СПЕЦИАЛЬНОЕ ИЗДАНИЕ В ЧЕСТЬ ТРИДЦАТИЛЕТИЯ АЛЬБОМА “MASTER OF PUPPETS”

METALLICA. BACK TO THE FRONT

Написанная с разрешения музыкантов и при их непосредственном участии
визуальная история альбома “Master of Puppets” и тура в его поддержку

Автор: Мэтт Тейлор

Предисловие Джеймса Хэтфилда
Послесловие Рэя Бертона

Переводчик: Дмитрий Семенов

Редактор/дизайнер: Антонина Семенова
 СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Введение
Глава 1. Хэви-метал гараж
Глава 2. Добро в пожаловать в Копенгаген (психушка)
Глава 3. И “…Puppets” для всех
Глава 4. Во всю глотку
Глава 5. Прокладываем путь
Глава 6. Разрушительный круг
Послесловие
 ПРЕДИСЛОВИЕ
Я СКУЧАЮ ПО КЛИФФУ!!!
Ну, это еще мягко сказано. Но обо всем по порядку…
Если ты фэн Metallica, значит ты в курсе, кто такой Клифф. Если нет – добро пожаловать в эпоху
“Master of Puppets” Metallica: Ларс, Керк, Клифф и я.
“Master of Puppets” стал переломным моментом для успеха Metallica. В середине 80-х у нас было
много интересного: начиная с пластинки с лучшим на тот момент звучанием до возможности выступить на
разогреве у Оззи Осборна в туре по стадионам и признания “тяжелой группой для фэнов” с преданными
упертыми фэнами на фестивалях, до автобусной аварии и непостижимой смерти нашего брата Клиффа.
Написано немало книг о первых годах существования группы. Множество неофициальных собраний слухов
вместе с фактами и интервью из прошлого, которые фэны читали не раз.
А мы хотели рассказать СВОЮ историю о ранних деньках группы в духе Metallica… АГРЕССИВНО и
ОФИГЕННО! Существует не так много реликвий, ранее не демонстрировавшихся, но Мэтт Тейлор и его
команда проделали отличную работу, неутомимо ища их. Они откапывали полузабытые фотографии,
истории, факты и безумие эпохи “MOP”. Отыскивали и выжимали лучшие воспоминания людей из прошлого
‘Tallica. Ворошили личный сундук воспоминаний группы. Переворачивали каждый камень, и как ищейки из
ада, отыскивали ниточки по всему свету, чтобы понять, кто есть кто и собрать все это в целое сокровище.
После двух лет подготовки вы держите в своих счастливых руках веселый, уродливый, смелый и
искренний взгляд на деньки “Puppets” глазами технической команды, друзей, дружественных метал-групп,
фэнов и многих других, кто был там и пережил все это вместе с нами. Мы приглашаем вас вспомнить
ужасную красоту, которая превратила чувство в стиль жизни: “Master of Puppets”.

С любовью и уважением, Джеймс “Папа Хэт” Хэтфилд

 ВВЕДЕНИЕ
27 сентября 1986г., юго-центральная Швеция. В сельских районах к югу от Стокгольма
европейская трасса E4 подобно асфальтной реке опоясывает скандинавский полуостров. Двухполосное
шоссе простирается с севера на юг, от Хапаранды до финской границы Эресунна, пролива,
отделяющего датский остров Зеландия от южных шведских провинций Скания и Хельсингборг.
Транспортное средство, едущее там рано утром, кажется оторванным во времени и пространстве.
Оно существует в своей собственной мрачной Вселенной, пока автобус минует луга и высокие
сосновые леса. Свет автомобильных фар встречается нечасто. Где-то вдали периодически мелькают
фермерские домики. И хотя зима еще не наступила, днем температура достигает пятидесяти
градусов. Ночью падает до 30 градусов, зачастую опускаясь ниже нуля.

6:39. Чуть южнее муниципалитета Лаган сорокафутовый гастрольный автобус Metallica громыхает
по этой пустынной местности. Автобус, принадлежащий компании Len Wright Travel, находится примерно в
двух часах севернее Хельсингборга, где они должны сесть на паром до датского порта Хельсингор около
четырех километров к западу.
Водитель ведет автобус на скорости около шестидесяти миль в час, немного быстро, но в этом нет
ничего необычного для такой пустынной и прямой дороги. Она прямая и узкая до тех пор, пока на ней не
появятся повороты и изгибы. Это дорога не настолько крутая, что приходится резко давать по тормозам и
медленно маневрировать. Изгибы на E4 встречаются только на одном участке: миля, миля с половиной.
Может, даже две. Они определенно не кажутся такими уж большими, когда к ним подъезжаешь, особенно
в темноте. Когда подъезжаешь к одному из таких поворотов, ты даже можешь забыть, что он там есть, если
бы не тихое подталкивание колеса то влево, то вправо, пока дорога снова не станет прямой, и ты снова
сможешь поддать газку. Но пока дорога прямая, и водитель снова переключился на высшую передачу где-
то в районе мягкого склона Лагана. Переключения передачи с высшей на низшую, и снова на высшую,
обычно достаточно, чтобы разбудить спящих обитателей автобуса, но все девять пассажиров – группа и
пять членов технической команды – сильно устали после аншлагового выступления в стокгольмском
Solnahallen Arena, и потому продолжают спать.
Сейчас автобус движется к Копенгагену, уставшие с дороги путники купаются в убаюкивающем гуле
автобусного дизельного двигателя автобуса в 350 лошадиных сил. Но движущая сила под капотом автобуса
ничто по сравнению с высокооктановым духом четверых юных музыкантов на его борту: барабанщика Ларса
Ульриха (22 лет), вокалиста/ритм-гитариста Джеймса Хэтфилда (23), басиста Клиффа Бертона (24) и соло-
гитариста Керка Хэмметта (23). Эклектичная смесь неотшлифованного музыкального таланта и
несравненных амбиций привела юных парней к славе всего за три с половиной года без поддержки
коммерческих радиостанций и MTV. Это достижение, буквально неслыханное в 1986-ом, в период, когда
перепродюсированные группы в жанрах рок, дэнс и новая волна взяли штурмом мейнстрим.
“Master of Puppets”, третий официальный опус Metallica, выпущенный 3 марта 1986г., возник как
сенсация темной лошадки, исчезнув с прилавков с потрясающей быстротой. Андерграундные и
мейнстримовые критики в один голос заявили, что эта пластинка обречена на то, чтобы стать шедевром.
Она представляет собой мрачную панораму из тирании и зависимости, обмана и манипуляций со стороны
наркотиков, религии и военных, и прочих злонамеренных сил, притаившихся в культурном ландшафте.
Являясь виртуозным высшим пилотажем стилистической интеллектуальности и жестких выразительных
текстов, пластинка плавно переходит от быстрых пулеметных гитарных риффов к мелодичным
интерлюдиям, одновременно симфоническим в своем великолепии и при этом чертовски тяжелым.
Наиболее примечательно то, что сложные композиции пластинки и серьезные темы были подняты
четырьмя парнями немногим больше двадцати лет, чье образование базировалось исключительно на
наблюдении мира вокруг себя, что выразилось в создании поджанра хэви-метал, характеризующегося
быстро меняющимися темпами и шред соло-гитарами.
“Трэш”, как позже стал известен этот жанр, появился в начале 1980-х. Это сочетание панк-роковых
барабанных ритмов с гитарными стилями новой волны британского хэви-метал (НВБХМ), то бишь
музыкального поджанра, который появился в Англии в конце 1970-х. Ведомые Venom, Budgie, Diamond Head
и Tygers of Pan Tang, группы НВБХМ смягчили блюзовые звуки более классических рок-группы до них (Led
Zeppelin, Deep Purple, Black Sabbath) и заменили их на более прогрессивные. Более быстрые, более
агрессивные композиции новых групп заложили первый камень для более экстремальных американских
групп типа Metallica, Anthrax, Slayer и Megadeth – групп, которые были сформированы по стопам их
предшественников из НВБХМ, и не теряя времени организовали амбициозное восстание против попсовых
“глэм-метал” групп вроде Quiet Riot, Mötley Crüe и Бон Джови, которые процветали на всем американском
поп-роковом ландшафте.
“На Metallica повлияло много групп” – рассказывает Ульрих. “Angel Witch бесспорно были одной из
таких с точки зрения напористости. Diamond Head сильно повлияли на звук Metallica. Что-то от Venom.
Натиск двух гитар тянется к ранним Judas Priest, Ричи Блэкмору и “Highway Star”, просто очень гитарный
взгляд на вещи. Само собой, Iron Maiden, с точки зрения мелодий сдвоенных гитар. У Motörhead были
партии двойной бас-бочки и энергетика, панковский исступленный темп. Mercyful Fate оказали огромное
влияние в плане риффов и смен темпа. У Venom есть песня под названием “Witching Hour”. Там очевидная
связь с Metallica. В “Space Truckin” Deep Purple то же самое. Мы просто слушали всю эту музыку и
воплотили ее во что-то свое”.
Пока вдохновленные НВБХМ группы возникали на Восточном побережье Штатов, большинство
появилось из более прогрессивного района Залива Сан-Франциско, города, в который Metallica переехали
из Лос-Анджелеса в феврале 1983-го. Это была родина пионеров трэша Testament, Death Angel, Lääz Rockit
и Exodus (сооснователем последней был Керк Хэмметт, покинувший группу ради Metallica).
Вспоминает Хэмметт: “Просто уму непостижимо, сколько успешных групп в тот момент появилось в
районе Залива, потому что мы были очень юными и все еще учились играть на гитаре и писать песни, когда
все это начиналось. Но мы писали песни, которые хотели слышать, а не то, что тогда было популярно”.
Для Хэмметта, родившегося 18 ноября 1962 года и выросшего в Сан-Франциско, в начале 80-х
просто было недостаточно метал-групп, по крайней мере, не в Штатах.
“Было недостаточно хороших гитарных групп” – говорит он. “Было недостаточно хороших гитарных
риффов, и поэтому горстка нас из района Залива считала своим долгом внести свой вклад и создать
лучшую тяжелую музыку в мире”. Со временем эти внешние инстинкты сослужили Хэмметту хорошую
службу. “Я смеялся над своими приятелями, которые слушали Journey и Van Halen. Я пошел дальше, а
большинство моих друзей нет. Народ говорил: “Этот хэви-метал говно. Там одно только визжание и крики.
Это слишком грубая музыка”. Я был одним из тех, кто сказал: “А, да? Ну, а мне нравится”, понимаешь? И
вот мы создали группы, которые играли музыку, которая нам нравилась, вот и все. Я включал музыку,
которую мы играли, а они: “Да, я такое не слушаю”. Но среди тех, кто въехал в это, эта гребаная сцена
начала развиваться. Она была новой, уникальной и стала чем-то вроде эксклюзивного клуба в Восточном
Заливе”.
К весне 1986-го клуб был исключительно эксклюзивным. “Сцена продолжала набирать обороты” –
рассказывает Керк. “Вышел “Master of Puppets”, и чувство присутствия в клубе изменилось на чувство
племени или даже целого поколения”.
“От большинства юных групп ждали успешных хитов” – рассказывает Мик “Большой” Хьюз,
звукоинженер Metallica. “Metallica никогда не поклонялись этой школе мысли. Они издавали шум, который
издавали, им вкатывала их музыка. Это все, что их интересовало. Либо тебе это нравилось, либо нет”.
Само собой, упертым фэнам всегда все нравилось, но перед релизом “Master of Puppets” рок-
истеблишмент почти не обращал на них внимания. И вот, в январе 1986-го Шэрон Осборн, жена и
хитроумный менеджер бывшего вокалиста Black Sabbath Оззи Осборна, обеспечила Metallica желанное
место на разогреве в ближайшем сольном стадионном туре по Штатам.
Весной и летом 1986-го типичные завсегдатаи концертов были ошеломлены новомодной группой на
разогреве у Оззи, скорее не только чистой скоростью их музыки, но и тем фактом, что группа, которую они
едва ли слышали, может собирать такие огромные толпы зрителей. Но и паства Metallica в джинсе и
кожанках тоже не сидела сложа руки. Они сходили с ума, как варвары в тисках кровожадности, благодаря
чему шумные фэны Оззи по сравнению с ними выглядели как коматозники. Они сметали пластинку с
прилавков с не меньшим азартом, и к лету 1986-го “Master of Puppets” достиг золотого статуса. Его успех
является исключительной заслугой фэнов, которые подсели на группу благодаря сети обмена кассетами
начала 80-х, ночным метал-шоу на университетском радио и тупо старой доброй народной молве.
Metallica всего за три года стали королями трэш-метал, хотя если начистоту, когда вышел их дебют
“Kill ‘Em All” в 1983-ем, группу мало что отличало от современников в полузабытом жанре пауэр-метал с
мечами и чернокнижниками – групп вроде Exciter, Raven и Overkill. С точки зрения скорости немецкие
металисты Accept установили высокую планку своим блестящим релизом “Restless and Wild” 1982-го. “Show
No Mercy” Slayer, “Fistful of Metal” Anthrax и “Bonded by Blood” Exodus получили примерно столь же
восторженные отзывы критиков.
Только с выходом второй пластинки Metallica “Ride the Lightning” 1984-го, пластинки разительно
более продуманной, чем ее предшественник, группа стала выделяться среди многих им подобных. Этот
резкий скачок в музыкальной зрелости является главным образом заслугой басиста Клиффа Бертона,
которого Metallica пригласила в свою стаю в феврале 1983-го после того, как материал для первой
пластинки был уже написан. Черпавший влияние за пределами метал-сферы, Бертон привнес в Metallica
уровень мастерства, который быстро отделил группу от множества тех, кто играл одни и те же быстрые
риффы снова и снова.
“Клифф приходит в 83-ем, и к началу 84-го их музыка делает резкий скачок” – рассказывает Крис
Холт, фэн группы. “Ни с того, ни с сего ты слышишь среднюю секцию в духе кельтской музыки в “ Fight Fire
with Fire”, прогрессивные гармонии сдвоенных гитар, “The Call of Ktulu”.
И не теряя ни капли тяжести, Metallica с Бертоном стала отточенной, выразительной, техничной.
“Когда вышли эти записи, у подростков в машинах стояли паршивые стереосистемы, где можно было едва
расслышать бас” – рассказывает Майкл Ферро, фэн группы. “Но написание, стиль, поток – этого было хоть
отбавляй”.

6:40. Если не считать автобус Metallica, то движение на удаленном, юго-центральном участке E4

практически отсутствовало. В конце концов, это суббота, вторая неделя тура группы по Европе в качестве
хедлайнеров в компании друзей Anthrax на разогреве. Или третья неделя, если считать дни, проведенные
на репетициях в Бирмингеме, Англия перед первым выступлением в St.David’s Hall в Кардиффе, Уэллс, 10
сентября.
Группа дала 13 концертов за 16 дней, покорив Уэллс, Шотландию, Ирландию и Англию, после чего
наметила трехдневный натиск на Скандинавию: Лунд, Осло, Стокгольм. После Копенгагена завоевание
продолжится на юге – в Германии, Франции, Италии и Испании. В ноябре они вернутся на Восточное
побережье Штатов и, наконец, в Японию, первое посещение группой этой страны.
Понятное дело, выход Metallica за рамки метала не был просто случайным стечением
обстоятельств. Вспоминает Брайан Лью, друг группы после их сан-францисского дебюта в октябре 1982-го:
“Все сводилось к сосредоточенности, рабочей дисциплине и хорошему менеджменту. Metallica ничего не
доставалось на тарелочке с голубой каемочкой. Они были молоды и злы, и просто перешли на следующий
уровень, вот как все было с самого начала. Помню разговор, который у нас состоялся с Ларсом вскоре
после знакомства, и как он употреблял слово “когда”. Большинство групп говорили: “Если мы получим
контракт на запись” или “Если мы поедем в Европу”. У Ларса это было: “Когда мы получим контракт на
запись” или “Когда мы поедем в Европу”. У него никогда не возникало ни тени сомнения”.
“Не думаю, что Metallica добились бы успеха без Ларса” – говорит Дэн Райли, друг группы из
района Залива. “У него было полно связей. Этот парень постоянно часами висел на телефоне,
организовывал туры и автограф-сессии, налаживал связи с Европой. В два часа ночи он сидел за
телефоном, болтал и вел переговоры. Он был просто неутомим”.
По отзывам, для Ульриха слово “нет” ничего не значит. Оно скорее служит толчком для поиска
альтернативных способов для преодоления преград на пути барабанщика. Именно благодаря упорству, хоть
оно и покажется некоторым отталкивающим, Metallica пробьется через обычно непреодолимые барьеры
музыкальной сферы.
Сын обладателя кубка Дэвиса Торбена Ульриха и его жены Лоун, Ларс родился в Гентофте, Дания,
через день после Рождества 1963-го. Путешествие с семьей в среде профессиональных теннисистов имело
большое значение в жизни юного мальчика. Но музыка тоже играла большую роль, так как Торбен,
профессиональный саксофонист, был владельцем небольшого джаз-клуба в Копенгагене. Соответственно,
через дом родителей в Гентофте проходил постоянный поток музыкантов, писателей и поэтов. И все же
теннис оставался основной целью мальчика, и с приближением к концу1960-х, Ларс Ульрих всерьез
собирался пойти по стопам своего отца.
“Спорт и физкультура это то, что в Дании ты впитываешь с молоком матери” – говорит он. “Я
родился в семье, где играли в теннис, и воспринимал спорт всерьез. Я хотел стать как Бьорн Борг, Джон
МакЭнрой и Джимми Коннорс. Я меня не было планов стать кем-то еще”.
 Если быть точнее, то не было планов стать кем-то другим кроме как американцем. “Я был без ума
от Америки” – объясняет Ларс. “В 70-х мы ездили и путешествовали туда вместе с отцом. Я это обожал:
дешевые пластинки, куча каналов на телеке, Burger King, McDonald’s, большие машины. В Америке все
было больше, круче и быстрее. Все было лучше”.
“Когда мне было девять, в Копенгагене проводился турнир по теннису, отец был одним из
участников. На той же площадке выступали Deep Purple, поэтому теннисистов пригласили на этот концерт.
Мой отец и один из его приятелей-теннисистов позвали меня, чуть ли не притащили силой, и меня просто
поразила энергетика группы и исполнение, их личности и все их элементы шоу – Ричи Блэкмор вытворял
всякие акробатические трюки со своей гитарой. Я никогда не видел ничего подобного. Я был просто
сражен наповал”.
На следующий день юный Ларс отправился в местный магазин аудиозаписей в поисках пластинок
Deep Purple, и ему вручили “Fireball”. Этот альбом изменил всю его жизнь, и вскоре он стал слушать всех
популярных рок-исполнителей той эпохи, в том числе Uriah Heep, Status Quo, Sweet, Slade, Black Sabbath,
Thin Lizzy и Rainbow.
“Спустя несколько лет, думаю, мне исполнилось 12, я встал на колени перед бабушкой и попросил
у нее барабанную установку” – рассказывает Ларс. “Думаю, что бабушки всегда идут навстречу в таких
вопросах, поэтому впоследствии я получил свою первую реальную барабанную установку. У нее была одна
бас-бочка, один навесной том и два напольных том-тома. Я сидел и притворялся Иэном Пейсом и Миком
Такером и играл под свои любимые пластинки”.
“В последний год или около того жизни в Дании я услышал о более тяжелых группах. Была одна
группа из Англии под названием Judas Priest, группа из Германии под названием Scorpions. И мало-помалу,
когда НВБХМ появилась в Англии в 1979 и 1980-ом, я стал увлекаться группой под названием Saxon, потом
Motörhead, а потом Iron Maiden. Музыка становилась тяжелее, круче, грязнее, и вся эта херня в духе рок-
звезд 70-х сходила на нет. Группы из НВБХМ носили кожанки и кроссовки, у них был такой вид, будто их не
мыли долгое время. С учетом уличной смекалки, эта музыка была грязнее. Ты чувствовал себя на том же
уровне, что и эти ребята, в отличие от всей этой звездной шелухи, и мне это импонировало”.
Куда меньше импонировало Ларсу окружение, заботящееся только о своем положении и престиже,
окружение средней школы Corona del Mar в Ньюпорт-Бич, штат Калифорния, куда Ульрихи переехали в
августе 1980-го в надежде укрепить ослабевающий интерес к спорту. Известная своей рейтинговой
теннисной командой, Corona del Mar была прилизанным и залитым солнцем эпицентром молодежной
культуры Калифорнии, и Ларс, худощавый бледный датский подросток с волосами по плечо, носивший
забытые европейские футболки тяжелого метала, был для всех как бельмо на глазу. Кроме того, ему не
удалось попасть в школьную команду по теннису.
“Я отчасти потерял интерес к теннису” – говорит Ларс. “В Америке был сильный соревновательный
дух. Примерно в это время мной завладела музыка. Я взял в аренду пару барабанов в West Coast Drums в
Санта-Ана и начал играть под свои пластинки, просто ушел в это с головой”.
Ушел с головой и стал бренчать под Diamond Head, Tygers of Pan Tang, Iron Maiden, Trespass,
Motorhead, Saxon, Sweet Savage и Budgie, буквально под каждую НВБХМ группу из существовавших.
Импортный метал, который Ларс заказывал авиапочтой из Англии, доставляли довольно долго, и к весне
81-го в силе были поездки в более авангардный район Залива в Сан-Франциско.
Ларс прочесал все полуофициальные магазины аудиозаписей с упорством ракеты с
самонаведением, и по ходу дела обзавелся связями с другими поклонниками метала. Приятель торговец
кассетами и начинающий рок-журналист Рон Куинтана оказался одним из первых.
“К весне 81-го я решил основать метал-фэнзин” – вспоминает Куинтана. “Примерно в это же время
Ларс пытался создать группу, поэтому мы постоянно бросали вслух разные названия. Его любимым
названием на тот момент было Red Vet. А на втором месте у него было Thunder and Lightning. Он
определенно искал что-то, что звучало в духе НВБХМ”.
“При этом я должен был окончить школу” – говорит Ульрих. “Так как у меня был выпускной класс,
родители не смогли притащить меня обратно в Corona del Mar, поэтому я ходил в место под названием Back
Bay High School. Это была школа для взрослых – место, где можно закончить обучение в подходящем для
тебя темпе”.
А между тем Ларс изо всех сил упражнялся в игре на барабанах, одновременно разыскивая
музыкантов-единомышленников. Его объявление весной 1981-го в лос-анджелесской газете Recycler
достигло своей цели.
 “Барабанщик разыскивает других метал-музыкантов, чтобы поджемовать песни Tygers of Pan Tang,
Diamond Head и Iron Maiden”.
Джеймс Хэтфилд, немногословный восемнадцатилетний работник фабрики наклеек из Дауни, штат
Калифорния, был одним из немногих откликнувшихся. Как и Ульрих, он сходил с ума от метала и был
помешан на идее сделать профессиональную карьеру в рок-н-ролле, особенно в свете драматичной и
беспокойной юности.
“Подростком я был участником некоторых групп” – говорит Хэтфилд. “Но у всех была одна и та же
проблема: парни, вы недостаточно хороши, а мне нужно двигаться дальше. Я старался выйти на новый
уровень, но в этих группах всегда было какое-нибудь слабое звено. Найти группу без этого звена – вот
какой была моя основная задача”.
Ответ Хэтфилда на рекламу Ульриха, и последующая джем-сессия этих двоих мгновенно привела в
действие колеса судьбы, хотя гитарист естественно не понял этого в тот момент. Хэтфилд был поражен
знаниями датчанина обо всем, что имело отношение к металу. Не произвела на него впечатление только
слаборазвитая игра на барабанах, любительская смесь из несвоевременных ритмов и обрушивающихся
тарелок. И хотя из этой первой встречи было мало пользы, Джеймс отметил про себя сверхъестественные
амбиции Ларса. Когда барабанщик позвонил Джеймсу снова в октябре 1981-го, он сообщил ему, что
получил желанное место на предстоящей пластинке “Metal Massacre” Брайана Слэгела – сборнике лос-
анджелесских метал-групп, который выпустит недавно образованный Слэгелом лейбл Metal Blade Records.
“Тебе интересно сыграть на альбоме?” – это не то, что Джеймс Хэтфилд привык слышать от
обычных “слабых звеньев”. Возможно, датский подросток с кукольным лицом и забавным акцентом
заслуживал второй попытки.
15 октября 1981-го Хэтфилд и Ульрих встретились снова, чтобы порепетировать и окончательно
записать “Hit the Lights”, навеянную НВБХМ композицию, оставшуюся после предыдущей группы Хэтфилда
Leather Charm. Песня без бюджета, записанная на четырехдорожечный Fostex, представила Джеймса
Хэтфилда на ритме-гитаре, басу и вокале, Ларса Ульриха на барабанах (он уже стал играть лучше) и
гитариста Ллойда Гранта на соло-гитаре.
В ноябре 1981-го Ульрих отдал Слэгелу не только готовую песню, но и название группы, новое для
всех кроме Рона Куинтана. “В какой-то момент мой выбор названий для фэнзина сократился до двух: Metal
Mania и Metallica” – говорит Куинтана. “И помню, как я говорил с Ларсом о том, какое из них ему нравится
больше. Он ответил: “Эм, Metal Mania звучит намного лучше”, на нем в итоге я и остановился. Он пропал
на пару месяцев, а потом позвонил и рассказал о своей новой группе Metallica”.
К январю 1982-го “новая группа” Ларса активно готовила свою дерзкую атаку на город Лос-
Анджелес, и к февралю Metallica стали квартетом: Ларс, Джеймс, басист Рон МакГовни (сосед Хэтфилда в
Норуолке, штат Калифорния) и соло-гитарист Дейв Мастейн. Вооружившись батареей свежих метал-
гимнов, группа взялась за дело, дав один из своих первых концертов для собравшихся в гимназии Ларса.
То, что неподозревающие подростки, собравшиеся там, стояли, закрыв ладонями уши, это не так важно.
Metallica обладали духом и дали серию яростных выступлений по лос-анджелесским клубам в марте 82-го,
в том числе концерты в Concert Factory, Whisky a Go Go и Radio City.
Зрители, хоть и отнеслись терпимо, не оценили новый яркий квартет. Плевать. Концерты были
постоянными, и проложили путь к следующей записи группы в июле 1982-го. “No Life ‘Til Leather”,
семипесенное демо, записанное в Chateau East Studio в Тастине, Калифорния и распространявшееся по
сети обмена кассетами, обеспечило Metallica рядовых поклонников в метал-андерграунде.
“Фактически мы были изгоями в Лос-Анджелесе” – говорит Ульрих. “Я хочу сказать, что лос-
анджелесская сцена того времени фактически вращалась вокруг чисто радийной музыки: Journey, REO
Speedwagon, Foreigner. А потом появился очевидно более острый материал типа Van Halen, Теда
Ньюджента, Kiss. Новыми группами из Лос-Анджелеса были Mötley Crüe, Ratt, Quiet Riot и сотня других
глэм-групп, которые появились вслед за ними. Очевидно, то, что мы делали, сильно отличалось от музыки
любой из них, поэтому мы чувствовали себя отчужденными и независимыми”.
Но эти чувства разобщенности быстро стали тенью прошлого. После триумфального дебюта в
сентябре 1982-го в Stone в Сан-Франциско, Metallica часто возвращались в этот город осенью, создавая
нерушимую связь с прожженным метал-комьюнити района Залива. Звукоинженер Марк Уитейкер
Exodus/Lääz Rockit был одним из первых, кто помогал разношерстной группе отбросов из Лос-Анджелеса.
 “Суть Лос-Анджелеса сводилась к имиджу и восприятию” – говорит Ульрих. “Подростки во Фриско
были более свободными мыслителями. Они хотели потусить, они хотели быть частью того, что мы делаем,
и мы завели там много друзей и связей, и нас просили приезжать и играть снова и снова”.
“А еще в это время мы с Джеймсом пытались подружиться с Клиффом Бертоном, басистом из Сан-
Франциско, которого мы видели вживую с группой Trauma и уговаривали его присоединиться к Metallica”.
Эволюционировав от МакГовни, Ульрих и Хэтфилд были сражены выступлением Бертона в Trauma
осенью 1982-го в лос-анджелесском Whisky a Go Go, увидев в басисте потенциальный катализатор, который
превратит их группу из обычного оружия в полноценную атомную силу. “Тут раздался шум, единственный
прожектор освещал копну его рыжих волос, мы просто поверить не могли своим глазам” – вспоминает
Хэтфилд. “Я сказал: “Этот чувак, он вообще басист? Только послушай его! У него педаль квакушка, и он
играет на басу как на гитаре!” У нас просто челюсть отвисла до самого пола. Это было что-то вроде: “Окей,
нам нужен этот парень. Он нужен нашей группе. Он просто уникален”. В тот момент мы даже не имели
представления, насколько он крут как личность. Мы просто видели то, что видели, когда он играл, и это
было невероятно”.
Клифф Бертон присоединился к сан-францисской Trauma в 1982-ом. С музыкальной точки зрения
группа колебалась между тяжелыми звуками из района Залива и более коммерчески ориентированными
группами Лос-Анджелеса. К счастью для Metallica, Клифф был недоволен все более классическим
направлением, в котором развивалась его группа, и уже подыскивал более зеленые музыкальные
пастбища.
Вскоре ему предложили освобождающееся место басиста в Metallica. Одна проблема: Клифф
ненавидел Лос-Анджелес и был менее чем восторжен перспективой стать участником тамошней группы.
Кроме того, у него была основная работа.
Вспоминает Дейв Донато: “Когда началась вся эта движуха с Metallica, они пытались убедить
Клиффа переехать в Лос-Анджелес. А он им: “Чувак, эти дебилы реально думают, что я перееду? Меня
недавно повысили на прокатном дворе. Я зашибаю по четыре с половиной баксов в час!”
Но нельзя сказать, что Клиффа не интересовала Metallica. Он заценил их выступления в Сан-
Франциско в ноябре 1982-го с местными друзьями Джимом и Лу Мартином и Дейвом Донато.
“Впервые мы услышали Metallica на старой говенной демке, которую нам включил Клифф” –
вспоминает Донато. “Джимми (Мартин) сказал Клиффу: “Слушай, чел, у этой долбанной группы нет
будущего”. А потом Клифф отвез нас заценить их в Сан-Франциско в клубе Stone. И тут уж мы обратили на
них внимание и сказали себе: “Ничего себе, да эти парни не шутят”. Они были реально хороши”.
“Первые джемы с Клиффом Бертоном проходили в гостиной дома у Марка Уитейкера” –
рассказывает Ларс. “Звук с Клиффом был просто потрясающим”.
“Мы джемовали с Клиффом и вдруг почувствовали общий дух” – добавляет Джеймс. “То, что он
вытворял в “Seek and Destroy” было чем-то невероятным. Такого раньше не было. Он был опытным
музыкантом. Он много упражнялся, от него у нас просто рвало крышу”.
К декабрю 82-го Джеймсу и Ларсу стало предельно ясно, что если они хотят видеть Клиффа
участником своей группы, то им придется переехать в Сан-Франциско. Они чувствовали себя
отверженными в Лос-Анджелесе, и так как Клифф настаивал на том, что группа должна переехать на север
к нему, Metallica за минусом Рона МакГовни упаковала свои вещи и отправилась в район Залива в первую
неделю января 1983-го.
Объясняет Ларс: “Марк Уитейкер предложил нам с Джеймсом свободную комнату в доме, который
он арендовал. Дом располагался по адресу 3132 Carlson Boulevard в Эль-Серрито. Клифф очевидно
собирался жить у себя дома с родителями, а Дейв в итоге жил в комнате над гаражом бабушки Марка
Уитейкера в Окленде”.
“С музыкальной точки зрения все стало куда серьезнее, когда Клифф стал участником группы” –
рассказывает Брайан Лью. “Он был старше и был более зрелым, чем остальные, но не перегибал палку. Он
как бы привнес новый уровень концентрации. Он был спокойным. В нем был силен дух района Залива, эта
фишка в духе “следуй потоку”. Он был открыт ко многим вещам, многим стилям музыки. Он слушал панк.
Он слушал классику. Он слушал Thin Lizzy. Он слушал все подряд, и все эти кусочки и фрагменты
привносил в Metallica. Он был большим экспериментатором”.
Привыкший к тому, что его креативность сдерживается менее прогрессивными коллегами по
группе, Клифф увидел, что Metallica приняли его музыкальную эклектичность. Как утверждает Джеймс,
отношение было в духе: “Возьми свою педаль квакушки, все свои эффекты и делай свое дело!”
 “Клифф был сам по себе” – говорит Гаральд Оймэн, друг из района Залива. “Ему было насрать, что
о нем думали остальные. Он постоянно носил джинсы-клеш. Его постоянно донимали этим: “Чувак, эти
штаны стары как мир”. Но Клиффу было просто похуй. Без сомнения, он научил этому и своих коллег по
группе. Просто будь собой и никого не слушай”.
“Мы почти сразу стали учиться у Клиффа” – говорит Джеймс. “Идеи, которые выходили далеко за
его познания в музыке и его разносторонность. Мы узнали о духовном единстве, о том, как уметь постоять
за себя. Ты можешь оставаться уникальным человеком и не относиться к людям как мудак. Ты можешь
выделяться в толпе, но не иметь при этом ирокез и не иметь странный вид. Просто будь собой. И Клифф
был таким. Он был очень сильным человеком”.
Уникальным. Сильным. Скромным. Даже в 1986-ом, когда Metallica стали вероятными
претендентами на трон хэви-метал, Клифф по-прежнему жил с родителями в крошечной квартире в Кастро
Вэлли, рабочем пригороде Сан-Франциско. Со стороны Клиффа было бы неблагоразумно снимать квартиру,
проводя столько времени на гастролях. Что более важно, Джен, мама Клиффа, учительница детей с
особенностями развития, и отец Рэй, инженер калифорнийского отдела перевозок, были самыми крутыми в
мире родителями, поэтому у него никогда не было планов уезжать из дома.
“Джен посещала как можно больше концертов Metallica” – вспоминает Корин Линн, девушка
Клиффа. “Она сильно помогала Клиффу и с восторгом относилась к группе. “Эти парни очень хороши,
очень хороши”. Вот что она всегда говорила. Или “Мне плевать, что говорят другие, тебе необязательно
быть молодым, чтобы любить их музыку”. Просто всякие прикольные фразы вроде этой. Она была не
просто милой женщиной. Рэй тоже был фантастическим человеком. Он уходил утром на работу в защитном
шлеме и с ланчбоксом. Он был очень умным, работящим человеком”.
Клифф Бертон родился 10 февраля 1962г. Это младший из трех детей Джен и Рэя (сестра Конни
старшая, Скотт был средним). Исключительно яркий ребенок Клифф маршировал под ритм другого
барабана, по воспоминаниям других, развиваясь под воспитанием и при поддержке своих родителей. Хоть
и не будучи предрасположенным к учебе, Клифф успевал в школе. Он играл в качестве любителя в
бейсбольной Малой лиге, но, как его друг Дейв Донато быстро отмечает, “был неуклюжим практически во
всем, кроме игры на басу”.
Жадный читатель, который ребенком буквально проглатывал книги для взрослых, Клифф к средней
школе стал сведущим в совершенно другом лексиконе – музыке. Он погружался в звуковые ландшафты
пластинок, которые принадлежали им со старшим братом Скоттом: Боб Дилан, Yes, Thin Lizzy. Все они
постоянно крутились на вертаке братьев, объединив их в общей любви ко всему рок-н-ролльному. У Рэя
Бертона был значительно более мягкий вкус, но он разделял любовь сыновей к музыке.
“По вечерам Рэй сидел и включал нам джазовые пластинки” – говорит Корин Линн. “У него был
музыкальный слух. Он мог объяснить самые разные стили и тактовые размеры”.
Клифф брал уроки фортепиано и изучал теорию музыки. Он играл в карты, смотрел футбол с Джен,
и наслаждался рыбалкой с семьей по выходным. Во всех смыслах Бертоны были обычной семьей в обычном
городе, где почти ничего не происходило, пока в мае 1975-го Скотт в возрасте 16 лет не скончался
скоропостижно от аневризма сосудов головного мозга. Клиффу было тринадцать. Подавленный горем, он
почти не упоминал о Скотте в дальнейшем, предпочитая тишину над внешним проявлением эмоций.
“Когда мы тусили с Клиффом, нашими приятелями были не другие 12, 13-летние подростки. Это
был Скотт и его друзья” – рассказывает Майк “Паффи” Бордин, школьный друг Клиффа (и будущий
барабанщик Faith No More). “Им было по 17, 18 лет, и мы равнялись на них. Мы слушали их музыку. Мы
говорили как они. Мы одевались как они”.
Клифф продолжил одеваться как Скотт, даже после того, как мода середины 1970-х давно осталась
в прошлом. Вероятно, это был своеобразный способ сохранить память о брате, привязав свой наряд к
веселым сельским подросткам, которых он знал ребенком. Эта потеря бесспорно изменила цели Клиффа,
уведя его в сторону от “всей прочей херни, которую предлагает жизнь”, как он позже утверждал.
“Однажды мы с Клиффом сидели в его спальне” – говорит Бордин. “Он повернулся ко мне и сказал:
“Я начну играть на басу”. А я ему: “А я начну играть на барабанах”. И мы оба приступили к делу
практически мгновенно. Когда мы джемовали, от нас уходил весь негатив, который мы ощущали”.
Подростки взялись за дело без промедления, репетируя свои любимые песни день за днем дома у
Паффи или на крошечном заднем крыльце Бертона: “The Jean Genie”, “You Really Got Me”, “Machine Gun”.
 “Хендрикс, я почти уверен, заставил Клиффа применять всякие эффекты” – говорит Бордин.
“Квакушка и гитарный процессор. Мы играли песни из коллекции пластинок Скотта: “Bridge of Sighs”
Робина Трауэра, “Dark Side of the Moon” Pink Floyd.
Вспоминает Рэй Бертон: “Прошло не так много времени, после того, как Клифф стал играть, и тут
он говорит нам с матерью: “Думаю, что смогу зарабатывать на жизнь игрой на басу”. Ему было всего 13, но
он знал, чем хочет заниматься, и тогда мы с матерью записали его на уроки. Черт возьми, он сменил
немало учителей. Он говорил: “Пап, они просто ничему меня не учат”. Мы прекращали, находили
очередного, и все повторялось. Через некоторое время мы нашли учителя по имени Стив Доэрти, и тут
Клифф раскрылся. Стив наставил Клиффа на путь истинный и обучил его классической музыке, чему
другие не обучали. Стив открыл Клиффу глаза на другие музыкальные жанры, которые тот внедрил в хэви-
метал: Бетховен, Бах. Клифф приходил домой и говорил: “Бах – это Бог”.
В 1979-ом Клифф стал участником кавер-группы Джима Мартина EZ-Street, выступая в школьных
гимназиях и на пивных вечеринках в окрестностях города. Периодические концерты в International Café в
Беркли приносили группе по четыре сотни баксов за вечер, что в 1980-ом было слишком хорошо, чтобы
быть правдой.
Agents of Misfortune стали следующей музыкальной группой Клиффа. Это было трио, где Клифф
играл на басу, Джим Мартин на гитаре, а Дейв Донато на барабанах. Уйдя от звуков классического хард-
рока, EZ-Street, группа сосредоточилась на химически индуцированных спейс-рок джемах – более мрачных,
тяжелых композициях, которые будучи свободными и полунесвязными, отправили молодого басиста в
судьбоносное музыкальное направление, которое в итоге привело его к Trauma, и дальше. Но все это будет
только через несколько лет. А тем временем Клифф приятно проводил время дома в Кастро Вэлли:
рыбалка с Джимом и Дейвом, играл в Joust на местном аркадном автомате и джемовал с Паффи в сарае их
друга Джадда Жирарда в Cole Canyon. Друзья помнят, что подростком и, само собой, взрослым, Клифф
был очень уникальным, преданным и непоколебимым. У него было непоколебимое чувство целостности, у
него были сильные моральные принципы.
“Клифф казался старше своих лет” – говорит Корин. “Думаю, правильнее сказать, он был
методичным. Клифф был очень методичен в том, как он говорил и как двигался. Он четко контролировал
себя. Многие люди из местной хэви-метал сцены были тупыми, типа трясли башками, очень быстро
говорили и перескакивали с темы на тему. Они больше болтали, чем слушали, а Клифф слушал больше,
чем говорил. Когда с ним кто-то говорил, он слушал, что ему говорят. Он концентрировался на говорящем.
Его глаза не блуждали по комнате в поисках тех, с кем еще можно поболтать. Он был не таким”.
Интеллектуальный, вдумчивый, эффектный парень, но на сцене это был одержимый человек, он
атаковал свой бас в первобытной металической ярости. По словам тех, кто его знал, Клифф Бертон был
загадкой. Он был таким же разносторонним, как и композиции, которые он написал и исполнил. Он был
одновременно дружелюбным и общительным, но потом, как отмечает Дейв Донато “чертовски мрачным
подростком”, энергичным, но спокойным, сосредоточенным и при этом спонтанным.
Неотвратимо заинтересованные своим чудаковатым, сверхъестественно талантливым новым
басистом, Ларс и Джеймс не теряли времени на то, чтобы уговорить Клиффа войти в состав Metallica. Его
дебютное выступление с группой состоялось 5 марта 1983 в клубе Stone.
“Metallica всегда были спортивной машиной без тормозов” – говорит Брайан Лью. “Теперь, когда
Клифф был в группе, они больше напоминали спортивную машину под управлением профессионального
водителя. То есть они стали намного лучше управлять своей энергетикой”.
“Мы только-только начали играть с Клиффом, и тут звонит телефон” – вспоминает Ларс. “Это был
продюсер/менеджер Джонни Зазула. Он сказал: “Я слышал вашу демку. Вот тысяча долларов. Бросайте
свои пожитки в грузовик и приезжайте в Нью-Йорк”.
“Эм, окей”. Мы не сидели и не спрашивали себя: “Ехать нам к Джонни Зи, который ничего толком
не сказал, или ждать другого парня, который когда-нибудь появится и заставит подстричь волосы и писать
короткие трехминутные песни?” На тот момент другого парня не было, и мы не были уверены, что он
вообще когда-нибудь появится.
В апреле 1983-го Metallica отправились в путешествие через всю страну: Ларс, Джеймс, Клифф,
Дейв и Марк Уитейкер. Последний взял на себя роль основного водителя, пока группа тряслась в темном
грузовом отсеке фургона. Хорошего было мало. Пьянки, драки и в целом неадекватное поведение
характеризовало поездку группы в три тысячи миль на восток в Нью-Джерси. Миссия Metallica: подписать
контракт с недавно образованным лейблом Джонни Зазула Megaforce и записать свой дебютный альбом
“Kill ‘Em All” в Music America Studios в Рочестере, Нью-Йорк. Зазула, который прежде ни разу не видел
группу, попросил нью-йоркских металистов Anthrax принять Metallica в комьюнити Восточного побережья.
“Джонни Зи сказал: “Эта группа Metallica едет в Нью-Йорк и собирается записать альбом” –
вспоминает Скотт Иэн, гитарист Anthrax. “Помню, я тогда сказал ему: “На каком лейбле?” А он: “Я создаю
свой собственный, потому что включал их демку лейблам звукозаписи, и народ либо затыкал уши, либо
советовал мне убираться из офиса ко всем чертям”. Он сказал: “Я поселю их в Music Building, где вы
репетируете”. Думаю, что идея заключалась в том, что Metallica должны были закончить работу над
песнями перед тем, как ехать в Рочестер на запись. А я такой: “Погоди-ка минуту. Они остановятся в Music
Building?” А он: “Ага. У нас нет денег на отели!”
Расположенное в Ямайке, Квинс, кишащее крысами здание Music Building предоставляло группам
отдельные помещения для репетиций, с доступом 24/7 и дешевой арендой.
“Metallica приехали в Нью-Йорк, и им пришлось жить в этой дыре” – рассказывает Иэн. “Они спали
на упаковочной таре. Там не было ни душа, ничего, только общественные ванные на каждом этаже с
холодной водой, и все. Мы приводили их к себе домой, чтобы они могли хотя бы принять душ”.
“Помню Клиффа с упаковкой хот-догов Oscar Mayer. Это полуфабрикаты, то есть можно есть их
холодными, но мы подарили им тостер, чтобы они могли хотя бы греть эти хот-доги”.
Пребывание Metallica в Нью-Йорке обрело едва ли не легендарный статус.
Соло-гитариста Дейва Мастейна, всегда пьяного и очень агрессивного, уволили вскоре после
приезда группы. Идея пригласить Керка Хэмметта уже витала какое-то время еще со времен Ларами,
Вайоминг, откуда Марк Уитейкер впервые позвонил гитаристу Exodus с платного телефона во время
путешествия группы на восток.
На дворе было 1 апреля и, ясное дело, Керк воспринял звонок как шутку. В конце концов Metallica
были самой яркой новой группой в Северной Калифорнии. Но звонки продолжали поступать, и примерно 15
апреля Керк Хэмметт, на тот момент двадцати лет от роду, впервые покинул Калифорнию и приехал в Нью-
Йорк, чтобы порепетировать и отыграть три концерта с Metallica, после чего присоединился к группе в
студии 10 мая.
“Kill ‘Em All”, записанный за две недели при низком бюджете в 15 тысяч баксов, был выпущен
новоиспеченным лейблом Megaforce Records Джонни Зазула 25 июля 1983-го. Зазула, у которого не хватало
возможностей, чтобы продвинуть пластинку за океан, договорился с британским рок и метал-лейблом Music
For Nations о печати и дистрибуции “Kill ‘Em All” по Европе, где Metallica и было место, и чем раньше, тем
лучше. Тем временем пластинка к концу года пластинка наберет внушительную цифру – 30 тысяч копий.
Неплохо для начинающего лейбла вроде Megaforce. Очень неплохо для горстки прыщавых подростков с
немытыми волосами, которые проехали тридцать тысяч миль в грузовике U-Haul, чтобы его записать.
“После того, как Metallica записали “Kill ‘Em All”, они почти все время были у меня (в Олд Бридж,
Нью-Джерси), пока не отправились в тур с Raven” – рассказывает Джо Чимиенти, друг Зазула. “Они
проехали все Штаты в доме на колесах, и это было просто ужасно. Очень низкий бюджет”.
Скажем лучше, что у них вообще не было бюджета. При помощи донельзя минимальной команды,
состоящей из приятелей Дейва Маррса и Марка Уитейкера, группа отправилась в путь 27 июля – к черту на
кулички по Штатам в старом доме на колесах, где в перерывах между концертами группа и техническая
команда едва сводили концы с концами. Нью-Йорк, Иллинойс, Арканзас, Техас. Фургончик катился все
дальше, зачастую с горящей лампочкой, пока промоутер не раскошеливался после концерта, и команда
могла снова залить бак. Или может наполняла его только наполовину, если парни на борту чувствовали
потребность в еде. Все это напоминало жизнь в духе “пан или пропал”, так как ни у кого не было денег,
чтобы вернуться домой, если дорога заведет их далеко на юг. Единственное, что оставалось – отправиться
в мрачные глубины американской андерграундной метал-сцены, где кабаки вроде Rathskeller в Бостоне,
клубы с потолками в восемь футов высотой и вечно засоренными туалетами, были обычным делом.
“Везде, где мы были, все было круто” – вспоминает Джеймс Хэтфилд. “Боже, мы были в этом
автобусе с Raven и техниками и путешествовали по стране в туре “Kill ‘Em All for One”. Это было нечто
вроде: “Это круто. Мы добились своего!”
Высказывание Хэтфилда без сомнения усилилось в сентябре 1983-го, когда тур с Raven подошел к
последней триумфальной остановке в клубе Stone в Сан-Франциско. Metallica впервые появились дома
спустя почти полгода, Керк Хэмметт впервые был дома как участник Metallica. И впервые все четыре
участника классического состава группы стояли вместе в грязном гараже на заднем дворе по адресу 3132
Carlson Boulevard. Они писали музыку, репетировали, в общем притирались друг к другу.
 Несмотря на дух братства, Керк все еще нащупывал себя, ведь на него обрушилась новая роль
выдающегося шреддера Metallica. Он обожал свою новую группу, но на гастролях тосковал по дому.
Решение: убедить приятеля гитариста и лучшего друга со школы Джона Маршалла сопровождать Metallica в
следующем этапе тура Kill ‘Em All.
“Керку каким-то образом удалось уговорить остальных сделать меня гитарным техником” – говорит
Маршалл. “Дело было ближе к концу 1983-го. Марк Уитейкер был звуковиком, а Дейв Маррс отвечал за
барабаны, мы трое были командой”.
“В декабре 1983-го мы дали пару концертов в Милуоки, а потом жили на Восточном побережье (с
Джо Чимиенти в Нью-Джерси). Мы собирались в первый европейский тур в феврале 1984-го, и дали пару
концертов на северо-востоке”.
“В Бостоне обокрали грузовик U-Haul, принадлежавший группе” – говорит Метал Джо. “Так
получилось, что роуди забрали в отель гитары, а все остальное украли: барабаны, усилители. Группа была
просто разбита. Оборудование было всем для парней. У них больше ничего не было”.
Разбитые, но не сломленные Metallica двинулись дальше.
“Они были очень выносливыми” – продолжает Метал Джо. “Ехать в первый европейский тур всего с
двумя гитарами и басом – так поступают мужики со стальными яйцами. Одна надежда, что народ одолжит
им нужное оборудование по приезду в Европу, так в итоге и вышло”.
Выступая на разогреве у Venom в туре “Seven Dates of Hell”, Metallica отправились в свое
торжественное европейское путешествие 3 февраля 1984-го. Они выступили в Швейцарии, Германии,
Италии и Франции. Европейские фэны все скушали и попросили добавки.
Понимая, что им требуется еще одна пластинка, и надо ковать железо, пока горячо, но не имея
средств чтобы вернуться домой в перерывах в европейском туре, группа выкроила время на запись второй
пластинки будучи за океаном.
“В Копенгагене была одна знакомая мне студия под названием Sweet Silence” – рассказывает
Ульрих. “Продюсером ее был парень по имени Флемминг Расмуссен, и все пластинки, которые он
продюсировал, имели совершенно инновационный звук, там мы и записали “Ride the Lightning”.
Фактически, мы жили в студии три недели (начиная с 20 февраля 1984-го), потому что не могли себе
позволить отель”.
Несмотря на мизерный бюджет на запись, Metallica во всех смыслах были на мели. Пища, которую
регулярно приходилось готовить жене Расмуссена во время создания пластинки, практически
отсутствовала на гастролях. Как не было ванных, отелей, душей и кроватей.
“Еда – вероятно самое сложное, без чего не обойтись” – рассказывает Маршалл. “Промоутер
подкидывал нам максимум банку арахисового масла и булку хлеба. Или упаковку из шести банок теплого
пива. Иногда мы приезжали на концерт, а там не было еды вообще. Ни у кого не было налички. Не было
суточных. Было жестко. Если нам везло, то в гримерке стояла тарелка с дешевой едой из супермаркета.
Одна тарелка на восьмерых”.
Несмотря на недостаток дохода, говорит Керк, “мы извлекали выгоду из поддержки фэнов”. Эта
поддержка была заметно более сильной в марте, когда группа приехала в Лондон на концерты в
легендарном клубе Marquee. Зрителей было больше, они были громче, и они съезжались в клуб как
сельские жители в фильме про Франкенштейна. Рок и метал-журналы тоже стали включаться в
происходящее, особенно после релиза “Ride the Lightning” 27 июля 1984-го.
Европа въехала быстро.
Единственная проблема была в том, что затраты на производство пластинки на десять тысяч баксов
превысили бюджет Metallica, затраты, которые Megaforce были едва по карману. Разочарованные
соответствующим недостатком рекламной поддержки для пластинки, Metallica решили разорвать связи с
Зазула как только появится такая возможность.
Ждать пришлось недолго.
Мощная менеджерская компания Q Prime была в поиске. Не так давно компания обеспечила Def
Leppard мультиплатиновый статус, Dokken демонстрировали схожий потенциал. Теперь Q Prime собирались
расширить свою хард-рок клиентуру. Дела быстро шли в гору у основателей: бывшего агента по поиску и
продвижению в Mercury Records Клиффа Бернштейна и бывшего гастрольного бухгалтера Aerosmith Питера
Менша. Мужчины были полными противоположностями: Менш был резким и агрессивным, а Бернштейн
утонченным и сдержанным. Однако вместе они создавали динамику по типу инь-ян, способную выводить
новые талантливые группы на новый уровень.
 Бернштейн услышал о группе новичков из района Залива, которые создают волны на метал-сцене от
Дейва Шульпса, который вел синдицированное радиошоу в Нью-Йорке под названием Metal Shop. “Он
сказал: “Есть что-то в этой группе Metallica, о которой болтают подростки” – вспоминает Бернштейн. “У них
есть альбом под названием “Kill ‘Em All”, и я получаю много звонков по нему”.
Прилетев из своего дома неподалеку от Нью-Йорка, чтобы повидать Менша в Лондоне где-то в
середине июля 1984-го, Бернштейн убедил своего партнера, что им следует обратить внимание на это
новое явление.
“Мы вошли в магазин и увидели около четырех человек у прилавка” – рассказывает Бернштейн.
“Двое из них были в самодельных футболках Metallica. Мы подумали: “Окей, это должно быть знак”. Я к
тому, насколько нужно быть умным, чтобы понимать, что происходит вокруг? Мы купили копию “ Kill ‘Em
All”, послушали ее в квартире Питера и подумали: “Окей, в этих ребятах что-то есть. Это не то, к чему мы
привыкли, но в них определенно что-то есть”. Тогда Питер позвонил Джеффу Бартону, на тот момент
редактору Kerrang! и спросил: “Что ты знаешь о Metallica?”
“Они просто охуенны”.
“У них есть менеджер?”
“Да, но я слышал, что они ищут кого-нибудь другого”.
Джефф сказал: “Скажу тебе так. У меня есть номер телефона. Давай я позвоню и скажу тебе,
интересно ли им это”. И Питер позвонил по этому номеру и оставил Ларсу сообщение.
“Через час мы с Питером сидели в его квартире, и тут звонит телефон. Это был Ларс: “Парни, вы
просто офигенны! Def Leppard это улет!” Он был очень энергичен. Это было что-то вроде: “Окей, хорошо,
фантастика. Так какова ваша история?” Он нам немного рассказал о группе, что у них есть менеджер, но
они рассматривают его замену. Он сказал: “В августе мы выступаем в Нью-Йорке, в Роузленд”. А я:
“Отлично, я приду на концерт для встречи с вами”. Вот так все и было”.
Концерт в Роузленд, который вскоре станет легендарным, состоялся 3 августа 1984-го. Metallica,
Anthrax и Raven выступали на одной сцене, превратив некогда изящный зал в бойлерную с кипящей метал-
яростью.
“Билеты на шоу расхватали заранее” – говорит Скотт Иэн. “3500 билетов, что многое говорит о том,
какой стала сцена”.
По отзывам, концерт в Роузленде стал началом волны трэш-метал. Или как отмечает Скотт Иэн
“взрывом, который создал огромную волну”.
“Я пришел на концерт в Роузленде. Народ просто на головах ходил” – говорит Клифф Бернштейн.
“Подростки были просто без ума”.
“Я пошел за кулисы и представился Metallica, и мы немного поболтали”. Я сказал: “А почему бы
вам не приехать завтра ко мне в Хобокен, чтобы мы могли поговорить в более цивилизованном месте?”
“На следующий день они приехали, и я стал задавать вопросы. Они рассказывали мне о том, как
тяжело им было в первые годы. Я подумал, что они крутые ребята, и делают то, чего не могут другие. Для
меня это было очень волнительно, и тогда я позвонил знакомому адвокату в Лос-Анджелесе, Питеру
Патерно. “Эй, у этих парней есть менеджер. Мне бы не хотелось, чтобы меня обвиняли в том, что я ворую
тех, у кого есть контракт, но раз они заинтересованы в поиске нового менеджера, будет нормально, если
они поговорят с тобой, и ты дашь им совет?”
Затребовав полузабытый правовой прецедент из Калифорнии, Патерно нашел лазейку в законности
управленческого договора Зазула с Metallica (группу защищали законы штата Калифорния, хотя их
менеджер жил в Нью-Джерси).
“Фактически” – рассказывает Бернштейн, “у Джонни была нищая и несчастная группа. Metallica
хотели заполучить крупные лейблы звукозаписи. За кулисами ждали Q Prime. Он не хотел передавать
управление, но ему возможно пришлось бы пойти в суд, потратить все деньги и все потерять, если не
пойдет на мировую, что в итоге и произошло”.
Теперь, когда группа освободилась от Megaforce, Бернштейн попросил Микаэля Алаго,
представителя отдела по поиску и продвижению артистов из Elektra, подписать с ними контракт. Алаго
присутствовал на триумфальном концерте в Роузленде, и дополнительный стимул ему не требовался.
“Президентом Elektra Records был Боб Краснов” – объясняет Бернштейн. “Он сказал мне: “Микаэль
хочет подписать Metallica. Что думаешь?” Я ответил: “Да, ты должен это сделать. Это мастхэв”. Он сказал
мне: “Я не стану их слушать, но у них самое лучшее название из тех, что я слышал в жизни”. А я: “Ага, оно
просто превосходно”. И Metallica подписали контракт с Elektra примерно в то же время, когда мы с
Питером подписали с ними контракт в качестве менеджеров”.
К осени 1984-го Q Prime договорились о паре-тройке сделок на мерч для своих новых клиентов,
которые обеспечили безденежных музыкантов необходимой им ликвидностью. Не менее важным было
ощущение законности, которые договоры дали группе. Они больше не скребли по сусекам в музыкальной
сфере, а пожинали плоды покровительства мейджор-лейбла.
“Помню, как сказал своему отцу: “Знаешь, вероятно этой группе не достанется радиоэфира, но они
принесут нам кучу денег” – говорит Бернштейн. “А он: “Не понимаю, как это возможно”. А я: “Это
исключение из правила. Вот так. Я чувствую это”.
В ноябре 1984-го Metallica совершили триумфальное возвращение в Европу с целью гастролей
длиной в месяц по небольшим клубам и мьюзик-холлам. Группа, по словам журнала Circus,
“соответствовала репутации самой быстрой группы по эту сторону от бура дантиста”.
Джеймс Хэтфилд, Ларс Ульрих, Клифф Бертон и Керк Хэмметт возглавили андерграундное метал-
движение. И хотя звезда Metallica находилась на небосклоне задолго до того, как на арене появились Q
Prime и Elektra, их участие определенно сделало приятнее миссию группы по “всеобщему сокрушению”.
“Мы так привыкли ко всему жесткому, что реагировали на новое в духе: “Эй, ничего себе! Автобус с
кроватями!” – говорит Хэтфилд. “Мы начали получать суточные. Немного, около десяти баксов в день, но
это было здорово”.
“Все вдруг стало лучше: лучше залы, лучше условия, масштабнее выступления” – говорит Джон
Маршалл. “А еще у нас гастрольным менеджером был Роберт Аллен, брат Рика Аллена, барабанщика из Def
Leppard”. (В марте 1985-го гастрольным менеджером стал Бобби Шнайдер).
Тур “Ride the Lightning” отметил приход двух важных личностей в стан Metallica: гитарный техник
Энди Бэттай из Шеффилда, Англия, и звукоинженер Большой Мик Хьюз, родом из Бирмингема неподалеку.
Недавно усиленная команда мгновенно стала давать более качественные выступления. Само собой, лучшие
выступления подразумевали более восторженную народную молву среди фэнов, что в свою очередь
привлекло больше народу.
“Я впервые увидел, как фэны выстраиваются в очередь перед концертом группы, о которой
широкая общественность никогда и не слышала” – говорит Большой Мик. “Я хочу сказать, офигеть. Они не
имели коммерческой поддержки, у них был нулевой радиоэфир, и при этом собирали клубы в Европе”.
Metallica продолжили идти по этому пути с января по март 1985-го, на этот раз ради тура с
аншлагом по Северной Америке в компании с W.A.S.P. Это была идея Бернштейна и Менша организовать
тур с участием групп, которые они видели более менее как равных – тур двух хедлайнеров.
“Менеджер W.A.S.P. сказал: “W.A.S.P. должны закрывать выступление” – вспоминает Бернштейн”.
“Они реальный хедлайнер, потому что у них есть хит”. А я ему: “Окей, дело ваше”. Я согласился, потому
что в глазах многих Metallica были аутсайдерами, что здорово для имиджа. Они считались “группой из
народа”, и мы выиграли за счет того, что не получали места в радиоэфире и не стали выпускать
музыкальные клипы. Мы использовали то, что обычно считалось отрицательным с точки зрения рекламы и
повернули это в свою пользу.
“Мы определенно не мечтали, что нам предложат стадионный тур сразу после тура по клубам. Мы
действовали нестереотипно. Мы подумали: “Окей, когда выйдет следующая пластинка, все будет точно так
же”.

