ББК 63.

3(0)
Б 90
Главный редактор и автор проекта «Книга света»
С.Я. Левит

Редакционная коллегия серии:

Л.В. Скворцов (председатель), Е.Н. Балашова, В.В. Бычков,
П.П. Гайденко, И.Л. Галинская, В.Д. Губин, П.С. Гуревич,
А.Л. Доброхотов, Г.И.Зверева, И.А. Осиновская, Ю.С. Пивоваров,
Г.С. Померанц, М.М. Скибицкий, А.К. Сорокин, П.В. Соснов

Переводчики: А.В. Дранов, А.Г. Гаджикурбанов

Послесловие: А.Г. Гаджикурбанов
Ответственный редактор Л.Т. Мильская
Серийное оформление П.П. Ефремов

Буркхардт Я.
Б 90 Размышления о всемирной истории / Пер. с нем. — 2-е изд.,
М.; СПб.: «Центр гуманитарных инициатив», 2013. 560 с. —
(Серия «Книга света»).

Якоб Буркхардт (1818-1897) - швейцарский историк и теоре­

тик культуры, основоположник культурно-исторической школы в
историографии.
Буркхардт анализирует основные закономерности всемирно-ис­
торического процесса, основополагающими факторами которого
он считал развитие государства и духовной культуры. Он анализи­
рует религиозные и социокультурные факторы становления и
функционирования государства, которые в их взаимодействии оп­
ределяют облик и судьбы каждой из великих цивилизаций. Суще­
ственное внимание уделено такому аспекту политической исто­
рии, как чередование эволюционных и кризисных периодов
развития государства и общества. Автор стремится уяснить причи­
ны и условия возникновения политических кризисов, выявить
особенности их протекания в разных странах в ту или иную исто­
рическую эпоху и характеризовать некоторые общие их признаки.
Я.Буркхардт подробно освещает феномен великой личности в ис­
тории,обращаясь при этом к историческим периодам, отмечен­
ным наибольшим динамизмом и внутренней напряженностью.
Именно в такие периоды, которые принято называть «переломны­
ми», наиболее ярко проявляется индивидуальность выдающихся
людей и претворяются в жизнь их замыслы.

© С.Я. Левит, составление серии, 2013

© А.В. Дранов, А.Г. Гаджикурбанов, перевод, 2013
© А. Г. Гаджикурбанов, послесловие, 2013
ISBN 978-5-98712-112-2 © Центр гуманитарных инициатив, 2013
 Размышления
о всемирной истории
 Предисловие издателя

огда в 1905 году мой отец, Якоб Эри, за три года до сво­
ей смерти издал данную работу своего дяди, Якоба

К
Буркхардта, то написал к ней следующее введение:
«Во второй половине июля и в первой половине авгус­
та 1868 г. Якоб Буркхардт провел свой месячный канику­
лярный отпуск в Констанце, где и составил первый план акад
ческого курса лекций, представленного здесь публике, чтобы
лавие никого не смогло ввести в заблуждение, как “Размышления
о всемирной истории” (Weltgeschichtliche Betrachtungen), но кото­
рый сам он назвал “Об изучении истории” (Ober Studium der
Geschichte). Этот план ученый счел необходимым переработать
осенью, а зимой, когда он стал вести (одночасовой) семинар, со­
стоялась еще одна переработка, которая и легла в основу настоя­
щего издания. “Читался” — то есть излагался свободно и безуко­
ризненно по форме, которой Буркхардт владел в совершенстве, —
этот курс только дважды, а именно, помимо вышеназванного пе­
риода, еще зимой 1870—1871 гг.; кроме того, глава о выдающихся
исторических личностях определила тему трех публичных докла­
дов, состоявшихся в ноябре 1871 г. в актовом зале городского му­
зея, там же, где 7 ноября 1871 г. Буркхардт сделал и свой доклад о
счастье и несчастье в мировой истории.
Таким образом, читатель имеет здесь дело с проектом академи­
ческих чтений, а не с произведением, предназначенным для пе­
чати, и издатель не только не намеревался избавиться от этой ха­
рактерной особенности предлагаемого текста, но и старался по
возможности сохранить в своей обработке стиль устной речи
Буркхардта с присущими ей известными отклонениями от нормы,
как, скажем, довольно частые повторения мыслей, важных для
Буркхардта (такова, например, идея Шлоссера, согласно которой
“власть по самой своей природе зла” (“die Macht ist bose an sich”),
и оставил без изменений замечания о желательном, но так и не

7
предпринятом автором дальнейшем развитии его первоначальных
замыслов.
Условия, в которых создавались «Размышления», делают понят­
ным и то, что в них Буркхардт не оперирует большим объемом на­
учной литературы. Местами в тексте проглядывают свидетельства
того, что он в то время обращался к работам Шопенгауэра и Гарт­
мана; нередко встречаются цитаты из Кинэ, Ренана, Прево-Пара­
доля и других французских авторов; однако достаточно часто он
ссылается на упоминаемую лишь на с. 20 небольшую брошюру
Эрнста фон Лазоля, имевшую, во всяком случае, то преимущество,
что она поставила перед ним множество вопросов, ставших пред­
метом его пристального внимания. О какой-либо законченности
и полноте не могло быть и речи в этих докладах, преследовавших
скромную цель, состоявшую в том, чтобы побудить слушателей к
самостоятельному изучению истории. И пусть тот, кому в этих тек­
стах будет чего-то недоставать, скажет себе, что этот лектор ждал
дополнений от всех тех, кто «идя своим путем, нашел для себя ги­
гантскую тему», и что доклады его выполнили свою задачу, если
другие исследователи дополнили их.
Буркхардт охотно выслушивал и поправки, если только они не
высказывались в отвратительном тоне узколобой научной орто­
доксии. От “Размышлений” нельзя требовать, чтобы они во всем,
целиком и полностью находились на высоте последних достиже­
ний современной науки. Уже к моменту их создания кое-что в
них — особенно это касается истории Древнего Востока — было
явно устаревшим, а со временем в ходе неустанных исследований
было обнаружено много нового, что привело к распространению
новых взглядов и суждений. Издатель был не в силах поправлять
Буркхардта и, даже если бы он был способен на это, то не сделал
бы этого. Ведь никто не будет — или не должен — искать у Бурк­
хардта отдельных фактов в том виде, как их в наши дни констати­
рует наука; но попытка глубокого, разностороннего и высокооб­
разованного мыслителя составить себе с помощью известных ему
фактов картину развития всемирной истории сохраняет свою цен­
ность вопреки всем ошибкам и заблуждениям.
Если бы Буркхардт до конца своей жизни продолжал работу
над этими лекциями, а не закончил бы ее уже в 1873 г., написав
последние дополнения к ним, он смог бы выработать более чет­
кие формулировки, дать более строгие дефиниции, и мы смогли
бы заполнить явные на наш сегодняшний взгляд лакуны, по-ино­
му взглянуть на различные проблемы, затронутые автором. Его
мысли не очень-то востребованы обретшей с тех пор силу соци­
ал-демократией; но то, что он предвидел развитие нынешней си­
туации, также ясно доказывает ряд мест в его “Размышлениях ”.

8
Думать так его всегда заставляли вопросы церкви и здесь следу­
ет сказать, что под влиянием более либеральной позиции, кото­
рую занял папа Лев ХШ по отношению к традиционным госу­
дарственным формам, Буркхардт предсказывал наступление для
католицизма гораздо более многообещающей эпохи, чем то вре­
мя, когда «трон и алтарь рука об руку стояли на страже своих
консервативных устоев». Протестантской же церкви, о которой
Буркхардт часто говорил, что в ней в полном противоречии с ло­
гикой Да и Нет соединились, он обещал куда менее благопри­
ятный прогноз, особенно если он видел, что и это направление
в христианстве, порвавшее с мифами, стремится заполучить
власть с помощью большинства голосов тех, кто интересуется
скорее политическими, нежели церковными проблемами.
Так зачем же эти размышления о всемирной истории, несмот­
ря на все, что о них было здесь сказано, и несмотря на то, что сам
Якоб Буркхардт разумеется не издал бы их в таком виде, сейчас
предлагаются вниманию общественности? Здесь можно было бы
указать на второстепенную, побочную цель этого предприятия —
лекции эти, когда они читались во второй раз, слушал Фридрих
Ницше, и с тех пор, как он в письме барону фон Герсдорфу от
7 ноября 1870 г. написал об этом, вопрос о соотношении принци­
пиальных взглядов на историю у Ницше и Буркхардта давал пищу
самым различным толкованиям. Теперь на него нетрудно отве­
тить, правда, к разочарованию, может быть, тех, кто предполагал
близкое сходство их воззрений.
Но это, как было сказано, второстепенная цель. Распростра­
няться же о главной цели издатель не считает необходимым, и
читатель, в руки которого он хотел бы передать “Размышления”,
согласится с ним».

С тех пор, как мой отец написал эти строки, пришли време­
на, принесшие больше всемирно-исторических событий, чем
размышлений о всемирной истории. За это время немало книг,
когда-то вызывавших большой интерес, перестали привлекать
читателей, немало авторитетов было свергнуто с их пьедесталов
и так и не смогло вновь утвердиться на них. Вышедшие из-под
пера Якоба Буркхардта «Размышления о всемирной истории» вы­
держали суровый экзамен. Они заслуживают быть прочитанны­
ми больше, чем когда-либо — ведь поколение, которое сегодня
берется за книгу, уже не верит в химеры влачащего бездумно-рас­
тительное существование оптимизма о лучшем из миров. Оно заг­
лянуло в темные глубины бытия и благодарно человеку, провид­
ческий взор которого больше чем на полстолетия раньше его
заглянул в эти глубины. Благодарно за его мудрое постижение сути

9
вещей. И еще больше — за его смелое, бодрое слово утешения!
Глава о счастье и несчастье во всемирной истории — назидатель­
ное послание нашему времени в высшем смысле этого слова. Ах,
если бы этот человек, настолько отстранившийся от политичес­
кой суеты своих дней, жил и учил в наше время!
При подготовке этого нового издания, которое без малейших
изменений является повторением первого, я, сравнивая рукопис­
ный оригинал Буркхардта с редактированным моим отцом тек­
стом, в полной мере осознал всю сложность и содержание столь
же глубокой и содержательной, как и само произведение, работы,
которую необходимо было совершить, чтобы превратить лекцион­
ный материал в данную книгу. Сказать об этом здесь заставляет
меня не только сыновний пиетет по отношению к отцу, но и моя
благодарность ему как читателя.
Теми же методами, что и мой отец, пользовался также профес­
сор Эмиль Дюрр, подготавливая важные фрагменты научного на­
следия Буркхардта, публикация которых представлялась ему же­
лательной, в качестве приложения к этому тому. Думаю, что к
моему выражению благодарности ему за это присоединятся все
читатели.

Базель, 24 августа 1928 г.

Альберт Эри
 I
Введение

I. Наша задача
Задача, которую мы ставим себе в ходе преподавания этого курса,
состоит в том, чтобы связать ряд исторических наблюдений и изыс­
каний с определенным, почти случайным, время от времени меня­
ющимся ходом мысли.
Кратко обрисовав в общих чертах подход к вопросам, входя­
щим в круг нашего рассмотрения, мы поговорим о трех крупных
силах, трех крупных факторах — государстве, религии и культу­
ре, после чего сначала рассмотрим их длительное и постепенное
воздействие друг на друга, в особенности подвижного, подвер­
женного волнениям и переменам фактора (культуры) на два дру­
гих, стабильных, а затем перейдем к рассмотрению ускоренного
хода всего мирового процесса, теории кризисов и революций, а
также эпизодического скачкообразного поглощения всех прочих
движений, общего брожения всей остальной жизни, переломных
периодов и эпох реакции, то есть к тому, что можно было бы на­
звать теорией бурь, после этого обсудим такие явления, как «сгу­
щение» всемирно-исторического процесса, концентрация его
движений в великих индивидуальностях, в которых старое и но­
вое находит свое совместное сиюминутное и личностное вопло­
щение как в своих инициаторах и главных выразителях, и, нако­
нец, в разделе о счастье и несчастье во всемирной истории
попытаемся отстоять нашу объективность, возражая против пе­
реноса субъективных пристрастий и желаний на историю.
Мы не собираемся давать инструкции к изучению истории в
научном смысле слова, а хотим лишь посоветовать, как изучать
историческое в различных областях мира духа.
Затем мы отказываемся от всего систематического; мы не пре­
тендуем на изложение «всемирно-исторических идей», а удовлет­
воряемся наблюдением фактов и даем поперечный срез истории
по максимально возможному количеству направлений; и что са­
мое главное, мы не создаем никакой философии истории.

11
 Философия истории — это кентавр, contradictio in adjecto
* ; ибо
**
история, то есть координация есть нефилософия, а философия, то
есть субординация есть неистория.
Но философия, в которой нам предстоит разобраться в первую
очередь, намного, если она действительно всерьез берется за раз­
решение касающейся всех великой загадки жизни, превосходит
историю, которая в лучшем случае преследует эту цель отнюдь не
удовлетворительно и далеко не прямо.
Только философия должна быть действительной, то есть бес-
предпосылочной философией, пользующейся своими собствен­
ными средствами.
Ведь религиозное разрешение загадки относится к совершен­
но особой области и связано с совершенно особой внутренней
способностью человека.

Что же касается качеств и свойств существовавшей до сих пор

философии истории, то она шла за историей и делала продольные
срезы; она действовала хронологически.
С помощью этого метода она стремилась проникнуть в сущ­
ность всеобщей программы мирового развития, в большинстве
случаев относясь к ней в высшей степени оптимистически.
Именно на такой позиции стоит Гегель в своей философии исто­
рии. Он говорит (на S. 12 и далее)", что единственная мысль, которую
философия приносите собой, есть простая мысль разума, мысль, что
разум, властвует над миром, что и мировая история развивалась ра­
зумно, и что результатом всемирной истории должно было (sic!) стать
разумное и необходимое шествие мирового Духа — мысли, которые
сначала следовало бы доказать, а не «привносить». Гегель (на S. 18)
говорит о поставленных «вечной истиной целях» и излагает свою те­
орию в виде теодицеи, посредством познания позитивного, аффир-
мативного, в котором негативное (говоря популярно, Зло) исчезает,
превращаясь в нечто второстепенное, устаревшее и давно преодолен­
ное; на S. 21 он развивает свою главную мысль, что всемирная исто­
рия является демонстрацией того, как Дух приходит к осознанию, что
он означает сам по себе, чем он является по сути своей; развитие Духа
было развитием в сторону свободы — на Востоке свободу обрел один
человек, позднее, у античных народов, она стала достоянием немно­
гих, а в новое время свободными стали все. Нашла себе место у Гегеля
(S. 54) и осторожно вводимая теория перфекционизма, совершенство­
вания, то есть хорошо всем известного, так называемого прогресса.

* Противоречие в определении (лат.)

** Стр. немецкого издания соответствуют стр. 10 сл., 16, 18 сл., 52 русского пере­
вода: Гегель. Философия истории. М.; Л., 1935.

12
 Мы однако не посвящены в цели высшей мудрости и не знаем
о них. Это дерзкое предвосхищение всемирного плана ведет к заб­
луждениям, ибо исходит из ложных предпосылок.
Вообще говоря, все хронологически выстроенные философии
истории подстерегает та опасность, что при благоприятном исхо­
де развития они вырождаются в истории всемирной культуры
(именно в этом, искаженном смысле можно понимать выражение
«философия истории»), но, как правило, они претендуют на по­
стижение мирового плана и при этом, будучи неспособны к бес-
предпосылочности, они окрашены идеями, которые философы
впитали чуть ли не с молоком матери.
Разумеется, не только философы подвержены расхожему заб­
луждению, будто наше время есть время исполнения обетований
и чаяний всех времен, или близко к этому, и все, что было рань­
ше, следует рассматривать как рассчитывавшее на нас, тогда как
все бывшее, не исключая и нас, существовало для себя, для про­
шлого, для нас и для будущего.
Свои особые права имеет религиозное рассмотрение истории,
великим образцом для которого служит сочинение Августина «De
civitate dei»', самая выдающаяся из всех теодицей. Здесь мы не
будем касаться этого подхода.
Другие мировые силы также могут толковать и использовать ис­
торию на свой лДд, например, социалисты с их историями народа.
Нашим исходным пунктом является единственно прочный,
постоянный и возможный для нас центр — терпеливо перено­
сящий тяготы и страдания, целеустремленно ищущий и дей­
ствующий человек, такой, каков он есть, всегда был и будет;
поэтому наше рассмотрение будет до известной степени болез­
ненным.
Философы истории рассматривают прошлое как противополож­
ность и предварительный этап по отношению к нам, достигшим
достаточно высокого уровня развития; — мы же рассматриваем
повторяющееся, константное, типическое как находящее в нас от­
звук, напоминающее нам о чем-то и понятное нам.
Эти мыслители погрязли в умозрительных построениях относи­
тельно истоков и начал, почему, собственно, и вынуждены вести
речь о будущем; мы вполне можем обойтись без теорий о началах
исторического развития, в силу чего от нас и нельзя требовать тео­
рии о его конце.
И все же этот кентавр заслуживает самой горячей благодарно­
сти, с ним всегда приятно поздороваться, встречая его время от

* «О граде Божием» (лат.)', здесь и далее (с. 13—97) в подстрочных прим, переводы
А.В. Дранова; дополнены редактором.

13
времени на опушке бескрайнего леса исторических изысканий.
Каковы бы ни были его принципы, все же нельзя не признать, что
он прорубил несколько гигантских просек в этом лесу и подсыпал
немалую толику соли в историю. Достаточно вспомнить хотя бы
о Гердере.
Впрочем, любой метод не бесспорен, нет ни одного, который
был бы общепринятым и общеобязательным. Любой индивиду­
ум, посвятивший себя исследованию этой огромной темы, идет
своим путем, который может стать и путем его духовного разви­
тия, и в соответствии с этим путем он может выработать и свой
метод.

