Ю.

Артамонова

Изучение древнерусских Кондакарей: магия источника∗

Кондакари являются древнейшими славянскими гимнографическими

рукописями, которые донесли до нас ранние формы невменной нотации. В
настоящее время известно шесть славянских Кондакарей: пять из них
нотированы и один – не нотирован. [1] Употребляя по отношению к
Кондакарям выражение «магия источника», я имею в виду не только
определенные палеографические и содержательные особенности этих
рукописей, выделяющие их из ряда славянских письменных источников.
Дело в том, что Кондакари на протяжении всей истории исследования
древнеславянской письменности представляют собой необыкновенно
притягательный и в то же время до сих пор не разгаданный в полной мере
феномен мировой культуры.
Кондакари, которые относятся к старшим нотированным книгам, первыми из
певческих книг вышли из употребления [2], и едва ли не первыми стали
объектом научного описания и изучения. Одна из ранних научных работ в
отечественной медиевистике посвящена Троицкому кондакарю – это статья
В.Ундольского «Замечания для истории церковного пения в России»,
помещенная в № 3 за 1846 год альманаха Общества истории и древностей
Российских (ОИДР). [3]
В течение последующих десятилетий (вплоть до 20-х годов прошлого века)
отечественная медиевистика (как славистика, так и византинистика)
развивалась чрезвычайно активно. Практически все крупнейшие «археологи
музыки» обращались к теме кондакарей. Собственно именно ученым XIX
века мы обязаны термином «кондакарная нотация» - то есть нотация, которая
встречается в кондакарях. Позволю себе предположить, что во многом

∗
Текст опубликован: Культура тихоокеанского побережья. Владивосток, 2005. С.136-141

1
благодаря этой нотации славянские кондакари обладают той самой
притягательностью, которая позволяет говорить о «магии источника».
Кондакарная нотация стала поводом для высказывания различных, порой
полярно противоположных мнений. Одними учеными эта нотация
определялась как памятник исключительно греческого крюкового письма [4],
другие считали, что «связь графическая между знаменными, греческими и
кондакарными начертаниями более чем слаба. Сходство некоторых знаков
прямо очевидно, но неизвестно, одинаково ли их музыкальное значение». [5]
Не смотря на явную противоположность, оба взгляда на кондакарную
нотацию – с одной стороны, как на разновидность византийского нотного
письма и с другой стороны, как на особый вид древнерусской певческой
нотации – вполне основательны с точки зрения источников и вряд ли
В.Металлова и Ст.Смоленского можно заподозрить в поверхностности или
тенденциозности. Все дело в том, что Смоленский имел перед глазами два
списка кондакарей – Троицкий и Типографский. В.Металлов же привлек еще
один список, который Смоленский не рассматривал – Благовещенский
кондакарь, в котором встречаются не только славянские, но и греческие
тексты. Среди таких примеров – неоднократно описанный в научной
литературе тропарь Воздвижению «Днесь пророчьское», который записан с
кондакарной нотацией сначала по-славянски, а потом по-гречески. [6]
Понятно, что именно специфика источников стала причиной разницы во
мнениях. Поэтому при исследовании кондакарной традиции пристальное
исследование всех доступных источников приобретает особое значение.
В настоящее время некоторая противоречивость в вопросе о славянской или
греческой природе кондакарной нотации также присутствует, но сам вопрос
перенесен в иную плоскость. Речь идет, прежде всего, о генезисе
кондакарного пения и о его статусе в певческой практике Древней Руси.
Практически все исследователи сходятся во мнении о греческом
происхождении этого вида пения и его тесной связи, в частности, с
константинопольской певческой традицией. Все различия в понимании этого

