. Не знаю, сколько времени я бесцельно бродил по
кампусу, а потом по городу. Сюрприз-сюрприз: в Милуоки абсолютно нечем заняться. Вот
так я и пришвартовал задницу на барный стул в шесть вечера. Это было два часа назад. С
тех пор я не двигался с места.
НОА: НЕ ВЫКРУЧИВАЙ СЕБЕ ЯЙЦА. Я В БАРЕ. ОН ПЕРВЫЙ В СПИСКЕ, ЕСЛИ
ПОГУГЛИШЬ ГЕЙ-БАРЫ МИЛУОКИ. НЕ ПОМНЮ НАЗВАНИЯ. ЧТО-ТО ПРО
ЗАДНИЦЫ.
Ответ приходит через несколько минут.
ДЭЙМОН: СЕРЬЕЗНО? «ШАРЫ И БУЛКИ»?
Я усмехаюсь.
НОА: АГА, ЧТО-ТО В ЭТОМ РОДЕ. ПОДУМАЛ, БУДЕТ ЗАБАВНО.
ДЭЙМОН: ОСТАВАЙСЯ ТАМ. СКОРО БУДУ.
НОА: УРА
ДЭЙМОН: ТЫ ДАЖЕ ПИШЕШЬ С САРКАЗМОМ.
НОА: Я? ДА НИКОГДА.
Я на той восхитительной стадии опьянения, когда двигательные функции еще работают,
но становится уже на все плевать, и это означает, что я готов встретиться лицом к лицу с
Дэймоном. Он должен мне ответить на несколько гребаных вопросов. Очевидно, что
Дэймон в курсе про контракт с Нью-Йорком, и я хочу знать, что здесь нахрен происходит.
У Мэтта была возможность остаться в Нью-Йорке, но он все равно выбрал Чикаго.
Какой смысл? Без разницы, какая команда лучше. Правда в том, что Мэтт мог быть со мной
и продолжать играть в футбол, но вместо этого предпочел карьеру, причем с гораздо
меньшим гонораром. Это также означает, что дурацкое признание, что он якобы ждал, когда
я попрошу его остаться — просто пустой звук. Мэтт знал, что я этого не сделаю, и собирался
уехать в любом случае.
Все это чушь собачья.
Натаниэль выбрал деньги.
Мэтт выбрал футбол.
Когда же кто-нибудь выберет меня?
 Я замечаю высокого блондина, который направляется ко мне. Он скользит горящим
синим взглядом по моим рукам и груди, затем возвращается к лицу и расплывается в
улыбке.
О да, вот он выбрал бы меня. По крайней мере, на одну ночь.
Парень опирается на барную стойку рядом со мной.
— Я Леннон.
Ух ты. А он не особо заморачивается с псевдонимом.
Я коротко киваю.
— Маккартни.
Улыбка моего нового знакомого становится натянутой.
— Ого, никогда раньше не слышал этого имени.
— А?

Парень вынимает бумажник и показывает водительские права.

— Меня правда зовут Леннон.
Я пялюсь на документ и задаюсь вопросом, не фальшивый ли он. Это, конечно, возводит
анонимные перепихоны на уровень экстрима.
— Родители тебя ненавидели?
Смех Леннона глубокий и раскатистый.
— Я до сих пор им это припоминаю. Когда они жалуются, что подолгу меня не видят, я
всегда отвечаю: «Это вы назвали меня Леннон».
— Извини. Я думал... ну, знаешь... Этот бар...
Нужно признать, улыбка Леннона сексуальна как грех.
— Ты подумал, это фальшивое имя, чтобы кадрить парней? Да ладно, кому взбредет в
голову добровольно выбрать имя Леннон? Ну, кроме родителей, которым абсолютно
наплевать, сколько шуток про «Битлов» обрушится на мою голову.
— Я Ноа, — протягиваю руку.
Леннон пожимает ее и задерживает в своей чуть дольше положенного.
— Подожди, ты тоже назвался фальшивым именем. Это значит, ты хочешь свалить
отсюда?
Если бы такой парень, как он, задал мне подобный вопрос пару месяцев назад, я бы уже
засунул язык ему в горло. И хотя искушение трахнуться в качестве мести велико, да и член
мой вполне заинтересован, я не могу этого сделать. Без вариантов. Не потому, что по
контракту все еще должен быть бойфрендом Мэтта, а потому, что знаю — Леннон с ним не
сравниться.
Может, парень, в которого я влюблен, и не отвечает мне взаимностью, но лечить
разбитое сердце, ложась под первого встречного, я не буду. Это сработало бы, если бы я
расстался с кем-то другим, но не с Мэттом. Никогда и никем я не был так увлечен. Даже
Натаниэлем. С тех пор, как Мэтт ушел, все стало скучным и неинтересным. Я понятия не
имел, что тоска по кому-либо может превратить жизнь в ад. Я забросил свой проект
«Радужные койки», потому что мне просто уже все равно. Мне все еще хочется, чтобы он
состоялся, но без человека, с которым я мог бы провести свою жизнь, все становится
бессмысленным. Неважно, сколько бездомных подростков моя программа удержит от
улицы. Она никогда не сделает меня цельным. Цельным меня делает Мэтт. С ним я
перестаю быть избалованным богатеньким мальчишкой, невоспитанным и самонадеянным
сынком политика. С Мэттом я становлюсь собой. Настоящим собой.
Леннон все еще ждет моего ответа, и я, наконец, нахожу правильные слова:
— Спасибо, но, э-м, не стоит. У меня есть парень.
Леннон опускается на соседний стул.
— Так он и есть причина того, что ты тут сидишь во вторник в восемь вечера?
Да. Это он. Потому что, оказывается, когда любовь твоей жизни не отвечает тебе
взаимностью, это так же больно, как запрещенный пинок по яйцам. Может, поэтому я
выбрал бар под названием «Шары и булки».
— Какова твоя причина? — спрашиваю я.
— Хочу потрахаться. Разве может быть более веская причина?
Я хихикаю.
— Думаю, нет.
— Здесь сейчас сонное царство, так что, если хочешь поговорить, время у меня есть.
— Уверен, у тебя найдутся дела поважнее, чем слушать мои стенания о том, как
бойфренд предпочел мне карьеру.
У Леннона отвисает челюсть.
— Так. Нам нужно выпить. — Он подает знак бармену, чтобы тот налил нам еще, и вот
так просто я оказываюсь напивающимся вдрызг в компании Битла.
Леннон прилагает массу усилий, чтобы меня взбодрить, и, его истории здорово
отвлекают. Мой новый знакомый рассказывает обо всех случаях, когда его имя доставляло
проблемы. Знаю, страдания Леннона не должны меня смешить, но то, в какой
самоуничижительной манере он о них рассказывает, не оставляет никаких шансов, и я
хохочу.
Внезапно на мое плечо опускается сильная рука.
— Что ты делаешь? — рявкает Дэймон.
— Болтаю с Ринго Старром. Серьезно, я угораю от имени этого парня.
— Ага, и это заставляет меня любить его еще больше, — отзывается Леннон.
— А ты не забыл, что твое имя — Эта-задница-кое-кому-принадлежит? — спрашивает
Дэймон.
— Хм, это звучит не совсем правильно, — говорю я.
— Это и есть тот самый бойфренд? — в тоне Леннона сквозит то ли подозрение, то ли
удивление, не могу разобраться.
— О, замечательно! — говорит Дэймон. — Значит, ты все-таки не совсем забыл о парне,
который предложил тебе весь мир, а ты его отверг. И ты же сейчас из-за этого злишься?
Я вскакиваю с места так быстро, что барный стул отскакивает в сторону.
— Ага, вот же хренушки ты тут несешь.
 Хренушки? Я уже говорю как Мэтт? Надо брать себя в руки.
— Я отверг его? Это он получил предложение на контракт в Нью-Йорке и ничего не
сказал. Это он переехал в Чикаго, хотя мог остаться. Это он предпочел футбол мне.
— Если реально в это веришь, значит, ты не такой уж и умный, каким кажешься. Как
думаешь, почему Мэтт отказался от контракта стоимостью в десять раз больше, чем
чикагский? Забудь на секунду, что речь идет о Нью-Йорке. Допустим, те же условия ему
предложили в Сиэтле. Что, по-твоему, могло бы его заставить оказаться от хреновой тучи
денег?
— Он сказал, что хочет кольцо чемпиона. Что это для него важнее всего. Включая меня.
— «Вориорз» сто лет не выигрывали Суперкубок. Да, в этом году у них появился шанс,
но у Нью-Йорка есть такая же возможность. И Мэтт был готов от всего этого отказаться.
Ради тебя. Ты сказал «нет», и он согласился на Чикаго.
— Мэтт хотел, чтобы я попросил его остаться. Разве это значит, что он готов отказаться
от всего ради меня? Нет. Это означает, что я заставляю его все бросить. Мэтт хотел, чтобы
решение было принято за него, чтобы, когда он пожалеет, что оставил футбол, ему было
кого обвинить в своих бедах.
Дэймон делает несколько шагов назад, его пристальный взгляд прожигает меня
насквозь.
— Ты на самом деле в это веришь, да?
— Ну а во что мне верить? Просвети, пожалуйста, потому что я явно что-то упускаю.
— Мэтт идиот, что сразу не открыл тебе правду, но и я не тот, кто должен об этом
рассказывать. Он просил меня молчать. Если бы я не был его агентом, не стал бы слушать,
но я должен сдержать слово. Мэтт отказался от миллионов долларов. Ради тебя.
— Почему?
Губы Дэймона сжимаются в тонкую линию.
— Имя Рика Дугласа тебе что-нибудь говорит?
— Понятия не имею, кто это, — отвечаю я.
— Это владелец «Нью-Йорк Кугуарз», — подает сзади голос Леннон.
Мы с Дэймоном оборачиваемся к нему.
— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.
Дэймон прищуривается:
— Вы были на пресс-конференции.
Дерьмо. Гребаное дерьмо. Нехило я облажался.
— Так ты писака?
Леннон кивает. У него хотя бы хватает приличия выглядеть виноватым.
Я бросаюсь на него, но Дэймон тянет меня назад, а Леннон вскидывает руки в знак
капитуляции. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить, не сказал ли чего такого, что могло быть
неправильно истолковано или вырвано из контекста, но на ум приходит только его дурацкое
имя. Блядь, а еще то, что мой бойфренд меня не любит.
— Ты следил за мной ради статьи?
 — Нет, я за тобой не следил. Мое появление здесь — случайное совпадение. Когда я
тебя увидел, не был уверен на все сто, что это именно ты. Но, возможно, потом подумал,
что мог бы заполучить неплохой материал, если бы достаточно тебя напоил.
Я снова бросаюсь к нему, но Дэймон все еще крепко меня держит.
Леннона, похоже, мои потуги совершенно не беспокоят.
— Но потом я понял, что твоя история ничем не отличается от истории любой другой
женушки футболиста. Поверь, тебе нечем заинтересовать читателя. Никому нет дела до
тоскующего по семье парня, который загребает миллионы долларов. Проблемы «первого
мира» и все такое.
— Ты только что назвал меня женушкой футболиста? — спрашиваю я.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Вы не первая гей-пара...
— Открытая однополая пара, — поправляет Дэймон, будто есть какая-то разница. —
Пойдем отсюда, Ноа, пока ты не сказал что-нибудь, что этот парень использует, чтобы еще
больше усложнить тебе жизнь.
— Значит, если я репортер, то автоматически становлюсь врагом? — спрашивает
Леннон. — Достаточно жестко. Вы же тот самый Дэймон Кинг, который несколько лет
назад чуть не стал игроком Главной Бейсбольной Лиги, но вылетел из-за травмы плеча.
Дэймон бледнеет.
Леннон встает со стула.
— Послушайте, предлагаю сделку. Я притворюсь, что не слышал имени Рика Дугласа,
не буду копаться в причинах отказа Мэтта Джексона от фантастического контракта с
«Кугуарз». Я работаю на журнал «Sporting Health Magazine». Мы не желтая газетенка. Нам
нужны реальные истории. Если я получу эксклюзивное интервью бывшего бейсболиста-
гея, ставшего спортивным агентом, то в сегодняшнем материале не буду упоминать ничего,
кроме услышанного на пресс-конференции. Вы просто взяли и исчезли из спортивного
мира, и вдруг откуда ни возьмись, появляетесь в качестве крутого агента, представляющего
интересы самого скандального клиента. Да еще и подписали контракт с восходящей звездой
хоккея. Мне нужна ваша история.
Дэймон вздыхает:
— Договорились.
— Ты не обязан этого делать, — тихо говорю я, надеясь, что Леннон не слышит.
У Дэймона были свои причины не давать интервью после травмы. Целый год он был
полной развалиной, и до сих пор для него это щекотливая тема.
Дэймон поворачивается ко мне.
— Езжай в гостиницу, где поселилась команда. Комната Мэтта двадцать пять ноль семь.
— Он достает ключ-карту и протягивает мне. — Поговори с ним. А я придержу этого парня
на расстоянии.
Я колеблюсь. Вдруг Мэтт скажет что-то такое, чего я не хочу слышать? Ну конечно,
нечто подобное он и скажет. Иначе он поговорил бы со мной еще до отъезда в Чикаго.
— Поверь мне, — говорит Дэймон.
 — Знаешь, когда кто-то говорит так, мне хочется верить еще меньше.
Дэймон практически толкает меня к дверям.
— Иди.
Пройдя один квартал в направлении гостиницы Мэтта, я притормаживаю. В
подсознании всплывает имя Рика Дугласа. Медленно передвигая ноги, я вбиваю его в
«Гугл». Приходится прокрутить целую кучу всякой футбольной хрени, пока не появляется
то, что я ищу. Помимо «Кугуарз», Дуглас владеет многочисленными корпорациями в
различных отраслях промышленности. Очень напоминает...
— Ох, блядь, нет.
Нет нужды изучать компании Рика Дугласа, чтобы понять, что он каким-то образом
связан с моим отцом.
Я ускоряю шаг, в душе закипает гнев. Если раньше я боялся услышать то, что скажет
Мэтт, то теперь мне это просто необходимо.
 Глава 27

