Priz2014 1

К 60-летию со дня рождения автора
Александр ЗАПЕСОЦКИЙ
ПРИЗНАТЕЛЕН СУДЬБЕ
Фрагменты
будущих мемуаров
Санкт-Петербург
2014
ББК 76.02+71.4(2)
З31
Печатается за счет средств автора,

без рецензий и решения Ученого совета СПбГУП
Запесоцкий А. С.
З31 Признателен судьбе: фрагменты будущих мемуаров. — 2-е изд. —
СПб. : СПбГУП, 2014. — 224 с.
ISBN 978-5-7621-0778-5
В книгу известного петербургского ученого, академика А. С. Запесоцкого вошли
его воспоминания о выдающихся россиянах — ученых, политиках, деятелях куль-
туры, дружбу и сотрудничество с которыми судьба подарила автору за 22 года его
работы ректором Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов.
Среди героев книги — академик Д. С. Лихачев, скульптор М. К. Аникушин,
нобелевский лауреат поэт И. А. Бродский, философ А. А. Зиновьев, режиссер
З. Я. Корогодский, чемпион мира по шахматам Г. К. Каспаров, первый мэр Санкт-
Петербурга А. А. Собчак, губернатор Санкт-Петербурга (1996–2003) В. А. Яковлев.
Автор рассказывает о своем знакомстве и встречах с В. В. Путиным и Д. А. Мед-
ведевым.
Публикуемые тексты писались автором в разные годы как фрагменты будущих
мемуаров. Данная книга адресована исключительно друзьям и близким автора.
ББК 76.02+71.4(2)
ISBN 978-5-7621-0778-5 © Запесоцкий А. С., 2014

© СПбГУП, 2014
СОДЕРЖАНИЕ
От юбиляра . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4
I
Лев Гумилев: лектор от Бога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6
Мантия для Лихачева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
Михаил Аникушин — гений, рожденный эпохой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 23
Даша и Король . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30
Иосиф Бродский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 35
Анатолий Собчак: миссия исчерпана . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38
Владимир Яковлев . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 78
Юность президента: воспоминания и размышления очевидца . . . . . . . 90
Университетские встречи: Владимир Путин . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98
II
А. А. Зиновьев . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 102
Человек, излучавший тепло (Н. А. Платэ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 106
Искренне наш Иван Саутов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113
З. Я. Корогодский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121
Н. П. Бехтерева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 123
Ж. И. Алферов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 125
С. В. Стадлер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 127
С. Т. Альтов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 128
М. Е. Тайманов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 129
Вспоминая М. С. Кагана . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 131
III
Сочи: море, девочки и дискотека. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 138
Как я не женился на негритянке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 152
Про Наташу . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159
Я в женщинах ничего не понимаю . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 164
IV
Организованное пространство помогает людям общаться . . . . . . . . . . 170
Галстуки, которые мне дарили . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 177
Рассказ о том, как я себе часы выбирал . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 179
Канны глазами культуролога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 185
V
Мой девиз — невозможного нет! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 190
О жизни и о себе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 210
Путь ректора . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 213
ОТ ЮБИЛЯРА
Дорогой читатель!
Могу сказать совершенно определенно: если Вы держите в руках эту
книгу — Вы однозначно мой друг. Она издана микроскопическим тиражом
и не предназначена ни для продажи, ни для библиотек — только для своих,
по-настоящему близких мне людей.
Здесь собраны рассказы и интервью для различных СМИ, опублико-
ванные с 1999 по 2010 год. Второе издание этой книжечки приурочено
к 60-летию со дня рождения. Первое же вышло по случаю странного юби-
лея — 20-летия работы в качестве ректора Санкт-Петербургского Гумани-
тарного университета профсоюзов. Когда-то, 22 октября 1991 года почти
случайно я стал самым молодым ректором в СССР. Тогда мне было 37.
Теперь довелось стать одним из старейшин в ректорском корпусе Санкт-
Петербурга. У нас в городе на сегодня больше 100 аккредитованных вузов,
из действующих ректоров стаж больше только у моего друга Льва Карлина
из Гидрометеорологического университета.
Конечно, юбилей — всего лишь повод напомнить о себе тем, кого хо-
чешь видеть всегда, а встречаешь, увы, редко. Писать что-либо специаль-
но, к сожалению, не было времени. Поэтому и собраны уже почти готовые
тексты, немного мною отредактированные, в основном — по стилю.
В принципе о том, что надо писать мемуары, я задумался больше десяти
лет назад. Уж больно необычным был культурный контекст 90-х, в кото-
рый я попал волею судьбы: перемешивание социальных пластов и укла-
дов жизни, множество интересных встреч и сюжетов, чуть ли не каждый
день — «приключения»… Но память несовершенна и многое забывается.
К сожалению, забывается и то, что стоило бы зафиксировать. А ведь мне
повезло общаться и даже дружить со многими выдающимися людьми, чья
жизнь, безусловно, является достоянием российской истории, вот только
бы суметь написать об этом интересно… Попадаются на моем пути и очень
яркие негодяи, уникальные подонки, о которых тоже стоит написать.
В общем, я не был намерен откладывать мемуары до пенсии. И пер-
вый шаг сделал в июне 2005 года, когда мы с женой Наташей приехали
в Венецию, в отель «Эксельсиор» на остров Лидо, тот самый, где в конце
курортного сезона проходит знаменитый кинофестиваль. Нам не повезло:
все несколько дней нашего пребывания лил дождь. Тогда от нечего делать я
и надиктовал Наташе целую брошюру про Собчака. Кажется, супругу текст
От юбиляра 5
заинтересовал. Это был первый материал, созданный специально для кни-

ги воспоминаний. Хотя и до того в порядке развлечения я писал тексты,
более-менее подходящие для подобного жанра. Как оказалось, на книгу
воспоминаний материалов у меня все же пока не набралось. То, что Вы
держите в руках, — скорее некий зародыш будущей книги, своего рода
«предпроект». Возможно, я займусь его доработкой.
Кое-что, наверное, публиковать не буду. Мне не очень нравятся мои
интервью, размещенные в последних разделах. Точнее, сегодня я тех лет
себе самому не очень нравлюсь. Но что было, то было.
Безусловно, больше внимания хочется уделить губернатору Яковлеву.
Это очень симпатичный человек. Хочется написать о Владимире Путине,
неизменно вызывающем восхищение, и Дмитрии Медведеве, чье пре-
зидентство вызывает смешанные чувства и сложные размышления. Мне
пришлось работать в вузе, оказавшемся в сфере власти губернатора города
В. И. Матвиенко. Это — отдельная глава будущей книги, которая также
пока не написана.
А есть еще Настя Волочкова, Людмила Нарусова, Ксюша Собчак, с ко-
торыми я был знаком не слишком близко, но вполне достаточно для того,
чтобы о них написать. Не нашла еще воплощения на бумаге и история рей-
дерской атаки на Университет, любопытным образом совпавшая с кампа-
нией «черного» пиара в СМИ, подконтрольных господину Константинову,
по сути — PR-агенту небезызвестного уголовника Владимира Кумарина.
И об этом мне интересно написать.
Словом, впереди много работы. Пока же публикую то, что есть. И кни-
жечка воспоминаний в ее нынешнем виде вполне может быть названа
«Признателен судьбе». Признателен за описанные здесь встречи. Разу-
меется, ее расширенный вариант будет носить совсем иное название.
Искренне Ваш,
Александр Запесоцкий
I
ЛЕВ ГУМИЛЕВ: ЛЕКТОР ОТ БОГА*
Д ва часа. Целых два часа своей жизни — дело было примерно чет-
верть века тому назад, в конце 70-х, — я слушал Льва Гумилева.
Того самого. Сына Анны Ахматовой и Николая Гумилева, талант-
ливого российского поэта XX века, чья траектория оборвалась на
взлете, под пулями ЧК.
Принято считать, что дети гениев обречены на бездарность, что
природа на них «отдыхает». Если это так, то Лев Николаевич Гуми-
лев — исключение из правил. Нужно признаться честно, что судьба
меня совершенно не подготовила к личной встрече с Гумилевым.
К стыду своему, я с детства равнодушен к поэзии. В 70-е годы меня
интересовали, конечно, Шекспир (благодаря интересу к театру)
и Высоцкий (из-за его песен, фильмов и опять-таки работы в теат-
ре), но поэты Серебряного века — никогда. Периоду моего детства
и юности (60–70-е гг.) поэзия века Серебряного вообще была несо-
звучна. Даже Окуджава был для нас минувшей эпохой. Мы росли,
скорее, на «Битлз», «Лед Зеппелин», «Дип Пепл». Говорю я это лишь
к тому, чтобы читатель понял: магия имен гумилевских родителей-
гениев не имела для меня тогда никакого значения.
Все впечатление, которое Лев Николаевич произвел на меня, он
произвел лично, в ходе лекции об истории. Несмотря на то что лек-
ция эта была прочитана примерно четверть века тому назад, я ее
помню практически целиком и уже, по всей видимости, никогда
не забуду. Думаю, что это вообще была самая интересная, сильная
лекция, которую я слышал за всю свою жизнь.
Лев Николаевич тогда был профессором, кажется, на географиче-
ском факультете Госуниверситета. А я, недавний выпускник Ленин-
градского института точной механики и оптики, трудился младшим
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2005. Июль. С. 90–95.
Лев Гумилев: лектор от Бога 7
научным сотрудником в Государственном оптическом институте на

Васильевском острове. Именно туда, в ГОИ, и был приглашен Лев
Николаевич прочесть свою лекцию. В общем-то, лично я попал на
это мероприятие совершенно случайно. Не было никакой рекламы,
никаких объявлений. Просто кто-то в моем отделе нас всех позвал,
и мы пошли.
Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, насколько все
это было необычно, даже сверхъестественно. Научные воззрения
Льва Николаевича с точки зрения тогдашнего советского официо-
за были совершенно ненаучными, более того, антимарксистскими.
И при этом Гумилеву не просто позволялось публично излагать свои
взгляды. На моих глазах он прочел лекцию в одном из самых за-
секреченных учреждений Советского Союза. Думаю, что сегодня
99 % современников совершенно невозможно понять, чем был ГОИ
в 70-е годы. Скажу об этом несколько слов, чтобы читатель лучше
представлял обстоятельства встречи с опальным историком.
…Я просыпался у распахнутых дверей троллейбуса где-то без
одной минуты восемь. Прыжок вниз по ступенькам — и я на на-
бережной. За моей спиной — Нева и Медный всадник, впереди —
Библиотека Академии наук. Мне предстояло за несколько десятков
секунд пролететь насквозь длиннющий, просто треклятой длины
двор университета, свернуть налево и вбежать в парадную непри-
метного снаружи старинного особняка. Здесь начинался огромный
комплекс зданий, где по восемь часов каждый рабочий день рабо-
тали в тиши пять тысяч светил отечественной науки, создававших
различную чудо-технику для обороны страны. Лично я трудился над
оружием для космических войн. Я был нашим сверхсекретным отве-
том агрессивным американцам вообще и лично Рейгану в частности.
Однако для того чтобы мой высоконаучный потенциал реализо-
вался, я должен был вбежать в подъезд вовремя и нажать на специ-
альную кнопку с номером 1536. Это нужно было сделать до звонка,
возвещавшего о начале рабочего дня. Кнопка была началом ячей-
ки, в которой среди тысяч подобных лежал мой пропуск. Нажимая
на кнопку, я выталкивал его на транспортер. Транспортер подвозил
пропуск к охраннику, тот брал его в руки, считывал спецзнаки и мою
физиономию, сверял фото с оригиналом и выдавал мне заветный
пластик на руки. Если я опаздывал к звонку, транспортер останав-
ливался и пропуск мой шел уже не к охраннику, а в отдел кадров,
с последующими неприятностями.
8 А. С. Запесоцкий. Признателен судьбе
Однако такого со мной никогда не случалось, и вовсе не потому,

что я был чемпионом по легкой атлетике. Просто руководство лабо-
ратории меня предупредило при приеме на работу, что при опозда-
нии мне ни в коем случае не следует тыкать в пресловутую кнопку,
а надо позвонить по местному телефону замначлабу, который часа
через полтора-два вынесет другой, специальный пропуск: как будто
бы я возвращаюсь из местной командировки. Впрочем, благодаря
отменной физической подготовке обычно я прибегал вовремя.
А вот дальше начинался маленький праздник. Я чувствовал себя
Штирлицем из «Семнадцати мгновений весны». Я шел по длинным,
практически пустынным коридорам, как засекреченный Максим
Исаев по зданию рейхсканцелярии. Почти за каждым углом меня
встречал охранник с оружием на ремне. Я показывал ему свой про-
пуск со спецзнаками, означавшими право прохода в более, и бо-
лее, и еще более секретный отсек, и меня пропускали. Я гордо шел
дальше. И в самом конце этого пути находилась огромная железная
дверь, на которой был замок с секретным шифром. Я был одним из
шести людей на свете, кто знал код. Я входил в кабинет. Далее во-
семь часов в день я записывал свои гениальные мысли в секретную
тетрадь, каждая из страниц которой была пронумерована и облаго-
рожена особой печатью. Эту специальную тетрадь я не имел права
выносить и сдавал в конце дня в специальную секретную комна-
ту, где специальный секретный сотрудник проверял наличие всех
страниц. Когда тетрадь заканчивалась, ей присваивался такой гриф
секретности, что я ее уже никогда не мог взять для прочтения, даже
на рабочем месте. Иногда я публиковал статьи в научных журналах.
Впрочем, слово «публиковал», разумеется, в данном случае носит
особый оттенок: журналы имели такой гриф секретности, что читать
их не мог даже сам Господь Бог…
Вот в такое веселенькое место был приглашен выступить анти-
марксистский историк Лев Николаевич Гумилев. В этом, пожа-
луй, один из парадоксов советской жизни тех времен, когда что-
то, с одной стороны, было совершенно непризнанным и вроде бы
запрещенным, но с другой — властями не преследовалось, то есть
было как бы разрешено.
Так же, как Гумилев в ГОИ, по всей стране очень часто выступал
в то время Владимир Высоцкий. Везде находились частные пред-
приниматели (слова «менеджер» и «продюсер» были тогда не в ходу),
которые устраивали концерты Высоцкого. Чаще всего — в различ-
ных НИИ. Людей приглашали в актовые залы вместимостью по не-

сколько сотен человек. Высоцкий пел ровно час, срывал бешеные
аплодисменты и уезжал на другую площадку. Таких концертов у него
могло быть до пяти в день. Характерно, что выступления эти обычно
были платными. Люди неофициально платили деньги. Нарушения
Уголовного кодекса были явными, и при желании власти могли
очень легко упрятать организаторов за решетку, но не делали этого.
Просто закрывали глаза на происходящее. А вот стихи Высоцкого
не печатали. И никогда не позволили бы ему выступить публично,
допустим, на центральной площади города. Практически не при-
глашали его и на телевидение.
То есть жизнь в советское время, несмотря на тоталитарность вла-
сти, не состояла только из черного и белого. В ней было много по-
лутонов. Так же примерно обстояло дело и с той лекцией Гумилева.
Думаю, правда, что она была бесплатной. Во всяком случае, с нас
денег никто не собирал. Но КГБ, безусловно, знал обо всем проис-
ходящем в деталях. И, видимо, не имел возражений. С другой сто-
роны, чего же возражать? И перед моим поступлением в институт,
и уж тем более при приеме на работу те, кому положено, детально
проверяли даже героическое прошлое моих бабушек и дедушек во
время битвы с японцами на Халхин-Голе. Более проверенных людей
у режима просто не было…
Послушать Льва Николаевича физики собрались в самом большом
зале — зале ученого совета. Места там расположены амфитеатром.
Гумилев тогда был уже в возрасте. Говорил очень тихо, с дефектами
речи. Однако слышно его было хорошо. Наверное, потому, что ауди-
тория ловила каждое слово, напрягалась, не издавала ни звука. Было
даже такое впечатление, что у всех просто замерло дыхание. И так —
с первых же минут и до конца выступления. Лев Николаевич не при-
менял абсолютно никаких специальных лекторских эффектов, от-
работанных поз, артистических жестов, выверенных пауз. Казалось
даже, что ему физически нелегко говорить, что речь требует от него
напряжения. Было абсолютное ощущение, что его голос звучит про-
сто как средство передачи мыслей. А вот мысли Льва Николаевича
заслуживали того, чтобы слушать затаив дыхание.
Первое, что мы поняли, — это то, что Лев Николаевич очень хо-
рошо изучил историю, впитал в себя массу фактов и событий. Кро-
ме того, он потратил немало времени на их осмысление. Сделал
это Гумилев во время «отсидки» в период сталинских репрессий.
Сам лектор сказал об этом, не педалируя трагизм биографии, как

бы между делом и даже с юмором — просто бросил фразу: «Жизнь
сложилась так, что у меня было много времени поразмыслить над
историческими фактами». И все сразу поняли, где у него было такое
время. После чего Лев Николаевич очень просто и понятно изложил
нам свою теорию этногенеза. Суть ее заключается в следующем.
В истории человечества в определенное время и в определенных
местах возникали этносы, народы, которым была суждена особая
роль, особая судьба. Почему эта судьба была суждена именно тем,
а не другим этносам — на этот вопрос Лев Николаевич совершенно
точно ответить не мог, но связывал ситуации с разломами земной
коры, иными тектоническими и геомагнитными факторами. Как бы
то ни было, но избранные судьбой этносы проходили совершенно
одинаковый во времени путь зарождения, стремительного взлета,
стабильного существования и стремительного распада. Гумилев
говорил об Оттоманской, Римской и других империях, утверждая,
что абсолютно во всех случаях этносы проходили одинаковый цикл
длительностью примерно в полторы тысячи лет.
И Гумилев начертил на доске нечто похожее на трапецию, взлет
этноса на которой составлял кривую от нуля до максимума про-
должительностью лет в 300, после этого следовало длинное плато
с небольшими всплесками и провалами длительностью примерно
лет в 1300, затем стремительный спад до нуля. Если с горизонталью
на этой кривой все было понятно — по горизонтали откладывалось
время, то с вертикалью было неясно. Под вертикалью подразумева-
лась степень расцвета этноса. Гумилев не конкретизировал до конца
это понятие. Он сказал, что можно пользоваться разными методика-
ми, например учитывать территориальные завоевания, расселение
жителей по новым местам или количество военных побед, упоми-
наемых в летописях, в общем, брать различные успехи цивилизации.
Но результат будет одинаков.
Исключительную роль в развитии этносов, по мнению Гумилева,
играли некие особые люди. Их Гумилев называл пассионариями —
людьми, наделенными особым качеством — пассионарностью. Это
личности, которые живут не как все. Они не ставят во главу угла
собственную безопасность и материальное благополучие. Конечно,
они хотели бы стать богатыми — между делом и при случае, — но
значительно важнее для них стать знаменитыми, совершить какие-
то необычные поступки, сделать то, что другие не могут. Поскольку
кинозвезд, спортсменов и телекомментаторов в старину не очень

чтили, прославиться можно было либо как Ахиллес — в битвах на
крепостных стенах, либо как Христофор Колумб — в опасных пу-
тешествиях.
По мнению Гумилева, пассионарии рождаются всегда и в любых
этносах. Обычно их мало, меньше одного процента. Но у некоторых
этносов в момент их зарождения и взлета рождается очень много
пассионариев — чуть ли не 3–4 %. Эти-то люди и ведут себя как
Петр I, Александр Меншиков, Суворов, Александр Македонский,
Наполеон, Гарибальди, Америго Веспуччи и т. д. Это знаменитые
имена. Но подобные личности выдвигаются среди множества от-
чаянных, берут верх в различных смутах, сплачивают вокруг себя
других пассионариев и воодушевляют, ведут за собой обывателей.
Пассионарии — это граф Резанов и Ермак, Томас Джефферсон и
Че Гевара, Ленин, Троцкий, Хемингуэй. Впрочем, имена я здесь
добавляю сам, в меру понимания. Лектор же оперировал примера-
ми только из истории древних времен, и, как потом оказалось, не
случайно.
Что же касается пассионариев, то именно они обеспечивают сво-
ему этносу взлет и процветание. Постепенно, однако, они гибнут
«на передовой». Рискуют и большей частью погибают. Постепенно
их и рождается все меньше и меньше. Когда число пассионариев
в этносе становится ниже критической черты, этнос начинает раз-
рушаться, распадаться под напором соседних, более агрессивных
этносов.
В конце лекции начались вопросы. Их было немного, но все
оказались достойными лектора. Спросили, к примеру, почему весь
разговор Лев Николаевич ведет только об истории Древнего мира.
А что с новыми временами? На что Гумилев, не моргнув глазом,
ответил, что его теория распространяется на исторический период,
предшествующий появлению пролетариата: «Последующий пери-
од я не рассматриваю. Последующий период рассматривает Карл
Маркс». Аудитория пришла в полный восторг: стало понятно, поче-
му Гумилев на свободе в данное время. Его мнение о современности
не противоречит мнению последнего съезда партии, поскольку Лев
Николаевич не высказывает своего мнения о современности. И это
дает ему возможность высказываться.
Но самые настырные физики не сдавались. После несколь-
ких иных вопросов Гумилева попросили показать на его кривой
исторического развития этносов, где находится Советский Союз

в настоящее время. Гумилев еще раз мягко ответил, что его теория не
распространяется на XX век. Следующий вопрос был, казалось, вер-
хом научного иезуитства — историка попросили показать на кривой
точку, соответствующую положению России времен Петра I. Разуме-
ется, услышав ответ, добавить три века и получить день нынешний
на гумилевской кривой смог бы и ребенок. Зал замер. Очевидно, все
ожидали увидеть точку сразу после взлета, где-то в начале периода
расцвета. Ну как же, в нашем восприятии ведь Петр I — это начало
величия России! И вот здесь случилось самое необычное, невероят-
ное. Гумилев взял мел и поставил крестик практически рядом с обва-
лом, обрушением этноса. Получилось так, что мы в данный момент
находились в точке начала распада, начала крушения СССР.
Сотни ученых выходили из зала с улыбкой. Советский Союз пре-
бывал, казалось, в стадии несокрушимого могущества, закат кото-
рого если когда-нибудь и мог случиться, то даже не при жизни на-
ших внуков. Что же было «в осадке»? Казалось, мы познакомились
с альтернативной теорией, очень любопытной, но, разумеется, не
научной. Куда уж там Гумилеву до исторического материализма! Лев
Николаевич — личность, конечно, крупная, историю знает блестя-
ще, мыслит оригинально, излагает интересно. И все. Ну совпало
там что-то в истории, ну прожили несколько империй свой путь
за примерно одинаковые сроки, но ведь «ход истории определяют
исторические закономерности»! Историю творят «массы, а не лич-
ности»! «Личности всего лишь выдвигаются массами», — так нас
учили... Кроме недоверия и иронии осталось, конечно, ощущение
общения с очень крупной личностью.
Теперь, по прошествии многих лет, могу сказать, что крупных
личностей в кругу моего общения оказались десятки, если не сот-
ни: Жорес Алферов, Гарри Каспаров, Дмитрий Лихачев, Андрей
Вознесенский, Эльдар Рязанов, Никита Михалков... Но рядом
с Гумилевым по необычности личностных «флюидов» я могу по-
ставить только Иосифа Бродского. Такой же Сумасшедший, человек
в высоком смысле слова — Не От Мира Сего. Глядя на Бродского
(а я с ним беседовал тет-а-тет за две встречи в Нью-Йорке в сумме
семь часов), я отчетливо понимал: ему, вполне возможно, диктует
стихи сам Господь Бог, напрямую, безо всяких посредников. То же
ощущение рождал Лев Гумилев. Пожалуй, из круга моих знакомых
Гумилева можно было бы сравнить еще с Дмитрием Сергеевичем
Лихачевым. Та же фантастическая, почти сверхъестественная для

обычного человека способность высказывать вещи, рожденные из
недр какого-то сверхразума. Мысль, которая находится в гармонии
с необычайно ясным, просветленным взглядом. А тихий голос и от-
сутствие внешних эффектов только выделяют по контрасту, подчер-
кивают силу и глубину мысли.
…Я считал всю теорию Гумилева всего лишь игрой идей, плодом
интеллекта талантливейшего и экстравагантного ученого. До тех
пор, пока однажды не проснулся в ином мире, где уже не было
Советского Союза, а Крым, в боях за который с турками получил
потомственное дворянство мой прапрадед, русский крепостной
крестьянин Тимофеев, оказался в другом государстве. Я не мог объ-
яснить себе происшедшее с помощью всех тех знаний, за которые
получал «пятерки» в школе, вузе, аспирантуре. Оказалось, что я не
знаю законов общественного развития, по которым существова-
ла бы хоть малейшая вероятность распада СССР. И сейчас, через
много лет после тех трагических для российского народа событий,
я не могу найти никаких объяснений произошедшему, кроме той,
70-х годов, лекции историка Льва Гумилева.
Июль 2005 г.
МАНТИЯ ДЛЯ ЛИХАЧЕВА*
В начале этого рассказа признаюсь, что практически все сто́ящие

новшества в Гуманитарном университете профсоюзов приду-
маны не мной. Все 15 лет ректорской работы я считаю своей главной
задачей услышать яркие идеи своих товарищей и организовать их
внедрение в жизнь Университета. Вот так случилось и с докторской
мантией.
С идеей учредить звание Почетного доктора Университета и еже-
годно присуждать его наиболее выдающимся личностям ко мне
пришли в один прекрасный день 1992 года Рубин Сергеевич Мило-
нов и Владимир Евгеньевич Триодин. Владимир Евгеньевич в тот
период работал заведующим кафедрой и был, пожалуй, самым ини-
циативным и деятельным членом Ученого совета. Он все время при-
носил новые идеи, я соглашался и просил Владимира Евгеньевича
их исполнять. Он вздыхал, но соглашался. Так мы и работали.
В тот раз Владимир Евгеньевич нашел себе соавтора — Рубина
Сергеевича. Милонов — личность легендарная. В год моего рожде-
ния он уже был секретарем обкома комсомола. Человек очень яркий,
талантливый, Рубин Сергеевич на разных этапах своей биографии
руководил и городским Управлением культуры вообще, и отдельны-
ми театрами в частности. К нам он пришел на должность проректора
из Ленинградского отделения Советского фонда культуры. А Со-
ветский фонд культуры возглавлял, как известно, Дмитрий Сергее-
вич Лихачев. Рубин Сергеевич находился в прекрасных отношениях
с Дмитрием Сергеевичем. Именно он нас потом и познакомил.
Идея Триодина и Милонова заключалась в том, чтобы учредить
звание почетного доктора, которое должно было ежегодно присуж-
даться одной отечественной и одной зарубежной персоне. Нужно
было, помимо присвоения звания, разработать и вручать его мате-
риальные атрибуты: диплом, мантию, шапочку. Предлагалось также
заносить имена почетных докторов на мраморную доску, которую
было решено разместить в фойе зала Ученого совета. Сразу же была
предложена и кандидатура первого доктора — Дмитрия Сергеевича.
Мне эта идея очень понравилась.
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». Спецвып. : К 100-летию
со дня рождения Дмитрия Сергеевича Лихачева. 2006 [Нояб.]–2007. С. 8–15.
Мантия для Лихачева 15
Теперь свои мантии и дипломы вручают не только абсолютно

все вузы, но даже кулинарные техникумы, профтехучилища и ис-
правительные учреждения. Кроме того, по стране ездят западные
коммивояжеры, которые предлагают вузам деньги за вручение по-
четных дипломов бизнесменам, портным, стоматологам и другим
хорошим людям (между прочим, весьма прибыльный бизнес). Но
в 1992 году данная идея для России была совершенно новой. Во вся-
ком случае, лично я ни о чем подобном в российских вузах никогда
не слышал.
Понравилась мне она по следующей причине: с самого начала
реформирования СПбГУП у нас вызывало серьезнейшую озабочен-
ность стремительное разрушение советской системы воспитания.
Как известно, педагогический процесс (если он есть, конечно) пред-
ставляет собой систему, важнейшим элементом которой является
цель воспитания. Формирование же цели предполагает наличие
каких-то идеалов. Люди, разрушавшие Советский Союз, начали
свою работу с уничтожения идеалов советского времени. Были раз-
рушены и общественные структуры, в задачу которых входило под-
держание этих идеалов: партия, комсомол, студенческие организа-
ции. Образовалась очень опасная пустота, в которую стремительно
входили чуждые нашим представлениям о жизни ценности.
В связи с этим мне и показалось очень важным представить уни-
верситетскому сообществу персонифицированные идеалы, симво-
лы — людей, которые были бы официальным образом провозглаше-
ны Университетом в качестве своих идеалов. И Дмитрий Сергеевич
замечательно подходил для подобной роли. К тому времени благода-
ря своим публичным выступлениям и общественной деятельности
он уже стал почитаемой персоной для миллионов россиян. Дмитрий
Сергеевич, несмотря на все кипение политических страстей того
времени, оказался как бы вне политики, точнее — над политикой.
В пору всеобщего смятения умов он стал олицетворением идеи слу-
жения вечным, абсолютным ценностям. Его научный и нравствен-
ный авторитет был безупречен.
Самому Лихачеву тоже показалась очень симпатичной трио-
динско-милоновская идея. Дмитрий Сергеевич захотел поддержать
динамично развивающийся, реформируемый Университет.
К слову сказать, положение наше в то время было непростым.
Высшая профсоюзная школа культуры, на базе которой был создан
СПбГУП, до 1991 года являлась закрытым, малоизвестным в стране
учебным заведением. Мы принимали на первый курс всего 150 че-

ловек, из них примерно 25–30 % приходилось на страны социали-
стического содружества, для которых мы также готовили кадры.
После ельцинского переворота в ряде консульств западных стран
появились «ориентировки», требовавшие соблюдения осторожно-
сти в контактах с нашим вузом как с «придатком коммунистической
системы» (как будто бы в советское время у нас существовали какие-
то вузы, не являвшиеся «придатками»).
Лихачев посмотрел на происходящее у нас другими глазами. Дми-
трий Сергеевич обстоятельно познакомился с вузом и нашими идея-
ми по его дальнейшему реформированию. Резюме было высказано
им публично. Процитирую дословно: «Есть вузы, которые сильны
своим прошлым. Ваш вуз силен своим будущим» (много лет спустя
жулики с телеканала «Россия» смонтировали нашу хронику так, что
эти слова говорились как бы совсем о другом университете).
После этого работа закипела. Как принимать в почетные док-
тора, мы не знали. А Дмитрий Сергеевич имел уже 19 мантий от
различных университетов, в том числе самых старых, знаменитых.
Конечно, мы обратились к нему за консультациями. Помощник
Рубина Сергеевича Тамара Сергеевна взялась за пошив мантий
и шапочек. Несколько раз целой делегацией мои коллеги ездили
к Лихачеву смотреть его академический «гардероб». В конце концов
по его совету разработали очень скромный, строгий фасон. Я бы
назвал нашу мантию академически аскетичной. В отличие от мно-
гих других, в ней нет цветных элементов, золота и прочих намеков
на какую-либо роскошь. Вслед за мантией и шапочкой был создан
дизайн диплома, принята предельно лаконичная форма занесения
имен почетных докторов на мраморную доску.
Церемонию посвящения в доктора тоже разрабатывали с Дми-
трием Сергеевичем. Правда, учитывая особые творческие возмож-
ности нашего вуза, мы пошли намного дальше западных традиций.
В итоге наша церемония оказалась составлена из нескольких частей.
Открываться она стала театрализованным прологом, когда будущий
доктор появляется на сцене в сопровождении ректора и ведущего
церемонии (позднее к нам стали присоединяться и другие почет-
ные доктора). Ректор произносит слово о почетном докторе. Скажу,
что в каждом случае это слово является результатом весьма основа-
тельной работы. Фактически мы проводим научные исследования,
анализ биографии почетного доктора. В тексте, который занимает
примерно 6–7 машинописных страниц, обстоятельно излагается

научная, педагогическая, творческая и общественная биография
личности. По сути дела, собравшимся объясняется, почему имен-
но этот человек избран почетным доктором. После этого предсе-
датель Ученого совета (ректор) оглашает текст решения Ученого
совета. Появляется группа студентов, которая торжественно выно-
сит на сцену мантию, шапочку, диплом и цветы. (В последние годы
к этим атрибутам добавился номерной золотой знак почетного док-
тора с небольшими бриллиантами.) После того как ректор облачает
доктора в мантию, следует фотографирование с дипломом. Звучит
«Гаудеамус». Зал стоя приветствует гостя. Затем ректор и почетный
доктор садятся в кресла на специальном возвышении и начинается
череда поздравлений.
Все поздравления готовятся заранее, и их перечень тщатель-
но редактируется. В поздравлениях участвуют самые знаменитые
люди страны, достигшие славы общественно значимыми делами
и, как правило, близко знакомые с почетным доктором. Эти вы-
ступления чередуются с творческими поздравлениями от кафедр
Университета и выступлениями выдающихся мастеров искусств.
В конце церемонии почетный доктор выступает с ответным сло-
вом. Далее ректор объявляет о закрытии церемонии и приглашает
Ученый совет и группу гостей на открытие мраморной доски с име-
нем почетного доктора. Гости провожают виновника торжества
аплодисментами, стоя.
19 мая 1993 года состоялось посвящение в почетные доктора
Дмитрия Сергеевича. Церемония прошла в обстановке невероят-
ного эмоционального подъема. Все мы чувствовали, что происходит
что-то особенное. Не будет преувеличением сказать, что в этот день
для нас всех что-то изменилось. Сознание того, что перечень наших
педагогов и ученых открывается именем Лихачева, уже никогда не
позволяло нам далее жить как раньше.
Видимо, церемония действительно оказалась необычной. Она
была показана в «Новостях» «Первого канала» Центрального теле-
видения и имела большой общественный резонанс в стране. В даль-
нейшем эти церемонии несколько лет показывались по ЦТ. Другие
вузы тоже начали принимать различных людей в почетные доктора.
Но Дмитрий Сергеевич навсегда остался почетным доктором толь-
ко одного вуза России — СПбГУП. Кстати, международная тради-
ция не позволяет одному человеку принимать мантии нескольких
университетов из одного города. Правда, в России не все об этом

правиле знают.
Настоящему испытанию наша церемония подверглась при вруче-
нии второй мантии. Ее лауреатом стал сэр Джон Кингман — руко-
водитель Бристольского университета. В Англии должность ректора
носит название вице-канцлер, а канцлером считается королева. Сэр
Джон Кингман к 1993 году являлся обладателем около 40 мантий
университетов по обе стороны Атлантики. И вот, когда завершилась
наша церемония и сэр Кингман сообщил мне, что она была самой
впечатляющей в его академической жизни (а церемония проводи-
лась на русском языке, который нашему английскому другу неве-
дом), я испытал нечто похожее на чувство победы.
Позднее я видел многие другие церемонии. В 2000 году Жорес
Иванович Алферов пригласил меня на церемонию вручения ему Но-
белевской премии. Не хочу показаться нескромным, но выскажу ис-
креннее убеждение в том, что даже по сравнению с нобелевской наша
церемония является достаточно торжественной и впечатляющей.
Для меня это важно по двум причинам. Во-первых, остается за-
метный след происшедшего в памяти студенчества, а это значит, что
Университет эффективно транслирует, передает молодежи духов-
ные ценности старших поколений. Как известно, ценности вообще
плохо усваиваются логическим путем. Для их восприятия человеку
нужны эмоции, личные переживания.
Вторая причина: в России слишком часто воздаются почести за-
мечательным людям после их ухода из жизни, я же считаю, что бла-
годарность должна быть прижизненной. Сегодня уже нет с нами
Дмитрия Лихачева, Михаила Аникушина, Наталии Дудинской,
Георгия Свиридова, и я рад, что мы успели сказать спасибо им лично
и они имели возможность посмотреть в глаза идущим им на смену
поколениям россиян в тот момент, когда я облачал их в мантии по-
четных докторов.
Сегодня на мраморных досках Университета запечатлены имена
20 почетных докторов*. Они принадлежат не только вечности во-
обще, но и истории нашего Университета.
Как уже говорилось, вручения мантий у нас приурочены к 24 мая —
Дню славянской письменности, созданной святыми равноапостоль-
ными Кириллом и Мефодием, поскольку именно 24 мая 1992 года
*
В настоящее время звания «Почетный доктор СПбГУП» удостоен
31 человек.
наш Университет был освящен Русской православной церковью.

Начиная с этого дня ведет свой отсчет новейшая история нашего
учебного заведения, история его развития в качестве Университета.
Позднее к 24 мая мы стали приурочивать открытие выставок на-
учных трудов наших педагогов, научные конференции, подведе-
ние итогов конкурсов научных работ студентов, выпуск в свет книг
и другие хорошие дела.
Самые серьезные, принципиальные шаги мы сверяли с Лихаче-
вым. Наше сотрудничество продлилось семь лет, до самого ухода
великого петербуржца из жизни. Сегодня, оглядываясь в прошлое,
мы значительно лучше понимаем, что значил наш Университет для
Лихачева и что значил Дмитрий Сергеевич для нас.
Если знаменитый Институт русской литературы РАН (Пушкин-
ский Дом) был местом, где реализовал себя Лихачев-литературовед,
то СПбГУП стал научным домом для Лихачева-культуролога и ме-
стом его регулярных встреч с общественностью.
В начале 1990-х годов академик практически перестал куда-либо
выезжать для публичных выступлений, подписывать какие-либо
обращения общественно-политического характера. Он был весьма
разочарован переменами в стране, принесшими неисчислимые беды
простым людям. Смутные времена вывели на авансцену обществен-
ной жизни пеструю толпу авантюристов, стремившихся втереться
в доверие к патриарху науки, использовать его доверие в личных,
своекорыстных целях. Лихачев все это видел и не мог не проявлять
осторожность.
Университет же наш он считал одним из редких примеров пере-
мен к лучшему, символом новой, возрождающейся России. Поэтому
и стремился сюда.
К 100-летию Дмитрия Сергеевича Лихачева СПбГУП подгото-
вил две книги: «Дмитрий Лихачев. Избранные труды по русской
и мировой культуре» и «Д. С. Лихачев — Университетские встречи.
16 текстов». Вторая из названных как раз и дает неплохое представ-
ление о содержании нашей совместной деятельности с Лихачевым:
Международные научные чтения по важнейшим гуманитарным
проблемам современности, лекция о значении Петербурга в исто-
рии русской культуры, материалы об интеллигенции, размышления
о будущем России, выступление на Дне библиотекаря, Декларация
прав культуры и другие — квинтэссенция научных и нравствен-
ных итогов многолетних исканий Дмитрия Сергеевича. Академик
предстает на страницах этого издания как университетский ученый,

обсуждающий самые важные свои идеи с профессурой и студенче-
ством. В диалоге с молодежью, находясь на университетской три-
буне, Лихачев не только подводит итоги жизни, но и формулирует
свое послание в будущее.
В 90-е годы нам часто задавали два вопроса: почему академик Ли-
хачев избрал для сотрудничества именно наш Университет и почему
вслед за ним в СПбГУП пришли Михаил Аникушин, Даниил Гра-
нин, Андрей Петров, Эльдар Рязанов, Андрей Вознесенский и дру-
гие наши великие собеседники. Ответ на них я нашел в лихачевских
«Заметках к интеллектуальной топографии Петербурга первой чет-
верти двадцатого века». Дмитрий Сергеевич пишет, что «в городах
существуют районы наибольшей творческой активности, куда тянет
собираться, обсуждать работы, беседовать, где обстановка распола-
гает к творческой откровенности, где можно быть в своей среде».
По его мнению, примечательно, что тяга к творческому новаторству
способствует появлению групп единомышленников. Новаторство
требует коллективности и признания хотя бы в небольшом кружке
людей близкого интеллектуального уровня. Эти строки были напи-
саны словно в предвидении его университетского периода жизни.
Каждая встреча с Лихачевым была Событием. Каждый раз Дми-
трий Сергеевич приезжал на наши встречи заранее и терпеливо, без-
молвно сидел, ждал начала, опираясь на трость. Научная дискуссия
могла длиться 2–3 часа, и он нередко сидел все это время молча,
слушал. Затем брал слово и тихо говорил 2–3 минуты. Но сказанное
им потрясало.
Не забуду, как во дворце Белосельских-Белозерских он вот так
же тихо заявил, что сознание определяет бытие. До этого десятки
лет марксисты твердили обратное: что бытие определяет сознание.
А Лихачев вдруг сообщил нам, что будущее не определено никаки-
ми объективными законами общественного развития, что оно будет
таким, каким мы его сделаем сами. Зал был битком наполнен про-
фессурой, и все слушали затаив дыхание. До сих пор помню, как
у меня от его слов вдруг мороз прошел по коже. Они были абсолютно
созвучны моей внутренней позиции человека, в 37 лет взявшегося
реформировать вуз, причем в совершенно отчаянных условиях. Но
Лихачев так четко, просто и ясно выразил мою философию…
В другой раз я приехал в тот же дворец сразу вслед за Лихаче-
вым. Дмитрий Сергеевич, начав со мною разговор, мягко и тепло
отозвался о погоде: как приятно светит солнце, как отражается

в Фонтанке, сколь лиричны облака. Тут же появился Даниил Гранин
и огорченно заметил, что погода сегодня дрянная. И тучи низкие,
мрачные, и солнце какое-то безрадостное. И я тут же понял, что не
имею своего мнения о предмете обсуждения. Мчался на машине,
поглощенный мыслями о делах, и ничего вокруг не заметил. По-
том, перечитывая и Лихачева, и Гранина, я вынужден был кое-что
поправить в своей суетной жизни.
Летом 1995 года профессор Триодин сообщил мне, что Д. С. Ли-
хачев хотел бы встретиться и обсудить ряд волнующих его соображе-
ний. Я созвонился с Дмитрием Сергеевичем и через несколько дней,
в выходные, отправился к нему на дачу в Комарово. Там академик
познакомил меня со своей идеей разработки проекта «Декларации
прав культуры». По мысли Лихачева, современный этап развития
цивилизации породил необходимость официального принятия
международным сообществом, правительствами государств ряда
принципов и положений, обеспечивающих дальнейшее сохранение
и развитие культуры как достояния человечества.
После нашей беседы Дмитрий Сергеевич подготовил, выражаясь
его словами, «проект проекта» Декларации. Первыми с ним позна-
комились педагоги и студенты СПбГУП 1 сентября 1995 года, на
традиционном Дне знаний. Далее мы привлекли к доработке про-
екта ряд крупнейших ученых нашего Университета и коллег из го-
рода. В результате общими усилиями под научным руководством
Д. С. Лихачева был подготовлен итоговый документ, научное и нрав-
ственное значение которого трудно переоценить. По существу, в нем
сформулирован новый подход к определению места и роли культуры
в жизни общества. Лично я считаю Декларацию научным и нрав-
ственным завещанием академика Лихачева.
…Постепенно в общение с нашим первым почетным доктором
оказался вовлечен широкий круг университетской профессуры
и студенчества. Вливались в этот круг и наши новые почетные док-
тора, крупные фигуры петербургской интеллигенции.
9 апреля 1999 года по инициативе Дмитрия Сергеевича Лихаче-
ва и Даниила Александровича Гранина мною был зарегистрирован
Конгресс петербургской интеллигенции. Вместе с нами его учреди-
телями выступили Жорес Алферов, Андрей Петров, Михаил Пио-
тровский и Кирилл Лавров. Это стало неким юридическим оформле-
нием уже вполне сложившейся к тому моменту традиции собираться
вместе для обсуждения волнующих нас проблем. Встречи чаще всего

проходили на Невском, во дворце Белосельских-Белозерских.
Вскоре Дмитрий Сергеевич ушел из жизни. Но мы в Универ-
ситете все больше и больше ощущаем последствия нашего с ним
общения. Слова Д. С. Лихачева: «Я чувствую себя сегодня в Универ-
ситете ХХI века», которыми он начал у нас свою актовую лекцию
в 1993 году, стали для нас руководством к действию. В результате
Гуманитарный университет профсоюзов с легкой руки своего перво-
го почетного доктора осознал и сотворил себя «университетом бу-
дущего», лидирующим в российском университетском сообществе,
предвосхищающим, инициирующим и реализующим позитивные
тенденции в современном образовательном процессе.
Но все началось с мантии для Лихачева.
Ноябрь 2006 г.
МИХАИЛ АНИКУШИН — ГЕНИЙ,
РОЖДЕННЫЙ ЭПОХОЙ*
От редакции
С Санкт-Петербургским Гуманитарным университетом проф-
союзов скульптора Михаила Аникушина связывала светлая дружба.
Не случайно его бюст был установлен на Аллее почетных докторов
СПбГУП одним из первых. Притягательная сила и величие Аникушина
необычайны. Воспоминания о нем порождают размышления о времени,
о стране, о судьбе и историческом месте российской интеллигенции.
Живой классик
Если бы Михаил Константинович Аникушин не создал в своей
жизни ничего, кроме памятника Пушкину на площади Искусств,
то одним этим творением он, безусловно, уже обеспечил бы бессмер-
тие своему имени. Трудно, почти невозможно встать вровень с гением
российской поэзии, но Аникушину как художнику удалось оказаться
на уровне прототипа своего произведения. А ведь у скульптора была
долгая творческая жизнь, ознаменованная многими другими выда-
ющимися работами. Только памятников Пушкину — еще несколько,
самые известные — в Московском университете и на станции метро
«Черная речка» в Петербурге. Кроме того, Михаилом Константино-
вичем создана целая галерея скульптурных портретов выдающихся
современников: балерина Уланова, композитор Свиридов, академик
Иоффе, авиаконструктор Яковлев, народный артист СССР Черка-
сов. Есть, наконец, и памятник «Героическим защитникам Ленин-
града в годы Великой Отечественной войны».
У него счастливая судьба — Аникушин стал признанным класси-
ком еще при жизни. Кажется, нет почетного звания, которого он не
был бы удостоен: лауреат Ленинской премии, народный художник
СССР, Герой Социалистического Труда, действительный член Ака-
демии художеств СССР. Своими наградами и званиями он дорожил,
считал их одобрением страны, которую любил и в которую верил.
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2005. Июнь. С. 122–128.
Цену себе знал, жил расправив плечи, гордился происхождением

из народа и общественным признанием. Когда рухнул Советский
Союз и на многих фаворитов прежнего режима посыпались про-
клятья и оскорбления, Михаил Константинович не перестал носить
советскую Звезду Героя. Он не собирался отказываться от чего-ли-
бо из своей достойно прожитой жизни. Размышляя о своей судь-
бе в одном из последних интервью, он сказал: «Я много ездил по
миру. В Финляндии, в Турку, мои работы стоят. В Японии две мои
работы — в Нагасаки и в Осаке. В Осаке стоят девочки — русская
и японская — символ дружбы. В Индии, в Дели, мой Пушкин сто-
ит... Но уехать не хотел никогда». Эти факты из жизни Михаила Ани-
кушина известны, наверное, многим. Но я хочу рассказать читателю
еще одну историю — историю, соединившую Великого скульптора
и Университет профсоюзов.
Свою славу он нес достойно

До личного знакомства с Аникушиным я никогда не задумывал-
ся о том, что памятник Пушкину на площади Искусств поставлен
моим современником, человеком, живущим в этом городе. Памят-
ник и площадь как будто созданы в одну эпоху, рождены единым
замыслом. Нет, разумеется, умом я все понимал и знал фамилию
автора, но автор этот никак не «хотел» в моем восприятии мира стать
моим современником.
Произошло это лишь тогда, когда я встретился с самим Михаи-
лом Константиновичем. В 1994 году он был избран Почетным док-
тором нашего Университета. Традиция эта возникла годом рань-
ше — первым доктором стал Дмитрий Сергеевич Лихачев. И когда
пришла пора избирать нового, мы оказались в очень трудном по-
ложении — Лихачев, что называется, задал уровень, ниже которого
мы теперь не имели права опускаться. Далее нужны были фигуры
равновеликие. Ведь почетный доктор для нас — это не только че-
ловек состоявшийся, прославивший себя и Отечество выдающи-
мися заслугами, но это и идеал, по которому молодое поколение
могло бы выверять свою жизнь. Таких людей много быть не мо-
жет — во все времена их были единицы. Члены Ученого совета ста-
ли думать, обсуждать этот вопрос, вносить свои предложения. Так
возникла фигура Аникушина.
Михаил Аникушин — гений, рожденный эпохой 25
С творчеством его я, конечно, встречался. Более того, оно нена-

вязчиво сопровождало меня всю жизнь. Так получилось, что когда
возводился аникушинский памятник на площади Победы, я жил
в соседнем доме. А потом стал жить рядом со станцией метро «Чер-
ная речка» и каждый день «здоровался» с его Пушкиным, стоящим
в конце платформы. Таким образом Аникушин вошел в мою жизнь
легко и органично, задолго до личного знакомства. Потом мы по-
знакомились, встречались все годы до самой его смерти... Вряд ли
я имею право назвать его моим другом. Мы общались для этого не-
достаточно близко. Да и разница в возрасте не оставляла места для
того, чтобы хлопать Аникушина по плечу. Но каждая встреча с ним
становилась для меня праздником.
Для меня Михаил Константинович оказался фигурой знаковой,
без преувеличения — символом эпохи. Да-да, эпохи! Великой эпохи!
По моему глубокому убеждению, Аникушин вобрал в себя все луч-
шее, что мог дать человеку Советский Союз. Советский строй ведь
не только занимался «прополкой», но и «взращивал» гениев.
В постперестроечное время стало чуть ли не хорошим тоном го-
ворить о советском человеке в уничижительном стиле, ругать все
советское. Между тем этот строй имел величайшие достижения,
в том числе в формировании человеческой личности. Не все уда-
лось, но удалось многое. Люди стали добрее, чище, они стремились
к нравственным идеалам. Ведь кто такие наши почетные доктора?
Дудинская, Свиридов, Петров, Гранин, Аникушин… При всех раз-
личиях их объединяет одно: это крупнейшие, масштабнейшие лич-
ности, на деле воплотившие собой общественный идеал советского
времени. Они прошли через тяжелейшие испытания, через борь-
бу с системой и бюрократами, через соперничество с другими та-
лантливыми людьми. И через интриги окружающих бездарностей.
В конце концов они добились официального признания, славы.
Они не потерялись среди других и не потеряли самих себя. На-
против, они развили и отшлифовали свои таланты, способности,
свои лучшие черты и… отдали самих себя народу, обществу. И это
не легенда, это правда, по которой они жили. Но, даже оказавшись
на пьедестале, они вели себя чрезвычайно достойно, прекрасно
понимая, что успехом своим обязаны не только своему таланту, но
и своей стране, своему народу. Рязанов, Лавров, Вознесенский…
Они никогда не роняли себя, не совершали поступков, которые
могли бы поколебать веру в них. Так проявлялось сознание ими

своей общественной миссии, долга перед людьми за признание.
Слава воспринималась не только как заслуженная награда, но и как
обязанность соответствовать некоему внутреннему нравственному
кодексу...
Михаил Константинович понимал собственную значимость.
В нем была простота, но простота не самоуничижительная, а до-
стойная, свойственная истинно крупной личности. Я никогда не
видел его грубым, хотя в нем был чрезвычайно твердый внутренний
стержень. В чем Аникушин не признавал никаких компромиссов —
это вопросы творчества. Здесь он был весьма жестким, не боялся
поссориться.
Он часто представлял нашу культуру на самых высоких междуна-
родных форумах, ему давали слово, и он всегда умел держать себя
как представитель великой страны. В залах заседаний непременно
садился на первый ряд — понимал, что имеет на это право. Заслу-
жил. Его приглашали в президиум, он сидел гордо, смотрелся хо-
рошо. В Аникушине не было ни физической мощи, ни высокого
роста, ни богатырской стати, но люди сразу же, с первого взгляда,
понимали, что перед ними человек значительный, необыкновен-
ный, и относились к нему с почтением.
«Пушкин, Бехтерев и... Юра Запесоцкий»

Мне довелось познакомиться с его семьей — женой, дочерью,
внуком. Я бывал у них дома — жили они очень просто, как люди
обычные. Никаких признаков роскоши, барства! А ведь Аникушин
был человеком чрезвычайно известным, обласканным властью
и уж, конечно, не бедным. Под мастерскую ему выделили огром-
ный дом — высотой, наверное, этажей в пять. Это был в полном
смысле слова цех, рабочая площадка для воплощения художником
своих идей. Материальная сторона жизни его интересовала, каза-
лось, мало. Больше всего Аникушина волновало одно: как можно
ярче и интереснее реализовать себя в творчестве.
Очень важной стороной его характера была невероятная комму-
никабельность. Где бы он ни появлялся, тут же всех очаровывал.
Это был необыкновенно живой, веселый человек, с ним хотелось
дружить. Огромным удовольствием было просто находиться с ним
в одном пространстве. Очень многие непризнанные гении пере-
крывают себе путь к успеху завистью, склочностью, конфликтами.

Аникушин, наоборот, прокладывал себе дорогу умением общаться
с людьми. Фантастически живой, излучающий энергию человек.
Последний раз он был у нас в Университете 1 апреля 1997 года.
А в мае его не стало. Оказывается, когда мы разговаривали, он уже
тяжело, смертельно болел, страдал. Думаю, ему было очень больно
физически. А он провел с нами весь вечер на студенческой юмор-
сиаде. Вышел на сцену, шутил, рассказывал анекдоты... В голову не
приходило, что это наша последняя встреча…
Совсем незадолго до смерти Михаила Константиновича мы об-
суждали с ним возможность создания и установки на территории
Университета памятника Кириллу и Мефодию. Идея родилась не
случайно. 24 мая 1992 года наш Университет был освящен Русской
православной церковью. Это День славянской письменности, соз-
данной Кириллом и Мефодием. Мысль о памятнике зародилась
у Аникушина в середине 1990-х. Время было тяжелое, я не знал, где
найти средства на такой проект. А к 1997-му это было уже гораздо
реальнее. Проживи Аникушин еще несколько лет — и памятник бы
стоял. Сохранились наброски памятника великим просветителям,
сделанные рукой Михаила Константиновича, но я не представляю
себе, чтобы его идею мог воплотить кто-то другой... Теперь почти
на этом месте — бронзовый бюст самого Аникушина.
А еще великий скульптор создал бюст моего 11-летнего сына
Юры. В 26 лет ушла из жизни его мама, моя жена. И я расстраивался,
что после нее не осталось портретов, скульптур. Даже фотографий
удачных мало. А она была очень красивой женщиной. Но ушел чело-
век — и не осталось образа, только память современников. Но и они
уйдут. Все мы когда-нибудь уйдем. Вот и возникло под влиянием
этих переживаний желание запечатлеть образ сына. Я понимал, что
быть отображенным рукой самого Аникушина — честь, которой
удостаиваются далеко не все даже самые заслуженные люди. Но,
к моей радости, скульптор согласился. Мы жили недалеко, и Юра
стал ходить к нему в мастерскую, позировать. Михаил Константи-
нович был необыкновенно внимателен к мальчику, шутил, подба-
дривал его. Потом эта работа появилась на выставке в Академии
художеств. Я принес домой каталог. Юра полистал брошюру и оза-
даченно сказал: «Как же так — Пушкин, Чехов, Бехтерев, Уланова,
академик Иоффе и... Юра Запесоцкий? Смешно». Но я ему ответил:
«А вот теперь ты должен жить так, чтобы к концу жизни тебе не было
стыдно, что попал в этот ряд незаслуженно...»
Собственно, я и сам себе подобную установку даю. Главное пре-
имущество, извлекаемое мной из своего служебного положения, —
возможность общаться с людьми, одно имя которых уже — величие
культуры, история. В Нью-Йорке, в ресторане «Русский самовар»,
я семь часов беседовал с Иосифом Бродским. Юре было тогда 9 лет,
он находился рядом со мной, но ему, конечно, было скучно. Пройдет
время, и он поймет, как ему повезло, что он хотя бы просто посидел
рядом с гением. Думаю, будет он по-особому вспоминать и Михаила
Аникушина.
Он учил красоте
Я иногда думаю, что без Аникушина облик нашего города был
бы существенно другим. Ну представьте себе, к примеру, площадь
Искусств без памятника Пушкину. Или площадь Победы без мону-
мента защитникам города. Создавая скульптуры в пространстве Ле-
нинграда, Аникушин вносил свою неповторимую ауру в важнейшие
черты города. В черты, которые в конечном счете и обеспечивают
его величие и уникальность. Прожив практически всю творческую
жизнь в Ленинграде, он был, по сути, и ленинградцем, и петер-
буржцем, ибо умел творить в стилистике и той, и другой эпохи. Он
продолжил традицию. Для Аникушина этот город, сохранивший
себя в годы тяжелейших испытаний, был и мастерской, и храмом.
В отличие, кстати, от многих его собратьев по ремеслу, для кото-
рых городское пространство было лишь выгодным материалом для
демонстрации своих возможностей. Отсюда у нас сегодня столько
безликих, безвкусных памятников и архитектурных ансамблей. Ми-
хаил Аникушин не только художественное пространство создавал,
он создавал нравственную атмосферу. Некое поле красоты, которое
облагораживало каждого, кто в него попадал. Вот почему миллио-
ны людей со всего мира, восхищаясь нашим городом, о Петербурге
судят не только по Фальконе, но и по Аникушину.
Многое мы потеряли, многое ушло безвозвратно с уходом это-
го человека. Уже выросло поколение наших студентов, которые не
видели Аникушина лично. А некоторые, увы, и с творчеством его
почти не знакомы. А должны быть знакомы! Вот почему мы устано-
вили его бюст на Аллее почетных докторов. Когда говоришь о нем,
почему-то штампы советского времени перестают быть штампами.

