ПРОЗА Ордена Трудового Красного Знамени

Лениздат
Борис Рощин 15 Два рассказа
Анатолий Ким 20 Поклон одуванчику. П о­
весть
Юрий Рытхэу 32 Молчание в подарок.
Рассказ т р о р а
Ольга Чайковская 42 Оглянись, моя совушка. П о ­
в е с т ь . Окончание
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ
ПОЭЗИЯ ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ж у р н а л
Леонид Хаустов 6 Фронтовая муза ЦК ВЛКСМ,
Анатолий Чепуров 13 Памятник гармонисту СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР
Полина Каганова 14 Трамвай № 28. «Мой друг
мечтал о Зурбагане...» Первый И ЛЕНИНГРАДСКОЙ
выстрел ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
Андрей Романов 31 Выпускная баллада. Баллада
о прорабе. Бухгалтер ИЗДАЕТСЯ С ИЮЛЯ 1969 ГОДА
ПУБЛИЦИСТИКА
МАЙ 1975
Интервью генерала армии 2 Великая Отечественная: народ,

5
Виктора Георгиевича армия, история
Куликова
Людмила Региня 7 Дима Сидоров и его семья
Людмила Будашевская 10 «Мы воевали, и потому от се­
бя требуем...»
Валерьян Кирхоглани 58 Героический пейзаж
Эсфирь Левина 61 Рассказ о полковнике Назаро­
ве и его жене
Александр Кикнадзе 73 Что такое «счастливый час» и
можно ли предвидеть его на­
ступление?

КРИТИКА

Михаил Дудин 65 Поэзия народной души

Лев Плоткин 66 «...И нашею будет победа»
Леонид Ершов 70 Родное и вселенское

ИСКУССТВО

Михаил Аникушин 18 Боль и мужество

Александр Егоров 38 Одна, одна на всех...

«СЛОН»

Юмористический 77 Выпуск шестидесятый

журнал в журнале

© «Аврора» 1975 г.

На титуле — фото Р. Борисова

Рукописи не возвращ аю тся. Адрес редакции: 192187 Ленинград, Литейный

пр., 9. Телефон 73-33-90. M-2G175. С дано в набор 27/1 1975 г. П одписано
в печать 4 /V 1975 г. Ф орм ат 84X108Vie.v Печ. л. 5 (уел. л. 8 ,4). Уч.-изд.
л. 12. Тираж 130 000. Заказ 36. Цена 30 коп. Типография имени В ол одар ­
ского Л ениздата, 191023 Л енинград, наб. р. Фонтанки, 57
 оварищ генерал армии, прошло тридцать
Т лет со дня победы в Великой Отечест­
венной войне, но по-прежнему слова «на*
ша победа» с гордостью произносят даже те, кто не
воевал. Что делает победу советского народа над фа­
шистскими захватчиками столь знаменательным собы­
тием?
— Да, слова эти действительно звучат гордо. Но
дело не в словах, а в величии победы, завоеванной
советским народом в войне с фашистскими захватчи­
ками. В истории человечества не было подобной войны,
и ни одна армия мира не выносила таких военных
испытаний, как наша.
Нашим народом и всем прогрессивным человече­
ством с огромным вниманием встречено постановле­
ние Центрального Комитета КПСС «О 30-летии Победы
советского народа в Великой Отечественной войне
1941— 1945 годов». В оценке Коммунистической пар­
тии всенародный подвиг и доблесть Вооруженных Сил
при защите Родины выступают величественным свер­
шением советских людей, равного которому не было
в истории. В постановлении отмечается, что война, на­
вязанная нам германским фашизмом, была самым
крупным выступлением ударных сил империализма
против социализма. Для Советского Союза она яви­
лась одним из крайне тяжелых испытаний.
Империализм, породивший вторую мировую войну,
ставил перед собой главной целью уничтожение со-
Интервью
генерала армии
Виктора Георгиевича
Куликова»
начальника
Генерального штаба
Вооруженных Сил —
первого заместителя
министра обороны СССР,
журналу «Аврора»
циалистического государства трудящихся, которое дало
народам мира живой пример освободительной, рево­
люционной борьбы. Этой цели были отданы все по­
тенциальные возможности, которыми располагала фа­
шистская Германия и ее союзники. Решительность
борьбы, невиданная концентрация в ней технических
средств сделали войну беспримерной в истории по раз­
маху и напряжению боевых действий, по колоссаль­
ным жертвам и разрушениям.
Вот данные на этот счет.
Не опасаясь противодействий с запада, фашистская
Германия — основная ударная сила империализма — со­
средоточила против СССР почти все свои силы и вой­
ска союзников, создав значительное превосходство над
нашими войсками в живой силе и боевой технике.
У наших границ было сконцентрировано сто девяносто
дивизий — пять с половиной миллионов человек, более
трех тысяч семисот танков, около пяти тысяч само­
летов, более сорока семи тысяч орудий и минометов
и сто девяносто три боевых корабля.
Боевые действия на всем огромном протяжении
советско-германского фронта отличались особой на­
пряженностью. Это объяснялось не только их реша­
ющим значением, но и тем, что нашим войскам про­
тивостояли здесь лучшие, отборные силы гитлеровского
вермахта.
Советско-германский фронт был главным во второй
мировой войне. Здесь уничтожены и разгромлены
основные силы врага — шестьсот семь его дивизий. На
этом фронте фашистская Германия понесла свыше
семидесяти трех процентов людских потерь — десять
миллионов человек.
Велики и наши потери в войне. Победа была завое­
вана ценой жизни двадцати миллионов советских лю­
дей, погибших на полях сражений, под развалинами
городов и сел, в концентрационных лагерях и застенках
гестапо. Об этом забывать нельзя.
Нет семьи, которая так или иначе не участвовала
бы в разгроме врага, которая не понесла бы тяжелые
утраты. Победу ждали, за нее боролись ежечасно,
ежеминутно, приближая мир на земле. И 9 мая
1945 года она принесла не только долгожданный мир.
Наша победа убедительно демонстрировала великие
преимущества, жизнеспособность и несокрушимость
социалистического общественного и государственного
строя, явилась торжеством социалистической эконо­
мики, идеологии марксизма-ленинизма, морально-поли­
тического единства социалистического общества, неру­
шимой дружбы народов СССР.
В ходе войны в Европе Советские Вооруженные
Силы избавили от фашистской оккупации народы
Австрии, Албании, Болгарии, Венгрии, Норвегии, Поль­
ши, Румынии, Чехословакии, Югославии. От фашистской
тирании был избавлен и немецкий народ. Наша победа
оказала глубокое воздействие на весь дальнейший ход
мирового развития, создала благоприятные условия
для образования социалистической системы, роста и
укрепления коммунистического и рабочего движения,
мощного подъема национально-освободительной борь*
бы, ускорила крушение империалистической колониаль­
ной системы.
Таким образом, по своему влиянию на дальнейшее
развитие нашего общества и на судьбы народов мира
победа является событием всемирно-исторического
значения.
Эта победа навсегда останется в народной памяти.
Что отличает Великую Отечественную войну от
других войн в истории человечества с точки зрения
ее масштабов?
— Великая Отечественная война была самым круп­
ным столкновением сил социализма с силами импе­
риализма. Масштабы ее определили не только цели
сторон, но и число участвующих в ней людей, совер­
шенство применяемой боевой техники, оружия и сте­
пень их концентрации при решении различных задач
на поле боя, размах и напряженность боевых дей­
ствий, а также количество человеческих жертв, мате­
риальных разрушений.
По всем этим признакам Великая Отечественная
война не имеет равных себе в истории.
Я уже говорил о решительности целей. А что ка­
сается численности людей, то представление об этом
помогут расширить такие, в частности, цифры. Вторая
мировая война, развязанная империалистами, втянула
в свою орбиту шестьдесят одно государство, в кото­
рых проживало свыше трех четвертей всего населения
планеты. Под ружье в этой войне было поставлено
сто десять миллионов человек. Несмотря на то, что
ареной боевых действий стала территория сорока госу­
дарств, основные военные события развернулись на со­
ветско-германском фронте, главном во второй миро­
вой войне. И, естественно, в события Великой Отече­
ственной войны была вовлечена основная масса людей,
боевой техники и вооружения.
3
 О размахе боевых действий в войне с фашистской
Германией говорит протяженность линии советско-гер-
манского фронта, глубина операций, темп наступления
и другое. ^ Победа советского народа — явление закономерное,
К примеру, в летне-осенней кампании 1944 года
Советские Вооруженные Силы вели наступление на
огромном фронте — от Баренцева до Черного моря.
Глубина продвижения наших войск, в частности — на
Юго-Западном театре военных действий, составила
более тысячи двухсот километров. Темп наступления
наших войск доходил до тридцати пяти и более кило­
метров в сутки.
Если говорить о других принципиальных отличиях
Великой Отечественной войны, то нельзя не отметить
беспримерный в истории войн героизм советских
людей, в основе .которого была любовь народа
к своему социалистическому отечеству, самоотвержен­
ность, решимость победить врага, невзирая ни на что.
Кажется, здесь уместно вспомнить ленинские слова:
«Никогда не победят того народа, в котором рабочие
и крестьяне в большинстве своем узнали, почувство­
вали и увидели, что они отстаивают свою. Советскую
власть — власть трудящихся, что отстаивают то дело,
победа которого им и их детям обеспечит возмож­
ность пользоваться всеми благами культуры, всеми
созданиями человеческого труда». Слова эти полностью
подтвердились.
Война ежедневно требовала от каждого человека,
участвовавшего в ней, огромных сил, самоотвержен­
ности, храбрости и героизма. Поэтому всякий, кто
честно выполнял свой долг по защите Родины от вра­
гов, достоин славы, всенародного уважения и почета.
— Не могли бы вы коротко рассказать о значении
крупнейших сражений Великой Отечественной войны
в завоевании победы?
— Крупные операции, в которых противоборство­
вали огромные количества войск, неизбежно оказывали
влияние на весь ход войны. В сражении под Москвой,
например, гитлеровская армия потерпела свое первое
тяжелое поражение, и был развеян миф о ее непобе­
димости.
Важнейшим событием в достижении перелома не
только в ходе Великой Отечественной, но и всей вто­
рой мировой войны стало Сталинградское сражение.
Окружение и полный разгром более чем трехсоттри­
дцатитысячной группировки врага буквально потрясли
Германию и ее сателлитов.
Исключительно важное значение имели сражение
за Кавказ, героическая защита Новороссийска и десант­
ная операция в Керчи, прорыв блокады Ленинграда.
Особое место среди сражений Великой Отечествен­
ной войны занимает Курская битва. В ходе этого сра­
жения было разгромлено тридцать отборных дивизий
немецко-фашистской армии, из' которых почти четвер­
тую часть составляли танковые дивизии. Победа в этой
битве сорвала последнюю попытку гитлеровского
командования вернуть в свои руки стратегическую ини­
циативу. Поражение под Курском поставило фашист­
скую Германию и ее сателлитов перед катастрофой.
Сражение за Днепр, мощные наступательные опе­
рации 1944 года привели к освобождению священной
советской земли и позволили перенести военные дей­
ствия на территорию фашистской Германии и ее са­
теллитов. Некоторые из них были выведены из войны.
Очистив свою землю от фашистских захватчиков,
Советские Вооруженные Силы приступили к выполне­
нию своего интернационального долга — освобождению
порабощенных народов Европы. После кровопролит­
ного сражения советские войска штурмом овладели
Берлином, 8 мая 1945 года гитлеровская Германия
безоговорочно капитулировала.
4
—■ Какими факторами определилось завоевание
победы?
— Иначе говоря, как нам удалось победить!
исторически обусловленное, имеющее глубокие соци­
альные корни. Организуя военное нападение на Совет­
ский Союз, империалисты рассчитывали на то, что им
удастся сдержать верх над социализмом. Гитлеровское
командование надеялось на победный исход молние­
носного удара, принимая в расчет лишь те вооружен­
ные силы, которыми располагала наша страна к началу
войны. Но на борьбу с захватчиками поднялась мощь,
заложенная в нашем общественном, государственном
строе, в единстве народов и их сплоченности вокруг
партии.
Никакое буржуазное государство не смогло бы вы­
стоять перед таким грозным испытанием, которое вы­
пало на долю нашей страны. Но Советский Союз не
только выстоял, он еще и значительно укрепил свои
международные позиции. Это произошло потому, что
под руководством Коммунистической партии советский
народ напряг все свои силы, мобилизовал и полностью
использовал экономические, социальные, политические,
идеологические и военные возможности советского
социалистического строя. А возможности эти оказались
огромными.
Великий подвиг народа был совершен благодаря
тому, что выдающимся организатором и вдохновите­
лем отпора врагу была наша ленинская Коммунисти­
ческая партия. На фронте и в тылу партия выступала
единой мобилизующей силой, а коммунисты шли
в авангарде борьбы против гитлеровских захватчиков,
показывая образцы мужества, храбрости и высокого
воинского мастерства. Весьма показательно, что почти
три четверти всех Героев Советского Союза — комму­
нисты. Всего за годы войны во имя победы отдали
свою жизнь около двух миллионов коммунистов.
Решающее значение для завоевания победы имела
работа партии и народа по мобилизации экономики
страны, реализации преимуществ социалистической
системы хозяйства. Ведь фашистская Германия исполь­
зовала экономику оккупированных стран и располагала
мощной собственной промышленной базой. ▲ Совет­
ский Союз временно потерял ряд своих районов,
важнейших в экономическом отношении. Но, несмотря
на это, наша страна превосходила фашистскую Герма­
нию по уровню производства вооружения и боевой
техники.
Вот данные, которые подтверждают это: наша про­
мышленность в среднем за год (с 1941-го по 1944-й)
производила около восьмидесяти семи тысяч миноме­
тов, сорок семь тысяч орудий, почти двадцать четыре
тысячи танков и самоходных артиллерийских установок,
двадцать семь тысяч боевых самолетов, а промыш­
ленность Германии всего лишь семнадцать тысяч мино­
метов, двадцать пять с половиной тысяч орудий, менее
тринадцати с половиной тысяч танков и САУ и менее
двадцати тысяч боевых самолетов.
Таким образом, социалистическая экономика пол­
ностью удовлетворила потребности советских войск,
дала им все необходимое для завоевания победы. Две
противоположные социальные системы в гигантском
столкновении оказались различными в своей жизне­
способности, и победа досталась той стороне, которая
обладает внутренними, основными преимуществами.
Победа в этой войне с полной ясностью подтвер­
дила, что будущее принадлежит коммунизму.
— В чем проявилось превосходство советского
военного искусства в войне против фашистской Гер­
мании?
 — Победа в Великой, Отечественной войне выявила
коренное превосходство советской военной науки и
военного искусства над военной наукой и военным
искусством империалистических государств и их армий.
Война подтвердила правильность принципов, на основе
которых осуществляется военное строительство и вся
деятельность Советских Вооруженных Сил.
В первый период войны Советским Вооруженным
Силам пришлось сражаться в крайне тяжелых, невы­
годных условиях. Но и тогда планы советского воен­
ного командования основывались на реалистической,
правильной оценке сложившихся обстоятельств и усло­
вий ведения вооруженной борьбы, на глубоком пони­
мании и правильной оценке политической обстановки.
Цель тогда заключалась в том, чтобы остановить
продвижение врага в глубь нашей страны, и стратеги­
ческая оборона в сочетании с наступлением на отдель­
ных участках фронта наилучшим образом соответство­
вала сложившейся обстановке.
Длительную стратегическую оборону наши Воору­
женные Силы вели дважды — в летне-осенних кампа­
ниях 1941 и 1942 годов. Цель была достигнута: против­
ник оказался обескровленным и вынужден был остано­
виться. Вместе с тем искусство советской стратегиче­
ской обороны росло и крепло. Особенно это относится
к Сталинградской битве.
Главным же и решающим видом действий наших
войск было стратегическое наступление. За годы войны
на европейском континенте и на Дальнем Востоке
Советские Вооруженные Силы провели девять военных
кампаний, из них семь были наступательными. Страте­
гическому наступлению Советских Вооруженных Сил
была свойственна решительность действий, целеустрем­
ленность, умелое массирование сил и средств на глав­
ных направлениях.
Размах операций возрастал, накапливался опыт ру­
ководства боевыми действиями войск, военное искус­
ство обогащалось от операции к операции.
В практике войны подтверждались и совершенство­
вались основные положения советского оперативного
искусства о характере и формах ведения операций,- об
организации материально-технического обеспечения
войск и управления ими.
Образцовыми, с точки зрения советского военного
искусства, по праву стали операции на окружение. Ста­
линградская, Корсунь-Шевченковская, Белорусская, Яс-
ско-Кишиневская, Восточно-Прусская, Берлинская опе­
рации являются классическими операциями на окруже­
ние и уничтожение крупных группировок противника.
Равных им по искусству осуществления и результатам
в истории войн не было.
Тактика советских войск — как теория и практика
организации и ведения боя — также доказала свое
превосходство над тактикой гитлеровской армии.
Таким образом, советское военное искусство успеш­
но прошло проверку в трудных испытаниях.
— Что можно сказать о традициях фронтовиков,
о значении боевого опыта Великой Отечественной
войны для современного советского воина?
— Традиции, выкованные в огне боев Великой Оте­
чественной, это традиции высокого советского пат­
риотизма, верности воинскому долгу, героизма, само­
отверженности при защите Родины от врагов, неисся­
каемого мужества в противостоянии лишениям и не­
взгодам военного времени. Они священны для нынеш­
него и всех последующих поколений советских воинов.
Новые виды оружия и боевой техники, появившиеся
в последние годы на вооружении армии и флота,
несравненно повысили огневую мощь, ударную силу
и маневренные возможности войск. Они вызвали изме­
нения в тактике, оперативном искусстве, стратегии,
в организации войск. В целом военное дело далеко
ушло, если можно так сказать, с того рубежа развития,
на котором оно находилось в годы войны. Но творцом
победы по-прежнему остался человек. От умелости,
моральной силы, духовной стойкости защитника нашей
Родины в конечном счете зависит победа и в совре­
менной войне, если бы такую развязали империалисты.
Прошлая война выявила все подлинные ценности
военного человека, ясно показала зависимость победы
от боевых, нравственных достоинств участников войны.
Вот почему особенно дорог опыт былых боев и сра­
жений, ориентирующий наших командиров, военачаль­
ников, политработников в выборе наилучших путей
подготовки молодых людей к защите Родины.
— М ож но ли в настоящее время выделить какую -
нибудь военную специальность как наиболее по­
пулярную?
— В прошлые времена в русской армии бывало
так, что артиллерист, например, пользовался в неко­
тором роде большим почетом, чем, скажем, пехоти­
нец. Как же: он знаком с основами различных наук,
причастен к более сильному оружию, он — носитель
прогресса!
Все это ушло в далекое прошлое. Уже Великая
Отечественная война со всей ясностью подтвердила,
что победа может быть достигнута лишь усилиями
представителей всех родов войск. У нас нет разделе­
ния специалистов на важных и второстепенных. Все
виды Вооруженных Сил и рода войск развиваются
гармонично, каждому виду оружия и специалисту отве­
дена своя роль. Сложная техника, совершенные си­
стемы в одинаковой степени характеризуют работу
летчика и танкиста, моряка и связиста, мотострелка и
ракетчика — всех советских воинов. Поэтому куда бы
ни был определен молодой человек при вступлении
в ряды армии и флота, всюду он будет иметь дело
с первоклассной техникой, от каждого в равной мере
потребуется крепкая физическая и моральная закалка.
И почет в нашем обществе каждому защитнику нашей
Родины одинаков, по его заслугам.
— Политика мира, проводимая нашей партией и
Советским правительством, привела ныне к разрядке
международной напряженности. Вместе с тем остается
неизменной агрессивная сущность империализма. Ка­
кие важнейшие задачи в связи с этим выполняют Со­
ветские Вооруженные Силы на современном этапе?
— 1975 год — год продолжения напряженной борь­
бы партии и народа за реализацию решений XXIV
съезда. Неуклонно выполняется и намеченная нашей
партией Программа мира. Благодаря усилиям Полит­
бюро, Центрального Комитета КПСС и лично товарища
Леонида Ильича Брежнева крепнут всесторонние связи
с братскими социалистическими странами, происходит
1*азрядк% международной напряженности.
Однако и сегодня на нашей планете есть опасные
очаги, которые империалисты стремятся использовать
для обострения международной обстановки. Все это
не исключает развязывания агрессорами военных столк­
новений. В этих условиях Советские Вооруженные Силы
по-прежнему остаются самой надежной гарантией мира
и безопасности народа.
На защите завоеваний социализма вместе с совет­
скими воинами стоят ныне и воины братских армий
социалистических стран.
Постоянно крепить бдительность и боевую готов­
ность, повышать боевую выучку, морально-политиче­
скую и физическую закалку — вот главные задачи всех
советских воинов. И вооруженные защитники нашей
Родины с достоинством и честью выполняют свой вы­
сокий долг.
Беседу вел К. Чермашеыцев
Леонид Хаустов
«Пятачок»
Больше года в азарте таком,
Что рождает безумную спешку,
Поиграла война « пятачком»,
Посмотрела — орел или решка?
С «пятачка» мы на запад пошли,
И дымиться остались за нами
Сотни метров изрытой земли,
Что потомки засыплют цветами.
Земля
Глина пахнет рекой и летом,
Перегной — весной и болотом.
Ну, а больш е пахнет все это
Просто нашим солдатским потом.
М не в землянке спалось на славу,
А окопчик мой был надежен,
И могу я сказать по праву:
Ты, земля, мне всего дорож е!
В сорок втором
Г од назад в это самое время,
Сдав зачеты — ну, только держисьI —
Я отстругивал строки в поэме,
Ей придумав название — «Ж изнь».
В се в ней шло от мальчишеской грусти,
Что, как молодость, бьет через край,
От поэзии тех захолустий,
Г де черемухой пенится май.
Над моею тетрадной страницей
Было ночью от неба светло,
И заря, словно алая птица,
Н адо мной заносила крыло.
Г од назад... А сейчас на дороге,
Среди ночи как встрепанный встав,
Я твержу не заветные строки —
Выполняю пехотный устав.
Я сейчас у переднего края,
Г д е болотным туманом дышу,
Сапоги из болот выдирая,
П од огнем «Ж и зн ь» — поэму пишу.
Фронтовая муза
На родине И. С. Конева
Белооконный вятский пятистенок.
Резной балкончик, крыша под коньком.
М не ощутимы в этих старых стенах
И связь времен и где-то в горле ком.
Гляжу в окно: там белая до хруста
Лежит зима. И воздух недвижим.
И очертанья коневского бюста,
И яркость роз, лежащих перед ним.
» Звучи, мой стих, — ты здесь на это вправе —
О пережитом каждым и страной:
О доблестях, о подвигах, о славе,
О том, что именуется войной.
И стар и млад сю да со всей деревни —
В се Коневы — сошлись в один кружок.
Вот дедуш ка иконописно-древний,
Он маршала ровесник и дружок.
И, отогрев мальчишечьи ладони,
П одняв глаза, что полны синевой,
Белоголовый
Новый
Маршал Конев —
Чем черт не шутит!— был передо мной...
Театральная баллада
Пусть зрители по-зимнему одеты,
Пусть в треть накала лампочки горят —
Спектаклями Театра оперетты
Бросает вызов смерти Ленинград!
Назло всему — какой-то бес в актерах
Пожарные глядят из-за портьер.
Аплодисменты — это только ш орох: >
В се в рукавицах — ложи и партер.
От близких взрывов зданье содрогалось.
С актерами мы вместе шли в подвал.
Комедия внезапно прерывалась —
Трагедия опять вступала в зал.
Воздуш ные тревоги повторялись,
Врага бессильной злобой налиты..,
А вот в конце спектакля появлялись,
Как это и положено, цветы.
Они, конечно, были не живые —
И это каждый в зале различал.
О, розы самодельные/ Такие,
Что ни один артист не получал:
Бумажные бутоны и побеги,
Непризнанные дети красоты...
Н е клейстером, а запахом победы
Неистребимо пахли те цветы!
ли своеобразным нравственно-этиче- ственное для человека состояние. А Первые послевоенные ленты сна­
ским мерилом жизни взрослых, реф­ жизнь, рождение детей — естествен­ чала расстроили. Потом он вовсе
реном всей нашей юности, ибо за ное. Наверно, это и есть счастье. перестал их смотреть — такая па­
ними обычно следовало то, что так Мне кажется редчайшим даром мять о войне была оскорбительна.
или иначе раскрывало человеческую в человеке умение сохранить з себе Тог, что пережил он, что видел в
суть. «Мы воевали, чтобы дети на­ эту способность радоваться жизни — блокаду в Ленинграде, не нуждалось
ши жили лучше нас...» Мы эгоистич­ ежечасно, ежедневно. И, наверное, в приукрашивании, в объяснениях
но считали, что это святая правда. осознанно бывает это у людей, ко ­ велеречивых и многословных. Кесаев
«Мы воевали, и потому имеем право торые — столько раз! — могли все помнил голодных детей, которых по­
на то и то...» — так говорили немно­ разом потерять. Во всяком случае ставил на довольствие в своей бата­
гие, и никто не позволял себе усо­ у людей, прошедших войну. рее. И глаза и потрясенные лица
мниться в этих правах, задолго до Кесаев и в шестьдесят лет остал­ эвакуированных в апреле сорок вто­
этого оплаченных кровью на полях ся таким же жизнелюбом, только рого через Ладогу, когда они, пре­
брани. «Мы воевали, и потому м о­ стал менее категоричен, помягчел. зрев опасность переезда по льду,
жем себе позволить...» — поступки, Не обидит человека, даже шестна­ уже по-весеннему скрытому водой,
совершенные под защитой этих слов, дцатилетнего сына, командирским о к­ ступали на землю — Большую зем­
иной раз казались не бесспорными, риком, категоричным приказом. И лю! — и видели на берегу обычные
но победителей не судят! Когда зву­ при этом — он глав* семьи, почитае­ солдатские кухни с кашей. Он и сей­
чало: «Мы воевали, и потому тре­ мый, уважаемый. С годами пришло час взволнованно повторяет: «Я не
буем от вас...» — мы соглашались: да, убеждение, что нет абсолютно ник­ м ог смотреть на лица этих людей,
имеете право требовать от нас... И чемных, плохих людей. У каж дого потрясенных кашей...»
лишь немногие говорили: «Мы вое­ есть резервная нить добра, надо Люди, подобные Кесаеву, на жизнь
вали, и потому от себя требуем... только себе не позволить эту нить смотрят проще тех, кто войны не
себе позволить не можем...» Жили не заметить, а заметив, быть после­ знал. Потому что все трудности в
такие фронтовики трудно, не всегда довательным — и помочь человеку. мирное время — преодолимы. Но
успешно продвигались по служебной Д о сих пор нет для него в жизни жить этим людям сложнее — и в
лестнице, но мера, которой опреде­ ничего более неприемлемого, чем мирное время воспоминаниями, па­
лялись их поступки, их нравственные краснобайство, красивые слова, рас­ мятью о войне как бы проверяется
принципы, была неизменно высокой. ходящиеся с делами. Он научился прочность заявленных некогда в
Наверно, это больше, чем просто жалеть людей, уважая их и веря им. юности идеалов; и такой нелегкий
радость, когда при встрече с чело­ На фронте тоже иной раз казалось: самоконтроль — всегда при них.
веком, убеленным сединой, узнаешь бойцы — на пределе, нет у них сил,
в нем черты, которые были дороги нет — и взяться им неоткуда в мно­ Когда он говорит: «Я ничего осо­
тебе в молодости. Д аже не зная гокилометровых бессонных перехо­ бенного в жизни не совершил. Ро­
прожитой без тебя жизни, ты на­ дах под огнем врага. Раздается дину защищал, как все. Это был наш
стороженно присматриваешься — что команда «Стой!» — и тут же, у ору­ долг1» — это звучит укором нам, кто
сохранил, что сберег? Как будто бы­ дия, засыпают бойцы. Все. Резервы за суетой дел — повседневных, всег­
ло бы жесточайшим обманом, если сил человеческих исчерпаны. Исчер­ да неотложных, проходит спокойно
бы этого не случилось. А потом каз­ паны? Он не перестает удивляться, мимо вот таких тружеников, чтобы
нишь себя — да разве могло быть как с мгновениями сна возвраща­ однажды удивиться — надо же! — и
иначе? Разве такие люди могут не­ лись силы, готовность к тяготам сол­ продолжить свой путь — жизнь.
узнаваемо измениться? И спросила я датских будней, то, что сегодня он М ож ет быть, нам даже немножко
Кесаева: м ож но ли так измениться, называет осознанным солдатским му­ повезло, что все эти годы мы не зна­
чтобы через тридцать лет про тебя жеством и стойкостью. ли Константина Григорьевича таким,
сказали — другой человек?.. как увидели теперь, — ни специали­
стом высокой квалификации— он сто­
— Наверно, и так может быть... ляр 5-го разряда, ни заботливым
И оценки людям он дает очень
Все зависит, каким был тот человек мужем, требовательным и любящим
характерные для него. Старшему сы­
тридцать лет назад. Я?.. Неузнаваемо отцом. В семьдесят пятом году я
ну Владимиру: «Порядок любит.
изменился только внешне — во вся­ смотрела на этого седого человека
Принципиальный. Иногда ему от это­
ком случае, мне так кажется... глазами комиссара Ефима Десятни­
го трудно, но хорошо, что он прин­
Он не достиг высоких постов, но ципиальный». Младшему, Саше: «Доб­ ка, как бы возвращая капитану Ке­
с каким чувством собственного до­ рый, способный, но лентяй. Ничего саеву его молодость. И все, о чем
стоинства говорит: у меня пятеро де­ до конца не доводит». О себе: «Я— он рассказывал, соотносила, сопоста­
тей, их надо было не просто про­ веселый. И порядок в жизни люб­ вляла с тем, что знала,— выдержи­
кормить — вырастить. И мне показа­ лю — это навсегда из армии при­ вает ли прожитое время суд воен­
лось: тем, что про каж д ого из них нес». О своем комиссаре, боевом ной молодости?
он може^т сказать — хороший чело­ друге: «Мягкий человек. С ю мором. Думаю, что при встрече Ефим
век, он гордится много больше сво­ Легкий характер». И засмеялся — Десятник найдет своего комбатра
их военных дел. Это и есть главный что-то вспомнил. мало изменившимся.
подвиг их жизни, Константина Гри­ — Я любил перед бойцами вы­
горьевича и Марии Ивановны. ступать и говорил по-кавказски —
Сам он вырос без родителей и с некоторым пафосом. Десятник В июле этого года Константина
во время войны мечтал не просто меня так здорово копировал — я по­ Григорьевича Кесаева его завод объ­
о своей семье, о своем доме, но — верить не мог, неужели я так вы­ единения «Позитрон» провожает на
о большой семье, о доме, полном гляжу? Так говорю? «Так, так,— под­ пенсию. И он хочет собрать в этот
детей. тверждал о н ,— только с кавказским день всю свою семью и сфотогра­
темпераментом...» фироваться. Мы попросили его сде­
— М ож но ли привыкнуть к опас­ лать это немного раньше, и вот пе­
— Любите фильмы о войне Смот­
ности, к смерти? ред нами семья Кесаевых.
реть? Сейчас м ного хорош их и чест-*
— К опасности — м ожно. К смер­ ных картин о войне...
ти и войне — нет. Это противоесте­ — Что честных — хорошо... Людмила Будашевская
Анатолий Чепуров

Памятник гармонисту Н о был я летом В набат не бью,

Откомандирован Не говорю, что это
В другую часть Тот самый воин , —
Закатная заря И, пожалев о том, Лишние слова.
Отпламенела, Пропела «венка» В сех гармонистов
Погасли травы П од сосновым кровом Музыкой согрета
И цветы земли. Прощальный вальс Дорога до вершины
Зажглись огни. «В лесу прифронтовом». ТоржестваI
Вздохнула и запела
Гармоника
В темнеющей дали.
Мы больш е с ним Как всякий раз,
Н е встретились ни разу, Ни много и ни мало —
И в тихом поле И пусть наш путь Четыре года
Без траншей и дотов Был долог и тернист, На семи ветрах
Вдруг, озаренный П о одному Она в атаку
Памятью на миг, Случайному рассказу Роты поднимала
Военный гармонист Я знал, что жив И в тишине
Андрей Федотов Андрюха-гармонист. Оплакивала прах.
В седом лесу
За Волховом возник.

Он пролил кровь, И в чистом поле

Я различил Из части в часть кочуя, Без траншей и дотов,
Сквозь дым пережитого И с той поры Лишь у гармони
Землянку нашу, На В олхове-реке Дрогнули уста,
Банку с огоньком Его гармошка, Военный музыкант
И на войну Раненых врачуя, А ндрей Федотов
Уш едш ую из Л ьвова Играла Из памяти
Его гармошку В госпитальном городке. Явился неспроста.
С венским говорком.

Я видел фотографию Я вдруг подумал:

П од фронтовым
В журнале: В маяте походной
Недремным небосводом,
У города Варшавы Гармонь — огонь,
Г де лес в снегу —
На виду Ж ивой воды глоток,
Белоколонный зал,
Гармоника И в светлых рощ ах
Мы были с ним
Ликует на привале Вечности народной
Художественным взводом,
В победном Должно быть место
Как замполит
Удивительном году. Спутнице тревог.
Шутейно называл.

Мы были всем — С брони Пусть развернется

Чтецами и певцами, Незабываемого танка На груди солдата...
И по ночам Д уш а земле А я в свой час
П од старый венский строй В сю радость отдает. П оверю наперед:
Стихи и песни Федотовские плечи, Придет ваятель,
Сочиняли сами, И осанка, В се поймет когда-то
А исполняли И головы И камень славы
На передовой. Знакомый поворот... Для нее найдет.
Полина Каганова
Из фронтовых блокнотов
Весной 1942 года я работал в армейской газете
«Знамя победы».
Я сидел и разбирал редакционную почту и сре­
ди неуклюжих попыток выразить презрение к
фашистам через рифму нашел очень простое, по
мысли и по форме стихотворение о Ленинграде.
Под ним стояла подпись Красноармеец Полина
Каганова».
Я показал эти стихи Вадиму Сергеевичу Шеф­
неру, и по нашей общей рекомендации они бы­
,
ли напечатаны в газете после чего Полина Ка­
ганова стала ее постоянным автором.
Потом ее стихи стали появляться в «Ленинград­
Трамвай № 28
Широкая стена окопов ...
Февральский день*.. Передний край...
А рядом, словно в землю вкопан,
стоит израненный трамвай —
без света, без колес, без окон,
покрытый ржавой пеленой ...
Вокруг него идет жестокий,
свирепый, неумолчный бой,
гремит гроза войны над Стрельной,
ракет взвиваются огни —
лишь ветер песней колыбельной
качает узкие ремни,
лишь солнца золотая каска
сияет в скатке облаков ...
Как слезы, он роняет краску
с крутых обугленных боков .
В своем немом оцепененье
неслышно третий год стоит
и легких рук прикосновенье
в себе как память он хранит.
Те руки ласково сжимали
стальную ручку рычага;
они безжизненно упали
под грозным натиском врага,
и кровь вплелась венком багровым
в колосья спелые волос , —
но продолжался бег суровый
осиротевших вмиг колес.
И он в предутреннем тумане
пополз, вставая на дыбы,
и грузно врезался тараном
в полусгоревш ие столбы.
А ветер рвался зло и колко,
пургой и холодом дыша,
и разлеталась на осколки
его железная душа.
Так третий год, среди окопов ,
там, где прошел передний край,
стоит, как будто в землю вкопан,
войной израненный трамвай.
ской правде», в журналах «Ленинград» и «Звез­
да».
Конечно, через несколько дней после опубликова­
ния первого стихотворения мы разыскали По-
.
лину Каганову Она служила вместе со своим
мужем ( командиром взвода фоторазведки) в От­
дельном армейскоц разведывательном диви­
зионе...
По характеру она была робкой, стеснительной ,
как будто бы вся тяжесть блокадной зимы оста­
вила след не только на ее душе, а и на самом
,
облике поведении.
Такой она и осталась до конца своей жизни.
Михаил Дудии
Но час придет — на рельсах снова
сверкнет оправа колеса:
об этом говорят сурово
орудий наших голоса.
Февраль 1943 года
*
Мой друг мечтал о Зурбагане
и алых-алых парусах...
Он был у Мги смертельно ранен
и умер на моих руках.
Лежал в могиле, как в воронке,
он под шинелью боевой,
а в небе , словно похоронки ,
шли облака с передовой.
А на рассвете мы шагали
сквозь минометный ураган , —
чтоб отстоять (мы отстояли!)
тот самый город ЗурбаганI
Первый выстрел
Отсюда началась война,
здесь самый первый выстрел грянул —
рассвет от крови стал багряным
и разорвалась тишина...
Кто первый был убит тогда?
Какой солдат? С едой? Безусый?
Кем был он — русским, белорусом ? —
мы не узнаем никогда.
Он не придет уже домой
ни в ясный день, ни в непогоду.
А где-то ждут его все годы!
Он, может, брат погибший мой.
Его могилу не найти.
Н о с той поры над ним весною
летят большие птицы строем,
роняя перья на пути,
а в Д ень П обеды, каждый год ,
когда земля в цвету ликует,
ему Отчизна салютует
и в честь него сирень цветет.
 Борис Рощив
ДВА РАССКАЗА
СТАРЫЙ МАРШ
Генерал был стар, очень стар. Строевой смотр
полка, длящийся второй час, утомил его. Заложив
руки за спину, генерал прохаживался по плацу
возле трибуны и старался держать выправку. Но
его неширокие угловатые плечи, словно не выдер­
живая тяжести орденов и медалей, обвисали, спина
горбилась, а голова в старомодной фуражке с боль­
шим козырьком клонилась книзу. По возрасту все
мы годились, наверное, генералу в правнуки. Он^ ко­
мандовал взводом еще в первую мировую войну,
в гражданскую — полком, а в годы второй мировой
войны возглавил одно из военно-инженерных училищ.
Давно находился генерал на заслуженном отдыхе,
но такие, как он, в отставку не уходят. Сейчас ге­
нерал являлся почетным председателем инспектор­
ской комиссии, проверяющей наш танковый полк.
Строевой смотр полка был в разгаре. Уже прове­
рили внешний вид солдат — от положения звездочки
на фуражке до каблуков сапог. Проверили снаряже­
ние, оружие, одиночную строевую подготовку, стро­
евую слаженность в составе отделения, взвода. На
очереди было прохождение строевым шагом в со­
ставе роты.
— Рота, вольно! — подал команду командир на­
шего саперного подразделения капитан Селива­
нов, и все с облегчением расслабили гудящие от на­
пряжения ноги.
— Что-то саперы твои, Андрей Данилович,
строевым ходить разучились! — съязвил командир
танковой роты капитан Грибов, стоящий рядом с
нами.
— Да уж хуже вас не бывали,— буркнул а от­
вет капитан Селиванов.
— Сегодня будете.
— Посмотрим, сказал слепой...
— А что, Андрей Данилович,— начал горячиться
капитан Грибов,— не думаешь ли ты со своей строи­
тельной бригадой нас обойти?
Думаю.
Рисунок Анатолия Гетманского
— Ха!..— Грибов повернулся к своим солдатам.
Те поддержали его одобрительным гудением.
— Может, на спор, Дндрей Данилойич? — не уни­
мался командир танковой роты.-*- Если обойдем вас
по строевому смотру, крышу нашей ремонтной ма­
стерской чините и забор вокруг парка?
Капитан Селиванов вопросительно повернулся к
роте. Саперы помалкивали. Что там ни говори, а
строевая подготовка у танкистов выше, чем у сапе­
ров.
— Ну как, воины, утрем нос механизаторам? —
спросил капитан Селиванов.
— Само собой! — прогудели в ответ братья Ива­
новы, близнецы.
—‘ Согласны,— сказал Селиванов.— А вы, если
проиграете, до конца года возле нашей казармы му­
сор убирать будете?
— Договорились.
— Полк, становись! — послышалась команда.—
Равняйсь! Смирно!
Нет, на этот раз капитан Селиванов поторопился,
видимо, заключить пари с капитаном Грибовым. Мы
смотрели, как идет мимо трибуны под барабанный
бой его подразделение, и надежды наши на победу
таяли. Капитан Грибов — высокий, стройный, затя­
нутый ремнями, печатал шаг впереди строя. Его
прямые ноги с оттянутыми носками красиво, легко,
непринужденно взлетали вверх... Вот он поравнялся
с трибуной, на которой стоял генерал, вскинув руку
под козырек. И, пропустив один шаг, его танкисты
лихо вскинули подбородки, опустив руки по швам.
Барабан смолк.
В наступившей тишине танковая рота гулко и
четко печатала шаг. Танкисты, рослые и крепкие
ребята, прижавшись плечами друг к другу, уверенно
держали равнение.
— Да, товарищ капитан,— прошептал кто-то за
моей спиной,— придется нам ремонтировать крышу.
— Отставить разговорчики! — буркнул капитан
Селиванов.— Приготовиться в прохождению!
15
 Я оглянулся назад. За мной стояли близнецы
Ивановы — розовощекие, улыбающиеся, с медве­
жьими фигурами. Мундиры лопались на их широ­
ких плечах, а над ремнями на животах топорщи­
лись складки.
Нет, чуда не произошло. Мимо трибуны прото­
пала наша рота с усердием, но без того блеска, ко­
торый отличал подразделение капитана Грибова.
Возвращаясь на свое место, мы издали видели,
как сияет в улыбке его лицо.
— Перерыв! — прозвучала команда.
— Рота, вольно! Можно курить! — объявил ка­
питан Селиванов.
Подразделения на плацу расплылись, загудели,
окутались голубоватым дымком сигарет.
Капитан Грибов проговорил громко:
— Значит, тгк, Андрей Данилович: завтра ут­
речком выделяй пару человек с пилой и топорами...
— Цыплят по осени считают — смотр !еще не за­
кончен.
— Не думаешь ли ты песню лучше нас спеть?
— Споем не хуже.— Капитан Селиванов поискал
кого-то глазами, спросил, насупясь: — Где Тулупов?
— В наряде, товарищ капитан. Дневальный по
роте.
— Старшина,— хмуро проговорил командир ро­
ты,— рядового Тулупова — в строй. Четыре минуты
вам.
Старшина мпгнул глазом крайнему солдату. Тот
скользнул с плаца к забору, исчез в кустах.
Перекур заканчивался, когда у забора показалась
двухметровая фигура рядового Тулупова.
— В строй! — коротко приказал ему командир
роты.— На правый фланг!
Увидев Тулупова, танкисты загоготали. Рядовой
Тулупов высился над всеми на добрые две головы.
Рядом с братьями Ивановыми его сухая, плоская,
как доска, фигура выглядела особенно комично.
Вдобавок Тулупов не успел переодеться и явился
в повседневной линялой, куцей гимнастерке. Стро­
евой вид роты сразу поблек...
Ничего не объясняя, капитан Селиванов вдруг
побежал на середину плаца, туда, где стоял, сверкая
трубами, полковой оркестр, что-то сказал дириже­
ру оркестра. Тот покачал головой. Капитан Сели­
ванов заговорил горячо, жестикулируя, кивая голо­
вой на трибуну, где стоял генерал. Дирижер ор­
кестра нерещительно развел руками.
— Полк, становись! — послышалась команда.
Начиналась проверка исполнения подразделени­
ями строевых песен.
И вновь блеснуло подразделение капитана Гри­
бова. Мимо трибуны прошли его танкисты с таким
бодрым ревом, лихим солдатским присвистом, что за
казармой, над лесом, поднялась стая ворон и вспо-
лошенно загалдела.
Наступила очередь прохождения с песней сапер­
ного подразделения.
— Значит, так, воины,— брови капитана Селива­
нова приподнялись, из-под них выглянули неожидан­
но светлые, почти прозрачные глаза со смешинкой,—
глоток не жалеть, рот на ширину приклада.
Солдаты расслабились, засмеялись.
— Прекратить смех! — бодро крикнул капитан
Селиванов. — Поем «Славянку», воины. Идем поход­
ным шагом, без напряжения. Рядовой Иванов, не
пыжься, выдохни воздух. Рядовой Тулупов, выдай
все чю можешь. Покажи класс. Рота, равняйсь!
Смирно!
Командир роты вышел на несколько шагов впе­
ред, вытянулся, повернул голову назад через плечо,
протянул:
16
— ПГаго-о-ом...
Я успел заметить, что бросил он в эту секунду
взгляд на оркестр. Но оркестру при прохождении
подразделений с песней на строевом смотре поло­
жено молчать.
Майор — дирижер оркестра, словно решившись
на что-то, взмахнул рукой. Оркестр сверкнул тру­
бами.
— ...арш! — рявкнул капитан Селиванов.
И в тот же миг пронзительно-жалобный стон
трубы прорезал тишину плаца. Ей ответил тяжелым
глухим вздохом барабан. Марш «Прощание сла­
вянки». Старый марш, любимый не одним поколе­
нием солдат. Так вот о чем просил командир роты
дирижера оркестра!
Инспектирующие офицеры на трибуне непонима­
юще зашевелились. Командир полка хотел что-то
крикнуть дирижеру оркестра, но генерал остано­
вил его, тронув ладонью за плечо.
Несколько тревожных вздохов барабана, и оркестр
смолк. И словно вдогонку за улетающим звуком
трубы взвился чистый, звонкий, чуть подрагива­
ющий от волнения голос рядового Тулупова:
Про-ща-а-ай, любимый кра-а-ай,
тру-ба-а зовет в поход...
Солдатские строевые песни... Сколько их! Компо­
зиторы и поэты, профессиональные и самодеятель­
ные, слагают их десятками, сотнями. Армейские
подразделения регулярно разучивают новые эти
песни в клубах, казармах, курилках. Подразделе­
ния — исполнители новых песен — поощряются на
строевых смотрах повышенным оцэночным баллом,
но... Новая строевая песня входит в солдатский быт
очень и очень редко. И не потому, что плохи му­
зыка или слова. Нет, не поэтому. Иная песня, испол­
ненная на сцене марширующим ансамблем, вызы­
вает восторг зрителей. Но вот запели ее солдаты
где-нибудь в походе, когда за спиной несколько де­
сятков нелегких километров. И тут выясняется, что
солдатский шаг не поспевает за ней или, наоборот,
опережает. Всего на какое-то мгновение, на сотую
долю такта. Солдат вынужден ломать темп шага,
подстраиваться, приноравливаться к песне. Она уже
не бодрит его, не помогает, а становится дополни­
тельной обузой. И солдат не поет эту песню. Вот по­
чему любимые строевые песни солдат, песни, про­
шедшие с ними много трудных дорог, исчисляются
в армейском репертуаре единицами. А если эта пе­
сня выдержала еще и фронтовые испытания — такая
песня незаменима.
Трибуна, на которой стоит генерал, приближа­
ется. Рота идет легким походным шагом. Каждый
такт песни, слова которой солдаты часто сочиняют
сами на музыку этого старого марша, ложится
точно в ритм шага. Песня выравнивает ряды, под­
тягивает отстающих. Голоса роты сливаются в низ­
кий ровный гул:
Под нога-а-ми гуди-ит по-лиго-он,
и мы но-сим с зако-онною гор-достью
тяжесть на-ших солда-атских погон...
И словно отчаянный чей-то крик, вырывается из
солдатского строя голос запевалы:
Про-ща-а-ай, любимый кра-а-ай,
тру-ба-а зовет в поход...
Рота поравнялась с трибуной, с генералом. Но
его не узнать. Спина его выпрямилась, плечи раз­
вернулись, большой козырек старомодной фуражки
устремился вперед. Старый марш словно разбудил
генерала, вернул ему молодость. И, наверное, мно­
гое напомнил из полувековой его службы, из четы­
рех прошедших войн. Может быть, под этот марш
начинал он свою службу, уходил на фронт и воз­
вращался домой, проходил под его рыдающие звуки
мимо могил павших товарищей.
Рота миновала трибуну. Капитан Селиванов, не
оглядываясь, поднял вверх руку и резко взмахнул
ею.
Песня смолкла.
В ПОСЛЕДНЕЙ ЭЛЕКТРИЧКЕ
Двери электрички угрожающе зашипели, когда
я, задыхаясь от бега, вскочил в тамбур. Отдышав­
шись, заглянул в вагон. Ровные пустые ряды ска­
меек. Никого. Это была последняя ночная электрич­
ка от Ленинграда.
Я уселся поудобнее, поднял воротник пальто и
стал терпеливо поджидать дремоту. Глухо посту­
кивали по рельсам колеса, вагон мягко покачи­
вался — дремота не шла. В пустом вагоне было
гулко, холодно и тревожно. «Хотя бы одну живую
душу сюда»,— подумал я. Дверь мягко откатилась, и
живая душа в образе полнокровного, приземистого
здоровяка в военной форме появилась.
— Наконец-то,— сказал военный, приближаясь,—
весь поезд прошел — не найти попутчика. Не возра­
жаете, если составлю компанию?
— Прошу.
— Майор Демушкин,— представился военный,
грузно опускаясь в кресло рядом со мной,— вернее,
майор запаса Демушкин. Со вчерашнего дня в запа­
се. Да, двадцать семь календарных отстукал. А вы,
извиняюсь, не служили?
Попутчик мой оказался на редкость общитель­
ным и разговорчивым человеком. При этом он вовсе
не был болтливым. С какой-то подкупающей откро­
венностью рассказывал он о себе, расспрашивал ме­
ня о семье, о работе. Узнав, что я служил на Даль­
нем Востоке, майор восторженно хлопнул меня по
плечу и, перейдя на «ты», вскричал:
— А я рядом пять лет отстукал! — И он назвал
населенный пункт.
И хотя от тех мест, где я служил, до того
пункта не менее пятисот километров и служил я в тех
местах лет пятнадцать назад, я вдруг искренне обра­
довался, словно встретил знакомого однополчанина.
Майор раскраснелся, снял фуражку, расстегнул ши­
нель. Лысая голова его отсвечивала матовой белиз­
ной, полные, свисающие на воротник щеки были кир­
пичного цвета. Я невольно задержал взгляд на его
неармейском животике, выглядывающем из распах­
нутой шинели. Мне показалось, что попутчик мой
навеселе.
— В Ленинграде, наверное, с друзьями отмечали
начало гражданской жизни?
Припухшие глаза моего собеседника как-то стран­
но блеснули.
— Был в театре.
— В театре?!
— А что,— без тени улыбки спросил майор,— не
похож я на театрала?
— Нет, я хотел сказать...
— Смотрел «Короля Лира».
— О, это сильная вещь.
— Слабая вещь.
— Слабая?!
— Не тот калибр. Крупным бьет по воробьям.
И тотчас вдогонку за ней помчался пронзитель­
ный вой трубы полкового оркестра. Вздохнул бара­
бан, и все смолкло. В наступившей тишине рота,
будто слитая воедино старым маршем, перешла на
строевой шаг и печатала его как никогда дружно.
И вдруг над плацем раздался старческий, но еще
бодрый и крепкий голос генерала:
— Молодцы, товарищи саперы!
— Служим Советскому Союзу! — на едином вы­
дохе прогрохотала в ответ рота.
Я не узнавал своего попутчика. Вместо добродуш­
ного говоруна с душой нараспашку передо мной си­
дел другой человек. Он был взволнован. Багровые
мясистые щеки его подрагивали, голос стал резким,
срывающимся.
— Трагедия! — повторил майор и фыркнул.— Ко­
роль покинут дочерьми. Старик, проживший жизнь,
захлебывается от жалости к собственной персоне,
рвет волосы и закатывает получасовые монологи. Да
это фарс, а не трагедия!
Признаюсь, подобное отношение к Шекспиру сби­
ло меня с толку, и я позволил себе возразить попут­
чику:
— Монолог в трагедии необходим. Он дает воз­
можность лучше раскрыть...
— Ложь,— перебивая меня, страстно прошептал
майор,— трагедии не нуждаются в монологах. Тра­
гедии не любят слов.
От этого шепота, от близких диковатых глаз не­
знакомца мне стало не по себе. Стараясь не показать
своей тревоги, я несколько вызывающе посмотрел
в глаза попутчику и саркастически усмехнулся.
С лица майора вдруг исчезло напряжение, он
улыбнулся, откинулся на спинку скамейки и ров­
ным голосом спросил:
— Вы ленинградец?
— Нет.
— А я питерский. Родился в этом городе. И влю­
бился впервые в нем, и страдал... Знаете, из-за чего я
страдал больше всего? Из-за своей физиономии. Да,
да, не улыбайтесь. В большой обиде я на природу за
свою физиономию. Смело могла сделать из одной мо­
ей две среднего калибра. Прохожие мимо без улыбки
пройти не могут. Вот и вы улыбаетесь. У меня, как
говорят в народе, «морда лопается». И это сейчас,
в сорок пять лет, а в молодости я еще глаже был.
Девчонке в любви объясняться стал — посмотрела на
меня, не удержалась, фыркнула. В блокаду... — май­
ор запнулся и продолжал тише: — В блокаду хоть и
поопала моя физиономия, но на улицу стыдно было
показаться. И откуда из меня этот чертов румянец
пер! От слабости голова кружится, а лицо, горит. Лю­
ди по городу идут — на ногах еле держатся, серые,
без кровинки. Глянешь на них, и сам себе противен.
В январе сорок второго мне семнадцать исполни­
лось, в армию призвали, надел форму. Ну, думаю,
пошлют на передовую, там моя физиономия никому
глаза мозолить не будет. Как бы не так! Знаете, ку­
да определили? В интендантскую службу, хлеб по
госпиталям развозить. Завидят ленинградцы на улице
наш фургон, запах хлеба учуют — к стене прислоня­
ются, чтобы не упасть, а я с этакой, извините, мор­
дой в кабине при хлебе сижу, с винтовкой.
Так с тех пор всю кадровую по интендантской
службе и шел. В Берлин на полковой кухне въехал,
немцев на улицах обедами кормил. А потом куда
17
только не бросала судьба! Супруга моя, Валентина
Андреевна, тоже коренная ленинградка, четверть ве­
ка колесит с чемоданами со мной по всей России-
матушке. Да... Бывало, как запоет, заиграет метель,
на службу вдоль натянутого каната идешь. Плывешь
в снегу, а навстречу не то человек, не то медведь
двигается. Приглядишься: Валентина Андреевна. Из
магазина — канат перебирает. Остановится, крикнет
в ухо: «Коля, а в Мариинке «Лебединое озеро» сей­
час!» Обещал ей: уволюсь — при первой же
возможности идем в театр. С театра начнем свою
гражданскую жизнь. Большая она у меня любитель­
ница этого дела. В гарнизоне всегда драмкружок ве­
ла. Сегодня наконец-то выбрались в театр, да вот...
Попутчик мой замолчал, .насупился, вновь помрач­
нел.
Вагон вдруг дернулся, метнулся из стороны в сто­
рону, стал резво терять скорость. Зашипели тормоза,
черноту окон прошили огни привокзальных фонарей.
Под потолком кашлянул репродуктор и неразборчиво
прохрипел название станции.
— Следующая моя,—«встрепенулся майор,— минут
десять осталось* Последний раз в часть еду.
Я видел, что собеседнику моему что-то не дает
покоя — он как будто еще не высказался, не пове­
дал главного и теперь спешит.
Едва поезд тронулся, майор повернулся ко мне и,
словно не прерывал своего 'рассказа о блокадном Ле­
нинграде, продолжал:
— Однажды остановился наш фургон-у-пустыря,
мотор заглох. И откуда она взялась, не пойму... Лет
двенадцать, наверное. Из-под платочка в косичках
бантики желтые. Лица не помню, только бантики.
«Дяденька,— говорит,— дайте, пожалуйста, хлебца».
«Нет у меня, девочка, хлеба»,— отвечаю. «Извини­
те»,— говорит. Тихо так, виновато: «Извините».
И отошла. На- следующий день утром вновь увидел
ее. Умерла. Проезжаем пустырь, вижу — сидит, к де­
реву прижавшись. Снежком уже припорошило ее. По
косичкам узнал. Сколько смертей видывал, а эту за­
быть не могу. В театре сегодня душераздирающие
монологи короля Лира слушаю — ее тихое «извини­
те» вспомнил...
Майор замолчал, и вновь его отяжелевший, неми­
гающий взгляд заставил меня зябко передернуть пле­
чами:
— Да, Ленинградтювидал трагедий.
Лицо майора приблизилось.
— А ведь я обманул ее,— прошептал-он*
— Кого? — Я замер
— Ее... с косичками. № меня был хлеб...
От резкого бокового толчка дверь вагона с виз­
гом откатилась. В темном тамбуре что-то оглушитель­
но лязгнуло, застонало, заохало.
— Был хлеб,— чуть слышно повторил майор и от­
вернулся,— две пайки и ианка сгущенного молока.—
И, словно отвечая на мой немой вопрос, он торопли­
во добавил: — Из своего армейского пайка выкроил.
Сестра жила на Васильевском. Чуть постарше этой,
с косичками. И дед. Для них берег.
Поезд дернулся, стал замедлять ход. Под потом­
ком захрипел репродуктор. Попутчик мой поднялся,
застегивая шинель.
— А сестра ваша».— торопливо задал я послед-
*ний вопрос,—тсак она з Ленинграде ч^йчас?
И вновь глаза наши встретились.
— В Ленинграде,— ровным голосом произнес май­
ор,— на Пискаревском. Та банка сгущенки уже не
спасла ее с дедом. Счастливо доехать! — сухо попро­
щался он и, бросив руку под козырек, пошел к вы­
ходу.
аботая над памятником защитникам Ленин­
Р града, я постоянно был в далеком теперь
уж прошлом, когда поблизости от места, где
теперь встал мемориал, я защищал ближние
подступы к городу в сорок первом. Два моих
соавтора — Сперанский и Каменский — тоже бы­
ли здесь в блокаду. Наша молодость связана с Ленин-*'
градом, с Ленинградским фронтом, на котором вое­
вали мы в те тяжелые годы. Для меня они многое
определили и после войны, много определяют и те­
перь. Моя дипломная работа в Институте имени Ре­
пина, которую я выполнял после окончания войны,
называлась «Победитель» и изображала фигуру совет­
ского солдата, повергнувшего в прах ненавистный фа­
шизм. Поэтому и памятник на площади Победы весь
построен на впечатлениях военных лет, на воспомина­
ниях о встречах с героямй-ленинградцами (а тогда
все, по существу, жители города были героями), с бой-
цами-фронтовиками. Эти впечатления, порою очень
горькие, навсегда остались в памяти.
Вот один из эпизодов, как-то особенно ярко 3a-J
помнившийся среди многих других. Было это, пожа­
луй, зимой 1942— 1943 года. По каким-то неотложным
фронтовым делам оказался я тогда в городе. На пло­
щади у Технологического института увидел небольшую
группу бойцов в белых маскхалатах. Вооруженные
автоматами — очевидно, разведчики, — они направ­
лялись на передовую. Внезапно из ближайшей парад­
ной выбежала девочка лет четырнадцати — худенькая,
в наспех накинутом на плечи шерстяном платке, и,
что-то крикнув, бросилась к одному из солдат. Он
шагнул к ней, порывисто обнял, поцеловал. Бойцы
остановились, выжидая. Кто он был, солдат, этой де­
вочке— отец, брат! Не знаю... Всего несколько мгно­
вений длилась эта сцена. Потом разведчики двинув
лись дальше, а девочка скрылась в парадной. Д о сих
пор необычайно осязаемо вижу всю эту картину.
И нет ничего удивительного в том, что воспроизвел
этот эпизод в одной из композиций.
Мне очень хотелось передать незащищенность этой
девочки, силу и непобедимость этих людей. Мужест­
венный человек боится к ней даже притронуться. Его
большие обветренные руки привыкли к оружию, при­
выкли уничтожать тех, кто пришел на нашу землю
бесчинствовать, прикрываясь при этом все оправды­
вающей фразой: «С нами бог!» — ведь именно такой
призыв украшал пряжки на фашистских ремнях.
В другой скульптурной группе отражены сразу два
события: рассказ жены о том, как встретила на Из*
майловском (тогда он назывался проспектом Красных
командиров) женщину со странно остановившимся
взглядом, несшую на руках убитого при артиллерий*
ском обстреле ребенка, и собственные переживания
во время одной из первых бомбежек города, под ко»
торую я попал на площади Труда.
Но это, так сказать, общие штрихи прошлого, зна«
комые каждому ленинградцу, пережившему блокаду*
▲ ведь сохранились еще и впечатления сугубо лич­
ные— от общения с фронтовыми друзьями, от встреч
с близкими, наконец, с соседями по квартире, в ко­
торую изредка удавалось наведаться. Многие из этих
людей живы и сейчас. Как радостно мне было при-
нимать у себя в мастерской товарища довоенных сту-
денческих лет Сергея Проненко! Он скульптор, живе1
в Куйбышеве. Целый вечер рассказывал о» о службе
на кораблях Балтики, о томг как попал в конце сором
первого года в морскую пехоту, как бродили они по
фашистским тылам, уничтожая вражеские гарнизоны.
Я набросал портрет Сергея и воспользовался им при

