See discussions, stats, and author profiles for this publication at: https://www.researchgate.

net/publication/258139789

The Anarchist within: Clinical Reflections on Russian Character and

Leadership Style

Article  in  Human Relations · May 2001

DOI: 10.1177/0018726701545003

CITATIONS READS

89 357

1 author:

Manfred F.R. Kets de Vries

INSEAD
351 PUBLICATIONS   7,000 CITATIONS   

SEE PROFILE

All content following this page was uploaded by Manfred F.R. Kets de Vries on 18 November 2014.

The user has requested enhancement of the downloaded file.

 АНАРХИСТ ВНУТРИ:
КЛИНИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ РУССКОГО ХАРАКТЕРА И СТИЛЯ
ЛИДЕРСТВА
Манфред Кэтс де Врис1
Краткое содержание
В статье освещается ряд ярких аспектов культуры и национального характера России
(теперь Российской Федерации), помогающих глубже понять то, как функционируют
различные российские организации и как осуществляются процессы лидерства. При
необходимости применяется клиническая парадигма, используются культурологические
показатели, приводятся примеры из работы автора в российских организациях. Статья
начинается с рассмотрения контекстуальных факторов, обусловливающих стоическое
отношение к жизни как типичную черту русского характера, а также его коллективистическую
направленность. Затем обсуждаются российские воспитательные и образовательные
практики; анализируется развитие так называемого фальшивого Я – публичного Я, которое
отделено от подлинного частного Я (это было особенно типично для советского периода).
Среди других освещаемых вопросов – эмоциональная экспрессивность, партикуляристский
взгляд на других людей, обломовщина и колебание между порядком и беспорядком.
Показано, что деструктивная бюрократическая система представляет собой разновидность
социальной защиты; анализируются царская власть и потребность в сильном лидере. Статья
завершается рядом общих комментариев относительно лидерства и функционирования
организаций в контексте стимулирования трансформационных процессов, не так давно
осуществленных в России.

Ключевые слова
Авторитарность. Бюрократическая патология. Коллективизм. Демократический
централизм. Обломовщина. Параноидальный взгляд на мир. Социальная защита.

1
The Anarchist within: Clinical Reflections on Russian Character and Leadership Style, Manfred F.R. Kets de Vries,
Human Relations 2001; 54; 585, http://hum.sagepub.com/cgi/content/abstract/54/5/585

1
 Рать подымается –
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка-Русь!..
Николай Некрасов

Когда Сталин велит танцевать, мудрый танцует.

Никита Хрущев

Введение
Исследовательские цели
Цель этой статьи заключается в том, чтобы осветить ряд ярких аспектов российской
культуры и национального характера; это поможет и россиянам, и представителям других
стран глубже понять то, как функционируют российские организации и как реализуются
процессы лидерства. Для того чтобы иметь возможность осуществить трансформацию стиля
лидерства и организационных практик, нам необходимо проанализировать российскую
культуру и изучить, какие контекстуальные факторы, а также эволюционные и исторические
реалии, сформировали русский национальный характер.
Если россияне надеются добиться успеха в глобальной экономике (а их социальные
преобразования направлены на реализацию этой цели), им важно определить и освоить те
формы управления и те принципы построения и функционирования организаций, которые
помогут им приблизиться к этой цели. Российские экономические инициативы на том
пространстве, которое раньше было Советским Союзом, могут быть успешными лишь тогда,
когда станут ясны различия в подходах у к лидерству у россиян и жителей других государств;
эффективное сотрудничество с российскими организациями тоже опирается на такое
понимание. Поскольку российские принципы функционирования организаций укоренены в
русской культуре, более глубокое постижение того, как протекает жизнь организаций требует
погружения в важные нюансы этой культуры.
По мере того как мы вовлекаемся в глобальную экономику и выстраиваем ее,
необходимость ознакомления с поведением руководителей в разных странах мира
становится все более и более отчетливой. Тому есть две причины.
Во-первых, управление сотрудниками, принадлежащим к разным культурам, и
управление мультикультурными командами – одна из основных первоочередных задач
двадцать первого века. Учитывая важность глобального бизнеса, кросс-культурное
понимание становится необходимым условием эффективности мультикультурных команд.
Глобальные лидеры будущего должны адаптироваться к особенностям множества регионов
мира и национальных культур, а также учитывать ожидания своих последователей в этих
отличающихся друг от друга культурах.

2
 Во-вторых, выявление значимых лидерских ценностей, установок и моделей
поведения, принятых в мире, ускорит разработку и внедрение программ организационных
трансформаций и изменения. Понимание кросс-культурных различий и обусловленных ими
институциональных структур приведет к большему успеху этих предприятий, усиливая их
конкурентное преимущество.
Хотя эти аргументы в пользу кросс-культурного понимания обоснованны для всех
организаций во всех уголках мира, они особенно важны для России и для тех организаций,
которые имеют контакты с Россией. По мере того как участие России в глобальной экономике
становится все более ощутимым и обширным, формирование представления о моделях
российского лидерства и функционирования организаций важно для глобального
менеджмента, на какой платформе он бы ни осуществлялся. Более того, сторонний взгляд на
паттерны поведения россиян поможет им самим лучше понимать то, как в России делаются
дела, прояснить мотивы и логические основания своего поведения. Поняв самих себя,
россияне смогут выбрать такой специфический стиль лидерства, который соответствует их
национальному характеру, и в то же время им важно понимать, какие факторы обеспечат их
успех в глобальном масштабе (Kets de Vries & Florent-Treacy, 1999). Они должны
почувствовать баланс между традиционными российскими ценностями и ценностями,
имеющими универсальный характер.

Клиническая парадигма
Клиническая парадигма, которая лежит в основе рассуждений в рамках данной статьи,
опирается на ряд тезисов. Первый из них сводится к тому, что у любого иррационального
действия есть какое-то рациональное объяснение. И хотя интерпретация тех или иных
паттернов поведения может быть затруднена вследствие сопротивления, наличия каких-либо
сопутствующих поведенческих проявлений, реакций переноса и действия проекции, любое
поведение – не важно, сколь странным оно может показаться, - может быть объяснено.
Второй тезис, который лежит в основании клинической парадигмы, - это убеждение в том, что
значительная часть человеческой мотивации неосознаваема; иными словами, многие
поведенческие «пусковые сигналы», влияющие на функционирование человека, находятся за
пределами его сознания. Третий тезис клинической парадигмы подразумевает, что наше
поведение – в значительной степени продукт ранее усвоенных поведенческих паттернов.
Детский опыт общения со значимыми для нас людьми определяет наши взрослые реакции на
мир, вырастая, мы повторяем те же сценарии. Подводя итог этим трем тезисам, можно
сказать, что клиническая парадигма предполагает отказ от того, чтобы считать
непосредственно наблюдаемое само собой разумеющимся и не требующим доказательств.
Клиническая парадигма главным образом использует конструкты, позаимствованные
из психоаналитической психологии в ее разнообразных вариациях (преимущественно из
теории объектных отношений), сочетая их (при необходимости) с положениями
динамической психиатрии, когнитивной теории и психологии развития. Причина обращения к
этим разнообразным концепциям кроется в том, что они помогают понять базовую
мотивацию человека и его поведенческие модели, которые порождают различные ценности,
убеждения и установки; а все это вместе взятое создает специфические организационные
конструкты.

3
 Сбор данных
Данные, на которых основан материал представленной вашему вниманию статьи,
получены из источников двух типов. Первый источник сведений – обзор литературных
произведений, в которых отражены русский национальный характер и российская история
(Mead, 1951; Kroeber & Kluckhohn, 1952; Leites, 1953; Kluckhohn, 1961; Granick, 1962; Smith,
1976, 1991; Hingley, 1977; Hosking, 1985; Mikheyev, 1987; Laqueur, 1989; Puffer, 1992;
Moynahan, 1994; Murray, 1995; Richmond, 1996; Stephan & Abalakina-Paap, 1996; Brown, 1997;
Freeze, 1997; Figes, 1998). Этот материал дополнен данными интервью и наблюдений за
некоторыми группами россиян во время частых визитов автора статьи в Россию.
Второй источник сведений – открытые исследовательские глубинные интервью (и
сопутствующие наблюдения), которые автор проводил с российскими руководителями,
занимающими влиятельные позиции в своих организациях. Руководители, принимавшие
участие в этой работе, вовлекались в нее по одному из двух путей. Часть из них участвовала в
семинарах по развитию лидерства, одним из преподавателей в рамках которых был автор
статьи. Эти семинары давали возможность инициировать диалог по вопросам русского
национального характера и практик лидерства. Дополнительный материал был получен в
ходе визитов в ряд компаний, занимавшихся финансами, торговлей и производством. Здесь
автор выступал и в роли консультанта, и в роли исследователя. Сбор данных из этого
источника осуществлялся в период с 1993 по 2000 год.

Метод
Эти исследовательские интервью носили полуструктурированный характер. Каждому
респонденту предлагался список открытых, предполагающих свободные ответы вопросов,
касающихся русского характера, стиля лидерства и особенностей функционирования
организаций. В зависимости от их ответов пересматривались и последующие вопросы.
Наблюдение за респондентами проводилось в ходе их участия в совещаниях и неформальных
обсуждениях. При проведении этой полевой работы автор использовал «заземленную»
теорию, дающую возможность выдвинуть ряд гипотез относительно русского национального
характера и лидерских практик; иными словами, при формулировании гипотез он описывал
связи, паттерны и темы, постоянно модифицируя гипотезу по мере получения нового
материала (Glaser & Strauss, 1967; Argyris & Schon, 1974). Он также изучал существующие
тенденции методом наблюдения (Devereux, 1978; van Maanen, 1988; Schein, 1987).
Придерживаясь этнографической и клинической ориентации, автор предложил ряд идей, и
было сделано «предварительное» описание, которое, словами Гирца (Geerz, 1973, р. 20)
«предполагает смыслы, оценивает предположение, и приводит к объяснительным выводам
на основании наилучших предположений» (см. также Geerz, 1983). Затем автор соотнес
наблюдаемые паттерны поведения с материалами, касающимися роста и развития
человеческих существ, и идеями относительно человеческой личности, выдвинутыми в
рамках психологии развития и клинической психологии.
Использование клинической парадигмы в работе этнографического характера
предполагает изучение «текстов», которые могут быть определены как группы
взаимосвязанных элементов – данные всех типов, содержащие ту или иную информацию,
могут быть систематизированы по темам. В организационном контексте каждый
представленный «текст» интерпретируется с опорой на анализ организационных артефактов:
управленческие высказывания, письменные материалы и наблюдаемое поведение (Kets de
Vries & Miller, 1987). «Текст», отчетливо проявляющийся в той или иной ситуации,

4
предпочтение того или иного стиля лидерства, тип организационной структуры – все это дает
нам ключи к пониманию того, как протекает жизнь данной организации. Работая с этим
«текстом», любой исследователь, опирающийся на клиническую парадигму, должен быть
особо внимательным к скрытым темам, значениям используемых метафор, причинам
подбора тех или иных слов, скрытому смыслу тех или иных действий. Занимаясь
расшифровкой, декодированием таких «текстов», исследователи ищут значение
взаимосвязанных поведенческих, когнитивных и эмоциональных проявлений.

Колесо культуры
Русский национальный характер (это понятие в данной статье включает в себя и такие
переменные, как стиль лидерства и выбор организационных практик) укоренен в культуре.
Под характером понимают «глубоко укорененные, согласованные между собой и
относительно устойчивые паттерны поведения» - иными словами, привычные способы
обращения человека со своей внутренней и внешней реальностью (Kets de Vries and Perzow,
1991), тогда как культура включает в себя идеалы, ценности и мировоззренческие установки,
которые широко распространены внутри какой-то популяции и определяют специфические
поведенческие проявления. Такое определение характера представляется довольно
простым, тогда как относительно точного определения культуры среди специалистов
согласия нет. Шнайдер и Барсо (Schneider and Barsoux, 1997) полагают, что «культура
ускользает от точных определений и однозначного оценивания (р. 19). При этом все ученые,
однако, сходятся в мысли о том, что культура – очень важный фактор человеческой жизни.
Мид (Mead and Wolfenstein, 1954), описывая свой подход к исследованию культуры,
говорит о «разделяемых многими поведенческих привычках» (р. 10). Гиртц (Geertz, 1973,
1983) определяет культуру как «сети значений», в которые пойманы люди (р. 5). Хофстеде
(Hofstede, 1991) описывает культуру как «коллективное программирование сознания, которое
отличает членов одной группы или категории людей от членов другой» (р. 5). Идеалы,
ценности и мировоззрение, заложенные в культуре, влияют на общественные нормы,
традиции, ритуалы, церемонии и представления о «героях» и «злодеях» (Hall, 1966, 1973; Deal
and Kennedy, 1982; Schein, 1985). Эти культурные ценности выучиваются, передаются от
поколения к поколению благодаря родителям, учителям и другим влиятельным людям того
или иного сообщества. Таким образом, воспитательные практики играют важную роль в
формировании когнитивных, эмоциональных и поведенческих паттернов человека.
Эти антропологические наблюдения показывают нам, что ценности культуры задают
специфику модуса вивенди национальной культуры, и жизнь в России – не исключение. Что
бы мы ни рассматривали – Западную Европу, США, Африку или Россию, ценности культуры
можно расценивать как кирпичики, как строительные блоки поведения и действий. Как
таковые, они оказывают влияние на практики лидерства и руководства и на подход к
функционированию организаций. Анализ этих строительных блоков российской культуры
поможет нам глубже понять русский подход к лидерству и управлению своими
организациями. А такое понимание, в свою очередь, может оказаться полезным и для
руководителей различных организаций в России и за ее пределами, поможет выбирать
подходящие стратегии достижения эффективности в контексте глобальной экономики.
Существующие концептуальные рамки для исследования культуры помогают
упростить эту крайне сложную область жизни. К счастью, здесь исследователям есть из чего
выбирать (Parsons, 1951; Kluckhohn and Strodtbeck, 1961; Hall 1966, 1973; Hofstede, 1984, 1991;
Schein, 1985; Laurent, 1983; Trompenaars, 1984, 1993; Hampden-Turner and Trompenaars, 1993).
Все эти модели предлагают способы, посредством которых можно редуцировать сложность