Поскольку в данном случае наша задача является достаточно

скромной, ибо мы не претендуем на какую-либо систематичность
в ее постановке, мы вправе ограничить диапазон своего рассмотре­
ния (хвала нам за это!). Мы вправе и должны не только воздержать­
ся от изучения предполагаемых прабытийных начал и ситуаций, от
всякого рассмотрения истоков, но и ограничиться рассмотрением
активных рас, а в них — народов, история которых дает нам кар­
тины культуры с достаточной и неоспоримой ясностью. Такие
вопросы, как влияние почвы и климата, как движение всемирной
истории с Востока на Запад, все это вопросы, с которых начина­
ют свои изыскания философы истории, но не мы1, почему мы их
и не затрагиваем вовсе, так же, как и все, имеющее отношение к
космосу, как теорию рас, географические условия трех древних
частей света и т. п.2
Везде, в любой области исследования можно начинать с пер­
вооснов, с истоков, только не в истории. Созданные нами пред­
ставления о ней — это, в большинстве своем, просто конструкции,
как это мы увидим особенно в случае с государством, даже про­
сто отражения нас самих. Выводы, сделанные относительно наро­
да или расы, имеют ничтожное значение как для народа, так и для
расы. То, что, как нам кажется, мы можем представить как нача­
ло, как исток, относится уже к весьма поздним стадиям развития.
Раннее египетское царство фараона Менеса, например, имело, как
можно предположить, длительную и полную великих свершений
предисторию. А теперь нам пришлось бы задаться даже такими
вопросами, как вопрос, что представляло собой человечество эпо­
хи свайных построек, или почему мы с таким трудом понимаем
наших современников и близких, и так легко — людей других рас,
и т. д.

Нам не избежать обсуждения, в общих чертах, великой обшей

задачи истории, того, что, собственно, должны мы совершить.

14
 Поскольку духовное, как и материальное, изменчиво, и смена
эпох постоянно сказывается на формах, образующих одеяние как
внешней, так и внутренней духовной жизни, тема истории вооб­
ще заключается в том, что история делится на два идентичных друг
другу основных направления и исходит из следующих проблем —
каким образом, во-первых, все духовное (alles Geistige), в какой бы
области оно не обнаруживалось, обладает исторической стороной,
с какой оно предстанет как изменение, как нечто обусловленное,
как преходящий момент, включенный в виде составной части в
великое, неизмеримое для нас целое, и каким образом, во-вторых,
все событийно происходящее, все «случающееся» (alles Geschehen),
обладает духовной стороной, с какой оно является частью непре­
ходящего, вечного.
Ибо духу свойственна изменчивость, а не преходящесть.
А рядом с изменчивостью существует множественность, со­
существование народов и культур, предстающих, в сущности,
как противоположности или дополнения в отношении друг дру­
га. Хотелось бы мысленно представить себе гигантскую ландкар­
ту, составленную на основе бесчисленного количества этногра­
фических сведений, охватывающих как материальные, так и
духовные моменты, целью которой было бы дать целостную кар­
тину жизни всех рас и народов, отразить их нравы, обычаи и ре­
лигии. Хотя и в более поздние, являющиеся продолжением пред­
шествующих эпох, периоды иногда становится слышно мнимое
или действительное биение общего пульса человечества, отража­
ющее такие, например, явления, как религиозное движение
VI века до Р.Х., охватившее территорию от Китая до Ионичес­
ких островов3, и религиозное движение в Германии в эпоху Лю­
тера и в Индии4.
А теперь о главном, великом феномене, красной нитью прохо­
дящем через все исторические эпохи — возникает историческая
сила (Macht), власть, имеющая в высшей степени временное, си­
юминутное оправдание; земные формы жизни всевозможного
рода — основные законы и уложения, привилегированные сосло­
вия, тесно связанная со всем земным религия, крупное имущее
сословие, полностью сформировавшаяся общественная мораль,
определенные правовые воззрения развиваются на этой основе
или опираются на нее и рассматриваются современниками как
опоры этой власти, более того, единственно возможные носите­
ли нравственных сил эпохи. Один лишь дух, вечный бунтовщик и
подстрекатель, продолжает свою разрушительную работу. Разуме­
ется, эти формы жизни противятся изменениям, но крах, в резуль­
тате ли революции, вследствие ли постепенного разложения, кру­
шение моральных и религиозных норм, кажущееся гибелью всего,

15
даже концом света, все же наступает. Но между тем дух созидает
что-то новое, внешняя оболочка которого должна со временем
испытать ту же судьбу.
По отношению к таким историческим силам индивидуум, их
современник, ощущает обычно свое полное бессилие; как прави­
ло, он поступает на службу к той или иной, нападающей или со­
противляющейся стороне. Мало кто из современников той или
иной эпохи нашел для себя архимедову точку опоры вне проис­
ходящих процессов и событий и в состоянии «духовно преодолеть»
сложившееся положение вещей, причем испытываемое ими при
этом удовлетворение не так уж и велико, и они не могут избавиться
от грустного чувства, вызванного тем, что всех остальных они по­
кинули, обрекая на служебное, подчиненное существование. И
лишь очень не скоро, в отдаленном будущем, дух полностью ос­
вободится, воспарив над таким прошлым.
Следствием воздействия главного феномена является истори­
ческая жизнь, тысячеликая, сложная, примеряющая самые раз­
личные маски, движущаяся свободно и несвободно, выступающая
то от имени массы, то от лица индивидуума, настроенная порой
оптимистично, порой пессимистически, основывающая и разру­
шающая государства, религии, культуры, иногда становящаяся для
себя самой немой загадкой, больше повинующаяся темному чув­
ству, плоду фантазии, чем силе ума, порой руководствующаяся
исключительно рефлексией и вновь отдающаяся во власть неяс­
ных предчувствий и предвосхищений того, что должно исполнить­
ся лишь в далеком будущем.
Со всем этим многосложным феноменом, в развитие которого
и мы, как люди определенной эпохи, вносим свой посильный,
пассивный вклад, нам и предстоит познакомиться в ходе нижесле­
дующего обзора.

А теперь вспомним о том, какие большие обязательства взяли мы

на себя по отношению к прошлому, как тому духовному контину­
уму, который составляет наше ценнейшее духовное достояние.
Все, что хотя бы в самой отдаленной степени может послужить его
постижению, необходимо собирать, не щадя сил и средств, пока
мы не реконструируем во всей полноте духовные горизонты про­
шлого. Отношение любого столетия к этому наследию само по себе
уже есть познание, то есть нечто новое, которое усилиями следую­
щего поколения снова будет превращено, как нечто исторически
ставшее, то есть преодоленное, в наследие.
От этого преимущества первыми отказываются только варва­
ры, которые никогда не разрывают оболочку своей культуры, как
данную им раз и навсегда. Их варварство — это их неисторичность

16
(Geschichtslosigkeit) и vice versa". Правда, у них есть саги, повеству­
ющие об их происхождении, и они обладают сознанием своей
несовместимости с врагами, то есть определенные историко-эт­
нографические начала у них присутствуют. Однако поведение их
остается несвободным, скованным расовыми предрассудками; уже
от власти обычая, окованной цепью символов, можно освободить­
ся лишь с помощью знания о прошлом.
Затем от исторического отказываются и американцы, то есть
образованные, но живущие вне истории, неисторические люди,
которые все же не совсем порвали все связи со Старым Светом.
Эти связи свисают с них, словно старые тряпки, которые они не
в силах сбросить. Эти связи сказываются и в гербах нью-йоркских
богачей, и в абсурднейших формах кальвинистской религии, в
шумихе вокруг духов и привидений и т. д. Ко всему этому добав­
ляется еще и создание из пестрой толпы иммигрантов новоамери­
канского физического типа сомнительного свойства и долговеч­
ности.

Однако наш дух в высокой степени вооружен природой для

осуществления этих задач.
Дух есть сила, направленная на идеальное «схватывание» все­
го земного. Он идеален по своей природе, по способу своего су­
ществования, чего нельзя сказать о вещах в их внешней форме.
Наш глаз солнцеподобен, иначе он не видел бы солнца5.
Дух должен превратить воспоминание о своей жизни в различ­
ные эпохи на Земле в свое достояние. То, что некогда было при­
чиной ликования и отчаяния, ныне должно стать предметом по­
знания, как, собственно, и в жизни отдельного человека.
Тем самым выражение historia vitae magistra"
* приобретает бо­
**
лее возвышенный и в то же время более скромный смысл. Посред­
ством опыта мы хотим стать не только умными (на время), но и
мудрыми (навсегда).
В какой мере результатом этого становится скептицизм? Ко­
нечно, подлинный скептицизм имеет место в мире, где начало и
конец исторического развития неизвестны, а середина его нахо­
дится в постоянном движении; ведь улучшения, вносимые со сто­
роны религии, здесь не рассматриваются.
В известные времена мир переполняется ложным скептициз­
мом, в чем мы совершенно не виновны; порой скептицизм возни­
кает неожиданно, под влиянием моды. В подлинном же, непод­
дельном скептицизме потребность никогда не пропадет.

* Наоборот (лат.)
** История - учительница жизни (лат.)

17
 Истинному, благому, прекрасному наше рассмотрение, правиль­
но понимаемое, не причинит ни малейшего ущерба. Истина и бла­
го окрашены самым различным образом и обусловлены своим вре­
менем; совесть, например, также обусловлена временем; но полная
самоотдача, погружение в лоно обусловленных временем понятий
истины и добра, даже сопряженное с опасностями и жертвами, со­
держит в себе нечто безусловно прекрасное, великолепное. Красо­
та, конечно, могла бы возвыситься над временем и его изменения­
ми, она вообще создает для себя свой, особый мир. Гомер и Фидий
до сих пор прекрасны, тогда как представления их эпохи об истине
и добре далеко не во всем отвечают нашим.

Но наше умозрение — это не только право и обязанность, но

еще и возвышенная потребность; оно есть проявление нашей сво­
боды в осознании страшной связанности и несвободы всей нашей
жизни, уносимой потоком необходимости.
Но мы, конечно, часто возвращаемся к сознанию всеобщих и
индивидуальных недостатков нашей способности познания и про­
чих опасностей, угрожающих познанию.
Прежде всего мы должны задуматься над соотношением двух
полюсов — познания и намерений, целей, пристрастий и интере­
сов. Уже в историческом документе наше стремление к познанию
часто наталкивается на плотную «изгородь» намерений, пытаю­
щихся рядиться в одеяния традиции. Но и помимо этого мы ни­
когда не можем полностью избавиться от намерений, целей и при­
страстий нашего собственного времени и нашей личности, и эта-то
невозможность и является, быть может, злейшим врагом позна­
ния. Надежнейшая проверка этого состоит в следующем -> как
только история приближается к нашему столетию и нашей драго­
ценной персоне, мы находим все происходящее гораздо более «ин­
тересным», тогда как, собственно говоря, «интересующимися»
являемся только мы сами.
К этому прибавьте еще непроницаемый мрак, окутывающий
будущее как отдельных людей, так и всего человечества, хотя мы
неустанно устремляем свои взоры в эту тьму, куда тянутся бесчис­
ленные нити из прошлого, четко различимые и совершенно оче­
видные для нашего сознания, но проследить которые мы не в со­
стоянии.
И если история хоть как-то, пусть в микроскопической степе­
ни, сможет помочь нам решить великую и трудную загадку жиз­
ни, то мы должны вернуться из сферы индивидуальных и обуслов­
ленных временем интересов и забот в сферу, где наш взор не сразу
будет замутнен эгоистическими устремлениями. Быть может, бо­
лее спокойное рассмотрение с более дальнего расстояния положит

18
начало изучению подлинного положения наших земных дел, и, к
счастью, в истории древнего мира сохранился ряд примеров, ког­
да мы с высокой степенью точности можем проследить становле­
ние, расцвет и гибель различных исторических образований по
происходившим в них основным процессам и духовным, полити­
ческим и экономическим факторам любого направления, что
прежде всего относится к истории Афин.
Особенно охотно различного рода намерения, цели и интере­
сы прикрываются личиной патриотизма, так что главным препят­
ствием на пути истинного познания является замыкание его в рам­
ках истории родной страны.
Разумеется, существуют вещи, благодаря которым отечествен­
ная история в глазах каждого будет пользоваться вечным преиму­
ществом, в силу чего занятие ею есть истинный долг ученого.
Однако эта история потребует в качестве корректива других
широкомасштабных исследований, хотя бы потому, что она тес­
нейшим образом сплетена с нашими желаниями и опасениями, и
что, занимаясь ею, мы постоянно испытываем стремление отой­
ти от познания и склониться на сторону желаний, интересов и
намерений.
Кажущаяся большая понятность такой истории основывается
отчасти на нашей куда большей, чем по отношению к другим ви­
дам исторической науки, предупредительности, готовности по­
нять и принять все, излагаемое ею, — позиция, являющаяся след­
ствием большого ослепления.
Патриотизм, в развитие которого мы при этом надеемся внести
свою лепту, часто представляет собой всего лишь высокомерие по
отношению к другим народам и уже в силу этого он отклоняется от
пути истины, более того, часто он бывает только способом примк­
нуть к какой-либо партии или группировке среди своих же сооте­
чественников, а нередко выливается даже просто в преследование
и притеснение всех, кто разделяет иную точку зрения. История та­
кого рода является публицистикой.
С точки зрения такой истории, с жаром формулирующей ме­
тафизические понятия, с жаром отстаивающей дефиниции Доб­
ра и Правды, и объявляющей государственной изменой все, что
находится за их пределами, жизнь человека может не выходить за
рамки филистерского существования и суетного приобретатель­
ства.
Но наряду со слепым восхвалением родины существует и совер­
шенно другая, более трудная обязанность, состоящая в том, что­
бы развить в себе человека познающего, для которого истина и
родственная связь со всем духовным превыше всего, и который в
ходе этого познания смог бы уяснить для себя свой истинный

19
гражданский долг, если только он уже не взял его на себя в силу
прирожденного темперамента.
В царстве мысли все шлагбаумы устремлены ввысь, все гра­
ницы открыты и все преграды устранены. На земле разбросано
не так уж много мыслей и ценностей высшего порядка, чтобы
сегодня какой-либо народ мог сказать — мы полностью доволь­
ны собой, или даже — мы предпочитаем все свое, отечественное;
такой позиции люди не занимают даже в отношении промыш­
ленных изделий, стремясь даже при их равном качестве, равных
таможенных пошлинах и транспортных расходах приобрести
товары по льготной цене, а при одинаковых ценах — изделия бо­
лее высокого качества. В области же духа необходимо просто
стремиться к более высокому и высшему, какое только можно
достичь.
Самым верным, самым истинным изучением отечественной
истории будет рассматривающее историю своей страны парал­
лельно и во взаимосвязи с мировым историческим процессом и
его законами, как часть великого мирового целого, освещаемую
теми же созвездиями, что светили и в другие времена, и другим
народам, которой угрожают те же опасности, и которой предсто­
ит еще погрузиться в ту же вечную ночь и остаться жить в русле
той же великой всеобщей традиции.
Наконец, стремление к чистому познанию приводит к устране­
нию или ограниченному использованию понятий счастья и несча­
стья, что для всемирной истории необходимо. Объяснение, поче­
му так должно произойти, мы постараемся дать в последней главе
этого курса; но сначала мы хотели бы поговорить о противостоя­
щей этим недостаткам и опасностям особой склонности нашего
времени к изучению истории.

2. Склонность XIX столетия к изучению истории

Возникает вопрос, обладаем ли мы качественно более высоким
историческим знанием.
Лазоль (S.10) считает даже, «что о жизни современных народов
Европы уже столько известно, что можно было бы выявить уст­
ремленные к одной цели линии развития и даже сделать выводы
относительно будущего».
Для жизни человечества, так же как и для жизни отдельного
человека, весьма нежелательно знать будущее. И наше нетерпели­
вое желание узнать о нем с помощью астрологии поистине глупо.
Если представить себе человека, который заранее знал бы, на­
пример, день своей кончины или положение, в котором он бу­
дет находиться в тот момент, или народ, которому заранее изве­

20
стно, в каком столетии он исчезнет с лица земли, то мы неизбеж­
но должны будем вообразить себе и все последствия такого пред­
видения, которые приведут к полному смятению воли и всех че­
ловеческих устремлений, которые в полной мере развиваются
лишь в том случае, если человек или народ живет и действует
«слепо», ради самого себя, следуя своим собственным внутрен­
ним влечениям и импульсам. Ведь будущее создается только по
мере того, как совершается эта жизнь и эти действия, а если этого
не произойдет, то жизнь человека или народа, как и ее финал,
приобретет иной характер. Заранее известное будущее — это аб­
сурд.
Но, независимо от нежелательности предвидения будущего,
оно и невозможно для нас. Прежде всего, ему препятствуют заб­
луждения познания, проистекающие из наших желаний, надежд
и опасений, а кроме того, наше неведение относительно всего
того, что зовется скрытыми силами, как материальными, так и
духовными, и непредсказуемость духовных воздействий, которые
могут внезапно преобразовать мир. Далее следует принять во
внимание и значительный обман слуха, под влиянием которого
мы живем вот уже четыре сотни лет, с тех пор, как наша рефлек­
сия и ее умозаключения, проникшие благодаря усилиям прессы
во все поры нашего существования, заглушают своим шумом все
и вся и, казалось, бы поставили в полную зависимость от себя и
материальные силы, которые, тем не менее может быть, вплот­
ную приблизились к великому победоносному развитию иного
рода, то есть, есть основания полагать, противоположное духов­
ное течение стоит у порога. Если победит оно, то возьмет к себе
на службу и рефлексию со всеми ее фанфарами и литаврами, пока
снова не придет время других задач и целей. Наконец, в том, что
касается будущего, нам следовало бы помнить о нашем очень не­
достаточном знании физиологической стороны биологии наро­
дов.
И все же, думается, наше время лучше оснащено для познания
прошлого, чем какая-либо прежняя эпоха.
В чисто внешнем плане развитию исторической науки в наше
время способствует доступность всех литератур, ставшая возмож­
ной благодаря частым посещениям новых стран и изучению их
языков, в результате широкого распространения филологических
знаний, а также доступность архивов, возникшая благодаря пу­
тешествиям и экспедициям возможность познакомиться с памят­
никами с помощью зарисовок и особенно фотографии, массовое
издание источников, предпринимаемое правительствами и раз­
личными обществами и союзами, которые в любом случае носят
более разносторонний характер и больше сосредоточены на ис­

21
тории как таковой, чем это делали конгрегация св. Мавра
* *и Му-
ратори".
Помимо этого, существует и ряд внутренних факторов, способ­
ствующих изучению истории, причем в первую очередь назовем
факторы негативного свойства.
К ним относится прежде всего безразличие большинства госу­
дарств к результатам исследования, которое ничем не угрожает их
существованию, тогда как их тогдашней форме (монархии) угро­
жали несравнимо более близкие и опасные враги, чем история, да
и вообще вся тогдашняя общепринятая практика laisser aller и
laisser dire
***
, заставлявшая разрешать любой газете публиковать
такие сведения о повседневной жизни, которые совершенно рас­
ходились с интересами властей. (И все же можно утверждать, что
Франция слишком легкомысленно отнеслась к делу. Ее историог­
рафы радикального направления оказали большое влияние на ход
дальнейших событий.)6
Следует указать также на беспомощность существующих ре­
лигий и конфессий по отношению к любой интерпретации их
прошлого и настоящего. Мощные научные силы обратились к
исследованию эпох, народов и ситуаций, сформировавших пер­
воначальные представления, под влиянием или на основе кото­
рых создавались религии. Долгое время большую роль играла
сравнительная мифология, история религий и христианской дог­
матики.
А теперь перейдем к факторам позитивного характера - прежде
всего, это огромные изменения, происшедшие с конца XVIII века,
которые породили настоятельную потребность в изучении прошло­
го, независимо от того, вызывалась ли она стремлением к оправда­
нию или к обвинению.
Полный движения период, каким было это тридцатилетие ре­
волюционной эпохи, чтобы не утратить полностью свое мироощу­
щение, должен создать для себя такой противовес.
Только осознание прошлого позволяет нам понять весь размах,
всю быстроту и силу движения, в русле которого живем мы сами.