6:41. Автобус Metallica громыхает на юг в сторону сельского муниципалитета Лёнгби, где густые
хвойные леса, являющиеся отличительной чертой E4, уступают открытым полям, усеянным зарослями
сосны и березы. Если б Ларс Ульрих не спал, то ландшафт без сомнения стал бы казаться ему все более
знакомым. Конечно, он был там, когда ему пришлось лететь в Копенгаген сразу после концерта в
Hammersmith, когда остальные парни остались в Лондоне в целях необходимого отдыха и восстановления.
Соответственно, он пропустил все веселье на паромной переправе в Дувре вечером 22-го. Просторный
двухярусный гастрольный автобус, который возил группу по Великобритании, оказался чересчур высоким,
чтобы поместиться на корабль, и пришлось взять другой автобус, одноэтажный. Это как раз та вещь,
которая делает гастроли гигантской занозой в заднице, особенно для техников: опоздать на паром и
перетаскивать свой багаж из одного автобуса в другой, когда остальные зависают с пивом или косячком
или врубили какие-нибудь песни в хвосте автобуса. (Когда Ларс поблизости это U2, когда его нет – Rolling
Stones).
Плюс еще и новый водитель.
Гребаный паром. Если не принимать во внимание преждевременный выброс крабов, которыми
кишел автобус неподалеку от Дублина, то двухярусный автобус обеспечивал куда более комфортную
поездку. Почти никто ничего не помнит об этом водителе.
Но все запомнят этого нового водителя.
В какой-то момент вечером 22 сентября или более вероятно утром 23-го новый одноэтажный
автобус Metallica съехал с парома во Франции, подобрал Ларса (скорее всего в Копенгагене) и отправился
на север к Швеции.
Ларс обожает находиться в Европе, особенно в Дании, где у него есть возможность побыть с семьей
и друзьями и вернуть утраченное чувство дома, которое он потерял после переезда в Калифорнию. На
концерте в Копенгагене он без сомнения столкнется с Флеммингом Расмуссеном, возможно даже с
парнями из Mercyful Fate, если те вернутся со своего недавнего тура по Штатам. Клифф и Керк планируют
пригласить парней из Anthrax на 28-е, в выходной. Единственной предполагаемой проблемой может стать
огромный долг перед отелем SAS Hotel в Копенгагене. Проведя там несколько месяцев на записи “Master of
Puppets”, Ларс избежал внушительного счета на непредвиденные расходы, который он не был готов
оплачивать ни при каких обстоятельствах. “Это был счет на сумму 25 тысяч баксов или около того” –
говорит он. “И я такой: “Ох, ага, эм, погодите минуту”, а потом выбежал за дверь”. При некотором
везении менеджмент сможет все разрулить. Если нет, кому-то придется искать эти деньги у себя в
кармане. К черту все. Все это часть веселья. Metallica вам не Mötley Crüe. Metallica – это группа парней 20
лет с небольшим, которые не чувствуют ответственности перед реальным миром. Ларс рассказывает о
тогдашнем импульсивном поведении группы: “Ты ехал в город, разносил все, и оставлял после себя следы
разрушений”.
Но одними играми и весельем все не кончилось. То обстоятельство, что Ларс был гражданином
Дании в американской группе, создало барабанщику немало проблем, с которыми Бернштейну и Меншу
регулярно приходилось разбираться – неопровержимое доказательство обширных связей парочки и
способности видеть намного дальше концертных залов Европы и Северной Америки. Просроченные визы,
временная депортация и валидольная повестка из датских вооруженных сил. Последнее обстоятельство,
как объясняет друг Дэн Райли, “это то, что Ларс забыл утрясти при переезде в Штаты. Он сказал только:
“Мои адвокаты работают над этим вопросом”.
Час от часу не легче что для группы, что для менеджмента, который вечером 22 июля 1986-го
получил самый аномальный сигнал SOS от Metallica, на этот раз из Герни, штат Иллинойс, в разгаре тура
Metallica с Оззи.
Джеймса Хэтфилда задержали представители секретной службы министерства финансов США в
чикагском парке развлечений после того, как его друг, сам того не подозревая, расплатился фальшивой
стодолларовой банкнотой. Друг Джин Амбо присутствовал при этом. “Джеймс сказал мне, что Менш был в
ярости: “Зачем ты тусуешься с этими гребаными идиотами и попадаешь в неприятности?”
“Мы отчасти гордились собой, что не были самой профессиональной организацией” – говорит
Ульрих. “Я не вижу в этом ничего плохого, но импульсивная энергетика группы отчасти распространилась
на окружающих нас людей и различные ситуации, в которые мы попадали”.
Эта импульсивная энергетика - обычное явление, когда тебе 22, ты полон жизни и реализуешь
фантазии, о которых ты мечтал сколько себя помнишь. А как быть с передрягами? В туре “ Master of
Puppets” они появлялись как волны в океане. Было слишком много выпивки. Слишком много угара!
Кроме того, в деле было замешано много амбиций, поместив Хэтфилда, Ульрих, Хэмметт и Бертона
между двух огней: желания жить в рок-н-ролльном стиле до упора, то есть пить, бесчинствовать и страдать
хуйней – и сочинять самый интеллектуальный и агрессивный метал из возможных. Фэны Metallica получат
лучшее от двух миров: впечатляющие аранжировки без лака для волос, подводки для глаз и
самовосхвалительной “позерской херни”, неотъемлемой характеристики более популярных групп
современности.
“Все, что парни делали перед объективом камеры, я и мои друзья впитывали как губка: угорали
или пристально наблюдали. Они выглядели очень комфортно в своей шкуре, и эта уверенность в себе
заставила нас равняться на них и обклеивать свои спальни их фотографиями” – рассказывает фэн Джеймс
Мешерле. “У нас было чувство, что они наши друзья. Я знаю этих чуваков. Они валяли дурака, они были
офигенны, они бывали злыми и веселыми, каждый подросток находил в них что-то свое. Mercyful Fate это
перебор. Venom выглядели так, будто вылезли из самой жопы. Maiden носили спандекс. Но в Metallica не
было притворства. Они были просто обычными парнями”.
Просто обычные парни – а потом иголка опускается на винил, и становится понятно, что они кто
угодно, только не обычные парни. Так происходит с теми, кто слышит их впервые. Metallica привлекают
тебя своим имиджем (или антиимиджем), а потом выносят тебя своей музыкой. А возможно музыка
достигает тебя раньше. Так или иначе, ты все равно увязнешь в Metallica.

6:42. Водитель, которого Эйдан Муллен помнит как “доброго, ответственного человека” начинает
уставать. Это британец лет пятидесяти и, как объясняет Большой Мик, “он совершил три или четыре 12-
часовых поездки с концерта на концерт”.
“Дело в том, что многие европейские рабочие по прожекторам не говорили по-английски, поэтому,
когда англоговорящие техники готовились к концерту, световики группы испытывали трудности в общении
с ними” – продолжает Большой Мик. “Для управления прожекторами использовались англоговорящие
водители автобусов. Проблема, само собой, заключалась в том, что водители не получали достаточно сна.
Они могли отдохнуть только после концерта, когда группа тусила с подростками, общалась, раздавала
автографы, в общем занималась своими делами. Те шли спать, просыпались, когда группа была готова
уезжать, а потом снова всю ночь вели автобус”.
Определенно не помогало делу и то, что автобус британского производства с правосторонним рулем
был предназначен для левостороннего движения. В Швеции автомобили с левосторонним рулем и
предназначены для правостороннего движения, как и в Штатах. Поэтому понятно, что ориентация водителя
искажалась, вынуждая его совершать ошибки при оценке близости автобуса к краю дороги.
Как бы то ни было, его вождение гастрольного автобуса не вызвало вопросов и, как и на любого
другого наемного рабочего, по большей части группа не обращала на него внимания. И все же Клифф
Бертон просил Стива Фоулера, представителя компании, занимающейся перевозками Metallica в Америке,
занять место водителя и возить группу по Европе. Стив – отзывчивый старый добрый чувак из Милтона,
Флорида, и все парни его знают и любят.
“Клифф разузнавал, не хочу ли я заняться этим” – рассказывает Фоулер. “Все дело в том, что мне
требовалось пройти обучение чтобы получить европейские права, а это около двух штук. Две штуки для
меня были равны 20 тысячам баксов, огромная сумма денег только ради того, чтобы иметь право на
вождение в другой стране”.
Клифф до сих пор надеется, что Стив, “Блад”, как он его называет, все-таки получит права. А тем
временем за рулем водитель из Англии средних лет, которого никто толком не знает. Пассажиры позади
него спят вот уже несколько часов: группа, гастрольный менеджер Бобби Шнайдер, барабанный техник
Флемминг Ларсен, гитарные техники Эйдан Муллен и Джон Маршалл и басовый техник Эдди Керчер.
Большой Мик, режиссер по свету Эйдан Финн и команда новеньких помощников находятся далеко позади в
своем автобусе, хоть они и покинули площадку в Стокгольме раньше группы.
“Группа отстала у концертной площадки, потому что они тусовались с подростками; общались,
раздавали автографы, в общем занимались своими делами” – рассказывает Большой Мик. “Мы уехали на
час или около того раньше группы: автобус техников, два полуприцепа (где находился свет, музыкальные
инструменты и элементы сцены), и небольшой тягач без трейлера. Мы тронулись, и через некоторое время
небольшой тягач сломался. Мы стояли у обочины: автобус техников, полуприцепы и небольшой тягач,
который мы ремонтировали”.
“И тут мы слышим, что приближается автобус группы, а потом увидели его. Мы пытались привлечь
внимание водителя, потому что для группы было бессмысленно торопиться в Копенгаген, раз мы не могли
доставить туда оборудование. Мы подумали, что он остановится и поможет нам. Мы стояли у обочины
дороги, махали руками, кричали, а он просто проехал мимо, как будто не увидел нас. И он ехал довольно
быстро. Мы подумали: “Ни фига себе, что это было, чувак?” Я к тому, что как он мог проехать мимо трех
грузовиков, автобуса и полудюжины машущих людей? А он смог. Он проехал мимо, и через некоторое
время нам удалось привести в движение тот небольшой грузовик”.
 К рассвету автобус техников также двигался на юг по E4, наиболее вероятно рядом с городом
Вярнамо, отставая от группы примерно на час.
Пассажиры на борту обоих автобусов спали, но не особо хорошо. Сорокафутовые бельгийские
гастрольные автобусы скромнее роскошных Silver Eagles, на которых группа регулярно путешествует у себя
в Штатах. Спроектированные таким образом, чтобы соответствовать узким европейским дорогам, эти
транспортные средства обеспечивают меньше удобств. Они являются переделанными пассажирскими
автобусами. Сиденья удалены и заменены запасными деревянными койками, два ряда из трех по обеим
сторонам от прохода. В общей сложности двенадцать спальных коек и комната отдыха в хвосте.
“Мой рост составляет шесть футов семь дюймов, поэтому эти койки были не особо удобными” –
рассказывает Джон Маршалл. “Фактически это полки из фанеры с краями около четырех дюймов высотой с
тонкой прокладкой из пеноматериала внутри”.
Маршалл вспоминает примерное расположение пассажиров на борту автобуса группы утром 27
сентября: “Если вы стояли в хвосте автобуса и смотрели вдоль прохода вперед, то Клифф занимал
ближайший к тебе ряд коек справа, верхнюю койку. Эйдан находился прямо под ним посередине, а
Флемминг был прямо напротив прохода от Эйдана. Я занимал центральную койку в левой части автобуса, а
Ларс, насколько я помню, был то ли прямо подо мной, то ли на ряд дальше”.
И хотя ни одна из коек не была удобной, верхняя койка обеспечивала больше места для головы, из-
за чего перед сном постоянно возникали перепалки. Раннее утро 27 сентября не стало исключением.
“Это произошло примерно через час после того, как мы выехали из Стокгольма” – вспоминает Керк
Хэмметт. “Точно не припомню, что привело к перебранке и сколько людей в этом участвовало, но это было
как-то связано с тем, что Джеймс хотел спать в хвосте. Там была койка, которую Джеймс освободил для
кого-то, и поэтому возник спор, кому там спать. По какой-то причине Клифф захотел мою койку, и я
ответил: “Ладно, будем тянуть карты”. Под рукой у меня всегда была колода карт, потому что мы с
Клиффом обожали играть в покер, покер и кункен. Я перетасовал колоду пару раз, и Клифф срезал. Такой
у нас был ритуал. Если один тасовал колоду, то другой срезал, точка. Я потянул карту первым. Мне выпала
то ли двойка бубен, то ли двойка червей. Точно не помню. Я положил колоду. Настала очередь Клиффа.
Он вытянул туз пик, высшую карту в колоде. Клифф ткнул мне пальцем в лицо и сказал: “Ха, говнюк! Я
хочу твою койку!” А я ему: “Да, окей, хорошо”. Я умею проигрывать, поэтому на этом все и закончилось. Я
пошел в свою новую койку, залез и открыл книжку Стивена Кинга, которую читал” (“Оно”, издано в
сентябре 1986г.).
Хэмметт, который также читал “Обитель теней” Питера Страуба, был заядлым поклонников
ужастиков, любителем всяких жутких вещей. Он стал им в возрасте шести лет после просмотра
“Франкенштейна” в телеверсии Universal Pictures. Прошло не так много времени, прежде чем очарованный
первоклассник станет откладывать деньги с обедов, чтобы купить журналы о монстрах в местных киосках:
“Creepy”, “Eerie”, “Monster Mania”. Для юного мечтателя книги и фильмы в жанре ужасы обеспечивали тот
же эксапизм, что он позже обрел в 13 лет, когда заинтересовался Джимми Хендриксом, Led Zeppelin и UFO
после того, как переехал со своей семьей в Эль-Собранте, пригород Сан-Франциско.
“Я был с Керком, когда он купил свою первую гитару” – рассказывает Джон Маршалл. “Это был
белый Стратокастер, и нам пришлось подстригать газоны, чтобы скопить денег, чтобы отвезти BART в
музыкальный магазин в Сан-Франциско для его покупки. Мне пришлось настраивать ее для него”.
И хотя пристрастие Керка к тяжелой музыке росло, только когда будущему шреддеру Metallica
исполнилось 15, и он уже работал по полдня в местном Burger King, он начал всерьез воспринимать свой
инструмент.
“Свой первый концерт Day on the Green я увидел в 1977-ом” – вспоминает Хэмметт. “Хедлайнерами
тогда были The Eagles. А потом следующим летом были AC/DC, Van Halen, Пэт Треверс, Aerosmith. Это было
охуенно эпично. Этот концерт изменил всю мою жизнь. Я был очень впечатлен. Помню, как побежал домой,
схватил гитару и играл на гитаре пять часов подряд. Вот тогда я начал играть на гитаре всерьез. Эти
группы оказали на меня огромное влияние”.
“Мне не хватало уверенности, чтобы играть соло, но Керк был потрясающим” – говорит Маршалл.
“Он играл все, что хотел, и неважно хорошо он это делал или нет. Он всегда пробовал новые фишки и
открывал новые вещи. Это были 70-е, поэтому мы не испытывали недостатка в хороших гитарных альбомах,
на которые можно равняться: Boston, Van Halen, Judas Priest, само собой “Obsession” UFO. Керк был
большим поклонником UFO”.
 “Поначалу Керк не был очень хорош” – вспоминает его сестра Дженнифер. Но к 1980-му Хэмметт
(непостоянный ученик гитарного виртуоза Джо Сатриани из района Залива) стал царем горы в рамках
зарождающейся сцены тяжелой музыки Сан-Франциско, достигнув невероятных уровней мастерства и
умений всего за три года. Примерно в это время расстались его родители Чефела (известная друзьям как
Сэш), филиппино-американка первого поколения, и Деннис, продавец автомобилей. По отзывам семейство
из Эль-Собранте осталось счастливым. “Там всегда было полно народу – друзей Дженнифер и Керка” –
вспоминает Маршалл. “Там всегда царила веселая и непринужденная обстановка”. Для Сэш компания
служила приятным и определенно оживленным отвлечением от недавнего разрыва, и часто по утрам можно
было найти спящими или отрубившимися друзей из зарождающегося метал-комьюнити района Залива на
полу с зеленым ворсистым ковром в телевизионной комнате. К 1984-ому Клифф Бертон стал одним из них.
“Клифф постоянно торчал у меня дома” – вспоминает Керк. “Он часто возвращался в Кастро Вэлли
и говорил мне: “Эй, чувак, можно у тебя переночевать?” Мы заезжали в магазин видеокассет, брали
напрокат пару фильмов, а потом просто сидели и пили. Разумеется, он курил сигареты, что выводило меня
из себя. Я говорил: “Клифф, надеюсь, ты не проснешься среди ночи и не станешь курить, потому что это
отличный способ спалить на хрен весь дом”.
“Помню, один раз Клифф спал в гостиной на полу” – вспоминает Дженнифер Хэмметт. “Я только
что проснулась. Я зашла и села на диван, а Клифф лежал там в спальном мешке. На нем не было рубашки,
рядом стояла бутылка пива. Он просто наклонился и открыл ее. Я спросила его: “Это что, твой завтрак?” А
он мне в ответ: “Угу. Пиво на завтрак”. Я подумала: “Ничего себе. Как можно проснуться и сразу пить
пиво?” Но в этом был весь Клифф”.

6:43. Солнечный свет набирает силу, возвращая оттенки цвета безжизненному ландшафту. Мягкий
переход от тени к свету группа на борту автобуса Len Wright крайне редко, если вообще хоть раз, видит во
время своего пути. Соответствуя своим ночным ритмам, они вероятнее всего будут спать до самого
прибытия в Копенгаген. “Мы почти стали датчанами” – рассказывает Керк о времени, потраченном группой
на запись. Являются они гражданами Дании или нет, но Джеймс Хэтфилд не особо думает о Скандинавии.
Там всегда темно. Там всегда холодно. Холодно, как в переделанном пассажирском автобусе, на котором
едет группа.
Широкие окна расположены с каждой стороны транспортного средства, от водителя до самого
хвоста. Окна покрыты фанерой, которая одновременно не пропускает солнечный свет и любопытные глаза
фэнов. Но фанера слабо защищает спящих пассажиров от холодного воздуха снаружи. Гастрольные
автобусы в Штатах соответственно более грубые, металл и утеплитель расположены по обеим сторонам, а
койки из арматурной стали приварены прямо к корпусу. Они просторные и теплые и, ясное дело, не
встретишь окон нигде рядом со спальными койками. Вот что рассказывает Хэтфилд о европейском автобусе
Metallica: “Какой бы температура ни была снаружи, стена рядом с моей койкой была настолько холодной,
что я не мог заснуть. Горлу это тоже не шло на пользу, и я решил: “Пойду спать в хвосте”.
Он находился там с трех часов ночи, и спал на диваноподобном ряде сидений напротив задней
стены автобуса с одеялом и подушкой.
Там было чуть теплее, и хотя бы был телек и видак. (они часто смотрят шоу “Околесица” Эдди
Мерфи в туре “Master of Puppets”).
“Примерно в это время я стал засыпать со включенным телеком, потому что у меня сильно звенело
в ушах” – продолжает Хэтфилд. “Я впервые подумал: “Сам я не смогу уснуть”. Когда я прикрывал глаза,
мозг концентрировался на жужжании, поэтому меня всегда сопровождал фоновый шум. В тот момент у нас
не было защиты для ушей. Мы ничего не знали об этом. Нам было плевать. Каждый вечер мой монитор
выдавал 220 децибел, поэтому телек помогал блокировать шум в ушах. Думаю, что выпивка тоже. Выпивка
помогала убрать шум”.
В холодильнике в хвосте было полно бухла: бухла и еды. Настоящей еды. Наконец-то. Там даже
был диспенсер с горячей жидкостью: вода, кофе, куриный бульон. Но обычно парни его избегали, потому
что он почти всегда был испорченным. В лучшем случае, когда он действительно работал, тебе
доставалась слегка теплая жидкость. Плевать, посредственный евро-автобус был бесконечно более
удобен, чем старый дом на колесах, и в понимании Джеймса хвост всяко побеждает холодные койки,
напоминающие гробы, в которых спят остальные парни.
 А еще в хвосте был свет, который Джеймс мог включать, чтобы не беспокоить остальных.
Джеймс всегда спит со включенным светом.
“Все пошли спать” – говорит он. “Через некоторое время я подумал: “Наверное, мне тоже пора
ложиться”. Это не всегда просто. Беспокойный фронтмен обычно испытывает большие трудности со сном.
Хотя он чувствует себя чуть лучше. Гипс, который он носил из-за открытого перелома левого запястья,
сняли всего за пару часов до концерта в Стокгольме. Он сломал руку во время катания на скейте за
площадкой в Эвансвилле, штат Индиана, 26 июля (в последнюю неделю тура с Оззи), что лишило его
гитары на два месяца – до самого концерта в Осло 25 сентября. К счастью, Джон Маршалл оказался под
рукой, и смог спасти группу от провала - он сыграл гитарные партии Джеймса и при этом исполнил
обязанности роуди. Все это было не совсем удобно для Джеймса, и когда европейский тур набрал обороты,
ему стало все труднее играть роль исключительно вокалиста.
“Я пробую разные штуки, чтобы укрепить руку, просто пробую все подряд, чтобы выйти и снова
играть на гитаре” – говорит он.
Днем 26 сентября он снял гипс, взял свою белую гитару Gibson Explorer, и охотно вскочил на сцену.
В конце концов гитара это его жизнь, истинный инструмент, при помощи которого он управляет толпами
металистов, выпуская потоки искренних и жизненно важных эмоций, с выражением которых он испытывал
трудности с подросткового возраста.
Джеймс родился 3 августа 1963-го у Синтии, бывшей исполнительнице оперетт, а ныне
домохозяйки, и Вирджила, грубоватового водителя грузовика и странствующего школьного учителя в
воскресной школе. Джеймс и его младшая сестра Дианна выросли в Дауни, лос-анджелесском пригороде
среднего класса, штат Калифорния. (У Джеймса и Дианны есть еще двое старших братьев от первого брака
Синтии).
С виду Хэтфилды ничем не отличались от большинства других американских семей среднего класса
тех лет. Аналогично, Джеймс (“Джейми” для близких членов семьи) был заурядным задиристым
подростком. “Каждую минуту свободного времени я посвящал езде на велосипеде и скейте” – рассказывает
он. “Я часто зависал со своими корешами, курил сигареты на пустыре, играл в футбол на школьном
дворе”.
Как ярый любитель спорта, Джеймс фанател от Oakland Raiders. “Я хотел быть Фредом
Билетникоффым (принимающий Raiders)” – вспоминает он. “Помню, что в семь лет я хотел получить на
Рождество форму Билетникоффа. Брат не смог ее достать, поэтому купил мне форму San Diego Chargers. Я
одел ее один раз для рождественского фото, но после этого не ни разу не одевал – мне было противно”.
“Кемпинг, рыбалка и водные лыжи составляли большую часть моего детства. Каждое лето мы на
две недели всей семьей ездили на озеро Пауэлла. Мы рыбачили, ходили в турпоходы или катались на
лодке”.
То были хорошие деньки, испытанные временем отличительные черты счастливой и полноценной
семьи, которая живет вместе в относительной гармонии. Но если копнуть глубже, но на самом деле все
было намного сложнее.
Хэтфилды были набожными служителями Церкви Христа, последователями учения “Христианская
наука”, строгого вероучения о сверхъестественном, пестрящего необычными запретами. Фундаментальный
принцип организации: болезнь является иллюзией, которую исправляет только молитва. Посещение врача
запрещено. Медицина запрещена. Соответственно, Джеймса заставляли стоять в коридоре во время уроков
здоровья, где он становился объектом неодобрительных взглядов учителей и учеников. Подростки
смеялись над этим, а Джеймс воспринимал все близко к сердцу. Он чувствовал себя изгоем, и был очень
подавлен.
В нем начал закипать гнев.
К 1975-ому сын Синтии и Вирджила стал чувствовать себя еще более неуютно из-за постулатов веры
“Христианская наука”. Ему было неуютно дома с семьей, и приходилось мириться с зачастую
непредсказуемым расположением духа Вирджила. Это было что-то вроде: “Отец возвращается домой” –
говорит Джеймс. “Я даже не представлял, в каком настроении он придет. То ли снимет свой ремень, то ли
отведет меня стрелять по тарелочкам”. Приходилось вести себя очень осторожно”.
Несмотря на нестабильность самого ребенка Вирджилу почти не на что было опереться с точки
зрения потребностей собственных детей. Джеймс объясняет: “Мой отец вырос на ферме в Небраске с
восемью тетями. Его отец, который мало знал об этом, ушел еще до его рождения. Дедушка Джеймса по
отцу был странствующим музыкантом. Он играл на банджо и гитаре, а потом обрюхатил мою бабушку и
сказал: “Я сваливаю”.
Несмотря на очевидные параллели между выбором дедушки карьеры, музыкальные способности
Джеймса просочились в более чем одно поколение семейного древа.
“Оба моих брата играли на музыкальных инструментах в разных группах, а мама пела”- говорит
Джеймс. “Она занималась театром, пела в мюзиклах, но это было между первым и вторым ее браками, то
есть когда она вышла за моего отца, поэтому я не видел этого. Но она поддерживала мой интерес к
музыке”.
“Мне было около восьми лет, когда я начал бренчать на фортепиано. Мама отвела меня брать уроки
и помогала мне, с этого все и началось”.
К счастью для миллиона будущих поклонников Metallica классические произведения, которые
Джеймс научился играть на фортепиано, потеряли для него привлекательность после того, как он открыл
для себя хард-рок из коллекции старшего брата: Queen, Led Zeppelin, Three Dog Night.
“Фактически я понял, что фортепиано это не путь развития современной музыки” – говорит
Хэтфилд. “Мой учитель по классу фортепиано был далеко не в восторге от Scorpions. Я должен был учить
весь этот старый материал, прежде чем смогу сыграть что-то новое, поэтому это немного меня
беспокоило”.
Понимание это совпало по времени с открытием, что местная рок-группа жила и репетировала
неподалеку, дав Джеймсу представление о жизни профессионального музыканта.
“Пара друзей и я пошли в дом, где репетировала группа и смотрели за их выступлением” –
вспоминает он. “Это было типа: “Ни фига себе, у них есть реальная аппаратура. У них длинные волосы и
им не нужно ходить на работу. Вот чем надо заниматься в жизни!” Они соорудили целую хибару вокруг
своей группы, вокруг своей музыки, и это открыло для меня абсолютно другой мир”.
Еще сильнее втянули юного впечатлительного подростка в этот “другой мир” пластинки, которые он
услышал в доме этой музыкальной группы. Наиболее примечательной из них была “Toys in the Attic”
группы Aerosmith. Впоследствии Джеймс пошел и купил себе гитару за пять баксов на гаражной
распродаже.
“Я хотел играть рок” – говорит он. “Я хотел бегать по сцене. С фортепиано особо не побегаешь”.
В 1977-ом Синтия купила Джеймсу его первую гитару – Gibson SG 68 года. Он упражнялся на ней
каждую свободную минуту.
“Я хотел научиться играть ту песню, я хотел научиться играть эту. Я хотел играть все подряд” –
рассказывает он. “А еще я стал обклеивать постерами свою комнату: Тед Ньюджент, Led Zeppelin,
Aerosmith. У меня был постер Стивена Тайлера и Джо Перри, где они вдвоем поют в микрофон. Я все никак
не мог решить, кем из них я хочу стать, поэтому в итоге стал ими обоими – вокалистом и гитаристом”.
Джеймс изучал себя, свободный от внушений со стороны родителей, учителей и прихожан церкви.
Более того, он стал понимать, что его любимая музыка обеспечивала больше, чем просто развлечение.
Группы вроде Aerosmith, Kiss и Black Sabbath обеспечили спасение от давления, связанного с жестокой
верой его семьи.
Вскоре музыка станет жизнью Джеймса.
“Отец ушел от нас, когда мне было 13” – говорит он. “Он ушел, не прощаясь. Не сказал, куда
уходит. Несколько месяцев моя сестра и я не имели представления, когда он вернется. Сперва мама
сказала, что он отправился в командировку, но в итоге рассказала о случившемся, что он просто оставил
записку”.
Синтия, которая сосредоточила жизнь на простых домашних делах, была не готова выходить на
работу и добывать полноценные средства к существованию. Следовательно, новообретенное чувство
брошенности Джеймса сочеталось с отупляющими приступами беспокойства по части выживания его
семьи.
“Я, мама и сестра фактически жили в нищете” – говорит он. “Мне было всего 13, у меня явно не
было понимания, как взять на себя роль мужчины. Я просто хотел побыть один. Я хотел захлопнуть этот
мир, и сделать это посредством музыки”.
Став участником местной кавер-группы под названием Obsession, Джеймс смог больше погрузиться
в музыку, снять напряжение, вызванное все более сложной семейной жизнью. Но, к сожалению, испытания
взрослой жизни его еще только ждали. В 1979-ом Синтия скончалась от рака. Это мука, которую она
перенесла без паллиативного эффекта болеутоляющих в соответствии с принципами жесткой веры
“Христианская наука”. Они не признавали похороны. Они не признавали скорбь.
“Эти вещи были запрещены в нашей религии” – вспоминает Джеймс. “Я не знал, как с этим
справиться. Я определенно не знал, как жить самостоятельно. Я лишь знал, что моя семья распалась”.
“Мне пришлось жить с моим братом (в Ла Бри, штат Калифорния) последние два года средней
школы. Моя сестра не ладила с моим братом, поэтому съехала от него. Все становилось только хуже. Я
учился в новой школе, ориентированной на спортсменов. Я не испытывал желание тусоваться, болтать или
с кем-то зависать. Я был музыкантом. У меня были длинные волосы. Девчонкам я был не интересен. Если
ты не был квотербеком из футбольной команды, тебе ни за что не пригласить девочку на свидание”.
Джеймс просто засел за непрерывное обучение в роли аутсайдера. Он жил в обществе, не будучи
его частью.
“Я стал еще большим интровертом, что на мой взгляд было хорошо, потому что я смог еще больше
сосредоточиться на музыке” – говорит он. “Я бежал домой после школы, надевал наушники и просто
джемовал. Я стал играть все лучше и лучше, начал въезжать в то, как строятся песни и как можно больше
узнавал о том, как играть и петь”.
“У меня был в школе приятель, которому тоже нравился метал, и это было очень здорово. У него
были длинные волосы и гитара. Мы собирались стать Гленном Типтоном и Кей Кей Даунингом из южной
Калифорнии. Мы жили ради того, чтоб играть на гитаре. Кто-то увидел, как я играю: эй, да он очень
неплох. Это помогло мне стать чуть более открытым, а потом бухло. Бухло определенно внесло свой вклад
в чувство уверенности в себе. Я пил и чувствовал себя полунормальным, типа: ух ты, я могу разговаривать
с людьми и особо не париться. В этом возрасте это был единственный способ, чтобы я смог стать
социальным – пить и выступать на сцене. Это способы, при помощи которых я избегал странности, всего
моего стеснения, беспокойства, гнева, ярости и прочее. Все это выходило из меня, и освобождало меня. А
потом я спускался со сцены, или сидел дома один и думал: “А что мне делать теперь?” И вот тогда
написание песен стало моей отдушиной”.
“Тексты песен Джеймса всегда обладали большой глубиной, потому что он сложная личность” –
отмечает Большой Мик. “Так он видит мир. У него было необычное воспитание, что придало ему огромную
долю проницательности. Почитайте сами тексты песен Джеймса, это настоящая поэзия”.
“Джеймс сидел дома со словарем и придумывал тексты” – вспоминает Дэн Райли. “Он был себе на
уме, просто все время думал, именно поэтому он такой гений. Даже когда он не пишет, он медленно
говорит и общается при помощи рук, словно создает что-то во время обсуждения обычных будничных
вещей. Но он не был болтуном. Он был застенчивым, очень скрытным. Не думаю, что он особо любил
людей. В любом случае, явно не в то время”.
“Джеймс был интровертом” – вспоминает Майк Бордин. “Но вот что я вам скажу. На сцене он был
источником первобытной энергии. Рука, которой он исполнял партии ритма, была душой Metallica, и он
играл с поразительной точностью”. Как и вся группа. Они были яростными и искренними, настоящими, и
когда они отправились на гастроли у Оззи, фактически они повесили истеблишмент на их же веревке. Я к
тому, что это нечестно. Они просто устроили бойню.

