НЛЬогожжнский

^КН€^уССКО€

^АЧСКАНИе
кХ1-ХУ11кк
 Н./4. Богоявленский

ДрСВНСруШЖ
“ ВрАЧСВАНИС
ВХИХУПВВ.
Источники
для изучения истории
русской МЕДИЦИНЫ

государственное издательство
МЕД ИЦИ НС КОП ЛИТЕРАТУРЫ
м Е Д Г И 3 — 1 9 6 0 — МОСКВА
 ПРЕДИСЛОВИЕ
('юпетекий народ— законный наследник замечательных
'Iииргппй культуры великого русского народа и других наро-
/1он пашей страны. Наша коммунистическая партия и ее гени-
п.|... ый вождь Владимир Ильич Ленин всегда обращались к
сланным патриотическим традициям русского народа и других
пародов нашей страны, призывая советских людей свято хра­
пни. эти традиции, являющиеся нашей национальной гордо-
г н.ю и славой. Настоящий прогресс, который возможен толь­
ко па базе социализма, должен опираться на всю историю
пародов и на все их достижения в прошлых веках, как бы они
далеко пи уходили в прошлое.
Одним из важнейших достижений советской исторической
пауки является утверждение самобытной основы древнерус-
<кой культуры. За последние почти сорок лет трудами совет­
ских историков решительно опровергнуто мнение о подража­
нии,пом по преимуществу характере и низком уровне культу­
ры древней Руси.
Исследованиями ученых советского периода убедительно
/|ок.а.чано, что византийская и западноевропейская культура,
перенесенная в древнюю Русь, была творчески воспринята
1Л.есь па почве высокой собственной культуры. В результате
•того восприятия создались в ту эпоху зодчество, живопись,
ремесла и литература, носившие самобытный, яркий характер.
Из всех областей древнерусской культуры наименее ис-
<ледованной именно с точки зрения ее самобытной основы
и, 1авалась область естествознания и в особенности медицина.
Но градиции, установленной исследователями второй полови­
ны XIX столетия, продолжают иногда и до сих пор возводить
|реццерусскую медицину к византийским и западноевропей­
ским влияниям, а на долю русского народа оставляют заго-
н|>ры, колдовство, да какое-то бессознательное употребление
и лечебных целях местных трав.
Традиция эта закреплялась тем, что почти не делались
попытки искать отражения медицинских представлений в
3
древней Руси в иных источниках, кроме случайно взятых
позднейших рукописных травников или тенденциозно подоб­
ранных летописных сказаний о пандемиях в древней и сред­
невековой Руси. Особенно бедна была литература с привле­
чением источников из области прикладного и изобразитель­
ного искусства.
Эта книга представляет скромную попытку дать более или
менее систематизированную сводку некоторых источников для
изучения древнерусской медицины эпохи феодализма.
В книге описаны памятники медицинской письменности —
лечебники, «медико-биологические» рукописи типа псевдо-
аристотелевых сочинений, книги «О пропущении вод», лето­
писи, образцы древнерусской художественной литературы,
памятники юридические, «жития святых», преимущественно
русского цикла, предметы археологии, станковая живопись,
книжные миниатюры.
Многие из этих источников оказались в той или иной сте­
пени насыщенными медико-санитарными сведениями, которые
в совокупности проливают свет на некоторые, остающиеся
еще спорными, вопросы эволюции древнерусской медицины.
Содержание подобных медицинских вкраплений в источ­
ники бывает подчас драйве неожиданным и отличается боль­
шим разнообразием. Не остается сомнения в том, что еще в
глубокой древности на Руси сложились некоторые представле­
ния о строении и отправлениях человеческого тела, красочно
описывались симптомы многих болезней: «прокажения», тра­
хомы, нервно-душевных заболеваний, рака, «сухотки» (чахот­
ки), малярии, «камчуга» (артрита), глистной болезни, эрго­
тизма и пр. Хирургия («железная хытрость») была одной из
важнейших отраслей древнерусского врачевания. Русские
«лечьцы-резальники» еще во время Ярослава Мудрого произ­
водили трепанацию черепа, ампутации конечностей, были
знакомы с оригинальной ортопедией, способами заживления
хронических язв искусственной эпителизацией, удалением маг­
нитом инородных тел из ран. Уже с XI века на Руси стали
строить больницы при монастырях. Они обеспечивали в пер­
вую очередь интересы социальной верхушки и никогда не
были филантропическими учреждениями для социальных ни­
зов. Некоторые памятники сообщают сведения о древнерус­
ских врачевателях, о распространении медицинской просве­
щенности среди различных представителей древнерусского
общества, в том числе и женщин.
Летописи надо рассматривать как драгоценные источники
сведений по древнерусской практической эпидемиологии. Они
рассказывают о борьбе русского народа с острозаразными за­
болеваниями, эпидемиями и эпизоотиями сибирской язвы, чу1
мы, цинги, «болезни чревной» (холеры или дизентерии), оспы
и др.
4
 11ет, кажется, ни одного источника, который бы не затра-
гинал вопроса активного использования русским народом для
целей врачевания лекарственных растений, минералов, частей
и органов животных, рыб, насекомых. Имеется очень много
указаний на лечение болезней «жежением», т. е. прижига­
нием, промывательным «мешцем», кровопусканием, рвотными
средствами.
Издревле на Руси применялось лечение больных минераль­
ными источниками, грязями; выздоравливающие от тяжелых
недугов, уставшие, раненые пользовались под наблюдением
врачей «прохлажением», т. е. пребыванием в курортной обста­
новке. Всевозможные способы суггестивной терапии, ласковое
и чуткое отношение к больному составляло особенность древ­
нерусского врачевания.
(Все это совсем по-иному заставляет рассматривать исто­
рию возникновения и развития древнерусских медицинских
традиций.
Автор ни в какой мере не претендует на наименование
своего труда «историей» медицины. Это лишь предваритель­
ные материалы, фактическое обилие которых и систематиза­
ция не окажутся бесполезными для создания в будущем
подлинной истории древнерусской медицины, а пока могут
быть использованы историками медицины в педагогической
работе и в очерках по истории развития различных медицин­
ских дисциплин.
Именио эти ооюбражения и укрепили решение автора
опубликовать эту работу, основанную преимущественно на
изучении подлинных источников.
Автор сознает, что эрудированный читатель обнаружит
существенные недостатки в этой работе. В книге имеются ги­
потезы, требующие дальнейших глубоких разысканий и дооб­
следований. Строгий критик найдет в ней места, нуждающиеся
в существенных поправках.
Перевод непонятных древнерусских слов в цитированных
текстах древнерусских рукописей заключен в квадратные
скобки без оговорки автора, а перевод отдельных слов и тер­
минов в тексте автора — в круглые.
Количество разнообразного источниковедческого материа­
ла не было бы автором доведено до желательной полноты,
если бы он не получал постоянной помощи и консультации со
стороны руководителей, сотрудников и хранителей рукопис­
ных, старопечатных и литературных фондов Государственной
публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина,
библиотеки Академии наук СССР и филиала этой библиотеки
при Институте материальной культуры (Ленинград).
Автор приносит глубокую благодарность всем лицам, по­
могавшим ему в его работе.
Н. Богоявленский
 II < В||||||1('|11'К()Г(>, Л II. Девитского, Ф. Я. Германа,
Н 'I' /Ь мпч, Л 1убош1, II Иванова, II. К). Кумберга и мно-
нп других М04И1К0В. В. М. Флоринскому, М. Ю. Лахтину,
В < юколову принадлежит заслуга опубликования полных
к'кстон некоторых русских рукописных лечебников XVI —
XVII столетий.
К лучшим знатокам допетровской медицинской письменно-
сги должен быть отнесен Л. Ф. Змеев, 'Которым было опубли­
ковано в Ю> г. большое исследование о русских рукописных
лечебниках, не потерявшее значение и в наши дни. Л. Ф. Зме­
ев не ограничивался изучением рукописных фондов хранилищ
Москвы и Петербурга. Он побывал во многих провинциальных
городах России с их не менее редкими собраниями древних
рукописей. Л. Ф. Змеев неустанно трудился в архивах частных
лиц, монастырских и церковных библиотеках, казнохранили­
щах, ризницах. Он сам внимательно перелистывал и читал
большинство из описанных им лечебников, в отдельных слу­
чаях им производились сличения текстов русских врачебников
с соответствующей по времени западноевропейской печатной
медицинской литературой, инкунабулами. Об этом можно
судить по многим ссылкам, замечаниям, заключениям в книге
Л. Ф. Змеева.
|В советский период (1946) была издана монография
В. Ф. Груздева о русских лечебниках. В ней приводится
библиографическое описание нескольких медицинских руко­
писей по спискам XVII—XVIII столетий из личного ценного
собрания автора.
Древнерусская медицинская письменность имеет значение
основного и важнейшего источника для истории всех перио­
дов русской медицины, поэтому ее рассмотрение заслуживает
предпочтения по сравнению с изучением других исторических
источников.
В последующем изложении частично затрагиваются и те
вопросы, которые расходятся с представлениями, установив­
шимися в буржуазной медицинской историографии по поводу
древнерусской письменности.
Со времени выхода в свет исследования Змеева был при­
нят взгляд, что большинство рукописных врачебников впервые
появилось в XVII или, самое раннее, в XVI веке. До этого же
времени никакой медицинской письменности на Руси якобы
совсем не было и не могло быть, за исключением, может быть,
двух-трех рукописей. «Все сохранившиеся врачебные рукопи­
си,- писал Змеев,—-не стары... по времени сохранившаяся
доселе письменность зачалась с 30-х годов XVI века, воз­
родилась в половине XVII века и особенно развилась к концу
этого века» *.

1 Л. Ф. Змеев. Русские врачебники. СПБ, 1896, стр. 259, 265.

8
 ККО/остЦ тг- «тг^л ес
Ро< !“С ***
твор/Нпь • '
(ХИ оз^ве^ иао^йч. ^!1а (, I е-
'. ^Кас-^а ^о^0/сееелое ^ге^сл.е'К'ь си^е воЗ
герца Ео/аО»?. б'Ыи^аич Нл^
■ктиэ < гтт хх гггм^ €?о>хи ^чИ— "тг^'^-а-
1/ХЛ^МО- ?'^-Ш^Ю^..

Йо \
Ъ^Р-ыНи. С-ло^Дк,
ТП«ч 1гггг//4-т1^л- 1^>*« Х^®-‘хЛиХ"
и-п.оТгт^?с' х<-пйкс/ а>^.«ж.
I

Ое ^-гтг/ '"' <^0А.1м гы •■

На Л“-*« ттгае*’ '

^0^1Ч-К.а -VI с ГГЬЧ-ГТЦ:_ <^ОТ>
утгг-^^^й-Л/й ’, •’
■Г ,. ___ , '$.Ьл.П /§'Л'ХШ-МХ*
к,.-?,.,.?»

у ттгсн (0 С Л 11 К Л—

! I оглм^1' <1 < ггг < -'а ■

&*ь_ «**<$$ *•

^гг^Г1 ик.тп4
-,&*Л %'Жил<г' с&’С^О

$ ‘4

Рис. 1. Типичный образец распространенных старинных медицинских

рукописей. Травник конца XVII — начала XVIII вв.
 Мнение Змеева и его последователей нельзя признать
первым.
Появление главной массы рукописных медицинских памят­
ников, действительно, совпадает с эпохой Русского централи­
зованного государства и относится главным образом ко
второй половине XVII века. Однако тщательное изучение осо-
беншхпк'й текста лечебников XVI—XVII'столетий показывает
принадлежность по крайней мере части из них к спискам
гораздо более древних медицинских произведений, существо­
вание которых в некоторых случаях может быть отнесено к
■очень отдаленному периоду, иногда даже ко времени Киев­
ской Руси.
Представляя закономерное явление в материальной и ду­
ховной культуре русского народа, медицина, естественно,
должна была исторически очень рано найти отражение не
только в устном народном творчестве, но и в зарождавшейся
письменности.
Одним из источников этой письменности могут служить
апокрифы, относившиеся к памятникам легендарно-религиоз­
ной литературы, но со стороны сюжета и в трактовке событий
допускавшие толкования, отличные от церковного канона.
Происхождение апокрифов очень древнее. Знакомясь с
апокрифами, нельзя не заметить в них отражения того ум­
ственного брожения переходной эпохи, когда старые языче­
ские представления в ожесточенной борьбе уступали место
христианским. Прежде чем исчезнуть, они причудливо пере­
плетались с ними, ломая их первообраз, и сами в свою оче­
редь уклонялись от своего первобытного склада. Естественно
поэтому, что апокрифы жестоко преследовались официальной
церковью, тем более, что в них под внешней религиозной
оболочкой часто скрывались радикальные социальные стрем­
ления.
Русские тексты апокрифов дошли до нас в списках, начи­
ная с XI века. К нам они проникли главным образом через
Болгарию. Некоторые апокрифы содержат явные намеки на
подсечное земледелие, в других описываются древнейшие
торговые связи с Грецией и Болгарией, бортничество, пушной
промысел. В апокрифе «Хождение богородицы по мукам»
упоминаются языческие боги Хоре, Велес, Перун. Это указы­
вает не только на нарастание и переделку античных и биб­
лейских источников на русской почве, но и на существовавшие
еще остатки в них языческого мировоззрения восточного
славянина.
Самые ранние апокрифы нередко содержат указания на
события, имевшие место среди печенегов, половцев. Эти запи­
си, видимо, относились еще ко времени Киевской Руси.
В несколько более поздних апокрифах можно встретить при­
меты северных зон Руси, например новгородских. В одном
10
апокрифе записано об «умножении мраза и снега». Предста­
вители животного и растительного мира в таких апокрифах
тоже чаще всего северного типа: рыси, куницы, белки, березы,
■осины. Вместо Мамврийского дуба, под которым, по библей­
ской легенде, Авраам угощал бопа и ангелов, обычно растут
«березы красны». Сикомор или тутовое дерево, на котором,
но библейским сказаниям, повесился Иуда, в устах русского
парода превратился в северную осину, от чего листья осины
всегда так трепещут и поэтому могут служить надежным сред­
ством лечения «трясавицы» (малярии).
Многие апокрифы, отличающиеся высокой поэтичностью,
богатством вымысла, были очень популярны в народной
среде.
Апокрифы оказали значительное влияние на литературу и
искусство Востока и Запада. В русском фольклоре влияние
апокрифов заметно в духовном стихе. Некоторые исследовате­
ли находят связь апокрифов со «Словом о полку Игореве».
Апокрифы часто включались в состав четий-миней, палей,
прологов, хронографов, летописей.
Содержание апокрифов никогда не замыкалось религиоз­
но-церковной тематикой. Апокрифы часто включали в своем
составе результаты длительных народных наблюдений за
природой. Большой интерес представляют в апокрифах от­
рывки по астрологии, заметки о метереологических приметах.
Эти сборники носили названия «Громник», «Звездочтец»,
«Шестокрыл» и т. п. Специально медицинских статей среди
апокрифической литературы не встречается. Но легко можно
себе представить, какую благодарную среду представляли
апокрифы для закрепления в памяти народа тех бесчислен­
ных явлений и событий, которые непосредственно относились
к здоровью, болезни, смерти человека, т. е. тех явлений и со­
бытий, которые не переставали волновать сознание человека
в самой глубокой древности. Наиболее видное место
в апокрифах занимали описания таких эпидемий и эпизоотий,
как чума, «болезнь утробная» (дизентерия или холера),
«воспа», «лапуха» (корь), весенние конъюнктивиты, «корча»
(эрготизм) и пр. Заметки о болезнях человека в апокрифах
обычно не выступали самостоятельно, а соподчиненно, в связи
с. какими-либо явлениями природы — гром, молния — или сти­
хийными бедствиями — наводнения, неурожай, мор домашних,
диких зверей и птиц. Разумеется, что эти связи еще проник­
нуты густым эмпиризмом, а порой фантастичны.
■Но это не должно обесценивать апокрифы как историче­
ские памятники. Ведь и мифы, как говорил Аристотель, «хотя
всего-навсего лживые рассказы, но благодаря им узнаешь
1в типу». Апокрифы важны фактами самих упоминаний о яв-
лспиях и событиях, фактами установления дат, сезонов года,
территорий, зон древней Руси. На самом деле, можно ли
11
сомневаться, что «очная» или «сухотная болезнь» (чахотка),
частая смертность детей из-за «воспы», «недуга чревного»,
настойчиво упоминающиеся в «калядниках», «громниках»
и других апокрифах, потому так прочно и были закреплены
в памяти народа, что составляли в ту отдаленную эпоху са­
мую жгучую и неразрешимую проблему народного здраво­
охранения у русских людей.
|В апокрифических легендах воскрешается весь медико-са­
нитарный бы г наших предков, еще язычников. Тут картины
заболеваний взрослых людей и на пахоте, и в лесу во время
охоты на диких зверей, и детей в момент их невинных забав
на улице. Мы видим перед собой санитарно-бытовую обста­
новку родов, свадебных и похоронных процессий. Повальные
падежи домашних животных и даже диких зверей выступают
в апокрифах в значении большого народного несчастья, иногда
трактуются как грозное явление для общественного здоровья.
В одних апокрифах делается попытка поставить в связь мор>
белок и мор людей «бобоиами», из других апокрифов усматри­
вается, что волков на юге Руси было так много и укусы их
так часты, что это вызывало повальное бешенство у людей.
Следует ли добавлять, какое неоценимое значение приобре­
тают подобные свидетельства для истории эпидемий и эпизо­
отий, для уяснения особенностей древнерусской патогео­
графии.
Врача особенно должна подкупать в апокрифах картин­
ность описания некоторых клинических симптомов. Родовые
схватки, женские болезни и различные физиологические от­
правления передаются апокрифами всегда с оттенком самой
поэтической непосредственности. В одной из легенд о двух
разбойниках рассказано, как жена одного из разбойников
переносила неимоверные мучения при кормлении грудью своего
сына по причине болезненной язвы на соске. И лишь «бого­
матерь» Мария, плененная разбойником во время бегства
с младенцем Христом в Египет, помогла женщине, взяв на
себя роль кормилицы разбойничьего сына. В этой легенде
весьма натуралистически описана язва груди.
В одном из апокрифов «О часах добрых и злых» имеется
расписание лечебных и профилактических кровопусканий со
всеми мельчайшими деталями. Это показывает, насколько глу­
боко было внедрено в народную практику кровопускание.
Невольно возникает вопрос, была ли эта операция заимство­
вана от медиков древней Греции или она издревле и самостоя­
тельно применялась на Руси, как это имело место и у многих
древнейших народов Востока и Запада.
Апокрифы — это огромный склад ценнейших, но совсем не
тронутых медицинской историографией сведений по истории
отечественной медицины далекого, дохристианского периода,,
которые ждут своего вдумчивого исследователя.
12
 Считается признанным, что источниками для апокрифов
служили, помимо устных, письменные предания и ле­
генды и что первоначальное проникновение апокрифов на Русь
от южных славян и греков происходило как изустно, так
и книжным путем. Такой же путь письменной передачи
имел распространение и в области медицинских традиций.
Изучая операцию кровопускания у людей и животных по
апокрифической литературе, нельзя не поразиться деталям ее
описания. Скрупулезно-методические расписания «жильной
кровепушти» по дням недели, даже часам суток на протяже­
нии всего года, конечно, никак невозможно было бы запом­
нить нашим предкам при условии передачи этих тонкостей от
отцов к детям, от пращуров к потомкам только изустным пу­
тем. Для запоминания этим сведениям нужно было приобре­
сти характер писаных сводов. В равной мере и те диетиче­
ские предписания, которые в изобилии встречаются в апокри­
фах и часть которых на положении «цитиат» из них вошла
в некоторые источники, как, например, «Изборник Святослава»
в редакции 1073 г., с достоверностью говорят за факт суще­
ствования медицинских сведений, известных в народе уже
в письменно м виде задолго до появления церковной лите­
ратуры. Наличие перечня апокрифов с обозначением в некото­
рых случаях их названий в «Изборнике Святослава» — прямое
доказательство в пользу древнего происхождения на Руси ме­
дицинской письменности.
Распространение грамотности среди простых русских лю­
дей в то отдаленное время не может подлежать никакому
сомнению после замечательных археологических находок
в Новгороде А. В. Арциховским берестяных писем.
Первоначальными составителями и хранителями медицин­
ской письменности могли быть волхвы (жрецы), летописные
свидетельства о которых относятся уже к 912 г. Защищая ста­
рую религию, тормозившую развитие культуры, волхвы явля­
лись реакционной силой, обреченной на гибель в ходе исто­
рического развития. Но, с другой стороны, языческое жречество
как особая общественная группа древней Руси, воору­
женная запасом положительных знаний о природе, не могло
не оставить глубокого следа в быту и жизни древнерусского
человека.
Основная масса волхвов принадлежала к социальным ни­
зам. Требуя от народа выдачи волхвов, руководителей народ­
ного восстания, воевода Ян Вышатичь прямо называл вотхвов
смердами: «Яко смерда еста моя и моего князя» Ч В Псков­
ской судной грамоте 1397—1467 гг. указывается, что предста­
вители высших слоев населения среди волхвов составляли
исключение.
1 Повесть временных лет (1071 г.). Ч. 1, М. — Л., 1950, стр. 117.
13
 Прослеживая на большом протяжении времени отношение
к волхвам со стороны древнерусской книжности, отражавшей
идеологию господствующего класса и церкви, легко устано­
вить, что в ненавистную фигуру, с которой связывалось пре­
зрительное и мрачное представление о волхве как колдуне,
«срамиле» и «разбойнике», волхв превращается лишь после
того, когда он заметно стал выступать в роли вожака народ­
ных движений против социальных верхов. Именно это и поро­
дило в период развивавшегося феодализма жестокие прави­
тельственные расправы с волхвами, о чем неоднократно сооб­
щают летописи (1071, 1074—1078, 1091 гг. и др.). В тот же
период, когда языческая оппозиция к новой религии еще не
достигала большого развития, волхвы пользовались громадной
популярностью среди русского народа. Не без основания ран­
няя церковь старалась неутомимо упрекать свою паству в при­
верженности к волхвам и чародеям: «Егда бо ти детищь бо-
лить, то ты чародеиць иштеши» \ «А юже [(если) дети у ма­
терей. Н. 5.] взболять или к волхвам несуть, а не к понови на;
молитву» 12.
Уважением к естествоведческим познаниям волхвов проник­
нуты и многие ранние летописи. Всемогущество одного из-
волхвов простиралось до того, что он умел, по словам лето­
писца, превращать самого себя из старого в молодого и об­
ратно и одних людей перемянять в других: «Переменяшть
иного во иного образ» («Повесть временных лет», 1071 г.).
Летописцы не всегда разделяли точку зрения социальных
верхов на волхва как сторонника нечистой силы. Автор Нов­
городской 1-й летописи 1227 г. записал: «И жгоша [нового-
родци] волхв 4, творяхуть е потворь деюще, а бог весть»,
(«Вот сожгли новгородцы 4 волхвов, говорят про них, что-
они приворотники, но бог знает»).
Волхвы были знатоками «зелий», т. е. лекарственных ра­
стений, и в летописях они часто выступают под именем «зе-
лейникюв». Так они названы в церковном уставе Владимира
Святославича («Синодальный описок»).
Волхвы успешно выступали в роли детских врачей, оказы­
вали помощь женщинам при бесплодии, их приглашали в дома
к больным, страдавшим заразными болезнями («огнем», огне­
вицей»), к раненым и «язвенным» больным, имеющим «Стру­
пы»: «Мы же огня ради или струпы течем в сонмища и зелей-
ники и волхвы в дамы .своя зовуще» («Пандекты Никона Чер­
ногорца», 1Й96 г.).
Естественно поэтому, что в ранних памятниках письменно­
сти господствовала полная нерасчлененность понятий «волхв»,
«врачь», «лечець», «балий», «зелейник», «чародей».

1 Изборник Святослава, 1073 г., л. 30.

2 Поучения Ильи Новгородского, 1280.
14
Рис. 2. Текст из древнерусского лечебника по списку XVIII в.
с описанием приемов изготовления лекарства путем сухой
перегонки дерева.
 Древнерусский переводчик Упырь Лихой (XI век), перела­
гая греческие книги на церковно-славянский язык, во фразе
«призвати балиа и волхва и чародеиця» счел для себя вполне
оправданным все эти три названия произвести от одного гре­
ческого <рарца%е1 (врачи). Латинское «тесНсатеДа» нередко
переводилось в древнерусской литературе словом «чарование».
Так, фраза «допа тПн те(Псатеп1а» по-русски переведена
«нарьци ми чарования» («Поучение Ефрема Сирина», по
■юпиаку XIV века). В Новгородской кормчей 1:280 г. записано:
«Не послушайте... ни чаровании ваших, ни врачевании». Таким
образом, между врачеванием, чародейством, колдовством
здесь поставлен знак равенства. Вот почему у составителей
памятника письменности XII—XIII веков—Печерского патери­
ка не вызывали никакого недоумения факты обращения боль­
ных русских людей и к волхвам, и к официально признанным
государством и церковью врачам-христианам, и врачам-инозем­
цам («поганим»): '«Некто от Киева бысть прокажен много, от
волхв и от поганих лечныя помощи не улучи».
1По древнерусскому представлению, волшебство — это высо­
кое искусство, мастерство («вльшебьная хытрость»), а волхв —
есть «премудр», человек с большим опытом и знаниями. Чтобы
показать особую глубину медицинских знаний у врачей, древ­
нерусская литература им присваивала эпитеты «мудрых», «хит-
роков», «филозофов».
Обладание волшебными знаниями, занятие волхвованием,
по мысли древнерусских писателей, считалось результатом
книжного научения. В древнерусской литературе имеется
не мало указаний именно на книжную грамотность волх­
вов. Церковники упрекали волхвов в том, что они привязы­
вали на шею больных детей записки: «И облишьная (не­
нужные) писания на выя детьм налагаеши» Г
Древнерусские волхвы в своей практической деятельности
пользовались книгами и сами были их составителями. Прямое
указание на волхвов-писателей содержится в Новгородской
кормчей 1280 г.: «Главная же мужем повелевана есть п и-
ш у щ и м волшебный книги и почитающим я [читающим
их] и силу их глаголющим к неким». Волхвы, следовательно,
не только читали, учились по книгам, не только ограничива­
лись разъяснением таких книг, но выступали в качестве авто­
ров. Волхвы, несомненно, приносили конкретную и разносто­
роннюю врачебную помощь больным, иначе к ним не прите­
кала бу мощной волной народная масса, о чем. так сокру­
шенно всегда писало духовенство.
Волхвы являлись обладателями богатых запасов практиче­
ских знаний во многих других областях современного им
'быта. Наблюдая за атмосферными и астрономическими явле-

1 Изборник Святослава, 1073 г., л. 130.

16
ниями, учитывая влияние их на урожайность хлебов, они да­
вали народу полезные советы в вопросах земледелия. По оп­
ределению Рязанской кормчей (1284 г.), волхв — это «вещець»,
т. е. знаток, потому что он «звездочтець». «Зведословствием»
названо занятие волхвов и в Новгородской кормчей (1280 г.).
Опыт народного врачевания, результаты эмпирических
наблюдений за явлениями окружающей природы, обильный
запас сведений о травах, минералах и органических вещест­
вах применительно к повседневным потребностям жизни рус­
ский народ в лице волхвов как наиболее надежных храните­
лей этих знаний неустанно передавал от поколения к поколе­
нию. Преемственность эта осуществлялась как путем устных
преданий (главным образом), так и через письменность. Вот
почему многие русские рукописные лечебники даже поздних
периодов (XVI—XVII веков), сохранившие в себе эти древне­
русские традиции по накоплению и передаче врачебных зна­
ний, никогда не отличались тематической узостью. Как пра­
вило, они вмещали в себе богатейший запас самых разносто­
ронних сведений о человеке, внешней природе, ремеслах,, тор­
говле, промыслах, земледелии, охоте, животноводстве.

Памятники естественноисторической и медико-биологической

литературы
С XI века на Руси стали известными такие литературные
произведения, в которых естественноисторической теме отводи­
лось все содержание произведения или эта тема, что было го­
раздо чаще, занимала только небольшую часть рукописи,
выступая на положении соподчиненного придатка, служив­
шего для пояснения основной, преимущественно нравственно­
религиозной идеи всего произведения.
К первой категории памятников может быть отнесен «Фи­
зиолог» !. Типичным представителем второй — является «Ше-
стоднев Иоанна экзарха Болгарского» 2. Оба эти произведения
переводные. Они были очень распространены и в средневеко­
вой Европе.
Небольшой трактат «Физиолог», известный русским читате­
лям уже с XI века, представляет собой сборник сведений о зве­
рях и птицах, иногда с небольшим перечислением «камений»
(минералов). Вскоре после появления на Руси «Физиолог»
под руками русских переводчиков и переписчиков изменил свой
первоначальный облик. В нем уже почти не осталось названий
животных и растений, столь свойственных жаркому климату
1 А. Кар не ев. Материалы и заметки по литературной истории
«Физиолога». Изд. Общества любителей древней письменности. СПБ,
1890, в. ХСП.
2 Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского по списку 1263 г. Чтения
общества истории и древностей .российских. 1879, кн. 3.
■ ТЕ И А 1
2 Древнерусское врачевание . 17
родины «Физиолога». Их место заняли представители северной
и умеренной природы: соболь, белка, рысь; о рыси упоми­
нается в связи с ее «борзостью» (быстротой), с которой она
уходит от охотника. Ласточки называются народными рус­
скими именами «ластовици», «ластуни», «касатки». Примени­
тельно к северному климату переданы повадки многих других
птиц: «ряби» (куропатки), кукушки, про «щуров» (стрижей)
сказано, что, летая врассыпную, они предвещают изменение
погоды: «щурове летают воспою — дождь назнаменуют». Кар­
тина сезонной миграции перелетных птиц так нарисована
в «Физиологе»: «Птици сами себя губят и от человек ловими
бывают, в зимный ж год ищут сии теплых мест и летают чрез
море, и овогда [иногда] возмятенне бывает сильными бурями
и тако потопают, иногда ж от студени, другойцыж от дождев-
ных мокрот рамяню [сильно, много] измирают».
Правдивыми сведениями о симбиозе в мире животных
(рак-отшельник и устрица), о мимикрии «Физиолог» рас­
ширял кругозор читателя, пробуждал его умственную пытли­
вость, приучая к наблюдательности. Явление мимикрии пере­
дано следующим описанием: «Есть убо рыба, юже зовут мно-
гоножица; естество же и нрав ея есть: к какому убо камени
придет морскому, такова и явиться — к зеленому зелена, к бе­
лому бела и ко иному инакова, да того ради иныя рыбы не
рассмотревше й [ее] в челюсть ея впадут, мняще ея камень
сущу, понеже убо плоти ея пременяющимся».
«Физиолог» не теряет значения источника для ознакомле­
ния с одним из самых ранних этапов развития естествоведче­
ских знаний, в состав которых входила медицина. Впоследст­
вии круг сведений «Физиолога» у народов, приобщивших эту
книгу к своей письменности, становился основой, на которой
вырастали и развивались первоначальные познания в области
ботаники, петрографии и в особенности зоологии: такие позна­
ния привели к открытию многих лекарственных средств для
лечения болезней человека и животных.
Природоведческие элементы «Физиолога» очень рано
стали входить в состав древнерусских «врачевских» книг.
Пчелы, «мравий», рыбы, камни, растения в старинных лечеб­
никах рассматривались прежде всего с точки зрения пригод­
ности их для врачевания человеческих недугов с нередкой
ссылкой на «Физиолога». Русские переводчики древнейшего
оригинала «Физиолога» особо подметили этот именно «вра-
чевьский» характер его содержания. В одном из списков «Фи­
зиолога» из собрания П. П. Вяземского сказано, что, когда
древние христианские правители увидели увлечение людей
«Физиологом» как книгой именно врачебной до таких преде­
лов, что «начата презирати целбы просити у бога», то списки
«Физиолога» стали уничтожать, и «оттого сии книги и поги-
боша многими леты».
18
 Некоторые древние источники указывают, что «Физиолог»
был составлен неким мудрецом, знатоком жизни и природы
человеческой, и целиком заключал в себе сведения «о целбах
всяких, страстей» (страданий). Позднее он был списан «эллин­
скими мудрецами и врачами». По утверждению П. П. Вязем­
ского, византийские писатели Кедрин, Георгий Амортол неод­
нократно в своих сочинениях отмечают, что греческие ятросо-
фисты, занимавшиеся медицинской наукой, за всеми справ­
ками прежде всего обра­
щались к «Физиологу»,
как наиболее надежному м я кх д р о у г тл к
и достоверному источни­
ГОДЫ Н А ПО Т О ’Ь к о у
ку в области врачевания.
Совсем иное значение
для истории естествозна­ то. М А Н Д Р А Г О р О
ния и медицины у рус­ ИБО Б р А V 6 К е Н А ГЛ
ского народа приобрел
«Шестоднев», представ­ ОПС6Н И Н Т ВОр€ ти •
лявший компиляцию са­
мых разнообразных све­ Ш П II И М ЖС- 8 6 Л И
дений и принадлежавший К А1 К К о д 'Ц н н Я
нору одного из наиболее
выдающихся представи­ Т О Д С- *Г X Н О у ПЛ 6 V 6
телей ранней философ­
ской мысли в Болгарии т х . д р о у п и ж е
экзарха Иоанна.
Приспособляя натура­ Н К О Н Н К М X В X
листические заимствова­
ния из Аристотеля (глав­
ным образом из его Рис. 3. Текст из памятника древнерус­
«Ыз^опа аштаИшп»), ской письменности о действии наркотиче­
Диоскорида, Теофраста, ских и болеутоляющих «трав» — мандра­
Гиппократа и Галена и горы и опия. «Шестоднев Иоанна экзар­
ха Болгарского» по списку 1263 г.
многих других античных
ученых к религиозной
идеологии, растворяя эти описания нередко в пустых мистиче­
ских рассуждениях, составитель «Шестоднева» вместе с тем
снабдил свою книгу большой серией зарисовок конкретных и
реальных отношений, имевших место в видимой природе, орга­
низме человека, мире животных и растений.
Состав этого, так сказать, «медико-биологического» раздела
Шестоднева» крайне разнообразен. Тут встречаются и описа­
ния «топлиц» — естественных минеральных источников с ука­
заниями на их лечебные свойства, и подробные, не лишенные
интереса для современных исследователей, рассказы о метал­
лической ртути, многих минералах, употреблявшихся при
некоторых болезнях. Широко для того времени описаны со
стороны ботаники и фармации такие растения, как аконит,
2* 19
 мандрагора, белена, опий, при этом токсическое действие неко­
торых растений иногда разбирается отдельно как в отношении
человека, так и животных.
Но основная источниковедческая роль «Шестоднева» за­
ключается в том, что через него проникли на Русь от времен
античмото мира аиатШо-фивиологачеакие 'сведения о чело­
веке.
Разумеется, что анатомия и физиология «Шестоднева» еще
крайне ограничены, подобно тому, как были ограничены, бед­
ны, сухи и не лишены самых грубых ошибок древние литера­
турные заимствования со стороны, не проверенные ни собст­
венным опытом в процессе анатомических вскрытий, ни экспе­
риментальными наблюдениями над функциями живого орга­
низма.
Ставя своей задачей прославление «творца», защиту гос­
подствовавшего социального строя на примерах, почерпаемых
из природы человека, , «Шестоднев» избирательно останавли­
вается на тех анатомических понятиях, которые как «честнии»,
с точки зрения его автора, считались наиболее подходящими
для иллюстрации основной идеи произведения. Описанию
прежде всего подвергается голова, потому что она «седалище
ума», а «ум — князь царем есть», в то время как остальное
тело всего-навсего лишь «воин есть». Такие анатомические
системы, как мочеполовая и даже конечности, обойдены в «Ше-
стодневе»; пищеварительный тракт удостоен упоминанием
лишь в верхнем его отрезке (рот, глотка, пищевод). В книге
нет никакого намека на описание кожи, мышц, связок, суста­
вов и совсем не упомянуты выделения человеческого тела
(моча, слюна, пот) в противоположность тому, как это всегда
было в анатомических трактатах Средневековья. Это не было
достойным для прославления «творца», претило вкусам пред­
ставителей аристократического класса, на которых и было
рассчитано данное литературное произведение.
Тем не менее некоторые из описаний строения человече­
ского тела «Шестодневом» не лишены интереса.
Части мозга в «Шестодневе» названы долями («удолии»).
К одной из «удолий» отнесен мозжечек («приглавица»). Моз­
говые оболочки именуются «кожею», или «плевою тонкою».
Высказывается мысль, что мозг является местом пребывания
ума: «В нем же уму месту менет сушу етери» («По мнению
некоторых в нем содержится ум»).
Наружным частям уха противопоставлено внутреннее ухо:
«Есть же ухо внутрь уду». Указывается, что функция слуха
принадлежит части, расположенной где-то в глубине, в сред­
ней части уха: «Иже средний есте уши, то те уши еста на
слышание».
На лице, помимо уха и глаз, описывается нос. Указано,
что нос посредине разделен хрящевой перегородкой и обра-
20
 . 01Н
н п лк м к а с п е т к к а жеоусаое нареуетх ■
^доу^х тоудоу КЗ а ннжн'Ы в р л да . окь
^ЬБЛДУНТД . [II] кхнЬ ||1в же С2 коНкми живо
т р •{; н >к к и о т к оу
ты V л к а ни ат» • к
п р 4; п о у Ц1 а и т а т 'к
же н н ж н е ю у е л к о т и
мн же уеотьми .ня и кретдтн к а мо ли
Н . Ш Б О Н 'I № (|1 о у ю о н ко • татни же р'куь
лоу ныл та ноздри • ныи коркоднлх м4
они же нота оуотра нетх . кы(пьней уели
млений н 'Ь к д к о о тип дкнжоуфк
ГО к'с'ГКХНЛ У»6 8 н по носом же нота дв'Ь
откд • рдгоум^вак оустн.'к ■ нмоуфн
н доаровоннй н омрд плкть мвкхкоу • да
да • нд дао» же се пр4: т'Ьмь н оудокь нма
д'Ьлн носа ■ поор'ЬдЛ н к Д6 1Ц4ТН • нот и
м а_т 2 п р 'к г р л д о у н ь н •(; н ш в у » т н к
урестдвнка • имоу ж коего ж нвот л у л к а
ока полят ■ рекше • по нмд та • «же поен
отранамз т а (р е • ^дтн н рд ^о ум'ктн
>оижо а км сопла ■ т (10 0 6^4111114 • па Уб
и' м ж с д 1Ц- а н н к в по том а н вхкоусь
н ем л е т а н кг доу при дроугы^ь ун
^акта • н ксткьны а ь о т 6 »к г а )(о у ж н
ма КрОвНфвМХ рд и нота ул к 2 многа
нот сум • ока полы 8 ж икота • кн оу т р ь
ко лнцд телистн к н *Ь п ш а же оуо тн$
[вте дк'к ■ крх^н'кй н и уеливтнй соутл
доли н 1й • к.ра^н’к й оуо тд . при правь

Рис. 4. Одна из «анатомических» страниц «Шестоднева

Иоанна экзарха Болгарского» по списку 1263 г.
зует пустые полости —■ «ноздри», «сквазни», «сопль», «соплие».
Физиологическое значение носа не исчерпывается активным
его участием в процессе дыхания («им же вздыхаем и вды­
хаем внутре от сокровища бо сердечными плющми», т. е. лег­
кими), но отмечается и функция обоняния: «И обонеющюю
силу имата ноздри», поэтому они могут «разумевати доброво-
ние и смрад».
В такой же последовательности рассматриваются в «Ше-
стодневе» губы, рот, язык, пищевод, гортань, челюсти, зубы.
Но ни одному органу человеческого тела после мозга не уде­
лено столько внимания, как сердцу.
Сердце по «Шестодневу» занимает средину прудиой клетки
(«торак»), Длинником своим оно направлено сверху вниз
и справа налево: «С высоты на дол сам се кончевает малы
к левому месту». Занимая центральное место в «тораке»,
сердце, однако, «прекланяется паче на левую страну». Подоб­
ное ассиметрическое положение сердца, по «Шестодневу», обу­
словлено «законами» физического равновесия. Своей же устой­
чивостью, несмотря на висячее положение, сердце обязано
легким, которые, обнимая («объемлешу е»), поддерживают его.
О конфигурации сердца сказано: «Сердце не подлгнат
(не продолговато] есть», а «Круговате есть образом», на ниж­
нем же конце даже несколько заострено: «Обаче на остре ся
сходить и коиьчавает тчию коньц его».
Переходя к внутреннему строению сердца, «Шестоднев»
подробно останавливается на его полостях, которые названы
«чревесами», но их насчитывает в сердце всего только три.
Сердце так же, как и легкое, богато снабжено кровью, причем
кровь эта находится как в полостях сердца, так и в его ткани:
«Имат же и сердце кровь и в себе точию и на утроба имат».
Сердечная ткань отличается большой плотностью, состоит из
разнообразных тяжей, которые называются «тиньми». Эта
характерная особенность внутреннего строения мышечной
ткани сердца «Шестодневом» ставится в связь с его сокраще­
ниями, от которых зависит сердечное биение. «Имат [сердце]
родом жестоку плоть, тиньми многообразными слеже се, ти
сего чеща [вследствие чего] тпание [биение] его яве назнаме-
нует». Нельзя не видеть, что в результате ознакомления
с «Шестодневом» древнерусский читатель снабжался не плохой
для своего времени смесью сведений, часто близких к истине.
По существу — это была анатомия и физиология времен Ари­
стотеля и Галена, идеи которых продолжали господствовать
в то время и в Византии, и в странах арабского владычества,
и среди средневековых врачей Европы. То же было с лекарст­
воведением, которое преподносилось по Диоскориду и Теофилу,
хотя написание их трудов было отделено от эпохи древней
Руси целым тысячелетием. И тем не менее «Шестодневу» при­
надлежала значительная доля положительного участия в фор­
22
мировании первоначальной медико-биологической просвещен­
ности древнерусских читателей.
Книга «Шестоднев» стала известной на Руси по крайней
мере с 1263 г., а вероятнее всего, и еще ранее. У русских
людей она пользовалась огромной популярностью. Ссылки на
«Шестоднев» можно обнаружить во многих сочинениях древне­
русских летописцев и пропйведникав. С конца XIV века нача­
лось усиленное хождение списков «Шестоднева» в стихотвор­
ном изложении Георгия Пизида. В период Русского централи­
зованного государства «Шестоднев» не переставал быть одной
из самых любимых книг русских читателей. «Шестоднев» —
завсегдатай книжных полок казенных (монастырских) и част­
ных библиотек. По «Шестодневу» дьячки обучали грамоте, как
и по псалтырю.
«Шестоднев» фигурирует в XVI веке как дорогой военный
трофей, привозившийся из Литвы на Русь. Судя по таможен­
ным книгам русского Севера XVII века, «Шестоднев» наряду
с мылом, холстом, рыбой—предмет оживленной торговли на ба­
зарах и ярмарках Устюга Великого, Тотьмы, Вологды и других
городов.
О древнейших русских лечебных книгах
В ранних летописях, литературных произведениях XI—XIII
веков, принадлежавших перу Иллариона Киевского, Нестора,
Кирилла Туровского, Владимира Мономаха, Луки Жидяты,
Ильи Новгородского, Серапиона Владимирского, Данила За­
точника и многих других оставшихся неизвестными писателей
как домонгольского, так и более позднего времени, нередко
встречаются краткие описания симптомов разных болезней,
высказываются суждения о таких вопросах врачевания, как
прижигание, кровопускание; приводятся способы, как произ­
водить очистку и сшивание раны, наложение на нее «привузы»,
।. е. повязок и пластырей. Достойны внимания в этих произве­
дениях также лечебная диететика и в особенности лекарство­
ведение, включавшее в себя огромное число растений, живот­
ных и минеральных средств чисто русской природы.
Обилие и разнообразие подобных высказываний, характер­
ный стиль, в котором преподносились эти медицинские пред­
ставления, в сочетании с просторечным языком, напоминаю­
щим язык самых младших по возрасту русских рукописных
врачебников, народная форма изложения медицинских рецеп­
тов и советов заставляют допустить существование, помимо
византийской, преимущественно культовой литературы, каких-
го еще других каналов, по которым просачивалась медицин­
ская осведомленность в древнерусскую книжность. Такими
источниками, откуда авторы древнерусских произведений исто­
рического, художественного жанра и проповедники почерпали
медицинские сведения, могли быть издавна существовавшие
23
на Руси медицинские записи типа травников, врачебников,
составлявшихся на славянском языке авторами из среды
братских славянских.народов или самими русскими людьми.
Возникновение этих медицинских записей на Руси могло быть
обусловлено прежде всего наличием местных представлений
в области врачевания, которые зарождались и развивались
у русского народа издревле и которые в дописьменный период
хранились и передавались потомству в виде устных преданий,
а с появлением грамотности, возникшей на Руси еще в дохри­
стианский период, стали все чаще и чаще запечатлеваться в
письменном виде.
Факты обращения греческих лечебников в среде литератур­
но-образованных людей эпохи Киевского государства и фео­
дальной раздробленности не представляют редкости. В описях
монастырских, государственных и частных библиотек
XVI—XVII веков часто приводятся названия греческих лечеб­
ников, написанных на пергаменте (телячьей коже). Это дока­
зывает очень раннее проникновение на .Русь медицинских книг
из Византии, так как на коже рукописи писались в то время,
когда еще не знали бумаги, появившейся впервые у нас лишь
в конце XIV века. В условиях громадной тяги русского на­
рода к знаниям, наличия значительного переводческого опыта,
приобретенного в особенности во времена Ярослава Мудрого,
оставался только один шаг до возможности перевода медицин­
ских книг Греции на церковнославянский язык, т. е. язык, ко­
торый тогда был доступен основной читательской массе.
В период Киевской Руси медицинские книги принадлежали
различным античным авторам: Гиппократу, Аристотелю, Тео­
фрасту, Диоскориду, Галену. Их читали русские люди различ­
ных социальных прослоек. Даниил Заточник (XII—XIII века),
видимо, бывший военный, человек светский, близкий к княже­
скому двору, в своем послании просит оправдания у читателя
в своем «невежестве», выразившемся в том, что ему не были
доступны сочинения античных авторов, в частности Теофраста.
Этим Даниил Заточник показывает, что Теофраст был очень
популярным в древнерусской читательской среде. Известно,
что Теофраст, являвшийся учеником Аристотеля, считался
«отцом ботаники» и многие свои труды посвятил лекарствен­
ной ботанике так же, как впоследствии сделал Диоскорид.
Следовательно, эта важнейшая отрасль медицинских Знаний
во вре»М1е!Н'а Заточника была достаточно известна некоторым
слоям русского общества и притом как мужчинам, так и жен­
щинам.
Русские женщины X—XI веков не были затворницами те­
ремов, и древняя Русь знала не мало «книжных» женщин.
Сестра Ярослава, Предслава, переписывалась с братьями, его
дочь, Анна, писала «кириллицей», одна из внучек, Янна Все­
володовна, в 1086 г. учредила при Андреевском монастыре
24
Рис 5. Страница из лечебника, включенная в древнерусский культовой сборник по списку XVI в
первое в Европе женское училище. Что же касается женщин,
читавших медицинские книги, то их тоже было не мало. Они
проявляли особую склонность к книгам по практической ме­
дицине, врачебникам, травникам. Житие Ефросинии Чернигов­
ской (XIII век) рассказывает, что она была поклонницей
античной литературы разного жанра, в том числе и медицин­
ских произведений: «Бе бо извыкла вся книгы Виргилиискы
и витиискы, бе бо вёдущи [знающая] книгы Асклиповы и Гали-
новы, Аристотелевы и Омироновы и Платоновы». Трудно до­
пустить, чтобы у природной русской читательницы, проявив­
шей юношескую любознательность к такой отрасли знания,
как врачевание, обучавшейся к тому же у русского педагога
боярина Федора, не было книг на родном языке, по которым
она не могла бы изучать «Асклипову и Галинову» науку, как
тогда называлась на Руси медицинская литература и сами
медицинские познания. Можно не сомневаться, что изучение
медицины Ефросинией велось на русском языке и по русским
книгам. Она потом стала плодовитой писательницей, вела пе­
реписку целыми «книгами» со своим отцом князем Михаилом
Черниговским и учителем Федором во время их трагического
заточения в Золотой Орде. Знания медицины у нее впоследст­
вии были умело приложены к жизни: сделавшись игуменьей,
она занималась врачеванием недужных в монастырской боль­
нице. Некоторым русским женщинам принадлежит даже автор­
ство медицинских произведений. Так, внучка Владимира Мо­
номаха Добродея (Евпраксия, Зоя) была автором медицин­
ской рукописи на греческом языке «Алимма» («Мазь»), отно­
сящейся к 30-м годам XII века.
Некоторые из рукописных лечебников, дошедшие до на­
шего времени в списках XVI—XVII веков, уже своим составом
говорят об очень древнем происхождении. Примером может
служить рукописный врачебник, долгое время хранившийся
в Московской патриаршей библиотеке под № 481 и в 1912 г.
опубликованный М. Ю. Лахтиным в «Записках Московского
археологического института». В этой рукописи, изложенной
простым и живым народным языком, попадается не мало язы­
ковых архаизмов в виде древнегреческих и старинных церков­
нославянских слов. Такие названия, как «пиган» (лекарст­
венное растение), «прас» (разновидность лука), «ергалие»
(железный инструмент для лечебного кровопускания), «пре­
логи» (непроходимость кишечника, запор), «свугмос» (пульс),
«костос» (слабительная жидкость для клизмы), «укроп» (теп­
лая вода, употреблявшаяся как рвотное при отравлениях),
и многие другие слова и выражения никак не могут считаться
обычными для русских рукописных лечебников, переведенных
с западноевропейских оригиналов в XVI—XVII веках или
написанных в это время на Руси самостоятельно. Наличие
в рукописи грецизмов и церковнославянских слов при отсут­
26
ствии латинских, немецких и польских слов и оборотов, ха­
рактерных для более позднего времени, может быть объяснено
лишь только очень древним происхождением этой рукописи.
При этом следует допустить, что процесс поглощения многих
элементов первоначального византийского оригинала славян­
ской, а потом русской стихией происходил очень медленно
и требовал по крайней мере ряда столетий.
Еще в прошлом веке высказывались соображения о суще­
ствовании рукописных лечебников, написанных на русском
языке в эпоху Киевского государства или в период феодальной
раздробленности. В. М. Флоринским был описан русский руко­
писный лечебник по списку XVII—XVIII веков, в заголовке
которого, однако, стоял 1306 г. Опираясь на целый ряд истори­
ческих данных, В. М. Флоринский считал допустимым отнесе­
ние действительного возникновения протографа этого лечеб­
ника даже не к указанной дате, а к гораздо более ранней.
Греческий язык не был единственным языком оригиналов
лечебников, с которого переводились наши древнейшие лечеб­
ники. В конце прошлого столетия профессором П. Сырку
была опубликована работа, касающаяся истории одного древ­
нерусского лечебника-травника. П. Сырку утверждал, что этот
лечебник был составлен в Болгарии еще в Киевский период,
оттуда перешел к румынам, потом к югоруссам, на Западную
Украину, где был значительно дополнен. И только около
XVIII века лечебник-травник вернулся снова в Румынию, где
и хранился его подлинник по крайней мере до конца XIX сто­
летия. Благодаря тесным государственно-политическим связям
и живому культурному общению Киевского государства
с Болгарией не могли остаться незамеченными для русских
просвещенных людей болгарские лечебники в XI—XIII веках.
Они должны были по общему правилу вызвать необходимость
их перевода на русский язык и обращения на Руси, так как
болгарские и сербские книги русские люди в то время читали
без затруднения.
В некоторых случаях древнерусские лечебники дошли до
нас в качестве небольших реликтов, вкрапленных в различные
сборники. Один из сборников Рукописного отдела Государст­
венной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина
по списку XVI века (шифр: Соф. № 1462) своим особо «мо­
заичным» содержанием постоянно привлекал еще в прошлом
столетии внимание русских исследователей. В 1898 г. А. Балов
описал содержавшийся в этом сборнике небольшой санитарно-
гигиенический трактат. В 1913 г. С. М. Чебан в специальной
статье подверг этот раздел подробному историко-литератур­
ному разбору. При изучении указанного сборника уже в совет­
ское время удалось обнаружить в нем не только санитарно­
профилактические, но наряду с ними и лечебные заметки, не­
ожиданные для культовой книги. Это, например, врачебные
 советы, как лечить «усови» (плевриты), ожоги на теле; рецепт
лечения «короста» (чесотки) сложной мазью, состоящей из
многих ингредиентов, взят целиком из русской природы.
В сборнике высказаны мысли об опасности вскрытия полости
живота с лечебной целью, которое производилось жителями
Югры (Северный Урал). Подобные заметки могли быть при­
влечены в культовый сборник из какого-то более раннего
медицинского источника. Рукопись была найдена в Софийской
библиотеке Новгорода. Связь новгородцев с Югрой и знаком­
ство их с бытом ее жителей относится уже к XI веку.
По мнению одних исследователей, XVI столетием дати­
руется лишь переплет этой рукописи, медицинские же ее
статьи были написаны ранее, во всяком случае не позднее
XV столетия, .менаду 14&4 и 1473 г. Если считать эту дату
отвечающей исторической действительности, то и появление
самого источника, послужившего исходным материалом для
медицинских вставок, следует также возводить по крайней
мере к XV веку, а вернее, к еще более раннему периоду.
По мнению же С. М. Чебана, этот сборник написан гораздо
раньше конца XV века. Опираясь на филологические особен­
ности сборника, присутствие в нем часто встречающихся древ­
них грамматических форм («приимахуть», «пияхуть» и др.),
С. М. Чебан относил его написание ко времени не позднее
XIV века. Более того, этот исследователь склонен связывать
медицинские включения сборника только с ранним византий­
ским периодом, приходя таким образом к признанию глубокой
древности всей медицинской части его.
К указанному сборнику оказались очень близкими по со­
держанию статьи, включенные в рукопись библиотеки Троице-
Сергиевой лавры по списку XVI века и озаглавленные «О лет­
нем обхождении и воздушных переменах». В этих статьях
с типичным тр.афаретно-церков1ны1м •направлением, однако, много
отведено места и медицине. Тут можно найти довольно рацио­
нальные советы по диететике, приведены указания, когда и как
надо делать кровопускания, излагаются правила о «вхождении
банном», попутно сообщаются некоторые соображения о лече­
нии больных водами «студенцов», т. е. минеральных источ­
ников.
С. М. Чебан и Н. С. Тихонравов относят написание меди­
цинских статей лаврской рукописи ко временам «Изборника
Святослава» (XI век), с которым эти статьи, действительно,
имеют много общего, в особенности со стороны санитарно-
гигиенических предписаний, превосходя его только богатством
и разнообразием подробностей в части терапии, лекарственной
рецептуры, медицинской ботаники. Таким образом, и на этом
примере опять подтверждается факт глубокой древности меди­
цинских включений в культовых книгах и книгах других лите­
ратурных жанров.
28
 Выяснению вопросов о времени возникновения древнерус­
ских лечебников в некоторой мере помогает анализ содержа­
ния очень оригинального вида древнерусской письменности —
древнерусских азбуковников, представлявших собой словари
иностранных слов.

«лниг/ Г 1М'АП4Ш1ИСЛ, ЛплАлнн .»у

I V. , ■ • - * . I- «*Х л »
лутгпи . Анвнаиь . г.-г»'-,

ко. АаласЬ , „ Цй'л . пД

4юуио , сп'1 гпдо . А лена 04 ,/ИшХе Ь.

/|^НО1ЛОГ4 но^л^тра пл . Айрата, иг

ЛЫ С44К4Ж . Л Нв1'Н4ГИГ|( » V1ПI Н Г( . АрМ

(I, »}А пагпп» . 4 па«ли@о * р танки.

Д>по?й^и. А т'вгиро , и(уипоп^Х.

Д полио,па , пХу1'Х . Д 0в^и«»нто , 7о

лХти. Днв/ион^ , иг^лконна , Анаме

(рто, . Аепаригв ,о

ьХоЮ4»Г/»\ А оуктаацн14 ^А.ог,пвц

Рис. 6. Азбуковник XVI века. В верхнем правом углу ясно видны

ссылки на лечебник.

К одной из литературных особенностей азбуковников отно­

силось присутствие в них отметок с указанием на те источники,
которые и послужили составителям азбуковников основанием
для того или иного толкования слова, понятия. При этом не­
редко в азбуковниках приводятся ссылки на медицинские
книги или целые цитаты из них. Объясняя медицинское зна­
чение та1кйх слов, как, например, «гликоризон» (-солодковый
корень), «горуша» (горчица), «пастела», «асклепий», «корица»,
«фиалка», «попутник» (лекарственное растение), «бумага
хлопчатая» и пр., составители считали нужным всегда поме­
стить или на полях, или в самом тексте сокращенную заметку
«леч», что означало, что основание для трактовки взято из
29
лечебника. Слово «пластырь» в одном азбуковнике опреде­
ляется, например, следующим текстом: «Плат зелием врачев-
ским намазан и к язвам тела привязаемый». Подобные за­
метки представляются довольно обычными как для наиболее
ранних, так и поздних азбуковников по спискам XVII века.
Указанное литературное явление не может остаться без
внимания со стороны историка медицины потому, что, появив­
шись на Руси еще в XIV веке, а по некоторым данным го­
раздо ранее, азбуковники выполняли роль древнерусских энци­
клопедий, следовательно, рассчитаны были на широкий чита­
тельский круг. Поэтому примеры, использовавшиеся азбуков­
никами для того, чтобы достичь наибольшей убедительности,
должны были черпаться из источников, уже приобретших
прочную популярность, быть понятными и известными для
всех. И надо допустить, что эту репутацию всем привычной
и весьма ходкой книги русские лечебники приобрели, ко­
нечно, не в XVII и даже не в XVI веке, а гораздо раньше,
так как для этого требовалось время, измеряемое не одним
столетием, а несколькими веками.
Включение в памятники древнерусской письменности са­
мого различного содержания медико-биологических отрывков,
восходящих к очень отдаленному времени жизни русского на­
рода, нельзя считать случайностью. Лишь недостаточная раз­
работка указанного вопроса в историко-медицинской литера­
туре продолжает еще служить временным препятствием к при­
знанию за такими, пока единичными примерами значения
закономерного литературно-исторического явления. Но чем на­
стойчивее будет обращаться историк отечественной медицины
к изучению структуры памятников древнерусской письменно­
сти, тем чаще будут обнаруживаться находки, которые помо­
гут опровергнуть ошибочное утверждение об отсутствии у рус­
ского народа даже и «следов» медицинской письменности
«ранее периода Московской Руси».

Медицинская литература эпохи объединения

русских земель вокруг Москвы и образования Русского
централизованного государства
В' XIV—XV столетиях происходило объединение земель
северо-восточной Руси вокруг Москвы как политического и
культурного центра. В это время шло образование русской
(великорусской) народности и постепенно складывалось Рус­
ское централизованное государство.
Основной причиной возникновения централизованного госу­
дарства классики марксизма-ленинизма считают общий подъем
производительных сил, рост общественного разделения труда,
развитие ремесл, усиление экономического общения и рыноч­
ных связей внутри страны. Все это создавало условия для
30
постепенного разрушения феодальной системы хозяйства и по­
явления капиталистических отношений: «Еще задолго до того,
как стены рыцарских замков были пробиты выстрелами новых
орудий, их основы были подрыты деньгами» (Ф. Энгельс) *.
'Безграничные творческие силы русского народа в эту эпоху
проявлялись прежде всего в героической борьбе за Русскую
землю с татаро-монголами. Но в такой же мере велась и ог­
ромная созидательная работа. Русским народом и в это тяже­
лое время создавались непревзойденные культурные и мате­
риальные ценности.
Мировая культура обогатилась величайшими достижениями
русского народа в области литературы, живописи, зодчества.
Медицинская письменность этого времени характеризова­
лась продолжающимся отдалением «врачевских» традиций от
византийских шаблонов и накоплением национального опыта
лечения болезней и их предупреждения. В летописной литера­
туре появляются указания о необходимости сбора недужных
со всего государства и водворения их в специально устроен­
ные больницы, где бы они могли «упокоеваться», получать
разнообразное лечение и питание в зависимости от их жела­
ния, вкуса и наклонностей. Эта утопическая идея не была
реализована и не могла тогда осуществиться по многим при­
чинам. Но она характерна как показатель идеи общегосудар­
ственного и политического объединения русских земель вокруг
Москвы. Объединительные принципы стали проникать и в
структуру русской больничной организации. Построенная еще
при Сергии в XIV веке больница (в 71 км к северу от Москвы)
впоследствии приобрела значение «образца» монастырского
больничного уклада для всех монастырских больниц. Москов­
ские больничные заведения быстро возобновили давно забы­
тый из-за татарского ига порядок внутренней жизни. Опять
появились стоящие во главе «началники» больниц, выделены
были специальные люди для ухода за недужными. Разрабо­
таны нормативы питания для недужных и пр. Подобная поста­
новка больничной организации была свойственна не одному
только Троице-Сергиеву монастырю (позднее — лавра), но и
Данилову, Симонову и другим. Правительственная власть
зорко следила за «безбедным» существованием больниц и ши­
роко использовала их в особенности в военное время для ле­
чения больных и раненых воинов. Огромную услугу в этом
отношении оказали после Куликовской битвы Троице-Сергиев
монастырь и другие монастырские больницы Подмосковья.
Подобное же положение сохранялось также в Новгороде,
Пскове и на Севере.
Значительный количественный и качественный прирост кос­
нулся в этот период и медицинской письменности. Библиотеки

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. XVI, ч. 1, стр. 442.