* Видимо, имеется в виду конгрегация мавристов (названа по имени св, Мавра),

основанная в 1618 г. иезуитами, отделения которой рассматривались как питом­
ник эрудитов, знатоков средневековых рукописей.
” Муратори, Лудовико Антонио (1672-1750) - итальянский историк, католиче­
ский священник, критически изучал источники по истории Италии, «отец» совре­
менной итальянской историографии и открыватель средних веков, корреспондент
Лейбница, представитель реформационного католицизма, оказал значительное
влияние на идеологию австрийского просвещенного абсолютизма.
*" Вседозволенности и возможности писать и говорить что угодно (франц.)

22
 Затем, драматическое зрелище Французской революции и ее
обоснование событиями прошлого приучило исследователей уст­
ремлять свой взор на изучение не только материальных, но и глав­
ным образом духовных причинных связей и на их явные матери­
альные последствия. Вся мировая история, по мере того, как
обнаруживается все большее количество источников, могла бы
дать точно такой же урок, однако эта эпоха учит нас самым непос­
редственным и ясным способом. Для исторической науки совре­
менности преимуществом является также то, что принципы праг­
матизма в наше время усваиваются на более высоком уровне и
гораздо более широко, чем раньше. История — и по своему виде­
нию предмета, и по манере изложения — стала несравненно более
интересной.
Кроме того, благодаря расширению литературных связей и раз­
витию общемировых коммуникаций в XIX веке бесконечно умно­
жилось количество самых различных точек зрения. Далекое ста­
ло близким; на место разрозненных знаний о редкостных,
экзотических фактах из далекого прошлого и дальних стран при­
ходит постулат, требующий создания всеобщей картины жизни че­
ловечества.
Наконец, не следует забывать и об интенсивных процессах в
новейшей философии, значительных самих по себе и прочно свя­
занных с общими воззрениями на всемирную историю.

В чем же заключается наша задача теперь, при огромном росте

исторических исследований, охвативших весь материально-зри­
мый и духовный мир, выйдя далеко за рамки всех прежних поня­
тий об «истории»?
Для полного ее разрешения не хватит и тысячи человеческих
жизней, тысячи исследователей, наделенных исключительным
талантом и энергией.
Ведь в действительности в исторической науке царит крайняя
специализация, проявляющаяся и в монографиях, посвященных
мельчайшим историческим фактам и деталям. При этом даже от
самых доброжелательных исследователей порой ускользает всякое
понимание масштабов их предприятия, когда они забывают, какую
часть своей земной жизни должен затратить на знакомство с их
трудом читатель (лично не заинтересованный в рассматриваемом
предмете). Всякому, кто задумает написать монографию, хотелось
бы посоветовать иметь при себе «Жизнеописание Юлия Агрико-
лы» Тацита, постоянно заглядывать в него и говорить себе — чем
пространнее, тем никчемнее, тем быстрее забывается.
Уже любой справочник по отдельной эпохе или отдельной от­
расли исторического знания дает понять, какое бесконечное мно­

23
жество фактов собрано специалистами. Поистине, картина, кото­
рая может повергнуть в отчаяние начинающего историка!
Нам вовсе нет необходимости беспокоиться о тех, кто решил
целиком посвятить себя изучению истории и даже написанию
исторических работ. В нашу задачу не входит подготовка ученых-
историков и уж тем паче специалистов по всеобщей истории. В
своих замыслах мы ориентируемся на ту способность, которую
всякий человек, получивший высшее образование, мог бы развить
в себе до известной степени.
Ведь мы, как уже было сказано, ведем речь не столько об изу­
чении истории, сколько об изучении исторического, всего, что
имеет отношение к истории.
Каждый процесс познания фактов в отдельности помимо сво­
ей конкретной, специальной ценности как получение сведений
или формирование мыслей, касающихся какой-то специальной
области, обладает еще и универсальной, всеобщей или историчес­
кой ценностью как свидетельство определенной эпохи развития
вечно меняющегося человеческого духа и, рассматриваемый в над­
лежащем контексте, является доказательством непрерывности
развития и вечности этого духа.
Наряду с непосредственным использованием данных науки в
интересах конкретной специальности отдельных ученых, существует
и второй способ их применения, о котором необходимо сказать.
Первейшим предварительным условием является серьезное
изучение какой-то одной дисциплины; необходимо пройти и закон­
чить академический курс теологии, юриспруденции или какой-то
другой науки, причем не только ради того, чтобы приобрести необ­
ходимую в жизни профессию, осуществив свое жизненное призва­
ние, а чтобы научиться упорно и систематически работать, на­
учиться с уважением относиться ко всем дисциплинам, имеющим
отношение к избранной профессии, чтобы упрочить серьезное,
вдумчивое и объективное отношение к изучаемому предмету,
столь необходимое в науке.
Наряду с этим необходимо также продолжать те пропедевтичес­
кие штудии, которые открывают доступ ко всему остальному,
прежде всего к различным литературам, то есть имеется в виду
изучение обоих древних языков, латыни и греческого, и по воз­
можности еще и нескольких новых. Всегда полезно знать лишний
иностранный язык. И сколько бы языков человек ни знал, никогда
нельзя полностью прекращать их изучение, упражняться в них.
Хорошие переводы в чести, но языка оригинала не заменит ни
один из них, ведь он сам по себе, со всем своим словарным запа­
сом и фразеологией, является бесценным историческим свидетель­
ством.

24
 Далее необходимо дать рекомендацию негативного свойства —
следует избегать всего того, что помогает провести, «убить» вре­
мя, которое, наоборот, надлежит всеми силами изыскивать и бе­
речь, держась в стороне от нынешнего увлечения газетами и ро­
манами, опустошающими дух.
Мы вообще имеем в виду лишь те умы и натуры, которые не
подвержены ординарной скуке и способны к длительным и глу­
боким размышлениям, которые в достаточной степени обладают
фантазией и воображением, чтобы не нуждаться в плодах фанта­
зии других людей, и в том случае, если они и вбирают их в себя,
не становиться ее рабами, а уметь рассматривать ее так же, как и
всякий прочий объект исследования.
Вообще необходимо уметь на время полностью отрешиться от
моментов субъективного характера — личных целей, переживаний
и намерений, целиком обратясь к познанию ради самого позна­
ния; необходимо также уметь рассматривать историческое и в том
случае, когда оно не имеет прямого или косвенного отношения к
нашему благополучию или к нашим невзгодам; и даже если оно
каким-то образом связано с ними, исследователь должен уметь
объективно рассматривать его.
Нельзя также, чтобы духовная работа мыслилась как процесс,
доставляющий только наслаждение.
Все подлинные свидетельства прошлого на первый взгляд ка­
жутся скучными, ибо являются чужими для нас. Они сообщают
о воззрениях и интересах своего времени, адресуясь к своему вре­
мени, и не обращены к нам, тогда как современная фальшь и не­
правда создается в расчете на нас, оснащенная пикантными де­
талями и готовая предупредить наши желания и удовлетворить
наши вкусы, как это обычно бывает с поддельными древностя­
ми. В особой степени к явлениям такого рода относится истори­
ческий роман, к которому обращается так много людей, надею­
щихся найти в них историю, которая, по их мнению, подвержена
лишь незначительной аранжировке, но в основном изложена
верно.
Обычному полуобразованному человеку вся изящная литера­
тура вообще (за исключением литературы тенденциозной), а что
касается литературы прошлого, то и ее шедевры (произведения
Аристофана, Рабле, «Дон Кихот» и т. д.), кажутся непонятными
и скучными, поскольку он не находит в них ничего интересного
для себя лично, они не задевают его за живое, как нынешние ро­
маны.
Но и в глазах ученого и мыслителя прошлое всегда на первых
порах выглядит чужим и для усвоения его необходимо проделать
определенную работу.

25
 И уж тем более доскональное исследование источников по ка­
кому-либо важному предмету, в полном соответствии с требова­
ниями эрудиции, представляет собой предприятие, требующее
человека целиком.
Одна только история, например, какого-нибудь теологиче­
ского или философского учения могла бы занять годы, а уж изу­
чение истории всей, собственно, теологии, даже если исключить
историю церкви, церковные уставы и правила и т. д., и рассмат­
ривать ее как историю догм и историю науки о церкви, представ­
ляет собой гигантский труд, если вспомнить обо всех patres,
,
*
concilia, builavia схоластах, еретиках, новейших догматиках, го-
милетиках и религиозных философах. И хотя при глубоком по­
гружении в предмет становится видно, как они опровергают и
списывают со счета друг друга, и исследователь знакомится с ме­
тодами научных изысканий, научаясь по малой части узнанного
угадывать очертания целого, все же существует опасность, что он
просмотрит, упустит из виду вторую важную половину изучаемых
явлений, скрытую под грудой нагроможденных в беспорядке све­
дений, если он не обладает счастливой способностью предчув­
ствия, которая словно случайно раскрыла бы ему глаза на это.
А еще и опасность упадка творческого пыла, когда слишком
долго занимаешься одним и тем же делом, не вызывающим осо­
бого интереса! За изучение шотландских церковных проповедей
XVII—XVIII вв. Бокль поплатился полным расстройством своих
умственных способностей.
А тут еще призывают стать человеком, обладающим обширны­
ми и многосторонними знаниями, который в нынешнем понима­
нии этого качества должен, собственно, изучать все на свете! Ведь
все является источником, не только труды историков, но и вся
литература, все памятники прошлого — именно они и являются
единственным источником для изучения самой глубокой древно­
сти. Все, каким-либо образом переданное от прошлого, сохранен­
ное традицией, так или иначе связано с духом и его изменения­
ми, являясь свидетельством и выражением его.
Но применительно к нашим целям речь может идти лишь об
источниках, обнаруженных в процессе чтения, источниках как
таковых; пусть теолог, юрист, филолог использует отдельные со­
чинения, написанные в прошлом, не только потому, что их со­
держание отвечает их узкопрофессиональным интересам, но
имеет значение и в историческом смысле, как свидетельство от­
дельных стадий развития человеческого духа.

* Отцах церкви, церковных соборах и папских буллах (лат.)

26
 Для того, кто действительно хочет учиться, то есть может обо­
гащаться духовно, один-единственный удачно выбранный источ­
ник может заменить в известной мере бесконечно многое, по­
скольку такой исследователь с помощью простой функции своего
духа находит и ощущает всеобщее в единичном.
Нет никакой беды и в том, если начинающий исследователь
примет, скажем, всеобщее за особенное, само собой разумеюще­
еся, общепонятное, поверхностное за характерное, специфичес­
кое, глубинно сущностное, индивидуальное за общее; все корри­
гируется при дальнейшем изучении, да уже и привлечение второго
источника позволяет ему путем сравнения сходных и противоре­
чащих друг другу моментов сделать выводы, к каким он не при­
шел бы, прочитав и два десятка фолиантов.
Но необходимо обладать желанием искать и находить, и bisogna
saper leggere
* (по выражению Де Бони). Необходимо верить, что в
любом хламе, в любом мусоре зарыты драгоценные камни позна­
ния, имеющие как всеобщую, так и индивидуальную ценность,
важную лично для нас; одна-единственная строчка какого-нибудь
в общем-то ничем не примечательного автора вполне может стать
причиной того, чтобы перед нами вспыхнул свет, который опре­
делит все наше дальнейшее развитие.
И еще — оригинальный источник всегда имеет преимущество
перед его пересказом, обработкой.
Прежде всего, он излагает факты в чистом виде, так что снача­
ла нам приходится выяснить, какие же выводы можно сделать на
их основе, тогда как пересказ, обработка уже предваряют эту за­
дачу и передают факты уже в определенной интерпретации , дав
им определенную оценку, то есть включая их в чуждый им и час­
то ложный контекст чьих-то представлений.
К тому же источник дает факты в той форме, которая носит на
себе ясно видные следы своего происхождения или личности сво­
его создателя, являясь, в сущности, делом его рук. В оригиналь­
ности формы заключена и трудность овладения ею, и ее прелесть
и большая часть ее ценностей, далеко превосходящая значимость
всех пересказов и переработок. Здесь также уместно еще раз
вспомнить, какие преимущества дает знание иностранных языков
по сравнению с использованием переводов.
Наш дух образует настоящее химическое соединение только с
оригинальным источником в полном смысле этого слова, причем,
разумеется, приходится констатировать, что слово «оригиналь­
ный» имеет относительное значение, и там, где оно утрачено, его
место могут занимать второе и третье значения.

' Необходимо уметь читать (итал.)

27
 Однако источники, особенно те, к созданию которых имеют
отношение великие люди, неисчерпаемы, так что каждый иссле­
дователь должен перечитывать тысячекратно использованные
книги, ибо они перед каждым новым читателем и новым столети­
ем предстают в особом обличьи; по-разному они воспринимаются
человеком и в зависимости от его возраста. Может случиться так,
что первостепенный факт, изложенный, например, Фукидидом,
будет замечен кем-то лишь через сотни лет.
Картина, возникающая в нашем воображении под воздействи­
ем искусства и литературы прошлого, постоянно меняется. Может
быть, произведения Софокла повлияют на людей, только что ро­
дившихся, совсем иначе, чем они влияют на нас. В этом нет ни­
чего плохого, никакой беды, это всего лишь следствие неустанного
развития живой жизни.
Но если мы, не щадя своих сил, усердно и вдумчиво работаем
над источниками, нас рано или поздно ожидает награда — незабы­
ваемые мгновения и предопределенные часы, когда нас, погрузив­
шихся в изучение, может быть давно открытых и, казалось бы,
хорошо известных вещей, озаряет внезапная вспышка интуиции.

А теперь зададимся трудным вопросом — что должен человек,

не являющийся историком, отметить в выбранных им источниках
и выписать из них?
Фактический материал давно стал содержанием бесчисленных
справочников и пособий; извлекая его оттуда, исследователь де­
лает массу выписок, на которые он впоследствии, скорее всего, и
не взглянет. И конкретной цели у читателя еще нет.
Но определенная цель может возникнуть перед ним, если он
как следует, еще не делая никаких выписок, вчитается в книгу
какого-нибудь автора; дальше ему следует начать все сначала и
отбирать материал, соответствующий этой частной цели и делать
вторую серию выписок, касающихся всего того, что ему кажется
особенно заслуживающим внимания, пусть это будут даже всего
лишь названия глав и количество страниц с краткой, буквально в
несколько слов, характеристикой содержания.
После этого в работе появится, может быть, вторая, а за ней и
третья цель; возникнут также параллели и контрасты по отноше­
нию к другим источникам и т. д.

Разумеется, «все это способствует насаждению чистой воды ди­

летантизма, который извлекает для себя удовольствие из того, что
другим приносит лишь заслуживающие всяческого уважения муки!»
Словечко это, «дилетантизм», особенно дурной славой пользу­
ется в сфере искусства, где должно быть или ничем, или мастером,

28
посвятив всю свою жизнь избранному делу, ибо в основе искус­
ства — стремление к совершенству.
В науках же, напротив, мастером своего дела можно стать
лишь в какой-то одной, ограниченной сфере, то есть быть имен­
но специалистом, и в каких-то областях знания это и должно
быть так. Но если человек не утратил способности к широкому
общему взгляду на вещи, да и вообще не разучился ценить ее, он
должен быть дилетантом в огромном количестве других облас­
тей, по крайней мере из чисто личных расчетов, ради умноже­
ния собственных знаний и обогащения своих представлений о
различных взглядах и точках зрения, существующих по данно­
му вопросу; в противном случае ученый останется во всем, что
выходит за рамки его специальности, полным невеждой, а при
определенных обстоятельствах и вообще грубым, неразвитым
человеком.
Дилетант же, охотно занимающийся изучением интересующих
его вещей, в течение жизни вполне может стать подлинно глубо­
ким знатоком в различных областях.

