Вы находитесь на странице: 1из 84

ПРОЗА Ордена Трудового Красного Знамени

Лениздат

аврорп
Анатолий Ким 6 Поклон одуванчику. П о-
в е с т ь . Окончание
Василий Шукшин 19 Приезжий. Р а с с к а з
Владимир Савицкий 30 Няня. Р а с с к а з
Георгий Любош 36 Встреча со львами. Р а с с к а з
Василий Белов 38 В субботу утром. И з з а п и с ­
ной к н и ж к и
Валентин Соболев 42 Белый конь. Р а с с к а з
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ
Евгений Фрейберг 46 Рек и Рея на линкоре. Р а с ­
сказ ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
Вера Панова 59 О балладе Пушкина «Жених» ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ Ж У РН А Л
ЦК ВЛКСМ,
ПОЭЗИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР
И ЛЕНИНГРАДСКОЙ
Владимир Головяшкин 17 «У времени не может быть ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
простоя...» «Когда враги...»
«Окуная в бодрящую све­ ИЗДАЕТСЯ С ИЮЛЯ 1969 ГОДА
жесть...» Деревня Семжа. «Мне
опять захотелось домой...»
У старого поморского креста ИЮНЬ 1975
Владислав Шошин 28 Болгарское солнце

6
Сергей Каширин 38 Крылатый пахарь. В полете.
Однополчане
Рид Уиттемор 52 Филадельфийский виреон.
Отъезд. Три стихотворения
Джэксону. С т и х и в перево­
де Александра Шарымова

ПУБЛИЦИСТИКА

Борис Черпяков 2 Качество


Евг. Богат 54 Письма из Эрмитажа
Марк Аграновский 70 Фонд Вяземского

КРИТИКА

Глеб Горышин 24 «Где-нибудь на Руси...»


Павел Ширмаков 60 Гражданственность художника
Евг. Аб 62 «Германию в себе мы сохра-

ИСКУССТВО

Юрий Смирнов-Несвицкий 63 Своя шапка на голове


.Алексей Лосев 67 Высокое дурачество
Александр Крестинский 74 Гравер и город
Инна Пруссакова 76 Левицкий. Портрет Нелидовой

«СЛОН»

Юмористический 77 Выпуск шестьдесят первый


журйал в журнале

©♦Аврора* 1975 г.

На титуле — фото Михаила Силаева

Рукописи не возвр ащ аю тся. А д р е с ред ак ци и: 192187 Л ен и н гр а д , Л и тейн ы й


пр., 9. Телеф он 73-33-90. М-26248. С д а н о в н а бор 25/11 1975 г. П одп и са н о
в печать 30/V 1975 г. Ф о р м а т 84X108‘ /ie. П еч . л . 5 (у е л . л . 8,4). У ч .-и зд.
л. 12. Ти раж 130 ООО. З ак аз 82. Ц ен а 30 коп. Т и погр аф ия имени В о л о д а р ­
ского Л ен и зд а та , 191023 Л ен и н гр а д , наб. р. Ф он танк и, 57.
Рисунок Юрия Шабанова
# . . . И Т РУ Д -В С Е М У ЕДИНСТВЕННАЯ МЕРА Борис Черняков

КАЧЕСТВО
Недавно, просматривая том Большой советской эн­ сый человек в ш убе и высокой меховой шапке с чер­
циклопедии, я обнаружил биограф ическую справку, ным бархатным верхом. Это и был Михаил Павлович
посвященную Михаилу Павловичу Бобышову. С име­ Бобышов. Я уже знал о нем, что он ленинградец, из­
нем этого человека у меня связано одно из воспоми­ вестный театральный художник, проф ессор живописи.
наний далекого детства. Главный реж иссер специально пригласил его для
...Так уж сложились жизненные обстоятельства, что оформления нового спектакля.
четырнадцатилетним мальчишкой я был принят на О см отрев каркас со всех сторон, Бобышов сказал:
службу в драматический театр. Случилось это во — Как вам будет угодно, друзья мои, но такая ра­
время войны, в заснеженном, полусожженном городе бота не пойдет. Вы уж меня извините — это ни в ка­
на Волге. Меня зачислили в штат, я получал продо­ кие ворота не лезет. Все криво, косо, все наспех.
вольственные карточки, зарплату и, если память мне Прошу еще раз свериться с эскизом и переделать.
не изменяет, значился в бухгалтерской ведомости как Столяр отложил в сторону молоток и принялся
«актер вспомогательного состава». пространно объяснять, что материал сырой, гвозди
Свободное от спектаклей и репетиций время я ржавые, да и те завхоз выдает в обрез, чуть ли не по
проводил по большей части в столярной мастерской, счету — оттого и душ а не лежит делать дело как сле­
где двое рабочих строгали, выпиливали и сколачи­ дует.
вали каркасы будущих декораций, ремонтировали теат­ Насчет гвоздей он слукавил: гвозди были хорошие,
ральную мебель, занимались изготовлением всевоз­ это-то я знал точно, потому что сам не раз помогал
можного деревянного реквизита. Петровичу приносить их в мастерскую . Впрочем, Ми­
Столяры, оба уже в преклонных годах, были людь­ хаил Павлович не стал вдаваться в подробности. По­
ми очень разными. Один из них (он числился стар­ дойдя к своему собеседнику вплотную, он легонько
шим, в театре все без исключения величали его по взял его за отворот куртки и произнес всего две
отчеству — Петровичем) мог за весь день произнести фразы. Очевидно, из-за непривычных для м оего тог­
два-три слова, не больше. Вне м астерской Петрович даш него слуха оборотов речи сказанное Бобышовым
производил впечатление человека медлительного, ма­ я запомнил от слова до слова.
лоподвижного. Но стоило ему взять в руки инстру­ — Качество,— сказал он,— не есть отражение сию­
м е н т— и он совершенно преображался. Рубанок или минутного состояния нашей души. Качество — иная ка­
долото, ножовка или топор вдруг оживали самым не­ тегория, она суть устойчивая черта характера.
постижимым образом, словно их наполнили упругой С тем и вышел.
плотью. Инструмент становился как бы продолжением
Едва дверь за ним закрылась, столяр швырнул
рук мастера, и руки эти не делали ни одного лишнего
молоток в угол и со злостью плюнул себ е под ноги.
движения, ни одного бесцельного усилия. Они дей­
— Велика важность! — сказал он с кривой усмеш ­
ствовали безошибочно и умно, подчиняясь закону м уд­
к о й .— Нарисовать и я могу, а попробуй-ка ее сколо­
рой целесообразности. Вспоминая долгие часы, прове­
тить, эту бандуру. Ещ е проф ессор называется!
денные возле Петровича, я и сегодня, много лет
Тут-то все и произошло. Отставив в сторону ведер­
спустя, не м огу избавиться от ощущения какой-то ска­
ко с клеем, Петрович взял с верстака топор, подошел
зочности веденного, слоано на моих глазах соверш а­
к злополучному каркасу. Некоторое время он молча
лось чудо. И при всем при том это выглядело так
стоял перед ним. Потом размахнулся — раз, другой,
просто, что мне, мальчишке, казалось: вот я встану
третий... Через несколько минут деревянное сооруж е­
сейчас к верстаку, прижму к упору пахучий сосновый
ние лежало на полу грудой расколотых брусков и
брус, возьму в руки рубанок — и у меня получится
реек.
не хуже, чем у Петровича.
Немало воды утекло с тех пор, немало набил я — А теперь возьмешь эскиз и сделаешь новый
себе шишек» прежде чем понял, как непроста была каркас. Сделаеш ь как положено, иначе тебе, как бог
та простота... свят, тут не работать, — сказал Петрович. Аккуратно
Второй столяр тоже хорошо запомнился мне. Рабо­ повесил топор на предназначенное для него место
тал он небрежно — порой угрюмо и медленно, порой и все тем же ровным голосом добавил: — Видали,
с какой-то вороватой суетливостью, словно боялся, что что придумал — гвозди у него виноваты. Совесть у тебя
сейчас его схватят за руку и поведут переделывать ржавая, вот что!
сделанное. Хотя опасаться ему, откровенно говоря, Никогда — ни до этого случая, ни потом я не слы­
было нечего: я сам не однажды наблюдал, как Пет­ шал, чтобы он произнес за один раз столько слов.
рович, не произнося ни единого слова, подправлял то,
что его напарник сработал слишком уж грязно.
...В тот памятный день, явившись в м астерскую , я, Понятие качества применительно к сф ер е челове­
как обычно, занял свое место в углу на табуретке. ческих взаимоотношений — тема поистине неисчерпае­
Петрович разводил клей, второй столяр посреди ком­ мая. Здесь я хотел бы рассказать о двух эпизодах —
наты сколачивал мудреной формы каркас. Распахну­ мне они кажутся достаточно убедительными для ил­
лась дверь — в мастерскую вошел пожилой седоволо­ люстрации этой самоочевидной мысли.

6
Первый эпизод интересен прежде всего тем, что специалист, «зесьма /з^вольный своим экспериментом,
стал серьезным предметным уроком для одного из идет ко мне.
участников события — уроком умного, нестандартного Как же я должен был поступить в подобной, прямо
подхода к осмыслению проблемы человека на произ­ скажем, нестандартной ситуации? Поддержать новояв­
водстве. ленного экспериментатора — и поставить под удар
...На одном из участков механического цеха рабо­ авторитет мастера? Или, напротив, принять вашу сто­
тал совсем молодой м астер. Если не считать пяти с по­ р о н у — и заведомо загнать в шихту все пять деталей?
ловиной лет пребывания в институте, его трудовой Зная токаря и зная вас, я предпочел второй путь,
стаж исчислялся ровно одним месяцем. Но и этого взял такой грех на душу.
срока оказалось достаточно, чтобы начальник цеха
заметил для себя: парень неглуп, старателен, прост Вот и вся педагогика. Поразмыслите над ней на
досуге — как знать, может, когда-нибудь и приго­
в обхождении с людьми, а главное — дело ему, види­
дится.
мо, пришлось по душ е.
Как-то утром, едва молодой мастер возвратился ...Второй эпизод, как я уже сказал, — тоже о каче­
на свой участок с оперативки, его подозвали к стан­ стве взаимоотношений людей на производстве. О том,
ку. Токарь спрашивал совета, как правильнее начать как короток путь от бездумности до беспринципности.
обработку партии деталей: задание срочное, а карту Будучи в командировке на одном весьма солидном
технологического процесса забрали на исправление. заводе, я зашел к начальнику цеха — у меня имелось
Откровенно говоря, м астер и сам толком не знал, к нему несколько вопросов. За столом, кроме него,
с какой стороны лучше подступиться к деталям, но сидели ещ е два человека, держ а перед собой рас­
признаться в этом счел для себя неудобным. Пораз­ крытые папки.
мыслив над чертежом, он набросал на листке блок­ — Через пять минут я к вашим услугам, — сказал
нота нечто вроде технологического процесса в том начальник цеха и, продолжая разговор, прерванный
виде, какой казался ему наиболее правильным. Вру­ моим приходом, обратился к собеседникам: — Зна­
чив токарю написанное, он сказал: чит, так и порешим. Моим замам — по окладу, чтоб
— Думаю, надо так. без обиды, остальным — в том разм ере, какой указан
в премиальной ведомости.
Потом оказалось, что делать надо было совсем не
так, но об этом м астер узнал только на следующий Один из присутствующих заметил:
день. Проходя по соседнем у участку, он увидел, что — Василий Петрович, тут есть ещ е список на пяте­
на одном из станков обрабатываются точно такие же рых рабочих и мастера, также отличившихся при вы­
детали. «Странно,— подумал он,— ведь не далее как полнении сельскохозяйственного заказа. Их тоже на­
на вчерашней оперативке речь шла о том, что эти до бы поощрить.
ступицы должны делаться на моем участке». — Где же ты раньше был со своим дополнитель­
Почувствовав, что здесь что-то не так, м астер на­ ным списком?
правился к начальнику цеха за разъяснениями. — Так я вам о нем ещ е вчера говорил — вы, ви­
О казалось| что, поговорив с мастером, токарь и не димо, забыли.
подумал включать станок. Взяв чертеж и листок из — Выходит, мне все заново распределять, так, что
блокнота с самодельным технологическим процессом, ли? — В вопросе начальника цеха звучало откровен­
он пошел прямиком к начальнику цеха. ное раздраж ение. — Ты вот что, предцехкома, ты мне
М ежду ними произошел примерно такой разговор: голову не морочь, с этой премией и так хлопот не
— Наш новый м астер объяснил мне, как начинать обереш ься. Бланки «Почетных грамот» у тебя есть?
обработку этих деталей, даж е на бумажке все напи­ — Д есяток есть.
сал. А только я думаю — если делать, как тут сказано,
— Вот возьми шесть штук, заполни их, а завтра
получится сплошной брак. Мне же потом и попадет.
подпишем.
— Ты сказал об этом мастеру?
— Как же, стал бы он меня слушать! У него вон Даж е сейчас, когда я вспоминаю услышанный в ка­
институтский «поплавок» на пиджаке1 бинете разговор, не м огу избавиться от тяжелого чув­
Начальник цеха дальше вопросов задавать не стал. ства неловкости и обиды. До чего же все просто! Ну,
Посмотрел чертеж, прочитал написанное на листке, забыл, ну, не хочется снова возиться со списком —
вернул все это токарю и сказал: так вот же он, самый удобный выход: красивые не­
— Делай, как велено. М астер прав. заполненные листы, хранящиеся в сейф е предцехкома.
А в конце смены, пригласив к себе старш его конт­ И, пожалуйста, полный ажур, и никто тебя ни в чем
рольного мастера, начальник цеха сказал ему: не упрекнет: разве «Почетная грамота» — не награда?
— Завтра вам предъявят ступицы — партию из пяти Спустившись в цех, я разговорился с рабочим, кол­
штук. Все они, как я предполагаю, будут иметь весь­ легой по профессии. Мы потолковали с ним о р аз­
ма сущ ественное отклонение от требований чертежа. меточных делах, он показал мне простое и удобное
Вы их, разум еется, забракуете. Так вот, у меня к вам приспособление для нанесения параллельных рисок
большая просьба: ничего не говорите об этом рабо­ на больших деталях в горизонтальном положении.
чему — его вины тут нет. Наряд закройте как на год­ — Понимаешь, — говорил он мне, — все размеры
ную продукцию, детали же прошу принести мне. Я уже идут от нижней кромки, а она тонкая, хоть и обра­
запустил в работу новые, а эти сам отправлю в шихту. ботанная. Такую балясину «на попа» не поставишь, зна­
О бо всем, повторяю, молодой мастер узнал на чит, и рейсмус тут не годится. Деталей было много,
следующий день. Объясняя ему мотивы своего реш е­ мы выполняли один важный заказ для сельского хо­
ния, начальник цеха сказал: зяйства, так меня это приспособление во как выру­
— Дело в том, что рабочий пришел к вам отнюдь чило! Правда, идею подсказал наш зам. Головастый
не за советом. В сущности, он прекрасно знал, как мужик!
надо точить детали, тем более что ничего особенно Вспомнив разговор, слышанный только что у на­
сложного тут не было. Просто-напросто ему взбрело чальника цеха, я не без задней мысли спросил:
в голову выяснить, что дум ает по сем у поводу новый — Это который же зам? У вас ведь их два.
мастер, у которого, как он выразился, «поплавок» на — А тот, что по подготовке производства. Доста­
пиджаке. Вы дали ему явно ошибочный совет. И вот лось ему, пока шел заказ: он почти весь месяц до­
токарь, сам ещ е молодой парень и не бог весть какой поздна не уходил из цеха.

4
— Второму заму тоже небось не легче было! — Занимаясь с учеником,— сказал он,— я исполь­
— Второй болел, — сказал разметчик, — он вышел зую свою методу. Как только парень малость освоится
на работу, когда мы почти все уже закончили. со станком, начнет делать первые самостоятельные
Теперь стало ясно, что имел в виду начальник цеха, шажки — не шаги, а именно шажки, прошу обратить
говоря: «Моим замам — по окладу, чтоб без обиды». внимание! — ему уже кажется, что он все постиг и все
Давайте-ка поразмыслим над этим эпизодом, вду­ превозмог. Ни дать ни взять — м астер золотые руки,
маемся в него, всмотримся повнимательней. Давайте, хоть сейчас определяй на Доску почета. Не скажу,
исходя из того, что нам уже известно, представим что так бывает всегда, но бывает, и довольно часто.
себе последствия случившегося, попробуем оценить их Что я делаю тогда? А вот что: беру парня и иду
нравственную сторону. с ним на слесарный участок. Туда, где доводится до
Итак, люди работали, люди выполняли — и свое­ заданных размеров и нужной чистоты поверхности
временно выполнили! — важный государственный за­ сработанная им деталь.
каз. Цех не столь уж велик, все на виду — стало быть, Наши слесари — народ прямой, не стеснительный,
кто и в какой м ере имел отношение к работе над за словом в карман не лезут. Сделал деталь грубо,
заказом, знал, очевидно, каждый. К тому же вывеши­ неумело — они тебе без лишней дипломатии так об
вались, как обычно, «молнии», призывы, напоминания этом и скажут. А уж если схалтурил — тут пощады
отстающим, поздравления передовым. не жди. Разговор с ними будеш ь помнить долго!
Наконец дело сделано, на участковых собраниях После такой «экскурсии» парень возвращается
произнесены все приличествующие такому случаю при­ к станку иэрядно погрустневший. Я его успокаиваю:
ветственные слова. И, как заключительный аккорд, по­ ремесло наше ф р езер н ое — непростое, его нахрапом
является приказ — тот самый, при подготовке которого не возьмешь. Однако и нос вешать нечего. Это хоро­
я совершенно случайно присутствовал. шо, что ты пришел от слесарей в расстроенных чув­
Пусть читатель не заподозрит меня в том, что я ствах. Стало быть, тебе не все равно — вот что
недооцениваю значение и роль моральных стимулов. главное.
Бывает, когда не то что «Почетная грамота», а просто Халтура — она от чего? О т неумения? Нет, конечно.
ко времени сказанное доброе слово благодарности О т нежелания? Пожалуй, ближе к истине, хотя здесь,
стоит много дороже денег. H q когда на глазах у всего как говорится, не причина, а следствие. Начинается же
честного народа одним за хорошо сделанное дело вы­ всякая халтура с равнодушия. Страш ная вещь!
дают грамоту, а чуть повыше в том же приказе сооб­ Я говорю Ф ед о р у Ильичу, что один мой добрый
щается о премировании человека, не имевшего к на­ знакомый, токарь Борис Алексеевич Ф едоров, выска­
званному делу никакого отношения, моральное стиму­ зался как-то очень резко: будь его воля, он прода­
лирование превращается в издевательство — над людь­ вал бы халтурщикам только те товары, которые сд е ­
ми, над здравым смыслом, наконец, над самой идеей, ланы ими самими или такими же халтурщиками, как
заложенной в понятии «моральное поощрение». они.
Попробуйте теперь представить себя на м есте тех
Ильин улыбается:
шестерых товарищей, когда они прочли приказ, и вы
— А что, попробовать бы!
без особого труда увидите истоки некоторых конфлик­
Мы прощаемся. В этот момент дверь конторки ши­
тов, из-за которых уходят из цеха, а порой и за во­
роко распахивается. Пришел слесарь — один из тех,
рота завода толковые, дельные работники.
с кем Ильин знакомил меня, когда водил на участок
пресс-форм.
Только что прогудел гудок, возвестивший конец Он протягивает Ф ед о р у Ильичу небольшую деталь­
смены. Ф ед ор Ильич выключил станок, аккуратно при­ ку довольно замысловатой формы.
крыл дверцу инструментального шкафчика. Мы идем — Хорошо, что увидел тебя, — говорит он. — Не
с ним в конторку мастера, садимся за свободный в службу, а в друж бу — ф резерни тут две поверхно­
стол. сти, а то у меня вся сборка стоит. Сделай одол­
жение!
Федор Ильич Ильин — один из самых известных
фрезеровщиков объединения «Кировский завод». Всю — Да ведь я уже домой собрался. Положи на
биографию этого человека можно целиком уместить стеллаж, до утра потерпит.
в старинную поговорку: «Прошел огонь, воды и м ед­ Слесарь прячет детальку в карман спецовки.
ные трубы». — Э, нет, — говорит он, — положишь на стеллаж —
Огонь и воду — это на долгом и трудном пути сол­ кому-нибудь другом у дадут. Уж лучше я завтра с утра
дата Великой Отечественной. Ф ед о р Ильич прошел тебе же и принесу.
его, как он сам говорит, «от звонка до звонка». — Это ты брось,— говорит Ильин строго,— так д е ­
Потом демобилизация. Завод. Ф резерны й станок. ло не пойдет. Что у нас тут, частная лавочка, что ли?
Через несколько лет об Ильине заговорили как о тол­ Если работа срочная — оставь пуансон, вечером о тф ре­
ковом и надежном знатоке своего ремесла. Вместе зеруют.
с профессиональной зрелостью закономерно пришли Вслушиваясь в этот разговор, я думаю: конечно же,
известность и признание. Ф ед о р Ильич встретил их Ф ед о р Ильич прав. Здесь цех, а не ателье индивиду­
спокойно, с истинно солдатским достоинством. ального шитья одежды, где каждый волен выбирать
И тут, пожалуй, будет уместно сказать о медных себе закройщика по вкусу. И все же Ильину прият­
трубах. Да простится мне банальная истина, но ведь н о — наверняка приятно, не мож ет быть иначе. Пото­
именно медные трубы, то бишь испытание славой — му что он из породы настоящих мастеров — тех, кто
вот тот оселок, на котором проверяется подлинная никогда не прибедняется, кто знает, что м огут его
цельность характера, умение всегда оставаться самим руки, на что способна его голова.
собой. Человеку приходится держать трудный экза­ В людях, подобных Ф ед о р у Ильичу, чисто челове­
мен — перед людьми, его окружающими, перед д е ­ ческая скромность соседствует с высоким проф ессио­
лом, которому он служит. Ф ед о р Ильич этот экзамен нальным достоинством. Для таких людей не сущ ест­
выдержал. вует понятий: выгодная работа, невыгодная работа,
Таков Ильин. простая работа, сложная работа. Есть просто р а б о-
В тот день, сидя в опустевшей конторке, мы про­ т а — овеществленный в предм ете труда принцип от­
должили начатый накануне разговор. ношения к делу.

