Annotation

Талия.
Я всегда был птицей. Запертой в той или иной тюрьме, когда единственное, чего я
когда-либо хотела, — это улететь.
Проданной. Избитой. Умирающей от голода. Одурманенной.
Меня больше ничто не пугает.
До него.
Он заставляет оцепенение уйти.
Он опасен для меня. Это не имеет никакого отношения к его мафиозному образу жизни,
это связано с тем, что он мне предлагает.
Позолоченную тюрьму.
Отречение от всего, что я когда-то знала. От реальности, к которой у меня нет никакого
желания возвращаться.
Он думает, что посадил меня в клетку, но скоро…
Я собираюсь лететь.
Алексей.
Я живу по кодексу. Кодексу воров.
В этом мире мафии существуют традиции.
Ожидания.
Ей все это безразлично. Она ни о чем не заботится.
Она думает, что одурачила меня своими затравленными глазами.
Чего она не может знать, так это того, что я вижу ее лучше, чем большинство.
Она хочет летать.
Но я собираюсь подрезать ей крылья.
И сделать ее моей женой.
А. Заварелли
Книга: Призрак
Серия: Преступный мир Бостона — 3

Переводчик: Лена С.
Редактор: Alteplaza
Вычитка: Ms.Lucifer

Переведено специально для группы BOOK IN FASHION

Любое копирование без ссылки на группу ЗАПРЕЩЕНО! Пожалуйста, уважайте чужой
труд!'''

Предупреждение: Для лиц старше 18 лет!

В книге присутствуют ненормативная лексика и сцены сексуального характера!
Пролог
Талия
Надежда — это для лохов.
Вот что мы с Мак всегда любили повторять.
Так что, наверное, я тоже лохушка.
Потому что, когда Дмитрий попросил меня поехать с ним в Мексику, я не смогла
отказать.
Какая-то часть меня хотела этого. Та часть, которая отвечает за мою безопасность. Мы
встречаемся всего месяц. Не так уж много времени, чтобы проводить отпуск вместе.
Не то чтобы я знала как это. Я даже ни разу не была в отпуске.
Нам с Мак все давалось нелегко. Росли в приемной семье, а потом на улице. Еле
наскребали на то, чтобы прожить еще один день. Когда большая часть вашей жизни
поглощена мыслями о следующем приеме пищи или безопасном месте для сна, такие места,
как Мексика, с таким же успехом могут быть на другой планете.
Но теперь все по-другому.
Мне двадцать два. И я вполне способна сама о себе позаботиться.
Мак не согласна с этим.
И хотя я здесь, в раю, с этим человеком, который обещает мне весь мир, я не могу
перестать думать о ней.
Она мне как сестра. Она — моя единственная семья. Ненавижу, что мы поссорились
перед моим отъездом. Кажется, в последнее время мы постоянно спорим.
Она ненавидит мою работу. Она ненавидит все мои решения, которые я принимаю в
своей теперешней жизни.
И это больно. Потому что я скучаю по ней. Она должна быть здесь, со мной, в этом
прекрасном месте, переживать все это вместе со мной. Но вместо этого Мак вернулась в
Бостон.… совершенно не обращая внимания на то, где я нахожусь. Я не могла заставить себя
рассказать ей об этом отпуске. Я знала, что она будет спорить. Я знала, что она скажет мне,
что я совершаю еще одну ошибку.
Она не любит Дмитрия, хотя никогда с ним не встречалась. Мак всегда видит в каждом
худшее. Это ее способ защитить себя и меня.
Но иногда, как сейчас, я просто хочу видеть только хорошее.
С тех пор как я с ним познакомилась, Дмитрий только и делал, что хорошо ко мне
относился. И у меня в голове есть безумная мысль, что, может быть, когда-нибудь Мак
встретится с ним и поймет это. Что она сможет увидеть то, что вижу я, когда смотрю на
него.
Я хочу позвонить ей прямо сейчас. Я хочу рассказать ей все об этом месте. Какая
прекрасная здесь погода, напитки и пляж. Эти последние несколько дней были лучшими в
моей жизни, и я хочу поделиться ими с ней.
Но мой телефон в номере, а мы с Дмитрием внизу, у бассейна. Так что придется
подождать до вечера.
Я наберусь смелости, чтобы позвонить ей сегодня вечером.
— Эй, — Дмитрий протягивает руку и касается моего лица, обращая мое внимание на
него. — Почему ты такая грустная, котенок?
 — Я не грустная, — вру я.
Он улыбается, и я тоже.
— Хорошо, — отвечает он со своим русским акцентом. — Потому что сегодня вечером
я отвезу тебя в такое место, которое ты никогда не забудешь.
Мое сердцебиение замедляется, и некоторая тревога в груди отступает. Я чувствую, что
могу доверять Дмитрию. И я уже давно не чувствовала ничего подобного.
— Скажи мне, Талия, — он проводит пальцами по моей руке и отстраняется,
внимательно наблюдая за мной. — Тебе нравится проводить время вместе со мной?
— Да, — отвечаю ему.
И это не ложь. Я чувствую, что он другой. Как будто он знает меня лучше многих. Я
рассказывала ему о своей жизни такие вещи, о которых никогда и никому не рассказывала. Я
открылась ему. Я отдала ему частичку себя, которую никто еще не заслужил.
Это не только мое тело, но и часть моего сердца.
— Мне тоже понравилось проводить время вместе, — произносит он задумчиво. —
Очень.
Выражение его лица смущает меня, но оно мимолетно. Мгновение спустя он смотрит на
часы и берет меня за руку.
— Пойдем, — говорит он. — Машина ждет у входа.
Я следую за ним через всю территорию этого курорта и сажусь на заднее сиденье
машины. Он дает указания водителю на своем родном языке, что меня немного удивляет. Я и
не подозревала, что он приехал сюда с кем-то из своих. Но очевидно, что этот человек
работает на Дмитрия.
Что-то не дает мне покоя. Пока мы едем, меня охватывает дурное предчувствие, и я не
могу понять, что это.
Когда я смотрю на Дмитрия через сиденье, он погружен в свои мысли. И где-то далеко.
Он никогда не отдаляется. Это меня беспокоит. Как и пейзаж впереди. Который в настоящее
время уже не напоминает туристический район.
Дмитрий, как всегда, чувствует мою панику.
— Все в порядке, — уверяет он меня.
Он протягивает руку и берет меня за кисть, а я пытаюсь сосредоточиться и привести в
порядок свои мысли. Я снова на войне. В моем понимании. Ищу демонов в каждом, как
всегда. Я обещала себе, что больше не буду этого делать. Я сказала себе, что забуду прошлое.
— Ты доверяешь мне, не так ли? — спрашивает Дмитрий.
Я смотрю на него и нервно улыбаюсь. Половина меня кричит "нет", в то время как
другая половина кивает на автопилоте.
— Хорошо, — говорит он. — Потому что ты знаешь, что я никогда не сделаю тебе
ничего плохого, Талия. Я никогда не подвергну тебя опасности. Тебе не о чем беспокоиться,
когда ты со мной.
Я позволяю его словам успокоить меня, когда машина останавливается. Но один взгляд
за окно, и все его слова перестают что-либо значить.
Нет времени протестовать или расспрашивать его. Когда я оборачиваюсь, то вижу
только его кулак. Он летит мне в лицо. А потом — темнота.
Только темнота.
 ***

Когда я снова прихожу в сознание, я полностью обнажена. И мои чувства искажены. У

меня кружится голова, и я сбита с толку всепоглощающим чувством страха, пробегающим по
моему телу. Рядом с моей головой пятно рвоты, от которой меня тошнит. Но ничего не
выходит. И я понимаю, что это моя собственная рвота.
И тут я понимаю кое-что еще. Что я чувствую движение сверху. В самое мое естество.
Надо мной — мужское лицо. Но это тот, кого я не знаю.
Я пытаюсь пошевелиться. Но мое тело не слушается. Он вялое и отяжелевшее. Со мной
что-то не так, но я не понимаю, что именно.
Раздается тихий шепот. И какое-то движение. Руки на мне, перемещают меня. При
очередном вторжении возникает шок и боль. Сзади.
Теперь их двое. Два незнакомца внутри меня.
И тут я слышу голос Дмитрия. Мое замешательство и паника прекращаются на долю
секунды, в течение которой я верю, что он собирается исправить это. Что он все исправит.
Но когда он входит в поле моего затуманенного зрения, искаженное моим распухшим
лицом, я вспоминаю машину. Его кулак. Место, куда он меня привел.
Теперь он прямо передо мной. Он расстегивает молнию на брюках с ничего не
выражающим лицом. Это не тот человек, которого я знаю. Не тот человек, с которым я
провела последний месяц. Он трется о мое лицо, и я пытаюсь вырваться, когда он хватает
меня за волосы и шлепает по синяку.
Шок от боли заставляет мой рот раскрыться, и он толкается внутрь, затыкая мне рот.
— Тебе лучше привыкнуть к этому, котенок, — говорит он мне. — Боль — твой новый
лучший друг. Это то чувство, которое ты узнаешь сейчас. И единственное, что ты будешь
знать потом. Лучше смириться, чем бороться с ним.
Не могу пошевелиться. Я не могу сопротивляться. Они накачали меня чем-то, понимаю
я, пока Дмитрий смотрит, как слезы текут по моим щекам. Он также знает, что мое
сопротивление бесполезно. И ему все равно.
— А теперь сделай мне еще один подарок, — говорит он, используя мой рот. — В
память о старых добрых временах.
Он груб со мной. Грубее, чем когда-либо. И когда он заканчивает, он кончает мне прямо
на лицо, размазывая сперму, прежде чем плюнуть на меня и втереть плевок со смаком.
А потом он опускается передо мной на колени. Гладит меня по щеке.
— Это просто бизнес, — говорит он мне. — На этом все, котенок. Не усложняй себе
жизнь.
Он исчезает из комнаты и из моей жизни, пока другой человек занимает его место.
Долгое время нет ничего кроме боли. Но линии размыты, и я не могу быть уверена,
физическая она или эмоциональная. Кажется, она никогда не кончится.
Я не знаю, сколько их. Я не помню ничего, кроме боли.
И когда я закрываю глаза, я пытаюсь найти способ перебороть боль. Думая, что это
поможет. Но единственное, что я вижу, — это лицо Мак. Моя лучшая подруга, моя сестра и
единственный человек на этой земле, который любит меня.
Она не знает, где я. Потому что я была слишком зла, чтобы сказать ей правду.
Есть известная поговорка о том, что все становится понятнее задним числом.
 Оглядываясь назад, я никогда не понимала, насколько важным был этот момент. Мы с
моей лучшей подругой сидим в кафе и обедаем. Вот-вот начнется один из наших
многочисленных споров. То был последний раз, когда я ее видела.
Люди всегда говорят, что хотели бы знать, что должно произойти, прежде чем случится
катастрофа. В то время я бы тоже так сказала. Я бы сказала Мак, куда собираюсь. И тогда я
позволила бы ей отговорить меня.
Но сейчас, оглядываясь назад, я не думаю, что сказала бы то же самое.
Мне пришлось отправиться в ад, чтобы обнаружить там ту, кем я являюсь сегодня. И, в
конце концов, дорога сквозь ад привела меня прямо к нему.
Глава 1
Алексей
Человеческие эмоции — это слишком разнообразное явление. То, что вызывает эмоции
у одного, может практически не вызывать эмоций у другого. Я понял это в юном возрасте.
Теперь я понимаю это еще лучше. Когда я провожу пальцем по шершавому,
потрескавшемуся дереву ладьи, которая расположилась на моем столе в эти поздние
вечерние часы. Глубокое удовольствие, которое я испытываю, находится в состоянии войны
с равным количеством ярости. И все же для любого другого — это просто потертая
шахматная фигура.
Шахматная фигура, к которой я слишком часто возвращаюсь.
Тень падает на стол, предупреждая меня о чьем-то присутствии в дверном проеме.
Когда я поднимаю глаза, то вижу там Франко. Он говорит медленно и отрывисто, давая мне
достаточно времени и внимания, чтобы я мог читать по его губам.
— Катя опять у двери, — объявляет он.
— Отошли ее.
Он уходит, не отвечая, а я достаю из нижнего ящика бутылку коньяка. К тому времени,
как я наливаю и допиваю стакан, возвращается Франко. Он садится напротив меня, не
отрывая глаз от шахматной доски.
— Твой ход, — говорю я ему.
Он не торопится, изучая каждую фигуру. Я уже взял под контроль центр и захватил его
ладью. Еще несколько ходов, и он полностью утонет. Франко всегда забывает, что в своем
отчаянном стремлении защитить короля он часто оставляет королеву уязвимой.
Я никогда не совершу такой ошибки.
— Все готово к завтрашнему дню? — интересуюсь я.
Он смотрит на меня и просто кивает.
— Все на своих местах. Груз исчезнет, и Арман будет у тебя в долгу.
— А что насчет Виктора?
— Я договорился о завтрашнем ужине. Тогда ты сможешь поговорить с ним.
Он делает свой ход на доске, причем весьма небрежный. Я следую его примеру с таким
же небрежным движением, потому что мне надоела эта игра, и я хотел бы, чтобы он бросил
мне вызов, хотя бы один раз.
— Он не захочет, чтобы ты покидал страну, — замечает Франко. — Он не захочет
рисковать тобой.
— Тогда я не оставлю ему другого выбора, — пожимаю плечами.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Франко.
— Проблема с российским банком. Возможно, замороженные счета.
— А, — Франко задумчиво потирает подбородок. — Проблема, которую можешь
решить только ты. Тогда предложи… двух зайцев одним выстрелом?
Я киваю, но это всего лишь вопрос нескольких секунд, прежде чем Франко скажет все,
что у него на уме.
— Вы считаете, что это разумно, господин Николаев?
— Считаешь, я поступаю неразумно?
Он качает головой.
 — В тебе много чего есть. Но бездумность не твой конек. Но мне кажется, что ты
действуешь импульсивно. Это не в твоем характере.
Не в моем характере покидать святилище моего дома. Вот что имеет в виду Франко.
Было не так много случаев, когда я чувствовал необходимость покинуть жилище. Каждый
раз, когда я делаю это, я рискую раскрыть свою тайну окружающим. Моим товарищам —
ворам.
Покидать страну — еще больший риск. Тем не менее, это тот риск, на который мне
стоит пойти.
Я встречаюсь взглядом с Франко.
— Иногда мы должны делать то, чего не хотим. Это часть жизни, верно?
— Ты солгал Виктору, — отвечает он. — Если он когда-нибудь узнает, на что ты пошел,
чтобы вернуть эту девушку, может начаться война.…
— Учитывая, что мы с тобой единственные, кто знает тайну, я нахожу это крайне
маловероятным. И, кроме того, кто заменит меня?
Франко делает жест рукой, уступая.
— Никто не может заменить тебя. Вот почему ты рискуешь. Но эта девушка, я
беспокоюсь о ней.
Ему не нужно объяснять мне, что может пойти не так. Я сам постоянно перебирал
варианты. Это, несомненно, осложнит мои отношения с Лаклэном Кроу и нашим союзом с
ирландацами. Я дал им слово, что найду ее, и нашел. Но ни ирландец, ни Виктор не знают о
моих истинных намерениях в отношении девушки. Он рассердится, о чем мне четко
напоминает Франко. Но мое положение в стае Воров обеспечено на всю жизнь. Возможно,
поэтому я и рискую. И я тщательно взвесил все стороны этого дела.
Конечный результат, и единственный результат, который имеет значение, заключается
в том, что я не буду прикован к Кате на всю оставшуюся жизнь. Франко это знает. И все же я
потакаю его тревогам из уважения. У него всегда самые лучшие намерения, поэтому он
заслуживает того, чтобы его выслушали, даже если это не изменит моего решения.
— Скажи мне, что тебя так беспокоит, — предлагаю я.
— Она, скорее всего, очень непредсказуема. Невозможно сказать, в каком состоянии
она окажется, когда ты впервые встретишь ее. Через что ей пришлось пройти. Она будет
сломана.
Я бросаю взгляд на фотографию девушки на моем столе. Ту самую, которую дала мне ее
подруга Мак в надежде, что я смогу найти ее. Что я смогу спасти ее. Это фотография,
которую я изучал день и ночь в течение последних трех недель. Я знаю о ней все. Я прочитал
ее досье от корки до корки. Раскрыл всю ее историю вплоть до того момента, когда ее
продали. И то, что говорит Франко, — правда. Она сломлена. Она повреждена. Я знаю это
лучше, чем кто-либо.
Я наливаю себе еще коньяку и поднимаю бокал в знак согласия.
— И именно поэтому она будет идеальной.
Глава 2
Талия
СМЕРТЬ.
В этом слове есть такое чувство завершенности. Но это больше, чем просто конец.
Люди умирают задолго до того, как попадают в могилу.
Они умирают по незначительным причинам каждый божий день.
Из-за потери чувств. Отсутствия заботы. Иногда это происходит медленно. Иногда это
похоже на последствия урагана.
Смерть может вселиться в тело задолго до того, как душа покинет его.
В моем случае это правда. Это единственная истина, которую я знаю.
И я готова принять смерть этой жизни с распростертыми объятиями. Я готова к полету.
Готова обрести покой.
Еще одна неделя. Семь дней. Еще сто шестьдесят восемь часов.
Этого мне хватит. Тех остатков белых таблеток достаточно, чтобы освободить меня.
Если сегодня все пойдет по плану, я, возможно, даже выиграю для себя денек относительной
свободы. Арман всегда щедр на таблетки, когда принимает гостей. Чтобы я не рыпалась.
Чтобы держать меня в узде.
После того, как он меня трахнет.
Потому что он никогда не трахает меня, когда я под кайфом. Он не оказывает мне
такую любезность. Для него я всегда должна быть трезва как стеклышко.
Он сейчас внутри меня. Он трахает меня, как грязную свинью. Точно также он всегда
поступает перед вечеринкой. Это для того, чтобы я не забыла, кому я принадлежу, когда все
его друзья будут внутри меня сегодня вечером. Он кончает с ворчанием и отбрасывает меня в
сторону на грязный матрас, на котором я провожу свои дни.
Я не смотрю на него, когда он говорит. Я уже знаю, что он скажет. Одно и то же
предупреждение шипит мне каждый раз. У него сильный акцент и тяжелое дыхание. Только
слова на этот раз другие. Я едва не пропускаю их значение сквозь пелену отчаяния, но что-то
в его голосе привлекает мое внимание.
Трудно точно определить, что это. Но что-то не так. Я никогда раньше не слышала,
чтобы Арман нервничал, но сейчас он говорит именно так.
— Сегодняшний вечер очень важен, — говорит он. — Эти люди должны быть довольны.
Ты должна постараться.
Я не отвечаю ему, потому что никогда не отвечаю. Он не заслуживает моих слов. Мои
слова покинули меня давным-давно, примерно в то же время, когда мой рассудок
выскользнул за дверь. Но вопрос застыл в моих глазах, когда я смотрю на него, и он
отвечает.
— Если ты поставишь меня сегодня в неловкое положение, я живьем сдеру с тебя шкуру
на всеобщее обозрение.
Ничего. Я ничего не чувствую, когда он это произносит. Потому что его обещания
смерти, какими бы жестокими они ни были, всегда ложные. Он слишком дорожит своей
властью надо мной, чтобы отпустить.
Его трофей. Его драгоценная рабыня. Американка с красивыми светлыми волосами и
пустыми глазами. Ничто другое не имеет значения в этой пустоши.
 — Каролина! — он щелкает пальцами, и через мгновение она появляется, сложив руки
перед собой и склонив голову в знак покорности.
Каролина любит Армана. А меня она ненавидит. Он всегда заставляет ее ждать за
дверью, пока он трахает меня. Значит, она знает свое место. Она, может, и вольна бродить
по особняку и заслужила его доверие, но она никогда не получит сердце Армана. Потому что
у этого человека его нет.
Он кивает ей головой, и она делает шаг вперед без дальнейших указаний. Ее рука
тянется к медальону на шее, и Арман поднимает палец, говоря с ней на языке, который я до
сих пор не поняла. Арман не русский. Это все, что я знаю. И он мне как-то сказал, что мы в
Болгарии, но это не его родина. Остальное — просто детали, которые ускользают от меня.
Может быть, я и не понимаю слов, которые говорит Арман, но я хорошо понимаю его
манеры. И когда Каролина берет одну таблетку из медальона, меня охватывает паника. Мне
нужны две. Две таблетки равны семи дням. Я умоляюще поднимаю два пальца, и Арман бьет
меня ногой в живот. Мое тело сворачивается в клубок, когда я начинаю кашлять и бороться
за глоток воздуха.
Я борюсь с желанием зажмуриться и забыть обо всем, пока он заканчивает давать
инструкции Каролине. Какая-то часть меня все еще надеется на то, что он сжалится, но эта
моя глупая часть. Он выходит из комнаты, даже не взглянув на меня. Это к лучшему,
понимаю я. Потому что я могу обмануть Каролину, но не могу обмануть его.
И есть еще одна таблетка.
Одна таблетка лучше, чем ничего. Она протягивает ее мне, и я просовываю ее в рот и
под язык. А потом она приковывает мои ноги к крюкам вдоль стены, оставляя достаточно
свободы для различных поз. Я хочу, чтобы она сейчас же ушла, но она этого не делает.