Наконец, следует сказать и о нашем отношении к естествен­

ным наукам и математике, нашим единственным бескорыстным
сотоварищам, тогда как теология и право хотят подчинить нас себе
или хотя бы воспользоваться нами в качестве арсенала, а филосо­
фия, стремящаяся встать над всеми, является, собственно говоря,
вольнослушательницей всех наук.
Вопросом, исключает ли категорически изучение математики
и естественных наук всякое историческое рассмотрение, мы при
этом не задаемся. Во всяком случае, обе эти дисциплины не ис­
ключают изучение истории духа.
Одним из величайших фактов этой истории, истории духа,
было возникновение математики. Мы спрашиваем себя, что рань­
ше всего отделилось от вещей — числа, линии или плоскости? И
как у отдельных народов сложился необходимый консенсус отно­
сительно этого? Каким был момент этой кристаллизации?
А естественные науки — когда и как они впервые отделили дух
от природы и ее обоготворения, от магии природы? Когда и где
они хотя бы в малой степени стали самостоятельной, независимой
целью свободных устремлений духа?
Конечно, и они претерпели ряд изменений, и они временно
поступали на службу, вжатые в рамки системных ограничений и
подвергшиеся опасной канонизации в определенных границах, —
на службу к священникам.
Самые горькие сожаления вызывает невозможность написать
историю духовного развития Египта — самое большее, на что мы

29
способны, это изложить ее в гипотетической форме, наподобие
романа.
У греков для естественных наук наступило время полной сво­
боды; однако интересовалось ими не так уж много людей, по­
скольку основные силы уходили на занятие государственными
делами, философствованием и пластическими искусствами.
За александрийской, римской и арабско-византийской эпоха­
ми следует западноевропейское средневековье, когда естественные
науки стали служанкой схоластики, обосновывавшей только об­
щепризнанное.
Но с XVI века они являются одним из важнейших критериев в
руках гения времени. И очень часто именно люди с высшим об­
разованием и профессора замедляют их развитие.
Их преобладание и популяризация в XIX веке — факт, застав­
ляющий нас непроизвольно задать вопрос, к чему все это должно
привести и как это соотносится с судьбой нашего времени.
Но история — это нечто иное, чем природа, ее деятельность,
возникновение и упадок протекают иначе.
Природа дает возможность видам достичь высшего совер­
шенства их организма, проявляя величайшее равнодушие к ин­
дивидууму, более того, она даже создает враждебные друг дру­
гу, борющиеся друг с другом организмы, которые, достигнув
приблизительно одинаковой степени органического совершен­
ства, искореняют друг друга, ведя борьбу за существование. Та­
кой же образ жизни ведут еще и люди, находящиеся в первобыт­
ном состоянии: их существование похоже на жизнь сообществ
животного царства.
История же представляет собой разрыв с этой природой с по­
мощью пробуждающегося сознания; правда, в человеке остается
все еще немало от его первоначальной, животной природы, что­
бы заклеймить его наименованием хищного зверя. Высокая орга­
низация, совершенная структура общества и государства сосед­
ствует с полной незащищенностью индивидуума и с постоянным
стремлением порабощать «других», чужаков, чтобы не быть пора­
бощенными ими.
В природе существуют regnum, genus, species', в истории — на­
род, семья, группа. Движимая прабытийными влечениями, при­
рода последовательно, органично создает бесконечное множество
видов при большом сходстве индивидуумов; здесь разнообразие (и
уж, конечно, это именно так в рамках единственного вида homo”)
далеко не столь велико; между индивидуумами нет никаких рез-

* Царство, род, вид (лат.)

** Человек (лат.)

30
ких различий и разграничений, но все они стремятся к неравен­
ству, то есть к развитию.
В то время как природа создает организмы, ориентируясь на
несколько исходных, древнейших типов (беспозвоночные и позво­
ночные животные, фанерогамы, то есть явнобрачные, цветковые
растения, и криптогамы), организм народа представляет собой не
столько тип, сколько продукт постепенности; он является специ­
фическим духом народа в его постоянном развитии.
Каждый биологический вид, существующий в природе, полно­
стью обладает всем, что необходимо для его жизни; если он не
располагал этим, то и не жил бы и не был бы способен к продол­
жению рода. Ни один народ не обладает всем, что ему необходи­
мо, и каждый народ стремится дополнить свое существование, и
чем выше он по уровню своего развития, тем сильнее в нем это
стремление.
Процесс возникновения видов в природе окутан мраком; мо­
жет быть, он основан на накоплении переживаний, наслаиваю­
щихся на природные способности и задатки, только процесс этот
осуществляется гораздо более медленным и «допотопным» спосо­
бом. Процесс складывания и модификации народности, как о том
свидетельствуют неопровержимые доказательства, обусловлен ча­
стью врожденными свойствами и задатками, а частью также на­
капливанием пережитого; только он, поскольку ему содействует
сознательный дух, идет гораздо быстрее, чем в природе, причем
совершенно очевидное влияние на него оказывают как чуждые,
инородные, так и близкие, родственные факторы, с которыми
сталкивается народность.
Если в природе индивидуальные особи, принадлежащие имен­
но к высокоразвитым животным, не имеют никакого значения для
других особей — за исключением случаев, когда речь идет о более
сильных врагах или о друзьях, то в мире людей выдающиеся лич­
ности постоянно оказывают свое воздействие на окружающих.
В природе вид относительно неизменен; межвидовые гибриды
вымирают или изначально страдают бесплодием. В исторической
жизни гибриды встречаются повсюду — можно утверждать, что это
явление в существенной степени способствует оплодотворению
крупных духовных процессов. Суть истории — изменение.
В природе упадок, гибель является следствием только вне­
шних причин — геологических катастроф, климатических ката­
строф, подавления слабых видов более агрессивными, благород­
ных более примитивными. В истории конец процесса развития
всегда подготавливается внутренним истощением жизненных
сил. Только после этого внешний импульс может положить ко­
нец всему.

31
 II
О трех силах

Темой наших рассуждений будут государство, религия и культура

в их взаимоотношении друг с другом. При этом мы отдаем себе
отчет в произвольности проведенного нами выделения этих трех
сил. Получается так, словно из картины изымается некоторое ко­
личество фигур, а остальное остается без изменений. К тому же это
разделение предназначено служить лишь тому, чтобы обеспечить
нам наглядность изложения, что и без того неизбежно должно
осуществлять всякое проводящее предметную классификацию
исследуемого объекта историческое рассмотрение (причем всякий
раз специальное исследование считает свою специальность, свой
профиль наиболее важным и значительным).
Взаимоотношения выделенных нами трех сил, в высшей степе­
ни чужеродных по отношению друг к другу, не поддаются коор­
динации — даже если две стабильные силы, государство и религию,
и можно поставить в один ряд, то культура будет чем-то суще­
ственно отличающимся от них.
Государство и религия, которые являются выражением поли­
тической и метафизической потребности, обладают по меньшей
мере для данного народа, да и для всего мира, универсальным зна­
чением.
Но соответствующая в узком смысле слова материальной и ду­
ховной потребности культура в данном случае является для нас
воплощением всего того, что спонтанно возникло в целях разви­
тия материальной и как выражение духовно-нравственной жизни,
то есть всего межчеловеческого общения (Geselligkeit), всех техни­
ческих достижений, искусств, произведений литературы и различ­
ных наук. Она представляет собой мир движения, мир свободы,
всего того, что не носит универсального характера, не претендует
на общеобязательную значимость.
Ставить вопрос о приоритете между тремя этими сферами было
бы делом совершенно бесполезным — и здесь мы отвлекаемся от
него так же, как и от всяческих спекуляций относительно истоков
и начал исторического развития.
Главной нашей задачей будет прежде всего краткая характери­
стика всех трех сил, а затем рассмотрение их взаимовлияния друг
на друга.

32
 Порой кажется даже, что они функционально сменяют друг
друга; бывают эпохи по преимуществу политические или религи­
озные — эпохи или, по меньшей мере, месяцы, — и, наконец, вре­
мена, по всей видимости, протекающие под знаком служения ве­
ликим культурным целям.
Затем часто ситуация, условия эпохи стремительно меняются;
и нередко еще долго существует обманчивое впечатление относи­
тельно того, какая из сил занимает активную, а какая — пассив­
ную позицию.
И уж во всяком случае в эпохи существования высокоразвитых
культур на всех уровнях жизни присутствуют все три силы одно­
временно, в особенности, когда наследие множества предшеству­
ющих эпох наслаивается одно на другое.

1. Государство
Все наши построения относительно истоков и происхождения
государства бесплодны и тщетны, поэтому мы и не будем, подоб­
но философам истории, ломать голову над этими примордиальны­
ми проблемами. Вопросы, которыми мы задаемся, должны про­
ливать ровно столько света, сколько необходимо, чтобы увидеть,
какая пропасть разверзлась перед нами — как народ становится на­
родом? и как он создает государство? Каковы его родовые муки? Где
пролегает та грань политического развития, начиная с которой мы
можем говорить о государстве?
Абсурдна гипотеза об общественном договоре, предусматрива­
ющем создание государства, выдвигаемая Руссо лишь в качестве
вспомогательной гипотетической теории, когда он хочет показать,
не как обстояло дело в прошлом, а как оно должно обстоять пос­
ле него, в будущем. Еще не одно государство не возникло на ос­
нове подлинного, то есть добровольно поддержанного всеми сто­
ронами договора (inter volentes); ведь соглашения, заключавшиеся
между дрожавшими за свою жизнь римлянами и победоносными
германцами — это не настоящие договоры. Поэтому и в будущем
никакое государство не сможет возникнуть подобным образом. А
если бы такое государство когда-нибудь и возникло, оно было бы
слабым созданием, поскольку всегда можно было бы оспорить его
основы.
Традиция, не различающая народ и государство, охотно оста­
навливается на идее происхождения; народ знает героев, облада­
ющих личными именами, и отчасти эпонимических архегетов
как мифических представителей его единства’, или же он распо­
лагает темными сведениями то о прамножестве (египетские
номы), то о праединстве, которое впоследствии раздробилось

33
(Вавилонская башня). Но все эти сведения кратки и мифоло­
гичны.
Какое же знание можно извлечь, скажем, из национального
характера применительно к первоначальным истокам государства?
Во всяком случае очень относительное, ибо национальный харак­
тер лишь в крайне незначительных, не поддающихся определению
количествах обусловлен изначальными факторами, представляя
собой, как правило, сумму накопленных событий прошлого, след­
ствие переживаний, возникая, таким образом, отчасти лишь под
влиянием последующих судеб государства и народа8.
Часто физиономия народа и его политическая судьба вступа­
ют в полное противоречие друг с другом в результате позднейших
изменений и насилий над ним.
Далее. Хотя государство и может быть тем могущественнее, чем
больше оно отвечает характеру всей народности, но ведь оно от­
нюдь не сливается целиком с этим характером, а соответствует
лишь какой-то его составной части, задающей тон, какой-то от­
дельной сфере, какому-то отдельному контингенту этой народно­
сти, какому-то особому социальному слою.
Или одна лишь правовая потребность уже создала государ­
ство? Ах, этого придется еще долго дожидаться! Думается, до тех
самых пор, пока власть не очистится, чтобы, преследуя собствен­
ную выгоду и стремясь уверенно взять от жизни свое, счесть за
благо успокоить и всех прочих, выведя их из состояния отчаяния.
Но мы не можем разделить и это благожелательно-оптимисти­
ческое воззрение, согласно которому общество является исход­
ным предварительным условием, а государство возникло для его
защиты, так что и оно, и уголовное право имеют общее проис­
хождение. Люди — это нечто совершенно иное.
Каковы же были наиболее ранние, продиктованные необходи­
мостью формы государства? Например, нам хотелось бы знать это
применительно к обитателям свайных построек. Но ссылки на
негров и краснокожих здесь не помогают, как не помогают и ссыл­
ки на религию негров при исследовании вопроса о религии; ведь
белая и желтая расы с самого начала вели себя, разумеется, совер­
шенно иначе, и темнокожие расы не могут служить для них образ­
цом или примером.
Нечто существенно иное представляют собой и государства,
существующие в животном мире, гораздо более совершенные,
чем государства, создаваемые людьми, но несвободные. Отдель­
ный муравей функционирует лишь как часть муравьиного госу­
дарства, которое следует рассматривать как некое тело. Целое,
существующее там, неизмеримо превосходит отдельного инди­
видуума, являя собой жизнь, состоящую из множества атомов;

34
но уже животные, стоящие на более высокой степени развития,
живут семьей, в крайнем случае стаей. Только человеческое
государство является обществом, то есть до известной степени
свободным, основанным на осознанной взаимности отношений
объединением.
Таким образом, возможны лишь две вещи: а) власть (Gewalt)
всегда первична. Относительно ее происхождения у нас нет ника­
ких сомнений, поскольку она возникает сама собой в результате
неравенства человеческих натур. Часто государство было не чем
иным, как ее систематизацией. Или же б) в ином случае мы пред­
полагаем наличие могущественнейшего процесса, особенно сме­
шения. Вспышка молнии сплавляет разнородные компоненты,
образуя новый металл — скажем, в этом процессе участвуют два
более сильных компонента и один более слабый или наоборот. Так
в целях завоевания или используя его как повод, могли объеди­
ниться три дорийских филы и три готских племениВ 9. Ужасной вла­
стью, на которую наслаивалась существующая реальность, и ко­
торая затем стала силой, являются также норманны в Южной
Италии.
Отзвуки ужасных кризисов, которыми сопровождается возник­
новение государства, того, какой ценой совершался этот процесс
первоначально, в самом его начале, слышны до сих пор — в тех
исключительных, абсолютных привилегиях, которые были издав­
на предоставлены государству.
Это представляется нам некоей априорной самоочевиднос­
тью, тогда как привилегии эти, думается, являются отчасти след­
ствием негласной традиции, как это происходит и с рядом дру­
гих вещей; ведь множество традиций, о которых не говорится
вслух, существует просто в силу продолжения рода, переходя от
поколения к поколению; мы не можем исключать и такого рода
явлений.
Если кризис, приведший к возникновению государства, пред­
ставлял собой завоевание, то первоначальной сущностью государ­
ства, его основной позицией, его задачей, да и всем его пафосом
было, по сути дела, порабощение побежденных10.

В самых ранних представлениях о государстве самые старые

традиции далеко не всегда являются наиболее древними. Коче­
вые народы, в том числе и принадлежащие к «высокой» расе, от­
дельные индивидуумы которых, как только они попадают в иную
обстановку, сразу же врастают в современную жизнь, вплоть до
наших дней утверждают крайне ошибочный взгляд на вещи —
патриархальный, тогда как древнейшие из сохранившихся пред­
ставлений о государстве (у индийцев до возникновения цивили-

35
зации в долине Ганга, иудеев, египтян) говорят о том, что эти го­
сударства уже имели за своими плечами очень давнюю традицию,
связанную о покорением природы и насчитывающую тысячеле­
тия. Здесь все представляется плодом рефлексии, отчасти в по­
зднейшей редакции, и в священных заповедях этих народов (за­
коны Ману, Моисея, Авесты) записано множество правил, по
которым надлежит жить, но которым уже никто не следовал. И
если Египет при Менесе (около 4000 г. до Р.Х.) начинается толь­
ко после того, как патриархальные отношения остались далеко
в прошлом, то в Аравии они продолжают жить до сегодняшнего
дня.

Античность довольствовалась рассмотрением трех аристотелев­

ских форм государственного устройства и их побочных, выродив­
шихся форм". Но подлинная градация форм государственного
устройства неизмеримо обширнее и не вмещается в рамки этой
классификации. Нечто совершенно особенное представляет собой,
например, средневековое королевство, носившее, во-первых, стро­
го наследственный характер, в силу чего смена династий и узурпа­
ция трона были весьма редким явлением, а во-вторых, жившее по
законам личного права и собственности, являющихся противопо­
ложностью всякого суверенитета народа, так что народ никоим
образом не является источником власти, в-третьих, утверждавшее
права частных лиц, соблюдения которых от него можно было тре­
бовать под угрозой междоусобной войны, отказа от уплаты на­
логов и от воинской службы, в-четвертых, имевшее очень огра­
ниченный круг деятельности, будучи со всех сторон окружено
церковными учреждениями, университетами, рыцарскими и мо­
нашескими орденами, городами, корпорациями, представлявши­
ми собой чистой воды республики, защищенные привилегиями и
статутами, в-пятых, обладавшее неотъемлемым, неиссякаемым, не
умирающим даже в годины величайших бедствий королевским
правом. Можно было бы упомянуть и о мировых монархиях, о
«соединенных штатах», о различных формах завоеваний, как под­
линных, связанных с ассимиляцией и вытеснением коренного
населения, так и мнимых, для которых характерно чисто внешнее,
поверхностное господство пришельцев, о колониальных владени­
ях и о различии между властью одной лишь коммерческой фир­
мы и настоящей колониальной системой, равно как и о законе
эмансипации колоний.
В зависимости от изначальной предрасположенности и по­
зднейших событий, от воздействия религии и культуры государ­
ства проявляют колоссальные различия, почему у нас и будет по­
вод поговорить об этом в свете двух последних влияний. Здесь

36
хотелось бы лишь коснуться противоположности между большим
и малым государством и их отношения к внутренней структуре
государственного устройства.
Крупное государство существует в истории для достижения
великих внешнеполитических целей, для сохранения и защиты тех
или иных культур, которые в ином случае погибли бы, для про­
движения по социальной лестнице пассивного контингента насе­
ления, которые, будучи наподобие малого государства предостав­
лены самим себе, пришли бы в полный упадок, для спокойного
формирования больших коллективных сил.
Малое государство существует для того, чтобы в мире было
место, где максимально возможное число жителей государства
было бы гражданами в полном смысле слова, цель, в достиже­
нии которой греческие полисы в пору своего наивысшего рас­
цвета, несмотря на существовавшее в них рабство, далеко опе­
редили все теперешние республики. Задачей малых монархий
является максимальное приближение к этому состоянию; малые
тирании — и античности, и итальянского Ренессанса — пред­
ставляют собой самую непрочную и ненадежную форму госу­
дарственного устройства, постоянно испытывая тенденцию к
растворению в более крупном государственном объединении.
Ведь у малого государства нет ничего, кроме реальной действи­
тельной свободы, вследствие чего оно в идеале полностью ком­
пенсирует мощные преимущества крупного государства, даже
его силу; любое вырождение в деспотию лишает малое государ­
ство его почвы, в том числе и превращение его в деспотию по
инициативе «снизу», несмотря на весь шум, которым обставля­
ется этот процесс.

