ПРОЗА___________________________________________ Ордена Трудового Красного Знамени

Лениздат
Геннадий Сазонов 6 Охотник из рода манси. Р а с ­
сказ

аврора
Станислав Родионов 12 Допрос. П о в е с т ь . Оконча­
ние
Николай Студеникин 34 Со скоростью света. Р а с с к а з
ПОЭЗИЯ
Сергей Макаров 10 Нескончаемое. П артизанская
поляна. Движение. В это утро.
Дом родной. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ
Кадрия 11 Работа. «После стольких си­
рых лет...» «На растерзанье ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
дню — лови!..» С т и х и в пе­ ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛ
реводе Татьяны Бек ЦК ВЛКСМ,
Глеб Горбовский 31 Утешительный монолог. В ду­ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР
бовой роще. «Это было зада­
чею трудною...» Крестьянская И ЛЕНИНГРАДСКОЙ
вдова. Д ва колодца. Л уч ж из­ ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
ни. «Позвонили!..» Мгновение.
«Всего и пути: от шоссе до де­ ИЗДАЕТСЯ С ИЮЛЯ 1969 ГОДА
ревни...»
Ирэна Сергеева 33 Металл Рустави. Птицы. За­
клятие. Сад. Дерево Д ЕК А БРЬ 1975
Стефка Цветкова 43 Медуница. Две песенки. С т и ­

12
х и в переводе Галины Гам-
пер
Павел Соколов 51 Пахарь. Хлеб. Ночная смена.
Утро
Лев Ошанин; 59 Баллада о доверии.
ПУБЛИЦИСТИКА
Алексей Коробов 2 Требуются мастера
Борис Черняков 44 Смотрящий — да увидит!
Олег Волков 47 Соболиное царство
Ольга Островская 52 Мишель, Клод, Франсуа и дру­
гие...
Яков Гордин 60 Гибель полковника Булатова
НАУКА
Евгений Рейн 65 Близкие расстояния астронома
Козырева
КРИТИКА
Егор Исаев 70 Проникновение в тайны слова
Владимир Соловьев 72 Запомните: Максуд Ибрагим­
беков
Александр Шарымов 74 Ленинградский вариант
Александр Ходоров 75 Из эпохи декабристов
Татьяна Комиссарова 76 Историк-художнив
ИСКУССТВО
Владимир Мотыль 57 Самый свободный долг
Самуил Лурье 68 Забавы А нтуана Ватто
«СЛОН»
Юмористический 77 Выпуск шестьдесят седьмой
журнал в журнале

На титуле — фотографика А натолия Пронина

© «Аврора» 1975 г.
Рукописи не возвращаются. Адрес редакции: 192187 Л енинград, Литейный
пр., 9. Телефон 73-33-90. М-26892. Сдано в набор 2 5 /V III 1975 г. Подписано
в печать 19/XI 1975 г. Формат 84ХЮ87з2. Печ. л. 5 (уел. л. 8,4). Уч.-изд.
л. 12. Тираж 130 000. Заказ 307. Цена 30 коп. Типография имени В олодар­
ского Л ениздата, 191023 Ленинград, наб. р. Фонтанки, 57.
# НАВСТРЕЧУ XXY СЪЕЗДУ КПСС
ТРЕБУЮ ТСЯ
Есть города, в которых никогда не был, о которых,
если быть честным, и не помышляешь: географиче­
ское понятие, не более. Но вот представляется слу­
чай поехать в один из таких городов, и — таково свой­
ство человеческой натуры — начинаешь узнавать, что
же это за место, чем знаменито, и неожиданно для
себя вдруг понимаешь, что именно с этим городом
связаны какие-то причудливые — не искусственно на­
думанные, нет, а глубинные воспоминания: нужен
был внешний толчок — и потянулась цепочка...
Для меня таким городом явился Тихвин.
...С годами многое сглаживается, теряет остроту,
но, наверное, не было страшнее, голоднее, холоднее,
темнее зимних месяцев сорок первого — ленинград­
ской зимы сорок первого года. И в те, казалось бы,
безысходные дни мы услышали: освобожден Тихвин!
Тогда это известие воспринималось однозначно: Тих­
вин освобожден — значит, будет хлеб, значит, будем
жить...
Сейчас о минувшей войне в Тихвине напоминают
памятник Славы в центре города, наименования улиц,
мемориальные плиты с фамилиями погибших...
Такой памятной плиты нет, однако, на здании тих­
винских производств объединения «Кировский за­
вод» — и не потому, что люди здесь не помнят или
не чтят прошлого. Просто это слишком молодой за­
вод, и большинство работающей молодежи знает о
войне только со слов старших.
Я попал в Тихвин в жаркий летний полдень и после
ленинградской суеты и шума буквально окунулся в ти­
шину улиц с покосившимися от старости домами, с ви­
тиеватой резьбой на деревянных наличниках, с жестя­
ными петухами на коньках крыш, мирно уживающимися
с телевизионными антеннами. И уж совсем умилился,
когда услышал задиристый петушиный крик.
Насильственно вторгнувшимися в эту селянскую
обитель казались современные пяти- и девятиэтажные
близнецы строительных комбинатов, наступавшие на
сады и огороды, зелеными наделами расположенные
за бревенчатыми домами.
На месте старого города, прославившегося такими
2
историческими памятниками, как Успенский и Введен­
ский соборы, города, в котором родился и вырос ве­
ликий русский композитор Николай Алексеевич Рим-
ский-Корсаков, создавался город новый. И если бы
меня спросили об его главной, самой характерной сего­
дня примете, я сказал бы о тракторе «Кировец», при­
влекающем сейчас к Тихвину всеобщее внимание.
Наверное, вряд ли найдется человек, который не
слыхал бы о «Кировце». И любой, кто знает об этом
тракторе, с уверенностью скажет, что делают его в Ле­
нинграде, на знаменитом Кировском заводе. Но не все
знают, что Кировский завод не только в Ленинграде —
он теперь и в Тихвине, многие узлы и детали для
трактора производятся именно здесь.
Казалось бы, совсем недавно был извлечен первый
кубометр грунта, вбита первая свая, возведена пер­
вая крыша над многометровым пролетом, а вот уже
выстроились — один к одному — цеха, образуя ни с
чем не сравнимый заводской ансамбль — со своими
аллеями, пешеходными дорожками, улицами и про­
спектами.
А башенные краны, теперь скрытые многоэтаж­
ными цехами, осваивают все новые и новые террито­
рии: строительство продолжается.
Поначалу предполагалось, что завод будет чисто
металлургическим. Сейчас же, помимо металлургиче­
ского, многопрофильное предприятие включает в себя
тракторное и сварочное производства. Это стало воз­
можным после того, как в 1973 году было органи­
зовано объединение «Кировский завод», в состав ко­
торого и вошли тихвинские производства.
Конечно, лестно иметь на заводских воротах от­
личительный знак кировцев; зубчатое колесо, внутрь
которого помещена характерно прорисованная бук­
ва «К». Но это и обязывает ко многому. И если голов­
ному предприятию под силу выпуск любой продукции,
какой бы сложной она ни была, — таков здесь сплав
инженерной мысли и профессионального мастерства
рабочих, — то в Тихвине все надо было начинать с нуля.
Выпуск новой продукции, а тем более такой слож­
ной, как трактор, всегда сопряжен с трудностями, но
для тихвинских производств трудности не закончились
с освоением «семисотки».
С главного сборочного конвейера в Ленинграде

МАСТЕРА
сходили выкрашенные в желтую фирменную краску
«К-700», а в конструкторских и технологических бюро
разрабатывались чертежи более мощного, трехсот­
сильного трактора, и Тихвину, только-только наладив­
шему производство, предстояло перейти на новую
модель.
«Мы — сборная Союза». Это выражение я слышал
от многих: и от Анатолия Ефимова, секретаря парт­
кома, и от старшего мастера Геннадия Шевлякова, и
от заместителя директора по тракторному производ­
ству Владимира Петрова. Я называю этих уважаемых
людей по имени только потому, что они молоды —
едва перешагнули за тридцать. Кстати, замечу, что сред­
ний возраст руководящего состава — тридцать лет, а по­
ловина работающих — молодежь.
Так вот, каждый раз, когда кто-нибудь из них про­
износил: «Мы — сборная Союза», в этой фразе слы­
шалась не только гордость.
Спортивные сборные комплектуются по спортив­
ным показателям, и в них попадают самые лучшие и
самые достойные. Стройки и действующие предпри­
ятия комплектуются несколько иначе.
«Оргнабор — вчерашний день» — таково авторитет­
ное мнение Дмитрия Степановича Гурьянова, замести­
теля директора тихвинских производств по кадрам.
И действительно, оргнабор, так много давший
в прошлые годы, уже не отвечает задачам сегодняш­
него дня. Ибо тракторному производству нужны не
просто рабочие, но рабочие высокой квалификации,
и — что не менее важно — люди, для которых Тихвин
станет родным городом, а не очередным пристанищем
на короткое время. Потому что конвейер завязывает
в тугой узел взаимоотношения тысяч людей, и несо­
знательность или нерадивость одного может свести на
нет усилия тысяч. Достаточно, к примеру, задержаться
в пути водителю автомашины с комплектующими уз­
лами из Тихвина, как сборочный конвейер в Ленин­
граде остановится.
Еще совсем недавно в дни получек, два раза в ме­
сяц, устраивались рейды партийно-хозяйственного
актива по общежитиям. Директор тихвинских произ­
водств, начальники цехов и участков, мастера должны
были увещевать «оргнаборовскую вольницу». Необхо­
димость в таких посещениях сейчас отпала. Это не зна­
Алексей Коробов
чит, что в общежитиях все стало идеально, — к сожа­
лению, нет, но порядок наводится собственными сила­
ми: в каждом общежитии есть комсомольский опера­
тивный отряд.
Комсомолу на тихвинских производствах принадле­
жит особая роль.
В нашей стране тысячи строек, и каждая из них не­
обходима, каждая важна. Но когда хотят подчеркнуть
уникальность строительства, когда хотят сконцентриро­
вать усилия именно на этом строительстве, всегда об*
ращаются к комсомолу. Достаточно вспомнить Братск.
Или сейчас — БАМ.
И потому в июле 1974 года тракторное производ­
ство в связи с подготовкой к серийному выпуску но­
вого «Кировца» — «К-701» — было объявлено Всесоюз­
ной ударной комсомольской стройкой.
И сразу же в Тихвин стали прибывать посланцы
комсомола. Выпускники школ и профтехучилищ, они
обладали прекрасным качеством — энтузиазмом. Но
в наше время одного энтузиазма мало.
В отличие от других ударных строек, где на пер­
вых порах требуются люди, умеющие хотя бы отли­
чить совковую лопату от штыковой, тракторному про­
изводству позарез нужны были станочники и свар­
щики, наладчики и слесари-сборщики, то есть люди,
уже владеющие профессией или достаточным образо­
ванием, чтобы в короткие сроки овладеть ею. Й здесь
огромнейшую помощь оказали ленинградские ком­
сомольцы, которые послали в Тихвин ударный отряд,
составленный из молодых кировцев, имеющих доста­
точный производственный опыт.
Вообще ленинградский комсомол хорошо пред­
ставлен в Тихвине. Секретарь парткома тихвинских
производств Анатолий Ефимов ранее был первым сек­
ретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ, а комсо­
мольскую организацию возглавляет Владимир Егоры-
чев — воспитанник Кировского завода.
Но какой бы ни была помощь со стороны, кадры
для тракторного производства нужно было растить
в самом Тихвине. Это не местническая позиция, а ре­
альный подход к делу. И потому это — дальновидная
позиция.
Сейчас создана обширная сеть производственно-
технического обучения» которая предоставляет воз­
3
можность не только овладеть специальностью, но и
повысить квалификацию. Нет проблемы и в выборе
профессии — на тихвинских производствах их около
ста.
Школа рабочей молодежи, вечерний литейный и
механический техникум, учебная точка Северо-Запад-
ного политехнического института — вот ступени роста.
И начальная ступень — базовое ПТУ.
ПТУ на шестьсот человек уже не обеспечивает по­
требности предприятия. Есть решение о расширении
училища до тысячи двухсот человек. Но и этого мало,
заявляют руководители тихвинских производств, хо­
рошо бы увеличить еще в два раза.
Можно быстро научить человека специальности,
поставить его на рабочее место и потребовать — да­
вай план! Но истинное мастерство может появиться
только тогда, когда рядом с новичком находится че­
ловек, который всегда придет на помощь, вовремя
укажет на ошибку и посоветует, как ее избежать в
дальнейшем. ▲ еще лучше, когда ты работаешь в ок­
ружении друзей и твой станок расположен рядом со
станком друга, а твоя койка в общежитии — рядом
с койкой друга... Так стали создаваться комсомольско-
молодежные бригады. ▲ когда много людей, объеди­
ненных в бригады, не только заняты выполнением теку­
щей производственной программы, но и ясно пред­
ставляют, во имя чего они трудятся, это уже коллек­
тив. Коллективу многое под силу. С коллектива и спрос
особый.
Один лишь пример: к тридцатилетию Победы в Ве­
ликой Отечественной войне комсомольцы в нерабочее
время изготовили тридцать комплектов узлов и дета­
лей для «К-701».
У Владимира Петрова обычная биография. Маль­
чишкой в 1959 году окончил ремесленное училище и
поступил на Кировский завод формовщиком, а затем
перешел в турбинный цех карусельщиком — перема­
нили друзья-футболисты: уж очень хорошо он играл
в защите. В 1963 году сдал экзамены на вечернее от­
деление Кораблестроительного института и стал ра­
ботать технологом в том же самом цехе, где недавно
стоял у станка, потом — старшим мастером. Знамени­
тый Говорушин, Герой Социалистического Труда, рабо­
тал у него в смене, и он же рекомендовал Петрова
в партию. Учебу приходилось совмещать с работой.
Вернее, работу — с учебой, потому что должности за­
нимал ответственные: начальник турбинного цеха, на­
чальник опытного цеха... Только в 1972 году нашлось
время для защиты диплома, и вновь настала пора са­
диться за парту: годичные курсы повышения квалифи­
кации в Инженерно-экономическом институте. Окон­
чил курсы и был назначен начальником опытного про­
изводства конструкторского бюро, а летом 1973-го
в числе ста коммунистов-кировцев был направлен в Тих­
вин. Вначале работал главным инженером, а затем за­
нял должность заместителя директора по тракторному
производству.
К этому можно добавить лишь одно: Владимиру
Алексеевичу Петрову тридцать три года. И поскольку
он молод, то на первых порах возглавил «Штаб К-701»:
по-военному четкое наименование новой производ­
ственной структуры отвечало запросам дня.
Этот штаб, не предусмотренный никаким штатным
расписанием, вначале был задуман как своего рода
координационная группа, в которую вошли главные
специалисты и начальники пусковых комплексов, — не­
что вроде «мозгового центра». В группе должны были
стыковаться все насущные проблемы реконструкции,
неизбежно возникающие и у работников тракторного
4
производства и у строителей. А проблемы возникали
чуть ли не ежедневно: и задержка проектной доку­
ментации, и трудности с изготовлением нестандартного
оборудования, и отсутствие опыта, и недостаточная
квалификация молодых тракторостроителей. И нужно
было не только найти слабое звено, не только при­
нять верное решение, не только довести его до ис­
полнителей, но и проследить за его выполнением. Вот
тогда-то группа превратилась в штаб. В штаб, который
стал органом управления во главе с Владимиром
Петровым.
Петров признался, что вначале он уходил с завода
в час-два ночи, потом в восемь-девять вечера. Сейчас
же — в шесть.
Это было сказано не в похвалу себе: «я» означало
«мы».
Может быть, сроки, которые я привел, и являются
нарушением трудового законодательства, но они лучше
всяких слов характеризуют напряженную работу той
поры. Им, этим срокам, правда, есть некоторое оправ­
дание: рабочий день инженера на производстве счи­
тается ненормированным. Другое дело, как считать
этот ненормированный день: от звонка до звонка или
до результата своей работы. Но тут, наверное, всту­
пают в силу другие критерии. Долг, например...
«Штаб К-701» начал свою деятельность в сентябре
1974 года, а закончил в апреле 1975 года, когда с кон­
вейера сошла установочная партия семьсот первой
модели.
Как ни странно, но, несмотря на сложности пере­
хода с одной модели трактора на другую, преодоле­
ние чисто технических трудностей опасений не вызы­
вало. С теми или иными отклонениями от графика, но
перевооружение завода шло. Возводились новые кор­
пуса, устанавливались новые станки, поточные линии,
из Ленинграда в Тихвин перебазировалось оборудова­
ние.
Главное заключалось в том, чтобы, не снижая вы­
пуска основной продукции для трактора «К-700», ос­
воить новые технологические операции, преодолеть
уже сложившийся стереотип мышления и действий.
Вот тут громадную роль сыграл почин бригадира
Ледовского и наладчика Абрамовича.
Казалось бы, все просто: наладчик обеспечивает
работу станков в заданном режиме для изготовления
деталей к трактору «К-700», но одновременно так рас­
пределяет свое время, что успевает изучить чертежи
новых деталей семьсот первой модели, переналаживает
станки, настраивает их на определенный режим, подби­
рает необходимый режущий инструмент, а затем обу­
чает новой технологии своих товарищей; бригадир так
организовывает работу, что бригада успевает не только
выполнять текущий план, но и заготовить впрок около
тысячи комплектов деталей для «К-701». Но это не­
обычайно сложно, когда начинаешь первым.
Впоследствии это начинание получило несколько
усложненную и суховатую формулировку: «Соревнова­
ние за досрочную личную, бригадную, участковую и
цеховую готовность».
У нового дела нашлись последователи.
Переход на новую модель трактора был осуществлен
в поразительно короткие сроки: главный сбороч­
ный конвейер оставался неподвижным только двена­
дцать дней — случай небывалый в отечественной и ми­
ровой практике.
К сожалению, на многих стройках — и Тихвин в
этом смысле не исключение — жилье и объекты со-
циально-культурного назначения для строителей на
втором плане. А ведь население Тихвина за последние
Геннадий Сазонов
ОХОТНИК
ИЗ РОДА
МАНСИ
РАССКАЗ
Тропа углубилась, отсырела, заметалась между ко­
чек, уперлась <в поваленную ель и, перешагнув через
нее, расползлась и стерлась по болоту. Неширокое,
но длинное, оно напоминало затаивш уюся щ уку — зе­
леновато-желтое, в тусклых чеш уйках лужиц. Каюр
остановил караван, повел головой налево — километ­
ра полтора, посмотрел через правое плечо — кило­
метра два, перед собой — двести метров гиблой тря­
сины.
— Кругом гулять начнем,— обернулся к геологу
каю р,— или прямиком спробуем?
— Спробуем,— ответил геолог.— Эге-ей! — И голос
его прокатился по мякотине мхов, над торфяными
бугорками, прокатился и потонул. Спешились, сру­
били палки и пошли н а ощупь. Каюр Яков впере­
ди — полегче он, Смирнов за ним. К ачается зыбина,
но держит, кровянится налитой клюквой: россыпи
ее здесь — и свежая, тугая, только что из-под снега.
— Гамак! -г- смеется Смирнов и проваливается по
пояс.— Вот черт!
Походили, покружили, вымокли, вспугнули пару
глухарей и наткнулись на тропочку — извилистую,
но четкую. Вдоль тропки веточки воткнуты, на кри­
вулинах-березах — затески.
— Бахтияров! — сообщил каю р.— Скоро изба.
Провели караван — ни одну лошадь не пришлось
перевьючивать, ходко прошли болото.
— Это что, Яков? — спрашивает геолог.— Не раз
по дороге встречал.
— Знак Бахтиярова.
Каюр тронул коня, почти вплотную подъехал
к неохватной лиственнице. С той стороны ствола, что
обращена к тропе, с лиственницы сорвана кора, а на
затесе грубо вырублена лосиная нога, подлиннее мет­
ра, с утолщенной коленкой и расщепленным острым
копытом. Над барельефом ноги высвечивает иероглиф
в виде трезубца, где средний зубец пересечен диа­
гональной чертой. Чуть повыше копыта — три попе­
речные зарубки, а у коленки на сгибе вырезаны еще
две — параллельные.
— Летом бил лося по траве, с тремя собаками —
видишь, три черты — и вдвоем он был.— И Яков до­
тронулся плеткой до укороченных заметок. Прищу­
рился, вгляделся в рисунок, подъехал к кострищу,
осмотрелся.— Пять лет прошло, к ак они с Петькой
Филомоновым зверя завалили. Ох и масте-ер ж е он
сохатого бить! Но-о, трогай! — стеганул Яков коня.
Ручейки неглубокие, но глубоко врезанные пере­
секли, проломились через ольшаник, следом пихта
клином прорубила осинник; тропа круче — на взго­
в
рок пошла, но уж е по песку. Сосняк распахнулся
речушкой светло и чисто, открылся в ивняке и ря­
бинах.
— Гляди,— показывает каю р,— изба. Ой, хоро­
шее, больно хорошее место Бахтиярову досталось! —
завистливо оглядывается Яков.— Лосиное место. И со­
боль богатый. А кому досталось?
— К ак досталось? — не понял Смирнов и огля­
делся. Около избы поднимались свирепые безглазые
идолы, почерневшие от непогоды, грубо высеченные
топором. У одного расколота голова.
— Так и достается — дед его, отец, а теперь и
сам он угодьем владеет. У нас, у сосьвинских манси,
извечно закон такой — где деды охотились, теперь
сами обретаемся. А отцы знали, сколько брать, ког­
да, давали зверю нагуляться.
Дверь в избуш ку приперта палкой, в оконце мутно
просачивается свет, по углам мыши-пищухи натаска­
ли травы — свили гнезда, на стенах ржавеют капка­
ны, а н а столе в опрокинутом ведре окаменела горе­
л ая гречка. В углу груда соли-лизунца, нары закры­
ты разноцветьем лоскутного одеяла, и оно плоско,
нежило раскинулось, охолодало, потеряв очертания
человеческого тела.
— Лета три, наверное, не был. Жених! — плюнул
Яков на пол.— Болтун. Такое место покинул, а? —
Яков обошел идолов, подправил туловища-стволы.
— Гляди, лебедь?! — остановился Смирнов.— Не­
ужто топором? Смотри, какое изумительное лицо!
— То — баба его! — буркнул Яков.
Долго вглядывался в тонкий лик Смирнов.
Ночевали у костра, из избушки выгнал спертый,
перекисший воздух — невмоготу. Укладываясь спать,
подминая под себя пихтовый лапник, Яков посове­
товал:
— Слышь, Василий, возьми ты его каюром. Охот-
ник-то он великий. Ой и большой охотник! Везде ка­
раван проведет — место знает. Только пять лет назад
спортили, кто-то глаз на него черный положил, эаша-
манил его кто-то — совсем худо добывает. По всем
поселкам бегает, баб ищет — тьфу, болтун. Будто пу­
стой стал.
— Д а где здесь поселки? — Согрелся и разомлел
в спальнике Смирнов, лень ему разговаривать.
— К ак где? А Манья... а Толья, а Няксимволь,
а Ивдель тебе...
— Так они за двести-триста верст...
— А ему чего! Руж ье за спину, на коня или
в лодку — пошел. Бабы у него нет,— посочувствовал
Яков,— бабы нет, а он хочет ее. Без бабы ему пе­
чаль — плачет, как собака скулит, так ему баба
нужна.
— Ж енился бы,— уж е сквозь сон бормочет Смир­
нов.— У вас ж е и вдовых полно, и девок...
— Так ведь,— закуривает в спальнике Яков, во­
рочается, выбрасывая из-под себя кривую ветку,—
девки-то есть, да не идут за него. Боятся, худо им
делается. Слышь, Василий, у него ведь три жены бы­
ло. И ни одной, понимаешь, не стало...
— Развелись, что ли?
— То у вас — развод! Развод!..— фыркнул пре­
зрительно Яков и крутанулся в меш ке.— К ак такое
может? То собаки посучатся в свадьбу и разбегутся.
У нас — цыц! Померли они у него. То ли они гни­
лые, хлипкие попались, то ли гробил он их — не
знаю. Тонких таких баб он брал, осиновых. Дрожит
вся, когда дышит. Чтоб песню пела, шкуры узорила,
одежду чистую носила. А наша, мансийская баба
должна всякую работу работать — дрова рубить, сено
ставить, рыбалить, шкуры выделывать, на гребях лод­
ку подымать. Одна-то с голоду помирала: оставил
он ее одну в избе, а сам зверя добыл — и в поселок,
Гульбу затеял. Две недели, пока лося не съели,—
все в поселке. Он, Бахтияров, ну совсем не жадный.
На, бери, все отдаст! А жена сидела-сидела, ребятиш-
ку в себе носила — река встала, вот она берегом и по­
шла. И не дошла, замерзла. П лакал он.— Яков по­
молчал, вслушиваясь, далеко ли кони забрели.— За­
чем красивых брать, а? А вторая потонула. В реке
потонула, слышь? Когда рыбалила... так вот.
— Действительно,— засыпая, подумал Смирнов,—
зачем брать красивых, если убегаешь от красоты?
Смирнов уснул, намотался за день в седле —
полста километров прошли по кам ням да по буре­
лому. Во сне на него скалили зубы слепые идолы
и в глаза загляды вала лесная богиня Миснэ.
Через неделю Смирнов вернулся в поселок Усть-
Манья — базу он выбрал, коней перегнал, людей от­
правил, чтоб зимовье да склады поставили, вырубил
вертолетную площ адку и теперь дож идался геоло­
гов из экспедиции. Наступил июнь, самый разворот
работ. Ночью его разбудили собаки стозевным лаем,
с реки грохнули дуплетом, загомонили женщины, за­
хохотали мужики. Яков поднялся:
— Охотник вернулся. Ты спи.
До пяти утра над рекой в прозрачной ночи пере­
кликались возбужденные голоса: «Бахтияров спу­
стился... Бахтияров...»
А в восемь часов Смирнов уж е встречал людей,
устраивал, кормил, принимал грузы, отправлял ин­
струмент на участок.
Только вечером он увидел Бахтиярова. Тот дви­
гался сквозь поселок медленно — не двигался, а вы­
ступал, словно жрец, опираясь на плечи дружков,
точнее, даж е не опирался, а удерживал их, чтоб»
те не пали. За ним галдела, орала песни растрепан­
ная свита с гармошкой, балалайкой и тоненькой
бренькающей штуковиной. По бокам мохнато клу­
бились собаки, а над этим гомоном нависала пыль.
Позади всех вставал и падал плаш мя, ломано при­
поднимался на четвереньки, пробегал три ш ага боком
и вновь падал каюр Яков. Он был счастлив, что
встретил друга своего Бахтиярова. На две головы Бах­
тияров вздымался над толпой, обнимая ее, припод­
нимая, расш атывая, пы ля и горланя, а толпа натал­
кивалась на его крупное, тяж елое тело и распада­
лась.
— Пасе, Руми! — протягивает Бахтияров широкую,
жесткую лапу и сияет.— Здравствуй, друг, здрав­
ствуй, начальник — «яны поэр!»
— Здравствуй, Бахтияров,— улыбается Смирнов и
нажимает на ладонь Бахтиярова.— Здравствуй, Руми!
— Знаешь? А? Меня ты знаешь, начальник? —■
заволновался Руми, и на широком приятном лице
приоткрылись глазки, и он быстро заговорил по-ман-
сийски, весь охваченный жаром, принялся размахи­
вать руками, пылко клясться и божиться, что его,
Бахтиярова, знают все и везде. Потом согнал с лица
улыбку, прищурился и серьезно, деревянно как-то
подняв палец, обратился к свите, сказав по-русски:
— Он знает Бахтиярова! Он узнал меня, еще не
видя! Меня знают везде! — И все закивали, заулыба­
лись, забренькали, загармонили.
Стоит Бахтияров — не качнется, на крупной, круг­
лой голове темно-синяя пилотская фураж ка, плечи
плотно обтянуты парадным солдатским мундиром
в сверкающих пуговицах, а мундир перепоясан ши­
роким моряцким ремнем с горящей на солнце бля­
хой. В синих галифе стоит Бахтияров, в белых шер­
стяных носках и новеньких галош ах. Сверкают эм­
блемы, высвечивают пуговицы, пряж ка, сияют га­
лоши, теплится улыбкой Руми. Из-под ворота кителя
будто невзначай выглядывает бруснично-красная ру­
башка.
8
— Меня знают все!
— Все, все тебя, Лексей, знают,— загоношились
друзья и родственники. Яков раскинул руки и шаг­
нул к другу, но собака ш мыгнула меж ног, и Яков
пал.
— Я — самый богатый! — заявил Алексей совер­
шенно трезвым и густым голосом. Смирнова неприят­
но покоробила заносчивая похвальба. Колыхалась,
сгибалась перед ним толпа, как перед шаманом или
благодетелем.
— Все, что добываю,— ваше! Все, что имею,— на
всех! Хоть за столом у меня кушай, хоть домой бери!
У меня — много! Идем ко мне в гости, яны поэр!
— Некогда мне, Алексей, некогда,— принялся от­
казы ваться Смирнов, оглядываясь на геологов. Не
знает Смирнов, как пирует великий охотник и как
нужно являться на пир.— Да и как я один?
— А ты всех бери! Всех! Праздник у нас. Двух
лосей добыл, печенку будем кушать, мясо, вино
пить! — заликовал охотник.— Сам к тебе пришел.
И музыку давай! Не обижай Бахтиярова,— взмолил­
ся он.
— Ну, раз так — пошли!
И вся партия толпой — с гитарой, аккордеоном,
поющими «спидолами» — пошла через поселок на
пир к великому охотнику манси Бахтиярову.
— Бывало, праздник две недели пировали,— ж а­
луется Алексей, когда его впихивают в вертолет.
Мнется его лицо от обиды и несправедливости.—
А разве дело, а, три дня? Ой... боюсь я, боюсь,— во­
пит Бахтияров.— Ни в жизнь не летал... Ой, страш­
но, паду в землю...— Нисколько он не стыдился сво­
его непонятного страха, ибо страх исходил от неуве­
ренной, такой хрупкой машинки, которая сама не
знает, на чем она держится, да еще летит.
Из табуна отобрал Алексей с десяток тощих ко­
былиц — в чем душ а держится, но зубы здоровы, да
меринков, что пошире в груди, сбил их в связку, и
через две недели гонял их рысью, а спустя месяц
поднимал в галоп. Охотничьи угодья Бахтиярова, на
которых проводила поиски партия Смирнова, намного
превышали площадь Андорры, Люксембурга, Мальты,
Монако, Кипра вместе взятых — как раз половина
Швейцарии, и кем Алексей себя представлял и ви­
дел изнутри — маркграфом, герцогом, магараджей
или папой римским, Смирнов пока не знал, но то,
что Бахтияров был владыкой, уж е не вызывало со­
мнения. Поднимаясь по распадкам, спускаясь с го­
рушек, пересекая речки, Василий все чаще и чаще
наты кался на бахтияровские знаки, насчитал их
больше сотни, сбился в своей арифметике, и почти
везде, судя по знакам, охотник шел на зверя один,
но с тремя-четырьмя собаками. Сначала Смирнов не
понял, почему лосиная нога поднята на трехметровую
высоту и, чтоб разглядеть иероглиф, приходится за­
дирать голову, потом догадался — снега такие! Снега
трехметровые, и в этих снегах — охотник, а под сне­
гом что? Все, что угодно,— звериные норы, берлоги,
лабиринты ходов, затаивш ийся камень или острый
бивень-сук, которым можно распороть грудь.
— Сотня лосей, просто бред какой-то! — поражает­
ся Смирнов и вглядывается в Бахтиярова как в чу­
до непонятное, а тот улыбается дружелюбно, отсве­
чивая хитринкою гл аз.— Космические масштабы.
Я сотни глухарей не добыл вместе с рябчиками, если
сложить... а тут лоси?! Ужас какой-то... Неужто съе­
ли? Это же горы мяса съели?
— Съели, начисто съели,— хохочет Бахтияров, от­
кры вая широкий крупнозубый рот. И вдруг недоу­
менно удивляется: — А раньше столько не били, да
еще — лисам? Тридцать копеек кило... Пропади они
пропадом, жрут, как огонь. Наши бабы их не носят.
А твоя мехом греется? Ладно»— решил А лексей,—
дам тебе двух соболей. Подарок. Нет, дам трех,— су­
рово сказал он.— Дам трех, если тф меня отдаришь.
— Чем же я могу отдарить? — удивился Смирнов.
— Д авай бинокль, мне больно надо!
— Это один он столько добывает, а сколько же
по всей тайге? — задумался Василий, и ему стало
не по себе.— Лисы... понимаешь? Д а лучш е их сви­
ниной кормить, черт возьми!
— Свинина вкусна, да,— облизнулся Бахтияров.—
Р аза два ел. Один раз в Ивделе... а другой...
Другой раз он пристрелил поросенка у продав­
ца — тот привез его в поселок за пазухой, кормил
сгущенкой да консервированным салатом под назва­
нием «Охотничий». Унес Бахтияров поросенка в лес
и съел один. Три дня потом спал, леж ал — больно
хорошо, так прекрасно! Продавцу у ж так было ж ал ­
ко поросенка — со слезами на глазах упросил Б ах­
тиярова след того гада отыскать: «Найди, Руми, на­
гражу!» Через некоторое время передал Алексей ему
копытце и клочок уха: «Это?* — «Это!» — «У тебя
под крыльцом нашел, собака закусила». Молодые,
еще не обтертые камнем геологи уходят в маршрут,
с ног до головы увешанные оружием,— за плечами
двустволка или «Белка», на поясе ножи-мачете — до­
рвался город до простора, стрельба и грохот не сти­
хают. Тайга нетронутая, безлюдье, зверь непуганый,
жирует себе покойно — у них глаза горят, а за пле­
чами ружье. Птица еще на гнездах сидит, яйца чуть
подогрела, зверь в линьке — лупят, подряд во все
пуляют — сойка ли, кедровка ли, и дятла бьют, дроз­
да — и того с ветки снимают.
— Отбери ты руж ья у них, яны поэр,— взмолил­
ся Бахтияров,— Мышей ведь бьют, а? Сколько надо
мяса — добуду, только скажи! Птица станет на кры­
ло — бей! А эту...— И кинул под ноги Смирнову
окровавленный комочек в перьях.— А мыш ку пошто
бьют — ш курка ему нуж на или он ее кушает? Мыш­
ка — соболю, кунице корм... и песцу. Какой темный
и дикий народ! — пораж ается охотник.
И ему странно, почему так быстро и навсегда, не­
излечимо одичал человек в городах и выходит из ча­
щобы улиц и домов не на охоту, когда борется чело­
век со зверем, а выходит на добычу, да чтобы по­
больше, погрузнее она была — хоть взрывчаткой до­
бывай!
Смирнову не совсем понятен Алексей, и часто,
вглядываясь в него, он спрашивает себя, почему
Алексей оставил в избушке ту, что носила в себе его
ребенка, ту — с тонким лицом лесной богини. Три
года не приходил в свои угодья — бродил по ничей­
ным речушкам, по бесхозным чащобам.
— Ты сбежал? — спрашивает его Смирнов.— Тебе
страшно или стыдно?
— Худо мне,— ответил великий охотник.— Не я
погубил... не выбирал ее гибели, не думая, ушел в по­
селок... а сейчас живое развожу, к ак в жертву ей.
Примет ли? — с надеждой спросил Бахтияров — трап­
пер из племени кочующих охотников, не сживаю­
щийся с людьми, не имеющий места прописки. Не
привязал еще себя Бахтияров ни к одному поселку.
Бахтияров вставал с зарей, с зарей ложился,
в дожди спал, к ак шмель, а в солнечные дни он без­
заботнее бурундука, кричит криком, ликует, захле­
бывается от возбуждения — ну, чисто дитя. Про­
снется в утреннем тумане, стряхнет росою сон, рас­
кинет костер, поднимет повариху и бежит проверить
коней, а вот уж е и лагерь загомонил, загремел, за­
скрежетал, заплескался. Алексей толкается среди
2 «Аврора» № 12
всех, интересуется здоровьем и протягивает жесткую,
широкую руку. Он всматривается, как наливается
цветом карта, глядит внимательно, приоткрыв рот,
на необычную картину — на зеленоватые массивы
габбро, на красные пятна гранитов— смотрит и,
хлопнув себя по бедрам, восхищенно произносит:
— Mac-тер! Mac-тер ты... туды твою растуды...
Масте-ер!— Потом торопится к костру, уложит по­
удобнее полено, попробует у поварихи суп: — Мас­
тер ты! — Подойдет к горняку, что правит ножом пи­
ратскую бороду, округлит глаза, громко изумит­
ся : — Mac-тер... ты... в кровь твою! Mac-тер ты бо­
роду шкурить!
Он понимает, что каж ды й обязан быть мастером
в своем деле. Да и сам он — «мастер». Вся округа
знает его, знает, что Бахтияров великий охотник из
племени манси, следопыт, вызнавший тайну следа,
повадку, хитрость, ум и силу зверей.
— А горностай? А горностай... хитрый он, как ры­
ба. Мастер он следы путать. Бьем, бьем маленько...
Соболь бьем и куницу бьем. Нам можно!
— Лося бьем? — подначивают парни.— Давай сей­
час убьем?
Бахтияров оглядывается вокруг себя: где он,
лось?
— А?! — смеется А лексей.— Обманул меня. Мож­
но и лося, нам все можно... Н аш а тайга — моя,
твоя... его. Хочешь, сейчас бей, хочешь — завтра, хо­
чешь — так себе под кедром спи.
— Лосей ведь нельзя бить без лицензии,— гово­
рят ему.
— Нельзя! — твердо соглашается А лексей.— Нель­
зя! Тебе нельзя! Около поселка нельзя, там больно
много глаз закон берегут. Но маленько можно... Два...
Три. А зачем больше? — зажигаю тся азартом его
глазки .— Поел сам, другому дал — и хватит. Потом
еще можно. Лось — он еще себе родит. Лось — он
масте-ер! Он волку редко когда па клы к попадает, ой,
редко...
И лось у него мастер. И собака у него мастер. Ле­
том он их не кормит: «Пускай себе живут — зайцы
есть, мыш ка... Это им вкусно!»
Отдыхая, Алексей беседует с собаками по-ман­
сийски, толкует им о чем-то ва&но, но мягко. Соба­
ки, словно загипнотизированные его взглядом, не­
громким ш аманьим голосом, падают перед ним на
грудь, подползают к нему на брюхе, молотят по зем­
ле хвостами, и преданной медовостью наливаются
их глазки. Мастер он с собаками толковать, сооб­
щ ать прогнозы на охотничий сезон. Собаки понима­
ют, что Алексей говорит им о дичи, о лосе и медве­
де, о бескрайности тайги и жизни, о том, что скоро
наступит их пора. Н агулялся зверь, наплодился, вы­
спел — хватит пестовать, тех, кто послабее, выбирать
пора. Зверь, к ак и человек, слабеет от сытости.
К концу сезона Алексей не казался уж е грузным
и неуклю жим от своей силы — лицо утончилось,
отвердело, он к ак бы обуглился на солнце. В лагере
почти не бывал, а в короткий отдых, развалившись
у костра, оставался молчаливым, погруженным в се­
бя. Случайно Смирнов углядел у него маленькую и
странную карту, сработанную химическим каранда­
шом на книжной обложке. Бахтияров долго сопел,
мусолил карандаш , расфиолетил губы, разбрасывая
по картонке полные таинственности значки. В ску­
пых, но удивительно точных штрихах угадывались
очертания хребтов, перевалы, лож а долин, в которых
ветвились знакомые реки, обозначались массивы тай­
ги с плешинами горельников и размазывались лишаи
болот. По карте, точнее — то был рисунок-план, раз­
бросаны треугольники, крестики, кружочки, и они,
эти значки, собирались в непонятный, экзотический
9
орнамент и являли собой еще не оконченную, но
постоянно наполняющуюся картину. Бахтияров засму­
Сергей Макаров
щался, раскраснелся, вспотел, стал прятать глаза.
— Занимательный рисунок.— Смирнов, разгляды­
вая картинку, ткнул пальцем в цепочку тонюсеньких
крестиков: — Что такое, Алексей?
Бахтияров долго молчал — отирал пот, чесал за
ухом, расстегнул ворот, наконец произнес: «Шурфы, Нескончаемое
которые поглубже!»
— Ну и что? — не понял начальник.— По пяти
метров они, ну и что? Горные выработки фиксиру­ Горе застит глаза наподобие дымки —
ешь? Умирают любимцы народа, упав...
— Ты их завалить, помнишь, землей у к азал,— за­ Кинокадры останутся нам, фотоснимки,
мялся Бахтияров, пряча глаза.
— Конечно, мы просто обязаны их засыпать. Зверь И — улыбки с портретов, где траур оправ.
может попасть и погибнуть. Оленеводы рядом кас- Увлекаясь мечтой и работой 'безмерно,
лают — убытки ведь. С неподкупными душами — не напоказ/ —
— Ну, я, начальник, упросил... которые поглуб­ Улыбаются русские люди бессмертно:
же... не заваливать.
— Ловушки там мастерил? Ты что ж, браконьер­ Киров,
ствовать задумал — запрещенными приемами? Юрий Гагарин
— Браконьер? — вскочил охотник.— Оттого что И каждый из нас...
много добываю — браконьер? Бахтияров знает, когда,
где и сколько брать! Бахтияров,— и он надменно и
горделиво поднял голову,— мастер! Все... все места
приметил, знаки поставил — ой охота будет богатая! Партизанская поляна
А потом в стада уйду — оленей наслать, не хочу
больше ж изни зверя мешать! Я пришел. Вспорхнул на ветку чиж.
Вот и ясно все стало Смирнову — почему несколь­ Здравствуй, партизанская поляна/
ко лет Бахтияров не приходил в урочищ е: оберегал, Ты печальна? Снова ноет рана? —
не пугал жировавшего зверя, давал ему время прий­
ти в себя, расплодиться, а сейчас устраивал какие-то Снегом забинтована, молчишь.
кормушки, в соболиных местах подбивал и оставлял
на деревьях глухарей, сшибал ястреба, чтоб кунице Вдохновляясь верностью берез,
больше дичи досталось. Н а просеках, что веди к во­ Втрое голосистей птичьи стайки.
допоям, он рассыпал соль, и Смирнов вспомнил, по­ Пролежни в сугробах и затайки,
чему ее все время не хватало — потихоньку, испод­
воль подманивал Бахтияров зверя, а тот сбегался Вновь грядет весенний водосброс.
в его урочище, чуя, что здесь не тронут. В памяти
своей Алексей застолбил каж дое дупло, и пусть оно В ручейках на солнышке сверкнут
беличье — сюда в жестокий мороз придет соболь и за­ Прозеленью гильзы от патронов...
давит здесь белку, насытится ею. Приметил он и выд­ Партизанил Николай Сафронов —
ру в реке, и горностаевы норы, и мышиные гнезда,
запомнил, где хоронится сова и разгребает корни Д ядя мой, да и остался тут.
медведь,— вот почему он сам добывал дичь, не позво­
лял стрелять всем подряд. Он готовил свою охоту. Обелиск, молчание храня,
Готовился собрать урожай, не портя корня. Ему не Строг под небом — голубой воронкой.
нужны помощники, что не умеючи врываются в со­ Вот сюда, когда я был мальчонкой,
здаваемый им мир, где он — пестун, судья и хозяин.
В дремотное октябрьское утро Смирнова разбудил Приводила бабушка меня.
звон топора. Топор врезался в дерево сочно и легко,
и слышалось, к ак падала кора и упруго ложилась И, переча птичьим голосам,
щ епка на остывшую землю. Смирнов вышел из палат­ П лакала старушка то и дело:
ки — лес мохнатился и курчавился инеем, тускло от­ «О, вложите Коле душу в тело!
свечивал снежинками, гляделся темной стремниной
реки, пробивающейся сквозь пар. В оголенную ряби­ О, верните свет его глазам!»
ну опустились снегири, а в ельнике елозили клесты,
заячий след печатался по берегу ручья. Бахтияров,
скинув телогрейку, м ахал топором — вырубал лоси­ Движение
ную ногу. Вот он расщепил копыто, вырубил свой
знак-трезубец и закурил. От его спины, от жестких Как два крыла одной судьбы,
прямых волос поднимался легкий пар, а пот зали­ Взлетают на откос
вал лицо, но оно было довольным и подобревшим. Высоковольтные столбы
— А лося-то нет? — удивился Смирнов.— Ведь не
валил? И рощица берез.
— Не валил! — радостно чему-то своему улыбает­ Светолюбивые стволы
ся Бахтияров.— Не валил, а знак ставлю, чтоб зна­ И провись проводов
ли — у Бахтиярова зверь не выводится. Чтоб помни­ Вперегонки, без похвалы,
ли : Бахтияров — великий охотник. Нарочно... Нароч­ Бегут в недальний Гдов.
но я знаки ставлю — знак никого в угодье не пустит,
а лось, мас-тер он, пусть гуляет. Пусть м аленько ж и­ Рассвет сегодня синь и рыж,
вет,.. Больно хороший зверь! Он гладит выбель стен
Да на полянах гдовских крыш
Подлесок из антенн.
Рассвет не смог не оценить:
Столбы светлым-светло
Несут связующую нить
И в город, и в село.
Неутомимы, высоки,
С утра и до утра
Столбы спешат, как ходоки,
Глашатаи добра!.
В это утро
Магнитогорска нет без домен!
Ветвисты сивые дымы...
Бредет шатун-мороз, бездомен,
Ворчливый прихвостень зимы,
Чтоб в это утро, по наитью
Как бы продлив ночную хмарь,
Все окна инеем, как нитью,
Заштопал просинец-январь.
На небо тучу нахлобучив,
Январь вершит свои шажки...
Но снегири на древках сучьев —
Как первомайские флажки!
Дом родной
Грезит высь охотой соколиной...
В инее предутренняя мгла...
Нам на завтрак пироги с калиной
Мама в русской печке испекла.
Вот и облысел огонь проворный.
Угли... Откудрявились дымы...
Дом родной — приветный и просторный,
Теплый праздник посреди зимы!
Кадрия
Работа
О, как долго я пустовала...
Но внезапно: опять полна!
И во мне — тишина без начала,
без конца во мне тишина.
Д а еще — свеченье родного
и непреданного лица,
да раскаты чужого слова
без начала и без конца.
...Все погаснет —
за нотой
нота,
как удача и как беда.
Я почувствую, что работа
переполнит меня тогда!
Я таящему звуки сазу
уподоблена в этот миг
или слову, в котором — сразу
тишь кричит и немеет крик.
Я вне мира, где звук — привычка,
я в иные лечу края...
Лишь останется людям кличка
обездоленная моя.
С высоты моего полета
что мне суд и что мне успех?
О, покуда царит работа,
я одна и мудрее всех!
О добре ли тут речь, о худе —
но я свой не оставлю труд,
даже видя: живые люди
это имя топтать идут.
*
После стольких сирых лет —
твоего плеча излом!
Был причудлив силуэт,
как борьба судьбы со злом.„
Необычные черты,
плача и молчанья вязь...
С удивленной немоты
наша гибель началась.
Отовсюду проросли
страха и дождя ростки,
вызвав у ночной земли
дрожь восторга и тоски.
И впервые испокон
ночь с рассветом не ушла...
Это солнца белый стон
наши схоронил тела.
*
На растерзанье дню — лови! —
оставлю все дела дневные...
И,
уходя в белейший мрак
внезапной, точно смерть, любви,
я запрещу себе впервые
сомнение:
<гА завтра — как?»
Перевела с ногайского Татьяна Бек
11
 Станислав Родионов
ПОВЕСТЬ

, 71

..J j

Ш Ш яу!
' Ш М Я ' . :
Л :.-
г « Ш \ г

i t ж
•'ПК*,:•■•'J *j1a. •JJ4 , \. I-=•.-. ._.
.; '. -|[jf■?'Уг..-.'' Ь\
• 'ji *'••ч‘.*
' ••--Л f; * .