6.44. Гитарный техник Эйдан Муллен лежит в полубессознательном состоянии на койке прямо под
Клиффом Бертоном. Начнем с того, что он чутко спит, и холодные узкие спальные койки автобуса явно не
помогали делу. “В двухэтажном автобусе, который был у нас двумя днями ранее, койки располагались
наверху” – вспоминает Эйдан. “Весь верхний этаж представлял собой спальные места, поэтому там было
больше места. Автобус, который у нас был в Швеции, это дело другое. По сути ты спал на крошечных
дырках” – крошечных дырках, забитых спортивными сумками, книгами, Уокменами и т.д.
Койка Ларса полностью забита.
“Когда мы были в туре с Оззи, я менял листы в автобусе каждые десять дней или около того” –
рассказывает Стив Фоулер. “В конце концов я сказал Ларсу: “Как, черт возьми, ты вообще помещаешься на
этой фигне?” Его койка была завалена газетами и журналами, так что он мог просунуть лишь полторы ноги
для сна. Он таскал с собой все, что имело отношение к группе: рецензии о концертах, журналы Билборд. Я
отдергивал занавеску, чтобы почистить его койку, и оттуда вываливались тонны всякого барахла”.
 Слишком много прессы для одной койки. У многообещающей группы с нулевым коммерческим
риском все могло быть куда хуже. Соответственно, неутомимый барабанщик был счастлив как удав, он был
счастлив вернуться на гастроли, счастлив находиться в Европе. Но Клиффа все это не интересовало.
“Клиффу не нравилось находиться далеко от дома” – рассказывает Джим Мартин. Он говорил:
“Посмотри, где мы живем: прекрасная погода, прекрасная еда”. Для него было неудобством ехать в
Европу. Ему пришлось жить по европейскому времени. Ему пришлось привыкать к тому, чем они
занимались, но его это не интересовало. Он рассказывал про одно место в Европе, где он пропустил,
скажем, завтрак. В Европе ты пропускаешь завтраки, точка. Заведения не открыты так, как это принято в
Штатах. В Штатах есть Denny’s. Они открыты 24 часа в сутки. Можно в любое время сходить туда и поесть.
В Европе тебя ждет облом. Тебе вдруг приходится жрать гребаные сэндвичи с огурцом и майонезом,
понимаешь? Типа, это что еще за хуйня такая?”
“Так же сильно, как не любил путешествия, Клифф обожал Глазго” – рассказывает Корин Линн.
“Помню, он звонил и рассказывал мне, что мне тоже очень понравится это место, потому что я большая
поклонница истории кельтов: кельтской музыки, кельтского искусства, кельтских мифов”.
“Он звонил все время (в ходе сентябрьского тура Metallica в 86-ом). Это было тяжело из-за разницы
во времени, обычно мы говорили, когда он приезжал в отель. “Сэмюель Бернс” – под таким псевдонимом
он обычно регистрировался. Джеймс под именем “Jimmy Vodz”, Ларс был “Richie Rippensmoke”, а Керк –
“Melvin Poterzebie”. Я звонила и говорила: “Да, будьте добры, номер Сэмюеля Бернса”. Понятия не имею,
почему Клифф выбрал себе такое имя, но он все время использовал его в туре “Puppets”. Какое-то
случайное имя”.
Дома в Калифорнии Корин с нетерпением ждала своего ежедневного телефонного разговора с
“Сэмюелем Бернсом”, который должен был приехать в отель Webers в Копенгагене около полудня. А тем
временем, несмотря на холодные тесные спальные места в автобусе Len Wright, старина Сэм, он же
Клифф, крепко спал, однозначно выкурив немного гашиша, который отжал у Большого Мика в Стокгольме.
(Клифф любя называл этот наркотик “sclarb”, а банальные косячки - “французскими сигаретами”).
Он в синих джинсах, рыжеватой фланелевой рубашке и шорах на глазах. (В отличие от Хэтфилда,
он мог спать только в полной темноте). Наушники в его ушах подключены в Уокмену, хотя какую бы он там
кассету не слушал перед тем, как уснуть, она давно проиграла и теперь в наушниках тишина. Учитывая
эклектичные музыкальные вкусы Клиффа, он мог слушать буквально все, что угодно, хотя R.E.M. “Life’s
Rich Pageant” 1986-го будет хорошим предположением.
“R.E.M. должны были выступать в тот вечер в Беркли (Калифорния), и Клифф завидовал, что я
пойду без него, потому что они были одной из его любимых групп” – рассказывает Корин. “Он обожал
R.E.M. Клифф сказал: “Позвони, когда доберешься домой и расскажи, как прошел концерт”. Он был очень
расстроен, что не сможет сходить на них”.
Чего Клифф не осознает в тот момент, когда спит на своей койке, это что в тот же самый момент
(на девять часов раньше в Калифорнии) R.E.M. вышли на сцену перед полным залом, но не для того чтобы
сыграть, а чтобы выступить с объявлением.
“Концерт отменили из-за дождя” – вспоминает Корин. “Майкл Стайп, вокалист R.E.M. сказал тогда:
“Нам придется отменить концерт, но мы попробуем вернуться в октябре. Так как идет дождь с грозой, мы
не хотим, чтобы кто-то погиб”.
“Я вернулась домой и набрала номер отеля в Копенгагене, а потом вспомнила про разницу во
времени и подумала: “Нет, группа еще не приехала. Они еще едут в автобусе”.
Клифф все еще едет в автобусе, который на 6:44 подъезжает к очередной просеке, где деревья
отступают от дороги, и начинаются поля проса высотой в пояс на другой стороне E4.
Дорога снова начинает петлять. На этот раз влево, не сильно, но этого достаточно.
Возможно, водитель видит впереди поворот.
А может и не видит.
Может в блеклом сумрачном свете зари он просто неправильно определяет расстояние между
правой стороной автобуса и правой стороной дороги. А еще возможно, что он начал засыпать за рулем и
открыл окно, чтобы впустить немного холодного скандинавского воздуха и сдуть с себя остатки сна. Или,
как он будет утверждать позже, он наехал на пятачок льда. Что бы там ни было, это что-то или отвлекает
его внимание от дороги, или заставляет его потерять управление над транспортным средством.
Что бы там ни было…
Оно происходит сейчас.
 6:45. Эйдан Муллен чувствует это первым: безошибочное чувство, когда автобус съезжает с
проезжей части на гравиевую правую обочину E4. “Это все равно что врезаться в отбойник на шоссе” –
говорит он, “только намного ощутимее”.
Водитель реагирует на это, резко выкручивая руль влево.
Эйдан продолжает: “Тут же раздался неприятный грохот шин по гравию, а потом автобус стало
волочить. Когда ты едешь в автобусе, грузовике или машине, ты всегда помнишь ощущение, когда
транспортное средство контактирует с дорогой, рельсами и так далее. Ты знаешь, что находишься на
твердой земле. Но когда автобус волочит, это ощущение исчезает. От очень жесткого чувства до
ощущения, что едешь по стеклу”.
Водитель жмет на тормоза, шины блокируются. Задний конец заносит направо.
Теперь это чувствует и Джон Маршалл. “Задние колеса издали свист, как будто подпрыгивали и
тормозили одновременно” - говорит он. “Я подпрыгнул на краю своей койки и жестко приземлился на нее
же”.
И тут все пассажиры стали просыпаться с криками. Незакрепленные вещи стали падать на пол.
“Если можешь представить, как сорокафутовый автобус тормозит и переворачивается, то вот так
примерно все и было” – говорит Маршалл. “Он совершил полный оборот”.
Наконец автобус останавливается, на обочине дороги на север, колеса находятся на краю пологого
склона. “Все стихло” – говорит Муллен. “И тут я чувствую, как автобус начинает заваливаться вправо. Я
думаю: “Окей, мы сейчас выровняемся, мы выровняемся”. А потом: “Ох, черт, мы не выравниваемся. Мы
переворачиваемся”.
Теперь все проснулись и кричат, когда автобус начинает заваливаться на правую сторону.
“В этот момент” – говорит Эйдан, “начинается настоящий ад. Я лежал на койке прямо под Клиффом
на правой стороне автобуса. И так как левая сторона автобуса неожиданно оказалась в воздухе, все, что
было на той стороне, стало ломаться и падать на нас сверху – койки, люди, багаж, фанера, занавески, все
подряд. Все стало падать одновременно”.
Ужасный звук, словно тысячи молотов крушат дерево, стекло и металл. “Каким-то образом мне
удалось остаться в своей койке, хотя они стали падать на правую сторону автобуса, друг на друга” –
говорит Маршалл.
Другим повезло меньше.
Вспоминает Флемминг Ларсен, он спал на койке слева: “Я проснулся, когда автобус стал
заваливаться и упал практически поперек прохода на койку Клиффа. Эйдан лежал койкой ниже, под нами.
Помню, что чертовски болела нога, все крошилось и падало”.
Эйдан и Клифф приняли основной удар, зажатые между покрытым фанерой окном у койки Клиффа
и водопадом мусора, сыплющегося во все нарастающем потоке.
“Это действительно происходит с нами?” Помню, думал об этом, потому что в моем представлении
все происходило как будто в замедленном действии” – говорит Муллен. “Знаю, что все произошло очень
быстро, но это отчасти напоминало фильмы, где, когда случается что-нибудь тревожное, кажется, что все
это происходит в течение длительного времени”.
С последним тошнотворным хрустом перевернувшийся автобус останавливается на травянистой
обочине к северу от E4.
“Помню, что кричал, а Бобби Шнайдер полз позади меня” – говорит Эдди Керчер. “Его рука была
закинута далеко за спину, плечо смещено. У него было порезы от стекла и он пробирался через завалы,
потому что Эйдан был зажат стеганым одеялом и не мог дышать”.
“Фактически я вылез из своей некогда спальной койки и выбрался через дверь впереди, в дверь
рядом с сидением водителя, лицевой стороной кверху” – рассказывает Маршалл. “Водитель уже выбрался.
Он медленно бродил по округе. Думаю, что у него был шок”.
Те, кто теперь мог вылезти из разбитого транспортного средства, находились в состоянии шока,
пытаясь продрать глаза ото сна: Эдди, чьей первой мыслью было, что в автобусе взорвалась бомба. Ларс
хромал от сломанной ноги, а у Керка была всего одна мысль: “О, Боже. Мы упали со скалы”. Джеймс
вылезает последним, выброшенный из заднего аварийного окна, проснувшись от струи горячего кофе,
льющейся на него из перевернутого автомата для напитков.
 “Помню, как водитель вернулся в автобус, чтобы заглушить двигатель и Джеймс обвинял его,
донимал расспросами” – говорит Маршалл. “Какого хуя произошло? Ты че натворил?” “Автобус занесло. Я
наехал на лед”.
“Не думаю, что они нашли лед, но определенно было довольно холодно” – продолжает Маршалл.
“Мы замерзали”.
В автобусе все обстояло куда хуже.
“Когда на меня перестало все валиться сверху, я едва мог дышать” – говорит Муллен. “Мне на
голову приземлилась всякая фигня: одеяла, фанера, сумки, все подряд”.
“Я не мог пошевелить руками. Не мог пошевелить ногами. Не мог убрать ничего с лица. Ничего не
видел. Каждый раз, когда я пытался сделать вдох, мне доставалось все меньше воздуха. Не мог двигаться.
Даже не мог сопротивляться этому”.
Флемминг тоже был в ловушке, его правая нога была зажата разрушенными койками. “Я начал
психовать” – говорит он. “Было темно, нога зажата, а Эйдан лежит с одеялом вокруг головы. Я просто
начал кричать”.
Крики не остались незамеченными.
“С левой стороны автобуса была дверь” – продолжает Флемминг. “Теперь она находилась на
крыше, потому что автобус лежал на боку. Когда Шнайдер открыл ее и начал разгребать завалы, проник
дневной свет, и он увидел меня и Клиффа лежащими там. Тогда я стал понимать, что происходит”.
Это момент, когда все, за исключением Эйдана Муллена, по-прежнему зажатого, начинают
понимать, что происходит. Когда полдюжины пассажиров снаружи вылезают через боковую дверь, которая
теперь обращена к небу, и создают затор за Бобби, чтобы заглянуть в разбитый автобус.
Некоторые замечают сразу. Другие сперва смотрят на Флемминга, после чего их внимание
приковано к более зловещему зрелищу. Молодые люди уставились в оцепенении, поначалу даже не в
состоянии произнести ни слова.
“Все заглянули и начали плакать, когда увидели. Джеймс, Ларс, все” – говорит Флемминг.
Все еще пребывая в шоке, с одной рукой полностью выбитой из сустава, Бобби продолжает
карабкаться.
“Я слышал, как кричит Бобби, но он не знал, что по сути кричит мне, или что хотя бы вообще
понимает, что я нахожусь там” – говорит Муллен. “Я не мог ответить ему. Не мог ничего сделать. У меня не
было сомнений, что мне пришел конец”.
“Я подумал о родителях. Подумал о своих братьях. Подумал о своей девушке и о том, как хреново,
что все вот так заканчивается. Помню, что был зол. Помню, что был огорчен. Помню, думал: “Что подумает
моя семья, когда узнает?” Вот когда стал проявляться гнев. “Я сдохну здесь, потому что не могу сделать
ничего, чтобы помочь себе”.
“Помню, что не мог получить глоток воздуха и начал задыхаться. Я подумал: “Окей, я готов”. Я
сделал, как я думал свой последний вдох, и тут с меня начали убирать вещи. Это был мой друг Бобби
Шнайдер, и он успел как нельзя вовремя. Он убрал с лица стеганое одеяло и сказал: “Расслабься, мы
вытащим тебя”.
“Я по-прежнему не мог пошевелить руками и ногами, но мне удалось повернуться и увидеть, что
Клифф лежит напротив моей правой руки. Он лежал лицом от меня под углом, благодаря чему был виден
всем остальным”.
“Я подумал: “Что произошло?” Ясно было одно: автобус перевернулся, и мы вместе с ним выпали из
окна. Мы упали на землю, и когда автобус упал, я лежал прямо в оконном проеме. А Клифф был
наполовину внутри, наполовину снаружи, то есть на него обрушился каркас автобуса. Дело в том, что я
плохо видел, чтобы понять, серьезно он травмирован или нет. Я едва мог пошевелить головой. Я сказал:
“Бобби, если освободишь мою руку, то возможно я смогу помочь Клиффу”. А он: “Не переживай за
Клиффа”.

Питер Менш вспоминает, как проснулся у себя дома в Лондоне и схватил трубку телефона,
раздраженный ранним телефонным звонком.
“Алло?”
 “Питер, это Мик, Большой Мик”.
“Черт, что они натворили на этот раз?”
“Эм, ничего. Произошла авария. Автобус группы разбился, Клиффа больше нет с нами”.
“Что ты имеешь в виду?”
“Он умер”.
“Я был в шоке” – вспоминает Менш. “Я не знал, что делать кроме как просто поехать в Швецию и
постараться успокоить всех насколько это возможно”.
Пока Менш проезжал всю Европу для встречи с группой, пострадавших в аварии выписали из
больницы в Ленгби и отправили в Хельсингборг для короткой паромной поездки в Данию. По приезду они
зарегистрировались в отеле Weber в Копенгагене.
“Помню тот вечер” – вспоминает Эдриан Финн. “Мы были в отеле, и гнев мало-помалу стал
выходить из Джеймса. Менш сказал менеджеру отеля: “Если он захочет разнести свой номер, не мешайте
ему. Не вызывайте полицию. Я оплачу счет”.
“Джеймс слонялся по коридорам, бухал как сумасшедший и крушил все, что видел на своем пути.
Автоматы с напитками были опрокинуты. Двери выбиты. Никогда не забуду, как он кричал, с гневом, с
болью. Это исходило у него изнутри – он был как раненая собака, практически как воющая. Как будто у
человека вынули сердце, как будто у него на глазах семью разорвали на части. Я хочу сказать, он уже и так
много потерял подростком, и вот ему 23 года, и его лучший друг только что умер у него на глазах. Слова
сочувствия на него уже не действовали”.
Стеснительный и чувствительный по характеру Керк проявлял свою скорбь скорее внутренними
средствами. Ларс, который зачастую формировал судьбу своей группы посредством воли и упорства,
столкнулся с ситуацией, которая просто катастрофически не поддавалась ни его, ни чьему-либо еще
управлению.
“Нам даже в голову не пришло отменить концерты” – говорит Клифф Бернштейн. “Как у
менеджеров нашей первой мыслью всегда была: “Как нам продолжать играть? Как продолжать двигаться
вперед?” Ты не можешь остановиться посреди гастролей, но естественно нам пришлось это сделать”.
28 сентября мощная машина Metallica совершила нехарактерную для себя остановку. Джеймс и
Керк вернулись в Сан-Франциско, а Ларс провел время с дядей в Дании. Водитель, с которого сняли
обвинения в преступлении, придерживался точки зрения, что он потерял управление над автобусом после
наезда на пятачок льда, хотя лед так и не обнаружили.
“Я всегда считал, что водитель уснул за рулем, когда свернул на повороте” – говорит Большой Мик.
“Он проснулся, когда шины коснулись обочины, и тут же резко дернул руль в другую сторону, из-за чего
автобус стало заносить, а потом он стал скользить и упал набок”.
Как все это произошло – спорный вопрос. Клиффа больше нет, а Джеймс, Керк и Ларс столкнулись
с мучительным вопросом, были ли они по-прежнему группой.
“Помню, как поехала в аэропорт с родителями Клиффа, чтобы встретить ребят, Бобби и забрать
вещи Клиффа” – говорит Корин Линн. “Вероятно это самое печальное зрелище из тех, что я видела. Они
все были в синяках. Керк напоминал избитого двенадцатилетнего подростка. У Бобби была повязка на
руке, они хромали, у них были порезы, синяки и фингалы под глазами. Они словно пережили войну. Они
были в трансе, и выглядели довольно жалко. Было печально видеть парней такими. Они были просто
разбиты”.
Джеймс сказал Меншу: “Все кончено. Это конец. Как я буду выходить на сцену, если рядом со мной
больше не будет трясти башкой этот чувак?” – говорит Большой Мик. “Я хочу сказать, Джеймс во всем
равнялся на Клиффа: как на наставника, как на вдохновителя. Клифф был как бы старшим братом группы,
и Джеймс поначалу просто не мог себе представить, как он вернется на сцену без Клиффа с его длинными
волосами и джинсами-клеш, когда он трясет башкой как сумасшедший. Вся группа воодушевлялась, когда
смотрела на Клиффа, поэтому я не знал, в каком направлении следует двигаться. Это была просто
невероятная стремительная ситуация. Я хочу сказать, ты едешь на гастроли, никто не собирается умирать.
Куда бы ты ни ехал, ты чувствуешь себя так, словно тебя защищает гастрольный пузырь”.
К первому октября, когда распространились новости о трагедии, этот пузырь превратился просто в
воспоминание. Ларс, вернувшись из Дании, арендовал свою первую в жизни квартиру в Эль-Серрито, пока
Джеймс временно жил у Хэмметтов в Эль-Собранте. Дженнифер Хэмметт вспоминает о мраке, который
воцарился в доме ее родителей в дни и недели сразу после возвращения ее брата: “Все были очень
подавлены и вели себя очень тихо. Керк рассказывал о том, как он тянул с Клиффом карты и поменялся
койками. Он чувствовал свою вину. Он все твердил: “На его месте мог быть я”. Каждый раз, когда он это
говорил, мама начинала плакать. Она просто не могла это выносить”.
“Уход Клиффа стал итоговым испытанием на реальность” – говорит Брайан Лью. “Отчасти это был
конец эпохи невинности. Metallica были нашими друзьями, которые как будто отправились на войну. Мы
остались дома, а они поехали в заморские страны и завоевали их, а потом некоторые из них просто не
вернулись”.
“Нам всем было чуть больше 20. И для большинства из нас Клифф был первым близким другом,
который умер. Типа, до этого метал и вся метал-сцена была способом приятно провести время. Ты был
молод и несокрушим. С тобой не могло случиться ничего плохого. Народ прыгал со сцены, с колонок.
Народ ломал себе кости то здесь, то там, но никто не умер. Все это было типа жестоким весельем. Смерть
Клиффа заставила нас иначе взглянуть на вещи, это был настоящий человек. Я хочу сказать, я никогда не
тяготел к панку, потому что панк-группы обычно писали песни о реальном мире, а я не хотел, чтобы мне
напоминали о реальном мире. Я заинтересовался металом, потому что это был выход, и с более глубокой
точки зрения смерть Клиффа показала мне музыку такой, какой я не хотел ее видеть”.
Лу Мартин был одним из друзей, который произнес надгробное слово о павшем басисте на его
похоронах в Кастро Вэлли 7 октября. “Я говорил о Клиффе, о его жизни” – говорит Мартин. “Я сказал:
“Клифф держал гром в одной руке, а молнию в другой”. Я посмотрел прямо на Джеймса, Керка и Ларса и
сказал: “Парни, сохраните этот дух, оберегайте его и двигайтесь дальше. Вы не можете остановиться. Это
не конец. Это только начало. Клифф всегда будет рядом, он будет верхом на этой молнии и метать гром,
понимаете? Он всегда будет с вами”.
“Вскоре после церемонии мы поехали на Максвелл” – говорит Корин Линн. “Родители Клиффа
кремировали его прах, поэтому пришло всего несколько человек. Мама Клиффа держала урну с прахом.
Каждый взял горсть, отошел и развеял его прах. Мы говорили что-то о нем или обращались к нему самому.
Было грустно, много слез. Помню, как Джен (Бертон) говорила Джеймсу, Ларсу и Керку: “Парни, вы
должны продолжать. Даже не думайте завязывать. Так бы поступил сам Клифф”. И она была абсолютно
права. Клифф любил эту группу и никогда бы не хотел, чтобы они просто взяли и остановились”.
Благодаря поддержке со стороны Джен стали укореняться мысли о том, чтобы продолжать. “Потеря
Клиффа была сокрушительной, мне было тяжело ее принять” – говорит Джеймс. “Прошло некоторое
время, прежде чем я понял, что он вне всяких сомнений хотел бы, чтобы мы продолжали. Я не хотел
сталкиваться с этой задачей, но игра на гитаре была для меня важна как воздух”.
“Думал ли я когда-нибудь, что это положит конец группе?” – говорит Клифф Бернштейн. “Нет. Эта
мысль никогда не приходила мне в голову, потому что я знал, к чему стремились Джеймс, Ларс и Керк, и я
понимал, как много для них значит эта группа. Я хочу сказать, им было по 22-23 года, не говоря уже о том,
что тур по Японии был запланирован на ноябрь, плюс европейские концерты, которые мы очевидно
отменили и должны были дать. А еще были люди, которые говорили им, что они никогда не выйдут за
определенные рамки, поэтому я понимал, что они примут бой. Я знал, что они будут продолжать”.
Так они и сделали.
Имея в распоряжении мучительно мало времени, чтобы собраться с силами и найти замену
незаменимому Клиффу, оставшиеся в живых участники Metallica начали прослушивать басистов в
Хейворде, Калифорния. И хотя это был болезненный процесс, группа нашла в себе силы прослушать около
60 претендентов, и 28 октября приняла решение: новым басистом стал двадцатитрехлетний поклонник
Metallica, Джейсон Ньюстед из Бэтл Крик, Мичиган, ранее бренчавший в сравнительно известной трэш-
метал группе Flotsam and Jetsam.
Metallica вернулись в ноябре 1986-го, с эмоциональными шрамами, но они молниеносно отыграли
оставшиеся концерты мирового тура в поддержку “Master of Puppets”, который завершился в Гётеборге,
Швеция, 13 февраля 1987-го. Вспоминает фэн Том де Авила: “К концу того тура Metallica стали поистине
королями в своей сфере. Ты буквально чувствовал электричество в воздухе во время песни “Master of
Puppets”, даже в названии Metallica. Они наращивали темп, приобретали известность и тонны уважения
повсюду”.
“Некоторые места, куда мы вернулись с концертами после случившегося стали еще больше, чем те,
где мы изначально должны были выступать” – говорит Питер Менш. “У смерти есть фишка приковывать
внимание людей к твоей группе, и благодаря этому мы стали еще популярнее. Я хочу сказать, мы
вернулись и отыграли в Брюсселе в Forest National. Это зал на семь тысяч мест размерами со стадион”.
 И правда, после аварии Metallica получили массовое освещение от ведущих рок-журналов – уровень
внимания, которого группа, по мнению фэнов, заслуживала все эти годы.
“Metallica не замедлились ни на йоту с 1983-го” – говорит фэн Джимми Куп. “Одно достижение за
другим, и вот наступает 1986-ой. Как говорил Ларс, все в полную глотку, они спотыкаются об ухабы на
дороге, но в конце концов все-таки доезжают до пункта назначения. Metallica всегда были аутсайдерами, а
после смерти Клиффа они стали еще большими аутсайдерами. У этих ребят была офигенная репутация.
Все говорили: “Эй, чувак, слышал, что произошло с этой прекрасной группой?” А тот: “Ага, я слышал о них.
У них ведь басист умер, да?” А потом те стали слушать музыку Metallica. С тех пор они словно выстрелили
прямо в небеса. Все стало масштабнее – крупнее туры, больше охраны, труднее достать билеты. Они
перешли на следующий уровень, а мы по-прежнему их любили, но они больше не были нашей местной
группой. Нам пришлось делить их с народом, но знаешь что? Мы делали это с гордостью, потому что
победы Metallica были и нашими победами. Мы всегда знали, что они лучшая группа на планете, и с
выходом “Master of Puppets” они доказали это всем остальным.

Месяцы, предшествующие трагедии 27 сентября 1986г., часто рассматриваются как золотая эпоха
Metallica – эпоха, когда группа, вкусив плоды успеха, была по-прежнему голодной, зеленой и безудержной
как в творчестве, так и на сцене. Наконец пришло их время, когда буквально каждый гитарный рифф,
барабанная сбивка и вокальный вопль извлекались с точностью и уверенностью героев, завоевывающих то,
что по праву принадлежит лишь им.
“Я считаю эпоху “Puppets” нашей лучшей эпохой” – говорит Джеймс Хэтфилд. “То, как группа
выглядела, что чувствовала. Было куда больше направления, больше понимания того, на что мы способны,
что нам требуется делать, куда не следует идти, и какое направление считать для себя верным. Мы
исследовали и чувствовали себя более уверенно в своем ремесле, все получалось естественно и быстро,
все вносили свой вклад и помощь, и это было хорошо. А еще мы четко понимали роль друг друга, мы
чувствовали себя лучше по части своих корней – откуда мы родом, как мы связаны с районом Залива и что
мы олицетворяли, мы представляли район Залива во всем мире при помощи этой пластинки”.
“Мы жили мгновением” – добавляет Ларс. “В воздухе витало чувство восторга. Иметь возможность
впервые сыграть на стадионах в Америке. Получить возможность попасть под крыло к Оззи и всей его
команде техников, что было невероятным опытом. Получить золотую пластинку и получить карт-бланш в
знаменитой студии записи в Копенгагене на четыре месяца”.
“В тот год произошло много важного, за полтора года до аварии. Мы нашли звук, обрели динамику
и открыли новые способы делать то, что стало отделять нас от наших современников. Дела пошли в гору,
стал распространяться посыл, что Metallica – это сила, с которой следует считаться”.
Керк рассказывает о ключевой эпохе в истории группы: “Это было лучшее время в нашей жизни.
Наша мотивация и страсть к музыке были огромны. Она была грандиозной и среди всех нас. Мы были
невероятно преданы будущему и представляли другой тип тяжелой музыки – трэш-метал, спид-метал,
называй как угодно. Мы были флагодержателями, мы схватили этот флаг и взбежали на этот холм с
максимальной решимостью, на какую только были способны”.
Огонь, приводящий в движение эту кампанию, вспыхнул ярким пламенем весной 1985-го, за
полтора года до смерти Клиффа Бертона, когда разрозненное собрание ритмов, риффов и текстов начали
воплощаться в ростки третьего студийного альбома Metallica. Разгоряченные после гастролей в поддержку
“Ride the Lightning” Ларс, Джеймс, Клифф и Керк вернулись домой в район Залива в Сан-Франциско, чтобы
перевести дух, повидать семью и друзей и приготовиться снова использовать свои инструменты подобно
боевым молотам, разносить вдребезги бастионы музыкальной сферы с раскованной яростью варваров у
ворот.
Вот откуда берет свое начало “Master of Puppets”.
 ГЛАВА 1. ХЭВИ-МЕТАЛ ГАРАЖ
21 марта – 2 сентября 1985г.

Гаражные деньки: написание материала “Master of Puppets” ●

Касл Донингтон ● Фестиваль “Day on the Green”

“К марту 85-го мы применили очень европейскую модель развития: более успешная пластинка, более
успешный тур, более успешная пластинка, более успешный тур. Радио и MTV едва ли представляли для нас
проблему, поэтому единственный способ развития, который мы знали, заключался в том, чтобы написать и
записать пластинку, которая будет успешнее и мощнее, чем предыдущая” – Ларс Ульрих

ЛАРС УЛЬРИХ: Для меня торчание дома необязательно шло на пользу. Ты путешествуешь по миру с
группой парней, которые фактически являются твоей бандой: ты даешь концерты, отрываешься на всю
катушку. Ты свободен как ветер и просто живешь в безумном мире, где заезжаешь в какой-нибудь город и
разносишь его за 24 часа. Ты грабишь и мародерствуешь и все дела, а потом катишь в следующий город. Я
определенно не стремился отдохнуть. Идея была в том, чтобы как можно быстрее записывать пластинки,
чтобы потом ездить с гастролями.

РОН КУИНТАНА (ДРУГ): Помню, как Metallica вернулись домой в 85-ом, уставшие и измотанные
гастролями, но очень заряженные всеми этими оголтелыми фэнами и полные восторга. Европа особенно
влюбилась в то, что они делали, и европейские метал-журналы стали о них активно писать. Это было
большим достижением для нас, выходцев из района Залива. Мы всегда были достаточно тесной сценой и
никогда не видели, чтобы местная группа добивалась такого успеха.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Это было впервые, когда народ на родине был очень рад нас видеть. Группы, которые
до сих пор играли в клубах, спрашивали нас: “Ни хера себе, ну и как оно?” Друзья рассказывали, какие о
нас ходили слухи, пока нас не было. Мы сразу почувствовали себя более искушенными. Мы почувствовали
себя более взрослыми, что-то вроде местных кумиров на родине. Мы словно олицетворяли всю метал-
сцену района Залива, и все нас поддерживали.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как по возвращению домой я фанатично работал над улучшением своей техники. Я
по-прежнему жил у мамы дома в Эль-Собранте, но много времени проводил в Сономе. Я знал там одного
парня со студией звукозаписи, поэтому я тусил с ним, играл на гитаре и мы просто обменивались идеями,
одной из которых был предварительный припев к “Master of Puppets”, кусочек со строчкой “come crawling
faster”. Хотя в целом я обдумывал свою ситуацию и тусил с друзьями в таких местах, как Ruthie’s Inn или
Stone. Местная метал-сцена росла по экспоненте, пока нас не было, все везде гудело. Exodus выпускали
свою первую пластинку, у Slayer вышла “Haunting the Chapel”. Вокруг было много чего интересного. Кроме
того, с финансовой точки зрения нам стало чуть-чуть полегче.

ЛАРС УЛЬРИХ: Когда мы стали сотрудничать с Q Prime, у нас появились бухгалтеры, которые очень
скрупулезно следили за мелочами. Денег поступало явно больше: аванс от компании-производителя
футболок, немножко от Elektra. До этого мы жили от чека до чека, вот почему для нас были так
привлекательны гастроли. Там не было затрат. Мы получали суточные, ели и пили бесплатно на концерте.
Когда больше не оставалось мест для выступления, мы возвращались в очаровательный 3132 Carlson
Boulevard. Этот небольшой домик был гребаным эпицентром для метал-комьюнити района Залива. С
холодильником, битком набитым самым помойным пивом на планете.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН (друг): Этим пьянкам не было конца. Клифф звонил мне в поисках травки или грибочков
для джемов, которые он устраивал со своими корешами. Мы играли эти двадцатиминутные,
психоделичные, безбашенные песни, так я и влился в их коллектив. А еще у меня была машина, я отвозил
Ларса и Джеймса в Ruthie’s или Stone. Бог мой, как мы жрали. Каким-то чудом, не иначе, я отвозил их
обратно домой в “Metallica Mansion”, как мы его называли. Те, кто там ни разу не был, были уверены, что
это какой-то огромный роскошный дом, но это была просто убитая в хлам хибара. Никогда не забуду бонг
из белой Flying V, висевший на камине. Это было весело, потому что Джеймс на дух не переносил наркоту.
Он пил как сумасшедший, но кажется, курил травку всего один раз и дело не пошло.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: На мой взгляд, все сводилось к пьянкам и отказу от реального мира по максимуму. Я
был далеко не самым счастливым парнем. У меня было полно приступов тревоги, меня с детства
беспокоили разные нерешенные проблемы. Пьянство напрямую связано с этим. Ты бухаешь, потом
думаешь всякую херню о себе, типа, что я просто хочу расстегнуться, содрать с себя кожу и начать жить
сначала как другой человек. Это глубоко в душе. Я просто не чувствую себя эмоционально стабильным в
этой телесной оболочке. Я переживал о том, что люди не считают меня хорошим вокалистом. Я всегда
считал, что могу стать лучше. Во мне говорил перфекционист. Я просто не чувствовал себя комфортно.

ЛАРС УЛЬРИХ: Кажется, мы начали писать песни в гараже где-то в середине апреля. Это был гараж для
одной машины, примерно в двадцати пяти, тридцати футах от заднего двора дома. Он был мрачный и
затхлый, стены были завешаны картонными коробками от упаковок яиц и этими ужасными древними
коврами, которые мы с Джеймсом вытащили из промышленных чанов для мусора за кооперативным жилым
комплексом.

КЕРК ХЭММЕТТ: В гараже едва хватало места для барабанной установки, пары маршалловских полустеков
и басового усилителя Клиффа. Боже, там было очень громко и стояла дикая ВОНЬ. Клифф курил снаружи,
но сигаретный дым следовал за ним, когда он заходил. По всему гаражу были разбросаны пустые банки от
пива, а Ларс вешал свои ебучие потные носки на стойки тарелок, что вносило свой вклад в общую
прогорклость этого места.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы просто начинали валять дурака. “Я тут придумал один рифф”. У нас были кассеты
с материалом, придуманным на гастролях. Число риффов, которые у нас были, как правило, определяло,
сколько песен у нас будет на пластинке. “Окей, восемь риффов, восемь песен”.

ЛАРС УЛЬРИХ: Процесс был проще некуда. У Джеймса была кассета с риффами, он их все послушал и
говорит: “Этот хорош, этот хорош, этот хорош”. Вот они и легли в основу песен, а потом мы придумали
разные кусочки и аранжировки, и вставили их в пустые места.

КЕРК ХЭММЕТТ: Джеймс показал нам с Клиффом риффы, и на их основе мы написали песни. Некоторые
мне уже были знакомы. Взять, к примеру, основной рифф “Battery”: впервые я услышал, как его играет
Джеймс в Англии на акустической гитаре. Мы смотрели по БиБиСи “The Young Ones”, и тут он начинает
бренчать этот ритм в духе галопа. Я сказал: “Ух ты, это круто. И вот, когда пришло время учить материал,
я услышал рифф и сказал: “Ох, окей, этот я уже знаю”.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Помню, как написал припев к “Master of Puppets” в нашей гостиной и думал, что он
получился чересчур коммерческим, слишком очевидным, что ли. “Если он слишком прост, значит что-то не
так”. Это было чем-то вроде мантры Metallica. Ларс сказал: “Нет, нет, он очень хорош. Он цепляет”. Я
подумал: “Ну, возможно, я больше мелодист, тот, кто сочиняет цепляющие вещи, значит так и должно
быть”. Клифф определенно играл большую роль в процессе написания. Он был очень авторитетен в
вопросах музыки, поэтому мы зачастую обращались к нему за модуляциями, или откуда должен начинаться
следующий фрагмент и так далее. Он просто ЗНАЛ все это.

КЕРК ХЭММЕТТ: Как-то вечером мы бухали в доме на Carlson, и тут Ларс заводит магнитофон: “Чувак,
зацени это. Fostex Multitrack Mesa/Boogies, где Джеймс играет самый тяжелый рифф на свете!” Это был
основной рифф к песне “Master of Puppets”, увеличенный вчетверо на всех четырех дорожках, и он звучал
очень тяжело. Я его сразу узнал. Это был тот самый шуточный рифф, который Джеймс постоянно
наигрывал на струне “ре”. Он просто снизил его до квинты, и получилась совсем другая вещь.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Вокал вообще считался инструментом, который добавлялся в последний момент. Что-
то типа: “Так, ладно, песни же должны о чем-то рассказывать”. С точки зрения текстов мы нашли
связующую нить, и после этого начали свою работу. Песни с “Master of Puppets” развивались вокруг темы
контроля и манипулирования, как со стороны военных, так и религии. И в особенности наркотиков. Я как-
то был на одной вечеринке в Сан-Франциско, где народ в открытую ширялся героином, меня это до ужаса
испугало. Я подумал: “Эти люди определенно удерживаются чьей-то мертвой хваткой”. Наш друг Рич Бич
тоже таким был. Каждое утро он заезжал вынюхать дорожку спида, потому что мама запрещала ему делать
дома. Его жизнь полностью зависела от наркотиков. Вот откуда пошла строчка “Chop your breakfast on a
mirror”.
“Sanitarium” (с англ. “Психушка”) – это “Пролетая над гнездом кукушки”. Кто может сказать, что ты
сумасшедший? Их там удерживает медсестра Рэтчед. Вот кто сумасшедшая на самом деле.

ЛАРС УЛЬРИХ: Была одна песня под названием “The Hills Run Red”, мы часто дурачились с ней. Мы по
много раз пробовали ту или иную идею, пробовали что-то другое, а потом переходили к следующей. Мы
просто меняли местами кусочки и пробовали разные идеи. Например, “Battery” рассказывает о нашей
связи с фэнами. Это песня о единстве и силе. “Disposable Heroes” – о Второй Мировой. Мы с Джеймсом
часто вместе смотрели телек, поэтому эта вещь была запросто навеяна британским телесериалом под
названием “The World At War”. “Leper Messiah” родилась после просмотра телепроповедников типа
извращенного, но всегда интересного Джимми Суоггарта.
Джеймс не мог спать нигде, кроме как на диване перед телеком, поэтому эта фигня постоянно лилась ему
в уши. Строчка “война без конца” из песни “No Remorse” взята из телерекламы одной из книг Time Life.
“The allies have battered the German offenses! Da-da-dum! It’s war without end!” Мы подумали: “О,
цепляющая строчка”.
Помню, как смотрел “Маленький большой человек” с участием Дастина Хоффмана. Есть старая индейская
поговорка “Хороший день, чтобы умереть”. Что-то из этого послужило нам вдохновением. “Blood will follow
blood”, если не ошибаюсь, взята из трейлера к фильму. Мы брали эти строчки отовсюду.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы провели немало времени в Лондоне, поэтому ряд английских групп сильно
повлиял на нас с точки зрения отношения к происходящему: Sex Pistols, Anti-Nowhere League, Discharge
были ультиматумом, хотя не могу сказать, как сильно на меня повлиял этот стиль с музыкальной точки
зрения. По сути, там была куча двухминутных песен по три аккорда, где вокалист все время лает. Но нам
вкатывала энергетика и ярость: мы считали, что с их помощью сможем намного больше.

ЛАРС УЛЬРИХ: Мы слышали, как музыканты говорят: “Я пишу по одной песне в день”. Мы делали совсем
иначе. Мы прокручивали разные идеи, пару дней что-то обдумывали, потом переходили к другой идее, а
затем к следующей. Через месяц мы говорили себе: “Окей, это работает, а это – нет. Этот кусочек должен
идти сюда, а та часть - туда”. Идеи постоянно видоизменялись и улучшались, и мы бросали себе вызов,
чтобы все выкрутить до максимума.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как почувствовал огромный прилив эмоций, когда песни наконец-то начали
воплощаться во что-то осязаемое. Мы четверо стали сплоченным коллективом, нас мотивировали вещи,
которые не имели ничего общего с коммерциализацией или финансовым успехом. Мы хотели быть самыми
прожженными ублюдками на этой планете, но при этом иметь в запасе лучшие песни, с хуками, грувами и
провокационными текстами. Поэтому, когда мы сели писать “Master of Puppets”, по сути мы взяли то, что
узнали из предыдущих циклов записи как группа, нажав на кнопку ускорения и просто отдались работе.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В большей части материала “Puppets” я думал, ни фига себе, даже не знаю, смогу ли
я одновременно петь и играть эту партию. Мне зачастую доставалась медленная партия, которой нужно
было уделить особое внимание. “Окей, здесь тянем эту гласную, а мои пальцы играют вот это”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я постоянно слышал, как вокалисты/гитаристы говорят: “Мне неудобно играть в этой
тональности” или “я не могу петь и играть эту песню, потому что партии слишком сложные”. Я ни разу не
слышал от Джеймса ничего похожего. Думаю, что тут многое сыграло то, что ребенком он играл на
барабанах, благодаря чему у него сформировалось тонкое чувство тайминга. У него просто безумно четкие
партии ритма. А еще у него прекрасный слух на гармонии, и близость к Клиффу разбудила это в нем.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Клифф, вне всякого сомнения, был самым опытным музыкантом в группе. Помню, как
он принес кусочек центральной части “Orion”, где были одни только басовые гармонии, но Ларс настаивал
на обязательном наличии гитар: “Ты не можешь играть всю песню на басу! Давай сыграем ее вживую всей
группой”. Клифф не соглашался. Он работал над этой вещью много времени, поэтому я изо всех сил
постарался сыграть ровно так, как он хотел. Помню, Клифф сказал: “Нет, ты ее НЕ ЧУВСТВУЕШЬ. Пауза
должна быть здесь, а скорость тут”. Клифф был мастером в таких вещах. Его риффы были монотонными,
но невероятно мелодичными. Он напоминал гитариста, запертого в теле басиста.

КЕРК ХЭММЕТТ: Клифф постоянно слушал Thin Lizzy, Иглз, Simon and Garfunkel. Он сидел и напевал
третий фрагмент гармонии из двух кусочков. Он писал гармонии ко всему подряд. Я наигрывал что-то на
гитаре, а он играл мне гармонии на басу. Партии, которые он придумал, были офигенными. Я сидел с
гитарой, а он с ручкой и кусочком бумаги. Я ему: “Первой нотой будет ля”. Секунду он размышлял.
“Хорошо, здесь будет до”.
“Вторая нота, си”.
“Ладно, ре”.
Он все это разбирал, и у него получалась идеальная гармония. Он был просто живущим и дышащим
мастером гармоний. Мы слушали песню в машине, и это было нечто вроде: “Ладно, сейчас он начнет
гармонизировать. Погоди… погоди. Видишь? Я ж говорил!” Ты просто не мог избежать этого влияния.
Гармонии Клиффа влияли даже на Ларса, а ведь он гребаный барабанщик!

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: С музыкальной точки зрения Клифф был упрямым, но он всегда мог подкрепить свое
мнение фактами. Он был очень хорош в отстаивании своей точки зрения, умел постоять за себя. Я спорил с
Ларсом и со всеми остальными, но с Клиффом я просто чувствовал, что в этом нет необходимости. Он был
настолько опытен, что я думал про себя: “Чувак, если он правда так считает, значит так оно и есть”.

КЕРК ХЭММЕТТ: У Клиффа были кассеты-сборники, которые он таскал с собой повсюду, куда бы мы ни
ехали. Он усаживался на переднее пассажирское сиденье и сразу оккупировал магнитофон. Я спорил с ним
по части того, что слушать в номере отеля, потому что мы постоянно делили одну комнату на двоих. Он
побеждал, но через пару часов я заводил свою старую песню: “Ладно, мой черед ставить музыку”. А
Клифф: “Да ладно тебе, мужик, еще одна песня”, после чего начиналось бесконечное обсуждение, почему
мы должны слушать это, а не то. Для него это было очень важно. Музыка буквально двигала им. На сцене
он раскачивался взад-вперед, напоминая дятла на дереве. Лежа на кровати, он раскачивался влево-
вправо, слушая музыку в наушниках.

БАФФО ШНАДЕЛБАХ (писатель, Metal Hammer, Германия): Ларс пригласил Андре (Верхюйсена) и меня к
себе в берлогу в Эль-Серрито, это было улетно. Там было полно групп района Залива, с которыми я
контачил или о которых писал, поэтому я был в восторге.

АНДРЕ ВЕРХЮЙСЕН (писатель, Aardschok, Голландия): Для металистов вроде меня и Баффо по сути было
всего два места, куда можно сгонять: Ньюкасл, Англия, откуда родом Venom, Tysondog и Blitzkrieg, и
Калифорния, где были Metallica, Slayer и Exodus. В этом смысле поездка в гости к Ларсу и Джеймсу была
раем, потому что участники этих групп часто торчали у себя дома или тусили с нами в Ruthie. По сути, все
болтали о том, как Metallica выступят в Касл Донингтон и Day on the Green, потому что согласование на эти
выступления пришло, пока мы были там. Все были счастливы и, понятное дело, парни все время
репетировали. Они разогревались со старых песен, а потом переходили к новым. Раз за разом, снова и
снова.

БАФФО ШНАДЕЛБАХ: Мне гараж казался очень личным местом, поэтому мы с Андре чаще всего слушали
их на заднем дворе. Я отлично помню, как один раз заглянул туда и увидел, как Клифф трясет копной
своих рыжих волос. Он выглядел просто улетно, но я подумал про себя: “Этому парню скоро понадобится
шейный хирург”.

АНДРЕ ВЕРХЮЙСЕН: Единственный раз на моей памяти, когда Metallica взяла целый выходной день, это
когда они хотели посмотреть фестиваль “Live Aid” по телеку (13 июля 1985г.). Мы хотели понаблюдать за
реюнионом Black Sabbath, поэтому проторчали весь день на диване, ведь мы не знали, в какое время те
выступают. Боже, должно быть там было около сотни групп. В какой-то момент вышли Simple Minds. Будучи
кучкой металистов, мы решили, что этого уже вполне достаточно. И тут вдруг показали кадр технической
группы из-за кулис. Джеймс вскочил с дивана и заорал: “Да ведь это мой техник!” Это был Энди Бэтти,
который работал с Metallica в туре в поддержку пластинки “Ride the Lightning”. Джеймс даже не
догадывался, что тот свалил в другую группу. Было очень смешно.
Неделю спустя к ним зашел Росс Халфин, чтобы сделать знаменитый снимок для пластинки “Master of
Puppets”. Не думаю, что он был большого мнения о Metallica. Он снимал Led Zeppelin и Def Leppard, а тут
Ларс забирает его в аэропорту на мамином Pacer’е.

РОСС ХАЛФИН (фотограф): Поначалу я избегал Metallica, но Ларс оставлял мне сообщения одно за другим,
думаю только потому, что его любимой группой были Iron Maiden, и он хотел заполучить их фотографа, то
есть меня. Потом мне позвонил Питер Менш: “Хватит быть мудаком, поезжай снимать мою новую группу”.
Это был первый раз в 84-ом. Помню, как приехал в их дом в Эль-Серрито и даже не представлял, что мне с
ними делать. В итоге решил остановиться на фотографии в духе Beggars Banquet. Заказал китайскую еду,
которая была исключительно реквизитом, но они были настолько голодны, что все сожрали, пришлось
заказывать вторую порцию.
На самом деле, они были просто горсткой глупых подростков. Ларс был самым общительным из них,
Джеймс был довольно стеснительным, а Керк напоминал всеобщего лучшего друга. Клифф – все
обращались к нему за мнением. Если он чего-то не хотел, то это просто не происходило. Вот вам пример:
Менш сказал мне не позволять Клиффу носить на съемке свои джинсы-клеш. Он сказал: “Ты должен
заставить его носить обычные джинсы”. А Клифф ответил: “Пошел ты”. Больше всего его беспокоили
постановочные вещи. А потом был снимок, который мы сделали за Agora Ballroom, где они сидят в куче
мусора. Они с радостью на это согласились, чего я никогда не понимал.
Второй раз я побывал у них дома (июль 1985-го) для проведения фотосессии к пластинке “ Master of
Puppets” – фотографии на диване, где Клифф показывает средний палец. Я просто пытался показать ребят,
какими они были в домашней обстановке, не более того. Ясное дело, одна из фишек при съемке новых
групп в том, что поначалу они всегда выглядят ужасно. Им не хватает уверенности, поэтому тебе
приходится внушать им эту уверенность, иначе они просто будут походить на горстку фэнов. Если
посмотреть на первые фотографии Metallica, сделанные мной, то Клифф выглядит уверенным, а остальные
– нет. Они напоминают неуверенных в себе подростков, которыми они фактически и были. Но Клифф
всегда выглядел уверенным в себе. Единственный раз на моей памяти, когда его трясло, это на концерте,
который они отыграли в LA Palladium (март 1985г.). Парни заставили меня сказать Клиффу, что Гизер
Батлер присутствует в зале, и он мне поверил. Он просто оцепенел от страха, особенно во время
исполнения басового соло. Остальные участники группы смотрели на все это со стороны, для них это была
умора.

АНДРЕ ВЕРХЮЙСЕН: День, когда мы отправились на пляж Стинсона, едва не положил конец Metallica.
Дорога там узкая и ветреная, отвесные скалы высотой в сотню футов. Ясное дело, мы весь день бухали и
весело лежали под солнышком: Баффо, Ларс, Джеймс, их друг из района Залива Фред Коттон и я.
На обратном пути Ларс, Баффо и я решили ехать позади Джеймса и Фреда в пикапе Фреда. Мы ехали
слишком быстро и доехали до поворота, где уже не видели парней впереди себя. Не знаю, как нам удалось
выжить, потому что мы снесли знак и едва не врезались в пикап Фреда. Машину занесло, и она покатилась
задом, хвостовая часть практически балансировала на краю скалы. Я посмотрел на лица Джеймса и Фреда,
а они просто ржали. Эти парни были просто безумцами. Но когда тебе двадцать, ты чувствуешь себя
неуязвимым. Ничто не может тебе навредить, ничто не может убить.

ЛАРС УЛЬРИХ: В какой-то момент продюсер Флемминг Расмуссен прилетел из Дании и встретился со мной
и Джеймсом в Лос-Анджелесе, чтобы мы приступили к поиску студии. Elektra организовала нам отель и
машину, чтобы мы могли четыре-пять дней просто колесить по округе и оценить буквально каждую студию
в городе.
С точки зрения места, которое мы подыскивали, Лос-Анджелес был очень знакомым местом. Мы записали
“Kill ‘Em All” в Рочестере, Нью-Йорк, “Ride the Lightning” в Копенгагене, поэтому идея заключалась в том,
чтобы записать “Master of Puppets” как можно ближе к дому, не отвлекаясь на домашние дела.
ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Впервые Metallica обратились ко мне в 84-ом, потому что они слышали кое-что из
материала, который я записывал с Ричи Блэкмором и Rainbow. Я никогда не слышал о них, но их
энергетика просто ошеломляла. Этого одного для меня уже было достаточно, чтобы захотеть с ними
работать, и мы начали запись “Ride the Lightning” в феврале 1984-го.
Многие люди (в студии) просто не понимали их музыку. Они считали ее чересчур громкой и быстрой, и в
той или иной степени ее ненавидели. Помню, как один из звукоинженеров отвел меня в сторонку:
“Флемминг, они же не умеют играть”. А я ему: “Да, но послушай их энергетику!” Я к тому что в конечном
счете меня интересует хорошая музыка. Мне плевать, что это: метал, джаз, панк или что там. Если мне это
нравится, то я могу с этим работать.

ЛАРС УЛЬРИХ: Существует ряд причин, по которым мы записали “Ride the Lightning” с Флеммингом.
Rainbow записали с ним несколько пластинок, и для меня этого было достаточно, а еще Queen
записывались с продюсером по имени Рой Томас Бейкер, который также работал на студии Sweet Silence. У
этих пластинок просто охрененный и новаторский звук барабанов. Мы подумали: “Почему бы не взять и не
записать пластинку в этой доступной студии? Мы получим мощный звук барабанов, мощный звук гитар. Это
недорого, Флемминг может нарулить звук, а мы сами выступим в роли продюсеров”.
Еще одна причина была финансовой. Студии в Европе стоили вполовину дешевле, чем в Штатах. Мы уже
готовились гастролировать по Европе с Venom в феврале 84-го, и забронировали парочку выступлений в
компании с Twisted Sister в мае, поэтому было логично просто остаться и записывать пластинку в Дании.
Минус был в том, что нам не хватало денег на гребаную жрачку.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Частью сделки с Sweet Silence (в 1984-ом) было условие, что они будут кормить
группу, поэтому каждый вечер мы торчали у Флемминга дома, чтобы поужинать. Бедная его жена. Ей
постоянно приходилось готовить на четверых засаленных американцев и очень открыто высказывать
Флеммингу свое недовольство этим: “Выкинь отсюда этих уродов”. Само собой, она говорила по-датски, а
Ларс, будучи единственным участником группы, кто понимал, о чем речь, был немного в ахуе. Остальные
просто улыбались, типа: “Эй, как дела?” Мы спали наверху в кассетных хранилищах. Ну, или пытались
поспать. Мы постоянно меняли место.
“Иди туда, а я сюда”.
“Пошел ты, на ближайший час это мое место”.
От одного чувака тебя тошнит, а другой храпит как конь, или недостаточно темно. Клифф мог уснуть
только в кромешной темноте, а мне было нужно немного света. Иногда мы просто забивали на сон и
блуждали по кассетным хранилищам. “О, Боже, глянь сюда. Это ж Deep Purple”. Мы находили старые
мастер-пленки, которые Флемминг включал нам на следующий день. Вот это было очень круто.

ЛАРС УЛЬРИХ: Флемминг показал нам границы возможного на следующем уровне и, думаю, мы отчасти
влюбились в его способности, в его студии, в его чувство юмора. Многие продюсеры чсвшники, но
Флемминг вел себя легко и непринужденно. Он был веселым и самокритичным, было приятно находиться в
компании этого парня. Он никогда не указывал, что нам делать, а помогал улучшить то, что мы уже
делали, поэтому мы с Джеймсом очень хотели снова с ним записываться.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Барабаны на “Ride the Lightning” записывались в деревянной комнате (с

панелями) в Sweet Silence. Место по типу склада, примерно 10 на 10 метров. И я думаю, так как барабаны
были там такими громкими, это обстоятельство заставило Ларса играть быстрее, поэтому в июле 1985-го он
искал студию с аналогичными кабинками в Лос-Анджелесе. Самое близкое из того, что мы смогли найти,
это звуковые павильоны в Голливуде, но они были слишком большими по размерам. Если говорить чисто о
студиях, то я нашел парочку в Лос-Анджелесе, но они были небольшими и выбор их выходной аппаратуры
был не таким большим, как в Sweet Silence, где было почти все, что мы искали.

ЛАРС УЛЬРИХ: Наш первый выбор в Лос-Анджелесе пал на студию под названием “One on One”, но она
была очень дорогой. Клифф Бернштейн: “Если вы все равно решили записываться с Флеммингом, зачем
записывать пластинку в Лос-Анджелесе, где все так дорого?” Мы получили три месяца студийного времени
в Копенгагене за ту же стоимость, что и месяц в “One on One”, поэтому мы решили снова записываться в
Дании.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Помню, говорил Ларсу: “Ты серьезно говоришь мне, что нет места для записи в Лос-
Анджелесе и в Калифорнии в целом?” Все казалось каким-то однобоким. “Ты из Дании, а все остальные
отсюда родом. Как получается, что мы все время записываемся в Копенгагене?” Когда мы записывали
“Ride the Lightning”, это было нечто вроде: “Ладно, мы все равно туда едем”.
“Окей, поэтому, когда ты бронировал тур, просто так вышло, что у нас будет целый месяц перерыва вблизи
Копенгагена?”
По этому поводу были трения, но Ларс всегда очень толково относился к управленческой стороне группы.
Клифф, Керк и я даже понятия об этом не имели, поэтому была тонкая грань между тем, что Ларс берет на
себя некоторые вещи, связанные с бизнесом, а остальные чувствуют себя так, что им не говорят о том, что
происходит. Это всегда было нечто. Я хочу сказать, каждый из нас в какой-то момент оказывался в дерьме.
Я не знаю, насколько хорошо мы понимали внутреннюю динамику группы. Определенно это была
эгоистичная сторона Metallica, где периодически каждый из нас был виновен в том, что преследовал свои
личные интересы. Это мы усвоили в процессе выживания. Мы подъезжали к отелю, и один говорил: “Эта
кровать - моя”.
“Да пошел ты, я ее хочу”.
Или еды хватало только на троих. “Я свою пайку не дам, иди отсюда”. Довольно жестоко. Но на следующий
день все было хорошо. Мы старались найти динамику и быть хорошей группой и не ненавидеть друг друга.