«Живой классик», «великий сын России», «один из лучших сынов
своего народа» — ведь правда это, истинная правда!
Не верите? А вы проверьте — когда будете въезжать в город со сто-
роны аэропорта, приблизьтесь к памятнику защитникам Ленингра-
да — и дрогнет сердце... Это он с нами говорит — великий сын Рос-
сии, живой и сегодня, истинный классик Михаил Константинович
Аникушин.
Июнь 2005 г.
ДАША И КОРОЛЬ*
П ризнаюсь честно: мне было не дано не только предвидеть, но

даже предположить, к чему приведет эта телесъемка в цикле
«Ужин при свечах», когда моим гостем на загородной вилле Универ-
ситета в Лисьем Носу стал шахматный гений Гарри Каспаров. Его
знакомство с нашей студенткой, состоявшееся на моих глазах в тот
вечер, вылилось в роман, завершившийся разводом Гарри Кимовича
с предыдущей супругой и женитьбой его летом 2005 года на Даше
Тарасовой, к этому моменту — уже нашей выпускнице.
Учитывая, что съемки и знакомство Каспарова с Дашей состоя-
лись 8 апреля 2000 года, их роман протекал совершенно не в духе
шахматного блица. Телекамера зафиксировала первую в жизни бесе-
ду Гарри Каспарова с его будущей женой, что представляется весьма
любопытным и необычным. Думаю, на свете вообще существует не
много супружеских пар, чье первое свидание фиксировала телека-
мера. А тут зафиксировала. Да еще свидание самого Шахматного
короля!
Расскажу немного о том, что было до и после этой встречи. С Да-
шей я познакомился раньше, чем с Гарри Кимовичем, — когда она
училась в 11-м классе. Девочка тогда попробовала свои силы в при-
думанном и реализованном мною международном конкурсе выпуск-
ниц школ «Высший бал/л». Шансов на победу у нее практически не
было. Это потом она над собой поработала, похудела. А тогда мешал
избыточный вес. Одним из важных компонентов конкурса являл-
ся танец, движение, и здесь Тарасова сильно проигрывала другим
участницам, среди которых были и чемпионки по бальным танцам,
и мастера-гимнастки. Выступая в одном из отборочных туров, Даша
даже не попала в финал. Это означало, что мы теряли ее как сту-
дентку, поскольку в ее семье не было денег, достаточных для учебы
в СПбГУП. Дашина мама в одиночку «тянула» ее и брата, а в нашем
вузе, к сожалению, тогда вообще не было госбюджетных, «бесплат-
ных» мест.
Но я воспользовался правилом конкурса, по которому ректор
имел право своим решением вывести в финал одну из участниц, не
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2007. Март. С. 30–37.
Даша и Король 31
попавших в призовую тройку отборочного конкурса, — Тарасова

отличалась очень яркой, нестандартной внешностью, отменной
школьной подготовкой и настоящей интеллигентностью, умением
общаться. Кроме того (что мне представлялось особенно важным),
в ней не было ни малейшего намека на фривольность, свойственную
многим хорошеньким претенденткам на победу в различных кон-
курсах красоты. Ведь основной задачей нашего конкурса был отбор
будущих студенток, которые могли бы стать лицом Университета,
своего рода эталоном поведения для остальных. В этой связи кра-
сотки, демонстрирующие склонности к «облегченному» поведению,
отсеивались нами беспощадно. А Даша Тарасова проявила себя как
исключительно серьезная, приличная девушка.
В финале она также не попала в число призеров. Правда, в жюри
у меня оказались единомышленники: Надежда Бабкина и Вале-
рий Леонтьев. Они требовали, и весьма активно, чтобы Даше дали
первое место «за культуру и фантастическую внешность». Но мы
с ними оказались в меньшинстве. По сложившейся традиции го-
лоса всех членов жюри суммировались арифметически, и я даже
немного поссорился с Бабкиной и Леонтьевым, поддерживая при-
нятый порядок.
И все же эта ситуация позволила мне как ректору без зазрения
совести предоставить Даше по итогам конкурса право бесплатно-
го обучения в Университете на первом курсе за счет СПбГУП. Все
остальные годы Тарасова тоже училась бесплатно, но уже по реше-
нию факультетской стипендиальной комиссии. Каждый год Уни-
верситет выделяет небольшое количество мест на факультетах для
поощрения самых талантливых и добросовестных студентов, и эти
места распределяются без моего участия.
Симпатизируя Даше, я каждый раз в глубине души радовался,
что она завоевывает бесплатное место безо всякой моей протекции.
Хотя давалось ей это очень и очень нелегко. Путь в Купчино из Се-
строрецка ежедневно занимал у нее около двух часов. Уж не знаю
даже, во сколько ей приходилось вставать, чтобы успевать на заня-
тия к половине девятого. А опаздывать у нас не положено даже тем,
кто учится за свои деньги. Правила весьма жесткие.
К концу обучения Тарасову заметили в городе как перспектив-
ного специалиста. В какой-то момент желание видеть ее в качестве
будущего сотрудника высказали одновременно Сергей Алексеев,
директор Ленэкспо, и Владимир Чуров — в то время заместитель
председателя городского Комитета по внешним связям. А она вы-

играла грант солидной транснациональной корпорации и уехала на
летнюю стажировку в США.
В общем, если описать все как было, получится повтор сказки про
Золушку. Я через это уже один раз проходил: когда в СМИ просо-
чились сведения о замужестве Даши, на меня буквально навалились
друзья-журналисты из «Комсомольской правды» с боевым кличем:
«Даешь подробности!» Я им сказал честно, что более порядочную
и серьезную девушку Каспарову было найти невозможно. Журна-
листы были огорчены. Им хотелось услышать что-нибудь про «ту-
совщицу и светскую львицу», а я их разочаровал.
Я, в свою очередь, удивился их наивности. Странно было бы на
месте Гарри Кимовича жениться на какой-нибудь Ксюше Собчак. Уж
кто-кто, а Каспаров, по-моему, меньше всего похож на идиота...
С Гарри Каспаровым я познакомился благодаря гроссмейсте-
ру и пианисту Марку Тайманову, тоже, кстати, женатому на нашей
выпускнице. Будучи весьма посредственным игроком (играю как
приличный дилетант — где-то на уровне первого разряда), с детства
испытываю искреннее благоговение перед титанами черно-белых
полей. И считаю Каспарова лучшим из всех чемпионов. Мало того,
что он являлся лучшим в мире невероятно длительный по тепереш-
ним меркам срок, более 20 лет, так он еще и умудрялся в возрасте за
40 обыгрывать молодое поколение, взращенное и пришедшее в шах-
маты в эпоху компьютерных технологий подготовки. А это вообще
другие шахматы, другая эпоха. Разница — как между стрельбой из
лука и из винтовки с оптическим прицелом. Каспарову удалось, в от-
личие от всех, с кем он играл в «старые» шахматы, не только успешно
перейти в новую эпоху, но и в ней стать снова самым лучшим.
В жизни Каспаров — противоположность Роберту Фишеру,
не желающему знать ничего, кроме шахмат. Феноменальная па-
мять и фантастическое быстродействие ума Каспарова, обращенные
на окружающую реальность, делают его личностью интереснейшей.
Правда, здесь ему иногда плохую службу служат темперамент и чрез-
мерная способность увлекаться. Видимо, Гарри Кимовичу всегда
было тесно в мире шахмат. Но другие увлечения — политикой, исто-
рией и даже организацией шахматной жизни — приносили и при-
носят ему иногда большие неприятности.
Интересно, что в отношениях с Дашей Тарасовой гений шахмат-
ных атак, судя по всему, темпераменту своему наступил на горло.
Даша и Король 33
Более того — проявил исключительный такт и деликатность. Вооб-

ще, вся эта история меньше всего походила на вульгарное «приста-
вание». Общеизвестно, что напористость, эмоциональность Гарри
Кимовича, его прямота в выражении мыслей далеко не всегда при-
бавляют ему друзей. Скорее наоборот. Однако в отношении Даши
чемпион и сердцеед продемонстрировал исключительную коррект-
ность и внутреннюю культуру. Думаю, даже столпы петербургской
интеллигенции не нашли бы к чему придраться.
Первое, что сделал Каспаров после той съемки, — высказал мне
восхищение интеллектуальным уровнем собеседниц. Он в тот пе-
риод провел в нашем Университете три дня подряд и заявил, что
СПбГУП — «это какой-то особый оазис умственной деятельности»,
что «он никогда ничего подобного не встречал». «И девушки здесь
как будто бы выведены специальной селекцией. Просто интеллек-
туальный инкубатор», — как-то озадаченно завершил мысль гросс-
мейстер. Конечно, я как ректор был весьма польщен.
По прошествии времени, видимо проанализировав диалоги, пау-
зы, интонации, темп разговора (а память Каспарова не стирает даже
мельчайшие детали), Гарри Кимович позвонил мне из Москвы: «Вы
знаете, Александр Сергеевич, а я ведь проиграл девушкам в беседе.
Они меня ошеломили и даже заставили оказаться не в своей тарел-
ке. Они меня просто выбили из колеи. Как проигравший, я хотел
бы чем-то ответить. Выберите сами из четверки собеседниц двух
лучших, на ваш взгляд, и я оплачу их туристическую поездку на не-
делю в Париж или в любое другое место. Мне просто будет приятно
сделать небольшой подарок вашему Университету».
Ну что ж, в скором времени СПбГУП формировал съемочную
телебригаду для поездки в Чехию, где Каспаров играл два матча,
и я включил в нее среди прочих студентов Дашу Тарасову. Потом
была презентация моей книги в Москве, в гостинице «Савой», где
Тарасова и Каспаров снова встретились. В общем, Гарри Кимович
нередко виделся с Дашей. В какой-то момент он сказал мне несколь-
ко старомодную фразу: «Александр Сергеевич! Я хотел бы, чтобы Вы
знали, что у нас с Дашей серьезные отношения».
И все же известие о бракосочетании было для меня несколько
неожиданным... К тому моменту в наших контактах с Каспаровым
возникла длительная пауза. Как поклонник шахматного таланта
Гарри Кимовича и искренне симпатизирующий ему человек, я был
чрезвычайно огорчен его намерением оставить шахматы и заняться
политикой. На то у меня было много причин. Я считал, да и сей-

час считаю, что Каспаров-политик не может быть равноценен Ка-
спарову-шахматисту. Его характер содержит отточенную с детства
задиристость, бескомпромиссность, стремление к уничтожению
оппонента в споре — черты замечательные для спортсмена, но опас-
ные в общественной жизни. Политик должен уметь вести диалог,
достигать компромисса, договариваться. Профессиональный шах-
матист же — это боец-одиночка. Для него мировое соглашение поч-
ти равносильно поражению. А шахматист-чемпион — это человек,
привыкший психологически давить, сокрушать оппонента. В по-
литике подобное уместно чрезвычайно редко. В этой сфере — иной
арсенал. А Каспарову — за 40. Не старость, конечно, но и не время
менять характер. Поздновато.
Собственно, все предыдущие попытки Гарри Кимовича под-
тверждали, что политика — не совсем его стезя, даже когда речь шла
о политике шахматной. И если его борьба с советскими партийно-
шахматными чиновниками еще была понятна, то уже разрушение
ФИДЕ нанесло огромный урон развитию шахмат и спустя годы уда-
рило бумерангом по самому Каспарову.
Кроме того, я не разделяю политические взгляды Каспарова.
Когда ты общаешься с профессиональным шахматистом — это не
имеет существенного значения, когда дружишь с профессиональ-
ным политиком — общаться труднее.
В итоге я на какое-то время потерял своих друзей из виду. Однако
мне было очень приятно, когда в августе 2005 года Даша от имени их
обоих после свадьбы пригласила меня на ужин в тот самый ресторан
в Петербурге, где в апреле 2000 года мы с ними впервые обедали вме-
сте. Для ректора вообще существует мало занятий более приятных,
чем видеть счастье своих выпускников.
Ну что тут еще скажешь? В семье Каспаровых родилась девочка.
Ее назвали Аидой. Разумеется, я желаю им всем счастья.
Р. S. Теперь я жду: Тайманов, Каспаров — кто следующий? Вроде

бы Крамник не женат...
Март 2007 г.
ИОСИФ БРОДСКИЙ*
В середине 1990-х годов, перебирая возможные кандидатуры по-

четных докторов нашего Университета, я остановился на лич-
ности Иосифа Бродского.
Мир тесен. Оказалось, что с ним знакома известная американ-
ская фотожурналистка, российская эмигрантка Нина Аловерт.
Аловерт специализируется на балетных фотографиях. Добившись
успеха в Америке, Нина решила устроить выставку своих работ
в России. И Собчак ей помог. Выставка прошла, и весьма успеш-
но, во дворце Белосельских-Белозерских, в муниципальном куль-
турном центре на Невском проспекте. Центром этим руководил
(и руководит поныне) известный в петербургском мире культуры
продюсер Альберт Магалашвили, преподававший в то время у нас
в вузе. Альберт Ильич познакомил меня с Ниной, которая в то вре-
мя была озабочена изданием буклета фотовыставки. Практически
одномоментно Собчак посоветовал госпоже Аловерт обратиться ко
мне со своей проблемой. Я буклет издал, да еще 20-тысячным ти-
ражом, часть которого потом была реализована в Мариинке. В ре-
зультате Нина прониклась ко мне некоторой симпатией и позна-
комила с Романом Капланом. Каплан — известная фигура в среде
российских эмигрантов этого города. Да и не только эмигрантов.
Когда, скажем, Юрий Темирканов дирижирует в Нью-Йорке, он
непременно ужинает на 52-й стрит в ресторане «Русский самовар».
Это предприятие было основано Романом Капланом в складчину
с Михаилом Барышниковым и Иосифом Бродским. Так я в итоге
и «вышел» на Бродского.
Принять Бродского в Почетные доктора СПбГУП показалось пра-
вильным. Лично я, к стыду своему, к поэзии равнодушен с детства.
Но имя Бродского вполне достойно могло выглядеть в ряду имен
Лихачева, Аникушина, Дудинской. Но самое главное — при всех
симпатиях к советской власти, мне казалась совершенно омерзи-
тельной история насильственного выдворения выдающегося поэта
из его родного города. Человек пишет строки:
*
Впервые опубликовано в книге «Анатолий Собчак: миссия исчер-
пана». СПб. : СПбГУП, 2007. С. 15–19.
Ни судьбы, ни погоста
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать.
— а его хватают под белы руки, устраивают гнусное судилище, объ-

являют тунеядцем, выпихивают из страны... Ну ладно бы еще анти-
советчика, диссидента какого-нибудь — это укладывалось бы хоть
в какую-то логику той эпохи. Но нет, Родины лишают человека,
весьма далекого от политики. Просто его судьбу решают люди, не
понимающие поэзии. Скучные чиновники — перестраховщики.
И что особенно противно — никто не заступился. Весь город про-
молчал.
Я подумал, что это позорное пятно в истории города надо как-то
стирать, и встретился с Бродским в «Русском самоваре». Мы с ним
проговорили часа четыре. Произвел он впечатление человека не от
мира сего, но очень приятное. В ходе разговора Бродский сказал
мне, что не хочет появляться в Ленинграде. Я тогда понял, что вся
эта история с изгнанием нанесла ему действительно страшную трав-
му. Иосиф рассказал мне, что власти не пустили его в Петербург
даже попрощаться с умирающими родителями. Он считал, что у него
просто не хватит душевных сил подойти к их могиле. И он не хочет
шумихи по поводу своего приезда: «Ко мне будут лезть и пытаться
пожать руку те самые люди, которые радовались и улюлюкали при
моем отъезде».
Мы ходили в разговоре вокруг да около темы приезда в Ленин-
град. Я говорил о том, что многое у нас изменилось и было бы хо-
рошо, если бы он нашел в себе силы простить городу случившееся.
Поэт высказал мысль, что поддержать новый негосударственный
университет своим именем — дело хорошее и что 24 мая (а это —
День рождения СПбГУП и день, когда мы по традиции облачаем
в мантию вновь избранного почетного доктора) — день его рож-
дения: «Оказаться в свое 50-летие в Ленинграде и получить в этот
день мантию — в этом есть некоторый кайф». На том и завершили
беседу.
Увы, Бродский не приехал. Зато через некоторое время после мо-
его возвращения мне позвонил Собчак: «Здравствуйте, Александр
Сергеевич! Мне говорят, что у Вас сложились хорошие отношения
с Бродским. В феврале я буду несколько дней в Нью-Йорке. Не
Иосиф Бродский 37
могли бы Вы организовать мне с ним встречу?» Я сказал, что слухи

о моих хороших отношениях несколько преувеличены, но органи-
зовать встречу я попробую.
Это оказалось делом непростым. Бродский в те дни читал лек-
ции в университете, кажется, Массачусетса, но Каплан все же угово-
рил его приехать на встречу. Анатолий Александрович с Нарусовой
остановились в отеле «Уолдорф Астория». Как человек в то время
бедный, я снял себе там же самый дешевый номер. Обедали вчет-
вером. Приятно поразила одна вещь: я понял, что у Собчака были
абсолютно те же мотивы приглашать Бродского в Петербург, что
и у меня. Он тоже считал, что изгнание Бродского — позорная стра-
ница в истории города и что это дело надо хоть как-то исправить,
чтобы грядущим поколениям горожан не было за нас стыдно. Толь-
ко я мыслил как рядовой гражданин и ректор, а он — как рядовой
гражданин и мэр. Собчак хотел, чтобы Бродский был избран и по-
четным гражданином Санкт-Петербурга.
К моменту этой встречи я уже предполагал, что Бродский не очень
хочет принимать мантию СПбГУП. Скорее всего, в период между
двумя нашими встречами он беседовал об этом с кем-то из своих
немногих друзей, оставшихся в России. Наверное, они его отговари-
вали: дескать, зачем тебе это нужно — малоизвестный университет,
да еще «профсоюзы» в названии. Это не Оксфорд и не Гарвард… Ду-
мая об этом, в середине беседы я на полчаса оставил собеседников,
чтобы облегчить Собчаку уговоры. Когда я вернулся, Собчак, каза-
лось, почти убедил поэта. Мы вышли в огромный холл «Астории»,
и Бродский тихо сказал мне: «Я, наверное, приеду, и Вы вручите мне
мантию. Только постарайтесь не устраивать вокруг этого слишком
большой суеты». Я сфотографировал на память Бродского, Собчака
и Нарусову, после чего Бродский заявил мне, что я никудышный
фотограф: «Поверьте мне, я в этом разбираюсь. У меня отец был
фотографом». Я ответил, что время нас рассудит.
Нас рассудил очень короткий промежуток времени. Через не-
сколько месяцев после той встречи мне позвонил мэр и пригласил
на презентацию своей новой книги. В ней была опубликована та
самая фотография из «Уолдорф Астории». Это был первый случай,
когда мою фотографию напечатали в книге…
2007
АНАТОЛИЙ СОБЧАК: МИССИЯ ИСЧЕРПАНА*
Я изложил свою, глубоко субъектив-

ную картину того, что было.
А. С. Запесоцкий
Обаятельный злодей
(Революция на марше)
Анатолий Собчак — человек необыкновенный. Он всегда суще-
ствовал как бы сам по себе. В какой ряд персон и персонажей его
ни помести — он повсюду будет выделяться. Собчак вызывал интерес
везде и у всех. Никто не оставался равнодушным. К нему испытывали
любовь и восхищение либо — ненависть и… восхищение. Высокого
роста, импозантный, великолепно владеющий словом, мастер инто-
нации, позы и жеста, Анатолий Собчак обладал врожденным свой-
ством, особо ценным для телекомментаторов, политиков, начальни-
ков, лидеров в любой сфере жизни, — тем, что в 1960–1970-е годы
называли магнетизмом, а теперь именуют харизмой.
Энергетическое поле Собчака было столь сильным, что общав-
шиеся с ним люди обычно не замечали даже его врожденного косо-
глазия. О нем слагали легенды. Недоброжелатели приписывали ему
причастность к уходу из жизни митрополита Иоанна. Якобы тяжело
больной священнослужитель входил в здание на Карповке для уча-
стия в каком-то мероприятии, поравнялся с Анатолием Алексан-
дровичем — и в тот же миг умер. Я думаю, впрочем, что находились
и женщины, якобы беременевшие от одного его взгляда. Такие раз-
говоры — всего лишь свидетельство исключительной известности
человека. Между тем магнетизм имени Собчака действует и после
его смерти. К примеру, именно прошлой семейной причастностью
к Собчаку обеспечена нынешняя всероссийская знаменитость двух
дам, выделяющихся в столичном обществе, по мнению многих, бес-
примерными глупостями и вызывающе непристойным поведением.
Лично я никогда не разделял политических взглядов Анатолия
Александровича. Это помогало мне страстно ненавидеть его до мо-
*
Впервые опубликовано в книге «Анатолий Собчак: миссия исчер-
пана». СПб. : СПбГУП, 2007.
Анатолий Собчак: миссия исчерпана 39
мента личного знакомства и не мешало относиться к нему с глубо-

чайшей симпатией после того, как мы познакомились. Пожалуй,
ни к кому из политиков мое личное отношение не менялось столь
радикально.
Как и многие миллионы россиян, я считаю Анатолия Алексан-
дровича одним из людей, персонально ответственных за развал Со-
ветского Союза и смену социалистической формации на государ-
ственное устройство некоего латиноамериканского типа. Конечно,
миллионы русскоязычных беженцев из бывших советских респу-
блик, разрушение отечественной науки, образования, промыш-
ленности, системы безопасности, социальной сферы страны —
на совести не только одного Собчака. Но и на его совести тоже.
Когда демократы громили Советский Союз и плясали на его облом-
ках, мне плохо спалось. Я мечтал в один прекрасный день увидеть
на скамье подсудимых как минимум четырех человек: Горбачева,
Ельцина, Попова и Собчака. Можно было бы туда, разумеется, до-
бавить и еще полтора-два десятка наших доморощенных идеологов
демократического движения. Но Собчак в моем восприятии непре-
менно входил в первую четверку супостатов.
Забегая вперед, скажу, что большинство интеллигентов — ини-
циаторов и проводников российских реформ — люди очень опас-
ные в силу своего исключительного личного обаяния. В 1990-е годы
моими гостями в Санкт-Петербургском Гуманитарном университе-
те профсоюзов были Гавриил Попов, Галина Старовойтова, Юрий
Афанасьев, Юрий Рыжов, Сергей Филатов, Олег Попцов, Алек-
сандр Яковлев и многие другие лидеры перестройки 1980-х годов.
Я их приглашал на встречи со студентами по принципиальным со-
ображениям, так же как приглашал Геннадия Зюганова, Анатолия
Лукьянова, лидера петербургских коммунистов Юрия Белова и его
единомышленника, актера Игоря Горбачева. Принцип заключается
в том, что студенты Университета должны знакомиться с крупными
личностями, с различными идеями «из первоисточников» и выра-
батывать в итоге собственные воззрения.
Так вот, к моему искреннему удивлению, ни один из демокра-
тических лидеров минувших лет, включая Собчака, не считал себя
ответственным за развал Советского Союза, за прямые послед-
ствия своих действий в Верховном Совете СССР и на прочих вы-
соких постах. Интересно и странно было слышать, к примеру, как
Гавриил Попов или Анатолий Собчак с возмущением рассказывали
студентам, какими яростными противниками соглашения в Бело-

вежской Пуще, оказывается, они были. Смысл их исторической
самооценки сводился к тому, что они-то, дескать, все делали пра-
вильно, и пока Горбачев (сначала) и Ельцин (потом) их слушались,
все шло хорошо. А вот позднее, когда их перестали слушать, все
в стране пошло наперекосяк. В какой-то момент, дескать, первые
лица государства стали опираться при принятии решений совсем
на других людей — грубых, циничных, жадных, беспринципных.
И страна рухнула. Ну а то, что демократы расчистили, открыли до-
рогу к власти «совсем другим людям», они как бы и не замечали.
Вместе с тем оказалось, что все без исключения «прорабы пере-
стройки» — люди фантастического обаяния. Например, Галина Ста-
ровойтова пробыла у нас в Университете приблизительно часа два,
а очарован ею я оказался буквально за первые две минуты. Сегодня
в Петербурге редко можно встретить такую умную, интеллигент-
ную и образованную женщину. Личное впечатление — беседуешь со
светлым человеком. А практические результаты деятельности такого
человека — довольно-таки черные. Я, в общем-то, сам до конца не
понимаю, как такое возможно. Может быть, их судьба — это именно
тот случай, когда благими намерениями вымощена дорога в ад. Как
бы то ни было, по-моему, демократические депутаты Ленсовета на-
прасно переименовали улицы нашего города, вычеркнув с истори-
ческой карты фамилии народовольцев. В ряде отношений Марина
Салье, Галина Старовойтова и Анатолий Собчак очень даже похожи
на Веру Засулич и Ивана Каляева. Только те батюшку-царя и само-
державие взрывали во имя светлого будущего нашей страны, а эти
во имя аналогичных целей коммунистов ниспровергали.
Лично я практически с самого начала относился к Ельцину весь-
ма отрицательно. Для меня он был всего лишь хитрым и безжалост-
ным партаппаратчиком, только в отличие от прочих — способным
на психологические срывы. То, что многие у Бориса Николаевича
считали проявлением смелости и честности, я воспринимал как
последствия запоев. Когда его дела пошли в гору, я почувствовал
приближающуюся беду. Негативно воспринималось мною и буйство
демократического состава Ленсовета.
Как известно, Анатолий Собчак стал знаменит и весьма популя-
рен благодаря своим ярким выступлениям на заседаниях Верхов-
ного Совета СССР, транслировавшихся по телевидению. Затем его
выбрали председателем Ленсовета…
Среди моих личных знакомых практически все к Собчаку тогда

относились плохо. Впервые хороший отзыв о нем я услышал
в конце 1980-х годов от Дмитрия Медведева, в то время молодого
аспиранта юридического факультета ЛГУ. Дмитрий Анатольевич
работал одно время консультантом в Научно-производственном
центре «Культура», созданном мною при ВЦСПС (профсоюзах
СССР). Замечу, что, несмотря на свою очевидную молодость,
Дмитрий Медведев никогда не говорил ничего попусту. Он про-
изводил впечатление очень умного, выдержанного и образован-
ного человека, что заставляло относиться к его словам весьма
внимательно. Тогда в разговоре о Собчаке Дмитрий Анатольевич
заметил: «Собчак — кристально честный, порядочный человек.
У него есть только один недостаток: когда он поднимается на три-
буну и начинает говорить, он перестает слышать зал. Это нередко
случается с профессорами. Они не слышат, не чувствуют людей.
Как павлин, когда распускает перья. Многие любят покрасоваться
на трибуне, и Анатолий Александрович этому не чужд». Позднее
я не раз мог оценить справедливость этого замечания. Более того.
В 1996 году, возможно, именно этот недостаток стоил Собчаку по-
ста мэра. Владимиру Путину тогда пришлось лишиться места его
заместителя.
Когда Собчака избрали председателем Ленсовета, Дмитрий Мед-
ведев стал его советником. Это было естественным продолжением
предшествующей деятельности Медведева в качестве доверенного
лица Собчака на выборах. Дмитрия Анатольевича трудно назвать
болтливым человеком, и свои дела в Ленсовете он со мной прак-
тически никогда не обсуждал. Но однажды, когда я очередной раз
в его присутствии критиковал Анатолия Александровича, Медведев
все же высказался в его оправдание. Дескать, Собчак, приступив
к исполнению новых обязанностей, заметил публично с удивлени-
ем, что «политика — это грязное дело». Сказано это было Медведе-
вым в том смысле, что руководителю столь крупного масштаба под
давлением многих обстоятельств далеко не всегда удается действо-
вать сообразно совести, как бы того ни хотелось. Сама специфика
нахождения во власти такова, что во многих случаях приходится
выбирать между плохим решением и очень плохим. Как ни посту-
пи — легко на душе не будет, а делать что-то надо. При всех анти-
патиях к Собчаку я был вынужден согласиться со справедливостью
сказанного.
Вскоре Собчак стал мэром, и Медведев перешел на работу в мэ-

рию. Так же советником, но уже не к Анатолию Александровичу,
а к его первому заместителю — Владимиру Путину.
Путин считался «серым кардиналом» в правительстве Собчака.
«Серым» — в том смысле, что не любил «высовываться», стремился
работать, не привлекая к себе внимания. Когда мэр отсутствовал
в городе, Владимир Владимирович оставался «на хозяйстве», ру-
ководил административной работой, проводил заседания прави-
тельства. А отсутствовал Собчак нередко. Мои студенты на КВНе
даже как-то пошутили: «В наш город с кратковременным визитом
прибыл мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак». Да и когда мэр
был в городе, административное руководство зачастую осуществлял
Путин. Собчак был для этого мало приспособлен. Мог нанести ре-
золюцию на челобитную ходока, скажем, на встрече с деятелями
культуры и отдать бумагу в руки просителю, а у того ее потом ни-
где не брали, ссылаясь на нормы делопроизводства. Путин же был
весьма эффективен как администратор. Знающие люди утверждали,
что Владимир Владимирович, используя методику прежней службы
в разведке, расставил во всех комитетах мэрии своих людей. Иногда
они работали на невысоких должностях, но обязательно там, куда
стекались все потоки информации. Таким образом, Путин всегда
был в курсе основных событий в городе и принимал весьма компе-
тентные решения. Может быть, это и легенда, конечно, но легенда,
рожденная в первой половине 1990-х годов. И тем интересна.
Собчак был хорош там, где нужно было представительствовать,
вести переговоры, принимать смелые решения. Если у него в чем-то
и был выдающийся талант, то это талант разрушителя. Выгнать об-
ком партии из Смольного, пойти грудью на генералов, намеренных
выполнять приказы ГКЧП, — подобные вещи требовали большой
личной смелости. И Собчак ею обладал. В принципе он, казалось,
был готов стоять на своем всегда, не уступать никому и ни при каких
обстоятельствах. Эти качества обеспечили ему безусловный успех
в демонтаже советской реальности на завоеванной им территории.
Мой друг, рано ушедший из жизни банкир Кирилл Смирнов,
рассказывал, как он однажды был поражен решительностью и сме-
лостью Собчака. (Впрочем, другие считают этот же эпизод свиде-
тельством безответственности мэра.) Дело было в Смольном, в слу-
жебном кабинете Анатолия Александровича. Мэру доложили, что
в городе заканчивается продовольствие. В тот момент страна была
на грани хаоса, стали пробуксовывать отрегулированные ранее ме-

ханизмы снабжения продовольствием, а новые налажены не были.
И Собчак, по словам Кирилла, не моргнув глазом приказал открыть
военные склады со стратегическими запасами продуктов. Вообще-
то он не имел на это права и за такой поступок теоретически мог
попасть под суд. Но пошел на риск, чтобы не подрывать и без того
шаткое доверие населения к новой власти. В результате в магазины
«выбросили» продукты. Через два-три дня начался новый подвоз,
и город ничего не заметил.
Среди черт, проявленных Собчаком на новом посту, одной из
первых оказалась заметной доверчивость. Он очень легко сходился
с людьми, очаровывался ими, затем нередко так же быстро к ним
остывал. В какой-то момент Анатолий Александрович познако-
мился с новоявленным петербургским предпринимателем Ильей
Баскиным.
На мой взгляд, Баскин выделялся среди прочих махинаторов той
поры невероятным умением пускать пыль в глаза сильным мира сего
и таким же невероятным масштабом своих предприятий. Он вечно
что-то покупал и продавал: универмаги, порты, континенты, плане-
ты и т. д. И делал это до тех пор, пока совсем не заврался, не разорил-
ся и не сошел с петербургской авансцены. Как с удивлением расска-
зывал мне его отец, бывший преподаватель Высшей профсоюзной
школы культуры, особое удовольствие Илюше доставляло надуть
своих партнеров, как тогда говорили — «напарить», да еще так, что-
бы избежать всяких претензий. Совсем как при игре в наперстки.
Я знал имя Баскина-младшего примерно с 1988 года. Тогда мне
случилось познакомиться в Москве, в кабинете одного из профбос-
сов, с проектом документа по приватизации Высшей профсоюзной
школы культуры (ныне — СПбГУП). Баскин, по всей видимости ини-
циатор этого проекта (впоследствии неосуществленного), был в чис-
ле предполагавшихся будущих владельцев ВПШК наряду с другими
хорошо известными мне персонами. Теперь махинациями такого
рода мало кого удивишь, в стране разворованы объекты и покрупнее.
Но для своего времени идеи Баскина были, безусловно, невероятно
смелыми, опережающими обыденное мышление. Думаю, что исчез
из города Баскин только потому, что «напарил» в Петербурге абсолют-
но всех, кого мог, а пойти по второму кругу было нереально*.
*
Люди, поддерживающие контакты с Ильей Михайловичем сегодня,
утверждают, что он изменился в лучшую сторону, причем чуть ли не
Так вот, Собчак оказался в числе пострадавших. Когда в городе

возникли перебои с поставками продовольствия, Анатолий Алек-
сандрович поручил это дело Баскину. И, естественно, больно обжег-
ся. Современный предприниматель, разумеется, завалил бы город
продуктами за казенный счет и здорово бы на этом заработал. Ну
а Баскин действовал в своем стиле: ни продуктов, ни денег.
Так же быстро Собчак разочаровался в знаменитом тогда телеве-
дущем, авторе популярнейшей в свое время телепрограммы «600 се-
кунд» Александре Невзорове. Сначала имела место горячая друж-
ба, затем — непримиримая вражда. Невзоров в свойственной ему
творческой манере начал снимать Собчака на приемах поедающим
бутерброды с икрой, а жену мэра Людмилу Борисовну выставлять
в смешном свете и величать не иначе как «дама в тюрбане». Банкетов
в то время было не меньше, чем теперь. И бутерброды на них ели
все, а многие — так просто пожирали. Но прозвище «бутербродный
мэр» благодаря незаурядному таланту Александра Глебовича полу-
чил один Собчак.
Возможно, эти неудачи в выборе друзей и были естественными.
Во всей стране шла невиданная за последние 70 лет перетасовка
элиты общества. Признанные авторитеты ниспровергались, в об-
разовавшуюся пустоту мгновенно всасывались сотни и тысячи но-
вых персонажей. Многие карьеры мгновенно делались и столь же
мгновенно обрывались.
Быстро выяснилось, что Собчак любит интеллигенцию (в основ-
ном творческую) и ценит мнение заграницы, не любит же силовые
структуры, коммунистов, ветеранов. Весьма равнодушно Анатолий
Александрович относился к промышленности и городскому хозяй-
ству. Эта сфера была ему малоинтересна, в результате чего была
отдана полностью на попечение Владимира Яковлева. Яковлев за-
нимался хозяйственной жизнью города весьма основательно, по-
советски. Сказывалась хорошая школа работы в Дзержинском райо-
не и иной предшествующий опыт. Владимир Анатольевич, получая
указания от Собчака, действовал как нужно: тщательно планировал
различные работы, проводил совещания, давал поручения, контро-
лировал исполнение. Это приводило к неплохим результатам. Но
Собчак не очень ценил его работу. Видимо, в силу недопонимания.
коренным образом. Я не исследовал эту тему специально и привожу здесь
скорее своего рода миф о Баскине, укоренившийся в итоге в обществен-
ной памяти.
Как мне рассказывали чиновники Смольного, критиковал мэр свое-

го заместителя на совещаниях нередко не по делу и, как правило,
в некорректной форме, чем отчасти и взрастил себе конкурента на
последующих выборах.
С силовиками Анатолий Александрович вел себя искренне не-
дружелюбно. Исключение составлял, пожалуй, только начальник
Управления ФСБ по Санкт-Петербургу Виктор Черкесов. Но в це-
лом, встав на демократические позиции (впрочем, их вполне можно
было бы назвать и просто антикоммунистическими), Собчак во-
обще видел в Комитете госбезопасности, армии, милиции и вся-
ком офицерстве некую враждебную силу, оплот прежнего режима,
о чем нередко заявлял публично. Один раз он умудрился совершен-
но откровенно высказаться в подобном духе прямо в знаменитом
Большом доме на Литейном проспекте, в огромном актовом зале,
заполненном до отказа офицерами КГБ. Вот уж, действительно,
в чем, в чем, а в искренности и прямоте Анатолию Александровичу
отказать было трудно.
Это удивительно, но Анатолий Собчак никогда не понимал, по-
чему его не любят ветераны. И вполне искренне удивлялся, когда
они демонстрировали ему свое отношение. К примеру, когда они
однажды не дали ему пройти к мемориалу на Пискаревском клад-
бище для возложения цветов в канун Дня Победы. Собчак-то думал,
что он относится к ветеранам хорошо. Он ведь серьезно обдумал их
жизненный путь и пришел к выводу, что все идеалы, которым они
служили, оказались ложными, и он вместе с другими демократами
дал им возможность встретить старость при совершенно замечатель-
ном демократическом строе. А они, по его мнению, видимо, в силу
косности мышления этого не понимали и продолжали молиться
прежним богам. Во имя утверждения всего нового и прогрессивного
мэр не готов был идти ни на какие компромиссы с пожилыми горо-
жанами. При каждом удобном случае он напоминал им, как трудно
было купить в советское время колбасу в магазине без очереди и как
легко ее стало купить теперь, при новой власти. Пенсионеры с ним
не соглашались, поскольку при новой власти колбаса им оказалась
вообще не по карману...
При всей важности колбасы даже дискуссия о ней померкла,
когда мэр убрал многие памятники Ленину и переименовал город.
Я думаю, что решение о переименовании Ленинграда было крупной
политической ошибкой Собчака. Даже не само переименование,
а то, как это было сделано. Народное волеизъявление было назначе-

но на лето. Предполагалось, что большинство пожилых людей будут
находиться в это время за городом. Наверное, так это и случилось.
Формально население с небольшим перевесом проголосовало за Пе-
тербург. Но результатам голосования никто не поверил. И городская
элита, и рядовые граждане были убеждены, что имела место под-
тасовка, фальсификация итогов.
Но самое худшее — эти «выборы» названия города, пожалуй,
впервые в новейшей истории России столь ярко показали сомни-
тельную ценность демократии. Оказалось, что демократия может
служить и негуманным целям. Конечно, лично Собчак затевал всю
эту историю исходя из совершенно благих побуждений. Я в этом
нисколько не сомневаюсь. Думаю, он хотел продемонстрировать
всему миру окончательную победу западных ценностей в России
вообще и в Петербурге в частности, хотел сделать наш город более
открытым, более привлекательным для туризма, западных инве-
стиций и т. д. Но представьте себе: собрались двое молодых парней
и старик. И двое проголосовали за то, чтобы весь хлеб достался им.
А старику — ничего. Демократично? Безусловно. Но совершенно
аморально. Если вы возьмете в руки карту Финляндии, то увидите
на ней два названия столицы: Хельсинки и Гельсингфорс. Второе —
на шведском языке, языке древних колонизаторов и поработителей
Финляндии. Шведов в стране сейчас — всего 6 %. Получилось, что
мы в Ленинграде–Петербурге уважаем своих стариков, ветеранов,
блокадников меньше, чем финны — своих бывших угнетателей
шведов.
Олег Кузин, человек умный и тонкий, — в то время главный ре-
дактор крупнейшей городской газеты «Санкт-Петербургские ведо-
мости» (преобразованной им, между прочим, из «Ленинградской
правды»), — рассказывал мне, что он советовал Собчаку в канун
референдума предложить двойное написание названия города:
«Санкт-Петербург (Ленинград)». Но Анатолий Александрович эту
идею отмел не задумываясь. А зря. Каждый смог бы свободно упо-
минать в публичной и письменной речи то название, которое считал
бы нужным. Никто бы не был в обиде, и время все расставило бы по
своим местам. Но компромиссы — не в стиле Собчака…
А вот творческая интеллигенция Анатолия Александровича по-
любила. Творческая интеллигенция вообще довольно-таки часто
любит начальство до умопомрачения. По крайней мере, в России.
Следует признать, что Собчака интеллигенция любила вполне ис-

кренне. Он сам к ней весьма стремился, вел себя в ее кругу с цар-
ской простотой, охотно шел на контакты со знаменитостями уровня
Вишневской и Ростроповича, Максимовой и Васильева. Мог в ком-
пании знаменитостей запросто завалиться, скажем, в ресторан «Кэт»
к Сергею Осинцеву или просидеть полночи за чашкой чая на кухне
у кого-то из артистов. Но только у признанных, действительно ве-
ликих. У нашего Университета много друзей в мире искусства. Об-
щаясь с ними сейчас, я то и дело встречаю отзвуки тех времен в виде
весьма доброжелательных рассказов о Собчаке. Судя по всему, в ту
эпоху мэр действительно стал в среде лидеров культурной жизни
Северной столицы близким, своим человеком.
Думаю, Анатолию Александровичу было интересно общать-
ся с этими людьми. Возможно, это общение было самой большой
выгодой, которую он получал от своей должности. Позднее, узнав
Собчака лично, я понял, что он очень любит Петербург. Любит по-
настоящему, очень искренне.
От ненависти до симпатии — один шаг

Теперь вернусь к моменту нашего знакомства. В первые годы
своего мэрства Собчак относился к нашему Университету, по всей
видимости, совсем плохо. Объяснялось это его сильной и взаимной
нелюбовью к профсоюзам. Отношения мэра с нашей общественной
организацией вполне можно было охарактеризовать как откровенно
враждебные. Я, как ректор, с этим столкнулся, когда по наивности
обратился к градоначальнику с письмом. Дело в том, что на пер-
вых порах моего ректорства в СПбГУП практически было совсем
мало студентов. До 1991 года мы принимали по 150 человек в год,
а в 1991-м — так и вовсе не выполнили план набора. Приняли все-
го 104 человека. В казавшемся огромным здании болталось чело-
век 600 студентов, пугаясь от неожиданности при виде друг друга.
Мне это, конечно, не понравилось. И я, разумеется сдуру, написал
Собчаку письмо. Так, мол, и так, на территории вверенного Вам,
глубокоуважаемый Анатолий Александрович, города простаивает
попусту замечательный вузовский комплекс. Не желаете ли Вы,
высокочтимый градоначальник, дать нам какой-нибудь городской
заказ на подготовку кадров? Педагоги-то у нас такие-растакие, все
из себя замечательные.
Ответ я получил неожиданный. И вовсе не из Смольного, а из

Городского собрания. Его председатель Александр Беляев заявил
прессе, что Академия госслужбы переезжает из Таврического дворца
в бывшее здание бывших профсоюзов на улицу бывшего Фучика.
И что проблема освобождения Таврического дворца для обеспече-
ния работы Межпарламентской ассамблеи стран СНГ таким обра-
зом городскими властями благополучно решена. Дальше мне стало
еще «веселее». Через два дня, подходя к месту службы, я заметил
у входа две «Волги» с непростыми номерами. Вызвал начальника
службы безопасности и произнес ему несколько исконно русских
слов, при дамах и детях не употребляемых. Охрана забегала и минут
через 10 доложила, что в здании осуществляют работу сотрудники
злейшего врага профсоюзов господина Бурбулиса, госсекретаря
аппарата Президента РФ. И что эти люди осматривают здание на
предмет размещения в нем в ближайшие дни Академии госслужбы.
К этому моменту о будущем переезде академии в наше здание успел
сообщить в прессе и сам Собчак.
Людей Бурбулиса из здания, конечно, тут же попросили. Охра-
на начала приготовление к сооружению баррикад и предстоящей
осаде. Время на дворе было лихое. Каждый захватывал кто что мог,
и от госчиновников ожидать можно было все что угодно. Впрочем,
от меня тоже.
Я, конечно, позвонил в Комитет по науке при мэрии. Те рас-
сказали, что, получив мое письмо, Собчак наложил на него сле-
дующую резолюцию: «Надо переселить в здание этой школы
Академию госслужбы». Возмущение мое было неописуемо. Тут
же я сочинил телеграммы Собчаку и Беляеву, отличавшиеся от
репинского письма турецкому султану только отсутствием ненор-
мативной лексики, и орготдел вуза их отправил по назначению.
Последствия можно было описать словами из «Гамлета»: «Даль-
нейшее — молчание...»
Молчание это прекратилось через довольно-таки приличный про-
межуток времени. Примерно через полтора-два года мы встретились
с Собчаком на объединенном пленуме творческих союзов, в Доме
актера на Невском проспекте. Народу было много. Я оказался в чис-
ле выступавших и выступил неплохо, сорвал даже аплодисменты.
Сидевший в президиуме Собчак доброжелательно кивал мне по ходу
речи, видимо соглашаясь, а в перерыве сам подошел ко мне и завел
примерно такой разговор: «Уважаемый Александр Сергеевич! Я рад
с Вами познакомиться. Мы длительное время наблюдали за Вашей

деятельностью со стороны и пришли к выводу, что должны в даль-
нейшем изменить к Вам отношение. Теперь мы будем Вас активно
поддерживать. Вы создали хороший вуз из этой профсоюзной шко-
лы. И вообще Вы делаете много хорошего и полезного для города».
То, что Собчак будет нас поддерживать, было сказано раза три. И все
это — на глазах весьма внушительной свиты. В ответ я поблагодарил
мэра и пригласил его посетить Университет.
Что и говорить, я был воодушевлен. Разумеется, взгляды свои на
жизнь я в результате этого эпизода изменить не мог. Но вся моя не-
любовь к Анатолию Александровичу улетучилась куда-то мгновенно
и без следа. Кажется, не было уже такого поступка мэра, который я
не мог бы себе объяснить, а ему — простить. Еще бы: этот человек
при всем многообразии своих забот нашел время присмотреться
к моей работе, разобрался в сути дела, оценил мои заслуги да еще
публично признал свою неправоту! Ой, после такого я отдал бы ему
ключи от квартиры, где деньги лежат, или среди ночи бросил лю-
бимую впервые девушку, чтобы побежать выполнять какую-нибудь
его просьбу, или… ну просто даже не знаю, чего бы я не мог сделать
для столь замечательного человека.
Оказалось, правда, что Собчаку в то время от меня ничего осо-
бенного не было нужно. Ну разве что звонил он иногда и говорил,
что так, мол, и так: «Приезжает ко мне Гавриил Харитонович Попов,
нельзя ли организовать его встречу со студентами?» И добавлял, что
если он привезет Попова на Васильевский остров в Госуниверситет,
то там на встречу придут три студента, а у нас зал на 700 человек
будет забит до отказа. Для меня Гавриил Попов в то время был чем-
то вроде черта с копытами. Как раз тогда на всю страну прозвучало
его высказывание о необходимости узаконить взятки чиновникам.
Но я соглашался, Собчак привозил Харитоныча, студентов действи-
тельно набивался полный зал и все проходило замечательно.
Ни разу за время мэрства Собчака я не извлек из нашего знаком-
ства никакой материальной выгоды. Лишь в конце его срока, перед
самыми выборами, я написал Анатолию Александровичу письмо
с просьбой отремонтировать прилегающие к Университету город-
ские дороги. И дороги были отремонтированы. Наверное, мои дол-
гие и хорошие отношения с Собчаком объяснялись именно тем, что
я у него никогда ничего не просил, а некоторые другие ректоры все
время что-то клянчили.
С другой стороны, после той знаменательной встречи на пленуме

творческих союзов обстановка в городе для нас изменилась весь-
ма заметно. Мэрия стала меня приглашать на всевозможные меро-
приятия, включив, по всей видимости, в общий список с такими
столпами культуры, как Кирилл Лавров, Андрей Петров, Даниил
Гранин. И где бы я ни появлялся, Собчак публично демонстрировал
ко мне особое отношение, всегда публично бросал в мой адрес не-
сколько хороших слов. Это имело свои отрицательные последствия.
Я быстро приобрел немало недоброжелателей в ректорской среде.
Очень часто на те или иные просьбы со стороны ректорского кор-
пуса Анатолий Александрович отвечал: «А почему Запесоцкий со
всеми своими проблемами справляется сам, а вы не можете?» Отве-
тить на это моим недругам было нечего, что еще более усиливало их
нелюбовь. В лицо, конечно, мне улыбались, соблюдали политес, но
за кулисами… Были и безусловно положительные стороны доброже-
лательности мэра. Все чиновничество Санкт-Петербурга знало о его
отношении к нам. Помощи особой я не ощущал. Справедливости
ради надо сказать, что я за ней практически и не обращался. Но мне
не мешали работать. И этого было вполне достаточно. Насколько
важна доброжелательность мэра, я понял только через несколько
лет, когда город возглавила Валентина Матвиенко и отношение ко
мне сильно изменилось.
Собчак любил бывать у нас в Университете. Его хорошо встре-
чали и педагоги, и студенты. Анатолий Александрович приезжал
к нам примерно два-три раза в год. И почти всегда бывал у нас
1 сентября. Вслед за ним тянулась к нам и чиновничья элита. Соб-
чак недвусмысленно давал всему городу понять, что именно здесь,
в СПбГУП, по его мнению, находится центр жизни современной
высшей школы, что именно этот вуз он считает самым современ-
ным, передовым, соответствующим по духу стремительно обнов-
ляющемуся Петербургу.
О собственной альма-матер профессор отзывался с нотками горе-
чи. Конечно, с одной стороны, мэр очень ценил свое профессорство
в вузе со столь славной историей. С другой — не стеснялся говорить
об упадке, воцарившемся в некогда выдающемся по самым высо-
ким мировым меркам учебном заведении. Собчак считал, что упадок
начался не в 90-е годы XX века, и даже не в 80-е, а в 30-е, в период
сталинских репрессий. «Если бы репрессиями не было “срезано”
несколько поколений настоящих университетских профессоров,
людям моего уровня никогда не удалось бы получить профессор-

ское звание в Петербургском госуниверситете», — несколько раз
говорил мне он. Я, конечно, начинал спорить, но Собчак стоял на
своем твердо, повторяя раз за разом: «Поверьте, я не кокетничаю.
Я точно знаю, что раньше уровень нашей профессуры был совер-
шенно иным. Среди тех настоящих профессоров я, пожалуй, мог
бы претендовать только на доцентство. Но громадное большинство
сегодняшней профессуры юрфака не попало бы даже в число ассис-
тентов».
Я не очень хорошо понимал тогда причину подобного самоуни-
чижения. Анатолий Александрович, несмотря на свои иногородние
корни, всегда производил на меня впечатление именно настояще-
го петербургского профессора, человека весьма интеллигентного,
с безупречными манерами. Сегодня я думаю, что его манеры были
чуть-чуть более акцентированными, нежели естественные, «врож-
денные». Общаясь позднее с такими профессорами, как Игорь Кон,
Юрий Шор, Лев Гительман и другие, я уже мог понять, в каких нюан-
сах отличаются интеллигенты, взращенные с малолетства в старом
Петербурге, от интеллигентов более поздних формаций. Собчак
не был петербургским интеллигентом по рождению, но стал им по
убеждению, по внутреннему душевному устремлению, влюбившись
в Петербург и приняв определенную систему ценностей. На мой
взгляд, ничего, кроме уважения, это не заслуживает. Впрочем, гово-
ря о профессуре юрфака Госуниверситета, Собчак имел в виду вовсе
не манеры. Думаю, что его удручало даже не общее падение научного
уровня. Анатолий Александрович сокрушался по поводу нравствен-
ных качеств педагогов, того, что называют моральным климатом.
Но это уже тема иного разговора. Я не развивал ее с Собчаком, не
буду касаться и сейчас.
Как я не попал в связку с Собчаком

Между тем выяснилось, что в нашем Университете есть человек,
знакомый с Анатолием Александровичем куда дольше, чем я. Это
почетный гражданин Петербурга, заведующий нашей кафедрой
физвоспитания Михаил Михайлович Бобров. Михаил Михайло-
вич познакомился с Собчаком в свою бытность заведующим ка-
федрой Госуниверситета. Потом Боброва оттуда попросили, якобы
по старости, на самом же деле освобождали место для какого-то
блатника. Он пришел к нам и практически на пустом месте создал
фантастически сильную кафедру: 6–7 докторов наук, профессоров,

десяток доцентов, 5–6 ассистентов — молодых чемпионов, и все
как на подбор — умницы и трудяги. Впрочем, выражение «как на
подбор» здесь неуместно. Михаил Михайлович знал всех деятель-
ных педагогов физкультуры в городе и привел к нам самых лучших.
Бобров — блестящий альпинист, профессионал высшей пробы. Во
время войны он тренировал наших альпинистов, которые вышибали
с Кавказа немецких горных стрелков из дивизии «Эдельвейс». Он же
участвовал в операции по сбросу гитлеровского флага с Эльбруса.
Почетным гражданином Санкт-Петербурга Бобров был избран за
то, что в первую, самую трудную зиму блокады в составе группы во-
енных альпинистов на 40-градусном морозе, под обстрелом фашист-
ских истребителей закрасил маскировочной краской золотые шпи-
ли городских соборов. Тем самым альпинисты лишили фашистов
ориентиров для прицельного артобстрела, который осуществлялся
из тяжелых орудий с Пулковских высот. Когда Михаила Михайло-
вича называют «хранителем ангела», имеется в виду ангел на шпиле
Петропавловской крепости.
В свое время Бобров прожил несколько зимних месяцев в Пе-
тропавловском соборе, под лестницей. Оттуда он каждый день под-
нимался наверх, на мороз, под пули. С тех пор у Боброва есть пер-
сональный ключ от собора. Михаил Михайлович поднимается на
шпиль довольно-таки часто в порядке тренировки. Первые метров
сто там нужно идти по лестнице пешком. Шпиль сужается, и вы
в итоге попадаете на маленькую площадку, снабженную крошечным
люком наружу. Люк этот действительно очень небольшой, санти-
метров 30–40. Чтобы подняться дальше, надо через него вылезти
наружу и оказаться на весьма нешироком (примерно в три обхвата),
граненом, практически вертикальном шпиле, на котором укрепле-
ны скобы. По ним надо подняться наверх еще метров пятнадцать,
и вы оказываетесь у подножия большого шара. Дальше путь ведет по
лестнице с отрицательным наклоном. То есть надо по лестнице типа
обычной стремянки ползти наверх как бы в подбрюшье шара. (Кто
не пробовал — попробуйте это ради интереса хотя бы дома.) Потом
наступает облегчение (если оно не наступило раньше): по верхней
части шара можно пройти к подножию ангела и насладиться в пол-
ном смысле слова захватывающим дух видом Петербурга. В свои 80
с лишним лет Бобров проделывает этот аттракцион по три-четыре
раза в месяц в любую погоду.
Еще несколько раз в месяц Михаил Михайлович водит туда своих

друзей. Не на самый верх, конечно, а до самой верхней внутренней
площадки. Это интересный маршрут. Лифта нет, но так даже лучше.
Успеваешь разглядеть тонкости старинной инженерии. К тому же
по пути можно рассмотреть очень интересный механизм старин-
ных курантов. Но самые сильные впечатления, конечно, наверху.
Достаточно просто высунуть голову в люк и ею повертеть. Вам от-
кроется ракурс, весьма необычный для горожанина, привыкшего
ходить по земле. Самые смелые могут высунуть наружу все туловище
и посидеть на подоконнике люка, оставив ноги внутри. Бобров при
этом страхует, за ноги придерживает — для спокойствия экскурсан-
та, разумеется. Меня туда Михаил Михайлович водил в компании
телевизионщиков Сергея Шолохова и Александра Маслякова. Мы,
конечно, все ребята бравые: головы высовывали, но сидеть на по-
доконнике ни один не захотел.
Нетерпеливому читателю скажу, что это длинное предисловие яв-
ляется совершенно необходимым для правильного понимания сле-
дующей истории, имевшей прямое отношение к Анатолию Собчаку.
История эта (безо всяких шуток!) чуть не стоила мне жизни.
Сказать по правде, профессоров у нас в вузе человек 120, из
них по-настоящему знаменитых — примерно 30–40. В текущей
производственной жизни обычно профессора к ректору не ходят,
решают вопросы с деканами, проректорами. Но Михаил Михай-
лович — необычный профессор. Его нельзя не принять. Он ни-
когда не обращается по пустякам, приходит только с очень серьез-
ными проблемами. Как-то раз приходит и говорит: «Уважаемый
Александр Сергеевич! Через два месяца мы с друзьями идем на
лыжах на Северный полюс. Пойдемте с нами!» Я ему отвечаю, что
не могу: там же холодно очень, а я мерзнуть не люблю. К тому же
медведи белые там совершенно дикие и на свободе. Опасно. Он
расстраивается, уходит и через два с половиной месяца возвра-
щается с отмороженным носом. Потом нос проходит, и Михаил
Михайлович зовет меня то ли на Эльбрус, то ли на Джомолунгму
какую-то. Я вспоминаю про себя пословицу про умного и гору
и честно признаюсь, что боюсь высоты. Бобров смотрит на меня
чистыми, непонимающими глазами и снова уходит, расстроен-
ный. Так продолжалось много лет, пока наш герой не пришел ко
мне в очередной раз по вопросу, который он, само собой, никак
не мог решить с проректорами.
Начал Михаил Михайлович издалека: а знаете ли Вы, мол, Алек-

сандр Сергеевич, что на шпиль Петропавловки скоро будут снова
устанавливать ангела? Я про это знал. Знал, что ангела снимали с по-
мощью вертолета, уносили на весьма сложный ремонт и скоро долж-
ны были водрузить назад. Как инженер по первому образованию,
я хорошо понимал, что, для того чтобы это случилось, конструкцию
ангела должны были закрепить на месте специально подготовлен-
ные рабочие-верхолазы.
— Так вот, — продолжал Михаил Михайлович, — кроме профес-
сионалов на шпиль в этот торжественный момент должны еще под-
няться три любителя-альпиниста в отдельной связке.
— Да? — спросил я довольно-таки равнодушно, не подозревая
подвоха, скорее из вежливости, чтобы поддержать разговор. — И кто
же это? — И тут Бобров оживился.
— Один из них — я, как горожанин, связанный с этим ангелом
известной историей, другой — Собчак, как мэр города. А третий —
Вы, Александр Сергеевич. — Тут я чуть не подпрыгнул: ну я-то с ка-
кой стати? Я-то к этому делу совершенно никакого отношения не
имею! — А Вы, уважаемый Александр Сергеевич, должны поднять-
ся наверх как ректор лучшего гуманитарного университета нашего
города, представитель интеллигенции и всех отраслей гуманитар-
ного знания, как виднейший представитель петербургской науки
и культуры.
— Нет, я на шпиль не полезу. Меня там от страха кондрашка
хватит.
А Бобров и говорит:
— Да нет, Вы не можете отказаться. Там же будут вести съемку те-
леканалы со всего мира. Это же реклама Университету какая! Я уже
все с дирекцией Петропавловской крепости согласовал и с Собча-
ком обо всем договорился!
И тут я просто вжимаюсь в кресло: после последних слов Миха-
ила Михайловича отказаться мне действительно невозможно. Ну
посудите сами: Бобров и Собчак — опытные, бывалые альпинисты.
Будучи сослуживцами в Госуниверситете, они вместе немало трени-
ровались, лазали по скалам. Теперь два таких серьезных джентльме-
на, можно сказать супермена, предлагают мне пойти с ними на вос-
хождение в связке. Это одна из самых высших форм уважения в мире
настоящих мужчин. Значит, они выказывают мне такое уважение,
а я им в ответ должен объяснять, что я и в самом деле очень высоты
боюсь? Нет, на такое я не способен. Лучше пусть меня кондрашка

хватит, чем я так перед Бобровым и Собчаком опозорюсь. Все это
я понимаю мгновенно и говорю Боброву, что согласен. Только надо
несколько тренировок устроить, поскольку альпинистский опыт
у меня нулевой. На том и порешили.
Весь день, в который случилась эта тренировка, я помню в мель-
чайших подробностях. Теперь я вообще очень хорошо понимаю, что
чувствовали гладиаторы, выкрикивая Цезарю: «Идущие на смерть
приветствуют тебя!» Я надел свой лучший, необычайной красоты
спортивный костюм и сел в служебную машину. Был октябрьский
солнечный день. Злополучный шпиль виднелся издалека. Я вспом-
нил рассказ Боброва о знаменитом альпинисте — покорителе семи-
тысячников, носившем высший в среде альпинистов титул «Снеж-
ный Барс». Барсу пальцы от скоб отгибали плоскогубцами — их
от ужаса свело судорогой. Без плоскогубцев было не спуститься.
Из горестных раздумий меня вывел мой охранник-водитель Володя,
герой-десантник, спецназовец, охранявший в свое время советское
посольство в Египте и отслуживший полгода в штрафбате за то, что
сломал сгоряча челюсть собственному командиру.
Оказалось, что у Володи свои проблемы. Его интересовало, где
в момент исторического восхождения будет находиться охрана Соб-
чака: внизу, наверху, в вертолете или полезет на шпиль вместе с нами.
Володя решил, что он будет в это время там же, где и охранники Ана-
толия Александровича. Учитывая незаурядный живот, приобретен-
ный Владимиром после воинской службы, участь его в планируемом
восхождении представилась мне совсем незавидной.
Мы с Бобровым поднялись на верхнюю площадку шпиля. Он об-
вязал меня какими-то сомнительными в плане прочности веревками
и предложил лезть наружу. Я вылез. Было холодно и страшно. Я не-
множко постоял на скобах, подумал и заполз обратно в люк. Поду-
мал я о том, что без связки с Собчаком и Бобровым я наверх точно
не полезу. Чтобы совершить над собой такое чудовищное насилие,
надо было поставить себя в совсем безвыходное положение.
На следующее утро я позвонил мэру, напомнил ему о предсто-
ящем восхождении и пригласил на тренировку. И в этот момент
случилось чудо: «Знаете, Александр Сергеевич, мне очень хотелось
пойти на шпиль с Вами. Но не получается. Есть некоторые пробле-
мы с сердцем. И врач запретил мне этот подъем», — сказал Анатолий
Собчак. Я сразу понял, о каком враче идет речь. Его звали Людмила
Борисовна. Собчак с Бобровым как-то раньше, довольно-таки дав-

но, уже собирались подняться к ангелу. Нарусова тогда была месяце
на седьмом беременности, вынашивала дочь. Узнав про планируе-
мое восхождение, сказала просто: «Поднимайся, если сможешь пе-
решагнуть через мой живот». И в этот раз, думаю, произошло нечто
подобное. Никогда — ни до, ни после этого эпизода — я не испы-
тывал к Людмиле Борисовне столь теплых чувств, как в тот момент.
Декларация прав культуры