5
культурных проявлений. Во многих из них представлен ряд переменных для описания
специфичных культурных паттернов. Эти переменные, нередко заданные в форме полярных
понятий, могут быть упрощенно отражены так, как показано ниже. В сочетании с
клиническими формулировками, полученными в результате интервью, они будут
использоваться нами на протяжении всей этой статьи.
 Окружение. Одна из часто используемых полярных переменных высвечивает
разницу во взглядах человека на мир вокруг него и на других людей. Одни из
нас наслаждаются ощущением, что они – хозяева природы, тогда как другие
чувствуют, что окружающая среда контролирует их; одни хорошо переносят
ситуации неопределенности, тогда как другие подобных ситуаций избегают;
одни считают, что все люди в основном хорошие, а другие полагают, что
природа человека изначально дурна.
 Ориентация на действия. Одни люди придерживаются ориентации на бытие,
проживание жизни, тогда как другие более ориентированы на делание, на
осуществление каких-то действий; одни характеризуются интернальным
локусом контроля, принимая на себя ответственность за свою жизнь, а другим
привычнее экстернальный локус контроля, предполагающий, что человек не
готов принимать на себя полноту ответственности за происходящее с ним в
жизни.
 Эмоции. Одни люди экспрессивны, они ярко выражают свои эмоции, тогда как
другие умеют хорошо контролировать свои эмоциональные проявления и
тормозить их.
 Язык. В своей устной и письменной речи одни люди используют так
называемый высококонтекстный язык (со множеством иносказаний и скрытых
смыслов, сложный для однозначного понимания), а другие склонны
преимущественно к использованию низкоконтекстного (то есть такого, который
поддается однозначному толкованию).
 Пространство. Одни люди предпочитают находиться в приватном
пространстве, тогда как другие стремятся быть на виду, в публичном
пространстве. Эта переменная также касается того, с какой степенью уважения
(или неуважения) люди относятся к чужому личному пространству.
 Отношения. В ходе личных и деловых отношений одни люди демонстрируют
индивидуализм (и проявляют склонность к соперничеству), тогда как другие
ориентированы на коллективизм (и стремятся к сотрудничеству); одни
полагают, что существуют единые для всех без исключения правила жизни,
другие уверены, что правила могут быть разными и все зависит от конкретных
обстоятельств, в которые попадают люди.
 Власть. Одни люди полагают, что высокого статуса можно добиться своими
усилиями, другие ценят только предписанные, заранее заданные статусы; для
одних важно равенство, и они считают, что продвижение человека зависит от
его способностей, другие подчеркивают важность благосостояния, права
рождения и прочих факторов.
 Мышление. Одни люди придерживаются дедуктивного способа мышления,
тогда как другие более склонны к индуктивному подходу; одни первым делом
занимаются анализом имеющейся информации, а другие демонстрируют более
целостную ориентацию, рассматривая структуры и отношения в более широком
контексте.

6
  Время. Одним людям свойственна монохроническая ориентация (иными
словами, они предпочитают в один момент времени заниматься только одним
делом), другие полихроничны (они чаще делают много дел сразу); одни
устремляют свои помыслы в прошлое, тогда как другие фокусируются на
будущем или настоящем.
В каждой из этих переменных есть нюансы, которые будут для нас интересны, и я
время от времени буду обращаться к ним при рассмотрении русской культуры и анализе
личности русского человека.

Очерк русского характера

Приукрашивание прошлого
Режиссеры Григорий Козинцев и Леонид Траутберг (1934) создали трилогию,
посвященную жизни известного русского писателя Максима Горького. Первая часть этой
трилогии – классическое воплощение большевистской легенды о его молодых годах.
Посредством кинематографических приемов зрителю предоставляется необычная картина
русского менталитета. Высокохудожественными средствами режиссеры отражают один из
факторов, делающих русских людей такими, каковы они есть. Более того, сказочность фильма
усиливает идентификацию аудитории с тем, что россияне могут воспринимать как
сущностные характеристики своей родной страны и собственного детства. Однако, как некое
предостережение, мы можем предположить (учитывая, в какое время создавался этот
фильм), что ярко выписанные образы представляют собой своего рода компромисс между
художественным видением мира и политкорректностью.
В начале фильма показаны пустые поля и река Волга, эти кадры сопровождаются
звуками балалайки; затем камера переключается на мир – одну из мириада деревенек,
разбросанных по российским просторам, - и живописует поведение его жителей. В фильме
отражен и сильный контраст между тем, как ведут себя мужчины, и тем, как ведут себя
женщины. Женщины представлены как теплые, заботливые, сильные, щедрые и надежные
(бабушки), но при этом они фаталистки и страдалицы. Мужчины, напротив, выглядят
склонными к саморазрушению, которое проявляется во всплесках случайного насилия и
отчетливом алкоголизме.
Столь яркий портрет бабушки отражает типично русское мировоззрение. Картинка
щедрой и милосердной бабушки надолго впечатывается в память, представляя собой образ
эталонной матери и во взрослом возрасте, и в детстве. Сложившись у человека в детстве, этот
образ по мере его взросления формирует в нем целый ряд разнообразных когнитивных,
эмоциональных и поведенческих черт. Он иногда сопровождается ощущением «жизни в
розовом цвете» - воспоминанием о хороших временах в прошлом, к которым человек
обращается в трудные минуты своей жизни. Иногда – к тоске о прежней более простой
жизни, и даже к желанию своего рода симбиотического слияния. Человек, мысли которого
занимает этот образ, часто воспринимает свою взрослую жизнь как череду разочарований.
Такая тоска по бабушке нередко приводит к тому, что человек все свои годы пребывает в
поисках «потерянного рая», испытывает смутное чувство преэдипальной регрессивной
ностальгии – такая романтическая сентиментальность типична для очень многих россиян
(Chasseguet-Smirgel, 1975).

7
 Страдание и насилие
Однако это ностальгическое томление – не единственная российская черта, ярко
обыгранная в фильме Козинцева и Траутберга. На зрителей обрушиваются и эпизоды
внезапного, немотивированного насилия. На экране мелькают сцены драк, садистского и
мазохистского поведения людей. Тщательно отображая русскую жизнь, этот фильм
показывает и еще одну типичную русскую характеристику - страдание, проявляющееся в
разнообразных формах. Страдание необходимо для того, чтобы понести наказание за свои
«преступления», будь они реальны или надуманны. Грех, угрызения совести и наказание
всегда были важными темами российской истории. Русская православная церковь с ее
понятиями о страдании, страстях Христовых, агонии и подвигах мученичества, которые
представляются как способ поиска и обретения божьего прощения и благословления, играет
важную роль в формировании этого аспекта русской души.
Можно порассуждать и о том, что садомазохистская идентификация с властью – будь
властной фигурой царь, дворянин, помещик, Ленин, Сталин или красный комиссар –
характеризует русских людей уже на протяжении веков (Murray, 1995). Эта установка
относительно властных фигур предполагает не только готовность подчиняться и быть
обиженным, но и желание занимать такую же властную садистскую позицию относительно
других людей. Такой взгляд на власть, описываемый в терминах клинической психологии как
«идентификация с агрессором» (Freud, 1946), позволяет человеку рационализовать насилие в
адрес самого себя, снимая ответственность с агрессора; как следствие, человек, обладающий
властью, не получает порицания за свои неприемлемые деструктивные идеи. (Сталин не до
конца был осведомлен о бесчинствах, учиняемых его приспешниками – вот типичная идея,
согласующаяся с таким понимаем власти. Если бы он был в курсе, он бы что-нибудь сделал
для того, чтобы защитить свой народ.) Посредством такой «психической гимнастики» человек
находит оправдания действиям агрессора. Более того, тот, на кого направлена агрессия,
увеличивает количество агрессии в этом мире, повторяя те же действия, но уже в отношении
кого-то другого. Такое поведение может показаться странным, но и его можно достаточно
рационально объяснить. Этот защитный механизм позволяет реализовать две цели: он
создает иллюзию силы (посредством идентификации с человеком, занимающим властную,
контролирующую позицию) и удовлетворяет подавленные агрессивные стремления самой
жертвы; иными словами, он представляет собой агрессию «по доверенности».
В эпохальной работе «Ребенок и общество» (1963), написанной психоаналитиком и
специалистом в области человеческого развития Эриком Эриксоном, мы находим главу под
названием «Легенда юности Максима Горького». В этой главе Эриксон использует фильм о
Горьком Козинцева и Траутберга как своего рода проективный тест для изучения того, что он
трактовал как вневременные и ключевые паттерны русского характера, в частности, его
садомазохистической ориентации. И, делая акцент на этих чертах русского характера, он не
одинок в своем мнении. Действительно, произведения русской литературы полны такими
примерами. Идея страдания появляется в них вновь и вновь. Многие очень известные
писатели живописали картины страдальцев, живущих в нищете и рабстве, показывали, как
страдает душа, искореженная многовековой традицией крепостного права (исторически эта
эпоха завершилась в 1961 году, но психологически снова и снова проявляется в
иерархических отношениях, где один властвует, а другой подчиняется).
Фильм Козинцева и Траутберга также показывает насилие со стороны отца – эта тема
типичная для многих стран, и Россия здесь не исключение. История страны изобилует
проблемными эдиповыми отношениями, треугольники отношений между родителями и
детьми нередко приводили к настоящим драмам. Люди, обладающие силой и властью, тоже

8
попадали в такие темные ситуации. История Ивана Грозного, убившего своего старшего (и
самого любимого ) сына, история Петра Первого и царевича Алексея – яркие примеры в
череде драматических ситуаций российской истории, показывающие то, сколь
непредсказуемым может быть насилие со стороны верховной власти. Русская литература
тоже предоставляет нам множество иллюстраций такой склонности к насилию. Вспомним для
примера сюжет романа «Братья Карамазовы» Федора Достоевского, в котором
акцентировались темы отцеубийства и страдания.
Эти исторические и литературные примеры показывают нам русских как людей,
раздираемых деструктивными страстями, непостоянных и склонных к радикальной смене
настроения, пылающих гневом в один момент времени и покорно подчиняющихся в
следующий. Такая двойственность страстности и покорности поражает. Эти эмоциональные
колебания мы находим и в истории Ивана Грозного, который, лишив жизни своего сына, был
полон раскаяния. Как правитель, бросающийся то в одну эмоциональную крайность, то в
другую, он являет собой архетип российского лидера.