НОА
Я бегу по холмистым улицам Милуоки, чтобы быстрее добраться до Мэтта. И чуть
не загибаюсь. Твою мать. Мне нужен воздух. Срочно.
Я еле дотягиваю до гостиницы, где меня на ходу тормозит охрана. От интенсивной
нагрузки грудь тяжело вздымается. Нафиг этот бег. Пытаясь отдышаться, я упираюсь
ладонями в колени.
— Ваш гость... в отеле... — запыхаясь, выдавливаю я и показываю ключ-карту,
которую дал Дэймон. — Я... спешу...
Охранник отступает, и я снова бегу. С другого конца вестибюля вижу, как
закрываются двери лифта, и припускаю быстрее. Чувак в лифте видит, что я бегу, но ничего
не делает, чтобы удержать двери открытыми. Урод.
Следующий лифт приходит, по ощущениям, где-то через два года. К тому времени,
как я добираюсь до номера Мэтта, адреналин в крови зашкаливает. Я не утруждаю себя
стуком и открываю дверь картой.
Вот он, со всеми своими шестью футами и тремя дюймами четко очерченных
мускулов и сексуальной как грех задницей. При виде меня Мэтт застывает на полдороге
между двумя кроватями.
— Ноа…
Сердце бешено колотится, и меня будто затягивает в мощное течение, несущее к
Мэтту. Громкий щелчок захлопнувшейся за мной двери нарушает наступившую тишину в
комнате. Все подозрения, ненависть и гнев трансформируются в похоть, желание и нужду.
Если бы не отчаянная необходимость узнать, что натворил отец, я бы набросился на Мэтта
и оставил все вопросы на потом.
— Что он сделал? — спрашиваю я.
Мэтт хмурит брови.
— Кто? Дэймон?
— Мой отец, — шиплю я сквозь зубы.
Замешательство на лице Мэтта сменяется удивлением, брови взлетают до линии
волос. Он отворачивается, избегая моего взгляда.
— Ох. Хм-м. Ты про это... Дэймон сказал, он...
Я никак не могу восстановить дыхание, грудь тяжело вздымается.
— Единственное имя, которое назвал Дэймон — Рик Дуглас. А я сложил два и два.
— Неважно, что сделал или не сделал твой отец. Просто знай, что оставаться в Нью-
Йорке был не вариант. Если бы имелся хоть шанс, я не колебался бы ни секунды. Так же,
как если бы ты попросил меня остаться. — Мэтт пытается подойти ко мне, но я отступаю,
пока не упираюсь спиной в дверь.
— Мне нужно знать, — говорю я.
— Зачем? Это тебя лишь разозлит.
— Ты отказался от миллионов долларов ради меня.
Мэтт пожимает плечами.
— Ты идиот, если хотя бы допускаешь мысль, что я мог согласиться. То, что я
чувствую к тебе, стоит гораздо больше.
— Почему ты мне не сказал? — шепчу я.
 — Если в двух словах, мне дали понять, что твой благотворительный фонд может
накрыться.
Я моргаю. Этот парень... это он и есть. Он тот самый.
Он будет за меня бороться. Защищать. Оберегать. Он предпочтет меня всему
остальному — даже футболу, если я позволю. Чего я не сделаю. Но дело не в этом. А в том,
что я думал, никогда не встречу такого человека, как Мэтт. Который любил бы меня и весь
мой дерьмовый багаж. Который смог встретиться один на один с моим отцом и принять
мою сторону.
— Я не хотел, чтобы ты потерял то единственное, что тебя так воодушевляет, —
после затянувшейся паузы говорит Мэтт. — Когда ты рассказываешь о «Радужных
Койках», то просто светишься. Оживляешься, становишься страстным. Как-то ты сказал
мне, что у тебя никогда такого не было. Ты не собирался просить меня остаться, и я решил,
что не стоит ничего рассказывать. Я нарушил сделку, влюбившись в тебя.
— Нет. Мы нарушили сделку. Кажется, я полюбил тебя в ту минуту, как мы
приземлились в Нью-Йорке, и ты недвусмысленно указал на мою избалованность. Это было
так романтично.
— Как? Никаких нежных чувств к парню с круиза? — спрашивает Мэтт.
— К тому злюке, не вылезавшему из спортзала? Не особо.
— Эй, ты же понимаешь, что я все еще тот самый парень.
Я трясу головой.
— Ты гораздо больше.
— Могу я уже тебя поцеловать? Пожалуйста?
— Блядь, да.
Мы сталкиваемся ртами на полпути, слишком жадно, чтобы вовремя притормозить.
Зубы громко клацают, и мы начинаем хохотать.
— Ух, — Мэтт хватается за челюсть.
— Упс.
— Кровит? — Он убирает руку и показывает зубы.
— Нет, все в порядке. — Я подхожу ближе. — Просто идеально.
На этот раз я двигаюсь медленно. Скольжу пальцами по волосам и мягко
прижимаюсь губами к его губам.
Мэтт стонет и обхватывает своими огромными ладонями мою задницу.
— Я переезжаю в Чикаго.
Мэтт застывает.
— Ч-что? — Он откидывает голову, но по-прежнему прижимает меня к себе.
— Я не хочу без тебя жить, а ты не можешь бросить футбол ради меня. Ты и есть
футбол. Ты готов был отказаться от всего. Сейчас моя очередь переступить через себя и
сделать это на самом деле.
Надо признать, единственный раз, когда я бросил все ради парня, это обернулось
против меня. Я остался получать степень политолога в спортивном колледже Нью-Джерси.
Не будь я таким упрямым, перевелся бы в Гарвард, Йель или любой другой университет
Лиги плюща, и отец заплатил бы любые деньги. А я остался в Ньюпорте ему назло.
Но Мэтт — не Натаниэль. Да и я уже не тот наивный восемнадцатилетка.
— Что меня там держит? — спрашиваю я. — Я люблю Нью-Йорк, но...
— А как же твой благотворительный проект?
 — Уверен, в Чикаго тоже найдутся бездомные подростки-геи. Печально, что этот
проект применим в любом городе, но в данном случае это нам на руку.
— У меня контракт всего на год. Если ты запустишь «Койки» здесь, а я не пройду
отборочные тренировки...
— «Радужные Койки» еще очень далеки от запуска. Мы пока только на стадии
планирования. А если проект останется в Нью-Йорке, мы что-нибудь придумаем. Я мог бы
летать туда и обратно, когда ты в разъездах, да и сезон длится всего пять месяцев... даже
меньше, если не попадете в плей-офф, хотя я в вас верю.
Мэтт отстраняется.
— Ты в курсе продолжительности футбольного сезона?
— Я прочитал.
Ага, я абсолютно без ума от этого парня. Я даже занимаюсь планированием всякого
дерьма.
— Ладно, а как же твой отец? Он же вычеркнет тебя из завещания.
— Ой-ой, я так ужасно этого боюсь, — сухо бросаю я. — Пусть оставит свое
состояние моим кузенам. Они все равно считают, что я не заслуживаю права на наследство
Хантингтонов.
— Ты пожертвуешь ради меня миллионами долларов?
— Звучало бы более впечатляюще, если бы я не стоил больше, чем отец. Но, да,
конечно, будем считать, что так.
Мэтт игриво меня пихает, но я хватаю его за руку и притягиваю к себе. Постоянно
хочу до него дотрагиваться. Все время. Трудновато придется во время тренировок, но я
серьезно настроен со всем справиться.
— Если тебе от этого станет легче, знай: будь я перед выбором между тобой и
деньгами, я выбрал бы тебя. Всегда. Ты единственный человек, который понимает, почему