Вместо этого она оглядывается через плечо, и жестокая улыбка появляется на ее лице, когда
она оборачивается. Она еще дважды пинает меня в живот, а потом наклоняется, чтобы
плюнуть мне в лицо.
— Собака, — бормочет она с сильным акцентом. — Приятного вечера.
Она выходит из комнаты, и я остаюсь, хватая ртом воздух, в ужасе осознав, что
проглотила таблетку целиком в приступе кашля. Семь. Предполагалось, что всего семь дней.
Теперь уже восемь.
Слезы застилают мне глаза, и я падаю на перепачканный спермой матрас
бесформенным кулем. Мои глаза останавливаются на знакомых линиях, выгравированных на
стене ногтем, и я провожу пальцем линию с сегодняшнего утра. Повторяя одно и то же слово
снова и снова в моей голове.
Семь. Семь. Семь.
В какой-то момент музыка наверху начинает вибрировать где-то под потолком. Я знаю,
что это ненадолго. Сначала напьются. Они все будут пьяны, когда спустятся сюда. Иногда
так даже лучше. В других случаях все еще хуже.
Дверь открывается. Я не смотрю. Но я слышу голос Армана. И чувствую на себе взгляды
его гостей, когда они осматривают меня. Это версия званого ужина от Армана, где на десерт
им предлагают рабынь. Они разговаривают между собой, решая, кто войдет первым. Иногда
они делятся. Иногда на меня наваливается столько всего сразу, что я не могу дышать. И мне
нравится это ощущение. Воздух, забираемый из моих легких. Я хочу, чтобы они выжали из
меня все, крали весь воздух. Но этого никогда не происходит.
Потому что Арман убьет их, если они прикончат меня.
 Дверь закрывается, и я остаюсь только с одним мужчиной. Я могу сказать это по его
дыханию. Один вдох, один человек. Неважно, как он выглядит. Теперь я редко вижу их лица.
Я редко вижу что-либо, кроме линий на стене и цифр в моей голове. Семь. Семь. Семь.
Расстегивается молния. А потом раздался звук рвущейся фольги. Арман заставляет их
надевать презерватив, когда они берут меня. И им нельзя меня бить. Я бы хотела, чтобы они
это делали. Жаль, что они не могут ударить меня так сильно, чтобы я растворилась в
темноте. Но эта особая привилегия принадлежит только Арману. И он никогда меня не
отпустит.
Теперь он внутри меня. Этот безликий человек. И все однотипно. Таблетка попала мне
в кровь, и я ничего не чувствую. Я только слышу его. Кряхтит и ругается.
Я считаю линии на стене. И слова песни "Angel of the Morning" Скитера Дэвиса звучат у
меня в голове, как старая, заезженная пластинка. И голос моей матери. Я пою вместе с ней.
И вижу их лица. Три пустых, бледных лица моих брата и сестры. Лежащих на полу в ванной.
Вода в легких. Воздух ускользает. Царапается, бьется. И убаюкивающий звук песни,
которую поет моя мать, пока держит меня под водой.
Моргаю, открывая и закрывая глаза, все искажено и расплывчато одновременно. Семь
строк. Семь дней. Ангелы по утрам. Мамина рука на моей щеке. Задыхаясь, я выкашливаю
воду и вижу ореол ее волос, окружающий ее в ванне.
Они все мертвы. Все, кроме меня.
Четыре ангела. Семь дней.
Хрюканье. Мужчина позади меня кончает. Я падаю. Вскоре его место занимает другой.
Вспышки воспоминаний о моем приемном отце роятся в поле моего зрения. Этот
человек пахнет так же, как он. Табаком и застоявшимся запахом пота. Песня снова звучит у
меня в голове, и я подпеваю, стараясь заглушить ее. Мне нужна еще одна таблетка. Мне
нужна целая пачка.
— Такая милашка.
Голос принадлежит не тому мужику. Это голос моего приемного отца. Номер один. Он
был первым. Но он не стал последним.
Я считаю линии, и время держит меня в плену. Я больше не осознаю течения времени.
Оно искажено. Дни, месяцы, годы, минуты. Все едино. Не знаю, как долго я здесь. Я никогда
не знаю, как долго это будет продолжаться.
Единственное, что я знаю наверняка, это то, что в какой-то момент потная куча
человеческих отбросов позади меня меняется. Этот пытается быть грубым со мной, потому
что он не может заставить свой член, накачанный виски, работать. Я не облегчаю ему
задачу, и, отшвырнув меня к стене, он выходит из комнаты неудовлетворенный.
Следующий шепчет мне на ухо, когда трахает. Он нежен, трахает меня, как любовник.
На полпути он наклоняется и трогает меня, пытаясь возбудить меня. Меня лишь тошнит, и
это совершенно бессмысленно. Я ничего не чувствую. Ничего, кроме пустоты.
Он выходит из комнаты, а я лежу в луже пота и спермы, гадая, где следующий мужчина.
Всегда есть следующий, и это длится целую вечность. Я хочу, чтобы все закончилось, чтобы
Каролина дала мне еще одну таблетку. Дверь снова открывается, и я жду.
Но он не подходит ко мне. Он смотрит на меня. Я чувствую на себе его взгляд, сама не
знаю почему. Почему он тянет с этим? Мурашки ползут по спине, и время замирает в долгой
тишине. Внутри меня возникает непривычное желание прикрыться. Чтобы спрятать свое
тело в его присутствии. Мне не нравится, когда он смотрит на меня. Я не люблю, когда на
меня смотрят.
Только не так.
Наконец, он приходит в движение. И мое сердцебиение успокаивается, когда его
ботинки скользят по цементному полу в моем направлении. Думаю, сейчас он меня трахнет.
А потом он уйдет, как и все остальные.
Только он этого не делает. Он останавливается прямо передо мной. И этот запах всегда
настигает меня первым. Это единственное, что я замечаю в этих мужчинах, на которых не
смотрю. Этот пахнет хорошо. Земляные ноты, как теплый дуб, и что-то пряное, как гвоздика.
Он слишком чист, чтобы находиться в этой грязной комнате. Я это сразу понимаю.
Краем глаза я замечаю рядом с собой его ботинки. Черные кожаные оксфорды.
Отполированные и ухоженные. Узлы, аккуратно завязанные, выглядывали из-под серых
саржевых брюк. Дорогие.
Мне любопытно. И все же мои глаза сопротивляются желанию двигаться дальше. Пока
он не приказывает. Это даже не команда сама по себе, а глубокий голос с акцентом, который
я узнаю. Мягкий, мелодичный голос с твердыми согласными. Противоречивый.
Я уверена, что это тот же самый голос, который я слышала две ночи назад. Когда Арман
ужинал, раздался звонок в дверь. Арман никогда не приветствует гостей в середине ужина.
Но в ту ночь, когда один из его людей ворвался в дом, он это сделал. Кто бы ни приехал в тот
вечер, он был важной шишкой. Этот человек имел власть над Арманом, и мне стало
любопытно. В этом замке Арман — король. И я никогда не видела, чтобы он кланялся кому-
то другому.
Но в тот вечер именно это он и делал. Он милостиво позволил прерваться и даже
предложил незнакомцу отобедать, пока я расселась на полу. Мужчина отказался и предпочел
постоять несколько кратких мгновений. Даже тогда мне хотелось взглянуть на него. Но это
было нарушением моих собственных правил. Я никогда не смотрю на них. Поэтому вместо
этого я сосредоточилась на его ботинках. Черные оксфорды. И прислушалась к голосу.
Глубокому и мелодичному. Безошибочно русский, голос, в котором сквозило
предупреждение. Предупреждение, которое Арману, похоже, не понравилось.
Он ушел, и я выбросила из головы весь этот инцидент.
Но теперь моя решимость испарилась. Так что следую взглядом вверх… И вверх, и
вверх, и вверх. Он высокий, этот человек. Выше большинства. Гораздо крупнее Армана. И
это меня радует.
Интересно, убьет ли он его? Интересно, разрешит ли он мне посмотреть на это?
Он нависает надо мной, его тень затмевает мое и без того маленькое тело на матрасе.
Он широкоплечий и сильный. Тот типаж, чье присутствие нельзя так просто взять и
проигнорировать. Спортивная и подтянутая фигура. Боец, я думаю… может быть.
Большинство друзей Армана толстые и старые, и от них воняет сигарами и водкой. Но этот
чист как в одежде, так и в манерах.
Он одет в черную замшевую куртку и серую плоскую кепку на макушке, которая
отбрасывает тень на его лицо. Я его не вижу, но он меня видит. Тяжесть его изучающего
взгляда осязаема, и мой пульс отзывается. Понятия не имею, почему. Понимаю только то,
что я волнуюсь и хочу, чтобы он ушел.
Но он не говорит ничего.
Потому что он здесь, чтобы трахнуть меня. Только он явно затянул с этим. Слишком
долго. Моя внутренняя крепость рушится. Просачиваются эмоции. Такого я не чувствовала
со времени предательства Дмитрия.
Гнев.
Он бурлит внутри меня, заставляя затаить дыхание, и крадет мой покой.
Я поднимаю подбородок и пытаюсь встретиться с ним взглядом. Я не знаю этого
человека. Но я хочу, чтобы он ушел. У меня есть правила. Я не разговариваю. Потому что я
боюсь того, что может выплеснуться наружу, если я это сделаю. Правду, которую я не смогу
сдержать. Пространство внутри моей головы — единственное святилище, которое у меня
есть. А он все портит. Я снова перевожу взгляд на линии на стене, но не хочу, чтобы он это
видел. Я не хочу, чтобы он видел, как я считаю. Потому что это личное. Это мое.
— Продолжай, ладно? — слова срываются с моего языка в резком ритме, шокируя мои
уши.
Мой голос резкий и чужой. Безумный. Я говорю, как животное. Потому что я именно
такая.
Незваный гость молчит. Ничего, кроме тишины, целую минуту. Я знаю, потому что
считаю каждую секунду. А потом его глубокий голос отражается от стен, окружающих меня.
— Смотри на меня, когда говоришь, — требует он.
Я медленно поворачиваю к нему голову и вижу, что он стоит передо мной на коленях.
Дышит моим воздухом, занимает мое пространство. Тень исчезла, открыв его лицо. Суровый
и серьезный тип лица, с таким оттенком голубых глаз, который присущ только тем, в чьих
жилах течет кровь предков славян. Ледяные и шокирующие своей насыщенностью.
Прошло много месяцев с тех пор, как страх занимал место в моей голове или моем
сердце. Но присутствие этого человека снова пробуждает его к жизни. Он тянет меня еще
дальше от моего кошмарного состояния, чем я готова рискнуть. Ни один из этих мужчин
никогда не имел наглости быть столь откровенен со мной. Встать прямо передо мной и
посмотреть мне в глаза. Я для них всего лишь тело с тремя отверстиями, из которых они
делают выбор, а затем причиняют мне несколько минут дискомфорта, прежде чем все
закончится. Но только не этот. Я не знаю, чего он от меня хочет. И не хочу это выяснять.
То, как он смотрит на меня, тревожит меня на другом уровне. Он не просто смотрит. Он
видит. Все мои самые темные секреты. Часть меня, которую никто никогда не видел. Но он
знает. Мои доспехи для него ничего не значат.
Он не такой, как Арман. Этот человек пугает меня больше, чем Арман. Он слишком
хорошо сложен. Слишком спокоен. Его эмоции не отражаются на его лице. И его руки… они
огромные. Сильно покрытые татуировками.
Я представляю, как одна из этих рук сжимает мое горло, пережимая трахею. Для этого
ему хватит одного движения.
— Не волнуйся. — Он убирает спутанные волосы с моего лица на удивление мягко. — Я
не собираюсь тебя трахать.
В его глазах затаилась печаль. И еще кое-что. Вспышка вины. Это редкое чувство у
мужчин, которые наведываются ко мне. Это заставляет звенеть все тревожные мысли в моей
голове. Если он не собирается трахать меня, то я не знаю, в чем его вина.
Смущение, должно быть, написано на моем лице, но он не объясняет дальше. Вместо
этого он держит в руке пакет и показывает его мне. Болеутоляющие. Он высвобождает их из
блистера и знаком приказывает мне открыть рот.
На долю секунды мой взгляд метнулся влево. В направлении моего тайника. Куда я
собираюсь положить эти две таблетки, когда он выйдет из комнаты. Чтобы мои семь дней
стали реальностью, а не восемь.
Но этот незнакомец внимательно наблюдает за мной. Слишком осторожно.
Мои легкие перестают работать, когда он встает и подходит к другой стороне матраса.
Я плюхаюсь на бок, придавливая его своим весом. Как будто это может его остановить.
Этот человек-танк. Он мог бы швырнуть все мое тело в стену одной рукой, если бы захотел.
Но я не могу позволить ему победить. Не в этой битве. Единственная битва, которая у меня
осталась. Мои руки цепляются за его руки, когда он наклоняется, но он слишком силен. А я
слишком слаба. А теперь я всего лишь сторонний наблюдатель того, как мой покой у меня
отнимают в ужасающей замедленной съемке.
Он с легкостью находит таблетки. Некоторые из них — это половинки, некоторые еще
целые, а от некоторых остался лишь порошок. Шестьдесят дней я хранила эти таблетки. Я
так тщательно все планировала. И за пять секунд он раскрыл мою тайну. Он уничтожил все.
— Пожалуйста, — говорю я своим резким голосом. — Оставь их.
Его глаза встречаются с моими, и теперь… теперь они еще холоднее, чем раньше. И
смотрят на меня с тревогой.
Его пальцы сжимают мое лицо, а губы приоткрываются. Но слова, которые он хочет
сказать, не приходят. Вместо этого он делает глубокий вдох. А потом еще один. Успокаивая
себя. Его брови сходятся вместе, а глаза изучают мои. Я шлюха. Рабыня. Недочеловеческий
товар, которым Арман будет пользоваться до тех пор, пока не устанет от меня. Для этого
человека не будет иметь значения, если я умру.
Он вытряхивает таблетку болеутоляющего, которое держит в руке, мне на язык и
достает из кармана фляжку. Он подносит его к моим губам, и жидкость выплескивается мне
в рот, сильная и насыщенная. Коньяк. Это не то, что пьет Арман, и я благодарна. Этот
человек не сдается. Он заставляет меня выпить то, что еще осталось во фляжке. Я знаю
почему. Я знаю, что будет дальше. Но я не хочу принимать это.
Когда фляжка пустеет, он отодвигает ее и сжимает мою челюсть пальцами, заставляя
меня открыть рот. Он заглядывает внутрь и без малейшего изящества хватает мой язык и
ищет под ним.
Но таблеток там нет. Он снабдил их таким количеством жидкости, которое заставило
меня проглотить таблетку. Когда он опускает меня обратно на матрас, я могу только
надеяться, что такое сочетание приведет меня в забытье. Его пальцы скользят по моей щеке.
Снова нежно.
Отвратительный звук вырывается из меня, когда он наклоняется и сгребает все, что
осталось от моей заначки. То, что принадлежит мне — единственное, что у меня было, —
теперь у него в кармане. Угасающий огонек надежды, погасший из-за одной неосторожной
ошибки с моей стороны и одного человека, слишком жестокого, чтобы произнести хотя бы
слово.
Дверь открывается, но он, кажется, этого не замечает. Только когда мой взгляд
перемещается за его спину, он выпрямляется и встает. В дверях стоит еще один человек.
Такой же, как этот, только старше. В похожей одежде и множеством татуировок,
выглядывающих буквально из-под каждого шва. Он относится к тому типу людей, взглянув
на которого хочется перебежать на другую сторону улицы, чтобы только уклониться от
встречи. Его глаза без эмоций останавливаются на мне. Он говорит что-то по-русски
мужчине передо мной, в то время как они оба, кажется, оценивают меня.
Мой разрушитель надежды отвечает, и это заставляет другого человека смеяться. Тот,
что постарше, хлопает его по спине и кивает, прежде чем его лицо принимает более
серьезное выражение. Похоже, они пытаются прийти к какому-то соглашению.
Тот, что старше, делает шаг вперед, берет меня за подбородок и заставляет посмотреть
на себя. Он осматривает меня. Почти так же, как делал Арман, когда впервые купил.
— Я думаю, ты прав, Лешенька. Она станет идеальной приманкой. Ударь Армана в
самое больное место, да, голубка моя?
Мой подбородок импульсивно дергается в знак согласия. Искушение причинить Арману
боль любым способом заставляет меня кивнуть. Я всего лишь собака с костью. Продукт
моего окружения. Я хочу причинить боль Арману, даже за свой счет, что, вероятно, и имеет
в виду этот человек.
Он отпускает меня с удовлетворенной улыбкой и что-то говорит напоследок своему
более молодому спутнику, прежде чем покинуть комнату. А потом голубые глаза снова
передо мной, на короткое мгновение. И он опять убирает волосы с моего лица.
— А теперь спи, Солнышко. — Его горячее дыхание щекочет мне ухо, пахнет дубом и
ванилью его напитка.
Прежде чем я успеваю понять, что все это значит, он исчезает.
В течение всего вечера время ползет вперед так, как оно всегда делает во время таких
событий. Вяло. Я в ожидании своей таблетки. Это единственное, что теперь отделяет день от
ночи. В конце концов, дверь открывается, и входят другие рабыни. Мужчины насытились, и
теперь им пора заняться делами и оставить нас здесь, в подвале.
Сегодня вечером здесь еще три девушки. Они входят в комнату, как зомби в состоянии
наркотического опьянения, и сползают по стене на цементный пол. Я могла бы приказать
им, что делать прямо сейчас, и они не стали бы спорить. Зависимость — это единственное,
что имеет для них значение. Очередной крючок. Они делают то, что им говорят, а потом
получают то, чего хотят.
У нас есть с ними что-то, что нас объединяет, но я им не доверяю. Просто не могу.
Потому что в последний раз, когда я пыталась сблизиться с другой рабыней, — она
рассказала об этом Арману. Моим прощальным подарком от этой короткой дружбы была
сломанная рука и вывихнутая челюсть. Напоминание о том, что происходит, когда ты
предаешь Армана.
Я смотрю сквозь пустоту, которая является моей камерой, и изучаю лица девушек. Они
все молоды, как и я. Худенькие и, наверное, когда-то даже хорошенькие. Теперь их глаза
запали, а кожа потускнела. Потрескавшиеся губы и сухие ломкие волосы. Это заставляет
меня задуматься, как я должна выглядеть в их глазах. Как я вообще выгляжу. Я уже ничего не
помню.
Я хочу, чтобы они ушли, решаю я. Потому что мы не похожи. Вот что я говорю себе,
когда они тоже смотрят на меня. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, где мне не
нужно беспокоиться, кому доверять или что говорить. Я хочу вернуться к подсчету линий на
стене, но потом вспоминаю правду. Мой разум слишком хрупок, чтобы принять это прямо
сейчас. Что у меня так легко отняли надежду. Что я не выберусь отсюда через семь дней.
Что я вообще отсюда не выберусь.
Если только я не найду другой способ. Цепи вокруг моих лодыжек недостаточно
длинные, чтобы обернуть вокруг шеи. Я знаю, потому что пробовала. Все в этой комнате
было учтено. Рассчитано. И, когда это меня подвело, я попыталась использовать
единственную силу, которая у меня была. Спровоцировать Армана и даже Каролину на
насилие, которое, в конце концов, освободит меня. Но и это не сработало. Я обдумала все
варианты, которые были в моем распоряжении, и таблетки были единственной вещью,
которая имела смысл. Единственный вариант, который у меня оставался.
А теперь и их нет.
Оцепенение снова рассеивается. Тщательно построенное святилище, которое я создала,
чтобы защититься, было разрушено незнакомцем с голубыми глазами. Ненавижу его. Я
ненавижу его так сильно, что у меня даже слезы текут из глаз.
Мне нужно оцепенение, чтобы выжить. А он забрал это у меня.
Теперь у меня есть только эта комната. Мои безмолвные мысли. И эти девчонки,
которые пялятся на меня так, словно я принадлежу этому месту. Как будто мы одинаковые.
— Что он с тобой сделал?
Тощая брюнетка с акцентом нарушает молчание. Мне требуется мгновение, чтобы
понять, что ее вопрос адресован мне. Я видела ее раньше, но она никогда со мной не
разговаривала. Так почему именно сейчас? Я не хочу с ней разговаривать. Я не хочу ни с кем
разговаривать.
Она ошибочно принимает мое молчание за явное замешательство.
— Четвертый парень, — настаивает она. — Мистер Николаев. Он тебя трахнул?
Они все наклоняются ближе, ожидая моего ответа. Но я продолжаю молчать.
Брюнетка поворачивается к подруге.
— Видишь, я же говорила, садист.
— Нет. — Блондинка качает головой. — Я в это не верю. На ней нет никаких следов.
— Какое это имеет значение? — спрашивает третья девушка. — Почему ты хочешь
знать, что он с ней сделал?
— Потому что, — объясняет брюнетка, — Алексей Николаев — затворник. Он никогда
не выходит из дома. Никогда не доходит до действий. У него нет рабов, и он никогда даже
не был на аукционе. И все же сегодня он пришел сюда. Это уже само по себе достижение.