Закончив описание драматической коллизии с несостоявшимся
восхождением, я задумался: а были ли какие-нибудь общественно
значимые результаты моего знакомства с мэром? Ну, светская тусов-
ка, конечно, была. Была взаимная симпатия. Но городу-то, стране —
что от этого? Оказалось, что как минимум одна серьезная вещь была
сделана. Правда, значение этой вещи сейчас мало кому понятно, но
со временем станет очевидным, вполне возможно — даже в мировом
масштабе. Речь идет о Декларации прав культуры.
С начала 1990-х годов мы в Университете много общались с Дмит-
рием Сергеевичем Лихачевым. Он стал нашим первым почет-
ным доктором и принимал участие в ряде научных мероприятий
СПбГУП. Некоторые встречи проходили у него в рабочем кабинете,
другие — на даче. Как-то академик высказал мысль о необходимости
разработки декларации прав культуры, в общем виде аналогичной
декларации прав человека. По его мнению, право на культуру следо-
вало объявить важнейшим правом человека, нуждающимся в специ-
альной законодательной защите. Мне эта идея показалась чрезвы-
чайно перспективной. Каждый раз, когда человечество открывало
и формулировало истины подобного масштаба, принимались соот-
ветствующие хартии, декларации и т. д. Далее идеи, содержащиеся
в хартиях, переводились на язык международного права и принима-
лись мировым сообществом. Затем мировое сообщество создавало
для их исполнения специальные организации. И начинался процесс
внедрения новых идей в жизнь. Именно так появились на свет ООН,
ЮНЕСКО, Международная организация труда и др.
«Если человечество созрело для идеи защиты природы, то что
мешает ему приступить и к защите культуры? — подумал я. — И где
же как не в Петербурге должна родиться такая идея?» Но от мысли,
высказанной Лихачевым, до принятия декларации мировым со-
обществом — путь непростой. Было очевидно, что принятие такой

декларации — прямое дело ЮНЕСКО и что обратиться туда должна
Россия по инициативе Петербурга. Но для того, чтобы это случи-
лось, декларацию следовало создать. Под научным руководством
Лихачева группа наших профессоров подготовила соответствующий
текст. После чего я связался с Собчаком. Анатолию Александровичу
лихачевская идея оказалась понятной мгновенно. Мы тут же дого-
ворились, что я собираю под научным руководством Лихачева более
широкую группу культурологов и юристов для окончательной до-
работки декларации, а Собчак выпускает распоряжение, в котором
объявляет эту группу городской комиссией по созданию данного
документа. Что и было сделано. В состав комиссии помимо соб-
ственно разработчиков вошли крупные общественные деятели, уче-
ные, просветители, хранители культуры, деятели литературы и ис-
кусства, такие как О. В. Басилашвили, Я. А. Гордин, Д. А. Гранин,
В. В. Знаменов, М. С. Каган, А. А. Мыльников, М. Б. Пиотровский,
В. П. Яковлев и др. А возглавил ее сам Собчак.
Дмитрий Сергеевич представил итоговый документ на суд обще-
ственности впервые у нас в Университете 1 сентября 1995 года, на
нашем традиционном празднике — Дне знаний. Принципиально
важным было то, что документ сразу же получил городской статус.
Однако дальше это дело не пошло — застряло в МИДе. Тамошние
чиновники имели, судя по всему, какие-то резоны тормозить это на-
чинание. В то же время некий швейцарский институт по поручению
ЮНЕСКО разрабатывал нечто на эту тему, но куда как более слабое
и мелкое по концептуальной сути. Как мне показалось, мидовцы
не хотели с кем-то в ЮНЕСКО ссориться, кому-то переходить до-
рогу. Думаю, что если бы Собчак был избран в 1996 году мэром на
следующий срок, то декларация была бы уже принята. Но жизнь
сложилась иначе.
Если звезды гаснут — значит, это кому-то нужно

Анатолия Собчака не избрали на следующий срок. Это стало
неожиданностью, но не было случайностью. Время в стране из-
менилось. Романтики-демократы первого ельцинского призыва,
развалившие Советский Союз, сокрушившие коммунистическую
партию и советский строй, подтолкнувшие Бориса Николаевича на
вершину пирамиды власти, сходили с исторической арены. Собчак
оставался во власти, по сути дела, последним из них. Заканчивался

период, когда у руля управления огромным мегаполисом мог нахо-
диться блестящий оратор-профессор, не имеющий никакого опыта
административно-хозяйственной работы.
К 1996 году Собчак пришел безо всякой поддержки в Москве.
Вокруг Ельцина не было уже никого из друзей-единомышленников
Анатолия Александровича. Новое окружение президента относилось
к Собчаку откровенно враждебно. Это были в основном грубые, ма-
локультурные, но очень хваткие и жесткие люди — те, кто уже успел
пострелять по парламенту из танков. Интеллигент-профессор с за-
машками светского льва был им не ко двору. А мэр Петербурга даже
не пытался не то чтобы с ними подружиться — просто найти общий
язык, проявить уважение. Собчак еще с прежних времен имел пря-
мой «доступ к телу». В любой момент, когда ему это было нужно, мэр
мог напрямую позвонить Борису Николаевичу и решить нужный
вопрос либо просто пройти к нему через все кордоны и эшелоны
секретарей и помощников, ни на кого не обращая внимания. Так
больше продолжаться не могло.
Гром прогремел неожиданно. Буквально за несколько месяцев до
выборов о своем намерении соперничать с Собчаком заявил его за-
меститель Владимир Яковлев. Это произвело эффект разорвавшейся
бомбы. В самом городе позиции Собчака казались незыблемыми,
а Яковлева мало кто знал за пределами сравнительно узкого круга
промышленников. Владимир Анатольевич начал действовать весь-
ма активно, но в его успех никто не верил. Один из самых крупных
и талантливых политических аналитиков Петербурга Евгений Ма-
каров, занимавший в то время пост главы региональных профсою-
зов, рассказывал мне тогда о своей встрече с Яковлевым. Их давно
связывали доброжелательные отношения, и Владимир Анатольевич
приехал за поддержкой. Первое, что сказал ему Макаров, — это то,
что за такой короткий срок «раскрутить» выборную кампанию про-
сто невозможно. Дескать, дело обречено на провал.
Но Яковлеву не было смысла отступать. В любом случае к дан-
ному моменту он не собирался больше работать с Анатолием Алек-
сандровичем, поскольку чувствовал себя глубоко обиженным не-
дооценкой его труда. В случае поражения он, видимо, был готов
перейти на работу в Москву. Энергичная кампания, проведенная,
как считали многие, московскими специалистами и на московские
финансы, позволила ему победить во втором туре.
Впрочем, на мой взгляд, на этих выборах не столько выиграл

Яковлев, сколько проиграл Собчак. Тому было несколько причин.
Первая из них лежала на поверхности. Ее было можно назвать тех-
нологической. Методы обработки избирателей в то время вступили
уже в новую фазу. Москва стала центром новых избирательных тех-
нологий. Собчак не придавал этому особого значения. Он, по всей
видимости, находился в плену своих прежних представлений о выбо-
рах как о некоем демократическом полустихийном процессе. Нельзя
сказать, что он не располагал деньгами на ведение кампании. Рас-
полагал — и немалыми. В какой-то момент его портретами оказались
увешаны все основные магистрали города. Но жителей это только
разозлило. Все понимали, сколько стоит такая агитация. Сказалось
и то, что Собчак просто не воспринимал своего соперника всерьез.
Да это и понятно. Вся эмоционально-психологическая обстановка
вокруг него располагала именно к такому мировосприятию. Мой
друг и партнер по теннису, олимпийский чемпион по конькобежно-
му спринту Евгений Куликов, занимавший в правительстве Собчака
пост председателя Комитета по физической культуре и спорту, рас-
сказывал мне, как он отреагировал на известие о намерении Яков-
лева баллотироваться на пост мэра. Дело было, кажется, на стадионе
«Петровский». Правительство города играло в футбол товарищеский
матч с командой, составленной из известных артистов. После игры,
по пути в раздевалку Яковлев поделился своими планами с Кулико-
вым и спросил, поддержит ли Евгений Николаевич его. Куликов,
находившийся с Яковлевым в весьма хороших отношениях, про-
стодушно ответил: «Володя! Ты что, с ума сошел?! Посмотри, кто
он и кто ты? Куда ты лезешь?» Куликов рассказывал мне об этом
по прошествии времени, после победы Яковлева. Так что даже ма-
лейших сомнений в достоверности этого рассказа у меня нет. Ду-
маю, что все окружение Собчака говорило ему примерно такие же
слова: «Кто такой Яковлев, чтобы за него голосовать? Вы, Анатолий
Александрович, — великий человек, а Яковлев всего лишь завхоз,
незначительный по сравнению с Вами». Любопытно, что все прави-
тельство города в тот момент заявило, что не будет работать с Яков-
левым в случае его избрания. Это они сделали, конечно, сгоряча.
После проигрыша Анатолия Александровича свое слово сдержали
немногие. В их числе был Владимир Путин, у которого, между про-
чим, сложились с Яковлевым совсем неплохие личные отношения.
Сведущие люди говорили мне, что в отличие от Собчака Путин как
раз оценивал работу Яковлева в правительстве весьма положительно

и относился к Владимиру Анатольевичу с соответствующим уваже-
нием. Но, заняв в борьбе между Собчаком и Яковлевым сторону Ана-
толия Александровича, Путин, видимо, счел для себя перебегать на
сторону победителя неэтичным. Впрочем, это всего лишь мои пред-
положения. Забегая вперед, скажу, что отставка Путина с поста вице-
мэра вызвала у горожан большое к нему уважение. Однако и тех, кто
остался в правительстве, никто не осуждал.
Но вернусь к выборам. Явно недооценивая опасность, Собчак
доверил фактическое руководство своим штабом Людмиле Нару-
совой и Рудольфу Фурманову. Более неудачное решение принять
было невозможно. Нарусову, мягко говоря, не любил чуть ли не весь
город. Многие считали ее человеком глупым, агрессивным, свое-
корыстным и дурно воспитанным. Аналитики полагали, что никто
в окружении мэра не вредил ему столь сильно в глазах обществен-
ного мнения, сколь это делала Людмила Борисовна. Что же каса-
ется известного в театральных кругах антрепренера Рудольфа Фур-
манова, то его воспринимали как милого, безобидного человека,
имевшего большие связи в артистическом мире, но неспособного
организовать по-настоящему масштабное предприятие. У друзей
Собчака, знакомых с ситуацией, новые функции Рудика вызывали
недоуменную улыбку.
Самая большая технологическая ошибка, возможно, заключа-
лась в отстранении от участия в выборах Владимира Путина. Ведь,
по мнению людей осведомленных, именно Путин обеспечил из-
брание Собчака на первый срок. Считалось, что тогда Путин лично
объехал практически всех глав администраций районов города и,
зная настроения каждого, удачно провел переговоры. В условиях
отсутствия профессиональных политтехнологий и серьезной кон-
куренции Собчаку хватило тогда для довольно-таки легкой победы
всего лишь телевизионной популярности времен Верховного Совета
СССР и благожелательного отношения районного начальства.
Перед следующими выборами я предложил Собчаку помощь
в ведении предвыборной кампании. Речь шла в основном о Фрун-
зенском районе, где расположен наш Университет. Собчак даже на-
правлял Путина со мной побеседовать на эту тему. Владимир Вла-
димирович приехал, внимательно меня выслушал и отбыл. И после
этого совершенно ничего не произошло. Зная от общих знакомых
о деловых качествах Путина, я был весьма огорчен и удивлен. Сна-
чала я подумал, что мои предложения его не заинтересовали. По

правде говоря, они не были достаточно конкретными — особого
профессионального опыта работы с населением у меня не было. По-
том я понял, что даже если бы мои предложения оказались весьма
дельными, то Путин все равно не смог бы претворить их в жизнь
из-за невероятного бардака, происходившего в штабе по выборам.
По всей видимости, он просто не мог или не хотел работать вместе
с Нарусовой и был вынужден отойти в сторону.
Помимо технологических причин были и иные. За время своего
руководства городом Анатолий Александрович сумел обидеть очень
многих. Это касалось даже городской элиты. Очень приятный, демо-
кратичный в личном дружеском общении, Собчак далеко не всегда
располагал к себе в общении деловом. Профессор был безусловным
интеллектуалом в узком значении этого слова. Он обладал очевид-
ным быстродействием ума. Иногда собеседник еще не успевал за-
кончить фразу, а мэр уже понимал, что ему хотят сказать, подхваты-
вал мысль и двигался дальше. Не на всех это производило хорошее
впечатление. Людям казалось, что их не дослушали, перебивали, что
Собчаку значительно интереснее собственные идеи, нежели идеи
окружающих. К тому же, излагая суть проблемы, собеседники ино-
гда просто не получали возможности высказать все «за» и «против»
по обсуждаемому вопросу, а Собчак уже принимал решения, отдавал
поручения. Это многих раздражало. Выдержанный и рассудитель-
ный в светской жизни, Анатолий Собчак нередко принимал импуль-
сивные, непродуманные решения на службе. Особенно болезненно
это ощущалось в кадровой сфере. Он мог сегодня уволить с работы
человека, которому еще вчера доверял. Иногда это делалось совер-
шенно безосновательно, по навету. Может быть, у Собчака были
и глубинные мотивы для смены кадров, но окружающим об этом
ничего не было известно, в результате нередко создавалось впечат-
ление несправедливости, а то и произвола.
Много шуму наделало, к примеру, увольнение актрисы Елены
Драпеко с поста председателя Комитета по культуре. Елена Гри-
горьевна на одном из городских мероприятий допустила, по всей
видимости, весьма эмоциональное по форме и антиправительствен-
ное по сути заявление, касающееся социальной ситуации в стране
и расстрела парламента. Я там не был, но судя по тому, что мне пере-
давали из нескольких источников, Драпеко сказала вслух то, что
в мыслях было у многих, сказала правду. Выступление это вызвало
сильный и неоднозначный резонанс. На следующее утро в здание

Комитета на Невском явился собрат Елены Григорьевны по арти-
стическому цеху Олег Басилашвили, известный как пламенный
демократ, и устроил шум, требуя отставки Драпеко. Мэр уволил ее
в одночасье, просто выставил на улицу. Я тут же принял ее на ра-
боту деканом факультета культуры и быстро ощутил недовольство
Смольного. Разумеется, Драпеко допустила грубую политическую
ошибку. Будучи чиновником городского правительства, она не
имела права выступать публично с политическими заявлениями,
противоречащими позиции мэра. И Собчак был вправе ее уволить.
С другой стороны, приглашая Елену Григорьевну в правительство
города, он безусловно стремился использовать ее артистическую по-
пулярность. Народ ведь до сих пор очень любит Лизу Бричкину из
знаменитой киноленты «А зори здесь тихие». Мэр сознательно при-
глашал на чиновничью должность не чиновника, а актрису, человека
эмоционального, к тому же женщину. Делая это, он не только обя-
зан был проявлять некоторую снисходительность к ее поступкам,
но и брал на себя определенную ответственность за ее дальнейшую
судьбу. Словом, если уж и увольнять Драпеко, то, на мой взгляд, это
надо было делать значительно мягче, выражая большое сожаление,
и демонстративно позаботиться о ее трудоустройстве. Именно это
я и объяснил чиновникам Смольного. Их мнение с деловой точки
зрения мне было достаточно безразлично, но неприятный осадок
остался. Полагаю, что не у меня одного. Если в случае с Драпеко
Собчака еще можно было понять, то многие другие подобные исто-
рии оставляли в городе еще более тягостное впечатление.
В народном сознании градоначальник должен быть строг, но
справедлив и даже милостив. Это его заместители могут быть злыми,
жестокими, беспощадными. Первое же лицо имеет право на непре-
клонность только в борьбе со стопроцентным злом. Девяностодевя-
типроцентное — не его «епархия». Молва должна разносить притчи
только о добрых делах царя-батюшки, все же злые — приписывать
его замам. У Анатолия Александровича так не получилось.
Кроме большого числа обиженных из среды городской элиты,
Собчак располагал непримиримыми противниками в лице, как я
уже говорил, коммунистов, ветеранов и офицерства. А это, как из-
вестно, весьма многочисленный и дисциплинированный электорат.
Многие союзники Собчака просили его убрать антикоммунистиче-
скую риторику из своих выступлений хотя бы в канун выборов. Но
мэр никого не хотел слушать. Люди не разделяли его взгляды, а он

гнул свое. Мне особенно запомнились три случая, происшедших на
моих глазах. Каждый из них совершенно обескураживал. Один раз
я пригласил Анатолия Александровича выступить перед профес-
сурой нашего Университета. Народу набился полный зал, человек
800–900. Выступление мэра было блестящим по форме и более чем
интересным по содержанию. За два часа, стоя на трибуне, Собчак
допустил лишь одну ошибку. Неожиданно он заговорил о творче-
ских союзах: «Вы ведь все знаете, — бросил он в зал легко и непри-
нужденно, — чем были творческие союзы в советское время. В них
принимали в основном бездарностей, которые хотели выслужиться
перед властью. По-настоящему талантливым, творческим людям
там не было места». Во-первых, это было неправдой и об этом зна-
ли абсолютно все сидевшие в зале. В творческие союзы принимали
самых талантливых, лояльных к власти. Другое дело, что нелояль-
ных к власти туда не принимали. И среди этих нелояльных иногда
можно было встретить очень талантливых людей. Явный перегиб,
который допустил в тот момент Анатолий Собчак, был, возможно,
вполне уместен в разговоре с Михаилом Шемякиным или Эрнстом
Неизвестным. Но в университетском зале находилась добрая сотня
преподавателей наших факультетов культуры и искусств, принятых
в творческие союзы в советское время. Для них ораторский выпад
Собчака звучал личным оскорблением. Зал загудел, но оратор не об-
ратил на это ни малейшего внимания. В результате люди выходили
из зала возмущенными. Все, о чем говорил Анатолий Александро-
вич, забылось, а личное оскорбление осталось. Я приглашал мэра
для того, чтобы он обаял, покорил аудиторию, а результат оказался
диаметрально противоположным.
Но выборы приближались, и мне хотелось все-таки как-то по-
мочь Анатолию Собчаку. У Университета складывались хорошие
отношения с ветеранскими организациями района. К тому време-
ни мы открыли в Университете храм, в который приходило много
пожилых людей. Каждую неделю около сотни старичков и старушек
приходили к нам по воскресеньям заниматься в хоре. Мы наняли им
хормейстера, поили их чаем. Каждый месяц Университет проводил
(и проводит по сей день) бесплатные концерты для ветеранов райо-
на, собирая сотни зрителей. И вот в канун Дня Победы, за несколько
недель до выборов, я пригласил ветеранов на встречу с Собчаком.
И снова эффект получился отрицательным. Мэр не смог удержаться
от старой песни про колбасу. Конечно, старики не могли не разо-

злиться.
Отдельного разговора заслуживают отношения Анатолия Алек-
сандровича с профсоюзами. В профсоюзах попытка Собчака занять
пост мэра на следующий срок воспринималась неоднозначно. Часть
лидеров, видя, как изменился Собчак за годы руководства городом,
отмечая его потенциал, относились к переизбранию спокойно. Они
ожидали, что Анатолий Александрович сделает какие-то шаги им
навстречу, предпримет действия, которые могли бы стать веским
аргументом в пользу поддержки его кандидатуры. Другие — а таких
было довольно много — не хотели забывать оскорбления, нанесен-
ные профсоюзам за годы совместной работы, они помнили, с ка-
ким трудом, вопреки личной позиции мэра, в городе выстраивалась
промышленная политика, устанавливался социальный мир. Острые
дебаты в профсоюзах шли еженедельно. Вспоминали всё: и нереали-
зованную идею туристической столицы, и борьбу Собчака с профсо-
юзами за собственность, и многое другое. В то же время сторонники
действующего мэра отмечали, что в Петербурге практически по всем
вопросам им удавалось удерживать процессы в русле, устраивавшем
профсоюзы, а иногда и находились свежие, нетривиальные решения
острых проблем. Так было, в частности, при подписании первого
в России соглашения о социальном партнерстве. Конечно, Собчак
не был мотором в отношениях городской власти с профсоюзами, но
примерно с 1993 года перестал был тормозом.
Тем не менее силы, решившие не допустить избрания Анатолия
Собчака на новый срок, все же стремились разыграть профсоюзную
карту. Технология была избрана нехитрая. Ключевая роль в этой
истории отводилась известному в городе «баламуту» — председате-
лю профорганизации «Кировского завода» Владимиру Юдину. Он
должен был выступить с громкими разоблачениями «жилищной
махинации», в результате которой семья мэра получила престиж-
ную квартиру на Мойке, а заодно и вытряхнуть из запасов компро-
мата историю о путешествии Собчака в качестве матроса на пароме
«Анна Каренина», принадлежавшем тогда Балтийскому морскому
пароходству. Напомню, что этот эпизод противники Собчака тол-
ковали как получение мэром взятки. Насколько был достоверен
весь этот «компромат», судить трудно. Но было ясно, что Юдин,
выступая в качестве публикатора компромата, исполнял полити-
ческий заказ.
Его трибуной, естественно, были избраны недружественные

Собчаку СМИ, но главной площадкой предполагался Дворец тру-
да. Провокаторский маневр должен был изменить расстановку
сил в крупнейшей общественной организации города и утопить
мэра. Однако эффект оказался другим. В руководстве профсоюзов
к маневрам Юдина отнеслись прохладно. В общем, ему указали на
дверь, предложив реализовывать антисобчаковские политтехноло-
гии сторонних сил в другом месте. Что он и сделал на питерском
и центральном ТВ. Бесспорно, компрометация Собчака Юдиным
сыграла свою роль, и какие-то проценты Анатолий Александрович
потерял. Юдин после поражения Собчака на выборах ходил по ко-
ридорам Дворца труда с сияющей физиономией и рассказывал, что
вскоре получит пост вице-мэра в Смольном. Но этого не случилось.
Видимо, Яковлев в ряды своих сотрудников его не принял и в месте
в Смольном Юдину отказал.
Что касается Анатолия Александровича, то ему в очередной раз
пришлось испытать разочарование в связи с собственными иллю-
зиями. Дело в том, что в какой-то момент ему показалась решен-
ной проблема взаимоотношений с промышленниками. «Красные»
и другие директора после 1993 года представлялись ему скорее сто-
ронниками, чем противниками. Недаром ведь, по его мнению, он
посещал предприятия, выступал перед хозяйственным активом го-
рода, пригласил на один из ключевых постов Дмитрия Васильевича
Сергеева — человека, положительно воспринятого промышленным
сообществом. Одним словом, Собчак поверил в то, что директор-
ский корпус Санкт-Петербурга, забыв прежние обиды, его при-
нял и хочет поддержать. И, следовательно, его поддержат трудовые
коллективы. Это была одна из очередных беспочвенных иллюзий,
в плену которых часто оказывался мэр.
Апофеозом упрямства Анатолия Александровича стала област-
ная профсоюзная конференция, проходившая также в канун выбо-
ров в наших стенах. Учитывая сам характер мероприятия, на кон-
ференцию должны были съехаться профсоюзные лидеры, имевшие
влияние на крупнейшие трудовые коллективы всего города и обла-
сти. На мой взгляд, Собчаку было просто необходимо хоть как-то
примириться с этими людьми, много лет находившимися к нему
в непримиримой оппозиции. Я убедил в этом Анатолия Алексан-
дровича и согласовал его приезд с руководством профсоюзов. Те
согласились.
Собчаку предоставлялся великолепный шанс если не изменить

коренным образом, то хотя бы улучшить отношение к себе. Не со-
мневаюсь, читатель уже понял, что мэр и здесь все испортил. Он
начал поучать, «воспитывать» делегатов конференции, рассказывая
им, как плохо народу жилось при коммунизме. Но на дворе был уже
1996 год. В это время, при Ельцине, простым людям жилось уже
намного хуже, чем при коммунистах. С мэром происходила оче-
видная беда. Он просто не понимал, что пришло время «сменить
пластинку». Или же не хотел быть нечестным, во имя политиче-
ской необходимости высказываться вопреки своим политическим
убеждениям.
В тот злополучный день отрицательное впечатление, произве-
денное Собчаком на профлидеров, в значительной мере усугуби-
лось другим выступлением — тогдашнего губернатора Ленобласти
Александра Белякова. Александр Семенович прибыл в зал минут
через 15 после отъезда градоначальника и выступления Собчака не
слышал. Но тут же показал всему залу, как надо себя вести в такой
аудитории. Он очень сочувственно и со знанием дела начал гово-
рить о нуждах трудящихся, о том, как администрация Ленобласти
старается облегчить нелегкую ношу простых людей, что у них, у на-
чальства, конечно, еще не все получается, но они очень старались,
стараются и будут стараться улучшить жизнь народа на вверенном
им избирателями участке. Благодарный зал проводил областного
руководителя бурными аплодисментами…
Профессорская привычка поучать вообще сослужила Анатолию
Собчаку плохую службу. В России люди привыкли относиться к вла-
сти с почтением. И многие влиятельные горожане находились по
отношению к мэру в некоем «пограничном» состоянии. Соверши
Собчак хоть малейшие шаги доброй воли в их сторону, и они бы его
поддержали. Но градоначальнику даже в голову не приходило под
кого-то подстраиваться. Видимо, Анатолий Александрович считал,
что он и без того достаточно хорош, что его должны принимать та-
ким, какой он есть. А может быть, подстраиваться под других не
позволяла гипертрофированная гордость. В общем, в тех случаях,
когда людей стоило послушать, Собчак принимался читать им но-
тации. Сам я такого не видел ни разу, но некоторые жаловались, что,
входя в экзальтацию, мэр был способен по-менторски размахивать
перед лицом собеседника пальцем, как бы угрожая. Это не могло
не злить.
Руководитель одной из важнейших правоохранительных струк-

тур города рассказывал мне, как генералы пытались наладить от-
ношения с мэром незадолго до выборов. Обид на него накопилось
у каждого немало. А надо заметить, что первые лица армии, ми-
лиции, прокуратуры, таможни и других силовых структур региона,
постоянно участвуя в различных совещаниях и координируя свою
деятельность, не только неплохо знали друг друга, но и время от
времени общались в неформальной обстановке. Считая Собчака че-
ловеком небезнадежным, решили поговорить с ним откровенно, по
душам, как говорится, по-мужски. Пригласили его вечером в сауну
правительственной резиденции на Каменном острове. Надеялись
по-человечески изложить проблемы своих служб, рассказать о том,
как в действительности им трудно до него достучаться. Хотели в не-
формальной обстановке договориться о нормальном служебном вза-
имодействии. Не о себе заботились. За спиной у каждого — десятки
тысяч подчиненных. Без помощи города ни одна служба нормально
работать не может. Но надежды генералов оказались напрасными.
Собчака хватило минут на 15 нормального разговора. Потом он
перешел на менторский тон и начал размахивать перед носами си-
ловиков пальцем. Его собеседники переглянулись и…
Состоялись выборы. В первом туре Собчак шел с небольшим
перевесом, но не набрал необходимого количества голосов. Во
втором — проиграл. Победа Яковлева была не триумфальной, но
неоспоримой. Он выиграл несколько процентов голосов, кажется —
4–5. Мне говорили потом, что в центральных районах города Соб-
чак выиграл с перевесом в 7 %, а в периферийных районах проиграл
25 %. И проиграл он именно там, где сосредоточена основная масса
военнослужащих.
Следует отметить, что команда Яковлева построила свою изби-
рательную кампанию очень грамотно. Это касалось не только ор-
ганизации дела, но и идеологической, содержательной стороны.
Собчака представляли избирателю краснобаем-болтуном, Яков-
лева — умелым, добротным хозяйственником. Сравнивали запу-
щенный Петербург со стремительно хорошеющей и богатеющей
Москвой. Утверждали, что мэр по должности обязан быть не поли-
тиком, а хозяйственным руководителем, и ставили Собчаку в при-
мер Лужкова. Сравнение было не вполне корректным. В Москве
в то время на одного жителя приходилось в среднем в 6 раз больше
средств городского бюджета, чем в Петербурге, и причины такого
положения были отнюдь не в талантах Юрия Михайловича. Просто

в Москве находились практически все офисы крупнейших частных
компаний страны. Как и положено по закону, они платили налоги
городу по месту своей регистрации. То есть нефть добывали, к при-
меру, в Тюмени, а налоги платили Москве. Другое дело, что своими
особыми возможностями Лужков воспользовался действительно
блестяще. Как бы то ни было, появились рекламные плакаты, на
которых Яковлев предстал без пиджака, в рубашке с засученными
рукавами. И этот образ оказался востребован электоратом.
Совершенно неожиданно Яковлев выиграл у Собчака телевизи-
онные дебаты. Он выглядел простым, симпатичным и искренним
человеком, озабоченным городскими делами, и совсем не пасовал
перед своим недавним начальником. Удивительно, но Анатолий
Александрович к этому оказался не готов и даже несколько рас-
терялся под напором критики. Вдруг выяснилось, что у него нет
каких-то новых перспективных идей, которые можно было бы пред-
ложить избирателям. В общем — проигрыш по всем статьям.
Не знаю, как столь самолюбивый человек, как Собчак, вообще
смог пережить такое поражение. Держался Анатолий Александрович
мужественно. Многие из его вчерашних сторонников, в том числе
и некоторые столпы интеллигенции, люди со всемирно известными
именами, оказались у праздничного стола новоиспеченного губер-
натора еще до официального объявления итогов выборов. Приехал
Ельцин, встретился с бывшим и новым градоначальниками. Скупо
поблагодарил Анатолия Собчака за проделанную работу и выставил
его за дверь в прямом и переносном смысле. И здесь-то выяснилось,
что никаких позиций, подготовленных на «черный день», у Собчака
не было. Не было, судя по всему, и сколько-нибудь значительного
денежного состояния.
Экс-мэр собрал у Альберта Магалашвили в муниципальном куль-
турном центре на Невском (во дворце Белосельских-Белозерских)
всех своих сторонников и очень спокойно, сдержанно и вместе с тем
тепло поблагодарил людей за поддержку, попрощался и ушел бук-
вально в никуда.
После крушения
Формально Собчак начал работать в некоей ранее неизвестной
в городе должности представителя ЮНЕСКО. На очень короткое
время он обосновался в этом качестве в небольшом, но очень краси-
вом и уютном особнячке на улице Чайковского, но вскоре его оттуда

попросили. Как мне потом говорили, об особнячке узнал родной
для Анатолия Александровича юрфак Госуниверситета и с помощью
каких-то манипуляций заполучил здание в свое пользование. Это
выглядело странно, особенно с учетом того обстоятельства, что Го-
суниверситет располагал в то время примерно 400 зданиями, разбро-
санными по всему городу, и, являясь крупнейшим среди вузов долж-
ником в Петербурге, содержал эти здания в ужасном состоянии. Но,
видимо, выгнать Собчака вместе с его ЮНЕСКО из особнячка было
для некоторых его бывших коллег по юрфаку, как говорится, особым
кайфом. Экс-мэр превратился в опальную фигуру.
В сложившейся ситуации Анатолий Александрович хотел вер-
нуться к тому делу, которым он занимался до своего вовлечения
в большую политику, — к преподаванию и научной работе. В этом,
видимо, была своя логика. Как мне позже рассказывал сам Анато-
лий Собчак, он обратился к Вербицкой с просьбой принять его на-
зад, в Госуниверситет. Людмила Алексеевна ответила отказом. Тогда
Собчак обратился в Европейский институт, который и самим своим
созданием, и финансированием долгое время во многом был обязан
именно мэру, но и там получил отказ.
В тот момент я предложил Собчаку заведовать кафедрой в СПбГУП.
По совести говоря, придя к нам, Анатолий Александрович оказал бы
честь нашему Университету. Преподавателем он был первоклассным.
К тому же наш вуз с момента своего создания, 1926 года, профили-
ровался в социально-культурной сфере, по сути был профсоюзным
аналогом государственных институтов культуры, и я считал правиль-
ным соответствующее развитие нашего юрфака — в сфере правово-
го обеспечения развития культуры. О том, чтобы профессор уровня
Собчака возглавил соответствующую кафедру, можно было только
мечтать. В Петербурге в то время вообще был только один специалист
мирового класса, занимающийся правовыми отношениями в сфере
культуры, — профессор Галенская, но она преподавала в другом вузе
и в силу возраста не стремилась к административной работе. Анато-
лий Собчак на мое приглашение ответил согласием, пришел к нам
в отдел кадров и оформил документы. Для издания приказа о его
приеме на работу мне не хватало только трудовой книжки. Но при-
нести ее Собчак не успел. Последовала попытка его ареста.
Совершенно неожиданно на одной из центральных улиц горо-
да к нему подъехал микроавтобус с автоматчиками в спецодежде
и касках. Экс-мэра окружили, и некие представители правоохра-

нительных органов попытались его задержать. В то время весьма ос-
ведомленные персоны говорили мне, что это была «рука Москвы».
Якобы приближенные Ельцина, вроде бы Барсуков и Коржаков,
решили окончательно расправиться с Собчаком. Будто бы в одной
из петербургских тюрем его уже ждала камера со специально подо-
бранными уголовниками, которые должны были сломить Анатолия
Александровича и заставить его признаться в несуществующих гре-
хах. Разумеется, никакими фактами на этот счет я не располагаю,
но думаю, что это правда.
В то же самое время мне довелось присутствовать в Таврическом
дворце на заседании Совета безопасности России при Госдуме, чле-
ном которого я несколько лет состоял как ректор вуза, имеющего
весьма заметный в стране юридический факультет. Довольно-таки
неожиданно на трибуне этого серьезного собрания силовиков по-
явился депутат Думы Тельман Гдлян. Тот самый, что прославился
в советское время на ниве хлопкового дела вместе с Ивановым. Оба
они «в минуту славы» были следователями Генпрокуратуры СССР
и «наводили порядок» в Узбекистане. На этот раз Тельман Хорено-
вич выступил с пламенной речью, обличая Собчака и его «темные»
дела. Речь выглядела до неприличия бездоказательной. Никаких
фактов злоупотреблений Гдлян привести не мог. Обычные базар-
ные сплетницы в моем представлении смотрелись бы намного убе-
дительнее. Аудитория слушала депутата с недоумением. Не дав ни
одного убедительного ответа на вопросы, Гдлян вывалился в кори-
дор. В распахнувшуюся дверь из зала было видно, как на него с вож-
делением набросилась орава телевизионщиков. Все это выглядело
совершенно отвратительно. Я даже подумал, что и все узбекское
дело, на волне которого Гдлян с Ивановым пролезли в Верховный
Совет СССР, было фальсификацией. Потом присутствующие мне
говорили, что нескольких минут выступления бывшего суперпро-
курора им хватило, чтобы разглядеть в нем мелкого жулика. Было
очевидно, что против Собчака затеяна какая-то мерзость, полити-
ческая провокация. Сложилось впечатление, что Гдлян примчался
в Петербург в расчете, что московские спецагенты выбьют из Ана-
толия Александровича признательные показания, и Гдляну в этой
истории прописана какая-то роль. Может быть, в части «работы
с общественностью», манипулирования прессой. Но что-то у этой
публики не сработало.
Как мне потом рассказывал начальник ГУВД (городской и об-

ластной милиции) генерал Пониделко, Собчака при попытке ареста
спасла Людмила Нарусова. По его словам, супруга в критический
момент оказалась рядом с Анатолием Александровичем. Тащить
его силой группа захвата не решилась. Агенты, потрясая бумага-
ми, требовали от Собчака пройти в автобус, и законопослушный
профессор-юрист в принципе был готов это сделать. И тут вмеша-
лась Людмила Борисовна. Она трижды и очень настойчиво сказала
мужу: «Толя, тебе же плохо! У тебя же сердечный приступ!» В конце
концов немало шокированный происходящим Анатолий Собчак по-
нял, чего от него хочет жена. Была вызвана машина скорой помощи,
и опального политика увезли в Военно-медицинскую академию.
В городе стало известно, что инициаторы ареста пытались выца-
рапать бывшего мэра с больничной койки, но начальник академии
Юрий Шевченко его не отдал. Чуть позднее Анатолия Александро-
вича перевели в кардиологическое отделение 122-й медсанчасти.
Скандал разразился ужасный. В городе мало кто верил, что Собчак
мог быть замешан в каких-то злоупотреблениях. Ему сочувствовали
даже давние недоброжелатели. Но поделать никто ничего не мог.
В этот момент мне позвонила Людмила Борисовна и попроси-
ла сходить с ней в 122-ю медсанчасть, проведать мужа. Не скрою,
особого восторга данная просьба у меня не вызвала. Обстановка
вокруг Собчака была накаленной. Никто не знал, какую еще га-
дость могут устроить его могущественные недоброжелатели. Но
мое возмущение этой историей пересилило нежелание ввязывать-
ся. И я согласился.
Не скрою, это был самый напряженный поход в больницу в моей
жизни. К счастью, неприятностей не произошло. Мы с Нарусовой
поднялись на кардиологический этаж и вошли в палату. Картина,
открывшаяся моему взгляду, удивила. Несмотря на холод на ули-
це, окна просторной палаты были распахнуты настежь. Анатолий
Александрович в одних пижамных штанах, по пояс обнаженный,
делал зарядку. В палате он был один, но вокруг время от времени
сновал персонал. Чувствовалось, что о нем здесь заботятся. Собчак
выглядел абсолютно спокойным. Казалось, что он даже внутренне
готов стать политзаключенным. В его поведении проступало до-
стоинство.
Через некоторое время Анатолий Собчак чудесным образом
оказался в Париже. Понятное дело, что при наличии выписанного
ордера на его арест вылететь рейсовым самолетом он не мог. По-

говаривали, что Анатолий Александрович вылетел из Пулково на
частном самолете и что его отъезд организовал Путин. Вполне воз-
можно, что отъезд Собчака за пределы страны был наилучшим вы-
ходом и для его гонителей. Уж слишком происходящее взбудоражи-
ло общественность.
Парижская эмиграция бывшего мэра была довольно-таки про-
должительной. И все это время люди возмущались его преследова-
ниями. В защиту Собчака публично выступил Дмитрий Сергеевич
Лихачев. Высказал недовольство гонениями на бывшего мэра и его
недавний соперник, губернатор Владимир Яковлев. Наш Универси-
тет тем временем выпустил небольшую книжечку с лекциями Ана-
толия Александровича, прочитанными им в СПбГУП за несколько
месяцев до описываемых событий. Понятное дело, что это издание
ни на что не влияло, но нам хотелось как-то обозначить свою пози-
цию, морально поддержать человека. Несколько экземпляров бро-
шюры я передал Нарусовой, которая время от времени заезжала ко
мне поделиться последними новостями, остальные (около тысячи)
разослал по городу.
В конце концов тема с уголовным преследованием Собчака
как-то сошла на нет, и он вернулся в город. В аэропорту Анатолия
Александровича встречала толпа журналистов. На следующий день
газета «Смена» напечатала его интервью, в котором среди прочего
сообщалось, что работать Анатолий Собчак будет в Гуманитарном
университете профсоюзов.
И вот здесь впервые за все время нашего знакомства у меня слу-
чились проблемы, с которыми мне не удалось справиться. Если бы
не это интервью, я бы совершенно спокойно принял профессора
на работу и поставил бы окружающее человечество перед свершив-
шимся фактом. Но интервью было прочитано моим руководством.
Я ведь не владелец Университета, а всего лишь наемный управля-
ющий. Избирает меня Ученый совет, но нанимают на работу соб-
ственники Университета — две крупные общественные органи-
зации. Справедливости ради надо сказать, что наше руководство
практически никогда не злоупотребляет своими правами. Меня
контролируют. Не забывают когда положено потребовать отчет,
проводят ревизии, но не мешают принимать решения в пределах
моей компетенции. Прием на работу заведующих кафедрами —
моя прерогатива по должности. Но и у профсоюзов есть определен-
ные права. В том числе нравственного характера, не прописанные

в нашем уставе. Например, не иметь в числе сотрудников своего
учреждения политических оппонентов. И в данном случае произо-
шла беспрецедентная за всю мою многолетнюю работу ректором
вещь: руководство порекомендовало мне не приглашать на рабо-
ту Собчака. Рекомендация не была высказана в форме приказа.
В моих взаимоотношениях с руководством форма приказов вообще
не употреблялась — слишком умные люди мною руководят. Но и не
выполнить рекомендацию я не мог. По всей видимости, интервью
в «Смене» всколыхнуло профактив, во Дворец труда посыпались
многочисленные протесты. И если влиятельные, авторитетные
члены профсоюзов не хотели видеть Собчака профессором в их
университете, у меня просто не было морального права поступить
вопреки их мнению.
А Собчак тем временем действительно собирался выходить к нам
на работу. Я оказался в отвратительной ситуации. Как ни поступи —
все будет некрасиво. И я пригласил Анатолия Александровича пообе-
дать в «Старую таможню», ресторан на Васильевском острове. Собчак
воспринял мою информацию внешне весьма спокойно. Не испыты-
вать боли он, конечно, не мог. Но по прошествии времени, выступая
перед студентами у нас в Университете, на вопрос о том, с кем бы он
пошел в разведку, он ответил двумя именами: Михаила Михайловича
Боброва и моим. Видимо, он понял мои трудности в данном эпизоде
и счел обстоятельства моего отказа уважительными.
После возвращения Анатолия Александровича из Франции мы
иногда виделись. Один раз встретились с ним и Нарусовой в центре
города на каком-то мероприятии, после чего поехали ко мне домой,
попили чаю. Что и говорить, Анатолий Александрович чувствовал
свою невостребованность. Как это обычно бывает в таких случаях,
его начали сторониться бывшие «друзья», в том числе из мира звезд
культуры и искусства. Я видел на приемах, как кое-кто из персон,
еще вчера искавших его благосклонности, пытавшихся заглядывать
ему в глаза, теперь уклонялся от встреч. Выглядело это довольно-
таки противно.
Накануне очередных парламентских выборов Анатолий Алексан-
дрович позвонил мне. Он решил снова вернуться к политической
жизни, снова баллотироваться. В силу формальных требований
ему нужно было собрать десять подписей в поддержку своего вы-
движения от уважаемых жителей избирательного округа. Мне было
непонятно, как по закону можно определить авторитетность того

или иного горожанина, я не разбирался в этих тонкостях, но, раз-
умеется, согласился, и когда Собчак ко мне приехал, подпись свою
поставил не раздумывая. Думаю, что квалификации для работы в за-
конодательном органе страны у Анатолия Александровича было бо-
лее чем достаточно. Насколько я знаю, в десятке «подписантов» был
и Михаил Михайлович Бобров.
С этими выборами связан один весьма забавный эпизод «из
репертуара» моего в то время несовершеннолетнего сына-стар-
шеклассника. Юра знал, что Собчак идет на выборы, и не очень
удивился, когда как-то днем в нашу дверь позвонили. На вопрос,
кто там, дама за дверью представилась: «Я агитатор, хочу пред-
ложить Вам голосовать на приближающихся выборах за Анатолия
Александровича Собчака. Если Вы мне откроете, то я расскажу
Вам, почему, на мой взгляд, именно за него стоит проголосовать».
Кроме сына, никого дома не было, никто не мог предотвратить
хулиганство.
Юра, видимо, скучал и обрадовался возможности развлечься. Он
заявил, что открывать нет смысла, потому что он уже совершенно
точно решил, за кого будет голосовать, и это не Собчак, а Александр
Сергеевич Запесоцкий. И уж он-то лично знает, что лучше Запесоц-
кого кандидата на свете нет и что он сам в этом кого угодно сумеет
убедить. На это дама ему заявила, что Запесоцкий действительно
человек достойный, но в списках его нет. Сын это нагло парировал
короткой фразой: «У Вас устаревшие сведения».
Далее ребенок по телемонитору системы безопасности наблю-
дал, как агитаторша, перелистывая списки кандидатов, направи-
лась через лестничную площадку к двери напротив. Бедная, она не
знала, что это тоже была дверь нашей квартиры. Дама позвонила.
А малолетний оболтус уже успел обежать лестничную площадку
со стороны квартиры, после чего, стараясь изменить голос, по-
вторил свои реплики. Активистка совсем расстроилась: «Наверное,
у меня устаревшие данные», — заявила она и понуро побрела вниз
по лестнице…
В то время как жители нашего дома на Каменноостровском про-
спекте готовились единодушно отдать за меня свои голоса, я нахо-
дился на работе и старался в меру возможностей помочь Анатолию
Александровичу. Я снимал его для телевидения в Большом театраль-
ном зале Университета.
Как это обычно бывало в цикле телепрограмм «Университетские

встречи», в зале собралось свыше 700 студентов. Собчак, по своему
обыкновению, выступал весьма ярко, остроумно, интеллигентно.
Только в ответе на один вопрос он «поплыл». Дело касалось эко-
номики. Среди студентов в зале находились и представители эко-
номического факультета. Вопрос их был по сути довольно-таки
простым, и я попытался переформулировать его. Когда Анатолий
Александрович снова начал отвечать, я вдруг, к удивлению, понял,
что видный юрист имеет весьма смутные представления об эконо-
мике. Во всяком случае, у недавнего мэра не оказалось совершенно
никакой экономической программы или даже просто видения путей
подъема экономики города. Это было весьма огорчительно, и дан-
ный фрагмент я, естественно, не включил в телепрограмму.
Цикл «Университетские встречи» шел по городскому телеканалу,
и программу с Собчаком мне по нему показать не удалось. Телезри-
тели ее увидели только по каналу «Россия» после его ухода из жиз-
ни. Но, как мне говорила Марина Фокина, занимавшаяся в момент
выборов общественными связями Собчака, Гуманитарный универ-
ситет профсоюзов оказался единственным в городе учреждением,
предоставившим Анатолию Александровичу площадку для встречи
с избирателями. Это было вообще последнее публичное выступле-
ние в жизни Собчака. Выборы он проиграл, даже не вошел в первую
тройку лидеров в своем избирательном округе. А через месяц с не-
большим его не стало…
Мой рассказ о первом в посткоммунистическую эпоху главе Пе-
тербурга подошел к завершению. Я изложил свою, глубоко субъек-
тивную картину того, что было, и то, что я по этому поводу думаю.
Жизненный финал этого незаурядного человека оказался трагич-
ным: безработица, очернение в прессе, безосновательное уголовное
дело, носящее характер откровенного политического преследова-
ния, попытка ареста, вынужденная эмиграция, предательство дру-
зей, смерть в возрасте 62 лет — не выдержало сердце…
Думается все же, что крах карьеры Собчака случился не потому,
что он во многом заблуждался и часто ошибался. И даже не пото-
му, что он не подходил для хозяйственной работы. Кстати, многие
считают, что мэр такого мегаполиса, как Петербург, не обязательно
должен быть администратором-хозяйственником. Достаточно быть
хорошим политиком, оставляя экономику, ремонт дорог, «комму-
налку» своим заместителям. Для многолетнего, стабильного успеха
в политике Собчак, возможно, был слишком честным, искренним

и гордым человеком. Ему, на мой взгляд, не хватило «гибкости
хребта», умения приспосабливаться, способности склонять голо-
ву перед обстоятельствами. В связи с этим он был обречен. Своим
поражением Собчак окончательно подтвердил свое право на место
в ряду петербургских интеллигентов — социального слоя, отодви-
нутого ходом истории на обочину развития страны.
«А что хорошего он вообще сделал?» — спросит читатель. Ответ
на этот вопрос зависит от политических взглядов. Анатолию Алек-
сандровичу принадлежит место в ряду людей, внесших наибольший
вклад в демонтаж советского строя. В глазах одних это большой
минус, в глазах других — большой плюс. Собчак видел Петербург
западноевропейским, интеллигентным и даже великосветским
городом и немало сделал для утверждения именно такого образа.
И он же не сумел сплотить горожан, придать динамизм социально-
экономическому развитию мегаполиса.
Наверное, можно найти еще много плюсов и минусов. Но лично
мне не хочется взвешивать дела Анатолия Собчака на весах добра
и зла. Не вся жизнь лежит в этой плоскости. Я бы ответил вопросом
на вопрос: а почему совершенно забыты политические лидеры, вы-
шедшие на историческую арену одновременно с ним, такие, к при-
меру, как Сергей Станкевич или Гавриил Попов? Почему люди не
вспоминают совсем недавно еще всемогущих персонажей россий-
ской государственности, таких как Барсуков, Коржаков, Сосковец,
Грачев, Волошин и иже с ними, а Собчака — вспоминают и будут
вспоминать?
Рискну предложить свою версию. В силу личностных особен-
ностей Анатолий Собчак стал своего рода символом ярчайшей
социальной группы нашей страны — той части интеллигенции
конца 1980-х — начала 1990-х годов, которая добивалась перемен.
Для одних он ассоциируется с бедой, разрушением привычного
и дорогого им мироустройства. Для других Собчак — персони-
фицированное воплощение их романтических мечтаний о стра-
не, живущей по законам достоинства и совести. Его полюбили
как свою мимолетную мечту о свободе и счастье, о жизни с гордо
поднятой головой. И разлюбили, и даже возненавидели, когда по-
няли, что жить так не смогут никогда. Он стал нестерпим как по-
стоянное напоминание о преданной мечте. Есть и третьи. Те, кто
считает идеалистические принципы Собчака наивностью и глу-
постью, а крушение его карьеры — оправданием собственного,

весьма практичного цинизма.
Для меня Анатолий Александрович останется в памяти в пер-
вую очередь незаурядным, очень интересным человеком. В России
обычно не ценят людей за неординарность, но именно такие лич-
ности, как Анатолий Собчак, делают нашу жизнь многоцветной.
Без таких необычных персон ход событий превратился бы просто
в серые будни. Хотя, может быть, и в сытые. Но чего стоит подобная
жизнь?..
Июнь 2005 г.
ВЛАДИМИР ЯКОВЛЕВ*
В системе обычаев нашего народа есть одна огорчительная чер-

та — как правило, мы благодарим людей за хорошие дела тог-
да, когда они нас уже не могут услышать. Владимир Яковлев сделал
много хорошего для Петербурга. И мне, как одному из жителей этого
города, хочется вопреки традиции сказать Владимиру Анатольевичу
сегодня спасибо. Поздравить с юбилеем и пожелать здоровья и от-
личного настроения.
Владимир Яковлев — фигура, занявшая значительное место
в истории нашего города. Место не менее заметное, чем его пред-
шественник на посту градоначальника. Их сравнивать интересно.
Интересно, как в одной и той же высокой должности реализовывали
себя два крупных человека. При всем внешнем различии общего
у них оказалось немало. Я общался и с тем, и с другим. Обоих считаю
людьми умными, порядочными и, что на мой взгляд исключительно
важно, проявившими искреннюю любовь к нашему городу.
Приход к власти каждого из градоначальников имел свою вну-
треннюю логику, был закономерен. Анатолий Александрович, на мой
взгляд, — талантливый разрушитель. Он был востребован судьбой на
политической арене страны в эпоху тотального крушения Советско-
го Союза, да и всего уклада нашей жизни, и проявил в деле ниспро-
вержения прежнего строя исключительные способности. Какой знак
ставить перед результатом — «плюс» или «минус» — вопрос полити-
ческих взглядов читателя. Владимир Яковлев — строитель по складу.
И он оказался востребован в качестве главы города, когда наступило
время расчищать обломки катастрофы и налаживать новую жизнь.
Отношения нашего Университета с Владимиром Анатольевичем
прошли несколько этапов. Первый — период взаимного узнавания
и взаимной симпатии. Затем — некоторое охлаждение. После это-
го — активное взаимодействие, достигшее кульминации в 2002 году.
С января 2003 года мы не виделись.
Начну с того, что в момент предвыборного противоборства между
Собчаком и Яковлевым я был безусловным сторонником первого.
Отношения с Собчаком к середине 90-х у нас были замечательные.
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2004. Ноябрь. С. 68–76.
Владимир Яковлев 79
СПбГУП никогда не получал от города какой-либо финансово-

хозяйственной поддержки, но Собчак ценил наш Университет. Ему
виделся в нашей деятельности некий прообраз новой России — той
самой, ради которой демократы и ниспровергали советский строй,
коммунистическую партию. При любом удобном случае мэр по-
ложительно отзывался об СПбГУП, ставил его в пример другим,
менее радивым, по его мнению, вузам. Коллеги-ректоры, конечно,
на меня при этом злились, и даже очень. Некоторые просто взра-
щивали в себе ненависть. Но городские чиновники, зная про доброе
отношение мэра, вели себя по отношению к нам весьма лояльно.
Думаю, что эта эмоционально-психологическая обстановка убере-
гала СПбГУП от многих возможных неприятностей.
Когда Владимир Яковлев, один из заместителей Собчака, бросил
ему вызов, я, как и многие в Петербурге, отнесся к этому крайне
негативно. Практически все мои знакомые считали, что замести-
тель так делать не должен. Я совершенно искренне полагал, что на-
бравшийся к тому времени опыта руководства городом Анатолий
Собчак, человек исключительный по своим данным публичного по-
литика, — руководитель наилучший; ну а если в Петербурге есть хо-
рошие хозяйственники, то им стоит потрудиться заместителями.
Яковлев был тогда мало кому известен, кроме узкого круга чинов-
ников и директоров предприятий. Интеллигенция откровенно воз-
мущалась даже самим фактом претензий Владимира Анатольевича на
губернаторский пост. Блистательный оратор, очень представительный,
настоящий светский лев, Анатолий Собчак безусловно превосходил
невзрачного и простецкого, как тогда казалось, своего заместителя.
В числе многих я предложил Анатолию Александровичу свои услу-
ги по организации его поддержки на выборах. Прямая политическая
деятельность в Университете не положена по уставу, но я видел воз-
можность совершить ряд действий неполитического характера, по-
ложительно влияющих на ход предвыборной кампании. Особенно
существенны были наши возможности во Фрунзенском районе, где
проживают сотни сотрудников и тысячи студентов Университета.
Собчак тогда в связи с выборами попросил заехать в СПбГУП
Владимира Путина, бывшего его первым заместителем. Владимир
Владимирович приехал, внимательно меня выслушал, но встреча
не имела заметных последствий. То ли мои идеи показались ему не-
интересными, то ли, как потом говорили сведущие люди, В. В. Пу-
тин, обеспечивший Собчаку избрание на первый срок грамотной
работой с главами городских районов, в 1996 году оказался факти-

чески отстранен от организации выборов Людмилой Нарусовой,
супругой Собчака.
Перед самыми выборами состоялось два выступления Анатолия
Александровича в Большом театральном зале Университета. Одно —
перед нашим коллективом, второе — перед профсоюзным активом
города и области. Но оба они, к моему глубокому огорчению, скорее
повредили мэру в общественном мнении, нежели помогли.
Мне по службе приходится руководить людьми самых разных
политических убеждений, поэтому я никогда и никому не расска-
зываю, за кого проголосовал на тех или иных выборах, но думаю,
читатель уже понял, что в 1996 году я отдал свой голос за Собчака.
А победил, как известно, Яковлев. Я не набивался в друзья к но-
вому градоначальнику, переживая поражение Собчака. Однако по-
степенно мои советники, весьма влиятельные в нашем Университете
люди, начали оказывать на меня некоторое давление, считая, что я
неправ. Смысл их высказываний сводился к тому, что ректор не име-
ет права руководствоваться личными симпатиями и антипатиями.
Университет — не отдельная планета, он расположен в конкретном
городе, и руководитель по должности обязан иметь нормальные от-
ношения с любым мэром. Я понимал, что это действительно так. Тем
более, что в то время Университет еще не достиг своей сегодняшней
мощи и масштаба и был значительно более уязвим для различных
неблагоприятных воздействий «внешней» среды.
Осенью 1996 года у меня появился удобный случай представить-
ся новому городскому главе. Я сидел на концерте в БКЗ «Октябрь-
ский» на известном в кругу начальства 17-м ряду. Этот ряд наи-
более удобно расположен — сразу за проходом, до 16-го ряда там
расстояние метра четыре, и городское начальство нередко смотрит
концерты именно оттуда. Эмма Васильевна Лавринович, дирек-
тор БКЗ и наша выпускница, никогда не обижает ректора своего
вуза и обычно размещает меня именно на этих престижных местах.
В тот вечер самые лучшие места 17-го ряда, в центре зала, занимал
Владимир Анатольевич со свитой. Я сидел через несколько кресел,
чуть дальше от центра. Рядом со мной оказался Юрий Третьяков,
довольно известный в нашем городе человек. Мы были знакомы
с ним с начала 90-х. За это время Юрий Валентинович поработал
и в федеральных структурах, и в правительствах города и области,
неизменно оставаясь преподавателем СПбГУП. Человек общи-
тельный и приятный, он всегда был вхож в круги власть имущих.