я такой, какой есть, и я люблю тебя, тупица.
Улыбка, озарившая лицо Мэтта, окончательно рушит мои стены, и я понимаю, что
поставил сердце на кон не зря.
Мэтт касается лбом моего.
— Я тебя тоже люблю, идиот.
— Сколько нежности в твоих словах.
— Ты первый начал, — шепчет Мэтт.
И я же это заканчиваю, хватая его за рубашку и пятясь к кровати. Я разворачиваюсь
и толкаю его вниз, но Мэтт снова вскакивает.
— Это койка Тэлона. Вряд ли он оценит, если мы на ней трахнемся.
— Мы собираемся трахаться? Разве теперь, когда у нас серьезные отношения, секс
не должен прекратиться?
— Если, по-твоему, в этом заключаются отношения, я тебя бросаю. Сейчас же.
Я притягиваю Мэтта к себе и вдыхаю его запах.
— Кажется, лишив тебя девственности, я сотворил монстра.
— Во-первых, ты меня девственности не лишал. А во-вторых, мои тренеры обвинят
тебя в отсутствии у меня концентрации, потому что на поле я только и буду делать, что
думать о твоей очковой зоне.
— М-м-м, продолжай говорить на футбольном сленге. Ох, да, и со своим южным
акцентом.
Губы Мэтта обхватывают мочку моего уха, затем скользят вниз по шее.
 — А может, я тебя так трахну, что забудешь, сколько у тебя бабла в банке? Только
и сможешь, что выкрикивать мое имя, смекаешь?
Я стону.
— Знаю, сейчас речь не о том, но я и так понятия не имею, сколько у меня денег.
Если только «куча» не считается числом.
— В постель, — рычит Мэтт.
Ему не нужно повторять дважды. Я оказываюсь на спине быстрее, чем девственник
на проститутке. Мы сбрасываем рубашки, ботинки и носки, Мэтт стягивает штаны и
боксеры, а я вожусь со своими дурацкими джинсами.
Никогда не носите дизайнерские джинсы. Идиотские пуговицы вместо молнии.
— У тебя есть все, что нужно? — спрашивает Мэтт.
Я резко замираю.
— Нет. А у тебя? Ты же у нас тот, кто переехал.
— Но не в Милуоки же. Кого мне было трахать на сборах?
— А кого здесь было трахать мне, учитывая, что мы вроде как расстались? — Я
откидываюсь на спину. — У тебя даже для дрочки ничего нет? После Арона я проверялся,
и ни с кем потом...
— Н-н-гррх. — Мэтт кусает костяшки. — Больше всего на свете хочу трахнуть тебя
без резинки, но смазки нет. Сборы, опять же. Не думал, что будет время шкурку гонять.
— Как насчет халявного гостиничного лосьона? — Я уже откровенно скулю.
— Фу, и близко не подпущу эту дешевую дрянь к своему хозяйству.
— О, простите, Ваше Высочество. Я и не подозревал, что вы такой тонкий знаток
лосьонов для рук.
Вместо того чтобы ответить мне колкостью, Мэтт тянется к моим джинсам и
окончательно их снимает.
— Ну, есть же еще рот. И руки. А когда съедемся, я тебя трахну. — Мэтт забирается
на край постели.
Его голова опускается, губы так близки к моему изнывающему, набухшему члену.
Но я хватаю Мэтта за волосы и оттягиваю назад.
— Ты хочешь, чтобы я жил с тобой?
— Разве ты не это имел в виду, сказав, что переедешь в Чикаго?
— Ох... нет. Так далеко вперед я не заглядывал. Просто понял, что хочу быть вместе.
Но я серьезно хочу с тобой жить. Да, я хочу к тебе переехать.
На этот раз, когда Мэтт приближается к моему члену, я его не останавливаю. Он
заглатывает меня своим талантливым ртом, но, как бы я ни обожал это ощущение, мне
нужно больше.
— Мэтт. — Я тяну его вверх, и его тело скользит по моему.
Слюна и предэякулят смешиваются, и наши члены легко трутся друг о друга. Мэтт
двигает бедрами и мои глаза закатываются.
— Мать твою.
Он продолжает по мне скользить, трется всем телом, шепчет что-то о заявлении
прав, а еще повторяет мои новые любимые три слова: я тебя люблю.
Когда мы оба начинаем сходить с ума, я хватаю Мэтта за задницу и погружаюсь в
собственное удовольствие. Мэтт толкается сильнее, так что изголовье кровати ударяется о
стену, но мне плевать, если даже его товарищи по команде находятся в соседнем номере. Я
возбужден до безумия, мне срочно надо кончить.
 Когда я думаю, что больше не выдержу, Мэтт содрогается в оргазме, провоцируя
мое собственное освобождение.
Мэтт утыкается лбом мне в плечо, и в комнате слышны только стоны и тяжелое
дыхание. Но затем раздается голос, который ни одному из нас не принадлежит:
— Хм-м.
— Тэлон. — Мэтт сползает с меня и накрывает простыней, обернув одеяло вокруг
своей талии.
Его сосед по комнате тупо смотрит на нас, открыв рот.
— Хм-м...
Интересно, это единственное, что он умеет говорить?
Мэтт тоже не знает, что сказать.
Мой взгляд скользит по Тэлону, останавливаясь на довольно очевидной выпуклости
в штанах, и я задаюсь вопросом, как долго он наблюдал за нами, и с чего это вдруг подобное
зрелище так возбудило гетеросексуального парня. Прежде чем я успеваю переоценить
ситуацию, Тэлон, наконец, приходит в себя.
— Я рад, что вы, ребята, разобрались в своем дерьме, но, хм, тут такое правило —
никаких гостей в номерах.
Точно.
— Прям с языка снял, — реагирую я и порываюсь встать.
— Подожди, — останавливает Тэлон. — Я, э-э... спущусь в бар, выпью чего-нибудь
пока вы... э-э… оденетесь. И, хм-м.. ага... выпью. В баре.
Если кому-нибудь любопытно, как выглядят двести фунтов неловкости и
неуклюжести, достаточно понаблюдать, как Тэлон пытается выйти из комнаты. Он
открывает дверь, но ее заклинивает у его огромной ноги. Тэлона это не останавливает, и он
пытается протиснуться в полуоткрытую дверь. При этом он больно стукается головой и
чертыхается.
— Блин, с тобой все в порядке? — спрашивает Мэтт.
Тэлон отмахивается от него и выбегает.
— Я должен с ним поговорить, — вздыхает Мэтт.
— Окей. Может, я смогу снять здесь номер и...
— Сейчас для меня это как школьный лагерь. — Мэтт копается в ворохе одежды и
начинает одеваться. — Даже если бы я хотел улизнуть из комнаты, весь отель забит
футболистами. Не удастся выйти незамеченным.
Я выбираюсь из постели.
— Тогда, наверное, мне не стоит сдавать обратный билет домой.
Мэтт весь сдувается.
— Отстой. Я не хочу, чтобы ты уезжал, но...
— Понимаю. Это твоя работа, и я не должен здесь находиться. Я вернусь в Нью-
Йорк, соберу вещи и...
— Черт. А как же Джей-Джей?
— Он может оставаться в доме, сколько захочет. Будет присматривать за ним, пока
меня нет.
— Что, если ты замутишь здесь свой фонд, а «Ворриорз» меня отсеют? Может, нам
стоит сесть и подумать...
Я делаю шаг к нему.
 — Детка. Я поеду туда же, куда и ты. Мне все равно, как мы это устроим, и что надо
будет сделать, чтобы все получилось. Все уже получается. Понял?
Мэтт кивает.
— Понял.
— Теперь иди и поговори со своим очумевшим другом. Увидимся через несколько
недель. В нашей квартире.
— В нашей квартире...
 Глава 28

