афизи ка и поэт

ш пея 1Платоно]
 РО СС И Й С К А Я АКАДЕМ ИЯ НАУК
И Н С Т И Т У Т М И Р О В О Й Л И Т Е Р А Т У Р Ы и м . А .М . Г О Р Ь К О Г О

Светлана Семенова

ЮРОДСТВО ПРОПОВЕДИ
Метафизика и поэтика
Андрея Платонова

М ОСКВА
2020
УДК 821.161.1.0 (092)
ББК 83.3 (2 Рос-Рус) 6
С 30

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Российского фонда фундаментальных исследований
по проекту № 19-112-00287, не подлежит продаже

РФФИ

Составление и предисловие
А.Г. Гачевой

Рецензенты
Доктор филологических наук Д.С. Московская
Кандидат филологических наук Е.А. Папкова
Семенова С.Г.
С 30 Юродство проповеди: М етафизика и поэтика Андрея Платонова /
С.Г. Семенова; сост., предисл. А.Г. Гачевой. М.: ИМЛИ РАН, 2020. — 624 с.
DOI: 10.22455/978-5-9208-0606-2
ISBN 978-5-9208-0606-2
Книга известного российского литературоведа и философа Светланы Григорьев­
ны Семеновой (1941-2014), посвящена Андрею Платонову, самому метафизическому
писателю XX века. Исследование охватывает основной корпус его прозы и драматур­
гии — от повестей «Епифанские шлюзы», «Эфирный тракт», «Ювенильное море» до
романов «Чевенгур» и «Счастливая Москва», от рассказов 1920-х годов до военной
прозы, от пьесы «Шарманка» до гротескно-сатирической мистерии «Ноев ковчег».
С.Г. Семенова опирается на выработанную ею методологию изучения литературы как
образно-художественной формы философского освоения реальности, где метафизи­
ка неразрывна с поэтикой. Она рассматривает «идею жизни» Платонова, фундамен­
тальные константы его миропонимания (смерть, родственность, память, эрос, тело,
вещество существования и др.), вникая в глубинные пласты текста, в сюжеты, образы,
мотивы, стиль, в ряд уникальных черт и деталей художественного мира писателя.
Во второй части книги печатаются две статьи С.Г. Семеновой, представляю­
щие собой разнесенные во времени попытки описать «однообразные» и «посто­
янные» идеалы Платонова, дать философский абрис его творчества.
В финальной части издания — интервью С.Г. Семеновой и подборка дневни­
ковых фрагментов, демонстрирующих, как в жизни одного из ведущих россий­
ских платоноведов и одновременно исследователей и публикаторов наследия
Н.Ф. Федорова развиваются бок о бок платоновская «идея жизни» и федоровская
тема «воскрешения», восстановления всечеловеческого родства.
Книга адресована филологам и философам, преподавателям и студентам, всем
интересующимся историей отечественной культуры.

© С.Г. Семенова, наследники, 2020

© А.Г. Гачева, составление, предисловие, 2020
ISBN 978-5-9208-0606-2 © ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, 2020
 О СВЕТЛАНЕ СЕМЕНОВОЙ И ЭТОЙ КНИГЕ

Когда-то Д.С. Мережковский посвятил одну из своих книг «великим пи­

сателям разных эпох и народов», «вечным спутникам» рода людского: по-но­
вому раскрываются они каждому поколению, «время их не уничтожает, а об­
новляет: каждый новый век дает им как бы новое тело, новую душу, по образу
и подобию своему»1. «Они живут, идут за нами, как будто провожают нас к
таинственной цели; они продолжают любить и страдать в наших сердцах как
часть нашей собственной души, вечно изменяясь, вечно сохраняя кровную
связь с человеческим духом. Для каждого народа они — родные, для каждого
времени — современники, и даже более — предвестники будущего»2.
Подобно вечным спутникам человечества, существуют свои вечные
спутники для всякого человека, приходящего в мир, — тем более для ис­
следователя и мыслителя такого масштаба, каким была Светлана Григорь­
евна Семенова (1941-2014). Филолог и философ, ведущий исследователь
отечественной мысли и литературы в их переплетениях и взаимовлияниях,
французского экзистенциализма и русской религиозной философии, твор­
чества Н.Ф. Федорова, В.И. Вернадского, П. Тейяра де Шардена, традиции
ноосферной, космической мысли, отразившейся разными смысловыми
гранями в художественных явлениях XX века, она выбрала своими собра­
тьями в мысли и духе Николая Федорова и Андрея Платонова. Первый был
для нее вершинной фигурой русской философии в ее взыскании Абсолюта,
не трансцендентного миру, а преображающего его изнутри, в ее чаянии все­
единства, преодолевающего смерть и рознь. Второй — вершиной русской
литературы как духовной сестры русской мысли, выражавшей в себе то же
взыскание родства, стремление к полноте блага и совершенства.
«Какой родной до невозможности человек!» — так детски-открыто, сов­
сем «по-платоновски» обозначила Светлана Семенова в далеком 1975 году
ощущение от своей духовной встречи с автором «Эфирного тракта», «Кот­
лована», «Чевенгура», «Реки Потудань», детских рассказов3. Соприкоснув­
шись с текстами Платонова, она сразу почувствовала в них ту сокровен­
ную, главную ноту, которую слышала в Федорове и ощущала в себе: тоску
мучающегося горячего сердца, не смиряющегося со смертью, с утратами,
чающего полноты родства и полноты действия, того «радостию друг друга
обымем, рцем: “братие!”», которое звучит в Пасхальном каноне и нудит к
своему воплощению во всей полноте мира, природы, истории.
3
 А.Г. Гачева

Идя рука об руку с Федоровым и Платоновым, погружаясь в духовное

поле идей и смыслов федоровской «Философии общего дела», в простран­
ство платоновской художественной метафизики, Светлана Семенова
обретала собственный философский голос. Мыслитель, литературовед,
культуролог Георгий Гачев, союз с которым — одна из примечательных
вешек на карте «некалендарного» двадцатого века, называл ее книги явле­
нием Женского Логоса.
Светлана Григорьевна Семенова своими статьями о сокровенной «идее
жизни» писателя, о фундаментальных константах его художественного
мира (смерти, родственности, памяти, эросе) заложила основу философ­
ского платоноведения. Представленные ею исследования поэтики писате­
ля в неразрывности с его метафизикой с одной стороны, а с другой — та
масштабная исследовательская, эдиционная, комментаторская работа,
связанная с изданием первого научного собрания сочинений Платонова и
трудов-спутников к ним, с изучением его творческой биографии, литера­
турного и социокультурного контекста творчества, которая на протяже­
нии почти трех десятилетий ведется Платоновской группой ИМЛИ под
руководством чл.-корр. РАН Н.В. Корниенко4, органически дополняют
друг друга, образуя лицо платоноведческой школы ИМЛИ РАН.

Выпускница романо-германского отделения филологического факуль­

тета МГУ, Светлана Семенова начинала как историк зарубежной литера­
туры. Первые работы были посвящены становлению жанра философско­
го романа, который она рассматривала на материале прозы французских
просветителей Ш. Монтескье, Вольтера, Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро5 и экзи­
стенциалистов Ж.-П. Сартра и А. Камю6. Культурные явления, отделенные
друг от друга на шкале эмпирического времени двумя столетиями, сопряга­
лись в поле взаимодействия философии и литературы. А их творцы, столь
несхожие своими картинами мира (рационализм, детерминизм, оптимизм
у просветителей — релятивизм, индетерминизм, пессимизм у экзистенци­
алистов), в равной степени прибегали «к художественному воплощению
своих философских идей»7, к роману и драме. С.Г. Семенова писала о «гло­
бальной оптике “остранения”», свойственной и деятелям французского
Просвещения, и экзистенциальным философам и позволяющей им «ради­
кально изменить ракурс взгляда на действительность»8. Она рассматривала
структуру образа философского героя, выявляя в нем черты героя-идеоло-
га, демонстрировала связь философского романа с традицией описательно­
моралистической прозы XVII-XVIII веков, образцы которой представляют

4
 О Светлане Семеновой и этой книге

собой художественно-философское единство: этические взгляды излага­

ются здесь не риторически и «педантически системно», а «насыщают» сами
«художественные формы»9.
Миропонимание писателя постигалось С.Г. Семеновой через анализ
поэтики, через уяснение особенностей оформления мысли в художест­
венном тексте, где та никогда не звучит прямо, «в лоб», но уходит в под­
текст и подспуд, в композицию, в сложную мозаику образов, сюжетных
линий, мотивов, в монологи и диалоги персонажей, определяет тип героя,
влияет на авторский стиль. Ей важно было понять, как в философском
романе сцеплены и взаимообуславливают друг друга идея и форма, как
первая порождает вторую и в свою очередь воплощается в ней.
Спустя более 15 лет в книге «Преодоление трагедии: “вечные вопро­
сы в литературе”» (М., 1989), куда войдет и раздел, посвященный «“Про­
клятым вопросам” французского экзистенциализма», Светлана Семенова
отметит присущее представителям этого течения стремление постигать
метафизические проблемы «чувством, “эстетическим разумом”», недаром
и своими учителями считали они «не философов, а именно художников,
романистов», таких как Толстой, Достоевский, Мелвилл, Фолкнер, Маль-
ро, т/ х и др. ю
Кафка
Интерес к явлениям литературы, которые находятся на стыке худо­
жественного и философского дискурса, определялся далеко не только
эстетическими предпочтениями Светланы Семеновой. Эти явления при­
влекали открытостью вечным вопросам человеческого бытия: «о смысле
существования, о начале и конце, о времени и вечности, об отношении
духа и материи, человека и космоса, о природе самого человека, о судьбе
и свободе, о культуре, о Боге...»11 А уже данные вопросы, в свою очередь,
заострялись для исследовательницы в один главный вопрос — о смерти
и бессмертии, «об онтологическом пределе нашей жизни, ее трагической
отграненности»12. Интерес к ним шел из самой глубины ее личности, из
внутреннего, духовно-душевного склада. По собственному признанию
Светланы Семеновой, с детства она была «ранена смертью». Поэтому так
близка была ей тоска французских экзистенциалистов, их невозможность
комфортно «устраиваться» в мире, где правит бал смерть, отрицание ко­
мильфотного существования. Но поэтому же в конечном итоге она, ис­
следовав поставленную экзистенциализмом «проблему абсурдного ми­
роощущения», не продолжила занятия этим течением, поставившим со
всей силой вопрос о трагедии существования, но не давшим иного выхода
из нее, кроме экзистенциального бунта или героического стояния перед
лицом смертной реальности. Она искала не просто обнажения трагедии,
но ее преодоления, причем преодоления радикального. И этот поиск,

5
 А.Г. Гачева

в конечном итоге, вывел ее к русской философии и литературе, к огром­

ному религиозно-художественному материку, контуры которого в эпоху
1970-х годов были видимы лишь отчасти, ибо огромный пласт текстов
и материалов еще находился под спудом либо был отодвинут на перифе­
рию исторического движения марксистской идеологией.
Недостаточность ответов, которую давали ее любимые французские
авторы, Светлана Семенова ощутила еще в период работы над диссерта­
цией. А к неудовлетворенности аксиологическим горизонтом философии
экзистенциализма присоединился все чаще охватывавший молодую ис­
следовательницу стыд за то, что, отдавая силы и время жизни изучению
зарубежной литературно-философской традиции, она пренебрегает сво­
ей, национальной, не знает и не охватывает ее мыслью и словом. И в 1972
году, как раз тогда, когда наконец начали выходить в печать — пока еще
в форме статей — плоды ее аналитической работы над феноменом фило­
софского романа и его экзистенциалистской проекцией, она решительно
поменяла научный курс, сделав волевой выбор в пользу русской культуры,
воздвигая «течение встречное», усиливаясь, несмотря на идеологический
прессинг, восстановлять распавшуюся связь времен, обращая своих со­
отечественников к духовному наследию дореволюционной эпохи, к звуча­
нию «вечных вопросов» существования на русской почве и к тем ответам,
которые были на них даны отечественными писателями и мыслителями.
А потом произошла встреча с философией Н.Ф. Федорова, «загадочно­
го мыслителя», «Московского Сократа», как называли его современники,
определившая всю дальнейшую жизнь Светланы Семеновой. Именно ее
подвижническому, вдохновенному труду обязаны мы пробуждением ин­
тереса к творчеству самой пророческой и дерзновенной фигуры русской
мысли, философа, который, по словам С.Н. Булгакова, поистине «упредил
свое время».
Еще занимаясь творчеством французских энциклопедистов и экзистен­
циальных мыслителей, явивших в пространстве европейской культуры
своего рода тезис и антитезис, отношения contra (апология Просвещения
сокрушалась идеей Абсурда13), Светлана Семенова указывала на общий
ракурс, на один угол зрения, под которым те и другие рассматривают ре­
альность. И энциклопедистов, и экзистенциалистов, подчеркивала она,
волнуют не столько онтологические и гносеологические проблемы, сколько
антропологические и этические: проблемы поведения человека, его само-
стояния в мире, будь то утвержденный на камени разума мир французских
энциклопедистов или абсурдный, находящийся под дамокловым мечом
смерти мир Камю и Сартра. Когда же исследовательница обратилась к рус­
ской философии и литературе, она увидела, что отечественные писатели

6
 О Светлане Семеновой и этой книге

и мыслители смотрят на мир под тем же мировоззренческим и духовным

углом: не онтология и гносеология, но антропология, этика, философия
истории — вот что здесь выдвигается на первый план. Но — в отличие
от французских просветителей и экзистенциалистов — они применяют
к этическим понятиям иной масштаб, ориентируясь на то, что философ
Н.А. Сетницкий назовет «конечным», «целостным» идеалом14: идеал «но­
вого неба и новой земли», но не потусторонний, входящий в мир в резуль­
тате катастрофического обрыва истории, а воплощающийся в реальность
благодаря преображающей «работе спасения», в которую, в представлении
Н.Ф. Федорова и В.С. Соловьева, Н.А. Бердяева и С.Н. Булгакова, могут
включиться все.
Драма идей далеко не всегда разворачивается последовательно хроно­
логически. Н.Ф. Федоров и связанная с ним традиция активного, творче­
ского христианства, включающего в объем религиозного задания человеку
не только спасение души, но и труд воскрешения, возвращения всех когда-
либо живших, предстали в работах Семеновой как третий, синтетический
вариант развития, снимающий противоречие между «тезисом» и «антите­
зисом», между просветительской «верой в земное счастье человека, в воз­
можность гармоничного социального устройства»15, которая утопична при
существовании смерти, и экзистенциалистским разрушением этой веры
перед лицом злого «ничто», каждую минуту грозящего жизни. Преодоле­
вая ограниченность и некоторую упрощенность взгляда просветителей на
человека, Федоров и «русская религиозная мысль», по убеждению Семе­
новой, расширяют возможности разума, вводя его в лоно веры, а с другой
стороны — выводят из ситуации заброшенности человека в мир, противо­
поставляя фатальному одиночеству индивида идеал всеединства, общества
«по типу Троицы».
Эти идеи, открывающие выход человеческой надежде, С.Г. Семенова
развивала и в книгах о Федорове, и в публичных своих выступлениях.
Выступлениях пламенных и поражавших всех, кто слышал ее, застав­
лявших не шелохнувшись сидеть в битком набитых залах два, а то и три
и даже четыре часа. Вечера памяти Федорова, где участвовала Светла­
на Семенова, ее лекции о «Философии общего дела» собирали в 1970­
1980-е годы сотни людей: пришедшие стояли в проходах, сидели на полу,
висели на окнах — так велика была жажда воды живой, подлинного
и глубокого слова, целостного, всеспасающего идеала.
Трудно представить сейчас, какими болезненными и жесткими терни­
ями была усеяна дорога в печать статей о Федорове и первых публикаций
его неизданного наследия. Ради того, чтобы продвигать это наследие в его
многоликих, многоаспектных связях и влияниях на литературу, философию,

7
 А.Г. Гачева

историю, Светлана Семенова сделала еще один крутой вираж. В 1978 году
она оставила Литературный институт, где заведовала кафедрой иностранных
языков, ушла со службы, отнимавшей время и силы, чтобы отдать себя глав­
ному — вынести в мир федоровскую «Философию общего дела», появлением
которой, по мысли А.Л. Волынского, «оправдано тысячелетнее существова­
ние России»16 и в которой она сама видела квинтэссенцию Русского Логоса,
средоточие русской идеи как идеи, по выражению Достоевского, «всечелове­
ческой и всемирной». И не один федоровский голос здесь зазвучал для нее,
а целый хор голосов — предшественников и духовных собратьев мыслителя,
пересекавшихся с ним очно или заочно, как Л. Толстой и Ф. Достоевский,
или испытавших его влияние в XX веке, как В. Маяковский, В. Хлебников,
Н. Клюев, М. Пришвин, Н. Заболоцкий и, конечно, А. Платонов.
Каждая работа о Федорове, которую удавалось продвинуть в печать,
проходила с огромным трудом. Борьба за публикацию порою растягива­
лась на несколько лет. Первой ласточкой стала опубликованная в сбор­
нике «Контекст-1975» подготовленная С.Г. Семеновой реконструкция
статьи Федорова «“Фауст” Гёте и народная поэма о Фаусте»17. И сразу же
рядом с собственно философской тематикой здесь появилась тема лите­
ратуры, выдвинутая Н.Ф. Федоровым концепция проективной критики,
не только анализирующей, но «доращивающей» замысел писателя, пре­
творяющей авторскую идею в свете «конечного идеала». В 1977 году поя­
вилась объемная статья Светланы Семеновой «Николай Федорович Федо­
ров (Жизнь и учение)» в альманахе «Прометей», ставшая хрестоматийной
и открывшая нашим современникам личность и мир идей «Московско­
го Сократа». Здесь конспективно, но от этого не менее убедительно были
обозначены линии связи Федорова с Л.Н. Толстым, Ф.М. Достоевским,
В.С. Соловьевым, прозвучали имена В.Я. Брюсова и Н.А. Заболоцкого.
И в том же году в книгу о Федорове, над которой С.Г. Семенова начала ра­
ботать с самых первых месяцев знакомства с его идеями, она решила «сде­
лать литературный pendant»18. В результате новая версия книги, сданная
в 1979 году в издательство «Современник», обрела название «На пороге гря­
дущего. Н.Ф. Федоров. Судьба его идей в русской и советской литературе»
и более половины объема ее текста было посвящено влиянию Федорова на
русских писателей и поэтов, от уже упомянутых в альманахе «Прометей»
Достоевского и Толстого до Брюсова, Маяковского, Горького, Пришвина
и, конечно, Андрея Платонова, «идея жизни» которого питалась федоров­
ской темой воскрешения, восстановления всечеловеческого родства.
Фактически Светлана Семенова предпринимает попытку написать свою
философию русской литературы, прочтя и прокомментировав ее «sub specie
отношения к смерти», стремясь понять истоки рождения «Философии обще­

8
 О Светлане Семеновой и этой книге

го дела», «вытянуть именно ту линию, которая ведет к Федорову»19. Вывести

из этого в печать удавалось немногое, в основном в провинциальных изда­
ниях20, к тому же зачастую в редуцированном, сокращенном, оскопленном
редакторским вмешательством виде, но даже просочившегося было доста­
точно, чтобы обозначить целый ряд больших тем, связанных с философской
составляющей русской литературы, с сокровенной ее метафизикой, с тем, что
сама Светлана Григорьевна вскоре назовет «оправданием России».
В этом исследовании русской литературы как одного из проявлений
национальной метафизики фигура Андрея Платонова занимала цент­
ральное место. Еще в 1976 году Светлана Григорьевна написала большую
работу «“В усилии к будущему времени...” (Философия Андрея Плато­
нова)». Спустя год к этому первому очерку платоновской «идеи жизни»
присоединила вторую створку — разбор «Чевенгура», понимая: эти две
главы — уже заявка на книгу.
Увы, все усилия продвинуть в центральную печать первую статью о
Платонове успехом не увенчались. Лишь на периферии — в журнале
«Литературная Грузия» — и болгарском журнале «Литературна мисъл»
удалось выпустить урезанные ее версии. Что касается статьи о романе
«Чевенгур», вышедшем лишь за пределами СССР, ее публикация была за­
ведомо исключена.
В максимально возможном объеме С.Г. Семенова включила текст пер­
вой статьи почти под идентичным названием «“В усилии к будущему вре­
мени”. Андрей Платонов» в книгу «На пороге грядущего. Н.Ф. Федоров.
Судьба его идей в русской и советской литературе». Однако судьба книги
оказалась плачевной. Издательство «Современник» всячески тормозило
ее: то требовало предисловия от космонавта, то посылало текст на допол­
нительное рецензирование, то максимально затягивало работу над ней.
В 1982 году в издательстве «Мысль» в серии «Философское наследие»
появилось подготовленное Семеновой издание избранных сочинений Фе­
дорова. Невероятно, но факт: том вышел практически без купюр и в нем
слово «Бог» и все производные от этого слова были напечатаны с большой
буквы — а ведь в советских изданиях это было немыслимо. Что уж говорить
о самом содержании тома! Идеал активного христианства, преображающе­
го жизнь и историю. Замена «вопроса о богатстве и бедности» «вопросом
о смерти и жизни». Призыв к соединению верующих и неверующих, ученых
и неученых в общем деле преодоления смерти, «возвращения жизни тем, от
коих ее получил». Разумеется, последовали самые жесткие санкции. Была
изъята часть тиража, появились разгромные статьи в периодике. Тут-то
«Современник» и вовсе отказался от книги «На пороге грядущего», которая
была уже почти на пороге издания — даже оформление было целиком под­