2
вопроса связаны с тем, в какой степени кондакарное пение на Руси
оставалось греческим. Другими словами, все дело в соотношении
византийских и национальных элементов в кондакарном пении.
Другой круг вопросов связан с обстоятельствами бытования Кондакарей и
кондакарного знамени. Весьма загадочным представляется тот факт, что
Кондакари очень скоро и практически бесследно исчезают: после
тринадцатого века не найдено ни одной певческой книги подобного типа.
Более того, из нотированных рукописей исчезает не только кондакарная
нотация, но и кондаки. [7]
Ученые довольно давно задались вопросом о том, что стало с кондакарным
пением после исчезновения кондакарей и кондакарной нотацией. В.Металлов
высказал идею о том, что кондакарное пение, по сути, является древнейшим
видом демественного пения. [8] Эти представления поддерживаются в более
поздних трудах, посвященных демественному роспеву: И.Гарднер пишет о
том, что демество является своего рода продолжением кондакарного пения
[9], этой же точки зрения придерживается современный исследователь
«пространного пения» Г.А.Пожидаева. [10]
Круг вопросов, связанных с кондакарной традицией отнюдь не
исчерпывается вопросами о происхождении и исчезновении кондакарей и
кондакарной нотации. Но, как кажется, в наше время именно на пути
решения этих проблем появляются наиболее интересные и перспективные в
научном отношении идеи и исследования.

Европейские и североамериканские ученые не раз обращались (и

продолжают обращаться) к материалам древнерусских Кондакарей. Своего
рода «катализаторами» этого интереса явились издания трех древнерусских
кондакарей – Успенского, Благовещенского и Троицкого. [11] Вопросы о
византийских прототипах и параллелях кондакарного пения и кондакарной
нотации разрабатываются особенно активно. [12] Как правило, эти работы
строятся на посылке о теснейшей связи кондакарного пения с византийской

3
традицией и широко используют методы компаративного исследования
источников.
В связи с компаративными исследованиями необходимо вспомнить работы
1970-80-х годов Нила Морана, Кеннета Леви и Дмитрия Кономоса. Объектом
анализа эти ученые избрали неизменяемые песнопения службы, которые
помещены в Асматиконе – византийском сборнике мелизматических
песнопений для хора. Параллельно анализируется общий для византийского
Асматикона и славянского Кондакаря репертуар: киноники (причастные
стихи), ипакои и тропари. [13] Результаты исследований наглядно
демонстрируют близость синтаксиса и композиционных принципов, которые
используются в песнопениях, нотированных кондакарным знаменем,
медиовизантийской и кукузелевской нотациями. Именно благодаря
сопоставлению кондакарных и византийских версий был сделан еще один
шаг в понимании загадочных кондакарных знаков. Хотя некоторые весьма
важные замечания относительно родства кондакарной нотации с
византийским невменным письмом высказывались и раньше.
Так, в своем исследовании, опубликованном в серии Monumenta Musicae
Byzantinae в 1953 году Паликарова-Вердейль выдвигает идею о том, что
прототипом кондакарной нотации послужил один из видов
палеовизантийской нотации. [14] К такому выводу исследовательница
приходит после сравнения невменного письма так называемого шартрского
фрагмента с кондакарным знаменем.
Надо сказать, что в исследовании Кондакарей и кондакарной нотации
сложилась определенная традиция. Она заключается в том, что основные
надежды в понимании этого феномена неизменно связаны с обнаружением
новых, ранее неизвестных источников, которые способны пролить свет на
обстоятельства происхождения и бытования кондакарного пения. Одна из
таких рукописей – так называемый шартрский фрагмент. На мой взгляд, в
русскоязычной (оригинальной и переводной) литературе об этом источнике
говорится недостаточно ясно: так, в монографии Е.В.Герцмана упоминается