МЭТТ

Как мне, нахрен, себя вести? Как обычно? Спокойно? Виновато?

Может, лучше чтобы Ноа извинился? Это он заставил меня потерять голову, и я
набросился на него, совершенно забыв о соседе по комнате, который мог вернуться в любой
момент.
Я долго смотрю на Тэлона, сидящего в баре, но он не выглядит взбешенным. Не
бледен, не глушит выпивку, и его явно не тошнит от увиденного. Сосредоточенно
нахмурившись, Тэлон потягивает то ли виски, то ли бурбон.
Сделав глубокий вдох, я подхожу и придвигаю стул.
— В общем, э-э… на счет того, что случилось…
Отличное начало, Мэтт.
Тэлон фыркает.
— Я просто хочу извиниться. Совсем не соображал. Ноа согласился переехать в
Чикаго, и я вроде как на него набросился. Не следовало этого делать, прости, что поставил
в такое неловкое положение, обещаю, такого больше не повторится и...
— Эй, эй, Джексон. Все нормально. Погоди, ты думаешь, я злюсь, что ты трахался в
нашей комнате? Думаешь, я не видел такого на выездах?
Верно. За столько лет меня не раз выставляли за дверь любвеобильные соседи, но сейчас
все иначе.
— Только не с парнями.
Мэтт качает головой.
— Да плевать мне, что ты с парнем. Мы же вроде с этим разобрались. Думаю, это я
облажался. Это было неожиданно, но вместо того, чтобы поступить как обычно и по-тихому
смыться на часок-другой, я застыл… и теперь чувствую себя гадом ползучим. Ну, что
пялился и все такое.
Мои глаза лезут на лоб.
— Не то чтобы целую вечность. Я был застигнут врасплох, не мог пошевелиться, а
потом все кончилось, и мне надо было что-то сказать, иначе вы решили бы, что я все время
там торчал, хотя я не торчал, и… Боже, я себе сейчас яму рою.
Я смеюсь.
— Может, забудем вообще что произошло? Ты не гад. Я больше никогда не протащу
Ноа в номер, но если ты потребуешь себе другого соседа, я пойму.
— Да не собираюсь я менять соседа, придурок.
— Классно поговорили. Все, я в постель… хм, спать. Ноа улетел домой.
— Спасибо, что предупредил. В смысле, наверное, часиком раньше предупреждение
тоже не помешало бы.
 — Мы об этом больше не говорим, забыл?
— Точно. Ты иди, я тоже скоро. Только виски допью.
— Не переборщи. Тренер тебя завтра убьет, а нам всем устроит ад на земле.
— Это тренировочные сборы. Они и есть ад, не смотря ни на что.
— Особенно для меня, — бормочу я.
Тэлон глотает остаток выпивки и встает.
— Ты ведь не боишься, что тебя отсеют? Мы неприкасаемые, приятель. Тренер так и
заявил на пресс-конференции.
— А что, если мы сами себя обманываем? Что, если мы выйдем завтра на поле, а они
нацелятся на мой провал?
— Потому что тебя к чувакам тянет? Ты совсем потерял веру в этот мир, да?
— Ну, когда собственная семья отказывается от тебя, чего ожидать от людей, с
которыми никогда до этого не встречался?
Тэлон сжимает мое плечо.
— Иди и выложись по полной. Ты докажешь, что принадлежишь этой команде.
— Да. Я готов взять футбол за яйца.

***

Лежа на спине и глядя в ясное небо, я пытаюсь вспомнить, что именно люблю в футболе,
потому что сейчас на ум не приходит ни одной причины.

Смех Тэлона доносится до меня раньше, чем его лицо появляется надо мной.

— Это так ты собирался хватать футбол за яйца?