31
 пополнялись переводными лечебниками, травниками. Появился
новый вид литературы с медико-биологическим содержанием:
луцидарии, псевдоаристотелевы сочинения и другие произве­
дения, в которых чувствовалась попытка «теоретизировать»
некоторые вопросы практической медицины. Некоторые из
северных монастырей стали центрами переписки медицинских
книг, накопления, хранения их и распространения. К таким
относился Белозерский монастырь. Именно оттуда происхо­
дила замечательная рукопись середины XV века, найденная
Н. С. Тихонравовым в прошлом столетии и опубликованная
им под названием «Галиново на Ипократа». Переписчиком
этого трактата был основатель Белозерского монастыря мо­
нах Кирилл-писатель. Кирилл не был переводчиком этого
произведения, оно было переведено другим лицом, возможно,
очень давно. Надо полагать, что как русский оригинал, по­
служивший для выписок Кириллу, так и то, что вышло из-под
пера Кирилла, были гораздо пространнее по объему, чем опуб­
ликованная Тихонравовым рукопись, так как античный трак­
тат-комментарий Галена отличался глубоким содержанием
и большой подробностью. Кроме того, вряд ли самый факт
переписки «маститым» игуменом каких-то пяти-семи страниц
медицинского произведения был бы отмечен как выдающееся
событие и внесен в монастырскую хронику.
Содержание трактата «Галиново на Ипократа» совсем не
похоже по своей структуре на обычные древнерусские лечеб­
ники с их практическими советами на случай того или иного
заболевания. Это скорее краткая система медицины, изложен­
ная на основах античной натурфилософии.
В рукописи Белозерского монастыря говорится, что подобно
тому, как вся видимая материя составлена из четырех стихий,
так составлен и «малый мир» (тело человека): «Мир от четы­
рех вещи составится —- от огьня, от воздуха, от земле и от воды.
Составлен же бысть и малый мир, сиреч человек, от четырех
стухий, рекше от крови, от мокроты, от чермныя [красной]
желчи и флегмы». Далее описываются места пребывания в че­
ловеческом организме каждой из этих «стухий». Кровь имеет
пребывание «коло [около] сердца в преграде и оттуда разде­
ляется и проходит сквозе флевы [вены] и артирию». Самый
возраст человека в рукописи разделен на четыре периода, каж­
дый из которых соответствует определенному времени года.
Отрочество сходно с весной, поэтому и характер детей неустой­
чив, как погода в весеннее время: «У отрочяти есть растворе­
ние тепло и мокро яко от крови, и сего ради овогда играють,
овогда смеються, и егда плачеться, скоро же утешается».
Многие положения трактата, видимо для лучшего запоми­
нания, были изложены в форме вопросов. Есть такой вопрос:
«Когда здравствует человек и когда изнемогаеть». Ответ:
«Здравствует же убо егда сочетательно по силе и равностоя-
32
телне стоять четыре стухиа предреченный во всем равенствах
и утищеи». В другом месте здравие определено как «благора­
створение» начал «благосухаго, студенаго, мокраго».
Очень любопытно определение медицины как отрасли зна­
ния: «Врачевство есть хитрость [искусство], мера здравьствую-
щим [система предписаний умеренности во всем] и исцелитель-
ство болящим». К этому определению и с современной точки
зрения, пожалуй, нельзя ничего ни прибавить, ни убавить
нельзя и изменить его.
В рукописи нет недостатка в экскурсах в область анатомии
и физиологии: «Человек имат части в теле пять: руце две
и нозе две, главу». Все остальное в человеческом теле делится
на 12 «стухий». «Чювства же в человеце» тоже пять: «зрение,
обоняние, слышание, вкушение, осязание». И каждое из них
в свою очередь имеет начало «от мировых стухий»: «Узрение
от ефара [эфира], обоняние от воздуха, слышание от огня,
вкушение же от мокраго, осязания же от земля».
В рукописи перечисляются некоторые формы болезней:
«Страдания главе, боление очима, болезиие зубом, боление
горлу, сухотная [чахотка], удушие, болезние ушима, осипну-
тие, болбание [расстройство речи] и подобная сим». Нельзя
не видеть, что нозологические категории тут тесно смешаны
с симптомами болезней.
Иногда делается попытка объяснить происхождение болез­
ни: «Страдания бывають главе, они же от стомаха [желудка]
начало имуть». На природу заболевания тоже действуют
«стухиа», «малость» их или увеличение. «Оскудение браде или
плешивство» происходит, например, оттого, что у человека на­
чинает «оскудевати тина [влага], питеющая власы».
Уделено внимание и диететике. Эта часть отрывка «Гали-
ково на Ипократа» во многом напоминает соответствующие
места из «Изборника Святослава» XI века, но изложена под­
робнее. Расписание зимних приемов пищи изложено так: «От
24 же декеврия и даж до 24 марта начинается зими, умножает
же ся флегма, яже есть мокрота. Подобает же ясти, елико
имат теплоту, яже суть синап, сиреч горчица, редеси, лук, чес­
нок, прас [разновидность лука], перер [перец], зенцивер
[инбирь], какрафас, сиречь орешкы мускатны. Пити же укроп
[теплую воду] с медом и мстом [смесью] вареным, иже глаго­
лить ипсимо, огребатижеся [остерегаться] сырости и рыб све­
жих и от зелен [лекарства] и вечеря [ужина] поздны».
Судя по языку рукописи «Галиново на Ипократа», основа
ее была очень древней. В ней осталось еще много непереве-
денных на русский язык греческих слов. С другой стороны,
есть понятия, которые переданы языком, характерным для
апокрифической литературы: весна названа «пролетием»
и «временем пролетним», месяц январь носит наименования
«водолей» и «мехирь».
3 Древнерусское врачевание 33
 Рукопись уже свидетельствует о повышенных потребностях
русских читателей того времени в произведениях медицинской
литературы. Поэтому переписчик, он же и редактор рукописи
Кирилл, поставил, надо думать, себе задачу превратить ее в
небольшую энциклопедию по медицине, полезную для первона­
чального ознакомления с «теоретическими» основами враче­
вания.
Однако наиболее выразительными представителями меди­
цинской литературы на Руси этого времени надо признать
произведения, известные под названием «Аристотелевы вра­
та», или «Тайная тайных».
Появление этих книг на русской почве было тесно связано
с так называемой «ересью жидовствующих» — религиозным
движением, основой которого было отрицание некоторых кано­
нов православной церкви.
История этой «ереси» считается довольно загадочной и во
многом еще не освещенной. Однако установлено, что она не
была явлением наносным, случайным и привнесенным целиком
извне, а представляла специфическое движение на русской
почве, имевшее прочные корни в русской жизни’ Зародившись
в Киеве, на территории тогдашнего Литовского государства,
«ересь» к 70-м годам XV столетия прочно обосновалась в наи­
более развитых торговых городах — в Пскове и особенно
в Новгороде Великом, в котором в то время шла острая поли­
тическая борьба между приверженцами Москвы и боярской
партией, тянувшей к Литве. Позднее «ересь» проникла и в
Москву. Облекаясь лишь внешне в религиозно-богословские
покровы, «ересь» носила характер широкого общественного
движения в силу той закономерности, по которой всякие сред­
невековые движения против существующего строя, как писал
Ф. Энгельс, «должны были по преимуществу представлять из
себя одновременно и богословские ереси»
Значение этой «ереси» для истории отечественной медицины
бесспорно. Выступая с критикой религиозных устоев, «ере­
тики» обнаруживали пытливость и в других областях умст­
венной жизни. Их оппозиционное отношение к церкви выте­
кало в известной степени из тех представлений, которые скла­
дывались у них об окружавшей природе из прочитанной лите­
ратуры. «Еретики» с большим уважением относились к астро­
логии, содержавшей элементы математики, физики, космогра­
фии, геометрии. В большом ходу у них были такие книги, как.
«Учение Луннику» и в особенности «Шестокрыл» — астроно­
мические таблицы, по которым предсказывались небесные яв­
ления, судьбы человеческой жизни, наступления эпидемий че­
ловека и эпизоотий и т. д. Одной из книг, пользовавшихся

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е, Т. 7. М., 1956,

стр. 361.
34
особой популярностью «еретиков», была рукопись «Тайная
тайных», или «Аристотелевы врата» Ч
Это сочинение, теперь окончательно признанное за псевдо-
аристотелевское произведение, вначале было составлено ара­
бами, потом попало в Западную Европу, где подверглось пе­
реработке средневековыми схоластиками. Более известное как
труд основного его комментатора, философа XIII века Альбер­
та Великого, это сочинение .имело очень широкое распростране­
ние во всех странах Западной Европы. В 1475 г. оно было
издано в Кельне. Судя по заголовкам наряду с общими вопро­
сами природоведения («8есге!а па!игагп») в книге делалась
попытка объяснить некоторые частные вопросы естествоведе­
ния, говорилось о «силе» трав, камней и животных. Некоторые
же главы даже касались эмбриологии, так как в них
излагались вопросы «зарождения» человека («Ее ГогтаНопе
Ьопнтз, зеи 8есге!а тиИегит е! у1гюгит соттеп!о поуо»).
Представляя собой своеобразный компендий, состоящий из
зачатков общей биологии или, точнее, общей морфологии,
книга «Тайная тайных» читателями средневековья восприни­
малась как сочинение общебиологического или даже общефи­
лософского характера, может быть, дававшее пищу для раз­
думий человека над жизнью во всех ее проявлениях, но мало
пригодное в практической жизни из-за скудности необходимых
конкретных сведений из области терапии, хирургии, лекарство­
ведения, борьбы с эпидемиями и их профилактики.
Вопрос о времени появления на Руси перевода псевдоари-
стотелевых книг считается достаточно выясненным. По мнению
большинства исследователей, перевод относится к концу
XV века и сделан был в северо-западной Руси на белорус­
ском языке. Книга имела большое распространение среди
русского населения Литовского государства.
Рукопись «Тайная тайных», опубликованная М. Н. Сперан­
ским в 1908 г., довольно обширна, насчитывает 90 стра­
ниц текста в полный лист. Издана она, к сожалению, без
должного исправления большого числа ошибок, внесенных
позднейшими переписчиками. Эти ошибки, а также оставшаяся
совсем нетронутой издателем крайне несуразная пунктуация
делают рукопись практически мало доступной для понимания.
Этим, видимо, и объясняется невнимание к ней со стороны
историков медицины. Между тем значение этого произведения
для истории отечественной медицины неоспоримо.
Со стороны содержания «Аристотелевы врата», или «Тай­
ная тайных», характеризуются отсутствием в русской рукописи
глав эмбриологического содержания. Они включены в другой
раздел псевдоаристотелевых произведений, известных под на-

1 Текст в кн.: М. Н. Сперанский. Из истории отреченных книг.

IV. «Аристотелевы врата», или «Тайная тайных». СПБ, 1908.
3* 35
Званием «Проблемата Аристотеля», в своем историко-лите­
ратурном прошлом тесно связанных с рукописью «Аристоте­
левы врата», о которых речь будет ниже.
Не приходится забывать, что «Аристотелевы врата» яви­
лись на Руси отголоском западноевропейского Ренессанса.
Поэтому в этом произведении нашли отражение гуманистиче­
ские идеи. Рукопись проникнута повышенным интересом к лич­
ности человека. В физиогномонических ее главах резко осуж­
даются такие отрицательные черты характера, как вражда,
воинственность: человеку предосудительно быть «ягодневным»,
«лгателем», «плетуном», «только себя любителем», «раздира-
телем всех дел». «Аристотелевы врата» выдвигают необходи­
мость поездки государственных деятелей и «разных мастеров»
за рубежи, чтобы ближе узнавать обычаи других народов,
воспринимать от них все полезное.
Основу содержания «Аристотелевых врат» составляют
предписания гигиенического характера и мысли о теоретиче­
ском и практическом врачевании. Изобилуют советы, касаю­
щиеся здоровой пищи, жилища, одежды, подробно изложены
правила посещения бани и мест бальнеологических купаний.
Уделено внимание режиму брачной жизни. Особую главу пред­
ставляет перечень физических упражнений, к которым отно­
сятся верховая езда, прогулки, обтирания тела. Все это названо
«премудростью парьсуннюй»—искусством, делом, относящимся
к личности отдельного человека. Царственному владыке дается
много разных советов по управлению государством, выбору
себе полезных помощников-администраторов. К последним
предъявляются требования, чтобы они не были лихоимцами,
чуждались распутства и «опойства». Советы изложены в форме,
вполне доступной для тогдашнего понимания. Так, «мытник»
(сборщик податей) не должен быть «драчьлив», не должен до­
водить до крайности тягловое сословие, «дабы брал овощ,
а не улюмиль бы ветьки и не усушил бы кореня». Прогрессивно
звучали советы владыке чаще через своих «переписчиков» под­
считывать население своей страны, чтобы знать «и колько
богатых и колько убогих», и «жонок и детей». Послу, разъез­
жающему по разным странам, следует «иметь зерльцало до­
рожное— образ мира сего», т. е. географическую карту,
и тоже крепко остерегаться «опойства».
В рукописи есть разделы, имеющие непосредственное отно­
шение к вопросам организации здравоохранения. Владыка
должен всегда проявлять заботу о здоровье своих «поддан­
ных», обеспечивать лечение и уход за больными: «призирати
кождого вь болезни его» и удовлетворять его медикаментами
и всякими предметами («речьими лекарскими») на пользу
врачевания. В этом лежит «корень ласьки» владыки. Его обя­
занность «прилюбити кь себе слуг своих», а «они же сия видя
и дадуть с радостию каждый живот свой за тебе». Примеча­
36
тельно, что в «Аристотелевых вратах» можно обнаружить эле-
менты «учения» о патогенезе, конституции, диагностике и про­
гнозе болезней. Хотя ссылки на арабских врачей обильны,
однако общее направление рукописи зиждется на основах ме­
дицины Гиппократа и Галена.
В рукописи помещена редчайшая и единственная в своем
роде в древнерусской медицине сводка диагностических прие­
мов и толкований результатов исследования симптомов того
или иного заболевания. Методически излагается, как надо под­
вергать наружному осмотру все тело, какими приемами иссле­
довать глаза, кожу, руки, ноги, брюшную стенку, определять
подвижность суставов во время ходьбы, бега, устанавливать
степень чистоты голоса, умственные способности больного пу­
тем разговора с ним, как исследовать носослезный канал при
непрекращающемся слезотечении, ощупывать внутренние ор­
ганы брюшной полости. Перед исследованием больной должен
сходить в баню, чтобы сделать наиболее доступной для
осмотра всю поверхность тела. Знакомясь с рукописью, чита­
тель мог получить сведения по клинике таких болезней, как
страдания печени, селезенки (малярия), желудка, геморрой.
Подробно описаны поражения глаз в результате трахомы и
проказы. Были хорошо известны симптомы третичного сифили­
са, далеко зашедшей «сухотной болезни» (чахотки), глистной
болезни, астмы, рака желудка и кишок и пр.
В рукописи нашло значительное отражение древнее «уче­
ние» о конституции и наследственности. Здесь приведены
«образы доброго и померного прирожения», т. е. примеры
конституционального сложения. Характеристика конституцио­
нальных типов, как и следует ожидать, преподнесена в ярко
классовой окраске. Физическое строение, умственный склад
человека рассматриваются применительно только к предста­
вителям аристократического класса: князь, феодал или его
ближайший помощник — «думец» (советник).
Большой интерес в рукописи представляет круг требований,
предъявляемый к личности врача, причем сделана попытка
критического разбора мнений по этому вопросу Галена, Гиппо­
крата, Альманзора, «Ависеньны», Моисея Египетского и др.
В основу врачебного знания в «Аристотелевых вратах»
положено книжное научение. Но это лишь одна сторона дела.
Другую составляет опыт («покушение», как сказано в ру­
кописи) : «Лёкарьство [медицина] — мастерьством нарицается
во книгах и величается ею глупый лекарь. А во очию [во мне­
нии] лекаря мудрого — лекарьство трудно и глубоко». Поэтому
врач «покусьник» (эмпирик) уподобляется «слепцу, ходящему
мыслью», определяющему себе дорогу путем рассуждения са­
мим с собою, а не опирающемуся на посох, руку вожака, не
ощупывающему почву ступнями. Еще хуже положение боль­
ного, рискующего «вдатися в руце» подобного врача, несведу-
37
щего в книжном научении. Его положение равносильно судьбе
мореплавателя, «пусьтивыпаго ся на море без правила и вет­
рила».
В конце имеется небольшое дополнение к «Вратам» по
списку XVII века, озаглавленное «Сказание о еллинь-
ском философе о премудром Аристотеле». Как в «Ска­
зании», так и во «Вратах» одни и те же мысли о значении
«научения» для врачевателя, о его этическом облике. «Сказа­
ние» показывает, какие черты «лечьца» были наиболее симпа­
тичны по взглядам русских книжников. Во враче одинаково
должны быть хороши как мысли, так и тело, и даже одежда.
Аристотель хотя и «филозоф», но всегда «ходил в разноцвет­
ном и лепом одеянии». В рукописи спрашивается: что такое
«неученый человек»? Это «мертвець, иже не требуеть от Жи­
ваго ничто же и не приобыцаеться совету ученаго». Украше­
ние врача-—строгость во всем, умеренность, выраженная спо­
собность к самовоспитанию. Приводится пример из жизни Ари­
стотеля. Когда он «ложился на одре постеля своея спати, и он
держал в руке своей яблоко меденое [медный шар], а под яб­
локом у постели своей ставил умывальницу великую медяную
ж того ради, да егда уснет сном глубоким и ослабеет крепость
плоти его, и выпадет то яблоко медяное из руки его и падет
во умывальницу и учинится стук и зук [звук] от обоих сих,
и разшумит его от сна глубокаго, и будет яко нехотяй сна,
и то была мера времени сна его». «Сказание» приписывает
Аристотелю несколько сентенций о миролюбии, дружбе между
людьми. Мысли эти, видимо, очень нравились русским людям.
Человеколюбивые высказывания «Сказания» органически
переплетены с идеями «Врат», на которых оказало влияние
гуманистическое содержание многих литературных произведе­
ний эпохи Возрождения.
Несмотря на запрещение «Аристотелевых врат» Стоглавым
собором 1551 г., эта рукопись пользовалась большим спросом
у русских читателей, она внесла значительное оживление
в умственную жизнь просвещенного общества. Что касается
значения «Врат» для истории отечественной медицины, то им
принадлежит роль литературного памятника, знакомившего
русского читателя с некоторыми элементами «теории» меди­
цины, доселе только в зачатках раскрывавшейся древнерус­
скими произведениями.
Медицинская письменность периода укрепления русского
централизованного государства (вторая половина
XVI века — начало XVII века)
Русская медицинская письменность второй половины
XVI века подобно общественным идеям и теориям, пропаган­
дировавшимся в обширной публицистической литературе этого
38
времени, была порождена развитием социально-экономических
отношений. В связи с ростом производительных сил, с общим
подъемом культуры в стране во второй половине XVI века
происходило дальнейшее накопление теоретических знаний
и практических навыков в самых разнообразных отраслях
науки и техники.
Большое развитие получила техника каменного строитель­
ства. О развитии математических знаний свидетельствуют
учебные пособия по арифметике, геометрии. Далеко шагнули
вперед в первой четверти XVI века географические познания,
начали налаживаться постоянные сношения Руси с соседними
странами. Большие успехи были достигнуты в области истори­
ческих знаний. Грандиозные историко-литературные начинания
этого времени были проникнуты одной идеей — идеей укрепле­
ния самодержавия («Четьи — Минеи», «Степенная книга»,
«Лицевой летописный свод», «История о Казанском царстве»
и др.). Рост экономических связей внутри страны вызвал по­
явление «Торговой книги», представлявшей для своего вре­
мени выдающийся экономический труд.
В итоге во второй половине XVI века значительно расши­
рился умственный кругозор культурных деятелей Руси того
времени, возрос интерес к технике, знаниям Г
Этот период характеризуется появлением на Руси несколь­
ких видов медицинской литературы, наиболее выразительными
из которых были сборники, известные под названием «Верто­
грады», и «Сказание о пропущении вод», представлявшее про­
изведение «химико-фармацевтического» характера.
«Вертограды»
К этим сборникам более всего приложимо название меди­
цинских энциклопедий. Наряду с ботаническими описаниями
самых различных растений, минералов и животных, в «Верто­
градах» приводилось всегда также громадное количество про­
писей для лечения всех тогда известных болезней, причем
в рецептах указывались растения, минералы и животные про­
дукты именно как средства терапии.
За границей и у нас было принято выделять два основных
варианта «Вертоградов» — сокращенный и полный.
В состав полного «Вертограда» в добавление к ботаниче­
скому, зоологическому и минералогическому содержанию обыч­
но входили в виде обособленных глав отрывки сочинений
(«Учения» или «Рассуждения») о моче, пульсе, лихорадке,
о правилах «вхождения баннаго», указания, как вести себя
во время моровых поветрий и пр.
Название свое «вертоград», что значит «сад», «цветник»,
«огород», получил от основного своего содержания — лекар-
1 Очерки истории СССР, М., 1955, стр. 393—425.
39
ственной ботаники. Возникновение древнерусских «вертогра­
дов» тесно связано с историей их в Западной Европе, где они
были очень широко распространены в период средневековья.
До изобретения книгопечатания «вертограды» под названием
«Сад здоровья» («Ног1из запИаНз») имели широкое хождение
в Италии, Германии, Франции, Нидерландах в виде аноним­
ных рукописей, восходивших к произведениям Арнольда де
Вилланова, Винцента, Бартоломея Английского (XII—XIII ве­
ка) и других средневековых энциклопедистов, в свою оче­
редь создававших свои компиляции на основе произведений
античных врачей и натуралистов: Гиппократа, Аристотеля, Тео­
фраста, Плиния, Диоскорида, Галена, а также Ибн-Сины
(XI век) и др. Несколько позднее «вертограды» проникли к за­
падным славянам — в- Чехию, Польшу. В 1423 г. один из та­
ких латинских «вертоградов» был переведен «римскими ма­
стерами» в Кракове на польский язык для воеводы Стани­
слава Гаштовта. Он впоследствии в свою очередь послужил
оригиналом для русского «Вертограда», переведенного
в 1588 г. поляком Станческим по предложению серпуховского
воеводы Фомы Афанасьевича Бутурлина.
В допечатный период европейские «сады здоровья» («гор-
тусы») носили характер народных медицинских сборников.
С появлением медицинских школ они постепенно стали под­
вергаться существенной переработке, дополнениям и измене­
ниям со стороны университетских врачей, приобретая облик
научно-популярных произведений. Таковым, например, был
один из старейших в Западной Европе «гортусов», опублико­
ванный франкфуртским врачом Иоганном Воннеке фон Кубе
и вышедший из печати 28 Марта 1’485 г. у издателя Петера
Шефера в Майнце.
Латинский язык не все время сохранял свою монополию
над текстами западноевропейских «вертоградов». В конце
XV века стали встречаться «вертограды», которые были напе­
чатаны на итальянском, французском, испанском, чешском
языках, в Германии же они издавались на верхне- и нижнесак­
сонском диалектах немецкого языка. Спрос на «вертограды»
был очень большой. Издатели печатали их иногда в таких ти­
ражах, что выпуски создавали завалы в типографских складах.
Естественно поэтому, что на полках многих библиотек мира
среди инкунабул (первопечатных книг) преобладают западно­
европейские «гортусы» на латинском и других языках. Весьма
значительным фондом их располагают бесценные книгохрани­
лища Советского Союза-—Москвы, Ленинграда и других го­
родов. Это по преимуществу «большие гортусы», меньшую
часть представляют «малые гортусы». Многие из них, даже и
малые. 1ва|рианты, имеют значительный объем — не менее
400—500 страниц ш ГоПо гпа)оге, редко ш циаНо. Почти все
они снабжены многочисленными рисунками Драв, минералов,
40
Ж.Ж. ... . И - И 1

Рис. 7. Сцена лечения больного «чепучинным сидением» (потогонная про­

цедура). Миниатюра из «Вертограда» по списку XVII века.
зверей, рыб, птиц, пресмыкающихся, червей, моллюсков. В .наи­
более ранних изданиях рисунки сделаны от руки, а в позд­
них — это гравюры на дереве или на меди. Рисунки обычно
.зарисовывались с натуры, частично же имели фантастический
характер.
Несмотря на то, что западноевропейские «вертограды»
(«гортусы»), послужившие оригиналами для русских сборников
этого типа, открывают широкую возможность наиболее полно­
го уяснения истории происхождения и древнерусской медицин­
ской письменности XVI—XVII веков, они почти совсем не под­
вергались историко-литературному изучению в отечественной
и советской медицинской литературе, если не считать кратких
и разрозненных ссылок на них у Л. Ф. Змеева и в больших
энциклопедиях. Наиболее подробные сведения о «гортусах»
появились в последние годы в зарубежной литературе ’.
В советских хранилищах рукописей Москвы, Ленинграда и
других городов имеются сотни древнерусских «вертоградов» по
спискам XVI, большей частью XVII и частично XVIII века.
Число находок «вертоградов» особенно на Севере увеличивает­
ся с каждым годом. Особый интерес из них представляют эк­
земпляры, ранее принадлежавшие собраниям А. С. Уварова,
В. М. Ундольского, Т. Ф. Большакова, И . М. Толстого,
Ф. И. Иноземцева. М. Н. Сперанским в 1890 г. был описан
«Прохладный вертоград» Тверского музея по списку XVIII ве­
ка. Опубликование текстов ряда древнерусских «вертоградов»
было сделано в свое время и В. М. Флоринским (1880),
М. Ю. Лахтиным (1911). Известны собрания «вертоградов»
частных лиц. В. Ф. Груздев в своей книге поделился описа­
нием пяти «вертоградов» его собственного интересного собра­
ния (1946).
Не считая «Вертограда» Ф. А. Бутурлина 1588 г., оригина­
лом для которого послужил польский рукописный «гортус» из
Западной Европы, все остальные наши «вертограды» являют­
ся вариантами одного первоначального «Вертограда», переве­
денного в Москве в 1534 г. с немецкого (нижнесаксонского) на
русский, о чем неопровержимо говорят соответствующие над­
писи на некоторых списках этих рукописей. Так, например,
в рукописи из собрания А. С. Уварова (№ 2192) значится:
«Сие писано с виницейского перевода и переведено бысть с не­
мецкого на словенский, а перевел полоняник литовской, родом
Немчин Любчанин». Такая же запись о переводе с немецкого
на русский находится в другой рукописи собрания Уварова
•(№ 2191), некоторых списках «вертоградов», приведенных
Флоринским. Сходная запись имеется в «Вертограде»
Ф. И. Иноземцева и других рукописях. В одном списке ука-

1 См. «Литература иностранная»: О а г г 1 8 о п А. В., Ь а п <1 а и К.;

ЬбГПег К. ип<1 К1 г 8 с И пег Л.; СН 1 д Е. ипй ЗсИйгйоИ Р.-ХУ.
42
МБА
зана дата перевода (1634 г.) и говорится об участии в перево­
де митрополита Даниила: «По повелению господина преосвя­
щенного Даниила митрополита всея Руси, божиею милостию,.
сия книга переведена бысть с немецкого языка на словенский
полоняником литовским, которой был родом Немчин ив
Люблина».
С начала прошлого столетия в науке прочно держалось,
мнение, что переводчиком всего текста «Вертограда» 1534 г.
был иностранец. В. М. Рихтер считал его немцем. К концу
XIX века Л. Ф. Змеевым было высказано сомнение в немецкой
национальности переводчика. Он настаивал на участии в этом
переводе лиц только славянской М1ацианально1СТ1И — морава, че­
ха или поляка: «Вообще перевод не любителя, не знатока
своего дела, а скорее перевод дьяка Посольского приказа из
поляков, желавшего оставить свои особенности, хотя и стоит
в конце, что перевел Любчанин» *. В доказательство своего
утверждения Змеев приводил примеры наличия на полях од­
ного из «вертоградов» многочисленных заметок, сделанных на
польском языке.
Дискуссия по поводу личности переводчика «Вертограда»
1534 г., несмотря на свою полуторавековую давность, к сожа­
лению, оказалась бесплодной, потому что ни одна из против­
ных сторон не провела хронологического рубежа между перво­
начальным переводом (первой редакцией) и позднейшими
списками, а обсуждению подвергался «Вертоград» второй по­
ловины XVII века, хранящийся сейчас в Ленинграде, который в.
результате длительного существования сумел впитать в себя
настолько большое число дополнений, изменений, что превра­
тился уже в мио1гоавтор1С1Кое литературное произведение 12.
Просматривая оба тома «Вертограда» Государственной пуб­
личной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина (шифр
Е, VI. 9/1 и 9/2), послужившего предметом спора историков
медицины прошлого столетия, можно легко убедиться, что
«полонизмы», как Их называл Змеев, есть не что иное, как
простые и обыкновенные заметки на полях рукописи, сделан­
ные, действительно, на польском языке и обозначающие назва-

1 Л. Ф. Змеев. Русские врачебники. СПБ, 1896, стр. 21.

2 Эта рукопись, хранящаяся в Государственной публичной библиотеке
имени М. Е. Салтыкова-Щедрина под шифром Р. VI. 9/1 и Р. VI. 9/2
(по списку конца XVII столетия), в 2 томах, оба в большой лист, 1594 стр.,
написана на прекрасной александрийской бумаге одним почерком и четким
уставом, снабжена большим количеством крупных, не менее в полстра­
ницы, рисунков растений, выполненных от руки тушью, тонким пером
Началом этой ленинградской рукописи является рукопись под названием
«Лицевой травник XVII в.», в большой лист, 746 стр., хранящаяся в Госу­
дарственном историческом музее в Москве под шифром № 2192 (387)
615. Непосредственная связь московской рукописи с ленинградской
Л. Ф. Змеевым и другими исследователями «вертоградов» не подозрева­
лась и вскрыта была лишь в послевоенное время.
44
 ^Фжлй:
> >*‘м/ .л Глипта •. что^л тр
(*^лчск.е
кл Н/иНгггп'ь лтгпичг . лкн
-^я:л ^ч^*;^. пулкл рококо кнн> , 4^яп«
ПОЛОлК^Й» . ГПА ГИ/ЛМ я сип
<“’'ЬЛ “Ся.'Лк* , !•««-*»- Ж -■ ■• и I - ••
,-еуИ7‘"’'" {* л(У.лж<с.л,сгп«о ГЛ//КЧЛ мсХгд ВО К ИИ'Ь
^,/Д-<«.<■«<«л ’ готХин^ .
А-0"-•' - % н^лиК (Ок1^л( вонгд«^.»4г л<Ц4
. АЛЛ1Л\ .
г» гу —, ~- -■'• >**
I /К ш/аиК толченХ ечгеноко
.«• гч> / «*У Г
^ллкУ^АГп^и АНЧН ЛАС1/ЛК0Н ЬЫЛО«ОВО^> ,
л«,'т.«л; 17 Г, л» 1< ,’
мто П^НКЛЛ^ЫКл» КН 4^ в.-ом.«и

Рис. 9. Страница из русского рукописного «Вертограда» по спис­

ку XVII века с надписями на полях на польском языке. Государ­
ственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.
 ния трав по системе Линнея. Но они никак не могли быть ро­
весниками извода рукописи 1'534 г. Их, видимо, сделал какой-
то польский врач XVIII, а может быть, и XIX века, пользовав­
шийся этой книгой как руководством в своей врачебной
практике.
Можно согласиться со Змеевым в вопросе о «подправляю­
щем влиянии на перевод „Вертограда" со стороны русского
человека в помощь иноземцу». И таковым помощником мог
быть сам митрополит Даниил (XVI век), инициативой и ижди­
вением которого начато было и завершено это переводческое
предприятие. Этому способствовала его разносторонняя обра­
зованность, обширная литературная деятельность и непосред­
ственный интерес к практическому врачеванию. Даниилом
была собрана богатая по тому времени личная библиотека.
В числе ее рукописей находились лечебники, травники, имею­
щие владельческую запись самого Даниила. Этот высший са­
новник церкви знал толк в народном врачевании, был доста­
точно осведомлен в лечебных действиях некоторых лекарств,
лечил себя и близких людей русскими народными средствами.
Однако переводчиком «Вертограда» 1534 г. был не поляк
и не русский, а действительно «Немчин Любчанин». К такому
утверждению приходится склониться под давлением историче­
ской документации — приписки на рукописях, говорящей
именно о «Немчине Любчанине», не усматривая в этом, вопре­
ки Змееву, никакого «укора русскому национальному само­
любию».
Этим «немчином» был немец Николай Булев (или Луев,
Люев), врач по образованию. О Булеве сохранилась большая
литература на русском языке. Его имя упоминается во 2-й
Софийской летописи, в сочинениях Максима Грека и в других
источниках XVI века. В пределы Руси он прибыл в конце
XV века, сначала жил в Новгороде, где был занят исправле­
нием пасхалии и где научился русскому языку. Родом он был из
Любека, с которым у русских были обширные торговые и
общекультурные связи. Желанию Булева возвратиться на роди­
ну не пришлось осуществиться: он был задержан на границе
с Литвой, откуда и происходит наименование его «литовским
полоняником». Переезд его из Новгорода в Москву относится
к 1508—1510 гг. Здесь он был сделан «толмачом» в греческом,
латинском и немецком языках и стал придворным врачом
Василия III. Умер Булев на Руси, в глубокой старости. Неко­
торые его ближайшие родственники (брат Генрих и др.) впо­
следствии стали ревельскими гражданами.
Древнерусские исторические источники единодушно рисуют
Булева высокопросвещенным человеком, знатоком языков. Он
был корреспондентом образованного псковского дьяка Мисюря
Мунехина в области астрологии, вел литературную дискуссию
с некоторыми русскими иерархами, полемизировал с ученым
46
 монахом Максимом Греком. Незаурядный ум Булева и склон­
ность к постоянному общению с людьми позволили ему иметь,
немало друзей среди русских. Его учеником был боярин
Карпов — талантливый русский дипломат, широко начитанный
и образованный человек, прекрасно знавший латинский язык,
читавший классическую римскую литературу в оригиналах.
В довершение всего Булев пользовался огромной положитель­
ной репутацией как искусный практический врач. Эти все раз­
носторонние качества Булева и открыли ему возможность ак­
тивного участия в перенесении западноевропейских достиже­
ний в области медицины на русскую почву. Медицинское обра­
зование им было получено в Падуанском университете.
Выяснение вопроса об оригинале, с которого был сделан
Булевым перевод «Вертограда», облегчается наличием в неко­
торых русских списках его конкретной ссылки на этот факт.
Так, в рукописи из собрания Уварова № 2191 после слов о
том, что переводчиком ее был «Немчик Любчанин литовский
полоняник» добавлено: «А печатана [книга, с которой сделан
перевод] бысть по приказу Стефана Андреева сына, правого-
писца, живущего в царском граде Любеке лета 1492, а пере­
ведена сия книга [на русский язык] 7042 лета» (1534 г.).
Сходная с этой заметкой запись имеется еще в рукописи из-
собрания Ф. И. Иноземцева.
Как теперь установлено, «Стефан Андреев сын», был из­
вестный писатель по юридическим вопросам и крупный книго­
печатник Любека — Стефан Арндес. Из серии книг по меди­
цине, изданных Стефаном Арндесом в Любеке в 1492 г.,,
известны только две. Одна, ш 1о1ю, описана немецким библио­
графом Рейхлингом Другая, особенно интересная для нас,.
1п ГоИо гшпоге, приведена у немецкого библиографа Хайна 12.
Обе книги со многими ксилографическими гравюрами изданы
на нижнесаксонском наречии, на котором печатались почти все
книги в типографии Арндеса.
Булев происходил из Любека. Время прибытия его в Рос­
сию совпадает со временем издания указанных двух медицин­
ских книг Арндесом. Тогда же Булев и мог привести какую-
либо из них в Новгород, а затем в Москву. Благодаря связям
с Любеком, где оставались его родственники, он мог получить
эти книги и впоследствии по приезде в Россию. Во всяком
случае для перевода на русский язык Булев мог использовать
одну из этих книг, вышедших в Любеке, по всей вероятности,
ту самую книгу т ГоНо тшоге, которая у Хайна отмечена под
№ 8957. На это указывает прежде всего нижнесаксонское на­
звание книги «Ее ^епосйПске СШагде Нег зшйЬей», что можно

1 ВехсЬНп^ О. АррепсНсез ас1 На1гш-Сорт§еп ПереНопит ЫЬПо-

щарЫсит. АРсПЦопез е! етепйаИопеа. МопасИН, 1905—1914.
2 На1п Ь. Кере(опит ЫЬПощарЫсит, 1831—38, V. II, рагз I.
47
было перевести по-русски «Благопрохладный, или доброхотный
вертоград здоровья», каковые наименования и давались обычно
русским «вертоградам». Полностью совпадает с русскими запи­
сями и послесловие в немецкой книге, подтверждающее печа­
тание ее в Любеке в 1492 г. Эта немецкая книга, как и многие
книги Германии того времени по другим отраслям знания, бы­
ла в свою очередь переведена с латинского языка, что и дало
основание к появлению во многих русских «вертоградах»
историко-библиографической ссылки на «преложение» их с
«виницейского», как тогда назывался латинский язык, на не­
мецкий, а с немецкого — «на словенский», т. е. русский язык.
Русский рукописный извод переводного «Вертограда»
1534 г. не дошел до нашего времени. О составе же и литера­
турных особенностях его можно судить лишь по тем вариантам
его, которые известны сейчас в списках большей частью
XVII века. При сличении их текстов с нижнесдксонским ориги­
налом приходится констатировать значительное их отступление
от подлинника. Можно видеть, как одни русские переписчики
пошли по пути выделения только зоологических глав, описы­
вая животных, птиц, рыб, из которых добывались лекарствен­
ные вещества. Другим переписчикам больше импонировали
разделы по лекарственной ботанике. Конструкция третьих пе­
реписей приобрела совсем отличный облик от немецкого
источника.
«Вертоград», вызвавший такой живой интерес у русских
медиков прошлого столетия, главное свое внимание остановил
на «травах и бисерах», т. е. на ботанике и минералогии. Кроме
того, он имеет еще несколько «трактатов»: «О рассуждении
уринном», «О моровом поветрии», «О вхождении банном»
и «О чепучинном сидении».
Трактат «О рассуждении уринном» привнесен в этот
«Вертоград» из другого источника, а не из книги Арндеса.
В статьях об эпидемии и о правилах мытья в банях так много
чисто русских национальных особенностей, что они даже отда­
ленно не напоминают немецкий оригинал. Что же касается
статьи о чепучине, то она также не может иметь никакого от­
ношения к Булеву. Во-первых, потому, что само слово «чепу-
чин» (так называлась в древности потогонная процедура, на­
значавшаяся некоторым больным) совсем не встречается в рус­
ских исторических памятниках вплоть до последней четверти
XVI столетия. Во-вторых, в качестве составных частей чепучин-
ного лекарства фигурируют такие иноземные «травы», как
сарсапарилла, которые никак не могли быть известны Булеву,
переводившему «Вертоград» в 1534 г. Тропическое растение
сарсапарилла (ЗтПах) даже в Западной Европе появилось
впервые только в 1536 г., а описано же и введено оно в лечеб­
ную практику в Севильи врачом Николаем Монрадом и того
позже, а именно в 1544 г. Отрывок о чепучине изложен
48
 «'КОЛО ПОГНИЛИ "НПО КМ
кЧгпр н^лпл|н#л'ь
поншлт пок^мтм пол'ксгпмм
Н4Н НОКГЫ , ||ЛМГПу^Л ^ЛШИ
ГПНП1Н / IV ШМ КИШИ П^ОДОДГ^ *
соли ^дкотсуьп ншпл гглогш?
лит «Ч к ы и гм лд ко;на г& пи
<Ч’НЛ мл Л СОЛОЛШ ^лкншн !^л
лЗкМ/ИП» ?!|ШКШ11Н , Л^&{?н н’7?
КМ ^КГЬ ПОЛГГПН ^А^кАЛП!!-!
когпо^ла т^&о^ьАк
1
КОЛН ^НЛ^Ч’ «по но^окмгпн
1П1О БМ НЕЛПШГ1ОЕ ЖЛ^НО .^ЬМО
'(то км
"НПО КМ КОЛИ) НЕе^ГО^ШГ’
л нл гол о »г& к я । ли о г'с,
несо^лп» потопив
чшб тошл Гл
ЛО&Д ,
л «
г

Рис. 10. Страница из древнерусского рукописного «Вертогра­

да» по списку XVII века с медицинскими советами по уходу
за больным на дому, изложенными в ярком русском народном
стиле. Государственная публичная библиотека имени М. Е. Сал­
тыкова-Щедрина.

4 Дрспнерусское врачевание
 в типично русаком духе, отличном от содержания других раз­
делов «Вертограда». Статья о чепучине является самым позд­
ним добавлением в «Вертограде» (под шифром В. VI. 9) и отно­
сится ко времени не ранее середины XVII столетия, когда среди
русских лекарей была особенно широко распространена прак­
тика лечения физиотерапевтическими процедурами больных и
раненых, прибывших тогда из-под Динабурга, Чигирина и дру­
гих городов и сосредоточенных в количестве около тысячи
человек в трех московских подворьях. Автором этой статьи был
один из русских «лечьцов» Московского подворья, вероятнее
всего, Митрофан Петрович Петров, имевший собственный
«чепучинный ларь» .(«физиотерапевтический кабинет») в
Москве.
Изменения в своем составе «Вертоград» 1534 г. претерпевал
с самого момента появления его на русском языке. Неизвест­
ным остается характер этих изменений в XVI веке. В начале
же XVII века (в 1616 г.) один из списков «Вертограда» ока­
зался в руках «хранителя царских сокровищ», некоего Флора,
к которому он поступил, по словам М. Максимовича, «извет­
шалым и расстроенным». Флор тщательно собрал и привел в
порядок этот ранее бывший в таком небрежном употреблении
список, велел переписать его и собственноручно снабдил об­
новленную рукопись послесловием, в котором выражал поже­
лание, что ему «за сию книгу будет хвала и память между
поборниками медицины. русской». Переписка Флором была
творческой редакционной правкой, и лечебник, по словам
М. Максимовича, принял совсем другой вид, украсился рисун­
ками, «довольно искусно сделанными пером», создавая впечат­
ление «калиграфической роскоши» '.
Сказанное позволяет несколько приоткрыть завесу над исто­
рией происхождения этого «Вертограда». Он явно обнаружи­
вает следы переводческой деятельности нескольких лиц, из ко­
торых некоторые были русскими. Между тем, следуя утверж­
дению В. М. Рихтера, Ф. Л. Германа, И, Гарчинского,
М. Ю. Лахтина и других исследователей, заслугу перевода -
приписывали безраздельно только Булеву. В действительности
же перу последнего принадлежал основной раздел о травах,
животных и «каменных», который он перевел совместно или
при непосредственной помощи Даниила. Перевод же «О рас­
суждении уринном» Булеву не принадлежал. Сомнительно так­
же участие Булева в переводах трактатов о моровом поветрии
и правилах мытья в бане. Автором отрывка о «чепучинном
сидении» был русский человек.
В процессе многочисленных за полутораста лет переписок
первоначального извода «Вертограда» 1534 г. при творческом
1 М. Максимович. О старописьменной книге «Благопрохладный
вертоград здравия». Московская медицинская газета, 1860, № 20,
стр. 161—162.
50
 Т^олГм/жк иоллшЛккн , лото,
ГОС'А >^/1ГП'К , или лотКск погрс'
учт гл^лкЯнл йлм к&нд
нлн к^фгЬ пол^лптц , кАкке^б
понглицан , папц^'к й^пшь
по^ищ . д4дн» • Ъ;>: ^'Лу -/\

Рис. 11. Изящно выполненный древнерусским художником рису­

нок лекарственного растения «петров крест» 'клевера). Из «Вер­
тограда» по списку XVII века, хранящемуся в Государственной
публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.

4*
участии русских людей основное содержание его до неузна­
ваемости подверглось изменениям, дополнениям. Из него
исключились целые разделы, главы, много стихов. В итоге
сборники XVII века обогатились специфическими чертами,
в которых ярко отразились национальные русские особенности,
потребности .и вкусы русских людей.
Этих особенностей очень много. Русские переписчики, прав­
щики всегда стремились подчеркнуть русское начало, русские
национальные традиции. Русские лекарственные зелья везде
и всюду противопоставляются «немецким» (западноевропей­
ским): «Есть мята^лесная и есть, коя ростет по нашим полям
и пашням» (из собрания В. Ф. Груздева, № 13, XVII века).
Рекомендуя укроп как лечебное средство, переводчики обычно
присовокупляли, что «крон — трава всем русским людям знае-
мая» (и,з собрания Уварова, XVII века). Скупой в описании
чужеземных зелий, русский переводчик до предела спешил
поделиться своими сведениями, когда дело касалось земли от­
цов и прадедов. Тонкими биоэкологическими штрихами сопро­
вождаются характеристики насекомых (пчела), домашних и
диких животных (овца, конь, медведь, бобр, рысь, тетерев),
пресноводных рыб (окунь, ерш, щука, карась, осетр, снетки),
с которыми русский человек в своем быту чаще всего сопри­
касается: «Окунь рыба недобре велика, тонка гораздо и спеси-
в:а, -евда. увидит щуку, хвостом ся к ней оборотит и криле поди-
мет и ходит стадом для своего недруга» (из собрания
В. Ф. Груздева, № 13). Так мог писать большой знаток и лю­
битель родной русской природы, человек тонкой и острой на­
блюдательности. Описание Ж1аворонка, ласточки дано в чисто
народном русском духе.
В «Вертоградах» очень часто приводятся сведения о рус­
ской географии. Приписки о лекарственном растении, подчер­
кивающие, что оно «растет зде», «на Руси растеть», «1а растеть
на Руси множественно», «растеть на Коломне», «растеть на
Руси на Драгомилюве» и др., являлись безусловно принадлеж­
ностью русских переводчиков и переписчиков.
В одном из «вертоградов» упоминается «тверской ковшик»,
из которого надо пить зелье. В другом говорится об осетрах,
которые «в Волге и Оке водятся». Такие тонкости географи­
ческого распространения лекарственных трав по территории
Руси были доступны только местным русским жителям: «А та
трава по-немецки называется болдрином [„валериана"], а по-
резански трясавичное корение, или кошкина трава». В «Верто­
граде», описанном М. Ю. Лахтиным, упоминается Неглинка,
в другом -—«Чёртолские'ворота», именовавшиеся впоследствии
«Пречистенскими». Этот же «Вертоград», сообщая рецепт ле­
карства «битому человеку от кнутья», прибавляет: «А то от
московского кнутья, а не сельского», потому что в Москве на­
казывали преступников кнутом более жестоко, чем .в селах.
52
Очень часто встречающиеся в «вертоградах» слова — квас,
правеж, кислые шти — могли бытовать только на Руси и нигде
более.
Некоторые из русских «вертоградов» снабжены рисунками
животных, птиц, насекомых и пресмыкающихся. Особенно ин­
тересны своим натурализмом изображения мух, комаров, му­
равьев и муравейников: муравьи и их яйца являлись излюб­
ленными народными средствами лечения, например ревматиз-

2^А НАН А4Л.

ИЛЛА МШККИ
ПО А^ЛППСМ П(
ЛИОН'К ИАН ЛНИОНЪ ,
кал»!
понишщн /плоски л‘к
ГНД/К ЛМП1КЛ 4^ОГИ1НПГЬ
НАрКен , /мнджиишнмо.
аФач ни : 2 ?

Рис. 12. Текст из древнерусского «Вертограда»

по списку XVII века с указанием на лекарствен­
ное растение, растущее «на Руси множественно».
Государственная публичная библиотека имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина.

ма. При первом же взгляде на рисунок можно утверждать,

что рисовальщики неоднократно сами видели этих животных
в природе, наблюдая их во всех особенностях их жизни,
а потом зарисовывали их по памяти, а может быть и с на­
туры.
Морфологические и биологические характеристики насеко­
мых русских «вертоградов» иногда расходятся с описаниями
западноевропейских оригиналов.
Явная печать русских особенностей лежит также на изобра­
жениях лекарственных трав, корений, цветов, деревьев, ку­
старников. Ими богаты все три тома «Вертограда» 1534 г.
Сличение этих ботанических рисунков с аналогичными миниа­
тюрами и гравюрами западноевропейских «гортусов» показы­
вает значительную разницу между ними. Различия прежде
всего заметны в зарисовках таких общераспространенных ра­
стений, как лен, ясень, липа, просо, хмель, одуванчик, «сво-
роборина» (шиповник), белена, «петров крест» (клевер),
53
«крин полокой» (ландыш), мак, чемерица, бузина, подорож­
ник малый, большой и др.
Таким образом, если переписчики русских «вертоградов»
придавали другой вид иллюстрациям, допускали смелые срав­
нения в тексте, сопровождали свой труд разъяснениями, до­
полнениями, исключали то, что им казалось неподходящим
русскому пониманию, не только механически переставляли, но
по существу изменяли содержание оригиналов, внося в них
элементы национально-русского, личного, то это уже не было
«рабским подражанием». В итоге получалось произведение,
представлявшее продукт свободного литературного творче­
ства. А сами переписчики с полным правом заслуживали на­
звания «составителей», «редакторов», «авторов» переводного
произведения.
Отрицая черты национальной самобытности древней рус­
ской медицинской книжности, некоторые из буржуазных исто­
риков медицины ссылались на факт слишком «назойливого,
никчемного и без всякой необходимости употребляемого упо­
минания в ней» имен многих врачей прошлого.
Действительно, ссылки на «мудрецов», «мастеров» «Ипа-
крата», «Галина», «Диоскурида», «Арнольдуса», «Меховита»,
«Пандекту», «Исидоруса», «Теодорыха», «Овисиньну» и на
многих других не редки. В одном только «Вертограде» Гаж-
товта их насчитывается более двух десятков.
Но здесь не следует забывать, что это было общелитера­
турным явлением для книжной учености всех стран Западной
Европы и освящено исторической традицией. Далекие имена
античных врачей Греции и Рима вплоть до XVI века и более
поздних столетий продолжали владеть умами огромного боль­
шинства славянских, итальянских, германских, английских вра­
чей и натуралистов. Книга о растениях малоазийского бота­
ника Делания Диоскорида (2 в. н. э.) в течение полуторы
тысяч лет считалась важнейшим источником лекарствоведе­
ния. Вплоть до XVI века она была «оракулом учения о лекар­
ственных средствах, библией фармакологов, высшей инстан­
цией для определения лекарственных растений» *.
В стремлении русских медицинских писателей цитировать
произведения античных и средневековых столпов медицины,
найти в авторитетах древности точку опоры своим убеждениям
нельзя усматривать раболепия. Это было скорее самое естест­
венное желание возможно гуще облечь в ореол «научности»
свои «концепции», придать наибольший вес защищаемым по­
ложениям. Подобная традиция до некоторой степени не ли­
шена была некоторого положительного значения. Она свиде­
тельствовала о тяге русского народа к международным умст-

1 СН1^ Е. и. ЗсййгйоП Р.-\У. Айз дет КекИе бег Второй. Вгез-

с!еп, 1926, 8. 49.
54
венным общениям в медицинской литературе. Древнерусское
врачевание не отмежевывалось от медицины других народов,
а стремилось активно использовать ее достижения, отбирая
оттуда все, что находило соответствие с интересами медицин­
ской культуры своей страны, своего народа.

Рис. 13. Изображение муравьев, применявшихся на Руси для лече­

ния многих болезней. Из лечебника по списку XVII века. Библиоте­
ка Академии наук СССР.

Со стороны историков медицины прошлого столетия, к со­

жалению, было отрицательное отношение к древнерусским
«вертоградам», которое еще не рассеяно окончательно и до
сего времени.
Малое значение «вертоградов» как источников истории оте­
чественной медицины они видели прежде всего в полной якобы
беспомощности, непрактичности и даже «сумбурности» их со­
держания. «Отставая безнадежно от успехов зарубежной
55
 медицины», как писал М. Ю. Лахтин, «вертограды» поэтому
и не могли отвечать полностью требованиям научного практи­
ческого врачевания, не удовлетворяли умственных запросов
русских людей XVI—XVII веков и поэтому лишены были ка­
ких-либо познавательных элементов для своих современников,
а тем более не представляют цены для теперешних исследо­
вателей V Возражая В. М. Флоринскому, предлагавшему печа­
тание текстов некоторых древнерусских- рукописных лечебников
ввиду их большого источниковедческого значения, Л. Ф. Змеев
заявлял: «Что касается их врачебного содержания, т. е. описа­
ния болезней и средств против них, то со мною, думаю, согла­
сятся, что современному врачу там нечему учиться. Историче­
ское его значение не важно, так как это содержание перевод­
ное и скорее относится к общей врачебной истории»12.
По Л. Ф. Змееву выходило так, что древнерусокая медицинская
письменность не только не была двигателем русской медицин­
ской культуры, но, напротив, даже содействовала ее деграда­
ции: «Не знахарь делал лечебник, а лечебник делал знахаря»
(Л. Ф. Змеев).
Не заметив в произведениях древнерусской письменности
следов культурного и передового начала, Л. Ф. Змеев тем
самым поставил себя в лагерь сторонников отрицания живой
и творческой народной струи в русских рукописных «верто­
градах».
Что касается И. Гарчинского (1880), то рецепты «верто­
градов» ему казались ничем иным, как только «плодом горя­
чечной фантазии». «В них,— говорит он,— попадаются такие
курьезы, такие нелепости, какие только могут быть созданы
больным воображением» 3.
М. Ю. Лахтина, почему-то всегда неприятно поражала сама
форма лекарственных назначений, записанных в «вертогра­
дах»: «Самые способы врачевания отличаются грубостью
и крайне нерациональны — „ткай в язву перец, чеснок, гор­
чицу и соль“ или —„коли человек больной ночами сцит —
заячью кровь парную дай пить“» 4.
Нельзя, конечно, все без исключения древнерусские «верто­
грады» взять целиком под защиту от подобной, иногда не ли­
шенной оснований критики. В ряде рецептов древнерусских
медицинских памятников письменности, действительно, про­

1 М. Ю. Лахтин. Описание лечебника, хранящегося в Московской

патриаршей библиотеке под № 481. Записки. Московского археологического
института, т. XVII. М., 1912 (введение).
2 Л. Ф. Змеев. Русские врачебники. СПБ, 1896, стр. 267.
3 И. Г а р ч и н с к« й. Краткий обзор медицины в древней России.
Сб. Кавказского медицинского общества, 1880, № 31, стр. 29.
4 М. Ю. Лахтин. Описание лечебника, хранящегося в Московской
патриаршей библиотеке под № 481. Записки Московского археологического
института, т. XVII. М., 1912 (введение).
56
скальзывают довольно заметно элементы суеверия, некоторой
фантастики. Но это явление не было специфически русским.
Суеверие, мистику можно найти в избытке и в медицинской
письменности стран Западной Европы. Это было характерным
для всей эпохи и находило объяснение в еще недостаточном
уровне естествознания, в слабой вооруженности людей точ­
ными сведениями о природе, в частности о природе больного
и здорового человека в тот донаучный, схоластический период,
когда жили и действовали создатели медицинских рукописей.
Но в то же время перед судом объективной критики некото­
рые, а может быть, и многие из этих упреков должны быть
отведены.
Действительно, при лечении наружных поражений на теле
«лечьцы» охотно рекомендовали прикладывание свежих расте­
ний — капусты, льна, горчицы, орешника, попутчика,— или их
соков — язвы промывали вытяжками лука, чеснока, свеклы,
хрена: «Рану крой капустным листием или попутниковым»
(Лечебник № 481), «Чемерицу остругав по ране, класти
в рану до тех мест, как рана станет жити от чемерицы, ничем
иным не живити» *. Но тут же следует подчеркнуть, что к та­
кому способу лечения прибегали при хронической язве, сопро­
вождавшейся обильным выделением гноя, зловонным запа­
хом. Так, например, считалось, что сок березы хорошо дейст­
вует лишь при долго незаживающих язвах, поэтому опрыски­
валась им лишь та «рана, коя слизка и гной из нея
сякнет»12. «Если хочешь,— записано в этой же рукописи,—
чтобы мясо гнилое из язвы выело, то толченую березовую кору
надо всыпать врану гнилу ю». Точно так же ягоды мож­
жевельника могли «выедати» «мясо дикое», лишь из старых
ран. В одном «вертограде» говорится, что настой полыни
«тогда черви уморит и выведет, аще язвы вымываем той тра­
вою старые, глубокий, г и илы я»3. Подобный способ
лечения характеризовал содержание очень древних лечебников,
он встречается в рукописи Новгородской Софии, относящейся
к XIV веку. Чесноком в древности консервировали на Руси
скоропортящиеся продукты (овощно-фруктовые, мясные и рыб­
ные). Его широко использовали также для предохранения от
моровых поветрий, смазывая чесночным соком в смеси с уксу­
сом тело здоровых людей или давая жевать чеснок и держать
во рту.
И лишь теперь в свете учения советских исследователей
о фитонцидах (Б. П. Токин и др.) стала понятной рациональ-

1 В. Соколов. Материалы для истории старинной русской лечебной

литературы. Лечебник № 480 Московской патриаршей библиотеки. Вар­
шавские университетские известия, 1872, № 16.
2 Лечебник Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Сал­
тыкова-Щедрина под шифром (Д VI, 29, гл. 523.
3 Т а м же.
57
ная основа древнерусского народного врачевания и профилак­
тики болезней микробной природы свежими растениями.
Многовековой опыт правильно подсказывал русским враче­
вателям мысль о том, что при натирании больных век «ярью»
(соединением меди) или при смазывании «мортосаном сереб­
ряным» (ляписом) в смеси с маслом «дирки водяной [уретры],
егда из нея гной сякнет», всегда получается хороший эффект.
Нельзя не видеть, что лечением гонореи «мортосаном с салом
гусиным» тогдашние «лечьцы» за много столетий предвосхи­
тили по сути дела современную терапию гонорейного уретрита
солями серебра. А что касается сернокислой меди, то она и до
сего времени с таким же успехом, как и в древности, приме­
няется в современной офтальмологии при конъюнктивитах,
в особенности трахоматозного происхождения.
С точки зрения современной медицины древнерусские вра­
чеватели тоже не без основания поступали, назначая горицвет
(Абошз уегпаПз) при «отоках» (водянке). Это растение носило
у них название «запорной травы», потому что «запором воды»
в организме в старину называли не только полное прекращен
ние мочеотделения, но и всякое замедление диуреза и скопле­
ние жидкости под кожей и в полостях. Им не безызвестно
было также прекрасное лечебное действие при сердечных бо­
лезнях ландыша, называвшегося «крин полской». О винной на­
стойке его сказано, что она «дороже есть злата драгаго и при­
своит ко всем недугом» Характерно, что ландыш предпочти­
тельно рекомендовался при неврогенных болезнях сердца.
В «вертоградах» о ландыше добавлялось, что он «присвоит
[пригоден] ко апоплексию и к манию и к епилепсию и к пара­
дизе» 12, под которыми ранее понимались самые разнообраз­
ные проявления нервных заболеваний любой природы.
«Свербеж» (чесотка) у русских лечилась на основе, приня­
той и в теперешней дерматологии: сера, известь, деготь, купа­
ние в горячих сернистых источниках.
Опьяняющее свойство куколя (А^гоз!етта зр.), упоминае­
мого как лечебное средство еще в XIII веке -и с незапамятных
времен клавшегося русскими в вино для усиления его опьяняю­
щего действия, в древнерусском врачевании использовалось
при изгнании глистов. «Куколицию» назначали с таким рас­
четом, чтобы сначала «опиянити» глистов, а потом уже
«изгнати проносным зелием». И здесь опять перед нами факт
предвосхищения еще в XVI—XVII веках принципа двухфазной
терапии, проводимой теперь при некоторых кишечных гель-
минтозах.
В равной мере никак нельзя обнаружить даже тени ми­
стики и нерациональности в совете древнерусских лекарей по

1 «Вертоград» под шифром Р. VI. 9/1, гл. 253, л. 3.