поклон одуванчику
Однажды на исходе ночи я шел по краю желез­
ной дороги мимо длинных глухих складов. На пле­
че я нес чемодан. Пепельно-синяя ночь, постепенно
снижаясь, уходила в землю, как уходит в песок вода.
В нетяжелом моем чемодане лежали кое-какая одеж­
да и любимые книги, одну из них я только что читал,
покачиваясь на вагонной лавке под ночную стукот­
ню колес,— то была книга легенд и мифов Древней
Греции. Сойдя с поезда, я не думал ни о том, поче­
му, откуда попал на эту безвестную сахалинскую
станцию, ни о предстоящих важных событиях своей
жизни. Я был охвачен неискупленной тоской Орфея,
которому выпало дважды утерять свою Эвридику.
Словно сам ощутил дыханье Эвридики у плеча — и
уже знал, заранее пугаясь будущей безутешной тос­
ки, что, подобно этому нелепому музыканту, не
утерплю и оглянусь. Оглянусь ведь! Уж так мы
устроены, нетерпеливые, и ничего с этим не поде­
лаешь.
Я шел тогда, глядя под ноги, на мелькающие
шпалы и тускло блестевшие рельсы, и думал об этом.
Ведь стоило ему лишь пересилить себя и выйти на
свет из пещеры, ни разу не оглянувшись!.. Я узнал
горе, которое сам не пережил, и потерю, которую не
понес.
Потом я шел по безлюдной улице сахалинского
городка. Мягкая придорожная пыль, огромные лопу­
хи, следы колес и отпечатки чьих-то босых ног в пы­
ли... В знакомых деревянных домиках хозяева еще
спали, окна застыли — тихие, сонные, занавески бы­
ли задернуты. Прохладно, ни ветерка; тишина стоя­
ла особенная, предутренняя. Через все небо тянулись
пушистые розовые перья.
Ровно через год я возвращался в свой маленький
городок. Потерпев неудачу на приемных экзаменах
в университет, я целый год работал на стройке, но
вот настал срок идти в армию. Перед этим мама за­
хотела повидать меня, выслала денег, и я, сначала
самолетом, затем местным поездом, проделал весь
длинный путь назад.
Проходя мимо дома Марии, я с удивлением за­
метил не спящего в такую рань человека — на ска­
мье у ворот сидела Ириша, маленькая сестренка Ма­
рии. В отцовском ватнике, из-под которого торчали
кончики босых ног, девочка сидела, привалясь спи­
ною к забору, и без удивления, серьезно посматри­
вала на меня.
— Здравствуй, Ириша,— поздоровался я.— Узна­
ешь меня? Я с материка приехал.
— Узпаю,— был ответ.— А кто там камни возит?
— Камни? — Только теперь я обратил внимание
на мерный, приглушенный расстоянием шум.— Нет,
Иришка, это не камни,— стал я объяснять,— это мо­
ре издали так шумит. I истомившись от тоски, Коля зашел ко мне в кап­
Теперь девочка смотрела на меня со спокойным
равнодушием и, как показалось, чуть ^насмешливо.
И мне стало неловко: я вломился в ее детский мир
Анатолий Ким
ПОВЕСТЬ
Уважаемой Тамаре Григорьевне
Ивановой-Радкевич посвящается
со своими скучными объяснениями — в то время как
кто-то огромный, на огромной телеге везет в тишине
утра глухо громыхающие камни...
— Мария дома? — спросил я у девочки.
— Нету. Она тоже на материке живет. Скоро и
мы к ней поедем.
— Когда? — решил я уточнить.
— Скоро. Завтра,— ответила девочка.
Я посмеялся в душе над ее наивным представле­
нием о понятии «скоро», связанном у нее, очевидно,
непосредственно с понятием «завтра». Но я снова
ошибся: вся их семья уехала на следующий день,
когда я был на море. И мне не пришлось даже по­
говорить с родителями Марии, расспросить, что с ней
и где она. Я знал лишь, что ей тоже не удалось по­
ступить в институт.
После школы мы все, выпускники единственной
в городке школы, с удивительной беспечностью рас­
стались друг с другом. Никто не предполагал, что
веселое, шумное прощание с приятелем на вокзале
может оказаться прощанием навеки.
Я вернулся и встретил нескольких своих одно­
классников, таких же неудачников, как и я, и дру­
гих, более счастливых, которые студентами приехали
домой на каникулы. Однако радости эти встречи не
принесли — год самостоятельной жизни отделил меня
от них невидимым, но вполне реальным простран­
ством отчуждения. Я попытался кое у кого узнать
адрес Марии, но оказалось, что она ни с кем не пе­
реписывается... А затем навалилась развеселая, от­
чаянная грусть, знакомая всем, кто когда-либо бывал
новобранцем, замелькали последние недели, дни, и
я на все махнул рукой.
На втором году службы в армии я оказался в го­
роде Р., куда перевели меня по окончании сержант­
ской школы. В новом полку я подружился с длин­
ным веселым парнем, Колей Ягодой. За год до меня
он окончил ту же командирскую школу, что и я, был
курсантом в том же батальоне, а теперь имел полное
звание сержанта и командовал отделением. Из меня
же командир не получался, я не умел подчинять дру­
гих своей воле, долгое время ходил в ефрейторах без
всякой должности, но потом старшина роты, учиты­
вая мою образованность, назначил меня каптенар­
мусом.
У Коли была подруга, и о том, каковы их отно­
шения, я хорошо знал — мой друг не был скрытным
человеком. Звали его подругу Нонной. Однажды сер­
жант Ягода попал дежурным во внутренний наряд
с субботы на воскресенье и потому не смог увидеть­
ся с нею после недельной разлуки. И вот, вконец
терку и вынул из кармана мундира фотографию. На
ней я увидел чернобровую пышную Нонну и рядом —
тоненькую улыбающуюся Марию.
21
 Оказалось, что онж близкие подруги, работают
вместе на обувной фабрике, что Мария замужем и
скоро ждет ребенка. Все это удивило меня и растре­
вожило... Я рассказал Коле все о Марии, и он тоже
подивился, сокрушенно покрутил головой. А недели
через две он, ухмыляясь, вручил мне запечатанный
конверт, на котором было коротко написано: «В. Че­
кину». Это было письмо от Марии.
К моей досаде, Мария написала с ошибками.
Такой пустяк, но огорчил меня сильно. Я вдруг
почувствовал, насколько стала мне далека Мария.
Строки, выведенные знакомой рукою, налезали
криво друг на дружку — я с неодобрением отметил
в душе и это. Я помнил, как чистенько и ровно пи­
сала она в школьных тетрадках, как бережно хра­
нила все промокашки, испещренные чернильными
пятнами, в то время как у меня эти промокашки
исчезали с самого начала — я их любил жевать...
Еще более поразила меня нескрываемая радость,
которою сквозила каждая строка письма. Оказыва­
ется, что я «нашел» ее, и она «знала, что это
когда-нибудь произойдет». В заключение Мария пи­
сала, что «ради старой дружбы» я должен навестить
ее, прийти вместе с Колей в гости.
И тут я вспомнил, что Мария никогда не умела
скрыть своей тревоги. Когда она обижалась или сер­
дилась, лицо ее трагически застывало, заострялось,
а причины были — пустяки какие-нибудь. Натворив
что-либо в классе, сразу же бледнела под взглядом
учительницы и молча вставала из-за парты, спеша
признанием облегчить душу...
Словом, я почувствовал, что Мария в тревоге и
я очень нужен ей. А за последние недели мне уже
стала привычной мысль, что дороги наши оконча­
тельно разошлись. Она замужеде, скоро станет ма­
терью... куда уж там — «нашел» ее и «ради старой
дружбы». Неужели после в с е г о она считает меня
хоть каким-то образом связанным с нею?.. Нет, я не
хотел этой встречи.
И все же в субботу я записался в увольнение.
До этого я никогда не ходил гулять в город, пред­
почитая выходные дни просиживать взаперти в тес­
ной ротной каптерке. Мой старшина, на вид черст­
вый и угрюмый, с грубым раскатистым голосом, был
мужик сложный, с неожиданностями, но по-своему
справедливый и покладистый. Обычно он имел вид
человека, которого вконец одолевают гениальные
идеи, — вдруг замрет у каптерки, отвернувшись
к стене и выкатив на нее остекленевшие глаза, но
я-то знал, что в эти минуты старшина Ноздрин счи­
тает в уме, сколько пар двойных зимних портянок
надо затребовать для обновленного состава роты...
Я попросился у него в увольнение, и он изумленно
уставился на меня...
Я старался, тянул ротное хозяйство плечо
к плечу со своим старшиной, и Ноздрин был дово­
лен мною. Единственное, что не нравилось ему во
мне, это мои занятия стихами. Вид рукописей, тет­
радей и записных книжек вызывал у него содрога­
ние — он косил на них глаза, как бык на красную
тряпку, и вдруг, не выдержав, рявкал:
— Сожги! Сожги все!
Я пытался доказывать ему, что ничего плохого
нет в писании стихов, даже читал ему кое-что из
своих лучших вещей, и он мрачно их выслушивал,
отворотив в сторону крепкий, в круглых рябинах
нос, гоняя желваки на каменных челюстях, но
всегда или уходил, недослушав, или говорил что-
нибудь вроде:
— Отставить, ефрейтор Чекин! Шагом марш
считать кальсоны! Мыла нарезать сто сорок кусков!
22
Однажды в хорошую минуту он откровенно вы­
сказался: «Эх, Чекин! Поди ты в бытовую комнату
и посмотри на себя в зеркало: разве с такой рожей
стихи пишут? На то особое образование надо иметь,
а ты даже отделением командовать не смог. Да
брось ты все, не задуряй себе голову! Служи,
старайся. Есть отбой — уснул глубоко, есть подъем —
вскочил как гвоздь...» И когда я впервые попросился
у него в увольнение, он отпустил меня с явным
удовольствием, подал мне увольнительную записку
хмурясь, но тая тонкую усмешку в углах широкого
мужицкого рта. Разумеется, он относился ко мне
хорошо и потому желал мне добра. Отпустил он
меня в воскресенье.
Мы с сержантом Ягодой в условленном месте
дождались Нонну, и все трое поехали на трамвае
в дачный пригород, называемый Г о р о й . Живая
Нонна оказалась намного лучше, чем на фотогра­
фии. Вся ^обильная ее красота пугливо вздрагивала
при малейшем движении, и Коля Ягода, пока мы
ехали, то и дело бережно подхватывал Нонну, желая
уберечь столь чувствительную ее красоту от излиш­
них толчков.
Трамвай петлял по городскрм улицам, тесно на­
битым гуляющей воскресной публикой. Я на какое-
то время совершенно позабыл о своих спутниках и
жадно всматривался в проплывающую за окном
толпу. Как давно уже я не гулял в такой вот воль­
ной толпе! Еще в сержантской школе я начал пи­
сать стихи, и дело это настолько меня захватило,
что все свободные дни и выходные я искал только
возможности хоть где-нибудь уединиться и вдоволь
посидеть над своими бумагами. Я прятался в су­
шилке среди развешанных мокрых бушлатов и пор­
тянок, в летней кинобудке и даже в пустоц пира­
миде ружпарка. Я не хотел гулять по городу
в поисках доступных служивому приключений —
у меня ведь была моя Муза. И я привык находиться
постоянно в том мире, который ни на что другое
не похож и в котором я не был лишний (колышется
идущая маршем колонна цвета увядшей травы; за­
пах пота, кожи, гуталина и начищенной асидолом
латунной бляхи; грохот падающих на каменный пол
кухни дюралевых мисок; зеркальный блеск в ка­
нале ствола, когда заглядываешь после чистки в
дуло автомата, подняв его как подзорную трубу;
а н т а б к а , п а т р у б о к , р у ж п р и б о р ; одиноч­
ный оглушительный выстрел, гром коротких очере­
дей, отсекай по три-пять патронов; десять минут
перекура после тактических занятий на осенних
голых полях, вдали проходит поезд; тишина каптер­
ки, где пахнет новым обмундированием и свеже­
смазанными саперными лопатками). А в толпе
гражданских людей солдат всегда одинок, стеснен
духом, потому что глаза толпы, обращенные на
него, прежде всего видят зеленую форму, ремень на
животе и сапоги на ногах, а лица его как бы сов­
сем не различают. И в душе вчерашнего мальчишки
эта его невольная безликость вызывает неосознан­
ную тоску, которую он спешит излить в письмах
д о м о й : матери, другу, брату. Вот, отвернувшись
от всех, переписывает он на тумбочке какие-то пе­
сенки, стихи (лежа на огневом рубеже с автоматом
наизготовку, я услышал вдруг тихий, нежный
шелест и посвист — скосив глаза, я заметил возле
самого лица качающийся на ветру стебель сухой
былинки: об него ударялся и тихо свистел осенний
ветер, ясное синее небо накрывало меня куполом)
или мечется в горячечной мечте на скрипучем верх­
нем ложе двухъярусной койки, и его сосед снизу,
рассердившись, вдруг задирает ногу в белой каль-
 сонине и тычет пяткой в провислую округлость
матраца... Верхний затихает и вскоре уже храпит,
зато долго ворочается сосед снизу, сотрясая все
двухэтажное железное сооружение.
Нет! Ничего не хотел я знать, кроме свиданий
с розовоперстой и фиалкокудрой Музой. Эти тай­
ные свиданья могли происходить только наедине,
а уединение теперь я мог обрести или на крыше
овощного склада или, что было надежнее, затворив­
шись в своей каптерке. Последний вариант, правда,
давал повод начальству считать меня отъявленным
лентяем и лежебокой — предполагалось, что, запер­
шись в каптерке, я сплю день и ночь: солдат, как
говорится, спит, а служба идет. Я никого не разу­
верял, ничуть не тревожился, потому что старшина
Ноздрин, знавший правду, надежно оберегал меня от
всех неприятностей...
И вдруг меня вытащили из моего убежища и по­
везли на трамвае сквозь эту толпу, чуждую до бес­
конечности. Зачем? Я оглянулся на своих спутников
с этим вопросом в душе.
Нонна и сержант тоже смотрели в окно, стоя на
задней площадке трамвая, и длинная рука сержанта,
украшенная часовым браслетом со множеством бле­
стящих кнопок и заклепок, хозяйственно покоилась
на плотной талии Нонны. Я смотрел на них и рас­
терянно думал: ну, любовь у них, а при чем тут я?
Еду куда-то на этом трамвае... покачиваюсь... Мне
хотелось спрыгнуть на ходу и убежать назад в свою
каптерку, благо ;дверца трамвая была сломана, не
закрывалась, и ветер врывался в широкий проем и
шевелил пестрый шелковый подол над полными
смуглыми ногами сержантовой подруги.
Мария жила в доме мужа на одной из окраин­
ных улиц дачной Горы. Окруженный старыми
абрикосами, вишнями, смородинными кустами,
стоял голубой крашеный дом. К калитке вышла
женщина 'с пятнистым лицом, в домашних шлепан­
цах — и в ней я с невольным ужасом признал
Марию. Приговаривая что-то невнятное и приветли­
вое, она по очереди подала каждому руку, мне
тоже. Затем повела во двор, переваливаясь утицей,
шлепая пятками по замощенной кирпичом дорожке.
По той же дорожке навстречу шел улыбающийся
темнобровый парень в белой майке. Больно стиснул
мне руку, тряхнув при этом кудрями:
— Петр!
Был он в спортивных трикотажных штанах,
смуглый и крепкий, с волосатой грудью. С сержан­
том они были, оказывается, старые знакомые; долго
пихали друг друга в плечи, радостно осклабившись.
В глубине двора повсюду вились по растянутой про­
волоке виноградные плети, и меж ними на ровной
площадке, выложенной гладким старым кирпичом,
был врыт в землю широкий стол на синих крашеных
столбах. Этой же синей краской были выкрашены
кирпичи вокруг площадки и срезы отпиленных суч­
ков на сливах и вишнях. Во главе стола перед гор­
кой нарезанного хлеба сидела хозяйка дома. Рот
у нее был поджат, темные морщины сверху и снизу
пересекали тонкие губы — казалось, что в них про­
деты шнурки, крепко-накрепко затянутые. Мы по­
здоровались, она молча кивнула, зорко разглядывая
каждого.
— Ешьте, ешьте, гости дорогие, не стесняйтеся.
Маня, Петя, плохо гостей угощаете,— произносит
голос хозяйки.
— Ешьте, правда! Может, невкусно? Компоту?
(Это Мария, узнаю ее тревожную озабоченность, пре­
секающийся от волнения голос.)
— Тяпнем еще, что ли? (А это ее муж, Петр.
Принес, двумя руками бережно держа перед собою,
графин с розовой домашней наливкой. Расплескивая
на стол, наполнил хрустальные рюмки; беспокойно
поглядывая на жену, на мамашу, улыбался почему-
то виновато, пряча глаза, приподымая широкие
плечи и присутуливаясь. Вдруг громко, внушительно
кашлял, крякал, решительно шлепал ладонью по
столу, будто собираясь сказать нечто важное, и...
смущенно молчал.)
— Спасибо. И так все прекрасно,— отвечает за
всех троих Нонна и щиплет под столом Колю за
ногу.
— Не буду больше,— отзывается сержант, при­
вскакивая от щипка Нонны.— Скоро в часть бежать,
успеть бы просохнуть.
А я сижу рядом, опустив под стол глаза, верчу
в руке вилку. Изредка робко взглядываю на Ава­
рию. И мне кажется, что это вовсе не она, что про­
изошла ужасная подмена. Мне так грустно, что
кажется — сейчас не выдержу, завою. Я не знаю,
что случилось за два года с Марией, но вижу пере­
мену страшную. Сил моих больше нет сидеть здесь.
Где-то внизу под Горою проезжает машина, останав­
ливается — слышно, как отчаянно скрежещет тор­
моз. Словно скрежещет где-то в моем отупевшем,
усталом мозгу.
— Вася, почему ты не ешь? — спрашивает у меня
Мария.
Я вздрагиваю и оторопело гляжу на нее.
— Ты чего, Васек? — присоединяется к жене
Петр; от наливки нос у него стал ярко-дозовый,
блестящий, глаза сошлись в щелку, скрылись под
густыми загнутым^ ресницами.
— Не хочу... Наелся уже, спасибо,— с трудом
произношу я, роняю на сапог вилку, нагибаюсь и
достаю ее.
— Ты же не притронулся к тарелке,— тихо гово­
рит Мария.
— Ишь, а говорит — наелся! — торжествующе
вскрикивает Петр и тут же виновато оглядывается
на мамашу.
— Видно, не понравилося ему угощение,— про­
износит та, чуть расслабив шнурочки на губах.
— Что вы, очень вкусно! — возражаю я и беспо­
мощно, в%отчаянии оглядываюсь на Марию.
Когда-то мы с . нею часто вместе делали уроки.
Я приходил к ним с тетрадями за пазухой и про­
сиживал в доме допоздна. Она придвигалась
ко мне, склоняясь над общей книжкой, ее пушистые
волосы, колечками торчавшие над гладким лбом,
щекотали мне лицо, и я сдувал их в сторону или
сам чуть отводил голову, не отрывая глаз от стра­
ницы. Иногда, бросив зубрить, мы начинали дура­
читься и щелкали друг друга по лбу ручками.
Когда я, собрав тетради, уходил домой, она стояла
передо мною, зевала и выламывала руки в сладких
потягушечках... В шестом классе я неожиданно за­
болел корью, чуть не умер, и когда сошла горячка,
ко мне в комнату впустили Марию. Она посмотрела
на меня и вдруг весело, приседая и хлопая себя по
коленкам, захохотала. Потом выбежала из комнаты
и вернулась с зеркалом. Я взглянул — и тоже захо­
хотал: мое лицо, опухшее и сплошь покрытое
засыхающей коростой, было жуткое, неузнаваемое.
Мы долго веселились, пока вдруг не закружилась
у меня голова...
В девятом классе — весною, дри свете огромной
сахалинской луны, мы шли домой со школьного ве­
чера, и вдруг странным показалось мне лицо иду­
щей рядом МЬрии: какая-то отрешенная улыбка за­
стыла на этом лице — пугающая улыбка. Я остано­
вился, зная, что пришло что-то еще небывалое.
Остановилась и она — все с тою же улыбкой, под­
23
няла лидо ко мне. И я медленно, неотвратимо стал
наклоняться к ней, неловко ткнулся губами в ее
губы. Когда я оторвался от этих теплых незнакомых
губ и со страхом взглянул на нее — лицо Марии,
запрокинутое ко мне, было бледное, исступлен­
ное, черные пятна зрачков застыли в широко рас­
крытых глазах... Так началась наша недолгая
школьная любовь. И сразу же ушли ясные прежние
отношения. Мы стали часто ссориться. Из-за портфе­
ля, например. Хочу понести ее портфель, она не дает.
Почему? Неизвестно. Вид у нее при этом трагиче­
ский, лицо сжимается в кулачок, бледнеет. Ссора.
Их было достаточно в этот последний год. К концу
учебы мы поссорились серьезно, перестали разгова­
ривать, к экзаменам готовились врозь. На выпуск­
ном вечере держались подальше друг от друга.
В ту ночь мы, выпускники двух смежных
классов, до утра гуляли у моря. На песке развели
огромный костер из сухого плавника, прыгали через
огонь, бегали по прохладному шелковистому песку
босиком, скинув праздничные туфли. Кто-то полез
купаться. Вокруг невидимого купальщика, входив­
шего в темную воду, метались огненные лунные
блпки... Потом, усталые и притихшие, сидели мы
возле потухающего костра. А над огромным морем,
над четким его краем уже светилась малиновая
огненная полоска. Вскоре вся пустая морская рав­
нина и полнеба над нею были охвачены красным
пожарорт зари. Казалось, что рассвет обещает нам
какой-то невиданно алый день. Но утренняя заря,
достигнув своей предельной высоты, пролетела
дальше на запад, и настал день обыкновенный, не­
яркий, со свинцово-тусклым морем. И мы разошлись
по домам, а вскоре разъехались по всей стране, кто
куда, ловить судьбу за крылья...
Я поднимаюсь из-за стола и объявляю всем, что
хочу навестить родителей Марии, дядю Витю и
тетю Фросю. Меня пытаются отговорить, но я стою
на своем. Тогда поднимается Мария и решает, что
проводит меня к отцову дому.
— А ты здесь гостей развлекай,— приказывает
она мужу.
— Бу сделано, Машуленька,— весело соглашается
кудрявый Петр и снова виновато оглядывается на ма­
машу.— Мам, пусть сходит человека проводит.
— А мне-то что! Ты муж, ты и командовай,—
отвечает хозяйка, и что-то вроде улыбки проявля­
ется на ее дряблом белом лице.
Я надеваю пилотку, прощаюсь со всеми и первым
выхожу со двора. Следом спешит Мария — она
успела переобуться в туфли, голову повязала шел­
ковым платком.
И вот мы одни идем по тихой дачной улице.
Странно! Идем с Марией по этой чужой улице!
У Марии муж, этот чернобровый Петр, она беремен­
на... Да как же мы здесь очутились? Прямая, все
под гору, улица скрыта в посадках вишен и абрико­
сов. Темнеют длинные мундиры пирамидальных то­
полей.
Яркая косынка нежно льнет к смуглому лицу
Марии, которое выглядит для меня непривычно
женственным, взрослым. Знакомый наклон головы,
знакомый размах рук при ходьбе. И только этот
высокий живот, обтянутый платьем... Случайный
ветер пробегает вдоль улицы, треплет листву на
фруктовых посадках, а высокие тополя недоступно
и тихо возвышаются рядом, почему-то не задетые
этим ветром. Колечки волос трепещут вокруг глад­
кого лба Марии, одну прядь ветер длинно развил, и
она бьется, приникнув к шелку косынки. Я рас­
24
стегиваю пуговицы на гимнастерке и, растянув от-
вЬроты пошире, подставляю грудь прохладному воз-
ДУХУ.
Все вокруг нас — и голубое невесомое небо, и
белые туши облаков, и синяя дуга далекой реки, ви­
димая поверх нижних садов Горы, и тающее в пер­
ламутровом мареве заречье, и долетающие сюда из
города какие-то гудки, смутный рокот — все вокруг
огромно, непонятно, томительно. Почему мы тут?
И к чему, в чему еще эта не нужная никому в мире
моя тоска...
И вдруг я слышу робкий голос Марии:
— Скажи, ты почему ушел? Тебе не понрави­
лось у нас?
И что-то со мною случается, когда жалко надла­
мывается этот голос. Словно прорывает какую-то за­
пруду в душе, и вся тяжесть, давившая на нее,
бесшумно низвергается куда-то. Как-то разом, без
остатка. Чувствую себя опустошенным. Глубоко
вздыхаю. Я принял свою потерю. Кусок забора из
тесно сплоченных серых досок попадается на глаза,
и я долго, пристально разглядываю забор. Я даже
приостанавливаюсь — и вдруг вижу себя, ушедшего
за неимоверные дали отсюда, туда, где лежит море,
полнехонькое до краев, где белые дюны, поросшие
пахучим шиповником... На дощатый забор садится
белая бабочка, я внимательно рассматриваю, как
прихотливо прорисованы ее крылышки. Взмахнув
ими, бабочка улетает.
Я оборачиваюсь к Марии и беру ее за руку.
— Ну что ты, Маша! — говорю я.— Ты меня
прости. Помнишь, как мы ходили на мыс Чайки?
Мне почему-то показалось, что я сейчас там.
А в общем, все это чепуха... Просто я никак не
могу привыкнуть к тому, что и ты... Все женятся и
выходят замуж, и ты тоже...
— И я тоже, — усмехнувшись, повторила Мария,
опуская глаза; набрала воздух, как бы решаясь
что-то важное высказать, но сникла...
— А он очен& добрый, твой Петр,— продолжаю
я,— и видно по всему, что любит тебя. Угадал?
— Угадал.— Мария все так же неопределенно
усмехается. И вдруг торопливо произносит: — Они
звери, Чекин, настоящие звери, понимаешь? Будь
они прокляты! Из-за рубля человека задушить
могут, вот какие это люди. А мать у него такая,
что я скоро с ума сойду от нее...
Мы по-прежнему стоим у серого забора. Я молчу.
Вот оно, ради чего Мария призвала меня. Но чем
я могу помочь ей теперь? Те п е р ь ? Зло коснулось
Марии, житейское зло, не изведанное еще мною,
тусклое и нудное, неукоснительное для людей, как
некий тайный закон их существования. И я не знал,
что сказать, что делать с этим злом. Я слушал горь­
кую исповедь Марии, и мне почему-то было неловко
за нее. Не хотелось иметь какого-либо отношения
к тому, что открывала мне школьная моя подруга.
Я жалел теперь, что поддался чувству и встретился
с Марией — здесь, на этой дачной Горе. Не надо бы­
ло приходить сюда...
Густые пряди старых вишен свешивались через
колючую проволоку, натянутую поверх забора. Ро­
зовые точки ягод во множестве светились в темной
листве. Было начало лета. Все лучшее, чем одарит
год, ожидалось впереди.
Мы пошли дальше.
В стороне от дороги на вытертом земляном пя­
тачке я увидел кошку с двумя котятами, Кошка
дремала, развалясь на солнце, откинув голову
с торчащим ухом. Крошечные котята возились ря­
дом, мотая тонкими хвостиками. Заметив нас, они
бросили игру и попрятались за мамашу, выставив
поверх ее лохматого бока глупые круглоглазые
мордашки. Мать обеспокоенно подняла голову и,
раскрывая острозубую влажную пасть, почти без­
голосо мяукнула.
— а-а! — получилось у нее. Уставившись на
нас тревожно и кротко, она спрашивала, зачем мы
пугаем их.
Я остановился и долгую минуту молча смотрел на
кошку и котят. Затем вытащил из нагрудного кар­
мана гимнастерки записную книжку, карандашик и
записал на чистой странице:
Котята на солнце,
невинно гримасничая,
ласкают сами себя
и бесшумно танцуют —
ни для кого.
А рядом мать,
суровая жрица добычи,
худая, с отвислым животом,
смотрит на игры их
радужными глазами
и, расслабленная нежностью,
забыла на влажных губах
улыбку мадонны.
— Что ты пишешь? — спросила Мария.
— Стихи,— ответил я. И тут же вслух прочел
написанное.
— Это стихи? — удивилась Мария.— Разве такие
бывают?
— Бывают, Маша, — уверил я, посмеиваясь.
Я был доволен тем, что на этот раз получилось.
— Значит, ты поэтом стал,— с удивлением, без
насмешки сказала Мария, взяла у меня записную
книжку, полистала ее.
— Как видишь. Пишу, мараю бумагу, вот только
никто не считает это за стихи. Старшина мой как
услышит, так чуть на стенку не лезет — ему кажется,
что я над ним издеваюсь. А я ведь пишу вполне
серьезно, у меня даже есть свой принцип...
— Какой? Может, объяснишь? — робко сказала
Мария, беря меня под руку.
— Очень простой. Пиши, чтобы как можно проще
было. Как само собою получится. Что выговорит
душа, то и пиши, без всяких ямбов и хореев.
— Да ведь каждый так сможет, Чекин! И я бы
смогла,— сказала Мария.
— Вот именно! В этом и весь принцип, Ма­
шенька! Пусть каждый пишет. Я хочу выработать
такую форму, чтобы каждый мог писать стихи. Вот
тебе жизнь, вот поэтические факты вокруг, а вот
тебе карандаш и бумага. Смотри и записывай! Как
можно точнее! И никаких там ямбов. При чем тут
размеры? Ведь так человека можно запутать. Разве
плохо, если для каждого стиха найдется особый
ритм, особая форма? Ведь душа-то, Машенька,
у каждого поет на свой лад...
Я разошелся. Я выкладывал Марии то, что пол­
ностью занимало меня последние годы. Она внима­
тельно, серьезно слушала.
— Так вот какая она бывает, судьба,— вдруг
тихо, горестно произнесла она, и я, прервав свою
речь, удивленно обернулся к ней.
Вдруг почувствовал я, что Мария, та, п р е ж н я я
Мария находится рядом, совсем близко... С которой
мне было так хорошо и спокойно все детство. С кем
вместе ныряли с перил пожарной площадки, устро­
енной в конце нашей улицы на высоком берегу
речки.
Безлюдно и по-прежнему тихо было на крутых
улицах зеленой Горы. Мимо промчались, привстав
3 «Аврора» Mi б
над седлами и повиливая тощими задами, два парня
на велосипедах. Перешли дорогу пестрые индюшки,
скрылись в бурьяне, шевеля его. Дачная Гора
только что пообедала и погрузилась в послеобеден­
ный воскресный отдых.
Высокие холмы садовой Горы поднимались с се­
верной стороны города. Зимою, когда деревья были
черны, а темные стены дач: беспорядочно заштри­
хованы голыми ветками, пригород издали казался
неуютным, захламленным местом. Но оживала
весна, приходило лето, и тогда не узнать было Горы.
Сплошные валы тугой садовой зелени накрывали по­
селок. На фоне садов удивительно чистыми выгля­
дели свежевыбеленные стены «летних мазанок, обяза­
тельных в каждом дворе. Заманчиво вились меж
дачных участков затененные дорожки, по которым
пробирались загорелые дачники. За высокими забо­
рами гуляли по свежей траве смуглые девушки,
играли в мяч или лениво дремали в гамаках и на
садовых топчанах. На них и на сочной траве, на
ярких одеждах и радостной зелени пестрели сол­
нечные пятна. Пчелы сновали в полуденном поиске,
перелетая с цветка на цветок; суетливо, угловато
плясали в воздухе стрекозы, вились столбом травя­
ные мушки, кружились пестрые бабочки — мир пол­
нился ровным гудением, электрическим гудением
лета.
2.
Теперь каждое воскресенье я с увольнительной
запиской в кармане уходил в город. Садился в трам­
вай, идущий к дачному поселку, и не очень-то
скоро подъезжал к остановке «Вторая Садовая». То
было место малолюдное, с двумя сгнившими стол­
биками от бывшей скамейки, окруженное мощными
стволами белых тополей. Стуча сапогами по вымо­
щенной ракушечником дорожке, я проходил тихими
кривыми улицами к знакомому трехоконному дому,
где жили родители Марии.
В этом доме мне полюбился старый пружинный
диван с круглыми старомодными валиками и по­
тертой высокой спинкой, и к этому сооружению
я первым делом направлялся, скинув на крыльце
сапоги и беглым маршем минуя две передние ком­
наты. Простецкие дядя Витя и тетя Фрося ничему
не удивлялись, лишь время от времени посылали ко
мне в дальнюю комнату шестилетнюю Иришу спро­
сить, не желаю ли поесть или выпить свежей браж­
ки. Я отказывался, просил передать, что сыт, по­
обедал в части, и не покидал дивана. Иногда я по­
зволял себе вольность и давал щелчка по выпячен­
ному животу Иришки — она молча, без улыбки
воспринимала подобную фамильярность, поворачи­
валась и уходила. Тугие пружины дивана рычали и
звонко постреливали при малейшем движении,
стальные завитки утыкались мне в ребра, но я мог
лежать на этом одре и час и два, погруженный
в странное оцепенение. Иногда через раскрытое
окно влетала в комнату приблудная мелодия ра­
диолы, которую заводили где-нибудь на соседних
дачах.
То был один из этих дней. Я шел под слепящим
солнцем к реке. Сотни стрекоз висели в воздухе как
крошечные вертолеты, падали и взмывали вверх.
Укрывшись в садовой зелени, звонко стрекотали
эльфы; вдруг вылетали они на самую середину
улицы и, трепеща красными, белыми, желтыми
25
плащами, начинали гоняться друг за другом. Здо­ уже не встречал, но всегда кто-иибудь из любителей
ровенный стрекозел уселся на мое плечо, я схватил уединения бывал там, так что одиноким я не оказы­
его, он изо всех сил куснул палец. Я растерялся и вался.
выпустил его, он косо, не очень-то ловко отлетел Вот и на этот раз — лежали на песке трое заго­
в сторону и шлепнулся в траву. релых мальчишек с длинными волосами. Они увиде­
Теснимая с двух сторон заборами, улица покато ли у меня пачку «Примы» и попросили закурить.
шла к реке. Множество бойких тропинок бежало Я дал им по сигарете — взял грех на душу. В голом
к желтым глиняным обрывам, туда спешили такие виде меня никто не мог принять за военного чело­
же полуголые, как и я, мужчины и женщины, види­ века, и мальчики, получив требуемое, сразу же пе­
мые по пояс в бурьянных зарослях. рестали интересоваться мною. А я и не горевал —
Еще издали можно было услышать человеческое тихо пристроился рядом, положил на трухлявый че­
клокотание, в котором порою, будто звонкие фон­ тырехгранный брус, наполовину затянутый песком,
танчики, всплескивали крики и смех. Под глиня­ / сигареты и записную книжку. Опустив голову на свою
ными обрывами, на светлой кайме берегового песка горячую от солнца руку, поверх другой руки, вытя­
шевелилась плотная розовая толпа. Край воды нутой на песке, посмотрел вдаль.
у берега вскипал, соприкасаясь с краем разгорячен­ Над рыжими оползнями Горы летела по синеве
ной людской массы. одинокая ворона. Край тугого хлопкового облака вы­
Среди всплесков, вскинутых рук, падающих с раз­ ставлялся из-за синих зубцов дальнего сада...
бега в воду вытянутых тел я вдруг увидел Ириш­ Прозрачная, обжигающая пелена набежала вдруг
ку с посиневшими от речного холода губами. Ириш- на глаза, размывая видимый мир.
ка подпрыгивала на небольшой волне, нагнанной
проходящим мимо катером. Я окликнул девочку, Далеко
помахал ей рукою. Иришка перестала припрыгивать за те голубые деревья
в воде и серьезно, не очень-то приветливо смотрела ушло мое детство.
на меня. Желая рассмешить ее, я зашлепал по мел­ Я не погонюсь уже .
кой воде, печатая строевой шаг и делая широкую за тенью бегущего облака...
отмашку руками. Я лег на песок,
на горячий, мягкий песок у воды
Я прошел вдоль всего пляжа — и дальше, мино­ и зажмурился.
вав мостки небольшой пристани, выбрался к доволь­ И ничего, ничего мне больше не надо.
но пустынному месту. Возле старых лодочных
днищ, покойно догнивающих на берегу, среди опас­ Ребята затеяли бороться, и, глядя на их возню,
ных завитков ржавых стальных тросов и круглых я ощущал себя ленивым, снисходительным старым
камней, облитых смазочным маслом, находился кро­ львом. Двое боролись, а третий, худой и длиннозу­
шечный мысик с белым чистым песком. На этом мы­ бый, с добрым некрасивым лицом, лежал в сторон­
сике могли разместиться трое-четверо, не больше, и ке и подначивал их, широко осклабясь.
я устраивался там, занимая одно лежачее место...
Конопатый красный мальчишка, пыхтя от усер­
Однажды видел я там загорелую девушку в синем дия, стоял на коленях и гнул к земле товарища, а
купальнике. Длинноногая, с выгоревшими светлыми тот мотал головой, на песок свисали выгоревшие
волосами, с коричневыми гладкими плечами, словно спутанные патлы. Прыгающие резкие мускулы,
покрытыми глянцем, она была настолько хороша, что руки тонкие и крепкие, как ветки деревьев. Торчащие
я не осмелился в тот день остановиться на своем лю­ дуги ребер над втянутым животом. Тяжелое дыханье
бимом месте и прошел мимо. Она выбежала из воды вперемежку с хихиканьем и невнятными угрозами...
и грудью упала на горячий песок, и я увидел ее уз­ Все это было мне так знакомо, понятно, словно сам
кие розовые ступни... я был одним из этих борющихся мальчишек.
Нет! Никогда не устраивался я в тесноте общего И вдруг я подумал о том, что жизнь любит этих
пляжа. В этом розовом муравейнике мне становилось мальчишек и что любовь эта пройдет со вре­
не по себе. менем, и вместо них найдутся другие избранники —
Как ни странно, но шумный пляж вызывал в ду­ об этом стоило создать грустную песню.
ше моей тяготу. Тоска охватывала мое солдатское Докурив сигарету, я снова взял карандаш и за­
сердце, и я начинал копаться руками в песке, не писную книжку (уже написано было там о голубых
глядя ни на кого... Вот все собрались вроде на празд­ деревьях и далеком детстве). Карандашик успел за­
ник, на голубой бал, но праздник никак не разгорал­ тупиться, и я отточил его куском стекла, подобран­
ся. Кое-кому, правда, было весело — подвыпившим ным тут же неподалеку.
дядькам в длинных мокрых трусах, толстым И написал:
теткам у разверстых сумок с закусками, каким-
то звероподобным парням, со ржанием и матерщиной Есть песня,
игравшим в карты под пляжным грибком. А мне бы­ которую дано тебе спеть,
ло грустно. Я пришел на этот бал, замирая от вол­ как право цветенья дано
нения, ожидая испытать невиданную радость, но ни­ деревьям и травам весной.
какой радости не выходило. А может, вовсе не сто­ Спой эту песню!
ило так волноваться и спешить сюда, думал я. Мо­ Вглядись
жет, вовсе нет той неистовой радости, которую пред­
ощущает душа, и тело наше — не что иное, как не­ в хрупкое тело подростка,
большой смирный зверь, на котором мы едем через в улыбку его и глаза —
пустыню жизни, подгоняя его то к воде, то к пище? и спой эту песню!
И самые великие радости его никогда не могут быть Итак, каждый обладает правом петь, как правом
н а ш и м и радостями. жить. Но не каждый пользуется этим правом.
Нет, куда лучше было на моем песчаном мы­ Я захлопнул книжечку, даже не прочитав напи­
сике. Девушку со с в е р к а ю щ и м и п л е ч а м и я санное, и закопал ее в песок под деревянный брус.