9
 А.Г. Гачева

готовлено. На несколько лет автору практически был закрыт ход в печать,

а то, что туда попадало, проходило с невероятным трудом.
Потом пришла перестройка, первые годы которой ознаменовались
всплеском внимания и интереса к русской духовной культуре, широкими
исследованиями и публикациями отечественного философского наследия,
возвращением произведений, вытолкнутых бдительной цензурой из офи­
циального потока литературы или изначально писавшихся в стол. И статьи
Светланы Семеновой о русской философии и литературе наконец заняли
подобающее им место на страницах столичных толстых журналов. Каждая
ее публикация становилась событием, будь то статья «Мастеровые иде­
ала» о философских мотивах советской поэзии конца 1910-1920-х годов
(Октябрь. 1987. № 11), работа «Семья идей» — об активно-эволюционных,
ноосферных идеях В.И. Вернадского в контексте русского космизма (Знамя.
1988. № 3), появившаяся в «Новом мире» статья «“Всю ночь читал я Твой
Завет...” Образ Христа в современном романе» (1989. № 11) или философ­
ский этюд «Диагнозы и пророчества. О сборниках “Вехи” и “Из глубины”»
(Литературная газета. 1991. 1 мая. № 17).
С 1988 года начинают выходить и ее работы об Андрее Платонове21. То,
что было написано «в стол» и с усилиями, по большей части бесплодны­
ми, пробивалось в печать в советские годы, а если чудом достигало стан­
ка, то корежилось бдительной рукой редакторов-цензоров, наконец ста­
ло возможно полноценно вынести в мир. С.Г. Семенова делает несколько
версий статьи «“Идея жизни” Андрея Платонова», используя в качестве
прототекста работу «“В усилии к будущему времени...” (Философия Анд­
рея Платонова)», вводит в нее материал о вышедших наконец в советской
печати романах «Чевенгур» и «Котлован». Делает новые версии статьи
о «Чевенгуре», расширяя и дополняя написанное в конце 1970-х годов.
В каждой новой статье платоновский философский сюжет обретает новые
повороты, обогащается его смысловая палитра, разнообразится инстру­
ментовка. Обе створки работы о Платонове объединяются в книге «Прео­
доление трагедии. “Вечные вопросы” в литературе», вышедшей в 1989 году
в издательстве «Советский писатель». В главу «“В усилии к будущему вре­
мени. ” (Философия Андрея Платонова)» автор включает в доработан­
ном виде и одноименную статью, написанную еще во второй половине
1970-х годов, и статью о романе «Чевенгур» с дополнением о «Котловане».
Сдав в печать эту работу, С.Г. Семенова обращается к наследию Плато­
нова на новом витке, расширяя ракурс взгляда на «самого метафизическо­
го писателя XX века». Она открыто ставит «идею жизни» писателя в рели­
гиозно-философский контекст, во всей полноте и свободе вводя в орбиту
своих платоновских штудий наследие русских религиозных мыслителей

10
 О Светлане Семеновой и этой книге

конца XIX — начала XX века, и не только Н.Ф. Федорова, которому она

по-прежнему отводит центральное место в спектре философских влия­
ний на Андрея Платонова, но и В.С. Соловьева, С.Н. Булгакова, Н.А. Бер­
дяева, Б.П. Вышеславцева, А.К. Горского. Написанная уже к тому времени
главная философская книга Семеновой «Тайны Царствия Небесного»,
включившая в себя трактат-исследование «Метаморфоза пола», задает
путь погружения в «тайное тайных» Андрея Платонова, в сокровенное
ядро его метафизики, где сливаются «тайна смерти», «тайна пола», «тайна
воскресения» и «тайна родства», позволяя увидеть в творчестве писателя
один из художественных изводов «этики преображенного эроса».
Расширению взгляда на творческий материк Андрея Платонова спо­
собствовало и то, что в конце 1980-х — первой половине 1990-х годов уси­
лиями платоноведов, и особенно Н.В. Корниенко, этот материк, раньше
казавшийся айсбергом, начал выступать из темных вод забвения и не­
признания. В печати появились многие «задержанные» и незавершенные
тексты Платонова, и прежде всего роман «Счастливая Москва». Этому
роману С.Г. Семенова посвятила несколько статей, предложив опыт его
медленного, аналитического прочтения, смысловой реконструкции-ре­
ставрации.
В 1988 году С.Г. Семенова пришла на работу в Институт мировой ли­
тературы им. А.М. Горького, где главным направлением ее деятельности
стало изучение философских влияний на литературу XX века, исследо­
вание русской литературы как особой формы национального самосозна­
ния, своего рода синкретической, образно-художественной философии,
той сферы творчества, где, словно в живоносном родительском лоне, за­
вязывались и вызревали сюжеты русской религиозно-философской мыс­
ли конца XIX — начала XX века. Эти исследования были обобщены в се­
рии объемных статей и в двух главных книгах: «Русская поэзия и проза
1920-1930-х годов. Поэтика — Видение мира — Философия» (М., 2001)
и «Метафизика русской литературы» (В 2 т. М., 2004). Русская классика
(от Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Толстого, Достоевского до Клюева
и Есенина, Хлебникова и Маяковского, Заболоцкого и обериутов, Шоло­
хова и Леонова, Пришвина и Горького, Платонова и Пастернака, Набоко­
ва и Газданова...) ставилась здесь под софиты вечности, раскрывалось ее
пророческое слово миру и человеку.
О философичности русской словесности, о «рождении русской фило­
софии из духа русской литературы» первыми заговорили философы на­
чала XX века: С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Н.О. Лосский и др.
Однако для того, чтобы доказать этот тезис, им не хватало филологиче­
ского инструментария. При том, что буквально все они писали о литера­

11
 А.Г. Гачева

туре, их работы были религиозно-философской критикой par excellence.

Собственно филологических задач, относящихся к изучению литературы
не как духовно-этического феномена, а как вида искусства, религиозные
мыслители перед собой не ставили. При этом русская формальная школа,
напротив, ушла в противоположную крайность: обстоятельно и подроб­
но отвечая на вопрос «Как сделано?», она практически не интересовалась
вопросом о смысле и сущности сделанного, а порой была готова свести
художественный текст к чистой форме.
С.Г. Семенова синтезировала достижения религиозно-философской
критики, одаренной восчувствием целого, вниманием к содержательной
стороне художественного текста, и достижения формальной школы с ее
стремлением ответить на вопрос «Как?». Ее работа над произведением
начиналась с медленного, как она сама говорила, «черепашьего» чтения,
с вникания в композицию, систему образов, художественные детали. При
этом анализ не тонул в мелочах, теряя из виду смысл целого, он строил­
ся на балансе между частным и общим, на синтезе знания и интуиции.
Целое понималось из частей и в свою очередь наполняло их смыслом.
Филологический разбор, подчеркивала Светлана Семенова, должен вести
к пониманию общего строя художественной мысли писателя, но, с другой
стороны, без предзнания, без предугадывания этого общего строя, т. е. без
интуиции целого, окажется невозможным собрать и связать множество
мелких наблюдений в стройное и осмысленное единство.
Умение сопрягать содержание и форму, идею и текст, позволило Свет­
лане Григорьевне раскрыть метафизические грани творчества целого ряда
современных писателей, таких как В. Распутин, Ч. Айтматов, А. Ким. Ког­
да в 1987 году вышла ее книга о Валентине Распутине, писатель был удив­
лен, как смогла она, ни разу не встретившись с ним лично, так глубоко,
точно, сердечно вникнуть в художественный мир его прозы.
Вспоминая слова Георгия Гачева о «Женском Логосе» Светланы Се­
меновой, отметим, что ее философские работы были воплощением
«сердечной мысли», соединяющей интеллектуальное и эмоциональное,
примиряющей ум и сердце, а в подходе к литературе проявлялось родст­
венно-любовное, усыновляющее отношение. Она имманентно исследова­
ла художественный мир писателя, вникая в тайные завитки его мысли, в
настойчиво повторяющиеся мотивы и образы. Сердечное, бережное вни­
мание к личности другого, питавшееся убежденностью в том, что «каж­
дый человек лучше, чем он кажется» , проявлялось и в ее занятиях на­
следием русских классиков. А еще она убежденно стояла за всеобщность
спасения и находила опору своему чаянию апокатастасиса в литературе,
способной раскрыть изнутри душу самого жалкого, казалось бы, безна­

12
 О Светлане Семеновой и этой книге

дежно погибшего человека, самого закоренелого преступника и злодея,

учащей понимать, а значит, прощать.
Она не терпела клеветы и неправды, не смирялась с несправедливостью.
Так было и во время кампании, развязанной в конце 1990 — начале 2000-х го­
дов против Шолохова. Движимая желанием защитить от наветов писателя,
у которого отнимали авторство его главного и любимого детища, она напи­
сала книгу «Мир прозы Михаила Шолохова: от поэтики к миропониманию»
(М., 2005), где убедительно показала, насколько «Тихий Дон» тематически
и стилистически неразделен с «Донскими рассказами», «Поднятой целиной»,
«Они сражались за Родину», как проявляется в нем шолоховская философия
человека, народного бытия, природы, истории...
В литературоведческих штудиях С.Г. Семеновой в период ее работы в
ИМЛИ платоновские сюжеты нашли свое органическое продолжение и раз­
витие. В 1990-е годы в Отделе новейшей русской литературы обсуждалась
новая концепция Истории русской литературы 1920-1930-х годов, в кото­
рой подчеркивалась важность исследования философского и социокуль­
турного контекста русской поэзии, прозы, драматургии. Взяв на себя этот
раздел новой истории, работая над главой о мировоззренческих диапазонах
русской поэзии и прозы 1920-1930-х годов, над главами коллективной мо­
нографии «Философский контекст русской литературы 1920-1930-х годов»,
Светлана Григорьевна постоянно обращалась к фигуре Платонова, а для
своей монографии «Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика —
Видение мира — Философия» написала новый очерк его метафизики23.
Вниманию к Платонову способствовали и проходившие раз в три
года международные Платоновские конференции. С.Г. Семенова вместе с
Н.В. Корниенко была деятельным организатором двух первых конферен­
ций (1989, 1994), а на последующих неизменно выступала с докладами, вела
научные заседания, участвовала в серии сборников «“Страна философов”
Андрея Платонова: Проблемы творчества».
Платоновские конференции и их тематика сфокусировали внимание
С.Г. Семеновой на разработке специальных тем и сюжетов, связанных с
творчеством писателя. Она сделала статью о военных рассказах Плато­
нова, а конференция по «Чевенгуру» стала толчком к осмыслению этого
романа в «религиозно-философском контексте», к выявлению его глубин­
ного смыслового пласта, связанного с темой апокалиптики, проблемати­
кой христианского действия, чаянием апокатастасиса.
Работа Платоновской группы ИМЛИ, подготовленные ее участниками
комментированные публикации новых произведений, записных книжек,
писем, материалов к биографии Андрея Платонова стимулировали к рас­
ширению круга источников, к их новому осмыслению, введению в рели­

13
 А.Г. Гачева

гиозно-философский контекст, к «просвечиванию» публикуемых вещей

Платонова и населяющих их персонажей лучами «конечного идеала». Так
произошло с драматургическими текстами Андрея Платонова, его кино­
сценариями, трактовке которых была посвящена VII Платоновская кон­
ференция 2009 года. С.Г. Семенова, обратившись к драматургии писателя,
разбирает его главные тексты: «Шарманка», «14 Красных избушек», «Ноев
ковчег», «Голос отца» и др.
Корпус статей нарастал, фактически образуя главы будущей книги,
которой Светлана Семенова хотела дать говорящее заглавие «Юродство
проповеди». Это заглавие вовсе не было эпатажем. Высокое юродство, не
боящееся выставить против плоской правды мира сего свои «постоянные
и неизменные идеалы», бросать их «в горизонтально-привычно ориен­
тированную, нормальную аудиторию» , в высшей степени было свой­
ственно, с точки зрения С.Г. Семеновой, и А.П. Платонову, и ее главному
герою — философу воскрешения Н.Ф. Федорову, и ей самой. Как «дочь че­
ловеческая», преданно и любовно она служила идеям философа бессмер­
тия и воскрешения, по крупицам восстанавливала биографию, вводила
его идеи в контекст современности. В 1990 году вышла книга «Николай
Федоров. Творчество жизни» — обновленная, расширенная, дополненная
версия той, пошедшей под нож первой книги, представившая биографию,
учение, судьбу идей «загадочного мыслителя», и началась работа над пер­
вым «Собранием сочинений» Федорова, ставшим практически полным25.
А в 2004 году, когда отмечалось 175 лет со дня рождения философа всеоб­
щего дела, появилась книга «Философ будущего века — Николай Федоров»,
своего рода итог двадцатилетнего умного и сердечного вникания в новую,
высшую логику — родственности, «любви сынов к отцам», снимающую
антиномию индивидуализма — коллективизма, примиряющую личность
и общность в идеале соборности, в заповеди «Не для себя и не для других,
а со всеми и для всех». И во всех этих версиях книги звучало имя Платоно­
ва: Светлана Григорьевна показывала, как заданный Федоровым всеобщий
и главный вопрос — «о братстве и родстве, о причинах небратского, нерод­
ственного, т. е. немирного состояния мира, и о средствах к восстановлению
родства» — обретал художественное измерение в его текстах.
«Идея жизни» Федорова и Платонова была для нее больше чем фило­
софией — исповеданием веры, воздвигающей «течение встречное». И соб­
ственное слово миру, которое высекалось в публичных выступлениях,
философских текстах и дневниках Светланы Семеновой, было таким же
вестничеством и высоким юродством. Уже во второй половине 1970-х го­
дов, создав первые версии работ о Федорове и Платонове, она начала пи­
сать книгу «Тайны Царствия Небесного». На страницах этой книги с со­

14
 О Светлане Семеновой и этой книге

вершенно немыслимыми как для идеологического, так и для бескрылого

мещанского сознания главками: «Долгоживущий человек — путь к Эдему
бессмертия», «Автотрофность человека — искупление греха пожирания»,
«Воскрешение умерших и преображение», «Обнажение истины (рассим-
волизация мира)» — обретали голос главные темы русских христианских
мыслителей XIX-XX вв.: богочеловечества, деятельного, всеспасающего
христианства, оправдания истории, активно-творческой эсхатологии,
смысла любви... Разговор о вере и знании, о сущности зла и свободе воли,
о времени и вечности, о победе над смертью, о путях преображения мира
и человека шел здесь по самому высшему счету, с установкой на истину и
абсолют.
Долгие годы книга, перепечатанная на машинке и переплетенная
в малом количестве экземпляров, ходила по рукам. Издать ее Светла­
на Григорьевна смогла лишь в 1994 году. А годом ранее журнал «Лите­
ратурная учеба» открыл рубрику «Евангельская история», где из номера
в номер писатели, публицисты, философы и богословы размышляли над
Сюжетом сюжетов — земной жизнью Спасителя мира, и С.Г. Семенова
стала деятельной участницей этого дерзновенного проекта. Из ее статей,
которые читатели «Литературной учебы» вырезали и заботливо сшивали
в подборки, родилась книга «Глаголы вечной жизни: Евангельская исто­
рия и метафизика в последовательности Четвероевангелия» (М., 2000),
эпиграфом к которой могли бы стать слова свт. Василия Великого: «Бог
вочеловечился, чтобы мы обожились». Пришествие в мир Спасителя
мира, Его Благая весть о Царствии Божием, евангельское задание челове­
честву «быть совершенными, как совершен Отец ваш Небесный» — обо
всем этом Светлана Семенова писала, опираясь как на экзегетическую
традицию учителей и Отцов Церкви, так и на русскую религиозно-фило­
софскую мысль, которую по ее вкладу в богословие, в усвоение и раскры­
тие Откровения ставила вровень с патристикой. Она стремилась донести
жизнетворческие смыслы Евангелия до своих современников, до тех, кто,
подобно героям Достоевского, не успокаивается на «пищеварительной
философии», но вопрошает: «Возможно ли серьезно и вправду веровать?»
Для эпохи, в которую писалась книга о евангельской истории и мета­
физике, это был совсем не праздный вопрос. Дневники С.Г. Семеновой
фиксируют крутой вираж времени, вмиг растерявшего высокие идеи и
идеалы и все больше в рыночном угаре и азарте склонявшегося к формуле
подпольного человека: «Свету провалиться, а мне чтоб чай всегда пить!»
Если в 1970-1980-е годы налицо был жесткий идеологический прессинг, то
в 1990-е ему на смену пришла ценностная девальвация. «Плюхнулись в от­
носительность» — такой стяженной, почти платоновской фразой, стыку­

15
 А.Г. Гачева

ющей высокое и площадное, обозначила Светлана Семенова кризис целей

и ценностей, пришедший в Россию в начале 1990-х вместе со свободой, ко­
торую все больше начинали воспринимать как «свободу от», а не «свободу
для». Этой торжествующей серединности С.Г. Семенова противопоставила
творческую устремленность представителей русского космизма, которому
была посвящена подготовленная ею в соавторстве со старшей дочерью ан­
тология, где впервые с обширной вступительной статьей, оригинальными
текстами и содержательным комментарием было представлено это яркое
течение отечественной культуры и науки конца XIX-XX века27.
В своих работах С.Г. Семенова стремилась задать миру и человеку
федоровский вектор развития, выдвигая проблему нового фундаменталь­
ного выбора, ставящего во главу угла нравственный и бытийный рост
человека, идею всецелой ответственности рода людского не только за зем­
лю, но и за Вселенную, добрым хозяином которой он должен сделаться
в будущем. В ее публицистических статьях и последней книге «Тропами
сердечной мысли: Этюды, фрагменты, отрывки из дневника» (М., 2012)
звучали размышления о путях России и мира, о тех перспективах разви­
тия, которые открывает современному человечеству, связанному единой
планетарной судьбой, активно-эволюционная, активно-христианская фи­
лософия Федорова, Соловьева, Вернадского, Пьера Тейяра де Шардена.
В дневниках С.Г. Семеновой последнего десятилетия жизни среди
планов на будущее возникает книга об Андрее Платонове. Об этой давно
задуманной книге она не раз упоминала в беседах с близкими людьми,
подчеркивая, что хочет собрать в нее главное из написанного о Платонове
за годы жизни, а еще сделать отдельные главы о его поэзии, публицистике,
литературной критике. Планам этим осуществиться было не суждено...

Книга, которую читатель держит в руках, составлена на основе статей

С.Г. Семеновой о Платонове разных лет и фрагментов дневника 1969­
2010 годов.
В первый раздел вошли статьи, писавшиеся для сборников «Стра­
на философов Андрея Платонова: проблемы творчества» (Вып. 1-7. М.,
1994-2011), а также этюд «Где у Андрея Платонова искать его филосо­
фию?», представляющий собой расширенный и дополненный текст вы­
ступления С.Г. Семеновой на круглом столе «Андрей Платонов — пи­
сатель и философ», который проводила редакция журнала «Вопросы
философии» (1989. № 3). В текстах восстановлен ряд сокращений, сделан­
ных при первой публикации.