Слухи ходят всегда, но увидеть его лично… Даже Арман удивился. Он не хотел, чтобы он
был здесь с ней из-за своей репутации, но никто не вправе ему отказать.
— Что за репутация? — задает одна тот же вопрос, что вертится у меня в голове.
— Он Вор, — шепчет брюнетка. — Из красной мафии.
— Он не просто Вор, — усмехается блондинка. — Он советник Виктора Соколова.
Босса. Алексей Николаев имеет репутацию человека безжалостного ко всем, кто ему
перечит.
Русская мафия?
— По-моему, у него деловые отношения с Арманом, — бубнит брюнетка. — Что-то
пошло не так, и мистер Николаев этому не рад. Арман пытается все разрулить. Но одна из
девушек сказала, что слышала, как Алексей за ужином спрашивал о своей рабыне.
Все снова смотрят на меня, хотя я всего лишь безмолвная участница этого разговора. У
меня нет для них ответа. Я не знаю, чего он хочет. Но я надеюсь, что больше никогда его не
увижу.
Дверь открывается, и на этот раз входит Арман. Он пьян, и его взгляд нацелен на меня.
Что, по-моему, никогда не бывает хорошим сочетанием. Он спотыкается и хватает меня за
волосы.
— Что он с тобой сделал? — спрашивает он. — Ты пострадала?
Я не отвечаю. Я никогда ему не отвечаю.
 Он качает мою голову взад и вперед, выдергивая часть моих волос.
— Не валяй дурака, девочка!
А потом, к моему облегчению, он отпускает мои волосы и обходит меня сзади. Затем он
быстро засовывает свои толстые отвратительные пальцы прямо в меня.
— Я так и знал, — насмешливо бросает он. — Этот человек — сплошное шоу. Ты
целехонька. Ты не пострадала, маленькая сучонка. Так что, может быть, я задержу тебя еще
на некоторое время, хорошо?
Я отворачиваюсь от его насмешливых слов. Напоминания о том, что я никогда не
освобожусь из своей клетки. Я жажду темноты. И она приходит в виде его кулака мне в
лицо.
Глава 3
Алексей
— Как дела с Катей? — интересуется Виктор.
Я наблюдаю за ним со своего места через стол. Ресторан был расчищен, чтобы
разместить его. Для большинства, я уверен, он так же страшен, что и слухи, которые ходят о
нем, заставляя верить в их правдивость. Пахан Воров в Законе. Но для меня он просто мой
друг. Кто-то, кого я уважаю и кем восхищаюсь, и кто дал мне право занять место в этой
жизни, когда другие не хотели.
Он ценит меня. И он рискует своей жизнью, путешествуя так далеко со мной. Но даже
несмотря на то, что мое положение в организации официально обозначено его советником, я
также являюсь его самым ценным активом. Мою работу не выполнит никто другой в
иерархии Воров. Моя способность контролировать игорные операции и при этом
значительно пополнять кошелек Виктора — это набор навыков, доступных только мне. Есть
хакеры, которые гордятся своей работой. Которые публично хвастаются своими
достижениями под псевдонимами и насмехаются над властями. Я не похож на них. Я лишь
поворачиваю дела на виду у всех, как делал всегда. Как я научился делать это в юном
возрасте.
Мои навыки уникальны. Выработанные за всю жизнь преданности и упорного труда.
Это не талант. Это не удача. Именно упорство делает меня лучшим в том, чем я занимаюсь.
По этой причине Виктор относится ко мне с большим уважением. Но мне также
хотелось бы верить, что он считает меня другом. И, возможно, по мере развития наших с ним
многолетних отношений, даже сыном.
Я не люблю ему лгать. Но когда дело касается Кати, я должен. Виктор не потерпит
такого предательства. Если правда когда-нибудь раскроется, он наверняка прикажет убить
ее. Она сделает из меня посмешище. А в мире Воров предусмотрено только одно наказание
за такое преступление.
Как бы мало я ни заботился об ее судьбе, я все же не могу с чистой совестью
приговорить ее к смерти. Виктор в чем-то старомоден, в чем-то современен. Он не следует
изначальной традиции Воров оставлять семью ради интересов братства. Для него семья за
пределами воровской иерархии так же важна, как и сами братья воры. — Для верного Вора
нет ничего лучше счастливого дома, — любит повторять он. Организация очень старая, но
она развивалась с течение времени. Теперь это обычная практика — жениться на
подходящих кандидатурах в рамках нашей собственной культуры или ради перспективных
союзов. Для человека моего ранга Катя — самый очевидный выбор. Та самая кандидатура,
на которой настаивали Виктор и ее отец Анатолий. Так что эта уловка продолжается. Ему
нужны мои заверения. И я дам их, пока что.
— Она занята планированием рождественской вечеринки.
Виктор машет рукой и отвергает эту идею как абсурдную.
— Это чепуха. Надо бы ей, Лешенька, свадьбу планировать, а не это все. — Анатолий
уже несколько раз предлагал мне озвучить дату.
Я набираю в ложку борща и жду. У меня заканчиваются причины, которые бы служили
достойными отговорками.
— Что тебя удерживает? — спрашивает он. — В этом году тебе тридцать пять. Не
кажется ли тебе, что давно пора обзавестись семьей?
— Да, — соглашаюсь я. — Я очень этого хочу.
— И все же ты колеблешься, — возражает Виктор. — Я начинаю верить, что у тебя есть
определенные сомнения.
Подошел официант и убрал наши тарелки, а Виктор наклонился вперед, изучая меня.
— Это как-то связано с твоим отцом?
— Это не имеет к нему никакого отношения, — возражаю я. Мой голос выдает
негодование, которое я всегда испытываю при упоминании имени Сергея, но такой человек,
как Виктор, не прислушивается ни к чьим предупреждениям.
— Ты никогда не считал себя нормальным, Лешенька. Тебе стоит откинуть эти страхи.
Катя будет тебе хорошей женой. Она уже знает о твоем состоянии. И она принимает это. Она
будет верна. Без вариантов.
Только она мне не верна. Она лгунья и шлюха. Она из тех, кто ищет
высокопоставленного мужа, но предпочитает отведать каждого собрата вора у него за
спиной. Но Виктору я этого не говорю. Вместо этого я только киваю.
Он вздыхает и откидывается на спинку стула, требуя еще выпить. Официант быстро
наполняет его рюмку и оставляет нас беседовать.
— А что с этой рабыней? — спрашивает он. — Ты собираешься держать ее в Америке,
пока не приедет Арман?
Его слова пробуждают к жизни мысленный образ девушки. Талия. Это тот же самый
образ, о котором я думал много раз с тех пор, как встретил ее только вчера вечером. Она
пострадала больше, чем я предполагал. Франко был прав. Я изучил каждую деталь ее жизни.
По фотографиям. Но встретиться с ней лично… видеть ее в таких условиях… Я не был готов
к такому.
Она — кожа да кости. Спутанные светлые волосы и изможденное безжизненное лицо.
Эти пустые серые глаза стали болезненным напоминанием о ком-то другом. Еще одном
призраке. Том, который частенько преследует меня. И уже сейчас Талия пробуждает
воспоминания, к которым у меня нет желания возвращаться. Со вчерашнего вечера я тысячу
раз сомневался в своей стратегии. И все же даже сейчас мне не терпится вернуть ее и
привезти к себе домой. Чтобы осуществить свои планы, прежде чем я смогу продолжать
сомневаться в их жизнеспособности и дальше.
— Да, — говорю я Виктору. — Она останется в моем доме.
— У тебя дома? — спрашивает он.
— Магда позаботится о ней, — объясняю я.
Он больше не оспаривает мое решение, чему я очень рад. Но он замечает мой явный
дискомфорт.
— Ты кажешься… сгораешь от нетерпения, — замечает он.
— Да, не терпится вернуться домой, — отвечаю я.
Он кивает: — Ах, да. Что ж, значит, нас двое. Мы дадим Арману неделю, чтобы он
пришел. А если нет, то мы будем двигаться вперед. И мы оба сможем вернуться в наши
убежища.
— Согласен, — отвечаю я.
Я уже знаю, что Арман не пойдет на сделку. Потому что это его решение отвечает моим
планам. И все же, когда Виктор поднимает свою рюмку, чтобы произнести тост, предатель
внутри меня поднимает тост в ответ.
Глава 4
Талия
Арман объявляет, что уезжает по делам. Для меня это редкий перерыв, и я должна
чувствовать облегчение. Но я никогда ничего не чувствую. Мой мир вернулся в нормальное
русло. Белый шум. Полная статика. Онемение окутывает меня, и я пытаюсь забыть, что
только что снова начала считать таблетки. Еще слишком много дней, чтобы пополнить мой
запас.
У меня есть план. Это единственное, что у меня есть. Единственная мотивация, которая
вдыхает в меня жизнь изо дня в день. Я буду тем, кто освободит себя. Это будет мой выбор.
Время не имеет значения. Времени в этом месте даже не существует. Как и в моем сердце.
Только свет в отдалении. Ангелы ждут меня по ту сторону.
Я воздвигла вокруг себя стену невидимой брони. И она работает почти все время. Нет
ни тепла, ни страха, ни удовольствия. Даже в мелочах. Но иногда я все еще испытываю
печаль, такую глубокую и сильную, что мне кажется, будто я — бесконечная бездна
отчаяния. И тревога. Я тоже испытываю это время от времени. Для таких, как я, есть только
одно лекарство. Я давно приняла эту истину. Но это понимание трудно объяснить кому-либо
еще. Чувство оцепенения вперемешку с печалью и отчаянием. Это три противоречивые
эмоции, и по определению я не должна чувствовать их вместе. Но я чувствую.
Я хочу, чтобы вообще ничего не было. Никогда больше. Никакой боли. Никакой печали.
Просто ничего.
Это единственный путь. И я не оставлю эту мысль. Я не сдамся. Это единственная
надежда, которая живет на просторах моей бесплодной души. Единственная настоящая
свобода, которая у меня когда-либо будет. Курс был определен, и отклонение от него для
меня не вариант.
Это мысль, которая несет меня через все. Единственное, что меня поддерживает.
***
Прошла неделя с момента, когда Арман уехал. Я не выхожу из своей комнаты и вижу
другого живого человека только тогда, когда Каролина подходит к моей двери. Она
использует отпуск Армана как возможность выместить свою ненависть на мне. Я редко ем,
когда он в отъезде, и она пользуется моим и без того разбитым лицом, ударяя меня каждый
раз, когда наносит визит. Даже если бы я не была прикована к стене, я сомневаюсь, что
смогла бы найти в себе силы сопротивляться. Мое тело худое и слабое. Мне не нужно
зеркало, чтобы понять это.
И оно слабеет с каждым днем. Я приветствую эту слабость. И кулаки тоже. Всегда есть
шанс, что она зайдет слишком далеко.
Но этого никогда не происходит.
На четвертый день я слышу, как она спорит с кем-то за моей дверью. Делает это она по-
русски, так что слов я не понимаю, но голос знакомый. Голос принадлежит человеку,
которого я теперь знаю как Алексея Николаева. Дверь приоткрывается, и я могу различить
только искаженные очертания его фигуры из-под моих опухших век. Его шаги мягки, когда
они приближаются, но слова из его рта резки.
Я не знаю, что он говорит Каролине. Но она не отвечает.
Он опускается передо мной на колени, его пальцы снова нежно касаются моей щеки.
 — Она сделала это с тобой? — спрашивает он.
Не знаю почему, но я хочу ему ответить. Ненавижу его. Но доброта его прикосновения
растворяет на секунду мою броню. Мои губы приоткрываются, но они слишком
потрескались, чтобы говорить. Я весь день не пила. Мне требуется несколько попыток,
чтобы выговорить это слово.
— И то и другое.
Он кивает: А потом поднимается на ноги. Он приближается к Каролине и прижимает ее
к стене, схватив за горло. Я могу только слушать резкий тон его слов, не понимая их.
Каролина кивает, и звук ее рыданий приносит мне никогда не испытываемое ранее
удовлетворение.
А потом он исчезает.
Следующие три дня Каролина кормит меня три раза в день и больше ко мне не
прикасается.
Когда Арман возвращается домой, его настроение хуже, чем обычно, и я даже не
замечаю этого. Он врывается в мою комнату, изрыгая что-то о том, что я сболтнула что-то
Николаеву, и как я об этом пожалею. Он бьет меня снова и снова, а потом душит, пока я не
теряю сознание.
Когда я прихожу в сознание, я вся покрыта сгустками кровавого месива, а Каролина
склонилась надо мной, протирает меня губкой с ухмылкой на лице.
— Это для твоего же блага, — говорит она с сильным акцентом. — Скоро ты
выберешься отсюда и осчастливишь нас обеих.
Я пытаюсь осмыслить ее слова, но моя голова все еще кружится, и все кажется
бессмысленным. Мои веки слишком тяжелые. И я больше не могу держать их открытыми.
Когда я снова очухиваюсь, то получаю жгучую пощечину по больному лицу. Я резко
втягиваю воздух, только чтобы понять, что теперь стою в вертикальном положении,
прислонившись к стене. Арман стоит передо мной, а за ним еще один мужчина. Мне
требуется секунда, чтобы узнать Алексея. Его губы плотно сжаты, эти стальные голубые
глаза сверлят меня.
— Ты меня слышишь, пизда? — рычит Арман, снова поднимая руку.
Алексей отрывисто чеканит несколько слов, которые обжигают Армана и заставляют
его остановиться. Арман никому не прислуживает. Но все же он подчиняется приказам этого
человека. Так что, возможно, то, что говорили эти рабы, правда. Возможно, он безжалостен.
Человек, которому нельзя перечить.
Но какой у него интерес ко мне? Его глаза скользят по мне расчетливым взглядом,
отмечая за каждый синяк и царапину. Арман воспринимает это как намек, чтобы начать
тыкать в мое тело. Он, кажется, указывает на все, что он считает моими недостатками, и он
не слишком мягок в этом. Но Алексей не смотрит, куда указывает Арман. Он не сводит глаз
с Армана, пристально вглядываясь в его лицо. Ядовитый стук моего сердца говорит мне, что
это не закончится хорошо.
Алексей делает шаг вперед, рассеянно пропуская сквозь пальцы прядь моих волос. Я
вздрагиваю от боли в голове, и он хмурится.
— Она американка, не так ли? — спрашивает он.
Я с любопытством смотрю на него. Он уже знает, что я американка, так как говорил со
мной по-английски на прошлой неделе. Так почему же он делает вид, что не в курсе?
Арман отвечает, но Алексей, кажется, его не слышит. Его взгляд все еще сосредоточен
на мне, а мой — на нем. Только после того, как я прерываю контакт, он поворачивается к
Арману.
В комнате на несколько неловких мгновений воцаряется тишина, прежде чем Алексей
повторяет свой вопрос.
— Американка?
Арман оценивающе смотрит на него и кивает.
— Да. Американская жемчужина. Так что вы должны понять мои терзания при
расставании с ней, пусть даже на время. Она стоит больших денег, и она очень ценна для
меня.
— И правда ценна, — отвечает Алексей. — Как и груз, который я ожидал.
При этих словах лицо Армана мрачнеет, и впервые за все время, что я его знаю, он
действительно теряет дар речи. И тут я понимаю, что если Арман боится этого парня, то и я,
наверное, должна его опасаться. Но они говорят о том, чтобы заложить меня этому человеку,
который уже испортил все мои планы. И за что?
— Ты нас подставил, — констатирует Алексей. — Ты можешь либо расстаться с ней в
качестве залога, либо я сообщу Виктору, что ты полностью разорвал сделку…
Арман недовольно рычит и вскидывает руки.
— Поверь мне, когда я говорю это, я делаю тебе одолжение. Эту девушку невозможно
обучить. В этом отношении она ничего не стоит. Я перепробовал все. Я думаю, что этой
шалаве действительно нравятся побои, которыми я ее одариваю. Но у меня есть еще одна
рабыня, которая…
— Нет, — возражает Алексей. — Меня не интересуют другие рабыни, Арман. Идея
залога состоит в том, чтобы расстаться с чем-то ценным. Ни одна из твоих других рабынь не
подойдет. Это должна быть она или никто.
— Да, да, — Арман послушно кивает. — Я понимаю. Мы все здесь друзья… нет нужды
в угрозах. Ты можешь забрать девушку.
В комнате становится тихо, Алексей еще раз оглядывает меня. Арман все еще
нервничает, это видно по его вспотевшему лбу, и я тоже нервничаю. Но потом я думаю о
возможностях за пределами этой комнаты. Этот человек не знает меня. Возможно, он нашел
мои таблетки, но он не может предсказать все мысли, которые вертятся у меня в голове.
Уход отсюда означает больше возможностей. Больше возможностей найти другое средство.
— Я возьму ее, — прерывает молчание Алексей. — До тех пор, пока ты не выполнишь
заказ на потерянный груз, плюс еще три…
— Три дополнительных груза? — Арман выпучивает глаза. — Но это может занять…
— Такова плата за ведение дел со мной, — отвечает Алексей. — Ты доставил мне
неудобства, и я уже начинаю уставать от тебя. Так мы договорились или нет?
— Очень хорошо, — говорит Арман. — Я могу прислать ее сегодня днем.
— Нет. — Алексей качает головой. — Я возьму ее прямо сейчас.
Арман угрюмо расстегивает мои кандалы и привязывает поводок к ошейнику. Он
рывком поднимает меня на ноги и заставляет выйти на улицу без одежды. Он протягивает
Алексею поводок и в последний раз гладит меня по лицу. Я вздрагиваю, отказываясь
смотреть на него.
На улице пасмурно, мои глаза слезятся от дневного света. Это первый раз за год, когда я
нахожусь на улице. Это настолько ошеломляет, что мне приходится бороться с желанием
прикрыть глаза. Спрятаться в темноте, как животное, которым я являюсь. Алексей
провожает меня к машине, где на страже стоит еще один мужчина. Он открывает дверь, и я
проскальзываю на заднее сиденье, Алексей следует за мной. Как только Арман возвращается
в дом, он снимает поводок с моего ошейника. Затем он хмурится и, сняв пиджак,
протягивает его мне.
Я вообще не понимаю этого доброго жеста, даже если мне холодно. Я колеблюсь, но, в
конце концов, решаю взять его, так как мне отчаянно нужен безопасный кокон. Он теплый и
пахнет им, но меня это не беспокоит.
Алексей что-то говорит водителю, который смотрит на меня в зеркало заднего вида,
прежде чем включить обогреватель и тронуться с места. Пока мы едем, чувствую на себе
взгляд Алексея, но я слишком поглощена пейзажем за окном, чтобы обращать внимание на
что-то еще. Я даже не знаю, где нахожусь. Когда Дмитрий бросил меня на произвол судьбы,
я была одурманена наркотиками на много дней, может быть, даже недель. Это время — все,
кроме ужасающего осознания его предательства, — как в тумане.
Я понимаю, что это не имеет значения. Где бы я ни была, это не имеет значения. Мое
сердце и тело ослабели, но я должна держать свой ум острым. Сосредоточиться на любой
возможности, которая представится, прежде чем я спущусь на следующий уровень ада.
Я внимательно осматриваюсь. За окном нет ничего, кроме пейзажа. Мы находимся на
длинном, пустынном отрезке шоссе. И Алексей теперь сосредоточился на пейзаже за окном.
Поэтому я смотрю поверх воротника его пиджака, оценивая его. Я ненавижу его за то, что он
забрал мои таблетки. Мою свободу. Но он также был добр ко мне. Я знаю лучше, чем кто-
либо другой, что доброта всегда имеет свою цену. Доброта — это всего лишь иллюзия. Как
Дмитрий.
Этот человек ничем не отличается от него. Его движения грациозны, он ерзает на
сиденье и смотрит в окно. Он спокоен и собран, как будто вокруг него есть силовое поле,
через которое никто не может проникнуть. Он все так же хорошо одет, как я его запомнила,
и чист, чего я не могу сказать об Армане, который мылся только тогда, когда ему это было
удобно. Но я предпочла бы иметь дело с Арманом, а не с этим человеком. По крайней мере,
Арман не скрывает свою истинную сущность под красивой одеждой и фальшивой
внешностью.
— Меня зовут Алексей, — его голос заполняет крошечное пространство, когда он
поворачивается и ловит мой пристальный взгляд.
Я ничего не отвечаю. Но все же он упорствует.
— Теперь по правилам приличия тебе следует назвать мне свое имя, — говорит он.
У меня нет имени. Я — ничто. Никто. Если я когда-нибудь и была кем-то, то теперь
стала тем, кого я не знаю. Поэтому я молчу. В безопасности в своей голове. Он не может
отнять это у меня. Он этого не сделает.
Он хмурится, и в машине снова воцаряется тишина. А вместе с ней поднимается и моя
тревога. Я не могу его прочесть. Он пытается проникнуть в мою голову. Пытаясь швырнуть
все имеющееся в его распоряжении оружие в мою и без того изодранную броню. Когда он
рядом, чувства возвращаются. То, что я твердила себе, что никогда больше не почувствую.
Мне нужно уйти. Мне нужно улететь. Любыми возможными способами.
Водитель сворачивает с шоссе на гравийную дорогу, сбавляя скорость. Мое вялое сердце
бьется слишком быстро. Слишком громко. Я оглядываюсь на Алексея, и вся неуверенность,
которую я чувствую по отношению к нему, подпитывает мой страх. Я принимаю решение за
долю секунды до того, как успеваю подумать.
