Открыть Электронные книги
Категории
Открыть Аудиокниги
Категории
Открыть Журналы
Категории
Открыть Документы
Категории
1990
Редакционная коллегия:
Ю. Н. АФАНАСЬЕВ, Л. М. БАТКИН,
Ю. Л. БЕССМЕРТНЫЙ (зам. ответственного редактора),
Вяч. Вс. ИВАНОВ, В. Н. МАЛОВ, Е. М. МЕЛЕТИНСКИЙ,
Е. М. МИХИНА (ответственный секретарь),
С. В. ОБОЛЕНСКАЯ, В. И. УКОЛОВА, А. Л. ЯСТРЕБИЦКАЯ
ТЕКСТ АНКЕТЫ
1. Как Вы понимаете соотнесенность понятия «индивидуальность» с понятием
«личность»? В каком плане эти определения отдельного человека совпадают?
или разнятся? или как-то связаны?
2. Можно ли указать общее теоретическое основание для поисков меры
индивидуального в любой историко-культурной эпохе? Или же качественная
мера индивидуализации человека у каждого типа культуры — своя и особенная?
Иначе говоря: индивидуален ли человек в разных обществах — пусть в разной
степени и в разных формах — но все же в пределах одной в принципе шкалы
(т.е. это сопоставимо, так сказать, количественно, по уровню)? Или
сопоставлять следует лишь разнокачественные комплексы идей и
представлений о том, что значит быть индивидуальным (включая сюда и
антииндивидуальные ценности и установки)?
3. Что такое личность в свете исторической типологии культур? Можно ли
говорить об «античной личности», «средневековой личности» и т. п., наконец, о
личности на древнем и средневековом Востоке вообще или сугубо
дифференцированно — в Японии, Индии и т. д.?
4. Как Вы соотносите изучение распространенных, массовых, стереотипных
явлений и признаков данной культурной эпохи — и уникальных феноменов этой
же эпохи? Что может дать творчество исключительного человека, гениальное
произведение для понимания типа культуры, на фоне которой это произведение
выделяется?
5. Насколько Вам кажутся (или, напротив, отнюдь не кажутся) важными
задачи изучения индивидуального в истории культуры? В чем Вы усматриваете
для себя лично наибольшие методологические неясности и трудности? Можно
ли считать, что всякие или только некоторые подходы тут результативны?
Г. С. Кнабе
ИЗМЕНЧИВОЕ СООТНОШЕНИЕ
ДВУХ ПОСТОЯННЫХ ХАРАКТЕРИСТИК ЧЕЛОВЕКА
' Бердяев Н. А. Самопознание: (Опыт философской автобиографии) // Собр. соч. Париж, 1983. Т.
1. С. 7.
2
Там же. С. 124-125.
3
Там же. С. 244.
4
Борисов В. М., Пастернак Е. Б. Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор
Живаго» // Новый мир. 1988. № 6. С. 234.
5
См. об этом: Библер В. С. XX век и бытие в культуре (рукопись); Он же. Нравственность.
Культура. Современность. Философские размышления о жизненных проблемах М., 1990 С. 42.
6
Бердяев Н. А. Смысл истории. Париж, 1969. С. 6.
7
Я намеренно не употребляю слов «распространенные, массовые, стереотипные установки», ибо во-
первых, стереотипность нуждается в некоем дополнительном оформлении со стороны идеологии
(что свойственно не всем культурным эпохам — даже средневековые проповеди священников,
обращенные к пастве, составлены, как правило, «на разные голоса»). Что же касается
распространенных, массовых установок, то часто мечта великого писателя — написать
произведение, которое получило бы статус массовости. Несколько слов из воспоминаний Т. В.
Ивановой о Б. Л. Пастернаке: «Всеволод упрекнул как-то Бориса Леонидовича, что, после своих
безупречных стилистически произведений „Детство Люверс", „Охранная грамота" и других, он
позволяет себе писать таким небрежным стилем. На это Борис Леонидович возразил, что он
„нарочно пишет почти как Чарская", его интересуют в данном случае не стилистические
поиски, а „доходчивость", он хочет, чтобы его роман читался „взахлеб" любым человеком»
(Борисов В. М., Пастернак Е. Б. Указ. соч. С. 229).
8
Бердяев Н. А. Самопознание... С. 173.
9
Там же. С. 172-173.
10
Там же. С. 244.
" Библер В. С. XX век и бытие в культуре. С. 22—23.