Жизнестойкость
Несмотря на суровые условия жизни в России (а возможно, в чем-то и благодаря им) –
например на бескрайних пустых полях или в сибирской тундре – русские люди обладают
гигантской способностью к долготерпению и жизнестойкостью. Их история в этом плане тоже
очень показательна. Формирование этой нации сопровождалось множеством невзгод и
лишений, оно пришлось на века социальных беспорядков и нестабильности. Жители
теперешней России были вынуждены отбиваться от нападений викингов на севере страны,
бороться с татаро-монгольским игом, с польским вторжением, с донскими казаками и
турками. Россию постоянно что-то дестабилизировало, ей постоянно угрожал какой-нибудь
внешний враг. Неудивительно поэтому, что так называемые смутные времена (1958-1613) –
период социальных и политических переворотов и период после правления Бориса Годунова,
сопровождавшийся лишениями, голодом, эпидемиями и набегами казаков и польских
захватчиков – до сих пор не стерся из коллективной русской памяти. Не забыты ни
наполеоновское вторжение, ни гитлеровская военная кампания. Но русские с их неукротимой
жизнестойкостью оказывались сильнее всех враждебных для них сил – иррациональной
власти, насильственных смен режима, гражданских войн, социальных беспорядков,
иностранных интервенций.
Эта жизнестойкость, способность выживать в любых условиях навела некоторых
исследователей на метафору подледного лова (кстати, активно практикуемого многими
россиянами) как выражения стойкости и склонности к мистицизму русской души. Часами
сидеть на морозе перед дырой в заледеневшем озере где-нибудь в Сибири в надежде
поймать рыбу – для большинства людей затея сомнительной привлекательности. Это
мероприятие представляется прямой дорогой к замерзанию и даже гибели. Можно было бы
предположить, что смысл подледного лова в том, что таким образом укрепляются дружеские
связи, однако это не так: процесс этот предполагает одиночество и даже изоляцию. Не
несмотря на предсказуемый дискомфорт, многие россияне находят это занятие
привлекательным. Возможно, причина кроется в том, что тем самым они пытаются хотя бы на
время сбежать из переполненных квартир и от повседневных проблем. Но тогда как многие
из нас в подобных обстоятельствах идут в парк, садятся на скамеечку и кормят голубей,
русские преодолевают большие расстояния, нередко даже часами едут на поезде, а потом
сидят на льду при температуре ниже нуля. Их удовольствие от этого мероприятия может быть

9
расценено как выражение их терпимости к страданиям на пути осуществления желаний – в
данном случае желания уединиться. Это желание может быть опасным, рискованным – и
поэтому позволяет им чувствовать себя более живыми, в каком-то смысле, обладающими
большей силой, покоряющими природу. Эта потребность мистического единства с силами
природы, храбрость в стремлении противостоять им – тоже типично русские черты,
отражающие их глубокий духовный характер.
Я однажды воочию наблюдал невероятное мужество и жизнестойкость россиян и их
предполагаемую готовность пострадать. В 1993 году я был членом экспедиции на Памир (это
горы в Таджикистане – одной из бывших республик Советского Союза, на границе с Китаем).
Целью путешествия было наблюдение за бараном Марко Поло – самым большим диким
баранома в мире. К несчастью, с погодой нам не повезло. Проблема была не только в
экстремально низкой температуре (ниже -35 градусов по Цельсию даже в безветренную пору)
и радикальной высоте (более 5500 метров над уровнем моря); погода была еще и
необычайно снежной. У нас не было подходящего для такого снега снаряжения, мы страдали
от кислородного голодания, типичного для такой высоты, - восхождение было крайне
сложным. Мне, не имеющему опыта в таких делах, казалось, что приблизиться к
интересующему нас животному попросту невозможно. Другие люди отказались бы от этой
затеи – но не русские. Они решили довести дело до конца, и сделать это в тот момент, когда
баран не видит нас, чтобы не напугать его. Таким образом, я оказался ранним декабрьским
утром (в два часа утра, если быть точным) на горе, пытаясь продраться почти вертикально
вверх по заснеженному склону, стараясь для экономии сил ступать точно след в след моим
проводникам (которые, должен отметить, еще и тащили на своих плечах все мое снаряжение
– палатку, спальный мешок, еду, посуду и все остальное). Я бывал во многих сложных
ситуациях, но эта мне показалась самой изнурительной. Позже мои русские друзья назвали
эту ночь «битвой под Памирградом» по аналогии с самой ужасной российской битвой времен
Второй мировой войны. Я почти до смерти замерз в этом переходе, тогда как по их внешнему
виду можно было предположить лишь некоторый дискомфорт.

Преобразование характера
Со времени выхода на экраны фильма Козинцева и Траутберга о юности Максима
Горького и статьи Эриксона прошли годы. За эти годы в России многое радикально
изменилось. Россия стала Российской Федерацией; многие из стран, которые раньше входили
в состав СССР, обрели независимость; гласность и перестройка, инициированные Михаилом
Горбачевым, реформы, предпринятые и реализованные Борисом Ельциным и его
советниками, а затем Владимиром Путиным, - все это привело к драматической
трансформации российского общества. Однако последствия многих из этих изменений
переплелись друг с другом. Хотя определенные сегменты общества благодаря этим
изменениями стали жить лучше, стадия хаотических преобразований российской экономики
ударила по многим другим его сегментам, сделав их отчужденными и бесправными.
Тот факт, что Россия все еще претерпевает радикальную трансформацию, весьма
затрудняет попытки расшифровать русский национальный характер. Россия очень
разнообразна, она долгое время была плавильным котлом различных рас, религий, языков,
регионов и культур; она протянулась от Восточной Европы через Сибирь до Дальнего Востока,
- все это делает нашу задачу еще более сложной. Однако, несмотря на всю сложность этих
культурных обстоятельств некоторые из затронутых в фильме Козинцева и Траутберга тем
были иллюстрацией не только прежней российской культуры, но и нынешней. Иными

10
словами, русский национальный характер в сущностных своих аспектах стабилен; некоторые
его черты неизменны, не зависят от места, времени и режима. И эти национальные
характеристики – «модели поведения, особенности взгляда на мир и переживаний, которые
обнаруживаются или предполагаются в структуре личности представителей какого-то этноса
или какой-то нации в определенный период времени» (Kluckhohn, 1961, р. 607) – основные
ценности, убеждения, установки и мотивы, которые оказываются очень важными факторами
в контексте лидерства и функционирования организаций.

Контекстуальные факторы формирования русского национального

характера
Влияние природы
На каждого из нас влияет физический мир, в котором мы существуем. И
неудивительно, что на человеческое поведение воздействуют и погода, и смена сезонов.
Более того, воздействие это не столько ситуативное, сколько длительное, накапливающее
свой потенциал: настроение и размышления, навеваемые сменой времен года и погодными
проявлениями, становятся частью культурного наследия того или иного региона.
Россияне известны своим мужеством, жизнестойкостью, крепостью духа и умением
сопротивляться трудностям. Я предполагаю, что эти качества характера - во многом следствие
сурового российского климата (долгая жестокая зима с коротким световым днем, жаркое
лето) и сопутствующих этому сложностей. Появившись много лет назад по необходимости,
они усилились из-за необходимости постоянно преодолевать жизненные сложности, стали
частью культурного наследия и отчасти определили поведение. Память нации хранит
рассказы (они отражены и в литературе) о том, как холодной зимой русские разбили
наполеоновские войска, а затем и гитлеровские.
Российская погода экстремальна – половина страны находится в зоне вечной
мерзлоты, – и россияне отчетливо ощущают ограничения, вызванные окружающей средой;
они очень ясно понимают, насколько зависят от капризов своей природы. Этот тезис помогает
объяснить терпеливость, готовность подчиняться и осторожность – типично русские качества.
Россиянам малознакомо ощущение подконтрольности происходящего, которое привычно
жителям других стран, где климат не столь суров. Периоды вспышек активности чередуются с
периодами пассивности из-за плохой погоды, и поэтому русских бросает из крайности в
крайность – от чувства, что у них все под контролем, до чувства, что они полностью
подконтрольны внешним силам. Этот маятник усугубляется и тем фактом, что их готовность
выстаивать перед неприятностями, подчиняться природным катаклизмам – часть
мазохистичной части русского характера: мы говорили об их готовности (и даже желании)
страдать.
Жестоким климатом объясняется и широко известная «медвежья» метафора.
Метафора россиянина как медведя отражает низкий уровень энергии зимой и улучшение
настроения летом, когда пищи достаточно. Как медведи, россияне могут «впадать в спячку»
на долгий срок, а потом просыпаться и с энтузиазмом браться за дело. В России сезон
выращивания и сбора урожая короток, фермеры могут работать лишь ограниченный период
года, но в это время они демонстрируют исключительную трудоспособность и выносливость.
Хотя медвежья метафора иллюстрирует прежде всего российский дуализм пассивности и

11
активности, она также отражает и дуализм порядка и беспорядка (эта тема будет раскрыта
позже).
Более того, короткие зимние дни и длительный темный сезон делают россиян
предрасположенными к возникновению сезонных аффективных расстройств, для которых
характерны перепады настроения от депрессии до веселья, в зависимости от сезона. Они в
этом не одиноки: сезонные изменения поведения типичны для северных стран (Goodwin and
Jamison, 1990; Rosenthal, 1993; Whybrow, 1997; Kets de Vries, 1999, 2001). «Зимний блюз»
может объяснить и нередкое российское уныние, пессимистичный, фаталистический взгляд
на мир.
Вне зависимости от того, находятся ли россияне в приподнятом или в упадническом
настроении, они чрезвычайно эмоционально экспрессивны. Они свободно выражают свои
чувства, приукрашая их легким драматизмом.

Наследие мира
Несмотря на российскую масштабную индустриализацию, страна остается в
значительной степени агрикультурной. В прежние века бескрайность земли нарушали только
редкие сельские деревенские коммуны – миры. Мир – это слово используется также в
значениях «весь земной шар» или «спокойствие, отсутствие войны» (оба этих понятия несут
большую символическую нагрузку), - существенно повлиял на российское мировоззрение. На
смену миру в советскую эпоху пришли колхозы (под руководством Советов – органов
общественного управления), во многих регионах они были вытеснены усиливающейся
урбанизацией, и все же философия этого самоуправляющегося сообщества в сознании
россиян жива.
На самом деле, понятием мира определяется в России очень многое. Например, он
оказывает влияние на восприятие русскими того, что на Западе именуется «личным
пространством» - степенью того, насколько чье-то непосредственное окружение приватно (в
противовес общедоступному). Мир был тесным, люди жили близко друг от друга (и в
переполненных коммунальных квартирах), и поэтому россияне довольно бесцеремонны; они
не уважают личное пространство другого человека в той мере, в которой это присуще
людям в других странах.
Ментальность мира также влияет на то, как русские люди воспринимают
взаимоотношения. Во всех видах активности им свойственна коллективистская ориентация,
лежащая в самом сердце мира; эта ориентация предполагает подчинение индивидуальных
интересов интересам группы. В традиционных агрикультурных деревенских сообществах
люди зависели друг от друга: только вместе они могли выжить, и поэтому общественное
благо всегда было приоритетнее индивидуальных потребностей и прав. Кроме того, каждый
человек должен был вносить свой вклад в общественное благо. И мир, когда это было
необходимо, без сомнения вмешивался в жизни своих членов, чтобы восстановить гармонию
и преумножить общественное благо. Этому способствовали советы деревенских старейшин,
которые отвечали за достижение группового согласия, определение общественной воли и
формулирование советов для старейшины мира, который являл собой верховную власть.
Такая модель функционирования сохранилась и при советской системе в виде Политбюро на
верхушке цепочки власти.
Идеология мира в современной России проявляет себя в отчетливом мы-сознании,
доминирующем в социальной системе. Коллективная воля важнее, чем воля любого
отдельного человека. Наследие мира проявляется и в русской атмосфере взаимной

12
зависимости, когда группа оказывает эмоциональную поддержку своим членам и морально
направляет их. У россиян сильна тяга к аффилиации, к тому, чтобы чувствовать свою
сопричастность группе. Им хочется ощущать себя частью чего-то большего, быть связанными
с какой-то группой, когда они изолированы от группы или отвергаются ею, они чувствуют себя
крайне дискомфортно. Многие виды их активности – и социальной, и любой другой –
проходит в групповом контексте. Наследие мира можно усмотреть и в семейственности, в
клановой лояльности, которые могут приводить к шовинизму и патетическому патриотизму: в
любви к родине. Сущностью идеологии мира является и акцент на роли самопожертвования
из чувства долга. Русские готовы – когда ситуация благоприятствует – к экстраординальным
жертвам на благо общества или нации. Массовый героизм в истории России беспрецедентен
– ни в одной другой стране такого не наблюдалось.
Мир повлиял и на российскую озабоченность эгалитаризмом и большую потребность
россиян все уравнивать. Сглаживание различий всегда было популярным
времяпрепровождением, а зависть – важный инструмент для контроля за тем, чтобы люди
занимали «соответствующие» места. И все русские знают историю о крестьянине, которому
бог пообещал выполнить любое его желание. Однако здесь была скрыта ловушка. Что бы ни
выбрал крестьянин, бог даст его соседу в два раза больше. И мысль о том, что при любом
раскладе сосед будет в более выигрышном положении, отравляла крестьянину жизнь.
Обдумав предложение бога, крестьянин ответил ему: «Выколи мне один глаз».
Эти примеры иллюстрируют то, насколько индивидуализм и личные достижения,
принимаемые в других обществах, неодобрительно воспринимаются в России. Тогда как в
некоторых других странах греховным считается быть неудачником, в России – по крайней
мере, до завершения коммунистического режима – греховным считалось быть победителем.
Выражение индивидуальных желаний связывали с эгоистичностью. На каждого, кто хотел
выделиться, смотрели с подозрением. Как следствие, россияне до сих пор сдержанны в своих
индивидуальных достижениях, хвастовство порицается, люди стараются не выставлять
напоказ свои привычки. Противоположное поведение неизбежно приводит к зависти,
неприязни и мести.
При коммунистическом режиме этот благонамеренное стремление к эгалитаризму и
коллективизму было искажено. Со временем идеологический – и даже отчасти
романтический энтузиазм обернулся стойким разочарованием и недоверием к системе,
разочарованием в ней и отчуждением от нее. Эти факторы привели к усилению тенденции к
материализму и оппортунизму, увеличению масштабов коррупции и постепенно
нарастающему моральному разложению. Общеизвестны имевшиеся у номенклатуры
(«номенклатура», или «особый список» людей, занимающих лидерские позиции в партии или
работающих в партийном аппарате) привилегии, их особый доступ к магазинам для
избранных и спецбольницам.
Идеология мира также предполагает высокую степень консерватизма: защиту
традиционных ценностей и страх изменений. Мир стал символом сопротивления изменениям
– нераскачивания лодки, конформизма (Obolonsky, 1995). В эпоху развивающегося
свободного предпринимательства эта установка представляет собой ощутимую помеху на
пути трансформации российского общества.
Суровый климат и наследие мира, переплетаясь, создают контекст для развития
русского характера. А теперь нам важно определить, как мы можем соткать из этих
контекстуальных факторов единый внутренне согласованный портрет русского человека, как
описать его поведенческие, эмоциональные и когнитивные характеристики. Как именно
воспитывается характер? Что делает их такими, какими они становятся?