26
Затем вскочил и, перепрыгнув через рыжего малого,
раскинувшегося на песке, бросился бегом к воде. Ныр­
нув глубоко, долго плыл в давящей прохладной глу­
бине, ' не открывая глаз, улыбаясь своей радости.
Истратив весь воздух в груди, изогнулся и пошел
свечою вверх — выскочил по пояс и вновь рухнул
лицом на податливую воду, успев набрать полные
легкие воздуха. Долго я прыгал и резвился, затем,
усталый, лег на спину и раскинул руки. Быстрое те­
чение несло меня вниз по реке. На мокрых ресни­
цах вспыхивали радужные огни, сквозь этот разно­
цветный блеск я вглядывался, щурясь, в рыхлую,
как пыль, жемчужную глубину послеполуденного
неба. Оно медленно разворачивалось над моим ли­
цом.
Краем глаза я заметил одинокое облако. Белое,
как молоко. Нежное, как младенец. Ах ты облако,
белое, как молоко, и нежное, как младенец, думал
я, поворачиваясь в воде так, чтобы лучше видеть
его. Кто-нибудь еще видит тебя? И запомнит ли, что­
бы увидеть тебя во сне через много лет?
Я плыл вниз по течению очень долго. Уже закан­
чивался дачный пригород, расположенный на хол­
мах, дальше шли ровные берега, на которых стояли
одинокие белые мазанки под стражей узких темных
тополей. Но исчезли и они, теперь берега были совер­
шенно пустые с одной стороны, с другой — порос­
шие толпами камышей, кустарником и кое-где вы­
сокими ветлами. Миновав камыши, я вылез на бе­
рег и пошел назад.
Узкая дорожка вилась по берегу, среди кустов н
приречной высокой травы. Порою серебряная листва
ветлы склонялась над тропой, и в ее тени отдыхали
здоровенные лягушки. Завидев меня, они оставляли
свои утробные кваканья и начинали высокие краси­
вые прыжки, словно соревнуясь друг с другом. Ля­
гушки были громадные, иное чудовище весило, на­
верное, не меньше килограмма. Перелетев через шат­
кие верхушки трав, они звучно шлепались в воду.
Вдруг я оказался на краю хлебного поля. Река
и тропа вместе с нею уходили влево, изгибаясь ши­
рокой дугой в этом месте, а я пошел напрямик че­
рез поле по узкой меже. На меже росла душно и
сладко пахнущая трава, босые ноги запутывались
в ней. При каждом моем шаге во все стороны пры­
скали кузнечики.
Синие огоньки васильков вспыхивали среди таю­
щей, уже едва заметной зелени созревающего поля.
Я стал рвать васильки, но вдруг мне подумалось, что
я зря и бессмысленно гублю чужую жизнь. Ехала
навстречу по меже девочка на велосипеде, и шеве­
лились за нею склоненные колосья и звенели о про­
волочные спицы. Вблизи я увидел загорелые руки,
выцветший сарафанчик, белобрысые косы и насто­
роженные синие глаза. Я остановил девочку и отдал
ей цветы, быстро и не очень-то обоснованно решив,
что ей можно вручить васильки, потому что глаза
у нее синие...
Перейдя поле, я набрел на одинокую березу, сто­
явшую на зеленом бугре. Откуда, какими
неведомыми путями пришла сюда северная березка,
одетая в нежную кору цвета сливок? Непонятно. Я
на минуту присел под деревом и залюбовался плав­
ными линиями желтого — чуть покатым горбом — ти­
хого поля. По синему небу брело небольшое стадо
белых кучевых облаков. За полем вдали резкой
синью сверкал изогнутый клинок — то была река, и
к этой яркой лазуритовой реке я должен был дер­
жать путь.
Вскоре я вышел к ней. Долго стоял на берегу.
Длинная и низкая самоходная баржа медленно пе­
ремещалась вдоль берега. Над палубой билось белье,
вывешенное на растянутой поперек посудины верев­
ке. Над рубкой крутился, дребезжа, самодельный
маленький ветряк-дробокат, усердно катал дробь.
Голый по пояс матрос шел вдоль длинного борта,
подставив солнцу сутулую спину, в руке он нес
ведро. Я помахал ему, он лениво качнул в ответ пу->
стым ведром. Я рассмеялся и потом чуть не запла-*
кал от печальной немоты своего счастья.
Человек свободен! Он вбирает в себя горячее су­
хое дыханье ветра. Омытый солнечной синевой неба,
он ощущает себя здоровым, крепким и чистым, как
алмаз. Он может спрыгнуть с высокого берега на пе­
сок, броситься в воду и плыть по течению большой
красивой реки.
Уже подходя к своему песчаному мысику, я уви­
дел идущую впереди девушку. И разволновался: мо­
жет быть, это та, со с в е р к а ю щ и м и п л е ч а м и ?
Однако, нагоняя ее, понял, что не та. И ничуть не
расстроился. Эта была не хуже. Поменьше ростом,
ядреная, золотистая. Короткое невесомое платьи­
це тоже было медово-золотистого цвета. Тело упруго
и бодро ходило под свободной одежкой, округлые за­
горелые ноги легко несли вперед это золотистое су­
щество.
Я чуть замедлил шаги, не желая обгонять девуш­
ку, и многозначительно поглядывал на нее сзади.
В мире было много разных тайн, и я один из тех,
кому они доступны. Она шла и не знала, что за нею
следят могучие глаза волшебника. Остановись!— при­
казал я, когда она подошла к моему песчаному мы­
сику. И девушка остановилась. Робко. Стала нереши­
тельно оглядываться вокруг.
Пристань рядом была пуста, перила ее из новой
струганой доски забыто покоились на старых серых
столбах. Стрижи стремительно пронеслись над голо­
вой — с криком, похожим на визг пуль. Мальчиков
уже не было на мысе, и я немного обеспокоился за
свое имущество, оставленное без присмотра, но тут
же заметил, что пачка моих сигарет по-преж­
нему лежит на трухлявой колодине. Под этой
гнилушкой зарыта маленькая записная книжка. Пол­
ные ножки этой девушки как раз топчутся на том
месте, и здесь еще одна моя тайна: я знаю, что у нее
под ногами, в земле. Девушка никак не может ре­
шить — оставаться здесь или идти дальше, к общему
пляжу. И тогда я приказываю: сядь! Она послушно
садится на колоду, ставит рядом с красной пачкой
сигарет свои ярко-красные веселые босоножки. Я
останавливаюсь, бросаюсь на песок» и, стоя на ко­
ленях, довольно потираю руки. Спохватившись,
осматриваю, цел ли мой купальный костюм: что-то
затрещало, когда я с маху приземлился...
Сидящая низко, почти на земле, плотно облитая
платьем, девушка похожа на тяжелую, налитую зо­
лотистую грушу. Как это я раньше не видел, что
всякая женщина похожа на грушу! На нежный авгу­
стовский плод... Думая об этом, я продолжаю осмат­
ривать себя — так и есть: треснули плавки по боко­
вому шву! Надо бы их проволочкой прихватить...
И вдруг вижу, как девушка, без всякого на то
магического повеления с моей стороны (все еще про­
должая не замечать меня), скрещивает над коленями
смуглые руки, берет в них подол платья... Я холо­
дею, мне трудно дышать. Вот платье взметнулось над
нею, как знамя,— и я вижу, как, извиваясь, напря­
гая нежные ребра, на свет дня рождается сверкаю­
щее женское тело... Освободившись от мягкой шелко­
27
 вой кожуры, девушка на минуту замирает, поникнув,
словно отдыхая после нелегкого труда рождения.
И в это время я падаю на песок, бормочу что-то не­
внятное и начинаю головою рыть песок, доведенный
до отчаяния зрелищем подобной красоты.
Когда я затем прихожу в себя и подымаю гла­
за, то вижу, как моя новорожденная, подхватив пла­
тье и босоножки, торопливо бежит прочь, трусливо
оглядываясь на меня и на ходу поправляя бретель­
ку. Я вскакиваю и кричу, приставив руки ко рту:
— Стой, стрелять буду! Замри! — и тому подоб­
ную чушь.
Но она уже вышла из повиновения и бежит без
оглядки в сторону гудящего муравейника городского
пляжа.
Что ж, там ей будет спокойнее. А мне — здесь.
Одному. В самодельных треснувших плавках. С бе­
лыми распаренными ногами. Почему поэт всегда дол­
жен быть одинок? И беден? Нет, поэты — сказочные
богачи. Только никто не видит их сады, дворцы, пре­
красных коней. А может, они попросту бродяги, по­
прошайки и воры в этом мире? Присваивают себе
то, что никогда им не принадлежало...
Мне становится немного грустно. Но я бодро
встряхиваю головой и говорю себе, что я художник,
почти что монах, и в этой жизни не должен ничего
требовать для себя. Когда-нибудь, возможно, люди
будущего начнут ясно понимать, что с е б е человек
ничего не может взять, и он рожден, чтобы все от­
дать. И я думаю, что только художники всегда зна­
ли об этом. И еще я думаю о том, что они, пожалуй,
и на самом деле существа особые. Гости из будущего.
И настроившись возвышенно, я думаю о худож­
никах, живущих детьми среди грубой свалки мира,
присваивая себе потихоньку то, что будет подороже,
чем всякое барахло. Берут то, что, являясь твоим,
является одновременно и ничьим, всеобщим. И в этом
самая прочная гарантия подобного владения.
Как-то сами собой пришли рифмы. Я их особен­
но ценил, когда приходили вот так, сами собою. Ло­
вить же их как блох, с карандашом в руке, я никог­
да не хотел.
Раскопав из-под колоды записную книжку, я на­
писал :
ХУДОЖНИК
Он вор,
но не коней он алчет,
не серебра, не хлеба
от вечных богачей —
лишь лоскуток
подсиненного неба
да сноп ржаной лишь
солнечных лучей.
Он скряга —
направо и налево
не тратит зря богатства,
N живет он сиро
и оставляет всем —
во имя братства —
одни двухмерные
подобья мира.
Это был щедрый для меня день. Мне было два­
дцать лет, я пришел один к этой реке и написал
много хороших стихотворений. Что они хороши, я
почти не сомневался, потому что писал правду л е г ­
к и м и для м е н я словами — они сами приходили
и становились в ряд на свои места. Я вписывал стро­
ку за строкой, то и дело затачивая карандаш оскол­
ком стекла. Источник стихов казался неиссякаемым,
28
он находился вблизи стучащего сердца, откуда толч­
ками выбрасывалась кровь. И со всех сторон тяну­
лись туда невидимые питающие струи. Лежа на
песке у самой воды, я вслушивался в глубинный, не­
внятный гул этих струй...
Однако надоу было подумать и о пище телесной,
хотелось уже есть. В моей пачке осталось подозри­
тельно мало сигарет, и я догадался, что добрые со­
седи не раз таки потряхивали ею, пока я отсутство­
вал. Курево должно было кончиться скоро, к тому
же порозовевшее солнце уже не так пекло, как преж­
де, день поворачивал к вечеру— пора было возвра­
щаться. А тут еще подошел к пристани, гулко стре­
ляя выхлопной трубой в воду, будто в пустую бочку,
тупоносый, тяжелый, как утюг, катер и сразу же
напустил на серебряную гладь воды радужные плен­
ки мазута. Я быстро собрался и пошел прочь.
Идти через пляжный муравейник не захотелось —
бог с ними, со всеми этими девушками, похожими на
груши, решил я. И направился вверх по дорожке,
сбегающей с высот Горы.
С пристани шли, обгоняя меня, женщины с пу­
стыми корзинами, сладко пахнущими давленой клуб­
никой. Они возвращались с воскресного рынка — до­
вольные, со сморщенными на солнце красными лба­
ми и сведенными в щелочки смеющимися глазами.
Шаг их был уверен и широк, ситцевые юбки, мотав­
шиеся на шатких бедрах, подымали в жарком возду­
хе ветер, пахнущий горячим телом и ягодой.
— Эй, сватья Римма! Не отставай! — кричит ко­
нопатая баба, оборачиваясь на ходу.— Чи ножки за­
болели?
— Ой, та неуже-ели! — отвечает кто-то из толпы
и хохочет.— У твоей Римки чевось другое болит! Га-
га-га!
— Нехай попросит хлопца, може, на буксир
возьме!..
— А то Микола ее у командировке! Га-га-га!
Не сразу я догадываюсь, что стал объектом вни­
мания клубничных теток. На всякий случай еще раз
незаметно осматриваю себя, все ли в порядке с плав­
ками,— все нормально, проволочка держится. Чтобы
отвязаться от баб, я начинаю шагать медленнее, и
вскоре вся пестрая ватага отдаляется от меня и скры­
вается за акациями на повороте. Еще какое-то время
доносится до меня их га-га-га...
Я хотел пройти верхом обрывистого берега
до начала своей улицы. Изрезанный сухими ло­
жами ливневых ручьев, плоский верх берега был
неровен. Бурьян и горькая полынь населяли это
пустое место, садовые темно-зеленые кущи отступали
от реки довольно далеко — учитывалось, наверное,
что река постепенно обрушивает глиняные обрывы.
Лишь одна-единственная сухопарая раина тор­
чала впереди, и я вскоре прошел возле нее, мимо­
ходом тронув ладонью шершавый теплый ствол. А
потом увидел перед собою ровный ряд вишневых де­
ревьев.
Странно! Вокруг вишен не было забора с колючей
проволокой, этого неизменного сооружения на дачной
Горе. Но, подойдя ближе к вишневому шпалернику,
я все понял. Меж деревьев я различил знакомый,
всегда хватающий за душу облик старого кладбища.
Покорно клонились кресты, темнели ограды вокруг
могил.
На запыленных ветвях обильно краснели ягоды,
которых никто, видимо, не обрывал. Много завядших
и свежих еще вишен валялось на земле. Молодые,
стройные деревья протягивали ко мне дружелюбно
приопущенные ветви, предлагая свое угощенье. И я
не стал отказываться. Я обирал ветку и заталкивал
в рот полную горсть мягких теплых ягод, наполняя
свой солдатский к у р с а к вишневым соком с мя­
котью. Косточки же выплевывал одним духом, ве­
ером вокруг себя, как пулеметную очередь.
Я ел крупные, зрелые до черноты вишни и ду­
мал об их хозяевах. Я не жалел их, потому что ни­
как не мог ощутить страшной грани меж нами.
И земля, на которой я стоял, была такая чистая, что
ее можно было поцеловать.
Маленькая зеленая птаха нечаянно залетела на
то дерево, под которым я сидел. Увидев огромного
человека, она тихо ахнула и в ужасе закатила
глаза. В следующую секунду, спрыгнув с ветки, она
повисла в воздухе, замолотила крыльями, мотнула
хвостом и куда-то исчезла.
Голый и босый, весь перепачканный вишневым
соком, я подошел к дому и увидел, что у калитки
стоят тетя Фрося и какая-то старуха. Старуха была
худая, с неловкими суковатыми руками, коричневым
изможденным лицом и суровыми зоркими глазами.
Я робко поздоровался с нею, она медленно кивнула,
осматривая меня весьма пристально и задерживая
взгляд на моем колене, закапанном темным соком
ягод. Тетя Фрося приоткрыла мне калитку.
— Ну что? Бодрый, сынок? Нагулялся? — весело
спросила она.
Я улыбнулся и молодецки молча прошел мимо,
выпятив грудь.
— Ктой-то у вас? — спросила старуха за моей спи­
ной.
— Да Васька Чекин, солдат,—■ответила тетя Фро­
ся.
— Ась? — Видимо, старуха была глуховата.
— Да солдат один, говорю! Евойные родители
с нами на одной улице жили! На Сахалине! — про­
кричала тетя Фрося.
— Гдей, гдей-то? — не поняла старуха.
— На Сахали-ине, говорю! А теперь туточки слу­
жит!
— A-а... Ишь голенастый какой!
Я прошел за угол веранды и присел на гладкие»
чистые доски крыльца. Мне было весело. Черт побери,
всю жизнь мучительно гадаешь, кто ты есть на этом
свете, и ничуть не становится от этого яснее... А ока­
зывается, как просто! Васька Чекин, солдат. Голе­
настый такой человек. Вся суть в трех словах. Мо­
жет быть, он и есть самый верный — взгляд просто­
душных стариков и малолетних детей? Ведь они-то
не участвуют в свалке жизни, им виднее со стороны,
кто мы такие на самом деле.
Да, я солдат, уважаемый казенный человек, за­
щитник, сынок... И для жизни старых людей и ма­
лых детей разве не эти мои качества являются основ­
ными? Разве я не им принадлежу? Неужели желу­
док, голодный к у р с а к — мой повелитель? К черту
его! Хотя солдатская служба немыслима без нор­
мального пищеварения. За два года службы я съел,
если верить солдатской изустной статистике, два
котла каши и километр селедки...
Пока я подобным образом рассуждал, тайно меч­
тая о добром обеде, вдруг стукнули рядом створки,
и я увидел высунувшуюся из окна детскую руку
и кусочек смуглого плеча. Я узнал руку и плечо
Иришки, услышал ее замедленный голосок:
— Мань, а Маня... А я хочу вон с той веточки.
— Не достать с той, Ирочка. Туда надо лестни­
цу,— ответил из глубины комнаты голос Марии.
Иришка, протягивая руку, срывала с ветки абри­
косы — «жердиолы», как они здесь назывались.
В комнате с сестренкой разговаривала Мария... При­
шла, значит. Она приходила по воскресеньям в дом
родителей, зная, что я тоже бываю там. Приходила
всегда к вечеру. Мы с нею успевали немного побол­
тать, прежде чем мне уехать в полк...
— Маня... А почему на этой жердиоле много ягод,
а на той совсем мало? — спрашивала Ириша.
— Потому что, Ирочка, это дерево очень доброе.
— А почему-у?
— Что почему?
— Это дерево доброе, а то недоброе?.. Оно злое,
Ма-ань?
— Нет, Ирочка. Дерево никогда не бывает злое.
Удивительный был ответ! Рука Иришки нетороп­
ливо перебрала несколько оранжевых абрикосов, со­
рвала две штуки и исчезла в окне. А я сидел на
крыльце, прижав руку к стучавшему сердцу, и смот­
рел на дерево, к о т о р о е н и к о г д а не б ы в а е т
з ло е! Понуждаемое непреложным законом жизни,
оно должно жестоко бороться с соседями, но все, во
что претворялась борьба, отдавалось другим — пти­
цам, людям, бабочкам, червякам. Я разглядывал
устремленные ввысь ветви, тесно усаженные круп­
ными яркими плодами. Я живо ощутил во рту
прохладную сладость нежных, раздвоенных продоль­
ной бороздкой абрикосов. В них действительно со­
держалась доброта почти в чистом виде.
Откуда-то набежал и бумажно зашелестел в саду
ветер, затрепетали листья, качнулись ветки с оран­
жевыми подвесками абрикосов. Застучали падающие
на землю абрикосы, я очнулся, перевел дух, огля­
нулся вокруг.
И сами собою пришли рифмы.
Слышу —
радуется лето
тихой радостью
поэта:
«Кажется, все я увидел.
Кажется —
все я постиг.
И никто не в обиде.
И сотворен лучший стих».
Я сидел на крыльце чужого дома, держа в руке
записную книжку* в которой, казалось, еще не осты­
ло и тихо дышало только что рожденное стихотво­
рение. А вокруг день уже завершался — в огненном
блеске вспыхивающих дачных окон, в мягком свече­
нии беленых известью стен, в особенной глубокой
теплоте зелени. В эту зелень, днем такую будничную,
мутную от степной пыли, сейчас как будто подме­
шали золотистого меда: в саду стало густо, сочно,
душисто.
Я понимал всю необычную и неожиданную ми­
лость этого дня. Я не знал, что называют неприду­
манной радостью творчества, но если в этот день
было что-либо ненастоящее, то, значит, ничего на­
стоящего и не случалось в моей жизни.
И было вовсе не удивительно, что именно в этот
день я по-новому узнал и вновь приобрел для себя
Марию. И что бы впоследствии ни произошло, я ни­
когда уже не мог забыть, что именно Мария открыла
мне, указав на абрикосовое дерево, как доброта пре­
образует законы зла.
29

3.
В одно из воскресений пришел Петр и за­
стал нас с Марией, сидящих на скамеечке в саду.
Ни слова не говоря, он прошел мимо» поднялся
в дом, размеренно, внушительно стуча ногами по
ступеням крыльца, пробрался незамеченным в даль­
нюю комнатку и там, повалившись лицом на диван,
стал дико рыдать, никак не объясняя своего поведе­
ния. Тетя Фрося, всполошившись, бегала из дома
во двор, обратно в дом, громко звала Марию, мужа,
каждому испуганно сообщала, что «Петька, бес, вы-
пимши пришел, по полу катается...» Мария подошла
к мужу, приподняла с дивана его зареванную голо­
вушку...
Я вышел на терраску и стал натягивать сапоги.
Ко мне подошел дядя Витя. Он был босой, красно­
глазый, в старой, линялой майке непонятного цве­
та, открывавшей большие, вялые мускулы постарев­
шего рабочего человека.
— Ты чего, Василий? Уходить? — виновато спро­
сил он.
— Надо идти, дядя Витя.
— А чего ж так рано?
— Уже пора.
— Ты на него внимания не обращай, Василий,—
начал уговаривать меня дядя Витя.— Дурь из него
прет, ох и дурь! А ничего, сейчас все сладится,
слышь. Сядем вместе, бражки выпьем...
Однако я попрощался и ушел и на другое вос­
кресенье уже не поехал к ним. Две недели я не ви­
дел Марию, а потом — не знаю, по какой причине,—
Нонна ушла от прежней квартирной хозяйки и сня­
ла комнату на садовой Горе, в доме одинокого че­
ловека, знакомого Марии, и там уже мы с нею стали
видеться. Звали хозяина дома Степаном Петровичем.
В детстве я видел в книжке рисунок: сидит у под­
ножия неба на корточках человек, засунул голову
в дыру и смотрит на то, что творится за небесным
куполом. Там висели какие-то колеса, лоскутные
звезды, луна с нарисованными глазами и бровями...
Любопытствующий человек был похож как две кап­
ли воды на Степана Петровича, и я немало порадо­
вался, узнав его через пятнадцать лет в седеньком
хозяине одного из лучших домов Горы.
Примерно в то же время, когда я впервые позна­
комился с этими предположениями древней космо­
гонии, мне стала известна (благодаря некой старухе,
квартирной хозяйке) идея о боге, который существу­
ет за голубым потолком неба и оттуда строго на всех
поглядывает, милуя и наказуя. Позднее бабкин бог
скатился с небес, низвергнутый с их голубой крутиз­
ны силою авторитета моих школьных познаний, и
прозрачный простор стал, как ему и полагается, пу­
стым вместилищем земной атмосферы. А еще позд­
нее, уже будучи солдатом второго года службы, я
реабилитировал бога, существующего за крутым ку­
полом небес. Произошло это ночью, в глухой час,
когда стоял я на вышке и разглядывал ослепитель­
ное звездное небо. Разводящий и сменные ушли, и
никто не мешал мне читать эту синюю книгу всех
Окончание следует
пастухов, поэтов и часовых. Она открыла мне, что
бог создан человеком по своему образу и подобию.
Вручая ему всемогущество и вечное существование,
человек лукаво надеялся получить это сам. II я по­
нял, что, мечтая о будущем, люди придумывали себе
подобное же прошлое, пусть чуть жутковатое, но
всегда величественное и прекрасное, с вечными бога­
ми и великим творчеством... Постигнув все это, я ре­
шил придумать для себя нового бога, который был
бы приятнее всех других богов, известных мне.
И вот он: молодой, ровесник мне, в тунике из коз­
линых шкур; голые мускулистые руки и ноги, в ру­
ке длинная пастушеская палка, живот его бурчит от
проглоченного недавно кислого молока. Он идет по
синему полю неба и, размахивая свободной рукой,
дирижирует невидимым вселенским оркестром, напе­
вает что-то бессловесное, довольный своим одиноче­
ством поэта, пастуха облачных барашков.
t
Однажды он шел подобным образом, шлепая но*
гами по голубой тверди пеба, шел по широкому лугу,
питающему его кудлатое стадо,— овцы его и бара­
ны живы тем, что лижут бессмертную синюю соль,—
шел и пел песенки — и вдруг увидел под ногами
нечто круглое, моргающее парою восторженных глаз
в обрамлении бледных ресниц. То была голова достой­
ного Степана Петровича, и она беспокойно задвига­
лась в круглой дыре.
— А, человек! — несколько растерянно промолвил
бог.— Ну что тебе? Проси.
— Боже милосердный! — заорала человеческая го­
лова.— Я, значит, как рядовой человек, выражаю
максимальную радость, что....
-— Ну ладно, ладно,— осторожно прервал бог че­
ловеческое суесловие.— Хвалю тебя за твою отчаян­
ную настырность и любопытство. Проси. Чего поже­
лаешь себе?
— Так ведь с бескорыстной целью, так сказать! —
завопила было голова, малиново темнея от натуги,
но юный бог ловко заткнул ему рот набалдашником
посоха.
— Брось орать,— увещевал он Степана Петрови­
ча.— Ясно, что с бескорыстной целью, но все равно
проси. Чего тебе? — И с этим осторожно отомкнул
рот человеку.
Степан Петрович смирился. Минуту помолчал, за-'
думчиво скосив глаза на кончик носа, затем нере­
шительно произнес:
— Ну... ежели такое высокое доверие, так ска­
зать... будет милость твоя, господи,— даруй мне здо­
ровьишко хорошее.
— Будет тебе, Степан Петрович. Еще чего?
— Домишко бы с садиком хорошим.
— Будет и это. Еще чего? До трех раз проси.
— Еще? — Тут голова Степана Петровича усилен­
но заморгала глазами, губами сделала движение,
словно в рот попал шерсти клок, и, промаявшись ми­
нут пять, а то и семь, человек промолвил: — Уж и
не знаю, что просить. В недоумении, так сказать...
— Хорошо, человек, ты подумай пока. Как при­
думаешь, шепнешь мне. А пока проваливай.— И с
этим бог возложил свою младую пятку на широкую
плешь Степана Петровича и вытолкнул... Затем тща­
тельно заделал дыру в небе и пошел дальше, вслед
ушедшему белому стаду.
Андрей Романов
Выпускная баллада
В разгар соловьиного пенья,
прощальной июньской порой,
я в школу последней ступени
приеду на встречу с тобой,
чтоб, снова руками слепыми
коснувшись начала пути,
твое невозвратное имя
на мраморных списках найти.
И вновь выпускные оркестры
слезу вышибают из глаз,
и школьницы, словно невесты,
волнуясь, выходят на вальс.
Тебя среди них разглядеть мне
мешает кружение лет.
В твоей половине столетья
клубится фугасный рассвет.
И снова светло и безгласно,
как в первое утро войны,
солдаты из нашего класса
до гроба в тебя влюблены.
Баллада о прорабе
На прорабском участке — песчаный буран.
По колеса засыпан дощатый вагон.
М ангьш лакскую связь не возьмешь на сура»,
на четыре поселка — один телефон.
И кричит наш прораб на планерке с утра:
— Мангышлак, Мангышлак! Это я, Комаров!
Почему на погрузке один автокран?
Почему автокран, говорю, не готов?!
Да, мы «сделаем » план?..
Нам «д ел о в » не просить! —
И, ударив о стол обручальным кольцом,
он выходит за дверь, где буран голосит,
где колючий песок полосатит лицо.
Г де в пылюге попробуй объект отыщи,
где под кирзами плещется пыль как вода...
Г де от знойного ветра рубаха трещит
и как струны гитары гудят провода .
А ночами забрезжит внезапный звонок,
но не слышит прораб наш,
свалившийся с ног .
Ж енский голос из трубки — за тысячу верст.
Охраняют прораба как воинский пост.
И дежурный рабочий — сама тишина —
он на проводе в ночь, на опалубке днем,
отвечает:
— Простите, товарищ жена,
пусть прораб отдохнет,
позвоните потом,
Бухгалтер
М не не дают покоя города,
в которых редки плексиглас и камень ...
Где, полупровисая, провода
седую зелень трогают руками.
Автомобиль лениво вдаль пылит,
на миг развеяв тишину конторы,
в которой жар от тротуарных плит
и семь невест на выданье в которой.
Г де летним днем, размякший до костей,—
попробуй в духоте не обалдей-ка , —
бухгалтер , словно сказочный кощей,
трясется за казенную копейку. *
А у меня к нему один вопрос —
я спорю с ним увесисто и смело:
приехал я за много сотен верст
согласовать строительную смету.
Но он ворчит и лезет на рожон
За лишний куб обычного бетона.
Я помню, как, расценками сражен,
он, отступив, в атаку рвался снова.
Он, как солдат, все взвешивал в уме
(к груди прилипли орденские планки),
и вот последний веский аргумент:,
— Эх, парень,
ты не ел военный хлеб
Махнул рукой
и расписался в бланке.
31
 МОЛЧАНИЕ
В ПОДАРОК
mm ■■ • РАССКАЗ

Рисунок {Михаила Беломлинского

! ***,и:л4
v t ’
ч>- •Г г>^15- (д“ m
'* а гм
‘ * *
S
I > ' ь А - ^ » • • " '- " • --*
 ндрей ступил на самолетный трап и на миг
А остановился, пораженный красотой: вокруг
высились покрытые чистым белым снегом
сопки, они матово отсвечивали, отражая яр­
кое весеннее солнце; снег слегка подтаял, образовав
корку.
На обочине посадочной полосы стояла упряжка,
и молодой парень в камлейке с откинутым капюшо­
ном пытливо оглядывал спускающихся на землю пас­
сажиров.
В районном центре Андрея предупредили о том,
что до стойбища придется добираться на собаках:
в эту пору, перед вскрытием рек, пускаться на везде­
ходе опасно. «Это прекрасно! — сказал Андрей.— Я
так мечтал когда-нибудь проехаться на собачьей
упряжке!»
Председатель райисполкома, худая энергичная
женщина с дымящейся сигаретой во рту, чуть улыб­
нулась и сказала: «Ну вот и попробуйте».
Андрей Хмелев, выпускник ветеринарного инсти­
тута, приехал на Чукотку осенью. Его оставили ра­
ботать в окружном сельскохозяйственном управлении,
где он просидел над бумагами всю долгую зиму, и
нынешняя поездка для него, в сущности, была пер­
вым знакомством с настоящей тундрой. Надо было
обследовать стада Провиденского района перед оте­
лом.
— Я Андрей Хмелев,— представился он каюру,
сбежав по трапу.
— Очень приятно,— хмуро ответил парень и вы­
простал из оленьей рукавицы теплую ладонь с при­
липшими к ней белыми шерстинками.
— Едем! — весело сказал Андрей, бросив рюкзак
на нарту и усевшись на громко скрипнувшую доску-
сиденье.
— Сейчас поедем,— спокойно ответил парень,—
только сначала встаньте.
Андрей послушно поднялся. Каюр привязал груз*
— Больше у вас ничего нет?
— Все мое хозяйство в рюкзаке.
Каюр выкрикнул что-то гортанное, выдернул из
снега плотно пригнанную палку с железным нако­
нечником, и собаки, отряхиваясь, начали поднимать­
ся из уютно примятых снежных ямок. Нарта двину­
лась вперед, в гору, и Андрей бросился вслед, за­
кричав :
— Послушайте! Подождите! Вы меня забыли!
— Бегите за мной,— бросил на ходу парень, дер­
жась за дугу посередине нарты.
Андрей потрусил вслед, проваливаясь по колено
в снег, ругаясь про себя. Он совсем иначе представ­
лял себе езду на собаках: снежный вихрь клубится
за мчащейся нартой, звонко лают собаки, выбрасы­
вая из-под лап комья снега. Сколько раз он видел
такое в кино, по телевидению!.. А тут нарта едва
ползла по косогору; собаки, вытянув хвосты и вы­
сунув розовые языки, медленно перебирали лапами,
поминутно оглядываясь на каюра и на Андрея злы­
ми, ненавидящими глазками.
Андрей чувствовал, что задыхается: давненько
ему не приходилось так бегать. Но не хотелось по­
казать свою слабость перед этим неприветливым ка­
юром. Ему-то что, он привычный, да еще держится
за дугу.
Андрей собрал силы, догнал нарту и вцепился обе­
ими руками в дугу. Сразу стало легче. Каюр поко­
сился на Андрея и улыбнулся. Улыбка у него была
добрая, чуть застенчивая.
— Как мне тебя называть?
— Оттой — по-чукотски, а по-русски — Андрей.
— Тезки, значит, мы с тобой.
— Выходит, так.
— Я тебя буду называть Оттой, можно?
— Почему нет? В тундре все меня так зовут.
Оттой внимательнее поглядел на приезжего. Чуть
постарше его, а уже окончил институт. А вот Оттой
не попал в прошлый раз, не прошел по конкурсу. Не
захотел воспользоваться льготами для северян, ре­
шил сдавать как все в Дальневосточный государст­
венный университет. Профилирующие предметы сдал
хорошо, сочинение написал на четыре, а по русскому
устному схватил двойку. Неожиданно для самого се­
бя. Главное — когда вышел из аудитории, все вспом­
нил. Но, как говорят спортивные комментаторы, гол
уже был засчитан... В этом году Оттой собирался де­
лать вторую попытку, упрямо отказавшись и на этот
раз от внеконкурсного поступления. Старший брат,
пастух оленеводческой бригады, у которого Оттой зи­
мовал, предрекал ему новый провал. Ну и пусть! Ес­
ли надо — Оттой пойдет и в третий раз сдавать, и
в четвертый! Всю долгую зиму он читал, готовился
к экзамену по литературе. И не жалел об этом, по­
нял: предпочитая в школе литературе физику и ма­
тематику, он прошел мимо волшебной горы, не заме­
тив ее... И теперь он был по-настоящему потрясен и
Пушкиным, и Лермонтовым, и Тургеневым, и Тол­
стым, и Чеховым, и Горьким... Видимо, в школе у них
была просто никудышная учительница по литерату­
ре: каждый писатель, в ее понимании, кого-нибудь
изобличал — и только. А ведь, кроме обличения, бы­
ло и другое — внутренняя красота человека, нечто
прекрасное, трепетное, всеобщее для всех людей, чу­
десное, как рождение первого теленка...
Нарта поднялась на перевал. Собаки почти выби­
лись из сил, да и люди тоже. Надо передохнуть. От­
той тихо произнес: «Гэ-э-э-э!» — и собаки тут же оста­
новились и залегли.
— Привал,— сказал Оттой.
Андрей глубоко вздохнул и сел на нарту. Сердце
бешено колотилось — казалось, что стук его слышен
далеко вокруг.
— Устал с непривычки,— виновато произнес Анд­
рей.
— Я тоже устал,— признался Оттой, садясь
рядом с Андреем. Движением плеч он передвинул ви­
севший на спине малахай на грудь и меховой ото­
рочкой вытер вспотевшее лицо.
Отдышавшись, Андрей огляделся. С высоты откры­
вался широкий вид на долины, еще полные снега.
Но уже кое-где обнажился синий лед, под которым
чувствовалась готовая вырваться на волю вешняя
вода. Синева неба отражалась в снежных сопках, гу­
сто ложилась на затененные склоны. Прозрачный воз­
дух открывал дальний хребет, словно нарисованный
неумелым художником на стыке неба и земли. Все
кругом было наполнено величайшим спокойствием,
возвышающим душу человека.
— Как здесь прекрасно! — громко произнес Анд­
рей, и его слова разорвали воздух, спугнув собак
и заставив вздрогнуть Оттоя.
Андрей нагнулся, взял пригоршню снега и толь*
ко открыл рот, как услышал:
— Не смейте этого делать!
Андрей испуганно выронил снег и недоуменно по­
смотрел на каюра.
— Снегом не утолите жажду,— мягче сказал От­
той,— только разожжете ее. Вот — если хотите пить.
Оттой выпростал из поклажи термос. Чай был
крепкий, горячий и сладкий. Андрей с удовольствием
выпил два стаканчика-колпачка.
— Мне здесь безумно нравится,— произнес он
громко.— Такая величественная, спокойная красота!
И все кругом так девственно чисто, нетронуто. Как
хорошо!
33
 Андрей шумно вдохнул и выдохнул воздух.
Оттой отошел к собакам поправить постромки, но
$му хорошо был слышен голос Андрея.
— И как подумаешь, что скоро доберутся и до
этой красоты,— грусть берет... Как хорошо, что за­
грязнение окружающей среды еще не достигло этих
мест...
Оттой поправил алык у передовой пары, осмотрел
лапы собак. В эту пору снег острый, колючий, с ре­
жущими кристалликами: псы набивают подушечки
лап до крови. На этот случай Оттой держал на нар­
те несколько пар кожаных чулочков.
— Даже такие огромные водные пространства,
как океан, уже нельзя считать чистыми,— продолжал
Андрей.— Тур Хейердал, плывя на своем папирусном
корабле «Ра», прямо посреди океана встречал загу­
стевшие комочки нефти, пластмассовые бутылки и
разный мусор... Это ужасно! Человечество может уто­
нуть в собственном дерьме» если не принять реши­
тельные меры!
' Осматривая собачьи лапы, Оттой дошел до нарты,
и голос Андрея теперь гудел у него над самым ухом.
— Понимаешь, сейчас уже почти нет естественно
чистых продуктов, за очень редкими исключениями.
Все надо подвергать предварительной очистке перед
потреблением. В Центральной Европе вы уже не мо­
жете просто вот так наклониться над лесным ручьем
и напиться: а вдруг где-нибудь поблизости химиче­
ское предприятие спускает какую-нибудь дрянь или
проходит канализационная труба? А продукты? Все
выращивается с помощью химических удобрений, и
даже в животноводстве для форсирования привесов
мы вынуждены прибегать опять же к химическим до­
бавкам...
— Поехали,— коротко произнес Оттой.
Андрей, замолкнув на секунду, вскочил на ноги.
— Сейчас можно сидеть,— сказал Оттой,— под го­
ру поедем, собакам легче будет.
«Жалеет животных»,— уважительно заметил про
себя Андрей.
Собаки бежали не спеша, легко, и нарта кати­
лась — здесь был уклон, хотя и не очень крутой.
— Ты сколько классов кончил? — спросил Анд­
рей.
Оттой ответил.
— В институт не подавал?.. Ага, в университет...
Ничего, не огорчайся, со второго захода должно по­
лучиться... Нынче в вузы большие конкурсы, но ес­
ли у человека цель — он своего добьется. Нужно толь­
ко упорство в достижении своей цели... Любишь жи­
вотных?
Оттой пожал плечами. Он никогда над этим не за­
думывался. Просто олени и собаки были рядом с ним
с самого детства.
— Я это заметил,— с торжествующей улыбкой ска­
зал Андрей.— Вот когда мы ехали в гору, ты не по­
зволил сесть на нарту. Жалко тебе было собак, вер­
но?
Может быть, действительно, ему было жалко со­
бак? Только Оттой прекрасно знал: если бы они оба
уселись на нарту, собакам просто не под силу было
бы сдвинуть груз. При чем тут любовь?
— Хороший человек познается по его отношению
к природе, к животным... Ты читал статьи Сергея
Образцова о любви к животным? Нет? Надо почи­
тать! Очень поучительные рассуждения у него.
Собаки чуть замедлили бег: упряжка выехала на
речной лед, на котором лежал набухший водой снег.
В следах от полозьев вода не исчезала — оставались
две голубые ленточки.
Оттой думал о своем. Через месяц-полтора ему
снова плыть во Владивосток. Прекрасный город, та­
34 I
кой неожиданно волнующий, встающий среди сопок
и зеленых склонов белоснежными высокими домами.
Он снова поселится в общежитии и вечером, когда
голова загудит от занятий, будет бродить по ярко
освещенным, оживленным улицам, пройдет в мор­
ской порт и долго будет сидеть в ресторане, где пря­
мо в большие окна заглядывают океанские корабли.
Ему всегда хотелось жить в городе. Столько лю­
дей вокруг, весело, словно приехал на нескончаемый
праздник...
— Город,— продолжал Андрей,— по мнению мно­
гих авторитетных социологов — среда, вредная для
человека. Излишняя урбанизация, ты понимаешь это
слово? 4
— Какое слово? — переспросил Оттой.
— Урбанизация.
Оттой кивнул.
— Так вот. Излишняя урбанизация лишает чело­
века его естественных связей с природой, его едине­
ния с окружающей средой,— продолжал Андрей.—
Интересно отметить, что пастушеское скотоводство,
а стало быть, и оленеводство невозможно без того,
чтобы человек не ощущал себя частью природы, есте­
ственным продолжением всего живого...
«Интересно,— подумал Оттой,— когда он устанет
и замолчит?»
Но ветеринару казалось, что он нашел благодар­
ного и понимающего слушателя. Когда собаки потя­
нули нарту вверх по склону и пришлось идти, дер­
жась за дугу, Андрей все равно не умолкал. Он рас­
сказал о себе, об учебе в ветеринарном институте,
о радости, которую он испытал, узнав, что ему при­
дется работать в таком романтическом краю, как Чу­
котка...
Солнце уже давно перевалило за полдень. До стой­
бища оставалось еще километров десять. Оттой пона­
чалу опасался, что дорога займет больше времени:
вдруг пассажир вздумает все время сидеть на нарте?
Но Андрей к середине пути втянулся, знал, когда
надо соскакивать с нарты, помогал собакам. Одно
было плохо: он не умолкал. Добро бы говорил сам,
но все время пытался втянуть Оттоя в разговор, за­
ставляя его отвечать на вопросы, и даже понуждал
высказывать свои суждения.
— Понимаешь, здесь даже чай имеет другой вкус,
чем в городе. И причина этому — особая чистота во­
ды. Ведь основная .масса воды на Чукотке — это та­
лая снеговая вода, богатая ионами, полезными для
здоровья...
Показались яранги. Раньше их почуяли собаки —
они туго натянули постромки.
Андрей впервые видел чукотское оленное стойби­
ще. Три яранги стояли на возвышении, увенчанные
столбиками синего дыма. Вокруг простиралось огром­
ное пространство голубого воздуха, белого снега, об­
нажившихся кое-где моховищ и синели ленты набух­
ших водой, готовых вскрыться рек.
Андрей чувствовал необыкновенный подъем, вос­
торг. Поздоровавшись с бригадиром, ветеринар, при­
гнувшись, вошел в древнее жилище тундрового ко­
чевника. Сначала в глаза бросились предметы, вы­
делявшиеся на общем фоне: книжная полка, забитая
потрепанными, зачитанными томами, радиостанция,
установленная на ящике из-под болгарских фрукто­
вых консервов, и целая батарея примусов. Потом
Андрей разглядел типичные предметы тундрового
обихода: чауты, деревянные кадки, какие-то непо­
нятные штуки, похожие на теннисные ракетки, и не­
сколько тщательно вычищериых, поставленных в ряд
ружей.
— Как доехали? — спросил бригадир.
— Отлично! — восторженно ответил Андрей.— Я
даже ничуть не устал. У вас тут так хорошо, про­ «Прямо как радио говорит»,— восхищенно поду­
сторно, чисто... мал Оттой.
— Извините, но вам придется поместиться в по­ Он выбрался из-за стола и вышел из яранги. Из-
логе. за кожаной стены наружу доносился голос ветери­
— Это же прекрасно! — воскликнул Андрей. нара:
— Мы пологи целый день держим на снегу, так — Сейчас в печати идет дискуссия о том, какое
что можете не бояться,— продолжал бригадир. жилище нужно в районах Крайнего Севера. Есть раз­
— О чем разговор!— сделав обиженное лицо, за­ личные мнения по этому поводу...
метил Андрей. Оттою „ придется уступить свой личный полог го­
У костра хлопотали женщины. Молодая девушка стю. Так каждый раз. Когда кто-нибудь приезжает,
поставила столик. Вошел Оттой, распрягавший собак, Оттою приходится вместе со своими книжками и учеб­
и молча примостился у столика. никами перебираться в общий полог. Там рано ту­
— Когда мы подъезжали к стойбищу, мне вдруг шат свет, и Оттою не почитать перед сном. А это
стало ясно, почему ваш народ так любит свою зем­ так приятно, особенно когда попадается хорошая
лю: такой простор, такие величественные, широкие книга. После чтения снятся удивительные, необыч*
горизонты и ощущение неограниченной свободы... Это ные, красочные сны; их не запомнить, но после них
так прекрасно, не правда ли? кажется, что побывал в ином, непривычном мире.
Бригадир вежливо отозвался: Проснувшись поутру, чувствуешь себя вернувшимся
— Это правда. из путешествия в волшебную страну. Сегодня этого не
Девушка поставила небольшой тазик с вареным будет. Все постараются пораньше уснуть — утром на­
мясом. Соль лежала отдельно, на пластмассовой та­ до отправляться в стадо. А туда километров пятна­
релочке. Бригадир протянул Андрею нож: дцать. Придется гнать упряжку. Значит, и завтраш­
— Только осторожнее, он очень острый. ний день пропал для занятий...
— Вы знаете,— проглотив первый кусок, загово­ Чтобы отвлечься от плохих мыслей, Оттой стал
рил Андрей,— оленье мясо по своим питательным смотреть вдаль, за холмы, куда ушли олени. Через
свойствам стоит на первом месте. И это научно до­ день-два стадо разделится: важенки, ожидающие те­
казано. В книге известного специалиста по северно­ лят, будут пастись на лучшем пастбище южного
му оленеводству профессора Андреева есть сравни­ склона. Кое-где там уже растаял снег, и камни, по­
тельная таблица питательности мяса разных живот­ крытые мягким мхом, держат до утра дневное тепло
ных... долгого весеннего солнца... Если на этот раз удастся
Бригадир что-то сказал девушке, и та, порывшись поступить в университет, тогда навечно прощай, тун­
на книжной полке, достала книгу Андреева. дра. Оттой уже не вернется в стойбище. И не будет
— Вот-вот! Именно в этой книге,— обрадованно больше вот так стоять у яранги и смотреть вдаль...
сказал Андрей и принялся дальше рассуждать Да, он будет приезжать на каникулы, а потом в от­
о свойствах оленьего мяса: — Оно легко усваивается пуск, но уже как гость, как временный житель, кото­
организмом. В желудке оно не давит, вы не ощуща­ рый может уехать в любой день, в любой час. И у не­
ете его тяжести... го уже не будет ощущения естественности всего того,
что его окружало с детства. У него появится потреб­
Оттой слушал и с некоторой завистью думал о том, ность в осмыслении всего — и этого убегающего вдаль
что, будь у него так же ловко подвешен язык, он ряда холмов, южного теплого склона водораздела,
запросто сдал бы экзамен по русскому устному и яранги, оленей и своих родичей. Может быть, он на­
литературе. И откуда у гостя берется столько слов? учится так же вслух чувствовать и восхищаться, как
Все говорит и говорит, а на лице никакой усталости... это хорошо умеет гость... Он, Оттой, станет другим,
— Вот почему человек, живущий в тундре, с точ­ и его отношение к тундре, ко всей здешней жизни
ки зрения современной медицины ведет наиболее^ оп­ тоже изменится.
тимальное существование: здоровая, полноценная пи­ Ему вдруг стало зябко и неуютно. Но он уже ви­
ща, чистый воздух и постоянное движение позволяют дел себя в воображении другим: шумливым, много­
ему находиться в состоянии полного телесного и ду­ словным, имеющим множество полезных сведений на
шевного равновесия... все случаи жизни. И так же как приезжий ветери­
Девушка убрала мясо и поставила па стол огром­ нар, он будет поражать земляков своей осведомлен­
ные кружки. ностью и умением по-ученому говорить.
— Вам кофе или чай? — спросила она гостя. Солнце садилось за дальний хребет, удлиняя тени
— Конечно, чай,— отозвался ветеринар.— По по- , от пустых бочек, стоящих на другом берегу речки и
следним данным медицины, кофе способствует воз­ казавшихся издали группой людей, направлявшихся*
никновению сердечно-сосудистых заболеваний, а чай, в стойбище. Протянулись тени и от яранг, и даже
наоборот, полезен. дым от костров имел свою подвижную тень на по­
Бригадир, воспользовавшись тем, что гость сде­ красневшем от закатных лучей снегу.
лал глоток, спросил: ' — От-той! — услышал он голос.
— Какие новости в Анадыре? В чоттагине горели свечи, пробивая светом расхо­
— Анадырь строится,— живо ответил Андрей.— дящийся дым догорающего костра. Чаепитие продол­
Сдали два новых жилых дома, новую школу... жалось.
— Гостиницу достроили? — Оленеемкость пастбищ — это, конечно, сдержи-*
— Достраивают, — ответил Андрей. — На мой воющий фактор,— рассуждал Андрей.— Но есть дру­
взгляд, строительство идет не так, как надо бы по- гие пути: улучшение структуры стада, увеличение
научному. Понимаете, ведь дома-то возводятся по ма­ живого веса оленя. На острове Врангеля, где нет ово­
териковым проектам... да и гнуса, где столетия моховища оставались нетро­
— Разве это плохо? — осторожно спросил брига­ нутыми, вес одного оленя часто в два раза превы­
дир. шает материкового...
— Д л я Севера,— торжественно заявил Андрей,— — Олень там большой, как корова,— кивнул бри­
нужны специальные проекты зданий с максимумом гадир.
комфорта! Только такое жилье может закрепить спе­ Оттой разделся в чоттагине и нырнул в полог. Не­
циалиста в этих суровых, экстремальных условиях... которое время он прислушивался к не смолкающему