2 Т а м же.
58
 поводу лечебного применения ржаной водки. Рецепт этот за­
писан в Лечебнике под № 481, опубликованном М. Ю. Лах­
тиным, который как раз на примере этого лечебника и пы­
тался иллюстрировать «крайнюю несуразность» многих вра­
чебных назначений прошлого. Чтобы документировать далекие
от «сумбурности» фармакологические представления древне­
русских врачей о всесторонних свойствах водки, соответствую­
щую запись о ней приводим полностью: «Вино жжено горя­
чее — поможение человеку противу ядов пити [при укусах
ядовитых змей], кого ломит дна [подагра, люмбаго] — помазы-
вати, а мало пити его; и кому скорчивает руце и нози от судо­
роги — тоже добро есть помазати место болящее, тоже вино
добро есть раны мазати и около раны, вымыта рана и пити
его мало —весь яд вытянет и здрав будет; и человека умер­
шего налияти того же вина — и воня зла не исходит из него;
мясо и рыбу тоже вино гнити не дает, где покропят или пома­
жут, и колико будет ясти то мясо и рыбу, ино его измыти
в чистой воде, а не измыти, ино будет горько». Без риска
впасть в модернизацию можно утверждать о том, что в этом
рецепте заложено правильное представление о спирте как
антидоте змеиного яда, о местном болеутоляющем, дезинфи­
цирующем и консервирующем действии алкоголя.
Бактерицидная основа меда теперь окончательно подтверж­
дена исследованиями целого ряда советских авторов в лабо­
раторных условиях, в клинике, у постели больного. Но ведь
мед еще искони веков считался у русского народа буквально
панацеей всех болезней. Его назначали внутрь при малокровии
(«несвоеличии»), поносах, наружно при «чирии», гнойных ра­
нах и язвах, в «прокажении» (кожных заболеваниях различ­
ной природы), в борьбе с нательными паразитами, при миазах
уха, тканевых миазах, от укусов змей, пауков, бешеных собак.
Употреблялся по преимуществу мед пчелиный, хотя знали
и мед ос, шмелей. Популярностью пользовался мед пресный,
менее — кислый, назначались оба вида рег зе и в самых раз­
нообразных смесях с маслом, уксусом, салом, пивом, солью,
водкой, мукой, печеным луком, минералами, отварами трав
и массой других ингредиентов.
О бесспорно признанной теперь рациональной основе лече­
ния и профилактики многих гипо- и авитаминозов витамин­
содержащими растениями, кажется, излишне и упоминать.
Если несколько соображений по этому поводу приводится, то
только потому, что в фактах использования витаминсодержа­
щих растений как раз и заключена наиболее веская и убеди­
тельная аргументация против ошибочной концепции некоторых
историков медицины, отрицавших разумную основу древнерус­
ского врачевания.
Среди русского народа огромной популярностью пользо­
вался шиповник как противоскорбутическое средство. Это
59
имело разумную основу. В его плодах теперь найдены, кроме
витамина С, еще каротин, рибофлавин, витамин Р (цитрин)
и витамин К- То же следует сказать о сосновой коре, молодых
шишках и иглах (лапках), которые оказались богатыми вита­
мином С и каротином. В голодные годы бедняки их ели,
«лечьцы» истари назначали их при цинге. Назначение рус­
скими врачевателями одуванчика (Тапахасшп зр.) раненым
воинам как внутрь, так и местно нужно также считать вполне
оправданным, ибо за последнее время установлено, что листья
одуванчика ■— превосходный источник железа, фосфора, каль­
ция (они содержат фосфора больше, чем все обычные листо­
вые овощи), кроме того, они отличаются высоким содержанием
протеина.
В растении «чистотел», или «подбел» (СйеИбопшт), по
данным польского историка культуры И. Кстржевского
(1947), известном еще с эпохи праславянской общности и ши­
роко применявшемся на Руси для лечения кожных болезней,
теперь обнаружены витамин С и провитамин А. Поэтому чи­
стотел за последнее время предложен советскими медиками
для лечения волчанки. И, наконец, в том перце, который древ-
нерусские «лечьцы» не только, по выражению М. Ю. Лахтина,
«ткали», т. е. вкладывали в раны и язвы, но и очень энергично
назначали в пищу раненым, в настоящее время найден в боль­
шом количестве витамин С.
Не умножая примеров, остановимся только еще на одном
рецепте древнерусских врачевателей, опубликованном также
М. Ю. Лахтиным: «А рану живити всякую буде надобе скоро
заживити, ино тела свего скоблити с рук и с ног да тем присы-
пати, ино заживет скоро» V С точки зрения Лахтина такое
лечение нужно было бы считать варварским и лишенным вся­
кой целесообразности. А между тем этот древнерусский рецепт
мало чем отличается от общеизвестного теперь способа лечения
слабо гранулирующих ран эпителизацией, названного почему-
то «способом Монгольда», при котором на поверхность слабо
заживающей раны накладывается кашицеобразная смесь здо­
рового эпителиального покрова кожи.
'Содержание «вертоградов» крайне разнообразно. Невольно
напрашивается сравнение их с медицинскими энциклопедиями.
В «вертоградах» можно встретить весьма интересные све­
дения об общем наркозе при операциях ампутации конечно­
стей, когда применялись внутрь и через прямую кишку ман­
драгора, мак, вино и другие снотворные средства. Из «верто­
градов» становится известным, что русские «лечьцы» были
знакомы с приемами дистилляции воды, очисткой воды квас­
цами, они правильно и уместно использовали противопаразит-
1 М. Ю. Лахтин. Описание лечебника, хранящегося в Московской
патриаршей библиотеке под № 481. Записки Московского археологического
института, т. XVII. М., 1912, гл. 122.
60
 ные свойства ртути, нефти, аира, чемерицы, багульника и про­
чих растительных и минеральных средств. В «вертоградах»
содержатся чрезвычайно здравые высказывания по поводу
«фармакодинамических» принципов действия таких веществ,
как, например, мышьяк, серебро, поваренная соль. Патология
хирургических ранений и травматических повреждений, опи­
санных в «вертоградах», нередко приближается к современным
представлениям. (Высокого интереса заслуживают описания
операции трихиаза век, прижигания железом сибиреязвенных
карбункулов и чумных бубонов, приемов лечебной катетериза­
ции, эмбриотомии. Излагается очень много способов и предме­
тов ухода за больными: лечебные ванны, «прилепы» (пласты­
ри), промывательные и лечебные клизмы, суппозитории, инга­
ляции, подкуривания, компрессы, грелки, сухие и кровесосные
банки, применение пиявок, «червочков зеленых» (шпанских
мушек) и пр.
Лекарственная флора «вертоградов», насчитывающая более
тысячи ботанических видов, представляет интерес не только
для врача и фармацевта, но является драгоценным источником
для изучения ботаниками, агрономами, лесоводами, потому что
помогает восстановить видовой состав дикой и культурной ра­
стительности нашей Родины в прошлом, уточнить географиче­
ское распространение полезных растений и многие другие де­
тали, облегчая в то же время глубокое и всестороннее освеще­
ние некоторых особенностей истории культуры древней Руси.
Только одного этого обстоятельства вполне достаточно для
того, чтобы выдвинуть «вертограды» как наиболее характерные
и самые популярные виды древнерусской медицинской пись­
менности в разряд ценных общеисторических источников и тем
более источников истории отечественной медицины.
Не может быть ничего более несправедливого и необосно­
ванного, как упрек по адресу «вертоградов» в оторванности
от жизни, в бесполезности рекомендуемых в них средств
лечения.
Напротив, в «вертоградах» постоянно и настойчиво ре­
комендуются самые обычные средства. Это прежде всего
домашние медицинские справочники для простых русских лю­
дей. В «вертоградах» было бы напрасно искать что-либо заум­
ное, отвлеченное. Задаче врачевания, понимаемой весьма
просто,— утишить боль, уменьшить «огонь во удех», во всем
теле, вправить «вышибленую кость», облегчить «женку»
в тяжелых родах, очистить рану от «червя язвенного» (миаз),
разрешить «опухление уд»,— соответствует полностью та эле­
ментарность, доступность средств, которые рекомендуются
«вертоградами». Средства эти совсем не сложны, их всегда
можно найти под рукой, около избы, в поле, на огороде, бли­
жайшем лесу, в домашнем, хозяйственном быту: горячая вода,
«тчан» (кадь для ванны), льняное масло, мох древесный, бе-
61
 реповый трут, сок березы, гусиное перо, бараний пузырь для
грелки и «крестера». Небольшой труд представляло в домаш­
ней обстановке русского человека использовать «убрус» (поло­
тенце) при остановке кровотечения, приложить к нарыву овся­
ную припарку; горячее льняное семя, набитое в рукав рубахй,
«привита» (привязать) к воспаленному мочевому пузырю,
к «апостеме под крилом» (к подмышечному абсцессу);
Сами лечебные прописи в «вертоградах» далеки от шабло­
нов. Медицинские советы, как правило, излагаются с перечис­
лением заменителей, иногда располагаемых в рецептах по
принципу от сложного к более простому: «А на жженое тело
[после лечебного прижигания] прикладывати на плате малхану
[сложный пластырь], присыпати немного сулемы, а нет
сулемы, ино мышьяку, а нет мышьяку, ино нашатырю, а нет
нашатырю, ино емчюпи [селитры], а того нет, ино посыпати
рана солию [в других списках мочить „водою солоною“] и при­
вита [перевязать], да мажи коло места жженого щепотным зе­
лием или салом мажи многим» 1.
Значительная доля обвинений в «нелепости» рецептов «вер­
тоградов» нередко тоже покоится на явных недоразумениях.
Так, например, лечебные средства «вертоградов» в виде
«живой ящерицы», «змеиного жала» и др. всегда вызывали
недоумение у некоторых историков медицины. Но теперь рас­
крыто, что под этими, действительно, на первый взгляд стран­
ными .составными частями сложных лекарств сплошь и рядом
условно подразумевались совсем безобидные и неотпугивающие
вещества. «Желтая живая ящерица» означала, например, не
что иное, как желтый мышьяк. Природа происхождений подоб­
ных условностей в древнерусской рецептуре понятна и не
сложна. Она была свойственна узко ремесленным корпора­
циям эпохи феодализма и исходила из стремлений цеха, от­
дельного мастера самым таинственным образом засекретить то
или иное редкое открытие. И это часто делалось из-за про­
фессиональной конкуренции во многих ремеслах, к которым
причисляли в древности и медицину.
Содержание «вертоградов», описанные в них способы
и средства врачевания отвечали потребностям русского на­
рода. В них нашел отражение характер социально-экономиче­
ских отношений. На развитие древнерусского врачевания ока­
зывала влияние богатая и своеобразная общая русская куль­
тура.
Показателями высокого уровня сельскохозяйственной эко­
номики древней Руси были многие виды пищевых, пряных,
технических растений. Разностороннюю практику лекарствен­
ного использования древнейших земледельческих культур рус-
1 М. Ю. Лахтин. Описание лечебника, хранящегося в Московской
патриаршей библиотеке под № 481. Записки Московского археологического
института, т. XVII. М., 1912, гл. 131.
62
 скоро народа — льна, конопли, хмеля, мака, лука, капусты,
чеснока, свеклы, репы — можно проследить на всем протяже­
нии существования древнерусской письменности. Особенно
показательно применение льна. Широко используемый в иконо-

,■ //>/>/< <Лл.м<</4
1'.откс/1€потл1 глазл
узма/юма {о п^/зс^/эевис'гА иШ

Зопнагп^гр^

с.а грнрЬ

//. и",/'; ’ '

/Ъ гона Г&
\</, ЧкоЧс, 1/ЗЪТЛ.
. /У

I _ ...

Рис. 14. Тип заголовков древнерусских «вертоградов» по спис­

ку позднейшего времени, вторая половина XIX в. Библиотека
Академии наук СССР.

писании, для проклейки парусов, холстовых окон, лен в то же

время применялся с лечебными целями. Льняное масло шло
для мазей и втираний в больную кожу. В смеси с «попелом»
(золой) оно употреблялось при ожоге кожи. Льняное масло
при приеме внутрь рекомендовалось как слабительное. При
нагревании льняное семя становилось пригодным для припа­
рок при воспалениях, листья льна прикладывались к нары-
63
вам. А лучше полотна или льняной пакли («кудели», «понеси»,
«пакули») при дороговизне привозной ваты трудно было
найти что-либо другое. Вот почему льняные изделия там, где
дело касается хирургических перевязок, буквально не сходят
со страниц «вертоградов», в особенности новгородско-псков­
ского происхождения.
Но восточные славяне, как и их далекие предки, являясь
прежде всего земледельцами, в то же время прекрасно умели
разводить домашний скот, ловить зверя, птицу, рыбу. По­
этому всестороннее отражение в русском врачевании нашло
также и животноводство, охотничий промысел, рыболовство,
пчеловодство. Многие продукты домашних животных, рыб,
птиц, насекомых русский народ искони веков энергично обра­
щал на пользу врачевания. О меде, как панацее, уже было
сказано. Из воска и птичьих яиц делались пластыри, слаби­
тельные свечи. Желчь домашних и диких животных, упоми­
наемая как лечебный животный продукт еще в «Избранике
Святослава» (XI век), в «вертоградах» рекомендовалась как
одно из действенных противопаразитарных средств. Сало го­
вяжье, баранье, свиное, медвежье, гусиное, а также «утечье
и куренье» наряду с льняным, «свороборинным» (из шиповни­
ка) маслами шло на изготовление лекарственных мазей. Упот­
ребление трескового рыбьего жира при цинге было известно
новгородским рыболовам еще с XI—XII веков. (Бобровая струя,
называвшаяся в Западной Европе «матерью медикаментов»,
во врачевание всех народов Европы и Азии пришла не из
Византии и не от арабов, которые не знали бобров, а от рус­
ских. На Руси ее принимали внутрь как общетонизирующее
средство.
Животный мир для русского человека служил не только
резервуаром фармацевтического сырья. Разнообразные ткани,
органы, соки животных остроумно применялись в лечебной
практике (кожа, шерсть, щетина, перья, мошонка, вымя коров,
мочевые пузыри, брюшина, желудки рогатого скота, кости, ко­
пыта, зубы, рога). Кисточки для смазывания кожных пораже­
ний делались из конского волоса, свиной щетины. В глазной
практике предпочитались нежные волоски барсука, хорьков,
белки. Овечья «волна» (шерсть) служила перевязочным сред­
ством, заменяя вату и полотно, в особенности в южных рай­
онах. Свежие шкуры животных выполняли роль согревающих
компрессов, кожа с вымени коров употреблялась для детских
сосок, в качестве1 поилок для тяжелобольных, сиротумы жи­
вотных — для горячих припарок, мочевые пузыри, как пузыри
для льда. Из рогов тура, оленя, лося или чаще коровы дела­
лись кровососные и сухие банки. Вот почему еще в XVIII веке,
а в некоторых местах и в XIX веке в старой России лица,
занимавшиеся кровопусканием, назывались, «рожечниками»,
а кровососные банки —«роженками». Трубчатые кости птиц,
64
в особенности гусей и лебедей, использовались в виде клистир­
ных наконечников. Даже мелкие «костки, ис куречьих голеней
взятыя», не оставались без внимания, они рекомендовались
детям в качестве зубочисток.
Растительным и животным миром окружающей природы
далеко не замыкались объем и содержание лекарственных ре­
сурсов древнерусского врачевания.
Хозяйственную основу, на которой развивалась жизнь
древнерусского общества, составляли еще ремесла и ремес­
ленные навыки.
Ремесла и промыслы прежде всего могли оказывать влия­
ние на расширение ассортимента «инструментальной медицин­
ской техники» древнерусского врачевания. Так, например, куз­
нечное ремесло, развитию которого в древней Руси способст­
вовало обилие болотных руд, поставляло русским медикам
хирургические иглы, ножи, зубные «клещи», различные «при­
жигала», «кровопустьныя железца», «щупы» (зонды) и пр.
Замечательные наборы миниатюрных инструментов, которые
древнерусские эмальеры применяли для работы с почти микро­
скопическими объектами, не могли не быть предметом успеш­
ного подражания со стороны древнерусских «лечьцов» и на­
ходили себе путь в области практического врачевания. В «вер­
тоградах» есть указания, как надо пользоваться «зело малыми
шильцами» и щипчиками при необходимости осуществления
какой-либо особо тонкой операции на больных веках, в обла­
сти глазного яблока, внутри ушей или при производстве точеч­
ного «жежения» (акупунктуры), «осязания» (зондирования)
горячих «апостем» (бубонов) у чумных больных, извилистых
фистульных ходов в теле раненого воина.
Представления о сущности и принципах действия лекарст­
венных веществ на здоровый и больной организм не могли не
порождаться у русского человека в результате пристального
наблюдения за теми процессами химического характера, кото­
рые сопутствовали распространенным производствам и ре­
меслам: винокурению, дублению кож, мочке льна и других
лубяных культур, окраске шерсти, белению холста, варению
пива, живописи (иконописи), книжному делу.
Русские люди считались самыми лучшими в мире кожев­
никами еще с эпохи Киевской Руси. Процесс уплотнения кожи
животных в кожевенных чанах, протекавший перед глазами
ремесленника, порождал -естественную мысль о применении
дубителей в качестве вяжущего средства при тех болезнях
кожи и слизистых оболочек, которые сопровождались обиль­
ным выделением «волглости». Закономерно отсюда возникла
практика употребления отвара дубовой или другой коры для
полоскания рта при воспалительном его состоянии: «Коры
ольховыя да осиновые да скобля упарити с водою, паря про­
цедить, да опосле с патокою попарити, да ту воду во рте
5 Древнерусское врачевание 65
 подерживати, а в гортань ее не пущати нисколько — и тот глен
[слизь] сгинет»
Попутно с этим было открыто и аналогичное действие чер­
нильных орешков, растущих на дубовых листьях. Посыпая
растертыми в порошок орешками «слизкия и гнилыя раны»,
русские «лечьцы» делали то же самое, что применяется и в
современной медицинской практике только не «пупырками»
дубовых листьев, а химически чистым таннином, являющимся
производным галловых орешков. Дубильные вещества исполь­
зовались в целях профилактики болезней, что усматривается
из следующего текста «Вертограда» 1534 г.: «Все тело ди-
тячье маслом помазати, сделанное из дубовых желуд­
ков, понеже то масло кожу твердити обороняет от
прилунившихся болезней, яко есть дым, стужа и иные такие,
яко ся до тела доткнути и велми вредит».
Одним из излюбленных средств лечения, упоминаемых «вер­
тоградами», была известь, зола («попел»), поташ. Зольным
щелоком обмывались гнойные раны. Поташ и известь приме­
нялись при ожогах тела. И опять эта связь будет понятна,
если припомнить, что поташный промысел был особенно ши­
роко развит на Руси. Русский поташ издревле считался самым
качественным на мировом рынке. Он требовался средневеко­
выми специалистами для стекольного производства, варки
мыла, беления ткани, выделки кож, при изготовлении вин,
в хлебопечении. Характерно, что о «будных станах» или ямах,
в которых изготовлялся поташ, именно как о «русьском
деле» упоминается всегда в русских «вертоградах», когда раз­
бираются вопросы употребления золы, поташа в лечебных
целях. То же самое можно сказать и о смоле или дегте. Смо­
локурение было очень распространено на Руси благодаря бо­
гатству лесов. Была известна смола «пиктовая», «можжеело-
вая», ольховая, смолы из сосны, «трепетичия» (осины), дуба,
березы. По .апиаа1НИЯ1М в «вертоградах» деготь служил для дез­
инфекции «мертвых тел», еще чаще употреблялся против пара­
зитов домашних животных и человека (чесотка, миазы). Про­
тивогнилостные свойства смолы и дегтя, как указывается в са­
мих же «вертоградах», были использованы во врачевании
в результате учета аналогичного влияния смолы на сохран­
ность от гниения лодок, грубых полотен, «ужищ» (веревок,
канатов), деревянных свай, кожаных товаров— обуви, седел,
гужей, сбруй, руковиц, колчанов, возжей, ременных кнутов —
при пропитывании их смолой или дегтем.
Не в меньшей степени, чем к растениям и животному
миру, древнерусские «лечьцы» обращались к минералам, ме-

1 В. Соколов. Материалы для истории старинной русской лечебной

литературы. Лечебник № 480 Московской патриаршей библиотеки. Варшав­
ские университетские известия, 1872, № 6.
66
 ДЛА. КОСА солгьвни жклн»м крокд.
I ;' . %. у / /„
ЫКО^1 ЗДгК #у1ИТХ ПЛИ^ТЛНП .

Рис. 15. «Схема» размещения на обнаженной человеческой фигуре

точек лечебных кровопусканий по списку XVII—XVIII веков. Государ­
ственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.

5*
галлам и их солям. Это отложило яркий отпечаток на содер­
жание всех «вертоградов». Как в «больших», так и «в малых
вертоградах» беспрестанно упоминаются квасцы, соединения
серебра, ртути, «мышье зелье» (мышьяк), рассказывается
о медицинском значении извести, глины, золы, «гипсума»,
щелока, поваренной соли, сурьмы, свинца, серы, магнитного
железняка, ртути, нашатыря, купороса железного и медного,
описывается ярь-медянка, железо и его соединения, белила
свинцовые и пр., и пр. Иногда перечень «камений», как назы­
вались в старину минералы, превышает сотню названий в од­
ной только рукописи. Знатоками «камений» были не одни вра­
чеватели, но и простой народ, ремесленники, купцы. В торго­
вых 1книпах конца,XVI века, нередко ссылающихся на древние
лечебники, даны расценки, лекарственные и технические на­
значения таких веществ, как квасцы белые, красные, «бур­
ские», серые, купорос белый, зеленый, синий, мышьяк белый,
желтый, «камфара», сулема, бура, «кеноварь», олово, «руда
свинцовая, что ею пишуть», «вохра» «мумия», «тусия» (соеди­
нение цинка), свинцовые белила, скипидар и др.
Наряду со способами врачебного употребления «камений»
в «вертоградах» приводятся многочисленные указания на ме­
ста их добычи, способы изготовления, перечисляются некото­
рые химические реакции, пробы на добротность, физико-хими­
ческие свойства •— цвет, запах, вкус, консистенция: «А те квас­
цы собою лутчи суть, кои собою белы и светлы суть, укусом
бы были сладостны; те квасцы, которые собою темностны и в
весу легки, те не толь суть силны» («Вертоград» под шифром
Р. VI. 9/2). О сурьме там же записано так: «А сурма — некая
есть слоесть земная подобно свинцу, но разньство то есть
промежь сурмы: свинец не толчется, сурма же в прах тол­
чется, свинец же и на огне растопится, сурма же на огне
погибает».
В «химические» главы «вертоградов» привнесено много
русских национальных мотивов. Не остается сомнения в том,
что способы лечения «камениями» издревле были понятны
русским людям, вызывая в их умах привычные и живые ассо­
циации. При изготовлении рецептов из «камений» всегда ре­
комендуются чисто русские народные приемы. Для «уморения»
ртути указывается русское средство — «зола вязовая».
Известь, сказано, лучше получать путем пережога яичной
скорлупы, а не булыжников, которые трудно было найти
в равнинной Руси. Свойства минералов и металлов рассмат­
риваются и описываются всегда применительно к русскому
быту, привычкам и понятиям русского народа. Общеизвестно,
что из меди с добавлением олова, серебра на Руси издревле
отливались колокола, ямские бубенчики, из листовой меди
чеканились колокольчики для домашних животных, «позвонки»,
или «звенцы», для культовых облачений. И вот в «вертогра­
68
дах» записывается, что «медь красная ржавиною не истреб­
ляется, а звоном бога для в колоколех зычна».
Если в «вертоградах» говорится о «глине обычной», ре­
комендовавшейся для обработки ран в хирургии, то перепис­
чик должен непременно прибавить, что глина «пристоит
и гончарам, понеже они делают в них горшки». Гончарное
дело было высоко развито в древней Руси, чему способство­
вало повсеместное распространение глин в Восточной Европе.
Родственные представления из древнерусского народнохозяй­
ственного быта возникали на страницах «вертоградов» и тогда,
когда там описывались купоросы, сера, свинец. Лечебная
польза от свинца или ассоциируется в рукописи с пользой
свинца для «муравления» (глазирования) горшков, или проти­
вопоставляется тому вреду, который может принести свинец
как составная часть белил, если ими «женки лице помазуют,
тело чистят и гладость ему наводят».
Из истории русского быта известно, что «ценинное» искус­
ство (муравление керамики, изготовление кафелей) было на­
столько широко распространено у русских, что оно с похвалой
отмечалось в византийской и монгольской литературе. Что же
касается пристрастия к косметике, то наши предки по женской
линии издревле отличались этой склонностью. Укорами в ад­
рес «женок», красящих и натирающих «вапою» свои лица,
«шарящих», т. е. украшающих и завивающих свои волосы,
переполнена древнерусская церковно-назидательная литера­
тура. Это распространенное бытовое явление на Руси отмеча­
лось всегда в записях иностранцев, путешествовавших по Рос­
сии. Коллинс (XVII век) в своем сочинении записал, что у рус­
ских женщин «зубы портятся от меркуриальных белил». Есть
много указаний об отрицательном действии на здоровье белил
и других видов косметики и у Епифания Слйвинецкого в
его «Гражданстве обычаев детских», у Симеона Полоцкого
и др.
Из сказанного становится ясным, насколько органически
прочно было пронизано русским началом все содержание
«вертоградов» — этого самого любимого и самого распростра­
ненного вида медицинской литературы.
Нельзя игнорировать полностью присутствие иностранных
сил и участия их в развитии и сложении облика «вертоградов»,
как нельзя отрицать это и в отношении древнерусской меди­
цинской культуры вообще. У мировой культуры общие корни,
и они не могут быть безнаказанно перерезаны. Однако не сле­
дует эти иноземные влияния слишком переоценивать, припи­
сывая им несвойственно широкий размах и значение, как это
имело место в сочинениях у некоторых историков отечествен­
ной медицины, в особенности у Л. Ф. Змеева, выразившегося
о «вертоградах» так: «Собственно же врачевание их и самые
лекарства до жеваного хлеба, печеного лука, теплой каши —
69
все чужое; быть может, одна только вода с уголька — наше
средство, а содержание травников, конечно, неоспоримо все
заимствовано»Ч Не менее беспочвенным надо считать также
и ввглвды на «вертограды», как на продукт, привнесенный
на Русь лишь в самый поздний исторический период, в
XVI—XVII веках, или даже еще позднее— при Петре I, кото­
рый, говоря словами М. П. Погодина, «из путешествия своего
по Европе привез нам в гостинец яблоко познания добра и
зла» и только тогда «впервые открыл для пытливости русских
людей особый другой мир». До этого якобы «древняя Русь не
знала и не хотела знать никакой мирской науки и не имела
никакой другой цели, кроме спасения души» 1 2.
Не приходится доказывать, что подобные «концепции» не
имеют никаких оснований и должны быть со всей решитель­
ностью отвергнуты. Они разоблачаются самой историей. Хотя
медицинская письменность от древних периодов русской исто­
рии не сохранилась, хотя многое еще из истории медицинской
письменности представляется для нас неразгаданным, однако
даже и те разрозненные остатки, которые дошли до нашего
времени, дают достаточное основание для того, чтобы значи­
тельно сократить поиски истоков древнерусских медицинских
традиций извне, откуда-то со стороны и обратить их в сторону
своей Родины. Характер и уровень древнерусской медицин­
ской культуры в основном определяли не внешние влияния,
а местные социально-экономические условия. Во многом сход­
ная с византийской и общеевропейской, практика русского
врачевания, медицинская письменность тем не менее имели
характерные черты отличия, обусловленные различиями всего
уклада феодальной системы и историко-бытовыми особенно­
стями как Русского государства в целом, так и отдельных его
областей.
Обращение «вертоградов» к таким средствам и приемам
лечения, которые характеризовали феодальный быт Русского
государства, народнохозяйственные обычаи русского народа,
весь уклад его жизни и русскую природу, без дальнейших
доказательств утверждает глубокую древность и самостоя­
тельность древнерусской медицины, показывает ее теснейшую
связь со всем ходом развития древнерусской экономики, мате­
риальной и духовной культуры. Будучи переведенными с за­
падноевропейских образцов, русские «вертограды», однако,
сумели впитать в себя и передать от прошедших веков много
элементов национального русского врачевания более ранних
периодов. Поэтому в такой же мере, как о переводном их
характере, можно говорить и об их литературной самостоя­
тельности.
1 Л. Ф. Змеев. Русские врачебники. СПБ, 1896, стр. 230.
2 М. П. Погодин. Судьбы археологии в России. Журнал Мини­
стерства народного просвещения, 1869, ч. 145, стр. 27.
70
 «Сказание о пропущении вод»
(В отличие от «вертоградов» совсем иной характер имела
та категория древнерусской медицинской литературы, которая
в XVI—XVII В1В. была известна у нас в виде рукописей под
названием «Сказание о пропущении вод». Эти книги были рас­
считаны на образованных «пропущеников» — лаборантов, ап­
текарей. От «лечьца», занимавшегося изготовлением дистилли­
рованной воды, требовалось знание элементарной химии, до­
статочное умение обращаться с лабораторной посудой и ин­
вентарем. Само лечение по этим рукописям сводилось глав­
ным образом только к употреблению «пропущенной» воды,
получавшейся простым кипячением ее с травами и последую­
щей отгонкой и охлаждением водяного пара. Возможность
употребления других лечебных форм и процедур была огра­
ничена. К тому же «пропущение» требовало много хлопот
и времени, соответствующих условий, которыми не всякий
«лечець» мог свободно располагать. Вследствие этого такие
книги не находили благоприятной почвы для широкого, всена­
родного распространения подобно «вертоградам». Об этом
косвенно свидетельствует факт ничтожного числа (не более
одного десятка) этих рукописей, сохранившихся от XVI —■
начала XVII века.
Оригиналом для всех рукописей «Сказание о пропущении
вод» послужила книга немецкого автора Иеронима Браун­
швейгского «Паз Хте\у П1з1Шег Вйсй» (81газЬиг§, 1537). При­
надлежа перу одного из наиболее известных западноевропей­
ских врачей второй половины XV века, это медицинское или,
точнее, «химико-фармацевтическое» произведение, по выраже­
нию немецких историков медицинской литературы, появилось,
чтобы «провозвестить последнее слово в медицинской науке» *.
Оригинальная по теме, богато изданная, снабженная большим
числом малоизвестных рисунков, книга сразу же стала пред­
метом удивления тогдашнего «ученого мира», привлекла к себе
всеобщее внимание, была названа «весьма значительной»
(«Ьебеип§з1о11»), и даже среди издателей была воспринята как
явление необычное в истории книжной продукции.
Восторженный прием книги Иеронима Брауншвейского
объясняется тем, что ни в произведениях энциклопедистов за­
падного средневековья и Ренессанса, ни в медицинских тво­
рениях врачей алхимиков стран арабской цивилизации, ни тем
более в книгах античных авторов дистилляция не дифференци­
ровалась как особая отрасль медицинской техники и не выде­
лялась даже как таковая из области лекарствоведения. Вот
почему такой неожиданной оказалась книга Иеронима Браун-

1 ЬбИ1ег К. и. К1 г зек пег 5. 1_ех1соп с1ез §езапИеп Вискчгезепз.

Ье!'рг1е, 1935, В. I, 8. 272.
72
 (1адн1^п®н1иь°д|П

НДО^ЛП ц/.н 14лго^{ . и с и ичг.дн Слл^ы.и!

^вктУ|»б1. к^>>укпло поЛ^сЬ•
4 а е и Д/Х си а. одл ко игл лай дес^'
хяб( глдно/И'ь л >тинд«гпс/Х • аое^съаа
Ь’&ки ■ Аполапч,! 1> кскн-к1 ■ аоа^сиски, ГЛ, А-
, / А > ) /
А^Ъ .ЛП0ДДГПД1 М4 СИИ. Д . ДН^ОНООЫ
5 1 I

ГПЛДП61 Нв^Д . Га(1Ч1»КЛА.^ЧЛ^1,И<ОЛ< Ъ ,

, ’ I /' ■> ' А
^клс^ла^аъ • пвл^ди'дсиижс
Ц/Н*» или /И4|?ИИЛНЛ
1МЦИ . ИЛИ САЛМОНА • л<]
аоллгпыныни ,
л' "
Л1А^ Е-Пв/И'4 . ИЛИПрЛСПО/И'Ь / «ОГИ1 и
/, > -,' . ? ) <
и гкл1 и и гке^А^о и ж. и лУт ь . тЪ/гм

и^тлконл^ллюткл нд^оНЪ.ДлЛ'.аш
^таюА1пвАйЛК1А^н^Юи(М0'111\итГ0'И ' '
сккгаИги&тн*и выг/кигпд коооггпЪг у
/ У I / ОТ Ь Т-Г
Шни , ««< Г Г (ж Л . су/ИЛ4^61 КГЮСОЧА
кои ек1алиипъ.оук(^( н . дпеллот4.ук
«т^оиеи'дпс’д уи н а аюяк андг^ч’о /

Рис. 17. Заглавная страница лечебника «Сказание о пропущении

вод». Из рукописи по списку конца XVI — начала XVII вв. Госу­
дарственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-
Щедрина.
швейгского на рубеже XV—XVI столетий, принесшая дотоле
неизвестную дистилляционную практику в медицину и притом
обильно снабженная изображениями ботанических садов, схе­
матическими рисунками перегонных приборов, холодильников,
печей, горнов, натуральными зарисовками всяких трубок, колб,
реторт, ампул, водяных бань и пр.
Однако центр тяжести новаторского значения этой книги
лежал не в технической новизне и не в самой идее процессов
перегонки лекарственных трав, известной арабам еще
в VIII веке. Созданная на базе средневековых алхимических
представлений, книга по дистилляции делала значительный шаг
вперед, потому что она отбрасывала погоню за мистической
«квинтэссенцией» —'этой чудодейственной «пятой перегонкой»
(«исходом»), В книге Иеронима Брауншвейгского нет уже
и популярнейшего в средние века среди алхимиков целебного
«золотого напитка» («аигнт ро!аЫ1е»). Отдавая еще в значи­
тельной мере дань суеверию, книга, однако, в основном строи­
лась на конкретных фармацевтических манипуляциях, исхо­
дила из реальных физико-химических процессов, правда, еще
во многом примитивных. Совсем по-новому звучали в ней
советы черпать лекарственные ресурсы из окружающего мира
природы, непосредственно наблюдать жизнь растений, изучать
и осваивать по возможности флору своей местности.
Такова краткая характеристика оригинала, послужившего
образцом для древнерусских рукописей типа «Сказание о про-
пущении вод».
Из всех известных на русском языке рукописей по дистил­
ляции наиболее ранним является список, хранящийся в Госу­
дарственной публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-
Щедрина (шифр: ф. VI. 29). Время написания ее Л. Ф. Змеев
относит к XVII или, «может быть», к XVI веку. Водяной знак
бумаги рукописи представляет собой кувшинчик с одной руч­
кой и крышкой в форме розетки и буквой «Т» на выпуклостях
кувшинчика. При сличении такого рисунка с аналогичными
водяными знаками по атласу Н. П. Лихачева1 устанавли­
вается, что список этой книги мог быть выполнен или во вто­
рой половине XVI столетия, так так некоторые из рукописей
с таким же водяным ' знаком были написаны между 1542
и 1588 г., или в начале XVII столетия.
При текстологическом сличении указанной русской рукописи
с печатной книгой Иеронима Брауншвейгского видно, что рус­
ская рукопись заимствовала у оригинала целиком внешнее
построение содержания. В ней тот же алфавитный порядок
описания трав, по которому они излагаются в немецком источ­
нике, те же названия трав на арабском и немецком языках,

1 Н. П. Лихачев. Палеографическое значение бумажных водяных

знаков, т. I—III. СПБ, 1899.
'.74
но только с присоединением во многих случаях местных рус­
ских наименований.
Что же касается содержания, то русский переводчик про­
явил большую самостоятельность. Он многое «переступает»,
т. е. совсем не вносит в перевод, обходит своим вниманием,
причем делает это большей частью без оговорки, или, как он
пишет, «по недоумению». Как явствует из контекста, данное
выражение отнюдь не означает неспособности понять какие-
либо фармацевтические правила лечебных манипуляций, упо­
минающихся в подлиннике. Так, в перевод не вошел «по недо­
умению» способ дистилляции человеческой крови, человече­
ского кала. В других случаях в русском переводе появляются
детали, которых совсем не было в образце. Некоторые «стихи»
(главы) оригинала, вообще очень-очень сжатые, в переводе
так распространенно преподносятся, что начинают звучать сов­
сем по-новому. Особенно показательна в этом отношении ти­
пично русская вставка об абортивных средствах для «женок
лукавых» и новая «трактовка» тоже в чисто русском духе
способов лечения ран березовым соком. Значительно удалено
ют образца «изложение» биологии мух, комаров, вшей, блох
и других паразитических насекомых. Лоты немецкой книги
везде переведены на золотники, в дозировке лекарств часты
отступления от оригинала.
Но самым замечательным в рукописи «Сказание о пропу-
щении вод» остается ее исключительная приспособленность
к местным русским условиям.
(В лечебнике широко отражена краевая экономика северо-
запада тогдашней Руси — промысла, ремесла. Упоминаются
рыболовы, охотники за пушниной. Мимоходом приводятся
черты быта «тульников», делавших колчаны, изготовлявших
седла, узды, «обороти» из кожи лосей и тюленей. Ювелирная
работа «среброкузнецов» на севере описана как работа очень
искусная, но в то же время тяжелая, потому что связана
с напряжением глаз, приводит часто к ослаблению и ранней
потере зрения.
Большое внимание уделено в рукописи торговле и торго­
вым связям русских людей с иноземными странами.
Со второй половины XVI века торговля с Западной Евро­
пой осуществлялась как сухим, так и морским путем. Вот
почему в рукописи много рассказывается о специфических
заболеваниях «мореходьцев» и «корабельниць», приводятся
морские термины, названия корабельного такелажа: «ужи-
ща» (канаты), «коткы» (багры или якори), «полубы» (па­
лубы) .
О конопле в рукописи сказано, что «всем та трава знаема
есть, к различным недугом та трава пристоить, також в той
поскони ужища деланы рыболовем, и по морю пловущим
кораблеником пристоят ужища».
 Аптечная метрология тоже по преимуществу торговая:
лакоть, пядь, аршин (для «платов», бинтов при перевязках
ран), золотники, гривенки (для порошков и растворов). Все
лекарства взвешиваются на «скалве». «Скалвами» назывались
весы. В рукописи, пожалуй, излишне много для рядового чи­
тателя уделено внимания вопросам фальсификации и браковке
лекарств, причем не столько «зелиям» русской природы (дя­
гиль), сколько привозным из других стран — мандрагора, гвоз­
дика и др. Читатель подробно предупреждается о возможности
проделок со стороны «прелестников», «оманщиков» ■— инозем­
ных купцов. Все это могло быть полезным главным образом
для того слоя русского общества, представители которого вели,
большую, оптовую торговлю с заграницей.
Торговые интересы лечебника сказались и на объеме зару­
бежной географии, она очень пространна и излишне детали­
зована. В рукописи упоминаются многие «острова», «земли»:
Англия, Египет, Индия, Венгрия («индьейския и угорьския
страны»); приводятся города: «Александрия великая», «Па­
рис» (Париж), Генуя, Венеция. Так, например, сказано: «Ве­
неция — не же ту траву [цитварное семя] посилают во Енову
[Геную] и оттуда по всем немецким и по италенским странам».
Такие города Ганзейского союза, как «Франкфрот», «Нур-
батр», «Прейбрух», «Стразебург» упоминаются или как места,
где была когда-то испытана та или иная «лечба», или как
пункты торговли медикаментами.
Описываемая рукопись, видимо, имеет московское проис­
хождение. С другой стороны, нет оснований отрицать ее пере­
вода (переписки) где-нибудь в Псковско-(Новгородской земле,
откуда она проникла в Москву. Вопрос этот представляет зна­
чительный интерес и подлежит дальнейшему изучению.
В пользу псковско-новгородского происхождения рукописи го­
ворят диалектологические ее особенности: например, наличие
черт живой русской речи, обычных для псковских летописей:
«вишенье», «уголье», «деревье»; псковские народные выраже­
ния —«одпова» вместо «единожды», «о собе» вместо «о себе».
К Новгородской области рукопись привязывает свойственная
новгородскому говору замена буквы «ч» буквой «ц» — «соце-
вица» вместо «сочевица»; «юспожин день» других, например
московских, лечебников заменен словом «оспоцин» или «оспож-
цин» день: «А корение того древа пропущаем межи предтечи
дни и оспожцин день»
Не менее характерны приведенные рукописью птицы и ра­
стения. Они, пожалуй, более свойственны северо-западной
почвенно-климатической зоне Руси: «жаравли», «чапли», лен,
конопля, «морушка ягода», брусника, багульник. Багульник,

1 Между праздниками Иониа Предтечи (29 августа) и Успением бо­

городицы (15 август а).
76
Рис. 18. Сравнительные тексты немецкой и чешской средневековых книг с древнерусским рукописным
лечебником.
 как и теперь, являлся в далекую старину типичным предста­
вителем болотисто-лесных и тундровых зон Новгородской
земли. В рукописи уделено особое внимание «моху древес­
ному», «моху земляному» (торф), как перевязочным средствам,
и высоко восхваляется лиственичный гриб. Этот лечебный
гриб из Новгородских пределов, называемый в. рукописи «ага-
рик», некогда считался очень ценным и еще в XVII веке про­
должал служить предметом оживленного вывоза за границу
через Архангельский порт. Наконец, если проследить по ру­
кописи сроки цветения лекарственных растений, то оказы­
вается, что они более всего свойственны северо-западу Руси:
при относительно небольшом вегетационном периоде позднее'
начало весеннего цветения и раннее завершение цветения ле­
том. Типично южные виды русских растений в рукописи не-
встречаются.
■Необычность содержания рукописи «Сказание о пропуще-
нии вод» в отношении новизны и соответствия тогдашнему
уровню естествоведческих знаний не вызывает сомнения.
От всей рукописи с ее горнами, печами, химической номен­
клатурой так и веет тишью научного кабинета, безмятежностью
лаборатории средневекового алхимика. Она именно ориенти­
рована на удовлетворение интересов «ученого», может быть,
дилетанта, но ученого-одиночки, мало доступна для массового-
читателя, рядового «лечьца». Рукопись переполнена филологи­
ческими заметками и разъяснениями. Ни в одном другом ле­
чебнике древней Руси нет такого обилия лексических ссылок
на арабские, греческие, немецкие источники. У переводчика
чувствуется хорошее знание латинского языка. Фраза «т уеп!п
ецити» вполне осмысленно переведена на русский фразой
«в конском навозе», а не «в конском животе» или «желудке»,,
как следовало бы перевести буквально. Дело касалось вопроса
выдерживания лекарства в постоянном тепле, для чего ре­
комендовался своеобразный «термостат»—конский (горячий)
навоз: «И тот алембик [перегонный сосуд] поставляем ин вен-
три еквнну, сиречь в навозе коневьем, и ту скляницу поставит
в тот навоз горячей, и тако закипит и вода истечет»..
Знакомясь вплотную с содержанием рукописи, невольно-
изумляешься обширной сумме разносторонних сведений, пред­
полагавшихся у потребителя этой книги, хотя бы только в об­
ласти ботаники. В книге 296 глав по числу отдельных, опи­
санных в ней растений. Каждая из глав включает сверх того-
«различные родове» (виды) растений. Суммарное число расти­
тельных объектов с учетом разновидностей в рукописи дости­
гает одной тысячи названий. Нужно было уметь все эти ра­
стения, по крайней мере некоторую часть из них, хотя бы
приблизительно, определить ботанически, знать календарные-
границы их вегетации — период цветения, увядания, время
наиболее экономически выгодного сбора для «пропущения
78
 вод»,— быть в курсе многих биоэкологических тонкостей,,
обладать некоторыми сведениями в области местной ботаниче­
ской географии. Рукопись снабжена указаниями по культиви­
рованию огородных и садовых растений, выбору семян, са­
женцев, искусственной прививке, удобрению почвы, защите от
непогоды «оранжерейного» зелья. Не упущены детали, касаю­
щиеся профилактики и борьбы с паразитами лекарственных
растений. Все это мог объять лишь только ум, достаточно
вооруженный, притом передовыми природоведческими сведе­
ниями. Из уважения, очевидно, именно к этой особенности
рукописи «Сказание о пропущении вод» Л. Ф. Змеев, вообще
отличавшийся сдержанностью на похвалы в адрес древнерус­
ской медицины, усматривавший в ней только упрощенчество,
вульгаризацию, вынужден был, отступив от своего «правила»,
сделать исключение в отношении этой рукописи и признать,
что она является «представителем старого научного направ­
ления».
При всем том заиятие «пр опущением вод» и технически
оказывалось делом довольно сложным. Оно не мыслимо было
без более или менее благоустроенной производственной базы,
рабочего места в виде каменного подвала, погреба-землянки,
сушильни, где бы можно было сложить горн, расставить
«алембики» глиняные, «стькляничные», «оловяныя» и другую
разнообразную мелкую лабораторную посуду, на шестах,
«ужищах» развесить для просушки пучки собранных растений.
Не меньших забот требовала уже изготовленная «пропущен­
ная вода». Она нуждалась в добавочном умелом охлаждении,
дробном подогревании, что совершалось или под действием
прямых солнечных лучей, или в тени «под полаткой», или
«скрозе окончина», или в «навозе коневьем», или закапыва­
нием в землю, помещением в «погребе волгостном», а также
в бесчисленном ряде других кропотливых фармацевтических
обработок «для ради крепости и неумаления силы лекарстве-
ныя». Подобная книга представляла незаменимое руководство
для «пропущеников», аптечных людей, изготовлявших лечеб­
ные отвары. Возможно, что впервые эта книга появилась
в Москве до или вслед за учреждением «аптекарьской избы»,
упоминание о которой относится к 158-1’—1582 гг.
Если о личности и профессии переводчика «Вертограда»
1534 г. установлены вполне точные и неопровержимые дан­
ные, то этого нельзя сказать о переводчике «Сказания о про­
пущении вод».
С одной стороны, у переводчика этой рукописи нельзя от­
рицать довольно основательной осведомленности в области
врачевания. Он в курсе многих врачебных приемов, знает
огромное число лекарственных зелий, свободно распоряжается
массой медицинских терминов, осмысленно переводя на рус­
ский язык латинские медицинские термины и целые фразы.
79
И тем не менее переводчик, надо полагать, не принадлежал
к врачебному сословию. Его познания лежат еще в рамках
народной медицины. Это усматривается хотя бы из того глу­
бокого уважения, с которым он сам относится к знаниям
врача-профессионала. Он полон благоговения перед «мудрым»,
«искусным» врачом. В более или менее сложных вопросах он
без колебания признает свою невысокую врачебную осведом­
ленность: «Писати воли не имею», «произвольно написати не
дерзну сие, понеже неизвестно мне то есть». Такие вставки не
редки и они являются индивидуальной принадлежностью пе­
реводчика, ибо в параллельном тексте иноземного оригинала
книги Иеронима Брауншвейгского они отсутствуют. Фигура
переводчика, по его собственному желанию, в книге все время
„держится в теневой стороне и противопоставляется «филозо-
фам», «доктурам», «ученым людем». Вот почему в рукописи
на каждом шагу оговорки: «утроба кровавая по русьски,
а докторове именують дисентериа», «утроба гноеватая
порусьски, а д о к т о р о в е именують лиентериа». В рукописи
много выражений, иллюстрирующих переводчика как чело­
века с ориентацией именно народного «лечьца», а не дипломи­
рованного врача с университетской скамьи: «Та же вода [из
корня «куречьеи ношки»] человеческой недуг всякой заживляет
нутряной, аще и врачеве его оставляют и лечи-
т и его не всхотять». Врач-профессионал не мог давать подоб­
ных советов.
В личности переводчика рукописи «Сказания о пропущении
вод» виден человек бывалый, по тому времени широко просве­
щенный, имевший за плечами большой жизненный опыт, чело­
век, наделенный глубоким знанием русского народного быта
и прирожденной наблюдательностью. Разносторонняя его
осведомленность в особенностях быта и жизни русских людей,
вкусах, понятиях и потребностях русского народа вне всякого
сомнения. Собственно, трудно даже определить, черты какого
общественного класса современной ему Руси он знает больше
или меньше, лучше или хуже. В ярких зарисовках рукописи
приводятся характеристики крестьян, пастухов, рыбаков, море­
ходов. Но тут же и врачи («докторове»), и повивальные «ба­
бы», и воины, и князья, и посадники, и «думцы», представи­
тели духовенства черного, белого, и купцы, и особенно много
ремесленников. В одинаковой мере ярко и неподражаемо в ти­
пично русском стиле описано им все, что находится на «тор-
говищах», в поле, на пастбище, в лесу, на току, в клети, на
гумне и в амбарах. Переводчик своим человеком входит
в кузню, в «обтику» (аптеку), на «соймы» (корабли) и в то
же время знает толк в церковных винах, «просфурах» и пра­
вильно, без отступлений от древнерусских традиций переданы
им тексты общеизвестных тогда молитвословий. Ему не чужды
ратные подвиги, охотничье дело, исключительно тонко им
80
изложены самые интимные повадки общераспространенных
тогда на Руси диких зверей, птиц, рыб, насекомых.
Русский народный быт в книге очерчен таким специфиче­
ским кругом понятий, за пределы которого вряд ли могла

Рис. 19. «Дештилятор» за работой в «пропускной полате» древнерус­

ской аптеки. Из рукописи по списку XVII в. Библиотека Академии
наук СССР.

проникнуть осведомленность иностранца, тем более иноземца-

врача, общавшегося только с правящей древнерусской верхуш­
кой, княжеоким двором. Наиболее любимые предметы, упо­
минанием о которых переполнена рукопись,— это «иготь до­
машняя» (ступка), «скалвы» (весы), мочало банное, квашня,
в которой рекомендуется замешивать лекарственные лепешки,
«ночвы» (корыто, ушат), крестьянская «зыбка», в ней же «от­
роки покоются», «кужель», «ужища», «оброти», узды, дуги.
6 Древнерусское врачевание 81
Со всеми деталями описывается «соль обычная» и «соль со­
колья», употреблявшаяся при кровопускании, «щелок золной»
и «щелок попел,ной» (поташ), которым обмывались язвы
и раны.
Частые заимствования сравнений из жизни русской север­
ной природы, зарисовки картин крестьянского двора, пашен,
садов, огородов, сенокосов, жатвы доказывают присутствие
у переводчика не одного только чувства любознательности,
но раскрывают в нем прекрасного знатока всех сторон рус­
ского сельскохозяйственного быта: «А та трава [повилика]
около древа или около тина [тына, забора] оплетается». О дру­
гих лекарственных растениях записано: «А любит та трава
рости подле глухую крапиву» или «промеж жита», «промеж
лну».
Вся книга писана живым русским языком почти без влия­
ния шаблонной церковно-славянской словесности. Речь пере­
водчика по-народному проста, деловито лаконична. Богатство
запаса русских народных выражений, разнообразие и красоч­
ность их в сочетании с совершенно свободным употреблением
понятий никак не позволяют видеть в переводчике иностранца:
«Егда больны очи, тогда в них мелглость бывает», «таф­
тою черною» надо покрывать глаза, «кои аки сквозе мглы гля-
дять», при «плеве» на очах больных «недужной и стеги не
в и д и т».
Такие слова, как «крапля» (капля), «бридкий» (острый,
терпкий), «либив» (худой) в противоположность «тукостно-
му» (полному), «соротва» (отвратительный) и т. п. менее
всего могли быть почерпнуты из словарного обихода иност­
ранца, хотя бы много лет проживавшего на Руси. Эти слова
в других, переведенных с иноземного языка книгах обычно
встречаются не столь часто.
Что касается передачи на русский язык медицинских тер­
минов, названий болезней, лекарственных трав, лечебных
приемов, то и здесь переводчик всегда прибегает к наиболее
ярким народным обозначениям, понятным любому русскому
читателю, что свидетельствует о самом живом и длительном
общении переводчика со своей родной ему русской народной
средой: «хруны» (ишиас), «короста» и «облива» (кожные бо­
лезни), «прилеп» (пластырь), «прострел» или «пострел» (люм­
баго), «усови» и «подусови» (плеврит), «свербежь» (чесотка),,
«чирии», «камчюг» (артрит), «оток» (водянка), «угри», «вос-
цы» (прыщи), «корчение» и корча» (судороги), «окорм» (от­
рава), «волосатик» (раневая фистула), «оскомина желудоч­
ная» (язва, рак, катар желудка), «трясця» и «трясавица»
(малярия) и пр.
Текст рукописи почти совсем не знает варваризмов. Рас­
пространенный в других древнерусских лечебных книгах, аз­
буковниках анатомический термин «афедрон» (апиз) здесь
82
переводится русским словом, выпадение прямой кишки поэтому
передано фразой «окод [а не (эфедрон] выходит»; вместо
слова «меланколия» чаще применяется название «кручина».
Переводчик в некоторых случаях даже как будто готов посту­
питься типичной для русских лечебников отточенностью фраз
и сжатостью определений. Так, немецкое слово «вазерсух»
(водянка) им «толкуется» непривычно пространно: «Вазерсух,
сиречь ноги болныя и оток нутряной, коя болесть бывает, что
тело от кости отставает и будет аки бубен».
Лишь только безупречному знатоку русского языка было
доступно с такой свободой распоряжаться словарным фондом
того времени, непринужденно заменять, когда нужно, одно
слово другим, как это делает переводчик рукописи «Сказание
о пропущении вод». В одном месте он употребляет для обозна­
чения одного и того же заболевания русский термин «камчюг»,
в другом ■— «ножная немочь», в третьем — «каменная болесть».
Близкие понятия — «огневица», «огневая», «немощь огненая»,
«жар огненой» применяются для одной и той же нозологиче­
ской формы (тифов). Чтобы дать понятие о мокроте, он при­
водит целый ряд синонимов с общекорневой основой •—
«храк», «хракотина», «охрак», «храковина». Сомнительно,
чтобы иноземному переводчику для наименования слова «поч­
ки». на деревьях было доступным использование таких сино­
нимических обозначений, как «шипки», «пупки», «пупавки»,
«пурпаки». Говоря о лекарственном растении омела, он за­
писал: «А по латыньски вискус, порусьски омела, а ростеть
на лесных яблоках, аис пурпыков тое омелы воду про-
пущаем».
(Перед лицом всех этих очевидных фактов тот же
Л. Ф. Змеев при общей оценке рукописи «Сказание о пропу­
щении вод» был вынужден признать: «Несмотря на их науч­
ность, в этих рукописях много русского творчества» Г
Медицинская письменность в период начала образования
в России абсолютной монархии (XVII век)
Благодаря специфическим особенностям социально-экономи­
ческого и политического развития Русского государства в XVII
веке дворянство и экономически сильная верхушка посадского
населения стали выдвигаться как основная опора зарождав­
шейся абсолютной монархии.
Социально-экономическое развитие страны определяло и
развитие русской культуры.
Новые прогрессивные черты в русской культуре XVII века
имели своим истоком народное творчество. Элементы народно­
го творчества находили отражение в памятниках материальной

Л. Ф. Змеев. Русские врачебники. СПБ, 1896, стр. 264.

6* 83
 культуры, проникали в литературные произведения, во все ви­
ды искусства. Русская культура оказывала все усиливающееся
воздействие на материальную и духовную культуру народов
России.
Успехи просвещения стали замечаться прежде всего в рос­
те грамотности. Ее распространение способствовало увеличе­
нию спроса на книги, в связи с чем была расширена деятель­
ность Печатного двора. В середине XVII века на нем работало
165 опытных мастеров печатного дела. При царском дворе
у наиболее образованных представителей придворной знати
были большие библиотеки на русском, латинском и польском
языках. Появились книги, предназначавшиеся для практиче­
ских целей: о ратном строе, по географии, древней истории,
справочники по солеварению, составлению красок и чернил,
по садоводству, педагогике, ветеринарии, коневодству. Наряду
с книгами московской печати на столичном книжном рынке
продавались книги, напечатанные на Украине. Значительную
роль в этом просветительном движении, которое охватило рус­
скую столицу, играли украинцы и белоруссы, чему содействова­
ло великое историческое событие — воссоединение Украины с
Русским государством.
Заботясь об усвоении иностранного опыта русскими людьми,
правительство добилось в этом отношении определенных успе­
хов. Русские ученики успешно воспринимали знания у пригла­
шенных иноземных мастеров, соединяли эти знания с собствен­
ным опытом и нередко превосходили своих учителей, напри­
мер в архитектуре, обработке благородных металлов, живописи
и других областях знания. В столицу приглашались учителя
для обучения иностранным языкам. Эти знания, усвояемые
русскими, имели в первую очередь то же чисто практическое
значение -— в торговых операциях, для дипломатических связей
с иноземными государствами. Это, однако, значительно повы­
шало и общий культурный уровень. Прайда, изучением иност­
ранных языков занимались представители социальных верхов,
а также приказные дьяки, подьячие. К концу столетия широ­
кое распространение среди русских, особенно в придворных
кругах, получил польский язык.
Все эти знания приобретались преимущественно посред­
ством самообразования и домашнего обучения.
Однако рост умственных запросов, стремление к знанию,
охватившие широкие слои привилегированных классов, посад­
ского населения, настойчиво ставили вопрос о школе особенно
в Москве. Предприятия частной инициативы в школьном стро­
ительстве были не одиноки. Близкий к царю Алексею Михайло­
вичу просвещенный боярин Ф. М. Ртищев в 40-х годах
XVII века пригласил ученых монахов из Киева и организовал
школу при Спасопреображенском монастыре, в 1667 г. была
создана по инициативе прихожан одной из церквей Москвы
84
подобная же школа в Китай-городе, в 1685 г. упоминается
«школа для учения детям» в Боровске 1.
Все эти и другие начинания в области школьного дела за­
вершились созданием в 1687 г. Славяно-греко-латинского учи­
лища, названного потом академией. Оно было доступно людям
«всякого чина и возраста». Для преподавания были приглаше­
ны ученые иностранцы, а после них педагогическую работу
несли русские ученые.
Таким образом, наибольшие успехи в области просвещения
и организации школ были достигнуты в столице. В других
городах дело ограничилось лишь распространением элементар­
ной грамотности. Больше грамотных было в Поморье как в
среде посадского, так и крестьянского населения.
Но в целом грамотность и просвещение были привилегией
бояр, торговых людей и духовенства. Угнетенные массы дерев­
ни и города не имели возможности приобщиться даже к про­
стой грамотности.
Приведенная характеристика истории общей культуры рус­
ского народа XVII века проливает свет и на особенности раз­
вития медицинской письменности этого периода.