16
 О Светлане Семеновой и этой книге

Во второй раздел книги включены две работы, представляющие собой

разнесенные во времени опыты целостного описания художественно-фи­
лософского мира А.П. Платонова. Первая работа «“В усилии к будущему
времени...” (Философия Андрея Платонова)» (1976-1987) печатается по
книге «Преодоление трагедии: “Вечные вопросы” в литературе» (М., 1989)
с учетом архивных машинописей. При подготовке текста восстановлены
редакторские и вынужденные авторские сокращения, введены дополне­
ния из других версий работы. Статья «Философский абрис творчества
Платонова» (конец 1990-х гг.) представляет собой первоначальную вер­
сию главы книги Семеновой «Русская литература 1920-1930-х годов. По­
этика — Видение мира — Философия» (М., 2001). Светлана Григорьевна
дала в монографию другую редакцию текста и позднее очень жалела, что
не остановилась на первой.
В приложении печатаются фрагменты дневника С.Г. Семеновой 1969­
2010 годов, демонстрирующие, как в жизни одного из ведущих россий­
ских платоноведов и одновременно исследователей и публикаторов насле­
дия Н.Ф. Федорова, развиваются бок о бок платоновская «идея жизни»
и федоровская тема «воскрешения», восстановления всечеловеческого
родства. Для более объемного представления о личности и идеях автора
книги мы помещаем ее интервью, подготовленное в 2009 г. для сербского
журнала «Русща».
Анастасия Гачева

ПРИМ ЕЧАНИЯ

1 Мережковский Д.С. Вечные спутники // Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский.

Вечные спутники. М.: Республика, 1995. С. 353.
Там же.
3Дневник С.Г. Семеновой. Запись от 15 сентября 1975 года.
4 Платонов А.П. Сочинения. Т. 1. Кн. 1, 2. / Гл. ред. Н.В. Корниенко, ред. Е.В. Антоно­
ва. М.: ИМЛИ РАН, 2004; Т. 2 / Гл. ред. Н.В. Корниенко, подгот. текста и коммент. Е.В. Ан­
тоновой, М.В. Богомоловой, Н.И. Дужиной, Н.В. Корниенко, Д.С. Московской, Е.А. Папко-
вой, Е.А. Роженцевой, Л.В. Суматохиной. М.: ИМЛИ РАН, 2016; Платонов А.П. Записные
книжки. Материалы к биографии / Сост., подгот. текста, предисл. и примеч. Н.В. Кор­
ниенко. М.: ИМЛИ РАН, 2000; 2-е изд. — 2006; Архив А.П. Платонова. Кн. 1 / Отв. ред.
Н.В. Корниенко. М.: ИМЛИ РАН, 2009; «Страна философов» Андрея Платонова: Проб­
лемы творчества / Отв. ред. Н.В. Корниенко. Вып. 1-8. М.: 1994-2017; Андрей Платонов.
« . Я прожил жизнь». Письма 1920-1950-х гг. / Сост. и вступ. ст. Н.В. Корниенко, подгот. текста
и коммент. Е.В. Антоновой, М.В. Богомоловой, Н.И. Дужиной, Р.Е. Клементьева, Н.В. Корниенко,
Т.А. Кукушкиной, Е.А. Папковой, Е.А. Роженцевой, Л.Ю. Сурововой, Н.В. Умрюхиной. М.: Редак­
ция Елены Шубиной, 2019; Архив А.П. Платонова. Кн. 2. Описание рукописи романа «Чевенгур».

17
 А.Г. Гачева

Динамическая транскрипция / Отв. ред. Н.В. Корниенко; издание подготовили Е.В. Антонова,
Н.В. Корниенко, Е.А. Папкова. М.: ИМЛИ РАН, 2019.
5 Семенова С.Г. Философия и роман (к традиции жанра философского романа во француз­
ской литературе) // Вестник Московского университета. 1972. № 3. Отд. оттиск. С. 3-14; Она же.
Философский роман Ш.Л. Монтескье «Персидские письма» (Жанровые особенности) // Фило­
логические науки. 1972. № 5. С. 37-46.
6 Семенова С.Г. Французский роман в литературе французского экзистенциализма (началь­
ный период развития жанра) // Писатель и жизнь. Вып. VII. М.: Советский писатель, 1972. С. 191­
209; Она же. Философская притча А. Камю «Посторонний» // Там же. Вып. VIII. М.: Советский
писатель, 1974. С. 199-213.
7 Семенова С.Г. Французский роман в литературе французского экзистенциализма (на­
чальный период развития жанра). С. 10.
8 Там же. С. 9.
9 Там же.
10 Семенова С.Г. Преодоление трагедии: «Вечные вопросы» в литературе. М., 1989. С. 169.
11 Семенова С.Г. Борьба со смертобожничеством // Кто сегодня делает философию в России.
Т. 1. М.: Поколение, 2007. С. 293.
12 пр
Там же.
13 Философия и роман (к традиции жанра философского романа во французской литера­
туре). С. 4.
14 См.: Сетницкий Н.А. О конечном идеале. Харбин, 1932.
15
Там же.
16 Цит. по: Остромиров А. [А.К. Горский]. Николай Федорович Федоров. Биография. Хар­
бин, 1928. С. 7.
17 Семенова С.Г. К публикации статьи Н.Ф. Федорова о Фаусте; Н.Ф. Федоров. «Фауст» Гёте
и народная поэма о Фаусте // Контекст-1975. М.: Наука, 1977. С. 315-336.
18Дневник С.Г. Семеновой. Запись от 8 мая 1977 года. См.: «Можно переносить жизнь, толь­
ко каждый день работая на Абсолют...». К 75-летию Светланы Семеновой // Литературная га­
зета. 24-30 августа 2016. № 32-33.
19 Дневник С.Г. Семеновой. Запись от 19 февраля 1979 года. Цит. по: Там же.
20 «“В усилии к будущему времени.." (Философия Андрея Платонова)» (Литературная Гру­
зия. 1979. № 11), «“Сердечная мысль" М. Пришвина» (Волга. 1980. № 3), «Человек, природа, бес­
смертие в поэзии Николая Заболоцкого» (Литературная Грузия. 1980. № 9) и др.
21 См. «Библиографию работ С.Г. Семеновой об Андрее Платонове», помещенную в конце
книги.
22 Философствовать — значит учиться не умирать [Интервью со Светланой Семеновой] //
Литературная газета. 13-19 марта 2002. № 10.
23 Семенова С.Г. Философский абрис творчества Платонова // Семенова С.Г. Русская поэзия
и проза 1920-1930-х годов. Поэтика — Видение мира — Философия. М.: ИМЛИ РАН, Наследие,
2001. С. 471-506.
24 Дневник С.Г. Семеновой. Запись от 30 ноября 2010 года. Цит. по: «Можно переносить
жизнь, только каждый день работая на А б сол ю т.»
25 Федоров Н .Ф . Собрание сочинений: В 4 т. М., 1995-1999. Дополнения. Комментарии к
т. IV. М., 2000.
26 Дневник С.Г. Семеновой. Запись от 18 января 1992 года.
27 Русский космизм: Антология философской мысли / Сост. С.Г. Семеновой, А.Г. Гачевой,
вступ. ст. С.Г. Семеновой, примеч. А.Г. Гачевой. М.: Педагогика-пресс, 1993.
 I
МЕТАФИЗИКА
ТВОРЧЕСТВА
 ГДЕ У АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА
ИСКАТЬ ЕГО ФИЛОСОФИЮ?

«Самый м етаф изический русский писатель XX века» — мож но

услыш ать об Андрее Платонове и от исследователей его творчест­
ва, и от многочисленны х читателей, очарованны х, ош араш енных
необы чны м его худож ественны м м иром .
С транны й, обочинны й, даже ю родиво-вредны й литератор
при ж изни, своеобы чны й мастер на взгляд двух десятков лет п о ­
смертной оценки, Платонов — с более-менее полной публикации
его наследия, особенно центральны х вещей: ром анов «Чевенгур»
(1927-1928) и «Счастливая М осква» (1933-1936), повестей «Котло­
ван» (1930) и «Ю венильное море» (1931-1932) — с полны м правом
поднялся в избраннейш ий и ответственны й круг классиков, клас­
сиков русской прозы .
Уникальность — качество художественного м ира каждого в ы ­
дающегося творца, но степень ее бывает разной. У Платонова —
она высочайш ая, как у немногих гениальных новаторов в мысли
и искусстве. Он не просто писатель с ф илософскими интересами,
склонный заниматься вечны ми вопросами человеческого бытия.
Андрей Платонович обладал редким по цельности и убеж денно­
сти мировоззрением, прямо связанны м с традицией активно-эво­
люционной, космической мысли, прежде всего с философией Н и ­
колая Ф едорова1. Творец предельно сознательный и аналитичный,
Платонов сумел воплотить свои намерения, свои однообразные и
постоянные идеалы (как он их сам назы вал) в глубинно клеточном
слое текста, не греш а ни на йоту риторикой, даже самой утончен­
но-художественной. М ожно сказать, что он мыслит в грамматике,
передавая многомерный взгляд, парадоксальную, антиномичную
логику, сверхумное видение неож иданны м подбором и сочетани­
ем слов, лексических и синтаксических конструкций, взрываю щ их
норму, но разящ их по смыслу. (Для подтверж дения мож но вы п и ­

21
 I. Метафизика творчества

сывать всего Платонова подряд.) Этому способствовала и единст­

венная в своем роде ситуация, когда народное, «неученое» сознание
(а носителями его и являю тся многие герои писателя), атакованное
устрашающе-«ученой», директивной, мнящ ей себя непогреш имой
(так и воспринятой этим сознанием) идеологией-фразеологией, тем
не менее не отклю чилось от темного сердечного питания, от заби­
тых, вроде бы забытых, вековых душевных, нравственны х представ­
лений. Н а сшибке этих двух потоков и высекается искра авторской
мысли и отнош ения. Весь платоновский текст искрится, блещет,
буквально горит этой мыслью. Приведу только один пример. Даже
один из самых замороченны х персонажей «Котлована» Сафронов,
с больш им вкусом играю щ ий руководящее лицо, вы раж ается о му­
ж иках так: «Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать
не меньше как класс, чтобы весь пролетариат и батрачье сословие
осиротели от врагов». (А следом детские уста так венчают и припе­
чатываю т абсурд, уже не замечаемый, ибо введен он как норма: «Это
значит плохих людей всех убивать, а то хорош их очень мало».) Ка­
кие грамматически и стилистически вы лизанные просторы понадо­
бились бы для того, чтобы вы разить то, для чего достаточно одной
этой нечаянной проговорки: «осиротели от врагов»! Тут и загнан­
ная глубь отнош ения народа к тому братовытеснению и братоубий­
ству, которое он сам же творит, и п озиция автора, которую он таким
же способом многократно являет и в «Чевенгуре», и в «Котловане»,
и в «Ю венильном море», и в других вещ ах конца 1920-1930-х годов.
Только надо вполне серьезно отнестись ко всем юродивым хохмам
его персонажей, там — наглядная диагностическая вивисекция эпо­
хи, идей, людей. Диалоги героев дают такж е россыпь важ ны х для
Платонова мыслей, представлений, задач, но само их то ли странно­
ю родивое, то ли детское облачение лиш ает их всякой рассудочно­
сти, хотя, по сути, они глубоко философичны.
И так, где у П латонова искать его философию ? Да в самой ф р а­
зе, в определениях и сравнениях, в речах его персонаж ей, часто
на первы й взгляд полубредовых, в героях, сюжете и ком пози ­
ции, в упорно н авязчивы х мотивах. П ричем им енно эти мотивы
концентрирую т в себе философ ские заботы автора, его заветны е
убеж дения, во многом созидаю т особую, пораж аю щ ую всех, см ут­
но разгады ваемую атм осферу его творений.

22
 Где у Андрея Платонова искать его философию?

Человек у П латонова встает как перед лицом природы , своего

н атурального удела, так и перед м иром межчеловеческим, соци­
альны м, находящ имся в процессе бурного переустройства, участ­
ником которого он является сам. П ричем оба эти отнош ения глу­
бинно связаны. В русской классике XX века Платонов, мож ет быть,
единственны й (как Заболоцкий в поэзии), привлек такое п р и ­
стальное вним ание к н атурально-природной основе вещ ей, к са­
м ом у онтологическому статусу человека и мира, которы й обы чно
полностью игнорируется всяким историческим и общ ественны м
действием. Позднее этой проблем ой по-своем у занималась зап ад­
ная экзистенциалистская литература. М ы знаем представленны й
ею обезбож енны й, непроницаем ы й и тем ны й мир природы , в ко­
торы й заброш ен смертны й человек. Какие-то схожие обертоны
встречаем и у П латонова, но в другой перспективе. В картинах
п рироды философское письм о А ндрея П латоновича особенно гу­
сто и непреры вно, каж дая фраза, каж ды й п оворот и извив ее со­
чится смыслом, м ировоззрением , тенденцией.
П риродны й мир как будто м ается в тяж елом, душ ном, бредо­
вом сне: он оборачивается чащ е всего ликом какой-то усталой,
перемогаю щ ейся, «призрачной», «скучной» стихии. Писатель н е­
утом им в обрисовке природного хода вещ ей, «счастливого на заре,
но равнодуш ного и безотрадного впоследствии», «тоскливого
действия природы», «всемирной бедной скуки»... Человек и мир
в соответствии друг другу: и здесь, и там — скука, тоска, работа
сил разруш ения, падения, смерти. То ли м ир н астраивается по ч е­
ловеку, то ли человек по миру, то ли оба отраж аю т один падш ий,
см ертны й модус бытия. Бедная, неизбы вно греховная м атериаль­
ная ж изнь как будто сознает свое недостоинство, несоверш енст­
во и сты дится его. И м енно стыд — это разлитое по людям и по
природе чувство — не раз передается П латоновым. «Вощев < ...>
увидел дерево на глинистом бугре — оно качалось от непогоды, и с
тайны м стыдом заворачивались его листья» («Котлован»). Не п р о ­
сто стыд, а т айны й, самый глубокий, тонкий, жгучий. С гореть от
стыда, вспы хнуть факелом очистительного самоуничтож ения сво­
его несоверш енства — платоновский м ир уже на пороге такого
п окаяни я, внутренне готов к отказу от ветхой природы и п р и н я­
тию новой. Ему уже невмочь терпеть «предсмертную, равнодуш ­

23
 I. Метафизика творчества

ную ж изнь», произрастать на миг на земле, «набитой костьми», в

«общей всем ирной невзрачности», дыш ать «воздухом ветхости и
п рощ альной памяти».
П ри углубленном чтении П латонова создается одно стойкое
впечатление. М ы знаем, что писатель не был ни верую щ им, ни
христианином . О н был в этом вполне сыном эпохи, отвергнувш ей
религию как «предрассудок Карла М аркса и народны й самогон».
Но сама его душ евная структура, запечатленная в творчестве, ока­
зы вается поразительно близкой к тому, что назы вается христи­
анским сердцем, христианской ю родивостью и даже святостью.
Я имею в виду и тип отнош ения к м иру и человеку, и особую р еак ­
тивность (поведение) по отнош ению ко злу преж де всего. И з ж и ­
тийной литературы известны истории про то, как святы е дают себя
спокойно убить, ж алея своих убийц и молясь за них, бегут за гра­
бителями, предлагая им незамеченную вещ ь. В «Чевенгуре» Саша
Д ванов лю бящ е прощ ается с собственны м убийцей и помогает ему
раздеть себя. В м ире П латонова тут вовсе не единичны й случай.
За неимением м еста ограничусь перечислением родственны х черт:
это и переж ивание м и ра как падш его, неистинного, недолж ного, и
печалование о таком полож ении вещ ей, и его «нищ ие духом», п ол­
ные см иренном удрия «душевные бедняки», и кри тери й детскости
(«Если не будете, как д ети ...»), и, наконец, неприятие и збиратель­
ности, невсеобщ ности спасения. Как мож но блаж енствовать п р а­
ведникам горе, в райских кущах, когда их п однож ия лиж ут язы ки
адского пламени, прорезы ваю тся теням и мучеников под вечны й
вопль, стон и скреж ет зубовный? Такое низм енное видение, кото­
ры м с каким -то извращ енны м сладострастием педагога с хлыстом
не перестаю т потрясать некоторы е назы ваю щ ие себя хри сти а­
нами, невозм ож но для сердца, желающего всех спасти. Кстати, у
самы х чутки х христианских душ, отмеченны х особой праведно­
стью подвиж ников, м ож но сказать, заработавш их себе райское
блаженство, неоднократно встречается ж елание разделить участь
п рокляты х братьев, раз таковы е будут. Боление за всех и за все,
которы м мучаю тся «сокровенные» платоновские герои, — из этого
круга переж иваний и идей.
М отив у м и ран и я и смерти, пож алуй, самы й всепроникаю щ ий
у Платонова. В свои двадцать лет он и зъяснялся прямо: «Н асто­

24
 Где у Андрея Платонова искать его философию?

ящ ей ж и зн и на земле не было, и не скоро она будет. Была гибель,

и мы ры ли могилы и опускали туда брата, сестру и невесту»2. Но
сколь изощ ренно зрелы й писатель внедряет свое м ироощ ущ ение
уже в саму атомную структуру образного текста! Тесно к мотиву
смерти прим ы кает мотив скуки (по частоте употребления слова
«скука», «скучный», «скучно» в платоновском словаре — среди л и ­
деров, тут писатель не боится п овторяться и пестреть). В реакции
«скуки» есть некое безнадеж ное онтологическое самоопределение
человека, всякой твари, вещ и этого мира, словно покорно п р и н и ­
маю щ их себя вечны м и ж ертвам и дурной бесконечности см ертно­
го порядка, «пустоворотов бытия». П лодотворная тран сф орм ац ия
«скуки» в «грусть», «тоску», «скорбь» обнаруж ивает уже другой
уровень отнош ения к миру: неприятие сущ ествующего полож е­
н и я вещ ей и поры в к его преодолению . В природе — это «тоска
дремлю щ его разума», в человеке — печаль по уш едш им из ж изни,
зовущ ая к действию.
Единое мироощ ущ ение связы вает разнообразие платоновских
мотивов. Среди них и лейтмотив сиротства. По существу, все ге­
рои и «Чевенгура», и «Котлована», и «Ю венильного моря» — бук­
вальны е сироты («сироты земного шара», а, скажем, К опёнкин —
тот «пож илая круглая си рота»...). Все взрослы е — или готовые,
или потенциальны е сироты , на пороге вечного разры ва с самыми
близким и людьми. Тут же и странничество, зов дали и п р о стр ан ­
ства (туда, туда, «в глубь, в далекую страну», в путь-дорож ку, «без
отдыха идти по земле, встречать горе во всех селах и плакать над
чуж им и гробами»). По Федорову, в этом зове проступает архаич­
ны й пласт психики человечества, запечатленны й в древних м иф ах
о поисках «страны умерших» с целью их вы зволения оттуда.
Самые странны е и уникальны е из мотивов произведений П ла­
тонова связаны с наиболее сокровенны м и и дерзновенны м и его
ч аян и ям и , идущ им и от идей Ф едорова о борьбе со смертью и
воскреш ении умерших: к примеру, собирание всяких «вещ ествен­
ны х остатков п отерянны х людей», следов ушедш ей ж и зн и (это и
С аш а Дванов, и Вощев со своим меш ком, и многие другие), и тема
гроба и раскопанной м о г и л ы . М отив уже собственно научного
воскреш ения проходит через все творчество писателя вплоть до
военны х и поздних детских рассказов. Зачинается он в ранних

25
 I. Метафизика творчества

статьях и стихах воронеж ского мечтателя. В балладе «Сын зем ­

ли» герой отправляется в дальний поход за возвращ ение к ж изн и
умерш ей матери и братьев, написана она 7 ноября 1920 г. в годов­
щ ину О ктябрьской револю ции. С этой даты начинается для м оло­
дого П латонова «всемирны й подвиг человечества», вклю чаю щ ий
исполнение «надежд всех людей» преодолеть «великое немое горе
вселенной», в которой царит слепой закон п ож и ран и я и смерти.
Такое поним ание револю ции как начала некоего грандиозного все­
ленского катаклизм а, которы й приведет к «новому небу и новой
земле», п реображ енном у бессмертному бытию, разделяли в самые
первые послереволю ционны е годы многие деятели новой куль­
туры . С амосозданны й народны й интеллигент С аш а Д ванов п р и ­
дум ы вает пам ятни к револю ции, вы раж ая в нем свое поним ание
ее дальнего смысла: «Лежачая восьм ерка означает вечность в р е­
мени, а стоячая двухконечная стрела — бесконечность п р о стр ан ­
ства». Саш а надеется, что чевенгурский ком м унизм позволит ему
исполнить завет и родного отца, данны й ему во сне, и прием н о­
го — наяву: «Сделай что-нибудь на свете, видиш ь, люди ж ивут и
погибают». Да и вся горячечная деятельность других персонаж ей
направлена на то, чтобы утолить сердце, пронзенное этим зрели­
щ ем всеобщ его н атурального несчастья и гибели, в крайнем слу­
чае хотя бы «отвлечь от него тоску». Забы ваясь в своих планах и
работе, они терзаю тся сом нениям и: «Неужели внутри всего света
тоска, а только в нас п яти летн ий план?» («Котлован»).
П отому-то так гнетущ а, том ительно-м рачна атм осф ера этой
повести. А как мож ет быть иначе, если даже сам п роектант Дома,
куда долж ен войти на вечное счастливое поселение п ролетари ­
ат города (а в воображ ении инж енера Пруш евского уже встает и
баш ня общ ем ирового счастья в центре земли), сам страдает от той
же общ ей «тоски тщ етности», пуст, одинок и готовит сам оубий­
ство? Вот таким и контрастам и, движ ениям и сюжета, а не только
м отивам и и образам и мы слит Платонов. В «Чевенгуре» наивно
пассивная апокалиптика устроителей ком м унизм а (доводящ их
до предела п ринятое на веру убеждение: уничтож им эксплуата­
цию, вообщ е весь непролетарский, чуж ды й элемент — и человек и
м ир м гновенно п реобразятся) проваливается с треском. Сюжетно
смерть ребенка становится роковы м испы танием для П редпри­

26
 Где у Андрея Платонова искать его философию?

