советской литературы
МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ
1989
0-87,6
Составитель,
автор вступительной статьи
и «Хроники важнейших событий»
С. И. ЧУПРИНИН
Художник
В. ХАРЛАМОВ
НАУЧНАЯ
ВБК84Р7
ISBN 5— 239— 00694— в
1
Что такое о т т е п е л ь — как с легкой руки Ильи Эренбурга стали
называть тот период в жизни страны и литературы, началом кото-
рого явились смерть тирана, массовое освобождение безвинных лю-
дей из заточения, осторожная, но казавшаяся шоковой критика куль-
та личности, а конец оттиснулся в постановлении октябрьского
(1964 г.) Пленума ЦК КПСС, в приговоре по делу писателей А. Тер-
ца (А. Синявского) и Н. А р ж а к а (Ю. Даниэля), в решении о вводе
войск стран Варшавского Договора в Чехословакию?
Что это было?
Верная примета неотвратимо наступающей весны, указание на
то, что, как бы ни лютовали ночами вьюги, «зима недаром злится.
Прошла ее пора...»?
Или, может быт^^вУр''дод15йШке»' всезнающего В. И. Даля —
«зимнее тепло», случайная. ; перз-данЛса между четвертьвековой «же-
лезной зимой» сталинского-автвлитаризма и расползшимися на доб-
рые два десятка $ед «зз£^!1ШЙ'а....заморозками»?
Начало трудного, с попятными ходами, кризисами и маневрами
выздоровления? Или краткосрочная, обманчивая, и многих действи-
тельно обманувшая ремиссия посреди затяжного исторического не-
дуга? Генеральная репетиция нынешней перестройки или пример
того, как вообще нельзя проводить перестройку?
Однозначного ответа на эти вопросы, наверное, нет. Но думать
над ними надо, и не сыщешь, я уверен, лучшего помощника в этих
размышлениях, чем литература, ощущением «оттепели» созданная и
ощущение «оттепели» создававшая.
8
Они легли на оттаивавшую, болотистую почву той гатью, по ко-
торой общество смогло перейти от казенно-глянцевой, «праздничной»
литературы М. Бубеннова и С. Бабаевского, А. Сурова и П. Павлен-
ко («Нам нужна праздничная литература, не литература о праздни-
ках, а именно праздничная литература, поднимающая человека над
мелочами и случайностями...» — вдохновенно токовали критики еще
в 1954 году) к литературе А. Солженицына и В. Гроссмана, Ю. Дом-
бровского и В. Шукшина, Ю. Трифонова и В. Семина, Ф. Абрамова
и А. Вампнлова, к литературе, выставившей своими девизами прав-
до- и пародолюбне, верность гуманистическому кодексу чести и клас-
сическим т р а д и ц и я м .
После литературы оттепели многое стало нравственно невоз-
можным для уважающего себя писателя, например, романтизация на-
силия и ненависти, попытки сконструировать «идеального» героя или
желание «художественно» проиллюстрировать тезис о том, что жизнь
советского общества знает конфликт только между хорошим и от-
личным.
После литературы оттепели многое стало возможным, порою да-
же нравственно обязательным, и никакие позднейшие заморозки уже
не сумели отвлечь как настоящих писателей, так и настоящих чита-
телей ни от в н и м а н и я к так называемому «маленькому», «рядовому»
человеку, к кругу его забот и тревог, ни от критического восприя-
тия действительности, пи от взгляда на культуру как на то, что про-
тивостоит власти, социальной рутине и всякого рода идеологическому
прожектерству.
Возразят, что и до начавшей оттепель статьи В. Померанцева
«Об искренности в литературе» у нас были писатели, «ни единой
долькой» не отступавшиеся «от лица», мужественно — и часто муже-
ственнее, последовательнее, чем лидеры «поколения 56-го года» — со-
противлявшиеся несвободе, насилию, «умственным накачкам», хра-
нившие— в нередуцированном объеме — классические т р а д и ц и и и
завещанную П у ш к и н ы м , Достоевским, Блоком «тайную свободу» ху-
дожника и г р а ж д а н и н а .
Скажут, что оппозиционность оттепельной прозы, поэзии, д р а м а -
тургии, п у б л и ц и с т и к и была умереннее, оглядчивее, чем нам, может
быть, сейчас того хотелось бы и чем, допустим, пеафишированпая,
сокровенная, по явственная и начальству и публике оппозиционность
А. Ахматовой, М. Зощенко, Н. Заболоцкого, А. Платонова, Б. Пас-
тернака.
Напомнят, что оттепельные настроения з а х в а т и л и далеко не
всех писателей и читателей, что н а р я д у с А. Твардовским и Л. Мар-
тыновым, К. Паустовским и Э. Казакевичем продолжали невозбран-
но печататься, пропагандироваться, у в е н ч и в а т ь с я л а в р а м и А. Про-
кофьев и Е. Долматовский, А. Первенцев и В. Кожевников, ч т о одпо-
9
временно с Б. Ахмадулиной и В. Аксеновым входили в силу Е. Исаев
и П. Проскурин, что, наконец, в целости и сохранности пребывала та
«никакая», «бесхребетная», «межеумочная» литература, что, распус-
тившись махровым цветом, в серые тона окрасит литературный
процесс времен застоя.
Все эти поправки законны и верны. Действительно, подавляющее
большинство «антикультовых», например, публикаций середины
50-х — середины 60-х годов далеко не дотягивает до того уровня
политической мудрости и духовной свободы, который уже в 30-е был
явлен «Реквиемом», «Котлованом», «Софьей Петровной». Действи-
тельно, стоицизм А. Платонова или А. Тарковского содержит в себе
куда более цельный и куда более чистый нравственный заряд, чем
непрерывное передислоцирование К. Симонова или Евг. Евтушенко.
Завоевания оттепели действительно кажутся колоссальными только
в сопоставлении с тем, что ей непосредственно предшествовало...
Тут спору нет. И тем не менее...
Историческое, общесоциалыюе и общекультурное значение от-
тепели состоит прежде всего в том, что она разрушила насаждав-
шийся десятилетиями миф о духовной монолитности, об идеологиче-
ской, мировоззренческой однородности советского общества и совет-
ской литературы, когда казалось, что есть нерасчлененно единое по-
давляющее большинство, «где общие даже слезы из глаз», и есть,
дескать, единичные, изолированные друг от друга и, главное, от
народа, едва ли не по недосмотру оставшиеся в живых «изгои», «ре-
ликты», «внутренние эмигранты» — допустим, Борис Пастернак или
Андрей Платонов.
По монолиту зазмеились первые трещины — и столь глубокие,
что в дальнейшем, во дни и годы застоя, их удалось только зама-
зать, замаскировать, объявить либо несущественными, либо несуще-
ствующими, но не ликвидировать.
«Дети» вступили в конфликт с «отцами», «антисталинисты» схва-
тились врукопашную с «неосталинистами», «новаторы» заявили о
своем принципиальном несогласии с «консерваторами», люди куль-
туры дали понять, что они не желают иметь ничего общего с идеоло-
гами и поэтами бескультурья.
Выяснилось, что писатели, художники отличаются друг от друга
не только «творческими манерами» и «уровнем мастерства», но еще
и гражданскими позициями, политическими убеждениями и эстетиче-
скими взглядами.
Обнаружилось, что при всем несходстве, при всех несовпадениях
есть то, что объединяет А. Твардовского и С. Маршака, Э. Казаке-
вича и А. Яшина, Н. Гудзия и М. Щеглова, О. Берггольц и Б. Ахма-
дулину, что резкой гранью отделяет их творчество, их поведение от
норм и стандартов, предписываемых л и т е р а т у р н ы м официозом.
10
Стало очевидным, что друг другу противостоят не «коллективы»
и «одиночки» (например, Союз писателей и исключенные из него
А. Ахматова, М. Зощенко), а группы, станы, «литературные партии»
единомышленников. С одной стороны, те, кто готовит «Литературную
Москву» и «Тарусскне страницы», сотрудничает с «Новым миром»
К. Симонова и А. Твардовского, с «Молодой гвардией» А. Макарова,
с «Москвой» Н. Атарова, с «Юностью» В. Катаева, с «Литературной
газетой» С. С. Смирнова, задает тон в Московской писательской ор-
ганизации, хлопочет о гражданской и литературной реабилитации
С. Есенина и А. Грина, И. Бунина и М. Цветаевой, О. Мандельшта-
ма и П. Васильева, И. Бабеля и И. Катаева. А с другой — те, кто от-
чаянно сопротивляется всем этим н а ч и н а н и я м и инициативам, кто
всю королевскую рать отечественной партократии мобилизует для
того, чтобы наново «подморозить» страну и культуру.
И открылось, наконец, что литературная борьба есть лишь от-
ражение и выражение бурно идущих в обществе процессов, что не
только писатели поделились, как, допустим, в 1960-е годы на «но-
вомировцев» и «октябристов», но и читатели получили возможность
самостоятельно выбирать, «в каком идти, в каком сражаться ста-
не», из какого источника утолять свою духовную жажду, с какой
литературной, нравственной, политической позицией солидаризиро-
ваться. Причем, это очень важно отметить, солидаризироваться от-
крыто, гласно, а не тайно и беззвучно, с постыдною оглядкой — как
это было раньше или как это станет позже — в отношении, напри-
мер, значительной части интеллигенции, в том числе и творческой, к
А. Солженицыну, А. Сахарову, писателям-правозащитникам и писа-
т е л я м — организаторам а л ь м а н а х а «Метрополь»...
Годы оттепели есть в этом смысле годы «духовного двоевластия»
в обществе (если ограничиться только литературной сферой, то мож-
но с известной долей условности сказать, что «правительство» дис-
лоцировалось по улице Воровского, в правлении Союза писателей
СССР, а «легальная оппозиция» основала свой центр в Малом Пу-
тинковском переулке, куда с улицы Чехова переехала редакция «Но-
вого мира»). Бывшая или казавшаяся в годы сталинщины единой
советская к у л ь т у р а , или, повторим вслед за Андреем Синявским,
«культура советской цивилизации», раскололась на две непримиримо
враждующие культуры, и динамическое взаимодействие этих сил,
шаткое равновесие этих н а ч а л делало к а ж д у ю журнальную публика-
цию своего рода репликой в дискуссии «и о путях России прежней,
и о теперешней о ней» (Евг. Евтушенко), а каждый эпизод литера-
турной жизни превращало в акт идеологической драмы с непредуга-
дываемым и, что называется, открытым финалом.
П р и л и в ы чередовались с отливами, победы часто оказывались
п и р р о в ы м и , на каждое «Да!» одной из сторон тут же следовало от-
ветное «Нет!», одновременно совершались события, казавшиеся не-
совместимыми, и о психологическом, литературном самочувствии об-
щества в тот период многое скажет формула, предложенная Ильей
Эренбургом: «Стоят последние дни з и м ы . На одной стороне улицы
еще мороз (сегодня минус двенадцать), а на другой с сосулек падают
громкие капли».
12
Во-вторых, более или менее укладываясь в тогдашнее понятие
о гласности, «лирическая метеорология» уже самой своей условно-
стью, своей расплывчатостью и бесплотностью отражала как раз то,
что и могла она отразить на оттепельном этапе общественного са-
мосознания: не столько убеждения, сколько умонастроения, не столь-
ко уверенность в завтрашнем дне, сколько робкую надежду, не столь-
ко свершения, поступки, действия, сколько ожидания и обещания.
И наконец, в-третьих, эти аллегории носили, возможно, неосоз-
наваемый, но тем не менее явственный агитационный характер, соз-
давая неблагоприятный эмоциональный ореол вокруг всего того, что
было в ж и з н и общества связано со сталинизмом как идеологией и
сталинщиной как социальной практикой, и, напротив, в привлекатель-
нейшем, свете рисуя все то, что связано с преодолением «зимы» и
«ночи», с пробуждением и обновлением, с молодостью и дерзостью.
В этом смысле было знаково, оценочно важно, что, например,
евтушенковский парень «в пальто незимнем», «в кепке, рыжей от ка-
пели» выходит «из ворот» навстречу жизни именно утром и именно
весной. Или что действие эренбурговской повести н а ч и н а е т с я во вре-
мя ночной метели, а завершается словами о том, что даже в подъ-
езд, где «еще холодно; застоялась зима», доносятся «с улицы... го-
лоса детей, гудки машин, шум весеннего дня»...
Так у писателей, поэтов, деятелей театра и кино вырабатыва-
лась манера говорить эвфемизмами—• всем п о н я т н ы м и , а у ч и т а т е -
лей, слушателей, зрителей — привычка искать аллюзии, намеки, не-
кие тайные, «закодированные» в невиннейших словах, ф р а з а х и сю-
жетах смыслы.
Так вновь возникла и стала стремительно совершенствоваться
культура эзоповой речи (в сталинскую эпоху она была невозможна,
поскольку «литературоведы в штатском» могли в любом и н о с к а з а н и и
увидеть — и видели — повод к применению 58-й с т а т ь и ) .
Так вошло в обычай, в норму оценивание художественного обра-
за не только по их, так сказать, н о м и н а л у , т е к с т у а л ь н о м у значе-
нию, но и по заложенному в них подтексту, а т а к ж е по контексту,
в котором они воспринимаются.
Стало, например, знаковым и то, в каком журнале появилось
произведение, и то, как о т к л и к н у л а с ь на него о ф и ц и о з н а я к р и т и к а :
если, скажем, ту или и н у ю книгу н а ч и н а л и бурно, словно по коман-
де (зачастую и в самом деле по команде) бранить, то это означало,
что она скорее всего действительно заслуживает в н и м а н и я , если же
книгу расхваливали на все лады, то это обычно вызывало подозри-
тельность— по крайней мере, у наиболее подготовленных, наиболее
проницательных читателей...
13
Ясно, что при таком отношении к художественной речи наиболь-
шим доверием — со стороны, естественно, не издателей и «началь-
ства», а читающей публики — пользовалось слово, либо несущее в
себе отчетливо выраженный публицистический заряд, либо поддаю-
щееся интерпретированию в публицистическом ключе.
«Вечные» вопросы бытия, жизни и смерти, божественного на-
чала в душе и вселенной словно бы отошли на дальний план, и ха-
рактерно, что в годы оттепели не были практически услышаны ни
М. Пришвин, ни поздний Б. Пастернак (имеются в виду частично
опубликованные в периодике «стихи из романа» и пейзажно-фило-
софская лирика цикла «Когда разгуляется»).
Вперед, как это и случается обычно в переломные эпохи, выдви-
нулись задачи ликвидации безграмотности — социальной, идеологиче-
ской, эстетической, морально-психологической, даже бытовой. «Эк-
стенсивному» было отдано решительное предпочтение в сравнении с
«интенсивным». Культура — из-под глыб, из одиноких каморок —
вышла на улицу и, неизбежно теряя в уровне, в качестве, растеклась
по всей стране, сместила понятия, казавшиеся незыблемыми, затро-
нула сферы, считавшиеся запретными, разбудила умы, пребывавшие
в спячке.
Поэт, художник стал воспринимать себя уже не столько госу-
дарственным лицом (каким видели себя, например, А. Фадеев или
К. Симонов) или хранителем «тайного завета» (каким ощущала се-
бя, например, А. Ахматова), сколько «учителем в школе для взрос-
лых» (Б. Слуцкий), призванным преподать хотя бы начальные азы
14
мещанином, О том, что советские евреи вовсе не обязательно зама-
скированные агенты американо-израильской спецслужбы «Джойнт».