13
Становление русского характера
Пеленание в младенчестве
В своей статье о детстве Горького (1963) Эриксон предполагает, что древний русский
обычай пеленания детей играет важную роль в становлении характера русского человека.
Пеленание заключается в том, что младенцев от шеи и до пят заворачивают в пеленку
(примерно такая же процедура осуществляется при мумификации); завернутыми они
проводят большую часть дневного и ночного времени и так продолжается до возраста трех-
пяти месяцев или, что менее типично, но тоже встречается, до полутора лет (Kluckhohn, 1961).
Этот обычай – делать из своего ребенка «бревнышко» - сохранился и до наших дней,
особенно в сельской местности. Пользу пеленания обычно видят в том, что ребенок в этом
случае не сможет нанести самому себе вред. Некоторые люди также утверждают, что
пеленание помогает выпрямить ручки и ножки ребенка и предотвращает искривление
позвоночника. Более практическое объяснение гласит, что родители, когда они запеленали
ребенка, могут некоторое время не отвлекаться на него и заняться хозяйственными делами.
Пеленание предполагает длительные периоды серьезного ограничения подвижности
и короткие периоды свободы. Дети могут лишь время от времени испытывать радость
локомоторного освобождения и обретать возможность физической разрядки эмоций
(младенцам, помимо этого способа снятия эмоционального напряжения, доступен всего
лишь еще один, а именно плач). Им незнакома свобода движений, которой наслаждаются
дети в других обществах.
На протяжении жизненного цикла на человека влияет множество важных факторов, и
поэтому упрощение причинно-следственной связи, сведение всех причин к одной практике
ухода за детьми было бы неверным. Но даже учитывая риск чрезмерного упрощения, я все
равно уверен в том, что Эриксон был прав, делая такой акцент на традиции пеленания. Оно
может усиливать действие всех основных факторов, влияя на формирование характера и
прослеживаясь в дальнейшем в эмоциональной сфере человека и в его действиях.

Обучение и «воспитание высоких моральных качеств»

Если даже влияние пеленания на развитие характера может казаться спорным, то все
нет никаких сомнений в том, что, начиная с раннего детства и на протяжении всей своей
жизни русские ощущают своего рода психологическое пеленание. У юных россиян
развивается чувство экстернальности, оно закладывается в школьные годы и его крайне
сложно изменить. Дисциплина и жесткий регламент – обычное дело в российских школьных
классах. Преобладают авторитарные методы; требуется одинаковая школьная форма,
тщательно контролируется распорядок дня; зубрежка поощряется, задавание школьниками
вопросов не приветствуется (Bronfenbrenner, 1970; Pearson, 1990; Eklof and Dneprov, 1993). За
«плохое поведение» или неуспеваемость ребенка стыдят публично, рассчитывая таким
образом изменить его поведение (такой подход нередко сохраняется и во взрослой жизни,
особенно ярко проявляясь в отношениях между начальником и подчиненным). В результате
русские очень чувствительны к публичному унижению. Российские учителя склонны к тому,
что мы можем назвать назойливым руководством: они пытаются вникнуть во все детали
жизни ребенка и внедриться во все аспекты его воспитания. Они не отличаются особым
уважением к личному пространству ребенка. Начиная с ясельного возраста, учителя крайне

14
активно пытаются социализировать ребенка «как надо», чтобы он соответствовал
общепринятым требованиям. Эти правила подразумевают очень малое количество
исключений.
В советском прошлом «воспитание высоких моральных качеств» - то есть работа,
направленная на формирование патриотизма, атеизма, коллективизма и других
поддерживаемых государством установок, - было важной задачей любой школы (Ispa, 1994).
Учителя должны были воспитывать детей в духе коммунистической морали. Коллективизм
ставился во главу угла, благополучие группы было важнее учета индивидуальных намерений
и интересов; все поведение должно было быть согласованным с желаниями и деятельностью
группы.
В такой образовательной атмосфере дети рано понимали (и снова и снова убеждались
по ходу своего взросления), что спорить с теми, кто обладает властью, бесполезно. Родители
тоже подкрепляли насаждаемую учителями модель поведения. При коммунистическом
режиме такой подход был распространен повсеместно: учителя нередко информировали
начальство родителей своих учеников о проблемах их детей. Принятие решения о том, что
нужно для образования того или иного ребенка, какой путь ему выбрать, было
однонаправленным: учителя представлялись все знающими дарителями, а родители – лишь
пассивными получателями; такой подход резко контрастирует с западным. Предложения
касательно альтернативных способов действия и обучения были крайне редки (и очевидно не
приветствовались).
Такой подход к обучения культивировал убеждение в том, что в публичных ситуациях
человек может думать о том, чего он хочет, но не говорить об этом (это опять же своего
рода психологическое пеленание, о котором речь шла выше). Тем самым усиливались
скрытые анархические стремления. Свобода мышления при таком подходе не порицалась, но
и не поощрялась. А там, где не требуются умение задавать вопросы и хорошо развитая
фантазия, не возникнут ни креативность, ни готовность к инновациям.
В такой обстановке дети рано понимали, как важно для них быть конформистом, уметь
сливаться с массой. Конформность представляла собой наименее болезненный способ
существования и в школьные годы, и – конечно же - во взрослой жизни. Стоимость
неподчинения обществу для большинства людей просто была слишком высока. Это могло
обернуться неудачами в школе, а потом становилось еще более проблематичным – санкции
со стороны коммунистических структур, понижение в должности или потеря работы, утрата
всевозможных привилегий.
Практика институционализированного доносительства, бывшая повсеместно
распространенной при коммунистическом режиме, усиливала готовность быть
конформистом. Ребенок, занимавший какой-то пост в классе или пионерской организации,
должен был докладывать учителю о поведении детей в его группе. Кроме того, каждого
ребенка с раннего возраста учили «присматривать» за другими. Как я уже говорил, дети,
поведение которых выходило за рамки общепринятого, подвергались публичной критике, их
стыдили и унижали.
Как проявляет себя такое воспитание? Типичная характеристика России на всех ее
исторических этапах – насильственное колебание между порядком и хаосом. Снова и снова
мы можем обнаружить «дисциплинированных» россиян, которые, высвободившись из-под
контроля, творили вокруг себя кромешный ад. Похоже, что им присуще скрытое (а иногда и
не такое уж скрытое) желание вести себя абсолютно неподконтрольно – анархическое
чувство, которое, возможно, является следствием буквального (в младенчестве) и
фигурального (в более старшие годы) пеленания. В то же время насильственные ограничения

15
при пеленании и авторитарном воспитании могут привести к возникновению ощущения
своего бессилия перед лицом внешних факторов. Это ощущение бессилия – апатичное
отношение к силам внешнего мира (экстернальность) - другой характерный признак
российской истории (Rotter, 1975).
Мой опыт взаимодействия с российскими организациями тоже подтверждает такое
отчетливое колебание между порядком и хаосом (хотя его существенно больше на
«коричневых полях», то есть в уже давно существующих организациях, чем на «полях
зеленых», в недавно созданных компаниях). Бессчетное количество раз представители
высшего менеджмента организаций рассказывали о различных проявлениях беспорядка в
среде рабочих. Забастовки, порча оборудования, вспышки насилия по отношению к
руководству – вот неполный перечень действий такого рода. Более тщательный анализ
показывает, что такие вспышки часто были результатом систематических проявлений
несправедливости внутри организации. Те сотрудники, которые склонны были агрессивно
высказываться или прибегать к физическому насилию, часто чувствовали себя жертвами,
нередко говорили о том, что лично им был нанесен какой-либо ущерб. В некоторых случаях
одной из причин эмоциональной взрывчатости оказывалось злоупотребление алкоголем,
отключавшее представления о рамках приличия. Чтобы справиться с инцидентами такого
рода, многие из знакомых мне руководителей прибегали к такой мере, как увольнение за
употребление на работе алкоголя. Однако более мудрые руководители пытались смотреть на
проблему шире, и не подавляли ее симптом, а пытались найти первопричину. Далее в этой
статье мы еще будем подробно говорить об анархических тенденциях в русском
национальном характере.

Внутренний конфликт
Вынужденное подчинение требуемой модели поведения не обеспечивает внутреннее
усвоение ценностей, лежащих в основе этой модели, и не формирует позитивную
идентификацию с властными фигурами. А если стабильная совокупность ценностей и
убеждений у человека не сложилась, то отказ от деструктивного поведения может быть
гарантирован только постоянным подчинением внешней власти. Без этих ценностей при
отсутствии власти или под сильным групповым давлением проблемы с дисциплиной будут
возникать снова и снова. Недостаточность интернализованных, на глубинном уровне
принятых самой личностью ценностей – которая проявляется и в недостаточности
самодисциплины – может быть одним из объяснений того, почему Россию все время бросает
из крайности в крайность, от репрессивной (и даже деспотичной) власти до анархии и
обратно. Компромиссные варианты почти отсутствуют. Правители России всегда чувствуют,
что либо они закрутят гайки, либо не смогут справиться с кипящим котлом своей страны.
В коммунистическую эпоху в школе и в других публичных организациях (например, в
коммунистических молодежных организациях, таких как пионерия и комсомол) активно
насаждалась дисциплина, тогда как в домашней жизни преобладала скорее
вседозволенность. Жизнь семьи крутилась вокруг детей (впрочем, это и сейчас так). Иными
словами, будучи в центре внимания взрослых, дети росли изнеженными, избалованными,
чувствовали себя защищенными от всего. Конечно, непростые жизненные обстоятельства
(такие, например, как жизнь в коммунальной квартире с ее предсказуемыми вторжениями в
частную жизнь и личное пространство) иногда провоцировали эмоциональные попытки
дисциплинирования ребенка. И все же дети были уверены в том, что родители любят их, и эта
уверенность позволяла им быть не слишком чувствительными к таким вспышкам

16
дисциплинарных воздействий. И поскольку многим родителям в своей взрослой жизни
приходилось сталкиваться с серьезными трудностями, они предпринимали все возможное
для того, чтобы обеспечить своим детям более благополучную жизнь.
Сведение воедино двух столь различающихся между собой миров – один с суровой
дисциплиной, другой теплый, защищающий и прощающий – было сложной задачей для
подрастающих россиян (да и для любого было бы сложной задачей). Определенная доля
сумятицы при таком раскладе сил неизбежна. «Подлинное Я» возникает благодаря заботе о
благополучии ребенка, а также благодаря его спонтанному самовыражению. Когда же
человек вырастает в атмосфере подчинения, когда он вынужден соглашаться с властными
фигурами, не склонными прислушиваться и сочувствовать, у него возрастет риск развития так
называемого «фальшивого Я» (Winnicott, 1975), которое он будет предъявлять окружающему
его миру. Такое положение вещей приводит к ощущению тщетности, бесполезности своих
действий, порождает псевдозрелость и угнетает творческий потенциал человека.
Хотя определенная доля расхождения публичного Я и приватного Я неизбежна, в
России – по крайней мере, до момента провозглашения гласности, - конфликт, связанный с
самопрезентацией вовне, был главной причиной возникновения «фальшивого Я». Теплота и
снисходительность, ощущаемые ребенком дома, просто не согласовывались с обязательной
конформностью в школьной обстановке. Более того, недостаточная искренность и
неестественность поведения на публике при коммунистическом режиме – идеализм, который
все больше и больше вырождался, перевоплощаясь в циничный оппортунизм, - тоже не
ускользали от внимания детей (ведь дети всегда слышат больше, чем рассказывают им
родители).
При самом хорошем раскладе у детей формируется некий внутренний компас;
родители отвечают за его настройку, а потом, в более позднем возрасте другие властные
фигуры поддерживают эту настройку, подавая сходные сигналы. Такое воспитание формирует
ощущение внутренней стабильности и верности выбранного направления. Россиянам
роскошь внутренней стабильности была недоступна. Как родители (или учителя) могли
передать ребенку отчетливые стандарты того, что хорошо и что плохо, если они сами не
имели таких стандартов?
КГБ не учило людей отличать хорошее от плохого, оно настраивало на то, чтобы быть
предельно чувствительным к внешним, зачастую противоречивым сигналам одобрения и
неодобрения. Люди не столько обращались к самим себе в вопросах морали, сколько
прислушивались к шагам в утреннем сумраке: не постучатся ли к ним в дверь, чтобы
отправить в лагерь по сфабрикованному обвинению. В долгосрочной перспективе такая
несогласованность и неискренность власти разрушали индивидуальную аутентичность и
порождали внутренний конфликт и ощущение ирреальности происходящего.
С приходом гласности эта ситуация внутренней несогласованности изменилась.
Старшее поколение все еще пожинает последствия своего «воспитания высоких моральных
качеств», но уже постепенно привыкает к большей свободе мысли и поступков.
Представители более молодого поколения получили свободу, не отягощенную таким
багажом. Они могут пользоваться благами гласности, проявляющимися и в том, что учителя
стали с большим уважением относиться к индивидуальности своих учеников. Слова свобода,
освобождение, независимость в решении проблем и поощрение творческого подхода к
жизни – эти словосочетания сейчас слышатся и в контексте воспитания детей. Однако все еще
существует известное напряжение, особенно в школах, когда встает выбор между прежним и
новым подходами к обращению с детьми (Ispa, 1994). Вопрос, который встает перед Россией
и в отношении школы, и касательно любой другой жизненной сферы, - как обрести баланс,

17
как согласовать возросшую свободу с послушанием и структурированностью. Как эти
изменения в установках будут влиять на последующие поколения, станет ясно позднее. Пока
мы только можем полагать, что это будут изменения к лучшему.
Рассмотрим, к примеру, как развивались события на одном производственном
предприятии, которое было выкуплено западным владельцем. Первые месяцы после смены
хозяина сотрудники вели себя пассивно, не выказывали никакой инициативы, выполняли
свою работу по ранее принятому шаблону. Однако когда они осознали, что новые идеи
приветствуются, а ошибки не приводят к серьезным санкциям – напротив, новое руководство
ввело «бонус за ошибку» для людей, которые готовы к риску, предлагая и пробуя новое, -
степень их инициативности ощутимо возросла. Было очевидно, что у большинства
работников есть много хороших идей, которые они прежде ни с кем не обсуждали. Но когда
корпоративная культура недоверия сменилась на противоположную, они расправили крылья,
начали выражать свое мнение и улучшать рабочий процесс.