,%; • -у / г- -.' ’ "...*
№ т Ш £ !С С * - - £ $ *
.5$ ЖуГ&а***.*-•«. * .-*,г ■;f-■
l ‘fT^X'f£ J'T -f *Ь
I I.
е • • • i? * ftV * . t S
1 Ч
«in?
Р
I ябинин вскинул голову — не ослышался ли?
Она молчала, но лицо стало другим, грустно-
•#* вато-рассеянным, словно ее мысли ушли назад,
к началу жизни. Рябинин их ждал.
— Пиши,— грустно очнулась она,— расска­
ж у про каж дую стибренную булавку.
#• Спокойно, чтобы не дрогнула рука, развинтил он
ручку. Стучать н а маш инке было так ж е неуместно,
к ак икать в филармонии. Он боялся расплескать ее
настроение.
—■ Пиш и,— подняла она затуманенные глаза, не
большие и не маленькие, а нормальные человече­
ские гл аза,— в прошлом году, в январе обокрала
У- пивной ларек. Числится такая краж а?
— Надо узнать в уголовном розыске,— ответил
<> ^£■■•.•t-.Г
•>'•> -А
Рябинин, не отрываясь от протокола.— Сколько
взяла? .
— Триста один рубль тридцать копеек.
— Тридцать копеек? — переспросил он.
— Тридцать копеек,— подтвердила она. — В фев-
супруги побывал, чи­
стенький, к ак после шмона. Одна расческа в карм а­
не, да и та без зубьев.
Рябинин поднял голову и задум ался: мелочиться
не хотелось, тем более что впереди речь пойдет
о крупном.
— Ну это, пожалуй, не считается.
Окончание.. Смг «Аврору» Ne 11—1975 гй
ДОПРОС
— Пиши-пиши,— тихо, но твердо потребовала
она.— Сам говорил, чтобы стала чистенькой. А это
покушение на краж у.
Рябинин начал писать — это действительно было
покушение на краж у.
— Т ак,— вздохнула она,— не упустить бы чего...
Квартиру в марте грабанула... Могу показать дом.
Хорошая квартира, кооперативная, санузел на две
персоны.
— Что взяла? — задал свой стандартный вопрос
Рябинин.
— Пустяки. Бриллиантовое колье и сиамского ко­
тенка.
Он усмехнулся, записал про колье, но про котен­
к а вносить в протокол не стал. Вся злость к ней уж е
пропала.
— Где колье?
— Сменяла на бутылку «Солнцедара» у неизвест­
ного типа.
— Выходит, колье ненатуральное?
— Колье не знаю, а «Солнцедар» был натураль­
ный, градусов девятнадцать.
Он бы не удивился, если бы она и бриллианты про­
меняла,— ее ш ирокая натура видна сразу.
— А кошка... это Бормотуха?
— Не-ет. Бормотуха простая дворняжка. Гуля­
щ ая — ужас. Никакого морального кодекса. Так...
Что дальше было, сейчас вспомню до копеечки...
Рябинин опять не мог справиться с ногой — те­
перь от радости. К такому саморазоблачению он не
был готов. Поэтому слова ложились на бумагу не­
ровно—то сжато до гармошки, а то растянутой це­
почкой.
— Вот, вспомнила, пиши. Н а Заречной улице ста­
руха жила. Муж у нее не то академиком работал, не
то в мясном магазине рыбу свежую продавал.
И вдруг старуха сыграла в ящ ик. Так это моя ра­
бота.
— К ак — твоя?
— Т ак,— печально подтвердила она.— Сто вторая
статья, пункт «а», умышленное убийство из корыст­
ных побуждений.
— Поподробнее,— ничего не понимая, сказал он.
Она понизила голос и заговорила таинственно,
тем полушепотом, которым рассказы вала жизненные
истории:
— Забрела она в столовку, заказал а от жадности
комплексный обед, пошла за ложками, а я ей в су­
пешник полпачки снотворного и бухнула. Старушке
много ли надо! Д а еще сердечница — сразу за сто­
лом и скончалась, даже компот не допила.
— А зачем?
— Зачем...— повторила она и хищно ухмыльну­
лась.— На ней четыре золотых кольца с каменьями,
кулон, медальон, серьги, и все караты да пробы. По­
хоронили ее, а ночью я с лицами, которых не желаю
называть, могилку и грабанула. Только это не в ва­
шем районе. На новом кладбище, могилку могу по­
казать.
Рябинин как-то читал в оперативной сводке о раз­
рытой могиле. И наконец появилось снотворное.
— Вот не знаю, надо ли говорить? — вопроситель­
Рисунок Бориса Семенова
но посмотрела она.— Может, тут ничего и не будет.
Поезд я угнала.
— К ак — поезд? — опешил он.
— Обыкновенно, электричку.
— Зачем же?
— А просто так, из озорства. Машинисты пошли
выпить по круж ечке пивка. Я забралась в электро­
воз, ручки вертела-вертела и понеслась. Страху на­
терпелась. И не знаю, к ак он, проклятый, остано­
вился. Вроде бы сам. На элеватор прикатила...
У пассажиров глаза квадратные. Да, в июне забра­
лась в зоопарк и украла белую гориллу. Альбинос.
Загнать хотела, да никто не взял. И то верно: сту­
день с нее не сваришь, дубленки не сошьешь, на сер­
вант не посадишь. Выпустила. Потом эта горилла
лотерейные билеты продавала. А потом она хоккеи­
стом устроилась. Центральным нападающим по фа­
милии Гаврилов. Встречала его. Оно говорило, что
к ак только читать научится, будет диссертацию за­
щищать...
Рябинин вскочил, словно под ним сработала ката­
пульта. Глухо упал набок магнитофон. Хотелось вы­
бежать в коридор и ходить там на просторе. А лучше
на улицу, на проспект. Надо бы усидеть, не показы­
вать ей свои нервы, но он не смог: челночил мимо
нее, косясь на ставшее ненавистным лицо.
Она схватилась за край стола и смеялась — за­
дрож ала телом, заш лась мелодичной икотой.
— А ты думал, я и правда колюсь? — передох­
нула Р укояткина.— Какой ж е ты следователь! Ты
должен меня вглубь видеть. А то обрадовался! Смот­
рю на твое лицо — пишешь ты по-животному. Тебе
человек в таком признается, а у тебя даж е очки не
вспотеют.
Рябинин не нашел ничего лучше, к ак снять
очки и тщательно их протереть.
— Видать ж е тебя насквозь,— продолжала она.—
Запишешь в протокольчик — и скорей домой, к супру­
ге. У вас ведь не жены, а супруги. У нас сожители,
а у вас супруги. А если тебе всю ж изнь рассказать?
Пустое дело. Проверила я тебя, голубчика.
Рябинин был несовременно застенчив: никто бы
не подумал, что этот человек расследует убийства,
изнасилования и грабежи. В быту его легко можно
было обмануть, потому что как в работе он исходил
из презумпции невиновности, так и в жизни исхо­
дил из презумпции порядочности. Вне прокуратуры
он был рассеян, не зорок и растяпист. Часто терял
деньги, утеш ая себя тем, что, значит, они кому-то
нужней. Если покупал молоко, то полбутылки проли­
вал. Мясо ему рубили такое, что ни один бы специа­
лист не определил, какому животному принадлежат
эти пепельно-фиолетовые пленки на костях. В бане
оставлял носки и мочалки, а однажды вообще принес
не свое белье. Стеснялся женщин, особенно красивых,
и презирал себя нещадно — не за то, что стеснялся
женщин, а за то, что красивых стеснялся больше.
Получая в кассе зарплату, всегда испытывал легкое
неудобство, будто не наработал на эту сумму. Он и
сам не понимал, перед кем ему неудобно,— перед
рабочим у станка и крестьянином у земли? Зато на
работе он ничего не забывал, не терял и не упускал.
13
Здесь он был зорок и настойчив; видел близорукими
глазами там, где и зоркими не рассмотришь; пони­
мал то, что и сам потом удивлялся, к ак смог понять;
чувствовал тайные движения души собеседника.
Но иногда случалось, что во время работы 6н
вдруг переключался на домашнее состояние, будто
оказы вался в шлепанцах. К ак сегодня — наивно по­
верил в ее трепотню.
Зазвонил телефон. Рябинин сел за стол и взял
трубку. Лида хотела узнать, когда он придет домой.
Рябинин коротко, к ак морзянкой, посоветовал не
ж дать. Лида по высушенному голосу всегда угады­
вала, что он в кабинете не один.
— Из-за меня под задерживаеш ься? —спросила
Рукояткина, когда он положил трубку.— Д ал а я те­
бе работенку. Небось супруга? Тогда пиши — я лю­
бовь уважаю . Пиши: познакомилась я с Курикиным
в ресторане «Молодежный» и привела к себе. Пиши.
Рябинин помертвел на своем месте, уж е ничего
не понимая.
— Запиш у показания на магнитофон.
— Н а магнитофон говорить не буду,— отрезала
она,
Тайно применять его он не имел права. Следова­
тель прокуратуры вообще ничего не делает тайно:
протоколы, осмотры, обыски — все н а глазах людей.
Уголовное дело должно отраж ать документом к аж ­
дое действие следователя.
Рябинин взял ручку и глянул на Рукояткину,
— Пиши,— миролюбиво разрешила^ она.
— Поподробнее, пожалуйста. Где и при к аки х об­
стоятельствах познакомились?
— С кем?
— С Курикиным.
— С каким Кукурикиным?
— Ну, с которым познакомилась в ресторане.
— С йем это я познакомилась в ресторане?
— С Курикиным... Сейчас ведь говорила.
— Я?! Первый раз слышу,— удивилась она.
— Дрянь! — сорвался Рябинин и швырнул ручку
на стол, брызнув чернилами на бумагу. Затем схва­
тил протокол, разорвал на четыре части н швырнул
в корзинку, хотя уничтожать протоколы, даж е та­
кие, нельзя.
— У-у-у, да] у тебя нервы бабьи,— заклю чила
она.— Трусцой бегать умеешь? Или вот хорошо: на­
день на голое тело шерстяной свитер, день почешешь­
ся и про нервы забудешь. Теперь мы в расчете. Это
тебе за гостиницу, за обман.
— К акая дрянь!..— сказал Рябинин, к ак ему по­
казалось, про себя.— Р азны е были обвиняемые, но
такая...
— А ч т о ? — расслыш ала она.— Я способная.
В школе любую задачку в пять минут реш ала, на
один зуб.
— Видел я рецидивистов, совершенно падш их лю­
дей...
— Неужели я хуж е? — весело перебила онаи
— Под всякой накипью в них все-таки прощупы­
валось что-то здоровое, человеческое...
— Плохо ты меня щупаешь, следователь,— расхо­
хоталась она.— Работать ваш и органы не умеют. Ко-
лоть-то надо до ареста. Вызвать повесточкой и поко­
лоть. Тогда бы у меня: надеж да была, что отпустят.
А сейчас что? Сижу уж . Чем ты меня взять мо­
жешь? Сопли передо мной будешь размазы вать?
— За свою работу я знаеш ь что заметил? —
спросил Рябинин, начиная успокаиваться.— Труднее
всего допрашивать дурака.
— А я знаешь что за м е ти л а?— в тон ему отве­
тила она.— Что от дурака слышу.
— Умный человек пониедда свое-шшоакевие, а ду­
14
раку море по колено,— сказал он уж е без всяких
теорий и планов.
— Расскаж и своей бабушке,— отпарировала она.—<
Я кто угодно, только не дура. Тебя бесит, что не по­
лучается все круглым. Заявление есть, а доказа­
тельств нет. Деньги не найдены, свидетелей нет, а
мой образ ж изни не доказательство.
— Грамотная, в чем не надо,— вздохнул он.—
А копни: обыкновенная дрянь.
— А тебя и копать не надо, на лбу написано. Хо­
чешь про твою жизнь расскаж у? Утром встанешь,
зубы небось чистишь. Потом кофе черный пьешь,
сейчас с молоком не модно. Портфельчик возьмешь,
галстучек наденешь — и на службу пешочком, для
продления жизни. Прикандехаешь сюда, сядешь за
столик, очки протрешь. Расколешь, бежишь к проку­
рору докладывать. Сидишь и думаешь, к ак бы его
местечко запять. Чего жмуришься-то? А вечером
к супруге. Бульону покушаешь, у телевизора поки-
маришь, супруге расскажеш ь, к ак ты ловко нашего
брата колол,— и дрыхать. Вот твоя жизнь. А моей
тебе никогда не узнать — баш ка у тебя не с того
боку затесана.
— К аж ды й преступник окутывает себя ореолом
романтичности. Ну что в тебе интересного? — спро­
сил Рябинин, зная, что это неправда: уж е сидел не­
сколько часов, а она была так ж е загадочна, как да­
лекая Андромеда. Оттого, что ее задерж али и поса­
дили напротив, ясней она не стала.
— Поэтому и не колюсь, что ты во мне ничего
интересного не находиш ь,— вдруг отрубила Рукоят­
кина.
Он замолчал, словно подавился ее ответом. Д аже
смысл дошел ие сразу, хотя он почувствовал его
мгновенно: человек открывается тогда, когда в нем
ищ ут интересное. Если не находят, значит, не ищут,
а у ж если не ищут, то не стоит и открываться. И не
в этом ли суть любого допроса? Не в этом ли суть
человеческих отношений — искать алмазинку, кото­
р ая есть в каж дом ?
Рябинин смотрел на нее — столько ли она вло­
жила, сколько он понял. Брякнула где-то слышанное,
читанное — или осенило ее...
Рукояткина поправила прическу, кокетливо вы­
ставив локоток.
— А копни тебя,— повторил Рябинин, чтобы за­
деть ее и дож даться еще сентенции,— безделье, рас­
пущенность, выпивки, учиться не хочешь, работать
не хочешь...
— Знаешь, почему я тебе никогда не призна­
юсь? — перебила она.— Н а все у тебя ответ в кар­
мане лежит.
Опять неплохо. Рябинин сам не любил людей,
у которых ответы леж али в кармане вместе с сига­
ретами.
— У тебя тоже, каж ется, есть на все ответы,—
усмехнулся он.
— У меня от жизни да от сердца,— мгновенно
подтвердила она.— А твои от должности. Хочешь,
всю ваш у болтологию по полочкам разлож у? Это
только в кино для маменькиных девиц красиво по­
казываю т, которые на жизнь через телевизор смот­
рят. Вот ты соседей по площ адке наверняка допро­
сил. Этого дурацкого Курикина никто не видел —
верно? А ведь одна видела. И не скажет.
— Запугала свидетеля?
— Я?! Д а что я, по уши деревянная, что ли?
— Почему не скаж ет?
— А она вам не ш естерка,— отрезала Рукоятки­
на и н ачала загибать пальцы.— В уголовный ро­
зыск вызовут, к следователю вызовут, в прокуратуру
вызовут, да не раз. Потом в суд потащат, а там еще
отложат: судья на совещании или у меня будет ви­
русный грипп. И так раз десять, и все по полдня.
Кому охота?!
— Честный человек и двадцать раз придет.
— Много ли у вас честных?
— Больше, чем ты думаешь. У нас все следствие
держится на честных.
— Чего ж тогда и поворовывают, и морды бьют,
и хапают? Иль честных не хватает?
— Причина преступности — это сложный вопрос.
— А-а-а, сложный,— вроде обрадовалась она.
Допрос свернул на новую колею, но теперь дороги
выбирал не он. Разговор вроде бы получался не пу­
стяшный. Обычно серьезный настрой помогал пе­
рейти от жизни вообще к личной жизни, а там уж е
недалеко и до преступления... Но к Рукояткиной
нормальные законы подходили, к ак расчеты земного
тяготения к лунному.
— А хочешь, я тебе весь этот сложный вопрос
на пальцах объясню, как обыкновенную фигу? —
предложила она и, не дож идаясь никакого согласия,
которое ей было и не нужно, нач&ла: — Пусть наше­
му брату это и не выгодно, да ладно, я хоть с ошиб­
ками, по человек советский. А то вам никто и не
подскажет. Знаешь, почему есть преступники?
Рябинин знал, но рассказывать было долго — рабо­
тали целые институты, изучая причины преступно­
сти. Ей оказалось недолго:
— Я тебе сейчас на кубиках сложу, к ак ясель­
ному, что воровать можно не бояться. Допустим, гра­
банула я магазин. Поймаете?
— Поймаем,— заверил он.
— Всех-всех ловите? Только честно дыши.
— Девяносто процентов ловим,— честно признал­
ся Рябинин, потому что теперь пошел такой раз­
говор.
— Выходит, что десять процентов за' то, что меня
не поймают, девяносто риску остается. Поймали... Н а­
до доказать, что это я грабанула. Положим, вы де­
вяносто процентов доказываете, а не закрываете де­
ла. Это еще хорошо, дам тебе фору...
Действительно, она дала фору, потому что Юрков
прекращ ал каж дое сомнительное дело.
— Значит, у меня еще десять процентов,— про­
долж ала Рукояткина.— Теперь восемьдесят процен­
тов, что тюрьмы не миновать. Десять процентов из
ста, что возьмут на поруки. Десять процентов, что ад­
вокат все перекрутит и вытащит. Десять процентов,
что суд сам оправдает или даст для испугу. Десять
процентов, что пошлют не в колонию, а на стройки пе­
ревоспитываться. Десять процентов, что будет амни­
стия. Десять процентов, что срок в колонии скостят за
хорошее поведение. Сколько там у меня шансов на­
бралось по десять-то процентов, а?! Небось больше
ста. Так что же вас бояться?!
Рябинина удивил ее подход, наивный и формаль­
ный, но хватающий суть важной проблемы — неот­
вратимости наказания. Он всегда считал, что лучше
дать год заключения, но чтобы человек его отбыл
полностью, чем давать три и через год выпускать.
Это порождало неуважение к приговору, да и у ^ e j
дователя опускались руки, когда через годик-второй
к нему попадал старый знакомый, досрочно освобож­
денный.
— Тебе бы социологом где-нибудь в Академии
наук сидеть, а не в следственном изоляторе,— усмех­
нулся Рябинин.
— Ты меня с этими типами не сравнивай,— даж е
обиделась она.— Читала я про них в газетах...
— Почему не сравнивать? — удивился он.
— Открыли мы с девками раз газетку. Пишет
какой-то ученый,— сказала она нормально, но потом
изменила тембр и забубнила замогильным голосом,
изображ ая того самого ученого: «Наш институт
установил, что причиной преступности является не­
знание преступниками наш их законов». Ей-богу, так
и написано. Мы с девками хохотали, все животы от­
валились. Ну скаж и, вот ты тут сидишь... Хоть один
блатяга тебе сказал — законов не знаю, поэтому
граж данам морду бью? Не знал, что нельзя из квар­
тиры телевизор спереть. Или с фабрики ботинки.
А ведь целый институт вкалывает. Я бы их всех на
завод. В зяла бы одного умного м уж ика — пусть раз­
бирается. Может ученый бороться с преступностью,
еж ели он ни хрена в ней не понимает? Д а ни
в жизнь!
Теперь у них шел такой разговор: она говорила,
а он думал. И удивлялся, почему это он, следова*
тель прокуратуры, юрист первого класса, человек
с высшим образованием, в общем-то не дурак, сидит,
слушает воровку, или, к ак она себя называла, «воро-
вейку», опустившуюся девку — и ему интересно.
Рябинин тоже относился к социологам с подозре­
нием. Как-то он прочел у социальных психологов
о лице человека. В работе научно обосновывалось,
что, образно говоря, зеркалом души являю тся не
глаза, а губы. Рябинин удивился. На допросах, ког­
да не хотел выдать настроения или мелькнувшей
мысли, он закры вал рот ладонью, хорошо зная,
что первыми на лице дрогнут губы. Потом нашел
эту ж е мысль у Вересаева. Стоило ли работать науч­
ному коллективу над тем, что один человек мог под­
метить зорким глазом? А недавно он прочел такое
начало статьи: «Как установили социологи, наиболь­
шим спросом у читателей пользуется детективная
литература».
Она вытащ ила расческу и н ачала взбивать свою
ровную челку, смотрясь в полированный стол. Ряби­
нин подумал, что в ресторане с Кап личинковым и
Торбой она бы ла без парика, в своих светло-русых.
Он не знал, мир ли у них или перемирие. Ее по­
кладистое настроение объяснялось чувством победи­
теля. Она довела его до белого (каления и успокои­
лась — теперь можно поговорить и о жизни.
— А ты, пожалуй, не дура,— решил вслух Ряби­
нин.
— Я знаю ,— просто согласилась она.
— Рукояткина,— начал он, не выходя из тона,
калсим беседовали о проблемах,— вот ты неглупый
человек, изучила кодекс... Знаешь, что эпизод с Ку-
рикиным доказан: в ресторане тебя с ним видели,
на магнитофон ты записана, он показания дал,
в квартире тебя засекли, даж е халат твой забрали...
К акой ж е смысл запираться? Ну ладно, что не дока­
зано, то можешь не признавать... Но если доказа-
но-то?!
Она посмотрела на потолок, как ученик у доски,
и тут ж е ответила, потому что испокои веков на по­
толках бывали ответы:
— И верно, только о себе плохое мнение создаю.
Но ни про какие деньги не знаю : не видела и не
слыш ала. Пиши.
Рябинин взял ручку — он знал, что сейчас она
расскаж ет. Если признается, что Курикин у нее был,
то кр аж а почти доказан а: человек вошел с день­
гами, а вышел без них.
— Рисуй смело,— вздохнула она и начала дикто­
вать протокольным голосом.
Рябинин под диктовку показания никогда не фик­
сировал, а писал в форме свободного рассказа. Но
тут решил пойти на поводу, только выбрасывал лиш­
ние подробности да жаргонные слова.
— Второго июля, в двадцать часов, я познакоми­
лась в ресторане «Молодежный» с гражданином Ку-
15
рикиным, который на первый взгляд каж ется поря­
дочным человеком. Угостив меня салатом «Ассорти»,
в котором было черт-те что намешано, вклю чая иди­
отские маслины, которые я не уважаю, Курикин за­
казал ш аш лыки по-карски, а такж е бутылку коньяка
«четыре звездочки». Ч аса через полтора он заказал
цынлят-табака, которые в детстве болели рахитом,—
одни сухожилия да перепонки. Ну и еще бутылку
коньяка, что само собой разумеется. Затем отбацали
четыре твиста. Гражданин Курикин танцует, как ов­
цебык. В двадцать три ноль-ноль мы пошлепали на
хату, где граж данин Курикин пробыл до ночи. На
мой вопрос, куда он прется в такую позднь, граж да­
нин Курикин ответил, что, мол, надо, а то ж ена оби­
дится. И ушел. Н икаких денег я у него не брала и
не видела. Все.
Рябинин разлепил пальцы и положил ручку —
он писал одним духом, не отрывая пера.
— У меня есть вопросы,— предупредил он.
— Прошу, не стесняйся,— кивнула она челкой,
которая шевельнулась, к ак мех под ветром.
— Коньяк пили поровну?
— Я что — лошадь? Рюмочки две, для кайфа.
— А он?
— Выжрал все остальное.
— Опьянел сильно?
— В драбадан. Но ходули переставлял.
Она сгущ ала: и коньяк остался на столе, и Кури­
кин сильно пьяным не был. Но она представляла
Курикина перепившим, потому что такие ничего не
помнят, все путают, да и деньги теряют.
— Расплачивался он при тебе?
— При мне. Хочешь узнать, видела я деньги пли
нет? — догадалась она.— Не, не видела. Когда муж­
чина расплачивается, я отворачиваюсь. Чтобы не
смущать. Бывают такие жмоты: тащ ит десятку из
ка,рмана, аж лоб потеет.
— Что делали дома?
Она расхохоталась ему прямо в лицо, зайдясь
в своей икоте, как в веселом припадке.
— О чем говорили, может быть, еще выпивали?..—
уточнил Рябинин.
— И не выпивали и не говорили. Я с вашим пья­
ным братом не разговариваю. С вами и трезвыми-то
не о чем говорить.
— Курикин говорил, что у него есть пятьсот руб­
лей?
Рябинин все надеялся на какую-нибудь ее оплош­
ность или оговорку.
— У твоего Курикина язы к в глотку провалился.
Он не только говорить, мычать не мог.
— Больше ничего не добавишь? — значительно
спросил он, голосом намекая, что сейчас самое вре­
мя добавить что-нибудь важное.
— Вот уж верно: дай палец — норовит всю руку
отхватить. А от тебя палец спрячешь, так ты все
равно найдешь и откусишь.
— Про деньги-то придется говорить.
— Пошел бы ты в баню мыло есть,— беззлобно
ответила она.
— Ну ладно,— тоже мягко сказал он, сохраняя
мир, который ему сейчас был важнее признания
о деньгах.
Он дополнил протокол. Записал все ее слова и
теперь вертел ручку, будто осталось что-то еще до­
бавить.
Такое чувство на допросах возникало не раз. Р я­
бинин долго не понимал его, думая, что пропустил
какое-нибудь обстоятельство или не так записал. Но
потом догадался. И ему захотелось привести в к а­
бинет тех людей, которые брюзжат, что нет теперь
совести,— пусть послушают допрос. Он никогда не
16
запугивал. Д аж е об ответственности за ложные по­
казания не всегда предупреждал, как это полага­
лось по закону,— было неудобно. Ему казалось, что
честного человека это заденет. Все равно что пригла­
сить гостя и предупредить, чтобы он ничего не крал.
И все-таки люди говорили правду. Тогда Рябинин
сделал вывод, необходимый каж дому следователю:
следствие держится на совести.
Но есть обвиняемые, которые не признаются. Вот
молчала и Рукояткина.
Совесть в преступнике объявляется не обязатель­
но в признании. Она глубоко, ох как бывает глубо­
ко запрятана совесть под глупостью, предрассудками,
страхом, условностями... Эта неясная, неосязаемая
субстанция могуча и неистребима. К ак залеж и ура­
на пробивают излучением толщи пород и заставляв
ют бегать стрелку радиометра, так и совесть проши*
бает все наслоения, все волевые запреты и вырыва­
ется наруж у. Следователь всегда ее чувствует. Есть
доказательства или нет, признается преступник или
не признается, следователь всегда знает о его вине,
но никогда не сможет объяснить, к ак узнал. И об­
виняемый это понимает. Тогда на допросе возникает
то молчаливое согласие, когда они оба пишут в про­
токол одно, а знают другое. Обвиняемый говорит
«нет», следователь слышит «да». Такой допрос похож
н а разговор влюбленных, которые о чем бы ни го­
ворили — а все об одном.
— Подпиши,— предложил Рябинин, двигая к ней
листок.
Она взяла протокол и начала читать вслух:
— «Второго ию ля я познакомилась в ресторане
«Молодежный» с гражданином Курикиным в два­
дцать часов». А где — «который с виду казался по­
рядочным человеком»? Я ж е говорила.
— Не обязательно писать в протокол оценку.
— Мои показания, ясно? Что хочу, то и пишу.
— Ладно, добавлю,— согласился он, потому что
показания были действительно ее.
— «Курикин заказал салат «Ассорти», шашлык,
цыплят-табака и две бутылки коньяка». А почему
не записал «в салат было намешано черт-те что»?
И про маслины не записал. Что цы плята чахоточ­
ные — не записал.
— Зачем писать о всяких пустяках?
— В вашем деле нет пустяков. Сами говорите.
— Ну какое имеет значение — чахлые цыплята
или нет?
— Имеет,— убежденно заявила она.— Там индей­
к а была. Я намекала. Так не взял, дохлые цыплята
дешевле. Судьи прочтут протокол и сразу увидят, что
он за тип.
— Ну ладно, добавлю,— согласился Рябинин, уди­
вившись ее наивности.
— «Я выпила две рюмки коньяка, а остальное
выпил Курикин, в результате оказался в состоянии
сильного алкогольного опьянения». Ничего завер­
нул! — искренне удивилась она.— Я тебе как сказа­
ла?! Напился в драбадан.
— Не могу ж е я писать протокол жаргоном,— на­
чал опять тихо злиться Рябинин, забыв, что ему все
можно, кроме злости.— Ну что такое драбадан?
— Откуда я знаю — драбадан и драбадан.
— Вот я и написал: сильное алкогольное опья­
нение.
— Не пойдет. Драбйцан сильней, чем сильное ал­
когольное опьянение. *Ты напиши, люди поймут.
В стельку, в сосиску понимают и в драбадан пой­
мут.
— Хорошо,— устало согласился он.
— «Раздевшись, мы легли спать»,— прочла она и
даж е подпрыгнула.— Я тебе это говорила?!
 — А чего ж е вы делали? — удивился в свою оче­
редь Рябинин, полагая, что это разумелось само со­
бой.
— Я тебе говорила, что мы завалились спать?!
А может, мы сели играть в шахматы! А может, мы
романс начали петь «Я встретил вас, несли вы уни­
таз»? И подписывать не буду.
Она ш вырнула на стол протокол, который почему-
то взмыл в воздух и чуть не лег Рябинину на голо­
ву, не поймай он его у самых очков.
— Ну, я добавлю, уточню,— осторожно предло­
жил Рябинин, зная, что злость опять копится в нем,
как двухкопеечные монеты в таксофоне.
— Чего добавлять, все не так наш крябал. К ак
тебе выгодно, так и рисуешь. Это не протокол, а
фуфло.
— Значит, не будешь подписывать? — спросил он,
уж е зная, что допрос опять соскочил со своих коле­
сиков, которые начали было вертеться.— Теперь, Ру­
кояткина, уж е нет смысла не подписывать! Я ведь
узнал.
— А протокола нет — не считается.
Это точно: протокола нет — не считалось.
— Сейчас в твоей квартире идет обыск, деньги
найдут,— заверил ее Рябинин.
— Деньги не петух, кричать не будут.
Затрещ ал телефон — это звонил прокурор. Ряби­
нин не мог объяснить, в чем тут дело, но всегда
узнавал его трель. В нем слышалось больше метал­
ла, словно аппарату добавляли лишний звоночек.
— Ну как ? — спросил прокурор.
Рябинин быстро глянул на Рукояткину и ответил:
— Пока никак.
— Вы, наверное, Сергей Георгиевич, разводите
психологию,— предположил прокурор.
— Нет, не развож у,— сдержанно ответил Ряби­
нин.
— Не колюсь я! — вдруг крикнула^ она па весь
кабинет, догадавшись, что говорят о ней.
— Это она кричит? — поинтересовался прокурор.
— Да, Семен Семенович,— ответил Рябинин и по­
вернулся к ней почти спиной.
— Прокурор, прочел газету?! — грохнула она так,
что он прикрыл мембрану рукой.
— Распустили.— Прокурор все-таки услышал
ее.— Вы с ней построже, не деликатничайте; где на­
до, так и по столу стукните. Я буду ж дать конца до­
проса. Вам ж е санкция на арест потребуется.^
Голос у прокурора был злой, непривычный.
Рябинин положил трубку и с неприязнью взгля­
нул на подследственную.
— Н акачал тебя прокурор? Теперь что приме­
ниш ь: ультразвук, рукоприкладство или палача крик­
нешь?
— Ты у меня и так все выложиш ь,— твердо ска­
зал Рябинин.
— Ага, выложу, только шире вареж ку разевай.
Изучила твои приемчики, больше не куплюсь.
— Ничего, голубушка, я без приемчиков обо»
дусь. Главный разговор у нас еще впереди.
— Не пугай, милый, я ведь тож е кое-что в запасе
имею.
Она вздохнула и добавила, к ак проткнула его
шпагой:
— Д а что с тебя, с дурака, возьмешь, кроме ана­
лизов. Слушай, мне надо выйти.
— К уда? — не понял он.
— Н а кудыкину гору.
— А-а,— догадался Рябинин, пошел к двери и
выглянул в коридор.
Сержант находился в полудремотном* состоянии
и вскочил, довольный, надеясь, что допрос окончен.
— Проведите задержанную в одно место,— попро­
сил Рябинин.
Сержант весело ш агнул к ней и взял ее за ло­
коть, деликатно, но взял.
— Во! К ак королева — в туалет под охраной хо­
ж у. Скоро в кресле на колесиках будут возить. Или
на носилках таскать.
Они пошли. И тут ж е из коридора раздался ее
грудной с надрывинкой голос на всю прокуратуру,
для которого не существовало стен и дверей: «Опять
подталкиваешь, хрыч лопоногий?! У тебя не руки,
а вилы. Из деревни-то давно, парень? Ну-ну, не хва­
тай, не для тебя мои формы...»
Голос затих в конце длинного коридора. Рябинин
посмотрел на часы — ровно три. Он вздохнул, за­
крыл глаза, расслабил каж дую мускулинку, даж е
кости как-то размягчил — и безвольно упал на спин­
к у стула, к ак пустой мешок.
Однажды н а совещании следователей Рябинин за­
явил, что в день должен быть только один допрос.
Все посмеялись. Он тож е улыбнулся — допросы бы­
вают разные. Сейчас он думал о допросе, которого и
одного на день много. Он с удовольствием перенес бы
встречу с Рукояткиной на завтра. Не было у него
сил допрашивать. Кончились они. Н авалилась уста­
лость, но не та — от физической работы, когда муску­
лы болят здоровьем. А усталость бессилья, утомлен­
ности и отчаянья.
В детективах частенько писалось, к ак следователь
выматывал преступника. Но мало кто знал, что сле­
дователь выматывался намного больше. Потому что
обороняться легче, чем нападать. Потому что кон­
сервативное состояние, в котором находится обвиня­
емый, крепче, чем активное, в котором должен быть
следователь. Добыча истины похожа на борьбу с су­
хой землей за воду: копаеш ь пятиметровый колодец,
по грунт леж ит пластами. Конечно, земля уступит;
конечно, ей тож е тяжело, когда лопатой по живому
телу; конечно, она сама ж е будет благодарна за эту
воду — все так. Но пока копаешь — десять потов
спустишь, потому что рытье требует больше сил, чем
крепкое залегание пластами.
Рябинин хорошо зн ал: пусть подследственный бро­
сается графином, оскорбляет, ругается, молчит, об­
манывает, издевается и рвет протоколы — этим до­
прос еще не загублен. Но если следователь не может
найти путей к обвиняемому и смотрит на него, к ак
на окаменевшее яйцо птеродактиля,— допроса не вый­
дет.
Поймать ее оказалось легче, чем допросить.
Рябинин не мог припомнить такой яркой несов­
местимости. В этих случаях рекомендовалось заме­
нить следователя. Возможно, Демидова наш ла бы
к ней путь быстрее. Может, Юрков «расколол» бы
ее за час.
На Рябинина накатывало чувство собственной
никчемности. Он давно заметил, что ему приходи­
лось больше других доказывать, больше думать, по­
нимать, знать и чувствовать. Если он допускал по де­
лу ошибку, то судья брал трубку и звонил прокуро­
ру, а над огрехами Ю ркова мог только посмеяться.
Рябинину приходилось доказывать мысль, которая
в устах других казалась очевидной. Если Рябинин
чего-нибудь не знал, это вызывало удивление. Его не­
удачная ш утка сразу замечалась. К критике проку­
рор относился спокойно, но только не к рябининской,
от которой мгновенно раздраж ался...
Рябинин выпил из графина теплой воды, прогло­
тив залпом два стакана. И тут же услышал в кори­
доре настырный голос: «На пятки-то не наступай, не
корову пасешь... Ну и работа у тебя, пароль, у ту­
17
 алетов стоять. Ты хоть читать-то умеешь? Ну, по­
держись, подержись...»
Когда сержант ее уводил, Рябинин вздохнул с ка-
кой-то надеждой, не совсем понимая, на что надеет­
ся. Теперь догадался — надеялся, что она убеж ит:
выскочит на улицу, выпрыгнет из окна или пролезет
через унитаз в люк на мостовой... Рябинину стало
страшно — он испугался себя. На него напал тот
«профессиональный» страх, который мгновенно ли­
шает человека уверенности: вроде бы умеешь делать,
но знаешь, что не получится. В пам яти блеснуло озе­
ро с интересным названием Якпга-Янгизтау — Хоро­
шее Озеро Среди Гор, где он бродил с экспедицией
в годы своей юности. Он поплыл через него на спор,
забыв, что оно все в ледяных клю чах. Н а середине
свело ногу. И он впервые в ж изни ощутил такой
страх, от которого перестали двигаться руки и вто­
рая нога, пропал голос, а тело, еще не утонув, на­
чало умирать. Ребята его спасли, но страх перед во­
дой остался.
На суше, в кабинете, такой страх он почувствовал
впервые.
— З а меня держишься... Используешь служебное
положение в личных целях?! Ну, не подталкивай!
Они вошли в комнату, и Рябинин вобрал голову
в плечи, будто на него стала медленно падать стена.
— Доставлена в сохранности,— доложил сержант
и скрылся за дверью.
— Чего-нибудь новенького придумал? — поинтере­
совалась она, усаж иваясь на стул.— Какую-нибудь
подлость?
— Не тебе обижаться на подлость,— буркнул
он.— Обман, хамство, ложь...
— А мне можно,— беззаботно перебила она.— Я
от себя выступаю, а ты от государства.
— Будешь говорить? — мрачно спросил Ряби­
нин.— Последний раз предупреждаю.
Услышав предупреждение, она удивленно глянула
на следователя, перегнулась через стол и поднесла
к его носу фигу:
— Во! Видал?
Нет такого камня, который не источила бы капля.
А нервы мягче.
Рябинин вскочил и что было силы ударил кула­
ком по столу. И заорал чуж им надрывным голосом:
— А ну прекрати! Гопница! Подонок! Прости­
тутка!
Стало тихо. У Рябинина заны ла кисть и выше, до
самого плеча. Он застыл в ожидании.
Она удивленно опустила свою фигу, но тут же
опять подняла руки и положила на грудь, как певи­
ц а в филармонии. Ее лицо бледнело, Рябинин ви­
дел — оно бледнело, будто промерзало на глазах. Она
открыла рот и глотнула воздух:
— Сердце...
Рукояткина качнулась и стала оседать на пол —
он еле успел подскочить и двинуть ногой под нее
стул. Она упала на спинку, приоткрыв рот и высу­
нув кончик язы ка, окостенело уставившись мутными
глазам и в потолок...
Он метнулся по кабинету. Она л еж ала бездыхан­
но — теперь и глаза закрылись. Рябинин схватил об­
лож ку уголовного дела, вытряхнул бумаги и начал
м ахать у ее лица. Вспомнив, швырнул папку и
вклю чил вентилятор, направив струю в рот. Д рожа­
щими пальцами расстегнул ворот платья — стеклян­
ные пуговки выскальзывали, к ак льдинки. Затем
бросился к графину, плеснул в стакан воды и попы­
тался капнуть между посиневшими и утончившимися
губами, но вода только пролилась на подбородок.
Поставил стакан, выдернул из карм ана платок и
склонился, вытирая ее мокрое лицо. Он уж е решил
18
звонить в неотложку, как вдруг чьи-то руки обвили
его резиновыми жгутами и он ткнулся лицом в ее
грудь. Сначала Рябинину показалось, что на него
напали сзади, но это казалось только миг — она дер­
ж ал а его, приж им ая к себе с неженской силой. И тут
ж е в его ухо врезался визгливый крик:
— Ой-ой-ой! Помогите! Ой-ой!
Его руки оказались прижатыми к ее животу, и он
никак не мог их выдернуть из-под себя. Они вози­
лись секунды, но Рябинину казалось, что он барах­
тается долго, вдыхая странные духи.
— Помогите! А-а-а!
Он подтащил свои руки к груди и рванул их
в стороны, сбрасывая ее гибкие кисти. Когда Ряби­
нин выпрямился, в дверях окаменел сержант с аб­
солютно круглыми глазами и таким же круглым
приоткрытым ртом.
Рябинин не наш ел ничего лучшего, к ак вежливо
улыбнуться, чувствуя, что эта улыбка плоска и не­
уместна. Затем поправил галстук, который оказался
на плече, и попытался застегнуть рубашку, но верх­
ней пуговицы не было.
— Пользуется положением... Н ахал... Пристает...—
, гнусаво, хлюпающим голосом проговорила Рукоят­
кина, поправляя одежду.
У нее было расстегнуто платье, задрана юбка и
спущен один чулок. Видимо, юбку и чулок она успе­
ла изобразить, пока он бегал к столу за водой.
— К хм ,— сказал сержант.
— Все в порядке,— ответил ему Рябинин, и сер­
ж ант неуверенно вышел, видимо, раздумывая, все
ли в порядке.
Она вытерла платком слезу, настоящую каплю-сле­
зу, которая добежала до скулы, тщательно расчесала
челку и спросила:
— Ну к ак?
Рябинин молчал, поигрывая щеками, а может
быть, щ еки уж е сами играли — научились у правой
ноги.
— Сегодня я нашкрябаю жалобу прокурору го­
рода,— продолж ала она.— Напишу, что следователь
предлагал закрыть дело, если я вступлю в связь.
Стал приставать силком.
— Т ак тебе и поверили,— буркнул он.
— А у меня есть свидетель, товарищ сержант.
— Разберутся.
— Может, и разберутся, а на подозрение тебя возь­
мут. Тут я вторую «телегу» — мол, недозволенные
приемы следствия, обманным путем заставил при­
знаться в краж е.
— Там разберутся,— зло заверил Рябинин.
— Разберутся,— согласилась она,— а подозрение
навесят. Тут я еще одну «тележку» накачу, уж е
в Москву, Генеральному прокурору. Так, мол, н так:
сообщила я граж данину следователю, где леж ат
деньги, а их теперь нет ни при деле, ни у Курикина.
Поищите-ка у следователя.
— Не думай, что там дураки сидят.
— Конечно, не дураки,— опять согласилась
она,— обязательно проверят. Во, видел?
Она кивнула на дверь. Та сразу скрипнула, но Р я­
бинин успел заметить край мундира.
—• Это мой свидетель,— разъяснила она.— Он то­
ж е не дурак. И не поверил ору-то моему. А все-та-
ки подозревает. Жалобы-«телеги» — как пиво: пил
не пил, пьян не пьян, а градусом от тебя пахнет.
Здорово я придумала, а?
Придумано было здорово, он мог подтвердить.
И в словах ее была правда. От напраслины защ и­
щ аться труднее, чем от справедливых обвинений,—
обидно. Рябинин мог спорить, доказывать, объяснять,
когда упрекали в ошибках, потому что ошибки выте-
вали из его характера. А с наветом ие поспоришь,
это как бритвой по щеке — только время затянет.
— Да, от тебя можно всего» ж дать,— задумчиво
сказал он.
— Уморился ты сильно,— довольно подтвердила
она.— Вон очки-то запотели.
— Несовместимость у нас с тобой. Может, у дру­
гого следователя ты бы шелковойьстала.
— Шелковой я буду только у^ господа бога, да и
то если он засветится,— отрезала^она.
Рябинин себя злым не считал. Н а обвиняемого оби­
ж аться нельзя. Но сейчас он смотрел на Рукояткину
и думал, с каким наслаждением разм ахнулся бы и
ударил кулаком в это ненавистное лицо; ударил бы
он, Рябинин, который не умел драться, которого
в детстве и юности частенько били и на счету кото­
рого не было ни одного точного удара... Ударил бы
обвиняемую, подследственную, на допросе; ударил
бы женщину, когда и на муж чину никогда бы не
замахнулся, а вот ее ударил бы так, как, он видел,
бьют на ринге боксеры с приплюснутыми носами...
Чтобы она завизж ала и полетела на пол; получить
бы наслаждение, а потом написать рапорт об уволь­
нении...
— Чего глаза-то прищурил? — с интересом спро­
сила она.
Значит, темная злоба легла на его лицо. Рябинин
понял, что вот теперь он должен заговорить. Пора.
— Сделать тебе очную ставку с Курикиным, что
ли? — безразлично спросил он.
— Зачем? И видеть его не хочу.
— А-а-а, не хочешь,— протянул Рябинин новым,
каким-то многозначительно-гнусавым голосом.
— Чего? — подозрительно спросила она.
— А ведь ты артистка,— осклабился он, напря­
гаясь до легкого спинного озноба.— Ни один мускул
на лице не дрогнул...
— А чего им дрожать-то? — возразила она, тож е
засты вая на стуле, чуть пригнувшись.
— Так. Не хочешь очную ставку с Курикиным...
А я знаю, почему ты ее не хочешь.
— Чего ж тебе не знать,— сдержанно подтвер­
дила она,— пять лет учился.
— Знаю! — крикнул Рябинин, хлопнув ладонью
по столу, и поднялся.
Она тоже встала.
— Садись! — крикнул чш предельно высоким голо­
сом, и она послушно села, не спуская с него глаз.
Рябинин обошел стол и подступил к ней на не-
гнувшихся ногах, сдерж ивая свое напряженное тело,
будто оно могло сорваться и куда-то броситься.
— Строишь из себя мелкую гопницу? — проши­
пел Рябинин.— Но ты не мелочь! Так позвать Кури­
кина?!
— Чего возникаешь-то? — неуверенно спросила
она.
Тогда Рябинин схвалился за спинку ее стула, со­
гнулся и наплыл чуть не вплотную на ее красивое
лицо, которое можно только ненавидеть или любить.
Она отпрянула, но спинка стула далеко не пустила.
Отчетливо, металлическим голосом сказал он, дрож а
от ненависти:
— Второго ию ля— в три часа ночи — Курикин —
во дворе твоего дома — был убит ножом в спину!
Рябинин набрал воздуха, потому что чуть не задох­
нулся, и крикнул высоко и резко:
— Подло — ножом в спину!
Стало тихо: его высокий крик в невысоком каби­
нете сразу заглох. Она не шевелилась, не дыш ала, сле­
по раскрыв глаза, в которых мгновенно повис страх,—
не расширялись и не сужались зрачки, не меняли цве­
та радужные оболочки. Рябинин слегка отодвинулся и
понял — страх был не только в глазах, а леж ал и
на всем лице, особенно на губах, которые стали уз­
кими и бескровными.
— К ак — убит? — неслышно спросила она.
— Изображаешь! А ты думала, меня эти дурац­
кие пятьсот рублей интересуют?
— К ак же... Он вышел от меия..«
— Выйти он вышел, да не ушел.
— Ты ж е читал его протокол допроса...
— Я успел допросить в жилконторе. И отпустил.
Он дворами пошел, на свою смерть пошел. Расска­
зывай!
— Чего рассказывать?
Рябинин смотрел в ее побледневшее лицо и краем
глаза видел слева еще белое пятнышко — только ког­
да заны ла рука, понял, что это его кулак впился
пальцами в дерево.
— Хватит лепить горбатого! Кто соучастник, где
он сейчас, где нож, где деньги?! Все рассказывай!
— Так ты думаешь... что я...
— И думать нечего,— осек он ее.— Поэтому
в той квартире и денег не наш ли при обыске.
— Почему?
— Д а потому что ты денежки передала через
черный ход — их не могло быть в квартире. Потому
что ты наводчица. Познакомилась, увидела деньги,
привела, дож далась ночи и выгнала во двор. Если
удается — берешь деньги сама, не удается — он уж
действует наверняка. А Курикина убрали к ак свиде­
теля. Понятно, чуть не попались. Могу рассказать,
к ак все было: ты взяла деньги и смылась через чер­
ный ход, предупредила своего напарника, чтобы Ку­
рикина не упускал. Тот и дождался. Это мы дура­
ки — надо бы Курикина отвезти на машине. Д а те­
перь что говорить... Одно вы не учли: что я успею
его допросить в жилконторе.
Рябинин вытер вспотевший лоб и шевельнул пле­
чами, чтобы отлепить со спины рубашку. Ему захо­
телось сбросить пидж ак, но он уж е не мог ни оста­
новиться, ни прерваться.
— Неужели я буду сидеть с тобой из-за пятисот
рублей весь день?! Д а в этом и участковый бы разо­
брался. Неужели ты раньше не сообразила, что про­
куратура мелкими краж ам и не занимается?! Ты все
сообразила... Т ак где убийца?
— Д а ты что... Разве я пойду на мокрое дело?
Она была парализована страхом. Слова, которые
раньш е сыпались из нее безудержно, теперь кончи­
лись, их поток где-то перекрылся. Д аж е лицо измени­
лось : вроде бы то ж е самое, но как-то все черты сгла­
дились, расплылись...
— Отвечай, где соучастник убийства! Тебе ж е вы­
годно все рассказать первой. Помоги следствию пой­
мать его — только этим можешь искупить свою
вину...
— Зарезать живого человека! Д а ты что? Он был
у меня, это верно... Деньги взять у пьяного могу.
Конечно, теперь это дело мне легко пришить...
— Время не ждет, Рукояткина,— перебил он, топ­
чась вокруг стула.
Сейчас бы Рябинина никто не узнал. Та легкая
задумчивость, из-за которой он казался повернутым
не к жизни, а к самому себе, сейчас пропала в ка­
ком-то ж ару. Этот ж ар все внутри стягивал, высуши­
вал лицо, закаменил губы, замерцал в глазах, и да­
же очки сверкнули, будто на них пал отблеск глаз.
Ж ар все накапливался и мог разорвать его, как
мгновенная цепная реакция. Ему казалось, что те­
перь он все может. У психиатров такое состояние
как-то называлось, у них все человеческие состо­
яния имели названия.
19
 — Чем быстрее его поймаем, тем для тебя лучше.
Не найдем, одна пойдешь по сто второй статье.
— Да ты что... Не знаю я про убийство.
— Это расскаж и своей бабушке,— перебил он, а
он сейчас только перебивал.— Поэтому ты о деньгах
и молчала. Сообщи о деньгах — надо рассказывать и
про убийство. Не так ли?! Наверное, с деньгами и
ножичек лежит, а?
— Зря шьешь мне нахалку... Не могу я пойти на
мокрое, я ведь...
Но Рябинин оттолкнулся от стула, отпуская взгля­
дом ее лицо, и рванулся к телефону. А ппарат под
его рукой вякнул, к ак стукнутый щенок.
— Тогда поедем.
— Куда?
— В морг,— негромко сказал он, потому что это
слово не выкрикивалось: приглушенное, оно дейст­
вовало еще сильней.
— Зачем? — Теперь ее страх уж е перешел в ти­
хий ужас, который невозможно было скрыть.
Рябинин швырнул трубку, недобрав нужны й но­
мер, и опять бросился к ней, к ее лицу, от копь
рого он теперь не отрывался.
— Я предъявлю тебе на опознание труп Курики-
н а,— выдохнул он так, к ак в мультфильмах Змей-
Горыныч выдыхал огонь.
Рукояткина вскочила со стула: — он даж е отпря­
нул.
— Не надо! Не поеду! Ну к ак мне объяснить? По
характеру я не такая, пойми ты...
Она теперь тоже заходила по кабинету. Рябинин,
чтобы не терять ее лица, двигался рядом, и они бы­
ли похожи на двух посаженных в клетку зверей.
— Ну пойми хоть раз в жизни! Разберись ты...
Я вижу, все на мне сходится. Но ты ж е следователь,
ты ж е должен разобраться. Я все могу, кроме убий­
ства. Ну к ак тебе... Я ж е детей люблю.
Страх прилип к ней. Рябинин знал, что такое
прилипчивый страх, не тот, животный, который его
схватил тогда в озере, а умный страх, на который
есть свои причины и которого боится любой здра­
вый человек.
— Не убивала! — рявкнул он, приж им ая ее взгля­
дом к стене.— Если бы не убивала, давно бы выло­
ж ила про деньги... Врешь ты, милая!
Глаза ее заметались, она лихорадочно прошлась
по кабинету и невнятно предложила:
— Д авай расскаж у про деньги.
— Теперь дело не в деньгах,— отрезал Рябинин.
— Я расскаж у все, и ты поймешь, что не я Ку-
рикина...
Он каким-то прыжком оказался у стола, выдвинул
нижний ящ ик и выдернул чистый бланк протокола
допроса — уж е третий. Взяв ручку, Рябинин швыр­
нул протокол на стол и коротко приказал:
— Пиши сама. Посмотрим. А потом поговорим
об убийстве.
Она схватила ручку, к ак в известной пословице
утопающий хватает соломинку, села и сразу начала
писать крупным разборчивым почерком. Рябинин
молча стоял за ее спиной, к ак учитель во время
диктовки, только ничего не диктовал — смотрел че­
рез ее плечо на прямые строчки, которые склады­
вались в криминальные эпизоды. Она писала сжато,
самую суть, упуская всяких цыплят-табака и драба-
даны. Эпизод шел за эпизодом: описала четыре кра­
жи в ресторане — на одну больше, чем знал Ряби­
нин. Потом две махинации в аэропорту. В конце
описала какую-то оригинальную краж у квартиры, но
Рябинин уж е не стал вникать.
Рукояткина кончила писать, о чем-то раздумывая.
— А где деньги? — подсказал он.
20
— Вот я и думаю... Они у меня спрятаны на клад­
бище, а никак не... Я лучше покажу.
— Сколько денег?
— Все.
— К ак все?
— Почти все.
Рябинин хотел что-то сказать, вернее,— хотел
о чем-то подумать, но осзанавливаться ему было
нельзя, как марафонскому бегуну на дистанции.
— Что подсыпала в водку?
— Гексинал.
— Ого! Внеси в протокол,— потребовал он.
Рукояткина аккуратно вписала своим старатель­
ным почерком, пугливо посматривая на него снизу.
— Теперь подпиши каж дую страницу.
Она расписалась и протянула листки. Он взял их,
сел на свое место и внимательно пробежал еще
раз — записано было все, хотя и немного сжато. Р я­
бинин взял у нее ручку и размашисто подписал по­
следний лист.
— Ой, забы ла,— рванулась она к протоколу,—
забыла написать, что убийства-то я не совершала.
Д ай д9полню!
В дверь постучали: он уж е знал, что так офи­
циально настойчиво стучал только сержант. Видимо,
ему надоело сидеть. На крик Рябинина «Да-да!» сер­
ж ант приоткрыл дверь и просунул голову в щ ель:
— Товарищ следователь! Д ля очной ставки явил­
ся граж данин Курикин. Ж дет в коридоре.
Он хотел еще добавить, но, видимо, что-то заме­
тил в их лицах. Поэтому провалился в щель, скрип­
нув дверью. Рябинин едва решился взглянуть на Ру-
кояткину...
Она смотрела на него с ужасом, но не с тем, ко­
торый вызвало у нее известие о смерти Курикина.
Новый уж ас был с оттенком изумления и гадливо­
сти, будто она вместо следователя увидела огромно­
го мохнатого паука или какого-нибудь неописуемого
гада. Так смотрит пугливая женщина в лесу на змею
под ногам и: хочет крикнуть — и сил нет. В кабинете
было тихо. Рукояткина хотела что-то сказать; он
видел, что хотела, у нее даж е рот был чуть приот­
крыт — и не могла.
Рябинин еще держ ался за стол, когда она начала
медленно и прямо, почти не сгибая туловища, подни­
маться, словно начала расти. Он на секунду прикрыл
глаза — сейчас она его ударит. Он это понял по ее
рукам, которые поднимались быстрей тела, да и по
лицу понял, на котором отчетливо выразилась нена­
висть. Сейчас она ударит, и Рябинин не знал, что он
тогда сделает. Надо бы снять очки, которые от уда­
ра, конечно же, разобьются. Надо бы закрыть глаза...
Отпрянуть бы надо... Он знал, что будет дальше... Ни­
чего: примет удар, к ак должный. Примет, как осо­
знавш ий преступник выслушивает заслуженный при­
говор. Он глубоко вдохнул, запасаясь воздухом...
Рукояткина поднялась, приж ала руки к бокам и
встала даж е на носки, сделавшись выше ростом. Она
все тянулась куда-то вверх, будто хотела взлететь,
а он непроизвольно сгибал колени, стараясь врасти
в пол...
Вдруг она вскрикнула и упала грудью на стол,
как переломилась в пояснице. Рябинин отшатнулся,
ошарашенный еще больше, чем если бы его ударили.
Рукояткина рыдала, разм азы вая слезы по облож­
ке уголовного дела, на котором леж ала ее голова.
Игра кончилась. И допрос кончился — плакал чело­
век.
Рябинин бегал по кабинету, заплетаясь в собст­
венных ногах. Слез он не переносил, особенно дет­
ских и женских. Слезы для следователя священны,
потому что он должен откликаться на горе, как
сейсмограф на подземные толчки. А если они его не
трогают, то надо уходить работать к металлу, к кам ­
ню, к пластмассе.
Рукояткина плакала навзрыд, толчками, даж е
стол вздрагивал. И вздрагивал Рябинин, ошалело
вертясь около нее. Она что-то приговаривала, бормо­
тала, но слов было не разобрать.
— Ну, перестань,— сказал он и не услышал себя.
Рябинин боялся слез еще по одной причине, в ко­
торой он век бы никому не признался: когда перед
ним плакали — ему тоже хотелось плакать, будто
он мгновенно оказы вался там, в затемненном голод­
ном детстве своем.
— Перестань, слышишь,— погромче сказал Ряби­
нин и легонько дотронулся до ее руки.
Она не обратила внимания. Тогда он взял ее за
локоть, чтобы оторвать от стола. Неожиданно она
подняла голову и прильнула к его плечу — Рябинин
застыл, чувствуя сквозь пидж ак ее горячий лоб. Но
так было секунду-две; она взглянула на него стек­
лянными от слез глазами, в уж асе отшатнулась и
опять упала на стол. Теперь Рябинин разбирал не­
которые ее слова и два раза услы ш ал: «К акая под­
лость!» Он и сам знал, что это подлость, которая рас­
ценивается к ак нарушение социалистической закон­
ности.
— Извини,—буркнул он.
Она плакала неудержимо. Видимо, прорвалось то,
что копилось весь день, а может быть, и не один
день. Рябинин склонился к ней, беспомощно озира­
ясь:
— Р азозлила ты меня... Т акая тактика... В общем,
прости,— бормотал он над ее ухом.
Видимо, она услы ш ала его слова, потому что те­
перь в ее всхлипах он уловил про тактику и про
иголки под ногти, которые тоже могут быть такти­
кой. Рябинин хотел назвать ее по имени, но как-то
не повернулся язы к. И уж совсем не хотелось на­
зывать по фамилии.
— Перестань же... Ну ошибся я.
Рябинин подумал, что лучш е бы уж она отвесила
пощечину. И еще подумал, что все плачущ ие жен­
щины похожи н а маленьких девочек.
— Ну, можешь ты успокоиться?.. Я же извиняюсь
перед тобой,— чуть не крикнул он.
— На одну женщину,— всхлипывала она, ком­
к ая мокрый платок,— и милиция... и прокуратура...
и еще обман... подличают...
Рябинин обрадовался, что она заговорила члено­
раздельно. Он решительно взял ее з а плечи и поса­
дил, оторвав от стола. Она села безвольно. Рябинин
выдернул из карм ана платок, который сегодня дала
ему Лида, и сунул ей в руку. Она взяла, приложив
его к багровым векам и покусанным губам.
— Зря я так сделал,— быстро заговорил он.— До­
вела ты меня. Прости, что так получилось...
Теперь она плакала тихо. Рябинин вытер рукавом
свой вспотевший лоб.
— Всю жизнь не везет,— бормотала она, всхлипы­
вая,— вот уж... правду говорят... судьба...
Он знал, что она говорит не ему. И не себе. К ко­
му мы обращаемся, когда ропщем на судьбу,— неиз­
вестно. П лакала Рукояткина не только от обмана
следователя: сейчас перед ней встала вся ее жизнь.
И слезы текли сами, потому что о будущем мы дума­
ем разумом, а прошлое нам сжимает сердце.
— Ничего не было... ни детства... ни родите­
лей...— хлюпала она носом.
— Ты без родителей?
Она молчала, водя по лицу платком. Не слыш ала
его и не видела. Но всхлипывала уж е меньше, будто
слезы наконец кончились. Рябинин взглянул на мок­
рую обложку дела и подумал, что столько пролитых
слез он еще не видел.
— Ну хоть что-нибудь... ничего... даж е мате­
ри...— всхлипнула она потише.
— Родители умерли? — еще раз спросил Ряби­
нин, не узн авая своего голоса.
Или этот изменившийся голос повлиял, или она
уж е приш ла в себя, но Рукояткина отрицательно кач­
нула головой.
— Значит, родители у тебя есть? Д а успокой­
ся ты.
Она опять качнула головой, и Рябинин теперь уж е
ничего не понимал про родителей.
— Дай воды... весь день не пила...
Он бросился к графину Она медленно выпила
два стакана — весь день не пила, да и не ела весь
день. Еда — ладно, но в такую теплынь без воды, и
даже не спросить... Чувство собственного достоинст­
ва — Рябинин понимал его. Следователь в ее глазах
был чем-то вроде палача, а из рук палачей ничего
не берут.
После воды Рукояткина всхлипывала изредка,
угрюмо уставившись в пол.
— Я не понял, родители живы у тебя или нет? —
осторожно спросил Рябинин.
— Ж ивехоньки,— глубоко вздохнула она, чтобы
прижать воздухом рыданья, рвущиеся наружу.
— И где они?
— Отец где-то шатается, я его век не видела, во­
обще никогда не видела. А мать... Вышла зам уж за
другого, меня отдала в детдом,— неохотно сообщила
она.
— А дальш е? — спросил Рябинин, взял второй
стул и сел рядом: за стол сейчас идти не хотелось.
— Д альш е,— мрачно усмехнулась она и бесслез­
но всхлипнула,— сначала мать ходила, я даж е пом­
ню. А потом вообще отказалась. А дальш е всего бы­
ло: и детдом, и интернат, и колония для трудных
подростков...
— И мать давно не видела?
— То-то и обидно, что живет от меня в двух трам­
вайных остановках. Случайность. Нашлась няныса
из детдома, показала мне ее... мать-то... П риличная
женщ ина. Одевается, к ак манекен. Собачка у нее
с кош ку ростом, курчавистая. А муж здоровый, по
внешности на инженера тянет.
— Зайти не пробовала?
— Р аз пять подходила в двери... И не могу. Ну
что я ей скаж у?! Зареву только. А на улице встре­
чу ее, меня аж в ж ар бросает...
— Может, все-таки объявиться ей,— предположил
Рябинин.
— Ну как она может жить... К ак может водить
собачку на веревочке... Когда где-то ее ребенок ма­
ется. Я бы таких матерей не знаю куда девала... Вот
ты меня за деньги сажаеш ь. А она человека мате­
ри лиш ила. И ничего, с собачкой гуляет.
Рябинин представил, с какой бы силой это было
сказано раньше, до слез, но сейчас она сидела вялая,
будто ее сварили. У нее тож е осталось сил только
на разговор. Допрос кончился. Протокол подписан.
Допрос кончился и сегодня больше не начнется.
— Ожесточилась ты. Таких, как твоя мать, еди­
ницы,— сказал Рябинин и подумал, что, знай он
раньше ее семейную историю, так жестко допраши­
вать не смог бы.
— Единица-то эта! мне попалась,— скорчила она
гримасу^ попытавшись улыбнуться.
21
 — Трудно тебе,-— согласился Рябинин, хотя это
было не то слово.— Но всех матерей этой меркой не
мерь. Впрочем, я тебя понимаю.
— Понимаешь? — вяло спросила она.
— Понимаю. Но ожесточаться нельзя. Здесь та­
кая интересная ш тука происходит: ожесточился че­
ловек — погиб.
— Почему погиб?
— К ак тебе объяснить... Злобой ты закроеш ься
от людей. Тебя обидел человек, а ты злобу на всех.
И не смогут они к тебе пробиться. А одному жить
нельзя. Вон я сколько к тебе пробивался — целый
день...
— Ты, может, и пробивался, а другим начхать на
меня. Д а и тебе-то я нуж на для уголовного дела. Ж ил
бы рядом, соседом, тоже небось мимо проходил бы.
— Не знаю, может и проходил бы.
— Хоть правду говоришь,— усмехнулась она, те­
перь у ж усмехнулась, но сидела пришибленная, пре­
рывисто вздыхая.
Она вернула платок. Он посматривал на нее сбоку
и думал, какой бы у него получился характер и кем
бы он стал, если бы мать вот так не узнавала его.
Рябинин всегда с неохотой брал дела, где обвиня­
емым был несовершеннолетний. И сколько ни искал
он причину, почему м альчиш ка сбился с пути, она
всегда в конечном счете оказы валась одна — роди­
тели. Много у Рябииина накипело против плохих ро­
дителей.
Рукояткина, словно уловив его мысли, задумчиво
заговорила:
— Если бы я была приличной, знаешь бы что
сделала... Взяла бы ребятишек ш тук шесть из дет­
дома н& воспитание. Вечером мыла бы всех... Ребе­
нок смешной... Ничего нет в семье, и вдруг — чело­
век. Крохотный. Берешь его в руки, а он... умещает­
ся. Соврать ему нельзя. Вот говорят про совесть. Я
ее ребенком представляю. А чудесно пахнет ребе­
нок — теплом, не нашим, другим теплом...
Она умолкла, о что-то споткнувшись в памяти.
— Говори,— предложил Рябинин.
— Может, ты бездетный, тогда это тебе до лам­
почки.
— Д очка у меня, во второй класс перешла.
— Ты тоже детей любишь? — с сомнением спроси­
л а она.
— Кто ж е их не любит?!
— Кто любит детей, тот убить никогда не мо­
ж ет,— решительно заявила она.
Он ничего не ответил. Они молчали, сидя рядом,
к ак хорошие друзья вечерком. Или к ак измотанные
боксеры после боя. Или к ак супруги перед разводом,
когда имущество уж е поделено и осталось только
разъехаться.
— Ты вот сказала, что тобой никто не интересо­
вался... Неужели так все и проходили мимо? — спро­
сил он.
— Были, интересовались. Вон участковый чуть
не каж ды й день интересуется. Беседует со мной по
душам. Но я-то виж у его, просвечивает он, к ак пу­
стая бутылка. Делает вид, что мне верит. Когда го­
воришь по душам, положено верить. А у меня та­
кой характер: к ак увижу, что только один вид стро­
ит, начну грубость ляпать. К ак тебе. У нас в доме
есть один, все хочет меня воспитывать. Вы, говорит,
при ваш их физических данных могли бы выйти за­
м уж даж е за морского офицера и жить на благо
родины семейной жизнью. А сам все за кофту гла­
зами лезет. О жизни иногда вот кале хочется погово­
рить,— вздохнула она.
— Так у ж и не с кем?! — усомнился Рябинин
в ситуации, в которой она не могла найти собесед­
22
ника.— По-моему, о жизни люди говорят с удоволь­
ствием. Особенно пожилые.
— Говорят,— вяло согласилась она.— Да все нуд­
но. Я ведь раньше работала на обувной фабрике. Ма­
стер был, дядя Гоша. Все меня наставлял. Наша
жизнь, говорит, есть удовлетворение материальных