О том, что доносительствовать и лжесвидетельствовать подло. О том,
что люди должны руководствоваться презумпцией доверия в отно-
шениях друг с другом. О том, что служить искусству и, следователь-
но, народу можно пейзажами, натюрмортами, а не только плаката-
ми и парадными портретами «командиров производства»...
Сегодня эти истины самоочевидны — во многом благодаря вра-
зумляющей, просвещающей деятельности литературы и искусства.
Тридцать—тридцать пять лег назад они не были самоочевид-
ными.
Их при^одил.ось_доказь1Еа.1ь
*\Их приходилось «гщощживач*»- (читатели старшего поколения
наверняка помнят это выразительное словечко из газетно-трибунного
лексикона отшумевшей эпохи).
Их приходилось защищать в изнурительных, выматывающих
р
боях с теми, кто был убежден, что разводы и «свобода нравов» есть
отрыжка буржуазной морали, что наличие родственников за грани-
цей ставит на человеке каинову печать, что классовая ненависть и
большевистская бдительность на шкале нравственных ценностей за-
нимают куда более почетное место, чем «абстрактная» совесть или
«абстрактное» доверие, что...— ну и так далее, и так далее, и так
далее.
Критик, искусствовед Инна Соловьева с остроумной точностью
предложила поставить эпиграфом к нашей антологии строки из хо-
роводной песни:
ОТТЕПЕЛЬ
ОБ ИСКРЕННОСТИ В ЛИТЕРАТУРЕ
ПРОИЗВОДИТЕЛЬ СТАНДАРТА
О ЧЕРТАХ ТВОРЧЕСТВА
И О ЧЕРТАХ НАШИХ КРИТИКОВ
50
ОБЪЕКТЫ И ЛЮДИ
ГОСТИ
ДРАМА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ,
ЧЕТЫРЕХ КАРТИНАХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
А л е к с е й П е т р о в и ч К и р п и ч е в, лет семьдесят с неболь-
шим.
В е р а Н и к о л а е в н а , его жена, лет 65.
П е т р А л е к с е е в и ч К и р п и ч е в, их сын, лет 45.
В а р в а р а А л е к с е е в н а , их дочь, лет 32—33.
Н и н а К о н с т а н т и н о в н а , жена Петра, лет 38—39.
Т !£" 1*8-^9 лет } дети Петра от первого брака'
П а в е л П а в л о в и ч Т р у б и н, около 45 лет.
М и х а и л А л е к с а н д р о в и ч П о к р о в с к и й , 5 5 лет.
Н и к а , 19 лет.
Действие происходит в маленьком городке, в начале пятидесятых
годов.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Руки хозяев превратили двор перед домом в небольшой сад.
В глубине — терраса, на ней — стол, несколько плетеных кре-
сел. У барьера — столик с отводным телефонным аппаратом. Двери
в комнату распахнуты — в ней, у входа на террасу, мы видим рояль.
Небольшой стол стоит в саду. Над н и м — Л и п а , дающая тень. Во-
круг него — те же плетеные стулья. Под самой террасой, за куста-
ми бузины — скамья. Слева — калитка. В саду, в кресле — В а р в а-
р а. Из комнаты доносятся голоса.
Г о л о с А л е к с е я П е т р о в и ч а . Дала т ы м н е э т у
рубашку с отверстиями — запонки теперь к ней ищи.
Г о л о с В е р ы Н и к о л а е в н ы . В шкатулке — з а -
понки. (Она выходит.)
В е р а Н и к о л а е в н а . Нашел?
Г о л о с А л е к с е я П е т р о в и ч а ( о н раздражен).
Тут их до черта, шкатулок.
61
В е р а Н и к о л а е в н а . В красной, длинненькой.
(Выждав.) Нашлись... успокоился. Варвара, ты, я вижу,
бездельничаешь.
В а р в а р а . Наслаждаюсь обещанным отдыхом. Вы
завлекали им в каждом письме.
В е р а Н и к о л а е в н а . Нашла время...
В а р в а р а . Спокойствие, мать моя. Все вымыто, вы-
чищено, надраено.
Г о л о с А л е к с е я П е т р о в и ч а . Мать!
В е р а Н и к о л а е в н а . О господи, всем я мать. Ну,
что тебе?
Г о л о с А л е к с е я П е т р о в и ч а (с некоторым вы-
зовом). Может, и галстук надеть?
В е р а Н и к о л а е в н а . Дело твое. Я бы надела.
А л е к с е й П е т р о в и ч (в окне). Дипломатический
прием. И смех и грех, честное слово... (Исчезает.)
В е р а Н и к о л а е в н а (берется пальцами за голо-
ву). Вот все чего-то не соображу.
В а р в а р а . Волненье в доме Кирпичевых.
В е р а Н и к о л а е в н а . Варвара, ты хоть меня не
серди. Позиция наблюдателя — из удобных, но не из са-
мых достойных. Поверь.
В а р в а р а . Я — наблюдатель? Я только присела.
Я — активный участник событий.
В е р а Н и к о л а е в н а . Снег на голову. Все неожи-
данно. Сколько лет Петр не мог к нам выбраться. И —
пожалуйте. «Вчетвером приедем». Он с женой, Тема. Кто
четвертый? Совсем разучился письма писать. Сплошные
загадки. Теперь вот думай, как вас лучше расположить.
В а р в а р а . Думай, мамочка, ответственно думай.
Ибо едет высокоответственный сын.
В е р а Н и к о л а е в н а . Каждый на свой манер вол-
нуется. Один злится, другой посмеивается.
В а р в а р а . С детства знаю, что беда иметь мать, ко-
торая к тому же учительница. Все одноклассницы мне
сочувствовали. Ты по профессии — сердцевед.
В е р а Н и к о л а е в н а . Профессия тяжкая. (Кивнув
на окно.) Вот кто взволнован.
В а р в а р а . Отец? О да. И пытается скрыть еще бо-
лее неумело, чем я.
В е р а Н и к о л а е в н а . Встал среди ночи и все ходил.
Столько не виделись... Он храбрился. Старательно изо-
бражал безразличие... Варя, когда-нибудь ты узнаешь:
дети — каждодневная боль.
62
В а р в а р а . Все надеешься, что узнаю?
В е р а Н и к о л а е в н а . Вместе с тобой.
Варвара усмехнулась, покачала головой.
Сергей не в себе. Узнал, что едут, и — как подменили...
Хоть бы по-доброму они встретились.
В а р в а р а . Еще раз — спокойствие. Все образуется.
В е р а Н и к о л а е в н а . Ни номера поезда, ни ваго-
на. Из рук вон... Подумал бы и о нас.
Г о л о с А л е к с е я П е т р о в и ч а . Мать, а мать-
В е р а Н и к о л а е в н а . Ну что там еще? (Уходит в
дом.)
В а р в а р а (одна, декламирует). Волненье в доме
Кирпичевых. Тревога в доме Кирпичевых. (Как бы заин-
тересованно.) А что стряслось у Кирпичевых? (Отвечая.)
А Кирпичевы ждут гостей.
На последних словах входит Т р у б и н.
Т р у б и н. Стихи отличные. Точные, ясные. И глубоко
реалистические. «Кирпичевы ждут гостей». (Удовлетво-
ренно.) Встретили по первому классу.
В а р в а р а . А вы разве — гость?
Т р у б и н. А что — не похож?
В а р в а р а . Не присмотрелась. Кто ж вас пригласил?
Т р у б и н. А чудесный молодой человек. Зовут Сере-
женька Кирпичев. Я приехал вчера, звонил из гостини-
цы, и он пригласил меня с ходу, с лету. К сожалению, я
оказался занят и должен был отложить визит.
В а р в а р а . Поняла.
Т р у б и н . А вы тоже гостья? Или... хозяйка?
В а р в а р а . Хозяйка — не точно.
Т р у б и н . А молодая хозяйка?
В а р в а р а . Тепло.
Т р у б и н . Стало быть, Сергею доводитесь...
В а р в а р а . Теткой.
Т р у б и н . Простите?..
В а р в а р а . Вы чем-то удивлены? Теткой, И — стро-
гой теткой.
Т р у б и н . Однако...
Входит С е р г е й .
Сергей. Паша!
Трубин. Какой я тебе Паша? Щенок...
Сергей. Пал Палыч.
Трубин. Пал Палыч.
63
С е р г е й . Трубин.
Тр у б и н . Трубин.
С е р г е й . Черт меня возьми...
Т р у б и н (договаривает)... со всеми качествами. Все
про Трубина помнят. Иди сюда. (Обнимаются.) Растешь?
С е р г е й . Все образцово, друг мой. Ждал вчера ве-
чером.
Т р у б и н . Я был занят.
С е р г е й . И утром разыскивал.
Т р у б и н . Утром отсутствовал.
С е р г е й . К нам надолго?
Т р у б и н . Не очень.
С е р г е й . Вы познакомились?
Т р у б и н . С тетей? Почти.
С е р г е й . Варя, это Пал Палыч Трубин.
В а р в а р а . Слышала.
Т р у б и н . Это еще не все.
С е р г е й . Да, моя милая, это не все. Тот самый воен-
ный корреспондент, который про меня написал.
Т р у б и н . Вот это — полная характеристика.
В а р в а р а . Вон что! Слушайте, расскажите — только
без газетных прикрас,— как выглядел Сережка?
Т р у б и н . Внушительно. Чем меня и привлек. Моло-
же его в отряде не было. До семнадцати надо было до-
жить.
В а р в а р а . Он ведь беглец. Сбежал из дому. Как
первоклассник.
Т р у б и н . Потом я узнал. (Пауза.)
В а р в а р а . Молчание. Тот тонкий момент, когда тре-
тий мешает. Бойцам охота вспомнить былые дни по-муж-
ски.
Т р у б и н . Откуда знаете?
В а р в а р а . Из беллетристики. (Уходит.)
Т р у б и н . Тетя — хороша.
С е р г е й . Все находят. Мы с ней — друзья. Ну, Паша,
присядь.
Т р у б и н. Так и быть. Очень ты изменился, Сергей.
Очень. В тебе, знаешь, появилась нагловатая независи-
мость человека с дипломом.
С е р г е й . Диплом — в наличии.
Т р у б и н . Кто ж ты такой?
С е р г е й . Надо, достойный друг и биограф, следить
за судьбой своих героев.
Т р у б и н . Ну, прав, ну, прости, я столько пишу, что
64
на письма уже сил не хватает. Мне еще столько спраши-
вать.
С е р г е й . Стал я учителем литературы.
Т р у б и и. Помнится, ты хотел ее делать.
С е р г е й . Но не нашел для того оснований.
Т р у б и и. Вот как? Оказался способен на жестокие
решенья?
С е р г е й . Как видишь. Мне они нелегко дались. Не-
приятно в себе разочаровываться.
Т р у б и н . Черт меня возьми со всеми качествами.
Сережка Кирпичик, розовый птенчик, где ты, ау? Сидит
рослый дядя и рассуждает, как большой. И все-таки как
ты молод, как молод. Просто непозволительно молод.
Противно и завидно смотреть. Сергуня, ничего не изве-
стно,
:
столько тебе еще предстоит. Не вешай носа.
С е р г е й . Все образцово.
Т р у б и н . Тем лучше. Но почему же ты здесь? В со-
рок шестом написал мне глухо: живу у деда. Поди гадай.
Ты ж москвич.
С е р г е й . Был когда-то. История длинная.
Т р у б и н . Я не спешу.
С е р г е й . Нет... в другой раз. А коротко это звучит
так: мать в сорок пятом умерла. Отец вскоре женился...
Он, впрочем, уже давно с ней. А тут оформил свои отно-
шения. Я жить вместе не захотел. Да и его это устраива-
ло. Живу у деда.
Т р у б и н . А брат? Был ведь брат...
С е р г е й . Брат с отцом.
Т р у б и н . Переписываетесь?
С е р г е й . По праздникам. Только праздников что-то
нет.
Т р у б и н . Понятно.
С е р г е й . Такие дела, мой старый друг.
Т р у б и н . Ладно уж... не такой я старый. А что же
твой дед? Жив-здоров?
С е р г е й . Жив, слава богу, но не здоров. Очень бо-
лен. Хоть в этом не хочет сознаться. В пять утра — уже
на ногах.
Т р у б и н . Тот самый Кирпичев.
С е р г е й . Да. Тот самый.
• Т р у б и н . С ума сойти. И давно тут живет?
С е р г е й . Задолго до войны поселился. Когда он по-
нял, что не работник. Столько раз он висел на волоске.
Т р у б и н . Тот самый... Ты к этому привык, да еще,
§ Заказ 4850 65
невзирая на свой диплом, нахально зелен — тебе не по-
нять. Слушай нас, пожилых людей, такие имена околдо-
вывают. Кир-пи-чев. Герой революции. Сережка, ты мо-
лодой дурак.
С е р г е й . Да что ты ругаешь?
Т р у б и н. Имею право. Олух! Ты внук такого деда.
Видишь его изо дня в день. Пиши. Записывай. Наблюдай.
С е р г е й . Пробовал. Общие места.
Т р у б и н. Сам их чувствуешь? Уже хорошо.
С е р г е й . Ты про себя расскажи. Как семья?
Т р у б и н. Нет у меня семьи. Одинок.
С е р г е й . А... жена?
Т р у б и н. Нет у меня жены. Жена моя стала жена
чужая. Ушла от меня жена. Увели,
С е р г е й . Прости.
Т р у б и н. Тебя прощу, ее — нет. Бог с ней. Ведь и я
не подарок. Этакий разъездной муж.
С е р г е й . К нам-то как тебя занесло?
Т р у б и н . Задание родимой редакции. Наслышан ты,
что у вас открывают некую школу-интернат? Не интер-
нат, а храм для юношества.
С е р г е й . Наслышан и буду в нем работать.
Т р у б и н. Какое приятное совпадение. Не случайно
мой тонкий журнал решил отметить это событие. Хотя
ничего нет печальней на свете, чем дети, живущие без
родителей.
Долгий гудок.
С е р г е й . Двенадцать.
Т р у б и н. Торопишься?
С е р г е й . К нам торопятся.
Т р у б и н. Ежели это не тайна — кто?
С е р г е й (усмехнувшись). Батюшка решил осчастли.
вить. И кажется, не один.
Т р у б и н. Все понял. Вот оно, значит, про что стихи.
С е р г е й . Какие еще стихи?
Т р у б и н. А прекрасные. «А что стряслось у Кирпи-
чевых? А Кирпичевы ждут гостей». Тетя твоя их создала.
С е р г е й . Да. Ждут Кирпичевы Кирпичевых. Провин-
циальные— столичных. Стоит перед нами задача труд-
ная и оттого вдвойне почетная — тягаться с Крымом и
Кавказом. И с подмосковной их резиденцией.
Т р у б и н. Сложное у тебя настроение.
С е р г е й . Положение сложное — так верней.
66
Т р у б и н. Не заводись. Отец есть отец. Он хочет уви-
деть тебя, родителей. Сестру. Это вполне естественно. Не
нужно... топорщиться. Пора и оттаять. (Пауза.) Не знал
я, что у вас такой съезд. Ах ты... назначил я свидание од-
ному человеку.
С е р г е й . Где?
Т р у б и н . Да у вас. Поскольку ты звал меня на весь
день. Бесцеремонно, но что же делать? Обратился ко мне
один печальник. Как к представителю столичной прессы.
Толком поговорить было некогда, я и сказал, чтоб при-
шел сюда.
С е р г е й . Ну, эта беда невелика.
Т р у б и н. Вот именно. Есть деликатная просьба. Ты
не найдешь ли мне триста целковых? Мне переведут в по-
недельник.