Разделение приватного Я и публичного Я

Итак, авторитарное воспитание, характерное для коммунистического режима в школах
и других общественных местах, приводило к развитию повышенной чувствительности к тому,
что принимается, а что порицается, что лучше скрыть и не выносить на общественное
обозрение. Эта способность быть хамелеоном, сливающимся со своим окружением, помогала
им не привлекать к себе лишнего внимания. Такая модель поведения подкреплялась
климатом страха и террора, в котором Россия пребывала долгие годы.
Во время коммунистического периода российской истории с его бесконечной
партийной пропагандой о «непревзойденных достижениях социализма» индифферентность
поведения стала обычным делом. Несмотря на постоянные усилия по идеологизации
общества, большая часть людей относились к этим вопросам безразлично, они лишь внешне
демонстрировали идеологическую конформность и подчинение. Брежневская эпоха
стагнации довела эту стратегию выживания до предела. Людям приходилось постоянно
искать компромиссы, каждый стал товарищем Компромиссом Компромиссовичем.
Конформизм в сочетании с пассивным сопротивлением были излюбленными
способами совладания с натиском пропаганды. Однако с течением времени расхождение
между идеализированным публичным кодом поведения и реалиями советской жизни (со
всей ее бюрократической лживостью) становилось все более и более ощутимым. Гниение
идеологии было повсеместным. У русских есть история о том, как губернатор южной Украины
Потемкин, пытаясь произвести впечатление на Екатерину Великую, во время ее визита на
вверенную ему территорию показывал ей так называемые «потемкинские деревни» -
свежевыстроенные фасады домов, закрывающие настоящие убогие деревенские дома. Эта
потемкинская ментальность ожила и расцвела буйным цветом при коммунизме. По мере
увеличения разрыва между официальными и личными отношениями интеграция
индивидуального сознания и политической нечестностью становилась весьма пугающей
задачей. Было крайне сложно верить в пропаганду, обещавшую «социалистическую утопию –
общество с равными возможностями всех людей», когда реальность неравноправия была
столь очевидной. Население страны переходило от идеализма к конформизму, а затем к
циничному карьеризму, характеризовавшемуся узостью эгоистических интересов и
стремлением к получению материальной выгоды (Bauer and Inkeles, 1968).
Несмотря на разрушение коммунистической идеологии и выраженный материализм,
некоторые люди имели отвагу говорить о том, что «король-то голый». Любой, кто

18
отваживался на это, кто был честен с самим собой, подвергался публичному осуждению,
вызывал возмущение общественности; причиной этого возмущения было чувство вины
людей, понимавших, что они не настолько смелы, чтобы говорить от своего имени. Время
шло, жизнь в соответствии с таким двойными стандартами становилась все сложнее.
Нечестность была очевидна, порождала чувство деперсонализации и создавала ощущение
нереальности. Крушение иллюзий и развитие «фальшивого Я» были неизбежны.
Конечно, теперь времена в России другие. Но наследие политического принуждения к
конформизму в одночасье не исчезает, они чувствуется даже в эпоху пост-гласности. Хотя
теперь даже старшее поколение привыкает жить без страха, более молодые – те, кто не
привыкал жить со страхом, - чувствуют себя более спокойно. Молодым не так свойственно
раздваиваться между «фальшивым Я» и своей реальной личностью, они не испытывают столь
сильного внутреннего конфликта и они чувствуют себя более защищенными и уверенными.
Такое различие между поколениями само по себе ощущается на рабочих местах. В уже
упомянутой мною компании, где директор предложил ввести бонус за ошибки, молодые
сотрудники активнее предлагали альтернативные способы организации своей работы, чем
сотрудники постарше. Многие представители более старшего поколения, когда их
спрашивали о том, что бы они изменили в своей работе, склонны были относиться к таким
вопросам с подозрением. Вместо того чтобы воспринимать ситуацию как шанс улучшить свою
ситуацию, они говорили о том, как все прекрасно, как хорошо все сделано, закрывая глаза на
любые сложные обстоятельства (такие как санитарные условия, температура и вентиляция), в
которых приходилось работать. HR-директор этой компании при прохождении интервью не
упомянул ни о каких существенных сложностях. Он говорил о недавних успехах футбольной
команды компании и о предоставляемых компанией прекрасных условиях для отдыха
сотрудников, и начинал испытывать чрезвычайный дискомфорт тогда, когда ему задавали
вопросы более сложные.

Приоритетность дружеских отношений

Русские привыкли бояться. Иногда эта привычка приводит к тому, что их
воспринимают как холодных и жестких при общении с чужаками; однако если человек
допущен в их личное пространство, они относятся к нему очень тепло. Русские устанавливают
глубокие дружеские отношения. Отмечу, что в русском языке есть множество слов,
синонимичных слову «друг» и отражающих ту или иную степень близости отношений (Dabars
and Vokhmina, 1995). Русские высоко ценят тесную дружбу, готовы многим поделиться с теми,
кого считают близкими друзьями (а не просто приятелями). Такие отношения являют собой
компенсацию холодной безличности и непредсказуемости общественной жизни. Они –
своего рода социальная страховка, часть системы взаимной поддержки и взаимопомощи,
отдохновение от разочарований. Эти отношения очень значимы для россиян, они готовы
преодолевать огромные расстояния и идти на многие жертвы ради тех, кому они доверяют и
кто доверяет им.
Важность дружбы проявляется и в российском подходе к ведению бизнеса. Если
американские и североевропейские руководители ориентированы в большей степени на
задачу, нежели на отношения, то россиянам для того чтобы успешно справляться с решением
деловых задач, нужно устанавливать отношения. Для них важно не столько предприятие,
сколько люди на этом предприятии. Чем бы ни занимались россияне, дружба превыше всего.
Они воспринимают дружбу и бизнес как тесно связанные между собой вещи, и поэтому в
своем деловом окружении стремятся создавать дружеские сети. Неудивительно поэтому, что

19
новое дело обычно развивается благодаря поддержке друзей и знакомых. Более того,
россияне уверены, что любые правила можно обойти, если другу нужна помощь: социальные
обязательства превыше всего остального. Они избирательно относятся к правилам. Иными
словами, то, как они применяют правила, зависит от ситуации; их ориентация носит
партикуляристский характер. Личная преданность гораздо важнее честной игры.
Причина столь высокой важности дружбы для россиян еще и в том, что они привыкли к
«кухонным посиделкам» - задушевному самораскрытию на кухнях своих квартир. Там
безопасно встречаться, это отдушина от стерильной публичной жизни, они могут раскрыть
свое реальное Я в общении с друзьями, они могут поделиться своим теплом и испытать
теплое отношение к себе. Все самые важные разговоры происходят на кухне.
Один шведский менеджер рассказал мне о том, с какими трудностями он столкнулся
на первом этапе общения с российскими коллегами. Ему было нужно наладить
сотрудничество с ними по ряду важных проектов, и он отнесся к этому вопросу так, как ему
было привычно, – то есть продемонстрировал свою ориентацию на решение задачи.
Поначалу ему не преуспел. Ему не удавалось привлечь российских коллег к сотрудничеству,
на каждое его предложение они приводили множество аргументов о том, что такая работа в
России невозможна. Лед недоверия в конце концов был сломан, но произошло это почти по
случайному стечению обстоятельств. Он пригласил двух своих коллег провести выходные на
даче под Москвой, порыбачить – он знал, что они любят такое времяпрепровождение. На
этих выходных русские предложили несколько занятий, которые ему показались скорее
тестом, пройдя который он заслужит их уважение, – например «дуэль» по распитию водки и
«пытка» сауной. После того как он в этих развлечениях проявил себя достаточно стойким,
ситуация стала меняться к лучшему. Один из его коллег в качестве ответной любезности
пригласил его в свой дом. Это было началом теплой и тесной дружбы, к которой он не привык
в Западной Европе. Установление этих отношений помогло ему добиться расположения
коллег и обеспечить успех своего предприятия.

Эмоциональная выразительность
Как я указывал ранее, российской душе присущ дуализм – это результат географии,
климата, истории и воспитания. Дихотомичность проявляется и в соотношении холодности и
теплоты. Говоря о сезонных аффективных расстройствах, я уже упоминал о том, что
россиянам присуща сильная эмоциональная выразительность, экспрессивность. Они
склонны к выраженным колебаниям настроения, могут быть крайне холодными,
сдержанными и даже грубыми на публике, но при этом их отношения с друзьями будут очень
теплыми. В какой-то период времени они могут быть меланхоличными и апатичными, а
потом энергия будет бить в них ключом. Они могут резко переходить от серьезного
самоанализа, погруженности в себя, сомнений и самоедства к энтузиазму, к попытке смести
все границы и пределы. В моменты неосмотрительности эмоции у русских захлестывают
через край. Они циклотимичны в управлении своими эмоциями, их постоянно бросает из
крайности в крайность, от необузданного оптимизма до разрушающего пессимизма
(Whybrow, 1997; Ket de Vries, 1999).
Россия – нация стоиков, и мы уже об этом говорили, но русские еще и романтики; они
могут быть – и часто бывают – очень сентиментальными. (Возможно, их сентиментальность –
своего рода противовес стоицизму.) В лучшие свои моменты русские – это самые теплые и
доброжелательные, самые радостные и самые щедрые люди. Их язык тела очень
выразителен: они идут на физический контакт, стремятся дотронуться до собеседника, обнять

20
его. Такая интенсивность физического контакта для многих представителей западной
культуры непривычна.
Россияне также очень интроспективны. Они интуитивно понимают человеческую
природу и трагичность человеческого существования. Они могут быть очень чувствительными
и сочувствующими. Эти характеристики россиян проявляются в их любви к музыке
Рахманинова и романтическим балетам наподобие «Лебединого озера» и «Спящей
красавицы» Чайковского.
Россияне могут переживать моменты настоящего вдохновения, но зачастую они
импульсивны, и это может быть саморазрушительным. Кроме того, они могут быть очень
снисходительны к своим эмоциям, потворствовать своим прихотям. Они не очень ценят
умеренность, чаще живут моментом. Хотя при необходимости они могут быть очень
стойкими, им присущ и гедонизм, они ищут удовольствия в пище, выпивке и купании.
Писатели Иван Гончаров, Николай Гоголь и Михаил Салтыков великолепно живописали такие
русские черты, как лень, праздность, бесполезность и пьянство. В частности, Гончаров в своем
известном романе «Обломов» тонко отобразил пассивность русских и их ощущение
тщетности любых усилий.

Обломовщина
Роман «Обломов», написанный в середине девятнадцатого века, хорошо показывает
уныние и ощущение тщетности усилий. Его «герой» Обломов неспособен адекватно понять
реальность жизни. Он отчужден от мира, он занят регрессивными поисками потерянного рая.
В этой истории пассивности и апатии, отражающих экономическую отсталость, инерционность
и тщетность российского общества девятнадцатого века, мечтания, фантазии и эскейпизм
заменяют реальные действия. От этого романа берет свое начало слово «обломовщина»,
обозначающее поведение человека ленивого и неактивного.
Хотя роман высмеивает эпоху, которая уже в прошлом, он хорошо описывает и
положение дел в современной России. Даже сейчас элемент флегматического фатализма –
ощущение бессилия перед миром – наблюдается в поведении многих россиян. У них скорее
реактивное, а не проактивное отношение к жизни, для них не приоритетны личные
побуждения, амбиции и достижения. Годы крепостного права и коммунистического режима
не оказали на это обломовское мировоззрение особого влияния, не изменили его. Не
повлияла на него и российская история больших страданий – отчасти навязанных извне,
отчасти вызванных внутренними причинами – ее ужасные потери в войне, мучительная
борьба с природой, немыслимые мучения в лагерях. Печальным последствием затянувшегося
на века обломовского мировоззрения стало отсутствие национальной рабочей этики («Мы
делаем вид, что работаем, они делают вид, что платят нам зарплату»).
Во многих известных мне российских компаниях обломовщина по-прежнему
преобладает. По большей части негативность этого мировоззрения опирается на реальное
положение дел: эти компании весьма неуспешны, работникам длительное время
задерживают зарплату, расплачиваются бартером. Однако в некоторых из этих компаний
люди предпринимают значительные усилия для преодоления обломовщины, пытаются
создать более осмысленное и конструктивное отношение к работе. Как уже говорилось, с
этой целью проще опираться на поддержку более молодых сотрудников, они более
проактивны. Многим из работников старших поколений сложно поверить в лучшее будущее,
отказавшись от привычного для себя мировоззрения.