5
Рисунок Натальи Флоренской
Анатолийким поклон одувэнчику
ПОВЕСТЬ

И вот в тенистом саду, возле бледно-розового дома сядет в углу двора на садовую скамейку, неловко
с двумя башенками на крыше или во дворике кра­ расставив ноги, придерживая руками живот, туго об­
шеного деревянного дворца, подаренного всевышним тянутый платьем. До самой последней минуты будет
Степану Петровичу, стали встречаться мы с Марией. ждать, сидеть с выражением беспомощного отчаяния
В глубине двора, за густым рядом низких акаций, на лице и ежиться под убийственными взглядами
стояло много дощатых клеток, затянутых с одной Степана Петровича.
стороны проволочной сеткой. В клетках лениво воро­ Я лежал под акациями, думал обо всем этом, о
чались и неподвижно томились безголосые ручные свиданиях, которые стали необходимы для нас обо­
звери: здоровенные кролики и серые, похожие на их, о молчаливой нашей договоренности не затраги­
гигантских крыс, ленивые нутрии. Степан Петрович вать ничего из прошлого и не пытаться выяснять те­
разводил зверье для продажи, выручая за шкурки, перешних отношений. Думал я об удивительной боли
пух и мясо тысячу рублей в год. и нежности, что сводили меня с ума, когда видел
В ожидании Марии я подходил к ящикам, раз­ я эту отяжелевшую фигуру, пятнистое маленькое ли­
глядывал равнодушных, едва ли замечающих меня цо... Беспечный огонек веселья вспыхивал и трепе­
зверьков, и если случался рядом хозяин, заводил с тал на этом лице, когда я рассказывал ей что-нибудь
ним разговоры. Я спрашивал у него, что стоит со­ смешное, какой-нибудь пустяк из нашей казарменной
держание животных, чем питаются нутрии, как це­ жизни.
нится их шкурка, много ли нужно им воды... Я ни­ Могло показаться, что время наших странных сви­
когда раньше не видел нутрий и теперь смотрел на даний проходило весело, порою мы дурачились со­
них с тайной нежностью, как смотрят на гостей ди­ всем в духе тех далеких школьных дней, о которых
ковинных, ниспосланных в наш дом удивительным оба старались не вспоминать. Только иногда, черес­
случаем. Такие гости кажутся нам всегда послан­ чур увлекшись, я делал что-нибудь слишком неосто­
цами сказочного мира, в который так хочется пове­ рожное и резкое, и тогда Мария испуганно выставля­
рить... ла перед собою руки. Я спохватывался и отбрасывал
— Нутрия есть животное, природно самое непри­ в сторону зеленый тугой абрикос, которым собирал­
хотливое и для ухода за нею весьма приспособлен­ ся было в нее запустить...
ное,— толковал мне седенький краснолицый Степан А тем временем, пока я ждал во дворе Марию,
Петрович, исходя скупым потом, дрожащими руками единственное окошко небольшой пристройки, которую
разминая сыплющую табак папиросу.— Наиболее снимала у старика Нонна, оставалось наглухо занаве­
уязвимое со всех сторон место его, ежели, скажем, шенным изнутри, и там, в загадочной полумгле, шло
по зимнему времени, это хвост, который отгнивает производственное совещание, как уверял Степан Пет­
у него, если отморозить. Поэтому на зиму я их пе­ рович. Заседали иногда до самого вечера, лишь из­
ревожу в сарай, на отопительный тепловой режим, редка Нонна выскакивала на улицу с пустым гра­
так сказать. А жрут они все, едрена палка, дай им фином в руке и бежала через весь двор к водопро­
хоть отрубя, хоть пареную чечевицу... А этих антаго­ водной колонке. Видимо, у заседавших от прений
нистов зимою я держу во дворе, под навесом, им-то пересыхало в глотке.
наши природные условия не страшны.— И Степан Двор со стороны улицы был отгорожен молодыми
Петрович презрительно тыкал пальцем в толстого стройными грушами, двумя-тремя черносливами
лохматого кролика с розовыми глазами, вздрагивав­ (основной старый сад находился позади дома), и та­
шего в частом дыхании. кого укрытия от нескромных глаз было достаточно,
Степан Петрович пускал поток слюны внутрь бу­ очевидно, для Нонны, и она выбегала на воздух
мажного мундштучка папиросы, которая тут же в домашнем виде. Нас со стариком она считала сво­
в шипении гасла, брал грабли с железными зубьями ими людьми и потому не стеснялась. Увидев ее та­
и куда-то уходил, и из-за кустов доносился до меня кую, Степан Петрович хмурился, угрюмо дышал в ку­
его голос: лак и сердито произносил: «Ни стыда, так сказать,
— Клеверный рацион любят, тунеядцы, а где им ни совести. Прикрыла бы свои центнеры, едрена
столько клевера возьму? Рожу, что ли? палка». А Нонна проносилась мимо, обдавая нас
Я растягивался под кустом акации, клал под го­ теплым вихрем, с откровенным огненным румянцем
лову теплую от солнца алюминиевую миску — дном во всю щеку, сверкая в мгновенной улыбке всеми
вверх — и терпеливо ждал Марию. Эта миска рань­ белыми зубами. Ее золотисто-смуглое, как прожарен­
ше предназначалась для носки воды, но теперь про­ ное масло, загорелое тело едва было прикрыто не­
худилась и бесполезно лежала в траве возле клеток, большими купальными «двумя штучками».
пока я не приспособил ее под свое изголовье. Кролики и нутрии начинали тоскливо метаться
Конечно, я мог бы и не ждать Марию и уйти в клетках, когда приближалась Нонна; пробегая ми­
на реку, сбросив свои солдатские доспехи, и прийти мо нас, она блуждающими глазами оглядывала клет­
сюда к вечеру. Но я не решался этого сделать: с не­ ки со зверушками и улыбалась красноглазым кроли­
которых пор Марию так усердно стерег ее ревнивый кам такою же улыбкой, как и нам со Степаном Пет­
Петр, что она могла вырваться из дому совсем не­ ровичем.
надолго и в разное время. И я вынужден был ждать
Как-то, глядя на белых пушистых крольчат, тихо
ее, никуда не выходя со двора,— не мог же я позво­
и кротко игравших в большой клетке, заваленной
лить себе купаться и пописывать стихи, в то время
изумрудным клевером, я вдруг вспомнил один ничем
как она, возможно, карабкается по крутой улице
не примечательный и, казалось, давно канувший в
Горы на самый верх... И если меня не окажется, то
забвение осенний день...
Пожухлое убранное поле; два небритых охотника
Окончание. С м , < А в р о р у » № 5 — 1975 в высоких блестящих сапогах. Они шли краем поля

7
по проселку широким бодрым шагом, прижимая лок­ пившись, робко улыбаясь, но с каким-то, мне пока­
тями приклады ружей. На поясах у них висели ма­ залось, вызовом спросила Мария.
ленькие серые зайцы, мягко обвисающие, безнадеж­ И я, пересилив свой страх, приложил кончики
но мертвые... Я глядел на жйвых крольчат, белыми пальцев к тому месту, где только что дышала ткань...
пуховыми шариками выкатывающихся из темного ла­ Вдруг пальцы мои ощутили такое упругое и неисто­
за маточника, и мне открылась невысказанная глу­ вое движение, такой резкий толчок, что я невольно
бокая грусть, извечная элегия осени, присутствовав­ отдернул руку и оторопело уставился на Марию. Она
шая в том давнем дне. рассмеялась, откидываясь назад на руки.
Время! Его сверкающее зеркало всегда пусто — — И... тебе не больно? — спросил я.
как блестящая поверхность рельсов, по которым про­ — Нисколечки,— был ответ.— Немного смешно
шло несчетное число поездов. Только свистит над вы­ только.
сокой насыпью тысячелетний ветер, рассекаемый тон­ — Очень смешно, нечего сказать! — проворчал я.
кими стеблями гибкой травы... Мы сидели рядом на ровной мелкой траве, перед
Стало жаль, что и грусть и радость человека так нами стояло красивое грушевое дерево с желтыми
неразъединимо связаны с равнодушным временем, плодами, похожими на огромные застывшие капли
отходят вместе с ним. Неужели дни, этажи плыву­ смолы. Тень от дерева плоско ложилась на траву, из­
щих облаков, бессмертные краски земли и неба яв­ ломанно падала в неглубокую канавку и с другой
ляются человеку лишь для того, чтобы он их забыл? стороны вновь выбиралась на траву, достигая кон­
И я попытался хоть что-то вернуть из того, что чика моего сапога. Я думал о стихах, которые толь­
было утрачено вместе с давно позабытым днем: ко что написал, о том, какими сложными путями
На жестком поясе охотника пришли ко мне эти стихи, думал о таинственном
маленькие зайцы сближении, которое благодаря одному лишь прикос­
висели вниз головой новению произошло между мною и Марией; думал,
и тусклыми глазами люблю ли этого безвестного ребенка, которого ощу­
смотрели на щетинистое жнивье. тил ж и в о г о под своей рукой.
Низкое, И мне казалось, что да, люблю его, по крайней ме­
неслось куда-то ре не ощущаю к нему ничего враждебного, жалею,
всклокоченное небо. хотя именно он своим присутствием всегда беспо­
Блестели сапоги охотника. щадно напоминает мне, что Мария таинственно,
А нежные уши прочно связана с другим, глубоко чуждым мне че­
и лапки маленьких зайцев ловеком.
бессильно мотались, Я ведь не знал раньше, что она так нужна мне,
как серые тряпки. Мария! Повсюду, словно тень Эвридики, она следо­
Когда я вписывал эти строки в книжку, во двор вала за мною, но когда я обернулся, стала неотвра­
вошла Мария, переваливаясь утицей, засеменила тимо удаляться. Теперь я знал, что такое утра­
к пристройке, где прятались наши труженики,, и по­ та женщины, которая должна быть только твоей,
ставила на крыльцо большую миску с розовыми сли­ хотя совершенно еще не знал, что такое м о я жен­
вами. Затем Мария подошла ко мне и, сначала тя­ щина... А я и не хотел ничего знать, мне достаточно
жело опустившись на колени, присела рядом на тра­ было тогда, что я знаю ч е л о в е к а...
ву. Я с болью и жалостью следил за неловкими, осто­ Я смотрел на худенькое лицо своей школьной по­
рожными движениями зверя — того самого зверя, на други, на котором темнее загара отпечатывались ро­
котором мы едем по пустыне жизни, подводя его то димые пятна нашего бессчастья, и думал о том, что
к воде, то к пище. Зверь Марии сейчас был беспо­ мы с нею ничего такого не сделали, пожалуй, из-за
мощен и некрасив, но я ведь любил не его... Я про­ чего стоило нас так строго наказывать. С каждой
чел ей то, что написал минутой раньше, она молча встречей мне становилось яснее, что нам с Марией
выслушала, улыбаясь. Как и всегда, когда я читал лучше не пытаться осознать то, что с нами приклю­
свои стихи, Мария ничего не сказала мне, лишь скло­ чилось. Мы только иногда улыбались растерянно,
нила голову и замерла с обычной своей гримаской глядя друг на друга, и после я начинал какой-нибудь
улыбки. Уголки глаз ее и губ, изогнувшись, устреми­ веселый разговор...
лись навстречу друг другу, лицо стало ласковое... — А ты знаешь, Василек, мне понравилось твое
Молча протянула она мне две розовато-желтые стихотворение,— прервала вдруг мои размышления
мясистые сливы, теплые то ли от ее рук, то ли от Мария.— Зачем только стреляют бедных зайчиков?
солнца. Я взял у нее эти сливы и стал есть — они — На то они и зайцы, чтобы их стреляли,— отве­
были упругие, сочные, косточка хорошо отделялась. тил я невесело.
Я разгрыз косточку и съел горьковатое раздвоенное — Перебьют их когда-нибудь, и не станет совсем
семечко. зайцев.
Щурясь от солнца, Мария смотрела на меня, улы­ — Что ж... Тогда не станет и охотников на зай­
баясь. Улыбался и я. Лицо Марии завлажнело, солн­ цев,— пошутил я.
це било ей в глаза, и я подумал, что надо бы пере­ — Слушай... А ты обо всем можешь написать, что
двинуться нам в тень, которая незаметно отошла ша­ захочешь? — вдруг спросила Мария.
га на два в сторону. Но, взглянув на Марию, я не — Обо всем,— похвалился я.
решился что-либо предпринять, и мы продолжали — Напиши об этом.— И она сорвала травинку,
сидеть на солнце. подала мне.
Вдруг я заметил, как шелк платья, обтягивавший — Ребенок принес мне полную горсть травы и
круглый живот Марии, быстро взбугрился и опал — спросил: что такое трава? Что мог я ответить ре­
и еще раз, и еще... Я догадался, что это шевелится бенку? Может быть, это флаг моих чувств, соткан­
ребенок, но мне стало почему-то не по себе. Заметив ный из зелени, цвета надежды?..— прочитал я на
это, Мария смутилась, покраснела, но затем рассмея­ память.
лась и спросила: — Знаю, это из книги, которую ты приносил мне.
— Что, Чекин? Неужели боишься? Но я не о траве, я о другом.— И она указала на что-
— Боюсь,— признался я. то маленькое и темное, прилипшее к основанию длин­
— Хочешь... потрогать, как он дерется? — поту­ ного листка травы.