35
голосу ветеринара. Это было как шум бегущего по
камням ручья. Он усыплял усталого Оттоя.
Звонким ранним утром две собачьи упряжки по­
бежали в оленье стадо. Солнце еще не успело раз­
мягчить затвердевший на ночном морозе наст, и по­
лозья катились легко. Собаки, словно чуя, что доро­
га недолгая и беречь силы не к чему, бежали резво.
— Я познакомился с интересными цифрами в
окружном центре,— говорил Андрей.— Одна собака
в среднем съедает в день два килограмма мяса или
рыбы. Содержание одной упряжки в год обходится
приблизительно в девятьсот рублей. Это большая сум­
ма. Так что проблема легкого транспорта для север­
ных районов нашей страны сейчас встала во весь
рост. Разве не лучше было бы тебе сейчас сидеть за
штурвалом какого-нибудь снежного мотоцикла?
— Наверное, это было бы хорошо,— нерешитель­
но ответил Оттой.
— Это было бы здорово! — воскликнул Андрей.—
В считанные минуты ты у оленьего стада. Надо тебе
в райцентр смотаться — каких-нибудь два часа на
это!
Собаки подняли морды и натянули постромки: по­
чуяли оленье стадо. Олени паслись в залитой солн­
цем долине.
Навстречу уже бежали пастухи, размахивая свер­
нутыми чаутами.
Упряжки остановились в отдалении от стада, но
собаки долго не могли успокоиться: повизгивая, они
смотрели в сторону оленей.
Ветеринар взял сумку и в сопровождении брига­
дира отправился к оленям.
Оттой остался караулить упряжки.
Люди потерялись среди оленей, словно сами стали
оленями. В неожиданно наступившей тишине можно
было услышать отдаленное хорканье оленей, поскри­
пывание снега и какой-то далекий звон, словно где-
то в бесконечной дали на легком ветру звенела тон­
кая струна. Оттой часто ее слышал, когда один оста­
вался в тундре или в предвечерний тихий час выхо­
дил из яранги. И чем тише, яснее погода, тем явст­
веннее и чище этот звон, выше тон... Интересно, бу­
дет ли он слышен в городе? Оттой как-то раньше не
задумывался над этим — считал, что такой звук при­
сущ только тундре. А может быть, он есть и в горо­
де, только у него не было времени прислушаться...
Большие города... Скоро они будут и здесь, может
быть, даже в этой долине, точно так, как выросли
города на Западной Чукотке. И все-таки тундра оста­
нется тундрой, с ее бесконечными просторами...
Прошел час, другой. Оттой подремал на нарте.
Сквозь далекий звон и хорканье оленей он услышал
знакомый голос, и сон улетучился. К упряжкам воз­
вращались бригадир, ветеринар и пастухи.
— Сегодня биология как наука по значению выхо­
дит на первое место,— различил слова Оттой.— Осо­
бенно исследования на молекулярном уровне, гене­
тика. Живая клетка оказалась подлинным окном в
таинства жизни... Верно, Оттой?
— Может быть,— уклончиво ответил Оттой.
— Это надо знать,— твердо сказал Андрей.— На
определенном этапе биология обязательно состыкует­
ся с физикой. Это неизбежно, ибо полностью согла­
суется с материалистическим взглядом на единство
мира, на единство природы...
Попрощавшись с пастухами, уселись на нарты и
помчались в стойбище. Снег подтаял, однако собаки
тянули хорошо, торопясь на кормежку.
— Я бы на твоем месте,—- сказал Оттою ветери­
нар,— выбрал специальность поближе к занятиям
твоих родителей. Покидать такую красоту — нера­
зумно. А вдруг из тебя не получится большого уче­
36
ного? Тогда придется довольствоваться преподавани­
ем в школе...
Этого и хотел, между прочим, Оттой. Открывать
чудеса окружающего мира, смотря в любознательные
и пытливые глаза ребят,— что может быть лучше?!
— Профессиональная ориентация — вопрос госу­
дарственной важности. Сколько мы недополучаем
только от того, что человек работает не на своем
месте, трудится вполсилы, потому что не любит сво­
его дела, потому что когда-то ошибся в выборе про­
фессии, поддался минутному увлечению, не послу­
шался разумного совета...
Оленье стадо скрылось в долине, и тишина накры­
ла упряжки.
Солнце сияло вовсю. Если и задует теперь пурга,
то ненадолго, и сквозь летящий снег будет проби­
ваться солнечный луч — не то что в глухую зиму,
когда во тьме бури смешиваются ночной мрак и
дневные сумерки.
Итак, если Оттой на этот раз выдержит экзамены,
то долго ему не видеть оленьего стада и не испыты­
вать удивительной радости при виде новорожденного
теленка, с трудом поднимающегося на дрожащие,
еще слабенькие ножки. Конечно, Оттой будет тоско­
вать по тундре, вспоминать не только хорошие, но и
ненастные дни, но это — тоска о милом прошлом ра­
ди еще лучшего будущего. Оттой так погрузился
в свои мысли, что совсем перестал слушать пассажи­
ра, пока тот не подтолкнул его локтем:
— Ну, что ты думаешь об этом?
— О чем? — растерянно переспросил Оттой.
— Да ты что — спал? — удивился ветеринар.— Я
говорил о полувольном выпасе. О том, чтобы предо­
ставить оленю свободу.
— Они разбегутся,— ответил Оттой.
— Но дикие олени не разбегаются! — возразил
Андрей.
— Они совсем другие,— ответил Оттой, дивясь не­
понятливости дипломированного животновода.— На­
ши разбегутся, а потом пропадут. Они привыкли
к тому, что их охраняет человек.
— А все-таки попробовать не мешало бы. Надо из­
бавить человека от необходимости быть вечно при­
вязанным к оленьему стаду.
Оттой понимал разумом, что все рассуждения при­
езжего ветеринара правильные, но в душе его неожи­
данно для него самого зрело глухое раздражение —
будто долго слушаешь радио, которое нет возможно­
сти выключить.
— Тундровый быт нуждается в коренной пере­
стройке,— продолжал Андрей.
«Одну ночь поспал в яранге и уже по-другому за­
пел»,— со злорадством подумал Оттой.
— Разве оленный пастух не заслужил права жить
в комфортабельном жилище — с ванной, с горячей и
холодной водой, с паровым отоплением? И чтобы
пищу готовить не на дымном костре, а на газовой
или электрической плите? Ну что ты молчишь, бу­
дущий Эйнштейн?
Оттой сделал вид, что не слышал последних слов
ветеринара. Он резко притормозил нарту и принялся
осматривать собачьи лапы. На снегу четко выделя­
лись яркие пятнышки крови. Так и есть, передовой
пес порезал лапу. Оттой вытащил из поклажи чу­
лок и натянул на собачью ногу.
— Проблем множество,— заговорил ветеринар, ко­
гда нарта тронулась.— С той же противооводовой об­
работкой... Намучается пастух, пока таскает на себе
помпу. А почему не сделать это, скажем, с вертоле­
та? Загнать стадо в корраль, опрыскать один раз —
и все готово.
Возле яранги Оттой распряг собак, посадил их на
цепь в спустился к ручью. У проруби он стал на ко­
лени и увидел в воде отражение своего загорелого
лица. Ничего примечательного: обыкновенное лицо
обыкновенного чукотского парня. Оттой улцрнулся
своему отражению, опустил лицо в воду и долго с на­
слаждением пил вкусную воду тундрового подледно­
го ручья.
У яранги он услышал голос ветеринара. Андрей
говорил по радиотелефону:
— Отклонений от нормы нет. Признаков заболе­
ваний некробациллезом не обнаружил. Стадо хорошо
упитано... Надо благодарить пастухов, особенно бри­
гадира Тутая. Завтра буду в аэропорту... Конец.
Положив черную трубку радиотелефона, Андрей
заговорил другим голосом, видимо, продолжая:
— Историки утверждают, что первыми одомашни­
ли оленя коряки. Потом и чукчи завели себе домаш­
них оленей. С этого и пошло чукотское оленевод­
ство, которое впоследствии распространилось по всей
чукотской тундре...
— А как раньше жили чукчи? — с любопытством
спросил бригадир.
— Как свидетельствуют древние казачьи отписки,
или, если сказать по-современному, донесения, чук­
чи били мигрирующих оленей, когда животные пере­
ходили большие реки,— ответил Андрей.— Между
прочим, таким образом охотились на оленей еще
в начале нынешнего века канадские материковые
эскимосы, живущие на пустынных землях Барренс...
Оттой вышел покормить собак.
Собаки, почуяв еду, поднялись со своих лежек,
звеня цепями, громко, до хруста и визга зевая, по­
казывая в разверстых огромных пастях снежно-бе-
лые ряды острых клыков.
Оттой поставил таз у ног и принялся бросать со­
бакам куски.
— Какой гость к нам приехал! — восхищенно за­
метила Номнаун.— Я таких интересных разговоров
давно не слушала: ни от приезжих лекторов, ни да­
же по радио. На все случаи жизни у него есть по­
лезные сведения. Очень умный человек. Сразу замет­
но, что у него высшее образование.
Оттой был почти согласен с Номнаун.
— И еще,— продолжала сестренка,— он выносли­
вый человек: столько говорит и не устает.
До позднего вечера в яранге звучал голос вете­
ринара. И во время вечерней трапезы, и в продол­
жение долгого чаепития, и даже после того, как все
забрались в полог и Т^тай высунул голову в чот-
тагин, чтобы выкурить последнюю папироску.
Так и заснул Оттой, убаюканный голосом ветери­
нара. Под утро ему приснилось, что он сидит в ауди­
тории Дальневосточного университета и пятый день
подряд слушает лекцию. На кафедре Андрей Хме­
лев...
Выезжали рано утром, чтобы поспеть к двухчасо­
вому самолету. Погода стояла такая же ясная, как и
три дня назад. Только ехать было легче — снег еще
не подтаял, дорога шла под уклон, с водораздела,
где паслись олени.
Когда под полозьями выступила вода, Андрей по­
просил остановиться и зачерпнул из следа крышкой
термоса.
— Где еще, скажи, Оттой, можно сделать вот так:
зачерпнуть воды прямо под собой? Чистейшей, хо­
лодной?
Андрею и впрямь было хорошо в тундре. С того
момента, как увидел упряжку и этого молчаливого
парня в живописном наряде тундрового кочевника,
его не покидало приподнятое, какое-то удивительно
жизнерадостное настроение. Все вокруг виделось ему
прекрасным. Может быть, оно и вправду было так.
Андрей никогда и нигде не чувствовал себя свобод­
но и раскованно. Застенчивый по натуре, он вдруг
ощутил в себе потребность общения, потребность дол­
гого и интересного разговора. Он видел на лицах па­
стухов открытую, широкую улыбку, чувствовал, как
им интересно его слушать, и это внимание распаляло
его. Хотелось бы подольше побыть в стойбище, глуб­
же окунуться в эту необычную жизнь, где все так
открыто, просто и чисто... Конечно, про ярангу та­
кого не скажешь, но ведь придет время, и вместо
тундровой яранги придумают что-нибудь другое...
— Как ты думаешь, можно чем-нибудь другим за­
менить ярангу? — спросил Андрей каюра.
Оттой молча пожал плечами.
— А эти домики, в которых живут полярники
дрейфующих станций, подойдут?
Оттой еще раз молча пожал плечами.
Отчего он такой неразговорчивый? Это Андрей за­
метил сразу. Может, у парня такой характер или
сам он чем-нибудь обидел Оттоя? Спросить у него
прямо? Плохо, что не видно его лица. Оттой сидит
спиной к пассажиру и время от времени что-то го­
ворит собакам. Вожак оглядывается на голос, пони­
мающе моргает и поворачивает в нужном направле­
нии, удивляя Андрея своей понятливостью.
Начался подъем, и пришлось соскочить с нарты.
На ходу трудно разговаривать, и Андрею пришлось
замолчать. На перевале Оттой остановил упряжку.
Вытащил из поклажи хлеб, масло, термос и молча
протянул Андрею. Сам он есть не стал. Собаки от­
дыхали, иногда оглядываясь на жующего человека.
— Я слышал, что собак в пути не кормят,— заго­
ворил Андрей, плотно завинчивая крышку термоса.—
Интересно, чем это объясняется?
Не дождавшись ответа, он продолжал:
— Очевидно, собака, знающая, что ее накормят
лишь в конце пути, хорошо тянет. Словом, тут иг­
рает роль условный рефлекс, павловское учение...
Оттой молча встал, осмотрел собачьи лапы. Осто­
рожно стянул с лапы вожака надетый вчера кожа­
ный чулок, осмотрел ранку, и опять надел чулок.
Тронулись в путь.
Демонстративное молчание каюра и его явная не­
приязнь угнетающе подействовали на Андрея, и он
замолчал.
Раза два пришлось вставать и помогать на подъе­
ме собакам, но зато всю последнюю треть пути си­
дели на нарте — ехали под уклон. Оттою иной раз
даже приходилось пускать в дело тормозной остол.
В аэропорт прибыли задолго до прилета самоле­
та. Оттой сгрузил с нарты рюкзак ветеринара и про­
тянул ему на прощание руку.
— Нет! — резко сказал Андрей.— Пошли в буфет,
выпьем по стакану чаю.
В буфете Андрей сам принес чай, пирожки и сел
напротив Оттоя.
— А теперь скажи мне прямо, чем я тебе не уго­
дил? Может, я тебя обидел или твоих родичей? Мог­
ло и такое случиться, ведь я еще не знаю всех ва­
ших обычаев... Скажи мне, я не обижусь. Наоборот,
скажу тебе спасибо.
— Да ничего такого нет,— просто ответил От­
той.— Все было очень хорошо. В стойбище вы всем
понравились. Тутай жалел, что вы так скоро уезжа­
ете.
— Ну, а почему ты тогда всю дорогу молчал,
словно немой? Может, у тебя какая-нибудь обида на
меня?
— Да нет ж е!— горячо возразил Оттой.— Просто
я... просто я хотел сделать вам приятное.
— Сделать приятное? Ничего не понимаю!
— Я хотел подарить вам молчание... Тишину..,
Долгое молчание...
37
 А на студенческих скамьях ВГИКа
уже сидели вчерашние «мальчики
в шинелях» — рядовые, лейтенанты,
капитаны, прошедшие войну. С се­
редины пятидесятых и по сегодняш­
ний день их экранный рассказ о вой­
не дополняет, а иногда и определяет
нашу память.
Вспомните: «Баллада о солдате»
Чухрая, «Судьба человека» Бондар­
чука, «У твоего порога» О рдынского,
«Верность» Тодоровского, «Освобож­
дение» Озерова, «А зори здесь ти­
хие...» Ростоцкого, «Дом, в котором
я живу» Кулиджанова и Сегеля,
«Балтийское небо» Венгерова, «Горя­
чий снег» Егиазарова, «Отец солда­
та» Чхеидзе, «Минута молчания»
Шатрова.
Последний по времени рассказ о
войне от имени военного поколе­
ния — двухсерийный фильм «Блока­
да» по роману Александра Чаков-
ского, поставленный на «Ленфиль-
ме» Михаилом Ершовым. Рассказ
этот в известном смысле итоговый.
Развивая видение, предложенное
эпопеей «Освобождение», смело и
масштабно воспроизводя события,
фильм сохраняет и пристальность в
рассмотрении человека войны, и
теплоту и многогранность в его об­
рисовке. Важно, что принцип всеоб­
щий: запоминается и полководче­
ская крупность маршала Ж укова
(Михаил Ульянов), и почти «невоен­
ная», народная по духу, стилю, но
такая важная для понимания стойко­
сти ленинградцев фигура политрука
Пастухова в исполнении Николая Тро­
фимова.
Фильм будет продолжен, и хо­
чется верить, что найденное в нем
получит развитие как серьезный ху­
дожественный принцип, позволяю­
щий понять события через человека,
а человека через великие преодоле­
ния.
Глубокий, действенный, непрехо­
дящий след в нашей памяти оста­
вили эти фильмы, окончательно от­
делили войну от легенд, сделали на­
родный подвиг мерилом и сегодняш­
них подвигов. Сделали главное — по­
селили среди нас, как людей самых
близких, людей войны. Алеша С квор­
цов, Андрей Соколов, старшина
Васков — образы такой силы, какая
надолго определяет нравственную
память и нравственную крепость по­
колении.
Сегодня авторам этих фильмов
пятьдесят и за пятьдесят. Это рас­
цвет и окончательная зрелость ху­
дожника, но ведь и пора передачи
эстафеты.
Кому?
«В начале войны мне было шесть
лет, а в конце — десять...
Великая Отечественная война не
только политическая и военная, но
и духовная история нации. Она про­
шла через судьбу тех, кто воевал,
но и через судьбу тех, кто родился
позже.
Думаю , что самые большие филь- '
мы о войне еще впереди. Д олг
этот — за кажды м поколением».
Это говорит Евгений Григорьев,
кинодраматург, чьи работы неизмен­
но (в споре или общ ем одобрении)
вызывают широкий интерес. Назову
«Три дня Виктора Чернышева» и «Ро­
манс о влюбленных». Он говорит от
имени тех, кого война задела лишь
краем или миновала вовсе.
Они еще не готовы судить о ней
по меркам военным и политическим.
Но они твердо знают, и это следует
подчеркнуть, что война еще и д у ­
х о в н а я и с т о р и я н а ц и и . Боль­
ше чем «знают» — этим живут.
Григорьев написал сценарий и по
книге Бондарева «Горячий снег». И в
этой сценарной работе нравственно
точно прослежена история батареи
в соотнесении с историей вы сокого
командного пункта, испытано право
распоряжаться жизнью других, мука
такого права и его суровая челове­
ческая необходимость.
В открыто и д ерзко современном,
насквозь сегодняшнем «Романсе
о влюбленных» Григорьев дал и
гвардию сегодняшнюю. Но если вы
в деталях вспомните фильм, то вспо­
мните и ощущение связи м еж ду про­
шедшей войной и недавними манев­
рами, духовную нить м еж ду сыновья­
ми и отцами.
Вот это и есть то новое, что мо­
жет и должно сказать о войне по­
коление, ступившее в ее след: нрав­
ственная связь с сегодняшним.
Молодые художники кино «наво­
дят», налаживают, говоря по-фронто-
вому, эту связь — неторопливо, осто­
рожно, издалека.
На первых, что ли, метрах она
прокладывается — из собственного
детства, прихваченного, опаленного
войной. Очень точно назвали свой
фильм Геннадий Ш паликов и Виктор
Туров — «Я родом из детства». А ко­
гда оно помечено суровыми рамка­
ми «1941— 1945», читай — я родом и
из войны. Бомбежки и горькие по­
хоронки, уплывающие воспоминания
о запахе отцовской шинели и голод­
ные очереди, тимуровский концерт
в госпитале и пальцы, рано огрубев­
шие от заводского зубила, побег
к фронту, и забота о тех, кто еще
младше тебя, и ранняя мужская за­
бота о матери. Этого не пережили
«мальчики в шинелях», это выпало
на долю мальчишек в перешитых
отцовских рубахах.
Конечно, это только часть правды
о войне, но часть п р а в д ы , кото­
рую м ожет рассказать только тот,
кто «родом из войны-детства». Так
и рассказали о ней Шпаликов и Ту­
ров, Василий Аксенов и Владимир
Григорьев в «М раморном доме», Ру­
стам Ибрагимбеков и Павел Арсенов
в «И тогда я сказал „н ет!"»
Солдат-фронтовик в таком филь­
ме появляется либо в нежданный,
оглушительно счастливый отпуск-по­
бывку, либо — инвалидом, демобили­
зованным вчистую (Никоненко в
39
«М раморном доме», военрук Наза­
ров в «Зеркале» Тарковского— филь­
ме, о котором надо писать отдельно).
Такой фронтовик становится нрав­
ственным центром окружения, геро­
ем мальчишек, через него война —
сама война! — входит в тыловой быт
и мир. Но и драма такого, отстав­
ленного от войны, человека духовно
сложна, как тень подвига, которого
мы не видим. Здесь, на этих первых
метрах, нравственные связи сего­
дняшнего и прошлого — очень лич-
ны, субъективны, протянуты растре­
воженной памятью детства. Это —
подступы.
Пути искусства редко прямоли­
нейны, редко прослеживаются в при­
чинно-следственном ряду. На наш
взгляд, так произошло и с молоды­
ми, обратившимися к теме войны.
Скачок, явный скачок обнаруживает­
ся здесь, а его внутреннюю логику
постигаешь позже.
В чем его суть?.От «первых мет­
ров связи» как бы сразу к самым
последним. «Родом из детства» — и
«Белорусский вокзал». В первом —
фронтовик сор ок третьего, только
что от войны отставленный, во вто­
р о м — фронтовики, живущие в конце
шестидесятых. Те, которые хохотали
над «нам будет сорок» и живут се­
годня, приглядываясь к пятидесяти.
Да война ли это, ее ли неотступ­
ная тема? Война. И — важнейшая про­
ба ее темы, та самая попытка про­
честь историю Великой Отечествен-
вой войны как духовную историю
нации.
Ф ильм Вадима Трунина и Андрея
Смирнова «Белорусский вокзал» —
фильм счастливой, заслуженно боль­
шой судьбы. Нет необходимости вос­
станавливать ' его в вашей памяти.
Скажем только, что в общей атмо­
сфере возрастающего внимания и
уважения к воинскому подвигу, к лю ­
дям Великой Отечественной «Бело­
русский вокзал» был одним из самых
серьезных актов общественного
мнения, общественного сознания.
Именно так, а не только событием
искусства. В нем и через него поко­
ление не воевавших по-сыновьи по­
клонилось поколению воевавших.
Фильм сумел разглядеть в мас­
совидных наших сообществах сооб­
щество фронтовиков, поднял исто­
рию пятерки из Десятого десантного
батальона до высот оптимистической
драмы. Фильм не льстил им, ибо
льстят только равнодушные и ко ­
рыстные. Фильм помогал им, если
сын способен помочь отцу. Пусть,
говорили Трунин и Смирнов, вы под-
растерялись и пообтерлись в новых,
уж е «наших» временах. По главному
счету — это ваше время, вами
оплаченное, по вашей совести суди­
мое. Распрямитесь, как распрямля­
40
лись вы перед десантным броском
сорок третьего, сыновья — рядом,
сыновьям важна, необходима ваша
конечная духовная крепость и му­
жество.
«И значит, нам нужна одна
победа.
Одна на всех. Мы за ценой
не постоим».
Одна, одна на всех — в
числе которых считайте и сыновей.
Времена нерасторжимо сом кну­
лись, война — как новая, осмыслен­
ная и прочувствованная реальность
нравственной истории народа — во­
шла в мир семидесятых.
И вот теперь, проложив первые
и конечные метры связи, молодые
обратились ко всей длинной цепи
метров м еж ду ними, имя которым—
собственно в о й н а . Ее события, ее
окопы, ее потери. £ е люди, маль­
чишки в шинелях и убеленные ран­
ней сединой генералы. Все, чего не
видели вышедшие «родом из войны-
детства» и родившиеся позже. Что
хотят увидеть.
«Горячий снег» появился много
позже «Белорусского вокзала». Опыт
личного, субъективного, сыновнего
отношения к Отечественной был уже
за плечами. И Евгений Григорьев
одним из первых (порознь ранее,
как пробы, были «Сердце друга»,
«Пядь земли», тоже поставленные
молодыми, но эти пробы еще не со­
здавали движения) взялся за прямое
отражение войны. Опыт, правда, не
был «чист»— по его сценарию фильм
ставил режиссер-фронтовик, бывший
командир танка Гавриил Егиазаров.
Успех «Горячего снега» (Государ­
ственная премия СССР 1973 года)
должен быть поделен поровну.
Вслед за Григорьевым впрямую
обратились к теме войны и другие
молодые кинематографисты.
Леонид Быков был известен и
любим в шестидесятых как актер
своеобразного, лирико-комедийного
дарования. Зрителям постарше па­
мятен его солдат М аксим Перепели­
ца, и уж, наверное, все помнят его
роли в «Самом д оро гом человеке»
Хейфица и в «Добровольцах» Егоро­
ва (заметим, что и Егоров — из по­
коления «мальчиков в шинелях»).
О двух этих ролях важно напомнить,
потому что именно в них Леонид
Быков духовно обжился с людьми
войны, как бы нащупал ту нравствен­
ную тему, которая принесла ему се­
годня признание, перекрывшее преж ­
нюю актерскую славу.
Дебютировав в режиссуре не
очень заметным «Зайчиком», Быков
взялся за военную тему. Сценарий
Евгения О ноприенко, фронтовика,
нашел художника-единомышленника.
В первые же месяцы проката фильм
«В бой идут одни «старики» собрал
миллионы зрителей, взволнованных
и благодарных. На Всесоюзном фе­
стивале в Баку фильм был удостоен
одной из первых премий, а Быков-
актер получил еще и приз за луч­
шую м уж скую роль. В почте режис­
сера уж е сотни и сотни писем, мно­
гие из которых подписаны бывшими
фронтовиками.
Как удалось художнику нового по­
коления столь точно и сильно пере­
дать правду войны, что на нее от­
кликнулись не только молодые, но и
сами ветераны?
Конечно же, многое значила ху­
дожническая смелость. М ожет быть,
впервые в военной теме так орга­
нично и живо столкнулись, сплелись
драма и лирика, ю мор и суровость,
песенная стихия и рев воздушных
атак. С какой-то очень простой сво­
бодой Быков монтирует сцену боя
с репетицией «Смуглянки» или ги­
бель летчика с неприхотливым аэро­
дромным бытом. В этой свободе ду­
шою угадана слитность событий вой­
ны, когда рядом со смертью, до ко­
торой «четыре шага» или одна мину­
та взлета, выживает надежда, рож ­
дается юношеская любовь, и м уж ­
ская, загнанная вглубь скорбь о по­
гибших не подавляет всех сил души,
потому что надо еще и летать, и
петь, и — победить. И сама атмосфе­
ра аэродромных подтруниваний, ро-1
зыгрышей, «покупок» бесконечно мо- I
лода, по-мальчишески легка, что н и -:
сколько не противоречит предельноj
мужской сути дела, к которому j
рвутся эти мальчишки.
Поколению воевавших такая сво- j
бода в обращении со своим опытом .
дается непросто (вспомним, напри- j
мер, определенно скованную к и н о -!
комедию по сценарию фронтовика !
Булата О куджавы «Женя, Женечка и
Катюша»). И, конечно же, Это — не
укоры . Память потерь удерживает
от того, чтобы вольно, с расстояния,
с птичьего, что ли, полета оглядеть
все стороны войны.
М еж ду тем потребность в таком
взгляде насущна, если мы хотим
осмыслить великие события купно,
в живом сплетении человеческих
страстей. Страницы войны в духов­
ной истории народа будут тем зна­
чимее, чем большее богатство про­
явлений личного опыта мы прочтем
в них.
Вот такой целостностью и отме­
чен фильм Леонида Быкова, в кото­
ром не все, разумеется, безупречно,
но главное угадано и воплощено
просто, точно и с полной верой в
обстоятельства, — свободен режис­
серский почерк, смелы актерские
работы, камертон которым задает
сам Быков в роли капитана Титарен-
ко. Бывалый, воевавший еще в Ис­
пании ас, человек тяжкого опыта,
 истинным чудом сохраняет в себе
мальчишество, неожиданность по­
ступков. Впрочем, если приглядеться
да вдуматься, в неожиданности
этой — в песенной разрядке, в шут­
ке, вечной готовности к розы гры ­
ш у — есть сознательный и очень
мужской вызов самому страшному,
решимость одолеть его, не столько
сцепив зубы, сколько полно дыша
в минуты — как знать! — и для него
последние. Есть в этом и командир­
ское начало, летное — «делай, как я».
И пухлогубые лейтенантики скоро­
спелых выпусков рядом с таким ха­
рактером превращаются в летных
«стариков», усваивают этот вызов
войне, этот стиль душевной щ едро­
сти, незажатости, подлинного м уж е­
ства.
Смелость художника... Было бы
неверно считать ее только личной
заслугой Быкова. У нее есть своя
родословная, восходящая к правде,
рассказанной фронтовиками, к сво­
боде, разведанной ими. Достаточно
вспомнить того ж е Алешу Скворцо­
ва («Баллада о солдате»), «с пере­
пугу подбившего танк». Вспомнить
героев «Хроники пикирующ его бом­
бардировщика», эпизоды в других
военных фильмах.
А все-таки есть и новая ступень
в том, что сделано Быковым. Фильм
как бы обещает работы, идущие
дальше, глубже и открытее в по­
стижении войны. Ничего не навязы­
вая суровым временам, не досочи­
няя в них, мы должны понять, ска­
жем, что работала же в блокадном
Ленинграде оперетта, что хохотали на
привалах бойцы, издавался ГИХЛом
Стендаль и шли на экранах «Три муш ­
кетера», и кто только не пел дураш­
ливой песенки Д'Артаньяна. Во всем
этом нет задания вытеснить из памя­
ти тяжкое, непереносимое, правда
(в том числе и открывшаяся позж е—
на земле врага, в Майданеке и Бу-
хенвальде) должна быть принята
горькою. Те же «старики» совсем не
ставят целью вытеснить из памяти
эту горькую правду, а лишь откры ­
вают мощь и полноту народного ду­
ха, народного характера в самое ж е ­
стокое время. Художническая сме­
лость здесь нравственна, она — на
том самом пути, на котором новые
поколения вбирают и осмысливают
опыт всенародного подвига.
«Пламя» — фильм совсем недав­
ний. Его по сценарию Буравкина, Ко­
нева, Халина поставил молодой ре­
жиссер Виталий Четвериков.
Если фильм Быкова продолжает
ту линию в кино, которая стремится
приблизить к нам человека войны,
то «Пламя» — ветвь другой линии.
Его родословная восходит к озеров-
скому «Освобождению». Это — эпо­
пея, широко охватывающая подлин­
ные, строго документированные со­
бытия, с десятками подлинных, не­
вымышленных героев. Двухсерийный
фильм воссоздает историю массовых
партизанских действий в полоцко-ле-
пельской зоне Белоруссии зимой и
весной 1944 года. Эта операция па­
рализовала тыл фашистской группи­
ровки «Центр», отвлекла значитель­
ные силы с главной линии фронта.
Самой Белоруссии операция далась
ценою сыновних потерь, сожженных
деревень.
Народная драма, героическая дра­
м а — «Пламя». Наверняка не во
всем удавшаяся: торчат в ее остове
заимствования из очень знакомых
источников./
И все-таки есть в этом фильме то
принципиально новое, что отличает
молодых художников, обращ аю щ их^
ся к войне.
Виталий Четвериков с поразитель­
ной томностью воссоздал, выстроил
панораму партизанского плацдарма
в лесах, обжил каждый ее метр.
В сценах боев, переходов, операций
на дорогах, в картинах белорусских
пепелищ пластическая правда почти
абсолютна. Верными соавторами ре­
жиссера здесь были оператор Борис
Олифер и художник Евгений Игна­
тьев. Впечатляют массовые сцены,
особенно финальная — прорыв пар­
тизанских бригад и жителей полосы
через фашистское кольцо.
Но все это, пожалуй, лишь пред­
варительные условия к главной за­
даче. А она — в том, чтобы поста­
вить нас лицом к лицу с событием,
разглядеть и общий контур, общий
смысл его — и подробности.
В фильме, где десятки героев,
очень сложно соотнести отдельную
судьбу с общим движением. Четве­
рикову многое в этом смысле удает­
ся. Эпизоды, движущ ие целым, иногда
рассчитаны просто-таки со снайпер­
ской точностью: не забывая о цели
фрагмента, режиссер успевает вре­
зать в нашу память точную деталь,
реплику, жест. Таков, скажем, эпи­
зод взрыва на железной дороге.
Стремительные перебежки партизан,
в считанные секунды заложенные
мины, напряженное ожидание эшело­
на, уже отстукивающего по рель­
сам — там, за поворотом. И в этот-
то конденсат врывается протяжная
песня — ненец Того, забывшись, за­
вел что-то родное. Снежком в лицо
залеплена песня. И — через экран­
ную секунду — взрыв.
Структура этой сцены типична для
всего фильма, где острый ракурс,
деталь или реплика, выхваченные из
общ его обзора, оттеняют смысл со­
бытия. Три косы на остове сгорев­
шего плетня, котелок с молоком
в партизанском лагере под бом беж ­
кой, тряпичная кукла на пепелище...
Накопление таких деталей создает
образ края, обожженного, но не
сломленного, образ быта на грани
м еж ду надеждой и скорбью , реши­
мостью и такой понятной печалью.
Народны и характеры «Пламе­
ни» — те из них, что удается хоть
на время укрупнить, приблизить
к нам. Есть за ним и крестьянская
сметка и опыт советских, местных
государственных мужей, м удаль, и
умение подчинить себя общему.
Есть в фильме и безымянный ге­
рой — образ сквозной, вырастающий
в символ. Поле. Простое колхозное
поле. Весной м уж ики засевают его
чудом сбереженной элитной пшени­
цей, и это — надежда. Но следом
идут мужики-партизаны и то ж е поле
«засевают» противотанковыми само­
дельными минами, и это — предчув­
ствие беды. Что сбудется?
Сбывается беда. Танки Рейнгард-
та уткнулись в границу поля. Стари­
ков, всех оставшихся жителей дерев­
ни согнали к нему, под дулами ав­
томатов кто-то должен пройти через
поле с тяжелыми волокушами. Ина­
че расстреляют всех.
И выходит старый Лявон (Баб-
каускас), удивительный хлебороб, за­
сеявший поле. И называет имена:
«Лука. Иван. Ф едор. Степан. Антон.
Петр. Кузьма... Егор». Они — за всю
деревню мученики, смертники — пой­
дут с ним, через свое поле, с воло­
кушами за спиной.
Идут старики... Всходит минный
посев, обрывая жизнь хлеборобов.
Подорвался Антон... Петр... Кузьма...
Гибнут все.
Поле возникает и в финале на­
родной драмы. Проходят по его
обочине наступающие наши войска.
А на изрытом минными взрывами
поле, над могилами стариков, кое-
где взошла, поднялась элитная пше­
ница. Надежда взошла.
Снято все это без нажима, без
крика о симзолике. Один из многих
эпизодов, досконально точный, не
размытый условностью. Д окум ен ­
тальный по истоку, суровый по во­
площению, строгий. И в этой-то
сдержанности, в отказе от режиссер­
ского нажима снова возникает глу­
боко нравственное начало, столь ха­
рактерное для молодых художников.
Не о себе, о своем народе хотят
они рассказать — и так, погружаясь
в былое, постичь важное для себя.
Два недавних фильма. Два под­
хода к истории — драматический, от­
крывающий человека войны, и эпи­
ческий, открывающий событие вой­
ны. Для обоих характерна свобода
и смелость, моральная решимость
по-своему рассказать о том, «что
было не со мной». Это — достойный
путь, и надо думать, что многие из
нового поколения художников так
ж е смело на него ступят.
 ледственная бригада собралась, чтобы подве* Ольга Чайковская
С сти итог недельной работе.

оглянись,
— Конечно, если бы Елисеев признался,—
сказал Дронов, — и рассказал обстоятельства
убийства...
— Но он не признается, вот б-б-беда.
— Все еще не веришь,— сказал Дронов.
— Доказательства с-сомнительны, а сомнение, как
всем нам известно, толкуется в пользу подсудимого.
моя
Севка и Андрей молча слушали этот спор.
— Ну ладно, если ты считаешь, что наша версия
не убедительна...
— А как же убедительна, если мы ничего не зна­
ем? Рано утром Сушилин пришел в парк, вечером
приехал за город. Что он делал весь день? С кем был?
совушкд
Почему кто-то приезжал на дачу и что-то там искал?
Где то оружие, которым его убили? Ничего... ПОВЕСТЬ
— А есть другие версии?
— Да. есть другие. Генрих, который ненавидел Рисунок Светозара Острова
Сушилина. Никита Пресняков и баба-яга.
— Да неужели ты не чувствуешь, что это ли­
па! — Дронов наконец рассердился и покраснел.
— И это опять-таки только версия,— ответил
С. К. — У Никитиной как раз такой характер неле­
пый. Кстати, она принесла бабу-ягу Богуславской
после разговора со мной. Мне стало ясно, что Ники­
тина что-то скрывает, что-то нарочно путает, и я ей
сказал: «Берегитесь, вы берете на себя страшную от­
ветственность». На следующий день она принесла эту
б-бабушку. ;
Севка заметил, что Дронов, как только С. К. ска­
зал, что Никитина путает, взвинтился и перестал
слушать.
— Почему ты думаешь, что она путает? — спро­
сил он, как только С. К. умолк.
— Ты читал протокол повторного допроса?
— Нет еще.
Атмосфера накалялась. Дело шло к белым кедам.
Вот-вот кто-нибудь из них скажет про белые веды, и нок. Даже Дронов — и тот растерялся. Он взял пись*
тогда... мо и стал читать.
— По-моему,— сдержанно начал Дронов,*— она — Ничего не понимаю,— сказал он, поднимая на
очень толково описала молодого человека в белой ру­ Ингу глаза. Она молчала. Дронов прочел письмо
башке и... вслух.
— Михаил Алексеевич,— сказал С. К.,— она ни­ — Когда оно пришло?
чего толком не видела: ни белой рубашки, ни... — Только что.
Наступило долгое молчание. У Дронова был утом­ — Ребята, вы можете идти,— сказал Михаил
ленный вид. Лицо его с глубокими, резкими чертами Алексеевич.
казалось загримированным. Севка взглянул на Ингу, стараясь поймать ее
— Что же у нас получается, Сергей Константино­ взгляд, но она смотрела только па Дронова, и Сев­
вич? — негромко начал он.— Я строю версию, а ты ка ушел.
ее разрушаешь?
— Именно т-так. Разрушаю, потому что с т р о ­ Музыкальная школа гудела, пиликала и гремела,
ишь. казалось, десятком роялей. Звонок, врезавшийся
— Что-то я не пойму,— сказал Дронов угрюмо. в эту разноголосицу, не остановил ее, а только при­
— Михаил Алексеевич, ты на меня не обижайся, бавил к ней еще и топот ног, и гомон. Старший
но ты недаром обмолвился. Ты не расследуешь, ты класс лавиной спускался по лестнице. Котьки среди
строишь одну версию. Отметая все, что не годится них не было. Неужели опять не пришел?
тебе как строительный материал. И тут он увидел юного Сушилина, который с фут­
Честно говоря, Севке хотелось уйти. Он перегля­ ляром в руках спускался по лестнице. При виде
нулся с Андреем, которому тоже было явно не по Севки он остановился и сильно побледнел. Севка
себе. поднял руку в знак дружеского приветствия. Котька
— Может быть, перенесем этот разговор? — спро­ помедлил мгновение, а потом, дробно стуча ногами,
сил Дронов. обрушился вниз и стал перед Севкой в ожидании.
— К-к-как хочешь. — Мне надо с тобой поговорить,— сказал Севка.—
Они перешли к разработке плана действий на бли­ А тебе?
жайшие несколько дней. Потом С. К. ушел, а Севка Котька молчал — наверно, раздумывая: уйти или
с Андреем получали последние указания, когда дверь не уйти.
открылась и вошла Инга. Уже у двери она протяну­ — Не знаю,— сказал он наконец.
ла конверт и так шла с протянутой рукой, как рсбе- — Слушай, Константин, ты сам видишь, что де­
лается... Я не знаю, что ты знаешь, но сдастся мне,
1 Окончание, См* «Аврору» Ш1Ь 3, 4 — 1975 что ты знаешь больше моего.