 Я распахиваю дверцу и изо всех сил высовываюсь из машины. Но этого недостаточно.
Что-то сильное цепляется за мою ногу, и машина с визгом останавливается. По инерции
дверь с хрустом врезается мне в ребра, выбивая весь воздух из легких. Я пытаюсь брыкаться
и кричать, но мое тело застывает в раскаленной добела боли.
Меня втягивают обратно в машину, мой взгляд сталкивается с изменчивым синим. Он
ругается по-русски, трясет меня и смотрит на меня дикими глазами. Когда я не отвечаю, он
переходит на английский.
— О чем ты думаешь? — Он крепче прижимает меня к себе. — Ты скорее убьешь себя,
чем поедешь со мной домой? Неужели ты думаешь, что я хуже Армана?
То, как он это произносит, звучит как нечто личное, но я не знаю почему. Я не знаю,
что сказать, поэтому просто продолжаю молча смотреть на него. Нет такого объяснения,
которое бы он когда-нибудь понял. Нет слов, чтобы передать, что сама жизненная сущность
была выкачана из меня, и обломки в его руках — это все, что осталось.
Я должна была умереть в той ванне двенадцать лет назад. И я это сделала. Только мое
тело вернулось к жизни. То, что осталось теперь, — просто призрак.
— Отвечай! — Алексей снова трясет меня, и я плюхаюсь в его объятия, как вялая лапша.
Его взгляд выдает его отвращение ко мне. Его негодование. Я много раз видела то же
самое у Армана, и это меня не беспокоило. Но на этом лице и от этого человека — это меня
задевает.
— Почему ты не мог просто отпустить меня? — кричу я в ответ. — Ты забрал у меня
таблетки! Ты отнял у меня все.
Он недоверчиво смотрит на меня. И в одно мгновение все человеческое исчезает с его
лица. Он дергает меня поперек сиденья, прижимая животом к своим коленям. Его рука
сильно шлепает мою задницу.
Я не издаю ни звука. И даже не вздрагиваю. Потому что его шлепки — ничто по
сравнению с кулаками Армана. Это только еще больше его злит. Он осыпает мою пятую
точку серией сильных ударов, ворча каждый раз. Мужчина на водительском сиденье
привлекает его внимание, когда он оборачивается и хлопает его по плечу.
— Лешка.
Алексей замирает, его рука все еще на моей заднице. Я смотрю на дверную ручку, все
еще оплакивая свою неудачную попытку. А потом он рывком сажает меня к себе на колени.
Его глаза встречаются с моими, и его рука поднимается к моему лицу. Нежный. Такой
нежный. В его взгляде читается раскаяние. Но я не знаю почему. Он не причинил мне вреда.
Он никогда не сможет причинить мне боль. Больше никто не сможет.
Когда он читает это по выражению моего лица, гнев возвращается. Его пальцы сжимают
мое лицо, и его горячее дыхание касается моих губ, когда он говорит.
— Никогда больше так не делай, Солнышко. Я не тот человек, которого тебе стоит
испытывать, ведь тебе не понравится то, что произойдет дальше.
Он толкает меня обратно на сиденье и пристегивает, прежде чем запереть двери с
помощью рычагов управления. После чего машина снова трогается с места. На краткий миг
что-то пробегает между ним и водителем в зеркале заднего вида. Какая-то невысказанная
мысль.
На его лице мелькает чувство вины. Водитель говорит с ним по-русски, но Алексей
сосредоточен на пейзаже, как будто даже не слышит.
Остаток пути проходит в тишине и напряжении. Ребра болят, и я едва могу дышать.
Чувство глубокой, пульсирующей печали расцветает во мне, подавляя оцепенение.
Я пыталась и снова потерпела неудачу.
И я знаю, что этот человек никогда меня не отпустит. Я только променяла одного
тюремщика на другого.
Машина останавливается, и я вижу, что мы стоим у частного самолетного ангара. За то
время, что я поворачиваюсь к Алексею с вопросительным взглядом, он уже вонзает мне иглу
в руку.
— Ш-ш-ш… — его пальцы скользят по моему испуганному лицу. — Спи.
Что я и делаю.
Глава 5
Талия
Хлопаю глазами, открывая и закрывая их, стон вибрирует на моих губах, когда я
отрываю свое лицо от куска кожи, на котором оно покоится. Голова раскалывается, во рту
пересохло. Я лежу неподвижно, но подо мной что-то движется. Шины, понимаю я через
мгновение. Я в машине, растянувшись на заднем сиденье.
Я пытаюсь перевернуться, и моя голова натыкается на что-то, когда я это делаю.
Обтянутое брюками бедро. Я поднимаю глаза и вижу, что Алексей смотрит на меня сверху
вниз.
— Где мы? — хриплю я.
— Недалеко от Бостона, — отвечает он. — Почти около моего дома.
Его ответ посылает небольшую волну паники через меня. И слова покидают мой рот, не
давая мозгу отфильтровать их.
— Я не хочу ехать в Бостон.
Он приподнимает бровь и пожимает плечами.
— Ты и не поедешь.
И это все. Это все, что мне нужно услышать, чтобы вернуться в свое комфортное
состояние оцепенения. Стены воскресают сами собой, моя эмоциональная крепость
восстанавливается.
Мне удается сесть прямо, и я замечаю, что теперь полностью одета. В леггинсах и
свитере. Возникает короткий вопрос, кто меня одел, но он быстро исчезает. Мое внимание
приковано к пейзажу за окном.
Я вернулась в Массачусетс. Мой разум сейчас слишком хрупок, чтобы принять это.
Поэтому я говорю себе, что это не реально. Что все это не реально. Но даже так, мои губы
снова повторяют эти слова.
— Я не собираюсь возвращаться в Бостон.
Алексей бросает на меня любопытный взгляд, но не отвечает. И поэтому я
удовлетворена его молчанием. Мои мысли ускользают в пустые пространства мозга, а я лишь
сторонний наблюдатель. Раскинувшиеся просторы деревьев за окном — взрыв красок для
моих тусклых глаз. Сейчас осень. И вот откуда я знаю, что слова Алексея правдивы. Нет
ничего лучше Массачусетса осенью.
Но это нереально. И меня здесь нет.
Дорога длинная и в машине тихо. «Почти» для Алексея значит больше часа. Я просто
наблюдаю за пейзажем, пролетающим за окном, пока мои глаза не начинают болеть
слишком сильно, и мне снова нужно дать им отдохнуть.
Когда мы, наконец, добираемся до места назначения, меня окружает комфорт. Дом —
это крепость посреди пустыни, окруженная только дикой природой. Я вдали от людей.
Подальше от всего. Всего, кроме него.
Машина останавливается, и я пытаюсь выбраться самостоятельно. Вскоре я понимаю,
что мои ноги не работают. Алексей поднимает меня на руки, как ребенка, и несет внутрь. На
нем мягкий синий свитер, который при каждом шаге трется о мое лицо. Свитер пахнет им.
Как дуб и гвоздика. И коньяк.
Он проносит меня через ряд залов и комнат, прежде чем мы достигаем места
назначения. У меня нет времени, чтобы вникнуть в детали дома за то время, что он
открывает дверь и укладывает меня на кровать. Настоящая кровать, с двумя матрасами и
каркасом.
Мягкость чужда моему телу, и все в этой комнате ошеломляет меня. Я так долго жила в
темноте, а эта комната светлая. Шторы раздвинуты, солнечный свет льется на пол. Я хочу
закрыть их. Хочу оставаться в темноте. Но я не могу пошевелиться.
Мои глаза блуждают по комнате, вбирая все это. Здесь стоит книжный шкаф, набитый
книгами. И стол с художественными принадлежностями. Огромный стул у окна.
Насыщенные цвета и холодные каменные стены. Комната слишком велика и все же слишком
мала. И все это обрушивается на меня.
Я хватаюсь за горло, чувствуя клаустрофобию, но останавливаюсь, когда Алексей
окликает кого-то по-русски. Когда я вздрагиваю, он встает передо мной и хмурится. И тут в
комнату вбегает пожилая женщина. Она слегка улыбается и кланяется, ее глаза
устремляются прямо на меня.
Она старше Каролины. И она не смотрит на меня так, как Каролина. У нее мягкие карие
глаза и темные волосы с проседью. Они зачесаны в пучок, а ее цветастое платье прикрывает
фартук. Если бы у меня была бабушка, я представляю, как она могла бы выглядеть.
— Талия, это Магда, — говорит мне Алексей. — Она следит за порядком в доме.
Я хмурюсь и снова переключаю внимание на него. Потому что он произнес мое имя. А я
никогда не называла ему своего имени. Я в замешательстве, голова болит, и я потираю
виски. Я понимаю, что давно не принимала таблеток. Даже половины таблетки. И все болит.
Мне нужно хотя бы полпачки, чтобы онеметь. А остальное я могу припрятать.
Интересно, сколько Алексей даст мне теперь, когда знает мою тайну? Это беспокоит меня,
но у меня нет времени думать об этом.
Магда встает передо мной, одаривая меня легкой сочувственной улыбкой.
— Привет, Талия, — приветствует она меня по-английски, хотя акцент у нее очень
русский.
Я тупо смотрю на нее.
Алексей бросает несколько коротких фраз по-русски и направляется к двери. Но прежде
чем уйти, он останавливается, его взгляд возвращается ко мне.
— Убери все острые предметы из туалета, — говорит он Магде. — И ванной тоже.
Магда хмурится, но кивает. А потом Алексей уходит. Я все еще смотрю на дверь, когда
Магда берет меня за руку и ведет к шкафу.
— Здесь есть одежда, — говорит она. — Так что можешь выбрать, что тебе нравится,
пока…
Я не слышу остальных ее слов. Я смотрю на одежду, но не прикасаюсь к ней. Ее
слишком много. Слишком много цветов. Чувство клаустрофобии вернулось, и я отодвигаюсь
от шкафа, натыкаясь на стену.
— Мисс Талия? — спрашивает Магда с явным беспокойством в голосе. — Вы в
порядке? Вам нужно присесть?
Качаю головой.
— Очень хорошо. — Она кивает. — Мистер Николаев хочет, чтобы вы привели себя в
порядок. Вы можете воспользоваться душем, а я буду снаружи, если вам понадобится
помощь.
Она ведет меня к двери в смежную ванную, но я останавливаюсь, прежде чем войти.
 — Мисс Талия?
Я не могу смотреть на нее, когда говорю. Я не могу позволить ей увидеть, что онемение
снова ускользает.
— Здесь есть зеркало? — интересуюсь я.
— Да, конечно, — отвечает она. — Я вам покажу.
— Я не хочу видеть.
В комнате тихо. Она обдумывает мои слова. А потом она ускользает и возвращается
через несколько мгновений.
— Вот, — говорит она. — Я его уже прикрыла. Больше никакого зеркала.
На этот раз я позволяю ей провести меня внутрь. Ванная комната большая и, как и все
остальное, подавляющая. Но когда я перевожу взгляд на ванну, возникает ощущение чего-то
знакомого и страстного. Те же самые слова начинают звучать у меня в голове. И голос моей
матери. Ангелы по утрам. Четыре ангела. И я тоже.
Скоро…
— Никаких ванн, — Магда разрушает мою реальность двумя простыми словами.
Она подталкивает меня к душевой кабине и включает ее. А потом я смотрю, как она
убирает бритвы и все остальное, чем я могу пораниться.
— Как только вы помоетесь, я обработаю ваши раны, — заявляет Магда.
И с этими словами она садится в кресло напротив ванной, откуда может быстро
добраться до меня, если понадобится. Это только подтверждает мысль, эхом отдающуюся в
моей голове.
Этот человек никогда меня не отпустит.
Глава 6
Талия
Я не спеша принимаю душ, позволяя ноющим мышцам впитывать тепло. Я не помню,
когда в последний раз ощущала горячую воду на своей коже. Когда Каролина купала меня,
она не пожалела для меня роскошных средств.
В этом душе много туалетных принадлежностей. Выбор ошеломляет меня, а на мои
глаза что-то начинает сильно давить. Онемение ускользает, и боль жадно овладевает моим
телом и разумом. Не хочу этого. Я ничего этого не хочу.
Я просто хочу быть свободной. Как и они. Как моя семья.
Но он мне не позволяет.
Я тянусь за бутылкой, не проверяя этикетку, и использую ее содержимое на каждой
части своего тела. Я продолжаю брызгать цветочным гелем в руки и умываться, снова и
снова, но никогда не отмоюсь. Когда я моргаю и открываю глаза, моя кожа содрана, и я
дрожу.
— Достаточно, — говорит мне Магда, появляясь за дверью с полотенцем. — Ты
слишком усердно скребла.
Когда я выхожу из душа, мои колени почти подгибаются. Магда хватает меня за руку и
помогает сесть на стул. Она обматывает меня пушистым полотенцем, но это не помогает. Я
все еще дрожу. Становится все хуже.
— Мисс Талия, с вами все в порядке?
— Мне н-н-нужна таблетка. — Мои зубы стучат.
Она качает головой и хмурится.
— Никаких таблеток. Это пройдет.
— Не пройдет, — возражаю я.
Она игнорирует меня и берет несколько предметов из шкафа, прежде чем вернуться ко
мне. Она начинает протирать мои раны. Ее прикосновения нежны, но они словно огонь
обжигают мою кожу. Я вскрикиваю везде, где она касается, и эта боль не похожа ни на что,
что я когда-либо чувствовала раньше.
— Больно, — говорю я ей. — Очень больно.
Я понимаю, что что-то не так, когда выпаливаю эти слова. Как правило, у меня намного
выше болевой порог. Обычно я могу отлючиться от нее. Уплыть куда-нибудь. Но не сейчас.
Мое сердце бешено колотится. Я вся взмокла. И комната кружится.
— Дай мне что-нибудь, — умоляю я. — Все, что угодно.
Магда прижимает руку к моему лбу и гримасничает.
— Ты вся горишь.
Она откручивает крышку с пузырька с "Тайленолом" и протягивает мне две таблетки.
Инстинктивно я понимаю, что это не то, что мне нужно. Но я все равно беру их и запиваю
стаканом воды, который она мне протягивает. А потом я быстро переваливаюсь через унитаз
и через мгновение выблевываю их обратно.
В этот момент появляется Алексей, хмуро глядя на открывшуюся перед ним сцену. Я
растянулась на кафельном полу, голая и дрожащая, пока мой мозг извергает слова изо рта.
— Просто дай мне умереть! — кричу я. — Дай мне что-нибудь. Что угодно. Покончи с
этим. Пожалуйста,
 Я плачу. Впервые за слишком долгое время. Нет никакого оцепенения, никакого
утешения для меня. Теперь я чувствую все. Даже тяжесть его обеспокоенного взгляда, когда
я корчусь на полу. Мне не нужна его забота. Мне нужно его снисхождение.
Он делает четыре быстрых шага и опускается на колени, чтобы подхватить меня на
руки. Он чеканит что-то по-русски Магде, прежде чем она выбегает из комнаты, чтобы
выполнить его приказ.
— У тебя ломка, — говорит он мне. — Это пройдет.
Я качаю головой и извергаю рыдания в область его груди.
— Я не могу. Я не смогу. Пожалуйста…
— Сможешь и будешь.
Его голос почти не оставляет мне выбора. Он посылает меня прямиком в ад.
А потом мы начинаем движение. Он переносит меня в другую комнату и кладет на
кровать, которую только что приготовила Магда. Одеяло сложено до конца, и он осторожно
накрывает меня только простыней. Она все еще похожа на лезвия ножей, поэтому я
отбрасываю ее, а он не спорит.
— Доктор скоро придет, — говорит он мне. — Это не будет длиться вечно, Солнышко.
— Я ненавижу тебя! — кричу я демоническим голосом.
Он вздрагивает, и это меня удивляет. В его лице отражается что-то знакомое. Боль. Ему
больно смотреть на меня в таком состоянии. Ему больно слышать эти слова. Чертова часть
моего мозга цепляется за эту информацию и принимает ее к сведению, прежде чем он
бросает на меня последний взгляд и покидает комнату.
Магда ставит стакан с водой на тумбочку и приглаживает спутанные волосы у меня на
лице, как это делают матери со своими детьми. Все, но только не моя. Моя держала нас
взаперти, где мы не могли ее потревожить.
Я зажмуриваюсь и говорю Магде, чтобы она прекратила. Что она и делает.
— Все в порядке, дитя, — бормочет она. — Теперь все будет хорошо. Мистер Николаев
очень хорошо о тебе позаботится. Здесь ты в безопасности.
Ее добрые слова раздражают меня, и я хочу сказать ей об этом. Я хочу сказать ей, что
она лгунья. Что я никогда не буду в безопасности. Что я никогда не смогу рассчитывать на
чью-то защиту. Только сама на себя. И даже тогда я потерплю неудачу. Но я ничего не
говорю. Потому что еще один резкий толчок боли захватывает мое тело, и я плюхаюсь на бок
и сворачиваюсь в клубок.
— Постарайся немного отдохнуть, — говорит она мне успокаивающим тоном. — Я буду
рядом.
Слышу ее тихие шаги, как она приближается к стулу у окна, и слабая мысль приходит
мне в голову. Хоть я и набросилась на нее, я благодарна, что она здесь. Потому что если я и
попаду в ад, то, по крайней мере, буду не одна.
***
Боль.
Теперь я понимаю, что раньше это слово действительно ничего для меня не значило. То,
что, как мне казалось, я хорошо знала, было всего лишь тенью демона, который обхаживает
меня сейчас. Воет внутри меня, царапая мои внутренности, отчаянно нуждаясь в большем
количестве яда. Мое тело во власти этого демона. Святилища в моей голове больше не
существует. Ничего не существует. Только боль. Жажда. И демон, которого я не могу
контролировать.
 Я продолжаю умолять Магду положить этому конец. Чтобы она убила меня. Я говорю
ужасные вещи, о которых даже не подозревала. В какой-то момент я слышу, как она шмыгает
носом со своего стула в другом конце комнаты.
Кажется, я на какое-то время отключаюсь. Все расплывается, когда я открываю глаза, а
Магда при этом трясет меня.
— Мисс Талия, — говорит она, — это доктор Штейн. Она здесь, чтобы осмотреть вас.
Стон — вот мой единственный ответ. Не могу пошевелиться. Я даже не вижу ничего,
кроме расплывчатой фигуры женщины, нависшей надо мной.
— Она не причинит вам вреда, — мягко говорит Магда. — Просто хочет убедиться, что
с вами все в порядке. Это не займет много времени.
Тычки и постукивания, которые обрушиваются на меня в течение следующих двадцати
минут, едва ли замечаются мной. Боль ушла, и теперь навалилась усталость. Кажется, у меня
еще и галлюцинации. Мои конечности не ощущаются как мои собственные, когда она
поднимает их и исследует каждый дюйм моего тела. Я все еще голая. Но стыда больше нет.
Нет ничего.
Онемение начинает возвращаться, и я благодарна. Магда и доктор говорят по-русски, а
потом Магда переводит мне.
— Она даст вам что-нибудь от боли. Что-то, что поможет с выходом из вашего
состояния.
Боль прошла, но я не спорю. Я приму все, что можно.
— Боль вернется, — добавляет Магда. — Она говорит, что это нормально. Эта жидкость
вам поможет.
Они помогают мне просидеть достаточно долго, чтобы проглотить то, что они мне
дают. А потом я плюхаюсь обратно на подушку, закатывая глаза к потолку.
— Ей также нужно провести вагинальный осмотр, — говорит Магда.
В ее голосе слышится беспокойство. Как будто я могу отреагировать негативно. Они не
могут сделать мне ничего хуже того, что уже сотворили со мной. Мое тело так давно не
принадлежало мне, что я больше ничего не помню. Поэтому я не отрываю глаз от потолка и
придумываю в голове новый номер. Тридцать. Я дам себе тридцать дней, чтобы найти
другой путь. К тому времени Алексей ослабит бдительность. Я постараюсь убедить его, что
мне лучше.
Щелчок латексных перчаток, и внутри меня оказывается инструмент. Это не больно. Но
затем доктор перемещает ВМС[1] внутри меня, и я съеживаюсь от этого ощущения. Арман
поставил ее, когда покупал меня.
Доктор Штейн что-то бормочет по-русски, и они с Магдой несколько минут тихо
беседуют, приходя к какому-то выводу. А потом Магда крепче сжимает мою руку и говорит
что-то по-английски, но я не слышу.
Внутри меня что-то шевелится, а потом Доктор отстраняется и похлопывает меня по
ноге. Магда прикрывает мою нижнюю половину, пока доктор готовится к чему-то еще. Мои
глаза закрываются, и игла входит в мою руку.
— Анализ крови, — поясняет Магда.
Когда эта часть заканчивается, Магда полностью накрывает меня.
— Вы очень хорошо справились. — Она ободряюще похлопывает меня по руке.
Я не хочу, чтобы она была добра ко мне. Я ничего этого не хочу. Это последние слова,
которые я говорю себе перед тем, как провалиться в сон.
Глава 7
Алексей
Я просматриваю отчеты на экране компьютера, когда Франко стучит по моему столу,
чтобы привлечь мое внимание. Я смотрю на него мутным взглядом.
— Ты хотел меня видеть? — спрашивает он.
