Кравченко Виктория

Донецкий национальный университет

Факультет иностранных языков
Кафедра теории и практики перевода
II курс
г. Донецк
+380714345489
vicky.blacky@mail.ru

Я читаю и говорю по-английски, но всё ещё вижу сны на амхарском

Ханна Джорджис
Как это сложно – быть художником в семье, если вы говорите на разных языках -
родным нравятся мои статьи, но мне кажется, я пишу не для них.
Первый язык, на котором я научилась говорить под чутким руководством любящей
бабушки - амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй наиболее распространённый
семитский язык после арабского) связывал меня с ней тогда и до сих пор, словно ток по
проводам проходит через все беседы нашей обширной семьи. Между нами тысячи миль,
океаны и паспорта. Но когда мы звоним друг другу…Амхарский, он переносит нашу
любовь через море.
С помощью слов я выражаю своё видение мира, преодолеваю трудности,
расслабляюсь. Они греют мне душу, дарят какой-то порядок и систему. Я начала писать
ещё до того, как узнала, что за это писателям платят, по крайней мере, в теории, просто
чтобы разобраться во всём этом.
Я дочь эмигрантов из Эфиопии и Эритреи, но как урождённая американка лучше
знаю английский. Легче всего мне подчиняется грамматика, которой я играючи овладела в
американских школах. Учителя настоятельно требовали, чтобы дочь эмигрантов
соответствовала по языку остальным. Ещё ребёнком с лёгкостью усвоила каноны
классической литературы - и книги, наиболее рекомендуемые к прочтению даже сейчас –
написанные белыми, для которых английский был скорее не вопросом, а чем-то самим
собою разумеющимся. Но временами я всё ещё вижу сны на амхарском. Когда мои
чувства самые глубокие и не поддаются описанию, они обретают живые образы этого
языка.
В январе этого года я впервые за почти 10 лет приехала в Эфиопию, маленький
двоюродный братик Кидус смотрел на меня с изумлением, у него часто билось сердце. Он
знал о том, что я писатель - видел мои статьи в Фейсбуке и перечитал их все. Он умолк на
мгновение, прежде чем снова посмотреть на меня, в его взгляде возник тихий укор, где до
этого читалось лишь восхищение. Робким голосом он сказал мне, что, хоть и прочитал
абсолютно всё, но не так уж много понял. Тихое обвинение повисло в воздухе: ты пишешь
по-английски; но не для меня.
Для писателя из диаспоры выбор, на каком языке сочинять, удручает, судано-
американская поэтесса Сафиа Эльхилло называет себя «языковой предательницей»,
пишущей по-английски (вместо арабского). Кубино-американец Густаво Перес Фирмат,
пишущий на английском и испанском, сказал Национальному Общественному Радио: «У
меня такое чувство, что я не владею ни одним из них ... Слова подводят меня в обоих
языках».
В 2005 я наткнулась на «Двуязычный блюз» Переса Фирмата, сборник стихов 1995
года. Я была первокурсницей, обожала литературу, но только входила во вкус поэзии, а в
его глубоких размышления о диаспоре я увидела точное отражение своих чувств:
Я пишу вам
по-английски,
и этот факт искажает мысль,
которую я хотел бы до вас донести.
Вот мой вопрос:
как объяснить вам, что я
не принадлежу английскому,
я вообще ничему не принадлежу.
На самом деле, я запуталась, какой язык использовать для объяснения.
Английский - проще всего Я в нём купаюсь каждый день. Но английский не тот язык, на
котором я люблю. Амхарский — густой и сладкий. Он ждёт своего часа, пока я
перекатываю его на языке. Я уже не могу ни читать, ни писать по-амхарски — алфавит у
меня над кроватью вряд ли меня чему-то научит, висит скорее как картинка. Эритрейский
язык тигринья — слишком необъятный и сложный, чтобы изучить его в полной мере.
Даже моя мать, чья семья родом из Тиграя — северного региона в Эфиопии, на границе с
Эритреей, не говорит на языке тигринья. Поэтому я застряла в разрывах и
хитросплетениях, пытаясь связать воедино язык, время и пространства.
Мне придают силы произведения писателей и художников, которые сообщают себя
настоящих на любом доступном им языке (языках), на любом языке (языках) способных
понять сложности историй, которые они должны рассказать.
Я встречала писателей-африканцев, нарочно заставляющих себя писать на
колониальных языках, чтобы критиковать прежние политические режимы, из-за которых
эти звуки оказались на континенте; а такие латиноамериканские авторы, как Джуно Диас,
отказываются выделять испанских курсивом как иностранный язык.
Знаю, что могу лично обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам, у них-то
точно есть способы сопротивления и переосмысления границ английского как языка,
через который сообщают свой опыт иммигранты. В те моменты, когда английский не
способен передать в полной мере всю силу наших историй, мы отправляем их «домой» на
словах, и любовь наших семей в конечном итоге рушит все языковые преграды.