С е р г е й . Найду, коли требуется.
Т р у б и н. Не моргнув. Сразу видно — состоятельный
внук.
С е р г е й . Я — на собственном иждивении. Собрал их
для некоторой экипировки.
Т р у б и н. Ну, потерпи три дня. Очень нужно.
С е р г е й . Не сомневайся — потерплю.
Входит В е р а Н и к о л а е в н а .
В е р а Н и к о л а е в н а . Сережа, не уходи далеко.
Я должна с тобой побеседовать.
С е р г е й . Слушаюсь, Пашенька, знакомься. Вера Ни-
колаевна Кирпичева — моя бабушка и мое начальство.
Т р у б и н. Символически?
С е р г е й . Какие там символы! По системе народного
образования. Я один из тех, кто ей подчинен. Кроме того,
она мой наставник и гид в лабиринтах педагогики.
В е р а Н и к о л а е в н а . Друг м о й Аркадий...
С е р г е й . Но это же факт. Я вовсе не говорю кра-
сиво. (Торжественно.) Бабушка, это Пал Палыч Трубин.
В е р а Н и к о л а е в н а . Варя м н е у ж е говорила.
Се р г е и. Но она тебе не сказала главного — он будет
писать об интернате.
В е р а Н и к о л а е в н а . Тогда в а м придется стучать-
ся ко мне. (Озабоченно.) Вот что я думаю, Сережа,— мо-
жет быть, все же сходить на вокзал?
С е р г е й . Я туда не ходок.
В е р а Н и к о л а е в н а (укоризненно). Cepiefl!
С е р г е й . Но я же — из л у ч ш и х побуждений. Пой-
67
ми — нам хотят устроить сюрприз. Прибытие с эффектом.
Невежливо срывать такой замысел. Согласись.
В е р а Н и к о л а е в н а . Да. Ты — из лучших побуж-
дений.
С е р г е й . Бабушка, не сердись. (Целует ее.) Все нор-
мально. Паша, идем. За мною — долг.
Т р у б и н. Какой еще долг? Что ты несешь?
С е р г е й (шипит). Денег ты просил или нет?
Т р у б и н (соображая). А-а... вот это деликатная фор-
ма. (Обнял его за плечи.) Ну что же, показывай дорогу.
(Уходит в дом.)
В е р а Н и к о л а е в н а (подойдя к окну, негромко).
Алеша!
Г о л о с А л е к с е я П е т р о в и ч а . Готов, готов...
Иду.
А л е к с е й П е т р о в и ч выходит — высокий, худой, белоголовый:
седина к лицу ему. Лоб, щеки в п р я м ы х , резких складках. Опира-
ется па палку. В черном костюме, в галстуке.
Картина вторая
Сумерки. В доме недавно пили чай. Слышно, как в комнатах уби-
рают посуду. В саду и на террасе расположились Т е м а , С е р г е й ,
А л е к с е й Петрович и Вера Н и к о л а е в н а , Петр
К и р п и ч е в, Нина К о н с т а н т и н о в н а , Трубин, Вар-
вара, Ника.
Н и н а . Вчера у вас было немного душно, а нынче —
отличная погода. Тепло и прохладно. Тема, иди к нам.
Т е м а (на террасе, около приемника). Ноль-ноль. Ре-
зультат закономерный. Никто не умеет бить по воротам.
Т р у б и н . Кто-нибудь да умеет, должно быть.
Т е м а . Беда, что тренеры перевелись. Тактический
рисунок игры в общем-то всегда примитивен.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Лет двадцать не был я на
футболе.
П е т р . Нет, мы с Ниной бываем, бываем. Там все —
в гости не надо ходить. Как большой футбол — все на
«Динамо».
Т е м а . Скучно все-таки без Москвы. Сейчас северная
трибуна пустеет. Расходятся — кого не увидишь! Можно
сказать, весь цвет столицы. Зажглись вечерние фонари,
на улице Горького — не протолкнуться. Мы с Никой
обычно идем на «Крышу» — есть такое местечко в отеле
«Москва». На пятнадцатом этаже.
83
В а р в а р а (бормочет). Мы с тобою в этот час пили
квас...
Т е м а . Розовый мускат хорош к пломбиру.
П е т р . Завсегдатай! Случается ужинать вместе — он
заказывает. Маэстро. (С иронией.) Его уже метрдотели
знают.
В а р в а р а (встала). Мы, кажется, Нику хотели по-
слушать.
П е т р . И послушаем. Все в нашей власти. Спой, на-
дежда консерватории.
Т е м а . Блесни, блесни.
Н и к а . Предупреждаю — удовольствия вы не полу-
чите.
В е р а Н и к о л а е в н а . Об этом нам судить. Спойте,
милая.
Н и к а . Пеняйте на себя. (Теме.) Подыграй.
Тема взял с террасы стул, передвинул его к стоящему в комнате
роялю, аккомпанирует Нике, поющей серенаду Дриго.
П е т р (он слушал с упоением). Первый сорт.
Т е м а . Это мы можем.
Н и н а . Очень мило.
В а р в а р а . Да. Просто здорово. И концертмейстер
на высоте.
П е т р . Даром, что ли, его учили?
С е р г е й . И мне понравилось.
Н и к а . Вам? Неожиданно.
Т е м а . Ох, Ник, зазнаешься, занесешься. Уж перифе-
рия тебя приняла.
Н и к а . Не бойся. От похвал не хмелею.
С е р г е й . Такая трезвая?
Н и к а . Недоверчивая.
Т е м а . Пал Палыч, о брате вы написали. Вот и о
Нике бы написать. Хоть в будущем.
Т р у б и н. Свободная вещь.
Н и н а (Нике). Попутно обеспечили прессу. (Сме-
ется.)
П е т р . Пресса, она большая сила. Может поднять,
может в грязь втоптать. Тут надо государственно мыс-
лить. Согласны?
Т р у б и н . Совершенно согласен.
П е т р . Крепкие кадры в печати есть. Много товари-
щей, заслуживающих безусловного уважения. Но есть и
охотники за сенсацией.
84
Т р у б и н . Встречались и такие?
П е т р . Случалось. Недавно разбирались у нас—
правда, не по моей епархии — с очень тяжелым, скан-
дальным делом. Некой дамы — и, как говорят,— неприят-
ной во всех отношениях. Так вот, газетчики тут как тут.
На защиту невинной жертвы. С наскоку, не вникнув, не
изучив. Не представляя, кого защищают. Птицын Вла-
димир вам не знаком?
Т р у б и н . Очень знаком.
П е т р . Да? Соболезную. (Пауза.) Несколько резкб,
но справедливо. Вы, часом, на меня не обиделись? Я бы
этого не желал.
Т р у б и н . Не скрою, слышал об этом деле. В общих
чертах... Что же до Птицына... видите ли... Он — мой кол-
лега.
П е т р . Да-а... Цеховая честь. Естественно. Но мне
еще обиднее вашего. Дама эта... она — судья. Такая овца
все стадо портит.
Т р у б и н . По слухам, она-то совсем не овца. И чув-
ство стадности... скорей отсутствует. Женщина смелая,
не находите?
П е т р . Разве — в определенном смысле. Смелость
эта дурного сорта. А отсутствует у нее не-стадность, а
»та же цеховая честь. (Со смешком.) Не то что у моего
собеседника.
Т р у б и н . Это мне в похвалу?
П е т р . Еще бы.
Т р у б и н . Тогда — душевно благодарю. (Усмехнув-
шись.) А интересная это игра — поиски термина.
П е т р (с веселой назидательностью). Необходимая.
И не игра. Для нашего брата. Для вашего брата, воз-
можно, игра. (И, довольный, рассмеялся.)
В а р в а р а (наблюдая за Трубиным, негромко). Вы-
держанный вы товарищ. Есть школа.
Т р у б и н (сердито). Плохой я кролик для наблюде-
ний.
В а р в а р а . Нет, не плохой. Да и не кролик.
А л е к с е й П е т р о в и ч (во время беседы сына с
Трубиным он молча прохаживался. Вдруг останавливает-
ся). Ты, Петр, сказал о цеховой чести. Дело, о коем речь,
мне неведомо. Но вспомнилась мне другая история.
П е т р (шутливо). То было давно-о...
А л е к с е й П е т р о в и ч . В восемнадцатом, верно...
Но смысл в ней есть.
85
П е т р . Да что ты? Я слушаю.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Так вышло, что занимался
я делом одного генерала-изобретателя, человека безу-
пречной порядочности. Вел это дело некто Гринин. Вел
его долго и бездарно. Приказал я освободить генерала,
принеся ему извинения.
П е т р . В лучших традициях.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Погоди. Проходит время, и
я узнаю, что этот человек пребывает все в том же поло-
жении. Дьявольщина! Вызываю Гринина. День был чу-
десный, а в газетах какие-то мрачные новости. Входит
Гринин, подтянутый, щеголеватый, с подчеркнуто неб-
режной улыбкой. Люди, сидевшие у меня, поднялись —
нас оставить вдвоем. Но я их не отпускаю. Спрашиваю:
«Почему не выполнен мой приказ?» Он — с той же улыб-
кой: «Да вот находим нецелесообразным, поспешным.
Этого лампасника объявить невинным — просто подо-
рвать наш престиж». (Помолчав.) Дальше — точно во
сне. Рванул я браунинг из кобуры...
Н и н а . Аи!
В е р а Н и к о л а е в н а . Что с вами, милая?
Н и н а . Страшно.
В е р а Н ' и к о л а е в н а . Вам-то чего бояться?
А л е к с е й П е т р о в и ч . В последний миг... отвели
92
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина третья
С е р г е й возвращается с П о к р о в с к и м .
С е р г е и. Вот — Покровский Михаил Александрович.
Знакомьтесь. Не буду вам мешать.
П е т р пожал П о к р о в с к о м у руку, уселся удобнее. С е р г е й
:
•; УХОДИТ.
П о к р о в с к и й . Простите, товарищ Кирпичев...
П е т р . Ну, зачем же так официально? Мы — на при-
роде. Я — Петр Алексеевич.
'• : ' П о к р о в с к и й . Простите меня, Петр Алексеевич,
что я вас на отдыхе беспокою. Все так неожиданно вы-
шло.
П е т р . Бывает. (Пауза.) Мне дело ваше напомнили.
Можете его не рассказывать. У кого вы были-то?
П о к р о в с к и й . Я писал. Я был принят товарищем
Краснощековым.
П е т р . Да сядьте вы... В ногах правды нет. И что же
сказал вам Федор Иванович?
П о к р о в с к и й . Сказал, что не видит оснований от-
менять решение местных инстанций.
П е т р . А вы основания эти усматриваете?
П о к р о в с к и й . Я... мне это решение кажется... не-
справедливым.
П е т р . Вы не волнуйтесь. Говорите спокойно.
П о к р о в с к и й . Я постараюсь. Вам, как я понимаю,
известно дело Екатерины Шевцовой?
П е т р . В общих чертах. Но вы — о себе... По суще-
ству.
П о к р о в с к и й . Я уж писал вам... Я заступил место
коллеги. Он заболел. Я не связывался со своей подзащит-
ной. Мои принципы мне бы никогда не позволили.
П е т р . Да успокойтесь вы. Все в порядке. Когда че-
ловек имеет принципы, это, знаете, дорогого стоит. По-
ложение, разумеется, сложное. Как вы догадываетесь,
Федора Ивановича все мы знаем не первый день и как-
то уж склонны ему доверять.
П о к р о в с к и й . Бог с вами, у меня нет и в мыслях
порочить товарища Краснощекова. Я полагаю... Он вве-
ден в заблуждение...
П е т р . Возможно. (Помедлив.) Вы говорите — прин-
ципы. Но кроме них бывают и взгляды. Совсем особые.
93
Вот однажды один из ваших коллег мне сказал: адвока-
ту не нужно было б искать никаких обходных контактов
с клиентом, если б он был допущен к следствию на ран-
ней стадии. Вы того же мнения?
П о к р о в с к и й . Это дело законодательных органов.
Сегодняшний закон воспрещает такое участие, а закон
есть закон. Я — юрист, не мне его нарушать.
П е т р . Ясно, ясно — не нарушали. Я ж не об этом,
я — о другом: вы разделяете это мнение?
П о к р о в с к и й . Петр Алексеевич, какой адвокат, ес-
ли он, разумеется, адвокат по призванию, может этого не
желать? Но мало ли чего мы желаем...
П е т р . Не скажите... не так уж мало. Мне это важ-
но было услышать.
П о к р о в с к и й . Повторяю, я уважаю закон. Смысл
всей моей деятельности был в том, чтоб никогда и ни у
кого не возникло сомнений в его соблюдении.
П е т р . То есть, по вашему убеждению, Шевцова
осуждена незаконно?
П о к р о в с к и й . Поверьте, это достойная женщина.
(Увлекаясь.) В каком-то смысле и уникальная: Во вся-
ком случае, уникальный судья. Петр Алексеевич, раз уж
выпало встретиться, не могу не сказать, что в нашей прак-
тике оправдательный приговор — нечто из ряда вон, поч^
ти несбыточное... И вот, однако ж, находится женщина,
которая отважно решается на этот исключительный шаг.
Надо быть адвокатом, чтоб воздать ей должное. Призна-
юсь вам, Петр Алексеевич, но, бога ради, поймите пра-
вильно, навряд ли мы увидимся снова,— адвокаты наши
морально изнашиваются от некоторой, как бы сказать,
бесполезности подчас подвижнических усилий. Не поду-
майте, что говорю о себе, но их громадная одаренность,
блеск ума, недюжинный темперамент — все решительно
уходит в песок. Их аргументы сплошь и рядом не прини-
маются во внимание, очевидное попросту игнорируется.
От этого они гаснут как личности, тускнеют, не могут
реализоваться и сделать то, что могли бы сделать, ду-
шевно и духовно стареют. И вот судья...
П е т р . Но этот судья за свой оправдательный при-
говор, который вы так высоко ставите, берет весьма не-
малую сумму...
П о к р о в с к и й . Вот это как раз и непостижимо. Во-
первых, сам злополучный Норкин — а мне пришлось изу-
чить его личность — никак не годится па роль взяткода-
94
теля. Очень хороший специалист, но, знаете ли, типичный
Макар, на коего валятся все шишки на свете. (Довери-
тельно.) Хотя тут и отнюдь не до смеха; но фигура в чем-
то трагикомическая. Одна выразительная деталь. Можете
только себе представить, его, беднягу, ранило дважды:
в первый день Отечественной войны и вторично в ее по-
следний день.
П е т р (усмехнулся). Мастак...
П о к р о в с к и й . Не правда ли, поразительно? Таких
историй с ним было множество. А во-вторых... Он попро-
сту беден. Еле сводил концы с концами. У него — пятеро,
при этом младшему не исполнилось еще и двух лет.
В этой ситуации, как вы понимаете, он — единственный
работник в семье. Единственный, стало быть, кормилец.
П е т р . Герой рождественского рассказа.
П о к р о в с к и й . Но все обстоит именно так. Отнюдь
не в сказочке, но в реальности. Откуда взять ему эти
деньги?
П е т р . А откуда ж они взялись? Скажите. (Пауза.)
Если не он, не семья, то кто ж? (С улыбкой покачал го-
ловой.) Вы прямо-таки не защитник, а следователь. Что-
бы не сказать — прокурор. Ведь это ж прямые обвине-
ния.
П о к р о в с к и й . Нет, это функция не моя. Для обви-
нений у меня нет фактов. Но для защиты их было вдо-
воль.