Мы обменялись с ним несколькими репликами, и он представил
меня губернатору. Владимир Анатольевич отреагировал доброже-
лательно. Спокойная улыбка, демократичная, без «выпендрежа»
манера поведения. Запомнилась и первая реплика, что-то вроде:
«Знаменитый ректор знаменитого вуза, здравствуйте!» Оказалось,
что Яковлев о нас немало слышал. И мы договорились о его при-
езде в Университет.
Визит губернатора состоялся вечером, в самый канун Нового года,
30 декабря 1996 года. Гость приехал часов в шесть вечера, а уехал около
полуночи. Мы, конечно, хорошо подготовили программу его пребы-
вания. Я пригласил тогдашнего главу Фрунзенского района Евгения
Новикова, и мы повели губернатора по Университету. Начали с только
что отстроенной к тому моменту церкви. Потом перешли в Дом сту-
дентов. Само собой, я повел Яковлева на самый лучший, только что
отремонтированный этаж. Там мне повезло. Когда мы выходили из
лифта, студенты на кухне как раз вытаскивали из духовки противень со
свежеиспеченным яблочным пирогом. Запах стоял умопомрачитель-
ный. Этот сюжет не готовился заранее, просто так совпало, но все мы,
как оказалось, были изрядно голодны. Тут же сели за стол и вместе со
студентами съели их кулинарное чудо. Лучшей обстановки для уста-
новления нормальных человеческих отношений было не придумать.
Конечно, они сложились бы и без пирога, но с пирогом было лучше.
Губернатор Яковлев производил хорошее впечатление. В нем не
было напускной профессорской вальяжности, столь украшавшей
Собчака, но чувствовалось нечто другое, не менее ценное. Я бы ска-
зал: «Достоинство простого человека». Выяснилось, что общаться
с ним очень легко. Казалось, он совсем не стремился произвести
какое-то особое впечатление на собеседников, вел себя очень спо-
койно и естественно, как человек, которому интересна наша жизнь.
В этом был очень сильный контраст с Собчаком. Тот стремился заво-
рожить собеседника своей мыслью, покорить своей личностью. При
этом Анатолий Александрович, как я не раз замечал, нередко доби-
вался результатов противоположных желаемым. Стремясь завоевать
аудиторию, он терял контроль над собой, увлекался собственными
идеями, говорил то, чего не нужно было говорить в данной ситуа-
ции, и в итоге наживал врагов.
Яковлев же по манере общения был совершенно неотразим. Его
простота и естественность обезоруживали. Лишь один раз за все
годы знакомства он был со мной довольно-таки резок, да и то это

было на улице, когда он опаздывал в аэропорт, а я случайно встре-
тился ему на пути. Потом я понял, что манера поведения Владимира
Анатольевича была тщательно выверенной и требовала постоянного
напряжения, большого самоконтроля. Думаю, что его искренность
и уважительность — настоящие, но для того чтобы их проявлять
18 часов в сутки (а я его видел на людях многократно и в самых
разных ситуациях), нужны невероятная концентрация внимания
и сильная внутренняя энергетика.
Замечу, что в среде городской интеллигенции я был далеко не пер-
вым, кого привлек на свою сторону Владимир Анатольевич. Многие
«столпы культуры», до этого наслаждавшиеся дружбой с Собчаком,
прибежали поздравлять Яковлева с победой еще до официального
оглашения результатов выборов. Я совершенно не осуждаю такую
быстроту политической реакции. Не знаю, если бы мое учреждение
кормилось из городского бюджета, может быть, и я так бы себя вел...
Между тем Яковлев хорошо знал о неприятии его существенной ча-
стью деятелей культуры и с первых же месяцев губернаторства начал
менять сложившееся предубеждение. Здесь не могло обойтись без
некоторого отступления от предвыборной риторики. Если в пылу
борьбы с бывшим шефом Яковлев критиковал Собчака за пристра-
стие к банкетам (правда, термин «банкетный мэр» недоброжелатели
Анатолия Александровича ввели в оборот до Яковлева), то после вы-
боров новый глава и сам стал активно посещать различные приемы.
Начал общаться с «бомондом», его рассматривали, изучали, при-
спосабливались, привыкали. Яковлев начинал нравиться.
Но еще более сказалось другое. При Владимире Яковлеве прави-
тельство города эффективнее заработало в хозяйственном плане. По
крайней мере, многим так показалось. Помню, как одна из преданных
сотрудниц Собчака, уцелевшая в новой команде, говорила мне в сен-
тябре 1996 года, не скрывая приятного удивления: «Новый-то как ор-
ганизатор несравнимо сильнее прежнего оказался. Вместо деклараций
и разговоров — конкретные решения и контроль за исполнением».
Забегая вперед, скажу, что после ухода Яковлева из городского
правительства некоторые уцелевшие сотрудники стали его характе-
ризовать как «управленца-демократа». Отмечали, что при соблюде-
нии иерархии власти он все же находил способы услышать мнения
чиновников среднего звена. Теперь часто вспоминают, что он на
работе в Смольном вообще умел и любил слушать людей.
Довольно-таки быстро выяснилось, что Яковлев, как и Соб-

чак, — тоже большого роста. Что он совсем не плох как публичный
оратор. Что может не теряться в работе с прессой. Более того —
быть остроумным и обаятельным, четко аргументировать свои по-
зиции, перехватывать инициативу в споре. Лет через шесть после
описываемых событий я беседовал на эту тему с его женой, Ириной
Ивановной. Общаясь со мной как с известным в ту пору тележур-
налистом, Ирина Яковлева втолковывала (видимо, не надеясь на
мою сообразительность), что постепенное проявление Яковлевым
качеств хорошего публичного политика нельзя описывать словом
«рост»: «В нем все эти качества были заложены с детства. Просто
до избрания губернатором они не были востребованы. А теперь
проявились. Владимир Анатольевич — глубоко интеллигентный
человек». Поразмыслив, я внутренне с ней согласился. И с тех пор
формулировку «взаимоотношения Яковлева с интеллигенцией»
считаю ошибочной, потому что отношу экс-губернатора к интел-
лигенции, более того — к ее лучшей части.
...А в тот предновогодний вечер час за часом мы вели Яковлева по
коридорам Университета, где во всех аудиториях кипела жизнь, вез-
де люди занимались чем-то интересным и везде ему были рады. Без
преувеличения — от подвала до крыши — везде побывал губернатор.
В одном из помещений шла репетиция театра Корогодского, в фойе
Театрального зала горел камин, были накрыты столы в ожидании
банкета для 700 сотрудников. А они сами сидели в театральном зале
на традиционном концерте. Губернатор вручил моим коллегам за-
ранее доставленные нами из Москвы правительственные ордена.
Один из них предназначался мне лично. После этого Владимир
Анатольевич (безо всякого предупреждения с моей стороны) попал
в трудную ситуацию. Этот, по сути дела, настоящий артистический
розыгрыш был придуман заранее народным артистом России, заве-
дующим кафедрой хореографии, профессором Громовым. Его под-
готовили с моего одобрения. Думаю, для Яковлева это оказалось
серьезным испытанием на наличие чувства юмора и умение вести
себя в нестандартных ситуациях. И это испытание он с честью вы-
держал, очаровав наш коллектив.
А дело было так. Мы вывели Владимира Анатольевича на сере-
дину сцены Большого театрального зала. Тут же появился студенче-
ский ансамбль русского народного танца. Ребята вытащили скамей-
ки, усадили на них нас с губернатором, одели нам сельские фуражки
и дали в руки ложки. Все это происходило в танце, под музыку, и мы,
положив ногу на ногу, начали стучать в ложки как заправские сель-
ские трактористы. Было видно, что, несмотря на неожиданность
сценария и наличие 700 зрителей, Владимир Анатольевич не только
не стушевался, но и получил большое удовольствие.
В этот день он участвовал во многих событиях. Вместе с нами
открыл новый хореографический зал, познакомился с работой уни-
кальной для России лаборатории новых музыкальных технологий,
зашел в компьютерные классы, наблюдал за использованием в учеб-
ном процессе новых тогда лазерных дисков. Затем я рассказал ему
о плане реконструкции спортивного комплекса с тренажерными
залами. В этот же день в присутствии огромного количества сту-
дентов мы ввели в строй Большой спортивный зал. Церемония по-
лучилась красивой. Первые удары по мячу губернатор сделал с моим
сыном Юрой, который был представлен собравшимся как школь-
ник 6-го класса, первокурсник XXI века.
После этой встречи Владимир Анатольевич начал себя вести по
отношению к Университету примерно так же, как до него Собчак.
Установилась та же система отношений. Я по-прежнему не обращал-
ся к градоначальнику с просьбами финансово-хозяйственного плана,
только приглашал на различные мероприятия в Университет. Яковлев,
когда мог, не отказывал. Например, он всегда бывал на наших перво-
сентябрьских праздниках, подчеркивая таким образом, какой именно
путь развития высшей школы в нашем городе он считает правильным.
И, конечно же, не было случая, чтобы Владимир Анатольевич, встре-
тившись с ректорским корпусом нашего города, не поставил бы нас
в пример моим коллегам, не обратил их внимание на то, как Гумани-
тарный университет профсоюзов решает те или иные проблемы.
Вскоре вслед за нашим знакомством последовало и заметное
охлаждение. Против меня и, естественно, нашего Университета на-
чали работать и его ближайшее окружение, и некоторые из ректоров.
Внешне повод был прост: меня объявили «собчаковцем». Вокруг
Анатолия Александровича складывалась сложная ситуация. Бли-
жайшее окружение Ельцина развернуло настоящую травлю бывшего
мэра. Ею в основном занимались московские силы. Но и Яковлева
пытались втянуть в конфронтацию с Собчаком. Владимир Анато-
льевич испытывал крайне отрицательные эмоции, попадая на раз-
личных публичных мероприятиях в одно пространство с бывшим
мэром. Анатолий Александрович же совершенно не собирался от-
казываться от публичной жизни. Там, где бывший и новый градо-

начальники появлялись вместе, возникала невероятная неловкость
для всех присутствующих. Собчак вел себя «как ни в чем не бывало»,
Яковлеву же такое «соседство» давалось с видимым трудом. Город-
ская элита же просто не знала, как ей себя вести (не в этих ли ми-
зансценах корни теперешнего непоявления Владимира Анатолье-
вича в Петербурге?).
В итоге Яковлев просто перестал бывать на тех мероприятиях, куда
приглашали и Собчака. Думаю, Владимир Анатольевич совершенно
не хотел участвовать в набиравшей обороты травле своего бывшего
шефа. Мы с ним два или три раза говорили на эту тему, и Владимир
Анатольевич неизменно подчеркивал, что он не разрывал отноше-
ния с Собчаком, готов с ним общаться. Кстати, Яковлев никогда при
мне не говорил о Собчаке ни одного плохого слова. Думаю, он был
абсолютно искренен в желании нормализовать обстановку. В ту пору
Собчак был практически беззащитен, и кривить душой Владимиру
Анатольевичу просто не было смысла. В Смольном было хорошо
известно, что ситуацию непрерывно подогревала Нарусова, жена
экс-мэра. Думаю, что если бы не Людмила Борисовна, то Собчак на-
шел бы возможности установить нормальные отношения со своим
преемником. Было очевидно, что именно такой ход событий послу-
жил бы оздоровлению климата. Но Людмила Борисовна при любом
удобном случае использовала все возможности для разогревания не-
примиримости своего мужа к бывшему подчиненному. А влияние
Нарусовой на Анатолия Александровича было огромным, как я мог
судить, почти безграничным. Собчак был влюблен в Нарусову, по
моему убеждению, безответно и безнадежно. Впрочем, об этом —
в другой главе книги…
В тот период происходило все примерно так: Людмила Борисовна
смотрела на меня огромными голубыми глазами и говорила: «Ана-
толий Александрович никогда не сможет простить этого предателя».
Говорила она это при самом Собчаке и с совершенно невероятной
страстью. Присутствуя при таких сценах, я сразу представлял себе,
как Лариса Рейснер приказывала революционным морякам стре-
лять по «Авроре», как Фанни Каплан палила в Ильича и как товарищ
Коллонтай добивалась побед на шведском дипломатическом фрон-
те. Рядом с таким вулканом энергии и ненависти, как Нарусова,
подавленному женскими чарами Анатолию Александровичу мысль
о примирении, полагаю, просто не могла прийти в голову.
Как уже понял читатель, после выборов Яковлева я не перестал

общаться с Собчаком — просто совесть не позволяла, хотя довольно-
таки быстро многие высокопоставленные лица нашего города начали
чураться опального политика. Ведь руководители крупных учрежде-
ний во многом не являются себе хозяевами, они — часть определенных
систем взаимоотношений. И как бы они ни уважали того или иного
политика, в первую очередь они обязаны думать о судьбе своих учреж-
дений. И когда ближайшее окружение Ельцина организует атаки на
Собчака, здравый смысл обязывает держаться от него подальше.
Чтобы читателю было понятно, замечу, что, когда очень успешный
руководитель сети медицинских учреждений Святослав Федоров
выставил свою кандидатуру на президентских выборах, ельцинская
администрация незамедлительно нанесла удар по финансированию
его учреждений.
Меня в этом смысле несколько спасало относительно автоном-
ное положение вуза, независимость от государственных источников
финансирования. В общем, после неудачной попытки ареста Соб-
чака его супругу в 122-ю медсанчасть, где он лежал тогда в карди-
ологическом отделении, сопровождал я. И когда Собчак оказался
в изгнании, его книгу издал наш Университет. И когда он пытался
избраться в Государственную Думу, то нашлось всего лишь одно ме-
сто в городе, где он сумел встретиться с массовой аудиторией, — это
был Гуманитарный университет профсоюзов.
Все это не могло пройти бесследно. Яковлев начал от нас дис-
танцироваться. Думаю, что ему немало грязи на нас вылило и его
непосредственное окружение, и мои коллеги-завистники.
Декабрь 2004 г.
Постепенно, однако, этот холодок в отношениях все-таки рас-

сеялся. Я даже не помню, как конкретно это произошло. Данные
строки я пишу через 9 лет после прекращения своего сотрудничества
с Владимиром Анатольевичем, и многое уже стерлось из памяти.
Одно определенно: каких-то особых усилий по «втиранию в дове-
рие» к нему я не прилагал.
Сегодня могу сказать совершенно точно: Яковлев был настоя-
щим губернатором, на первое место во взаимоотношениях с людь-
ми ставящим их дела, полезность городу. Посудите сами. Заглянув
в свой формальный послужной список, я обнаружил, что в 1996 году
был доверенным лицом А. А. Собчака на выборах губернатора.
В 1997 году Собчак, желая публично продемонстрировать мне свое

уважение, пришел на защиту моей докторской диссертации в Ин-
ститут культуры на Дворцовой набережной и выступил с соответ-
ствующей речью. В 1999 году в соответствии с регламентом выбо-
ров в числе 10 влиятельных петербуржцев я выдвинул кандидатуру
А. А. Собчака в депутаты Государственной Думы по 210-му округу
Санкт-Петербурга.
В то же время в 1998 году В. А. Яковлев вводит меня в Совет по
культуре при губернаторе — очень небольшой по составу обществен-
ный орган, состоящий исключительно из знаковых имен нашего
города. В 1999 году он приглашает меня стать доверенным лицом
на собственных губернаторских выборах, в 2000 году вводит в пре-
зидиум Общественного совета Санкт-Петербурга.
Ни в один из этих органов я не лез, не мобилизовывал знаком-
ства, чтобы попасть «в обойму». Властные интриги мне всегда были
мало интересны. Яковлев просто внимательно относился к людям
в городе, вел себя как реальный демократ. Конечно, теперь такое
поведение выглядит удивительным: каждый мало-мальски серьез-
ный руководитель, если хочет удержаться на плаву, должен входить
в какую-то влиятельную группировку. Должен иметь высоких по-
кровителей. Но при Яковлеве было иначе.
Заботился ли он о собственном кармане? Запускал ли руки в го-
родскую казну? — Не похоже. Члены его семьи занимались бизнесом.
Думаю, разбогатели, конечно. Но эта их деятельность по масштабам
не шла ни в какое сравнение с тем, что происходит в последнее деся-
тилетие на просторах нашей страны. Например, с успехами в бизнесе
госпожи Батуриной.
Конечно, занимаясь городскими делами, Яковлев не мог не иметь
контактов с местными нуворишами. Как-то раз, когда Владимир
Анатольевич принимал участие в одном из теннисных турниров
в Университете, поговорить с ним приехал крупный питерский биз-
несмен Михаил Мерилашвили. За плечами Михаила Михайловича
была и репутация крупного «авторитета» регионального значения.
(Что-то вроде Березовского во времена раннего президентства Ель-
цина.) Не зная об этом, я познакомился с ним на теннисном корте.
И потом, невзирая на все слухи, уже не порывал знакомства. Со-
вершенно случайно я стал свидетелем разговора Яковлева с Мери-
лашвили. Это было в раздевалке, собеседники меня не видели. Так
вот, это был разговор совершенно обычного горожанина-просителя
с высокопоставленным чиновником. Без малейших намеков на

какие-то особые отношения. А у Мерилашвили к тому моменту была
в распоряжении крупнейшая «охранная организация» в городе, пре-
вышавшая по численности полторы тысячи человек. Одно его имя
приводило многих представителей городского бизнеса в сильные
чувства: кого — в шок, кого — в трепет.
Я думаю, что и к этой категории горожан Яковлев относился в за-
висимости от их полезности городу. В общем, он победил Собчака на
выборах на волне протеста, но потом завоевал симпатии самых разных
категорий горожан своими реальными делами, ежедневным выстраи-
ванием нормальных деловых отношений с окружающей средой.
Сначала Владимир Анатольевич волновался, выступая в массовой
аудитории, даже краснел. Потом же проявил себя как прекрасный
оратор. Буквально через год-полтора после избрания он уже не толь-
ко не лез за словом в карман, но и прекрасно владел аудиторией.
И в личном общении буквально очаровывал людей. Выходец из про-
стой семьи, закончивший совсем не престижный вуз, Яковлев ока-
зался умным и талантливым самородком. И совершенно не случай-
но его рейтинг практически все время работы составлял 65–70%.
Ближе к концу 90-х у нас с Владимиром Анатольевичем сложи-
лись весьма добрые человеческие отношения. Я никогда не бывал
в его личном кругу, в неформальной обстановке — среди родных
и друзей. Но хорошее отношение чувствовалось — прежде всего по
тональности общения. Яковлев не строил из себя начальника, ему
не требовалось чинопочитание, и это очень располагало.
Возможно, на его отношение ко мне повлияли журналисты Алек-
сандр и Ирина Потехины. Их я отношу к числу самых талантливых
и порядочных людей, с которыми меня только сводила судьба. Оба
в ранний период нашего знакомства были связаны с петербургской
«Комсомольской правдой». Ирина — по-настоящему деловой че-
ловек, талантливо руководивший газетой. Александр — «золотое
перо», человек, абсолютно равнодушный к бизнесу, но активно ин-
тересующийся политикой. Оба пользовались огромным авторите-
том в своей профессиональной среде и имели массу друзей, в число
которых с искренним удовольствием входил и я.
В какой-то момент Саша стал вице-губернатором в правительстве
Яковлева. Это его нисколько не изменило. Помню, как на празднова-
ние одного из дней рождения Владимира Анатольевича в Смольном
он явился в игрушечных заячьих ушках. Позднее в ходе политических
баталий противники Яковлева завели на Потехина уголовное дело,

разумеется, совершенно безосновательное. И тогда его в должности
вице-губернатора сменила жена. Скажу прямо, лучших чиновников
на этом посту я за 20 лет своего ректорства не видел.
С Потехиными связаны два резких поворота в моей жизни того
времени. Один из них — второе «пришествие» на телевидение. Пер-
вое состоялось в конце 70-х годов и длилось лет пять. Тогда я стал
очень популярен как ведущий молодежных музыкальных передач.
С середины 90-х годов я снова начал сниматься. Сначала — бла-
годаря Сергею Шолохову в его программе «Тихий Дом». Потом по
рекомендации Потехина городской телеканал стал предоставлять
телеэфир для моих собственных телепрограмм столько, сколько
я просил. Эта «раскрутка» в дальнейшем сделала меня весьма жела-
тельной персоной и на других каналах, неподконтрольных Смоль-
ному. Конечно, в итоге я был Александру весьма благодарен.
Второй поворот был связан с моим руководством Фондом 300-ле-
тия Петербурга и принес мне значительные неприятности. Фонд
я возглавил в 2002 году, с подачи Потехиных и по просьбе Яковлева.
Надо заметить, что до этого я дал понять Владимиру Анатольевичу, что
не хочу менять должность ректора СПбГУП на пост вице-губернатора
города по науке, культуре, образованию. Конечно, идти на руковод-
ство Фондом не было никакого меркантильного смысла. Должность
эта считалась «расстрельной», и буквально десятки людей, которым
поступали соответствующие предложения, от нее отказались. Яковле-
ва к тому моменту уже сильно «мочили» мощнейшие силы из Москвы,
выдавливая с губернаторского поста, отчасти потому я и согласился.
Правда, не совсем по доброй воле. И здесь наполучал синяков «по пол-
ной программе». Да еще так сложилось, что прекратил в конце концов
отношения с искренне любимыми мною Потехиными.
Где-то в конце 2002 года я ушел из Фонда, набрав в него 14 млн
долларов по-настоящему добровольных пожертвований и получив
от Яковлева занятную должность «специального международного
посланника Санкт-Петербурга по программе празднования 300-ле-
тия». Это была почетная отставка.
Конечно, хочется подробнее рассказать о «яковлевском» периоде
моей петербургской жизни. Но времени на это до выхода данной
книги уже нет. Надеюсь позднее дописать недостающее в полно-
масштабном издании воспоминаний.
2 октября 2011 г.
ЮНОСТЬ ПРЕЗИДЕНТА:
ВОСПОМИНАНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ ОЧЕВИДЦА*
П очему именно Дмитрия Медведева рекомендовал Владимир

Путин стране в качестве нового президента? Его аргументы:
«Компетентен, порядочен, обладает необходимым опытом, я ему
доверяю» — кажутся публике слишком простыми, не раскрыва-
ющими какого-то особого тайного резона. Лично меня кандидатура
Дмитрия Медведева совсем не удивила. Двадцать лет назад станов-
ление будущего президента происходило на моих глазах.
***
Наше общение с Дмитрием Медведевым происходило в конце
1980-х годов, в его бытность еще аспирантом. Тогда я организовал
небольшой научно-производственный центр, создававший учебные
пособия для учреждений культуры страны. Дмитрий Анатольевич
работал в нем юридическим консультантом. Разница в возрасте
у нас была большая: раза в полтора. Я «разменял» четвертый деся-
ток, он только что получил университетский диплом. Но смотреть
на Медведева свысока как-то в голову не приходило.
Юноша совершенно не стремился привлечь к себе внимание,
произвести впечатление, но вызывал уважение, возраставшее по
мере знакомства с ним. В то время, казалось, все или почти все были
поглощены жаждой обогащения. А те, кто не «греб под себя», на-
ходились в глубокой растерянности. Дмитрий Медведев был в этом
смысле как бы вне «веяний времени», вне доминирующих настрое-
ний эпохи. Возможно даже, он был над ними, спокойно и профес-
сионально делал свое дело.
Медведев ничего о себе не рассказывал. По крайней мере, по сво-
ей инициативе. Ни к кому не лез со своими личными делами. По
каким-то признакам можно было понять, что аспирант Дмитрий
Анатольевич (Димой его называть почему-то не хотелось) проис-
ходит из семьи интеллигентной и небогатой. Вуз закончен, человек
*
Впервые опубликовано в газете «Известия» под заголовком «Почему
Медведев?» (2008. 7 мая. С. 6).
Юность президента: воспоминания и размышления очевидца 91
учится в аспирантуре, сидеть на шее у родителей неудобно, нужно

самому что-то зарабатывать — понятная, в общем-то, ситуация.
Зарабатывал он для того времени нетипично: без суеты, ажиотажа,
алчного блеска в глазах. Если характеризовать одним словом — до-
стойно. Это совсем не соответствовало общей атмосфере зарожда-
ющегося российского бизнеса. Мне было с чем сравнивать: в поле
зрения тогда оказалась масса сверхактивной молодежи, сконструи-
рованной, казалось, по принципу снегоуборочной машины. У той
рычаги работают только в одну сторону: гребут и гребут к себе... Мо-
лодой аспирант же, договорившись о зарплате, больше ею не ин-
тересовался. Четко и ритмично занимался работой, согласовывал
сроки и всегда вовремя достигал ожидаемых результатов.
Тогда юриспруденция только-только входила в повседневную
жизнь. Применять знание законов можно было по-разному. Мно-
гие это знание употребляли для того, чтобы объегорить партнеров
или государство. У нас с Медведевым даже идей таких не возникало.
Ловчить никто не стремился. После существования в системе урав-
ниловки просто хотелось нормально зарабатывать. Больше и лучше
работать и жить соответственно. Это общее внутреннее настроение
нами не обсуждалось, но хорошо чувствовалось. К тому же ощу-
щалось, что медведевское понимание юриспруденции базируется,
коренится в каких-то более существенных мировоззренческих осно-
ваниях, нежели теория права.
К примеру, он разрабатывал типовые формы наших договоров
с деловыми партнерами. Наверное, несложное для специалиста
дело. Затем он же визировал конкретные их варианты. Я, доцент
вуза культуры, совсем не искушенный в хозяйственных делах, спра-
шивал: «Ну, вот за нами здесь записан такой-то пункт обязательств.
А что нам будет, если не выполним?» Иногда ведь за обязательствами
совсем не стоит конкретная ответственность. Ответ следовал при-
мерно такой: «В общем-то, от неприятностей можно и уйти, но дого-
вора должны выполняться». Понятно было, что цитируется норма,
допустим, римского права. Но и нравственная основа бизнеса фор-
мулировалась при этом достаточно четко. Право и нравственность
как бы сливались воедино.
Или другой пример. Вписываем в договор обязательства партне-
ра. Обсуждается требование, являющееся нормой права. Мы про это
знаем, а партнер может и не знать. Медведев говорит: «С точки зре-
ния законодательства это можно и не вписывать. В случае спора суд
встанет на нашу сторону. Но внесение данного положения в договор

будет дисциплинировать исполнителя. Он это прочтет, подпишет,
запомнит. Значит, риск неисполнения обязательства и необходимо-
сти нам потом с ним конфликтовать существенно уменьшится».
По прошествии нескольких лет совместной работы я с удивлени-
ем обнаружил, что наше весьма активное и успешное предприятие в
итоге не имело ни одного судебного конфликта ни с гражданами, ни
с юридическими лицами, ни с государством. И мы ни разу никого не
подвели, да и нас никто не подвел. Даже странно как-то получилось.
Удивительно. И еще я теперь думаю, что Медведев тогда определил
мое личное отношение к юриспруденции как к основе грамотного
ведения дел не только в публичной, но и в личной жизни. В свое
время, рассказав об этом жене, получил реплику: «Так вот почему
ты заключил со мной брачный контракт!»
Одним из удивительных качеств молодого аспиранта было аб-
солютное отсутствие интереса к внешним эффектам и стремления
произвести впечатление на кого бы то ни было. К примеру, желания
покрасоваться перед дамами или пустить пыль в глаза начальству
мне представляются вещами обыденными. Так ведут себя почти все.
Но у Дмитрия Анатольевича этого не было совершенно. Он просто
не заводил разговоров на темы, не относящиеся к работе.
Мы знали, конечно, что он — из ЛГУ и, будучи в аспирантуре на
кафедре Собчака, участвовал в агитации за него на выборах в Ленсо-
вет. Среди моих личных знакомых практически все к Собчаку тогда
относились плохо. Впервые хороший отзыв о нем я услышал имен-
но от Дмитрия Медведева. Анатолий Александрович вызывал тогда
всеобщий интерес, и разговор о нем возник стихийно в моем каби-
нете. Скорее всего, я сказал что-то неодобрительное в духе: «А вот
ваш Собчак...» И Медведев был вынужден это прокомментировать.
Его мнение было интересно, потому что, несмотря на свою очевид-
ную молодость, он никогда не говорил ничего попусту. Дмитрий
Анатольевич вообще производил впечатление не по годам умного,
выдержанного и образованного человека, что заставляло относить-
ся к его словам весьма внимательно. Тогда в разговоре о Собчаке
Дмитрий Анатольевич заметил: «Собчак — кристально честный,
порядочный человек. У него есть только один недостаток: когда он
поднимается на трибуну и начинает говорить, он перестает слышать
зал. Это нередко случается с профессорами. Они порой не слышат,
не чувствуют людей. Многие преподаватели любят покрасоваться на
трибуне, и Анатолий Александрович этому не чужд». Я это запомнил

и позднее, познакомившись с Собчаком лично, не раз мог оценить
справедливость сделанного замечания.
Думается, что умение разбираться в людях, замеченное на вы-
соких ступенях карьеры, было присуще Медведеву как минимум
с юности. Возможно, оно сочеталось с общим умением стремитель-
но вникнуть в проблему, проанализировать ситуацию, выработать
решение. Именно это в науке и называется интеллектом — быстро-
действие ума, помноженное на интуицию.
Было интересно обсуждать с юным юристом деловые проблемы.
Он никогда не привносил в суть дела ничего лишнего, посторон-
него. Несколько лет назад, когда Дмитрий Анатольевич уже зани-
мал высокий государственный пост, у меня случился разговор о нем
с крупным российским ученым. Натура творческая, кипучая, ученый
осаждал начальство требованиями финансирования своих проектов.
Чаще получал поддержку, иногда — отказ. При отказе, естественно,
обижался и сердился: «Все они там одним миром мазаны: думают
только о своих личных интересах». Я спросил: «И Медведев тоже?»
Собеседник мой с досадой махнул рукой. Дескать, и он тоже.
Я с трудом сдержал улыбку. Маститый коллега мой в эту минуту
был похож на подростка, утверждающего, что «все женщины одина-
ковы». К тому же я уже хорошо представлял себе логику поведения
Дмитрия Анатольевича в подобных ситуациях. Как-то раз я позво-
нил ему по мобильному телефону, желая пригласить его на какое-то
мероприятие. И услышал: «Александр Сергеевич, а Вы меня в Мо-
скве нашли. Я теперь в аппарате президента работаю». Потом мы
несколько раз встречались. Я, как человек, одержимый развитием
своего Университета, пару раз обращался к нему с разными прось-
бами. И они не были выполнены. По некоторым нюансам бесед
можно было понять, что всякий раз, получая от кого бы то ни было
просьбу, Дмитрий Анатольевич задавал себе вопросы: соответствует
ли просьба государственным интересам; находится ли она в секторе
его служебных обязанностей; достаточен ли вопрос по значению,
чтобы он имел право тратить на него свое время?
Мне, конечно, хотелось бы обидеться: ну как же, бывший колле-
га не хочет мне помочь «по блату». Но это было бы глупо. Когда я
узнал о том, что Медведев перешел на работу в Кремль, я огорчился
за Петербург и порадовался за Россию. Для меня это был абсолютно
четкий знак путинского курса на возрождение России, преодоление
ельцинского безвременья. Только с такими людьми в команде этого

и можно было добиться. Вот и подумалось: мог ли Дмитрий Ана-
тольевич, решая мои вопросы, звонить в соседние кабинеты вла-
сти? Ведь они населены весьма своеобразными обитателями. Где-то
там рядом — глава администрации и соратник олигархов Волошин,
в здании неподалеку — глава правительства «Миша — два процента».
И тому подобная публика. Соседи, разумеется, просьбу исполнят,
а потом со своей обратятся. Вступая в подобные отношения, и шефа
подвести недолго. Да и вообще, чиновник должен заниматься тем,
что положено по должности, а не тем, чем в России принято... Так
что теперь, когда Владимир Путин говорит на пресс-конференции,
что он верит Медведеву, я сразу отметаю много обывательских ги-
потез: что Путин — наивный человек, что он не знает истории, что
у него на Медведева «вагон компромата» и т. п. Думаю, что пре-
зидент просто уже лет двадцать видит, с кем он работает. И имеет
основания доверять.
Но вернусь в прошлое. Когда Собчака избрали председателем
Ленсовета, Дмитрий Медведев стал его советником. Это было есте-
ственным продолжением предшествующей деятельности Медве-
дева в качестве доверенного лица Собчака на выборах. Дмитрия
Анатольевича трудно назвать болтливым, и свои дела в Ленсовете
он со мной не обсуждал. Но однажды, когда я очередной раз в его
присутствии критиковал Собчака, Медведев все же высказался в его
оправдание. Дескать, Собчак, приступив к исполнению новых обя-
занностей, заметил с досадой, что «политика — это грязное дело».
Сказано это было Медведевым в том смысле, что руководителю
столь крупного масштаба под давлением многих обстоятельств да-
леко не всегда удается действовать сообразно совести, как бы того
ни хотелось. Сама специфика нахождения во власти такова, что
во многих случаях приходится выбирать между плохим решением
и очень плохим. Как ни поступи — легко на душе не будет. При всей
антипатии к Собчаку я вынужден был согласиться со справедливо-
стью сказанного. Интеллигенция входила во власть, и было это ей
не совсем приятно.
Вскоре Собчак стал мэром. Дмитрий Медведев перешел на ра-
боту в мэрию. Также советником, но уже не к Анатолию Алексан-
дровичу, а к его первому заместителю — Владимиру Путину. Уже
тогда Медведев вызывал уважение вполне очевидной цельностью
личности: единством внутреннего содержания и внешних манер,
профессионализмом и интеллигентностью, особым достоинством,

доступным только честным людям, отсутствием интереса к внеш-
ним эффектам и легким деньгам... Медведев отличался и какой-то
особой внутренней концентрацией на вещах, за которые он брался,
которые считал стоящими внимания, за которые отвечал.
Из моего маленького предприятия он ушел абсолютно корректно
и даже как-то незаметно. Просто делать ему на этой работе было
больше нечего. Правильно сконструированная юридическая систе-
ма функционировала сама по себе, и новых вопросов не возникало.
А ум ученого требовал иных задач. К этому времени в стране начали
создаваться действительно крупные фирмы, появились новые зако-
ны и связанные с их применением проблемы. Интересы профессио-
нального юриста привели его в большую корпорацию. Возможно,
здесь сказался и его интерес к саморазвитию.
Для медведевского стиля абсолютно характерно, что я до сих пор
толком не знаю, где конкретно он работал и в какой должности.
Время от времени мы встречались. Никаких совместных дел у нас
с ним больше не было, но прекращать общение со столь необыч-
ным человеком не хотелось. В какой-то момент я почувствовал, что
его служебная карьера круто пошла вверх. А он этим совершенно
не хвастался. На тысячу человек вряд ли найдется хотя бы один,
способный утаить от своего бывшего сослуживца карьерные успе-
хи. Возможно, Медведев в этом отношении — единственный и на
сто тысяч.
На протяжении всех последующих лет у меня никогда не воз-
никал вопрос, почему именно его привлекал к совместной работе
Владимир Путин, на каких бы ступенях службы он ни находился.
Именно таких людей хотел бы привлекать любой руководитель, же-
лающий делать дело.
Не скрою, я завидовал новым сослуживцам Медведева. Став рек-
тором, не раз предлагал ему и заведование кафедрой, и руководство
юридическим факультетом. Но у него находились более интересные
предложения. Один раз по моей просьбе Дмитрий Анатольевич в се-
редине 1990-х проанализировал правовую конструкцию, созданную
нами для обеспечения работы Университета. Времени у него это за-
няло немного, а оригинальность полученных выводов могла бы со-
ставить надежную основу докторской диссертации. Я понял, что
к этому времени Медведев уже сложился как серьезный ученый,
теоретик права.
Недавно я участвовал во встрече Дмитрия Анатольевича с россий-

скими профлидерами. Встреча была посвящена вопросам взаимо-
действия профсоюзов с властью. Обычно профсоюзные лидеры
принимают государственных чиновников, мягко говоря, прохладно.
Медведева же приняли весьма доброжелательно. Людям импониру-
ет его интеллигентная, корректная, уравновешенная манера поведе-
ния. Первый вице-премьер вступил в дискуссию с профлидерами,
прокомментировав отдельные заинтересовавшие его тезисы про-
звучавших выступлений. С кем-то согласился, с кем-то поспорил.
Над отдельными высказываниями пошутил — весьма корректно,
уважительно. И все это — со знанием сути вопросов, наличием си-
стемного видения проблем.
Мне в этот момент подумалось о том, что отечественная пресса
создает в массовом сознании несколько искаженный образ кандида-
та в президенты страны. Как якобы несамостоятельного, слабого ли-
дера, всего лишь одного из помощников нынешнего президента. На
самом деле перед нами на трибуне находился весьма яркий и само-
стоятельно мыслящий человек, во многом похожий на Владимира
Путина. Конечно, не могло не обратить на себя внимание некоторое
сходство стиля поведения. Оба — спортивные, подтянутые, невозму-
тимые. Оба обладают безупречной манерой речи и любят подчерк-
нуто и к месту употреблять «бытовизмы» из народного фольклора,
контрастирующие с общим изложением и потому привлекающие
к себе особое внимание.
К примеру, Михаил Шмаков упомянул о важности для профсою-
зов выделения в номенклатуре ведомств специального министерства
труда. Дмитрий Анатольевич же отреагировал на это фразой, что,
может быть, не столько структура важна, а то, что каждое ведом-
ство «должно мышей ловить, а не просиживать штаны». Именно
эту фразу на следующий день процитировали практически все при-
сутствовавшие журналисты. Еще бы: суть обсуждаемых проблем им
была практически непонятна, а речевой колорит оказалось легко
обыграть в заголовках и передать читателю: «Дмитрий Медведев бу-
дет ловить мышей совместно с профсоюзами».
Но на самом деле сходство между Путиным и Медведевым зна-
чительно серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Это — общность
взглядов, основополагающих принципов, подходов к возрождению
России. Об этом сходстве, думается, вообще довольно легкомыслен-
но рассуждать в категориях «начальник–подчиненный». А именно
эту плоскость стремится предложить своей аудитории сегодняшняя

российская пресса.
Наверное, в чем-то Медведеву повезло. Он обрел в жизни руково-
дителя, делающего Дело. Обрел Учителя. Он оказался в обстановке,
максимально способствующей развитию его деловых и человече-
ских качеств, более того — требующей максимального напряжения.
Сегодня Дмитрий Медведев востребован эпохой. По-моему, это за-
кономерно.
Май 2008 г.
УНИВЕРСИТЕТСКИЕ ВСТРЕЧИ:
ВЛАДИМИР ПУТИН*
7 октября, в свой день рождения, Председатель Правительства Рос-
сии Владимир Владимирович Путин посетил Санкт-Петербургский
Гуманитарный университет профсоюзов. Визит этот вызвал немалый
общественный резонанс. Ведь СПбГУП — вуз негосударственный да и,
в отличие от многих, независимый от государства. К тому же проф-
союзы ведут с властью острый диалог по широкому спектру проблем
возрождения современной России.
О чем шел разговор на этот раз, мы спросили ректора СПбГУП про-
фессора А. С. Запесоцкого.
Беседа за чашечкой чая

— Бывал ли Владимир Путин в Университете профсоюзов раньше,
и какова цель его нынешнего визита?
— Последний раз Владимир Владимирович был у нас 12 лет назад,

еще в должности первого вице-губернатора в правительстве Соб-
чака. Конечно, в тот период мы общались, он знал о многих на-
ших инициативах. Например, о том, что правительство Петербурга
и Анатолий Александрович Собчак активно поддержали разработку
Декларации прав культуры, которая осуществлялась в СПбГУП под
научным руководством Дмитрия Сергеевича Лихачева.
Конечно, за эти годы у Владимира Владимировича накопилось
много информации о переменах, произошедших в Университете,
о том, как вуз вырос, какое здесь трудоустройство выпускников, ка-
чество подготовки специалистов. При невероятной занятости ему
долгое время не удавалось приехать, хотя мы давно приглашали. На-
конец визит состоялся. Премьер-министр сразу отметил, насколько
Университет изменился в лучшую сторону. Это видно по подбору
профессорско-преподавательского состава, по материальной базе,
*
Впервые опубликовано в газете «Аргументы и факты». 2008. 15–
21 окт. С. 32.
Университетские встречи: Владимир Путин 99
объему научных исследований, которые у нас проходят и сопровож-

даются различными научными конференциями. Самая крупная из
них — Международные Лихачевские научные чтения — авторитет-
нейший форум, где происходит осмысление сложнейших процессов
развития культуры.
Приятно отметить, что на протяжении всех этих лет мы чув-
ствовали поддержку Владимира Владимировича. В 2001 году пре-
зидент позитивно отреагировал на наше с Даниилом Граниным
письмо о необходимости увековечения памяти Дмитрия Лиха-
чева. Тогда был издан соответствующий указ. И в последующие
годы Университет получил ряд телеграмм с выражением поддерж-
ки. Моральная поддержка, внимание — это для нас было чрезвы-
чайно важно.
Нынешний визит был не случаен. Председатель Попечительского
совета Университета, глава российских профсоюзов Михаил Шма-
ков обратился к премьеру с предложением создать на нашей базе
самый современный по мировым масштабам факультет конфлик-
тологии.
— Для чего нужен подобный факультет?
— Он необходим для снятия социальных, культурных, этниче-

ских конфликтов. Сейчас образуется большая волна миграции. Даже
когда в Россию приезжают люди из братских стран, таких как Украи-
на и Белоруссия, и то возникает некоторое напряжение. А когда
это жители Средней Азии, появляются серьезные культурные про-
тиворечия. Представьте себе, какая сегодня в Москве, к примеру,
вьетнамская диаспора или сколько в России китайцев. Миграция
неизбежна, это общемировая тенденция. Как сделать, чтобы этот
процесс не вызывал конфликтов? Как сделать так, чтобы приезжа-
ющие к нам люди быстрее адаптировались? Кому, как не нашему
вузу с огромным опытом по предотвращению крайних форм трудо-
вых, социальных конфликтов, конфликтов между богатыми и бед-
ными, решать эти проблемы и готовить кадры!
Разумеется, Владимир Владимирович хотел лично познакомиться
с нашим потенциалом. Но ему было интересно не только это.
В последние 17 лет наш вуз превратился в крупный интеллекту-
альный и нравственный центр гражданского общества России. Не
зря у нас часто бывал академик Лихачев, систематически участвует
в университетской жизни Даниил Гранин и другие видные предста-

вители российской интеллигенции.
Поэтому Путину было интересно поговорить со студентами и пе-
дагогами на самые разные темы. Разговор шел о морали, нравствен-
ности, о роли телевидения в обществе, о том, как чиновничество
должно относиться к негосударственным учреждениям, о Деклара-
ции прав культуры Лихачева. Владимир Владимирович беседовал
с нами около полутора часов за чайным столом в нашей библиотеке.
И это был очень интересный разговор!
Обмен мнениями
— Какие впечатления остались у студентов от общения с главой
правительства?
— Я догадывался, что Путин очень популярен среди молоде-

жи, но даже не представлял насколько! У нас очень патриотически
ориентированная молодежь, что радует.
— Согласился ли Владимир Путин с Вашими аргументами, и готовы

ли Вы сегодня при его поддержке организовать факультет конфлик-
тологии?
— Факультет будет создан. У меня осталось впечатление, что Вла-

димир Владимирович после посещения Университета уехал в хоро-
шем деловом настроении. Произошел весьма конструктивный об-
мен мнениями. Другое дело, что председатель правительства видит
многое глубже, дальше, видит жизнь в сложности ее разных противо-
речий. Например, нам очевидно, что существует серьезная проблема
с журналистикой, в частности засилье безнравственности и пошло-
сти на телевидении. Путин это тоже видит, но спрашивает: «Сегодня
стало или не стало лучше? Могло ли быть так, чтобы чрезвычайно
тяжелые для страны 1990-е годы не сказались на телевидении?» И мы
вынуждены были согласиться, что произошедшее — закономерно.
И при наличии огромных претензий к телевидению мы согласны,
что оно меняется в лучшую сторону. Меня он спросил: «Александр
Сергеевич, Вы критикуете чиновников, а представляете, что будет,
если я сейчас поручу чиновникам руководить прессой? Они могут
Университетские встречи: Владимир Путин 101
так наруководить, что станет еще больше проблем». По его мнению,

государство в ряде вопросов должно вести себя чрезвычайно осто-
рожно и постепенно вырабатывать механизмы управления. К при-
меру, через государственный заказ, через привлечение обществен-
ности, через создание общественных советов. Премьер понимает,
что многие проблемы не решить «с шашкой наголо».
Премьер — для студентов пример

— Студенты увидели перед собой достойный пример, и встреча с
премьером может стать для них стимулом к достижению новых вы-
сот на всю жизнь.
— Политика нашего Университета заключается в том, что мы

стараемся как можно больше значительных людей, крупных лич-
ностей ввести в пространство вуза. Студенты формируются в опоре
на нравственные и духовные ценности, выработанные культурой.
Ценности передаются нашей молодежи в том числе через влияние
крупных личностей. Я безмерно рад, что студенты повидали этого
человека в наших стенах.
— Что Университету дал приезд Председателя Правительства

России?
— Владимир Владимирович увидел, что в нашем Университете

создана хорошая, творческая, продуктивная обстановка. Нами по-
лучен мощнейший импульс, свои задачи мы знаем, а дальше бу-
дем работать. Скоро будет открыт набор талантливой российской
молодежи на факультет конфликтологии. Поскольку это важное
государственное поручение, подойдем к его выполнению с особой
ответственностью!
Октябрь 2008 г.
Беседовал Артем Куртов
II
А. А. ЗИНОВЬЕВ*
С теплотой вспоминаю день моего личного знакомства с выда-

ющимся мыслителем А. А. Зиновьевым. Это произошло 3 апре-
ля 1998 года, когда Александр Александрович выступил в нашем
Университете с лекцией «Возродим Великую Россию». Для меня
было счастьем познакомиться с человеком, книги которого я читал
с огромным интересом: «Зияющие высоты», «Коммунизм как реаль-
ность», «Русская трагедия», «Глобальный человейник», «Фактор по-
нимания». А «Русская трагедия» и «Глобальный человейник» стали
моими настольными книгами.
Зиновьев поразил меня своими мыслями, биографией, характе-
ром. Александр Александрович не раз говорил о себе, что он — «го-
сударство в государстве». И это было действительно так. Для него
характерны поразительная цельность, самодостаточность, твердая
вера в себя и в свою правоту. Он не боялся быть «непопулярным»,
не страшился «плыть против течения»: и тогда, когда остро кри-
тиковал советскую Россию, и когда не признал катастрофических
результатов реформ 1990-х. И его не волновала личная выгода, что
для сегодняшней России очень необычно.
Производила впечатление разносторонняя талантливость Зино-
вьева — ученый, философ, писал стихи, рисовал, обладал замеча-
тельным остроумием.
В Зиновьеве, безусловно, была тайна. Но такие вещи разгадать
и описать невозможно. Имеет смысл только поделиться впечатле-
ниями. Можно, конечно, сказать, что загадочность личности Зи-
новьева — в его многогранности: в одном человеке — выдающийся
*
Данный текст подготовлен для Российско-баварского исследователь-
ского центра им. А. А. Зиновьева в сентябре 2011 г.
А. А. Зиновьев 103
логик, известный писатель, крупнейший исcледователь-социолог.

Проявил себя и в живописи, известны несколько его выставок в Гер-
мании. Но это мало что объясняет.
Зиновьев производил впечатление невероятно мощного, био-
логически уникального организма. Ощущение исходящей от него
энергетики было совершенно непропорционально его физическим
параметрам. Боксеры Кличко и Валуев при личных встречах такого
впечатления не производят. У Зиновьева эта энергетика была «за-
мешана» на интеллектуальной и нравственной мощи.
Вот как происхождение такой персоны вообще можно объяс-
нить? Гены? Работа над собой? Судьба, закалившая характер испы-
таниями? Стоит, конечно, вспомнить: фронтовик, начавший войну
в танковых войсках и закончивший в авиации. Необычайная широта
интересов. Круг общения…
Судьба мне подарила встречи с несколькими личностями за-
предельного масштаба: Дмитрий Лихачев, Иосиф Бродский, Геор-
гий Свиридов, Наталья Бехтерева… В каждом из этих людей была
своя особенная аура, своя тайна. Зиновьев – это удивительно та-
лантливый от природы, абсолютно русский человек, который про-
шел и шлифовку жерновами эпохи, и огранку великой культурой,
и труднейшую самонастройку, саморегулирование… Но дело этим
не исчерпывается. В таких людях есть что-то особенное, данное от
Бога — сверх нормативов, положенных простым смертным. В них
Творцом заложена какая-то сверхзадача, особая миссия. И мы,
обычные люди, это чувствуем.
Зиновьев сыграл положительную, глубоко своеобразную роль
в истории нашей страны. Настоящий гражданин и патриот. В пер-
вый период своей деятельности остро разоблачал пороки коммуниз-
ма и советской системы, в пореформенный период был бескомпро-
миссным критиком «западнизма», бездумного переноса западной
модели развития на Россию.
В судьбе и творчестве Александра Зиновьева была и линия ду-
ховно-нравственного служения правде, справедливости, добру,
самой жизни. Великими становятся только люди, ставящие перед
собой великие цели. Это условие недостаточное для величия, но не-
обходимое. Как-то на встрече в нашем Университете ему был задан
вопрос: почему вы так резко и категорично высказываетесь о реалиях
этого мира? Ответ был таков: «Представьте, что группа слепцов, ве-
домая таким же слепым вожаком, приближается к пропасти и гибель
их неминуема. Я могу их спасти только одним: громко крикнуть,

чтобы они остановились. Смысл моей философской и социоло-
гической публицистики — крикнуть этому миру, который катится
к пропасти, не ведая того». И сегодня актуальность его позиции,
нравственного примера велика, как никогда.
Смысл научного творчества и биографии Александра Зиновье-
ва многослойный, а его результаты поражают воображение. Это
был мощный интеллект, пытающийся не только понять мир, но
и дать нам инструмент такого понимания. Мне кажется, Зиновьев
довел до своих предельных возможностей классический для фило-
софии метод рационального постижения истины. В своей книге
«Фактор понимания» он так об этом писал: «Я предлагаю совсем
другой подход к проблемам социального бытия. <…> Для доста-
точно развитого и образованного в моем духе (в духе моих книг)
ума никаких тайн бытия… вообще не существует. Все важнейшие
тайны бытия доступны для понимания, если к ним подходить
с позиции, построенной по правилам моей логической и социо-
логической теории». И все же итоги подводить рано. Многое из
идей и концепций Александра Александровича должно еще «про-
расти» сквозь пласты нашего недопонимания. А это, конечно, по-
степенно случится.
Хочу сказать, что идеи А. А. Зиновьева актуальны и сегодня.
Во-первых, поставленный Зиновьевым вопрос о переосмыслении
советской истории ХХ века. Зиновьев — против бездумного очер-
нения истории советского периода. Этот период, считает А. А. Зи-
новьев, — высшая точка развития не только Российского региона,
но и Евразии в целом. Точка, которой мы не можем достичь в на-
стоящее время по геополитическим причинам.
Во-вторых, Зиновьев является категорическим противником «за-
паднизма». Переосмысливая известный спор западников и славяно-
филов в русле российской современности, Зиновьев делает вывод,
что копирование западных институтов губительно для российского
социума.
В-третьих, Зиновьев не отказывается от собственной критики
идеологии советского периода, характерной для диссидентского пе-
риода, но считает, что эта критика не должна быть односторонней.
Необходимо признавать положительные стороны того, что было
в советский период. Так, например, в отношении личности И. В. Ста-
лина Зиновьев как-то сказал: «Я как человек лучше, нравственнее,
А. А. Зиновьев 105
гуманнее, чем Сталин, но в условиях войны я бы проиграл войну,

а он выиграл».
Но это, конечно, далеко не все: если говорить о теоретических
аспектах — может получиться отдельная книга.
Я, к сожалению, о многом не успел расспросить Александра
Александровича. Таким людям задавать комплиментарные вопро-
сы неприлично. Я, например, не успел спросить вот о чем: как Вы,
Александр Александрович, сами оцениваете значение своей науч-
ной деятельности для практического хода истории, не чувствуете ли
Вы себя отчасти ответственным за распад СССР?
Любопытно, каков был бы его ответ.
Август 2011 г.
ЧЕЛОВЕК, ИЗЛУЧАВШИЙ ТЕПЛО
(Н. А. ПЛАТЭ)*
В ыдающиеся ученые бывают разными. У одних необычайная

природная одаренность идет рука об руку с гипертрофиро-
ванной экстравагантностью, желанием продемонстрировать свою
«инакость» и непохожесть на все человечество, другие одержимы
чрезмерным честолюбием — получив признание в науке, претен-
дуют на роль «оракулов», «отцов нации». Третьи видят за научными
успехами блеск обогащения…
Для меня выдающийся химик академик Николай Платэ был
в первую очередь человеком, с которым хотелось общаться, дружить.
Он был настоящим московским интеллигентом: очень целостной
личностью, сформированной, взращенной многими пластами пред-
шествующей культуры. Кто или что повлияло на него в большей
степени: семейные традиции, образование в МГУ, великие учите-
ля-химики Валентин Алексеевич Каргин и Николай Николаевич
Семенов, — судить не берусь. Когда я познакомился с Николаем
Альфредовичем, налицо был только результат формирования, и ре-
зультат удивительный.
Платэ, по-моему, никогда не старался специально произвести
какое-то впечатление на окружающих. Но, безусловно, его произ-
водил. Если и не знать, что было предметом его научного интереса,
каких высот он добился в своем деле, все равно было очевидно: вы
оказались рядом с личностью, человеком культуры. Ощущалось, что
ему есть что сказать окружающим, что за ним — невероятный по
масштабам объем знаний. Но находясь рядом, в жизненном про-
странстве этого человека, вы вдруг обнаруживали его невероятную
доброжелательность и интерес к вам. И это очаровывало. Он был
человеком, излучавшим тепло.
Если отрешиться от личного магнетизма, обаяния академика,
может быть, его можно было бы назвать аристократически холе-
ным. Впрочем, это слово в русском языке имеет некоторый негатив-
ный оттенок. Скорее, он был ухоженным. Если же воспринимать
*
Текст написан для книги воспоминаний об академике Н. А. Платэ
в 2008 г.
Человек, излучавший тепло (Н. А. Платэ) 107
образ в целом, то, видимо, Николай Альфредович уделял своему

внешнему виду ровно столько внимания, сколько должен и мо-
жет позволить себе человек, отшлифованный высокой культурой:
аккуратен и изыскан точно в такой степени, чтобы продемонстри-
ровать уважение к окружающим, но не «пережать» во внешних эф-
фектах. У таких людей, к сожалению очень редко встречающихся,
внешний антураж никогда не заслоняет содержание, внутреннюю
суть. Уже самим своим существованием они ненавязчиво напоми-
нают окружающим, что хороший вкус неразрывно связан с чув-
ством меры.
Безусловно, Николай Альфредович никогда не производил впе-
чатления человека, озабоченного успехом у дам. Но я почему-то
уверен, что он создавал невероятное смятение в душах хорошо вос-
питанных и образованных женщин.
Нас познакомил Жорес Иванович Алферов. Николай Альфре-
дович впервые приехал в Гуманитарный университет профсоюзов,
где я работал и работаю ректором, 19 февраля 1999 года, познако-
мился с вузом и прочел лекцию студентам об основных направле-
ниях в развитии фундаментальной науки в начале ХХI века. Наше
последующее общение привело к избранию академика Платэ По-
четным доктором СПбГУП. Вручение докторской мантии состоя-
лось в Театрально-концертном зале Университета 20 мая 2005 года.
А 24 апреля 2006 года Николай Альфредович побывал у нас в по-
следний раз, выступив с лекцией «Альтернативные источники ор-
ганического топлива».
Я не специалист в химии. И каждый раз, когда мне приходилось
представлять академика студентам, коллеги готовили мне соот-
ветствующее представление гостя, которое я озвучивал аудитории.
Делалось это для того, чтобы вчерашние школьники, выходцы из
разных, зачастую самых отдаленных уголков России, лучше пони-
мали, кто перед ними, внимательнее слушали и могли более осо-
знанно задавать вопросы. Разумеется, и объем достижений Платэ,
и их разноплановость поражали не только аудиторию, но и меня
самого. Этот ритуал представления традиционен для Университета
и обычно смущает именитых гостей.
Николай Альфредович не был исключением. Но смущение он
прятал за мягкой шуткой: «Дорогие друзья, может создаться впечат-
ление, что перед вами какой-то совершенно сумасшедший человек.
Ну как можно все успеть сделать, что здесь перечислено? Все-таки
основное — это химия моя любимая и воспитание молодежи, пре-

подавание».
После первой же его лекции я понял, как повезло его студентам.
Не знаю, можно ли вообще любить свой предмет больше, чем Платэ
любил химию. Молекула бензола воспринималась им таким же кра-
сивым явлением, как Сикстинская Мадонна. Когда он говорил об
этом, слушателю трудно было сдержать улыбку — улыбку восхище-
ния лектором. Николай Альфредович рассказывал о своих исследо-
ваниях с удивительной теплотой и интересом. Люди обычно никогда
не говорят так о работе — только о глубоко личном, например о лю-
бимых детях, внуках. «Химия мне нравилась с юности, продолжает
нравиться до сих пор, и я с удовольствием ею занимаюсь, — говорит
он. И продолжает: — Может быть, это как раз тот нечастый случай,
когда хобби и профессия совпадают. Удивительное счастье выпало
мне в жизни, потому что мне нравится то, что я делаю, и ни от чего
из того, чем я занимаюсь, я бы никогда не отказался».
Со школьных времен каждый из нас помнит о наборе штампов,
набивших оскомину, полуистершихся от частного употребления.
Некоторые из них при размышлении об академике Платэ неожи-
данно наполняются совершенно реальным, живым и осязаемым
смыслом. Например: «Великий ученый-гуманист». Любое откры-
тие для него существовало не как абстрактное, объективное знание,
а как нечто способное принести пользу людям. Именно в этом, ду-
мается, наиболее сильно ощущалась его укорененность в традициях
российской науки.
Платэ был убежден, что первая четверть ХХI века станет эпохой
молекулярной биологии и генетики. Невиданная ранее скорость
расшифровки генома человека должна дать замечательные резуль-
таты. Будут предотвращены наследственные болезни. Молекуляр-
ная генетика откроет путь широчайшему поиску новых вакцин,
совершенствованию лекарственных препаратов. Фундаментальная
наука и прикладная фармакология позволят фармацевтике освоить
совершенно новый принцип управления подачей лекарственных
веществ к нужным точкам организма: «Вдумайтесь, пожалуйста. Мы
все себя травим: принимаем лекарств в три раза больше, чем нужно
организму для того, чтобы получить нужный эффект. Представьте
себе хорошо известный всем аспирин, но “подвешенный” с помо-
щью длинноцепочечной макромолекулярной системы. Он уже так
быстро из организма через почки не выводится и более длительным
образом циркулирует, доходя до всех органов, где он нужен, через

систему кровеносных сосудов. А теперь представьте, что мы с вами
на этой цепочке разместили “якоря”, фрагменты, кусочки, которые
могут зацепиться за те ткани и рецепторы в организме, которые нуж-
даются, чтобы там, и только там, находилось лекарство». Этот путь
открывает новые перспективы лечения многих болезней, например
рака. Лекарство должно убивать только больные клетки, не трогая
здоровые.
Академика весьма интересовали пути создания искусственных
органов и тканей из полимерных веществ: «Знаете ли вы, что се-
годня в стране с населением 100 млн человек 500 тыс. нуждаются
в немедленной замене тех или иных органов и тканей? Реально удо-
влетворяются потребности лишь 10 % нуждающихся!» А впереди —
«использование накожных пленок типа лейкопластыря для введения
в организм лекарственных веществ вместо инъекций», возможности
клонирования и многое другое.
Предметы особого интереса Николая Платэ — применение от-
крытий химии для улучшения экологии планеты и использования
возобновляемых источников энергии. Обо всем этом он говорил
нашим студентам с особой страстью.
Вообще следует отметить, что далеко не все ученые, даже очень
крупные, интересны молодежи. Платэ оказался не только значите-
лен, но и интересен. Его спрашивали о последствиях увеличения кон-
центрации ртутных паров в атмосфере и о личной жизни, о создании
биороботов и перспективах бессмертия в свете теоретического пред-
сказания Алексея Оловникова, о встречах с Тимофеевым-Ресовским
и роли информационных технологий в развитии личности, о музы-
кальных пристрастиях…
Избрание Николая Альфредовича нашим почетным доктором
вытекало из всей системы его сложившихся отношений с Универ-
ситетом.
Надо заметить, что мы, наверное, первыми в России возроди-
ли эту дореволюционную традицию, избрав 19 мая 1993 года По-
четным доктором СПбГУП академика Дмитрия Лихачева. Вся це-
ремония и атрибутика этого посвящения были разработаны нами
вместе с Дмитрием Сергеевичем. Но, главное, при его участии была
выработана определенная университетская идеология. В мировой
практике существует два подхода университетов к выбору почет-
ных докторов. Один из них прямо связан с выгодой: избираются
министры, крупные политики и бизнесмены. Другой же предпо-

лагает чествование людей науки, культуры, искусства.
Мы пошли по второму пути. Значительно важнее материальных
выгод нам показалась моральная сторона дела. С самого начала мы
решили, что почетный доктор для Университета должен быть сим-
волом идеалов нравственности, просвещения, гуманизма. Профес-
сиональные достижения, безупречная культура, служение Родине
и своему делу, лишенный изъянов жизненный путь — все это должно
служить реальным и достойным примером для подражания новым
поколениям молодежи, студенчеству. И оказалось, что Николай
Платэ полностью соответствует этим требованиям.
Облачившись в мантию почетного доктора, Николай Альфредович
произнес удивительную речь, забыть которую, наверное, не сможет ни
один человек из девяти сотен, заполнивших в тот вечер Театрально-
концертный зал Университета. Это была речь поэта науки.
Приведу один ее фрагмент: «Великий Эйнштейн однажды сказал
любопытную вещь, которая меня совершенно поразила при про-
чтении. Он сказал, что в физике и химии есть очень многое от му-
зыки. Основополагающие закономерности в этих двух величайших
естественных науках всех времен — как семь нот в музыке. Имен-
но из них строятся самые совершенные и красивые мелодии. Если
решение научной задачи правильное, то оно будет эстетически
красивым, элегантным. Понятие красоты — не только из области
чувств, но и из области рационально построенного мира. Ваш Уни-
верситет, готовящий специалистов в гуманитарной области, в об-
ласти культуры, способствует формированию всеохватывающего
представления о мире. Вы — счастливые люди, вы учитесь в очень
и очень хорошем университете. Пожалуйста, оставляйте себе вре-
мя поинтересоваться окружающим вас миром естественных вещей
и естественных наук. Применительно к культурологии, к истории,
даже к экономике вы всегда можете найти массу аналогий и полу-
чить удовольствие, глядя на картину звездного неба и, например,
на биологические структуры. Сегодня техника позволяет разглядеть
отдельные молекулы и атомы. Вот ты просто видишь атом кремния,
германия, углерода. Ты видишь молекулу бензола, которая присни-
лась немецкому химику Кекколе в 1879 году. Он не мог ее увидеть,
образ существовал в мечтах. А теперь мы видим, что это действи-
тельно удивительно красивая, гармоничная структура. И в этом
мире, созданном природой, который теперь можно наблюдать
с точностью до 1,5 ангстрема, существует феноменальное количе-

ство моделей для рисовальщика. Вот если бы великий Леонардо
да Винчи в XV веке имел возможность посмотреть на эту структу-
ру, он бы под впечатлением от нее создал еще десятки шедевров.
У нас в Новосибирске в Академическом городке есть несколько
любителей дизайна, биологов, которые увеличивают эти структу-
ры до метровых размеров и демонстрируют их на художественных
выставках. Люди, которые не знают, что это такое, поражаются:
до чего это смотрится изящно, до чего красиво. Вот, оказывается,
какие вещи умеет создавать матушка-природа. Оказывается, что
наиболее успешно функционирующие биологические структуры
обязательно должны быть эстетически совершенны. Я призываю
вас соединять воедино ваше художественное восприятие, вообра-
жение, фантазию с реальными достижениями конкретной химии,
физики, биологии XXI века!»
Для Николая Платэ мир Науки был не только пространством
Разума, но и особой сферой, живущей по законам Красоты и Гар-
монии. Он рождал у людей, с которыми общался, ощущение со-
прикосновения с чем-то удивительно светлым. Не все здесь можно
описать словами, но, однажды испытав это ощущение, забыть его
уже невозможно.
…Я могу понять, почему именно этого человека Российская акаде-
мия наук избрала сначала своим ученым секретарем, а затем — вице-
президентом. Не раз в Москве я наблюдал Николая Альфредовича
«при исполнении». Это было достойное служение достойному делу.
Последние годы жизни Платэ были омрачены невиданной в отече-
ственной истории атакой на академическую науку. Академик был
убежден, что чиновники делают неправедное дело. И те, кому Ака-
демия доверила защищать ее интересы, не имеют права отступать.
С огромной болью, но неизменно корректно и вежливо рассказы-
вал мне Николай Альфредович о шокирующем невежестве новояв-
ленных авторов «реформ», о их навязчивом стремлении «одержать
победу» над российской наукой, сломать механизмы ее развития,
о пагубности действий чиновников для государства. Его поража-
ли наглость и необоснованный апломб «реформаторов», использу-
ющих «вертикаль власти» сообразно своему произволу. «Ну что вы
там трепыхаетесь, — говорили они ему в кулуарах. — Ведь все уже
решено. Вам от этого сопротивления только хуже будет…» Но Ака-
демию все же отстояли.
Уход Николая Альфредовича из жизни был абсолютно неожидан-

ным для всех. Академик был энергичен, полон сил и планов, рас-
считывал на небольшую, неопасную операцию. Случилось иначе,
и разум не может с этим примириться.
В ближайшее время наш Университет поставит памятник ака-
демику Николаю Платэ на Аллее Славы, Аллее почетных док-
торов. Над бронзовым бюстом Николая Альфредовича работает
выдающийся петербургский скульптор Григорий Ястребенецкий.
Человеческая жизнь, увы, имеет свои пределы. Но память беско-
нечна. Новые и новые поколения российской молодежи будут идти
по дороге знаний в Университет. И на этом пути их будет встречать
образ Николая Альфредовича Платэ.
2008
ИСКРЕННЕ НАШ ИВАН САУТОВ*
И ван Саутов удивлял меня всегда: столько, сколько я его знал.