21
 Бюрократическая патология
Николай Гоголь в девятнадцатом веке своих сатирических романах «Мертвые души» и
«Ревизор» беспощадно высмеивал коррумпированную, неэффективную российскую
бюрократию. Он мастерски поставил перед лицом россиян зеркало, показав им самих себя.
Бюрократия, которая окрепла около 1700 года, при правлении Петра Первого (чтобы помочь
ему воплотить свои идеи о великой России), к гоголевскому времени очень разрослась. Но и
после этого она продолжила свое процветание. Бюрократизм усиливался, достигнув своей
кульминации в последний период коммунистического режима, увеличивая напряженность
конфликта между публичной самопрезентацией и частными поисками себя. Бюрократия,
необозримая и коррумпированная, удушала население почище любого внешнего захватчика.
Государственный плановый комитет – армия бюрократов, известная под именем «Госплан» -
сидя в Москве, составляла планы по каждому экономическому показателю страны, пытаясь
управлять поведением на микроуровне, но не учитывая весь спектр влияющих на эти
показатели ограничений.
Чрезмерное количество бессмысленных правил и законов при коммунистической
партии (которые отражаются на жизни россиян и по сей день) может быть объяснено как
проявление «социальной защиты», как способ совладать с тревогой по поводу преследования
и подавления (Jaques, 1955; Menzies, 1960). (Социальная защита – это системы отношений,
отраженные в социальной структуре, созданные для того, чтобы помочь людям
контролировать происходящее вокруг них и снизить тревогу в сложных ситуациях. Ее
функционирование сходно с функционированием индивидуальной защиты, но она вплетена в
ткань общественной жизни.) Иными словами, россияне поддерживали свою бюрократию,
пытаясь таким образом справиться с гневом и непредсказуемостью жизни при
коммунистическом режиме, а также с вопиющим противоречием между теорией и практикой
(особенно когда у власти был Сталин). Каждый новый закон или правило, каждый
дополнительный протокол (задокументированная запись о взаимодействии, встрече или
соглашении о намерении) порождали иллюзию определенности. Хотя подсознательно
россияне понимали бессмысленность этой деятельности, у дисфункциональной бюрократии
была своя цель: бюрократическая рутина и псевдорациональное поведение затемняли
личные и организационные реалии, помогая людям достичь отчуждения от своих
переживаний и тем самым снизить тревогу. Контроль и безличностные отношения пришли на
смену состраданию, эмпатии, сознательности и поиску смысла.
Эти социальные защиты имеют место и в современной России – хотя сейчас, конечно,
они уже не столь сильны, как при коммунистическом режиме. Каждый россиянин
воспринимает как само собой разумеющийся византийский свод правил и законов, которые
структурируют его существование. Взаимодействия с представителями органов
государственного управления расцениваются как крайне утомительные. Этот
«бюропатологический» элемент российского общества влияет на еще одну составляющую
российского мировоззрения: люди находятся под влиянием сил, которые не могут или
почти не могут контролировать. Люди склонны к тому, что бы воспринимать случай, удачу
или даже сверхъестественные силы как факторы, определяющие судьбу человека (Riesman,
1950; Rotter, 1975; Lefcourt, 1976), они демонстрируют высокую чувствительность к сигналам,
требованиям и тенденциям внешнего мира (Trompernaars, 1993; Hampden-Turner and
Trompernaars, 1993). Их чувство беспомощности также проявляется в их инерционности,
бездействии и склонности к беспорядку, приводя к консервативному взгляду на вещи и к
сопротивлению изменениям. Такое сочетание симптомов отражает недостаток доверия к
миру. Люди, ищущие спасения в правилах и законах, не готовы рисковать. Они не будут

22
раскачивать лодку. Они скорее реактивны, чем проактивны, они предпочитают
осторожничать при проверке всего нового и незнакомого.
По иронии судьбы, однако, сама бюрократическая рутина, вроде бы обеспечивающая
комфортное существование, на самом деле не дает возможности действовать. Управление
организацией (будь то отдельная коммерческая фирма или целая страна) «по правилам»
практически невозможно, если правила начинают существовать сами по себе, «жить своей
жизнью». Как следствие, по мере ужесточения или распространения правил увеличивается и
количество лазеек. Это было особенно ощутимо во времена коммунистического режима,
когда граждане стали настоящими экспертами в вопросах придумывания скрытых способов
преодолеть систему. Понимая, что лобовая атака на власть опасна, они не рвались
перекраивать систему. Они предпочитали на шаг отступить, потерпеть, зайти с другой
стороны и решить проблему иным путем.
Как мы увидели ранее, россияне уже давно сочетают внешнюю благовоспитанность с
внутренней склонностью к неподчинению (Hamilton et al., 1995); есть даже русская поговорка,
гласящая, что дома можно делать, что тебе хочется, а на людях – то, что велят. Они яростно
сопротивляются регламентации, хотя могли бы просто отделаться от нее. В этом кроется один
из главных парадоксов России: у россиян сформировалось ригидное, негибкое
программирование деятельности как выражение большого дискомфорта вследствие
неопределенности ситуации (они предпочитают предсказуемость и стабильность), однако
теперь, когда процесс повернут вспять, они очень хотят отменить такое программирование.
Неукротимая непокорность народа сдерживается системой, полной правил и законов.
К несчастью, до сих пор существует множество организаций (особенно в
общественном секторе), где бюрократы невысокого полета – люди, которые делают жизнь
других весьма сложной, - кажутся находящимися под контролем. Если Россия хочет быть
игроком глобального рынка, ей нужно решать эту проблему. Независимо от того, нравится это
россиянам или нет, чтобы иметь конкурентное преимущество в этом теряющем границы
мире, чтобы стать организацией мирового класса, нужно брать пример с компаний, которые
являются «лучшими в своем классе».
Климат чрезмерного контроля и страха препятствует актуализации творческого
потенциала при решении проблем. Многие из проведенных мною интервью с российскими
руководителями полны леденящих душу историй, когда какие-то почти кафкианские правила
вынуждали людей откупаться от соответствующей власти. В отсутствие адекватной
законодательной базы по вопросам частной собственности и при существующей сложной
налоговой системе деловые люди попадают в тупиковые ситуации. С другой стороны, в
прошлом российские руководители уже изобретали «творческие способы» увеличить свой
скудный доход. Я был на одной фабрике, где бренды выпускаемых продуктов были
собственностью топ-менеджеров, что позволяло им получать процент от каждой проданной
единицы товара. Мотивация обойти систему – не с одной стороны, так с другой – очень
сильна в современной корпоративной культуре России.

Паранойя: наследие царского режима

В России было немало правителей-тиранов. И авторитарное доминирование,
продолжавшееся шесть веков, не могло не сказаться на национальном характере народа.
Царизм сформировал приоритетность сильного лидера гораздо раньше, чем появились на
этом свете Ленин и Сталин. Тирания Сталина была предопределена ужасающим правлением
Ивана Грозного в шестнадцатом веке, авторитарным контролем Петра Великого в

23
семнадцатом и восемнадцатом веках (впоследствии продолженным Екатериной Великой),
автократическим властвованием Николая I в девятнадцатом веке. Коммунисты лишь усилили
централизованную авторитарную систему, начало которой было положено столетия тому
назад.
Большинство царственных особ воспринимали критику в свой адрес как оскорбление
своего величества, угрозу своему суверенитету и отправляли критикующего в ссылку или
даже на казнь. Такое применение силы породило у россиян восприятие человеческой
природы как изначально злой. Даже в наши дни россияне полагают, что одни люди
эксплуатируют других с целью личной выгоды и что социальное окружение за пределами их
ближнего круга членов семьи и друзей опасно. Такой взгляд на мир выбивает человека из
равновесия, но его можно понять: он в течение столетий был важен для выживания.
Вследствие такого взгляда на мир – особенно в сочетании с тем, что мы знаем о
российских принципах воспитания детей – россияне всегда отличались глубоко
амбивалентными чувствами относительно властных персон. Среди них было немало
анархистов. Даже при царском режиме велась революционная активность, и результаты ее
были очень кровавы (Figes, 1998). Недостаток позитивной идентификации с властными
фигурами россияне преодолевали не через поиск общих ценностей, но просто посредством
конформизма или, в некоторых случаях (как мы увидели ранее), посредством идентификации
с агрессором. На столь амбивалентном отношении к власти сказалось и такое явление
российской жизни, как информаторы, доносчики. Различные режимы российской власти, от
царского до коммунистического, использовали информаторов с целью контроля своего
народа, отстаивая свою власть с помощью весьма пугающих структур: опричнины при Иване
Грозном, чека при Ленине, КГБ при Сталине и мафии в нынешние времена.
Этот параноидальный взгляд на мир подкрепляется коллективистской природой
российского общества. Представители коллективистских культур обычно менее склонны
доверять чужакам, чем представители культур индивидуалистических (Triandis, 1972; Triandis
at el., 1988); они четко различают ин-групы и аут-группы, относясь к последним с недоверием.
Такой взгляд ложится в основание ксенофобии.
Ощущение осады, окруженности враждебными внешними силами было типичным для
россиян в разные исторические периоды. И это ощущение имело свои параллели в
реальности. Россия всегда была окружена неприятелями; кроме того, она была «пропитана»
доносчиками и другими внутренними врагами. На протяжении большой части своей истории
России приходилось одновременно защищать себя от внешних врагов и бороться за
восстановление или поддержание внутреннего порядка. Неудивительно, что в глазах россиян
мир – это весьма опасное место.
Недоверие к чужакам подкреплялось такими социальными институтами, как Русская
православная церковь и Коммунистическая партия; эти организации были настроены по
отношению к внешнему миру довольно подозрительно и даже враждебно. Под лозунгами
коммунистического интернационализма русские сохраняли с остальным миром весьма
ощутимую дистанцию, и такое положение дел сохранялось до конца 1980-х годов, которые
ознаменовались наступлением гласности и перестройки. Этот параноидальный взгляд на
мир также объяснял предрасположенность людей к такому примитивному способу
психологической защиты, как расщепление: человек воспринимал других людей и различные
ситуации жестко, однозначно – либо черное, либо белое.
Многие из руководителей-нероссиян, работающих в российских представительствах
западных компаний, рассказывали о своих сложностях при преодолении такой установки.
Многие живописали те усилия, которые им приходилось прикладывать для того, чтобы

24
преодолеть подозрительность работающих с ними людей. Результаты этой работы были
разными по своей успешности, однако несколько поведанных мне историй закончились
благоприятным преобразованием корпоративной культуры.