П ё т р . Кого же вы сейчас защищаете? Мне все же
»то надо понять. Вы пришли ко мне с тем, чтобы я помог
восстановить ваше доброе имя.
П о к р о в с к и й . Разумеется. Именно с этим. Все
верно.
П е т р . Но вы защищаете не столько себя, сколько
Екатерину Шевцову.
П о к р о в с к и й . Но как умолчать?
П е т р . И не только Шевцову. Вы еще защищаете
Норкина. Даже не своего подзащитного. (Разведя ру-
ками.) Непредусмотренное расширение повестки дня.
Вы не находите?
П о к р о в с к и й . Вы правы. Но ведь тут все сплелось.
П е т р . Вот именно. В один узелок. Пришли ко мне
говорить о себе, а приходится говорить о Шевцовой.
А чтобы говорить убедительно, должны еще обелять ин-
женера. Вот ведь какая взаимосвязь. (Помолчав.) Слож-
ное дело, товарищ Покровский. Вы уже опытный человек,
95
должны понимать — ничего удивительного, что в нем не
так легко разобраться.
П о к р о в с к и й . И все же я об этом прошу.
П е т р . Разберемся. Это я обещаю. Скажу больше,
хотел бы помочь. Возможно, слишком вас увлекло испол-
нение ваших обязанностей. Бывает, иной раз профессио-
нал торжествует над гражданином. И тут-то адвокат за-
бывает, что он еще — адвокат советский.
Протестующий жест Покровского.
Нет, нет, это я — не о вас. Это общее наблюдение. Про-
сто я говорю — случается. Но у всех у нас одно общее
дело — дело достижения истины. Вы согласны?
П о к р о в с к и й . Совершенно согласен.
П е т р . Вот из этого следует исходить. Добро. Дайте
мне некий срок. Придется еще потерпеть, понервни-
чать — тут уж ничего не поделаешь. Решим ваше дело
по справедливости. Если кто-то ошибся — исправим
ошибки. Железным образом. Будьте уверены.
Покровский (заговорил беспорядочно). Петр
Алексеевич, здесь все так сошлось... Так запуталось... я
и сам не пойму. Помогите, я вас никогда не забуду.
П е т р . Буду говорить с Москвой — скажу им, чтобы
все подготовили. Оставьте свой адрес. Сергею Петровичу.
Давно вы знакомы?
П о к р о в с к и й . Совсем недавно. Нас познакомил
товарищ Трубин.
П е т р . Трубин? Журналист?
П о к р о в с к и й . Павел Павлович.
П е т р . Ясно. (Встал.) Ну что же... договорились.
П о к р о в с к и й . И мне можно надеяться?
П е т р . Можно, можно.
П о к р о в с к и й . Не буду отнимать у вас времени.
Всего вам лучшего. Самого лучшего.
П е т р . Благодарю вас. И вам того же.
П о к р о в с к и й уходит.
Трубин... Так я и полагал... (Утер лоб платком, уходит.)
Входит С е р г е й , осмотрелся, как бы приглашая, махнул рукой,
Появляются В а р в а р а , Т р у б и н , с ними — П о к р о в с к и и.
П о к р о в с к и й . Я страшно, страшно вам благода-
рен...
Т р у б и н (нетерпеливо). Это — после... Что он все же
сказал?
96
П о к р о в с к и й . Он говорил со мной очень любезно.
В а р в а р а . Он вам отказал или нет?
П о к р о в с к и й . Он мне твердо сказал: «Разберем-
ся». И велел мне оставить Сергею Петровичу свой адрес.
Сказал, что мне напишут.
В а р в а р а . «Велел»... Больше он ничего не велел?
Т р у б и н . Сказал он о вашем восстановлении?
С е р г е й . Паша, минутку... О Краснощекове вы гово-
рили?
П о к р о в с к и й . Д а , разумеется.
С е р г е й . И что же он?
П о к р о в с к и й . Петр Алексеевич сказал, что знает
товарища Краснощекова и, естественно, склонен ему до-
верять.
В а р в а р а . Склонен. Благосклонен. Он склонен. И
голову легко склонив, дал знать ему, что он свободен.
Т р у б и н . Вы это — с кем?
В а р в а р а . Слагаю вирши. Из жизни королей.
Склонна к ритму.
П о к р о в с к и й . Но Петр Алексеевич, как мне кажет-
ся, допускает, что тот введен в заблуждение. (Машет
рукой.) Говорил я ужасно бестолково, все не как нуж-
но... Если бы я в том же стиле выступал на процессах,
меня действительно стоило б гнать из коллегии. (Смеет-
ся.) В шею. Безумно был многословен. Не только
об Екатерине Андреевне, о Норкине целую речь произ-
нес.
Т р у б и н . Ио Норкине? Что ж вы о нем сказали?
П о к р о в с к и й . Много всякого. Но между прочим
и то, что не таков у него оклад, чтобы взятки давать.
В старину говорили, беден, как церковная мышь.
В а р в а р а . Сравнение несовременное, но наблюде-
ние справедливое. Свидетельствую как инженер.
П о к р о в с к и й . Но самое главное — он мне сказал,
что я, безусловно, могу надеяться. И даже — что он мне
хочет помочь. (Радостно смеется.) Столько проблем мы с
ним затронули... Коснулись даже самых больных. Да-
же — роли адвокатуры. (Оживленно.) Если позволите —
я пойду. Обрадую супругу... волнуется. И потом, там рано
ложатся... Не хочется тревожить людей. (Идет, потом
возвращается, жмет всем руки.) Спасибо. Вы меня воз-
родили. (Быстро уходит.)
Т р у б и н . Оснований для радости, по-моему, нет.
С е р г е й . -Почему же? Он обещал.
4 Заказ 4850 97
Т р у б и н . «Разберемся», «напишут»... В чем разби-
раться? Что Покровского надо вернуть в коллегию? То-
же — ребус...
Се р г е и. Он — должностное лицо. Ответить иначе он
не мог. ,
Т р у б и н . Дело не в форме...
С е р г е й . Да, не в ней. Дело в предвзятости. Я не
слеп.
В а р в а р а . Сережа! Последи за собой.
С е р г е й (Трубину). Скажи мне, почему я обязан
жить только твоим умом? Почему?
В а р в а р а . Сережка!
С е р г е й . Не по-ни-ма-ю!
Т р у б и н . Тихо. Ты многого не понимаешь.
С е р г е й . Но и ты не оракул, а член профсоюза. Ох,
есть у вас эта манера — судить с налета.
Т р у б и н . У нас — у кого?
С е р г е й . У вас — у газетчиков. Я знаю, все вы в
душе немного циники.
Т р у б и н . Это надо еще доказать. Может быть, я не
так безнадежен. Главное — не сходи с ума.
С е р г е й . Побыл бы ты на моем месте.
Т р у б и н . Побыл бы.
С е р г е й . Тебе не втолкуешь! Жить не хочется.
Т р у б и н . Когда жизнь начинается, можно и такое
сказать.
С е р г е й (махнув рукой). По-разному мы смотрим
на вещи! (Убегает.)
В а р в а р а . Злится, что вы ему не сказали хоть что-
то доброе об отце. Вы уж простите.
Т р у б и н . Я-то не злюсь. (Негромко.) А разное меж
нами —; одно. Мой век убывает, его — прибывает. Вот
разница. (Пауза.) Нет, я тоже злюсь. Только у нас и
злость — несхожая. Его — взрывная: всех раскидать!
Моя — печальная, как стерня. Знаю: мне уже не успеть.
Но ремесло у меня такое, что эту трезвость я должен
безжалостно затоптать, как костер в лесу, и забросать со
всем старанием хворостом и опавшей листвой.
Возвращается Сергей.
С е р г е й . Слушай. Я приведу отца, мы устроим оч-
ную ставку. Пусть все станет ясно.
Т р у б и н . Сейчас — никуда. (Берет его за плечи.)
Сядь. Педагог. Никакой выдержки. О чем ты можешь
98
сейчас говорить? Будешь выкрикивать разные лозунги.
.Сядь, я тебе говорю. Подумаем.
С е р г е й . О чем?
Т р у б и н. Есть о чем. О том, что твой батюшка не хо-
чет ссориться с Краснощековым. О том, почему так не-
преоборим этот товарищ Краснощекое. И что это был за
адвокат, который, Покровскому на беду, заболел так не
вовремя или вовремя. Широкое поле для анализа. Сидя
здесь, не ответишь на все вопросы.
С е р г е й (медленно). Может, ты прав. А может, и
нет. Мне не хочется с тобой соглашаться. Все-таки я пой-
ду..Не к отцу. Нужно побыть одному. Прости.
Т р у б и н. Мне тоже пора. Вон как стемнело. Иди,
Сережа, и не дури. История скверная, что говорить. Но
отец твой, в конце концов, не имеет прямого отношения к
делу. Как он сказал? Цеховая честь.
Сергей уходит.
Идите...
Он целует ее руку, уходит.
Входит Петр, напевая все тот же мотив.
П е т р . Ты, сестра? А ушел — журналист? Беседо-
вали?
Варвара молчит.
А я спугнул. Старший брат— ничего не поделаешь. Блю-
ду и присматриваю.
В а р в а р а . Твоя работа.
П е т р . Никуда от нее не денешься.
В а р в а р а . Блюститель порядка и справедливости.
П е т р . Так и есть. (Лениво.) Ты с газетчиком — ос-
торожнее. Мне он не по душе.
В а р в а р а . За что же... такая немилость?
П е т р . Чутье, Варюха. Глаз бывалый. Фокусник
он — за ширмой дергает за веревочку. А куклы пляшут...
вот и Сергей...
В а р в а р а . Что-то я тебя не пойму.
П е т р . Он через сына ко мне подсылает... просителей
всяких. Я-то привычен... мне никогда отдохнуть не дадут...
Но я не о себе — о Сережке... Как бы он малого не втра-
вил. В скользкое деле. Парень горяч. Ему от замаранных
людишек надо бы подальше держаться.
В а р в а р а . Может быть, эти людишки — люди?
П е т р . Люди, сестренка, другого литья. Щелчком не
сшибешь. А эта публика... Горький о них хорошо сказал:
«Рожденный ползать летать не может». (Хочет заку-
рить.)
В а р в а р а . Иди-ка ты прочь.
П е т р (выронил спичку). Ты что? Очумела?
В а р в а р а . Не хочешь? Так я уйду. Уеду. Только бы
не видеть тебя.
П е т р (ошеломлен, не находит слов). Ну-у... Это —
ты... Это — тебе... Ты это с кем же так, а?.. Кликуша!
(Идет на террасу, кричит.) Не смей показываться мне
на глаза! (Уходит.)
В а р в а р а (пытаясь улыбнуться). Брат мой... рож-
денный летать... Ох, если бы что-нибудь тяжелое в руки.
Быстро входит А л е к с е й П е т р о в и ч .
102
А л е к с е й П е т р о в и ч . Варя, что здесь произошло?
В а р в а р а . Семейная беседа у очага.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Варя, я спрашиваю.
В а р в а р а . Помнишь, у Диккенса: «Брат и сестра
нежно любили друг друга».
А л е к с е й П е т р о в и ч . Варвара, что здесь бы-
ло?
В а р в а р а . Что было? Все то же. Было и есть — од-
но. У тебя — очень дурной сын. Дрянная пародия на че-
ловека. Ни чести, ни совести, ни милосердия. Сегодня к
нему приходил человек за помощью, за правдой, а он
видел перед собой насекомое, которое надо стряхнуть на
помойку. (Пауза.) Прости, я делаю тебе больно.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Брось. Не тебе просить про-
щения... Я ведь не вовсе слепой глухарь. Верить тяжко.
Для этого сила нужна. А силы-то все меньше. Истаива-
ет. (Пауза.) Июль уже на носу. Мой месйц. Еще на год
взрослее стал. (Хочет идти.)
В а р в а р а . Постой... Я сказала ему, что уеду. Я не
сделаю этого. Я останусь. Я хочу быть с тобой.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Глупая дочь. Думаешь, я
бы тебя отпустил? (Уходит.)
В а р в а р а . Бедный ты... бедный ты мой отец.
Появляется В е р а Н и к о л а е в н а .
В е р а Н и к о л а е в н а . Что с ним? Пришел чернее
ночи.
Вновь быстро входит А л е к с е й П е т р о в и ч .
А л е к с е й П е т р о в и ч . Я хочу видеть этого чело-
века.
В е р а Н и к о л а е в н а . Алеша, о ком ты говоришь?
А л е к с е й П е т р о в и ч . Человека, который был у
Петра.
В е р а Н и к о л а е в н а . Варя, ты скажешь, что про-
исходит?
А л е к с е й П е т р о в и ч . Варвара, т ы е г о приведешь.
(Уходит.)
В е р а Н и к о л а е в н а . Всю ночь проходил. Нелад-
но в доме.
В а р в а р а . Будет как должно — беру на себя.
В е р а Н и к о л а е в н а . За Сережу боялась, а за
тебя — надо было...
В а р в а р а . Не бойся за меня. Ты мне верь. (Обняла
ее, прижалась к ней.\
103
Г о л о с П е т р а . Мамаша!
В а р в а р а . Уж зовут тебя... гости.
Г о л о с П е т р а . Где ты, мать?
В а р в а р а . Иди. Там ждать не привыкли.
В е р а Н и к о л а е в н а . Варя, прошу тебя... Ради
отца... будь сдержанна. Возьми себя в руки. (Ухо-
дит.)
В а р в а р а . Возьми себя в руки, возьмем на поруки...
Ах, черт меня возьми со всеми качествами, как говорит
один журналист.
Выходят Н и к а , за нею — Т е м а , Варвара отворила калитку, вы-
шла на улицу.
Картина четвертая
Ночь. Только в одном из окон свет. Откуда-то издалека доносится
едва слышная музыка. Н и н а , в ночном халате, стоит, прислонясь
к барьеру, закинув руку за голову. В пижаме, в мягких туфлях на
босу ногу, входит П е т р .
П е т р . Открыл я глаза, а место пусто...
Н и н а . Не спится... А почему — не знаю...
П е т р . Прямо как девушка заговорила...
Н и н а . Оставь... Снова ты в этом стиле... И зачем он
тебе... со мной? (Прижалась к нему.) Тихо как... Что-то
не по себе мне... Что у тебя было с сестрой?
П е т р . Хамит. Я поставил ее на место.
Пауза.
Н и н а . Петя... уедем.
П е т р . Да ведь обидятся.
Н и н а . Вот еще один день прошел, а нам по-прежне-
му неуютно. Я ведь сама этой встречи хотела, но — сто-
ит ли нам себя обманывать? — не удалась она, не уда-
лась...
П е т р . Свет у отца в окне... Все мается...
Н и н а . Ника — странная. Чем-то возбуждена... Те-
ма нервничает.
П е т р . Потерпи. Мне должны звонить из Москвы.
Я потом скажу, что затребовали.
Н и н а . И отлично.
П е т р . Расстаться надо тепло. С отцом у меня все
должно быть в ажуре.
106
Н и н а. Да, да, понимаю.
П е т р . Ты не поддакивай. Этого ты понять не мо-
жешь. Это на поверхностный взгляд — тихий старик век
доживает. Он, знаешь, человек неуемный...
Н и н а . Ну да... Ты напрасно меня оборвал. Я ува-
жаю Алексея Петровича.
П е т р. Я не о том... Ведь сказал — не поймешь.
Пауза.
Н и н а (осторожно). А что ты решил относительно
этого?.. Адвоката? Поможешь ему?