8
Я присмотрелся и только теперь заметил, что на щаться в часть, и я до позднего вечера гулял по дач­
черешке листка, судорожно обхватив его лапками, ному поселку. Пробираясь вдоль длинных заборов,
застыла синяя муха. Это была красивая, с металли­ я заглядывал поверх в чужие дворы, находя
ческим блеском травяная муха, по которой не было в этом занятии странное волнение. Все то, что виде­
бы заметно, что она мертва, если бы не одно ото­ ли мои глаза, не было для меня явью, потому что
рванное крылышко. Но отсутствие одного только в эти видения я не мог войти, как невозможно вой­
крылышка буквально вопияло о смерти. ти сквозь позолоченные рамы внутрь музейных кар­
Я раскрыл записную книжку и, посматривая на тин. И, как это бывает, когда человек смотрит на
неподвижную муху, написал: старинную картину, я был существом из другого вре­
Так умерла муха... мени, подверженным всякой суете и тревогам, но
Среди густой травы, вдруг увидевшим перед собою нечто неизменное, на­
крепко обхватив лапками век спокойное и прекрасное.
зеленый стебель. Нечаянный путник из иного века, я с завистью
Ее уцелевшее одно крылышко подглядывал из-за кустов, следил, как среди зелени
еще мерцает в траве сада, на сочной траве, пируют беспечные обитатели
перламутром... жизни: нагие женщины и мускулистые, откормлен­
Так умерла муха — ные мужчины с гитарами, со стаканом вина в руке.
среди густой травы, Вечерний свет понемногу густел — вздрагивающий
крепко обняв зеленый стебель. янтарный свет на садовой листве и ярких плодах.
— Готово.— Я протянул книжечку Марии. Все то Тусклый кровавый огонь вспыхивал вдруг в струе
время, что я писал, она, привстав на колени, дер­ разливаемого Из кувшинчика вина. На белой стене
жала руку на моем плече и заглядывала в странич­ мазанки возникало коралловое пятно пробившегося
ку. Что-то во мне ширилось, звенело, светлело. сквозь деревья света — и волосы женщины вспыхи­
Я вдруг ощутил все свое могущество. Я человек. Я вали нимбом на этом свету.
свободен, никакого гнета надо мной, ни беды, ни стра­ Я забывал, откуда пришел сюда, куда иду, и мой
ха, ни темной густой боли утраты,— а были вокруг солдатский мундир казался мне нелепым маскарад­
солнце и трава, синее небо и стихи, стихи, таящиеся ным костюмом. (И вправду: что за странный мир,
в каждом плавном кивке травы, в изгибе каждой где вечный топот сапог, чистка оружия, кухонный на­
ветки дерева. И была рядом живая Мария с веселым, ряд, стрельба по движущимся мишеням!) Вытирая
до боли родным лицом... пилоткой распаренный лоб, я ощущал запах своего
— А неплохо,— похвалила она.— Именно то. Все пота, и мне становилось невыносимо от этой своей
очень похоже... Все-таки удивительный ты, Чекин.— бесполезной, неуклюжей телесности. Я не мог всту­
И вдруг, запрокинув лицо, она тихо, радостно засме­ пить в круг приманчивой игры жизни, не мог сидеть
ялась. на траве возле этих гладких, сверкающих женщин,
Я заметил на ее висках голубые линии напряг­ в тени персиковых деревьев, бездумно пощипывая
шихся вен, и мне стало невыразимо жаль ее. Жаль струны гитары. А о н и играют в мяч, в бадминтон,
до тяжелого, горячего спазма в сердце, от которого шепчутся в кустах, и крошечные разноцветные эль­
не продохнуть... У человека должны быть или лю­ фы, подслушивая их, смеются серебряным смехом...
бовь, или стихи, или что-нибудь еще... Но нельзя Они бегут через сад в струящихся шелковых хито­
же ведь без ничего! Я заметил белую, тонкую шелуху нах! Лежат в гамаках и читают книги!
кожи на ее обтянутых, обожженных скулах, тугие Упоительная жизнь дачного августа! Розовые
жилы на шее. смуглые вечера. Лукавые шорохи в винограднике за
— Марийка, ну почему ты такая худая? — сказал терраской... Беспечные, бессмертные жители садов
я с горечью.— Разве можно быть такой худой?.. Гесперид! Вот стоит и смотрит на вас через забор
— Тебе хорошо так говорить. А я вот ничего не Васька Чекин, солдат. Он улыбается как дурак и про­
ем,— усмехнувшись, ответила Мария.
ходит мимо, сложив свои длинные руки на заду.
— Ну и плохо. Надо есть! За двоих ведь...
— Ох, Чекин, не могу я у них есть. Пусть сами Однажды на узкой крутой улице я увидел ту, с о
едят ворованное. Аппетит пропадает. с в е р к а ю щ и м и п л е ч а м и , загорелую до цвета
— Ворованное? — удивился я. самого темного ржаного хлеба. Волосы ее, спадав­
— Представь себе. Ох, это такие люди... Свекровь шие на спину из кудлатого, высоко поднятого на за­
в детском саду поваром работает, все*, тащит оттуда. тылке пучка, были почти бесцветны, к'ак выгоревшая
Масло ведрами, сахар. И эти куриные ножки, пред­ на свету старая пенька от канатов. Одетая в корот­
ставляешь? Именно ножки, самое лучшее. А я не кое голубенькое и простейшее мини-платье, она шла
могу. Лучше умереть. Приду к маме, у мамы кар­ впереди меня, поднимаясь на горку, тащила на пле­
тошечку попрошу с огурцом... че что-то тяжелое, круглое, завернутое в бумагу, и ее
Я смотрел на ее руки, стиснутые у горла, на зна­ мореные ноги были видны высоко— длинные могу­
комые маленькие, узкие руки, пожатие которых мог­ чие ноги темнокожей атлетки. Я в первую минуту
ло быть таким энергичным и радостным, смотрел на взвился было соколом, хотел догнать ее и сразить на
это золотое кольцо, свободно болтавшееся вокруг ху­ лету... Потом опомнился и вынул из кармана запис­
дого пальца. ную книжку. Проводив незнакомку грустным взгля­
дом, пока она не скрылась за поворотом, где стояла
поникшая столетняя ветла, я присел на теплый при­
А уже давно шел август, необычайно богатый дорожный камень и записал:
в этом году. Обилие зреющих садов было удивитель­
ПЕРВЫЙ СКУЛЬПТОР
ное. От яблок гнулись и потрескивали иблони; си
ние, сизые и розовые сливы, словно тяжелые^.,оже­ Он взял ком земли
релья, обвисали сверху донизу на ветвях;.,деревьев. и на миг призадумался...
Открытые террасы домов, затененные выр^идаде ви­ Мимо прошла девушка
ноградным листом, были увешаны плотодиоду^дфрздь- с кувшином на плече,
ями золотистого и черного винограда., С$доваяг Гора в чистых одеждах,
восходила к лучшим своим дням. с утренней свежестью
Когда Мария уходила, мне еще рано было возвра­ на ярком лице.
2 «Аврора» № 6
9
Он смял глину в руке —- сказала она, все так же враждебно поглядывая иа
и вылепил девичье тело, нас с сержантом, будто собираясь защитить под­
без усилий несущее тяжесть. ружку от какой-то обиды. И вдруг затряслась и за­
А его соплеменники выла, уткнувшись лицом в плечо Марии.— Ой, что
узнали в ней теперь будет... что бу-удет!..
богиню плодородия Мария, сидевшая прямэ, упираясь костяшками
и стали ей поклоняться. пальцев в скамейку, тоже заплакала, глядя куда-то
И вот я решился наконец. Однажды вечером уса­ вдаль, не шелохнувшись, а мы с сержантом стояли
дил Марию на скамью рядом с собою. перед ними, словно отделенные от них огромным
— Маша, ты не должна больше жить с ними. По­ пространством, и сержант хлопал пилоткой по своей
ка перейдешь сюда, к Нонне, а гам видно будет. Ре­ широкой ладони.
бенок должен родиться не у них , понимаешь?.. Я
пошлю стихи в журналы — может, напечатают,— до­ Гораздо сложнее оказалось объяснение со Степа­
бавил я совершенно некстати. ном Петровичем. Терпеливо выслушав мою путаную
Мария молчала. Слышно было, как где-то позади речь, он долго водил губами, будтохотелсогнать
дома Степан Петрович водит бруском по лезвию ко­ с них невидимую муху, потом невесело сказал:
сы, постукивает по железу. Он накануне собирался — Так. Ситуация ваша мне ясна. Что ж, всяк
выкосить бурьян в углу сада. по-своему с ума сходит... А как же вы все-таки ре­
— Но это же дико, Чекин,— наконец тихо про­ шили насчет финансовой стороны этого морального
говорила Мария.— Что скажут все... мама?.. вопроса?
— Знаешь, оставь. Что бы они ни говорили, смысл — Какого вопроса? — стал я уточнять: мне по­
всегда будет один: не смей ничего делать такого, казалось, что речь идет о квартирной плате за Ма­
чего другие не делают. И пусть идут к черту, если рию.
им не нравится. Ты уйди пока, поживи отдельно. — Ну, скажем, законного вашего брака ай как
А ребенок родится — он будет наш... Потом мы все там у вас нынче называется. Кто будет его финан­
уедем отсюда. Я не знаю, имею ли право говорить сировать? — спросил он. — Пускай дите будет
тебе о любви... Ведь сама видишь, как непохоже это твое — Петькино — прохожего дядькино, это прин­
ни на что. Но пускай! Одно только должна ты знать, ципиальный вопрос... Но есть-пить надо? Надо.
Машенька: я твой, понимаешь? И ты тоже — на­ Одевать-пеленать дите надо? Надо. А какие твои
веки мой человек... капитальные вложения, едрена палка? Кукиш без
Я не знал, что говорить дальше. Мария молчала, масла?
казалась спокойной, внимательно глядела куда-то Высказав это, Степан Петрович убежал за клетку,
мимо меня. Близко пролетел бесшумный стриж, и в которой возилась печальная толстая нутрия, по­
карие, блестящие глаза Марии на миг дрогнули вслед чесывая передней лапкой за ухом. Выскочил старик
за птицей. уже с другой стороны клетки, размахивая сверка­
Из пристройки вышел мой друг сержант, подошел ющим серпом.
в нам: мундир на одном плече, широкая улыбка че­ — Сколько тебе служить осталось, сынок? —
рез все розовое лицо. крикнул он, быстро приближаясь ко мне.
— Где Нонка, Маш? — спросил он бодро. — Год,— ответил я, примерно предугадывая даль­
— В магазин пошла,— ответила Мария.— А ты нейший ход его мыслей.
Нонку потерял? — A -а! Год, говоришь? — торжествующе протя­
— Да спал я, понимаешь,— ответил сержант, не­ нул он.— А ведь это двенадцать месяцев, так
много смутившись, накидывая мундир на оба плеча. сказать. Кто будет ее без мужа снабжать — об этом
Я сообщил ему о нашем решении (Мария молчала, ты подумал, миллиардер? Твои планы хороши, я по­
и я правильно принял это молчание за знак согла­ нимаю, но где практические выводы, парень?
сия), сержант удивленно вскинул на меня глаза, тут Я ничего не ответил ему и невольно улыбнулся,
же отвел их в сторону и, нерешительно поводя ими, глядя на его разгневанную красную физиономию, на
несколько раз исподволь, воровато подбирался взгля­ клочья растрепанных волос по бокам лысой головы.
дом к Марии... Не выдержав, я рассмеялся и изо Он заметил мою улыбку и, остановившись напротив,
всех сил хлопнул ладонью по его широкой упругой погрозил мне серпом:
спине. — Знаю, знаю! На родителей надеетесь. Вот так-
— Ты что, ошалел, дурак? — обрадованно улыб­ то и мои захребетники: «Папа, дай! Папа, помоги!
нулся он, вмиг порешив, видимо, что дело это не его Папа, пришли!» А самим уже за сорок давно пере­
и что нам виднее, как поступать... прыгнуло. Мне-то что, пущай Машка вселяется.
— А Нонка знает? — спросил он, окончательно Взимать особую плату за проживание не стану —
успокоившись. одну жилплощадь ведь сдаю, не две, но заранее
— Нет еще,— сказал я.— Надо уговорить ее, что­ делаю предупреждение: только вплоть до рождения
бы пустила к себе Машу. ребенка. А из роддома забирай куда хошь, только
— А чего уговаривать, все ясно,— вскинулся сюда не привози. Всякие там крики и болезни мла­
сержант.— Пусть перебирается хоть сейчас — и денцев мне ни к чему, я к тишине привык, за то и
точка! А Петьку проучить пора: чего он, пьянь не­ дачников не держу. А вас, голодранцев, мне стало
счастная, в рабстве ее держит? Здоровый мужик, по­ весьма жалко, потому и пустил. И Машку по работе
нимаешь, а ведет себя как баба. Правильно, Маша, хорошо знаю, примерная была труженица...
бросай его, не то пропадешь. — Спасибо, Степан Петрович,— поблагодарил я
Пришла Нонна и, казалось, ничуть не была удив­ доброго человека.
лена, узнав новость. Она уселась на скамью рядом — Кушай на здоровье... И все же недальновидная
с Марией, расправила на круглых коленях платье и у тебя политика, сынок, скажу со всей откровен­
потом, покойно обернувшись, обняла за плечи ху­ ностью.. Брать на себя столь моральную ответствен­
денькую подругу. Поверх ее головы странным дол­ ность, когда назревает новый международный кри­
гим взглядом золотистых глаз посмотрела на меня, зис и еще неизвестно, что будет! А ты называешься
на сержанта: мне показалось, что с каким-то отчуж­ солдат, сегодня ты в увольнении, а завтра в марше­
дением, враждебностью, что ли. вом батальоне на фронт. Что, неправда? Неужели ты
— Ничего, Марусь, я тебе помогу, не бойся,— и газет не читаешь, молодой человек?

ю
— Читаю, Степан Петрович,— уверил я.— Нам взорвалась: зажгли яркий свет, и кто-то рявкнул
каждое утро делают широкую политинформацию, необыкновенно мощно:
так сказать,— передразнил я старика, впрочем, — Рота-а-а! В ружье!!!
вполне дружелюбно, и, не выдержав, расхохотался. Словно вихрем сдуло с коек солдат — мгновенно
— Смейся, смейся, Рабиндранат Тагор! Досме­ взлетели вверх белые простыни. Еще не проснув­
ешься еще!— пригрозил он.— А только запомни: шиеся окончательно, очумелые со сна, солдаты
хомут на шею надеть легко, а скинуть весьма труд­ с лихорадочной поспешностью натягивали штаны,
новато. И еще запомни: как бы ты ни жил, а одна мотали на ноги портянки, обувались. Через минуту
голова не бедна... у ружейной пирамиды началась давка, каждый
Он прозвал меня Рабиндранатом Тагором после стремился поскорее ухватить свое оружие, лопатку,
того как однажды я почитал ему стихи из записной противогаз. Схватив оружие и амуницию в охапку,
книжки. Я прочел «Отбой в казарме», считая, что солдаты бежали к выходу из казармы, обвешиваясь
этот стих будет понятен старому солдату, прошед­ всем на ходу. Тускло-зеленый водоворот тел крутил­
шему службу в двух разных армиях. ся посреди казармы, топот ног и лязг оружия на­
Желтый свет лампочек, полнили ее, но говора слышно не было, лишь тот же
желтый-желтый; могучий голос рявкал: «Скорей! Скорей!» — и то был
желтая полутьма казармы; голос старшины Ноздрина.
желтая грусть на солдатских лицах, Команда «В ружье!» одна из самых неприятных и
грубое их баловство. неожиданных для солдата — настигает она, как
Грустная желтая паутина света правило, ночью, и спросонья никак не разберешь,
пала на уложенных спать что случилось, и непроизвольно ждешь беды...
двадцатилетних детей. Но когда мы выбежали из казармы на плац,
На казарменные постели, прохлада тихой южной ночи коснулась наших горя­
на казенное белье, чих лиц, и яркие твердые звезды, казавшиеся
на смуглые тела просто маленькими, а не далёкими, мигали нам
тускло брызжет свет лампочек — с обычным своим кротким приветом. И на сердце
желтый-желтый. сразу отлегло. Солдаты умеряли шаг, покашливали,
начинали тихо переговариваться. Вид звездного
Мы хорошо еще помним большую последнюю неба и черных, застывших вокруг плаца деревьев,
войну. Помним, какими двумя бомбовыми ударами и глубокая тишина ночи, и одинокая лампочка на
в Японии закончилась она. Известно, что в войну столбе, видимая вдали за оградой военного городка,
погибло пятьдесят миллионов человек. Такова крат- и лопотанье лягушек в канаве за овощным скла­
кая история болезни. Это, конечно, чисто челове­ дом — все это знакомое обличье ночи само по себе
ческая болезнь, своего рода чума, поражающая вселяло в нас успокоение и глубокую уверенность,
души людей. Они как бы цепенеют и опускают что пока ничего страшного не случилось.
глаза перед теми новыми пределами беды и зла, ко­ И уже бодрые командирские и солдатские го­
торые раскрывает война. После нее появляется лоса раздавались в темноте:
много странных людей, пьющих, непонятных. Вот и — Вторая рота! Строиться!
отчим мой был таков. Он писал неграмотные патри­ — Пер-рвая р-рота-а!
отические стихи, периодически впадал в запой, — Я тебе, Битаров! Спишь на ходу!
любил читать Диккенса... Очевидно, чума проходит, — Никак не-ет, товарищ старшина!
а отравный след от нее остается. Даже мое поколе­ А потом батальон стоял, выстроенный темным
ние, что не помнило войны из-за своего малолетства, квадратом, впереди замершего ряда бронетранспор­
появилось на свет с войной в крови: ее темная теров с горящими фарами; посреди плаца, хорошо
меланхолия окутывала зеленые ростки нашего дет­ видимые всем, замерли три темные фигуры в длин­
ства. И первые наши впечатления были — что ных плащ-палатках. Рослый командир батальона,
в этом мире больно, холодно и всегда страшно: не стоя впереди этой тройки, произносил отчетливым
будет еды... кто-то может ворваться в дверь... голосом, чуть растягивая ооднчания слов:
Каким может быть выверт сознания, однако! — Отмечаю-у... хорошее время... выхода всех рот.
Мне казалось вполне е с т е с т в е н н ы м , что я не Что говорит... о боевой готовности-и-и... всего личного
знаю отца. «Погиб на фронте» — это представлялось состава...
мне как некое качество, весьма положительное, Роты выстроены походными колоннами, и я вижу
свойственное не всякому на земле. Несколько свы­ перед собою знакомый стесанный затылок Якуш-
сока я относился к тем своим товарищам, у кого кина, соседа по строю, напряженную толстую шею
имелись незавидные отцы, которым не выпал слав­ крепыша Данилова, птичью шею узбека Хокбер-
ный жребий. И как же я был огорошен, когда по диева, вороний нос правофлангового Шашкина.
приезде на Сахалин, куда завербовалась мать, по­ Всех нас, таких разных, судьба и время свели
кинув давший нам эвакуационный приют Казахстан, в одно место, чтобы стояли в ночи и томительно
она вдруг вышла замуж, объясняя это тем, что мне ждали чего-то. И мы ждали, и все были равны
нужен отец. Тогда-то я и почувствовал, что у меня в этом ожидании — верзилы и коротышки, светло­
нет отца. глазые и черноокие, курносые и горбоносые, рабо­
И вот теперь, сам солдат, зная, что такое сол­ чие парни и колхозники, гении и простаки, поэты,
дат и п о ч е м у солдат, я время от времени слы­ портные и музыканты.
шал об очередном международном кризисе, обещав­
шем очередную великую болезнь.

4.
В полковом клубе показывали западную кино­
хронику: хрящеватые, с отечными подглазьями, еще
довольно бодрые старики маршировали в строю
с деревянными ружьями на плечах. Невероятно! Эти
старцы, видевшие не одну войну, вытягивали ногу
в прусском шаге, другой ногою стоя уже Ь Могиле!.. Уходя в армию, я прихватил с собою две кни­
ги — то были стихи Уитмена и сборник мифов Древ­
Однажды глухой ночью в казарме словно бомба ней Греции. Получив обязательный для каждого