яти я чевенгурцев. Да и в «Котловане» тот же ход: в фундамент

стройки кладется буквально детский трупик, которы й отравляет
самые источники веры в возм ож ность п остроен и я «рая на земле»
на непреображ енной природно-натуральной основе с ее законом
вы теснения и смерти.
П онять тип платоновских героев мож но, если учиты вать не
только социальны й пласт их образов, будь то «неистовые р ев ­
нители» эпохи военного ком м унизм а или коллективизации, тех­
н ики-изобретатели первы х пятилеток, но и сокровенное ядро —
«душ евных бедняков», мучаю щ ихся чувством , непросветленны м
умом и знанием. Попав в мощ ное силовое поле идей своего в р е­
мени, его задач и дел, они привн осят в него свои полубессозна­
тельные сердечные устремления, но и сами этим полем деф орм и ­
руются. В результате создается некий нелепый конгломерат, когда,
с одной стороны , ж аж дут братства и преображ ени я Земли, а с дру­
гой — приравниваю т к «обезьянам», подлеж ащ им уничтож ению
огнем пролетарской селекции, всю прочую «остатнюю сволочь»;
готовы и скот распустить по природе, подтянуть меньш ую тварь
до человека (как в поэтических м ечтаниях Заболоцкого) и вм е­
сте — устраиваю т какое-то зловещ е ком ф ортабельное, «ф аш ист­
ское» убойное стойло для того же скота; тоскую т по умерш им и
вы считы ваю т, сколько полезны х хим ических продуктов мож но
получить из тщ ательно ути лизированного трупа возлю блен н ой...
Н а таких сгущ енных гротесках работает аналитическая мысль
писателя. С атира П латонова облекается в ф орм у ф антасмагории,
даже какого-то театра абсурда с м арионеточны м и персонаж ам и-
идеями. В «Ю венильном море» старуш ка Федератовна, боец п р о ­
тив стихий природы и классового врага, не спит, такой «по всей
республике громовень, стуковень» идет, стоит густой чад трудо­
вого энтузиазм а, а она, словно ведьм а какая, всю Ф едерацию слы ­
ш ит и восчувствует, как свою избуш ку на курьих ножках. В этой
повести прослеж иваю тся психические процессы эпохи, давление
тотальной подозрительности, доводящ ей до того, что «невыяс­
ненный» человек сам начинает в себе сомневаться, кто он такой
и сущ ествует ли вообщ е. С озидается ж елезная им перия бю рокра­
тизма, в которой н а вечное поселение устраиваю тся уже не люди, а
бумаги, а с н им и разы гры ваю тся запутанны е и почти мистические

27
 I. Метафизика творчества

истории (нельзя не вспом нить мир Кафки). В «Ю венильном море»

к излю бленным платоновским «скуке» и «тоске» добавляю тся
«бред» и «бредовый», побиваю щ ие здесь рекорды словоупотреб­
ления. «Классовая ласка» чевенгурцев, устроителей «душевного
коммунизма», обнявш ихся в «обожании» товарищ а, в «Ю вениль­
ном море», где провозглаш ается уже «технический больш евизм»,
доходит до пародийного градуса: Босталоева, доставая гвозди,
все обним ается с ответственны м и работникам и, а был случай,
абортом расплатилась за кровельное железо. В эпопее с гвоздям и
блистательно нагнетается бред «планового» руководства отсут­
ствую щ ими материальны м и ценностям и. Д икая зам ороченность
тяготит сознание: директор леспром хоза давит в себе ум и ротво­
ряю щ ее чувство к природе, заподозрив в этом «натурфилософию ,
м и ровоззрение кулака, а не диалектику».
Герои «Чевенгура» и «Котлована», творя «из лучш их п обуж ­
дений» свои дикие и нелепые дела, тем не менее охвачены п осто­
ян н ы м чувством тоски и стыда. Эта «тревога неуверенности»,
«беззащ итная печаль», «душная, сухая тревога», «бессмысленный
срам», «жжение стыда», «стыд и страх перед н аступивш им к о м ­
мунизмом» (тут Платонов неистощ им, как всегда, когда он хочет
нечто вбить в эмоцию и сознание читателя) заставляю т вспом нить
анализ «тоски» и «тревоги», произведенны й Ж .-П . С артром спустя
пятнадцать лет. Человек, пы таю щ ийся сам оуправно предлагать и
утверж дать действием свою систему ценностей в мире, лиш енном
обоснования, н аказы вается за такое сам оуправство ощ ущ ением
тоски. И стыда — добавляет Платонов. Но сама эта м етаф и зиче­
ская тревога и стыд обнаруж или бы для того же С артра глубин­
ную м оральность платоновских героев в отличие от «подлецов»,
самодовольно верящ их в необходимость и обоснованность своих
действий. В «Ю венильном море» этот стыд, удостоверяю щ ий к а ­
кое-то творим ое не то, пропал. Так же, как пропали и сны, когда,
на врем я «прекратив свои убеждения», герои уходили в детство,
на родину своих самы х затаенны х воспом инаний и чаяний. И это
был дурной симптом. Круто пош едш ая эпоха не оставляла надежд
м ногим элементарно-человеческим требованиям , не говоря уже
о каком -то осознании онтологических задач. Регуляция природы,
им евш ая в виду новы й, сознательно направляем ы й этап эволю ­

28
 Где у Андрея Платонова искать его философию?

ции, одухотворение природы , обернулась насилием над ней, в ся ­

кого рода п роектам и ее технизированного покорения, которы ми
до абсурда киш ит голова Н иколая Вермо; брат от ворение — н е­
и стовством все усиливаю щ ейся классовой борьбы (согласно в ер ­
ховной теории); свет разум ного и свободного разви тия, которого
так не хватало низким лбам душ евны х чевенгурцев, так и не в о с­
сиял, а сталинские «Вопросы ленинизма» утвердились альф ой и
омегой зн ан ия и поним ания.
Н есм отря ни на что, Платонов не отчаивается в своих ф и ло­
соф ских убеждениях. Впереди — повесть «Джан» (1935-1936),
многочисленны е рассказы, в том числе детские, в которы х, п о ­
ж алуй, в самом чистом, идеальном виде он ж и вет в излюбленном
пространстве, среди дорогих ему побуж дений, реакц ий и п они м а­
ний, ставя в незам ы словаты х сюжетах и диалогах свои постоянны е
проблемы: смерти и бессмертия, дарового и трудового, истины и
блага, сам осознания, зла, высш ей цели. Здесь критерий «будьте
как дети» естественно реализует себя как урок и завет взрослы м.
Дети — п ровозвестн ики приш ествия великолепной страны невоз­
можного, где кратковрем енная встреча всего сущ ествующего п р е­
вращ ается в вечное свидание, ликую щ ий хоровод всего ж ивущ его
и ж ивш его. О ней Платонов писал так: «Надо лю бить ту вселен­
ную, которая мож ет быть, а не ту, которая есть. Н евозм ож ное —
н евеста человечества, и к невозм ож ном у летят наш и души»3.

П РИМ ЕЧАНИЯ

1По свидетельству М.А. Платоновой, «Философия общего дела» с многочис­

ленными пометами ее мужа хранилась в домашней библиотеке. Решающее вли­
яние идей Федорова на творчество писателя стало в настоящее время в платоно-
ведении признанным.
2 Платонов А. Ж изнь до конца // Платонов А.П. Сочинения. Т. 1. Кн. 2. Ста­
тьи / Гл. ред. Н.В. Корниенко, подгот. текста и коммент. Е.В. Антоновой, О.С. Ка-
пельницкой, Н.В. Корниенко, М.А. Платоновой, Е.А. Роженцевой, Л.В. Суматохи-
ной, Е.А. Яблокова. М.: ИМЛИ РАН, 2004. С. 180. Далее ссылки на первый том
сочинений Платонова даются в скобках после цитаты: римская циф ра указывает
том, арабские — номер книги и номер страницы.
3 Платонов А. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. М.: Советская Россия, 1985. С. 534.

29
 «ТАЙНОЕ ТАЙНЫХ» АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА
(смерть, эрос, пол)

Не вялая, бессильная, бескровная

любовь погибающих, а любовь-мощь,
любовь-пламя, любовь-надежда, вы ­
шедшая из пропасти зла и мрака, — вот
какая любовь переустроит, изменит, со­
ж ж ет мир и душу человека...
А. Платонов

М ЕС СИ Я ГРЯДУЩ ЕЙ душ и

Какое самое общее представление о Платонове так долго держ а­

лось у ш ирокого читателя, того, которы й почти не читал кри ти че­
ских о нем статей, не знал всех извивов его творческой эволюции,
в том числе ранней публицистики, кто довольствовался томиком
его повестей и рассказов? Вставал образ трепетного гуманиста, бо­
леющего за ближнего человечка, за все ж ивое, этакая прекрасная,
обнаж енная д у ш а . Да собственно и кри ти ка лю била втиснуть его
в подобную, достаточно условную и привы чно-спокойную , схему,
молчанием или извиняю щ ей улыбкой обходя некоторые ош ара­
ш иваю щ ие ю родства, непривы чны е и чуть не дикие обертоны его
мысли и слога (а их, кстати, становилось все больше по мере вос­
креш ения его убиты х и погребенны х цензурой или изуродованны х
главны х текстов). И вот дать такому читателю парочку цитат из
воронеж ских статей молодого Платонова. Пусть попробует уга­
дать, что за неистовый преобразователь готовится погубить землю,
сжечь ее дотла в каком-то искупительном пожаре, отменить лю ­
бовь и наслаждение ею, деторождение и самый пол в ч е л о в е к е .
Ф ормулировки отлиты, как пули: «Буржуазия и пол сделали свое
дело ж изни — их надо уничтожить» («Достоевский» — 1(2), с. 45).
Да, уж никак в сознании такого читателя не совместится этот идей-

30
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

ны й безумец и автор «Джана», «Фро» и «Реки Потудань». Платонов

прош ел тридцатилетний крестны й путь худож ника эпохи тотали ­
таризма, но все его разви тия и м етаморф озы , отказы и уступки,
сом нения и новые поним ания не отменяю т некоторы х заветны х
констант его взгляда на мир и человека. И в бродильном чане его
раннего творчества, где клубятся идеи, сталкиваю тся энергии, ч а­
сто взаимоисклю чаю щ ие, есть элемент той закваски, на которой
позднее взойдут его большие и малые шедевры. Во многом и п оэ­
тому так тянутся исследователи к его публицистике и п оэзии конца
десятых — начала двадцаты х годов, к первым его рассказам.
Д вадцатилетний народны й интеллигент, рабочий-ф илософ
продум ы вает последние, п рокляты е вопросы человеческого бы ­
ти я и не просто ставит их как-то особо оригинально, благоговея
перед окончательной их неразреш им остью или болезненно биясь
об нее, как это обы чно бывало и бы вает в м ировой литературе
(что вопрош ает, недоумевает, мучительно стонет по поводу р о ко ­
вы х границ человеческого удела). Нет, он дерзает давать ответы ,
реш ительны е и последовательные, вы раж енны е горячо и п о эти ­
чески захватываю щ е. Этот молодой человек оснащ ен удивительно
i
цельны м м ировоззрением , его-то он и стрем ится из статьи в ста­
тью внедрить в сознание своих современников.
Схема р азви ти я м и ра тут п роста и лаконична, этап ы культуры
определяю тся заботам и человека по ограж дению себя от сти хи й ­
ны х разруш ительны х сил. П ервоначально в длительный, условно
говоря, добурж уазны й период и стории дом инировал «страх за
ж и зн ь — постоян н ы й ужас, острое сознание окруж аю щ ей в р аж ­
дебности мира» и ш ла непреры вная борьба за создание отн оси ­
тельно безопасной среды обитани я и действия, что и привело к
изощ рению органов чувств, смекалки, сознания; бурж уазная эп о ­
ха п рин оси т огромны е успехи в покорении природы , в развитии
сущ ностны х сил человека, оснастивш егося могущ ественны ми
техническими помощ никами. О строта «страха за ж изнь» как бы
отступает, но вы росш ее самосознание, ощ ущ ение личности, ун и ­
кального «я» тем больнее, трагичнее заставляет п ереж ивать н е­
и збеж ность смерти, дезинтеграции этого «я». «Н овая опасность
человека — смерть. П ротив нее он н аправил свои удары и против
нее и з страха развил и возвы сил над всеми остальны м и чувства­

31
 I. Метафизика творчества

ми половое чувство. Размножение, замена себя на земле своими

детьми — все это удары по смерти и полет к бессмертию» («Куль­
ту р а пролетариата» — I(2), с. 97, 98). Душа — считает Платонов —
вы раж ала, обнаруж ивала себя столетиям и преж де всего в отн о­
ш ении к ж енщ ине, в половы х связях и переж иваниях. И нстинкт
разм нож ения своей настоятельностью опереж ает и нстинкт п и та­
н и я и самосохранения. Пол скрыто и явн о пом естился в центре
бурж уазной ц ивилизации; вокруг него завертелись п ром ы ш лен­
ность, искусство, стиль ж изни. «Какова же сущ ность, душ а бур­
ж уазии? — обобщ енно вопрош ает Платонов и уверенно отвеча­
ет: — Половое чувство. Пол — душ а буржуазии» (там же, с. 97).
Но что в этом плохого, почему здесь тупик для человечества, как
считает воронеж ский философ? Наслаждение, п риродная награда
за послуш ное исполнение ее закона разм нож ен ия и смены п око­
лений, как бы захлопнуло некую ловушку: человек обрекался н а­
всегда остаться смертным, утоляясь лиш ь половы ми радостям и и
утеш аясь родовы м бессмертием. Даже, казалось бы, самое высш ее
и духовное — искусство, втяги вая в себя «избы ток сил», субли-
м ирован но питаясь «неудовлетворенной страстью , излитой не по
прям ом у назначению», служ ит в ны неш ней его ф орме увековече­
нию все того же смертного п орядка бытия. «Искусство — это тоже
гаранти я природы п ротив неисполнения человеком ее требован ий
и тоже наслаждение» (там же, с. 99).
Буржуазная эпоха, как ее понимает Платонов, отмечена неким
дефектным и в перспективе губительным фундаментальным вы б о­
ром ценностей и целей. Торжествует идеал комфорта, идеал просто
ж изни и ж уирования ею в пределах, положенных природой. «Смысл
сущ ествования буржуазии — накопление богатства, а в богатстве —
поиски личного наслаж дения жизнью» (там же, с. 92).
А как же эволю ционны е задачи человека, в которы е горячо в е ­
ри т А ндрей П латонович, где восхож дение его природы , ее оду­
хотворение и «обессмертивание»? Ч еловечество застопорилось в
своем онтологическом движ ении. В отры вке середины 1920-х гг.
«О любви», где писатель отходит от м ногих крайн остей ранней
публицистики, он тем не менее остается верны м своей глобаль­
ной идее р азв и ти я человечества, вы сказы вает мы сли, близкие
ноосф ерн ом у видению , утвердивш ем уся позднее в трудах Вер­

32
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

надского и его последователей (но еще в конце прош лого века за ­

чаток н оосф ерной теории, как известно, разви вал ся Ф едоровым).
П латонов рассуж дает о том, что сознание и мы сль порож даю тся
эволю цией как «новая м ощ ная органическая ф ун кц ия для ж и зн и
и победы», «новое, молодое чувство человека, присущ ее только
человеку», «как новы й орган ж изни» («О лю бви»2). И если более
древнее в натуре человека, его чувства наш ли для себя «уравно­
веш иваю щ ую в м ире точку», максим альную ф орм у вы раж ен и я —
в наслаж дении, то сознание и мы сль еще «не сбалансированы с
природой», откуда — вся «мука, отрава и п орча ж изни» (там же,
с. 433). Д ействительно, только порож дение индивидуального са­
м о сознани я обнаруж и вает дисгарм оничность, недолж ность п о ­
ряд ка вещ ей в мире, несущ его страдание и конец каж дой незам е­
н им ой личности. М ысли, сознанию для своего «удовлетворения»
н уж н а — как считает П латонов — вся и сти на мира, то есть и с­
черпы ваю щ ее его познание, которое одно м ож ет стать п ред вари ­
тельны м условием для п р ео б р азо ван и я этого м ира, с тем чтобы
достичь высш его чаяния: «воскреснуть для полной, настоящ ей,
всесильной ж изни» (там же, с. 434).
П отому-то половая лю бовь и ее плоды, на которы х стоит см ерт­
ны й природны й «порядок и строй», для молодого П латонова столь
реш ительно «враждебны сознанию», носителю требован ий ун и ­
кальной личности. Говорить о половой лю бви как зам аскирован ­
ной основе всей предыдущ ей и преж де всего бурж уазной ц и в и ­
лизац ии он умеет с уничиж ительной, м аксималистской иронией:
«...В ся суть культуры сводилась к производству двух половы х
клеток и к нуж ном у тран сп орту в места. < . > Не п ора ли кончать
с этим древним производством , с этой слиш ком долгой задерж кой
на дальнем пути? Пора, смертельно пора» («О культуре зап р я­
ж енного света и познанного электричества» — 1(2), с. 216). А куда
н ап равить вы свободивш ую ся колоссальную энергию человека,
во что ее претворить, ясно: от ж енщ ины — в мы сль и познание,
в работу над материей. И если даже в обы чны х ф орм ах лю бви —
рассуж дает Платонов — было свое возрастание и утончение: от
простого соития, «теплоты двух сложенны х тел» до Беатриче и
П рекрасной дамы, то и напоенны й ее претворен ны м и энергиями
труд воздвигается от палки и кам н я до «перестройки вселенной».