Культура и организация
Избегание реальности
Россиянам сложно иметь дело с фактами, которые они воспринимают как неприятные.
(Столетия назад они обнаружили, что их правители склонны рубить головы гонцам,
приносившим недобрые вести.) Им не хочется быть теми, кто сообщает плохие новости, они
предпочитают безопасность, обеспечиваемую подтасовкой фактов, игнорированием негатива
и сговорами (иногда просто совместной ложью), помогающими скрыть неприятное
положение дел. Однако, когда человек часто уклоняется от правды, правда и реальность для
него начинают размываться; мысль и действие становятся взаимозаменяемыми; идеи и
мечтания вытесняют продуктивную деятельность.
Такое избегание реальности достигло небывалых размеров при Госплане
(Государственном плановом комитете). Решения в нем принимались на высшем уровне без
учета настоящего положения дел, а люди, которые должны были воплощать эти планы – на
производстве или на государственной службе, – были освобождены от необходимости
самостоятельно определять реалистичные цели и задачи своей деятельности. Реальные
обстоятельства деятельности в расчет не принимались; законы спроса и предложения не
учитывались. Этот подход приводил к тому, что личная ответственность за работу, которая
должна быть сделана, атрофировалась. Главные участники этого процесса строили
воздушные замки, которые с реальностью не имели вообще ничего общего.
Процесс принятия решений приводил к постановке абсолютно невыполнимых задач, и
в результате люди на местах вынуждены были «импровизировать» - в лучшем случае слегка
приукрашали реальность, в худшем откровенно лгали. Итогом такого развития событий стала
изощренная и глубоко укорененная в сознании россиян практика обмана начальства. Многие
руководители тратили всю свою энергию на то, чтобы подсократить список навязанных сверху
задач (часто очевидно чрезмерный) и переложить ответственность на других. Они вступали в
сговор с управленцами и партийными чиновниками, завышали результаты работы своих
заводов и колхозов. «В принципе это может быть сделано» - таков был излюбленный ответ
менеджера власти. Но такая установка привела к тому, что, с западной точки зрения, кажется
поведением иррациональным и весьма неэффективным; много времени тратилось на
инвентаризацию готового товара, на создание «запаса» материалов, на изыскание сторонних
товаров, которые могли быть по бартеру обменяны на какие-то важные детали или услуги.
Во времена Госплана традиционной была «штурмовщина» - нужно было срочно
выполнять план; авралы стали частью рабочей рутины. Такая работа в духе пожарной
команды до сих пор распространена в очень многих российских организациях, а постановка
целей на перспективу не входит в число приоритетных видов деятельности. Долговременное
планирование и стратегическое мышление часто воспринимаются скептически. В
большинстве организаций больше ценится то, что обеспечивает выживание в обозримой
временной перспективе (Michailova, 1997).
Во многих известным мне российских компаниях, выкупленных западными
собственниками, руководители говорили о том, что одной из первых их задач в новой
должности было выстраивание надежной системы получения информации. А информация,

25
как оказывалось, была очень дефицитным товаром, сосредоточенным в руках нескольких
старших менеджеров. Один западный руководитель рассказывал, что когда он прибыл на
место как представитель нового владельца, он получил в свое распоряжение прекрасный
офис и секретаршу. Но ничего более. Работы у него не было, он не был интегрирован в
рабочие процессы. В течение некоторого времени старшие менеджеры пытались
изолировать его от повседневной управленческой активности. Позже он осознал, что его
воспринимали как шпиона из головного офиса, как нарушителя спокойствия, как того, кто не
понимает, почему те или иные вещи делаются таким, а не иным образом. Некоторые из
старших менеджеров опасались, что он будет возражать против многих «специальных
договоренностей», существовавших в компании.
И этот новичок – один из очень большого числа его коллег по несчастью. Многие из
проинтервьюированных мной руководителей говорили о том, что, когда они глубже
включились в работу организации, они обнаружили, что разным людям предоставляется
разная информация. Кроме того, они узнали о «специальных сделках», ряд из которых в
других культурах был бы расценен как мошенничество. Тогда как самим россиянам эти
сделки казались проявлением творческого подхода к доставке машин или сырья, к
выстраиванию отношений с налоговыми органами или к мотивации кредиторов платить по
счетам.

Текучесть времени
Россиянам свойственен более полихронический взгляд на время, чем представителям
западного мира (Hall and Hall, 1990). Они не воспринимают время как ограниченный ресурс,
структурированный последовательно и линейно. Напротив, время кажется им зыбким или
даже несуществующим. Такая установка - их агрикультурное наследие: на селе время было
многомерным, оно предполагало возможность включения в себя реализации многих дел
одновременно. Поэтому русские привыкли планировать несколько видов деятельности
параллельно и допускают значительную фрагментарность этих деятельностей. В российских
деловых отношениях перерывы в порядке вещей, так же, как и перебивание по ходу
разговора третьими лицами, пунктуальность не в почете, поставленные крайние сроки
воспринимаются скорее как пожелание, а соблюдение регламентов весьма затруднительно.
Полихронический взгляд на время отражает тот факт, что Россия – культура скорее
бытия, нежели делания (Hall, 1966, 1973; Laurent, 1983). Россияне ориентированы на
созерцание в большей степени, чем на действия или выполнение задач. Их деятельность
фокусируется на отношениях. Переживания значат больше, чем достижение цели. Очевидно,
что на формировании этой установки сказался и суровый российских климат: когда люди
чувствуют, что они не могут в достаточной мере контролировать природу, они не очень
склонны действовать, скорее они предпочитают реагировать.
Более того, россияне демонстрируют бОльшую озабоченность прошлым, чем
представители других стран. По контрасту с американцами, к примеру, они более
заинтересованы в том, чтобы рассматривать вещи в историческом контексте. Россиянам
очень важно и соблюдение традиций. Они признают и подчеркивают – несмотря на все
попытки коммунистической партии переписать анналы истории, - что их настоящее и будущее
в значительной степени обусловлены их прошлым. Эта установка влияет и на их отношение к
изменениям. Изменения трактуются как тревожащие и сомнительные, потому что они
угрожают существованию долговременных традиций. Результат такого отношения – фраза
«Зачем чинить, если не сломано».

26
 Потребность в сильном лидере
Авторитарное мировоззрение до сих пор живо в России. Несмотря на кровавую
сталинскую историю насильственной индустриализации, коллективизации, массовых чисток и
лагерей, россияне испытывают некоторую ностальгию по тому типу лидерства, который был
распространен в те годы. Сталин и нынче воспринимается многими как лидер, создавший
современное государство, выигравший Вторую мировую войну и сделавший Россию сильной
страной, с которой другие страны вынуждены считаться. Он также видится как символ власти,
служащий антидотом беспомощности, которая, как мы увидели, - одна из типичных черт
русского национального характера. Удивительная стойкость культа Сталина показывает, в
какой мере россияне уважают силу, а не закон. Многие люди в России видят в сильном
автократическом лидере панацею от любого кризиса: если бы у власти был сильный лидер,
говорят они, он бы показал всем, что такое дисциплина.
Власть всегда была сконцентрирована в центре России. Как мы увидели, сильное
централизованное руководство воспринимается как необходимость, как единственный
способ удержать и структурировать расхлябанную российскую реальность. Поскольку
российские лидеры всегда понимали (пусть даже бессознательно), что их народу присуще
скрытое стремление к беспорядку, их очень пугали анархия и центробежные силы, которые
могут развалить страну. И этот страх имел под собой реальные основания. Вспомним время
гласности и перестройки: когда сильное централизованное лидерство иссякло, Россия
начала распадаться.
Русским ответом на страх хаоса, на отсутствие системы сдержек и противовесов власти
всегда был централизованный деспотизм. Платоновский король-философ в России
невозможен. В общем, россияне, занимающие силовые позиции, всегда воспринимают себя
выше правил и законов и часто ведут себя соответствующим образом. Власть россияне ставят
выше законодательства, юридическая система обесценивается. Российские правители всегда
были далеки от мысли о том, что органы юстиции должны быть независимы. Они
воспринимали существующие законы как средство защиты не столько личности, сколько
государства. К несчастью, такая точка зрения стала главенствующей. Кроме того, привела к
тому, что люди не верят в закон (а при определенных обстоятельствах склонны не
подчиняться ему).
Потребность в сильном лидере свидетельствует о тревожности россиян относительно
условий своей жизни. Как и коллективистская система, такая потребность отражает глубокую
зависимость от сильного лидера – его видят защитником, избавителем от хаоса. Россияне
ожидают, что их правитель будет о них заботиться. (Неслучайно царей называли батюшками
– как бы маленькими отцами.) Россияне надеются, что патерналистский подход обеспечит им
безопасность в совсем небезопасном мире.
Эта зависимость россиян поощрялась столетиями – царским режимом, помещиками,
православной церковью и коммунистической партией. При коммунистах государственный
патернализм был обычной практикой: жизнь человека была распланирована государством от
колыбели до могилы. Этот патернализм результировался в выученной беспомощности –
тенденции ждать инструкций сверху. Патернализм не учил людей думать и не поощрял их к
этому. Он, напротив, приводил к формированию пассивной ориентации. Инициатива и
действия были прерогативой людей, стоящих на более высоких ступеньках иерархической
лестницы, а простой народ не готов был брать на себя ответственность за что бы то ни было.

27
 Установки относительно лидерства и модели принятия решений
Потребность в сильном лидере существенно укреплялась российской
организационной культурой. Обычно власть и контроль в любой российской организации
реализуются сверху (Gurkov and Kuz’minov, 1995). Большинство традиционных организаций, с
которыми я имел дело в Российской Федерации, имели централизованную систему контроля,
были иерархичными и очень бюрократизированными. Зачастую их довольно авторитарный
менеджмент характеризовался подчинением власти, недоверием к чужакам,
использованием грубой силы и акцентом на вопросах ранга и статуса.
Люди на низкоуровневых позициях часто чувствуют себя беспомощными и поэтому
рассчитывают на то, что кто-нибудь сильный их защитит. Люди на позициях высокого уровня,
однако, получают удовольствие от того, что их воспринимают всемогущими и всезнающими,
и ведут себя соответственно. Поскольку россиянам комфортно в отношениях такого рода, они
с большей готовностью, чем представители других культур, принимают неравномерность
распределения власти в социальных институтах и организациях (Hofstede, 1984; Bollinger,
1994). Действительно, властные различия между людьми и организациями имеют для них
большую ценность. (Введенная Петром Первым сложная система дифференциации
представителей дворянского сословия – один из предвестников такой установки.)
Парадоксальным образом – несмотря на российское коммунистическое наследие – весьма
распространено поведение, демонстрирующее причастность к элите. Даже в организациях,
где декларируется эгалитаризм, российские руководители обращают особое внимание на
важность иерархии и формального статуса: они физически дистанцируются от рядовых
сотрудников, пользуются привилегиями (и считают себя заслуживающими этих привилегий),
любят церемонии, помпезные титулы, символы ранга и достижений, рассматривают
компромиссы при принятии решений как проявление слабости.
Можно сделать предположение, что принятие решений во многих российских
организациях опирается на принцип так называемого демократического централизма,
который был одним из ключевых при коммунизме. Он берет свое начало в деревенской
демократии, в мире; он сложным образом связывает демократию и централизм. (Не следует
идеализировать деревенский мир, считая его подлинно демократичным: злоупотребления
властью там были нередки. Например, обычным делом был диктат со стороны старейшины
или старейшин.) При демократическом централизме все члены партии участвовали в
дискуссиях по различным вопросам, и все принимали участие в выборе лидера. Однако после
того как лидер занимал свое место, вставать в оппозицию его мнению не позволялось
(Lawrence and Viachoutsicos, 1990). У лидера было право проводить избранную им политику в
крайне авторитарной манере.
Демократический централизм – еще и любопытный теоретический концепт. Коль
скоро у каждого члена общества было право голоса, мы могли бы предположить, что это
наделяет их какой-то властью. Однако нет. Для многих партийных чиновников
демократический централизм был не более чем лозунгом, который использовался для
подавления несогласия и нейтрализации подлинной свободной дискуссии. Поскольку
скрытым сообщением демократического централизма (в его российском проявлении) было
сообщение о том, что от обитателей низших уровней иерархии никто не ждет никакой особой
инициативы, он стал скорее принципом псевдо-участия. Все большее и большее число
решений принималось наверху, несмотря на то что их именовали «демократическими». За
относительно короткий срок демократический централизм стал пародией на свой идеал.
Препятствуя действительному участию граждан в жизни общества, он легитимировал крайне

28
автократичное поведение. Следствиями такого положения дел были избегание
ответственности, недостаток сил и отсутствие полномочий.
В современной России нет коммунизма, но установка такого искаженного
демократического централизма жива, особенно среди представителей старшего поколения.
Люди, занимающие низкие ступеньки иерархической лестницы, обычно не склонны идти со
своими проблемами к своему начальству. Как упоминалось ранее, конфронтации по важным
вопросам почти всегда избегают. Поскольку страх до сих пор пронизывает все отношения с
властными фигурами, подчиненные склонны замалчивать важные вопросы и подавлять
конфликты. Если проблема столь велика, что проигнорировать ее никак не удается,
подчиненные говорят о ней как бы вскользь и полунамеками (используя
высококонтекстный язык), предпочитая непрямую коммуникацию в качестве метода
принятия решений. Советская традиция рассматривать независимых мыслителей как
антисоциальные элементы, как нарушителей спокойствия, хулиганов – врагов народа – до сих
пор жива; требуется время для ее изменения.
Та же авторитарная установка, что стимулирует непрямую коммуникацию, усиливает и
идентификацию с агрессором (об этом речь шла выше). В результате российское общество и
составляющие его организации часто на всех уровнях управляются минидиктаторами. Эти
люди готовы выслуживаться перед теми, кто выше их, но ведут себя деспотично по
отношению к тем, кто ниже. Агрессивные действия по отношению к подчиненным – это
замещающая активность. Не суть важно, что у людей на низших ступенях власти этой самой
власти очень мало, – они все равно могут усложнить другим жизнь. Маленькие бюрократы
используют свою власть, чтобы третировать окружающих, навязывая им правила и законы,
которые почти бессмысленны и которые преследуют только одну цель – показать, кто в доме
хозяин.
Как отмечалось ранее, бюрократическая патология – это своего рода психологическая
защита. Пока такой способ мышления (и лежащий в его основании авторитаризм) не будет
преодолен, доверие – обязательное условие эффективного лидерства – установлено не будет.
Только в тех корпоративных культурах, где есть место доверию, где люди чувствуют свою
общность, радуются, увлечены, готовы вкладывать свои компетенции, лидерство обеспечит
выдающиеся результаты.
Семена такого подхода уже посеяны в России, но их нужно подпитывать. Поведение
многих молодых руководителей, с которыми я общался, вовсе не похоже на описанную мной
выше автократическую модель. Их поведение ближе к идее демократического централизма.
Участвуя в дискуссиях с этими молодыми людьми (многие из которых работали в старт-апах),
я не видел особых проявлений парадигмы «командуй-контролируй-разделяй»,
характеризующей многие более традиционные российские организации. Напротив, они
демонстрировали склонность к конструктивному разрешению конфликтов (а не к их
избеганию), готовность отстаивать свое мнение и храбрость противостоять власти.