11
солдата вещевой мешок, я положил туда любимые главное. А что главное? Смотри, горит, отвечай
книги, обернув их новой байковой портянкой. Время скорее. Я хотел, чтобы от моей поэзии была реаль­
от времени я доставал книги, чтобы поддержать свой ная польза для жизни. Я верил... Но что же делать
дух поэзией и сказкой. Затем я сам начал писать — дальше, что делать... когда все сгорит?)
и столь быстро, что вскоре мешок был туго набит Афанасьев пробежал глазами по какому-то лист­
рукописями, тетрадками, записными книжками. ку, беззвучно шевеля толстыми губами, отложил
Глубокой осенью мои стихи, отосланные в разные лист в кучу бумаги и в утешение сказал мне:
редакции, стали возвращаться ко мне. Пришел чет­ — Дэ-э... Стишки и вправду дрянь. У Горелова все
вертый, последний пакет, в котором была краткая же поскладнее, хотя он и салага. Как это... «Ефрей­
сопроводительная записка на казенном журнальном тор Шмарин веселый парень и пулеметчик огне­
бланке: «...к сожалению... не заинтересовали... всего вой...» А?
хорошего». Ответ был почти дословно такой же, как С тем он и ушел назад, уселся за стол и погру­
и от трех других журналов. И ждать его пришлось зился в свою полуистлевшую ископаемую книгу.
всего на неделю дольше, чем другие. А я продолжал дело, изредка наугад выбирая
Это было кстати. Я вывалил на пол каптерки все листок и прочитывая при свете квадратной, в бушу­
листы, отпечатанные штабной машинисткой Розой, ющем пламени, топки. Каждый стих у меня был
и тетради, и увязанные пачки черновиков, бросил небольшой, но в нем таился какой-нибудь затерян­
в кучу толстую амбарную книгу, которую выпросил ный день: серый, голубой или белый... Сил моих
у старшины, чтобы вписывать в нее начисто отрабо­ больше не было. Я попросил Афанасьева докончить
танные стихи... Все это я перевязал веревкой в одну за меня (он не глядя кивнул) и выбежал вон из
кипу и понес в кочегарку. кочегарки...
Остриженный под машинку мордастый кочегар Приземистый, узкоглазый повар Андрющенко,
Афанасьев сидел за столом под голой лампочкой и с голой грудью под грязной белой курткой, просто­
читал какую-то пухлую старую книгу. Я попросил волосый, стоял на крыльце полковой кухни и курил.
его открыть топку. Желая покончить разом, я хотел Это был первый встречный человек в новом для
бросить туда всю связку, но это оказалось невоз­ меня мире, в котором уже не было моих стихов.
можно сделать: кочегар только что накидал полную Двое солдат из кухонного наряда везли к свинар­
топку угля,- и бумаги мои вываливались назад. нику огромный бак с пищевыми отходами: один
Тогда я пережег раскаленной докрасна кочергой ве­ бегом волок за собою низенькую тележку, залитую
ревку и стал бросать в огонь по одной тетради из помоями, другой, в синем халате, завязанном те­
стопки. Кочегар подошел и спросил, что это я делаю. семками на спине, придерживал бак и время от вре­
«Шпионский материал уничтожаешь?»— ухмыль­ мени вскакивал на тележку, чтобы проехаться на
нулся он. «Нет, Афанасьев, стихи»,— ответил я и по­ одной ноге.
казал ему листок, отпечатанный на машинке: Я ушел на широкую земляную крышу овощного
Остались только — склада и спрятался за деревянную вытяжную трубу.
лишь нежный шелест Был теплый день позднего бабьего лета. Сухая уста­
и тихий свист. лая трава светилась на солнце, я прилег в нее и уснул...
Осталась песня, Проснулся я от неприятного холода, сковавшего все
что сердцем пелась, тело, откашлялся и с . трудом поднялся на ноги. На
и купол неба — плацу под флейту и барабан шли занятия по стро­
велик и чист. евой подготовке.
— А-а! — понимающе протянул Афанасьев, слов­ С Марией у нас ничего не вышло. Недели две
но каждый день имел дело с поэтами, сжигающими она промучилась у Степана Петровича, затем пе­
свои стихи в кочегарке. Потом все же спросил: решла к своим родителям.
« А зачем в печку? Дурью маешься, Чекин...» Дело усложнилось еще и тем, что Нонну от фаб­
— Это уж мое дело,— ответил я. И, сказав это, рики отправили на уборку урожая в плодосовхоз,
почувствовал, насколько одинок. Никто ведь не так что Мария осталась совершенно одна. Я почти
поймет, что сейчас происходит. Ни бог, ни смертная каждый день писал письма, а ответов получил
душа. Придумывать ничего не нужно — ни любви, всего два. В последнем письме, написанном уже
ни творчества. Это дается кому-нибудь, но само после переезда к матери, Мария сообщила, что при­
собою, естественно. Ни молитвами, ни кровавой пре­ ходил Петр, говорил по-хорошему, просил примире­
данностью нельзя этого получить. Мне никогда не ния и обещался уйти от своей матери и жить от­
хотелось умереть обыкновенно — затылком на земле, дельно, если Мария будет согласна. В этом рассказе
глазами к небу, а как-то иначе: в полете, в ярком я уловил скрытый вопрос и потому написал Марии,
падении... А теперь я хотел бы умереть как-нибудь что пусть поступает, как находит нужным. Ответа
нелепо и страшно — вот сунуть бы голову в топку... не последовало. Я обиделся и тоже перестал писать.
или взять черную кувалду из кучи угля и ахнуть ею Вскоре по делам службы я был выпущен из
себя по лбу. части, и вот на обратном пути полковой мотоцик­
— Не гожусь я в поэты, Афанасьев,— говорил лист завез меня на садовую Гору. Тетя Фрося, счи­
между тем я.— Нету таланта, друг, а без таланта тавшая меня единственным виновником всего слу­
ничего не выйдет. чившегося, встретила неприветливо и в дом не при­
— Ну да! — грозно возражал Афанасьев.— А у гласила. Последнее наше объяснение с Марией про­
салаги, значит, выйдет?! В хозвзводе появился у нас изошло на веранде, куда она вышла, услышав крики
один такой Пушкин. Молодой товарищ, а уже в ре­ матери...
дакции посиживает. Пухнарь, можно сказать, а уже После этого объяснения я уже не видел Марии.
стишки в полковую газету пописывает. Горелов его Но от Коли Ягоды знал, что Петр и на самом деле
фамилия — читал небось? Теперь при редакции решился уйти от мамаши и поселился в доме жены.
в собственном кабинете принимает, салажонок. А вскоре у, Марии родилась дочь.
— Пускай сидит,— ответил я.— Мне до таких, В лодку началась очередная демобилизация. В но­
как вон до той лампочки. (Вот сейчас все сгорит... ябре отпустили; Колю, и он, женившись на Нонне,
Отвечай правду: зачем тебе нужны были стихи? увез ее .в Днепропетровск. Вестей от Марии уже
Славы хотел?.. Может, и хотел, но это не самое никто не мог мне приносить. Как-то в субботу я взял

12
увольнение и поехал к ней, чтобы поздравить с доч­ Чахлые сады с вишнями, сливами п яблонями
кой. Но из дома выскочил трясущийся, бледный жались возле беленых хаток. Душным летом пыль
Петр с разводным ключом в руке, и я вынужден припорашивала листву деревьев, покрывала мутным
был уйти. Мария так и не появилась. налетом зрелые вишни и сливы.
Все было ясно! Здравый смысл царил в деревян­ Ко хутор был знаменит не садами — главную за­
ных и каменных домах Горы, богатой садами. боту хуторян составляли гуси. Ранней весной гуси
В тенистых дворах этого уютного пригорода вовсе начинали плавать по каналу отдельными большими
не таилось беспечной жизни вечных существ, как отрядами, а к осени, пробужденные высокими кли­
мерещилось мне во время одиноких прогулок по его ками пролетающих на юг диких братьев, с гоготом
райским закоулкам. И нежный, хрустальный смех принимались бегать по широкому пустырю перед
эльфов, звеневший в глубине садов, был попросту казармой.
звоном жары в ушах усталого, истомленного пут­ Иногда им удавалось, стремительно разбежавшись
ника... навстречу ветру, взлететь над землей, и многие под­
Я думал: если прав я, то почему о н и одолели? нимались довольно высоко, перелетали даже через
Почему все вышло по их правилам? Им кажется стены склада и долетали до самой окраины ху­
несусветной чушью моя любовь, в этом сумели убе­ тора. Летели они, вытянув шеи, поджав лапы, от­
дить даже Марию. И что же мне после этого чаянно загребая крыльями. Тяжело шлепнувшись на
делать? Лить слезы на берегу реки, подобно Орфею? землю и пробежав несколько шагов, они подымали
Степан Петрович рассказывал мне, как жилось Ма­ медноголосый крик, высоко задирали головы и
рии в эти две недели ее «свободы». Ей приходилось долго не складывали широко развернутых, вздрагива­
прятаться от мужа, который работал в ателье по ре­ ющих крыльев. А через пустырь, жалкие и смеш­
монту телевизоров, свободно разъезжал по городу и ные, с растерянным и тревожным гоготом ковыляли
в любой час мог нагрянуть к ней. Она полюбила к ним те, которым судьбою было отказано даже
кроликов и незлобивых нутрий, долгие часы проси­ в кратком миге свободы и полета.
живала возле клеток, подбрасывая зверькам травы Я часто уходил на берег канала и подолгу
и подливая воды в корытца. Но вскоре хозяин на­ смотрел на эти тысячные стаи гусей. Весь канал,
чал осенний забой, и бедная Мария, не знавшая об насколько было видно, белел от них. Тесно сомкну­
этом, нечаянно увидела все несложные хлопоты тым белорубашечным строем скользили они, гордо
умерщвления своих товарищей по одиночеству. выгнув шеи, повторенные зеркальным отражением
— Такая процедура пришлась ей весьма не­ серебристо-голубой воды. Проплывая мимо, они тихо
кстати,— рассказывал Степан Петрович.— С ней, гоготали, словно вполголоса переговаривались, и
понимаешь ли, чуть обморок не случился. Пришлось при этом все уставлялись на меня одинаковыми —
удалить ее в дом... круглыми и блестящими — глазами. Эти глаза вы­
И тогда же, сидя на скамейке рядом со стариком, ражали душевное состояние птиц — оно было без­
слушая его вполуха, я окончательно понял, что мятежное, кроткое, значительное...
выход и вправду надо искать не в одиночестве и не И однажды мне яспо представилось, что все гуси,
в самом лишь себе. Я мог бы, конечно, отвернув­ плавающие по каналу, были одним, единым сущест­
шись от всех этих некрасивых дел, писать стихи и вом, частицы которого расползаются по воде белыми
плевать на все — к чему и стремился всегда, если пятнами, издали похожими на плывущее белье.
подумать. И, может быть, когда-нибудь чего- Как зачарованный, смотрел я на скользящих по
нибудь и достиг бы. Только зачем? Ну, на одного воде крупных птиц, напоминавших мне каких-то бе­
«гения» станет больше на земле, а что от этого лых жрецов в торжественной процессии. Сидя в
изменится у Марии? Если ей плохо и всегда будет уединении на красном берегу канала, в тишине,
плохо, почему мне должно быть хорошо? пахнущей разогретой глиной, я задремал и уже
Нет! Не отворачиваться, а погрузиться в эту в полусне понял, что никогда ни один хозяин не
гущу! Не презирать эту пошлую, занудную жесто­ владел ни одним гусем — владел лишь гусятиной.
кость, а понять... Я вернулся в полк с этой важной А тот великий бессмертный Гусь, который мне пред­
для меня мыслью и стал по-новому приглядываться ставлялся, всегда стремительно пролетал над свер­
к нашей скученной казарменной жизни. кающими озерами, ходил по берегу, важно перева­
В декабре мне дали вдруг отделение молодых ливаясь с боку на бок, шипел и гоготал, высоко
солдат и отправили дослуживать последний год на поднимая голову, величаво плавал по воде, дугою
небольшой военный склад. изогнув шею...
Новое ме<;то службы находилось в глухой степи,
вдали от всех городов. В полукилометре от склада Иногда, когда я вел по тропе нарядов смену часо­
располагался небольшой хуторок. Позади нашей ка­ вых и слышал позади себя топот ног и голоса пере­
зармы проходил широкий оросительный канал. говаривающихся солдат, или в тишине ночи, когда
Наша жизнь была однообразной — через день на внезапно просыпался и долго не мог уснуть, или
ремень, через два на кухню, как говорится в солдат­ в столовой, ожидая, когда мое отделение закончит
ской поговорке. Но кроме караула и кухни выпа­ принятие пищи и можно будет поднять его и вы­
дали еще погрузочно-разгрузочные работы, когда вести на строевую подготовку во двор, я вдруг
приходили машины, так что скучать особенно не забывался, и внезапные слезы навертывались на
приходилось. глаза. Я снова вспоминал, как страшно и жалко вы­
На краю хутора стояла высокая ветряная мель­ глядела Мария в день нашего последнего разговора,
ница, всегда тихая и безлюдная, казавшаяся забро­ как безобразно была худа... Во впадины щек легло
шенной. Но порою неожиданно начинала Она махать бы по яблоку, - высохшие губы не смыкались вокруг
крестообразными крыльями, описывая пми'> какие-то белых зуббв, огромный живот будто душил ее...
несуразные дергающиеся круги. Кроме1 этих неров­ —'- Это невозможно, Василек, что мы задумали,—
ных взмахов мельничных крыл ничто ббльшв; каза­ говорила она;-*- Мама права, я должна быть с му­
лось, не двигалось на соломенном и ^манном ху­ жем. Я измучилась, понимаешь, Чекин? Ребенок
торе. Лишь зимою в морозные дниг( >ВД№да -не сосет из меня, он требует, а во мне уже ничего
вьюжило, над крышами поднимались ‘высокие стол­ нет... Я так измучилась, а когда человек измуча­
бы дыма, которые плавно и широко покачивались ется, он уже ничего не хочет.
по воле верхового ветра. — Но это сейчас, Маша. А потом? Неужели ты
не знаешь, что будет потом? — спрашивал я.— Ты ситься к другому человеку как к равному. Исходя на
не сможешь быть с ним. Ты можешь быть только этого, я уже не смогу думать ни о каком самоутвер­
со мной, и сама понимаешь, что так должно быть. ждении в жизни, стремление к которому рождается
— О чем он говорит, боже! — почти прошептала все же из тайного чувства своего превосходства над
она.— О чем ты говоришь, Вася! Ведь ты не любишь другими. Я не хочу никакого превосходства — если
меня, и зачем все это надо было затевать? Я всегда вдруг оно и выпятится явно, то должен буду спокой­
знала: тебе нужно то, чего нет ни у кого. Л я тебе но от него отказаться. Даже от какого-нибудь талан­
никогда не была нужна. А теперь тем более. Это та, если он обещает мне какие-то преимущества
я сама сошла с ума — чего захотела, подумать в жизни. Я отказываюсь выглядеть лучше других.
только! И не говори ничего, не надо! Я всегда лю­ Мне всего двадцать один год, и я знаю, что в глазах
била тебя, а у тебя еще не было любви, и ты решил многих мой отказ будет оценен как неестественный,
ее выдумать. Но разве э т о выдумаешь? А х ты, нелепый шаг зеленого юнца, но я делаю этот шаг
выдумщик! Иди, Чекин, своей дорогой, а мне уже вполне сознательно. А чтобы надо мною не потеша­
не до выдумок, я попалась. Тебе нужны твои стихи, лись и, главное, не помешали мне — я никому не
зачем тебе беременная и страшная баба?! скажу об этом своем решении. В нашем мире, трезвом,
— Я ничего не выдумал! — крикнул я.— Ты не как ротная разнарядка, такой отказ, я думаю, чего-ни-
верь им, Маша! Ну посмотри на меня... будь да стоит. И я знаю, к чему он должен приве­
— Плохо мы жили с Петей, очень плохо,— гово­ сти меня,— он приведет к чудесной безвестности и
рила она, не слушая меня.— Мать мешала, шпио­ внутренней свободе (я откажусь от себя — и в мепя
нила за нами, сына ревновала... он же единствен­ войдут, тихо кружась, черные точки коршунов вме­
ный у нее. Какие бывали скандалы!.. Ну и что же? сте с небом, в котором они парят, и все овцы и ко­
— Да опомнись, Маша! Неужели ты согласна ровы вечернего стада, бредущие в золотой пыли ми­
жить с ними? — спрашивал я, указывая куда-то мо ветряной мельницы, и длинноногие кони, идущие
вдаль, сквозь стеклянные стены веранды. вольным цугом по высокому берегу канала, и камни,
— Ох, как хочется мне спрятаться,— продолжала и звезды, и алые поля цветущего степного мака...)*
Мария, не слушая меня,— спрятаться, чтобы никто Я хочу быть счастлив, как и все люди на земле. Но
ничего не знал обо мне! Чтобы ни мама, ни отец, ни мне не нужно никакой особой доли.
Иришка — никто чтобы не знал, где я, что со мной. Затерянность! Я понимал теперь ее влекущую кра­
Затеряться бы, Вася, среди людей, вот как на соту. Стать одной из безымянных звезд ночного неба,
вокзале или в большом городе на улице... на которое раньше смотрел как бы со стороны, а
Я написал бы Марии письмо, но не хотелось под­ теперь пусть кто-то другой смотрит, не различая тво­
вергать ее неприятностям: цензура, наверное, была его лица в звездном тумане... И вдруг окажется, что
заведена в ее доме. Я написал бы, что могу теперь наблюдатель есть не кто иной, как ты сам, уже еле
с полной уверенностью говорить о своей любви. На­ ощущающий на себе слабое тепло звезд.
чала ее я не помню, как не номню и начала своего
существования. Если другим покажется, что это Шел к концу последний год моей армейской жиз­
вовсе не любовь, то мне дела нет ни до кого, и ни­ ни. Что-то там впереди ожидало меня, какие-то пу­
какой другой любви мне не надо. стоты неизвестного времени. А пока что я усердно
Я написал бы еще, что существовать на свете без отдавался делам службы, возился с одиннадцатью
какой-то главной духовной опоры не могу, да и лю­ салажатами своего отделения, ребятами из Молдавии,
бому невозможно. Ее ищут люди, веруя в своего бога Туркмении, с Владимирщины. Я обучал их стрелять
или обращаясь к искусству, полагая служить ему по мишеням, ходить в строю, отвечать по уставам,
всем своим существом. Но всякая религия не по мне, нести караульную службу. Помня свои первые уро­
не играю я в эту игру, а для служения искусству ки в армии, я жалел мальчишек, старался быть с ни­
нужна какая-то таинственная первооснова, а не ми поласковее, подбодрял и незаметно пытался вну­
просто желание быть как У. Уитмен, М. Ю. Лермон­ шить им, что все эти «лишения и тяготы» есть игра,
тов, как А. или Б. И пусть это страшно, но я дол­ мужская веселая игра, требующая только ловкости,
жен был честно разобраться в себе. Я могу хорошо силы и умения. Я постоянно должен был им показы­
понимать стихи, но не писать их, а писал я потому, вать, что вс^ делаю с удовольствием, с охотой, и
что слишком много их прочел раньше. Правда, была вскоре на самом деле увлекся и увлек других, так
особенность у меня: я хотел найти путь, как лю­ что на инспекторской поверке мои солдатики пока­
бому из простых смертных прийти к поэзии, но за­ зали себя не хуже, чем старослужащие из самого
дача оказалась не по моим силам. Что-то во мне примерного отделения сержанта Соловьева. Мне при­
сразу же оборвалось и кончилось, когда я увидел, своили младшего сержанта.
что мои стихи не спасут Марию... И осенью, когда вышел приказ об увольнении,
И все равно! Я по-прежнему верю, что настанет я оказался в числе тех, кого за хорошую службу и
время, когда стихи будут самым главным в жизни примерную дисциплину отпускали домой в первую
и сосед будет приходить к соседу только затем, очередь.
чтобы послушать стихи хозяина и почитать свои, и
Я распростился со своей ротой, с ребятами из сво­
каждый из них будет совершенный мастер этого де­
его отделения, сдал оружие, получил все что положе­
ла. Со временем стихов будет столько же на земле,
но по вещевому довольствию и отбыл в Р., в полк,
сколько бывает цветов на летнем- лугу. Попадется
где должны были выдать документы, деньги и где
поляна, где растут одни желтые одуванчики, ну и по традиции полагались торжественные проводы
что ж? Остановись, вежливо спроси у одуванчика,
первой партии увольняемых — с духовым оркестром,
что ему приснилось сегодня на заре, когда алый свет
с целованием полкового знамени.
хлынул через край дальнего леса на поле. И от­
ветом будут стихи. И вот все подошло к концу. В последний раз я
Возможно и настанет когда-нибудь такое время, но обошел все закоулки полкового двора... Широкий
пока что я, житель двадцатого века, должен найти плац перед четырехэтажной желтой казармой; про-
другую цель, другую основу в своей быстротечной дуктово-фуражный склад сбоку; гимнастическая пло­
жизни. По крайней мере теперь-то совершенно оче­ щадка и напротив нее овощной склад; летняя эстра­
видно для меня, что я, живой человек, должен отно­ да с кинобудкой; открытый летний душ, где можно