КЕРК ХЭММЕТТ: Думаю, что какие-то сомнения по поводу того, чтоб снова записываться за границей
смягчались от того, что это был первый раз, когда мы отправлялись в студию с реальным бюджетом на
запись. Это значило, что мы сможем еще больше сосредоточиться на производстве и меньше времени
париться о том, где достать еду в следующий раз или что придется спать на полу.

ЛАРС УЛЬРИХ: Когда мы нашли, где записываться, это практически было возвращением в гараж,
возвращение к репетициям. Август был на носу, а там уже выступление в Донингтоне, а потом Day on the
Green, так что нужно было много готовиться. Вероятно, Донингтон лично для меня значил чуть больше,
потому что это был крупный европейский фестиваль “Monsters of Rock”, где выступали все – от Rainbow до
AC/DC и Judas Priest, это было крупнейшее шоу в нашем гастрольном календаре. Это было очень
волнительное время, и мы очень хотели поехать туда и записаться, вывести все на новый уровень.

ДЖОН МАРШАЛЛ (друг/гитарный техник Керка): В какой-то момент Metallica решили, что я буду
гастрольным менеджером на концертах в Донингтоне и Day on the Green. Я не особо в этом шарил. Хотя с
точки зрения менеджмента я был местным, а это значило, что они не станут нанимать новичка всего на
пару выступлений. Не знаю, смог ли бы я сделать это на более ранних выступлениях. Но все стало куда
проще. С точки зрения бюджета мы сделали огромный шаг вперед. У нас появились запасные инструменты
и вспомогательное оборудование: дополнительная барабанная установка, дополнительные гитары. Все
быстро вышло на профессиональный уровень.

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН (менеджер): Мы с Питером стали свидетелями того, как Metallica из начинающих
музыкантов стали мощной силой, работавшей на нас. Благодаря фэнам группа поднялась из самых низов, и
мы должны были всеми правдами и неправдами подпитывать это движение. Участие Metallica в этих
масштабных фестивальных выступлениях должно было показать их тем, кто мог так никогда и не услышать
о них.

БОЛЬШОЙ МИК (звукоинженер): Донингтон находится севернее Лондона примерно на сто пятьдесят миль.
Вместимость, если не ошибаюсь, составляет сто тысяч человек. Это был без сомнения самый крупный
концерт, который у нас был на тот момент и невероятно напряженный, потому что все до сих пор
овладевали своим ремеслом. Это было просто “бери яйца в кулак и приступай к работе”.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Касл Донингтон стал одним из ежегодных выступлений, где я увидел постеры в
комнате Ларса, или рекламки в английских метал-журналах. Это был Святой Грааль метал-концертов. Если
ты попадал в Донингтон, то дело было в шляпе.
ДЖОН МАРШАЛЛ: Мы полетели в Лондон. Помню, как пытался вести наш фургон по левой стороне дороги,
а Ларс ехал пьяный сзади. Он орал: “В пизду этот отель, поехали сразу на ипподром, посмотрим сцену!”
Было 10 часов вечера, а мы до сих пор в сотне миль от Донингтона.
“У нас даже пропуска еще не готовы. Давай лучше съездим утром”.
“Нет, нет, нужно ехать сегодня!”
“Ладно, ладно”.
Мы изменили маршрут, но нервы у меня были ни к черту. На дороге люди показывали мне фак, потому что
я не понимал, что делаю, и каждый раз, когда я сворачивал, чтобы посмотреть карту, парни вылезали из
фургона и ссали на чей-нибудь газон.

РИЧ ЛИКОНГ (брат Керка): Я гулял по Лондону за пару дней до концерта, и повстречал панк-рокера с
самым большим ирокезом, какой я когда-либо видел. Я сказал ему, что приехал в Донингтон, а он мне:
“Ага, ну единственная группа, которую стоит заценить, это Metallica”. Никогда этого не забуду. Это было
очень символично для того, на каком этапе находились Metallica в тот момент – известные в сфере
андерграунда, но в самом низу тотемного столба с точки зрения признания со стороны мейнстрима. В
Донингтоне они, без сомнения, были никем. Не говоря уже о том, что успешные группы из кожи вон лезли,
чтобы относиться к ним как к говну собачьему, там было очень пренебрежительный настрой.
Помню, мы стояли на сцене и пытались посмотреть саундчек ZZ Top. Группа, Джон Маршалл и я. Мы только
пришли туда, и тут к нам подбегает сотрудник: “Эй, вам здесь нельзя стоять”.
“А, да? Ладно”.
Мы отправились в трейлер Metallica, где был стол, пара стульев и, может, еще убитый диван. Эта штука
могла спокойно сдаваться в аренду в Hillbilly Trailers of the Ozarks.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Q Prime помогли мне разобраться со всякой рутинной ерундой, с которой часто имеют
дело опытные гастрольные менеджеры: доставка группы от точки А до точки Б, раздача листовок, талонов
на питание, пропусков на парковку, по сути, ты делаешь все, чтобы прошло гладко. Кроме того, я работал
техником Керка. Это было безумием. У нас был парень по имени Расселл Мейджор, он отвечал за
барабаны, а Энди Бэтти присматривал за Джеймсом и Клиффом. Само собой, Большой Мик сидел за
пультом. Он был в самой гуще событий. Не думаю, что хотя бы один из нас видел такую толпу раньше. Они
просто сходили с ума.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: “Смотри в оба, они бросаются бутылками с мочой”. Это нас немного испугало, но
потом мы решили: “Да ладно, насрать”. Мы были готовы к этому. Но к чему мы НЕ БЫЛИ готовы, так это ко
всему остальному говну, которое творилось на сцене: обувь, жратва, одежда и ошметки хуй знает чего
были разбросаны по всей сцене.
Ну, и ссанина, конечно же. Эти люди литрами жрали светлое пиво, ссали им в бутылки, а потом бросали их
обратно на сцену. Само собой, они даже не соизволили закрывать их крышками. Почти все выступление
нам пришлось уворачиваться от летящих снарядов с мочой.
В какой-то момент прилетела свиная голова. Наверное, кто-то из зрителей разбил палатку и решил
приготовить барбекю из целой свиньи. Неиспользованные кусочки свиньи летели на сцену, пока мы играли.
На концертах Metallica нередко можно было столкнуться со странностями, но это уже не лезло ни в какие
ворота.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Помню, как взял Jackson V Керка и вытащил нечто из бриджа. Оказалось, что это
бутерброд с ветчиной и специями.

РИК ЛИКОНГ: Я делал фотки с верхней части сцены, а штатные фотографы местных журналов торчали в
фотояме. В промежутке между песнями Metallica на сцену вышла женщина и сказала фотографам, что Бон
Джови находится за кулисами и готов фотографироваться. Фотографов сразу как ветром сдуло, остались с
группой только Росс Халфин и я. Помню, подумал тогда: “Отлично, вот мой шанс сделать эксклюзивные
снимки”. Я медленно подошел к Джеймсу, чтобы снять его крупным планом, и тут мне на башку
приземляется комок грязи. Джеймс увидел происходящее во время пения и заржал. Ему пришлось отвести
взгляд в сторону, чтобы не портить песню.
БОЛЬШОЙ МИК: Хедлайнеры (ZZ Top) превзошли нас громкостью. Питер Менш был там и вернулся с
криками: “Я могу стоять и спокойно читать книгу! Давай врубай на полную!” А я ему: “Да не могу я,
блядь”. Так как мы были группой, выступающей на разогреве, у нас не было доступа к главному пульту.
Где-то позади меня находились представители хедлайнера, они бы ни за что не разрешили нам сделать
звук погромче.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Metallica закончили выступление, и тут в толпе произошла перемена, как будто их
ударили кухонной лопаткой – от джинсы и кожи до девчонок на плечах у парней, которые поднимали свои
футболки для Бон Джови и ZZ Top.

РИК ЛИКОНГ: Фактически, у нас были флаеры ZZ Top с полосой внизу, где кто-то написал “разогрев”. Это
были не пропуска с полным доступом, то есть тебе было запрещено ходить рядом со сценой во время
выступления ZZ Top. Народу было так много, что ты не мог просто взять и выйти из-за кулис, чтобы на них
посмотреть.
Я решил проползти под сценой, под подмостками, до места, с которого можно было посмотреть на группу.
Каким-то чудом я пролез, но ощущения были такие, что ты пролезаешь через мусорную корзину. Я
буквально спотыкался о бутылки с мочой и мусор. Я пролез чуть дальше, и увидел вперед человека,
который пытался делать то же самое. Это был Джеймс. Мы просто посмотрели друг на друга и зажрали. Мы
пытались найти выход к передней части сцены или сбоку от нее, но так и не нашли видимого выхода,
поэтому забили и стали просто слушать выступление, стоя под сценой.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН: После выступления в Донингтоне ходили слухи, что Metallica дадут в Ruthie секретное
шоу. Я позвонил Клиффу и спросил, че каво. Он ответил, что у них были такие планы, но везти
оборудование без инструментов будет очень накладно. “Мы сейчас явно не в дорожном режиме” – ответил
он. Я сказал ему, что у моей группы (Terminal Shock) намечен концерт в Ruthie, в тот же вечер. “Как насчет
того, чтобы Metallica отыграли свой сет на нашем аппарате?” А он: “Ну, если сможешь достать бас Ampeg и
усилитель к нему, два маршалловских усилка и ударную установку с двойной бас-бочкой, то мы приедем”.
“Охуеть, серьезно?” Когда я позвонил своей группе и рассказал им об этом, они подумали, что я нанюхался
клея или вроде того. Типа, что я их разыгрываю.
Мы собрали все необходимое, и Клифф пришел пораньше, чтобы потусить с нами и посмотреть на наше
выступление. Помню, что немного нервничал, потому что Джеймс, Ларс и Керк должны были подойти к 11,
а была уже почти полночь. Клифф позвонил Джеймсу с платного телефона в баре, и наконец где-то в
районе полуночи подошли остальные парни. Я подумал: “Ущипните меня, я глазам своим не верю”.

ФРЕД КОТТОН (друг): Парни, которые стоят на коленях перед сценой на фотках из Ruthie: они играют в
игру, которую мы называем “шар для боулинга”. Ты ждал стейдж-дайверов. Кто-нибудь залезает на сцену,
и когда они уже на ней, ты сбрасываешь их на землю. Мы выбивали дурь из этих ребят. Это было доброе
дружеское насилие. Все были потными и трясли башками как не в себя. Прекрасный вечер.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН: Концерт в Ruthie стал для меня важной вехой, и все это получилось из двухминутного
звонка с Клиффом. Само шоу было просто мясом. Я никогда не видел, чтобы Metallica играли так
небрежно, но это не имело значения. Они выступали перед семьюдесятью пятью зрителями, которые были
или близкими друзьями, или завсегдатаями Ruthie. Там был местный по имени Тоби Рейдж, который
половину сета пропел вместе с Джеймсом в пьяном ступоре, а еще один парень из района Залива, которого
мы звали Airborne Энди Андерсон, скакал по сцене. Реальная куча мала.
Особенным в этом выступлении было то, что это был последний концерт Metallica в небольшом клубе в
районе Залива. Как бы своего рода конец эпохи “Kill ‘Em All”, когда у тебя был полный доступ к группе, и
они выступали в клубе перед небольшой группой друзей. После этого все быстро изменилось.

БРАЙАН ЛЬЮ (друг): В 1985-ом произошли два события, которые изменили мое понимание успеха
Metallica. Первое состоялось в марте, когда Iron Maiden выступили в Cow Palace. Концерт закончился,
зажглись прожекторы, и, как подростки обычно делают после выступления, мы с другом стали прочесывать
пол в поисках гитарных медиаторов, и тут подходит Джеймс. Мы стояли там и болтали, и тут начал
собираться народ, типа: “О, Боже. Это же Джеймс Хэтфилд”. Помню, поймал себя на мысли: “Да это ж
просто Джеймс. Вы чего?” Они заставили его подписать все подряд: куртки, отрывные талоны. Мы потом
долго подкалывали Джеймса. Но так уж к нам относились тогда.
Второй эпизод – Day on the Green, и наверное многие из района Залива согласятся со мной, что это событие
кардинально изменило наше представление о Metallica. Мы по большей части представляли их себе
группой местного разлива, нашей группой, и то, что они попали в список выступающих групп на таком
мейнстримовом выступлении, как Day on the Green, стало для нас чувством гордости за то, что Metallica
живут и выступают здесь. Это было подтверждение эффективности всей андерграундной сцены, которая
уже многие годы развивалась здесь.

КЕРК ХЭММЕТТ: Каждую субботу я просматривал розовый раздел развлечений в “San Francisco Chronicle”.
Это был один из основных форумов (концертный промоутер из района Залива), который Билл Грэм
использовал для рекламы своих выступлений, поэтому когда я открыл его и увидел Metallica в одном
списке со Scorpions, у меня просто сорвало башню. Мы были первой группой в своей жанре, которая
получила место на концерте такого масштаба в Штатах. Я был в полном экстазе, но при этом сильно
нервничал. Тем летом все говорили только об этом. Это была мечта, ставшая явью.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: У нас была большая вечеринка за день до Day on the Green. И я такой: “Окей, я не
стану много пить, потому что сегодня очень важное выступление”. Всю ночь мы пили Coors Light, и когда я
проснулся утром, я чувствовал себя как говно собачье. Я подумал: “Какого хера? Я же пил светлое пиво”. И
потом мне кто-то сказал: “Чувак, оно светлое лишь потому что калорий меньше”.
“Ой, бля”.

ДЕЙВ ДОНАТО (друг): Утро крупного выступления Day on the Green, и мы с Клиффом зависаем у него в
комнате в доме его родителей. Он хотел поупражняться под свое стерео Montgomery Ward, просто, по его
словам, крайне расслабленным, вполне возможно что под кайфом. И вдруг он перестает играть,
откидывает волосы назад и спрашивает: “А сколько время?”
“Одиннадцать”.
“Блядь! Нам пора ехать!”
Он хватает свой бас, и мы убегаем. Мама кричит ему вслед с кухни: “Пока, Клифф! Зажгите, парни!” Мы
выбегаем на улицу и, вопреки моему здравому смыслу, садимся в тесный долбаный микроавтобус Клиффа.
“Кузнечик”, как мы его называли. Клифф за рулем, но он худший водитель на свете. Он раздолбал эту
машину к хуям.
Мы отъезжаем, Клифф в возбужденном состоянии. Мы выруливаем на шоссе, разбитая сторона Кузнечика
громыхает на всю округу. Клифф трясет башкой под Misfits и барабанит на останках своего долбанного
сломанного руля. У него пара гребаных тисков прикручена к гайке рулевого вала, вот так он и рулит. Даже
нельзя толком сказать, знает ли он, куда едет, потому что он напоминает Cousin It своими вездесущими
гребаными рыжими волосами. И вдруг он смотрит на ветровое стекло, и резко дает по тормозам. А потом
снова набирает скорость. Затем он меняет полосы дороги, а я начинаю дико нервничать.
И вдруг движение полностью прекращается из-за звуков концерта. Клифф впадает в бешенство: “Чувак, мы
сильно опоздали!” На секунду он замолкает, что-то обдумывая, а потом сворачивает на Кузнечике на
крайнюю левую дополнительную полосу – прямо на пятачки льда, которыми покрыта дорога. Он проезжает
мимо всех, люди орут: “Убирайся отсюда!” Они пытаются отрезать ему путь, прижимаясь к обочине, а он
все больше съезжает с дороги прямо к гребаным деревьям. Я готовлюсь умереть, а он все еще ведет
машину, продираясь через кусты и вихляя по всей территории. Он доезжает до самого выезда с 98-ой
Авеню, снова вливается в общий поток, и тут бах! Какой-то подросток влетает в Кузнечик на своем Бьюике.
“Блядь!” Мы вылезаем из тачки, обходим машину сзади. Зад машины сильно поврежден. Клифф смотрит
на подростков в Бьюике, а они все в футболках Metallica. “О, черт. Прости”. А Клифф им: “Да мне насрать.
А вам?” Подросток за рулем качает головой, поэтому мы запрыгиваем обратно в Кузнечик и доезжаем до
парковки Coliseum. Там целое море машин, пива и мячей для пляжного волейбола.
Мы подъезжаем к парковщикам, Клифф представляет собой просто судорожное месиво. Он пытается
проехать через ограждения, охранники орут: “Сюда!” Они хотят, чтобы он последовал за остальными
машинами, и он вытаскивает из окна свой пропуск. Они смотрят на него и говорят: “Ой!” Ворота
поднимаются, и мы проезжаем, но нам все равно приходится ползти сквозь этих тусующихся людей, фэнов
хард-рока, то есть мы то стоим, то едем, то едем, то стоим. В итоге Клифф говорит: “В пизду это. Пойду
пешком. Припаркуй машину”. Он вручает мне пропуск, хватает свой бас и сваливает. Я сижу на
пассажирском сиденье, типа: “Какого хуя?” Но у меня есть пропуск, и я думаю: “Окей, это моя волшебная
палочка”. Я сажусь за руль, начинаю вести машину, и когда несколько парковщиков говорят мне
вернуться, я просто машу им гребаной палочкой и продолжаю ехать. Это происходит три или четыре раза,
после чего я наконец-то добираюсь до территории парковки за кулисами. Само собой, все смотрят на этот
убитый фургон с гребаными тисками, прикрученными к гайке рулевого вала, который я припарковал в
метре от красного Феррари Сэмми Хагара.

ДЖИН АМБО (друг/фотограф): Я был у задних ворот, охрана не пускала Клиффа. А он им: “Чувак, я
гребаный басист. Я из группы”.
“А где твой пропуск?”
“Мне нужен новый”.
Они устроили ему взбучку. Я поднял камеру, чтобы сделать фотку, и тут Клифф глянул на меня. “Чувак, не
сейчас”.
Моей девушке пришлось бежать звать Джона Маршалла. Боже, Клифф был очень зол.

ДЕЙВ ДОНАТО: Я вылез из машины Клиффа и стал бродить за кулисами. Я не представлял куда идти и что
делать, но ведь у меня есть моя волшебная палочка. Здесь Карлос Сантана. Здесь Сэмми Хагар. Повсюду
снуют группи.
В итоге я разыскал Metallica. Клифф стоял сбоку с пивом и басом, ему вообще ни до чего не было дела в
этом долбанном мире. Я хватаю стул и говорю ему: “Чел, ты в порядке?” Он окидывает взглядом комнату с
пивом, жратвой и телками и говорит: “Сейчас мне намного лучше”.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: На этом шоу мы познакомились с такой вещью, как список гостей. Все эти друзья
стояли у ворот перед концертом.
“О, Боже. Ты внес его в список?”
“Ты же сказал, что сам его внесешь”.
И тут нам вдруг пришлось об этом думать. Мы не хотели никого обижать, поэтому отвечали в духе:
“Погоди, мы тут пытаемся готовиться к выступлению. Пожалуйста, не мог бы ты убраться из гримерки к
черту?”

МАРК ДЕВИТО (друг): Я с друзьями принес баннер на концерт: логотип Metallica над дохлой крысой с
вытянутыми лапами. Мы вошли внутрь, и огромная женщина в спандексе начала на меня орать снова и
снова о том, что Ratt (вторая группа в списке выступающих) это величайшая группа на свете. Я подумал:
“Мы тебе еще покажем”. Это был народ из Окленда. Metallica были нашей группой, и когда они вышли на
сцену, на землю словно обрушилась бомба. Головы начали болтаться взад-вперед, кулаки сотрясали
воздух, а в центре возник целый мошпит. Никто не видел ничего подобного на стадионном выступлении.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы открыли свое выступление песней “Creeping Death”, и почти сразу же толпа
решила, что им не нужны ограждения. Это был городской народ, поэтому там было некое подобие
местного культа.
“Мы не хотим видеть эту херню на своем пути. Мы хотим быть как можно ближе к группе. Мы хотим
свободы”.
И толпа начала убирать с пути ограждения. Мы играли всего полчаса, но это было охуенное ощущение.

ЗАК ХАРМОН (барабанный техник Ларса на “Day on the Green”): Сбоку от сцены находились местные
звуковики, парни постарше. Они повысили громкость барабанов в миксе мониторов. Ларс сходил с ума от
триолей, просто писал кипятком от одновременных ударов и рабочего барабана посередине. Звукачи
смотрели друг на друга в полном изумлении, типа, ты это слышишь? Они просто ушам своим поверить не
могли.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН: Metallica еще НИКОГДА не звучали так хорошо. С точки зрения будущего, это был
первый раз, когда у меня возникло представление о том, к чему они стремятся.
ДЕЙВ ДОНАТО: Никогда не забуду энергетику, которую я ощутил, сидя на той сцене. Необязательно шум
аппаратуры, а сам накал напряжения. Даже между песнями, казалось, воздух гудел. Аж волосы на башке
дыбом встали.

МАРК ДЕВИТО: В тот день в выступлении Metallica было что-то почти неуловимое, типа, ты был свидетелем
чего-то очень важного. Они были яростными. Они были голодными. Они умели играть на своих
инструментах, и толпа реагировала на них по-особому.

ДЕЙВ ДОНАТО: Я смотрел все выступление сбоку от сцены, а Клифф был в своем долбаном зените славы.
Он был суперзвездой. Я к тому что он еще не успел ею стать, но как друг Клиффа, как человек, который
знал его с детства и так как я постоянно крутился рядом с гаражными группами, где он играл, и был в
курсе всего того дерьма, что он успел сделать, чтобы достичь этого, что это не за горами. Вот в чем все
дело.

БРАЙАН ЛЬЮ: У Билла Грэма был старый седой работник сцены, который в конце каждого сета выходил к
микрофону и делал небольшие объявления. После выступления Metallica он вышел и сказал: “Что ж, это
было интересно”. Он был циником, типа не признавал их вообще никак. Но это было неважно. Metallica
были хозяевами на этой сцене. Это был первый раз, когда люди, которые отказывались их признавать
прежде, начали понимать, что здесь действительно что-то происходит.

КЕРК ХЭММЕТТ: Моя мама ждала у нашего трейлера, когда мы закончили выступление. Она схватила меня
за руку и не отпускала минуты две, наверное. Это был очень особый день для моей семьи: моего брата,
моей сестры. Там так же была целая куча кузенов. Я наполовину филиппинец, а у филиппинцев обычно
полно кузенов. Там были почти все кузены, которые у меня были в радиусе сотни миль. Это был отличный,
прекрасный день.

ФРЕД КОТТОН: Мы с Джеймсом были на взводе. “Давай бросаться вещами в толпу!” За кулисами стояли
фруктовые тележки, поэтому идея бросаться фруктами со стропил была вполне себе ничего. Было весело,
но мы опять столкнулись с проблемами при возвращении обратно за кулисы. Мы забыли свои пропуска, и
охранник не поверил, что Джеймс из группы, потому что он выглядел как подросток с улицы. Нам
пришлось пробираться через толпу, выйти на улицу, а потом идти пешком до грузовиков.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: У меня были довольно буйные друзья, которые просто жили тем, чтоб нарезаться и
побеситься. И вот в какой-то момент мы решили, что было бы здорово разнести наш трейлер. “Эй, это же
рок-н-ролл. Нужно разнести это место в клочья”.

РОН КУИНТАНА: Все началось с трусливых маленьких блюд с модными сырами и крекерами. Эти же
металюги. Они едят сырое мясо с картошкой, поэтому сыр использовался, чтобы писать на зеркалах, а
остальная еда либо была выброшена, либо раздавлена по ковру. Это было ужасно. Им ни за что нельзя
было оставлять нас одних без присмотра.

КЕРК ХЭММЕТТ: В какой-то момент моя семья и я побрели обратно к трейлеру. Я зашел и посмотрел
налево: авокадо. Направо: авокадо. Потом вверх: авокадо – просто еда, бардак и повсюду бухло. Потом я
увидел Джеймса и Фреда Коттона с безумным взглядом в глазах. Было всего три часа дня, но они уже
находились в каком-то ином измерении.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Почему-то мы решили, что еда пролезет через крошечную вентиляцию в стене. “Черт,
не лезет. Давай продавим ее туда внутрь”. Мы просто были не в себе.

ФРЕД КОТТОН: Я никогда не видел Гаральда (Оймэна) таким пьяным. Он соединил вешалку с блоком
переменного тока. Чувак, это было очень весело. Он хотел, чтобы Джеймс подписал его шорты. Джеймс
взял маркер и написал на них всякие непристойности. Мы очень гордились этим. Гаральд даже не
догадывался об этом.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В конце концов мы достаточно протрезвели, чтобы понять, что наступил второй день
фестиваля, и что трейлер, который мы полностью разнесли, должен быть готов к приходу группы утром:
“Черт, давайте сваливать отсюда”.

ФРЕД КОТТОН: Мы ушли из Coliseum и пошли в Nation’s Burgers. Мы стояли в очереди на заказ, а Гаральд
даже не подозревал о пошлостях на задней стороне своих шорт. Люди позади нас хихикали. И тут заходит
коп и видит, над чем все ржут – на заднице Гаральда был нарисован сфинктер, а на задней стороне ноги к
нему тянется член.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Коп подходит к Гаральду: “Сэр, прошу прощения, но вам и вашим порнографическим
художествам придется покинуть это место”. Вот тогда Гаральд понял, на что все глазели. Он испугался до
смерти.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН: Day on the Green проходил в субботу и воскресенье. Metallica выступали в субботу.
Прошел слух, что когда Wham! выступали в Coliseum на следующий день, Джорджу Майклу пришлось спать
в чьей-то машине, потому что его гримерка сильно пострадала.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Билл Грэм позвонил менеджменту и сказал: “Знаете, ваш парень Хэтфилд разнес
гримерку и поставил меня в очень неловкое положение”. А я подумал об этом: “Да в жопу его”.
Менеджмент, само собой, говорил: “Нет, не посылай его. Этот человек может как сделать, так и сломать
тебя”. Помню, думал: “Что сталось с отношением в духе Kill ‘Em All?” Ну, типа, в жопу этот бизнес. Меня
это совсем не радовало, но в понедельник утром я сходил и извинился ради группы.

ФРЕД КОТТОН: Помню, как подвозил Джеймса к офису Грэма в городе. Он мне: “Черт, мужик, я не хочу
этого делать”. Думаю, что его сильно трясло. Я к тому, что Билл Грэм правил балом. С такими чуваками не
шутят.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я зашел в офис такой дерзкий, типа, хули вам надо. Билл Грэм: “Садись, давай
поговорим об этом”. Он был первым прямолинейным человеком отцовского типа из тех, кого я встречал с
момента ухода отца из моей семьи. Отчасти менеджмент тоже был таким, но они больше старались
наставлять меня в плане карьеры. Он сказал: “Ты урод. Ты подставил меня”, а потом выдал целую тираду
о том, что я должен встать на путь истинный.
“Тот же разговор был у меня с Сидом Вишесом, Китом Муном и Боном Скоттом”. Он определенно увидел во
мне то, что уже видел раньше, но я услышал эти имена и брякнул что-то тупое, типа, ой, чувак, так я в
хорошей компании! А он: “Ты меня не понял. Ты думаешь, что раз ты играешь в этой группе, то можешь
делать все, что захочешь. Думаешь, остальные могут делать, что захотят? Думаешь, будет нормально, если
я скажу своей секретарше: Эй, ты, иди сюда и соси мой хуй?” Я засмеялся. В тот момент я даже не думал
об уважении к другим людям, особенно к женщинам. Он просто посмотрел на меня и сказал: “Убирайся из
моего офиса”.
И тут я поднялся, чтобы уйти и подумал: “Черт, нужно же что-нибудь сказать, чтобы у нашей группы была
какая-то надежда”. Я повернулся и сказал: “Спасибо, что рассказали мне все это. Прошу прощения, что не
в том состоянии, чтобы все понять, но рад, что вы все объяснили мне”. А потом ушел. Реакция Грэма стала
известна благодаря нашему менеджменту. “Кажется, я немного умерил его пыл”.
 ГЛАВА 2. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КОПЕНГАГЕН (ПСИХУШКА)
3 сентября – 23 декабря 1985г.

Запись в Копенгагене ● Фестиваль Metal Hammer ● Микширование пластинки

“Мы никогда не говорили им: “Так, парни, нам нужна песня длиной четыре минуты, а не восемь”. Все это
не имело значения, потому что радио игнорировало Metallica в 1986-ом. Фактически, это было: “Мне
нравится ваша работа на первой пластинке. Мне нравится то, что вы выпустили на второй, а теперь
сделайте то же самое на третьей, только еще лучше” – Питер Менш

ЛАРС УЛЬРИХ: Мы полетели в Копенгаген, и были очень рады вернуться в студию, вывести все на новый
уровень и быть на шаг ближе к следующему туру, вот чего мы хотели.
Пребывание в SAS Hotel было мясом. У нас не было отдельных номеров, но у нас в принципе никогда не
было отдельных номеров, так что плевать. Мы жрали, у нас было три месяца студийного времени, и мы
были готовы действовать.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я был убежден, что Копенгаген – это жопа мира. Там три-четыре часа светлого
времени суток, очень холодно, никто не знает, кто мы такие и всем насрать. Так как бюджет позволял нам
остановиться в отеле, все это было чуть более сносным. Планировка была такой же, как на гастролях: мы с
Ларсом в одном номере, Клифф и Керк – в другом. Я даже не знал, кто за это платит, но у нас был
полноценный шведский стол, обслуживание номеров. Все, что мы захотим, типа, просто внесите это в счет
номера.

ЛАРС УЛЬРИХ: Были моменты, которые произошли в студии на раннем этапе. Мы хотели записать для
пластинки восемь песен, но у нас было всего семь, поэтому “The Thing That Should Not Be” была написана
вскоре после нашего приезда. А еще мы должны были выступить на фестивале Metal Hammer в Германии,
поэтому мы много репетировали, особенно песню “Disposable Heroes”, которую хотели обкатать на этом
концерте.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: У Metallica всегда были очень хорошие демки, поэтому, когда они приходили в
студию, большинство песен были более или менее проработаны и аранжированы. Моей основной задачей
было помочь им довести до ума их видение своих песен на пластинке.

ЛАРС УЛЬРИХ: Мы сильно защищали свою музыку и боялись, что кто-то потенциально будет мешать тому,
что мы делаем. Нам был нужен продюсер, который скажет нам, что мы можем сыграть что-то лучше, а где
что-то не так, но при этом нормально отнесется к тому, что последнее слово остается за группой.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Моя философия заключалась в том, чтобы закрыть рот и позволить группе
дурачиться. В конце концов, это же их альбом, а не мой. Возможно, это было необычно. В 80-х у
продюсеров была тенденция иметь свой фирменный звук. И было неважно, что это за группа, потому что
конечный результат всегда звучал одинаково. Я не хотел, чтобы люди ставили пластинку на вертак со
словами: “Ага, ее наверняка продюсировал Флемминг Расмуссен”.

ЛАРС УЛЬРИХ: Флемминг, по его собственному признанию, был больше звукоинженером, чем продюсером.
Он больше напоминает звукача. Мы хотели, чтобы ударные, бас и гитары звучали мощно и напористо. Мы
хотели, чтобы все звучало особым образом, и Флеммиинг был невероятно одаренным в реализации таких
вещей.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Я знал, что у нас получится убойная пластинка. Композиторские способности
группы стали более целенаправленными, и благодаря интенсивным гастролям они сильно выросли как
музыканты. Все стало намного более сплоченным.
ЛАРС УЛЬРИХ: Думаю, что к 1985-ому мы стали чувствовать себя гораздо комфортнее в студийной среде.
Мы понимали, зачем нужны желтые кнопочки, а для чего большие круглые. Да, мы до сих пор еще многого
не знали, но это уже не напоминало пребывание в кабине долбанного космического шаттла.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Я твердый сторонник того, что в музыкальном жанре Metallica бас должен
записываться после ритм-гитары. Обычно ты начинаешь с баса и ударных, потому что они являются
основой всего, но метал в основном завязан на гитарных риффах, поэтому в первую очередь мы записали
барабаны и гитары.
Джеймс и Ларс вместе вживую записывали песню. Когда у нас получался неплохой дубль, я перезаписывал
партию Ларса под дорожку Джеймса, чтобы Ларс мог сосредоточиться на каждом фрагменте партии
ударных, кусочек за кусочком. Потом Джеймс вернулся и записал пять или шесть дорожек ритма для
каждой песни: две дорожки стерео для каждой левой и правой колонки, а потом еще одна посередине,
которую я искажал чуть больше, чем другие. Если ты просто повторяешь один и тот же звук на каждой
дорожке, то общий звук становится все слабее и слабее. Если записать каждый фрагмент с переменными
уровнями дисторшна, то звук получается годным.
В конце концов Джеймс вернулся и сыграл заново каждый трек, используя гитару Керка для получения
общего ощущения, что все играют одновременно. Джеймс был превосходен в этом. Он мог дублировать
себя же с невероятной точностью и делал это, пока не добьется своего. Как правило, Клифф был
следующим, а заканчивали мы с Керком. Это был очень гибкий процесс. Если Джеймс был в ударе, он мог
записать пару гитарных треков, а потом несколько партий вокала. Не было четко установленного метода
работы.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В плане вокала я не обладал большой гибкостью. Я просто подумал: “Я лаю,
придерживаюсь определенной тональности, вот и все”. Я правда не считал себя достаточно талантливым,
чтобы вывести вокал на новый уровень. Флемминг предлагал такие вещи, как: “Попробуй в концовке
поднять этот кусочек” или “у тебя получилось немного однообразно”. Хотя наставлений было не слишком
много. Я знал, чего хочу добиться в плане ритма и просто действовал.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Джеймс был агрессивным молодым человеком, он от многого хотел избавиться.
Он пел с невероятной долей мощи и агрессии. Самое прекрасное в том, что ему удалось четко донести
свой рассказ до слушателя. Основу его самовыражения составляла эмоция. О чем бы он ни пел, ты будто
стоял рядом с ним, и мне это очень нравилось.
Как правило, я чередовал вокал и гитарные соляки, чтобы Джеймс мог дать своему голосу небольшую
передышку. Ларс принимал большое участие в гитарных соло, ему отлично удавалось наставлять Керка в
нужном направлении. Он говорил: “Нет, нет, здесь нужно быстрее” или “немного замедлись вот тут” или
“здесь нужен звук больше в духе Deep Purple”. И так как мы потратили кучу времени на барабаны и
прочее, Керк мог порепетировать чуть больше, чем другие, и в итоге на этой пластинке у него получились
очень крутые соляки.

КЕРК ХЭММЕТТ: В тот момент Стив Вай оказывал на меня большое влияние. В его исполнении много
юмора. Оно напоминает гитарный смех, типа, гитара отлично проводит время, пронзительно визжит, пищит
и издает всякие смешные звуки. На “Master of Puppets” это встречается довольно часто. Для этого ты
пользуешься тремоло, техникой сжатия, техникой восходящего легато, вообще всеми техниками подряд. А
еще я многому научился у Джо Сатриани: арпеджио, лады, ладовая игра. Этот подход сильно повлиял на
меня, потому что я заценил, как играет Майкл Шенкер (UFO), как играет Ули Рот (Scorpions), и все это
слилось в одно целое. А еще помню, как работал над довольно странными звуками, передвигая медиатор
по звукоснимателям или около бриджа.
Мы записывали соло к “Master of Puppets”, и тут струна зацепилась за палец, и струну вырвало из
звукоснимателя примерно на двадцать восьмом ладу, благодаря чему создался сверхзвуковой микротон
типа пронзительного визга. Мы прослушали его еще раз, и я подумал: “О, Боже, это самый потрясающий
звук в мире. Нужно это оставить!” Этот дубль мы оставили на пластинке, и он стал одной из тех редких
счастливых случайностей.
ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Ларс стал очень хорош. В 84-ом он был еще немного зеленым. Помню, спросил
его в 1984-ом: “Почему после каждой сбивки ты начинаешь со слабой доли такта?” А он просто посмотрел
на меня и спросил: “Что, бля, еще за слабая доля такта?”
“Окей. Ты считаешь раз, два, три, четыре, один, а потом начинаешь на один”.
Он никогда не брал официальных уроков. Когда он учился играть, вся суть его игры на барабанах
сводилась к сбивкам. То есть он просто переходил от сбивки номер один к сбивке номер два, а потом к
сбивке номер три. А между ними он почти ничего не вставлял. Но на “Master of Puppets” мы поднялись на
ступеньку выше. Все заметно улучшилось. Думаю, что мы сильно подняли планку с точки зрения того, как
должны звучать Metallica. Что касается Ларса, он был грандиозен. У него были навыки. У него был скилл.
Он был великолепен.

ФЛЕММИНГ ЛАРСЕН (барабанный техник Ларса): С Ларсом не так просто ладить. Он все делает на 100%.
Если он что-то задумает, то он будет упражняться снова и снова, пока не добьется того, что хочет: “Теперь
я это умею”.
Он спортсмен – теннисист, так что понятно, почему он привык работать на износ. А еще он изобрел очень
сложный стиль игры на барабанах, который раньше просто не существовал. Он считал, что физически не
сможет сыграть эти партии, но продолжал тренироваться, пока мы не записали это на пленку, и они
получились идеальными. Флемминг (Расмуссен) держал его на коротком поводке.
“Проснись, чувак! Между ударами по рабочему барабану должен быть небольшой промежуток!” –
Флемминг был для Ларса очень хорошим продюсером.

ЛАРС УЛЬРИХ: Мы записывали барабаны в полускладском помещении, расположенном за территорией

студии. Это была просто большая пустая комната с охуенной акустикой. В плане оборудования я помню, что
отчасти оно менялось от песни к песне, но в основном я пользовался Tama Superstars из березы с рабочим
барабаном Ludwig, позаимствованным у Рика Аллена из Def Leppard. В то время все перлись от Ludwig Black
Beauties. Они считались новым словом в рабочих барабанах, они создавали потрясающий треск.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я всегда любил острую, тонкую форму Flying V, поэтому, когда мы в итоге нашли деньги
на оборудование, я позвонил в Jackson (Guitars) и четко представлял, что хочу – черную Flying V Рэнди
Роудса со звукоснимателями EMG. Она пришла мне в мае 85-го, поэтому, когда я привез ее в Данию, ей
было всего несколько месяцев.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Клифф в основном играл на Рикенбакерах, но у него было соглашение с Aria Pro,
поэтому временами он менял бас-гитары, в зависимости от песни. Главное, чтобы Клифф был в нужном
расположении духа, чтобы записать хорошую басовую дорожку. Он был настоящим музыкантом. Когда он
был зол, тебе его лучше не заставлять играть, но когда он был в порядке, он мог работать часами.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: На этом альбоме я играл практически только на Gibson Explorer. Там была еще
Jackson King V, но она никогда не звучала так мощно, как мне хотелось. Она была не такой удобной, как
Explorer. На ней куда проще играть сидя.

КЕРК ХЭММЕТТ: Мы с Джеймсом купили усилитель Mesa Boogie Mark 2C, который тогда только-только
появился. У него было больше отдачи и агрессии, чем у других усилителей и трех усилительных каскадов
со встроенным эквалайзером, что было очень круто. Мы обожали такие вещи.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мне хотелось, чтобы у гитар был более сильный удар, больше напора, и в результате
кранч экономкласса. Мы определенно добились этого при помощи Mark 2C. Ничто не могло сравниться с
этим усилителем. Я применял его во всех партиях ритма на “Puppets”.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Гитарная настройка была убойной. Я использовал сочетание различных

микрофонов вокруг кабинетов, которые создали довольно уникальный гитарный звук. В сущности, все на
“Master of Puppets” было объемнее и глубже. У нас был более мощный звук, мощнее стереофонический
разброс. Все просто вылезло намного больше. Возможно, ты и не услышишь все эти штуки на этой
пластинке, но их можно почувствовать.
ЛАРС УЛЬРИХ: Мы доводили до ума “The Thing That Should Not Be”, когда поехали на фестиваль Metal
Hammer в Германии с парочкой европейских групп: Venom, Warlock, Nazareth. Очевидно, метал был очень
популярен в Германии, и журнал Metal Hammer стал европейской Библией хард-рока, поэтому это было
крупное выступление. Но, думаю, самое главное в этом концерте было в том, что всего годом ранее мы
выступали на разогреве у Venom, а теперь они выступали перед нами. Мы не купались в этом дерьме, но
было очевидно, что мы на правильном пути.

КЕРК ХЭММЕТТ: На тот момент мы по-прежнему были очень открыты и доступны для своих фэнов. Мы
выходили гулять и видели целые армии волосатых парней в кожанках и джинсах. Это было что-то вроде:
“Отлично! Эти люди нас понимают. Это наше племя”. Возможно, они не были самым великосветским
племенем, но они были своими. А еще мы зарабатывали не так много денег, поэтому фэны были нашей
наградой. Обратная сторона в этом: “Окей, бро, можешь перестать так часто дышать” или “я знаю, что ты
торчишь от группы, но завязывай висеть на мне”. Фишка в выступлении Metal Hammer была в том, что оно
состоялось сразу после Донингтона, поэтому возможно мы впервые стали свидетелями крайней степени
фанатизма.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Появилось намного больше напряжения, когда люди стали искать встречи с нами.
Фестиваль Metal Hammer стал началом всей этой “радарной” ерунды, когда ты заходил в комнату и
прикидывал, кто из них фэны. Во многом это была потеря невинности, но в то же время было реальное
ощущение родственной близости между нами и фэнами, мы словно говорили на одном языке.
Необязательно в буквальном смысле, но через общий жизненный опыт: ты одинок и находишься в
замешательстве. Ты не знаешь, куда податься. Ты опечален. Ты счастлив. Ты – олицетворение всего этого.
Ты не знаешь, куда девать все эти чувства, поэтому изливаешь их посредством музыки.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, что среди рок-журналистов и фотографов была большая суматоха. Они как будто
штурмовали закулисье. Это было безумие, потому что было небольшое противоречие по поводу того, что
мы не ладим с Venom. Даже не помню, с чего все началось. Кажется, Ларс сказал что-то, что Кронос
(басист/вокалист Venom) воспринял близко к сердцу. Помню, что из лагеря Venom пришло послание, что
лучше нам смотреть под ноги, а то не ровен час.

АНДРЕ ВЕРХЮЙСЕН: Metallica должны были выступать в роли хедлайнеров, но Venom не нравилось быть
вторыми. Они остались в своем отеле и отказались выступать кроме как последними. И так как Metallica
это Metallica, они сказали, мол, нам насрать. “Без проблем, выступайте, будьте хедлайнерами. Мы
выступим после вас”. Это было большой ошибкой со стороны Venom, потому что после выступления
Metallica большая часть народа просто свалила.

КЕРК ХЭММЕТТ: Тем вечером мы впервые сыграли “Disposable Heroes”, все прошло как по маслу. Помню,
как стоял на сцене и думал: “Ничего себе, я буквально чувствую, как под ногами земля ходит”. “ Ride the
Lightning” был нашим первым реальным туром, и было очевидно, что мы расположили к себе много
народу.

ЛАРС УЛЬРИХ: Мы просто отправились на Metal Hammer. Фактически, работа над пластинкой началась
день или два спустя, после возвращения обратно в Копенгаген.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Давайте сыграем очень тяжело. Это было нашей мантрой. Некоторые партии вокала
были для меня немного высокими, поэтому были места, где гитары нужно было настраивать ниже, что
помогало. Все постоянно развивалось. Ты меняешь фрагменты, придумываешь новые звуки, новые тексты.
“The Thing That Should Not Be” – самый яркий тому пример. Это была чисто лавкрафтовская вещь: “Hybrid
children watch the sea”. Клифф был большим поклонником Лавкрафта. Помню, как он говорил: “Не читай
это, оно сведет тебя с ума”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Создание гитарных гармоний ближе к концовке “Sanitarium”: помню, что Джеймс
напряженно работал над этим. А потом “Damage, Inc.”. Примерно ровно посередине: “We chew and spit you
out”. Эти мощные, открывающие аккорды были единственным музыкальным вкладом Флемминга.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: С точки зрения звука Флемминг открыл нам глаза на вещи, которые добавили песням
чуть больше характера. В 84-ом в “Creeping Death” был кусочек “Die, die!”. Мы подумали: “О, Боже, теперь
остальная часть песни будет звучать слабо”. То же самое и с кусочком в середине “ Master of Puppets”:
“Master! Master!” Это были такие крутые вещи, что нужно было убыстрить остальные фрагменты. Песни как
будто соревновались между собой.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Флеммингу нравилось шлифовать звук, к которому мы стремились. “Где кранч? Я
чувствую его на струне “ми”, а не когда играю его в “ре””. И вот он правил и правил. На тот момент все
сводилось к параметрическому эквалайзеру, так что он без сомнения хорошо это слышал. Он обожал
экспериментировать.
Я живо помню, как придумал “Sanitarium” и сказал: “Знаешь, с точки зрения звука я хочу, чтобы барабаны
звучали как сердечный стук, как будто они живые”. Это было очень тяжело реализовать, но Флеммингу
удалось достичь этого при помощи сэмплирующего эффекта, который в тот момент был в новинку. А еще
он экспериментировал со всякими чистыми звуками и фазировкой. Боже, акустическое вступление к
“Battery” состоит из микрофонов и наложений гармоний, особенно когда этот фрагмент переходит в
тяжелую часть. Помню, как Флемминг сказал: “Ничего себе, я никогда не использовал столько дорожек
для одного риффа”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Впервые я услышал вступление к “Battery” за пару месяцев до этого в доме на Carlson с
нашим другом Дэном. Джеймс сыграл его на Fostex, и Дэн такой: “Похоже на основную тему из Розовой
Пантеры”. Джеймс едва не разбил ему башку. Я лишь подумал: “Матерь Божья”, ведь Джеймс не только
задублировал гармонию, он утроил и учетверил ее на всех четырех дорожках, и она зазвучала чудовищно
тяжело.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Вступление к “Battery” родилось по большей части из скуки. Помню, как сидел на
диване в Carlson, и все никак не мог уснуть. В те годы, когда каналы прекращали вещание по ночам, по
телеку играл национальный гимн, но Channel Four в районе Залива включил классический кусочек
(“Pavane” Форе). Это была отличная мелодия. Я схватил акустику, стал наигрывать, и в результате у меня
получился аккордовый пассаж, который привел меня к мысли: “Каким же будет итоговое интро?” Я хотел
получить то, от чего у тебя встанут волосы и мурашки побегут по телу. И вот акустический кусочек
начинается, и он похож на приближающийся ураган. Что-то назревает. Ты это чувствуешь. Это мягкий и
спокойный фрагмент, а потом бах! Тяжесть уносит тебя на следующий уровень. Я подумал: “Ох, мужик.
Вот с чего я хочу, чтобы начиналась пластинка. Вот с чего я хочу начать выступление”.

КЕРК ХЭММЕТТ: С музыкальной точки зрения, Джеймс может делать то, от чего я в полном ахуе. У него
невероятное чувство мелодии и контрапунктов, и он делает все это естественным образом, интуитивно.
Трудно находиться в одной группе с таким прекрасным музыкантом. Ты не просто должен соответствовать
ему, но и привносить что-то свое.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Без сомнения, было много диких экспериментальных вещей, особенно в компании
Клиффа. Мы слушали эти инопланетные звуки, исходящие из его усилителя. Помню, как он записывал
басовое вступление к “Damage, Inc.”. Он просто накладывал эффекты слой за слоем. Мы сказали: “Клифф,
ты же не слышишь мелодию!” Но он делал свое дело, тряс башкой и был абсолютно потерян в собственном
мире.

КЕРК ХЭММЕТТ: Клифф сыграл мне раннюю демку “Damage, Inc.”, вступление в туре “Ride the Lightning”.
Этот кусочек с увеличением объема. Я сказал: “Охуеть! Оно прекрасно!” А он: “Да, мужик, эта штука
основана на произведении Баха под названием “Come, Sweet Death (Come, Blessed Death)”. А потом он
включил мне фрагмент оригинала из Баха. Я сказал: “Да ведь это вообще не похоже на то, что ты мне
только что включал”. А он: “Ништяк, ништяк. Это хорошие новости”. Фрагмент Клиффа был просто серией
произвольных нот. Только когда он добавил все гармонии в Sweet Silence, это все стало звучать связно.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Для дисторшна Клифф применил Morley (педаль квакушки). Думаю, что в это время
он также применял SansAmp, но чувак, он юзал ваще все подряд.
ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Клифф много работал с педалями громкости. Когда он нажимал на педаль, ноты
получались громкими, а когда ты снова поднимаешь ногу вверх, звуки обычные. По сути это регулятор
громкости, прикрепленный к кнопке напряжения. Когда твоя педаль поднята вверх, ты получаешь не
первоначальный эффект от ноты, а скорее колебание струн. Когда ты нажимаешь ногой на педаль, звук
нарастает подобно волне.

КЕРК ХЭММЕТТ: Клифф предпочитал записываться поздно вечером. Перед этим для него было важно
покурить немного травки, ну может опрокинуть пару-тройку Carlsberg Elephants, выкурить сигаретку. Таким
был его ритуал перед началом записи.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В числе прочего мы занялись в студии созданием целой песни вокруг центрального
кусочка “Orion”. Клифф хотел получить мощные звуки, но нигде это не так очевидно, как во вступлении к
“Orion”. По большей части это похоже на орган, просто гигантская стена звука с нарастающими
барабанами. На мой взгляд, это чисто классическая вещь.