42
 — Вы ошибаетесь. Я ничего ие знаю.
— Я тебе не верю.
Котька пожал плечами.
— Сестра говорила тебе про письмо?
— Ничего не знаю,— ответил Котька насторожен-
. но.
— Как же ты не знаешь, что дома делается?! Тем
паче про письмо, в котором и ее грозятся убить.
— От кого письмо?
— Если бы мы знали!
Котька был явно встревожен.
— А может... все это выдумка?
— Странно мне,— сказал Севка жёстко,— что ты
меня не спрашиваешь, как идет следствие. Странно
мне, что .пока мы ищем убийцу, сын, вместо того
чтобы помогать нам, пьет водку...
Он стоял перед Котькой, отчеканивал слова, и
с каждым словом мальчик вздрагивал как от удара.
— Так чего же вам помогать-то? Убийцу-то на­
шли.
— Елисеев? Это пока только версия, в которую,
кстати сказать, лично я не верю. Это не Елисеев,
это кто-то другой.
Котька смотрел на него недоверчиво.
— Другой! Чего другой?! — сказал он вдруг гру­
бо.— Мне сам Дронов сказал, что это Елисеев. А се­
стрица моя своему Петеньке еще и передачу в тю­
рягу передала...
— А я убежден....
— Убежде-е-ен? В чем это ты убежден? Ты ведь
врешь! Ты все врешь! И про письмо врешь!
И Котька бросился бежать. Смятение и гнев — это
как раз то, что было им нужно. Теперь уж — не упу­
стить! Андрей стоял и смотрел па него сквозь стек­
ло магазинной двери. Севка кивнул ему, Андрей
вышел и, крупно шагая, пошел по переулку, кото­
рым убежал Костя Сушилин.
— Так что же вы думаете по поводу этого пись­
ма?
Дронов не ответил. Он смотрел в окно, щурился.
— Да, дело серьезное,— сказал он наконец.
♦Вот то-то!»— подумал Севка. Теперь он был да­
же рад этому письму: мимо такого факта не прой­
дешь.
— Написано на портативной машинке,— сказал
Дронов.-г- Импортной, а какой — эксперты скажут
нам без труда. Наша задача сейчас — найти машин-
ку.
«Вот это уже дело! — думал Севка.— Вот это уже
начинается работа!»
Рассказ о том, как они проследили Костю Суши-
лина до какого-то дома в районе новостройки, Дро­
нов выслушал очень внимательно и сказал, что с этой
квартиры нельзя спускать глаз.
— Тебя Шимановский просил зайти,— сказал он.
С. К., против обыкновения, ходил по кабинету —
хромал от одной стены к другой. Лицо его было со­
средоточенно.
—А, ты! — сказал он. — Для тебя как раз есть
дело.
...Ночью что-то случилось, и это было во сне. Сон
был странный, ничего из него она не запомнила —
запомнилась только мчащаяся машина, у нее были
три колеса, а вместо четвертого быстро бежали две
ножкп. А потом что-то плыло, живое и умное, а
главное — звучали какие-то слова, которые обяза­
тельно нужно было запомнить, чтобы перенести че­
рез сон в реальное утро. Она боялась, что слова ис­
чезнут вместе со сном, она их все повторяла, полу-
проснувшись, когда сон еще был тут, повторяла ли­
44
хорадочно, чтобы удержать,— и удержала. «Сова осер­
дилася, пошла, не простилася...» Откуда это к ней
пришло? Как она их запомнила? Ведь это же Петь­
ка посылает ей их, это же ясно! «Оглянись, моя со-
вушка, воротися, Савельевна...» Дальше она не пом­
нила, но и этого чуда, пришедшего от него через сон,
было довольно. И эти ножки — как бодро они бежа­
ли!
Она не просто встала с постели — она восстала.
Она восстала и решила не сдаваться. Она не отдаст
им больше никого. Никого она им больше не отдаст.
Никого. Вообще — надо работать. Чтобы вызвЪлить
из тюрьмы Петьку. Чтобы спасти брата. И мать, ко­
торая тихонько плачет у себя в комнате по ночам.
И не пропасть самой.
В передней раздался звонок. Это оказалась Ляля,
бодрая, свежая и нарядная.
В последнее время Ляля приходила к ним не со­
всем бескорыстно: у них бывал Генрих. Она им вос­
хищалась, сулила ему блестящую будущность. И Ген­
рих стал бывать у них много чаще, чем при отце.
— Заходи,— сказала она Ляле.— Генриха мы те­
бе обеспечить не можем, зато чаю дадим.
— Наплевать на твоего Генриха! — ответила Ляля
беспечно.— Давай чаю.
А Генрих все-таки прибежал — бывают же такие
совпадения!
Они с Лялей были так явно заняты друг другом,
что Инга сочла себя вправе уйти по собственным де­
лам.
Она шла по улице и думала все одно и то же:
«Надо что-то делать, так нельзя!» Она не очень ясно
представляла себе, что именно она должна делать,
но от этого прилива энергии ей стало легче. «Пора
поразмыслить о пропитании,— думала она,— я теперь
глава и кормилец семьи. Надо бросить институт и по­
ступить на работу — перейду на вечерний, ничего*.
Навстречу ей шли двое людей, которых она ни­
как не ожидала увидеть вместе. Оживленно разгова­
ривая, шли Клим и Коробов. Клим что-то с напором
доказывал спутнику, а тот шел, по обыкновению ко­
солапо загребая носками внутрь, и как-то уклончи­
во улыбался. Коробов первым заметил Ингу.
— Инга, дорогая! — сказал он. — Я так жалел,
что не застал вас вчера...
Пока Коробов рассказывал о своих делах, она
смотрела на Клима. Он был низко острижен, только
что не под машинку, давно не брит, но в идеальном
костюме и выглаженной рубашке. Не то босяк, не
то денди...
Инге хотелось, чтобы он взглянул на нее, но он
смотрел на Коробова и был так оживлен, словно
только что узнал что-то важное.
— Мы с Виталием Петровичем говорили о Кьер­
кегоре,— сказал он своим сильным голосом.— Я го­
ворю, что главная идея Кьеркегора — это материя,
которая в его глазах как бы теряет свою структуру,
как бы крошится...
Коробов опять стал уклончиво улыбаться.
— И если взять эту его идею жертвоприноше­
ния,— горячо продолжал Клим,— так ведь она...
— Ну, я пошел,— сказал Коробов с некоторой по­
спешностью.— Привет маме, она у вас замечательная
женщина. На днях хочу напроситься к вам в го­
сти — не прогоните?
— Будем очень рады,— ответила Инга и тут же
заметила, что Клим собирается идти ,за Коробо­
вым.— Как прокуратура? — спросила она его по­
спешно. Он ожил и даже весь засветился.
— Отвязались! Представьте себе, начисто отвяза­
лись! — И он обернулся в ту сторону, куда ушел Ко­
робов.— Занятный дядька,— прибавил он с сожале­
нием.
— У меня очень странные новости,— сказала она.
— Что такое? — спросил он, забыв о Коробове.
— Я получила очень странную записку.
Он смотрел на нее, ожидая. Крупная щетина, как
хвоя, облепляла его сильные челюсти, а над ней —
прекрасные светло-ореховые глаза, которые смотре­
ли на нее сверху вниз.
— Записку, где написано, что меня убьют, если
я стану следить за Котькой.
— Убьют? — быстро спросил он.— А вы следили?
— Пробовала один раз... Я ведь не знаю, куда он
уходит... а возвращается пьяный, страшный...
— Покажите записку.
— Ее у меня нет.
— Эх, жаль! А что в ней написано?
Инга, твердо глядя ему в глаза, повторила содер­
жание записки. По мере того как она говорила, лицо
Клима наливалось гневом, огромные ручищи его
сжимались в кулаки — у него были такие огромные
руки и ноги, словно он еще собирался расти, хотя
выше уже, кажется, некуда....
— Ну... попались бы они мне! — сказал он тяж­
ко и тихо.— Они бы у меня... запищали.
Она так и знала, что найдет в нем поддержку,
так и знала!
— Я вам позвоню обязательно,— уходя сказал
Клим, и ей стало полегче.
А в душе звучали прекрасные слова про сову.
Всеволод застал Дронова в каком-то особом на­
строении. Что-то случилось, он сразу это понял. Что-
то необыкновенное.
— На, читай,— сказал ему Дронов и протянул
несколько листков, соединенных скрепкой.
Акт экспертизы. Ну ясно, если нужно делать ра­
боту для Дронова, эксперты оборачиваются быстро.
Эксперт Солодова сообщала, что ей на экспертизу
была прислана пишущая машинка системы «Эрика-
портативная» за номером таким-то, а также машино­
писный текст (далее следовал текст письма, получен­
ного Ингой). На вопрос, не выполнен ли данный
текст на данной машинке, экспертиза отвечает, что
ряд признаков (подробно перечисленных в акте) дает
основание с уверенностью утверждать, что аноним­
ный текст был выполнен на представленной ма­
шинке.
— Это...
— Вот именно! — подхватил Дронов.— Машинка,
изъятая из дома Сушилиных. Сущий ребенок эта
твоя Инга! Ни малейшего представления о наших
возможностях.
Тут Севка сдвинул на затылок кепку и почувство­
вал необходимость сесть. Он так и сидел, держа на
коленях акт экспертизы. А Дронов откинулся на
спинку стула и хохотал так весело и славно, что
нельзя было им не залюбоваться. А отсмеявшись, ска­
зал:
— Вот чего — и то ничего.
Дом, в котором жила Катя, был девятиэтажной
башней — обойти его не так-то просто, но зато, если
мысль С. К. окажется верной... Севка начал с управ­
дома и дворника, но разговор с ними результата не
дал. Хождение по квартирам — тоже. Кстати, квар­
тира, соседняя с Катиной, не отозвалась на звонок...
Кому не надоест бегать по этажам! Время идет, а
другие дела, между прочим, стоят... Чтобы Инга са­
ма себе написала письмо? Невероятно! Он перебирал
мысленно всех, кто бывал в квартире Сушилиных.
Ляля? Не может быть! Коробов? Коробов... Чисто
светское знакомство. Генрих? Это уже, что называ­
ется, теплее. А Никита — как его баба-яга очутилась
у ворот дачи? Весь день и всю ночь Никита был на
эксперименте. Но когда они присмотрелись побли­
же, оказалось, что ночью несколько часов его никто
не видел... Севка добрался до девятого этажа того
подъезда, где жила Катя, и позвонил. Те же вопро­
сы, те же ответы, то же искреннее сожаление, что
не могут помочь...
Письмо Инге пришло в пятницу,— думал он, спу­
скаясь по лестнице,— оно пришло не по почте, его
бросили прямо в ящик на двери. Вошли в квартиру,
напечатали на машинке — и тут же, выйдя, опусти­
ли в почтовый ящик на двери. «Стоп,— сказал себе
Севка и даже остановился,— почему же он все вре­
мя ищет среди знакомых и друзей дома? Ведь Коть-
кины подонки могли зайти, когда ни сестры, ни ма­
тери дома не было».
«Итак, три версии,— думал он, шагая в прокура­
туру,— его писала сама Инга (это — Дронов), писали
Котькины подонки, писал сам убийца. Две последние
версии, быть может, сливаются в одну...»
С. К. был занят, у него сидела пожилая дама, по­
мятая и, как видно, сильно взволнованная. В углу,
положив шляпу на колени, расположился сумрачный
мужчина, тоже немолодой. С. К. освободился через
час, молча выслушал доклад о Катином доме.
— Что с Котькиной квартирой? — спросил Севка.
— Живут там двое — мать и сын. Обычная исто­
рия: растила одна, надрывалась, себе отказывала во
всем, ему — ни в чем. А впрочем, парень кончил де­
сятилетку, работает и даже учится в заочном вузе.
Ни в чем дурном не замечен. Наблюдение пока ни­
каких результатов не дало.
— Вот-вот, у меня то же самое...
— Слушай, есть в этом деле одно вредное обсто­
ятельство.
— Какое же?
— П-подозрительность. Всеобщая подозритель­
ность — и потому разобщенность. Вы с Никитой
друзья по школе, почему же ты ограничиваешься
одними п-протоколами допроса?! Поговори с ним...
Кстати, я сегодня ездил в тюрьму допрашивать Ели­
сеева, так он до сих пор в себя не может прийти от
радости.
— А чего ему так особенно радоваться? ^
— Посылке, разумеется.
Оба рассмеялись. Да, Инге нельзя отказать в ха­
рактере.
— Сходи к ней,— прибавил С. К., помолчав и по­
мрачнев,— не то, может статься, ты потом никогда
себе не простишь, что не сходил.
— Ну вот,— сказал Никита,— самое трудное у нас
позади: каждый, как мог, изложил свои претензии,
и, значится, кое-что у нас прояснилось. Не все, яс­
ное дело, но — кое-что. А это уже кое-что. Я пред­
лагаю такую рабочую гипотезу...
Они втроем сидели в комнате у Инги — она сама,
Севка и Никита.
— Я предлагаю такую рабочую гипотезу, очень
увлекательную. Представим себе — на минуту, конеч­
но, не всерьез,— что все мы порядочные люди, что
Петька не убийца, что Инга в самом деле не печа­
тала писем самой себе, что ниточка, на которой ви­
села баба-яга, перетерлась и что я преступлениями
не балуюсь. Эта гипотеза сильно облегчит нам
жизнь. Согласные?
Никита сидел на низком диване, его расставлен­
ные колени поднимались чуть не до самых ушей,
глаза за очками поблескивали.
45
 Инга сидела молча, опустив, почти закрыв глаза.
«Рабочая гипотеза» Никиты ее устраивала. Она по­
глядела на обоих. Они готовы были улыбнуться, но
не посмели.
— А теперь — к делу! — сказал Севка.
Никита поднялся.
— У меня, между прочим, кой-какие эксперимен-
тишки идут.
Севка вышел проводить его в переднюю.
— У тебя у самого есть какая-нибудь версия? —
спросил он. \
— Как не быть! — ответил Никита, затягивая пояс
у плаща.— Есть. Только такая... славненькая, что
самому боязно.
Он взглянул на Севку очень серьезно, передернул
плечами, как от мороза, и ушел.
Они вместе вошли в кабинет, где все — ковер, и
ряды книг, мерцающих за стеклами шкафов, и бес­
ценный рояль — все говорило о благородном вкусе.
Целый мир мысли и музыки — только без хозяина.
Севка огляделся кругом:
— Итак, за последнее время у вас бывали: Коро­
бов...
— Генрих и Ляля.
«Ну вот, — подумал он, — опять Генрих! А может
быть, он и, напечатал на машинке две строчки, для
этого нужна минута. Но только зачем — вот вопрос!
Машинок на свете Ьгаого, зачем понадобилась имен­
но эта? Зачем? Ведь бессмысленно... Бессмысленно?
Не совсем... Каждому ясно, что ни Зинаида Констан­
тиновна, ни Котька, ни Инга не причастны к престу­
плению. Но есть человек, которому это не кажется
таким безусловным,— Дронов. Он убежден, что Инга
связана с убийцей. Только для него эта ситуация и
представляет интерес... Значит, записка предназна­
чалась не только для нее, но в для Дронова? Но ко­
му же известна позиция Дронова в этом вопросе?
Только людям, близким семье. И прежде всего, ко­
нечно, Ляле. Да, она отлично знает и характер Дро­
нова и всю ситуацию. Может быть, она это делает ра­
ди Генриха? Неужели такое возможно? А что же все-
таки с Котькой? И имеет ли к этому отношение Ко­
робов?
— Я думал о Генрихе и Ляле...— начал он.
— Ты думаешь, что Генрих...— Инга смотрела
с ужасом.
— Не знаю,— ответил он медленно.
Уже уходя, в дверях, Севка обернулся к ней.
— А Елисеев Петр Федорович, между прочим,
жив и здоров. А также очень, говорит, доволен по­
сылкой. Даже, говорит, счастлив.
И скрылся за дверью так быстро, что она ничего
не успела у него спросить.
Когда он вечером пришел в прокуратуру, дверь
дроновского кабинета оказалась запертой.
— Работает вовсю, — сказала ему девушка из кан­
целярии.— Его вызвал сегодня прокурор. Говорят,
сверху звонили. Долго, говорят, канителитесь.
С. К. повидать удалось ему только поздно вече­
ром. Они теперь были так заняты, что не успевали
рассказать друг другу о своих делах — только самое
необходимое. Самым необходимым был разговор
с Никитой.
— Так, значит, у него есть своя версия? — спро­
сил С. К. задумчиво.
— Да. И такая, что, говорит, самому боязно.
— Боязно,— повторил С. К.,— в самом деле бояз­
но. Сказал бы ты ему: если он занимается частным
сыском, пусть бы его прекратил. У нас нет сил еще
и его охранять.
46
— Вы думаете?
— Конечно. Если он вышел на след, это очень
для него опасно.
— А Михаил Алексеевич, говорят, работает во­
всю.
— Да, впрочем, времени у нас в обрез,— отве­
тил С. К.— Можно сказать, почти совсем его нету.
Глава IX
Дронов повернул ключ в замке. Ну, наконец-то.
Теперь можно поработать, посмотреть, чем он распо­
лагает. Сейчас он сядет за стол, где разложены мате­
риалы — протоколы допросов и очных ставок, акты
экспертиз, опознаний. Бесформенное сырье, которому
предстоит быть переработанным в безукоризненную
систему доказательств.
Характер семейных отношений в доме Сушилиных
он уже понял, анализ получится основательный:
нужно показать столкновение двух миров — мира
Сушилиных, мира искусства и мысли, с другим ми­
ром — мирком Елисеева, узким, душным (дебоши),
где все подчинено погоне за длинным рублем (даль­
ние рейсы). Дальше предстоит самое интересное: пре­
ступление.
Конечно, если бы Елисеев признался, следствию
было бы куда легче...
Он стал набрасывать примерный текст будущего
обвинительного заключения.
«Сушилин, желая наладить отношения между
обвиняемым и своей дочерью, пришел в автобусный
парк (что доказывается показаниями Светланы Ве­
селковой, Трофимова и др.), после чего они оба
ушли. Первоначальные показания Елисеева, пытав­
шегося отрицать это свидание, явно ложны, направ­
лены на то, чтобы скрыть преступление, и опровер­
гаются не только показаниями вышеуказанных лиц,
но и собственными показаниями Елисеева, который
признался в том, что солгал следствию, но причины
своей лжи объяснить не смог (листы дела). Вечером
двенадцатого Сушилин поездом поехал на дачу,
о чем свидетельствует железнодорожный билет, взя­
тый на вокзале в девятнадцать часов двадцать ми­
нут (лист дела). Елисеев отправйлся туда же, взяв
машину «Волга» МОЕ 47-75, закрепленную за управ­
ляющим трестом Ложковым (см. показания самого
Ложкова, его шофера Резникова, который показал,
что Елисеев взял у него машину — якобы покатать
Светлану Веселкову. См. также показания Веселко­
вой, которая утверждает, что Елисеев ее двенадцато­
го не катал)».
Говорят, математики пишут свои диссертации на
нескольких страницах — чем короче работа, тем вы­
ше она ценится.
«Приехав в поселок, Елисеев оставил машину
у ворот и пошел к даче — см. показания Никитиной,
которая видела, как подъехала машина, из нее вы­
шел молодой человек среднего роста в белой рубаш­
ке и в белых кедах. Рост Елисеева 175, в тот день
он был одет в белую рубашку и обут в белые кеды
(см. показания Трофимова и др.) Следственный экс­
перимент (лист дела) подтвердил, что в это время го­
да, при данном освещении, Никитина, имеющая две
диоптрии близорукости (см. акт медицинской экспер­
тизы), могла видеть Елисеева (см. протокол следст­
венного эксперимента). Дальнейшие действия об­
виняемого следствие может только предполагать.
Елисеев, очевидно, приехал продолжить начатый
в Москве разговор и с этой целью предложил Су-
шилину пройтись. Ночь была теплая (см. справку
метеорологов), Сушилин мог согласиться. Елисеев убил
Сушилина двумя ударами ножа в спину, перевернул
труп на спину, сдвинув его с места. Это доказыва­
ется двумя пятнами крови...» На этом месте адвокат,
ясное дело, взорвется, ну да ничего, все это произве­
дет впечатление на заседателей. Главное — что это
правда и неопровержимо доказано. «На месте престу­
пления Елисеев оставил принадлежащий ему шагомер
(часовой завод «Заря»). Принадлежность шагомера
Елисееву подтвердили: он сам, его бывшая невеста
И. Сушилина, свидетели Савельев, Резников. Попыт­
ка Елисеева и его бывшей невесты утверждать, буд­
то шагомер был забыт Елисеевым в доме Сушили­
ных, опровергается материалами дела. Никто в семье
Сушилиных этого шагомера не видел (см. показания
3. Сушилиной и К. Сушилина), зато свидетель Са­
вельев показал, что этот шагомер все время был
у Елисеева, присоединенный к петле его спортивной
куртки. Савельев пояснил также, что Веселкова так­
же не раз видела этот шагомер у Елисеева (а зна­
комство Елисеева с Веселковой произошло после то­
го, как он перестал бывать в доме Сушилиных), но
что она, по его словам, боится сказать об этом след­
ствию».
От шагомера преступнику не отвертеться.
Он писал с удовольствием, в полном сознании то­
го, что пишет чистую правду.
«Особенностью этого дела,— писал он,— является
тот факт, что была сделана попытка сбить следствие
с правильного пути. Так, в прокуратуру была достав­
лена игрушка типа «бабы-яги», ранее висевшая пе­
ред ветровым стеклом машины Н. Преснякова. Ники­
тина показала, будто бы нашли ее у ворот дачи ут­
ром тринадцатого. Следствие считает, что появление
этой игрушки есть попытка бросить тень на Н. Пре­
снякова. Между тем установлено, что весь день две­
надцатого и ночь с двенадцатого на тринадцатое
Пресняков присутствовал в институте на эксперимен­
те. Следствие полагает, что эта попытка направить
следствие по ложному пути исходит от И. Сушили­
ной, бывшей невесты Елисеева, сохранившей к нему
прежние чувства (о чем свидетельствует факт пере­
дачи посылки Елисееву в следственную тюрьму)».
Кстати, надо будет сказать прокурору Николаю
Степановичу, чтобы он, когда будет выступать на ак­
тиве, про эту передачу не забыл сказать — интерес­
нейший психологический факт!
«Чтобы создать впечатление, что убийство совер­
шил кто-то другой, находящийся на свободе,— писал
он,— И. Сушилина принесла в прокуратуру письмо,
в котором будто бы грозили убийством уже ей са­
мой (лист дела). Как установило расследование,
письмо это написала сама И. Сушилина на своей
машинке (см. акт экспертизы)». Вот, примерно, так.
Михаил Алексеевич писал быстро, отбрасывая от
себя один за другим исписанные листы. Ну что же,
когда дело дойдет до обвинительного заключения,
материал у него найдется. Хватает материала.
Инга шла на свидание с Климом. Час назад он
позвонил ей — сказал, что соскучился и что есть
о чем поговорить.
Она заметила его издали. Он кружил у подъезда
почтамта. Сколько в нем все-таки веселой силы!
— Вы знаете,— сказал он, не поздоровавшись,-—
они снова принялись за прежнее.
— Кто?!
— Пойдемте куда-нибудь, ладно? Тут за углом за­
бегаловка.
Они шли молча. Он был совсем не весел, как ей
это показалось издали, а взволнован и раздражен.
Забегаловка оказалась большим рестораном, где бы­
ло сумрачно и тихо. Они сели, и он тотчас начал:
— Они, оказывается, дела не закрыли, а ведут его
полным ходом. Изучают мою невзрачную особу со
всех сторон. Только лишь я немного стал — нет, не
успокаиваться, а...
Он отвернулся и стал смотреть в окно.
— Я не понимаю, что же случилось,— сказала
Инга.— Что же случилось?
— Так сегодня утром они опять меня вызывали.
— Чего они от вас хотят?
— А вот спросите их! — зло ответил он.— Они ко­
пают и копают. Изучили мою биографию до детского
садика.— Он повернулся к н ей :— Кстати, до встре­
чи с Катей я был далеко не образцом нравственно­
сти.
— Ну, это личное дело каждого. Можете не ис­
поведоваться.
— Была одна молодая особа,— упрямо продолжал
он,— роман наш был недолог, я ей зла не желал, но
она! Она возненавидела меня на всю жизнь.
— Но зачем им все это раскапывать?
— Хотят поставить смерть Кати в связь с моим
моральным обликом.
— Но это...
— Статья уголовного кодекса о доведении до са­
моубийства.
Тут к ним царственным шагом подошла офици­
антка.
— Знаете,— сказал Клим,— сегодня мы с вами,
пожалуй, кутнем немножко. И я, с вашего разреше­
ния, немного напьюсь.
Ну что же, мысль рыла, недурна! Они с увлечени­
ем сделали заказ.
— А денежки? — спросила Инга, когда официант­
ка ушла.
— О, об этом не бесцокойтесь — вставить два зам­
ка...
Она рассмеялась.
— Объясните мне все-таки, почему вы, такой ин­
теллигентный...
— Так на любой умственной работе у меня бы
уставала голова, и я тогда не мог бы делать то, что
люблю. А руки...
Она с удовольствием посмотрела на его руки — он
заметил ее взгляд и тотчас накрыл ее руку, лежа*
щую на скатерти, своей огромной ладонью.
— Давайте немного отдохнем, ладно? А то...
Официантка расставила бутылки, фужеры, при­
боры и ушла. От предвкушения пиршества оба пове­
селели.
— Когда-то вы обещали мне прочесть свои стихи.
— Как давно это было!..— Он разливал вино.—
В сущности, если бы не наши беды, я многое мог бы
вам сказать.
— А именно?
— Про Венецию. Вы тогда на меня рассердились,
но, честное слово, не многие из нас, мужчин, могут
без сердечной травмы перенести такое сочетание тем­
но-рыжих волос и зеленых глаз.
Оба рассмеялись,
— Клим, милый, если бы не беды, я была бы
рада вашим словам, а так...
Он вдруг наклонился через столик и сказал го­
рячо:
— Слушайте! Давайте сегодня проживем вечер —
два часа! — так, словно мы не погорельцы. А? Всего
два часа, не так уж много.
47
 — Вряд ли у нас получится! — сказала она, по­
думав немного.
— Ну, пожалуйста!
— Выпьем,— сказала она решительно и печально.
— Выпьем,— ответил он.
Но веселья не получалось. Напротив, чем больше
Инга пила, тем больше ей хотелось говорить имен­
но о том, о чем они условились не говорить: она
тут пьет и закусывает, а ее Петька...
— Клим, милый, если бы вы знали, как я без
него тоскую!
И тут что-то произошло. Клим перестал есть, ли­
цо его стало каменным.
— Не понимаю,— сказал он. ч нее в упор.
Она рассердилась:
— По вы же совершенно его не знаете...
— Так не надо и знать — достаточно того, что
мне рассказывала Катя. Этот обед у вас... Я видел,
какая вы, и вдруг этот... Петя... Убейте меня, не пой­
му! Когда его арестовали как убийцу вашего...
— Петька не убивал моего отца,— сказала она
через силу.
— А шагомер? •
— Ну как вы можете! Ведь этот же шагомер все
время был у меня! У меня дома!
— Как же так? — спросил он в недоумении.
— А так! — Она усмехнулась.— Он был у меня,
и как он мог очутиться там...
Он был совершенно сбит с толку.
— Вот видите,— сказала она печально,— даже на
два часа у нас с вами не получилось...
Он проводил ее до дому.
Дома оказалось, что ее просили позвонить по та­
кому-то телефону. По такому-то телефону оказался
следователь Шимановский.
Он был худ, невысок — она это заметила, когда он
с трудом поднялся из-за стола, чтобы протянуть ей
руку.
— Я вызвал вас по делу о самоубийстве Екатери­
ны Павловны.
Инге сразу вспомнилось измученное лицо Клима.
«Ну, погоди,— подумала она,— сейчас ты увидишь,
что мы своих не выдаем».
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
Первый: вы знали, что у Екатерины Павловны был
муж?
— Никто этого не знал. Она запрещала ему го­
ворить кому-нибудь, что они муж и жена.
— Откуда вам все это известно?
— От него. Он рассказал мне — уже потом.
— А как вы с ним познакомились?
— Он пришел к нам в дом.
— Его привела Екатерина Павловна?
— Нет, Ляля — как ее? — Богуславская.
— Когда Климовский пришел к вам в дом, пы­
тался он за вами, ну, что ли, ухаживать?
«А! — подумала она злорадно.— Знаменитое мо­
ральное разложение?» И сказала вслух:
— Нет, он никогда за мной не ухаживал.
— А когда он пришел к вам, Катя была у вас
в доме?
Конечно, Катя была и, как всегда, была занята
только отцом. А Клим был занят только ею, Ингой.
И тут в первый раз все это показалось ей стран­
ным. В тот вечер она Климу понравилась, он весело
и внутренне свободно шел ей навстречу, и стоило ей
со своей стороны сделать один только шаг...
— И все-таки, Инга Кирилловна, вспомните — не
было ли с его стороны, ну, скажем, романтических
сигналов?
48
Она молчала. «Сигналы», разумеется, были, но
какое все это имеет отношение к прокуратуре?!
— Нет,— сказала она.
Он ей не поверил. Ну, что же, это ваше личное
дело, товарищ следователь, можете верить, можете
не верить,
— Вы виделись с ним потом?
— До последнего времени — нет. Только раз,
мельком. Я шла по улице с одним знакомым...
— Вы не можете сказать — с кем?
— С Елисеевым,— сухо сказала она.
Наверное, этого имени он и ждал. Он смотрел на
— Елисеева обвиняют в убийстве вашего отца. Вы
верите этому?
— Нет! — сказала она и вдруг, поддавшись како­
му-то неясному чувству, спросила: — А вы?
— Я тоже полагаю, что эта версия не нашла пока
подтверждения,— спокойно ответил он.
Тут она очнулась. Ее покупают, это ясно.
— Итак, вы с Елисеевым шли по улице и ветре-
тили Климовского. Что же было дальше?
— Да ничего. Он от встречи уклонился.
— А подробней никак нельзя? — вдруг спросил
он сварливо, и она невольно улыбнулась.
— Ну что я могу сказать! Он нас увидел, на ли­
це у него не отразилось никакого удовольствия, и он
перешел на другую сторону.
— Сильно он был раздосадован, как вы думаете?
— Правду говоря, порядочно,— ответила' она с
улыбкой.
— Ну, а теперь слушайте.— Он совсем домаш­
ним движением подпер голову ладонью и начал: —
Я хочу вам рассказать, как идет у меня расследо­
вание этого дела. На первый взгляд, оно не пред­
ставляет никакой загадки. Катя была, конечно,
человеком психически не совсем здоровым, об этом
говорит и экспертиза; записка, оставленная ею, не­
сомненно ею и написана. Но нас, как и всех, пора­
зило появление этого никому не известного мужа.
Он принес нам ее дневник, много говорил об их ду­
ховной близости. Но мы стали замечать как бы
это сказать? — перепад между их культурными
уровнями. Более того, мы заметили, что он подчас
просто не понимает, что ена пишет. Возникло сомне­
ние в этой их духовной близости.
— Но ведь он сам очень интеллигентный парень!
— В этом мы тоже несколько засомневались. Но
дело совсем не в том. Переп-пад культурных уров­
ней сам но себе ни о чем не говорит, насторожило
нас другое. Он утверждает, что они с Катей уже не-
сколько лет как женаты, а расписались они только
тогда, когда она получила новую квартиру. Но вот
что самое у-удив-в-в... у-у...
У него заскочило слово, он стал помогать себе
бровями, и только тут Инга заметила, что он заика­
ется.
— ...дивительное. В течение тех четырех лет, что
они женаты, он на прежней Катиной квартире —
коммунальной — никогда не бывал, и в течение
этих четырех лет у него было н-н-не-сколько очень
бурных романов. Один — с молодой девушкой.
— Он мне рассказывал. Она его люто ненавидит.
— Ну, это, что называется, их дело. Интересно
другое: эта девушка была дочерью знаменитого ар­
тиста, она была влюблена...
— Ну и что же тут такого — он тоже был влюб­
лен.
 — Да, но on был уже женат на Кате. Будто бы.
Он тогда поспешно поставил вопрос о московской
прописке, девушка стала вести себя в семье очень
странно, грозила подать в суд на раздел площади,
что в этой семье было делом неслыханным. Чувствуя
свою силу, Климовский ставил жесткие условия, но
папа оказался сильнее. Словом, тут отбнлись.
Он внимательно посмотрел на нее.
— А, понимаю. Вы сейчас думаете примерно
так: всю эту историю можно было бы рассказать и
по-другому: двое любили друг друга, но вмешались
родители, не пустили его в дом, разлучили влюблен­
ных. Но вся беда в том, что у Климовского букваль­
но через неделю — я проверял по дням — возник но­
вый роман, на этот раз с немолодой женщиной.
Это была очень интеллигентная женщина, искусство­
вед, у нее была прекрасная квартира, где Климов­
ский, говорят, очень скоро стал хозяином. Бедная
женщина-искусствовед спала с лица, стала хворать,
но, по счастью, у нее были родственники, взрослые
дети, которые выдворили его из квартиры.
— И все это может быть доказано?
— Документально. И каждый раз вмешивались
родственники. У Кати Штиглиц родственников не
было.
Инга молчала, он с любопытством смотрел на нее.
— Вот почему,— продолжал он,— я не поверил,
когда вы сказали, что Климовский не пытался за
вами ухаживать.
— У меня нет отдельной квартиры,— сказала
она, усмехнувшись.
— Э-э, тут дело вовсе не так просто. Ему хоте­
лось не только укрепиться в Москве, ему нужно по­
пасть в интеллектуальную элиту. Катя не хотела
вводить его туда — не знаю, почему, но не хотела,
а вы дочь Сушилина...
— А при чем же тут дело о самоубийстве? Не
хотите же вы сказать...
— Я еще пока ничего не знаю. Единственное,
что я могу сказать с точностью,— в этом молодом
человеке огромная энергия с огромной жаждой жить
за чужой счет. Не и смысле денег, нет, их он шутя
заработает разного рода халтурой. У него страстная
жажда жить жизнью талантов, дышать атмосферой
одаренности, в то время как у него самого... Кстати,
он показывал вам свои стихи?
— Нет.
— Видите, как интересно. Все знают, что он
пишет стихи, и в слесаря-то пошел, чтобы ему ничто
не мешало, только вот стихов его никто никогда не
видал. Так вот, этот парень соединяет в себе беше­
ную энергию и — я думаю, что не ошибусь,— совер­
шенное бессердечие.
Она задумчиво покачала головой:
— Не думаю. Напротив...
— Вы не говорили ему про полученное письмо?
— Которое я написала себе самой на своей соб­
ственной машинке?
— Нет,— отвечал он невозмутимо,— то, что было
опущено в ваш ящик неизвестно чьей рукой.
Ну, ладно, она не станет с ним больше воевать.
— Я, конечно, сказала ему про письмо — он был
просто взбешен. Даже кулачищи сжал.
— Расскажите мне как можно подробнее.
— Наша встреча сегодня была не из самых удач­
ных, мы почти поссорились.
— Из-за чего?
— Из-за моего Петьки, разумеется. Из-за чего же
я теперь со всеми рассорилась! Ну а Клим по при­
роде своей, я думаю, очень ревнив — он так и
взвился и стал убеждать меня, что Петька убийца.
— Откуда он о нем знает?
— Ну, во-первых, Катя. Она рассказала ему про
обед.
— Он так и говорил, что ему рассказала
Катя? — Тут она заметила, что он смотрит на нее
как на несмышленого ребенка.
— Конечно. А что?
— Инга Кирилловна, когда у вас был тот обед,
Кати уже не было в живых.
Она была растерянна.
— Ну... ему мог рассказать кто-нибудь другой.
Ляля...
— Сейчас мы это дело проверим. Вы знаете те­
лефон Богуславской?
Он снял трубку и набрал номер.
Богуславская совсем не видела его с тех пор...
Познакомились они, когда он обивал входную дверь
ее квартиры, и очень хорошо, говорит, обивал. Бе­
зумно -кокетничал, на следующий день позвонил,
напросился в гости, а когда узнал, что она вхожа
в дом Сушилиных... Но лишь только она его при­
вела, тотчас про нее забыл...
— Постойте! — воскликнула Инга.— Мы же с ва­
ми забыли Коробова!
— Это мы с вами тоже проверим.
Она и не заметила, как они стали говорить «мы
с вами».
— Но вернемся к вашему разговору с Климов-
ским. Он убеждал вас, что Елисеев виноват. Как же
он это аргументировал?
— Шагомером.
— Что-о-о?
— Я ему говорю, что шагомер...
Она не закончила. С Шимановским что-то случи­
лось.
— Ш-ш-шаг-г-г...— Стало видно, что он жутко
заикается. Инга смотрела на него, и ей становилось
все страшнее. В самом деле, откуда Клим мог знать
про шагомер?
— Уж про это он не мог у K-k-коробова. Это
значит, у него есть информация непосредственно от
нас, либо...
И в это время вошел Севка.
— Ну, брат,— сказал С. К.,— ты к нам вовремя.
Мы тут не с-с-скучали.
— Да и я не скучал,— ответил Севка.
...Они сидели втроем и ломали голову над .тем,
как быть дальше.
— Ну что ж,— сказал Севка,— остается второй
вариант.
— Да ведь рис-с-скованно,— сказал С. К.
— Не очень,— сказала Инга.— Да и вы будете
неподалеку.
— Ну, хорошо,— решил С. К.,— напишите ему
письмо. Кстати, он всех просит писать ему письма.
Хочет «иметь почту». Пусть у него будет почта.
А Дронов у себя в кабинете все строчил. Строчил
и отбрасывал исписанные листы.
До прихода Клима оставался час. Котьки дома не
было, мать нарочно вызвали в прокуратуру, а Севка
уже сидел в отцовском кабинете. Обе двери она ос­
тавила открытыми — ему все будет видно и слышно.
Ловушка! Ловушка по всем правилам. Бр-р-р!
Инга пошла в кабинет к Севке и спросила:
— Надеюсь, он не станет меня тотчас душить?
Севка ухмыльнулся:
—- Будем рассчитывать на его интеллигентность.
И все-таки в душе она надеялась, что вся эта
история разрешится каким-нибудь простым и благо­
получным образом. Она вышла на балкон. Солнце
49
 шло к закату, на него наплыли синие облака, края
облаков пылали золотом, словно их обежала молния.
«Все правильно,— думала она,— главное, бороться,
если попала в беду, главное, не сдаваться».
И тут в передней раздался звонок.
Клим пришел веселый и с цветами — четырьмя
одинаковыми темно-красными розами.
— Где у вас ванная? — озабоченно спросил он и
через минуту вышел из ванной, высоко держа цветы
в крупных водяных каплях.
— Заходите, Клим, нам надо поговорить.
Эта первая фраза была у них заранее согласо­
вана. Зато как несогласована была она с розами
в каплях воды!
Он внимательно взглянул на нее, тотч&с положил
розы на стол и пошел следом за ней в ее комнату.
— Клим,— начала она, не глядя на него. Она хо­
дила по комнате, а он сидел в кресле и с удивле­
нием водил за ней глазами.— Я много думала над
нашим последним разговором. И должна вам ска­
зать, что одна вещь в нем меня... поразила.— Она
вдруг остановилась перед ним.— Я хочу знать:
откуда вам известно про шагомер?
Он приподнял плечи и по своей привычке по­
искал глазами где-то на потолке.
— Господь с вами, Инга, вы же сами мне об
этом сказали!
— Я?! Я никогда вам об этом не говорила.
— Но вы забыли! Вспомните! Вы же сами...
— Когда это было?
— В том же самом ресторане. '' ' ^
— Но этого никогда не было!
— Боже мой, что делает с женщинами коньяк!
Ну" вы же!.. Вы же сами стали мне рассказывать,
какие есть улики против Петьки...
— Но ничего этого не было!
Такой разговор мог продолжаться до бесконеч­
ности. Клим сидел и тихонько раскачивался, глядя
перед собой невидящим взглядом. «А что, если я и
в самом деле что-то напутала? — думала она.—
О боже мой, что делать? Севка так близко, а не
посоветуешься ».
— А откуда вы узнали о том обеде? — спросила
она.
Он вздохнул тяжело и глубоко.
— На днях я уже был в прокуратуре и получил
свою порцию допросов. У вас,1признаться, я хотел
от них отдохнуть.
«Но он же прав!» — с ужасом думала она.
— И все-таки? — В голосе ее не было никакой
уверенности.
— Ох, теперь я уж и не помню,— сказал он без
всякого интереса.— Сперва я думал, что мне рас­
сказала Катя, но потом вспомнил, что тогда ее уже
не было на свете. Наверно, Коробов, он очень болт­
ливый господин.
Голос его звучал устало и равнодушно.
— Вы знаете,— сказал он вдруг,— я, пожалуй,
пойду. Мне сегодня... нехорошо что-то на душе.
«Что делать? Что делать? Ведь прямо по живому
режу! Но и С. К. серьезный человек, и то, что он
мне рассказал... Ну, попробуем!»
— Вы, конечно, можете уйти, но я считала своим
долгом поговорить с вами до того, как...
Он повернулся к ней и взглянул высокомерно:
— До того, как — что?
— До того, как сообщить о т о м нашем разго­
воре в прокуратуру.
«Что он сейчас сделает? Что сделает?»
Он постоял-постоял, подумал-подумал и вышел из
комнаты.
60
Когда за ним захлопнулась дверь, Инга кинулась
к Севке.
— Что это было?! — крикнула онач— Что это
было?
— Я н сам не знаю,— ответил он.
На столе в столовой лежали четыре розы. Они
были такие свежие и упругие, что даже не лежали,
а стояли, топорщась, на листьях. И капли на них
еще дрожали.
Вот когда им с С. К. пришлось призадуматься!
— Как вы думаете, что он сейчас делает?
— Д-думаю, места себе не находит. Допрос, ко­
торый показал, что мы изучили его подноготную,
потом обмолвка с шагомером. Он, конечно, решил,
что она не заметила, а если и заметила, то есть
объяснение — оба они тогда выпили... И вдруг —
угроза!
— Как вы думаете, он решится?
— Не знаю,— ответил С. К. задумчиво.— Не
знаю. Во всяком случае, с Инги глаз не спускать.
Только еще не хватало...
По правде сказать, Севка до сих пор не мог по­
нять, что произошло тогда у Инги, зато он очень хо­
рошо помнил, что произошло в Катином доме, когда
он был там в последний раз.
В который раз бегал он по лестницам и решил
еще раз позвонить в квартиру, соседнюю с Катиной,
где до сих пор никого не было. И вдруг — шаги.
Ему открыла дверь пышная загорелая дама, туго
обтянутая платьем. Она как будто даже обрадова­
лась его приходу, на вопросы отвечала охотно, а
в фотографию так и впилась.
— Ну! Кто же его не знает! Это Сушилин! Да
проходите, пожалуйста, проходите, мы с Павлом
Григорьевичем только что вернулись.
Она пошла в комнату, Севка за ней. Она была
толстой, крепкой и туго обтянута платьем. Ее ноги
стремительно сужались к лодыжкам, так что ту­
фельки ступали как свиные копытца.
В столовой сидел такой же крепкий Павел Гри­
горьевич.
— Посмотри! — сказала она возбужденно.— Это
же Сушилин! Помнишь, мы были на его концерте?
— Очень оригинально играет,— сильно окая, ска­
зал муж.
— Ну, еще бы! Эго наш выдающийся пианист!
И знаете, я его в жизни видела. До чего же он
в жизни хорош! Да вы садитесь!
Осторожно, не спуская с дамы глаз, словно она
была птицей, готовой улететь, Севка сел на стул.
— Где же вы его видали? — спросил он.
— Представьте себе, в подъезде нашего дома. Ин­
тересно?
Еще бы не интересно!
— А в чью же квартиру он шел? — спросил Сев*
ка сипло.
— А в ту, где жила эта бедняжка. Помнишь, Па­
вел Григорьевич, которая отравилась?
— Оригинальная была особа,— сказал муж.
Они были на курорте и ничего не знали о смер­
ти Сушилина.
— Кушайте виноград!
— А когда, интересно, это было?
— Когда он приходил? Сейчас скажу! — Она на
минуту задумалась.— Мы уезжали тринадцатого.1 Я
еще делала уборку, выбежала на лестницу в жут­
ком халате,— она раскинула ладошки и осмотрела
себя — ту, какой была тогда, в жутком халате.— Иду
с ведром к мусоропроводу, и вдруг... навстречу мне —
он. Я со своим ведром жмусь к перилам, он тоже
повернулся т а к f боком — так мы я прошли. У меня
даже сердце забилось. А он, между прочим, даже
улыбнулся проходя — ничего, мол, все в порядке. До
чего же он хорош!
— Так когда же это было?
— Так я же вам говорю: тринадцатого мы уез­
жали, убиралась я накануне. Значит, это было две­
надцатого.
Севка смотрел на нее с восторгом. Как он любил
эту женщину, Крепкую, загорелую, веселую, на сви­
ных копытцах!
Только тут Павел Григорьевич задал тот вопрос,
которого Севка давно ждал:
— А вам все это, собственно, зачем?
— Да,— очнулась и она.— Почему вы нас об этом
спрашиваете?
— Сейчас,— сказал он.— А пока еще вопрос. Су-
шилин был один?
— Один.
— И еще: до тех пор вы видели его в доме или
около?
— Никогда.
— И еще: вы ездили в отпуск по путевкам?
— Да. Но все-таки — зачем...
Он был уже в дверях.
И вот теперь они с С. К. сидели и думали, что им
со всем этим делать. > глаз!
Кажется, все они продумали и предусмотрели.
У Ингиного дома милиционер в штатском дежурил
день и ночь. Все как будто подготовлено толково.
И все-таки покоя на душе не было.
— Напомни Никите,— сказал С. К .1
— Да что вы, Сергей Константинович, он никогда
не забудет.
— У него в эксперименте атом за молекулу за­
цепится, он и поз-з-забудет.
А Севка тут почему-то вдруг вспомнил про пра­
бабку Кармелу.
— Идиот! — воскликнул он. — Кретин! Как же я
раньше...
Как все это будет, Инга не знала. Она знала одно:
сегодня она «идет в прокуратуру доносить». Какую
выгоду хотят извлечь из этого действа С. К. и Все­
волод, она толком не представляла себе, но полага­
ла, что этого ей и знать не следует. Пусть за нее
решают умные мужчины.
Собственно, сообщать о грядущем походе было
некому. Матери говорить она не собиралась, а зна­
комых никого не было, забежала только Нелли.
— Ты что это задумала?! — с изумлением возо­
пила она.
— Надо! — сказала Инга со всей возможной зна­
чительностью.
— Слушай! — зашептала Нелли.— Не связывайся
ты с ними!
— Надо! — еще более значительно сказала Инга.
— Я тебя умоляю! — воскликнула Нелли, но Ин­
га была непреклонна.— Тогда и я с тобой,— сказала
Нелли, но по ужасу, написанному на ее лице, мож­
но было заключить, что для нее это — хуже казни.
Инга закрыла глаза и покачала головой — нет.
Оставался еще телефон. Она позвонила Коробову
и Ляле...
И вот час пробил — пробил буквально, на фран­
цузских часах в столовой. Она вышла в столовую и
только тут заметила, что у часов белеет бумажка.
На бумажке было написано: «Не ходи».
Только тут она поняла, что затея, в которую впу­
талась, куда серьезней, чем она предполагала. Осто­
рожно, чтобы не видела Нелли, она заложила бу­
мажку в книгу — чтобы потом показать С. К. Но как
до него далеко! Какой длинный путь по улицам!
— Я скоро приду! — крикнула она матери и, про­
вожаемая ужасными взглядами Нелли, вышла на ле­
стницу.
И вот она уже идет своим переулком — тихим пе­
реулком, почти всегда пустым. Вот автоматная буд­
ка, которую Петька тогда чуть было не увез с собой
и потом из нее же звонил, вызывая Ингу из дому.
Сейчас тут какой-то парень — тоже, наверное, зво­
нит своей девушке. Она шла переулком и думала,
что он, такой тихий, полон сейчас жизнью, неслыш­
ной и злой.
Севка стоял в подворотне и видел одновременно
Ингин подъезд, автоматную будку и начало переул­
ка. Рядом курил милиционер Синицын. Инга прошла
как раз мимо них. Она была в коричневом костюме
и коричневых туфлях. Лицо сосредоточенное. Только
сейчас Севка заметил, как сильно она похудела.
Она шла быстро, и было слышно, как стучат каб­
луки.
И тут в начале переулка из-за угла выполз «Мо­
сквич» и двинулся за Ингой... Ну... теперь глаз да
Но что такое? «Москвич», как-то странно виляя,
чуть было не задел дерева, наконец подполз к авто­
матной будке и нерешительно встал.
Из автомата вышел Андрей — как раз перед ма­
шиной. Севка и Синицын тоже подошли к ней.
— Ваши документы попрошу,— сказал Синицын.
— А что мы такого сделали? — нарочито плакси­
во сказал юнец, что сидел за рулем.
— Прошу водительские права,— повторил милици­
онер.
— Мы, кажется, ничего не нарушили,— сказал
другой парень довольно спокойно.— За что вы нас
остановили-то?
— За угон машины, надо полагать,— улыбаясь,
сказал Синицын.
Парни были очень бледны.
Севка догнал Ингу на улице. Она шла все так ж е
сосредоточенно.
— Знаешь что,— сказал он ей, беря ее под ру­
ку,— зачем нам идти в прокуратуру, пойдем лучше
погуляем. Сейчас, конечно, в самый бы раз в кино
пойти, да у меня пока еще времени нет.
А в бывшей Катиной квартире шел обыск. С. К.
сидел за столом и по листочку разбирал бумаги, вы­
нутые из ящика.
— Все равно вы ничего не найдете,— спокойно го­
ворил Климовский. Привалясь плечом к стене, он
стоял в свободной позе отдыхающего спортсмена, лег­
ко оперев о бедро свою большую кисть.
— Найду-у-у,— тянул С. К., не отрывая глаз от
бумаги.
— И ничего вы никогда не докажете.
— Докажу-у-у,— так же бодро и невнимательно
тянул С. К.
Климовский усмехнулся и лениво повернул голо­
ву. В дверях стоял сотрудник розыска.
— В кухне и чулане ничего, Сергей Константино­
вич.
— Еще бы,— сказал хозяин квартиры.
— Книги там какие-нибудь есть? — спросил С. К.
— Лежит стопка.
— Пролистайте каждую, нет ли чего между ли­
стов.
51
\
 >— Пусть я eft всыпал полкило цианистого калия
в чай,— сказал Климовский,— все равно вы ничего
не докажете, если есть ее записка.
— Дока-а...— машинально начал было тянуть
С. К. и вдруг умолк. Он внимательно читал какую-
то бумагу. — Товарищи понятые, — крикнул он в
дверь,— прошу вас сюда.
А Петька как раз в это время понял, что поти­
хоньку сходит с ума. До сих пор он кое-как держался,
рассчитывая, что правда восторжествует. Но теперь
он знал, что следствие идет к концу и что у Дроно­
ва улик достаточно, чтобы подвести его под вышку.
И вдруг он впервые и реально почувствовал рядом —
смерть.
На этот раз они собрались в кабинете С. К.
И Дронов был тут — недвижный, мрачный, и лицо
его казалось резко загримированным.
— Как вы догадались о черновике? — спросил
Севка.
— Я с самого начала предполагал, что он должен
быть,— ответил С. К.— Катя свое последнее письмо
Сушилину вряд ли написала бы сразу...
— Странно, что он его не уничтожил,— сказал
Дронов.
— Да просто о нем не догадывался!
Катино письмо лежало на столе, каждым из них
уже раза по три прочитанное.
«Кирилл Викторович!
Я ухожу (далее зачеркнуто: «Вы читаете это
письмо, а меня уже нет. Странно, правда?»). К Вам
это не имеет ни малейшего отношения, поскольку
моя жизнь не имеет отношения к Вашей, и в этом
моя беда. Словом, я ухожу. Почему? Да с жизнью
у меня не получается. Вы знаете, мне дан дар от
природы — видеть. О, как ясно, как отчетливо я ви­
жу — порой даже предвижу! Одного дара мне не да­
но: действия. И противодействия.
Мир от меня — как за стеклом. Напоминает это
также давно уже описанное состояние сна, когда ви­
дишь опасность, но недвижим. А если говорить
попроще — мне не хватает простой, обыкновенной во­
ли, которая есть у всех людей. А мир — вы знаете,
он очень активен... Во всяком случае я если и была
от него отгорожена, то не была ограждена. Он вошел
в мою жизнь... Не успели мы то да се, поговорить
о литературе, как он оказался в моей квартире за­
конным прописанным мужем. У меня было отнято
последнее мое убежище, куда я уползала от людей
(здесь листок был оборван).
...Нет больше сил. Я знаю, он хочет, чтобы я это
сделала, он просто терпеливо ждет. Нет, знаете, уже
нетерпеливо... хватка железная, а мой запас душев­
ных сил кончился. Видно, невелик был... Я приду­
мала себе такую свободу — дневник, где живу вне
его власти и где один только Вы, только с Вами я
разговариваю. Каким это стало счастьем! Я могла
говорить все, что в голову придет, а Вы слушали ме­
ня внимательно, со свойственной Вам учтивостью.
Даже иногда что-то отвечали. А вечером я приходила
к Вам домой, видела Ваше прекрасное лицо и была
уверена, что Вы помните, о чем мы с Вами только
что разговаривали. Как мне было хорошо! И знаете,
дорогой, тут я была не так уж слаба. Он требовал
от меня, чтобы я ввела его в Ваш дом, я во многом
ему уступала, но тут... Он чувствовал, что его власть
надо мной тут кончается... Но однажды... Ох, до че­
го не хочется, но без этого Вы ничего не поймете.
Однажды, вернувшись домой, я увидела, что днев­
ник, который я всегда прятала, лежит на столе от­
52
крытый — я его забыла! Сперва я испугалась — если
я могла так его забыть, значит, со мной что-то очень
уж неладно. Потом я увидела на полях какую-то ко­
роткую фразу. Я не стану ее Вам повторять. Она низ­
ка. И справедлива. Говорят, иные птицы, если дотро­
нуться до их гнезда, в него уже не возвращаются.
Так и мне трудно взять в руки мой дневник. Я пишу
Вам потому, что не могу не писать. Но есть у моего
письма и чисто практическая цель. Он прополз в Ваш
милый дом — еще один (и главный) 'выход в жизнь
для меня закрылся. Но есть и другое: мне дорога
Инга, а он подошел и к ней. И вот я Вам пишу: го­
ните! Это жизнеопасно!
Самое главное в том, что Вы уезжаете надолго,
Вас мне не дождаться, не хватит сил. И вот я ре­
шила уйти, пока Вы еще здесь...
Не сердитесь! Мир не много потеряет, а мне — уве­
ряю Вас, дорогой, дорогой! — мне станет легче. И ес­
ли...»
Письмо на этом обрывалось.
Дронов допрашивал Леонида Кривошеина, того са­
мого паренька, что вел тогда «Москвич». Кривоше-
ин был бледен, страшно напуган, и все же по глазам
видно было, что плут.
— Валерка говорит: «Давай покатаемся»,— рас­
сказывал он.— Я, говорит, знаю тут один "«Москви-
чок» без присмотра, я к нему, говорит, могу ключ
подобрать. Ну, я...— Парень помялся, покрутился, по­
жал плечами.— Почему не покататься...
— А почему вы поехали кататься именно в этот
переулок?
— Так ведь надо же куда-нибудь ехать.
— Послушай, Леонид, а ты знал, что за машиной
следят? Ты знал, что на ней уже совершили престу­
пление?
— Это какое же такое преступление?
— Да вроде бы убийство.
Глаза парня загорелись злым блеском.
— Во-о-от вы чего хотите! — крикнул он.
— Постой, постой,— сказал Михаил Алексеевич.—
Я тебя спрашиваю: Валера тебе сказал, кого вы
должны встретить?
— Какое убийство? — говорил Леня, не слушая.—
Мы ведь только припугнуть хотели!
— А кого?
— А почем я знаю, кого!
— А зачем же пугать-то было?
— А чтобы не лягавила, вот зачем. Не доносила*
— Кому, куда, на кого?
— На одного хорошего парня — в милицию... Я
этих лягавых...
— А что это значит — хотели напугать?
— Что значит! Ну, мы стали бы ей поперек доро­
ги: куда, мол, гражданочка, идете?
— Ну а если бы она была не одна?
— Она всегда одна ходит, мы за ней смотрели.
— Ну а если в переулке в это время кто-нибудь
был бы? Ведь не деревня все-таки — Москва, наро­
ду много.
— А переулочек тихий, а если кто и пройдет, то
мы бы действовали смотря по обстановке.
— Как хоть ее зовут-то, кого вы задержать хоте­
ли?
— А я почем знаю!
— Слушай, Леонид, тут дело нешуточное. Кстати,
откуда вы уэрали, что она идет в милицию?
— Мне Валера сказал.
— А он откуда узнал?..
— А я почем знаю!
 Только на третьем часу допроса Дронов узнал на­
конец, что парни договаривались между собой тол­
кать Ингу в машину. А уж в машине с ней погово­
рить. Но убийство? Нет... Хотя таких и убить не
жалко, ради нее, падали, они в тюрьму не собира­
лись.
А Валерий на допросе у Дронова решительно все
отрицал. Никаких намерений у него не было. А угон
машины? Он не знал, что за это судят.
— Значит — нет? — говорил Дронов.
Парень молчал и только с ненавистью смотрел
своими узкими, сдвинутыми к переносице глазами.
— Она же совершенная овца,— говорил Севка.—
Если она в самом деле знакома с Климовским, тому
ничего не стоило заставить ее сделать все что угод­
но.
— Сейчас посмотрим,— сказал С. К.
И вот Нелли вошла и села. Она села, потом, как
видно, подумала, что, садясь, помяла юбку,— при­
поднялась, провела руками под собой и села опять.
Все это время глаза ее были с готовностью устремле­
ны на С. К. Впрочем, с Севкой она поздоровалась от­
дельно и как бы потайно, полуприкрыв потихонечку
глаза. «Боже, какая идиотка!» — подумал он.
С полчаса заняли формальности и попытки за­
ставить Нелли повторить все то, что она знала о смер­
ти Сушилина.
— Нелли Михайловна,— сказал наконец С. К.,—
вы умеете печатать на машинке?
Она взглянула на него и вдруг расхохоталась.
— Ну, я же это, я! — воскликнула она как бы да­
же и в восторге.— Неужели вы сразу не догадались?
Я ее напечатала, я же ее в в ящик сунула. Мож­
но, я закурю?
Севка смотрел на нее и не узнавал. Да и что он
знал о ней, собственно? Ее привел к Сушилиным
Никита, и она стала тут фигурой несколько комиче­
ской. Сушилины есть Сушилины. Ляля — крупный
московский адвокат. Генрих — блестящее будущее.
Никита — блестящее будущее. И Нелли? Не то кас­
сирша, не то билетерша...
«Да, поневоле замяукаешь,— вдруг подумал он.—
А может, она загораживалась от нас этим самым
мяуканьем?»
— Ну что вам рассказать? — спросила она добро­
душно.-г Ведь все это надо долго рассказывать!
— Мы не спешим,— сказал С. К., и она довольно
усмехнулась.
— А ты молодцом! — сказала она Севке.— Как
же это ты догадался?
— Когда вдруг вспомнил миниатюру. Кармела!
— Да нет, небось это тебе ваша юрфифа сказала.
Ясное дело — она. Все за мной последнее время сле­
дила. И видела, как я в кабинет бегала.— Она по­
молчала и улыбнулась.— А похожа, да? Почему-то
никто, кроме нас с Константином, этого не аамечал.
Я думаю, что если бы не это мое сходство с прабаб­
кой, он не влюбился бы в меня так сильно. Он прямо
с ума по мне сходил.
Она стряхнула пепел и, не выпуская из пальцев
сигареты, охватила локти кистями рук.
— Вам, наверно, все хотелось бы знать? — спро­
сила она.
— Ж-ж-желательно,— ответил С. К.
— Может быть, все произошло от самолюбия мо­
его? — сказала она нерешительно.— Самолюбивая я
чересчур...— Она доверчиво улыбнулась: — И еще я
очень властная.
— Ну и что же получилось из этой вашей власт­
ности? — спросил С. К., тоже улыбаясь.
Она вдруг присвистнула, давая этим понять, что
очень даже многое из этого получилось.
— Да что там! — Она ткнула недокуренную сига­
рету в пепельницу.— Я их ненавидела. Вы знаете, я
их т а к ненавидела...— Она подумала, покачала го­
ловой и прибавила: — До обморока.
— Ну и что же? — с любопытством спросил С. К.
— Так ведь сил же нет, честное слово! — загово­
рила она с горячностью.— Ведь мои «мяу» и «гав»
это же сама мудрость по сравнению с ихними: «Ах,
прекрасное вечно! Ах, рукописи не горят!»
— А может быть, тут есть смысл, и даже глубо­
кий?
— А, ерунда, — ответила она, махнув рукой.
Она вдруг успокоилась и сказала миролюбиво:
— Надоела же болтовня, честное слово!.. Кстати,
мой Валера столько не матерится, сколько ихняя Ля­
ля. Современные женщины! Да если хотите знать, я
куда современнее.
— А кто такой Валера? — спросил С. К.
— Ох*— она слабо махнула рукой,— проболта­
лась! Это парень с моего прежнего двора... Злой, как
овчарка, особенно если выпьет. — Она опять подума­
ла и сказала: — Да ведь я и сама злая!
— Отчего же вы такая злая? — улыбаясь, спросил
С. К.
— Завистливая я...— сообщила она доверительно.
Цотом откинулась на спинку стула и вдруг холодно
улыбнулась.— Я про себя решила... А знаете, что я
про себя решила? Ну, погодите, я гнездо ваше разво­
рошу!
— Вы говорите о них с ненавистью, а ведь у них
горе. Смерть.
— Смерть? — переспросила она весело.— Ну и что
же, что смерть? Мы все умрем. Немного позже, не­
много раньше — какая разница?.. Вы думаете, я
жизнью дорожу? Вот уж нет. Ведь смысла-то в ней
все равно нет.— Она словно боялась, что ее пре­
рвут.— Если бы мы верили в бога, тогда можно бы­
ло бы говорить о смысле жизни... А если бога нет,
то какая может быть цель?
Она смотрела на них с торжеством, ожидая давно
известных ей доводов, чтобы тут же их разбить.
— Есть, между прочим, у людей некоторые инте­
ресы в жизни.
— А! — резко сказала она и махнула рукой.— Это
все болтовня. Дело со смертью обстоит не так, как
все думают. Вся суть в том, что мы ее боимся... А ес­
ли смерти совсем не бояться — понимаете, совсем не
бояться, — тогда жизнь становится другой. Тогда
возникает т а к а я свобода...
— Скажите, Нелли,— промолвил С. К., теперь
уже серьезно,— вы сами до этого додумались?
— А что же, я сама не могу, по-вашему, думать?
— Ну, ладно, вернемся к тому, о чем вы нам рас­
сказывали. Итак, вы решили разрушить сушилин-
ское гнездо. Каким способом?
Она откинулась на спинку стула.
— Все-таки я чудачка, честное слово! Я не как
все люди.,Кому другому в голову взбредет?..— Она
пожала плечами.— Ну... это был, конечно, Констан­
тин. У него все это шло от интеллигентности, от его
увлечения стариной. Понимаете? От прабабки Кар-
мелы. Я это сразу поняла, когда увидела, как он
при мне бледнеет и краснеет, потому что мое с ней
сходство... А потом он мне и сам сказал, что я вроде
пришла к нему из глубины веков. Похоже, что я
пришла из глубины веков, а?
Она расхохоталась.
— Ну а что же было дальше? — спросил С. К.
— А дальше? Пошла у нас интересная жизнь...
Я уводила Костю, когда хотела и куда хотела, нау-
53
*тла его... уму-разуму. Он в это дело пустился с удо­
вольствием. Да с каким!..
— И еще как! — сказал Севка.
— Да, но это мы с ним так, больше для его
гордости — он очень гордился, какой он взрослый
мужчина! А главное, я его против его семейных вос­
станавливала. Он грубить стал, особенно при мне. А
я что? Я тут ни при чем!.. Я же говорю: я очень
властная...— Она вдруг задумалась.— А хотите, я
вам скажу такое, что никому еще не говорила?
— Ну, скажите,— согласился С. К.
— Ведь в смерти Сушилина я виновата.
Она посмотрела на них торжествующе. С. К. тер­
пеливо ждал.
— Послушайте: был супшлинский концерт. Что
это было! Все выли, стонали, вспотели даже! Я по­
смотрела на Ингу — она кругом оглядывается, вид­
но, что торжествует. И тут я взмолилась к господу
богу: «Господи, сделай, чтоб он умер!» Видите, гос­
подь меня и услышал... Теперь пусть они поживут,
как все люди живут. Ничего! Пусть теперь узнают,
какова она, жизнь...
— Так, значит, это вам принадлежала идея вы­
пустить Константина на похороны отца пьяным?
— Не совсем. Это он от горя напился. Я толь­
ко не помешала.
— Что Елисеев — убийца, вы ему сказали?
— А мне с самого начала было это ясно... Хоро­
шего женишка привела в дом Инга Кирилловна!
— Ну, хорошо, вернемся к письмам, которые вы
писали Инге.
— Письмам? Я написала одно. Чтобы она моего
Костю в покое...
— И больше вы ей не писали?
— Ни-ког-да!
— Вы это точно помните?
— О боже мой! Совершенно.
— А почему вы писали на сушилинской машин­
ке?
— А у меня другой нет.
— Резонно,— одобрил С. К.— Там есть такие сло­
ва: уйдешь туда, куда твой папочка ушел. Неужели
т а к и е слова тоже писали вы?
— А что же? — удивилась она.— Мне надо было,
чтобы на нее подействовало. А кто ей позволил,—
она опять стала раздражаться,— кто позволил брату
жизнь отравлять, подглядывать? Ишь ты, какая ра­
зошлась повелительница! Ничего, мы тебя укротим!
— А что сказал Клим, когда узнал, что вы по­
слали Инге такое письмо? — Вопрос был задан са­
мым будничным тоном.
— Клим? Какой Клим? Уж не тот ли это па­
рень...
— Тот самый. Я вас спрашиваю: он не сердился
на то, что вы сделали такую глупость?
— Я вас совсем не понимаю.— У нее был расте­
рянный вид.— При чем тут какой-то Клим?
— Вы с ним незнакомы?
— Я видела его раза два у Сушилиных...
— А помимо Сушилиных?
— Да нет же, конечно. Вы забываете, что, кроме
Константина, у меня был еще и Никита...
— Ну что же, как говорится, так и запишем.
— Чтобы она сама до всего этого додумалась? —
сказал С. К., когда они остались одни.— Да ни за
что! А как торопится. Какая жажда убедить, пора­
зить! Вот она, гордыня!
Ну, дело! Такого в прокуратуре еще не видали.
Допросы и передопросы шли с утра до вечера. Экс­
пертиза работала вовсю. Дронов несколько дней бил­
54
ся, допрашивая Валерия, и все безрезультатно. Па­
рень сидел перед ним, равнодушный и презритель­
ный, на вопросы не отвечал совсем, а на очной став­
ке с Леней в упор смотрел на того узкими, сдвину­
тыми к переносице глазами. И Ленл белел как сте­
на.
Это было неожиданно и неприятно. С. К. полагал,
что их связь с Климовским удастся установить без
трудя. Именно через Валеру. Но на нем-то все и
оборвалось. С. К. сам пробовал с ним разговари­
вать — ничего. Спросил Валеру, знает ли он, что на
этой машине совершено преступление.
Валера пожал плечами. И не ответил пи на один
вопрос.
В голове у С. К. от усталости уже все мешалось,
одно лицо сменялось другим. И вот опять — Нелли.
На этот раз они вдвоем.
— Можно курить? — спрашивает она уже непри­
нужденно, как старого знакомого.
— Ради б-бога. Скажите, когда вы последний раз
были на даче Сушилиных?
— Я уж и не помню,— отвечает она весело.—
В это лето как будто бы и совсем не была.
— Вспомните хорошенько, это очень важно.
Она смотрит на него насмешливо:
— Ради вас я готова сказать все что угодно, но
ведь вам, кажется, нужна только правда?
— Т-т-только,— отвечает он, глядя на нее испод­
лобья.
— Ну а если правду, то на даче Сушилиных я
не была в это лето совсем. Инга нас на дачу ни ра­
зу не приглашала.
— Ну а без нее?
— Что вы! — говорит она с комически разыгран­
ным возмущением.— Как же я могу приехать на да­
чу без хозяйки!
♦Вот и все»,— думает он, глядя, как Нелли под­
писывает протокол допроса, и спрашивает:
— В последний раз вы говорили, что вы современ­
ней, чем Сушилины. Что это значит?
— Свободна. Совсем свободная женщина — разве
это не современно?
— Надо только никого не любить, не так ли?
— Ну, разумеется! — Она была довольна, что ее
наконец поняли. Она по-прежнему чувствовала себя
хозяйкой положения.
— 'А ведь я вынужден вас арестовать,— сказал
С. К.
Лицо ее стало застывать, как застывает стеари­
новая капля. Но она все же сдержалась, плавно от­
кинула назад волосы и улыбнулась улыбкой, которая
говорила: «Ну что ж, пожалуйста».
А теперь самое главное — допрос Климовского.
С. К. уже давно и тщательно к нему готовился: де­
ло было далеко не таким простым. Его опыт, тот
особый следовательский опыт, который называют еще
и интуицией, властно подсказывал ему разгадку всех
загадок, над которыми они ломали голову. Но инту­
иция — личное дело следователя. Если у него нет
убедительных, точных доказательств, он может по­
ложить ее в карман и никому не показывать. Хватит
с нас того, что Михаил Алексеевич хорошо вляпался
со своей интуицией! А как у нас с доказательства­
ми?
Они уже час сидят друг против друга.
— Владимир Николаевич,— говорит С. К.,— вы
что-нибудь зачеркивали в дневнике, прежде чем дать
его нам?
— Никогда.
 — И никогда ничего не писали на полях при
жизни вашей жены?
— Никогда.
— Вы это точно помните?
— Совершенно.
— В ходе расследования мы пришли к выводу,
что смерть вашей жены стоит в тесной связи с ги­
белью Сушилпна. Я прошу вас рассказать все, что
вы знаете об этом убийстве.
— О смерти Сушилина я ничего не знаю.
С. К. почувствовал, что собеседник его насторо­
жился. В лице его появилось что-то недвижное, слов­
но он прислушивался. Так. Пусть подумает.
— Катин дневник был адресован Супшлину, об
этом однозначно говорит замаз-з-занное место... Я по­
лагаю, что дело было так: вы ненавидели Сушилина.
Вы знали, что для Кати это не только любовь — это
с-с-смысл жизни. А вы привыкли владеть безраздель­
но, быть совершенным господином положения., И
вдруг женщина, которая была рядом с вами и чис­
лилась вашей законной женой, оказалась совершен­
но вне вашей власти!
— Я люблю, когда мне же да про меня же само­
го рассказывают. '
— Тут у вас были смешаны два чувства: обож­
женное самолюбие — как это ва м предпочли кого-то
другого! — и чисто практический страх потерять за­
воеванный плацдарм — наконец-то завоеванный пос­
ле стольких неудачных боев и яростных драк. Вот
пот-т-тому-то вы ее и уб-б-били...
Климовский посмотрел на него устало.
— Стыдно, честное слово,— сказал он.
— Вы это напрасно. Я говорю п-подумавши. Вам
бы, наверно, и в голову не пришло убивать, если бы
она сама не заговорила о смерти и не повторяла бы
о ней так часто в своем дневнике... В самом деле,
если уж ей никак не живется на свете, пусть себе
умирает. А вот вам, напротив, очень живется, вы го­
товы взять у жизни все, что она только может дать.
А дать она может много. В вашем распоряжении за­
мечательная интеллигентная квартира с дивной би­
блиотекой, с прекрасным приемником, набором ред­
ких пластинок — огромная ценность. Все это было
бы хорошо, только мешала хозяйка. Мешала, раздра­
жала, действовала на нервы. Еще бы она была влюб­
лена и покорна, как все остальные, а то холодна и
насмешлива. А главное — любила другого. А уж это
для вас было совсем непереносимо. О, вы были го­
товы прочесть прекрасную библиотеку, послушать
дивные пластинки. Привести в дом — свой дом —
красивую женщину, ж-ж-желательно знаменитую.
А если на пути всего этого в-великолепия стоит кто-
то слабый, неполноценный, кому и жить-то неохота...
Правильно я говорю?
— Очень любопытно. К делу никакого отношения
не имеет, но страшно любопытно.
— Ну, вот видите. Тогда продолжим. Вы ничего
преступного не делали: ведь в уголовном кодексе не
сказано, что вы обязаны лечить больную жену! Нет,
вы полагали, что кодекса не нарушаете. Вы только
создали дома такой душевный режим, в котором она
жить не могла. Вы перестали церемониться, вы, не
стесняясь, ждали. Будь у нее родственники, они бы
выгнали вас, как вас уже не раз выгоняли из разных
домов. Но у нее не было родственников.
— Прямо кинозлодей!
— Нет, вряд ли вам все это доставляло удоволь­
ствие. Ведь вы же не профессиональный убийца!
— И на том спасибо.
— Ну, к нашему следствию вы отнеслись несерь­
езно,— продолжал С. К. — Нас вы в грош не стави­
ли. Вы з-з-замазали в дневнике строчки и принесли
его нам, словно мы м-м-маленькие. Однако первое»
что нас удивило, так это то, что до дневника вашей
жены вы по интеллекту явно не дотягиваете.
Климовский бросил на него быстрый взгляд. Ни­
чего, получай!
— Замечательный психологический анализ,— ска**
зал Климовский.— Одного жаль: вилами по воде.
— Не совсем. Вы только что на мой вопрос отве­
тили, что никогда ничего не писали на полях днев­
ника, но именно в том месте дневника, где она гово­
рит, что хотела бы уйтн из жизли, вы написали
н-н-несколько слов.
— Не помню.
— Вы написали это карандашом, а потом стерли,
но так как писали вы энергично, как все, что вы
делаете, и сильно нажимали, нам не составило тру­
да это прочесть.
— Нет... Не помню. Может быть, я что-нибудь н
писал...
— Ну, раз не помните, тогда прочтите,— С. К.
протянул ему фотографию.— Вот это ваша надпись,
восстановленная.
Климовский осторожно покосился на фотографию.
На полях дневника были четко выведены слова: «Так
за чем же, мадам, дало стало?»
— Ну и что?
— Видите ли, до сих пор мы считали, следуя
в этом за вами, что вас с женой связывает внутрен­
няя близость. Почему же при таких прекрасных от­
ношениях вы не попытались помешать ее гибели?
Посоветоваться хотя бы с врачами, успокоить в ми­
нуту волнения... А вы не только не успокаивали, вы
намеренно раздражали, и когда она говорила о само­
убийстве, вы как бы... подталкивали.
— Но это была шутка! Пусть неудачная, но...
— С-с-странные ш-шуточки,— сказал С. К., глядя
на него сумрачно.— Даже если бы она была челове­
ком с крепкой нервной системой, и тогда это было
бы для нее... слишком.
Арестованный молчал.
— Послушайте, Климовский,— сказал вдруг
С. К.,— а что вы сделали с ее письмом к Сушилину?
Тот повернулся к нему всем корпусом.
— Каким... письмом?
— Вы ничего не знаете про письмо, в котором
Екатерина Павловна писала, что вы стали ужасом
ее жизни?
Климовский заметно побледнел, и щетина на лице
обозначилась четко.
— Вот видите, есть еще одно доказательство ва­
шего преступления — о нем свидетельствует сама по­
гибшая. Вы не считаете, что все это становится серь­
езным?
Климовский соображал, это было видно по его
лицу.
— Может быть, и в самом деле я здесь что-то про­
смотрел,— начал он осторожно,— наверно, мне нуж­
но было обратиться к врачам. Но ведь надо учиты­
вать и характер — я сколько раз пытался, но она не
шла. Я много думал об этом...
— Я хотел бы знать, о чем вы разговаривали
с Сушилиным, когда он приходил к вам двенадца­
того?
Вот это уже — под вздох.
Шимановскому вдруг показалось, что перед ним
другой человек,— так изменилось вдруг это лицо.
— Не понимаю,— сказал Климовский.
— Я спросил вас, о чем вы разговаривали с Су­
шилиным, когда он зашел к вам двенадцатого, вдень
своей смерти?
— Это липа,— сказал Климовский сипло.— Суши-
лип ко мне не приходил! Это липа!
55
 *>— Нет, нет,— миролюбиво ответил С. К. и похло­
пал ладонью по папке, лежащей на столе.— Тут пока-
вания свидетеля, который собственными глазами ви­
дел, как Кирилл Викторович вошел -двенадцатого
в вашу квартиру.
— Так-таки двенадцатого? — Климовский все еще
пытался обороняться.
— Да, свидетель на следующий день уезжал в от­
пуск, есть путевки, билеты, этот день датируется
с точностью. Хотите посмотреть?
— Успеется,— глухо сказал Климовский.
— Когда Сушилин ушел, после разговора, надо
думать, очень резкого — я надеюсь, что содержание
его вы мне сами расскажете,— вы были в смятении.
И понятно: следствие, вопреки вашему ожиданию,
от вас никак не отвязывалось, а тут Сушилин при­
грозил вам разоблачением. Я не знаю, прочел ли он
вам это письмо...
И Климовский чуть было не ответил. Честное
слово, С. К. показалось — еще бы минута, и он бы
ответил! Но — спохватился. Усмешка прошла по его
грубому лицу.
— Ложь и ложь,— сказал он с презрением.
— Да нет же! Вы метались. Под угрозой оказа­
лись все ваши завоевания, да и сама свобода. К то­
му же ненависть к Сушилину... И вот вы решились.
Климовский сделал какое-то движение, но сдер­
жался.
— Конечно,— продолжал С. К.,— я могу быть неч
во всем точен — куда лучше было бы, если бы вы
рассказали сами, но ведь вы молчите.— Он сам по­
молчал немного и продолжал: — Я не знаю, что бы­
ло вашей целью — убить или только добыть письмо.
Вернее всего — запугать и унизить. Это вам нужно
было обязательно — унизить человека, над которым
вы никаким образом, кроме насилия, не могли бы
возвыситься. Вы позвонили Нелли, с которой, разу­
меется, уже давно успели свести знакомство. Ее не­
нависть к Сушилиным была прекрасной питательной
средой для ваших воззрений. «Ах, рукописи не го­
рят?» Ничего. Мы вам еще покажем, как они горят...
— Нелли...— угрюмо сказал Климовский.
— Вот видите! — живо отозвался С. К.— Вы же
сами видите. Может быть, теперь...
— Не выйдет.
— Ну, тогда я открою вам все мои карты: мне
не нужно ваше признание.
— О чем же мы тогда разговариваем?
— Да все о том же. В основных чертах я пред­
ставляю себе, что произошло. Вы узнали от Нелли,
что Сушилин уехал на дачу, а также адрес дачи.
Думаю, чго убивать вы не собирались, вам, может
быть, даже больше хотелось бы, чтобы Сушилин
остался жить и всю жизнь помнил бы о своем уни­
жении. Всю жизнь! Но самая возможность убийства
стояла перед вами как реальная — иначе вам не при­
шло бы в голову брать с собой Валеру и просить Нел­
ли, чтобы она разыскала какую-нибудь вещь, принад­
лежащую Елисееву. Нелли говорит, что она очень
удивилась, когда вы ее об этом попросили, но воз­
ражать не стала. Вы ведь не любите, когда вам воз­
ражают.
— Вы ее заставили,— сказал Климовский.
— К-к-конечно. Не сама же она! Но ей ничего
другого не оставалось. Она на допросе сказала, что
все лето на даче не была. Мы же при первом обы­
ске на даче кое-что нашли. Всего-навсего крошечный
обрывок ботиночного шнурка с металлическим нако­
нечником. А позже, при обыске у Нелли, мы нашли
женские полуботинки, и как раз с оборванным шнур­
ком. Стоило сложить шнурки краями, чтобы стало
и без экспертизы ясно: когда-то они составляли одно
56
целое. Ну а экспертиза уже доказала это. И Нелли
вынуждена была рассказать нам все: как она, ни­
чего не понимая, кинулась разыскивать шагомер, ко­
торый давно приметила,— она ведь в этом доме все
подглядывала и подслушивала. Вы можете потом
прочесть ее показания. Кстати, ваш тезис о том, что
не надо бояться смерти, она усвоила нетвердо: как
только запахло ж-ж-жареным, Нелли поспешила от­
граничить строго, кто и что делал...
Климовский слушал с жадным интересом.
— А теперь у нас пойдет речь о ноже, что был
у Валеры,— вот этот парень, в отличие от Нелли, нем
как рыба. Так вот — нож. Он найден при вторичном
обыске. В б-б-былые времена убийца смывал кровь
в каком-нибудь ручье и шел себе домой. А нынче не
так. Нынче дотошные криминалисты отвинчивают
рукоятки, выскребают, что натекло, и отсылают на
экспертизу. Я покажу вам акты этих экспертиз. Ва­
лерин нож самодельный, размеры его необычны —
тем более ценно, что они точно соответствуют тем
двум ранам, что были нанесены Сушилину. И кровь,
обнаруженная на ноже, той же группы, что и у Су­
шилина.
— Так ведь это только предположение,— сказал
Климовский.— Насколько я понимаю, экспертиза мо­
жет показать только возможность. Валериным но­
жом могли убить, но это не значит, что убили.
— Вы обнаруживаете известный опыт. Вообще,
как правило, вы владеете собой. Но иногда срывае­
тесь и мечетесь — именно на это мы и рассчитыва­
ли, когда подговорили Ингу сказать вам, что она
идет в прокуратуру. Согласитесь, все эти попытки ее
запугать выглядят довольно глупо, тем паче что и
сообщники ваши... Но Инга из дому не выходила,
трубки не брала, а вы метались — вам хотелось хотя
бы ее задержать, чтобы было время... ну — удрать,
наверно... Вообще — вы на высоте, пока инициатива
принадлежит вам, но мы стали навязывать вам хо­
ды, и тут вы просто не знали, что делать. Да, экс­
пертиза доказывает только возможность, это так, но
ведь Валере придется объяснить, откуда на его но­
же человеческая кровь. Заранее могу сказать: если
он попытается утверждать, будто сам когда-то поре­
зался, номер, что называется, не пройдет — у него
другая группа крови.
Когда Всеволод и С. К. вышли из прокуратуры,
рабочий день давно кончился. Они медленно двину­
лись по улице.
— Как вы думаете, он расскажет? — спросил Сев­
ка.
— Об-б-бязательно. Теперь эти трое столкнулись,
у них другого пути нет. Если Климовский при всех
существующих доказательствах станет отрицать свое
участие в преступлении, значит, вся тяжесть его па­
дет на Нелли и Валеру. Они это отлично сообразят.
Климовский тут главное действующее лицо и пру­
жина. В них заговорит негодование, отчасти даже и
справедливое, и тогда они станут не только говорить
о его вине, но и доказывать его вину. И тут уж ули­
ки посыплются на нас дождем. В-в-выйти сухим из
воды они ему не дадут...
— А помните,— сказал Севка,— как мы жалели,
что это всего кончик. А ведь если бы шнурок по­
рвался посередине, его бы непременно выкинули.
— Да, никогда не з-з-знаешь, где найдешь...
Севка медленно шагал рядом с С. К.
— Виделся сегодня с Никитой,— говорил он.—
Рассказывал он мне в подробностях, как это все бы­
ло. Странная, говорит, она была девчонка — со все­
ми молчала, мяукала, а с ним разговаривала, и при­
том очень, говорит, небезлюбопытно. Такая мягкая
с виду, а на самом деле... весьма остренькая. Так,
говорит, все и подмечает, и неглупо. Да к тому же
и жалко ее было. Детдомовское детство — это не так-
то просто.
— А когда он д-д-догадался?
— Говорит, совершенно случайно. Впрочем, ко­
нечно, не совсем случайно, но все же... Вы помните,
может быть, у Инги в комнате стоит зеркало, ста­
ринное, в оправе из серебряных листьев. Вот как-то
они все сидели, это было уже после смерти Кирил­
ла Викторовича. Нелли, как всегда, свернулась у не­
го под боком, и вдруг он увидел в зеркале ее лицо.
И просто обомлел. Представь себе, говорит, смотрит
на меня из старого зеркала, как из черной воды, ли­
цо почти незнакомое. И на нем такое наслажде­
ние — даже зубки, говорит, торчат! Никита сперва ни­
чего не понял, а потом стал соображать и прикиды­
вать. Ведь смотрела она на Ингу, совсем тогда не­
счастную и сломленную.
— А п-п-потом была найдена баба-яга.
— Да уж тогда ему все вдруг стало ясно. А так
как доказательствами он не располагал — стал при­
глядываться, «послеживать», как он говорит. Боялся
ее жутко, но решил: если дело дойдет до объясне­
ний, он все объяснит ревностью. И очень скоро вы­
шел на Валеру.
— П-п-пошли сквериком.
Они пошли сквериком, уже немного пооблетевшим.
— Да, дельце! — сказал Сева.— Во сне не при­
снится.
— А Михаил Алексеевич все никак не может про­
стить.
— Кому? Чего?
— Да Инге. П-п-передачу за подписью Суши-
лина-Елисеева. Какое к нам, говорит, недоверие!
Оба посмеялись, а Севка спросил:
— А кг к вы думаете, Нелли правду сказала про
бабу-ягу? Может быть, все-таки она нарочно ее бро­
сила на дорогу?
— Не думаю,— ответил С. К. — То, что она рас­
сказала, как раз психологически достов-в-верно.
Когда они ехали в машине, чтобы перехватить по
дороге Сушилина, она чувствовала себя в «Моск­
виче» хозяйкой — увидела бабу-ягу, Ингин подарок,
со злости рванула ее и бросила себе под ноги. А по­
том баба-яга вывалилась на дорогу. Вернее всего,
что так...
— А к-к-какой парень! — сказал С. К.
— Климовский? — тотчас догадался Севка.
— Да, тут уж природа не поскупилась — и ум,
и темперамент, и воля. Сколько всего погублено!
— И все-таки я не понимаю — как он мог?
— П-п-привет! — сказал С. К.— И ты туда же!
«Мотив преступления»? Да? «Зазем он это сделал?»
Интересно получается, честное слово! Мы знаем, от­
ч е г о он это сделал и п о ч е м у , так при чем же
тут...
— Ну, отчего?
— Да оттого же, отчего и Валера. Они же тут
родные братья и встретились совсем не случайно.
У них нет жалости, нет ее совсем, понимаешь? Пу­
стое место. Слово «сочувствие» нм незнакомо. У них
нет даже отдаленного представления о ценности че­
ловеческой жизни, им это дело — плюнуть и расте­
реть. Так чего же еще спрашивать — зачем? Да ни-
зачем! Низачем — и все!
Лицо С. К. посветлело и похорошело, как всегда,
когда он сердился.
— Ты говоришь — зачем? продолжал он свое.—
Было тут и свое «зачем»! Да тоЛькегчййЕ ни в чем не
успел, этот наш Климовский. Дажё'1г с ножЬм в Ва­
лериной руке он не одержал победы. Ему хотелось
видеть унижение врага, его страх, отступление и по­
корность. А Кирилл Викторович встретил их как
шпану. Именно так они потом и рассказали Нелли,
которая ждала их в машине. Надменно. Они могли
его только убить, но унизить? Нет, т-т-такого т-тор-
жества Климовскому урвать от жизни не удалось.,.
— Ну что же,— сказала Инга,— давай рассказы­
вай.
Она была очень худа, волосы еле приглажены, и
стоптанные тапочки на босых ногах. Котька долго
болел — болезнь оказалась тяжелой, пришлось не
спать ночами.
— Да ты уже знаешь.
Севка предпочел бы ничего ей не рассказывать,
по крайней мере сейчас. Пусть пройдет немного вре­
мени, пусть немного затянутся раны. Но она повто­
рила:
— Давай рассказывай.
Катино кресло стояло на своем месте в углу.
«Когда мы были с утра до ночи заняты этим де­
лом,— подумал Севка,— нам все же было легче. Мы
не успевали оглянуться. А теперь словно бы мертвые
возвращаются на свои пустые места».
— Все началось с письма,— сказал он.
Она смотрела на него вопросительно. Господи!
Она же ничего не знает про Катино письмо.
— Катиного письма твоему отцу.
— Я могу его прочесть? — спросила она после
долгого молчания.
— Конечно, только погодя. Сейчас оно приоб­
щено к материалам дела.
— Из-за этого письма отец и приходил?
— Да-
Она замолчала, и Севка не решился прервать это
молчание. Даже взглянуть на нее боялся, а когда
взглянул, то увидел, что она сидит с закрытыми
глазадт, как мертвая. Потом брови ее дрогнули.
— А как...— начала она, и Севка понял, что
сейчас она спросит его про само убийство.
Она уже смотрела на него дико, во все глаза. Он
отрицательно покачал головой.
Нет, подумал он, сейчас этого нельзя. Да и ни­
когда, наверно, нельзя... Боже мой, как хрупка, как
катастрофически хрупка жизнь! Дивный талант,
глубокий ум зависят от какой-нибудь жилочки, ко­
торую перервать, перерезать ничего не стоит — да
чего там, она сама износится и перервется. «Руко­
писи не горят!» Еще как горят! Они горят в пожа­
рах. Погибают вместе с клетками умирающего мозга.
В передней раздался звонок. Было слышно, как
Зинаида Константиновна пошла открывать. Почему-
то наступила тишина — ни голоса, ни звука.
Инга устало поднялась, подобрала тапочку бо­
сыми пальцами и пошла в переднюю. Севка следо­
вал за ней. Он-то знал, какой пожаловал гость.
Петька и Зинаида Константиновна стояли в пе­
редней друг против друга, разделенные порогом.
Худой, стриженый, на себя непохожий Петька
твердо смотрел в глаза Зинаиды Константиновны.
Она же выпрямлялась до Ермоловой.
И тут миме нее, как стрела, пущенная из лука,
промчалась Инга. Она ударилась о Петькину грудь
и осталась недвижной, только прижималась теснее
и крепче.
А он стоял и прижимал ее к себе одной рукой,
потому что в другой у него был рюкзак с тюрем­
ными шмотками, который он не догадался бросить.
Зинаида Константиновна отступила на шаг и еще
резче выпрямилась. Из-за двери показался Котька,
57
теперь имеет свою, неповторимую Да, именно в этот день, седьмого ду парка по своему усмотрению —
историю и у каждого есть свое, не­ октября, слесари и токари «Электро­ мы не дозволим лишних деталей,
повторимое лицо. силы», обувщики «Скорохода», рабо­ смешения стилей, а «проложим» свои
Там, где сейчас привольно и на­ чие мясокомбината, школьники и аллеи, свои тропинки, раскинем свои
рядно раскинулся М осковский парк студенты— всего восемнадцать тысяч поляны, обратим котлованы в пруды,
Победы, был до войны гром ад­ жителей М осковской заставы — при­ а дзоты — в декоративные холмы и
ный мрачный пустырь — м еж ду Сыз- шли на митинг в честь закладки пар­ горки; мы высадим не лесопарк, где
ранской улицей и М осковским шос­ ка Победы и посадили семнадцать зелень будет буйствовать сама по
се. «В годы блокады, — писала газе­ тысяч деревьев и кустов. себе, а вырастим медленно и стара­
та «Вечерний Ленинград» в 1946 го­ А когда в мае 1946 года, в пер­ тельно такие рощи и такие аллеи,
ду, — здесь были огневые позиции вую годовщину Победы, они вновь в которых будет своя стать, свой
наших тяжелых батарей, и немцы . пришли сюда, то было чему удив­ смысл и своя эстетическая тонкость.
часто обрушивали сюда огонь своей ляться: парк жил — густой кустарник Мы и пошли этим путем. Я не
артиллерии». покрылся зелеными почками, на стану рассказывать о том, что и как
Такую картину мы и застали;— главной аллее ровными рядами стоя­ мы наметили в проекте, что удалось
окопы, доты и дзоты, карьеры кир­ ли аккуратно подстриженные липы, осуществить, а что — нет. Парк — пе­
пичного завода, который был рас­ ждали цветения молодые деревца. ред нами: он открыт для всех. Ка­
положен на этой территории, склады Мы, архитекторы, создавали про­ кой смысл перечислять, сколько там
строительных организаций... Это бы­ ект парка нового типа: ведь мы дорож ек, деревьев, кустов, цветов,
ла наша площадка. Трудности ее оставались хранителями той красоты скульптур, зданий?
освоения были видны невооруж ен­ и гармонии, без которой вообще не­ С кажу только, что есть в парке
ным глазом, но важнее было другое: возмож но ни одно произведение Победы Аллея дважды Героев Со­
мы видели, чем может стать это искусства. А наш парк должен был ветского Союза — особо чтимое, па­
место в будущем, — возможности стать — и, я думаю, стал— произведе­ радное место. Там всегда растут
приложения творческих сил оказыва­ нием садово-паркового искусства. красные и белые розы. Садоводы
лись беспредельными. В нашей стране не было образца помогли архитекторам выбрать для
М ож ет быть, это штрих моей лич­ или примера парка в честь Победы. каж дого уголка парка такие цвето-
ной судьбы, но во мне зашевели­ Это и понятно. На нашем веку не вые пятна, которые более всего
лись мои «лесные» гены: вырастить было и такой суровой войны, не лередаю т настроение.
парк — какое это наслаждение для было и такой великой победы. Мы
Парк Победы — моя любимая
человека! Я у ж не говорю о при­ впервые задумались над тем, какой
творческая работа. Как ни странно,
частности к народному делу — ду­ должна быть память о наших сооте­
а она все еще не завершена. За три­
маю, что сразу после войны это чув­ чественниках, кто ценою жизни за­
дцать лет мне довелось многое сде­
ство общей работы объединяло лю ­ платил за м ирную землю, за мирное
лать как архитектору — м ожно было
дей, как никогда прежде. солнце, за мирный труд. И лучшего
бы назвать и одно, и другое, и тре­
История проекта парка Победы памятника, чем зеленый парк под
тье... Но любимое, повторяю, это
была удивительной и прихотливой. огромны м голубым небом, приду­
М осковский парк Победы. Любимое
Подумайте сами: проекта еще не мать было невозможно. И теперь
не потому даже, что удачное...
было и в помине — были только со­ мы «колдовали»: какой ж е это дол­
В том-то и парадокс, что многое
ображения, наброски, желания, — а жен быть парк? Пейзажный? Парад­
мне бы хотелось теперь сделать ина­
на пустырь, где пред стояло, парку ный? Мемориальный? Эти виды пар­
че. Я вижу и явные недостатки сво­
быть, уж е пришли ленинградцы. ков хорош о известны специалистам,
ей работы, страдаю от того, что
Седьмого октября 1945 года они но «чистый» тип нас в данном слу­
парк оказался не в меру перегру­
пришли с лопатами, привезли на чае не устраивал. «Пейзажному» не­
женным: в нем появились и аттрак­
грузовиках черенки и начали посад­ доставало бы героичности и тор ж е­
ционы и даже танцевальная площад­
ки. Конечно, делали свое дело, на­ ственности— тех черт, которым дол­
ка — появились и разрушили то един­
правляли работу специалисты, парко- жен был отвечать, по замыслу, парк,
ство стиля, о котором мы мечтали.
строители, озеленители, но все же... рожденный в память о подвиге. «Па­
Эти «но» существуют, но они не
Все ж е никуда не уйти от того, что радному» или «мемориальному» не лишают меня отрады — приходить
посадили «свою» аллею отряды хватало бы лирической прелести, по­
в свой парк как в свой дом.
МПВО — уж они-то, бесстрашные, по­ коя и тишины, которые свойственны
трудились в годы блокады! — и они природе, даже если природа эта Сейчас я ношу с собой письмо
имели право на э т у аллею, они рукотворна, то есть создана по эски­ ветеранов войны: у них есть к ар­
имели право дать ей свое имя... зам художников-дендрологов. А нам хитекторам свой счет. Уже стала
А уж потом мы «?лисали» ее в свой хотелось увидеть свой парк именно историей минувшая война. История
проект! человечным, волнующим людей сво­ открыла новые страницы, которые
Так живое участие ленинградцев, ей доступностью, открытостью, про­ сгоряча мы не успели прочесть...
их настоящие и сильные чувства опе­ стотой, доверительностью. История открыла новые имена, ко­
режали нас, вторгались в нашу твор­ Нет, наш парк — не мемориаль­ торые мы тоже не успели своевре­
ческую лабораторию, и мы, конечно, ный музей, по котором у люди про­ менно узнать... Важно это для нас?
не возражали. Парки Победы были ходят молча, напряженные и суро­ О чень важно! И мы уточним историю
н а р о д н ы м и не только по назва­ вые. Нет, наш парк — не каждоднев­ в тех возможных пределах, которые
нию, как вы теперь понимаете. Они ное назидание о былой войне. Наш нам дает парк-памятник.
были народными по самой своей парк должен быть гимном жизни. А у парка Победы творец — не
сути. Так в поисках архитектурно-пар­ один. Нас много— тех, кто начинал,
Теперь на мемориальной доске ковы х акцентов мы набрели па ста­ и тех, кто наше дело продолжит.
перед входом в парк есть слова: рый термин живописцев — «героиче­ Потому и д орог парк Победы ленин­
«7 октября 1945 года трудящимися ский пейзаж». И он нам пришелся градцам, что он, как подвиг народа
Ленинграда заложен Московский по вкусу. Да, именно героический в Великой Отечественной войне, бес­
парк Победы в честь исторической пейзаж должен стать основным мо­ смертен. Он будет жить вечно. Все­
победы советского народа над Гер­ тивом парка Победы. гда в нем будет Весна. И всегда
манией и Японией в Великой Отече­ На практике это означало, что золотая осень будет «днем» его р о ж ­
ственной войне 1941— 1945 годов». мы будем «конструировать» приро­ дения.
совал, пел, переводил на русский
язык французских поэтов. Владимир
Анатольевич был активным деяте­
лем Российского научно-химического
общества. Служил он на Обуховском
сталелитейном заводе, где заведо­
вал лабораториями — химической,
металлургической и металлографи­
ческой. Жена Владимира Анатолье­
вича, Аполлинария Петровна, окон­
чила химический факультет Бесту­
жевских курсов и работала в лабо­
ратории мужа.
Ирина росла девочкой с твердым
характером. Школьницей четвертого
класса она сообщила родным, что
будет врачом, и этого решения не
изменила, хотя отец предпочел бы
видеть любимую дочь химиком. Не­
смотря на то, что гимназию Ирина
окончила первой ученицей, с золо­
той медалью, поступить в Женский
медицинский институт ей оказалось
непросто. Надо было выдержать эк­
замены за курс мужской гимназии
при Петербургском учебном округе,
то есть сверх программы сдать ла­
тынь, математику, физику и написать
сочинение на заданную тему. Эк­
замены она выдержала, в институт
поступила и окончила его уже при
Советской власти.
Сергей Назаров был родом из
крестьян. Дед его рано овдовел
и женился вторично, когда Павел,
будущий отец Сергея, был подрост­
ком. Павел помнил мать — красави­
цу с русыми, ниже колен, косами.
Он не примирился с мачехой
и уехал из деревни в Питер, где на­
чал работать печником. Со време­
нем стал мастером высокого класса,
клал печи в особняках и был допу­
щен во дворец на печные работы.
Освоив ремесло, привез из дерев­
ни любимую девушку Машу. У Пав­
ла Ивановича и Марии Сергеевны
родилось десять душ детей, треть­
им из них был Сергей.
Семья жила дружно. Образова­
ние отца ограничивалось церковно­
приходской школой, однако науку
он уважал, учил не только сыновей,
но и дочерей, и в конце концов все
они получили высшее образование.
Мария Сергеевна грамоты не знала.
Была добра, благородна, от природы
наделена душевным тактом, принад­
лежала к тем редким самородкам,
общение с которыми озаряет све­
том всех, кому выпадет счастье быть
рядом.
Сергей с детства любил рисовать.
Случилось, что его рисунки увидел
архитектор Дмитриев, в чьем доме
Назаровы снимали жилой подвал.
Дмитриеву понравился способный
мальчик, и по его протекции сына
печника приняли в частную гимна­
зию Столбцова на Левеком. Там он
62
подружился с Андреем Якослевым—
будущим художником, братом Ири­
ны. Гимназию мальчики окончили
весной 1917 года, а вскоре, в непол­
ные восемнадцать лет, пошли защи­
щать от врагов Республику Советов.
Андрей Яковлев в 1923 году по­
сле тяжелого ранения был демо­
билизован и поступил в Академию
художеств. Сергей Назаров окончил
Высшую тактическую стрелковую
школу им. Ill Коминтерна. После
гражданской войны служил в Туркес­
тане в частях маршала Тухачевского,
боролся с басмачами, участвовал
в поимке матерого бандита Ибра-
гим-бека. В 1930 году демобилизо­
вался и вернулся в Ленинград.
В школьные годы Сергей Назаров
бывал у Андрея, знал его семью,
встречал сестру Ирину. Ирина увле­
ченно училась, школьных товарищей
брата считала детьми. В 1930 году
родителей Ирины и Андрея уже не
было в живых. Старейшиной семьи
стала Лидия Александровна Богу­
славская — близкий друг матери. Бы­
ла она тоже бестужевкой, математи­
ком, работала в Палате мер и весов
с Менделеевым. Яковлевых считала
своей семьей. Младшие называли ее
«мама Лида».
Первое мая 1931 года отмечали
у Лидии Александровны. Гостей было
много. Андрей пришел с другом —
высоким худощавым человеком. Хо­
зяйка посадила его рядом с Ириной:
«Ирочка, узнаешь) Это Сережа Наза­
ров». Не виделись они с 1918 года,
и узнать в этом загорелом молчали­
вом человеке товарища детских лет
было нелегко.
Ирина и Сергей полюбили друг
друга и вскоре поженились.
Сергей Павлович поступил слеса­
рем на завод, учился заочно в ин­
ституте. Окончив его, стал заместите­
лем главного механика завода.
Ирина Владимировна — детский
психиатр — вела лечебную, педагоги­
ческую и научную работу на кафедре
института и в больнице имени Сквор­
цова-Степанова.
В июне 1941 года Сергей Павло­
вич Назаров добровольцем ушел на
фронт. Ирина Владимировна осталась
заведовать отделением больницы.
Сергей Павлович начал войну
старшим лейтенантом, командиром
саперной роты. Первое из фронтовых
его писем датировано июлем 1941
года:
«...Пока жив, здоров, был в боях.
Смотрю в бинокль, вижу Дом Сове­
тов. Будем вас охранять и защищать.
Привет сестрам. Есть ли сведения
о матери!..»
В июле 1941 года ленинградцы
клеили на-оконные стекла крест-на­ ник, сегодня пятница, завтра думаю
крест полоски бумаги. Витрины за­
крывали дощатыми щитами. В под­
воротнях и на чердаках ставили
ящики с песком.
Август 1941 года, Ленинградский
фронт:
«Я много дней в боях... На пере­
довой встретил Ворошилова — он
пожал мне руку, посмотрел остав­
шихся бойцов, спросил, как дрались,
и сказал:
— Смотрите, этот белобрысый
парень — герой (обо мне).
Затем:
— Закапывайтесь в землю, бейте
фашистов упорно, настойчиво — Ле­
нинграда не отдадим!
Он простой, спокойный, уверен­
ный.
Мои юные бойцы храбрые и стой­
кие, у них пока мало опыта, но будут
и среди них герои. Дерусь с ними
рядом, с поля боя ухожу последним,
когда увижу, что все раненые выне­
сены...»
Из сохранившихся писем Ирины
Владимировны первое обозначено
сентябрем 1941 года:
«...Письма твои получаю на шестой,
десятый день. Каждая весточка —
праздник. Вчера показала письма
сестрам, обрадовала их. Мать горюет,
не зная ничего о тебе. Сегодня на­
пишу ей...»
Осенью 1941 года Сергей Павло­
вич воевал на Ораниенбаумском пя­
тачке, где каждая пядь земли была
пропитана кровью героев, саперы
дрались рядом с пехотинцами...
Октябрь 1941 года. Ленинградский
фронт:
«...Эти дни пришлось не раз
драться с немцами. Думаю, что
скоро наши войска отбросят врага от
ворот Ленинграда. Знаю, что прокля­
тые фашисты бомбили родной город.
Не бойтесь, уходите в убежища и
укрытия: земля— великое дело... На­
чались утренники, в поле прохлад­
но. В землянке тепло и сухо. Сде­
лал печку из ведра, коптилка тоже
собственного изготовления. Подстил­
ка — сосновые лапки.
Ирушка» есть ли у тебя зимнее
пальто! Здорова ли ты! Или по при­
вычке полубольная спешишь на рабо­
ту! Одной тебе, наверно, скучно и
тревожно. Общайся с сестрами...»
А Ирина Владимировна пишет из
Ленинграда — в дни, когда перерывы
между тревогами короче тревог,
когда то и дело прекращается пода­
ча тока и часами стоят трамваи,
когда, уходя из дому, никто не знает,
вернется ли назад.
Декабрь 1941 года, Удельная:
«...На работу пришла в понедель­
пуститься в обратный путь. Надеюсь, руководителей горздрава за чистоту, «...Мама стара и слаба, с нетер­
что дома найду от тебя весточку. порядок, дисциплинированность пер­ пением ждет от всех вестей. Пишите
...Шура 1 заходит по воскресень­ сонала. Малярия треплет реже, хи­ ей чаще...»
я м — от нее узнаю о твоих родных, нин достаю — плачу хлебом. Норму
все пока живы... увеличили, и мне хватает...» Август 1942 года, Удельная:
Я держусь... крепко, веду отделе­ «...Где ты, Сереженька! Не в са­
ние одна, М. Ю .2 не в состоянии Хлеб прибавили 11 февраля. О жи­ мом ли пекле!..»
ходить такую даль. В больнице лучше, вало радио: приложив ухо к репро­
чем дома,— теплый кабинет, горит дуктору, можно было расслышать Сердце не обмануло Ирину Вла­
электричество, три раза в день горя­ голос диктора... димировну: он был в самом пекле —
чий чай или кофе. Это много в наших Из газеты «В решающий бой» от в районе Синявинских болот. И сно­
условиях...» 21 марта 1942 года: ва был ранен.
«...Саперы старшего лейтенанта
Л января 1942 года движение Назарова, сменив лопаты на винтов­ Сентябрь 1942 года, госпиталь:
уличного транспорта остановилось. ки, заградили дорогу фашистским «...Теперь придется полежать...
От дома Ирины Владимировны до гадам. Разгромив группу противника, Перебираю в памяти прошлое... Я
больницы — пятнадцать километров. они вернулись к выполнению своей рад, что жизнь была полна работой,
Ее жестоко трепала малярия. От прямой задачи...» поиском, созиданием. Мелькали го­
истощения умер четырехлетний пле­ В атом бою Сергей Павлович ды — как дни, и были дни — длин­
мянник Дима. Дом, где жили сестры, был ранен. ные, как годы. И берегу я в памяти
сгорел от зажигательной бомбы: тебя, моя дорогая. Ты умела нахо­
воды не было, гасить огонь оказа­ ▲прель 1942 года, Удельная: дить во мне душевные грани, кото­
лось нечем. Замолкло радио. Но «...Меня тревожит, что долго не рые в минуты усталости, неудачи
по-прежнему ни одной жалобы... заживает твоя рана... Наш дом на вели к преодолению препятствий, к
Невском невредим, несмотря на новым устремлениям. Я люблю тон­
большой налет в ночь на 5 апреля. кость и глубину чувств, основу на­
Январь 1942 года. Удельная: 15 апреля1 удалось выбраться на шего жизненного пути...»
«Единственное желание — видеть городскую квартиру. При свете ап­
тебя живым, здоровым, ради этого рельского солнышка она выглядит
могу перенести все. Я перебралась Сентябрь 1942 года. Удельная:
неважно — в углах паутина, всюду «...Пришлось взять на себя заве­
на Удельную к санитарке тете Лене сажа. Наносила воды, смела паутину,
Роговой. Ее квартирка недалеко от пыль. В следующий раз дование всей клиникой — хлопот
открою прибавилось, но в работе я забываю
больницы, сыновья в армии, она окна, уберу оставшуюся грязь, что­
радушно пустила меня. Здесь тепло бы к Первому мая комната, где про­ о личных тревогах. Начали подготов­
и чисто. Вечерами она ставит само­ ку к зиме, и я увязла в администра­
жито десять незабываемых лет, ста­ тивных хлопотах. Идут экзамены. Я
вар, мы варим суп из сухих грибов ла праздничной и нарядной... На от­
и твоей картошки... Твердо верю делении закончили ремонт — перево­ осталась единственной помощницей
в победу и скорое улучшение нашего дим больных обратно. Таскаем лежа­ у профессора, поэтому придется
существования...» экзаменовать половину курса — око­
чих, носим вещи... Санитарки — на­ ло 50 человек.
стоящие героини. Они выскоблили Очень люблю тебя, думаю о те­
Февраль 1942 годаг Ленинградский помещение до абсолютной чистоты, бе непрестанно...»
фронт: перетаскали шкафы, кровати. При
«...Рад, что ты бодра духом и этом — ни слова жалобы или недо­ Когда в январе 1943 года была
мужественно переносишь испытания. вольства. прорвана блокада Ленинграда, под­
Если сестры без крова, приюти их. ...Снег почти сбежал, через фор­ полковник Назаров, по словам бое­
Посылочку собрали сообща — подар­ точки слышно птичье щебетанье. От вой характеристики, «лично участво­
ки батальона и мои сбережения; тоски по тебе спасает только рабо­ вал в боях по прорыву блокады и
если можешь, поделись с сестрами...» та...» провел большую работу по коорди­
нации действий инженерных войск
В июне 1942 года майора Наза­
В эту зиму столбик ртути в термо­ рова назначили начальником отдела и организации их взаимодействия
метре опускался до минус 39 граду­ заграждений Волховского фронта. с другими родами войск».
сов. В палатах вышло из строя ото­
пление, пришлось срочно перемещать Июнь 1942 года, Волховский Март 1943 года, Волховский
больных. фронт: фронт:
Пациенты доктора Яковлевой — «...Я жив, здоров, много работаю. «...Много работаю, устаю. Отго­
дети от пяти до пятнадцати лет, ма­ Награжден орденом Красной Звез­ ним немцев, избавим вас от обстре­
ленькие ленинградцы, чья психика ды. Высокая оценка боевой деятель­ лов, этот день будет праздником,
не вынесла блокады. Сколько нужно ности обязывает к новой творческой все бы дал, чтобы его приблизить...
было любви, душевной щедрости, работе... Твой ясный облик в боевых моих
врачебного мастерства, чтобы вер­ Живу в лесу, лес березовый, как буднях поднимает на многие, многие
нуть здоровье детям, перенесшим тот, где мы собирали грибы в по­ хорошие дела...»
голод, холод, смерть родных! следний отпуск. Тихо, нежные тона
Но женщины осажденного города весенних красок ласкают взор. Вспо­ Сентябрь 1943 года, Волховский
о своих печалях не писали на фронт. минаю тебя, дорогую и близкую... фронт:
Пиши мне, Ирушка, пиши...» «...Я награжден орденом Отечест*
Февраль— март 1942 года. Удель­ венной войны I степени— постара­
ная: Июль 1942 года, Волховский юсь оправдать высокую оценку. Бу~
«...Живу сравнительно неплохо. фронт: ду удовлетворен только тогда, ког~
Мое отделение заслужило похвалу да гул разрывов перестанет трево­
жить труд и покой ленинградцев, а
* 1 5 апреля 1942 года после -длительного
л Сестра С ергея Павловича перерыва в Л енин граде возобновили, дви ­ сам я буду «топать по пятам» бегу­
s М . Ю . Г о л ь д б е р г — ор ди н атор отделения- ж ение-пяти^ трам вайны х м арш рутов щего врага...