Долгое ночное путешествие к рассвету

Российская история – это маятниковое движение между контролем и хаосом, и
неудивительно, что новая свобода последних пятнадцати лет не удовлетворила завышенные
ожидания народа. Преимущества перестройки были испытаны на себе лишь небольшим
числом граждан страны. Приватизация привела к дикому капитализму и неслыханному
расцвету ограниченной номенклатуры, многие из которых стали олигархами и баронами-
разбойниками своего «красного» бизнеса (компаний, которые пользовались слитыми

29
государственными ресурсами). «Черный» бизнес (владельцами которого стали деятели
черного рынка времен заката советской эпохи) также чувствовал себя неплохо, тогда как
«белый» бизнес (новые фирмы, возникшие в новой рыночной экономике) боролись за
выживание.
Россия обернулась «Диким Востоком». Взяточничество, как и прежде, вставляло палки
в колеса коммерции, процветала коррупция. Как мы увидели, многое из того, что в других
странах воспринимается как коррупция, в России долгое время было обычной практикой
(вспомним традиции Госплана). Несмотря на попытки рационализации, мы не можем
отрицать, что русский деловой мир стал управляться мафией (Handelman, 1995). Русская
мафия – это достаточно аморфная группа стоящих у власти коррумпированных
государственных чиновников, экономических менеджеров и криминальных элементов. В их
мире нет никакого уважения к закону; всем управляет автомат Калашникова.
Почему ситуация вышла из-под контроля? Ответ и сложен, и прост. Когда
коммунистическая идеология была дискредитирована, ее не заменил другой набор
ценностей, не появилось новой этики. В результате мы имели (и имеем) дело с отсутствием
моральных авторитетов. Дополним это объяснение констатацией фактов недостаточного
политического консенсуса по вопросам реформ, бездействия и непоследовательности
президентской власти, активности группы политически неадекватных экономических
реформаторов – и вот вам рецепт катастрофы.

От феодализма к коммунизму и к попыткам демократии

Когда индийского лидера Махатму Ганди спросили, что он думает по поводу западной
цивилизации, он ответил, что это хорошая идея, и когда-нибудь стоит попробовать. То же
самое можно сказать и о демократии и капитализме в России: имеет смысл к ним стремиться.
Ориентировано ли руководство России на модель современной демократии и
капитализма? Ответ на этот вопрос до сих пор неизвестен, но очевидно, что Россия еще не
приняла такой тип лидерства и не подошла достаточно близко к полностью открытой
рыночной система честной конкуренции с необходимой системой сдержек и противовесов.
Колебательное движение между порядком и хаосом наблюдается до сих пор. Еще не
выработаны эффективные механизмы борьбы с человеческой алчностью и вожделением
славы.
Конечно, демократические формы лидерства – это не панацея, цена за их принятие –
неопределенность и сложности при принятии решения. Но, учитывая альтернативу, многие
русские готовы эту цену заплатить. История уже предоставила примеры опасностей
авторитарного лидерства: централизованная власть и авторитарность пробудили в людях
худшие их стороны. Утверждение лорда Эктона о том, что «власть развращает, а абсолютная
власть развращает абсолютно», все еще соответствует истине. Недостаток власти приводит к
возникновению чувства отчуждения, бессилия, лишению гражданских прав, пассивности и
инерции. Более того, власть – и сталинский режим предельно отчетливо это показал – может
уничтожить самый цвет нации.
Учитывая такое положение вещей, открытым остается вопрос о том, сможет ли Россия
выстроить стабильную демократию, которая ляжет в основу свободного
предпринимательства. Но какова альтернатива? Сложно найти такой путь к стабильности и
процветанию, который был бы лучше предложенного западной демократией. Россиянам
слишком хорошо знакома обратная стороны тоталитарной системы. И квазидемократические,

30
квазикапталистические решения, примеры которых мы видим во многих латиноамериканских
странах, тоже впечатляют меньше.

План изменений
Учитывая определенные контекстуальные, исторические и эволюционные реалии, мы
задаем еще один вопрос. Какие лидерские и организационные практики подойдут именно
для России, смогут сделать ее более компетентной в глобальном смысле. Какое развитие
человеческих ресурсов требуется для того, чтобы Россия трансформировалась в общество
современного типа? Все планы по модификации человеческих ресурсов должны в высшей
степени согласовываться с российской культурой и русским национальным характером.
Как было показано выше, власть и контроль в любой российской организации
направлены сверху вниз. Россияне ожидают, что их лидеры будут о них заботиться, они
желают этого. Такое патерналистское стремление не позволяет людям учиться тому, как
думать о самих себе и заботиться о себе самостоятельно. Установка «командуй и
контролируй», для которой типичны авторитарность, подчинение власти, недоверие,
использование грубой силы, акцент на ранге и статусе, была основной в российском
прошлом. Эта установка требует замены на менее иерархичную и более участвующую. И
рычагом для изменения может послужить само российское понятие демократического
централизма. Если не искажать этот подход к принятию решений, он может упростить
изменение установок.
Хотя сопротивление здесь бесспорно будет ощущаться, россиянам следует научиться
дифференцировать авторитарный и авторитетный лидерские стили. Авторитетный лидер
предоставляет ясное видение, способствует расширению возможностей, включает своих
сотрудников в работу, проясняя для них ее смысл, поощряет более хозяйский подход к жизни
организации, стимулирует открытость и командную работу; контроль и дисциплинарные
воздействия осуществляет через прояснение границ, предоставление поддержки и создание
ощущения безопасности. Российские лидеры должны помочь своим подчиненным думать
самостоятельно, быть проактивными, гибкими, готовыми рисковать и совершать
решительные активные действия. Именно такой тип лидерства обеспечит успех в двадцать
первом веке.
Для изменения восприятия лидерства и достижения успеха на глобальном рынке
принципиально важно иными глазами посмотреть на комадно-контролирующие
организационные структуры прошлого. Россия может обратиться к Западу за примерами
процессно-ориентированных организаций, сетевых структур, подлинной рыночной
ориентации и фокуса на клиенте.
Многие люди в России хотят меняться, но не знают, как это делать. Такое положение
дел может быть преодолено посредством широкомасштабного обучения. И это обучение
может быть ускорено благодаря обмену «лучшими практиками» - иными словами, через
заимствование образцов лучших компаний, как внутри страны, так и за ее пределами.
Более того, прошлое характеризовалось очень размытыми отношениями между
успешностью и вознаграждением; вознаграждение – часто сопровождаемое такими
надбавками, как машины, специальные дома, дачи или медицинское обслуживание, –
определялось иерархическими правилами. И у людей не было желания работать больше или
лучше. Полная рабочая безопасность была нормой: так же, как не было особого
вознаграждения за лучшую работу, не было и угрозы увольнения за плохую. Эту ориентацию
тоже нужно пересмотреть, учитывая наработки других стран.

31
 Тренинг ответственности – еще одна область, которой необходимо уделить серьезное
внимание. Как было показано выше, при советской системе большинство руководителей
высокого уровня не были подотчетны. В организациях двадцать первого века, ориентацию на
ответственность нужно укоренить глубоко в каждую организацию, создав новый подход,
наделив руководителей (любого уровня) ответственностью и властью в своих
подразделениях.
В эпоху пре-гласности фокус удерживался на рутине; руководители, которые хотят
выстроить новую Россию, должны уметь справляться с непоследовательностью и ускорять
инновации. В этом контексте может оказаться полезной «анархистская» установка. Нужно,
чтобы во главу угла встало предпринимательство. Хотя предпринимательство в России
существовало всегда, не во все времена оно приветствовалось. На своем горьком опыте
россияне узнали, что предпринимательство может быть опасно, при коммунизме
большинство предпринимателей ушли под землю. Однако предприниматели – крайней
важная часть населения любой страны. А в этом контексте предпринимательство
предполагает не просто оценку реорганизации, а создание новой ценности. Установку на
предпринимательство, которая столь длительное время подавлялась во многих россиянах,
нужно всячески поощрять. Именно такая активность приведет к стратегическим инновациям в
конкурентной рыночной экономике. Если мы глубже проанализируем имеющиеся у нас
данные, мы поймем, что дух предпринимательства – сердцевина любой организации, он
вносит важный вклад в построение нового общества.

Переделка прошлого
План воспитания человеческих ресурсов, предложенный выше, учитывая наличие
определенных культурных паттернов, реализовать не так-то просто. Однако у нас есть
основания и для оптимизма. Российская история – несмотря на то что в ней никогда не было
подлинной демократии или политического плюрализма, – показывает нам возможность
быстрых изменений ситуации. Хотя политические и экономические реформы не были
проведены в тандеме – в конце концов, траур по погибшей империи занимает какое-то время
– многие сложности уже преодолены. Уже немало сделано для того, чтобы ускорить переход
общества к политическому плюрализму. Бизнес-климат в России непреклонно улучшается.
Уже появляются зачатки рыночной экономики. Дерегулированы цены. Сделаны шаги на пути
конвертируемости валюты. Установка «малое прекрасно» постепенно признается и в России,
в результате огромное количество вертикально интегрированных монополий советской эпохи
уходят в прошлое. Продолжается приватизация. Это первые шаги на пути защиты прав
собственности. С огромными сложностями, но модифицируются юридическая и налоговая
системы. Есть и большие поражения, однако и они (возьмем для примера финансовый
сектор) ложатся в основу частной, допускающей риск предпринимательской рыночной
экономики. Более того, радикальные социальные изменения, предпринятые Горбачевым,
Ельциным, а теперь Путиным, побудили многих к радикальным личным действиям, к
пересмотру своей личности и своей позиции в мире. Многие люди уже почувствовали, чем
хороши новые способы поведения. Они привыкают к новому образу жизни, к новым
карьерным перспективам. После столетий изоляции Россия, похоже, готовится раскрыться
миру.
Многие характеристики России и ее народа благоприятствуют ее успешному переходу
к рыночной экономике. Например, в России очень высок уровень грамотности. Многие люди
имеют прекрасное образование и отлично квалифицированы. И можно констатировать

32
 наличие позитивной креативности у российских рабочих, которым удается справляться с
древним, изношенным заводским оборудованием. Один французский экспат, занимающий в
России руководящий пост, говорил о том, что он поражен способностью россиян к адаптации.
Он сказал, что во Франции на французских заводах работники не смогли бы при таких
условиях выпускать конкурентоспособную продукцию. Я также обнаружил, что российские
работники охотно делятся своими идеями относительно путей улучшения ситуации, если их
правильно к этому замотивировать.
Если сильные российские стороны еще усилить благодаря поощрению и
переобучению, добиться успеха в глобальной экономике будет гораздо проще, чем во многих
других обществах. Более того, большинство россиян – даже при том, что нынешние нелегкие
условия порождают определенную ностальгию по имперским временам – не хотят возврата к
коммунизму или ксенофобскому национализму.
Принципиально важен для переходу к рыночной экономике и тот факт, что молодое
поколение уже не испытывает такого прессинга со стороны своего культурного наследия, как
поколение более старшее. Они готовы (и во многих случаях очень этого хотят) отказаться от
коллективистической установки, у них сильнее, чем у их родителей, развито стремление к
предпринимательству. У них есть небывалая прежде свобода, и они крепко держатся за нее.
Они используют свою «анархическую» установку для создания более открытых организаций и
стремятся к лучшей жизни. Однако некоторые из изучающих историю России утверждают, что
демократия для россиян неестественна. К примеру, было высказано предположение (Figes,
1998), что провал демократии времен российской революции глубоко укоренен в российской
культуре и социальной истории. Учитывая историю царского периода, говорит он, то, что
начинается как народная революция, оборачивается насилием и диктатом. Мы можем лишь
надеяться на то, что история не повторяется.

Обратно в будущее
В этой статье дан обзор ряда очевидных черт русского национального характера и
стиля лидерства, где возможно, мы смотрели на них через увеличительные линзы
клинического и культурального подходов. Эти подходы помогли раскрыть некоторые тайны
поведения россиян на их рабочих местах.
Учитывая масштабные трансформации современной России, мы можем сказать, что
некоторые из этих черт меняются. Нужны дополнительные исследования, чтобы прояснить
положение дел. Однако часть этих черт имеют эволюционное происхождение, они весьма
жизнестойки и их очень важно учитывать тем, кто пытается понять россиян и научиться вести
с ними дела.
В 1919 году Линкольн Стеффенс совершил дипломатический визит в Россию,
представляя там Президента Вудро Вильсона. Когда потом его попросили поделиться своими
впечатлениями, он сказал: «Я вижу будущее, и оно перспективно» (Steffens, 1931, p. 799).
Долгие годы это предсказание воспринималось как верх наивности: Стеффенс не мог
предвидеть террор, учиненный коммунистическим режимом. Но, может быть, нам стоит дать
Стеффенсу второй шанс? Возможно, он разглядел в русском национальном характере то
самое конструктивное анархическое свойство – креативную инновационную его сущность, -
позволяющеет россиянам создавать такие организации, которые станут привлекательной
рабочей средой, и такое общество, которое сделает осмысленной жизнь всех его
представителей.

33

View publication stats