КЕРК ХЭММЕТТ: Эта медленная, мелодичная часть “Orion” изначально была отдельным кусочком, с
которым мы точно не знали, что и делать. Какое-то время он был фрагментом “Sanitarium”. Помню, как
впервые услышал его в гараже Carlson и сказал Клиффу: “Ух ты, напоминает Брайана Робертсона (гитарист
Thin Lizzy/Motörhead)”. Он сказал: “Да, вот у кого я черпаю все свои гармонии”.
Помню, как гулял с Клиффом по Копенгагену и мы болтали о том, что хотим как можно быстрее вернуться
домой, поесть мексиканской еды, посмотреть американское телевидение и просто потусить с нашими
семьями и друзьями. Он закончил запись в середине декабря, попросил у своих родителей билет на
самолет и улетел. Вскоре остались только я и Джеймс.

ДЖИМ МАРТИН (друг, бывший гитарист Faith No More): Клифф никогда не торчал в студии дольше, чем
надо. Начнем с того, что его особо не интересовала Европа, не парила точная настройка и не хотелось
снова и снова прорабатывать каждый крошечный кусочек. Ларс был очень дотошным и настаивал на том,
чтобы делать все определенным образом, поэтому это явно приводило к личностным конфликтам.

ЛУ МАРТИН (друг): В этой группе был огромный творческий компромисс. Он и должен был быть, чтобы
Metallica могли выпускать пластинки такого высокого уровня. Невозможно заставить всех все время
соглашаться друг с другом. Нужен кто-то, кто будет говорить: “Окей, это хорошо, это хорошо, а вот это не
очень”. Столкновение, которое происходит в результате, не менее важно. “Нет, думаю, что должно быть
вот ТАК”. В конце концов все получается, но лишь благодаря сильным личностям сильных композиторов.

ДЭН РАЙЛИ (друг): Джеймс прилетел домой, но авиакомпания потеряла его багаж. Мы торчали дома, и тут
он говорит: “Чувак, мне нужно съездить в аэропорт, забрать свои сумки”. Он уже ждал целый день или
около того, поэтому мы приехали в аэропорт и нашли предполагаемое место получения багажа.
“Я приехал за своими вещами”.
“Прошу прощения, но они еще не прибыли”.
“Ох е-мое”.
Мы узнали, что придется ждать часа два, поэтому отправились на поиски бара. Мы пили пиво, играли в
видеоигры. В итоге мы снова обратились к служащему, и тот сказал: “Да, похоже, что ваш багаж прилетит
следующим самолетом”.
“Что, бля?!”
“Нужно просто немного подождать, сэр”.
“Черт побери!”
Мы еще поиграли в видеоигры, выпили еще пива. Так продолжалось еще три-четыре часа. В результате мы
вернулись обратно к стойке регистрации, и Джеймс говорит служащему: “Слушай, мне нужны мои вещи”.
Парень смотрит в компьютер, или что они там делали в те годы, и говорит: “Окей, эм, похоже произошла
задержка рейса”. Джеймс просто обезумел. Он схватил те белые бесплатные телефоны, которые у них
тогда были, и стал швырять ими в стену. Мы просто забили и вернулись в мой грузовик. Я открыл кошелек.
Пусто. Я убил всю свою наличку на видеоигры и пиво.
“Слушай, чувак, дай мне денег на парковку”.
“У меня нет ни гроша”.
“А как мы тогда будем отсюда выбираться?”
“Не знаю”.
“Черт”.
Короче теперь я тоже злой, как собака. Я подъехал к воротам и рассказал парню в будке, что происходит.
Что я убил все деньги в ожидании своего багажа. А он: “Авиакомпания компенсирует вам все затраты.
Нужно вернуться внутрь”.
“Вы что, блядь, угораете надо мной?”
“Нет, сэр. Просто вернитесь в здание”.
Мы припарковались, зашли в здание, теперь за стойкой работал другой парень. Я объяснил ему нашу
ситуацию, а он бросил взгляд на наши жирные длинные волосы и распоротые джинсы.
“У вас нет денег?”
“Нет”.
“То есть вы хотите, чтобы я дал вам денег?”
Он говорил громко и грубо, просто капал нам на нервы. Мы чувствовали себя полными неудачниками. Я
глянул на Джеймса. “Просто не верится. У вас две популярных пластинки, контракт с мейджор-лейблом, и
у нас нет денег, чтобы свалить с этого ебучего аэропорта!” В конце концов парень порылся в своем ящике
и дал нам пару баксов. Мы поехали обратно домой, вырубились прямо на диванах, и когда на следующее
утро я встал, чтобы уйти, авиакомпания доставила багаж прямо к гребаному порогу.

КЕРК ХЭММЕТТ: У меня было три часа на запись гитарного соло к “The Thing That Should Not Be”, чтобы
успеть на рейс домой. Я подумал: “Смогу ли я?” Ларс ответил: “Да, мы запишем его за один дубль”. Я
даже толком не знал, что играть. Я познакомился с ритм-секцией всего день или два назад. Я просто взял
быка за рога и, к счастью, записал соляк как раз, чтобы успеть на самолет.

ЛАРС УЛЬРИХ: Запись в Sweet Silence начала подходить к концу третьей недели декабря. Джеймс и Керк,
насколько я помню, уехали до 20-го. Я остался и отметил Рождество с друзьями в Копенгагене, а потом
закончил пластинку с Флеммингом. Думаю, что, все, что нам тогда оставалось доделать, делалось в
спешке, потому что у Metallica на носу были выступления.

ФЛЕММИНГ РАСМУССЕН: Мы записали наложения том-томов 27 декабря, упаковали пленки в полетную

сумку Ларса, вот и все. Весь опыт записи прошел довольно гладко. Песни были отлично написаны, а партии
прекрасно сочетались одна с другой, поэтому пластинка как бы записалась сама собой. Не знаю,
подозревал ли кто-нибудь, что этот альбом войдет в историю, но было явное ощущение, что у нас
получилось нечто особое.

ЛАРС УЛЬРИХ: Помню, что покидал Копенгаген с чувством, что мы создали развитие или продолжение
идей, начатых на “Ride the Lightning”. Основными из них были добавление мелодий и просто более
широкий объем звука в целом. А еще мы стали чувствовать себя уютнее в своей шкуре, был абсолютно
новый уровень отношения, уверенности и крутости.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я человек, который всегда критично относится к себе по части того, что я
недостаточно хорош. Поэтому хоть я и понимал, что наши песни были шагом вперед, я был слишком
циничен, чтобы признать это. Это была классическая психология жертвы. Люди называли меня “Доктор
Нет”. У меня на все был ответ “нет”. Таким образом можно всегда было отъехать, то есть, если бы мы
проебались или зафейлили, я всегда мог сказать: “Вот видишь? Я же говорил”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я просто думал: “На этой пластинке каждый найдет что-нибудь для себя”. Там есть
быстрые кусочки, есть медленные кусочки, красивые кусочки и уродливые кусочки. И так как у нас было
четыре месяца студийного времени, мы смогли создать разноплановые песни с различными текстурами и
атмосферами и заниматься аранжировками еще более непринужденно, чем раньше. Это был поистине
потрясающий опыт, и мы ждали только лучшего от себя самих и друг от друга. Само собой, когда мы не
записывались, мы слонялись из угла в угол и собственноручно пытались выпить каждую гребаную бутылку
водки в Копенгагене. Хотя, не считая этого, мы были сосредоточены и серьезны, и вложили много мыслей
и глубокого ужаса буквально в каждую сыгранную нами ноту.
Когда я вспоминаю об этом сейчас, я думаю, что давление, которое мы возложили на себя, возможно
подпитывалось нашими личными проблемами или демонами, но для меня было очень важно, что все
должно находиться на своем месте с точки зрения исполнения и нот. Помню, думал: “Это высокомерие или
слух говорит мне, что то, что мы сделали, это нечто особое?”

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Я считал, что новые песни просто прекрасны. Очевидно, что ни о каком
коммерческом радиоэфире и речи быть не могло. Рядом с хэйр-метал группами Duran Duran и гребаными
Thompson Twins у нас не было ни одного шанса, но какой охренительной получилась пластинка. Она была
амбициозной, сложной, наполнена невероятными хуками, мелодиями и риффами. Я даже и представить
себе не мог что-то лучше. В ней было все.

МАЙК БОРДИН (друг, барабанщик Faith No More): Клифф был немного обеспокоен, когда закончил
запись. Думаю, что возможно он считал, что на запись пластинки ушло слишком много времени, но он тоже
был в восторге, потому что он сильно прогрессировал с предыдущей пластинки. Вот в чем была его суть – в
исследовании и достижении своего максимума, в продвижении творческого процесса как можно дальше.
Он всегда был таким, даже когда джемовал в наших спальнях тринадцатилетним подростком. Клифф на
басу, я на барабанах. У нас никогда не было вокалиста. У нас даже никогда не было гитариста, возможно
это послужило началом множества смешанной музыки, которую он написал.
Сестра Клиффа называла его лучшим басистом в мире, именно так оно и было. Он играл соляки и мелодии,
и вышел далеко за рамки средних басовых партий в духе AC/DC. Он учил и любил их, но объединил их с
Бахом, Thin Lizzy, Sex Pistols, и у него получилось нечто совершенно новое, оформившееся в форме “Master
of Puppets”. Я услышал это сразу, как только он поставил мне сырые миксы, не говоря уже о том, что
привнесли Ларс, Джеймс и Керк: Maiden, Sabbath, Purple; всю эту музыку в духе новой волны британского
хэви-метал. “Master of Puppets” стал сущностью всего этого. Это напоминало цветение растения, за
которым они ухаживали много лет. Им потребовалось выпустить несколько альбомов, чтобы добиться
этого, но они справились с этим на ура.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Помню, как Джеймс вернулся домой и рассказывал о том, как кропотливо они работали
в условиях низкого бюджета. Песни в тот момент еще не были смикшированы, но они были очень
тяжелыми. Они заставляли тебя двигаться и петь, и в громкости и кранче просто огромное музыкальное
содержание. Это напоминало классическую музыку, выдаваемую за метал с темпом панк-рока и джазовым
свингом.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я включал эту песню (“Master of Puppets”) друзьям и членам семьи, и кусочек, на который
они реагировали более восторженно, это предварительный припев “come crawling faster”. Я подумал “Ни
фига себе”, потому что я был уверен, что больше всего их зацепит именно куплет: “Master of puppets, I’m
pulling your strings”. И хотя это предварительный припев, он запоминался людям. Он достигает крещендо, а
потом бьет тебя по башке криками “Master! Master!” Отчасти он записан задом наперед, но он невероятно
эффектный.

РЭЙ БЕРТОН (отец Клиффа Бертона): Клифф вернулся домой и включил матери Джен и мне “Orion” – тот
кусочек с наложением и гармониями, в трех четвертях. К слову, квартира, в которой мы жили, была не
очень хороша для танцев, но я помню, как стоял в спальне Клиффа и шутил, что это будет прекрасная
песня, под которую мы с Джен будем танцевать вальс!

ЛУ МАРТИН: Помню, как Клифф вернулся (из Копенгагена) с пленкой. И он мне: “Послушай это”. Это был
“Orion”, медленный кусочек.
“Ты слышал это?”
“Слышал что?”
“Они спиздили у меня партии баса!”
Клифф написал эти медленные мелодичные партии для себя, чтобы сыграть их исключительно на басу, но
в результате они стали гитарными гармониями, наложенными одна на одну.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: О, Боже. Вернуться домой после четырех месяцев во тьме и собачьем холоде было
офигенно. Просто вернуться в свой часовой пояс, где были наши друзья и фэны, бухать в Ruthie’s Inn.
Ruthie’s был нашей зоной комфорта, аплодисментами Metallica. Там все тебя знали. Ты заходил, и все
были рады тебя видеть и очень взволнованы предстоящими концертами. Было здорово вновь почувствовать
свою важность.

ЛАРС УЛЬРИХ: У нас было запланировано два выступления: в Сакраменто в компании Armored Saint и Y&T
(29 декабря), а потом в Сан-Франциско с Exodus и Megadeth (31 декабря). Я даже не возвращался из
Копенгагена до 28 числа или около того, поэтому все было плотняком. Помню, что мы только что открыли
гараж и репетировали как сумасшедшие.

ФРЕД КОТТОН: Metallica уничтожили Сакраменто. Помню, как они закончили играть, и мы стояли сбоку от
сцены и смотрели за выступлением Y&T: я, Джеймс и Гаральд (Оймэн). Гаральд вдруг решил, что ему
нужно немного травки. Он вытащил свою трубку, и когда он ее закурил, Джеймс схватил его за руку и
поднял ее до уровня его головы, так чтобы Гаральд подпалил себе волосы. В этот момент я вытащил его на
сцену перед 10 тысячами человек. Гаральд бегал по сцене, хлопая себя по голове, пытаясь сбить пламя. Он
вернулся с подпаленными волосами. “Ах вы, уроды!” Бог мой, как мы ржали тогда.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы постоянно слышали, как группы говорят о том, что Новый Год – это лучшее время
для концертов. Если кто-то заплатил, чтобы увидеть тебя в канун Нового Года, значит они и правда
фанатеют от тебя. Если ты выступаешь в роли хедлайнера в канун Нового Года, и концерт проходит с
аншлагом, значит это очень круто.

КЕРК ХЭММЕТТ: Convention Center в Сан-Франциско был самой крупной крытой площадкой, на которой
метал-группе нашего жанра когда-либо случалось выступать на территории Штатов. А еще это было
здорово, потому что мы выступали в один день с моей бывшей группой Exodus. Благодаря этому я ощутил
огромное чувство гордости. Megadeth тоже выступили, что было важно, потому что тогда по-прежнему
было много враждебности между нами и Дейвом Мастейном (бывшим гитаристом Metallica и фронтменом
Megadeth). Несмотря на это, народ отрывался вовсю и принял нас обратно с распростертыми объятьями.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН: Это шоу прошло при полном аншлаге, что было важно, потому что сцена появилась всего
двумя годами ранее при участии небольшой группы друзей. Помню, как сказал Клиффу: “Думаешь, что
однажды будешь стоять на одной сцене с Maiden и Priest?” Он ответил, что старается не думать о таких
вещах, но что “все определенно набирает обороты”. И это было действительно так. Никогда не забуду
теплый прием того вечера. Народу просто сорвало башню от нового материала.

РОН КУИНТАНА: Выступление на Новый Год стало премьерой песни “Master of Puppets”. Думаю, что у
большинства фэнов были пиратские копии этой демки, но слышать эту песню вживую было чем-то
потрясающим. Народ просто сходил с ума. Шесть тысяч пьяных металистов раскачивались и слэммили.
Повсюду были кровь, пиво и пот. Это было что-то поистине поразительное – вся эта огромная местная сцена
собрала одну из крупнейших площадок в округе. Это было венцом творчества Metallica. Они вернулись из
заграницы, чтобы править в своем королевстве. Забавно то, что многие из нас смотрели на это как на
кульминацию. Никто даже не представлял, что это только начало.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Наступает полночь, воздушные шарики падают, и мы играем “Seek and Destroy”. Я
думаю: “Я хочу, чтобы люди пели вместе со мной”. И вот она, блестящая идея: я бросаю в толпу
микрофонную стойку. Вот как поступают настоящие группы, бросают в толпу всякие вещи: медиаторы,
барабанные палочки. И тут я швырнул микрофонную стойку, и она угодила подростку прямо в голову. Это
было ужасно. Он упал, по лицу струилась кровь, полный набор. Его увели за кулисы, а я такой: “Чувак, мне
очень жаль”. Мы подарили ему футболки, пластинки, бутылки шампанского. “Вот, возьми”. Мы отдали ему
все, только бы он не засудил нас. На следующий день мне снова пришлось отправиться в офис Билла
Грэма. Черт, папка опять спалил. Суть его речи сводилась к следующему: “Вы больше не будете выступать
в Stone. Если кто-то покалечится, то слишком многое будет поставлено на карту”. Помню, подумал: “Чувак,
я просто хочу быть группой на разогреве: нарезаться, ебашить трэш в течение получаса, а потом тусить всю
оставшуюся ночь, пока выступают более крупные группы”. И вдруг мы стали хедлайнерами, это такая
ответственность. Если кто-то бросит туфлю, ты уже не можешь бросить ее в ответку. На сцене ты
представляешь собой мишень, но если ты кого-то покалечишь, то станешь еще большей мишенью.
В итоге подросток подал в суд, и это был один из первых случаев, когда мы столкнулись с сопротивлением
нашему безумию, если не считать Билла Грэма. Ясен пень, менеджмент был совсем не рад: “Слушайте,
последнее место, где вам захочется получить запрет на выступления, это ваш родной город. Вам нужно
нравиться Биллу Грэму”. Бесспорно, для нас это был сигнал к пробуждению.

ЛАРС УЛЬРИХ: Вспоминая о микшировании “Master of Puppets”, я представляю себе космический шаттл. Я
видел по CNN, как он взрывается, около девятисот раз, и всю эту движуху с Рональдом Рейганом и
мемориалом. В каком-то смысле это были декорации к сессиям микширования.

МИХАЭЛЬ ВАГЕНЕР (звукооператор): Микширование заняло около четырнадцати дней. Мы начали в

середине января 86-го в небольшой аппаратной комнате на сорокаканальном Solid State Logic Mixer в Amigo
Studios в Северном Голливуде.

ЛАРС УЛЬРИХ: Решение микшировать пластинку с Михаэлем Вагенером было исключительно желанием
пригласить “свежие уши” – человека, который не был отягощен трудоемкими элементами процесса записи
и который мог микшировать песни в более нейтральном ключе.

МИХАЭЛЬ ВАГЕНЕР: “Не добавляй на песни много эха” – Джеймс очень четко дал это понять, потому что я
только что закончил “Under Lock and Key” с Dokken, и эта пластинка была буквально пропитана эхом. Так
делали в 80-х, но Metallica хотели, чтобы песни звучали более сухо и напористо.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы с Ларсом настаивали на том, что хотим, чтобы пластинка звучала определенным
образом, чтобы был четко слышен наш вклад. Мы были разочарованы эхом и звуками большой комнаты на
“Ride the Lightning”. Когда микшировался “Kill ‘Em All”, нас даже не пустили на порог студии, поэтому из
своего опыта мы знали, как меняются песни, если не проследить за ними до самого конца.

МИХАЭЛЬ ВАГЕНЕР: Обычно музыканты одержимы своим инструментом, но Ларс и Джеймс болтали об
инструментах друг друга. Слева Джеймс говорил: “Звук барабанов меня убивает”, а Ларс справа: “Все, что
я слышу, это гребаная гитара”. В какой-то момент я спросил: “Ребят, а как насчет баса?” И тут хором с
обеих сторон: “Хрен с ним. Его тут нет”.

ЛАРС УЛЬРИХ: В какой-то момент менеджмент сказал Клиффу и Керку, что микшировать будем только я и
Джеймс, и Клифф очень расстроился. Он настаивал на своем присутствии, чтобы убедиться, что бас звучит
как надо. Я понимал, что он был там ради “Leper Messiah”. Это была первая песня, над которой мы
работали, но мы с Джеймсом по-прежнему заправляли в таких вещах, поэтому Клифф фактически пришел
и ушел.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: “Если тебя нет рядом, значит мне пофигу”. В те годы у нас был вот такой глупый ход
мыслей. Это было эгоистичное отношение в духе “выживает сильнейший”. К счастью, “Master of Puppets” в
результате получился отличным, и ты слышишь ровно то, что и должен слышать: мощный кранч, плотный
звук, сильные гармонии. Он быстрый, эпичный, глубокий, тяжелый, в нем в разы больше ценности с точки
зрения звука, чем во всем, что мы записывали до этого. Мы с Ларсом не всегда соглашались во мнениях и
не всегда ладили по ходу процесса, но мы как братья. Мы ненавидим друг друга. Мы любим друг друга. И в
результате, кого мы больше всего хотим впечатлить, так это друг друга. Если Ларс говорит мне что-нибудь
или у него есть предложение, значит это что-то да значит. Он прекрасен в том, что делает и невероятно
хорош в вопросах менеджмента, написания и создания песен. Единственное, что вставляет нам палки в
колеса, это столкновение наших эго. Это тупо не работает. Но если смотреть в целом, то я больше
сражался за него, чем против.

ЛАРС УЛЬРИХ: Думаю, что наши отношения с Джеймсом всегда сводились меньше к разногласиям и
больше к тому, чтобы слегка иначе смотреть на вещи. Вместе со страстью приходит особый тип
мировоззрения, и в итоге все это работает потому что мы контролируем друг друга. Мы работаем как
подростки на детских качелях, мы уравновешиваем друг друга. Но в те годы мы были немного
ограниченными и еще до конца не поняли, как видеть картину в целом. Слава Богу, у нас был Михаэль
Вагенер. Он сидел между нами двумя и не позволил нам сбиться с пути.

МИХАЭЛЬ ВАГЕНЕР: Мы закончили микширование и уже упаковывали кассеты в грузовик. Ларс: “Подожди!
Мы забыли кое-что!”. Они хотели закончить пластинку цитатой из Сэма Кинисона.
“Мы должны ее туда поместить”.
Я стоял на своем. “Слишком поздно”. В итоге, думаю, все были довольны получившимся результатом. Само
собой, никогда не знаешь, когда занят этим, но когда мы сели микшировать, в комнате было ощущение,
что у нас получилось нечто особенное.

ЛАРС УЛЬРИХ: Не секрет, что я в определенной степени боготворил Iron Maiden. Их менеджер Род Смолвуд
жил в Лос-Анджелесе. Как-то вечером я и еще несколько человек попали к нему домой, и я включил ему
сырой вариант альбома – первые пять миксов или что-то в этом роде. Народ стал обсуждать и слоняться. И
когда заиграла “Sanitarium”, Род похоже “включился”. Мне просто сорвало башню, когда песня
закончилась, и он попросил поставить ее еще раз. Для меня это был момент гордости.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Наша цель состояла в том, чтобы записать пластинку более роскошную, с широким
эджем и эпичными по звучанию песнями, чтобы они были мелодичными и при этом очень тяжелыми. Мы
хотели, чтобы люди отправились с нами в некое путешествие, и я абсолютно уверен, что мы своего
добились.

ЛАРС УЛЬРИХ: Запись пластинок - это очень коллективный процесс со множеством сопутствующих
факторов: начиная от мировоззрения до мнения людей, денег, сроков сдачи. Это очень трудоемкий
процесс, и ты должен войти в состояние, где ты миришься с созданием капсулы времени для
определенного времени и места в рамках доступных ресурсов. Несмотря на это, есть момент, когда ты
передаешь все лейблу звукозаписи, и тогда часы начинают тикать. Вот когда ты реально начинаешь
думать: “Это можно было сделать лучше” или “жаль, что мы не сделали это или то по-другому”. Но
возвращаясь мыслями в прошлое, я бы не стать ничего менять. “Master of Puppets” – это капсула времени
от середины 1985г. до начала 1986г., и хотя я не щеголял, не бил себя в грудь или что-то такое, я даже
представить себе не могу, чтобы я не был без ума от этой пластинки.

МИХАЭЛЬ АЛАГО (директор A&R, Elektra Records): Джордж Марино свел пластинку в Sterling Sound, а
Клифф Бернштейн и я впервые послушали финальные миксы у меня в офисе Elektra Records. Я закрыл
дверь, поставил винил на вертак и врубил громкость на всю катушку. Помню, как мы с Клиффом трясли
башками и были очень довольны результатом. У этой пластинки было четкое начало, середина и концовка.
От “Master” тебе просто башку отрывало на хуй.
 ГЛАВА 3 “…И “PUPPETS” ДЛЯ ВСЕХ”
1 февраля – 26 марта 1986г.

Бронирование гастролей ● Угар на ранчо Максвелл ● Spastik Children ● Релиз “Puppets”

“Просто не верилось, что парни моего возраста могли сочинить такую современную музыку. Slayer, Anthrax
и Exodus – у каждой из этих групп были свои сильные стороны, но в Metallica было что-то куда более
вкусное и классное. Их гармонии и аранжировки в целом были потрясающими. Фэны района Залива не
хотели делить их с остальной частью мира, но Metallica выстрелили очень быстро” – Гаральд Оймэн

ЛАРС УЛЬРИХ: Помню, как сидел с Питером Меншем и Шэрон Осборн в квартире Питера в Лондоне, и мы
обсуждали совместные гастроли с Оззи. Насколько я помню, дело было в январе 1986-го, потому что я
шарахался по Европе, раздавая интервью СМИ в поддержку нового альбома и часто зависал с Питером. А
еще я помню, думал, что встреча прошла хорошо, и что гастроли наверняка состоятся. По сути я просто
сходил с ума от мыслей о том, что нас ожидает.

ПИТЕР МЕНШ (менеджер): Оззи был популярным рок-исполнителем, и он хотел взять Metallica под свое
крыло. Группы вроде Def Leppard не смогли бы этого сделать, потому что вся сцена в Америке вращалась
вокруг поп-метала, а Оззи был немного экстравагантным персонажем. А еще он жил в Лондоне, и угадай,
что они там читают? Kerrang! и Metal Hammer. И угадай, кто мелькал на всех страницах Kerrang! и Metal
Hammer? Поэтому, будучи британкой, Шэрон знала, что Metallica – многообещающая группа. Она не
говорила: “Дайте мне послушать их новую пластинку”. Это было лишь: “Оззи нравятся Metallica, ему
нравится их музыка, так давайте сделаем это”.

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Да, мы выступили на крупных фестивалях, но с нашей стороны не было самообмана,
что мы сможем сами проводить концерты такого масштаба. Могли ли мы резко стать хедлайнерами на
американских гастролях по кинотеатрам? Возможно. Но когда ты хедлайнер, как подобрать группу, которая
выведет тебя на новый уровень и увеличит твой спрос? Не так-то просто. А как насчет тура с Оззи? Это же
Манна небесная.

МАРША ВЛАСИК (букинг): С точки зрения представления, обеспечить себе место на разогреве у
стадионной группы это все равно что выиграть лотерею. Не все находятся в зале, когда выходит группа на
разогреве. Как правило, народ приходит вскоре после того, как они выступят, поэтому, если у
открывающей группы наберется хотя бы 10% от общей публики, то это все равно намного лучше, чем если
бы они выступали хедлайнерами в актовых залах или клубах.

ПИТЕР МЕНШ: У типичного фэна Оззи наверняка были довольно смутные представления о Metallica. “Что
это вообще за название такое, Metallica? Кто они такие? Я видел футболки в школе, но на радио и на MTV их
не крутят”. И тут вдруг появилась возможность услышать их, потому что ты идешь на концерт Оззи, точка.
Мы попали в самое сердце мейнстримового хэви-метал. Это был верняк.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы были большими поклонниками Black Sabbath, поэтому возможность гастролей с
Оззи была самой клевой вещью на свете. Это был следующий шаг. Мы стали более уверенными в себе,
фанатская база росла, а песни развивались в нечто большее, чем “тряси башкой у сцены”. Мы были
готовы.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как сидел в доме Carlson, и Ларс как бы между прочим упомянул о туре с Оззи:
“Ага, так что когда мы поедем с Оззи…” А я такой: “Чего?! Никто даже не сказал мне, что у нас будут
гастроли с Оззи!” Джеймс посмотрел на меня и говорит: “У нас будут гастроли с Оззи”.
“Черт, как вы забыли рассказать мне о таком важном событии? Это же просто улет!”

КОРИН ЛИНН (девушка Клифф): Клифф был очень взволнован. Мы узнали новости и ездили в его
Фольксвагене, курили травку и слушали миксы новой пластинки. Он носил эти огромные кольца с
черепами, которые купил в Лондоне. Он просто молотил ими по рулю и тряс головой, как сумасшедший.
Клифф был очень счастлив.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Поначалу моей идеей для обложки альбома был Хауди Дуди, лежащий в грязи со
следами от дорожек, стекающими вверх и вниз по его рукам. Думаю, что возможно это и не был всеми
узнаваемый образ, как те же кресты, которые я отчетливо помню, как рисовал. Это был практически
первый раз, когда мы с Ларсом сошлись на чем-то. Я подумал: “Этой обложке нужно добавить немного
стиля”. Она напоминала мне Spinal Tap, типа Стоунхенджа, и я старался сделать кресты нужного размера.
Если вглядеться в обложку, то кресты никак не могут быть расположены так близко друг от друга. Между
ними просто не поместятся тела, если только это не карлики. Не в обиду карликам будет сказано.

ПИТЕР МЕНШ: Я предложил идею струн, спускающихся к крестам, что отчасти отразило концепцию
кукловода, “дергающего тебя за струны”.
Думаю, что обложка - это нечто среднее между “Master of Puppets” и “Disposable Heroes”. Это концепт
воплощен в образе объединенного военного кладбища во Франции, где бескрайние поля устилают сотни
белых мраморных крестов.

ЛАРС УЛЬРИХ: Все это было отправлено в отдел дизайна Elektra и выполнено художником Доном
Браутигемом, который работал с нами для достижения духа Iron Maiden. Если посмотреть на ранние
пластинки Maiden, то у них прекрасные обложки и отличное оформление с описанием забавных случаев и
глупыми прозвищами в примечаниях. “Master of Puppets” был оформлен с учетом всего этого.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как мы разговаривали с Питером Меншем о концепции сцены. Мы понимали, что
задником фактически будет обложка альбома, но у Питера была идея, чтобы кресты простирались прямо на
сцену в объемном виде, чтобы создавалось впечатление, что они являются продолжением задника.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Сценические декорации – вот без чего не обходилось выступление на крупных
площадках. “О, чувак, нам понадобятся ступеньки и подиум для ударных. Мы сможем подбегать и играть
рядом с Ларсом, а рядом будут эти огромные кресты!” Это был совершенно другой уровень. У нас появился
нормальный гастрольный автобус. Это было что-то вроде: “Вот оно. Все развивается”.

СКОТТ ИЭН (гитарист Anthrax): В первые два года мы играли только в клубах. Казалось невозможным,
чтобы Metallica или Anthrax выступили вместе с мейнстримовым исполнителем. “Как нам сделать этот
следующий шаг? Как это вообще возможно?” И вдруг Metallica получают место на разогреве в туре с Оззи.
Мечта стала реальностью. Фэны вроде нас могут выступать перед такими большими аудиториями. Это был
невероятно положительный удар по заднице для многих других групп. Metallica отворили дверь для всех
нас.

ДЖОН МАРШАЛЛ: В какой-то момент (январь 86-го) менеджмент усадил нас в Rehearsal Spot в Хейворде,
Калифорния. Это было просто более крупное, более официальное место, где парни могли прогонять новый
материал и оттачивать свой сет. А еще они стали более известными, поэтому фэны собирались снаружи.
Это было весело, потому что идея заключалась в том, чтобы держать некоторые вещи при себе, но наши
бортовые сумки украшала надпись “Metallica” вдоль коридоров.

ЛУ МАРТИН: Кое-что о Клиффе. Ему нравилось находиться как можно ближе к дому. Это было в его
характере, поэтому Хейворд отлично подходил для этого. Он находится всего в пяти минутах езды от
Кастро Вэлли, благодаря чему у него появилось больше времени, чтобы потусить и заняться тем, что ему
нравилось делать вне рамок группы.

ДЕЙВ ДОНАТО: Клифф обожал рыбачить. Мы ездили к озеру Чебот на так называемую “партизанскую
рыбалку”, потому что там не разрешалось находиться после заката. Клифф охотился на лягушек с
острогой. Это такая палка с зазубринами, похожая на вилы. Мы ловили по 50-60 лягушек за вечер. Ты
отрезал им задние лапы, снимал кожу и зажаривал. В конце концов нас все-таки поймали. Мы стояли с
удочками и переносными холодильниками, и тут долбаные рэнжеры говорят нам: “Парни, вы что, здесь
рыбачили?”
“Эм… нет”.

МАЙК БОРДИН: Посмотрите на любую фотографию Клиффа с Metallica, и увидите его торчащий мизинец.
Это потому что он не работал. Клифф порезал сухожилие во время рыбалки на Clear Lake. Он нацелился на
карпа, но нож соскочил и порезал ему руку. Поначалу он использовал все пять пальцев для игры на басу.
Но в Metallica он использовал лишь четыре.

ДЭН РАЙЛИ: Клифф всегда говорил “go lights” вместо “stoplights” (светофоры). Когда он давал кому-то
советы по вождению, он бывало оговорил “Поверни налево на третьем go light”, что напоминает мне одну
очень смешную историю. Однажды я ехал по Беркли и увидел впереди машину Клиффа. Он остановился.
Кажется, он планировал повернуть направо на Гилмана. Я поравнялся с ним:
“Эй, Клифф, куда направляешься?”
“А, да просто взять че-нить пожрать”.
То, что было дальше, это просто истерика. The Grateful Dead выступали на Oakland Coliseum, и по всей
округе бесцельно шарахались подростки в образе мертвяков. Двое из них, хиппи-парень и хиппи-девушка
начали переходить улицу перед нами, и Клифф со своими длинными рыжими волосами и джинсовкой
напоминал одного из них, учитывая, что он ехал на своем старом раздолбанном Фольксвагене. И вот они
подгребают к машине Клиффа: “Эй, чел, не подбросишь нас?” А Клифф: “Каэш”. Девушка немного
наклонилась и спрашивает: “А ты куда едешь?” Клифф посмотрел ей прямо в глаза: “Я еду в ад.
Залезайте”.
Эти два хиппи испугались до усрачки. Они перебежали улицу, чтобы поскорее убраться оттуда. А Клифф
им вслед: “А ну стойте, залезайте в машину!” Это было очень смешно, потому что мы ненавидели хиппи.
На хер этих хиппи. Я едва штаны не промочил со смеху.

РЭЙ БЕРТОН: Клифф, Джим, Дейв и Лу постоянно пропадали на ранчо Максвеллов в графстве Гленн. Это
примерно в двухстах милях к северу от Сан-Франциско. Для Джима и Клиффа это был способ отдохнуть от
бизнеса, графиков и записи. Там у них были довольно дикие деньки.

ДЖИМ МАРТИН: Максвелл – это родовая охотничья заимка Мартинов на почти шести сотнях акров на
предгорьях. Это домик двадцать пять на двадцать пять. Без электричества и проточной воды. Мы
подпитывали пару фонарей автомобильным аккумулятором, подключали газогенератор для стерео и
усилителей, а потом всю ночь джемовали: я, Дейв, Лу и Клифф, иногда Джеймс.

ДЕЙВ ДОНАТО: У нас всегда при себе были гитары, цимбалы и ударные (на Максвелл). Мы брали какой-
нибудь инструмент, начинали играть, и вскоре это превращалось в полноценный джем. Просто жуткая
группа, где кто-то пел или рассказывал всякие штуки под музыку. Мы проводили исследования вне границ
классических аккордовых пассажей и тактовых размеров. Это была психоделическая, колдовская,
магическая музыка, не имевшая никакого конкретного значения.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Могу запросто представить, как эти песни сводили людей с ума. Но, Клифф… Чувак,
он курил травку и продолжал оставаться креативным. И когда он сыграл что-нибудь, мы думали: “Ух ты!
Откуда он это взял?” Это была музыка, которую он спрятал от своего музыкального обучения, а может
слышал когда-то в прошлом, и тут это вышло из него.

ЛУ МАРТИН: На Максвелл мы не играли музыку в стиле фолк. Мы не играли рок-музыку. Мы играли

эпичную музыку в своем уникальном жанре. Она была авангардной и стихийной, во многом как Metallica, а
еще там был тонкий баланс между энергетикой и экосистемой, которая во многом определяла Клиффа как
музыканта. Он сидел с педалями квакушки и всякими устройствами между ним и его усилителем и просто
экспериментировал. Это была просто прекрасная музыка, только в немного ебанутом стиле.

ДЖИМ МАРТИН: А еще мы играли всякую другую музыку. Поздно вечером мы ходили рыбачить или там
заценить концерт. Мы играли в пинбол или тусовались в окрестностях Кастро Вэлли, смотрели дешевые
ужастики. “Я плюю на ваши могилы”. Клифф обожал этот фильм. Само собой, работы Джорджа Ромеро:
“Рассвет мертвецов”. Клифф торчал от зомбаков. Зомбаков и “Подземелья и Драконы”. Мы все ночи
напролет резались в “Подземелья и Драконы”. Дейв, Клифф, Рик Пейн и я, а потом готовили всякую
жратву дома у предков Клиффа.
Клифф готовил еду под названием “большая жрачка”. Он брал банку мяса Dennison в остром соусе с
красным перцем и фасолью, добавлял туда лук и прочий фаст-фуд, а потом подавал это с чипсами. Мы все
были пьяные в говно, пытались есть и как можно тише себя вести, потому что было уже три часа ночи.
Джен, мама Клиффа, показывалась в конце коридора в пижаме.
“Клифф, иди-ка сюда”. И мы слышали, как они перешептываются, а потом Клифф поворачивался к Дейву,
постоянно к нему одному, “Слышь, твой громкий рот тут всех будит”.

РЭЙ БЕРТОН: Джен и я очень терпимо относились к парням, с которыми дружил Клифф. Это были
приятные ребята. Была еще одна группа, в которой участвовал Клифф вместе с Джеймсом (Хэтфилдом) и
Фредом Коттоном (Spastik Children). Черт, он приходил домой и рассказывал всякие смешные истории о
Фреде и дурацких песнях, которые они сочиняли.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Spastik Children были сайд-проектом, созданном при участии Джеймса “Фланки”
МакДэниела и моего кореша Фреда Коттона, который фактически жил в фургоне за нашим домом. Я играл
на барабанах, Фланки на гитаре, а Фред пел.

ФРЕД КОТТОН: Фактически, Spastik были чем-то, чем можно заняться во вторник или среду вечером в
Ruthie или Stone. Это была причина нажраться и послать народ на три веселых буквы. Мы хотели звучать
так паршиво, чтобы им нас пришлось багром со сцены вытаскивать.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Наше главное правило заключалось в том, что тебе было запрещено репетировать, и
перед каждым выступлением ты должен был быть настолько пьян, чтобы едва мог стоять на ногах. Мы
были полным месивом, но это давало облегчение от стресса Metallica. То есть мы возвращались в клубы,
снова веселились, и никто не принимал все близко к сердцу.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН: Джеймс думал, что если Spastik Children будут репетировать, то они начнут играть
чересчур сыграно. Вся эта тема была шуткой, типа мир глазами мелкого пиздюка. “I Like Farts”, “Dirt Bag
Baby”. Вот такие у них были песни. В этом они преуспели.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы придумывали песни прямо на сцене: “I Need to Flush” и “Bra Section”. Эта песня о
том, как пацан листает каталог Sears. “Ух ты! Раздел лифчиков!” В те годы для нас это было сродни
порнухе.

ФРЕД КОТТОН: Я всегда любил туалетный юмор, оттуда и родились наши тексты песен. Это просто бред
сивой кобылы. Я даже не называл пением то, что я делал. Я просто орал случайные подростковые фразы
прямо из башки.

ГАРАЛЬД ОЙМЭН: Люди приходили на наши выступления в надежде услышать что-то музыкальное вроде
Metallica, но их ждал сюрприз. По факту они платили за то, чтобы постоять в течение часа и послушать, как
их поносит Фред.

ДЖЕЙМС МАКДЭНИЕЛ (гитара, Spastik Children): Наша музыка имела нотки метала, но с диким звоном.
Это была просто умора. Мы буквально рыдали от смеха.

ФРЕД КОТТОН: Помню, как нас впервые услышал Клифф. Он посмотрел на меня с предельно серьезным
лицом. “Чувак, я хочу играть”. А я ему: “Ну, не знаю. Мы не хотим звучать как реальная группа”. Но мы
подумали об этом, и Джеймс сказал: “Ладно, можешь издавать на басу всякие заторможенные звуки и
всякое говно”, и я сказал: “Ладно, поебать”.
ГАРАЛЬД ОЙМЭН: Как-то вечером Клифф начал извлекать из баса всякие смешные звуки. Фред глянул на
меня и начал петь: “Меня зовут Гаральд. У меня всего одно яичко. Я цепляю парней в торговом центре”. Он
просто пел обо мне всякие пьяные вещи, которые отпечатывались в сознание. “Меня зовут Гаральд. Я –
мудак. Женщин от меня тошнит”. Они назвали эту песню “Балладой о Гаральде О”, и она мгновенно стала
кульминацией выступлений Spastik Children. Мне было приятно, что они написали обо мне песню. Я вставал
и танцевал вокруг сцены. Я не понимал, насколько она оскорбительна, пока не услышал ее по трезвяни.

ДЖЕЙМС МАКДЭНИЕЛ: Как бы остальные не сходили с ума, не помню ни разу, чтобы Клифф хоть раз был в
говно. Он пил и курил, но он всегда был расслабленным, всегда контролировал себя. Джеймс, Фред и я:
мы были парочкой оголтелых сумасшедших, мы постоянно были в умат.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Там были тонны бухла. Мы просыпались, пили, просыпались и пили. Мы устраивали
вечеринки и просто выбрасывали всю мебель из дома: диваны, телеки, столы, все, что ломалось или
попадало под горячую руку.

ЛАРС УЛЬРИХ: Там была гопка из двадцати-тридцати человек, которые приезжали к нам домой после
вечера в Ruthie и т.д. Мы тусили, смешивали напитки и тупо слушали громкий, безумный метал.

ФРЕД КОТТОН: Был один чувак на наших тусах. Кто-то подлил кислоты в его напиток и он спятил. Мы
запихали его в ванну. Бедный чувак. Мы старались испугать его до черта, и он сильно боялся. Он побежал
к двери, но не смог ее открыть, и тогда я взял огромный нож и бросил его. Фффух! Он воткнулся прямо в
стену рядом с его головой. Я бы не смог это повторить еще раз. Чувак закричал и начал убегать, получив
новое прозвище: “Дэн, мишень для дротиков”. Так все и звали его после этого.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Боже, мы мучили людей. Одному чуваку мы набили трубку сухим собачьим дерьмом.
Он подумал, что это гашиш и прикурил трубку.

РЕБЕККА КЕСТЕЛИН (девушка Керка): Пол Балофф (вокалист Exodus) часто заходил на наши вечеринки.
Он был тем еще проказником. Он поступал с людьми самыми ужасными способами: привязывал к деревьям
и говорил, что даст им наркоту, хотя это была детская присыпка или типа того, он просто психически мучал
людей. Он ссал в чашку и клялся, что это пиво. “Если тебе это даст Пол, не пей”. Это было золотое
правило.

КЕРК ХЭММЕТТ: И неважно, кто ты. Если ты принес упаковку пива, значит ты с нами.
“Привет, я фэн. Принес упаковку из 12 бутылок”
“О! Заходи!”
Бухло было для нас своеобразной формой валюты. А еще у нас на углу был Pic-n-Pac (круглосуточный
магазин), где работал мой друг. Он буквально отдавал нам бухлом задаром. Он просто подходил к полкам и
забирал с них бухло. Вот что подпитывало наши вечеринки. Они выливались на задний двор, на
подъездную дорожку, на главный двор.

ДЭН РАЙЛИ: Помню, как после одной из тех вечеринок Metallica Рик Бич отрубился на одном из диванов. Я
отрубился на другом. Я проснулся и почувствовал запах дыма.
“Какого…?”
Я перекатился, и увидел Рика: он был весь объят пламенем. Он отрубился с зажженной сигаретой, и
теперь на его одеяле плясали языки пламени.
“Рик!”
Я запрыгнул, стащил его с дивана и выбежал на улицу с горящим спальным мешком. Весь дом заволокло
дымом, все кричали. Выбежали Ларс и Джеймс: “Какого хера стряслось?” Рик кричал: “Дэн Р. спас мне
жизнь!” Это был без сомнения великий момент, который перерос в своеобразную шутку: “Эй, Рик, дай мне
стащить с тебя горящее одеяло”.

РЕБЕККА КЕСТЕЛИН: Мы проснулись утром, на газоне и на заднем дворе валялись отрубившиеся

подростки. Всякое дикое дерьмо – люди дрались или орали. Кто-то нажирался и рыдал: “Я обожаю тебя,
мужик”. Остальные: “Я надеру тебе зад”. От Джеймса никогда не знаешь, чего ждать. Он мог дурачиться,
но при этом бывал невероятно злым: кричал, бросал вещи об стену. Алкоголь толкает людей на безумные
вещи.

МАРК ДЕВИТО: В первые дни ты подгребал к дому Metallica, окна и двери были нараспашку, музыка орала
во всю ивановскую. Народ бухал, пердел, ссал по кустам. Тебе приходилось прокладывать себе дорогу
через переднюю, потому что внутрь было очень людно.

РОН КУИНТАНА: Там были безумные музыкальные войны. Из гостиной орала одна песня, а вторая из
спальни, в которой жили Ларс и Джеймса, а потом еще парочка из бумбоксов, которые металисты таскали
с собой.

МАРК ДЕВИТО: Поначалу эти вечеринки главным образом состояли из близких друзей, которые тусовались
в Ruthie и вместе ходили на концерты. Но к 86-ому группа стала намного более популярной, и стали
заявляться всякие незнакомцы.
“Эй, Джеймс тут? Это же его дом, да?” И всякое такое говно. Начался стремительный рост.

ЛАРС УЛЬРИХ: Несмотря на безумные вечера с пердежом в кустах, было много и таких, которые мы с
Джеймсом проводили над приготовлением обеда или просмотром телевизора. Думаю, что когда вышла
пластинка (3 марта 1986г.), все приобрело характер рутины с точки зрения репетиций целыми днями, а
потом глубокий расслабон по ночам.

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Когда вышел “Master of Puppets”, у нас не было прямого способа отслеживать
продажи. Мы лишь знали, сколько пластинок мы отгрузили, где-то около 250 тысяч. Прошло ровно полтора
года с момента релиза “Ride the Lightning”, так что у нас был явный прогресс.

БРАЙАН ЛЬЮ: Уму непостижимо, как группа двадцатидвухлетних подростков смогла выпустить пластинку
такого калибра, особенно группа, которая начала свой путь тремя годами ранее с низкокачественного
кассетного демо. Это было самое поразительное в Metallica: прыжок от “Kill ‘Em All” до “Master of
Puppets”. Мне просто сорвало башню.

СТЕФФАН ЧИРАЦИ (журналист Kerrang!): На мой взгляд, одна лишь “Orion” привлекла широкие массы
фэнов, от Rush до Pink Floyd и Black Sabbath. А еще я был рад, что написаны эти очень агрессивные, нео-
жестокие песни. “Пошли на хуй, если считаете, что мы продались”. Это была их третья пластинка, и они
по-прежнему писали песни, которые были быстрее, лучшее и тяжелее, чем у всех остальных.

ЧАРЛИ БЕНАНТЕ (барабаны, Anthrax): “Kill ‘Em All” – отличная пластинка, “Ride the Lightning” – отличная
пластинка, но “Master of Puppets” – это нечто уникальное. Это идеальная третья пластинка. В ней нет ни
одного неудачного момента, и это я не к тому, что у остальных пластинок были неудачные моменты.
“Master of Puppets” просто опережал свое время. Как музыкант, как меломан я просто думал: “Ничего
себе”. Структура песен была иной. Звук был жирнее. На мой взгляд, именно тогда Metallica приобрели
свой фирменный стиль и личность. Вот когда Metallica стали METALLICA.

КЕРК ХЭММЕТТ: Росла наша база поклонников: людей, которые любили хард-рок, но не были фэнами
чистого метала – подростки, которые оказались на грани стилей. Мы слышали: “Я не был уверен, что мне
нравится такая музыка, а потом я услышал “Sanitarium””, и угадай, что было дальше? Теперь я их фэн”.
Такие заявления начались после выхода “Master of Puppets”. Эта пластинка помогла им сделать свой
выбор.

КРИСТИАН ДРИСКОЛЛ (фэн, Эверетт, Массачусетс): В Бостоне была радиостанция под названием WERS,
они ставили музыку по запросам. Когда вышел “Master of Puppets”, я и мой друг Донни дозвонились, но не
поняли, что мы попали в прямой эфир. У меня был голос как у конченного идиота, типа: “Ага, мужик,
поставь “Sanitarium”. Она тяжелая, проникновенная и, Боже мой, ты просто обязан ее поставить”. Донни
выхватил у меня телефонную трубку и говорит: “Просто включи ее. У тебя от нее волосы начнут расти!”
ДЖЕФФ ХАММЕР (владелец Texas Tapes&Records): Я продал около пятиста копий “Master of Puppets”
только в первый месяц, а это дофига. И это только в одном магазине. Футболки тоже продавались как
безумные. Все хотели заклепки и нашивки с Metallica, и когда группа пришла на автограф-сессию, это было
как если бы пришли Led Zeppelin. Пришла целая тысяча подростков.

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Фэны обожали эту пластинку. Хотя с точки зрения радиостанций это было все равно
что биться головой о кирпичную стену. Metallica были плохим бизнесом, потому что слушателям нужны
были Def Leppard и Бон Джови. “Слушайте, мы приезжаем в город вместе с Оззи. Знаю, вы не хотите
крутить пластинку, но я дам вам двадцать бесплатных билетов, чтобы вы хотя бы упомянули о концерте”.
Иногда они соглашались, но чаще всего я слышал: “Мы даже не станем произносить слово Metallica в
эфире”. Вот с чем нам приходилось иметь дело в мейнстриме. В метал-журналах мы рулили. Kerrang! и
Metal Hammer поставили нам по пять звезд каждый.

К.ДЖ.ДАФТОН (президент фэн-клуба Metallica): “Ride the Lightning” вызвал кучу гневных писем от
прожженных фэнов: фэнов, которым не понравилась “Fade to Black” и которые были злы, что не каждая
песня напоминает “Whiplash”. Когда вышел “Master of Puppets”, письма были более благоприятными,
потому что песни были быстрее и агрессивнее. Разочарованные слушали “Battery” и “Damage, Inc.” и
поняли, что группа сохранила свои агрессивные корни и что они клянутся в своей верности им.

ВИКТОР МАЙРА (фэн, Таксон, Аризона): Эта пластинка просто порвала меня в клочья. Это был панк. Это
была классика. Это был самый тяжелый альбом из тех, что я слышал и самый мелодичный из тех, что я
слышал.