Поразительно цельная и светлая натура, Иван Петрович по-
ражал прежде всего кажущимся противоречием между привержен-
ностью старинным, вышедшим из моды идеалам и невероятной
практической успешностью. Поражал своей порядочностью, на-
дежностью тогда, когда все или почти все человеческие отношения
оказались забытыми, подвергшимися переоценке на предмет вы-
годы, «потребительской стоимости». Традиционные, классические
ценности, составлявшие, судя по всему, фундамент его натуры, не-
вероятным образом сочетались с тягой к новаторству. Но больше
всего, наверное, поражало в Иване Саутове несомненное наличие
«породы», проявлявшееся не только в великолепной стати, манерах,
умении общаться, но и, в первую очередь, в позиционировании себя
среди людей, в несомненном благородстве, которое просто излучал
этот замечательный человек в пору едва ли не всеобщего обмельча-
ния, вырождения.
Иван Петрович преподавал у нас в Университете в первой поло-
вине 1990-х, в самое трудное время, когда СПбГУП был еще мало
известен в стране, и получил у нас звание профессора. Довольно
быстро экономика в России стала подниматься. Царскосельский
музей воспрял одним из первых, что не было, конечно, случайно-
стью. Саутову удалось привлечь средства, музей расправил крылья
и зажил совершенно новой, во многом не похожей на советские
времена жизнью, в нем развернулись огромные, фантастические
реставрационные работы. Ивану Петровичу стало совсем некогда
преподавать. Но завязавшиеся между нами добрые отношения не
прерывались.
Несмотря на то что университетские дела захватывали меня с го-
ловой, Саутова забыть было невозможно — слишком яркая, мас-
штабная личность. К нему тянуло, хотелось общаться. К моему
большому удовольствию, это желание было обоюдным. Мы вместе
радовались, когда Саутовы обрели новую квартиру на Каменно-
*
Впервые опубликовано в книге воспоминаний «Искренне наш Иван
Саутов». СПб. : ГМЗ «Царское Село», 2009. С. 190–195.
островском, совсем рядом с моим домом. Это открывало замеча-

тельную перспективу, как говорили в старину, дружить домами. Увы,
не получилось. Не успели.
Уход Ивана Петровича был для меня, как и для многих других, со-
вершенно неожиданным и очень болезненным. Утрата таких друзей
оставляет ужасные пустоты в душе. И только память, воспоминания
немного облегчают горестное чувство.
Замечательно, что в период работы на городском телевиде-
нии в своей авторской программе «Тихий вечер с Александром
Сергеевичем» мне посчастливилось побеседовать в числе выда-
ющихся петербуржцев и с Саутовым. И сейчас я могу использовать
фрагменты этого разговора, добавляя некоторые штрихи к свое-
го рода коллективному портрету Ивана Саутова, созданному его
друзьями и близкими.
К таким людям, как Иван Петрович, абсолютно точно подходит
старинное, почти вышедшее из употребления словосочетание «стол-
пы культуры». Персон таких очень мало, вот и словосочетание почти
исчезло из обихода. Саутов был персонифицированным воплоще-
нием ленинградской, петербургской культуры. Совершенно несо-
мненным казалось его происхождение из какого-либо старинного
дворянского рода, чудом пережившего горнило советских времен.
Но на самом деле первые пять лет детства Ваня провел не здесь:
«Мы приехали из Таллина. Отец мой — москвич, закончил войну
в Таллине, познакомился с мамой, там я появился на свет», — рас-
сказывал Саутов.
Конечно, большое влияние на него оказало ближайшее окруже-
ние: «Мы жили большой семьей, где были разные возрастные груп-
пы. Непререкаемым авторитетом для нас была бабушка. Я видел,
с каким уважением, пиететом мама относилась к бабушке. Мой
отец, военный человек, довольно-таки жесткий, со своим характе-
ром, также с уважением относился к старшему поколению. И наша
культура складывалась из этого. Мы видели взаимоотношения стар-
ших людей в своей семье, их любовь, отношение к делу. Наверное, из
этого складывается внутренняя культура человека. Ведь есть обра-
зование и есть воспитание. Можно получить образование в высшем
учебном заведении, но быть бескультурным. И можно, не получив
образования, быть культурным человеком. Я сегодня много езжу
за рулем и вижу, как в форточки автомобилей выкидывают окурки.
Раньше этого не могло быть. Просто не могло быть».
Искренне наш Иван Саутов 115
В Ленинграде той поры Ваню воспитывала не только семья: «Мы

жили в доме, в котором я знал всех (Социалистическая ул., 3). Был
дворник, который тоже знал всех. Естественно, мальчишки бедоку-
рили. Он нас называл по именам и фамилиям, стыдил».
Разумеется, к влиянию всего этого окружения стоило бы добавить
и школу. Иван заканчивал ту же гимназию, что и Глинка. Но все
это не исчерпывает истоки феномена Саутова. К сожалению, даже
последние достижения науки не могут объяснить, почему в самых
прекрасных семьях подчас вырастают ужасные дети, а те, кому судь-
ба мало что дала от рождения, самостоятельно взлетают на высоты
человеческого духа. Здесь мне почему-то вспоминается полуанек-
дотическая история былых времен об острой на язык актрисе Фаи-
не Раневской, в составе партийно-советской делегации попавшей
в Лувр, к портрету Джоконды. Якобы чиновник, стоявший рядом
с актрисой, небрежно заметил: «И что все столько говорят о загадоч-
ности улыбки этой Мадонны? Улыбка как улыбка». На что Ранев-
ская ответила: «Эта дама столько веков восхищала людей, что она
теперь уже сама имеет право выбирать, кого ей восхищать». Может
быть, так и с Петербургом? Этот город уже давно сам имеет право
выбирать, в каких душах вызывать созвучие, резонанс, и он выбрал
Саутова.
Сам Иван Петрович ничего подобного мне не говорил. Но он за-
метил как-то: «Мы дышим этой культурой». Наверное, чтобы стать
на него похожим, надо именно дышать культурой Петербурга. Ко-
нечно, надо и к людям относиться так, как он, надо уметь так, как
он, выбирать учителей: «Что отличает петербуржцев того периода
от сегодняшних? Я застал тех людей, я работал с теми людьми. Им
была не столь важна внешняя оценка стороннего наблюдателя —
они перед собой отвечали в большей степени, чем перед кем-то, —
рассказывал Саутов. — Мне посчастливилось работать с людьми,
родившимися в конце XIX века, — в Инспекции по охране памят-
ников. Они были моими учителями. Они мне очень многое дали
с точки зрения культуры, образования, любви к этому городу, любви
к избранной профессии».
В 26 лет (совершенно небывалый случай!) Ивана Петровича на-
значили начальником Государственной инспекции по охране памят-
ников — главой организации, которая отвечала за сохранность всех
историко-культурных объектов Ленинграда. Тогда Саутов в разго-
воре с главным архитектором города отказался — дескать, для него
психологически невозможно руководить своими учителями. Отказ

не был принят: именно учителя и рекомендовали его на эту долж-
ность. Далее сложилась и совсем необычная ситуация: «Они меня,
даже уже назначенного руководителем, и дальше каждый день учи-
ли. И я им был очень благодарен: уча, они никогда меня не поучали,
не умаляли мое достоинство, самолюбие юноши, молодого руко-
водителя. Их знания я впитывал как губка. Этих людей уже нет на
этом свете, но я их всегда буду вспоминать, всегда буду благодарен
за то, что они мне дали».
В 40 лет, во время короткого периода горбачевской перестройки,
когда власти предложили трудовым коллективам самим выбирать
себе руководителей, Ивана Саутова избирают руководителем одно-
го из выдающихся культурных учреждений мира — Государствен-
ного музея-заповедника «Царское Село»: «Вы знаете, я ехал туда
с довольно-таки тяжелой душой. Даже сохранил приглашение —
приехать на общее собрание коллектива. Это были музейщики, ре-
ставраторы и руководство города Пушкина. Ехал с убежденностью,
что поблагодарю, скажу спасибо, но откажусь. Царское Село — лю-
бимый мой пригород, я с ним связан 30 лет. Но мне казалось, что
для моего потенциала руководителя это что-то маленькое, узкое,
небольшое. У меня на попечении ведь был весь Ленинград. Я впер-
вые оказался на таком собрании большого коллектива. Приехал, сел
в первый ряд, и началось обсуждение. Выступающие говорили об
энергичном человеке, его профессиональных и деловых качествах.
И я все время пытался увидеть, о ком они говорят. Был уверен, что
кто-то здесь еще сидит. Но когда мне предоставили слово, я понял,
что есть всего одна кандидатура. Я — тот человек, которого и собра-
лись эти люди избрать. Поднялся лес рук, у меня язык уже не повер-
нулся отказаться. Я сказал: “Да” — с жуткой борьбой внутри себя,
с жуткой борьбой. Но когда по прошествии двух лет меня пригла-
сили работать в Министерство культуры, в Москву, я сказал: “Нет,
спасибо, я уже не могу оставить этот коллектив, этих людей”».
Первым зримым достижением нового руководителя стала ста-
бильная выплата зарплаты. В начале 1990-х государство не могло
содержать музеи. Иван Петрович начал первым в стране проводить
зарубежные выставки на коммерческой основе: нормальная миро-
вая практика, не имевшая прецедентов в СССР. И тут же нарвался на
критику со стороны коллег: «Ну как же можно культурой торговать,
брать деньги за зарубежные выставки наших шедевров?» Вскоре,
правда, критики приумолкли и начали перенимать передовой опыт.

То же произошло и с приемами, балами. «Коллеги» взбудоражили
прессу, журналисты постарались представить новое начинание в са-
мом дурном свете. Как с огорчением констатировал Иван Петро-
вич, были вылиты ушаты грязи: «Ну что за частные приемы, да еще
прессу не пускают, не кормят, выпить не дают? Наверное, там оргии
проводятся, дворцу наносится ущерб...»
Саутов же считал, что дворцы должны жить естественной жиз-
нью. И очень хорошо, когда там проходят концерты, звучит музыка,
люди танцуют, проводятся презентации. Дворец никогда не сдавал-
ся в аренду. В нем проводились исключительно культурные акции
по программам, разработанным самими музейщиками. Через год-
полтора вслед за Царским Селом подобные мероприятия стали про-
водить практически все крупнейшие дворцы города.
Заработанные деньги шли на дело. Иван Саутов был буквально
одержим идеей восстановить весь дворцово-парковый комплекс
в полном блеске, величии времен расцвета. Эта одержимость,
помноженная на аристократизм манер и деловую хватку, помогла
привлечь серьезные западные инвестиции. Двенадцать миллионов
долларов пошли на реставрацию и реконструкцию комплекса «Ки-
тайская деревня». Три с половиной миллиона долларов, выделенные
«Рургазом», позволили воссоздать, казалось бы, навсегда утраченное
чудо — Янтарную комнату. С избранием президентом Владимира
Путина работать Саутову стало намного легче: дела в стране пошли
на лад, теперь уже всерьез помогало и государство. Ввели в строй
антикамеры и многое другое. Общественный темперамент руково-
дителя привел к тому, что сформировалось своего рода движение за
восстановление Царского Села. Старушки-немки привозили пред-
меты, похищенные во время войны их предками, российские оли-
гархи жертвовали огромные суммы...
Но с самого начала деятельности Ивана Петровича деньги были
далеко не единственной проблемой. Нужны были сотни умельцев-
реставраторов, владевших старинными технологиями и не уступав-
ших в творческих возможностях дореволюционным мастерам.
Были и идеологические сложности. Например, Венецианская хар-
тия говорит о том, что памятник архитектуры не может дополняться.
Он должен существовать в авторском решении. Встать на эту точку
зрения — означало оставить в Царском Селе одни руины. «Я сто-
ронник другого взгляда, — говорил Иван Саутов. — Талантливые
архитекторы ведь только давали идею. Растрелли рисовал эскизы.

Но его эскиз, к примеру, отделки Большого зала реализовывали
безымянные крепостные резчики: новгородцы, псковичи, арханге-
логородцы. Каждый вносил свою изюминку, резал по-своему». Если
так, то просто нужны новые мастера, не менее талантливые. А с этим
как раз было весьма непросто. Сильно поредевший во время войны
и блокады царскосельский клан мастеровых к концу 80-х совсем
истощился, и опыт перенимать было некому. Саутов вдохнул новую
жизнь в реставрационные мастерские. За несколько лет они набрали
такую мощность, что оказались способны и на параллельное восста-
новление ряда памятников зодчества за пределами Царского Села.
Совершая те или иные конкретные шаги на своем участке рабо-
ты, Иван Петрович все время считал себя частью общего дела: «Мы
возродили Царское Село, Павловск, Петергоф, подняли, по сути
дела, город после жуткой войны, жуткой блокады. Я встречался со
многими гостями, приезжавшими сюда в 60-е годы в первый раз.
Они говорили: “Мы столько начитаны, наслышаны, столько про-
смотрели кинохроники о разрушении Ленинграда в годы блокады.
И где это все?” Заслуга архитекторов и руководства послевоенного
города в том, что фасады восстанавливались в авторском решении.
Да, “начинка” была, может быть, современная, с современной пла-
нировкой, но фасады центральной исторической части города были
все восстановлены по авторским чертежам. Вот почему мы сегодня
говорим, что Ленинград — Петербург не потерял своего лица. Со-
хранена сетка улиц, начиная с XVIII века, нигде в историческом цен-
тре нет ни одной новой улицы, ни одной новой площади, ни одной
новой развязки, — а это то, чем сегодня страдают все европейские
города. Если бы мы следовали концепции западных специалистов,
Венецианской хартии, нам нужно было законсервировать Павловск,
Царское Село, Петергоф и показывать туристам варварство войны,
руинированные объекты. Я не думаю, что в таком случае сюда, как
сейчас, поехал бы весь мир. Мы находимся на правильном пути:
сегодня миллионы туристов посещают наш город».
Практицизм, рациональная деловитость не мешали Ивану Сау-
тову быть романтиком музейного дела. К примеру, он с видимым
удовольствием поддерживал разговоры о том, что ночью во дворцах
происходит что-то совершенно особенное: чуть ли не дух прежних
владельцев витает, привидения появляются: «Могу только под-
твердить эти ощущения. В обывательском понимании мы всегда
это называли привидениями. Такие места, где на протяжении поч-

ти 300 лет жили неординарные люди, возможно, собрали энерге-
тику этих людей. У каждого человека ведь есть свое биополе, своя
энергетика. Я отношу и императоров, и императриц, и придворных,
живших в Царском Селе, к людям неординарным, сильным лич-
ностям. Приведу случай, рассказанный мне нашими сотрудницами
из пожарной части, они ходили вечером по дворцу: “Вот, Иван Пе-
трович, вот скрипят половицы, мы явно ощущаем скрип половиц,
шуршание кринолинов”. Однажды даже взяли болоночку с собой,
у кого-то из них была собачка, и принесли во дворец, и предложили:
иди вперед, иди вперед. Скулит собака, жмется к ногам и не идет,
крутится вокруг ног, прижимается, явно боясь чего-то».
Натура творческая, артистичная, Иван Петрович и в зрелые
годы не потерял вкус к шутке, озорству. Не могу забыть, с каким
лукавством и иронией рассказывал о мальчишеских проделках
лицеистов в Царском Селе. Как выяснилось, он и сам был спосо-
бен на незаурядные проделки. Однажды почти до смерти напугал
Галину Свешникову, директора Юсуповского дворца, ворвавшись
к ней со страшными криками в одеянии и гриме Гришки Распу-
тина: «У нас был юбилей одной из сотрудниц, мы решили отме-
тить его в Юсуповском дворце. Ну, раз Юсуповский, то должны
быть и такие персонажи, как Распутин и Алекс Юсупов. Пошли
в Александринку, договорились с гримерами, с реквизиторами,
подобрали соответствующее одеяние, загримировались, напи-
сали тексты в прозе и в стихах, придумали сценку с поздрав-
лениями нашей юбилярше. Ну а когда я, придя в Юсуповский,
заглянул в кабинет Галины Ивановны, то она действительно была
застигнута врасплох: вошел почти реальный Распутин Григорий
Ефимович...»
Ивана Петровича очень любили в коллективе. Думаю, ценили
и за отношение к музею, и за отношение к сотрудникам. Вот харак-
терное высказывание Саутова о товарищах по работе: «Мне очень
приятно видеть, как рядовые сотрудники вступают в общение с ино-
странными гостями. Идет человек по анфиладам дворца, нечаянно
переступает дозволенную границу экспозиции, срабатывает датчик
сигнализации. К нему смотритель, бабушка, обращается на англий-
ском, немецком или французском языке. Я привлекаю сегодня на
должность смотрителей пенсионеров, бывших учителей, которые
являются носителями языка, культуры и продолжают свой опыт
применять в работе. И вижу, что многие гости удивляются деликат-

ному обращению к ним на разных европейских языках».
Иван Петрович стал профессором Санкт-Петербургского Гума-
нитарного университета профсоюзов не случайно. Ему нравилась
обстановка у нас, ему было что передать молодежи. Тогда, в начале
1990-х, он говорил: «Наверное, сегодня важно действительно сохра-
нить петербургский стиль в высшем образовании, помочь студентам
войти во взрослую жизнь с культурой, приобретенной и в Универ-
ситете. Дай бог, чтобы следующие поколения продолжили лучшие
традиции Петербурга и в сохранении города, и в человеческих взаи-
моотношениях, и в культуре поведения».
Безусловно, профессор Саутов был хорошим учителем. Ученый
совет СПбГУП избрал его нашим почетным профессором. Это-
го звания за последние 17 лет удостоились менее 40 из примерно
600 педагогов. Университет всегда будет гордиться дружбой с Ива-
ном Саутовым — уникальным профессионалом и замечательным,
большим и добрым человеком.
Мы очень обрадовались, когда узнали, что после внезапной кон-
чины Ивана Петровича ГМЗ «Царское Село» возглавила его супру-
га, Ольга Владиславовна Таратынова. Это значит, что продолжается
его дело. Взрослеет дочь Ивана Саутова, растут внуки. В них про-
должается его жизнь.
2009
З. Я. КОРОГОДСКИЙ*
З иновий Корогодский — крупнейший театральный педагог Пе-

тербурга, выдающийся театральный режиссер. Последние 10 лет
его жизни были связаны с нашим Университетом, где Зиновий Яков-
левич заведовал кафедрой режиссуры и актерского мастерства. Он
ушел из жизни совсем недавно — в мае 2004 года.
В период его руководства легендарный Ленинградский ТЮЗ со-
ставил целую театральную эпоху яркими спектаклями, излучавшими
мощную энергию юности. Зиновий Яковлевич создал больше чем
театр. В стенах ТЮЗа вместе с замечательными спектаклями жила
и уникальная педагогико-просветительская идея. Он воспитывал
детей через театр, а актеров — через детей. Несколько поколений
петербуржцев выросло на его новаторских спектаклях. Определение
«театр Корогодского» стало столь же устоявшимся в мире искусства,
как и «театр Товстоногова» или «театр Акимова». В 1980 году им
были созданы Творческий центр «Семья» и «Театр Поколений», за-
нявшие свое место в театральной жизни Петербурга.
Зиновий Корогодский — мэтр театральной педагогики, един-
ственный в России лауреат премии Станиславского, присужден-
ной за педагогическую деятельность. Среди его учеников около
пятидесяти народных и заслуженных артистов России: Ирина Со-
колова, Антонина Шуранова, Ольга Волкова, Георгий Тараторкин,
Александр Хочинский, Татьяна Бедова, Ольга Лысенкова, Татьяна
Шестакова, Лев Прыгунов, Николай Лавров, Николай Иванов, Ва-
лерий Дьяченко, Игорь Шибанов, Наталья Попова, Виктор Федо-
ров, Светлана Смирнова, Лиана Жвания, Наталья Боровкова и др.
Спектакли Зиновия Яковлевича видели зрители стран Европы, Азии
и Америки. Он вел мастер-классы в двенадцати университетах США,
в Голландии, Германии, Вьетнаме, Японии. Став поистине легендар-
ной фигурой, Корогодский в 2003 году был удостоен высшей награ-
ды петербургской театральной общественности — премии «Золотой
софит» «За творческое долголетие и уникальный вклад в театраль-
ную культуру Санкт-Петербурга».
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». Спецвып. : Петербург.
2005. [Авг.-сент.]. С. 74.
Работать рядом с ним было интересно. Зиновий Яковлевич, ка-

залось, излучал некие флюиды гениальности. У нас в Университете
его за это очень любили. Но в целом это качество принесло ему и не-
мало горя. «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь
свои босые души» — эти слова Высоцкого — про него. Впрочем,
как и строки Пастернака: «При жизни переходит в память Его при-
знавшая молва».
Лично мне Корогодский всегда напоминал большого ребенка.
Это тем более странно, что я сам, будучи шестилетним ребен-
ком, испытал первый восторг от театра именно в ТЮЗе Корогод-
ского. Я думаю, что без него все поколение моих сверстников-
ленинградцев было бы немного другим. А впрочем, может быть,
и ничего странного...
Н. П. БЕХТЕРЕВА*
Н аталья Бехтерева для меня — персонифицированное воплоще-

ние петербургского, ленинградского благородства. Воплоще-
ние тех человеческих качеств, которые в советское время восхищали
в ленинградцах весь Советский Союз. Личное знакомство с Ната-
льей Петровной дарит удивительные впечатления. В нашей стра-
не, где дворянский слой уничтожался с западной пунктуальностью
и восточным сладострастием, встреча с Благородным Человеком —
вообще большая редкость. В Бехтеревой это качество улавливается
мгновенно — дающееся ей безо всякого напряжения, абсолютно
естественное величие внутренней духовной жизни, некий особый
личностный масштаб, которые невозможно имитировать. Этим
можно только обладать — и тогда это ощущается окружающими как
генетическая особенность, или не обладать. Изображать, играть бес-
полезно. Наталья Петровна — обладает, и вы это мгновенно и безо-
шибочно улавливаете сразу же, в первые мгновения встречи.
Рядом с таким человеком ощущаешь полузабытое детское чув-
ство — боязно шалить. Внешне Наталья Петровна величава и суро-
ва. Ее воспринимаешь как перенесшийся в наше время персонаж
императорского Петербурга. Но очень быстро проявляются и иные
грани благородства — удивительная простота и естественность. И уж
совсем поражает Бехтерева улыбающаяся. А улыбается она часто —
почти всякий раз, когда разговор идет об интересных для нее вещах.
Улыбающаяся Бехтерева поднимается над временем, оказывается
вне своей возрастной категории. В ней абсолютно отчетливо про-
ступает что-то девчоночье. Но — благородно-девчоночье. Какой-то
почти детский интерес к жизни в различных ее проявлениях. Тот
самый интерес, без которого не бывает ни крупного ученого, ни
крупной личности.
Ей можно во многом позавидовать — внучка великого российско-
го ученого, сама ставшая выдающимся по мировым меркам нейро-
физиологом, крупнейшим отечественным исследователем мозга,
основоположником фундаментальной теории его деятельности.
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2004. Авг. С. 8.
Создатель своей научной школы, учитель для более чем 50 докторов

и кандидатов наук, народный депутат и кавалер практически всех
значительных советских и российских орденов, академик великой
Академии наук. Но завидовать не хочется, когда думаешь о непонят-
ной гибели деда, убийстве ее отца, жизни в детском доме с клеймом
дочери «врага народа», блокадной юности...
Завидовать Бехтеревой не нужно. Нужно у Натальи Петровны
учиться. Учиться фантастическому трудолюбию, умению любить
свое дело, а не себя в этом деле, точному выбору достойных жизнен-
ных целей, равнодушию к чинам. Учиться умению видеть и любить
свой город и фантастической внутренней свободе.
Ж. И. АЛФЕРОВ*
Ж орес Алферов больше всего удивляет искренностью и нерав-

нодушием ко всему, что лежит за пределами его собственной
персоны.
В первую очередь он неравнодушен к судьбе страны и ее науки.
В самую же первую очередь — к судьбе отечественной физики.
В моем понимании — это государственный человек. Не в том, ко-
нечно, смысле, в котором считают себя государственными раз-
личные чиновники, растаскивающие страну последние 15–18 лет.
Нет. Алферов государствен в том же смысле (и в том же масштабе),
в котором заботились о стране Петр I, Михаил Ломоносов, Влади-
мир Ленин, Владимир Курчатов, Анатолий Александров, — все они
не мыслили своей жизни без России, а России — без науки. И самое
главное — у Алферова хватает ума, таланта и упорства для исполне-
ния этой добровольно принятой на себя миссии.
В отличие от многих других героев этого выпуска журнала, у Жо-
реса Ивановича немало искренних и страстных врагов. Это вполне
конкретные люди, я их знаю. Все они стали врагами потому, что он
им не дал украсть или развалить то, что важно для страны. Или про-
сто Алферов оказался талантливей, чем они.
Алферов всегда что-то делает. Не могу себе представить его ле-
жащим на диване. Его все время будоражат какие-то идеи. Причем
я никогда не видел, чтобы этот человек был поглощен проблемами
личного благополучия.
С Жоресом Ивановичем мы познакомились в 1998 году, когда он
был избран Почетным доктором нашего Университета. С тех пор
общаемся. Мне кажется, я понимаю, что им движет, что не дает ему
покоя. Это — собственная совесть. Алферов — Нравственный Чело-
век. Думаю, что Жорес Иванович испытывает постоянную душев-
ную боль. Тому как минимум две причины. Первая — гибель брата,
Маркса Алферова, на полях Великой Отечественной. Вторая — то,
что мы не сумели спасти Советский Союз, допустили гибель великой
*
2005. [Авг.-сент.]. С. 10.
страны. Его личная трагедия — это трагедия реалиста, человека, об-

ладающего рациональным складом мышления. Всю жизнь он был
нацелен на конкретный результат — результат своей деятельности
в науке. Всю жизнь он встречал на своем пути не только объектив-
ные препятствия, но и субъективные — мерзавцев, проходимцев,
дураков. Он всю жизнь был реалистом, прагматиком и романтиком
в одном лице — отодвигал эту публику со своей дороги и шел впе-
ред, делая научные открытия, руководя знаменитым Физтехом. Но
раньше ему было легче — в том смысле, что он чувствовал заинтере-
сованность в своем деле государства. Даже в самые трудные времена
при прежнем режиме он всегда чувствовал — наука нужна стране.
Теперь все переменилось. Возможно, это третья боль Алферова.
Пожалуй, Жорес Иванович — одна из самых масштабных, круп-
ных фигур, великих личностей, с которыми меня сводила судьба за
мою жизнь. И я очень хочу, чтобы наши студенты хотя бы немного
были на него похожи.
С. В. СТАДЛЕР*
С ергей Стадлер — петербуржец молодой, вполне современный.

Он родился в мае 1962 года. Но его имя совершенно естествен-
но, без малейших диссонансов встает в один ряд с именами Тайма-
нова, Корогодского, Макарова.
Сергей Валентинович — выдающийся, знаменитый скрипач и ди-
рижер, народный артист России, лауреат самых престижных между-
народных конкурсов, профессор, руководитель крупных музыкаль-
ных коллективов — всего и не перечислить.
О виртуозности Стадлера-скрипача говорит, к примеру, то обстоя-
тельство, что он оказался единственным в мире исполнителем, кому
генуэзские музейщики доверили играть целый концерт на скрипке
Паганини, более того — специально для этой цели привезли ее в Пе-
тербург с величайшими предосторожностями.
Сергей Валентинович — истинно петербургский человек. Люди,
отмеченные особым дарованием в искусстве, нередко отличаются
и особой тонкостью, чувствительностью в восприятии внешнего
мира. Я отношу Стадлера к числу людей, во многом определяющих
лицо современного Петербурга, его лучшие черты.
*
2005. [Авг.-сент.]. С. 124.
С. Т. АЛЬТОВ*
С емен Альтов для наших горожан — зримое и слышимое под-

тверждение того, что Ленинград–Петербург не только живет
и развивается, но еще и шутит. Конечно, переполненные залы у нас
собирают и Жванецкий, и Задорнов. Их тоже любят. Но к Альтову
все же несколько иное отношение, потому что он — совершенно,
абсолютно ленинградский писатель.
Литературоведы считают, что лучшие произведения Семена Тео-
доровича продолжают традиции Михаила Зощенко. Доминирующая
краска писателя — грустная ирония. Без «пережима», педалирова-
ния. В окружающей действительности Альтов выбирает явления
вроде бы мелкие, незначительные, укрупняет их, доводит ситуацию,
казалось бы, до абсурда. И в этот момент вдруг начинаешь видеть
вещи куда как более крупные. Оказывается, не о жизненных мело-
чах речь, а о нас самих, о человеческой природе.
В жизни Семен Альтов — такой же, как и на сцене. Своеобразный
антипод нахрапистости и хамства. Жадность, стремление выхватить
кусок пожирнее — это не про него. В личном общении не жалеет
расходовать юмористический дар. Не скупится, хотя шутить — его
профессия. Вроде бы как у адвоката — юридическая консультация.
Но в нашем случае отношение к расходованию профессионального
ресурса совсем иное.
Благодаря всему этому Семен Теодорович мною навсегда отнесен
к числу самых приятных в общении артистов. Но особенное удо-
вольствие — видеть его в семейном общении, с супругой или сыном.
А в целом — умный, тонкий, ироничный, прекрасно воспитанный
и порядочный человек. Короче — ленинградский интеллигент.
*
2005. [Авг.-сент.]. С. 142.
М. Е. ТАЙМАНОВ*
М арк Тайманов удивляет в первую очередь многогранностью

и долголетием своего феерического таланта. Он родился
в 1926 году и стал знаменит сначала как артист, затем — как пианист,
шахматист, журналист. Во всех этих ипостасях Марк Евгеньевич стал
заметной частью российской истории и во всех проявил себя как
глубоко ленинградский, петербургский человек. Словосочетание
«настоящий ленинградский интеллигент» — это о нем.
Как музыкант Марк Тайманов знаменит около семидесяти лет.
С шестилетнего возраста. Подводя итоги прошедшего столетия,
фирма «Филипс» включила Тайманова в антологию лучших пиани-
стов мира XX века. Марк Евгеньевич продолжает концертировать
и сегодня, он весьма востребован в Западной Европе.
Международный гроссмейстер Марк Тайманов входит в число
сильнейших шахматистов мира более полувека. Он — победитель
и призер более 80 международных турниров, чемпион мира среди
молодежи, чемпион СССР (1956), дважды претендент на мировую
шахматную корону (1953 и 1971), четырехкратный чемпион Европы
и победитель всемирной шахматной олимпиады, дважды чемпион
мира среди «сеньоров»... Между прочим, и сегодня выступает в раз-
личных турнирах.
Журналист и литератор Тайманов — автор более 20 книг по исто-
рии, теории и практике шахматного искусства, изданных в разных
странах и на многих языках. И читатель всегда отдает дань блеску
и живости его литературного стиля. Его книги хорошо продаются.
А еще Тайманов — человек, соприкоснувшийся, общавшийся
с крупнейшими фигурами мировой истории XX века.
Среди шахматистов у него сложились замечательные отношения
с Михаилом Ботвинником и Робертом Фишером, Михаилом Талем
и Гарри Каспаровым. Среди музыкантов — с Дмитрием Шостако-
вичем, Арамом Хачатуряном, Давидом Ойстрахом, Эмилем Гилель-
сом, Святославом Рихтером. В его круг общения в разные времена
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». Спецвып. : Любовь и секс.
2006. [Авг.-сент.]. С. 211–212.
входили сталинский прокурор Андрей Вышинский, политики Ни-

кита Хрущев, Уинстон Черчилль, Фидель Кастро, Че Гевара, Хуан
Перон, такие деятели искусства, как Александр Вертинский, Марк
Донской, Сергей Бондарчук, Омар Шариф, Роберто Бенци, Майя
Плисецкая... Среди удивительнейших качеств Тайманова — неис-
требимый оптимизм, жизнелюбие. Прожитая жизнь изобиловала
и трагедийными поворотами, и горькими разочарованиями, но не
смогла изменить характер Марка Евгеньевича.
Я имею многолетнее удовольствие дружить с Таймановым и не
устаю ему удивляться. Недавно Тайманов удивил своих друзей еще
раз: его жена Надежда (кстати, выпускница нашего Университета)
подарила Марку Евгеньевичу двойню — мальчика и девочку. И это
не менее расширяет наши представления о границах человеческого
таланта, нежели его прочие достижения.
Кстати, вспоминается забавная история, связанная с поступле-
нием Надежды Таймановой в наш Университет. Об этом впослед-
ствии Надежда сама рассказывала с юмором. Она пришла сдавать
вступительные экзамены в Высшую профсоюзную школу культуры
(так тогда называли СПбГУП).
Литературу Надежда любила всегда, но с годами кое-что забылось.
Решение пришло неожиданно. Зачем придерживаться шаблонных
канонов?! Нужно дать волю фантазии и сочинить рецензию на… не-
существующий, как бы теперь сказали, «виртуальный» роман.
И Надежда написала сочинение на ею же придуманный военный
роман. Придумала название этому роману, фамилию автора. Ко вто-
рому экзамену Надежда уже не готовилась. Уж слишком мало было
шансов на успех авантюры. И каково же было ее изумление — пя-
терка! Вот такие в нашем Университете талантливые студентки!
ВСПОМИНАЯ М. С. КАГАНА*
О таких людях, как Моисей Самойлович Каган, трудно говорить

в прошедшем времени. Слишком он был ярок: постоянно
в движении, общении, в дискуссиях и спорах, в беседах и обсужде-
ниях, блестящий полемист, редкий оратор, истово и интеллигентно
отстаивавший свои прочно сложившиеся мировоззренческие по-
зиции. Не подверженный конъюнктуре, чуждый суетной подгонке
своих взглядов под дух времени или моду. Как был последователем
подлинного Маркса, так и остался. Как был приверженцем науч-
ности, так тому и следовал долгие десятилетия. Как не принимал
всю жизнь религиозного миросозерцания, так и не согласился с ним
до самого конца своего жизненного пути, ушел атеистом. И в то же
время был открыт полемике с другими идеями, чуток к восприятию
всего нового, свежего, по-настоящему современного.
На пути научного становления мне посчастливилось встретить
Моисея Самойловича в качестве оппонента при защите докторской
диссертации. Позже профессор М. С. Каган принял мое предло-
жение и пришел работать в СПбГУП на созданную нами кафедру
культурологии.
С тех пор и до самой кончины его научная деятельность была
связана с Гуманитарным университетом профсоюзов, профессором
которого он был около десяти лет. Моисей Самойлович Каган — вы-
дающийся ученый с мировым именем, во многом определивший
развитие отечественной гуманитарной мысли последних десятиле-
тий ХХ — начала XXI века. Тематика его научных интересов поис-
тине безгранична. Искусство как особый способ постижения бы-
тия и общеэстетические закономерности освоения реальности, мир
общения и ценностные измерения человеческого существования,
природа культуры и морфология художественного творчества, про-
блемы педагогики и антропологии, феномен интеллигенции и эта-
пы развития мировой цивилизации, культура Петербурга и гумани-
тарное познание — вот только некоторые сюжеты его богатейшего
наследия. В 1970–1990-е годы под его руководством были созданы
*
Текст подготовлен к выходу в свет 9-го тома собрания сочинений
М. С. Кагана.
выдающиеся коллективные труды по истории эстетической мысли,

мировой художественной культуры, философии культуры.
Велик вклад М. С. Кагана в теорию и историю культуры, в рос-
сийскую культурологию. Замечательный ученый был привержен-
цем системного подхода в гуманитарных науках, позволяющего
рассматривать процессы и явления в их целостности, с точки зре-
ния универсальных закономерностей, в контексте взаимосвязей
и опосредований. При этом он прекрасно понимал возникающие
здесь возражения и предубеждения. В книге «Философия культу-
ры» он писал: «Автор хорошо знает, сколь различно отношение его
коллег, работающих в сфере обществознания и гуманитарных наук,
к самому системному подходу как методу исследования человека,
общества, культуры — от живого интереса и признания больших
эвристических возможностей данного метода познания до отрица-
ния какой-либо его продуктивности при рассмотрении духовных
явлений, поскольку человеческий дух, как полагают, не может быть
описан в качестве системы — он целостно неделим, не расчленен
внутри себя, спонтанен и беззаконен»*. Учитывая все это, ученый
убедительно отстаивает свои позиции, глубоко веря в высокую про-
дуктивность, теоретическую перспективность органической взаи-
мосвязи методов гуманитарных наук с принципами естественно-
научного знания.
Особая заслуга М. С. Кагана — создание методологии целостного
рассмотрения культуры города, которую он разрабатывал на основе
изучения истории Петербурга. Его теория познания города как фено-
мена цивилизации развивает идеи М. Вебера, Л. Мамфорда, Л. Уайта,
Ф. Броделя, осуществляя на деле выработанную во второй половине
ХХ века синергетическую методологию изучения процессов разви-
тия сложных и сверхсложных систем. М. С. Каган много сделал для
того, чтобы эта концепция, родившаяся в сфере физического знания,
распространилась и на изучение культуры города, и на постижение
культуры в целом, более того, стала бы общей парадигмой научного
мышления в гуманитарной области. Культуру города ученый рас-
сматривал как сложное, многоаспектное и в то же время целостное
образование, включающее и материальную, и духовную, и художе-
ственную сферы жизни в их единстве и органической взаимосвязи.
Как профессор кафедры культурологии СПбГУП, М. С. Каган
внес вклад в разработку целого ряда учебных дисциплин культу-
*
Каган М. С. Философия культуры. СПб. : Петрополис, 1996. С. 6.
Вспоминая М. С. Кагана 133
рологического цикла: «Введение в историю мировой культуры»,

«Теории культуры», «Культурологии», но особенно велика его роль
в разработке курса «История культуры Петербурга». Им были на-
писаны учебная программа дисциплины и учебник, который вышел
в издательстве СПбГУП в 2000 году и пользовался огромной попу-
лярностью среди студентов и преподавателей нашего Университета
и других вузов города. Здесь, вероятно, сказалось то обстоятельство,
что автор учебника был не только высокопрофессиональным уче-
ным, но и подлинным петербуржцем, воспитанным в интеллекту-
альной среде города. Он — истинное достояние Петербурга.
Моисей Самойлович не мыслил себя вне Петербурга, Ленингра-
да, его традиций, культуры и уникальной ауры. Петербург был для
него критерием красоты и величия, он категорически отказывался
от многочисленных предложений переехать в Москву, в европей-
ские или американские города — жизнь и работа вне Петербурга
лишалась для него всякого смысла.
Осуществляя подготовку второго издания учебного пособия
«История культуры Петербурга»*, профессор М. С. Каган совершил
научный подвиг, служащий примером для молодых исследователей.
Будучи тяжело больным, он нашел в себе силы вновь осмыслить
пройденный городом драматический путь, переписать отдельные
разделы учебника, более подробно осветить историю культуры со-
ветского периода. За неделю до ухода из жизни Моисей Самойло-
вич держал в руках только что отпечатанное, пахнущее типограф-
ской краской второе издание своего учебника, радовался хорошему
оформлению, высокому качеству полиграфии, выполненному обя-
зательству перед Университетом.
Петербургская интеллигенция — одна из главных тем размыш-
лений ученого. Всем памятны бурные дискуссии о месте и роли ин-
теллигенции в современном российском обществе, организованные
нашим Университетом во дворце Белосельских-Белозерских, блестя-
щие выступления М. С. Кагана, важные идеи, высказанные им**.
Вспоминая минувшее, не могу не отметить, что эти встречи про-
ходили в обстановке исключительного демократизма и взаимного
*
Каган М. С. История культуры Петербурга: учеб. пособие. 2-е изд.,
доп. СПб. : СПбГУП, 2006.
**
Каган М. С. Образованные люди с больной совестью // Судьба рос-
сийской интеллигенции : материалы научной дискуссии, 23 мая 1996 г. /
СПбГУП ; сост. и отв. ред. В. Е. Триодин. СПб. : СПбГУП, 1996. С. 57–60.
уважения. К тому моменту большинство участников пользовалось

заслуженной репутацией интеллектуальных светил общероссий-
ского масштаба, а Моисей Самойлович Каган был одним из самых
ярких участников этих встреч.
Прежде всего интеллигенция для ученого — носитель ценностно-
го сознания, ее характеризует живая приобщенность к нравствен-
ным, гражданским, эстетическим, экзистенциальным ценностям.
И усваиваются они человеческой личностью посредством живого
переживания, а не абстрактного «знания». В ходе нашего общения
М. С. Каган давал точное и емкое определение интеллигентов: «об-
разованные люди с больной совестью».
По мысли М. С. Кагана, совпадавшей со взглядами другого бле-
стящего участника этой дискуссии, Д. С. Лихачева, интеллиген-
ция — проявление высшего развития европейской духовной тра-
диции, явление, закономерно сформировавшееся на российской
почве. Возникновение подобного слоя — высочайшее гуманитарное
достижение России, своего рода торжество человеческого духа, ле-
жащее в русле европейской культурной традиции. Безусловно, не
случайно этот особый в ряде отношений высший продукт европей-
ской (да и всей мировой культуры) получил такое ярчайшее выра-
жение именно в Петербурге.
Ученый рассматривал интеллигенцию как специфически россий-
ское явление, особый социально-психологический тип, никак не
сводящийся к западному понятию интеллектуала и явившийся по-
рождением Петровских реформ, расколовших нацию на европейски
образованную элиту и традиционалистски настроенную народную
массу. Отсюда, уже начиная с Радищева, идет характерная для отече-
ственного интеллигента черта — чувство вины перед народом, не
отданного ему долга, искренние соболезнования его страданиям.
Интеллектуальный потенциал органически слился с нравствен-
ным сознанием. Отсюда и особая, подчеркивавшаяся М. С. Кага-
ном, нравственная позиция интеллигенции, ее чувство социальной
и гражданской ответственности, способность мучительно пережи-
вать протекающие в обществе процессы, не замыкаться равнодушно
в узких границах собственного бытия. Отсюда же и представление
о ней как о совести нации. Спрашивать, зачем России интеллиген-
ция, — то же самое, что спрашивать, нужна ли ей совесть.
Великим символом российской интеллигенции М. С. Каган
считал А. С. Пушкина. При этом он особо выделял у гениального
поэта высочайшего уровня нравственную позицию — отношение

к другому человеку как к равному, без высокомерия и пренебреже-
ния к тем, кто ниже в социальной иерархии, без подобострастного
угодничества тем, кто выше. Важнейшей чертой российской интел-
лигенции М. С. Каган считал подлинный демократизм, одинаково
далеко отстоявший как от массового обезличивания и тоталитар-
ного подавления человека, так и от индивидуалистического обосо-
бления, что делало отношения интеллигента с жизнью, выражаясь
языком М. М. Бахтина, диалогическими, обоюдно равноправными.
В любом случае позиция интеллигента — результат мучительных
размышлений, разъедающей рефлексии, беспощадного внутреннего
самоанализа — всего того, что идеологи большевизма называли «до-
стоевщиной», противопоставляя ей цельность и прямоту простого
человека. Наличие чувства вины, постоянная потребность в рефлек-
сии во многом объясняют психологию интеллигента, его сомнения,
колебания, часто нерешительность.
Интеллигент, по М. С. Кагану, это — высокий уровень развития
личности, самостоятельно выстраданная система ценностей, право
личного выбора, внутренняя свобода. А значит, и право самостоя-
тельно судить. Но по этой же причине, подчеркивал ученый, отсут-
ствие идейного и тем более политического единства, мировоззрен-
ческая пестрота интеллигенции. «Ее представителей мы встречаем
и в рядах террористов-народников, эсеров, большевиков, и в стане
сторонников самодержавия и православия; интеллигенция казни-
лась, считая себя ответственной за трагический ход развития нацио-
нальной жизни, и уходила от какой-либо практической социальной
деятельности, замыкаясь в критическом созерцании происходя-
щего; она металась от одной позиции к другой, из одного лагеря
в другой»*. А драматические судьбы ее, особенно в ХХ веке, извест-
ны: революции, войны, трагедия ГУЛАГа…
Интеллигенция — это не класс, не партия, не профессиональ-
ное объединение, у нее никогда не было писаного устава, иерар-
хии, формальной организации. Однако российская интеллигенция
всегда имела собственные символы веры, внутреннюю дисципли-
ну, традиции. Это — независимое, неформальное движение, одно
*
Каган М. С. Воспроизводство российской интеллигенции как педаго-
гическая проблема // Формирование российского интеллигента в универ-
ситете / СПбГУП ; сост. и отв. ред. В. Е. Триодин. СПб. : СПбГУП, 2000.
С. 134–135.
из проявлений способности россиян действовать без подчинения

какому-либо лицу, издающему декреты и налагающему на всех
свою волю. Ведущий принцип интеллигенции — служение народу.
Это не следует понимать буквально, как прислуживание, посколь-
ку у нее всегда присутствует собственный взгляд на общественное
благо. Принципиально важно, что интеллигенция всегда была го-
това пожертвовать личным благом ради блага народного, при этом
единственной ее наградой было осознание исполненного долга.
Я уже писал об этом в связи с другим выдающимся ученым ХХ века,
Д. С. Лихачевым*. То же самое необходимо отметить, характеризуя
взгляды на интеллигенцию М. С. Кагана.
Считая важной чертой интеллигенции критическое отношение
к существующему порядку вещей, М. С. Каган, тем не менее, не был
согласен с позицией, по которой интеллигент по определению —
оппозиционер власти. Его подход был диалектическим: ответ на
этот вопрос зависит от того, какова власть, в какой исторической
ситуации проходит взаимодействие. Выдающийся ученый был так-
же радикальным противником «пресловутой» (как он выражался)
«русской идеи». Подобные идеи он называл стремлением двигаться
вперед с повернутой назад головой.
30 июня 2005 года в Санкт-Петербургском Гуманитарном уни-
верситете прошла межвузовская научно-практическая конферен-
ция «История культуры Петербурга и современность». Централь-
ным на пленарном заседании стало выступление М. С. Кагана. Его
доклад назывался: «Перспективы развития культуры Петербурга
в XXI веке». Это было последнее выступление профессора М. С. Ка-
гана перед научной общественностью страны. Запомнились слова,
которыми он завершил свою речь: «Перспективы развития Петер-
бурга не в возвращении полных или частичных столичных функций
и не в превращении Петербурга в туристический центр. Будущее
Санкт-Петербурга зависит от того, сумеет ли он восстановить ин-
теллигенцию как некий культурный слой россиян, которые не рож-
даются таковыми, а выращиваются в семьях, школах, вузах. Будущее
Петербурга связано с приобретением им возможности осуществлять
«расширенное воспроизводство петербургской интеллигенции»,
ибо только тогда Петербург вернет себе ту роль в отечественной
*
См.: Запесоцкий А. С. Дмитрий Лихачев и русская интеллигенция //
Запесоцкий А. С. Культурология Дмитрия Лихачева. СПб. : СПбГУП :
Наука, 2007. Ч. 3, разд. 3.1. С. 198.
культуре, ради которой создал его Петр Beликий»*. Эти слова, об-
ращенные к нам, живущим сегодня, работающим со студентами,
продолжающим его дело, стали своеобразным завещанием.
И как человек Моисей Самойлович Каган был уникален. Он лю-
бил жизнь во всех ее проявлениях, излучал неиссякаемую энергию,
щедро делился с окружающими своим органическим оптимизмом,
заряжал жаждой жить и работать. Был блестящим рассказчиком,
собеседником, общение с которым доставляло истинную радость,
умело и тонко владел чувством юмора. Выдающийся ученый, уди-
вительный человек — таким мы его помним.
2008
*
Каган М. С. Перспективы развития культуры Петербурга в XXI веке //
История культуры Петербурга и современность: материалы Межвуз.
науч.-практ. конф., 30 июня 2005 г. / под общ. ред. А. С. Запесоцкого.
СПб. : СПбГУП, 2006. С. 10.
III
СОЧИ: МОРЕ, ДЕВОЧКИ И ДИСКОТЕКА*
Н а дворе — последние годы развитого социализма. А я — аспи-

рант Ленинградского института культуры, дописывающий дис-
сертацию о жутко модных в это время дискотеках и проводящий
эти самые дискотеки везде, куда пригласят за достойные деньги —
от самых крупных и престижных площадок города типа Дворца
молодежи до совхозов-миллионеров в областной глубинке. Слово
«диск-жокей» — не про меня. Оно — для всякой шушеры из пивба-
ров. Я же — на вершине этого бизнеса: немало известный ведущий
программ ленинградского телевидения, лектор элитной группы
общества «Знание», имеющий право разъезжать с выступлениями
по стране, артист Ленконцерта, тарифицированный по высшей ка-
тегории…
На гастроли в Сочи я попадаю все же вне всякой логики своей
побочной профессии: случайно остановившись у своих друзей
в Адлере во время летних каникул, знакомлюсь с их приятелем
Степой, живущим и работающим на самой границе Большого
Сочи с Абхазией. Предприимчивый Степа одержим идеей зара-
ботать большие деньги, модернизировав местную танцплощадку,
и я ему для этого совершенно необходим. Вообще-то Степа — ар-
мянин. Из этого вытекает, что ему в местной ситуации надлежит
работать поваром, что он и делает в заурядной столовой турбазы,
проклиная судьбу. Проблема в том, что куры, которых каждый день
разделывает мой новый знакомый, состоят из двух ножек и двух
крылышек. Ножки почему-то до отдыхающих не доходят. А тури-
сты возмущаются, что им приносят одни крылышки, и каждый
день скандалят. Степа обескураженно разводит руками и объясняет
*
Впервые опубликовано в журнале «Нева». 2008. Июнь. С. 206–215.
Сочи: море, девочки и дискотека 139
им, что кур с четырьмя ножками пока не разводят. Советская наука

такого еще не изобрела…
Сменить работу он не может, так как все профессии в этих краях
распределяются по национально-конфессиональному принципу.
Овощебазы держат одни, промтоварные магазины — другие, рай-
комами партии владеют третьи. Содержателями кафе, к примеру,
являются греки, милицией командуют русские. У грузин, абхазцев,
турок (азербайджанцев) — другие, строго обусловленные роли, и по-
меняться ими они не могут. Так уж исторически сложилось. Если
кто-то кого-то начнет обижать, захватывать чужие места, то «боль-
шой брат» — русские — быстро поставит на место обидчиков. В об-
щем, никто не рыпается, да и так хорошо: солнца, моря и доходов
с курортников хватает на всех. В итоге барменами работают только
«рафики», и деньги считать они берут своих соплеменников, а та-
релки моют «таньки». Армяне дружат с азербайджанцами, русские —
с евреями, дети разных народов обмениваются дефицитными това-
рами и услугами, в общем — почти коммунизм.
И в этом жестко стратифицированном обществе повар Степа уму-
дрился найти новую жилу, которая не была пока поделена в ходе
дружбы народов. Я же стал Степиным наемником или, скорее, даже
деловым партнером. Благодаря нашей кооперации архаичной де-
ревенской танцплощадке предстоит превратиться в новомодную
дискотеку.
Так, учитывая более чем неопределенный срок аспирантских ка-
никул, у меня появляется возможность побыть на курорте местным
жителем.
Разницу между курортниками и местными я понимаю доволь-
но-таки быстро. Жизнь приезжего в Сочи — три недели, как у ба-
бочки-однодневки, а у местного — пять месяцев, примерно как
у петуха в курятнике, только куры меняются непрерывно. Средний
интервал — те же три недели. Разумеется, приезжающие без семей
в большинстве случаев пускаются во все тяжкие, это общеизвестно.
Срабатывает так называемое «снятие оков социального контроля».
Происходит обезличивание человека в толпе, когда что ни делай —
на репутацию дома, службу в родном селе это не повлияет. Наиболее
типичная модель: человек ищет себе пару на период отпуска. Самые
же активные носятся по курорту как сумасшедшие.
Впрочем, это я знал и раньше. Но когда в Сочи живешь с мая по
сентябрь, картина обретает немало новых сюжетов и красок. Как,
например, отдаются особы женского пола? Выясняется, что они

делятся в этом плане как минимум на четыре группы. Одни дела-
ют это как серийные маньяки, приветствуя любую особь мужско-
го пола. Другие сразу, мгновенно выбирают себе пару и хранят ей
верность до самого отъезда, изображая чуть ли не благополучную
семью с «любовью до гроба». Третьи тщательно выбирают партнера,
стараясь «не ударить лицом в грязь». Из третьих же формируется
самая забавная, четвертая группа — я их называю для себя «блуд-
ницы последней ночи».
Как правило, это культурные, воспитанные дамы, высоко зади-
рающие нос. Они себя ценят и ставят так высоко, что способны спа-
риться только с прекрасным принцем. А лучше с королем. Внешне
они бывают иногда достаточно привлекательны, впрочем, это не
имеет на юге совершенно никакого значения, поскольку там к кон-
цу любого вечера вступает в силу непреложный российский закон
жизни: «Страшных баб не бывает, бывает мало водки». За высоко-
культурными особями, конечно, тоже ухаживают, но безрезультатно.
Они морщатся, вздыхают, всем своим видом показывая, что претен-
дент на секс их недостоин. А ухажеры и не очень настаивают, легко
утешаясь более легкой добычей.
В итоге перед самым отъездом девушка данного типа вдруг по-
нимает, что отпуск прошел, а роман так и не случился. Возника-
ет комплекс неполноценности: как же так, менее значимые дамы
«накувыркались» вовсю, а у нее не было ни одного приключения,
только пара-тройка недвусмысленных намеков… Что же вспоминать
потом холодной зимой в своем Верхнеурюпинске, чем греть душу
целый год до следующего отпуска? Приходится вприпрыжку бежать
к ближайшему из ухажеров с совершенно откровенным предложе-
нием своих услуг. А он, может быть, уже занят. Тогда возникают со-
всем трагикомические ситуации — в духе встречи в баре Штирлица
с «дамой с лисой». Помните знаменитое: «В любви я Эйнштейн!» —
«Ну пойди, начерти пару формул».
Вообще сценариев знакомств и ухаживаний на юге — безумное
множество. Ни одна фантазия писателя не может здесь превзойти ре-
альные причуды жизни. Только все протекает как бы в режиме уско-
ренного времени, быстрее, чем шахматист нажимает часы в блице.
Любовь, измена, ревность, развод. По сравнению с этой жизнью
такие медлительные и разборчивые представители животного мира,
как кролики, просто отдыхают. В отличие от жизни в реальном вре-
мени, здесь нет узнавания, преодоления конфликтов, привыкания

и прочей ерунды, которую некоторые почему-то считают чуть ли не
сутью человеческих отношений. Нет ничего, что отвлекало бы от
настоящего дела — спаривания.
Иногда это похоже на работу трубопрокатного завода или штам-
повочного цеха. Данная схожесть хорошо отображена в анекдоте:
«Впечатляющая прелестница загорает на пляже, лениво отмахиваясь
от заманчивых предложений различных аленов делонов. В конце
концов скромный юноша, весь день наблюдающий эту картину с со-
седнего лежбища, набирается смелости поинтересоваться причиной
такой неприступности. И получает встречный вопрос:
— А вы, простите, кто сами будете?
— Ну, я рабочий.
— Так посудите сами: вы весь год в поте лица пашете у себя на фа-
брике, приезжаете сюда. Здесь море, солнце, теплый песок — а во-
круг станки, станки, станки…»
Самое большое раздолье в Сочи — для настоящего социолога.
Да, прибытие сюда для любого курортника означает разрыв с при-
вычными социальными связями. Но каждый человек — продукт
своей культуры. С этим полностью порвать невозможно. Как и со
своими застарелыми комплексами, которые подталкивают к сме-
не социальных ролей. Скромный бухгалтер может здесь выступить
в роли Казановы, Казанова — посачковать, добропорядочная мать
семейства — выступить «крутой телкой», которая хорошо знает, что
ей нужно, и способна сама «брать мужиков». Женщина-судья, вы-
ступающая обычно в своем городке символом порядка и правосу-
дия, может, поселившись в частном секторе, бурно пьянствовать и,
не моргнув глазом, вписаться в групповуху, а блеклый, невзрачный,
забитый женским окружением учитель ботаники — разыгрывать из
себя Ромео или Отелло.
По внешнему виду, манерам, аксессуарам совершенно невоз-
можно предположить, как кто себя поведет после первого откро-
венного взгляда глаза в глаза. Один из милицейских руководителей
Адлерского района Сочи поделился со мной рассказом о чудесах,
обнаруженных в лучшей местной гостинице. В роли исследовате-
лей гостиничных нравов выступила целая бригада адлерских шер-
локов холмсов — после того как директор отеля отказал милицей-
скому генералу в предоставлении номера для какой-то московской
шишки.
Самым мелким чудом был признан столик для игр в номере кар-
точных шулеров, заманивающих в отель простофиль. Надев спе-
циальные очки, профессионалы видели в крышке стола отражение
сдаваемых карт. Эти лихие ребята жили в гостинице непрерывно
с апреля по октябрь, так же как самое крупное из выявленных сы-
щиками чудес — дородная красавица-блондинка с безупречными
чертами лица настоящего партийца. Такая особа по внешнему виду
вполне могла бы функционировать в качестве второго секретаря
провинциального обкома партии или даже, страшно подумать, ми-
нистра культуры.
А работала по полгода в этом отеле проституткой, назначая клиен-
там сеансы на 10.00, 12.00, 14.00 и т. д. — до позднего вечера, безо
всяких выходных. Даже в дни всенародных праздников — 1 и 9 мая
и, что совсем кощунственно, 1 сентября. Рабочее место было обо-
рудовано первоклассно: море дефицитных шампуней и редких
духов, коньяк, с рюмки которого для клиента начинался каждый
сеанс. Эта гранд-дама выбирала для обслуживания исключитель-
но ребят в тюбетейках и халатах — платить по 50 рублей за сеанс
две-три недели подряд мог только узбек-хлопкороб, давший стра-
не ударную норму выработки. Пораженный европейским уровнем
сервиса, обалдевший от стати и запахов белой женщины, азиатский
труженик получал талончик на заветный сеанс со временем визита
и номером комнаты, чтобы ничего не перепутать, и исполнял свой
долг на арене любви не менее исправно, чем рулил комбайном на
родном поле. Реализуя цивилизаторскую миссию, профессионалка
этих ребят даже пользоваться душем учила. Данная процедура вхо-
дила в стоимость обслуживания...
Социолог мог бы составить здесь умопомрачительную антоло-
гию моделей поведения. Возьмем хотя бы женщин: «скромница»,
«динамщица», «простая девчонка», «недотрога», «активистка»,
«крутая», «вечная девственница», «постельная трудяга», — всего не
перечислишь. Такое исследование реально тянет как минимум на
кандидатскую диссертацию.
Ну вот, к примеру, «динамщица». Этот сорт девочек знаком всем
любителям «клубнички» в крупных городах. Они раскручивают
ухажеров на ужин, а затем уклоняются от секса, «динамят». Самый
традиционный прием — «уходят в туалет» навсегда. Динамо — это
своего рода спорт, разновидность поиска приключений на свою ап-
петитную часть тела. В случае неудачного поворота событий рус-
ские мужчины могут за это надавать пощечин, а кавказцы — при-