потребностей, поэтому мы должны работать. Неуже­
ли я только для того на белый свет родилась, чтобы
удовлетворять свои материальные потребности?
— А для чего?
— А ты согласен? — чуть оживилась она.— Д ля
ж ратвы да шмуток существуем?
— Нет,— твердо ответил Рябинин.
— Вот и я нет. А для чего, и сама не знаю,—
вздохнула она.— Иногда о жизни правильно говорят,
разнообразно, хотя и теоретически.
— Почему теоретически? — спросил он и поду­
мал, хватит ли у него сейчас сил беседовать о жиз­
ни. Д а и на каком уровне с ней говорить — опу­
скаться до ее понимания нельзя, предлагать свой
уровень было рискованно — не поймет, а значит, и
не примет. Д а и к ак говорить с человеком, который
не был знаком даж е с первым кирпичиком — тру­
дом...
— Почему ж е теоретически? — повторил Рябинин,
потому что она синхронно замолкала, стоило ему
задуматься.
— О труде хотя бы. К ак можно любить работу?
Я вот на фабрике вкалы вала — занудь.
— Значит, эта работа не Но тебе. А ее нужно най­
ти, свою работу. Я вот юридический кончил заочно.
До этого работал в экспедициях рабочим. Придешь
с марш рута — рубаш ка вся мокрая, хоть выбрасывай.
От ж аж ды задыхаеш ься, руки и ноги отваливают­
ся — стоять не можешь. А приятно. Доволен собой.
Ты хоть раз потела от работы?
— От ж ары только.
— Тогда не поймешь,— вздохнул он.— Вот к ак ая
несправедливость: сколько стихов пишут про листоч­
ки, почки. А о мокрых рубаш ках не пишут. Поэтич­
но бы написали, к ак о цветах. Так бы и назвали:
«Поэма о взмокшей рубашке».
— Я в колонии налиш у,— горько усмехнулась
она.— Поэму о взмокшем ватнике.
Рябинин ощутил силу, которая возвращалась, к ак
откативш аяся волна. Он распрямился на стуле и
чуть окрепшим голосом продолжал:
— Это про работу руками... А тут у меня работа
с людьми, психологическая. Тут другое. Руки вроде
бы свободны, ничего в пих, кроме авторучки...
— У тебя работа психованная,— вставила она.
— Но тут другое удовольствие от работы. Попа­
дется какая-нибудь дрянь, подонок...
— Вроде меня,— ввернула она, и Рябинин не уло­
вил, так ли она думает о себе или к слову ввер­
нула.
— Ты не подонок, ты овца.
— К ак ая овца? — не поняла она.
— Заблудш ая,— бросил Рябиния и продолж ал: —
Вот сидит этот подлец с наглой усмешкой... Преступ­
ление совершил, жизнь кому-то испортил, а ухмыля­
ется. Потому что доказательств мало. Вот тут я по­
тею, от злости, от бессилья.
— Посадить человека хочется? — спросила она, но
беззлобно, с интересом, пытаясь понять психологию
этого марсианского для нее человека.
— Хочется,— честно признался Рябинин, охваты-
ваясь все больше тем ж арким состоянием, когда че­
ловек в чем-то прав, но не может свою правоту объ­
яснить другому.— Очень хочется! Вот недавно был
у меня тип. Одну женщину с ребенком бросил, вто­
рую с ребенком бросил, детям не помогает, женщин
бил. Ж енился на третьей. И вот она попадает в боль­
ницу с пробитой головой. Сама ничего не помнит.
А он говорит, что она упала и ударилась о паровую
батарею. Свидетелей нет. Все понимают, что он ее
искалечил, а доказательств нет. Вот и сидит он пере­
до мной: хорошо одетый, усики пошлые, глаза круг­
лые, белесые, блестящие. Что меня злит... Ходит меж
людей, и ведь никто не подумает, что подлец ходит.
Ну кто им будет заниматься, кроме меня? Где он
будет держать ответ, кроме прокуратуры?
— Перед богом,— серьезно сказала она.
— Знать бы, что бог есть, тогда бы я успокоил­
ся, припекли бы его на том свете. Вот я и решил:
раз бога нет — значит, я вместо него.
— Ты вместо черта,— ухмыльнулась она.
— Потел, потел я сильно,— не обиделся на реп­
лику Рябинин, потому что это было остроумно, да и
слуш ала она внимательно.— Пригласил физика, ко­
торый рассчитал падение тела. Сделал следственный
эксперимент, провел повторную медицинскую экспер­
тизу. И доказал, что удариться о паровую батарею
она не могла. И посадил его.
— А если не посадишь, то и радости у тебя
нет? — серьезно спросила она.
Рябинин усм ехнулся: знал бы кто, что значит для
него арестовать человека, даж е самого виновного, но
ведь ей объяснять не будешь.
— Получишь письмо из колонии — радость. Чело­
век все понял, значит не зря я работал.
— Я тебе из колонии прямо телеграмму отстучу.
— Или выходит человек на свободу — и во мне.
— Это зачем же?
— Бывает, спасибо сказать. Поговорить, посовето­
ваться, жизнь наметить. Матери приходят, просят
помочь с подростками. Разве это не здорово: полу­
чил шпану, повозился, попотел с ним года два-три, и
см отриш ь«— входит к тебе в кабинет человек, видно
же, человек.
— А я никакую работу не любила,— задумчиво
сказала она.— Д а и нет, наверное, работ по мне.
— Почему ж е,— возразил Рябинин,— одну я уж е
знаю: воспитывать детей.
— Я?! — дернулась она и повернула! к нему уже
обсохшее лицо.
— Ты.
— Ха-ха-ха,— фальшиво захохотала она.— Умора!
Но Рябинин видел, что никакой уморы нет —
опять что-то задел в ней, к ак это всегда бывало, ког­
да упоминались ребята.
— Мне воспитывать детей? — с сарказмом спроси­
ла она.
— Тебе воспитывать детей,— убежденно ответил
Рябинин.
— Кто ж е мне их доверит?
— Сейчас никто.
— А когда выйду из колонии — доверят?
— Не доверят. Но если ты поучишься, порабо­
таешь, докажешь, что ты человек,— доверят. В тебе
есть главное: ты любишь чуж их детей. Это не та­
кое частое качество.
Она вдруг растерялась и вроде бы испугалась,
взглянув на него беспомощно, будто он ее оскорбил.
— Говоришь это... для воспитания? — тихо спро­
сила Рукояткина.
— Да брось ты... Я как с приятелем за бутылкой.
— Правда? — грудным голосом, придушенным от
тихой радости, спросила она и вскочила, заходив по
кабинету.— Господи! Да если бы мне детей! Д а я бы...
Ночи не спала... Каждому бы сказку рассказала.
Каждому перед сном пяточку бы поцеловала... Они
ж е глупые. Многие не знают, что такое мать. С деть­
ми бы...
Рябинин увидел, что перспектива, даж е такая при­
зрачная, которая сейчас мелькнула перед ней, из­
менила ее мгновенно. Лицо у Рукояткиной сдела­
лось добрым и сосредоточенным, даже интеллигент­
ным сделалось, и пропал тот заметный налет вуль­
гарности. Она прошлась перед ним по-особенному,
стройно и строго. На один миг, а может, на два, три
мига представила она себя воспитательницей, и Р я­
бинин испугался — имеет ли он право дразнить че­
ловека перспективой... Не издевательство ли — обе­
щ ать благородную работу человеку, у которого впе­
реди суд и колония... Ну а чем ей тогда жить в этой
колонии, к ак не мечтой? Он должен показать ей буду­
щее — кроме него невому. П оказать так же настой­
чиво, как он разбирал и показывал ее прошлое.
Рукояткина думала о будущем. Это удивило Ря-
бинина и обрадовало: он-то считал, что ей начхать
на все.
— Главное, понять и не повторять. У тебя еще
жизнь впереди.
— Жизнь-то впереди,— согласилась она, но в го­
лосе не было никакой уверенности, что жизнь впе­
реди.— Ж изнь впереди, да начала нету.
— Ну-у! — вырвалось у Рябинина, и он махнул
рукой, рассекая воздух.— Что начало... Многие жизнь
начинаю т красиво. Надо не на это смотреть, а как
они потом живут. Красивых свадеб много, а краси­
вых семей не очень. Студентки такие красивые хо­
дят, в брюках, модные, высокие, с тубусами... Сту­
денты такие здоровые, спортивные, смелые, все зна­
ют, собираются ж изнь перевернуть... А придешь
в НИИ — посредственные инженеры корпят. Ни взле­
та, ни страсти, ни смелости... Куда что делось. По­
тому что красиво начинать легко, а вот жить кра­
сиво...
— Тебе просто говорить... Не каж ды й может.
— Каждый! К аж ды й может и все может — вот
в чем дело.
— Чего ж е не каж ды й делает, если может?
— Знаешь, почему? Человек сам ставит себе пре­
дел. Вот до этой черты я смогу, а дальш е у меня не
получится. И живет, и достигает только этой черты.
Вот ты. Ш ла сюда на допрос. Не признаться следо­
вателю — вот твоя черта. А могла бы черту припод­
нять выше. Скажем, все рассказать, осознать, чтобы
меньше получить. А могла бы черту еще поднять:
отбыть наказание, завязать, пойти работать. А могла
и еще выше. Учиться начать, забыть прошлое, стать
педагогом. Д а эта черта беспредельна, <как духовное
развитие человека.
— Это на словах только просто.
— Я не говорю, что просто. Д ля тебя в сто раз
труднее.
— Не в моих условиях эти черточки рисовать,—
не согласилась она.
— Условия?! Человек должен плевать на условия.
Теперь все на условия валят. И ты : мастер, дураки
кругом, никто тебя не понимает... А что ты значишь
сама к ак личность? Впрочем, чего я мораль тебе
читаю? — спохватился оя.
Самолюбие начинающего следователя частенько
тешилось властью. Ш утка ли сказать: иметь право
вызывать людей, допрашивать, обыскивать, предъяв­
лять обвинение и даж е арестовывать. Рябинин счи­
тал, что следователь обладает еще более ответствен­
ным правом, чем допрос или арест,— правом учить
людей. К ак раз это право начинающие следователи
не считали серьезным, поучая вызванных с завидной
легкостью.
23
 Поэтому Рябинин не учил образу жизни. Он мог
поговорить только о ее принципах. Вспомнился спор
двух летчиков в аэропорту, да и спора-то не было, а
хорошая, ум ная фраза. Один молодой, пружинистый,
высокий, с фотогеничным лицом и дерзким взглядом,
лазерно смотрящим на людей. Второй — в годах, се­
доватый, уж е не прямой, но спокойный и медлен­
ный, как время. Молодой ему с час говорил, сколь­
ко он налетал километров, какого он класса, на ка­
ком счету и чего добьется в воздухе. Второй летчик
слушал-слушал и сказал: «В воздухе-то многие ле­
тают, а ты вот на земле полети».
К этому Рябинин ничего бы не смог добавить.
— А почему ты с фабрики уш ла?
— A-а, надоело все. Работа неинтересная, семьи
нет, друзей нет... Люди чем-то интересуются, в музеи
ходят, на музыку... А я к ак услышу по радио —
скрипит известный скрипач — сразу выключаю. Вот
такая идиотка. Ни космос меня не трогает, ни поли­
тика разная... В кино вот бегала. Книж ки только
про убийства читала. А то бы от скуки вообще мож­
но сдохнуть.
— Скучная жизнь у скучных людей,— громко
бросил ей Рябинин.
Она подошла к столу и посмотрела на улицу.
В доме через проспект кое-где заж игались огни. Р я­
бинин удивился —было вроде бы светло. Он глянул
на часы и удивился еще больше, потому что рабочий
день кончился. Но сейчас он ж ил вне рабочего дня.
Обвиняемый не робот, да и следователь не кибернети­
ческая маш ина — они не могут оборвать допрос
вдруг, потому что допрос есть человеческий раз­
говор.
— Когда мне было ш естнадцать,— задумчиво ска­
зала она,—я любила ходить по городу и смотреть
на вечерние окна. Только вот не к ак сейчас, при све­
те, а осенью. Окна казались мне загадочными, та­
инственными... Казалось, что там сидят сильные
благородные мужчины... или красивые женщины. Пи­
шут книги или стихи сочиняют. Или философ раз­
мышляет о нас грешных. Или художник рисует этих
красивых женщин. Или изобретатель чего-нибудь
изобретает... А теперь выросла. Теперь знаю, что за
окнами смотрят телевизор.
— Ни черта ты не выросла! — подскочил Ряби­
нин.— Нет интересных людей! А откуда ж е берутся
интересные вещи?! Их ведь делают интересные рабо­
чие. Откуда берутся интересные книги, фильмы, пес­
ни? Интересные мысли, машины, открытия, изобрете­
ния? Неужели ты думаешь, что все это могут сде­
лать скучные люди?
— Что ж, и скучных, по-твоему, нет? — поверну­
лась она к нему.
— Сколько угодно. И везде. Обывательщина ж и­
вуча. Но разве на них надо смотреть? Разве они
делают жизнь? Д а ведь ты сама интересный чело­
век.
— Я? Чем? — удивленно спросила она и опять
села рядом, бросив окно.
— Неглупая, имеешь оригинальные взгляды, ха­
рактер у тебя есть, внешность выразительная, да и
судьба твоя по-своему интересна. И способная — вон
к ак про окна сказала поэтично.
— Господи боже мой,— тихо вздохнула Рукоят­
кина.
— Нет интересных людей... Д а они всегда рядом.
У нас работает следователем Демидова. Ей шестьде­
сят три года — и все работает. Следователь должен
быть энергичным, быстрым, шустрым, иногда и моло­
дые не справляются. А она раскрывает преступления,
перевоспитывает подростков. Приш ла в прокурату­
ру — ей было восемнадцать. Заочно кончила юриди­
24
ческий, специально кончила педагогический, чтобы
заниматься малолетками. Всю жизнь работает до­
поздна, без выходных, без праздников, весь интерес
в работе. Вышла когда-то замуж. Муж посидел дома
один — и ушел. Так без м уж а и прожила жизнь. Вы­
ехала однажды на место происшествия, женщину то­
ком убило. А в углу сын плачет, девять лет. Ни род­
ных не осталось, ни знакомых. На второй день рабо­
тать не м ож ет: стоит у нее в голове мальчиш ка —
забился на кухне и плачет. Бросила все и поехала
усыновлять. А через год умерла ее родная сестра —
еще взяла двоих. И всех воспитала. Потому что живет
увлеченно, со смыслом, на полную душу...
Настойчиво стукнул сержант и тут же распахнул
дверь. Рябинину было неудобно перед ним — держал
человека в коридоре целый день.
— Товарищ следователь?..— спросил сержант и за­
молчал, увидев их сидящими рядом.
— Скоро кончим,— устало сообщил Рябинин.
— Да я не про это. Курикин спрашивает — ему
ж дать или как?
Вот про кого он забыл совершенно, хотя весь день
только о нем и говорил.
— Скажите, что сегодня очной ставки не будет.
Потом вызову.
Сержант закры л дверь, и Рябинин крикнул вдо­
гонку:
— Извинитесь за меня!
— Противный он, как подтаявший студень,—
вдруг сказала она.
— Сержант? — не понял Рябинин.
— Д а нет, Курикин. Н ачал раздеваться, вижу, бу­
м аж ник проверил и в другой карм ан переложил.
У тебя сколько внутренних карманов?
— Ну, два.
— А у него третий где-то на спине пришит. Бу­
дет хороший человек третий карм ан пришивать? Не
подумай, я не оправдываюсь. Положил туда бумаж­
ник, вижу, хоть и пьяный, а меня боится. Зло еще
больше взяло: пришел к женщине насчет любви, а
за кошелек держится. Ну и решила. Полез он на
диван, а я бумажник быстренько слям зила и на кух­
ню, да к ак забарабаню в дверь ногой. Меняюсь в ли­
це и вбегаю в комнату: ой-ой-ой, муж пришел. Он
к ак вскочил, пидж ак на плечи, и не знает, куда
смыться. Сразу протрезвел. Я его поставила за дверь,
открыла ее, потопала — якобы муж прошел — и вы­
толкнула на лестницу. Черный ход не захотела от­
крывать. Так и выпроводила. Ему у ж не до бумаж­
ника.
В протоколе она записала короче, официальнее.
Но в протоколе еще никто не писал художественно.
— И тебе нравится общаться вот с такими лове­
ласами? — осторожно спросил Рябинин.
— С кем? — не поняла она.
— Ловеласами... Ну, мужчинами легкого поведе­
ния.
— Во — ловеласы! — удивилась она, оттягивая
юбку к коленям, потому что они сидели рядом, уж е
не было допроса и Рукояткина теперь стеснялась.—
Гулящ их женщин зовут нецензурно. А гулящий муж­
чина — ловелас, донж уан: красиво. Знаешь, кого я
больше всего не люблю на свете?
— Следователей,— улыбнулся Рябинин.
— Мужиков! — отрезала она.
— К ак же не любишь? Только ими и занималась.
— Ничего не занималась,— опять отрезала она.—
И пить не люблю, да и нельзя мне — гастрит.
— Ну к ак же? — повторил Рябинин, впервые усом­
нившись в ее словах с тех пор, к ак преломился до­
прос.
 — Да наврала я тебе про ателье-то. Есть захочет­
ся, познакомлюсь с парнем, наемся в ресторане за
его счет и сбегу. Или обчищу, ты знаешь. Я в ком­
нату к себе никого не водила. Мне украсть легче,
чем с мужиком.
— Чего ж так? — глуповато спросил Рябинин.
— А противно — и все.
Ее лицо заметно сделалось брезгливым, и он по­
верил, что «противно — и все». Н аверняка и здесь
ее жизнь сложилась не так, и здесь жизнь пересекло
что-нибудь не понятое ею или не понявшее ее.
— Друг У тебя есть?
— Да был один морячок-сундучок,— вяло отве­
тила она.
— Понятно,— вздохнул Рябинин.— Ну хоть была
в твоей жизни любовь-то хорошая?
— Чего-о?! — так произнесла она, что Рябинин
слегка опешил — вроде ни о чем особенном он не
спросил.
— Тебя кто-нибудь любил, спрашиваю? Или ты
кого...
Она повернулась к нему всем телом. Рябинину
пришлось отодвинуться — иначе бы она уперлась
в него коленями.
— А что такое любовь?,— с ехидцей спросила она.
Труднее всего отвечать на простые вопросы. Что
такоГе хлеб... Мучнисто-ноздреватый продукт — и толь-
ко-то. Что такое вода... Водород с кислородом, но кто
этому поверит. А что такое любовь...
— Когда люди любят друг друга,— дал он самое
короткое определение и улыбнулся, потому что ни­
чего не дал.
Рукояткина тоже усмехнулась. Она все-таки зна­
ла о любви, потому что была женщиной. Он знал
больше, потому что был следователем. Но определе­
ния он не знал. Д а и кто знал: пятьдесят процентов
людей употребляют слово «любовь», не понимая его
значения; другие пятьдесят даж е не употребляют.
В его сознании давно сложилось два представления
о ней.
Первое шло от жизни. У этой любви было другое,
короткое,. как собачья кличка, название — секс. Он
пользовался этим определением, к ак пользуются ра­
бочим халатом пли инструментом, потому что сле­
дователь обязан понимать любые человеческие
уровни.
Второе понимание любви было свое, о котором он
говорил не с каж ды м и говорил редкими невнятны­
ми словами, потому что внятных не хватало, к ак
для пересказа музыки. В этой любви секс оскорблял
женщину. Пусть он себе есть, но пусть он имеет от­
ношение к любви не больше, чем серый холст к на­
писанной на нем рафаэлевской мадонне. Его тихо
передергивало, когда кто-нибудь говорил, что любовь
держится на сексе: чувство, которое заставляет бого­
творить и плакать, вон, оказывается, на чем дер­
жится! Он не признавал любви простой и веселой —
только трагедия, потому что испокон веков любовь
страдает от непонимания, но больше всего страдает
от глупости, как, впрочем, и все в жизни. Любовь
должна быть трагична потому, что в конце концов
смерть обрывает ее. Она долж на заклю чать в себе
весь мир и быть в жизни единственной — или ее не
надо совсем. Такой идеал любви у него был лет в во­
семнадцать. Ему перевалило за тридцать, но ничего
не изменилось. Он понимал, что его любовь в об-
щем-то несовременна и романтична. Но что такое
любовь, к ак не романтическое состояние души?
Он смотрел на Рукояткину сбоку: на четкий нос,
который в профиль не казался широковатым; на ма­
ленькие, почти детские уш и; на безвольно-легкую
3 «Аврора» № 13
грудь, которая, казалось, от прикосновения растает;
на стройные бедра — не могла она не знать о любви.
— Знаеш ь ты о ней.
— Знаком а с этой пакостью,— согласилась она.
— Почему пакостью?
— Говорила тебе, был у меня морячок. Любовь —
это как бог для старуш ек: говорят-говорят о нем, а
никто не видел.
Вот и определение.
— У тебя и тут пустота,— с сожалением сказал
Рябинин.
— Раньше, когда еще хорошие книж ки читала,
тоже ж дала по вечерам любовь. Все надеялась. Ох,
к ак ая дура была... Д умала, что женщ ина должна
любить, помогать, жалеть. Ж енщина, которая не мо­
жет пожалеть мужчину, кому нуж на: только произ­
водству. Душа-то у меня что такси — садись к аж ­
дый, кто хочет. И сел один, морячок. Насмотрелась
я на него. Вообще м ужики нахальные, глаза навы­
кате, всегда «под газом», хамы, в общем. К ак жена
уехала — напиться ему и бабу. Кого они зам уж бе­
рут — знаешь? Думаешь, умную, образованную, кото­
р ая ноты изучает или в очках ходит? Или у кото­
рой лицо правильной красоты? Ни фига подобного!
Возьмут, у которой здесь во, здесь во, а здесь во!
Она вскочила и выразительно стукнула себя по
груди, бедрам и пониже спины, к ак она стучала
днем, объясняя соотношение в себе духа и материи.
В ней каким-то образом уживались наивность с гру­
бостью и женственность с вульгарностью.
— А что здесь,— она звонко хлопнула себя по
лбу, словно он был пластмассовый,— ни одного дья­
вола не интересует. Вот девка и думает: а зачем
мне учиться и всякие диссертации писать — я лучше
мини закатаю повыше, и пошел он за мной. Знаешь,
что я тебе про любовь скаж у? Ее придумали для
семнадцатилетних дур. Выросла девка, ей уж е па­
рень нужен. Ходить к нему стыдно, нужен краси­
вый предлог. И придумали — любовь. И пошло, и
пошло. Песни посыпались про любовь связками, как
сардельки. Слушать противно. К ак песня, так про
любовь. Будто у нас про любовь только все и дума­
ют. И петь будто не о чем. Вот о твоей Демидовой
песню не сложат. Песня есть «Помогите влюблен­
ным». Видишь ты, влюбленным самим не справить­
ся... Д а я лучш е больному помогу. Не напишут пес­
ню «Помогите инвалиду» или «Помогите старушке»,
«Помогите, кому нуж на помощь»... Да и кто ее, лю­
бовь, видел-то?! Вроде атома — есть, говорят, а ни­
кто не видел.
Она не знала о любви!.. Д а она о ней продумала
не одну ночь. Иначе и быть не могло, потому что
женщине, никак не связанной с общественной ж из­
нью, остается только любовь.
— Знаеш ь,— задумчиво сказал Рябинин,— вот
взять карту местности. И взять копию ее на кальке,
такой прозрачной бумаге. И наложить эту кальку на
оригинал. Совпадает точно. Но стоит край сдвинуть
на миллиметр — и все не совпадает: ни города, ни
леса, ни реки.
— Ну и что?
— Говоришь ты о многом верно, даж е интересно.
Но все сдвинуто в сторону. Не совпадает. Вот и про
любовь не совпало.
— А с чем не совпало-то? С Ромео и Джульет­
той?
— А хотя бы и с Ромео.
— Интересно, где ты их видел. Уж не во Дворце
ли бракосочетания? Я такая-сякая, но до такой пош­
лости я бы не дошла. Стоять в очереди на женитьбу!
Выпялятся, расфуфырятся, машины с кольцами, на­
род толпится — что это? Личное счастье на люди
25
тащат, как бельем трясут. Я вот знаю одну девку.
Замуж ем уж е была, ребенок есть, и решила второй
раз замуж. А Дворец ее не бракует — мол, сочеталась
уже, теперь иди в загс. Так она взяла отношение
из месткома: норму выполняет, общественную ра­
боту ведет, просим браком ее сочетать» Ну скажи, что
ей надо — любовь или Дворец? П оказуха ей нужна,
а не любовь!
Рябинин мог под этими словами подписаться, как
под протоколом.
— Откровенно говоря,— сказал он,— к этим двор­
цам у меня тож е симпатии нет. Но ты не о любви
говоришь, а о дворцах.
— Где ж ее искать?
— В ш алаш ах. Любовь ищут в ш алаш ах.
— А я вот, считай, в ш алаш е живу, а любви нет
и не было,— убежденно ответила она.
Его удивило, что в пользе труда, в необходимости
цели в жизни он вроде бы убедил ее скорее. Н а люб­
ви он споткнулся, или она споткнулась, или они
споткнулись. Там она верила на слово — тут у нее
было выстрадано. Д а ш обидно ей, красивой молодой
женщине, в одиночестве.
— Нет, говоришь» любви... Ты ночь просидела
в камере. А знаешь» что за стенкой парень за лю­
бовь сидит?
— Убил девку, что ли?
— Никого не убивал. Сидит буквально за любовь.
— Такой статьи нет,— усомнилась она.
— Статьи нет,— согласился он.— Задерж ан за бро­
дяжничество. Три года не работает, не прописан, к а­
тается по стране, живет кое-как, вот с такой бородой.
— Я его видела. Он у дежурного просил книжку.
— Вот-вот. На заурядного тунеядца непохож. Ч а­
са три я с ним сидел, не по работе, а просто инте­
ресно было. Все молчал. А потом рассказал. Ж ил
в нашем городе, любил девушку, по-настоящему лю­
бил. Собирался уж е в этот самы й Дворец идти...
И вдруг сильная ссора. Неважно, из-за чего. Она лю­
бит, но не может простить, и не может быть вместе,
не может жить в одном городе — вот к ак интересно.
И она с горя уезж ает на стройку. Он бросает инсти­
тут и едет за ней. Она в это время переехала на дру­
гую стройку. Он туда. Она опять по каким-то при­
чинам уезжает. Он ее потерял. И начал искать по
стране. Представляешь?! Ездил по стройкам, где
есть работы по ее специальности. Почти три года.
Восемь раз приезж ал только в наш город, искал тут,
среди знакомых, по справочному, через милицию...
И вот наш ел: в Хабаровском крае. Заработал денег
на дорогу — вагоны разгруж ал. Едет, добирается, на­
ходит общежитие, стоит в проходной. Говорит, еле
стоял. И вдруг подходит к нему незнакомая девуш­
ка и спрашивает: «Вы меня вызывали?»
— Не она?
— Не она. Совпали фамилия, имя, год рожде­
ния... Он вернулся сюда — и вот арестован как бро­
дяга.
— К ак ж е так?
— Я его спраш иваю: что ж, ты без нее жить не
можешь? Нет, говорит, могу, вот сиж у в камере —
тоже ведь живу.
— И ты ничего не сделал? — спросила она, при­
щ уривая глаза, к ак прищ уривала их в начале до­
проса.
Но Рябинин уж е забыл про начало допроса — это
было утром, а сейчас наступил вечер. Н ад универма­
гом загорелись зеленые буквы. Н а его крыш е вспых­
нула реклама кинопроката. И опять на улице не бы­
ло темноты, только посерело и поблекло все.
— Им занимаюсь не я. Но сделал: ребята из
уголовного розыска нашли ее адрес. Отдам ему.
26
А завтра схожу к судье и расскаж у эту историю,
сам-то наверняка промолчит.
— Какой чудной парень! Вон люди за что си­
дят, а я за Кур*зкина.
— По-?лоему,— вставил он,— этот парень сильнее
Ромео.
— Много ли таких! — вздохнула она.
— Больше, чем ты думаешь. Вот мы с тобой од­
ного уж е нашли.
Рябинин смотрел в ее лицо. Оно все бледнело,
глаза все темнели — СЕет в кабинете не зажигался.
Незаметно пропало время. Рябинин утратил чувство
местопребывания и социального положения, словно
сидел не в кабинете и был не следователем. Ни зе­
леные буквы напротив, к которым он привык за мно­
го лет, ни стальная громада сейфа, которую он ино­
гда задевал рукой, ни круглая вмятина в стене, ко­
торую он выдолбил локтем, не возвращали его к ра­
боте — он сейчас был просто человек и говорил с дру­
гим человеком.
— Да у меня у самого любовь,— вдруг сказал
он, век не собираясь этого говорить.
— Н астоящ ая?
— По-моему, настоящ ая.
— Расскаж и, а? — попросила она так просто,
что Рябинин не удивился и даже не подумал отне­
киваться.
— Да вроде бы и рассказывать нечего. Не о чем...
Ни метров, ни килограммов, ни рублей — мерять
нечем,— тихо начал Рябинин и осекся: говорить по­
стороннему человеку о Лиде он не мог.— Д а неуже­
ли у тебя ничего не было похожего?
Она не ответила. Может быть, она копалась в сво­
ем прошлом. Может быть, просто не говорила пото­
му, что в сумерках хорошо молчится.
— Похожее,— наконец сказала Рукояткина, и Р я­
бинин понял: что-то она иаш ла в своей жизни, не
вспомнила, а выбрала, посмотрев на все иначе, как
иногда смотришь на приготовленные к выбросу вещи,
увидишь одну и подумаешь — ее-то зачем выбрасы­
вать? — вроде было. Мне исполнилось семнадцать,
еще на фабрике ученицей работала. Парниш ка один,
слесарь, все меня у проходной ждал. Пирожки с мя­
сом покупал, эскимо на палочке, в кино приглашал.
А я не ш ла. Я тогда по м орякам надрывалась. Смы­
лась с фабрики, думала, что с парнишкой завязано.
Смотрю, торчит у ворот дома с пирожками. Ко мне
тогда стал похаж ивать тот морячок с фиксой, лоб
под потолок. Ну, и дал он по шее парнишке. Д ума­
л а — все, отстанет. Нет, на улице меня перехватил,
покраснел, заикается. Уговаривает вернуться на фаб­
рику — мол, собьюсь с пути. Велела ему нос поча­
ще вытирать. Смотрю, сейчас заплачет. И что-то ше­
вельнулось во мне, защемило в груди, как от брошен­
ного ребенка. Повела к себе, недели две ходил, пока
морячок опять не вытурил его...
— Д ура ты, прости господи! — вырвалось у Ряби-
нина.
— Д ура,— вздохнула она.— Денег у меня уже не
было. А он придет, пельменей притащит, колбасы
докторской. Уйдет, пятерку оставит. Глаза у него
такие... лохматые, в пушистых ресницах. Водку не
пил. Ж ениться предлагал. Слова красивые знал.
А ведь женщ ина любит ушами. Говорил, что без
меня у него жизнь получится маленькой. Тихий был,
стеснительный. А мне тогда нахальные нравились.
И тут его в армию взяли. Не стала перед службой-
то корежиться. По-человечески на вокзал проводила,
с цветами. Писем получила ш тук двадцать. И писем
давно нет, и где он сам — не знаю, а стишок из пись­
ма помню. Сказать?
— Скажи,
 Опа тихонько откаш лялась а начала читать, буд­
то просто говорила, не изменив ни тональности, ни
выражения.
. — Месяц сегодня, родная, исполнился,
Как провожала ты друга.
День тот печальный невольно мне вспомнился,
Моя дорогая подруга.
Вспомнил вокзал я, букет гладиолусов —
Скромный подарок прощальный.
К ак ты от ветра пригладила волосы
И улыбнулась печально.
Поезд ушел, потекли дни за днями.
Место мое у ракеты.
Слезы от ветра, а может, и сами..*
Где ты, любимая, где ты?
Она помолчала и добавила:
— Всему поверил... Д аж е где-то печальную улыб­
ку нашел.
— Знаешь... это хуж е краж и,— заклю чил Ряби­
нин.
— Х уж е,— согласилась она.
— А что ж говорила, что не видела любви? Он
ж е тебя любил, дуру.
В который раз Рябинин убеждался в правоте ба­
нальной сентенции о том, что счастье человека в его
собственных руках. В каж дом из нас есть все способ­
ности. У каждого золотые руки. К аж ды й способен на
любовь, подвиг и творческое горение. Все мы в моло­
дости похожи на строителей: стоим на пустой пло­
щ адке и ждем стройматериалов. Они подвезены, мо­
жет быть, в разной пропорции — кому больше кир­
пича, а кому цемента,— но подвезены всем. И стро­
им. А не получается, говорим — такова жизнь. Р я­
бинин заметил, что жизнью часто называют ряд об­
стоятельств, которые помешали чего-нибудь до­
биться.
— Знаеш ь,— сказала она,— когда блатные будут
говорить тебе, что, мол, ж изнь их заела,— не верь.
Сами не захотели. К ак и я. Украсть легче, чем к аж ­
дый день на работу ходить.
Они думали об одном. Рябинин оценил ее совет.
Она имела в 'виду тех, которые начинали искать прав­
ду, попав в колонию,— начинали писать в газеты и про­
куратуры, в органы власти и общественным деяте­
лям. Оки обличали, предлагали и восклицали. Но
они, эти «правдолюбцы», истины не докали, когда та­
щили, прикарманивали, приписывали...
— Сколько мне дадут? — спросила Рукояткина.
— Не знаю,— честно сказал он.
— Ну, примерно?
— Все учтут. Несколько краж , не работала, пло­
хие характеристики — это минусы. Ранее не судима,
полное чистосердечное признание — плюсы.
— А условно не дадут?
— Нет,— твердо ответил Рябинин.
— Другим-то дают,— дрожащим голосом сказала
она.
— Дают,— согласился он.— Если одна краж а, че­
ловек работает, возместил ущерб, хорошие характе­
ристики. Когда он не арестован — это тоже плюс.
Значит, прокуратура верит, что он не убежит, не по­
садила его. В общем, когда много плюсов и мало
минусов.
— Мало плюсов,— как эхо, отозвалась она.
— Тебе надо бороться за самое минимальное на­
казание. Короче, чтобы поменьше дали.
Она кивнула головой. Но он видел, что ей в об-
щем-то не так важно — побольше ли* поменьше. Это
сейчас неважно, а когда окаж ется в колонии — ох как
будет мешать каж ды й лишний месяц, год, день. Там
они будут все лишними.
— Ты знаеш ь мой самый сильный страх в ж из­
ни?.— спросила она.— Когда увидела в аэропорту
собаку. Я сразу поняла — меня ищут. И дала себе
клятву... Вот пока она беж ала по залу, дала себе
клятву: завязать до конца дней моих. Ни копейки
не возьму. П оклялась, что вспорю себе вены...
— Странная клятва,— буркнул он.
— А чем мне клясться? Ни родных, ни знакомых,
ни друзей. П оклялась, что вспорю себе вены, если
вернусь к этой чертовой жизни. Ты веришь, что я
завязала? — спросила она как-то беспомощно.
— Верю,— убежденно ответил Рябинин.
— Верю, что ты мне веришь,— вздохнула она и
тут ж е нервно и неестественно хохотнула.— Смеш­
но, сейчас живот отвалится. Теперь ты у меня, по­
ж алуй, самый близкий человек. Ни с кем так не
говорила. Единственно близкий человек, да и тот
следователь. Ты мне веришь, что я завязала? —■
опять спросила она, переходя н а тот тихий, падаю ­
щий голос.
— Я ж е ск азал : верю,— повторил Рябинин.
Он понимал, к ак ей важ на его вера, чья-нибудь
вера в нее, в ту клятву, которую она дала в аэро­
порту. И об этой клятве должны знать люди — ина­
че это была бы только ее личная клятва.
— Д ай мне слово, что веришь. К акое у тебя са­
мое надежное слово?
Она наплы ла на него лицом, потому что сумерки
становились все гущ е и у ж е можно было гримасу
принять за улыбку. Он считал, что у него все слова
надежные, потому что следователю без них нельзя.
Но одно было еще надежнее» чем просто надежные
слова:
— Честное партийное слово, что я тебе верю.
Она облегченно отодвинулась, замолчав, будто
взвеш ивая всю серьезность его слова,
— Ты прости... И здевалась я.
— Ничего. И ты извини за приемы.
— Ты говорил со мной и все время думал, что
ты следователь. А про это надо забыть, когда с че­
ловеком говоришь,— просто сообщила она*
— Возможно,— согласился Рябинин.
К ак ж е он не понял этого сразу... Вот где леж ал
клю ч к ней и допросу. Но к ак ж е он... Смелая, гор­
дая, самолюбивая женщ ина. Д а разве она допустит
унижение! Будь перед пей хоть Генеральный проку­
рор, но говори к ак с равной, вот так, рядом на сту­
ле, к ак они сидели весь вечер. Она не могла допу­
стить, чтобы ее допраш ивали,— только человеческий
разговор.
— Д а,— вспомнил он,— деньги-то почему у тебя
целы? Ты их копила, что ли?
— А га,— довольно подтвердила она,—)мне нуж ­
но тыщу, а то и больше.
— Зачем? — удивился Рябинин и улыбнулся: Ру­
кояткина делилась с ним криминальными замысла­
ми. В совершенном признавались часто, но еще ни
один преступник в мире не сообщал следователю свои
перспективные планы.
Она молчала. Видимо, объяснение не шло у нее
с язы ка. Поэтому ему захотелось узнать непременно,
и тем сильнее, чем дольше она молчала.
— Зачем же? — мягко повторил он.
— A-а, подумаешь, что давлю на жалость,— с не­
охотой сказала она, но тут же о ж и в и л а с ь :— Они
идут гулять, и я за ними. Сперва приметила краси­
вую девочку, глаза большие, черные. Серьезная.
— Подожди-подожди,— перебил Рябинин,— ниче­
го не понимаю,
27
 — Из детдома ребенка взять хотела. Вот и стала
туда похаживать. А потом виж у одну девчушку. Ма­
ленькая, некрасивая, в очечках. Тихая, играть не
умеет. Сердце у меня и зашлось. Думаю, расшибусь,
а ее возьму. Вот... расшиблась и никого не взяла.
— А сама... родить не можешь? — осторожно
спросил Рябинин.
— Могу,— просто ответила она.— Д а ведь родно­
го парня у меня нет, а от первого встречного не хочу.
Родного парня — так и сказала.
— Самой-то проще,— добавила она,— да ведь ду­
шу ребячью хочется отогреть, семью дать.
— А деньги зачем?
— Я с нянькой познакомилась и все разузнала.
Каждому да всякому ребенка не дают. Квартиру на­
до иметь, работу, обеспечение. Это правильно. Еже­
ли заимел ребенка, то дай ему жизнь. А то есть м а­
маши, нарожают ш тук шесть, а условий дай бог на
одного. Ну, подумала я, на работу устроюсь. Я ведь
работала быстро, все летало под руками. Н а свою
фабрику пойду. А квартира? У меня комнатуш ка де­
вять метров. Когда это на работе дадут, мне-то, без
стаж а. Года три пройдет и больше. Вот и решила
денег насшибать, вступить в кооператив. Мебелиш­
ку купить, одежду, чтобы поприличней смотреться.
Тогда бы ребенка дали, не отказали, я бы выхлопо­
тала. Д а вот кончились мои хлопоты...
— Делают разве так! — в сердцах вырвалось
у Рябинина.
— Д а уж ясно — не так,— согласилась она.
Что он мог ей сказать? Давно уж в стране не
стало голодных людей, и никто не крал ради куска
хлеба. Теперь главной причиной краж была ж ад­
ность. Но он впервые видел женщину, которая по­
ш ла воровать, чтобы получить право на ребенка из
детского дома.
Такого мотива преступления он не встречал.
— Есть хочешь? — спросил Рябинин.
— Мороженого бы поела.
— Я тоже мороженое люблю.
— Разве мужики едят мороженое? — удивилась
она.— Вот все весну любят, а я люблю осень. Вой­
дешь в осенний лес, а сердце ек-ек.
— Мне осенью нравятся осинники.
— Правда? — опять удивилась она, как и моро­
женому.— Это мое самое любимое дерево. Такое же
пропащее, как я.
— Почему пропащее?
— Все листьями шуршит, к ак всхлипывает. А ли­
сточки у нее вертятся на черенках, вроде к ак на
ш нурочках. Люди ее не любят. Осина — не горит
без керосина.
— Поздней осенью хорошо в лесу найти цветы,—
сказал Рябинин, перед глазами которого уж е стоял
лес, о котором он мечтал одиннадцать месяцев и
куда уезж ал на двенадцатый.
— Я цветы пышные не люблю. Разные там гла­
диолусы... Вот лютики никто не любит, а я люблю.
Ж алко мне их.
— Есть такой белый цветок или трава,— вспом­
нил Рябинин,— называется таволга. Мне очень запах
нравится.
— А я такая странная баба, духи не люблю. Вот
понюхай. Да не бойся, платье понюхай.
Он меш кал секунду — просто стеснялся. Затем
склонился к ее груди, вдохнул терпкий воздух и ти­
хо дрогнул от запаха лугов, от того двенадцатого
месяца, которого он ж дал все одиннадцать. И дога­
дался, почему вспомнилась таволга,— от платья пах­
ло и таволгой, вроде бы и сурепкой с клевером пах­
ло, и травой скошенной*»
28
— Ну, какой запах? — с любопытством спросила
она.
— Сеном, свежим.
— Травой, а не сеном,— поправила она.— Сама
эти духи изобрела. Ты в лес ходишь один или ком­
панией?
— Бывает, с компанией, но больше люблю один.
— Правда? Я компании в лесу не признаю. Зачем
тогда и в лес идти... Осенью одна по лесу... хорошо...
О чем хочешь думаешь.
— И тишина...
— Ага, тихо до ж ути,— подхватила она.
Они помолчали. Теперь эти паузы не тяготили,
к ак во время допроса, он даж е видел в них смысл.
— Тебя звать-то как? — спросил он.
— Не Матреной и не Матильдой. На фабрике зва­
ли Машей. А тебя — Сергей?
— Сергей.
^Опять у них сделалось тихо, но пауза стала дру­
гой, замороженной и чуть звонкой. Может быть, она
выпрямилась не так или шевельнулась как-то по-
особенному, но Рябинин вдруг заметил в ней что-то
другое и почувствовал, что сейчас эта замороженная
звонкость наруш ится необычно — лопнет, треснет или
взорвется.
Но она спокойно спросила:
— Суд будет скоро?
— Вряд ли. Через месяц, а то и позже.
— Сережа, отпусти меня.
Рябинин глянул на сейф, но это явно сказал не
он. Могло послышаться, могло показаться в полу­
мраке после трудного, голодного дня. Или это мог
прошипеть на проспекте по асфальту протектор ав­
тобуса.
Она встала и склонилась к нему. Он увидел ее
глаза у своих — вместо зрачков светились зеленые
неоновые буквы.
— Сережа... Не саж ай меня до суда. Пусть как
суд решит. Это ж е у вас называется мера пресече­
ния, чтобы человек не убежал. Ты ж е веришь, что
я не убегу. А мне нужно... Я завтра утром принесу
тебе все деньги — у меня будет добровольная выда­
ча. На работу устроюсь завтра же, на свою фабри­
ку — там возьмут. Приду на суд не арестованной —
работающей... Смотри, сколько плюсов? Ты же сам
говорил...
— Д а ты что! — оттолкнул ее Рябинин, и она
плюхнулась на стул.
Он встал и щ елкнул выключателем. Лампы днев­
ного света загудели, замигали и нехотя вспыхнули.
Ж мурясь, Рябинин глянул на нее...
Согнувшись, к ак от удара в живот, сидела жен­
щ ина неопределенного возраста с осунувшимся зе­
леноватым лицом. Она похудела за день — он точно
видел, что щ еки осели и заметно повисли на ску­
лах.
— Ты что,— уж е мягче сказал Рябинин,— дума­
ешь, это так просто? Взял — арестовал, взял — отпу­
стил? У меня есть прокурор. Д а и какие основания...
Вот меня спросят, какие основания для освобожде­
ния? Что я скаж у?
— Я утром принесу деньги и завтра же устро­
юсь на работу,— безжизненным голосом, автомати­
чески повторила она.
— Это невозможно. Вон прокурор ждет протоко­
ла допроса.
— Но ты ж е мне веришь,— обессиленно сказала
она.
— Верю.
— Ты же давал партийное слово,— чуть окрепла
Сна.
 — Д авал,— согласплся Рябинин, но теперь ска­
зал тише.
— Так в чем же ты мне веришь? К ак пьяных
чистила — веришь? К ак воровала — веришь? А как
я буду завязывать — не веришь? О чем же ты давал
партийное слово?!
Рябинина вдруг захлестнула дикая злость. Она
была тем сильней, чем он меньше понимал, на кого
злится.
Рябинин налетел на угол сейфа, ударившись ко­
леном. Он пнул его другой ногой, тихо выругался и
захромал по кабинетику дальше, посматривая на
железный ш каф. Теперь он знал, на кого злился,—
на этот бессловесный железный сундук. Тот повидал
на своем веку человеческих слез и бед. Пусть он
стальной и неодушевленный, но каким ж е надо быть
стальным, чтобы не одушевиться от людского горя.
— Э-эх! — вдруг крикнула Рукояткина и дальш е
начала не говорить, а выкрикивать все нарастающим,
тонко дрожащим голосом, к ак приближ аю щ аяся
электричка.— Р аз в жизни! Поверила! Поговорила
по душам! Всего раз в жизни поверила следователю!
Кому?! Следователю! Р аз в жизни!..
— Д а пойми ты! — Он рванулся к ней.— Невоз­
можно это! Я с тобой весь день сижу. Я тебя уж е
чувствую. Ну а к ак другим тебя объясню?!
— Ах, к ак ая я дура... Душу выворачивала...
— Лично я тебе верю! — крикнул Рябинин.
— Веришь, а сажаешь! Д а я...
Он не дал досказать — схватил ее за плечи и трях­
нул так, что она испуганно осела на стул. И заго­
ворил быстро-быстро глухим, безысходным голосом:
— Маша, не проси невозможного. Я все для тебя
сделаю. Деньгами помогу, передачи буду посылать,
потом на работу устрою. Войди и ты в мое положе­
ние. Меня же выгонят.
Она кивнула головой. Она согласилась. Видимо, он
двоился у нее в глазах, потому что слезы бежали
неудержимо и уж е обреченно.
— Есть у тебя просьбы? Любую выполню.
!— Есть,— всхлипнула она.
— Говори,— облегченно распрямился он.
Рукояткина вытерла рукавом слезы, тоже выпря­
милась на стуле и посмотрела на него своим гордым
медленным взглядом, мгновенно отрешаясь от слез:
— Купи мне эскимо. За одиннадцать копеек.
— Заткнись!;— рявкнул Рябинин и двумя прыж­
кам и оказался за столом.
Неточными пальцами вытащ ил он из папки заготов­
ленное постановление на арест и остервенело порвал
на мелкие клочки. Нашарив в ящ ике стола бланки,
начал быстро писать, вспарывая пером бумагу. По­
том швырнул два листка на край стола, к ней.
— Что это? — почему-то испугалась она.
— Постановление об избрании меры пресечения
и подписка о невыезде.
Он встал и официальным голосом монотонно про­
чел:
— Граж данка Рукояткина Матрена Гавриловна,
вы обязуетесь проживать по ваш ему адресу, являться
по первому вызову в органы следствия и суда и
без разрешения последних никуда не выезжать.
— Отпускаешь, — прошептала она.— Отпускаешь?
— Отпускаю, отпускаю,— буркнул он, тяжело
вдавливаясь в стул.
Она схватила ручку, мигом подписала обе бума­
ги и впилась в него взглядом.
— А теперь что? — опять шепотом спросила она,
будто они совершили преступление.
— Приходи завтра в десять, приноси деньги, офор­
мим протоколом добровольной выдачи. И — на рабо­
ту. Если надо, то я позвоню на фабрику. Придешь? —^
вдруг вырвалось у него.
— Запом ни: если не приду — значит подохла.
— Тогда иди.
— Пойду.
— Иди.
— Пошла.
— Иди.
— Спасибо не говорю. Потом скажу. Я верная
к ак собака.
Рябинин выглянул в коридор, где томился мили­
ционер. Тот сразу вскочил п, разминая засидевшееся
тело, вошел в кабинет. Рябинин удивился: почти за
каж дой дверью горел свет — значит, его товарищи
ж дали результатов допроса, ждали, сумеет ли он
добиться признания. П ереживали за него.
— Можно забирать? — спросил сержант.— Ну,
пойдем, милая, наверное, по камере соскучилась.
-г- Товарищ сержант,— сухим голосом сказал Р я­
бинин,— я граж данку из-под стражи освобождаю.
— К ак — освобождаете? — не понял сержант и
почему-то встал по стойке «смирно».
— Освобождаю до суда, беру подписку о невы­
езде.
— А документик?— спросил милиционер.
Рябинин вытащ ил из сейфа бланк со штампом
прокуратуры и быстро заполнил графы постановле­
ния об освобождении из КПЗ. Сержант повертел по­
становление, потоптался на месте и вдруг сказал:
— Сергей Георгиевич, скандальчик может выйти.
Н ельзя ее освобождать. П ьяных обирала, не работа­
ла. Мы ее всем райотделом ловили.
— Она больше пьяных обирать не будет,— отре­
зал Рябинин и глянул на нее.
Рукояткина приж алась к стене и страшными ши­
рокими глазам и смотрела на сержанта.
— Кто... Матильда? — усомнился сержант.
— Теперь она не Матильда, а Маша. Гражданка
Рукояткина, вы свободны! —• почти крикнул Рябинин.
Она испуганно шмыгнула за дверь. Сержант кач­
нулся, будто хотел схватить ее за руку, но устоял,
спрятал постановление в карм ан и сделал под ко­
зырек :
— Все-таки я доложу прокурору.
— Д оложите,— буркнул Рябинин.
После ухода сержанта он прошелся по комнате,
потирая ушибленное колено. Что-то ему надо было
сделать, или вспомнить, или продолжить какую-то
мысль... Он глянул на часы — девять вечера. Потом
взял дело, швырнул в сейф и запер, оглушительно
звякнув дверцей. И сразу заболела голова. Он сел
на стол лицом к окну, разгляды вая вечерние огни.
Зазвонил телефон. Рябинин знал, что тот зазвонит
скоро, но телефон зазвонил еще скорее.
— Сергей Георгиевич, это правда? — спросил
прокурор.
— П равда,— сказал Рябинин и подумал, что про­
курор не пошел к нему и не вызвал к себе, хотя
сидел через кабинет.
— Почему? Не призналась? Или нет доказа­
тельств? — пытался понять прокурор.
— Полностью призналась.
Прокурор промолчал и прямо спросил:
— Что — с ум а сошли?
— Нет, не сошел. Я взял подписку о невыезде.
Она завтра придет и принесет все деньги.
— Почему вы не поговорили со мной? — повысил
голос прокурор.— Почему вы приняли решение са­
мостоятельно?!
— Я следователь, Семен Семенович, а не офици­
ант,— тоже слегка повысил голос Рябинин, но силь­
но повысить он не мог: не было сил.— Я лицо про­
29
цессуально самостоятельное. Завтра она придет в де­
сять и принесет деньги.
— И вы верите, как последний ротозей?! — крик­
нул прокурор.
— А следователю без веры нельзя,— тихо, но
внятно ответил Рябинин.— А уж если обманет, Се­
мен Семенович, то завтра в десять я положу вам ра­
порт об увольнении.
— Не только рапорт, голубчик,— сказал проку­
рор,— вы и партбилет положите.
— Только не на ваш стол,— сорвавшимся голосом
крикнул Рябинин и швырйул трубку на рычаги.
Он хотел поглубже вздохнуть, чтобы хоть возду­
хом прижать худшее из человеческих состояний, ко­
торое затлевало сейчас в груди,— чувство одиноче­
ства. Но сзади зашуршало, и он резко обернулся...
Она стояла у самодовольного сейфа, поблескивая
глазам и: слышала весь телефонный разговор.
— Ты чего не уходишь? — строго спросил Ряби­
нин.
— Не пойду. Зачем тебе неприятности!
— Иди,— тихо сказал он.
Она не шелохнулась.
— Иди домой! — приказал он.
Она стояла, будто ее притягивал сейф своей ме­
таллической массой.
— Немедленно убирайся домой! — крикнул Ряби­
нин из последних сил.
Она дернулась и ш агнула к двери.
— Стой! — сказал он.— Еда дома есть?
— Э-э,— махнула она рукой,— и по три дня не
ела.
Рябинин наш арил в карм ане пятерку, отложен­
ную на книги, и спрыгнул со стола.
— Возьми, пельменей купишь. Бери, бери. Из тех
ни копейки нельзя. А мне и з получки отдашь.
Он засунул деньги в ее карм аш ек и открыл дверь.
Она, видимо, хотела что-то оказать, что-то необыкно­
венное и нужное, что рвалось из груди, но ни­
как не могло вырваться: ие было слов. Их всегда
не бывает в самые главные минуты жизни. Она
всхлипнула, бесшумно скользнула в коридор и по­
ш ла в выходу мимо дверей с табличками «следова­
тель», «прокурор»...
Рябинин хотел опять сесть на стол, но затрещ ал
телефон — теперь ои будет часто трещать.
— Сергей Георгиевич,— услыш ал он обидчиво-су­
ховатый голос Петельникова,— к ак ж е так?
— Вадим, и тебе надо объяснять? — вздохнул Р я­
бинин и тут же подумал, что ему-то он к ак раз и
обязан объяснить.
— А если она не придет? — зло спросил инспек­
тор голосом, каким он никогда с Рябининым не раз­
говаривал.
— Тогда, значит, я не разбираюсь в людях. А ес­
ли не разбираюсь, то мне нечего делать в прокура­
туре.
— Я, я, я ,— перебил Петельников.— А мы? Мы
разве не работали? Н ачхал на весь уголовный ро­
зыск! Это знаешь к ак называется?
— К ак ж е ты...
— Отпустил! Пусть погуляет до суда! Думаешь,
что суд ее не посадит?!
— Посадит,— согласился Рябинин,— но она дол­
ж на пойти в колонию с верой в людей, в честные сло­
ва и с верой в себя.
— Это называется...— не слушал его Петельников.
— Вадим! — перебил Рябинин.— Остановись! По­
том будет стыдно! Я тебе рассказцу...
Сначала оп услышал, как брошенная трубка за­
скреж етала по рычагам, а потом уж запищ ала, уто­
пив кнопки аппарата.
Стук в висках усилился, но теперь добавилась боль
в затылке. Ему хотелось лечь или пробить в голове
дырочку, чтобы из нее вышло все, что накопилось
за день. Он выпил стакан воды и вытер сухие шер­
ш авые губы. И опять взялся за трубку телефона,
чтобы позвонить Лиде, хотя она ждать привыкла.
Набрав первую цифру, Рябинин ошалело уставился
на диск — он забыл номер своего домашнего телефо­
на н никак не мог вспомнить. Он расхохотался
отрывистым смехом и вдруг понял, что и Петельни­
ков, и прокурор по-своему правы. Он им ничего не
объяснил. Да и что он мог объяснить — надо было
видеть ее и сидеть здесь, пока стрелки часов не опи­
шут полный крут. Прокурор прав — следователь вы­
проваживает преступника на все четыре стороны,
то бишь на подписку о невыезде. Но следователю
надо верить. Верить — или близко не подпускать
к следствию.
Звериная тоска одинокого волка, воющего в сне­
гах под сосной, опять вернулась к нему. Рябинин не
терпел ее — эту тоску заброшенности. Не понял про­
курор, но ведь и друг не понял, а друзья обязаны
понимать. Д а и кто бы понял, не побывав в его
ш куре и не побыв им, Рябининым?
У двери показался Юрков, заглянул, но почему-то
не вошел.
Вот заперла дверь Демидова и прямо заш агала
к нему, ее военно-печатный ш аг он знал хорошо.
— Сережа,— решительно сказала она,— дай руку.
— Почему? — спросил он и протянул рялую ла­
донь.
— А молодец! Поймал ее и расколол. Я специ­
ально сидела, дум ала — нет, не расколешь этот оре­
шек. В общем, молодец! — заявила она и так 1 рях-
нула его кисть, что он чуть не свалился со стола.
— Не все, наверное, знаеш ь,—-усмехнулся он.
Все. Вот что скаж у: я не берусь судить, пра­
вильно поступил или нет. Но я точно знаю, что это
твое дело и больше ничье. Д аж е Генеральный про­
курор не должен вмешиваться в такие вопросы.
Рябинин пож ал ее руку, которой она все еще дер­
ж ал а его ладонь.
— В общем, не переживай. В случае чего засту­
пимся. А почему здесь видишь?
— Прихожу в себя.
— Иди к ж ене,— велела Демидова и пошла, печа­
тая ш аг по коридору.
Она его допечатала до выхода и, к ак показалось
Рябинину, вернулась. Но чем ближе подходила, тем
иначе звучали шаги в пустом гулком коридоре. Это
была не демидовская поступь, но тоже твердая, муж­
ская. Он знал, что идут к нему,— сейчас могли идти
только к нему. У кабинета шаги на секунду смолк­
ли, но тут же, после этой секунды, дверь широко
распахнулась...
Рябинин увидел высокую, сильную фигуру и зе­
леный галстук, увидел черные, чуть навыкате, гла­
за и увидел улыбку, которой вошедший передал все,
что хотел передать.
Поздний гость сел к столу, запустил руку в кар­
ман и достал пакет, в котором оказались бутербро­
ды с колбасой и сыром, явно купленные в каком-то
буфете. Из брюк он извлек бутылку мутного теплого
лимонада, отсадил металлическую пробку об угол
сейфа и поставил перед Рябининым.
— Подкрепись... А то домой не доберешься... Не
ел ведь.„— сказал Петельников.
Глеб Горбовский
Утешительный монолог
И ныла кость на старом переломе,
и седина трещала на щеке,
и кто-то плакал вымученно в доме,
как Павел Первый, в белом парике...
Скажи на милость — как бывает тошно!
Редеют кудри, ширится живот,
и ноет кость безмозглая безбожно,
как будто в ней ребеночек живет.
Кошмар один! — как говорят в Одессе.
...И вдруг я вспомнил: сорок лет назад
впервые в жизни я увидел месяц:
кусок луны, что золотила сад.
Ах, это было зрелище, поверьте!
И птица, птица в воздухе ночном
передвигалась, легкая, как ветер,
являясь то ли явью, то ли сном...
Потом собачка! Дивная мордаха —
пришла поцеловаться носом в нос.
И где-то куры начали кудахтать...
А там — цветы! И пара светлых кос...
И пара глаз, и женская улыбка,
и теплый воздух плавал — как звучал,
и мед в тарелке, медленный и липкий,
и тьма других открытий и начал.
— Как ты посмел в кругу земных событий
повесить нос, вздувая в сердце злость,
ты — человек! — не зверь и не Юпитер,
ты — сын Земли, в котором ноет кость?!
Так я спросил себя и умилился.
— Ты видел солнце, хилая душа,
ты видел жизнь и — ныл, а не молился,
не гимны пел, а блеял чуть дыша!
Так, надавав себе мужских пощечин,
весь, как в дожде, в нахлынувших слезах,
я снова был и юн и непорочен
и прочен был, как праздник в небесах!
В дубовой роще
В дубовой роще кабаны,
распашка почвы острым носом.
А нам зверюшки не нужны,
мы смущены другим вопросом.
Дубы... Неужто эта плоть
не сознает, не зрит, не внемлет?
И можно резать и колоть
и жечь ее — все зла приемлет?..
Мышь перед гибелью пищит,
комар стенает в паутине,
а эта силища — молчит,
как щит — погибель не отринет.
Добро б осинка или клен,
а то ведь дерево как крепость!
...И вспомнил я, как был влюблен,
парализован счастьем слепо.
П или меня — я во хмелю,
терзай секирой — я помешан,
руби,— а я в ответ: «Люблю,
люблю тебя!» — и голос нежен...
Ах, жизни гордые сыны —
деревья, полные молчанья,
и вы, должно быть, влюблены,
и ваша немость не случайна.
Там, где земля, как птица, вьет
круги
в неизмеримой глуби,
недаром только то живет,
что полюбило
иль полюбит!
*
Это было задачею трудною:
продвигаться унылою тундрою,
попирать сапогом измочаленным
мировые пространства отчаянья,
неоглядных болот непролазие...
Брови хмурые — Азия, Азия.
Ни холма, ни столба, ни строения —
состояние лишь, настроение,
продвижение мхами духмяными
к Заполярью, что дышит туманами.
...И вот тут-то, в разгар продвижения,
я увидел мираж в утешение,
бесподобное встретил создание:
Человека! Какое свидание...
Он прошел без лица: в накомарнике,
словно пасечник сонный — под марлею,
как невеста под зыбкой вуалькою,
31
как хирург осторожный со скальпелем.
Он прошел параллельно и скрюченно,
словно поезд товарный измученный.
Из его рюкзака непомерного
спаниелька таращилась нервная!
Не облаяла, шуму не сделала,
только зубы оскалила белые.
Из-под ног человека — неистовых —
только клюква раздавленно пискнула.
И ни доброго слова, ни мерзкого!
Словно встретились в месиве Невского...
...Как вопил я отчаянно вслед ему!
Даже выстрелил! Гадина вредная...
Промолчал! Не очнулся! Не выглянул...
Из-под марли окурочек выплюнул
и растаял, как знак, как пророчество!
„.Не иначе — искал одиночества.
Крестьянская вдова
Рука повисла на заборе,
с другой руки свисает таз.
Стоит...
А я ее у моря
на глыбе вижу — в лунный час!
Коса, закрученная туго,
с плеча упала, как рука.
Стоит...
А я ее над вьюгой,
как птицу, вижу в облаках.
Еще в нее влюбляться нужно:
крепка — ни скуки, ни морщин.
Стоит...
А я ее над мужем,
над всем собранием мужчин,
как жизни голос восходящий
сквозь муки слышу над землей!
И на руке ее блестящей
загар, как будто солнца слой...
Теперь одна — во всем просторе
судьбы,
как посреди двора...
И грусть крестьянская во взоре
еще дымит,
хоть нет костра.
Д ва колодца
Дощатый шалашик у самой дороги,
бетонные кольца уш ли в глубину.
Шофер, разминая степенные ноги,
закинет ведерко в него, как блесну.
32
Пройдут грибники — языки прополощут,
проедет на белом коне почтальон —
и он родниковой, подпочвенной хочет,
и транспорт его, погрузившийся в сон...
И так без конца, до ночного затишья
качают народы бальзам ключевой.
...А там, за дорогой, в кустарнике пышном
есть старый колодец, заросший травой.
Над ним проходила война, выедая
живое и мертвое — жадным огнем.
И умер колодец, быльем зарастая,
и сгибла вода позабытая в нем...
И я, разгребая траву, как столетья,
кричу в эту яму, нелепо бодрясь:
«Спасибо, старик!» — констатируя этим,
что все-таки жизнь у него удалась,
Что старый колодец поил — не иначе —
поил он и пел он, пока не затих,
что жил он — отдачей, кристальной отдачей,
прозрачной отдачей и жаждой живых!
Луч жизни
Зима. Сквозь шторы лучик
наружу из окна.
И снег ночной летучий,
где тьма — освещена...
И четкие границы
луча, в котором снег
рождается, роится
и — обрывает бег!
*
Позвонили!
Так гулко, так рано...
Что за черт?!
А в ответ: телеграмма!
Телеграмма — так кратко и строго.
Не письмо, не бумага — тревога.
Может, сразу побриться, одеться,
снарядить рюкзачок, завертеться?..
...За окном в ослепительной рани
воробьи-звонари барабанят!
Поезда, сотрясая кварталы,
пролетают, шальны и удалы.
И поет, тороплив и пылаем,
пассажир, именуемый маем!
...Телеграмма пришла, слава богу.
Не иначе — с призывом в дорогу!
Не иначе...
А если — иначе?
Все равно: пожелайте удачи.
Мгновение Ирана Сергеева
Они полюбили,
не зная, что завтра под небо Металл Рустави
из крови и пыли Наате Цинадзе
ударят фонтаны свирепо! Красота! О ней мечтала.
Они целовали И другой подобной нет —
друг другу глаза и веснушки, раскаленного металла
а завтра едва ли жар, движение и свет,
их губы сомкнутся послушно... Это жизнь, когда грохочет
обжимаемый металл.
Но это лишь завтра. И в движениях рабочих —
Сегодня разнять их не смогут. тот же почерк, та же сталь.
Военные залпы,
какой их предскажет сейсмограф? Птицы
Но это — лишь утром... Здесь тоже птицы есть,
В запасе есть целая радость. кричат они с утра.
Над озером утки, Стихи приходят здесь —
а завтра... Но завтра — не надо! не отложить пера.
И краткого мига А перышко слетит
никто не приблизит... И часто с веселого крыла —
столетие мира как солнышко блестит,
короче военного часа. чтоб счастлива была.
Быть может, с рассветом Заклятие
те двое... от пуль... каменея... Чтобы ты ко мне приехал,
Но это с рассветом. чтобы я ждала...
На целое счастье позднее! На коне или в машине —
* это все равно.
Только чтобы ты приехал,
Всего и пути: от шоссе до деревни. чтобы я ждала...
Ручей перейти да подняться к домам. А полюбишь, не полюбишь —
Но грянул такой истерически-резвый, это все равно.
тропический дождь по окрестным холмам! А приедешь, не приедешь —
это все равно...
Дремучий как чаща — не сразу пролезешь, Только чтобы я любила
рискуешь завязнуть в стоячей воде... и тебя ждала.
И вдруг я заметил, что сырость — не бесит,
хоть влага петляет в моей бороде. Сад
В кошелке в кисель отсырели журналы, Прижилась саженцы. И вот —
расплавилась соль и огруз сахарок, твоих забот теперь не надо.
но тело какая-то пьянь пеленала, И зелень молодого сада
а сердце дурацкий качал ветерок! тебе прохладу отдает.
Дитя в тени его — твой свет —
И я говорил монотонно и чинно, играет, подрастает скоро,
бросая в сумятицу молний слова: грядущей старости опора...
— Душа, а ведь ты у меня молодчина... А может быть, и нет...
Душа, а ведь ты у меня голова...
И мы поживем, поторчим, похлопочем Дерево
и молнию впустим в сырые глаза..* Среди зеленых золотое
Мильоны пустых металлических бочек одно там дерево горит.
кати по холмам, мировая гроза! Оно одно, быть может, c t o u i
...Неужто и правда — не все отзвучало, румянца алого зари.
и жизнь не успела меня искрошить, Не сожалей, что одиноко.
и можно сначала, и можно сначала, Все^отгоревшее до срока
как-в первое утро, явиться и жить?! о раннем счастье говорит.
 Николай Студеникин