4
«шартрская нотация», названная по фрагменту рукописи из муниципальной
библиотеки города Шартра (Codex Chartres 1754). [15]
И.Гарднер, говоря о греческих параллелях кондакарной нотации, упоминает
две рукописи, причем оба этих упоминания выглядят довольно загадочно:
«До последнего времени не было известно греческих рукописей с
кондакарной нотацией. … Из греческих рукописей так называемая шартрская
рукопись более всех других стояла близко к русской кондакарной нотации.
Эта рукопись происходила из Лавры св.Афанасия на Афоне; во время войны
1939-1945 года, при воздушной бомбардировке немецкими самолетами
города Шартра, эта рукопись, еще не исследованная, сгорела. В декабре 1967
года, в городе Мюнхен, на заседании международной комиссии по
исследованию древнеславянских музыкальных памятников … профессор
Оливер Струнк (из Принстона, США), показывал фотокопии одной
греческой рукописи, вероятно 13 века, которую он незадолго перед этим
нашел в каком-то маленьком греческом монастыре. Эта рукопись содержит
нотацию безусловно кондакарного типа. Следовательно, кондакарная или
очень близкая к ней нотация и, понятно, соответствующий ей род
богослужебного пения были в употреблении в греческой церкви в 12-13, а
может, и в 14 веке». Далее следует довольно неожиданный вывод – «… этот
факт опровергает существовавшее до сих пор мнение, что кондакарная
нотация была греко-славянского происхождения». [16]
Все это звучит чрезвычайно интригующе. Но о каких же рукописях говорит
И.Гарднер? Достаточно обратиться к более современным западным
исследованиям, чтобы выяснить, что шартрский фрагмент – это шесть листов
из очень известной и неоднократно исследованной в медиевистике рукописи
- Стихираря Lavra Γ.67, который датируется началом XI века. [17] Вторая же
рукопись, по всей видимости – греческий Асматикон XIV века Kastoria 8,
открытый и введенный в научный оборот в 1967 году греческим ученым
Линосом Политисом.

5
Волнение, с которым пишет об этих рукописях И.Гарднер вполне понятно и
знакомо едва ли не любому исследователю: новые источники сулят новые
открытия, дают надежду на то, что завеса времени будет приподнята, и
именно там мы найдем ключ к разгадке тайн древней традиции.
Так что же принесло обнаружение столь важных источников?
Как можно заметить, шартрский фрагмент по времени предваряет эпоху
кондакарного знамени, а рукопись из Кастории относится к тому времени,
когда кондакарное знамя, по-видимому, вышло из употребления. В связи с
этим и методы сравнения этих рукописей с Кондакарями должны отличаться.
Подмеченное учеными сходство знаков шартрской нотации дало
возможность найти подход к системно-типологическому сравнению
кондакарного и византийского письма.
В кондакарной нотации (в отличие, например от знаменной или разных видов
византийской) не была выработана средневековая номенклатура знаков,
другими словами, мы не знаем как назывались кондакарные невмы. Поэтому
в византинистике появилась традиция не только идентифицировать
кондакарные знаки в соответствии с графикой византийских невм, но и
пользоваться терминологией византийских «азбук».
Гораздо более многообещающим выглядело второе открытие, поскольку
Касторская рукопись представляет собой Асматиконом, а значит, содержит
репертуарные параллели Кондакаря. Более того, нотация ее, как и
кондакарная, состоит из двух рядов знаков: над первым рядом традиционных
знаков находятся большие знаки, заметно отличающиеся по графике и
принципам расстановки.
Тем не менее, прошло более четверти века, прежде чем были опубликованы
первые результаты компаративного анализа кондакарной нотации и нотации
касторского Асматикона: Грегори Майерс рассматривает соотношение итало-
греческих Асматиконов и славянских (а точнее – древнерусских) Кондакарей
и проводит детальное контекстное сравнение нотации, Анализа Донеда
подробно останавливается на особенностях текстовых строк и мелодических

6
соответствиях в греческих и славянских ипакои, а также сравнивает большие
знаки (hyperstases) кондакарной и «касторской» (термин наш – Ю.А.)
нотаций. [18]
Эти исследования можно воспринимать как своего рода отклик на вызов,
сформулированный в свое время Кеннетом Леви: «Никто не прочертил
прямую линию от украшенных славянских песнопений к цветистым
греческим оригиналам. Остается возможность отбросить гипотезу греческого
происхождения и рассматривать эти песнопения как независимый
музыкальный ответ на литургические переводы из Византии» (перевод наш –
Ю.А.) [19] Попытка прочертить эту линию, приводят исследователей к
выводу о том, что кондакарные версии должны рассматриваться наравне со
средне-византийскими (греческими и южно-итальянскими). А.Донеда
высказывает мысль о том, что очевидные различия проистекают скорее не от
географии, а от разницы в палеовизантийских предшественниках. Г.Майерс
пишет: «Не смотря на представленные выше иллюстрации, кондакарная
нотация и ее связи с Асматиконом из Кастории остается загадкой (mystery).
Кажется, что расстановка больших ипостаз Кондакарей варьируется или даже
изменяется в зависимости от контекста. Система, таким образом, может быть
определена как в высшей степени комплексная и гибкая система
хейрономических жестов и мнемонических методов, которые по своей сути
ускользают от точного определения. Что же касается кондакарной нотации,
она вписывается в процесс развития византийского нотного письма в целом».
[20]
Очевидно, загадка происхождения и бытования Кондакарей пока остается
неразгаданной, но стоит признать, что феномен кондакарной традиции (со
всем комплексом явлений с этим связанных) должен исследоваться в
контексте византийской гимнографической традиции. Более того, вряд ли
этот феномен может быть понят с точки зрения узко-национальной или узко-
региональной.