Я киваю и использую пульт, чтобы вывести информацию, которую я получил на
мониторах на стену. Франко поворачивается, чтобы рассмотреть лица на экране, а также
имена и адреса под ними.
— Что все это значит? — спрашивает он.
Еще один щелчок выводит на стену скриншоты ставок, которые я отметил месяц назад.
В то время как Виктор не беспокоится о том, какие ставки приносят ему деньги, я
занимаюсь этим. Есть некоторые вещи в этой жизни, которые даже я не могу не заметить.
— Они делают спортивные ставки по заведомо ложной категории.
Я вспоминаю о нелегальном собачьем бойцовском ринге, который обнаружил, и
Франко больше не задает вопросов, за исключением самого важного.
— Чего бы ты хотел?
— Сделать им двойной выстрел. — Я указываю на мужчин слева. — Один в голову,
другой в сердце. А потом приведи ко мне Эббота.
Франко кивает, но прежде чем уйти, снова показывает на мониторы.
— Николай ждет тебя внизу.
Мои пальцы сжимаются вокруг бокала коньяка в руке, когда я переворачиваюсь к
домашним камерам и наблюдаю за ним на экране.
— Чего он хочет?
— Поговорить с тобой, — неопределенно отвечает Франко. А потом он выходит из
комнаты, позволяя моей ярости спокойно поглотить меня.
Я сдерживаю его остатками своего напитка, прежде чем достаточно успокоиться, чтобы
посмотреть ему в лицо. Мой сводный брат Николай. Хотя у нас разные фамилии. Мой отец
слишком стыдился меня, чтобы позволить мне носить его фамилию. Поэтому я ношу
фамилию Николаев, доставшуюся мне по наследству от моей покойной матери, а он носит
фамилию нашего отца Козлов. К счастью для моего отца, мы совсем не похожи, что
позволяет избежать домыслов. Больше всего он боится, что правда откроется его братьям
ворам. Что они узнают, что у него есть неполноценный сын. Николай — его гордость и
радость, а я — ничто.
Когда я прихожу в гостиную, Николай ждет меня, сложив руки на коленях. У него более
светлые волосы и цвет лица, чем у меня, и когда я встречаюсь с ним взглядом, его глаза —
точная копия глаз моего отца.
— Это деловой визит? — интересуюсь я.
— Да. — Он встает и протягивает мне руку, которую я игнорирую.
Я указываю на бар в другом конце комнаты.
— Угощайся напитками, если хочешь. Как и всем остальным.
Оскорбление не остается незамеченным, но он игнорирует его. Виктор не замечает
напряженности между нами, и это единственная причина, по которой я позволяю ему
находиться в моем доме. Он был здесь всего один раз после того случая полгода назад, а
потом ушел со сломанной рукой и почерневшим лицом. Если бы Виктор знал о
случившемся, Николаю повезло бы отделаться в лучшем случае потерей нескольких
конечностей.
Но, несмотря на жестокое соперничество между нами, он мой брат. И он никогда не
осмеливался поделиться моим секретом с ворами или с кем-то еще, кто мог бы легко
использовать его в своих интересах. Только по этой причине я чувствую, что обязан ему
небольшой любезностью.
— Анатолий послал меня узнать, когда можно устроить вечеринку по случаю
помолвки, — говорит Николай.
— Тогда это была напрасная поездка, — сообщаю я ему. — Ты должен это знать.
— У меня нет оправданий своим поступкам, — говорит мне Николай. — Это была
ошибка, Лёшенька. Я знаю, что заслуживаю смерти за то, что сделал с тобой. И иногда мне
хочется, чтобы ты рассказал им. Рассказал им правду. Я не хочу продолжать в том же духе. Я
хочу исправить причиненный ущерб. Так что, пожалуйста, скажите мне, как я могу все
исправить.
— Разговор окончен, — сообщаю я ему. — Так что, если у тебя нет ко мне других дел,
можешь проваливать.
Николай хмурится и засовывает руки в карманы.
— Что же мне тогда ему сказать?
— Это тебе решать, — отвечаю я. — Я уверен, ты что-нибудь придумаешь.
Странное выражение появляется на его лице, и он возводит глаза к потолку. Хотя сам я
его не слышу, я точно знаю, что это такое. Девушка. У нее опять приступ. Который я сегодня
слишком долго наблюдал с монитора на стене.
Напряжение в моем теле вот-вот взорвется, если я не выпущу его в ближайшее время.
— Что там такое? — спрашивает Николай.
— Это тебя не касается.
Он хмурится, но не спорит, когда я указываю на дверь. Он делает еще одну паузу, чтобы
прислушаться к звукам наверху, а затем уходит, как я и просил.
К тому времени, когда Франко возвращается с моим пленником, я еще больше
нервничаю и слишком пьян. Но его раскаяние не может ждать. Потому что в данный момент
это именно то, что мне нужно.
Я одобрительно киваю человеку с кляпом во рту, перекинутому через громоздкое тело
Франко.
— Отведи его в подвал. — Я хватаю бутылку коньяка из бара. — Я спущусь через
минуту.
Глава 8
Талия
Дни сливаются в повторяющуюся картину боли и сна. Магда каждое утро кормит меня
бульоном и прописанными лекарствами. Все слишком живо и остро для моих
чувствительных глаз, и я умоляю ее погрузить комнату в темноту.
Она соглашается на мою просьбу и позволяет мне спать. Другого выбора нет. Я не могу
встать с кровати. Или, по крайней мере, я думаю, что не могу. Пока однажды ночью я не
оказываюсь на полу, свернувшись калачиком, как раньше у Армана, когда он забрал мой
матрас. Это тяжело и неудобно, но знакомо. Я хочу остаться там.
Когда Алексей поднимает меня и возвращает на кровать, мои тихие протесты
прерывают его резкие слова.
— Ты спишь на кровати в моем доме, — говорит он мне. — Всегда.
А потом он оставляет меня в моем собственном особом аду.
Проходит три недели, прежде чем симптомы исчезают и мой разум проясняется. В
первый раз, когда я сажусь в постели и оглядываю комнату, мне приходится напоминать
себе, где я нахожусь. На трезвый взгляд все выглядит иначе. Более дорогим.
Стены выложены камнем. И цвета комнаты насыщенные и темные. Золотые и
бургундские драпировки и коврики в тон мебели из красного дерева.
Она огромна. Слишком огромна для меня. И шторы снова задернуты, позволяют
естественному свету проникать в пространство комнаты. И он все еще кажется слишком
ярким. Когда я свешиваю ноги с кровати и переношу на них вес тела, они становятся
деревянными, и мне приходится держаться за матрас, пока я делаю первые несколько шагов.
Мягкий материал касается моей кожи, и я бросаю взгляд вниз. Я понимаю, что на мне
пижама. Мягкий розовый хлопок. Это странное ощущение на коже, которая так долго была
обнажена.
Я двигаюсь по комнате, прикасаясь ко всему, что мне чуждо. Вещи, которые я не видела
и не чувствовала куда дольше, чем могу вспомнить. Книги, холсты, кисти. Текстуры
ощущаются странными подушечками моих пальцев. На обратной стороне холста я нахожу
скобу, которую отрываю пальцами.
Инстинктивно я прижимаю ее к ладони, снимая напряжение в груди со знакомой
болью. Потом дверь открывается, и я бросаю ее на пол.
Магда встречает мой взгляд, ее глаза следят за движением, и она хмурится. В руках у
нее поднос с едой. Настоящая еда.
— Вы должны оставаться в постели. — Она грустно улыбается мне, ставя еду на
тумбочку. Я смотрю на яркие фрукты на подносе, и у меня слюнки текут при виде их. Тут
также суп и немного крекеров.
Магда жестом велит мне вернуться в кровать, что я и делаю.
— Ешьте не торопясь, — наставляет она меня, — и остановитесь, когда насытитесь.
Вам не нужно беспокоиться о еде, мисс Талия. Вы сможете поесть в любое время, как только
почувствуете голод.
Я киваю, не в силах сосредоточиться на ней.
Как только она выходит из комнаты, я не подчиняюсь, наедаясь до отвала. Вскоре я уже
стою в ванной и опорожняю желудок. Только после этого инструкции Магды начинают
обретать смысл. Я чищу зубы и добираюсь до мягкого коврика в ванной, прежде чем лечь
отдохнуть. Я проваливаюсь в глубокий сон и просыпаюсь только тогда, когда Алексей снова
поднимает меня.
По запаху дуба и гвоздики я могу сказать, что это именно он. Он берет меня на руки и
снова несет к кровати. Я открываю глаза и смотрю в потолок, проводя пальцем по узорам,
пока он наблюдает за мной.
— Что ты со мной сделаешь? — интересуюсь я.
— Позабочусь о тебе, — отвечает он.
Его слова никак не влияют. Что, кажется, беспокоит его больше всего, когда я
встречаюсь с его тревожным взглядом. Наконец я пришла в себя. К знакомому состоянию
уныния. Даже без таблеток. И это меня радует. Что я могу оставаться в оцепенении вечно,
может быть. Так будет легче.
— Не хочешь позвонить Мак? — интересуется он.
— Я не знаю, кто это, — отвечаю я.
Он склонил голову набок, изучая меня. Через мгновение он, кажется, что-то решил.
— Ты чувствуешь, что она предала тебя?
— Я ничего не чувствую.
Он поджимает губы и кивает.
— Я приду за тобой завтра, — говорит он.
А потом он выходит из комнаты.
Глава 9
Алексей
Франко и Магда смотрят на меня с одинаковым выражением беспокойства на лицах. Я
игнорирую их и наливаю коньяк в свой бокал.
— Все готово? — интересуюсь я.
— Да, сэр, — отвечает Франко. — Он ждет в вашем кабинете.
— Талия готова, — добавляет Магда.
Я киваю и смотрю на свое отражение в зеркале. Я нервничаю, но это не видно никому,
кроме меня. Если бы была другая альтернатива, мне хотелось бы верить, что я бы ею
воспользовался. Я говорю себе, что то, что я делаю, лучше для девушки. Ради Талии. Здесь,
со мной, она будет в безопасности. В мире, полном монстров и волков, она не выживет.
Вот что я говорю себе, делая жест рукой, чтобы остальные шли в мой кабинет. Магда
колеблется.
— Мистер Николаев, могу я не присутствовать при этом?
Выражение ее лица не оставляет сомнений в том, что она думает по поводу всей этой
затеи. Она с этим не согласна. У Магды сильный материнский инстинкт, и она чувствует,
что защищает Талию. Точно так же, как она защищала меня, когда я был мальчишкой, и мне
больше не на кого было положиться.
— Нет, — говорю я ей. — Талия захочет, чтобы ты была там.
Она вытирает руки о платье, разглаживая его, прежде чем мягко кивнуть мне.
— Очень хорошо.
Они с Франко направляются в мой кабинет и оставляют меня забрать Талию. Когда я
переступаю порог ее двери, я нахожу ее свернувшейся калачиком в кресле у окна. Ее
лодыжки скрещены, а бледные белые пальцы сжимают книгу. Она смотрит на страницы, но
я не думаю, что она вообще воспринимает написанное. Ее мысли витают где-то далеко. Там,
где никто больше не сможет причинить ей боль. Кресло поглощает ее крошечное тело, и
безжизненность в ее глазах пугает даже меня. С ней еще предстоит проделать большую
работу.
Она переводит взгляд со страниц на меня. Выражение ее лица всегда остается
неизменным. Она всегда безэмоциональная, подавленная. Точно такая, как я себе ее
представлял. Именно по этой причине я сказал себе, что она будет идеальной. Но, глядя на
нее сейчас, мне нужно от нее нечто большее. Мне нужно увидеть искру в ее глазах. Что-то,
что подтвердило бы мне, что в ней все еще есть признаки жизни.
— Мне нужно, чтобы ты пошла со мной, — говорю я ей.
Она не спорит. Ее мысли и действия так долго ей не принадлежали, что это, скорее,
реакция на автопилоте с ее стороны, когда она встает и направляется ко мне. Я мог бы с
легкостью повести ее на смерть, и все же она не стала бы спорить. На самом деле, она,
вероятно, обрадуется этому. Это ее самое большое желание.
Магда одела ее в белое кружевное платье. Она выглядит невинной, хотя мы оба знаем,
что это не так. А еще она похожа на ангелоподобное привидение. Все еще слишком худая, с
темными кругами под глазами. Но, тем не менее, она красива. Ее светлые длинные волосы
падают на глаза, подобно щиту от этого мира. Она не хочет, чтобы ее видели другие. Она не
может даже смотреть на себя. Очевидный факт, судя по все еще закрытому зеркалу в ее
ванной.
Это все, что я смог понять, но я не уверен, что смогу принять эти мысли. Я хочу
вытряхнуть ее из этого состояния. Потребовать, чтобы она что-то почувствовала. Но я знаю,
что для этого еще не время.
Поэтому вместо этого я протягиваю руку и убираю непослушные пряди волос ей за уши,
оставляя ее лицо полностью открытым. В ее глазах мелькает беспокойство, и я могу сказать,
что она хочет вернуть их на место. Я не позволяю этого, мои пальцы сжимают ее
подбородок, приподнимают его, чтобы она взглянула на меня.
— Ты сомневаешься, отправлю ли я тебя обратно к Арману, когда все закончится? —
спрашиваю я ее.
Она моргает, но не отвечает. Я вижу ответы в ее глазах. Она скорее умрет, чем позволит
этому случиться. Это то, что, по ее мнению, я сделаю, и все, что я скажу или сделаю, чтобы
доказать обратное, — напрасные усилия. Талию предали все, кто должен был ее любить.
Слова для нее ничего не значат. Подозреваю, то же верно и в отношении действий, в
которых она всегда будет сомневаться. Всегда искать истинные мотивы, стоящие за ними.
Правда в том, что мы никогда не сможем доверять друг другу. Ни я, ни она. Это то, как
мы запрограммированы. Слишком многими были обмануты в этой суровой школе жизни. В
этом отношении она мне ровня. Идеальный партнер. Без эмоций. Кто-то, кто будет стоять
рядом со мной на благо традиции без осложнений. Мне нужно помнить об этом, когда я
смотрю на нее.
— Ты на краю пропасти, — объясняю я ей. — Волки бегут за тобой по пятам. Но,
думаю тебе это и так известно, да?
Она прикусывает губу и слегка кивает мне.
— А потом перед тобой оказывается этот волк. Знакомый волк, но хочет он чего-то
другого. Все очень просто.
Она не спорит. Вместо этого она ждет от меня объяснений. Требуя продолжать,
тщательно обдумывает каждое сказанное слово.
— Ты можешь вернуться в Бостон…
Она невольно вздрагивает при одном упоминании об этом. Как я и предполагал.
— Чего я с чистой совестью не могу тебе позволить, — заканчиваю я. — Зная, что там
может с тобой случиться.
Ее серые глаза безмолвно изучают мои. Так много вопросов, но она их не озвучивает.
Это показало бы мне, что у меня есть власть над ней. Она понимает, что я это знаю, но
признание этого — нечто само по себе иное. Это искра, которая заставляет меня верить, что
в ней не все потеряно. Все еще есть борьба, даже если она сама не понимает этого.
— Я не отправлю тебя обратно к Арману, — говорю я ей. — Потому что ты останешься
здесь, со мной. Как моя жена.
Единственным ее ответом становится пустое выражение лица. Я хочу большего. Мне
нужно больше. У меня сдавливает грудь, но я продолжаю.
— Со мной ты будешь в безопасности. Я предоставлю тебе все, что тебе когда-либо
понадобиться. Одежда, обувь, ювелирные украшения… у тебя будет все самое лучшее. И ты
будешь под защитой. Как моя жена, никто никогда больше не прикоснется к тебе.
Она принимает свою судьбу без борьбы. Это не должно меня разочаровывать, но
разочаровывает. Ее единственный вопрос — честный.
— Что ты хочешь взамен?
 — В свою очередь, я выполню свой долг и сохраню традицию наших братьев. Ты будешь
стоять рядом со мной, когда я буду принимать гостей, а в любое другое время ты будешь
вольна делать все, что пожелаешь. В границах дома.
Ответа от нее не последовало. Эти слова ничего для нее не значат. Было бы проще, если
бы она сказала мне, что не хочет этого. Но она этого не делает. Поэтому я беру ее за руку и
веду по коридору.
Дверь в мой кабинет открыта, и все ждут. Взгляд Магды скользит по Талии, ища какой-
нибудь знак протеста. Знак тревоги. Чего угодно. Но там лишь пустота.
Я встречаюсь взглядом с официантом и киваю.
— Мы готовы начать.
Поскольку он состоит на жалованье у Воров, нет необходимости в клятвах или каких-
либо других длительных процедурах. Он просто кивает на стол, где ждет сертификат. Я
помогаю Талии сесть на ее место, а затем сажусь рядом с ней. Затем я протягиваю ей ручку
и показываю, где расписаться.
Она смотрит на кончик стержня, вероятно, размышляя, может ли она нанести себе
какой-либо реальный ущерб с его помощью. А потом прижимает его к бумаге. Ее пальцы
дрожат после первого движения, и я накрываю ее руку своей, чтобы направлять ее. Мы
вместе подписываем ее имя, а потом она смотрит на меня. В ее глазах появляется больше
вопросов, но она их не озвучивает. Откуда я знаю ее имя? Что еще я о ней знаю?
Я чувствую, что в этот момент ей что-то от меня нужно. Поэтому я хвалю ее
единственным доступным мне способом.
— Умница.
Я прочищаю горло и беру ручку в свою руку, ставя подпись в положенном месте на
бумаге. Когда все сказано и сделано, священник объявляет нас мужем и женой.
Алексей и Талия Николаевы.
Франко и Магда смотрят, как я надеваю на палец обручальное кольцо из черного
золота, а затем повторяю то же самое с ее пальцем. Ее кольцо также из черного золота с
большим рубином и множеством черных бриллиантов по бокам. Я не мог себе представить,
чтобы моя жена носила простое кольцо, как многие другие. Я не мог представить, чтобы
Талия смешалась с толпой, когда она появилась на свет, чтобы сверкать.
Она прекрасна, моя жена. Серые глазки как у голубки и бледная кожа. Она будет той,
кого каждый второй Вор замечает на вечеринках. Женщиной, которую жаждет иметь
каждый второй Вор. Но теперь она моя.
Тем не менее, она не будет считаться моей официальной женой, пока не получит
постоянного клейма на свою руку. Того, который она никогда не сможет свести, и которое
никто никогда не сможет подвергнуть сомнению. Мне не терпится пометить ее, но сначала у
нас должно быть хотя бы несколько фотографий. Виктор, несомненно, захочет их. Как и
любой другой, кто ставит под сомнение законность моего брака.
Мои братья Воры захотят обладать ей. Даже рискуя смертью, они захотят заполучить ее.
Я должен дать им понять, что она принадлежит мне. Что между нами не будет никаких
секретов, и что она никогда не предаст меня. Даже если я сам не могу в это поверить, они
должны в это поверить. Талия тоже должна в это поверить. Поверить, что смерть —
единственный выход из этого брака.
Когда-то я был слаб. Но я никогда больше не смогу проявить ту же слабость.
Поэтому я прошу Франко сделать ровно десять наших фотографий. Что он и делает.
Десять фотографий, для которых я уже стратегически распределил места вокруг своего дома.
Места, которые все остальные Воры увидят, когда посетят их. Напоминание о том, что если
они прикоснутся к ней, то умрут.
Талия позирует со мной без всякого сопротивления. На ее лице нет ни улыбки, ни
каких-либо эмоций. Но когда я приподнимаю ее подбородок, чтобы она посмотрела на меня,
она не отворачивается. Я обнимаю ее и целую в щеку. Даже после того, как погасла
последняя вспышка, мы не можем заставить себя отвести взгляд друг от друга.
Я прошу остальных уйти, и они уходят. А потом мы с Талией стоим лицом друг к другу.
Мой взгляд перемещается на ее губы, и мой собственный рот выдает ложь, прежде чем я
успеваю подумать об этом.
— Это плохая примета — не поцеловать свою невесту.
— Я не люблю целоваться, — отвечает она.
Но она не отстраняется, даже когда я наклоняюсь к ней, проводя пальцами по ее
подбородку. Мое дыхание касается ее губ, и она дрожит.
— Ты поцелуешь своего мужа, — говорю я ей.
А потом мои губы прикасаются к ее губам. Поначалу лишь холод. Никакой реакции от
нее. Но когда я запускаю руку в ее волосы и требую большего, она дает мне это. Ее рука
цепляется за мою рубашку, и она приоткрывает для меня губы. Впускает меня. Я
наслаждаюсь ее вкусом, пожалуй, слишком долго. До тех пор, пока она едва может держать
себя в вертикальном положении. И тогда я отстраняюсь и жалею об этом. Потому что я хочу
большего.
Ее глаза скользят по моему лицу, ища ответы, которых у меня нет. Мне нужно
рассказать ей свою тайну. Она должна быть в курсе. Это у меня на языке, но я не могу
выдавить из себя ни слова. Я не хочу, чтобы она знала эту часть меня прямо сейчас. Я не
хочу, чтобы она считала меня слабым, когда ей нужна моя сила. Когда я обещал защитить ее,
у нее не должно быть никаких сомнений в том, что я способен на это.