63
 ...Иринка, может быть, полежишь ным счастье народа... Я берегу свои увидели позорный свой конец. Боль­
в госпитале, приведешь в порядок чувства до радостной встречи, а ес­ шие труды и подвиги людей увенча­
здоровье!..» ли не доживу, пусть они согреют лись успехом. Как дрались, как со
меня в последние мгновения... славой погибали многие безымян­
О семье полковник Назаров тре­ Меня наградили орденом Боевого ные герои, могут рассказать только
вожился постоянно. Блокада подо­ Красного Знамени...» оставшиеся в живых...
рвала здоровье жены. Ирина Влади­ Скорблю с тобой по Андрею,
мировна вынуждена была отказаться Июль 1944 года. Удельная: моему соратнику с юных лет. Я лю­
от заведования клиникой, осталась «...Начался мой отпуск — до 10 бил его как брата родного, трудно
работать ассистентом, продолжала сентября. После трех лет напряжен­ перенести его гибель...»
занятия со студентами и готовилась ной работы даже растерялась. Дни
закончить диссертацию. солнечные, жаркие, живу в своей Сентябрь 1945 года, Дальний Во­
«деревне», как на даче. Побездель­ сток:
20 января 1944 года войска Вол­
ничаю недели две, затем примусь «...Я удостоился быть участником
ховского фронта освободили Новго­
за диссертацию...» больших событий. Война с Японией
род. Города, собственно, не было —
ни одного жителя, ни одного уце­ закончилась молниеносно. Могу по­
Летом 1944 года войска Карель­ радовать тебя — меня наградили ор­
левшего дома. Солдаты разбили па­
ского фронта очистили от врага пе­ деном Красного Знамени...
латки на месте вырубленного окку­
решеек и город Петрозаводск. Го­ ...Побывал в Китае, видел много
пантами сада... Саперы снимали и
род был разрушен, но театр уцелел. интересного... Я горжусь, что в тя­
обезвреживали мины. Только из
Первое после освобождения заседа­ желые дни ты была в Ленинграде и
подвалов Грановитой палаты извлек­
ние правительства Карело-Финской разделяла его участь: лучше смерть,
ли семьдесят тонн взрывчатки. Раз­
ССР под председательством товари­ чем поражение...
минированием Новгорода руководил
ща Куусинена должно было состо­ ...Будь здорова, дорогая, скоро
подполковник Назаров.
яться в театральном зале. увидимся...»
В музее Новгородского кремля
Саперы, осмотрев здание, доло­
я видела стенд. В центре большой
жили: мин нет.
портрет Сергея Павловича, рядом Встретиться им удалось только в
«Проверю сам»,— решил Сергей
фотографии — минеры за работой 1946 году.
Павлович. Прошел по этажам, спу­
на развалинах города. Здесь же по­ Одной из важных задач Дальне­
стился в подвал — так и есть: мина
дарки однополчан, их детей и вну­ восточного военного округа было
с часовым механизмом.
ков. разминирование всего обширного
Вышел на сцену:
27 января 1944 года была снята театра военных действий. Часть этой
— Прошу срочно покинуть зда­
блокада Ленинграда. ние: обнаружена мина. нелегкой работы пришлась на долю
Зал опустел мгновенно. полковника Назарова.
Февраль 1944 года. Удельная: После войны Сергей Павлович
«...В городе непривычно тихо, Когда он вынес и лично обез­
вышел в отставку. Возвратясь рабо­
однако на городскую квартиру не вредил мину, до взрыва оставались тать на свой завод, он продолжал
тороплюсь. Здесь нет такого гнету­ минуты. За этот «театральный де­ заниматься военно-теоретическими
щего одиночества и легче быт. Ра­ бют» рн и получил грамоту Прези­ проблемами и закончил труд о воен­
ботаю много, интересно, поэтому диума Верховного Совета Карело- ных заграждениях периода русско-
не трудно... Годы разлуки не зачерк­ Финской ССР. японской войны 1904— 1905 годов.
нули огромного счастья, которое Много лет участвовал в работе науч­
ты мне дал. Знаешь ли, мой- нена­ 1944 год, дата неразборчива:
«Привет из Рыбинска. Нахожусь но-инженерного общества ленинград­
глядный, что ты для меня — обра­ ского Дома офицеров.
зец мужества, благородства и вели­ в пути, проеду мимо матери. Нако­ Ирина Владимировна в 1947 году
кой скромности!..» нец увижу свою старушку, порадую
ее наградами». защитила диссертацию. Долгое вре­
мя заведовала детским отделением
В феврале 1944 года, после рас­
Военная судьба не дала полков­ Психоневрологического института
формирования Волховского фронта,
имени В. М. Бехтерева. Сейчас она
полковника Назарова назначили на­ нику Назарову часа для свидания.
на пенсии.
чальником отдела заграждений Ка­ Матери он не увидел. В день, когда
он проезжал мимо родной деревни, А недавно, зайдя к Ирине Влади­
рельского фронта.
Мария Сергеевна умерла с фотогра­ мировне, я застала у нее троих ре­
Май 1944 года: фией сына в руках. бят: два мальчика и девочка раз­
«Солнышко мое любимое! В глядывали фронтовые газеты, фото­
праздник Первого мая так недостает Август 1944 года: графии, документы. Светлоголовый
тебя, дорогой и любимой. Вспоми­ «...Как всегда в трудные минуты мальчуган, встав со стула, явно вол­
наю, как шли от «мамы Лиды» длин­ жизни, мне не хватает тебя... Меня нуясь, попросил: «Ирина Владими­
ный «псих» и маленький мышонок — наградили орденом Кутузова III сте­ ровна, расскажите, пожалуйста, о бо­
такой хороший... пени...» евых подвигах полковника Назаро­
Любовь к Родине привела меня ва». Это были красные следопыты
в гущу сражений. Я отказался от Май 1945 года, Дальний Восток: 98-й школы Выборгского района, где
брони завода, потому что не смог «...На западе отгремел последний создан школьный музей Волховского
бы увидеть растоптанным, поруган­ выстрел, и преступники-фашисты фронта.