ставить нож к горлу и изнасиловать. Огромное количество южных
изнасилований случается именно при подобных обстоятельствах.
Кавказцы (по сленговой терминологии — «хачики») понимают со-
гласие девушки отужинать однозначно — как обещание секса в ка-
честве расплаты, а при отказе дамы от расчета натурой разыгрывают
оскорбленные чувства и применяют силу без малейших раздумий.
В общем-то, про это рассказывает каждая нормальная мамаша своей
дочке. Но девочки почему-то нередко про это забывают, а потом
жалуются: «Какие же эти хачики звери!»
Признаюсь, что, насмотревшись на подобные курортные «рома-
ны», я почти насовсем потерял жалость к пострадавшим: ну не хо-
чешь, чтобы тебя «объезжали» в придорожных кустах два-три джи-
гита с налитыми кровью глазами, — не поддавайся на их галантные
предложения, не соглашайся на застолье и «поездки в горы». Вот
кого искренне жаль, так это подруг «динамщиц» — невинных ду-
рочек, которых обманом вовлекают в подобные истории. При на-
личии дуры-подружки, как правило, почти незнакомой, «динамщи-
це» легче исчезнуть, оставив ничего не подозревающую жертву на
растерзание и глумление мужской компании. В таких случаях дело
приобретает, как правило, совершенно гнусный оборот.
Хотя и смешных историй — не перечесть. Представьте себе: си-
дим мы компанией на крыльце небольшого деревянного домика на
территории турбазы. Вечер, чай, тихий, неспешный разговор в рас-
слабленной обстановке. И вдруг — звон разбитого стекла, крики,
падающие тела, женский визг и мужское рычание. На крыльце со-
седнего домика только что бесшумно целовалась в лучах полнолуния
романтичная парочка, а теперь — безобразная драка. Двое мужчин,
по всей видимости, совершенно не умеющие драться, вцепились
друг в друга — и кусаются, царапаются, катаясь по крыльцу. Девица,
ставшая виновницей битвы самцов, после первоначального испуга
быстро умолкает и тихо соскальзывает с крыльца в темноту.
Драка быстро заканчивается, и мы узнаем ее предысторию. Некий
джигит приглашает приглянувшуюся ему ушлую дамочку в самый
знаменитый ресторан на побережье — «Кавказский аул». Удоволь-
ствие это не дешевое. Разумеется, по местным законам он рассчи-
тывает получить немедленное вознаграждение. А дама пытается
морочить ему голову, строя глазки и ссылаясь на кратковременное
расстройство здоровья. Ухажер высаживает ее из машины у входа
на турбазу и делает вид, что уезжает, а сам тихонько крадется за объ-

ектом своих вожделений. Объект же устремляется в объятия другого
ухажера — бедного, неспособного оплатить ужин в шикарном ресто-
ране, но желанного. Джигит становится свидетелем страстной сексу-
альной прелюдии и бросается в бой с соперником. В итоге — боевая
ничья, прокусанная и исцарапанная кожа обоих ухажеров. «Ничья»
же, вовремя улизнувшая с арены битвы, проводит ночь у случайных
знакомых в одном из соседних домиков, а утром, забрав вещи, пере-
селяется на другую турбазу, в четырех кварталах вдоль побережья,
где ее уже никто из участников этой истории никогда не найдет.
Наибольшие затруднения — у местных девушек. Им, конечно,
плыть по морям легкомысленного секса весьма затруднительно.
Потом не отмоешься. Ради развлечений надо ехать отдыхать на бе-
рег Белого моря. В первый же день моей работы у Степы он ткнул
пальцем в проходящую мимо симпатичную даму лет тридцати и за-
явил: «Эта давала директору совхоза. Потом там отметились агроном
и завгар…» Привлекательность красотки в моих глазах мгновенно
развеялась.
А вот мужчины-аборигены в летний сезон «оттягиваются» по пол-
ной программе — сообразно прыти и финансовым возможностям.
Некоторые обольщают девушек поездками в горы, шашлыками,
ресторанами. Не забуду исповедь одного из ходоков: «Не понимаю
я этих мужей: как он такую девку мог на юг без копейки денег от-
править? Я же вижу: она скромная, а есть нечего. Дал ей денег не-
множко, свозил на озеро Рица, в Пицунду, потом в “Кавказский
аул” — и она моя. Погуляли от души. Я ей еще десятку на дорогу
дал — купи, говорю, подарок своему дураку-мужу».
Пикантность истории заключалась в том, что девушка выгляде-
ла настоящей русской красавицей — в духе Курниковой, только из
глубинки. А соблазнитель, заполучивший ее за несколько порций
шашлыка и прогулок на автомобиле, был огромной карикатурой на
Денни де Вито — верзилой размером со Шварценеггера, которого
как будто бы сбросили с крыши, отчего он потерял человеческие
пропорции. Старый, лысый, с огромным пузом, неопрятный…
Но и шашлыки далеко не всегда обязательны. Один из курортных
эпизодов меня просто потряс. Я шел куда-то по делам — квартала
два-три. А передо мной бодро вышагивал некий плюгавый субъект,
делавший без устали и разбору одно и то же нехитрое предложение
всем встречным девицам: «Пойдем пое…ся!» Сначала я принял его
за идиота-хулигана. Девочки реагировали естественным, на мой

взгляд, образом: кто шарахался, кто фыркал, кто просто «посылал»
нахала. Некоторые делали вид, что к ним и не обращались вовсе.
Но на поведение аборигена это совершенно не влияло. Постепенно
меня начало разбирать любопытство, и я его окликнул:
— Послушай, зачем ты так себя ведешь? Почему не можешь веж-
ливо поговорить, пригласить девочку попить кофе, поухаживать?
От твоего хамства ведь никакого толку.
Ответ обескуражил:
— Ни фига подобного! Десять говорят «нет», одиннадцатая —
«да», но с ней — никаких проблем. Я так себе на каждый вечер но-
вую нахожу. Ухаживай за ними сам. А мне лень. А хочешь — я и тебе
приведу парочку…
Как ни странно, в этой насыщенной сексуальными предложения-
ми атмосфере прекрасно уживались и профессиональные прости-
тутки. Они находили себе клиентуру не только среди хлопкоробов.
Оказалось, что это «добро» пользуется спросом у мужчин любых на-
циональностей, любого социального положения.
На краю Большого Сочи, где начинают развиваться наши диско-
течные действия, помимо танцплощадки, есть еще один эпицентр
общественной жизни — кафе рядом с пляжем. Этим общепитовским
объектом заправляет мужская часть семьи греков. У нас, персонала
дискотеки, с ними быстро устанавливаются доброжелательные, если
не приятельские отношения, и мы просиживаем там свои редкие
выходные вечера, да и будние дни — после пляжа. Играем в шахматы
и поедаем жареных цыплят.
Вся моя бригада состоит из ленинградцев. Двухметровый Витечка
носит тонны аппаратуры, проверяет билеты на входе и разбирается
при необходимости с пьяными хулиганами. Интеллигентный краса-
вец Игорь обслуживает световую и звуковую аппаратуру. Разгильдя-
истый по имиджу, но весьма исполнительный Андрюша выступает
«на подхвате» — что-то вроде разнорабочего. Не ленинградец —
только мой двоюродный брат Стасик, примкнувший к нам по пути
на юг, в Курске. Он помогает Витечке. Десятиборец-атлет, он ни
в чем не уступает моему проверенному в деле старому товарищу.
Наши застолья у греков протекают каждый день примерно по
одному и тому же сценарию. Пока Стасик тщетно мобилизует весь
свой изможденный службой в рядах Советской армии интеллект,
пытаясь победить меня на черно-белых полях, а Игорь и Андрюша
следят за степенью прожарки цыплят, Витечка «клеит» девиц за

соседними столиками. В роли клея обычно выступаю я, как зна-
менитость местного масштаба. Сам я девушками не интересуюсь.
Я влюблен в этот период жизни в красавицу-жену, которая со мной
на юг не ездит. Но клеить девиц на свой светлый образ товарищам
разрешаю.
Как правило, сценарий процедуры предельно прост: Витечка
подсаживается к новеньким симпатягам, перебрасывается с ними
несколькими приветственными фразами и предлагает познакомить
«с самим Запесоцким». Девочки пересаживаются за наш вместитель-
ный стол, а там уж — как придется… Иногда, по выходным, Витечка
перенасыщает алкоголем свой двухметровый организм и позволяет
себе переходить границы приличий. К примеру, в присутствии по-
лудюжины вполне культурных, хорошо воспитанных особ может
на весь стол провозгласить: «Сперма давит на уши. Надо сегодня
кого-нибудь трахнуть!» Все делают вид, что этого не слышали. Но по
выражениям лиц скромниц видно, что они немало заинтригованы.
Лично я в подобных случаях делаю вид, что без остатка поглощен
шахматами: любовь к приличиям борется во мне с удовольствием
от забавных ситуаций.
Впрочем, один раз незатейливый Витечка все же ввергает меня
в некоторое смятение. Возвращаясь из-за соседнего столика, он
пересказывает мне свой диалог с двумя красотками примерно так:
«Саша! Я предлагаю им с тобою познакомиться, а они говорят, что
тебя и так знают: они работают в Ленинграде вместе с твоей женой».
К счастью, быстро выясняется, что эти девушки про меня вряд ли
что-нибудь расскажут дома. Это в Ленинграде они медсестры в зна-
менитой косметологической клинике — Институте красоты. Сюда
они выписаны греками в качестве профессиональных проститу-
ток — на пару дней, обслужить друзей хозяев заведения.
Обслуживание разворачивается тут же по простой и эффективной
схеме. Друзья греков, исключительно «лица кавказской националь-
ности», сидя в автомобилях, выстраиваются в очередь у кафе. Труже-
ницы любви садятся в первую машину и отъезжают, судя по всему,
в ближайшие кусты. Через полчаса возвращаются и пересаживаются
в следующую машину. И так далее — без устали и перерыва на прием
пищи или шампанского…
Интересно, что сами греки этих специалисток не «употребля-
ют». В какой-то из вечеров в их заведении мы обращаем внимание
на девушек исключительной красоты. Оказывается, это профессио-

налки экстра-класса, выписанные владельцами кафе для себя через
какую-то особую всесоюзную сеть. С ними отводят душу «сильные
мира сего».
Девушки эти настолько хороши, что пользоваться ими в обще-
питовской подсобке оказывается неэстетично. Домой их тоже не
приведешь — там родители, жена, дети. Красавиц везут на берег
моря. Там, на довольно-таки глухом участке дороги и разворачива-
ется «картина любви». Мы с товарищами становимся невольными
ее свидетелями, устраивая в порядке развлечения ночные гонки: на
одном из поворотов в лучах фар оказывается стоящий на обочине
«греческий» автомобиль, сквозь лобовое стекло вместо лица води-
теля четко высвечивается огромная белая задница нашего приятеля,
совершающая медленные ритуальные колебания… Моя бригада ав-
тогонщиков хохочет до утра.
Впрочем, и мои товарищи дают местному населению немало по-
водов для насмешек. В какой-то из дней подлинным героем народ-
ного эпоса становится простодушный Витечка.
Здесь нужно описать обстоятельства нашего дискотечного тру-
да. Работаем мы в огромном загоне: деревянная сцена — будка
с крышей и круглая поляна, ограниченная высоким проволоч-
ным забором. Вплотную к поляне примыкает металлический ан-
гар с арочной полукруглой крышей. Там проводят танцы зимой.
Окон у ангара нет, есть огромные металлические ворота с двух
сторон. Со стороны, ближней к танцплощадке, внутри ангара
расположена зимняя сцена. На ней мы храним всю привезен-
ную из Ленинграда аппаратуру — тонн пять дорогущих прибо-
ров и оборудования, среди которых — диковинка того времени,
видеомагнитофон.
Приглашая меня на работу, Степа рассказал, что местная танц-
площадка на протяжении многих лет является здесь местом регу-
лярных драк. Дерутся местные с приезжими, пьяные — с трезвыми,
русские — с кавказцами, в общем — все кому не лень. В драках не
участвуют только цыгане. Их табор, расположенный неподалеку,
живет под постоянным страхом выселения. Они получили стро-
гое предупреждение милиции, что будут выброшены с курорта при
первом же правонарушении. Поэтому, кто бы ни дрался, цыгане вы-
скакивают с площадки через забор, как блохи, и разбегаются. И хотя
драки являются привычным развлечением местной молодежи,
на посещаемости танцплощадки и соответственно доходах устрои-

телей они сказываются самым пагубным образом.
Услышав все это, я только ухмыльнулся и объяснил Степе, что
у меня драк не бывает. Войдя на площадку, люди открывают рот
и закрывают его только по окончании программы. Я их загружаю
так, что они забывают абсолютно про все, кроме музыки и девочек.
И я действительно владел к тому времени соответствующей техноло-
гией управления аудиторией, за что, собственно, мне и платили со-
вершенно немыслимые по советским временам деньги — месячную
зарплату приличного инженера за один вечер. Однако реализация
этой технологии требовала очень мощного технического оснаще-
ния: звука, света, пиротехники, оборудования для визуальных воз-
действий. И моя бригада была оснащена уникальным по тем време-
нам инструментарием.
Нашу технику по ночам приходится сторожить, что мы по оче-
реди и делаем. На сцене, рядом с оборудованием лежит матрац…
Понятно, что время от времени ночью к мальчикам на эту сцену
приходят девочки.
Итак, представьте себе: теплый южный вечер, «греческое» кафе,
моя бригада в свой законный выходной пьет кофе и коротает время
в приятной беседе. Нет только Витечки, который ушел пораньше,
заступив на дежурство в ангаре. Привычный ход событий нарушает-
ся странным движением молодняка вокруг кафе. Некое броуновское
движение подростков сменяется целенаправленным походом толпы,
похожим на первомайскую демонстрацию. Из кафе хорошо видно,
как десятки, если не сотни юношей и девушек лет четырнадцати-
шестнадцати с деловитым видом устремляются к нашему ангару. Мы
просим Андрюшу, как самого молодого, сходить и выяснить, что
происходит.
Гонец возвращается в некотором смущении. Оказывается, де-
журный по ангару Витечка, устав от скуки и одиночества, устроил
себе прием по личным вопросам. Он пригласил на бутылочку вина
весьма сексапильную даму, старше себя лет на пять. Разница в воз-
расте позволяла ему надеяться на скорое взаимопонимание, что,
собственно, и случилось. Как галантный кавалер, Витечка поста-
рался обставить свидание с максимальным комфортом и роман-
тикой. Комфорт заключался в использовании для дегустации вина
стола и стульев, а для пущей романтики молодой человек задей-
ствовал красные фонари из арсенала дискотеки. Особенно не раз-
мышляя по поводу диспозиции, он направил эти фонари от края

сцены на стол.
В результате кто-то из фанатов нашего скромного коллектива,
проходя мимо ангара, заглянул в щель ворот с противоположной
от сцены стороны и увидел поражающую его воображение картину.
Метрах в сорока от наблюдателя, на сцене, в лучах красных прожек-
торов Витечка использовал гостью в целях достижения обоюдной
радости, и делал он это на столе.
Замечу, что в то время Советский Союз был, в общем-то, страной
целомудренного искусства. На телевидении и в кино практически
отсутствовала «обнаженка», а видеомагнитофонная эра еще не на-
чалась. Человек, вступающий во взрослую жизнь, мог узнать о сексе
только из рассказов старших товарищей.
Посмотреть на витечкины гимнастические упражнения с дамой
сбежалась целая толпа. Щель между створками ворот оказалась об-
леплена десятками пар глаз от земли до высоты выше человеческого
роста. Одни ложились на землю, другие забирались на плечи к то-
варищам. Подростки отталкивали друг друга, приговаривая: «Ты
посмотрел, теперь дай мне! Ой, посмотри, что они делают! Оказы-
вается, еще и так можно!» и т. д.
Через некоторое время Витечка прервал дежурство и присоеди-
нился к нам, чтобы выпить чашку кофе. Вся наша компания, по-
тупив взоры, украдкой прыскала, сдерживая смех, а кое-кто и пре-
дательски хихикал. Витечка обвел собравшихся непонимающим
взором. Когда же Андрюша поведал ему о случившемся, наш това-
рищ даже бровью не повел: «Ребята! Соберите с них по рублю, я им
еще один сеанс устрою…»
В отличие от Виктора, мой брат Станислав снискал популярность
среди курортниц безо всяких экстравагантных поступков. Более
того, вообще без малейших усилий. Его брутальность просто пре-
восходила любые самые смелые женские фантазии. Высокий, ши-
рокоплечий, с мускулатурой греческого атлета и шевелюрой Пуш-
кина, Стасик начинал пожинать лавры своего успеха в девять утра
в местной столовой — на завтраке, когда девочки-практикантки,
краснея, клали ему в тарелку тройную порцию гарнира. С тех пор
прошло больше двадцати лет, но до сих пор перед глазами у меня
стоит сцена, которую можно назвать «Пять девочек тянут Стасика
в разные стороны по окончании дискотеки». Шестая, совсем не де-
вочка, а фигуристая бабенка лет тридцати, с Урала, стоя в сторонке,
их передразнивала: «Стасик, пойдем со мной!» — «Ишь, чего за-

хотели! Пойдет-то он все равно ко мне!» Дама была права в своей
самоуверенности. Каждый вечер она приводила юношу на съемную
квартиру, где ставила ему бутылку водки и получала, что хотела.
Красавец Игорь, специалист по электронике, работавший одно
время лаборантом в Ленинградском институте киноинженеров, шел
по жизни походкой бывалого альфонса. Он жил в свое удовольствие,
не утруждая себя работой. Увлекался музыкой, акустикой, конструи-
рованием различного звукового и светового оборудования. Он, как
и Стасик, не утруждал себя ухаживанием за дамами. Но там, где мой
брат проявлял простодушие, Игорь играл удобную для себя роль. Не
знаю, приставали ли к нему учащиеся кулинарного техникума, но
для дам из «высшего света» он был весьма желанной добычей. Мама
у Игоря жила в Америке и нередко присылала ему посылки с диковин-
ными «культурными» продуктами: пластинками, одеждой и тому по-
добным, благодаря чему он выглядел «продвинутым» персонажем.
Еще до наших поездок в Сочи Игорь освоил диковинный тогда
виндсерфинг. Оказавшись на курорте, он весьма своеобразно ис-
пользовал это свое умение. Вооружившись биноклем, он скользил
под парусом вдоль берега, рассматривая девиц. Обнаружив что-то
стоящее, мой товарищ резко менял курс и выбирался на берег, где
затевал различные манипуляции с доской и парусом. Тут же вокруг
него собиралась группа любопытствующих граждан. Игорь предла-
гал приглянувшейся красотке прокатиться с ним на доске и увозил
ее в море. Так он завязывал десятки знакомств.
Однако все шалости на сексуальном фронте и Витечки, и Стасика,
и Игоря, вместе взятые, не шли ни в какое сравнение с нагрузками,
выпадавшими на долю Степы. Степа обладал очень приятными чер-
тами лица и спокойным характером. Небольшой животик, типич-
ный для повара, вполне компенсировался приятным обхождением.
Наличие автомобиля и разносторонних связей делало моего прияте-
ля совершенно бесценным любовником для курортниц: устроить на
квартиру, взять билет на поезд, встретить и проводить, — много ли
нужно девушке того времени, кроме сексуального приключения?
Удачно организовав наше дискотечное предприятие и посадив
свою старшую сестру на кассу, Степа проводил основное время ря-
дом с Витечкой, на входе в дискотечный загон. Но, в отличие от
Виктора, он не столько проверял билеты, сколько высматривал
смазливых посетительниц.
Вскоре, правда, Степа совершенно неожиданно для себя попал

в ужасную ловушку. Первый сезон он заводил новую подружку каждые
три недели. И это все были первоклассные красотки. Каждая из них
уезжала очарованная Степаном и, по всей видимости, лелеяла мечту
о новой встрече целый год. На следующий сезон они начали приезжать
вне всякого порядка. Иногда — по две-три почти одновременно. Сте-
паша, как Фигаро, носился взад-вперед. Он селил их в разных местах,
на расстоянии двух-трех кварталов по побережью. В каждом из мест
их проживания был свой пляж, свое кафе, что исключало в течение
дня возможность провала для героя-любовника. Но вечером-то все
они стремились прийти к нам на дискотеку. И все пытались прильнуть
к груди любимого Степы. А ему хотелось не упустить еще и новые
знакомства. Природная галантность заставляла моего товарища встре-
чать всех подружек на вокзале и в аэропорту, провожать их, водить
в рестораны… И он быстро достиг пределов человеческих возможно-
стей. Хотя, думаю, даже Джеймс Бонд сдался бы раньше. Степа стал
бледнеть и таять на глазах. Он засыпал на ходу. И только защита мною
кандидатской диссертации и прекращение сочинских гастролей спас-
ли ему если не жизнь, то по крайней мере здоровье.
Пожалуй, в этой компании я выглядел самым странным персо-
нажем. Воспоминания о существующей в Ленинграде жене не сти-
мулировали к приключениям. И мне приходилось вести себя на ма-
нер героя фильма «Укрощение строптивого», когда центральный
персонаж в изображении Адриано Челентано, снимая напряжение,
колет по ночам дрова. Только я занимался атлетикой на местном
стадионе, часа по два каждый день. Забавность ситуации заключа-
лась в том, что по мере «выписывания» мною четырехсотметровых
кругов трибуны стадиона заполнялись девочками — завсегдатаями
моей дискотеки. Когда их внимание начинало истощать мое терпе-
ние, тренировки приходилось переносить в море, и я плавал из Рос-
сии в Абхазию и обратно.
После завершающей поездки я вернулся в Ленинград загорелым
и подтянутым, с накачанной мускулатурой и напечатанным двумя
пальцами на машинке текстом диссертации. Это была первая в стра-
не диссертация на соискание степени кандидата педагогических
наук, написанная о дискотеке.
Май 2008 г.
КАК Я НЕ ЖЕНИЛСЯ НА НЕГРИТЯНКЕ*
И ногда весьма серьезные вещи начинаются с шуток. Эта исто-

рия началась с моей шутки на заседании профессорского клуба
в нашем Университете. Коллеги в сотый раз подшучивали по пово-
ду моих мифических романов со студентками и холостого статуса.
И я громогласно заявил, что когда мне стукнет пятьдесят, женюсь.
Разумеется, никто не поверил: последний раз я женился четверть
века тому назад и больше 15 лет жил холостяком. До юбилея оста-
валось меньше года. Невесты у меня не было.
Казалось, про шутку все забыли. Но что-то заставило меня к ней вер-
нуться осенью, примерно за полгода до юбилея. Журнал «ОченьUM»
составлял перечень из двадцати пяти наиболее существенных за
прошедший год новостей для проведения рейтингового голосова-
ния среди читателей. Я в шутку предложил включить в этот список
новость о моей женитьбе. Особого фурора это не произвело, но но-
вость, по итогам голосования студентов, вошла в десятку наиболее
важных.
Между тем оказалось, что журнал «ОченьUM» читают за преде-
лами Университета, да еще именно те, кто нужен. Нашему пресс-
секретарю Наташе Ильенко позвонили журналисты из «Комсомол-
ки» и попросили договориться со мной об эксклюзивном интервью
по поводу грядущего бракосочетания. Они хотели рассказать своим
читателям о моей избраннице и истории нашего знакомства. Ната-
ша сказала, что договориться со мной об интервью, наверное, мож-
но, но о невесте я, по всей видимости, сказать ничего не смогу, по-
скольку кандидатура еще не определена. «Как же так? — удивились
ее коллеги. — Дата свадьбы определена, а невесты нет?.. Давайте
мы объявим конкурс. Пусть читатели “Комсомолки” тоже поучаст-
вуют». Разумеется, я согласился.
Конкурс начался, но никто из моего близкого окружения не при-
давал этому делу особого значения. Ильенко регулярно приносила
мне пачки распечаток с фотографиями кандидаток и их письмами.
Газета публиковала соответствующие подборки. Надо заметить, что
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2006. Апрель. С. 108–114.
Как я не женился на негритянке 153
предложения поступали совсем неплохие. На фотографиях были

изображены, как правило, очень милые девушки и молодые женщи-
ны, а их обращения ко мне были весьма интеллигентными. К стыду
своему, из-за ужасной занятости я ни с одной из них не познакомил-
ся. Хотя, сказать по правде, рассматривать фотографии и читать все
эти материалы было весьма приятно.
Между тем юбилей мой приближался, а конкретных идей по по-
воду женитьбы у меня все не появлялось и не появлялось. Хотя,
в отличие от окружающих, я понимал, что жениться надо и невесту
выбирать все-таки придется. Дело это было для меня, в общем-то,
нешуточное. Как жених я явно перезрел. Пятьдесят — возраст серь-
езный, и откладывать создание семьи на потом уже некуда. Но от
решения этой проблемы меня все время отрывали какие-то более
неотложные дела.
Эта история вышла на финишную прямую совершенно неожи-
данно. День рождения у меня 14 апреля. В конце марта я возвра-
щался с горнолыжного курорта через Париж. Как обычно, позвонил
на работу, чтобы узнать последние новости. Оказалось, что в Уни-
верситете начался настоящий психоз по поводу моего бракосочета-
ния. Поутру, придя в вуз, несколько сотрудников, не сговариваясь,
заявили во всеуслышание, что видели меня накануне вечером по
телевидению. Якобы я венчался где-то за рубежом с темнокожей
красоткой. Эта «новость» за полдня прогрохотала практически по
всем служебным кабинетам и учебным аудиториям Университета.
Как известно, композиторы не сочиняют мелодии сами. Они
лишь подхватывают то, что носится в воздухе, что живет на слуху
у народа, и оформляют это на бумаге с помощью нот. Я тоже не-
редко пользуюсь этим методом. Разумеется, с присущей мне скром-
ностью. Вот и в данном случае народная идея с темнокожей кра-
савицей мне показалась весьма уместной. «Люди должны увидеть
то, что хотят видеть», — подумал я и тут же позвонил одному из
приятелей-журналистов с просьбой разместить определенный текст
на одном из городских информационных сайтов. Якобы ректор Гу-
манитарного университета профсоюзов профессор Запесоцкий об-
венчался в Лондоне с темнокожей топ-моделью. Церемония прошла
в Вестминстерском аббатстве. Избраннице профессора 24 года, она
является студенткой Оксфорда и дочерью алмазного короля из ЮАР.
Приятель позвонил мне через 10 минут и сообщил, что эта новость
может быть размещена на одном из популярных городских сайтов
за 100 долларов. По сравнению с масштабами грядущего развлече-

ния сумма мне показалась совершенно смехотворной, и «утка» была
запущена в СМИ.
Теперь психоз уже охватил журналистскую братию. В университет-
ской пресс-службе телефон звонил непрерывно. Строго проинструк-
тированная Наташа Ильенко отвечала, что ректор действительно
находится за границей, но новость о мулатке она прокомментиро-
вать никак не может. Это только подливало масла в огонь. Газета за
газетой начали перепечатывать информацию из Интернета. Не удер-
жались даже консервативные «Санкт-Петербургские ведомости».
После этого в возбуждение пришли и мои друзья, и мои недобро-
желатели. Последние расстроились очень сильно (надо же, этот не-
годяй отхватил себе миллионершу!). Большое смятение воцарилось
в профсоюзных кругах: имеет ли право ректор профсоюзного вуза
жениться на дочери алмазного короля? Именно такой спор разго-
релся среди активистов рабочего движения.
Страсти накалились столь сильно, что разъяснений попросил
из Москвы даже обычно невозмутимый Михаил Шмаков. Сделал
он, правда, это с присущим ему юмором. Но и Шмакову я не дал
сколь-нибудь вразумительного ответа, заявив, что разговор это не
телефонный: «Михаил Викторович! Я все объясню Вам лично, при
встрече. Но прошу Вас не сомневаться, что я могу изменить любой
мулатке, но профсоюзному движению — никогда!»
А юбилей уже был на носу. Праздновать его я намеревался
в Царском Селе, в Тронном зале Екатерининского дворца. При-
глашения были направлены четыремстам моим друзьям. С неве-
стой же ясности не было никакой. Кое-какие соображения в моей
голове, конечно, начали появляться. Но я гнал от себя серьезные
мысли как можно дальше, уже всецело поглощенный стремитель-
но развивающимся розыгрышем. Я понял, что у меня есть шанс
сделать то, что еще никому не удавалось за всю историю Петер-
бурга: разыграть весь город, целиком. Надуть и провести всех.
Вот это, на мой взгляд, — настоящий юбилей! Совсем не то, что
делают обычно мои коллеги-ректоры. И уж тем более не то, что
могут позволить себе всякие чиновники. Эта публика, прожив
полвека, собирает людей на праздник, чтобы послушать хвалеб-
ные речи в свой адрес, получить в красных папках официальные
письма и официальные телеграммы… Скука, да и только. У меня
же есть захватывающая дух возможность «оттянуться», как в сту-
денческие годы, — по полной программе. Такую возможность

я упустить просто не мог.
Накануне юбилея, 13 апреля, из Москвы в Пулково прилетели
сразу две симпатичные мулатки. Вездесущие папарацци (разумеется,
специально нанятые мною) засняли, как эти дамочки садились в мою
машину в окружении моей же охраны. Фотографии тут же попали на
сайты. Так же как и фотоснимки совершенных на следующее утро
моих прогулок по городу с этими девушками. Неистовство прессы
превысило все мыслимые и немыслимые пределы. Ведущие город-
ские телеканалы пытались договориться с дирекцией Царского Села,
чтобы их пропустили в зал, но получили отказ. Университетская
служба безопасности плотно перекрыла все подступы ко дворцу.
Около двенадцати дня я впервые появился с мулатками на лю-
дях. Посреди университетского двора сел вертолет. Мы погрузились
в него в окружении телекамер и фотообъективов. Несколько сотен
студентов, ставших свидетелями этой сцены, первоначально не по-
верили своим глазам, а потом разразились неистовыми криками.
Мы полетели в Петропавловку стрелять из пушки. Праздник на-
бирал обороты.
Днем в Университете было запланировано коллективное по-
здравление в мой адрес от сотрудников и студенчества. В Большом
театральном зале Университета собралось около тысячи человек.
Я появился, разумеется, с мулатками. Когда народ понял, что слухи
о темнокожей невесте материализуются, неистовству не было гра-
ниц. Студенты реагировали так, как будто бы в зале появились Петр
Первый, Надежда Крупская и Алла Пугачева одновременно. Такого
жуткого рева толпы стены СПбГУП еще не знали. Если бы мулатка
была одна — эффект оказался бы совершенно не тот. А так люди
получили возможность гадать: какая же из двух? И это добавляло
дополнительного перца в интригу.
Приближался вечер. Я уже решил, кому я в этот день сделаю пред-
ложение. Но будущая невеста находилась в счастливом неведении.
В назначенное время мы с мулатками и Ильенко уселись в длинню-
щий белый лимузин и отправились в летнюю резиденцию россий-
ских царей.
Мы подъехали. Ажурные ворота были распахнуты. От ворот к вхо-
ду была раскатана ковровая дорожка изумрудно-зеленого цвета. По
краям горели плоские свечи. Темнокожие москвички взяли меня
под руки, и мы пошли ко дворцу. Гости, совсем как студенты днем,
начали гадать: какая же из двух дам — невеста? В зале мулаткам было

отведено место за столом рядом с Наташей Ильенко. Собравшиеся
умирали от любопытства, но бдительная охрана никого не подпуска-
ла к темнокожим девушкам. Присутствующие атаковали расспро-
сами университетскую пресс-службу, но Наташа на все вопросы
честно отвечала, что ничего не знает. Разумеется, мулатки были не
единственным центром внимания в зале. Среди собравшихся ока-
залось немало московских и петербургских знаменитостей: Эльдар
Рязанов, Борис Гребенщиков, Николай Караченцов, Михаил Бояр-
ский, Александр Кушнер, Гарри Каспаров, Семен Альтов, Ян Арла-
зоров, Надежда Бабкина — всех и не перечислишь. На сцене тоже
выступали сплошные звезды. Первоначально я хотел пригласить
Хулио Иглесиаса, но руководство мне отсоветовало, сказав, что я
и без того достаточно эпатирую своих недоброжелателей. Правда,
и без Иглесиаса эпатажа вполне хватало.
В начале вечера я заявил собравшимся, что в конце программы
представлю друзьям свою будущую спутницу жизни. Несмотря на
присутствие мулаток, поверили мне далеко не все. Ильенко, к при-
меру, как потом выяснилось, ждала, что все кончится какой-нибудь
шуткой. Например, на десерт вынесут какую-нибудь шоколадную
«невесту». Вообще, люди, хорошо знавшие меня последние 10–
15 лет, не ожидали перемен в моем семейном положении.
Тем не менее перед десертом студенты-хореографы во фраках
и бальных платьях выстроились в два ряда, образуя коридор от
сцены до стола, за которым сидели мулатки. Заиграла соответ-
ствующая музыка, я с огромным букетом белых роз направил-
ся к дамам. Публика умолкла, заинтригованная происходящим.
Я медленно дошел до мулаток, произнося в микрофон слова о за-
вершении долгих поисков женского идеала. Напряжение в зале
достигло апогея. Тут я заявил, что моя избранница еще не знает,
что я намерен сделать ей предложение, и что сейчас решится моя
судьба. Потом я прошел на пару шагов дальше темнокожих сим-
патяг и остановился около Наташи, протянул ей цветы. Ильенко
и в самом деле не ожидала такого поворота событий. Наверное,
с перепугу на мой вопрос о согласии выйти за меня замуж она
ответила утвердительно. В зале началось ликование. У мулаток
просто, как говорят в народе, отвисли челюсти. Мы ведь догова-
ривались с ними о розыгрыше и о роли, которую им нужно играть.
Но чем закончится дело, они не знали. На самом деле о моем
решении знал, кроме меня, всего один человек — мой отец, ко-
торому я сказал о своей идее накануне.
К Наташе абсолютно все, кто ее знал, относились очень хорошо.
Среди сотрудников Университета она отличалась совершенно без-
злобным характером, бесконфликтностью, сосредоточенностью на
производственных проблемах. У нас трудится много хороших людей,
но напряженность рабочего ритма делает производственные отноше-
ния далеко не безоблачными. Когда дел невпроворот и успеть все не-
возможно, трудно ни с кем не ссориться. Но Наташе это удавалось.
Неудивительно, что она в эту минуту сделалась объектом всеоб-
щего внимания. Ее обступили, начали поздравлять. Многие плака-
ли. Злые языки потом утверждали, что некоторые присутствовавшие
в зале девушки плакали вовсе не от радости. Но я считаю это домыс-
лами. Правда то, что многие в тот момент Наташе тайком соболез-
новали, учитывая буйный характер ее будущего мужа.
Потом Наташа просматривала видеозаписи происшествия, пы-
таясь расслышать, что конкретно я ей сказал, делая предложение.
Видимо, шок был настолько силен, что она не запомнила ни слова.
По правде говоря, я тоже не запомнил, что наплел девушке. Впро-
чем, похоже, в шоке были практически все присутствующие. Нико-
лай Караченцов спел нам очень красивую песню о любви, заявив,
что звания «заслуженный артист» для меня маловато, пора присваи-
вать народного. А Эльдар Рязанов, произнося тост, сказал, что лично
он не смог бы срежиссировать этот эпизод лучше, чем я. Эльдар
Александрович — мой любимый режиссер. И я хорошо знаю, что
он мог бы срежиссировать лучше все что угодно. Но мне все равно
было очень приятно это от него услышать.
Розыгрыш закончился. Начались последствия.
Разумеется, мне пришлось успокаивать профсоюзы. В печати
появились материалы о том, что я женился не на мулатке, а на рус-
ской девушке с Брянщины, детство которой прошло на Крайнем
Севере, что она — золотая медалистка и окончила Герценовский
университет, а не Оксфорд. И что папа ее — не алмазный король
из Южной Африки, а российский офицер, а мама — учительница.
И что дедушка ее с бабушкой партизанили в брянских лесах в суро-
вую военную годину.
В конце апреля меня «прокатили» на выборах в академики Рос-
сийской академии образования. За кулисами этой интриги стояли
мои коллеги — ученые и ректоры. «Прокатывали» они меня руками
петербургского композитора Сергея Слонимского и московского

ученого Сигурда Шмидта. Слонимский — человек столь же завист-
ливый в жизни, сколь талантливый в музыке (этакий Сальери ле-
нинградского розлива), — не мог объяснить членораздельно, что
он против меня имеет. Он просто громко кричал что-то бессвязно-
негативное. А вот Шмидт, в отличие от Слонимского, связывал все
в своих речах очень хорошо. Во-первых, он обвинил меня в нескром-
ности, на что имел, разумеется, все основания. Но поскольку фор-
мально это отношения к делу не имело, Шмидт еще и наврал с три
короба: например, что с момента избрания членкором я не сделал
ничего существенного в науке и не опубликовал ни одной работы. На
самом деле Шмидт, как член экспертной комиссии, не мог не знать,
что за период, о котором он говорил, я опубликовал более ста на-
учных статей и несколько получивших известность в научном мире
книг. Но 80-летний старец, в свою бытность в Академии не заме-
ченный в связях с женщинами, размахивал над головой глянцевым
журналом с фотографией студентки-красотки на обложке и кри-
чал, что в этом журнале — 25 моих фотографий (что было чистой
правдой), и что я праздновал свой день рождения в Тронном зале
царицы, где до меня обедал сам президент (что тоже было правдой),
и что на Царскосельском дворце висел мой портрет трехэтажной
высоты (что было абсолютной выдумкой), и т. д. В итоге академики
резонно решили, что мои научные работы никакого значения не
имеют. И что такому нескромному и, главное, сексуально активному
мужчине среди них не место. Против меня проголосовало примерно
две трети академиков.
Конечно, я расстроился за Академию. Я и до этого понимал, что
академики — люди пожилые, в большинстве своем страдающие
многочисленными недугами. Но к большинству из них я относился
априорно с большим уважением. Мне и в голову не могло прийти, что
необходимые условия при приеме в Академию — скромность и импо-
тенция. Оказалось, что я ошибался. Но если по критериям Шмидта и
Слонимского я в Академию не гожусь — и расстраиваться нечего.
Второго сентября 2004 года мы с Наташей поженились. Чему я
очень рад. Наташе до сих пор звонят некоторые из ее старых знако-
мых и на полном серьезе спрашивают: «Как там Запесоцкий живет
с негритянкой?» Она отвечает, что подробностями на этот счет не
располагает…
Апрель 2006 г.
ПРО НАТАШУ*
М оя жена Наташа — прямодушный, наивный и доверчивый

человек. Вообще-то таких людей разыгрывать неприлично.
Но очень приятно.
Главная проблема Наташи — правильное воспитание. Наташа
выросла в на редкость правильной семье, в военном городке не-
далеко от Мурманска. Папа — офицер, мама — завуч в гарнизон-
ной школе. Обособленность от внешнего мира — как у космонавтов
на орбитальной станции, и дети всегда под контролем. Наташино
детство — это музыкальная школа, драмкружок, хореографическая
студия, волейбол, какое-то там у-шу, вокально-инструментальный
ансамбль «Юность», курсы секретарей-машинисток, автокурсы, вя-
зание. Ее удел: домашнее задание — вовремя, и никакого влияния
улицы. По улицам у них там олени бегали… В результате — золотая
медаль и страстное желание быть учительницей математики.
Наташа очень серьезно относится к вещам, которым лично я не
придаю особого значения. Например, она считает, что профессор —
это титул, которым награждают учителей за особую ученость и серь-
езность, а ректор — это старший профессор, воплощение солид-
ности и правильного поведения. Поэтому подвохов на работе она
от меня не ждет.
Я тоже получил правильное воспитание, но преодолел эту про-
блему и смотрю на вещи иначе. Я отношу себя к той публике, для
которой, как говорил мой знакомец Толя Белкин, грохот трамвая
милее трели соловья. Жизнь бюрократа меня весьма тяготит. Еще
в раннем детстве я заметил, что могу корпеть над книгами только
в перерывах между ухаживаниями за девушками.
Будучи назначенным на ректорскую работу, я испытывал прони-
зывающий ужас от одной мысли, что должность может меня сделать
хоть немного похожим на великих, скажем — ректора Финэка Лео-
нида Тарасевича или главу Госуниверситета Людмилу Вербицкую.
Чтобы этого не случилось, я продолжал по ночам ходить на дискоте-
ки и иногда проводил их сам для студентов, по-прежнему появлялся
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2006. Март. С. 100–104.
на людях с малолетними красотками, вел легкомысленные телеви-

зионные шоу. Как-то в предновогодний день я привел в Университет
полтабора цыган и разгуливал с ними по Университету, спаивая кол-
лег шампанским. В ходе празднования своего 45-летия в Большом
театральном зале СПбГУП на глазах семисот человек я был принят
почетной Бабой-ягой в соответствующий коллектив бабок-ежек
и с приклеенным носом, в женском платке летал по сцене на метле.
Однажды я даже десантировался на вертолете с семидесятиметровой
высоты на первосентябрьскую линейку — только потому, что этого
никогда не смогла бы сделать Вербицкая.
В общем, разыгрывать из себя степенного ректора и надувать
щеки мне было бы безумно тошно. В этом плане я смотрю на вещи
примерно так же, как покойный академик Раушенбах. Он, побывав
как-то у нас в Университете, заявил, что здесь — веселый коллектив,
и это — хороший признак, потому что там, где делается настоящая
наука, всегда весело. Скука и наукообразие — первые признаки от-
сутствия реальной науки.
Таким образом, на первый взгляд мы с моей женой — полные
противоположности. Она — примерная учительница, а я — черт зна-
ет что. Впрочем, и второй взгляд на эту картину мало что меняет.
…Как-то раз я приглашаю к себе в кабинет Наталию Александров-
ну, по должности — пресс-секретаря, и говорю: «Готовьтесь к коман-
дировке в Монголию. Мы едем туда открывать филиал. Там холодно
и скучно. Там пустыня, переполненная монголами, которые от ску-
ки все поголовно хотят учиться и готовы платить большие деньги.
Нужно взять с собой теплые вещи. Там сильные ветра и пыльные
бури. Единственная радость — можно очень дешево купить кожаное
пальто. Монголы — скотоводы, и кожа у них почти ничего не стоит.
Нужно выучить сотню-другую монгольских слов и монгольскую на-
родную песню. Песня — это обязательно. Для монголов песня — это
святое. Это знак уважения к их культуре. Поскольку культуры там
особой нет — пожалуй, это единственно возможный знак уваже-
ния. В общем, идите, собирайте теплые вещи и учите песню. Песню
буду проверять лично». Бедная Наташа грустно захлопала ресни-
цами над голубыми глазами и пошла в библиотеку за монгольским
словарем.
Разумеется, ко дню отлета она уже была вполне способна на по-
лучасовую светскую беседу с монголами на их родном языке. Мы
выехали в Пулково. В аэропорту Наташа поинтересовалась, почему
Про Наташу 161
мы вылетаем в Париж. Я объяснил, что из Петербурга нет прямого

рейса в Улан-Батор. Дальнейших вопросов не последовало. Полу-
чая чемоданы в Орли, я объяснил, что нам предстоит переехать на
такси в Шарль-де-Голль. «Это прямиком через Париж», — сообщил
я Наташе и посетовал, что нет времени погулять по городу. «А мимо
Эйфелевой башни мы проезжать будем?» — грустно спросила моя
спутница. «Нет. Но она большая. Ее хорошо видно издалека. По-
смотришь из окна машины», — безжалостно отрезал я. Следует за-
метить, что к этому времени Наташа, кроме родного Оленегорска
и Петербурга, успела побывать только на Черноморском побережье.
В общем, описать тоску и трагичность, с которыми бедная девушка
прилипла к окну автомобиля, я, видимо, не смогу. Скажу только,
что отчаяние и безропотность спутницы навеяли мне ассоциации
с подвигом декабристок.
Наташа поняла, что я ее разыграл, лишь только когда машина
остановилась у отеля и швейцары начали сновать в районе багажни-
ка с репликами: «Месье Запесоцкий приехал! Добро пожаловать!»
Этот случай обогатил Наташу знанием монгольского, но не на-
учил осторожности, и мне удавалось застать ее врасплох каждый раз,
когда появлялась какая-нибудь новая идея.
В день ее 25-летия, к примеру, я заявил всему ректорату, что у На-
таши обнаружились дальние родственники в Канаде, которые по-
ручили мне вручить ей подарок. Наташа знала, что родословная
ее папы-подполковника проверена КГБ вплоть до боев 1905 года
на Красной Пресне и что все ее родственники живут на Брянщине,
но привычка доверять начальству не позволила спорить. Мы выш-
ли на улицу: там, недалеко от входа в учебный корпус, на асфальте
стояла огромная коробка, упакованная в подарочную фольгу и пере-
вязанная ленточкой с большим бантом. По моему сигналу рабочие
подняли коробку, под ней оказалась новенькая «тойота» с номерным
знаком «Натали». Наташа слегка огорчилась. Интрига с моей же-
нитьбой в то время набирала обороты, «Комсомолка» вовсю прово-
дила конкурс моих невест. И Наташа решила, что машина — это мой
прощальный подарок. Так что этот розыгрыш получился не совсем
смешным.
Более удачной получилась, пожалуй, история с шубами. В пред-
свадебной суете я не успел подумать о солидном подарке для невесты
и по прошествии нескольких недель решил это упущение исправить.
Мы поехали в салон к моему любимому модельеру по меху Ирине
Танцуриной. Ирина Владимировна, с которой нас связывала давняя

дружба, отнеслась к нашему визиту очень внимательно и уделила
нам часа полтора своего времени. Наташа мерила шубу за шубой.
Я лично в мехах совершенно не разбираюсь, но это зрелище достав-
ляло мне искреннее удовольствие. Это было красиво. В конце шоу
Танцурина объяснила мне, что выбирать-то, собственно, и не при-
ходится: жена Запесоцкого по социальному статусу должна носить
шубу из соболя. Все остальное в глазах общественного мнения будет
просто ронять достоинство моей семьи.
Мы забрали соболью шубу и поехали домой. Правда, лично мне
намного больше понравилась на Наташе шубка из скромной норки.
Учитывая, что приближался день рождения моей новоиспеченной
супруги, я тихо шепнул Ирине Владимировне, что норку тоже беру,
но что ее надо упаковать и прислать мне в офис отдельно, по секрету
от Наташи. Что и было сделано.
В день рождения я пригласил Наташу поужинать в Гранд-отель
«Европа», в зал, где мы праздновали нашу свадьбу. Подготовка к ро-
зыгрышу началась с утра. С тяжким вздохом и сдержанной скорбью
на лице я признался супруге, что финансовое положение семьи ужас-
но (что было чистой правдой). Я сказал, что очень много денег ушло
на свадьбу и что я сегодня не смогу ей ничего подарить, кроме цветов.
Моя лучшая половина расстроилась, но несильно и ненадолго.
Вечером мы поехали на ужин. На улице было тепло, и Наташа
надела свое старенькое осеннее пальто из драпа. Разумеется, мы его
сдали в гардероб. По ходу ужина мои помощники заменили его на
норковую шубу, тщательно проинструктировав гардеробщика.
По окончании ужина в отеле разыгралась поистине душеразди-
рающая сцена: гардеробщик битые 20 минут пытался всучить На-
таше норковую шубку, а она «на голубом глазу» требовала от него
свое старенькое пальто. Наши гости, давным-давно поняв суть про-
исходящего, еле сдерживались, чтобы не выдать себя, гардеробщик
же с профессиональной невозмутимостью доказывал, что Наташа
сдала ему именно то, что он ей выдает, и тряс номерком с безупреч-
ным номером.
Наташа честно твердила как заклинание: «Это — не мое». На шум
скандала сбежалось пол-отеля. Собралось все местное начальство.
Гардеробщика начали допрашивать с пристрастием. В конце концов
он не выдержал и заявил рассерженной посетительнице: «Теперь это
Ваше». И тут толпа не выдержала, начался хохот…
Про Наташу 163
Удивительно, но с этой серьезной девушкой мы познакомились на

дискотеке. В июне месяце Университет в очередной раз снимал зал
«Голливудских ночей» для празднования выпускного вечера. В зале
было человек 700 выпускников и их гостей, практически всех я знал в
лицо. Наташа вошла с подругой и, как незнакомка, обратила на себя
внимание. Я тут же отметил два обстоятельства: первое — девушка
была взрослой и весьма симпатичной. И второе: она явно не искала,
с кем познакомиться. В поведении не было типичной для одиноких
посетительниц дискотек явной озабоченности, во взгляде — поиска
мужчин. В общем, необычная девушка. Вроде бы посторонним на
наше мероприятие попасть невозможно — но она и не наша. С дру-
гой стороны, пришла без спутника, — значит, и не гостья кого-то из
выпускников. И, наконец, явно не «дискотечная» девушка.
Я спросил ее, кто она. Оказалось, что Наташа зашла к нам по-
сле защиты своего диплома в Герценовском университете и цель
визита — посмотреть на брата, который должен был выступать на
нашей вечеринке в составе группы “SPb Boys”. В этом музыкаль-
ном коллективе часть студентов была из нашего Университета,
другая часть — из Университета культуры, и брат Наташи был из
их числа.
Так мы познакомились. Я пригласил Наташу поужинать. Через
некоторое время выяснилось, что она не хочет работать учителем
и ищет работу. Я предложил ей попробовать свои силы в универси-
тетской пресс-службе. Как оказалось, это была хорошая идея.
Март 2006 г.
Я В ЖЕНЩИНАХ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ*
Не знаю даже, что теперь и делать. Дошел

до места, где вроде бы надо написать о самом
себе. Хочется, конечно, сказать что-нибудь
хорошее, но становится смешно…
Ваш Александр Сергеевич
От редакции — анекдот в тему.