Рукописи по анатомии и физиологии

(<а Пр облемата Аристотеля»)
Произведения эти, принадлежа к категории «псевдоаристо-
телевых» сочинений, в средневековой Западной Европе входи­
ли в состав «Аристотелевых врат» и в составлении их прини­
мали участие те же ученые: Альберт Великий, Михаил
Скотт, Бартоломей Английский и другие схоластики той эпохи.
Отличительной стороной содержания «Проблемат» по срав­
нению с книгами «Тайная тайных» («Аристотелевы врата»)
было стремление как можно глубже проникнуть в сущность
мироздания, раскрыть казавшиеся тогда крайне загадочными
общие вопросы биологии. Большое внимание уделялось вопро­
сам зарождения и развития животных. Вот почему в качестве
объектов описания в рукописях постоянно фигурировали моло­
дые животные организмы, зародыши, яйца насекомых, рыб,
птиц, в главах, посвященных ботанике — зерна растений. Все
это, однако, лишь в самой малой степени было взято из лично­
го опыта составителей, а представляло результат умозрения,
приводилось по ссылкам на Аристотеля, Плиния, Галена, Гип­
пократа, Ибн-Сину, Разеса, Руфа, Егидия, Альманзора и мно­
гих других философов и врачей, было оторвано от жизни, имело
очень отдаленное отношение к практическим нуждам враче­
вания. При описании молока упоминались почти все виды жи-
1 Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век. М., 1955,
стр. 565.
85
вотных, «продуцирующих» молоко ■— даже собака, заяц, мышь,
слон, осел, свинья. При этом, однако, совсем в стороне оста­
вался вопрос о степени питательности молока того или иного
животного для здорового и больного человека, а все внимание
уделялось только чертам отличия молока по цвету, запаху,
густоте, весу и другим приписывавшимся свойствам мистиче­
ского характера. Много места отводилось решению вопроса,
почему молоко не производят самцы, а только самки. Волно­
вал также вопрос, что же вообще по своей сущности пред­
ставляет молоко. Ответ гласил, что «молоко есть свареная
кровь».
В таком же изложении приводились и «эмбриологические»
главы книг, например раздел под заглавием «Пе оу1з» («О яй­
цах») . Здесь тоже все было заполнено голыми сравнениями,
и не было ни одного практического указания о пользе яиц
для медицины, гигиены. В попытках же объяснения строения,
внешней формы яиц авторы ни на шаг не отходили от телео­
логии.
Подобные книги, перенесенные на Русь во времена
«еретического движения» XV в., отнюдь не казались «суетны­
ми» в глазах «еретиков». Они широко использовали «Пробле-
мата» в своих пропагандистских целях. Выбирая из «Пробле-
мат» заранее намеченную сумму «эмбриологических» вопросов,
«еретики» умели нацеливать своих последователей «на корень
вещей», не безуспешно переводя их на позиции, с которых ве­
рующие могли бы легче прийти к отрицанию догматов христи­
анской церкви •— воскресения Христа из мертвых, «бессемей­
ного» зачатия «богочеловека» и пр.
После разгрома «ереси жидовствующих» Московским собо­
ром в 1504 г. и осуждения псевдоаристотелевых книг в 1554 г.
Стоглавом рукопись «Проблемата Аристотеля» как наиболее
одиозная часть этих произведений не могла найти себе усло­
вий для распространения на Руси. А все, что оставалось от
«Проблемат» как части «Тайная тайных», пряталось под за­
щитой культовых книг, преподносилось читателю в каком-
либо мало узнаваемом, нейтральном названии типа «Зерцало
жития человеческого». В 1567 г. «Проблемата Аристотеля» бы­
ли переведены с латинского языка на польский в Кракове.
И только лишь во 2-й половине XVII столетия или несколько
ранее появился перевод «Проблемат» с польского и у нас.
По крайней мере с выдержками из этих сочинений знакомит
русского читателя Стефан Яворский в своем произведении
«Жезл правления» (1666).
При ознакомлении с содержанием небольшого количества
дошедших до нашего времени списков «Проблемат» 1 прежде
1 Нами были изучены рукописи Государственной публичной бибиоте­
ки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина по списку 1696 г. (шифр: (ф VI. 1)
и дословная копия XVIII в. (шифр: (ф VI. 9).
86
 ПРОШ?|Й I п^лична^

№ /шгЖ

.. <^О ,
-\;Ю ититлтния
]СГачяд1иая Ячтоаапи : Юсцой(<11сА.

■ ^аслолор^^нг'ц ч-пио ЧЛинн/'в’ > 1ины

,Лч9
ше «КЛаЩЯ
!/,'а /(I /сг}4гМ(«н«я •

сляг
та

Рис. 20. Заглавный лист «Проблемат Аристотеля». Из рукописи

по списку конца XVIII в. Государственная публичная библиотека
имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.
 всего бросается в глаза значительное сходство состава «Проб-
лемат» с рукописью «Аристотелевы врата»: общи отдельные
положения, многие выражения, целые фразы, анатомическая
терминология, й «физиогномический» раздел «Проблемат» поч­
ти целиком заимствован из «Врат». В то же время «Проблема-
та» представляют коренное отличие от всех других псевдоари-
стотелевых книг, в частности от «Врат» («Тайная тайных»)
потому что в «Проблематах» излагаются «свойства и становле­
ния удов человеческих такоже и звериных», т. е. ставится за­
дача ознакомить читателя с устройством и отправлением чело­
веческого тела сравнительно с животными. В предисловии ска­
зано, что книга предназначена «ко обучению человеческому», а
знания, предлагаемые ею, равносильны «науке лекарской».
В подражание научным традициям периода Возрождения
в рукописи сделана попытка создать энциклопедическую свод­
ку знаний. Дань энциклопедизму выразилась в обширном при­
влечении элементов космографии, общей биологии, медицин­
ской зоологии, ботаники, экономики. В рукописи приведено
много примеров из жизни крестьян, ремесленников, торгов­
цев, феодалов духовных и светских.
Среди особенностей, близких к русскому северу, обращают
на себя внимание частые обращения составителя к примерам
из жизни волков, медведей, рыси, когда речь идет, например,
о хищнических инстинктах этих животных, их нападений на
людей, скот. Постоянные упоминания о лазнях, сильных моро­
зах, снежных заносах в связи со специфической растительно­
стью — ели, сосны —■ явно говорят за то, что русский перепис­
чик внес подобные картины из местной природы.
«Проблемата» появились у нас намного позже великого
открытия Коперника, и надо считать отрадным явлением, что
на их страницах уже довольно прочно закреплено представле­
ние о гелиоцентрической теории. В книге высказано утвержде­
ние о шарообразности земли. Вода поэтому тоже «в целости
своей — стихия кругла есть».
Однако «Проблематам», как и многим сочинениям того вре­
мени, были присущи еще глубокие провалы в системе положи­
тельных знаний о природе. Несмотря на ряд прогрессивных
высказываний, в «Проблематах» можно встретить и такие не­
лепости, как уверение читателя в том, что все горбатые люди—-
самые злые клеветники и «чаровники» (колдуны), что глаза
женщин в менструальный период способны замутить стекло
зеркала, в которое «женка» смотрит.
Рукопись «Проблемат» под шифром С). VI. 9, объемом
496 страниц, имеет три части, разделенные на -68 глав и
632 статьи. Наиболее интересны части первая и вторая. Третья
составляет «физиогномический» очерк. Все содержание изложе­
но в форме диалога, в общем довольно путано и разбросано.
При систематизации оно коротко выглядит примерно так.
88
 Описание начинается с наружных покровов. В книге есть
даже какие-то намеки и на ткани, но еще туманные. При опи­
сании кожи обращено внимание также на волосы, кожные же­
лезы. Говорится о «порах в коже, им же пот исходит». Из дру­
гих кожных «пор взрастають сами власы». Любопытны выска­
зывания о единстве «материи» человеческих волос, перьев птиц,
рогов млекопитающих. Седина определяется как «немощь вла­
сов». Правильно указана причина отсутствия волос на лице у
евнухов-кастратов («резаней»).
Специального раздела о костях нет. Они описываются по­
путно в разных местах. Довольно верно определено анатомо-
физиологическое значение позвоночника. Он — «дорога всем
жилам» (нервам), исходящим «из главы надол» и он же вы­
полняет роль «щита составов тоньких, внутри находящихся —
для легкого, сердца, желудка». Третье назначение хребта быть
«основанием и подпорой всех других костей». Позвоночный
столб — важнейший орган, «понеже, егда он будет врежден,
тогда и вьси уди вреждени бывают». В строении грудной
клетки человека правильно подмечен факт преобладания ее
поперечника над длинником по сравнению с животными и пти­
цами. Человек имеет широкие перси «не яко же звери». В ру­
кописи поясняется, что килевидная грудь птиц обусловлена
особенностями их жизни: они «непрестанно летают семо и ова­
мо [туда и сюда] по воздуху». Поэтому «острое подобие
персей» им весьма «надобе», чтобы птица «летающе лепее
могла воздух разделяти». Кости таза не привлекли внимание
составителя «Проблемат». Вопрос о половой дифференциации
костей таза обойден совсем. Тазовые кости названы «замками»
которые как бы замыкают и открывают вход в тазовые отвер­
стия — «врата», по терминологии рукописи. Иногда врата эти
бывают узки и могут угрожать родам: «Жена..., аще с тяже-
стию родит, то ради тесности врат, ими же плод выходит,
еще же и того горше будет, аще не скоро замуж пойдет,
понеже таковые женки все в рождении умирают».
Не в пример «Шестодневу» о конечностях оказано много.
Но характеристика их развернута только со стороны освеще­
ния локомоторной функции: «Уди и составы в перстах суть
даны лучшего ради обятия и задержания всякой вещи, без них
убо задержание не могло бы быта, егда бы пальцы просты
были, а не имели бы таковых составов». Главное значение
имеет большой палец, противопоставляемый четырем осталь­
ным: он «стал сильнейший и без него ничто же суть и в про­
чих». Особо подчеркнуто, что руки — исключительное приобре­
тение человека. Правда, нечто подобное составляют также пе­
редние ноги кошек и «малп» (обезьян), но «в делах они обаче
[однако] не тако, яко у человека». Назначение человеческих
рук разнообразно: к обороне «яко волку и псу зубы», «ко
приятию ядения» и. наконец, «руки суть всем удом иным по-
89-
требны». Дальше идет не лишенное интереса рассуждение, по­
казывающее, почему же именно нужны человеку руки: «Чело­
век убо суть всех зверей разумнее иных и вымысленнейши,
того ради ко творению дел вымысленнейших, такожде и тон­
чайших потреба ему таковые уда руки». Вопрос об образовании
рук у человека представлен в «Проблематах» чисто идеалисти­
чески. Оказывается, руки у человека появились лишь как дар
природы, вознаграждение от бога за ум человека, рассмат­
риваемый «Проблематами» как явление первичное, уже задол­
го предсуществовавшее формированию такого сложного ор­
гана как человеческая рука.
Мышцы фигурируют в «Проблематах» под архаическим
термином «мясо». Из этого «мяса» состоит большая часть че­
ловеческого тела. В характере размещения мышц вокруг кост­
ного скелета наблюдается известная закономерность. Она под­
чинена требованиям сил земного притяжения и красоты
(«лепоты»). Больше всего «мяса» сосредоточено у таза, мень­
ше — на голове. Это для того, чтобы «глава была не тяжестна
нежели иные уды, наверху будучи». «Мясная малость» обес­
печивает голове значительную подвижность, способствует
восприятию окружающего мира помощью глаз, ушей, органа
обоняния и помогает человеку в борьбе за существование.
Мысль сама по себе правильная и подтверждается современ­
ной физиологией в области фило- и онтогенеза. В рукописи
'сказано, что скелетные мышцы отличаются по внешнему виду
и своему строению от гладкой мускулатуры. Совсем из другого
«мяса» состоит желудок, сердце, легкое, язык.
'Основным органом, участвующим в процессе дыхания, яв­
ляются «плюча», или «легкое». В рукописи они названы дыха­
тельным «удом» (органом, членом): «Той уд есть ветров или
духов, иже легкое влечет вь себе и из себе выдыхает». Пороз-
ность легкого способствует увеличению объема его дыхательной
поверхности: «Тело легкаго есть бело и редко и яко губа
[морская губка] дирковато того ради, дабы тамо боле ветра
могло в себе сохранити». Легкое работает наподобие «мехов
ковальских»: егда ветер в себе наберет, тогда надымается,
а егда выпущает его, тогда стесняется». В дыхании принимают
участие также и нос, рот, гортань. В носу происходит «охлаж­
дение ветра». Роль охладителя вдыхаемого воздуха выполняют
«уста» (рот). Верхние дыхательные пути, кроме того, освобож­
дают воздух от механических примесей:« Вься грубость, а паче
прах, во устах и горле оставается на мокроте слюны». В руко­
писи намечена попытка проследить судьбу введенного в орга­
низм воздуха. Большая часть . воздуха остается внутри и
«расходится к составам разным от плюче разослана», «того
ради человек тако живет, а не затхнется, доньдеже [пока] в
плючах ветер пребываеть; аще ли скоро воздух из плючь вый­
дет, а иный внити не может, тогда сердце затхнется». Выдыха-
•90
■емый воздух, насыщенный углекислотой, охарактеризован как
«злой». Большего и нельзя ждать от «Проблемат», так как они
были составлены еще до великого открытия Гарвея, которое
окончательно восторжествовало в науке лишь после его смер­
ти (1657 г.).
Описание сердца начинается с топографии. Оно находится
в центре тела для того, чтобы «всем удом равно давати
жизнь». Проведена аналогия сердца с солнцем, которое тоже
«того ради середь планит поставлено, дабы всем планитам
верхним и нижним равно светлость свою подавало». По своей
форме сердце «обло» (кругло): «не имать коньцов и ни остро­
ты всякия». Целесообразность подобной конфигурации доказы­
вается столь излюбленным в схоластике способом от против­
ного: «Аще бы часть сердца некая обострена была, сия могла
бы удобно касатися при теле (задевать различные органы
тела), и того ради была бы спона [препятствие] его непрестан­
ному дыханию, и тако бы оно терпело зшсоре, то есь задуше­
ние, и тако бы тело имело немоществовать». «Мясо» сердца
весьма массивно («толсто»), отличается «сухостию». Поэтому
сердце относительно мало: «невелико собою нежели инаго тела
мясо».
Отсутствие костной основы для крепления сердечной мыш­
ку в теле человека создало еще в эпоху античной анатомии
неправильное мнение о существовании особой кости в сердце,
к которой якобы и прикрепляются мышцы сердца. Это нашло
отражение и в «Проблематах», но с тем ограничением, что у
человека такой кости нет, а она имеется только у животных.
Огромная работа мускулатуры сердца не могла не вызы­
вать удивления древних анатомов. Человеческая фантазия
издревле наградила сердце чудесными свойствами, назвав его
«извечным источником и хранителем тепла человеческого
тела».
Древнерусский читатель «Проблемат» впервые узнавал из
этого сочинения о наличии околосердечной сумки, состоящей
из нескольких «блонок» (перепонок). Ни в одном из более
ранних древнерусских сочинений по медицине такого указания
на перикард нет. Нечто новое сообщается «Проблематами»
и в области «эмбриологии» сердца. Сердце описывается как
один из органов человека, которому присуще самое раннее
функционирование у зародыша: «Сначала у человека сердце
сотворяется», а уже потом появляются «кровь, утроба, мозг и
тук [жир], и кости». Такое утверждение как будто бы не стоит
в противоречии и с современными взглядами на историю раз­
вития сердца человеческого зародыша, начинающего пульси­
ровать уже на третьей неделе эмбриологического развития,
в то время, как нервы врастают в него лишь на пятой неделе.
Много говорится об автоматизме сердца, понимаемого, ко­
нечно, сугубо механистически. Правильно утверждение о рит-
91
мичности сокращений сердца: «во хвиянии [движении] своем
сердце имет меру». Это «хвияние» можно измерить. Глава о
сердце заканчивается данными о «топтании» сердца, под кото­
рым подразумеваются сердечные тоны. Их описания в «Про-
блематах» небезынтересны для истории древней клинической
Кардиологии. В заключение уделено некоторое внимание вопро­
су устройства сердца у рыб, птиц, змей и других животных.
Очень много и притом крайне любопытных сведений при­
водит рукопись о крови и кровеносной системе, пищеваритель­
ном тракте, мочевыводящих органах, гениталиях. Но, кажется,
самое острое внимание в «Проблематах» все-таки привлечено
к устройству и отправлению органов чувств. Этому разделу
посвящено около пятой части всего содержания рукописи.
«Видение» [зрение], согласно древнерусской литературной
традиции, названо «чювьством перьвым», т. е. самым важным
для человека. Зрение важнее обоняния, важнее слуха, потому
что если слух есть только «смысл науки», то «видение указует
нам разность велию в вещах». В полноте анатомических све­
дений о глазе «Проблемата» значительно опередили все пред­
шествующие медицинские сочинения древней Руси. В строении
глазного яблока различается несколько «блонок» (оболочек):
«покрывающая», «роговая», «паучинная» и есть еще «блонка
ледоватая наподобие льда прозрачистого». Наименование ра­
дужной оболочки отсутствует, но представление о ней полное,
потому что далее сказано, что «блонка» эта может иметь
самые различные «фарбы» (цвета). В основе функции «виде­
ния» лежит «сила зрака». Проводником этой силы служат
«некия жилы», место которых «при мозге в челе». Так названы
зрительные нервы. Они могут иногда «застанавливаться»-
(портиться) и «смердеть», и тогда люди, «имея очи ясны,
однако не видят ничесо же».
Светопреломляющая способность глаза, по рукописи, зави­
сит от «прозрачности и гладкости его блонок», потому что «от
вещи гладкия и светлыя вьсякая вещь видима лучши ся бы-
ваеть». Приводится сравнение «блонок» с водой. В книге вид­
но стремление составителей пробудить интерес читателя к та­
ким явлениям, как способность человеческого глаза опреде­
лять цвет, форму предметов, их удаленность, подвижность,
направление движения. И надо отдать справедливость авторам:
для объяснения физиологических феноменов ими не привлека­
ются ни бог, ни другая таинственная сила. Наоборот, высказы­
вается стремление опереться на объективные физические зако­
номерности. Так, при «выпуклых очках» (по-видимому, близо­
руких) «темнее зрак» бывает и «лучи от свещи видимые исхо­
дящие не единообразно входят во око... того ради зрак не
может тако остр быти, но тупый бывает».
Приведено любопытное рассуждение о механизме аккомо­
дации. Глубокие, или «впалые», очи видят острее, чем «выпук-
92
 (рГОКЬ< >

у х 7 Со/Т^%/ х ч
(вотгсоаХ^о^^'Т^ •

\^ИИЛ-сХу П'П)/)< (аДн'о^о /ь< у 4^7^<Ь.-Г;

С^якл^
,'Р^ЙсАуГо-пго«.<о С^ако^г^тд»

ТЛоТЬ Рг^И-^-бЛ-ОХкО
^а^сдъ-га^>

^°Р Р к '-Н^ ^0

и ' '
(/гпл |^«С^^^<?1УК7^'€^оД’И^<?
' СЙ'ГЭ (^с'Т^ГЛ <% ^3<М < I И- «А '^Х

? ихв с^

Рис. 21. Одна из страниц «Проблемат Аристотеля» по списку

конца XVII в. Государственная публичная библиотека имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина.
лые», потому что в них лучи света «купно» (густо) входят в
глаз от «вещи видимыя». В качестве примера ссылка на такое
обыденное явление, как четкое видение звезд при смотрении
на них из глубокого оврага.
Еще более интересны высказывания в «Проблсматах» по
поводу цветовой адаптации глаза. Установленные физиологией
факты снижения чувствительности глаза в зависимости от уси­
ления интенсивности цвета и малой утомляемости глаза при
длительном действии на него, например зеленого цвета по
сравнению с красным, видимо, уже давно и прочно входили
в круг тогдашних физиологических представлений, приобретен­
ных из непосредственных житейских наблюдений и опыта. Это
усматривается из целой цепи рассуждений, приведенных руко­
писью: «Ясна ф,арба [яркий цвет] и бела творять противность
зраку», и оттого «бывает в очесах блеск, яко же то прилучает­
ся от солнца или от снега». Совсем другое «зеленая фарба»,
она «посредственно» (умеренно) действует на глаз, полезна
человеку, так как не «мглит», не «стисьняет» глаза, а только
«направляет их», способствует нормальному зрению. Вот поче­
му, как утверждается далее, «человек зеленую фарбу более
любит нежели иную». Для большей убедительности в конце
уместно приводится «повесть» (поговорка):
«Зерцало, трава, воды течение
Творят очесам услаждение».
Дальше говорится о замене зрительной функции утерянного
глаза здоровым.
По анатомии и физиологии век, ресниц, глазных мышц в
«Проблематах» сведений нет, подчеркнут лишь факт повыше­
ния носового секрета при плаче. Слезы определены как жид­
кость наподобие пота, урины. Все эти выделения одного
происхождения и между ними имеются прямые количествен­
ные соотношения: «Едина есть волглость урины, тоже слез и
пота, того ради егда множится плачь, или егда множится пот,
тогда умаляется материя урины».
Зрение — это область, на примерах которой в «Проблема­
тах» делается попытка объяснить сущность видимого мира.
Так, все находящиеся вокруг нас предметы, сказано в рукопи­
си, есть вещи «истовые», т. е. настоящие, истинные, действи­
тельные. Предметы, от которых световые волны падают в глаз,
не имеют ничего общего, например с «образом нашего лица
в зерцале». Зеркальное отображение — это лишь «подобие
лица», это «токмо якобы мгла некая», впрочем «велми тонкая».
«Мгла» эта не материальна, она не раздражает глаза, «во зра­
ке она не крепко зрение движет, не тако суть вкореняется в
силу зрака». Именно поэтому-то «человек вь зерцале обозря
лицо свое, по отшествии скоро его забывает». Подобные
взгляды, высказанные в XVII веке, нельзя не признать выде­
94
ляющимися своей новизной в кругу общебиологических воз­
зрений тогдашнего русского общества.
С подобными же подробностями разобраны в «Проблема-
тах» обоняние, вкус, слух.
Голос и речь в рукописи правомерно отнесены к одним из
важнейших функций после видения и слуха. Голос и речь
правильно связываются с дыханием: «Глас убо ничто же иное
токмо ветер из плючь [легких] отверженый и выдохненый».
Впрочем, в произношении звука и образовании голоса прини­
мают участие еще «жилы голосовыя» (голосовые связки)
и «горло», под которым, как видно из контекста, понимается
одновременно глотка, гортань и трахея. «Жилам голосовым»
присуща споюо|бность «стиснятиоя» (сокращаться), отчего «глас»
делается «тончае». А роли резонатора, которую играют гортань
и трахея, способствует специфическое строение последних, они
состоят подобно бочке из обручей (хрящевых колец): «Горло
есть сухо и кругло, яко бы с обручков сложено, и сие есть
ради вылущения лепшего звука ко речению». Весь голосовой
аппарат в действии очень напоминает собой игру на духовом
язычковом инструменте — «пищали»: «Подобие сего есть в
пищалях, суть кая тони, та тончае и глас испущаеть, а кая
толще, та и грубее глас испущаеть».
И, наконец, есть еще один орган в человеческом теле, ко­
торому в «Проблематах» приписывается тоже весьма важное
значение — это мозг.
Особого раздела, посвященного мозгу, в книге нет. Относя­
щиеся сюда мысли, отдельные высказывания беспорядочно
разбросаны по всей рукописи, по разным главам ее, и только
путем тщательных выборок «учение о мозге» укладывается в
некое подобие более или менее стройной системы.
Место мозга — голова и «хрепьт», но он имеется и «в ко-
стех», впрочем, только в больших, а в малых отсутствует.
Мозг есть и у многих других животных, но там он несравненно
меньше человеческого. Наряду с сердцем мозг «перьвый»,
«изрядьнейший» и «тонкий уд». Поэтому с повреждением мозга
и сердца прекращается жизнь человека, и тогда уже «никакого
лекарства [врачевания] не может быти».
Головной мозг, по понятиям «Проблемат», представляет
главнейший центр всей духовной жизни человека, ибо «от моз­
га все мысли рождаются». Очень интересна трактовка некото­
рых условных рефлексов, причем особое внимание почему-то
привлек слюноотделительный рефлекс. Слюноотделение, как
говорится в рукописи, может вызвать не только внешний вид
и запах пищи, но даже и одно мысленное представление о
пище.
Ряд оригинальных высказываний отведен в «Проблематах»
также вопросу связей между душевными и нервными болезня­
ми, с одной стороны, и нарушениями деятельности мозга,
95
с другой. В рукописи утверждается, что всякое заболевание
мозга вызывает расстройства мышления, движения органов.
В результате появляются «паралйжи» (параличи), дефекты ре­
чи. «Мотливость» (заикание) есть целиком результат «недо­
статка мозга». Вследствие этого же недостатка мозга, объясня­
емого возрастом, и язык иногда бывает «не свободен ко
глаголанию», как, например, у детей, которые «литер некиих
выговаривати не могут».
«Проблемата» не остановились перед сложным вопросом
разъяснения природы сна («спания») и сновидений. Сновиде­
ние в подражание другим памятникам древнерусской письмен­
ности везде фигурирует под именем «сон».
Сон (в современном понимании слова) рассматривается как
одна из важнейших физиологических потребностей («потреба
велика») всех животных организмов: «Всяка жива вещь без
опочивания не может тверда пребыти», и особенно «трудно убо
человеку быти без спания». Сон по-разному протекает у здоро­
вых и больных, у людей, занятых тяжелой работой, и бездель­
ников: «детей сон творит более спящих нежели когда
подрастут», «мало идущие люди и мало спят», «по великой
работе любовен сон бывает и велми тверд», «а излишнее убо
спание вредит человека». В «Проблематах» указывается, что
сон вызывается не чем иным, как только изношенностью
«смыслов» (мозга). Во время сна «человек ничесо же не слы­
шит», т. е. не чувствует. Но крепость сна колеблется в боль­
ших пределах, все зависит от степени предшествующего утом­
ления мозга, «от величества делов человека». По данным
физиологической науки, сновидения представляют слабые
следы бывших переживаний либо отражают состояние организ­
ма во время сна. Эта физиологическая закономерность приоб­
рела в «Проблематах» такую формулировку «Егда все смыслы
у человека успокоятся [во сне], тогда душа спящего сво­
бодно припоминает, что перед собою имела наяве всякия ве­
щи». А такими «вещами» бывают «все вещи виденные, слы­
шанные или мацаные [осязавшиеся] или движимые».
В рукописи настойчиво подчеркивается, что «творителем
сна» является только мозг, именно он-то и «слагает и стасует»
все впечатления дня так, что в итоге картина сновидения мо­
жет «прилуниться или зла, или добра, чюдна, или всякая ми­
лая полюбая и прочая».
Итак, сновидения составителями «Проблемат» вполне
резонно воспринимались как искаженные отражения действи­
тельности. И более того, книга утверждает далее, что сновиде­
ния могут быть вызваны искусственным путем. На вопрос:
«Может ли кто кому сон сотворити некаким делом?» — следо­
вал ответ: «Может то сотворити», — и за ответом цепь поясне­
ний: «Аще бы кто спящему шептал во ухо, но его не разбудил,
тогда оному спящему будет ся видети яко бы слышал громы
96
или трескание; такожде егда кто звонение или зук [звук] нека-
кии слышит во сне, тогда аще онаго не разазнавает спящим,
что сие есть вещь истая, обаче [но] ему во сне видется нечто
к тому подобное».
Развивая все глубже это положение, авторы рисковали
встать на «опасную» по тем временам позицию признания в
так называемых «божественных глаголах», иногда будто бы
кем-то нашептываемых во сне религиозно настроенным людям,
ничего другого, как самых обыденных звуков: шуршания соло­
минок в подушке, воя ветра, колокольного звона, шума па­
дающих «дождевых» капель. И надо признать, что подобных
«еретических» высказываний в «Проблематах» не мало. Эти
материалистические крупинки в «Проблематах» являются ос­
татками интимной историко-литературной связи между «Про-
блематами» и рукописями «Таимая тайных» («Аристотелевы
врата»), в которых в пору «еретического» движения с такой
неугомонной страстностью русскими книжниками делались
попытки поставить на разрешение сложнейшие вопросы миро­
здания. В этих благородных и порой далеко не безуспешных
усилиях разъяснить по-своему «проклятые тайны» происхож­
дения, эволюции и конечной судьбы большого и малого мира и
заключена вся притягательная сила и большое источниковед­
ческое значение «Проблемат» для истории отечественной науки.
В отношении же значения «Проблемат» для истории меди­
цины в современной литературе и высказываниях ученых прош­
лого века нет единого мнения. А. И. Соболевский, П. И. Рыч­
ков отказывали этому памятнику в положительном значении.
Наоборот, большинство авторов — >К- Калайдович, П. Строев,
Л. Ф. Змеев, В. Каразин — держались иного мнения и едино­
душно считали его даже достойным названия «основ анато­
мии». Т. И. Райнов и некоторые другие советские исследовате­
ли решительно настаивают на повышенном внимании к «Про-
блематам» со стороны врачей и биологов. Т. И. Райнов выска­
зал сожаление по поводу того, что ни один список этого па­
мятника до сего времени еще не издан на русском языке1. Та
небольшая часть положений «Проблемат», которая рассмотре­
на выше, побуждает полностью присоединиться к большинству
положительных критиков «Проблемат».

Судьба древнерусской медицинской письменности

к исходу XVII столетия
С расширением печатного дела на Руси наступает заметный
кризис в истории медицинской рукописной письменности. Это
совпало приблизительно с серединой XVII столетия.

1 Т. И. Райнов. Наука в России XI—XVII веков. М. ■—Л., 1940.

стр. 263.
7 Древнерусское врачевание 97
 Однако свои вековые позиции медицинские рукописи вна­
чале сдавали весьма неохотно и медленно новому методу про­
изводства — размножению книг с помощью печатного станка.
Между тем потребность в медицинской литературе с сере­
дины XVII столетия с каждым годом возрастала. Это вызыва­
лось повышением общей грамотности населения и становле­
нием отечественной медицины, расширением медицинского де­
ла в связи с войнами и эпидемиями.
Для открытой первой и недолго существовавшей русской
врачебной школы в Москве (1654) требовалось большое число
учебников, в которых нуждались как ученики, так и сами пе­
дагоги, вербовавшиеся вначале из иностранцев, не знакомых
с русским языком.
С открытием медицинской школы и установившейся прак­
тикой частного обучения у врачей-иностранцев появилась пер­
вая поросль национальных врачей на Руси. В это время меди­
цинская письменность претерпевает существенную дифференци­
ацию. Одна часть старинных лечебников, поступившая в част­
ное владение представителей дворянства, духовенства, купцов
и ремесленников, была забыта или деградировала. В лечебни­
ках все больше и больше стали находить приют суеверные,
знахарские формулы и мистика.
Другая часть медицинской письменности, составлявшая ли­
тературу педагогическую, непрерывно совершенствовалась.
Хотя тематика учебников по-прежнему вращалась в архаи­
ческом кругу «вертоградов», «травников», «проблемат» и книг
«о пропущении вод», но появились и некоторые новинки. К ним
можно причислить такие, сохранившиеся от второй половины
XVII века рукописи, как учебники по педиатрии и акушерству
(«О болезнях дитячьих», «Помогание женкам в рожении»).
Судя по описям книг монастырских и частных библиотек,
известны были рукописи и по санитарии, гигиене, представляв­
шие соответствующие извлечения по преимуществу из поль­
ских медицинских книг. В условиях беспрерывных войн воз­
росла потребность в книгах по хирургии и анатомии, более
отвечающих возросшим научным требованиям, чем «Шести-
днев», «Проблемата» и др. В связи с этим Епифаний Слави-
нецкий в 1658 г. закончил перевод 7 томов творения Андрея
Везалия «О строении человеческого тела». Эта рукопись, к со­
жалению, до сих пор не обнаружена.
Медицинские рукописи, вообще всегда цанившиеюя вы­
соко на древнерусском рынке, к середине XVII столетия
сильно вздорожали. Развитие типографского дела вызвало
сокращение кадров переписчиков, каллиграфы стали большой
редкостью. За дело взялись тогда сами питомцы медицинской
школы. Перелистывая пожелтевшие страницы врачебников, и
поныне можно видеть, как руки учеников-стрельцов старатель­
но выводили заголовки рукописей, по-детски наивно зарисо-
98
 тии пири тдгёдммгки , ншфилав1
(КЯММ 4МС/П01Л ПЙ/КЯ0Г М^5 Д1Л ПЛЛтК6В1
пбщ*а ир«пнп«« кгми/Г ними ммшяллЬ
поквгл* сон1 НОО^ЛЛ^
< ««Л1? Щ. Ср^

усл^Яг? л лло Х’н.м.гг у>«3^>х. к.С<х/?14ЛЛ*- I

сд клС подла.'] Ик- }Сса клпС'ХК

гпого л, к л ТТХдхл Долр^тб кСапЛ

) ■ / * *
• ПЕ.ГП^_ Д^ЛЛн 1ПИ.11Л1 п» Ясд^н/х.
Яито ск мо с* ет биллях мсти, к мГц вишневы
свглл 1^1 и^аопгг нсулМ
нлнц.е езмлнное^^-^ .натвлин
льориавк наы^/пп'п'лкся ап1 кплм^я вг

ши ^риплАст1 пся1(1л 7плр1С(А

/I юл о о.// у 1101^ 6 0 лустк-ШЪ 0ЯД1Д I
йн4та|)й 7/^Л®?а са«у>х^Лкн^ ■
^66/>6^ 1К4С1 ,

Ллагг^ ^. !-]^л»1^у [{ •)()р№ *■ 1~ В Д 111

ярпД-К-Д^л' Лд1лто2^йП1Ре*-^Пе11а
Л^уил-ь! к со дб7о каЛя^и
ггс о Кв г А[ л х

Рис. 22. Страница из рукописи по списку XVIII в. Олонец­

кого собрания (Библиотека Академии наук СССР), харак­
теризующая еще непрекратившийся процесс творческого со­
зидания рукописных лечебных книг после XVII в.
На рисунке четко выделены заносившиеся в лечебник рукой
его владельца краткие медицинские рецепты попеременно,
полууставом и скорописью.

7*
вывали изображения лекарственных трав, «камений», живот­
ных. Аптекари, «дештиляторы» Аптекарского приказа, нужда­
ясь в химико-фармацевтической литературе, в свою очередь с
энтузиазмом переписывали книги типа рукописей «Сказание о
пропущении вод».
В промежутках между «стихами» (параграфами, абзацами)
школьники имели обыкновение оставлять промежутки. Они
рассчитаны были на заполнение их в будущем новыми рецеп­
тами, воспринятыми по слуху во время «поучений» (лекций)
от «мастера» (преподавателя), для заметок, почерпнутых из
личной медицинской практики, извлеченных из других лечеб­
ников.
Именно потребностью учебного времени, использованием
книг в качестве повседневных руководств были порождены те
многочисленные указатели симптомов болезней, средств лече­
ния, которые так часто прилагались в конце школьных меди­
цинских пособий.
Высшей ступенью техники по переписке книг являлись
приложенные к ним перечни названий болезней на арабском,
латинском, греческом, польском и других языках, а также под­
час совершенно неожиданные филологические справки, целью
которых было вскрыть историческое происхождение медицин­
ского термина: что означало кесарево сечение, откуда прои­
зошли слова рак, хруны, апостема и т. п. Можно предпола­
гать, что книги с такими «учеными» деталями являлись
собственностью педагогов из русской среды. В таких лечебни­
ках нередко можно встретить крайне любопытные примеры,
приводившиеся составителем. Видимо, врачи внимательно на­
блюдали своих больных и изучали результаты лечения: упоми­
нались прозвища больных, чем они занимаются, сколько лет
страдали болезнью, при каких обстоятельствах излечились. Мы
узнаем, что среди пациентов были воины, прачки, звонари,
купцы, воеводы, швецы, иконники, дьяки и лица медицинского
сословия. «Профессорский» склад подобного писательства ви­
ден из стремления авторов придать учебнику по возможности
диалогическую форму, характер свободного, но в то же вре­
мя поучительного разговора между учеником и учителем;
часты повелительные наклонения: «зри», «не делай того-то»,
«не пущай» (не позволяй), «да хранит тебя [от такого-то по­
ступка, решения] бог, пресвятая тройца, дева Мария» и пр.
Подобные предупреждения повисали бы в воздухе, если бы
составитель предназначал свое произведение только для лично­
го пользования.
В этом периоде встречаются рукописи, значительно обога­
щенные материалистическими высказываниями, подобными
тем, что мы видели в «Проблематах». В некоторых книгах
находили место «вольнолюбивые мечты», выражавшие стрем­
ление составителей к народному благу, защите интересов со­
100
циальных низов. На страницах таких рукописей помещались
рецепты и медицинские советы, предназначавшиеся для «убо­
гих» (т. е. бедняков), «бражников», «людей молодших»
(крестьян на селе), «людей работных и охочих к труду». Все
это показатель того возросшего демократического веяния, кото­
рое было столь характерным для русского общественного дви­
жения второй половины XVII века.
Не менее интересными надо считать медицинские произве­
дения, посредством которых составители пытались высказать
свое недовольство бедственным положением русских врачей по
сравнению, с врачами-иноземцами. А такие произведения встре­
чались, и мысли, заключенные в них, даже по тому времени
звучали довольно радикально, являясь подчас острыми, злобо­
дневными противоправительственными памфлетами.
Вот, например, что говорится в одной рукописи:
«Приходящий от стран немецких вь великую Россию докто-
ры и абтекарии и лекари без всякого страха великую славу
имеют, но непрестанно удовляяся великое богатство во свои
страны из российского царствия относят, а ни един от них жи­
телям в России быть не хощет, и такое богатство снедают
страннии, а не свои, и сего ради чудяся сами глаголют, яко
нигде во окрестных царствах пожитков иноземцом толика
изобрести не возможно паче российского царствия, и больше
снедают чюждии, а не свои». «Русские же лекари, — продолжа­
ет безымянный автор, — во всякой хитрости [искусстве] прези-
раеми, чюжди же честь и славу и обновление воспринимают...
И сие давно есть, почему сие деется?»
Нужно отметить, что русские книги находили себе читате­
лей и среди иноземных врачей. На некоторых листах их сохра­
нились многочисленные заметки на польском, немецком языках
и особенно обильны приписки на латинском языке.
Со второй половиной XVII века совпадает выход русских
врачей на арену самостоятельного медицинского литературного
творчества. В качестве соавторов и даже авторов стали высту­
пать «люди всяких чинов», бывшие стрельцы, доселе привык­
шие держать в своих руках только тяжелые бердыши и
«копия». В писательскую среду этого времени, например, смело
вошел бывший стрелец московский лекарь Митрофан Петрович
Петров. Им был написан для упоминавшегося «Вертограда»
(шифр В. VI. 9/2) отрывок «О чепучинном сидении». Автором
другого оригинального медицинского произведения по лекар­
ствоведению и лечебной диететике стал тоже происходивший из
стрелецкой среды лекарь Иван Венедиктов.
На севере Руси еще долгое время продолжали существо­
вать очаги по переписке и реставрированию древнерусских ле-

1 Рукопись Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Сал

тыкова-Щедрина по описку XVIII в. под шифром Г. VI, 8, л. 13, и об.
101
чебных рукописей: Соловки, Вологда, Белозерск. Перепиской
занимались не только монахи, но и простые светские люди,
среди которых известны были женщины и молодые девушки.
На рубеже XVII—XVIII веков стал широко известным русский
простонародный лечебник Афанасия Холмогорского, представ­
лявший собой переработку более древней русской рукописи, но
значительно обогащенной собственным авторским опытом и
м естн ым и и а б л юд ения м и.
С началом петровского времени процесс активного рукопис­
ного творчества русских медицинских произведений резко по­
шел йа убыль и затем совсем прекратился. Древнерусский ме­
дицинский манускрипт безвозвратно с этих лет отошел в об­
ласть седой истории.
 Глава вторая
НЕМЕДИЦИНСКАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ
КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ
ДРЕВНЕРУССКОЙ МЕДИЦИНЫ
Как оригинальная, так и переводная древнерусская литера­
тура, изданная и сохранившаяся в виде рукописей, чрезвычай­
но богата и разнообразна.
Начиная от великих произведений русского народа—лето­
писей, художес'твенной литературы самого разнообразного
жанра и кончая юридическими и хозяйственно-бытовыми па­
мятниками письменности в виде грамот княжеских, монастыр­
ских, боярских, «кормчих» книг (Новгородская, Рязанская),
писцовых, переписных, явочных, торговых, таможенных, ка­
бальных, кормовых, расходных, посевных, «ужинных»,
«умолотных», приходо-расходных, всевозможных частных
записей, кладовых росписей, столовых обиходов монастыр­
ских и боярских домов, наказных грамот, отчетов о путеше-
ствиях русских людей за пределы родных рубежей, азбуковников,
древнерусских словарей, справочников иконописцев, иконо­
писных подлинников, сборников проповедей, поучений, апокри­
фов, народных поговорок, пословиц, песен и загадок, — все
это представляет ценный источник для изучения истории отече­
ственной медицины. Вызванные к жизни реальным бытием,
многие из этих памятников заключают в себе специфические
черты русского' феодального строя на том или ином этапе его
развития и вследствие этого не лишены порой высокой позна­
вательной ценности.
В летописях, художественной литературе наряду с факти­
ческим описанием военных эпизодов уделяется большое внима­
ние теме мирного строительства, характеристике русского на­
родного быта. Это позволяет изучать историю основных про­
изводителей материальных благ — трудящихся масс, начиная
иногда с самых ранних исторических периодов.
В качестве частных примеров для подтверждения положе­
ний из области гражданской истории, искусствоведения, архео-
103
логин, истории естествоведения и пр. некоторые из русских
историков XVIII—XIX столетий нередко обращались к медико-
санитарным мотивам в произведениях древней русской литера­
туры. В многотомном труде С. М. Соловьева «История России
с древнейших времен» заметки на медицинские темы оказа­
лись настолько разнообразными и обильными, что дали осно­
вание Н. Ю. Кумбергу (1909) путем систематических погодных
извлечений из этого труда опубликовать довольно подробную
сводку, не лишенную и до сего времени значения как справоч­
ника по отдельным вопросам из истории древнерусского вра­
чевания феодального периода С
С примером использования русских летописей для изложе­
ния основ древнерусской медицинской культуры мы встречаемся
как в трудах историков н>е врачей, интересовавшихся отдельны­
ми вопросами медицины, так в особенности в работах натура­
листов и врачей-историков медицины: В. Н. Каразина
(ГвОО—4801)12, В. Я. Джунковского (1181-1)3, В. М. Рихтера
(1814—1820)4, М. Д. Хмырова (1875)5 и др.
Попытки освещения некоторых частных сторон медико-сани­
тарного быта древней Руси на основе немедацинаких памятни­
ков русской письменности успешно осуществлялись П. С. Виш­
невским (1837, 1840), А. А. Война-Куринским (1841), А. Д. Бу­
товским (1847), Я- А. Чистовичем (1852), М. Максимовичем
(1868), И. Гарчинским (1880), А. Зубовым (1887), А. Баловым
(1898), М. Н. Пыляевым (1899), Т. Поповым (1903)6, не гово­
ря уже о неоднократно ранее упоминавшихся трудах Л. Ф. Зме­
ева, М. Ю. Лахтина, В. Соколова, В. М. Флоринского,
Н. Я- Новомбергского, а также Ф. Л. Германа, С. М. Чебана,.
В. И. Разумовского, В. Ф. Бушуева и многих других.
Опубликованная в 1916 г. работа Б. Е. Райкова по истории
естествознания древней Руси7 и работы советских историков
С. Е. Советова по истории школьной гигиены (1950)8, крупная
монография Т. И. Райнова в науке в России XI—XVII ст.9
интересно составленный исторический очерк о состоянии меди­
цины в древней Руси Р, Е. Кавецкого и К. П. Балицкого»
(1954)10 и др., в своих выводах и обобщениях в значитель­
ной мере опираются н-а показания намедицинской древне­
русской письменности и чаще всего на свидетельства лето­
писцев.
1 См. «Литература».
2 То же.
3 То же.
4 То же.
5 То же.
6 То же.
7 То же.
8 То же.
9 То же.
10 Т о же.
104
 ф»,гп.’ Зони Сал НаАоСча игптаач ^иогмч ЁагятС Ил^
Толмил; аиле о^Сплх .0<Пас(чт Цкготп ТЛстцте Отнч
О)ни стал НГлюпогтгг ак»1ла Си^лт, Сто 1С1т Лишмял,
цо!да Они ЛСиаГсстгм! ПГохла^атпте ГПСло Цгго(та.и1
У^а^иаач>ггг1 1>Соа‘ Ндач>гтгС Катала. пСи.чееС Сетти
ЦО&а ИапиптС ПоптЛ: ЦгиоаттС ЦСналечСно Шпете 'УхчС
.1,11т.. сполна Начатие Осанх У1,аСлииатС зспанС Устеи1<
ГП<1<'и-«^< ОТШаСсИ Иигрш ССлогтСКапю НалаТно Ута^ ,
(?«т« апгое<аА.ктч ЗсшгшТти Ан! <» СоТаЗлл пСнпкчаля
МацШхС ^оетхтоп! ‘]иш(к>ГГтС -Они ПТСшиТчиС ИГича-
<Эан'и Итаих Они Ваюла Пеннин (то ОГПсмитн'щя
и^Склц ПоЗнаиаюпН СОни Засяпис 'ани ГПаиши ,Ц^С
НПТ^б апОЭПааач" (+чии Папиной Супе УнкхМ...
На .6. Састсй /аЭА6|’гт(’*я,/’и Познани Плш/е^агч
^{Снийс НаАхши ПГнЗнаиС СаЗлСчпгпи Чапсяшо Са!''е
ГПС-10 пегпои /(сгй-ц* ^Си'Юи I К/.(‘:>1Н!Н . СПГСгти II,
„^.олчти»' ГПаШ ПГоч, НИНил!( Са<еплл11 С1Ц&ех^-
С11ОП1СдП11 У<<1!4 УКОАиоео ТЬции Плцеаеи СиртРить
Асхги&к П<т!( Сто снххно'1наост1 ■'кГолмаис’С
аСП’Пстоящекх О/|нак<к^€ тотС Сан ПоЗнапаипС
^ехтхге Толсзш, Нен ИСлюн усГиотогей Секгтпс^
тао Сохнт, Ипгялю СаОк^^амтГ И1Кагп1 .^Гл.'о

СС^Охтх/опь СШ\и.1ли<.тодС .Иною Напитан Иосе

Щак>т<л НСтонлю ‘Зоюгтю Ц'5елопа ‘/Ш'?4/илд(. .
УССлсатч, исиТПеиегпне иМСи^ачптил .(СчаСептшол!!,
ССлоПСт ТТОХИити Нооегге Иан1 ОШСпсоТгешннС
ПГСС^Пно СОИЧ'чпС 1'пл1неых1 РоХ-ммкх! 1Юто,'щ
Логпят! СчоСо СОКогатигпн 01 Цлнипаыт! С1ко
Сешя Унчх/ НтСаан ёслч'и лЧиоеи ЛСноЛхстао
Слого^с ТГСсхь УнцхС ЦпТсхсгалччи 1(0Гсш
СПзЦЗСнЬ НоПЮТпи Солиння ШГГОЛалСнХ Опг1 УспТиЛ
С1лчСа С1ИЛСятч>т1 Гп ПГанС Потлш сто /тоеЮ-
НаСтея ГПот! НоССих (ОепСну Потр.ич Сто .Тин1.

Рис. 23. Страница из рукописи Н. Спафа^ия «Описание Китая» XVII в.

о медицине в Китае и о сравнении ее с врачеванием у русского народа..
Библиотека Академии наук СССР.
 Источниковедческое значение каждого из памятников древ­
нерусской литературы для истории медицины представляется
далеко не одинаковым и равноценным. Среди них нет произ­
ведений, целиком посвященных медицинской теме. Последняя,
в особенности в сочинениях наиболее раннего периода, носит
характер случайного вкрапления в литературную ткань памят­
ника. Медико-санитарные заметки и высказывания выступают
в образе или слабо контурированных картинок, или, что бы­
вает чаще, в виде бледных штрихов, каких-либо отдельных,
порой совершенно глухих и как бы случайных обмолвок, кото­
рые древнерусскими книжниками использовались лишь побочно
для доказательства и подкрепления основной идеи их произве­
дения, обычно посвященного религиозной или национально-
исторической теме.
Историческая расшифровка подобных замечаний, касаю­
щихся вопросов медицины, но с авторской точки зрения мало
значительных и второстепенных, требует сугубой осторожно­
сти. Их источниковедческая оценка должна подкрепляться
сличением с другими памятниками древнерусской общей и ме­
дицинской литературы, памятниками археологии, изобразитель­
ного искусства, данными этнографии, фольклора и пр.
Настоящая глава представляет опыт рассмотрения наибо­
лее типичных представителей древнерусской письменности из
той группы, которая с успехом может быть использована для
изучения процессов зарождения и развития древнерусских
медико-санитарных традиций.

Летописи
Первое место среди памятников немедицинской письменно­
сти по праву должно быть отведено русским летописям.
Обращая пристальное внимание на все более или менее
Крупные социально-экономические явления древнерусской
жизни, летописцы в то же время никогда не проходили мимо
выдающихся общенародных бедствий таких, как наводнения,
засухи, массовое появление сельскохозяйственных вредителей
(мыши, саранча, садовые и огородные гусеницы), голодовки,
пожары, неурожаи, «моры» (эпидемии), эпизоотии домашних
и даже диких животных.
Непревзойденное источниковедческое значение приобретают
летописи при изучении «моров» в Русской земле.
Было бы ошибочным, как это делалось буржуазными исто­
риками, рассматривать русскую летопись лишь только как'
погодную регистрацию моровых поветрий и не видеть в послед­
ней ничего, кроме слепого проявления русским народом «по­
корности воли божьей», полной беспомощности перед лицом
грозных социально-биологических явлений, иногда принимав­
ших характер государственных и народных бедствий. Против
106
 ндли&ипнтм г, < цу{ и к<ЗГ<л> КН^А, ТГОП/М рД
ПОЛОПСНОГШ К ПОГОНЯТЬ Г НОНОГОрОС(<ОН> (ИЛОМ) , и
псиоишилж дПггптк ’СолАрнентн .да н тонн у с .,
Х1€ шли с/иосмпь» н«П(нока «Пороначго к'аояю'.
^аМП, Ь$ДИКОГО КН^АЬ , и в ПорОМ^ЧН БЫШС (ЯЛА
Щднногцм к^з’А . йдо покрои'» лргпыАч П|ы.лпо.
(ОЛП МсТ,-,*П/|Н| И мЗгк<Лч ЛИПОНПОА ^М1ЛН Т&Д4П1М
Н4 (ККОБЧ КО. ЙШШЛШ КНЛА Л1Ир4 ПрСНП1Н ■ Нит
клИмкГн поячалокллн» мух , пмгЬмъ наагк
нтагпн с'к ХМнкнлш ноицта градо'. и\о г»с«/
(ИЛИк КмОК’Л* у/Ц'1* . НП(м|;^Л(11г« «.МПСНОК4 /МНСМ>*
^|а|«1Ъ . И <МН<И1к ДОКрм» Л»«дн гинокм'ж КОЛН (( ,$■'
(уФЛОПаМПН СО менок 4 - /ЭДОр’Ь • УР<>ГО?»<С Н»1ГП7>|
тори, к'ьигпк ко иснок’к , трлд& "ко /изаи
мы ешлры^ Н Л А. |ХЧ , 4 IV гост» И И 13лб1ШНЛ»Ь
дму|(н кглии/м аа!.' ПЕН^Олуот^ , дтоенпм^лл?/.
?по кмешк поеЬц<н1$ Б1*-|’г л?оропос
ПШ - ДП01«АО л<г^гтн Ы М»ММ4 ^НН л'гогтсн
ито прн/И^пнлк злого ткипоиик ,нтс п.г'с»
пытрппп» . иП1'рао€ ПД1аш^ лирГптн нд н€^?о_
немом &лми*к д гор Га тпакйлемл йсп^снотал.
МНН^ /ИИ^ЛНАО НИСЛН/^1 'КСлгё/МЪ йлнгр Т»&пуоа
СКЬН> злтнр^гнн СОБ»1'Н> НОН1|гпа , ИМ/Иа нм^ь
ПоБТ&ЖЕ ГМ р»Д6 ЫМСП1КН11р . »рого Л^п?я
1|^<ОПЬ НЛДПННВ Н4 3ЛП.МН1Ж ЙСГННК
пр'чгнм^ Ы|Ы /1УШпм т.п* д'нь нл глтонго
спежннп» ирлз^нмшь , кипгША пссь гр’л’^лшешб
ми , лмнм( пон^охил ЫК11|Е^6 /молА1^и<л
ХГпН.Н Б1уф СО Н2Г4К.-КНГМ ГрДДА НШ(Г1М чгпО5М
г га ИЗК4КИЛЧ. 1мт1ок'1пу1&. . (з’л,4-тоЗА «"
Л ТПС-

Рис. 24. Летописное описание «мора» в Пскове в XV столетии,

из Татищевского списка «Летописца псковского и новгородского».
Библиотека Академии наук СССР.
поражаются ли «мором» только взрослое население или эпиде­
мия одновременно захватывает и детей. Так, по поводу «мора»
в Пскове в 1352 г. записано: «Мроша бо люди мужи и жены
старый и младым и дети» 1. По-иному протекала эпидемия там.
же в 1420 г., начавшаяся с детей и постепенно охватившая мо­
лодежь, а за ней средний возраст и частично стариков:
«Почаша в Пскове и по всем волостем мрети малыя детки и
потом юноша и девы и мужи и жены и старый мряху, но ма­
ло» 2. Подобная закономерная последовательность не может не
дать основания гипотезе о какой-то вьюо1ко1злокачеотве!нной
детской инфекции типа скарлатины, дифтерии, кори, натураль­
ной оспы, — инфекции, постепенно распространившейся и на:
неиммунную часть взрослого населения.
Летописи восстанавливают перед современным исследовате­
лем картины «моров» самой различной интенсивности, начиная
от мелких очаговых вспышек и кончая внушительными эпиде­
миями, достигавшими высот грозных пандемий, когда от много­
людного города или многойвселенной области оставались в жи­
вых лишь единичные жители. Это катастрофически отражалось,
на государственном благополучии, и вся тяжесть последствий
ложилась на плечи неимущих классов, крестьян, ремесленни­
ков: «Мор бысть силен на людях... на 'Костроме и Ярославле
и в Галиче и на Плесе [в Суздальской земле]..., а всякое жито
под снег полегло, некому жата, люди померли» 3. Однако бла­
годаря тщательности летописного описания в некоторых слу­
чаях бывает возможным проложить более или менее точные-
грани между «мором» голодной этиологии, когда массовой
смертности предшествовала «дороговь» вследствие неурожая,
и «мором», вспыхнувшим в годы, относительно благополучные
по урожайности, при «обилии жита»: «Того же лета [1419 г.]’
бысть хлеб дорог велми по всей земли по три года». И потому
именно в эти годы, как отмечает летописец, «бысть мор в
Пскове и Новгороде»4.
'В сознании летописцев на базе еще, конечно, наивной эмпи­
рики, но исторически довольно рано начинают возникать внут­
ренне логические связи между массовыми губительными эпи­
демиями и фактом ослабления здоровья, снижения средней
продолжительности жизни у последующего поколения. В одной
из новогородских летописей, например, записано, что именно
после подряд повторявшихся особенно жестоких «моров» люди
стали «щадушными». Народом было давно подмечено, что
подобное же отрицательное влияние на здоровье народных
масс оказывали непрерывные междоусобные войны, истощав­
шие и изнашивавшие народные силы. Эта идея ярко отражена
’ ПСРЛ, т. IV, стр. 60—62.
2 ПСРЛ, т. V, стр. 23.
3 ПСРЛ, т. V, стр. 262.
4 ПСРЛ, т. III, стр. 202.
ПО
 в «Слове о полку Игореве»: «В княжых крамолах веды чело-
векомь скратишись».
Летописцами верно подмечалась интимная взаимосвязь
между некоторыми эпидемиями и эпизоотиями, и поэтому они
в хрониках обычно описываются неотделимо друг от друга::
«Мор бысть в людех мног..., такожде и скот помре рогатый» Ч
В той же летописи записано, что в 1309 г. «был мор на людии
и кони и на всякий скот», в 1321 г. — «мор на люди и на ко­
ни», в 1375 г. — «на люди и на скот был мор в Твери», в 1433
и 1448 гг. — «мор на конех и люди мерли» и т. д. Вряд ли мож­
но сомневаться в том, что здесь речь шла об эпидемии типа
сибирской язвы, протекавшей одновременно с аналогичной
эпизоотией лошадей и крупного рогатого скота.
Примечательна яркая картинность описаний клинических
признаков некоторых заболеваний в летописях, особенно
псковско-новгородского происхождения. Это относится преж­
де всего к симптомам «характерного мора» (легочной
чумы) — кашлю, специфическому характеру мокроты; колотье
в груди при этом образно сравнивается с внезапным ударом
рогатины между плеч. С большим реализмом летописцы пере­
числяют места обычного расположения воспаленных желез при
бубонной чуме. Они появляются «под пазухой», «на шии», впа-
хах, под челюстями. Характерен внешний вид воспаленных
желез при бубонной чуме и сибиреязвенных карбункулах, у од­
них он синий, у других красный: «Кому синь, кому черлен».
Трудно прибавить что-либо к клинической характеристике
«болезни коркотной» (судорожной форме эрготизма), «косто­
лома», цинги, «огневицы» (тифов) и пр.
При всей своей образной краткости эти клинические зари­
совки, однако, настолько метки и притом колоритны, что приб­
лижают русскую летопись в отношении точности формулировок
к сочинениям античных врачей, прославленных своим лакониз­
мом, и оставляют позади за собой расплывчатый и бедный
выразительными средствами язык средневековой западноевро­
пейской книжности.
В итоге сам по себе факт тщательных записей результатов
пристального наблюдения летописца за ходом эпидемий и их
особенностями никак не уживается с представлением о «пас­
сивном созерцании забитым и суеверным» русским народом
постоянно постигавших его социально-биологических бедствий,
как это пытались доказать прежние историки русской меди­
цины.
Вековой опыт ознакомления с условиями происхождения,
течения и последствиями «моровых поветрий», естественно,
должен был пробуждать в русском народе сознание необхо­
димости мероприятий по борьбе и предупреждению заразы. Фор-
1 ПСРЛ, т. III, Новгородская 1-я летопись, 1341 г.
111
 мы этой борьбы и профилактики подвергались постоянным из­
менениям в зависимости от исторических условий. Вначале
они носили характер индивидуальной самоизоляции в пределах
.личного жилья, непосещения публичных мест — улиц, площадей,
храмов, рынков — в силу эмпирически установленной связи
между появлением свежих заболеваний и контактом даже со
здоровыми людьми в местах их массового скопления. В опи­
сании «мора» 1092 г. рассказывается об этом так: «И аще кто
вылезаше из храмины [из дома] и абье уязвлен невидимо
бывшие от бесов язвою и с того (от этого) умираху». Вслед­
ствие этого логически последовало довольно рациональное ре­
шение никому не выходить во время эпидемии из изб: «И не
смеяху [людие] выиайити из хоромов»К
Впоследствии способы борьбы активизировались, возникала
некоторая противоэпидемическая организация: общественный
запрет захоронения заразных трупов в границах человеческого
поселения, установление контроля за погребением (Новгород­
ские эпидемии XIII—XIV веков). С XVI века начинает склады­
ваться сложная и достаточно продуманная «система» предуп­
реждения эпидемий и эпизоотий: устройство вначале порубеж­
ных, а потом внутриобластных и городских карантинов,
установление кордонов, введение очистки эпидемического очага
огнем, обеззараживание здоровых людей, покойников, предме­
тов быта, осведомление населения через бирючей (глашатаев),
читавших у приказных изб правительственные указы о «море»,
учет эпидемиологически важных очагов, числа больных и умер­
ших от заразных болезней. Постепенно отрабатывалась «систе­
ма» наказаний за невыполнение распоряжений власти, направ­
ленных на борьбу с заразой.
Вся эта совокупность противоэпидемических мероприятий
не могла сложиться в одно-два столетия, подобно тому как
она и не могла быть плодом влияния иноземных врачей. Она
была создана многовековым опытом военной самообороны
русского народа и в силу особых исторических условий госу­
дарственного и общественного строя Руси.
Конкретный исторический материал, освещающий пред­
ысторию противоэпидемической организации в России до
XVI—XVII веков, заключен в основном в летописных сводах.
Отсюда вытекает вся значимость русских летописных сказаний
для изучения первоисточников практической эпидемиологии в
России.
Этим, однако, .не исчерпывается значение летописей для
истории отечественной медицины. Они позволяют восстановить
типы и формы повседневных соматических заболеваний русско­
го народа, сгруппировать их по нозологическим признакам и
проследить их движение от столетия в столетие в зависимости

1 ПСРЛ, т. V, Софийская 1-я летопись, стр. 149.