Со скоростью света
РАССКАЗ

Рисунок Анны Ивашенцовой

'ты гр ал а на школьном вечере радиола, отец спря- я:ести, положил свой орден с отколотой эмалыо. Де-
тал до поры новый серый с синим «Аттестат о сред- сять ш кольных лет остались позади, нужно было вы­
нем образовании» в коробку, битком набитую рецеп- бирать свой путь, и Нина реш ила: к сестре, в Мо­
тами, справками и квитанциями, а сверху, для тя- скву.

34
 Мать но возраж ала, а отец проворчал;
— Можно б и поближе местечко выбрать! — Одна­
ко и он тоже не был против.
Итак, к сестре, в Москву! Н а том и порешили.
А пока Нина вела блаженный образ жизни, кото­
рый именовался отдыхом после выпускных экзаме­
нов и перед экзаменами вступительными. Просыпа­
лась она поздно, хотя ее окошко выходило на ули­
цу — дом стоял в центре села, неподалеку от чай­
ной «Василек» и правления колхоза,— и все шумы
доносились до ее постели. Сквозь сон она слышала*
как ранним утром, взмыкивая, движется по улице
стадо, как стреляет кнут пастуха и как старуха со­
седка частит ласково:
— Майка, Майка, Майка!..
Родители Нины коровы не держали. Считалось,
что она ни к чему: дети выросли, а молоко выгод­
нее брать на ферме. Соседка ж е оставалась верна
традициям отцов, хоть и ж ила одиноко.
Потом на одном и том ж е ухабе начинали гро­
мыхать грузовики, звонко перекликаясь, шли на ра­
боту в ученическую бригаду семи- и девятиклассни­
цы — и Нина ходила в бригаду и прошлым летом и
когда окончила седьмой класс,— но все эти привыч­
ные звуки не отгоняли сладкой дремы, а поднимал
Нину на ноги невыносимый треск, который оглаш ал
улицу несколько поаже.
Это выезж али Нинины ровесники, которые тоже
пока бездельничали, хотя вроде бы и не собирались
никуда поступать — ни в институты, ни в универси­
теты, ни в техникумы. «Нос у них не дорос»,— ду­
м ала Нина гордо. Они выезж али не на Мотоциклах,
не на мотороллерах, а на каких-то уж асны х тарах­
телках, на велосипедах с хлипкими моторчиками, для
езды ца которых не нужно водительских прав, а
нужно лишь наглое презрение в чуж им уш ам и не­
много бензина в б$к.
Нине всегда казалось, что бензин они черпают из
какого-то открытого резервуара, похожего на гнию­
щую бочку с затхлой водой, босые, засучив штаны
до колен, и почему-то — рж авой консервной банкой.
Ох уж эти тарахтелки! Лю бая полуторка, даж е
та, ветхая, по которой в ш коле изучали автодело,
не говоря уж о зеленом красавце ЗИЛе, который во­
дил отец Нины, Иван Кондратьич, выглядела рядом
с ними добрым и благородным слоном, а они — разъ­
яренными шавками, готовыми подавиться собствен­
ным хриплым лаем, и спасало их только то, что слон
слишком уж добр и слишком благороден.
— П ап,— спросила однажды Н ина.— Вот ты
У нас — власть, депутат сельсовета. А нельзя ли их
запретить?
Отец, который починял кому-то старый медный
примус, отложил его, задумчиво вытер руки тряпкой
и ответил:
— Нет, должно. Иначе давно бы запретили.
Не одной тебе, всем души мотают, охламоны! Но
правила б я их все ж е сдавать заставил. Так и прут­
ся под колесо!..— И он заговорил о каких-то куби­
ческих сантиметрах, которые не позволяют принудить
эткх лихих мотовелосипедистов изучать правила дви­
жения по улицам и дорогам страны и, главное, их
придерживаться.
Но они-то, они-то, эти мотовелосипедисты допри­
зывного возраста, которым лень было самим крутит^
педали, они-то, находящиеся под прочной защитой
кубических сантиметров, которых не хватает их мо­
торчикам, чтобы считаться настоящей техникой и
подпасть под сень закона,— анигто считали себя на­
стоящими лихими гонщиками и даже устраивали
гонки]
Стартовали они от церкви, даж е провели мелом
поперек дороги черту, обозначающую старт, с тре­
ском проносились мимо обвалившейся ограды клад­
бища, мимо пышных и печальных деревьев, вырос­
ших на жирной кладбищенской земле, и финиширо­
вали у раавилки дорог, у въезда на шоссе.
Гнать далыце они боялись; запакованный во
вновь введенную черную кож у автоинспектор мог,
много не разговаривая» вывернуть ниппеля, а какой-
нибудь нервный щофер из городских мог неожидан­
но выскочить из кабины е монтировкой или гаечным
ключом в руке и с отнюдь не розами на устах и
больно накостылять цо црикрытой нестриженым во­
лосом шее, И поделом: до дорушай, мать, не вер­
тись на своем драндулете под колесами у заняты х
людей, не подвергай свою ж изнь опасности, мать и
еще рде мать, не мешай движению, не подводи лю­
дей под суд р срок!
А вот рт церкви до раавилки и обратно они го-
ряли без всрквд препятствий. Это была их вотчина.
Старуш вд в темных косынках испуганно крестились,
когда они, эти аднаде длинноволосые лихачи, проно­
сились мимо, оставляя за собой синюю удушливую
вонь, р что-то шецтрлр, то ли моллсь, то ли прокли­
ная, когда чисто выметерный церковный двор с за-
брошенньщр барским# могилами В углу и длинное
зелерое рладбище, котовдм qt века положено пре­
бывать в благообразней трпвдце, лрщ ь изредка на­
рушаемой неумельщ одлРКОЛЬUHM перезвоном и прон­
зительно печальной медью оррестра, оглаш ались са-
танинсвдм трееком.
Р азм эдрвая им эелед яичдо-зкелтым аптечным
костылем, бабка шофера Золотухина иногда кричала:
— Соществре во ад...
Другие втарурдея ж ались К ней, к ак цыплята
к наседке.
♦Ах, да что ртарущки!* —• думала Нина род это
адово трепдевде, от которого, словно гипсовая, на ку­
ски раскали валась голова. Е]й казалось, что, увидь
этот жестоки# ш одж вд тевддоу, это извращение,
эти гонри знаменитый Сергей Уточкдр, он начрл бы
заикаться еще сильнее, утрцид бы срой автомобиль
в Черном море, выбрав местечко поглубже, и пошел
бы в зкокеи или в тренеры на одесский ипподром,
а мистер Генри форд-старшрй, приснись ему подоб­
ное безобразие хотя бы оддожды, счел бы этот соя
повелением свыше, оставил бад свои рискованные тех­
нические зртеи и занялся 6*1, возможно, кореводст-
вом — делом дреррим, верным и почтенным.
Особенно отличался Ж орра Пс^рев, одноклассник
Нины, обычньщ победитель гонок, лидер. Он хвастал,
будто «форсировал» каким-то образом свой моторчик,
что было весьма сомнительно, поскольку в школе
Ж орка выше «международной» тройки по физике ни­
когда не цоднцмался. H q, может бьггь, это в какой-то
степени и соответствовало истине, потому что его ве­
лосипед трещ ал громче и гнуснее, чем другие, и от
него издали зловеще несло запахом горелого машин­
ного масла. «Адский водитель» — кличка, которую
Ж орка присвоил сам себе и которой не на шутку
гордился, хотя никто, кроме малолетних заведомых
льстецов, его так не называл.
Когда Нина, разбуж енная треском, злая, кар ме­
гера, кое-как умывшись ц причесавшись, вылив на­
спех большую белую круж ку молока с круто посо­
ленной черной горбушкой, отправилась с пустой сум­
кой за сахаром в магазин — мать назавтра готови­
лась варить варенье, Ж орка окликнул ее и предло­
ж ил:
— Нинк, садись прокачу!
Нет, ора, конечно, ре удостоила его ответом. Наг­
лец и дурак, он смел подумрть, что она, Нина, дочь
&
настоящего шофера, которого даже хотели поставить
начальником гараж а, когда отменили машинно-трак­
торные станции и передали технику колхозам, да
отец сам не захотел, отказался, потому что не любит
командовать людьми,— она сразу ж е подбежит и
вскочит на рам у его вонючего транспортного средст­
ва, к ак ведьма в пятницу на помело! .Нет уж , Нина
и в золотую карету не села б рядом с Ж оркой, дуд­
ки, не то что на этот ж алкий драндулет. Нетушки,
пусть ищет других дур, ежели таковые найдутся.
— Не хотится, к ак хотится! — дурашливо прокри­
чал Ж орка, моторчик затрещ ал, велосипед задребез­
жал, затрясся, к ак в ознобе, мелкой дрожью, испу­
ганные куры бросились кто куда, врассыпную, а од­
на, помеченная фиолетовыми чернилами, даж е взле­
тела со страху на низкий толстый сук и засты ла там,
среди дрож ащ их теней и листьев, белым видением,
так что напрасно говорят, будто курица не птица.
На обратном пути, когда наполненная кулькам и
с желтым сахаром-песком сумка ощутимо оттяги­
вала руку, Нине повстречалась завуч школы, русач­
к а Ирма Сергеевна, с каким-то красивым мальчиком
в зеленой форме студенческих строительных отрядов.
— Ну, куда мы собрались поступать, Нина? —
спросила завуч, добродушно щ урясь за очками.— Ах,
в самое Москву?! Что ж, это неплохо. Риск — благо­
родное дело! Смелость, к ак утверждают, города бе­
рет, а иногда, стало быть, и столицы. А это мой пле­
мянник, студент. Познакомьтесь...
Н ина прямо-таки физически ощутила, к ак слово
«дети» умерло на подкрашенных с утра губах Ирмы
Сергеевны непроизнесенными. Да, они теперь не дети.
Но кто ж е они?
— А лексей,— неожиданным молодым баском пред­
ставился студент и вежливо предложил: — Я вам
помогу. Разрешите?
— Н ина...— назвалась Н ина в ответ и бросила не­
решительный взгляд на Ирму Сергеевну.
Та качнула головой и опустила веки. Она явно
гордилась плем янником : такой воспитанный, такой
интеллигентный! Дозволение было получено, и тя­
ж елая сумка перекочевала из рук в руки. У Ирмы
Сергеевны сыскалось неотложное дело, связанное
с ученической бригадой семиклассниц, и — кто
они? — молодые люди на виду у всего села, то есть
у детей и гревших кости на солнышке древних ста­
рух, пошли дальше вдвоем.
Нина, отстав на шаг, будто бы невзначай, подо­
брала с земли сухую гибкую хворостинку и шла, по­
махивая ею. Милые детки, осваивавшие технику
езды на велосипедах, пока еще без моторчиков, а
просто с педалями и цепью, игравш ие в «пристенки»
и «ножички» там, где укромно и тень, или просто
томившиеся на заборах и лавочках от безделья, мог­
ли прокричать им вслед не только классическое и
невинное:
Ж ених и невеста
Замесили тесто!
Тесто засохло,
Невеста издохла!..—
но и что-нибудь покрепче, позабористее, просто
так, со скуки, и Нину это страшило. «Что он поду­
мает о нас тогда?» — дум ала она смятенно. Он был
гостем, она — хозяйкой, и ей хотелось показать то­
вар — родное село — лицом. Хворостинка стала ей
первой помощницей в этом деле.
Однако Нина зря волновалась. Мальчишки не ста­
ли бы ничего кричать вслед чужому, незнакомому
человеку, если только он не явно умалиш енный и не
цы ганка,— цыган в селе недолюбливали с незапа­
36
мятных времен. Другое дело — свой, знакомый.
И они просто молча провожали глазами зеленый
наряд студента.
А он, этот студент, племянник, Алексей, покрови­
тельственно вещал своим уверенным бархатным бас­
ком:
— ...Это зряшное дело — давать советы, особенно
когда их не просят, но я все ж е возьмусь за него,
ибо и аз, как говорят, не чуж д милосердия! Ни в ко­
ем случае не ходите в гуманитарный вуз, не губите
себя, свое будущее! Наш век — век естественников и
технократов. Эн-тэ-эр! Ежу понятно: люди, способ­
ные построить атомную электростанцию или синхро­
фазотрон, в тыщу раз полезней для общества, чем
те, кто, подобно моей тетушке, Хоть она, на мой
взгляд, и неплохой человек, всю жизнь рассказыва­
ют о приставках на «з» и что — «вихри снежные кру­
тя». Вы ж е сами понимаете, что «завоет, как дитя...»
— «Заплачет»,— тихо поправила Нина.
— Что? — остановился студент.— Ну, пусть пла­
чет. Все равно это — чушь, анимизм, детство челове­
чества, розовые слюни! Так имейте ж е смелость за­
явить об этом вслух! Они давно уж обрыдли всем,
эти словесные трали-вали! — Он чиркнул пальцем по
своему плохо, а может, и никогда не бритому гор­
л у.— Время «инженеров человеческих душ» прошло,
настало время настоящ их инженеров. Что у нас нын­
че читают? Ф антастику или детективы. И только!
А у нас с этим делом зарез. Ну кто из наш их может
сравниться со старухой Агатой, с Реем Бредбери или,
положим, с Сименоном?
Он так смачно, с такой снисходительностью выго­
ворил, слово «старухой», будто А гата Кристи, знаме­
нитый на весь мир автор детективов, была если не его
близкой родственницей, то соседкой по городской
квартире, этакой смешной бабусей, чьи слабости и
причуды он знает наизусть и, больше того, может
перечислить, что она стряпала себе на обед послед­
ние три-четыре года и сколько у нее сковородок и
кастрюль.
— Да, а Стругацкие, например? — робко возрази­
ла Н ина.
Мимо, обгоняя их, на рискованной скорости про­
скочил Ж орка Псарев. Он трясся вместе с велосипе­
дом. Пахнуло горелым маслом, взвилась пыль, но
Нина ничего этого намеренно не заметила. Подума­
ешь, эка невидаль! Пусть носится, покуда никого не
задавил. А задавит — накаж ут! Есть милиция, суд,
тюрьма. Или кто-нибудь из взрослых мужчин поте­
ряет наконец терпение...
— Стругацкие? Братья... Ну, эти, пожалуй, да,—
скосив глаза на Нину, снизошел племянник Алексей.
Он с обидным великодушием сильнейшего сжалился
и над братьями-фантастами, и над Ниной, их несме­
лой заступницей.— Эти соответствуют мировым стан­
дартам. Не без оговорок, конечно: налет провинци­
ализма. Россия — страна уездная! В наш век боль­
ших скоростей...
И тут, словно подтверждая то, что наш век — век
больших скоростей, до отказа паполняя мир треском,
мимо них, на этот раз навстречу, снова промчался
«адский водитель» Ж орка Псарев. С трясущ имся ли­
цом он стоял на педалях, будто наездник в стреме­
нах, перед тем как послать коня на препятствие, а
из препятствий на Жоркином пути имелись лишь
фонарные столбы с метко разбитыми лампочками, се­
рые заборы и меченые куры с розовыми, будто при­
пудренными пеплом гребешками.
«Нет, стандарт, хоть и мировой, он для лампочек
хорош, для запасных частей,— подумала Нина, ладо­
нями заслоняя лицо от пыли.— При чем тут фанта­
стика, при чем литература? Это что ж получится?
Если из одной книж ки выдрать, положим, сто пят­
надцатую страницу, то открывай другую книж ку,
другого автора, и читай, да? Взаимозаменяемость?
Никакой разницы?» Но сказать об этом вслух она
постеснялась.
Будь Нина чуточку постарше, она, без сомнения,
сразу ж е раскусила бы его, этого племянника и сту­
дента. И обидная снисходительность, и та легкость,
с которой он раздавал хвалы и укоризны, и оцени­
вающие взгляды, которые он искоса бросал на нее,
наивную селяночку, которой ничего не стоит запоро­
шить мозги, и басок, в котором вдруг слышалось
что-то петушиное, нечто от молодого голенастого ко­
четка, который лишь вчера перестал быть цыплен­
ком, и пушок на горле и щ еках — далеко ему было
до настоящей мужской щетины, и красивое слово
«технократы», и другое, хлесткое, к ак удар бича,—
«провинциализм», и набор «импортных» фамилий, и
панибратство с пожилой английской писательницей —
интересно, а что бы сама А гата Кристи сказала по
этому поводу, ведь юмора у англичан хоть отбав­
ляй? — все обличало в нем первокурсника, выдавало
его с головой, к ак царя Мидаса — ослиные уши.
«Технократ», мало пока смысливший в технике,
которому и грана власти нельзя было доверить, нель­
зя было выбрать его профоргом студенческой груп­
пы без того, чтобы он не зазнался и не надулся, как
индейский петух, а перед кем — неизвестно, скорее
всего — перед самим собою, поскольку всем осталь­
ным было наплевать, кто наклеивает марки и соби­
рает взносы,— он с превеликими трудами перевалил
через хребет весенней сессии, второй в его недолгой
студенческой жизни, с одним «хвостом» по общей фи­
зике, о котором не знали родители, так к ак стипен­
дии ои все равно не получал, и был отправлен к тет­
ке на отдых — подышать целебным деревенским воз­
духом и вволю попить парного молочка.
А форма? Красивая зеленая форма студенческих
строительных отрядов? Но откуда Нине было знать,
что ее, эту форму, можно теперь купить в любом ма­
газине «Рабочая одежда» или «Спорттовары», при­
чем недорого, особенно если учесть ее неоспоримую
практичность? Нет, это, конечно, не джинсовый ко­
стюм, не голубоватая мечта со множеством заклепок
и карманов, но тоже ничего, впечатляет! На это и
сделан был расчет, ведь диеты из воздуха и молока
студенту было мало. Он ж аж дал похождений и на­
деялся, что тетка препятствовать ему не станет.
И расчет блистательно оправдался. Селяночка, све­
ж ая, симпатичная и наивная — прекрасное сочета­
ние свойств,— была покорена оо скоростью света, наи­
высшей среди всех возможных скоростей. Студент
понял это, когда отдал ей тяж елую сумку у калит­
ки с рыжим почтовым ящ иком — булыжники они
тут таскают в сумках, что ли? — и они договорились
встретиться вечером у клуба, сходить в кино и по­
болтать и неохотно разошлись, причем студент за­
ставил себя не оглядываться.
Все в нем ликовало, все пело: победа, победа!
И, заранее предвкушая эту будущую победу, он
вспомнил речи кого-то из ловеласов постарше возра­
стом:
— Неприступных крепостей нет на свете! Это дав­
но доказано. Любую из них можно взять либо штур­
мом, либо долгой осадой. Но...— тут «ловелас» делал
многозначительную паузу.— Но для осады необходи­
мо перерезать все коммуникации!
Какие еще, к черту, коммуникации? И разве мо­
жет скука осады сравниться с порывом и блеском
штурма? Нет, штурм, граждане, только штурм!..
Развлекая себя стратегией, студент не забывал и
любоваться собой. Вот он шагает, умный — общая
физика, где ты? где вы, доцент Степанов? — и бра­
вый, хорошо сложенный, хозяин будущего, молодой
«технократ», перетянутый, но не очень туго широ­
ким офицерским ремнем, выпрошенным на лето
у приятеля из группы, который сам — вот чудак, не
сумел отвертеться! — в обыкновенных отечественных
ш танах отправился со студенческим строительным
отрядом в пыльный и ж аркий летний Казахстан —
копать ям ы под какие-то там опоры.
А Нина едва дож далась вечера. И не сам сту­
дент занимал все ее мысли, а то н о в о е , что не­
пременно должно было войти в ее ж изнь после полу­
чения аттестата.
— Ух ты! — удивился отец, когда вечер наконец
настал и Нина выш ла во двор, смущенная, в платье,
которое ее старш ая сестра, по счастливой случайно­
сти побывавш ая за границей, прислала ей с собст­
венного плеча.— Мне Золотухин сказал на днях, что,
мол, дочка у тебя красивая, Иван Кондратьич, а моя
такой вырастет ли когда? Я не поверил ему, при­
знаться, но теперь... теперь капитулирую. Ма-ать!
Отец подшивал старый валенок, утвердив его на
лапе. Рядом, на куске старого плаката, предостере­
гавшего население от лесных пожаров, леж али ко­
мок вара, косой и острый сапожный нож, сделан­
ный из обломка ножовочного полотна, клубок пест­
рой дратвы, обрезки кожи и войлока и старая поле­
вая сумка с прочими сапожными принадлежностями,
П оглядывая на принарядившуюся дочь, пунцовую
от смущения, отец задумчиво поскреб в волосах
длинным шилом, которое, к ак известно, в мешке не
утаишь.
— Ма-ать, где ты там?
«В мешке нет, а в сумке можно, она кирзовая,—
подумала Нина. Пристрастие отца ко всяким стари­
ковским занятиям , в попыткам воскресить, вернуть
к жизни разного рода рухлядь, которые чащ е всего
заканчивались успехом, раздраж али ее.— Зачем все
это? Весь этот хлам — эти примусы, валенки, ходики,
самовары? Никчемно же! Никому не нужно. Как
старьевщик, честное слово, к ак старьевщик! Смотрел
бы лучше, к ав другие, телевизор или газеты б чи­
тал».
— Ма-ать! Оглохла там, что ль?
Из пристройки, где не было окон и уж е горел
жидкий электрический свет, выглянула мать. В се
руках блеснул огромный, к ак колесо грузовика, мед­
ный Ta3v начищенный ею до парадного сиянья. Мать
убрала волосы с лица:
— Ну что вам?
— Нет, ты на Нинку глянь,— сказал отец, откла­
ды вая длинное шило в сторону.— Как, хороша дочка?
И не понять было, подтрунивает он над дочерью
или говорит всерьез. Нина и не пыталась. Отец и
о самых серьезных вещ ах обычно говорил так, буд­
то шутки шутил, да еще вдобавок улыбался, и все
качали головами: «Эх, и язычок ж е у тебя, Ива?!
Кондратьич!» В детстве, когда Нина капризничала
за едой, а мать ругалась, поминая голодные време­
на, которые довелось пережить ей самой и их поко­
лению, отец вдруг наклонялся к дочкиному уху и
обещал доверительно: «За воротник вылью». При­
ходилось доедать. Кто его знает, отца, а вдруг и
впрямь выльет?
— А что? Тьфу-тьфу, не хуж е иных-прочих!
Пусть погуляет ребенок,— ответила мать, щурясь на
них обоих, и унесла таз в пристройку. Оттуда до­
неслось повторное: — Пусть...
Нина обняла себя за плечи и прикрыла оспинки
на левой руке ладонью. А где-то, говорят, оспу де­
вочкам прививают в других местах, куда более
37
укромных. «Ребенок,— подумала Н ина,— Д ля них я
хоть все сто лет проживи, а все — ребенок...»
— Пусть,— согласился отец и поднял вниматель­
ные глаза на дочь.—>Выходит, прав был Золотухин-
то, а, дочка? Новые-то знакомства с человеком что
делают, а? Ну, беги! Вы в кино, на картину? Денег
дать?
♦Все знает! Откуда?» — поразилась Нина л отве­
тила:
— У меня есть. Еще с того раза...
«Ой, как ж е я разуваться-то буду?» — закры вая
за собой калитку с рыж им почтовым ящиком, вспо­
лошилась она. Юбилейный полтинник и еще двадцать
копеек леж али у нее в туфельке, под пяткой. В за­
граничном прекрасном, хотя стираном и ношеном
платье не было карманов. Не в кулаке ж е их нести,
эти монетки! Ладони от них потеют... Вот Н ина и
спрятала их в туфельку, тоже сестрицын подарок,
но не с плеча, а с ноги.
Но разуваться на лю дях вечером или отлучаться
за клуб, что еще хуже, потому что студент Алексей,
племянник завуча Ирмы Сергеевны, мог подумать бог
знает что, Нине не пришлось, напрасно она беспоко­
илась. Билеты купил Алексей, два голубеньких клоч­
ка бумаги. Киномеханик отобрал их и кинул в со­
ломенную шляпу, не надрывая. Кажется, часть би­
летов вторично шла в оборот. Впрочем, это дело ме­
ханика. Ему и отвечать. Никто не вмешивался.
Н ина и Алексей прошли между рядами, мимо
беспричинно хихикающ их семиклассниц, и уселись
на самые удобные места. Семиклассницы трудились
в ученической бригаде. При первой возможности они
сбрасывали с себя платьица, которые им никто не
дарил со своего плеча, а просто шили или покупали го­
товые, и оставались в одних купальниках. П ока в за­
ле не погас свет, Нина с завистью оглядывалась на
их загорелые руки и коленки и в мыслях ругала
себя за лень. Тоже могла бы загореть, и не хуже!
Фильм в тот вечер шел замечательный — «Верти­
каль». Вздымались горы, нависали угрюмые скалы,
в уш ельях клубился рваный туман, с гулким грохо­
том низвергались лавины и обвалы, альпинисты пре*
возмогали все ради неясной, но возвышенной цели,
по спинам зрителей время от времени пробегали му­
раш ки жути, и хриповатый голос за кадром пел
под гитару:
Сверкал закат, к ак блеск клинка.
Свою добычу смерть считала.
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.-
После фильма у клуба замигали карманные фо­
нарики, весело и истошно завизж али семиклассницы,
которым нравилось, если кто-нибудь к ним приста­
вал, затрещ али велосипеды с моторчиками, это гос­
подне наказание, и кто-то вдруг засвистал в сгуща­
ющейся тьме — длинно, тоскливо и бесцельно.
Нина и Алексей отправились гулять по селу — по­
дальш е от клуба, от возможных осложнений. Сту­
дент чувствовал себя так, будто это именно он по­
следние полтора часа забирался в облака, суровым
голосом пел под гитару, «брал» склон и уходил по
перевалу, твердо веря, что горы ему помогут, по­
скольку они — его. Он то и дело выкатывал грудь,
шумновато вбирал в нее воздух и расправлял пле­
чи, неся на них воображаемую тяж есть огромного
рю кзака. Только ботинок с ш ипами ему не хватало
и особо прочной капроновой веревки, свернутой
в кольцо. Ну и автомат бы не помешал, а еще —
строго между нами — то, чтобы кто-нибудь показал,
38
куда наж имать, чтобы стреляло. А цель? Ну, цель
племянник завуча найдет сам. Хотя бы припугнет
тех, кто у клуба, с фонариками и на велосипедах.
А то вдруг, вдруг они агрессивно настроены?
Вдоль по широченной улице, мимо домов, в ок­
нах которых м елькали синие телевизионные тени,
мимо тускло освещенных палисадников и темных са­
дов за заборами, мимо лавочек, над которыми бес­
шумно плавали тлеющие папиросы, мимо уличных
фонарей, из которых горел лишь каж ды й второй, а
то и третий,— и вдруг перед ними неожиданно вы­
росла синяя церковь, четкая-четкая на фоне еще не
совсем погасшего неба, безмолвная и печальная, слов­
но сказка о мертвой царевне и семи богатырях:
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
— К акой век? — деловито осведомился Алексей.
Будь при нем записная книж ка, он обязательно
приготовил бы ее — записать, зафиксировать. Но кар­
манных скриж алей при нем не оказалось.
— Что? — не поняла Нина, завороженная жутко­
ватым зрелищем, внезапно открывшимся перед
ними.
— Когда она построена, в каком веке? — повто­
рил студент и, картинно подбоченясь, запрокинул
голову.
Нина смутилась:
— Н-не знаю! Но можно спросить...
— Русский барокко,— нахально изрек племянник,
который в церковной архитектуре, к ак и в архитек­
туре вообще, разбирался столь ж е хорошо, сколь в ог­
нестрельном оружии, которого и в руках-то не дер­
ж ал никогда.— Она действует?
— Да. Редко.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами...
И был следующий вечер. Отец взялся за второй
валенок, он что-то м урлы кал себе под нос, орудуя
ш илом; мать не отходила от примуса, на котором
в медном большом тазу лениво, словно вулканиче­
ская лава, пузырилось варенье; в клубе снова шла
«Вертикаль», и все билеты были проданы; мальчиш­
ки забыли про увлекательные игры в «ножички» и
в «пристенки» и, за неимением в округе радиусом
примерно в ты сячу километров подходящих гор, ла­
зали по деревьям, к ак когда-то, посмотрев одну из
серий «Тарзана», лазали по деревьям их отцы, а Ни­
на и студент Алексей пошли к тихому озерку, где
их едва не сожрали комары, и племянник завуча
вдруг спросил:
— А ты купалась когда-нибудь ночью, при звез­
дах?
— Н-нет,— виновато призналась Нина, обеспоко­
енная тем, что на ней нет сейчас купальника и что
так люты и кровожадны комары.— Ни разу. А ты
окунись, если хочеш ь,— предложила она, обмахива­
ясь пучком травы .— Я по доле ду, вещи посторожу.
— Нет, одному совсем не то,— отказался студент,
отгоняя комаров ладонью.— Вдвоем — совсем другое
дело! А ты почему не хочешь? — спросил он.
Нет, он не был лишен воображения, этот студент!
При звездах... А вода в тихом озере была похожа на
смолу — до того черна и неподвижна.
— Т ак...— смутилась Нина. Не объяснять ж е ему
про купальник! — Может, пойдем, а? — попросила
она, стесняясь не только почесать зудящие, искусан­
ные комарами ноги, а даже подумать об этом.
— Да-да, пойдем, пож алуй,— согласился сту­
дент.— Говорят, будто у комаров опасны только
самки, а самцы не кусаются. Слыхала?
Нина кивнула. А кто об этом не слыхал?
— А еще я где-то читал, вот где — не помню, что
есть такая порода пауков, так она его съедает... по­
том, на закуску,— тихо закончил студент.
Ага, так вот, оказывается, к ак они начинаются,
штурмы крепостей! Но позвольте, где порыв? Где бу­
ря и натиск, сметающие все на своем пути? Страте­
гические познания, почерпнутые студентом из обиль­
ного, хотя и сомнительного источника, не давали
ему покоя. Однако действовать он решился лишь на
третий вечер, когда настала пора прощ аться у ка­
литки.
Он поцеловал Нине руку, причем сделал это так
неожиданно и неуклюже, что она едва не вскрикну­
ла, а потом, не сказав ему ни слова, убеж ала и, под­
нимаясь по ступенькам крыльца в дом, украдкой по­
нюхала тыльную сторону ладони — не пахнет ли она
мылом или керосином, который она днем перели­
вала из бака в примус, переливала и пролила.
Четвертый вечер был субботним. В селе топили
бани, попахивало дымком, на клубе сменилась афи­
ша, но что за фильм шел тогда, Н ина не запомнила.
И опять они говорили о пустяках, и студент все уго­
варивал ее ни в коем случае не соваться в гумани­
тарный вуз, не губить свою молодость.
Он рассказал ей о доценте Степанове, который
перед каж дой лекцией по общей физике натягивает
па правую руку резиновую хирургическую перчатку,
чтобы кож а не соприкасалась с мелом, требует ж ур­
налы групп и самолично устраивает студентам пе­
рекличку. И берегись тот, кто отсутствовал без ува­
жительной причины! По рассказу выходило, что Сте­
панов этот — ничтожная и самодовольная личность,
неведомо к ак пробравшаяся к ученому званию и пре­
подавательской деятельности.
— По блату,— уверенно предположил студент.
Словом, к ак у Р айкина: «Доцент*— тупой». И не
только тупой, но и жестокий. Безжалостный. Ин­
квизитор! Но об этом студент предпочел умолчать.
— Он, наверное, что-нибудь защ ищ ал, прежде
чем доцентом-то стать,— предположила Н ина.— Дис­
сертацию...
Диссертация, доцент, профессор, лекция — вол­
шебные, чарующие слова, музы ка для ее жадного
уха.
— Ну да. Он — кандидат наук, физико-математи­
ческих. Или технических? Не помню, стояло в рас­
писании! Не знаю уж, о чем он там писал в своей
диссертации, да только это теперь раз плюнуть,— за­
явил решительный первокурсник.
У него имелась своя незыблемая «табель о ран­
гах»: уваж ения заслуживали лишь академики и от­
части члены-корреспонденты, докторов наук он: счи­
тал неудачниками, не одолевшими крутого подъ­
ема к сияющим вершинам, а кандидатов — и вовсе
мелюзгой, которую следует рассматривать сквозь уве­
личительное стекло. Особенно если пм за сорок.
— Теперь, дорогая моя, только ленивые не за­
щ ищаются,— с чужой интонацией он повторял чьи-
то чужие слова, которые значили не больше, чем
классическое и насмешливое «зелен виноград», н ни
на миг не усомнился в том, что сам-то он быст­
ренько достигнет головокружительных академиче­
ских высот, будто знает, где тайный лифт, туда ве­
дущий, и потрясет все основы, как Лобачевский или
Эйнштейн, все-все основы, какие только есть у, наук
о мироздании, стоит только засучить рукава, ваять­
ся за них и немного поднатужиться.
А засучить, взяться и поднатужиться он рассчи­
тывал несколько позже. Его от него не убежит, вер­
но? И трепещи тогда и падай ниц никчемный до­
цент Степанов! Он тоже будет неумолим.
— А я историю люблю.,.— призналась Нина.
Собственно, то, что случилось дальше, тоже мож­
но назвать историей. Н икакой натяж ки здесь не бу­
дет, поскольку мы именуем так Троянскую войну
и смену общественно-экономических формаций, похи­
щение сабинянок и открытие Америки, костры ин­
квизиции и «испанский сапожок», Великую француз­
скую революцию и покушения на власть имущих и
знаменитых, первую прогулку человека по Луне и
второе открытие длинных юбок и «чарльстона», рост,
распад и воссоединение одной компании, случай из
частной жизни нашего сослуживца и анекдот, рас­
сказанный шепотом, с оглядкой...
А почему бы и нет? Ведь было, все было: и ве­
роломное нападение, и битва, и вмешательство извне,
к ак под стенами древнего Илиона, и бегство побеж­
денных, и победитель, к ак это чащ е всего случается
и в настоящей, «большой» истории, истории народов
и государств, не получил в конечном счете ничего.
А произошло вот что.
Сначала из кустов донесся свистящий шепот;
— Идут! Я ж е говорил, что сюда идут! Вот он,
фраер! Лупи его, пацаны!
Из тьмы вынырнули пыхтящ ие тени. Потом ма­
териализовались... Сколько их было — трое, четверо?
Нину сразу ж е оттолкнули к забору, и сосчитать их
она не сумела. Предводительствовал ими «адский
водитель» Ж орка Псарев.
Чтобы не упасть, Н ина ухватилась за забор — и
одна и з его планок пискнула и осталась у нее в ру­
ках, похож ая н а самодельную детскую лЫжу, только
согнуть над паром заостренный конец. «Папа бы су­
мел...» — подумала Н ила и пустила планку в ход
прежде, чем сообразила, что пустить ее «надо. К ак они
могли, к ак посмели? Она нисколько не боялась их,
этой пшаны, этих жорок, и праведный гнев обратил
эту недоделанную лы ж у — планку от забора, посе­
ревшую под дождями, в меч, в грозный и неумоли­
мый меч возмездия. Нина не разбирала, куда била.
— Стой, дура, там гвоздь! —.заверещал кто-то,
прикрывая голову руками.
— Сволочи,— ш ептала Н ива, работая планкой
как цепом, без остановки.— Сволочи, сволочи, сво­
лочи...
— Д а двинь ты ей разокТ
— Врежь!
— Сволочи...
— П алку вырви, палкуТ
Тут в доме напротив распахнулась дверь, и
в освещенном, желтом ее проеме появился шофер Зо­
лотухин, в белой м айке и... с ружьем. Л уч фонари­
ка поймал дерущ ихся и на миг ослепил Нину, но
ей это было нипочем, ведь ярость и без того засти­
лала ей глаза багровой пеленою.
— Сволочи!
— Так! А ну, брысь! — как-то лениво и даж е вя­
ло и ласково приказал Золотухин и пошел на ули­
цу, держа фонарик перед собою.— Эге, так вот тут
кто развоевался!
Во дворе у Золотухина рж авела старинная штан­
га с шарами вместо дисков, узлы мышц распирали
беленькую майку, и раздался отчаянный вопль:
— Атас, пацаны! Рви когти!
Но было поздно: Золотухин неожиданно и мягко
39
прыгнул вперед в цепко и безошибочно поймал «ад­
ского водителя» за шею. Остальные брызнули врас­
сыпную, оставив предводителя на произвол судьбы.
Наверное, каж ды й из них на бегу твердил: «Без
меня». Ну чем не история? А топот был гулкий, вак
от стада,— земля дрож ала.
Гнев иссяк, грозная дам асская сталь снова обра­
тилась в мертвое серое дерево. Нина устало опер­
лась на планку, словно на костыль,— у нее подра­
гивали ноги. Потом приш ла радость: подоспела не­
ж данная подмога — кто утверждал, что подмога
всегда запаздывает?! — и поле боя осталось за ни­
ми. Победа! Виктория, к ак говорили в старину...
А где ж е он?
Золотухин тем временем, не вы пуская из толстых
цепких пальцев Ж оркину шею, усадил его на лавоч­
ку, врытую у калитки, сел сам, погасил фонарик и
с прежней ласковостью спросил у Ж орки:
— Тебя, милок, учили женщин не обижать?
Ж орва сопел и молчал. А что тут скажеш ь?
— Ах, молчишь?
Увесистый щелчок прозвучал так неожиданно
громко, что Нина обернулась. Верно говорят, что
у страха глаза велики: ружье, которое Золотухин
положил на колени, было игрушечным. Д аж е план­
к а от забора куда грознее. У Золотухина росла дочь,
но одевал он ее мальчишкой и игруш ки покупал со­
ответствующие — пластмассовый арсенал и уйму за­
водных автомобильчиков всех марок, которыми сам
забавлялся не меньше дочери. Н ина вспомнила об
этом, усмехнулась уголком пересохших губ, обли­
зала их и пошла в обход по темному полю битвы
в поисках Алексея, напрасно вглядываясь во тьму и
пошевеливая траву палкой. Где ж е он?
А Золотухин между тем проникновенно вещал,
сопровождая свою речь звучными щелчками, от ко­
торых голова Ж орки Псарева невольно кивала и гу­
дела, словно пустая:
— Теперь мне ясно, кто лампочки на столбах
бьет!
Нине казалось, что она слышит гул в чуж ом че­
репе. Или это билась в висках ее собственная кровь?
— И ничего я не бью,— ответил «адский води­
тель» очень сипло.— Отпусти, задушишь! Мы ее не
собирались трогать, мы — его! Наедут тут, фраера!..
Вслед за щ елчками Золотухин твердил:
— Терпи, милок... Моя бабка скажет, что Хри­
стос все равно больше тебя терпел... а лампочек не
бил... Она богомольная у меня, бабка, в этом деле...
до тонкости...
— Не бью я ничего! — прохрипел укрощенный и
опозоренный Ж орка, едва не плача.
— Ах, не бьешь! — обрадовался Золотухин.— От­
лично! Тогда назначим тебя фонарщиком. Смотри­
телем фонарей, без зарплаты. На общественных на­
чалах! Кандидатура подходящая... Нин, ты чего
ищешь? Часы потеряла? «Фонарщик» к ак пишется?
Часики в подарок Нине ко дню рождения отец
выбрал вместе с Золотухиным, когда они зимой на­
долго ездили в город всеми правдами и неправда­
ми добывать резину — «обувку» для своих автомо­
билей.
— Без мягкого знака пишется, через «щ»,— отве­
тила Нина, и голос у нее сры вался.— Ничего я не
потеряла, я без часов была!
И в купальнике.
— Так вот, милок Ж ора, будешь ты у нас фо­
нарщиком теперь, через букву «щ», без мягкого зна­
ка! Я теб^ Утверждено и подписано. Зав­
тра вкрутип^дадшонки везде, это уж я н а .себя возь­
му, у меня «кошки» есть, тебе дать — загремишь
еще со столба. Ты будешь следить, присматривать!
40
Одну лампочку разобьют — десять шелобанов полу­
чишь, две — двадцать. По таксе! А это тебе аванс,
милок, аванс, аванс... И пешком по ночам ходи, не
тарахти перед окнами!
Нигде его не было, Алексея. Значит... убежал?
Убежал? Ну, хорошо, она, Нина, их не боится, они
б ее и пальцем не тронули, руки коротки! А если б
тронули? Если б зарезали — пырнули ножиком, как
это случается, говорят, в больших городах? А он
убежал... Может, он без сознания лежит? Оглушили,
трахнули по голове чем-нибудь тяжелым... Так где
леж и т-то—.Нина ж е все обошла и осмотрела?
— Нина, не проводить тебя? — крикнул Золоту­
хин.
Она оглянулась и увидела, к ак он привстал и
уронил с колен дочкино ружьишко. Схватил, видно,
впопыхах, когда выбегал на пгум из дома, подвер­
нулось под руку. Майка Золотухина пронзительно
белела в темноте. А поникшего Ж орку он все еще
цепко держ ал за шею.
— Не надо, сама дойду! Отпусти его,— ответила
Н ина и медленно побрела дальше.
Следовало разобраться, выяснить... Значит, он
убежал? Хорошо! А она? Что подумала она, когда
почувствовала, что все кончилось и они отбились —
победили? Они? Она — ведь он-то убежал! А подума­
л а она о том, что позволит ему все... почти все. Ведь
ясно было, куда он клонит!
Нет, Нина не была такой наивной, как предпола­
гал студент. С тринадцати лет мать внуш ала ей, че­
го нельзя, а чего нельзя ни в коем случае. Так вот,
чего нельзя, то можно, а вот чего нельзя ни в коем
случае, того действительно нельзя.
Отец Нины, Иван Кондратьич, не курил, но всег­
да имел при себе спички. Вдруг у тех, кто кури г,
их не окаж ется. Он и выручит. Он однажды обмол­
вился, что самое обидное, когда даешь человеку при­
курить — протягиваешь коробок или сам зажигаеш ь
спичку, а тот будто не видит и лезет в карман за
своими. Тот ли это случай, Нина? А, Нина?
Когда студент и племянник, приехавший попа­
стись и пошалить на здешние луга, решил, что поко­
рил Нину со скоростью света, наивысдпей среди всех
возможных скоростей, он заблуж дался. Дело ведь
было не в нем самом, а лишь в том, что встретился
он Нине п е р в ы м . Первым в длинной череде ин­
тересных и, может быть, даж е знаменитых людей,
с которыми Нина непременно должна была свести
знакомство, а возможно, и завязать дружбу после
начала новой, взрослой жизни. Могло ли быть иначе?
«Все» и «почти все» — это далеко не одно и то
же. «Почти все» — это благодарность и награда. Ни­
на столько раз видела в отрывках старой кинохро­
ники, как женщины целуют солдат-освободителей
и заваливаю т их грозные танки цветами — теми, что
не успели сгинуть под кованым сапогом оккупанта.
Правда, Нину несколько смущало чрезмерное изоби­
лие пышных цветов. Когда в городах горели не фо­
нари, а дома и целые кварталы, когда с неба сыпа­
лись бомбы и, сотрясая землю, бухала тяж елая ар­
тиллерия,— как могли тогда уцелеть розарии и оран­
жереи?
Но отец, когда она спросила его, бывало ли так
на самом деле, ответил ей:
— Дело в цветах разве, Нина? Люди радова­
лись — это было. Супостата выгнали — праздник!
Имелись и такие, у кого рыло в пуху. Те иной раз
громче всех радовались. Авось, пэдд, пронесет в су­
матохе. Ну, как вор: «Держи вора!» А кино, на то
оно и кино, чтоб покрасивше... М аленькая, сама не
понимаешь, что ли?
 Новая ферма, на которой трудилась мать, была
гордостью колхоза и района. Ее показывали почет­
ным гостям и корреспондентам. Пояснения обычно
давал сам председатель колхоза — щупленький, по­
хожий на малокровного подростка очварик с зеле­
ным академическим ромбиком на лацкане клетча­
того пидж ака, который висел на нем к ак на вешал­
ке. Отец Нины и в глаза, и за глаза называл пред­
седателя: «Тимирязевская академия». Эта ш утка
была разбавлена изрядной долей почтительного изум­
ления.
Молодой председатель отшучивался, трогая очкп:
— Да чего там, Иван Кондратьич? Хоть ты ме­
ня в зятья и не взял, но зови меня просто — Тими­
рязев, — а хозяином он, несмотря на молодость и
невзрачность, был умным, рачительным и строгим.
— Будь на то моя воля...— отвечал отец.
Среди прочих удобств для коров и людей на но­
вой ферме имелся душ, всегда — горячая вода. Нипа
ходила туда с матерью, носила в сумке с «молнией»
чистое белье, мыло и полотенца с мочалкой, и баню
по субботам отец топил только для себя — любил
париться.
Но в тот вечер, когда Нина воротилась домой
после побоища и победы, к ак на костыль опираясь
на планку от забора, ей вдруг захотелось вымыться,
будто водой можно смыть с себя горечь и обиды.
В баньке было душно и сумрачно, пахло сырым де­
ревом и березовым листом.
Н аматывая на мокрую голову тюрбан из поло­
тенца, Нина спросила вдруг у отца, который пил
чай:
— Пап, а ты бы лыж и согнуть смог?
Отец отставил свою любимую полулитровую чаш ­
ку с м аками на белых фаянсовых боках.
— Разве тридцать девятый год на дворе? — спро­
сил он.— Мы с финнами давно дружим! Н ад паром
если... Ясень необходим, но фабричные все равно
лучше! А тебе зачем, дочь?
— Т ак,— ответила Нина.
Мать с подозрением покосилась на нее.
От уж ина Нина отказалась. Легла в постель, но
сон не шел. Донимали разные мысли. Веселого в них
было мало. «Нет, с этой минуты — все»,— дум ала
она. С этой минуты она начнет новую — суровую
и аскетическую — жизнь, % всецело посвященную...
И тут перед Ниной вырастала преграда: посвя­
щенную чему именно? Этого она пока не решило.
Знала твердо одно: будет служить истово, отрек­
шись от всего земного и суетного. Н икаких знакомств,
никаких прогулок! Н икаких «барокко», не говоря
уж о ночных купаниях при звездах! К своему вре­
мени, к своим дням, часам и минутам она будет
относиться так, как скряга к золотым дублонам и
дукатам, которыми полны кованые сундуки в сыром
и мрачном подземелье,— ни одной секундочки зря
не потратит, ни мгновения, ни мига!
Если бы на свете существовали монастыри, где
не нужно молиться несуществующему богу и бить
поклоны перед досками с бездарно или гениально
нарисованными на них людьми, а образ жизни в них
оставался бы по-прежнему суров, Нина завтра же от­
правилась бы туда, хоть пешком, хоть босая, и при­
няла бы постриг. Или как там это у них называ­
ется — послушание, схима? К ак это романтично и
печально: уйти в монахини!
При этом, кажется, положено менять имя. И Ни­
на придирчиво и долго примеряла к себе различные
имена, стараясь избежать путаницы и потому при­
поминая их в алфавитном порядке: А глая, Агния,
Агриппина, Александра, Анастасия...
Больше остальных ей понравилось им я Майя, та­
кое звучное и таинственное, восточное, но она — увы,
увы! — вдруг вспомнила, что почти так соседка зо­
вет свою корову:
— Майка, Майка, Майка!..
Пришлось от этого имени отказаться. Безобразие,
никакой фантазии у людей! Дать имя корове — и то
не умеют. Прекрасные, звучные имена — бессловес­
ным тварям, скоту!
Но... но от веку все коты на Руси — Васьки, мед­
веди — Михайлы Потапычи, а свиньи — Хавроньи, и
невидимый град Китеж с прекрасной девой Февро-
нией здесь ни при чем. Нелепый и косный, но обы­
чай. Обычай, который старше закона.
Ах, если бы существовали на свете монастыри,
где не веровали бы в бога, а занимались бы чем-либо
полезным! Ну, хотя бы облегчали страдания тяж е­
лых больных — тифозных, холерных, прокаженных.
Лечили бы их, подвергая ежеминутной опасности
собственное здоровье и жизнь. «Приидите, стражду­
щие и обремененные...»
Попробовать в медицинский? Но от одного слова
«анатомичка» Нину бросает в холодный пот, а вой­
ти туда, да надеть белый халат, да что-то резать...
Нет, нет и нет! А гибрида *старинного монастыря
с наисовременнейшей обсерваторией люди покамест
не придумали. Видно, не было нужды. К акая ж а­
лость!
Полотенце, намотанное на мокрую голову, словпо
тюрбан, мешало двигаться, и Нина чувствовала себя
мумией из исторического музея, бабочкой в коконе,
человеком в анабиозе, спящим, который почти про­
снулся. Ей казалось, что она незримо присутствует
на собственных печальных похоронах, и было так
ж аль видеть саму себя в гробу, где она...
К ак под крылыш ком у сна,
Т ак тиха, свежа леж ала,
Что лишь только не дышала.
И Нина старалась не дышать.
Когда в комнату на цыпочках, балансируя рука­
ми, вошла пахнущ ая вареньем мать, Нина не захо­
тела сразу прерывать свои грезы, этот театр для се­
бя, где она одновременно и актриса, и режиссер, и
единственный зритель,— и она притворилась спящой.
И даж е вздохнула, и забормотала что-то — будто бы
во сне. Получилось очень натурально: мать повери­
ла. Она зачем-то внимательно осмотрела платье Ни­
ны, ее купальник, тоже сестрицын подарок, и вео
остальное, что в относительном порядке лежало ка
стуле, вздохнула и ушла. Осталась ли она довольна
проверкой?
Нина беззвучно заплакала, приклады вая к глазам
конец и без того сырого полотенца. Мать, крадучись
как тать в нощи, приходила проверять ее, и уж е од­
но это было нестерпимо обидным. Светила ли в ту
ночь луна, или это так ярко сияли звезды? Было
тихо. Нина решила, что никто-то ее не понимает, да­
же родная мамочка, и не поймет никогда. Приятно
плакалось под эти меланхолические мысли.
...Потом все подернулось пеленой и, мягко пока­
чиваясь, поплыло куда-то. А когда пелена рассея­
лась, Нина увидела над головой крутые каменные
своды, под ногами — огромные квадраты зеленова­
тых плит, а на стенах — фрески: пахаря за плугом
и кузнеца с молотом.
Какая-то женщина в черном почтительно прошеп­
тал а:
— Он ждет вас!
Нина молча кивнула ей, величавая и тоже вся
в черном, и проследовала через анфиладу палат со
41
сводчатыми потолками. Менялся под ногами цвот
плит» а на стенах менялись фрески: то астроном
в ермолке у телескопа — наверное, академик, серь­
езная девуш ка со стеклянной ретортой в руках, в ко­
торой — до половины — налито нечто медового цве­
та, то молодая мать с младенцем-девочкой на ру­
ках,— но не было на них ни одного воина, ни одного
вооруженного человека.
Он поспешно и суетливо поднялся ей навстречу,
очень похожий на себя в молодости, но уж е с се­
дыми висками и тонкой, ж алкой морщинистой ше­
ей, тщательно выбритой на сей раз, и не в зеленой
форме студенческих строительных отрядов, а в обыч­
ном сером костюме, с галстуком.
— Нам но о чем с вами говорить,— сказала Ни­
на, царственным жестом заранее отметая все его
возражения, мольбы и просьбы, и удалилась, вся
в черном, само величие и неприступность, а он что-
то еще униженно бормотал ей вслед и приклады вал
руки к груди, пытаясь оправдаться, ж алкий и ни­
чтожный человечек, враль, трус...
Но, оставшись одна, Н ина картинно запрокинула
голову и заломила руки, будто ф ранцузская актриса
Элеонора Дузе на фотбграфии из старинной книги
с «ятями», которую сестра, будто реликвию, вместе
с иконой, которую подарил ей Золотухин, увезла
к себе, в Москву.
Проснулась Нина поздно, разбитая, с головной
болью. Гибрид монастыря и обсерватории, аквариума
и каменного склепа, где она была главной, такой ве­
личественной и трагичной, исчез без следа. И дыма
не осталось. З а окном были не тишина, не луна и
звезды, а солнце и привычный шум дня, составлен­
ный, к ак дом из кубиков, из самых разных звуков.
Прошлепав босыми ногами по теплым половицам, Ни­
на заглянула в зеркало:
Свет мой, зеркальце! скаж и,
Д а всю правду доложи...
Ничего хорошего оно, конечно, доложить не мог­
ло, поскольку врать не умело: глаза заплы ли от ноч­
ных слез и стали узкими, к ак у японки, на припух­
шей щеке отпечатался рисунок полотенца, а волосы
спутались — не расчесать.
— Что у вас там вчера приключилось? — к ак бы
невзначай, к слову спросила успевшая вернуться
с фермы мать, к огд а'Н ин а, уж е ум ы тая и причесан­
ная, отхлебнула из белой круж ки молока и начала
посыпать черную горбушку солью. Отец всегда сре­
зал их для младшей дочери, помнил, ^что любит.—
Нинк! С тобой разговаривают!
Нина вспомнила ночь, собственные воображаемые
похороны и то, к ак мать неслышно вошла в комна­
ту, балансируя руками, словно канатоходец. Но не
было сил ни сердиться на нее, ни объясняться
с нею.
— Ничего,— последовал глухой ответ.
Мать покачала головой:
— Ох, смотри! Ох, Нинка! И рма Сергеевна твоя
с утра прибегала, выспрашивала, кто на вас вчера
налетел. А мы с отцом ни сном, ни духом... Тебя бу­
дить хотела, чтоб узнать — кто, а потом в район за­
являть, в милицию, но отец не дал. «Пускай спит,—
сказал,— перед экзаменами отдыхает. Ну, подрались!
В тюрьму за это не сажают, а ш уму будет!.. Мы, на­
пример, не желаем, чтоб наш у дочь обсуждали на
всех углах».
«Заступник папа»,— подумала Нина.
— Тогда она попросила, чтоб отец ее племянника
до станции добросил. Нагостился он, стало быть. Они
уж и вещи собрали. Ирма все ругалась: «Нет от ху­
42
лиганов спасения! В городах хоть милиция под бо­
ком, есть кому заступиться». Сам отец на яму стал,
но Золотухину сказал, тот и повез, хотя и воскре­
сенье, все одно по пути. А сам захлебывается: «Ру­