Он помогает мне подняться, и я стону. Через две недели после непрерывных подсечек и
блокировок у меня болит практически все. Но я справляюсь. Я это знаю. Может, я и
чувствую себя дерьмово, но если похвалы тренеров что-то значат, я их дохрена впечатляю,
а только это сейчас и важно.
Единственное, что отравляет удовольствие от тренировок — помимо истощения,
конечно, — это напряженность между мной и некоторыми парнями. Удивительно, но
большая часть враждебности выплескивается на поле. В раздевалке меня оставляют в покое.
Что довольно многообещающе, но я особо не обольщаюсь.
Дни тянутся медленно, и я скучаю по Ноа как сумасшедший. Но сейчас, когда лежу на
поле, а боль от последней подсечки ослабевает, я знаю, что нахожусь в правильном месте.
Даже измученный и побитый, я не могу долго злиться на игру.
Мы весь день отрабатываем линию подачи, но когда Тэлон заявляет, что мы снова ведем
провальную игру, только что закончившуюся моим очередным падением без мяча в руках,
Картер не ограничивается своим обычным хмурым взглядом, к которому я уже привык. На
этот раз его протест выражается в бормотании, но настолько тихом, что я не разбираю слов.
 Я полностью настроен пропустить это мимо ушей, как обычно поступаю со всеми
мелкими подначками остальных, но Тэлон снимает шлем и налетает на Картера,
сталкиваясь щитками и вцепляясь тому в лицо.
— Может, скажешь погромче, чтобы весь класс услышал? — рычит он.
— Брось, Тэлон. — Я пытаюсь его оттащить.
— Не-а. Если у него проблемы, мы должны их решить. Говори громко или заткнись
нахрен.
Тренер нападения подбегает от боковой линии, Колдуэлл следует за ним по пятам. Да
блин.
— Проблемы? — Тренер сверлит нас взглядом.
Картер переводит взгляд с меня на Тэлона, затем смотрит на тренера.
— Никаких.
— Тогда давайте закончим, наконец, эту чертову игру, — говорит Тэлон.
Вне поля Тэлон веселый, смешливый парень и отличный друг. Но Тэлон-квотербек —
настоящий командир, властный и высокомерный. Довольно сексуальное сочетание.
Мы встаем на линию розыгрыша, и я лицом к лицу встречаюсь с Хендерсоном, одним
из капитанов команды.
— Голубки ссорятся? — насмехается он, но затем запинается. — Черт. Наверно не стоит
использовать с тобой такие выражения, потом проблем не оберешься.
Ну вот. Это именно то, что в конечном итоге сведет с ума и меня, и всех остальных. Они
будто ходят по яичной скорлупе, стараясь не шутить на темы, которые с другими парнями
не являются проблемой. Раньше, чтобы подначить, тренеры называли всю команду
«дамочками», но теперь, со всей этой сраной политкорректностью, они боятся вообще что-
то говорить. Нет, любое оскорбление в принципе неприемлемо, но и особого отношения к
себе я не хочу.
— Болтай, что хочешь, Хендерсон. А пока ты треплешься, я буду нарезать вокруг тебя
круги.
Он смеется, и моя тактика срабатывает, потому что когда мяч вводят в игру, я
разворачиваюсь и обегаю его. В отличие от предыдущей игры, где меня подрезали еще до
того, как добраться до мяча, на этот раз я добегаю до своей отметки, но тут меня валит
Картер, перехватывая мой чертов пас.
Ну уж нет.
В следующую секунду мои руки оказываются на его джерси, и мы бодаемся шлемами.
— Какого. Хрена.
Картер меня отталкивает.
— Не думал, что успеешь вовремя. Некоторым из нас не нужны всякие трюки, чтобы
получить пас.
На поле воцаряется зловещая тишина. А затем я начинаю хохотать. Я смеюсь так сильно,
что едва могу дышать.
 — Ты сейчас серьезно? Думаешь, меня взяли в команду, потому что я гей? Типа, я
использую ориентацию как преимущество?
Я продолжаю смеяться, в то время как тренеры и остальная команда нас окружают.
Мы реально как школьники.
— Джексон, ты как? — спрашивает Колдуэлл.
— Замечательно. Мои товарищи по команде считают, что я размахиваю радужным
флагом, чтобы получить особое отношение. Они не верят, что я здесь заслуженно. Но,
конечно, все просто зашибись. Дайте-ка подумать, меня выгоняют против воли, швыряют
на растерзание прессе, которая обожает копаться в моей сексуальной жизни, потом
приходится согласиться с урезанным гонораром из-за идиотского лимита на зарплаты, а
еще из-за того, что меня больше никто не хочет. Ага, Картер, я сделал это все специально.
Может, мне обвинить тебя в том, что ты получил место ресивера только потому, что
черный? Как тебе такой расклад?
— Какого хрена ты только что сказал? — Картер пытается до меня добраться, но Миллер
тянет его назад.
— Я просто хочу показать, что твоя логика ошибочна.
— Ты не обязан ничего объяснять, — вмешивается тренер, — а ты, Картер, должен. Тебе
ясно сказали...
— Нет, — перебиваю я. — Это не только его проблема. Это проблема всех. Мое
начальство ведет мои войны вместо меня. — Я поворачиваюсь к Картеру. — Собираешься
извиняться или выйдем на поле один на один? Суициды (прим. пер.: безостановочный
спринт на разные дистанции). Полная экипировка. До первого падения. Я надираю тебе
зад, ты перестаешь выёживаться и признаешь, что использование ориентации как средство
для продвижения — самый нелепый план из всех возможных, потому что он не работает.
Он работает против меня. Во всем. Даже в том, что мне приходится сейчас перед тобой
оправдываться и что-то доказывать. Побьешь меня, получишь столько пасов, сколько
захочешь.
— Чувак, это плохая идея, — вмешивается Миллер.
— Мэтт сделает Картера, — рычит Тэлон. — Пятьдесят баксов на Джексона.
Я перевожу взгляд на тренеров. Блеск в их глазах дает мне понять, что, несмотря на
хмурые лица, они тоже в деле.
— Готов съесть свои слова? — бросаю я Картеру.
Он с вызовом вздергивает подбородок.
— По рукам.
Уже через несколько минут «суицидов» до меня доходит, во что я ввязался. Адреналин
сменяется болью, конечности отваливаются, дыхания не хватает, хочется блевать, но я ни
за что не собираюсь сдаваться. Я скорее умру, чем позволю Картеру меня побить.
За нами наблюдает вся команда, так же как и тренеры. Но это хорошо. Мне нужно
сделать это лишь раз, чтобы окончательно заткнуть всех, кто считает, что я не заслуживаю
места в «Вориорз».
 Сам факт необходимости что-то доказывать подтверждает причину, почему никто в
этом спорте не хочет «выходить из шкафа». Может, мне следовало подавить потребность
самоутвердиться и не поддаваться на провокации, но если это остановит нападки всяких
засранцев, я пойду до конца.
Я отбрасываю отвлекающие мысли и сосредотачиваюсь на конечной цели, которую уже
не могу точно вспомнить, потому что мышцы горят от переизбытка молочной кислоты. И
все же я не сдаюсь.
И не сдамся. Никогда.
Спустя хренову тучу времени и такое количество раундов, что я давно потерял счет,
Картер, наконец, запутывается в собственных ногах и падает.
— Слава яйцам, — хриплю я и грохаюсь на колени.
Передо мной возникает бутылка воды. Не знаю, откуда она, но я, не колеблясь, срываю
с себя шлем и жадно ее осушаю.
— Ну, закончили мериться письками? — спрашивает Колдуэлл.
— Закончили, — выдыхаю я, стараясь не смотреть на Картера.
— Вопрос закрыт? — Тренер сверлит нас взглядом.
Голос Картера звучит хрипло, но в нем слышится уверенность:
— Закрыт.
— Вы двое свободны до конца дня. Хорошенько разогрейте мышцы, иначе от вас завтра
не будет никакого толку. Тренер поворачивается к остальным членам команды.
— Перерыв закончен! За работу!
Один вызов принят. Очень надеюсь, что других не предвидится.
 Глава 29