7
Следующий тезис, который предложен для обсуждения – куда исчез
кондакарный напев?
Из всех возможных аспектов этой проблемы остановимся на одном – поиск
связи кондакарного и демественного пения.
В отечественной медиевистике XIX – начала XX вв. было довольно
распространено мнение и том, что демественное пение – суть кондакарное на
новом этапе. Эти взгляды подробно изложены в историографическом обзоре
в совместной монографии Б.А.Шиндина и И.В.Ефимовой о демественном
роспеве. [21] В наше время вопрос о судьбах кондакарного стиля также
рассматривается в связи с исследованием происхождения демества.
Г.А.Пожидаева, опираясь на мысль И.Гарднера о том, что демество,
возможно является дальнейшим развитием и модификацией кондакарного
пения, выявляет особенности, общие для двух видов пения. [22]
Одна из них – способ записи текста, связанный с мелизматическим
характером роспева. В тесте встречается повторение гласных, вставные слоги
– «посторонние» (Г.Пожидаева) фонемы «анена», «хебуве», «ино», «уви»,
«ува», разделяющие слова на части. Действительно, все это нетрудно
обнаружить в песнопениях с пометой «демеством». Когда же дело касается
поиска аналогичных примеров в кондакарных песнопениях, то оказывается,
что упомянутые хабувы и аненайки не являются столь неотъемлемой чертой
кондакарного стиля. На наш взгляд, гораздо уместнее говорить о вставных
слогах, или, в западной терминологии – «асматических слогах». Аненайки же
встречаются в воскресных кинониках, но не в качестве внутритекстовых
элементов, а как подтестовки своего рода «гласовых настроек»,
предваряющих каждое песнопение.
Несмотря на отмеченное несоответствие, весьма привлекательной и
плодотворной выглядит идея автора о нарочитой стилизации кондакарного
пения в пении демественном. Попробуем рассмотреть с этой точки зрения
пример раннего демества, приведенный в статье. Это фрагмент кондака
Рождеству Христову из рукописи Иосифо-Волоколамского собрания №240

8
(лл.394-об.395). Пример этот поистине уникален, не только тем, что является
едва ли не самым ранним примером записи демества, но и единственным
случаем нотации этого текста за четыре (XIV-XVII) века.

В качестве материала для сравнения возьмем единственный сохранившийся

список древнего нотированного кондака из Успенского Кондакаря.

9
Музыкально-строчная композиция рождественского кондака, записанного
кондакарной нотации включает семь строк. В композиции древнего кондака
строки волоколамского фрагмента являются заключительным разделом
(строки 5-7). [23] С учетом вставных слогов и разделительных знаков текст
выглядит следующим образом:
С – 5. насъ бо[о]. ра[а] ди[а]. ро[о]y ди[и iυ и]. и[и]ся.
С – 6. отро-уо-[о]ча. мла[а]. до[о]. τ
D – 7. преве y чь[ь].ны-уи-[и].уи[и]. Бо[]гъ.