33
 I. Метафизика творчества

В ранней публицистике писателя мессией грядущ его активн о­

творческого эволю ционного этапа, носителем новой души, откуда
будет вытеснен пол и воцарится сознание, становится пролетариат.
П роисходящ ая револю ция призван а начать коренной перелом са­
мой натуры человека, которы й сравним по своей грандиозности с
потрясением , внесенны м в мир христианством. «Водворение ц ар ­
ства сознания на месте тепереш него ц арства чувств — вот смысл
приближ аю щ егося будущего. < ...> И скры мысли мы сольем в
один сплош ной огонь и сож ж ем им землю, заж ж ем космическую
интеллектуальную последнюю революцию» («У начала царства со­
знания» — 1(2), с. 143). Вот оно, яркое вы раж ение активной апо-
калиптики! То, что в христианстве является как последний этап
эсхатологической катастроф ы , предш ествую щ ий созданию «ново­
го неба и новой земли», — сгорание этого греховного м ира, п ад ­
шего п орядка вещ ей, — здесь м ы слится как титаническое деяние
людей: сами устроим! А райское небож ительство обретает реал и ­
стические черты космического будущего, расселения зем лян на
«новой голубой родине»: «Без электричества могли летать отдель­
ные редкие люди, при электричестве полетят массы человечества.
Воздуш ные корабли будут наш им и домами, а атм осфера — новой
голубой родиной» (там же, с. 145).
Х арактерно и то, что молодой Платонов дело п реображ ения
м и ра осеняет именем и образом Христа. Главный Его завет, забы ­
ты й и извращ енны й людьми, напом инает нам писатель в двух н е­
больш их, горящ их энергией статьях 1920 года «Христос и мы» и
«Да святится и м я твое»: «Ц арство Божие усилием берется» («Хри­
стос и мы» — 1(2), с. 27). И еще важнейш ее: надеж ду на победу над
«последним врагом»: « .г и б е л ь и смерть — вечны е спутники ч е­
ловеческого испуга и бессилия. Пока не родился среди людей Х ри­
стос, сильнейш ий из детей земли, силою своей уверенности и рад о­
сти подм явш ий смерть под себя, и тем остановил беш еный поток
времени, хоронящ его человека под пеленой своею» («Да святится
и м я твое» — там же, с. 39). Это был, по Платонову, момент п р о ­
буж дения человека в его внутренн и х силах и высш ей задаче. Он
п очувствовал свою мощ ь перед казавш им ися дотоле необорим ы ­
м и стихиям и разруш ения, понял, что они «не только не страш ны,
но ничтож ны , если изучить их» (там же). Христос для П латонова

34
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

не только искупил человека от первородного греха, но окры лил

его, откры л горизонты невиданного восхож дения. То же п р и н ц и ­
пиально новое, что вносит, по его мнению, откры ваю щ аяся тв о р ­
ческая эпоха, возглавляем ая пролетариатом, это идея вселенского,
космического труда, через которы й и возм ож но осущ ествить это
восхож дение, достигнув чаемого состояния мира. Такому труду
А ндрей П латонович слагает настоящ ие гимны, мож но сказать са-
крализирует его, прибегая в его честь к использованию известны х
м олитвенно-прославляю щ их формул: «Да святится же им я Его!»
(там же, с. 40).
О днако такое космическое толкование Благой Вести Х риста
искривляется у П латонова энергиям и разделения и ненависти,
которы м и был насыщ ен воздух эпохи. Х ристово усилие начинает
толковаться как «пламенный гнев, восстание», и вот уже поры вы
м щ ения и упование на насилие ставятся выш е лю бви, вплоть до
таких чудовищ ны х полемических крайностей: «Наши пулеметы
на ф ронтах выш е евангельских слов. К расны й солдат выш е свя­
того. Ибо то, о чем они только думали, мы делаем» («Христос и
мы» — I(2), с. 28). И тогда выходит на первы й план очиститель­
ны й вихрь, разруш ение, а не труд и созидание, и так через каска­
ды катастроф — к будущ ему Ц арствию . А покалиптические бичи
становятся в своем роде образцом для подраж ания: учинить, так
сказать, «страш ны й суд» всем «насильникам, торгаш ам», сытым
и толсты м (каким трагическим фарсом это оборачивается, понял
писатель уже позже). П рославляя «лю бовь-мощ ь, лю бовь-пламя,
лю бовь-надежду», он п ровидит космическую , «переустроитель-
ную» функцию Лю бви, но, влож ив свою великую Идею и Н адеж ду
в пролетариат, «сына отчаяния», полного «гнева и огня мщ ения»
(там же, с. 27), Платонов как бы незам етно подм еняет лю бовь ее
противополож ностью : ненавистью , точнее обрекает их на такое
гротескное и обреченное сож ительство, которое он уже в полном
сознании их трагической несводим ости обрисует в «Чевенгуре».
П ролетариат — в статьях П латонова — по сущ еству и деаль­
ны й конструкт, в которы й он вклады вает содерж ание своей идеи.
В созидательной, проективно-полож ительной стороне он вы сту­
пает п ровозвестником нового сознания, стрем ящ егося свести ч е­
ловечество с орбиты дурной бесконечности рож дений, вы тесне­

35
 I. Метафизика творчества

н и я и смерти, украш енной для каж дого — на краткое врем я его

ж и во та — половы ми страстям и и искусством. О н — носитель н е­
виданной вселенской цели, онтологического задания: п реобрази ть
п рироду м и ра и самого себя. Его душ а — сознание (это автор п о ­
вторяет постоянно и в статьях, и в ран н их ф антастических расска­
зах), пролетариат вы ступает антиподом бурж уазии, ч ья душа, как
мы пом ним , у П латонова — пол.
Писатель пы тается подкрепить свой взгляд, так сказать, об ъ ек­
тивны м и ф актами, но это обоснование больш е всего и обличает
идеальную схематичность его п онятий «буржуазии» и «пролетари­
ата». Платонов доказы вает, что мозг и сознание развиваю тся п р е­
имущ ественно у рабочих, поскольку это класс трудовой, забы вая
при этом, что стоит пролетарий чащ е всего на какой-то частичной
операции — придатком к м аш ине — и соверш ает в основном р а­
боту однообразную , отупляю щ ую , автоматическую . А те, кого он
назы вает буржуазией, вклю чаю т в свою деятельность как раз м о з­
говую часть труда — его организацию , планирование, усоверш ен­
ствование. И уж для такого вселенского дела, о каком толкует наш
рабочий философ, надо бы как раз воссоединить в общ их усилиях
«неученых» и «ученых», как то и предлагал Федоров, а не ополчать
их друг против друга. Да, реальны й пролетариат как-то реш итель­
но не вм ещ ался в идею воронеж ского пророка, но зато прекрасно
поним ал низш ее, то, что, увы, яростно смущ ает м ечтан и я и планы
молодого Платонова: разм еж евание, уничтож ение, борьбу...
И еще одно, особо пригодное для вселенского дела качест­
во пролетариата вы двигает Платонов — чувство коллективизма,
классовой солидарности, рож денное той же совместной трудовой
практикой, сливающ ей работников в некий единый агрегат. В ро­
де бы более убедительно, чем «мозговые» возм ож ности н и зо в о ­
го ф абричного труда. Но как классовому, то есть исклю чительно
групповом у коллективизму, вы разить общ ечеловеческую цель,
поднять на себя мировую задачу? И стинное, еще не «смущенное»
утвердивш им ися догмами о гегемоне истории чувство П латоно­
ва обним ает всех без разделения: «Человечество — одно ды ха­
ние, одно ж ивое теплое сущ ество. Больно одному — больно всем.
Умирает один — мертвею т все» («Равенство в страдании» — 1(2),
с. 203). Но буйные вихри времени вносят «беспощ адность к сы ­

36
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

тым» и свиваю т такое яростное противоречие, которое буквально

разры вает мысль молодого Платонова. И вот уже удивительно и
нелепо встали рядом как неразлучны е — «беспощ адность» и «со­
знание». «Усиление, обессмертивание своей ж изни» как высш ая
цель предполагает расцвет и п реображ ение каж дой личности — и
тут же она топится в коллективе, отрекается от себя ради сози ­
дан ия невиданной коллективной мощ и и организации, которы е —
единственно — п озволят сладить с силами разруш ения и смерти.
Платонов временами доходит до чистого п овторени я лозунгов
П ролеткульта и идей «железного Гастева»: «Дело социальной ком ­
м унистической револю ции — уничтож ить личность и родить их
смертью новое, ж ивое, мощ ное сущ ество — общ ество, коллектив,
едины й организм зем ной поверхности, одного борца и с одним
кулаком против природы » («Н орм ализованны й работник» —
1(2), с. 131). В этой статье — крайн и й, несам остоятельны й уклон
в мы сли П латонова, находящ ийся во взры вчатом несоответствии
с глубинны м и чаян и ям и его Идеала. Гастевизм тут торж ествует в
духе и букве: это и создание новы х типов рабочих в зависим ости
от исполняемой функции в трудовом коллективе, «искусственное
изменение характеров, соответствую щ ее производственны м ц е­
лям общ ества», слияние «производственного процесса с ф и зи о­
логическими норм альны м и ф ункциям и организма» (там же). Это
уж такое вы травление личностного начала в человеке, такая его
р о ботизаци я, искусственная п рим и ти ви зац и я его природы , что
она оборачивается разоблачаю щ ей самое себя антиутопией. Ког­
да дело доходит до убийства сердца, как в платоновском рассказе
«П отомки солнца» («Сатана мысли») (1922), во и м я ум нож ения все
той же мощ и «беспощ адного сознания», пересоздаю щ его порядок
вещ ей, — тут уже самоубийственны й для идеи предел: само дело
теряет смысл, ведь его источны м импульсом является как раз ч е­
ловеческое сердце, не приемлю щ ее утрат, мира, где царит страда­
ние, вытеснение, смерть.
Но уже и в начале пути П латонова-писателя и мыслителя, при
всем его максимализме, срывах в крайние акценты, преж де всего в
отнош ении средств и путей, он умеет сохранить спасительный реа­
лизм. Да, уверен он, «мир стал обреченны м на уничтожение» (имея
в виду см ертно-природны й порядок и закон), «сущ ность револю ­

37
 I. Метафизика творчества

ц ии духа, загораю щ ейся в человечестве», — это «борьба сознания

с древним еще ж ивы м зверем» («Достоевский» — I(2), с. 45), т. е. с
половы м инстинктом как средоточием и увенчанием этого поряд­
ка и закона. Но вместе с тем — просто ж изнь, усилие охранить и
продолж ить ее уже благо: «Пока ж ив человек, есть у него надежда
сделать все, одолеть невозможное. Потому — прож ить, вытерпеть,
удержаться на этой звезде — важ ное дело» («Ж изнь до конца» —
там же, с. 181). (Эта нота скромности и ком промисса с нормальны м
природны м укладом ж изн и — все же ж изни, а не смерти — отчет­
ливо зазвучит в позднем творчестве Платонова.) В статье «Душа
мира» (1920) ж енский родильны й и вскармливаю щ ий труд есть тот
великий «минимум миниморум» ж изни, которы й не дает прервать­
ся ее нити. П отому-то отрицание ж енщ ины и ее натуральной роли,
как на то покусился О тто Вейнингер3, будет означать то же, считает
Платонов, что этот ю ный мыслитель соверш ил с собой, т. е. само­
убийство, в данном случае всего рода людского.
Д итя человеческое, обновляю щ ее мир людей в естественно­
природном порядке, — ж и вой мост в будущее, в те грядущ ие п о ­
коления, которы е смогут вы пестовать такое трепетное сердце, та ­
кие могучие умы и мускулы, что возьм утся, наконец, за спасение
этого смертного, пропадаю щ его мира. П родолж ая ж изнь, ж енщ и ­
на оставляет ей ш анс на соверш енствование, н а восхож дение, на
скачок в иной п орядок бытия. К аж дая ж енщ ина-рож еница для
П латонова — п отенциальная богоматерь, несущ ая надежду, что
именно она родит такого сына, которы й «искупит мир и себя».
Платонов рон яет тонкое замечание: именно в ж енщ ине, хотя она
традиционно считается опорой м атери-природы , одним из стол­
пов ее п орядка рож дений и смертей, ж и вет больше, чем в м уж чи ­
не, «сознание непригодности сущ ествующей вселенной» (I(2), 47).
Д ействительно, как это ни парадоксально на первы й взгляд, м уж ­
чина, строитель культуры по преимущ еству, легче п рим иряется
с природны м порядком бы тия, ибо коронует и оправды вает его
искусством, нетленны м и плодами худож ественного творчества.
А ж енщ ине изнутри, интим нее явлена изнанка, дисгармоничность
природного способа сущ ествования: муки рож ания, тяготы в ы ­
н аш и ван ия и вскарм ливания, невольное вытеснение родителей
детьми. Все это является ощ утимее и больнее матери, буквально

38
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

отдающей плоть и нервы и ж и зн ь своем у дитяти. И ей — в оп ре­

деленном смысле — легче п онять логику и законность п ризы ва
преодолеть сам природны й смертны й тип бы тия, ей внятнее идея
искусства как творчества самой ж изни, как орудия ее реального
п р еоб разован и я (с этой идеей Платонов много вы ступает в эти
годы, особенно ярко и реш ительно — в знаменитой статье «П ро­
летарская поэзия», 1921 г.).
П омимо безусловной роли матери, ж енщ ина у раннего П лато­
н ова м ож ет расщ епляться на две крайние ипостаси: в одной она,
могущ ественное орудие природного эроса, почти как у Вейнин-
гера, «воплощ ение сексуальности», побуж дает м уж чину к п л о т­
скому соединению , погаш ая в своем лоне всю его «звездоносную
ж аж ду работать и изобретать» («Рассказ о многих интересны х в е­
щах»); в другой, вечно ж енственной, она своими возвы ш енны м и
токами влечет его к верш инам новой п реображ енн ой природы .
В том же, только что упом янутом рассказе 1922 года, «опознанном»
и опубликованном Н.М. М алы гиной4, возникает образ некоей та ­
инственной Каспийской Невесты. Ее вы везли м уж ики с К аспия не
для практической пользы (никто не трогает ее тела), а для «выс­
шего смысла»: через нее «можно со всем побрататься», с тварям и
и стихиями, с горным, звездны м миром. И лицо у нее «лунное»,
«бледное, твердое и спокойное». Сам ее образ предвещ ает: «Будет
братство звезд, зверей, трав и человека». Это народно-сказочная
и нкарн ац ия соловьевской С оф ии или символистской П рекрасной
Дамы, воплощ ение высш его целомудрия, целой мудрости, которой
внятны «песня солнца и звезд», токи космического всеединства.
И ван Копчиков, герой рассказа, родоначальник платоновско­
го типа искателей, еще не расставш ийся со сказочны м и чертами,
берет Каспийскую Н евесту с собой в странстви я по городам и
весям — м ир и сп ы тать... Д винулся в город, посм отреть, что там
люди нагородили в своем уме и делах. Город предстает здесь как
вы раж ение им енно того вы бора и уклада, которы й П латонов в сво­
ей публицистике назы вал «буржуазным»: остановился тут человек
в своем эволю ционном движ ении, ублаж ает плоть, «по ночам спу­
ская все накопленное за день ж идким прахом в недра женщ ины»,
забы в «зов звезд», и в результате — безумие, самопож ирание, «бе­
ш енство м ятущ ихся во и м я и стребления самих себя». Писатель

39
 I. Метафизика творчества

вводит в текст рассказа отры вок из сочинения некоего народного

мудреца И оганна П упкова «О земле и душ ах тварей, населяю щ их
ее». (Затем Платонов использовал этот ф рагм ент в рассказе «Бу­
чило».) Н асы щ енно колоритны м слогом ухвачен здесь п рекрас­
но-порочн ы й круг земного бы тия человека, которы й он никак не
м ож ет прорвать: «Ты ж ил, ж рал, ж адствовал и стал скудоумен.
Взял ж ену и истек плотью. Рожден был ребенок, светел и наг < ...>
Но ребенок стал мужем, ушел к ж енщ ине и излучил в нее всю ду­
ш евную звездообразую щ ую силу. Стал злобен, мудр мудростью
всех ж рущ их и множ ащ ихся, и так погиб навеки для ож идавш их
его высш их звезд». Не устает писатель вдалбливать повторением
и нагнетанием образов и сравнений мысль: больш е всего мешает
человеку вы рваться из этого круга дурной бесконечности как раз
та немногая сласть — половая — которая прим иряет с природны м
порядком, плотно захлопы вая за ним свой капкан.
Вот И ван с Н евестой попадаю т в «М астерскую прочной плоти»,
где идут успеш ные опы ты по достиж ению бессмертия, и главны й
идеолог и п ракти к этих работ знаком ит героя с ф илософ ским их
обоснованием . И ван ч итает сочинение с характерны м н азв ан и ­
ем «О постройке нового человека». И тут еще один повод для п и ­
сателя разверн уть свои излю бленные идеи: вся культура до сего
врем ени стояла и стоит на обращ ении части половой энергии «не
по ее п рям ом у назначению», на ее перегонке в труд, изобретение,
творчество. «Но все ц иви лизаци и земного ш ара сделаны людьми
только немнож ко целомудренны ми. Теперь наступило врем я со­
верш енно целомудренного человека; и он создаст великую ц и в и ­
лизацию , он обретет землю и все остальны е звезды, он соединит с
собой и сделает человеком все видим ое и невидимое, он, наконец,
врем я, вечность превратит в силу и переж ивет и землю, и само
время». Целомудрие вы двигается как рычаг, которы м будет п ере­
вернут этот несоверш енны й природны й мир, оно объявляется —
«ж ивы м родником вечной силы и юности». А нт ропот ехникой н а­
зы вает учены й-экспериментатор новую науку, которая всех научит
тран сф орм ировать источную родотворную энергию в м ощ ности
творческие, преобразую щ ие: «Силою целомудрия перестройте и
усильте сначала себя, чтобы перестроить затем мир». Что за д и ­
кие идеи, что за чудачество и нелепость! — отмахнется для начала

40
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

трезвы й взгляд, а злобны й немедленно усм отрит в них сектантство

и скопчество, как это и было в приж изн ен н ой критике Платонова.
М еж ду тем молодой писатель и мыслитель подклю чался здесь к
древней традиции, искавш ей пути подобной тран см утац ии п оло­
вой энергии, в той же надежде, что она приведет к преображ ению
человека, достиж ению бессмертия, невиданном у усилению созна­
ния. А совсем близко к нам и к мы сли самого П латонова это были
идеи «полож ительного целомудрия» Н иколая Ф едорова и «смысла
любви» Владимира Соловьева.
Следующую главку предлагается читать как своего рода н е­
большую философскую «вставную новеллу». Зачем она? — И сто­
рико-ф илософ ски обосновать «странные» взгляды П латонова на
пол и половую лю бовь, найти их п рям ой или опосредованны й
контекст и подтекст.

Н ЕМ Н О ГО ТРА Д И Ц И И

С кандальная знаменитость XX века, с которой воронеж ский

писатель был, конечно, знаком, психоаналитическая теория л иби ­
до удостоверила — в пределах человеческого м икрокосм а — и н ­
туицию древнейш их натурф илософ ов: Великий Эрос, косм ого­
ническая сила, начало влечения к соединению стихий, сущ еств,
вещ ей, леж ит в основе явлений этого мира. Э ротически заряж ен ­
ное поле — первичная энерия человека; именно она, отклоненная
от своей п рям ой цели, расходуется на разн ообразн ы е нуж ды об ­
щ ественно-культурного ж изнеустроения. П ансексуализм Ф рейда
н еприятно сконфузил многих, скорее всего в силу своей холод­
но-научной оголенности. И бо подобное видение, обряж енное в
великолепны е м ифологические одежды, рож денное в поэтически-
провидческом исступлении, не только никого не ш окировало, но
вдохновляло и возвы ш ало веками. Речь идет о Платоне, его учении
об Эросе (вы сказанном преж де всего в диалогах «Пир» и «Федр»),
с которы м, кстати, отец психоанализа удостоверил свое родство.
Вспомним, как всю иерархию эротических чувств, вздымаю -
щ ую щ ую ся п ирам и ду лю бовны х стремлений, вплоть до и деаль­
ной верш ины — лю бви к Н ебесной Красоте как таковой, Платон

41
 I. Метафизика творчества

упирает в поднож ие чисто полового страстного стремления. Не

будет внизу вулкана натурального пола, его огнедыш ащ ей энергии,
не будет ничего и вверху, никакой красоты умного, духовного кос­
моса, которую стрем ится обрести человек. Целый ряд уравнения
смысла лю бви приводят диалектическую мы сль П латона к в ы в о ­
ду, что истинное стремление Э роса есть стремление к бессмертию:
« ...рож дени е — это та доля бессмертия и вечности, которая отпу­
щ ена смертному существу. Но если лю бовь, как мы согласились,
есть стремление к вечном у обладанию благом, то н аряду с благом
нельзя не желать и бессмертия. А значит лю бовь — это стремление
и к бессмертию »5. Но Платон как истинны й провидец и глубочай­
ш ий м етаф изик, вы разивш ий заветнейш ие алкани я человеческой
души, не мож ет остановиться на тех ф ормах относительного бес­
смертия, которы е уже обеспечивает эрос человечеству: начиная
от н атурально-родового и кончая трансм утированны м культур­
ны м бессмертием. Как вы сш ая цель эротических стремлений ему
нуж ен Абсолют, неущ ербное, всегда прекрасное и бессмертное
бытие. Но обретение его в созерцани и -п рони ц ан ии бессмертной
душ ой идеальны х форм не оставляет место личностном у сам осоз­
нанию . В погоне за бессмертием, доступны м по-настоящ ем у лиш ь
человеческой личности, эта личность окончательно утрачивается.
Э рос по сущ еству терпит пораж ение.
Ф рейд, отмечая, что платоновский эрос соверш енно тож дестве­
нен лю бовной силе психоаналитического либидо, такж е укорен я­
ет и нстинкт ж изни, ее стремление п родлиться до бесконечности в
эрос, только у него, как трезвого ученого наш его века, он расш и ф ­
ровы вается как пол, зароды ш евы е клетки и их энергия. Однако
эрос у Ф рейда, будучи стремлением к объединению и энергийны м
источником всех разновидностей человеческой деятельности, как
у Платона, в отличие от последнего не несет в себе п оры ва к со­
верш енствованию , импульса к восхож дению человека. Более того,
ж изнеутверж даю щ ий эрос ведет постоянную борьбу с другим п ер­
вичны м п озы вом человека — влечением Танатоса, стремлением к
смерти. В работе «По ту сторону прин ц ип а удовольствия» Фрейд
настаивает на прим ате этого п озы ва к смерти, так что эротические
движ ущ ие силы лиш ь каж ды й раз разы гры ваю т как бы некий и н ­
дивидуальны й путь к смерти, будто пляш ут причудливы й танец