14
было обмыться в жаркий день и постирать портян­ Нет, дом этот был ни при чем: дом как дом, и
ки... Вот щиты с Зарисованными солдатами, демон­ крыша была над головою, и постель для отдыха, и
стрирующими образцовую строевую выправку. пища была, и человеческое внимание друг к другу
На стене летней эстрады, обшитой некрашеной фа­ было, и товарищество, и суровый простой труд. И да­
нерой, я вновь перечел смешные надписи скучающих же предоставлено мне было то необходимое уедине­
новобранцев: «ПРОЩАЙ, НИНКА, ТЫ МЕНЯ ПОЗА­ ние, чтобы я, свободный от житейских забот, испы­
БУДЕШЬ» — и тому подобное. тал недолгое пронзительное счастье поэта. II некого
В глубине сцены я нашел то, что искал: стихи, было вннить за то, что случилось потом, один толь­
написанные синим чернильным карандашом... Тогда ко я был виноват во всем. Потому что если я отрек­
не оказалось под рукою бумаги, и я, проходя мимо ся от своих стихов и мне теперь было больно и
эстрады, решил воспользоваться ее фанерной стеной. страшно перед жизнью, то кто же, спрашивается, за­
Когда перейдешь ты ставлял меня отрекаться? Нет! Никогда никому я
еще одну пропасть не должен рассказывать, что сжег стихи...
и рухнешь на землю без сил — Над городом медленно шли тучи, и в них я заме­
найди в себе волю тил, как ногами вперед плыл мой бог-пастух. Светлое
подняться на ноги лицо его, обрамленное серебристыми кудрями, было
и перейти еще одну пропасть. запрокинуто назад. Сумрачные гиганты и титаны,
видимые по пояс над ломаным городским горизон­
Когда перейдешь ты том, несли на плечах пастуха, склонив свои лохма­
еще одну пропасть тые головы. Он умер, созданный мною бог, потому
и рухнешь, чтоб больше не встать, что юность моя кончилась.
то значит, что просто Ну что же теперь делать, думал я, в последний
не смог ты подняться раз оглядываясь на желтую казарму.
и перейти еще одну пропасть. Оставалось только пойти к Марии и все расска­
Наведался я и в казарму второй роты второго ба­ зать ей.
тальона, где прожил самый трудный для меня ар­
мейский год. Рота выехала на стрельбище, и в про­
хладной большой казарме было пусто, койки по Я пришел к дому Марии и стоял у ворот, держа
шнурку выровнены, красный пол натерт до лаково­ в руке солдатский мешок и черный картонный чемо­
го блеска. У входа возле тумбочки стоял дневаль­ дан. Меня впустили. Я узнал, что Марии нет здесь,
ный с ножом на поясе, в парадном душном мундире. что она в Москве, поступила учиться в Нефтяной ин­
Он томился, «жевал портянку» — молодой солдат, ститут. Оказалось, что дочь ее, которую назвали Са­
узбечок с роскошными бровями, таращил в простран­ шей, умерла пяти месяцев. А с Петром Мария разве­
ство глаза и зевал до потолка. Увидев меня, чужого, лась и летом уехала в Москву. Мне она оставила
он отдал честь, но впустить в казарму не захотел, письмо...
с вызовом и вместе с тем трусовато заявил: Голубое небо дает начало всякой мечте. В дет­
— Не положено, товарищ младший сержант. стве каждый из нас, глядя в небо, загадывает свою
Но тут из дальнего угла казармы донесся до нас судьбу. Есть же такое выражение: голубая мечта.
голос: «Ну ты, салага, пропусти!»— и голос этот У Марии она выглядела так: «Улягусь, б ы в а л о , на
был знаком мне. То был Афанасьев, кочегар. Он уже лавку во дворе, и в небо гляжу, и представляю, что
шел ко мне, с красной повязкой дежурного на рука­ поднимаюсь туда по какой-то дорожке, все выше и
ве, улыбаясь всей круглой весноватой физиономией. выше... А вокруг все синее, голубое, и сама я скоро
Мы крепко хлопнули рука об руку. становлюсь голубой: и волосы, и руки, и лицо... Ах,
— Что, уже под увольнение попал? — спросил сумасшедшая! Я ведь и синие платья любила толь­
он.— Ну, везет же некоторым, как погляжу! ко из-за этого: когда их стираешь и они полиняют,
— А почему ты здесь, не в хозвзводе? — удивил­ то становятся такие красивые, как небушко!»
ся я. Я хорошо помнил эти ее синие платья. На одно
— Выгнали! Давно не кочегарю,— был ответ. из них, с накладными вышитыми карманами, я не­
— За что? чаянно капнул из авторучки, и мы побежали на кух­
— За пьянку, за что еще. Дело было под Новый ню смывать чернильное пятно. Сидя на корточках
год, прямо с дежурства на губу поволокли... перед нею, я тер подол намыленной тряпкой и неча­
Поговорили о том, о сем. Я втайне надеялся, что янно коснулся упругой, гладкой ноги Марии. При­
Афанасьев скажет что-нибудь о стихах, которые по­ щурив смеющиеся глаза, она смотрела на меня ла­
ручил ему сжечь... Может, пощадил какую-нибудь те­ сково, светло, будто знала, как тяжело мне стало и
традку... Но конопатый экс-кочегар об этом случае жутко и как неистово заколотилось в груди сердце.
не заговаривал, и я тоже ни о чем не стал расспра­ Если бы кто-нибудь тогда сказал мне, что я коснулся
шивать. Никакой пощады и облегчения я не должен края одежды голубого двойника Марии! Но лишь го­
был ждать. Мы с Афанасьевым распрощались, сно­ ды спустя я пойму, что рядом с привычной, обыкно­
ва крепко хлопнув друг друга по рукам. венной Марией всегда присутствовала другая, неве­
сомая — чуть возвышаясь над нею, как это бывает
А потом на КП я пожал руку дежурному лейте­ с несовмещенными изображениями в видоискателе
нанту, и старшине-помощнику, и каким-то незнако­ фотоаппарата.
мым ребятам из наряда — и, выйдя из ворот, пошел Однажды Мария видела своего голубого двойника
прочь от этого дома, в котором сгорело все лучшее, во сне: как та летала, раскинув руки и выгнув
что было в моей жизни. Я шел не оглядываясь, низ­ грудь, и вдруг упала на землю... Мария проснулась и
ко опустив голову, спотыкаясь, потому что неожи­ уже не могла уснуть. В одной сорочке вышла она
данные жгучие слезы душили меня. Но казарма бы­ на крыльцо и села на деревянную ступеньку, обхва­
ла очень длинная, и пока я проходил от одного ее тив руками колени. Где-то позади дома светила силь­
конца до другого, направляясь к остановке трамвая, ная луна, по земле растекались черные ручьи теней.
меня почти на каждом шагу кто-нибудь окликал из Позабытая на дне глубокой ночи, вся садовая Гора
окна — мои товарищи, еще остававшееся дам, весело притихла, уснув: ни звуков гулянья, ни шелеста в са­
кричавшие мне вслед слова прощанья. Й я стал успо­ дах. Лишь далеко на реке шипенье отработанного ма­
каиваться и поднял к окнам лицо. шинного пара да в доме шумный храп отца.

15
Марию тревожило что-то. Скоро должна была со­ ободранного, как старая метла из прутьев, прошел
стояться свадьба. Денег заняли, брага у отца постав­ и на ходу тронул рукою шершавый ствол...
лена... И вот теперь среди ночи она словно очнулась Вишневый шпалерник стоял весь облетевший,
от долгого сна. Она выходит замуж! Потому что так с красными тощими ветками. Хмурый ветер гонял
принято: он красивый, свободный парень, отслужив­ сухие листья по кладбищенским тропам.
ший свой срок в армии. Он ходил с нею в кино, на Я шел, загребая сапогами эти листья, и рассеян­
танцы, по вечерам стоял в акациях, поджидая ее. но читал на фигурных железных крестах, на камен­
С кем-то подрался из-за ревности. Целый год ходил ных плитах: «Мир праху твоему...», «Мир праху тво­
к ним в дом... Все это было правильно, как должно. ему...» — от сына, от брата, от невестки, от матеря.
Но в эту ночь Мария ясно почувствовала, что ей, Я удивлялся тому, что все деревянные и железные
такой одинокой, ничуть не станет веселее, если ря­ ограды вокруг могил были выкрашены одной и той
дом все время будет находиться этот чернобровый, же синей краской, грубой и ядовитой, вовсе не под­
легко краснеющий парень. Она поторопилась, испу­ ходящей для кладбищенской тихой печали.
гавшись своего одиночества!.. И потом, после свадь­ Не сразу я нашел нужную могилу — маленький
бы, когда ее предчувствие полностью подтвердилось холмик с кирпичным памятником, в который была
и унижение, испытанное ею, казалось непостижимым вмурована мраморная плита с золотой надписью: Са­
для разума, вокруг все считали, что произошло неч­ ша Голощекова... Ведь фамилия Марии по мужу бы­
то радостное и нужное, и все непременно хотели, что­ ла Голощекова!
бы и она так считала... Я присел возле могилы и закурил. Я думал о кро­
А в ту ночь, еще свободная, она сидела на крыль­ хотном существе, которого так и не увидел, но кото­
це, и в памяти ее оживали разные случайные кар­ рое всегда любил. Мне вспомнилось, как я сидел на
тины, детали и несвершенные робкие мечты. Вспом­ крыльце, розово-дымный вечер пал тогда на тихие
нила два куста крыжовника, которые посадила под сады вокруг, Мария лежала в пристройке, на кро­
окном дома, там. на Сахалине. Клумба с георгинами вати Нонны, отдыхая после трудного пути на самый
была рядом, цветы были темно-лиловые, тяжелые. верх Горы. Сквозь приоткрытую дверь мне было
Ветхий забор отделял двор от улицы, сквозь широ­ слышно, как, тихо смеясь, Мария приговаривала:
кие щели видны были лопухи, спинка светлой длин­ «А х ты, мой хулиган! Не смей драться с мамой, ми­
ной скамейки... Она любила рассказы О. Генри. У нее ленький...»
были косы, перекинутые на грудь,— вот как на фото­ Я сидел на земле, прислонясь спиною к ограде
графии в комсомольском билете. Она хотела стать чьей-то внушительной могилы. Курил, вспоминал,
инженером-химиком... Маленькая улица, где находил­ грезил наяву. Вынул из кармана письмо Марии, вновь
ся их сахалинский дом, упиралась одним концом его перечитал. Солнце выглянуло меж бегущих туч,
в реку, там была площадка для пожарных машин, и метнулись тени по белому пятну бумаги — то осен­
с высоких перил этой площадки она прыгала в во­ няя листва, подхваченная ветром, летела, кувырка­
ду вниз головою, на что отваживался не всякий маль­ ясь, через все кладбище. Откуда-то, пробившись
чишка... сквозь лохматый покров туч, наплыл низкий гул про­
летающего самолета, долго сотрясал серый воздух, за­
*Я знаю, что ты придешь еще к нам, поэтому пи­ тем стал утихать, переходя в спокойный рокот, и
шу тебе. Василек, я уезжаю, меня больше не ищи,
вскоре замер, как бы примирившись с неизбежностью
потому что я от всех уезжаю, и от тебя тоже. В мар­
великой всеобъемлющей тишины.
те у меня умерла девочка от двустороннего воспале­
В этой тишине покачивается на ветру трава.
ния легких. Я пережила такое горе, что думала —
Скользят птицы по небу. В солнечных брызгах млеют
не выдержу, наложу на себя руки или сойду с ума.
цветы на лесной поляцке. Где-то вдали смеются де­
Я все думала, почему умерла моя крохотуля, кому
вушки... И вдруг...
это было нужно — ведь это совершенно несправедли­
Знакомое, неописуемое волнение дрогнуло во мне,
во! Жить я больше не хотела. Целый месяц после
я замер. Вынув из-за пазухи новенькую записную
похорон я пролежала в постели, на одних уколах
книжку с адресами друзей и шариковый автокаран­
держалась. Но восьмого мая впервые встала, а ско­
даш, я написал на чистой страничке:
ро совсем поправилась. И знаешь, после болезни
у меня будто все переменилось внутри. Теперь я хо­ Смеяться и жить!
чу жить! Я так хочу жить, что ты не можешь себе Смеяться и жить!
представить! Просто жить, понимаешь? Радоваться, Что может быть лучше —
смеяться, ходить, смотреть на все — жить! И ни о чем смеяться и жить!
больше не переживать, не думать. Хочу учиться, до­ Зачем о мудреном
биваться своего. Я уезжаю отсюда, потому что здесь о чем-то тужить!
все напоминает мне о моей дочуле. Я уезжаю насов­ Смеяться и жить!
сем, жить здесь никогда больше не бу^у. Ты думаешь — просто
Прощай, Василек! Желаю тебе настоящего смеяться и жить?
счастья. Оно, наверное, придет к тебе. Попробуй-ка просто
Мария. смеяться и жить.
Привет от Николая и Нонны. У них родился Смеяться и жить!
сын, назвали Толиком». — Чему ты радуешься, ирод? — говорила мне тетя
Я шел по высокому берегу реки, порывистый ве­ Фрося, когда к вечеру я снова зашел к ним.— Чего
тер раздувал полы моей шинели. Стоя^ уже глубо­ натворил, голова садовая? Жизнь ты разбил, зло­
кий октябрь, и садовая Гора была вся охвачена су­ дей, чужую жизнь. А зачем, спрашивается? Ни себе
хой метелицей опавших листьев. У заборов они буй­ и ни другим^ Никому она теперь не досталася, ни те­
но вскидывались, кружились в вихре и наметали бе, пц Петькр-дураку. Пишет она мне, что скоро за
длинные шелестящие сугробы. офицера замуж выйдет, за капитана из военной ака­
Я побывал на пустынном пляже, постоял возле демии... ^ (^анюшки маленькой нету. Бог дал, бог и
пристани, на крохотном песчаном мысике, где когда- взял^ — Й ^ т р Фрося заплакала, зажимая пальцами
то мне было так хорошо. рыхлый нрр. Дотом встала и ушла в соседнюю комнату.
По береговым обрывам пошел напрямик к клад­ — Ты садись-ка, садись,— торопливо говорил дя­
бищу. Прошел Г.1ИМО одинокого тополя, тоскливого и дя Витя, приглашая меня к столу. И махнул рукой

16
в сторону ушедшей: — Н у ее, ты Fie слушай. Что
толку зря орать теперь? Л. ты садись, закуси, брат,
Владимир Головяшкин
и выпей. Нынче у тебя хороший день.
И мы сидели с ним, пили беловатую мутную бра­
гу, которую он подливал в стеклянный жбан из ог­
ромной бутыли. И дядя Витя рассказывал: *
— Нам приказали лошадей вывести. Табун голов
так в триста. А нас семеро, старшина да солдаты.
Ну, мы и гнали. А уж части наши все отошли. Го­ У времени не может быть простоя.
ним неделю, другую, не знаем, чи у немцев мы в ты­ Я бег его ничем не усмирю .
лу, чи на своей стороне... Растает ночь —
Я сидел и слушал — и в моей памяти возникло то,
что видел я однажды в детстве, в то время еще, ког­ И утро золотое
да мы с матерью жили в Казахстане... Громадный Войдет в квартиру с видом на зарю .
косяк лошадей проносился в пыли, как неисчислимое
древнее войско сквозь дым. Тряслась земля. Двига­
лось одно, единое громадное звериное тело. И только Прохладным ветром щек моих коснется,
табунщик в островерхой шапке, вскидывавший ло­ Приглушит боль ,
коть, чтобы огреть плетью своего жеребчика, а за­ И снова наяву
тем юрко проносившийся вдоль табуна,— только эта
маленькая, гордая фигурка напоминала собою, что М о я планета к солнцу повернется
на глазах происходит нечто подвластное человеку. Той стороной,
В сухом пылевом тумане вдруг глянцевито сверкал Где я сейчас живу .
налитой круп, обозначался могуче работающий му­
скул, вскидывалась оскаленная, исступленно кося­
щая голова дикой лошади. И, колыхаясь, проноси­
*
лась мимо река черных конских грив.
И это был вечный Единый Конь, не знающий ни
хозяина, ни узды. Мириады жизней, сливаясь воеди­ К о гда враги,
но, образуют беспредельное, сверкающее нечто, суть Скривив в улыбках губы,
которого — бессмертие и свобода. Поэтому мир, ви­ Сыграть пытаясь на моей беде,
димый в окошечки наших глаз, так безмятежно и
неторопливо пасется на зеленых лугах под выгну­ М еня старались сделать злым и грубым ,
тым небом. Он со всех сторон окутан собственной Я им назло
щедростью и любовью, как защитным покровом, и Учился доброте .
никаких угроз не страшится. И маленькая Санюш­
ка, на миг выглянувшая из глубокого океана чело­
веческой любви, в нем же обратно и исчезла. Это В ребячьих драках в деревеньке русской ,
было грустно для всех, кто хотел постоянно видеть
В м орях,
ее вблизи, но не для нее самой.
Я вспомнил, как она шевелилась у меня под ру­ Где волны мечутся в ночи,
кой,— и не мог, никак не мог поверить, что это не­ На злом презренье к слабакам и трусам
истовое устремление стало ничем. Мы просто еще Себя я молча мужеству учил.
мало знаем о себе. Мы забыли, что сами есть вели­
кая тайна.
В Москву! Я ведь давно, всегда хотел в Москву! Знал пораженья,
Там живут шесть миллионов людей, там я вбегу, как Горе
отбившаяся звезда, в огромную толпу пылающих жиз­
ней — в звездный рой человеческих надежд, кружа­ И победы.
щий вокруг древней крепости с тонкими башнями. Где раньше падал —
Мария! Как же так?! Ведь я сжег стихи, чтобы Нынче устою.
вернуться к тебе и быть с тобой!.. Нет! Я не могу Я даже другом был однажды предан,
потерять тебя! Из всего огромного мира я вы­
брал самое маленькое, и это моя любовь — как же Зато уж сам друзей не предаю.
мне потерять ее? Что же тогда останется? Так
нельзя, так несправедливо! Пусть нас рассудят, пусть
самое правое в этом мире нас рассудит! Я найду та­ И пусть еще не раз придется туго.
кого судью, я побегу на полянку, где растут одуван­ Идти по жизни так хочу,
чики. Я упаду на колени, поклонюсь одуванчику и... Чтоб впредь
пожалуюсь ему! Да, да, так и сделаю! И учти, Ма­
рия: в этом мире правы самые маленькие, самые без­ В глаза людей —
обидные и скромные. Й недруга, и друга —
Да, да, именно одуванчику поклонюсь, пусть он Не стыдно было прямо посмотреть.
и рассудит, кому по праву принадлежит Мария. Мой
путь к ней шел через живое и мертвое’, 'Мёртвое те­
перь отпало. Я потерял все, но я считай, '«fro у меня .'Ч
осталась Мария, которая ждет где-то../ ‘ ; ' : 'V
И какой-то капитан из военной эде&йсАмйи! Да кто Окуная в бодрящ ую свежесть,
он такой и что он может принести Как он
Паутиной виски серебря,
посмеет посягнуть на то, что другие в&нбёйлй в та­
ких муках? Да кто поверит в его любовь, если я Поселили во мне безмятежность
успею хоть слово сказать! Эти светлые дни сентября.
Сколько осень потратила краски, Ведь недаром
Чтобы я, Д о р о го й прямой ,
Суету позабы в, Безразлично —
Привыкал принимать без опаски Зимой или летом,
Повороты тропы и судьбы! Е сли трудно,
М ы едем домой
Нет сейчас ни тревоги, ни боли. За поддерж кою и за советом.
Я живу — как дышу — не спеша.
И пуста, Д ом родной.
Как осеннее поле, Он не даст нам упасть.
Пережившая счастье душа .
Он вернет нашу силу и смелость.
Н о сейчас...
И беда не стряслась,
А домой
В се равно захотелось .
Деревня Семжа
Там были ночи высоки и звездны .
Там, посторонних звуков лишена,
П о д ясным небом,
Позабывш им грозы ,
Стояла д о л го-д о л го тишина.
У старого поморского креста
Там в небольшой деревне на угоре
И з труб утрами не было дымов. Высоко,
Лиш ь отражались медленные зори Чтоб видно было с моря,
В ослепших окнах брошенных дом ов . Знаками суровой простоты
Здесь чернеют старые кресты —
Там время шло легко, Памятники мужеству и горю...
Неторопливо, Голы й берег.
И стороной, В се здесь как и прежде.
Фарватером вдали Н е коснулось время этих мест.
В реку Мезень входили на приливе Сколько лет замшелый, темный крест
Красивые морские корабли. Высится над стылым побережьемI
Он еще ветрами не уронен,
Они степенно проплывали мимо — Сделан так —
Век стороной дорогу проторил. П опробуй урони.
Кончалось лето. Ш апку сняв, стою я перед ним,
« Пережить бы зиму ...» — Хоть никто под ним не похоронен ,
Седой помор печально говорил.
* Что здесь было?
М н е опять захотелось домой — То ли зверобоев
Светлой радостью встреч озариться От припая в море унесло?
И в лесу, То ли просто с карбаса весло
Убеленном зимой, В ы бросило здесь крутым прибоем?
М еж берез Что он помнит, крест,
В синеве раствориться. И что он значит?
Знаю только:
М не опять захотелось домой — Сказано не зр я ,
В тихий дом под заснеженной крышей, Что земные солоны моря
Чтоб от радостной мамы услышать Потому, ,
Неподдельное: Что о погибш их —
— М илы й ты мой... Плачут.
Н о над этим берегом унылым
Там в беседе родни у стола От проклятий морю удержись...
Укоризна не сводится к брани, Д л я погибш их ставшее могилой,
Н е лишает ума похвала, Д ля живущих
Утешения слово не ранит. М оре — это жизнь.
Василий Шукшин