Заглавные буквы отражают повторение строк нотации, цифры – порядковый

номер строки, в квадратные скобки заключены повторяющиеся гласные, а
жирным шрифтом набраны разделительные знаки (так называемые
мартирии).
Версия демеством выглядит следующим образом:
5. насъ бо нас бо ради роди ои ся
6. отро-оува-тро-оуува-оча младо
7. преве. ченыи-оуви-оуви бого.
Повторения слоговых гласных сокращены, так как распеты все гласные.
Выписаны только повторы слов, слогов и вставные слоги.
Если сравнить вставки («асматические слоги») в обеих версиях (уо – оува; уи
– уви), становится очевидной связь между ними. Создается впечатление, что
демественная версия «имитирует» кондакарную манеру пения,
зафиксированную в древнем Кондакаре. Это впечатление подкрепляется и
повторами отдельных слов и слогов (насъ бо; отро –тро), хотя такие повторы
характерны скорее не для кондакарного стиля, а для более позднего
мелизматического византийского стиля – калофонического пения.
Хотелось бы обратить внимание некоторые особенности записи
демественного фрагмента. В нотации преобладают наиболее
распространенные знаки знаменной нотации - статьи, крюки, запятые, в
качестве особенности можно отметить преобладание знамен светлого

10
согласия и сорочьих ножек, что может говорить о высокой тесситуре распева,
а также многослойность записи. [24]. Вместе с тем, есть и загадочные детали
нотации – это группы запятых (или апостофов), которые выписаны над
основной строкой нотации. Группы из трех (в одном случае – из четырех)
запятых появляются десять раз. Пока не удалось установить, какую роль они
играют в записи, нет и аналогичных примеров в близких (или даже далеких)
по времени источниках.
Тем не менее, эти краткие наблюдения, как кажется, позволяют говорить о
той самой стилизации, о которой пишет Г.А.Пожидаева (правда, с несколько
иной аргументацией).
Подводя итоги, можно сказать, что древние Кондакари весьма неохотно
открывают свои тайны исследователям. Тайны происхождения и
исчезновения кондакарного пения остаются весьма привлекательными и
ждут новых идей и новых источников.

1. Древнейшими списками считаются Кондакарь из Типографского Устава

(ГТГ, библиотека, №3349, конец XI - начало XII века) и Благовещенский
Кондакарь (РНБ, Q. п.I.32, рубеж XII - XIII вв.). Три других Кондакаря – это:
Успенский, который имеет точную дату – 1204 год (ГИМ, Усп.9-п), а также
Троицкий (РГБ, ф.304 №23, XIII в.) и Синодальный (ГИМ, Син.777, первая
половина XIII в.) Шестой Кондакарь существует в виде двух частей (РГБ
ф.205 № 107, фрагмент хранится в РНБ, Погод.43). Там есть только один
небольшой нотированный фрагмент, который датируется более поздним, чем
вся рукопись, временем.
2. Неизвестно не только ни одного Кондакаря позже тринадцатого века, но и
записи кондакарной нотации в более поздних рукописях других типов.
3. В.М.Беляев считает эту статью вообще первой работой в отечественной
музыкальной медиевистике.

11
4. Такой взгляд на кондакарную нотацию высказывает, к примеру,
В.Металлов в своем авторитетном труде «Русская симиография. Из области
церковно-певческой археологии и палеографии» М., 1912.
5. Ст.Смоленский О древнерусских певческих нотациях. Историко-
палеографический очерк, читанный в ОЛДП 26 янв.1900 г. СПб., 1901. С.29-
30.
6. РНБ Q.п.I.32, лл.84-85 об.
7. Кондаки праздникам (а не святым) с нотацией появляются только в
рукописях киевской нотации в XVIII веке. Например, ГИМ Син.певч. 534.
8. И.Гарднер подробно рассматривает разнообразные точки зрения о том,
куда исчезло кондакарное пение: И.Гарднер Богослужебное пение Русской
Православной церкви, т.I, Сергиев Посад, 1998. С.371-382.
9. Gardner I. Das Problem des altrussischen demestischen Kirchengesanges und
seiner linienlosen Notation. - Munchen, 1967. S.122.
10. Например, в статье Пожидаева Г.А. Из истории демественного пения XV-
XVI вв.// Герменевтика древнерусской литературы. Вып.9. – М., 1998. С.264-
309.
11. Contacarium Palaeoslavicum Mosquense. Ed. Arne Bugge / Monumenta
musicae Byzantinae. Facsimiles. Vol. VI. - Copenhague, 1960; Der Altrussische
Kondakar’. Auf der Grundlage des Blagovescenskij Nizegorodskij
Kondakar./Hrsg. von Antonin Dostal und Hans Rothe unter Mitarbeit von Erich
Trapp // Baisteine zur Geschichte der Literatur bei den Slaven. Ed.3, Bd.8, t.I-V,
VI, Giessen, 1976-1980, 1990; The Lavrsky Troitsky Kondakar compiled by
Gregory Myers // Monumenta Slavica-Byzantina et Mediaevalia Europensia.
Vol.IV. - Sofia: Heron Press, 1994
12. Приведу лишь наиболее показательные в эвристическом плане работы:
Floros C. Die Entzifferung der Kondakarien Notation // Musik der Ostens. III,
1965. S. 7-71; IV. 1967. S.12-44; Moran N. The ordinary Chants of the Byzantine
Liturgy/ - Hamburg, 1975; Conomos D. The Late Byzantine and Slavonic
Communion Cycle: Liturgy and Music. – Washington D.C., 1985; Levy K. The