12
Personaliter в этом случае переводится безусловно как «личностно». Причем личность здесь —
характеристика каждой из ипостасей Троицы, которые в силу именно личностного самостояния
вместе и нераздельны, и неслиянны, и единосущны, т. е. совершенно прозрачны и
взаимопроницаемы друг для друга. Переводить persona, когда речь идет о Троице, как
«индивидность» — значит стоять вне собственно христианского учения о догматах и
соответственно вне культурологического анализа.
13
Abaelardi Petri opera (Introductio ad theologiam) // Migne J. P. Patrologia latina... P., 1855. T. 178.
Col. 987.
14
См.: Басовская Н. И. Скажи мне, брат... // Юность. 1988. № 3. С. 79.
Л. С. Васильев
ВНЕВРЕМЕННОЙ ФЕНОМЕН
ВЫДАЮЩЕЙСЯ ЛИЧНОСТИ
И ЕВРОПЕЙСКИЙ ФЕНОМЕН ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ
3 Одиссей-1990
В. А. Шкуратов
НЕ ПОЗАБЫТЬ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД
вешенная (на наш вкус) композиция, где дается крупно сбоку какой-нибудь
фрагмент, а центр и большая часть плоскости остается свободной от
изображения, равно как и большая часть самого предмета изображения остается
«за кадром»; рисунок на многостворчатых ширмах, не считающийся с изломами
створок, где одна длинная ветвь тянется через несколько визуально
обособленных плоскостей и, нередко, не вместившись полностью,
домысливается в продолженном в воображении пространстве; или рисунок на
поверхности шкатулки, совершенно не считающийся с ее гранями и
переходящий с крышки на боковые стенки. К подобному композиционному
принципу можно причислить и организацию книжной полосы (как в старых, так
и в новых изданиях), где отсутствует европейская гармонизация отдельной
страницы или разворота — сколько угодно «висячих» строк и даже заголовок в
последней строчке (с началом главы на следующей странице или на обороте).
Так вот, все это можно считать следствием такого взгляда, при котором нет
замыкания-сосредоточения на конкретном (листе, плоскости и т. д., в общем,
каком-либо условно вырезанном из мирового потока куске). Содержание,
переданное при помощи словесного (в книге) или изобразительного (в
живописи) текста, развернуто безотносительно к конкретному носителю
(ограниченной плоскости), т. е. существует само по себе. В этой формальной
системе нет единого организующего взгляда, нет, можно сказать, и предмета —
ничто из видимого мира не ставится произвольно «пред», все воспроизводится
не с натуры, а из головы, по представлению, из внефизического умозрительного
пространства, с никакой точки зрения.
Нет точки зрения, нет субъективного взгляда извне — вот в чем, пожалуй,
смысл многочисленных фраз о слиянии в акте творчества субъекта и объекта, о
писании бамбука изнутри, о том, что художник — это тень сосны на дороге,
или слова Иккю, поэта и художника (1394—1481), личности парадигматической
для японского средневековья:
кокоро то ва Сердце — что это
ика нару моно о за штука такая,
ифу наран как изъяснить?
сумиэ-ни какиси Написанный на сумиэ
мацукадзэ-но ото шум ветра в соснах.
1
Мне также довелось опубликовать рассуждения на эту тему. См.: Дао и семиотическое понятие
Абсолюта // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока М., 1984 Ч 2. С. 238-
245
2
Описание интенсиональной грамматики и доказательство объективного существования
интенсионалов содержится в работах Ч. Монтегю.
3
Аида Ю. Нихондзин-но исики кодзо (Структура сознания японцев). Токио, 1971. С 152 — 153.
Э. Ю. Соловьев
ОТ ОБЯЗАННОСТИ К ПРИЗВАНИЮ,
ОТ ПРИЗВАНИЯ К ПРАВУ
1—3. «Свобода, — говорил И. Кант, — существует по доверенности
(нравственного) закона».
В этом высказывании — ключ к пониманию любого индивидуального
феномена в истории.
Индивидуализация — продукт развития норм (обязанностей, призваний,
прав). При этом обязанностям соответствует индивид, призванию —
индивидуальность в собственном смысле слова, а праву — личность. Таковы три
основных понятия, на которые, мне думается, должна опираться типология
индивидуальных феноменов в истории.
а) Обязанности — атрибут социума. Мы можем представить себе
человеческое сообщество (например, примитивную общину), где начисто
отсутствуют частные права и нет никакой приватной жизни. Но общество, не
ведающее обязанностей, отнесенных к единичной человеческой особи, попросту
немыслимо.