жье, ружье!..» — и глаза трет. К ак от щекотки.
Отец даж е приню хался: не хлебнул ли он после бани
вчера? Вчера хлебнул, сегодня добавил! Д а вроде
нет. Отец Ирме говорит: «Ну, помахали кулаками...»
Н ина вспомнила рубаш ку Ж орки Псарева, порван­
ную гвоздем, и усмехнулась ж естко: кто — кулака­
ми, а кто — кое-чем еще! Ш пана несчастная! Нет,
вовремя она подвернулась Нине, эта планка от за­
бора. Так им и надо, так и надо! А студент-то и
вправду трус, в заступнице побежал, к тетке. За юб­
ку спрятался. А потом, значит, и вовсе удочки смо­
тал. А туда ж е: «Технократы!..» Выискался! Феода­
лы хоть на турнирах сражались ради прекрасных
дам, в крестовые походы ходили...
Нина живо представила себе, как Золотухин
в просторной кабине своего ЗИ Ла и его, завучихи-
ного племянника то есть, награждает увесистыми
щ елчками — за трусость, за трусость, за трусость, и
усмехнулась еще раз. Вот это зрелище!
— Доверчивая ты очень, Н инка,— бубнила меж­
ду тем мать.— И отец поощряет! Мйльон раз я тебе
долдонила, что надо быть осторожней, не всякому
доверять, не все, что говорят, слушать, а тебе хоть
кол на голове теши! А поуродовали бы если?
— Если б да кабы ,— проворчала Нина.
«Ой, а вдруг?» — эта неож иданная мысль заста­
вила Нину вскочить и пробежаться до калитки. Но
надеж да была напрасной: рыж ий почтовый ящ ик пу­
стовал. Д аж е записки не оставил. Стоило из-за тако­
го руки ломать. Дома, наверное, сидел. Дрожал, по­
к а тетка тут договаривалась. Эх, трус несчастный!
З а теткину юбку спрятался. Технократ!
— Газетам рано еще. Никогда так рано не носи­
ли ,— сказала мать, и тут Нина услыш ала отдален­
ный треск: по марш руту «церковь — развилка — цер­
ковь» начались обычные гонки.
Решение родилось мгновенно. Под каким предло­
гом она отлучилась тогда из дому, Нина не запом­
нила. К аж ется, дождалась, когда снова уйдет на фер­
му мать. Ш ила в мешке не утаишь, да Нина и не
пыталась. Не под платьем ж е его прятать! Смешно!
Нина вы тащ ила его из полевой сумки и несла в ру­
ке, ни от кого нисколько не таясь.
У чайной «Василек» Нину приветствовал какой-то
дед из пришлых плотников с деревянным ящиком
для инструментов. Он помахал ей ссрой кепочкой.
Огрызок рубчатого карандаш а, как свежий шрам,
краснел за его мшистым ухом. Нина кивнула ему
в ответ и, не выдержав, засмеялась.
Подойдя к церкви, Нина не испытала ни восхи­
щения, ни жути. Церковь и церковь, ничего особен­
ного. Творение рук человеческих. Может быть, таких
ж е вот дедов. Крест укреплен натянутыми тросами,
которые снизу каж утся нитками десятый номер, а
вокруг него — птицы и дрожащ ий воздух полудня.
В церковном дворе — две-три согбенные старушки
в платочках. Калякаю т, ветхие, о чем-то, изредка
взм ахивая руками. Золотухинской бабки среди них
нет — слегла, отказали ноги.
Нина встала у полустертой меловой черты, ря­
дом с голопузой мелюзгой — зрителями. А когда,
вспугивая птиц, в синем облаке треска, вернулись
лихие гонщики, она успела заметить, что на Ж орке
Псареве, который м чался первым, другая рубаха, без
прорех, и что Еоротник ее поднят на манер старин­
ных крахмальны х воротничков с отогнутыми угол­
ками и прикрывает от посторонних глаз намятую
вчера железными пальцами Золотухина шею.
 Она молча приблизилась и ткнула. И все. Выдер­ Стефка Цветкова
нуть шило оказалось куда труднёй — оно завязло
в резине, пришлось поднатужиться. Тонко запел лоз-
дух. Мелюзга пораскрывала рты, все обалдели. Зад­
нее колесо, прикрытое помятым крылом, оказалось
недоступным. А воздух все пел, покидая дырявую
камеру. Тогда Нина наугад ткнула в еще чье-то пе­
реднее колрсо, не разбирая — в чье именно, с тру­
дом вытащ ила шило и пошла, не оглядываясь, до­
мой. Никто ее не догнал, никто не тронул, никто Медуница
даж е не выругался ей вслед.
— Эх, вы! — ободренная молчанием за спиной, вы­ Я’ проснусь помудревшей
крикнула она.— Фонарщики через букву «щ»! Недо­ от давешних горестных дум.
тепы!
Откуда ей было знать, что за ее спиной «адский Но увижу поляну
водитель» шепотом поклялся отомстить — нет, не ей, пунцовых растрепанных маков,
а завучихиному племяннику, и что губы у Ж орки
были сизые, к ак от мороза, и дрож али? И нечаянный ветер
— Будет знать, фраер, к ак с нашими девками сквозь платье пронижет меня.
таскаться,— пытаясь унять их дрожь, проговорил
он.— Наедут тут и распоряжаются! И тогда побегу я,
— «Фраер» — это «жених» по-немецки,— сообщил от острого счастья заплакав.
какой-то знаток иностранных язы ков.—«Очень про­
сто... И румянцем зальюсь,
Нет, не железные пальцы Золотухина, не выдан­ и вскочу в дребезжащий трамвай,
ные авансом тяж елы е и позорные щелчки, от кото­
рых кругом ш ла голова, больше всего устраш или И услышу, как смех
вчера Ж орку Псарева. Золотухин торжественно по­ над моей головой закружится.
обещал ему, что — «в случае чего» — никогда Ж орке
не стать шофером. И куда подевается
— Иван Кондратьич мне второй отец, понял, ми­ горькая мудрость моя!
лок? — было сказано ему все тем ж е ленивым и ла­
сковым тоном.— И я не допущу! Совесть где? Н а Я сама расцвету,
девку налетели. Болтов мыть, и тех не будешь. И на как в весенних лесах медуница.
армию не надейся. Не видать тебе и там прав, к ак
своих ушей. Ишь, отрастил — к ак у кролика!.. Я на­
шего райвоенкома знаю отлично. Попрошу, заеду,
чтоб он тебя на заметку взял. У ж он найдет тебе Д ве песенки
местечко по талантам...
Страшная угроза нависла над будущим «адского /
водителя». Поэтому он и не посмел тронуть Нинку.
А надо бы, ох, надо! Саму б ее этим шилом ткнуть, Как у песни тонок стан!
чтоб не задавалась!.. Сж имая от бессильного гнева
кулаки, Ж орка Псарев думал о своем шоферском бу­ Песенка — девица.
дущ ем: н а какие жертвы ради него приходится ид­ Как расшит ее сукман,
ти! А тут еще лампочки эти! Ну разбил он пару,
разбил! Д а ведь когда это было-то? Давно! Как рукав клубится!
— Если в живот, то ножом лучш е,— сказал зна­
ток иностранных языков, шмыгнув носом. Он, вид­ Тесно ей мое жилье,
но, и в ранах от холодного оруж ия разбирался не­
плохо.— От ш ила дырка сразу затянется, и вся В облака взлетела.
кровь внутри. Опасная штука! Запросто загнуться Светит солнце сквозь ее
можно.
— А я вот раз на гвоздь руку напорол...— отклик­ Молодое тело.
нулся кто-то с большой охотой.
— Ладно, помолчите,— пробурчал Ж орка.— Напо­ II
рол, напорол... Разболтались! У кого аптечка есть?
Д авай сюда. Пошли. Клеить надо! Вот на первом дне июня
А Нина дома положила шило на место — в поле­
вую сумку отца, сунула зачем-то руку в недоподши- Отблеск мая.
тый валенок, посидела немного над учебниками, не Удержи меня в июне,
разбирая в них ни строчки, а потом не выдерж ала —
по постукивающей приставной лестнице поднялась Обнимая.
к чердаку и между деревьев и крыш разглядела, что
на лысом пригорке возле церкви, колесами вверх, И пускай сирень очнется,
стоят два мотовелосипеда, а рядом копошатся горе-
гонщики. «Недотепы!» — зло улыбнулась она и до­ Нас балуя.
вольная полезла вниз, нащ упы вая перекладины лест­ Пусть опять наш май начнется
ницы ногою.
Было по-воскресному тихо, лишь где-то в конце С поцелуя.
села весело стучали топоры.
Перевела с болгарского Галина Гампер
 «Все знаютг каким успехом пользуется творчество
нашего новатора Оскара Оскаровича Улановского. Не­
даром друзья в шутку называют его премьером ле­
нинградских граверов. И действительно: в мастерстве,
которое с полным правом можно назвать подлинным
искусством, ему нет равных... Только на одни его
приборы механизации инженерного труда пришло
около тысячи заявок».
Написано это сравнительно недавно. Откладываю
книжку в сторону, беру в руки другой документ:
пожелтевший от времени, стершийся на сгибах номер
«Ленинградской правды», датированный 17 декабря
1943 года. Каждая строка газеты наполнена горячим
дыханием военных лет, последней ленинградской бло­
кадной зимы. На первой полосе оперативная сводка
Советского Информбюро: «В течение 16 декабря в рай­
оне южнее и юго-восточнее Черкассы наши войска
с боями заняли ряд населенных пунктов...» Левее
сводки — передовая статья: «Рационализация— могу­
чее средство подъема производства». Читаю:
«...Благодаря штампу, изготовленному гравером
тов. Улановским и конструктором тов. Лат, время, по­
требное для выполнения одной операции, сократилось
приблизительно в 30 (тридцать) раз». По условиям
военного времени газета не могла, разумеется, на­
звать ни саму продукцию, ни характер операции. Те­
перь это уже не секрет: гравер и конструктор раз­
работали штамп для оцифровки планок к пулеметным
прицелам.
Подобно тысячам других ленинградцев, Оскар
Оскарович работал в блокадном городе. Голодал и хо­
лодал вместе со всеми, едва не умер от дистрофии,
был дважды ранен. Но, встав с госпитальной койки,
снова возвращался на свой завод, в свой цех. И, как
заметил в разговоре сам Улановский, именно рацио­
нализаторская и изобретательская работа придавала
ему новые силы, помогла выстоять.
Известность и слава не обошли стороной Оскара
Оскаровича Улановского. Отличная книга по механи­
зации граверных работ, написанная им, выдержала два
издания и разошлась моментально. В активе ленин­
градского изобретателя, рабочего-коммуниста, полторы
сотни рационализаторских предложений и двенадцать
официально подтвержденных изобретений. Он удо­
стоен двух золотых, одной серебряной и двух бронзо­
вых медалей ВДНХ, а также высшей ее награды —
Почетного диплома.
— Оскар Оскарович, а первое свое изобретение
помните)
Он на минуту задумывается и, улыбнувшись, пере­
спрашивает:
— Что, непременно самое первое! Конечно, по­
мню, хотя в ту пору мне было лет десять или один­
надцать. Случилось это в Тифлисе, во время граждан­
ской войны. Семья наша жила трудно — не хватало
еды, одежда и обувь совсем прохудились. Когда од­
нажды отец принес мне пару брезентовых башмаков
на деревянной подошве, я был на седьмом небе от
радости. Вам никогда не приходилось носить обувь
подобной конструкции! Нет! Ну и слава богу, удо­
вольствие небольшое: ступни-то и при ходьбе не сги­
баются, а каково было мальчишке, любившему по­
бегать! Думал я, думал, как избавиться от неудоб­
ства, — и придумал: взял отцовскую ножовку, распилил
подошвы на две части, скрепил их изнутри ремешками.
А чтобы ремешки не натирали ноги и были вровень
с подошвой, сделал для них небольшие углубления.
Так вот оно и выглядело, первое мое изобретение.
Отец, увидев эти, как теперь бы выразились, «модер­
низированные» башмаки, сказал: «Штука не новая.
Где-нибудь подсмотрел или подсказали!» — «Сам при­
думал!» — с гордостью ответил я. — «Хорошо, — ска­
зал отец, — хвалю!» Был он человек сдержанный, не­
многословный, похвала его значила для меня многое.
Меня часто спрашивают, каждый ли может стать
изобретателем. Вы, наверное, тоже приготовили такой
вопрос! Ну, вот. Я не ученый, я практик, поэтому
особых теоретических выкладок вы от меня не услы­
шите. Просто поделюсь своими наблюдениями.
Конечно, изобретательское дело предполагает
определенный склад ума, определенную его направ­
ленность. Но верно и то, что очень многим людям
присуще стремление что-то улучшить, усовершенство­
вать— только не все они, к сожалению, догадываются
о своих потенциальных возможностях. Тут нужен тол­
чок. Он может быть и случайным — но, я думаю, не
стоит так уж надеяться на случай. Его ведь можно
всю жизнь прождать — и не дождаться.
Есть другой путь — надежный и верный: вдумчивое
постижение сути своего ремесла, высокий профессио­
нализм. Это непременное условие, потому что с налету
изобретателем не станешь, только оконфузишься. Вы
со мной согласны!
Еще бы мне с вами не согласиться, Оскар Оскаро­
вич, если я на собственном опыте убедился однажды
в прямо-таки беспощадной справедливости ваших
слов!
...Учиться разметочному делу я начинал в механиче­
ском цехе, где обрабатывалось главным образом сред­
нее и крупное литье. Но однажды (было это на вто­
рую или третью неделю ученичества) на разметку при­
несли солидную партию мелких фланцев, уже обрабо­
танных на токарном станке. В каждом из них требо­
валось разметить несколько отверстий, равномерно
расположенных по окружности. Мой учитель дал мне
циркуль, линейку, кернер и молоток, объяснил прин­
цип разметки и ушел по своим делам.
Я занялся делом. И тут, где-то на середине работы,
меня вдруг осенила мысль: а нельзя ли как-то меха­
низировать это бесконечное «хождение» с циркулем
по окружности! Конечно, можно! Надо только скон­
струировать поворотное приспособление — пусть оно
само делит окружность на части.
Не сказав никому ни слова (а вдруг кто-нибудь
перехватит идею!), я несколько вечеров просидел над
эскизом моего изобретения, которое — я в этом не
сомневался — если и не сделает революции в раз­
метке, то уж технический прогресс двинет наверняка!
Настал день, когда я принес эскиз в цех и напра­
вился с ним к инженеру по рационализации. Мне уже
виделся его восхищенный взгляд, слышались слова
восторженной похвалы. Еще бы! Парень без году не­
делю стоит у разметочной плиты, и на тебе — выдал
на-гора выдающееся изобретение.
Инженер по рационализации глянул на эскиз, тер­
пеливо выслушал сбивчивые объяснения автора — и
вместо торжественно-поздравительных слов молча по­
вел меня на второй этаж, в мелкомеханический цех.
Там, остановившись у ближайшего фрезерного станка,
он показал мне приспособление: круглый корпус
с трехкулачковым патроном, градуированной шкалой,
дырчатым диском и рукояткой. Один полный ее обо­
рот — и шкала вместе с патроном повернулась ровно
на девять градусов.
— Эта штука называется делительной головкой, —
сказал инженер. — Изобретена довольно давно. Входит
в оснастку фрезерного станка, применяется на коор­
динатно-расточном, но с успехом — и тоже довольно
давно — используется для разметки. Разберись, при-
годится.
45
 Так в первый и, надеюсь, в последний раз я ока­
зался причисленным к семейству «изобретателей вело­
сипедов»...
Каждый ли может стать гравером! Увыг нет. Про­
фессия эта, что называется, «штучная», но отнюдь не
только потому, что ее представители г— отряд сравни­
тельно малочисленный. Помимо прочи* качеств, гравер
должен бмть педантично аккуратном и чрезвычайно
терпеливым человеком.
Помнится, много лет тому назад я оказался свиде­
телем любопытного разговора между начальником
цеха и пожилым гравером-
— Вы тут прислали мне ученика, — сказал о н ,» т а к
вот, заберите его назад, пристройте к какому-нибудь
другому делу.
— Почему! — спросил начальник цеха. — Недисцип­
линированный или бь$т баклуши! Так мы его при­
струним.
— Честить его не за что, парень он неплохой,—
ответил гравер. — Однако нашего дела ему не осилить.
Но из того теста слеплен.
Начальник цеха раздраженно бросил на стол каран­
даш, встал из-за стола.
— Да что вы там все — семи пядей во лбу, что ли!
Собеседник пожал плечами, усмехнулся.
— Вот и вы тоже не смогли бы работать гравером.
— Это еще почему!
— Нетерпеливы. До конца не дослушали, а уже
раздражаетесь. Так Ч паренек: нуть что не получает­
с я — сразу начинает злиться, швыряет инструмент. Вы­
держки ни на rpQUj. Я с НИМ ТРИ недели занимаюсь,
присмотрелся. Нет, но осилить ему нашо дело, как по­
ложено, стало $ИТЬ, незачем тратить впустую и время
ц деньги.
Во время разгорора с Уланодеким я вспомнил этот
давнишний эдизод и пересказал ого.
— Что ж, тут все верно, — согласился он, — Терпе­
ние и аккуратность — без этих двух качеств вообще
не обойдешься, в особенности там, где есть ручной
труд. Хотя по сравнению с тем, что было два десятка
лет тому назад, в граверном деле многое механизи­
ровано.
Добавим: благодаря таким людям, как Оскар Оска­
рович Улановский.
Из созданных им многих приспособлений и меха­
низмов любимое детище изобретателя — граверный
полуавтомат. В книге, о которой я здесь уже говорил,
есть снимок этой машины и подробное описание прин­
ципа ее действия. Не стану утомлять читателя перечис­
лением всего того, что может полуавтомат, приведу
только один пример. Люди, знакомые с техникой гра­
вировки, знают, как непросто на цилиндрической или
конической поверхности нанести шкалу, оцифровать ее.
Выполнить такую операцию поручают граверу высшей
квалификации. К тому же она требует специальной
оснастки, причем нередко ее приходится делать заново
для каждого нового вида деталей, Так вот, полуавтомат
конструкции Улацовского решил эту проблему: на нем
с успехом может работать гравер второго-третьего
разрядов, надобность в оснастке резко сократилась.
Последние десять-двенадцать лет, не оставляя ра­
ционализации граверного дела, Улановский вплотную
занялся проблемой механизации труда чертежника и
конструктора. Занялся потому, что, близко сталкиваясь
с ней по характеру работы, увидел здесь широкие
возможности для приложения своих изобретательских
способностей.
Об одном из созданных им приборов уже расска­
зывалось в начале очергса. Есть и еще несколько,
В том числе шкалограф, С помощью этого простого,
удобного приспособления можно быстро и точно вы­
чертить дуговую или круговую шкалу, оцифровать ее.
Можно построить треугольник, измерить угол. Вообще
должен заметить, что если уж работы Оскара Оскаро­
вича получили весьма высокую оценку специалистов
по инженерно-конструкторской оргтехнике, то, скажем,
для тех, чья «чертежная нагрузка» столь же, если не
более, велика, а возможности ограничены (например,
для студентов и учащихся дневных отделений вузов
И техникумов) — приборы Улановского просто незаме­
нимы.
ВпрочеМг здесь, к сожалению, мне придется сделать
небольшое отступление.
Я уже приводил слова Алексея Васильевича Чуева
о том, что на изобретения Улановского пришло около
тысячи заявок. То было сказано несколько лет тому
назад — с тех пор названная цифра, естественнОг уве­
личилась. Изобретениями Улановского действительно
заинтересовались очень многие — как в самом Ленин­
граде, так и далеко за его пределами. Заинтересова­
лись по-настоящему, всерьез, широко и активно — и
это лучший показатель их ценности. Но, к сожалению,
серийный выпуск приборов до смх пор не налажен.
Делают их по присланным чертежам энтузиасты, при­
чем зачастую полукустарным способом. И хотя анализ
подобной ситуации нз входит в задачу очерка — не
сказать о ней было бы, по-моему, неверно,
Вернемся, однако, к теме нашего разговора.
Путь от рождения идеи д о ее воплощения — про­
цесс, как известно, очень сложный и глубоко индиви­
дуальный. Для Улановского, как, впрочем, и для каж­
дого изобретателя, он формально начинается с вопроса
«что!». Я подчеркиваю — формально. Потому что на­
стоящий изобретатель после этого ставит жестко и
бескомпромиссно второй вопрос: «зачем!». Только
в зависимости от полученного ответа, в зависимости
от степени деловой целесообразности работы он при­
ступает к ней — или не делает ее. Случалось, и не­
редко, когда Оскар Оскарович отказывался от заман­
чивых и внешне очень эффектных идей, коль скоро их
практическая ценность была сомнительной.
Рассказывая об этом, Улановский заметил:
— Дело простое: ежели действовать по принципу
«А что бы мне такое изобрести?» — изобретешь вело­
сипед. В лучшем случае.
Особенность его изобретательского почерка с точки
зрения чисто технологической состоит в том, что он
использует метод макетирования. Создает один дей­
ствующий макет прибора или механизма за другим —
пока не будет найден оптимальный вариант. Причем,
насколько это позволяют ему силы и возможности,
он все делает сам. И эскизы, и необходимые расчеты,
и макеты. На сей счет у него свое мнение:
— Не люблю выступать в роли «подбрасывателя
идей»: вот, мол, товарищи инженеры и технологи,
у меня родилась мысль —*так вы уж, будьте добры,
придайте ей необходимую техническую форму. Зачем
заставлять других делать то, что можешь сделать сам!
Когда-то, в годы далекой юности, попала мне
в руки старая книжка с яркими картинками. В ней
рассказывалось об изобретателях-самоучках: о Крякут-
ном, Черепановых, Ползукове, Кулибине. Там были
простые и очень ясные слова о том, что изобрета­
тельство начинается со способности увидеть и заинте­
ресоваться тем, мимо чего другие проходят равно­
душно.
«Смотрящий — да увидит!» — эти слова из старой
книжки я и поставил в загслсвом езеяго расскпг.л о ле­
нинградском рабсчем-грсоере, изобретателе Оскаре
Оскаровиче Улановском.
# ПРИРОДА И МЫ
Соболиное царство
Донесся стук перекатываемых камней, я тихонько
приподнялся и выглянул из-за веток распушившейся
у берега сосны. Солнце давно ушло за Байкальокий
хребет, вода успожоенно, с дневного разгона, накаты ­
валась на углаженный песок. Стук повторился, и я
стал еще пристальнее обшаривать взглядом неров­
ную массу камней, казавш ихся однородными в уга­
сающем свете дня. И лишь когда в сотне метров от
моей засады темное пятно, принимаемое мною за
выброшенный прибоем пень, шевельнулось и как-то
вдруг на глазах вытянулооь кверху, я понял, что
зверь возится тут, близко от меня, тогда к ак я си­
лился отыскать его в отдалении. Медведь снова опу­
стился на передние лапы, мягко переместился и уже
на заплесе ловким и быстрым движением приподнял
камень и тут ж е уронил его. Потом довольно долго
стоял неподвижно, о низко опущенной головой. За
расстоянием я не мог разглядеть, но знал, что он
длинным своим язы ком слизывает о перевернутого
кам ня ручейников и икру отнерестившихся в при­
брежной полосе бычков.
Мишка лакомился долго , и не спеша. Один за дру­
гим перевертывал камни, некоторые, обследовав,
кидал тут же, над иными застревал подолгу, поса­
пывая и чмокая. В тишине сгустившихся сумерек
звуки доносились отчетливо, и мы услышали другого
медведя, отыскивавшего насекомых и икру подальше.
Звери кормились спокойно, словно уверенные, что им
ничто не угрожает.
Тут и в самом деле было для них вполне безо­
пасно, на этом учаотке побережья Байкала, протя­
нувшегося на шестьдесят километров от устьев по­
граничных рек Баргузинского заповедника — Шу-
милихи н а юге и Большой — н а севере.
Ёыдо самое начало июня, и здесь, у озера, весна
еще только вступала в свои права. В темноте белели
«сокуи» налепленные на прибрежных кам нях и
корягах ледяные изваяния самых удивительных
очертаний, сейчас уже, правда, оплывшие или рас­
сыпавшиеся на прозрачные иглы. С озера, где еще
плавали остатки ледяных полей, тянуло к ак из лед­
ника, а в воздухе все-тадеи чувствовался весенний
зачин жизни, торопящейся возродиться в этом суро­
вом краю, где растениям и животным отпущено так
мало теплых дней Ml
Судя по тому, что на участок берега в несколько
сот метров вышло два медведя* их тут было немало.
По наблюдениям зоологов, на каж ды й квадратный ки­
лометр заповедника приходится в среднем по одному
медведю. Недаром считается, что в Подлеморье, как
издавна называется часть восточного берега Б айкала,
леж ащ ая на север от полуострова Святой Нос, между
озером и главным гребнем Баргузинского хребта, ж и­
вет такое количество медведей, к ак нигде больше
в Сибири...
Близко к полуночи все на берегу затихло — медве­
ди ушли в тайгу, чтобы на заре снова сюда вернуться.
Мы отправились к лодке, оставленной неподалеку
в бухточке, и поплыли к своему катерку, стоявшему
на якоре в некотором отдалении от берега. Огонь на
клотике горел к ак береговой фонарь — настолько
Олег Волков
было тихо в этот поздний ночной час. Тепло каю ты
сразу дало почувствовать, к а к назябся я в своей
засаде.
..,С залитой утренним, почти не греющим солнцем
палубы, еще белой от ночного холода, открывалась
почти безгранично ш ирокая панорама Баргузинского
хребта. Его заснеженные вершины и отроги возвы­
ш ались над плавно спускавшимися к берегу чува-
рами — склонами, еплошь покрытыми хвойным
десом.
Невдалеке от берега стояла стеной дикая нетро­
нутая и нехож еная тайга. Наше суденышко ночевало
в бухте. Местами деревья подступали к самой воде,
и в ней, к ак в зеркале, отражались тонкие белые
стволы еще голых берез, темные шапки единичных
кедров, свеж ая зелень пушистых лиственниц. И сюда,
на палубу, доносился нежный, чуть горьковатый
запах распускающейся кустарниковой ольхи.
Все, что обозревалось отсюда, с озера, принадле­
ж ало нетронутому от века миру Баргузинского за­
поведника, дошедшему до нас в том виде, в каком
ОТОфЫДОЯ он двдеким нашим предкам несколько
в@код назад. Вглядываясь попеременно то в дальние,
ТО в ближние цдоны, я думал о том, что передо
мною один из редких на планете уголков, не зна­
ющих антропогенного влияния и сохранивших уро­
чищ а, где еще не ступала нога человека. Никто и
никогда здесь ничего не переделывал и не преобра­
зовывал, природа осталась такой, какой сложили ее
необозримые тысячелетия,— это в полном смысле
эталон девственной горно-таежной природы, изучение
которого уж е дало ценнейшие плоды и еще помо­
жет науке разреш ить множество загадок.
Несдеолдоо походов цо этим местам и немного се­
вернее заповедника» 9 районе бухты Фролихи, в свое
время чуть приоткрыли мне краещек этого обособ­
ленного и неповторимого мира Поддрморья, теперь
уж е более полувека охраняемого заповедным режи­
мом. Именно краеш ек его, потому что четверть мил­
лиона гектаров Баргузинского заповедника вмещают
такое многообразие растительного и животного мира,
такие контрасты рельефа, даж е климатических осо­
бенностей» столько своеобычного, что надобны годы
И годы, чтобы угнать его полнее.
И, вглядываясь сейчас в широкую лесистую падь,
уходящую к хребту» я мог в подробностях припом­
нить свои впечатления от давнишних походов в вер­
ховья здешних речек, по которым единственно можно
пробраться в эти горные дебри. Проплывая мимо за­
поведных берегов, я К^к бы вновь видел укрытые
непролазной чащ ей сокровенные поляны, яркую зе­
лень еланей, непроходимые заросли кедрового стла­
ника на круты х отрогах, карликовые березы
в гольцах...
Шум, то ровный и баюкающий, то мятежный,
усиленный грохотом камней, сопровождает стреми­
тельный бег этой речки от истоков до озера, запол­
няет неширокую пойму, эхом отдается в скалах и
далеко разносится в гулких каменных цирках. По
этому шуму и окрещена речка Ш умилихой...
47
 Неиссякаемые быстрые воды ее, нигде почти не
замерзающие и зимой, проходят недлинный путь —
от гольцов на высоте двух тысяч метров над уров­
нем моря, где Ш умилиха берет свое начало, до не­
высоких дюн, узким пояском окаймляю щ их Б айкал
у ее устья,— всего одиннадцать километров... Но к а ­
ких! Они приходятся на громоздящиеся друг над
другом крутые склоны, уступы и отроги: река голово­
кружительно низвергается с подоблачных высот.
Восхождение по тропе вдоль Шуми лихи до верховьев
и обратный спуск к Б айкалу может проделать за
один день и не очень натренированный ходок, но за
короткие эти часы перед глазами проходят все при­
родные поясы Баргузинского хребта. Долина Шуми-
лихи знакомит с душой и характером природы за­
поведника и красноречиво рассказывает о четвертич­
ном оледенении.
Уже начало пути говорит об особенностях здешних
мест. Тропа с места углубляется в заросли кедрового
стланика, принадлежащего гольцовому поясу. В этом
влияние озера, распространяющееся на всю прибреж­
ную зону. Климат тут суровее, чем где-либо на Бай­
кале, много осадков, и высокогорная растительность
спускается к самой воде.
Тропа ведет круто вверх, в иных местах помо­
гаешь себе подниматься, цепляясь за крепкие и
упругие ветки стланика. Промежутки между дерев­
цами зан ял на редкость пышный седовато-зеленый
ягель — нога тонет в нем по щиколотку. В хвое
стланика полно шишек темно-лилового цвета, густо
облитых смолой. Они сидят на ветвях пучками по
четыре.
За стлаником начинается кедрово-лиственничный
лес, и вскоре появляются кое-где под деревьями
кусты с темной листвой. Это такж е житель высоко­
горий, сосед не тающих снежников — золотистый
рододендрон, называемый здесь черногривом. Цветы
на нем распускаются в конце лета — нежные, бледно-
желтого цвета, с тонким запахом. Далее тропа, все
продолжая подниматься, вступает в сосновый бор.
Невидимая река, текущ ая где-то внизу, далеко на
дне пади, напоминает о себе ровным, не смолка­
ющим гулом. То ослабевая, то усиливаясь, он будет
сопутствовать всему подъему.
Под соснами больше света, нет угрюмого полу­
сумрака темно-хвойной тайги, солнце оживляет зеле­
ные мхи под деревьями, брусничники и полянки,
покрытые изящ ными перьями папоротников. За ство­
лами неожиданно показываются бревенчатые стены
зимовья, поставленного над самой кручей. Возле —
очаг под навесом, скамейка. На стволе сухой лист­
венницы вырублена отметка: пройдено, оказывается,
всего два километра...
Впереди, в глубине гор, леж ит вся средняя и
верхняя часть долины Ш умилихи. З а кручами, вен­
чающими каменную чаш у с озерками, откуда выте­
кает река, поднимаются голые скалы и каменистые
россыпи, доходящие до гребня хребта.
Тропа спускается к первому из трех озер, кото­
рыми начинается Ш умилиха. Удивительная по ве­
личественности своей и отрешенной строгости кар­
тина! Чистое небо, скалы и отдельные каменные
глыбы, вдающиеся небольшими мысками в озеро,
отражены его неподвижной гладью. Несколько кро­
хотных островков — выступающих над водой морен­
ных валунов. На одном из них утвердилась ж изнь:
группа березок, пихта и темный куст черногрива —
золотистого рододендрона. За озерком простерлась
каменистая равнина, заросш ая побуревшими травами ч
и черникой, с отдельными грудами камней, когда-Toi
оставленных ледником. От нее по обе стороны под-/
нимаются пологие склоны! пропаханные лавинами;
48
кое-где на сплошных россыпях зеленеют узкими про­
дольными полосками куртины кедрового стланика.
В глубине — широкий вид на вечные снега Баргузин­
ского хребта. Замкнутое и безмолвное каменное цар­
ство, говорящее о каких-то прошлых гигантских к а­
тастрофах, все ж е позволивших возродиться жизни...
Пусть у современного человечества появится мерило,
дающее представление об их грандиозности, отчасти
соизмеримой с тем, что научилось оно само произ­
водить в природе; следы смен геологических эпох
продолжают повергать нас в некий священный тре­
пет перед и х непостижимым чередованием и беспо­
щадной неотвратимостью!
Р ека Больш ая не запомнилась мне в таких по­
следовательных подробностях, к ак Ш умилиха, но не­
которые плесы ее я и сейчас виж у так ж е отчетливо,
как если бы они были перед глазами... Особенно
один, в нижнем течении, где пришлось переезжать
реку вброд, верхом на низкорослой лошади, и она
ш ла, погрузившись в воду по кры лья седла, осту­
паясь на кам нях и стараясь держаться так, чтобы
меньше сносил напористый вал...
За весь десятикилометровый путь до брода от
северного кордона заповедника тропа ни разу не вы­
ходила из-под полога леса: шла по вековому лист­
венничнику, пересекала гарь, миновала сосновые па­
хучие боры с густым кедровым подлеском. Теперь
впереди открывались новые немереные лесные ки­
лометры, и казалось, что вокруг, отрезав от внеш­
него мира, замкнулась бескрайняя тайга. Это рож­
дало чудесное ощущение слитности с нетронутой при­
родой, принадлежности к ее потаенной жизни...
В приречных елках свистели рябчики, на тропе
попадались когтистые отпечатки медвежьих лап,
следы раздвоенных копыт лося; любопытные белки,
мигом взвившись по вековому стволу кедра, с верх­
них суков рассматривали пришельцев. Чем дальше,
тем уже становится падь и оглушительнее запол­
нивший ее шум реки, заж атой в подступивших к ней
скалах, яростно кипящ ей на порогах. Нет и следа
относительно спокойного бега ее вод внизу— толыко
тут постигаешь силу этой самой крупной и полновод­
ной реки заповедника.
И еще на одной реке — Давше — мне пришлось
побывать в разгар короткого прибайкальского лета,
пору особенно красочную и поражающую быстротой,
с которой все, распустившись пышно и ярко, зацве­
тает, дивя контрастами. Поистине поразительны эти
лесные дебри, еще накануне стывшие в холодных
туманах, еле расставшиеся с глубокими снегами,
а назавтра торопливо зазеленевшие, засверкавшие
крупными яркими цветами, зазвеневшие птичьими
голосами и до краев заполнившиеся свежейшими
запахам и сочной зелени....
Не наглядиш ься на полянки в оранжевых голов­
к ах жарков, запылавш их подле темной стенки елей;
на лиловые волны рододендронов, спадающие с круч;
на хоронящиеся в тени кустов крапчато-розовые ор­
хидеи.
Лес отгораживает от холодного дыхания Байкала,
и здесь по-настоящему жарко, на припеке множество
бабочек и шмелей. В немногих километрах от
озера забываешь о его бесконечных промозглых ту­
манах и почти не прекращ ающ ихся ветрах: в гуще
леса лето, настоящее лето!
Оно особенно чувствуется, когда из сумрачного
полога темно-хвойной тайги, заваленной буреломом,
выйдешь на здешние луга — залитые солнцем елани.
Таких лугов, к ак на Давше, нет, каж ется, больше
нигде в заповеднике. Они довольно широкой полосой
тянутся вдоль реки на несколько километров. Травы
на них — словно на альпийских лугах К авказа.
Огромные зонты борщевика поднялись в полтора
человеческих роста. К причудливым фиолетовым
цветам саранок не нужно нагибаться, чтобы по­
нюхать, они на уровне лица. Травы сплетены, как
лианами, викой и желтой чиной. Никнут тяж елые
золотые соцветия пижмы. Идущий по лугу человек
оказывается закрытым травами с головой.
Елани местами сильно потравлены: травы помяты,
натоптаны во всех направлениях тропинки, торчат
обломанные и погрызанные дудки борщевика, вид­
ны леж ки и огромные зеленые кучи — вещест­
венные следы пребывания медведей. Елани — излюб­
ленные места их кормежки, они по зорям выходят
сюда и пасутся, к ак коровы.
...В верховьях Давши есть примечательное место,
где скалистое русло перегородила циклопическая
скала, некогда обрушившаяся с соседних отрогов.
Вода уш ла вниз — зато и бушует, зато и ярится,
вырвавшись из-под преграды, оказавш ейся неодоли­
мой и для ее мощи! Течение Давши во многих ме­
стах стесняют подступающие «прижимы», к ак назы­
вают здесь скалы и отроги, вставшие вплотную к бе­
регу реки, Б айкала или к тропе. В таких местах не
видно клочка воды: в каменном лотке несется кипя­
щий пенистый поток, клокочет, словно котел над
разгоревшимся исполинским костром. И заполняет
падь оглушительным, мощным шумом.
Над отрогами и гребнями, откуда начинается
Давша, возвышается пик пирамидальной формы, хо­
рошо видный из поселка. Оттуда открывается вид на
озеро и проглядывается на десятки километров весь
заповедник, а в ясные дни можно увидеть туманные
очертания Байкальского хребта. До него оттуда не­
сколько более ста километров. И, конечно же, все,
кому доводится быть в заповеднике, стараются под­
няться к Давшинокому пику, чтобы испытать не­
изъяснимое чувство: «Байкал подо мною, один в вы­
шине...» Впрочем, посторонние посетители здесь
сравнительно немногочисленны, и выстроенные на
тропе три зимовья используются главным образом со­
трудниками заповедника и приезжими научными
группами. Во всяком случае, обычных для турист­
ских маршрутов следов нет.
В этом и последствия позиции администрации за­
поведника, которому дорого обошлось прежнее ли­
беральное отношение к посетителям: непосредственно
за поселком начинается гарь, на несколько кило­
метров протянувш аяся по прилегающим распадкам и
сопкам. Спалили более шести ты сяч гектаров кедрово­
лиственничных лесов два Студента, разложившие ко­
стер в засушливую, жаркую пору. Это произошло в се­
редине шестидесятых годов, а сгоревшая тайга до сих
пор производит жуткое впечатление своей совершен­
ной пустынностью, черными остовами вековых де­
ревьев, оголенностью каменистых склонов. Лишь
опушками пожарищ а полновластно завладел кипрей.
Розовые его заросли охотно посещают лоси.
Я к ак раз был в усадьбе заповедника, когда
вспыхнул пожар. Помню, к ак забушевало на три­
дцатиметровой вышине подхваченное ветром пламя,
перебрасывавшееся с вершины на вершину, к а к стало
сразу всем понятно, что нет в распоряжении ни сил,
ни средств, чтобы не только справиться с огнем, но
даж е ограничить его, к ак сносили местные ж и­
тели к пристани вынесенный из домов скарб и как
гадали о естественных преградах, какие могли бы
остановить пожар. И, наконец, помню, к ак сж а­
лилась к вечеру над живым миром заповедника не­
исповедимая судьба, наслав непредвиденный крепкий
дождь...
И заповедник, не имеющий достаточно персонала
для сопровождения туристов, строго ограничивает их
число. Н ельзя попутно не указать на создавшееся
везде на Байкале трудное положение, вызванное чрез­
вычайным ростом неорганизованного туризма. В этом—
последствия широковещательной кампании, реклами­
ровавшей несравненные преимущества отдыха среди
красот «жемчужины Сибири» — священного Байкала,
предпринятой чрезвычайно легкомысленно, чтобы не
сказать — безответственно, без какой-либо подго­
товки этих красот к приему посетителей. А они, при­
влеченные заманчивыми проспектами и буклетами,
нахлынули и вызвали резкую, быстро прогресси­
рующую деградацию байкальских естественных био­
ценозов. Выше достаточно подчеркивалась чрезвычай­
ная суровость прибайкальского климата, обуслов­
ливаю щ ая трудность и медленность, с какими раз­
виваются здешние многолетние растения,— нужны
долгие десятилетия и даж е века, чтобы образовался
ковер из ягеля в двадцать сантиметров толщи­
ной и ствол уцепившейся за прибрежный утес
сосны достиг толщины в несколько дюймов...
Уничтожается ж е это все на диво легко и
скороспешно. В бухте Фролихе, сказочно кра­
сивой и совершенно уникальной в отношении
флоры, за несколько лет, что ее облюбовали туристы
для стоянок и экскурсий, не стало знаменитых ее,
единственных на Б айкале по цельности своей и
размерам, ягельников: посетителям понравилось
устилать ягелем палатки; вырублены и спалены
почти без остатка заросли кедрового стланика, обрам­
лявш ие непролазной каймой бухту и достигавшие
шестиметровой высоты!
Не более счастлива судьба и многих других кра­
сивейших уголков Байкала, и ученые бьют тре­
вогу: нынешний туризм грозит опустошить наиболее
живописные и ценные, но и такж е— увы!— хрупкие
места.
Естественно, что заповедник по мере сил ограж­
дает свои угодья и их обитателей от наплыва по­
сетителей и настаивает на закрытии любых турист­
ских маршрутов на своей территории. И если хоть
бегло об одном из этих обитателей рассказать, станет
так бесспорно, что уместны и полезны любые меры,
направленные на охрану заповедника. Край звери­
ных троп, медвежьих берлог и баргузинского соболя
должен остаться им навеки!
«А соболь — зверек зело предивный и многоплод­
ный и нигде ж на свете не родится, опричь в север­
ной стране, в Сибири, а в Сибири родятся добрые,
наипаче у моря и где холодные места... Зверек ред­
костный и красив, а красота его приходит вместе со
снегом и опять со снегом сходит...» — это из описа­
ния Байкала, оставленного Николаем Милеску (Спа-
фарием), молдаванином на русской дипломатической
службе, возглавлявш им русское посольство в Китай
в 1675— 1678 годах. Он даж е предположил, что золо­
тое руно аргонавтов не что иное, к ак ценнейший дар
гиперборейских стран — драгоценный мех соболя,
который «тот есть зверек, что у греков старых и ла-
тинов именуется золотая кожа, и для той кожи
греки-аргонавты ходили по Черному морю и после
того вверх по рекам...»
Признание за соболем ценности его и «предив­
ных» качеств относится к временам значительно
более ранним, нежели приведенное свидетельство
XVII века. И в эпоху Киевской Руси «мягкая рух­
лядь» и особенно мех соболя наравне с благородными
металлами служили мерилом богатства, им награж ­
дались заслуги и подвиги, одаривались иностранные
государи и послы.
Нас теперь поражают размеры добычи соболя в те
давние времена, Известно, что в середине XVII сто­
49
 летия одна Восточная Сибирь давала восемьдесят
тысяч шкурок соболя в год, а в целом по Руси их
заготавливалось до двухсот тысяч. Однако уж е к на­
чалу петровского времени добыча соболя сильно
сократилась: Восточная Сибирь давала всего несколь­
ко тысяч шкурок (менее пяти). Но мода на мех этого
зверька никогда не проходила— никто знать не хотел,
что его становится меньше. В начале нынешнего
века (1910 год) в России было закуплено всего два­
дцать семь тысяч соболиных шкурок.
О резком падении соболиного промысла стали
писать в ж урналах, появились статьи, посвященные
«кризису пушного рынка», заговорили о принадлеж­
ности соболя к «естественно вымирающему виду»,
а кто-то поверил всерьез, что «соболь дыма боится» и
нельзя ничего предпринять, чтобы остановить его
исчезновение. Разумеется, далеко не все были так
слепы: многим было очевидно, что соболь переводит­
ся в результате хищнической добычи, острой конку­
ренции скупщиков пушнины и отсутствия научно
разработанных основ промысла.
Положение все ухудшалось, и это заставило на­
конец правительство вмешаться. Первым делом были
на три года (1913—1916) повсеместно запрещены
промысел соболя и торговля его мехом. Тогда ж е
были снаряж ены три экспедиция — в Саяны, на К ам ­
чатку и в Прибайкалье — для изучения положения
в главных промысловых районах. Выла выдвинута
идея создания специальных соболиных заповедников,
в том числе Баргузинского соболиного заповедника.
Официальной датой его основания считается 29 де­
кабря 1916 года, когда министр земледелия подписал
указ о его открытии, на самом деле он существовал
уж е с 1915 года.
Позаимствую несколько строк из книги зоолога
О. К. Гусева, сжато и точно обрисовавшего роль за­
поведника в восстановлении соболиного промысла.
«К 1914 году,— пишет оя,— численность соболя
в Баргузинском крае оказалась настолько подорван­
ной, что возникла реальная угроза полного исчезно­
вения ценнейшего подвида. Н а всем северо-восточном
побережье Б айкала в самых труднодоступных местах
оставалось буквально несколько десятков соболей (по
другим источникам — менее тридцати.— О. В.).
...Через десять лет после организации в заповед­
нике были достигнуты первые успехи: соболь по­
явился на восточных склонах хребта, а н а западных
склонах ареал его значительно приблизился к Бай­
калу. К 1934 году соболь заселил уж е все пригодные
для обитания места, хотя его плотность в то время
не превышала одного зверька на десять квадратных
километров. Соболь не встречался ближе чем в кило­
метре от Байкала. Но уж е в те годы в окрестные
охотничьи угодья переходило до ста пятидесяти со­
болей в год.
...В ту пору Баргузинский хребет был, пожалуй,
единственным районом Восточной Сибири, где пого­
ловье соболя неуклонно нарастало; во всех остальных
очагах обитания до 1934 года наблюдалось катастро­
фическое сокращение его численности, полное унич­
тожение целого ряда соболиных «гнезд».
...Через двадцать пять лет после организации за­
поведника соболь заселил все лесные угодья Баргу­
зинского хребта. Его ареал здесь был полностью вос­
становлен, но численность еще не достигла уровня
прошлых лет. К 1954 году плотность соболя в запо­
веднике равнялась одному зверьку на два квадратных
километра, увеличившись за последние пятнадцать —
двадцать лет более чем в пять раз.
К 1958—1960 годам на каж дом квадратном кило­
метре тайги жило по одному зверьку. Т акая плотность
. расселения считается очень высокой.
50
^..Успешное восстановление соболя в заповеднике
ускорило этот процесс и во всем северном Прибай­
калье. В соседних с заповедником Баргузинском и
Северо-Байкальском районах в эти годы стали еже­
годно добывать около трех тысяч соболей. Несколько
сот первоклассных соболей было отловлено в запо­
веднике для переселения в другие районы.
...Свою основную задачу,— заканчивает ученый,—
заповедник выполнил с честью. Один из организато­
ров заповедника — К. А. Забелин писал, что подле-
морский соболь не был окончательно уничтожен толь­
ко благодаря своевременному учреждению заповед­
ника».
Упомянутый выше Николай Спафарий справед­
ливо упомянул об особой красоте соболя, водящегося
«у моря», т. е. у Б айкала. К ак раз здесь, в Подле-
морье, обитает один из самых ценных подвидов этого
зверька, отличающийся темно-шоколадным, почти
черным окрасом шерсти.
Слава баргузинского соболя прочно утвердилась
во всем мире, на пушных аукционах за него пла­
тят бешеные деньги: на выставке «Экспо-67» в Мон­
реале манто из черных баргузинских соболей было
оценено в сто ты сяч долларов. На долю «короля пуш­
нины» приходится большинство золотых медалей, по­
лучаемых нашими мехами.
В том, что в стране полностью восстановлена чис­
ленность соболя, считавшегося полвека назад вы­
мирающим животным, и в наш их поредевших, вы­
рубаемых лесах его стало столько, сколько было
триста лет назад, когда леса те стояли нетронутыми,
следует видеть ие только факт, отрадный для нацио­
нального сознания, но и огромного значения веху,
м аяк для наш их будущих взаимоотношений с при­
родой. Если в целом по стране сейчас добывают
почти столько соболей, сколько в середине XVII сто­
летия, это прежде всего огромное научное достиже­
ние. Соболь размнож ился ие только потому, что были
приняты меры для его охраны, но и благодаря глу­
бокому изучению его экологии, ж изни и повадок на
воле, в не нарушенных природных условиях заповед­
ника. Именно тут учеными были разгаданы физиоло­
гические особенности его годичного биологического
цикла, которые позволили добиться размножения со­
болей в неволе. Круглогодичные наблюдения за зверь­
ком помогли рассеять ряд неверных представлений
о его жизни, мешавших правильно разрешить задачу
разведения. Трудность изучения соболя заклю чается
в чрезвычайной осторожности его и скрытном образе
ж изни: летом зверька почти не удается встретить
в тайге. В зимнее время он большую часть суток про­
водит в гнезде, устроенном чащ е всего в прикор­
невых дуплах старых хвойных деревьев. Свое убе­
жищ е соболь покидает в сумерки и ненадолго: он
быстро скачет по пням и валежинам, вынюхивая,
высматривая и выслуш ивая добычу, почти на ходу
добывая и поедая ее.
Многолетний опыт Баргузинского заповедника до­
казал необходимость сохранения укрытий, какие
дают соболю нетронутые таежные дебри: бурелом и
дуплистые деревья, заросли кедрового стланика слу­
ж ат ему надежным убежищем. Иначе говоря, эти
зверьки благополучно сохраняются лишь при нали­
чии крупных островов нетронутого леса — им нужны
очаги первозданной тайги, т. е. заповедные территории.
Особенностью баргузинского соболя, установленной
опять-таки в заповеднике, оказался его рацион: в от­
личие от других соболей, этот большую часть года
кормится растительной пищей и лишь летом про­
бавляется полевками, пищухами и другими мелкими
грызунами. Это наблюдение помогло разработать ме­
тодику кормления при клеточном содержании,
 ...Как-то давно в далекое село в низовьях Енисея
в конце зимы прибыл сверху длинный обоз, устав­
ленный клетками с драгоценными пленниками,— то
была партия соболей, доставленных из Баргузинского
заповедника. Сопровождавший их охотовед из Ир­
кутска предложил мне съездить с ним в тайгу по­
смотреть, к ак будут выпускать соболей.
На следующий день потянулась длинная цепочка
лыжников, впряж енных в нарты с клетками. Их оби­
тателей почти не удавалось увидеть: соболи не по­
кидали фанерного гнезда с круглым, к ак в сквореч­
никах, лазом.
Только к вечеру добрались мы до погребенной под
метровыми снегами глухой речки, закрещенной
упавшими деревьями. Клетки ставили по одной на
снег, поднимали сетчатую дверку и отходили в сто­
рону. Зверьки вэвсо не сразу покидали свою тем­
ницу. Приходилось подолгу ж дать, пока они недовер­
чиво принюхивались, тянулись мордочкой, некоторые
продолжали сидеть в гнезде. Зато за порогом клетки,
едва очутившись на снегу, соболи сразу становились
подвижными и в несколько резких прыжков исче­
зали за кустами можжевельника и заснеженными
елями... Соболей было, помнится, более двух десятков,
их выпускали на известном расстоянии друг от друга,
так что операция затянулась дотемна, и мы лишь
после полуночи вернулись в село.
Много лет спустя, в конце шестидесятых годов,
мне пришлось побывать в том ж е селе и встретиться
со старыми знакомыми — охотниками, прежними то­
варищ ами по «белкованию». Они мне говорили, что
уж е не первый год получают лицензии на добычу
соболя, причем и х выдают вое больше. Ходит он» за
соболями не только на правый берег Енисея, в рай­
он, где их выпускали, по и на «камни» левого. Там,
в верховьях речек, берущих начало в каменистых
тундрах водораздела с Обью, сделался «соболиный
край»...
Н а этом мне хочется рассказ о Варгуаиноком за­
поведнике закончить: авось читателю вапомнятся
необозримые таеж ные пространства Прибайкалья* ко­
торым возвращен их ископный обитатель» человеком
выбитый и им ж е вновь разведенный!