Каким бы ни было происхождение государства («политическо­

го объединения народности»), оно докажет свою жизнеспособ­
ность лишь тогда, когда из воплощения насилия (Gewalt) станет
олицетворением силы (Kraft)'2.
Дело в том, что пока длится внешний рост, любая власть стре­
мится к полной завершенности и законченности, как внутренне,
так и внешне, не считаясь с правом слабейших.
Народы и династии действуют здесь совершенно одинаковым
образом, с той только разницей, что у народов решающую роль
играет тяга масс ко всякого рода удовольствиям и наслаждениям,
а у династии государственные интересы. Это не просто жажда за­
воеваний, а так называемая необходимость, примером которой
может служить империя Каролингов13.
Если отвлечься от того, что власть делает внутри государства,
от упразднения всех взятых на себя частных прав и распростра­

37
нения понятия власти на все и вся, якобы в интересах всего об­
щества, вплоть до логического завершения этого принципа в
виде формулы «1’etat c’est moi»
*, внешняя деятельность власти в
ее наиболее наивной форме представлена в лице старых мировых
монархий, властители которых ведут завоевательную политику и
порабощают, грабят и налагают контрибуции, не останавливаясь
ни перед чем, и, обогатившиеся трофеями и рабами, с триумфом
возвращаются в Фивы или Ниневию, восхваляемые народом как
богоизбранные цари, любимцы богов, — пока не возникает более
сильная мировая монархия. В Европе же Нового времени эпохи
длительного спокойствия перемежаются с периодами территори­
альных кризисов, вследствие того, что где-то нарушено так на­
зываемое равновесие (вовсе никогда и не существовавшее).
Иногда оказывается достаточно вспомнить о Людовике XIV,
о Наполеоне и революционных народных правительствах, — что
власть является злом сама по себе, по самой своей природе (Шлос­
сер), что без опоры на религию право эгоизма, отнимаемое у
индивидуума, передается государству. Более слабых соседей по­
коряют и присоединяют или каким-либо иным образом ставят в
зависимость — не для того, чтобы они сами не выступили боль­
ше с враждебными намерениями, это как раз беспокоит победи­
телей меньше всего, а для того, чтобы ими не завладело и не ис­
пользовало в своих политических целях другое государство;
порабощению подвергается возможный политический союзник
врага. Для тех, кто хоть раз вступил на этот путь, уже не существует
никаких сдерживающих начал; все допускается, все прощается,
ведь «заняв созерцательную позицию, не добьешься ничего, раз­
ве что раньше времени попадешься в зубы других злодеев», и «дру­
гие поступают точно так же».
Следующий шаг состоит в том, что подобного рода действия
совершаются превентивно, без какого-либо особого повода, по
принципу «Если мы завладеем этим своевременно, то в будущем
нам не придется вести чреватую опасностями дорогостоящую
войн». Наконец возникает неутолимая жажда округления своих
владений; захватывается все, что кажется подходящим и что мож­
но захватить, особенно «необходимые» участки морского побере­
жья, при этом используются все слабости, все внутренние недуги
и враги жертвы, обреченной на заклание; страсть к обладанию,
особенно к слиянию мелких территорий, желание учетверить цену
владения при простом удвоении земель и т. д. становятся непрео­
долимыми; не исключено, что и само население подлежащих зах­
вату стран, особенно тех малых государств, где царит деспотизм и

* «Государство - это я» (франц.)

38
где нет свободы, стремится к аннексии собственной территории,
поскольку это обещает ему расширение таможенных границ и
промышленной зоны, не говоря уже об исторгаемых им искусст­
венных криках боли, присущих современной эпохе.
Злодеяния совершаются, можно сказать, наивно; ведь чудо­
вищным является эстетическое воздействие правовых последствий
и взаимных обвинений обеих сторон. Власти, к которой страстно
стремятся и которой добиваются путем всевозможных преступле­
ний, стыдятся, поскольку слово «право» все еще звучит в ушах
людей словно волшебное заклинание, без которого они не могут
обойтись. Поэтому прибегают к софистике, как эти сделал, напри­
мер, Фридрих 11 во время первой Силезской войны, а также к чи­
стой теории о «неправомочных субъектах».
Происходящее впоследствии действительное слияние с захва­
ченными владениями не означает нравственного оправдания зах­
ватчика, как и вообще никакие благоприятные результаты не из­
виняют предшествующего им зла.
И человечество должно вновь устроиться на почве, подготов­
ленной ценой самых страшных преступлений и злодеяний, при­
влечь для этого свои еще здоровые силы и продолжать дальней­
шее созидание.
Даже государство, воздвигнутое на крови и слезах, на прокля­
тиях своих жертв, со временем вынуждено создать своего рода
право и принципы благонравия, ибо законопослушные и благо­
намеренные постепенно завладеют им.
И наконец еще одно, весьма весомое, косвенное извинение —
суть его в том, что преступник, сам того не подозревая, своим пре­
ступлением способствовал достижению великих, до поры до вре­
мени отдаленных всемирно-исторических целей.
Так рассуждают главным образом люди последующих поколе­
ний, обосновывающие свое преимущество во времени тем, что
сложилось в ходе истории. Однако возникают и контрвопросы —
что мы знаем о целях? И если они и существовали, то нельзя ли
было их достичь иным путем? И разве сотрясение основ обще­
ственной нравственности удачно совершенным преступлением так
уж вовсе ничего не значит?
Во всяком случае, большинство согласится в следующем — су­
ществует королевское право культуры на завоевание и порабоще­
ние варварства, которое отныне должно отказаться от кровавых
внутренних распрей и отвратительных обычаев, применившись к
общепринятым нравственным нормам культурного государства.
Прежде всего люди культуры вправе лишить варварство содержа­
щейся в нем опасности, его потенциальной агрессивной силы. Но
остается под вопросом, действительно ли варварство цивилизует­

39
ся внутренне, что хорошего может выйти из наследников власти­
телей и побежденных варваров, особенно принадлежащих к разным
расам, не лучше ли было бы, чтобы они отступили на задний план
и вымерли (как в Америке), не получит ли тогда цивилизованный
человек возможность преуспевать на всей подвластной ему чужой
территории. Во всяком случае нельзя превосходить прежнее варвар­
ство в средствах покорения и усмирения.
Что касается внутренних дел государства, то оно возникло не
в результате отречения от индивидуальных эгоистических уст­
ремлений, оно само и есть такое отречение, нивелирование та­
ких устремлений, в силу чего подводится постоянный баланс
максимально возможного числа эгоистических устремлений и
интересов, которые в конечном счете полностью сливаются с ин­
тересами государства.
Наивысшее достижение, которого добивается в этом случае
государство — это чувство долга, присущее лучшим его предста­
вителям, патриотизм, существующий в двух формах, на разных
степенях развития — примитивной и на уровне развитых культур,
проявляющийся в народе больше непроизвольно, чем как высо­
кая расовая добродетель, отчасти питаемый ненавистью к «не на­
шим», но у людей образованных представляющий собой потреб­
ность самоотдачи на благо всего общества, возвышения над
себялюбием индивидуума и семьи, если только эта потребность
не поглощается религией и обществом.
Искажением естественного хода вещей и философско-бюро­
кратическим зазнайством являются попытки государства непос­
редственно осуществить нравственные нормы и принципы, что
способно и вправе делать одно лишь общество.
Пожалуй, можно согласиться с тем, что государство является
«штандартом права и добра», который должен быть воздвигнут там-
то и там-то, но не более того14. «Осуществление нравственного за­
кона на земле» усилиями государства тысячу раз должно было бы
потерпеть крушение, натолкнувшись на внутреннее несовершен­
ство человеческой натуры вообще и лучших людей в особенности.
Вопросы нравственности решаются на совершенно иных форумах,
нежели тот, каким является государство; колоссальной заслугой
государства можно считать уже то, что оно охраняет обычное пра­
во. И скорее всего оно останется здоровым, если будет ясно осоз­
навать свою природу (а может быть даже и источник своего проис­
хождения) как чрезвычайного института принуждения.
Благотворная деятельность государства заключается в том, что
оно является оплотом права. Над отдельными индивидуумами
высятся законы и стоят наделенные правом принуждения судьи,
которые охраняют как заключенные между индивидуумами част­

40
ные обязательства, так и вещи, жизненно необходимые для всего
общества, — причем это в гораздо меньшей степени происходит
под воздействием реального насилия, чем из благодетельного
страха перед ним. Безопасность, необходимая для жизни, состо­
ит в уверенности, что такое, безопасное и стабильное, положение
сохранится и в будущем, то есть жители государства во все время
его существования никогда уже не будут вынуждены браться за
оружие в спорах между собой. Каждый знает, что прибегнув к на­
силию, он не умножит ни своего достояния, ни своей власти, а
лишь ускорит собственную погибель.
Государство должно также не допускать столкновения различ­
ных представлений о «гражданской жизни». Оно должно стоять
над партиями; разумеется, каждая партия, каждая сторона в спо­
ре стремится одержать верх, выдавая свои взгляды за всеобщую
точку зрения.
И наконец — в поздних, смешанных государственных образо­
ваниях, в которых находится место для различных, даже прямо
противоположных религий и религиозных представлений (в этом
смысле сегодня все культурные государства носят паритетный,
равноправный характер), государство по меньшей мере заботит­
ся о том, чтобы не только между эгоистическими устремлениями
отдельных людей, но и между различными метафизическими си­
стемами и теориями не возникало кровной вражды не на жизнь,
а на смерть (что и в наши дни при отсутствии государства неиз­
бежно произошло бы, ибо самые ярые противники начнут свару,
а другие последуют их примеру).

2. Религия
Религии являются выражением вечной и неискоренимой метафи­
зической потребности человеческой натуры.
Величие религии в том, что она представляет собой целостное
сверхчувственное дополнение к человеку, все то, что он не в со­
стоянии дать себе сам. В то же время она является отражением
жизни целых народов и культурных эпох, падающим на Великое
Иное, или, говоря другими словами, религия — это отпечаток и
контур, создаваемый этими народами и культурами и проецируе­
мый ими в бесконечность.
Но отпечаток этот, несмотря на то, что представляется себе
стабильным и прочным, изменчив, он частичен, или целен по ха­
рактеру, становясь таковым постепенно или внезапно.
Невозможно провести сравнение, чтобы сказать, какой процесс
был величественнее — возникновение государства или рождение
религии.

41
 Но наблюдающим духом овладевает двойственное ощущение —
наряду со способностью рассмотрения, сравнения и анализа он
обладает еще и способностью ощущать величие, воспринимая
колоссальную картину исследуемого явления, которое в момент
своего возникновения, может быть, носило индивидуальный ха­
рактер и по мере своего распространения стало всемирным, уни­
версальным, достоянием всего общества. Здесь перед нами наи­
высший предмет, позволяющий исследовать, каким образом
явление общего порядка господствует над бесчисленными умами
и душами, вселяя в них чувство полного презрения ко всему зем­
ному и в себе, и в других, то есть побуждая их к самоубийству пу­
тем аскезы и к мученичеству, которое взыскуется с радостью, но
на которое обрекаются и другие.
Разумеется, предрасположенность к явлениям метафизическо ­
го плана и их судьбы совершенно по-разному складываются у раз­
личных народов. Из их числа следует сразу же исключить религии
рас, стоящих на низком уровне развития, как, например, негри­
тянских народов и т. д., диких и полудиких. Для примордиально­
го периода духовных ценностей они могут служить мерилом в еще
меньшей степени, чем негритянское государство - для начальной
стадии возникновения государства вообще. Ведь эти народы из­
начально являются добычей вечного страха; их религии не дают
нам даже мерила для характеристики момента зарождения духов­
ности, ибо дух там вообще не может зародиться спонтанно.
Но и у стоящих на более высокой ступени развития культурных
народов существует широкий спектр отправления культа главных
богов государства, грубо, без малейшего пиетета навязанных по­
бежденным — от оргиастических ритуалов и вакханалий и тому
подобных форм насильственной одержимости божеством до чис­
тейшего и невиннейшего почитания Бога, детского преклонения
перед ним как перед Отцом Небесным.
Столь же широк и спектр отношения религий к нравственнос­
ти. Они еще не позволяют делать выводов относительно религи­
озно-нравственной предрасположенности тех или иных народов.
У греков, например, нравственность в значительной степени была
независимой от религии и во всяком случае была более тесно свя­
зана с идеальными представлениями о государстве.
Нельзя также считать народы, которым не удалось выйти за
рамки религии, обожествляющей природу, в меньшей степени
способными к усвоению духовных или нравственных ценностей;
так сложилась их судьба, что развитие религии у них остановилось
на весьма наивной стадии своей истории и позже не смогло под­
няться над этим уровнем. Ведь момент фиксации играет в рели­
гии столь же решающую роль, что и в деле государственного уст­

42
ройства, будучи независимым от желаний или деятельности наро­
дов15.
Что касается возникновения религий, то нам представляется
невозможным вообще представить себе первичную, примитив­
ную стадию рождения духовности; ведь мы-то — люди более по­
зднего происхождения. Против утверждения, гласящего primus in
orbe deos fecit timor’ выступает Ренан16, утверждая, что если бы
религии возникали только под влиянием страха, человек никог­
да не смог бы подняться до подлинно религиозных высот духа;
религии, считает он, не были также изобретены, как полагали
итальянские софисты XVI в., наивными, простоватыми и слабы­
ми людьми, иначе самые благородные души никогда не были бы
и самыми религиозными; религия скорее является созданием
нормальных людей. Сколь бы верно ни было это утверждение, в
религии все же предостаточно страха и боязни. Мы находим у
первобытных народов отчасти полный благоговейного преклонения,
отчасти страха культ природной стихии, сил и явлений природы,
затем культ предков и культ фетишей, когда человек вкладывает чув­
ство своей зависимости в отдельный, лично ему принадлежащий
предмет. Эти религии отчасти схожи со страшными детскими
снами, чьи кошмарные образы человек старается умиротворить,
а отчасти с тем изумлением, которое он испытывает при виде не­
бесных светил и стихий природы; у народов, еще не сумевших со­
здать литературу, они являются единственным свидетельством
духа.
Во всяком случае, более верным предположением является не
то, которое исходит из наличия изначального сознания Бога, а то,
которое берет за основу длительное существование неосознанной
метафизической потребности. Какое-то значительное или страш­
ное событие или человек, наделенный даром основателя религии,
заставляют осознать ее; то, что и без того живет, сокрытое от по­
сторонних, в душах более одаренных соплеменников, находит свое
выражение; процесс этот может повториться в ходе смешений и
разделений народов.
Как бы то ни было, решающую роль в любом случае играет чув­
ство зависимости человека от каких-то более могущественных сил,
страх, примешивающийся к субъективному ощущению собствен­
ной силы и способности к совершению насилия.
Поскольку поводов для страхов, то есть к умиротворению
ужасного, много, то наиболее весомой презумпцией приорите­
та, обладает политеизм17; вышеупомянутое единство примитив-

’ Первым в мире богов страх сотворил (мт.)

43
ного сознания Бога — не что иное, как иллюзия, беспочвенная
греза.
Может быть, прабытийное чувство страха было величественным,
ведь объектом его была бесконечность: ведь с началом религии в
жизнь вошли ограничение, уменьшение, предел (Definition), кото­
рые сделали очень благое дело; может быть, людям внезапно пока­
залось, что теперь-то они знают, как следует действовать. И страху
была предоставлена возможность искать себе новый уголок на
службе у фетишей и демонов.

В какой мере религии являются основанными? Во всяком слу­

чае, они, как создания отдельных людей или следствия отдель­
ных событий, то есть скачкообразных моментов фиксации, воз­
никают наподобие лучей, испускаемых источником света18. Часть
людей поддерживает начинание, так как основатель религии или
событие затрагивает именно ту сторону метафизической потреб­
ности, которую ощущают наиболее активные, наиболее жизне­
способные люди; к ним присоединяется большая масса людей,
поскольку она не может противиться этому и еще потому, что все
определенное обладает громадным преимуществом перед неяс­
ным, нестабильным и анархическим. Эти массы в первую очередь
сильнее всего и легче всего привлекают внешние формы и обря­
ды той или иной религии, которые они и поддерживают (тогда
как суть любой религии остается для них недоступной), пока бо­
лее сильная власть, обладающая достаточно прочной «оболоч­
кой», за которую люди смогут держаться, не перевернет их пред­
ставлений, дав толчок и с внешней стороны, после чего они
встанут на ее сторону.
Постепенно религии не могли возникать', иначе они не несли бы
на себе победного отблеска времени своего наивысшего расцвета,
который является отражением великого единовременного момен­
та. Религии, известные нам из истории, называют имена своих ос­
нователей или реформаторов (то есть тех, кто давал направление
великим кризисам), и даже религии, отчасти обожествляющие
стихийные силы природы, и религии политеистические могли
возникнуть в результате простого слияния ранее возникших, не­
когда основанных культов. Это были порой внезапные, порой
постепенные перевороты и объединения, но никогда это не было
постепенным возникновением.
Иногда возникновение религии сплетается с возникновением
государства; более того, случается так, что религия становится
основой для создания государства (храмовые государства). Ставит
ли религия впоследствии государство себе на службу и как она
вообще к нему относится, мы обсудим позднее.

44
 Что такое народы, предрасположенные к религии, и что такое
стадии развития культуры? Метафизической потребностью обла­
дают все народы во все времена и все они придерживаются какой-
либо некогда обретенной религии.
Однако на роль прародителей религии, выходящей за рамки
привычного круга представлений, в меньшей степени годятся на­
роды, целиком погруженные в земную жизнь, в мир труда и прак­
тических интересов, чем народы, склонные к созерцательности,
которая для тех, кто добывает себе средства к жизни, затрачивая
меньше труда, может стать своего рода образованием, получившим
очень широкое распространение, без нынешнего разделения лю­
дей на образованных и необразованных, затем — это народы, от­
личающиеся большой умеренностью и воздержанностью нравов и
нервной возбудимостью, при которых человек с тонким и ясным
умом может занять господствующее положение, не отдавая дани
ни чудесам, ни чему-либо сверхъестественному, каким-нибудь
видениям; у таких народов может иметь место также и более дли­
тельная подготовка, своего рода религиозная беременность. Боль­
шое значение положений и выводов Ренана заключается в том, что
он знает эти ситуации in concrete
* кладя их в основу своей исто­
рии первоначального христианства.
Народы, живущие земной жизнью и интересами практической
деятельности и труда, воспринимают религию из рук экстатичес-
ки-созерцательных народов, постепенно наполняя ее собствен­
ным духом. Так произошло еще в эпоху Реформации в Англии и
Голландии, где не было оригинальных, самостоятельных рефор­
маторов, и тем не менее эти страны сумели встать во главе проте­
стантизма. Также греки и римляне, народы земной жизни, не су­
мели, в отличие от индусов, своими силами преобразовать свою
религию, а взяли себе ad hoc" за образец иудеев (христиан).
Мы с трудом представляем себе крупные религиозные кризи­
сы, чем и объясняется наш вечный спор вокруг спекулятивных
идей в религиях. Одним они будут всегда казаться ошибочными,
другим — результатом более поздних заимствований; к единому
мнению противоборствующие стороны прийти не в состоянии.
Одни будут всегда видеть в этих идеях реликты древней мудрос­
ти, даже отголоски светлой юности человечества, другие — с боль­
шим трудом обретенное позднее достояние.
Но несмотря на наши очень незначительные способности
представить себе то состояние экзальтации, в котором пребыва­
ли люди в момент рождения какой-либо религии, и особенно

* Конкретно (лат.)
“ Для этой цели (лат.)