Поэтому вместо этого я достаю набор для татуировки из ящика стола и кладу его на
стол, пока она смотрит.
— Ты не против, если я причиню тебе немного боли? — спрашиваю я ее.
Она кивает.
Мои пальцы снова скользят по ее лицу, прижимаясь к шелковистой коже.
— Тогда нужно сделать вот что.
Она сидит даже не дернувшись, пока бью татуировку на ее руке. Эта девушка привыкла
к боли. Ей нравится боль. Наверное, это единственное, что ей сейчас нравится.
Мне нравится дарить ей ее таким образом. Помечать ее как принадлежащую мне. Вид
моей звезды и моего имени, вырезанного на ее плоти, пробуждает во мне чувство гордости,
когда я вытираю остатки крови и перевязываю ее.
— Теперь все будут знать, что ты жена Вора, — говорю я ей. — И если они прикоснутся
к тебе, они умрут.
Она не сомневается в этом. Она просто молча наблюдает за мной. Вдумчиво. Ожидая,
что я буду делать дальше. Такая податливая.
— Эта звезда, которую ты носишь, имеет значение в нашем мире, Солнышко. Ты еще не
доверяешь мне. Ты можешь никогда не доверять мне. Но эта звезда дает тебе силу. Защиту. И
поэтому я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.
Я беру ее другую руку в свою, такую маленькую, нежную и холодную, и провожу ее
пальцами по повязке.
— Когда ты почувствуешь беспокойство или неуверенность, я хочу, чтобы ты касалась
этой звезды. Всегда. Напоминая себе, Солнышко, об одном, в чем ты можешь быть уверена
больше всего на свете. Что ты в безопасности, хотя бы потому, что это высечено на твоей
коже. Тебе не нужны никакие другие доспехи, пока ты носишь мою звезду.
Во взгляде ее глаз, когда она смотрит на меня, читается сомнение. Неопределенность.
Даже сейчас ее пальцы двигаются по повязке, пока она борется со своими мыслями. И я
знаю, что в данный момент это шаг к прогрессу. Что ее можно исправить. Что я дал ей что-
то, во что можно верить, каким бы незначительным это ни было.
Я удерживаюсь от того, чтобы коснуться ее. От такой манящей близости к ней. Но что я
действительно хочу сделать дальше, так это раздвинуть ее ноги и погрузиться в нее.
Трахнуть ее, наполнить ее и заявить на нее свои права таким образом. Не думаю, что она
стала бы протестовать.
— Ты бы позволила мне трахнуть себя, — говорю я вслух безапелляционно. — Прямо
сейчас, если бы я того захотел.
— Все, что захочешь, — отвечает она.
Я собираю материал ее платья и провожу им по коже ее бедер. Такой кремовой и
мягкой под моими ладонями. Но реакции от нее не следует, хотя я весь горю от желания к
ней. Она знает, что я использую ее. Она видит не меня, когда я смотрю на нее, а другого
безликого человека.
И не так я планирую трахать свою жену в первый раз. Я позволил материалу упасть
обратно к ее лодыжкам и отступил, протягивая ей только руку.
— Пойдем, — говорю я ей. — Тебе пора спать.
Глава 10
Талия
Я смотрю на страницы книги, когда входит Магда с обедом. Взглянув на меню, я
хмурюсь. Опять рыба. Приправленная горкой сметаны. Всегда рыба со сметаной.
— Я не голодна, — говорю я ей.
Она отчаянно трясет головой.
— Вы должны есть каждый раз. По крайней мере, понемногу.
— Я не люблю рыбу.
— Мистер Николаев настаивает, чтобы вы ели ее, пока не почувствуете себя лучше.
Я не отвечаю, поэтому она ставит поднос и направляется к двери. Какая-то часть меня
хочет держать дистанцию. Но Магда была добра ко мне. Она видела меня в худшем
состоянии, и когда она смотрит на меня, в ее взгляде нет осуждения.
— Магда?
Мой мягкий голос останавливает ее, и она удивленно оборачивается.
— Слушаю?
Я хочу ей сказать хоть что-то. Но я не знаю, что именно.
— Почему окна пуленепробиваемые? — вот что вырывается у меня изо рта.
Магда смотрит в окно.
— Как вы догадались?
Я стучу по стеклу.
— Потому что у Армана были такие же.
Чего я ей не говорю, так это того, что я обнаружила это, когда безуспешно пыталась
выпрыгнуть из одного.
— Мистер Николаев не будет рисковать вашей безопасностью, — говорит она. — Это
для нашей защиты. Этот дом безопаснее, чем любое другое место, которое вы когда-либо
могли себе представить.
Чтобы продемонстрировать это, она отодвигает тяжелую дверь в мою комнату, которая
никогда полностью не закрывается.
— Видите эти полоски? — указывает она. — Они магнитные. Усиленная сталь. Эта
комната предназначена для вашей защиты, Талия, хотя вам она и не нужна. Мистер
Николаев никогда бы не позволил никому подобраться к вам так близко.
Я киваю, и она улыбается. В ее глазах светится надежда, а это опасно. Я не могу
позволить ей думать, что она исправит меня. Я разочаровывала всех, кто когда-либо смотрел
на меня так раньше.
Я беру поднос и сосредотачиваюсь на еде. Магда уходит, и только когда она
оказывается вне пределов слышимости, я говорю ей "спасибо".
Глава 11
Талия
Еще две недели проходят под одной и тоже монотонной схеме. Проснуться, поесть,
поспать и так по кругу. Мое тело вернулось в более здоровое состояние, но мой разум
остался таким же, каким был всегда. Больным. Отравленным.
Я начинаю беспокоиться. Алексей не навещал меня с тех пор, как сделал своей женой.
Иногда я отваживаюсь выйти из своей комнаты. Не очень далеко. Только на тот этаж, на
котором я живу. Дом большой, и внутри он похож на замок. Каменные полы и стены,
насыщенные цвета и мебель. На втором этаже три спальни, а также кабинет Алексея. И
когда я прохожу мимо него или даже задерживаюсь в дверях, он, кажется, не замечает меня.
Я как привидение в этом доме. Передвигаюсь незаметно.
Но я его замечаю. Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше замечаю в нем. Голубизну
его глаз, когда он останавливает свой взгляд на мне. Линию его челюсти. Запах, который,
кажется, витает по всему дому, даже когда его нет в комнате. Вездесущее напоминание о
нем.
Мне любопытно.
Он мафиози. Но он никогда не выходит из дома. В его кабинете есть компьютерные
экраны, которые занимают всю стену. Я не знаю, чем он занимается. Чем-то, что связно с
компьютерами. Он умен. Я могу сказать это по тому, как он изучает цифры и делает
заметки. Часто его и Франко можно застать за игрой в шахматы в его кабинете.
Магда заботится обо всех нас. Она готовит, убирает и следит за хозяйством. Франко
неукоснительно выполняет то, что приказывает ему Алексей, насколько я понимаю,
поскольку он чаще выходит из дома. У них у всех есть своя работа. Их причины
существования. У всех, кроме меня.
Я делаю вид, что читаю. И обдумываю свои собственные планы. Иногда этого желания
больше не возникает. Желания причинить себе боль. Желания освободиться. И это меня
беспокоит.
Мне нужно вернуть его обратно. Я не могу успокоиться в комфорте. Это не реальность.
Поэтому, выходя из душа, я делаю то, чего раньше не делала. Я подхожу к зеркалу,
висящему над раковиной. Тому, что все еще было накрыто полотенцем.
Дрожащей рукой я откидываю полотенце. И прямо на меня смотрит холодное
напоминание о моей истинной реальности. Я не узнаю эту женщину. Она измождена, с
выступающими костями и бледной кожей. Кожей, покрытой шрамами и постепенно
сходящими синяками.
Я касаюсь своих щек, и она тоже. И я ненавижу ее. Я ненавижу ее так сильно, что хочу,
чтобы она просто исчезла. Я сжимаю руку в кулак и ударяю ею по ее отражению. Стекло
разбивается, и кровь капает с моих пальцев, когда я отступаю на шаг. Но этого недостаточно.
Этого недостаточно для ярости, которая клокочет внутри.
Поэтому я наклоняюсь, поднимаю один из осколков и семь раз провожу им по руке. Не
успеваю я сосчитать до восьми, как в дверях появляется Алексей, на его лице ужас и гнев.
Его взгляд падает на осколок стекла, нацеленный на мое запястье.
— Не надо, — предупреждаю я его, когда он делает шаг.
Он игнорирует меня. Я вонзаю кончик осколка в кожу, но я слаба. Потому что он легко
вырывает его у меня и бросает на пол. Когда я смотрю на него, мои губы дрожат. Пелена
онемения исчезла, и мои колени вот-вот подогнутся. Он чувствует это и хватает меня как раз
перед тем, как я падаю.
Я прижимаюсь к его груди, размазывая свою кровь по всей его рубашке. Он обнимает
меня крепче, и его рука поднимается, чтобы пригладить мои волосы. Его прикосновение
нежное и доброе, хотя взгляд его глаз был намного злее, чем те, которые я видела у него
прежде. И это все, что требуется, чтобы отправить меня за грань.
Я плачу. Я громко плачу, цепляясь за его грудь в поисках поддержки. В крошечной
части моего рационального разума голос шепчет мне. Не подходи слишком близко. Не
позволяй ему видеть тебя в таком состоянии.
Но эмоции слишком сильны. Он обнимает меня и шепчет мне на ухо. Что-то по-русски,
так что я понятия не имею, что он говорит. Его голос успокаивает. И это пугает меня. Магда
входит в комнату и ахает при виде открывшегося перед ней зрелища, и я благодарна за то,
что меня прервали.
— Талия, — говорит она. — Пойдем, пойдем. Я займусь твоими ранами.
— Я позабочусь об этом, Магда, — сообщает ей Алексей.
Она смотрит на него, и что-то происходит между ними.
— Ты уверен? — осторожно спрашивает она.
Он кивает, и она, кажется, колеблется, но уходит. А я хотела бы, чтобы это была она, а
не он. Опасно оставаться наедине с этим человеком, который сейчас чувствует себя
источником утешения. Как будто он мог быть лекарством от хаоса в моей голове. Моим
спокойствием в бурю.
Он сам сказал мне, что наш брак ради традиции, без каких-либо осложнений. Это
осложнение. Жена, на которой он женился, повреждена и сломлена. Ее невозможно
починить.
Как он мог этого не понимать?
Он ведет меня к тому же стулу, на который меня усадила Магда, когда я только прибыла
сюда. Я сосредотачиваюсь на крошечных красных ручейках крови на моей руке. Алексей
возвращается и тщательно промывает раны. Думаю, он хочет наказать меня. Когда я смотрю
на него из-под копны своих волос, я замечаю, что в его взгляде снова плещется гнев.
Его мысли далеко. И мне интересно, что в этом напоминает ему похожей ситуации.
Затем он зашивает раны твердой и опытной рукой. Это еще больше разжигает мое
любопытство, но я не спрашиваю его об этом.
Закончив, он ведет меня к шкафу и выбирает для меня пижаму.
— Надень это, — инструктирует он меня.
Я делаю, что мне говорят, а он не смотрит. Интересно, есть ли в нем какая-то часть,
которая находит какую-то часть меня привлекательной. Он красив. С сильными скулами и
выдающейся челюстью. Бледно-голубые глаза, которые иногда завораживают меня, а иногда
раздражают. Но временами он кажется таким же мертвым, как и я. Вот прямо как сейчас. В
комнате с полуобнаженной женщиной прямо перед ним. Он не выставляет напоказ свою
привлекательную внешность, но, похоже, скрывает за ней что-то еще.
Когда я одеваюсь, он укладывает меня обратно в постель, как ребенка. Разочарованное
выражение на его лице раздражает меня. Он не имеет права разочаровываться во мне.
Он зовет Магду, и она появляется в дверях, как будто ждет снаружи. Он говорит с ней
по-русски. Слов я не понимаю, но суть все равно уловила.
Она не должна выпускать меня из виду. 
Глава 12
Алексей
Я наклоняю бутылку коньяка к своему бокалу, но ничего не выходит. Сквозь
расфокусированный взгляд я смутно понимаю, что осушил ее до дна.
Обе их папки лежат на моем столе. Как загадка, которую я не могу разгадать. Я
внимательно изучил каждого из них и пришел к единственному выводу, что мне нужно
больше коньяка. Часть моего мозга говорит мне, что это прогресс. Что будет еще хуже,
прежде чем станет лучше. Другая часть, отвечающая за логику, говорит мне, что я уже
потерпел неудачу.
Тень падает на мою дверь, загораживая свет из коридора. Когда я поднимаю глаза,
Магда стоит перед моим столом.
— Алешка.
В ее глазах застыла боль. Из-за меня. Ни от кого другого я бы этого не потерпел. Но
Магда знает меня лучше, чем кто-либо другой. Она тянется к пустой бутылке на моем столе
и разочарованно качает головой. А затем ее взгляд перемещается на папки, лежащие рядом.
Она садится напротив и оценивающе смотрит на меня.
— Это не компьютерные данные, — говорит она. — Ты не можешь проанализировать
эти файлы и найти ответ.
— У меня уже есть ответ, — звучит мой пьяный ответ.
Она смотрит на меня с отвращением и материнским негодованием.
— Ответ кроется не в тебе.
Фотографии из моего прошлого говорят мне об обратном. Мой взгляд перемещается на
набросок в первой папке. В своем детском, несформировавшемся мозгу я верил, что
карандаши и бумага могут компенсировать ущерб, который я причинил. Колючие линии
образуют дом посреди поля пурпурных цветов. Ее любимый цвет. Я сказал ей, что когда-
нибудь куплю ей этот дом. И она отвергла мой подарок. Мой последний подарок ей.
Магда протягивает руку и закрывает папку, скрывая мое прошлое за толстой коричневой
бумагой.
— Это не одно и то же, — говорит она мне.
Когда я смотрю на женщину напротив меня, с добрыми глазами, я удивляюсь, как я не
подвел и ее тоже. Она приняла меня. Она заботилась обо мне в мой самый темный час. И все
же она здесь. Единственный человек в моей жизни, которого я не запятнал.
— Ты должна сохранить ей жизнь, — приказываю я.
Это только еще больше злит ее.
— Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, что ты просто не можешь заставить кого-то
иметь волю к жизни. Особенно после того, через что пришлось пройти ей.
Ее слова тоже расстраивают меня. Если кто-то и может спасти ее, то только Магда.
— Я беспокоюсь о тебе, — говорит мне Магда. — Эта девушка возвращает тебя в
прошлое. Ты веришь, что можешь спасти ее чем-то чисто материальным. Но это не тот путь.
— Тогда каков тот самый путь? — интересуюсь я.
Магда вздыхает и встает.
— Ей нужна единственная вещь, которую никто другой в ее жизни никогда ей не давал.
Единственное, что даже ты не готов ей дать.
Наступает пауза, и в ее глазах мелькает глубокая печаль.
— Ей нужна любовь, Алешка. 
Глава 13
Талия
Алексей избегает меня.
Мои порезы заживают, и каждый раз, когда я прикасаюсь к швам, я думаю о нем. О том
взгляде, который он бросил на Магду в тот день. О секретах, которые он хранит.
Эти мысли помогают мне не сосредотачиваться на себе.
Верная слову, Магда приносит мне еду тогда, когда я голодна. Но это всегда одно и то
же. Рыба или курица. Ягоды, орехи и зелень.
Я трачу некоторое время на рисование, так как Алексей, очевидно, предполагал, что это
станет для меня своего рода терапией. Я разрисовываю каждый холст кроваво-красным.
Когда Магда видит их, она хмурится. В ее глазах разочарование, и это меня раздражает.
— Мне нужно больше красной краски, — говорю я ей.
— Почему бы тебе не осмотреть дом, — предлагает она. — Если хочешь, я могу
устроить тебе экскурсию.
Я ерзаю с кистью в руках, чтобы избежать ее обнадеживающего выражения лица.
— Я сделаю это позже.
Она кивает, а затем делает что-то неожиданное. Она похлопывает меня по плечу и
слегка сжимает.
— Временами ты так сильно напоминаешь мне его, — говорит она. — Когда он впервые
поселился у меня.
— Кто? — спрашиваю я.
— Алешка, — отвечает она. — Алексей. Вы двое похожи больше, чем вы оба думаете.
Когда она это говорит, в ее взгляде сквозит тепло. Вперемешку с болью.
Я отвожу взгляд, а она выходит из комнаты.
***
После обеда я делаю, как предложила Магда, и исследую остальную часть дома.
Всего три этажа, и я подозреваю, что есть еще подвал. После изучения первого, я
открываю для себя что-то новое. Тренажерный зал. Единственное оборудование внутри —
одинокая боксерская груша, свисающая с потолка. Мое внимание привлекает не сумка, а
человек, который ее бьет.
Алексей.
На нем черные брюки и больше ничего. И впервые я вижу его обширные татуировки.
Некоторые сложные, некоторые простые. По его спине, груди и бицепсам простирается
смесь черного и других цветов. Внутри меня возникает желание изучить их. Желание
исследовать его. Будто он головоломка, а я хочу разгадать каждую из его тайн.
Я хочу познать ощущение прикосновения моих рук к его телу. Грудь и спина широкие,
сильные, блестящие от пота. Такого желания у меня не было со времен Дмитрия. Такого
рода желания мне незнакомы. Такое желание опасно для меня и заманчиво в худшем
смысле.
Он, кажется, не слышит меня, даже когда я захожу внутрь, и коврик скрипит под моей
ногой. Лишь мгновение спустя его взгляд встречается с моим в зеркале. Он замирает, а затем
медленно поворачивается ко мне.
— Талия?
 В его голосе слышится беспокойство. Он хочет знать, что я здесь делаю. Жаль, что у
меня нет ответа.
— Меня тошнит от рыбы, — говорю я ему.
— Это полезно для мозга, — отвечает он.
Я наклоняю голову набок и рассматриваю его.
— Это вежливый способ сказать мне, что я спятила?
На его губах появляется тень улыбки, и он пожимает плечами.
— Может быть, немного.
Я тоже улыбаюсь. И это пугает нас обоих до смерти. Мои волосы каскадом падают на
лицо, когда я наклоняю голову вниз и постукиваю пальцами ног по коврику.
— Не прячься от меня, — говорит Алексей.
И когда я поднимаю глаза, он стоит передо мной. Его пальцы находят мой подбородок,
и он убирает волосы с моего лица.
— Никогда не прячься от меня.
Его лицо близко к моему, и мы оба изучаем друг друга. Я хочу кое-что узнать о нем.
Вещи, в которые я не посвящена.
— Мне нужно, чтобы ты снял мои швы, — говорю я.
Он берет мою руку и проводит пальцами по зажившим порезам.
— Магда…
— Я хочу, чтобы это сделал ты.
Его бледно-голубые глаза ищут ответы на моем лице, но я не могу их ему дать. Поэтому
он просто кивает и берет меня за руку, ведя наверх, в мою спальню.
— Сядь на кровать, — приказывает он.
Что я и делаю. Мои ноги свисают с края, так как кровать высокая, а я маленького роста.
Я смотрю, как Алексей исчезает в ванной и через мгновение возвращается. Он опускается
передо мной на колени с ножницами, и я свободно протягиваю ему руку. Пока он работает, я
изучаю его татуировки.
— Что они означают? — интересуюсь я у него.
Он смотрит на меня, и, кажется, что он меня не слышал. В его глазах беспокойство, но я
не знаю почему.
— Твои татуировки, — уточняю я.
И снова он молчит. Так же, как он поступил у Армана. Он кажется напряженным. И я не
могу избавиться от ощущения, что мне здесь чего-то не хватает. Либо он не хочет говорить о
них, либо не понял меня.
— Ты хочешь знать о значении моих татуировок? — спрашивает он.
Я киваю, когда он смотрит на меня.
— Звезды на моих плечах я получил, когда стал Вором, — говорит он мне. — Они же
вытатуированы у меня на коленях. И по той же причине ты носишь мою звезду. Чтобы
другие знали, что ты принадлежишь Вору. Но, самое главное, что ты принадлежишь мне.
Мой пульс учащается, когда он произносит эти слова. Так по-собственнически. Но не
так, как Арман. С Алексеем все по-другому, и я не знаю почему. Я чувствую, что эти слова
означают, что он защитит меня. Как он и обещал. Но допускать такую мысль опасно.
— А как насчет тех, что у тебя на руках? — интересуюсь я.
— Это указывает на мои преступления. Время, которое я провел в тюрьме. Роза на моем
плече означает, что в тюрьме мне исполнилось восемнадцать.
 — За что? — интересуюсь я.
— Ты любопытная, котенок, — замечает он, но на его лице появляется намек на
улыбку. — Хочешь все знать.
Я пожимаю плечами и жду его ответа. Он внимательно наблюдает за мной, пока
говорит, оценивая мою реакцию.
— Ты должен отсидеть срок в тюрьме, чтобы стать Вором. Это старый способ, как все
происходит. Эта традиция все еще ценилась в то время, когда я хотел быть посвященным.
Итак, в шестнадцать лет я взломал банк и присвоил средства одного коррумпированного
политика.
— Значит, тебя поймали нарочно? — интересуюсь я.
— Да. Но это ничего не значило. Всего несколько лет. Каждый вор должен отсидеть
свой срок.