П авел Соколов пшеница на транспортерах

ручьем золотым бежит.
Пахарь И, припадая к флягам,
мы пьем охлажденный квас,
Я городской не праздный житель. а корабельным флагом
В труде мне силы придает держава глядит на нас«
тот пахарь,
что с мечтой о жите Ночная смена
к рассвету борозды ведет.
А вслед за ним зеленой чашей После смены вечерней
к восходу тянутся хлеба, в термичке дышать вроде нечем.
ведь грезит корочкой хрустящей Мы привычны к тому,
не только сельская изба. что всегда здесь лютующий зной.
А пахарь, На ходу прикрывая
с ног стряхнув землицу, брезентовой курткою плечи,
лицо водой ополоснет у печей становились
и, чтоб не пачкать половицы, рабочие смены ночной.
разутым в комнату войдет. И дышали ветрами,
И это, может быть, не ново, что были с дымком вперемешку.
и все ж задумаешься тут: Тяжеленные плиты,
какое вслед за нами слово, которым тележки тесны,
какие зерна прорастут? перед нами горели
сплошным озарением вешним,
Хлеб и полотна рассвета
Мы в трюме, поэтому были ясны.
где воздух горький,
где луч меж нами повис, Утро
идем по пшеничным горкам, Морозит. Зябко кажется в спецовке.
а горки сползают вниз. Продуты цехи в утреннюю рань.
Как лыжи скользят бахилы. Мне запахом каленые поковки
Лопаты крутой рывок — напоминают горькую герань.
и загудит не хилый И вот я с них окалину сдираю.
пружинистый черенок. И в эту пору думается мне,
В отсеки, как будто в норы, что, согреваясь, стекла протираю.
где сумрачный свет дрожит, И света прибавляется в окне.
ф ВРЕМЯ. ПРОГРЕСС. МОЛОДЕЖЬ
Ольга Островская
А н н м
Франсуа
K j h m | .
н q p y
Рисунок Эржена Бертогаева
— Ну вот. Давайте прощаться.
Посадочные талоны, синие, все взя­
ли! У меня почему-то один лиш­
ний... Не забудьте, что вы летите
вторым самолетом.
— Ольга, Caui&, вы идете с на­
ми! — Это голос Мишель.
Чуть было не говорю по при­
вычке: «Да, конечно». Ведь почти
три недели мы всюду были вместе.
И вдруг — это непривычное «нет».
Я даже не произношу его, а только
качаю головой. Мы остаемся. Мы —
это руководитель одиннадцатой
группь^ Александр, или Саш&, и я —
переводчик.
— Прощай, Франсуа. Пиши, не
забывай. Фотографии сделаешь —
пришли... Э-э, кто тут сырость раз­
водит! Соланж! Ну-ну, мы же еще
встретимся. Приезжай к нам в Ле­
нинград. На, вот тебе значок. Ви­
дишь! Кораблик — эмблема моего
города. Не надо, не плачь, а то и
я заплачу... Нет, нет, не «прощай»,
а до свидания.
Чей же у меня еще талон! На­
чинаю беспокоиться, потому что
объявили посадку. Кого нет, не
сообразить никак... Николь! Нет, вон
она, демонстрирует всем свою но­
вую меховую шапку-ушанку. Макси­
ма! И он здесь, с балалайкой на
плече... А Норбер! Ну конечно, его-
то и нет. Вечно он куда-нибудь за­
пропастится в самый неподходящий
момент. То кого-то снимает на
и ь , санные среди сосен домики-коттед-
n i e . . .
улице, то разглядывает газетный
киоск...
Наконец появляется Норбер с ру­
лонами плакатов, книгами, открыт­
ками, с неизменным фотоаппаратом
через плечо. Собираюсь накинуться
с упреками, но вижу его грустную
физиономию и снова вспоминаю,
что это ведь в последний раз...
Мы провожаем друзей. Расстаем­
ся надолго, может быть, навсегда.
И странно сейчас подумать, что все­
го три недели назад эти люди были
нам совсем чужими.
Три недели... Неужели так недав­
но мы сидели здесь же, в аэропорту
«Шереметьево», ждали по обыкно­
вению запаздывающих «чартеров»
с тремястами молодыми француза­
ми, чтобы дальше отправиться вме­
сте в Казань — в международный
молодежный лагерь «Волга»! Также,
как и сейчас, пестрая, громогласная
толпа наполняла зал. Мы с Сашей
выуживали из нее нашу группу —
двадцать пять человек. Пока фран­
цузы заполняли таможенные декла­
рации, я старалась запомнить их
имена. Теперь, вглядываясь в зна­
комые лица, я думаю, что первое
впечатление хоть и сохранилось, но
оказалось совсем не таким, какое
сложилось позже. Оба они так и бу­
дут соседствовать в моем сознании,
не соединяясь друг с другом. Одно—
зрительное — плоское и отчетливое,
как портрет на полотне, фотогра-
фияг другое — внутреннее — объем­
ное, многогранное и слегка размы­
тое, в котором нет целого, но зато
масса деталей, казалось бы незна­
чительных подробностей... И, конеч­
но же, не уложить их в такие вот
заметки.
Мне хорошо знаком этот лагерь
на берегу Волги. Не первый год при­
езжаю я сюда, под Казань. Разбро­
жи с экзотическим названием «бун­
гало» — этакие гофрированные полу­
цилиндры на сваях, стеклянный до­
мик почты, похожий на аквариум,
лодки у самой воды, огромный сере­
бристый купол столовой (она же ки­
нозал, дискуссионный клуб и танц­
площадка).
В первый же день, когда мы с С а­
шей расселили группу и голодные,
измотанные, направились ужинать,
меня окликнула какая-то францу­
женка. Я оглянулась.
— Мишель! Вот это да!
Если не считать прически — она
коротко постриглась, Мишель со­
всем не изменилась — такая же худу­
щая, такая же хохотушка и говору­
нья.
— А знаешь, Пьер наконец-то
нашел работу, — сразу начала она
выкладывать новости,— устроился са­
довником, так и не удалось получить
место учителя. Андре и Моник по­
женились. Еще бы, такая любовь...
Это все о наших общих знако­
мых, тех, кто был в лагере в прош­
лом году. Мы болтали возле фона­
ря, не замечая времени, ужасно
замерзли — дул холодный ветер, по­
том разом рассмеялись: почему мы
стоим, ведь и Мишель шла в столо­
вую!
Там было тепло, светло и шумно:
гул голосов, звон вилок и ножей,
всплески хохота. Мы взяли подносы
и встали в очередь.
— Значит, тебе понравился ла­
герь, если ты приехала второй раз!—
спросил Саша.
Мишель поспешно ответила: «Да,
очень». Потом, помолчав, сказала:
— Понимаешь, я бы и раньше
приезжала, если бы могла. Для нас,
коммунистов, очень важны поездки
в Советский Союз, особенно такие.
Вы не представляете, сколько вся­
кой чепухи пишут и говорят про
вашу страну! А я, прежде чем вы­
сказать свое мнение, должна все
увидеть своими глазами. Но разве
это возможно, если приезжаешь ту­
ристом! «Посмотрите направо — по­
смотрите налево». Для меня самое
главное — общение с людьми, но не
будешь же их на улице останавли­
вать, чтобы поговорить! Да и по-рус­
ски-то я могу сказать только: да, Меня всегда интересует, каким старшая сестра Шанталь. Шанталь
ньет, спасиба, привьет, товарич. образом молодой человек выбирает тоже покинула дом из-за разногла­
— Не так уж и мало,— улыб­ себе тот или иной политический сий с родителями, работала на авто­
нулся Саша. путь. Почему Мишель пришла в ком­ мобильном заводе, на конвейере.
— Но явно недостаточно. ▲ здесь партию, почему не стала социалист­ Уже тогда она была коммунисткой.
просто здорово! Не знаю, как сей­ кой или гошисткой! Она рассказывала Мишель об адской
час, а в прошлом году у нас в груп­ Мишель улыбнулась, пожала пле­ работе на конвейере, когда девуш­
пе половина советских ребят гово­ чами. ки выбивались из сил, чтобы успеть
рила по-французски... — Путь подсказывает жизнь. за движущейся лентой, слабые ино­
На этот раз, к моему огорчению, А мой — как у многих других. И на­ гда даже теряли сознание от посто­
Мишель попала в другую группу. чался он в шестьдесят восьмом. янной духоты, шума и нервного на­
Но все равно мы часто проводили Шестьдесят восьмой год повлиял пряжения. Она рассказывала и
на судьбы многих. Это был год бур­ о своих друзьях-коммунистах, о за­
время вместе. Мишель мне нравит­
ся — нравится своей энергией, пря­ ных студенческих волнений. Тогда бастовках, приносила журналы и
мотой, твердостью характера. Она — Мишель училась в лицее и впервые книжки, в которых Мишель находи­
из породы максималистов. Подозре­ вышла на демонстрацию, не созна­ ла ответы на вопросы, которые зада­
вая еще, с кем она, но зная — про­ вала себе не раз.
ваю, что именно это качество при­
тив кого. Разобраться ей помогла — Шанталь меня и познакомила
вело ее к полному разрыву с домом.
— Он буржуа, настоящий бур­
ж уа,— сказала она мне как-то раз
про отца. — У него прекрасное ме­
сто, пятикомнатная квартира, дом за
городом и машина. И все мало, и все * * •t i v i 2
мало... И беспокоится он только REVOLUTIQWHAWf
о том, что вот такой-то покупает дом
в Ницце, а у такого-то роскошная
?и?!ЯЙЯЯЧРМ ппЯ И С Евд
американская машина. А рядом
с ним люди ищут работу и не могут
найти. Но это его не касается, ему
на все наплевать.
Мы сидели на черных пнях возле
небольшого бассейна, где плавали
золотые рыбки. Они то тыкались но­
сами в стенку, то, помахивая плав­
никами, уходили в прозрачную глу­
бину. Мишель зачерпнула в ладонь
воды.
— Ты ведь никогда не была без­
работной! — вдруг сказала она. —
И не будешь. А я была, когда ушла
из дома. Тебе не понять, что это та­
кое: нет работы, нет! Ходишь по за­
водам, каким-то фирмам, лавочкам.
Тебя рассматривают, как в микро­
скоп, дают заполнить анкету, спра­
шивают, коммунистка или нет, а по­
том говорят: «Нет, мадмуазель, со­
жалеем...» Я уже не говорю о день­
гах. Это страшно и психологически.
Представь: ты никому не нужна!.. Да
у меня и сейчас нет постоянного ме­
ста. В том году работала телефо­
нисткой, приеду — опять начнутся
поиски. А потом, когда я кончу уни­
верситет, где гарантия, что я устро­
юсь по специальности! Но будем на­
деяться на лучшее...
Мишель двадцать один год. По
правде сказать, я удивилась, узнав,
что она с шестнадцати лет в ком­
партии и третий год — секретарь
партийной ячейки в своем городе.
— В ячейке двадцать шесть ком­
мунистов, а всего в городе — три­
ста. Городок же у нас маленький,
тысяч двадцать народу. Часто нам не
до сна. Придешь с работы, принима­
ешься писать и печатать листовки,
а потом — на заводы, в дома: гово­
рим, объясняем программу комму­
нистов, спорим* доказываем.»

53
с ребятами из ДКМФ, я стала хо­
дить к ним на собрания, расклеивать
с ними плакаты, продавать на ули­
цах «Юманите», «Авайгард». Ну а по­
том... Потом вступила в партию, а те­
перь вот даже секретарь ячейки.,.
Живется Мишель нелёгко. Она
учится на третьем курсе юридиче­
ского факультета и работает. Нужны
деньги, чтобы платив аа комнату,—
двести франков в месяц, не считая
платы за газ, электричество, отопле­
ние. А еще еда, одежда...
Программа лагеря предусматри­
вала дискуссии наших комсомольцев
с французами об образовании,
о роли молодежи в обществе,
о внешней политике... Эти дискус­
сии были всегда остры, интересны и
часто продолжались, когда время
уже было исчерпано. Но не менее
любопытны были и споры францу­
зов между собой. О, они любят
поспорить! Реформа образования
Фонтане, гошисты, свобода личности,
пути перехода к социализму — каж­
дая проблема вызывала у них бур­
ные диспуты, стоило только собрать­
ся вместе троим, пятерым. В лагере
были коммунисты и люди абсолют­
но аполитичные, сочувствующие ком­
мунистам и не сочувствующие им.
И у каждого была своя позиция,
своя точка зрения, которую он ста­
рался отстоять.
Как-то раз я шла по пляжу, уто­
пая в горячем песке, разыскивала
своих.
— Э-э! Ольга! — услышала я из­
дали.
Они расположились кружком и
о чем-то спорили. Клер, стоя на ко­
ленях, говорила резко, что было со­
вершенно не свойственно ей —
обычно спокойной и задумчивой.
Черные глаза ее горели, утратив
привычное, несколько томное выра­
жение. Куда девалась мягкость и
плавность ее движений! Клер почти
кричала:
— Нелепо ставить на одну доску
с фашистами людей, которые, как и
коммунисты, хотят строить социа­
лизм, но другим путем...
«Опять о гошистах», — подумала
я и не ошиблась.
— Что бы там ни говорили, буд­
то гошистов поддерживает буржуа­
зия и они связаны с полицией, я ни­
когда не поверю1
— Твое дело, можешь не ве­
рить,— прервал ее Клод, — но ведь
известно, что переодетые полицей­
ские участвовали в беспорядках вме­
сте с гошистами. Более того, поли­
цейские сами устраивали ночью тай­
ком погромы на улицах, переворачи­
вали и жгли машины, чтобы утром
свалить все на «красных», Ну, скажи,
64
кому на руку гошистский экстре­
мизм]
Клоду шестнадцать. Когда я Кло­
да увидела в первый раз, то его са­
мого приняла за гошиста из-за чер­
ных вьющихся волос до плеч, зано­
шенного Синего свитера и джинсов
с оборванными карманами. Но под­
твердилась истина об обманчивости
внешности: оказалось, он член ком­
партии, лицеист.
— Ты все хочешь изобразить так,
будто гошисты выступают не против
капиталистов, а за них, и что они —
враги рабочего класса,— не унима­
лась Клер.
— А так оно и есть! По крайней
мере они выступают против ком­
мунистов, и вообще они куда опас­
нее откровенных фашистов!
Я заткнула уши от поднявшегося
крика. Мне даже показалось, что
ребята сейчас вцепятся друг в друга.
— По-моему, тут все сложнее, и
не стоит проводить параллели с фа­
шизмом, — возразил Франсуа.
Франсуа чуть ли не самый стар­
ший в группе — ему двадцать три
года, и он уже два года учитель на­
чальной школы.
— Гошисты, — сказал о н ,— сво­
ими выступлениями действитель­
но наносят большой вред коммуни­
стическому движению, несмотря на
их, может быть, благие порывы и
намерения, хотя в искренность неко­
торых лидеров я лично не слишком
верю. Мы, коммунисты, считаем, что
наша страна может перейти к социа­
лизму мирным путем, 4 е з кровопро­
лития.
— Но тогда ваш путь — это путь
реформизма, а разве можно таким
путем перейти к социализму! —
спросила Соланж.
— Да кто тебе сказал! — рас­
сердился Франсуа. — Реформизм тут
ни при чем. Наслушалась болтовни
гошистов! Ты считаешь, что револю­
ция — это обязательно стрельба, би­
тые витрины, бои на улицах!
Я смотрю на Франсуа, спокойно­
го, уверенного, и размышляю, похож
он на учителя или непохож. Стара­
юсь его представить в окружении
учеников, про которых он мне как-
то с таким восторгом рассказывал.
Пожалуй, похож...
— Но мы вовсе не отрицаем
классовую борьбу, Соланж. Почитай
Совместную программу.
— Иллюзии все это, — покачал
головой Максим, пересыпая песок
из руки в руку. — Так буржуазия и
сложит оружие! Вспомните Чили.
— Да, но есть и Португалия, —
заметила Сильви.
Я слушала страстные речи и вспо­
минала то, что уже читала про гоши­
стов. Да, что и говорить, леваче­
ство — явление непростое в моло­
дежном движении Франции* Груг.п
левацкого толка с различными вывес­
ками довольно много: и анархист­
ских, и троцкистских, и маоистских,
но каждая состоит из нескольких со­
тен, а то и десятков человек. Ни
одна из них не имеет ясной про­
граммы действий, и часто трудно по­
нять, чем же они отличаются друг
от друга. Зато всех их объединяют
претензии на главную роль в рево­
люционном процессе. Для них не су­
ществует ведущей роли рабочего
класса и коммунистической партии,
а их метод борьбы — экстремизм.
По сравнению с маем шестьдесят
восьмого влияние их на молодежь,
на студенчество значительно ослаб­
ло. Среди гошистов, безусловно, есть
честные люди, искренне увлеченные
громкими «революционными» фра­
зами и лозунгами левацких лидеров.
Однако, когда говорят о левых си­
лах Франции, гошистов, конечно же,
сюда не включают.
— Они мечтают прежде всего
разделаться с коммунистами, — воз­
никает голос Сильви.
— Ничего подобного, — возра­
жает Клер. — Ничего подобного.
Но я уже не слушаю их. Я знаю,
что спор может продолжаться без
конца. Вижу маячащую у воды фи­
гуру Мишель и иду к ней.
Рычали автобусы, готовые со­
рваться с места, суетились вокруг
ребята, третий раз Ги — заместитель
директора лагеря, очень деловой
парнишка,—-открывал дверцу нашего
«Туриста»: все ли на месте! Нако­
нец подали сигнал: поехали!
Сильви уселась на крутящееся
кресло, вытащила микрофон на
длинном шнуре:
— Э-э! Почему так тихо! Где
песни! Сегодня «красное воскресе­
нье»! Как это по-русски, Ольга, «вос-
крьесник»! Да!
Сильви вообще не занимать жиз­
нерадостности, но в это утро она
была особенно весела. И оттого, что
день такой теплый и славный, отто­
го, что сегодня «красное воскресе­
нье»...
— Ф путь, ф путь, ф путь! — пела
она в микрофон, хлопая ладошкой
по колену.
Ее радость передавалась нам, и
мы лихо, со свистом подхватывали:
«А для тебя, родная...»
Потом пели про Париж, про лю­
бовь, про Чебурашку, и вышло что-
то вроде турнира — кто кого пере­
поет, французы или русские.
На строительстве Казанского тор­
гового центра молодые рабочие
в стройотрядовских куртках вручили
всем по новенькой лопате, рукавицы.
Нам предстояло убрать строитель­
ный мусор, вынести ка носилках би­
тые кирпичи, землю.
 Раз! — летела земля на носилки. около семидесяти тысяч. Это нема­ огромное количество молодежи со
Раз! — кирпич, раз! — еще... ло, но далеко еще не предел. Орга­ всей страны! На этих праздниках
— Хватит! И так не поднять. низация должна значительно выра­ выступают лучшие эстрадные и те­
— Ничего, трудись! сти. И сейчас основная задача — во­ атральные группы, певцы, актеры.., •
— Сюда, сюда» мы простаиваем! влечь как можно больше членов.
Мокрые спины блестели на солн­ «Объединиться, чтобы победить!» —
це. Даже самые хрупкие францу­ вот один из важнейших наших ло­
женки с ожесточением орудовали зунгов. Когда «пресс-конференция» за­
тяжелыми лопатами, отказываясь кончилась, мы увидели, что Дождя
передохнуть. Появились первые пу­ ВОПРОС. Что нужно, чтобы всту­ нет и в помине, что солнце греет
зыри на ладонях, ломило поясницы... пить в ДКМФ! вовсю, выпаривая пряные запахи из
И тут зазвучала песня, гордая и влажной земли. Все постепенно ра­
торжественная, ее запела Сильви. ИЗАБЕЛЬ. Только желание бо­
зошлись, унося с собой плащи и
Зто была песня чилийских коммуни­ роться за свои права, за демократи­ зонтики. Остались только Сильви,
стов. «Venceremos!» — «Мы побе­ ческие преобразования, за социали­ Клод и я.
дим!» — подхватывали все новые и стическую революцию. Никаких огра­
— Мне кажется, — сказала я, —
новые голоса. Песня звучала как ничений нет.
в лагере немало таких людей, кото­
гимн, и была в ней и боль и вера ВОПРОС. Значит, в вашу органи­ рые симпатизируют коммунистам,
в победу. зацию может вступить и человек, даже согласны с их программой, но
И потом, когда работа была за­ не разделяющий взглядов коммуни­ не вступают ни в компартию, ни
кончена, лопаты сложены в кучу и стов! в ДКМФ, не участвуют в борьбе. По­
осела поднятая нами пыль, когда мы
СИЛЬВИ. Теоретически может, но чему так происходит!
собрались на митинг около наскоро
сколоченной трибуны и мощно скан­ зачем ему это нужно! — Тут много разных причин,—
дировали: «U P — si, sir si, dictatura— задумчиво ответила Сильви. — Это и
КЛОД. В ДКМФ практически нет дискриминация коммунистов, о ко­
no, no, no! El pueblo unido Jamds лишних. Случайные люди отсеивают­
sera vencldo! Chile, Chile, C h lk — ся сами — они просто не берут на торой мы говорили, и непонимание
so-li-da-ri-tel» *, меня не покидаЬо следующий срок членский билет. того, что только коренные измене­
удивительное чувство нашего един­ Его выдают только на год. Большин­ ния могут по-настоящему улучшить
ства. жизнь трудящихся, и индивидуа­
ство вступает абсолютно сознатель­ лизм... Многие хотя и сознают, что
но. Только поистине убежденный че­ мир наш не слишком справедливо
ловек может среди ночи расклеи­ устроен, не хотят понять, что его
вать плакаты, после тяжелого рабо­ преобразование зависит от них са­
В то утро мы обнаружили на две­
чего дня организовывать дискуссии, мих. «Я политикой не занимаюсь!» —
рях бунгало, у входа в столовую, на а в выходной день продавать наши
газетных стендах, на стволах де­ журналы «Авангард» или «Кларте», вот те удобная раковина, в которую
ревьев самодельные плакаты, напи­ рискуя быть взятым на карандаш они с удовольствием прячутся.
санные цветными фломастерами: администрацией завода или фабри­ — И как дни не могут понять,—
«Ти veux que са change! Vlens avec ки, на которой работает. горячился Клод, — что живут не на
nousl», «70 mille au M JC F. Pourquoi необитаемом острове, а в обществе,
pas toib> 2 ВОПРОС. А чем ему это грозит! разделенном на классы, что почув­
Был день Франции, и в этот день ствовать себя свободным* человеком,
ИВ. Сниженном зарплаты, лише­
французы рассказывали нам о моло­ нием всяких льгот, а в конечном индивидуумом, можно только осо­
дежи, о ее проблемах. С утра лил итоге увольнением и безработицей. знав свое место в атом обществе!
дождь. Мы всей группой забились Я сам все это испытал в шестьдесят Если ты не занимаешься политикой,
в одно бунгало. Сидели на стульях, восьмом году, когда за участие в де­ то политика займется тобой. Разве
кроватях, тумбочках, на столах и монстрациях был сначала исключен можно остаться в стороне от самой
даже на полу. Теперь задают во­ из лицея, а потом долго не мог най­ жизни!..
просы наши ребята. Никто не застав­ ти работу.
ляет себя ждать. Я даже не успеваю
взглянуть на тех, кто спрашивает. ВОПРОС. Есть ли в ДКМФ ве­
Перевожу. рующие! Да, вот и все позади: и споры, п
песни в автобусе, и поездки на за­
ВОПРОС. Расскажите о ДКМФ. НОРБЕР. Немного, но есть. Мы
вод, в совхоз, и спортивные сорев­
не считаем религиозность препят­
ИЗАБЕЛЬ (член Национального со­ нования, и прогулки, и танцы по ве­
ствием для вступления. И верующие,
вета ДКМФ). Движение коммунисти­ черам, и прощальный вечер, и ом­
и неверующие подвергаются одина­
ческой молодежи Франции — самая лет с грибами а ля франсез, кото­
ковой эксплуатации и должны высту­
сильная, самая революционная, са­ рый мы приготовили на костре, и
пать вместе против общего врага —
мая боеспособная молодежная орга­ Волга... И не существует больше
буржуазии.
низация в настоящее время. Кто на­ группы под номером одиннадцать.
чал борьбу в поддержку борюще­ ВОПРОС. Вы занимаетесь только Сильви последняя протягивает
гося Вьетнама! ДКМФ! А кто орга­ политикой! пограничнику свой синий паспорт,
низовал демонстрации против плана НОРБЕР. Ну что ты! Мы устраи­ машет рукой. А между нами уже
Фонтане! Тоже ДКМФ! Кто развер­ ваем праздники, поездки за город, пролегла граница.
нул кампанию солидарности с наро­ ходим вместе в кино, музеи. В каж­ Мы выходим из аэропорта на
дом Чили! Тоже мы! Нас сейчас дом кружке ДКМФ есть разные сек­ площадь, где царит обычная суета,
ции — спортивные, театральные, ки­ но мне эта площадь кажется пустой.
1 «УП (Народное единство) — д а, д а, да, но-фото, шахматные... Их могут по­ Из подошедшего автобуса высажива­
диктатура — нет, нет, нет! Сплоченный сещать не только коммунисты, но и ются туристы. Мне мерещатся зна­
народ никогда не будет побеж ден! Чили, все желающие. Вы, наверно» слыша­ комые фигуры. Но нет... Сильви и
Чили, Чили — со-ли-дар-ность!»
2 «Ты хочешь изменений? Идем с нами!», ли о праздниках «Юманите» и Франсуа, Мишель и Соланж уже ла
«70 тысяч в ДКМФ, А ты?» «Авангарда», которые собирают пути к Парижу*
восстания, а нелепого «чудака» —
поэта Вильгельма Кюхельбекера. Од­
нако странность этого характера по­
могла разглядеть странность (слож­
ность и противоречия) всего движе­
ния декабристов, а подвижная судь­
ба Кюхли позволила нанизать десят­
ки разрозненных событий на единую
нить эволюции характера.
^ Из обширной эпохи, простираю­
щейся от окончания войны с Напо­
леоном и возникновения тайных об­
ществ до возвращения декабристов
из ссылки перед отменой крепост­
ного права в России, я решил сосре­
доточиться лишь на 1825— 1828 го­
дах. Из сотен трагических и драма­
тических судеб — опереться на куль­
минационные события трех романов:
Марии Волконской и декабриста Сер­
гея Волконского; Екатерины Тру­
бецкой и декабриста Сергея Трубец­
кого; Полины Гебль и декабриста
Ивана Анненкова.
...Наконец-то собраны и «отжа­
ты» исторические материалы. Во
всей последующей работе над сце­
нарием (уже совместно с Марком
Захаровым и Олегом Осетинским)
сознательно или бессознательно я
стремился весь исторический мате­
риал «Звезды пленительного счастья»
подчинить тому, что безраздель­
но мною владело, — утверждению
идеала «высочайшего нравственного
долга, самого свободного долга, ка­
кой только может быть». В этих сло­
вах Достоевского, вырвавшихся из
его сердца после встречи с женами
декабристов, великолепно столкну­
лись два понятия, внешне несовме­
стимые,— «свобода» и «долг», родив
парадоксальное сочетание — свобод­
ный долг, которое стало для меня
ключевым.
Юную Марию Волконскую роди­
тели выдали замуж за прославлен­
ного генерала Отечественной войны,
представителя одной из самых знат­
ных дворянских фамилий России, че­
ловека богатого и высокодоброде­
тельного. Но Мария не любит мужа.
Все сулит ей страдания в браке без
любви.
События декабря 1825 года пере­
ворачивают ее жизнь, которая при­
обретает для Марии совершенно
иной смысл. Во имя долга — нрав­
ственного, религиозного—она едет за
Волконским в ссылку. Исполняя сво­
бодный долг, она жаждет духовного
очищения. Преодолевая душевные
страдания, принося себя в жертву
тр аге д и и мужа, она мечтает обрести
свою любовь.
Еще в прошлом веке Некрасову
стали известны некоторые докумен­
ты из семейного архива Волкон­
ских, но касаться их он не мог. Это­
му препятствовал сын Волконских —
Михаил. Для него была недопустима
огласка отношений отца и матери.
Это была семейная тайна, и Некра­
сов ее не касался.
Вторая судьба — княгини Трубец­
кой. Здесь иное. Главная движущая
сила поступков — беззаветная лю­
бовь. Княгиня Трубецкая— женщина
блестящая, принадлежит к высшему
свету. Незадолго до восстания Тру­
бецкая танцует на балу с будущим
царем, великим князем Николаем,
с тем самым человеком, который
будет судить ее мужа.
Княгиня н е ‘могла разделять идей
мужа. Я думаю, Трубецкой говорил
правду, когда отвечал Бенкендорфу,
что жена не была посвященной в его
дела: князь оберегал ее покой. Не
разделяя идей мужа, она едет за
ним — отверженным, отвергнутым
тем самым обществом, к которому
она принадлежала и с которым те­
перь порывала.
Еще одна судьба, решенная
в фильме в несколько ином жанро­
вом ключе, — история Анненковых.
Это история о том, как францужен­
ка Полина Гебль полюбила русского
поручика Ивана Анненкова и стала
его женой. Когда блестящий пору-
чик-кевалергард предложил ей руку
и сердце, она отказала ему, не же­
лая выходить замуж за «мешок
с деньгами». Снова яркий пара­
д о к с— Полина отказалась выйти за­
муж, когда у любимого человека
было все — богатство, положение
в свете, возможность сделать бле­
стящую карьеру, и поехала за Аннен­
ковым на каторгу и там обвенчалась,
когда он стал изгнанником, отвер­
женным, узником.
Еще до окончания производства
фильма я получал немало писем,
в том числе и от потомков декабри­
стов. Среди добрых пожеланий, во­
просов, советов одно письмо броси­
лось в схватку с еще незавершен­
ным фильмом:
— Как же так можно! Мы отме­
чаем сто пятьдесят лет восстания де­
кабристов, а фильм будет о женах
декабристов, которые в восстании
участия никакого не принимали, боль­
шинство из них ничего даже о гото­
вящемся восстании не знало... Жены
не были закованы в кандалы и не
работали в рудниках... К тому же не
следует забывать, что в Сибирь по­
ехали одиннадцать женщин, а число
декабристов было — сто двадцать
один...
Ставя в центр повествования трех
женщин и даже посвящая фильм
женщинам России, я никогда не упу­
скал из виду той сверхзадачи, ради
которой затевалась картина. Сосре­
доточившись на рассказе о судьбах
женщин, я получил только право
уйти от объективистского пересказа
событий, право показать историче­
ские события отраженно и не в пол­
ном объеме — на это не хватило бы
и десятка серий— а как бы глазами
героинь.
С помощью трех сюжетов, объ­
единенных общностью судеб, мне хо­
телось отразить дух, атмосферу вре­
мени, и без дидактики, «остраненно»
передать некоторые существенные
стороны движения самих декабри­
стов, благородство их идеалов, бес­
корыстие их подвига во имя отече­
ства.
Когда генерал Раевский спраши­
вает в фильме зятя, князя Волкон­
ского, ради чего декабристы риску­
ют жизнью, какого ждут «воздая­
ния», Сергей Григорьевич отвечает:
«Доброе слово потомков — это все,
на что мы надеемся».
Мне хотелось, чтобы поступки
женщин воспринимались как неосо­
знанное продолжение бунта мужей,
как духовное продолжение восста­
ния 14 декабря. В судьбах трех ге­
роинь — у каждой по-своему — про­
слеживается тот же нравственный мо­
тив, какой был характерен для са­
мого декабристского движения:
стремление к человеческой идеаль­
ности, к духовному освобождению,
к исполнению свободного долга.
И что особенно важно: если мужья
свою битву проиграли, жены — вы­
играли!
Проведя много лет в ссылке, Ма­
рия Волконская первая из женщин
начала постигать закономерность
трагедии ее мужа, его собратьев:
«...Тот, .кто жертвует жизнью за свои
убеждения, не может не заслужи­
вать уважения соотечественников, —
писала она в «Записках», — кто кла­
дет голову свою на плаху за свои
убеждения, тот истинно любит оте­
чество, хотя, может быть, и прежде­
временно затеял дело свое».
Мне хотелось приблизить героев
картины к моим современникам — не
осовременивать историю, а найти
в ней то, что и сегодня составляет
нашу гордость, что духовно обога­
щает и ставит перед человеком веч­
ный вопрос о долге перед собой,
перед людьми, перед отечеством,