НОА

В тот момент, когда Мэтт признался, что любит меня, я знал, что большей эйфории
никогда не испытаю. Но сейчас я чувствую нечто очень похожее.
— Ты не переедешь в Чикаго, — говорит отец, сидя за своим массивным столом.
— Х-м, я вполне уверен в обратном. — Не могу престать улыбаться, и думаю, это его
бесит еще больше.
А может, его злят мои ноги, которые я устроил на его драгоценном столе из красного
дерева. В любом случае, мне все равно.
— Ты должен появляться на публике с матерью и со мной, а твой благотворительный
проект — часть нашей кампании. Ты не можешь находиться на другом конце страны.
Я встаю.
— Ой, забыл тебе сказать. Я поговорил со своими парнями по финансам. Они готовы
выделить значительную часть траста, так что проект будет полностью моим. Я больше не
часть твоей кампании, и не твоя марионетка, а ты больше не мой отец.
Папа тоже встает и наклоняется над столом.
— Ноа, ты не можешь так поступить.
— Следовало думать об этом прежде чем пытаться подкупить еще одного моего
бойфренда. Но на этот раз вернулось бумерангом, так ведь? А больше всего меня поражает
то, что ты все равно не видишь ничего плохого в своих действиях. Ты, который вопреки
воле отца выбрал в супруги кого-то не своего круга и расы, как никто другой, должен
понимать, что это не сработает. Я готов был убрать историю с Натаниэлем в папку с
надписью «Этого никогда не должно было случиться», и запрятать подальше, но потом ты
взял и сделал это снова.
— Я думал, Мэтт согласится на сделку. Точно так же, как знал, что согласится
Натаниэль. Он тебя не любил, а я делал то, что было для тебя лучше.
Я смеюсь.
— И мне от этого должно стать легче? Дело всегда либо в кампании, либо в деньгах. Ко
мне это не имеет никакого отношения.
— Это неправда.
— Мне хочется тебе верить, честно. Но когда Мэтт отказался, ты пригрозил отобрать
мой проект, если он не будет держать рот на замке. Из-за тебя мы расстались. Я больше не
позволю тебе диктовать, как жить, отец. Если хочешь, чтобы я продолжал появляться на
публике и изображать любящего сына перед прессой, ты оставишь нас с Мэттом нахрен в
покое.
Отец смотрит на меня так, словно я загоняю его в угол, но все еще не понимает, что
сделал это сам.
— Я все сказал. — Поворачиваюсь, чтобы уйти, но папа меня останавливает.
 — Не выводи проект из кампании. Я не хочу тебя терять из своей жизни, Ноа. Не из-за
выборов. А потому что ты мой сын. Хоть ты и не веришь, но я делал все для тебя. Не для
себя.
— Ты дашь нам с Мэттом жить так, как мы хотим? — возможно, я испытываю свою
удачу, но чувствую себя на коне.
— Не попадайте в заголовки газет, и я даже приглашу вас на семейный ужин, когда
будете свободны.
— Весь в предвкушении.
Это лучший исход, о котором я мог только мечтать, не смотря на то, что больше всего
на свете хотел бы никогда больше не иметь дела с этим человеком. Но если уж Мэтт может
после всего поддерживать родителей, своего отца я как-нибудь потерплю.
Посмотрите, каким я стал великодушным.
А все Мэтт виноват. Этот восхитительно милый ублюдок.
Мой телефон вибрирует в кармане.
— Мы закончили? — спрашиваю я отца. — Мой парень звонит.
— Надеюсь, переезд в Чикаго будет легким. — Его взгляд не соответствует вежливым
словам.
Я намеренно громко отвечаю на звонок, прежде чем выйти из кабинета:
— Привет, детка.
— Я умираю. — Стон Мэтта полон боли.
Я смеюсь. Он говорил, что тренировки были изматывающими, и поскольку раньше он
никогда не жаловался из-за нагрузок, я понимаю, что ему охрененно тяжело.
— Ты не можешь умереть. Я уже все упаковал и готов к переезду. Отцу сказал, все такое.
— Я прохожу через приемную и выхожу на улицу.
Чувствую такую легкость, как никогда за последние годы. И все благодаря этому
человеку.
— И как все прошло?
— Как я и ожидал. Так почему ты умираешь?
— Ну, я вроде как возомнил себя вчера мачо и бросил вызов одному из парней в
команде. Хорошая новость в том, что я надрал ему задницу. А плохая — что суицидные
спринты не просто так называют суицидными. У меня все болит, а тебя рядом нет, и массаж
сделать некому.
— Я скоро приеду. К твоему возвращению в Чикаго я уже обустроюсь. А потом
помассирую тебе все, что захочешь.
Мэтт ругается под нос.
— Что?
— Теперь я завелся, но даже руку не могу поднять, чтобы подрочить. Хорошо еще, что
телефон могу держать.
— Они слишком на вас наседают, ребята. Это неправильно.
Даже смех Мэтта звучит измученно.
 — Сам виноват. Плюс в том, что я доказал всем, что заслуживаю свое место. Так что
если у кого и возникнут ко мне вопросы, то только по поводу того, что я изменить не могу.
— Никто еще не произносил слово на «п»?
— Нет. Если, конечно, ты не имеешь в виду «потрахаться». Это самое популярное слово,
звучит почти каждые две секунды.
— Ожидаемо. Жду не дождусь, когда ты вернешься домой.
Мэтт вздыхает.
— Я тоже. Все еще не верится, что ты ко мне переезжаешь.
— Я все для тебя сделаю. Всегда.
— И я.
На линии воцаряется тишина, и на секунду мне кажется, что звонок прервался, но потом
понимаю, что это моя обычная реакция на признание Мэтта. В любой его форме. Как будто
часть меня все еще не верит, что это происходит наяву, или я неправильно расслышал.
Трудно поверить, что такой парень, как Мэтт, может влюбиться в кого-то вроде меня. Того,
кто долгое время беспокоился только о себе и своих нуждах. Мэтт делает меня лучше.
Никогда не думал, что это возможно.
— Какие планы на последний вечер в Нью-Йорке?
Я прочищаю горло.
— Я... кх-м... вообще-то собираюсь встретиться с Ароном. Ну, Дэймон, Мэддокс и
остальные тоже там будут, но мне нужно еще раз извиниться перед Ароном. Я неправильно
справился с этой ситуацией.
— Ты уже миллион раз извинялся.
— Да, но это все была чушь собачья. Я сожалел, но не понимал, как Арону больно, пока
ты от меня не ушел. Я вел себя с ним как засранец, а потом еще и отгородился, что было
еще хуже.
— Делай, что должен.
— Ты тоже. Постарайся больше никого не вызывать на дуэль, как какой-нибудь ковбой
из черно-белых фильмов.
М-м-м, Мэтт в ковбойской шляпе. Надо будет попробовать. Должно быть, я издаю
какой-то горловой звук, потому что Мэтт смеется.
— Ты сейчас представляешь меня в ковбойской шляпе, да?
— Мысли мои читаешь? Мы уже одна из таких парочек?
— А ты против?
Я ухмыляюсь.
— Совершенно нет.
— Мне пора. Еще один день пыток. Но мы с тобой увидимся через несколько недель.
— Буду ждать тебя голым.
— В нашей новой квартире нет занавесок.
— Вот так и познакомлюсь с соседями.
— С тебя станется.
 — Джэксон! — рявкает голос откуда-то сзади. — То, что ты, засранец, вчера надрал
всем зад, еще не значит, что можешь сегодня дрыхнуть.
— Да проснулся я, проснулся. Спущусь через пять минут. Надо идти, детка. Люблю
тебя.
Телефон отключается, а мое сердце снова запинается, зависая на словах «детка» и
«люблю». Хотя Мэтт уже отключился, я не удерживаюсь, и шепчу: «Я тоже тебя люблю».

***

Мэтт все еще внутри меня, когда я прихожу в себя от оргазмического транса и
осматриваюсь. Под коленями ворсистый ковер, вся рука и живот покрыты спермой, Мэтт
тяжело дышит надо мной. Мое собственное дыхание тяжелое и прерывистое. Вывод: я
набросился на Мэтта, едва тот переступил порог квартиры.

Изначальный план по встрече моего парня был несколько иным, но так тоже не плохо.
— Отличный способ приветствия, — выдыхает Мэтт и выскальзывает из меня.
А вот и его мнение.
Мы оба бок о бок валимся на пол. Колени жжет от трения с ковром, задница побаливает
от недостаточной подготовки, но меня это все абсолютно не волнует. Нам слишком не
терпелось.
— Не знаю, как выживу, когда ты будешь на выездных играх, — говорю я.
— Только половина игр будет на выезде. Совсем не так плохо, как тренировочные
сборы. Тебе повезло, что я не в хоккей играю. У них график вообще чокнутый.
Мы так и лежим на полу прихожей, тяжело дыша в уютной тишине.
Первым в себя приходит Мэтт.
— Ух ты! — Он садится и оглядывается вокруг. — Ты, типа, обставил и декорировал
тут все. У нас даже есть занавески.
Я смеюсь.
— Как мило, что ты думаешь, будто я могу провернуть что-то подобное.
— А кто тогда?
Я прикусываю губу.
— Арон.
— А?
— Ну, в общем, когда мы встретились, я отвел его в сторону, чтобы извиниться, но не
успел и слова сказать, как Арон меня поблагодарил.
— Поблагодарил? Тебя? За то, что был засранцем?
— У меня есть волшебные способности сводничества задниц. Помнишь Уайета? Ну, тот
невысокий сердитый блондинчик?
— Нет.
Я пожимаю плечами.
 — Короче, они переспали, вроде как утешительный секс и все такое. А потом поняли,
что им хорошо вместе. Типа того. Не знаю. Они встречаются, и, кажется, это серьезно. Арон
и Уайет помогли мне переехать и подготовить квартиру к твоему приезду.
— Только ты мог заморочить кому-то голову, и при этом быть настолько милым, чтобы
этот самый человек решил тебе помочь.
— Вот такой я потрясающий, — ухмыляюсь я.
Мэтт наклоняется и целует мой взмокший лоб.
— Совершенно потрясающий.
— Я проигнорирую твой сарказм. Так как прошла остальная часть сборов?
— Хорошо. После того «батла» Картер оставил меня в покое, и даже теперь здоровается
при встрече. Первые несколько игр были тяжелыми, но предсезонка в турнирных таблицах
не отражается, и у нашей команды хорошие показатели. Мы даже почти все сдружились
под конец.
— Тебя не забрасывали дерьмом?
— Немного, но все не так плохо, как я думал. Я не знал, чего ожидать, но готовился к
худшему. В основном издевки и подколки. Думаю, для них это нечто вроде отдушины. Они
не в состоянии ничего мне сделать, но вполне могут попробовать выбесить. Хорошо то, что
я могу сделать то же самое в ответ. Например, сказать, что лучше бы они надеялись, что
мне не понравится, если они на меня навалятся.
Я смеюсь.
— Блестяще.
— Ага, но это не особо им помешало играть жестко. Отличная бы получилась стратегия
нападения: пасуй мяч игроку-гею, потому что никому не захочется до него дотрагиваться.
Но оказывается, власть футбола гораздо сильнее гомофобии. Кто бы мог подумать?
— Так это же хорошо.
— Настоящее испытание начнется, когда на следующей неделе стартует новый сезон.
Особенно учитывая, что первая игра будет против «Бульдогов».
Я вздрагиваю.
— Это выездная игра или домашняя? Хотя, я в любом случае там буду.
— Игра будет на нашем поле.
— Я буду ходить на все твои домашние матчи.
— Тебе вообще хоть нравится футбол?
— Хм-м, я мог бы научиться его любить. Даже если не буду понимать, что происходит
на поле, смогу поглазеть на кучу мужчин в лосинах. Со мной все будет в порядке.
Мэтт начинает хохотать.
— Блядь, я тебя люблю.
— Конечно, любишь. Меня невозможно не любить. Просто тебе потребовалась целая
вечность, чтобы это понять.
Мэтт долго и крепко меня целует и отстраняется, только когда мы оба начинаем
задыхаться.
 — И теперь, когда у нас все есть, каков дальнейший план? — спрашиваю я.
— Кольцо Суперкубка. Новый контракт. Запуск твоего проекта... — Мэтт берет мою
левую руку и поглаживает безымянный палец. — И в итоге, может быть, еще одно колечко.
— В итоге? Ну, нет, мы сделаем это как можно скорее. — Окей, не так надо было делать
предложение, но это не значит, что я этого не хочу.
Мэтт отстраняется.
— Серьезно?
— Я знаю, что ты для меня тот самый. Ты столкнулся лицом к лицу с моим отцом и
после этого все еще хочешь быть со мной. Никогда тебя не отпущу.
— Я ничего так не хочу, как жениться на тебе. Но сейчас это был бы настоящий пиар-
кошмар.
— Кто сказал, что мы должны кому-то рассказывать? Можно смотаться в Вегас.
Я практически вижу, как в глазах Мэтта вспыхивает лампочка.
— На девятой неделе нам дадут одну свободную.
Приняв решение, я встаю и поднимаю Мэтта с пола. Обхожу разбросанную одежду,
опрокинутый на бок чемодан, прихожую, которая выглядит как место преступления, и веду
Мэтта к огромному окну с видом на Чикаго.
— Надо сделать это правильно. — Я опускаюсь на одно колено и поднимаю глаза на
свое будущее. — Мэтт Не-Мэтью Джэксон. Ты станешь моим мужем?
— Только если мы будем говорить людям, что были в одежде, когда ты делал
предложение.
Я смеюсь.
— Согласен. — Я встаю и целую своего жениха в первый раз.
И он определенно не будет последним.
 Глава 30