ПРИЕЗЖИЙ
РАССКАЗ

Против председателя сельсовета, боком к столу, Председатель подумал... Пока соображал, успел
утонув в новеньком, необъятном кресле (председа­ отметить прекрасный костюм художника, золотые зу­
тель сам очень удивился, когда к нему завезли эти бы, седину его, умение держаться...
мягкие, пахучие громадины — три штуки! «Прям как — Пожить-то? Если, допустим, у Синкиных? Дом
бабы хорошие!» — сказал он тогда), сидел не старый большой, люди приветливые... Он у нас главным ин­
еще, седой мужчина в прекрасном светлом костюме, женером работает в эртээсе... Дом-то как раз над
худощавый, чуть хмельной, весело отвечал на во­ рекой, там прямо с крыльца рисовать можно.
просы. — Прекрасно!
— Как это? — не мог понять председатель.— Про­ — Только, знаете, он насчет этого — не любитель.
сто — куда глаза глядят? Выпивает, конечно, по праздникам, а так... это... не
— Да. Взял подробную каргу области, ткнул любитель.
пальцем — Мякишево. М-м, Мякишево... Попробовал
на вкус — ладно. Приезжаю, узнаю: речка — Мятла. — Да что вы, бог с вами! — воскликнул приез­
О господи!..— еще вкуснее. Спрашивается, где же жий.— Это я ведь так — с дороги... Не побрит вот
мне отдыхать, как не в Мякишеве, что на речке Мят- еще...— Он потрогал щетину на подбородке.— А так
я — ни-ни! Тоже по праздникам: первого января,
ле?
— Ну, а на юг, например? В санаторий... Первое мая, Седьмое ноября, День шахтера, День же­
— В санаториях — нездорово. лезнодорожника...
— Вот те раз!.. — Ну, это само собой.
— Вы бысали? — Вы тоже в День железнодорожника?
— Бывал, мне нравится. Председатель засмеялся: ему нравился этот стран­
— А мне не нравится. Мне нравится, где не под­ ный человек — наивный, простодушный и очень не­
стрижено, не заплевано... Словом, у вас возражений глупый.
нет, если я отдохну в вашем селе? Паспорт у меня — У нас свой есть — День борозды. А вы что, же­
в порядке... лезнодорожник?
— Не нужен мне ваш паспорт. Отдыхайте на здо­ — Да. Знаете, проектирую безмостовую систему
ровье. Вы что, художник? — Председатель кивнул на Железнодорожного сообщения.
этюдник. — Как это — безмостовую?
— Так, для себя. — А так. Вот идет поезд — нормально, по рель­
— Я понимаю, что не на базар. Для выставки? сам. Впереди — река. А моста нет. Поезд идет пол­
Приезжий улыбнулся, и улыбка его вспыхнула ле­ ным ходом...
вым золотом вставных зубов.
Председатель пошевелился в кресле.
— Для выставки — это уже не для себя.— Ему
— Ну?
нравилось отвечать на вопросы. Наверно, он с удо­
вольствием отвечал бы даже на самые глупые. — Что делает поезд? Он пла-авненько поднима­
— Для чего же тогда рисовать? ется в воздух, перелетает,— приезжий показал ру­
— Для души. Вот я стою перед деревом, поло­ кой,— через реку, снова становится на рельсы и про­
жим, рисую — и понимаю: это глупо. Меня это успо­ должает путь.
каивает, я отдыхаю. То есть я с удовольствием убеж­ Председатель готов посмеяться вместе с приезжим,
даюсь, что дерево, которое я возымел желание пере­ только ждет, чтобы тот пригласил.
нести на картон, никогда не будет деревом... — Представляете, какая экономия? — серьезно
— Но есть же — умеют. спрашивает приезжий.
— Никто не умеет. — Это как же он, простите, перелетает? — Пред­
«Здорово поддавши, но держится хорошо»,— отме­ седатель все готов посмеяться и знает, что сейчас
тил председатель. они посмеются.
— М-да... — Воздушная подушка! Паровоз пускает под себя
— Вы ire подскажете, у кого бы я мог пока по­ мощную струю отработанного пара, вагоны делают
жить? Пару недель, не больше. то же самое — каждый под себя: паровоз подает им

19
nap по тормозным шлангам... Весь состав пла-авнень- «— При случае могу посидеть...
ко перелетает реченьку... — Ну вот, с Синкиным сразу общий язык найдете.
Председатель засмеялся, приезжий тоже озарил Того медом не корми — дай посидеть с удочкой.
свое продолговатое лицо ясной золотой улыбкой. Приезжий скоро нашел большой дом Сиякина, по-
— Представляете? стучал в ворота.
— Представляю. Этак мы через месяц-другой пла- — Да! — откликнулись со двора.— Входите!..—
авненько будем в коммунизме. В голосе женщины (откликнулась женщина) чувство­
— Давно бы уж там были! — смеется приезжий.— валось удивление — видно, здесь не принято было
Но наши бюрократы не утверждают проект. стучать.
— Действительно, бюрократы. Проект-то простой. Приезжий оторопел... Голос показался ему знако­
Вы как насчет рыбалки? Не любитель? мым. Он вошел... Прямо перед ним на крыльце с та­

Рисунок Михаила Майофиса


зом в руках стояла жеищина... Лет, наверпо, пятиде­ — В пионерлагере. Они уже в шестом классе.
сяти, красивая в прошлом, ныне полная — очень. Она Близнецы, мальчик и девочка.
тоже оторопела. — Близнецы? Славно.
— Игорь.,.— сказала она тихо, с ужасом. — У тебя действительно есть семья?
— Вот это да ! — тоже тихо сказал приезжий.— — Нет. То есть была...— не получилось.
Как в кино...— Он пытался улыбаться. — Ты работаешь на старом месте?
— Ты что?.. Как ты нашел? — Нет, я теперь фотограф.
— Я не искал. — Фотограф?!
— Но как же ты нашел?.. Как ты попал сюда? — Художник-фотограф. Не так плохо, как может
— Случайность... показаться. Впрочем, не знаю. Не надо об этом. Ты
— Игорь, господи!.. хорошо живешь?
Женщина говорила негромко. И смотрела, смот­ Женщина так посмотрела на мужчину — словно ей
рела — не отрываясь смотрела на мужчину. Тот то­ неловко было сказать, что она живет хорошо, словно
же смотрел на нее, по на лице у него не было и ей надо извиняться за это.
следа насмешливого, иронического выражения. — Хорошо, Игорь. Он очень хороший...
— Я знала, что ты вернулся... Инга писала... — Ну и слава богу! Я рад.
— Ольга жива? — Чувствовалось, что этот вопрос — Мне сказали тогда...
дался мужчине нелегко. Он — или боялся худого от­ — Не надо! — велел мужчина.— Неужели ты мо­
вета, или так изождался этого момента и так хотел жешь подумать, что я стану тебя упрекать или обви­
знать хоть что-нибудь — он побледнел. И женщина, нять? Не надо об этом. Я рад за тебя, правду говорю.
заметив это, поспешила: — Он очень хороший, увидишь. Он к Ольге...
— Ольга — хорошо, хорошо!.. Она в аспирантуре. — Я рад за тебя!!
Но, Игорь, она ничего не знает, для нее отец — Син- — Ты пьешь, Игорь,— утвердительно, с сожале­
кин... Я ей ничего... нием сказала женщина.
— Понимаю. Синкин дома? — Иногда. Ольга по какой специальности?
— Нет, но с минуты на минуту может прийти на — Филолог. Она, по-моему... не знаю, конечно, но,
обед... Игорь!.. по-моему, она очень талантлива. Очень!
— Я уйду, уйду. Ольга красивая? — Я рад,— еще сказал мужчина. Но вяло как-то
— Ольга?.. Да. У меня еще двое детей. Ольга сказал. Он как-то устал вдруг.
здесь... на каникулах. Но, Игорь... нужно ли встре­ — Соберись, Игорь.
чаться? — Все будет в порядке. Не бойся.
Мужчина прислонился к воротному столбу. Мол­ — Может быть, ты пока побреешься? У тебя есть
чал. Женщина ждала. Долго молчали. чем?
— Валя...— Голос мужчины дрогнул.— Я только — Есть, конечно! — Мужчина вроде опять повесе­
посмотрю. Я ничем себя не выдам. Клянусь тебе, кля­ лел.— Это ты верно. Розетка есть?
нусь чем хочешь... — Вот.
— Не в этом дело, Игорь... Мужчина раскрыл чемодан, наладил электробрит­
— Я был у вашего председателя, он меня напра­ ву и только сел бриться — пришел Синкин. Упитан­
вил сюда... к Синкину. Я так и скажу. Потом ска­ ный, радушный, очень подвижный, несколько шум­
жу, что мне не понравилось здесь. Умоляю... Я толь­ ный.
ко посмотрю! Представились друг другу. Приезжий объяснил,
— Не знаю, Игорь... Она скоро придет. Она на ре­ что он зашел к председателю сельсовета, и тот...
ке. Но, Игорь... — И правильно сделал, что послал ко мне! —
— Клянусь тебе! громко похвалил Синкин.— Вы не рыбак?
— Поздно все возвращать. — При случае и при хорошем клеве.
— Я не собираюсь возвращать. У меня тоже — Случай я вам обеспечу. Хороший клев — не
семья... знаю. Мало рыбешки стало, мало. На больших ре­
— Инга писала, что нету. ках — там на загрязнения жалуются, у нас плотины
— Господи, прошло столько!.. У меня теперь все все перепутали...
есть. — У вас — плотины? Откуда?
— Есть дети? — Да не у нас — внизу. Но образовались же це­
— Нет, детей нету. Валя, ты же знаешь, я смогу лые моря!.. И она, милая, подалась от нас на новые,
выдержать — я ничего не скажу ей. .Я ничего не ис­ так сказать, земли. Залиты же тысячи гектаров, там
порчу. Но ты должна понять, я не могу... не по­ ей корма на десять лет невпроворот.
смотреть хотя бы. Иначе я просто объявлюсь — ска­ — Тоже проблема: почему рыба из малых рек
жу ей.— Голос мужчины окреп, он — из беспомощ­ уходит в новые большие водоемы?
ной позы своей (прислоненный к столбу) — вдруг по­ — Проблема! А как вы думаете?.. Еще какая!
смотрел зло и решительно.— Неужели ты этого хо­ У нас тут были целые рыболовецкие артели — крыш­
чешь? ка. Распускать! А у людей — образ жизни сложил­
ся, профессия.
— Хорошо,— сказала женщина.— Хорошо. Я тебе — Назовите это: рыба уходит на новостройки — и
верю. Я тебе всегда верила. Когда ты вернулся?
дело с концом.
— В пятьдесят четвертом. Валя, я выдержу эту Мужчины посмеялись.
комедию. Дай, если есть в доме, стакан водки. — Мама, что-нибудь насчет обеда слышно?
— Ты пьешь?
— Обед готов. Садитесь.
— Нет... Но сил может не хватить. Нет, ты не — Вы здесь хорошо отдохнете, не пожалеете,— го­
бойся! — испугался он сам.— Просто — так легче. ворил Синкин, усаживаясь за стол и приветливо гля­
Сил хватит, надо только поддержать. Господи, я дя на гостя.— Я сам не очень уважаю всякие эти ку«
счастлив! рорты, приходится — из-за супруги вон.
— Заходи в дом. — Из-за детей,— уточнила супруга.
Вошли в дом. — Из-за детей, да. Мама, у нас есть чего-нибудь
— А где же дети? выпить?

21
— Тебе не нужно больше идти? — Причем учтите: здесь преобладают юго-восточ­
—> Нужно, но — ехать. И далеко. Пока доеду, из ные ветры, а там — никаких промышленных пред­
меня вся эта, так сказать, дурь и выйдет. Давай! Не приятий.
возражаете? — Да нет, что там говорить! Я, правда, предпо­
— Нет. читаю северо-восточные ветры, но юго-восточные —
— Давай, мать! Нет, отдохнете здесь славно, ру­ это великолепно. И там никаких промышленных
чаюсь. У нас хорошо. предприятий?
— Не ручайся, Коля, человеку может не понра­
— А откуда? Там же... эти...
виться.
— Нет, это великолепно! А как у вас с текущим
— Понравится!
ремонтом?
— Вы здешний? — спросил приезжий хозяина.
— Здешний. Не из этого села, правда, но здесь — Хозяин засмеялся.
из этих краев. А где Ольга? — Во-он вы куда!.. Нет, тут сложней. Могу толь­
— На реке. ко сказать: юго-восточные ветры на текущий ремонт
— Что же она — к обеду-то? влияния не оказывают. К сожалению.
— А то ты не знаешь Ольгу! Набрала с собой ку­ — А вал? Собственно говоря, как с валом?
чу книг... Да придет, куда она денется. — Вал помаленьку проворачиваем... Скрипим то­
— Старшая,— пояснил хозяин.— Грызет гранит же.
наук. Уважаю теперешнюю молодежь, честное слово. — Вот это плохо!
Ваше здоровье! — Я вам так скажу, дорогой товарищ, если вы
— Спасибо. этим интересуетесь...
— Мы ведь как учились?.. Кхах! Мамочка, у тебя — Коля, за тобой заедут? А то будут ждать...
где-то груздочки были... — Козлов заедет. Если уж вы этим заинтересова­
— Ты же не любишь в маринаде! лись...
— Я — нет, а вот Игорь Александре тшч попробу­ — Коля, ну кому это интересно — текущий ре­
ет. Местного, так сказать, производства. Попробуйте. монт, вал?
Головой понимаю, что это, должно быть, вкусно, а —
— Но товарищ же спрашивает!
что сделаешь? — не принимает душа маринад. В де­
— Товарищ... просто поддерживает беседу, а ты
ревне вырос — давай все соленое. Подай, мама.
на полном серьезе взялся... Не будет же он с тобой
— Так что там — про молодежь?
об импрессионистах говорить, раз ты ничего в этом
— Молодежь? Да вот — ругают и х: такие-сякие,
не понимаешь.
нехорошие, а мне они нравятся, честное слово. Зна­
— Не на одних импрессионистах мир держится.
ют много. Ведь мы как учились?.. У вас высшее? — Не перевариваю импрессионистов,— заметил
— Высшее.
гость.— Крикливый народ. Нет, вал меня действи­
— Ну, примерно в те же годы учились — знаете,
тельно очень интересует.
как это было: тоже — давай! давай! Двигатель внут­
— Так вот, если вам это...
реннего сгорания? — изучай быстрей и не прыгай — Ольга идет.
больше. Пока хватит — некогда. Теперешние — это
Гость, если бы за ним в это время наблюдать, за­
совсем другое. Я чувствую: старшей со мной уже
волновался. Привстал было, чтобы посмотреть в ок­
скучно. Я, например, не знаю, что такое импресси­
но, сел, взял вилку, повертел в руках... положил. За­
онизм, и она, чувствую, смотрит сквозь меня...
курил. Взял было рюмку, посмотрел на нее, поставил
— Выдумываешь, Николай,— встряла женщина.—
на место. Уставился на дверь.
У тебя — одно, у ней — другое. Заговори с ней о сво­
Вошла рослая, крепкая юная женщина. Она, как
их комбайнах, ей тоже скучно станет.
видно, искупалась, и к ее влажному еще телу ме­
— Да нет, она-то как раз... Она вот тут на днях
стами прилипло легкое ситцевое платье — и это под­
мне хоро-ошую лекцию закатила. Просто хорошую!
черкивало, сколь сильно, крепко, здорово это тело.
Про нашего брата, инженерию... Вы знаете такого —
— Здравствуйте! — громко сказала женщина.
Гарина-Михайловского? Слышали?
— Оля, у нас гость — художник,— поспешила
— Слышал.
представить мать.— Приехал поработать, отдохнуть...
— Вот, а я, на беду свою, не слышал. Ну и вле­
Игорь Александрович...
тело. Он что, действительно, и мосты строил, и кни­
Игорь Александрович поднялся, серьезно, при­
ги писал?
стально глядя на молодую женщину, пошел знако­
— Да вы небось читали, забыли только...
миться.
— Нет, она называла его книги — не читал. Вы
художник? — Игорь Александрович.
— Что-то вроде этого. Сюда, правда, приехал по­ — Ольга Николаевна.
писать. Тире — отдохнуть. Мне у вас очень понрави­ — Игоревна,— поправил гость.
лось. — Игорь!.. Игорь Александрович! — воскликнула
— У нас хорошо! хозяйка.
— У нас тоже хорошо, но у вас еще лучше. — Я не поняла,— сказала Ольга.
— Вы откуда? — Твое отчество — Игоревна. Я твой отец. Я по­
— Из...— Гость назвал соседний городок. пал в заключение... Тебе тогда было... полтора года.
— Я там, кстати, учился. Ольга широко открытыми глазами смотрела на
— Нет, у вас просто хорошо! У нас тоже ничего, гостя... отца?
но у вас просто здорово! С этой минуты в большом, уютном доме Синки-
Женщина с тревогой посмотрела на гостя. Но тот ных на какое-то время хозяином сделался... гость.
как будто даже протрезвел. И на лице у него опять У него явилась откуда-то твердость, трезвость. И он
появилось ироническое выражение, и улыбка все ча­ совсем не походил на того беспечного, ироничного,
ще вспыхивала на лице — добрая, ясная. веселого, каким только что был.
— У нас, главное,— воздух. Мы же — пятьсот два­ Долго все молчали.
дцать над уровнем моря,— рассказывал хозяин. — Игорь..прерывающ имся голосом, отчаянно
— Нет, мы значительно ниже. Хотя у нас тоже заговорила хозяйка,— ты нашел! Ты сказал — это
неплохо. Но у вас!.. У вас очень хорошо! случайность... Нет, ты нашел! Это жестоко