42
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

ж изни, имею щ ий своей целью смерть. И зъ яв из природы вещ ей

и человека телеологическую направленность к развитию , Фрейд
считает самы й вопрос о смысле и цели ж и зн и человека и челове­
чества нелепым, являю щ им ся исклю чительной привилегией рели­
гиозного м ировоззрения. Исход подземной схватки Э роса с Тана-
тосом предречь невозмож но, процесс сублим ации эротического
либидо, на котором стоит культура, связан с больш ими потерям и
наслаж дения и несет внутренне неизбы вное противоречие. Чело­
веческая природа заперта ж естким и детерм инизм ам и отнош ений
внутренн и х психических сил, которы е преодолеть невозмож но.
Человечество вполне мож ет просто биологически захиреть и п о ­
степенно вы м ереть вследствие крайностей самого культурного
разви тия, приводящ его к чрезм ерной утонченности чувств и со­
зн ан ия и вытеснению «низменных» функций природного р азм н о­
ж ения. Ф рейд «научно» заклю чил человечество в природном Роке,
скрупулезно внедрив его закон в малейш ие и звивы психики к аж ­
дого. Ф рейдовская теори я культуры стала наиболее точны м в ы ­
раж ением и одноврем енно обоснованием того фундаментального
вы бора, которы й молодой Платонов назы вал «буржуазным», — в
пределах и масш табах земной, человеческой природы — при р е­
альном отказе от ее восхож дения. П остроения Ф рейда откры то
обнаруж иваю т, что этот вы бор вклю чает и «трезвую» готовность
всем погибнуть.
В религиозны х же системах, которы е тот же Фрейд считал «не­
вротическим переж итком» детства человечества, мы сталкиваемся
с иной перспективой для свободы человека, для его душ и и духа.
П реодоление смертного, природного п орядка бы тия осознава­
лось в великих религиях по основны м линиям природного зако­
на: в стремлении уменьш ить уже сейчас пожирание чуж ой ж изни
(пост), смягчить борьбу друг с другом (культивируется сердце лю ­
бящее, милующее в отнош ениях между людьми, да и с «меньш ими
братьями») и, наконец, как бы отменить то радикальное биологи­
ческое вытеснение одного поколения другим, детьми родителей,
которое гнездится в поле, в половом рож дении (воздержание).
Во всех религиозно-аскетических практиках главны м вы зовом
природе, ее разлитом у по всем сущ ествам необузданному сладо­
страстию , стремлению к соединению особей противополож ного

43
 I. Метафизика творчества

пола — дать ж и зн ь своему подобию и умереть, немедленно или с

некоторой задерж кой — было половое воздерж ание, идеал цело­
мудрия. Иногда в изуверском пределе практиковалась буквальная
кастрация: выкорчевать с кровью до конца жгучий природны й
корень человека. Но почему фигура скопца для наш его глубоко­
го нравственного инстинкта чащ е всего так отталкиваю щ а, ко­
реж ится в посты дной ущ емленности, темной злобе, каком -то н е­
восполнимом ущербе? Скопец — т ускл, в нем как будто погасло
внутреннее солнце, и зъяты самые источники света. Христианские
подвиж ники такого впечатления не вызы ваю т, напротив, их облик
связан с образом светоносности, какой-то энергийной лучистости.
Не потом у ли, в частности, что телесная родотворная энергия здесь
не просто погаш ена, но в какой-то степени пресущ ествлена в н о ­
вую высшую ф орм у своего проявления? Но недаром тут сказано:
«в какой-то степени», поскольку в аскетической христианской л и ­
тературе не ставилась задача не просто изгнать плотскую похоть,
засыпать ж ар полового влечения, но осознать его как мощ нейш ий
энергийны й ф актор, которы й надо оценить и использовать для
творчески-преобразовательны х, тело-построительны х целей. Х ри­
стианский путь спасения был понят как чисто духовное приуготов-
ление к Ц арствию Небесному, к уже наличном у в трансцендентном
мире бож ественному п орядку бы тия, а не как соучастие — всеми
силами и возм ож ностям и — в самом созидании такого порядка.
Цель коренного преобразован ия физического организма — уп рав­
ление стихийны м ходом природы вне и внутри человека — никак
не осознавалась как настоящ ее христианское дело.
В восточном монаш естве каким -то образом восчувствовали
такую цель исихасты , практикуя психофизиологические приемы
уп равления своим телом во врем я так назы ваемой И исусовой м о­
литвы . Но в первоначальном христианстве сущ ествовало целое
течение, признанное позднее еретическим, — гностицизм , ко то ­
рое как раз пы талось п рони кн уть в задачу христианства как дела
физического совлечения с себя «скотского тела» и его п реоб ра­
ж ения. С вобода «сынов Божиих» продана и растоптана, дурман
непреры вного природного «опьянения» не дает взойти сознанию
падения и «рабства тлению». Твердой рукой именно в поле, в п о ­
ловом расколе, в половом рож дении гностики ухваты ваю т бью щ у­

44
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

ю ся суть природного порядка бытия. Пока мы плотски влечемся

к противополож ном у полу, разм нож аемся, как скоты, наш конец
с ним и будет один: «Как у скотов погибают тела их, так погибнут и
эти изделия (люди. — С. С.). Разве не от соития он (человек. — С. С.),
как принадлежащ ий к скотам? Если он так же от него, как обретет
он превосходство большее, чем они?» («Книга Фомы», 139)6. Уже
здесь, в мире необходимо приступить к претворению своего ж алко­
го, текучего, тленного, страстного, расколотого тела в «божествен­
ное», единое и нескудеющее. Вырастает несколько загадочный (в
своей конкретности), но ясны й (по цели) образ «чертога брачного»,
одновременно области, места, где долж на происходить половая ме­
там орфоза, и самой преобразовательной деятельности. В гностиче­
ском «Евангелии от Фомы» мы встречаем такие слова: «Когда вы сде­
лаете двоих о д н и м ... когда вы сделаете м уж чину и ж енщ ину одним,
чтобы м уж чина не был муж чиной и ж енщ ина ж е н щ и н о й . тогда
вы войдете в (Царствие)». В «небесном браке», в чертоге брачном
преодолевается половая односторонность, в каждом возникает н е­
кое муже-женское единство, восполняющее человеческое существо
до его целости. (Вспомним миф об андрогинах Платона; в его свете
лю бовное влечение и соединение предстает у философа как смутное
неосознанное стремление и несоверш енная еще попы тка «сделать
из двух одно и тем исцелить человеческую природу».) Такое цель­
ное, сверхполовое существо, «сыновья чертога брачного» обретают
невиданную силу и могущество: энергия природного эроса претво­
ряется в способность ж ивотворения, «чудорождения», воссоздания
уже бывш их и ж ивш их («Это — воскресение из мертвых. Это — спа­
сение из плена. Это — восхождение на небеса» — Толкование о душе,
134), также сотворения новых ж изненны х форм («тех, которы е не
умираю т, но порож даю тся постоянно» — Евангелие от Ф илиппа,
28). В гностических текстах смысл половой м етам орф озы вы раж ен
еще в «символах и образах», да и само опробование сверхполово­
го бессмертного типа сущ ествования производилось лиш ь мисте-
риально-игрово, в форме тайны х культов, да оно и не могло быть
ины м, собственно реальны м в первые века наш ей эры, для этого
человечество не обладало еще достаточны м знанием и умением, да
и сейчас еще ни в коей мере не встало на так направленны й путь
для своих познавательны х и преобразовательны х усилий. (Разве

45
 I. Метафизика творчества

что у молодого П латонова в сказочно-ф антастическом «Рассказе о

м ногих интересны х вещах» на началах «полного целомудрия» уже
пы тается работать научная «М астерская прочной плоти»).
Но такое направление мысли и даже п ракти ки сущ ествовало
всегда, в том числе особенно вы разительно н а Востоке. Так, если
йога — наиболее народное вы раж ение индийского духа, то среди
ее разновидностей тантризм несет в себе следы наиболее древних,
автохтонны х элементов. Возникает он в IV веке новой эры, с VI
по XIII век охваты вая весь индийский субконтинент, сущ ествуя в
индуистской и буддийской разновидностях. Главное, что привнес
тан три зм в йогу, — так назы ваем ая мантхуна — особы й ри туаль­
ны й половой акт, прям о осущ ествляю щ ийся или символически
представляем ы й, движ им ы й дерзанием необы кновенны м : п реодо­
леть муж скую и женскую разъединенность, половые полю са мира,
пресущ ествить м аксим ально сконцентрированную эротическую
энергию в свет сознания, мощ ь бессмертной ж изни. С ложнейш ей
техникой йог одноврем енно долж ен осущ ествить «три задержки»:
ды хания, мы сли и семени, затем энергично направить семенной
п оток по спинном озговом у каналу «тонкого тела» в центр вы сш е­
го сознания. О бщ ая против оприродная логика задерж ки семени
очевидна. Истечение семени, давая начало новой п риродной ж и з­
ни, — само уже предначало смерти. (Кстати, сколько на эту тему
и зощ рялся молодой Платонов!) Различны е тантристские тексты
не устаю т повторять: «Через потерю семени приходит Смерть, ч е­
рез его задерж ку — Ж изнь». «Страстью мир окован и страстью он
освобождается».
С пособ задерж ки и «возвращ ения» семени описы вается и в
текстах китайских даосов среди ритуалов к достиж ению бессмер­
тия. И даосы, и индийские тантристы видят в трансм утированной
половой энергии источник сверхъестественны х возм ож ностей
организм а (ясновидения, левитации и т. д.). П остоянно подчер­
кивается: ком у удалось заставить «течь вверх свое семя», то есть
осущ ествить обратное природе движ ение, тот стал богом, создав­
ш им себе «алмазное тело», неподверж енное п риродной коррозии.
И хотя подобны й опыт выходит в иллю зорно-психические р е­
зультаты, это желание и стремление неотъемлемы от человека.
И значение мистериальной тантристской п ракти ки вовсе не и с­

46
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

черпы вается лиш ь ее историей странного, экзотического культа,

тан тра-йога — весьм а показательны й ф акт в чреде стремлений ч е­
ловеческого духа.
Но только Н иколай Ф едоров, автор «Ф илософии общ его дела»,
оказавш ий, как известно, значительное влияние на Платонова,
ввел задачу преодоления слепого, полового рож ден и я в четкий
план преобразовательно-косм ической практики, п остроен и я бес­
смертного порядка бытия. Разреш ение этой задачи — конкретно
пока наиболее неясны й и трудно представим ы й участок будущей
работы над обретением творческого сам осозидания человека.
М ы слитель ставил ее в п рин ц ип и ально общ ей форме.
П оловое рож дение — та гигантская сила, на которой стоит
вся природа; возм ож но, это и есть самая сердцевина ее способа
сущ ествования; недаром ведь природа несет его в самом корне.
Рождение, связанное с самим пиком ж и зненны х сил особи, с м о­
ментом полового наслаж дения, как будто вы раж ает светлую, ж и з­
неутверж даю щ ую суть природного порядка. Но слиш ком хорош о
п онятно, что рож дение предполагает последовательное вы тесне­
ние детьми родителей, ф актическое их м гновенное или медленное
убийство. «У низш их ж и вотны х это наглядно, очевидно: внутри
клеточки появляю тся зароды ш и новы х клеточек; вы растая, эти
последние разры ваю т материнскую клеточку и вы ходят на свет.
Здесь очевидно, что рож дение детей есть вместе с тем смерть м ате­
ри»7. То, что подобны й процесс, скажем, у человека растягивается
на долгие годы, в течение которы х родители истощ аю т свои силы
во вскарм ливании, восп итани и своих детей, т. е., говоря словами
мы слителя, «процесс ум ерщ вления соверш ается не внутри орга­
низм а, как наприм ер в клеточке, а внутри семьи, не смягчает п р е­
ступности этого дела»8. (О браз матери, многократной рож еницы ,
которая буквально отдает ж и зн ь детям, — один из самых п р о н зи ­
тельно-лирических, личны х образов у П латонова.) Половое р о ж ­
дение, как известно, п редваряется половы м подбором и борьбой,
«взаимны м истреблением существ»; то же в более скрыты х и опос­
редованны х ф орм ах царит и в человеческом общ естве, п о стр о ен ­
ном по типу организма. Я вивш ееся на свет путем рож дения н еи з­
беж но обречено на гибель. П рироду точнее было бы назвать не от
акта рож дения, а от смерти, на которой она в равной мере стоит;

47
 I. Метафизика творчества

утвердивш им ся именем, отмечает Ф едоров, «хотели зам аскиро­

вать другую сторону мира», с которой в начале не видели никаких
средств борьбы. И так, «извращ енная природа под видом брака и
рож дения скрывает смерть»9.
Половой раскол, половое рож дение, половое соперничество,
смена поколений служ или мощ ны м, мож ет быть, самым действен­
ны м средством соверш енствования рода в ж ивотном мире. Как
будто природа в процессе своей эволю ции стремилась к созданию
какого-то высш его сущ ества и не ж алела для этого м ириады и н ­
дивидуальны х ж и вотны х ж изней, целые роды и семейства. Таким
сущ еством стал человек, в нем впервы е оф орм илось то, что м ы н а­
зы ваем личностью , — триединство тела, душ и и духа, уникальное
самосознание, глубинно чуж дое идее своего уничтож ения, н ако­
нец, чувство, что возм ож ности разви ти я «я» безграничны , если бы
не ф атальны е ограничения смертной плоти. В человеке этот э ф ­
ф ективнейш ий м еханизм усоверш енствования рода — через сме­
ну поколений — не просто исчерпы вает себя, но становится тр а­
гически ненуж ны м анахронизмом: через него уже не достигается
невольного прогресса, ибо вступает активная, преобразую щ ая
себя и мир сила — разум , по самой своей сути требую щ ий бес­
конечного личностного соверш енствования. Более того, создается
впечатление, что работает этот м еханизм уже вхолостую, по и н ер­
ции. П рирода, раз вклю чив его, уже как бы не м ож ет остановиться.
Вместе с тем, им енно породив сознание, она создает предпосы лки
сознательной остановки этого механизм а — уже творчеством и
трудом самого носителя сознания. М ож но увидеть и целесообраз­
ность продолж аю щ егося действия механизм а смены поколений в
человечестве до тех пор, пока оно находится в несовершеннолет­
нем состоянии, не вош ло в «разум истины», не достигло способов
осущ ествления новы х принципов бы тия, творческих способов со­
зидания личностной ж изни, а потом у долж но еще порож дать и с­
пы танны м половы м путем новые, свеж ие поколения, чтобы — по
меньш ей мере — сохранить саму возм ож ность приступить когда-
либо ко Всеобщему Делу. И это, как мы видим, прекрасно понимал
и молодой Платонов.
Лю бая, самая, казалось бы, строго-объекти вная теория, уверен ­
но опираю щ аяся на ф акты, в конечном итоге н аправляется в своих

48
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

посы лках и выводах тем или ины м н равственно-ценностны м и м ­

пульсом. Считать, что человеческая семья, первая ячейка общ ест­
ва, начинается с полового влечения, соединивш его самца и самку
для п роизводства и восп итани я потомства, — так ли уж это верно,
верно по настоящему, высокому, идеальном у счету, долж енствую ­
щ ему не только констатировать, но и определять развитие вперед?
Такое начало не только не вы водит человека из ж ивотного ц ар ст­
ва, в котором действует такая же законом ерность, но укрепляет
его, как бы идейно утверж дает в качестве особого типа вы сокоор­
ганизованного, разум ного ж ивотного. Федоров гениально просто
увидел другое чувство и влечение, лежащ ее в этом начале, нечто
драгоценно уникальное именно для человека, прин ц ип и ально в ы ­
деляющее его из ж ивотного царства: лю бовь к родителям, стрем ле­
ние поддерж ать их слабеющие силы, — странные заботы , не имею ­
щ ие прям ой практической пользы , в них — только нравственны й,
сверхж ивотны й зов. Л ю бовно сохраняя и продлевая ж изнь п р е­
старелы м своим родителям, человек как бы идет против п р и р о ­
ды, «поддерж ивает ж изнь в осуж денном ею на смерть» . В самой
природе даже в ходе ее естественной, слепой эволю ции идет н еко­
торое потеснение и вытеснение с главенствующ его м еста органов
разм нож ения: у растений (цветки) они во главе особи, у ж и вотны х
«органы сознания и действия зам еняю т их», и надо предполагать,
что «должно наступить время, когда сознание и действие зам енят
рож дение»11. (Как мы пом ним , именно это направление эволю ции
провозглаш ает воронеж ский мыслитель.) «Но и преж де, чем п р и ­
рода приш ла к сознанию своего несоверш енства как природы , — в
вы ш есказанном чувстве сострадания к старею щ им и умираю щ им
родителям, в чувстве смертности, она начинает как бы сты диться,
отказы ваться от своего самого сущ ественного свойства, от акта
рож ден и я»12. П о-настоящ ем у этот отказ мож но осущ ествить лиш ь
упорны м трудом, делом психофизиологической регуляции челове­
ческого организма, т. е. уже на этапе сознательно осущ ествляемой
эволю ции мира.
Ф едорова отличает деловая конкретность п розрений, она и опе­
ряет его мысль остро направленной стрелой смысла. В ней может
усм атриваться какая-то простота, даже упрощ енность, сведение
слож ности и м н огообрази я явлен и я к чему-то м аниакально одно­

49
 I. Метафизика творчества

му. Н а самом деле его вчувствую щ ая п ророческая мысль идет чащ е

всего по самому нерву, ухваты вает ту центральную нить, вытянув
которую , распутается вся эта слож ность и м ногообразие. П ри той
неясности, как приступить к делу преодоления полового рож де­
н и я и тран сф орм ац ии эротической энергии, федоровское указа­
ние н а вектор этой тран сф орм ац ии : силы и энергии, реализую щ и­
еся в слепом биологическом рож дении, н ап равить на сознательное
творческое воссоздание родителей и предков, «рождение» назад
наперекор и в вы зове природе детьми своих родителей — это ука­
зание, возм ож но, является таким конкретны м , точно направлен ­
ным, пророческим перстом 13.
«М огучая и страш ная», «слепая сила» полового инстин кта м о­
ж ет быть побеж дена «целомудрием, т. е. полною мудростью , сколь­
ко умственною , столько же и нравственною » и материальною .
«О трицательное целомудрие», сохранение аскетической девствен­
ности далеко недостаточно, это лиш ь «борьба оборонительная»,
которая не мож ет дать настоящ их полож ительны х результатов, а
при своей абсолю тизации приведет лиш ь к самоубийству чело­
веческого рода. (П одобны е же мысли вы сказы вает молодой П ла­
тонов.) Н еобходимо «полож ительное целомудрие», «наступатель­
ное действие против того духа чувственности, т. е. п ож и ран ия и
слепой производительности, которы й был обож аем в древности,
которы й и ны не боготворится под видом ли “м атерии”, “бессозна­
тельного , воли , или точнее похоти » . Если отрицательное ц е­
ломудрие основы вается на волевом акте отречения, предполагает
постоянное нравственное усилие, то полож ительное целомудрие
требует действительно полной мудрости, в смысле полного обла­
дан ия своими силами и энергиям и мира, идущ им и н а его п реоб ра­
жение. П ервоячейкой общ ин, вступивш их на путь всеобщего дела,
у Ф едорова становится семья, брачная пара, осущ ествляю щ ая
требуем ы й для созидания нового порядка бы тия «прогресс в ц е­
ломудрии». «Прогресс брака состоит в постепенном уменьш ении
чувственной лю бви и в увеличении деятельности»15. Такой брак, в
отличие от старого, не только не отделяется от родителей, а ставит
основной целью укрепление с ним и связи, а такж е познание всех
своих предков, просвечивание своих собственны х душ, в которы х
встаю т образы родителей и предков. «Брак, основанны й на знании