112
от социально-экономических условий, классового состава боль­
ных в той или иной территориальной зоне Русского государства.
Бесчисленные толпы слепых, глухих, сослукых» (безруких),
хромых, передвигавшихся при помощи «деревяниц» (косты­
лей), «ничащих долу» (страдающих дрожательным парали­
чом), больных «корчами», приводимые в летописях в сценах
княжеской благотворительности или в сценах «чудесных исце­
лении» у гробов «угодников», — были зарисованы летописца­
ми с натуры, взяты ими из повседневной и реальной русской
жизни. Слепота как результат оспы, трахомы, анкилозы суста­
вов конечностей на почве туберкулеза, военных и бытовых
травм, «корчета» (эрготизм) и «гангрена удов» от употребле­
ния в пищу хлеба, зараженного головней, — все эти заболева­
ния, как свидетельствуют и многие другие источники, были
наиболее распространенными в древней Руси и прежде всего
среди необеспеченных слоев населения.
|В отличие от этих, так сказать, обезличенных носителей
болезней летопись содержит много зарисовок болезненных
форм, относящихся к определенным историческим личностям.
К сожалению, соответствующие примеры касаются главным об'-
разом лиц, принадлежавших к высшему социальному рангу.
Как идеологи господствующего класса летописцы чаще оста­
навливали свое внимание на представителях сословных верхов.
Перечень исторических лиц, у которых летописцы отмечали
конкретные формы болезней, можно начать с великого князя
Владимира Святославича, болевшего «очима» 4. Князь Всеслав
Полоцкий имел мозговую грыжу, о чем летописец сообщает:
«Матери бо родивши его, бысть ему язвено на главе его» 1234
Предположение о незаращенном родничке в данном случае
подкрепляется характерным способом лечения — наложением
пожизнеиной повязки на голову младенца — Всеслава.
По И. И. Срезневскому и А. X. Востокову, древнерусское слово
«язвено» означает тонкую кожицу или перепонку, каковая, как
известно, и покрывает дефект при врожденной мозговой
грыже з.
Травматическое заболевание обоих глаз Василька Теребов-
льского (XI в.) не вызывает сомнения, потому что оно связано
с его насильственным ^ослеплением и подробно описано лето­
писцем 4.
Для обозначения пролежня в древности существовал тер­
мин «проесть». Он встречается, кроме летописи, и в «Русской
правде». Клиническая картина пролежня, которым страдал

1 Радзивилловская летопись. Фотомеханическое воспроизведение руко­

писи. М„ 1902, л. 62.
2 Повесть временных лет, под 1044 г. М.—Л., 1950, ч. 1, стр. 104
3 См. слово «Язвен о» в словарях И. И. Срезневского и А. X. Восто­
кова (см. «Литература»)
4 Повесть временных лет, под 1097 г. М—Л., 1950, ч. 1, стр. 375.
8 Древнерусское врачевание 113
 Феодосий Печерский, с описанием причин основного заболева­
ния реалистическими красками передана в «Повести временных
лет» (1074).
Киевский князь Святослав Ярославин болел злокачествен­
ным новообразованием на шее, относящимся, как некоторые
полагают, к опухолево-гранулематозной группе болезней типа
лимфосаркомы или лимфогранулемы Он умер несмотря на.
«резание», т. е. хирургическую операцию (1076).
Писатели летописных хроник были в курсе клинических про­
явлений бешенства у человека и животных и знали, что при­
чиной его является укус бешеного животного — собаки или
волка. Под 1077 г. в «Новгородской летописи» упоминается о
смерти одного новгородского духовного лица: «Свои его пес
уяде и оттого умре».
Летописное описание «внутренней» болезни ростовского епи­
скопа Кирилла очень напоминает картину акромегалии, потому
что о больном записано: «Кирилл... хотя лечити свою немощь,
боляще бо внутренею, лице бо его бе изменилося и почернело,
и устие [губы] и нос отолстел».
Сличая описание летописцем внезапно наступившей болезни
князя Владимирко Володаревича Галицкого (1152) с меди­
цинскими памятниками письменности и исходя из характерных
указаний летописи на особенности течения его болезни, врачеб­
ных мероприятий (горячая ванна), а также названия болезни
(«дна»), позволительно предположить у больного острый при­
ступ желчнокаменной колики.
Смертельная болезнь другого князя, Владимира Василько-
вича Волынского, описанная в «Ипатьевской летописи» под
1288 г., с большой долей вероятности может быть отнесена к
злокачественному новообразованию челюсти, так как в летопи­
си разъясняется, что в процессе страдания у больного «опада
все мясо с бороды и зубы исполнили вси выгнициа и челюсть
бородная перегни» 12.
У архиепископа Новгородского Антония без сомнения прои­
зошел мозговой инсульт, ибо в результате «удара», как говорит
летописец, он «онеме и не глагола шесть лет и месяц седмь
и днии девять и преставися»3.
«Болезнь велия» Сергия Радонежского передана летописцем
очень точными указаниями на начало заболевания, момент
«омогания» и полного излечения, что дает возможность пред­
положить тифозную инфекцию 4.
1 Н. А. Богоявленский. К истории происхождения и развития
взглядов у русского народа на опухолевые болезни. Вопросы онкологии,
1955, № 4, стр. 107.
2 Ипатьевская летопись, рукопись Библиотеки Академии наук СССР,
л. ЗОЙ об.
3 Никоновская летопись, под 1231 г.
4 Лицевой летописный свод (общепринятое сокращение ЛЛС). Остер-
мановский том, ч. 1, стр. 1312.
114
 |^лА4чг5теввлвд,пие<1Я(ьл(п 71
л ь кв внесли кв л е/П4ф81^ в г}л
•А- лг-г«ле^н1ёг<ч1п шл/пеш
(Лист р| лоделлоу г.ч п«' «к< по^ил
302. оустнд.пераогол^лллллМ(1(е''
еякип^т^епч, ец. КОЛм дм дел
гни-чи и еореж е емоупеаелА
мн ^ялнру.г,агср,^ш к И
йитк кдивнф пр о^ Л су кос я

Тл + нкНДГО'НОЛЛМНДауе/) ле
л'Д^еево^аудтиллс* псуе^л
Лист
^аутеоетвеотсмоул+тсу
302 оборот. «НДС «*Д А ШН- Им4'-ИНДОЛ КОЛ МИ
и учла чн-н<х»пл(0еллоу пс ем а
10 : со ус/,Л| »у у ь-11ли по дни и
«кгниошо: ноелгосггк коуо
рплл перегннеелекчвторя

•«* г^дктдвити-нсЧ’^ендсТк
<Ипалг же. лЧ'^ {<А НУрНЪАЛОл\ с я ЯГА
тпсянкмаУп нио^’ка-ьрсу

пуичч>и а/ые^шпт еелло*'

мцукви пле/пегтон’смкво
млевкмл^ ноколллиндуд
У п « дл о .у ГРН п м пл 4 е м ву
Лист масо исееко^одк, пксспг.^

303. Е’рв^нллйпе^егнилл!; *ще

икк1еиди<т>и<-«у)>г4к(ь ниеие
чау ампо селлл п е ^4 Лк ннУ€
,’ сил е рл^&1к ш «л а с й я К1

та е/> г А» л но ов « в оЛ емо
гдти нм,<9Кк,в)(. Л( ,ип<
/^всск-^д.4 ^/еллогд^'
/еоисд ор,ву лш(|.и«у^ аа

я пр «,ф|5 д ш к? свт
Е .-П И п п п рпй ти (. А <?« см у мЬ с йй
?Ц'1‘ А.А 'Ъ 4М Л’ф и и ^4 дг!
с/Цалг же. егвИ! ен'4 оув4тл ИИ;а о Аиомоу
устенамоу . <в4гтдго1|>к1<пеп А
т' <■ «у • и тл « о п о е с тд а н о а к л г о
И'Ьрнмп У< лмкиаынвеликин
кна,г», воле р,клл^р-А сн-кадси

л «•> и 'Л в и«у «"* р « ллл й о а-» • ЙНа

•ПИЙ'Л Л04М|р, .(<■'■ ;Н-. преолмкле
«и «г те ей « кыволга комлисор?-

Рис. 26. Описание болезни Владимира Васильковича

Волынского (злокачественной опухоли нижней губы и
челюсти) из Ипатьевской летописи 1289 г. Библиотека
Академии наук СССР.
 о п у и гп а п л еп 7 н а е л ш <о го к а п л < /(л
пд(неаим4^. ^алтоп^ди^^п/хтсх'^
пл^о^опетл1 , ип&ьщапкпнаА^л'А
аегНксоу^отньчвоАкгпн . поасЛг6гк(

Рис. 27. Описание и рисунок лечения прижиганием тела больного

«сухоткой» (чахоткой) из Лицевого летописного свода, по списку
XVI века. Библиотека Академии наук СССР.
Н х кя ли кртчь МЛА О1К р'ё в я лв
димнруиетртк«л*4»«кртв
I ■ М.ДЛЛ ««АНЛА Й«-ЛИ К А вГО.вОТ»
! «X Л « « С М И К |Ц.» МА Н А т ч к 4 в
о т в к « ж«. К4 реле не л * лчт «
г е у т«гёр(4 а гаь к-в ввеем я е
дек» «лтем-е^уциевеипрв
с т е р лт ее те н п р и в елч!« к а
по с о о и м л ти кт>стллусте
п А и И и т о т и ж 6 п л ч м же ц <
л о а а‘ е ч е у т н д гедд де-вс ту
киши теневу'дешигкпв-акр’е
е му п етй -а леуке р е л е а ла ем
м у т д с л тм ш д л ч д и м те и ч
Етквм-в « и о'т ледйми
р -в а 41 т ет ехо ет» т и ее т* м?
л я или а и"ч1 пел-4 ^ивентпе
4 д и те к 4 е и О е м у кк н пге
тр ■» пежлеядему грлм/етэ1
крт в «ч(п» л 4 т е в »п-в им»аа
ш а игт?овипипчлохлипке
р м д и ч, •!■ р а кеде 4 у.л и деао
«кек нд >8 и №«« жест} 4 дд пе
т р ч е-акилтдАвоеА и ае л а
А и м, и р ■» « а « А» к: «Ц^мтг^ж-
, кчетллуопсупАв.етернмго
, и ж к о ж ее ■а1«дче»ех«д4
*т ,й и л н п е д
<^Ау ф л и пе? угле *» ему лре
п о -йд л му их ь ру <к е н « ку и м А
в -в в с а а ? л о ст « и т е р е к•»и
: А елдпвдати иып 4 в шешь •
«я я иле ал и п } о «ей
Рис. 28. Текст из Ипатьевской летописи 1153 г. с описанием лече­
ния Владимирко Галицкого «укропоем» (горячей ванной). Библиотека
Академии наук СССР.
'4 Г кмммфи т к« т» е чи<л
'Т 0 кА "4 В* -Ь С Т’Ь н Л 5 Т 6 И И я »
« 4. в «% Л О (1 у Г * й А п <• Т р
в и и |4> а»л е т 4 в 4 к т? мд
’улл^иглплехе и н ем атс
ЕТШ1Д СТйипЦ(и!|(э
(Тритп идот4л ь т 4ти
И ту «в &ЭД т>1 ТИША И п «дч
? У Ц 4 м кв вошли а -вго уен ку
и В Л О Я И Ш. А К И Т> 9 у К р V ПТ> и '
АЛ О Л й А»Д у Т4шквА.ИА«СТ1
иол-вс-гу пила ппиить
Л. Р V ГО ГА 1« 9 М <1 л’КДАД у И
м но г о пр и «л а лтмадуутб
Я1Т111*Л«К»Игр 6 0 АОАН
МИ|'В Ж^ПДЧЛЦХ Н«МА ГАТ«
4<»И« ИНЬ Кв «хе к ТЯ&ЛАГО
но и т лко во Л О 4, И ми р т
ГДлКТвС К'в1Л«Й^'ь Пр-Ё ОТА:
в»?*, п е т р о ак ж е а-м 4д д
6 Ш М П Г А Д И Т А Л К 4 Й М> уУу
м«ве т« р -а н л е ж« » у к одше
а 4 м т ко ж е,Ети ру в ок ч к у
рв м*п и о | и г «а 4,4 т ь о как
игали ч А кпетряи ре
К АКК 5 Ь т. И АЛ о Л в П Т 4 И <& <
«Iя, и и и « а *л 9 ж Ч п « т к ту
д«кел4 нфТАьткслго пе
тр ге н ж е «е в 4 л у Ц1гаки ш '{
«ллрт п нм т'к ъыу д4 тбоки
К « О П » В % А, 4. -! ■? т р ч * 6 т +
«л1п » тд л « п-в с А ш е в е
Л <А И » ж е « АА у с А ш е О> П А
 В одной летописи переданы особенности, которые предше­
ствовали и сопутствовали болезни Тимура, пришедшего «вое-
вати Русь»: Тимур заболел, простудившись в лютые холода,
у него был настолько сильный озноб, что, надевая на себя
«до 20 кожюхюв», он все-таки не мог согреться. При кашле у
него изо рта выделялась кровь. Умер «погани Тимур хромець»
на 9-й день болезни.
Простуда как этиолопичеюкий момент, озноб в' начале бо­
лезни, смерть в нечетный день, кровавая мокрота — все это в
совокупности вполне может дать основание к определению
болезни как крупозной пневмонии Ч
(Временная потеря речи у жены Дмитрия Донского Евдо­
кии под влиянием нервного потрясения с наибольшей сте­
пенью вероятности может быть объяснена появлением исте­
рической немоты.
Заболевание великого князя Московского Василия Темного
летописец без колебаний называет «болезнию сухотною», т. е.
туберкулезом легких. Диагнозу чахотки в полной мере соот­
ветствует и вся схема тогдашнего лечения этого заболевания
«жежением» — постановкой мокс (сжигание небольших ку­
сочков бумаги или трута на голом теле больного).
Болезнь митрополита (Киевского Фотия летописец точно
называет «исступлением ума», т. е. психическим заболеванием
(XV в.) 1
2.
Заболевание Ивана Молодого, сына Ивана III, обозначено
в летописи как «камчюг в ногах». Так тогда называлась по­
дагра. С этим определением летописца в соответствии стоит
способ лечения —применение тепла в виде горячих «сткля-
ниць», прикладывавшихся врачом «Леоном — жидовином»
к опухшим сустаиам3.
Отражая уровень развития медико-биологических представ­
лений своего времени, летописные очерки болезней, от эпохи
к эпохе становятся все подробнее и точнее. К более позднему
времени (XVI в.) эти очерки развертываются в цельные
и яркие картины, нередко напоминающие истории болезни, как
бы написанные опытной рукой наблюдательного врача-клини­
циста (болезнь Василия III). Это было отмечено некоторыми
советскими историками и литературоведами (А. С. Орлов,
Д. С. Лихачев, Т. И. Райнов4).
Именно из летописей, более чем из других памятников
письменности, одинаковых с ними по возрасту, открывается
возможность черпать сведения о способах и приемах древне­
русского врачевания, отличавшихся большим своеобразием
и не лишенных известной рациональности.
1 ЛЛС. Остермановский том, ч. 2, стр. 1103—1104.
2 ЛЛС, Голицынский том, XV в., л. 449.
3 ЛЛС. Шумиловский том, конец XV в., л. 427.
4 См. «Литература».
118
 Уже начиная с XI века древнерусскими «лечьцами» произ­
водились некоторые малые хирургические операции, удовле­
творительно была разработана помощь роженицам, техника
хирургических перевязок («привузов»), ортопедия, массаж.
В описании болезни Святослава Ярославина Киевского мы
знакомимся с кровавым лечением ракового заболевания шей­
ной железы путем вскрытия ее ножом. Мозговая грыжа Все-
слава, как писалось выше, потребовала пожизненного бан­
дажа. Высокий интерес вызывает применение тепла в виде
горячей ванны («укропа») в случае заболевания желчнока­
менной коликой и стеклянных грелок при артритах. О прижи­
гании при помощи моксов из березового трута при лечении
«сухотной» болезни летописцы говорят уже в XV веке как
способе лечения, давно известном на Руси, употреблявшемся
при туберкулезе легких «по обычаю». Принцип лечения неко­
торых воспалительных заболев амий внутренних и наружных
органов назначением слабительных тоже не был чужд древне­
русскому врачеванию, как это видно из факта употребления
«семенников» (александрийского листа) при гнойном воспале­
нии тазобедренного сустава у Василия III. Летописи богаты
также описаниями самых разнообразных травм бытового и в
особенности военного характера. В них приведены оригиналь­
ные приемы лечения язв, переломов, приведения в сознание
раненых (шок) — утоление жажды водой, создание покоя, «но­
шение по ветру», опрыскивание лица холодной водой, питье
вина для поддержания сил и бодрости духа и т. п.
На страницах летописей записаны чрезвычайно разнообраз­
ные способы транспортировки больных и раненых на руках,
двумя, тремя и четырьмя носильщиками, есть сообщение
о «ручном замке». В качестве импровизированных носилок
применялись: верхняя одежда, плащи, палатки, понявы, ков­
ры, убрусы (полотенца). Носилками служили также любые
подручные предметы: лубки, легкие лодки, строительные но­
силки, наскоро сделанные носилки из мочала, плетеных моло­
дых прутьев, камыша, «ужищ» (веревок изо льна, конопли,
крапивы) и т. д.
На дальнее расстояние больных и раненых перевозили
чаще всего гужевым транспортом'—«на колех» (в телегах),
в кибитках («колимагах»). В условиях военного времени была
разработана еще с XII века практика санитарной перевозки
больного на пароконных носилках «межи конь». Так перевезен
был из Москвы во Владимир тяжелобольной сын Юрия Дол­
горукого Михалко Юрьевич. Реже применялась транспорти­
ровка на крупе одного боевого коня. Сохранившийся и до
последних дней на севере нашей страны способ перевозки
тяжелобольных на санях и волокушах даже в летнее время
восходит, как это явствует из летописных хроник, к глубоким
временам раннего феодализма. Не встречаясь нигде в странах
119
Нового и Старого Света, за исключением Карпат и Альп,
сани и волокуши в древней Руси являлись наиболее распро­
страненным средством санитарного транспорта *.
Начиная от воинственных походов наших предков по
«Русьскому» (Черному) морю, плаваний по Днепру и Волге,
в русских войсках применялась в широких размерах пере­
возка больных и раненых также на кораблях, насадах, сой­
мах, в «лодиях» самого различного устройства.
Летописи таким образом содержат неисчерпаемый мате­
риал для истории санитарного транспорта у русского народа 12.
На страницах летописей открывается большая галерея древ­
нерусских национальных «лечьнов», начиная от лекарей-вол-
хов домонгольского периода и кончая учеными врачами и пи­
сателями эпохи централизованного Русского государства.
В числе этих врачей были и врачи-иноземцы: врач Иван Смер-
Половчанин при великом князе Владимире Святославиче,
Петр Сирянин — друг Черниговского князя Николая Святоши
(XII век). В период феодальной раздробленности упоми­
наются в летописях монахи-врачеватели Агапит, Алимпий,
Демьян, светский врач некто «орменин», практиковавший
в Киеве; в XIV веке Алексий; в XV веке — Иосия, «Леон-жи-
довин», «Антон-немчин»; в XVI веке Ян Малой, Михаил Глин­
ский, Михаил Юрьевич Юрьев-Захарьин, Николай Булев, Фео­
фил, все лечившие отца Ивана IV, Василия III и многие
другие.
Отражая древнерусские традиции, летописцы высказывали
правильный взгляд на врача как на одного из наиболее по­
лезных членов общества, а профессиональный труд его рас­
сматривали как «ремьство» (мастерство), как искусство, как
дело, достойное всяческой похвалы и уважения. По летописям
удается проследить отношение русского народа к врачам-ино­
странцам, которое отнюдь не было враждебным, и наметить
некоторые вехи культурных взаимосвязей в области медицины
между Русью и соседними с ней народами.
Одно из важнейших явлений в истории отечественной ме­
дицины — зарождение и развитие больничной помощи на
Руси — также удобнее всего проследить и изучить по данным
летописных свидетельств: по биографиям Феодосия Печер­
ского, Ефрема Переяславского, Сергия Радонежского, Кирилла
Белозерского и др.
Летописи по сравнению со всеми другими литературными
памятниками гораздо шире вводят современного читателя
в круг древнерусской нозологии, знакомя с такими назва­
1 Д. Анучин. Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного
обряда. Труды Московского археологического общества, т. XIV, 1890.
2 Н. А. Богоявленский. К истории транспортировки больных и
раненых в древней Руси. Вестник хирургии имени И. Н. Грекова. 1957,
№ 1.
120
ниями болезненных форм и 'клинических признаков, как «кор­
чи», «корчение» (хорея, тик), «прикорчение» (анкилозы и
контрактуры), «трясновение» и «падучая немощь» (эпилепсия),
«ничание долу» (дрожательный паралич), «бешенство» и «ис­
ступление ума» (различные формы психозов), «сухотная»
и «сухотка» (чахотка), «водный труд» (водянка), «камчюг»
(артриты, подагра, каменная болезнь), «дна» (желчнокамен­
ная и почечная колики), «трясьця» (малярия), «огневица»,
«огневая болезнь», «огнь» (тифы), «воспа» (натуральная
оспа, корь, скарлатина, ветряная оспа), «прокажение» и «об-
лива» (проказа и банальные формы кожных заболеваний),
«прыщь», «углие» (чаще всего кожная форма сибирской яз­
вы), «прострел» и «пострел» (чума), «мор хракотный» (легоч­
ная чума), «мозолие», «жлоза», «жолоза», «жлеза», «железа»,
золоза (бубонная форма чумы), «коркотная» (судорожная
форма эрготизма) и пр. Кроме того, очень часто упоминаются
названия многих хирургических, детских, женских, кожных,
глазных болезней и их симптомов V
Среди непосредственных причин болезней и смертности
в летописях часто фигурируют такие социально-бытовые мо­
менты, как массовые голодовки вследствие неурожая от за­
2, утопления в реках, озерах или во время
сухи, заморозков 1
наводнений3, обморожения и замерзания в зимнее время4,
ожоги при нож арах 5, повреждения от атмосферических явле­
ний (грома и молнии6). Имеются даже указания на «трусы»
(землетрясения) в 1'2'30 г. в Новгороде 7 и тогда же во Влади­
мире на Клязьме8; в другие поды «трусы» отмечены в Мо-
1 'Повесть временных лет, под 1021 г.; Ипатьевская летопись, 1153 г.;
Лаврентьевская летопись, 1169 г.; Никоновская летопись, 1237 г.; Ипатьев­
ская летопись, 1249 г., Новгородская 1-я летопись, 1257 г.; Ипатьев­
ская летопись, 1288 и 1289 гг.; Псковская 1-я летопись, 1477 г.; Никонов­
ская летопись, 1498 г.; Новгородская 4-я летопись, 1572 г. (ПСРЛ, т. I,
стр. 40 и 116; т. II, стр. 321; т. III, стр. 40; т. V, стр. 452; т. VII, стр. 14,
18; Лицевой летописный свод—Голицынокий том, стр. 280; Остерманов-
ский том, ч. 2, стр. 974, 975).
2 Повесть временных лет, 1024 и 1071 гг.; Новгородская 1-я лето­
пись, под 1108 г.; Переяславская летопись, 1469 г. (ПСРЛ, т. III,.
стр. 33, 47, 107—ЛОв*; т. IV, стр. 20, 29; т. V, стр. 170; т. VI, стр. 280).
3 ПСРЛ, т. I, стр. 143—Л44; т. II, стр. 62—64, 92, 308; т. III, стр. 79,.
100, 131, 133, 171; т. IV, стр. 54, 103, 148, 129, 136, 142, 282, 243; т. VI,
стр. 8, 14; т. VII, стр. 54, 77, 241; миниатюры в Голицынском томе с.
1010 листа и далее.
4 Повесть временных лет, 1060 г., ПСРЛ, т. II, стр. 19, 297,
361; т. VIII, стр. 152, Остермановский том, ч. 2, л. 1104; Голицынский
том, л. 634 об., 637.
5 ПСРЛ, т. III, стр. 74, 100, 438, 447, 199, 224, 244—247; т. IV, стр. 51,.
103, 118, 136, 142, 2|81; т. V, стр. 218, 268; т. VI, стр. 24, 53, 171, 288;.
т. VII, стр. 201, 209; т. VIII, стр. 5, 113, 249.
6 ПСРЛ, т. II, стр. 345; т. III, стр. 160; т. IV, стр. 207, 216—217, 235;
т V, стр. 27, 31—32; т. VII, стр. 132; т. VIII, стр. 282.
7 ПСРЛ, т. III, стр. 45, 128, 219; т. IV, стр. 29, 178.
8 ПСРЛ, т. I, стр. 93; т. VII, стр. 136.
121
скве\ в Переяславле Русском2 и некоторых других местно­
стях. Впрочем, о человеческих жертвах при этих стихийных
явлениях летописцы нигде не упоминают.
Не приходится подчеркивать, что все подобные указания
.летописцев приобретают огромный интерес для изучения при­
чин массовых заболеваний и смертности русского населения
в эпоху феодализма, тем более что они ласаются по преиму­
ществу необеспеченных масс.
Летописные свидетельства позволяют проследить происхож­
дение разнообразных анатомо-физиологических терминов,
бывших характерными для отдельных географическимх обла­
стей древней и средневековой Руси. Для анатомов, патолого­
анатомов летописи могут представлять немалый интерес еще
в том отношении, что в них упоминаются случаи редких врож­
денных уродств. Такие заметки можно встретить уже в самой
ранней летописи — «Повести временных лет», а более поздняя
летопись — «Радзивилловская» подкрепляет подобные сведе­
ния соответствующими рисунками. 1В повествования вносились
примеры уродств, если они касались даже животных. В «По­
вести временных лет» под 1066 г., а в «Новгородской 1-й лето­
писи» под 1067 г. отмечено рождение шестиногой собаки: «Пес
родился шестоног», «пес родился о шести ног», а в 1269 г.
записано летописцем, что «в Калеше лядском» (в городе Ка­
лите) родится урод теленок 3. Видимо, тератологические явле­
ния сильно поражали воображение летописцев, потому что
ими заносились указания в свои летописи на уродства и в том
случае, если они случались в других странах. Так, из русских
летописей мы узнаем, что в 1275 г. два необыкновенных ре­
бенка родились в Кракове4, а в 1494 и 1569 гг. по одному
уроду родилось в предместье Кракова, «в Казимере» 5.
Внимание исследователя истории отечественной медицины
не может не привлечь стремление летописцев показать раз­
меры социально-биологических явлений: заболеваемость, смерт­
ность от «моров», пожаров, наводнений, число убитых и ра­
неных в сражениях в более или менее уточненных цифровых
выражениях. Естественно, что такого рода показания летопис­
цев не могут приниматься на веру, а требуют 'Критического
отношения.
В определениях объема вредностей у летописцев можно
обнаружить некоторую градацию.
К наиболее упрощенной «статистической» категории отно­
сятся указания на вообще внушительный, массовый характер
бедствия, когда заболевает или умирает «много», «множество»:
1 ПСРЛ, т. V, стр. 268.
2 ПСРЛ, т. I, стр. 193; т. VII, стр. 135.
3 ПСРЛ, т. II, стр. 180.
4 ПСРЛ, т. II, стр. 345.
5 ПСРЛ, т. II, стр. 360, 362.
122
■«В городах изомре божиим гневом бещисленое множество» \
«мнози же умираху тою болезнию»1 2 или, как сообщается
1-й Новгородской летописью о пожаре, случившемся
в 1419 г. «на Словенском коньце» в Новгороде Великом:
«И животов христианских множество изгоре, а люди истопло
в Волхове и от огня изгыбло много».
В других случаях летописцы считают не менее выразитель­
ным прибегнуть к каким-либо косвенным показателям, при­
водя, например, или количество проданных гробов, которых
во время «мора» 1092 г. было продано 7000; или число вновь
выкопанных во время эпидемии «скудельниц» (общих могил
для бедного люда); или данные о вместимости этих могил3;
или количество телег, саней с отвезенными на кладбище тру­
пами; или даже число щитов и шлемов, оставшихся на поле
боя. Когда близ урочища Коструза в Волынской земле
в 1358 г. русскими был разбит неприятель, то, по словам ле­
тописца, бежавших врагов так много утонуло в окрестном
озере, что оно «нагргазе трупов, щитов и шеломов» 4.
Нередко летописи приводят конкретные числовые данные.
Во время смоленского «мора» в 1230 г. было, по летописи,
«створша 4 скудельници «и» в дву положиша 16 000, в третьей
7000, а в четвертой 9000» 5. В 1285 г., как записано летописцем,
«в Немцих» произошло катастрофическое наводнение: «Вышед
море и потопило землю», при этом потонуло «более
60 000 душ»6. В 1344 г. «велиевичи и юрьевци [жители] горо­
дов Велиж и Юрьев] избита 14 000 чкади»7. Во время пожара
1408 г. в Ростовском озере «потонуло 1000» человек8.
Чем позднее летописный извод, тем его сведения приобре­
тают все большую точность. С особой скрупулезностью приве­
дена, например, «статистика» умерших в результате трагиче­
ского «мора» в Новгороде в 1552 г.: «И всего не стало смер­
тоносною язвою в Великом Новгороде... и в вюлюстех Новго­
родских... 279 594 человека» 9.
Если в правдивости громадных людских потерь, приведен­
ных «округленно», можно до некоторой степени усомниться,
то числовые показатели приходится считать достаточно досто­
верными, когда они касаются сравнительно небольших вели­
чин. Это обычно относилось к каким-либо эпизодическим со­
бытиям, протекавшим на глазах населения, чаще в мирском
1 Ипатьевская летопись, 1283 г.
2 Псковская 1-я летопись, 1360 г.
3 Суздальская летопись, под 1230 г., Новгородская 1-я летопись, под
1428 г., Псковская 1-я летопись, 1466 г.
4 ПСРЛ, т. II, стр. 195.
5 Суздальская летопись по Академическому списку.
6 ПСРЛ, т. II, стр. 213.
7 ПСРЛ, т. III, стр. 82; т. V, стр. 224.
8 ПСРЛ, т. VI, стр. 136.
9 Новгородская 3-я летопись, под 1552 г.
123
 быту — оглушение людей громом, задавление в церквах от
обрушившихся перекрытий, удушение дымом в домах от по­
жаров и т. д. Так, в 13185 г. в Новгороде при пожаре «дымом
ся потьх1нуло 9 человек» 1. Еще большей точностью характе­
ризуется запись Псковской летописи о контуженных в грозу
1470 г.: «А тех человек 7, которых молнии опалила, 4 чело­
веки отволожили, а 3 человеки таки до смерти заразило-
[убило]» 2.
Летописцы считали необходимым приводить годы рождения
и смерти некоторых исторических личностей. В то же время
по материалам летописей не представляется возможным вы­
сказать хотя бы приближенное суждение о средней продол­
жительности жизни населения. Когда в летописях сообщается
о смерти в детском возрасте, то последняя происходит почти
всегда «от болезни». Смерть же в цветущем возрасте или
в «средовечьи» наступала обычно на войне от оружия не­
приятеля. Характерно, что о возрасте людей, превышающем
сто лет, летописи почти не упоминают. Девяностолетний воз­
раст для мужчин летописцу представляется весьма преклон­
ным': «Преставися Янь, старець добрый, жив лет 90, в старо­
сте мастиате» 3.
Односторонностью отличаются летописные указания также
и на физическое сложение древнерусского человека, так как
они касаются знати —князей, бояр, высших духовных санов­
ников, посадников, к тому же часто носят иконописный харак­
тер, приукрашены и поэтому далеки от .реальной жизни4.
Впрочем, в обрисовке летописцами внешнего физического об­
лика некоторых исторических лиц нельзя не усмотреть черт
жизненной правды. Они довольно выпукло и правдиво высту­
пают в физической характеристике Мстислава Тмутаракан-
ского, победившего в единоборстве Косожского великана Ре-
дедю. Конкретными штрихами наделен могучий облик Яро­
слава Мудрого, его сына Изяслава Киевского, отличавшегося,
по словам летописца, огромной телесной силой и величествен­
ным станом, Владимира Глебовича Переяславского, Владимира
Мономаха, Данила Романовича Галицкого, его отца Романа,
галицких воевод Тита из города Верестья, Михаила Скулы,
Юрия Домаречича, Шелвы, юного Андрея Боголюбского,
Александра Невского, Дмитрия Донского, Новгородского
архиепископа Василия, о богатырском телосложении которого
свидетельствуют найденные остатки его скелета, героев Кули­
ковской битвы Пересвета и Осляби, друга Дмитрия Донского
митрополита Митяя, Ивана IV и многих других.
1 Новгородская 4-я летопись, 1385 г.
2 Псковская 1-я летопись, 1470 г. (ПСРЛ, т. IV, стр. 235).
3 Ипатьевская лето-пись, 1106 г.
4 Ср.: А. В. А р ц и х о в с к и й. Древнерусская миниатюра как истори­
ческий источник. М., 1944, стр. 17.
124
 О телосложении «простой чади» в летописях, к сожалению,
-содержатся скупые данные. Из домонгольского периода узнаем
о русском юноше-киевлянине «уомошвеце», или «кожемяке»,
который был настолько силен, что своими руками удавил
в единоборстве под стенами Киева богатыря «печенежина».
Впрочем, летописец здесь очень лаконичен и ограничился
лишь кратким замечанием, что этот юный герой «бе средний
теломь»1. Под 1.2119 г. Ипатьевская летопись упоминает еще
одного представителя простого народа, некоего «поробка Доб­
рынина», его руками был взят в плен гордый венгерский вое­
вода Филя, у своих соотечественников называвшийся за силу
«АШИа РПша». Среди участников Липицкого сражения
(1015) упомянуты «богатыри», названные «слугами» княже­
скими и боярскйми: Торон, Нефедий, Дикун. «Слугами» же
названы в летописях славные сподвижники Александра Нев­
ского в его битве со шведами на Неве «6 мужей храбрых и
сильных», с которыми молодой Александр в своем «полку
мужествовав крепко».
Есть основания считать отвечавшими действительности ука­
зания летописцев на такое отрицательное социально-бытовое
явление в древней Руси, как ранний брачный возраст для
юношей и девушек, который нередко приурочивался к 12—11
и даже десяти годам жизни. Обычай раннего замужества
и ранней женитьбы у русских подтверждается и целым рядом
других письменных памятников2. Эта ненормальная традиция
имела место не только среди обеспеченной прослойки, но, как
пок1а1зы1В1ают «кабальные книга», широко бытовала и среди бед­
няков 3. Пережитки этого отрицательного явления народного
быта настолько были упрочены, что продолжали существовать
и в позднейшее время,, побудив великого гуманиста и патриота
М. В. Ломоносова указать на вред этого обычая в своем
известном письме на имя И. И. Шувалова «О размножении
и сохранении Российского народа» (1761).
|В многочисленных летописных описаниях сцен охоты на
диких зверей, конских ристалищ, борьбы, плясок, песен и дру­
гих развлечений мирного быта, а также картин лихих схваток
с врагами родной земли, в которых неизменно и ярко прояв­
лялись находчивость, ловкость, храбрость, мужество и героизм
русских людей, для исследователя общей культуры Руси от­
крывается широкая возможность к восстановлению историче­
ских условий физического и воинского воспитания русского
народа феодального периода.
1 Повесть временных лет, 992 г.
2 См. Послание митрополита Фотия Новгородского 1410 г. Чтения в
Обществе истории и древностей российских при Московском университете,
кн. IV, 1876, стр. 62.
3 Новгородские записные кабальные книги 100—104 и 111 гг. (1592—
1596 и 1602—1603 гг.). М,—Л., 1938.
125
 В летописных сводах заключен огромный материал, кото­
рый наряду с другими литературными памятниками может
быть положен в основу изучения самых разнообразных сторон
высокого уровня древнерусской санитарной культуры.

н а га к п п п а т о /и и е о пл « а г» гп е
днпыми .
с^тп! Н/имсупгБ гйиосгп }а?кыш%
. ястлргтгмгглДтг^м
. ^згнивш^нцаплл^^а . нпраыыуды .
лд’гу’х о^/йилт ще здгшнн н Хл-мтндга/

пэгггмвкждес'1г1,-пдег';ш4Аи>пг4мйгпб1
.ШуЯСД^ОН, . Нн^ИС^КЧ/.'пкИоко
* . Паие^^упанАНаА
ГПШГрЖПН111МНПН1п1^П11Н^ . Нл<м
* : ■> ■
'-Ьтлх<«/-«14нг'1,а1ггл • неугг/лап^хг^
, '' ' / 1• ^..
. нк411^м^т^л\к&угл^' глЫ
1

Рис. 29. Летописное свидетельство об организации древнерусских боль­

ниц. Лицевой летописный свод, Остермановский том (ч. 1), лл. 638—639.
Библиотека Академии наук СССР.

Уже в X—XIII столетиях на Руси было много городов.

До татарского нашествия их насчитывалось около 350, а ко­
личество населенных пунктов некоторые исследователи опре­
деляют в несколько тысяч х. Естественно поэтому, что летопис­
цы очень часто и охотно делают самые разнообразные ссылки
на факты градостроительства.

1 Д. Я. Самоквасов. Древние города России. СПБ, 1873, стр. 163.

126
 ёрНМЬу /),<”кь аг/МннндгтвгтвлУтглиаь
ЛЛ2{- мг^-бд#-,'еп<’у5'; Х"-* «^п?<(гпЛ'зя<*'
мгУлинп». ЧМ^Ь _____ ___
М(<ГА(ГППЛ ГЙЛЛНА.^
.-и га л глг гп гАт^е
. е ---- • <,
<тп.\ и“и .щл снть&'г&е
вм^агьммггйгмдаль. НААЯ^Ь. д пЛ/-.
Аг^гк'. (5^
лг^то а^АшАп#(д^г.Иу'а^и,вм,в^
Г11^Г^<А0И^Уд'Мптппа МИТЛ/,'’й" -
Г^тпгк>^\го,тпгктЕ^Ш.(
л гГт гк «Ь> п гп п^-к-А ШГ /О
Ъ ГМ И к «д л я,„
1ЛГЛИИНП4-. НП*^Д,у-0уг
к < б‘/ж/тп7
лит*л ига. илл^ке^/^лав
■ »П1» молник
штв-шгьш^лм
^2у\((п.Г1ЫП,Ллпн(в
глллмлга- Инт е у ш& - имлу л. ианннУ
итДк«М
^гпага. 4^> ид^д . -тМп^гтлУАппдмга
Й«тпа гоу ■плттУт4л*гайги1^Оу ймл^
щА/И^тал1уД(,Аил^гпы В<>гнгт»нйг7
Г<»М, ■А
ТпД'Г ^м'глгуА^,е
с&о <? ВМ РКА А ш( го < ГП г МТЬ.
.и
О8МИ ПТЬ'галчршЛ. А А вХ'#
» ^ТП^ИЛттл

. нкп^^д „а^

Реи. 30. О вывозе чумных трупов с площадей и улиц и

захоронение их за пределами города во время голодного мора
в Новгороде в 1128 г. Новгородская 1-я летопись. Библио­
тека Академии наук СССР.
 При выборе мест общественного поселения русские градо­
строители не ограничивались стратегическими и хозяйственно-
бытовыми соображениями, но принимали в расчет и требова­
ния санитарно-гигиенического порядка: близость доброкачест­
венной питьевой воды, хорошо проветриваемая и возвышенная
местность, удаленность ее от вредных болотистых испарений
и т. д. Вследствие этого почти все русские города внешне про­
изводили для глаза очень приятное впечатление. По свиде­
тельству Титмара Мерзебургского (XI век), (Киев, располо­
женный на многих холмах, производил на иностранцев впе­
чатление огромного пышного города Ч Смоленск, один из древ­
нейших феодальных городов, расположенный на крутом бе­
регу Днепра, также считался очень живописным городом12.
На взгорьях левого берега Клязьмы высились огромные валы
и стены г. Владимира, который считался во второй половине
XII века одним из прекраснейших и богатейших городов древ­
ней Руси 3. Когда новгородцы, завоевавшие Вятскую область,
стали искать (1181 г.) для создания нового города место, то
они выбрали его, как сообщает летопись, «над рекою Вяткою,
на высокой горе», потому что «место бо оно ко вселению удоб­
но и с тоя горы источники вод истекающи мнози».
Издревле на Руси хорошо была разработана практика пла­
нирования площадей и улиц. Так, магистрали Новгородских
улиц сводились правильными радиальными линиями к самому
центру порода — Детинцу4. В необходимых случаях избран­
ная для поселения местность подвергалась мелиорации, ее осу­
шали, рытвины и неровности почвы засыпали. После пожара
в Новгороде Великом (начало XVI века) улицы на Софийской
стороне вновь были размерены московскими дьяками и по
всему городу были поставлены решетки5.
Отражение всех этих строительных традиций, характеризо­
вавших также и уровень санитарно-гигиенических потребностей
и вкусов русского народа, можно в обилии находить в лето­
писях как раннего, так и позднего изводов в.
В условиях почти беспрерывных войн, чумных эпидемий,
голодных «моров», эпизоотий на площадях, улицах, в окрест­
ностях городов и на полях оставалось много неубранных тру­
пов людей и животных. Вот как представлены в летописи по­
следствия Ракоборской битвы 11228 г.: «И не могоша кони ска-
кати, всюду бо беша мертвии аки копны сворочены лежаху».

1 Н. Н. Воронин. Жилище, в кн.: «История культуры древней

Руси», т. 1. М.—Л.; 1948. стр. 201.
2 Т а м же, стр. 202.
3 Т а м же, стр. 203.
4 Н. Н. Ф альков ский. История водоснабжения в России. М.—Л.,
1947, стр. 15.
5 Н. Н. Воронин, цит. соч., стр. 202.
8 ПСРЛ, т. VI, стр. 244, 288.
128
Разлагающиеся трупы заражали воздух и летописец говорит:
«Не возмогосте [люди] ити в поле смрада ради и множьства
избьеных» *. Так было в первые годы после нашествия монго­
лов в середине XIII века.
Естественно поэтому, что освобождение территории от тру­
пов «ради смердящего духу» составляло одну из первоочеред­
ных забот населения. Поэтому сцены описания санитарной
очистки населенных местностей и поля боя, массовых захоро­
нений умиравших во время эпидемий и павших в сражениях
являются наиболее частыми в русских летописях. Они встре­
чаются уже в «Повести временных лет», под 996 г. Несмотря
на неимоверно тяжелые условия, сразу же после нашествия
Батыя была «обновлена» вся Суздальская земля и подверг­
лась санитарной очистке: «Ярослав же, сын великого князя
Всеволода Юрьевича, обнови землю Суздальскую и церкви
очисти от трупов мертвых и кости их сохрани»1 2. Особенно
богаты такими описаниями Псковские и Новгородские ле­
тописи 3.
Не менее редко летописи сообщают об индивидуальных
погребениях. Из них мы получаем сведения об обрядах сжи­
гания покойников, погребениях в земле. Очень много уде­
ляется внимания описанию могил и гробов. Материал, из ко­
торого делались гробы, зависел от социального положения
умершего. Трупы бедных людей укладывались в лубок, для
богатых изготовлялись гробы из дуба или предпочтительно из
смолистых древесных пород (сосны, ели, «тиса»). Наиболее
ценными считались серебряные и мраморные гробы. О них
говорят «Повесть временных лет» и Новгородские летописи 4.
Но чаще всего зажиточных покойников хоронили в каменных
гробах. При положении в гроб умершего предварительно
«опрятывали» — обмывали водой, завертывали в саван и пе­
ленали длинными узкими лентами из полотна или холста.
Обряд погребения происходил при большом скоплении народа,
количество которого было прямо пропорционально высоте
социального ранга покойника. Исстари был установлен обычай
«прощания» с покойником и «отдания ему последнего цело­
вания».
Исключительный интерес со стороны истории консервации
трупов представляет обычай обработки покойника, находяще­
гося в гробу, антисептическими средствами. Это называлось
«замазыванием» или «осмолением» тела. Оно в первую оче­
редь, безусловно, преследовало задачу предохранить труп от

1 Ипатьевская летопись, 1261 г.

2 ЛЛС, Голицынский том, л. 344, 1238 г.
3 Новгородская 1-я летопись, 1223, 1230, 1240 гг.; Новгородская
4-я летопись, 1352 г.; Псковская 1-я летопись, 1351, 1352, 1368, 1471 гг.
4 Повесть временных, лет, под 1054 г.; Новгородская 1-я летопись,
1045 г.
9 Древнерусское врачевание 129
быстрого разложения и предупредить зловоние, тем более, если
похороны происходили в жаркое время года. Летописные ука­
зания на обряд «осмоления» и «замазывания» содержатся,
в Хлебниковской летописи и Никоновской летописи. Известно,,
что труп Волынского князя Владимира Васильковича долгое
время лежал «в фобе не замазан» и сделано было это замазы­
вание только через несколько месяцев. Труп Дмитрия Юрьеви­
ча Красного, о котором сообщается в Никоновской летописи',,
был доставлен на пароконных носилках в Москву из Углича
(1441 г.). Летописец добавляет, что гроб Красного еще в Уг­
личе был осмолен вместе «с полстми», т. е. с погребальными
одеяниями 1.
Индивидуальные перевозки трупов на дальние расстояния
также принадлежат к бытовым явлениям, которые часто упо­
минаются в летописях. Формы и виды погребального транс­
порта могут пролить свет на вопросы, связанные с транспор­
тировкой больных и раненых.
Значительное внимание уделено летописями описаниям уст­
ройства дорог, гатей, мостовых, очистки «торговищ» (рынков).
Ценные данные содержат летописи по многим вопросам,
касающимся питания русского населения. Для древней Руси
было характерным неисчерпаемое разнообразие и обилие пи­
щевых средств и продуктов питания, что в значительной мере
было обусловлено громадным пространством Руси, наличием
областей с различными почвенными и климатическими усло­
виями. Некоторые продукты питания, пряные вещества издавна
составляли предмет оживленной международной торговли
и обмена. Количество и состав пищевых средств не отлича­
лись устойчивостью и во многом зависели от метеорологиче­
ских условий. В историко-медицинской литературе совсем не
подвергался изучению вопрос о пищевых суррогатах, кото­
рыми русский народ пользовался во время голодовок —• дре­
весная кора, листья липы, травы, лебеда, мякина. Между тем,
помимо узко санитарно-медицинского значения, эти проблемы
приобретают большой социальный интерес, являясь показате­
лем бедственного положения низших слоев населения древней
Руси в период стихийных явлений. Но и в годы относительного
благополучия по урожайности всегда наблюдалась непроходи­
мая грань в характере питания различных классов населения.
Если столы богачей, как свидетельствуют летописи, ломились
от изобилия плодов земных, то на долю бедняков оставались,
скудные крохи, заплесневелый хлеб.
Все относящиеся сюда сведения нашли в летописях самое
полное и яркое отражение.
Помимо этого, летописи подробно знакомят читателя
с названиями и составом пищевых средств и продуктов пита­

1 Л Л С, Голицынский том, лл. 530, 532, 533.

130
ния, употреблявшихся русским нарадом с самых древних вре­
мен: хлеб, мясо, рыба, молоко, млело, овощи, фрукты, ягоды,
грибы, травы, мед, квас, пиво, вино, укоус и пр. Из зерновых
злаков летописи упоминают рожь, овес, ячмень, просо, мак,
лен, некоторые бобовые. В летописях содержатся частые изве­
стия о поварах, хлебниках, пивоварах, квасниках, медоварах,
Летописцы с особой тщательностью приводят перечень и
описания древнерусской столовой посуды преимущественно из
княжеского, боярского, монастырского быта: чаши, ковши, рога
животных, «достоканы», солоницы, перечницы. Столовый при­
бор издавна прочно вошел в русский обиход. Свита митропо­
лита Пимена в путешествии из Москвы в Константинополь,
как говорит летописец, «обедоваша на столах» с посудой даже
в условиях неспокойного корабельного плавания по Азовскому
и Черному морям (1399 г.). Понятие о необходимости сани­
тарной чистоты кухонной и столовой посуды, продуктов пита­
ния было глубоко внедрено в сознание русского народа. В ле­
тописях настойчиво проводится требование всемерно укло­
няться от употребления пищи, находящейся в состоянии раз­
ложения, как заведомо опасной для здоровья — трупы живот­
ных ('«мрьтвечина», «давленима»). Летописцы неодобрительно
относятся к некоторым древнеславянским племенам, которые
ели «мрьтвечину и всякую нечистоту, хомеки и сусолы».
Летописи сообщают много сведений о способах хранения,
консервирования и транспортировки продуктов питания. Для
этого служили бочки, кадки, мешки. Жидкости хранились
в корчагах, тарой для зерна служили плетеные корзины —-
«лукно», «кошь». Наиболее раннее упоминание о способах пе­
ревозки продуктов содержится под 996 г. Пища по указанию
великого князя Киевского Владимира развозилась по домам
больных на телегах: «Устрой же се, рек [Владимир], яко не-
мощнии и болнии не могуть долести двора моего, повеле при­
строите кола, и всклад хлебы и мясо, и рыбы и овоще розно-
личьныи и мед в бочках, а в других квас возити по городу
впрашающе, где болнии и нищии не моги ходити и тем раз-
дояху на потребу» *. Продукты на возах покрывались для пре­
дохранения от дождя и пыли торпищами, рогожами, кожами
и повязывались сверху «ужищами» (веревками): «Псковичи
же... хлеб и мед и муку пшеничную и колачи и рыбы, все
сполу покрутив, с своими извощики к нему [Ивану III] посла­
ли» (1478 г.) 12.
В летописях имеется много указаний на внешний вид древ­
нерусских жилищ, приводятся сведения об архитектуре двор­
цов, строительном материале, из которого делались стены,
полы, потолок, крыши домов. Особенно богаты сведения лего-

1 Радзивилловская летопись, л. 70 об.

2 Псковская 1-я летопись, 1478 г.
9* 131
 писцев о домашней утвари. У русского народа был издревле пищи (завтрак, обед, ужин), раннее вставание утром, после­
распространен небезразличный в санитарном отношении обы­ обеденный сон, ранний отход ко сну вечером.
чай штукатурки и побелки общественных и жилых зданий, для Культурный обычай умывания лица и рук при утреннем
чего употреблялись известь, мел. Об этом упоминают летописи вставании с постели, мытья рук перед едой имеет тоже древнее
Новгорода, Владимира, Галицкой Руси в XII—XIV вв. Работы происхождение, о чем также нередко упоминают летописи.
по внешней отделке зданий нередко выполнялись русскими Рукомойник («рукомыя», «рукомоя», «грлица», «умывальниця»,
мастерами без участия иностранцев. Побелка отличалась вы­
соким качеством. Башню, построенную в 11269 г. в г. Холме,
летописец сравнивает по белизне с творогом: «(Вежа же среде
города... создана же сама древом тесаным и убелена яко сыр
[творог] светящйся во все стороны» *.
Существование окон в домах подтверждается «Повестью
временных лет» (Ф168, 1174 гг.). Оконные отверстия в жилых
домах были небольшого размера, почему они почти везде
у летописцев называются уменьшительным именем «оконьце»:
«Поели ко Всеславу, ать, призвавше лестию ко оконцю, прон-
зут й [его] мечем»1 2. В другом месте, чтобы нагляднее пока­
зать, насколько было мало окно в доме, летописец говорит,
что в оконный проем едва проходила рука: «Ямо ся вместите
рука». Оконные отверстия закрывались деревянной задвижкой
(«волоковые» окна). Оконные стекла в жилых помещениях
феодалов упоминаются уже под 1259 г. Ипатьевской ле­
тописью. Для освещения жилья, кроме лучины, употреблялись
свечи и лампады («дуплятицы») с растительным маслом.
Наиболее раннее упоминание о печах в жилищах содержится
в «Повести временных лет» под 1097 г. в эпизоде ослепления
Василька Теребовльского: «И сняста другую деку с печи
и седоста и удавиша й [его] рамяно [сильно], яко переем
троскотати».
Уже в самых ранних летописях можно найти много опи­
саний постелей («Одров») и кроватей в жилых домах. О скамь­ Рис. 31. Транспортировка продуктов питания при Владимире Свя­
тославиче в Киеве по описанию и рисунку Радзивилловской лето­
ях, столцах (стульях) и о столах сообщается в 1230 г.: «Ту писи, л. 70 об.
трапезницею потрясе каменою... сверху падая и столы и
скамьи» (Лаврентьевская летопись) и в 1289 г.: «Седе [боль­ «водолей», «гольк») был одним из обычных предметов домаш­
ной] на столце зане не можаше стояти от немочи» (Ипатьев­ него обихода по свидетельству летописцев уже с самого древ­
ская летопись). него времени. В большом употреблении также были полотен­
Не меньшими подробностями характеризуются летописные ца — «убрусы», «убрусци». Они указаны в летописях
известия об одежде, обуви, головных уборах мужчин, женщин, XI—-XII веков и позднее.
детей разных классов древнерусского населения. С давних Ни один из памятников древнерусской литературы не со­
пор у русского народа был распространен обычай ношения держит столь частые упоминания о банях, как русские ле­
нижнего белья. В холодное время издревле носили шерстяные, тописи. Мытье в банях являлось древнейшей русской тради­
вязаные чулки, варежки. цией и свидетельствовало о чистоплотности русского народа.
’ Весьма рано появляются в летописях указания на неко­ О банях-землянках («лазнях») рассказывают самые ранние
торые обычаи, ставшие впоследствии распространенными хроники. Общеизвестно колоритное описание летописцем про­
в русском укладе жизни: распределение времени приема цесса мытья в банях с вениками в Новгороде Великом. Подо­
гревание воды производилось опусканием в чан с водой раска­
1 Ипатьевская летопись, 1259 г. ленных камней. Часто описывается банный инвентарь: шайки,
2 Повесть временных лет, 1168 г. корцы, скамьи, «роговины» для ног. Тело растиралось моча-
132 133
лой, ветвями можжевельника, «губой», т. е. древесными гри­
бами. Баня была излюбленным местом для лечения многих
болезней. После мытья в бане надевалось чистое белье.
Стирка белья также принадлежала к одной из древнейших
культурно-бытовых традиций русского народа. Стирать белье
на древнерусском языке называлось «мыти» и «прати». От по­
следнего произошло слово «прачка». В сцене ослепления Ва­
силька Теребовльского (1097 г.) его окровавленную «сороку»
дают «мыти попади» (попадье) 4. При стирке белья и мытья-
тела в бане употреблялись различные виды «мытёлей» (мыла).
Это были или растения, богатые сапонинами, или смесь золы
и остатков дубителей в кожевенных чанах, называемая в «По­
вести временных лет» «квас уснияный». Обычай частой смены
белья, замены обветшалой и загрязненной одежды чистой,
белой, опрятной и добротной, судя по летописям, был достой­
ным всяческого подражания. Традиция наряжаться в празд­
ничные дни в чистую и опрятную одежду довольно ясно по­
казана на страницах «Жития Феодосия Печерского», состав­
ленного Нестором в XI веке.
(Медицинский зоолог может найти в летописях важные све­
дения о паразитических насекомых домашне-бытового и сани­
тарного значения, о пресмыкающихся, домашних и полевых
грызунах. Внимание медицинских паразитологов могут прив­
лечь указания летописцев на мух1 2, комаров34
, «песьих мух» 4,
«йвдрпий»5, вшей6. Нередки в летописях описания кожных
форм миаза (заболевание людей и животных, вызываемое
личинками мух). Среди паразитов домашних животных были
известны «овады овчии», клещи. Характерно, что Переяслав­
ское озеро в древности (X век) называлось «Клещиным озе­
ром». Интерес древнерусского книжника к миру паразитиче­
ских насекомых вызывался в первую очередь тем, что они
наносили человеку всяческий вред, заползали ему в ухо, по­
рошили «очи», кололи его, кусали, разъедали раны, причи­
няли «сВербежь». Это и определило издавна брезгливое отно­
шение к ним. Они объединялись в понятие «нечистоты», «па­
кости», «гнуса»: «черви ползучие, мухи, вши, гниды и всякия
гадове». Поэтому их надо «изгнати, уморити».
Из ядовитых животных, в частности пресмыкающихся, ле­
тописи чаще всего упоминают о змеях и о вреде, приносимом
человеку их укусами.
Мыши домашние и полевки приведены уже в «Повести
временных лет».
1 Радзивилловская летопись, л. 140.
2 Повесть временных лет, 1096 г.
•Там же, под 912 и 1096 гг.
4 Ипатьевская летопись, л. 37.
6 Повесть временных лет, 912 г.
•Там же, 1096—1097 гг.
134
 В плане необычных и, пожалуй, больше случайных исто­
рических наблюдений летописцы иногда сообщают о массовой
гибели рыбы в реках и озерах, лесной птицы, промысловых
зверей. Подобные явления в связи с распространенностью,

гуйипвуянпмржта . . ювчн ■ сите

тикка.

инин* . н«^*ялу.» •
, мк«м^т#гг?.м а^(ллш(пнлк4а^!&' н
вв^Л^с^гяагглняАкаАА■ «*нам^«1ВА -мнвж^ША
мкзвла^ял*»»^*». я?^эш#л1Д<т-э • аъ^вн
1ШНГКЫН. атлшА . когаомс^го ■ см«ке • и^шл
ммтмявпдн. анс'(^двш»Дэ^лвсККША^Аг«(! • н
нл*гАпллклтп(А• явнА^йд
Лаптеву г<л^ву . ияз^теу^ям . плд • Н^и^г11»ёмк
мгииш^кешААлыь ■ вэцдн г&ншул^гЪ . пвъЛ^а
гневны. ни^лшАемоггн ■ ппы<пн>пниогч»^ша.

ИШМАМСу «П01рвПА<’а^«1КИ еГАе(П1ЧП/^.ЛЦ(л%(Ц1.

фАК&ЧК! НОЗрОгг.це . <луггЛйП|?К/4 • И ОПЛАТ! П|И 1>®
мъ вък^одАпгкга^тпг^ . ппоп^вША<нп.вл(ка
^1'. НАММ ■ к^ногпвг^д. паугпл г^пъ,м
Г&А ь-в ЛАЦА ПАП 6-р . нп^н
иг5<,и/л<нк'м'я,<яв
А^ИЛУ!

Рис. 32. Описание ослепления Василька Теребовльского.

Радзивилловская летопись, л. 140.

например, пушного зверя и частых среди него эпизоотий не

могли не оказывать отрицательного влияния на санитарное
состояние русского народа. К сожалению, все эти вопросы,
важные для исторической патогеографии и инфекционной па­
тологии для древних периодов Руси, еще очень недостаточно
освещены в истории отечественной медицины.
Даже краткий обзор некоторых летописных описаний, отно­
сящихся по преимуществу к наиболее раннему времени, со
всей очевидностью показывает, какое важное значение приоб-
135
ретают летописи для врача как источник изучения древнерус­
ских медико-санитарных традиций. Являясь историческими
энциклопедиями мирного и военного быта, содержа обилие

Рис. 33. Применение грелок при «камчюге» (артрите).

Лицевой летописный свод. Шумиловский том, л. 428
об. Государственная публичная библиотека имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина.

исторических фактов и отражая различные черты эволюции

материальной и духовной культуры русского народа различ­
ных социальных слоев эпохи феодализма, летописи как исто­
рические источники имеют огромное преимущество перед дру­
гими памятниками письменности. К специфическим особенно­
136
 стям летописей относится, во-первых, точность их хронологии.
Они освещали события под углом исторического повествова­
ния на большом протяжении времени от дофеодальной эпохи
и кончая XVII веком. В них нашли яркое отражение област­
ные черты, так как летописи писались и в древнем Киеве,
и в городах Галицкой Руси, и на Волыни, в Новгороде, Пскове,
Москве, Твери, Переяславле, Суздале, Угличе, Устюге и мно­
гих других городах древней Руси. Ни один из письменных па­
мятников средневековой Руси не идет в сравнение с летопи­
сями в отношении богатства и разнообразия рисунков (ми­
ниатюр), поясняющих текст (рис. 33). Не только изучение-
общего состояния медико-санитарного быта русского народа
в его отдаленном прошлом, но и любая попытка историче­
ского восстановления отдельных частностей медико-санитарной
культуры совершенно не представляется возможной вне ак­
тивного привлечения летописных свидетельств для целей науч­
ного исследования. Что же касается истории эпидемий и эпи­
зоотий, организации борьбы с ними и профилактики, то лето­
писные своды по полноте указаний и точности сообщаемых
сведений являются непревзойденными в кругу других истори­
ческих источников.