12
Earliest Slavic Melismatic Chants // Fundamental Problems of Early Slavic Poetry
and Music, ed Christian Hannick, MMB, Subsidia, IV. – Copenhague, 1978.
P.197-210;
13. Необходимо заметить, что впервые связь между византийским
Асматиконом и славянскими Кондакарями была установлена К.Леви и
К.Флоросом.
14. Palikarova-Verdeil R. La Musique Byzantine chez les bulgares et les ruses. //
MMB, Vol.III. – Copenhague, 1953.
15. Герцман Е.В. Византийское музыкознание. – Л., 1988. С.208.
16. Гарднер И.А. Богослужебное пение русской Православной Церкви. –
Сергиев Посад, 1998. С. 356-357.
17. К.Флорос определяет нотацию и фрагмента, и рукописи в целом как
шартрскую III (Floros C. Universale Neumenkunde. – Bd.1. - Kassel, 1970. – S.
53-55.) Е.Герцман относит эту рукопись к X веку (Герцман Е.В.
Византийское музыкознание, с.211)
18. Gregory Myers The medieval Russian Kondakar and the choirbook from
Kastoria: a palaeographic study in Byzantine and Slavic musical relations
//Plainsong and Medieval Music, 7, 1. - Cambridge University Press, 1998. P.21-
46; Annalisa Doneda ‘Hyperstases’ in MS Kastoria 8 and the Kondakarian
Notation // Palaeobyzantine Notattion II. – Hernen, 1999. P.23-36
19. Kenneth Levy The Earliest Slavic Melismatic Chants. // Fundamental Problems
of Early Slavic Music and Poetry. MMB. Subsidia VI. Copenhagen, 1978. P.198.
20. Gregory Myers The medieval Russian Kondakar and the choirbook from
Kastoria: a palaeographic study in Byzantine and Slavic musical relations
//Plainsong and Medieval Music, 7, 1. - Cambridge University Press, 1998. P.36-
45.
21. Шиндин Б.А. Ефимова И.Е. Демественный роспев. Монодия и
многоголосие. – Новосибирск, 1991. С.12-18.
22. Пожидаева Г.А. Из истории демественного пения XV-XVI вв.//
Герменевтика древнерусской литературы. Вып.9. – М., 1998. С.271-277

13
23. Для композиции древних кондаков характерно строение, когда в
основной части чередуются две строки, образуя два раздела (по типу АА ВВ
или АВ АВ), а в заключительном разделе вводится новый материал, который
часто переплетается с формулами основного раздела. (Подробнее об этом –
Артамонова Ю.В. Песнопения-модели в древнерусском певческом искусстве
XI-XVIII веков. – Дисс….кандидата искусствоведения. – Москва, 1998.) В
данном случае строчная форма начала кондака выглядит следующим
образом: Дева днесь пребогатаго ражает (А) и земля вертеп
неприкосновенному приносит (А) ангели с пастыри словестят (В) волсви съ
звездою путешествуюи (В).
24. Н.Красавина даже высказывала гипотезу о том, что это партитурная
запись многоголосия. Но, скорее всего, многослойность объясняется не
количеством голосов, а экспериментальным характером письма или же
попыткой сэкономить место.

14