ГИБЕЛЬ
ПОЛКОВНИКА
БУЛАТОВА
Вечером 14 декабря 1825 годаг
после разгрома восстания, на квар­
тире Рылеева собрались несколько
участников заговора. Все они знали,
что должны быть вот-вот арестованы,
и пытались понять причины своего
поражения. И на этом последнем
вольном свидании заговорщиков Ры­
леев произнес знаменитую фразу,
обращенную к декабристу Оржиц-
кому: «Передай Муравьеву, что нам
изменили Трубецкой и Якубович».
Он должен был назвать не две,
а три фамилии. Он не назвал рядом
с Трубецким и Якубовичем полков­
ника Булатова — очевидно, потому,
что имя это немного говорило южа­
нам, ибо полковник Булатов при­
мкнул к тайному обществу перед са­
мым восстанием.
Едва ли не главную причину по­
ражения Рылеев видел в «измене»
военных руководителей восстания.
События 14 декабря, о которых
написаны тысячи страниц, которые
расписаны по минутам, — события
этого дня, тем не менее, не до кон­
ца ясны историкам. Еще многие
проблемы, связанные с этим днем,
требуют расшифровки. И лежат эти
проблемы часто в области человече­
ской психологии.
Одна из главных загадок этого
дня — поведение военных руководи­
телей восстания. Речь идет о дикта­
торе — полковнике князе Трубецком
и двух его помощниках — полковни­
ке Булатове и капитане Якубовиче:
члены тайного общества накануне
мятежа доверили им самые ответ­
ственные посты. И ни один из трех
не выполнил своего долга.
О поведении Трубецкого в день
восстания написано много. Одни
60
Яков Гордин
историки занимают по отношению
к нему непримиримую позицию,
другие (например, Н. Ф. Лавров —
автор обстоятельной работы «Дикта­
тор 14-го декабря») пытаются понять
и если не оправдать, то объяснить
его отсутствие на площади. Но
о действиях Трубецкого обычно го­
ворят, не учитывая поведения Була­
това и Якубовича.
И нас в данном случае интере­
сует судьба не самого диктатора,
а тех, кто должен был разделить
с ним руководство восстанием, —
Булатова и Якубовича, позиция ко­
торых сыграла огромную роль в со­
бытиях 14 декабря. Судьбы этих
двух людей были связаны, и стран­
ное, ^необъяснимое, казалось бы, по­
ведение Якубовича было предопре­
делено, как мы увидим, поведением
Булатова.
К счастью, у нас нет надобности
заниматься психологическими и про­
чими догадками. Есть материал, ко­
торый дает возможность с докумен­
тальной точностью разобраться в си­
туации. Материал этот — лишь час­
тично опубликованное следственное
дело полковника Булатова, храня­
щееся в Государственном Централь­
ном архиве Октябрьской революции
С СС Р: фонд № 48, опись № 1, еди­
ница хранения № 159 *.
Показания Булатова, в частности
его письмо великому князю Михаилу
Павловичу — это скорее не показа­
ния, а исповедь. Он рассказывает
1 Обширное письмо Булатова из крепости ненавидел за несправедливость. Ко­
великому князю М ихаилу Павловичу было гда император оскорбил старого ге­
опубликовано М. В. Довнар-Запольским
в 1906 году в Киеве (сб. «Мемуары д ек аб­ нерала, он решил убить императора.
ристов»).
вещи, которые идут ему во вред
и которые он мог и не рассказы­
вать. Он пишет совершенно откро­
венно, ибо не собирается жить
дальше. Он пишет главным образом
о себе, и поэтому этические сообра­
жения — боязнь причинить ущерб
другим — его не связывают. Это
именно исповедь, не доверять прав­
дивости которой оснований нет.
Полковник Булатов был, так ска­
зать, потомственным храбрецом.
Отец его, генерал Булатов, был зна­
менит своим мужеством. Участник
многих войн, он имел двадцать семь
ранений.
Сын в отношении воинской добле­
сти не отставал от отца. В составе
лейб-гвардии гренадерского полка
он воевал против Наполеона. Был
ранен. Солдаты вынесли его из-под
огня. За мужество и благородство
он был любим солдатами и уважаем
офицерами.
В интересующее нас время он
командовал армейским полком, а пе­
ред восстанием приехал в Петербург
по личным делам.
Характер этих дел для нас весь­
ма существен.
В 1825 году умер генерал Була­
тов. Умер он в опале.
Сын его писал, что, приехав в Пе­
тербург, «...имел желание оправдать
хоть прах отца моего, который во
время жизни своей, по милости дру­
зей покойного государя, был за
50-летнюю службу и жестокие раны
оклеветан в лице государя...»
Александра I полковник Булатов
Но отец отговорил его.
ныне царствующего государя, тут он рону и в разговоре с глазу на глаз ре!» — «Нет!»— «Как велико число на­
продолжал: «Я потерял всю мою
глужбу, жертвовал собою против
горских народов, для того единствен­
но, дабы иметь случай отомстить
государю, которого я ненавидел,
ожидал его прибытия и умел бы
отомстить за себя. Но, господа, дол­
жен вам сказать, что я, к несчастию,
имею доброе сердце и на себя не
надеюсь. Нынешний государь не сде­
лал мне никакого зла, и я не могу
его ненавидеть, а отваживаться на
жизнь человека и государя надобно
иметь злобную душу». И далее Бу­
латов пишет: «Мы мыслями были за­
одно. Я, не зная, давно любил его,
совсем не знаю, за что, может
быть — за оказанную им храбрость
в Грузии. С сей минуты я полюбил
его душою...»
Эта внезапно возникшая дружба
имела тяжелые последствия для дела
декабристов.
Булатова и Якубовича роднило
многое — полная неустрашимость в
бою, пылкость темперамента и, на­
конец, ненависть к покойному царю.
Оба они мечтали в свое время о ца­
реубийстве. Якубович — чтобы ото­
мстить за себя (Александр перевел
его из гвардии на Кавказ за участие
в дуэли], Булатов — чтобы отомстить
за отца. И того и другого привела
в Петербург обида на власть.
На том же собрании вслед за
Якубовичем Булатов решил предо­
стеречь своих молодых и неопытных
соратников.
«Я в свою очередь рассказал им,
что было время, когда я отваживал­
ся лишить жизни покойного госуда­
ря, но отец мой не допустил меня...
Нынешнего государя не люблю по
одним только слухам и вступил
в этот заговор единственно для
пользы Отечества. А какая польза,
еще неизвестно и до сего времени.
Итак, друзья, вместо невидимого
добра чтобы не сделать нам вреда
народу. Не забудьте — при открытии
нашего огня чернь во всех частях
города может опустошить дома и
причинить большое зло народу и го­
роду. Из разговоров ротных коман­
диров видел их нерешительность,
особенно в Щепине-Ростовском, ко­
торый больше всех надеется на сол­
дат своих... Нам остается мало вре­
мени раздумывать. Если на себя или
солдат своих не надеетесь, то лучше
оставьте до другого случая. Не за­
будьте еще и то, что если кто ре­
шается на наш поступок, то должен
решаться так, чтобы не возвращаться
назад. Я здесь не имею никакой
команды и хотя знаю совершенную
привязанность к себе солдат старого
своего полка, но на лейб-гренадер я
не надеюсь и потому я могу риско­
вать одним собою».
Якубович отвел Булатова в сто­
62
поддержал его. «Якубович сказал,
что он тоже при*'себе никого не ви­
дит, и наше деломвиться на площадь,
когда соберутся их войска... Впредь
зная, что надежды их основаны на
болтанье молодых людей, ибо они
полагают, что надобно начать, там
все будет на их стороне, и предвидя
по числу начальников, что затеи их
пустые, то предложил первый мой
совет, состоящий в том, что по со­
брании наших войск на площади
если увидим такое число, что можно
сопротивлятьсяг то действовать,
а если нет, то* по первому увеща­
нию присягать без всякого действия».
Из двух этих тирад становятся
ясны сомнения, которые волновали
Булатова и Якубовича. Во-первых,
боязнь анархии, которая может
охватить город. Во-вторых, и это
главное, — военная неподготовлен­
ность восстания.
И еще одно сближало помощни­
ков диктатора — неприязнь к самому
диктатору. Трубецкой им резко не
нравился.
В тот самый вечер, когда Булатов
и Якубович произносили предостере­
гающие речи, Трубецкой еще был
полон надежд. Булатов сам свиде­
тельствует об этом: «С князем Тру­
бецким я поговорил, по словам он
так был уверен в успехе предприя­
тия, что, говоря со своими воена­
чальниками, полагал, что, может быть,
обойдется без огня...»
Когда Трубецкой ушел, Рылеев
воскликнул: «Не правда ли, господа,
что мы избираем достойного началь­
ника!» Булатов тихо сказал Якубо­
вичу: «Я еще не видел никаких до­
стоинств». А Якубович Рылееву
«с улыбкой отвечал: да, он довольно
велик». Язвительный Якубович имел
в виду высокий рост Трубецкого.
Булатов понимал, что Якубович
ему не просто по-человечески сим­
патичен, но и близок по мыслям и
намерениям.
«Странно для меня было, что мы
во всем сходимся с Якубовичем, и я
его начинал час от часу более и бо­
лее любить... Я вижу, что здесь не­
чего более делать, и хочу погово­
рить с Якубовичем, беру шинель, он
тоже, и хотим вместе ехать...»
Выйдя от Рылеева. Булатов сказал
Якубовичу: «Здесь было более хоро­
ших, нежели дурных людей». Но ему
в тот момент важны были не только
человеческие качества заговорщиков,
но и степень их организованности и
подготовленности. И в том, и в дру­
гом он очень сомневался и решил
подробно выяснить мнение Якубо­
вича.
«Я спрашиваю его, давно ли он
в этой партии. «Нет, недавно!» —
«Знаете ли вы по крайней мере хоть
одну значительную голову а загово­
ших солдат!» — «И того нет!» — «Зна­
комы ли вы с этими людьми!» —
«Князя вижу в первый раз! Рылеева
тоже хорошо не знаю».
И тут Булатов поведал своему
новому другу главное мучившее его
сомнение — а не хотят ли руководи­
тели заговора под видом «пользы
Отечества» узурпировать власть в
стране и вместо Романовых возве­
сти на престол Трубецких! Позже
Булатов четко сформулировал эту
мысль: «Трубецкой напрасно имел
надежду завладеть троном. Он имел
во мне и Якубовиче врагов, и этого
довольно».
Оказалось, что подобные опасе­
ния есть и у Якубовича. И тогда Бу­
латов «предложил ему отделиться,
так как ни я, ни он не знаем пред­
полагаемой ими пользы Отечеству,
ни лиц, которые с ними участвуют,
кроме молодежи, и мы попали в эту
партию странным образом, не знаем
ни числа войск, ни совершенно ни­
чего».
И они решили не ориентировать­
ся больше на Рылеева и Трубецкого,
но, оставаясь в заговоре, «действо­
вать по своему плану, а так как
нас теперь двое — один почти из Си­
бири, другой из Грузии, — дадим
слово во всякой опасности защищать
друг друга. Я дал слово Якубо­
вичу...»
Итак, за сутки до восстания двое
из троих военных вождей восстания
составили тайное общество внутри
тайного общества с тем, чтобы бо­
роться не только с Николаем, но и
с Трубецким...
Как могло это случиться! В чем
причина возникновения этой безум­
ной ситуации!
И Булатов, и Якубович были люди
бесстрашные, честные и привержен­
ные ко благу Отечества. Оба они
были враги деспотизма. Но в рево­
люционной организации они были
людьми случайными.
Они могли попасть на первые
роли в готовящемся перевороте
только потому, что тайное общество
испытывало катастрофическую нужду
в опытных военных. Полная неожи­
данность смерти Александра и воз­
никновения подходящего для восста­
ния момента заставила политических
руководителей тайного общества
вручить военное руководство людям
случайным. Ведь еще за несколько
дней до мятежа Булатов и во сне
не видел, что он окажется одним из
вождей вооруженного восстания
против императора. Да и Якубович
при всем его либерализме ехал
с Кавказа в Петербург совсем не
для того, чтобы совершать пере­
ворот.
Другое дело —■Трубецкой, один
из основателей декабристского дви­
жения, убежденный противник само­
державия. Но он был все же не
столько в о е н н о й , сколько п о л и ­
т и ч е с к о й фигурой в день 14 де­
кабря. Главная его деятельность
должна была начаться сразу после
переворота — он должен был орга­
низовать временное правление.
▲ совершить переворот, взять власть
в столице должны были его помощ­
ники— полковник Булатов и капитан
Якубович.
Булатову по плану *, разработан­
ному Трубецким и Рылеевым2, над­
лежало во главе преданного ему
лейб-гвардии гренадерского полка по
дороге на площадь захватить Петро­
павловскую крепость и обеспечить
восставших надежной базой, а Яку­
бовичу с Гвардейским морским эки­
пажем и, возможно, Измайловским
полком взять Зимний дворец и аре­
стовать императорскую фамилию.
Булатов же должен был, очевид­
но, захватить и арсенал.
Трубецкой обещал ждать полки на
площади. Но перед тем, как выйти
на площадь, Булатов и Якубович со
своими солдатами должны были
взять дворец, крепость, арсенал, то
есть по существу уже совершить пе­
реворот. Требования Сенату должны
были быть по плану предъявлены
уже после захвата ключевых пози­
ций в Петербурге и ареста импера­
тора.
Могли ли они это сделать!
Если захват Якубовичем Зимнего
дворца был непрост, хотя и возмо­
жен, то захват Булатовым крепости
не представлял никаких трудностей.
Лейб-гренадеры, подготовленные по­
ручиками Сутгофом и Пановым,
а в значительной степени самим Бу­
латовым, были готовы к выступле­
нию. Ведь смогли же вывести полк
Сутгоф и Панов, которые не имели
и половины того влияния на солдат,
которое имел Булатов. Сам по себе
1 План восстания, естественно, не заф ик­
сированный заговорщиками на бум аге и
несколько раз менявшийся, реконструиру­
ется историками по отдельным, часто про­
тиворечивым свидетельствам и намекам.
Так, например, есть указания, что Булатов
должен был ж дать лейб-гвардии гренадер­
ский полк где-то по дороге на площ адь,
но — с другой стороны — приведенная ниже
записка Рылеева свидетельствует, что ве­
чером 13 декабря речь шла о приходе Б у­
латова в казармы полка. Что ж е д о основ­
ных положений плана, то они четко сф ор­
мулированы в показании Рылеева от 6 мая
1825 года: «Занятие Зимнего дворца было
положено в плане действий самим кн.
Трубецким, Якубович брался с Арбузовым
сие исполнить — на что кн. Трубецкой и
изъявил свое согласие. Занятие ж е крепо­
сти и других мест долж но было последо­
вать по его ж е плану после задерж ан и я
Императорской фамилии*. Трубецкой на
очной ставке это показание подтвердил
2 Трубецкой показал на следствии, что
мысль о захвате крепости лейб-гренаде-
рами принадлеж ала Рылееву
захват крепости был предельно
прост, ибо охранял ее в тот момент
караул лейб-гренадер. Позже караул
пропустил своих восставших одно­
полчан через крепость без малей­
шего сопротивления. Даже при не­
удаче Якубовича известие о том, что
Петропавловская крепость взята мя­
тежными лейб-гренадерами и пушки
ее направлены на Зимний дворец,
должно было оказать мощное психо­
логическое воздействие и на гвар­
дию, и на Николая. Вместе с восста­
нием московцев и гвардейских мат­
росов этот факт мог ввергнуть пра­
вительственные силы в панику.
Захват арсенала тоже был вполне
реален.
Утром 14 декабря судьба перево­
рота была в руках Булатова и Якубо­
вича.
Однако оба они, как говорилось,
решили действовать не по плану
Трубецкого, а по своему собствен­
ному. Каков же был этот план!
В исповеди своей Булатов его не
раскрывает, но по тем его дей­
ствиям, о которых он далее говорит,
и по действиям Якубовича, извест­
ным нам из других источников, мы
можем этот план приблизительно
восстановить.
Прежде всего ни тот, ни другой
не возглавили полки, которые они
должны были возглавить. Они реши­
ли выжидать.
Якубович рано утром 14 декабря
пришел к Александру Бестужеву и
сказал, что матросов на дворец он
не поведет. Очевидно, ночью он му­
чительно раздумывал: что же де­
лать — следовать за Трубецким и
Рылеевым или поддержать Булатова.
И, судя по всему, дело решила его
ночная поездка в Морской экипаж,
во время которой офицеры-моряки
не оказали ему, как показалось Яку­
бовичу, должного уважения. Он го­
ворил утром Булатову: «Вообразите
себе, что они со мной делают! О бе­
щали, что я буду начальником ба­
тальона Экипажа. Я иду, и что же!
Мне господа лейтенанты предлагают
нести хоругвь! Вот прекрасно!»
Отказ Якубовича возглавить Мор­
ской экипаж, как того ждали офице­
ры экипажа, а стало быть, и отказ
от попытки поднять Измайловский
полк и — что самое главное — пове­
сти мятежных гвардейцев на Зимний
дворец разрушал самую основу пла­
на восстания.
В ночь с 13 на 14 декабря коор­
динировавший действия всех заго­
ворщиков Рылеев послал Булатову
записку, закрепляющую их устную
договоренность: «Явись завтра, по­
жалуйста, в 7 часов в лейб-гвардии
Гренадерский полк. Любезный! Честь,
польза, Россия!»
Но Булатов утром 14 декабря по­
видал Рылеева и Пущина и сказал
им, что если войск у восставших бу­
дет мало, то он участия в деле не
примет и лейб-гренадер зря губить
не будет. Он не возглавил лейб-гре-
надер, не захватил с ними крепость,
не вывел их рано утром к Сенату.
Рылеев и его друзья сделали всс
возможное, чтобы спасти положение.
Гвардейских матросов вывел Нико­
лай Бестужев. Но вывел только
около часа дня.
К лейб-гренадерам, не дождав­
шимся Булатова, присягнувшим и не
знавшим, что делается в других пол­
ках, послан был Одоевский, после
чего поручики Сутгоф и Панов
вывели полк. Но вывели поздно. От­
ряд Панова пришел на площадь уже
около трех часов.
Все, что сделали декабристы
14 декабря, все их героические уси­
лия, уличные бои, схватки в казар­
мах, отражение кавалерийских атак—
все это были тщетные попытки на­
верстать упущенное, отчаянные по­
пытки реализовать план, разрушен­
ный Булатовым и Якубовичем.
Принципиальное бездей­
ствие Булатова и Якубо­
вича с т о и л о з а г о в о р щ и к а м
нескольких часов драго­
ценного времени. Кре­
пость, арсенал и дворец
о с т а л и с ь не з а х в а ч е н н ы м и .
Но это был, так сказать, пассив­
ный аспект контрплана Булатова. Был
и аспект активный. Для того чтобы
понять его, нужно проследить дви­
жение Булатова по Петербургу
в день восстания. Он подробно го­
ворит об этом в исповеди.
Уже около 11 часов утра, встре­
тившись рано утром с Якубовичем,
а затем с Рылеевым и Пущиным,
Булатов решил выяснить обстановку.
Он поехал на Сенатскую площадь.
«Увидел две роты московцев... и не
пошел к ним...»
Булатов увидел не просто две
роты московцев там, где должны
были стоять, как минимум, два пол­
ка. Он увидел, что его опасения
оправдываются и что войск у вос­
ставших оказывается слишком мало
для активных действий. И он решил
выжидать дальше.
Приехав на квартиру к своему
брату-офицеру, Булатов взял у него
два пистолета и кинжал. Велел лакею
оседлать коня. «Прощаясь очень
хладнокровно с моим братом, гово­
рю, что если я буду действовать, то
уподоблюсь Бруту и Риеге, а мо­
жет, превзойду тех революциони-
стов...»
Он взял извозчика, а лакею велел
ехать сзади на оседланной лошади.
Эта оседланная лошадь, которую
Булатов хотел иметь под рукой, —
деталь огромной важности. Стало
ез
быть, он собирался действовать, и не
как-нибудь, а в качестве военачаль­
ника: на коне перед войсками. Но
только в том случае, если войск бу­
дет много.
А его твердая решимость не дать
Трубецкому узурпировать трон гово­
рит о том, что он собирался взять
верховное командование сам.
Он двигался в сторону дворца и
Сената. Было уже около трех часов
пополудни.
«Подъезжая к Гагаринской при­
стани у Мраморного дворца, спросил
я — проходили ли лейб-гренадеры;
мне отвечали, что давно. «Досад­
но», — сказал я».
Отсюда ясно, что Булатов знал
о выступлении лейб-гренадер, хотел
перехватить их на набережной и воз­
главить. Тут бы и пригодился конь.
О том, что на площади идет бой,
Булатов тоже не мог не знать —•
треск ружейных залпов, которыми
восставшие отбивали атаки кавале­
рии, разносился по всему городу.
Очевидно, сведения о выступле­
нии лейб-гренадер и стрельба у С е ­
ната привели Булатова к мысли о це­
лесообразности его вмешательства
в события. «Подъехав к Зимнему
дворцу, я начал рассуждать и в мыс­
лях своих делать планы движений...»
Проще говоря, он разрабатывал так­
тический план. «Я долго ездил по
Дворцовой площади, встречал до­
вольно знакомых, видел много гене­
ралов, потом только поехал даль­
ше...» Это была своего рода развед­
ка — он хотел выяснить, что происхо­
дит на площади. Ситуация в тот мо­
мент была очень неопределенная.
Силы мятежников выросли до трех
с лишним тысяч человек. Настроены
они были решительно. Кавалерий­
ские атаки на них результата не
дали. Императорские войска оказа­
лись в кольце возбужденной и во­
оружавшейся чем попало толпы. Да
и не все полки были надежны. Ни­
колай колебался... Все это Булатов
и должен был услышать от генера­
лов, с которыми встречался на Двор­
цовой. Он двинулся к Сенату.
Однако, подъехав к Сенатской
площади и своими глазами взглянув
на происходящее, он понял, что воен­
ное положение мятежников безна­
дежно. Александр Бестужев, Оболен­
ский, Пущин считали, что не все
еще потеряно, что с наступлением
темноты некоторые полки могут пе­
рейти на их сторону. Но полковник
Булатов, как говорилось, мыслил не
революционными, а военными кате­
гориями. С его точки зрения, три
тысячи солдат пехоты, окруженной
противником, превосходящим в че­
тыре раза и располагающим кавале­
рией и артиллерией, — эти три ты­
сячи не имели шансов на победу.
К тому же подтвердилось его по-*
дозрение, что Рылеев обманывал его.
«Слышу крики «ура!» и вижу измай­
ловских, которые, по уверению Ры­
леева, все на их стороне, и, следова­
тельно, во всем обман». Но Рылеев
вовсе его не обманывал. Он искрен­
не надеялся на присоединение из-
майловцев. Больше того, за измай-
ловцами должен был зайти вместе
с Гвардейским морским экипажем
Якубович, причем в Измайловском
полку были офицеры-декабристы, ко­
торые ждали подхода экипажа. Но
буквально вслед за словами о рыле-
евском обмане Булатов пишет: «Об
Якубовиче я знал, что он не будет
действовать по данному между нами
условию...»
О ни сами и сорвали воз­
можное выступление Из­
м а й л о в с к о г о полка. И у п р е ­
кать Рылеева было не
в чем .
Булатов колебался. «В это время
вижу я государя императора. Мне
понравилось его мужество. Я был
очень близко от него и не далее
шести шагов, имея при себе кинжал
и пару пистолетов. Обратился я
к собранию нашему, где было поло­
жено для пользы Отечества, или,
лучше сказать, партии заговорщиков,
убить государя...» Стало быть, и
мысль о цареубийстве пришла ему
в голову. Но он тут же ее отбросил.
Он колебался. Он кружил возле
площади, не зная, на что решиться.
Он надеялся встретить Якубовича, но
Якубовича на площади давно уже не
было.
Якубович пришел к Сенату вме­
сте с Московским полком, к кото­
рому он присоединился на Горохо­
вой. Затем, очевидно, по просьбе
Рылеева, он попытался выяснить по­
ложение в правительственном лаге­
ре, говорил с Николаем, вернулся
к мятежному каре. И тут, судя по
всему, Щепин-Ростовский, сыгравший
одну из главных ролей в мятеже
московцев, прямо сказал Якубовичу,
что он думает о его поведении. Ско­
рее всего он просто обвинил его
в предательстве. Слышавшие этот
разговор солдаты-московцы чуть не
закололи Якубовича штыками. Якубо­
вич с площади ушел, заперся дома
и зарядил пистолеты. Он боялся ме­
сти своих товарищей по заговору.
Всего этого Булатов не знал. Он
кружил возле площади.
«Уже довольно смеркалось, ору­
дия начали действовать...» Он «доса­
довал на распорядителей заговора,
не имевших понятия в военном деле,
и против замыслов их». Н о д о с а ­
д о в а т ь н а д о б ы л о на с е б я .
Ведь главными распорядителями
военных действий были избраны он
и Якубович.
А заканчивая свой рассказ о со­
бытиях дня, Булатов еще раз твердо
декларирует свое желание действо­
вать, но в определенных условиях.
«Итак, хоть гнусное дело быть за­
говорщиком, но если бы они не об­
манули меня числом войск и откры­
лась бы видимая польза Отечества
и русского народа, я сдержал бы
свое слово, и тогда было бы труд­
нее рассеять партию...»
Его подозрения в отношении Тру­
бецкого были ни на чем не осно­
ваны. Нет никаких причин подозре­
вать Трубецкого в бонапартизме. Он
был деятелем совершенно беско­
рыстным. Но Булатов не был внут­
ренне подготовлен к участию в ре­
волюционном перевороте принципи­
ально нового для России толка. Он
мыслил привычными категориями
российских дворцовых переворотов
XVIII века, когда речь шла не о сме­
не системы, но о смене правящей
группы внутри этой системы. Исходя
из этих привычных представлений, он
и заподозрил Трубецкого в узурпа­
торских намерениях.
Конец Булатова был печален. Он
сам явился во дворец и признался
в намерении цареубийства. Во время
следствия его мучила мысль о своих
сиротах-дочерях (жена Булатова
умерла), его мучила мысль о своей
погубленной жизни, его, наконец,
приводило в отчаяние чувство вины
перед лейб-гренадерами, которых,
как он не без основания считал,
«подняли моим именем», и горечь
от того, что он не может помочь
Якубовичу, которому обещал защи­
ту. Жить он не хотел. «Я ищу одной
только смерти...» — повторяет он.
События 14 декабря сломали его
душу. В крепости у него началось
тяжелое психическое расстройство, и
он разбил голову о стену камеры.
Виноватым перед тайным обще­
ством он себя не считал.
С Якубовичем было иначе. Он
тяжело переносил мысль, что его
считают предателем. На журнале, ко­
торый в крепости передавали из ка­
меры в камеру, он написал: «Я имел
высокие намерения, но богу, верно,
не угодно было дать мне случай их
выполнить. Братцы! Не судите по
наружности и не обвиняйте прежде
времени».
Но общее несчастье примирило
всех. Декабристы все простили друг
ДРУГУ-
Так странно сложились судьбы
двух храбрых и честных людей, ко­
торые «волею могучих обстоя­
тельств» попали в ситуацию, для них
чуждую, и попытались принять на
себя ответственность, для них непо­
сильную. И, сами того не желая, ста­
ли одной из причин поражения мя­
тежа 14 декабря 1825 года.
даже, что мое представление о Ко­
зыреве внезапно и резко обогати­
лось. Но, наверное, это было просто
яркое впечатление — снег, солнце,
башни обсерватории, и все это во­
круг человека, для которого теперь
уже лучшего окружения представить
я не могу.
Я знаю Николая Александровича
Козырева тринадцать лет. Писал о
его знаменитой теории времени,
о его астрономических работах.
Наши беседы не ограничивались де­
ловыми расспросами, а встречи не
ограничивались беседами. Случа­
лось мне бродить с Козыревым по
комаровским снегам и сидеть за
чашкой кофе. Бывал и на лекциях
Николая Александровича и вместе
с ним на вечерах молодой поэзии и
докладах в Музее Достоевского.
И все-таки перерывы между
встречами растягивались иногда на
полгода, год. Это самые удобные
паузы, чтобы обратить внимание на
перемены.
Есть такая восточная поговорка
или притча даже: «Пришли люди
к великому мудрецу. И говорят:
«О мудрейший, как остановить вре­
мя, ибо мы не можем угнаться за
ним». И услышали такой ответ:
«Глупцы, это не время идет, это вы
проходите!»
Я познакомился с Козыревым
сразу после окончания института.
Был я еще по сути дела студенти­
ком, мальчишкой, долговязым,
взъерошенным, всегда возбужден­
ным. И как же я переменился за
эти тринадцать лет!
А Козырев, и я настаиваю на
этом, за немалые эти годы внешне
не переменился ни на микрон, го­
воря близким ему языком точных
измерений.
Та же сильная, развернутая, пря­
мая фигура. То же сильное, резкое,
скульптурное лицо. Постоянная, не­
сколько в наши дни старомодная
элегантность: белая крахмальная со­
рочка, умело повязанный плотный
галстук, узкий хорошей материи ко­
стюм. Таким я его увидел в шесть­
десят втором году, таким он стоял
сегодня на крыльце «возле» Пулков­
ского меридиана.
И вот в пулковской рабочей ком­
нате Козырева, контрастно темной
после мартовского солнца, наш раз­
говор продолжается.
— Николай Александрович, а что
если начать с астрономии, оставив
пока в стороне иные ваши дела — и
теорию Времени, и физические экс­
перименты, и наблюдения над вул­
канами Земли и Луны!
66
— Ну что же, — отвечает Козы­
р ев ,— момент вы выбрали удачный.
Подходит к завершению одна из
моих астрономических работ — ис­
следование природы кольца Сатурна.
«Вот что, — думаю я, — Козырев
остается верным себе, своей Солнеч­
ной системе во всяком случае. Сей­
час, когда астрофизика и радио­
астрономия забираются в немысли­
мые дали мирового пространства,
добираются до «черных дыр», до
антимиров, до грани возможного
в материальной Вселенной, Козырев
продолжает работать на «близкой»
дистанции. Раньше это были Луна,
Марс, Венера, Юпитер и вот те­
перь — Сатурн».
Пока Козырев рассказывал, я пой­
мал себя на том, что какие-то чер­
точки его объяснений уже известны
мне, что-то припоминается из даль­
них, чуть ли не детских времен.
И вскоре, разбирая свои записи, я
вспомнил — Фламмарион! Ну, ко­
нечно же, Камилл Фламмарион —
«Популярная астрономия». Что
за чудо-книга! Написанная лет во­
семьдесят тому назад, она жива и по
сей день. Скольким людям она от­
крыла красоту звездного мира!
Сколько больших ученых начинали
с нее!
Я разыскал на антресолях своего
Фламмариона и в главе «Сатурн —
чудо Солнечной системы» прочел:
«Характерную особенность Са­
турна составляет обширное кольцо,
которое охватывает планету со всех
сторон, нигде не прикасаясь к ней.
Это открытие было сделано Гюй­
генсом в 1657 году.
...Огромное кольцо, окружающее
планету в плоскости ее экватора, на
самом деле представляется доволь­
но плоским и тонким. Плоская по­
верхность его так широка, что Зем ­
ля свободно могла бы катиться по
ней, как мяч по дорожке. Далее,
между кольцом и планетой остается
еще промежуток в двенадцать ты­
сяч километров.
...Сатурн вместе с кольцом по­
двигается по своей орбите в весьма
наклонном положении: с Земли ни­
когда нельзя увидеть кольцо Сатур­
на «сверху» — мы его всегда видим
более или менее вкось, и поэтому
оно нам кажется продолговатым и
растянутым, хотя на самом деле оно
имеет правильную круглую форму».
Впрочем, это ведь действительно
популярный образ: шар, продетый
в скошенный широкий обруч,— С а­
турн.
Вернемся к рассказу Козырева.
Обруч-кольцо Сатурна виден
в разные годы по-разному. Он по­
ворачивается к нам лицом, и тогда
виден превосходно. Затем обозре­
ние уменьшается и через пятнадцать
лет становится минимальным —
с ребра. Но как бы кольцо ни было
повернуто, по яркости восточный и
западный края его в принципе долж­
ны быть одинаковыми. На самом же
деле они резко — на пятнадцать про­
центов — различаются. Впервые это
заметил в 1912 году фотометрист
Шенберг, а затем в 1927 подтвер­
дил академик Фесенков.
С 1968 до конца 1972 года Козы­
рев провел в Крымской обсервато­
рии свои основные наблюдения за
Сатурном и кольцом. Продолжа­
ются они и сейчас. Но уже два года
назад у Николая Александровича
стала складываться определенная
теория. Впрочем, поговорим о ней
несколько позже.
Спектрограммы и фотографии по­
казали, что асимметрия яркости
кольца складывается как бы из двух
составляющих. Во-первых, она про­
является при малом раскрытии коль­
ца, и тогда его восточный край ярче
западного. Отчего! Козырев размыш­
ляет так: «Частицы кольца, двигаясь
с востока на запад, выходят из тени,
бросаемой на кольцо самим Сатур­
ном. Водяной пар на них начинает
блестеть, оседая кристаллами инея.
Однако под действием солнечных
лучей частицы эти постепенно тус­
кнеют. Яркость понижается».
Во-вторых, по мнению Козырева,
имеет место прямо противополож­
ное явление. При большом раскры­
тии кольца западный край его стано­
вится ярче восточного. А это поче­
му! Эту задачу Козырев предлагает
решить по аналогии с проблемами
спутника Сатурна — небольшого не­
бесного тела по имени Япет.
Япет вращается вокруг Сатурна.
Находясь на западе от него, он све­
тится в восемь раз сильнее, чем на
восточной стороне. Явление это
явно сходно с загадкой световой
асимметрии кольца. Итак, попробуем
начать с Япета и перейти к разли­
чию яркости на самом кольце.
Движение Япета происходит с во­
стока на запад. Ведущая сторона
Япета, как уже сказано, темнее в во­
семь раз. В чем дело! Возможно,
Япет проходил когда-то через пы­
левое облако и зачернил именно
ведущую сторону, свое «лицо».
Истинность этой догадки под­
тверждается еще и тем, что Япет
одной стороной всегда обращен к
Сатурну. Если бы он вращался во­
круг своей оси, тогда общая картина
выглядела бы иначе, ведь «лицо» не
отличалось бы тогда от «затылка».
Следует добавить, что «эффект»
Япета и «эффект» кольца Сатурна
сближает также и изменение цвета.
Голубизна в обоих случаях прибывает
с востока на запад. Для дальнейших
рассуждений Козыреву необходимы
были данные о массе частиц кольца.
К счастью, они уже были известны.
Американские астрономы доказали,
что масса частиц кольца невелика,
порядка нескольких тонн. Это зна­
чит, что приливные силы не могут
остановить вращение частиц коль­
ца (приливная сила — разница сил
тяжести на противоположных сторо­
нах тела). И вот важнейший вывод:
чтобы остановить их вращение, Са­
турн должен обладать не только гра­
витационным полем, но и каким-то
другим полем, скорее всего магнит­
ным.
Допустим, что частицы кольца —
куски метеоритного железа и, сле­
довательно, проводники. Имея в ви­
ду их относительную близость к Са­
турну, Козырев полагает, что возник­
шие в них при перемещении в маг­
нитном поле токи Фуко будут
действовать против поля Сатурна и
затормозят вращательное движение
частиц.
Но в кольце, кроме «крупногаба­
ритных» частиц, находится еще и
много пыли от раздробленных ка­
менных метеоритов. Пыль эта мало
подвержена действию магнитного
поля. И, значит, куски метеоритного
железа движутся вокруг Сатурна со
скоростью иной, чем пылевые части­
цы. А если скорости различны, то
и столкновения с пылью внутри
кольца неизбежны. Вот этим и объ­
ясняется видимое зачернение круп­
ных частиц кольца. Заключение
о наличии у Сатурна своего магнит­
ного поля и есть, пожалуй, главный
итог работы Козырева.
Является ли он решающим в раз­
гадке тайн Сатурна? Конечно, нет.
Это просто еще одно звено среди
усилий многих поколений ученых.
Ведь по сей день еще неизвестно,
как, в результате чего образовалось
кольцо Сатурна.
Первый и, возможно, самый важ­
ный шаг к решению этой проблемы
сделал в прошлом веке великий
Максвелл. Он доказал, что кольцо
Сатурна не может быть сплошным,
а только «сборным», состоящим из
отдельных частиц. Такого рода строе­
ние и вращение кольца Сатурна было
предсказано теорией, основанной на
законе всемирного тяготения, и по­
том блестяще подтверждено прямы­
ми спектроскопическими исследова­
ниями академика Белопольского в
Пулковской обсерватории. Работы же
Козырева продолжали эти исследо­
вания.
Астрономический послужной спи­
сок Козырева весьма велик. В нем
числятся открытие вулканов на Луне
(задолго до того, как «лунники»
стали приносить нам пробы лун­
ного грунта), обнаружение азота и
органических веществ (формальдеги­
дов и иных) на Венере и многочис­
ленные работы по Марсу. Но еще
до этого, еще студентом, еще в три­
дцатые годы занимался Козырев ис­
следованиями «короля» нашей пла­
нетной системы — Солнца. С этого и
начался астрономический путь Козы­
рева.
Николай Александрович Козырев
родился в Ленинграде, окончил фи­
зико-математический факультет ЛГУ.
В семнадцать лет напечатал в науч­
ном журнале свою первую работу.
Первое же его профессиональное
исследование, «Лучевое равновесие
протяженных фотосфер звезд», по­
явилось в ученых записках Англий­
ского астрономического общества.
После института Козырев берется
за множество дел: ведет в Пулкове
астрономические наблюдения за пла­
нетами Солнечной системы, едет
в Среднюю Азию наблюдать зодиа­
кальный свет (это солнечный свет,
отраженный газами и космической
пылью), в Карелии на базе, основан­
ной академиком Ферсманом, следит
за полярными сияниями.
Ему еще нет тридцати лет, а он
уже известен в международных
астрономических кругах. Перед ним
обширные перспективы — и в экспе­
риментальной и в теоретической
областях. Останься Козырев толь­
ко наблюдателем, возможно, его
жизнь сложилась бы легче и проще,
пошла бы по прямой линии акаде­
мического успеха. Но тогда это
был бы уже другой ученый,
а не Николай Александрович Ко­
зырев. Его увлекают именно са­
мые главные, основополагающие во­
просы мирозданья, самой жизни и
смерти Вселенной. Вся эта бездна
Вселенной, полная света и мрака,
загадочной жизни вещества и чудо­
вищных катастроф, — откуда она бе­
рет энергию, должна ли она когда-
нибудь застыть, исчерпав свое «го­
рючее»! А наши соседи, «пригород»
Земли — Луна, Венера, Марс, Юпи­
тер, Сатурн и, наконец, само Солн­
ц е — что мы о них знаем! Намного
ли больше, чем о самой отдаленной
звезде! Пожалуй, нет!
Так и сформировались в научных
интересах, а вернее сказать — в са­
мой жизни Козырева два направ­
ления. Одно всеобщее, даже вселен­
ское — попытка разрешить проблемы
основных форм мироздания — Вре­
мени и Пространства. Другое — пла­
неты Солнечной системы. Сегодня
разделяющие нас сотни миллионов
километров можно уже считать
«близкими расстояниями», особенно
по сравнению с необозримым хво­
стом нолей, выражающим межзвезд­
ные дистанции.
Однако именно сейчас, во время
космического десанта человечества
в ближайшие к его родной Земле
края, исследование Солнечной систе­
мы особенно важно, насущно, даже
злободневно.
Козырев прежде всего мысли­
тель. За пестрой мозаикой его ра­
бот всегда лежит поиск теоретиче­
ских обобщений. Его научный поиск
идет индуктивно, от фактов, и обоб­
щение получается как вывод из них,
а не как гипотеза.
Возможно ли общедоступно
сформулировать эту общую мысль,
руководящую идею, что лежит в под­
почве удивительных открытий и по­
разительных гипотез Козырева! Я по­
нимаю, что упускаю очень важные
специальные аспекты, но в самом об­
щем виде это можно было бы вы­
разить так:
«Эволюция не может прекратить­
ся, мертвой материи не существует.
Жизнь в том или ином виде должна
быть повсюду. Поэтому и следует
искать причины и следы жизнедея­
тельности как главного свойства ма­
терии!»
Много копий сломано в специ­
альной и широкой прессе по поводу
идей и работ Козырева. Пройдут
годы, и наука сама отберет из них
все самое ценное. Но уже сегодня
можно сказать, что Козырев явил
собой редкий и, должно быть, чрез­
вычайно привлекательный образ
ученого — возбудителя специальной
и общественной мысли, ученого-
поэта.
Козырев мог бы вслед за Тютче­
вым повторить, как девиз всей своей
жизни:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик;
В ней есть душа, в ней есть
свобода,
В ней есть любовь, в ней есть
язык.
Николай Козырев пытается понять
этот язык, сделать перевод точный,
полный, соответствующий всей слож­
ности и красоте первоисточника.

Забавы
Антуана Ватто
(К З-й странице обложки)
Карл Второй, король Испании,
был стар, детей у него не было. К о­
роль 2 октября 1700 года подписал
завещание, в котором назначил сво­
им наследником французского прин­
ц а — Филиппа Анжуйского. В ноябре
король умер. Наследство было при­
нято. Политическое равновесие в Е в­
ропе нарушилось. Весной 1701 года
началась война.
Тогда-то, спасаясь от рекрутского
набора, долговязый, но слабогрудый
Антуан Ватто, семнадцатилетний сын
кровельщика, ушел из родного В а­
лансьена, знаменитого своими круже­
вами и крепостными сооружениями.
Позади оставалась мещанская юность,
по обеим сторонам дороги догорал
семнадцатый век, навстречу брели
новобранцы, догоняющие свой полк,
скрипели колеса маркитантских пово­
зок. Антуан надеялся, что в Париже
сумеет продать свою жизнь дороже,
чем на полях Фландрии. Он думал —
жизнь вся впереди, а половина была
уже прожита. Он шагал налегке, все
имущество его составляли рисоваль­
ные принадлежности, меланхолия, ча­
хотка, талант.
В столице нового столетия Ватто
не затерялся. Совпадение случайно­
стей, похожее на судьбу, вывело его
из толпы безвестных мастеровых, до ­
ставило заказчиков и друзей. Мало
сказать, что он сделался модным жи­
вописцем. Его муза стала любимой
камеристкой моды, ее наперсницей и
наставницей. Появились прически и
шляпки й 1а Ватто, он расписывал
веера и крышки клавикордов. Р аску­
пались нарасхват и его картины, вер­
нее — картинки: эти творения не
скрывали своего родства с утварью,
не забывали, что они — вещи, что ими
можно обладать; они искали благо­
воления зрителя с такой интимной
предупредительностью, какая не сни­
лась гордом у искусству Пуссена или
Рубенса. Ватто не подписывал и не
датировал свои картины и не давал
им названий. К чему? Р азве менуэт
или парик нуждается в имени? Он
должен нравиться — вот и все. И мо­
лодой провинциал мастерил одну за
другой композиции, мелодичные, как
бой каминных часов; изящный жест
запирал каждую из них, как шка­
тулку; взоры, встречаясь и расходясь,
формировали пространство, мнимое и
глубокое, словно в зеркале. В этих
картинках салон мечтал о саде, и
платья атласного шелка не боялись
травы. П од сенью рощ дамы и кава­
68
леры играли невинно-пикантную пан­
томиму, плыл — с приличной игриво­
стью — бесконечный куртуазный сю­
жет: любое прикосновение открывает
новую главу; приглашение к танцу —
событие; в мановении руки — намек...
Нарядные человечки не притворялись
всамделишными, жили тихо, как б у д ­
то в натюрморте. Хлопотали порознь
кто о чем, но все вместе выражали
состояние покоя.
Все это называлось — галантные
празднества. И Ватто написал их
много. Цену за них он спрашивал
низкую; на него находили припадки
ярости, и тогда он свои работы
с мстительным наслаждением уничто­
жал. Ватто хоть и не получил обра­
зования, но к живописи относился
серьезно. Он невысоко ставил эти
роскошные безделушки, хотя они
были красивы и кормили его и вос­
хищали меценатов. Ватто, по-види­
мому, не замечал, что нелюбимые
дети все-таки похожи на него, что,
машинально тасуя легкомысленных
персонажей, он невольно выдавал
свои заветные мысли.
Есть два наклонения мечты: жела­
тельное и условное. Один строит во з­
душные замки, другой — карточные
домики. Праздники Ватто — игра, за ­
бава, меланхоличная и монолитная,
как пасьянс.
Вот как наставлял Ватто своего
ученика: сОн посоветовал Ланкре от­
правиться в окрестности Парижа и
нарисовать несколько пейзажей, затем
нарисовать несколько фигур и из этих
зарисовок скомпоновать картину по
собственному воображению и вы бо­
ру». Так он и сам поступал. Он рисо­
вал с натуры каждое утро. Сочине­
ние картины состояло в том, чтобы
выбрать из альбома разные моменты
разных жизней и склеить их на по­
лотне. Не меняя ни позы, ни жеста,
одни и те же фигурки порхают
с холста на холст, из пейзажа в пей­
заж, из одной компании в другую .
Эти господа держатся непринужден­
но, однако не умеют уверить нас,
будто их трогает веселая суета си­
туации. Каждый живет в глубине
своего мгновения, чуждого окружа­
ющему. Выдает их главным образом
взгляд: и д р уг на друга, и на зрителя
они смотрят внимательно и печально.
Так, узнавая, вникают в собственное
отражение. И зрителю передается
случайность и эфемерность существо­
вания этих условных любовников и
мнимых счастливцев; заводные игруш­
ки, нарядная мошкара — вот что та­
кое люди; и Ватто с сострадатель­
ным пренебрежением подчиняет их
своей прихоти, заставляет обниматься
и плясать. Подражая провидению, он
утешал свою гордость.
Так он жил, играя в чет и нечет
чужими, воображаемыми радостями.
Это скоро приелось, как и восторги
знатоков. Ватто скучал, презирал
себя и других, мечтал уехать куда-
нибудь — хоть в Валансьен, если
нельзя в Италию. <гЕдинственными
его недостатками, — говорит мемуа­
рист, — были равнодушие да еще лю­
бовь к переменам». В гуще города
Парижа он вел жизнь одинокую и
скромную, чуждый кипевшему вокруг
роскошному разврату Регентства.
В 1716 году из двадцатилетнего
изгнания вернулась в Париж итальян­
ская труппа и стала давать спек­
такли в Бургундском отеле. Ватто
влюбился в комедию дель арте. Она
говорила, что мир полон ряжеными;
чтобы разгадать людей, надо их пере­
одеть; чтобы сыграть жизнь, доволь­
но дюжины масок. Чем тверже
маска, тем беззащитней лицо. Ватто
узнал себя в неловком и простодуш­
ном Пьеро. Современники вд р уг уви ­
делись ему распавшейся труппой ко­
медиантов, способных представить
в лицах его тоску, и страх, и неж­
ность. Он понял, что можно писать
портреты знакомых, как свою пред­
смертную исповедь, и создал не­
сколько пронзительных шедевров. Но
было уже поздно. Если верить леген­
де, Ватто умер с кистью в руке.
В Эрмитаже зябнут несколько
картин Ватто. Вот одна из них...
Композиция такая незначитель­
ная, что кажется таинственной.
Можно ли усмотреть здесь хотя
бы проблеск сюжета? Только если
придать черному платью значение
траурного. Тогда перед нами — моло­
дая вдова и соблазнитель, а мрамор­
ная плита на окраине парка вводит
кладбищенский мотив. В перечне рек­
визита, необходимого для старинной
пьесы «Каменный гость» в комедии
дель арте, непременно значится «гтра­
урное платье для донны Анны»...
И не подумаю настаивать на этом
сближении. Р азве что краешком мыс­
ли Ватто допускал тень такой ре­
минисценции в свою картину. Есть
небо, листва, шелк, есть гармония
цвета. И то, что люди так бесконечно
разобщены, точно куклы, забытые
в саду детьми, обогащает содержание
оттенком нереальности и щемящей
загадки. Вот и все.
Но картина Ватто даже и самого
рассудительного зрителя соблазняет
поиграть в нее. Смысловые связи на­
рочно запутаны и порваны. Картина
зовет вас принять в ней участие, на­
делить ролями, характерами, реча­
м и — бубновую даму и валета треф...
Говорят, что Ватто брал на кисть
много масла, и от этого картины по­
темнели. Они как бы погашены вре­
менем. Но всматриваясь в них сквозь
штемпеля столетий, мы все еще раз­
личаем состав палитры: мечту, иро-
нию, печаль.
Самуил Лурье
Лев Ошанин
ОТ А В Т О Р А
Так вышло, что в 1973 году мне
довелось участвовать в создании до­
кументального кинофильма о нашем
сотрудничестве с развивающимися
странами. И вот — Греция, Турция,
Ирак, Индия, Египет, Иран... И на­
ряду с современностью
Под ржанье и топот бесчисленный
конский —
Сначала случайно, потом
неспроста —
Дороги, где шел Александр
Македонский,
Как музыку боли, читал я с листа.
В Иране, на развалинах Персеполиса,
Баллада о доверии
Если заговоры повсюду
Окружают царя царей,
Как веселье сберечь и удаль,
От льстецов отличать друзей?
Войско царское на пороге
Новых яростнейших побед.
Все ему удается. Боги
С черной завистью смотрят вслед.
А царю изменила сила —
Словно всю ее сжег дотла.
Лихорадка его скрутила,
Руки-ноги ему свела.
Что виной тому? Не вода ли,
Где купался, оледенев?
И ли яд ему подмешали?
Или божий свершился гнев?
У друзей его беспокойство,
Неотрывная маята —
Шепота поползли по войску,
Разношерстные шепота.
То ли завтра поход победный
За невидимую черту,
То ли слава мелькнет бесследно
Солнцем, канувшим в черноту...
Неразнеженный царь, солдатский,
Сжал, чтоб не было крика, рот.
А врачи подойти боятся —
Что как он невзначай помрет?
я понял, что никуда не уйду от темы, нравственных проблем, волнующих и
связанной с походами Александра. сегодняшнюю молодежь.
Так или иначе — позади десятки
Случайно ли это? Сейчас, после двух прочитанных исторических книг, мно­
лет напряженной работы, я понимаю, гие месяцы раздумий и поисков. А на
что это не случайно. Видимо, писате­ столе передо мной — несколько не­
лю рано или поздно необходимо ожиданное сочинение: роман в балла­
остро почувствовать себя в простран­ дах «Вода бессмертья». Он состоит
стве и времени, разобраться в глу­ из тринадцати баллад, каж дая из ко­
бине и сложности исторического про­ торых имеет самостоятельное значе­
цесса. А образ Александра Македон­ ние, а все вместе они объединяются
ского, действовавшего в середине в единое целое. «Вода бессмертья»
пути человечества,* когда впервые воз­ выходит в моей новой книге в изда­
никла мысль о единении Востока и тельстве «Советский писатель», а одна
Запада, — этот образ дает широкую из баллад предлагается сейчас чита­
возможность постановки больших телю.
Лишь Филипп, мрачноватый, хмурый,
Не покинул его порог.
Всею тощей своей фигурой
Независим, колюч и строг.
— Щедро болен ты, царь. Быть может,
Смерть уже к тебе на пути.
А доверишься мне, я все же
Попытаюсь тебя спасти.
А в глазах у царя застряла
Смерти жесткая стрекоза.
То замрет, то начнет сначала...
Он от боли закрыл глаза.
Поворочал худую думу,
— Верю, — выронил наконец.
Варит зелье Филипп угрюмо.
А в шатер до царя гонец.
Весь в пыли гонец. Дышит зычно.
Трем коням ободрал бока.
Царь в беспамятстве. Но привычно
Прямо к свитку ползет рука.
И папирус из рук не выпал,
И развернут он и прочтен.
То в измене врача Филиппа
Обвиняет Парменион.
Будто взгляд у него насуплен,
Будто мрачен он весь не зря.
Будто персами он подкуплен,
69
 омню, что встреча с поэтом состоялась у меня
П в ранней юности. Это сталось в родной де­
ревне, когда я прочитал стихи Александра
Прокофьева. Стихи эти с первого раза запо­
мнились не только строка в строку, но и
какой-то ясностью и неудержимостью чувств.
На деревне ничего не слышно,
А на слободе моей родной
Легкий ветер на дорогу вышел
И не поздоровался со мной.
И твоею лаской зачарован,
Он, что целый день не затихал,
Крыльями простуженных черемух
Издали любимой замахал...
Строки были близки мне по чувству, по простран­
ству, по звонкой радости своей. И когда я вслуши­
вался в них, мне чудился чистый золотой звон над
волнами моей деревенской речки Битюг, над ее зеле­
ными берегами. И стихи эти становились уже для меня
не пришедшими из книги — они входили в мою душу
из той окружавшей меня красоты, с которой я орга­
нически сросся.
В моем воображении поэт был похож на тех людей,
которых я знал: на песельников, на наших плясунов
и мудрецов. Стихи его были похожи лицом своим на
лица этих людей, и потому встречи с поэтом продолжа­
лись. Продолжались в армии — в 1943 году на Сандо-
мирском плацдарме, на путях к Праге и Вене. Будучи
солдатом, я в свободные часы захаживал в библиотеку
и читал, читал, читал. Так я более полно ознакомился
с творчеством Прокофьева, множилась во мне довоен­
ная радость.
С Александром Андреевичем я встретился позднее
в Москве, на одном из пленумов Союза писателей
СССР. Когда я увидел приветливость в его глазах, его
радость от встречи со мной, я был окрылен, счастлив.
И тогда я мгновенно определил возраст поэта. Нет,
не метрический, а возраст его души, возраст его
поэзии.
Александр Андреевич, наш Саша, был таким чело­
веком, что как-то легко и непринужденно если не
ломал, то сдвигал возрастные границы. Он всегда
стоял выше своей популярности и известности, выше
своего общественного положения. Он просто был че­
ловеком и не любил, когда к нему обращались с под­
черкнутой почтительностью. Он не любил преувеличен­
ные эпитеты, в таких случаях по его лицу пробегала
тень.
Однажды при встрече с ним, радуясь тому, что
вижу его, восторженно начал я говорить и о нем, и
о его стихах. Он чуть-чуть поежился, прервал меня:
«Не надо так высоко обо мне, Егор, давай о другом
поговорим,..» И при этом — улыбка, светлая прокофьев­
ская улыбка. Тень сходила с его лица, и он становился
каким-то своим, простым и добрым другом, не стар­
шим, а просто товарищем во всем богатстве этого
слова. С ним и при нем я всегда чувствовал себя рас­
кованно и свободно, просторно и уверенно. Но я
вовсе не хочу сказать, что за всей его простотой не
стояла весьма определенная строгость. Она чувство­
валась и принималась собеседником.
Александр Андреевич никогда не поучал. Он гово­
рил просто и молодо и вместе с тем мудро. В нем
были и солдат, и рыбак; и что-то от Дмитрия Фурма­
нова. Он не очень одобрял слишком горячие и катего­
рические суждения, мог, при всей своей тактичности,
вдруг оборвать собеседника. Помню, как однажды, при­
ехав в Ленинград и придя к Александру Андреевичу
домой, я, видимо, слишком запальчиво заговорил об
одном нашем добром поэте — друге Александра Ан­
дреевича. Он не дал мне договорить. Прервав меня,
он тихо, но твердо проговорил: «Егор, Егор, прошу
тебя — в моем доме, при мне и без меня не говори
плохо о моих товарищах». Это постоянство в дружбе,
искренность и чистота по отношению к друзьям была
очень существенной чертой его характера.
Где-то, не припомню точно, выступал я перед моло­
дежной аудиторией и сказал, что в человеке, когда он
пойдет в большую жизнь, должна всегда оставаться
частица парня — то есть готовность постоять за себя
и за своих друзей, за верность в дружбе, за честь
и достоинство женщины и т. п. Словом, говорил, что
лично я оцениваю человека по тому, сколько в нем
сохранилось парня. И когда я, много лет спустя, уви­
дел Александра Андреевича беседующим в кругу лю­
дей, услышал его слова: «Я парень такой...», мне
нисколько не стало смешно — ну, допускаю, что при
каких-то иных обстоятельствах такие слова в устах
человека, которому было далеко за шестьдесят, могли
бы вызвать улыбку, но в том-то и дело, что ни у кого
из собеседников эти слова не вызвали и тени улыбки.
Потому что в Александре Андреевиче до самого конца
сохранилось дорогое и неоценимое качество парня
в высоком смысле и светлом понимании этого слова.
И сохранилось на сто процентов души и сердца.
Глубинная, основанная на любви к Родине и народу,
к его песенному языку дружба связывала А. Про­
кофьева с Андреем Малышко. И когда в феврале
1970 года мы ехали в Киев на похороны Андрея
Малышко, Александр Андреевич сидел в купе опеча­
ленный, углубленный в свои мысли, изредка повто­
ряя: «Рано, рано умолк соловей Украины». Об этой
замечательной дружбе еще будет сказано в полную
силу.
Александр Андреевич был удивительно чуток.
У каждого, разумеется, в жизни бывают огорчения,
порою очень тягостные. Как-то во время пребывания
в Москве Александра Андреевича у меня случилась
неприятность, повлиявшая на мое внутреннее состоя­
ние. Мы шли с Александром Андреевичем — вернее,
он меня провожал и даже не пытался посочувствовать
мне, говорить какие-то успокоительные слова. Шел
рядом и молчал. Он хорошо знал, что всякие слова
только обострят боль. Так, молча, проводил он меня
до станции метро. Остановились. Александр Андреевич
поднял на меня свои синие глаза и вдруг рассмеялся:
«Егор, дорогой, я болячку твою не выгоняю, боюсь,
глубже загоню, она сама отболит...» Я обнял его,
смеявшегося, и почувствовал, что сам улыбаюсь.
От души хочется сказать много сердечных слов,
и они в свое время будут сказаны, станут маленьким
штрихом к портрету большого русского советского
поэта. Поэта, который умел проникать в таинственную
жизнь слова. И оно у него было улыбчивое, озорное,
раздольное и строгое. И редкостно многосказовое.
И чувствовал он всю звучную музыку живого народ­
ного языка, ту музыку речи, которая была его сти­
хией — в ней он жил и работал.
Егор Исаев