22
— Нашел, да. Я искал много лет. Случайность и шагать, и шагать по горячей дороге, шагать и ша­
с домом... Синкина. гать — бесконечно. Может, мы так я делаем? Воз­
— Но это жестоко, Игорь, жестоко!.. можно, что я где-то когда-то уже перешагнул в ти­
— Неужели не жестоко — при живом отце... да­ шине эту черту — не заметил — и теперь вовсе не я,
же не позволить знать о нем. Вы считаете, это было а моя душа вышагивает по дороге на двух ногах.
правильно? — повернулся Игорь Александрович к И болит. Но почему же тогда болит? Пожалуйся,
Синкину. пожалуйся... Старый осел! Я шагаю, я — собственной
Тот почему-то почувствовал себя оскорбленным. персоной. Несу чемодан и этюдник. Глупо! Господи,
— Нет, в плену я не был. При мне — все мои до­ как глупо и больно!
кументы, партийный билет и все ордена. Предателям Он не замечал, что торопится. Как будто и в са­
этого не возвращают. Но речь о другом... Ольга, мом деле скорей хотел где-то на дороге, за невиди­
прав я или неправ, что нашел тебя? мой чертой, оставить едкую боль, которая железны­
Ольга все еще не пришла в себя... Она села на ми коготками рвала сердце. Он торопился в чайную,
стул. И во все глаза смотрела на родного отца. что на краю села, у автобусной остановки. Он знал,
— Я ничего не понимаю... что донесет туда свою боль и там слегка оглушит ее
— Ты клялся, Игорь!..— стонала хозяйка.— Как стаканом водки. Он старался ни о чем не думать — о
это жестоко! дочери. Красивая, да. С характером. Замечательно.
— Ольга...— Игорь Александрович смотрел на Замечательно... Он в такт своим шагам стал приго­
дочь — требовательно. И вместе — умоляюще.— Я ни­ варивать :
чего не прошу, не требую... Я хочу знать: прав я — За-ме-ча-тель-но! За-ме-ча-тель-но! За-ме-ча-тель-
или нет? Я не мог жить иначе. Я помню тебя малень­ но!
кой, и этот образ преследовал меня... Мучил. Я слаб Мысли, мысли — вот что мучает человека. Если
здоровьем. Я не мог умереть, не увидев тебя... такой. бы — получил боль — и в лес: травку искать, трав­
— Ольга, он пьет! — воскликнула вдруг хозяй­ ку, травку — от боли.
ка.— Он — пьющий! Он опустившийся... Па автобусной станции, возле чайной, его ждала
— Прекрати! — Синкин с силой ударил кулаком дочь, Ольга. Она знала путь короче — опередила. Она
п стол.— Прекрати так говорить! взяла его за руку, отвела в сторону — от людей.
Хозяйка заплакала. — Хотел выпить?
— Вы хотите, чтоб я сказала свое слово? — под­ — Да.— Сердце у Игоря Александровича сдваи­
нялась Ольга. вало.
Все повернулись к ней. — Не надо, папа. Я всегда знала, что ты есть —
— Уходите отсюда. Совсем.— Она смотрела на от­ живой. Никто мне об этом не говорил... я сама зна­
ца. ла. Давно знала. Не знаю, почему я так знала...
Судя по тому, как удивлены были мать и отчим, — Почему ты меня прогнала?
они ее такой еще не видели. Не знали. — Ты мне показался жалким. Стал говорить, что
Игорь Александрович сник, плечи опустились... Он у тебя документы, ордена...
вдруг постарел на глазах. — Но они могут подумать...
— Оля... — Я, я не могла подумать! — с силой сказала
— Немедленно. Ольга.— Я всю жизнь знала тебя, видела тебя во
— Боже мой! — только и сказал гость. И еще раз, сне — ты был сильный, красивый...
тихо: — Боже мой! — Подошел к столу, дрожащей ру­ — Нет, Оля, я не сильный. А вот ты красива —■
кой взял рюмку водки, выпил. Взял свой чемодан, я рад. Я буду тобой гордиться.
этюдник... Все это он проделал в полной тишине. — Где ты живешь?
Слышно было, как ветка березы чуть касалась верх­ — Там же, где жила... твоя мать. И ты. Я рад.
него стекла окна — трогала. Ольга! — Игорь Александрович закусил нижнюю гу­
Гость остановился на пороге. ' бу и сильно потер пальцем переносицу — чтоб не за­
— Почему же так, Оля? плакать. И заплакал.
— Тебе все объяснили, Игорь! — жестко сказа­ — Я пришла сказать тебе, что теперь я буду
ла хозяйка. Она перестала плакать. с тобой, папа. Не надо плакать, перестань. Я не хо­
— Почему так, Оля? ' тела, чтоб ты там унижался... Ты пойми меня.
«— Так надо. Уезжайте из села. Совсем. — Я понимаю, понимаю,— кивал головой Игорь
— Подождите, нельзя же так...— начал было Син­ Александрович.— Понимаю, дочь...
кин, но Ольга оборвала и его: — Ты одинок, папа. Теперь ты не будешь одино­
— Папа, помолчи. ким.
— Но зачем же гнать человека?! — Ты сильная, Ольга. Вот ты — сильная. И кра­
— Помолчи! Я прошу. сивая... Как хорошо, что так случилось... что ты при­
Игорь Александрович вышел... Вслепую толкнул шла. Спасибо.
ворота... Оказалось — надо на себя. Он взял в одну — Потом, когда ты уедешь, я, наверно, пойму,
руку чемодан и этюдник, открыл ворота. Этюдник что я — рада. Сейчас я только понимаю, что я тебе
выпал из-под руки, посыпались кисти, тюбики с кра­ нужна. Но в груди — пусто. Ты хочешь выпить?
ской. Игорь Александрович подобрал, что не откати­ — ЕсЛи тебе это неприятно, я не стану.
лось далеко, кое-как затолкал в ящик, закрыл его. — Выпей. Выпей — и уезжай. Я приеду к тебе.
И пошел по улице — в сторону автобусной остановки. Пойдем, выпей...
Погода стояла редкостная — ясно, тепло, тихо. Из- Через десять минут синий автобус, подсадив
за плетней смотрели круглолицые подсолнухи, в горя­ у остановки «Мякишево» пассажиров, катил по хоро­
чей пыли дороги купались воробьи — никого вокруг, шему проселку в сторону райцентра, где железнодо­
ни одного человека. рожная станция.
— Как тихо! — сказал сам себе Игорь Александ­ У открытого окна, пристроив у ног чемодан и
рович.— Поразительно тихо.— Он где-то научился го­ этюдник, сидел седой человек в светлом костюме. Он
ворить сам с собой. Если бы однажды так вот — в та­ плакал. А чтобы этого никто не видел, он высунул
кой тишине — перешагнуть незаметно эту проклятую голову в окно и незаметно — краем рукава — выти­
черту... И оставить бы здесь все боли и все желания, рал слезы.

23
ных», на «рабочих» и «нерабочих», на «деревенских» в жизни, а не придумано, не навязано персонажам.
и «городских». Его интересовали нравственные начала, У Ш укшина каждая ф раза бьет в точку, в яблочко.
на которых строятся отношения людей в наши дни, Фильмы Ш укшина можно слушать, как превосходную
когда ученые степени, должности, ранги и прочее ре­ прозу. И это в то время, когда в десятках, сотнях
шительно теряю т свои преимущественные права, преж­ фильмов слово нивелировано, функционально, о без­
де всего именно в нравственном смысле, и, наобо­ личено.
рот, заново освящаются отцовские, дедовские, нацио­ Талант? Да, талант. Учеба у первоклассных м асте­
нальные, исторические нравственные начала, истоки. ров соврем енного искусства? Да, и учеба. Но чуда
В рассказах Ш укшина — истовость, готовность покло­ шукшинского обаяния нельзя понять (если вообще
ниться святыне и понимание слабости, несоверш енства можно понять чудо), не заглянув в предысторию
своего героя, а стало быть, и себя; потребность в по­ Ш укшина-художника, в ту обычную жизнь, откуда он
каянии и сомнения; сомнения, поиски истины и опять- вышел — совсем недавно, принес с собою главное
таки невозможность ее найти... знание, которого нельзя приобрести, главный опыт,
Откуда все это? Где берет начало талант Ш укш и­ которому нельзя научиться,— человеческий, родовой,
на, в чем его своеобычие и непохожесть на другие, социальный опыт бывалого человека, коренного сель­
соседствую щ ие дарования? О твет в самой общей ф ор ­ ского жителя, сибиряка и затем матроса на Черно­
ме может быть один: талант Василия Ш укш ина — это м орском флоте, строительного рабочего в Подмо­
русский национальный талант, в том же смысле, как сковье, директора вечерней школы, секретаря рай­
мы говорим о русской национальной изначальности кома комсомола и, наконец, артиста, удостоенного
в таланте, например, Д остоевского или Чехова. высших премий.
Что мы разум еем под этим, может быть, слишком Когда-нибудь о Ш укшине напишут книги и моно­
общим, достаточно примелькавшимся определением — графии, исследую т каждый этап его пути из обычной
«русский талант»? Толкование его может быть разным жизни в мир искусства. Я бы не стал в этих коротких
применительно к разным авторам. Когда речь идет заметках, посвященных памяти Ш укшина, касаться его
о русском национальном таланте Василия Ш укшина, биографии, если бы волею судеб мне не пришлось
то прежде всего имеется в виду его живая, отзыв­ в свое время жить и работать неподалеку от родного
чивая, обнаженная, натруженная до болезненности со­ села Василия Макаровича Шукшина. Село это — С р о ст­
весть. «Как мы живем? Что с нами происходит?» — эти ки, в предгорной Алтайской степи, на Чуйском тракте,
вопросы иной раз звучат у Ш укшина в истинно тра­ ведущ ем от города Бийска до монгольской границы,
гедийном тоне. И рядом — усмеш ка или, вернее ска­ на бер егу быстрой зеленоструйной Катуни. И так пре­
зать, мягкая улыбка. Любовь к людям, понимание, со­ красны, привольны родные края Василия Шукшина,
чувствие им — и при этом ясновидение, проникнове­ столько в них запечатлено дивной мощи, заметной
ние в самую суть человеческой природы со всеми ее и в людях, земляках Ш укшина (они и сами порой
несовершенствами и озарениями — пусть маленькими, не знают, для чего им дана природой такая силушка,
чуть заметными вспышками. Понимая сущность народ­ что с ней поделать),— словно ждал этот край своего
ного, непридуманного юмора как необходимого ф е р ­ художника: сказать наконец о себе, возникнуть в со­
мента жизни, Шукшин заставляет смеяться своего знании современников как ценность не только народ­
читателя и зрителя — будь зритель проф ессор или нохозяйственная, но и художественная.
крестьянин. Но смех его неподалеку от трагедии — И художник пришел, появился. Никто вначале и не
так бывало в лучших классических произведениях, так заметил, не подумал о том, что художник таится
бывает и в жизни. в обыкновенном сросткинском парне, малость скула­
Давайте вспомним «Калину красную» — любимый стом на сибирский манер, с глубокими глазницами,
фильм, самим Ш укшиным преж де всего любимый и, мощными дугами бровей и подбородком, зорко гля­
в свою очередь, зрителями и даже критикой, даж е дящими из глубины, зеленоватыми, как вода в Катуни,
прессой,— давайте вернемся в кинозал, когда мы впер­ глазами,— Васе Ш укшине.
вые увидели на экране нечто необычайное для нас, Лет двадцать назад я работал корреспондентом
непохожее на все то, чем нас потчует наш кннемато- газеты, жил в Бийске, часто мне приходилось ездить
граф, и вдруг, ещ е не зная — отчего, засмеялись и в командировки по Чуйскому тракту, я завертывал
вскоре почувствовали подозрительную влагу в глазах. в Сростки и, надо думать, встречался там с Василием
И когда заж егся свет, мы не глядели по сторонам, не Шукшиным, не зная, что уготовано ему, да и мне
спешили поделиться впечатлениями, мы ещ е долго тоже — в будущ ем. Таких, как Василий, парней можно
вглядывались, вслушивались в самих себя — какие-то было встретить на Чуйском тракте, в кабинах гр узо ­
струны задели в нас, в наших душах образы, мысли, виков — я всегда дивился мужеству, силе духа, осо­
искусство Василия Ш укшина. Потом начались р азго­ бому таланту — да, да, именно таланту этих парней,
воры, разборы, анализ и прочее. Вначале было — годами ездящ их краем пропасти через заоблачные
счастье свидания с настоящим искусством. Счастье перевалы. Я думаю, если бы судьба Василия Ш укшина
подлинных смеха и слез, воскрешения чувств... сложилась как-то иначе, то он стал бы ш оф ером на
Чуйском тракте...
Творчество Василия Ш укшина — писателя, реж иссе­
ра, актера являет собою пример поразительной цель­ Как бы там ни было, первый свой фильм (и рас­
ности, триединства. Герои в его рассказах выходят на ск а зы — тоже) Василий Шукшин посвятил Чуйскому
сцену без экспозиции, без описательных, объяснитель­ тракту — «Живет такой парень...». Герой этого филь­
ных абзацев и периодов — автор довольствуется ко­ ма — ш офер, Паша Колокольников; лейтмотивом в
роткими ремарками; герои в рассказах Ш укшина жи­ фильме звучит старинная ш оф ерская песня: «Есть по
вут, действуют, они говорят не много, но при чтении Чуйскому тракту дорога, много ездит по ней шофе-
видишь их мимику, ж ест; наполнены содерж анием, . ров...»
чувством не только реплики, монологи, но <и паузы Во время съемок фильма «Живет такой парень...»
меж репликами. Каждый рассказ Ш укшина при чте­ я и познакомился с Василием Макаровичем Ш укши­
нии на сцене звучит как пьеса. Рассказы эти можно ным. Фильм снимали в Горно-Алтайске. Как-то я воз­
играть — они написаны превосходным актером. Ш ук- вращался из долгой командировки по дальним таеж­
ш ин-режиссер доверяется Ш укш ину-прозаику — в его ным районам Горного Алтая. Остановился в гостинице
фильмах слово самоценно, оно естественно, взято Горно-Алтайска, вечером зашел в буф ет попить чайку.

3 «Аврора» № б
25
Некий человек, по виду нездешний, столичный, заго ­ Вскоре мы получили «Осенью» — рассказ, проникну­
ворил со мною, пристально вглядываясь при этом тый грустью и одновременно непреклонностью духа.
в меня (в таежных странствиях я оброс, одеж да про­ Жестокий рассказ — и по-шукшински сострадательный,
горела у костров, сапоги поизносились). Он спросил, мягкий; короткий рассказ — и емкий, как притча о зле
не смогу ли я сняться в эпизоде, в кинофильме. Чело­ и добре, о жизни и смерти, о правде и неправде,
век этот оказался ассистентом реж иссера, а с режис- об измене и возмездии.
сером-постановщ иком Василием Макаровичем Ш укши­ Рассказ «Осенью» был напечатан в «Авроре», сле­
ным я встретился уже на съемочной площадке... дом за ним появился «Рыжий» — внешне, как гово­
Мне предстояло сыграть в этом фильме эпизоди­ рится, «скромный», но со взрывчатой внутренней си­
ческую роль, которая называлась в сценарии «здоро­ лой шукшинский рассказ. Что значил Шукшин для
вый мужик». Ну что же... Горно-Алтайск — городок ти­ нашего журнала, об этом можно судить по читатель­
хий, сколько-нибудь значительного производства в нем ским письмам. Приведу одно такое письмо: «Что за
нет. Население его, не занятое неотложными делами, прелесть этот рассказ В. Ш укшина «Рыжий»! Впрочем,
расположилось вокруг съемочной площадки, как не рассказ, а именно беседа, как определяет сам
в театре. Съемки происходили на окраинной улочке автор свой жанр. И поэзию рож дает не созерцание,
Горно-Алтайска, ничем не отличающейся от улицы а движение жизни. Наслаждение читать — почти физи­
сибирского села... чески ощущаешь емкость образов, энергию стиля.
Снимали эпизод со «здоровым мужиком». Режиссер Язык искусства В. Ш укшина лаконичен и тем вырази­
Шукшин соверш енно не походил на того реж иссера телен. У него особый жанр и стиль. Его рассказы
кино, каким мы его себе представляем, главным о бра­ хочется читать не про себя, а вслух и даже разыгры­
зом по снимкам в ж урнале «Советский экран». Он вать. Благодарим и ждем новых...»
был в галифе, в сапогах, в ватнике, в кепке с длин­ Вслед за «Рыжим» Ш укшин прислал в «Аврору»
ным козырьком и решительно ничем не отличался от «Кляузу» — сам автор отнес это произведение к жанру
горно-алтайских мужиков, пришедших посмотреть это «документального» рассказа. В этом «документе» Ва­
кино (что, может быть, и было самым для них удиви­ силий Ш укшин свидетельствует против одного кон­
тельным). Все обращались к реж иссеру: Вася. И я кретного человека, получившего в свои руки крохот­
тоже, едва познакомившись, стал называть его Вася. ную долю власти — право деж урной у дверей «пу­
Такой он был человек. Таким остался для меня на щать» или «не пущать» и творящ его этой своей, будь
долгие годы (хотя какие же долгие — всего-то чуть она проклята, «властью» зло и не ведаю щего о том,
больше десятка лет!). что творит... «Кляуза» — не только документ обвине­
Эпизод был такой: герой фильма Паша Колоколь- ния, но ещ е и крик души, взывающий к совести: «Как
ников (эту роль исполнял Леонид Куравлев), парень мы живем? Что с нами происходит?»
шебутной и отчаянный — ш оф ер на Чуйском тракте — В последние годы рассказы Ш укшина щедро печа­
шел сельской улицей и вдруг заметил, что очень при­ тались во многих журналах (я имею в виду творче­
гожая молодайка выбивает перину на ограде. А у ног скую щедрость Шукшина), выходили на экраны его
ее возится в песке мальчонка... И вот Паша Колоколь- фильмы. Василий Шукшин готовился к главной своей
ников опустился на корточки, заигрывает с мальчон­ работе в кино — к роли Степана Разина, к постановке
кой, а сам умильно смотрит на маму, облизывается фильма «Я пришел дать вам волю» (эта работа —
и бормочет: «А глазки мамины...» Тут из дом у выхо­ увы! — все откладывалась). Во что обходилась Ш ук­
дит хозяин, «здоровый мужик», и сверху смотрит на шину его щ едрость, мы не знали и не думали об этом.
Пашу, не говоря ни слова. Паша подымает взор на Мы задумываемся об этом только теперь, когда Васи
хозяина — и давай бог ноги... Вот и все. Сцена без не стало...
слсв... В опубликованной в «Литературной газете» статье
Режиссер поднял с дороги ком глины, слегка по­ «Несостоявшийся диалог» ленинградский литературо­
мазал меня по лицу, наверное, для того, чтобы при­ вед проф ессор Борис Иванович Бурсов поведал
дать «здоровому мужику» ещ е больше мрачности. о своем несбывшемся желании повстречаться с Васи­
Вложил в мои руки пилу-ножовку, отошел в сторону, лием Ш укшиным и поговорить о том насущном, что
осмотрел, отобрал пилу: «Это, пожалуй, лишку... это занимало ум проф ессора литературы. Именно с Ш ук­
уже перебор...» И подтолкнул меня: «Иди!» Я пошел. шиным поговорить, именно его выбрал Бурсов из всей
Спустя какое-то время увидел себя в фильме «Живет плеяды современных литераторов первой величины.
такой парень...». И, как явствовало из письма Шукшина, предваряю ­
Потом я встречался, от случая к случаю, с Васи­ щего статью Бурсова, Ш укшин и сам был расположен
лием Шукшиным — то в М оскве, то в Хабаровске, то к этой встрече, к этому разговору. И дело здесь не
где-то еще. Но это были незначительные встречи, о ко­ только в том, что «диалог» был нужен «Литературной
торых нечего и говорить. Я встречался с Василием газете». Взаимное тяготение меж Бурсовым и Ш укши­
Шукшиным на страницах журналов; если в номере ным возникло после выхода в свет романа-исследо­
есть рассказы Шукшина, это значит — радость откры­ вания Бурсова «Личность Достоевского», ну и, разу­
тия, праздник, слезы и смех, и надо заглядывать впе­ м еется, после выхода в свет книг Шукшина, в особен­
ред, много ли ещ е осталось этого счастья свидания ности его последней книги «Характеры».
с талантом дерзостным, самобытным... Я встречался Бурсова с Ш укшиным сблизил Ф ед о р Михайлович
с Василием Шукшиным в кино — это случалось, ко­ Достоевский, будучи близок — каждому на свой ма­
нечно, реже... нер — двум этим столь различным по возрасту, по
Когда я стал заведовать отделом прозы в ж урнале жизненному опыту и сф ер е применения сил литера­
«Аврора», мне, как и завпрозой любого друго го ж ур­ торам. Диалог в «Литературной газете» не состоялся,
нала, захотелось в первую очередь видеть в числе Ш укшин так и не встретился с Бурсовым. Но, я знаю,
своих авторов Василия Шукшина. Я обратился к нему мне говорил об этом Василий Макарович Шукшин:
с письмом: «Вася, есть рассказы?» Вася тотчас ответил: образ Д остоевского маячил в воображении, тревожил
«Найдутся». Я обращался ко многим авторам, более его мысль. Нет, нет, Ш укшин не собирался экранизи­
или м енее знаменитым,— все они, как правило, ока­ ровать тот или иной роман Д остоевского. Его увле­
зывались абонированными, связанными договорами, кал иной роман, иной образ: безудерж ность натуры,
запроданными на много лет вперед. Ни у кого рас-' роковой трагизм судьбы русского гения. Книга
сказов не находилось. У Васи нашлись рассказы. Бориса Ивановича Бурсова «Личность Достоевского»