МЭТТ
Пять месяцев спустя

Проиграли. Мы нахрен проиграли. Не знаю, то ли упасть на колени и зарыдать, то

ли просто рухнуть на землю и больше не вставать.
— Джексон! — рявкает Тэлон с поля. — Фокус на игре! Мы еще не закончили!
На таймере остается меньше минуты, а мы на двадцатиярдовой линии. В принципе
вытянуть матч не невозможно, но у нас пропал весь запал.
Один тачдаун. Это все, что нам нужно. Так близко, но все еще так, блядь, далеко.
Остается чуть-чуть — вот совсем чуть-чуть — до победы во всем сраном шоу, но мы
уже держимся на честном слове.
Яркие огни прожекторов больше не освещают нас как богов, а слепят глаза и
высвечивают каждую ошибку. Каждую потерю мяча. Каждый пропущенный пас. Победа
была у нас в кармане. Почти.
А потом удача отвернулась.
Они не только догнали наш отрыв в двадцать одно очко, но и уничтожили нас, и с того
момента не давали ни секунды продыху. Затем мы сравняли счет, но не знаю, достаточно
ли этого, чтобы вырвать победу.
Не хочется сдаваться, но именно сейчас, в шаге от всего, чего я когда-либо хотел в
жизни, голова переключается в пессимистичный режим.
Трава пахнет уже не свежим дерном, а по́том и неудачей.
Мы боролись изо всех сил, но у Денвера сил оказалось больше.
Орущая толпа больше не подбадривает, а гудит насмешками, требуя, чтобы мы
вытащили головы из задниц.
— Забираем мяч и пасуем Картеру, — рычит Тэлон. — Сделаем это, и чемпионские
кольца наши.
Я хочу заорать, что именно это мы и пытаемся сделать в течение целых двух таймов, и
это нахрен не работает, но молчу. Kиваю своему квотербеку в знак того, что услышал его,
кричу вместе со всеми «Вперед!» и занимаю позицию на линии нападения. Мои колени
протестуют, спина каменеет, но я стараюсь не думать о боли.
Предпоследняя подача. Всего одна минута до конца матча. Я кричу себе, что мы все еще
можем сделать их, но тяжесть, сковывающая затылок, внушает, что нашу атаку снова
зарубят. И как только появляется такой настрой, считай, игра окончена.
Тэлон рычит: «Готовьсь!», и я делаю то, что умею. На данный момент это все, что я
могу. Я врезаюсь в полузащитника Денвера, игнорируя толчок в бок при столкновении.
Сегодня меня сбивали и толкали не чаще, чем обычно, но каждая вспышка боли, каждая
ноющая мышца напоминают, что именно поставлено на карту, и это во сто крат
увеличивает остроту ощущений.
 Картера сбивают. Снова.
Вот и все. Последний бросок. Больше шансов не будет. Не выиграем эту подачу —
проиграем матч.
План тот же. Игра та же.
И только один крик раздается со стороны команды:
— Синий восемнадцать!
Смена комбинации? Какого хрена? И теперь мяч должен получить я.
Твою мать.
Затем Тэлон снова выкрикивает ту же комбинацию, и я понимаю, что мы в очень
глубоком дерьме, потому что сейчас все зависит от меня. Да блин! О чем он только думает?
Однако времени беситься у меня нет.
— Готовьсь! Вперед!
Годы тренировок. Мечта длиною в жизнь. Моя тюрьма. Мое спасение. Вся моя любовь
к игре концентрируется в этом моменте.
Ноги несутся быстрее, чем когда-либо. На руках взбухают мышцы, о существовании
которых я и не подозревал. Я мчусь, сбивая всех на своем пути, пересекаю очковую зону и
вбиваю мяч в землю, как если бы от этого зависела моя жизнь.
А когда до меня доходит, что я это сделал? Весь мир вокруг меркнет, я буквально падаю
на колени и плачу.
Не успеваю полностью погрузиться в это состояние, как сильные руки подхватывают
меня и поднимают на ноги. Я смотрю в глаза самого придурочного квотербека из всех, кого
встречал.
— Да что, блядь, с тобой такое? — ору я. В любом другом матче это была бы просто
еще одна подача. Но на чертовом Суперкубке так не делают. — Зачем ты это сделал?
— Но ведь сработало? — Тэлон обхватывает меня руками. Вокруг нас собирается вся
команда. Я слышу вопли, крики, оглушительный рев толпы…
Мы это сделали? Мы реально, нахрен, это сделали.
От хаотичного движения игроков поле становится похоже на размытое пятно. Со всех
сторон на меня набрасываются ребята из команды. Даже Картер стискивает меня в
костедробильных объятиях.
— Хороший рывок, — усмехается он.
Всё время до того, как нас провожают в раздевалку, чтобы помыться и переодеться,
улыбки не сходят с наших лиц. Настроение команды зашкаливает.
Мы почти готовы к выходу, когда в раздевалку, ковыляя, входит Миллер в куртке
«Вориорз» поверх повседневной одежды. Тэлон замирает.
— Ты здесь, — хрипло говорит он.
На второй игре сезона Миллер неудачно упал и не смог подняться. Разрыв подколенного
сухожилия. Шесть месяцев восстановления. Миллер выпал из игры на весь сезон, так что
все это время он был в Нью-Йорке со своей семьей, вместо того, чтобы потеть с нами в
Чикаго.
 Губы Миллера кривятся.
— Ты думал, я это пропущу?
Тэлон все еще стоит с открытым ртом.
— Ты сейчас всех мух словишь, — смеюсь я, тянусь и закрываю ему рот.
Они проделывают эту свою штуку с братскими объятиями, которую я даже не пытаюсь
расшифровать. В чем я точно уверен, так это в том, что без Миллера Тэлон все время ходил
потерянным. Но в данный момент меня волнует совсем другое.
Я достаю бархатную коробочку из спортивной сумки и делаю глубокий вдох.
Все закончилось. Сезон официально закрыт, а мы с Ноа заключили договор. Сегодня
вечером мы объявим всему миру, что вступили в брак. Вообще-то это произошло на девятой
неделе сезона. Дэймон, Мэддокс и Джей-Джей были единственными свидетелями
церемонии, так что они в курсе. Но больше никто не знает. Не знал до сегодняшнего дня.
— Ого, это то, о чем я думаю? — спрашивает Тэлон, рассматривая через мое плечо
платиновое кольцо.
Я смеюсь.
— Нет, наверно. Это не помолвочное кольцо. — Я вынимаю кольцо из коробочки и
надеваю на палец. — Возможно, тебе стоит поторопиться и нарядиться уже в свой костюм.
Ты же не хочешь пропустить мое заявление для прессы.
Я поворачиваюсь спиной к их остолбеневшим физиономиям и направляюсь к двери, за
которой толпятся журналисты, чтобы взять у нас интервью. Тэлон и Миллер спешат за
мной, хотя последний заметно напрягается из-за травмы ноги.
Чуть позже состоится официальная пресс-конференция, посвященная игре, и мне надо
будет на ней присутствовать, но там не место для моего объявления.
Как и ожидалось, весь холл заполнен камерами и репортерами, а чуть поодаль стоит
мужчина. Тот самый, к которому я буду возвращаться домой каждый день до конца своей
жизни.
Журналисты суют мне в лицо микрофоны, выкрикивают вопросы. Один из вопросов
звучит громче всех:
— Какое чувство вы испытали, сделав победный тачдаун?
Я улыбаюсь и смотрю прямо на Ноа, когда отвечаю:
— Это был второй самый счастливый момент в моей жизни.
Знаю, что следующий вопрос будет о первом счастливом моменте, и поэтому отвечаю
прежде, чем он прозвучит:
— Ничто не сравнится с тем днем, когда я вступил в брак со своим мужем. Но сегодня
было довольно близко.
Больше говорить ничего не нужно. Я проталкиваюсь через толпу репортеров и
приветствую мужа поцелуем, который, уверен, в считанные минуты распространится в
интернете как вирус.
 ***