50
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

отцов, по мере перехода зн ан ия в дело, превращ ается в воскреш е­

ние, связы вая все семьи в этом всеобщ ем деле. П ревращ ение р о ­
ж дения в воскреш ение есть соверш енство брачного союза»16. Этим
превращ ением заверш ается тран сф орм ац ия родотворной энергии,
той, из источника которой доселе вы ры валась ж изнь, окутанная
медленно, но н еотразим о действую щ ими см ертоносны м и парами:
соперничества, враж ды , вы теснения, — в светлую энергию тв о р ­
чества бессмертной, духоносной ж изни.
К близким вы водам приходит и Владимир С оловьев в знам ени­
той статье «Смысл любви» (1892-1894), где в своей аргументации
и общ ем пафосе он следует буквально за Ф едоровым, что и было
отмечено исследователями, особенно убедительно и красн оречи ­
во еще ф илософ ом С. Булгаковым в статье «Загадочный м ы сли­
тель» (1908). С оловьев ставит эту же странную , сверхъестествен­
ную задачу преодоления полового раскола и полового рож дения, с
которой мы уже столько сталкивались в этой главе: «Само по себе
ясно, что пока человек разм нож ается, как ж ивотное, он и умирает
как ж ивотное». «П ребы вать в половой раздельности значит — п р е­
бывать на пути смерти»; «Но истинны й человек в полноте своей
идеальной личности, очевидно, не мож ет быть только м уж чиной
или только ж енщ иной, а должен быть вы сш им единством обо-
их»17. Дело лю бви ф илософ вы водит к делу борьбы со смертью, к
задаче возвращ ен и я всех сознательны х и чувствую щ их ж ертв п р и ­
родного п орядка за врем я его господства («увековечивания всех
индивидуальностей, не только настоящ их, но и прош едш их»). З а­
быть свой долг перед отцами и матерям и, предаться наслаж дению
бессмертием и творчеством на костях и прахе поколений, подго­
товивш их трудом и страданием это счастье, будет значит н а деле
нравственное одичание предполагаемы х грядущ их «олимпийцев».
«Человек, достигш ий высш его соверш енства, не мож ет п рин ять
такого недостойного дара; если он не в состоянии вы рвать у см ер­
ти всю ее добычу, он лучш е откаж ется от бессмертия»18, — п овто­
ряет С оловьев основной н равствен ны й императив учения все­
общ его дела. П о-настоящ ему точно п онять С оловьева мож но на
экране прямы х, проективно-деловы х федоровских идей. Сергий
Булгаков признается, что мы сли статей С оловьева 1890-х годов, в
том числе и «Смысла любви», стали для него внятны в их глубине

51
 I. Метафизика творчества

и истинном значении только после чтен ия «Ф илософии общего

дела». Б ольш инство же символистов, увлекавш ихся идеям и С оло­
вьева, п рочи ты вали тот же «Смысл любви», не держ а перед собой
такого экрана, теряя весь подспудный реализм его мысли. Д ейст­
венная проекти ка Ф едорова обкатана у С оловьева в ф илософ ском
теоретическом горне, облечена в словесную фиоритуру, и яви вш а­
яся отсюда неясность последнего смысла заклубилась в в о сп р и я­
тии символистов розовы м тум аном мистических возды м аний к
«вечной ж енственности», идеалу какого-то непонятного слияния
двух в одно сущ ество (возды м аний сугубо головно-душ евно-пла­
тонических, часто резко кон трастировавш и х с реальностью их п о ­
ловой практики). В то врем я как в «Смысле любви» м етам орф оза
полового чувства и энергии ни в коем случае не поним ается как
такое одухотворение, утончение полового чувства, которое оттал ­
ки вается от плоти, недостойной, низш ей, обреченной на гибель
части организма. Лю бовь, эротические потенции направляю тся
на конкретны й целостны й состав человека для тран сф орм ац ии
его из природно-см ертного в творчески-бессмертны й. И менно в
таком истинном свете восп рин ял идеи С оловьева и Платонов.

Н О ВЫ Й Э В О Л Ю Ц И О Н Н Ы Й ТИ П

Еще в начале нашего века первый русский ф изик-теоретик Н и ­

колай Алексеевич Умов, один из плеяды мыслителей-космистов,
утверждал: в лоне современного человечества вызревает новый
эволю ционный тип, hom o sapiens explorans, «человек разум ны й и с­
следующий», движ им ы й девизом: «Твори и созидай!». Платонов мог
и не знать построений автора книги «Эволюция ж ивого и задача
пролетариата мысли и воли» (кстати, какое близкое уму и сердцу
молодого воронеж ца само это название работы Умова 1906 года!)19,
но в его фантастических произведениях 1920-х годов «Маркун»,
«Сатана мысли», «Лунная бомба», «Эфирный тракт», по существу,
возникаю т различны е вариации подобного типа. Это — платонов­
ские искатели и преобразователи; они, как бы следуя уже теорети­
ческим рецептам статей писателя, начали смену души, преображаю т
пол в сознание. Две мощ ные силы движ ут героем рассказа «Мар-

52
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

кун» (1921): страстное желание любви и не менее настоятельное

стремление пересоздать вселенную. Причем очевидно, что его п ре­
образовательные побуж дения питаю тся как раз сосредоточенным,
претворенны м накалом его первого желания. Внутри М аркуна идет
интенсивная, скрытая, одинокая работа самопознания. Он свит на
себя, знает до мельчайших извивов и любит себя, м ечтая при этом
и другого познать настолько же глубоко и интимно, войти в него,
стать им, полю бить так же, как себя. Он и любит уже напряженно,
растроганно и затаенно всех людей, каждое ж ивое существо, лелеет
мечту пойти ради них на самоотречение, на жертву. Девственник,
до болезни, из которой он только выходит к началу повествования,
он постоянно видел во сне Невесту, прислуш ивался наяву к дале­
ким девичьим зовам. Но сила эротического чувства в нем меняет
направление: луч жгучей и узко направленной любви расш иряет­
ся, распространяясь не только на ж енщ ин или на одну избранную
женщину, а на всех, весь мир. Да и его попы тки построить турбину,
которая архимедовым рычагом перевернет несовершенную землю,
да и всю вселенную, рождаю тся из этой же тотальной любви. П рав­
да, велик контраст, комический и трагический одновременно: ноги
дрожат после болезни, тело как тряпка, вокруг мучающаяся, оголо­
давш ая ж изнь — и такие радикальные, титанические дерзания!
В «Сатане мысли» (1922) неистовство в н еп риятии мира, где
царит страдание и смерть, и поры в его немедленно переделать
достигаю т апогея. Герой в ю ности теряет невесту, и невероятной
силы лю бовь, тоска и скорбь по умерш ей, бунт п ротив п орядка в е­
щ ей производят в его сущ естве невероятную и мгновенную тран с­
формацию : «сила лю бви, энергия сердца хлынула в мозг, расперла
череп и образовала мозг невиданной, невозм ож ной, невероятной
мощ и»; став руководителем работ по переустройству земного
ш ара, Вогулов пы тается сначала взорвать нынеш нюю вселенную
и затем создать из нее «иную». Умершее и убитое сердце, какие бы
преим ущ ества это ни дало на врем я сознанию и воле, рож дает х о ­
лодное, сатанинское опустош ение, а чаемое п реобразование при
таких условиях и подходах мож ет обернуться самоуничтожением,
рукотворны м вселенским апокалипсисом.
В повести «Эфирный тракт» (1926), запечатлевш ей обрете­
ние П латоновы м новой глубины и стереоскопии мы слительно­

53
 I. Метафизика творчества

го и художественного взора, идет и дальнейш ая разработка типа

героя-преобразователя. П ерекликаясь с идеей Умова, Платонов
писал здесь: «М ожет быть, человек незам етно для себя рож дал из
своих недр новое великолепное сущ ество, командую щ им ч увст­
вом которого было интеллектуальное сознание, и ничто иное!» Да,
с этим сущ еством мы уже встречались в ран н их вещ ах писателя.
Но такое ли оно законченно «великолепное»? Рядом с устоявш им ­
ся норм альны м человеком оно, действительно, многое п ри об ре­
тает: невероятную силу мысли, творческую мощ ь. Но склады ваю ­
щ ийся тип находится в процессе бурного и несбалансированного
роста, что-то в нем атроф ируется, что-то вы пирает и уродливо
торчит, как вы вихнувш аяся кость. Н а критерий преж ней челове­
ческой эстетики он странен и даже отталкиваю щ — неизбеж ная
участь сущ ества переходного. До своей законченной гармонии,
целесообразности и красоты он еще не дорос, не допреобразился.
Не исклю чено, что некоторы е из его склады ваю щ ихся качеств м о­
гут оказаться неж изнеспособны м и, а то и вредны м и для того же
человечества, которое он стрем ится облагодетельствовать.
В повести мы сталкиваем ся с двум я разн овидн остям и этого
типа. С одной стороны , теоретик «эфирного тракта» Фаддей П о­
пов и инж енер-агроном И саак М атиссен, научивш ийся мыслью
непосредственно влиять на материю, оба наиболее диковатые,
неуклю жие м ут ант ы , особо негарм оничны е выродки обычного
природного типа. Душу свою они заглуш или целиком, реш ительно
отказались от ж енской любви, предельно одиноки, личностно н е­
счастны, забвенны , весьм а неприятны для окружающих: неряш ли ­
вы и угрюмы. М ожет быть, п отом у что они находятся в авангарде
того поля проб и ош ибок, где в муках и корчах рож дается новы й
эволю ционны й тип.
В случае с М атиссеном явлен как раз особо опасный уклон в
происходящ ей м утации. С ама его ф иксация в повести — чего еще
не было в ранних ф антастических рассказах — свидетельствует о
такой новой высоте поним ания Платонова, с которой возмож но
предупреждение: нет, не так, не туда или не совсем туда, тут надо
остановиться, повернуть, п ересм отреть... М атиссен — научный
гений, он добивается, казалось бы, ф антастических результатов в
управлении природой. М ихаил К ирпичников, посетив его в дерев­

54
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

не, где он проводит свои опыты по орош ению полей через мы слен­
ны й приказ, испы ты вает при их демонстрации чувства сложные:
тут и «жгучая струя в сердце и мозг», подобная той, которая в свое
врем я п ронзила его при первой встрече с будущей женой, и вместе
«какой-то тайны й стыд и тихая робость чувства, присущ ая каж до­
м у у б и й ц е...»: «На глазах К ирпичникова М атиссен явн о насиловал
природу. И преступление было в том, что ни сам М атиссен, ни все
человечество еще не представляли из себя драгоценностей дороже
природы . Н апротив, природа все еще была глубже, больше, мудрее
и разноцветней всех человеков». Н астолько «больше и мудрей»,
что наш экспериментатор, приступив наугад и на ура к прямом у
воздействию на космос, бомбардируя его «пертурбациями своего
мозга», вместо желаемого «управления миром» получает катастро­
фические возм ущ ения в действиях небесны х сил и тел, что п ри во­
дит — среди прочего — и к гибели самого М ихаила К ирпичникова.
Вторая разновидность типа преобразователя — более мягкая,
зрелая. И нтересно, что у такого героя или есть ж ена (как у М и ­
хаила К ирпичникова, где случай достаточно идеальны й: подруга-
едином ы ш ленница), есть и дети (у того же М ихаила двое сыновей,
и старш ий Егор становится продолж ателем дела отца), или была
ж ена (как у К рейцкопф а в «Лунной бомбе»), им доступно в свое­
образной форме и лю бовное чувство (Егору К ирпичникову). Тем
не менее вся их страсть — в их идее и деле. Чуть тех же К ирп и чн и ­
ковых, отца и сына, в разное врем я п озвали в путь-дорогу тревоги
и п роти вореч и я мучающ ей их высш ей задачи, они оставляю т сво­
их лю бимы х и близких, не попрощ авш ись, как бы без сож аления.
О бщ ественны й уклад, представленны й в повести и отнесенны й к
началу 1930-х и далее годов, уже прям о начинает культивировать
творческую сублимацию половой энергии. Если старш ий К ирп и ч­
ников еще только входит «в ту эпоху, когда мозг неотлож но тр еб о ­
вал своего питани я, и это стало такой же горячей воющ ей ж аж дой,
как голод желудка, как страсть пола», то через несколько десяти­
летий в том общ естве, в котором действует его сын Егор, девст­
венность уже воспиты вается социальной моралью , литературой,
всячески поощ ряется безбрачие, и бо «высшее напряж ение любви»
утоляется уже «не сож ительством, а либо научны м творчеством,
либо социальны м зодчеством».

55
 I. Метафизика творчества

Н едаром и система сравнений, касаю щ ихся познавательной,

творческой деятельности героев, здесь н авязчиво разом кн у­
та в сферу эротического. Равноценно, ибо взаим опретворим о:
«В то врем я, когда человеку надо либо творчество, либо зачатье
новой жизни». Н аука становится «ж изненной физиологической
страстью , такой же неизбеж ной у человека, как пол». И дея рож д а­
ется «как момент зачатия в девственном теле», а «страсть к неуло­
вим ом у неж ном у телу — эфиру» «он ощ ущ ал в себе, как любовь».
И так, половая лю бовь-страсть у этих героев или вытеснена ц е­
ликом, или трансф орм ируется в семейную друж бу с женой, «та­
кой же сторонницей немедленного ф изического п реобразован ия
мира» (где отдается и дань пока необходимому биологическому
продолж ению рода). И ли как у Егора: «когда полюблю прочно
< ...> уйду странствовать и думать о любимой», унеся ее образ с
собой как импульс к поиску и творчеству. Однако, как уже отм е­
чалось, расцветаю т другие ф орм ы чувств, преж де всего трепетной
лю бви ко всем у живому. Вспомним, как К рейцкопф , автор «лун­
ного снаряда», с сочувственны м отож дествлением откры вает для
себя стихи самого П латонова о лю бовном братстве со всеми сущ е­
ствам и вселенной: «Я — родня траве и зверю».
И еще одно — наиболее неож иданное и сильное: поры вы любви
к матери, причем, как правило, уже покойной. Я ростны е п р ео б ­
разователи мира, разбухш ие мозгом головастики, с иссуш енны м
сердцем, терпя фиаско в своих проектах, получая убийственны е
результаты опытов, в самые глухо-безотрадны е часы и м иги ж и з­
ни пронзаю тся образом матери. «У Фаддея К ирилловича явилась
еще страш ная и неутом им ая тоска по матери, хотя она умерла
пятнадцать лет назад. О н ходил по комнате, вспом инал ее обувь в
гробу, запах подола и молока, неж ность глаз и всю милую детскую
родину ее тела». «Последний образ» погибаю щ его от чудовищ но­
го эксперим ента М атиссена «был полон человечности: перед ним
встала ж и вая изм ученная мать, из глаз ее лилась кровь и она ж ало ­
валась сы ну на свое мучение».
Вот это, казалось, было абсолютно неуместны м в новом эволю ­
ционном типе: ведь ориентирован он вперед, в будущее, культиви­
рует сознание и действенную волю — и вдруг этот странны й в ек­
тор назад, к уже исчезнувш ему с лица земли, это чувство тоски по

56
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

умершим. Причем чувство это никак не головное, не от сознания,

не нравственно-холодно-натасканное, а самое неудержимое, прон-
зенно-сердечное. Воспоминание о матери вы зы вает в героях волну
ж алости, в которой всегда стыд за какой-то самы й главны й н еи ­
сполненны й перед нею, вытесняемою детьми, природны м ходом
вещ ей, долг. С обственно из этого чувства, из ж елания искупить
вин у перед матерью, из ж елания невозмож ного, ч аян и я новой
встречи и возни кает источны й импульс их преобразовательной
деятельности, их эволю ционны х м ут аций. Вот единственны й
отры вок из ю ношеского дневника М ихаила К ирпичникова, кото­
ры й писатель считает необходимы м привести: «Март. 20. 9 часов
вечера. М ать и дети спят н а полу н а старой одежде. Нечем даже
укры ться. У матери оголилась худая нога — и мне ж алко, стыдно
и мучительно. < ...> К акая сволочь жизнь! А может, это я сволочь,
что до сих пор не свернул скулу такой подлой ж изни? Зачем я п о ­
зволяю ей так м учить детей и мать < ...> Н адо ж ить для тех, кто
делает будущее, кто том ится сейчас тяж естью грузны х мыслей, кто
сам весь — будущее, темп и устремление. Таких мало, они зате­
ряны , таких, мож ет быть, нет. Но я для них ж иву и буду ж ить, а
не для тех, кто гасит ж и зн ь в себе чувственной страстью и душу
держ ит на нуле». И здесь Платонов оказы вается ближе к Федорову,
чем к Соловьеву. Если автор «Смысла любви» видел именно в по­
ловой лю бви, умеющей преодолеть эгоизм индивидуума, признав
не только за собой, но и за другим, за лю бимы м, абсолю тное значе­
ние — «основание всего дальнейш его соверш енствования», то Фе­
доров, как мы пом ним , такое основание усм атривал тоже в лю бви ,
но не половой, а сыновней и дочерней. (Действительно, лю бовь к
родителям — есть еще больш ее преодоление эгоизма, ибо не п ред­
полагает никакой м атериально-чувственной награды , как первая.)
О браз матери у П латонова в свете его отнош ения к эросу и
смерти кри ти ка часто толкует во ф рейдистском духе, как стрем ле­
ние верн уться к ней в утробу20, не зам ечая других, намного более
важ н ы х для писателя, расш ирительны х значений этого образа и
связанны х с ним чувств и мыслей. Это чувство «растущ ей тоски и
воспом инания» об ушедш ей матери поним ается как «единствен­
ное утеш ение», как залог такого истинно верного п реобразован ия
мира, которое потребует единства сердца и ума, их взаим ного п и ­

57
 I. Метафизика творчества

тания, «добросердечной науки», как вы раж ается П етропавлуш -

кин, народны й оппонент М атиссена. В отры вке «О любви», где
Платонов отходит от губительного дуализма: сознание — ч увст­
во, разум — сердце, предпочтение отдается таком у любовному,
сердечному знанию , которое ребенок обозначает одним словом
«мама». Такая наука, для проверки которой, по слову М атиссена,
«надо весь мир замучить», и вот эта детская «мама» — несовм е­
стимы. И недаром последним укором вторгается в умираю щ ее со­
знание насильника над м иром лик «ж ивой изм ученной матери».
Если в скоропалительной юности, еще за несколько лет до н а­
п исан ия и отры вка «О любви», и «Эфирного тракта» казалось, что
ж изнь, вселенная, человек бы стро и послуш но устроятся по р а з­
ум ном у п реобразовательном у чертежу, то врем я такого поистине
легком ы слия прош ло. «Ж изнь еще пока мудрее и глубже всякой
мысли, стихия неим оверно сильнее сознания, и все попы тки за­
мещ ения религии наукой не приведут к полной победе науки»
(«О любви» — II, с. 432). Н аука «не утеш ит», человек без веры ста­
нет зверем и уничтож ит «пустые города», лиш ивш ие его утеш е­
н и я и идеала. И платоновский герой М атиссен отчетливо опознал
новую страш ную власть (вместо старой — помещ иков и бурж у­
ев) — «власть ученых». Еще не разобрались они толком в строении
мира, его тайнах, а уже рвутся действовать, круш ить и переделы ­
вать — наскоком, неистово и исступленно, как к тому призы вал
всех и наш ю ный воронеж ский философ, наэлектризованны й
яростны м и револю ционны м и стихиям и и понятиям и. В отры вке
«О любви» Платонов уже настаивает: сначала надо п онять и и с­
следовать, а потом преображ ать. Да и сам человек — слож нейш ий
микрокосм , он родственен и больш ом у космосу, и м икром и ру со
всеми их силами и энергиям и, не говоря о психической и духовной
его специф ичности,— так что исследование м и ра долж но идти в
обе стороны: и вовне, в его беспредельность, и в такую же глубину
внутренней вселенной человека.
Егор К ирпичников — последний в повести представитель ц е­
почки искателей; откры в тай н у «эфирного тракта», разм нож ения
материи, а с ней и неподозреваемы е опасности вторж ен и я в и н ­
тимную ж и зн ь вещ ества (от такого вторж ения уже погибла д рев­
н яя ц и ви л и зац и я аю нитов), он оставляет свои опыты. Недаром

58
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

образ настоящ его металлического чудищ а приним аю т неразум но

вы пущ енны е на волю искусственно препарированны е силы мате­
рии: «откорм ленны й и вы ращ енны й К ирпичниковы м электрон»
является как некий ж ивой металлический гад с лапами «в форме
эластичного сверкающего копья» «на толстом сильном хвосте, к о ­
нец которого ш евелился, сверкая трем я зубьями». «Это странное
и уж асное сущ ество» вращ ает зубами, непреры вно гудит, в ы р а­
ж ая так свой ненасы тны й голод — подавай ему хоть всю материю
мира! Внутри самой м атерии действуют те же прин ц ип ы п ож и ра­
ния, борьбы, вы теснения, что и в природе, и в человеческих со­
общ ествах. «Неродственны й» статус самой н атуральной основы
бы тия, стоящ ей на двойной непроницаем ости: во врем ени (в ы ­
теснение последую щ им преды дущ его) и в простран стве (две ч а­
сти вещ ества вы тесняю т друг друга с одной точки пространства),
подчеркивали и Ф едоров, и Соловьев. И Егор К ирпичников, оста­
вив свои преж деврем енны е и опасные эксперименты , отп равля­
ется в странствие (всегдаш ний платоновский образ поиска и сти ­
ны ), чтобы откры ть самы й «корень мира, почву вселенной, откуда
она выросла», ее тайну, п рин ц ип ы ее бытия. О тправляется, чтобы
вскоре нелепо погибнуть, как и его отец, как и П итер К рейцкопф ,
как и А ндрей Вогулов, и другие герои, начавш ие упорную и долгую
борьбу со стихийны м и разруш ительны м и силами, которы е пока
так легко и играю чи разм еты ваю т вдры зг и в прах «чудо вселен­
ной», уникальную человеческую личность.