Я этого не понимаю, но для него это имеет смысл. Он быстро заканчивает. Слишком
быстро. А я не хочу, чтобы он уходил. Поэтому я наклоняюсь вперед и целую его.
Инструменты, которые он держал в руках, в следующую секунду падают на пол, а затем он
оказывается на мне, прижимая меня к кровати.
Это происходит быстро. Он крепко целует меня. Я же отвечаю на его поцелуй. Мои
руки в его волосах, а его язык у меня во рту. Он крепко прижимается к моему животу. И мое
тело изнемогает от истомы по нему, что только пугает меня.
Но он резко отстраняется, его глаза при этом дикие и растерянные.
Я прижимаю пальцы к губам, не позволяя своему взгляду оторваться от него, когда он
нависает надо мной.
— Еще не время, — говорит он мне.
А потом он встает и выходит из комнаты.
Глава 14
Алексей
Виктор нанес мне визит, как я и предполагал, когда он получил эту новость. Пахан
редко утруждает себя личными визитами без уважительной причины. Но пока он сидит в
моем кабинете, я понимаю, что это исключение.
— Я начинаю думать, что теряю слух, — говорит он мне, когда я заканчиваю наливать
ему приготовленный напиток. — Конечно, меня дезинформировали.
Я складываю руки на деревянной столешнице и изучаю его. Талия спит дальше по
коридору. Я не хочу, чтобы она это слышала. Внешне Виктор выглядит спокойным, но я
чувствую его гнев. Я должен был жениться на Кате. Все верили, что это произойдет, хотя я
никогда не давал на это своего согласия.
— Я выполнил свои обязанности в качестве вашего советника и продолжаю
обеспечивать будущее Воров тем, что делаю. Но это мое дело, кого я возьму в жены. Катя
мне не подходила.
— Почему? — спрашивает он. — Потому что она из хорошей семьи? Красивая? Или
дело в том, что ее воспитывали так, чтобы она делала именно то, что ей говорили? Что
говорит о ее верности семье.
Верностью Катя не страдает. Но Виктор прав. Она была воспитана с одной целью.
Выйти замуж за вора. Возможно, именно это заставляет ее жадно перебирать каждого из
них, но кто я, чтобы судить об этом. Я хочу нести ответственности за ее смерть, поэтому
держу рот на замке.
Что только еще больше раздражает Виктора.
— Ты не можешь заботиться об этой девушке, — говорит он мне. — Она шлюха,
Алексей.
— Достаточно. — Я предупреждаю его. — Вы говорите о моей жене. Что сделано,
сделано.
Виктор ухмыляется. Он всегда находил забавным, что я вот так запросто говорю с ним.
Большинство парней не стали бы этого делать. Но большинство парней не знают всех
секретов Виктора. И они расходный материал. А я нет.
— Я просто констатирую факты, — говорит он. — Ни один уважающий себя мужчина
не захочет чужих… — Он делает жест рукой, подыскивая нужное слово. — Объедков.
Под столом моя рука дрожит от силы моего гнева. Внешне я сохраняю спокойствие. Так
Виктор говорит обо всех женщинах. Обычно это меня нисколько не беспокоит. Но я не хочу,
чтобы он так говорил о Талии.
— У нее не было выбора, — говорю я ему.
— А теперь есть? — он приподнимает бровь, глядя на меня. — Я хотел бы сам
поговорить с девушкой. Понять, что заставило ее пойти на подобное.
— Вы не будете говорить с ней.
Он допивает свой напиток и поднимается на ноги.
— Еще как буду, — говорит он. — Но это может подождать. Возможно, в другой раз.
Тем временем тебе нужно будет сообщить эту новость Анатолию.
— В воровской структуре найдется много подходящих Кате мужчин, — сообщаю я
ему. — Возможно, даже Николай.
 Виктор бросает на меня любопытный взгляд, но я сохраняю нейтральное выражение
лица.
— Да, возможно, даже Николай, — говорит Виктор. — В конце концов, Сергей дал
добро. И со слухом у него все в порядке, разве нет?
— Это не имеет к этому никакого отношения.
— Я, конечно, надеюсь, что нет, — говорит он мне. — Вечность — это долгий срок,
чтобы лежать в постели, которую ты застелил.

***

Когда Виктор уходит, я праздную его уход двумя рюмками коньяка. А потом я иду
проведать Талию.
Только я нахожу ее в холле. Ее рука зависла над горящей свечой, обжигающей ее кожу.
Бесстрастный взгляд ее глаз встречается с моим, и она не пытается скрыть попытку
членовредительства. На ее лице снова появляется тень уныния.
Она все слышала.
Я подхожу к ней и убираю ее руку от пламени, прежде чем наклониться, чтобы задуть
свечу. Я беру ее за руку и провожаю в комнату.
Мы не произносим ни слова, пока я прикладываю мазь к ожогу, а она наблюдает за
мной. В ее глазах читаются вопросы, но я не знаю, как на них ответить.
Почему я женился на ней?
Она хочет знать. Я обязан ей ответить. Я хочу, чтобы она знала, что я не верю тому, что
сказал о ней Виктор. Я должен сказать ей. Вместо этого я нежно целую ее в лоб, прежде чем
уложить в постель.
Вчера она улыбнулась. А сегодня она снова хочет умереть.
Из-за меня. 
Глава 15
Талия
Я стала бродить по дому по ночам. Когда все спят, и только я и луна составляем друг
другу компанию. Иногда Алексей все еще находится в своем кабинете. Засыпает на своем
столе.
Он часто пьет по ночам, переживая свои собственные воспоминания, я думаю. Я хочу
узнать призраков его прошлого. То, что преследует его. Хотя бы для того, чтобы хоть раз
отвлечься от моих собственных демонов.
Сегодня вечером, когда я заглядываю в дверной проем его кабинета, скрытая в тени, я
нахожу там кое-что другое.
Он сидит за своим столом, но не спит. Его штаны расстегнуты, и он сжимает свой член
в кулаке. Ублажает себя. Его глаза закрыты, голова откинута на спинку стула. Мышцы его
предплечья напрягаются с каждым резким рывком, и при виде этого по моему телу
пробегает дрожь.
Секс всегда был для меня механизмом преодоления. Только так я могла почувствовать
связь с мужчиной. Я хочу почувствовать связь с Алексеем. Я хочу, чтобы он трахнул меня.
Но затем слова его друга Виктора проникают в мой разум.
Грязная. Мерзкая. Шлюха.
Вот кто я такая. Зачем я понадобилась Алексею?
Интересно, о ком он думает, когда ублажает себя? Мой муж.
О Кате?
Я не знаю, кто она такая. Но само это имя вызывает во мне огонь, который я не могу
потушить.
Алексей издает горловой звук, подаваясь бедрами вперед. Я просовываю пальцы в
шорты и преодолеваю барьер трусиков. Я уже вся мокрая из-за него. Я трогаю себя,
наблюдая за ним.
Темп его дыхания меняется. Становится все жестче. Быстрее. Он почти кончает. А я и
близко к этому не подхожу.
Я больше не могу "оторваться". Прошло слишком много времени с тех пор, как я вообще
пыталась это сделать. Но я хочу прикоснуться. Чувствовать. Наблюдать за этой его тайной
частью, которую он скрывает. За ним в самые уязвимые и интимные моменты.
Он грубо дергает свой член. Сердито. Воюет со своей похотью. Что-то удерживает его
от того, чтобы полностью отдаться во власть наслаждения. С разочарованным стоном он
нащупывает пульт на столе и открывает глаза, на мгновение сосредоточив внимание на
экране.
И это все, что для этого нужно. Он кончает с резким рычанием, извергая семя в кулак. Я
заворожена его видом.
Обессилев, он откидывает голову на спинку стула и снова закрывает глаза. И я, наконец,
перевожу свое внимание на экран, чтобы увидеть, что именно толкнуло его за край.
То, что я нахожу, пугает и волнует меня одновременно.
Девушка на экране — это я. Два дня назад он стоял в своем спортзале и улыбался. Всего
на несколько секунд. Стоп-кадр с камеры слежения, о существовании которой я и не
подозревала.
 Мой разум не может справиться с подавляющими эмоциями, которые возникают внутри
меня. Поэтому я отступаю. Так же, как и всегда.
Глава 16
Талия
Алексей подарил мне компьютер.
Не напрямую, а через Магду. Он маленький и тонкий, заключенный в серебристый
корпус. Я его не открывала. Но мне нравится чувствовать гладкую поверхность под своей
ладонью.
Магда объяснила, что если бы я хотела купить себе какую-нибудь одежду или нечто
иное, я могла бы сделать это с помощью этого устройства. Прежде чем во мне зародилась
хоть какая-то надежда, она сообщила мне, что все посылки будут получены ею и Франко, и
чтобы я не пробовала приобретать ничего сомнительного.
Нет ни одной покупки, которую я хотела бы совершить. Но внутри этого компьютера
есть что-то еще. Ответ на вопрос, нашептываемый моим подсознанием.
Я провожу пальцем по крошечной эмблеме яблока, когда голос Алексея прерывает мои
мысли.
— Ты им не пользуешься.
Я не отвечаю ему, но поднимаю глаза. Сегодня он одет на выход. Тот же черный пиджак
и серая плоская кепка на голове, что и при нашей первой встрече.
Алексей никогда не выходит.
В моих глазах больше ничего не существует за пределами этого мира, который он
построил для нас. Эти стены и это пространство, которое укрывает меня и хранит меня в
безопасности. Но он — охранник. И когда он уходит, это чувство безопасности
улетучивается вместе с ним. И мысль о том, что он делает это сейчас, вызывает во мне
небольшой укол страха. Не понимаю, почему. От него не ускользает это. И, как всегда, я
удивляюсь, как он так хорошо меня понимает.
— Я ухожу не надолго, — говорит он. — Франко останется здесь, чтобы присматривать
за тобой, а также за Магдой.
Я киваю, хотя его слова никак не рассеивают мой страх. Каждый вдох, который я делаю,
кажется мне вынужденным, неестественным.… как будто мои легкие сдались. Я потеряла
желание дышать. Он обещал, что будет охранять меня. Но потом я думаю об Армане.
Возможно ли, что он когда-нибудь отпустит меня. Что, если он придет сюда? Я не
рассчитывала на такое.
Но я знаю, что мне делать.
Потому что Арман придет. Слова Алексея для меня ничего не значат. Так же, как слова
Дмитрия и всех остальных до него. Слова — ничто. Даже брачные обеты не могут защитить
меня. Защитить меня. Или даже починить меня. И я должна умереть.
— Талия? — Голос Алексея теперь звучит ближе, и когда я моргаю, его пальцы
оказываются на моем лице. Теплые и сильные. Я ничего не говорю, но мне и не нужно.
Кажется, он понимает, о чем я думаю, и мне это не нравится. Сейчас он не решается уйти.
— Я устала, — говорю я ему. — Я хочу прилечь.
Он кивает и откидывает одеяло, помогая мне забраться в постель. И тут он
сосредотачивает свое внимание на мне. Его глаза на моих. Мой взгляд прикован к его губам.
Интересно, считает ли он, что они теперь грязные, потому что я поцеловала его. Интересно,
что он видит, когда смотрит на меня так, как смотрит сейчас. Мои пальцы двигаются по
звезде на моей руке. Именно так, как он меня учил. От него не ускользает это.
— Я скоро вернусь, — тихо повторяет он.
А потом он уходит.
Я лежу в тишине дома, ожидая, когда закроется входная дверь. За то время, что сердце в
моей груди отстучало шестьдесят раз, он уже покинул дом. А я пялюсь в потолок. Думая об
Армане. И вопросах в моей голове. Желание узнать больше об Алексее и эмоции, которые я
чувствую, поднимаются на поверхность во время моего ожидания.
Прежде чем я успеваю по-настоящему задаться вопросом, что я делаю, я иду по
коридору в его кабинет. Я знаю, что у него там есть алкоголь. Я говорю себе, что именно это
я и ищу.
Я слышу, как Магда спускается на кухню, а Франко нигде нет. Дверь открыта. Все
экраны выключены. И я вхожу внутрь.
Его запах все еще витает в воздухе. Большой дубовый стол сильно потерт, перечеркнут
линиями, которые рассказывают историю о том, кто этот человек. Похоже, он был его
постоянным спутником на протяжении многих лет.
Я сажусь в кресло и смотрю на ящики. Все они заперты. Одна из немногих вещей,
которая не представляет для меня препятствий. У меня был хороший учитель. Друг. Давнее
лицо, о котором я иногда думаю, но притворяюсь, что его не существует.
Потому что так проще. Легче умереть, зная, что никому нет до этого дела.
Я достаю заколку из прически и принимаюсь за первый ящик. Не требуется много
времени, чтобы навык вернулся ко мне, как будто это было только вчера. Когда я была еще
ребенком на улице. Всегда в поисках очередной порции еды. Моему следующему
отвращению к тому бездонному колодцу боли внутри меня.
В ящике нет ничего, кроме черного блокнота и нескольких ручек. Адреса, имена и
самодельный гроссбух с аккуратными каракулями на чистых страницах. Я кладу его обратно
и двигаюсь к большому ящику. Тому, что внизу. Ящик для папок.
Он открывается. Сердце в моей груди снова бьется. Сильнее.
Внутри всего два файла. Две папки в коричневой бумаге.
Мои пальцы не решаются прикоснуться к ним, но мой мозг требует ответов. Поэтому я
забираю их. Ни та, ни другая не подписаны. Нет никаких пометок там, где они должны быть.
У меня пересыхает во рту, когда я смотрю на дверь и открываю первую.
То, что обнаруживаю там, хуже, чем ожидала. Больше, чем я могу выдержать.
Страницы моей жизни. Краткое изложение моего существования в нескольких тупых
главах. Свидетельство о рождении, медицинская карта. Но хуже всего, то, что здесь
фотографии моей семьи. Информация о моей матери и моих братьях и сестрах. Газетные
записи напечатаны черным по белому. А потом небрежные заметки сотрудника, который
передал бы меня любому, кто меня возьмет на воспитание.
Я продолжаю листать страницы. Улавливаю только слова и фрагменты предложений,
когда они сталкиваются с образами в истории моей жизни.
Убиты. Трагедия. Дети. Монстр.
Исчез.
Затем идут фотографии. Мое дыхание сбивается. Я не могу дышать.
Эта маленькая девочка. Это не я. Я ее не знаю. Это не я.
Эти лица. Четыре ангела. Нимб из волос моей матери в ванне, ее открытые глаза и
единственная улыбка, которую я когда-либо видела на ее лице. Мои губы поют слова, пока я
рассматриваю фотографии, о существовании которых даже не подозревала. Ангелы по
утрам.
Место преступления.
Мои глаза то открываются, то закрываются, а тело раскачивается взад-вперед в кресле.
Шаги движутся в такт ритму в моей голове.
Приглушенные слова. Проклятие.
А потом рука, протянутая, чтобы отобрать то, что не принадлежит ему.
Я цепляюсь за папки, а он тянет на себя. Бумага рвется, и куски моей жизни дождем
падают на пол. Я стою на коленях и ползаю вокруг в отчаянной попытке скрыть их. Он не
заслуживает того, чтобы это видеть. Он не заслуживает того, чтобы знать такие вещи. И я не
хочу вспоминать.
Я тянусь за фотографией как раз в тот момент, когда сильная рука обнимает меня за
талию. Но это неправильно. Все это неправильно.
Это не моя мама в ванной. Это кто-то другой. Другая женщина в другой ванне.
И там кровь. Так много крови. Мутная красная вода и лицо, которое я не узнаю.
Фотографию выхватывают у меня из рук, прежде чем я успеваю что-то понять.
— Дыши. — Слышу я сквозь туман своего замешательства.
Моя грудь тяжело вздымается. Оказываясь глубоко в тисках панической атаки. То, чего
я не испытывала с тех пор, как была ребенком.
В моих легких нет воздуха. Я хватаюсь за горло, а он держит меня за руки.
— Ш-ш-ш, ш-ш-ш… — Эти слова он шепчет мне на ухо, когда его рука гладит меня по
спине.
Приступ проходит вместе с успокаивающим приливом его голоса. Я открываю глаза и
встречаюсь с его взглядом. И что-то еще возвращается, когда я отскакиваю от него.
Гнев.
Мои губы дрожат, когда я говорю.
— Вот почему ты взял меня в жены.
Это единственное предложение, которое мне удается произнести. Но оно означает
слишком многое. И вина и стыд в его глазах не оставляют сомнений в ответе.
Он никогда не сможет полюбить меня. Потому что я повреждена безвозвратно. И он
хотел жену только номинально. Я не хочу его, говорю я себе. Я ничего этого не хочу.
— Ты не имел права копаться в моем прошлом! — кричу я. — Ты ничего обо мне не
знаешь!
— Я знаю о тебе все, — отвечает он.
— Я ненавижу тебя! — Я бросаюсь на него, и от неожиданности мы оба кубарем летим
на пол. — Я хочу стереть твой знак со своей кожи!
Я хочу причинить ему боль, как он причинил боль мне. Но вместо этого доля секунды и
немного удачи дарят мне возможность, в которой я нуждаюсь. На нем наплечная кобура. И
пистолет. Я беру его, прежде чем он приходит в себя и отползает в угол комнаты.
Он наблюдает за мной.
И улыбается. Это не обычная улыбка. И она не исчезает, даже когда я приставляю
пистолет под подбородок, встречаясь с ним взглядом.
Он подходит ближе. Медленно. Бросая мне вызов взглядом. Бросает мне вызов. Как
будто он не верит, что я это сделаю.
Я хочу это сделать. Это то, чего я так долго хотела. Так что я не знаю, почему я замерла.
Почему я не могу оторвать от него взгляд и просто нажать на курок.
— Твой ход, Солнышко, — насмехается он надо мной.
Я ничего не отвечаю. И я не могу перестать дрожать. Он придвигается еще ближе. И
теперь моя рука дрожит. Наблюдая, как он смотрит на меня недоверчивыми глазами.
— Ты хочешь, чтобы я это сделал? — спрашивает он.
Алексей видит нерешительность на моем лице. И он упивается этим. Он подходит
слишком близко. Захватывает мои запястья, прежде чем я успеваю что-либо сделать,
удерживая меня на месте своим огромным телом. Затем он ложится на меня сверху,
прижимая к полу. Радуюсь своей неудаче. Он насмехался надо мной своим взглядом.
— Ты хочешь утонуть, детка? — спрашивает он.
— Нет, — отвечаю я. — Я хочу взлететь.
— Ты же знаешь, я никогда тебя не отпущу, — говорит он мне. — Может быть, мне
нужен такой ангел здесь, со мной, а?
— Я ненавижу тебя! — я снова кричу ему в лицо.
Я ничего от него не жду. Но он вздрагивает. Видимая реакция на мои слова, которая
доказывает, что он не единственный, у кого есть власть. Я беру это знание на заметку и
продолжаю. Я продолжаю выкрикивать эти слова снова и снова. Его рука опускается на мое
лицо, и он сильно нажимает, заставляя мои губы сжаться, так что я не могу говорить.
Пистолет в его руке ласкает мою щеку и вниз по чувствительной плоти моего горла, мягкой
и смертоносной.
— Сделай это, — шепчу я под его рукой.
Он вонзает пистолет в мою плоть, с силой удерживая мою челюсть на месте. На минуту
кажется, что он действительно намеревается это сделать. Но вместо этого он хватает меня за
волосы свободной рукой и удерживает на месте, целуя.
Это нехорошо. Это вовсе не мило.
Чистая ярость и химия. Он хочет ненавидеть меня прямо сейчас. Я бы ему позволила.
На самом деле, я хочу, чтобы он это сделал.
Но, в конце концов, он решает не делать этого.
И единственный звук в комнате после — его тяжелое дыхание и мои сердитые рыдания.
Он видел мою слабость. Он видел мое прошлое. И теперь он думает, что знает меня. Думает,
что может использовать меня. Так же, как и Дмитрий. Как это всегда делали все.
— Иди в свою комнату.
Он отодвигается от меня. На его лице все еще читается гнев, когда он собирает
фотографии, но он не имеет на это права.
— Я ненавижу тебя! — Я повторяю ему это еще раз.
Его плечи напрягаются, и мое тело дрожит от гнева, который виден в его взгляде,
направленном на меня.
— Как и следовало ожидать, — отвечает он. — Потому что я уничтожу то, что от тебя
осталось.
Я моргаю. И по моим щекам струятся слезы. Сырость. Я ненавижу, что он заставил меня
плакать перед ним. Что он заставил меня чувствовать то, на что не имеет права. Покопался в
моем прошлом и моей жизни. Мне нужно подтверждение. Что мои мысли верны. Что мои
самые глубокие опасения верны.
Что люди всегда будут меня разочаровывать. И что надежда — самая опасная вещь из
всех.
 — Ты выбрал меня, — говорю я ему. — Ты выбрал меня из-за всего этого? Ты взял в
жены шлюху, потому что знал, что никогда не сможешь полюбить меня.
Его лицо при этом ничего не выражает. Оно лишено боли, которую, как мне показалось,
я видела всего несколько минут назад.
— Да, — отвечает он.
Крошечный кусочек покоя, который, как я думала, я нашла в этом святилище, увядает
под натиском его слов и превращается в пыль. Мои ноги двигаются, и мой разум повторяет
единственные слова, которые сейчас могут принести мне утешение.