Я стою у барной стойки на благотворительном вечере, посвященном «Радужным

Койкам» в Нью-Йорке. Поднимаю руку, чтобы сделать глоток скотча и замираю, когда
взгляд останавливается на пальце. Я все еще привыкаю — и к чемпионскому перстню, и к
обручальному кольцу, но определенно никак не налюбуюсь на оба.
Мэддокс шлепает меня по руке, прежде чем я успеваю сделать глоток.
— Да, ага, мы поняли. Ты выиграл Суперкубок. Убери уже это свое кольцо.
Я провожу ладонью по волосам, намеренно его демонстрируя.
— Не понимаю, почему ты жалуешься. Благодаря этому колечку ты получишь десять
процентов от моего нового контракта.
Мэддокс ухмыляется.
— Кстати, спасибо, что купил нам дом.
— Всегда пожалуйста. — Звучит саркастично, но я на самом деле имею это в виду.
Я пялюсь на свой стакан, пытаясь собраться с духом и сказать Мэддоксу то, что хотел
уже давно:
— Я никогда не говорил тебе спасибо за то, что пришел ко мне и познакомил с
Дэймоном. Тем вечером ты спас не только мою карьеру.
Я никому никогда не рассказывал, в каком мраке оказался после того, как меня выгнали.
Не знаю, как далеко бы все зашло, не дай мне Мэддокс надежду.
Мой друг толкает меня локтем.
— А я никогда не говорил тебе спасибо за то, что заставил осознать свою «не-совсем-
натуральность». Хотя мне потребовалось еще четыре года, чтобы ее признать.
— Значит, квиты?
Мэддокс обвивает меня руками и прижимает к себе.
— Руки прочь от моего мужа! — рычит Ноа, материализуясь рядом из ниоткуда.
Интересно, много ли он слышал.
— Ну, сначала он был моим, — мурлычет Мэддокс, и я игриво отталкиваю его от себя.
— Боже, да шучу я. У меня есть свой собственный мужчина. Где-то здесь.
К нам подходит моя свекровь — руки на изящной талии, идеально очерченная бровь
вздернута.
— Ноа, разве ты не должен работать в зале, а не проводить время с мужем? Этим вы
можете заняться и дома. — Она берет Ноа под руку и оттаскивает в сторону, но, проходя
мимо, гладит меня по предплечью. — Даже если он выглядит настолько потрясающе в этом
костюме.
Она наклоняется и целует меня в щеку, и я благодарю Бога, что хоть кому-то из моих
новых родственников нравлюсь. Но что ей нравится больше, так это то, что Ноа хоть раз в
жизни чем-то увлечен. Он говорит о «Радужных койках» как о своем ребенке.
Мать Ноа просто классная. Когда мы решили продолжить развивать проект в Нью-
Йорке, она сразу же вызвалась помочь. Я волновался за судьбу «Коек», если мы переведем
их в Чикаго, а меня отсеют из «Вориорз». А так, учитывая, что Джей-Джей остался в Нью-
Йорке, мы знали, что все равно будем ездить туда и обратно.
Когда Ноа с матерью уходят, а мы с Мэддоксом снова остаемся вдвоем, я чувствую, как
напряжение в плечах слегка спадает.
— Ты как? — волнуется Мэддокс.
— Так заметно, что я все еще полный отстой в этих делах? Все эти разговоры, хождения,
социальное общение и прочая лабуда...
Мэддокс сочувственно кивает.
— Понятия не имею, как Дэймон с этим справляется. В смысле, одно дело — пойти
куда-то повеселиться, но когда рядом его клиенты, приходится сбавлять обороты, чтобы
ненароком не сделать или не сморозить что-нибудь. Что в моем случае очень даже
возможно.
Да, вполне в его духе.
Я перевожу взгляд на Дэймона, разговаривающего с одной из восходящих звезд
бейсбола.
— Список клиентов твоего ненаглядного определенно растет. Однажды ты, может, даже
станешь маленькой домохозяюшкой, — посмеиваюсь я.
Мэддокс пропускает мою шпильку мимо ушей.
— Даже не знаю, что хуже — когда Дэймон учился в Колумбийском или эта
круглосуточная работа. Его график всегда был сумасшедшим, но сейчас он просто
безумный. С тех пор, как вышла статья того парня, я почти не вижу Дэймона. Ненавижу
этого Леннона.
А мне, напротив, Леннон очень даже нравится. Сначала, конечно, нет, но тот факт, что
он не раструбил о нас с Ноа в своем журнале, делает его в моих глазах хорошим парнем.
Они с Ноа, кстати, сдружились.
— Мне показалось, я видел Леннона где-то здесь.
— А это не он там, у бара? — Мэддокс показывает на другой конец барной стойки. —
А... это... это с ним не Олли Стромберг? Они что... — Он щурится, пытаясь рассмотреть их
в полумраке. — Ой-ой.
— Что там? — Я оборачиваюсь и вижу двух смеющихся блондинов. Которые стоят
излишне близко друг к другу. Почти как если бы... флиртовали. — В смысле, тот самый
хоккеист Олли Стромберг? Клиент Дэймона?
Олли — гей?
— Полагаю, он не догадывается, что разговаривает со спортивным репортером?
— Блядь!
— Нам, наверное, стоит пойти и спасти парня, пока он не выдал себя прессе, — говорит
Мэддокс.
— Да, блин!
Но не успеваем мы сдвинуться с места, как Ноа и Дэймон врываются в зал с
противоположных концов. Интересно, заметили ли они то же, что и мы?
 Может, Леннон и не слил наше с Ноа грязное белье во все печатные издания, но ведь в
самом начале он пытался задурить его, чтобы вытянуть информацию. Еще не родился на
свет журналист, который не пускал бы слюни на сенсацию о «запертом в шкафу»
спортсмене. Плавали, знаем, чуть не утонули. Спасибо, не надо.
Затаив дыхание, мы наблюдаем, как надвигается крушение поездов, и в этот момент по
микрофону объявляют мое имя.
— Что там? — Я резко оборачиваюсь к сцене и вижу брата, который смотрит прямо на
меня.
— Боже, прямо как в детстве, — шутит Джей-Джей в микрофон, и публика смеется.
Мне хочется где-нибудь спрятаться, но в то же время я так им горжусь. Это вроде как
само собой разумелось, что Ноа наймет группу Джей-Джея, но они реально зажигают по
полной.
— Следующая песня для тебя, братишка, так что ты уж послушай внимательно, —
говорит Джей-Джей и берет в руки акустическую гитару.
Он проигрывает первые аккорды, и я не сразу узнаю песню, но когда Джей-Джей
начинает петь, я вспоминаю мелодию, что постоянно слышал с тех пор, как мы вернулись
в Нью-Йорк.

Заглядывая в мою постель,

Без желанья узнать мою душу,
Мир не готов прозреть,
Купаясь в реках невежества,

Но я перейду эту реку

Вам не сломить меня,
Потому что есть тот в этом мире,
Что видит лишь нежности свет,

Он видит лишь доброе сердце,

И любит всего меня,
И даже жестокие мили,
Не погасят любви огня.

Он все загадывал «числа»,

Пытался из мыслей прогнать,
Но теперь мы с ним неделимы,
На двоих у нас жизнь и судьба.

В середине песни рядом со мной появляется Ноа, и я прислоняюсь к нему.

— Эта песня, — тихо говорю я, — о нас.
— О вас с Джетом?
— Нет. О нас с тобой. Слушай.
 После следующего куплета Ноа шепчет мне на ухо:
— Это потрясающе.
Все чувства, что я испытал с первого дня встречи с Ноа, выходят на поверхность. Взлеты
и падения, неприязнь, что кипела во мне поначалу, медленное осознание того, что Ноа —
один из немногих в моей жизни, кто правда на моей стороне... Мне приходится дохрена
стиснуть зубы, чтобы сдержать слезы.
— К слову… как думаешь, будет очень невежливо оставить собственный
благотворительный вечер, чтобы заняться сексом со своим мужем? — усмехается Ноа.
— Скорее всего.
— Знаешь, а ведь в песне все верно. Я твой. И так будет всегда. — Ноа целует меня в
щеку. — Нет никакого «числа», когда речь о нас с тобой. Есть только бесконечность.