П е т р . Рад бы в рай... не тот человек. Я его попотро-
шил аккуратненько. Начиночка у него с гнильцой. Чу-
жак. С чем, думаешь, он пришел? Каяться да просить:
«Простите. Да, виноват. Буду умней»? Если бы! Можно
было бы подумать... Ради Сережки... Да как бы не так!
Сперва он предъявил целый счет. А после начал качать
права. Даже не за себя — за Шевцову. За инженера. Ты б
его слышала! Прямо хоть ордена им давай! Нет, с этим
связываться — увязнешь. Я уже тебе говорил: знать не
хочу про это дело.
Н и н а . Вот-вот, все рады тебя подставить... И недру-
ги, и друзья, и родня. (Прижимается к нему крепче.)
Как все-таки мы живем напряженно.
П е т р . Не первая на волка зима. Мы, Нина, во всех
щелоках купаны.
. Н и н а . Главное, будь умницей, милый. Помнишь, ты
как-то мне сам прочел: умный не тот, кто ошибок не де-
лает, а тот, кто их признает.
П е т р . Исправляет...
Н и н а . Ну да, да... Признает — исправляет. Разве это
не все равно?
П е т р (улыбнувшись). Как сказать...
Н и н а . Жизнь могла быть прекрасной, если б ее не
усложняли.
П е т р . Упрощаешь.
Н и н а . Именно так. Я и говорю: проще, проще! Мы,
женщины, кое-что понимаем...
П е т р . Кто ж спорит...
Н и н а . Тебе бы лишь отшутиться... А я места не на-
хожу. (Устало.) Кто есть у меня, кроме тебя...
П е т р . Идем, милая. Все будет в порядке. И что это
не ложится старик? Зайти к нему? (Махнул рукой.)
Дождемся утра.
107
П е т р и Н и н а уходят в комнаты. Калитка скрипнула. Появились
В а р в а р а и Т р у б и н.
В а р в а р а (некоторое время прислушивается к сно-
ва долетевшей мелодии). Все спят.
Т р у б и н. Не все.
В а р в а р а . Не спит блудная дочь. Впрочем, и у от-
ца светло.
Т р у б и н. Время прощаться?
В а р в а р а . Время, время. Мы оба устали за этот
день.
Т р у б и н. И не думал я уставать.
В а р в а р а . Мы обошли с вами весь город. Все пере-
улки и закоулки. И в довершение всего ночью вы меня
потащили на городской телефонный узел. Ни однг»
Джульетта не сопровождала Ромео на междугородные
переговоры.
Т р у б и н . Ромео получал от редакции разрешение
выехать в Воронеж.
В а р в а р а . В шестнадцать лет я очень любила таин-
ственных молчаливых мужчин. Жаль, что мне не шест-
надцать.
Т р у б и н . Ничуть не жаль. Будь вам шестнадцать, я
бы решительно не представлял, что с вами делать.
В а р в а р а . Почтеннейший, вроде бы вы заговари-
ваетесь. Идите-ка спать.
Т р у б и н . Не хочу я спать.
В а р в а р а . Я хочу. Сегодня я не доспала свое поло-
женное время. Рано утром в мое окно влетел букет, оп-
рокинул графин с водой и смахнул зеркало со стола.
Очень хотелось бы узнать, чья искуснейшая рука его ме-
тала?
Т р у б и н . Весьма занятно. Бывают же мастера.
Ха-ха!
В а р в а р а . Бывают. И я убеждена, что этот дискобол
мне известен. Думаю, что и вам. Ха-ха.
Т р у б и л (грустно). А ведь как красиво написано в
книжке: «Он приветствовал ее пробуждение охапкой ду-
шистых, свежих цветов. И она с наслаждением спрятала
свое вспыхнувшее лицо во влажных трепетных лепест-
ках...»
В а р в а р а . Чего другого, а влаги было в избытке.
Когда потекла вода из графина.
Т р у б и н . Все погибло. Собственными руками я раз-
бил...
108
В а р в а р а . Мое зеркало. Ничего больше. (Гладит его
голову.) В идее это было роскошно.
Т р у > б и н (сопровождая каждый эпитет поцелуем).
Моя милая, добрая, всепрощающая.
В а р в а р а . Слишком много достоинств для одного
инженера. Поговорим лучше о ваших качествах.
Т р у б и н . Черт меня возьми со всеми качествами.
(Обнимает ее.)
В а р в а р а (не отстраняя его рук). На всякий слу-
чай предупреждаю — сюда идут.
Т р у б и н . Почему в этом доме ни-ко-му не сидится
на месте?
В а р в а р а . Шагайте отсюда. Спокойной ночи.
Т р у б и н . Не может эта ночь быть спокойной. (Ис-
чезает.)
Со ступенек спускается Н и к а .
Н и к а . Пришли?
В а р в а р а . Ника? Еще не спите?
Н и к а . Я вас ждала.
В а р в а р а . А что случилось?
Н и к а . Наши собрались уезжать.
В а р в а р а . Да? И что же?
Н и к а . Мне с ними не хочется ехать.
В а р в а р а . Не хо-чет-ся? Так зачем вы поехали?
Н и к а (резко.) Я — дура. Такое объяснение подхо-
дит?
В а р в а р а (суховато). От глупости не выручают.
Идите на вокзал, возьмите билет и отправляйтесь. Не так
эффектно, как в машине, но избавит от ваших попут-
Н и к а (с усилием). Но у меня... не хватит, денег...
на билет. Я не знала, что так получится.
В а р в а р а . Понимаю. Если бы вы предвидели, обра-
тились бы... к текущему счету. Хотела б я знать, что об
этом думают ваши родители.
Н и к а . У меня только мать. И две сестры. Они «}ще
школьницы. Текущего счета у нас нет. Можете меня
е
презирать, но я очень обрадовалась, когда Петр Алек9е -
вич и Тема меня пригласили с собой. Даже сама себе
сшила платье. (Решительно.) Не поеду. Пойду пешком.
В а р в а р а . Чепуха. Денег тебе достанем. Но уез-
жай — без объяснений. (Пауза.) У тебя, насколько я
смею судить, красивый голос. Очень красивый. Ты людям
доставишь много радости, и люди тебя отблагодарят. Ду-
маю, что мечта твоя сбудется, ты будешь богатой и зна-
менитой. Одним словом, свое возьмешь. Но если тебе бу-
дет важно себя уважать, то — мой совет: почаще вспо-
минай это лето. Баста. Приятных снов.
Н и к а . Не до них. (Идет.)
В а р в а р а (вслед). Не передумаешь?
Н и к а (остановилась, не сразу). Постараюсь. (Ухо-
дит.)
В а р в а р а (задумчиво). Сладкая красивая жизнь.
(Оглянулась. Сзади стоит Трубин.) Разве вы не ушли?
Тру б и н. Не смог.
В а р в а р а . Должно быть, уже около двух.
Т р у б и н . Почти. Два тридцать.
В а р в а р а (с интересом). Немного тронулись?
Т р у б и н . Если б — немного...
В а р в а р а . А я-то думала: слава те господи — не со-
сунок. Наконец-то настоящий мужчина.
Т р у б и н . Обычная женская ошибка.
На террасе появляется В е р а Н и к о л а е в н а .
В е р а Н и к о л а е в н а . Здесь кто-нибудь есть?
Т р у б и н опустился на скамью. Сверху.его не видно.
В а р в а р а . Я это, мамочка.
В е р а Н и к о л а е в н а . Долго не было.
В а р в а р а . Все-таки я пришла. Из-за меня ты не
спишь? Прости.
В е р а Н и к о л а е в н а (показав на свет в окне). Он
еще у него.
В а р в а р а . До сих пор?
В е р а Н и к о л а е в н а . Отец просил, чтобы им не
мешали.
В а р в а р а . Петр знает?
В е р а Н и к о л а е в н а . Не знает. Они легли.
В а р в а р а . Идем ко мне. Ты едва стоишь на ногах.
В е р а Н и к о л а е в н а . Ложись, Варвара. Дела у
меня. (Идет.)
В а р в а р а . Дела? В половине третьего ночи?
В е р а Н и к о л а е в н а . Не кончится эта ночь доб-
ром. (Уходит.)
В а р в а р а . Трубин... вы слышали?
Т р у б и н . Разумеется.
В а р в а р а . Мне тоже кажется — что-то будет.
110
На террасе появился С е р г е й . Ходит, насвистывает. Заставляет
себя сесть и тут же вновь начинает ходить.
Смотрите... Сережа.
Т р у б и н. Сядьте сюда. (Усаживает ее рядом, потом
осторожно подходит к террасе.) Ayl
С е р г е й . Кто здесь?
Т р у б и н. Ночной сторож.
С е р г е й . А кого это ты сторожишь?
Т р у б и н. Тебя. Так надежнее.
С е р г е й . Ты откуда?
Т Г р у б и н . А с телефонного узла. Что ты бодрству-
ешь?
С е р г е й . Не спится. Павел, ты говорил с Москвой?
Т р у б и н . С нею. Завтра еду в Воронеж. Редакция
благословляет. Я и с Птицыным говорил.
С е р г е й (жмет ему руку). Спасибо тебе, что зашел.
Т р у б и н . Ну что ты... Не за что. У вас все спокойно?
С е р г е й . Вроде бы. Тема был в расстройстве. Не
нашел партнеров для преферанса.
Т р у б и н . Молодые люди его типа играют в покер и
преферанс единственно для самоутверждения. (Прислу-
шался.) Кто-то ходит.
С е р г е й . Бабушка. У деда — Покровский. (Помол-
чав,) О чем он так долго с ним говорит?
Т р у б и н . Скорей всего, не говорит, а слушает.
Резкий, прерывистый телефонный звонок. Вышла В е р а Нико-
л а е в н а , С е р г е й отходит в сторону.
В е р а Н и к о л а е в н а (сняла трубку, негромко).
Да? Кирпичевых. Москва вызывает? Слушаю. Ничего,
пожалуйста. Петра Алексеевича? Сейчас. (Уходит в ком-
наты.)
. С е р г е й . Павел... слышал? Москва вызывает отца.
Павел... где ты? Ушел?
Т р у б и н . Тихо. Нас нет.
Входит сонный, всклокоченный П е т р . С е р г е й забился в угол.
П е т р (берет трубку, чуть резко, отрывисто). Кирпи-
чев слушает. Ты, Никита? Да брось ты... не извиняйся,
чудак. Наоборот, я благодарен. Значит, надо, коли зво-
нишь. Родные? Спасибо. Живы-здоровы. Еще бы не ра-
ды... Я тоже рад. Ну, докладывай... Чем порадуешь?
Краснощекое? Постой, постой, помедленней... Переводят?
Из Федерации — к нам? Краснощекова? Вместо...
111
А это — точно? Понимаю. Аи да Федор Иванович. Ну, а
что я тебе говорил? Спасибо тебе на добром слове. Дело
тут не в моей ноздре, дело, Никитушка, в его тыле. Вот
именно. Понял, о чем говорю? Можно и не быть ясновид-
цем. Слушай, вот что — там у нас жалобы... Из Воро-
нежа. По этому делу. Шевцовой и Норкина. Да. И адво-
ката. Пок-ров-ского. Это, брат, все одна шарага. Знаю.
Письмами завалил. Определяй нашу позицию. По-быст-
рому, тут мешкать нельзя. Сам понимаешь. Железным
образом. Кончай эту музыку — раз навсегда. (Слушает
собеседника.) Рассусоливать — в свой же борщ плевать,
действуй, я на тебя надеюсь.
В а р в а р а (встает, негромко). Павел Павлович, вам
надо идти.
Т р у б и н . Вам тоже — надо. Вместе со мной.
В а р в а р а . Мне как раз надо остаться.
Т р у б и н . Вернемся. Но позже. Здесь Сергей. Этот
разговор — его право.
В а р в а р а . Бог ты мой, до чего его жаль.
Т р у б и н . Если уж терять, так однажды. Ему приш-
лось во второй раз... (Толкает калитку и уходит вместе
с Варварой.)
П е т р (выслушав собеседника). Добро, Никита. Ско-
ро увидимся. Анне Кондратьевне — наш привет. От меня
и от Нины Константиновны. Спасибо, передам, передам.
И родителей не забуду. Вот что... будешь там... с
Краснощековым, так поклонись ему от меня. И не де-
журно, а потеплее. Если уместно, то и поздравь. Ну, что
мне тебя учить, не маленький. Лады. Будь здоров. (По-
ложив трубку.) Краснощекова... к нам... (Тяжело заду-
мывается, потом медленно поднимает голову, видит Сер-
гея.) Ты, Сереженька? Ехать мне надо. Москва зовет. Не
разгуляешься в нашем ранге. Теперь уж ты приезжай,
сынок. Мне теперь не хватать тебя будет. Столько дер-
жался, а вот — размяк. Что же ты не спишь по ночам?
Спи, парень, пока не стал начальством. (Смеется.)
С е р г е й молчит.
Что это ты такой серьезный? Может, влюблен? Влюблен-
ные бодрствуют... Не смущайся. Это дело хорошее. Свя-
тое. Лучше и нет ничего. Ну, угадал я? Ты не таись. Ты
расскажи. Отцу-то можно. Отцу, Петрович, все надо
знать! (Подходит к сыну, хочет взять его голову в руки.)
С е р г е й . Не подходи ко мне. Ударю.
112
П е т р . Что-о?
С е р г е й . Ударю.
\ П е т р . Ты с кем говоришь, щенок?
. С е р г е й . Я был здесь и слышал твой... диалог.
Короткая пауза.
П е т р . Подслушивал? За отцом шпионишь? Это кто
же тебе велел? Отвечай!
С е р г е й . Велел? Я ждал этих... переговоров. Я бо-
ялся их пропустить. Все ждал, когда тебе позвонят. Все
еще надежда была...
П е т р . Надежда? Что я похлопочу?
С е р г е й . Надежда. Вдруг все же — ты человек...
П е т р . Остановись.
С е р г е й . Сам себя обманывал. Не верил я тебе и не
верю. Не верю ни единому слову.
П е т р . Остановись, тебе говорят. Кончится и мое тер-
пение. Я в твоих психологиях копаться не буду. Понял
меня? Я с тебя спрошу.
С е р г е й . Не верю в твой гнев, в твое возмущение,
в твой рабоче-крестьянский говорок. Игра! В одну твою
злобу — верю.
П е т р . Негодяй...
С е р г е й : Если б дед слышал твой разговор...
Появляется А л е к с е й П е т р о в и ч .
А л е к с е й П е т р о в и ч . Я слышал.
П е т р . Ты здесь... Полюбуйся на внука...
А л е к с е й П е т р о в и ч . Нет уж, я посмотрю на сы-
на. Вот ты какой... сын. Мой сын.
П е т р . Ух... какая трагедия.
А л е к с е й П е т р о-в и ч. Сядь.
П е т р . Брось, отец. Поздний час спектакль устраи-
вать. Лучше завтра поговорим.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Завтра тебя в этом доме не
будет.
П е т р . Верно, вызывают в Москву. Но я еще задер-
жусь — подождут.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Они подождут, а я — не
стану. Завтра ты уедешь.
П е т р (усмешка). Изгнание?
А л е к с е й П е т р о в и ч . Громкое слово. Найди по-
ироще.
П е т р . Та-ак... Выходит, из-за проходимца, которого
ты и в глаза не видел...
113
На пороге — В е р а Н и к о л а е в н а .
Мать, ты слышишь? Из-за прохвоста...
А л е к с е й П е т р о в и ч . Походя, на миг не задумав-
шись, ты минуту назад раздавил человека. Прошагал по
судьбе его и не поморщился. Он — прохвост, а ты —
нравственный человек.