Однажды. Одна строчка.
Один ангел.
Глава 17
Алексей
Я нахожусь в спортзале. Пьяный в стельку и с окровавленными костяшками пальцев,
когда Магда находит меня. Я встречаюсь с ее испуганным взглядом в зеркале, а мое сердце
слишком сильно грохочет в груди.
— Что случилось? — требую я ответа.
Мое тело покидает комнату прежде, чем она успевает что-то сказать. Я нахожу причину
ее беспокойства, когда вхожу в гостиную и вижу диванные подушки, сваленные на пол.
Мой взгляд перемещается туда, куда указывает Магда. Там, где на выступе балки
поперек крыши сидит Талия. Она стоит спиной к нам, ее длинные светлые волосы нимбом
обрамляют белую пижаму. Ее ноги свободно болтаются, а побелевшие костяшки пальцев
сжимают балку и удерживают ее на месте.
— Она поет песню, — сообщает мне Магда. — Я не могу заставить ее поговорить со
мной.
Мое тело напрягается, когда я двигаюсь вперед. Туда, где сейчас ее лицо, на котором, я
знаю, я найду безжизненный взгляд ее глаз, если они встретятся с моим взглядом. Потому
что я обратил на нее все свое внимание.
— Талия.
Это слово звучит как приказ. Тот, что скрывает завеса страха, который я чувствую
внутри.
Ее глаза распахиваются, мертвые и пустые, чтобы натолкнуться на мой взгляд.
— Ты меня не поймаешь, — говорит она.
— Поймаю, — говорю я ей.
— Но ты бы этого не сделал.
— Всегда буду делать, — настаиваю я, мое горло усиленно работает, выдавливая эти
слова. — Спускайся оттуда.
Она убирает одну руку с балки и пальцами проводит по моему лицу в воздухе. Мое
сердцебиение учащается. Мое сердце бьется слишком быстро. Я знаю, что на этот раз она
это сделает. Прежде она не была уверена. Теперь у нее нет никаких сомнений.
Я уже видел это выражение раньше. Это умиротворение и покой на ее лице до боли
знаком.
И на мгновение мне уже не тридцать пять, а десять. И полное бессилие.
Мой разум знает каждый сантиметр этого дома. Высота от пола до этой балки. Но
сейчас расчеты подводят меня. Подушки, которые Магда заботливо разложила внизу, не
помогут. Не с такого расстояния.
— Я сделала неправильный выбор, — говорит Талия. — Ты сделал неправильный
выбор.
В какой-то момент она снова встречается со мной взглядом, и я пытаюсь найти слова, в
которых отчаянно нуждаюсь. Слова, которые я искал всю свою жизнь. Те, которые могли бы
спасти нас обоих. Они не приходят. Они никогда не приходили.
— Ты не можешь разрушить то, что уже сломано, — говорит она.
А потом она отпускает балку.
Я делаю шаг вперед.
 Передо мной кричит Магда.
Она падает слишком быстро. Но она легкая.
Когда я подхватываю ее на руки, мы оба падаем на пол, и ее голова ударяется о мою
грудь. На мгновение наступает тишина, прежде чем она, моргая, открывает глаза и в
замешательстве смотрит на меня.
Мое облегчение быстро сменяется яростью.
Магда уже нависла над нами, пытаясь нянчиться с ней. Но мне надоело нянчиться с
девчонкой. Я говорю с ней по-русски, приказывая ей достать мою сумку из шкафа.
Она делает это неохотно, и я поднимаю девушку на руки. Она вскрикивает, когда я
хватаю ее за волосы и дергаю ее голову назад, заставляя смотреть мне в глаза.
— Мы покончили с этими играми.
Ее горло сжимается, а в уголках глаз наворачиваются слезы. Но она держит их в себе,
как храбрая девушка, которую она скрывает за иллюзией. Ту, у которой нет другого выбора,
кроме как идти дальше, потому что я не позволю никакого другого выбора.
Я несу ее вверх по лестнице и бросаю на кровать, ее хрупкое тело подпрыгивает на
матрасе, когда я это делаю. Когда Магда входит с озабоченным выражением лица, я
приказываю ей оставить сумку и уйти. Она колеблется, и это только распаляет мой гнев.
— Иди! — снова рычу я ей.
Они обе вздрагивают, и Магда бросает на Талию последний взгляд, прежде чем уйти. Я
роюсь в сумке и нахожу веревку. Я использую его, чтобы привязать запястья Талии к
столбикам кровати, а ее лодыжки к основанию. Закончив, я отступаю, чтобы рассмотреть ее.
Распятая для меня, с широко раскрытыми глазами и тяжело вздымающейся грудью.
Мой член в этот момент болезненно тверд.
Я хочу погрузиться в нее прямо сейчас. Трахнуть ее и наполнить своим оргазмом.
Наполнить ее своим семенем, чтобы она забеременела от меня. Чтобы доказать ей, что она
никогда не сможет меня бросить. Что контракт, который она подписала со мной, подписан
кровью. Чтобы напомнить ей, чье имя и звезду она вырезала на своей плоти.
Вместо этого я склоняюсь над ее телом, моя рука сжимает ее лицо, когда я говорю. От
нее пахнет моим алкоголем, и мне хочется трахать ее до тех пор, пока она не перестанет
ходить.
— Ты моя жена. — Мои пальцы впиваются ей в челюсть. — Ты принадлежишь мне. И
ты никогда больше не ослушаешься меня.
Ее глаза скользят по моему лицу, и с ее губ не срывается ни единого возражения.
Поэтому я делаю еще один шаг вперед, целуя ее. Жестко в знак наказания грубо прижимаю
ее своим телом к матрасу. Мой член настойчиво требует, чтобы я погрузился в нее.
— Ты залезла в мои запасы коньяка, — говорю я ей. — Тебе нравится мой вкус на твоих
губах, когда ты падаешь навстречу смерти, моя сладкая?
Я прижимаюсь к ней, и она не отступает. Она тяжело дышит. Ее грудь поднимается и
опускается. Ее соски напряглись под тканью мягкой белой сорочки. Без лифчика.
Выпуклости ее грудей вздымаются силой ее порывистого дыхания.
— Моя маленькая Джульетта. — Я утыкаюсь носом в ее кожу и посасываю ее плоть. —
Ты будешь вкушать меня всю вечность. Потому что ты не сможешь бросить меня.
— Я тебе надоем, — отвечает она.
— Я никогда не полюблю тебя, — говорю я ей, когда мои губы скользят по
белоснежной коже ее горла. — Но я возьму тебя, Талия. Во всех отношениях. Не сомневайся,
что ты моя. И я буду делать с тобой все, что захочу.
С ее губ срывается легкое дыхание и ерошит мои волосы, когда я опускаю ее топ,
открывая грудь. Она смотрит на меня, во взгляде ее глаз больше нет той безжизненности. Ее
место заняло любопытство. Ей любопытно, что я буду делать дальше. И нетерпение.
Я обвожу языком ее сосок, а затем втягиваю его в рот. Она дрожит, прижимаясь ко мне,
сильно прикусывая губу.
Моя рука обхватывает тепло между ее ног, потирает материал ее шорт большим
пальцем, пропитывая его влагой.
Когда мой взгляд встречается с ее, в нем чувствуется стыд. Смешанный с желанием.
Поэтому я понимаю, что она все еще не потеряна. Что, возможно, ей нужна не любовь, а
желание.
Мой большой палец накручивает круги вокруг ее шорт, используя материал для трения,
когда я освобождаю ее другую грудь и втягиваю мягкую кожу в рот. Она покачивает
бедрами. И кричит.
— Это не сработает, — говорит она мне.
Мои пальцы оттягивают материал ее шорт в сторону, затем я просовываю их прямо
внутрь ее киски. Такой мокрой и готовой для меня.
— О, уже работает и еще как.
Я трахаю ее пальцем, попутно целуя ее грудь.
— Я не могу. — Она все время мне это твердит. Даже когда ее тело сжимается и
расширяется вокруг меня.
— Ты забеременеешь.
Но она не отпускает меня. И я знаю, что ей нужно от меня. Я также знаю, что хочу
подарить его ей.
Я наклоняюсь и роюсь в сумке, пока не нахожу то, что мне нужно. Щелчок ножа
заставляет ее глаза распахнуться. Это немедленно успокаивает ее. Как я и предполагал.
Мой ангел думает, что она хочет смерти. Но больше всего на свете она хочет доверять.
Мне.
Я протягиваю руку и провожу лезвием по чувствительной плоти ее горла, царапая кожу,
но при этом не прокалывая. Под молочно-мягкой плотью ее пульс бешено бьется от этого
простого действия. Из-за меня.
— Сильнее, — умоляет она.
Лезвие опускается ниже, вниз по ее груди и грудной клетке, в то время как мои пальцы
продолжают двигаться внутри нее.
— Ты хочешь немного боли, чтобы получить удовольствие? — интересуюсь я.
— Да, пожалуйста.
Ее бедра напрягаются под моей ладонью, ее тело оживает для меня, когда я провожу
лезвием по нежному месту на ее животе. А потом еще ниже. Вниз по ее бедру и к бедру.
Предвкушение освобождает ее из тюрьмы, в которую заключено ее сознание. Но я знаю,
что она не сдастся, пока не получит то, что, по ее мнению, ей нужно.
— Тебе не нужно стыдиться, мой ангел, — говорю я ей. — Я хочу, чтобы ты отпустила
себя ради себя самой. Это нормально — наслаждаться этим.
Она встречается со мной взглядом и качает головой, закусив губу.
— Мне нужно больше.
— Я знаю, что тебе нужно, — говорю я ей.
 С ее губ уже готов сорваться аргумент. Она думает, что я откажу ей. Но я этого не
сделаю. Не сейчас. Может быть, никогда.
Мне нравится моя испорченная жена. Мне все в ней нравится. И я собираюсь оставить
ее у себя.
Я беру клинок и прослеживаю путь обратно по ее телу. К бледной плоти ее пальцев и по
костяшкам пальцев, пока я не добираюсь до ее большого пальца. Я вдавливаю кончик ножа в
плоть, и у нее перехватывает дыхание. Я убыстряю темп, и она такая влажная для меня, и я
знаю, что она больше не выдержит.
— Сейчас, — умоляет она.
Одним движением запястья я врезаюсь в ее большой палец. Она шипит, а затем ее
голова откидывается на подушку, когда малиновый цвет проливается из ее плоти, и она
взрывается изнутри. Ее накрывает немаленький и неслабый оргазм, когда она, наконец,
обхватывает мои пальцы приоткрытыми губами и раскрасневшимися щеками.
Она тут же закрывает глаза и пытается спрятаться от меня.
Я отбрасываю нож и наклоняюсь над ней, мои губы на расстоянии дыхания от ее лица.
— Посмотри на меня.
Что она и делает.
— Тебе понравится, — говорю я ей. — Тебе понравится, что я смотрю на тебя, когда
желаю это с тобой, Солнышко. Привыкай к этому сейчас.
Она не отвечает. Но когда я подношу ее большой палец ко рту и слизываю кровь губами,
в ее глазах появляется облегчение. Она жаждет этого от меня. Моего согласия. И я жажду
той потребности, которую она испытывает ко мне. Потребность, которую только я могу ей
дать.
Я задираю ткань ее рубашки до самого горла и двигаюсь вверх, чтобы оседлать ее бедра.
Мое тело намного больше, чем ее, и она выглядит такой маленькой подо мной. Такая мягкая,
сладкая и податливая.
Но и хрупкая одновременно.
Когда до нее доносится звук расстегиваемой молнии, она открывает глаза и встречается
со мной взглядом. Она облизывает губы, и я наблюдаю за ними, когда я лезу в трусы и
достаю свою изнывающую плоть. Зажимаю член в кулаке, и ее глаза расширяются, когда она
смотрит, как я его поглаживаю.
Один раз. Другой. А потом три быстрых, сильных рывка.
Никто из нас не произносит ни слова. Она наблюдает, ее глаза снова и снова
перебегают с моего члена на мое лицо. Мой взгляд прикован к ее губам. А затем к нему
прибавляется и мой большой палец. Толкающийся внутрь ее приоткрытого рта.
Я закрываю глаза и стону от ощущения ее влажного, горячего рта вокруг моего пальца.
Как же я хочу, чтобы она проделала то же самое с моим членом. Что я сообщаю ей, пока
дрочу.
Когда я кончаю, весь ее живот покрыт моим семенем. Горячая и густая масса отмечает
ее так, как я хотел с тех пор, как привел домой. Я беру то, что осталось на моих пальцах, и
подношу к ее губам. Она слизывает предложенное без лишних вопросов, а мне хочется
трахать ее снова и снова. Это желание стало еще сильнее, чем раньше.
Я использую ее рубашку, чтобы вытереть сотворенный мной беспорядок, а затем
накрываю ее одеялом. Веревки все еще удерживают ее на месте.
Когда я наклоняюсь, чтобы прошептать ей на ухо, ее глаза сонные, а огонек борьбы в
них давно погас.
— Возможно, я никогда не смогу полюбить тебя, — говорю я ей. — Но я буду хотеть
тебя. И пусть не останется никаких сомнений, Солнышко, что ты принадлежишь мне.
Глава 18
Талия
Алексей три дня держит меня привязанной к кровати.
Магда приходит, чтобы помочь мне добраться до ванной, и позволяет мне принять
ванну. А потом меня возвращают в мои путы. Она не хочет встречаться со мной взглядом. И
я не могу сказать наверняка, то ли ей стыдно, то ли она разочарована.
Я разочаровала ее. Как, впрочем, и всегда.
Но так будет лучше. Я говорю ей об этом, когда она поправляет мои путы сегодня
утром.
— Никогда ни от кого ничего не жди, — говорю я. — И тогда тебя никто не подведет.
Мягкий взгляд ее карих глаз направлен на меня, после чего она качает головой:
— Талия. — Ее рука гладит меня по щеке, и я пытаюсь отстраниться. — Я никогда не
смогу разочароваться в тебе.
Она снова садится на кровать, наблюдая за мной с тихой тревогой. Я смотрю ей в спину,
удивляясь, почему она так добра ко мне. Интересно, почему ее это вообще волнует. А потом
поверить в то, что это правда. Потому что никому нет до этого дела. Эти эмоции — всего
лишь прикрытие для чего-то другого. Чего-то зловещего.
Только прямо сейчас я хочу наброситься на нее с кулаками. Оттолкнуть ее. Потому что
это было бы проще всего сделать.
Но это не те слова, которые слетают с моих губ.
— Кто она такая?
Она моргает, а затем спрашивает: — Кто?
— Женщина в ванной. На фото.
Она быстро оглядывается через плечо и качает головой. Вся доброта исчезла с ее лица в
одно мгновение, и вместо этого появилось что-то другое. Яростная защита. Преданность и
верность.
— Ты никогда не должна говорить об этой фотографии, — говорит она. — Или этой
женщине. Забудь, что ты когда-либо видела это фото.
Я не отвечаю ей. Потому что я не буду давать обещаний, которые не собираюсь
выполнять.
— Он избегает меня, — говорю я вместо этого.
Магда кивает, но ничего не объясняет.
— Он был пьян.
Она снова кивает.
И на этом разговор окончен. Она собирается вернуться на свое место, но я
останавливаю ее.
— Я хочу посмотреть кое-что в компьютере.
Она колеблется, снова проверяя дверь. Не то чтобы это имело значение. По-моему, у
Алексея камеры в каждой комнате дома. Я уверена, что он может видеть, что я делаю, в
любое время, когда захочет. Но весь смысл избегания в том, чтобы этого не делать, поэтому
я сомневаюсь, что он делает это сейчас.
— Только на несколько минут, — говорит она. — А потом я должна вернуть веревки на
место.
 Магда освобождает мои руки и настраивает для меня компьютер. Она должна помочь
мне добраться до веб-браузера, так как я никогда раньше не пользовалась таким. Как только
она дает мне краткие инструкции, она оставляет меня ненадолго, даря мне подобие
уединения, которого я желаю, возвращаясь в свое кресло.
Мои пальцы дрожат, когда я нажимаю на клавиши. Мой желудок сжимается, а в горле
нарастает спазм.
М-А-К-К-Е-Н-З-И
У-А-Й-Л-Д-Е-Р
Я не ожидаю многого. Я вообще ничего не жду. У нее нет профиля в Facebook. Но у нее
есть электронная почта. Но и ей я не собираюсь пользоваться. Я просто хочу ее увидеть. Я
просто хочу кое-чего.
У нас так много общего. Сколько я себя помню, Мак всегда была рядом со мной. Она
была первой, кто разглядела меня сквозь стены, которые я воздвигла вокруг себя. Она
подружилась со мной в приемной семье, а затем взяла на себя заботу обо мне.
А когда мы расстались, и она узнала, чем занимается мой новый приемный отец, она
пришла мне на помощь. Она оставила свою теплую постель и уютный дом, чтобы жить со
мной на улице. Чтобы мы могли быть вместе. И она научила меня всему, что я знаю о том,
как быть несгибаемой.
Нам не обязательно быть кровными родственниками, но мы с ней сестры. Что бы там
ни говорили. Единственное тепло, которое я когда-либо чувствовала в своем сердце, было
обращено на нее. Она самая крутая, самая безбашенная девчонка, которую я знаю, и я люблю
ее.
Я скучаю по ней.
Я так скучаю по ней, что меня тошнит от мысли, что я больше никогда ее не увижу. Но
как я могу?
Как я могу после всего смотреть ей в глаза?
Когда она была права во всем. Она была права, полагая, что в каждом человеке
уживаются монстры. Я даже представить себе не могу, что с ней сделало мое исчезновение.
Насколько сильно это ранило ее. И нечестно возвращаться сейчас, когда я все еще разбита
вдребезги. Когда я даже не могу пообещать ей, что хочу дожить до следующего дня.
Все это было бы несправедливо по отношению к ней.
Поэтому я говорю себе, просматривая результаты, что я только ищу подтверждение
этим мыслям. Что теперь она счастлива. Это все, что мне нужно знать, и тогда все будет
хорошо. Неважно, сколько страданий живет во мне, пока она счастлива, все будет хорошо.
Но то, что я нахожу, ранит больше, чем я ожидаю. И это также то, чего я желала больше
всего. Чтобы она двигалась дальше по жизни. Забыла о моем существовании, чтобы не
втянуть ее в проблемы, которые она не могла решить для меня, но отчаянно хотела.
Вот ее имя в свадебном реестре. Маккензи Уайлдер и Лаклэн Кроу.
Это имя мне не незнакомо. Он мой старый босс. Человек, который управлял клубом, в
котором я работала, когда Дмитрий взял меня на прицел. Я стала легкой мишенью.
И так было всегда.
Вот что опасно в надежде и желании. Полагая, что этот может быть другим. Чтобы этот
тоже не причинил тебе вреда. У других людей счастливый конец. У всех, кроме меня. Я
просто не была рождена для этого.
Мак — совсем другое дело. Она заслуживает своего «они жили долго и счастливо». Но я
не могу этого понять. Почему он? Почему Лаклэн? И как?
Я знаю ответы. В глубине души я знаю, что она искала меня.
И вместо этого она нашла его.
Их фотографий нет. Я хочу увидеть ее лицо. Но я знаю, что прошу слишком многого.
Мой хрупкий разум не может с этим справиться. Я хотела бы увидеть ее и поверить, что так
или иначе все будет хорошо.
Этого не может быть.
Она никогда не сможет увидеть меня такой. Кем я стала. Она все равно попытается
исправить меня. А меня нельзя исправить.
Так будет лучше.
Магда смотрит на меня, и я понимаю, что произнесла эти слова вслух.
— Так лучше, — повторяю я. — Я рада за нее.
Твержу одно и то же снова и снова, когда закрываю компьютер. И это правда.
Поэтому я не знаю, почему мне кажется, что внутри меня что-то умирает.
Глава 19
Талия
Когда Алексей снова приходит ко мне, любое напоминание о том, что произошло
между нами, улетучивается. Его лицо спокойно, без эмоций, когда он изучает меня.
— Ты усвоила урок? — интересуется он.
— А ты выучил свой? — отвечаю я.
Он собирается встать и снова уйти, но я останавливаю его.
— Я не могу ничего обещать, — говорю я ему. — Но я постараюсь больше этого не
делать.
Он возвращается и садится рядом со мной. Мягкий серый свитер обтягивает его
мускулистое тело, и у меня руки чешутся от желания коснуться его. Прикоснуться ко всему
его телу. Чтобы он заставил меня забыть.
Его пальцы находят мое лицо, твердые и непреклонные, в то время как его глаза сверлят
меня.
— Ты больше ничего не предпримешь, — говорит он мне.
Это не вопрос и не угроза. Просто приказ. Как будто он уверен, что я подчинюсь. У
меня нет никаких сомнений в его авторитете. Его власть надо мной абсолютна. Но все равно
кажется, что, возможно, у меня тоже есть какая-то сила. Как будто я напоминаю ему о его
самой темной ране. Как будто я — та самая соль, которая жжет эту рану и выносит на
поверхность всю эту скрытую боль.
Он принимает мое молчание за одобрение и развязывает мои путы, потирая запястья и
лодыжки, когда заканчивает. Его взгляд прикован к мо