БРАЙАН ДЕФРАНКО (фэн, Харрисбург, Пенсильвания): Время перед школой это время, когда ты
пытаешься найти свой путь в жизни. Ты сбит с толку. Ты впечатлителен. Ты пытаешься найти свое место. Я
услышал “Master of Puppets”, и это было как ба-бах! Я стал металистом.

ПОЛ СИГЕР (фэн, Бостон, Массачусетс): На мой взгляд, звук Metallica всегда напоминал грохот крышек от
мусорных баков. Когда вышел “Master of Puppets”, я подумал: “Погоди-ка секунду. Эти парни реально
хороши”. Музыка была зрелой и техничной, и мне очень понравились эмоциональные аранжировки.
Именно поэтому я слушал таких ребят, как Рэнди Роудс, Джордж Линч и Уоррен ДеМартини. Они были
техничными, но играли с большой эмоциональностью. “Master of Puppets” имел тот же налет, и поэтому
мое восприятие Metallica мгновенно изменилось – от грохота крышек мусорных баков до музыки, которая
глубоко меня затронула.

МАРК ФУЛТОН (фэн, Grand Rapids, Мичиган): Помню, как впервые услышал “Battery”: О, Боже, это было
нечто. “Окей, мы отправляемся на войну”. Вот как это было. Она словно поднимала боевой дух. Это был
воинственный клич. А передовой для нас в те годы была школа. Мы были шестнадцатилетними
металюгами. Мы были злыми. Мы были встревоженными. Мы были непонятыми. Мы не торчали от одежды
или тачек, или делали то, что считалось нормой. Нас не интересовали вещи, которые интересуют
большинство детей. Когда вышел “Master of Puppets”, мы обрели свое “я”. Мы нашли то, что нам близко.
Хочешь знать, кто я? Послушай эту песню. Вот кто я. Это было очень просто, потому что в нашем понимании
мы и были Metallica. Ну, или хотя бы были с ними. Мы были частью их банды.

БОББИ ШНАЙДЕР (гастрольный менеджер): Команда собралась для репетиций примерно за неделю до
начала тура: я, Эдди Керчер (техник по басу и гитаре), Флемминг Ларсен. Флемминг был новым
барабанным техником Ларса из Дании. У нас был Большой Мик и режиссер по свету Эдриан Финн. Они оба
из Англии, короче у нас была многонациональная команда.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Наш сет был относительно коротким, то есть нам не нужно было оттачивать очень
изощренное выступление с перерывами и соляками. Наша основная задача заключалась в том, чтобы
познакомиться с песнями и инструментами и убедиться, что аппаратура находится в полном порядке.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: У меня никогда не было такого: “Ох, чувак, надо придумать, что я буду говорить
между песнями”. Я не обдумывал такие вещи. Мы репетировали как сумасшедшие, а потом я просто
говорил: “Ладно, поехали”.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Rock-It Cargo собрали оборудование за пару дней до первого выступления и отправили
его туда, где лежала аппаратура и декорации Оззи. Это было частью сделки. Наши музыкальные
инструменты зависели от заготовок Оззи.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В какой-то момент Ларс и я приняли решение освободить дом на Carlson, и
фактически жить на гастролях. Мы поместили свое барахло на склад, вот и все. Так было лучше. Нам не
нужно было переживать о том, что пьяные кореша пиздят наши вещи, пока нас нет или девушки психуют и
крушат все на свете. Просто положи все на склад и скажи “пока”. Я определенно был не в том состоянии,
чтобы вспоминать о том, какие прекрасные вещи там были. Это было просто: “В пизду это место. Давайте
переходить к следующему этапу”.

ФЛЕММИНГ ЛАРСЕН: Была организована огромная прощальная вечеринка для Ларса и Джеймса у них
дома. Было много бухла. Народ вываливался из дома в сад, на улицу, во все стороны подряд.

ФРЕД КОТТОН: Джеймс взял фломастер и написал на холодильнике: “Этот дом вне сезона”. Там были все
из местной сцены: пьяные и воинственные. Просто кавардак. Мы просто сходили с ума.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Мы все полетели в Канзас на день-два перед первым выступлением. Думаю, что на тот
момент люди Оззи уже провели в Valley Center Coliseum пару дней, потому что к нашему приезду все уже
было настроено.
Помню, как все грузил и впервые увидел сцену “Master of Puppets”: подиумы для барабанов, ступеньки,
кресты. Все выглядело просто чудесно.

БОЛЬШОЙ МИК: Кресты представляли собой рамы из трех брусков алюминия с натянутой сверху
маскировочной сеткой. Они просто защелкивались на колышках, торчащих из платформы. Все было
спроектировано очень просто: подиум, ступеньки. Когда задник был установлен как следует, все было
выровнено как следует.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как приехал на наш первый саундчек, и увидел этот безумный охуенный трон, на
котором восседал Оззи, спускаясь с потолка в начале шоу. Я думал: “Ух ты, только посмотри на все это:
производство, народ, просто все вообще”. Был просто поразителен тот факт, что мы были частью всего
этого, и что все это будет происходить следующим вечером.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я зашел в Coliseum со своей сумкой и сказал одному из парней Оззи: “Эй, а где
кулисы?”
“Ну, с технической точки зрения, отойди назад и иди туда. Окей, стой! Видишь вон ту линию? Если
перешагнешь ее, то ты официально находишься за кулисами”. Типичный английский сарказм. Я не знал,
что надо было ответить на это чем-то в духе: “Спасибо, урод”.

ЛАРС УЛЬРИХ: Было просто здорово находиться в Coliseum. Я к тому что: “Ебать-колотить, мы выступаем
на крупных площадках”. Это было просто ошеломительно. Это был восторг. У нас просто пена шла изо рта,
мы были готовы рвать и метать.
 ГЛАВА 4. ВО ВСЮ ГЛОТКУ
27 марта – 20 мая 1986г.

Гастроли начинаются ● Не приближайся к Оззи ● Whiplash

“Помню, как мы с Клиффом зашли в Kansas Coliseum и окинули взглядом зал аж до самой сцены. Мы
переглянулись, и всяко подумали об одном и том же: “Это просто заебись”” – Джон Маршалл

КЕРК ХЭММЕТТ: “Я охуенно нервничаю, охуенно нервничаю”. Джеймс начинает играть “Battery”, а я
думаю: “Окей, отличная песня, можно выйти и сыграть ее очень быстро, как раз соответствует частоте
моего пульса”.
Думаю, что одна главных из причин, по которой Джеймс и Ларс так быстро играли на заре карьеры
Metallica заключается в нервах. Это способ избавиться от страха во время пребывания на сцене. Но когда
нервозность утихает, в дело вступают энергетика и адреналин и переносят тебя в иное измерение, где ты
чувствуешь лишь страсть к музыке, ты хочешь рвать и метать.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: На сцене все превращается в одно непонятное месиво. Ты делаешь свое дело, твое
лицо выражает то, что и должно выражать. Ты играешь, двигаешься, мысленно фотографируешь зрителей:
там подросток трясет башкой, тут телка машет рукой, какой-то чувак смотрит прямо на тебя, прокладывая
себе дорогу через охранников к первому ряду. Это было офигенно. Ты хочешь увидеть какой-нибудь хаос.
Ты хочешь увидеть реакцию людей на свою музыку, поэтому, что бы ни творилось там, пока ты играешь,
это своего рода подтверждение.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, что вдоволь насмотрелся на толпу, ища глазами фэнов Metallica, которые
мелькали то тут, то там среди фэнов более прямолинейного рока. У некоторых на лицах застыло
выражение шока, особенно в песнях “Whiplash” или “Damage, Inc.”. Народ застыл с немым вопросом:
“Какого хера?” Они качали головами, потому что ни разу не слышали такой быстрой музыки. Они не видели
ни разу в жизни, чтобы барабанщик так быстро играл.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы боролись, просто старались изо всех сил заразить толпу музыкой Metallica. “Мы
пришли сюда надрать зад, ты идешь с нами”. Мы быстрее играли, сильнее трясли башками. Мы были одни
против всего мира, и не собирались проигрывать.

КЕРК ХЭММЕТТ: Мы заканчивали песню, и общая реакция, насколько я помню, была в лучшем случае
прохладной. Кроме того, это был Средний Запад, где народ с музыкальной точки зрения был более
консервативен, чем на Восточном или Западном побережье. Самое тяжелое, что им приходилось слышать в
своей жизни, это “Blizzard of Ozz”, поэтому во время нашего сета они недоуменно переглядывались между
собой.

ЛАРС УЛЬРИХ: Полагаю, что по большей части наше ожидание тех первых концертов строилось на
возможности выступления в крупных залах. Бывает, что идея лучше, чем ее фактическое воплощение. Ты
представляешь, как выступаешь перед полным залом, но по факту в здании было около двух тысяч человек
перед началом “Battery”, четыре тысячи, когда мы заиграли “For Whom the Bell Tolls” и около шести-семи
тысяч перед “Whiplash” в самом конце.

КЕРК ХЭММЕТТ: Когда мы покидали сцену, народ просто потоком хлынул в зал. К выходу Оззи это был
полноценный рок-концерт. Я думал: “Бля, чувак, почему все эти люди не пришли пораньше и не оказали
нам такой же теплый прием?” И тут до меня доперло. “Они же просто не знают, кто мы такие. И хорошо,
что мы участвуем в этом туре. Ведь у нас есть возможность показать себя и оставить приятное
впечатление”. Думаю, что понимание этого заставило нас играть жестче, быть агрессивнее, чаще
обращаться к зрителю, требовать внимания к себе. Таким был наш девиз в то время, и он был мощным.
Народ видел, что мы пашем как лошади и потеем. Это было нечто вроде: “Ничего себе. Эти ребята играют
всерьез”, так и было.
ЛАРС УЛЬРИХ: В те годы, особенно в центральной части Америки, рок-н-ролл по-прежнему был
театральным представлением с невероятными героями, личностями и сценическими выступлениями. Он
был мистическим, у всей сцены была некая аура. В таких городах, как Нью-Йорк и Лос-Анджелес народ
был чуть более искушенным или опытным в музыке подобной нашей. В таких местах как Вичита, Канзас или
Эвансвилль, Индиана была совсем иная атмосфера. Это было скорее “А?” или, знаешь, “Вау!” Они
впитывали нашу музыку, но возможно не до конца понимали ее так, как те же фэны из Чикаго или
Детройта, где мы дали пятнадцать концертов в первые несколько лет существования группы.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Чаще всего парни хотели потусить после концерта. Они какое-то время ждали Оззи или
раздавали автографы. Как правило, автобус уезжал, когда группа была готова. Но иногда до следующей
площадки нужно было долго ехать, поэтому ты хотел поспать побольше перед следующим концертом. Само
собой, эти были спортивные арены: раздевалки, общественное питание. Мы просыпались около четырех
часов дня, принимали душ, жрали, а потом тащили туда свою аппаратуру.

ЭДДИ КЕРЧЕР (басовый/ритм-гитарный техник): Помню концерты, когда у нас было всего 20 минут на
монтаж сцены. Свет уже гас, а я все еще подключал кабели. Это было особенно безумно, особенно для
меня, потому что отвечал и за Джеймса, и за Клиффа. Я бегал как сумасшедший. Пока я все сращивал,
выступление уже заканчивалось.

БОЛЬШОЙ МИК: Мы научились очень быстро находить решения, особенно по части звука. К примеру,
большинство групп меняют тональность, когда кто-то играет соло. Но в Metallica соляки Керка были лишь
сигналом для Клиффа и Джеймса уходить вразнос. Такая агрессия могла напоминать по звуку крушение
поезда, если не смикшировать все как следует, поэтому ты постоянно изучал издаваемые ими звуки и
находил способ, как сделать так, чтобы все звучало. Взять Ларса – он играл на двойной бас-бочке, и это
звучало как “бах, бах, бах”, просто один большой гул, потому что отсутствовал акцент в натиске самого
барабана. В результате мы привязали четвертаки туда, где колотушки бьют по барабанам, что придало им
более высокочастотный “щелчок”. А не просто “бух”. А еще там был звук, похожий “тик”.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Потребовалась неделя или около того, чтобы устранить нестыковки, но мы научились
быстро настраивать и разбирать аппаратуру. Если нам везло, то наш грузовик был загружен еще даже до
выхода Оззи на сцену.

КЕРК ХЭММЕТТ: У нас был отличный райдер. У нас было больше еды, больше бухла. Беру свои слова
назад. У нас было НАМНОГО больше бухла. Если у нас заканчивалась водка или ром, мы могли попросить у
промоутера еще, и он бы не послал тебя.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: “Держитесь подальше от Оззи. Вы бухаете, вы неуправляемые, а мы тут пытаемся не

дать ему уйти в запой”. Так нам сказал его менеджмент.
“Если увидите, что вам навстречу идет Оззи, сразу валите оттуда”.
Мы с Ларсом сидели в баре, и тут на горизонте появляется Оззич. Нам нужно было уходить, иначе нас
просто выпрут с этого тура. Иногда он заходил уже “синий”.
“Черт, мужик. Надо съебывать от него”. Ну, типа, “Не надо так на меня смотреть. Он уже сам где-то
нажрался!”

КЕРК ХЭММЕТТ: Это правило по части Оззи поступило от его менеджера по производству Бобби Томсона.
Мы были вне себя. Я к тому, что, ясен пень, мы были большими фэнами Sabbath. Вообще-то я даже был
скорее фэном Рэнди Роудса.
Помню, как-то вечером играл на своей черной гитаре Randy Rhoads Flying V, и вижу, как Оззи смотрит сбоку
от сцены. Я подумал: “А что, если он заговорит со мной о Рэнди? Мне что, тупо его игнорить?” Это было
очень дико. Но в тот момент в карьере Оззи наступил этап, когда он старался чуть больше держать себя в
руках и меньше быть безудержным алкоголиком, подогретым наркотой.
Был один очень смешной эпизод где-то на Среднем Западе. Автобус Оззи ехал по шоссе перед нашим, и мы
подъехали к одной закусочной. Все свалили из нашего автобуса за исключением Клиффа, а с автобуса Оззи
свалили все, кроме Оззи. Все поперлись в закусочную кроме этих двух, и тут Оззи заваливается в наш
автобус в поисках бухла, а Клифф как раз закуривает косячок. Мы вернулись чуть позже, Клифф сидит с
широкой улыбкой. Я ему: “Ты чего, бро?”
“Я выкурил косячок с Оззи”.
“Чувак, какого хера?”
Мы избегали Оззи при любом удобном случае, а тут Клифф накуривается с ним, пока рядом нет никого из
его окружения или помощников.

АДРИАН ФИНН (режиссер по свету): В те годы был один пунктик у главных исполнителей. Группа на
разогреве не должна выглядеть или звучать лучше, чем ты. “Можешь делать это, это и это, но ничего
больше, потому что мы за это платим, и мы - главная группа, на которую пришли посмотреть люди, а не
вы”. Но представители Оззи были не такими. Они, конечно, не разрешали мне юзать все, что угодно, но
мне удалось позаимствовать комплект стробоскопов, который я разместил вокруг барабанной установки
перед началом “Creeping Death”. Ты знаешь, как выглядят люди при свете стробоскопов. Ты получал
отрывистые кадры в духе замедленного движения. Ларс это просто обожал. Помню первый раз, когда мы
это применили. Я пошел за кулисы под конец выступления, и парни просто от стен отскакивали: “О, Боже!
Этот гребаный строб! Заебись!”

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Восторг определенно нарастал по ходу тура. Все больше и больше фэнов стучали в
дверь автобуса, чтобы увидеть нас и взять автографы. Было клево выглядывать из окна автобуса и видеть
всех этих подростков в футболках Metallica.
“Ух ты! Вот наши ребята. Они пришли посмотреть на нас, а не только на Оззи”.
Я постоянно слышал: “Парни, я вас ненавидел, но мой брат часто крутил ваши пластинки, и в какой-то
момент я въехал в вашу музыку”. Выступление на разогреве у Оззи без сомнения усилило этот эффект, и я
начал понимать, как Metallica мотивируют людей. Но нельзя сказать, что мы всегда были в хорошем
расположении духа, чтобы в полной мере оценить все это. Было много фэнов, которые приходили и
слышали от нас: “Съебись, я тут пытаюсь поспать!”

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Музыкальный ритейлер TransWorld поместил “Master of Puppets” в Топ-5 после
начала тура. Народ просто не мог в это поверить. Сфера просто не прониклась к тому, кем были и кем
станут Metallica. А тем временем мы продолжали делать то, что делали всегда, то есть создавать себе
рекламу и двигаться дальше при помощи народной молвы.

БОББИ ШНАЙДЕР: Парни на сцене просто рвали и метали. А еще мы стали продавать намного больше
мерча. Это ключевой фактор в определении интереса фэнов и того, на чье выступление они пришли
посмотреть. Обычно группа на разогреве продает среднее количество футболок, но когда ты продаешь
больше, чем хедлайнер, это уже большое дело! Для группы на разогреве было хорошим стандартом
выступать в полупустом зале или даже хуже, но в Metallica это встречалось все реже и реже. Когда
открывающая группа выступает перед пятью, шестью, семью тысячами человек за вечер, это совсем
другое, нежели быть каким-то случайным именем в списке.

ЭДДИ КЕРЧЕР: Когда мы добрались до таких мест, как Детройт, Чикаго и Восточное побережье, Metallica
стали собирать полные залы. Это было какое-то безумие. В Nassau Coliseum мне пришлось перестать
выполнять свою работу, потому что толпа бросалась бутылочными снарядами. Около 50 штук летало во
время сета и за кулисами. Пара-тройка прилетела в мою каморку. Фэны просто съезжали с катушек.

РОБ ГОМЕЗ (фэн, Детройт, Мичиган): Ограждения перед сценой сломались, и воцарился ад. Группе
пришлось перестать играть. Джеймс подошел к микрофону и сказал: “Если вы не отойдете, бля, на шаг,
мы не будем больше играть”. Они включили свет, и это место просто слетело с катушек. В результате им
пришлось отрубить группе электричество, пока все не улеглось. Боже, это один из лучших концертов, где я
бывал. Когда вышел Оззи, зал все еще орал “Metallica!”,.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Как-то вечером мы исполняли всякий старый саббатовский материал в надежде, что
Оззи услышит и придет поджемовать. Оказалось, что он слушал это сидя у себя в гримерке и думал: “Да
они просто издеваются надо мной”. Мы узнали об этом позже и подумали: “Нет! Мы очень уважаем тебя.
Мы хотим выразить свою признательность”. Кто знает, в каком состоянии тогда пребывал Оззи? Я лишь
знал, что нам нужно было держаться от него как можно дальше, но при этом мы также очень хотели, чтобы
между нами были некая личная связь.

ДЖИМ ПАУЭЛЛ (фэн, Глен Берни, Мериленд): Одной из главных фишек в стадионных выступлениях тех
лет был запах. Это была смесь джинсы, кожи и дыма. Просто облачка дыма повсюду. Марихуана, сигареты.
И бешеный рев толпы, когда гас свет. Это было дикое предвкушение. Вот как все было в те годы, особенно
у Metallica. Их не крутили по MTV, ты лишь видел их фотки на задниках альбомов или в метал-журналах.
Видеть их на сцене лично было чем-то нереальным. Фэны сходили с ума. Все стояли и трясли башками,
подражали гитаре в воздухе, просто были целиком вовлечены в происходящее.
Помню, как зажегся свет после сета Metallica, и я увидел сотни подростков в хэви-метал футболках. Они
были насквозь пропитаны потом и кровью, у них были красные лица от того, что они так сильно трясли
головами. У них был такой видок, будто они принимали участие в неком спортивном соревновании.

КРИСТОФЕР БЕЙЛИ (фэн, Лендовер, Мериленд): Я пошел на концерт Оззи, но в полном восторге смотрел
за тем, как четыре парня в разорванных джинсах и футболках играли тяжелее и быстрее, чем любая группа
из тех, что я видел. Все, что я знал о музыке, оказалось ошибкой. На следующий день в школе ко мне
подходили люди и спрашивали: “О, Боже, ты слышал этих ребят?” Я видел пацанов в футболках Metallica и
внезапно ощутил себя частью некого тайного клуба. Я отождествлял себя с Metallica. Они были другими.
Они были изгоями. Я хотел еще.

ПИТЕР “РИКО” РОДРИГЕЗ (фэн, Пелем Манор, Нью-Йорк): В день концерта я с восторгом наматывал
круги по своей комнате. Мой кореш Марк и я торчали от пива Bud, и с каждой бутылкой накачивались все
больше и больше. После этого я натянул свою самодельную футболку “Metal Up Your Ass”, мы забурились в
Мустанг моего друга Кенни и погнали в Nassau Coliseum. Это был 1986 год, поэтому, когда мы туда
приехали, на парковке был полный хэви-метал фарш: пивас, музыка, повсюду тусуются люди. Мы
увлеклись этим зрелищем и потеряли счет во времени.
“Уже почти семь тридцать!”
“Черт!” Мы вылезли из тачки и встретили группу людей скандировавших “Оззи! Оззи! Оззи!” Мы ответили
им: “Metallica!”
Мы прошли внутрь и быстро пробежали к холлу, но на ступеньках упали друг на друга. Если бы не пиво и
адреналин, то мы вырубились. Но мы встали, проскочили на площадку, и…
“О, Боже! У них есть сценические декорации!”
У них был задник, ступеньки, кресты! Свет погас, и заиграло вступительное интро. Я заорал Питу: “Они
включили музыку из L’Amour! Музыку из L’Amour!” У меня был бутлег Metallica из L’Amour, который стал
основой моей жизни. Мы понятия не имели, что вступительная музыка была взята из фильма “Хороший,
плохой, злой”, но она нас очень заводила, и когда Хэтфилд заиграл “Battery”, все просто как с ума
посходили. Я так сильно тряс башкой, что когда переставал, чтобы глянуть на сцену, у меня задник
двоился в глазах.
Metallica просто крушили все на своем пути. Они взяли энергетику клуба и атмосферу клуба и отдали ее в
зал со сцены. Вполне вероятно, что это было величайшее выступление из тех, что я видел, и я всегда буду
вспоминать этот опыт как одну из вершин своей жизни.

ЛАРС УЛЬРИХ: Nassau Coliseum был первым концертом, где было ощущение, что мы выступаем перед
площадкой, полной людей, которые знали кто мы, блядь, такие. Думаю, что рок-журналы сыграли в этом
свое дело. Hit Parader, Circus, Metal Edge: они начали медленно продвигать нас, и к 86-му это приобрело
регулярный характер. Еще одним реальным прорывом стало радио. Люди, которые приходили, чтобы взять
интервью у Оззи, вдруг начали говорить и с нами тоже, что вывело нас немного на другой уровень с точки
зрения знакомства с народом.

ТОНИ БОСКО (фэн, Чикаго, Иллинойс): Мы забурились в фургон после концерта: мой кузен, пара друзей и
я – подростки от 10 до 13 лет. Как всегда, мы настроились на волну WVVX – низкомощной литовской
радиостанции, которая по вечерам превращалась в рассадник метала. Мы ехали и просто не могли
поверить в то, что услышали из динамиков: у Metallica брали интервью, да еще и в прямом эфире! Мы были
обязаны попасть на эту радиостанцию. Она была расположена в Хайленд Парк, больше мы о них ничего не
знали.
Мы остановились у телефонной будки и набрали 411. Оператор дала нам адрес в Arlington Heights. Он
казался неправильным, потому что WVVX всегда говорили “Хайленд Парк”, называя адрес радиостанции.
Кто-то сказал, что радиостанция сказала “Хайленд Парк” чтобы отогнать фэнов. Почему-то в этом возрасте
это было похоже на правду.
Все скинулись на карту, и мы поехали в Arlington Heights. Поездка заняла целую вечность, но группа по-
прежнему была в эфире и постепенно напивалась, поэтому было непохоже, что они скоро свалят. Карта
привела нас к промышленному комплексу. Мы были близко.
И вдруг ди-джей объявил, что Керк и Ларс снаружи встречаются с фэнами. Мы свернули, выключили радио
и стали прислушиваться к звуку фэнов, собравшихся снаружи. Ничего. Мы ездили по окрестностям, слушая
что-то, что угодно, что могло вывести нас к станции.
“Вон она!” Мы увидели радиовышку. Но единственным зданием рядом с ней оказался крошечный темный
сарай. Ни машин. Ни гастрольного автобуса. Ни Metallica. Мы вылезли из фургона и прочесали район,
решив, что они где-то здесь, но их не было. Мы были раздавлены. Адрес привел нас не к самой
радиостанции, а к их передатчику сигнала.

ДЖЕЙСОН ПИШ (фэн, Онтарио, Канада): Говорить с Джеймсом было все равно, что говорить со своим
лучшим корешем без эго и звездной хуйни. Просто обычный парень, который похоже был искренне
впечатлен тем, что мы проделали путь от самой Канады, чтобы увидеть его группу. Нам было по 16, и
средняя школа была не самым простым для нас временем. То, что он так хорошо относился к трем
чудаковатым фэнам, заставило нас почувствовать себя важными персонами. Он сделал наш день, наш
месяц, наш год.

ЛАРС УЛЬРИХ: Мы представляли интересы ущемленных, изгоев и отверженных. Мы никогда не стремились

разбогатеть или строить замки из золота или что-то в этом роде. Мы хотели познакомить с агрессивной,
тяжелой музыкой как можно больше людей, и у нас вдруг что-то стало получаться.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Помню, однажды вечером Бобби Шнайдер зашел в гримерку и говорит: “Твой выход
через 15 минут”.
“Ох, черт, а я еще даже не пьян”. Я не мог пить пиво в этот момент. Мне нужно было что-то помощнее.
Мне была нужна водка, поэтому я стал жрать ее прямо из бутылки. Таким был мой разогрев. Не было
пленки для вокала, никакой разработки связок. Я быстро одеваю свои штаны, которые все еще мокрые и
пропитаны потом с прошлого вечера. Обычно Клифф и Керк тусили вместе. Они все время играли вместе,
просто постоянно разогревались при помощи небольших репетиционных усилителей.

ЛАРС УЛЬРИХ: Перед выходом на сцену я никогда много не бухал. У меня спортивное прошлое, поэтому
даже когда мы выступали с коротким сетом, я воспринимал все на полном серьезе. Я разогревался на
игровой поверхности барабанов, а потом Бобби Шнайдер делал две вещи: он втирал БенГей или какую-
нибудь другую отвратительную охлаждающую жидкость в мою правую руку, а потом обвязывал белую
бандану вокруг моего затылка. Это был небольшой пятиминутный ритуал, который мы повторяли каждый
вечер перед выходом на сцену.

БОББИ ШНАЙДЕР: Вести группу к сцене это все равно что вести бойца на ринг. В воздухе чувствуется
определенная атмосфера, еще до того, как ты поднялся на площадку. Это гул толпы. Ты скорее чувствуешь
его, чем слышишь.

КЕРК ХЭММЕТТ: Когда свет гаснет и публика ревет, все мое тело отвечает на это движение. Я очищаю
свои мысли. Я очищаю голову. Я думаю о выступлении, о звуке, о колебаниях, о темпе и моей реакции на
все это.

ДЖОН МАРШАЛЛ: У Керка была прикольная фишка. Свет гаснет, народ съезжает с катушек, и когда я даю
ему гитару, Керк говорит мне: “Бро, у тебя есть пара ножниц для ногтей? Черт. Быстрее. Мне нужно
подстричь ногти”.
“Ты че, издеваешься надо мной? Почему ты не сказал мне об этом два часа назад?” Это было в духе ОКР
(обсессивно-компульсивное расстройство), поэтому я взял себе за привычку постоянно таскать с собой
ножницы на связке ключей.

ЛАРС УЛЬРИХ: Я всегда старался делать все немного методично, примерно так же, как я делал это во
время теннисных матчей, сыгранных в возрасте от 12 до 16. Ты выполняешь задачу, осуществляешь некую
миссию. Очевидно, что твоя музыка куда сложнее, чем обычная рок-н-ролльная песня в три аккорда. Она
требует куда больше физического и психологического участия, поэтому, выходя на сцену, я впадал в транс
и был очень сосредоточен на своей работе.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Концерты всегда начинались с “The Ecstasy of Gold” из фильма Клинта Иствуда
“Хороший, плохой, злой”. Это была мелодия, которую кто-то содрал с саундтрека. Группа выходила на
сцену, и тут начинало играть вступление или начинало играть вступление, и тогда группа выходила на
сцену. Все происходило одновременно. Большой Мик запускал пленку, в которую в том туре также входило
вступление к “Battery”. Оно было мощным – музыка ревела из мощных динамиков и толпа просто сходила с
ума.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Наше вступительное интро – это первое, что мы обсудили с нашим первым
менеджером Джонни Зи. Мы хотели, чтобы, когда гас свет, из динамиков раздавался звук, похожий на
сердечный стук. Стук усиливается, а потом словно взрыв, и тут мы выходим на сцену и начинаем играть
первую песню. Джонни Зи сказал нам на это: “Не, это отстой. Вот зацените, я тут нашел одну песню”, и
включает нам “The Ecstasy of Gold”. А мы ему: “Че? Эта херня не пойдет”. А он: “Вы только вслушайтесь в
нее. Она эпична. Она заряжает вас энергией, и вы выходите на сцену настоящими монстрами”.

ЛУ МАРТИН: За много лет до появления Metallica мы сидели и слушали “The Ecstasy of Gold”. Клифф,
Джим, Дейв и я. Вскоре после того, как стал участником группы, Клифф вернулся домой и сказал: “Ты не
поверишь, какое мы выбрали себе вступительное интро”. Он был очень доволен им.

БОЛЬШОЙ МИК: Когда заканчивалась эта вступительная пленка, я снижал громкость на пульте и включал
каналы, чтобы Джеймс мог приступить к “Battery”.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я начинал играть и испытывал невероятное чувство тревоги. Правильно ли я стою?
Готов ли микрофон? Темнота. Грохот гитар. Я даже думать не могу. Я вообще в тональности? Твою мать.

КЕРК ХЭММЕТТ: Звучат первые ноты, и происходит просто взрыв энергии. Ба-бах! Он исходит от группы, он
исходит от толпы. Это как гигантский гребаный торнадо.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Это был способ доносить свою музыку не только при помощи усилителей. Но и при
помощи выражений лиц, тряски башкой и просто беготни по сцене. Это очень физическое действие. Мы
демонстрировали свою страсть всеми доступными способами.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Никогда не видел, что Metallica так яростно трясли башками, как это было в туре с Оззи.
Они были голодными. Поток сырой энергетики. Просто невероятно, что их энергетика оказывала на
зрителей такой эффект.

БОЛЬШОЙ МИК: Клифф начинал трясти башкой, едва выходил на сцену. Джеймс так заряжался, наблюдая
за ним, что тут же начинал делать то же самое.

РОСС ХАЛФИН: Ларс был буквально размытым пятном. Я пытался поймать его в состоянии покоя, а он
начинал ржать, потому что он не мог усидеть на месте. Он почти сразу продолжал бешено трясти башкой.

РЭЙ БЕРТОН: Клифф звонил домой и жаловался на боль в шее. А я ему: “Черт побери, ты все время
трясешь головой вверх-вниз. Сколько там весит голова человека, 8-10 фунтов? Как раз вес шара для
боулинга, отскакивающего от твоей шеи!”
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Клифф играл в одном темпе, а тряс головой в три раза сильнее. Он был в трансе,
словно находился в другом мире. Бывало, что его гигантская шевелюра летала, а Ларс вдруг сбивался с
ритма. Клифф поднимал голову и смотрел на него в духе: “Какого хуя? Чувак, ты мне все испортил. Ты
запорол мой кач”. А потом он сразу возвращался к тому, с чего начал, его глаза закатывались назад. Это не
имело ничего общего с наркотой, хотя иногда он покуривал травку. Такой уж эффект на него оказывала
музыка.

ЭДДИ КЕРЧЕР: По большей части звук Клиффа зависел от того, как он зажимал струны. Все дело было в
его пальцах, в его технике. Дело не только в эффектах. Помню, я много экспериментировал с его
примочками, просто по-разному их выстраивал для получения всяких гармоничных звуков. В какой-то
момент мы покрыли их воском. Это придало им более плотный общий саунд и не позволяло звукам
двигаться в обратном направлении, особенно когда Клифф ударял по открытым струнам так, как он обычно
это делал.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Клифф использовал бас-гитарный усилитель Morley со встроенной квакушкой. Публика
это обожала: худощавый паренек с длинными рыжими волосами, издающий охуенные звуки. Никто никогда
не слышал ничего подобного.

БОЛЬШОЙ МИК: Клифф притоптывал на этой педали, а его бас гремел в четыре раза мощнее привычной
громкости. Я бывало говорил ему: “Клифф, мужик, надо немного снизить громкость. Ты просто убиваешь
меня”. Он издавал эти мощные звуки “Ваааа!”, звуки чумового гула при помощи Morley, и было тяжело
сделать динамики такими же громкими, как и басовый усилитель.

ЭДДИ КЕРЧЕР: Джеймс и Клифф оба прекрасно справлялись с процедурой замены гитар. Многие
музыканты это та еще заноза в жопе, но Клифф – я держал басуху гриф лицевой стороной от себя, а он
подходил и брал ее за ремень. Труднее всего было убедиться, что все звучит как надо, потому что
некоторые песни игрались в разных тональностях. А еще: поменяли ли у них полотенца? А напитки?
Клиффу нравилось, чтобы вода была просто ледяной, а пиво - комнатной температуры. Он курил в паузах
между песнями, поэтому я оставлял в пепельнице зажженную сигарету, чтобы он мог подбежать и взять ее.
Джеймс просил пиво, иногда энергетик Gatorade.

КЕРК ХЭММЕТТ: У Клиффа был свой ритуал. Каждый вечер под конец нашего выступления на усилителе
его ждал готовый косячок. Он подносил спичку, делал пару затяжек, а потом выходил и доигрывал
последнюю песню.
К концу шоу мы были мокрыми до нитки. Мы буквально сдирали с себя одежду и развешивали ее в
автобусе, чтобы высохла. Я сидел в хвосте с какой-нибудь девчулей, уставившись на долбаные теннисные
носки Ларса.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Не уверен, что мы заботились о том, чтобы хотя бы принять душ. Мы просто
набрасывали свои джинсовки и шли тусить – за кулисами, за пределами площадки, куда угодно. Зачастую
охрана даже не знала, кто мы такие.
“Я из группы на разогреве”.
“Да неужели? Где ж твой пропуск?”
Иногда мы их забывали, и с нами обращались далеко не как с профессиональными рок-звездами. Помню,
Клифф в последнюю минуту спешил к сцене, потому что не мог проехать через ворота. Как раз один из
таких случаев.
“Я из группы”.
“Да, да”.

ЛАРС УЛЬРИХ: Фэны приходили и тусили в нашем автобусе. Приходили мужики, приходили девчонки.
Было полно нахлебников. Были те, кому не все равно, были те, кому насрать. Не было абсолютно никакого
разделения между группой, технической командой и кем-то еще. Мы все просто сидели и сосали свою
водку с содовой, дешевое пиво и жрали говенную еду, просто закидывали все это в себя. Спустя шесть
часов ты вырубался на своей койке по дороге к следующему концерту. Это был рай.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В нашем автобусе постоянно торчали “гастрольные друзья”. Я говорил: “Окей, мне
надо подготовиться к выступлению”.
“Нет проблем. Мы просто посидим тут и попьем пивка”.
“Не, не. Мне нужно время побыть наедине с собой”.
“Ага, но мы же просто тусим”.
Временами я чувствовал себя словно взаперти. Бобби Шнайдер спросил: “Тебе нужно место? Только
скажи, я всех вышвырну”. А я: “А! Так вот чем занимается гастрольный менеджер!” Ему это было проще
простого, поэтому я начал извлекать из этого выгоду.

КЕРК ХЭММЕТТ: Мы начали постоянно встречать людей, которые отчаянно искали встречи с нами – не
просто там увидеть и пожать руку, а бросались на нас, хватали и дергали за волосы. Безумие какое-то.
Помню, что в том туре мы где-то выступали, и я увидел, как в первом ряду плачет девушка. Мы просто
глазам своим не верили. Через некоторое время мы решили, что она просто была счастлива увидеть нас. А
потом, само собой, появились те, кто начал вторгаться в наше личное пространство. Мы говорили Бобби
Шнайдеру: “Узнай, кто все эти люди (которые тусят за кулисами и в автобусе)”. Бобби постоянно говорил с
ними лично и без проблем их вышвыривал. Я к тому, что иногда мы относились к этому с пониманием,
типа: “Да, мужик, это круто. Мы всем вам раздадим автографы”, но в другое время мы пытались отдохнуть
после концерта или просто взять небольшой тайм-аут, а тут народ, который просто не хочет уходить. И
опять же, Бобби Шнайдер говорил им: “Эй, чел, проваливай из автобуса”. Если Бобби не было рядом, то
эту задачу выполнял Эдди Керчер или Джон Маршалл. У каждого из нас был свой способ показать, что нам
некомфортно рядом с теми, кто оказался в непосредственной близости от нас – в автобусе или в
раздевалке. Люди бывают чересчур рьяными в своих предпочтениях, или может они выпили слишком
много водки, и вот они за кулисами крушат все вокруг. Никогда ведь не знаешь, на что человек способен.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Без сомнения, мы досыта наелись того, чем должна заниматься на гастролях молодая
рок-группа. Это типа: “Мы мародеры и грабители”. Таким было наше мышление. Просто круши и двигай
дальше. Были неоплаченные счета, разъяренные парни девчонок.
В какой-то момент у нас была фишка распылять огнетушители в отелях. Уже не помню, где это было, но из-
за распыленной жидкости где-то в четыре утра сработала пожарная сирена. Я выглянул из окна и увидел,
что все гости стоят в своих робах. А я такой: “Эм, упс”. И тут в мою дверь стучит охрана, потому что они
проследили отпечатки ног от огнетушителя до самого моего номера. Я был не самым умным мародером.

ЛАРС УЛЬРИХ: Ты часто слышишь рассказы о всяких безумствах в группах вроде Mötley Crüe. Но мы
творили в основном хулиганские дела. Я к тому, что Оззи был женат и у него были дети, поэтому за
кулисами не было по шестьсот наркодилеров с огромными мешками кокса или типа того. В нашей гримерке
стоял ящик пива, ящик Кока-Колы, 12 хот-догов, пакет чипсов, так что все было вполне мирно, если
сравнивать с тем безумным извращенным дерьмом.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Отношения с Оззи перешли из фазы “Не разговаривайте с ним” к фазе “Если вы
употребляете алкоголь или наркотики, когда он находится поблизости, сразу прячьте их”. И вот, когда
Оззи заходил в комнату, мы буквально окружали его со всех сторон как мудрого старого волшебника,
который готовился обучать своих учеников.
“Мистер Осборн, а расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь. Как там Билл Уорд? Что он за человек?”
Мы буквально цеплялись к каждому его слову.
Однажды Оззи прибегает в нашу гримерку: “А что вы используете при боли в горле?” А я думаю: “Черт, я
не стану показывать свое лекарство, потому что это бутылка водки”. В следующий раз он вламывается со
словами: “А что это за песня…на-на-на-на-на?”, и напевает “Sanitarium”. “Я ее обожаю. Она прекрасна!” А
мы такие: “Ни хуя себе. Оззи нравится “Sanitarium”!” Он напевает нашу песню!” Мы просто ушам своим не
поверили.

РЭЙ ДИЛЛ (друг, Олд Бридж, Нью-Джерси): Клифф рассказал мне одну забавную историю. Он спал в
каком-то отеле, и тут в дверь стучит Шэрон Осборн. Он открывает, а та с порога: “Я ищу Оззи”. Клифф ей:
“Чего? С чего ему быть здесь?” Шэрон: “Ну, он способен на такие штуки”. Она заходит в номер и
обнаруживает Оззи спящим под кроватью Клиффа. Прошлым вечером они тусили, и видимо Оззи залез под
кровать, чтобы спрятаться от своих помощников, но вот незадача – его вырубило. Клифф даже не
догадывался об этом сюрпризе под кроватью!

БОЛЬШОЙ МИК: Как-то вечером мы все тусили в баре отеля, он был открыт до двух часов ночи. Оззи
завалился около полуночи, и заведение загадочным образом закрылось, поэтому ему не удалось
нажраться. Подозреваю, что к этому приложила руку Шэрон, но точно утверждать не могу. И вот, Оззи
сидит рядом с Керком и говорит: “Мне понравилось ваше выступление сегодня”, и все в таком духе. Само
собой, он положил глаз на напиток Керка.
“Что это?”
“А, это чай со льдом Лонг-Айленд”.
“Чашка чая?”
“Не, не. Это алкоголь!”
“Ох!”
Оззи хватает напиток, выпивает его залпом, потом хлопает стаканом об стол и орет: “Больше бухла!” Это
напугало Керка до чертиков.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как мы с Ларсом ели в отеле ресторана, и тут Оззи заходит с помощником. Он
подгребает к нашему столу, и становится понятно, что он опрокинул пару стаканов. “Не хотите
поджемовать?” Помощник, который стоит позади Оззи, машет головой, типа: “Нет, нет, нет, плохая идея!”
Оззи ждет от нас ответа “да”, поэтому мы говорим: “Эм, думаю, можно”. Оззи: “Отлично! Погнали
наверх!”
Мы садимся в лифт и едем на восьмой этаж. И вдруг Оззи поворачивается и говорит: “Мне нужно отлить”.
Помощник ему: “Погоди минутку, Оз”. Но Оззи настаивает, что ему нужно сейчас, типа я сказал здесь и
сейчас, бля. Мы с Ларсом переглядываемся друг с другом, типа, о, черт. Ну и ясен пень, Оззи достает свой
прибор и начинает ссать прямо в гребаном лифте. Я смотрю вниз: огромная лужа растекается по полу. Я
такой: “О, Боже. Лужа подбирается к моей ноге!” Дверь открывается, мы пулей вылетаем оттуда, Оззи
стоит позади меня, прослеживая взглядом мочу на полу. И помню, как помощник хватает его за руку и
говорит: “Мы опаздываем, Оззи. Пошли”. Они возвращаются к нему в номер и все.

ЛАРС УЛЬРИХ: Очевидно, что возвращаясь из Black Sabbath и Бирмингема, Англия, Оззи спятил – я хочу
сказать в самом положительном смысле этого слова. Вот что люди любили в нем больше всего. Он был
большой шишкой в те годы, когда группы лезли из кожи вон, чтобы стать известными личностями и
скрывались за пеленой тайны и всего такого, что во многом казалось надуманным. Он был чертовски
искренним, и люди симпатизировали его детской простоте и невинности. Ладно, хорошо. Он переживал
этап более гомосячьей шевелюры и носил одежду с блестками. Ну, и что с того? Дань времени. Это было
необходимо, если ты собирал целые залы. Это был все тот же гребаный Оззи. Он по-прежнему был бывшим
вокалистом Black Sabbath, и было очень клево находиться рядом с ним, идти по его стопам и испытывать на
себе все, что происходило в свете этого.

РЕБЕККА КЕСТЕЛИН: Metallica и сами были далеко не ангелами. Керк брал меня с собой, и я видела вещи,
которые взрывали мне мозг. Вроде ворчания: “Что она тут забыла?” А Керк отвечал: “Это всего на пару
дней”.
“Окей, хорошо, пофиг”.
Клиффу было насрать. Фактически, Корин иногда тоже ездила на гастроли. Это напоминало поведение
мужиков в раздевалке: “О, Боже. Теперь нужно вести себя иначе, потому что в автобусе девушка”.
Но Керку нравилось, чтобы рядом был кто-нибудь, с кем можно поболтать, потусить и кто мог выступать в
роли посредника, потому что фэны временами сильно напрягали. На лице Керка было написано особое
выражение, и я понимала: “Лучше прекратить этот разговор”. Я понимала, когда ему доставалось
слишком, особенно в дни с кучей поездок и интервью. Каждый участник по-своему воспринимал все это.
Ларс родом из довольно известной семьи, поэтому поклонение и слава не оказали на него такое уж
большое влияние, как на других парней. Джеймс, Клифф и Керк были интровертами, поэтому все время
быть на виду по плечу не каждому. Обратная сторона в том, что как у музыкантов у них было проявление
эго, потому что в глубине души им нравилось это внимание. В детском возрасте у каждого из них были
свои мечты. “Однажды я стану рок-звездой”. А потом они наконец достигли этого. Разве можно быть
недовольным этим?
 ГЛАВА 5. ПРОКЛАДЫВАЕМ ПУТЬ
21 мая – 3 августа 1986г.

Неделя в компании с Armored Saint ● Первый перерыв ● Проклятие Зорлака ● Выход на “золото”

“Я постоянно заглядывал в лейбл и спрашивал: “Как там обстоят дела с повторными заказами?” Появилась
система: пять тысяч пластинок в неделю, потом семь тысяч, потом десять тысяч. У большинства групп
количество повторных заказов постепенно снижалось, если только это был не хит. Но повторные заказы на
пластинку “Master of Puppets” продолжали расти, что значило, что эта пластинка продается благодаря
народной молве и что ее покупает все больше и больше народу” – Клифф Бернштейн

ПИТЕР МЕНШ: Спустя три недели после релиза “Master of Puppets” мы отправились на гастроли. Обычно
пластинке требуется больше времени, чтобы добиться успеха. Ты хочешь, чтобы о ней говорили.
“Эй, ты слышал новую пластинку Metallica?”
“Нет, как раз собирался ее заценить”.
И тут мы приехали в город. И хотя правила изменились, потому что это Оззи, поэтому мы забронировали
свой европейский тур на сентябрь. К тому моменту “Master of Puppets” прочно укоренился в сознании
людей, и мы стали мощной группой со сценическим оформлением.

ДЖОН ДЖЕКСОН (международный букинг): Билеты на европейский тур разлетелись как горячие
пирожки. Британия, Польша, Дания. Все ключевые британские и европейские рынки. Я не удивился.
Пластинка “Master of Puppets” получила самые фантастические отзывы. Люди, приобретавшие билеты,
были не единственными, кто видел Metallica раньше, ведь народ каждый день читал о них все больше и
больше.

ПИТЕР МЕНШ: Мы забронировали свой первый японский тур по кинотеатрам практически впритирку с
европейским. Япония – это одно из тех мест, куда ты ехал только в определенный момент. Там побывали
Deep Purple. Там побывали Aerosmith. Мы сказали себе: “Поехали, посмотрим, что будет”, потому что в тот
момент Metallica шагали по планете семимильными шагами. Нашей единственной реальной целью было
сыграть везде, где только можно и не потерять при этом денег.

КЕРК ХЭММЕТТ: В какой-то момент (23-30 мая) мы внезапно прервали тур с Оззи и выступили в качестве
хедлайнеров на паре-тройке концертов с Armored Saint. В тот момент я действительно мог сказать, что
наша фанатская база сильно выросла, потому что мы больше не играли в клубах. Мы играли в театрах в
таких местах, как Айова, Миссури и Оклахома. Сам Джонни Кэш приехал посмотреть на нас! Он привел
своего пацана, тот оказался нашим фэном. А потом в Iowa Jam (26 мая) мы сыграли с Aerosmith и Тедом
Ньюджентом. Помню, как Джеймс прибежал за кулисы: “Я встретил Стивена Тайлера!” Он не мог поверить
своим глазам.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В моем детстве, особенно в средней школе, все вертелось вокруг Aerosmith, поэтому
встреча со Стивеном Тайлером стала для меня невероятным опытом. Я видел его вживую в 1978-ом, и это
самое клевое, что когда-либо происходило со мной: побывать на рок-концерте, ощутить эти запахи,
почувствовать атмосферу.
Между песнями Стивен Тайлер матерился как сапожник. “Ублюдок” звучало буквально через слово. Так
как я был ребенком, мне это просто взорвало мозг. Я подумал: “О, Боже. Он может говорить все, что
захочет”. Это произвело на меня сильное впечатление.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Как фронтмен Джеймс раскрылся в ходе тура с Оззи. Успех придает уверенности, и
когда тонны людей болеют за тебя каждый вечер, ты развиваешься все больше и больше, так он и делал.

ЛАРС УЛЬРИХ: В самом начале Джеймс был очень стеснительным. Ему было крайне неловко находиться на
сцене и за ее пределами. Когда он в первый раз пришел ко мне домой, моя мама подумала, что с ним что-
то не так, потому что он даже не взглянул на нее. Очевидно, что с течением времени он стал более
комфортно чувствовать себя в своей шкуре и в качестве фронтмена Metallica. По большей части он обязан
этим алкоголю. Он пил буквально каждый вечер перед выходом на сцену. Ему так проще было находиться в
своей скорлупе и так далее. И только во времена “Puppets” он стал совершенствовать личность фронтмена
классического стадионного рока. Думаю, что каждый из нас развивался по-своему и учился обращаться к
зрителю, понимать, как выступать перед толпами фэнов и вовлекать в действо всех, кто стоит на галерке.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В первое время мне не хотелось общаться с народом. Все дело в стеснительности, но
и чуть-чуть в панковском отношении типа: “Че, я еще и развлекать их должен между песнями?” Но когда
мы записали “Kill ‘Em All”, мне пришлось активизироваться, и алкоголь стал единственным способом,
когда я смог преодолеть это ложное ощущение уверенности.

ЛАРС УЛЬРИХ: Ближе к концу того первого европейского тура в компании с Venom Джеймс начал
поднимать глаза и смотреть на публику. Он стал скорее общаться со зрителем, чем бояться его. И вдруг
возникла признательность за каждое совершаемое им движение и каждое слово, исходящее из его рта.
Появилась некая уверенность. Пара пива или что там еще делали свое дело, а потом: “Погоди-ка минутку.
Я говорю с десятью тысячами человек. Я действительно могу с ними говорить”. Было что-то в его языке
тела, в его осанке. От мягкости не осталось и следа.