26
помогла ему приблизиться к этому образу. Художнику — Все это будет в картине... Мы снимали прямо
Шукшину был нужен проф ессор Бурсов... вот здесь, на берегу... Вон, видишь, столовая... Здесь
И проф ессор тоже мечтал, фантазировал: «Вот мы сняли сцены в ресторане. Хотелось, чтоб был вто­
если бы сделать фильм о Достоевском , судьба коего рой план — озеро, плоты идут, простор, нечто вечное.
драматичнее и сложней всех его романов... Кому это Я задал Ш укшину вопрос, возникший у меня во
по плечу? Кто бы смог сыграть Д остоевского? Ш ук­ время съемок в Садовой:
шин. Больше некому...» — Почему ты, снимавший до сих пор свое кино
Но это — мечтания, замыслы. Сбыться им не дано. у себя на родине, на Алтае, выбрал Вологодчину?
Летом сем ьдесят третьего года я был в Вологде См огут ли твои герои прижиться на новой для них
по делам журнала, работал с Василием Беловым над натуре? Ведь что ни говори, не только природа сибир­
рукописью его повести «Целуются зори». То есть что ская, но и сам склад, характер русского человека,
значит — работал? Белов повесть сочинил, он колдо­ даже и язык в Сибири немножко иные, чем на Воло­
вал над рукописью. Я же прочитывал сделанное им — годчине...
с деликатным карандашом в руке. Белов м не сказал, — С людьми происходит одно и то же — и в Си ­
что неподалеку от Вологды Ш укшин снимает свою бири, и тут,— сказал Ш укшин. — Внутри людей... одни
«Калину красную». Неподалеку — это если глядеть из процессы...
Ленинграда. Шукшин снимал «Калину красную» в Бело-
Вот я написал будто бы шукшинскую речь, прочи­
зерске; я сел в Вологде в самолет местной линии
и часа через два шел по д ороге берегом Белого тал — и что-то не так, Ш укшин говорил иначе, дру­
озера; правой моей щеки касалось дыхание большой, гими словами. М агнитофона с нами не было, что гово­
рил Ш укшин — я не брал на карандаш. Мы с ним ро­
еще не прогревш ейся воды, в левую щ еку дул лег­
кий ветер с зацветших лугов, над головою играли весники, я не думал, что наш разговор вдруг пре­
рвется на полуслове, чтоб никогда не возобновиться,
жаворонки. Я думал: господи, как же много дивного
и мне придется отыскивать в памяти слова, сказанные
вольного места у нас на Руси!..
Шукшиным, как отыскивают вещи из обихода ум ер­
Для съемок Василий Ш укшин облюбовал д ер е­ ш его писателя, создавая мемориальный музей.
веньку Садовую, километрах в десяти от Белозерска.
Мы ходили с Василием по краю воды, по д ер е ­
Д еревенька на круглой горке по-над озером вся уто­
вянным мосткам Белозерска, он был все в той же хро­
нула в садах. Как раз цвели яблони. Вот ведь куда
мовой черной кожанке, в белой рубашке и в сапогах,
забрался Василий Шукшин, сибиряк, урож енец пред­
но чем он дольше ходил, тем становилась зам етнее
горных степей, где в долгие зимы против морозов
в нем перемена. Он не то чтобы отдыхал после дня
и буранов выстаивают только малорослые яблоньки,
съемок, но словно бы отпускал внутри себя крючки
рождающие мелкую жесткую китайку1
и защелки, которые застегнул, чтобы стать со средото­
Первым человеком, которого я встретил на д ер е ­ ченным, нацеленным на достижение задачи или еще,
венской улице, был Василий Ш укшин, в кожаном пид­ как было однажды сказано, сверхзадачи,— режиссе-
жаке, в кепке, в русских сапогах — таким мы вскоре ром-постановщиком, исполнителем главной роли.
увидели героя «Калины красной», непутевого и бес­ Василий Ш укшин разговорился. О н говорил о своей
конечно небезразличного нам Егора Прокудина. Ре­ работе, опять-таки о задаче и сверхзадаче; впрочем,
жиссер Шукшин выбирал съемочную площадку для не только об этом — о чем угодно другом. Он поль­
очередного эпизода, в котором предстояло сниматься зовался благом откровенности, возможности выска­
актеру Шукшину. Рядом, об руку с ним находился заться без оглядки на слова. Он делился сомнения­
оператор Анатолий Заболотский — единомышленник, ми, то и дело апеллируя к черту: «Черт его знает...»*
друг, помощник, ученик Ш укшина, восприемник его И он умел слушать... И если бы записать сказанное
творческих идей. (О ператор Заболотский снимал и им тогда, в ту ночь, и сравнить с тем, что он скажет
фильм «Печки-лавочки».) Ш укш ин, был до крайности спустя полтора года, что будет опубликовано под за­
занят, сосредоточен, он был тут, рядом, на улице д е­ головком «Последние разговоры», то многое бы со­
ревеньки Садовой, пожимал мне руку, непрестанно впало по сути, а в некоторых рассуждениях можно бы
курил, присел со мною на бревна, на одно мгновенье было заметить и разночтения, что ли...
присел, и был он где-то недосягаем о далеко, за чер­
В Белозерске Ш укшин снимал «Калину красную»,
той, которую не переступить никому, в себе, в под­
и если кто-нибудь мог предвидеть, какое будущ ее уго­
спудной работе ума, сердца, воображения...
товано этому фильму, трудному по самой драм атур­
В тот день снимался эпизод «у баньки», когда гической природе, выходящему далеко из ряда обыч­
«муж» Любы, пустившей к себе в дом вышедшего из ного «прокатного» кино,— только Ш укшин мог пред­
тюрьмы вора Прокудина, вместе с дружками является видеть. Да и то — едва ли мог. Опыт режиссера-по-
проучить новоявленного «жениха». Сцена, в которой становщика, ответственного не только за худож ествен­
бушуют страсти и слышится скреж ет зубовный,— во­ ную ткань, уровень фильма и организацию его произ­
круг благолепие: жаворонки поют, церковка на горе водства, но и за многое, многое другое, находящееся
над озером. И все население, старое да малое, д ерев­ за пределами и ткани и производства, был достаточно
ни Садовой сползлось посмотреть «кино», как неког­ горек. Принимаясь за «Калину красную», Шукшин, по­
да, десять лет тому назад, на окраинной улочке Гор­ зволю себе сказать так — теперь это можно, играл
но-Алтайска. И я в ряду зрителей. И явилась такая ва-банк. Он верил в то, что его новый фильм дойдет
мысль: удастся ли сочетать эти страсти, этот сюжет наконец до миллионов людей и воздействует на их
с кровавой развязкой — и эту натуру, проникнутую души именно таким образом, как хотелось бы того
духом умиротворения, праведности? Ш укшину. Василий Ш укшин был одержим своей рабо­
Вечером, в Белозерске, когда закончился долгий- той — то есть идеей. Работа его и состояла в осущ е­
долгий день трудов, мы с Василием Шукшиным вы­ ствлении, материализации идеи. Нет, в ту летнюю ночь
шли на берег Белого озера, то есть на бер ег канала, над Белым озером он не говорил о том, что уйдет
отгороженного от озерных штормов каменной дамбой, из кино, хотя бы и ради литературы. Но он говорил
и пора уже наступила для ночи, но было по-северному и тогда, что «надо работать», что времени остается
светло, в сизых сумерках медленно шлепали по ка­ мало и некогда размениваться, что надо говорить
налу буксиры, плыли плоты, гонки сосновых бревен, в искусстве о самом главном — о жизни и смерти,
рдели ходовые огни. Шукшин говорил: и говорить только правду. Он искал кратчайшие пути,

27
средства доставки, чтобы скорей донести до людей
свое искусство. И он уповал на кино, на данную ему
Владислав Шошин
кинематографом возможность разговаривать сразу
с миллионной аудиторией...
— У нас ещ е не знают, что может кино, даже
серьезны е наши писатели недооценивают его,—-го во ­
рил Шукшин. — Несколько человек в мире знает... Ну
вот Феллини... Но у него другое. Я хочу попробо­
вать. А?..
Шукшин остановился и посмотрел на меня и ещ е
куда-то дальше, сквозь меня. Во взгляде его — о зар е ­
ние, воля, напор, осознание своих сил. Лицо у него *
мужицкое: скулы как плужные лемеха, тяжелая че­
люсть. Лицо мастера... Он не у меня спросил, у себя.
— Почему ты ее полюбил?
Его вопрос был и ответом: «Я хочу попробовать...» — Слушай , я расскажу, где я был,
А почему бы и нет? Ш ел я с ней наяву, как во сне,
Это было в июне сем ьдесят третьего года, а осенью П о балканской лесной крутизне.
сем ьдесят четвертого, над другою водой, он скажет
другое. Он устанет от работы в кино настолько, что Н езабудка тревожилась там,
захочет уйти из него навсегда.
В ночь над Белым озером Василий Ш укшин был
Встали горы по снежным постам,
счастлив. Он делал то, что ему хотелось, «Калину крас­ Ветер гор водопад голу бил ...
ную», — фильм не сибирский, не вологодский, а очень — Почему ты ее полюбил?
русский и в то же время всечеловеческий...
Хотя меня спросят — как мог быть счастлив Ш ук­ — Я об этом как раз говор ю !
шин, с его сомнениями, нерешенными задачами, не­
довольством собою? Он был и счастлив по-своему,
Я встречал молодую зарю,
по-шукшински. Как бы ни было трудно ему, но он Как второе рожденье свое ...
был уверен, что делает то, что должно делать ему. — Почему полю бил ты ее?
И в душ е его, как заря над Белым озером , подыма­
лась решимость: «Я хочу попробовать...» — Просто юность вернулась ко мне,
Мы тогда гуляли с Василием Ш укшиным по бер егу Просто дятел стучал по сосне,
Белого озера, в белую ночь, до зари. Больше я его
не видел.
Просто солнце по кручам лилось,
Когда пришел проститься с ним в московский Дом Просто сердце лю бви заж далось .
кино, играла музыка: два скрипача сидели на хорах
и так играли, как плачет чья-то душа. Василий Ш ук­ — Д а, но были другие с тобой!
шин лежал в гробу, ничуть не похожий на себя, на — Да, но с ней был простор голубой,
свой портрет, повешенный над гробом. Причитала И рассветный восторг бытия,
над ним его мать, сибирская крестьянка, трогала его,
гладила его лоб жена, актриса, исполнившая роль
И свобода, и песня моя!
Лю бы в «Калине красной» и уже отплакавшая однаж­
ды возлюбленного своего, Егора Прокудина... Жизнь,
смерть, любовь, искусство — все сошлось в этой точке В Копривштице
у гроба Василия Шукшина, в лице склоненной над ним
женщины. У фракийского кургана,
Рядом стояли заплаканные, не видящие белого
света Василий Белов, Анатолий Заболотский... И я тоже Г де безусый иван-чай,
не видел белого света... Вы йди в горы утром рано,
Большой художник, каким является Ш укшин, уходя Иностранца повстречай.
навсегда от людей, возвращ ается к людям, может
быть, в более подлинном, в более истинном смысле. Я такой же иностранец,
Это все так. Но это не может послужить утеш е­ Как та лошадь без удил,
нием. Ресторанов модный глянец
Шукшин ушел от нас, едва успев разбудить инте­ М н е оскомину набил .
рес к своему творчеству — не только внутри литера­
туры, искусства, но и далеко за их пределами — у лю­ И милее полустанка
дей, у народа. Потребность в Ш укш ине стала насущ­ Я не знал в пути на юг,
ной, и она росла на глазах. Ш укшин себя не щадил,
погонял, работал исступленно, на износ. Он сгорел Чем такой, где иностранка
у всех на виду — иначе это не назовешь. Ш укшина не Обняла по-русски вдр у г .
стало с нами, и никто никогда не заменит его.
Но Шукшин, как бы ни была коротка его жизнь Обняла хвоей студеной,
в искусстве, помог нам ещ е раз вглядеться в таин­ Бросив под ноги овес,
ство жизни, в самих себя — и увидеть, понять нечто Чтобы понял гость зеленый,
такое, без чего бы мы были бедней. Он оставил нам Что родные мы всерьез.
свои книги...
О дну из них — «Характеры» — Василий Ш укшин по­ Синь Б а л к а н — с рязанской синью,
дарил мне в Белозерске и написал на ней: «...Дай Бог, С волей гор — Невы прибой,
Глебушка, и дальше нам встречаться где-нибудь на
Руси». М ы — Болгария с Р оссией,
Где-нибудь на Руси... Я, Копривштица ,— с тобой!
Болгарское солнце

Витоша Юность не повторится — это как дважды два,


Нам не вернуться в П ловдив
Витоша, прежней дорогой роз,
Витоша, Только весной — я знаю — снова взойдет
Ты — Болгарии душа! трава,
Велика ты — над веками, П есню разучит ветер по голосам берез.
Высока — за облаками,
Будет твоей та песня или — теперь — моей *
Рыщет ветер,
Или, всего вернее, будет чужой она,
Свищет снег —
Только с тобой не станем
Все равно ты выше всех!
старых искать теней,
Только наш древний П л овдив будет еще юней,
Ты возносишь над туманом,
В се ему вечно внове — молодость и весна!
Н ад разбитым ятаганом,
Н ад сердечной пустотой *
Р о щ березовы х настой.
Ты швыряешь непокорно Гор нескончаемо пенье,
Л едн иков крутые зерна, Льется вершин серебро,
Зайцы пляшут — как поют! Вот где живет вдохновенье —
И х бездельники не бьют. Взды блен гранит на ребро.
Солнцем деревья облиты,
Я лю блю такое дело, Сглажены лесом углы,
Чтобы сердце м олодело, Даж е могильные плиты
Чтоб вставали в ряд слова — В солнце рассветном светлы.
Д а, романтика жива!
С суетой вседневной споря, Кровь не смолкает живая,
Здравствуй в пене голубой, Если умрем — и тогда
Д аж е я, посланец моря, Будет душа молодая
Ш ляпу снял перед тобой. В громе Балкан молода!

Витоша, Прощальная песня Болгарии


Витоша,
Уйдет мой корабль от причала
Д а цветет твоя душа!
П о д ж алобы чаек ночных,
Завтра я спущусь в долину,
Н о нет ни конца, ни начала
Только сердцем не покину
У друж бы народов родны х .
Г олос трав и песню сот —
М и р восторженных высот! Ветра нас качали косые,
Н о друж бе была ты верна,
* Ты праздничный тост за Росси ю
В сегда выпиваешь до дна.
Листья уже упали, желтые, на асфальт,
Л ес, ненадежно зеленый, словно от слез рябой. К чему поездов расписанья —
Г де ж, Робертино Лоретти, Я встречу тебя без труда,
твой торжествующий альт, К чему поцелуи прощанья —
В П ловдиве помнишь песню, поднятую тобой? Болгария в сердце всегда!

Лампы перекрывали яростный свет луны, Ты — братства восторженный вестник,


Всех голосов природы громче был голос твой. Ты — чистого сердца привет,
Что же сегодня листья словно латунь бледны, Со мной ты прощаешься песней ;
Н ебо спустилось ниже, туча над головой?. Так значит — прощания нет.

29
Владимир Савицкий Мою няню звали Ефросинья Францевна Вален-
тионок, в девичестве — Франтиппса Вокалова. Она ро­
дилась и выросла в русской деревне, хотя принад­
лежала к семье переселенцев-чехов. Ее родители по­
кинули онемеченную Чехию в надежде на богатые
земли гостеприимной России. В шестидесятых годах
прошлого века множество чешских семей подалось

няня
на Волынь, в Крым, на Северный Кавказ. Уж такой,
казалось бы, небольшой народ эти чехи, а не сиде­
лось им на собственной прекрасной земле. Огромные
фургоны чешских возчиков привыкли колесить по
Европе, не оплетенной еще железными дорогами;
чешские каменщики отстраивали после пожаров не­
мецкие города; чешские странствующие ремеслен­
РАССКАЗ
ники доходили чуть ли не до Урала, а торговцы
пробирались и в Сибирь; ни один крупный цирк
девятнадцатого века не обходился без чехов — тру­
бачей, униформистов, шталмейстеров. Чешские тру­
«Я нахожу, что все крупнейшие бы звучали в лучших оркестрах мира; сколько вы­
наши пороки зарож даю тся с самого дающихся чешских музыкантов помогало мужанию
нежного возраста и что наше нашей музыкальной культуры — имя дирижера Эду­
воспитание зависит главным арда Направника, ставшего русским композитором,
образом от наших кормилиц и осталось навсегда в плеяде звезд Мариинского те­
нянюшек». атра в городе Санкт-Петербурге, имя скрипача Фран­
Монтень. Опыты тишека Ступки значится на дверях аудитории но­
мер девять Одесской консерватории. Чешские учи­
теля гимнастики вовлекали в спортивные группы
«Сокола» тысячи молодых людей во всем мире...
Да, непоседливый, талантливый, энергичный на­
род. Я смутно помпю мать моей няни, сухонькую,
сгорбленную старушку с бронзовыми от крымского
солнца морщинами на лице, строгую и хлопотли­
вую, слово которой было законом для всего ее до­
вольно многочисленного семейства. Она родилась
еще в Чехии, приехала в Россию молодой женщи­
ной и всю жизнь пересыпала русскую речь диалек­
тальными чешскими словечками, которых было уже
куда меньше в речи следующего поколения — няни,
ее сестер и бр