Две студентки встречаются в Универси-
тете после каникул. Одна говорит другой:
«Представляешь, у Запесоцкого сейчас всего
три любовницы — две наши и одна на сто-
роне». Вторая задумалась и отвечает: «Да, вот
как сильно сдал человек!»
(Из коллекции студенческих рассказов,
собранных пресс-секретарем СПбГУП
Н. А. Запесоцкой)
Светлана БАКИНА, выпускница СПбГУП: — Александр Сергее-

вич, Вы любите эпатировать обывателей. Зачем?
— А что еще делать с обывателями? Угождать им, что ли? Когда

я начал реформировать наш вуз, возникла задача обратить на него
внимание, выделить из числа других вузов. И встал вопрос: «Каков
должен быть образ ректора, для того чтобы он тоже отличался от
других ректоров города?» Нашей прессе реальные, серьезные дости-
жения в науке, культуре, высшем образовании совершенно неинте-
ресны. Зато интересно опубликовать статью с фотографией ректора
на яхте и подписью: «Яхта — своя, девушка — чужая». И сразу 33 га-
зеты это перепечатают. Хотя на самом деле все наоборот: девуш-
ка — своя, яхта — чужая. Прессе интересен скандал, эпатаж, пресса
любит «жареное».
Дарья ТАРАСОВА, выпускница СПбГУП: — Вы не считаете, что

Ваше вызывающее поведение работает как антиреклама Университету?
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». Спецвып. : Любовь и секс.
2006. Авг.-сент. С. 72–78.
Я в женщинах ничего не понимаю 165
— Если судить по конкурсу в наш вуз, я бы этого не сказал. Но то,

что многих это злит, — совершенно очевидно.
Дарья ТАРАСОВА: — Как Вы относитесь к своим врагам?
— У меня всегда было так много врагов, что я считаю их естествен-

ным продолжением своего нормального существования. Такой че-
ловек, как я, и должен многих злить, вызывать зависть, возмущение
и желание сделать всякие гадости. Я же всегда стараюсь изменить
действительность. Когда что-то меняешь, всегда находится очень
много недовольных. Ну а если ты добиваешься при этом успехов,
недовольных становится еще больше. Не боюсь быть вызывающим,
не боюсь заплатить за это дорогую цену.
Дарья ТАРАСОВА: — Вражда с Вами — это просто зависть, навер-

ное, в большинстве случаев…
— Если я встречаю человека, который обладает какими-то

очень интересными качествами, я ему могу простить очень мно-
гое. У меня есть друзья, которые добились очень больших успехов
в жизни. И они не видят тех недостатков, за которые меня нена-
видят неудачники.
Ольга БРАВИНА, выпускница СПбГУП: — Как из пай-мальчика

вырос такой бунтарь?
— Да я не бунтарь… Я, на самом-то деле, конформист, очень дис-

циплинированный человек. И есть масса правил, которые я не на-
рушаю. Но в личной жизни, в выборе индивидуального стиля своего
поведения я позволяю себе поступать так, как мне нравится.
Олеся ВИКУЛОВА, выпускница СПбГУП: — А Вы не боитесь слу-

хов? Слухи очень часто формируют общественное мнение.
— Совершенно не боюсь. Я их с огромным удовольствием со-

бираю. У меня есть коллекция галстуков, про которую даже го-
ворили по телевидению. Но узкий круг моих друзей знает, что
еще я собираю слухи про себя. Президенту Соединенных Штатов
Рузвельту за завтраком давали газету. И если там не было на него
ни одной карикатуры, у него портилось настроение, потому что
он считал, что вдруг стал неинтересен для Америки. Для меня

слухи — это, во-первых, свидетельство того, что ты существуешь,
ты интересен людям, они про тебя говорят. При этом совершенно
неважно, говорят они про тебя гадости или хорошие вещи. Слух
сам по себе — это факт твоего существования в человеческом
обществе. И во-вторых, по слухам я изучаю нравы окружающего
общества.
Яна ЖУКОВА, выпускница СПбГУП: — Все знают, что крас-

ный — Ваш любимый цвет. Он отвечает Вашему темпераменту или
тоже нужен для привлечения внимания?
— Если говорить о любимом цвете костюма, то для меня, пожа-

луй, это темно-серый. Но несколько лет назад я начал использо-
вать темно-зеленые элементы в одежде, и одна моя старая знакомая
сказала: вот первый признак того, что мужчина достиг внутреннего
равновесия.
Яна ЖУКОВА: — А когда Вы красные вещи надеваете, что чув-

ствуете?
— Прилив сил и энергии. Я чувствую, что мне хорошо.
Яна ЖУКОВА: — Вы нарушаете правила дорожного движения?
— Бывает, но без создания аварийных ситуаций.
Олеся ВИКУЛОВА: — Что делают сотрудники дорожной милиции?
— Стыдят.
Олеся ВИКУЛОВА: — Возможно, Вы этого не помните, но мы как-

то ловили машину возле Университета, и Вы подвезли нас до дома.
— Благое дело.
Олеся ВИКУЛОВА: — Во время этой дороги я думала, что поседею,

поскольку правила дорожного движения для Вас абсолютно не суще-
ствовали...
— Мне очень неловко в связи с Вашими высказываниями, я не

помню этот случай. Но есть и другая история — про моего предше-
ственника, ректора Леонида Григорьевича Белкина. Как-то Леонид
Григорьевич был сам за рулем шикарной черной ректорской «Вол-
ги» и остановился, увидев, как на углу около общежития голосуют
его студентки. Девочки садятся на заднее сиденье и говорят: «На
Красную, пожалуйста». Ему по пути (на улице Красной тогда был
учебный корпус Университета). Девочки едут и болтают между со-
бой о своем: кто из педагогов как принимает экзамены, к кому на
зачет надо пойти в короткой юбке, а к кому, наоборот, в строгом
виде. Леонид Григорьевич молчит. Подъезжают к улице Красной,
он останавливает машину, и с заднего сиденья девочка изящно ему
протягивает 3 рубля (тогда это были приличные деньги). Тут Белкин
к ним поворачивается и говорит: «Девочки, а вы что, не знаете, что
у нас в вузе ректор со студенток денег не берет?» Девочки, просчи-
тав ситуацию и учтя, сколько они там наболтали на заднем сиденье,
со страшной скоростью из машины выбрались и унеслись с бешеной
прытью. Это была очень забавная история, она характеризует те со-
ветские, брежневские времена, когда ректор в вузе мог в лицо быть
совершенно неизвестен студенту.
Олеся ВИКУЛОВА: — Мы Вас узнали сразу.
— А это другая ректорская политика.
Дарья ТАРАСОВА: — Был ли у Вас когда-нибудь роман с Вашей

студенткой?
— Без комментариев. Вообще-то мне не нравятся преподаватель-

ские романы со студентками, здесь есть некоторые запрещенные
вещи. Например, роман с экзаменатором. В Америке за это вообще
выгоняют с работы. Более того, профессор лишится места, даже
если он просто пойдет со студенткой в кинотеатр и их увидят вместе.
И в принципе это правильно. Но я думаю, что иногда бывают вещи
более важные, чем правила. Если возникает настоящая любовь, то
неважно, кто здесь преподаватель, кто студентка. Однако нужно,
чтобы любовь не мешала работе, была бы отделена от нее. Если бы
я узнал, что кто-то по любви ставит зачеты, я бы такого педагога
уволил мгновенно.
Светлана БАКИНА: — Ревность, по Вашему мнению,— способ вы-

ражения любви?
— О, Вы знаете, есть очень много способов выразить свою лю-

бовь. Даже такие, когда ты себя не контролируешь, как, например,
в случае ревности. Ты выражаешь любовь, но так, что потом за это
стыдно. Я думаю, что ревность — неизбежная спутница любви. Если
человеку все равно, то он на самом деле не любит. Скрывать рев-
ность можно, но не ревновать не получится.
Светлана БАКИНА: — То есть равнодушие страшнее? Кстати,

есть высказывание: «Противоположность любви — не ненависть,
а равнодушие».
— Я бы с этим согласился. Думаю, что ненависть очень часто —

спутница любви. И иногда человека, которого любишь, в то же время
почти ненавидишь. И у меня была в жизни возможность убедиться,
насколько эти два чувства идут рядом. По-настоящему разозлиться
можно только на того человека, который близок и дорог. В личной
жизни трудно по-настоящему разозлиться на человека, с которым
ничего не связывает.
Яна ЖУКОВА: — У Вас замечательный сын. Вы хотели бы видеть

в качестве его невесты воспитанницу нашего Университета?
— Мой принцип таков: есть одна сфера жизни детей, в кото-

рую нельзя категорически вмешиваться, — это отношения твоего
ребенка со своей парой. Поэтому что бы ни делал мой ребенок,
он узнает мое мнение, только если сам об этом меня спросит.
А на Ваш вопрос я отвечу положительно. Конечно, для ректора
приятно, когда сын заканчивает его вуз и невеста сына учится
в этом же вузе.
Ольга БРАВИНА: — Александр Сергеевич, какая она, Ваша идеаль-

ная женщина?
— Две вещи нужны безусловно. Внешность — она должна быть

достаточно хороша, интересна, привлекательна, должна будора-
жить, пробуждать мужчину. Для меня это очень важно, потому что
если такой женщины рядом нет, то жить неинтересно, крылья сра-

зу складываются. И второе — это понимание. Не знаю, видели ли
Вы фильм «Доживем до понедельника», но там есть такая реплика:
«Счастье — это когда тебя понимают». Очень важно иметь рядом
человека, который тебя понимает. Если хотите, в моем понимании
идеальная женщина способна и любить тебя, и быть другом.
Ольга БРАВИНА: — Что бы Вы не смогли простить этому человеку?
— Измену не смог бы простить, однозначно. И физическую, и ду-

ховную. Потому что ты должен доверять человеку, который рядом,
иначе сосуществование бессмысленно.
Ольга БРАВИНА: — Но если ты не можешь жить без этого чело-

века, что же, из-за какой-то случайности разрушать свое счастье?
— А потом жизнь все равно будет отравлена.
Ольга БРАВИНА: — Но время лечит.
— Если настоящее чувство, не лечит.
Ольга БРАВИНА: — У Вас такой богатый жизненный опыт. Жен-

щины остались для Вас загадкой?
— А женщина — всегда загадка. Я, например, думаю, что до конца

другого человека вообще понять невозможно, и только экстремаль-
ная ситуация, беда, горе помогают понять, кто есть кто. Вы можете
прожить вместе несколько лет и не понимать, с кем вы живете. Я для
себя это с удивлением обнаружил. Мне раньше казалось, что я вас,
голубушек, знаю «от и до», я на Вас только посмотрел — и уже могу
сказать, кто Вы такая. Но вот сейчас могу сказать, что совершенно
ничего в женщинах не понимаю.
IV
ОРГАНИЗОВАННОЕ ПРОСТРАНСТВО
ПОМОГАЕТ ЛЮДЯМ ОБЩАТЬСЯ*
Наш сегодняшний гость — Александр Запесоцкий — личность хоро-
шо известная не только в России, но и за ее пределами. Ректор Санкт-
Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, профессор,
доктор культурологических наук, светский лев, остроумный и инте-
ресный человек, он по праву входит в число людей, формирующих совре-
менное «лицо» Северной столицы. Все, кто знает Александра Сергее-
вича, отмечают его «одержимость» (в хорошем, конечно же, смысле)
Университетом, ставшим под его руководством одним из престиж-
нейших вузов страны. Университет для ректора — и любимое детище,
и предмет гордости, и второй (а может, и первый?) дом, которым он
живет и дышит.
— Александр Сергеевич, Ваша мама, насколько я знаю, была актри-

са. Вам в свое время не хотелось пойти по ее стопам? Вы ведь человек
яркий, артистичный...
— Такого желания не было. Актерский мир мне казался слишком

эмоциональным и легковесным. Актеры ведь в большинстве своем
люди, которые легко живут. А я оканчивал школу, когда была мода
на физиков, учился в физико-математическом классе и поступил
потом в ЛИТМО (ныне — Санкт-Петербургский государственный
университет информационных технологий, механики и оптики. —
Прим. ред.). Тогда казалось, что физики способны изменить мир
к лучшему. Отчасти так и произошло — они создали массу вещей:
*
Впервые опубликовано в журнале «Жилая среда». 2005. Июнь. С. 74–77.
Организованное пространство помогает людям общаться 171
начиная с громких научных открытий и заканчивая бытовыми при-

борами — посудомоечной машиной, микроволновой печкой, теле-
визором... В нашем доме телевизор появился, когда мне было всего
шесть лет.
— А откуда такая звучная фамилия — Запесоцкий? Я как-то встре-

чала ее, знакомясь с материалами по Дворянскому собранию.
— Дворяне у меня в роду были, но не по линии Запесоцких, а со

стороны бабушки, которая меня воспитывала. Сама же фамилия
возникла на границе Белоруссии и Польши, в маленьком погра-
ничном городке. А вообще мои корни в разных местах — в России,
на Украине... Если оглянуться на четыре поколения назад, то среди
моих предков можно найти людей восьми разных национальностей.
Например, бабушка моей бабушки была последней представитель-
ницей татарского княжеского рода, идущего еще от Чингисхана.
На Земле живет, может быть, несколько миллионов его потомков —
и я один из них.
— Не так давно Вы женились и теперь идете по жизни рядом

с любимым человеком — супругой Наташей. Это как-то повлияло
на Ваши привычки, пристрастия, внесло изменения в Ваше жилое
пространство?
— Не изменило. С одной стороны, Наташе совершенно не-

когда — она круглосуточно работает в Университете. Мы с ней
иногда даже одновременно заканчиваем рабочий день — в девять-
десять часов вечера. Кроме того, она сама мало изменилась после
замужества и, будучи очень деликатным человеком, не вторгается
со своим уставом в мою среду обитания. Она прекрасно понимает,
что в мои 50 лет тяжело менять привычки, и ей проще приспосо-
биться самой. Причем мы с ней этот вопрос не обсуждали — я все
вижу по ее поведению.
— Вы человек очень занятой, у Вас широкое поле деятельности, но

для петербуржцев, да и не только для петербуржцев Вы — прежде все-
го ректор хорошо известного вуза. Сейчас лето — пора вступительных
экзаменов, пора выбора для тысяч молодых людей. Конечно, очень мно-
гих интересует любая информация о том или ином учебном заведении.
В связи с этим вот такой вопрос: «Во всем мире университет — особое
пространство, место, где студенты не только учатся, но и живут.
Есть ли у Вас желание создать “университет-дом”, и если есть, то
что Вы делаете для его воплощения в жизнь?»
— Эта идея впервые пришла мне в голову, когда мне было при-
мерно двадцать три, я тогда занимался дискотеками. «Своими ру-
ками» я провел свыше 900 дискотечных программ, посмотрел по
всему миру около тысячи дискотек, а потом написал на эту тему
диссертацию и около 40 научных работ. Одна из них называлась
«Организовать пространство — организовать общение». Как тогда,
так и сейчас я глубоко убежден, что, организовывая пространство
в любой сфере человеческой жизни, мы способствуем установле-
нию контактов между людьми. Когда же я стал ректором, то понял:
проблема правильной организации пространства в университете
еще более актуальна. С самого начала у меня и моих единомыш-
ленников была задача не просто привести Университет в порядок,
а наладить определенный образ жизни. Ведь, формируя определен-
ным образом пространство, мы тем самым влияем на формирова-
ние студенческой общности. На западных деятелей высшего об-
разования, приезжающих к нам, Университет производит сильное
впечатление. Но удивляются они не количеству вложенных денег —
как вы понимаете, у них там есть вузы, в которые вложено гораздо
больше средств. Удивляются общей атмосфере, которая создана
в пространстве.
Когда студент учится, скажем, в Кельне, для того чтобы, например,
поплавать в бассейне, позаниматься спортом или сходить в сауну, он
должен выйти из стен университета — ведь бассейн, спортзал или
сауна находятся хотя и в пределах одного квартала, но не в черте уни-
верситетского городка. Я же стремлюсь к тому, чтобы студент наше-
го Университета мог найти на территории вуза и театральный зал,
и спорткомплекс, и ночной клуб, и, конечно, лекционные аудитории.
Я не могу и не хочу заставлять его идти на наш университетский вечер,
но я могу предложить выбор: отлично организованная и безопасная
дискотека в студенческом городке или танцы в городском ночном
клубе, где нередко торгуют наркотиками и случаются драки.
Я часто повторяю своим ребятам слова Мстислава Ростропови-
ча, произнесенные здесь, в стенах нашего Университета. Мстислав
Леопольдович, будучи в недоброе время выдворен политиканами
и чиновниками из страны без средств к существованию, оказался на

приеме у Папы Римского, и тот сказал ему: «У вас сейчас есть только
одна проблема. Вы стоите на лестнице жизни, и каждый ваш шаг —
это или движение вверх, или движение вниз». То же самое происхо-
дит с любым студентом: годы юности — это или шаг вверх, или шаг
вниз. И пространство, окружающее молодого человека в эти годы,
должно помочь ему сделать правильный выбор. Вот почему в уни-
верситете все должно быть красиво, разумно и удобно. Да, мы ого-
раживаем нашу территорию забором, но не для того чтобы никого не
пускать сюда, а чтобы иметь возможность контролировать ситуацию
и обеспечить безопасность учащихся, сотрудников и гостей. Когда
я только начинал работать ректором, на территории нашего вуза за
полгода было совершено 16 преступлений, по которым правоохра-
нительными органами были заведены уголовные дела. Сейчас же
наша территория совершенно безопасна.
— В настоящее время идет перестройка университетского здания.

Расскажите, пожалуйста, о ней поподробнее...
— В начале 1990-х мы въехали в здание, проект которого к тому

моменту устарел лет на двадцать, хотя это и был единственный на
Северо-Западе России комплекс, построенный специально для раз-
мещения университета. Жизнь вокруг нас за прошедшее время очень
изменилась. И когда мы начали реконструкцию, то прежде всего
стали расширять пространство — сносили перегородки, объединяя
и увеличивая помещения. При этом старались грамотно зониро-
вать пространство. У нас ведь огромное здание, длинное, как пенал.
Ходить по такой узкой «кишке» не очень приятно. Чтобы избежать
этого ощущения, мы использовали в оформлении интерьеров зер-
кала. А сейчас вообще стало возможно, применяя современные тех-
нологии, делать стеклянные стены. Вот мы и поставили одну такую
стену в помещении приемной комиссии и теперь шутим, что про-
цесс приема студентов отныне абсолютно прозрачен. Меняя целевое
назначение помещений, снесли огромные раздевалки и сделали на
их месте тренажерный зал. Эти большие раздевалки требовались
для уличных видов спорта — лыж, футбола... Сейчас у молодежи
изменились приоритеты.
На всех приходящих в Университет огромное впечатление
производит компьютерный класс «Желтая подводная лодка».
В стандартном компьютерном классе, где вдоль стен стоят 40 ма-

шин, а перед ними сидят уткнувшиеся в экраны студенты, я обыч-
но вспоминаю рабов на галерах. Чисто психологически создает-
ся именно такое впечатление. Видишь спины. Я стал думать, как
это изменить, и мне захотелось создать помещение, где человек,
оторвавшись от экрана, увидит нечто, вызывающее у него улыбку
и снимающее напряжение. Так в «Желтой подводной лодке» по-
явилась вода. Некоторые мотивы оформления мы позаимствова-
ли в московском ресторане «Сирена» — например иллюминаторы
с «бегущими» пузырьками. Около входа мы посадили «водолаза
Васю» в старинном подводном костюме, в центре помещения по-
ставили восковые фигуры Пола Маккартни и Джона Леннона. Есть
там и фигура ректора с бляхой «дежурный по бане». Здесь же есть
кубрик, где можно попить кофе, чаю...
— Александр Сергеевич, Вы одновременно занимаетесь разными ви-

дами деятельности: Вы — ректор вуза, преподаватель, ученый, автор
научных работ. Кем же Вы себя ощущаете в большей степени?
— Вот раньше много спорили о том, кто по своей природе Вла-

димир Высоцкий — поэт, бард, артист? Ведь у него музыка не того
же характера, как, например, у Моцарта или Бетховена, а стихи при
чтении не производят такого эффекта, как в сопровождении музыки.
На самом деле Высоцкий — многоборец, универсал, объединивший
в себе разные возможности. Не подумайте, что я ставлю себя на его
уровень, но полагаю, как ректор я тоже многоборец. Я не самый бле-
стящий и крупный ученый в нашем Университете — хорошо, если
войду в двадцатку лучших лекторов. Я даже, может быть, не самый
лучший руководитель. У меня есть и отрицательные черты характе-
ра: вспыльчивость, злопамятность, излишняя принципиальность...
Но если суммировать плюсы — получается не совсем плохо.
— А где Вы себя ощущаете как дома — в Университете или в своей

квартире?
— Лучше всего я себя чувствую на даче в Эстонии. Деревян-

ный дом с сосновой мебелью стоит между лесом и заливом, там
великолепно дышится. Если летом удается побыть на даче по-
дольше, то расслабляюсь полностью. Конечно, в Университете
у меня комфортный кабинет, но отдыхать в нем, сами понимаете,

не приходится — очень много напряженной работы. Порой здесь
чувствую себя как рабочий на конвейере в фильме Чаплина. Так
же, как он, «кручу гайки». Иногда даже не хватает рук разобраться
в бумагах... Нет, я не могу ощущать себя здесь как дома. А дом, то
есть квартира, где я живу, это скорее — музей-квартира Запесоцко-
го. Реконструируя ее, я сделал некоторые шаги, не до конца пред-
ставляя себе их последствия. Когда после длительного проживания
в «корабле» на площади в 49 кв. метров я наконец смог позволить
себе жилье побольше, то купил квартиру в 190 кв. метров в доме,
построенном в 1911 году замечательным архитектором Лидвалем,
и восстановил уничтоженный когда-то камин в первоначальном
виде, восстановил и творчески доработал паркет. Ну а после это-
го я уже был просто вынужден приобретать вещи, которые сами
сюда «просились». Восстановить гарнитур в стиле модерн оказа-
лось невозможно, слишком дорого, и я привез из Таиланда мебель
«под антик» из красного дерева. Потом стал покупать бронзу, све-
тильники, и в конце концов образовалось гармоничное сочетание
предметов, которые я иногда боюсь повредить. Если очень дорогое
красивое кресло стукается о ножку такого же дорогого и красивого
стола, мне становится неудобно за подобное обращение с вещами.
Когда на лидвалевском полу появляются царапины, мне больно
на это смотреть. А ведь по жизни это происходит постоянно. Мне
все время кажется, что я порчу произведения искусства. И вообще,
обстановка дома у меня рождает ощущение музейной благоговей-
ности — с одной стороны, это красиво, я ведь сам все это восста-
навливал и подбирал, а с другой стороны, чувствовать себя здесь
свободным до конца трудновато.
— Вы с такой нежностью говорите о дереве... А есть у Вас еще

какие-нибудь любимые материалы — керамика, например печные из-
разцы?
— Я хорошо отношусь ко всему натуральному. Не люблю синте-

тику. Но это, наверное, касается всех нас. Ведь когда-то нам нрави-
лись нейлоновые рубашки и плащи из болоньи, пока не выяснилось,
что носить их вредно. Мне, например, нравятся полы из натураль-
ной плитки с подогревом. Люблю теплый пол. Очень люблю стек-
ло и стеклянные стены. Когда на Западе попадаю в помещение
со стеклянными стенами, нередко испытываю восторг. Сейчас,

когда мы проектируем вторую очередь университетского комплек-
са, я специально ездил в Западный Берлин посмотреть, какие мате-
риалы там используют. Ведь Берлин в настоящее время — мировая
столица градостроения. После того, как немцы снесли пресловутую
стену, у них в центре города образовалось огромное пустое простран-
ство. К решению вопроса подошли очень серьезно — инвестируют
в строительство немалые деньги и применяют самые современные
технологии. Я пришел в восторг от нового стекла. Оно очень доро-
гое — полторы тысячи долларов за квадратный метр. Но зато поз-
воляет делать большие стеклянные поверхности, не пропускающие
звук, не запотевающие, не пачкающиеся — на них вообще не оседает
пыль. И вот по этой технологии мы теперь будем достраивать наш
Университет.
— А какой архитектурный стиль Вам нравится больше всего?
— Больше всего, пожалуй, модерн. В дни моей молодости, правда,

огромное впечатление на меня производил Ле Корбюзье. Но потом,
когда появилась возможность оглянуться назад и посмотреть, что
авангард привнес в мировую архитектуру, восхищение у меня стало
смешиваться с пониманием того, что человечество стало беднее —
исчезло ощущение тепла, великолепия, восторга, рождающееся,
когда прогуливаешься по старой части Петербурга, Лондона, Па-
рижа. Я все-таки считаю, что новое должно очень сильно сдержи-
ваться в угоду старому. Я даже думаю, что сейчас в Петербурге на
какое-то время нужно объявить мораторий на строительство в цен-
тре города.
Июнь 2005 г.
Беседу вела Елена Некрасова
ГАЛСТУКИ, КОТОРЫЕ МНЕ ДАРИЛИ*
Подумаешь, галстук, скажете вы. Всего-то лишь маленькое допол-
нение к костюму. А некоторые из галстуков целые коллекции умудря-
ются составлять.
На сорокапятилетие Александру Сергеевичу Запесоцкому дарили
галстуки. Разные: пестрые и однотонные, фирменные и совсем без лей-
блов. Руководители ряда силовых структур дарили галстуки со своей
символикой. Эти, как заметил ректор, не перепутаешь ни с какими
другими. Тяготеют к синему, с небольшой скромненькой эмблемой где-
нибудь сбоку. Эти галстуки — из редких, их выпускают маленькими
«тиражами». В коллекции Александра Сергеевича есть даже галстук
Военно-морского флота Индии.
— По характеру подарка, — замечает ректор, — можно опреде-
лить, кто именно его подарил: певица, телевизионный продюсер или
джазмен. Разумеется, галстуки, которые дарят представители боге-
мы, исключительно яркие. Уникальный, единственный и неповторимый
галстук ручной работы преподнесла Татьяна Парфенова. На нежно-
голубом фоне — красные мужские фигуры. В этом галстуке ректор
появляется в компании людей, ценящих и понимающих Матисса.
Светлана Азерникова
Я заметил, что стал довольно консервативным. На многие галсту-

ки, которые мне подарили, сам не обратил бы внимания в магазине.
Но люди, которые делали мне подарки, обладают отличным вкусом,
они ревностно следят за модой. И я постепенно тоже «продвинулся»
в этом вопросе. Например, галстук, который сегодня на мне (ректор
уронил голову на грудь, с особым воодушевлением разглядывая золотые
веерочки на синем фоне), сейчас самый модный в Германии.
В России нет четко выраженной моды на галстуки. Наша стра-
на интернациональна и невероятно восприимчива ко всему. Люди
летают по всему свету, а мода на галстуки разная. У нас в одной
компании можно встретить мужчин в самых разных и одновремен-
но модных галстуках. Но один галстук — «писк» моды в Италии,
другой — в Австрии, а третий — в Соединенных Штатах. Кстати,
*
Впервые опубликовано в газете «Петербург. На Невском». 1999. Май.
С. 7.
в Америке совершенно не носят красных галстуков. После того как

американские деятели долгое время с экранов телевизоров вещали
в галстуках исключительно пролетарского колора, на них объяви-
ли мораторий. Сегодня, увидев в Соединенных Штатах человека
в красном галстуке, вы можете быть уверены, что это иностранец.
Я лично люблю красные галстуки, особенно к белой или голубой ру-
башке и темно-серому пиджаку. Достаточно эффектное сочетание.
Мне важно, чтобы у галстука была насыщенная цветовая гамма
и негрубая фактура, шелк, например. Хотя к костюму из твида, на-
верное, больше подойдет галстук из более рельефной ткани. Для
того чтобы «при параде» подняться на борт яхты, стоит повязать
летний светлый галстук. В моем гардеробе их с десяток. Один — даже
из джинсовой ткани.
У меня есть галстуки яркие и необычные, настоящий кич. Напри-
мер, галстук с портретом Элвиса Пресли. Этот галстук — как воспо-
минание детства. Когда любовь к рок-н-роллу шокировала общество
так же, как появление на Невском человека в джинсах. Есть у меня
галстук и с огромным Биг-Беном. Я его купил, когда впервые оказал-
ся в Лондоне. Или галстук американской бейсбольной команды —
белый с голубыми фигурками спортсменов. Эти галстуки я надевал
по два-три раза на очень неформальные тематические вечеринки.
Галстук — особая мужская игрушка. Женщинам проще, они могут
носить целые гарнитуры, возможностей украсить себя у них гораздо
больше. Профессор и ректор должен появляться в вузе в костюме.
Какого бы цвета ни был пиджак — он всегда примерно одного си-
луэта. Разнообразить свой внешний вид я могу только галстуками.
Собираясь в деловую поездку дня на четыре, я, к сожалению,
не могу взять с собой четыре костюма, тем более восемь: на каждый
день и каждый вечер. Придерживаюсь принципа — на один костюм
2–3 галстука.
Самый дорогой галстук, который я покупал себе сам, стоил дол-
ларов 140. Хотя у меня есть галстуки, которые я покупал в Америке
долларов за 20, и они уникальны, настоящие произведения искус-
ства. Например, галстук от Кардена — черный со светлыми листья-
ми. Он не похож на светофор и не будет отвлекать участников до-
рожного движения на трассе, но очень элегантен. На самом деле
ценность определяется, конечно, не деньгами. По-настоящему до-
рогие галстуки дарят мне друзья, близкие люди.
Май 1999 г.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК Я СЕБЕ ЧАСЫ ВЫБИРАЛ*
М оему поколению приходится сравнивать старый и новый

уклады жизни значительно больше, чем другим. Люди пре-
клонного возраста, как это ни горько, наверное, уже не могут пере-
страиваться. Им трудно зарабатывать большие деньги, и все, что
остается, — неодобрительно смотреть на стремительно богатеющих
«новых русских». Пожилые несут в себе старую идеологию («много
тратить на себя — стыдно, выставлять богатство напоказ — омер-
зительно»). Молодежь же не знакома с прежним укладом, не при-
нимает его в расчет. Те, кто идет нам на смену, просто хотят много
зарабатывать и жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая.
Я же, как и многие мои сверстники, оказался в промежуточном
положении. Читатель, может быть, удивится, но мне зарабатывать
деньги намного легче, чем тратить. И при покупке хороших вещей
иногда приходится просто ломать себя. Первая серьезная «ломка»
была, пожалуй, когда я переезжал на новую квартиру. За несколько
месяцев я купил и продал две, чтобы в конце концов поселиться
в третьей. За эти месяцы мне пришлось многое переосмыслить, су-
щественно изменить себя, но это — предмет иного разговора.
Сегодня расскажу о том, как «доламывал» свое сознание человека
советской эпохи, выбирая себе любимому подарок к юбилею.
История вопроса такова. С началом перестройки (конец 1980-х гг.)
у меня образовался большой круг друзей-иностранцев. Кто-то из
них появился в России на волне общекультурного интереса, по-
рожденного горбачевской перестройкой, кто-то искал себе вторую
половину, прослышав о красоте русских девушек, кто-то пытался
сделать бизнес. Чаще всего эти причины шли рука об руку. В начале
1990-х государственные границы стерлись, я стал много выезжать
на Запад сам. С большинством новых друзей у меня не было общих
финансовых интересов, нас связывала приятность общения. Тем
не менее немалая часть из них обращалась за советами, которые я
охотно давал. Так же, как и получал, когда речь касалась моих зару-
бежных дел. На некоторых моих советах иные из друзей заработали
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2004. Июль. С. 62–70.
десятки, если не сотни миллионов долларов. Например, во время

дефолта, о котором я знал заранее, да и в другие моменты скачко-
образных перемен в нашей экономике. Не раз в подобных случаях
мне предлагали поделить доходы, полученные от реализации моих
советов. Как правило, я отказывался, предпочитая встречные со-
веты гонорарам. Не хотелось из разряда друзей переходить в разряд
наемных работников, ронять социальный статус. Мои приятели не
успокаивались и продолжали искать случаи принести мне матери-
альную выгоду.
Вот и в канун юбилея очень симпатичные люди сделали мне пред-
ложение, от которого было невозможно отказаться. Из Германии по-
звонила старинная подруга Галина фон X. и сказала прямо: «Алекс,
не создавай нам проблем. Мы хотим подарить тебе часы и хотим
также, чтобы ты выбрал их сам». Многолетняя дружба не оставляла
возможности перечить. Алгоритм действий был предложен такой:
я получаю каталоги, выбираю любые понравившиеся мне часы, за-
тем в любую из ближайших поездок по Западной Европе прохожу
по магазинам и смотрю предметы «в натуре», как они сидят на руке.
Затем сообщаю, что выбрал, и подарок приезжает в Россию, ко мне
домой. Через несколько дней после разговора я получил многокило-
граммовый пакет с книгами, на каждой из которых было написано
название фирмы: “Patek Philippe”, “IWC”, “Rolex”, “Franck Muller”,
“Audemars Piguet”, “Jaeger-le-Coultre” и др. Выглядела каждая из них
примерно как альбом эрмитажных картин. Особенно разглядывать
посылку было некогда. Ближайшая зарубежная поездка планиро-
валась в Германию, и я просто свалил все книги в дорожную сумку,
рассчитывая полистать в самолете.
В целом данная затея меня не очень вдохновляла, поскольку по-
купку дорогих часов я считал откровенной глупостью — уделом на-
пыщенных нуворишей, которым легко достаются деньги, и некото-
рые ничем иным кроме побрякушек выделиться не могут. Особенно
удручал меня пример двух моих приятельниц — высококвалифи-
цированных зубных врачей, которые эмигрировали в Европу лет
десять тому назад. Девочки там адаптировались, заняли хорошие
позиции в среднем классе: доход 10–15 тыс. евро в месяц, солидные
мужья, хорошие квартиры, машины «ауди», приличные школы для
детей. По прошествии времени, когда они все это получили, у них
началась «часовая болезнь». При встрече со мной они обязательно
говорили о часах: какую модель и какую марку они мечтают купить,
Рассказ о том, как я себе часы выбирал 181
как договариваются с часовщиками о скидках, как на них будут смо-

треть их знакомые в светском обществе после покупки и т. д. Мне
эти разговоры казались странными, поскольку в них фигурировали
модели часов, сопоставимые по стоимости с месячными зарплатами
этих девочек. Было в принципе непонятно, как можно тратить ме-
сяц жизни, стоя у стоматологического кресла и выдирая зубы кому
попало, чтобы в результате купить часы за 15 тыс. евро, показываю-
щие время точно так же, как мои часы белорусского завода имени
председателя Лукашенко, стоимостью в 10 долларов. Но теперь мне
предстояло самому стать обладателем престижных часов.
И я скрепя сердце приступил к «вниканию» в тему. Сначала
я просто полистал страницы каталогов, размышляя о часах и о себе.
Первое, на чем я себя поймал, — «понтовое» дурновкусие. Из всей
панорамы меня сразу привлек “Franck Muller” — новомодная швей-
царская фирма, очень активно продвигающая себя на рынке. Влю-
бившись с первого взгляда в продукцию “Franck Muller”, я сразу
понял, что она рассчитана на американских богатеев, людей без
особых культурных корней, падких на все яркое, «антиклассиче-
ское». Чего стоят, например, часики “Crazy Hours”! Конечно, часы
с рулеткой для сумасшедших завсегдатаев Лас-Вегаса из серии
“Vegas” — это был явный перебор даже для меня. Но вот парочку
моделей из серии “Chronometro” я бы с удовольствием поместил на
свое запястье. Тут я вспомнил про 1/16 цыганских кровей, которая,
если верить семейным преданиям, течет в моих жилах, сказал себе,
что именно такие часики скорее всего утащила бы с прилавка со-
рока-воровка, со вздохом отложил “Muller” и углубился в изучение
других буклетов. Часов было безумное множество и с невероятными
«прибамбасами»: часы с переворачивающимся корпусом, которые
можно держать на руке и разглядывать с двух сторон; часы с про-
зрачной задней стенкой, открывающей взорам любопытствующих
замысловатый механизм; часы с секундной стрелкой и без; с не-
сколькими циферблатами и множеством стрелок, показывающими
время в нескольких городах и еще бог знает что; часы с лунным ка-
лендарем; часы из золота, керамики, титана; часы, показывающие,
на сколько времени им еще хватит автоматического завода; часы,
в которых можно плавать на глубине 10 метров, и часы, в которых
можно нырять в Марианскую впадину.
Замечательную немецкую фирму “Jaeger-le-Coultre” я отверг
только за то, что она не швейцарская. “Rolex” — за то, что чаще всего
видел ее у торговых работников. “IWC” — потому что название этой

фирмы мне ни о чем не говорило. “Vacheron Constantin” я отверг
просто за длинное название. Но вопреки моим стараниям круг не
сужался. Наоборот, появлялись новые вопросы: из какого металла
выбирать часы; каким должен быть браслет? Угнетала мысль о воз-
можности попасть впросак и выбрать то, что потом вызывало бы
у знатоков недоумение. И все же, отсекая все часы с различными
«наворотами» и приговаривая себе непрерывно: «Ты ректор, ты дол-
жен демонстрировать умеренность и хороший вкус», я остался с дву-
мя буклетами в руках: “Audemars Piguet” и “Patek Philippe”. К этому
моменту я уже прилетел в Германию и вовсю катался на горных лы-
жах, сочетая это приятное занятие с бесконечными телефонными
консультациями. Париж, Дублин, Бангкок, солнечные Гавайи — все
давали мне взаимоисключающие советы. В конце концов я сузил
свой выбор до двух моделей: автоматических “Мillеnаrу” от “Aude-
mars Piguet” из розового золота, в которых можно было нырять на
глубину в 20 метров, и “Gondolo” от “Patek Philippe”, которые мне
показались весьма изящными и скромными с виду.
На этом этапе вдруг книжечками заинтересовался мой сын,
до этого момента бесстрастно слушавший все мои телефонные дис-
куссии. Пролистав все, он заявил, что если бы его что-то и заинте-
ресовало в этой истории, то только классические часы-«луковица»
из коллекции “Audemars Piguet”. Тут я необычайно обрадовался.
На носу был не только мой юбилей, но и его 20-летие. А все, что
мне раньше приходило в голову, я ему уже подарил, и теперь мучился
от безыдейности. Подумалось, что уж какую-то там классическую
луковицу для ребенка я осилю из собственного бюджета. Радость
моя несколько ослабла, когда через несколько дней в ворохе бу-
клетов я нашел страничку с ценниками “Audemars Piguet”, которую
наши друзья, к счастью, забыли изъять. Часики, приглянувшиеся
ребенку, стоили 395 300 евро. В целом же, разброс цен в каталогах
“Audemars Piguet” укладывался диапазон от 5040 до 555 600 евро.
Стало ясно, что надо искать сыну другой подарок.
Далее я начал посещать магазины: вперед, на примерку! И тут же
меня постигло глубокое разочарование. Оказалось, что все удиви-
тельное богатство каталогов в реальности рассредоточено по тысячам
магазинов мира. Выяснилось, что даже в самом шикарном магазине
можно найти лишь 2–3 модели той или иной фирмы экстра-класса.
Хотя, конечно, сам поход по магазинам был весьма приятным. Вот,
Рассказ о том, как я себе часы выбирал 183
например, “Andreas Huber” в Мюнхене. Входишь, как в западный

банк, — через тамбур с двумя парами дверей-сейфов, одна из кото-
рых всегда закрыта. К тебе бросается ослепительно улыбающийся
продавец, знакомится на безукоризненном английском, ведет тебя
с почестями, достойными члена королевской семьи, в специальную
комнату, где усаживает в шикарное кресло в эпицентре антуража
старинной мебели и дорогущих картин, поит кофе, смотрит в глаза,
изысканно беседует и не спеша приносит из соседнего помещения
часы — не более чем по одной паре...
В первом же из магазинов с помощью компьютера выяснилось,
что интересовавших меня часов “Gondolo” из розового золота в на-
стоящий момент нет не только на складах сети “Andreas Huber”
в Мюнхене, но и во всей Германии в целом. К тому же, мне объ-
яснили, что если готовых часов не находится, то их нужно заказы-
вать. Часы на заказ делают год, из них последние полгода они стоят
на стенде, где регулируются и «привыкают» к корпусу. В общем,
я вернулся в Петербург с чувством полной неопределенности в ча-
совом вопросе.
Как часто бывает, проблема на самом деле решалась просто. Изу-
чать каталоги и ходить по магазинам было незачем. В один чудесный
день я набрал телефонный номер Игоря Юргенса, моего московско-
го знакомого, обитающего среди всяких потаниных и фридманов,
и спросил его: «Слушай, а что ваши олигархи-то там носят?» Ответ
был прост: «Золотой “Patek Philippe” на кожаном крокодиловом ре-
мешке с золотой застежкой, с простым циферблатом и безо всяких
“наворотов”. Если кому-то очень хочется, заказывают специальный
золотой замок, который размещается под кожаным ремешком. Его
элементы видны снаружи, но в принципе все выглядит очень скром-
но». «Почему не носят подделок? — спросил я. — Ведь их можно
купить за 10–15 долларов». «Они только издали похожи, — сказал
московский товарищ. — Если сидишь за столом с солидными людь-
ми — сразу всё поймут». «Так почему все-таки именно эти часы
носят?» — задал последний вопрос я. «Ну, знаешь, от тебя я такой
недогадливости не ожидал, — сказал знаток олигархических нра-
вов. — Именно такие часы носит Путин. К тому же “Patek Philippe” —
единственная марка, часы которой со временем растут в цене. Они
считаются произведением искусства». На душе у меня полегчало.
...Столь необходимые мне “Gondolo” от “Patek Philippe” через две
недели после этого разговора нашлись в нью-йоркском хранилище
данной фирмы. И еще через два дня были у меня дома вместе
с остроумно придуманным золотым замком и двумя ремешками
из крокодиловой кожи — черным, как у Владимира Владимировича,
и красным, как нравится мне. Сын же мой получил от отца к двад-
цатилетию золотую «луковицу» фирмы “Zenit” 1901 года выпуска
по цене примерно в тысячу раз дешевле, чем запомнившаяся мне
из каталога “Audemars Piguet”. Сейчас ребенку живется легче, чем
отцу: он оставляет дома свою луковицу где попало; мне же, видимо,
для хранения своего “Gondolo” придется абонировать сейф.
Фразу классика о необходимости по капле выдавливать из себя
раба я переформулировал. По капле выдавливаю из себя нищего.
К счастью, перед молодежью такая задача не стоит.
Студентам нашего Университета, которые обязательно когда-
нибудь получат к своему юбилею часы от “Patek Philippe”, посоветую
пока носить “Tissot”. Стоят они долларов двести и выглядят вполне
прилично (девиз фирмы — «Золото по цене серебра»). Я сейчас та-
кие ношу в повседневной жизни, по будням, и вполне доволен.
Июль 2004 г.
КАННЫ ГЛАЗАМИ КУЛЬТУРОЛОГА*
К анн или Канны? Даже профессора-филологи не рискуют одно-

значно сказать вам, как это более правильно произнести по-
русски. Впрочем, неважно... Лазурный берег. Крошечный городок
на юге Франции. Второй по известности населенный пункт в этой
стране. После Парижа, разумеется. И самый знаменитый курорт
в мире.
Еще в первые послевоенные годы Канн был просто деревней, не-
измеримо уступавшей по шику своей соседке — Ницце, излюблен-
ной с начала XX века аристократами царской России. И теперь здесь
такая же деревня, но только зимой. Я как-то попал в Канн в конце
декабря. Тихо. Везде ремонт. В отелях, на яхтах, на улицах. Ни од-
ного приличного ресторана. Весь персонал, обслуга экстра-класса
зимой работает в Париже или на горнолыжных курортах: в Курше-
веле, Сан-Морице, Давосе, Шамони.
Зато летом в Канне — примерно как в Ялте. Разгар сезона — ав-
густ — кошмарное время. Коренное население Франции мигрирует
на юг почти полностью. Автомобильные магистрали забиты так,
будто бы немецкие войска снова подошли к Парижу. Днем во вре-
мя ланча в пляжных ресторанах пятизвездочных отелей персонал
приносит салат через полтора часа, после чего хамит клиентам, как
в советской закусочной семидесятых.
Но есть две недели в году, когда Канн невозможно сравнить со-
вершенно ни с чем. Май, кинофестиваль. Кто-то подумает, что
фестиваль — когда люди смотрят фильмы. Только я заявляю пря-
мо — это полная ерунда. То есть фильмы смотрят, конечно. Жюри
разбито на группы и отсматривает ленты в соответствии с разделами
конкурса. Журналисты видят кое-что выборочно на спецпросмотрах
по утрам, если, конечно, проснутся после ночных тусовок и хотя бы
слегка протрезвеют. Кинозвезды и режиссеры смотрят обычно то,
что сами сделали. По 2–3 ленты видят парижские портные, зубные
техники и владельцы ресторанов, привозящие своих жен для укре-
пления самосознания по части приобщенности к бомонду.
*
Впервые опубликовано в журнале «ОченьUM». 2005. Май. С. 28–36.
Канн — это огромный бизнес, в основе которого лежит врож-

денное стремление человечества к участию в тусовке, потребность
выставить себя на ярмарку тщеславия, а если не удастся — хотя
бы посмотреть на нее в щелочку, чтобы потом в глуши какой-ни-
будь провансальщины или гасконщины рассказать открывшим рот
от удивления друзьям: «Я видел! Она прошла совсем рядом, на рас-
стоянии вытянутой руки!»
...Сижу на террасе «Нога Хилтон» (это отель такой). За соседним
столиком — девушка лет двадцати, ослепительной красоты — фи-
зическое совершенство. Из тех, что нельзя пропустить в предвку-
шении ближайшей ночи, но на которых нельзя жениться, чтобы
потом не мучиться ревностью до развода. При ней — два хмыря.
Конечно, богатых. В рубахах навыпуск, сандалиях на босу ногу.
Любой предмет туалета — не дешевле тысячи евро. Прикидываю,
как ее вырвать из этого круга презренных буржуа. На секунду от-
влекает шум на набережной. Толпа возникает мгновенно, метрах
в пятнадцати-двадцати от нас. Останавливается движение машин
на набережной Круазетт. Люди смотрят в нашу сторону, но чуть
выше. Смеются, машут руками, что-то кричат. Все очень мило, не-
принужденно, дружелюбно. Это прямо над нами на балконе по-
явился артист Бандерас. Ну действительно, странно было бы не
помахать ему рукой. Оборачиваюсь назад, к незнакомке. Девушка
из-за соседнего столика исчезла. Просто испарилась. Проклятый
Бандерас! Испортил мне личную жизнь на сегодня. Больше пойти
ему в этот день было некуда!
...Сидим с Сережей Шолоховым на крыльце открытого ресто-
ранчика. Выражаясь словами известного кинокритика, «едим га-
дов». Это у нас такая многолетняя традиция — встречаясь в Канне
в дни фестиваля, есть суп из морепродуктов в одном симпатичном
заведении, на крошечной улочке, спускающейся с холма к Дворцу
фестивалей. Вдруг совершенно неожиданно перемещаюсь в иную
реальность. Как будто оказываюсь на съемочной площадке какого-
то фильма. Представьте себе кадр: кривая, мощеная булыжником
улочка старинного городка, по ней совершенно молча, медленно,
прогуливаясь без всякого ажиотажа и пафоса — обычные прохо-
жие — поднимается на холм Ума Турман в сопровождении двух мо-
лодых людей. Проходит и в самом деле на расстоянии вытянутой
руки. Я, как добросовестный статист из массовки, даже не прово-
жаю это чудо взглядом. Просто ем суп, не оборачиваясь.
Канны глазами культуролога 187
Однако хождения звезд в народ обходятся без эксцессов не всегда.

Персонал «Карлтона» делился со мною обидой на Сталлоне. Силь-
вестр, как известно, любит останавливаться в «Мартинезе». Но ре-
шил попить кофе в «Карлтоне». Впрочем, просидел совсем недолго.
Минут через пять толпа любителей автографов снесла и секьюрити,
и столик Сталлоне, и вообще все столики в кафе. Народный герой
спасся бегством через служебные помещения. В общем, получилось
так, что Сталлоне принес приличные доходы «Мартинезу», снимая
600-метровый пентхауз на крыше, а в «Карлтоне» — жертвы, раз-
рушения, даже за кофе не заплатил.
Вообще-то эти два отеля — главные места VIP-тусовок в городке.
Главнее только собственно Дворец фестивалей. И даже не столько
Дворец, сколько красная ковровая дорожка у его входа — знамени-
тые «степс», ступени.
Дорожка занимает метров 50–70: от проезжей части до входа
во Дворец (обычный кинотеатр вроде московской «России» или на-
шего «Ленинграда»). На время фестиваля вся набережная перекры-
вается полицией. Проезжает только транспорт со спецпропусками.
Справа и слева от дорожки — трибуны для фотокорреспондентов
и видеооператоров. Их обычно — сотни две-три. Все мужчины,
включая корреспондентов, должны быть в смокингах, при бабочках.
Дамы — в вечерних платьях. К дорожке через специальные проходы
в ограждениях проходят зрители с билетами. Я проходил этим путем
раз десять. Уверяю: привыкнуть и не испытывать безумной эйфории
невозможно.
Главное шоу на красной дорожке начинается минут за десять-
двенадцать до сеанса. Подъезжает режиссер просматриваемого
фильма с кинозвездами, продюсерами, домочадцами, любовница-
ми. На дамах — умопомрачительные наряды и драгоценностей не-
мерено. Звезды выходят чуть вперед и попадают под обстрел камер
с двух сторон. Шквал фотовспышек. Толпа зевак ревет и воет в не-
большом отдалении. Корреспонденты орут как сумасшедшие нечто
вроде «Джонни, повернись ко мне». И джонни, биллы, мишели по-
ворачиваются, крутятся, извиваются, принимают необычные позы
и совершают кульбиты...
Суперзвезды мирового экрана репетируют такие проходы заранее
и тщательнее, чем важнейшие эпизоды кинолент, за которые по-
том выдвигаются на «Пальмовую ветвь» фестиваля. Я уж не говорю
о том, как готовятся платья и прически кинодив. На самом деле
фотографии и видеокадры, сделанные здесь, и есть главный резуль-

тат Каннского фестиваля.
Бюджеты самых масштабных постановок сейчас уже соизмеримы
с четвертью миллиарда долларов. Будьте уверены, что бизнес-мон-
стры, тратящие такие деньги, сумеют позаботиться об их «отбивке».
Конечно, такие проекты имеют тщательно и заблаговременно раз-
работанные рекламные программы. И уж если Шварценеггеру суж-
дено сыграть очередного Терминатора и получить за него несколько
десятков миллионов долларов, не сомневайтесь, что у него в кон-
тракте будут оговорены не только все детали съемок фильма, но так-
же появление на Каннском фестивале. Фильма наверняка не будет
в конкурсном проекте (проигрыш для таких суперпроектов — риск
недопустимый). Но звезда приедет в Канн на 2–3 дня, поселится
в «Карлтоне», проведет пресс-конференцию, даст полтора десятка
эксклюзивных интервью крупнейшим мировым СМИ, пройдет по
«степс» во Дворец фестивалей, помахав толпе ручкой. Все это будет
заснято и доведено до сведения одного-двух миллиардов людей от
Аляски до Кейптауна в виде увлекательных многоцветных карти-
нок. Потом эти люди принесут свои денежки в кассы кинотеатров.
И кое-кто станет на сотню-другую миллионов долларов богаче.
А на следующий год снова будет фестиваль.
Лично я из всего, что имеет отношение к фестивалю, больше
всего люблю ресторан в отеле «Эден Рок». Гостиница расположена
вовсе не в Канне, а в 15 минутах езды от него по побережью в сто-
рону Ниццы — на мысе Антиб. Говорят, что раньше это заведение
служило дачей российскому императору. Я в это верю. Думаю, что
каждый уважающий себя царь должен был бы проводить летние ка-
никулы именно в таком месте. Настоящий аристократический шик.
Без шума, суеты, без всяких там зевак и любителей автографов. Если
суперзвезда не прописалась в «Карлтоне» или «Мартинезе» — ищите
ее в «Эден Рок». И меня тоже. Если я там не поужинал в мае — год
жизни прошел зря.
Вообще-то я заказываю столик у окна и делаю это за 2–3 месяца
до фестиваля. Пару раз меня не уважили и посадили за другой сто-
лик. На то были серьезные причины. В первый раз на моем любимом
месте сидел сэр Элтон Джон с компанией человек в двадцать. А вда-
леке от нас с Джоном сидела Николь Кидман со своим бойфрендом.
И весь вечер бегала к сэру перемолвиться несколькими словами.
Как простая девчонка на дискотеке к взрослому парню.
Канны глазами культуролога 189
Второй раз за мой любимый стол посадили какого-то незнакомого

старичка лет восьмидесяти. Он явился с двумя бравыми джентльме-
нами лет этак пятидесяти, похожими на Шона Коннери, и восемью
блондинками. Шоны сели за соседним столиком, на пути к выходу
(они оказались телохранителями), а блондинки окружили старичка
и начали с ним мило щебетать.
Блондинки заслуживали внимания. Они были разными по воз-
расту. В диапазоне примерно от 20 до 40 лет. Самые юные выглядели
вполне стильно, те, что постарше, — более вульгарно. Вульгарность
возрастала в этой компании как бы пропорционально возрасту. Вре-
мя от времени то одна, то другая из красоток вставала и прогулива-
лась в дамскую комнату. Пожилые бонды их по очереди галантно
сопровождали. Вскоре я заметил, что на этих дам никто, кроме меня,
внимания не обращает.
А вот шикарный старичок, напротив, привлекал особое вни-
мание. Саму публику (в зале ужинали в общей сложности человек
100–120) можно было разделить примерно на три категории: люди
из киномира, европейская аристократия и богатые (как я себе ска-
зал — «чикагские») американцы. Из тех, кто владеет супермаркетами
и скотобойнями.
Зал заполнялся постепенно. Видимо, люди приезжали из Двор-
ца фестивалей после просмотра. И старичка знали буквально все.
Мужчины с ним сдержанно здоровались, рафинированные девочки
изящно целовались и фотографировались, «владельцы скотобоен»
пытались пожать руку и вручить визитку, невзирая на помехи сопро-
вождавших дедушку джентльменов.
В конце вечера я не вытерпел и спросил мэтра, кто же это. «Хью
Хефнер — владелец “Плейбоя”», — последовал ответ.
...Самая крупная в мире тусовка — вот сущность Каннского фе-
стиваля. Не случайно в эти две недели мая километров на 40–50
вокруг фестивального Дворца вы не найдете ни одного свободного
номера. Неважно, в самом дорогом или в самом дешевом отеле. По-
том побережье мгновенно опустеет, а через 2–3 недели снова запол-
нится народом. Но настроение на курорте станет другим. Приедут
дачники.
Май 2005 г.
V
МОЙ ДЕВИЗ — НЕВОЗМОЖНОГО НЕТ!*
Я не буду произносить вступительных речей, так как надеюсь,

что вы меня достаточно хорошо знаете. В то же время подобная
возможность — встречи с Запесоцким в личном качестве у студен-
тов Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсою-
зов бывает не часто. Поэтому я очень прошу сегодня не задавать
вопросов, как продлить работу лифта до утра. Я достаточно часто
выслушиваю ваши замечания по поводу того, что в Университете
следует изменить к лучшему. Итак, друзья, я жду ваших вопросов
и еще раз хочу подчеркнуть: вопросы ко мне сегодня — как к собе-
седнику в личном качестве.
Олеся ВИКУЛОВА, студентка юридического факультета СПбГУП:

— Расскажите, пожалуйста, о том, как Вы стали ректором.
— Как мне тогда казалось, совершенно случайно. Мне позвони-

ли из Москвы и сказали: «Приезжай, мы тебя назначим ректором».
В этот момент я только что пришел со двора, где играл с сыном
в футбол. Стояла прекрасная погода, бабье лето, и у меня в жизни
тогда все было замечательно. Я находился в отпуске по завершении
докторской диссертации (защиту которой мне потом пришлось от-
ложить), у меня была масса свободного времени и денег, потому что
тогда я был владельцем маленького, практически частного пред-
приятия, которое имело безумный коммерческий успех. Иногда за
месяц увеличивали объем продукции примерно раз в 10–15, соот-
ветственно росли и наши доходы. Было очень хорошее время для
*
Впервые опубликовано в книге «Университетские встречи». СПб. :
СПбГУП, 2001. С. 254–260.
Мой девиз — невозможного нет! 191
малого бизнеса. Что еще человеку, казалось бы, надо? И у меня было
сильное желание сказать москвичам: «Не хочу быть ректором. Есть
коллектив, я сам из этого коллектива, но работать на него мне со-
всем не хочется. Мне очень хочется работать на себя; я точно знаю,
что, став ректором, потеряю в деньгах...»
Но тогда в нашей стране вообще не было частных вузов. Су-
ществовали только вузы — гиганты государственной системы.
Наш вуз — Высшая профсоюзная школа культуры — тоже фак-
тически относился к ним, и я подумал, что у меня, возможно,
появился единственный в жизни шанс стать ректором настоя-
щего вуза, реализовать себя. При советской власти этого бы мне
не добиться никогда; в лучшем случае мог бы стать заведующим
кафедрой. И я решил попробовать, пожертвовав свободным
временем, деньгами и тем кайфом, который у меня был тогда.
Правда, потом я жалел.
Олеся ВИКУЛОВА: — Существует такая организация — Ректор-

ский клуб (под достаточно скромным девизом «100-летию А. С. За-
песоцкого посвящается»). Некоторые студенты интересуются: как
записаться в Ректорский клуб и что для этого нужно сделать?
— Должен вам сказать, что просто записаться в Ректорский клуб

невозможно, а чтобы туда попасть, надо стать интересным ректору.
Замечу, что в Ректорском клубе в последнее время появилось несколь-
ко студентов и студенток. Всех этих ребят я очень уважаю, они мне
интересны как личности. Считаю, что личностью можно быть и в 15,
и в 70 лет. Так что ответ простой: надо стать личностью.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Что значат для Вас по-

нятия «счастье» и «любовь»? Можете ли Вы себя назвать счастливым
человеком?
— Счастье для меня — это ощущение полноты жизни, того, что

ты именно живешь, а не просто сидишь на диване у телевизора
и пьешь чай (хотя иногда, конечно, и я сижу у телевизора и пью
чай); ощущение каких-то событий, биения пульса жизни. Что для
меня любовь? Это вопрос более сложный. Любовь — это чувство,
когда жизнь без данного конкретного человека становится совер-
шенно пустой. Я такое испытывал: просто живешь, и что бы ни про-
исходило, даже самое интересное, теряет значение, если рядом нет

любимого человека.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Расскажите, пожалуй-

ста, своим студентам о том, как Вы первый раз признавались девушке
в любви.
— Я хорошо помню, какой девушке я признавался в любви, но вот

какими именно словами — сейчас воспроизвести не смогу. Своей
будущей жене я признавался в любви в день ее рождения. Специаль-
но дождался этого дня и пригласил ее в одно из самых красивых мест
нашего города — на набережную около гостиницы «Ленинград». Там
и сделал ей предложение.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Расскажите, пожалуй-

ста, про мать Вашего сына Юры.
— Мне об этом очень тяжело говорить, потому что человека нет.

Она ушла из жизни в 27 лет. Я вам скажу только, что это была самая
красивая женщина, которую я встречал в жизни. Ее можно было
сравнивать с любыми кинозвездами, они меркли по сравнению
с ней. Это была удивительная женщина. Несмотря на то что она не
имела диплома о высшем образовании (была простой медсестрой),
она была человеком с врожденной интеллигентностью и удивитель-
ным внутренним достоинством.
Олеся ВИКУЛОВА: — Вашим именем названа звезда. В связи с этим

вопрос: Вы скромный человек или нет?
— Мне это очень нравится. Это не звезда, а маленькая планетка

Солнечной системы, кусочек скалы километров десять в диаметре.
Впрочем, по-моему, она слишком мала, могла бы быть и побольше.
Скромный ли я человек? Думаю, что нет. Но ведь планетку-то име-
нем Запесоцкого называл не я, а Международный астрономический
союз, который имеет штаб-квартиру за пределами нашей страны.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Как Вы ощущаете себя

в роли гостя на этой сцене и что Вам больше нравится: быть гостем
или хозяином в этом зале?
— Если честно, быть гостем.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Почему Вы предпочи-

таете девочек с младших курсов, а не зрелых женщин из профессорско-
преподавательского состава?
— Это не истина, потому что общаться мне интересно с людьми

самых разных возрастов и поколений. И меня коробит, когда обще-
ние с женщинами пытаются свести исключительно к сексу. Я счи-
таю, что так делать в принципе нельзя. Это существенно упрощает,
как бы вульгаризирует наше бытие. Мне есть что сказать по этому
поводу, но давайте оставим это для отдельного разговора.
Марина ШТАЙНЛЕ, студентка факультета искусств, специаль-

ность — искусствоведение, III курс, Санкт-Петербург: — Александр
Сергеевич, скажите, если бы Вам предложили место ректора, ска-
жем, Принстонского или Оксфордского университета, что бы Вы
выбрали?
— Я вам скажу, что о Принстоне и Оксфорде речь не шла, хотя

мне многократно предлагали преподавать в западных универ-
ситетах. У меня там много друзей-ректоров, и я на себя не раз
мысленно примерял мантию профессора западного университета,
но мне это не подошло. Однако со мной совершенно серьезно
обсуждалась возможность ректорства в некоторых петербургских
вузах. Кроме того, до меня долетали удивительные слухи, буд-
то я собираюсь баллотироваться на место Людмилы Алексеев-
ны Вербицкой в Госуниверситете, на место ректора Театральной
академии и т. д. Это неправда. Мне мое место нравится больше
любого другого. Здесь я, если хотите, на своей родине и уже не
смог бы еще раз пройти тот путь, который прошел в этом вузе;
поэтому нигде, кроме нашего вуза, я не буду работать ректором,
это очевидно.
Р. Б. ГРОМАДСКИЙ, декан факультета искусств, профессор

СПбГУП: — Как Вы думаете, каким образом развивается высшая
школа: вширь или вглубь? Что бы Вы хотели перенести из системы
высшего образования XIX — начала XX века в XXI век, а конкретнее —
в наш вуз?
— Убежден, что прогресс существует и в общественной жизни,

и в высшей школе, и в других сферах. Но мне бы хотелось, чтобы
наши студенты стремились учиться и ценили возможность доступа
к знаниям так же, как студенты XIX века, когда знание давалось
трудно. Люди вели иногда очень тяжелую жизнь, нуждались, го-
лодали, но все равно делали все, чтобы получить знания. Нашим
студенчеством, к огромному сожалению, эта тяга к знанию отчасти
утеряна. Возможно, потому, что слишком многое родители препод-
носят студентам «на блюдечке с голубой каемочкой». А когда тебе
всё дарят просто так, ты это уже воспринимаешь не как ценность,
а как нечто естественное. Жажды знаний — вот чего мне сегодня не
хватает в нашем студенчестве.
Дарья ТАРАСОВА, студентка экономического факультета,

I курс, г. Сестрорецк: — Скажите, пожалуйста, возникают ли в Ва-
шей семье споры на извечную тему — «отцы и дети»? Если да, то
по поводу чего?
— Практически не возникают. Я написал книгу о молодежи, ко-

торая называется «Эта непонятная молодежь»; в ней есть многое
и о переходном возрасте. Как теоретик, я очень хорошо знаю при-
чины возможных конфликтов между отцами и детьми. Другое
дело, что при употреблении родителем его власти часто возникают
эмоционально-психологические конфликты, но тем не менее отец
обязан иногда «власть употребить». И я, бывает, чувствую, что это не
доставляет радости сыну. Однако в семье существует закон: если отец
принял решение, оно должно быть выполнено, даже если оно и не
нравится. Правда, отец иногда может одуматься, его отменить.
Екатерина ЛИ, студентка юридического факультета, I курс,

г. Южно-Сахалинск: — Александр Сергеевич, я уверена, что существо-
вали и наверняка существуют герои художественных произведений,
на которых Вы стремились или, может быть, стремитесь быть по-
хожим. Если не секрет, кто эти герои? Назовите, пожалуйста, Ваши
любимые книги и фильмы.
— Я очень люблю Антона Павловича Чехова. Из зарубежных писа-

телей в юношеском возрасте любил читать Теодора Драйзера и Дже-
ка Лондона. «Гений», «Титан», «Стоик» были моими настольными
книгами, а у Джека Лондона мне особенно нравились герои, поко-

рявшие Север, которые шли наперекор судьбе. Потом, когда я стал
постарше, моими любимыми писателями стали (и навсегда оста-
лись) Эрнест Хемингуэй и Эрих Мария Ремарк. На героев их книг
мне всегда хотелось походить. Что касается фильмов, то мне, напри-
мер, безумно нравится «Место встречи изменить нельзя» и его глав-
ный герой — Жеглов; мне очень нравится фильм «Укрощение огня».
Наверное, многие присутствующие здесь этот фильм не видели, но
ведь я все-таки принадлежу к другому поколению. Мое поколение
мечтало жить при коммунизме, и для лучших представителей моего
поколения всегда существовали вещи более важные, чем меркан-
тильные ценности. Для нас очень важны понятия служения Родине,
своей стране, и поэтому Королев, конструктор наших космических
кораблей, для меня герой.
Елена АЛЕШИНА, студентка факультета культуры, специ-

альность — социально-культурная деятельность, I курс, Санкт-
Петербург: — Ваш девиз?
— Мой девиз прост: невозможного нет!
Олеся ВИКУЛОВА: — Как часто Вы посещаете театры?
— Должен сказать, что в моей жизни, конечно, кое-что меняется.