КОРИН ЛИНН: Клифф очень любил Джеймса. Ему нравилось его чувство юмора, и он очень уважал его как
музыканта. Рост позволял им смотреть друг другу в глаза, поэтому с физической точки зрения у них было
много общего. Во время разговора они стояли близко друг от друга, но в этом не было ничего странного.
Просто между ними практически не было дистанции.
Помню, как в Нью-Йорке Клифф повел меня в музей искусств Metropolitan. Мы купили всякие крутые книги
по искусству типа Иеронима Босха и прочее необычные жутковатые вещи. Тем вечером Джеймс зашел к
нам в комнату и искренне поинтересовался тем, как у Клиффа прошел день. Он сел, и Клифф рассказал
ему обо всем, что мы видели и какие прикольные картинки в книгах нам попались. Они испытывали
интерес друг к другу, и радовались положительной реакции со стороны фэнов. По факту, некоторые
лучшие выступления Metallica, сыгранные в том туре, прошли без Оззи, потому что на тот момент (май
1986-го) они стали слаженным механизмом и научились вести себя как настоящие хедлайнеры.

ФИЛ СЭНДОВАЛ (гитарист Armored Saint): Эти выступления на Среднем Западе были началом трэша
большего размаха. Он выходил за пределы клубов. Мы выступили в Aragon в Чикаго, в Orpheum в
Миннеаполисе. Metallica стали очень популярными. Быть там и видеть все происходящее своими глазами
было очень, очень круто.
Помню, что двери отворились, и Клифф вышел в зал и все проверил. Если он видел какое-то проявление
неактивности, то выходил за кулисы и говорил: “Толпа источает слабость”. Скажу вам так. Это длилось
недолго. Концерты прошли на ура. Концерт в Aragon Ballroom был таким горячим, что пот стекал со стен во
время выступления Metallica. Из этого места шел пар. Адреналин кипел. Все трясли башками, было
чертовски громко. Ты буквально чувствовал, как со сцены идет звуковая волна. Типа ффух! Динамики
буквально колыхали воздух. Я подумал: “Черт, вообще законно играть так громко?”

КЕРК ХЭММЕТТ: Эти концерты в качестве хедлайнеров были особенными. Мы выходили оттуда, и фэны
были готовы просто рвать и метать. Они джемовали у сцены, а посреди танцпола был гигантский долбаный
мошпит. Мы будто попали домой. Мы привезли его с собой. Это была на 100% наша толпа. Не какая-то там
смесь 80 на 20% процентов между фэнами Оззи и фэнами Metallica. Думаю, что понимание этого придало
нам куда большее ощущение власти. Помню, как поднимался на сцену и чувствовал уверенность, которой
никогда не чувствовал в туре с Оззи. Вообще-то, на тот момент мы не сколько шли к сцене, сколько
приближались к ней с важным видом.

ДЖИММИ КУП (фэн, Миннеаполис, штат Миннесота): Энергетика на этих разовых выступлениях просто
зашкаливала. Я сидел в центре первого ряда в Orpheum и едва видел группу, потому что так сильно тряс
башкой. На следующий день мой кореш Ричи и я подъехали к следующей площадке в О-Клэр, Висконсин в
надежде увидеть группу.
Мы приехали в районе полудня, и были там практически единственными живыми существами, если не
считать пару-тройку гастрольных автобусов. Было очень тихо. В этот час, можно предположить, все, кто
был на борту, мирно спали, поэтому мы припарковались и уселись на капоте моей машины с видом на
кукурузное поле примерно в 25 футах от нас. Мы пробыли там пять, может, десять минут. И вдруг мы
слышим шаги и видим, как колышутся кукурузные стебли. Мы встали, чтоб посмотреть, что там такое, и тут
– бах! Клифф Бертон выходит из кукурузного поля, как гребаный пришелец с Марса. На нем шляпа Skynyrd,
фланелевая рубашка-безрукавка, джинсы-клеш; он курил сигарету – чисто джентльменский набор. Мы
такие: “Еб. Твою. Мать. Как оно, Клифф?” “А, да вот, решил прогуляться”. Он подошел к нам, мы были
просто в охуе. А Клифф и говорит: “Никогда раньше не ходил по кукурузному полю”. А мы ржем: “Ага,
мужик, у них тут в Висконсине есть кукурузные поля”.
Он сел на капот моей машины, и тусил с нами добрые 15 минут. Мы не стали доставать его расспросами о
Metallica. Вместо этого мы поболтали о погоде и о том, какова жизнь на Среднем Западе. Это было как в
той песне “Хочешь поболтать о рыбалке - окей. Хочешь поговорить о делах – только зря потратишь время”.
Само собой, он был очень добрым и очень клевым парнем. В какой-то момент я дал ему немного гашиша, и
Клифф сказал: “Спасибо тебе большое. Я найду ему применение”. Потрясающий опыт. Ему было всего 24
года, но в нашем представлении это было все равно что разговаривать с пророком.

ХЬЮГО СТИВЕНСОН (фэн, Вилинг, штат Иллинойс): В те дни можно было проболтать всю дорогу за
кулисами на небольших площадках, что я и проделал как-то вечером, когда Metallica играли на Aragon
Ballroom в Чикаго. Мы с Керком сразу нашли общий язык. Мы много болтали о комиксах и игрушках. Как и
я, он был страстным коллекционером. Поэтому, когда я упомянул в разговоре о том, что у меня есть
оригинальные постеры “Планеты обезьян”, Керк пригласил меня в Iowa Jam на следующий день, чтобы я
показал их ему. Я поспешил домой, взял кой-какие вещи и проехал три сотни миль до Iowa State
Fairgrounds. В одной упряжке с Metallica: Armored Saint, Тед Ньюджент, Aerosmith – целая куча групп.
Я принес красную спортивную сумку в трейлер Metallica, и Керк открыл ее так, как подросток открывает
подарки на Рождество. И оттуда выпали мои постеры “Планеты обезьян”. Он был в раю. Мы болтали о
фильмах, комиксах, игрушках и просто наслаждались происходящим. Чуть позже, еще в Иллинойсе, я
отвез его в маминой машине, и мы заценили пару магазинов комиксов. Я встречал миллион рок-звезд, но
это никогда не было чем-то большим, чем получение автографа или фото на память. Metallica открыли
себя как личностей, с ними можно было потусить как с корешами, а это выходит далеко за привычные
рамки.

ТОБИАС СТРУЛ (фэн, Форт-Уорт, штат Техас): Оззи выступил в Bronco Bowl (Даллас) 3 июня. Там было
около трех тысяч фэнов Metallica. Там было полно подростков, которые искренне торчали от этого, и народ
смотрел друг на друга в духе: “Ни фига себе, такого я не ожидал”. Я к тому, что это были времена, когда
Оззи щеголял в своем длинном плаще с блестками. Это был не Оззи периода Sabbath. Это был не Оззи
периода “Diary of a Madman”. Это был Джейк Э.Ли, его волосы и макияж, и многие, кто пришел туда
посмотреть на это, были застигнуты врасплох неотшлифованностью и чистой энергетикой Metallica. Полный
угар в течение сорока минут.

ПОЛ БРУНС (фэн, Лас-Вегас, штат Невада): Мы увидели Ларса на балконе третьего этажа Mardi Gras Best
Western и развернули баннер. Я заорал: “Эй, мужик, зацени!” Ларс глянул вниз…
“Ни фига, круто!”
“Подпишешь его?”
“Конечно, заносите”.
Пять минут спустя мы с ним курили марихуану в его номере. Других парней мы почти не видели. Помню,
что Клифф снаружи искал свои солнцезащитные очки, а Керк искал горничную, потому что он случайно
запер себя в номере. Джеймс казался немного угрюмым. Один раз он заглянул и бросил быстрый взгляд на
Ларса, вероятно он не хотел нас видеть. Я сказал ему привет, а он только сверкнул глазами. Ларс: “Не
обращайте на него внимания. Он просто не выспался”.
Кое-что о Ларсе тех лет. У него по-прежнему был заметный акцент. Он говорил о том, что люди из Штатов
обсирали его короткие шорты. Это была чисто европейская фишка.
“Это шорты с той эпохи, когда я играл в теннис”. Он был очень клевым чуваком, очень открытым и
рассказывал нам всякие интересные вещи о своей жизни и о датском происхождении, типа мудрец с горы.
Такой была его аура. Он знал очень много для своего возраста. Типа он казался очень умным. Он просто
любил музыкальную сферу и своих предшественников, и его знания обо всем этом были довольно
обширными. Я хочу сказать, в Америке мы много чему подвержены. А так как он был из Европы, у него был
доступ к чему-то много большему. Там много стран, разная демография и куча всяких музыкальных
жанров, и он впитывал все это как губка. Ему было очень интересно узнать о Вегасе, потому что он был там
впервые.
“Чего нам ждать?”
Я сказал, что ему возможно не стоит ожидать исступленной реакции, к которой он привык. Народ в Вегасе
почти всегда был на расслабоне. Там выступали все кому не лень, поэтому народ немного зажрался. Кроме
того, полиция отпиздит тебя дубинками, если ты будешь стоять и кричать. На спортивных мероприятиях
так не делают, а вот на концертах запросто. Это было полной противоположностью крупным прибрежным
городам, где народ оглушает тебя своим ревом даже раньше, чем группа.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Нас ехало всего несколько человек на автобусе между Вегасом и Лос-Анджелесом: я,
Клифф, Керк и наш водитель Стив. Остальные парни, насколько я помню, прилетели самолетом раньше,
потому что Клифф и Керк ехали в одиночестве в хвосте, а мы со Стивом сидели впереди и болтали. Я
сказал что-то вроде “Вести автобус не так уж сложно”. И вдруг Стив остановился, и все еще держа руль
показал мне жестом сесть на место водителя.
“Садись”.
“Чего?” Мы ехали по шоссе на скорости примерно 60 миль в час.
“Садись!”
“Ох, черт”.
Я сел и стал вести автобус. Стив наблюдал за мной. А потом сказал: “50% времени я смотрю в зеркало
заднего вида”. А я такой: “Ни фига себе. Это довольно тяжело”. А он: “Минуту продержишься?”
“Эм…ну, да”.
“Ладно, щас вернусь”.
Он оставил меня за рулем, прошел в хвост автобуса и открыл дверь. Клифф и Керк были в разгаре
настольной игры, когда Стив подошел и сел рядом с ними.
“Как дела, ребят?”
Они глянули на него, и чуть не спятили. Керк с Клиффом прибежали к кабине со словами: “Какого хрена
тут происходит?” А я сижу там, напеваю себе под нос, и у меня в руках огромный старый руль. Еще никогда
не видел, чтобы они так быстро бегали.

СТИВ “БЛАД” ФОУЛЕР (водитель): Фэны частенько следовали за автобусом. Они садились мне прямо на
хвост – ехали в четырех-пяти футах от заднего бампера по федеральной трассе. Я думал: “Чувак, ты
видишь меня за целую милю. Не нужно так сильно прижиматься ко мне”. Полагаю, что они ехали за мной,
пока не закончится бензин. Не знаю точно, на что они там рассчитывали, но это всегда меня напрягало,
потому что я боялся, что кто-нибудь подрежет меня спереди и случится авария. Иногда я останавливался и
сводил их с Бобби или кем-то еще. Мы настоятельно рекомендовали им заняться чем-нибудь еще.
“Мы очень ценим, что ты фэн, но ты создаешь нам проблемы”.
Когда чувствовал от них алкоголь, я протягивал руку через окно и выключал зажигание. А потом
выбрасывал ключи прямо в лес. Я думал, что когда они найдут их, то протрезвеют достаточно, чтобы
развернуться и поехать домой.
А еще помню, как мы проделывали штуку под названием “серфинг в автобусе”. Парни вставали посреди
прохода и старались устоять, ни за что не держась. Я ехал по шоссе ранним утром, и когда ты видишь, как
дорогу перебегает какое-то животное, ты выкручиваешь баранку, чтобы избежать столкновения. Ты
поворачиваешь руль, а парни в проходе не знают, куда занесет автобус. Если они наклоняются влево, то ты
поворачиваешь руль налево, и они падают. Все попробовали это на себе, но каждый раз победителем
выходил Ларс. Это было очень весело.
Помню, что выучил весь рок-н-ролльный сленг. Мы ехали, а Клифф говорил: “Чувак, давай тормознем,
чтобы немного поспать и позавтракать (nosebag)”.
“А?”
“Это значит перекусить чего-нибудь”.
“Nosebag?”
“Ну да, типа, когда кормят лошадь завтраком”.
Я пытался выучить эти понятия, а Клифф сидел впереди и рассказывал мне. Мы прерывались и продолжали
болтать о том, как там живется в Калифорнии. Он сказал, что у него нет денег на покупку новой машины;
он рассказал мне, что еще хотел бы иметь. Он был своим в доску парнем, и остальные участники группы
равнялись на него. Я к тому, что они называли Брюса Спрингстина “Боссом”, но если и был реальный босс,
то это был Клифф Бертон. Когда случались какие-нибудь непонятки, он первым вскакивал и вливался в
самую гущу событий, оценивал и улаживал конфликт. Ему не нравились проблемы; ему не нравились
конфликты; ему не нравились разногласия; а еще он мало говорил, если не знал тебя, но всегда открыто
выражал свое мнение. Если ты не хотел знать, что об этом думал Клифф, ты его просто не спрашивал,
потому что он скажет тебе все начистоту и не станет льстить.

ДЭН РАЙЛИ: На том первом концерте в Лонг-Бич Ларс решил, что было бы прикольно прыгнуть с балкона
из номера отеля прямо в бассейн, что он и сделал, и приземлился на дно бассейна пятками, и раздробил
кость или что-то вроде этого. У него был такой сильный синяк, что он даже ходить не мог, а ведь в тот
вечер у него был намечен концерт. Я такой: “О, Боже. Что нам делать? Нужно везти его в больницу”. Мы
поехали в Лос-Анджелес в поисках больницы и в итоге приехали в детскую больницу, кто бы мог подумать.
Я подъехал к парадному входу и отнес Ларса на своих плечах. Медсестра такая: “Эй, эй! Кто это? Это же
детская больница”.
“Эм…окей”.
“Сколько ему?”
Я такой: “Ну не знаю, 14”, потому что Ларс тянул на 14 лет, а они такие: “Нет, ему не 14!” Я к тому, что у
Ларса были усы, он держал в руке бутылку пива. Я такой: “Ладно, ладно. А где обычная больница?”
“Вон там”. Он показал в сторону травмапункта по ту сторону улицы.
“Окей, хорошо”. И я отвез Ларса в травмапункт, и мы подошли к дородной леди за стойкой.
“Окей, что у вас стряслось?”
Ларс рассказал, как все было.
“У меня сегодня концерт. Мне нужна помощь” – у него была конкретная паника. Медсестра: “Садитесь,
пожалуйста. Мы подойдем к вам, как только сможем”. Мы оглянулись и увидели в приемной 15 человек в
очереди перед нами.
“Слушайте, мне выходить на сцену через два часа!” – Ларс был просто вне себя.
“Сэр, вам нужно просто…”
“Смотрите, здесь люди, которые больше нуждаются в помощи, чем вы”.
“Да, но…”
“Сядьте!”
“Черт!”
Я отвел Ларса в приемную. Мы ждали там, похоже, целую вечность. Никогда не забуду. К нам подходит
маленький мальчик и говорит: “Эй, мистер. Что не так с вашей ногой?” А Ларс посмотрел на него в духе:
“Потеряйся”. Но тот не ушел. “Не, серьезно. Что случилось?” снова и снова. “Эй, мистер. Эй, мистер”, он
просто мучал Ларса. В итоге я сказал: “Чувак, нужно ехать. Ты не можешь не прийти на концерт”. А он:
“Ладно, ладно”.
Я помог ему сесть в машину, а потом проводил до площадки, думая: “Вероятно, мне придется нести его на
сцену”. К счастью, там оказался массажист Ларса и он перемотал ему ногу, чтобы тот смог играть. Это
хорошо, потому что на шоу прилетел весь топ-менеджмент.
Джеймс рассказал мне о Клиффе Бернштейне. “Ты не стал бы доверять этому парню”.
“Да? Почему?”
“Этот чувак бомжеватого вида из Нью-Йорка, конкретный хиппи. У него такая рожа, как будто он только что
продрал глаза на скамейке в парке, но это миллиардер”.
“Серьезно?”
“Ага, ты еще его дипломат не видел”.
Минуту спустя пришел Клифф Бернштейн, держа пластиковый мусорный пакет, битком набитый
документами. Джеймс: “Вот его дипломат”.
“Быть не может! И ты доверяешь этому чуваку?” Мне показалось это самой смешной вещью на свете.
ДЖОН ФОЛЛЕТТ (фэн, Лос-Анджелес, штат Калифорния): Metallica дали три концерта в Лонг-Бич, фэны
просто с катушек слетели. Напряжение все росло и росло, после чего едва ли не рванула атомная бомба.

ПОЛ МАКФИ (фэн, Хантингтон-Бич, штат Калифорния): На тех концертах в Лонг-Бич была особая
атмосфера еще до выхода группы на сцену. Воздух будто бы накалялся до предела. Страсть излучали
подростки, проходящие туннели, словно армия выстраивалась на поле боя, готовясь к войне.

КЕРК ХЭММЕТТ: Мы вышли на сцену Лонг-Бич, там было полное безумие. В пылу страсти люди начали
отрывать сиденья.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Толпа повсюду швыряла подушки от сидений. Наши фэны словно заявляли: “Нам не
нужны кресла. Мы хотим стоять, потому что музыка приводит нас в движение”. Мы определенно почти
ничего не делали, чтобы разрядить обстановку. Когда ты орешь “Покажите мне жизнь!” во время песен
вроде “Seek and Destroy”, ты являешься частью этого безумия. Ты подталкиваешь к нему.

ЛИ ЭКЛЛЕСТОН (фэн, Анахайм, штат Калифорния): Metallica так хорошо держали толпу, что если бы
Джеймс сказал “Сожгите это сраное здание дотла”, то фэны с радостью бы это сделали. Никаких
сомнений. Они были помешанными. Они были готовы на все.

БОЛЬШОЙ МИК: Фэны напоминали гребаный торнадо, у них просто шарики за ролики заходили. Я боялся,
что они разнесут в щепки пульт. Тысячи подростков орали и кружили в мошпитах и выбрасывали сиденья с
дороги. Это было самое поразительное, что я видел. Полиции пришлось приказать группе перестать играть.
Видишь ли, на тот момент мошпит еще не стал общепринятым занятием. Он только-только входил в моду,
поэтому это дико бесило власти. В итоге все улеглось, чтобы группа смогла начать снова, но толпа
взбесилась еще больше. Это напоминало поле боя. “Боже” – думал я. Полиция была просто вне себя.

ДЭН РАЙЛИ: Я стоял с Джеймсом после сета Metallica, и тут мимо проходит Хизер Локлир. Я такой: “Как
дела, крошка?” Она остановилась, посмотрела на Джеймса, потом на меня и сказала: “Это серьезно ты
сказал?”
“Эм…ну да”.
“Ага, но это не годится. Ты ведь мог просто сказать привет”.
“Хорошо. Привет, я - Дэн”.
Мы определенно выглядели как парочка дегенератов. Джеймс только что спустился со сцены, с него
стекал пот, на нем не было рубашки. Я ростом пять футов девять дюймов и примерно четыре фута в
ширину, кожанка, козлиная бородка. Мы выглядели непохоже на народ “изнутри”. Помню это, потому что
через минуту за кулисы пришел взволнованный Томми Ли: “Чувак, вы слыхали про того парня?”
“Какого парня?”
“Какой-то парень упал с балкона, у него все лицо в крови”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Нам объяснили, что фэн Джон Лофтус отрывался и случайно упал с балкона. Не знаю, был
ли он пьян или у него закружилась голова или что, но он умер через два-три часа после падения. Это было
очень грустно.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Словами не описать, какой печальной была смерть Джона Лофтуса. Ты идешь на
концерт повеселиться, оттянуться в полный рост и немного убежать от тягот реального мира. Для многих
подростков Metallica были единственным светлым мгновением в жизни, способом выжить в этом мире.
Умирающий подросток, признающийся в любви к группе это слишком тяжело для осознания.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: На следующий день промоутер говорит: “Ты заплатишь за весь ущерб, урод”.
“Вот черт”. Орать на толпу, чтобы та отрывала сиденья это все равно что выбросить телек из окна отеля.
Ты надеешься, что тебе все сойдет с рук, но в итоге тебе приходится за все платить. К тому моменту для
меня все стало куда яснее.
КЕРК ХЭММЕТТ: Мы выступили в Cow Palace (17 июня) и почувствовали, что настал наш час. Мы вернулись
на знакомую территорию, в район Залива. Это было нашим возвращением домой.
Помню, как гулял за кулисами со своей девушкой и смеялся, потому что вся наша гребаная гримерка была
покрыта листовым пластиком и скотчем, который само собой был отсылкой к закулисным выходкам
Джеймса на фестивале Day on the Green.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Покрытие из пластика было на полу, стенах – везде. Они даже бутылку водки
обернули в него. Отличная шутка со стороны Билла Грэма. Само собой, моей первой мыслью была:
“Оторвите эту хуйню на хрен!” А потом: “Нет, нет. Мы оставим ее и будем относиться с уважением”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Свет гас и рев толпы был громче, чем когда-либо ранее. Мы начали играть, и гигантский
гребаный мошпит возник прямо посреди зала. Мы смотрели друг на друга с улыбкой. Мы были в раю.

КОРИН ЛИНН: Все были в полном восторге. Я хочу сказать, ебаный пиздец. Cow Palace. Мы буквально
недавно ходили туда на Iron Maiden. Именно там выступали Deep Purple годом ранее, и от сцены до самых
стропил ты видел только подростков в футболках Metallica.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Список гостей был просто безумием. Выступая на разогреве ты получаешь около 10
пригласительных на всю группу. Это было сложно. Ты находишься дома и, само собой, хочешь пригласить
всех своих друзей. Мы долго спорили об этом: “Эй, ты и так слишком много позвал. Теперь я зову своих”.
Смешанные ощущения.

ДЖЕЙМС МАКДЭНИЕЛ: Помню, стоял у сцены и Бобби Шнайдер набросился на меня.

“Если бы они хотели видеть тебя за кулисами, ты бы уже был за кулисами”.
Клифф увидел меня и подошел. “Почему ты еще не там?”
“Из-за твоего гребаного менеджера, чувак”.
Никогда не забуду: он передал мне пиво через ворота, перекинулся парой слов с Бобби и отвел меня в
сторонку.

ЛУ МАРТИН: Мы зависали в одной из закулисных комнат (в Cow Palace), и тут заходит Бобби Шнайдер.
“Вечеринка окончена. Я забираю пиво”.
“Ну, бля”.
Он подошел к переносному холодильнику, забрал все оставшееся пиво и увез его на тележке. Ясень пень,
у всех сразу возник хмурый вид, тогда я подошел к кулеру. “Займусь подледной ловлей”. Я засунул руку в
лед и обнаружил целую упаковку пива в самом низу. Бобби зашел и увидел нас, стоящих со свежими
бутылками немецкого пива. “Какого хуя?”

ДЖЕЙМС МАКДЭНИЕЛ: Боже, когда мы ушли, стадион рухнул; повсюду валялась всякая херня: одежда,
обувь, нижнее белье, банки из-под пива, разбитые бутылки. Так ощущение, что там бойня произошла.

ДЕЙВ ДОНАТО: Мы вернулись в один милый долбаный отель после выступления в Cow Palace: я, Лу и
Джимми (Мартин). Мы поднялись на этаж Metallica, там орала музыка. Все вокруг носились сломя башку
счастливые, что вернулись домой. Повсюду бухло: виски, водка. Мы вошли в комнату Клиффа, а он:
“Зацени, мужик”. У него внутри чемодана лежали гребаные китайские метательные звездочки, а это
серьезная штука: хромированные, острые как бритва и чертовски смертоносные. И тут Джимми хватает
одну из них и бросает через всю комнату. Она не только вонзилась в стену, но едва не прошила ее
насквозь. Спустя десять минут каждая из этих хуевин вонзилась в дверь или в стену. Они летали повсюду.

БОББИ ШНАЙДЕР: Охуенное возвращение домой. 18 июня мы выступили в Сакраменто, и впервые парней
домой после концерта отвозили на лимузинах. Они показали, на что они способны. Они официально стали
рок-звездами. Их тошнило от этого ярлыка, но они реально ими стали.

КОРИН ЛИНН: Помню, Клифф распаковывал свои вещи и мы обсуждали то, что лежит в его сумке, типа
молотка. Я такая: “Например, зачем ты всегда возишь с собой молоток?”
“Потому что никогда не знаешь, когда он понадобится”.
“Да ладно?”
“Конечно. Его можно использовать для чего угодно”.
А еще он пользовался шампунем под названием Finesse. Боже, у него был такой сильный запах. Я сказала:
“Этот вонючий шампунь уже перебор”.
“Зато он отлично влезает в сумку”.
Шампунь хранился в бутылке с плоским дном, поэтому он им и пользовался. Мне казалось, что это очень
смешно. Клифф Бертон, мистер Прагматичность.

КЕРК ХЭММЕТТ: Тот первый перерыв я провел в отеле в сан-францисском Japantown. Ларс и Джеймс
освободили дом в Carlson, поэтому они были как перекати-поле. Клифф был у своих родителей.
Понимаешь, сколько всего ты пропустил, когда тур вроде этого наконец заканчивается. Все происходит
днем, но у тебя этот безумный график, когда ты просыпаешься в два часа дня и ложишься спать в четыре
утра. Твое тело живет в этом ритме, и требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к нормальному
образу жизни, который соответствует реальному миру. И как только ты привыкаешь, приходит время снова
возвращаться на гастроли, и ты думаешь: “Я не буду ложиться всю ночь, а когда гастроли начнутся снова,
я буду в этом режиме”.

КОРИН ЛИНН: Клифф вернулся домой со всякими забавными историями с гастролей. Он шутил о том, что
составил целый словарь всяких забавных британских выражений, которые использовал Большой Мик.
“Don’t get shirty with me” (Не зли меня). Любимая фраза Клиффа. Он стал употреблять ее постоянно.

ЛУ МАРТИН: Приходили людей, о которых Клифф не слышал много лет. “Привет, бро”. Ему было очень
неловко. Перед туром с Оззи Клифф был просто нескладным рыжеволосым басистом из города, никому не
было дела до него. И тут он приехал домой, и все повылазили со всех щелей.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Жизнь стала меняться. Это не было просто: “Слава Богу, я наконец-то дома. Можно
снять кроссовки и отдохнуть”. Я остановился в отеле в Беркли, и народ то стучал в дверь, чтобы взять
интервью, то пялился и показывал пальцем, когда я выходил. Иногда тебя это не парит, а иногда дико
калит. Так или иначе, адреналин бьет в башку, и твое эго начинает работать.

ЛУ МАРТИН: Metallica достигли гребня суперславы всего за три года. Когда столько людей бросаются на
тебя в столь юном возрасте и фактически говорят, что ты Бог, что-то щелкает, и ты начинаешь в это
верить. “Я - король”. Все дело в том, как долго ты позволишь себе находиться в этой зоне. Думаю, что
Ларсу было уютнее находиться в этой обстановке, тогда как Джеймс и Клифф отчасти избегали этого.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я дошел до того, что думал: “Мне нужен перерыв. Я больше не хочу быть тем парнем
из Metallica”. Я просто человек, который пишет песни и изливает свои чувства посредством музыки, и
вдруг я не могу никуда выйти или просто стоять в очереди, не создавая вокруг себя шумиху. “Ой, кто это?
Ой, это он. Ух ты, ни фига себе”. Я не хотел уходить, но и не рассчитывал, что меня все будут пропускать
вперед. Это было дико.

КЕРК ХЭММЕТТ: Нас стали узнавать гораздо чаще вне рамок андерграунда. Помню, как зашел в магазин
комиксов, занимался своим делом, и тут увидел женщину в типичном хэви-метал прикиде. Она уставилась
на меня и стала скалиться. Поначалу я не понял почему, но вдруг меня осенило, что вероятно она глазеет,
потому что узнала меня по концерту или журналу. Я быстро забыл тот случай.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Не думаю, что я до конца понимал, сколько денег мы зарабатываем. Но я знал
наверняка, что не вернусь к работе на фабрику по производству наклеек в ближайшем обозримом времени.
Это было приятное ощущение. Мы содержали себя, исполняя музыку, и нам не нужны были модные
шмотки. Это было что-то вроде: “Мужик, мы с Восточного Залива”. Трэш-сцена Восточного Залива. Она
напоминала то ли банду, то ли клуб. Это был стиль жизни. Пол Баллоф, вокалист Exodus, жил в крохотной
комнатушке над ликероводочным магазином с полом из бетонных блоков. Вот так все и было. Если ты был
модником, значит ты был позером.
Я стал замечать, что народ стал говорить: “Эй, пошли, поедим”.
“Окей, я плачу за себя. А ты за себя”.
“Чувак, погоди минуту. Ты ведь зарабатываешь достаточно денег”.
И вдруг я начал видеть вещи немного в ином свете, типа: “Ага. Некоторые из этих так называемых друзей
тусуются только ради собственной выгоды”. И ты пытаешься вести себя как обычно и быть собой, но вдруг
начинает происходить разделение. Ты где-то в мошпите и привлекаешь куда больше внимания, чем тебе
бы того хотелось. Это в духе: “Окей, это не работает”, и вот ты садишься за дальний столик, и кто-то
говорит тебе: “Ты позер. Что ты забыл тут в самом конце зала?” И вдруг мнение людей о тебе резко
портится.
“Что с тобой не так? Разве тебе не хочется посидеть с кем-нибудь впереди?”
“Не, мне этого больше не хочется. Все как будто другое”.
“Ох, мужик. Это отстойно”.
Ты видишь обратную реакцию. “Теперь он знаменит. Он не может тусить, как прежде”. Это было сознание
местного хэви-метал комьюнити: “Мы все варимся в одном соку”. И когда один человек становится более
популярным, чем другой, тебе сразу говорят: “Ох, ну и позер”.
Ты ничего с этим не можешь поделать. Ты не можешь заставить людей не узнавать тебя, поэтому
автоматически начинаешь отдаляться. В другие моменты ты ощущаешь вкус славы. Тебя бесплатно пускают
в клубы, ты завоевываешь доверие персонала.
Помню, как-то вечером пошел в Stone с друзьями, и поперся не просто за кулисы, а в комнату, где они
хранят алкашку. Она была заперта, но дверь была загорожена решеткой, поэтому ты мог просунуть руку
через прутья и достать бутылку пива. Мы брали себе бесплатный напиток один за другим. И вдруг, когда
моя рука в очередной раз пролезла через прутья, вернулись охранники. Я такой: “Ох, эм…привет”. Бах!
Один из них ударил меня прямо в лицо.
“Ах ты урод!”
Конфликт продолжился на улице, но вина лежала исключительно на мне. Я был знаменитостью, но
использовал свой статус, чтобы извлечь для себя пользу, когда вдруг приспичило.

КЕРК ХЭММЕТТ: В тот первый перерыв Ларс почти пропал из виду. Только Клифф, Джеймс и я тусили по
ночным клубам и так далее. Ларс просто исчезал. У нас была пара выходных на гастролях или перерыв, а
он просто сваливал. Не то чтобы он избегал ответственности или что-то. Нет. Просто исчезал. “Где он, черт
побери?”
“Не знаю, не слышал от него ни словечка”.
Это немного бесило нас.

ЛАРС УЛЬРИХ: В туре в поддержку “Puppets” я мало бывал в Сан-Франциско. Мне нравилось убегать и
заниматься своими делами и быть независимым. У Питера Менша был свой таунхаус в Лондоне, и мы
тусили там вместе. А еще у него было местечко в Нью-Йорке, вниз по Вест Виллидж, поэтому у меня была
тенденция тусить с ним в этих местах.
Калифорния – это место, куда я переехал в возрасте 16 лет. Джеймс, Клифф и Керк были родом оттуда.
Они там родились. Я воспитывался в другой культуре и среде. Мне нравилась сцена района Залива, мне
нравились музыкальные круги, в которых мы вращались. Просто я не чувствовал себя там, как дома. К
примеру, Джеймс и Клифф ездили на ранчо Максвелла, стреляли из ружей и сидели всю ночь за
бутылочками Coors Light. Для богемного парня из Дании, взращенного в мире искусства, вся эта
обывательская сцена просто не канала. Я хочу сказать, Spastik Children? Да Боже упаси. Меня очень
разочаровывала вся эта фигня. Там был элемент мужского шовинизма: они всех считали пидорами и
шлюхами. Это был сильный намек на слабости других людей и твое собственное превосходство.
В Дании я не испытывал ничего подобного. Это все было старо как мир, и когда у нас было свободное
время, мы занимались своими делами. Я интересовался людьми, сценами, группами, которые считал для
себя интересными, и мне не приходилось ни перед кем отчитываться, что, на мой взгляд, создало некое
чувство дистанции между мной и остальными участниками группы.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как увидел фотографию Ларса в одном из европейских журналов. Это был первый
раз, когда он давал интервью СМИ отдельно от нас, что было немного дико. Думаю, что мы возможно не
знали об этом до времени. Клифф переживал по этому поводу. В то время между ним и Ларсом были
некоторые трения. Не думаю, что это из-за какого-то конкретного эпизода, скорее общее чувство
дистанции и недопонимания. Думаю, что Клифф чувствовал, что возможно Ларс немного меняется, когда
он занялся делами группы.
Ларс и Мартин Хукер из Music For Nations заключили сделку от имени группы: что-то связанное с мастер-
пленками, авторскими правами и прочим. Клифф был совсем не рад всему этому. Он считал, что его
держат в неведении и не хотел, чтобы кто-то принимал решения от его имени.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Ларс фактически думал как взрослый, тогда как остальные все еще были
беззаботными подростками из гаража. Очевидно, так как он был родом из другой страны и много
путешествовал ребенком, он взрослел в разы быстрее, чем мы. Он был сведущим, он был внимательным.
Его глаза были широко открыты миру и его возможностям, и он знал куда больше о том, что происходит и
должно происходить. Я не хочу говорить, что это казалось снобизмом, но в том возрасте это было: “Эй,
мужик. А как насчет остальных?” Мы очень часто думали, что Ларс располагал преимуществами, потому
что он был посвящен в деловую сторону вещей. На самом деле, мы просто не обращали на это внимания.
Это было: “К нам не относятся как к равным”. Типичная мелочная ерунда.

КЕРК ХЭММЕТТ: Roskilde – чума. Мы столько времени потратили на запись в Дании, что едва не стали
гребаными датчанами. Поехать туда и отыграть на одном из крупнейших фестивалей в Европе было очень
здорово.
Помню, что мы с Клиффом испытывали на себе последствия смены часовых поясов. Мы никак не могли
найти общий язык. Мы все равно поцапались, но тот конкретный эпизод был совсем ни в какие ворота. Не
помню, о чем мы тогда спорили, но вот вам веселая история: это могло произойти в Roskilde, а могло
случиться раньше, но Клифф познакомил меня со словом “fisticuffs” (кулачный бой). Мы сильно спорили, и
Клифф сказал: “Думаю, нам следует решить это при помощи fisticuffs”. А я такой: “Что за fisticuffs?” А он:
“Fists!” (кулаки) И вот мы вышли куда-то. Я сказал: “Знаешь, что? Чувак, у нас на носу гребаный концерт. Я
не стану тебя бить”. А он: “Ну, тогда можно побороться”. В общем, мы стали бороться, и тут я подумал:
“Зачем я это делаю?” Я отступил: “Бро, есть другой способ, как все это решить”. Он посмотрел на меня
минуту и говорит: “Ладно, в топку все. Пойдем, дернем пивка”. Я точно не помню, было это в Roskilde или
еще где, но суть вы поняли. А потом мы вышли и дали отличное выступление. Как нам это удалось, я
видимо никогда не узнаю, потому что у нас был бешеный джетлаг, но нам удалось с этим справиться.

ЛАРС УЛЬРИХ: Roskilde находится примерно в получасе езды от Копенгагена, может сорок минут от тех
мест, где прошло мое детство. Люди приходили, разбивали лагерь и вели себя неорганизовано с четверга
по понедельник. Дело не в какой-то группе, а в общем стаже. На мой взгляд, это было схоже с тем, какое
влияние оказал Day on the Green на Керка и Клиффа или некоторые крупные выступления в Лос-Анджелесе
- на Джеймса. Roskilde был организацией; это то, в тени чего я вырос и это было важным делом, потому
что впервые нам представилась возможность рискнуть вне рамок супер-пупер хард-рока и выступить с
такими музыкантами, как Фил Коллинс, Эрик Клэптон и Бьорк. С одной стороны мы думали: “Какого хуя мы
тут делаем?”, а с другой: “Это очень круто. Фактически мы вращаемся в более широких музыкальных
кругах, чем считали возможным”.

ДЖОН МАРШАЛЛ: В июне у нас был двухнедельный перерыв от тура с Оззи, потом мы поехали и выступили
на фестивале Roskilde в Дании. Это было революция – нам пришлось везти все свое барахло через океан
всего на пару концертов. Мы колесили туда-сюда в течение двух дней, и нам приходилось тащить
оборудование из Cedar Rapids (Айова, 8 июля) в течение последних двух недель тура Оззи. Очевидно,
знаешь ли, что гастроли на разогреве у стадионной группы довольно приятная штука, поэтому возвращение
было желанным. Ты даже отчасти скучаешь по ним, когда уезжаешь.

СТИВЕН СИБОЛТ (фэн, Лексингтон, штат Кентукки): Помню голос в WEBN. “Оззи Осборн! The Ultimate
Sin! С гастролями в Цинциннати!” И в конце рекламы: “При участии особых гостей Muh-Tallica!” Это тот же
голос, который ты слышал в рекламах ко всем крупным концертам, но чуть глубже и более металлический.
Я думал: “Черт побери, они едут! Эта новая группа, которую я слушаю месяцами, но никогда не ожидал их
увидеть в таком месте, как River Bend Music Center”. Я хочу сказать, Metallica все еще были экстремальной
музыкой. Я ходил в аптеку в городе, туда привозили журналы Circus и Hit Parader. Ты видел фотки этих
ребят, а это тебе не Пол Стэнли в шарфе. Эти чуваки напоминали меня и моих корешей – парни с
разорванными джинсами и футболками, которые не мылись несколько дней. Вот что нас связывало. У нас
мгновенно возникла связь: “Эти парни как мы”.

АДРИАН ФИНН: Был один концерт. Оззи и Metallica остановились в одном отеле и в итоге все оказались в
баре: Ларс, Мик, Бобби, все они. Мы сидели и пили пиво, и Оззи спускается со сцены, у него спутанные
мокрые волосы. Ларс решил постебаться.
“Эй, Оззи, мою расческу не возьмешь?” или “Норм причесон”, что-то вроде этого, только шутка не зашла,
и Оззи побагровел от злости.
“Ах ты наглый ублюдок! Ты хоть понимаешь, кто я такой?”

БОББИ ШНАЙДЕР: Нам пришлось удерживать Оззи. Ларс такой: “Какого хуя?” Он же не имел в виду ничего
дурного. Все шутили и отлично проводили время. Просто Оззи был очень пьян в тот момент.

АДРИАН ФИНН: Оззи сказал: “Вот оно! Я выкидываю вас с тура!” Мы все такие: “Че? Это ж была шутка, Оз”
На следующее утро все: “Брр!” Менеджмент все уладил, но за кулисами творилось что-то серьезное.

РЕЙ БЕРТОН: Клифф рассказал матери и мне, что как-то вечером он стоял сбоку от сцены во время
выступления Оззи. Оззи сказал своему менеджеру: “Я не хочу, чтобы хоть один из них смотрел на меня”, и
те убрали старину Клиффа с глаз долой. Очевидно, между Оззи и Metallica был какой-то конфликт, и
Клифф, будучи большим поклонником творчества Black Sabbath, был раздавлен. Клифф не держал зла,
просто он не был готов отдуваться за всех. Он только сказал: “Пап, я не имею к этому никакого
отношения”.
“Клифф, такое случается. Забей”.
Его немного потряхивало, но он ни разу не сказал ни одного дурного слова об Оззи. Клифф был не таким.

БОББИ ШНАЙДЕР: День или два были какие-то трения, но все разрешилось. В результате представители
Оззи были добры к Metallica и позволяли нам все, что мы хотели. В 80-е это была большая редкость. Как
правило, открывающей группе доставался какой-то кал, но Оззи питал огромное уважение к Metallica и к
тому, кем они становились.

БРАЙАН ДЖЕКСОН (фэн, Ривер Бенд, штат Огайо): Во время последней песни Metallica мы потянулись к
сцене, нас было человек двадцать, двадцать пять, в основном победители радиоконкурсов. Они выстроили
нас в ряд, и я увидел техника с басухой, на которой всегда играл Клифф: черная гитара Aria. Он возился с
грифом. Я тогда подумал: “Какого хрена он там делает?” Я подошел ближе и увидел, как он вытаскивает
красные волосы из колок. Он тряс пальцами, и с них слетали волосы. Я тогда подумал: “Мужик, я в жизни
не видел ничего более металлического. Это просто улет”.
Минутой позже нас проводили за кулисы, во что-то наподобие раздевалки. Джеймс, Клифф и Керк сидели
там, уставшие. Их концерт длился всего сорок минут, но в этом и была Металлика. Они отдавали себя без
остатка.
Джеймс был первым, кого я встретил. Я не знал, что им и говорить. Сам подумай, тебе четырнадцать лет и
ты стоишь перед своим кумиром. У меня просто пропал дар речи.
“Как тебя зовут?”
“Брайан”.
Я был в кедах Vans. Он такой: “Ты катаешься?”
“Ага”.
Джеймс помог мне справиться с волнением. Я хочу сказать, я реально нервничал. Керк был очень спокоен,
а Клифф злился, потому что Ларс до сих пор принимал душ. Он ему: “Давай резче!”, а Ларс ему орет в
ответку: “Оставь меня в покое!” Между этими фразами явно прозвучала фраза “Пошел на”. Я удивился,
услышав, как два парня из группы вот так кричат друг на друга, особенно Клифф. В журналах он был очень
спокойным. Но стоя в этой комнате, он создавал вокруг себя какую-то невероятную ауру. Это было в его
речи. В его позе. На мой взгляд, он был слишком хорош, и я испугался до смерти. Он увидел меня и
сказал: “Подойди ближе”. Меня буквально трясло.
“Ты принес что-то на подпись?”
“Да, сэр, вот”.
Он подписал мой пропуск, а потом вернулся к душу.
“А ну, вылазь оттуда!”
А Ларс ему: “Пиздуй отсюда!”
Клифф поставил пиво, вихрем пронесся в другой конец комнаты и распахнул настежь занавеску в душе.
Ларс стоял с голой жопой перед двадцатью пятью фэнами. Он бросил мрачный взгляд на Клиффа и
задернул занавеску. Клифф только улыбнулся и затянулся сигаретой. Через минуту вышел Ларс,
завернутый в полотенце, и мы немного поговорили. Но в тот вечер я никак не мог забыть ауру, которую
создавал вокруг себя Клифф. Он был расслаблен и очень спокоен, но он был хозяином в этой комнате.
Только он один. Я уверен, что существуют люди вроде него, просто они не знамениты. Это одна из многих
его фишек. Либо у тебя это есть, либо нет, и у Клиффа Бертона это было.

БОЛЬШОЙ МИК: Помню, как подрулил на площадку в Индиане (26 июля, Эвансвилль). Джеймс, который в
те годы был одержим скейтбордом, просто сходил от него с ума. Он отворил дверь гастрольного автобуса,
швырнул скейтборд прямо на землю у холма, и рванул как долбаная ракета. Остальные только и
проронили: “Ебать!” Я хочу сказать, он был реально хорош.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Понятия не имел, куда я еду. Я просто хотел свалить с автобуса и покататься. И вдруг
на этой дороге я начал тормозить. Я ехал все и быстрее, думая: “Рано или поздно дорога станет плоской”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я был на пятнадцать, может двадцать секунд позади Джеймса на своем скейтборде, и
последнее, что я увидел, это как его торс уменьшается, когда он начал объезжать этот изгиб.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Едва набираешь определенную скорость, ты уже не сможешь просто опустить ногу со
скейта, чтобы затормозить. Я подумал: “Ладно, мне лучше всего ехать прямо в кусты”. Так я и сделал. Я
свернул в канаву и попытался прокатиться. Мы, люди, стараемся защитить лицо своими конечностями,
поэтому я вытянул руки вместо того, чтоб просто прокатиться во время падения. Моя левая рука резко
вывернулась над плечом, и я сломал запястье.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я подъехал к изгибу. Там лежал Джеймс и орал: “У меня рука сломана!” Я помог ему
подняться и, чувак, надо сказать, кости его запястья были нарушены. Кожа была не повреждена, но
повсюду были синяки, и я помню, что его сильно трясло. Он просто дрожал как лист осиновый.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Всегда мечтал, чтобы у меня рука была на три дюйма длиннее, чем надо, и рука
болталась. Чет типа: “Гы, вряд ли мое тело хочет этого”.

КЕРК ХЭММЕТТ: Тут подъезжает скорая, и Джеймс подзывает меня к машине скорой помощи.
“Меня заставляют подписать какую-то бумажку, перед тем как приступить к лечению. Звякни Питеру
Патерно (адвокат Metallica)”.
“О чем ты, мужик? Ты только что сломал руку! Подписывай давай!”
Безумие какое-то. Они хотели дать ему какое-то лекарство, чтобы снять боль, но он не хотел ничего
подписывать, пока не поймет, что он подписывает. А ведь у него был открытый перелом, а это жесть та
еще.

БОББИ ШНАЙДЕР: Было четыре или пять часов вечера, когда Джеймс наконец залез в машину скорой
помощи. Мне пришлось остаться и все разруливать, попутно размышляя над тем, что нам теперь делать.
Само собой, мы должны были сообщить представителям Оззи, что концерт не состоится. Ларс и Клифф
взяли на себя смелость и пошли говорить с публикой. Их, конечно, запонужали, но уж лучше пусть они
сообщают такие новости.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Гипс доходил аж до локтя, так что ясное дело, какое-то время я не смог бы играть на
гитаре. Я просто сидел в больнице и думал: “А как быть с завтра? Как насчет следующего месяца?” Я очень
переживал. Это был лучший тур из тех, где мы принимали участие или могли принять.
Я вернулся в амфитеатр, и к нам в автобус зашел Оззи со словами: “Че-че-чего у вас на хрен стряслось?” Я
паршиво себя чувствовал: “Прошу, не пинайте нас из тура. Я могу петь. Мы найдем другого гитариста. У
нас все получится”. А он мне: “Чувак, похуй. Не страшно. Вы офигенные чуваки”. Было очень здорово
слышать это, потому что я очень переживал.

ЛАРС УЛЬРИХ: Думаю, к этому времени наши отношения с лагерем Оззи были достаточно сильными,
поэтому мы были в состоянии продолжить эту часть тура. Я хочу сказать, очевидно, что вся фишка была в
том, что мы работали на Оззи в плане всей этой сделки. Он оказал огромную помощь в привлечении к нам
внимания, но думаю, что Metallica наводила немало шороху и сама по себе, так что успех этого тура не был
игрой в одни ворота.

БОББИ ШНАЙДЕР: Ларс и Клифф были очень не в духе. Ларс материл Джеймса, кто-то перевернул стол с
жратвой. Тонны бухла. В воздухе висело напряжение. Мы сообщили Оззи, что сможем закончить тур, но не
уверен, что хоть у кого-то были мысли, как это сделать.

КЕРК ХЭММЕТТ: Мы сидели в автобусе, и я подумал: “Как, мужик? Как это вообще могло произойти-то? Че
нам теперь делать?” Но произошло. Я глянул на Джона Маршалла.
“Чел, ты будешь играть на гитаре Джеймса”
“Чего??”
Я сказал Ларсу, а тот: “Ну, раз ты считаешь, что он сможет”. Мы немного поговорили об этом, и почти
утрясли этот вопрос спустя несколько часов после отъезда (из Эвансвилля).

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Я сказал группе: “Слушайте, мы не будем отменять концерты. Твой гребаный
гитарный техник может играть на гитаре? Отлично. Тогда тащи его на сцену, черт побери. Так и сделаем,
все согласны?” Я хочу сказать, к тому моменту оставалось от силы пять-шесть концертов в туре с Оззи, нам
не оставалось ничего другого, кроме как сыграть их так или иначе.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Я слушал “Master of Puppets” и “Ride the Lightning” всю дорогу до Нэшвилля, изучал
партии и аранжировки. Я знал, что смогу сыграть почти точную копию каждой песни, потому что был на
каждом концерте, начиная с 83-го. Думаю, другого варианта у нас просто не было. Хреновая ситуевина. Это
был крупнейший тур Metallica за всю историю, и тут жопа с самого начала. Облажаться, да еще из-за какой-
то глупой травмы. Да уж, чего хорошего.

КЕРК ХЭММЕТТ: Мы приехали в отель, и мы с Джоном стали разбирать риффы и аранжировки. Наш
вечерний репертуар состоял из 8-9 песен, поэтому я был почти уверен, что он справится. В голове было
две мысли. Первая: “Надеюсь, что у него нет страха сцены”. А вторая: “Это очень круто”, потому что мы с
Джоном играли на гитаре с 13 лет. У нас были схожие мечты и цели. Детьми мы сидели у меня дома и
болтали о том, как круто было бы иметь офигенную группу и поехать на гастроли. У нас были эти мечты, а
через десять лет они воплотились. Было поразительно испытать это.