Древнерусские сборники
Отечественной медицинской историографии почти неизве­
стны опубликованные работы, которые ставили бы своей за­
дачей исследование эволюции древнерусских медицинских тра­
диций на основе привлечения древнерусской культовой лите­
ратуры XI—XVII веков. Относящийся сюда весьма солидный
фонд письменных памятников продолжает оставаться областью,,
еще мало исследованной историками русской медицины-
Между тем этот вид немедицинской литературы в переводных
своих образцах содержит обширный свод сведений по самым
разнообразным и подчас совсем неожиданным вопросам древ­
нерусского медико-санитарного быта.
Ниже сделана попытка краткого обзора наиболее типичных
и наиболее выразительных образцов указанной категории
источников, рассматриваемых, разумеется, только с точки зре­
ния интересов врачевания и характеристики санитарно-гигие­
нического уклада древней Руси.

«Изборник, Святослава»
Переведенный в X веке с греческого на болгарский язык
в Болгарии, он был впоследствии переписан на Руси для
Киевского князя Святослава, сына Ярослава Мудрого, и те­
перь известен под именем «Изборника Святослава» в двух
вариантах 1073 и 1076 гг.
137
 По примеру других культовых книг этот компилятивный
сборник ставил своей задачей «дать в руки древнерусскому

ОД^ЛЖДНСЛМД^АНИ пт Т о'чжевтт.твгак-жевпА

Л нжжен« у нал 11 н нк"1

ТЧ.У1.ММ НМ’ЛвС М ну »
ТЬД«САТ1Н-8Ш4,|лАЛ

!’р*СТу 7.УЛКООМ7.НЕ
С^ШЛМНСА-НЖШСул
«ллмйткА»псеннн
глкиил'м’ГчкрИ’Г'н
иске Агу *уи-тгкго
н гд н 4 н г п ртдч кд н
н-смкнн пм’дддчкт
мАнг»уеелкы«нк«
й^гуАштн-ёклнглк-
„ ТС.СА>-'”‘
1,5 у »га.жде«твм4№Ж4кч
, КОЖН'в'НвЛЛЧ-'
Ж1'1 ’же"кг КЛАА а'^'‘к'а
11ДпАдчшенсАмнуд9кь
ь7>су«ДАть-нгннчхг
чуткжмть нг, блага
ш тн н у г и ■ 7 -д к 5Ж{
Нбгглоукинвувчлч
^шенсучдвк/ноуж.
ААтЧ'ММИКСЧ'МЬЖЖЛ
ТА К к IН ур. Ц н г- 8 лц +
МПА- Н8К0НЧРЧПША
глн-н(Е«хвш гстьщи
тнгучид^у,^^,/
'''-жДкмтштнгдкщ
Н ЖНТН :~.>х -
/лосе ■-’■■■
■у!» -м-дажсндск гдАкн-МУ
Л НА+АНЧП^ЙЧП^К'А
К Ъ П у !< I у Н ДА Л Г116 • Т{
клкгоукв сг:кг неЕ|ЛУ!»у
«ТЬ>АНП^[Тс4ГЫНДАГ.Н
❖ г- шм|«жглн&|'Атне
ГДАкбЛ »>*Г4'Г| ч-кжнГ
ИНЧ^ЧКрАтевгнЕБв
НЧНЕД9уГ’(>^|.ГгрГТ {.
11 в ГАКЛ М Н- ТI ■ Т'Л « 5 ж
днкьде
ПАу огождятчтвгокх е
КЧефкиОДАЧ ••'—*—-
Р ИАЖ<Н'ГНЖЛНТА№ЛЛ.’
в* том к оклкл гаж
ть;а- мкцжеконсгуж
пьд».н1Д8жен^гнт^
ДНТЬСАвучу1.НП0(<р;
ВАЙТИАНХКД^У 'В А
глоукннч' простн^д №
ТкСАНН№ДНМ(гсх?Н1
т'?НН-МД|Д1|Чдн^НМ
ТАК6Ж{ЙГ?Т^АОН1ДЕ ,
ЖЕТДНТЦ{А-'ЛКЬ!БХТ(.
М’КЧП|8С'1’^Т*,,4МН«^
см кд ьр к. гх-еч-ь.

Рис. 34. Страница из «Изборника Святослава» 1073 г. с меди­

цинскими афоризмами о врачах и болезнях, л. 48 об.

читателю в основном образцы поведения по нормам новой

христианской религии и, излагая принципы общественных
отношений, согласно правоверия» нередко выходил далеко

1 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVII вв. М.—Л.,

1945, стр. 44—45.
138
за рамки культовой книги. Это и дало основание литературо­
ведам расценивать его как обширную хрестоматийную энци­
клопедию.
Астрологические записи, некоторые сведения по лекарст­
венной ботанике и минералогии, находящиеся в «Изборнике»,
частично подверглись изучению Т. И. Раиновымх. «Гигиени­
ческие и в особенности диететические вкрапления «Избор­
ника» издавна привлекали внимание многих русских ученых
различных специальностей (Н. С. Тихонравов, С. М. Чебан,
А. Балов, Л. Ф. Змеев, В. Ф. Груздев и др.)12. Однако интерес
историка медицины к «Изборнику Святослава» не может быть
исчерпан только кругом вопросов лечебной диететики. В этом
литературном памятнике нашел довольно широкое отражение
целый кодекс знаний по общей медицине. В нем приведены
названия распространенных в то время на Руси заболеваний,
сделаны попытки в меру тогдашнего понимания войти в разъ­
яснение таких сложных проблем, как причина болезни, изло­
жить попутно с этим взгляды русских людей на цели и за­
дачи врачевания, на патогенез некоторых болезней, принципы
терапии и профилактики инфекционных заболеваний.
Важно отметить высказывания сборника о врачебной про­
фессии. Сборник богат указаниями на приемы врачевания,
в нем указываются распространенные в древности лекарст­
венные средства растительного, минерального и животного
мира.
Уже сам по себе факт появления на Руси Киевского пе­
риода подобного литературного произведения, обильно пропи­
танного содержанием, так близко относящимся к вопросам
медицины, не может не рассматриваться как свидетельство
достаточного общемедицинского развития русских читателей,
располагавших, очевидно, необходимыми данными для органи­
ческого восприятия и освоения достижений тогдашней зару­
бежной медицины. Этим отчасти и следует объяснить тот
теплый прием, который нашли себе на Руси рукописи типа
■«Изборника Святослава». Это книга была одной из наиболее
популярных, ее с неослабевающим интересом читали русские
книжники. Содержание «Изборника» в медицинской его части
нередко цитировалось в других древнерусских книгах и лечеб­
никах. Из «Изборника» черпались гигиенические заметки
и высказывания писателями домонгольского времени и периода
феодальной раздробленности.
Проблеме болезней, физических страданий в «Изборнике»
отведено большое внимание. Короткое существование человека
на земле описывается как цепь непрерывных телесных стра­
даний. Жизнь — это «и стенания, и болезнь, и тугы» или в
1 Т. И. Райнов. Наука в России XI—XVII вв. М.—Л., 1940,
стр. 54—55, 76, 78 и др.
2 См. «Литература».
139
лучшем случае это чередование временных радостей с тяже­
лыми телесными мучениями: «Мир строиться участьными
[частными] отрадами и скрьбми». И вот одно из основных сла­
гаемых этих «скорбей» составляет болезнь и неотвратимая
смерть. Воображение древнерусского человека в особенности!
поражала неожиданность конца человеческого существования:
«Днесь бо растем, а утро гнием». Совсем непримиримым с соз­
нанием представлялся также факт смертности детей. В «збор-
нике» сказано, что гибель детей «сердобольно видети». Не ме­
нее волнующей проблемой являлись неотвратимость дряхления
и постепенной изнашиваемости человеческого организма. Стар­
ческое «дряхльство» как бы принижает человека к земле,
делает его «немошьтным и вьсемь телом трепечушта». До не­
узнаваемости изменяется при этом и весь психический мир
старого человека: «Старость... чювьство обуродить, помрачаеть
помысл и слепо творить ума». Поэтому сохранение в целости
всех физиологических функций в преклонном возрасте соста­
вителю сборника кажется явлением, как бы противоречащим
общему закону живой природы: «До старости же образа не
премениште».
(При наличии основной мысли о «божественном» происхож­
дении заболеваний («искони бог человеку болезни причета»)
и объяснении биологических явлений неким неуловимым фак­
тором — судьбой («смрьти наводиться роком жизньнымь»),
в «'Изборнике Святослава» отражаются в то же время совре­
менные классовые противоречия общества, в результате кото­
рых одиночки благоденствовали, а уделом подавляющего
большинства было жалкое земное прозябание. Бедность, ни­
щета, социальное угнетение представляли повседневное и рас­
пространенное явление, поэтому они в «'Изборнике» выступают
с печатью самого неподдельного реализма. В «Изборнике»
приведены картины страдания людей от холода в жалких
и убогих лачугах: дым очага разъедает им глаза и они «кля-
чять над маломь огньцмь скорчившеоя, болшя же беду очима
от дыма имуште». С неустроенней домашнего очага соче­
тается постоянный голод, недостаток одежды: «Хлеба прошю
и ризы [одежда] худы и малы утехы алкотьны», — фраза, ко­
торая в «Изборнике» вкладывается в уста голодного и разде­
того бедняка '.
В качестве конкретной причины болезни в «Изборнике»
часто выступают такие физические факторы, как падение
с коня, утопление, «угрызение змииное», «усекание скорпии-
но». Есть еще целая серия физических вредностей, происхож­
дение которых тоже очень далеко от признания «божествен­
ного промысла» или судьбы, потому что они наносились угне­
тенному человеку рукой самовластного феодала. Это, напри-

1 «Изборник Святослава» 1076 г., л. 94.

140
мер, раны от «удара плетыо», «зубодробление», «вопрепия
яздрь» (вырывание ноздрей) и пр.
В «Изборнике» все болезни укладываются только в две
группы — душевные и соматические: «Страсти же суть ду-
шевьныя, овы плтыныя».
В «Изборнике» делается попытка разъяснить, что же
именно следует понимать под телесной группой болезней. Пра­
вильно относятся к этой категории нарушения органические,
например слепота, расстройство движения, когда человек
хромает, сюда же присоединяется и плешивость: «Телесныя
имушта вреды: храмьца рекше или плешива наричяште».
Запас положительных знаний из области медицины, кото­
рым располагали авторы «Изборников», а вместе с ними и их
читатели, отнюдь нельзя считать бедным.
Прежде всего довольно широк диапазон анатомо-физиоло­
гической номенклатуры этих книг. Здесь мы встречаем такие
понятия, а иногда и определения, как «иста» (почки, тести-
кулы), «сыриште» (желудок), «мозг», «гортань», «матка»,
«печень». Кишечник назван «малым чревом». Сборники часто
маневрируют терминами «гангрена», «гной» из язвы или раны,
«желчь», «вода» (моча), «глен» или «флегма», выделяющаяся
из верхних дыхательных путей при простудных болезнях и пр.
Эпоха Ярославичей в области духовной культуры харак­
теризовалась подъемом образованности. С этим периодом свя­
зано начало летописания, открытие школ. В Киево-Печерском
монастыре была создана Феодосием больница, в Киеве
успешно практиковали опытные врачи, которые производили
даже хирургические операции. Познания в сфере практической
фармакогнозии достигали высокого уровня. Понятия «врач»,
«врачевание» как выразители уже сложившегося врачебного
института в «Изборниках» выступают со всеми присущими им
общепризнанными чертами. С именем «врач», «лечець» свя­
зываются самые разнообразные ассоциации: «Его же неси
язвил, того же врачюеши», «Есть струп к врачеванию и есть
неисцельный», «Лепо бо язвы врачевати, паче же не язвити».
Высказывается правильная идея о возможности пользы боль­
ному от врачевания лишь при условии, когда «врачьба» бы­
вает направлена «на плотьное пегование», т. е. на вниматель­
ный уход, на удовлетворение всех нужд и желаний больного.
Врач в «Изборниках» применяет совершенно конкретные
меры врачевания: «железо», употребляя его для лечебных при­
жиганий, «урезания уд». Но, когда нужно, он применяет к ра­
не и «помазание» зелием, маслом и «прилепы» (пластыри),
«обязы» (перевязки). Все это, конечно, не могло бы быть
облечено в литературную форму, если бы не было почерпнуто
из будничных, хорошо известных житейских представлений
и понятий, основу для которых составляло древнерусское вра­
чевание.
141
 Замечательным следует Признать утверждение «Изборни­
ков», что медицина есть «хитрость», т. е. искусство, мастер­
ство. Но мастерство это высшей категории, в «Изборнике» оно
названо: «иокусьмь искусьныимь» (превосходная степень).
Врачебная «хытрость» позволяет врачу «паче всякоа... ведяти
[знать] человеком силы и действа и умножения и нестаткы жи-
вотьнааго телесьнаго крвибытия» С Другими словами, обла­
дание в совершенстве медицинскими познаниями дает возмож­
ность врачу уточнить как физиологические («силы и действа») г
так и болезненные процессы («нестаткы животьнааго телесь­
наго крвибытия»).
Конечная цель медицины в «Изборниках» представлена
только как утилитарная.'У врача нет более задачи, как «исце­
лить» больного и «здравие подать» ему. Всякая попытка боль­
ного пренебречь врачеванием, что в сборниках образно на­
звано «обращением на вопятицю от врачевания», не может
быть оправдана: «Убегати врачевьныя пользы пориво [упрямо]
2. Всякая боязнь нерешительными больными болезненных,
есть» 1
врачебных манипуляций («раждения бридости»), сопутствую­
щих кровавой операции — приложению к телу едких зелий,,
раскаленного железа при каутеризации и пр.,—в «Изборни­
ках» осуждается: «Оттязаяштеся к раждения бридости,.
в грубых язях пребываять» 3, т. е. уделом больного, избегаю­
щего радикального лечения, будет постоянное и бесперспектив­
ное пребывание в состоянии тяжелого страдания.
Постановкой вопроса: «Почто не проведять человеци днии:
умерьтвия своего» 4 — «Изборники» открывают на своих стра­
ницах широкий простор к суждениям о медицинской диагно­
стике и прогнозе. И, действительно, если объединить и систе­
матизировать разрозненные высказывания этого литературо-
ного произведения, то перед нами возникнет целое «учение»..
Поданное в духе натурфилософской школы Гиппократа-Гале­
на, оно было не лишено рациональных черт.
Распознавание болезней везде в «Изборниках» названо»
«пытанием», «опытанием». При учете данных о больном на­
ряду с симптомами болезни не последнее место должен зани­
мать «обычай» больного, т. е. все обстоятельства и условия
его жизни, особенности его поведения. Врачу дается совет:
«Смотри жития его, хожения, седания, едения и вьсего обы­
чая его пытай» 5. Все это врачу необходимо знать, потому что-
«и деяние мужя, и смьяние зуб [улыбка), и ступание человека
[походка] взвестить, яже о немь» *.

1 Изборник Святослава 1073 г. л. 150.

2 Там же, л. 114.
3 Там же, 1076 г., л. 67.
4 Т а м же, 1076 г., л. 130.
5 Т а м ж е, л. 15.
'Там ж е, л. 169.
142
 В процессе установления диагноза болезни большая, если
не первенствующая, роль, по мысли авторов «Изборников»,
отводится самому больному. Он должен всеми мерами помо­
гать врачу в истинном распознавании заболевания. Было бы
совсем неразумным со сто­
роны больного скрывать
болезнь от врача, так как
тогда недуг трудно излечи­
вается: «Вред бо плтыныи, ГААННМ^К'А/НПЖ'М
обавляемь врачьмь, исцеле- тс бт! нтАц-й'^'о-гъ
ет, а таимыи велику страсть /> одт> с о У Ш Т А /а г т, аТ
творит» *, а в «Изборнике» ТАМ К’&т'ыгй ДАЛЛА
1073 г. еще добавлено:
ж(нтнйт«нкчш(
«и смьрть», т. е. телесная
болезнь, о которой расска­ ТВТ ’^ДАНвКШШТ’КН
ЙЙТ'ЬПОД'ЬЛЕЖЖАрА
зывается врачу без стесне­
ДГР-ГАТАННКМ ыЛ'
ния и утайки, быстро изле­
чивается, а скрываемая бо­ доуштенпротв ■Ада
лезнь может усилиться и
даже закончиться смертью. ТНЛ1СД - НОКвТНКСЪ
Жизненный опыт по­ свупоулмА НМАЛИ
казывал древнерусскому т кипене т>^ле1сгы<ч
«лечьцу», что заболевание, *Н ГАлуАТАгуот
связанное с поражением Б'ЬДАЬКТ/.
важных для жизни органов, АЛТ. ЖАГЛД ШД В 41А
трудно или даже совсем не АШТАТ-^Д (
поддается излечению. Рас­ (и нмюжаукене
полагаясь глубоко, оно ТА Н’А.1 Т о’у<у
склонно к распространению
М 4 К ИIП.Атну .4! О Т 4
на близлежащие участки
тела. Это патологическое фТ'МШМ уАСКН
явление сформулировано в ШАСЖТАКвГОСТ,ЛвУ
изречении: «Струп, доньде-
же [пока], изгнездиться утрь
[внутри]..., в глубине про-
стираеться, ни единого же не Рис. 35. Текст «Изборника Святосла­
приемля целения» 12. ва» 1073 г., л. 115, с перечнем пред­
Сочетания некоторых смертных признаков болезни.
симптомов заболевания, об­
наруживаемых врачом при осмотре больного, иногда могут при­
обретать настолько важное значение, что становятся основанием
для предсказания ад уПат. Так, например, глубокое западе­
ние глазных яблок, морщинистые складки по краям глазной
впадины, натянутая и сухая кожа, как бы приросшая к ко­
стям лицевого черепа, должны рассматриваться как грозный

1 Изборник Святослава, 1076 г., л. 483.

2 Та м же, 1073 г., л. 48.
143.
предсмертный признак: «Егда очи врютилеся и обочие ссуну-
-люся и наличье црисхло к кожи, омрьть проповедають»х.
Являясь обрывком античного медицинского изречения, припи­
сываемого Гиппократу («Еаюаез Н1рросгайса»), как об этом
говорит сама ссылка «Изборников» на врачей древней Греции,
эта исключительно любопытная медицинская формулировка
древнерусского произведения отнюдь не может трактоваться
как плод только механического заимствования. Склонность
объединять отдельные признаки болезни в симптомокомплексы
могла в такой же степени принадлежать русскому народу, как
и народам античной Греции и другим древним народам.
Об этом говорит весь состав «Изборников», самые разнооб­
разные сочетания в нем сентенций на многие медицинские
и гигиенические темы.
Страницы «Изборников» буквально испещрены указаниями
на отдельные симптомы болезней. Тризм при эпилепсии наз­
ван «челюсти дрьжанием», травматический шок — это «морок
злыи», отечность подкожной клетчатки носила название
«оток», наименование «водный труд» прилагалось специально
к асциту. В «Изборниках» упоминаются часто бредовые со­
стояния, галлюцинации, которые считаются последствиями
телесной немощи: «Есть же и от слабости и от немошьтны
силы подимати снье (сновидения). В «Изборниках» много го­
ворится о бледности кожных покровов при общих водянках,
такому состоянию присвоено характерное наименование «блед­
ность опухояштя» (опухолевая бледность). Головная боль,
названная в сборниках «болезнь главная», в большинстве
случаев является показателем лихорадочной болезни и часто
наблюдается при «огневицах» (тифах).
Среди нозологических форм душевным болезням отведено
одно из главных мест. Они называются «изумлением», «уродь-
ством», «умовредием». Эпилепсии присваивается название
«пошибения». Желудочная болезнь носила название «болезни
сыришьтной», потому что желудок в древности назывался
«сырище» или «сыришьте». Болезнь желудка часто противопо-
стовляется болезни кишечника, или «болезни чревмь». Об од­
ном из целебных минералов оказано, что он «сыришьтмь же
боляштим и чреимь целитель есть»2.
В «Изборниках» приводятся иногда описания случаев
врожденного уродства и задержки развития. Например, при
наличии монорхизма мужчина назван «единоятерным», «о еди­
ном истесе».
Тяжесть клинического течения гнойного плеврита, видимо,
настолько хорошо была знакома русскому читателю, что на­
шла в «Изборниках» пословичное выражение: «Иже бо иметь

1 Изборник Святослава 1073 г., л. 115.

2 Т а м ж е, л. 54.
144
на ребрех своих язву, гноя исполнену, прыштием чюжим не
гнусит си»\ т. е. человек с язвей на ребрах, напомненной
гноем, может ли гнушаться чужим прыщиком?
|Представление о раковых заболеваниях было довольно
широко распространено у русского народа в древности. Для
обозначения рака древнерусские книжники чаще всего упот­
ребляли название «каркын», «каркинь» (от греч. слова
«Хархесоо»), хотя термин «рак» как название речного живот­
ного встречается и в самом «Изборнике .Святослава» для обо­
значения одного из знаков зодиака, имеется оно и в «Слове
Даниила Заточника» (XII в.) и во многих других памятниках
письменности, начиная с XI века. В «Изборнике Святослава»
слово «каркын» употребляется в связи с заболеванием жен­
ских «ложесн» (гениталий), что дает основание предполагать
рак матки 2. Нужно заметить, что рак грудной железы у жен­
щин был достаточно известен русским людям уже из Пате­
рика Синайского, переводного памятника, принадлежащего
к одной с «Изборниками» исторической эпохе.
'В факте знакомства древнерусских врачей периода Киев­
ской Руси с некоторыми хирургическими операциями и приме­
нения их у постели больного не может оставаться сомнения.
Он подтверждается значительным числом указаний памятников
древнерусской литературы, среди которых наиболее убедитель­
ные доказательства в пользу существования хирургии у русско­
го народа принадлежат как раз «Изборникам Святослава».
Судя по этим «Изборникам», любой врач-—прежде всего
обладатель хирургических знаний. В компетенцию врача-
хирурга, помимо умения разрезать ткани, ампутировать ко­
нечности, должны входить лечебные прижигания при помощи
раскаленного железа. Основным инструментом врача-хирурга
является железо, металл, которые он искусно употребляет на
пользу больного, проявляя себя непревзойденным знатоком
своего дела: «Железо не весть что делает, н [но] врачь весть
действо железное» 3.
В «Изборниках» приведено много примеров «отрезания
удьнаго», т. е. удаления ножом больных членов человеческого
тела. В культовых произведениях эта операция, конечно, зву­
чит символично, как доказательство необходимости радикаль­
ного отторжения «от лона христианской церкви закоснелого
грешника». Нет сомнения, что при отсутствии аналогичных
ситуаций в условиях конкретной жизни, окружавших русского
человека той древней поры, не появился бы и самый литера­
турный образ врача, отсекающего ножом больные «уды», нико­
му бы не было понятным и близким такое сравнение. Больные

1 Изборник Святослава 1076 г., л. 37.

2 Изборник Святослава 1073 г., л. 116.
3 Т а м же, 1073 г., л. 69.
10 Древнерусское врачевание 145
 с гангренозно пораженными членами на почве травм или еще
чаще от употребления в пищу в голодные годы зараженного
спорыньей хлеба часто встречались среди трудящихся масс
русского народа. Вот почему нет ни одного памятника древне­
русской письменности, который не прибегал бы к образу почер­
нелых зловонных уд и удаления их ножом от здоровых частей
тела. Кажется, «Изборники Святослава» пользуются этими
образами чаще всех. От внимания русского человека не могло
ускользнуть наблюдение, что при своевременном отторжении
омертвевших тканей получается наиболее благоприятный исход.
В этом именно и следует усматривать причину появления в
«Изборниках» медицинского афоризма: «От врачев отрезаемо
части на пользу прокыим [другим] частым телесним» *.
Послеоперационный период обычно протекал с развитием
нагноения и воспаления в зоне хирургического вмешатель­
ства, и это явление не могло быть еще издревле не подмечено
врачевателями. При постановке же мокс, а в особенности в
условиях каутеризации раскаленным металлом воспалитель­
ный процесс составлял одну из основных задач терапии. Одна­
ко, если воспаление после «жжения» развивалось очень бурно,
то требовалось в свою очередь его «укрощение» какими-либо
дополнительными лечебными приемами. Все это было, видимо,
до тонкости изучено в процессе врачевания. Вот почему при
рекомендации одного из лечебных минералов («сардион»)
в сборниках особо подчеркнуты его терапевтические, именно
противовоспалительные свойства в условиях послеоперацион­
ного периода: «Имь же лекують врачеве отоки и язвы, от же­
леза бываяшта, помазаяште».
«Изборники» содержат вообще редко встречающееся в
древнерусской письменности указание на нож как один из
инструментов хирурга: «Сдравие ножицьмь и бридкимь
[едким] зелием нам являються». Уменьшительная форма в при­
ложении к хирургическому инструменту дает основание пред­
положить о существовании различных видов режущих инстру­
ментов и тонкости самой хирургической операции, произво­
дившейся «лечьцами» древней Руси.
По распространенному мнению искусным врачом мог счи­
таться лишь тот, кто «не дасть и дпна [рубца] знати язе»
[язве, ране]. «Аще убо исцеляаши язву, и дгну отими, да не
имут (оперируемые больные) порока» —- это было одно из
требований, предъявлявшихся к хирургу. Для этого сам нож
должен быть миниатюрным, острым, хорошо рассекать кожные
покровы. Поэтому образ «брича» (бритвы), «ножа изощрена-
го» — наиболее часто встречающаяся метафора в «Изборниках
Святослава». Для точки хирургических инструментов употреб­
лялись наиболее нежные точила, на них обтачивались и дра-

Изборник Святослава 1073 г., л. 105.

146
 поценные камни. Такие точила назывались «врачебными»:
«Камень же познонь точим по врачьбной осле» 1 [оселке]. Об
«осле» здесь не может быть другого мнения как только о то­
чильном камне, так как в другом месте сказано, что «осла
сама не режючи, оружие острит».
Среди лекарственных средств авторы «Изборников» чаще
упоминают «былия» и «зеленину». Твердые плоды и овощи
давали «грызть» больному, их назначали в «суровом» (нева­
реном) виде, считалось, что свежие растения лучше помогают
больному. Лекарства применялись в виде питья, соков, пласты­
рей. Из органических средств врачевания в «Изборниках»
сообщается об уксусе, меде, желчи животных, сале, вине, пиве,
молоке. На них делались мази, микстуры, «колурии» (глаз­
ные примочки). В особом почете была полынь, она употреб­
лялась при лихорадках («трясьцях»).
О «пелынном зелии», о «чашах пелыни» в «Изборниках»
говорится нередко. Современники «Изборников» хорошо знали
белену и болиголов: «Зелие есть иконион (болиголов) и беле­
на». Оба эти растения чрезвычайно ядовиты для человека и
животных. О белене поэтому сказано, что ее «никтоже, ум
имыи, не зобле [не ест], аще не велика нужда найдет, ни пьса
кусить [не едят белену и собаки]»2.
О самих принципах действия фармакологических средств
на организм больного в «Изборниках» иногда высказываются
мысли, которые можно приравнять к концепции о специфиче­
ском действии лекарственных веществ: «Боляще мнози теми
же язями, не тех же требують былии»3.
В «Изборниках» упоминаются многие болезни, в излечении
которых медицина тогдашнего времени была бессильна. Эта
группа болезней так и называлась «неицеляштии недузи»
(неисцелимые недуги). К подобным заболеваниям в первую
очередь относились душевные и нервные болезни, в особенно­
сти первые. 'По твердому убеждению врачевателей Киевской
Руси, всякое стремление к восстановлению ума, потерянного в
болезни или не приобретенного от рождения, также бесцельно,
как, например, попытка склеить вдребезги разбитый сосуд.
«Изборники Святослава» относятся к тем памятникам древ­
нерусской письменности, в которых идея о предупреждении
болезней нашла наиболее четкое и яркое отражение. Много
внимания уделено в них вопросам диететики. В питании как
больного, так и здорового человека особо подчеркивается по­
ложительное значение «овощей». Под овощами в старое время
понимались не только овощи в современном смысле, а всякая
зелень, продукты растительного мира — фрукты, ягоды, травы,
огородные овощи, иногда даже грибы. В «Изборниках» даны
1 Изборник Святослава 1073 г., л. 121.
2 Т а |М же.
3 Та м ж е, л. 198.
10* 147
 советы употреблять овощи больше, чем другие сорта пищи,
и есть их всегда, во всякую пору, потому что они по питатель­
ности могут заменять мясо, рыбу, потому что «силы в овощи
велики» С другой стороны, овощи, как особенно богатые
водой, будут легко удовлетворять потребность организма и в
жидкости, потому что человеку «нуждя есть — сухия и.мокрия
пишта требовати».
Проблема питания, имеющая огромное значение во всех
условиях человеческой жизни, особую остроту приобретает при
заболеваниях пищеварительного аппарата. Если удобоваримая
и питательная в обычных условиях пища («спищьтная браш­
на») попадает в «язестливую утробу» (больной желудок), то
может сделаться не только причиной усиления болезненных
припадков, но нередко является «виной» тяжелых осложнений
в течении желудочно-кишечных заболеваний.
В «Изборниках» говорится, что в еде и питье надо всегда
соблюдать умеренность. Пресыщение отягощает организм,
становится причиной тяжелых заболеваний. Следует особенно
воздерживаться от неумеренного употребления хмельных на­
питков, так как «питие безмерное» само1 по себе уже «бешень-
ство есть». Вино крайне вредно отражается на подрастающем
организме, вредно влияет на людей «уных взрастом»
(юношей) 2. Настороженное отношение к вопросам питания не
могло не вызвать стремления к регламектиро1ванию пищевого
режима применительно' к сезонам года. В «Изборнике» мы
находим типичную для древних памятников письменности ка­
лендарную таблицу с расписанием приемов пищи. Несмотря на
астрологическую направленность, в таблице безусловно имеет­
ся не мало рациональных советов. Что же касается пищевых
средств, то они все национальной русской природы: свекла,
репа, капуста, мед, поросята и т. п.
О необходимости поддержания физической чистоты тела,
гигиенического омовения и мытья больных многократно гово­
рится в «Изборниках Святослава».
В «Изборниках» содержится одно из самых ранних указа­
ний на необходимость изоляции заразных больных.
Примечательны указания «Изборников» на те последствия,
которые влечет за собой угнетенное состояние духа: «Печаль
далече отрини от себе, да невскоре состареешися», — так
сформулирован в «Изборнике» призыв к постоянному поддер­
жанию бодрости, чтобы не состариться преждевременно.
(Все это показывает, что «Изборники Святослава», из кото­
рых приведена лишь часть изречений, не могут быть игнориро­
ваны при учете источников для изучения медико-санитарных
традиций русского народа.

1 Изборник Святослава 1073 г., л. 133.

2 «Изборник Святослава» 1076 г., лл. 268, 473.
148
 Сборник «Пчела»
Памятник письменности, известный в древнее время под
именем «Пчелы», ведет свое начало от греко-византийской
антологии. Переведенный на Руси в XII—XIII веках и сделав­
шись достоянием древнерусской литературы, сборник «Пчела»
состоял из изречений священного писания, патристической ли­
тературы по преимуществу. Однако в сборник вошло много
изречений из книг античных и византийских светских авто­
ров — врачей и философов (Демокрит, Пифагор, Сократ, Ари­
стотель, Эпикур, Диоген, Теофраст, Плутарх, Диодор Сици­
лийский и др.)1.
Наставления «Пчелы», облеченные в форму афоризмов,
исторических анекдотов, благодаря своей краткости, были
легко усвояемы. С самого появления на Руси «Пчела» завое­
вала исключительную популярность, сделавшись одной из
распространенных‘книг для домашнего чтения, о чем говорят
многочисленные ее списки. Она переписывалась еще в XVII ве­
ке. При этом содержание ее до неузнаваемости изменялось,
в первоначальный иноземный оригинал было введено много
мыслей, изречений, поговорок, принадлежавших русскому на­
роду. Самые ранние списки (изводы) «Пчелы» не дошли до
нашего времени. Древнейший вариант, написанный на перга­
менте (телячьей коже), относится к XIV—XV векам 2. На стра­
ницах этого пергаментного списка позднейшему времени при­
надлежит множество различных отметок, сделанных лицами,
читавшими «Пчелу». Они свидетельствуют о том, что рукопись
была в большом употреблении и читалась с глубоким внима­
нием. На полях ее прежде всего обращает на себя внимание
масса значков. Ими читатель, вероятно, хотел отметить
места, наиболее сильно подействовавшие на его воображение.
Кроме того, имеется много заметок, приуроченных к личным
переживаниям читателей. Так, на одном листе против слов
«Печаль умеет ражати человеком болезнь» стоит приписка
читателя «И мне тако» (рис. 36).
Среди сотен глав «Пчелы» по списку XIV—XV веков 54
главы касаются обычаев и нравов, 30 глав посвящены диетети­
ческим советам и вреде пьянства, 43 главы ■— врачам и болез­
ням. Имеется также много кратких вставочных замечаний о
медицине, врачах, лечении, лекарственных средствах и в дру­
гих главах, посвященных в основном религиозно-нравствен­
ным, философским или историческим темам.
1 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVII вв. М,—Л..
1945, стр. 45; Н. К. Гудзий. История древней русской литературы. М„
1945, стр. 60—61.
2 В. Семенов. Древнерусская «Пчела» ио пергаментному списку.
Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук. 1893,
т. 54, кн. 4.
149
 Если «Изборники Святослава» в той или иной степени
сумели привлечь внимание историков русской культуры и ме­
дицины и более или менее подробно описаны, то к содержанию
русских «Пчел» совсем не обращались представители историко-
медицинской науки.

С у е гп и1 и ал то с
.■личбц о уколи гмо'
Чрчносигиь^1
••
| /ПИИ'АСЫ И О у АЛ
И АЛ О У ч И I Н й С лХ •;

ам4 гр'
тонн '/ЛИКОДД’к КОЛ'^Г* нь
Н нн;.к/и и гп и л в у ч е
и е гл и ь о Гд пщ у / д'г^-
Е» Ч4р44<иоулл •? IО ГГ’4
Ал Г( с ; к . д 4 у -а ум>к
ч п п ( йен • ?

Рис. 36. Страница с изречениями о болезнях

из пергаментного сборника «Пчела» по списку
XIV—XV вв. и с читательскими примечаниями
на полях более позднего времени. Государ­
ственная публичная библиотека имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Ниже приводимые ссылки взяты из пергаментного списка

«Пчелы» XIV—XV веков V
По характеру тех высказываний, которые имеют отношение
к медицине, «Пчела» во многом напоминает «Изборники Свя­
тослава». Болезнь, смерть, старость в «Пчеле» тоже выдвига­
ются в разряд социально-биологических проблем, которые
глубоко волновали русского читателя. В преждевременной
смерти всегда или чаще всего повинна болезнь: «Веи человеци
немощи деля [по причине недугов] живут малу часть от своего

1 Рукопись Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Сал­

тыкова-Щедрина, шифр. Р. п. 1, № 44.
150
 века» (л. 5 об.). Преждевременной смерти способствуют бо­
лезни хронические: «Болестей, в теле часто пребывающим,
и сама смерть не обленится прити» (л. 125). Старость, с на­
ступлением которой человек делается «не смыслен, аки врети-
ще обветшало, ничему не сый на потребу», и беспрестанные
недуги, сопровождающие, как тень, человека, делают жизнь
настолько безотрадной, что вызывают полное равнодушие к
жизни: «Луче есть смерть паче живота [жизни] продолжившая­
ся и паче болести беспрестанные» (л. 126). Вот почему идеал
жизни — это здоровье, постоянное, прочное, никогда не омра­
чаемое немощью: «Изрядная благая телу — безнедужное
здравие».
Мрачное мировоззрение, однако, отнюдь не составляет фона
сборника. В большинстве его изречений, наоборот, звучат обод­
ряющие нотки, сознательный активизм. При заболевании никог­
да не следует падать духом: «Не люто, иже убодено быти на
рати, но оже [если] убоден отчаеться и небрежеть исцелити яз­
вы своея» (л. 75 об.), т. е. полученная рана в бою не должна
приводить в отчаяние и нельзя пренебрегать возможмостью
излечения ее. Мотивом активности пронизаны и многие другие
изречения «Пчелы»: «Первую страду выторпни»; если внедрит­
ся в тело даже ничтожный шип, удали немедленно: «Из ногы
терн лено вытерьгнути борзе». Тем более недопустимо оставле­
ние яда в теле, попавшего от ядовитого животного. Меры по
удалению, уничтожению, обезвреживанию инородных тел яв­
ляются необходимыми для облегчения болезни, а ослабление
болезни — это ведь ступень к здоровью: «Яко же сдравию
приближающуюся, болесть ищазает» (л. 61, 86, 1Г2, 131).
В необходимости раскрытия перед врачом всех признаков
болезни «Пчела» видит непреложное условие излечения: «Бо­
лен муж, творяися сдрав, истаго здравия не обрящет»
(л. 56). Болезнь, если она утаивается от врача, когда она по
вине самого больного становится «недугом покрытым», изобли­
чает человека боязливого, безвольного. Утайка и робость в
процессе лечения всячески осуждаются: «Телесная, страсть...
таячеся и хранячеся не исцелееть». Тем более неразумно
отказываться от врачебной помощи в надежде излечения
домашними средствами: «Телесная страсть хранячеся и собе
пособяче, наицелима останеть» (л. 76 об., 77, 79 об.).
Немало в «Пчеле» разумных сентенций, вполне приемлемых
современной медициной. Сюда относится, например, утвержде­
ние об особой тяжести течения болезни у лиц преклонного
возраста: «Егда стар муж уностыными страстьми болит [стра­
дает болезнями, свойственными молодому возрасту], то преум­
ножение злобе [болезни] есть» (л. 137). Труднее всего, как
записано далее в «Пчеле», поддаются врачеванию заболевания
важных для жизни органов человеческого тела: «Якоже кого
аще не болять стареищи уди тела, тому чаяти есть борзо изле-
151
чения» (л. 3). «Старейшими удами», как явствует из других
мест «Пчелы», являются мозг, легкие, печень, селезенка. Нель­
зя не считать заслуживающими внимания советы «Пчелы»
предупреждать болезнь или пресекать ее в самом начале, по­
тому что запоздалое обращение к врачу уже не принесет же­
лаемой пользы.
Центральной фигурой во многих изречениях «Пчелы» высту­
пает «врач», «лечець». Больные «требують» его к своему
уврачеванию. Отдельные мысли «Пчелы», относящиеся к воп­
росам врачевания, клинической характеристике болезней, спо­
собам их распознавания и лечения, настолько своеобразны по
сравнению с прочими афоризмами, что дали основание ком­
ментатору «Пчелы» В.Семенову выделить их в особую группу
и объединить общим заголовком «Главы о враче». Высказы­
ваний подобного рода в «Пчеле», действительно, очень много
и они отличаются большим разнообразием. Мы приведем лишь
небольшую часть их.
С великой похвалой относится «Пчела» к врачебной про­
фессии. Врачество везде названо художеством, «хытростию».
Оно имеет «велику силу», это искусство «лютейшее», т. е. наи­
более основательное среди всех других областей знания, «зане
лечець глубине сердечней ищет исцелити» (л. 100, 101, 23).
Есть врачи, которые своей полезной деятельностью заслу­
живают всеобщее уважение настолько, что и «окрест [в окруж­
ности] лаокають и хвалять хытрость их» за то, что они «не
дають недужным изгнити, скоро их применяя от живота их»
(л. 101). Если упадок духа не терпим у больного, то тем более
не допустимо признание врачом невозможности излечения.
Поэтому врача, «иже иметься лековати больных и отчаяных
(оставленных) всеми врачи», «Пчела» особенно высоко ставит,
восхваляет его, выдвигает как образец подражания, называя
его «добрым». «Пчела» отмечает благотворное действие на бо­
лезнь сострадания и сочувствия больному со стороны врача:
«Любы (любовь, сострадание) отекающих удес ярость утеша­
ет» (л. 19).
У постели больного врач обязан, когда надо, проявить
себя с самой действенной стороны. При этом основу врачебно­
го гуманизма «Пчела» усматривает не в назначении больному
только каких-либо приятностей в виде, например, предписания
нежных купаний в минеральных источниках или прогулок по
местности с красивым ландшафтом, что названо «вождением
больного по баням и студенцам», или «вождением по раям и
цветам». Истинное человеколюбие врача проявляется в том
случае, когда врач, движимый заботой о пользе больного, при­
менит для лечения его даже крайне болезненные манипуляции,
будь то кровавое удаление больных членов, прижигание тела
каленым железом или назначение горьких и противных
декарств. Эта замечательная идея изложена в следующем из­
152
 речении: «Врачь не егда по раем и по цветам водить стражю-
щая по баням и по студеницам, хытрость свою и человеко­
любие покажет токмо, но егда больныя уды урезаеть, и желе­
зом горящим иждизаеть, и горькая зелья нити даеть или
грысти дасть» (л. 109 об.).
При сопоставлении и сравнении разнородных высказываний
«Пчелы», в частности при анализе приведенного изречения,
нельзя не обратить внимание на намечающиеся признаки клас­
сификации по группам врачебных приемов, которая была уже
присуща медицине того далекого времени. Одну из этих групп
составляли хирургические приемы («резание уд»), особое ме­
сто занимало «иждивение», т. е. прижигание каленым железом
и, наконец, к категории терапевтических, некровавых приемов
относилось лечение минеральными источниками, суггестивная
терапия («вождение по раям и цветам» больного) и назначе­
ние лекарств в виде питья, «грызения» твердых плодов, корней,
застывших соков растений и т. д.
В «Пчеле» содержатся такие формулировки, которые не
оставляют сомнения в ясном разграничении древнерусскими
«лечьцами» эпохи Киевской Руси самой врачебной профессии
на ряд отраслей (специальностей в современном смысле).
«Древнии лечьци, не без ума закона положиша, являють пред
людьми всю хытрость лечебную и зеленную и железную»
(л. 100 об.). Следует ли разъяснять, что под «лечебной хытро-
стью» в «Пчеле» нужно понимать лечение природными факто­
рами, «зелейная» равнозначна современной терапии, а «желез­
ная» — хирургии. «Железная хытрость» в свою очередь под­
разделялась на «резание» (хирургию в собственном значении)
и «едина» (прижигание тела огнем, раскаленным железом):
«Людие едына и резаниа лечебная терпять избавления ради
болестнаго», «Резанью и едыну на лечець есть повинен, но не­
дуг» (л. 53 и 76 об.).
В «Пчеле» всегда с большим расположением говорится о
враче, отмечаются трудности его профессии. Ему нередко
приходится иметь дело с самыми отвратительными язвами или
помогать беспокойным душевнобольным: «А им же уймется
ум или на черной кручине падеть или беснуется, то ни приходя-
щаго к себе терпит врача, но выгонит или сам бегает, заве
зело обуяла его болесть, а не разумееть, яко болить» (л. 3).
Тем не менее это не должно отпугивать врача. Он обязан
быть смел и решителен, не останавливаться ни перед тяжестью
раны, ни перед противодействием возбужденного больного:
врачу «больнаго раны, ни безумнаго запрещения достойно
боятися» (л. 113 об.).
'Существование различных видов медицинской помощи в
древней Руси подтверждается многими памятниками древне­
русской письменности. «Пчела» как раз и относится к тем ли­
тературным произведениям, которые воспроизводят многие из
153
этих приемов и форм врачевания, ибо она брала их не из
вторых рук, а опиралась на реальные основы, заимствуя при­
меры из опыта жизни русского народа: «Аще у кого болит зуб
или перст, то идеть ко врачам; аще огнем [лихорадкой] болит
кто, то к себе зовет врача, моляся помощи» (л. 3).
Кажется, не может быть более ясного намека на врачевание
типа амбулаторной помощи и посещения врачом больных на
дому.
Афоризмы «Пчелы» часто обращены к отдельным симпто­
мам, некоторым нозологическим формам. Наиболее излюблен­
ный образ, к которому особенно охотно прибегает «Пчела», —
это «болезнь огневая», Или «болезнь огнем», или «огнь злый».
Под этими названиями в древности понимали тифозные забо­
левания; у болящего описывается жар в голове, сухость во рту,
краснота глаз, одутловатость лица: «Огнь будет во устех и
во главе, и очи искры испущаета, а лице одметься [надуется]
все» (л. 60 об.). Во время «болезни огнем» наступает бес­
сознательное состояние, больной не принимает пищи, чем вы­
зывает тревогу у близких, поступки его становятся безотчетны­
ми, потому что он «не чюеть, что творить или что молвить»
(л. 62).
Небезынтересны высказывания в «Пчеле» о последователь­
ных стадиях развития заболеваний желудка. Наиболее частая
причина желудочных болезней — это неумеренность в пище:
«От многояденья ражаеться оток [воспаление] желудку, а от
стока огнь, а от огня смерть» (л. 42).
Умелой рукой очерчены в «Пчеле» некоторые виды нервно­
душевных заболеваний. Всякая психическая болезнь опреде­
ляется как «'струп душевный» (л. 11115). Душевные .заболевания
делятся на «кручину» (депрессия) и «беснование», которое
соответствует маниакальному состоянию. В отношении внеш­
него поведения взрослые психически больные ничем не отли­
чаются от детей: «Иже умом не умен, то несть равно от мла-
денець» (л. 137). В «Пчеле» приводятся случаи самоубийства
на почве психозов. К терапии психических заболеваний очень
сдержанное отношение, временами безнадежное: «Струп ду­
шевный одва [едва ли] исцелен бывает, просто реши (лучше
сказать) не исцелееть» (л. 115). Эпилепсия, называемая
«болезнию забытною», упоминается довольно часто. Реально
описываются отдельные симптомы эпилептических припадков:
падение больного на землю, прикусывание языка, кровавая пе­
на у рта, судороги и пр.
'В «Пчеле» приведен такой рассказ (л. 105). Одна женщина
болела «огнем». Муж, не желавший ее выздоровления, спро­
сил врача, как она себя чувствует. Врач ответил, что больная
поправляется. На вопрос мужа, как врач мог узнать об этом,
последний ответил: «прикоснухся к жилам ея [пощупал
пульс ее]».
154
 (Приведенный рассказ не имел бы смысла на страницах
«Пчелы», если бы не предполагал у читателя осознанного по­
нимания техники исследования и диагностики болезни по пуль­
су. Древнерусским людям было известно, что исследование
«жил» производится именно врачом, что этот прием распозна­
вания требует навыка и знания, что осязание «жил» позволяет
не только распознать заболевание, но и предсказать исход.
Лекарственные средства, упоминаемые в «(Пчеле», отличаются

крлчь
об. кгДа по раклгк н по цв"Ь||-
толгъ. водить, стрджюфли, й по
банамъ, й по стоуденица, уы-
трость свою й чАвколюБик по­
ка же ТОКАЮ, но йгдл вольный
оуды 2 оур-Цаёть 3, й жел'Ь-
7,олгк горлцлшъ йждн^ае 4, й
горькая ^елыа питя длеть 5 паи
грысти дасть е-‘*

Рис. 37. Изречение о гуманизме врача из пергаментного

сборника «Пчела» по списку XIV—XV вв. (л. 109 об.),
опубликованному В. Семеновым в 1893 г.

большим разнообразием. Подавляющее большинство их встре­

чалось на территории древней Руси и применялось русским
народом в повседневном быту. В «Пчеле» нет стремления вой­
ти во все тонкости фармакогнозии. Лекарственные зелия прив­
лекаются лишь в интересах нравоучения. Однако из их пере­
чня ясно видно, что и составитель «Пчелы», и его читатели
были в курсе национального лекарствоведения. На Руси
широко употреблялись минеральные грязи, химические краски
не только для лечения, но и в косметике. И поэтому любому
читателю «(Пчелы» был доступен скрытый смысл совета «Пче­
лы» в адрес молодящихся старцев: «вапу» (целебную грязь)
употреблять не для окрашивания седых волос, а натирать и
смазывать ею свои трясущиеся от дряхлости руки и ноги.
Меду на Руси издревле приписывалось значение панацеи.
С особым предпочтением он приписывался наружно при лече­
нии гнойных язв и ран: «Яко же мед гнойные уды уедаеть,
а здоровым сладко есть» (л. 52 об.).
155
 Воспроизводя лекарственные формы в сжатых формулиров­
ках, составители «Пчелы» пользовались образными пояснения­
ми: «Якож масть не та добра, иже сладка или горька, но яже
ицеляет язвы; тако же и пища не та полезна, яже сладка и
многа, но яже к здравию» (л. 81).
В «Пчеле» приведено немало рассказов и анекдотов, кото­
рые позволяют придти к заключению, что на Руси существова­
ли и развивались полезные и здоровые традиции по физи­
ческому воспитанию молодежи. Составители «Пчелы»
одобрительно отзываются о древнерусском обычае борьбы мо­
лодых людей на игрищах, но в то же время осуждают нечест­
ные приемы борьбы, стремление нанести вред своему против­
нику. Наоборот, приемы, которые развивают и укрепляют тело,
чтобы «противных одолети» всемерно поощряют.
Высокий интерес вызывают в «Пчеле» ее многочисленные
зоологические зарисовки. Указаниями на животных сборник
пользуется для сравнений их повадок с привычками, поведе­
нием и характерами людей, и приводится это все в целях
морального поучения. Наряду с безразличными для патологии
представителями животного мира здесь упоминаются заведо­
мые домашние паразиты — мухи, комары, мыши.
Некоторые животные наделены в «(Пчеле» тонкими биоэко-
лопическими чертами: «Тетигыи (кузнечик) радуется солньчь-
ным ражьжением, а кохилия (улитка) росою» (л. 86). О мухах
и комарах сказано, что они часто залетают в «паучину» (пау­
тину), «увязают» в ней и не могут «исторгнувше паучину вы-
летети» (л. 1111). Имеется много картин кожного миаза. Истин­
ный механизм его не мог быть раскрыт современниками
«Пчелы». Но этим источником правильно отмечено, что мухи
предпочитают садиться на гнойные раны: «Яко же мухы сдра-
вая удеса прелетають а гнойным местом прилипають, такоже и
завистливии» (л. 104).
В «Пчеле» нередко можно встретить пространные рассужде­
ния по поводу тех или других физических закономерностей.
Особенно любопытна идея о механическом вытеснении воздуха
из сосуда при наполнении его жидкостью: «Ссуд тощь [пустой
сосуд] вздуха исполнен есть, нальян же водою или вином или
иным чим исполнен, вздух отходит» (л. 54). Мимо подобных
высказываний «Пчелы» нельзя пройти, потому что они являют­
ся показателями широты содержания самой книги и направ­
ленности интересов древнерусских людей к природным явлени­
ям вообще.
Особого внимания историка медицины заслуживают афо­
ризмы «Пчелы» на санитарно-гигиенические темы. Значительная
часть их, как и в «Изборнике Святослава», относится к дие­
тетике.
В пище, как правило, всегда следует соблюдать умерен­
ность, так как «многопитание — учинение есть злых недуг»
156
 ?пб'т7<Евуепч К|МУе1М
е’ю г о к о л к лг> п,
/оугьнлип^ьтаъ та
/ нздпгчкакддугм’ь - лцн
юггчелл^ Е «л И<П4 кто
Тб И С б С 7^ К € гт* ь ИЛА
УЛ - АЛОЛ АСАПвАЛЛ Ц1И.
лидл/м е о у н ал е < г с ву
мч млнщу^р мФикда
УНМ’^ПЛДеПЧ' НЛНК^

соуе<гс/к тапнп^н
ОД А1Ц А г о КС О Е ‘I? ГТ* € ■
^ПИГГЛ Ш УД .НО КЫШ
м И «Г 9» И Л И С А АЛ П» Ь’ ФгД
€»ГЬ 77ЛМ€ /^ЛО обй'Й

дли с гть € го квлесггн.

дмн^Д^оум4ч’гь мед
К ал кт ь • тлкд меч
гр Ш А Н> Ц1 н Н УЛ и ц и ,

Рис. 38. Перечень форм медицинской помощи в соот­

ветствии с тяжестью болезни по древнерусским пред­
ставлениям из пергаментного сборника «Пчела»
XIV—XV вв. (л. 3).
 (л. 67). Даже мед надо употреблять в пищу с осторожностью,
ибо пресыщение им может вызвать рвоту: «Мед ббрет, в удо-
бьи ежь; еда бо [когда] пресытився, выблюешь» (л. 79). Мери­
лом питания является естественный позыв к пище. В качестве
примера приведен Сократ, который «велеще брашна не при-
имати без алкания, ни пития без жажи» (л. 67). Пища, как
сказано в «Пчеле», необходима для жизни. И опять ссылка на
Сократа, который говорил: «Инии человеци того деля [для
того] живут да быша могли пити и ести. Аз же не тако, но
ем и пию и мне живот [жизнь] стоить» (л. 81, об.). Неудобова­
римая пища должна быть всегда избегаема. Как дым глазам,
так и она «пакость есть зубам и желудку». Заведомо вредную
пищу следует удалить рвотой: «Брашьно пакосьтно не возмож­
но держати во чреве, но выплевати» (л. 20 об.).
В полноценной пище больше всего нуждаются люди боль­
ные. И среди них на особом счету находятся «болящие огнем»,
которые часто впадают в бессознательное состояние, не могут
попросить пищи: «Иже огнем зле болять и брашна не приима-
ють и силу погубить» (л. 108 об.).
Питание больных подлежит строгой индивидуализации,
одним больным «брашна бридькая [острая] полезна», а дру­
гим она «пакосьтна» (л. 86 об.).
Возвращаясь неоднократно к теме об умеренности, «Пчела»
требует соблюдения ее во всем. Умеренность необходима и в
половой жизни, и в отношении сна, и покоя. Нельзя, например,
непомерно долго оставаться в постели, ибо «паче меры спати
подобает мертвым нежели живым» (л. 119).
Всемерного одобрения заслуживает совет «Пчелы» всем и
каждому постоянно и продуктивно, с пользой для дела тру­
диться. Во-первых, это надо делать потому, что труд благо­
творно влияет на развитие человеческого организма: «Тело
растет трудом мерным» (л. 49). Кроме того, труд — источник
благородных и возвышенных качеств человека: «Труд ражаеть
мужьство» (л. 87). В понятие «труда» «Пчелой» вкладывается
конкретное содержание. Это прежде всего физическая работа:
пахота, рубка леса, ношение тяжестей. Потому в «Пчеле»
тема о главных слагаемых общегигиенического комплекса, куда
отнесен сон, «здравие» и умеренное питание, рассматривается
применительно к труженику, «делателю»: «Делателю живот
[жизнь] удобен, сладок есть сон, сдравие, в чреве мерне быть»
(л. 45 об.).
В свете всего сказанного никак нельзя пойти вслед за доре­
волюционным комментатором «Пчелы» Е. Е. Голубинским, ко­
торый более чем сдержанно высказался по поводу положи­
тельного значения «Пчелы» для истории древнерусской культу­
ры. «Этот сборник, — пишет Е. Е. Голубинский, — с первых же
строк увлекает своим оригинальным содержанием и хорошо
искушенного читателя... ,,Пчела” глубиной своих философских
158
 сентенций может смутить доверчивого современного читателя,
вызвав у него преувеличенное мнение об образованности рус­
ских людей древней и средневековой Руси, если он примет
русское авторство этого сборника» Р
Однако нельзя не признать оригинальным уже одно реше­
ние древнерусских людей остановиться на этом литературном
произведении, перевести его на родной язык, сделать достоя­
нием массы читателей. Ведь самый факт появления «Пчелы»
на русской почве в Киевском периоде уже делает честь как рус­
ским переводчикам ее, так и ее многочисленным читателям.
Содержание сборника удовлетворяло умственные запросы рус­
ских людей. В последующем многовековом бытовании на Руси
«Пчела» сделалась самым любимым произведением, подверг­
лась влиянию русских народных пословиц и поговорок, кото­
рые в свою очередь приняли к себе в устный обиход часть ее
книжных изречений12. Древнерусские авторы в своих сочине­
ниях часто приводят афоризмы «Пчелы». Их можно встретить
у летописцев, в «Слове Даниила Заточника» (XII—XIII века),
в лечебниках.
Знакомясь с содержанием «Пчелы», порой трудно решить,
какая же часть ее содержания, религиозно-нравственная или,
наоборот, часть, содержащая полезные советы, мысли, кон­
кретные примеры из живой жизни, более всего приходилась по
вкусу древнерусским читателям. И кажется, что последняя
группа изречений пользовалась предпочтительным вниманием.
Во всяком случае не может не броситься в глаза тот факт, что
все те изречения, которые были адресованы как раз к лучшим,
передовым стремлениям и чувствам русского народа, звучат
в «Пчеле» особенно призывно, переданы с предельной метко
стью, лаконизмом, с эмоциональной насыщенностью. Это, нап
ример, благородные советы с уважением относиться к старо
сти: «Седины бо чтим не того ради, оже бел образ лучи
[лучше], но зане седины — знамение суть доброму житию»
(л. 138). Или призывы, направленные на воспитание любви
к Родине: «Уне [лучше] есть посреде града убиену лежати, не­
жели видети очьство взято и повоевано» (л. 129 об.). Очевид­
но, это патриотическое изречение настолько глубоко трогало
сердца русских людей, что оно неоднократно применительно к
подходящим случаям повторялось в русских летописях.
Русского человека всегда отличала глубокая тяга к конкрет­
ным знаниям, русские люди истово любили книгу, просвеще­
ние. Это было массовым явлением в древней Руси. И поэтому
как нельзя более соответствовало высококультурным запросам
русских людей того времени замечательное изречение «'Пчелы»

1 Е. Е. Голубинский. История русской церкви, т. I, М., 1901.

2 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVII вв. М. -Л.,
1945, стр. 42.
I ,9
 о том, что духовная пища — высшая ценность, она ступень к
бессмертию: «Книголюбець, мало пищи и пития приемля, стоит
межи смертью и бесмертием» (л. 46).
Однако идеология «Пчелы» была идеологией правящей
верхушки. «Толстая пища», «хождение по раем и цветом», ко­
торые не были доступны бедняку, могли составлять только
прерогативу состоятельных людей. Сама жизнь в «Пчеле» рас­
сматривается как арена борьбы страстей и интересов господ­
ствующего класса: «Подобиться житье се подрумью [ипподро­
му] в нем же многажды добрии падають, а хужыпии на лучь-
шая места выступають» (л. Г22 об.). Изредка «Пчела» прони­
кается некоторым вниманием к «убогим и нищим», от лица
которых и говорит: «Алчем и жаждем и пази бываем и бьени
бываем и тружаемся и убожаем» [делаемся убогими] Но
преподнесено это все лишь в форме голой констатации фактов,
без попытки вдуматься в них и объяснить их социальную сущ­
ность.
Медицинская сторона изречений «Пчелы» должна быть
также оценена по достоинству. Сборник этот был адресован не
к медицинской аудитории. Читателями «Пчелы» были люди
рядовые. И тем не менее современного исследователя не мо­
жет не поразить тот обширный круг медицинских представле­
ний, который приходится предположить как у русских пере­
водчиков и составителей «Пчелы», так и ее читателей. Среди
«врачебных», по терминологии В. Семенова, стихов и слов
почти нет ни одного, в котором так или иначе не были бы
затронуты вопросы или этиологии заболевания, или патогене­
за, или диагностики и прогноза. Кажется еще больше в
«'Пчеле» афоризмов, касающихся частной патологии, способов
лечения болезней, форм и видов лечебной помощи. Судя по
изречениям «Пчелы», показательными были взгляды русских
людей на врача, его профессиональное призвание. Философ­
ской проникновенностью отличаются мысли о врачебном гума­
низме. По целому ряду афоризмов, нередко уходящих ко
временам медицины Древнего Востока, Греции и Рима, можно
наблюдать, как античное медицинское наследие преломлялось
в умах русских читателей, в свою очередь вооруженных соб­
ственным опытом народного врачевания. В «Пчеле» показано,
что же именно и что особенно глубоко волновало и затрагива­
ло внимание русских людей в области врачевания и предохра­
нения от болезней. Относящиеся к разделу предупредительной
медицины мысли «Пчелы» характеризуются глубокой формули­
ровкой и содержат много ценного и здорового, когда касаются
пищи, гигиены половой жизни, сна, одежды, жилища и осо­
бенно труда, правильно рассматриваемого в «Пчеле» как оздо­
ровительный фактор.
1 «Пчела» из собрания Ф. И. Буслаева № 545.
160
 Из сказанного следует, что «Пчела» никак не может оста­
ться за скобками при учете источников для изучения истории
отечественной медицины.