45
полное отсутствие критичности, свойственное таким временам и
таким людям, именно это состояние, сколь бы кратковременным
оно ни было, оказало решающее влияние на все, что впослед­
ствии произошло в будущем — оно подарило той или иной рели­
гии ее колорит, ее мифы, а подчас и ее институты, и ее священ­
нослужителей.
Позднейшие «институты» религии представляют собой отдель­
ные остатки или отголоски общей ситуации, существовавшей в
момент ее возникновения, как, например, монастыри являются
наследниками общин первоначального христианства.
Со временем из основателей и свидетелей возникновения рели­
гии возникает некая постоянная коллегия — и здесь потребность
создания корпорации для отправления религиозных обрядов мо­
жет соединиться с постепенно формирующимся исключительным
правом на жертвоприношения, проклятия и т. п.
У религий, возникших в более поздние периоды, такого рода
вещи подтверждаются историческими свидетельствами; древние
же религии дошли до нас в виде едва приоткрытого свитка мета­
физических сведений, обломков исторических и культурных тра­
диций прошлого, древних народных воспоминаний всевозможно­
го рода19, давно рассматриваемых самими народами как некое
единство, ставшее общим неотъемлемым символом их души20.
Лазоль2' подразделяет религии натри следующие большие груп­
пы: а) пантеистические системы Востока и политеистические ре­
лигии Запада, первые в наиболее яркой форме представленные
индийцами, вторые — эллинами; б) монотеизм иудеев и его запоз­
далый преемник, ислам (причем сюда же Лазоль счел необходи­
мым отнести дуализм персов); в) тринитарное учение, которое с
самого начала выступает не как национальная, а как мировая ре­
лигия (причем она складывается на базе всемирной империи).
(Впрочем, такой же всемирный характер носит и буддизм).
Этой классификации, проведенной в соответствии с основны­
ми воззрениями и происхождением, можно противопоставить не­
мало и других систем классификации22, и прежде всего ту, кото­
рая не только группирует религии, но и выделяет отдельные
периоды и слои приверженцев одной и той же религии. В соот­
ветствии с этим складывается следующая классификация: а) ре­
лигии, делающие усиленный акцент на потустороннем мире,
обещающем загробное возмездие и воздаяние, а также обладаю­
щие некоторыми эсхатологическими чертами; б) религии, кото­
рые в значительной степени или совсем лишены этих качеств, и
которые, как религия древних греков, светло и радостно вгляды­
вающаяся в природу человека и в мир жизненных представлений
индивидуума, выстраивают лишь бесцветную картину потусто­

46
роннего мира, мало думая об этом и перепоручая эсхатологию
как физическую проблему философам. Философы же эти отчас­
ти склонялись к третьему решению, а именно: в) к метемпсихо­
зу, явным или негласным коррелятом которого является вечность
мира. Сюда относится великая вера индийцев, пытающаяся про­
никнуть в Европу в форме учения альбигойцев; Будда же хочет:
г) избавить людей и от этого способа продолжения жизни посред­
ством нирваны.
В высшей степени удивительным является чрезвычайно силь­
ное совпадение основополагающей идеи конца света у христиан
и скандинавов, тем более, что последние при этом не ведут и речи
о личном потустороннем существовании индивидуума и их Валь­
халла — это чертог, в котором находят упокоение лишь павшие
герои. Величественная, детально и обстоятельно прописанная эс­
хатология, опирающаяся в сочинениях Отгона Фрейзингенского23
на библейское учение о пришествии Антихриста незадолго до кон­
ца света или об освобождении Сатаны после тысячелетнего зато­
чения24, в целом дает представление о взглядах на эти вещи в эпоху
христианского средневековья. Согласно скандинавской традиции25,
человечество ожидают три года крайнего упадка нравов, предше­
ствующих величайшим вселенским катастрофам. Эти сумерки
нравственности, падение нравственных сил и есть сумерки богов,
рагнарёк (Ragnarok), слово, которым обозначается не следствие,
а причина конца света. Боги и созванные ими в Вальхаллу герои
падут в битве с силами ночи, после чего вспыхнет мировой пожар,
из пламени которого родится наконец обновленный мир с новым,
еще не названным по имени верховным божеством, и новый,
юный род человеческий. Между двумя этими представлениями
находится «Муспилли»26, где пророк Илья сражается с Антихрис­
том и убивает его; но кровь, сочащаяся из ран пророка, стекает на
землю , которую сразу же охватывает пламя мирового пожара.
Общим в воззрениях христиан и древних скандинавов является
следующее — создаваемый ими идеал словно знает, что ему даже
если он и будет воплощен в жизнь, угрожают смертельные враги,
которые окажутся сильнее его и принесут ему гибель, после чего
однако вскоре (по Кириллу Иерусалимскому после трех с поло­
виной лет, а по Оттону Фрейзингенскому сорока двух месяцев
власти Антихриста) наступит расплата за все. Идеал чувствует, что
он слишком свят для этого мира.

С той ролью, которую играет учение о потустороннем мире и

самых сокровенных тайнах жизни и смерти, то выходящее на пе­
редний план, то отступающее в тень, порой, хотя и далеко не все­
гда27, связано формирование более сильной или слабой власти

47
священнослужителей, зависящей от того, в какой — большей или
меньшей — степени они связаны с учением о потустороннем мире.
Связи эти могут иметь и другие, посюсторонние источники и при­
чины, такие, как магическая сила их ритуалов, позволяющая под­
чинять своей воле действия богов, теургия, распоряжение сведе­
ниями о приговоре богов для оценки той или иной ситуации,
наконец соединение священства и искусства врачевания, отчас­
ти благодаря более близким отношениям с богами, отчасти бла­
годаря знанию священных ритуалов и обрядов, а отчасти в силу
воззрения, согласно которому болезни являются наказанием за
совершенные прегрешения - в том числе и в прошлой жизни -
или следствием происков бесов, с которыми священник может
встретиться28. Само собой разумеется, что власть священника в
конце концов признается государственными или национальными
религиями.

Миссионерскими становятся в целом только религии, основан­

ные на учении о потустороннем мире, и даже не все они, напри­
мер, миссионерство не было свойственно египтянам и зендам.
Миссионерский пыл обусловлен не только силой той или иной
религии, ведь как раз очень сильные религии удовлетворяются
тем, что или презирают все, что противоречит им, или уничтожа­
ют эти верования или, в крайнем случае, сожалеют о них, — он
обусловлен содержанием религии и в значительной степени имен­
но тем содержанием, которое связано с учением о потустороннем
мире, ибо ради земной жизни вряд ли кто-нибудь взял бы на себя
труд миссионерства и стал бы искать все новых и новых привер­
женцев своей веры.
Отсюда с настоятельной силой возникает вопрос, не содержа­
ло ли иудейство, распространившееся на Ближнем Востоке и в
Римской империи с 50 г. до н. э. по 50 г. н. э., фарисейского уче­
ния о потустороннем мире29. Или люди становились его привер­
женцами без какой-либо миссионерской деятельности с его сто­
роны? Может быть, земные упования на пришествие Мессии и
были отражением представлений о потустороннем мире?
Во всяком случае, все восточные мистериальные культы, полу­
чившие распространение в Римской империи, имеют отношение
к потустороннему миру. Да и само христианство пользовалось у
римлян влиянием главным образом благодаря его обещаниям бла­
женного бессмертия.
Может быть вообще только религии, основанные на учении о
потустороннем мире, являющиеся в то же время сильными в дог­
матическом отношении религиями, располагают теми исполнен­
ными энтузиазма личностями, в обязанности которых входит или

48
привлечение новых приверженцев или уничтожение всего и вся.
Самыми рьяными проповедниками становятся в особенности но­
вообращенные, которые раньше были ярыми противниками этой
религии.
Совершенно логичным и лишь внешне кажущимся парадок­
сальным образом мы причисляем сюда также распространителей
буддизма, обещающего остановить переселение душ, представля­
ющее собой восточную форму бытия потустороннего мира30.
Полной противоположностью религий, выполняющих миссио­
нерские функции, является классический, в особенности римский
политеизм, который хотя и распространяет на Западе влияние сво­
их богов, но главным образом принимает в свой пантеон богов
других народов. Он является национальной религией, которая ста­
ла имперской религией, претерпев при этом, однако, значитель­
ную модификацию.
И здесь мы сталкиваемся с противоречием между национальны­
ми и мировыми религиями, которое отчасти совпадает с противоре­
чием, обусловленным отношением к потустороннему миру.
То и другое представляет человеческое-сверхчеловеческое на
совершенно различных ступенях, одни под покровом, другие без
него.
Национальные религии возникли раньше. Они тесно связаны
с историей определенных народов, имеют богов, в задачу кото­
рых входит защита или устрашение данного народа; в своем по­
ведении они героичны и горды пока народ процветает, но при
этом сохраняют общую надежду на то, что когда-нибудь все на­
роды сойдутся для поклонения богу Иегове на гору Мориах; те­
перь же они еще разделены национально, более того внутренне
столь же усилены, как внешне изолированы и прозелитичны; по
отношению к другим народам они, как мы видели на примере
греков и римлян, то политеистически дружественны, дружелюб­
ны, признают свою близость, склонны к обмену божествами, то
полны презрения и за исключением персов не склонны к пресле­
дованию.
Этим религиям противостоят мировые религии: буддизм, хри­
стианство, ислам. Они возникли поздно: их сильнейшее средство
воздействия носит обычно социальный характер — уничтожение
каст, провозглашение своей религии религией бедных и рабов, вы­
ступая тем самым и антинационально, тогда как ислам оставался
религией победителей. Они отказываются от священного языка и
переводят свои тексты на народный язык; это же относится к ис­
ламу, сохраняющему Коран на арабском языке и требующему ог­
раниченного знания арабского. Лишь ограниченным сохранени­
ем священного языка можно считать, что католическая церковь

49
сохранила в отправлении своего культа для великой политической
цели латынь; и рассматривать как единичный факт странную судь­
бу коптского национального языка, который стал священным бла­
годаря тому, что копты, которые говорят и понимают только по-
арабски, сохранили на непонятном им теперь народном языке
переведенные некогда на коптский язык письмена и ритуальные
обряды.
Мировые религии привели к величайшим историческим кри­
зисам. Они знают с самого начала, что являются мировыми рели­
гиями и хотят быть таковыми. Различие разных религий в жизни
народов исключительно по своему значению. Сравнивая их снача­
ла друг с другом, мы обнаруживаем, что одни из них вообще почти
лишены познаваемого догмата. У них вообще либо не было священ­
ных текстов, либо они потеряны и заменены произведениями по­
эзии и искусства. Эти религии удовлетворяются более мягким или
более суровым возмездием богов, пышными или скромными цере­
мониями. Их жизнь мало обусловлена религией. Философия и
просвещение могут легко выявить и высказать весь смысл подоб­
ной религии, и мы все легко знакомимся с ней.
В других религиях существуют священные тексты и духовен­
ство, и строгие правила, регламентирующие жизнь вплоть до мель­
чайших подробностей. Их догматизм может быть очень искусст­
венным, переходить в одном случае в секты правого толка, в
другом — в философию.
Народ мало что знает об этом и удовлетворяется внешней фор­
мой. Но его жизнь может быть тесно и прочно связана с культом.
Примером служит религия брахманов.
И наконец появляются великие и догматические в своей сущ­
ности мировые религии, в которых догмат (а не культ) требует гос­
подства над отдельной душой. Оценке земной жизни предостав­
ляется мириться с этим, как ей заблагорассудится.
Гораздо сложнее определить степень значимости одной и той
же религии в различные эпохи и у различных слоев ее привержен­
цев.
Во временном отношении следует различать первичную стадию
существования религии или наивную стадию, вторичную стадию,
когда религия становится традиционной, и третичную, когда у
религии уже есть свое прошлое, свои древности, теснейшим об­
разом связанные с национальными воспоминаниями, а местами
и становящиеся опорой национального сознания.
А о значении религии для различных слоев общества следовало
бы сказать, что религии высокоразвитых культурных народов все­
гда существуют на этих трех и даже еще большем числе стадий в
зависимости от отношения к ним различных социальных слоев и

50
культурных влияний. Здесь уместно вспомнить о политеизме об­
разованных римлян или о сегодняшнем христианстве, которое у
одной части общества предстает в своей внешне-иерархической
форме, у другой — как комплекс религиозных догм, у третьей в
кротком, благочестиво-набожном обличье, а у многих в виде про­
стой религиозности, вполне искренней или поблекшей, давно ут­
ратившей первоначальное очарование.
Ненадежность наших оценок здесь весьма велика. Для нас, на­
пример, представляется сомнительным, в какой мере византийс­
кая религия еще имела какое-то отношение к религиозности в
условиях, когда наряду с догматическими распрями духовенства,
прибегавшего к самым хитроумным и каверзным приемам в спо­
ре, исключительно большое значение придавалось чисто внешним
формам торжественного богослужения и церковного церемониа­
ла, а личность человека подвергалась деспотическому унижению,
но и здесь мы не вправе спешить с преждевременными оценка­
ми — лучшие качества византийцев всегда были связаны с той ре­
лигией, которая и теперь заслуживает называться солью тамош­
ней земли.

А теперь поговорим о распаде религий и о сопротивлении этому

процессу. Например, какая-то религия изначально обосновывает
священное право, то есть тесно сплетается со всем гарантирован­
ным ею состоянием общества, или она создает иерархию, суще­
ствующую рядом с государством, но поддерживающую политичес­
кие контакты с ним. Эти внешние учреждения религии, тесно
связанные со всем материальным и опирающиеся на массы и их
привычки, могут чисто внешне поддерживать такую религию бес­
конечно долго, так же, как сохраняются старые деревья, совер­
шенно сгнившие внутри, но живущие благодаря коре и листьям,
да еще и производящие при этом весьма величественное впечат­
ление; но дух уже давно во многом покинул эти учреждения, зав­
ладев новым, ясно сознаваемым метафизическим элементом, на
основе которого он мог бы создать новую, способную к борьбе и
победе, религию, противостоящую прежней.
Те же частности, которые дух создает тем временем, получают
название ересей и в результате подвергаются преследованиям или
поношениям.
И даже народы, живущие под неусыпным надзором, весь круг
мышления которых, казалось бы, тщательно ориентирован на
требования господствующей религии, порой внезапно — слой за
слоем — становятся жертвой ереси. Вспомним о возникшей под
влиянием манихейства маздакидской ереси в империи Сасани-
дов, о приведших к созданию ряда государств ересях ислама, об

51
альбигойцах XII и XIII веков, этих неоманихейцах, верящих в пе­
реселение душ, что соблазнило их задаться вопросом, а не в том
ли предназначение метемпсихоза, чтобы еще раз перечеркнуть
христианство. И всякий раз ересь оказывается признаком того,
что господствующая религия уже не соответствует в достаточной
степени той метафизической потребности, которая некогда со­
здала ее.

Сила сопротивления религий очень различна в зависимости от

того слоя или той власти, которые ее защищают. Малые государ­
ства, где sacra’ тесно связана с гражданским обществом или госу­
дарством, могут, может быть, защитить себя от новой ереси или
религии лучше, чем крупные мировые империи с их нивелирован­
ной культурой и широко развитой системой различного рода кон­
тактов и общения, которые подчинили себе малые государства,
поскольку теми уже овладела усталость. Для таких — крупных -
государств, может быть, было легче удерживать отдельные наро­
ды в узде именно потому, что они оставили нетронутой их рели­
гию. Вряд ли христианство смогло бы внедриться в духовную
жизнь полисов V и IV веков до Р.Х; римская же империя открыла
ему все двери, оказывая лишь политическое сопротивление.
Существовали еще и очень легкие, быстрые и массовые пере­
ходы от религии к религии31; но в своих постулатах все религии
выдвигают притязания на вечное существованйе, которое будет
длиться по меньшей мере столько же, сколько и весь существую­
щий мир, и каждая из них наполнена извечным человеческим со­
держанием, отчасти оправдывающим эти притязания.
Ужасно такое явление как религиозные войны, особенно среди
приверженцев религий, в которых идея потустороннего мира яв­
ляется преобладающей, или нравственность целиком и полностью
связана с существующими формами религии, или религия при­
обретает ярко выраженный национальный характер и в ее лице
народность защищает себя. Ужаснее всего такие столкновения
происходят у цивилизованных народов — средства нападения и
защиты применяются без всяких ограничений; общепринятая
нравственность и обычное право полностью упраздняются в угоду
«высшей цели», всякого рода сделки и посредничество с отвраще­
нием и ненавистью отвергаются; люди хотят всего или ничего.
Что касается возникновения преследований, то сначала следует
отметить первоначальную стадию при рассмотрении случаев бого­
хульства — люди опасаются из-за совершенного врагом религии
кощунства подвергнуться наказанию божества и поэтому хотят

* Букв.: священное; здесь: религия (лат.)

