Густав Ландауэр

«Полицейские и убийцы»

(Polizisten und Moerder, 1910)

Ежевечерняя уличная битва с полицией в Моабите была прервана. Не без помощи тайной
полиции были столь неуклюжи , что нападали на иностранных журналистов, по словам
Принца Генриха, на командующих генералов; была угроза дипломатических конфликтов
– в этом случае снова стало видно, как нас любят за границей – а потом всё быстро
кончилось.

Примерно в это время в локальных новостях Берлинских газет можно было прочитать
следующее: «Жандармы как спасители. Двадцатичетырёхлетний техник Генрих Замзе,
живущий по адресу Турмштрассе 65, провёл ночь на воскресенье в весёлой компании.
Ближе к утру он в приподнятом настроении предпринял прогулку к каналу. Спросонья он
угодил на частную дорогу, ведущую вдоль канала к угольным складам фирмы Эрнст
Купфер и Ко, и скатился по крутому склону высотой в 5 метров в воду. Его крики о
помощи были услышаны жандармами, размещёнными в бараках, которые тут же
отправились на помощь и спасли уже бессознательного молодого человека из топи.
Попытки оживить его увенчались успехом».

Эти жандармы были размещены в угольных складах фирмы Эрнст Купфер и Ко для
защиты штрейкбрехеров, и в эту ночь они могли по приказу своих командиров сразу же
выбежать на улицу с саблями и пистолетами и могли бы, если бы заметили «собрание»,
устроить бойню всему, что им попалось бы на пути, демонстрантам, прохожим,
женщинам и старикам. Но вместо этого они услышали жалобные крики пьяного, который
уже собирался утонуть. Они вскочили ото сна и спасли несчастного, рискуя жизнью. «Это
важный пункт человеческой психологии. Если люди не приводятся в бешенство на поле
боя, они не могут этого вынести: слышать крики о помощи и не оказать её». (Пётр
Кропоткин)

***

Карл Коппиус был приговорён в Лейпциге из-за убийства в двух случаях, из-за
четырёхкратной попытки к убийству, тяжкого ограбления и серьёзного вымогательства к
смерти или, как это обозначается на обесчеловеченном языке юристов – дважды к смерти
и пятидесяти годам колонии. Что он сделал вместе со своим братом, известно из газет. Во
время процесса он выказывал мощную энергию, решительный дух и сообразительность, и
лишь один раз сожаление: когда стал говорить о том, как он в один несчастливый день,
когда он телесно плохо себя чувствовал, был побеждён и взят под стражу своими
преследователями, которых он презрительно называет идиотами. В своих письмах и
высказываниях он куда более сильно, чем это бывает на процессах, выражает социальную
ярость. Он и сегодня не выказывает ни следа сострадания со своими жертвами: он был
голоден, у них было больше денег, чем им было нужно – смертельные враги, баста. У
этого человека от природы не было недостатка ни в чём, чтобы стать ценным, возможно,
значительным человеком: сильный ум, гордость, чувственность, фантазия, у него было
всё; а его детское, кстати, вполне стереотипное тщеславие преступника происходит
исключительно от недостатка образования или лицемерия, если это так можно назвать.
Вся его чудовищная грубость и жестокосердость – по вине общества, которое не дало ему
подняться, не дало заняться профессией, не дало заняться упражнением мысли. Но также
большинство его высказываний достойны внимания и сохранения, и хотелось бы
пожелать, чтобы был опубликован полный отчёт о процессе с дословным приведением его
писем. Сегодня мы вынуждены пользоваться неточными сообщениями ежедневной
прессы. Он пишет, что великие преступники, которые действуют по принципу: Quid-quid
agis, prudenter agas et respice finem (Что бы ты ни делал, делай это разумно и думай о
конце), ещё более редки, чем крупные алмазы. Он говорит о самодовольных мещанах, он
называет и тех, кто шикует и оставляет тысячи помирать от голода, убийцами. «Всё
общество, которое молится Иисусу Христу и переполняется этикой и эстетикой, убивает».
Он говорит о «пиратах и паразитах прессы, и прочих клоунах, которые столь же много
смыслят в жизни, как вол в воскресении». Он заявляет, что не имеет и следа морали
внутри и не испытывает почтения перед богоподобием богатых». Многое из этого,
возможно, было прочитано и не является оригинальным; но он делает это своим
собственным через сумрачное, народное звучание его речи. И прежде всего: в устах
такого человека, который поступал так ужасно, как он и мыслил, такие слова действуют
как нечто, что мы называем непосредственными идеями гения, хотя это только
продолжение жизни уже существовавшего.

Незадолго до этого, когда Карл Коппиус ещё служил в армии, он производил впечатление
редкого, радушного человека с чувствами и трогательно-милой фантазией. Он производил
такое впечатление, он был таким. У офицера, у которого он служил, был ребёнок, который
очень полюбился Карлу Коппиусу; в ночь на день рождения ребёнка он встал, чтобы
осыпать цветами постель мальчика в тайной любви.

Этого пылкого молодого человека общество сделало врагом людей, грабителем и

убийцей. А теперь оно этому своему собственному ребёнку, чтобы устранить позор,
отрубит голову. Если бы мы хотели эти отвратительные недели, лежащие между
приговором и его исполнением, немного облегчить, сделать для него что-нибудь хорошее,
да будь это хоть, чтоб мы послали ему в камеру немного тех цветов, которые он однажды
рассыпал над кроватью мальчика – всё это было бы отвергнуто окаменевшей
справедливостью как нечто чрезвычайно неприличное. Мы ничего не можем для него
сделать. Он уже много для нас сделал, если мы позволим его судьбе войти в наши сердца,
головы, руки.

***

Карл Коппиус был человеком как мы. Полицейские, убивавшие в Моабите – люди как мы.
Штрейкбрехеры суть точно такие же люди как бастующие, и довольно часто те же самые
персоны, только в разные годы. От нашей природы, нашего существа, нашей расы не
зависит то, что мы так чудовищны друг к другу. Виновато в том, что мы не исполняем
того, что обещаем, что мы не являемся тем, чем всё же являемся, то, что лежит между
нами. Лучше станет только тогда, когда люди перестанут играть роли; когда они так
станут относиться друг к другу, так выстраивать свои отношения, какими они (люди)
являются в действительности. Сегодня дела обстоят так, что одежды, которые мы одели,
дерутся друг с другом не на жизнь, а на смерть, но что живые люди получают от этого
раны на теле и в душе. Мундир и рабочая рубаха сегодня являются дирижёрами жизни,
плоть и кровь, которые в них находятся – механический и послушный автомат.
Восстановите природный порядок, внемлите слову мудрого Сократа: Познай себя! Познай
себя, каков ты на самом деле, под всей той дребеденью, которую ты навесил на себя, и
действуй не по законам дребедени, но по сущности человека. Узнай себя, своего ближнего
и равного тебе в том, кто стоит перед тобой; узнай его за маской, которую он надел, как и
ты. Друг перед другом мы – голые человеческие тела, и позволяем глубоко вгрызаться
нам в плоть и отравлять нашу кровь нессовым одеждам этого проклятого общества масок,
которым никто не хочет быть и все, тем не менее, являются.
Перевод с немецкого: Ndejra