ДЖОН МАРШАЛЛ: В Нэшвилле Оззи позволил нам провести долгий саундчек, чтобы мы все утрясли. Меня
это устраивало. Я никогда не играл в группе. Я играл на гитаре, потому что это то, что мне нравилось
делать, но я был довольно стеснительным парнем.
“Я лучше постою в сторонке”.
Я стоял за динамиками, и публика меня не видела. Кажется, Эдди позаботился о Клиффе и Керке, чтобы я
мог играть на гитаре. По сути я был сам себе техник. Я настроил аппарат, пообедал с парнями, а потом
пошел и сыграл. Я даже не менял одежду, потому что меня и не видно было на сцене.
Помню, что парни немного паниковали перед первым концертом.
“Ты будешь стоять там как замороженный”.
“Нет, нет, я справлюсь”.
“Окей, отлично. С тобой все будет ок. Просто следи за таймингом тут, будь аккуратнее здесь”.
Скажу тебе так – началось это вступительное интро, и мое сердце стало биться очень быстро. Я подумал:
“Не парься об ошибках. Просто дерзай и делай. Просто лови быка за рога”. Мы выходим и играем, и после
второй песни Джеймс говорит: “Вы уже заметили, я не играю на гитаре, на ней играет наш друг Джон”. И
тут я выходил, махал толпе, а потом снова исчезал за колонками.

БОЛЬШОЙ МИК: Джон сказал мне, что видел, как подростки съезжают с катушек и не мог поверить своим
глазам, что их подталкивает к этому то, что он делает с гитарой. Он был в ахуе. Ты выступаешь на этой
большой площадке, и вдруг вся площадка начинает сходить с ума. Возможно, для него это было самое
поразительное чувство.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Сперва я подумал: “Это будет охуенно! Я мог бегать по сцене и быть фронтменом, и
мне не нужно париться об игре на гитаре. Я могу быть большим лидером. Я могу стоять на краю сцены и
заводить народ. Я могу делать то, что обычно не мог, потому что был прикован к усилителю”. Но когда я
вышел на сцену, это было в духе: “Чувак, и хули мне делать, когда закончится партия вокала?” У песен
типа “Fade to Black” продолжительные инструментальные фрагменты. Мне стоять как долбоеб и тряси
башкой? Или оставить микрофон и идти раздавать автографы? Я не знал ответа. У групп типа Misfits не было
гитарных соляков и продолжительных мелодичных фрагментов. Там практически все время был один
вокал. Вокалист постоянно издавал какие-нибудь звуки. Я чувствовал, что у меня нет реальной цели,
поэтому просто убрался оттуда. Я боялся, что на сцене повиснет неловкое молчание, что будут заминки.
Тогда это было большой проблемой для меня.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Менеджмент взял для Джеймса собственного техника всего за пару дней до случая со
скейтом. Его звали Эйдан Муллен, он встретился с нами в Ноксвилле, штат Теннеси. Эйдан в итоге взял на
себя заботу о Керке, потому что я настраивал аппаратуру Джеймса и играл на ритм-гитаре, фактически две
должности в одной.

ЭЙДАН МУЛЛЕН (гитарный техник Джеймса): Я разговаривал с Джеймсом только по телефону. Он сказал
мне: “Мы сыграем песню “The Thing That Should Not Be”, где мы понизили строй до до-диез”. Я отчетливо
помню, как он сказал: “Ничего себе, и как это будет звучать?” А он: “А, да это звучит вполне мило”. Я к
тому что до-диез ниже на порядок. Она крушит, она мрачная и угрюмая.
Я подумал: “Ничего себе, мужик, не знаю”. Metallica не были моей сценой. Я не въезжал в них. Черт, я
работал на Y&T, когда “Summertime Girls” вышел в качестве сингла, поэтому, когда я попал на концерт
Metallica, я был немного не в своей тарелке. Я не только работал на Керка вместо Джеймса, были
моменты, когда мне приходилось бежать с микрофоном к Керку, и помоги мне Господи, я не отличал одну
песню от другой. Я смотрел на оператора подзвучки, типа “Сейчас?”
“Не, еще рано”.
“Сейчас?”
“Не”.
И потом “Вот сейчас!”, я бежал с микрофоном, чтобы Керк мог выкрикнуть “Master! Master!” или “Die!
Die”, и вот, когда я въехал, я въехал, но это было трудно – все равно что переключаться со звука
кранчевой гитары на звук чистой гитары, а потом обратно. Все это переросло в довольно нервотрепный
опыт. К счастью, Керк не был требовательным чуваком. Если бы я работал на Джеймса в этой ситуации,
было бы гораздо труднее. Керк очень спокойный, а Джеймс – нет. Он невероятно особенный. И поэтому,
так как Керк был более спокойным, мне было чуть проще отыграть те первые выступления, чем могло бы
быть.
Временами я думал, какого черта я ваще работаю на эту группу? Они злые, они агрессивные. Я лучше буду
работать на Journey или кого-то еще. Но обратная сторона – ебать-колотить, чувак. Это реальные перцы.
Взять одну лишь реакцию толпы, и мне сразу стало ясно, что Metallica добьются известности. Каждый
вечер они привносили на сцену чистую уверенность. “Мы те, кто мы есть. Нам насрать, что о нас говорят
другие. Мы выступим и выложимся на все 110%”. Им даже не нужно было это подчеркивать. Все дело было
в том, что они приходили, говорили и в том, как они держались. Это четыре парня, которые верили в свое
дело сильнее, чем кто-либо из тех, кого я встречал в своей жизни, а фэны были их упаковкой. Никогда не
забуду: я ждал целую вечность в автобусе, потому что они кучу времени провели с подростками после
своих выступлений. Это меня впечатлило. Они общались с простыми людьми. Это было искренне и
душевно, и к концу тура с Оззи я был горд быть частью этой организации.
ЛАРС УЛЬРИХ: Клифф Бернштейн приехал в Хэмптон, штат Вирджиния, потому что это был последний
концерт тура с Оззи, и мы вовсю отрывались, дурачились на сцене и в целом страдали всякой фигней под
занавес гастролей. Но главным событием в тот день для нас стало то, что Бернштейн сказал нам, что мы
фактически находимся на этапе, когда “Master of Puppets” вот-вот достигнет золотого статуса, и сейчас мы
получаем достаточно денег, чтобы внести аванс за дом и тупо инвестировать во что-нибудь. Мы как будто
получили доступ к совершенно новому уровню жизни и существования. Конечно, это было приятно
услышать, но это не было четкой целью, к которой я стремился. Полагаю, Клифф и Керк были самыми
домашними парнями в группе, и одна лишь идея, что они вернутся район Залива и начнут подыскивать
дома была для них тем еще взрывом мозга. На мой взгляд, вероятно это была просто свобода в
передвижении. Я к тому, что одна лишь мысль о том, что у меня в будущем появится машина, сводила с
ума.

МАЙКЛ АЛАГО: Лейбл был просто в восторге. Фактически, от нашего председателя поступил прямой
приказ, чтобы все сходили посмотреть на группу живьем, потому что именно на концертах творилось
волшебство. Думаю, что к тому моменту мы все знали, что Metallica добьются успеха, и все отделы от
маркетинга до рекламы и СМИ, начали пахать как проклятые.

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Мы знали заранее, что на разогреве не заработаешь хороших денег. Стоимость
билетов в те годы была очень низкой: десять, двенадцать, максимум пятнадцать баксов. Но так как наши
затраты на запись были относительно небольшими, и так как Metallica сами писали свои песни, они начали
получать неплохие суммы с авторских. Это не случилось в одночасье, но когда продажи пластинок
достигли отметки полмиллиона, временами стали встречаться чеки с шестизначными цифрами. Убираем
комиссионные, и четыре парня делят между собой оставшиеся деньги. Они впервые задумались о покупке
домов. Конечно, это были скромные дома, но они хотя бы могли начать думать о них и видеть будущее в
своей работе. И так пластинки вернуть было невозможно, они продолжали продаваться. “Master of
Puppets” продавалась, “Ride the Lighting” продавалась, “Kill ‘Em All” продавалась. Это был постоянный
поток. А еще мы никогда не говорили лейблу: “Дайте нам миллион долларов аванса”. Мы работали на
условиях небольшого аванса, достаточного для компенсации затрат на создание пластинок, и когда
пластинки окупили вложения, мы каждую неделю стали получать авторские отчисления.

КЕРК ХЭММЕТТ: Нам сказали, что возможно не будет другой возможности получить такой большой поток
наличных и что нам лучше вложить эти деньги во что-то стоящее. Я был в растерянности. Я к тому, что
максимум, что я получал до этого, это 1500 долларов.

РЭЙ БЕРТОН: Клифф был не единственным, кто был готов потратить деньги, которых не было у него в
руках, но думаю, что он был рад узнать, что наконец-то заработал пару баксов, и теперь может с надеждой
смотреть в будущее.
“Мам, пап, я куплю вам дом”. Так он сказал. Думаю, что суть была в том, что мы должны жить вместе. В
нашей семье никогда не было ерунды в духе “Ты сваливаешь, когда тебе исполнится 18”. Нам всем было
комфортно жить вместе, и думаю, Клифф хотел, чтобы так все и оставалось.

КОРИН ЛИНН: У Metallica был запланирован тур по восточному побережью в октябре, после европейского
тура. Они не возвращались в Калифорнию до поздней осени, и Клифф хотел, чтобы я прилетела и
встретила его в Норфолке, штат Вирджиния. Я сказала: “Окей, узнаю, сколько стоят билеты”, потому что я
хотела оплатить половину. Мы всегда так делали. И он сказал: “Не, не. Я уже купил”, а я говорю: “Что?
Как?” И он рассказал мне, что стал зарабатывать достаточно, чтобы оплачивать такие вещи
самостоятельно.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я всегда был довольно скромным. Я уверен, что это во многом связано с моим
воспитанием и расколом в семье. Я просто не хотел ничего тратить.
“Эй, ты можешь купить дом!”
“Эм, ну не знаю. Мне типа нравится то, как я живу сейчас, так что спасибо, но нет”.
То есть это не стало крупным событием в моей жизни. Золотой статус пластинки тоже не особо меня
впечатлил. Мне хватало одного факта, что я держу в руках пластинку, которую мы создали. “Вот музыка,
которая уже два года звучит у меня в голове, теперь это физический носитель, который каждый может
добавить в свою коллекцию пластинок”. Вот что было важно.

КЕРК ХЭММЕТТ: Помню, как сидел с Клиффом в хвосте автобуса. Он такой: “Ни фига, мужик. Мы теперь
важные шишки”. А я: “Ага, это круто”. Клифф: “Знаешь, чего я хочу?”
“Чего?”
“Я хочу купить дом, где можно стрелять из ружей”.
“Правда?”
“Да, а еще я хочу бросать ножи в стену. Я хочу гребаную пушку, которая стреляет ножами!”
Это было в автобусе, а потом позже в отеле состоялась вечеринка, и мы сели и немного поболтали с Оззи.
Оззи сказал, как сильно нас любит и как круто мы зажгли. Он сказал: “Иди до конца, и никогда не
пренебрегай своим зрителем”. Он сказал это нам с Клиффом. А потом он повернулся и бросил бутылку
вина через всю комнату.

КЛИФФ БЕРНШТЕЙН: Думаю, мы переманили половину человек, для которых выступали в туре с Оззи, как
на месте, так и позже, когда они обсудили эти выступления с друзьями. В сущности, группа поклонников
увеличилась вдвое, а это значимое достижение.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Оззи вытащил нас из клубов и воткнул на крупные площадки. Он вывел нас на новый
уровень. Вот как все было. Была система. Ты записывал пластинку, выступал в клубах и платил по счетам.
После следующего альбома ты надеялся закорешиться с более крупной группой, которая позволит тебе
выступить перед большим количеством зрителей. Ты лез из кожи вон, чтобы произвести на них
впечатление и заразить их своей музыкой, именно этим мы и занялись в туре с Оззи. Мы смогли зацепить
другого слушателя. Я хочу сказать, “The Ultimate Sin”, например. Это эмтивишная музыка, но нам удалось
выйти, зажечь и показать мейнстримовой Америке, из какого теста сделан метал.
 ГЛАВА 6. РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ КРУГ
4 августа – 27 сентября 1986г.

Хедлайнеры в компании Anthrax ● Снова в строю

“Каждую неделю я разговаривал с Джен Бертон, и неважно: был Клифф дома или нет. Мы болтали обо
всем на свете: о футболе, рыбалке, просто о жизни в целом. Помню, сказал ей: “Знаешь, Metallica станут
Led Zeppelin 80-х”. Она спросила: “Ты правда так считаешь?” “Я знаю это”. Я чувствовал это. Их ничто не
могло остановить – Майк Бордин.

ЛАРС УЛЬРИХ: Прошло около трех-четырех недель между завершением тура с Оззи и началом европейских
гастролей, потому что помню, как отвез своих предков на Багамы, то есть почти первый отпуск, который я
оплатил себе сам. А еще у меня сохранились отчетливые воспоминания о пребывании в доме Сью и Питера
Менша в Лондоне. Их дом был местом действия. Это было место, куда приходили всякие группы и просто
тусовались в свое удовольствие. Там были журналисты из Kerrang!, один чувак по имени Расс Типпинс, он
играл в группе Satan, это мой хороший приятель, журналист Ксавье Расселл. Там всегда была движуха,
много новых и интересных людей, с кем можно познакомиться, поболтать и потусить перед началом тура.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я был в состоянии неопределенности: какое-то время я проводил дома, но толком не
знал, чем заняться и куда идти. Я просто вернулся в отель в Беркли и арендовал, эм, номер люкс, вроде
так это у них называется. Там была гостиная и кухня. Я почти ничего не делал. Само собой, рука еще была
в гипсе, поэтому в основном я делал упражнения для укрепления руки. Ясен пень, мне хотелось играть на
гитаре к возвращению в Европу, поэтому это была моя основная цель.

РЕБЕККА КЕСТЕЛИН: Я знаю, что Керк очень ждал тура в роли хедлайнеров. “На этот раз мы должны
сделать все так, как хочется нам самим”. Помню, как он говорил эти слова. Это был их тур, и он был в
восторге от возможности дать полноценное выступление в отличие от каких-то тридцати минут.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я с нетерпением ждал, когда мы поедем на гастроли в Японию. Я уже накидал список
японских коллекционеров игрушек и комиксов. Написал им письма и наметил встречи, чтобы к нашему
приезду встретиться с некоторыми из них. Я был в полном восторге. Мы были просто без ума от Японии.
Мы чувствовали воодушевление, потому что тамошние ребята отлично знали, кто мы такие.

КОРИН ЛИНН: Среди всех мест, где хотел сыграть Клифф, Япония стояла в списке под номером один. Он
обожал японскую культуру, по крайней мере то, что он знал о ней. Ему хотелось попробовать их пищу, он
хотел заценить их страну, людей. Хотел купить гребаное оружие: ножи, мечи, особенно сюрикены.
“Мне нужно больше сюрикенов!” Те, что у него были, изрядно поистрепались. Боже, он обожал такие
штуки.

КЕРК ХЭММЕТТ: Это было смешно, потому что годом ранее я сказал Клиффу: “Эй, мужик. Ты должен
попробовать эту еду. Называется суши”.
“Что это?”
“Сырая рыба в рисе”.
“Что за на хуй? Ты спятил! Я в жизни это жрать не стану!”
“Почему?”
“Потому что нормальные люди не едят сырую рыбу”.
Но в конце концов я уговорил его, и спустя полгода он только и говорил, что о суши. Больше и слышать ни
о чем не хотел.
“Я очень жду, когда мы поедем в Японию, и я смогу поесть суши. Это все, что мне нужно – поесть сырую
рыбу”. Он прям зафанател.

ЛУ МАРТИН: Во время августовского перерыва Metallica Клифф приехал домой, и мы все погнали в
Максвелл заниматься своими обычными делами, а еще у нас было то, что мы называем Обществом Больших
Невзгод: Клифф, Дейв, Джим и я. Это “невзгоды” как в том выражении “жизненные невзгоды”. Когда
наступают жизненные невзгоды самое главное, как ты на них отреагируешь. Мы сидели у меня в гараже в
Кастро Уэлли и часами болтали на злободневные темы и придумывали решение проблемам. Клифф обожал
эту тему. Он был любителем найти корень проблемы, ему нравилось привносить необычное наполнение в
основной закон: гражданские права, свобода слова и свобода жить как каждый того пожелает.
Мы сидели за столом, на нас смотрела видеокамера, и мы переходили от одной темы к другой, в итоге
получался бессвязный диалог, и мы ржали часами напролет. Поначалу мы исходили из точки зрения, что у
нас все есть. Мы были на гребне каждой волны. Если правительство захочет побеседовать с нами, то мы
станем задавать вопросы ИМ. Если кому-то захочется обсудить религию, мы скажем ему: “Погоди минутку,
что это у тебя там на уме? А думал ли ты об этом с ЭТОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ?”
Это была продолжительная философия, которая вращалась вокруг идеи, что да, окей, временами жизнь
бросает тебя вниз и топчет сверху, но если следовать философии “Больших Невзгод”, ты сможешь встать
на ноги и снова быть на коне. Ты верхом на этой молнии, куда бы она ни привела тебя, и в этом был весь
Клифф. В этом была вся Metallica.

ФРЕД КОТТОН: Мы сыграли концерт Spastik за день или два до того, как парни отправились в тот
европейский тур. Мы выступили на разогреве у Mentors в Rock on Broadway, и я впервые видел Клиффа в
джинсах прямого покроя. Он заходит и говорит: “Фред, зацени”.
“Заценить что?”
“Смотри”. Он показывает на ноги.
“Клифф, ты о чем?”
“Посмотри на мои джинсы”. А я такой: “Что! Матерь Божья!”
В тот вечер мы провели на сцене два часа и сыграли всего четыре песни. Все остальное время мы несли в
микрофон всякую чушь и бухали. Рон Куинтана сказал, что свалил, потому что уже не выносил этого шума,
и море людей продвигалось к выходу, чтобы убраться оттуда как можно скорее.
Позже тем же вечером мой кореш Скотт (Ньюленд) заехал за мной и Джеймсом, и мы поехали кататься на
его Шевроле. Боже, мы просто летали. У нас орала музыка Black Sabbath. Мы просто орали песни на
пределе своих легких, высунувшись в окна. Мы ехали по Бей Бридж на скорости 120 миль в час. Я вылез на
капот. Это было очень глупо, просто безумие. Мы были молоды и наивны и перегибали палку, как всегда.

ДЭН РАЙЛИ: В день, когда группа уезжала в Европу, Клифф попросил меня подбросить его в аэропорт. Он
вышел, бросил свою сумку ко мне в багажник и сел впереди с Корин. Теперь это был пикап Nissan 82-го
года выпуска, но без удлиненной кабины. Там было два сиденья с механической коробкой передач
посередине, поэтому мы просто втиснулись туда, как могли. Никакого кондиционера, ничего. Я веду эту
штуку в аэропорт, и тут Корин говорит: “Чувак, мне жарко”. А Клифф: “Ну, почему бы тебе не снять
футболку?”
“Потому что у меня под ней ничего”.
“Ну, и? Здесь же только друзья”.
“Я не стану этого делать в одной машине с Дэном!”
В итоге мы опоздали в аэропорт. Все уже садились в самолет, когда мы подъехали, Клифф начал пробегать
металлоискатель и тот зазвенел. Охранники: “Сэр, что у вас там?” Клифф поднимает футболку - у него на
поясе здоровенный складной нож. Я ему: “Чувак, это нельзя провозить в самолете!” А он: “Во бля”. Он
расстегнул пряжку и отдал ее Корин, а потом улетел.

РЕБЕККА КЕСТЕЛИН: Я смотрела, как парни садятся на самолет. В моем представлении они должны были
становиться все успешнее и успешнее. Мир въезжал в них, многие люди открывали для себя их музыку.
Это было похоже на лесной пожар. Больше это не удавалось никому.

СКОТТ ИЭН: Metallica и Anthrax: не было лучше пары, чем они. Две самые яркие метал-группы под одной
крышей. Прям в яблочко.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: В туре “Ride the Lightning” мы отыграли концерты с Venom, с Tank, выступили на
фестивалях с Twisted Sister. Все это просто не сочеталось. То есть это был не метал в чистом виде. Но тур
с Anthrax на разогреве был верным сочетанием и, думаю, мы расположили к себе больше ярых фэнов.
СКОТТ ИЭН: Мы познакомились с Metallica тремя годами ранее, когда они фактически были бездомными, у
них даже не было горшка, куда можно пописать. И вдруг мы вместе путешествуем по миру и выступаем с
аншлагом в Hammersmith Odeon. Это был просто улет.

ЛАРС УЛЬРИХ: Насколько я помню, большую часть того августовского перерыва я провел в Лондоне.
Остальные участники группы прилетели 2-3 сентября, что-то вроде этого. Это было примерно за неделю до
начала тура, мы репетировали в Бирмингеме.
Помню, что был в восторге от следующего этапа, возможности обкатать нашу программу в Европе и
получить сет длиной час двадцать. Мы очень хотели сыграть в британских театрах. Это было большое
достижение. Очевидно, мы стремились повидать своих фэнов и дать лучшее световое шоу и просто все
вывести на новый уровень.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Репетиции британского тура проходили в Бирмингеме, где у Большого Мика были кое-
какие связи. Это место называлось Texserve, одновременно склад и звуковая компания, которая сдавала в
аренду оборудование и звуковую аппаратуру для гастролирующих групп. Мик достал нам это место
задаром, поэтому все приготовления к туру прошли там.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Texserve был настоящим репетиционным залом. У тебя была собственная комната с
кухней, вестибюль. Там играли все. Там играл Джо Джексон. Знаешь лысого пианиста? Вот он. Однажды он
услышал наш джем в коридоре, и открыл дверь, чтобы понять, откуда доносится шум. Помню, что мы тогда
играли “Motorbreath”. У него отвалилась челюсть, зрачки были широкие и блуждающие. Думаю, мы
напугали его до усрачки. Еще один бонус в нашу копилку, типа: “Отлично! Мы заинтересовали самого Джо
Джексона!”
Думаю, Spandau Ballet и UB40, тоже там были. Просто все эти английские группы из Топ-40 - приятные и
женоподобные. А мы были обросшими длинноволосыми чуваками в кожанках. Мы приходили и начинали
издавать всякие дикие звуки, и у всех ум за разум заходил.

АДРИАН ФИНН: У нас была та же аппаратура (в Европе), но количество технических работников сильно
возросло, потому что теперь у нас появилась своя система звука. А еще у меня было три световика:
монтажник, техник и начальник технической группы. Вдобавок ко всему у нас появилась своя служба
питания, у нас появились водители грузовиков. Было два-три полуприцепа, которые перевозили все
оборудование. У техников был свой водитель. Был свой водитель и у группы. По сравнению с
путешествующими техническая команда была втрое больше.

СКОТТ ИЭН: Первый концерт состоялся в Кардиффе, Уэллс (10 сентября), и Anthrax приехали туда в
фургоне. У нас был автобус для скандинавской части того тура, но на британские концерты это был всего
лишь фургон – группа, двое техников и наш водитель. Мы поздоровались с парнями из Metallica: “О,
привет, вы уже здесь!” и все в таком духе, и потом кто-то показал нам нашу раздевалку. Мы зашли туда,
там не было буквально ничего. Ни еды, ни напитков. Мы не знали, что нам делать. Все хотели жрать. Ни у
кого не было денег. Мы насобирали что смогли и отправили своего водителя, чтобы смотался за пиццей.
Когда он вернулся, у него в руке было четыре пиццы, но он держал их вертикально, поэтому весь сыр
оказался на дне коробки. Как будто было мало того, что это британская пицца. Кажется, в этот момент
зашел Керк и говорит: “Что это за херня?”
“Мы помираем с голодухи”.
А он: “Бро, не надо это жрать. У нас своя служба питания в этом туре. Просто сходи туда и поешь”.
“Серьезно?”
“Ага! Они путешествуют с нами и каждый день готовят нам: завтрак, обед и ужин. Он рассчитан на обе
группы”. Мы выдохнули: “Ох, Слава Богу”.
Сама площадка представляла собой старый театр под названием St.David’s Hall. Вместимость составляла
около двух тысяч, и это было офигенно, потому что там был полный аншлаг. Все концерты того тура
прошли с аншлагом. Это было что-то невероятное.

ЭЙДАН МУЛЛЕН: Британские фэны были просто бешеными. Они жили и дышали Metallica 24 часа в сутки.
Представьте себе тысячи 17, 18, 19-летних парней, одетых в черные кожанки и джинсу с волосами до плеч.
Они часами стояли снаружи в ожидании выступления, бухали и орали. Когда они попадали внутрь, их
энергетика просто зашкаливала. Она росла, росла, росла и в итоге взрывалась, когда гас свет. Боже, все
это место просто съезжало с катушек. Никогда не испытывал в жизни ничего подобного.

ДЖОЛЛИ УИЛЬЯМС (фэн, Кардифф, Уэллс): Концерт в St.David’s Hall был безумием. Люди – сотни
человек – залезали на стулья, чтобы посмотреть на группу. Подростки запрыгивали на сцену.

ПИТЕР МЕНШ: Так было до начала “Creeping Death”, когда три тысячи подростков орали в унисон “Die! Die!
Die!”, что я полностью ощутил, какая участь была уготована Metallica. Это было просто: “Черт возьми, это
просто что-то невероятное”. Подростки сходили с ума, и это выступление изменило мое представление. Я
думал: “Окей, у вас должно быть шесть радиохитов, чтобы собирать полные стадионы”. Такое бывает раз в
жизни. Это было нечто племенное.

ЛАРС УЛЬРИХ: Без сомнения было ощущение, что мы открываем новые границы, что большой успех не за
горами. Я хочу сказать, очевидно группы вроде Iron Maiden и Judas Priest были успешными, и суть многих
британских групп сводилась к завоеванию Америки и все в таком духе. Мы больше интересовались
завоеванием Англии или Европы, или завоеванием Германии или что там. Но сам тур был очевидно самой
волнительной вещью на свете, и мы снова были плотно заключены в свой пузырь: это был мир с нашими
техниками, друг с другом, и фэнами.

ЭДДИ КЕРЧЕР: Они втискивали в эти старые кинотеатры как можно больше народу. Боже, на одном только
танцполе собиралось по две-три тысячи человек. Я жалел Большого Мика, потому что бывали времена,
когда ему приходилось протискиваться через толпу, чтобы попасть на сцену. В итоге он добирался и
говорил: “У меня ушло тридцать пять гребаных минут, чтобы пройти всего сотню футов!”

ЭЙДАН МУЛЛЕН: С точки зрения конструкции и логистики эти старые кинотеатры были той еще занозой в
заднице. Там не было разгрузочных платформ. Тебе приходилось тащить все через переднюю дверь, по
ковровой дорожке между сиденьями, а потом поднимать все это на сцену. А еще приходилось ждать, пока
не разойдется народ, после чего ты мог снова вынести все это наружу, короче это был долгий
утомительный процесс.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Большинство этих европейских площадок были достаточно велики для всех наших
декораций. Это подразумевало больше пространства между крестами и меньше места для того, чтобы я мог
постоять в тени по ходу концерта. И вот в какой-то момент в первую неделю в Великобритании, я стоял там
и играл, и тут вижу Клиффа. Он стоит у крестов, смотрит на меня и качает головой, типа: “Давай, мужик!
Выходи и играй!” Я подумал: “Хорошо. Вот и я”. Я сделал глубокий вдох, встал на ступеньки рядом с
Клиффом и начал джемовать. После этого я стал выходить на сцену каждый вечер. Думаю, что на самом
деле это выглядит лучше, чем когда какой-то чувак жмется где-то в углу. Это было клево, но трепало
нервишки. Ведь люди видели, как я ошибаюсь.
Один раз я начал играть с Керком двойное соло и у меня в башке все как отрезало. Я даже не смог
вспомнить ноты. Джеймс подошел и начал петь мне в ухо гитарную партию. Я исправился, потому что он
смог напеть мне мелодию прямо в центральной части песни. И я такой: “Клево, мужик. Спасибо тебе за
это!”

ЧАРЛИ БЕНАНТЕ: На этих концертах было полно фэнов панк-рока. Подростки слэмили, стейдж-дайвили.
Проблема стейдж-дайвинга заключалась в том, что фэны наступали на гитарные педали и портили всю
песню.

СКОТТ ИЭН: В том туре мы сразу заметили, что каждый вечер в нас плюются подростки. На нас
обрушивалось просто море слюны. А когда песня заканчивалась, вонь стояла что пиздец. Я думал: “Окей,
похоже, мы им понравились”. Мы начинали играть следующую песню, и они снова начинали плеваться. Мы
просто охуевали. После того первого концерта мы стояли за кулисами, и тут нам говорит один из
британских техников: “Да, если они плюются, значит ты им нравишься. Это старая панковская традиция”.
“Да? На хуй такие традиции. Это отвратительно”. Помню, как вытирал руки о волосы и наступил на чей-то
гигантский харчок. Меня аж затошнило. Когда вышли Metallica, там было вдвое больше слюны. Не знаю,
как людям удается вырабатывать столько слюны.

КЕРК ХЭММЕТТ: Вся эта фигня с плеванием была фишкой Британии. Фэны плевались в Шотландии, они
плевались в Англии. И больше нигде. Это просто сводило нас с ума. Это сводило с ума и Клиффа, но он
справился по-своему. Он сказал: “Мужик, срать на это. Нельзя позволить этому задеть тебя. Давай просто
выйдем и сыграем”. Я подумал: “Ни за что. Как это может не парить. Это просто чертовски
отвратительно”. Я пинал ногами и отталкивал народ от себя.

СКОТТ ИЭН: О, Господи. И тут наступает басовое соло Клиффа. Он стоял там в одиночестве, на него был
направлен гигантский луч света. Помнишь, как летом горят уличные фонари, ты видишь жуков, летающих
вокруг них? Вот на что это было похоже, только вместо жуков был дождь из плевков.

ЭДДИ КЕРЧЕР: Бас Клиффа был весь в слюне. Все было настолько печально, что мне пришлось срывать
струны, протирать бас и ставить новые струны, и делать это очень быстро. И так почти каждую песню. Это
было безумие.

БРАЙАН ТЭТЛЕР (гитарист Diamond Head): Я познакомился с Ларсом, когда он был диким
семнадцатилетним меломаном. Это было в 1981-ом, и он проделал путь до самого Лондона, чтобы увидеть
наше выступление. К 86-ому Diamond Head распались, и я едва сводил концы с концами. Но у Ларса был
контракт с мейджор-лейблом, его менеджерами были Q Prime, и они давали кучу отличных интервью. Все
перевернулось с ног на голову. Пришло его времени, и 20 сентября 1986г. он пригласил меня на концерт
Metallica в Бирмингеме, и спросил, не составлю ли я им компанию при выходе на бис.
“Конечно, почему нет?” Они открыли концерт “Battery”, и я был в шоке от энергетики не только самой
группы, но и зрителей. Я к тому что в один миг изменилось восприятие о Metallica как о небольшой
культовой группе. Все песни до единой были быстрыми и сложными. Никогда не видел, чтобы четыре
парня так слаженно играли друг с другом.
Мне до сих пор интересно, как Ларсу удавалось так быстро играть, когда пришло время выходить на сцену.
Я повесил на плечо белую Flying V, и Джеймс представил меня как “парня, который написал следующую
песню”. Мы сыграли “Am I Evil?” до быстрой секции. Тут Metallica грянули “Damage, Inc.” и я быстро
свалил со сцены.
По дороге домой я взглянул на туровую программку. У Metallica были запланированы гастроли длиной в 9
месяцев. Я подумал: “Парень, так вот как вы завоевываете мир, а не то, что вы играете по две-три недели
то тут, то там”.

МАЙК ГЭЛВЕЙ (фэн, Манчестер, Англия): Клифф Бертон оказался куда страшнее, чем я себе
представлял. На снимке в журнале он напоминал человека начала 70-х. Он был больше похож на хиппи,
чем на металюгу. Но на сцене он не был миролюбивым травокуром. Он приводил в движение всю группу и
был очень напористым. Он чувствовал и проживал буквально каждую песню. Не знаю, возможно он
компенсировал травму Хэтфилда, но Клифф стоял впереди, он ревел и был очень агрессивен. Он почти
бросал вызов зрителю, чтобы те отвечали ему тем же. Я ушел оттуда с ощущением “Не надо шутить с
Клиффом”.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Помню один раз, песня была “Fight Fire with Fire”, я стоял рядом с Ларсом, а Клифф
был по правую руку от меня. Керк запиливает свое соло, и мы все переходим к быстрому ритму по типу
галопа. Клифф трясет башкой, я тоже трясу башкой, и тут я слышу, как поверх барабанов, усилителей и
всего остального Клифф орет: “Рааааааааа!!!” Он орал на пределе своих легких, он просто выпускал из
себя эту музыку. Выкладывался на все сто. Я к тому что суть этой песни в скорости, энергетике, драйве.
Ты трясешь башкой. Все мышцы в движении. Мы играем самую быструю и тяжелую для исполнения
музыку, и при этом Клифф выкладывается еще больше и орет что есть сил. Толпа это не слышала, но я
стоял рядом с ним, и это было охуенно.
ЧАРЛИ БЕНАНТЕ: Концерт в Hammersmith был одним из лучших, клянусь. Так как я вырос на таких
группах, как Iron Maiden и Motörhead, я постоянно видел съемки из Hammersmith Odeon. Это было типа:
“Ох, мужик. Это слишком”.
Помню, как пришел пораньше и стоял у сцены с Джеймсом. Мы просто уставились на пустые сиденья: “Не
могу поверить, что мы здесь”. Я хочу сказать, здесь записывали свои концертные альбомы многие группы:
Thin Lizzy, Sabbath, Motörhead.
Мы залезли на сцену и стали подражать Лемми. Мы пели песни Motörhead и ржали, просто дурачились с
микрофоном. Это было место с большой историей, и вот мы здесь. Мы словно оказались в Madison Square
Garden.

ДЖОН ДЖЕКСОН: Hammersmith Odeon – легендарная площадка. Там играли все звезды, начиная с Битлз. С
рекламной точки зрения это был эталон. Когда ты играешь там и собираешь аншлаг, причем собираешь
аншлаг очень быстро, ты добиваешься успеха. Ты делаешь свое дело. Следующим этапом были стадионы.

ЧАРЛИ БЕНАНТЕ: Больше всего в Hammersmith мне запомнилось количество зрителей. Они буквально
заглушали музыку, что о многом говорит. Это был веселый концерт, но он был результатом кропотливой
работы, особенно для Metallica. Рок-пресса только и писала, что о парнях и их фэнах. Боже, они были
просто повсюду. “Подпиши то, подпиши это”.
На следующий день мы решили отдохнуть: Скотт, Клифф, Керк и я. Мы отправились на завтрак и сидели
болтали там, уставившись в меню. Помню, как поднял глаза и спросил: “А что за строчка, которую
произносит Джеймс перед гитарным соло в “Master of Puppets”? Он что-то кричит, но ничего не разобрать”.
Клифф посмотрел на Керка, Керк на Клиффа, и ни у одного не было никаких идей. Позже я узнал, что это
строчка “Fix me”, но на тот момент никто не знал этого. Помню, как Клифф снова стал скользить глазами
по меню, как будто хочет что-то заказать. И вдруг говорит: “Блинчики. Думаю, что он говорит блинчики”.
Так это и превратилось в фишку до конца того тура. Я смотрел на Metallica сбоку от сцены, и когда
наступал этот момент (в “Master of Puppets”), Клифф смотрел мне в глаза и говорил “Блинчики”. Юмора.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Мы сели на вечерний паром (22 сентября) – паром из Англии во Францию, где нам дали
новый автобус и нового водителя, и поехали в Швецию.

ЭДРИАН ФИНН: Техники поехали на паре в Скандинавию с тем же автобусом и грузовиками, которые у нас
были. Однако группа гастролировала в двухэтажном автобусе, он был слишком высок для парома. Вот что
случилось. Все просто как два пальца. Они отправились в Норвегию на новом одноэтажном автобусе. Том
самом автобусе.

ЛАРС УЛЬРИХ: Была пара дней между последним британским концертом и концертом в Лунде, это на
другой стороне Копенгагена. Я прилетел и потусил в Копенгагене пару дней, а потом встретился с парнями
на концерте в Лунде.
Скандинавские площадки казались куда больше, чем площадки в Англии. Они больше напоминали
хоккейные арены или спортивные залы, расположенные на окраине города, и если там был не аншлаг, то
чертовски близко к тому. Я имею в виду, они не были полупустыми или типа того. Там было три-четыре
тысячи человек, в принципе это их обычная вместимость. Я хочу сказать, что особо не обращал внимание
на такие вещи. Мы просто были счастливы, что грохочем по Скандинавии и у нас все получается.

БЬОРН ТОРЕ КААСА (фэн, Осло, Норвегия): Концерт в Осло был крупным мероприятием. К сожалению,
персонал не пропускал хэви-метал пояса и напульсники. Нужно было оставить их на входе или тебя просто
отфутболивали. Тем вечером конфисковали около шести тысяч патронташей. Ты видел лишь кожанки,
поверх них джинсовки со значками любимых групп на спине: Metallica, Iron Maiden, Saxon, Venom. Мы
носили эти значки как почетные ордена.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Метал дресс-код тех лет был очень крутым. Ты приходил на концерт и
демонстрировал любовь к группам при помощи нашивок на безрукавке или футболке с гастрольными
датами. Это почти все, что ты носил – одежду метал воина. Во время концерта ты нес флаг всех групп,
которые тебе нравились. Ты поднимал их цвета.
ДЖОН ЭНГЕР (фэн, Гйердрам, Норвегия): Группы редко приезжают в Норвегию, поэтому выступление
Metallica в Skedsmohallen было значимым событием. Дело в том, что мы были молоды и не знали, как
находить контакт с фэнами постарше. Они были крупнее, они были сильнее. Если ты пытался пролезть
поближе к сцене, то тебя могли затоптать. Когда тебе 14, ты ничего особо не можешь с этим поделать,
поэтому мы подошли к балкону, чтобы получить обзор получше. Мы смотрели вниз, смотрели за тем, как
Anthrax исполняют свой убойный сет, и тут я заметил в толпе парня с длинными рыжими волосами, он тряс
башкой как сумасшедший. Я сказал своим друзьям: “Видите этого парня?”
“Черт, это сам…?” Мы сбежали вниз как можно быстрее, наплевав на то, как будем расталкивать толпу.
“Ты ведь Клифф Бертон, да?” Он ответил: “Да”, и мы были взволнованы так, как могут вообще быть
взволнованы три подростка. Мы пожали ему руку. Мы подписали свою одежду. Я был в белой футболке и
четко помню, как спросил, не получу ли я люлей от мамы за то, что он ее подпишет. В тот момент народ
начал замечать происходящее и собираться вокруг, и охране пришлось помочь вернуться Клиффу за
ограждения.
Концерт был просто улетным. Трэш-метал сцена была свежей и волнительной, появлялось множество
новых убойных песен. Само собой, Metallica, только начали подниматься, и это очень круто. Они были
андерграундом, но собирали с аншлагом такие площадки, как Skedsmohallen вместимостью в пять тысяч.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Единственное, что меня волновало, так это когда придет в норму мое запястье. У
меня никогда не было сомнений, что я снова смогу играть на гитаре. У меня всегда была мысль, что “Я
буду играть несмотря ни на что. Ничто не помешает мне играть на гитаре”. Мне становилось все более и
более неуютно в роли просто фронтмена, поэтому я кропотливо работал над тем, чтобы вернуть свое
запястье в форму. Само собой, у меня на руке был гипс, но я как можно чаще брал в руки гитару в номерах
отелей или в автобусе, где угодно – я просто старался вернуть мышцы в форму, чтобы снова играть.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Мне было хреново, когда мы добрались до Стокгольма. Мне уже было дерьмово
некоторое время, и в тот день, 26 сентября, я сказал Бобби Шнайдеру: “Пора с этим завязывать и
возвращаться домой”. Фактически я вставил свой совет, не столько из-за давления от того, что я
одновременно играл в группе и одновременно был техником, но и так как я был диабетиком, и на мне
стала сказываться тяжелая нагрузка.
Бобби сказал: “Конечно, нет проблем. Дашь мне неделю, чтобы я подыскал кого-то другого?” Я сказал, что
не вопрос, и тут в разговор вмешался Джеймс и сказал: “Я смогу сегодня сыграть на гитаре”. А мы такие:
“Чего?” Я к тому, что у него до сих рука была в гипсе. А он: “Да, чувак. Я все сделаю”. И я это очень ценю,
потому что я чувствовал сильную усталость. Не знаю, что ему говорили врачи. С медицинской точки зрения
не думаю, что он был готов, потому что его рука до сих пор была в гипсе, но он был непреклонен.

ЭДРИАН ФИНН: Джеймс сказал: “В топку все. Вытащите мою руку из этого гипса” или “разрежьте этот
долбаный гипс”, что-то в таком ключе. Я к тому, что Джеймс такой человек. Если уж он принял решение,
то так тому и быть. Он ему следует.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Я просто хотел вернуть старого себя, иметь возможность снова играть на гитаре и
чтобы группа заиграла в полную силу. Это было важно. Время пришло. Я был готов. Может с физической
точки зрения не особо, но с психологической я решил: “Окей, погнали”.

ЙОРГЕН БЬОРК (фэн, Аннберг, Швеция): Фэны распевали “Seek and Destroy”, стоя в очереди. Они просто
орали: “Scanning the scene in the city tonight!” Перед тем концертом был большой восторг.

ЧАРЛИ БЕНАНТЕ: Площадка в Solnahallen была клевой. Вообще-то это был не стадион, но довольно
крупный зал. Представьте себе самую большую баскетбольную площадку из тех, что вы видели, а теперь
представьте, что их две. Вот каким был этот зал.

ЭДРИАН ФИНН: Стокгольм был немного в стороне от большой дороги, когда группы гастролировали по
Европе. Обычно группы не забирались так далеко на север, потому что затраты, связанные с поездкой туда,
были достаточно высоки, и поэтому в толпе был большой восторг. Насколько я помню, это был аншлаг. Три
или четыре тысячи человек.
ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Мы вышли на сцену, и я просто как с цепи сорвался. Я очень хотел снова играть на
гитаре. Мы должны играть агрессивно, быстро и жестко, поэтому было здорово иметь возможность снова
это делать, понимаешь? Все шло как по маслу.

КЕРК ХЭММЕТТ: Мы боялись, что Джеймс возможно никогда не сможет снова играть на гитаре. И поэтому,
когда он снял гипс и так хорошо играл, мы были очень, очень счастливы. Мы испытали огромное
облегчение.

ДЖЕЙМС ХЭТФИЛД: Тем вечером мы играли еще быстрее. В том зале была такая мощная атмосфера,
потрясающая энергетика. Не только от меня, но и вообще от всех. Группы. Фэнов. Техников. Мы работали
на полную, типа: “Все будет хорошо”. Ну там: “Полный вперед!”

ЭДРИАН ФИНН: На том концерте освободилось много накопившейся энергии. Это было что-то типа:
“Metallica вернулись!” Все просто стояли на головах.

КЕРК ХЭММЕТТ: Я посмотрел на Джеймса с его белой Flying V и подумал: “Молодец, мужик. Мы
преодолели еще одну преграду”. В нашей карьере было полно преград, так что я прекрасно себя
чувствовал. Мы были в восторге.

ДЖОН МАРШАЛЛ: Для меня лично концерт в Стокгольме стал большим облегчением, потому что я хотел
быть только техником. Прошла тяжесть от выступлений. Все вернулось в норму, и это был один из лучших
концертов, которые они давали за долгое время. У них было три или четыре выступления на бис. Фэны
хотели все больше и больше.

ЭЛИЭЛЬ ХАСТ (фэн, Калмар, Швеция): “Blitzkrieg” стал последней песней, последним выходом на бис.
Группа провела на сцене еще пять минут, после завершения концерта, благодаря фэнам.

ЙОРГЕН БЬОРК: Джеймс аплодировал публике. Он пил пиво и поливал им первый ряд. Он выглядел очень
счастливым, все они. Реакция публики была офигенной.

ХЬЯЛМАР ВЕЙЛИН (фэн, Санбайберг, Швеция): Когда группа покинула сцену, Клифф подошел к
микрофону и заорал: “Парни, вы лучшие!” Он поднял кулак, и весь зал встал на уши.

КЕРК ХЭММЕТТ: После концерта мы тусовались у площадки, зависали с фэнами, раздавали автографы.
Нам уже нужно было уезжать, но фэны не хотели нас отпускать.
Помню, как мы вчетвером садились в автобус и смотрели на подростков. Они кишели вокруг автобуса и
подпрыгивали, чтобы заглянуть в окна. Клифф сказал: “Посмотри на них. Они как зомби. Наши слушатели
это кучка гребаных зомби! И мне это нравится!” Это были его слова, когда автобус стал выезжать с
парковки.

ЛАРС УЛЬРИХ: В Стокгольме был прекрасный концерт. Естественно, мы чувствовали облегчение, что
Джеймс снова играл на гитаре, и мы с нетерпением ждали поездки в Данию, мечтали как развернемся на
всю мощь в Германии, Голландии, Бельгии и Франции. Это было прекрасное выступление, и в автобусе
царил радостный настрой. Он не было чересчур торжественным. Никто не остался, чтобы тусить до утра
или что-то в этом духе. У нас был долгий путь в Данию, и все были вымотаны. Было много интервью, куча
всего.
Мы с Клиффом были единственными, кто не спал. Мы играли в карты за небольшим столиком ближе к
середине автобуса, просто мы оба наслаждались компанией друг друга. Это было прикольно. Мы
определенно немного отдалились друг от друга в 1986-ом, поэтому это была некая личная связь, которую
мы не испытывали какое-то время, понимаешь? Это было чувство наполненности, чувство преданности. Не
думаю, что это было что-то чересчур глубокое. Просто повторное подтверждение наших достижений. Два
парня завершают свой день и знакомятся заново после некоторого отдаления. Мы говорили о концерте,
говорили о том дне. Говорили об изменениях в сетлисте, о тех вещах, которые были уместны и были
связаны с тем днем.
Думаю, что мне всегда было комфортнее тусить с парнями с глазу на глаз. В те годы все было более
искренним. Самый честный диалог, или самый чистый диалог, или самый прямолинейный диалог обычно
происходил между двумя парнями. Чем больше люди говорили или чем больше народу участвовало в этом
разговоре, тем глупее все становилось, или оживленнее или более контролируемым. Шесть или семь
человек сидели и болтали, у разговора была конкретная фишка или одна четкая динамика, но когда
оставались, скажем, я и Клифф, тогда мы необязательно сидели и несли всякую хрень. Это был более
искренний разговор, и в тот вечер между нами двумя был такой расслабленный прямолинейный разговор.
Это был первый раз за долгое время, когда мы просто сидели и болтали по душам. Это был легкий,
спокойный и искренний разговор. Так было всегда, когда мы собирались – он и я. Это одно из моих самых
теплых воспоминаний.
 ПОСЛЕСЛОВИЕ
Так уж распорядилась судьба, что “Master of Puppets” стала последней пластинкой Клиффа с
Джеймсом, Ларсом и Керком. 27 сентября 1986г. в 3:30 утра нам с Джен, моей женой, позвонил Питер
Менш из Q Prime, управляющей компании Metallica. Я до сих пор слышу его голос так, словно это было
вчера: “Мистер и миссис Бертоны, случилось нечто ужасное”.
Большое горе и глубокая печаль, которые возникли вследствие этих новостей ощутили семья
Бертонов, группа, их друзья и фэны со всего мира. Мы получили тысячи писем от поклонников Metallica.
Они писали о том, что для них значил Клифф и как он лично повлиял на их жизнь посредством своей
музыки. Джен старалась отвечать на каждое письмо, что помогло ей справиться с болью.
На мой взгляд, главное чествовать жизнь Клиффа, а не упиваться горем. Группа сделала меня
частью семьи Metallica. Я постарался посетить как можно больше их концертов и мероприятий.
Прокладывая себе путь в толпе, я ловлю множество любопытных взглядов от людей, которые недоумевают,
что забыл 91-летний старик на хэви-метал концерте. Я поражен, что даже спустя столько лет у Клиффа
полно поклонников. Больше всего мне нравится встречаться и говорить с людьми всех возрастов.
Некоторые подростки родились уже после ухода Клиффа.
Чаще всего я слышу: “Ваш сын – это главная причина, по которой я играю на басу”. Некоторые
показывают мне татушки с изображением Клиффа на своих спинах, руках и ногах. Они делятся историями о
том, как музыка Metallica спасла их жизнь от разрушения. Я пришел к осознанию, что я их связь с
Клиффом. Мне искренне интересно узнать их имена и откуда они родом. Я слушаю их истории,
фотографируюсь и подписываю автографы. На моем месте Клифф поступил бы точно так же.
Он был искренним. Что вижу, то и пою. Свой в доску чувак. Простой парень, который жил в своем
собственном ритме. Любовь Клиффа к бас-гитаре очевидна на пластинке “Master of Puppets”. Сочиняя
“Orion”, он зашел в комнату и сказал: “Мам, пап, я хочу показать вам кое-что, над чем я сейчас работаю”.
И он сыграл очень красивый мелодичный фрагмент. У него была явная любовь к классической музыке, и
мы всегда советовали ему привносить немного меланхолии в свою музыку. Остальные участники группы
похоже были открыты к его музыкальным способностям, и вместе они выпустили чертовски крутую
пластинку!
Спустя тридцать три года связи с Metallica, во время их выступлений у меня на лице играет
широчайшая улыбка. Я чувствую себя так, словно наблюдаю за выступлением членов одной большой
семьи. Спустя годы их музыкальное представление стало только лучше. Переход от крошечной сцены клуба
Stone к огромной технологически сложной сцене дается лишь немногим группам. Клифф всегда говорил,
что требуется немало удачи для создания успешной группы. Возможно, это и так, но у тебя также должна
быть и страсть. Когда я сижу с Большим Миком в звуковой комнате и наблюдаю за их выступлением, я вижу
это своими глазами. Группа парней изливают свою душу ради семейства Metallica. Может, Клифф и не
стоит на этой сцене, но его музыка там точно присутствует. На любом концерте в сетлист входит
множество песен, к созданию которых Клифф приложил свою руку. Это доказывает, что Metallica – это
группа, которая существует уже много лет и в ближайшее время никуда не собирается уходить.
Как говаривал Клифф: “И это офигенно”.

РЭЙ БЕРТОН