В студенческие годы я посещал театры, концерты примерно пять,
а иногда и семь-восемь раз в неделю. Сейчас в театрах бываю реже,
потому что они для меня стали менее интересны.
Моя студенческая юность совпала с периодом, когда были распах-
нуты двери культурного сотрудничества и очень много интересных
коллективов приезжало к нам. Приезжали лучшие балетные и теа-
тральные труппы мира, и посмотреть их постановки было безумно
интересно. А сейчас, приходя в театр, я иногда чувствую, что начи-
наю засыпать. Дело в том, что с 1991 года театральное искусство, на
мой взгляд, резко пошло на спад. Сначала появилось очень много
голых на сцене, но это может быть интересно один раз, когда же та-
кое повторяется от спектакля к спектаклю, то это говорит об очень
невысоком уровне театра. Театр должен будить что-то в душе.
Сейчас я бываю в театрах редко, только тогда, когда точно знаю,
что не потеряю время зря.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Кто из современных бале-

рин Вам нравится?
— У меня есть несколько любимых балерин. Мне очень нравятся

Волочкова, Махалина, Лопаткина, Вишнёва и, между прочим, Ду-
динская.
Олеся ВИКУЛОВА: — Вы дружили одновременно с Яковлевым

и Собчаком, приглашали в Университет Степашина, Зюганова, Попо-
ва. Откуда такая «всеядность»?
— Ну насчет дружбы вы преувеличиваете. Не могу сказать, что

меня связывает тесная личная дружба с людьми, которых Вы на-
звали. Друзей вообще трудно приобретать после 20 лет. Тем не менее
у меня действительно установились хорошие отношения и с Собча-
ком, и с Яковлевым.
Собчак — человек очень сложный и противоречивый. Но если
у нас с ним сложились добрые отношения, я не считал возможным
их рвать в угоду политической конъюнктуре, потому что я — ректор,
а не девушка легкого поведения. И я не мог, если Собчак находился
в трудной ситуации, перестать с ним общаться. Для меня это невоз-
можно с этической точки зрения. Наоборот, я считал, что его надо
поддержать, хотя с некоторыми его политическими взглядами был
абсолютно не согласен и многие его поступки критиковал бы. Но
когда человеку трудно, этим не занимаются; когда человеку трудно,
ему надо помогать.
Теперь об отношениях с В. А. Яковлевым. На предыдущих гу-
бернаторских выборах я голосовал против него, считая, что для
города лучше, если мэром останется Анатолий Александрович,
но, познакомившись с Владимиром Анатольевичем, был им про-
сто по-человечески очарован. И потом убедился, что он — хо-
роший губернатор. Теперь буду голосовать за него. Антагонизм
между Яковлевым и Собчаком — это их проблема. Я же с ува-
жением отношусь и к одному, и к другому и обоих рад видеть
в Университете.
Что касается того яркого спектра политиков, которые появля-
ются в Университете, то здесь у меня принцип: Университет — это
трибуна, с которой должны звучать самые разные мнения. И мне
очень важно, чтобы на этой трибуне были люди яркие, которые
имеют свою позицию, и позиция эта общественно значима. Я дол-

жен дать студентам всю панораму современных взглядов на жизнь,
а они вправе сами выбирать, что для них хорошо, что плохо. Выберет
студент взгляды Г. А. Зюганова на переустройство России — это его
дело, выберет взгляды А. А. Собчака, В. А. Яковлева, Г. X. Попо-
ва — это также его право. Моя профессиональная обязанность как
ректора — сделать Университет настоящей трибуной для выработки
общественного мнения и таким образом помочь студенту сориенти-
роваться. Я только не могу позволить прийти на эту сцену людям не-
честным, имеющим репутацию клоунов от политики, недостойным.
Каждая интересная личность, вне зависимости от ее политических
воззрений, должна иметь возможность с этой трибуны изложить
взгляды на жизнь. В то же время я не допущу здесь политической
агитации и пропаганды.
Олеся ВИКУЛОВА: — Многим известно, что Вы частый гость ноч-

ных клубов, ночных дискотек, казино. Действительно ли Вы занимае-
тесь коммерческой деятельностью и правда ли, что у Вас есть казино
и ночной клуб?
— Если бы я не был ректором вуза, то, вероятнее всего, был бы

владельцем казино, ночного клуба, дискотеки или чего-то подобно-
го, потому что все то, что связано с шоу-бизнесом, для меня чрез-
вычайно интересно. Мои научные интересы всегда были связаны
с шоу-бизнесом. Но сегодня я не имею времени для посторонней
деятельности.
Олеся ВИКУЛОВА: — Как называется Ваше любимое ночное за-

ведение?
— Мое самое любимое ночное заведение — это моя квартира.
Олеся ВИКУЛОВА: — И все-таки какие ночные клубы Вы охотнее

всего посещаете?
— Я вам могу назвать мои любимые рестораны. Это «Старая

таможня», «Граф Суворов», «Семь-Сорок». Хороши «Дворянское
гнездо», «Сенат-бар», «Феллини». Выбор ночных клубов в Петер-
бурге невелик, в отличие от Москвы.
Иногда в выходные я сажусь в самолет, лечу в Москву и там про-

вожу сутки-другие, совмещая полезное с приятным. Иногда за двое
суток я могу посетить 10–12 ночных клубов, чтобы посмотреть, ка-
ков там уровень организации, потому что это мне интересно про-
фессионально. Несколько лет назад я так же летал в Лас-Вегас
и проводил там по трое-четверо суток совершенно без сна, переез-
жая из одного отеля в другой и наблюдая, как у них поставлено дело.
Это, повторяю, профессиональный интерес. Должен вам сказать,
что мы в Университете по ряду параметров работаем для студентов
уже не хуже, чем элитные клубы Запада. Например, в спорткомплек-
се, библиотеке, части общежития.
К петербургским ночным клубам достаточно высокого класса
я отнес бы в первую очередь «Талион», что около «Баррикады» (там
все сделано действительно по экстра-классу), «Золотую Черепа-
ху» и «Олимпию». Пожалуй, это приличные места, где не стыдно
появиться. Из дискотек в последнее время с удовольствием бывал
в «Акватории». Я ее открывал как почетный гость, и мне очень ин-
тересно посмотреть, насколько профессионально они раскрутились
(я тоже, как вы понимаете, время от времени профессионально кое-
что раскручиваю). Но в последнее время они стали терять солид-
ных клиентов. Я поставил бы на пару ступенек пониже «Акватории»
«Голливудские ночи». Для меня очень любопытен такой ночной
клуб, как «Конюшня» — «Конюшенный двор». С профессиональ-
ной точки зрения посмотреть интересно очень многое, но надо раз-
личать отдых и профессиональные интересы — работу.
Анна СТУНАЙТЕ, студентка факультета культуры, специаль-

ность — социально-культурная деятельность, II курс, г. Полярный
Мурманской обл.: — Александр Сергеевич, скажите, пожалуйста, бы-
вает ли у Вас такое состояние, как депрессия, и хочется ли Вам иногда
просто, мягко говоря, послать всех, уехать, скажем, на необитаемый
остров? Как Вы боретесь с депрессией, если она у Вас бывает?
— Послать всех мне не удавалось ни разу за многие-многие годы.

Примерно с 26 лет я работаю особенно интенсивно, и у меня плано-
вый режим деятельности. Я не могу в угоду своему самочувствию все
бросить и куда-то уехать. Но периоды определенных эмоциональ-
ных переутомлений бывают у меня один-два раза в год. Вот тогда
я лежу на диване.
Анна ГРИДАСОВА, студентка факультета культуры, специаль-

ность — социально-культурная деятельность, II курс, г. Нижневар-
товск: — Как Вы думаете, что нового и интересного ожидает наш
Университет в грядущем XXI веке?
— Самое интересное, что будет в нашем Университете, — это

сверхтотальная информатизация всего, что у нас происходит, кроме
личной жизни студентов и преподавателей.
Елена ЯЗЕВА, студентка факультета культуры, специальность —

журналистика, I курс, Санкт-Петербург: — Скажите, пожалуйста,
какой отдых Вы считаете наиболее полезным и продуктивным для че-
ловека?
— Как профессор в этой сфере, скажу, что есть несколько разных

уровней отдыха. Один — когда вам надо просто набраться сил. Это
рекреация, диван, тапочки, телевизор, сауна или, допустим, джакузи
и так далее, то есть элементарный уровень восстановления сил. Сле-
дующий уровень — когда вы уже пришли в себя. Для меня это заня-
тия спортом: горные лыжи, теннис или велосипед (зависит от того,
летом или зимой дело происходит), другими словами — активное
движение; это и дискотека, и фильмы развлекательного характера,
и ночные клубы, и хорошая компания. А если после всего этого еще
остается свободное время, то начинаются развлечения интеллекту-
ального характера: можно что-то написать, посмотреть серьезный
фильм или поработать ректором в Университете. Это все — интел-
лектуальные развлечения. Правда, от последнего я устаю, и все на-
чинается сначала: джакузи, теннис, работа ректором...
Вадим КИРИЛЛОВ, студент факультета искусств, специаль-

ность — актерское искусство, I курс, Санкт-Петербург: — Наука
постоянно движется вперед, и соответственно увеличивается вре-
мя, которое нужно затратить на обучение. Сейчас обсуждается план
12-летнего школьного образования в России. Но ведь невозможно бес-
конечно увеличивать время обучения! Как Вы думаете, каким образом
эта проблема будет решаться?
— Я противник 12-летнего образования. Думаю, что объем инфор-

мации, который нам нужен для жизни, должен не столько возрастать
количественно, сколько совершенствоваться качественно. Многое

из того, что раньше считалось необходимым, отбрасывается, и на
его место приходит что-то новое. Никогда не скажу студентам, что
в какой-то сфере достаточен минимум знаний. Конечно, всегда же-
лательно узнать больше. Но так как происходит интенсификация
информационных процессов, думаю, человек может усвоить очень
много знаний за сравнительно короткий промежуток времени.
Очень важно здесь умение работать с информацией, то есть умение
усваивать. Но 12 лет сидеть в школе совершенно не обязательно. Я за-
кончил школу в 16 лет и ничуть об этом не жалею. Пять лет в вузе —
это, я думаю, разумно (вуз я не старался закончить за 4 года).
Вуз — уникальная возможность самому сформировать себя. Это
то жизненное пространство, которое надо использовать с толком.
Знаю, что очень многие студенты сейчас рвутся на производство,
иногда стараются в ущерб лекциям где-то работать, считая, что
чем раньше они займутся практической деятельностью, тем лучше.
Я в этом очень сильно сомневаюсь и глубоко уверен, что студенче-
ские годы надо использовать для самоподготовки в широком смыс-
ле: для интересного общения и театров, книг, выставок, посещения
музеев. Все это не менее важно, например, для юриста, чем знание
законов, так как специалист, имеющий большой общекультурный
багаж, легче адаптируется к любому изменению ситуации. Он мо-
жет, если потребуется, даже сменить специальность, освоить новую
профессию. Вы обязаны за студенческие годы получить очень мощ-
ное базовое образование, такой багаж фундаментальных знаний,
который потом уже не так часто будете пополнять. На самом деле,
когда вы начнете работать, чаще всего будете иметь возможность
пополнять багаж знаний в узкопрофессиональной области, а для
себя как личности вам уже труднее станет что-либо получить. Для
формирования личности и существуют студенческие годы.
Считаю, что к процессу увеличения объема информации нужно
относиться очень спокойно, продуманно, избирательно.
Анна САВИНА, студентка факультета культуры, специальность —

социально-культурная деятельность, II курс, г. Нижневартовск: —
Вы смотрели фильм Говорухина «Ворошиловский стрелок»? На чью
сторону в этой ситуации (на сторону закона или на сторону вороши-
ловского стрелка) встал бы законопослушный гражданин Александр
Сергеевич Запесоцкий?
— В своей особой законопослушности я бы сильно усомнился.

Я не так уж трепетно отношусь к закону, как, может быть, это делал
бы более примерный ректор. Безусловно, я бы встал на сторону во-
рошиловского стрелка.
Наталия АНДРИАНОВА, студентка факультета культуры, спе-

циальность — социально-культурная деятельность, I курс, Санкт-
Петербург: — О Вас часто говорят как о человеке успеха, достигшем
многого, человеке, сделавшем себя. Сложно ли было достичь этого?
— Мне трудно ответить на этот вопрос. У меня в жизни были

предельно отчаянные ситуации, когда казалось, что все потеряно
и находишься в таком провале, из которого не выбраться. Так что
я не только человек успеха, но также человек очень серьезных неудач
и личных крушений; просто этого люди не замечают. У меня было
время, когда я писал кандидатскую диссертацию, сидя в кварти-
ре, в которой не было ни одного ценного предмета. Не было хлеба,
чая — не было ничего, кроме одежды, письменного стола и шари-
ковой ручки. И тогда я был уже в том возрасте, когда пора бы жить
обеспеченно, — в 30 с небольшим.
Но и достичь успеха мне было не очень сложно. И если у меня есть
успех, то могу сказать, что я его достиг с удовольствием, в какой-
то степени — играючи, за что меня многие ненавидят, ну да бог
с ними.
Наталия АНДРИАНОВА: — Все знаменитые люди часто находят-

ся в кругу недоброжелателей, которые им завидуют. Так почему же
все-таки люди стремятся куда-то подняться выше и удержаться на-
верху? Зачем находиться в кругу злых людей, достаточно неприятных
и обсуждающих тебя?
— Ну, во-первых, думаю, слухи о моей известности и выдающем-

ся положении несколько преувеличены. Во-вторых, завидовали мне
с детства, и для меня это совершенно естественно. Любой человек,
который хочет на себя чем-то обратить внимание, сразу получает
неоднозначную оценку окружающих. Не буду скрывать, мне всегда
хотелось обратить на себя внимание. Но очень важно, чем произ-
вести впечатление, с чем прийти в эту жизнь. Для меня существует
цель — самореализация. Реализовать себя мне намного важнее, чем,
допустим, схлопотать проблемы в результате зависти, недоброжела-

тельства или чего-то еще. Хочу сделать то, чего другие не могут. Хочу
оставить после себя след. Хороший след — в хороших делах.
Ольга КАРЕВА, студентка юридического факультета, I курс,

Санкт-Петербург: — Вы сказали, что увлекались романами Теодора
Драйзера, и перечислили некоторые из них. Но ведь главные герои «Три-
логии желания» и «Гения» преследуют разные жизненные цели и к их
осуществлению идут разными путями. Что же Вас привлекает в них
и что общего в них Вы находите?
— Мне очень нравятся люди, которые стремятся вокруг себя что-

то изменить, позитивно преобразовать существующую действи-
тельность. Есть две крайности: одна состоит в покорности судьбе,
в уверенности, что все зависит от нее и надо просто приспосабли-
ваться к тому, что происходит; другая — стремление все время идти
наперекор судьбе и навязывать событиям свою собственную волю.
Уверен, что лучше всех живется людям, которые ищут золотую сере-
дину. Но я — человек крайностей. Мне очень нравится навязывать
судьбе свою волю и оказываться сильнее обстоятельств. Поэтому
и говорю, что невозможного нет и мне нравятся герои Теодора Драй-
зера, Джека Лондона, которых ничто не может остановить. Вот так
и мы в Университете: неважно, что правительство о нас не заботит-
ся, неважно, что 42 вуза Петербурга нас терпеть не могут и стараются
сделать все, чтобы нас нигде не замечали; мы все равно дело делаем
добротно и своего добиваемся.
Ангелина ТКАЧЕВА, студентка факультета культуры, специаль-

ность — журналистика, II курс, Санкт-Петербург: — С чем связано
то, что гостями нашего Университета (я имею в виду Университет-
ские встречи) являются в основном мужчины?
— Игорь Семенович Кон повесил мне ярлык сексиста (сек-

сист — человек, который обращает очень большое внимание на
пол). В этом смысле я готов признать: да, я сексист, конечно. Но
посмотрите, как забавно получается: я придумываю программу
«Высший бал/л», и мне все говорят: «А почему там только девочки?»
Недавно подготовил новый цикл программ «Ужин при свечах», где
гость — мужчина и несколько девушек сидят вокруг. Уверен, меня
обязательно спросят: «А почему рядом с этими студентками нет

молодых людей?»
Почему же большинство гостей Университетских встреч — муж-
чины? Они намного чаще добиваются успеха в работе. Но среди го-
стей, безусловно, будут и женщины. Вот недавно приезжала выда-
ющийся правовед Т. Г. Морщакова, и я думаю, что скоро мы увидим
В. И. Матвиенко и других очень достойных женщин.
Анна РАДЫГИНА, студентка факультета культуры, специаль-

ность — журналистика, II курс, г. Пушкин: — Прокомментируйте,
пожалуйста, инцидент, который произошел в нашем Университете
во время Конгресса российской интеллигенции, а именно избиение жур-
налиста «6-го канала».
— Ситуация предельно простая. Я мог бы сказать: случайность.

Журналиста (а вернее, мальчика с улицы, которому дали телека-
меру и прислали сюда) никто специально не избивал. И когда я
увидел эту травму (а я знаю, в результате чего какая травма может
быть получена), то сразу понял, что это травма не от удара, а от
того, что он проехал по ступенькам. Как человек, знающий каж-
дый уголок Университета, могу точно сказать, по каким именно.
У нас есть место, куда не ходят студенты. Только сотрудники служ-
бы безопасности — крепкие спортивные мужчины могут ходить
каждый день по тем ступенькам. Я давно хотел их переделать, но
для этого нужно выдалбливать несколько кубометров бетона. Руки
пока не дошли. На этих ступеньках молодой человек и разбил себе
спину.
Я мог бы ответить, что это вообще не мое дело — конфликт хули-
ганистого журналиста со службой безопасности (кстати, не нашей,
а сторонней), которая, может быть, не очень четко сработала. Но,
проанализировав создавшуюся ситуацию, я пришел к выводу, что
конфликт подобного рода между Университетом и «желтой прес-
сой» рано или поздно должен был произойти, потому что Универ-
ситет идет в одну сторону, а громадная часть прессы — в другую.
Университет постепенно идет наверх (по крайней мере в последние
годы), а журналистика — в свинство и бардак. Журналисты приходят
и думают, что мы их будем бояться, потому что, если мы под них не
«подстелемся», то они нам испортят репутацию. Они считают, что
могут позволить себе вытирать о нас ноги, что им все позволено,
потому что у них в руках телекамера. Они все человечество ни в грош

не ставят.
Я себя считаю журналистом. У меня сотни журналистских работ,
и я из семьи журналистов: моя мать 30 лет проработала на телевиде-
нии, отчим был популярнейшим телевизионным диктором. Я видел
настоящих журналистов и могу вам сказать, что 90 процентов сего-
дняшней российской журналистики — это позор, отбросы общества.
Такой инцидент рано или поздно должен был произойти, потому
что на самом деле это конфликт между Университетом, исповеду-
ющим идеалы высокой духовности, и журналистикой, которая несет
в нашу жизнь все больше и больше свинства.
Если вы позволите, я сейчас не буду вникать во все детали про-
изошедшего. Скажу только, что журналист в нашем здании откро-
венно хулиганил, а нанятая нами сторонняя охранная организация
поддалась на его провокацию. Журналиста сначала из Университета
вывели (и вывели очень корректно), но он схватил камеру и стал
использовать ее как дубинку, явно провоцируя охрану. И допрово-
цировал до того, что они сказали: «Ты не имел права нас снимать
(он действительно не имел права), отдай нам пленку, мы сотрем за-
пись и вернем тебе чистую». А дальше, как я думаю, уже возник
физический конфликт. Налицо неправота обеих сторон. Во время
конфликта я был на сцене в театральном зале и лично вмешаться не
мог, но сделал ряд замечаний университетским службам по поводу
этого инцидента. Думаю, наши службы должны были принять меры,
чтобы второй раз этого субъекта в вуз просто не пустить.
Ольга ПОЛИЩУК, студентка факультета культуры, специаль-

ность — журналистика, II курс, Калининград: — Где сейчас находится
Ваша восковая фигура? Она стояла в спортзале, но дальнейшая судьба
ее неизвестна.
— Фигура производила двойственное впечатление. Кто-то захо-

дил — здоровался с ней, кто-то — фотографировался с ней, а кто-то
заходил и пугался. Фигура была сделана не по моей инициативе.
Профессорский клуб нашего Университета заказал ее по фотогра-
фиям на свои средства; это был хороший профессорский розыгрыш.
Но в конце концов я сказал: «Хватит пугать людей восковым рек-
тором, достаточно настоящего». Некоторое время статуя постоя-
ла в городском музее восковых фигур, где-то между Брежневым
и Калиостро. Сейчас она хранится в запасниках музея. Произошло
обновление коллекции, но мою фигуру держат. Наверное, предпо-

лагают, что она еще может понадобиться.
Ольга ПОЛИЩУК: — Когда мы сможем увидеть ее в Университе-

те снова?
— Иногда я думаю, что в Университете, как в хороших японских

фирмах, должна быть не восковая фигура, а резиновая кукла ректо-
ра. Студенты ведь считают, что все плохое в их жизни — от ректора.
Приказы о повышении стоимости обучения действительно подпи-
сывает ректор. Но студенты не учитывают, что жизнь наша такова,
что надо время от времени педагогам и сотрудникам повышать зар-
плату, а также реагировать на повышение цен на электроэнергию
и отопление. И поэтому в день, когда вывешивается приказ о по-
вышении стоимости обучения, с утра должна выставляться кукла
ректора, к которой студент мог бы подойти и пару раз ее ударить;
может быть, у него стало бы легче на душе.
А. Ф. БОРОВИКОВ, заместитель декана юридического факульте-

та СПбГУП: — У меня не вопрос, а суждение. На всех встречах у нас
звучат стихи, и вот я сейчас хотел бы тоже кое-что прочесть:
Александр Сергеевич, высказываю мнение:

Моложе Вас в Университете нашем нет.
Закралась здесь ошибка, без сомнения,
Что Вами прожито как будто много лет.
Не верьте никому, все это ложь и блажь,
И больше тридцати Вам никогда не дашь.
А если приложить к годам и ум, и стать,
Еще Вам лет поменьше можно дать.
Живите много лет без горя и забот,
Пусть радость и любовь Ваш дом не обойдет,
Пусть званья и чины идут своим путем,
А мы, поверьте, Вас ни в чем не подведем!
— Спасибо Вам огромное.
Юрий ЖИЛИН, студент экономического факультета, II курс,

г. Талнах Красноярского края: — Расскажите, пожалуйста, Ваш
любимый анекдот.
— У меня, пожалуй, нет любимых анекдотов, потому что жизнь, ко-

торая меня окружает, и есть главный анекдот. На каждом Ректорском
клубе я слышу несколько десятков анекдотов, которыми с огромным
удовольствием пополняю свой репертуар. Но все же один анекдот
я вам сейчас расскажу. Он, с одной стороны, фривольный, а с другой —
философский. Горит публичный дом. Все кричат: «Пожар! Пожар!
Воды! Воды!» Вдруг дверь одного номера распахивается, в коридор
высовывается патлатая взъерошенная голова: «А в 15-й номер — шам-
панское!» Это очень хорошо соотносится с тем, что сейчас в России
происходит, потому что во многих местах пожар, но кое-где люди
не теряют чувства юмора и прочих чувств, и им нужно шампанское.
Олеся ВИКУЛОВА: — Расскажите, пожалуйста, какой-нибудь

забавный случай или розыгрыш из Вашей жизни.
— Меня разыгрывать очень опасно, потому что коварству моему

в этих случаях нет предела.
У меня был в жизни период, когда, будучи аспирантом, два с по-
ловиной месяца в году по вечерам проводил дискотеки в Сочи,
а по ночам писал диссертацию. Со мной были ребята, которые мне
помогали: кто-то охранял, кто-то билеты отрывал, кто-то носил ко-
лонки. Это были очень крепкие парни, красивые внешне, атлети-
чески сложенные. А я их разыгрывал бесконечное количество раз
по разным поводам. В конце концов у них лопнуло терпение, и они
решили разыграть меня. В колпаки моих «Жигулей» они вложили
несколько пятаков, полагая, что, когда я поеду, эти пятаки будут
звенеть, греметь, а я испугаюсь, что с машиной что-то не так. Ведь
водитель все время слушает машину, особенно когда едет на боль-
шой скорости. А дальше было вот что: проехав несколько десятков
метров, я остановил машину и сказал: «Ребята, для вас есть работа:
надо отвинчивать колеса, там что-то не так».
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Делитесь ли Вы галстука-

ми из своей коллекции с сыном?
— Мой сын имеет свою коллекцию галстуков. Она, конечно, не

настолько обширна, как моя. Вырос он до внушительных размеров
в последнее время. Когда он был поменьше, у него галстуки были
покороче. А начал он с того, что ходил в смокинге, носил бабочки,
и это производило замечательное впечатление. Мне очень нравится,

как мой сын относится к одежде, и я постепенно у него учусь. Вы
знаете, что интересно: сын у нас в семье выступает сдерживающим
фактором, он все время ограничивает мою экстравагантность.
У меня есть один безумный галстук, кожаный. Я его нашел в бу-
тике, в Германии. Ребенок, увидев его, схватился за голову и сказал:
«Неужели ты это купишь? Я этого не переживу». Сопровождающие
нас лица тоже схватились за головы. Магазин этот — для людей «про-
двинутых», которые и не такое надевают. Но я все-таки галстук купил,
привез домой, и теперь каждый раз, когда мы с сыном собираемся на
дискотеку и я надеваю кожаные брюки, какие-нибудь эксклюзивные
туфли и пытаюсь надеть этот галстук, сын говорит: «Папа, если ты это
сделаешь, я с тобой не пойду». И тут я отступаю. И чтобы компанию
сохранить, конечно, галстук снимаю. Так что прессинг существует
не только с моей стороны, но и со стороны ребенка.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — На что Вы обращаете вни-

мание, когда смотрите на женщину?
— В женщине мне всегда важен образ в целом. Невозможно смо-

треть отдельно на ноги или на какие-то иные части тела; восприни-
маешь все вместе, потому что женщина — это всегда образ, в котором
важно все: и одежда, и фигура, и глаза, и улыбка, и мимика. И обычно
за 5–7 секунд становится понятно, интересна она или нет.
Олеся ВИКУЛОВА: — Встречный вопрос: а почему Вы нравитесь

женщинам?
— В разные годы это было по-разному. Но я нравлюсь не всем жен-

щинам, и это совершенно естественно, а только тем, которые во мне
что-то понимают, но это происходит далеко не всегда.
Олеся ВИКУЛОВА: — Может быть, есть такие женщины, кото-

рых в Вас привлекает наличие денег, власти, популярности?
— Наверняка есть. А есть такие, кого это отталкивает?
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Верите ли Вы в судьбу

и что это для Вас такое?
— Я верю в судьбу, которую делает сам человек. Уверен, что мы

сами творцы своей судьбы.
Олеся ВИКУЛОВА: — Многие знают, что Вы — заядлый путеше-

ственник, побывали во многих странах. А какая страна Вам больше
всего понравилась?
— Россия, Петербург нравятся больше всего. Я объехал весь мир.

Но ведь в каждой стране ищешь что-то свое.
Если вы хотите оторваться от цивилизации, надо лететь на остров
Бали. Добираться туда надо примерно 30–35 часов. Там есть замеча-
тельный отель, в котором можно жить, вкушая все прелести циви-
лизации, но совершенно о ней не думать. В свадебное путешествие
надо, наверное, поехать туда — в отель “Four Seasons”. Если вы хо-
тите забыть про все и погрузиться в иллюзорный мир, вам надо по-
бывать в Лас-Вегасе. Если просто погулять по улице, полюбоваться
архитектурой, хорошо (лучше всего в сентябре) оказаться в Париже
или в Лондоне.
Но если бы мне пришлось покинуть Россию и жить в другой стра-
не, для меня это было бы величайшим несчастьем. И уж коль такая
беда случилась бы, выбрал бы скорее всего Соединенные Штаты
Америки, так как в этой стране наиболее доброжелательно относят-
ся к иностранцам. Там сформирована культура эмиграции, потому
что все жители США когда-то были эмигрантами. В Западной Евро-
пе иностранцу постоянно жить невозможно, в Азии — тем более, да
и в Скандинавии очень сложно. Не дай бог никому потерять Родину
и обретать другую.
Олеся ВИКУЛОВА (читает записку): — Какое будущее Вы про-

чите своему сыну? Какие бы советы Вы ему дали? Каким свекром Вы
будете?
— Думаю, ему не очень нужны советы, потому что он многое

в этой жизни понимает лучше меня и уже сейчас некоторые вещи
видит дальше. Я надеюсь, отцовский опыт будет для него поучите-
лен и поможет уберечься от многих ошибок. Свекром я буду, на-
верное, замечательным, так как невестка никогда меня видеть не
будет. Вероятно, поэтому и у моего сына будет достаточно автоном-
ная личная жизнь.
Олеся ВИКУЛОВА: — Наша встреча близится к завершению.

Записок еще очень много. Во многих из них Вам студентки признаются
в любви. Я позволю себе зачитать одно замечательное стихотворение,
пришедшее в Ваш адрес.
Дорогой, уважаемый, лучший наш ректор,

Вам благодарность хотим написать
За то, что Вы сделать спешите студентам,
Чтоб дух, интеллект и культуру поднять,
Чтоб были мы лучшими со всего света,
Работа кипела от мыслей, идей.
Тогда наша юность пройдет не бесследно
И в вуз только в наш поведем мы детей.
— Мой сын сказал, что будет учиться в нашем Университете.

А ведь у него была возможность выбора: он посетил уже около
20 стран мира. Когда он был совсем маленьким, я его всегда брал
с собой, потому что не с кем было оставить и мы вместе путеше-
ствовали. Он ездил со мной в командировки, часто в ущерб учебе,
но другого выхода не было. Дважды он учился в Англии. Когда это
случилось во второй раз, он мне позвонил и попросил сделать ему
подарок ко дню рождения — забрать домой. Я неоднократно пред-
лагал сыну учиться в Швейцарии, в других странах. Но сегодня я
точно знаю, что мой сын будет учиться в Гуманитарном универси-
тете профсоюзов. Я хочу, чтобы и мои внуки, и ваши дети учились
в этом Университете.
Олеся ВИКУЛОВА: — В заключение нашего разговора мы хотим

еще раз сказать Вам, что мы Вас очень любим и от всей души желаем
Вам счастья, осуществления всех Ваших планов. Надеемся, что ско-
ро Ваши телевизионные передачи будут смотреть не только жители
нашего города, но и всей страны. От имени студентов разрешите по-
благодарить Вас за сегодняшнюю встречу.
2001
О ЖИЗНИ И О СЕБЕ*
1. Кто был Вашим значимым учителем?

Думаю, моя бабушка: Степаненко Елизавета Федоровна, школь-
ный учитель биологии и географии. Первые 16 лет моей жизни мы
жили вдвоем. Бабушка — урожденная потомственная дворянка Ти-
мофеева — была в первую очередь человеком долга и чести. К при-
меру, она за всю жизнь ни разу не брала больничный. Просто не
могла представить себе ситуацию, при которой ученики приходят
на ее уроки, а ее в классе нет.
Мне везло и с другими учителями. Преподаватель физики Семен
Золотарский в физико-математическом классе школы № 6 города
Курска обладал совершенно фантастическим умением пробуждать
интерес к своему предмету. Думаю, это был гениальный педагог. Не
меньше Макаренко или Сухомлинского. На уроках Золотарского
не знать было стыдно. На занятиях мы приобщались к радости мыс-
лить, обмениваться идеями в сообществе знатоков физики.
В аспирантуре Ленинградского института культуры мне многое дал
профессор Артановский — один из крупнейших отечественных спе-
циалистов по западной философии. Я учился на кафедре профессора
Иконниковой. В ту пору это было средоточие культурологической
мысли высшего уровня. Далее, в Высшей профсоюзной школе куль-
туры (ныне — СПбГУП) большое влияние на меня оказал профессор
В. Е. Триодин. Если бы не он — я вообще не стал бы ректором.
2. Вы удовлетворены своей жизнью?

Я удовлетворен материальным уровнем жизни, кругом общения,
успехами вуза, которым руковожу 17 лет. Жизнью — пожалуй, нет.
Проблем и отвлекающей от дела борьбы значительно больше, чем
радости от занятия делом. Не хватает радости в личной жизни. И уж
совсем удручает недостаток соратников, способных реализовывать
крупные проекты. Огромные массы людей озабочены поисками
сиюминутной, легкой наживы. Это сейчас чуть ли не главная при-
мета времени.
*
Впервые опубликовано в журнале «Развитие личности». 2009. Янв.-
март. С. 153–155.
О жизни и о себе 211
3. Каково состояние Вашей души в данный момент?

Грустное. Те, кто мог делать дело, уходят очень быстро. А смена
им вырастает медленно.
4. Ваши планы на будущее: личные, в работе, в семье.

О планах говорить не хочется. Есть ощущение, что уперся в бе-
тонный потолок. Да еще во многом плывешь против течения. Вы-
страивание «властной вертикали» в России — дело нужное. Но под
этим флагом быстро построился дисциплинированный отряд, не
терпящий людей со своим мнением, своим ви́дением работы. Фигу-
ры нестандартные воспринимаются как вызов системе. Мне в такой
обстановке душно. Это — не мое время. Не прельщает ни жить тихо,
ни набивать карманы у кормушек...
5. Ваше отношение к своим родителям и предкам?

6. Ваше отношение к своим детям и внукам?
Родители, предки, так же как и дети, — одна из важнейших цен-
ностей для любого человека. Тот, кто живет иначе, — по-моему, про-
сто уважения не достоин.
7. В чем для Вас смысл жизни?

Смысл жизни — в удовольствии, в радости. Другое дело, что
для каждого удовольствие — свое. Я чувствую собственный по-
тенциал и всю жизнь ищу пути его реализации. Конкретные цели
могут меняться. Но у каждого человека есть личное предназначе-
ние. Хочется его понять и реализовать себя в чем-то, того стоя-
щем. Для меня таким пространством самореализации стал Уни-
верситет.
8. К каким добродетелям относитесь с наибольшим уважением?

Надежность, трудолюбие, интеллигентность, способность про-
тивостоять ударам судьбы.
9. К какому пороку относитесь с наименьшим снисхождением?

Бескультурье, жадность, лень, ненадежность.
10. Ваше любимое занятие?

Научная работа, общение с близкими, спорт.
11. Если бы Вы были всемогущим волшебником, что бы Вы сделали

для себя, для близких, для своей деятельности?
Вернул бы страну в 80-е годы и «запустил» бы ее развитие по пути,
отдаленно напоминающему китайский — без развала СССР, «шоко-
вой терапии» и дикого капитализма. При жизни моего поколения
допущена ужасная катастрофа, перечеркнуты реальные достижения,
за которые наш народ заплатил очень дорого: жизнями, лишения-
ми... Мой разум со всем этим никогда не сможет примириться. Мы
были воспитаны на великом прошлом, а сотворили жалкое, убогое
настоящее и неопределенное будущее. Это — постыдно.
Январь 2009 г.
ПУТЬ РЕКТОРА*
Ректор Санкт-Петербургского Гуманитарного университета

профсоюзов, заведующий кафедрой философии и культурологии, док-
тор культурологических наук, профессор, академик и член Президиума
Российской академии образования, заместитель председателя Совета
ректоров Санкт-Петербурга, заслуженный деятель науки Российской
Федерации, заслуженный артист Российской Федерации. И это отнюдь
не перечисление участников крупной международной конференции, как
могли бы подумать некоторые читатели. Все эти звания и титулы
заслуженно принадлежат одному человеку, зовут которого Александр
Сергеевич Запесоцкий.
Александр Сергеевич родился 14 апреля 1954 года в Курске. В 1976 го-
ду окончил Ленинградский институт точной механики и оптики, позже
аспирантуру в Ленинградском государственном институте культуры
им. Н. К. Крупской. Работал научным сотрудником в Государствен-
ном оптическом институте им. С. И. Вавилова. В 1985 году Александр
Сергеевич пришел на работу в Высшую профсоюзную школу культуры,
которую и возглавил в 1991 году. В 1992 году выступил инициатором
коренной модернизации вуза и возглавил созданный на базе ВПШК
Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов. На-
кануне 25-летия преподавательской деятельности Александра Сер-
геевича мы встретились с ним для того, чтобы поговорить о жизни
и работе.
Родом из детства
— Многие преподаватели говорят о том, что первым импульсом для
работы в науке и педагогике стала школа. Вы добились выдающихся
результатов как на научном поприще, так и в вопросах образования
подрастающего поколения. С какими чувствами сегодня Вы можете
вспомнить свою школу?
— Должен сказать, что в школе я учился совершенно удивитель-

ной, и удивительна она была прежде всего своей творческой ат-
*
Впервые опубликовано в газете «Вести». 2010. 24 дек.
мосферой. Свой физико-математический класс я запомнил как

интеллигентное место, где было очень интересно учиться. Ко-
нечно, та обстановка, которая была создана в школе, сложилась
не за один год и начала формироваться задолго до моего прихода.
Именно эта атмосфера привлекала самых талантливых школьни-
ков со всего города. И в то время, когда я туда поступил, школа
уже могла себе позволить выбирать самых способных, самых та-
лантливых и неординарных детей. Это не было похоже на обыч-
ную школу, в которой я учился раньше. И прежде всего потому,
что к нам относились как к личностям.
У нас не было проблемы невыученных уроков. Главным было
то, далеко ли ты продвинулся в понимании физики и математи-
ки. Процесс возглавлял чрезвычайно талантливый педагог Семен
Золотарский, уже тогда имевший звание заслуженного учителя
России. Это был мужчина, как мне тогда казалось, очень старый,
за пятьдесят, и у него было лицо мясника. Это был человек, ли-
шенный волосяного покрова, мощный и на первый взгляд совер-
шенно не похожий на творческую личность. Но когда начинал-
ся урок, он преображался и преображал всех вокруг себя. У него
было колоссальное количество выдумок на тему того, как опти-
мизировать учебный процесс. Мне больше всего запомнилось то,
что в классе у каждого школьника были три таблички, на кото-
рых были нарисованы единица, двойка и ноль. Учитель задавал
вопрос, ответом на который могли быть слова «да», «нет» и «не
знаю». Ноль был довольно постыдным делом, но приходилось
демонстрировать правду, поскольку весь класс показывал таблич-
ки одновременно и учитель мог поднять любого и спросить, по-
чему у него тот или иной ответ и обосновать свое мнение. Таким
образом, он мгновенно включал весь класс в рабочий процесс.
Учитель организовывал процесс коммуникации, процесс обще-
ния. Его ученики читали физику по ночам, для того чтобы прийти
на следующий день и блеснуть знаниями. Я, например, мог до
пяти утра решать задачи. Я решал эти задачи сотнями, мог это
делать ночи напролет с огромным удовольствием. В Ленинграде
на подготовительном отделении оказалось, что готовиться мне
не к чему. Там преподаватель читал задачу два раза. К моменту,
когда он второй раз заканчивал читать условия, я уже давал ответ.
Преподаватели поручали мне объяснить решение остальным.
Путь ректора 215
Наука и жизнь
— Вы получили отличное техническое образование, окончили

ЛИТМО, работали в оборонной отрасли, а сегодня стоите у штурвала
Гуманитарного университета. Что заставило «сменить профиль»?
— Жизнь увела в гуманитарную сферу после окончания вуза,

в то время, когда я занимался оборонно-космической техникой. Но
техническое образование пригодилось. Уже сегодня, когда инже-
нерные службы Университета пытаются, говоря простым языком,
мне что-то «вкручивать», я могу им разъяснить, какое из их решений
неправильное, где и что они сделали не так.
Из Государственного оптического института я перешел на работу
в отдел науки обкома комсомола. Дело в том, что работа инженера
оказалась слишком скучной. Я был воспитан и выбрал специальность
под влиянием определенной атмосферы эпохи 1960-х годов. В 16 лет
окончил школу и пришел на первый курс института в 1970 году. Это
было время колоссального интереса общественности к физикам.
Лирики были малоинтересны. Вся яркая молодежь старалась прий-
ти в техническую науку, которая была исключительно престижна.
В кинематографе того времени были популярны такие фильмы, как
«Девять дней одного года», фильмы про покорение космоса. И мо-
лодежь шла в технические вузы. Но когда после окончания вуза
я пришел на работу, то оказалось, что творческой обстановки там
уже нет. Я сидел в совершенно засекреченном институте, в комна-
те, перед которой располагалось пять постов охраны, с каждым из
которых режим секретности ужесточался. В рабочем кабинете была
огромная железная дверь, за которой сидели семь человек в белых
халатах. Пять лысых дядек и две беременные женщины, которых все
время тошнило. И каждый в обстановке секретности писал что-то
в особую тетрадь, которую нельзя было вынести за пределы институ-
та. Писал в такую тетрадь и я. Никакого общения, никакой романти-
ки, только маленький кусочек большой работы. Тогда я активно за-
нялся общественной деятельностью, меня пригласили в отдел науки
обкома комсомола. В свободное время я продолжил деятельность,
которой начал заниматься еще в Государственном оптическом ин-
ституте. На лето уезжал в лагерь для старшеклассников, где я сначала
был инструктором по спорту, а потом два года — начальником. В то
время у меня была огромная коллекция пластинок, и я начал свою
директорскую музыкальную аппаратуру из кабинета вытаскивать

на крыльцо и проводить дискотеки. Делалось это к ужасу местных
жителей старшего поколения, поскольку звук разлетался киломе-
тров на пятнадцать. А подросткам эта идея страшно понравилась...
Дело было в 1978–1979 годах, дискотеки стали бурно развивать-
ся, и я, вернувшись в город, начал по вечерам этим активно зараба-
тывать на жизнь. Потом ЦК ВЛКСМ меня отправил в аспирантуру
Института культуры, где я написал первую в СССР диссертацию
про дискотеки. Все это оказалось востребовано по всей стране.
Мне приходилось читать лекции, консультировать людей в самых
разных городах Советского Союза — от Калининграда до Якутии.
Надо сказать, что и в обкоме комсомола, где на тот момент секре-
тарем была Валентина Матвиенко, жизнь была очень интересная.
Я работал с очень талантливыми людьми. Помню забавный эпизод.
Сижу я в своем кабинете вместе с тремя другими инструкторами
обкома. И вдруг за стеной раздается топот, как будто явился Камен-
ный гость. Открывается дверь и на пороге оказывается милиционер
в форме, с пистолетом, в огромных валенках и тулупе. «Где здесь
гражданин Запесоцкий?» — спросил представитель сил правопо-
рядка. Мои товарищи пришли в восторг, потому что они каждый
день подшучивали над моими увлечениями, говоря, что я непра-
вильный комсомолец, который занимается хиппизмом и низкопо-
клонством перед Западом, предрекая мне скорый арест. И вот этот
день настал — за мной пришли. Они радостно показывают на меня
пальцами, и лицо милиционера преображается. «Товарищ Запесоц-
кий, — обрадованно говорит гость, — я из милицейского училища,
и мы бы очень хотели, чтобы вы провели у нас дискотеку!» У моих
коллег на лицах отразилось глубокое уныние. Так я и перешел в гу-
манитарную сферу.
Практический гуманизм
— Среди научных и общественных наград отдельное место в Вашей
биографии занимает медаль «За спасение утопающих». Расскажите
о том, как Вы получили эту награду.
— На самом деле я спас двух утопающих, но за второго медали

почему-то не дали, хотя это была огромная, толстая тетка, весившая
килограммов 120, и за нее было бы логично дать сразу две медали.
Эта, с позволения, дама плавала в состоянии сильного алкогольного

опьянения по Неве, стала тонуть и звать на помощь ужасным голо-
сом. Попросту говоря — громко орать. А я в это время дежурил на
Петропавловке со студенческой дружиной своего вуза. И совершил
невероятную глупость — выпрыгнул из лодки. И когда я взялся за
эту тетку, я понял, что даже мне, мастеру плавания, невозможно за-
тащить ее на борт. Подошел катер профессиональных спасателей,
и втроем мы ее кое-как подняли в лодку. Потом эта женщина по-
смотрела на меня мутным взглядом и сказала: «Я вас найду». Честно
говоря, испугала. «Что вы, не надо», — ответил я ей. А медаль мне
дали за спасение ребенка из Узбекистана, который, не умея плавать,
стал переплывать Кронверку. Тогда я заметил мужчину приятной
узбекской наружности, который бегал по берегу, показывая паль-
цем на воду, выкрикивая при этом «тонет-тонет» и почему-то хихи-
кая. Оказалось, что это отец утопающего ребенка, который также
не умел плавать. Но когда отец стал показывать, где именно тонет
его ребенок, стало понятно, что тот уже уходит под воду. Я его выта-
щил, особого труда это не составило. Но по правилам считалось, что
если ты поднял утопающего с грунта, то положена медаль, которую
в 1974 году горсовет мне и выдал торжественно.
Университет
— Сегодня за Вашей спиной 20 лет управления успешным Универси-
тетом. С чего начиналась эта работа? Чего удалось добиться и какие
ключевые моменты в работе Вы можете отметить?
— Высшая профсоюзная школа культуры, в которую я пришел

25 лет назад обычным преподавателем, была солидным учреждением
с хорошими традициями и серьезной научной базой. Создавалась она
в профсоюзной структуре и занималась подготовкой специалистов
для профсоюзных учреждений культуры, домов, дворцов культуры,
здравниц и турбаз. Переименование в университет произошло еще
до того, как я стал ректором, и это было решением самих профсою-
зов, которые хотели иметь не просто вуз, а университет, считая, что
это престижно. Естественно, университет гуманитарный. Но тогда
профсоюзы не очень представляли себе последствия такого реше-
ния. Дело в том, что в мировой вузовской иерархии университет яв-
ляется высшей формой образовательного учреждения. Назвать себя
университетом легко, но соответствовать требованиям, которые го-

сударство предъявляет к университетам, тяжело — для этого должны
быть совершенно иные показатели работы. И нам с группой ведущих
работников удалось поднять вуз до уровня университета. В 1991 году
у нас было 12 докторов наук — профессоров, а через 5 лет их стало
120, это совсем другая концентрация научно-педагогических кадров.
И по целому ряду показателей, которые контролирует государство,
у нас произошел рост. Это возможно не во всем, но там, где это воз-
можно, нам удалось поднять показатели в разы. По оснащению, по
литературе, по компьютерной технике.
Профсоюзы мне тогда сказали, что назначают меня ректором, но
снимают университет с финансирования. А на месте современно-
го здания вуза была только кирпичная коробка, не принятая в экс-
плуатацию государственными органами. Таким образом, в 1991 году
нам пришлось заложить основы модели, которая начала работать,
и два десятилетия шлифовать нюансы этой работы. Только очень
неопытный и наивный человек мог взяться за решение той задачи,
которая мне выпала. Предстояло перевести нормальный, полно-
масштабный вуз, который работал в условиях бюджетного финан-
сирования, в рыночную систему, не снизив качества работы. Уни-
верситет, который имеет огромную материальную базу, от систем
отопления до парка компьютеров, штатный коллектив, сотни людей
обслуживающего персонала, научную и методическую работу. Все
это необходимо было содержать и на все необходимо было финан-
сирование. Прецедентов такого перевода до нас просто не было.
Мы первые в стране перевели вуз на платное образование. Этого
очень не хотелось делать, но пришлось. Мы разработали соответ-
ствующую нормативно-правовую базу, поскольку законодательная
база уже позволяла это делать. На момент перевода университета
у нас было более десятка проверок от прокуратуры до Минфина, по-
скольку возникло огромное количество жалоб. Рыночную систему
вводить было непросто, люди были не готовы. Очень трудно было
переводить на рыночные рельсы коллектив. Меня ругали как апо-
стола капитализма. Потом все вузы стали делать то же самое, только,
по-моему, намного хуже. А мы все сделали в принципе правильно,
так что качество подготовки в вузе выросло. И те деньги, которые
студенты стали платить, направлялись на благо самих студентов. По
существу, мы создали народный вуз, который существует на деньги
людей. Средства тратятся довольно-таки эффективно, так что на
выходе мы получаем уникальных специалистов с отличными по-

казателями трудоустройства. У нас в год из 1400 выпускников на
биржу труда приходят 2–3 человека. Таких показателей больше ни-
где в стране нет.
Временные трудности
— С какими ключевыми проблемами в работе Вам приходится стал-
киваться сегодня? Что мешает работать?
— Органы государственного управления сейчас вооружены тем

набором идей, которые фактически разрушили нормальную рыноч-
ную систему в высшем образовании. Начались различные крупные
деформации, и сейчас мы работаем в псевдорыночной системе.
В 1990-е годы все вузы работали в одинаковых, равных условиях, не
было государственного протекционизма, не было порочной систе-
мы грантов, которая сейчас существует. Не было любимчиков госу-
дарства и закулисной системы распределения госзаказа и бюджетов.
Сегодня все это сложилось. Внешне благопристойная система гран-
тов распределяет огромные средства безотносительно к качеству ра-
боты вузов. Государство провозглашает отдельные вузы передовыми
в полном отрыве от качества работы. При этом в списках лидеров
есть вузы очень хорошие и есть плохие. Критерии оценки заменяет
чиновничий произвол и педали, пружины и механизмы подковер-
ной борьбы. Рынка нет, и возможность зарабатывания денег пред-
ложением качественного образования уменьшается с каждым днем.
Началось это в последнее десятилетие, и мы не были готовы к та-
кому развитию событий. Частично сегодня ситуация исправляется
прямыми решениями правительства. Скажем, мы получили целевое
финансирование по решению премьер-министра Путина, которое
идет напрямую в вуз, минуя много лишних звеньев чиновничьего
аппарата.
Стабильность и развитие
— До наступления Нового года осталось совсем немного времени,
что бы Вы хотели пожелать своему коллективу, студентам и чита-
телям нашей газеты в будущем году?
— Всем нам вместе я хочу пожелать стабильности в стране, от-

сутствия форс-мажорных ситуаций и всего того, что мешает нам
активно и поступательно развиваться. Мне кажется сейчас, что
в стране сложилась сложная обстановка. То турбина на ГЭС рванет
в Сибири, то шахта обрушится, то подстанция в Петербурге «вы-
летает». Это означает только то, что у нас нет больше возможности
жить за счет наследия Советского государства и надо что-то делать
самим. Поэтому обществу нужна сплоченность, стабильность и по-
ступательное развитие. Этого я и хочу пожелать и студенческому
коллективу, и преподавательскому составу, и, конечно же, читателям
газеты «Вести». Сегодня у нас есть замечательные национальные
лидеры — Дмитрий Медведев и Владимир Путин. Я считаю, что ни
одна страна не располагает на сегодня такими яркими, современ-
ными лидерами. Наши руководители самые интересные, прогрес-
сивно мыслящие, харизматичные. А стране надо подтягиваться до
их уровня понимания событий. Всем — чиновникам, ректорам, мо-
лодежи — надо идти в какую-то новую современную жизнь вместе
с Медведевым и Путиным.
Декабрь 2010 г.
Беседовал Алексей Ботев
ПОЯСНЕНИЯ К ПУБЛИКУЕМЫМ ФОТОГРАФИЯМ
1. Александр Сергеевич Запесоцкий

Театрально-концертный зал СПбГУП, 15 января 2002 г.
2. Саша Запесоцкий
3. Саша Запесоцкий в детском саду
4. C сыном Юрием. 1992
5. C народной артисткой СССР Людмилой Гурченко
Театрально-концертный зал СПбГУП, 27 марта 1999 г.
6. C академиком Д. С. Лихачевым
Круглый стол по проблемам российской интеллигенции во Дворце Белосельских-Бело-
зерских, 25 ноября 1997 г.
7. C народными артистами СССР Михаилом Ульяновым и Кириллом Лавровым
на Дне рождения Университета
Государственная резиденция К-5, 21 мая 1999 г.
8. C Высокопреосвященнейшим Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским
и Ладожским, при освящении университетского храма в честь святых равноапос-
тольных Кирилла и Мефодия
24 мая 1995 г.
9. C профессором А. А. Собчаком, мэром Санкт-Петербурга (1991–1996)
Театрально-концертный зал СПбГУП, 15 ноября 1999 г.
10. C поэтом Андреем Вознесенским
Михайловская площадь, 25 мая 1998 г.
11. C солистом Мариинского театра Василием Герелло, пианисткой, лауреатом
международных конкурсов Полиной Осетинской, солисткой Мариинского театра
Анной Нетребко
Гигант-Холл, 31 мая 1997 г.
12. C заслуженным артистом России Олегом Газмановым
13. C певцом Филиппом Киркоровым, народной артисткой России Надеждой Баб-
киной
Гигант-Холл, 22 мая 1998 г.
14. С музыкантом Мстиславом Ростроповичем и певицей Галиной Вишневской
15. C писателем Даниилом Граниным
Университетская площадь, 1 сентября 2006 г.
16. C народным артистом СССР Олегом Басилашвили
Театрально-концертный зал СПбГУП им. А. П. Петрова, 14 мая 2010 г.
17. C народным артистом СССР Иосифом Кобзоном
Театрально-концертный зал СПбГУП, 15 января 2002 г.
18. С народной артисткой СССР Наталией Дудинской

23 мая 1995 г.
19. С губернатором Санкт-Петербурга В. А. Яковлевым
Театрально-концертный зал СПбГУП, 30 декабря 1996 г.
20. С Почетным гражданином Санкт-Петербурга Михаилом Бобровым
Спортивно-оздоровительный комплекс СПбГУП, 20 апреля 2008 г.
21. С Председателем Правительства РФ В. В. Путиным
7 октября 2008 г.
22. С председателем Федерации независимых профсоюзов России М. В. Шмаковым,
председателем Федерации профсоюзов Санкт-Петербурга и Ленинградской области
В. Г. Дербиным
Каминный зал СПбГУП, 13 мая 2010 г.
23. С президентом Торгово-промышленной палаты России, академиком Е. М. Прима-
ковым, председателем Торгово-промышленной палаты Санкт-Петербурга В. И. Ка-
теневым
Итальянская улица СПбГУП, 23 апреля 2009 г.
24. С писателем Дмитрием Быковым
Театрально-концертный зал СПбГУП им. А. П. Петрова, 27 ноября 2009 г.
25. С народными артистами СССР Екатериной Максимовой и Владимиром Ва-
сильевым
26 марта 2002 г.
26. С народным артистом СССР Эльдаром Рязановым
27. С чемпионом мира по боксу Николаем Валуевым и Почетным гражданином Санкт-
Петербурга, почетным заведующим кафедрой физического воспитания СПбГУП
Михаилом Бобровым
10 февраля 2010 г.
28. С директором Института философии РАН, академиком А. А. Гусейновым
Круглый стол «Бытие или сознание» в отеле «Амбассадор», 31 января 2009 г.
29. С научным руководителем Института мозга человека РАН, академиком Н. П. Бех-
теревой
Театрально-концертный зал СПбГУП, 17 ноября 2000 г.
30. С народным артистом России Никитой Михалковым
31. С чемпионом мира по шахматам Гарри Каспаровым
Сеанс одновременной игры с элитой Санкт-Петербурга в Театрально-концертном зале
СПбГУП, 25 октября 2001 г.
32. С директором Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, акаде-
миком А. Б. Куделиным, президентом Адвокатской палаты г. Москвы, заслуженным
юристом России Г. М. Резником, руководителем Секции философии, социологии,
психологии и права Отделения общественных наук РАН, академиком В. С. Сте-
пиным, директором Государственного Эрмитажа, членом-корреспондентом РАН
М. Б. Пиотровским
Круглый стол «Куда идет российская культура?» в отеле «Амбассадор», 28 июня 2009 г.
Пояснения к публикуемым фотографиям 223
33. С народным артистом России Андреем Михалковым-Кончаловским

34. С народным артистом России Борисом Эйфманом и народным артистом СССР
Андреем Петровым
Фойе Зала заседаний Ученого совета, 21 мая 2004 г.
35. С народным артистом России Станиславом Говорухиным
Театрально-концертный зал СПбГУП им. А. П. Петрова, 19 сентября 2008 г.
36. С вице-президентом РАН, академиком А. Д. Некипеловым
Театрально-концертный зал СПбГУП им. А. П. Петрова, 12 мая 2011 г.
37. С директором Института всеобщей истории РАН, членом-корреспондентом РАН
А. О. Чубарьяном
38. С министром РФ по делам гражданской обороны, чрезвычайных ситуаций и лик-
видации последствий стихийных бедствий С. К. Шойгу
Научная библиотека СПбГУП, 20 декабря 2005 г.
39. С музыкантом Юрием Шевчуком
Театрально-концертный зал СПбГУП, 18 октября 2001 г.
40. С народным артистом России Сергеем Мигицко
Спортивно-оздоровительный комплекс СПбГУП, 12 октября 2008 г.
41. С народным артистом России Николаем Караченцовым
Спортивно-оздоровительный комплекс СПбГУП, 23 сентября 1997 г.
42. Со студентками СПбГУП
Спортивно-оздоровительный комплекс СПбГУП, 23 октября 1997 г.
43. С многократной победительницей международных турниров, заслуженным мас-
тером спорта Анастасией Мыскиной, выдающейся теннисисткой Мартиной Навра-
тиловой (США) и летчиком-космонавтом, Героем Советского Союза Сергеем Кри-
калевым
Спортивно-оздоровительный комплекс СПбГУП им. М. М. Боброва, 8 марта 2009 г.
44. С победительницами XIV Международного конкурса «Высший бал/л, или Ум +
+ Красота = Студент» Екатериной Баевой, Екатериной Янчук, Марией Корневой
Театрально-концертный зал СПбГУП им. А. П. Петрова, 28 марта 2011 г.
45. С «невестами»-мулатками. Мистификация в день рождения
Царское Село, 14 апреля 2004 г.
46. Наталия Александровна Запесоцкая
Спортивно-оздоровительный комплекс СПбГУП, 24 декабря 2006 г.
47. С будущей супругой Наталией
Царское Село, 14 апреля 2004 г.
48. С супругой Наталией в ее день рождения
11 декабря 2007 г.
49. С певицей, актрисой, выпускницей СПбГУП Татьяной Абрамовой
Театрально-концертный зал СПбГУП, 14 апреля 1999 г.
50. Со студентами СПбГУП
ЗАПЕСОЦКИЙ Александр Сергеевич
ПРИЗНАТЕЛЕН СУДЬБЕ
Фрагменты будущих мемуаров
Ответственный редактор И. В. Петрова

Дизайнер В. Б. Клоков
Технический редактор Л. В. Климкович
Корректоры: О. В. Афанасьева, Т. А. Кошелева, Н. В. Стрельникова
Формат 70×100 1/16. Гарнитура NewtonC.

ISBN 978-5-7621-0778-5
Усл. печ. л. 14,0. Тираж 300 экз. Заказ № 14194
Санкт-Петербургский Гуманитарный
университет профсоюзов
192238, Санкт-Петербург, ул. Фучика, 15
Отпечатано в ООО «Типография «НП-Принт»
197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., д. 15

Priz2014 1

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Priz2014 1

Оригинальное название:

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

К 60-летию со дня рождения автора

Печатается за счет средств автора,

ISBN 978-5-7621-0778-5 © Запесоцкий А. С., 2014

заинтересовал. Это был первый материал, созданный специально для кни-

ЛЕВ ГУМИЛЕВ: ЛЕКТОР ОТ БОГА*

научным сотрудником в Государственном оптическом институте на

Однако такого со мной никогда не случалось, и вовсе не потому,

ных НИИ. Людей приглашали в актовые залы вместимостью по не-

Сам лектор сказал об этом, не педалируя трагизм биографии, как

кинозвезд, спортсменов и телекомментаторов в старину не очень

исторического развития этносов, где находится Советский Союз

Лихачевым. Та же фантастическая, почти сверхъестественная для

В начале этого рассказа признаюсь, что практически все сто́ящие

Теперь свои мантии и дипломы вручают не только абсолютно

учебным заведением. Мы принимали на первый курс всего 150 че-

примерно 6–7 машинописных страниц, обстоятельно излагается

университетов из одного города. Правда, в России не все об этом

наш Университет был освящен Русской православной церковью.

предстает на страницах этого издания как университетский ученый,

отозвался о погоде: как приятно светит солнце, как отражается

вместе для обсуждения волнующих нас проблем. Встречи чаще всего

Цену себе знал, жил расправив плечи, гордился происхождением

Свою славу он нес достойно

С творчеством его я, конечно, встречался. Более того, оно нена-

могли бы поколебать веру в них. Так проявлялось сознание ими

«Пушкин, Бехтерев и... Юра Запесоцкий»

крывают себе путь к успеху завистью, склочностью, конфликтами.

почему-то штампы советского времени перестают быть штампами.

П ризнаюсь честно: мне было не дано не только предвидеть, но

попавших в призовую тройку отборочного конкурса, — Тарасова

председателя городского Комитета по внешним связям. А она вы-

Более того — проявил исключительный такт и деликатность. Вооб-

политикой. На то у меня было много причин. Я считал, да и сей-

Р. S. Теперь я жду: Тайманов, Каспаров — кто следующий? Вроде

В середине 1990-х годов, перебирая возможные кандидатуры по-

— а его хватают под белы руки, устраивают гнусное судилище, объ-

могли бы Вы организовать мне с ним встречу?» Я сказал, что слухи

Я изложил свою, глубоко субъектив-

мента личного знакомства и не мешало относиться к нему с глубо-

студентам, какими яростными противниками соглашения в Бело-

Среди моих личных знакомых практически все к Собчаку тогда

Вскоре Собчак стал мэром, и Медведев перешел на работу в мэ-

на грани хаоса, стали пробуксовывать отрегулированные ранее ме-

Так вот, Собчак оказался в числе пострадавших. Когда в городе

Как мне рассказывали чиновники Смольного, критиковал мэр свое-

а то, как это было сделано. Народное волеизъявление было назначе-

Следует признать, что Собчака интеллигенция любила вполне ис-

От ненависти до симпатии — один шаг

Ответ я получил неожиданный. И вовсе не из Смольного, а из

с Вами познакомиться. Мы длительное время наблюдали за Вашей

С другой стороны, после той знаменательной встречи на пленуме

людям моего уровня никогда не удалось бы получить профессор-

Как я не попал в связку с Собчаком

фантастически сильную кафедру: 6–7 докторов наук, профессоров,

Еще несколько раз в месяц Михаил Михайлович водит туда своих

Начал Михаил Михайлович издалека: а знаете ли Вы, мол, Алек-

боюсь? Нет, на такое я не способен. Лучше пусть меня кондрашка

Борисовна. Собчак с Бобровым как-то раньше, довольно-таки дав-

Декларация прав культуры

обществом — путь непростой. Было очевидно, что принятие такой

Если звезды гаснут — значит, это кому-то нужно

оставался во власти, по сути дела, последним из них. Заканчивался