О БЕЗЬЯ Н ЬЯ КАРИКАТУРА
(«АНТИСЕКСУС»)

Рисуя в «Эфирном тракте» недалекое будущее, Платонов о т­

мечал: «Времена полового порока угасли в человечестве, занятом
устроением общ ества и природы». В реальной послереволю цион­
ной действительности дела с сексуальным поведением обстояли
совсем иначе. В то время, когда Платонов написал и тщ етно п ы ­
тался п ристроить в печати свой «Антисексус» (1926), читательская
публика была взбудораж ена двум я публикациям и: рассказа П анте­
леймона Романова «Без черемухи» («М олодая гвардия». 1926. № 6)

59
 I. Метафизика творчества

и повести «Луна с п равой стороны , или Н еобы кновенная любовь»

С ергея М алаш кина (Там же. 1926. № 9). Разухабистая половая рас­
пущ енность (впрочем, весьма безрадостная, а то и губительная,
больш ей частью для представительниц слабого и чреватого сугу­
быми последствиям и пола), потребительское хам ство в интим ны х
моментах, пош ленькие пародии на «афинские ночи» — все это
предстало как весьм а распростран ен ная «норма» свободны х —
без сентим ентальности и бурж уазны х предрассудков — лю бов­
ны х связей, особенно в молодежной среде. То, каким долж но
быть отнош ение пролетарского общ ества к половой лю бви и об ­
щ ению полов, было темой непрекращ аю щ ихся дискуссий в п еча­
ти 1920-х годов (особенно интенсивно ш ли они года четы ре — с
1923 по 1927). Д есятки партийны х и ком сомольских работников,
публицистов, писателей, врачей, психологов, рабочих и студентов
спорили друг с другом, оперируя эм оциям и, ф актами, идеологиче­
скими установками.
И з самой ж изни, что назы вается, снизу ш ла п орядочная сум я­
тица и разброд, нахлынула «эпидемия абортов», самоубийств, в ы ­
лез и лихой студенческий ревизионизм , взявш и й на вооруж ение
парадокс О скара Уайльда: «С ознание определяется эротикой».
П редставители масс взы вали к идеологам: помогите разобраться
и определиться, что делать в переходный период со стары м и п о н я­
ти ям и нравственности, справедливости, совести, наконец, с лю ­
бовью. И если в отнош ении вечны х м оральны х норм ответ был
единодушен: таковы х не существует, каж ды й класс создает свои,
и понятие ближнего — не универсально, а избирательно-классо­
во, то по половой проблеме установки разнились. Ц ентром поле­
мического ки п ен ия стали п остроен и я главного револю ционного
н аставника по вопросам лю бви и семьи Александры Коллонтай.
В работах времени военного ком мунизма, таких как «Семья и
ком м унистическое государство» (М., 1918), она, по общ ему п р и ­
знанию , вы ковы вала азбучные истины тогдаш него ком м унистиче­
ского подхода к этим сторонам ж изни: это был преж де всего отказ
от старой ф орм ы семьи в пользу «товарищ еского и сердечного со­
юза» двух равн оправн ы х трудовы х индивидуальностей, для кото­
ры х вы сш ая ценность — интересы коллектива, а такж е государст­
венное воспитание, своего рода обобщ ествление детей. Ее статьи

60
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

и речи играли радуж ны м и цветам и веры в скорое осущ ествление

«рая на земле»; утопическое прекраснодуш ие не знало границ: путь
от зам кнутой на себе, эгоистической ячейки бурж уазной семьи,
основанной чащ е всего на «материальной сделке меж ду полами»,
к единой семье трудового человечества, что напоена энергиям и и
флю идами солидарности, дружества, лю бовны х притяж ений, п р о ­
дуцируем ы ми каж ды м свободны м, подвиж ны м половы м союзом,
казался естественны м и легким. Но идеальны е видения такого
рода — видениям и, а что конкретно было услы ш ано и повлияло на
практическое поведение? «Свободные отнош ения меж ду полами
не п ротиворечат идеологии коммунизма. И нтересы трудового кол­
лектива не затрагиваю тся тем, что брак носит краткосрочны й или
длительны й характер, что в основе его полож ены лю бовь, страсть
или даже преходящ ее ф изиологическое стремление»21. И менно это
полож ение, опош ленное, разош едш ееся с третьих-десяты х уст, о т­
влеченное от значительно более ню ансированны х взглядов самой
К оллонтай, стало идейной основой довольно распространенного
в 1920-е годы «истинно пролетарского» отнош ения к лю бви как
к простом у удовлетворению биологической п отребности, отбра­
сываю щ ему лицемерные, бурж уазны е запреты и ограничения.
В знаменитой статье «Дорогу кры латом у Эросу!» Коллонтай оха­
рактеризовала подобную лю бовь уже как «низшую», исторически
оправданную только для краткого револю ционного периода, когда
все силы душ и и тела уходили на яростную борьбу и отдавалась
лиш ь необходимая дань и нстин кту воспроизводства и позы вам
похоти. Это, по ее тепереш ней оценке, — Э рос бескрылый.
П риш ло врем я — возвещ ает К оллонтай — кры латого эроса,
«богатого и многострунного». В ее разм ы ш лениях мы сталкива­
емся с предельно социализированной, прагматической вариацией
знаком ы х по В ладимиру С оловьеву призы вов претворить и вы ве­
сти уникальны е возм ож ности симпатии, взаим ного влечения, са­
м оотверж ения, какие таит в себе лю бовное чувство, в сферы зн а­
чительно более ш ирокие. У ф илософ а — межчеловеческие и даже
космические (он пиш ет об «установлении истинного лю бовного,
или сизигического, отнош ения человека не только к его социаль-
22
ной, но и к его природной и всем ирной среде» ), у револю ционной
деятельницы — раскры тие «потенций любви» и их расш ирение

61
 I. Метафизика творчества

ориентировано на «сочленов по классу», на товарищ ей. (Трудно

удерж аться и не вспом нить — пусть и чуть преж деврем енно — че-
венгурский трогательны й гротеск «обож ания товарищ а».) К ры ­
латы й эрос «пробуж дает и п роявляет как раз те свойства души,
которы е нуж ны для строительства новой культуры: чуткость, от­
зы вчивость, желание помочь другому» . Его кры лья призваны н е­
сти «симпатические чувствования», высеченные и «накопленные»
поначалу между двумя, в больш ой трудовой коллектив, заряж ая и
«склеивая» его. Брош енные в топку социального переустройства
натуральные лю бовные энергии человека долж ны вы работаться в
мощ ны й пар, движ ущ ий локомотив новой истории и культуры. «Ве­
личайш ая новая психическая сила — товарищ еская солидарность»,
питаемая претворенны м эросом, лю бовью-солидарностью, встает у
Коллонтай в красивую, но, увы, теоретически-головную оппозицию
к конкуренции и борьбе, двигателям производства и общ ественной
ж изни при капитализме. Она пы тается достаточно механически
соединить и основной свой узкопрактический императив — подчи­
нения любви коллективному трудовому долгу (недаром и написана
ею в этом духе курьезная пьеса «Любовь пчел трудовых»), и свой
исходный, освобождаю щ ий естественные чувства и побуж дения
подход к любви: «В этом новом м ире признанная, н орм альная и
ж елательная ф орм а общ ения полов будет, вероятно, покоиться на
здоровом , свободном, естественном (без извращ ен и я и и злиш ест­
ва) влечении полов, на “преображ енном Э росе”»24.
Но ком пром иссны й вариант Коллонтай, гум анно-прим иряю -
щ ие склонения ее мысли (вся эта «лю бовь-солидарность»), м и ф о ­
логические уподобления вы звали сильное раздраж ение научны х
м арксистских критиков. Подверглись уничиж ительном у разгром у
и ее наиболее безусловные утверж дения прав на «женское восп ри ­
ятие», ж енский вклад в строящ ую ся культуру, кри ти ка м уж ско­
го «эгоизма», ее вы сокая оценка в этом отнош ении п оэзии Анны
Ахматовой. «Псевдомарксистскому анализу “кры латого и бескры ­
лого Э росов”», реакционном у «дамскому пути» (изощ рялся Б. Ар-
ватов)25 были противопоставлены строго научное исследование
половой проблем ы и такая же научная ее организация. Целый ряд
авторов26 с разной степенью ради кали зм а вы ступали против од­
ного: против «преувеличения биологического и социального зна-

62
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

чен ия полового момента» (Залкинд), против лю бовны х стихий,

культа наслаж дения, отвлекаю щ их от борьбы, работы , коллекти­
ва; и ратовали за одно: воздерж ание до брака, рационализацию се­
м ейной ж и зн и (Беркович), м оральны й пролетарский аскетизм, не
позволяю щ ий «половой энергии отвлекать от мозговой работы»
(Ярославский). В борьбе с полом, с «гомерически разверн увш и м ­
ся интересом наш ей соврем енной молодежи к половому», за его
«политико-педагогическую ликвидацию » (Залкинд) марксистские
идеологи развеш ивали громогласные, разящ и е словеса, поверх­
ностно апеллируя к научному авторитету Ф рейда, ухитряясь де­
лать его своим соратником в установке на общ ественную у ти л и за­
цию лю бовны х эмоций, жесткую регуляцию половой ж изни.
Рассказ «Антисексус» впервы е яви лся читателю — точнее д о­
статочно узкой аудитории специалистов — через 55 лет после сво­
его рож ден и я27, сохранив, однако, всю неординарность и язви тел ь­
ность своей творческой ф изионом ии, хотя и предназначалась она
писателем том у времени и моменту, о котором только что гово­
рилось. В послесловии к этой публикации известны й голландский
исследователь творчества П латонова Томас Л ангерак утверж дал,
что «Антисексус», вероятно, первое произведение, в котором п и ­
сатель осм еивает собственны е «левые» идеи начала 1920-х годов,
разви вавш и еся в пролеткультовском русле: идеал «норм ализован­
ного работника», утверж дение враж дебного п роти востоян и я ч е­
ловека и природы , сознания и материи. П оскольку в «Антисексу-
се» речь идет о регуляции того, на что посягал ран н ий Платонов,
а именно пола, и дано это здесь в ядовито-сатирическом ключе, —
то вы вод платоноведа, казалось, был абсолю тно оправдан.
Рассказ — по ф орме реклам ная брош ю ра искусного аппарата,
разработанного некоей западной ф ирмой и триум ф ально п око­
ряю щ его города и веси всех цивилизован н ы х и н ец иви лизован ­
ны х стран. Это чудо технической и — как уверяю т его создатели
и имениты е защ итники — нравственно-гум анитарной мысли п о ­
зволяет за доступную цену раз и навсегда м еханизированно отре­
гулировать сексуальные отправления человека, обеспечив ему при
этом половое удовлетворение, неизмеримо превыш аю щ ее н о р ­
мальное. Да, в м ахрово-гротескном рекламном обращ ении «Гене­
рального А гента для Сов. стран», рвущ егося совратить и «новый

63
 I. Метафизика творчества

мир» несравненны м и перспективам и своего изделия, мы расслы ­

ш им некие идейны е звуки, уже знакомые нам по вполне серьезны м
дискуссиям наш их 1920-х годов: как так «в век научной орган и ­
зации труда» осталась на свободе половая сфера, источник «не­
рентабельной, страдаю щ ей и плодящ ей страдание» человеческой
души! В апологии «антисексуса» задействованы м ораль, ф илосо­
ф и я и даже космос. Н аконец, «сексуальная дикость» ун ичтож ает­
ся, «половое чувство» превращ ается «в благородны й механизм»,
миру дается «нравственное поведение», а натура человека вы хо­
дит к «ровному, спокойному и плановом у темпу развития». Но вот
дело доходит до горделивого вн и кан и я в детали конструкции и
действия: тут и план-ш айба предельной нагрузки (во избеж ание
истощ ения), и вариации этой м аш инки для общ ественны х у б ор­
ны х и мест коллективного пользования, типа бараков и митингов,
и автоматы -стерилизаторы , и 20% скидка для проф сою зов, и р е­
гуляторы длительности наслаж дения от нескольких секунд до н е­
скольких суток — уж такой густой буф ф онны й запредел не может
не бросить дотла испепеляю щ ей м олнии смеха и на все теорети зи ­
р о ван и я по поводу регулирования пола. Значит, и на собственно
платоновские. О днако разберемся.
Да, молодой Платонов был откры ты м сторонником п р етв о р е­
н и я половой энергии в мощ ь сознания, в творческие силы, п р е­
ображ аю щ ие п рироду человека и мира, и видел в этом один из
способов вы рваться из природной круговерти к новом у бессмерт­
ном у типу бытия, к высш ему Человеку, в котором дух уп равляет
материей. А с чем мы сталкиваем ся в случае с аппаратом , которо­
му поют диф ирам бы пром ы ш ленники и путеш ественники, п и са­
тели и актеры, пока в основном зарубеж ны е (подзатесался и наш
Виктор Ш кловский), но готовится вступить в хор, как обещ ается,
сильны й отряд советских, пролетарских и прочих общ ественны х
и культурны х деятелей? Генри Форд в своем отзы ве об «антисек-
сусе» пиш ет следующее: «Гг. Беркман, Ш отлуа и Сн откры ли новую
блестящ ую эру в нравственном служ ении человечеству. Нет сом ­
нения, исторический оптим изм есть всеобъемлю щ ее регулирова­
ние вселенной м озгом Человека — регулирование, которое долж ­
но предстать перед нам и в виде трансф орм атора, превращ аю щ его
стихии в законом ерны е автоматы». Какой знаком ы й нам пафос!

64
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

То, что п роклам и ровала пролетарская этика в эти годы: р ац и о ­

н али зировать страстную , стихийную, иррациональную п рироду
человека, утилизировать сексуальные силы для нуж д коллекти­
ва, п роизводства (но чего? тех же товаров и «м ануф актурны х и г­
рушек»), по отнош ению к собственно платоновской идее и мечте
являло собой радикальное не то, хотя при поверхностном взгляде
могло и сближаться. Н а деле скривилась обезьянья карикатура, со­
здававш аяся некоторой общ ностью фразеологии при целях и ч ая­
ниях на деле обратных. Революционное строительство, в котором
воронеж ский мыслитель усилился увидеть начало «смены души»,
осуществление высш их онтологических задач человечества, заво­
рачивало явно в другую сторону, а точнее возвращ алось, только
каким-то противоестественны м путем, на те же круги антиэволю ­
ционного, неоязыческого фундаментального выбора, в котором
пребы вало и пребы вает человечество, наиболее естественно и бле­
стяще реализовав его в буржуазную эпоху. «Антисексус» вы разил
никогда прям о не объявлявш ую ся Платоновым, но явно пронзи в­
шую его к середине 1920-х годов интуицию какого-то глубинного
родства закордонного м ира с тем, которы й так громогласно вступил
с ним в борьбу. Но это было родство скрытого рода, из области та­
ких глобальных параметров, которы ми обычно не оперируют со­
циальные идеологи и культурные деятели. (Кто задумывается над,
так сказать, онтологическим фундаментом общ ественного дейст­
вия? Платонов задумы вался именно над этим, обличая — особенно
сильно в своих верш инны х созданиях, таких как «Чевенгур» и «Кот­
лован», — реш ительную утопичность попы ток гарм онизировать
п рироду человека, устроить социальны й эдем на ны неш ней нату­
ральной основе, стоящ ей на борьбе, вы теснении и смерти.) Л ю бо­
пы тно, что в такой сугубо конкретной и щ екотливой точке, как та,
что представлена в «Антисексусе», удалось засечь и провести это
тонкое опознание родства двух противостоящ и х систем.
П рисмотримся, однако, к чудесному приборчику, что соорудил
практический Запад, чтобы удовольствие получать без отвлечения
на ж ивого партнера, м уж чи ну или женщ ину, и тем ликвидировать
стихийность, потери энергии на сторону (довольны и колониза­
торы , и пром ы ш ленники, и военны е). Н и о какой тран сф орм ац ии
лю бовны х энергий в виду высш ей цели п реображ ени я и одухотво­

65
 I. Метафизика творчества

р ен и я человека здесь и говорить не приходится. Н апротив, тут я в ­

ная, хотя и закам уф лированная реклам ны м и восторгам и, попы тка
этот м ощ ны й энергийны й источник человека вообщ е погасить, за­
сыпав его песком механического и ош еломляю щ е-сильного удов­
летворения. А то пока в н орм альны х условиях ю нош а страдает и
ищ ет предмет для п рилож ения ж аж ды любви, где-то на полпути
м ож ет он нечто сочинить или соорудить, най дя определенный
творческий исток своем у томлению. Через антисексус (а миру
грозит тотально-тоталитарное его внедрение, чему в «отзывах»
подает первы й прим ер М уссолини) будет ж елезно приручен и дух:
при т а к отрегулированной источной половой энергии и дух бу­
дет кастрирован, м еханизирован, «цивилизован» в худшем смысле
этого слова. О сущ ествляется дьявольская подмена: вроде бы п р о ­
клам ируя торж ество над природой, с лихвой передразнили саму
п рироду в ее основной прим анке («вы сокоценный момент насла­
ж ден и я < ...> по крайней мере в тройной степени п ротив п рекрас­
нейш ей из ж енщ ин, если ее длительно использует только что ос­
вобож денны й заклю ченны й после 10-ти лет строгой изоляции»)
и тем еще глуше и безнадежнее захлопнули для человечества ее
капкан. Своего рода диверсия против эволю ционного назначения
человека, п остави вш ая технику на службу природном у п орядку
в самой интим но-сокры той его сердцевине. М еханизированная
бестия, «антисексус» движ им в своем дальнем назначении вы б о­
ром сатанинским , направленны м на самоубийство человечества,
воистину ставш его мы слящ ей (?) и наслаж даю щ ейся плесенью, са­
м оубийство всего ж ивого (предлагается уже приборчик и на ж и ­
вотны х распространить). Тут уж воистину «все как один умрем»
(кому захочется подходить к п ротивополож ном у полу и зачинать
новую ж изнь!), но уже «не в борьбе за это», а в сладких об ъятьях
м еханических лю бовниц и лю бовников.
Н едаром парад восторж енны х п риветствий аппарату откры ­
вает апостол и певец войны Гинденбург словами: «Война — все­
м и рн ая страсть человечества. О на не пребудет, пока не пребудет
ж и зн ь н а з е м л е .» За м илитаризм ом шествует индустриализм,
Генри Форд и Ф орд-сын, чуть дальш е — им периалист Чемберлен.
П олный набор столпов общ ества, созданного «по типу орган и з­
ма», как вы раж ался Федоров. Это общ ество готово удовлетворить

66
 :Тайное тайных» Андрея Платонова (смерть, эрос, пол)

самые утонченны е запросы редких неврастенических натур, вроде

Чарли Чаплина, пожалевш его, что п рибор убивает «интимность,
ж и вое общ ение человеческих душ». П ож алуйста, создадим осо­
бую конструкцию для избранны х, «действующую не только на
половую сферу, но и на высш ие нервны е центры одновременно»,
дабы создать живую иллю зию милого, единственного любимого
сущ ества и даже им итацию «бесценных моментов ощ ущ ения об щ ­
ности с космосом и друж бы высш его смысла ко всем у живому».
Н а потребу, на удовлетворение всех запросов и спросов работает
такое общ ество. О но мож ет взять на вооруж ение и регулирование
стихий, и омоложение («антисексус» приветствует и знамениты й
биолог Ш тейнах, эксперим ентировавш ий в этом направлении).
Только не трогайте его организмического принципа, его ф ундамен­
тального вы бора: зам кнуть человека таким , каков он есть, лиш ь
ублаж ая его на краткое время ж ивота, не приним ать онтологиче­
ских задач восхож дения и преображ ения. Но что заклинивание
человека в пределах его ны неш ней несоверш енной, п роти вореч и ­
вой природы — не имеет значения, на каких путях, кап и тали сти ­
ческих, социалистических, пости