Михаил Дудин
Поэзия народной души
еликая поэзия тем и велика, что она — толь­
В
ко ей свойственной силой обобщения и про­
зрения — умеет создавать на исторических
поворотах народных судеб воздух уверенно­
сти в неиссякаемых истоках жизни народа,
связывая его прошлое и будущ ее в единый поток
нерасторжимого времени, где личность и народ еди­
ны, где подвиг героя вырастает из подвига народа и,
возвеличивая его, ведет его дальше.
Великая поэзия вырастает на великих идеях и, как
правило, несет в лучших своих образцах общечело­
веческое начало, помогающее своим размахом и своей
глубиной раскрытию самих национальных особенно­
стей и достоинств народа, его культуры, его творче­
ского духа.
Поэзия, так ж е как любое искусство, интернацио­
нальна по своей сути.
Добрый гений русского языка Александр Серге­
евич Пушкин в свое время говорил о том, что
Издревле творческий союз
Поэтов м еж собой связует:
Они жрецы единых муз;
Единый пламень их волнует;
Д р уг д ругу чужды по судьбе,
Они родня по вдохновенью.
И в своей прекрасной мечте о тех временах, «ког­
да народы, распри позабыв, в великую семью соеди­
нятся», как эстафету бессмертия поэзии передал это
высокое чувство своим последователям, преемникам
и продолжателям. И на этом держалась и держится
Поэзия русского языка. Поэзия души русского народа,
братства советских народов.
Главным героем для Александра Трифоновича Твар­
довского в его эпосе и в его лирике, во всей его дея­
тельности поэта, понимающего свое время и свою
ответственность перед ним, был всегда народ, его
вдохновитель и его судья сегодняшний и завтрашний.
А сам народ в благодарности своего признания
считал Александра Твардовского с в о и м поэтом, вы­
разителем того духовного напряжения, которым сам
он, народ, жил на вершине своего мирового подвига.
П редисловие к готовящ ем уся изданию «В асил и я
английском и испанском языках
Ф ронт налево, фронт направо,
И в февральской вьюжной мгле
Страшный бой идет, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
«Василий Теркин», книга про бойца, как ее назы­
вал сам Александр Твардовский, — одна из прекрас­
ных вершин его творчества, одно из удивительных
явлений русской и мировой поэзии времен смертель­
ной схватки с фашизмом, — создавалась в процессе
самой войны как некий дневник подвига, и такая ее
сиюминутность достоверности не помешала ей и пре­
ж де всего ее автору поднять этот подвиг на высоту
подвига общ ечеловеческого. И сам герой книги, Васи­
лий Теркин, замыкая на себе лучшие качества народ­
ной души, отдаляясь во времени, превращается в сим­
вол этой великой души и становится воистину народ­
ным героем, гордостью и славой не только советской
поэзии, но самой духовной сути народа, сумевшей
найти в себе силу и собранность в трагический час
истории мира.
Кажется, Шиллер говорил о том, что человек, кото­
рый был нужен для лучших людей своего времени,—
нужен для всех времен. Василий Теркин, так ж е как
и поэт, создававший его в пекле самих событий, был
главным героем беспощадной матери-Победы. Он был
многолик в проявлении мужества, смелости, вынос­
ливости. Он вырастал из повседневности войны в гран­
диозно обобщенный образ народа, творца победы и
истории. В этом и есть неоценимая заслуга Алек­
сандра Твардовского перед своей родиной, перед всем
миром, перед бессмертным искусством, ломающим
стену отчуждения м еж ду человеческими душами.
Книга про бойца— «Василий Теркин», к нашей радо­
сти, становится общечеловеческой книгой, и только
время может оценить силу и масштаб ее действия.
Этой книге уготована долгая и беспокойная жизнь.
Она благородна и светла, и времена не страшны ей—
потому что подвиг вечен, потому что с каждым новым
днем жизни на Земле мужества человеку будет тре­
боваться все больше и больше.
Для того, чтобы создать такую книгу, надо б в т о
иметь высокий дар и опыт познания жизни. Сама
природа и сама жизнь не поскупились и дали все это
Александру Твардовскому, скрестив на его творческой
обобщающей и пророческой судьбе судьбы времени
и народа. И он выдержал и держит эти связи с че­
стью и достоинством, присущ им великим художникам,
которые, отдаляясь от нас во времени, обретают зна­
чительность своей судьбы на горизонте нашего удив­
ления.
Он родился в 1910 году, на Смоленщине, на хуторе
пустоши Столпово в семье сельского кузнеца. Он
с детства знал святость и прелесть хлеба и цену и
благородство мозолей крестьянского труда. Его по­
этические истоки там — в колыбельной песне матери,
в неброском, щемящем душу пейзаже окрестного ми­
ра, в книгах Пушкина и Некрасова, которые отец знал
наизусть и по вечерам читал из них стихи себе на
радость, а семье в удовольствие. И, видимо, эта кре­
стьянская жизнь и научила будущ его поэта сызмаль­
ства серьезно относиться ко всему в этом мире — даже
к шутке, которую он любил.
Вообще его характер во всем о т л и ч а в основатель­
ность знающего себе цену человека, у т о ^ щ е к о по­
стоять за себя. И его стих и стиль, свойственный его
стиху, был народен в том понимании, что с вели­
чайшим достоинством и простотой выражал глубину
и благородство мысли, высокую творческую сущность
Теркина»: на народа. Сама жизнь восторгом и горем своим, сча­
стьем и обидой, синяками и лаской дала ему свя-
65
(ценное право собственного опыта не рассуждать
о своих связях с народом, а просто считать самого
себя, свою жизнь, свое дело, свою судьбу — частицей Дев Плоткин
народной судьбы.
И у него хватало для этого внутреннего чувства
ответственности.
Признание и удача, как и все в этом мире, при­
шли к Александру Твардовскому не сразу. Нужно
было пройти и школу мастерства, огранивш ую неза­
урядный талант, и школу жизни, ш колу родства и
с самим народом и со временем преобразую щ их дей­
ствий революции. И, видимо, работа в газете научила
Александра Твардовского умению держать свою руку
„...И нашею будет
на пульсе жизни и времени, умению выслушивать и
вглядываться в те главные процессы, которые дви­
ж ут временами и судьбами, наполняя их смыслом.
победа"
И он остался верен этой своей привычке, ставшей
свойством его характера до самого последнего дня,
когда Москва серым декабрьским днем 1971 года про­
щалась на Новодевичьем кладбище со своим поэтом
и беспокойство поэта стояло где-то рядом с призна­ 1
нием народа, обнаживш его головы.
Признание и успех пришли к Александру Твардов­
не выпало редчайшее счастье присутство­

ском у в 1936 году вместе с окончанием поэмы «Стра­
на Муравия». И с тех пор, по его собственному вы­
ражению, он начал счет своим писаниям, которые
м огли характеризовать его как литератора. И с тех
пор внимание читателей не отступало от него и судь­
ба поэта срасталась с судьбой народа, окружалась
любовью, и он становился поэтом народа, выразителем
тех процессов в жизни народа, которые определяли
эпоху.
И у него хватило и силы' и чувства ответственности
перед поэзией и жизнью — нести на своих плечах
эту судьбу, творчеством своим подтверждая свое не­
л егкое призвание, выбор времени и судьбы.
Все пять томов сочинений Александра Твардов­
с к о г о — это запечатленный дух времени, чуждый ме­
лочности и тщеты. Он основателен, этот прекрасный,
не имеющий себе равных труд — как характер и жизнь
поэта, выполнившего святой долг перед народом и
леред временем.
Его творчество значительно и для современников
и для потомков, потому что оно переполнено жизнью,
продиктовано жизненной необходимостью и необхо­
димо для ж изни.
И все-таки в наследии каж д ого художника есть своя
вершина, с которой видна вся земля, им возделанная,
весь урожай его* нивы. Такой вершиной для Александ­
ра Твардовского*остался «Василий Теркин». Твардовский
сам писал об этом: «Книга про бойца, каково бы ни
было ее собственно литературное значение, в годы
войны была для меня Истинным счастьем: она дала
мне ощ ущение очевидной полезности моего труда,
чувство полной свободы обращения со стихом и сло­
вом в естественно сложившейся, -непринужденной
форме изложения».
М не она всех прочих боле
Д орога, родна до слез,
Как тот сын, что рос не в холе,
А в годину бед и гроз...
И вот «Василий Теркин» Александра Твардовского,
книга про ^ ч ц а , начинает пробиваться через дебри
перевода к сердцу иноязычного читателя.
Она заслужила это хотя бы потому, что ее герой
не жалеет жизни своей «ради жизни на Земле», что
в его хар актере— очень русском, очень советском —
так м ного общ ечеловеческих начал, столь необходи­
мых современному человеку и, очевидно, неловеку
будущ его, истинному сыну Земли.
66
М
вать на историческом параде Победы в июне
1945 года. С утра московское небо было за*
тянуто тучами, и почти все время моросил
мелкий теплый летний дождик. Но никакая
погода не могла затмить того ликования, того неве­
роятного душевного подъема, которым охвачены бы­
ли все мы. Перед нами проходили сводные полки
всех фронтов во главе с прославленными команди­
рами. Мы воочию видели знаменитых полководцев,
о которых слыхали в победных сводках. Командовал
парадом Рокоссовский, принимал парад Ж уков — двое
военачальников, овеянных легендарной славой. Войска
были в новых парадных мундирах. Особенное волне­
ние вызывало у нас подразделение советских воинов,
державших в руках, склоненные к земле боевые зна­
мена гитлеровского вермахта, захваченные в сраже­
ниях. Когда проходили наши войска, все время играла
музыка. Под какую ж е музы ку пройдет это подраз­
деление? И вот под барабанную дробь двести наших
ветеранов подошли и, развернувшись, стали бросать
к подножию Мавзолея поверженные знамена гитле­
ровского райха. Это была кульминация парада. Долго
и терпеливо ждал наш народ этого дня. Парад длился
около двух часов. Но за ними стояли почти четыре
года небывалой доблести на фронте и в тылу, горя
и страданий, жгучей боли воспоминаний о погибших
и неугасимой веры в то, что этот день рано или
поздно настанет.
Среди многих черт минувшей войны, поражающих
воображение, следует отметить и то, что никогда
в прошлом ни один военный конфликт в мировой
истории не порождал такой обильной, разнообразной
и непрекращающ ейся литературы. Объясняется это
многими обстоятельствами — и небывалым размахом
событий, и характером тотальной войны, которую раз­
вязал фашизм. Надо представить себе все это,
чтобы понять, какие титанические усилия приложила
наша страна для того, чтобы остановить чудовищную
лавину стали и огня, обратить ее вспять, а затем
и полностью уничтожить. Да, неслыханно тяжелым и
поистине героическим был путь нашей страны ко Дню
Победы, к блистательному параду на Красной площади
в июне 1945 года.
Эта война была совсем особой: речь шла в пол­
ном смысле слова о жизни и смерти Родины. За свою
тысячелетнюю историю Россия знавала немало крити­
ческих ситуаций. Но никогда еще с такой остротой не
вставал вопрос о самом ее существовании. Наша страна
противопоставила врагу гигантскую мощь своей армии,
стальное единство народа, его непоколебимую духов­
ную силу. Одним из выражений этой духовной силы
и явилась литература.
2 Но Родина с нами, и мы не одни,
В героической летописи Великой Отечественной
войны одно из ярчайших мест занимает оборона
Ленинграда.
В 1942 году, в самые трагические дни блокады,
в Ленинграде побывал Александр Фадеев. С тревож­
ным вниманием вглядывался он в лица людей, с кото­
рыми встречался. Вражеская пропаганда утверждала,
что Ленинград обречен на гибель и ничто не спасет
его" А Фадеев увидел великий и прекрасный город,
истерзанный бомбежками, обстрелами, голодом и все-
таки гордый и не сломленный в своей неукротимой
борьбе с врагом. И писатель задает себе самому во­
просы: «Как свершилось это чудо истории?..», «Где
нашли люди Ленинграда эти силы?» Чудо истории! Это
верные слова.
Действительно, то, что произошло под Ленингра­
дом, может показаться чудом. В начале сентября
1941 года все сухопутные коммуникации, связывавшие
огромный, многомиллионный город со страной, были
перерезаны, и он оказался в смертельном кольце
блокады. У Гитлера и его сообщников не возникало
сомнений в исходе войны. Уж е были заготовлены би­
леты на банкет в «Астории» для вояк фюрера. Уже
разработаны были планы полного уничтожения гор о­
да, который решено было «стереть с лица земли».
А Ленинград не только выстоял, но и — с помощ ью
всей страны — разгромил осаждавшие войска и пришел
грозны м мстителем в самое логово Гитлера. В апреле
1945 года орудия артиллерийского корпуса Ленинград­
ского фронта дали первый залп по центру Берлина,
по имперской канцелярии Гитлера.
В это «чудо истории» внесли свою лепту и писа­
тели. Стихи, рассказы, поэмы, очерки, выступления
Николая Тихонова и Ольги Берггольц, Виссариона Сая­
нова и Александра Прокофьева, Веры Кетлинской и
Михаила Дудина и многих других, звучавшие в дни
блокады, вышли за рамки чисто литературных явле­
ний. Работа писателей была жизненно необходима
ленинградцам — она входила в общий духовный по­
тенциал, который помог городу выстоять, а затем по­
бедить врага.
В городе в неимоверно тяжелых условиях изда­
вался журнал «Звезда». М не довелось изучать его архив
военных лет. Он по-своему знаменателен. Наряду с обыч­
ными документами редакционной переписки вдруг
сталкиваешься с просьбой в горздравотдел поместить
в стационар сотрудника: «Промедление может повлечь
за собою смерть».
Фадеев говорит о поэме Тихонова «Киров с нами»:
«Сила этой поэмы, прекрасной самой по себе, удваи­
вается оттого, что она была написана Николаем Тихо­
новым этой жестокой зимой в промерзшей квартире,
при свете коптилки, и тем ,'что читал он ее сам киров­
ским рабочим в подвале одного из зданий Кировского
завода, в то время, когда шел сильный артиллерий­
ский обстрел».
Эти штрихи характерны не только для Тихонова.
Тэ же самое м ожно сказать и о многих других ленин­
градских писателях. В осажденном городе, в воинских
частях, под обстрелами и бомбежками они делали
необычайно важное и нужное дело. Они несли ленин­
градцам слово правды и надежды, они помогали го­
роду выстоять и победить.
Быть может, с наибольшей отчетливостью ответ на
вопрос Фадеева дала в своих стихах Ольга Берггольц.
В стихотворении «Первое письмо на Каму», датиро­
ванном 16 октября 1941 года, она писала:
Мы знаем — нам горькие выпали дни,
Грозят небывалые беды,
И нашею будет победа.
«Родина с нами, и мы не одни» — это сознание
придавало ленинградцам небывалую стойкость и слу­
жило неиссякаемым источником веры в будущее.
з
После окончания войны ленинградская тема вот
уж е более тридцати лет привлекает внимание худож­
ников и своим драматизмом и своей высокой героикой.
Разумеется, эта тема волнует писателей всей стра­
ны. Опубликован ряд значительных произведений, при­
надлежащих писателям М осквы. Характерно, однако,
что их авторы в той или иной мере причастны были
к ленинградской эпопее. Напомню читателю романы
Александра Крона «Дом и корабль», Николая Чуков­
ского «Балтийское небо», Василия Ардаматского «Ле­
нинградская зима».
Одним из самых масштабных произведений в этом
ряду представляется роман Александра Чаковского
«Блокада».
Но естественно, что в осмыслении грандиозных и
необыкновенных событий прежде всего принимают са­
мое деятельное участие ленинградские писатели. И это
понятно. Кто, как не они, был призван запечатлеть все
то необычайное, что они видели собственными гла­
зами! Кому, как не им, с особенной ясностью было
видно, где черпали духовную силу ленинградцы в тяг­
чайших испытаниях! И действительно, на материале
блокады за последние годы написаны хорошие книги.
В этих книгах есть и свои достоинства и свои слабо­
сти. Но все эти книги вместе с тем объединяют некие
общие черты. Писателей интересует прежде всего
нравственный мир ленинградца, та «скрытая теплота
патриотизма», по определению Льва Толстого, которая
позволила нашим людям выстоять, а затем победить
врага. Почти все работы построены на документаль­
ной основе. Эта особенность не требует объяснений.
Каждый, кто пережил исторические дни, хочет пере­
дать потомству мельчайшие детали виденного и про­
чувствованного в незабываемое время. И в-третьих,
многие книги построены как бы в двух планах: дей-
стеие в них происходит в двух измерениях — в про­
шлом и в настоящем. Воспоминания, эпизоды былого,
дневники перечитываются теперь, в конце шестидеся­
тых — начале семидесятых годов. Это тоже законо­
мерно — писатель хочет увидеть пережитое в широ­
кой исторической перспективе, когда второстепенное
отсеивается и сохраняется главное, существенное,
важное.
Документализм в книгах ленинградских писателей
проявляется двояко. В одном случае в художествен­
ном произведении угадывается его фактическая осно­
ва. В иных случаях писатель открыто, от себя воссоз­
дает виденное, и его творения приобретают характер
дневниковых записей, мемуаров.
Характерна с этой точки зрения книга Ивана Вино­
градова «Немая атака», изданная в 1973 году. Это
свободный поток эпизодов и сцен. М н о ^ е из них
происходят в войсках Ленинградского фронта и в
блокированном городе. Высокое и смешное, траге­
дийное и обыденное сливаются в единое повествова­
ние. Автора вдохновляет чувство долга перед священ­
ной памятью павших!.. Иван Виноградов в «Немой
67
атаке» рассказывает о будничных и героических делах
саперного батальона, сформированного из ленинград­
ских ополченцев. После всех превратностей войны,
после разгрома немцев под Ленинградом наши вой­
ска вновь шагают по улицам родного города. Автор
передает свои ощущения: «Мне хочется, чтобы нас
заметили. Ведь мы — это те ж е самые. Мы вернулись!..
Но тут я вдруг понимаю, что в нынешнем нашем
строю — почти никого нет из тех, кто маршировал на
фронт летом сорок первого года... Тогда летом весь
наш батальон был ленинградским — 521 человек по
штатному расписанию (включая комбата), а сегодня не
в каждой роте найдется человек, могущ ий показать
соседу-сибиряку Исаакиевский собор. Вот что такое
всйна1»
В своем кратком предисловии автор предупреж­
дает, что в его книге «ничего не выдумано. Все ее
герои — реальные люди. Почти за всеми сохранены их
подлинные имена и фамилии».
Перед нами как бы проходит вся война, как она
виделась сперва саперу, а затем военному журнали­
сту. Писатель раскрывает драматизм блокады. Первая
часть книги так и называется — «Блокада Ленинграда».
Вторая часть носит название «И трудно и радостно».
Она посвящена второму этапу войны, когда наши вой­
ска вели победоносные бои и с железной настойчи­
востью изгоняли врага с нашей земли, а затем и при­
кончили фашистского зверя в его собственном логове.
Название точно передает суть происходящего. Радость
победы неотделима в памяти автора от великого и
самоотверженного труда войны.
Последняя миниатюра называется «Русские». В ней
речь идет о том, как в небольшом немецком город ке
работали в комендатуре двое наших ребят — лейте­
нант и старшина. С каким рвением и энтузиазмом они
помогают немцам наладить разрушенный войной быт!
Немцы прозвали старшину «давай-давай», а лейтенан­
та «будет-будет». Мирный труд несут Германии со­
ветские люди!.. «Только пусть никто не вынуждает
нас снова пускать в ход наше солдатское «Давай-да­
вай», — заключает автор.
Георгий Холопов назвал свою книгу «Невыдуман­
ные рассказы о войне». Ее документальная суть под­
черкнута уж е в самом заглавии. М ногие рассказы по­
священы блокаде. И главная цель, которую поста­
вив перед собой писатель, состоит в том, чтобы пере­
дать неприкраш енную правду о событиях и раскрыть
источник душевных сил, которые позволили ленинград­
цам выстоять в неимоверных условиях осады и побе­
дить врага. Писатель не смягчает суровую истину. Он
со сдержанной энергией рассказывает о трагических
эпизодах, которыми изобиловал быт осажденного
города.
Характерная особенность нашей военной прозы со­
стоит в том, что писатели подчеркивают важную чер­
ту: в страшные дни испытаний и горя советские люди
не черствели душой. Человеческое тепло не вытравила
война. Наши люди не превращались в бездушных
эгоистов, напротив, чувство взаимной выручки приоб­
рело особую силу и значение. Автор рассказывает
о маленьком, но очень характерном эпизоде. Рассказ­
чика воздушная бомбардировка застигла в центре Ле­
нинграда, на площади Льва Толстого. Из одного дома
выходит женщина с грудны м ребенком на руках. По­
зади матери плетутся еще четверо маленьких плачу­
щих детишек. Женщина направляется в бомбоубе­
жище... У входа в бомбоубежищ е толпятся люди, и они
с ужасом глядят на женщ ину и ее детишек, переби­
рающихся через площадь. И вдруг из подъезда, во­
брав голову в плечи, бежит солдат. Он с разлету
подхватывает под мышки первого и второго малыша,
берет на руки третьего, подбегает к четвертому, ста­
новится перед ним на четвереньки, и ребенок взби­
68
рается к нему на спину. И так с четырьмя детишками
он вбегает в бомбоубежищ е.
Привлекает внимание книга Александра Розена
«Разговор с другом». Первая часть ее под заглавием
«С сколок в груди» была опубликована в 1970 году,
вторая часть под названием «Разговор с другом» —
в 1973 году. В книге соединились как бы два типа
документализма. В книге есть новеллы, построенные
на документальной основе. Таков рассказ «Алексей
Абатуров». В нем повествуется, как наш батальон в ходе
весеннего наступления в 1944 году разгромил о кру­
женный в селении Грачи фашистский гарнизон. Чита­
тель видит, как возросла мощь Советской Армии, на­
сколько искусней стали наши офицеры. Командир
батальона Абатуров разгадывает хитроумный и ковар­
ный план фашистов и добивается победы не только
числом, но и умением. Он разоблачает попытку дез­
ориентировать войска засылкой фальшивого перебеж­
чика. Рассказов такого рода, написанных остро, с на­
пряженным и динамическим сюжетом, в книге немало.
И все-таки специфическую интонацию придают книге
не эти рассказы. «Разговор с другом» — так называется
книга. Это действительно доверительный и откровен­
ный — по душам — разговор с читателем-другом. Ро­
зен провел всю войну корреспондентом. И он рас­
сказывает о себе, о том необыкновенном, что он ви­
дел. Он бывал и в осажденном Ленинграде, и в вой­
сках. С горечью и болью он рассказывает о наших
неудачах в первые месяцы войны. Немало скорбных
страниц найдет в книге читатель. Но главное, чем оза­
бочен автор, — стремлением показать, в чем же за­
ключалась та неиссякаемая нравственная сила, кото­
рая воодушевляла наших людей, то чудо истории,
о котором говорил Фадеев.
Первая часть книги имеет свой внутренний общий
сюжет: каждая из новелл сопровождена датой. Эти
даты в данном случае играют немаловажную роль.
Читатель вместе с писателем прослеживает весь путь
города-героя с весны 1942 года. Вы здесь найдете и
зарисовки замечательных деятелей ленинградской обо­
р о н ы — генералов Ф едю нинского и Духанова, и офи­
церов, и рядовых солдат. Вы встретитесь на страни­
цах книги и с незаметными и скромными тружени­
ками вроде смотрительницы квартиры Ленина на Сер-
добольской улице, не оставившей своего поста в са­
мые страшные дни блокады. Новеллы, заметки, вос­
поминания, отдельные портреты перемежаются на­
блюдениями и размышлениями автора о характере
войны и об особенностях советских людей, об исто­
рической закономерности нашей победы. Написанная
горячо и искренне, книга воссоздает летопись собы­
тий в лирическом восприятии.
М ногие малоизвестные страницы ленинградской
эпопеи воскрешает в своей книге «В море погасли
огни» Петр Капица. Книга носит подзаголовок «Бло­
кадные дневники». Автор работал военным журнали­
стом в Кронштадте и на флоте. Он вел дневниковые
записи и после войны с немалым трудом эти записи
восстановил. В заключительной главе — «Вместо после­
словия» — автор замечает: «Прошло уж е много лет,
а полная картина героической обороны еще соз­
дается. Она мозаична. Мы выуживаем крупицы новых
фактов, деталей и ф иксируем на пленке, бумаге, по­
лотне и камне». В книге Капицы зафиксировано не­
мело знаменательных эпизодов, дополняющих картину
ленинградской обороны. Неравный бой подводных ло­
д ок с фашистской авиацией в Л уж ской губе; трагиче­
ский и героический поход кораблей Балтийского фло­
та из Таллина в Кронштадт; боевые будни Крон­
штадта, который сыграл огром ную роль броневого
щита города Ленина; петергофский десант — обо всем
этом рассказывает Петр Капица. Он отмечает в своей
книге такие события, которые тогда, в годы вой­
 ны, по условиям военного времени не могли стать
достоянием печати. Так, в ту пору на Балтике дейст­
вовала секретная рота особого назначения. Она со­
стояла из подводных разведчиков. Д аже в дневниках
автор воздерживался что-либо писать о ней. И вот
уже после войны он с трудом нашел к о м а н д н а от­
ряда подводных разведчиков, который своим расска­
зом дополнил летопись их необыкновенных дел.
В книге Капицы коротко рассказано о петергоф­
ском десанте. О нем ж е упоминает в своих мемуарах
и маршал Ж уков.
В автобиографической книге Семена Бытового «От
снега до снега» нашли свое отражение исполненные
острого драматизма и высокой героики блокадные
будни Ленинграда. По долгу военного журналиста он
сталкивался с повседневным бытом осажденного го­
рода и немало страшного и скорбного он видел. Вот
в одной квартире целый месяц лежат «мать с доч­
кой обнявшись мертвые...» «М уж на фронте. Ничего
не знает. Все шлет и шлет письма, а их читать не­
кому...»
Но тут же эпизоды иного плана: отчаянно смелая
редакционная связистка, которая носилась по городу
на мотоцикле, невзирая на обстрелы и бом бежки;
блестящий мастер воздуш ного боя летчик Усачев;
научные сотрудники Всесоюзного института растение­
водства. В институте хранились тонны образцов зла­
ковых, масличных и всяких иных культур. Но ученые,
ж естоко голодая, не позволили себе тронуть «ни зер­
нышка пшеницы, ни щепотки табака». «Вот что такое
ленинградское мужество!» — замечает по этому по­
воду один из персонажей.
Об этом «ленинградском мужестве» Бытовой рас­
сказывает в суровой и сдержанной манере и с боль­
шим внутренним волнением .'^
Значительный интерес представляют для читателя
сборники художественной литературы и документаль­
ных материалов, посвященные блокаде. В 1970 году
Лениздат опубликовал двухтомник «Победа», в кото­
рый включены были лучшие литературные произведе­
ния прозы и поэзии, принадлежащие очевидцам и уча­
стникам событий. В 1973 году в том же издательстве
вышел из печати сборник под названием «Операция
«Искра». В нем ш ироко и подробно раскрывается
прорыв блокады зимой 1943 года. 0 ему характеру. Но я уж е указывал, что при всех раз­
Книга освещает события тех незабываемых дней
подробно и многосторонне, во всех их аспектах. Вос­
поминания маршала Ж укова, генералов Ф едю нинского
и Духанова дают читателю общее представление
о ходе сражений под Ленинградом. В статьях, очер­
ках, воспоминаниях, документах находят свое отраже­
ние многообразные стороны исторических событий —
действия всех родов войск, напряженнейшая работа
штабов, героические подвиги воинов Ленинградского
и Волховского фронтов. Очень характерно, что наряду
с историческими документами в сборнике приведены
стихи Александра Прокофьева, Ильи Авраменко, Сергея
Наровчатова, Всеволода Рождественского, Михаила Д у-
дина и очерки Николая Тихонова и Ольги Берггольц.
Они тоже воспринимаются как документы времени.
Ленинград был связан миллионами нитей со всей
страной. И естественно, что ленинградские прозаики
не замыкаются в рамки блокадной темы. Это и по­
н ятн о— многие из них воевали на других фронтах,
бывали в других местах, и свои впечатления они тоже
стремились запечатлеть в искусстве слова. Павел Ко-
чурин издал повесть «Вещие зори». Как и во многих
других книгах, повествование в ней ведется в двух
планах. Бывший командир батальона Михаил Павло­
вич Зимарин спустя двадцать лет после окончания
войны приезжает в те самые места, где он воевал.
Это маленькое, затерявшееся в донских степях селение
Березовка, возле которого кипели кровопролитные
сражения. И перед читателем возникают воспоминания
о теперь уже далеких и незабываемых днях.
В повести есть своя лирическая линия. Зимарин
вернулся к местам своей боевой молодости и потому
еще, что здесь он потерял любимую девуш ку — воен­
фельдшера Наташу, свою самую большую и сильную
любовь. Надо сказать, что и эта линия выписана авто­
ром тактично и правдиво.
Зимарин приезжает на Д он теперь, когда война
отгремела. Писатель передает детали нашего мирного
трудового бытия. И здесь звучит страстно и убеж­
денно мотив священной памяти о погибших, чувство
великой благодарности к живым и мертвым, ко всем
тем, кто отстоял в жесточайших боях Родину и дал
возможность будущ им поколениям жить мирно и
счастливо.
Иного плана и стиля книга Марии Рольникайте «При­
выкни к свету». В ней рассказывается о трагической
одиссее литовской девочки-подростка Норы, которая
вынуждена была скрываться от немецких палачей.
Война идет к концу. Нору освобождают советские
воины. И переход к мирной жизни тоже таит в себе
драматические коллизии.
Привлечет внимание читателей и книга повестей и
рассказов ленинградского писателя Якова Липковича
«Забытая дорога». Время действия в его повестях —
заключительный этап войны. Автор с полным знанием
дела рассказывает о героическом самопожертвовании
сводного отряда тыловиков, которые ценой невероят­
ных усилий спасли окруж енны е врагом части танко­
вой бригады («Баллада о тыловиках»). В повести «За­
бытая дорога» писатель ведет речь о полной драма­
тизма борьбе Советской Арм ии против фашистской
агентуры — контрреволю ционного националистиче­
ского подполья в Западной Украине.
Книги, о которых я говорил, очень разные по сво­
личиях их объединяет документальное начало. В этом
их несомненная сила. Авторы сумели добиться в про­
изведениях той искренности, непосредственности, до­
стоверности, которая делает их историческими свиде­
тельствами. Стремление сохранить для потомков вели­
кие и легендарные подвиги защитников Ленинграда,
сберечь мельчайшие детали тех неповторимых лет
заслуживает одобрения и благодарности. Но думается
мне, что перед писателями Ленинграда стоит и новая
задача. Маршал Ж уков замечает в сборнике «Опера­
ция «Искра»: «О героической обороне Ленинграда
написано много. И все-таки мне кажется — о Ленин­
граде в годы войны, так же как и о всех наших горо-
дах-героях, следовало бы создать серию книг-эпопей».
Потребность в том, чтобы наряду с фиксацией всех
драгоценнейших подробностей событий тех лет вос­
создать их в ш ироком эпическом синтезе, запечатлеть
во всем размахе и величии историческое чудо, име­
нуемое ленинградской эпопеей,— властная потребность
в произведениях такого рода самоочевидна. Нет со­
мнения, что ленинградским писателям вполне под силу
решение этой трудной, высокой и благородной задачи.
но и непосредственный художественный материал
(песни, пословицы, поговорки). Судьба народа про­
слежена на протяжении многих лет с учетом всего
лучшего, что накопилось в историческом опыте на­
ции. При этом идеально сочетаются эпические по
своей природе картины действий ш ироких масс и
резко индивидуальные и в то ж е время типические
характеры русских людей. Своеобразие «Тихого Д о ­
на» в том, что его автору удалось добиться редкой
гармонии: уравновесить в сложной полифонии рома­
на об)раз главного героя Григория Мелехова и соби­
рательный образ народа. Так борения и страдания,
поиски и обретения ш ироких народных масс вопло­
щаются и в сценах, где действуют большие толпы лю­
дей,— сценах собраний, митингов, шествий, сражений,—
и фокусируются на интимном экране души, освещая
всепроникающ им лучом самое затаенное и заветное.
Автору «Тихого Дона», как никому другому, уда­
лось раскрыть внутренний мир человека из народа,
воссоздать во всей полноте и многогранности россий­
ский национальный характер эпохи революционного
разлома. Ш олохов показал сложные и трудные пути
к новому берегу и неизбежность победы идей
Октября.
Судьба человеческая — судьба народная: вот что
волнует художника на всех крутых поворотах истории.
Тема судеб народа — таков главный идейно-эстетиче­
ский нерв всех книг Шолохова. Выхваченные из стре­
мительного потока жизни XX река и ограненные вели­
ким мастером, ушли в народ и в бессмертие такие
покоряю щ ие читательское воображение натуры рус­
ских людей, как Григорий Мелехов и Аксинья, Давы­
дов и Нагульнов, Андрей Соколов и герои романа
«Они сражались за Родину».
Василий Ш укш ин назвал Шолохова летописцем.
Емкая и точная формула. Если, конечно, иметь в виду
не пуш кинскую характеристику Пимена, внимавшего
равнодушно добру и злу, и не современного бойкого
хроникера повседневности, а представить себе про­
никновенного аналитика, глубокого социолога и муд­
рого в своей неспешности философа. Ведь именно
такого державного склада мышления людьми состав­
лялась некогда «Повесть временных лет», писалось
нетленное «Слово о полку Игореве».
Хотя в наш век течение истории неслыханно убы­
стрилось, Шолохов, впитывая традиции великой рус­
ской литературы, остается верен завету ее старших
богатырей. И в то ж е время ни один из важнейших
этапов истории советского общества не прошел мимо
пытливого взора художника. «Тихий Дон» — как пла­
вилась наша земля в огне гражданской войны и как
кристаллизовалась единственная правда двадцатого
столетия — идеи социалистического гуманизма. «Под­
нятая целина» — преображение родной земли и души
хлебороба. «Судьба человека» и «Они сражались за
Родину» — драма и эпос Великой Отечественной
войны.
«Поднятая целина» до сих пор остается лучшим,
никем не превзойденным произведением о решаю­
щем сдвиге в жизни русской деревни. Значение шо­
лоховского романа в том, что писатель изобразил не
какие-либо отдельные (пусть весьма существенные)
стороны периода коллективизации, а саму эту эпоху
с ее сложными и противоречивыми коллизиями, рас­
крыл неотвратимость торжества нового и всемирно-
исторического значения колхозного строительства. На­
ступление на основы капитализма в деревне показы­
вали многие, но раскрыть столь глубоко и ш ироко
крушение идейно-нравственных опор прош лого уда­
лось с непревзойденным эпическим мастерством имен­
но Шолохову.
Три типа жизненных конфликтов эпохи отражены
в «Поднятой целине». Во-первых, это антагонистиче­
ский конфликт — м ежду силами старого мира и со­
циалистической новью, сложный разворот классовой
борьбы на Д ону (крайние полюсы ее олицетворяют
белогвардеец Половцев и коммунист Давыдов). Во-
вторых, противоречий в сознании крестьянина-серед-
няка, трудно рвущ его «пуповину, соединявшую его
с собственностью, с быками, с родным паем земли...»
Это борение «двух душ» в психологии крестьянина-
труженика, а также то, как вытравлялась в его созна­
нии «подлюка-жалость» к привычным, освященным тра­
дицией материальным и духовным началам частно­
собственнического мира, наиболее полно раскрыто на
примере судьбы Кондрата Майданникова. В-третьих,
Ш олохов не избегает показывать и противоречия
в среде тех, кто проводит коллективизацию (М акар
Нагульнов, секретарь райкома Корчжинский). В «Под­
нятой целине» запечатлены и трудные судьбы бедня­
ков — в образах таких разных натур, как дед Щ укарь,
Демид Молчун, Павел Любишкин, Демьян Ушаков.
Гуманизм Шолохова воплотился и в непримиримости
позиции бойца за новое, и в душевном даре глав­
ного героя романа — воспитателя казачьих масс. Се­
мен Давыдов — стойкий коммунист, обаятельный чело­
век, любящий ш утку и ценящий юмор, умеющий
убеждать людей, вести их за собой.
Жизнь постигается Ш олоховым во всей ое слож­
ности, объемности. Не только драматизм, напряжен­
ный накал борьбы изображен писателем, но и траги­
комические (образ деда Щ укаря) стороны тогдашней
действительности. Художник воссоздает жизнь с эпи­
ческой полнотой, не отвращая взора от непредвиден­
ного или нежелаемого, сочетает пафос и иронию,
комическое и трагическое, лирику и сатиру.
«Судьба человека», а еще более «Они сражались
за Родину» продолжаю т основную линию шолохов­
ского творчества, хотя на первом плане здесь тема
всеобъемлющего и всепобеждающего патриотизма.
Важно отметить и иное, а именно то, как нынче мыс­
лится Шолоховым жанровое определение романа
«Они сражались за Родину». Это уж е трилогия
то есть обш ирное эпическое повествование вполне
в духе большой классической традиции, куда на рав­
ных правах войдут сцены батальные и мирные, пред­
шествующая началу военных действий эпоха, а может
быть и события за рубежами нашей страны. Сейчас,
конечно, трудно предугадать, как конкретно будет
разворачиваться это грандиозное полотно. Ясно од­
но — надежды не только нашего, но и зарубежного
читателя иметь на своем столе произведение, аде­
кватное размаху и смыслу событий Великой Отечест­
венной войны, начинают сбываться.
Если попытаться в нескольких словах очертить сущ­
ность творчества Шолохова, то это — эпичность, все-
мирность, гуманизм.
Ш олохов-эпик наследует и развивает принципы
древнерусского и фольклорно-былинного эпоса, опло­
дотворенного воздействием толстовского реалистиче­
ского метода. Однако автор «Тихого Дона», как и
всякий истинный эпик, не ограничивается показом
«борьбы во всей полноте прошлого и настоящего».
Шолохов не просто совместил эпическое начало с тра­
гическим, но сплавил воедино художественно-этиче­
ские, родовые основы эпоса и трагедии.
Подвиг Шолохова как создателя «Тихого Дона» гар­
монически совпал с объективно сложившейся истори­
ческой ситуацией, поскольку именно Октябрьская ре­
волюция возвратила надолго утраченное эпическое со­
стояние мира. Таким образом, возможность возрож ­
дения эпопеи на советской земле, в советскую эпоху
под пером Шолохова превратилась в действитель­
ность. Это и было чутко уловлено прогрессивными
71
иностранными публицистами, учеными, литераторами,
называвшими «Тихий Дон» «романом-фреской», «крас­
ной «Илиадой», «пролетарской сагой». Действительно,
в «Тихом Доне» есть все, чего ждеш ь от создателя
ш ирокого эпоса, — герои ; огромной нравственной м о­
щи, тяжкая поступь борьбы народных масс за новые
пути истории, утверждение социалистического гума­
низма.
Критикой и читателями давно был замечен удиви­
тельный парадокс: главные творения Шолохова, осно­
ванные, казалось бы, на локальном донском мате­
риале, ставят и решают становые проблемы века. Вот
почему все еще иногда появляющиеся характеристи­
ки «Тихого Дона» как всего лишь «казачьей эпопеи»,
то есть произведения, ограниченного пределами дон­
ского края, являются запоздалым анахронизмом.
Сначала Ш олохов открывал новые художественные
материки, а потом наступило время континентам рас­
крывать глубинные пласты его творчества, постигать
тайны художественного слова этого чародея, всепоко-
ряющей силы его пленительной поэтической прозы.
Место и роль Шолохова в литературе XX века,
значение его художественных открытий невозможно
понять и оценить с достаточной полнотой, минуя трак­
товку центрального образа эпопеи — Григория Меле­
хова, вставшего вровень с мировыми художественны­
ми типами Ш експира и Сервантеса, Бальзака и Д и к­
кенса, Толстого и Достоевского. Банкротство кустар­
ных, доморощ енных теорий так называемого «заблуж­
дения» или «отщепенства» Григория Мелехова поби­
вается не только анализом художественной ткани «Ти­
хого Дона», но и многочисленными свидетельствами
крупнейших деятелей мировой культуры. Действитель­
но, Шолохов с поистине ш експировской глубиной и
страстью лепит образ своего трагического героя, нигде
не теряющ его такого изумительного человеческого ка­
чества, как «очарование личности».
Прогрессивные круги Европы, Азии, А м ерики всег­
да внимательно следили за развитием литературно­
эстетической мысли России. О днако особый интерес
неизменно вызывали искания в области революцион­
ного искусства, ибо с начала XX столетия с естествен­
ной исторической необходимостью прокладывала себе
дорогу концепция социалистического реализма— мето­
да, который нес обновление арсенала художествен­
ных средств и возрождение на более высокой основе
принципов идейности и народности искусства. Отсюда
не просто потребность, но и неотвратимость обращ е­
ния ко всему лучшему, что олицетворяла ф ормирую ­
щаяся социалистическая культура.
В наше столетие особенно круто меняется ход
человеческой истории, и благо тому художнику, кото­
рый в переломные моменты умеет нащупать стер­
жень жизни, запечатлеть поиски высокой правды ве­
ка, рождение новой человечности. Правдивость, на­
родность, эпичность обусловили международное при­
знание Шолохова, его непререкаемый авторитет как
крупнейш его мастера социалистического реализма.
«Дар Шолохова принадлежит всему миру», «Шолохов
открыл Дон, как Колумб открыл Америку» — такие и
подобные им признания делают писатели разных стран
и континентов.
«Будучи глубоко русским, национальным художни­
к о м ,— пишет Гурген Борян, — он одновременно при­
надлежит всем народам, ибо в его высеченных из
алмаза и пламени героях сконцентрировано общ ече­
ловеческое и вечное». Воссоздавая быт и нравы рус­
ского казачества, неповторимые краски Дона, Ш оло­
хов раздвигает границы своего творчества до плане­
тарных масштабов. Вот почему «этот самый русский
из писателей», по словам француза Жана Катала, «ка­
жется нам почти что «нашим». К этим словам могли бы
присоединиться и парагвайский писатель Эльвио Роме­
ро, автор статьи с весьма красноречивым заглавием
«Тихий Д он омывает и наши берега», и англичанин
Чарлз Сноу, и австралиец Ф ренк Харди.
Секрет всеобщего воздействия шолоховского твор­
чества на сердца и умы миллионов, думается, лучше
всего раскрыл Жан Катала: «Он пробуждает скры ­
тый в наших душах огонь, приобщая к великой до­
броте, борьбе, великому милосердию и великой чело­
вечности русского народа. Он принадлежит к числу
людей, чье искусство помогает каждому стать более
человечным».
Творчество Михаила Шолохова, так ж е как и на­
следие таких титанов русской литературы, как Толг
стой, Достоевский, Горький, давно стало достоянием
всего мира. В различных странах миллионы людей чи­
тают и восхищаются «Тихим Доном», «Поднятой це­
линой», «Судьбой человека». Вместе с тем идет интен­
сивный процесс (на всех уровнях — от газетно-публи-
цистического до солидно научного) осмысления, а по­
рой и тенденциозного переосмысления вклада клас­
сика социалистического реализма в русскую и миро­
вую литературу.
Наши недруги за рубежом давно оставили дискре­
дитировавший себя прием огульного отрицания до­
стижений советской культуры. Теперь всевозможные
«советологи» и «кремленологи», «специалисты» по со­
ветской литературе сделали ставку на испытанный им­
периалистической пропагандой лозунг «разделяй и
властвуй». С этой целью намеренно раздуваются под­
линные, а нередко и мнимые достоинства писателей
со сложной, противоречивой биографией и творче­
ской судьбой, преувеличиваются заслуги тех, чей вклад
в сокровищ ницу социалистического реализма более
чем скромен. Зато имена крупнейш их мастеров за­
малчиваются, а их творчество обедняется, искажается,
извращается.
Не избежал этой участи и Шолохов. Крупнейший
художник-гуманист XX века, он подчас объявляется
певцом жестокости, писателем, котором у якобы чуж­
да истинная человечность. У буржуазных советологов
короткая память. Они забыли, что народническая кри­
тика в свое время и Д остоевского именовала «жесто­
ким талантом». Но, право, трудно в русской литера­
туре найти другого художника со столь же ранимым
и человеколюбивым сердцем. Таков и Шолохов, хотя
живет и работает этот наследник великих традиций
русской классики в иную историческую эпоху. «Я хо­
тел бы,— сказал Шолохов на церемонии вручения ему
Нобелевской премии, — чтобы мои книги помогали
людям стать лучше, пробуждали любовь к человеку,
стремление активно бороться за идеалы гуманизма».
Михаил Шолохов — писатель-гуманист и мыслитель,
прикоснувшийся к глубинам народной жизни, создав­
ший ряд своеобразных, неповторимых русских харак­
теров. Ему подвластна вся полнота человеческих пере­
живаний — от горчайшего трагизма до неудержимого
веселья, от постижения интимного мира души до вы­
явления главных закономерностей колоссальных со­
циальных взрывов, которыми так богато наше столе­
тие. Правда века и непреложность идей революции
просматриваются с вершин шолоховского творчества
особенно далеко и зорко.
«Мне думается, — справедливо заметил Виталий
Закруткин, — что отношение к Ш олохову уже давно
должно стать мерилом истинной человечности, худож­
нической честности, любви к людям и своей земле».
Михаил Шолохов, воплотивший с эталонной чисто­
той лучшие начала человека и художника нового м и­
ра, является честью и совестью людей планеты, вла­
стителем дум. многих ее поколений в настоящем и
будущем.
 # СТАРТ-ФИНИШ