П е т р . Что ты знаешь? Если я что-либо делаю, ана-
чит, имею свои причины...
А л е к с е й П е т р о в и ч . Нет у тебя никаких причин.
П е т р . Мама, хоть ты его вразуми. Хоть ты пойми...
В е р а Н и к о л а е в н а . Самое страшное, старший
мой, когда мать понимает. Матери понимать не хотят.
Однажды приходится. Самое страшное.
А л е к с е й П е т р о в и ч . В глаза, говоришь, я его
не видел? Я с ним много часов провел. Всю его жизнь
теперь я знаю. Все понял. Хотя — если по совести — не
так уж трудно было понять. Тот случай, когда на лице
написано. А вот Краснощекова— да... Не видел. А тоже
понял — что за упырь.
П е т р . Если б это не ты сказал...
А л е к с е й П е т р о в и ч . Тогда? Н у ?
П е т р . Всякое я мог бы подумать.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Верю. Мысли твои — доста-
точно подлые.
П е т р (стукнул по столу). Отец!
А л е к с е й П е т р о в и ч . Молчать. Молчать, когда я
с тобой говорю.
П е т р . Нет уж. Ты говорил, я слушал. Судишь меня?
Ты мне — не судья. Ты уж двадцать лет на обочине. Кто
ты теперь? Садовод. Огородник. Я — деятель. Я — строю
державу. Слышишь? Я возвожу дом. Вот этими своими
руками. Без перчаток и рукавиц. Прости уж, если они
запылились. Это в твоей теплице не дует. Я это тебе — не
в укор. На здоровье. Отдыхай. Благодушествуй. Живи на
старые векселя. Но не учи меня уму-разуму. Время не
твое, а мое!
С е р г е й . Ты это — деду? Да как ты можешь?
В е р а Н и к о л а е в н а . Петр! И ты — посмел?
П е т р . Я — смею. Я ему сказал то, что есть.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Тихо. Это он — не соврал.
Верно, я мог бы ему напомнить, что болен, и тоже бы не
солгал. Не стану. Не по мне. Не хочу. И не солгал бы, а
правда — не вся. Не только сердце ослабло — душа. Ког-
да-то ничего не боялся. Этого никому не отнять. Было.
114
Но, видно, военное мужество и политическое — не схо-
жи. Спрятался в свою хворь, как в нору. Уберегли болез-
яи да старость. Вот и остался, как в поле пень. Где мои
старые товарищи? Кто — от вражьей пули, кто — от на-
вета. А я живой. Это он — прав.
П е т р . Много ты лишнего говоришь.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Время, говоришь, не мое?
Неужто ж оно и впрямь т в о е время? Без перчаток и
рукавиц? И можно — вот так — смолоть человека?
П е т р . Ну, будет. Не зря я ушел от вас скоро. Ушел,
чтоб жить своей головой. Ушел, чтобы не стать слюнтя-
ем. Я уже не знаю от кого — от матери, от всякой ли
книжности, только было в твоем пролетарском доме — и
всегда—слишком много интеллигентщины. Оттого ты и
ничего не видишь. Поплакали в жилет — ты готов... (Го-
рестно.) Единственного сына казнишь, воюешь за тем-
ного человека... Знаешь ты, о чем он мечтает? Он тут
со мной разоткровенничался... (Усмешка^) Участвовать
в следствии, ни больше ни меньше. А попросту — его
контролировать и всячески затруднять. Вот так. По за-
морскому образцу. Что? Обвели тебя вокруг пальца?
А л е к с е й П е т р о в и ч . Значит, «за темного челове-
ка»... Но ты в лицо ему не сказал, кем ты его считаешь...
П е т р . В лицо? (Вздохнув.) В моем положении всего
не скажешь.
А л е к с е й П е т р о в и ч . А ты попробуй. (Распахнул
дверь.) Михаил Александрович!
Входит П о к р о в с к и й .
П о к р о в с к и й . Спасибо, что вы меня позвали. Мне
было трудно там оставаться.
П е т р . Это что же? Инсценировка? Здорово! По но-
там разыграно. Ловушка? Хороши моралисты...
В е р а Н и к о л а е в н а . Петя... не поздно ли... о мо-
рали? Жизнь твоя келейная, скрытая... будто — за сте-
ной... за спиной.
П о к р о в с к и й . Петр Алексеевич! Как вы могли?
П е т р . Нам с вами не о чем разговаривать.
П о к р о в с к и й . Нет, есть о чем. Есть! Зачем, за-
чем вы так поступили? Что вы сделали со мной?
А л е к с е й П е т р о в и ч . Отвечай.
П о к р о в с к и й . Вы так хорошо со мной говорили.
Я сразу к жене полетел обрадовать, мы за полгода впер-
вые шутили, смеялись... ожили... значит, вы — просто от-
махивались от меня?
115
А л е к с е й П е т р о в и ч . Спрашивают тебя. Мол-
чишь?
П е т р . Ты устроил этот спектакль — ты и участвуй.
Меня уволь.
П о к р о в с к и й . Я хочу препятствовать следствию?
Разве не вы мне вчера сказали: все мы добиваемся ис-
тины. Нет же непогрешимых профессий! Ошибаются ге-
нералы. Историки. Следователи. Даже министры.
П е т р . Вон что! Ну, дальше...
П о к р о в с к и й . А что такого? Я, кажется, забыл
свой шесток? (Медленно.) Понимаю. Для вас я — пес-
чинка. Один из легиона просителей, не известный никому
человек. (Вскипая.) Но ведь у этого человека своя жизнь,
свое дело, своя семья... Нет, я не позволю!
П е т р . Даже так! «Не позволю»?
На террасе появились Н и н а К о н с т а н т и н о в н а и Т е м а .
П о к р о в с к и й . Не позволю. Именно так. Я — граж-
данин своей страны. И дело уж совсем не во мне, про-
винциальном адвокате. Дело в законе этой страны, дело
в самой ее основе. Вы чуть было меня не согнули. Были
минуты — хотелось бросить все это к лешему, будь что
будет! Что угодно, но только не продолжать, не тянуть
ее изо дня в день, унизительную, гнусную жизнь. Только
бы не было этих хождений, ожиданий, просящего тона,
писем, виноватой улыбки. Но я понял: этого вы и ждете.
Рухнуть я не имею права. Довольно. Белое это белое, а
черное это черное. Слышите?! Что бы ни было, ложь дол-
жна быть повержена. Иначе жизнь не имеет цены. (Бы-
стро уходит.)
Н и н а . Господи боже, что происходит?
П е т р . Что? Драма. Трагедия. Балаган.
Н и н а . Этот человек... Почему все молчат? Объясни-
те же! Вера Николаевна...
В е р а Н и к о л а е в н а . Ах, милая, я шестьдесят пять
лет — Вера Николаевна. Избавьте.
А л е к с е й П е т р о в и ч . М ы попросили вашего м у -
жа уехать от нас. Только и всего.
П е т р . Слышала? Ничего больше.
Т е м а . Дед, ну что ты... точно в театре...
П е т р . Помолчи! Не твоего ума!.. Ну, отец, всему бы-
вает предел. Я не только сын тебе — я Кирпичев.
С е р г е й . Ты?
П е т р . Не смей обращаться ко мне, негодяй!
116
А л е к с е й П е т р о в и ч . Нынче ты ко двору при-
шелся, но это — не навек. Не навек.
,-. П е т р . Время покажет.
А л е к с е й П е т р о в и ч . Я — у черты, мой срок ис-
тек. Но ты —. доживешь. Тебе — покажет.
Н и н а (тихо). Боже мой... Это ужасно... ужасно.
На террасе появилась Н и к а .
П е т р (стараясь быть спокойным). Ну а ты, мама,
ничего мне не скажешь? Говори уж и ты...
В е р а Н и к о л а е в н а (глухо). Ничего, Петя.
Пауза. С улицы входят В а р в а р а и Т р у б и н. Увидев людей,
остановились за кустами бузины.
ИЗ ПОЭМЫ
«ЗА ДАЛЬЮ —ДАЛЬ»
ОТТЕПЕЛЬ
ПОВЕСТЬ
132
Вернувшись с читательской конференции, Лена на-
крыла на стол, принесла из кухни чайник, холодные кот-
леты, что-то при этом говорила. Журавлев, однако, за-
метил, что она сама не своя. Спроси он, что с нею, она,
наверно, растерялась бы, но он ей подсказал: «Опять
двоек понаставила и расстраиваешься?» Она с облегче-
нием ответила: «Да».
Иван Васильевич взял газету (утром он не успел про-
читать) ; он ел и читал, иногда, взглядывая на жену, го-
ворил: «Никифорова здорово отхлестали», «Что компрес-
соров не хватает, это бесспорно». Лена поспешно согла-
шалась.
Хорошо, что он читает: она может подумать. Ведь
только сейчас она поняла, что случилось непоправимое.
Ужасно переживать такое одной!..
В студенческие годы у Лены было много подруг, а
на заводе она порой тосковала: не с кем поговорить. Ее
тянуло теперь к людям, обладавшим жизненным опытом,
и она сама над собой подтрунивала: учительница, а все
еще хочу быть ученицей. До прошлого года в школе ра-
ботал один из самых примечательных людей города —
Андрей Иванович Пухов. К нему все относились с поч-
тением: старый большевик, участник гражданской вой-
ны, талантливый педагог. А Лена считала его своим
спасителем. Ведь она вначале растерялась, дети шалили
во время урока, не слушали ее, она по ночам плакала.
Андрей Иванович помог ей войти в работу, раскрыл са-
мое главное: ученик это как взрослый, один не похож
на другого, нужно понять, заслужить доверие. Он раз-
говаривал с ней, как с родной дочерью. Она дня не могла
прожить, не услышав несколько слов от Андрея Ивано-
вича. Но прошлой зимой Пухов тяжело заболел, врачи
определили — грудная жаба, запретили работать. Прав-
да, теперь Андрей Иванович лучше себя чувствует, ино-
гда он заходит в школу — тянет его туда, но Лена не
решается его беспокоить своими сомнениями, бранит
себя: пора жить своим умом, ей ведь скоро тридцать.
Не девочка... А все-таки трудно, когда не с кем посове-
товаться.
Иногда Лена забегает к врачу Вере Григорьевне
Шерер. Познакомились они год назад. Лена не забудет
того вечера: тогда она впервые поняла, что муж для нее
133
чужой. Это было так страшно, что она всю ночь про-
плакала. Вера Григорьевна нравится Лене, но встреча-
ются они редко — Шерер всегда занята. Потом, она ка-
кая-то замкнутая. Может быть, потому, что одинокая?
Она сказала Лене: «Второй раз ничего не получает-
ся» — она на войне потеряла мужа. Лене неловко на-
доедать Вере Григорьевне: у нее свое горе.
С Коротеевым Лена как-то сразу подружилась. Он
много рассказывал про войну, про Германию, про това-
рищей, люди в его рассказах оживали, и Лене казалось,
что она их хорошо знает. Они спорили о книгах: Лена
говорила, что почему-то не верит в счастье Воропаева,
а Коротеев доказывал, что это — правда. Ему нравился
Листопад, а ей он казался бездушным. Про роман Грос-
смана Коротеев сказал: «Войну он показал честно, так
действительно было. Но герои у него слишком много
рассуждают, больше, чем на самом деле, от этого им
иногда не веришь». Лена возразила: «А разве вы мало
рассуждаете?» Он сконфузился, пробормотал: «Нельзя
переносить на собеседника... А я вам, видно, надоел раз-
говорами...»
Никогда он не рассказывал Лене ни про Наташу, ни
про свою раннюю молодость, но она чувствовала, что не
такой он «счастливчик», как это казалось Ивану Ва-
сильевичу. Она ценила в Коротееве и душевную силу,
и скрытое, глубоко душевное волнение: живой человек.
Когда было заключено перемирие в Корее, он сделал
доклад; Лена слушала с интересом, он хорошо показал
крах американской стратегии, сделал выводы: другой
конец, чем был в Испании, агрессорам придется приза-
думаться, да и повсюду сторонники мира подымут го-
лозу. Они вышли из клуба вместе, и Коротеев сказал ей:
«У нас в институте училась девушка из Кореи. Крохот-
ная, как ребенок... Я эти дни все о ней думаю. Она уди-
вительно хорошо улыбалась... Замечательно, что теперь
она может снова улыбнуться,—• ведь они столько пере-
жили!..» Лена подумала, что, может быть, только
она знает всего Коротеева — и того, кто выступал с
докладом, и того, кто рассказывал о маленькой ко-
реянке.
Иногда она его не понимала. Она как-то рассказала
ему, что с десятиклассницей Варей Поповой чуть было
не стряслась беда: «Взяли и исключили из комсомола.
Не разобрались, не выслушали. Правда, в итоге вме-
134
шалея горком. Варю теперь восстановили. Но вы пред-
ставляете себе, что значит пережить такое в семнадцать
лет! Это ведь драма... Виноват, конечно, Фомин, а ему
даже выговора не дали. Разве это допустимо?..» Она
ждала, что Коротеев ее поддержит, но он молчал: ду-
мал о чем-то своем. Будь на его месте муж, она подума-
ла бы: трусит. Но Коротеева она уважала и решила: на-
верно, я еще многого в жизни не понимаю.
Не замечая того, она к нему привязалась. Когда он
не приходил, она огорчалась, спрашивала мужа: «Не за-
болел ли Дмитрий Сергеевич?» Это было летом, все тог-
да ей казалось простым, понятным, хорошим. Потом
Коротеев уехал в отпуск на Кавказ. Вернулся он мрач-
ным; Лена даже подумала: может быть, встретил де-
вушку, не поладили... Он начал избегать общества Ле-
ны. Два раза она его останавливала на улице; он гово-
рил, что много работы, но скоро зайдет, обязательно,
обязательно... Лена терялась в догадках и вдруг пойма-
ла себя на мысли: а я ведь слишком много думаю о
нем. Уж не влюбилась ли?.. Тотчас она себя урезонила:
в моем возрасте таких глупостей не делают. Просто
здесь мало интересных людей, и потом, мы ведь дру-
жили...
На читательскую конференцию она пошла неохотно:
скучно, будут читать по бумажке, цитировать газетные
статьи, пересказывать содержание книги. Журавлев на-
стаивал: секретарь горкома сказал, что придет, вообще
все будут: «Что за глупые демонстрации? И потом, тебе
будет интересно — Мария Ильинишна говорила, что вы-
ступит Коротеев». Лена рассердилась: «Вот уж это мне
все равно...» Иван Васильевич усмехнулся: верь женщи-
нам, считала Коротеева чуть ли не гением, а теперь д а ж е
неинтересно, что он скажет...
Лена не думала, что этот вечер сыграет такую роль
в ее жизни.
Когда Коротеев выступал, ей хотелось уйти или за-
крыть р у к а м и лицо. Ведь он говорит это ей: решил объ-
яснить, почему не приходит. Теперь ясно: он считает
меня ветреной, взбалмошной, как героиню того романа.
Решил, что я в него влюбилась, и читает нотации. Он
человек порядочный, голова у него занята другим, да и
вообще я должна понять, что такого не бывает. Словом,
урок мне. Но почему он вздумал объясниться при всех?
Мог бы прийти и сказать. Очевидно, решил, так будет
обиднее, боится, что я его не оставлю в покое. Может не
бояться: больше он меня не увидит.
Так она возмущалась Коротеевьш, когда шла с му-
жем сквозь метель домой. (Журавлев хотел вызвать ма-
шину, но она запротестовала, думала, что в пути немного
успокоится.) Но, войдя в дом, она вдруг почувствовала,
что не за что обижаться на Коротеева, беда в ней самой.