52
выдать замешанных в этом, чтобы не разделять их страданий.
Подобное может происходить — достаточно вспомнить об афин­
ских процессах против безбожников и осквернителей религии —
и в условиях самого толерантного политеизма, как только его при­
верженцы встретят прямое сопротивление.
Существенно отличаются от этого действия сторонников преж­
де всего мировых религий и религий, основанных на идее потусто­
роннего мира.
Они противодействуют не только уже произведенным на них
нападкам, но и борются против самого существования, пусть даже
тайного, метафизики, отклоняющейся от принципов их учения,
используя для этого все, даже самые крайние средства, и ведя
борьбу так долго, как только возможно.
Религия зендов хотя и не жаждет обращать в свою веру, но про­
являет крайнюю ненависть ко всему, что не согласно с их учени­
ем об Ормузде; Камбис разрушает египетские храмы и умерщвляет
Аписа; Ксеркс опустошает святилища Греции.
Ислам также не занимается миссионерством, а если и прибе­
гает к этой деятельности, то временами и в отдельных местах; он
распространяется, пока он еще способен на это, не с помощью
миссионерства, а благодаря завоеваниям, находя существование
платящих подати и налоги гяуров даже удобным, но убивая их
презрением и жестоким обращением, а в приступах ярости идя
даже на массовые убийства.
Христианство же, начиная с IV в., претендует на исключитель­
ное владение душой и совестью отдельного человека и пользует­
ся мирскими средствами, о чем позже еще пойдет речь, словно это
вещь само собой разумеющаяся, в борьбе с язычниками и в осо­
бенности против еретиков-христиан. И эта религия, победа кото­
рой означала триумф совести над насилием, теперь огнем и мечом
искореняет совесть тех, кто с нею не согласен.
Чудовищна сила утверждения христианства. Мученик, вы­
живший после перенесенных им пыток и мук, навсегда стано­
вится неотступно преследуемым, не столько из жажды возмез­
дия, сколько из-за того, что он ставит дело, которому служит,
превыше всего. Может быть, и без того его земная жизнь пред­
ставляла для него мало ценности; страдания и смерть приносят
ему даже наслаждение. (Подобные вещи происходят и вне пре­
делов христианства, даже вне рамок религии, причем это ни в
коей мере не говорит об объективной ценности отстаиваемого
дела).
Теперь, бесконечно заботясь о душе человека, церковь остав­
ляет ему только выбор между следованием ее догмам (ее силло­
гизмам) и сожжением на костре. Ее ужасная предпосылка заклю­

53
чается в том, что человек вправе судить о правильности или лож­
ности мнений себе подобных.
Подразумевается или часто признается, что с ложным учени­
ем, подобным вечному проклятию, в силу чего оно завладевает
невинными душами и даже целыми народами, необходимо бо­
роться всеми возможными средствами, что смерть относительно
небольшого числа людей не должна приниматься во внимание
перед угрозой вечного проклятия, тяготеющего над целыми наро­
дами.
Во всяком случае, что до тех пор, пока истинная вера не вос­
сияла во всей своей ясности и полноте, в массах царило грубое
неведение истины, а в душах лжепророков еретических учений
вряд ли гнездилось что-либо, кроме злобы. «On est bien pres de
bruler dans ce monde-ci les gens que 1’on brule dans 1’autre»’.
Спасение души объявляется делом первостепенной важности,
даже путем похищения детей и жестокого воспитания.
Среди учителей церкви уже св. Августин выступал сторонни­
ком кровавых преследований донатистов": «Не мы преследуем вас,
а ваши собственные дела» (то есть, поскольку донатисты в силу
своего безбожия отложились от церкви). «И какая же в том не­
справедливость, если эти люди подвергаются наказанию за их гре­
хи и по повелению правительства, люди, коих Бог совершаемым
здесь над ними судом и наказанием наставляет на путь истинный,
дабы не впали они в огнь вечный? Сначала они должны доказать,
что они не еретики и не схизматики, и лишь потом жаловаться».
Св. Иларий и св. Иероним высказываются не менее сурово, а в
средние века папа Иннокентий Ill грозит государям, обязывая их
вести борьбу с еретиками, призывая выступить в крестовый по­
ход против них, обещая в награду за это новые земли и отпуще­
ние грехов, как за поход в Святую Землю. На практике, разумеет­
ся, от врагов — язычников или еретиков — избавлялись лишь путем
их физического уничтожения. Альбигойцев ведь на самом деле
истребили полностью.
Словно повинуясь роковым велениям Немезиды, церковь все
больше превращалась в полицейский институт, что отражалось и
на ее иерархах.
Приверженцы Реформации не меньше, чем сторонники като­
лической церкви, думали о вечном проклятии, in praxi'", однако,

* И в этом мире готовы сжигать тех людей, которых сжигают в другом (франц.)
“ Донатисты - христианская секта в Сев. Африке; называлась по имени еписко­
па Карфагенского Доната. Одно из главных требований - личное совершенство
священнослужителей. После выступления блаж. Августина на Карфагенском со­
боре в 411 г. секта утратила свое влияние. Существовала до VII в.
*** На практике (лат.)

54
предоставляя решать вопрос об этом Богу, за исключением неко­
торых тяжких грехов, например, злостного богохульства, тем са­
мым вновь возвращаясь в обстановку первоначальных преследо­
ваний.
Великие духовные движения XVIII в. сильно подорвали тради­
цию религиозных преследований. Не говоря уже о том, что светс­
кая власть перестала вмешиваться в дела религии, поскольку в эту
эпоху сформировалось новое понятие о государстве, решающее
значение имело, пожалуй, то, что — не без влияния учения Копер­
ника — интерес к вопросам потустороннего мира отступил на зад­
ний план, что стало mauvais genre
* и признаком жестокого сердца
возиться с «вечным» проклятьем, грозящим душам людей, и что
был сформулирован постулат о вечном блаженстве для каждого,
куда более мягкий, не требующий насилия и мук.
Просветительская философия и «терпимость» XVIII века, имев­
шая своих ревностных сторонников и даже мучеников, изменившая
духовный мир, причем ни один человек не присягнул ни одному
пункту ее программы, в свою очередь, конечно же была своего рода
религией, что можно сказать и о той или иной философии антич­
ности, например, о стоицизме: чтобы обрисовать данное явление в
самых общих чертах, скажем, что сам образ мышления, без догм,
собраний и особых обязательств для своих сторонников, разнооб­
разие которых весьма велико, может полностью приобрести каче­
ство религии или секты.

А теперь об упадке религий. Для этого еще далеко недостаточно

то, что называют внутренним разложением — духовного отпадения
отдельных категорий населения от религии (будь то секта внутри
населения или социальная группа образованных, способных к
рефлексии людей). Недостаточно и существования новой, гораз­
до лучше отвечающей метафизическим потребностям современ­
ности, религии.
Отпавшие от религии редко подвергаются преследованиям и
искореняются или отдаются на волю собственному непостоян­
ству и происходящим с ними метаморфозам. Образованные со­
словия, отошедшие от господствующей религии под воздействи­
ем культурных влияний, снова (как о том свидетельствует судьба
почти всех романских народов) возвращаются к ней или снова
налаживают с ней добрососедские отношения из соображений
предусмотрительности (тогда как у народа религия издавна яв­
ляется существенным компонентом культуры). Рядом со старой
религией может возникнуть новая, которая пойдет в мир своим

‘ Дурным тоном (франц.)

55
путем, но она никогда не сможет по собственной воле вытеснить
старую, даже если массы будут на ее стороне — если только не
вмешается государственная власть, не останавливающаяся перед
насилием.
Любая высокоразвитая религия является, как можно предпола­
гать, относительно вечной (то есть вечной до тех пор, пока суще­
ствуют исповедующие ее народы), если ее противники не смогут
обратить эту власть против нее. Насилию подчиняются все рели­
гии, если оно осуществляется последовательно, особенно в тех
случаях, когда речь идет о такой единственной в своем роде, не­
обходимой человечеству мировой империи, как Римская. Без на­
силия или без размеренно осуществляемого насилия религии про­
должают жить, постоянно черпая новые силы из духа масс, и в
конце концов они вновь привлекают на свою сторону светскую
власть. Таковы религии Востока.
С помощью государственного насилия брахманизм сумел ис­
коренить буддизм в Индии. Без императорского законодательства,
складывавшегося от Константина до Феодосия, единая, греко­
римская религия смогла бы существовать до сегодняшнего дня.
Без полного, осуществлявшегося светской властью, по крайней
мере, время от времени (и в случаях необходимости связанного с
применением самых крайних мер) насилия Реформация никогда
не смогла бы утвердиться на своих позициях. Она снова утратила
все те территории, где это преимущество светской власти ею не
было использовано, и вынуждена была оставить в покое значи­
тельное число католиков. Так даже молодая и кажущаяся силь­
ной религия может частично, в отдельных областях потерпеть
поражение и уйти из районов, упоминавшихся выше, быть может,
навсегда. Возникает вопрос, совпадет ли в будущем рождение но­
вой религии с «благоприятным моментом для ее упрочения».

3. Культура
Культурой мы называем всю сумму процессов развития духа, ко­
торые происходят спонтанно и не претендуют на универсальное
или обязательное для всех значение.
Она непрерывно воздействует на оба стабильных института
жизни, модифицируя и разлагая их — за исключением тех случа­
ев, когда они полностью подчинили ее себе, заставив служить себе
и ограничив се в соответствии ее своими целями.
Как правило, культура представляет собой критику обоих ин­
ститутов, своего рода часы, отмечающие время, когда форма этих
учреждений больше не соответствует их содержанию.

56
 Кроме того, культура — бесконечно разнообразный и многоли­
кий процесс, в ходе которого наивное и соответствующее расовым
особенностям действие преображается вставшую предметом реф­
лексии возможность, а в ее последней и высшей стадии — в науке
и особенно в философии — в чистую рефлексию.
Однако общей внешней формой культуры по отношению к го­
сударству и религии является общество в самом широком смысле
этого слова.
Каждый из элементов культуры, так же, как и государства, и
религии, проходит периоды своего становления, расцвета, то есть
полного самоосуществления, упадка и умирания и продвижения
посмертной жизни в русле общепризнанной традиции (если у него
есть для этого возможности и он достоин этого); бесчисленное
количество элементов культуры продолжает жить и неосознанно,
как достояние, обретенное родом человеческим от какого-нибудь
забытого народа. Такое неосознанное накопление результатов
культурной деятельности народами и отдельными людьми следо­
вало бы всегда иметь в виду32.

Вершину любой культуры образует чудо духовности: языки, ис­

точник происхождения которых, независимо от характера отдель­
ного народа и его языка, находится в душе, иначе вообще было бы
невозможно научйть глухонемых разговаривать и понимать звуча­
щую речь; только встречным внутренним стремлением души об­
лечь мысль в слова можно объяснить возможность такого обуче­
ния33.
Но кроме того языки еще являются и самым непосредствен­
ным, в высшей степени специфическим проявлением духа наро­
дов, его идеальным образом, самым долговечным материалом, в
котором народы запечатлевают субстанцию их духовной жизни,
особенно в словах великих поэтов и мыслителей.
Здесь открывается бескрайнее поле для исследований, направ­
ленных как «вверх», с целью изучения первоначального основ­
ного значения слов (этимологический анализ с помощью срав­
нительного языкознания), так и «вниз», в область развития
грамматики и синтаксиса, беря за основу корни, процесс, кото­
рый можно проследить на примере глаголов, существительных,
прилагательных и их бесчисленных флексий.
В целом выясняется, что чем древнее язык, тем он богаче; вы­
сокая духовная культура с ее шедеврами появляется только тогда,
когда язык уже «увядает».
Вначале, в период своего расцвета, язык, по всей вероятнос­
ти, был в высшей степени виртуозным «исполнителем» — для
«игры» он, казалось, использовал все органы чувств, в особенно­

57
сти слух, в том числе у древних греков и германцев. Огромное бо­
гатство флексий наверняка было накоплено вместе с формиро­
ванием словарного запаса, не позднее, а, может быть, существо­
вало и еще раньше, так что совершенный инструмент был готов
заранее, еще до его практического применения, что позволяло го­
ворить все, что угодно, тогда как сказать нужно было еще очень
немногое. Только грубая историческая жизнь и победа вещей над
языком притупила его изощренное изящество.
Однако и обратное влияние некогда существовавшего языка на
духовную историю отдельных народов исключительно велико.

По мнению Лазоля (S. 28), последовательность развития куль­

туры была следующей — за этапом освоения горного дела (имеет­
ся в виду определенная степень производства металлов) последо­
вали этапы скотоводства, земледелия, мореплавания, торговли,
ремесел, общественного благосостояния; только после этого, ут­
верждает исследователь, из ремесла возникли искусства, а из них
после всего — наука34. Все это предстает какой-то путаницей, ведь
источником одних из этих видов деятельности являются причины
материального порядка, других — духовная потребность. Но вза­
имосвязь их на самом деле очень тесна и не позволяет вычленять
отдельные явления, рассматривать их обособленно, в отрыве от
всех прочих. Рядом с материальной деятельностью, осуществляе­
мой по своей воле, с охотой, а не в силу одного лишь рабского
смирения, рождается и излишек духовных сил, пусть зачастую и
очень незначительный. Эти силы быстро выполняют - одну за
другой - две функции.

Das ist’s ja, was den Menschen zieret,

Und dazu ward ihm der Verstand,
Dafl er im innem Herzen spiiret,
WaB er erschafft mit seiner Hand.

Этот духовный излишек используется для придания опреде­

ленной формы изготовленной вещи — как украшение, как ее
окончательная, самая совершенная отделка; — оружие и пред­
меты утвари, описанные Гомером, великолепны, уступая сво­
ей красотой разве что только облику богов; — или же он стано­
вится осознанным духом, рефлексией, сравнением, речью -
произведением искусства; — и прежде, чем сам человек узнает
об этом, в нем просыпается совершенно иная потребность, чем
та, исходя из которой он начал свою работу, потребность, ко­
торая овладевает им и продолжает влиять на него и в дальней­
шем.

58
 Вообще никогда не бывает так, чтобы в человеке действовала
только какая-то одна сторона его натуры, в его деятельности уча­
ствует вся совокупность его способностей и возможностей, даже
если отдельные его стороны «работают» слабее, неосознанно.
Но и без того эти явления следует оценивать не с позиций бес­
конечного разделения труда и специализации нашего времени, а
исходя из представлений эпохи, когда все виды человеческой де­
ятельности были теснее связаны друг с другом.
И, наконец, вовсе не обязательно подыскивать в качестве ба­
зиса для возникновения всякого духовного явления материальный
повод, хотя в конечном счете он и обнаруживается. Раз уж дух
однажды осознал самого себя, в дальнейшем он создает свой мир,
опираясь на собственные силы.

Самым необычным, исключительным феноменом являются, во

всяком случае, искусства, более загадочные, чем науки; в этом
отношении три вида изобразительного искусства нисколько не
отличаются от поэзии и музыки.
Все пять искусств, казалась бы, вышли из культа или издавна
были связаны с ним, однако они существуют также и до культа, и
без него. К счастью, мы и здесь воздержимся от рассмотрения на­
чального периода развития искусств.
Шиллеровские «Художники» не вполне исчерпывают вопрос о
месте искусства в мировой культуре. Недостаточно представить
прекрасное как промежуточный пункт на пути к истине или как
средство воспитания для ее восприятия; ведь искусство в значи­
тельной мере существует ради самого себя.
Науки отчасти представляют собой духовную сторону прак­
тически необходимой и неизбежной деятельности и систематичес­
кую сторону бесконечно-множественного, то есть являются вели­
кими собирательницами и устроительницами всего того порядка,
что реально существует и без их содействия, — отчасти же они про­
двигаются вперед и открывают то же самое, будь то единичный
факт или закон, — наконец, философия предпринимает попытку
обосновать высшие законы всего сущего, которое также существу­
ет и без нее, и до нее, то есть вечно.
Совершенно иначе состоит дело с искусствами; они не имеют
дела с тем, что существует и без них, а также в их обязанность не
входит открытие законов (именно потому, что они не являются
науками), их задачей является изображение жизни более высоко­
го порядка, которой без них не было бы.
Основой их являются те таинственные колебания, которым
подвержена душа. То, что возникает под влиянием этих колеба­
ний, этих движений души, является уже не индивидуальным и

59
временным, преходящим, а наполненным символическим значе­
нием и вечным.
Великие художники прошлого ничего не знали о нас, и трудно
сказать, насколько их занимала мысль о будущих поколениях; но:

...Wer den Besten seiner Zeit genug getan,

Der hat gelebt fur alle Zeiten!

Из мира, времени и природы искусство и поэзия черпают об­

щезначимые, всем понятные образы, которые являются един­
ственным вечным среди земных созданий, представляя собой
второе идеальное творение, свободное от пут определенной, кон­
кретной эпохи, бессмертно-земное, язык, понятный всем наро­
дам. Тем самым они являются крупнейшими представителями
данной эпохи, так же, как и философия.
Внешне их произведениям уготована судьба всего земного и
переданного от поколения к поколению, однако произведение
живет достаточно долго, чтобы освобождать, воодушевлять и ду­
ховно объединять людей на протяжении тысячелетий.
И здесь нам, отдаленным потомкам, приходит к счастью на
помощь наша восстанавливающая способность, которая посред­
ством аналогии по фрагментам реставрирует целое. Воздействие
искусства сказывается в отрывке, в очертании, в скупом намеке,
и особенно сильно — во фрагменте, будь то античные скульптуры
или мелодии.
О нашей предпосылке, согласно которой творящий испытывает
ощущение счастья, речь пойдет позже.
В большинстве искусств, даже в поэзии, на художника, как и
на его аудиторию может, разумеется, оказывать весьма сильное
влияние и содержание (все желанное, ужасное, чувственно при­
влекательное). Ведь большинство людей считает, что искусство —
это подражание физически существующему, единичному, непроч­
ному, недолговечному, и существует, собственно, для того, чтобы
впечатляюще изобразить и «увековечить» то, что является для
людей важным в силу иных причин.
Но, к счастью, существует архитектура, в которой более чисто,
чем где-либо еще, и независимо от всего вышеперечисленного,
выражается идеальная воля. Здесь отчетливее всего видно, что
представляет собой искусство, несмотря на его бесспорно боль­
шую зависимость от целей, преследуемых автором, и на его зача­
стую длительную привязанность к традиционным приемам и сте­
реотипам.
Архитектура доказывает, каким свободным от побочных содер­
жательных намерений является или может являться любое другое

60
искусство. Особого рода параллель к архитектуре образует музы­
ка, в которой подражание как раз и считается самым большим
недостатком.
Высочайшее и самое раннее служение, которому искусство
посвятило себя, не видя в том никакого для себя унижения, было
служение религии35. Разумеется, эта далеко не всегда способство­
вало развитию искусств; ведь метафизическая потребность, ко­
торую представляет религия, может носить такой характер, что
частично (как в исламе) или полностью (как в пуританстве) от­
казывается от искусства или даже преследует его.
Подлинное искусство не черпает из земной реальности ни за­
дач, ни поводов для творчества, свободно вздымаясь и опускаясь
в стихии переживаний и настроений, возникающих при встрече с
земной жизнью. Горе тому, кто скрупулезно свяжет искусство с
фактами, и уж тем более со сферой мыслимого!36
Поучительнее всего в данном случае пример поэзии, которая
создает новые факты, новую реальность, а не повествует о том, что
уже существует, и которая своеобразием своих мыслей и чувств
являет высшую противоположность и высшее дополнение фило­
софии37.
Как прозвучали бы мысли эсхиловского Прометея в филосо­
фии? Изображенные поэтически, они сообщают нам, во всяком
случае, чувство ужасного.
Существующие внутри культуры отдельные области вытесня­
ют, заменяют и обусловливают друг друга. Происходит постоян­
ная смена мест и положений.
Некоторые народы и некоторые эпохи оказывают предпочтение
тем или иным областям, проявляя особый талант в их художе­
ственном изображении.
Появляются могучие индивидуальности, задающие искусству
тон и направление, исследователями которых со временем стано­
вятся целые эпохи и народы, впадающие в конце концов в пол­
ную односторонность и не признающие ничего другого.
С другой стороны, нам, возможно, будет очень трудно решить,
в какой степени элемент культуры, придавший, как нам теперь это
представляется, особый колорит целой эпохе, в действительнос­
ти определял характер тогдашней жизни
.
* Филистерство и власть
всегда существовали рядом, и нам всегда необходимо остерегать­
ся обмана зрения в отношении всего духовно великого в данную
конкретную эпоху.
Отдельные элементы культуры и стадии развития культуры
различных областей и районов оказывают влияние друг на друга
первоначально главным образом посредством торговли, которая
распространяет изделия более высоко развитых и специально