Обязанности могут быть общими, одинаковыми, коллективно-едиными,
однако ответственность за их исполнение все-таки несет каждый в отдельности.
Именно каждого в отдельности имеют в виду угрозы, обеспечивающие
соблюдение запретов, и совершенно невероятно, что даже самая примитивная
община наказывала себя поголовной смертью за смертное прегрешение одного
из своих членов.
Общество во все времена «карательно-индивидуалистично». Оно пытается
изъять, отделить от себя преступника, но как раз поэтому полагает его в
качестве индивида и обнаруживает, что уже изначально признавало его
индивидом в аспекте ответственности и вины.
Разумеется, энергия «социальной защиты» может легко перекидываться с
индивида на клан; преступник может подвергаться каре вместе с ближайшей
родней; чувство общей совиновности оказывается порой столь сильным, что
выражает себя в коллективных искупительных жертвах. И все-таки отдельный
человек, еще совершенно неразличимый в плане разделения труда,
распределения, владения, собственности и т. д., уже издревле осознается как
«центр» соответствующих криминальных и пенитенциарных ситуаций.
Это наглядно обнаруживает основная репрессивная практика всех
примитивных обществ — практика остракизма. Изгнание из общества
изначально тяготеет к тому, чтобы человек оказался в одиночестве, был
«полностью предоставлен себе самому». Изверг (извергнутый, исторгнутый из
рода, поставленный вне закона) — это древнейший индивидуальный феномен.
И именно он выявляет, что и внутри общины (под законом) человек как
субъект обязанностей всегда уже признан в качестве единичного.
Индивидуальность и личность в истории 49
1. Я думаю, что наука еще не создала такой язык, на котором можно было бы
адекватно говорить об изменениях, которые происходят с человеческой
личностью на протяжении веков, хотя бы даже в пределах более доступной нам
европейской культуры от греков до наших дней. Я думаю, — быть может,
безосновательно, однако в форме предположения, — что личность
претерпевает в истории культуры весьма быстрые и весьма фундаментальные
изменения. Это означает, что меняется: а) внутренняя устроенность личности,
характерный взгляд на мир, целый строй чувств, где одно акцентируется, другое
отставляется на задний план, третье отсутствует, — все, начиная с
мироощущения на самом непосредственном уровне и кончая
«мировоззрением»; б) самоосмысление человека.
Эти а и б меняются во взаимосвязи друг с другом. Изменения я
представляю себе достаточно быстрыми и плавными. В истории культуры все
эти изменения, как бы переструктурирования внутренней сложности личности,
как правило, компенсируются благодаря тому самому средству языка, который
почти автоматически обеспечивает связь а и б, т. е. соответствие-связь
устроенности человека и его самовыражения. Язык в одно и то же время
обеспечивает эту связь, поскольку он вводится самим человеком в эту
«систему» а—б, в систему тождества «устроенности — самоосмысления», и
своей общей стороной скрадывает, нивелирует различия между людьми разных
поколений, разных эпох. Для последующих поколений язык самоосмысления
предстает своей общей стороной, а внутренняя сторона и всякие нюансы
выражения утрачиваются или не замечаются. Очевидно, выдающиеся
произведения искусства больше противятся своей нивелировке, хотя опыт XIX
в. показывает, что даже тысячелетнюю риторическую литературу можно
довольно быстро переосмыслить в духе непосредственного психологизма,
произведя в ней соответствующий отбор и переставив все акценты, т. е.
превратив ее в нечто сугубо иное, чем была эта литература для своих эпох. Как
раз этот более или менее доступный нам опыт XIX в. и убеждает меня в том,
что в истории культуры могут происходить резкие изменения, переосмысления,
которые осознаются лишь много времени спустя или вообще не осознаются.
2. Как правило, историк культуры отмечает разные моменты, где личность
так или иначе обретает свою внутреннюю свободу, осознает себя, свое « я » и т.
д. Такие моменты в истории культуры столь многочисленны, начиная с эпохи
Сократа или даже раньше, что человек давно бы уже тысячу раз
«переосвободился», если бы эти акты «освобождения» совершались
последовательно, как снятие очередного слоя шелухи. Однако такого
линейного прогресса, видимо, не было, и мы принимаем за акты
«освобождения», и чуть ли не окончательные, разные моменты внутреннего
переустройства личности. Таков, скажем, фихтеанский кризис рубежа
X V I I I — XIX вв., вновь нечто близкое к нам, — и здесь «я» опять же не
Индивидуальность и личность в истории 57