Впервые она осознала, что любит Дмитрия Сергеевича,
что все последнее время терзалась оттого, что он не при-
ходил, что не будет у нее ни счастья, ни душевного по-
коя. Она быстро прошла на кухню. Чайник долго не за-
кипал, и она могла погоревать, не чувствуя на себе не-
доумевающих глаз Ивана Васильевича. Теперь она уже
не сердилась на Коротеева, говорила себе: он прав. Не
все ли равно, какую форму он выбрал, он должен был
честно меня предостеречь. Он видел то, чего я сама не
понимала, и отрезал начисто. Нужно жить. Но как?
Она сидела в столовой, пока Иван Васильевич ужи-
нал, делала вид, что пьет чай. Хорошо, что в газете
длинная статья... Удивленно она подумала: это — мой
муж...
С Журавлевым Лена познакомилась на вечере само-
деятельности. Она тогда кончала педагогический инсти-
тут. Журавлева прислали в город незадолго до этого; он
говорил, что чувствует себя хорошо только среди моло-
дежи, и часто бывал в институте. Лена участвовала в
спектакле, роль ей дали маленькую, играла она слабо,
но, когда н а ч а л и танцевать, Журавлев пригласил ее. Они
весь вечер провели вместе, и он проводил ее до обще-
жития.
Иван Васильевич очень изменился за шесть лет; дело
не в том, что он потолстел, обрюзг, обвисли щеки, обо-
значилась лысина (о нем говорят «пожилой человек»,
а ему всего тридцать семь лет), но изменились и гла-
за — они глядели мечтательно, а теперь у него взгляд
спокойный, уверенный, голос стал повелительным, да и
смеется так, что другим не смешно. Все в нем теперь
другое.
А может быть, так только кажется Лене? Когда они
познакомились, он прельстил ее жизнерадостностью, оп-
тимизмом, никогда не унывал, в самые трудные минуты
говорили, что можно найти выход. Он и теперь так рас-
суждает, но теперь это сердит Лену. Приходит г л а в н ы й
инженер Егоров, на нем лица нет, с трудом выговари-
136
вает, что у его жены нашли рак. Лена сдерживается,
чтобы не заплакать. А Журавлев говорит: «Не огорчай-
тесь. Поправится. Медицина теперь чудеса творит».
И минуту спустя спрашивает Егорова: «Скажите, Павел
Константинович, как со станками для Сталинграда?
В третий раз запрашивают...» Летом секретарь горкома
при Лене сказал Журавлеву, что нельзя оставлять ра-
бочих в ветхих лачугах и в бараках, фонды на жилстро-
ительство выделены еще в прошлом году. Иван Василье-
вич спокойно ему ответил: «Без цеха для точного литья
мы бы оскандалились, это бесспорно. Вы ведь первый
нас поздравили, когда мы выполнили на сто шестнад-
цать процентов. А с домами вы напрасно беспокои-
тесь — они еще нас переживут. В Москве я видел до-
мишки похуже». Не хочет себя расстраивать, думала
Лена, на все у него один ответ: «Обойдется». Эгоист,
самый настоящий эгоист!
В молодом Журавлеве подкупало легкое, незлобивое
веселье, а оно с годами ушло. Были у него неприятно-
сти по работе, три года назад все говорили, что его сни-
мут, он дважды ездил в Москву, обошлось. Может быть,
он от этого стал реже улыбаться? Может быть, его угне-
тает ответственность за судьбу завода? А может быть,
просто отяжелел? Впрочем, он и теперь оживляется,
когда рассказывает об агрегатных станках, о том, что в
Москве его чудесно приняли, что Никифорову, который
пробовал его угробить, намылили голову. Для Лены это
самодовольство, и только. Но Иван Васильевич любит
завод, гордится им. Минутами ему кажется, что завод
и он — это одно; если ему горячо ж м у т руку, значит,
приветствуют весь коллектив, а если завод не выполнит
плана, это будет личным несчастьем его, Журавлева.
Чем он увлекается помимо работы? Есть у него свои
страсти. Он молодеет на двадцать лет, когда в воскре-
сенье отправляется на рыбную ловлю или обсуждает с
Хитровым, на какую насадку лучше клюет рыба. Это
раздражает Лену: мог бы взять книгу, пойти в театр, а
для него высшее наслаждение — ч а с а м и глядеть на по-
плавок.
Не понимает Лена и симпатии м у ж а к Хитрову. Это
исправный работник, хороший семьянин; он толст, ро-
зов и похож на взрослого младенца; у него приятный ба-
сок, и, обхохатываясь, он рассказывает в сотый раз из-
вестные всем анекдоты. Хитров свято верит в ум и в
137
звезду Ивана Васильевича. Они вместе ловят рыбу, ино-
гда играют в шашки или мирно выпивают пол-литра.
Журавлев говорит о Хитрове: «Закваска у него правиль-
ная...» Соколовский как-то язвительно заметил: «Хитров
прежде удочки в руки не брал, а теперь уверяет, что
с детства страстный рыболов; больше того, он вчера из-
рек: «Щуку поймать труднее, чем пескаря, это бесспор-
но». Лене Хитров противен, она его считает подхалимом
и однажды, рассердившись, спросила мужа: «Ну как ты
можешь с ним часами разговаривать? Он ведь повторяет
все, что ты говоришь». Иван Васильевич пожал плеча-
ми: «Хитров вовсе не дурак, у него всегда оригиналь-
ные предложения. Судишь с кондачка, а сама ничего не
знаешь».
Он любит ее, любит дочку — это Лена знает. Но не о
таком чувстве она мечтала, когда решилась стать его
женой. Он ее считает экзальтированной, иногда усмеха-
ется: «Говорят, раньше извозчики рубль запрашивали, а
везли за десять копеек. Так и ты — хочешь жить с за-
просом. А жить проще. Да и труднее...»
В первые годы совместной жизни Лена пыталась за-
говаривать с мужем о любви, о назначении жизни, о том,
в чем счастье. Он ласково улыбался, но всегда обрывал
разговор, говорил, что ему нужно работать. Он считает,
что Лена — хорошая жена, он с нею счастлив. Правда,
имеется у нее слабость: ей хочется, чтобы он все время
говорил о своих чувствах, но ведь у женщин бывают
куда большие недостатки.
Когда Лена подружилась с Коротеевым, Иван Ва-
сильевич радовался за нее. Никакой ревности он не ис-
пытывал: Лена — серьезная женщина. Но ей хочется
иногда поболтать, да и пококетничать, это естественно.
А у меня нет времени. И не умею я ее развлечь. Коро-
теев — толковый инженер, но он любит пощеголять сво-
ими з н а н и я м и , ему лестно, что Лена слушает его, рас-
крыв рот...
В последнее время, когда Коротеев перестал захо-
дить, Иван Васильевич удивлялся: неужели он ей надо-
ел? Такой умница... Беда в том, что она меня слишком
любит, это бесспорно.
Лена, когда они только поженились, поставила усло-
вие: она будет учительствовать; не затем она кончила
институт, чтобы превратиться в домохозяйку. Работой
своей она увлекалась, пробовала заинтересовать ею му-
133
жа — показывала школьные тетрадки, восторгалась та-
лантом старика Пухова, жаловалась на завуча. Иван
Васильевич ей как-то сказал: «Ты думаешь, у меня мало
своих неприятностей? Конечно, учить ребят не так-то
просто. Но и завод не мелочь».
Хорошо он работал или плохо? Мнения делились.
Одни говорили, что он формалист и перестраховщик,
если завод выдвинулся, то благодаря Егорову, Короте-
еву, Соколовскому, Брайнину, а Журавлев им только
мешает. Другие утверждали, что Иван Васильевич хо-
роший администратор и честный человек — это самое
важное. Никто, однако, не вносил страсти ни в напад-
ки, ни в защиту: Журавлев не порождал в людях силь-
ных чувств.
Лена считала его самоуверенным, а между тем он
часто не доверял себе, но сомнениями своими не делил-
ся ни с главным инженером, ни с Коротеевым: считал,
что ответственность лежит на нем. Когда Коротеев од-
нажды сказал, что отчет составлен в чересчур радужных
тонах, Журавлев пожал плечами: Коротеев разбирается
в машинах, но не в тайне управления заводом. Иван
Васильевич знает, что если написать в Москву о непо-
рядках, там только поморщатся, скажут: «Журавлев
паникует». Люди любят узнавать приятные новости, а
когда им подносят вместо меда перец, они сердятся. Он
иногда говорит жене: «Нужно уметь и промолчать».
Лена видит в этом трусость. А ведь Журавлев три года
провоевал, был у Ржева в самое трудное время, и бое-
вые товарищи помнят его как человека смелого. Вспоми-
ная годы войны, он однажды сказал Лене: «Могли
убить, это бесспорно. Но умереть — не штука. А вот по-
ставят тебя и скажут: «Отчитывайся» — это другая му-
зыка...»
Что бы ни говорили противники Журавлева, завод
был на хорошем счету: за шесть лет ни одного прорыва.
Правда, замминистра сказал Ивану Васильевичу, что
фондами на жилстроительство он распорядился незакон-
но, но Журавлев решил: это для проформы... Министер-
ство, как и я, заинтересовано прежде всего в продукции.
Разумеется, он поспешил успокоить з а м м и н и с т р а : все
рабочие обеспечены жилплощадью, катастрофического
ничего нет, а подготовка к строительству трех корпусов
уже начата. Действительно, в конце года были утверж-
дены и проекты и смета, но с домами Ж у р а в л е в не то-
139
ропился. Председатель завкома после пленума Цека ему
осторожно сказал: «Иван Васильевич, вы читали, что
пишут?.. Давно бы нужно обеспечить людей жилпло-
щадью...» Журавлев ответил: «Обеспечим», но над сло-
вами Сибирцева не задумался: Иван Васильевич, буду-
чи человеком неглупым, гибкостью ума не отличался.
Осенью в «Известиях» была напечатана статья о за-
воде. Журавлев строго сказал корреспонденту: «Про
меня нечего писать. Цифры я вам дал, напирайте на про-
дукцию. Можете похвалить Коротеева — он заслужил.
А главное — поговорите с рабочими. Вот вам список...»
Корреспондент все же расхвалил Журавлева, написал,
что он относится к тем работникам советской промыш-
ленности, которые сочетают дерзновение с трезвым рас-
четом и большим опытом. Председатель горисполкома
по телефону поздравил Ивана Васильевича. Шестого но-
ября, на торжественном заседании, Журавлев сидел в
президиуме рядом с командующим военным округом.
В городе говорили: «Журавлев пошел в гору».
Неудивительно, что художник Владимир Андреевич
Пухов, сын старого учителя, год назад вернувшийся в
город из Москвы, пишет теперь портрет Журавлева. Вла-
димир Андреевич любит говорить: «Из лотерей я при-
знаю только беспроигрышную». Если он задумал напи-
сать портрет Журавлева для ежегодной выставки, то
только потому, что модель должна обеспечить успех его
работе. В газетной статье Пухову посвятят целый аб-
зац, а портрет купит музей. Иван Васильевич изображен
при всех орденах, он сидит за огромным столом, на ко-
тором красуется модель станка. Увидев на мольберте
незаконченный портрет, Лена поморщилась: хотел поль-
стить, и не вышло — смахивает на индюка...
Лене казалось, что она видит своего мужа насквозь,
но о многом она не догадывалась. Иван Васильевич, на-
пример, искренне огорчался, видя, как мучительно уми-
рает жена Егорова, и все же чуть ли не дЪ последнего
дня он благодушно приговаривал: «Ничего, выздорове-
ет...» Он мрачнел, заглядывая в сырые, темные домиш-
ки, где ютились рабочие, вспоминал свое детство (он
был родом из бедного села Калужской области). Обид-
но, что люди плохо живут. Тотчас он успокаивал себя:
эти дома еще продержатся, а без цеха точного литья мы
бы сели в лужу, это бесспорно. Да и не так уж им пло-
хо в этих домах. Разве можно сравнить с тем, как жили
140
их отцы? В будущем году построим три корпуса. Он
считал: если говорить, что все хорошо, то и на самом >
деле все станет лучше. Главное — не распускаться. Его-
рову самому хотелось, чтобы я его приободрил. Секрет
именно в этом: поменьше смотреть на теневые стороны,
тогда и сторон будет поменьше, это бесспорно.
Однажды в сборочном цеху начался пожар. Иван Ва-
сильевич показал себя с лучшей стороны: не растерял-
ся, действовал умело, так что с огнем быстро справи-
лись; нужно было наверстать потерянное время, он вме-
сте с группой рабочих всю ночь трудился в цеху,
приободрял людей. Вскоре после этого события, взвол-
новавшего завод, Коротеев сказал Соколовскому: «Ска-
жите, вас не удивил Журавлев? Ведь он человек, лишен-
ный всякой инициативы, а вот здесь не растерялся...»
Соколовский всегда насмехался над Журавлевым, но
теперь, подумав, ответил: «Это вы правы. Садоводы го-
ворят о спящей почке — есть такие почки на деревьях.
Иногда много лет не раскрываются. А если отрезать кро-
ну, спящая почка распустится. Так и Журавлев — зау-
рядный чиновник, но стоит разразиться грозе, он ожи-
вает...»
В отношениях между Журавлевым и Леной решаю-
щим событием была не встреча ее с Коротеевым, а раз-
говор, возникший год назад, разговор, которому Иван
Васильевич не придал никакого значения. Заболела Шу-
рочка. Лена хотела привезти из города детского врача
Филимонова, оказалось, что он болен. Лена очень взвол-
новалась: почему-то ей казалось, что у девочки воспа-
ление легких. Она позвонила мужу на работу. Журав-
лев посоветовал: «Пошли в нашу больницу за Шерер».
Вера Григорьевна, осмотрев девочку, сказала: «Обык-
новенный грипп, в легких ничего нет». Лена обрадова-
лась, но была в таком смятении, что высказала свои
мысли вслух: «А вы не ошибаетесь? Она как-то странно
дышит». Вера Григорьевна неожиданно вскипела: «Если
вы мне не доверяете, зачем вы меня позвали?» Лена по-
краснела: «Простите, я не понимаю, что говорю. Прав-
да, я не хотела вас обидеть. Это ужасно...» Тогда на
глазах Веры Григорьевны показались слезы, она очень
тихо сказала: «Вы меня простите, виновата я. Нервы не
выдержали. Иногда теперь такое приходится выслуши-
вать... после сообщения... Плохо, когда врач себя ведет,
как я...» Лена еще гуще покраснела. Она проводила Веру
141
Григорьевну до дому. С того вечера они подружились.
С того же вечера в Лене родилось презрение к мужу.
Он пришел домой поздно, усталый, голодный, спросил,
как Шурочка; Лена начала рассказывать про Веру Гри-
горьевну. Он молчал. Лена настаивала: «Нет, ты ска-
жи, разве это не возмутительно? При чем тут'она?» Иван
Васильевич примирительно сказал: «Чего ты расстраи-
ваешься? Я ведь тебе сам сказал, чтобы ты позвала
Шерер. Ничего я против нее не имею, говорят, она хо-
роший врач. А чересчур доверять нельзя, это бесспорно».
Лена молча вышла из комнаты. Все, что в ней по-
степенно накапливалось, вылилось сразу. Плача, она по-
вторяла: «И он — мой муж!..»
Много месяцев спустя, после пожара на заводе, ког-
да Коротеев с похвалой отозвался о поведении Журав-
лева, Лена едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Вы
его не знаете, это трус и бездушный человек».