61
обученных определенным профессиям людей, делая их доступны­
ми для всех остальных. Разумеется, при этом далеко не всегда рож­
дается религиозный энтузиазм, вызванный желанием подражать
высокому примеру. Этруски и народы, живущие по берегам Пон­
та Эвксинского, охотно покупают или заказывают для себя пре­
красные вещи греческой работы, причем такое общение остается
на уровне простого обмена. Но история культуры знает неисчис­
лимое множество случаев, когда от народа к народу, от профес­
сии к профессии, от духа к духу протягивались магнетические и
судьбоносные связующие нити. Любое стремление пробуждает
ответное стремление, по крайней мере намерение: «Это мы тоже
можем!» — Пока, наконец, различные культурные народы в ходе
относительно равномерного развития не предстанут воплощением
той бесконечно сложной взаимосвязи всех видов деятельности,
того всеобщего их переплетения, которое нам сейчас представля­
ется само собой разумеющимся.
И, наконец, мы познакомился с крупнейшими пунктами ду­
ховного обмена, какими были Афины, Флоренция и другие горо­
да, где среди местного населения складывалось сильнейшее пре­
дубеждение, что здесь человеку доступно и подвластно все, что
именно здесь собралось лучшее общество, какое только можно
себе представить, и что здесь человек найдет величайший, да что
там, единственный побудительный стимул и обретет достойней­
шую награду.
В силу этого такие места порождают из среды своих собствен­
ных сограждан непропорционально большое количество крупных
индивидуальностей, благодаря которым они и дальше продолжа­
ют оказывать свое влияние на окружающий мир. Это не имеет
ничего общего с «большими возможностями для образования»,
существующими в современных крупных (и даже средних!) горо­
дах, поскольку такие возможности создают лишь «натасканных»
посредственностей, которые благодаря своему терпению и связям
в обществе, дающим им определенные преимущества, рано или
поздно добиваются установленных обществом постов, допуская
при этом и критику, но лишь самого общего характера, — нет,
здесь речь идет о пробуждении высших сил под воздействием ве­
щей экстраординарных, исключительных. Здесь не «таланты про­
буждались», а гений взывал к гению.
Главным условием существования любой высокоразвитой
культуры, если даже не брать в расчет такие обменные пункты
первого разряда, является общительность (Geselligkeit). Она —
подлинная противоположность кастам с их односторонне разви­
той, хотя и относительно высокой, частной, замкнутой культу­
рой, которая может найти себе оправдание в области техничес­

62
кого развития, в создании и совершенствовании внешних исто­
рических форм, но в сфере духовности, как тому нас учит глав­
ный пример — пример Египта, является образцом застоя, огра­
ниченности и высокомерия по отношению к внешнему миру.
Может быть, только принудительно передаваемое по наследству
владение различными ремеслами удерживало такие общества от
возврата к варварству.
Общительность же, даже при сохранении сословий, в большей
или меньшей степени приводит все элементы культуры, от наивыс­
ших духовных до самых незначительных технических видов дея­
тельности, в соприкосновение, так что они образуют гигантскую,
тысячекратно переплетенную цепь, которую в отдельных местах
возбуждает один удар электрического тока. Одно существенное
новшество в области духа и души может также и внешне мало ин­
тересующихся этими вопросами людей побудить к тому, чтобы по-
иному взглянуть на свою привычную, повседневную деятель­
ность39.
Наконец, то, что носит название высшей общительности, со­
здает, в частности, необходимый для искусств форум. Искусст­
ва не должны быть зависимы в существенных вопросах от общи­
тельности, особенно от таких ее ложных побочных форм, как
болтовня современных салонов и т. п.40, но должны взять от об­
щительности мерило понятного, без чего им грозит опасность со­
вершенного отрыва от реальности и ухода в «заумь», или стать до­
стоянием узких, молящихся на них кругов.

И, наконец, об истинном и мнимом отношении культуры к

'нравственности
*. Густав Фрейтаг (в своей работе «Bilder aus der
deutschen Vergangenheit», Bd. 1) в отношении, например, XVI и
XVII вв. оперирует тезисом о росте «чувства долга и честности»
(S. 13) или «духовности, деловитости, честности» (S. 16). Но ар­
гументы, говорящие о продажности, распутстве и особенно о
насилии и «жестокости» прошлых времен или о свирепости,
вероломстве и т. п. варваров — неверны. Ведь люди оценивают
все именно в соответствии с той степенью внешней безопаснос­
ти для жизни, без которой мы уже не можем существовать, и
осуждают прошлое на том основании, что эта жизненная атмос­
фера не существовала в то время, тогда как и теперь, как только
безопасность исчезает, например, во время войны, поступают со­
общения о всевозможных зверствах и преступлениях42. Ни душа,
ни мозг человека не увеличит в историческое время своих возмож­
ностей, тогда как его способности давно уже были сформирова­
ны полностью!43 Поэтому наша изначальная уверенность в том,
что мы живем в эпоху нравственного прогресса, выглядит в выс­

63
шей степени смехотворно по сравнению с «опасными» времена­
ми, когда свободная сила идеальной воли в сотнях высочайших
соборов устремлялась к небесам. Добавьте сюда еще нашу по­
шлую ненависть ко всему разнообразному, многоликому, к сим­
волическим празднествам и к наполовину или совершенно без­
действующему, наполовину или почти совсем уснувшему праву,
наше отождествление нравственного с темностью и нашу неспо­
собность понять все многоцветное, пестрое, случайное. Разумеет­
ся, речь не идет о том, чтобы вернуться душой в средневековье, а
о понимании. Наша нынешняя жизнь — дело, коммерческая сдел­
ка, торговая операция, тогдашняя же была бытием; народ как це­
лостность почти не существовал, но народное начало процветало.
Таким образом, то, что принято считать прогрессом и нрав­
ственностью, представляет собой: а) осуществляемое благодаря
разносторонности и полноте культуры и б) посредством чрезвы­
чайно усилившейся государственной власти обуздание индивиду­
ума, которое может привести его к форменному отречению от са­
мого себя, особенно в условиях одностороннего господства в
обществе принципа извлечения денежной прибыли, который в
конечном счете гасит любую инициативу. В равной степени по­
страдали также инициатива и сила, необходимые для нападения
и защиты.
Но нравственность как сила в наши дни ничуть не выше и в
чисто количественном отношении ни в чем не превосходит ту
нравственность, что существовала в так называемые «грубые» вре­
мена. Готовность пожертвовать своей жизнью ради других людей
проявляли уже столпники. Понятия добра и зла, даже счастья и
несчастья, существующие в различные эпохи и в различных куль­
турах, могут в общих чертах почти совпадать.
Даже в росте интеллектуального развития можно усомниться,
поскольку с прогрессом культуры разделение труда все больше
будет сужать рамки сознания индивидуума. — В науке кругозор
исследователей, занятых исключительно конкретными открыти­
ями единичных фактов, уже накануне полной ограниченности. —
Ни в одной из областей жизни способности индивидуума не уве­
личиваются вместе с ростом всего целого; культура вполне могла
бы споткнуться о собственные ноги.
Главное, в частности, не в том, какие оттенки принимают по­
нятия «добро» и «зло» (поскольку это зависит от особенностей той
или иной культуры и религии), а в том, как живут люди — готовы
ли они, руководствуясь чувством долга, пожертвовать ради других,
таких, как они есть, своими эгоистическими интересами или нет.
Только начиная с Руссо прошлое en bloc44 стало представлять­
ся нравственным, причем оценки эти исходили из предположе­

64
ния, что человек вообще добр по самой своей сущности, но что до
сих пор его доброта не имела возможности проявить себя, и теперь,
когда человек придет к власти, она должна будет обнаружиться во
всей силе и славе! Тем самым (в период Великой французской ре­
волюции) присваивалось право начать судебный процесс против
всего прошлого. Однако с полным высокомерием верят в нрав­
ственное превосходство современности, собственно говоря, лишь
в последние десятилетия, когда и древность не сбрасывалась окон­
чательно со счетов. При этом втайне делалась оговорка, что сегод­
ня зарабатывать деньги легче и безопаснее, чем когда-либо; как
только этому процессу начнет угрожать какая-либо опасность,
развеется и переполняющее наших современников возвышенное
чувство.
Христианство, как можно предположить, рассматривало себя
как спасительный прогресс, но только для своих приверженцев,
создав рядом с собой еще более жестокий и злой век, поставив
условием бегство от этого мира.
Своеобразие высокоразвитых культур заключается в их способ­
ности к ренессансом. Один и тот же или пришедший позднее на­
род частично воспринимает — в виде своего рода наследственно­
го права или в силу восхищения перед увиденным — культуру
прошлого, делая ее достижения частью своей культуры.
Эти ренессансы следует отличать от религиозно-политических
реставраций, с которыми они порой совпадают по времени. Возни­
кает вопрос, как далеко заходил этот процесс в эпоху создания
иудейского царства после вавилонского пленения и в период осно­
вания Персидской державы Сасанидами. При Карле Великом оба
процесса соединились: реставрация позднеримской империи и ре­
нессанс позднеримской христианской литературы и искусства.
Ренессансом чистого типа был итало-европейский Ренессанс
XV и XVI веков. Его отличительными признаками являются
спонтанность его протекания, сила его воздействия, его «убеди­
тельности», благодаря которой он и побеждает, его более или
менее активное распространение во всех мыслимых сферах жиз­
ни, например, в воззрениях на государство, и, наконец, его об­
щеевропейский характер.

Если мы рассмотрим теперь культуру XIX века как всемирную

культуру, то найдем, что она продолжает традиции всех времен,
народов и культур, а литература нашего времени является миро­
вой литературой.
Важнейшее приобретение приходится здесь на долю воспри­
нимающей произведения искусства аудитории. Существует вели­
колепный, всесторонний, молчаливый уговор проявлять объек­

65
тивный интерес ко всему, обращать весь мир — и прошлый, и се­
годняшний — в духовное достояние.
Даже располагая ограниченными возможностями, в наши дни
человек, имеющий более глубокое образование, более тонко воспи­
танный, гораздо глубже и полнее наслаждается чтением нескольких
своих любимых классиков и созерцанием природы, и гораздо лучше
понимает, в чем счастье его жизни, чем это было в прошлом.
Государство и церковь уже не так сильно препятствуют этому
стремлению и сами постепенно начинают ориентироваться на са­
мые различные точки зрения. Для подавления разноречивых мне­
ний отчасти не хватает власти, отчасти — желания. Все сильнее
крепнет уверенность в том, что в условиях кажущегося ничем не
стесненным развития культуры жить лучше, чем в обстановке ее
подавления; о том, как культура при этом на самом деле оказыва­
ется покорной служанкой, речь пойдет позднее.
Определенные сомнения уже вызывает выгода, полученная
приобретателями, которые, в сущности, являются прогрессивным,
всегда устремленным вперед элементом общества, одержимым
элементарной страстью: 1) к еще большему ускорению средств
общения, 2) к полному устранению еще существующих препон и
ограничений, то есть они стремятся к созданию универсального,
всемирного государства. Расплатой за это становится колоссаль­
ная конкуренция во всем — от самого крупного до самого мелко­
го, и полная беспомощность. Занимающийся приобретательством
культурный человек очень хотел бы как можно быстрее многое
узнать и многим насладиться, но с болью в сердце он вынужден
предоставить лучшее другим; другие должны получать за него об­
разование, как другие молились и пели во славу всемогущего Бога
средневековья.
Разумеется, существует большое число культурных людей сре­
ди американцев, которые в большинстве своем отказались от ис­
тории, то есть от непрерывности духовного развития, желая на­
слаждаться искусством и поэзией лишь как формами роскоши45.
В самом горестном положении находится в эту эпоху искусст­
во и даже поэзия, внутренне не нашедшие себе места в этом ли­
шенном верных ориентиров мире, в этой отвратительной среде,
где наивности художественной продукции угрожает серьезная
опасность. То, что художественная продукция (имеется в виду ис­
тинное творчество, ибо неистинное живет легкой жизнью) про­
должает, тем не менее, жить, объяснимо лишь сильнейшим вле­
чением к нему.
Последняя новость в мире — требование образования как
неотъемлемого права человека, которое является затаенной жаж­
дой благополучия.

66
 4. Об историческом рассмотрении поэзии
Спор о рангах между историей и поэзией окончательно улажен
Шопенгауэром46. Поэзия дает больше для познания сущности че­
ловечества; об этом же говорил уже Аристотель: ка1 фгЛооофоиероу
каг onovSaioTEpov noirjGu; iaTopiat; eotivt] («поэзия философич­
нее и глубже истории»), и это истинно именно потому, что воз­
можности, лежащие в основе поэзии, гораздо богаче и выше по
своему качеству, чем возможности самого величайшего из исто­
риков, и что воздействие, которое она должна оказывать, гораздо
сильнее, чем воздействие истории.
Зато история находит в поэзии один из своих важнейших ис­
точников, один из самых чистых и прекрасных.
История должна быть благодарна поэзии прежде всего за по­
знание сущности человечества вообще, а кроме того за богатые
сведения о той или иной эпохе и национальных особенностях
различных народов. Поэзия для исторического рассмотрения
является образом вечного начала в народах, при этом поучи­
тельным во всех отношениях, и, кроме всего прочего, часто
единственным или лучше всего сохранившимся свидетельствам
прошлого.
Далее мы рассмотрим феномен поэзии сначала с точки зрения
ее внешнего положения в различные времена, у различных наро­
дов и слоев населения, всякий раз задавая себе вопрос: кто поет
или пишет и для кого он это делает? И уж только после этого мы
поинтересуемся содержанием и духом поэзии.

Прежде всего поэзия представляется явлением высочайшего

значения как орган религии.
Гимн не только прославляет богов, но и свидетельствует об оп­
ределенной степени развития культа, ее определенном уровне раз­
вития священнослужителей, думаем ли мы при этом о гимнах
арийцев на берегах Инда или о псалмах и гимнах первоначально­
го христианства или средних веков, или о церковных песнопени­
ях протестантов, высшего свидетельства религиозной жизни, осо­
бенно в XVII в.
Одним из наиболее свободных и величайших проявлений ду­
ховной жизни всего Древнего Востока является еврейский пророк
с его теократически-политическими проповедями.
Создатель «Теогонии» (Гесиод) представляет момент, когда
греческий народ нуждался в своде своей безгранично богатой ми­
фологии и обрел его.
Существовавшая уже в начале VIII в. «Велюспа» (то есть речь
велы, прорицание провидицы) является ярчайшим примером

67
мифологических песнопений скандинавов; помимо обычного
мифа оно содержит еще и пророчество о конце света и рожде­
нии новой земли. Но и последующие за ним мифологические
песни «Эдды» исключительно богаты мифами и образами, а так­
же бесконечным перечнем имен и предметов. Образ земного и
потустороннего мира, включающий в свою очередь теологичес­
кие компоненты, нарисован с исключительно своеобразной
фантазией47; весь тон произведения нарочито загадочный, под­
линно провидческий тон.
Затем появляется эпос и исполнявшие его певцы. Он заменяет
собой всю историю и значительную часть божественного откро­
вения как выражение национальной жизни и первостепенной
важности свидетельство потребности и способности народа уви­
деть и изобразить свои собственные типические черты. Певцы, в
которых эта способность была развита в высочайшей степени,
поистине великие люди.
Значение эпоса полностью меняется, как только наступает эпо­
ха литературы, поэзия становится литературным жанром, а пре­
жнее устное исполнение на народный лад уступает место чтению;
но окончательно ситуация меняется лишь с того времени, когда
между высокообразованными и необразованными вырастает пере­
городка, разделяющая их стена; можно только страшно удивиться
тому, что при всем этом Вергилию удалось достичь столь высокого
ранга в литературе, быть властителем дум всех последующих поко­
лений и самому стать своего рода мифом.
Какой же гигантской кажется шкала, отделяющая эпического
рапсода от современного романиста!

Античная лирика занимала самые различные позиции по отно­

шению к миру: как коллективная лирика на службе религии, как
искусство общительности на службе симпозиума, затем (у Пинда­
ра) как глашатай спортивных побед, а также как субъективная
лирика (у эолийцев), пока и здесь с появлением поэтов-алексан­
дрийцев не происходит превращение лирики в жанр литературы,
чем в большинстве своем является также римская лирика и эле­
гия.
В средние века лирика становится важным жизненным прояв­
лением многочисленного космополитически настроенного дво­
рянства; она в схожих формах создается в Южной и Северной
Франции, у немцев и итальянцев, и сам способ, каким она распро­
страняется в придворной среде, уже является культурно-истори­
ческим фактом большого значения.
Затем мейстерзингеры стремятся как можно дольше удержать
лирику в рамках канонов школы, объективной манеры. Но нако­

68
нец наступает — рядом с постоянно существующей народной по­
эзией, в которой объективное предстает как бы в субъективной
форме — полная эмансипация субъективной лирики в современ­
ном смысле слова, связанная с дилетантской свободой формы и с
новым отношением к музыке, в которой итальянцы достигли под­
линных художественных высот под руководством академий.
О драме лучше поговорим позже. Судьба поэзии Нового вре­
мени вообще определяется ее сознательным литературно-истори ­
ческим отношением к поэзии всех времен и народов, по сравне­
нию с которой она выглядит как подражание или отголосок. Но
что касается поэтов, то, пожалуй, стоило бы специально как-ни­
будь рассмотреть вопрос о положении личности поэта в мире и о
том колоссальном изменении ее значения, которое она претерпела
от Гомера до наших дней.
Если мы теперь рассмотрим поэзию с точки зрения ее содержа­
ния (Stoff) и духа, то прежде всего обнаружится следующее: она и
без всего вышесказанного очень долго является единственной
формой сообщения, так что можно было бы говорить даже о не­
свободной поэзии; она сама является древнейшей историей и всю
мифологию народов мы узнаем в большинстве случаев в �