Александр Кикнадзе

Что такое
•• • •
• • ••
•• • •
•
••
•
•
••
••
• •
• «’ • •
•• ■ •
•• •
•• •
••
••
•
•
••
•
••
•
••

„счастливый
час"
• • •• •
•• • • • •• • •• •• ••
• •• • • •• • •• • •
•• • • • •• •• • •• ••
• •• • • •• • •• • •
•• • • • •• • •• •• •

и можно ли
• • •• • •• • •• • •
•• • • • •• • •• •• •
• • •• •• • • •• • ••
•• • • • •• • •• •• •
• • •• • •• •• • • ••
•о • • •• • • • •• •

предвидеть
• •• • • •• • •• • •
•• • • •• • •• •• ••
• •• • •• • • •• • •
•• • •• • •• • •• ••
• •• • • • • • •• • ••
• •• • • • • • • •• •• •
• •• •• ••

его
• •• • •• •
• • •• • • •• • •• •• •
•• •• • • •• ••• ••
• •• • •• • •• • ••• •
• •• •• • • •• •• ••

•
•
•
•
••
•
••
•
••
•
•
••
•
••
••
•
•• •
• • ••
• • ••
• •• •
•
jfcfr. -■ • • •
•• • •
•
•
• ••
• • ••
• • ••
• ••
••
•
•
•
•
••
•
•
•
• •
• •
• •
••
•
•
•
наступление?
•• • • •• • • • • •• •• • • •
.• • ••
•
• • ••
• ••
• •• • •
• • • i • • • •
• •• • • ••• • •• • • Рисунок Петра Капустина

• • •1
•• • ••
• • • ••
• •• • • • • ••
• • •• • * •
• • • •• • •• •
•• • • ••
• • • •• • •• •
• *• Стремление предугадать мгно­
• • •9 • •
• •• вение или час, узнать, «что день
•• • •• •• •
•• •• грядущий мне готовит», было издав­
•• * •• ••
•• • • • •i на свойственно и поэтам и филосо­
•• • •• •• •
• • • фам, но, кажется, только в наши
•• • •• •••
• • • дни начинаем мы постепенно под;
•• • •• •• •
• •• • • • ходить к ответу на этот вопрос.
•• • •• ••
•• • • • На что может рассчитывать че­
ловек завтра или через месяц? Ког­
да у него лучшая форма как
• • • • ••
©• • • у мыслителя, воителя и творца?
•® • • •
-m • •
•• • • •• • • Когда он может с наибольшей ве­
• • •• •• •• ••
•• • • • •• • • роятностью рассчитывать на превы­
•• • • • • •• • •
•• • • • •• • • шение своих обычных нормативов?
• •• •• • •••
• •• • •• • • Великое счастье догадываться об
• •• •
этом!
История
одного рекорда
На месте А копа Керселяна, тре­
нера Виктора Санеева, я сказал бы
Валентине Ивановне Ш апошниковой:
— Хорошо понимаю, что ваш со­
вет продиктован добрыми намере­
ниями, вот только самого совета не
понимаю. У нас налаженный цикл,
позади нелегкий олимпийский сезон,
Санееву следовало бы хорош о от­
дохнуть.
И услышал бы в ответ:
•— Все это так, но я верю, что
именно сейчас, в октябре, Виктор
способен показать свой лучший ре­
зультат. Что-то в пределах семна­
дцати сорока — семнадцати пяти­
десяти...
— ...То есть установить мировой
рекорд в тройном прыжке? Прошу
извинить, но ответьте, пожалуйста,
почему вы, человек, живущий в д ру­
гом городе, считаете, что можете
дать такой совет мне, тренеру?
— Виктор родился третьего о к ­
тября, и именно теперь, в семьде­
сят втором году, где-то в середине
октября, возможен успех.
— Прекрасно, ну а если бы Вик­
тор родился в другом месяце или
году?
— Тогда я такого совета сегодня
не давала бы.
—т Фантастика! Что же это у вас,
гороскоп, что ли?
— Нет, все гораздо проще — и
сложней. Я м ного лет слежу за Вик­
тором со стороны — не улыбайтесь,
это моя научная работа, — слежу из
Ленинграда. Санеев относится к той
категории людей, которые способны
на высшие результаты в первый ме­
сяц за днем рождения... К тому же
через два года на третий.
Тогда я, без сомнения, поду­
мал бы:
«С виду серьезная женщина, кан­
дидат наук... И должность тоже вид­
ная — заместитель директора Ле­
нинградского научно-исследователь-
ского института физической культу­
ры. А о каких-то странных вещах
говорит. Если бы все было так, то
чемпионаты мира и Олимпиады на­
до было бы устраивать по справед­
ливости — пусть длятся все двена­
дцать месяцев, чтобы каждый имел
свой шанс. Ох, чует сердце, засме­
ют меня! Но что ответить ей, од­
нако?»
— Если не секрет, Валентина
Ивановна, вы только за Санеевым
74
следили или кто-то еще вас инте­
ресовал?
— Вообще-то у меня несколько
тысяч карточек. Почти на всех из­
вестных легкоатлетов мира.
...В октябре 1972 года сухумский
легкоатлет Виктор Санеев, чемпион
Олимпийских игр, отправился на не­
большие, малоприметные соревнова­
ния.
После Олимпиады все ее участ­
ники, особенно чемпионы, нуждают­
ся в разгрузке. После Олимпиады
результаты идут на спад. На всех
широтах и параллелях. Хотя бы по­
тому, что после Олимпийских игр
любой их участник тренируется со­
всем не так, как перед ними. Он
дает отдых мускулам и нервам. И
постепенно выводит из формы.
Но Виктор Санеев после б л и м -
пиады установил новый мировой ре­
корд. 17 метров 44 сантиметра.
Так у ленинградской исследова­
тельницы появилось два новых сою з­
ника: Керселян и его ученик. В пору,
когда она особенно нуждалась в них.
...Прежде чем перейти к рассказу
о необычайно интересных и новатор­
ских по своей сути работах Валенти­
ны Ивановны Ш апошниковой, я хо­
тел бы сделать небольшое отступле­
ние и вспомнить об одном событии,
которое предшествовало летним
Олимпийским играм 1968 года в М е ­
хико.
Со временем это событие вы­
звало всевозможные толки в прес­
се. И все же оно не могло не при­
влечь к себе внимания служителей
спортивной науки, хотя бы по одному
тому, что было связано с поиском
ответа на вопрос: «Когда, в какие—
нет, не годы, а дни человек спосо­
бен к высшим проявлениям духа и
силы?»
Два больших плюса
и один
маленький минус
На каждое место в национальной
олимпийской команде С Ш А претен­
довало два или три штангиста. За
полтора месяца до начала игр в М е­
хико были проведены последние от­
борочные соревнования. Вообще, в
американских командах железное
правило: выигравший здесь допу­
скается к О лимпийским играм без­
оговорочно, несмотря на возраст,
«послужной список» и т. п.
На этот же раз руководители тя­
желоатлетической команды решили
несколько отступить от правила —
о чем, однако, до условленного ча­
са спортсменам не говорили.
В день, когда окончательно ком ­
плектовалась команда, слово предо­
ставили ученым — психологу и био­
логу, работавшим с ней.
То, о чем они говорили, можно
было свести к следующему:
— Мы внимательно слушали со­
общения об итогах отборочного тур­
нира... Но позволим себе заметить,
что спортсмен, который показал хо­
роший результат сегодня, ’ вовсе не
обязательно покажет такой же ре­
зультат через неделю или месяц. Это
потому, что в разные периоды ж и з­
ни человек бывает непохож сам на
себя. Это закон или, говоря точнее,
определенная закономерность, под­
дающаяся расчету... Наша группа
предлагает включить в команду под
первыми номерами трех штангистов,
не показавших лучших результатов.
О тборочные соревнования шли, ко г­
да у них был неудачный биоцикл —
два минуса и один плюс, в то время
как Олимпиада приходится на сроки,
вполне им благоприятствующие. А
сейчас наш ассистент познакомит вас
более подробно с биокартами на
каж д ого кандидата в олимпийскую
команду.
Что это за циклы, о которых го­
ворили психолог и биолог?
Жизнедеятельность человеческого
организма — это установлено уче­
ными многих стран — регулируется
тремя периодическими циклами: фи­
зическим, эмоциональным .и интел­
лектуальным.
Вот как рассказывает о них аме­
риканский журнал «Лифтинг ньюс»:
Физический цикл (двадцать три
дня) определяет энергию человека,
его силу, выносливость, а также ко ­
ординацию. В первой половине цик­
ла (одиннадцать с половиной дней),
характеризующейся повышенной ак­
тивностью, спортсмены обычно по­
казывают свои лучшие результаты.
Именно в этот период, со второго
по девятый день, тренер может про­
верить возможности спортсмена.
Большую услугу здесь оказывает
тренеру индивидуальная биоритми-
ческая карта. Во второй половине
цикла атлет постепенно слабеет, ста­
новится менее энергичным, быстрее
устает.
Эмоциональный цикл, продолжа­
ющийся двадцать восемь дней, ха­
рактеризует нервную систему спорт­
смена и определяет его настроение.
В первые четырнадцать дней этого
цикла спортсмен полон оптимизма,
весел, настроен агрессивно, обычно
переоценивает свои возможности.
Во второй половине периода эмо­
ции спортсмена прямо противопо­
ложны — он раздражителен и скло­
нен к критическому анализу своих
способностей. Л егко возбудимые по
натуре спортсмены а этом периоде
страдают больше других.
Интеллектуальный циклг продол­
жающийся тридцать три дня, опре­
деляет творческую способность лич­
ности. В этом периоде основное
внимание надо уделять теоретиче­
ской стороне подготовки. Во второй
половине цикла, однако, память ос­
лабляется, и спортсмену следует пе­
реключаться в основном на закреп­
ление уж е пройденного материала.
...У биологических карт было мно­
го приверженцев. Одни считали, что
спортсмен должен знать, когда и
при каких обстоятельствах он может
показать все лучшее из того, что
заложила в него природа и что он
выработал и развил в себе за дол­
гие годы тренировок.
Но и противников у этой систе­
мы было предостаточно. Они тоже
имели свои, не менее веские дово­
ды: «Прекрасно, прекрасно, мы го­
товим спортсмена к борьбе на выс­
шем олимпийском уровне, у спорт­
смена приподнятое настроение, и в
это время приходите вы со своими
картами и, как гадалки, вытаскивая
их из колоды, говорите: «Милый че­
ловек, не надейся ни на что, у тебя
будет плохая полоса — ты не выиг­
раешь, не трать зря силы». Вы не
понимаете нас? Тогда спросим про­
щ е — как быть спортсмену, если он
знает, что олимпийский турнир па­
дает на два его минуса? Или, что
еще хуже, на точки перепада? Не
полезнее ли ему ничего не знать о
ваших картах?»
Поклонники биокарт держались
дружно. Они знали, в какую схват­
ку с установившимися представле­
ниями вступают, и знали, что отве­
чать:
— Если спортсмен заранее узна­
ет, что в момент соревнований бу­
дет в неблагоприятном физическом
(или, например, эмоциональном) со­
стоянии, он постарается перед са­
мым турниром более разумно рас­
пределить тренировочные нагрузки,
создать резерв силы. Он должен
будет развить свою волю — что­
бы проявить ее должным образом
в неблагоприятной ситуации. Кроме
того, если спортсмен может выби­
рать — в каком чемпионате ему уча­
ствовать и в каком нет, биологиче­
ские карты окаж ут ему весьма не­
плохую услугу.
— Но убеждены ли вы, уважае­
мые ученые, что смене ритмов под­
чинены все люди на земле? И что
у всех у них один и тот ж е «пе­
риод», что у всех физический цикл
длится ровно двадцать три дня, а
интеллектуальный — тридцать три?
Наконец, не нарушают ли времена­
ми биоритмы свою цикличность, не
отстают ли, не убегают ли вперед?
— Биологические часы — самые
точные и совершенные часы в при­
роде. По этим часам идут все чело­
веческие организмы, независимо от
цвета кож и и возраста.
...Не кажется ли тебе, читатель,
что все, о чем говорилось выше,
м ожет быть отнесено не только к
спорту? Разве не полезно знать каж ­
дом у из нас — когда, в какие мину­
ты ж изни мы способны на лучшие
свои дела?
Спорт взят учеными как наибо­
лее удобное поле для исследований.
В нем, как и в жизни, — стремление
к утверждению человеческой лично­
сти через преодоление препятствий.
Здесь, пожалуй, только чуть «откры­
тое», зримее борьба, оговоренная
строгими рамками правил. Спорт
как модель жизни не зря манит
к себе и тех ученых, которые пы­
таются проникнуть в тайны биорит­
мов.
Утверждают, что лекции о био-
ритмических картах были прочитаны
впервые на семинаре американских
тренеров в Лос-Анджелесе в 1965
году.
Но еще за год до того Японский
институт по укреплению олимпий­
ских чемпионов старался выяснить
время рождения каж д ого члена на­
циональной олимпийской команды с
точностью до часа. Не удивлюсь,
если окажется, что уж е в ту пору
в Японии знали о биокартах.
На следующий го ^ я услышал из
уст руководителя мадридской ш ко­
лы д зю -до Фернандеса Ф ранко об
одном борце: «Родригес — храб­
рый юноша и техник неплохой, но
завтра (речь шла об открывавшем­
ся чемпионате Европы) он вряд ли
что-нибудь покажет: не его время».
Я спросил: «Не его время —
в том смысле, что ему надо еще
много тренироваться?» На что ди­
ректор шкелы ответил: «Нет, у не­
го на спаде и физический и, что
еще более неприятно для испанца,
эмоциональный цикл. Сам он этого
не знает».
Родригес выбыл из соревнований
после второго круга. Тренер был
хладнокровен. Он подготовил себя
к такому обороту дел.
Вскоре в некоторых наших спе­
циальных изданиях появились статьи,
авторы которых разоблачали «фо­
кусников от биокарт».
Весной 1974 года я беседовал
с одним из известнейших советских
психологов, имеющим интересные
работы, связанные с возможностями
человеческого организма. Он честно
признался, что о биоритмах слышит
впервые.
Год, месяц,
день... минута
рождения
Какое ж е спасибо должны мы
сказать Валентине Ивановне Шапош­
никовой!
М ного лет назад бывшая развед­
чица артполка (орден Славы, ме­
даль «За боевые заслуги») ступила
на новую тропу разведчицы. Она
задалась целью найти закономерно­
сти «проявления высших физических
возможностей», связанных с днем
рождения человека. Тоже биологи­
ческие часы? Да, вне всякого со­
мнения. Только — новый, неожидан­
ный, не испробованный в других
краях подход к важной теме.
Ш апошникова убеждена, что в
жизни человека есть не только хо­
рошие дни, но и хорошие месяцы,
когда все сливается в нем для спор­
тивных (и не только спортивных) ре­
кордов. Она хорош о знакома с аме­
риканскими и японскими исследова­
ниями «трех биоритмов», но она про­
веряет их и она же раздвигает грани­
цы представлений о периоде «акме»
(так называли в давние времена по­
ру высшего расцвета). Хотя точнее
было бы говорить не об одном, а о
многих периодах «акме» в жизни
человека. Почему — разговор ниже.
Изучена многолетняя динамика
спортивных результатов (по меся­
цам от даты рождения) сперва у ста,
потом у двухсот, наконец — у пяти­
сот пятидесяти четырех сильнейших
легкоатлетов мира и Советского
Союза. Рассмотрено распределение
75
7062 результатов за сезоны 1969—
1973 годов.
Первые выводы: «Имеются осно­
вания утверждать, что основной при­
рост спортивных результатов проис­
ходит в закономерно повторяющие­
ся благоприятные фазы эндогенного
ритма».
Говоря точнее, полученные дан­
ные показали, что у мужчин преиму­
щественно через два года на третий
(в 16, 19, 22, 25, 28 лет или в 15, 18,
21, 24, 27, 30 лет или в 17, 20, 23,
26, 29 лет), а у женщин через год
(в 15, 17, 19, 21 и т. д. или в 16, 18,
20, 22 и т. д. года) происходит зна­
чительное скачкообразное улучше­
ние спортивных результатов.
Есть ли исключения? К счастью,
да. Они как раз из тех, что так нуж­
ны для подтверждения правила.
Итак, исключения есть, «однако
у наиболее регулярно выступающих
в течение многих лет сильнейших
спортсменов мира этот ритм прояв­
ляется довольно четко».
Поразительное заключение: на
три-четыре «года пик» нередко па­
дает до семидесяти-восьмидесяти
процентов прироста результатов все­
го многолетнего периода трениро­
вок.
Шапошникова, ее коллеги и со­
юзники считают, что эта ритмич­
ность— следствие изменений иммун­
ных сил и адаптационных возм ож но­
стей организма, изменений, также
подчиненных определенному ритму.
Эти силы бывают на подъеме. Но,
значит, бывают и на спаде. Когда,
в какую пору и как этот спад уста­
новить?
На помощь пришла печальная
статистика. Имеют выраженную пе­
риодику (через два года на третий)
рецидивы туберкулеза и отложения
извести в легких и их корнях. Име­
ют, увы, заметно выраженную годич­
ную периодику заболевания инфарк­
том миокарда и смертность от него.
Это полезно знать: количество
всех неблагоприятных исходов зна­
чительно увеличивается на двенадца­
том месяце жизни человека, то есть
на том месяце, который предшест­
вует дню рождения. Значит, день
рождения может считаться двойным
праздником — еще и поворотом «от
неприятностей к радостям», ибо (и
это тоже установлено нашим про­
зорливым исследователем) первый
месяц, следующий за днем рож д е­
ния, дает наибольшее количество по­
ложительных реакций, 'личных ре­
кордов.
Один месяц в году... не малова­
то ли? Нет, есть еще и пятый (или
шестой), есть еще и девятый (или
десятый) месяцы, когда пусть не так
76
резко, но все же заметно идут вверх
спортивные результаты.
«М ожно полагать, что в наслед­
ственной информации заложена про­
грамма последовательного чередо­
вания репродуктивного и энергети­
ческого циклов, программа, форми­
рующая алгоритмы развития чело­
века».
И сразу множество вопросов:
Что брать *за основу при плани­
ровании роста мастерства спортсме­
н а — календарь соревнований или
перспективную карту смены биорит­
мов? Не должны ли мы внести весь­
ма серьезное уточнение в понятие
«олимпийский цикл подготовки»? Не
пора ли на смену трафаретному че­
тырехгодовому циклу взять трехго­
дичный цикл (для мужчин) и двух­
годичный (для женщин)? Имеем ли
мы право, как и раньше, слепо ве­
рить отборочным соревнованиям за
месяц до чемпионатов? Не является
ли отсев некоторых одаренных спорт­
сменов, только-только подходящих к
своему «хорошему» месяцу, случай­
ным?
Разумеется, это внимание к био­
логическим закономерностям не ис­
ключает огромной роли социального
фактора, мастерства тренера, патрио­
тизма спортсмена, борющ егося за
спортивную честь родины, воли и
характера, необходимых для победы.
Итак, работы Валентины Иванов­
ны Шапошниковой, позволяющие
определить месяцы и годы, наибо­
лее благоприятные для роста спор­
тивных результатов, показывают пу­
ти подступа к тем рубежам, кото­
рые кажутся сегодня труднопреодо­
лимыми.
Не только спорту может и долж­
на послужить счастливо найденная
идея! Быть может, придет пора, ко г­
да мы по-новому будем прочиты­
вать обычную анкетную графу «Вре­
мя рождения». И когда поймем, как
мудро, как важно кодировать точ­
ное время рождения ребенка в его
имени (или рядом с ним). Не для
той ли грядущей поры м ного веков
назад изобрели свою великую трех­
членную антропономическую систе­
му индийцы!Специалисты считают, что
первый компонент имени— «раши»—
определяет астролог по сложйым
таблицам, исходя из данных о р о ж ­
дении ребенка (год, месяц, число,
день недели, час, минута) и геогра­
фических координат места ро ж д е­
ния.
Симпатичную, малоисследованную
тему предлагает футурологам и пи-
сателям-фантастам Ш апошникова!
Как не помечтать о том дне, когда
каждый вступающий в жизнь будет
иметь не только имя и фамилию, и
не только кодовый номер (как в
Швеции), и не только номер группы
крови рядом с именем на случай
чрезвычайных обстоятельств! Рядом
с именем будет закодирована био­
карта, которая позволит в будущем
и самому молодому человеку, и его
родителям, и его учителям знать пе­
риоды снижения иммунных сил орга­
низма. А еще знать, когда надо быть
по отношению к нему особенно вы­
держанным, чутким, тактичным.
Впрочем, разве только фантастам
предлагает новые темы Ш апош нико­
ва? А антропологам, социологам,
психологам, педагогам — разве нет?
Практическое исследование про­
блем, связанных с биоритмами, вы­
ходит далеко за пределы спорта.
Вот один из примеров, о котором
рассказывал недавно журнал «Наука
и жизнь» (№ 3 за 1974 год):
«Когда водители автобусов япон­
ской фирмы «Оми рэйлвей компа­
нии приходят на работу, некоторые
из них получают карточку, призы­
вающую их быть особенно внима­
тельными и осторожными, так как
сегодня их «плохой» день. И води­
тели, получившие предупреждения,
стараются быть предельно осторож­
ными на потенциально опасных и
напряженных участках маршрута.
С тех пор как фирма начала при­
менять эту систему (с 1969 года),
число дорожны х происшествий каж ­
дый год снижается, а в первый год
оно уменьшилось сразу вдвое».
Я рассказал только об одной сто­
роне работы Ш апошниковой; добав­
лю, что вторая часть исследования
раскрывает влияние внешних, экзо­
генных ритмов на двигательную дея­
тельность и организм человека.
Важность работы, выполненной в
стенах Ленинградского научно-иссле-
довательского института физической
культуры, трудно переоценить. Хочу
верить, что институт получит свою
биоритмическую лабораторию. Это
то дело, на которое можно не по­
жалеть и сил и средств.
Придет пора, и мы сможем под­
считать, какими выгодами оберну­
лись исследования Валентины Ива­
новны Ш апошниковой, нашедшей
свою тему, свой путь в удивительно
интересной спортивной науке. И пой­
мем тогда, что дали эти исследова­
ния и космонавтам, и изобретате­
лям, и художникам.
О том, что они могут дать спор­
ту, мы уже догадываемся.
М ировой рекорд Виктора Сане­
ева был первой ласточкой, делаю­
щей яркую спортивную весну. Насту­
пает пора познания новых, неведо­
мых возможностей человека в мире
движения, столкновения, борьбы.
С А Т И Р И Ч Е С К О - Л И Р И Ч Е С К О Е О Б О З Р Е Н И Е Н Р А В О В

СЛОН
Ю1 1 Е С К И Й Ж УР Н А Л В Ж УРНАЛЕ

КАРИК АТУРЕ -
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ...

Прижатый советским шты-

ком, изрядно потрепанный фа­
шистский орел-стервятник под­
писывает акт о капитуляции.
Так выглядел рисунок Влади­
мира Гальбы, напечатанный в
«Ленинградской правде» в по­
следний день войны.
— Этот рисунок,— вспомина­
ет Владимир Александрович,—
доставил мне как художнику
наибольшее удовлетворение. Не
то чтобы эстетическое — скорее
по своему содержанию. Еще
бы: тема исчерпана, это моя
последняя военная карикатура!
— Владимир Александрович,
а вы помните свой первый ри­
сунок, сделанный во время вой­
ны?
— Конечно, он у меня даже
сохранился. Карикатура была
напечатана 1 июля 1941 го­
да. Она отражала одну из пер­
вых побед наших войск: раз­
гром частей 39-го танкового
корпуса гитлеровцев. Я поста­
рался наиболее выразительно
показать, какие «части» оста­
лись от этих частей. А вот эти
рисунки...
— Владимир Александрович,
к сожалению, на этой странице
уже нет места. Разрешите вас
пригласить на страницу 80, в
наш «Салон «СЛОНа».
— С большим удовольстви­
ем...

77
С А Т И Р И Ч Е С К О - Л И Р И Ч Е С К О Е
Николай Внмпа
ЧТО СКАЖ ЕТ
Мама, моя нежная, милая, доб­
рая мамочка взглянула мне в ли­
цо. На мне лица не было.
— Опять двойка? — спросила
мама.
Я молча кивнула.
— И как это тебя до сих пор
из школы не выгнали?
Я молчала.
— Сколько крови ты учителям
попортила!..
Я молчала.
— А бедная Марья Алексеев­
на? Она скоро из-за тебя инфаркт
заработает.
Я умоляюще подняла глаза...
Утром в школьной раздевалке
ко мне подошла лучшая моя подру­
га»
Надуло в спину и шею. Из фор­
точки, кажется. И прострелило на­
утро— ни согнуться, ни разогнуться.
Сначала думал, что ничего осо­
бенного, даже хорошо: вроде боль­
ной, достоин сожаления. Но когда
по дороге на работу встретил Ни­
колай Николаича, понял, что дело
дрянь. Не смог я поклониться Нико­
лай Николаичу: попытка сделать по­
клон заставила меня как-то гордо
откинуться, скривив лицо, что Ни­
колай Николаич принял за жест. Он
испугался и всю дорогу пытался от­
нять у меня портфель, чтобы нести
самому, — всего-то он у нас боится,
Николай Николаич!
Глупость все-таки прострел.
В проходной вахтер дядя Миша,
заметив мою гримасу и отсутствие
поклона, злобно сверкнул глазами.
Теперь будет следить весь день,
сколько раз я с работы выйду, не
опоздаю ли с обеда. А может, весь
квартал будет следить. Или всю
жизнь, до пенсии.
Валя, когда я не смог ее попри­
ветствовать, как обычно, ехидно и
громко сказала:
— Полгода нет, как назначили
руководителем группы, а уже за­
знался! У нынешних мужиков прямо
никакой совести нету.
78
О Б О З Р Е Н И Е
М АРЬЯ ААЕКСЕВНА?
— Вера,— сказала она,— ты же
знаешь, школа приняла обязатель­
ство — не получить до праздника
ни одной двойки. Все ждали от те­
бя, что ты изменишься. А ты —
свинью подложила коллективу?
Я хотела что-то сказать, но при
первом же слове разрыдалась.
— Больше не бу-у-уду,— услы­
шала я свой голос.
— Эх, если б так, да чуть по­
раньше,— сказала подруга.— Смот­
ри, ведь тебе еще с Марьей Алек­
сеевной надо разобраться...
На перемене меня вызвали к ди­
ректору.
— Верочка,— сказал он мне,—
я помню тебя еще в первом клас­
се. Какая ты была славная, доб­
Андрей Кучаев
iP№TPin
Рисунок
Бориса Петрушанс^сого
Н Р А В О В
рая!.. Что с тобой случилось? По­
нимаешь ли ты, что будет даль­
ше?
— Больше не буду,— обещала я
твердо.
Голос директора посуровел:
— Не это хотелось бы мне
услышать. Ну да ладно. Может,
тебя Марья Алексеевна убедит...
Я все поняла. И пообещала ис­
править двойку, которую поставила
вчера. Убеждения инспектора
Марьи Алексеевны были широко
известны...
Да и действительно, к чему я
придираюсь? Мальчик только ска­
зал: «Отвяжитесь! Сколько можно
говорить: не учил и учить не бу­
ду!*
Женщины из нашей комнаты по­
смотрели на меня с осуждением. Ну
что, всем объяснять, что на ночь я
принял ванну, оттого и продуло!
Естественно, налетел на главного
инженера, когда пошел курить. Он
хотел пройти мимо, но, заметив, что
я не кланяюсь, да еще мину делаю,
приостановился и прошел мимо меня
вторично.
Убедившись, что он все правиль­
но рассмотрел, наш главный сдвинул
брови и процедил:
— Молодежь распустилась, курят
весь день! Безобразие!
Я бросил окурок, пошел к себе
в отдел. Навстречу — директор на­
шего предприятия товарищ Ивлев.
Заметив мою осанку и гримасу, он
остановился и окликнул меня:
— Ткачук!
Я подошел.
— Здравствуйте, Ткачук.
— Добрый день, Александр Пар-
фентьевич.
— Знаете, что я вам скажу, Тка­
чук) Рад я за вас. Наконец-то в вас
какое-то достоинство появилось! Гор­
дость какая-то, что ли. Ступайте, мо­
лодцом!
Вечером жена гладила меня утю­
гом — народное средство. Думаю,
завтра все придет в норму.
С А Т И Р И Ч Е С К О - Л И Р И Ч Е С К О Е О Б О З Р Е Н И Е Н Р А В О В

Лев Корсунскии

ЖДУ
Ефим Ефимовский

ф МИНИСТИХОТВОРЕНИЯ

А впгобиография
*—Я родился. Акушеры
Записали рост и вес.
Вот каких я был размеров ...—
Человек в блокнот полез ,
Рост назвал и вес до грамма.—
Так родился я на свет...
Что потом? — Кормила мама
До пятидесяти лет.
В автобусе
—Кондуктор —карточка!
—Потише! Не глухая.
—Кондуктор —карточка!
—Ну что он там орет?
—Кондуктор —карточка1
Плати за попугая
Или автобус дальше не пойдет!
Звоню в ЖЭК.
— У меня, — говорю, — вода из
крана течет. Не рой другому...
— Ждите, — отвечают мне, — при­
дет слесарь. Рыл яму злодей на дороге лесной
— Так ведь я уж е целый месяц (Чтоб ночью свалился прохожий).
его жду, из дому не выхожу. Вот яма готова. Он вылез:
Сижу жду. Через час снова звоню. Постой!
— У меня, — говорю, — вода на Прохожий ведь вылезет тоже.
пол стекает, до колен доходит. М е­
бель поплыла.
Еще двое суток разбойник потел ,
Летела из ямы землица.
— Ждите,. ,
Попробовал выбраться но не сумел .
Жду. Звоню еще через час. Тогда усмехнулся;
— Вода, — говорю, — доходит до
пояса, а я плавать не умею.
— Годится!
— Ладно, — недовольно пробур­
чали в трубке, — сейчас придет 'сле­
сарь.
Действительно, пришел слесарь, Ф КАРТИНКИ
увидел, что я спокойно лежу на ди-?
ване, и закричал:
— Ты чего врешь, что утопаешь,
у тебя ж е вода из крана тонкой
струйкой течет!
— Да разве ты ко мне пришел
бы, — спокойно говорю ему, — если
б знал, что я не утопаю?
— Ни за что не пришел бы, —
заскрежетал зубами слесарь. — Да
как же я теперь верить людям
буду? Ты понимаешь, чего ты на­
делал?
— Извини, — говорю, — я об этом
не подумал.
Стоит он в растерянности, чуть
не плачет.
— Прости, — говорю, — пожалуй­
ста, что побеспокоил. Ты иди, а я
уж как-нибудь посижу с этим кра­
ном.
Вздохнул он тяж ко и побрел. Не­
хорошо, конечно, что разрушил я
его веру в людей. Рисунок Дмитрия Майстренко

79
С А Т И Р И Ч Е С К 0- Л И Р И Ч Е С К О Е О Б О З Р Е Н И Е Н Р А В О В

« Эти рисунки,— продолжает Владимир

Александрович Гальба,— относятся к разным
йппее периодам Великой Отечественной войны. Хотя
сюжеты у них разные, но главная мысль

Ы п одна: врагу нет места на нашей земле!..

Военные карикатуры Владимира Гальбы
делали свое дело. Художник пслучал много
iOBCiS] писем, в том числе с фронта. Один боец-
разведчик писал Владимиру Гальбе: «Мне
нравятся Ваши карикатуры. Я считаю Вас
одним из лучших Кукрыниксов».

В ОККУПИРОВАННОМ РАЙОНЕ
—Кто вас так обработал? Партиза­ —Разрешите доложить: весь Ленин­
град в наших руках!
ны? Регулярные войска?
—Партизаны, но бьют р е г у л я р н о /

ТОТАЛЬНАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ
—Доктор, неужели
меня такого
возьмут в армию?
ВИДЫ НА КРЫМ —Э, милейший, горбатого Во­
—Накося,выкуси! сточный фронт исправитI