Когда в газетах появилось сообщение о реабилитации
группы врачей, Лена побежала в больницу, вызвала
Веру Григорьевну, хотела что-то сказать и не смогла,
только обняла ее.
В тот же вечер Иван Васильевич, зевая, сказал Ле-
не: «Оказывается, они ни в чем не виноваты. Так что
твоя Шерер зря расстраивалась...» Лена промолчала.
Почему она не ушла от мужа? Она его не жалела,
хотя знала, что он к ней привязан. Житейские трудно-
сти ее не пугали: у нее есть работа, она сможет всегда
прокормить и себя и Шурочку. Все дело в Шурочке. Она
любит отца. Он с нею меняется, становится похожим на
прежнего, молодого, играет, смеется. Можно ли отнять
у девочки отца? Шурочка ни в чем не виновата. Вино-
вата я: выбрала такого. Значит, и расплачиваться дол-
жна я.
Лена начала убеждать себя, что можно прожить и
без любви. У нее интересная работа, товарищи, Шуроч-
ка. Для драм сейчас не время. Конечно, Журавлев —
трус и эгоист, но он не вор, не предатель. А у Шурочки
будет отец...
Знакомство с Коротеевым отвлекло ее от горьких
мыслей. Потом Коротеев исчез: она волновалась, теря-
лась в догадках, почему он не приходит, и мало думала
о муже. Внешне все шло по-прежнему: она ему налива-
ла чан, спрашивала, какие новости на заводе. Она была
убеждена, что живет только для Шурочки и для школы.
142
И вот сейчас, вернувшись из клуба, она поняла, что
Коротеев овладел ее сердцем. Это было для нее столь
неожиданным, что она чувствовала себя раздавленной;
она еле сидела, ожидая, когда Журавлев допьет пос-
ледний стакан чаю.
Отложив газету, он вдруг сказал:
— Почему тебе не понравилось выступление Коро-
теева? По-моему, он умно говорил. Я, правда, книжки не
читал, но насчет советской семьи это бесспорно.
Лена необычайно спокойно ответила:
— Я плохо слушала... Я тебе говорила, что не хочу
идти... Меня тревожит седьмой класс — самый трудный
и много отстающих. Ты не хочешь больше чая? Я пойду
посмотрю Шурочку...
Девочка спала; во сне ей, видно, было жарко, и она
сбросила наполовину одеяло. Лена ее покрыла и запла-
кала: может быть, и тебе придется это пережить... Муж-
чинам легче... Конечно, у меня своя жизнь, школа, ре-
бята. Но если бы ты знала, какая это мука! Просто
трудно дожить до завтра... Шурочка, что же нам делать?.
Не знаю, вот просто не знаю...
10
11
13
14
15
16
Соколовский посмотрел на часы. Четыре... Вставать
еще рано.
Вот уже неделя, .как он поправился и работает. Но
после болезни нервы сдали, спит он еще меньше преж-
него, никакие снотворные не действуют.
Он еще лежал с высокой температурой, когда отчет-
ливо вспомнил рассказ Пухова о том, что Журавлев хо-
чет его погубить. Евгений Владимирович не удивился,
не вознегодовал, подумал: опять—-и тоскливо зевнул.
Он сам был озадачен своим спокойствием: ведь все-таки
со стороны Журавлева это возмутительно. Мы шесть лет
вместе проработали... Ну и что же?.. Значит, ему зачем-
то понадобилось. Удивить меня трудно: как сказала бы
Вера, выработался иммунитет...
Когда Володя сообщил, что Журавлева сняли, Соко-
ловский спокойно заметил: «Вот как... Что ж, этого сле-
довало ожидать». Володя не спросил, почему Евгений
Владимирович так думает: он давно понял, что Соколов-
ский, несмотря на все его колкости, наивен, как отец,—
они оба верят в справедливость...
Две недели Соколовский пролежал. Каждое утро
приходила Вера Григорьевна. С вечера он начинал вол-
новаться: ждал ее. Но она в один из первых дней ска-
238
зала: «Евгений Владимирович, вам нельзя говорить...»
Ни разу после этого Соколовский не решился с ней за-
говорить о том, что было у него на сердце. Несколько
раз заходил Володя, хотел развлечь больного, болтал
о пустяках. Соколовский как-то заговорил с ним об ис-
панской живописи. Володя усмехнулся: «Я писал белых
кур, а теперь изображаю жизнерадостную гражданку,
которая держит в руке шоколадный набор, конечно са-
мый дорогой. Чрезвычайно важно, чтобы были переданы
все сорта конфет. А вы хотите, чтобы я думал о Гойе...»
Сутки были длинными — без работы, без сна, без
людей, и Соколовский мог думать о многом: о своей мо-
лодости, о системе сигнализации, о погибших друзьях, о
Мэри, о новых методах сварки, о Журавлеве, о жизни
на других планетах, об операциях Филатова, о пробуж-
дении Азии, о борьбе за мир. О чем бы он ни думал, его
мысли неустанно возвращались к Вере. Он помнил, как
в жару, очнувшись на минуту, увидел ее глаза. Необык-
новенным был взгляд тех глаз, и никакие слова Веры
Григорьевны уже не могли отрезвить Соколовского.
Иногда он спрашивал себя: может быть, мне почуди-
лось? У меня был сильный жар... Может быть, Веры и
не было, а она п р и ш л а потом, когда я уже видел, по-
нимал, слышал ее обычный деловой голос? Нет, не мог-
ло такое померещиться: это были ее глаза, их трепет,
их свет.
Половина пятого. Соколовского охватывает волне-
ние: сегодня я пойду к Вере. В первый раз после болез-
ни... Поблагодарю за то, что лечила. Она, конечно, спро-
сит, как я себя чувствую, попробует на несколько минут
остаться в роли врача. Потом она замолчит, и я буду
молчать. Нет, нельзя молчать, это хуже всего, нужно бес-
прерывно какими-то словами заполнять комнату. Я ей
расскажу, как Фомка разорвал штаны Пухова. Худож-
ник теперь изображает шоколадный набор. Кстати или
вовсе некстати начну говорить о китайской скульптуре
эпохи Тан. Может быть, и Вера что-нибудь расскажет...
1
Она говорила, что у нее теперь живет бывшая жена Жу-
равлева. Ее зовут Елена Владимировна или Елена Бо-
рисовна, не помню. Может быть, Елена Владимировна,
нет, кажется, Борисовна, будет присутствовать при на-
шем разговоре. Тогда все окажется проще: обыкновен-
ный разговор за чаем. Потом Веру позовут к больному.
Или не позовут, все равно, встану и распрощаюсь. Ждать
239
нечего... Но почему она на меня так смотрела, когда я
очнулся? Этого не вычеркнуть... Да и нужны ли нам сло-
ва, объяснения, бурные сцены? Вечером исчезают яркие
краски, все может показаться приглушенным, даже туск-
лым. Но какие звезды! Какая тишина! Голова от нее
кружится...
Пять часов, Евгений Владимирович встал. Потяги-
ваясь, к нему ползет Фомка, утром он всегда приветст-
вует Соколовского. Он не умеет ласкаться, как другие
добропорядочные псы, не кидается с радостным лаем, не
виляет обрубком хвоста, только прижимается к ногам
Евгения Владимировича и глядит на него глазами, пол-
ными страха, любви, горечи.
— Что, бедняга,— спрашивает его Соколовский,—
наверно, приснился дурной сон? Били тебя во сне?..
Фомка не сводит глаз с Соколовского: глаза печаль-
ные, совсем человеческие. Хочет, бедняга, что-то рас-
сказать, слов у него нет. Наверно, его здорово лупили.
Больше года у меня, а все дурит: бдителен до сума-
сшествия. Хорошо, что я вовремя его схватил, когда он
кинулся на Барыкину... Пухов говорит, что его нужно
отдать, не то у меня будут неприятности. А куда я его
отдам? Его, беднягу, сразу пристрелят. Он мне доверя-
ет, вот как смотрит... Я-то понимаю, что его жизнь иско-
веркала, а это не всякий поймет...
Шесть часов. Соколовский уже побрился; вывел Фом-
ку. Он смотрит, не принесли ли газету? Из ящика выпа-
дает длинный узкий конверт: письмо от Мэри.
«Дорогой отец!
Можешь меня поздравить, у меня большие личные
перемены. В Париже мне не повезло, там слишком мно-
го разных новинок, трудно собрать публику, я хотела
устроить вечер пластических танцев, залезла в долги и
осенью вернулась в Брюссель. Здесь мне устроили ве-
чер. Мой муж — Феликс Ванденвельде, художественный
критик, он написал о моих танцах в вечерней газете, мы
познакомились, и я приняла его предложение. Конечно,
он не может жить на то, что пишет, ему приходится си-
деть весь день в банке, но он тонкий человек, и мы друг
друга великолепно понимаем. Недавно он сказал мне,
что одна большая газета, может быть, пошлет его в
Москву, чтобы описать московские театры и осветить
возможность торговых связей между Востоком и Запа-
дом. Конечно, это далеко не решено, но я теперь мечтаю,
240
что поеду с ним, это даст мне возможность увидеть тебя
и показать москвичам пластические танцы. Феликс да-
леко не коммунист, но он кристально чистый человек и
прислушивается к тому, что я говорю, а я никогда не за-
бываю, что родилась в России. Конечно, у меня, навер-
но, другие идеи, чем у тебя, но в общем я сочувствую-
щая. Я не совсем понимаю, как вы там живете, но, если
приеду с Феликсом, сразу пойму, я ведь знаю язык, это
главное. Итак, если не будет новых дипломатических
трений и газета не передумает, мы, может быть, скоро
увидимся.
Твоя дочь Мэри Ванденвельде».
Соколовский вертит лиловый листок в руке, с удив-
лением смотрит на фотографию. Что-то в ней от матери...
Половина седьмого. На завод идти рано. Он раскры-
вает книгу: жизнь Бенвенуто Челлини. Неожиданно для
себя садится к столу и пишет:
«Дорогая Мэри!
Я тебя поздравляю. Если ты приедешь в Москву, по-
стараюсь тебя повидать. Никак не могу себе предста-
вить: какая ты? На старой, студенческой карточке что-то
узнаю, а ту, что в хитоне, не понимаю. Не понимаю и
твоего письма. Ты слишком легко говоришь о больших
вещах. Понятно, что тебе хочется повидать Москву.
С твоими танцами вряд ли что-нибудь получится: балет
у нас хороший, да ты, наверно, об этом слыхала. Конеч-
но, тебе и твоему мужу, если он честный человек, будет
интересно увидать другой мир. Но не думай, что ты лег-
ко его поймешь оттого, что родилась в Москве. Я пом-
ню, как ты играла в песочек на Гоголевском бульваре,
у тебя были маленькие товарищи. Они понимают, как
мы живем и зачем: здесь росли, здесь работали, было у
них много и горя, и радости, и надежд. Ты не виновата,
что твоя мать увезла тебя в Бельгию, но будь серьезной,
пойми, что у нас ты будешь себя чувствовать турист-
кой, иностранкой. Ты сама пишешь, что не понимаешь,
как мы живем. Если бы ты побывала здесь, поглядела,
как я работаю, как работают мои товарищи, что нас воз-
мущает, что радует, ты все равно ничего бы не поняла.
Мир другой, совсем другой! Почему все началось у нас,
а, скажем, не в Брюсселе? Вероятно, у нас было меньше
хлеба и больше сердца. Все это сложно связано с длин-
ной и трудной жизнью. Подумай как-нибудь над этим.
Иногда я забываю про хитон, про твои письма и думаю —
241
вот моя дочь, зову тебя Машенькой. В жизни бывают
чудеса, и, может быть, под шелухой скрыто...»
17
18
МОЯ ЛЮБОВЬ
ПОЭМА
Поэма н а ч а л а с ь в груди,
Грудь разорвать грозя.
Теперь ее —
как ни крути —
Не написать
нельзя.
Я ею бредил по ночам,
Берег ее, как жизнь,
Я на руках ее качал
И повторял:
«Пишись!
Пишись!!»
Я требовал.
Но мне
Ответил ворох строк:
«Постой!
А был ли ты в огне?
Месил ли
пыль дорог?
Встречал ли ты в атаке смерть?
Привык ли ты дерзать?
И так ли знаешь жизнь,
чтоб сметь
О ней другим сказать?
Сердце,
а что я знаю?
Ты подскажи мне тихо.
Знаю,
что на Алтае
Было село Косиха.
Было село то,
знаю,
251
Крошечного значенья...
В речке вода парная
После грозы вечерней...
Сердце,.
а что я помню?
Лес голубой стеною,
Помню: уходят кони
Через село в ночное.
Помню еще я:
мама
На руки поднимала...
Сердце,
но это ж
мало!
Это же очень мало!..
Вновь иди,
слова ищи
За семью широтами...
252
Счастью,
мечтам,
любви».
Сквозные просторы
и запахи дыма,
Гудков паровозных протяжная медь,
Слова,
что я говорил любимой,
Мне приказали сметь.
А если к весне
прибавить
письмо,
'А если в письме написать
«твоя»,
253
То кто б из вас выдержать
это
смог?
Не выдержал это
и я.
И вот —
вагон
и летящая тьма,
Бессонная ночь,
перестук колес.
Полсуток дороги —
и ты сама,
Почти задохнувшаяся
от слез,
От майского ветра...
Лентой прямой —
Улица.
Площадь.
Обычный дом.
Твой голос:
«Вот здесь я х<иву»;
и мой:
«Может, к тебе —
потом?»
Но ты,
подыскивая слова,
Шепчешь,
что.нам все равно по пути.
Что мама обидится,
что сперва
Надо сюда
зайти...
И умоляющие глаза:
«Прошу...
Ну буквально на полчаса!»
II
Мою фигуру
окинув косо,
Откуда-то сбоку выплыла дама,
И я, как сквозь сон, услыхал:
«Знакомься!
254
Это —
мама».
И мама,
довольную мину сделав,
Руку протягивая,
загудела,
Что очень приятно,
что очень ждали,
Что очень тронуты
и так далее...
И я продолжаю знакомиться с кем-то,
С папашей, с теткой,
с каким-то соседом,
В квартире
с обоями серого цвета
Течет предобеденная беседа...
...Спрашивает мама
Об одном и том же.
Говорит,
что прямо
Я ответить должен.
Требует ответа,
Радость излучая:
«Правда,
что 'поэты
Много получают?»
Я молчу вначале,
Недоумевая,
И, пожав п л е ч а м и ,
Говорю:
«Бывает...»
А дальше —
тосты и слова,
Понятные немногим.
А дальше —
у стола
едва
Не подгибались ноги.
Лежали горою
колбасные диски,
Слезилось весеннее чудо —
редиска,
Тугие,
пупырчатые огурчики
255
Лежали,
млел,
в зеленой кучке,
А рядом —
по виду неделю не спавший,
Воды колодезной тише —
Минут через десять
лежал папаша,
Изрядненько днем хвативший.
Он мирно похрапывал в такт речам,
А кроме —
несколько раз,
Когда тормошили,
«ура»
кричал,
Не открывая глаз.
Потом он встал,
поплыл к окну
И, радостно икнув,
Стал открывать с опаскою
«Советское шампанское».
Мне наливают первому
Под переливы марша,
И вновь бутылку белого
Несет на стол мамаша.
Глаза утирает платочком
И начинает тут же:
«Мы отдаем вам дочку,
Будьте ей
добрым мужем!»
Потом,
толкнув супруга в бок
(Чтоб он заплакал тоже),
Слова свои итожит:
«Пусть вам поможет бог».
Ill