Агиографическая литература
Обособленную группу источников представляет литература,
называемая патериками, или отечниками, или «житиями свя­
тых». Вопрос о допустимости использования этих древнерус­
ских произведений в качестве источников для изучения исто­
рии отечественной медицины не может вызвать дискуссий.
По справедливому замечанию акад. Б. Д. Грекова, «и в легендах
может заключаться зерно самой подлинной правды» *. Истори­
ческой наукой эта литература прочно признана одним из важ­
ных источниковедческих материалов. Сообщая невероятные
эпизоды из жизни «преподобных», «блаженных» и «мучени­
ков», составители «житий», естественно, никак не могли отры­
ваться от буднично-прозаических, земных картин жизни и бы­
та людей различных общественных слоев своего времени. Неза­
висимо от воли составителей «жития» донесли до нашего вре­
мени подчас самые реалистические ситуации и самую конкрет­
ную жизнь во всех ее проявлениях. Эти-то черты агиографиче­
ской литературы как раз и составляют тот элемент, который с
успехом может быть использован в области истории отечествен­
ного врачевания. Древнерусских текстов с «житиями» имеется
огромное количество. Частично они изданы в прошлом столе­
тии, но многие находятся еще в рукописях* 2.
Для истории русской медицины первоочередный интерес
должны вызывать русские «жития святых», т. е. те, редакция
которых целиком принадлежала русскому авторству, в которых
описаны типично русские черты, потому что весь материал для
них черпался из конкретной русской действительности. Если в
общеисторической литературе «жития» русских «святых» были
предметом оживленного изучения (В. О. Ключевский, В. В. Ста­
сов, Ф. И. Буслаев, И. А. Бычков, Н. П. Барсуков и др.), то
для медицинской историографии этот вид литературного жанра
остается совсем неизвестным. Принято считать, что показания
«житий» нередко дополняли свидетельства русских летопис­
цев. Отсюда делается понятным их значение и для уяснения
некоторых сторон истории русского врачевания.
«Житие Феодосия Печерского»
Выдающееся значение этого «Жития», приписываемого пе­
ру великого Нестора и сохранившегося в списке XII века, опре­
деляется прежде всего тем, что этот памятник письменности
* Б. Д. Греков. Киевская Русь. М._ 1949, стр. 126.
2 См. «Литература»
11 Древнерусское врачевание 161
 содержит редчайшее свидетельство о факте организации самой
первой больницы на Руси в третьей четверти XI века, следова­
тельно, на несколько десятков лет ранее постройки больницы
в Переяславле Южном (1091 г.), если даже признать пра­
вильным указание на этот факт в «Никоновокой летописи»,
подвергаемое сомнению со стороны некоторых ученых (А. Т. Бо­
лотов, Н. М. Карамзин, Е. Е. Голубинский, Д. С. Лихачев
и др.) Г
Не входя в детали доказательств приоритета Феодосия в
истории появления на Руси больничного учреждения, следует
только отметить, что при суждении о больничном строитель­
стве указание на этот счет общеизвестного «Церковного уста­
ва» Владимира Святославича не может быть принято во вни­
мание. По общераспространенному мнению, этот «устав» не яв­
ляется памятником, современным Владимиру, а сочинен цер­
ковниками в их собственных интересах не ранее XIII века1 23.
В равной мере не лишне указать, что больница Феодосия не
была плодом его личной филантропии, как это рисуется в
«Житии», а ее возникновение в Киеве явилось делом госу­
дарственным. Она служила своевременным ответом на возра­
ставшие потребности крепнувшего русского феодального
княжества в сосредоточении больных и инвалидов войны в
таком месте, где бы им были обеспечены организованный уход,
питание, лечение под присмотром лиц, сведующих во враче­
вании.
У греков и народов Западной Европы на рубеже первого
и второго тысячелетий функции призрения и лечения больных
и раненых целиком осуществляла церковь, которая, владея ра­
бами, успешно справлялась с этим делом, так как являлась,
по выражению Б. Д. Грекова, «лучшим хозяином во всех
странах Европы и в Византии» ®. Аналогичное этому положе­
ние существовало и на Руси. Киево-Печерский монастырь во
времена Феодосия мог отвечать в полной мере задачам про­
цветания в его недрах, больничного учреждения. Получая от
государства систематические субсидии в виде «десятины», а от
частных лиц —■ богатые вклады драгоценностями, деньгами,
селами с крестьянами, монастырь располагал обширными зе­
мельными угодьями, рабочим и продуктивным скотом, удоб­
ными помещениями для приема и содержания больных.
Благодаря сложной системе ведения натурального хозяйства
на основе жестойчайшей эксплуатации крестьянского труда
при монастыре был сосредоточен большой запас продоволь-

1 См. «Литература».
2 Н. М. Карамзин. История государства Российского. СПБ.
1892, т. I, стр. 161 и примечание 506: Е. Е. Голубинский. История
русской церкви. М., 1901, т. 1, стр. 686 и далее.
3 Б. Д. Греков. Киевская Русь. М., 1949, стр. 181.
162
 I ко нлпълннкъ три к(Ц14 г.р.ниьнл. хлмъ, и сыръ, и рикъ. сахнво ■
I же и пьшено, «фс же и медъ, и то посълл къ кл’жсноио» кь
иднастъгрь. и кже вндт>въ бдажСнын , проглакн кл н глд келарю- "■
кндиши ли. крате, •е-есодоре, пко не имать икь съ . ост-акнтн, ащс .
нлдкемъса на нь вьсмп. смошь нъ иди и съткорн ш;т.дъ крл л .
гни «лнкъ кь сии дне, ее ко ноет;р< мк юсть. и улко.-рл»--‘ ■
■пен’ын къз'исселнс* съ вратшсю на ш,т„и.. съ яесслнсмь л.хокыгы*’ '• |-
[ имь, кя же слит» »д.д хлхбъ соухъ и ^слйй ядрено к(:< сисла,'н, . - ’
I кодоу шт. сеже т.дь его ш, <■>■■, ■. >■■ .■ •> нт о. видь-
тн дряхла , или сънь7,ъ1плс« на он.,-,:. сгдяцн съ гратнкю’ ’иъ к,

кьсегдл весело лице иноуфа, и Блгодагп10,ъжи1«ю . б« оуНшайсл-•

Кт. ссмоу же слажен омоу неволи приведошл ра^БОНинкъ» съад-

длны, нхъ же мша или къ (сднномь сел® манастЪ1рБсхъ, хотяфл

! крдстн. кллженми же, видъвъ а съедены и къ такой скърен со»- ' ’
; фа. съжалн си дъло, и просл1>уввъг.А, покелв ра^дрыпиТи й и дагн ><
же тъмъ мти и нити.
и тако пакы тмъ о»удше• мъиого, няке.
..... . ■
|; никого же првокндгтн я ннкомоу же ?ълл съткорити. подлеть .же.

тяиъ ш имении докъдьно1€. кже на потрткоу. и тако тжхь еь миртмь • '

| ыпоусти, сллвАфл вл пкожс ытолт тхмъ оумилитнсл н.’НИКОТКНР
же ^ъла сътяорнти , нъ сконин дблм доеольномъ емтн. ' таково ; . *
। » .• , - ■ ■ ...........
ко бъ млрдни келнкааго сир нашего оеодосип , лфе 60 кндлше
ннфа. или оукога, къскъръеи соуфл п въ одежи хоудт.: .еллхаще .;
, си к.го ради и вельмн тоужаше о семь , и съ платьиь того мн-
: ноялаше. и сего ради сьтворн дкоръ ел1ць мАнлстыра евшего, и ;
||рквь къ^гради къ игемь стааго пьрьконУнкл стефана, тоу же По-'та-'
' ведь пръБтдкатн ннфимъ . и слъпыимъ. и хромъгймъ . и троудовл-
\ т-ыимъ, и ш мдндстырк подакааше нит., к.же на нотръеоу. и й «х-

сего соуфлго манастырьскааго демгоун» тлеть дагашс пик и н.ци-; ...

же н по кьса соукоты посилаше въ Потресоу во^ъ хлъ'къ сруцж-

НМЪ 8Ъ оу^ахъ. зо
Къ гединъ же ы днни прнде къ нрнкьноуиоу оегодосню про- 1
Хкоутеръ й града, проса «ина на слоужьБоу стып литургии, н тоу

аки1€ Блаженын ортцъкдкт. строители црквьнлго. покелт наднгати,

вина, южс ношаше внкню , и дати киоу. онъ же гла,.,г>ко мало
I ; ’ л ........................... ' /........ . ,Т :

Рис. 39. Страница из «Жития Феодосия Печерского», составленного

Нестором, по списку XII в. с указанием на факт организации Феодо­
сием больничного учреждения близ Киева в XI веке.
 ствия, одежды, обуви, топлива. На огородах, создававшихся
«зелиипаапо ради растения», помимо овощей и плодов для сто­
ла произрастали и некоторые лекарственные растения. Ко вре­
мени появления Феодосия в Киево-Печерском монастыре он
обнаруживал все признаки организующегося культурного цен­
тра Киевской Руси. Среди монахов этого монастыря не было
недостатка в лицах, достаточно просвещенных по тому времени
и вооруженных практическими познаниями в области враче­
вания.
Выполняя по преимуществу функции призрения инвалидов
войны и оказывая стационарную лечебную помощь граждан­
скому населению, больница Феодосия не отказывала в помощи
•и многим приходящим больным взрослым и детям и представ­
ляла прототип современных амбулаторий: «Аще кто коли
иринесяще детищь болен, кацемь любо [каким-либо] недугом
одержим принесяху в манастырь... приимаху ицеленье»... 1.
Здесь находили лечение и заразные больные. На общей терри­
тории монастыря для больницы было отведено особое место,
которое отгораживалось забором от других монастырских по­
строек, что придавало больничному зданию характер изоля­
тора.
Сохраняя значение основного исторического документа о
первоистоках больничного и амбулаторного строительства на
Руси, «Житие Феодосия Печерского» должно рассматриваться,
•помимо того, как важнейший и наиболее ранний источник све­
дений по вопросам древнерусской патогеографии, частной пато­
логии, нозологии и симптоматики болезней русского народа.
В нем приведено несколько клинических описаний заболеваний,
способов ухода и лечения больных. Попутно в «Житии» сооб­
щается много таких данных, которые имеют интерес для исто­
рии санитарного быта: упоминается о пищевых средствах и
продуктах питания, о транспортировке и хранении их, о водо­
снабжении, об особенностях домашней обстановки, описывает­
ся одеяние русских людей, картины домашнего воспитания
детей, перечисляются некоторые паразитические насекомые и
грызуны — передатчики болезней человека и домашних живот­
ных и т. п.
На примере самого Феодосия Нестор описал заболевание,
которое по своим признакам во многом напоминает тиф.
Заболевание названо «недугом лютым», «болезнью тяжькой»,
а больной — «огньмь жегомыим». Оно началось ознобом и жа­
ром, потом к лихорадке присоединилась крайняя степень бес­
силия и затуманенное сознание: «Таче по сих блаженного
зиме изгроэивши и синю люте расиальши й [его]... не може ни
глаголати к кому, ниже [даже] очию провести, яко многиим
мьнети, якоже умрет, ткмо [только] мало видяхуть и еще су-
1 Повесть временных лет, 1074 г. М.—Л., 1950, стр. 126.
164
щю душю [дыхание] в немь» (л. 28) *. Больной долго оста­
вался прикованным к постели: «Леже на одре». С падением
жара наступило видимое облегчение, больной «почю отступле­
ние болезни и огню престатие». Но сильная слабость еще оста­
валась, осложнившись столь характерными при тифе пролеж­
нем и миазом: «Бе бо расслаблен теломь, яко не мощи ему
обр1атити1оя на другую страну, ни штата, ни .седели, но лежаще
на единой стороне, под ся плеваше [под себя испражнялся],
многажды и червье вкмпяхуся под бедру ему с моченья и с
полеванья [испражнения]».
Из «Жития» видно, что при выборе места поселения к по­
следнему предъявлялись требования, что бы оно не было
«окорьбно, тесно и еще же скудно при всемь», не выделялось
бы своей загрязненностью, а было «чисто» (гл. 10). В мона­
стыре были колодцы с доброкачественной питьевой водой.
В помещениях вода для питья хранилась в котлах, ушатах.
Вода иногда подвергалась кипячению. Остуженный теплый ки­
пяток носил название «укропа», он применялся для замешива­
ния теста.
В «Житии» подробно описаны места хранения продоволь­
ственных запасов в условиях крупного феодального хозяйства:
амбары, сусеки для муки и зерна, глубокие подвалы, в которых
стояли кадки, бочки, корчаги, наполненные медом, вином,
маслом.
Сосуды для чистоты ополаскивались водой и хранились оп­
рокинутыми вверх дном. Пищевые продукты перевозились на
телегах и санях («возы»).
Из «брашен» были известны в дни Нестора: масло расти­
тельное и животное, «сыр» (творог), рыба, «сочиво» (чечевица
или горох), пшено, репа, мак, мед, квас. «Зелие» (свежие
травы, овощи) употреблялись в сыром и вареном виде. Хлеб
из пшеницы, тонко молотой на ручных мельницах и хорошо
просеянной, отличался высокими пищевыми качествами, не
содержал грубых примесей: «Да бывають им хлеби чисти зе­
ло». Иногда они выпекались на меду и посыпались маком:
«Друзии же от них [хлебов] с медьмь и макмь творени». Таким
хлебом питались лишь привилегированные группы населения,
необеспеченные же люди вынуждены были обращаться к
«поемагам» (черным сухарям), при неурожае ели хлеб с ле­
бедой, почему и назывались на миру «лободьниками».
1 Митрополитом Филаретом, одним из переводчиков «Жития Фео­
досия Печерского», на современный русский язык в прошлом столетии
выражение Нестора «зиме взгрозивши» было истолковано в том смысле,
что болезнь Феодосия началась зимой, когда было холодно. Такой пере­
вод нельзя считать правильным. Слово «зима» у Нестора означало
«озноб», субъективное ощущение холода. Так как озноб является типич­
ным предвестником наступающей лихорадки, то все заболевания, при
которых это клиническое явление было особенно выраженным, в древно­
сти назывались «зимницами», например малярия.
165
 Обычай спать в постелях, пользоваться опрятной одеждой,
как это явствует из периода юношеской жизни самого Фео­
досия, умывать лицо и руки при утреннем вставании, перед
употреблением пищи уже в XI веке был освящен глубокой тра­
дицией. Пренебрежение Феодосием под старость по аскетиче­
ским побуждениям этой привычкой казалось его биографу
Нестору явлением, явно противоречившим общепринятому
укладу тогдашней русской жизни: «И никто же его николи
же виде на ребрех своих лежаща, ли воду изливающана тело,
разве ткмо руце умывающа; а одежа его бе свита [свитка]
власяна, остра на теле, извьну же на ней ина свита и та
вельми худа суще... о сеи одежи худей мнози несмысльнии
ругахуся ему, укаряюще его».
Если Феодосий, сделавшись аскетом, как рассказывается
у Нестора, еще при жизни выразил пожелание быть по смерти
похороненным без омовения и в будничном затрапезном одея­
нии, то этим лишний раз подтверждается факт существования
как раз такого погребального церемониала, который протекал
в быту русского народа при прямо противоположных условиях.
Традиция омовения тела покойника, одевание его в чистую
одежду, пеленания, укладывания в гроб, поливания трупа
маслами, ароматическими жидкостями во времена Нестора
уже достаточно была закреплена, по крайней мере в высших
социальных слоях древнерусского общества.
Как усматривается из «Жития», для вывоза нечистот и хо­
зяйственно-бытовых отбросов в городах существовали отведен­
ные места («распалины»), представлявшие сухие овраги или
искусственные выемки земли, которые находились за границей
населенного пункта. Сухие отбросы из жилья и дворов, пище­
вые остатки подвергались сжиганию «в пещи горущей», вы­
носились в «котах» (кошелках) и высыпались на середину
проточного водоема («в речныя струя», «посреде рекы»).
Инокам Киево-Печерского монастыря, окруженного девст­
венными лесами, днепровскими заводями, высоко надоедливы­
ми казались обитатели лесо-болотного биотопа: мошки, кома­
ры, слепни, оводы. И некоторые из наиболее аскетически наст­
роенных иноков не упускали столь «счастливо» представляв­
шейся возможности «использовать» нападения кровососущих
насекомых в качестве своеобразного орудия при осуществ­
лении над самими собой религиозной аскезы, как это можно
видеть на примере самого Феодосия.
Подтверждая хорошо 'известный по другим памятникам
истории факт существования в Киевском государстве школ
для детей «нарочитой чади» по типу греческих школ, «Житие»
в то же время иллюстрирует не совсем приглядную сторону
домашнего воспитания детей. В семьях зажиточных людей
господствовали нравы, при которых телесное наказание детей
находило широкое признание. Нестор рассказывает, что мать
166
Феодосия, «одержимая гневом» на малолетнего Феодосия за
побег из родительского дома, заковала его в цепи на про­
должительное время.

«Киево-Печерский патерик»
Этот источник должен быть рассмотрен вслед за «Житием
Феодосия Печерского», так как имеет с ним очень тесную
связь. Хотя древнейшая рукопись этого произведения относится
к XV веку, однако такая дата может быть приурочена только
к окончательному литературному оформлению «Патерика»,
а само первоначальное появление надо отодвинуть к гораздо
более раннему времени.
В составлении «Патерика» принимали участие бывшие
иноки Киево-Печерского монастыря Симон и Поликарп, кото­
рые, придя в зрелый возраст, описали один в конце XII (Си­
мон), а другой в начале XIII века более чем в 20 рассказах
факты «подвижничества» в Киеве-Печерском монастыре. По
словам акад. А. С. Орлова, «2/з этих фактов или произошли
в XI веке, или не заходили за первое его десятилетие» !.
В «Патерике» нашло отражение глубокое влечение его рус­
ских авторов к славной Киевской старине, поэтому на первое
место ими выдвинут национальный момент. Основной задачей
ставилось возвеличение Печерского монастыря ' как русского
религиозного центра. Одновременно создавалась апология
Киевского государства, к тому времени утратившего свое бы­
лое значение. В «Патерике» выступает русская география:
Киев, Чернигов, Галич, Перемышль, реки Днепр, Стугна,
Альта. Среди исторических личностей постоянно фигурируют
Ярослав Мудрый, его сыновья и внуки. Особенное внимание
уделено Владимиру Мономаху, его брату Ростиславу, князю
Святополку Черниговскому (Святоше). Другие главные дейст­
вующие лица «Патерика» — тоже русские люди: Антоний, Фео­
досий, Взвила, Прохор, Василий, Кукша, Нифонт, Григорий,
Алимпий, Агапит.
При всей фантастичности рассказов «Патерика», присущей,
впрочем, любому агиографическому произведению, нельзя не
заметить в них за мистической шелухой и некоторых черт жиз­
ненной правды. Акад. А. С. Орлов, которому принадлежит
определение «Киево-Печерского патерика» как «магической
хроники», тем не менее не склонен был отказать ему в чертах
реализма. Эти «некоторые реалии», сохранившиеся от прош­
лого, А. С. Орлов отмечал прежде всего в рассказах Симона.
Поликарп же, по мнению А. С. Орлова, «по сравнению с Си­
моном в своих риторически обрамленных рассказах дает еще

1 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVII вв. М.—Л.,

1945, стр. 127.
167
больше исторического материала» Помимо устных преданий
Поликарпу служили источником русские летописи и, как по­
лагает А. С. Орлов, прежде всего «Повесть временных лет».
По свидетельству Поликарпа и Симона в монастыре на­
ряду с богословием довольно интенсивно поддерживались
интересы к просвещению, светскому прикладному искусству,
некоторым отраслям техники и естествознания 12. Среди «мужей
чудных», подвизавшихся в монастыре, не было недостатка
в энтузиастах-книжниках. Здесь долгое время жил большой
книголюбец и философ Святоша (князь Свягополк Чернигов­
ский) . До пострижения он был обладателем большой библио­
теки, тратил на книги свою казну и дарил их монастырю.
Страстной любовью к книгам отличался инок Григорий, кото­
рый ничего не имел, кроме книг, дарил их другим, а прода­
вая, раздавал деньги нищим. Григорий проявил большую
склонность к огородничеству и садоводству: «Имеаше же сей
блаженый малый оградець, аде же зелие сеаше и древа пло­
довита». Другой инок, Алимпий, изощрял свои способности
в области живописи, «добре извык хитрости иконной, иконы
писать хитр без зело». Свою основную профессию Алимпий,
однако, удачно сочетал с врачеванием, .используя в качестве
лекарственных средств краски, которыми писал иконы.
Среди обитателей монастыря было не мало хороших строи­
телей зданий. Некоторые умели делать правильные прогнозы
погоды, разрешать собственными силами подчас довольно
сложные мелиоративно-гидротехнические задачи. Химия на­
шла себе приверженца в лице инока Прохора. О нем расска­
зывается, что во время голода, когда не было ни пшеницы,
ни соли, он сумел поставить на широкую ногу выработку соли
высокого качества из печной золы, собиравшейся им по ке-
лиям. Прохору же удалось в одну из голодовок, то ли путем
нахождения каких-то примесей к хлебу, то ли используя цель­
ные части диких растений, изготовить по одному ему извест­
ному рецепту настолько высококачественный суррогат хлеба,
что благодаря этому была поддержана жизнь как самого изо­
бретателя, так и многих бедняков, обращавшихся к Прохору
за хлебом.
Естественно, что в условиях такого повышенного интереса
«Патерика» к природоведческим сюжетам, медико-санитарные
мотивы тоже должны были в этом произведении звучать до­
вольно заметно. И, действительно, «Патерик» им отводит боль­
шое место. «Патериком», во-первых, категорически утвеждает-
ся факт существования в монастыре вполне оформленной

1 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVII вв М.—Л.,

1945, стр. 128—133.
2 Приводимые ссылки делаются из «Патерика», опубликованного
Д. И. Абрамовичем (см. «Литература»).
168
амбулаторно-больничной организации, которая восходила еще
ко временам Феодосия. В монастырь приносили и приводили
самых разнообразных больных, хирургических, терапевтиче­
ских, заразных, больных с психическими и нервными страда­
ниями. В числе больных были и дети, и взрослые и мужчины,
и женщины. Количество обращений временами достигало вы­
соких цифр. В рассказе об Агапите-враче так и сказано, что
«мно'Зи приношаху к нему болящая». Больше всего было
больных неимущих. Но монастырским врачеванием не прене­
брегали и представители высшего социального ранга. Об одном
из больных говорится, что он «первый бысть у князя Всеволо­
да»; за лечебной помощью в монастырь обращался Владимир
Мономах в бытность его Черниговским князем.
Еще при Феодосии был заведен порядок, по которому все
больные, приходившие в монастырь, предварительно показы­
вались настоятелю, который направлял их к одному из ино­
ков — «лечьцов» смотря по характеру болезни. У Алимпия
лечились предпочтительно больные с кожными заболеваниями.
Демьян пользовал главным образом детей: «И аще убо, когда
приношаше кто детищь болен каковем убо недугом одржим
бяше, приношаху в монастырь к преподобному Феодосию, той
же повелеваше сему Дамиану молитву створити над болящим,
и абие творяще, и маслом святым помазываше, и приимаху
исцеление приходящий к нему». Практиковалось также заоч­
ное лечение путем выдачи лекарства посланцам от тяжело­
больных, находившихся у себя на дому, как это видно из эпи­
зода лечения Агапитом Владимира Мономаха.
В монастырской больнице имелись койки со специальным
штатом больничных служителей. Они обеспечивали элементар­
ный уход за больными. Об этом так ясно говорит следующее
место «Патерика»: «Ин же некто такоже болен, принесен
бысть в печеру и пострижен, мниси же на то устроен и
больным служили, вземыпе и сего, несше ко Пимену,
да обема купно равно послужить» (разрядка наша — Н. Б.).
Не все больничные служители с одинаковым рвением выпол­
няли свои обязанности, нередко оставляли больных без при­
смотра, не давали им вовремя воду и пищу, «небрежение же
имуще о таковой службе, сею в забытие гюверьгоша и изнемо-
гаша болнии без води». «Небрежению» подвергались чаще
всего беспомощные больные с хроническими заболеваниями,
которых служители иногда оставляли «гладна и жадна два
дьни или три».
Для содержания возбужденных психически больных мона­
стырь располагал некоторым подобием «изолятора». Однажды
к иноку Лаврентию, которому тоже была «дарована благо­
дать исцеления», доставили из Киева психически больного
в состоянии крайнего возбуждения и к тому же обладавшего
страшной физической силой. По определении болезни Лаврен-
!(>!>•
тий остановился на решении подвергнуть его уединению, о чем
и сообщил больному: «[Мы хощем в печеру затворили тя».
Лучший уход и лечение получали богатые, а бедняки ото­
двигались на самое последнее место. Факты социальных про­
тиворечий иногда находят в «Патерике» довольно правильную
оценку. Объясняя случай непогребения находившегося в боль­
нице бедняка Афанасия в первый же день по его смерти, как
это требовалось обычаем, составители «Патерика» приписали:
«Бе убог зело, не имеа ничто же мира сего и сего ради небре-
гом бысть», а в заключение еще более многозначительно до­
бавили: «Богатым бо всяк тщится послужили и в животе,
и при смерти, да наследит что».
Врачевание в Древней Руси не составляло церковной моно­
полии, не замыкалось только в монастырских стенах. Парал­
лельно с монашеской медициной существовала медицина свет­
ская, и этот исторический факт довольно ярко выступает на
страницах «Патерика». Центрами светской медицины были
города и в особенности столица Киев.
В «Патерике» приведен рассказ об излечении Алимпием
•одного больного, который страдал тяжелым заболеванием
кожных покровов. Этот больной, киевлянин, очень богатый
человек, безуспешно пытался лечиться в своем городе: «И мно­
го от волхвов и от врачев врачюемь бываше и от иноверных
человк искаше помощи и не получи». Если под «волхвами»
здесь следует понимать народных «лечьцов», представителей
■языческого врачевания, к которым «Патерик» не мог иначе
отнестись, как с пренебрежением, то врачи — это образованные
представители нецерковной, светской медицины. Среди них не
мало было русских врачей. К ним принадлежал, например,
знаменитый впоследствии монастырский врач Агапит, упоми­
нающийся ниже. Не исключено предположение, что в эту
группу входили, по понятиям авторов «Патерика», и врачи
православного исповедания, но не русской национальности.
Таковым, например, был друг Святоши «Петр-сурянин», вы­
ходец из Сирии. К наиболее видным фигурам ив группы «ино­
верных» врачей в «Патерике» причислен знаменитый в свое
время в Киеве врач «А р м е н и н».
«Патерик» позволяет составить яркое представление о вра­
че Киевской эпохи. Представление, господствовавшее в умах
книжно-образованных русских людей, вполне созвучно с уже
знакомыми нам понятиями об облике врача, обрисованном во
многих других памятниках древнерусской литературы («Избор­
ники Святослава», «Пчела», «Житие Феодосия Печерского»).
По воззрениям «Патерика», врач должен быть образцом
высшей гуманности, граничащей с самопожертвованием. Этим
в высокой мере обладал «лечець» Агапит, который без зова
шел к больному и служил ему, выполняя самые черновые ра­
боты до тех пор, пока недужный не вставал с постели: «Егда
.170
 Пнц<кд. |

Т«ЖГКД' (НИЛЛ НКЛгТН НгЦ'СлАОК К9 Л1ЛТ6СМ т>* л4|

«канкеьлг колжерн» илажг таножг но^<аш( .;4„.Г5|

йми» (?же ершил рдн <аосго> вл}жи« • Г ого

рдн /ёкрчте пробел км . СЭгиллже ммшано

КАНТ К‘АГ(Мд4: НЛ1МЦ><Н БМА^Н Пр^вЖАД#'

(КНСЛЛ^» Н^Д|4бЫ •

Бметь же кто крелл ж. б'А грд4 Кмб'к» врдтк ° Д*»’^

н^кто? рдолгА нукрон Л(>линнк'А» ^нтр

й4ло кт. л/л-<г.чдм'г'н>мни> црин тогю мекмти

ТАК95ОЛ114 ИКО Т0КЛ1Ц» бОГв'&В'А Н4КОЛЖШАГО

Г-* л/ „ ' 7' л
к'Аелеутн» лме по^ндклше» наоп'к^АШ/
дньжен л еллрт,нннногд еже н^лл'^нжшсеж

Слово (ггц>: т'кллже тдкокдгсо мнклкоже

«ужебр'икл'ги ^СТжше- СЭ (н^екму кол-м^н!
п^нмгин'А КАктА^днн'А б Печгрпйи 4,1 омлогад

ИЖ7 КАРТА П(^к1Н :уКМ<!;А ЙМКОЛО^Л кол *;н: !

$гоже Дрмннм ылечджнп боке^о прорек р лдй (
пош<ллн Дме^'А <л7^та• Клжеммммже ЛглоеГ.;;^"?

«сткоанв’А лллть^юпыга» длде 0лл& б аСп'^д ;

' А/ / V л Г л / '■ - <>Г " | «*<*?.
?5ГЛ1А> 6Ж€ <^Д1 мДАа/ь н^^АЬА еГа? «опор: Г

и лай проичн.к шнедлА еллбл, повеем земли

Гссепшкон- /1рлиннмж«з«бн<<гн Столон

। е^ж^бЛеМ'К » начат а ауклржтн ьлженнлгю:

Нпомл в Лпе«к'|н / Донлетмр'А м^кончо пл
Л » ^г. А ,.ж „
<мвТА цмУжденнлго!, р.пйже Слитнио йьМ/Х ;
? ' V .• '1 Л.л пл- '
ДЛТНПобЫ'Ь» Д4КК6Ч16 н/с Яглннто Х.м^
Б'лЖ1НПЫН 1

Рис. 40. Страница «Киево-Печерского патерика» XII—XIII веков в пе­

чатном издании 1671 г. Рассказ о киевском враче Агапите.
кто... разболящеся, сий, оставив келию, не бе что крадомаго,
пришед к болящему брату и служаще ему, подимая же и по­
лагая того и на свою руку износи его... аще же ли продол-
жащеся недуг болящему, сий блаженный Агапит неотступно
пребываше у него». Вот в этом то непосредственном и кон­
кретном участии врача в судьбах больного «Патерик» и видит
цель и внутреннее содержание врачебного призвания: «И сего
ради [Агапит] бысть прозван лечець». Сердечное отношение
врача к больному создает ему необычайную популярность,
и любовь больных, уважение народа: «И в граде слышно се-
бысть, некто в монастыри лечець, и мнози приношаху к нему
болящая, и сдрави бываху».
Скромность, по убеждению авторов «Патерика», является
лучшим украшением врача. Агапит доступен каждому боль­
ному, ему чужды черты профессионального тщеславия. Агапит
решительно отклоняет от себя честь личного свидания с изле­
ченным им князем Владимиром Мономахом, пожелавшим на­
градить Агапита. Отражая общую для русских людей того
времени точку зрения, авторы «Патерика» рисуют врача как
лицо, которому претит всякая мысль о личном обогащении за
оказанную медицинскую помощь. От присланных Мономахом
ценностей Агапит решительно отказывается, выбрасывает их
из своей кельи и предлагает передать неимущим больным.
Гуманность врача составляет лишь одну сторону врачебного
дела. (Кроме того, врач должен обладать совершенным зна­
нием медицины. Врачи «Патерика» искусно владеют спосо­
бами диагностики и прогноза. Один только наружный осмотр
больного дает им основание к правильному и твердому пред­
сказанию. Такой прогностической способностью отличался, на­
пример, киевский врач «Армении», который настолько «хытр
бе врачевати», что «токмо видев болнаго, познаваше и пове-
дааше смерть ему», указывая при этом день и даже час; после
этого уже никто не брался врачевать больного. Этот же
просвещенный врач умел по «жилобиению» (по пульсу) ста­
вить удивительно меткий прогноз: «Ем его [больного] за руку,,
рече яко в третий день умрет».
■Однако диагностические приемы, доведенные даже до со­
вершенства, играют по «Патерику» лишь соподчиненную роль
в медицине. Главную же роль во врачевании составляет уме­
ние оказать конкретную помощь больному. Эта замечательная
идея «Патерика» передана от лица русского врача Агапита,
обратившегося с укором к «Арменину», который, пытаясь ле­
чить Агапита, ничего не в состоянии был сделать, как только
ограничиться предсказанием смерти ему на основании ис­
следования пульса: «Се ли есть твоего врачевания разум?
Смерть ми поведавши, а помощи ми не можеши!». Высшее
выражение врачебного искусства заключено в достижении
полного излечения: «Аще еси хитр, то дажь ми живот»,— го-
172
верит Апатит. Одновременно с этим в «Патерике» высказана
правильная идея об опраниченнойти врачебных возможностей,
знания врача имеют свои пределы: «Ли врачеве воскресить?».
Не все болезни доступны излечению, часто труд врача не увен­
чивается благополучным исходом.
Из «.Патерика» видно, что в медицине Киевской Руси
существовало несколько направлений в методике лечения.
На первое место ставилась хирургия, извлечение стрел, лече­
ние язв, ортопедические приемы, массаж. В разделе консерва­
тивных методов лечения основное место занимало внутреннее
назначение лекарств. Большое значение придавалось диететике.
Лечебная слаиа Агапита в значительной мере покоилась на
его тонком умении выбирать обычные пищевые средства
и умело применять их у постели больного. Ассортимент раз­
личных местных «былий» пополнялся импортными средствами.
Так, при посещении Агапита «Арменином» последний нашел
у него одно зелие, которое было определено им, как зелие
иноземное, потому что его «от Александрия приносить».
Существование разных терапевтических «школ» в древне­
русской медицине создавало почву для «научных» столкнове­
ний между сторонниками того или иного течения. Споры на­
ходили себе выход как в литературной, так и устной дискус­
сии. Примеры устного «стязания о врачевной хытрости» при­
водятся «Патериком» в двух случаях. Один из них произошел
между Агапитом и «Арменином». Состязание происходило
в присутствии их учеников и заинтересованных в споре лиц.
В другом рассказе «стязание» не носило полемического
характера, а протекало в форме задушевной медицинской бе­
седы между высокоразвитым по тому времени Святополком
Черниговским (Святошей) и киевским врачом Петром-суряни-
ном. Петр имел обширную медицинскую практику в столице:
«Живяше в Киеве, врачюа многы», издавна приобрел там
славу «лечьца хитра велми». Святоша и его «лейб-медик»
Петр были большими друзьями. Святоша называет Петра своим
братом: «брате Петре», Петр с невыразимой скорбью пережи­
вает тяжелую болезнь Святоши и по смерти своего друга
и пациента переходит в Печерский монастырь точно так же,
как это сделал впоследствии и «Армении», движимый высо­
ким уважением к добродетельной жизни и медицинским по­
знаниям когда-то своего идеологического противника Агапита.
Кстати сказать, эпизод перехода этих двух знаменитых врачей
в монастырь вставлен в ткань «Патерика» не случайно. По за­
мыслу составителей «Патерика» этот факт должен был отра­
зить превосходство национального русского врачевания перед
иностранной медициной, что нередко имело место в историче­
ской действительности.
Записанный в «Патерике» обмен мыслями между Святошей
и Петром можно рассматривать как обсуждение вопроса о зна-
173
 чении фактора питания для здорового и больного организма.
Петр обрисован в «Патерике» противником монастырского
аскетизма, вредно отражающегося на организме человека.
Петру как врачу претит «водная нищета» Святоши, пребываю­
щего постоянно у ворот «поварници» и подвергающегося вся­
ким лишениям. «Достоит, — говорит своему др'угу Петр, —
смотрети о своемь здравии и не тако погубити плоть свою
многим трудом и воздержаниемь». Но особенно Петр восстает
против неразумного стремления аскета «уморити тело свое
неподобною пищею». «Пища убогих», по убеждению Петра, не
только не помогает поддержанию жизни, но становится сама
причиной болезни, крайнего истощения. Петр вместе с этим
высказывает свое удивление по поводу выносливости челове­
ческого организма. «Я удивляюсь,— говорит он Святоше,—
твоему желудку и утробным сокам», которые когда-то отягчае­
мы были «от сладкиа пища, ныне же убо суровое зелие и сух
хлеб приемлющь трпит». Но Петру понятно это видимое фи­
зиологическое благополучие, оно расценивается им как равно­
весие на ножах. Святоша пока относительно здоров, потому
что его истощение еще не достигло предела: «Блюди,— вну­
шает Петр своему другу,-— да некогда недуг, отовсюду собрав-
ся, и неимущю ти крепости, скоро живота гоньзнеши [лишишь­
ся жизни], мне же немогущю ти помощи». Святоша, адепт не­
ограниченного аскетизма, делает попытку победить своего
идеологического противника его же оружием: «И ты убо, егда
врачюеши, не гнушати ли ся велиши брашен?».
Появление подобного диалога, ярко окрашенного медицин­
скими чертами, в культовой книге, хотя и неожиданно, но
вполне понятно. Для авторов он послужил дополнительным
средством пропаганды монастырского подвижничества. Для
историков медицины диалог показателен как иллюстрация вы­
сокого уровня русской медицины уже в Киевской Руси. Оче­
видно, уже в то время существовали условия для постановки
таких сложных проблем «теоретической» медицины, как влия­
ние различных физических факторов и среди них факторов
питания, труда на здоровый и больной организм. К вопросу
питания в его значении для человеческого организма «Пате­
рик» возвращается не раз и говорит о нем довольно рас­
пространенно.
«Теоретическим» установкам «Патерика» соответствуют
познания его составителей и в области медицины практиче­
ской. Мы находим в этом произведении клинические описания
некоторых болезней, например «огневой», миаза, кожных бо­
лезней (проказы, чесотки), «болезни лядвий» (геморрой).
Рассказы о больных нередко снабжены сведениями о продол­
жительности заболевания и условиях, при которых они появи­
лись у больного. «Смертное течение» болезни упоминается
часто. Любопытными чертами охарактеризован травматический
174
шок у больного, который «от течения крови» был настолько'
ослаблен, что «лежаше яко мертв, мало дыхания в собе имый».
Еще более картинным описанием сопровождается период вы­
здоровления от какой-то длительной лихорадочной болезни,,
видимо, сыпного тифа, потому что к осложнениям в виде
пролежней, тканевого миаза присоединилось еще «расслабле­
ние умом и телом» (психоз и паралитическое состояние), глу­
хота и расстройство речи; нормальная речь возвратилась лишь
через три года. Выздоровление наступило не сразу: «Прошаше
на ногу встати аки младенець и нача ходити». Сначала-его
«привлачаху» из дома в общественные места «нужею». Потом
появилась и личная инициатива: «И посем нача сам ходити
на трапезу». За столом его сажали отдельно от других и при­
служивали ему: «И влагаху хлеб в руку его».
«Киево-Печерский патерик» издавна привлекал пристальное'
внимание русских просвещенных людей. Уже во второй поло­
вине XVII века он был напечатай в Киеве. Русские граверы
XVII—XVIII столетий охотно посвящали свои художественные
произведения историческим персонажам и событиям, описан­
ным в «Патерике». В гравюрах XVIII века нашла отражение
врачебная деятельность Агапита-врач а. «Прелестью простоты
и вымысла» некоторых рассказов «Патерика», в особенности
тех, которые восходили к устным поэтическим мотивам, вос­
хищался А. С. Пушкин, о чем он писал П. А. Плетневу в ап­
реле 1831 г. Но, помимо художественных достоинств, «Пате­
рик» сохраняет за собой большое общеисторическое значение.
Многие отечественные и советские ученые самых различных;
специальностей обращались и не перестают обращаться к «Па­
терику», ища в нем подтверждение тем или иным положениям
в области материальной и духовной культуры Древней Руси
(А. А. Шахматов, М. Д. Приселков, А. С. Орлов, Б. Д. Гре­
ков, М. Н. Тихомиров, В. П. Адрианова-Перетц, Б. А. Рыбаков
и др.). Находя в «Патерике» исторический материал «церковно
оформленным», акад. А. С. Орлов считал этот памятник пись­
менности «небезыинтересным как для искусствоведов, лингви­
стов, так и историков» '. Исследователь истории русской ме­
дицины, являющейся одним из элементов общей культуры рус­
ского народа, может многое найти в «Патерике» для понима­
ния процессов формирования медико-санитарных традиций
в период древней и средневековой Руси.
Другие русские «жития святых»
В книге Н. П. Барсукова «Источники русской агиографии»
(СПБ, 1882) приведено более 70 исторических лиц, которым
посвящены житийные описания и которые почти все были уро-
1 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVII вв. М.—Л..
1945, стр. 134.
175-
женцами самых различных географических областей древней
Руси.
Рамки настоящего исторического очерка не позволяют оста­
новиться на каждом из них во всех подробностях, хотя каж­
дое из этих «житий» представляет не малый интерес для
истории отечественной медицины.
Из «житий» домонгольского периода не может не привлечь
внимание «Сказание о Борисе и Глебе». Его ценность заклю­
чается в обилии описаний военных травм и способов военно-
санитарного транспорта, что имеет значение для историков
военной медицины. «Жития» Евфросинии Полоцкой и Евфро-
синии Суздальской ценны своим утверждением факта суще­
ствования медицинской образованности, приобретавшейся рус­
скими женщинами из высоких кругов в домашних условиях
еще в домонгольский период. Из этих двух «житий» стано­
вится известным, что русские женщины наравне с мужчинами
принимали участие в строительстве больниц, где нередко сами
выступали в роли «лечьцов». Памятники эти важны для изу­
чения истории медицинского образования среди русских
женщин.
Рост житийного писательства приурочивается в особенно­
сти ко времени подъема национального самосознания рус­
ского народа, последовавшего за свержением татарского ига
и организацией Русского централизованного государства.
Основная задача, ставившаяся «житиями»,— это религиозная
пропаганда. Вместе с тем некоторые из них являлись выра­
жением стремления русского народа к эмансипации от грече­
ского и вообще иноземного влияния не только в области ре­
лигиозной, но и государственной и политической. Этим объяс­
няется наличие в них временами довольно мощной патрио­
тической струи.
Из областных «житий» XV—XVII веков не могут не прив­
лечь внимания историка медицины «жития» Сергия Радонеж­
ского, Прокопия Устюжского, Кирилла Белозерского, Антония
Сийского, Макария Желтоводского и «Соловецкий патерик»
ввиду наличия в них сведений по истории больничного строи­
тельства, краевой патологии, клинике многих болезней. Эти
«жития» дают представление об эндемических очагах многих
инфекций на Севере, в Поволжье, Новгородской феодальной
республике. «Жития» средневолжского цикла (из Нижнего
Новгорода, Казани, Свияжска) помогают раскрывать особен­
ности происхождения и массового распространения среди мест­
ного населения в XV—XVI веках глазных заболевании, по
всей вероятности трахомы. Стоит ли добавлять, какой бес­
ценной находкой являются подобные сведения для историче­
ских очерков по отечественной офтальмологии. Лишь только
благодаря «житиям» северюруосиого цикла удалось за
последнее время объяснить сказания летописцев о «болезни
176
 Рис. 41. Текст и рисунок из «Жития Антония Сийского» (XVI в.).
Исследование «лечьцом» больного; характерно устройство больничной
койки с воронкообразным отверстием в середине для отвода испраж­
нений. Из рукописи по списку XVIII в. Государственная публичная
библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.

12 Древнерусское врачевание
 коркотной», под которой теперь следует видеть не что иное,
как судорожную форму эрготизма, появлявшегося после дли­
тельного употребления хлеба, зараженного спорыньей. Описа­
ниями этой болезни буквально пестрят все страницы «житий»
из Вологды, Углича, Белозерска, Ярославля, Костромы и «Со­
ловецкого патерика». Из этих описаний видно, что болезнью
поражались почти исключительно низшие классы населения,
крестьяне, ремесленники, казаки.
В «житиях» новгородского цикла внимание эпидемиолога
должно быть обращено на многочисленные случаи эндемиче­
ской малярии («трясавицы»). В далекую старину граница ее
распространения проникала глубоко на север. Вспышки лихо­
радки совпадали с весенним временем, иногда носили бурный
характер и протекали со значительной смертностью, в особен­
ности среди детей (XVI в.).
Врачи-клиницисты найдут в «житиях» замечательно тонкие
характеристики картин болезней. Авторы их были большими
мастерами по зарисовке клинических симптомов. Высоко реа­
листическими чертами наделены больные падучей болезнью
(эпилепсией), малярией, больные с апоплексией, хореей, по­
следствиями энцефалитов, психозами самого разнообразного
течения и этиологии. Ярко и образно изображался бред при
белой горячке. Излюбленными персонажами галлюцинаций
у таких больных обычно выступают бесы, которые, как «дож-
девныя крапли» (капли), проникают через крышу, стены хи­
жины, где лежит больной, вихрями кружатся вокруг его го­
ловы, наподобие «хмелеваго перия порошат ему очи».
Русские «жития святых» в ряду других исторических источ­
ников могут найти себе почетное место при изучении таких
вопросов, как история больничного дела, женского медицин­
ского образования, развития медицинской письменности.
Не малое значение они приобретают как местные памятники
для изучения особенностей краевой патологии, истории орга­
низации здравоохранения в отдельных древнерусских областях,
городах и поселках. «Жития», наконец, могут явиться полез­
ными пособиями в научно-исследовательских работах по изу­
чению первоистоков таких важных болезненных форм, как
малярия, чума, холера, дизентерия, психозы, венерические бо­
лезни, туберкулез, трахома. Во всех этих случаях «житиям»
принадлежит роль существенных источниковедческих дополне­
ний к летописным свидетельствам.

«Повесть о Петре и Февронии»

«Повесть о Петре и Февронии» приобрела законченный ли­
тературный вид в письменной обработке к XVI в. Автором ее,
как полагает М. О. Скрипиль, скорее всего был житель Му­
рома, а само содержание повести, по его мнению, относится.
178
более к сказке, чем к действительности Ч Другие исследователи
находят в ней исторические первоистоки, возводя их к рус­
скому фольклору XIII в.1 2.
Содержание повести сводится к следующему 3.
Муромский князь Петр в единоборстве со змеем заразился
его кровью («острупел») и долго не мог излечиться от бо­
лезни, хотя обращался ко многим врачам в Муроме: «Петр
же от неприязневыя крови тоя острупив, и язвы быша и
болезнь тяшка, и искаша во своем одержании врачев,
но ни единаго исцеления получи». Петр приказывает вести
себя «в предели резанские земли», ибо: «Слышав же яко мнози
суть врачеве в приделах резанския земли...». Здесь один из его
приближенных юношей в поисках врача «уклонился в весь
[в село], наречену Ласково», вошел в один дом: «И вниде
в дом и виде сидяше девица едина ткаше полотно, пред нею
же скачет заець». Неодетая [«в простоте»] молодая крестьян­
ская девушка на вопросы юноши отвечала загадками: «Отец
мой и мата моя поидоша в займ плаката, брат же мои поиде
через ноги в нави зрети». Это означало, что родители девицы
пошли плакать над мертвым, а брат ее с опасностью для
жизни полез на дерево за медом («в нави зрети» — смотреть
в гроб, в могилу). Девушка оказалась дочерью и сестрой
«древолазцев» — бортников, собиравших в лесу мед диких
пчел. Удивленный мудростью девицы, назвавшей себя Февро-
нией, посланец Петра рассказал ей о болезни князя. Юноша
обещает большую награду тому лекарю, который вылечит
князя: «Аще кто уврачует, и князь мои даст ему имения
много». Обещая помощь, Феврония намекает о награде за ле­
чение: «Аще бо не имам быти супруга ему, не треби мне есть
врачевати его» [Зачем мне врачевать князя, когда я не жена
ему?]. Получив заверение князя Петра о «поятии» ее себе
в жены, Феврония приступила к лечению: «Она же взем сосуд
мал, почерпе киследи своей и дуну нань и рече да учредят
князю вашему баню и да помажут по телу своему, иде же
струпы и язвы, и един струп да оставят не помазан, и будет
здрав». По другим спискам, лекарство названо «кислаждью»,
«кислеждью».
Во время приготовления бани князь задумывает испытать
мудрость Февронии. Послав к ней «повесмо» (прядь) льна,
1 М. О. С к р и п и л ь. «Повесть о Петре и Февронии Муромских»
и ее отношение к русской сказке. Труды Отдела древнерусской литера­
туры Института русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук
СССР, т. VII, Л., 1949, стр. 139.
2 В. Пашуто. За марксистско-ленинскую историю литературы. Во­
просы истории. 1950, № 3, стр. 120.
3 Текст, помимо приведенного М. О. Скрипилем, для данного очерка
использован по восьми рукописям Государственной публичной библиотеки
имени М. Е. Салтыкова-Щедрина по спискам XVII—XIX столетий, ука­
занным в «Списке рукописей».
179
он велел сказать: «Если эта девица хочет быть моей женой,
считая себя очень мудрой, и если она действительно умна, то
из этой горсточки льна за время пока я буду мыться в бане
пусть она соткет мне рубашку, штаны и полотенце». В ответ
на это Феврония велела отнести князю небольшое поленце
и передать от нее следующее: «Пока я это повесмо очешу,
пусть князь приготовит мне из этого обрубка дерева ткацкий
станок и все необходимое для того, чтобы я могла ткать».
Князь ответил ей, что из такого малого куска дерева и в
такой малый срок нельзя сделать станок. Тогда и Феврония
отказалась из небольшой пряди льна в этот же срок сделать
одежду для взрослого мужчины. «Князь же слыша, похвали
ю». Исполнив все, что,велела Феврония, князь исцелился, «но
не восхоте пояти ея себе жену отчества ея ради, и посла
к ней дары, она же не прия, князь же Петр поеха в вотчину
свою во град Муром, здравствуя». Но от одного оставленного
струпа стали расходиться по телу новые. Больной был вынуж­
ден вновь возвратиться к девушке и «со студом [стыдом] посла
к ней прося врачевание». Повторное обращение Петра к Фев-
ронии не вызвало в ней гнева: «Она же ни мала гнева подер­
жав... паки таково же врачевание посла к нему яко же и
прежде». После полного излечения Петра Феврония делается
княгиней.
Вторая часть повести носит фантастический характер.
Вынужденные покинуть княжество из-за интриг бояр, супруги
пребывают в изгнании на реке Оке. Тут однажды Феврония
увидела, как их слуга, «иже ядь готовляху, потче [воткнул]
в землю деревца малы, на них же котлы висяху». Местность
была пустынная. И вот Феврония, желая, чтобы беглецов ок­
ружала тень, одним своим словом на другое утро превращает
эти сухие колышки в цветущие деревья, «имуще ветвия и
листая».
При переезде супружеской четы через Оку совершается еще
одно чудо. Один из лодочников «прием помысл от лукавого
беса и возре на святую с помыслом, святая же разуме духом
злы его помыслы и вскоре обличи его, глагола ему: Почерпи
воды из реки сию сторону судна сего. Он же почерпе. И пове-
ле ему пити. Он же испи. И паки повеле ему святая почерпну­
та с другую сторону судна испита. Он же сотвори тако. Она
же рече: коя вода слаждыпе? Он же отвеща: едина есть вода
и вкус един. Святая же рече ему сице: И женское естество
едино есть. Ты же, свою жену оставя, на чужую мыслиши».
Полной сказочностью дышит финал повести. Супруги еще
при своей жизни приказали сделать себе «во едином камени
два гроба, едину токмо преграду имуще меж собою». Однако
бояре хоронят их раздельно. Но они мертвые снова соединяют­
ся. И так до трех раз. Наконец, они навеки остаются в том
общем гробу, который еще прижизненно был высечен для них
180
из камия. Этой наивной кюицюикой и завершается повествова­
ние о Петре и Февронии.
Несмотря на фантастичность этого древнерусского памятни­
ка письменности, он не может не привлечь пристал иного вни­
мания историка отечественной медицины в силу содержащихся
в нем многих интересных подробностей, прямо или косвенно
относящихся к истории древнерусского врачевания.
В роли целителя недугов в повести выступает женщина.
Образ этот для древнерусской литературы не нов. Его можно
встретить и в русском фольклоре, и в летописях. Известны упо­
минания летописцев о женщинах «ведуньях», «волховницах».
В описанной выше сцене ослепления Василька Теребовльского
женщина моет окровавленную рубашку раненого, она же, уча­
стливо взяв больного за руку, утешает его, подносит ему воду
для питья в сосуде. Повивальное искусство в древней Руси бы­
ло монополизировано женщинами, при этом бабки-повитухи в
русских письменных источниках отмечаются даже ранее, чем,
например, у северо-герм а неких народов. Но нигде образ рус­
ской женщины — «лечьца» не очерчен так ярко и не конкрети­
зирован так полно и правдиво применительно к древнерусским
особенностям, как это сделано в «Повести о Петре и Февро­
нии».
Повесть приводит нас к первоистокам врачевания на Руси.
Изучение многих памятников древности заставляет отка­
заться от неправильного представления о том, что врачебное
искусство у русского народа было прерогативой людей прек-
клонного возраста. Наоборот, наиболее плодотворная деятель­
ность основателей древнерусских больниц приурочивалась к
молодому, самому деятельному периоду их жизни. Уход за не­
дужными требовал больших физических сил и являлся
малодоступным для старцев. Можно видеть, с каким жаром
своей молодой души отдавались этому делу Феодосий Печер­
ский, Сергий Радонежский, Антоний Сийский. Это явление в
полной мере вскрывается и в рассматриваемой повести.
Вопреки нарочито подчеркнутому в русском фольклоре портре­
ту женщины-знахарки в образе безобразной старухи, повесть
о Петре и Февронии выводит на сцену обаятельную молодую
женщину.
Врачебные познания, как и у других народов, передава­
лись из поколения в поколение, от старших к младшим, от
отцов к детям. Вместе с людьми зрелого возраста на поприще
врачевания подвизалась и молодежь. Преемственность врачеб­
ных знаний предполагает некоторое подобие института учениче­
ства, как это имело место, например, в античном мире. На Ру­
си обучение медицинскому делу, по-видимому, не носило
школьного характера, как у других народов древности, но,
несомненно, имело место в иной форме, причем не только в об­
ласти общего врачевания, но и в специальных отраслях этого
181
 знания, в хирургии, родовспоможении, зубоврачевании. В древ­
нерусских описаниях, где присутствует баба-повитуха, часто
приводится еще «отроковица», которая усердно прислуживает
«бабе» в уходе за новорожденным, подогревает воду, подли­
вает ее в «почвы» [корыто] для омовения ребенка, готовит пе­
ленки.
Аналогию сказанному мы находим и в повести. Молодой на­
родный «лечец» Феврония — это типичный представитель се­
мейной медицины, процветавшей в Рязанской земле. Иначе
трудно было бы ожидать появление на сцене юной крестьян­
ской девушки, уже умудренной опытом врачевания настолько,
что она уверенно берется за лечение тяжелобольного князя,
дотоле безуспешно искавшего врачебной помощи у опытных
врачей.
Повесть обставлена всеми подробностями древнерусского
княжеского быта. Они, однако, ни в какой мере не в состоянии
заглушить характерные черты крестьянского сословия. Демо­
кратические мотивы повести с особой силой преобладают в ее
начальной части. Завязка действия приурочена к рамкам обыч­
ного крестьянского дома в пределах Рязанской земли. «Юноша
из синклита Петра» находит крестьянку Февронию «в просто­
те», т. е. одетой в крестьянское платье, сидящей за ткацким
станом, в избе. Отец и братья ее тоже крестьяне—-бортники.
Феврония растет в тесном общении с природой, как всякое
крестьянское дитя. Ее окружают лес, пчелы, лен, прирученный
заяц, ткацкий станок. Такие слова, как «кросна», «утинок по­
лена», «повесмо льна» в высшей степени типичны для сельско­
хозяйственного крестьянского лексикона. Не только рубаха,
«порты», «убрусец» (полотенце), но и ткацкий станок всегда
изготовлялись в древности крестьянскими руками.
В повести врачебные познания правильно приписаны ли­
цам трудового класса, каковому они и принадлежали в соот­
ветствии с конкретно-исторической действительностью. Первым
врачом, как и у других народов, в древнерусском обществе
был не жрец, а охотник, скотовод, пахарь, ибо они только и
могли открыть тайну целебных злаков и трав. Лечебные свой­
ства бобровой струи, рыбьего жира впервые обнаружил охот­
ник, рыболов подобно тому, как лосиное и оленье молоко,
свежую печень животного и другие их органы в качестве ле­
карственных средств позднейшая медицина получила от перво­
бытного скотовода.
Повесть проливает свет на некоторые, еще довольно неяс­
ные общественные особенности из древнерусского врачебного
быта. У многих народов древности, кроме оседлых врачей, бы­
ли еще врачи кочующие. Можно сослаться на периодевтов
античной Греции. Подобные «лечьцы» были и в древней Руси.
«Калики перехожие» русских былин во многом напоминают
таких кочующих «лечьцов». Они «поклон ведут по-ученому».
182
 Предподнесенная ими чара с лекарственным зелием излечива­
ет Илью Муромца, сиднем сидевшего тридцать лет. Однако
«лечець» Феврония — уже коренной житель русского села. Это
подчеркнуто выступает и в самой повести: «В пределах резан-
ские земли мноэи врачеви жительствуют».
Археологическими раскопками, произведенными советскими
учеными в Старой Рязани, доказано проживание там в прош­
лом большой группы различных ремесленников, что дает осно­
вание предположить существование и врачей, обычно причис­
лявшихся к мастерам, ремесленным людям. Повестью утверж­
дается факт процветания врачебной профессии в Рязани и ее
окрестностях. Их здесь было много. Судя по данным много­
численных московских лечебников XV—XVII веков, рязанские
областные названия лекарственных растений распространялись
далеко за пределы этого княжества. Валерьянов корень повсе­
местно назывался «кошкиной травой порезаноки» или «трясо-
вичным корением порезаноки». Часть крестьян и посадских
людей здесь могла заниматься врачеванием как добавочной
профессией к сельскому хозяйству и бортничеству, торговле,
ремеслам. Процветанию врачевания способствовал ряд соци­
ально-экономических предпосылок: оживленные культурно-эко­
номические, торговые и политические связи с Востоком, лесной
промысел, бортничество, культура сельскохозяйственных зла­
ков и вследствие этого широкое знакомство с растительным и
животным миром окружающей природы.
В образе Февронии показан идеал русского народного
«лечьца» таким, как его представлял себе русский народ. Врач
должен быть рассудительным, умным, мудрым. Это созвучно
с названиями врачей в русских памятниках письменности
«^игроками», «мудрецами». Феврония именно мудрая. Склон­
ность ее ума к образному мышлению проявляется не в одних
только крылатых житейских высказываниях, в речах загадка­
ми, обиняками, в словесной символике. Она, несмотря на свою
молодость, достаточно хорошо ориентирована в природе забо­
левания Петра, правильно его распознала, сделала верное
предсказание, назначила рациональное лечение и добилась пол­
ностью положительного лечебного эффекта. В этом сказалась
ее выучка.
В силу народных традиций на профессию врача всегда на­
кидывался покров некой таинственности. Змею мы видим на
жезле бога античных врачей — Эскулапа. Средневековые вра­
чи Западной Европы всегда изображались в окружении каких-
либо животных: змеи, кошки, голубя, совы как символов уче­
ности, мудрой проницательности. Февронии в повести тоже при­
дано подобное окружение: у ног ее бегает прирученный заяц.
Важно отметить по повести ту опасность, с которой было
связано распространенное в древности занятие бортничеством.
Падания с деревьев «древолазцев» в лесных областях древней
183
Руси часто носили характер смертельных повреждений. Это
бытовое явление с утомительным методизмом отмечалось всег­
да в грамотах княжеских, монастырских, а в русских рукопис­
ных лечебниках «расшибение человека с древа» описано как
одно из самых частых и тяжелых повреждений, которое встре­
чалось в практике древнерусского врачевателя.
Однако центральным местом повести является простодуш­
ный рассказ о кожной болезни Петра, в котором так реалистич­
но раскрыта природа его страдания, переданы так своеобразно
клиника и способы врачевания.
Начиная с удачно подобранной формы заболевания Петра
и кончая мельчайшими деталями лечения, все в повести тонко
слажено, логически увязано, создает стройную и законченную
общую картину. Нехирургический и бытовой характер язвы
Петра должен был отразить по своей внутренней идее именно
наиболее типичный случай из мирного крестьянского быта.
Иначе это шло бы в разрез с фактом привлечения в качестве
врачевателя женщины, стоявшей относительно далеко в усло­
виях древней Руси от военных гроз и боевой непогоды и не
принимавшей непосредственного участия в оказании военно-
хирургической помощи. Картина «струпьев на теле», т. е. по­
верхностного кожного страдания, искусно преподнесена при-
уроченно к силам и возможностям женщины-«лечыца» той
эпохи и гармонирует с общей сюжетной линией всего литера­
турного произведения в целом.
Признав в м-едицийском комплексе повести проявление кол­
лективного народно-крестьянского творчества, понятным
становится привлечение в повести не иного какого-либо тера­
певтического страдания, а именно кожной формы болезни.
С дерматологическими познаниями история всеобщей медицины
встречается как раз в самых древних памятниках письменности
и изобразительного Искусства. Болезни кожи как наиболее до­
ступные зрительным и осязательным восприятиям по сравне­
нию с внутренними недугами ипрали первенствующую роль в
оформлении медицинских знаний вообще у всех народов, в том
числе и у русского. Широкое знакомство народов с дерматита­
ми обусловлено было значительным распространением их вви­
ду специфических условий сельайокоэяйств.енного быта. -Кожное
заболевание могло встречаться в одинаковой степени у пред­
ставителей обоих полов и разных возрастов. Врачебные мани­
пуляции были облегчены пов-ерхностной локализацией. Провер­
ка эффективности лечения была вполне наглядной.
В повести с большим реализмом раскрыты представления
русского народа об истинных причинах банальных кожных бо­
лезней на примере заболевания Петра. Язвы и струпья появи­
лись вследствие попадания на кожу «нечистой» («неприязне-
вой») крови пресмыкающегося, убитого мечом Петра. Следо-
вататьно, не мистическое начало в виде, например, «божьего
184
наказания за грехи», а конкретный материальный фактор
выдвинут повестью для объяснения происхождения кожного за­
болевания Муромского князя.

«Ж* йй 4 > - • ‘ . .....

Рис. 42. Перевозка на пароконных носилках тяжелобольного

князя Петра Муромского в пределы «резанские земли» для лече­
ния. Миниатюра рукописи Государственной публичной библиоте­
ки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Клиническая картина болезни Петра объединена в яркий

симптомоком1плеюс с подбором наиболее типичных признаков,
характеризующих заболевание именно как кожное страдание.
185>
.Для многих нозологических форм этой группы свойственно
упорное течение и малая успешность терапии: проказа, волчан­
ка, экзема, грибковые болезни кожи. Болезнь Петра тоже про­
текает хронически. В Муроме его не могли излечить многие
врачи: «Искаша во своем одержании врачев, но ниединаго
исцеления получи».
Болезнь становится «тяжка». Больной лишается возмож­
ности самостоятельного передвижения и в Рязанское княже­
ство прибывает на носилках.
С большой правдивостью подмечен и обрисован в рассказе
феномен инфекционного контагия: «На нем же бе един струп,
еже бе не помазан повелением девичьим, и от того струпа на-
чаша многи струпы расходитися на теле его... и бысть весь
оструплен». Общеизвестно, насколько выраженной склонно­
стью к рецидивам характеризуется целый ряд болезней, несмо­
тря, казалось 'бы, на окончательное их излечение: малярия,
сифилис, возвратный тиф, а из группы кожных болезней —
фурункулез, экзема, чесотка и др. Рецидивы наступают при
этом как бы без всяких видимых причин. Народный русский
«лечець» был в курсе подобного патогенетического свойства
кожного страдания. Иначе Феврония не остановилась бы на
том способе лечения, который был заранее обречен на провал
и рассчитан на повторное обращение к ней Петра за медицин­
ской помощью: «и да помажут по телу своему, иде же струпы
и язвы, и един струп да оставят не помазан».
Обращает на себя внимание простота самой методики лече­
ния. Последняя, по словам повести, совсем нехитра: «Февро­
ния же не требуя многаго врачевания, но токмо веем сосудец
мал».
Здесь нельзя не приметить прозрачно выступающей иро­
нии крестьянского «лечьца». над столичными врачевателями
великокняжеского муромского подворья. Они были поставлены
в тупик от не столь уже сложного заболевания князя. Метод
наружного приложения лекарства, к которому обратилась Фев-
■роиин, логически вытекал из особенностей размещения болез­
ненного очага именно на поверхности тела.
Текст повести не представляет опорных данных для точно­
го установления фармацевтической природы лекарственного
«зелия» Февронии. Оно просто только названо кислотой
(«киолеждью»). Можно допустить, что в данном случае это
•был самый обыкновенный имеющийся в распоряжении «древо-
лазцев» пчелиный мед. Мед в древней Руси играл не только
роль универсального пищевого продукта, но его применяли
везде и всюду в качестве самого ходкого и любимого лечеб­
ного средства как при разнообразнейших болезнях внутренних,
так и в особенности наружных. Им лечили раны, гнилые язвы,
болезни волос, употребляли против паразитов кожи и головы.
Что же касается окисленного, перебродившего меда, то он счи­
186
тался лучшим средством при фурункулезе, «свербеже» (чесот­
ке) и многих других заразных болезнях наружных покровов.
Необычно широкая популярность меда в древнерусском враче-

. «и ■, ■

Н1НГ-Л . ннаныгк'ннС
^Л/^1
Ь1-{Кк1 ним/ц,:

Рис. 43. Лечение в бане больного князя Петра.

Миниатюра рукописи списка XVII в. из Государ­
ственной публичной библиотеки имени М. Е. Салты­
кова-Щедрина.

вании в наше время вполне разъяснена: клинически и экспери­

ментально доказаны могучие антибактериальные свойства ме­
да, почему он и введен в практику современной терапии.
Лечение Петра мазью Феврония сочетает с омовением боль­
ного в бане, что было необходимо при таком заболевании.
187
В современной терапии, например, чесотки, ставится непремен­
ным условием соединение лекарственного лечения с последую­
щим обильным обмыванием всего тела горячей водой. Точно*
так же смена белья при чесотке считается условием, без выпол­
нения которого не может быть успешного излечения. В повести
поэтому подчеркнуто выступает пожелание больного Петра
одеться после бани в чистые «порты» и «срачицу». Составитель
повести не упустил даже такую деталь, как «убруоец» для вы­
тирания тела: он тоже должен быть новым и чистым. Повсе­
дневное наблюдение подсказывало народному «лечьцу», что*
вытирание тела после лечения кожного заболевания (чесотки)*
полотенцем, бывшим-в употреблении, может привести к воз­
врату заболевания.
«Повесть о Петре и Февронии» проникнута высоким гума­
низмом. В силу особых свойств своей профессии врач, по
понятиям русского народа, должен быть добрым, сердечным,,
лишенным даже тени злобы и мстительности. Отказ Петра от
брака с Февронией, казалось бы, должен был болезненно уяз­
вить самолюбие отвергнутой невесты. Однако Феврония не
м|стит ему и даже не упрекает в этом Петра. «Она же не имея
гнева», как сказано в тексте, снова принимается за лечение
человека, глубоко ее оскорбившего. Человеколюбие не оставля­
ет Февронию и впоследствии. В бытность ее княгиней она
отличалась благотворительностью, отзывчиво относилась к
людям.
Гуманизм повести не надуман. Он естественно вытекает из
самой натуры древнерусского врача. В молодой Февронии
человеколюбие есть результат профессиональной медицинской
культуры, унаследованной ею от родителей, тоже, возможно,
народных «лечьцов».
«Повесть о Петре и Февронии» во всей широте отразила
то высокое уважение, которое искони питал русский человек
к врачебному делу. Крестьянка Феврония —«лечець» из наро­
да, она кровно связана с ним, знает и понимает нужды и чая­
ния его.
Являясь показателем большой общей культуры древней
Руси, врачевание было широко распространенным явлением у
руоск,ото народа. «Лечьцы» пользовались высокой популярно­
стью. К ним едут и идут недужные издалека. Труд врача
признавался достойным самой дорогой оплаты. Имущие боль­
ные вознаграждают врачевателей ценными подарками. Как
упоминалось выше, врачу Агапиту Владимир Мономах прислал
за излечение много золота и серебра. Щедрые дары были полу­
чены митрополитом Алексеем от татарской ханши Тайдалы в
благодарность за исцеление от глазной болезни. Так же и Петр
предлагает Февронии «дары многия». В глазах народа могу­
щество врачебного знания представлялось настолько великим,
что перед ним рушатся незыблемые, как тогда казалось, пре­
188
поны — религиозно-национальные и социальные различия:
татарская ханша не гнушается русским монахом; крестьянка
Феврония, дочь и сестра «древолазцев», вступает в брак с мо­
гучим феодалом, великим русским князем.

Рис. 44. Миниатюра, изображающая прибытие посланцев князя

Петра к «лечьцу» Февронии, из рукописи Государственной пуб­
личной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.

В то же время повесть от начала и до конца пронизана

глубоким патриотизмом. Тяжелую болезнь Петра излечивает
не кто-либо другой, а русский человек, жительствующий в
•скромных «резанских пределах». Представитель высшей влас­
ти, великий князь Муромской земли Петр имел полную воз­
можность искать исцеления у врача-иноземца внутри своей
страны, обратиться за помощью в крайнем случае за рубе­
жом. Подобные преценденты имели широкое место в древней
Руси. Достаточно вспомнить врачебную практику иноземцев в
Киеве, медиков из Сирии, Армении; в XV столетии в Москве
189
лечили русских людей иноземные врачи — выходцы из Ита­
лии, Германии. Тем не менее повесть освобождает Петра от
«унизительного» для русского человека обращения к врачу-
иностранцу. Петр «повелеша» «вести себе» к представителю
совсем незнатного сословия, он едет из престольного Мурома
«в резанскую весь» (село) и добивается помощи у простой
русской крестьянской девушки.
Образ Февронии принадлежит к одним из самых привлека­
тельных образов в древнерусской литературе. Подобного яр­
кого и правдивого сочетания лучших человеческих качеств в
одном женском лице мы не знаем. Феврония прежде всего ис­
тинная труженица. Она ткет, вышивает, лечит. Отличительны­
ми свойствами ее характера является высокая нравственность,
правдивость. Феврония мудра, чужда гневу и мстительности и
в то же время сдержанна и умеет владеть собой. Непритяза­
тельность дочери и сестры «древолазцев» видна в том, что,
сделавшись впоследствии княгиней, Феврония, однако, безро­
потно довольствуется скромным столом, который готовит слу­
га в котелке на палках на берегу Оки. Привязанность к своему
мужу она не замыкает в узкие рамки личного благополучия,
а расширяет свойственное ей от природы глубокое чувство
любви до пределов большого человеколюбия. Внешний мир с
его радостями влечет Февронию, но она стремится прежде
всего познать его путем врожденной пытливости и наблюда­
тельности. Приобретаемые знания о природе и общественной
жизни у молодой крестьянской девушки не застаиваются, они
раскрываются ею в оживленной и остроумной диалектике.
Феврония внутренне богато одаренная натура. Она неизме­
римо выше Петра не только непосредственностью своих чувств,
но и как волевая и целеустремленная личность. Ее превосход­
ство над Петром усматривается из руководящей ее роли в про­
цессе лечения Петра. Это превосходство ума Февронии над
интеллектом Петра сказывается и в загадках с «утинком полен­
ца» и «повесмом льна». Она путем умственной победы застав­
ляет Петра жениться на ней, выводит его из затхлого бояр­
ского окружения на лоно природы и поддерживает его упад-
ший дух во время пребывания их на Оке. Даже последними
часами жизни своей и жизни мужа управляет она и символич­
но сообщает ему об отходе их обоих «в жизнь вечную».
Крестьянка Феврония гораздо симпатичнее князя Петра и
в гораздо большей степени привлекает к себе своими душевны­
ми качествами. В обрисовке портрета Февронии коллективный
автор повести — русский народ — стоит явно на стороне кре­
стьянства, трудового класса, отдавая ему предпочтение и про­
тивопоставляя его боярству, которое изображено резко отри­
цательными чертами. Русский народ хотел видеть в образе
Февронии самые лучшие черты своего национального харак­
тера.
190
 Древняя медицинская письменность Китая, Индии, античной1
Греции и Рима, стран арабского халифата и западноевропей­
ского средневековья донесла до нас много положительных об­
разов врачей. И к ним относится русский народный «лечець»—
крестьянская девушка Феврония из древней русской рукописи.
За время своего существования повесть претерпела значи­
тельные изменения и в настоящем своем виде несет следы,
многочисленных переработок как результат непрерывного на­
родного творчества. Первая зародышевая часть повести дышит
глубокой жизненной правдой, отличается большим реализмом.
Напротив, заключительная часть составлена в духе типичной
агиографии. Грань между обеими частями проложена четко и
резко. Крестьянская девушка проста, все ее поступки и выска­
зывания — это отражение крестьянской психологии, русской
народной мудрости. Представляющее собой стержень повести
ее начало — продукт коллективного народного творчества.
Скорее всего, это местное народное сказание. Повесть своими
социально-географическими особенностями привязана к рязано­
муромской земле древней Руси, о чем говорит бортничество,
каменные гробы, название «лечьца» «врачом» в противополож­
ность наименования его «мастером», что было более свойствен­
но пограничным с Западом Новгородской и Псковской обла­
стям.
В угоду официальной «житийной» литературе вторая часть
повести представляет цепь совершенно нежизненных поступ­
ков и «чудесных» деяний Февронии-княгини. Сказочен случай
превращения хлебных крошек в ладони Февронии в благоухаю­
щий фимиам. Таков же эпизод превращения сухих палок в
цветущие деревья. Неимоверной чудесности достигает в повести
описание многократного соединения разъединяемых мертвых
тел мужа и жены в одном гробу с перегородкой. И все-таки
внутреннего противоречия между Февронией-крестьянкой и
Февронией-княгиней нет. И на склоне своих лет русский народ­
ный «лечець» Феврония остается все тем же мудрецом-провид­
цем, какой она была в дни своей юности.
Сложенная в оптимистических тонах с отрицанием всего
мрачного, ничем неоправданного аскетизма, «Повесть о Петре
и Февронии» возвышается до идеала общечеловеческого жизне-
утверждения. Она должна рассматриваться, как один из наи­
более ценных источников при изучении истории отечествен­
ной медицины.

Древнерусские юридические памятники

Из числа письменных памятников юридического содержа­
ния, помимо договоров русских князей с греками (X век) и
«Русской правды», в которой регламентирована оплата врачей
за лечение, важны также как источники истории медицины раз-
191
 личные актовые материалы, касающиеся социально-экономиче-
>окой и политической истории древней Руси.
Если историков древние русские грамоты интересуют преж­
де всего с точки зрения особенностей экономического строя,
политических и правовых отношений на Руси, то у лиц, зани­
мающихся историей медико-санитарной культуры русского на­
рода, эти памятники могут породить сверх того новый круг
вопросов.
Для врача представляется иногда весьма многозначительной
даже топонимика древних грамот. Так, например, название
одного из подмосковных селений в грамоте середины XV века
«Кровопусковским» скорее всего объяснялось тем, что в нем
занимались кровопусканием. Эта операция относилась в дале­
кой древности к компетенции хирурга, считалась очень почет­
ной, требовала значительного навыка. С другой стороны,
наименование это подтверждает факт существования на Руси
лечения кровопусканием и в селах, дает основание к предполо­
жению о большой распространенности операции «кровопуще-
ния». Все это легко увязывается с показаниями других много­
численных письменных памятников, подчас очень далекого
времени.
В других случаях селища, погосты, деревни имеют в грамо­
тах такие названия, как «Язвище», «Язвецово», «Моровое»,
которые никак нельзя воспринимать иначе, как своеобразные
эпидемиологические паспорта, свидетельствующие о моровых
поветриях, когда-то прошедших по этим поселкам. Селений с
подобными трагическими прозвищами в грамотах и других
юридических документах встречается немало, они чаще всего
фигурируют в тек дарственных грамотах на земли, которые
выдавались монастырям. Это главным образом приурочивалось
к годам наиболее грозных эпидемий. Сопоставление топоними­
ческих особенностей может приблизить исследователя к уточ­
нению некоторых факторов, имевших отношение к характеру
распространения инфекций, очаговости, интенсивности эпиде­
мий, влияния их на естественное движение населения. В ре­
зультате могут быть получены данные, небезынтересные для
исторической патогеографии, так слабо еще изученной.
Некоторые грамоты почти целиком заполнены разбором
земельных споров между феодальной властью и крестьянами.
В качестве свидетелей при этих тяжбах правительственная
власть призывала людей самого древнего возраста. Эти «ста-
рожильцы» или «знахари» происходили по преимуществу из
крестьян. На суде они сами заявляли, что они лично помнят
то или иное событие, относящееся к земельным разделам и
происходившее 70—80 и даже более лет тому назад, когда они
сами были еще молодыми людьми. По грамотам прослежи­
вается, как эти столетние старцы пешком обходили огромную
территорию, указывая княжеским судьям межи спорных зе­
192
мель: «А мы, господине, яз, Трофимко, да яз, Осташ, да яз,
Июда, помним за семьдесят лет, что та земля из старины вели­
кого князя... И ты, судья, поедь за нами, и мы тебе те все се­
лища скажем и межи укажем» (из судного описка конца
XV века). Казалось бы, мелкий штрих, но сопоставленный с по­
казаниями других памятников, он приобретает источниковедче­
ское значение. Подобного рода заметки о возрасте крестьян
«старожильцев» ценны потому, что при их участии решаются
иногда такие сложные и противоречивые проблемы, как, напри­
мер, естественный прирост и убыль населения в древней Руси,
средняя продолжительность жизни в некоторых социальных
слоях его и пр.
В качестве источниковедческого материала могут быть прив­
лечены для дела изучения медико-санитарной культуры Руси
писцовые, торговые, лавочные, таможенные и другие книги и
записи.
Рисуя картины хозяйственно-экономического уклада многих
областей и городов Руси XV-—XVII веков, некоторые из этих
документов, например писцовые книги, знакомят нас с конкрет­
ными лицами медицинских профессий. В книгах приводятся
нередко сведения о лекарях, бабках, кровопусках, аптекарях.
Мы узнаем даже фамилии, имена и их произвища, где они про­
живали, какое имели имущество, какими лекарствами торгова­
ли, кого лечили, от каких болезней. Из таможенных записей
выясняется масса деталей, касающихся лекарственного товаро­
оборота древней Руси по внутреннему и даже международному
рынку. Эти книги содержат записи привоза из сел и деревень
и продажи на русских рынках ревеня, бобровой струи, «ага-
рика» (лиственничной губки). Многочисленные таможенные
записи русского Севера XVII столетия позволяют до больших
тонкостей проследить места изготовления, продажи и потреб­
ления таких бытовых товаров, которые играли не последнюю
роль в формировании санитарно-гигиенической культуры рус­
ского населения, улучшении его быта, питания, одежды, разви­
тии духовных потребностей: мыло, слюда для окон, зеркала,
посуда, косметика, бумага хлопчатая, писчая, гребни для чеса­
ния волос, медицинские книги и пр.

Кабальные книги 1
Нигде в такой, хотя и выборочной, но полной форме не
отображены данные о физическом состоянии и болезнях
угнетенных масс русского народа феодального периода, как это
сделано в сжато-деловых кабальных документах, отображав­
ших одно из характернейших проявлений классового антаго-

1 Новгородские записные кабальные книги 100—Л04 и 111 годов

(1591—1596 и 1602—1603 гг.). М,—Л., 1938.
13 Древнерусское врачевание 193
 низма и обострения классовой борьбы в недрах русского об­
щества.
В кабалу к служилым людям, духовенству, помещикам,
торговцам, дьякам шли только бедняки, крестьяне, нищие, ча­
сто за 1—2 рубля, взятых взаймы. Бедняки закабалялись на
определенный срок, а при невыплате долга — пожизненно.
П{Уй вступлении в кабалу подьячими в присутствии свиде­
телей производился опрос закабаляемого и наружный осмотр
его тела независимо от возраста и пола. Результаты такого
осмотра тщательно заносились в книги. Кабала захватывала
не только одиночек, вдов, холостых, но к ростовщику шли
иногда целыми семьями в 5—6 душ и более, а также отдельно
дети-сироты до 16 лет. Поэтому кабальные записи открывают
возможность для выводов или по крайней мере некоторых со­
ображений и гипотез, касающихся средней численности древ­
нерусской семьи, среднего трудоспособного возраста, косвенно
позволяют судить также о высоте смертности, заболеваемости,
средней продолжительности жизни трудовых масс русского на­
селения. Сведения кабальных книг о раннем замужестве и же­
нитьбе в возрасте 11 — Г2 лет, о появлении детей у 13—14-лет-
них матерей отличаются большей достоверностью, чем лето­
писные свидетельства, и гораздо ценнее последних, потому
что выборочно касаются представителей бедных слоев насе­
ления.
Но главное, что особенно приковывает к кабальным книгам
интерес историков медицины, — это детальная характеристика
ими самых разнообразных физических примет, описанных при­
менительно к каждому закабаляемому лицу.
Так как фиксация телесных примет в записях преследовала
прежде всего фискальные цели и нужна была в целях успеш­
ного преследования кабальных людей в случае их побега, то,
помимо обычных «паспортных» сведений — рост, цвет глаз,
волос, кожи лица, форма головы, носа, широта плеч, общая
осанка, — в кабальных книгах тщательно отмечалось все, будь
то даже мелкие, но только стойкие, врожденные или приобре­
тенные телесные недостатки. Из них наиболее часто указыва­
лись: кожные рубцы, рябины, отсутствие или искривление
пальцев, неподвижность больших суставов, косолапость, укоро­
чение конечностей, отсутствие зубов или дефекты их роста,
пятна на роговице, дрожание глаз, косоглазие, расстройство
речи, глухота, заячья губа, излишние груди (полимастия),
шестипалость и пр. Наиболее типичные записи о дефектах ор­
гана зрения обычно носили такое выражение: «Об одном гла­
зе», «Косоглаз», «Глаза косы», «Правый глаз побит туском»,
«На левом глазе белмо невеличко», «Правый глаз заплющи-
вает», «Подслеп», «Моргослеп». На следы перенесенной нату­
ральной оспы указывали записи: «На лицы Шадрины», «На ли­
це бывали бобушки», «Лицо в ямках», «Лицо ямовато», еще
194
чаще: «На рожи бывала оспа», «Лице у него оспицею порче­
но». Когда приметы касались дефектов речи, то соответственно
изменялись и заметки: «Язык худ», «Язык заиковат», «Языком
заиклив», «Языком кортает», «Языком шевеляет», «В нос гну-
сает», «В языце маленко медлево говорит» и пр.
Для физической работы в поле, во дворе, в доме требова­
лось, чтобы кабальный был в полной мере здоров, имел силь­
ные и неповрежденные руки, ноги. Поэтому ни один даже са­
мый незначительный недостаток конечностей не пропускался
и тщательно записывался: «А у Нечайки на левом стегне
[в паху] рана бывала», «Олейксейка Будилко, средовечь, правая
нога в ступни крива», «Девка Оленка Русова, 10 лет, а левая
рука в мышке попорчена». Про других кабальных сказано, что
у одного «большого перста левой руки верхний сустав и с
нохтем отпал», у другого «у левой руки два перста порчены»,
у третьего — «в обеих рук мизинцы кривы» и т. д
Имеется много записей, в которых содержатся указания на
условия, при которых возникла та или другая травма, что не
может не заслужить внимания со стороны уяснения причин
подобных повреждений. В большинстве случаев травмы носи­
ли хозяйственно-бытовой характер: ранение ножом, топором,
вилами, косой, укус собаки, удар копытом лошади, рогом быка;
относительно реже повреждения приобретались на войне, на
охоте: «А у Максимки Томилко на правой ноге на плюсне по-
сичин'0 топором», у другого «на правой брови рубец, зуб верх­
ний вышибем, лошадь била». Ондронко Митяй получил язву
на правой ноге от «зверя»: его «собака кусывала». У крестья­
нина, прозванного «Караул», 44 лет от роду, «на лбу синева»,
а произошла оттого, что его «из пищали зельем жгло». Но это
не военная травма, а случилось на охоте; он когда-то был
•'.полесовщиком» и занимался охотой, «бил лоси».
Самым жестоким образом использовался труд закабаленных
независимо от состояния их здоровья, возраста, пола. Дети,
беременные женщины даже на последних месяцах выполняли
работу пахарей, жнецов, чистили навоз на скотных дворах,
возили воду из рек и прудов в бочках, а нередко и на
себе.
Записи кабальных книг позволяют наметить несколько
групп физического состояния кабальных: слабые, лица могу­
чего телосложения и средние между ними. К наиболее частым
характеристикам людей слабосильных и болезненных относи­
лись такие определения, как «тонячлив», «подсух», «бабовит»,
• киловат». О кабальном средней силы и телосложения записы­
валось, что он «возраст плоек» (низкого роста), «низмян»
(низок), но в то же время «крекноват» (коренаст), «плечист»
и г. д. О Прокофье Пизуе, например, сказано, что «он лицом
широк, носом широк и в плечах широк», а об Иванкё Лайде­
не, чго он «ростом середней, а плечи у него широки». Некото-
13* 195
рыми записями отмечалось богатырское телосложение кабаль­
ных, например: «Куземка, 22 год, холост, волосы русы, очи
серы, круглолик, ростом высок, перси горой, плечи широки».
Не имея никакого телесного недостатка, как можно судить по
записи подьячего, Куземка шел в кабалу на целый год за
рубль, взятый взаймы. В кабалу записывались нередко бездет­
ные муж и жена. Среди супружеских пар тоже можно было
встретить лиц с прекрасным физическим развитием, например
муж «Юрьи, ростом велик, в плечах широк, волосом рус, очи
серы, лицом смугл, лет в тридцать» и «женка его Варвара,
Ондреева дочь, ростом велика, крепка, лицом бела, волосом
руса, очи черны, лет,в полтретьятцать» (25 лет). Они закаба­
лялись за взятые взаймы два рубля.
Рассказывая подьячим о своих бесконечных мытарствах за
время, предшествовавшее кабале, кабальные часто подтверж­
дали факт принадлежности их к выморочным семьям опреде­
ленных городов и селений, где был повальный мор. Это дает
возможность составить представление о географическом рас­
пространении эпидемий и тем самым дополнить и уточнить
летописные свидетельства.
Со слов кабальных людей подьячими попутно вносились
в книги некоторые характерные бытовые заметки из области
народного врачевания болезней. Подобные случайные заметки
ценны тем, что они иногда проливают свет на некоторые, еще
спорные вопросы истории русской медицины. Так, в «паспор­
тах» кабальных иногда встречается замечание о том, что под
«щоками желви [железы] резоны». В других случаях эта
«желвя» оказывалась резаной «под мышкой» или в паху у жен­
щины. Причем рубцы эти описаны как результат вмешатель­
ства «лечьца».
Все записи, которые цитируются здесь, принадлежат Новго­
родской области XVI века. Одна из кабальных с резанной
«желтью», Офросиния Потно, как раз происходила из «села
Волока Верникова под Новогредом».
Источниковедческая ценность кабальных книг заключается
в том, что показания их глубоко историчны. Они относятся к
живым и конкретным лицам из простого народа в то время,
как лечебники чаще всего оперируют с отвлеченным поня­
тием о «больном» вообще и совсем не расчленяют это обезли­
ченное понятие «больного» по социальной принадлежности.
Кабальные книги сохраняют за собой еще одно важное
преимущество перед памятниками медицинской письменности:
они носят характер массовости. Сведения их дают основание
для суждений об общем физическом облике населения отдель­
ных областей русской земли. Они позволяют восстановить кар­
ты распространения древних инфекционных болезней — чумы,
оспы, туберкулеза, трахомы, выяснить природу физических
травм у наиболее исторически важной социальной прослойки
196
русского общества. Кабальные книги выборочно останавлива­
ются на медико-санитарной характеристике как раз той группы
населения, которая в других памятниках письменности всегда
остается в забвении и пренебрежении или в лучшем случае
занимает второстепенное место. А между тем крестьяне и про­
исходившие из них кабальные люди составляли основной костяк
феодального русского общества. Их трудами преобразовы­
валась природа страны, создавались и накапливались культур­
ные ценности, их грудью отстаивалась национальная, полити­
ческая и государственная целость и независимость Руси. Ка­
бальные люди в процессе развития феодализма в XVII веке
были превращены в холопов, а в XVIII веке холопы были сде­
ланы крепостными. Крепостные восстания, происходившие в
России на протяжении XVII—XVIII столетий, вызывались сти­
хийным протестом крестьянской бедноты против невероятного
гнета и бесправия.

Свидетельства иностранцев о России

Материалы из данной группы источников нередко в прош­
лом довольно оживленно привлекались исследователями к вы­
яснению некоторых частных вопросов истории медицины, сани­
тарии и гигиены древней и средневековой Руси. Тем не менее
еще очень многое из этой литературы остается неиспользован­
ным. Сказания иностранцев могут служить значительным под­
спорьем для изучения многих важных вопросов истории оте­
чественной медицины.
Относящаяся сюда литература отличается обилием и охва­
тывает большой период времени истории Руси, начиная от
X века и кончая XVII веком, если не включать в список тех
писателей, у которых приведены сведения об еще более отда­
ленном, протославянском периоде (Геродот, Прокопий Кеса­
рийский, Маврикий Стратег и др.).
Свидетельства иноземцев иногда сопровождались парал­
лельной характеристикой быта соседних с Русью народов, что
открывает возможность сравнения уровней древнерусской сани-
гарной культуры с культурой смежных государств и народов и
тем самым более точного выяснения особенностей быта рус­
ского народа. Рассказывая про татар, францисканский монах
Плано Карпини (XIII век) охарактеризовал их нечистоплот­
ными в быту: «Посуду они не моют, а если иногда и моют
мясной похлебкой, то с мясом выливают в горшок. Так же они
очищают горшки или ложки или другие сосуды, для этого на-
нпаченные... Платье свое они также не моют и не дают мыть...
Они очень грязнят себе руки жиром от мяса, а когда поедят,
то вытирают их о свои сапоги или о траву или о что-нибудь
подобное; более благородные имеют... какие-то маленькие
суконки, которыми они напоследок вытирают себе руки, когда
197
поедят мяса» Между тем, как у русского народа того же вре­
мени и более раннего забота о чистоте бытового окружения
всегда стояла на одном из первых мест: еда за столом, покры­
тым скатертью, наличие посуды, ложек, обязательное мытье
рук перед едой и т. п.
Иностранные писатели более позднего времени (XV—XVII
века) приводят много данных, характеризующих санитарный
быт народов Литвы, Польши, народов Закавказья, Средней
Азии и других стран.
По своему социальному происхождению иностранные авто­
ры литературных произведений о России эпохи XV—XII веков
были представителями светской администрации, церкви (часто
иезуиты), купцы,'факторы, члены и советники посольств. Они,
естественно, рассматривали Россию с точки зрения своего при­
вилегированного сословия. Сведения иностранцев о культуре
допетровской Руси поэтому отличались, как правило, резкостью
суждений и порой были особенно тенденциозны.
Искажению действительности способствовало незнакомство
иноземных авторов с русским языком, неглубокое, скользящее
лишь по поверхности наблюдение их за жизнью и бытом рус­
ского народа, уже тогда имевшего крупные исторические заслу­
ги, яркую и своеобразную многовековую историю культуры,
успешно осваивавшего громадную территорию Восточной Ев­
ропы.
Поэтому иногда информация о России носила характер
сборника нелепостей. Ульрих Вердум, уроженец Восточной
Пруссии (XVII век), пытаясь познакомить своих соотече­
ственников с природой юго-западной России, написал в своих
воспоминаниях: «Там есть одна рыба до того живуча, что
пусть утка шесть-семь раз проглотит ее, она все-таки вылезет
опять наружу; если же ее высушить и зажечь, то она будет
гореть, как свеча, на что и. употребляется» 1
2. Другой пример:
иезуит Бернард Таннер проездом через город Вязьму в 1678 г.
увидел русских детишек, бегавших по улице с игрушками-коло­
кольчиками на шее. Без проверки Таннер сразу же вывел анек­
дотическое заключение о том, что русские люди воспитывают
своих детей, как животных. Колокольчики, по утверждению
Таннера, надеваются на детей родителями для того, чтобы
они подобно телятам, козлятам не заблудились в лесу, в поле,
на улицах поселка. В подкрепление этого фантастического
домысла Таннер попытался даже «обосновать» его лингиви-
стичеокими рассуждениями: «Русские называют своих детей
1 Иоанн де Плано Кар пин и. История монголов. Перевод
А. И. Малеина. СПБ, 1911; Хрестоматия по истории СССР с древнейших
времен до конца XVII в. М., 1949, стр. 148.
2 С. П т а ш и ц к и й. Малоизвестные путешествия по Польше в
XVII—XVIII веках. Журнал Министерства народного просвещения, 1878.
ч. 199, стр. 90.
198
,,11пЫепка“, т. е. ребенок, что значит по-чешски „11гг1Ьа1ка“
(жеребенок), а по-латыни ,,Ыппи1и8“ (жеребчик)»’. Подобные
свидетельства, конечно, отнюдь не могли служить читателям на
пользу, не помогали им в приобретении реальных познании о
Руси и русской культуре.
Авторы типа Ульриха Вердума, Таннера и подобных им
представляли исключение. Значительная часть иностранцев,

Рис. 45. Рисунок из сочинения Адама Олеария (XVII в.): улица рус-
.кого города, архитектура домов, волоковые окна, печное отопление,
одежда жителей, повозки.

наоборот, принадлежала к образованной прослойке общества

Западной Европы. Адам Олеарий, трижды посетивший Россию
в XVII веке и написавший о ней большую книгу, был профес­
сором одного из германских университетов. Англичанин Флет­
чер (XVI век), тоже автор серьезного описания России, имел
высшее юридическое образование. Некоторые путешественники
принадлежали к врачебному сословию.
11е подлежит сомнению, что часть ялвений и фактов из по­
ли гической и общественной жизни России была подмечена и
оценена иностранными писателями верно. Им как людям,
'Бернард Таннер. Описание польского посольства в Москве
1678 г. Перев. с лат. И. Ивакина. Чтения в Обществе истории и древно-
। нТ| российских при Московском университете, 1891, кн. 3, раздел III,
< гр. 38.
199
впервые познакомившимся с Россией, нельзя было не видеть
некоторых кричащих противоречий социального строя: рели­
гиозный фанатизм духовенства, боярства, царя, ханжеское
соблюдение постов, обрядов, поклонение мощам, пышные цер­
ковные церемонии, обилие церквей, монастырей с громадными
материальными владениями и большим количеством тунеядцев-
монахов, с одной стороны, а с другой, — толпы голодных де­
тей, стариков, нищих и калек, просящих милостыню около
церквей, на рынках, площадях и улицах городов. Описанные
ими картины жестокой эксплуатации масс трудового народа
господствующей кучкой, произвол богачей, приниженность и
бесправие закрепощенного крестьянства и всех «черных людей»
отнюдь не были лишены черт жизненной правды.
Освобождая сообщения иностранцев в России от некоторой
тенденциозности, можно найти в них не мало зерен историче­
ской истины, могущих при осторожном их использовании спо­
собствовать восстановлению далекого прошлого из медико-
санитарного быта русского народа.
В сочинениях иностранцев иногда отводится место и для
положительной характеристики элементов санитарии и гигиены
в быту русского народа. Некоторые из них отмечают, например,
крепкое телосложение русских, здоровый климат России, в осо­
бенности Москвы и ее окрестностей (Флетчер, XVI век; Гер-
берштейн, 1517—1526 гг.; Матвей Меховской, 16'20 г.; Павел
Иовий, Мейерберг, Олеарий, Карлейль XVII век, и др.).
По красоте и здоровью своего местоположения русские горо­
да—Москва, Новгород, Псков—им кажутся не имеющими себе
равных в других странах Европы (Варкоч Николай, конец
XVI столетия, Петр Петрей, 1608 г.). О широте улиц Москвы
пишет Гвангино (1560). Ему очень понравились также и сады
в Москве, «которые росли при каждом доме». Маржерота же
больше всего восхищали мостовые на улицах Москвы. О хоро­
ших мостовых в Москве пишет и Петр Петрей: «Большие и
лучшие улицы Москвы устланы бревенчатою мостовою».
Некоторым из иностранцев особенно нравились гигиенич­
ные и чистые дома русских на Севере: «если они сделаны из
дерева, то бревна прокладываются сухим мохом, а кирпичные
здания имеют побелку снаружи и снутри мелом, известью»
(Павел Иовий). О том же пишет Матвей Меховской. Другие
воздавали похвалу русским безалкогольным напиткам, считая
их очень здоровыми для населения. По их мнению, такие на­
питки, как квас, брага, могли бы с успехом быть внедрены в
быт и их народов. Третьи высоко ставили уменье русских выпе­
кать вкусный и питательный черный и белый хлеб. Англичанин
Ченслер (XVI в.) подробно останавливается на описании быта
русских воинов, подчеркивая неприхотливость русского народа
к пище, выносливость к холоду и в то же время стойкость
в бою.
200
 В описаниях иностранцев содержится много указаний на
народные бани (Олеарий, Мейерберг, Коллинс), способы мытья
в них и лечения болезней (Таннер); приводятся санитарно-ги­
гиенические подробности об источниках водоснабжения, местах
стирки белья, похоронных процессиях и погребениях покойни­
ков. Опираны общественные цирюльни в русских городах
XVII столетия, одежда и обувь, жилые помещения с очень
мелкими деталями. Не оставлены без внимания рынки, поря­
док торговли, санитарное состояние русских городских и сель­
ских базаров. Так, о рынках особенно восторженно отзывались
в XVI—XVII столетиях Дженкинсон, Маокевич, Рейтенфельц,
Павел Алепский, Кильбургер. «Самое замечательное и главное-
в Москве то, —записано в дневнике Кильбургера, — что вся­
кий сорт товаров от низших до высших имеет свою улицу и
рынок; торговцы шелком имеют свой, пряностями — свой,
паяльщики и колокольники, меховщики, сапожники, шорники,
русские аптекари, косметики, продавцы чесноку и т. д.—свой;
даже старьем и лоскутьями торгуют на базаре перед замком
неизменно в определенном месте». Несмотря на свою много­
людность, московские рынки так нравились своим образцовым
порядком арабскому монаху Павлу Алепскому, что он почти
каждый день ходил туда со своими соотечественниками на
прогулку.
Внимание паразитологов могут привлечь указания иностран­
цев на видовую характеристику некоторых паразитических на­
секомых открытой природы и насекомых, обитателей жилищ.
(Таннер, Олеарий). Особенно часто сообщалось о дневных
нападениях на людей и животных полчищ комаров, мошек,
слепней и оводов даже вблизи больших городов в летнее вре­
мя. Это заставляло путешественников прибегать к сеткам,
надеваемым на голову, окуриванию дымом мест стоянок. Армян­
ский писатель Августин Бадженаци, сопровождавший от Астра­
хани до Москвы испанского посла, в беглой заметке рассказы­
вает о том, что лошади посольства болели и гибли (?) по доро­
ге от укусов насекомых *.
Среди вопросов, непосредственно относящихся к медицине,,
представляют интерес заметки иностранцев о русских аптеках,
лекарственных средствах, способах народного врачевания. Они
видели на рынках русских продавцов очками и лекарствен­
ными травами, костоправов, которые тут же, на месте, произво­
дили желающим мелкие операции (по рассказам Эркюли,
167'2 г.).
Не менее важны сообщения иностранцев об эпидемиях в
России, данные о смертности при «морах», некоторые особен­
ности клинического течения таких болезней, как «огневица»,

1 Л. 3. Мсериянц. Армянские источники о смутном времени.

Журнал Министерства народного просвещения, 1902, ч. 344, стр. 42.
201
мыт, малярия, цинга, о чем рассказывает, например, Гербер-
штейн, Павел Алепский, Аксель Гюльденстиерне и др.
Любопытны приводимые самими же иноземцами отрица­
тельные характеристики иностранных врачей, проживавших в
Москве, например, во времена Бориса Годунова'. Мы узнаем
из таких заметок о том, что русский народ и даже сам царь
скептически относились к знаниям иноземных врачей, что на
Москве в начале XVII столетия, помимо мужчин врачей-ино­
земцев было много иностранных знахарок. Их привозили с со­
бой на Русь врачи-иностранцы как жен или родственниц. Меж­
ду ними была острая конкуренция на почве частной практики.
Этими подробностями между строк делится с читателями в сво­
их заметках о России старший член Шлезвиг-Голштинского по­
сольства в Москве Аксель Гюльденстиерне (начало XVII века).
Свидетельства иностранцев позволяют иногда уточнить по­
казания русских летописцев и других исторических источников.
Так, например, сведения о количестве скудельниц и умерших
от голода и эпидемии в Москве в начале XVII века из «Сказа­
ния» Авраамия Палицына почти полностью совпадают с дан­
ными из сочинения Гюльденстиерна. Побывав в подмосковном
Саввине Сторожевском монастыре, Павел Алепский сообщил
крайне ценные сведения об устройстве больницы и кухни мона­
стыря. Благодаря целой системе остроумно приспособленных
труб кухонные печи, помимо своего прямого назначения, явля­
лись источником тепла для жилых помещений и больничных
палат. Это свидетельство Павла Алепокого проливает свет на
вопрос о санитарном состоянии жилых помещений на Руси,
поскольку аналогичные сообщения среди уже опубликованного
материала на русском языке встречаются крайне редко.
Литература иностранных писателей о России огромна. Но
историческую достоверность она, естественно, может приобре­
сти лишь при условии самого настороженного отношения к
ней, при условии сличения ее с другими источниками и после
чистки и проветривания ее от всяких вольных и невольных ис­
кажений исторических фактов.

Памятники древнерусской педагогической литературы

Высказывания древнерусских книжников, касающихся воп­
росов обучения детей в школе и на дому, методов воспитания,
правил поведения детей, можно обнаружить уже в самой ран­
ней русской литературе. Они содержатся в агиографической
литературе, сборниках афоризмов. Особенно обильны разно­
образными педагогическими идеями азбуковники, которые, по­
мимо роли иностранных словарей, брали на себя функции педа­
гогических литературных произведений. Нередко их сентен­
ции облекались для вящей убедительности в стихотворную
форму.
202
 Здесь мы остановимся только на одном памятнике, отно­
сящемся к самому позднему времени, но который, однако,
вопросу воспитания детей в школе посвящает вое свое содер­
жание.
«Гражданство обычаев детских»
В истории культуры Московской Руси вторая половина
XVII столетия характеризовалась значительным подъемом
школьного просвещения. Были созданы школы в Чудове, Заи-
коноспасская академия, Типографское училище, организована
была впервые в России Медицинская школа для подготовки
лекарей (1654 г.).
Рост учебных заведений с особой остротой поставил вопрос
об обеспечении их педагогами и учебными пособиями.
Москва стала средоточием большой литературно-перевод­
ческой и педагогической деятельности. Последняя осуществля­
лась опытными педагогами и высокопросвещенными учеными,
среди которых особенно выделялись приглашенные из Киева
Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Симеон Полоц­
кий и др.
Назревала потребность и в регламентации правил поведе­
ния учащихся. Ответом на это явился в 60-х годах XVII века
выход в свет небольшого рукописного трактата Епифания
Славинецкого «Гражданство обычаев детских». Как установле­
но Е. Н. Медынским произведение это не было переводом с не­
мецкого, а представляло обстоятельную переработку латинско­
го оригинала, носившего название «Ргесер1а тогшп» и принад­
лежавшего перу выдающегося средневекового чешского ученого
и педагога Яна Амоса Коменского.
Русский текст «Гражданства» значительно отличался от
подлинника, так как Е. Славинецкий ввел в него много нового
из личного опыта, органически приспособив содержание кни­
ги к национально-русским условиям и понятиям своего вре­
мени.
Яркий представитель классического образования Е. Слави­
нецкий в то же время был большим любителем естествознания.
Он лучше, чем кто-либо из его современников, знал медицину,
часто посещал больницы, наблюдал больных, был свидетелем
Московской чумы 1654—165’5 гг. Он перевел на русский язык
«Строение человеческого тела» Везалия. Медицинская осведом­
ленность Е. Славинецкого, естественно, не могла не найти от­
ражения и в «Гражданстве обычаев детских», представляю­
щем оригинальный памятник гигиенических воззрений на Руси
в XVII веке.
По книге можно восстановить наиболее характерные черты
санитарного быта русского школьника: питание, игры, одежда,
режим сна, гигиена тела и пр. Книга начинается осуждением
неумеренности в питании: «Не пресыщайся во всякой ядости
203
и не разливайся на яди», так как это вредно для здоровья
и иногда приводит к смертельным исходам: «Во многих бо
пища будеть болезнь и пресыщение ближить до холеры, через
пресыщение м-нови окоичашася, ганемляя же приложит
жизнь»1. Советы рукописи были ориентированы на понимание
школьника, и автор стремится поэтому в первую очередь по­
казать отрицательное влияние пресыщения на успеваемость в
учении: «Известно есть, яко дети излишнего ядения и спания
употребляти будут, тупаго смысла бывают, и того ради неско­
рое внятие дел происходит».
С особенной силой восстает Е. Славинецкий против креп­
ких напитков. Красочно нарисована автором картина «возмез­
дия» за наклонность юношества к вину и пьянству: «Зубы зар­
жавелый, ланиты обрязглыя, очи помраченный и текущий, заб­
вение разума, руце трясущиеся, сны ужасные, нощи мятежные,,
вкратце рещй — старость прежде старых лет». В качестве «пи­
тия», приличествующего юношам, рекомендуется квас, «пиво
легкое», можно пить даже и вино, но только виноградное и
притом обязательно «водою растворенное». Однако как повсе­
дневный напиток «особенно к тому добра есть вода».
Обстановка, которая должна окружать «детище» во время
еды за столом, — это «скатерть белая», отдельная «тарела»,
нож, «лжица», вилка». Вся посуда должна быть тщательно
вымыта. Безусловно требуется мытье рук перед едой, следует
проверять и ногти, подстригая их, если они отросли. Умываль­
ник для мытья рук тоже должен быть всегда чистым. Детям
надо рано приучаться к гигиеническому пользованию столовым
прибором и правилам поведения за столом. Если требуется
посолить пищу, то не полагается «в солило перстов влагати»,
но «едина потреба, соль ножем взяти». Возбраняется также
«на персех хлеб резати», от этого пачкается одежда и заг­
рязняется хлеб. Что из пищи со стола «упадет на землю, того
ко устам не приносити». Не только «невежливо», но и нечисто
и небезвредно для здоровья во время еды иметь близко от
себя собак, кошек, ласкать их рукой, тешиться с ними. За
едой не следует опешить, вкушать пищу надо спокойно и мед­
ленно. Нехорошо, когда «детище, накладше полное усто, пиет
и глотает, пищу сожваную изымает и на ’ тарелу полагает»
или «хлеб ©кусаный паки в уху омочает». Другие дети имеют
дурное обыкновение «во уста своя кучно накладати даже бы
обема ланитама (щекам) одутиюя аки бы мехом кузнецким».
Все это предосудительно.
Юноши из богатых семейств отличались наклонностью к
Щегольству, носили «одежды кратшия, нежели могущия накло-

1 Эта цитата и все последующие из «Гражданства обычаев детских»

взяты из рукописи Государственной публичной библиотеки имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина по списку XVIII в.; шифр Оф III. 197.
204
яяющихся седалище покрыта». Встречалась другая крайность:
некоторые юноши имели обыкновение «долгие хвосты у одежд
носити и за собою влачити». Но это уже совсем неразумно,
потому что при этом и сама одежда загрязняется и поднимает­
ся большая пыль по дороге, которую приходится вдыхать са­
мому же «детищу».
Порицая увлечение кричащей модой, книга принципиально
отнюдь не возражает против «прилежания о красоте одежды»
и даже всячески поощряет заботу, направленную на красивое
и приличное одеяние, «понеже риза [одежда] яко второе тело
человеческого телесе есть, от нея же мысль человеческая зна-
менатися может». По положению как бы «второго тела» одеж­
да создает приятное настроение духа, возвышает чувство,
обостряет интеллект. Но от одежды требуется, чтобы она была
всегда удобной, легкой, защищала от вредных воздействий
окружающей среды, не стесняла движений.
Все, что относится к разделу гигиены сна школьника, за­
ключено в следующем стихотворении:
«Юноша, не почивай на постланом ложи,
Да не удебелиши с плотию и кожи.
И1С.1ПСД главы пуховик на страну отложи,
Вместо же онаго черстве что подложи,
И, аще ти есть стерптно и покров отложи
И тя самого на одре псвержй,
И тако яко-либо тело утомиши
И сладко и немечтанно и бодро поспиши».

Эти спартанские привычки преподносятся как повседневное

правило и на всю последующую жизнь человека: всегда избе­
гай изнеженности, всегда пусть будет у тебя жесткая постель,
легкое покрытие тела. Правда, все это трудно переносить, но
зато сторицей вознаградится приятной и здоровой бодростью
тела и духа.
Нормы сна в «Гражданстве» не приведены. В книге только
подчеркнуто, что злоупотребление сном, как и пресыщение в
пище, вредно отражается на умственных способностях учащих­
ся. Нельзя не заметить, как книга Славинецкого через много
веков перекликается с «Пчелой», утверждавшей, что «паче
меры спати подобает мертвым нежели живым».
После раннего утреннего пробуждения школьнику надлежит
быстро встать с постели, умыться, выполоскать рот («устно
руками измыти»), причесаться и «любезно» (с прилежанием)
приняться за учение.
В правилах сна предусмотрено правильное положение тела
спящего. Юношам рекомендовалось лежать на боку, а «кла-
сти» тело «взнак» (навзничь) считалось негигиеничным.
Отрадно звучит призыв «Гражданства» к самообслужива-
205
нию. Отрок обязан приучаться сам постилать и убирать свою
постель без посторонней помощи.
Вопросам физической культуры детей отведена целиком
седьмая глава «Гражданства», озаглавленная «О игрании».
В книге обрисован тогдашний школьный быт. Дети в игре
делали ставки на перья, «книжицы», «подвязки» (пояса),
«пенязи» (деньги). Подобная азартная игра резко осуждается
Славинецким, она не достойна школьника, потому что «отвер­
зает окно к татбе» (к воровству). Когда автор говорит об иг­
рах, то отнюдь не такие игры он имеет в виду. Он стоит за
игры, которые развивают ребенка умственно и в то же время
являются полезной тренировкой для тела. Славинецким пра­
вильно определено значение детских игр, которые должны по­
ощряться отнюдь «не для коего приобретения», а созданы
«утешения ради и ограды мысли ума, ученми утружденнаго».
Не корысть и материальная заинтересованность должны пре­
следоваться играми. Их непосредственная цель — порождать
физическими упражнениями жизнерадостное настроение, спо­
собствовать разумному отдыху, быть «оградой» умственного
утомления, этого естественного последствия школьных заня­
тий. Прогрессивно звучит утверждение «Гражданства», что
«игру украшают постоянство честное, веселие, борзость [бы­
строта], крепость, смысла чин (порядок), любовь общая игра-
ти». Игры воспитывают в детях сообразительность, ловкость,
силу. Дети участвуют в них все, сообща. Это самая удобная
почва для развития товарищества и взаимопомощи. Самая
возвышенная задача всякой разумной игры: «обучение телесе
в труде». Наконец, игры культивируют у детей разумное тер­
пение, выдержку, стойкое перенесение невзгод, любых физи­
ческих страданий. С презрением надо относиться к юноше, ко­
торый «обык подобно женщине плаката, егда что болит».
В «Гражданстве» перечислены некоторые из игр, интерес­
ных для истории физического воспитания. Среди них «скакал­
ка», при этой игре детей учили «скакати яко коник [лошадка]
или саранча травная, обе нозе совокупив и на единой нозе
скакати». Было много игр, которые содействовали развитию
вольных движений тела, устраняя скованность и всякую при­
нужденность, неловкость. Это, например, «кубарь», «мечик»
(игра в мяч). Славинецкий— не противник организованного
бега на значительные дистанции, каковую «игру» он называет
«скоротечением италийским». Но только всегда нужно укла­
дываться в рамках «благочиния»: «не долженствует» при этом
детям «вопльствовати», или вести себя подобно «неистов­
ствующим кони, егда взыгратися им», или «бегати яко скоту
семо и овамо» (туда и сюда).
Указания на необходимость гигиенического ухода за телом
в книге довольно многочисленны и вкраплены почти в каждый
стих «Гражданства». Их можно кратко свести к следующей
206
схеме. Утреннее умывание лица и рук, мытье рук перед уче­
нием, в особенности перед едой: ведь, это добрый обычай
предков. Пальцы рук надо всегда держать в чистоте, отнюдь
не облизывать их, не обсасывать, ногтей не грызть. Юношам
недопустимо натирать свои «ланита» косметическими сред­
ствами, щекам положено иметь «прироженное» состояние.

ЛоггущГГ Лтгткптдгн'ио’ Лснйшгд'ишУ

ГШЧ -7ТрО1Ш)Н!Ч ГСГПб (’ЩТПО
— н0’*' ,/ о
"6 Го Прось РО^пеПГШ гиЬ.1п доитче
дгЙДтпи 'оРщпготп 4 ц1у<Тбп1Ч '' '
олгвгпА дс^кстпл^'
//огни Ид< 'гтч'бтгп
СЗ*ГО! ио^н&
?гпА ОСО17С сЗзошбВпйТк-.. игплмпц
I ?н Ц^ПтА, I Гф

1П«,и^Г Х)5-0 псгви

Ъ ИООО& лц.^шсч ^61 Которого*
*>■ ' —и ■

Рис. 46. Страница из книги Епифания Славинецкого «Граж­

данство обычаев детских» с гигиеническими наставлениями
для детей школьного возраста, из рукописи по списку XVIII в.
Государственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыко­
ва-Щедрина.

Иногда юноши приглаживают свои волосы, как женщины,

и напудривают их. Это тоже непозволительно, потому что не
совместимо с требованием гигиены. На первом плане везде
должна быть не красота, а чистота: «Глава имать быти...
чиста и чесана, обаче [однако] чистота долженствует быти
без углажения и украшения же женского». Особенно нужно
следить за тем, чтобы голова не была «засквернена гнидами и
вшами», следить, чтобы волосы не закрывали лба и «по пле­
чам не разлагалися». Длина их должна быть такова, «еже бы
можно тыя прилично назвати стриженными или власами муж­
скими».
Во время зевания или «чхения» «детишу» надо «уступити»,
т. е. уклониться в сторону от собеседника, и закрыть рот и нос
«платом» или ладонью. Так же следует поступать при отхарки­
вании и плевании: «да не огнусят кого, ниже оскорбят». Все
207
«мокротное, исходящее ис тела лучше в плат прияти». Вооб­
ще к носовому платку, носимому при себе, надо прибегать
возможно чаще, пользуясь им и при удалении «ноздряной
■флегмы», и при вытирании пота с лица, рук. Все это следует
исполнять не только в угоду этикета, но прежде всего ради
чистоты.
Особенно настойчиво внушается мысль о гигиене полости
рта и зубов. Дело в том, что зубы, которых <в естественном
состоянии ввиду их крепости даже «огнь не сжигаеть», при
отсутствии ухода могут болеть, «от закаления [загрязнения]
и длительные флегмы гниють и дирявеють». Поэтому для
предотвращения порчи зубов дается совет: «На всякое утро
чистою водою вымывай зубы и не порохом [порошком], яко же
творят жены, ниже [тем более] тыя солию и квасцами натирай,
зане [так как] сие десном вредно есть». В книге предусмотре­
ны также некоторые из средств механической очистки зубов.
Если в зубах при еде «что увязнет», то «не ножем или ногтя­
ми» следует вычищать, а лучше пользоваться «периями птичь­
ими или костками, ис курячьих голеней взятыми».
'При общей богословско-схоластической направленности в
«Гражданстве» можно усмотреть и ограниченность воззрений
русского феодального общества на дело воспитания детей и
подростков. Книгой незаслуженно отрицалась польза купания
в реках, озерах, водный спорт. Консервативна и реакционна
та «похвала», которая расточается розге как средству воспи­
тания. Принятое в играх унизительное штрафование в виде
подметания ребенком пола, поднесения воды для умывания
рук победителя, хождения побежденного на виду у всех в
«позорищном» лопуховом венке, конечно, отнюдь не могло
способствовать свободному развитию человеческой личности.
Гигиенические советы «Гражданства» отличаются односторон­
ностью. Они направлены в адрес только юношей, детей муж­
ского пола. 'В книге совсем не упомянуто о воспитании деву­
шек, более всего нуждавшихся в послаблении того тяжелого
домашнего режима, при котором они, по выражению летопис­
ца, жили «яко птици в клетцах брегоми». Правила «Граждан­
ства» имеют в виду лишь «детищ благородных». Юношество
социальных низов осталось вне внимания книги; длинные доро­
гие одежды могли носить лишь дети богачей, отдельная
«тарела» с ножом и вилкой была недоступна в бедной среде.
И несмотря на это '«Гражданство обычаев детских» не те­
ряет своего исторического значения. Оно должно рассматри­
ваться как неоцененный памятник педагогической и гигиениче­
ской мысли на рубеже XVII—XVIII веков. Это был первый в
допетровской Руси опыт кодифицирования гигиенического по­
ведения детей применительно к национально-русским условиям.
Впервые на Руси литературно была высказана идея обще­
ственности в школьных играх и развлечениях («любовь общая
208
играти»), подчеркнута необходимость связи умственного и
физического воспитания в школе, а труд выдвинут как главная
задача всестороннего развития ребенка. Чертами гуманизма
проникнуты правила «Гражданства»: школьник должен вести
себя так, чтобы не создать неудобства и неприятностей для
окружающих его лиц. Одной из задач «Гражданства» было
доказать, что человек стоит неизмеримо высоко над миром
бессловесных животных. Отсюда частые сравнения недостой­
ных детских поступков с поведением кошек, собак, окота. Все
это звучало новаторски, являлось значительным прогрессивным
явлением на Руси XVII столетия.
При соответствующих идеологических коррективах «Граж­
данство обычаев детских» в полной мере заслуживает того,
чтобы быть принятым в источниковедческий фонд при изуче­
нии истории русской медицины, в частности при изучении
истории школьной гигиены.

14 Древнерусское врачевание
 Глава третья
ДРЕВНЕРУССКОЕ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО
КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ
ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ МЕДИЦИНЫ
При всей отвлеченности сюжетов древнерусское изобрази­
тельное искусство даже в таких его областях, как монумен­
тальная (стенная) и станковая церковная живопись, не говоря
уже о книжной миниатюре, являлось формой отражения не
только идеологической, но и материально-бытовой стороны
жизни.
Исследование донесенных до нас средневековым искусством
и литературой реалий, т. е. отражений конкретно-исторических
явлений и фактов материально-бытовой обстановки, иногда
позволяет заглянуть в бесследно исчезнувшие стороны жизни.
В то время как привлечение в качестве исторического источни­
ка памятников художественной литературы древней Руси,
в частности даже такого специфического жанра, как «жития
святых», сравнительно давно стало обычным, использование
с этой целью изобразительных памятников начало завоевывать
законные права лишь в последнее время.
Выдающимся событием в этой области явилось исследова­
ние проф. А. В. Арциховского «Древнерусские миниатюры
как исторический источник» (1944). С тех пор древнерусский и
изобразительный материал весьма плодотворно, в больших
или меньших размерах, стал привлекаться как отдельными ав­
торами, работавшими в различных сферах истории русской
культуры, так и в коллективных обобщающих трудах, подго­
товленных и выпущенных Академией наук СССР. Здесь можно
назвать такие капитальные труды, как «Древнерусское ремес­
ло» Б. А. Рыбакова (1948), «Русская техника» акад. В. В. Да­
нилевского (1948), «История культуры древней Руси», опуб­
ликованные в последнее время Академией наук СССР (1948—
1951), восемь томов «Очерков истории СССР» (1953—1957),
«История древнерусской литературы» и первые четыре тома
210
 «Истории русского искусства» (1953—1959). В каждом из
них этот вид исторических источников — древнерусское изо­
бразительное искусство — привлекается иногда очень широко,
например в «Истории русского искусства