Владимир Соловьев
Запомните:
Максуд Ибрагимбеков
етгизовская книжка Максуда Ибрагимбекова
Д «Последняя ночь детства» состояла из мему­
арных и детских рассказов. Последние усту­
пали первым. Последние были тонкой стили­
зацией— не более. Ибо образовался уже
некий эталон детской литературы — вполне изящной,
доброй, но повторной. Это дубль-литература. Были
первооткрыватели — Радий Погодин, Виктор Голявкин,
Фазиль Искандер, покойный Виктор Драгунский. По
их литературным следам устремились в детскую лите­
ратуру десятки одаренных людей, в том числе Максуд
Ибрагимбеков, и принесли вполне джентльменский на­
бор литературных банальностей, бывших когда-то от­
крытиями.
Известно, что истина часто начинает свой путь с па­
радокса, а кончает его, как это ни печально, зауряд­
ным трюизмом, и на этот сюжет — с приложением его
к литературе в качестве властного закона — Евгением
Баратынским написано в 1837 году стихотворение «Сна­
чала мысль воплощена...», на которое я здесь и со­
шлюсь.
Мемуарные рассказы Максуда Ибрагимбекова, в от­
личие от специально детских, обладали «лица необщим
выраженьем», были индивидуализированы по мате­
риалу: они о предвоенном и военном бакинском дет­
стве героя.
Из уже давней этой детгизовской книжки (1968)
я запомнил песенку — она словно бы открывала дверь
писателю и читателю для иных, глубинных размышле­
ний о жизни:
Что ты смотришь так сурово,
Босоногий капуцин?..
Человеку знать не надо,
Что такое человек.
Так вот — надо или не надо? Что надо знать чело­
веку о человеке — о самом себе, о любимой, о друге,
о сослуживце, о соседе, о прохожем? Есть ли нрав­
ственная преграда этому знанию, а если есть, то где
она?
72
Этот вопрос со всей остротой ставит Максуд Ибра­
гимбеков в своей прозе.
Детство окончилось, но именно в нем ищет Максуд
Ибрагимбеков истоки взрослой жизни своих героев.
Человек идет по дороге, которая началась в детстве,
обратный путь ему заказан, и только искусство может
совершать эти ретроспективные путешествия.
«А может быть, это был не я, может быть, ничего
этого не было?»
Было.
«Мы все в чем-то виноваты перед остальными
людьми, и все в разные периоды жизни что-то оста­
лись им должны...»
Но главная вина, главный долг человека — перед
самим собой: долг с детства.
Здесь у Ибрагимбекова резкое расхождение с про­
заиками, навечно застывшими в ретроспективной позе:
«Он задумал идти, вывернув голову назад», приходит
на ум образ Лукреция. Детство — и возрастное и
историческое — это то, к чему вернуться уже невоз­
можно, да и не нужно, и мечтать о возвращении
в родное, отчее, изначальное, в утерянный натуральный
рай значит начисто отрицать путь человека к высшим
формам сознания и общежития.
Максуд Ибрагимбеков стоит на иной точке зрения.
Он ищет гармонию, но не первоначальную, а муже­
ственную, прошедшую испытание огнем, водой и мед­
ными трубами, гармонию, к которой приходит чело­
век, стряхнувший с себя пелену душевного сна.
— Вы, Заур, не можете много понять, потому что
еще не проснулись, — говорит ученый Таиров своему
молодому коллеге.
— А вдруг я не проснусь никогда? — спросил
Заур. — Значит, я и не узнаю, что это значит. Или про­
сыпаются непременно все?
— Я специальной статистикой не занимался, но не­
которые — никогда, большинство — слишком поздно...
— А те, что вовремя?
— Они это чувствуют. Сразу же начинают чувство­
вать.
— И бывают от этого счастливы?
— Это разные категории, Заур, — хмуро сказал
Таиров. — Единицы становятся счастливы, другие... дру­
гие — нет. Кто-то счастлив, кто-то мучается. Может
быть, для последних самое лучшее было и не про­
снуться. Они бы и сами рады вернуться в прежнее
состояние, но назад путь для них закрыт.
В повести «Три коробки счастья» Максуд Ибрагим­
беков коснулся вечной проблемы — растраты, которую
совершает человек с собственной жизнью. Но коснулся
вскользь, упростив проблему и сведя ее к традицион­
ному производственному конфликту — Заур в конце
концов бросает спокойную свою диссертационную ра­
боту, чтобы заняться наукой всерьез: не ради диссер­
тации, но ради самой науки.
Но вопрос поставлен глубже, чем предполагают
герои этой повести, и автору уже не уйти от заявлен­
ной им самим глубины.
И недостаточно возобновить сюжет этой повести
в драматургической форме — напечатанная в журнале
«Театр» пьеса «Мезозойская история» дублирует сколь­
зящую интонацию повести.
Вопрос о счастье тоже важен. «Человек создан для
счастья, как птица для полета». Так ли уж это верно?
Мне, скажем, ближе позиция Пушкина, выстраданная
им позиция:
На свете счастья нет, но есть покой и воля...
Кто был счастлив? Пушкин? Гоголь? Достоевский?
Толстой? Чехов?
Это и в самом деле какая-то искусственная, в р с ь м э
сомнительная, обманная категория — счастье...
 Может быть, счастье — это удобство: удобное
кресло, удобная жена, удобная работа. Но тогда — ка­
кое отношение оно имеет к назначению человека?
Повесть «Кто поедет в Трускавец» — об умном, та­
лантливом, блестящем молодом человеке, который
вполне рационально вычислил для себя некую фор­
мулу счастливой, удобной, безболезненной жизни.
Главный его расчет — на свой ум, а чувства свои он
намеренно загоняет в ссылку, не дает им развиться,
ибо, считает он, «самое главное — ни к кому не при­
выкать, а следовательно, ни от кого не зависеть. Чув­
ство— самый страшный враг независимости. Один раз
удалось выпутаться, понеся крупные потери при пере­
ходе из сословия «раб чувств» в разряд «свободный
гражданин», второго не будет».
Он устанавливает полный, как ему кажется, все­
объемлющий железный контроль над собой — перед
нами во все времена и особенно сейчас соблазнитель­
ный тип супермена, но для того, чтобы стать сверх­
человеком, надо перестать быть человеком — одно дру­
гое исключает. Он заботливо выращивает в себе су­
пермена, вытравляя человека.
Рильке в «Заметках Мальте-Лауритс Бригге» тонко
заметил: «Есть люди, которые целыми годами носят
одно и то же лицо, и оно, конечно, изнашивается,
пачкается, протирается на складках, растягивается,
словно перчатка, надеваемая в дорогу. Это люди эко­
номные, простые; они не меняют своего лица и даже
не отдают его в чистку... Другие же до жути быстро
меняют свое обличье, надевают одно лицо за другим
и все их изнашивают. Сначала им кажется, что на их
век хватит разных лиц, но уже к сорока годам оказы­
вается, что они истаскали последнее, оставшееся у них
в запасе. В этом, понятно, есть своего рода трагизм».
Герой Ибрагимбекова относится, очевидно, к послед­
нему типу. Он выработал стратегию жизни и, в зави­
симости от ситуации, меняет обличье. Откровенность
ему кажется грубой и ненужной: «Нет, все-таки маска
человеку обязательно нужна». Ибрагимбеков показы­
вает предыстоки этого рационально-циничного отноше­
ния к жизни — уход отца из семьи и измена любимой
женщины. Суперменство возникает из чувства соб­
ственной безопасности, из инстинкта самосохранения,
как защитная реакция, но на самом деле ведет к исто­
щению жизни в человеке и вырождению личности
в нем.
Ибрагимбеков показывает, как стратегия соблазне­
ния переходит в настоящее чувство, симуляция реаль­
ности — в реальность подлинную; к счастью, человеку
не избавиться от самого себя никак. Пробуждение
героя ведет к срыванию всех и всяческих масок и вы­
явлению собственного — индивидуального и человече­
ского— лица:
«Я почувствовал, как прорвалась какая-то липкая
пелена, до этой минуты покрывающая мое сознание,
изолирующая его от мира, и только сейчас оно полу­
чило доступ к нему и обостренно и жадно, стремясь
наверстать упущенное, начало впитывать в себя непри­
вычно яркие цвета, запахи и звуки.
...Я уверен — это была минута подлинного озарения,
позволившая мне увидеть со стороны и ее, и себя,
сгорающих в высоком и чистом пламени, не под­
властном отныне и навсегда расчету и правилам жи­
тейской логики...»
В том-то и дело, что рука дающего не скудеет,
а душевная скупость оборачивается непредвиденным
расходом — расточительством жизни.
К сожалению, не всегда пробужденному человеку
остается гремя для новой, настоящей жизни. В наши
планы никогда не входит смерть — мы игнорируем ее,
забываем о ней.
Максуд Ибрагимбеков предельно драматизирует
сюжет — не только ради того, чтобы заинтриговать чи­
тателя, но прежде всего для того, чтобы предупре­
дить — и читателя и героя: жизнь дана человеку не
навечно. И человеку нужна эмоциональная встряска,
резкий слом, чтобы он это почувствовал.
Так происходит в повести «Пусть он останется
с нами» с суровым, сдержанным отцом юного героя,
когда он видит своего сына рядом со львом,— экстра­
ординарная, невероятная и малоправдоподобная в сю­
жетном плане ситуация оправдана концептуально.
Так происходит с четырьмя подростками в повести
«За все хорошее — смерть»: они оказываются в пе­
щере, отрезанными от мира, без всякой надежды вы­
браться из нее.
В этой повести, далеко не во всем удачной, есть,
однако, несомненные, отличные находки. Прежде всего
выбор героя — очкарика, книгочия, малорослого ин­
теллигента. Он приходит впервые в квартиру своего
приятеля и несколько дней подряд мучительно думает,
что же ему показалось в ней странным. И догады­
вается в конце концов — в этой квартире не было
книжного шкафа, даже книжной полки не было, и книг
было — только что учебники, и все!
Опускаю детективный сюжет этой повести, опускаю
потрясающую сцену зверского, садистского избиения
Сабиром героя повести — все это не нуждается в кри­
тическом комментарии. Остановлюсь на главной на­
ходке Максуда Ибрагимбекова — недаром открытие
своего героя он вынес в заголовок повести.
Пещера, куда попали ребята, оказывается хорошо
оборудованным фашистским бункером. В стеклянном
шкафчике находился рубильник, а над ним надпись,
которая заканчивалась словом «Tod» и восклицатель­
ным знаком. И хотя никто из ребят немецкого языка
не знает, они догадываются, что Tod — это смерть и
рубильник установлен здесь для взрыва пещеры со
всеми ее отсеками на случай осады.
Это догадка Сабира.
И она неверна, потому что примитивна, как и ее
автор.
Голодные, истощенные, обессиленные, заживо по­
гребенные в пещере ребята уже и не чают найти из
нее выход. Смерть им кажется неизбежной.
Самым выносливым и самым находчивым оказы­
вается малорослый очкарик-книгочий, младший из ре­
бят. Чтение книг обострило его ум, и, листая немецко-
русский разговорник, выпущенный оккупантами для
общения с населением, он замечает, что за все хоро­
ш ее— по фашистскому кодексу (в разделе «Преду­
преждение о наказании») полагается смерть: за
укрывательство коммунистов, за помощь партизанам,
за слушание приемника — за все смерть. Так приходит
ему в голову (рокировка причины и следствия), что
если фашисты обещают смерть, то это непременно
за что-то хорошее, и, вконец обессиленный, он все-
таки разбивает стекло, повисает на металлической
рукоятке рубильника и взрывает входную плиту. Ока­
зывается, в надписи над стеклянным ящиком говори­
лось о том, что включение экстренного взрывного
устройства без письменного приказа коменданта не­
медленно карается смертью.
При всех несомненных достоинствах упомянутых по­
вестей Максуда Ибрагимбекова, достоинства эти были
соединены с банальностями — сюжетными, тематиче­
скими, стилистическими и концептуальными, а иногда
и «утоплены» в них, и критику приходилось, как терпе­
ливому рыболову, выуживать эти находки из вполне
традиционно организованного материала. Вроде бы
Максуд Ибрагимбеков еще недостаточно верил в соб­
ственные силы и личные открытия, заботливо обстав­
ляя их заурядными — из литературного ширпотреба —
подпорками.
73
 Пришло время отказаться от них.
Повесть «И не было лучше брата» — взлет писатель­
ского таланта Ибрагимбекова, отстаивание им литера­
турной независимости.
Герой повести Джалил-муаллим — человек, выпав­
ший из времени, как птенец из гнезда. Время его обо­
гнало, обошло стороной, и он этого не заметил, а ко­
гда заметил, было уже поздно.
Джалил-муаллим проанализирован испытанными ли­
тературными способами, но, как выясняется, и тради­
ционная психологическая характеристика в пределах
критического реализма, и даже социальная, значительно
усложняющая образ, оказываются недостаточными.
И Максуд Ибрагимбеков заставляет своего героя углу­
биться в душевное подполье, заглянуть в подсозна­
ние — и перед ним мелькает образ Рахшанды, цент­
ральный в структуре повести, образ детской и старче­
ской, единственной любви Джалила, образ, который
появляется в самом начале повести и удвоен «под
занавес» дубль-образом Дильбер. Этот образ и дает
иное освещение и иное объяснение поступкам и пове­
дению Джалила. Изнанкой ненависти оказывается не-
проявленная любовь. «Сокрытый двигатель» всей линии
его поведения — подавленные с детства желания. По­
давленные настолько, что истинное отношение Джа­
лила к Дильбер мелькает в его смятенном сознании
только во сне, и хотя сон этот снится ему каждую ночь
на протяжении многих месяцев, он каждый раз наутро
начисто все забывает. Психоаналитический метод поз­
волил Максуду Ибрагимбекову создать трагедийный
образ из традиционно отрицательного — при примитив­
ной классификации — персонажа. Напомню, что то же
самое в свое время сделал Лев Толстой в «Смерти
Ивана Ильича».
Мишель Монтень в главе «Нельзя судить, счастлив
ли кто-нибудь, пока он не умер» написал:
«Вот почему это последнее испытание — оконча­
тельная проверка и пробный камень всего того, что
совершено нами в жизни. Этот день — верховный
день, судья всех остальных наших дней. Этот день,
говорит один древний автор, судит все мои прошлые
годы».
Трагедия Джалила-муаллима не только в том, что,
сохранив верность своему времени, он выпал из все­
общего. Это в конце концов не так уж удивительно,
потому что жизнь означена динамичными, быстро ме­
няющимися параметрами, и человек физически и нрав­
ственно не успевает привыкнуть к новым измерениям,
иным, чем те, на которых он воспитан с детства. Тра­
гедия еще и в том, что, по сравнению с детством,
самым интенсивным и многообещающим возрастом
человека, дальнейшая его жизнь кажется недоосущест-
вленной. Сопротивление Джалила властному импера­
тиву времени как раз и связано с безнадежной попыт­
кой сохранить остаточные явления прошлого. Безна­
дежные — потому что главное им самим предано за­
бвению.
Писатель думает иначе, чем его умирающий ге­
рой, — он сочувствует ему, но не совпадает с ним. Он
бросает на прошлое влюбленный взгляд — потому и
влюбленный, что прощальный. Примыкая к русским,
европейским литературным традициям, Максуд Ибра­
гимбеков в этой повести впервые обнаруживает свои
азербайджанские корни. И это важно — по сравнению
с национальной обезличенностью предыдущих его ве­
щей. Азербайджанского в них было не больше, чем
у русского бакинца Виктора Голявкина! И дело не
только в экзотическом для русского читателя мате­
риале, но именно этот необычный, сложный и родной
прозаику материал продиктовал ему новый метод и
личные литературные открытия.
74
# КРУГ ЧТЕНИЯ
Ленинградский вариант
верен, что на эту небольшую книжечку, вы­
У пущенную Лениздатом4, не раз будут
ссылаться исследователи, изучающие историю
связей производственных и творческих кол­
лективов: ведь это — первая серьезная по­
пытка подведения итогов шестилетнего содружества
ленинградских заводов и фабрик, производственных
объединений и совхозов с творческими союзами, теат­
рами, киностудиями и концертными организациями Ле­
нинграда. Разумеется, Эдуард Шевелев, автор «Союза
труда и искусства», не проходит мимо появившихся
ранее отдельных материалов, посвященных содруже­
ству, родившемуся в Ленинграде и Москве, а затем
подхваченному в Свердловске, Ростове и других горо­
дах страны, но внимательный читатель сразу отметит,
что опыт Ленинградской партийной организации пред­
ставлен в работе Шевелева и многоохватнее и глубже.
«Предмет искусства... создает публику, понимающую
искусство и способную наслаждаться красотой. Произ­
водство производит поэтому не только предмет для
субъекта, но также и субъект для предмета». Эта
мысль Маркса стала отправной для автора книги, ко­
торый доказывает неслучайность появившегося в
1968 году Обращения коллективов Кировского, Нев­
ского, Ижорского, Балтийского заводов и объединения
«Электросила» к деятелям литературы и искусства го­
рода на Неве: оно стало естественным следствием
требований и веяний времени. Столь же естественно
родилось и ответное письмо деятелей культуры Ленин­
града, в котором они откликнулись на призыв к укреп­
лению делового творческого содружества с рабочими
коллективами.
Шевелев доказательно аргументирует правоту те­
зиса о рождении «публики, понимающей искусство и
способной наслаждаться красотой». Он обращается,
скажем, к примеру Юрия Клементьевича Сидорова, то­
каря-карусельщика «Электросилы», депутата Верховного
Совета СССР и бессменного члена художественного
совета Академического театра драмы имени А. С. Пуш­
кина. «Однажды Юрий Клементьевич, — пишет Шеве­
ле в ,— выступил с резкой критикой- одного спектакля
на современную тему. Он говорил о неглубоком реше­
нии темы, о приблизительности характеров, о том, что
персонажи слишком оторваны от больших проблем на­
шей жизни. Его голос на обсуждении прозвучал почти
в одиночестве... В то же время на другом авторитет­
ном театральном совещании известный театровед
в своем докладе решительно критиковал этот спек­
такль с той же позиции, что и он. Совпадение оценки
спектакля рабочим и именитым критиком стало ши­
роко известно театральной общественности. И это еще
более повысило в ее среде авторитет Ю. К. Сидо­
рова...»
Эдуард Шевелев подвергает внимательному разбору
все формы, в которых за прошедшие шесть лет выра­
зилось содружество творческих и производственных
коллективов (нельзя попутно не отметить положение,
отталкиваясь от которого автор во вполне определен-
* Эдуард Шевелев. СОЮЗ Т Р У Д А И И С КУС С ТВА . Лениздат,
1975
ном свете рассматривает проблему «союза труда и
искусства»: «К трудовым коллективам в широком
смысле следует отнести также все творческие союзы
и учреждения, несмотря на их внутренние различия
и специфику». Точная и плодотворная мысль!). В ор­
биту внимания автора попали и способы сочетания
коллективных и индивидуальных форм сотрудничества,
и составление долгосрочных планов этих деловых свя­
зей, и издание коллективных сборников, и организация
лекториев, семинаров, специальных абонементов для
ПТУ, дискуссий, выставок, и заключение договоров
о дружбе предприятий и творческих союзов, и прове­
дение заводских смотров-конкурсов художественных
произведений, и многое другое. Все это многообразие
поисков убеждает в том, что ленинградский вариант
союза труда и искусства уже дал множество материа­
лов для изучения и что пропаганда ленинградского
опыта — дело как нельзя более своевременное. Тут
надо сказать об одной особенности: помимо сугубо
исследовательских задач, автор, видимо, ставил перед
собою и задачу именно пропагандистскую, в некотором
смысле даже методическую. Этим, очевидно, объяс­
няется то обстоятельство, что к тексту приложено
несколько документов: упомянутое уже Обращение
к деятелям литературы и искусства Ленинграда и их
ответное письмо; положение о заводских смотрах-кон-
курсах; договор о содружестве Ленинградской орга­
низации Союза композиторов РСФСР и Балтийского
завода имени С. Орджоникидзе на 1974— 1975 годы.
Иными словами, желающий перенять ленинградский
опыт с успехом сможет воспользоваться этим доку­
ментированным рассказом.
Несомненное достоинство работы Эдуарда Шеве­
лева — в единстве социального и эстетического ана­
лиза, которому автор подвергает в рамках исследу­
емой проблемы конкретные достижения ленинградских
писателей и артистов, композиторов и художников.
Фактологический материал книги чрезвычайно обши­
рен, и порою возникает даже сожаление, что неболь­
шой ее объем не позволил автору шире развернуть
свои исследовательские возможности. Но не вызывает
сомнения и то, что эта оперативно выпущенная Лен-
издатом в преддверии XXV съезда партии книга —
лишь первая страница в большом самоотчете Ленин­
градской парторганизации о работе над укреплением
содружества труда и искусства — работе живой и на
наших глазах умножающейся новыми примерами.
Александр Шарымов
Из эпохи декабристов
удьба этого человека была исполнена особого
С драматизма. Но при любых ее поворотах
он был неизменно верен своему граждан­
скому долгу, избранному с юности делу жизни
и морской славе России.
Жизненному подвигу замечательного моряка Васи­
лия Михайловича Головнина посвятил свой роман ста­
рейший ленинградский прозаик Александр Гервасиевич
Лебеденко.1
' Александр Л ебеденко, ШЕЛЕСТЯТ ПАРУСА КОРАБЛЕЙ*
Л ениздат, 1974 - -
С присущей ему сдержанной обстоятельностью пи­
сатель повествует о многолетнем и многотрудном пути
своего героя. Одной из главных тем повествования
становится воспитание характера. Став участником
сражений, решавших судьбу столицы русского госу­
дарства, юноша скоро понял, что высоту гражданского
и воинского долга определяют не только отвага, но и
дисциплина, умение подчинить свою волю общему
делу.
Совсем молодым человеком Василий Михайлович
неожиданно для себя стал командиром корабля, иду­
щего в кругосветное путешествие. На его плечи легла
огромная ответственность — и не только за успех экс­
педиции и судьбы доверенных ему людей. Он стал
полномочным представителем русского государства на
всем долгом и тяжком пути судна, в морях и океанах,
в чужих портах и городах, перед лицом друзей и
недругов. В самых неожиданных и критических ситуа­
циях ему приходилось принимать самостоятельные ре­
шения, сочетать дипломатичность и принципиаль­
ность, достоинство офицера и насущные интересы
отечества.
Читатель хорошо знает, что книгам Александра Ле­
беденко неизменно свойственна ценность познаватель­
ная, что сжатость, лаконизм изложения он умеет соче­
тать с занимательностью. Новый роман многое даст
не только любителю исторической прозы, но и тому,
кто внимательно следит за новинками литературы пу­
тешествий: с помощью писателя он побывает во мно­
гих странах свете, в том числе на русском Севере и
Дальнем Востоке — в те года, когда эти земли были
мало кому ведомы и куда герои книги являлись часто
первооткрывателями.
Название книги — «Шелестят паруса кораблей». Да,
именно парусный флот воспитал Головнина как мо­
ряка, и под парусами он проделал походы, прославив­
шие его имя. Но как раз этот человек одним из пер­
вых, вопреки предубеждениям многих «марсофлотов»,
понял значение для будущего отечественного мореход­
ства кораблей с паровыми двигателями, самоотвер­
женно отстаивал идею их постройки.
Головнин и его друг и помощник Петр Рикорд, чья
деятельность на посту гражданского начальника Кам­
чатки и борьба с рутинерством и произволом чинов­
ников, с корыстолюбием коммерсантов потребовали не
меньшей твердости и силы характера, чем дальние
странствия, проходят перед читателем весь свой жиз­
ненный путь. С иными героями мы встречаемся в са­
мом начале этого пути и расстаемся на решающем его
этапе, на пороге их главных свершений. Сурово и
взыскательно, но вместе с тем заботливо наставляет
Головнин своих питомцев, имена которых ныне зна­
чатся на географических картах, — Фердинанда Вран­
геля и Федора Литке. Разгадав в них незаурядные
задатки моряков и ученых, опытный путешественник
готовит из пытливых юношей настоящих исследовате­
лей, способных целеустремленно добиваться решения
самых трудных научных и жизненных задач.
Надолго запомнится читателю образ мужественного
и душевно тонкого Федора Матюшкина. Лицейские
товарищи Пушкина часто живут в нашем восприятии
в отблеске славы их великого друга. А ведь иные из
них и сами были выдающимися личностями своего
времени. Многие страницы романа убедительно пока­
зывают нам, что Матюшкин заслуживает такого опре­
деления по самому высокому счету. Мы становимся
свидетелями того, как его самоотверженный труд по
освоению северных земель высоко оценивает лицей­
ский однокашник Иван Пущин — один из самых после­
довательных, идейно убежденных декабристов, чело­
век, весьма требовательный к гражданскому и духов­
75
ному облику современников, очень сдержанный и
скупой на похвальные отзывы.
Судьбы героев своих книг Лебеденко всегда рас­
крывает в неразрывной связи с историческими судь­
бами страны. Поэтому рассказ о славных страницах
истории отечественного флота ведется как неотъемле­
мая часть рассказа о русском обществе в целом,
о проблемах, перед ним стоявших, о волновавших его
идеях.
Двадцатые годы XIX столетия... Близок важнейший
рубеж в жизни России — 14 декабря 1825 года. Мы
знаем, сколь большую роль сыграл в выступлении
декабристов Гвардейский морской экипаж. Лебеденко
говорит о связях Головнина с моряками-декабриста-
ми — говорит с должной мерой объективности, без
преувеличений и натяжек.
Читая роман, мы получаем возможность наблюдать
за тем, как, напряженно размышляя, еще в дальних
плаваниях сопоставляют молодые моряки собственно
флотские и общенациональные проблемы. С той или
иной степенью художественной полноты воссоздаются
на страницах книги образы участников декабристского
движения: Рылеева, моряков Торсона и Беляева, чело­
века выдающегося государственного ума Штёйнгеля,
лейтенанта Антона Петровича Арбузова — этого столь
редко встречающегося на страницах литературных про­
изведений яркого представителя наиболее стойкой ду­
хом, решительной, революционно мыслящей и действу­
ющей группировки декабристов-северян. Не оглаживая
противоречий движения, писатель не скрывает его не­
однородности, показывая, как, например, в Дмитрии
Завалишине активная, деятельная энергия уживалась
со склонностью к авантюризму и с гипертрофирован­
ным апломбом, мешавшим рассуждать здраво. И эта
правдивость историка увеличивает наше доверие
к тому, о чем повествует литератор.
Наша историческая романистика обогатилась еще
одним произведением, в котором участь замечатель­
ного человека раскрывается в органическом единстве
с судьбой его страны в переломный ее момент. И по­
следняя, в соответствии с лучшими традициями совет­
ской исторической прозы, — не просто фон развития
биографии, но ее жизненная основа.
Александр Ходоров шумно крадущегося по следу удачливого охотника;
Историк-художник
ос вместе с нами и в ту пору, наверное, рус­
Р
ский свой родной язык знал хуже чукотского...
он был как настоящий чукча, и мы его не от­
личали от себя», — пишет Юрий Рытхэу в пре­
дисловии к рецензируемой книге об ее авто­
ре 1. Владилен Леонтьев разделил судьбу современных
чукчей — в детстве имел упряжку, мелкокалиберную
винтовку, охотился в море, а потом учился в Ленин­
градском институте имени А. И. Герцена на отделении
1 Владилен Леонтьев. АНТЫМАВЛЕ — ТОРГОВЫЙ ЧЕЛОВЕК,
И зд. «Советская Россия», М., 1974
народов Севера. Он переводил на чукотский язык и
издавал в Ленинграде Мамина-Сибиряка, Гайдара, Мая­
ковского, Бианки, участвовал в составлении чукотских
учебников. Уже став директором Уэленской школы и
ведя большую исследовательскую работу, Леонтьев
в журналах «Огонек», «Уральский следопыт» впервые
публикует несколько рассказов на русском языке. Но
жизненный материал, переполнявший писателя, не был
исчерпан, и он берется за роман. Так родился «Анты-
мавле — торговый человек».
Обретение на Чукотке второй родины и профес­
сиональное изучение ее культуры придали своеобра­
зие писательской манере Леонтьева: точность в пере­
даче своеобразнейшего бытия чукчей; культура уче­
ного в отношении к самым, на первый взгляд, ирра­
циональным моментам его проявления и одновременно
непосредственная живость повествования. Как историк,
Леонтьев открывает нам много нового в быте чукчей,
чего мы не узнали даже из книг Рытхэу. Его взгляд
с острым вниманием задерживается на необычных
сторонах инонационального бытия, но не затем, чтобы
подметить его внешние, экзотические штрихи, а затем,
чтобы вскрыть историческую психологию народа.
Книга интересна желанием понять диалектику противо­
речий в истории и быте чукчей. Так, по древнему чу­
котскому обычаю право жить оставлялось только за
сильным, положение женщины было близким к поло­
жению рабыни, послушание старшим доходило до
самоотречения. Но по этому же обычаю полагалось
всегда держать свои двери открытыми для возможных
гостей и путников; делиться даже самой скромной до­
бычей в голодные сезоны со всеми жителями стойби­
ща; воспитывать свою волю и выносливость, рассчи­
тывая прежде всего на самого себя, чтобы не быть
обузой для окружающих; знать цену данному слову,
держать строгий отчет перед собственной совестью и
сородичами; ценить добро и не причинять зла и т. п.
Суровая, не любящая шутить природа Заполярья
рождает и воспитывает характер сильный, выносливый,
выковывает привычку к любым трудностям и умение
их преодолевать. «Настоящие люди», луораветланы, как
издревле называли себя чукчи, не боятся ни движу­
щегося, перемежающегося с шугой льда Ледовитого
океана, ни голодного хитрого белого медведя, бес­
они знают секреты коварных северных ветров и умеют
заранее предсказать смену погоды. Даже в глухую
зимнюю пору, когда Чукотское море сковано много­
метровым торосистым льдом, охотники добывают нерпу,
лахтака. Заслушаешься, если старики чукчи вдруг раз­
говорятся и начнут рассказывать о знаменательных
приметах природы и климата своего края. Да, с та­
кими людьми не пропадешь даже в ледовых
полях океана, когда он капризно выкидывает один
фокус за другим. Мы много думаем и пишем о вос­
питании характера молодого человека, о закалке его
среди жизненных трудностей. Книга Леонтьева — ин­
тересный вклад в библиотеку юношества.
Она пополняет и наше представление о го­
дах исторического перелома, становления Совет­
ской власти. Автор показывает сложность и остроту
борьбы за новую жизнь на Чукотке. Общее понятие
классовой борьбы обрастает в его произведениях жиз­
ненными подробностями. Леонтьев ярко передает осо­
бенности чукотской речи, словообразования, часто
пользуется чукотской транскрипцией слов, художе­
ственно воссоздавая конкретную и скупую точность
национального мышления. Он интригующе в хорошем
смысле слова строит сюжет повествования, внимание
к которому не ослабевает ни на минуту.
Татьяна Комиссарова
С А Т И Р И Ч Е С К 0- Л И Р И Ч Е С К О Е О Б О З Р Е Н И Е Н Р А В О В

СЛОН
ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ Ж У Р Н А Л В Ж У Р Н А Л Е

г
S 4

стын павм?

Борис Петрушанский

Борис Цыганков Борис Яковлев

С А Т И Р И Ч Е С К 0- Л И Р И Ч Е О К О Е
Александр Кириллов
/-■» а г е н т а
ОБЫКНОВЕННЫЙ ДЕТЕКТИВ
Был канун Нового года.
Агент стремительно поднимался
по лестнице. Поднятый воротник, на­
двинутая на самые брови шляпа,
энергичный подбородок и крепко
вбитые в карманы пальто руки — все
Ефим Ефимовский
Горшечник
ВОСТОЧНАЯ ПРИТЧА
Явился как-то на заре
К горшечнику приятель:
— Горшок мне нужен позарез$
Я нынче покупатель.
Вот денег полный кошелек...
— Ой, спрячь!— хозяин молит.—
Чтоб д руг платил мне за горшок?
Нет, совесть не позволитI
— Продать не можешь? Пустяки!
Без денег выйдет дело.
Хозяин сник:
— Дарить горшки
Ж ена мне не велела.
— Продать нельзя, дарить нельзя!
Еще назвался другом /•—
78
О Б О З Р Е Н И Е
выдавало в нем личность незауряд­
ную и опытную в своей работе. Да,
он умел добиваться своего, несмотря
ни на что. Вот и сейчас он был уве­
рен в успехе.
Поднявшись на второй этаж, он
решительно подошел к дверям квар­
тиры № 2. Два резких звонка гулко
прогремели по всей лестнице блоч­
ного дома. Где-то даже заплакал ре­
бенок. Но за дверью было тихо...
«Ну нет, голубчик, — подумал
Агент, — от меня так просто не от­
делаешься. Я тебя выследил — сего­
дня ты дома».
И вот уже четыре отрывистых и
тревожных звонка нарушили тишину.
Наконец за дверью послышались тя­
желые, но неуверенные шаги.
— Кто там! — донесся испуганный
бас из квартиры.
— Агент, — отрывисто и дерзко
рявкнул звонивший.
Дверь распахнулась. На пороге
стоял огромный мужчина в майке и
пижамных брюках. В глазах его стоял
немой ужас. Агент молча отодвинул
его плечом в сторону и уверенно
вошел в прихожую.
— Ну что, дорогой, согласны или
нет!! — с угрозой произнес он, гнев­
но глядя в глаза собеседнику.
— Вы— мужчина,— несколько оза­
даченно пробормотал хозяин, —
а ведь меня вовлекла красивая жен­
• МИНИ-
СТИХО­
ТВОРЕНИЯ
Гость разозлен:
— Горшки бы взял
И треснул их об угол!
— Ты хочешь бить горшки мои?!
— Тебя бы тоже надо!
— Ты сын шакала!
— Ты — змеи!
И на змее женатый!
Вскричал горшечник:
— Хорошо!
Не д р уг ты больше!..
То есть
Теперь продать тебе горшок
Мне позволяет совесть,
Н Р А В О В
щина...
— Это не имеет никакого значе­
ния,— оборвал его Агент, — у нас
одна организация, одно дело де­
лаем.
— Да, да... — пролепетал мужчи­
на. — Я сейчас... — И он поспешно
ушел в комнату.
«Что он задумал! Уж не хочет ли
обвести меня вокруг пальца!» — при­
кинул Агент. Волнуясь, он уже вы­
тащил было из-за пазухи небольшой
блестящий пистолет, но, заслышав
шаги, спрятал его.
— Вот возьмите, — протянул хо­
зяин пачку денег. — Теперь-то вы
довольны! i
— О'кей, — весело ответил Агент.
Но тут же, нахмурясь, добавил: — В
другой раз советую быть более
пунктуальным!
Он вышел, мягко притворив за
собою дверь, на площадке приоста­
новился, достал свой маленький
пистолет, щелкнул им, прикурил и
пошел вниз.
...Агент Госстраха Филимонов вы­
шел на улицу и, зябко поеживаясь,
поднял повыше воротник пальто, еще
глубже натянул на глаза шляпу и,
глубоко засунув в карманы руки, за­
шагал в соседний дом к очередному
клиенту.
Декабрь в этом году выдался бес­
снежный, но ветреный и сырой.
Время
Он услышал: время — деньги.
Стал мечтать на этот счет:
— Эх, купить бы две недельки
Или месяц, лучше — год.
Ждать не стал получек, премий,
А к соседу поскорей:
— Слушай, денег дай на время.
Тот:
— Бери на десять дней!
Деньги взял, помчался к рынку,
Видит время — целый воз.
Двести лет набил в корзинку,
Еле до дому донес...
На балкон поставить — сыро!
П од кровать — не запихать.
Сутки лазил по квартире —
Время некуда девать!
Плюнул! Кончилось терпенье.
Отдохнуть давно пора!
Ж аль, потратил воскресенье —
Спал бы с самого утра.
С А Т И Р И Ч Е С К 0- Л И Р И Ч Е С К О Е О Б О Э Р Е Н И Е Н Р А В О В

Обозреватели рады открыть новую рубрику. Давно у нас не было новых

рубрик. Или новых рубриков?..
Одним словом, давно мы ничего не открывали.
Кстати об открытиях. Иногда так и тянет поболтать о научных свершениях.
Обменяться с друзьями или с любимой мнениями относительно логики преди­
В ГЛУПЬ катов или голоморфных функций. Но делать это нужно умеючи. Это вам не
искусство, где каждый соображает, что к чему. Это наука.
Поэтому толковать о ней могут лишь подготовленные люди.
Обозревателям удалось разыскать одного такого человека. Его основная
специальность — математическая логика. Кроме того, он молод и не лишен
ш в д чувства юмора. Он часто делает заметки на полях своих и чужих научных ра­
бот. Эти заметки много понятнее самих работ для рядового читателя. Обозре­
ватели отобрали замечания, касающиеся роли отрицания в русском языке.
К сведению читателей. Отрицание — это логическая функция по-научному.
Так что наш автор в этом деле компетентен.

1. Вообще говоря, отрицание «Быть может, завтра она пода­

всегда следует за утверждением. рит мне НЕ поцелуй». (Он что, рас­
До изобретения письменности все считывает на большее или боится
люди были неграмотны» но слова получить по щеке?)
«НЕГРАМОТНЫЙ» не было. Оно Семь фраз. Семь разных людей.
появилось только тогда, когда по­ Игорь Сашин Но даж е если мы ошибаемся в
явилось слово «ГРАМОТНЫЙ» и оценке этих отрицающих фраз, они
грамотных стало достаточно много. различны — это бесспорно.
2. Есть слова «НЕЛЕПЫЙ»,
«НЕЛЬЗЯ», «НЕУКЛЮЖИЙ». Мож­ в. Кроме отрицания, есть еще
но предположить, исходя из п. 1,
что прежде были слова «ЛЕПЫН»
«ЛЬЗЯ», «УКЛЮЖИЙ». Следова­
тельно, слова, которые начинаются
с «НЕ», позволяют заглянуть в
историю.
3. К несчастью, приставка «НЕ»
НЕ двойное отрицание. Когда мне го­
ворят: «Не могу с вами не согла­
ситься», я всегда теряюсь, потому
что не знаю, соглашаются со мной
или нет.
7. Есть слово «ИНТЕРЕСНЫЙ».
Есть противоположное слово — «НЕ­
далеко не всегда придает слову
противоположное или отрицающее ИНТЕРЕСНЫЙ». Но есть и слово
значение. Сравните: «НЕБЕЗЫНТЕРЕСНЫЙ». Двойное
отрицание высказывания есть само
высказывание. Почему ж е слово
ГЛАСНЫЙ ЗВУК — 5. Рассмотрим фрэву «Быть мо­ «ИНТЕРЕСНЫЙ» стало начинаться
НЕГЛАСНЫЙ ОБЫЧАЙ жет, завтра она подарит мне поце­ с буквы «Ы»? Где логика? Где, в
луй». Это обычная фраза, встреча­ конпе концов, математическая ло­
ЧИСТАЯ РУБАШ КА — ю щ аяся, каж ется, во всех романах гика?
НЕЧИСТАЯ СИЛА девятнадцатого века. Очевидно, от­
рицанием будет ф раза «Быть мо­ 8. Но, кроме двойного отрица­
НАГЛЯДНОЕ ПОСОБИЕ — ния, есть и тройное отрицание. На­
КРАСА НЕНАГЛЯДНАЯ жет, нет».
Исследуем влияние местополо­ пример, в этом исследовании. Пото­
ДЕЛЬНЫЙ РАБОТНИК — ж ения отрицания на семантику: му что оно «НЕ БЕЗ НЕдостатков».
НЕДЕЛЬНОЕ ЖАЛОВАНЬЕ «НЕ быть может, завтра она по­
дарит мне поцелуй». (Это человек, 9. Про бедного человека говорят,
МОЙ СОСЕД — что у него нет ни гроша в карм а­
НЕМОЙ ОТ РОЖДЕНИЯ уверенный в себе.)
«Быть НЕ может, завтра она по­ не. О ничего не знающем человеке
ЗА ИМЕНИЕМ ЛЕС — дарит мне поцелуй». (Это юноша, говорят, что он не знает ни бельме­
ЗА НЕИМЕНИЕМ СРЕДСТВ мечтательный и восторженный.) са. Итак, если грош — наименьшее
«Быть может, НЕ завтра она по­ количество денег, то бельмес, по
НЫНЧЕ ОХОТА —
НЕ ПОЙДУ, НЕОХОТА дарит мне поцелуй». (Это флегма­ аналогии,— минимум знания.
тик, спокойный и терпеливый.) Введем единицу эрудиции в один
ПОСРЕДСТВЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ —. «Быть может, завтра НЕ она бельмес. Насколько велика эта еди­
МОЙ НЕПОСРЕДСТВЕННЫЙ подарит мне поцелуй». (Легкомыс­ ница?
НАЧАЛЬНИК ленный повеса, ловелас.) Можно ли, обладая эрудицией
«Быть может, завтра она НЕ по­ в один бельмес, получить но
дарит мне поцелуй». (Мямля. На­ арифметике хотя бы тройку? Пе­
4. Интересный факт. Про м уждеется,
­ но зря.) рейти улицу, не попав под маши­
чину обычно говорят «УМНЫЙ «Быть может, завтра она пода­ ну? Получить место в канцелярии
ЧЕЛОВЕК». Про женщину — чаще рит НЕ мне поцелуй». (Ревнивец. и дослужиться до пенсии?
всего — «НЕГЛУПАЯ ЖЕНЩИНА». Ну и мучайся!) Бельмес требует определения.

79
 ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ЖУРНАЛА «АВРОРА» ЗА 1975 ГОД (№№ 1 -1 2 )
Золотцев С. № 2 Куликов В. — Великая Оте­ Любин О. — Нравственный
ПРОЗА чественная: народ, армия,
Игнатова Е . № 1 вы бог. № 8
Повести Исаакян А. № 7 история. № 5 Маршак И. — Значащее сло­
Каганова П. № 5 Куницын Е .— Капитаны. № 8 во. № 7
Битов А. — Что было, что Кадрия. № 12 Левина Э. — Рассказ о пол­ Михайлов И. — Раздумья а
есть, что будет... № 1 Калюжный Г. fh 8 ковнике Назарове и его же­ Родине. № 2; Рязанские мо­
Гоголев В. — Нинка. № 10 Каширин С. № 6 не. № 5 тивы. № 3
Данненбург В . — Совсем Квливидзе М. № 3 Молчанов Б . — Новое при­ Николеску Т. — Судьбы и
другой счет. NMfc 2—3 Кондрот В. № 11 шествие Неда Лудда. № 10 книги. № 7
Ким А. — Поклон одуванчи­ Корабельщиков А, № 1 Никитин Б. — Вокруг Скан­ Орлов Вл„ — Побеги травы.
ку. Ш Л 5—6 Кушнер А. № 10 динавии. № 11 №И
Кузьмин Н. — Неотступный. Лапцуй Л . № 4 Орлов А. — Барселонская Плоткин Л .— О новой книге
№№ 9-10 Макаров С. № 12 трасса. № 7 Константина Симонова. ЛЬ 2;
Леонов А. — Клавина лю­ Молева С. № 8 Островская О, — Мишель, «...И нашею будет победа» »
бовь. № 8 Ошанин Л . № 12 Клод, Франсуа и другие, №5
Панкратов С. — Чувство Петров М. № 9 № 12 Сергеева И , — Д ля людей,
правого колеса. №№ 7—8 Полякова Б . Nfc I I Петрицкий В , — Горький и №7
Попов В . — Большая удача. Полякова Н. № II ленинградские букинисты. Соловьев В . — Праведники и
№9 Пономаренко М. № 11 №7 грешники Александра Вам-
Приставкин А. — Северная Прохватилов В. № 10 Попов Г . — Если бы только пнлова. Nb 1; Можно ли пе­
повесть. Ш Л 8—9 Рильке P . М. № 7 мастер ритма... № 3 1 рекричать тишину? № 3;
Родионов С. — Допрос. Романов А. № 5 Ребрин П. — «Есть вещи, ко­ Запомните: Максуд Ибра­
№№ 11—12 Рождественский Вс, М 4 торые надо держать в чи­ гимбеков. № 12
Чайковская О. — Оглянись, Руфус М. № И стоте...» № 3 Хренков Д . — Дорогие спут­
моя совушка. №№ 3—5 Сазонов М. № I I Региня Л . — Дима Сидоров ники мои. Ш Л 7—8
Седов Ю. Nb 9 и его семья. № 5; Лауреат Шарымов А. — «Театр» Ге­
Рассказы Сергеева И. JA 12 с истфака и другие лица, оргия Ковенчука. >11» 2; Ле­
Соколов П. № 12 №9 нинградский вариант. JA 12
Белов В .— В субботу утром, Тарутин О. № 10 Ротин И .— Служебный бланк Шестинский О. — Отзвук
№6 Торопыгин В . Nb 4 со стихами о любви. № 4 блокады. № 1
Бианки В . — О творчестве. Усова Г. № 3 Рубин Е . — Чернышев и Та­ Ширмаков П* — Гражданст­
№ 10 Флориан М. № И расов. № 4 венность художника. № б
Данини М. — Таинственный Ханмагомедов А. № 8 Рубенская М, — Келья Пуш­ Шпрыгов Ю, — Чувство ро­
мешок. № 7 Хаустов Л . № 1. № 5 кина. № 9 дины. № 9
Зернова Р. — Мы идем в се­ Худа М. № 11 Самойлов А. — Горсть земли
годняшней толпе..* № 11 Цветкова С. № 12 на могилу сына. № 4 И С КУС С ТВО
Зимин А. — Доверие. № 11 Чепуров А. № б Сергеев Б. — БАМ. Перво­
Искандер Ф. — Чегемские Чистяков А. № 9 строители. № 2 Азеран Р . — «Архитектор
сплетни. № 7 Шевелев А. № 3 Сидоровский Л . — Пепел и всех эпох...». № 2
Крестинский А. — Мартын н Шестинский О. М 7 розы. № 8 Аникушин М, — Боль и му­
Шалупейка. № 1 Шефнер В . № 8 Славолюбова Л . — «Русалка жество. № 5
Купчинкин А, — Команди­ Шогенцуков А. № 9 плыла по реке голубой», Арро В . — Познание камня,
ровка. № И Шотландские баллады, № 8 №3 №7
Лебков Е . — Сахалинские Шошин В . № 6 Токарев С. — Гонка, чистая Балашова С. — Чистяков-
рассказы. № 4 Шпаликов Г. № 7 габота. №№ 10—11 ские пенаты. № 8
Любош Г . — Встреча со Щипахнна Л . М 10 Урванцев Н. — В стране бе­ Беньяш Р , — Проникнове­
львами. № 6 Уиттемор Р. № б лых медведей. № 4 ние. № 4
Мин Евг. — Открытие. Nfc 4 Ярковец С, № 2 Черняков Б . — Смотрящий— Гор Г. — Краски, линии н
Панова В. — О балладе да увидит! № 12 чувства. № 3
Пушкина «Жених». № 6 П УБЛ И Ц И СТИ КА Юдина Л . — Скульптуры на Егоров А. — Одна, одна иа
Поволяев В .— Долгая доро- Аграновский М. — Фонд Вя­ Петровской набережной. всех... № 5
га на Яром. № 7 земского. № б № 10 Калмановский Е, — 1 х ?
Рождественский В с , » Ак­ Афанасьева 3. — «Петров­ Н А УКА № 10
терское лето. № 8 ский альбом». № 4 Каплет* А. — Загадка «коро­
Рощин Б . — Два рассказа. Балуев Г . - На Улькане, Рейн Е . — Близкие расстоя­ левы экрана». № 2; О Гри­
№5 № 8; Дыханье Саяи. № 10 ния астронома Козырева. гории Козинцеве — друге
Рытхэу Ю.— Молчание в по­ № 12 юности. Несколько слов о
дарок. № 5 Батуев А. — Ид$я Кинга,
№7 КР И ТИ КА Марке Бернесе. № 3
Савицкий В . — Няня. № б Беломлинская В.> Будашев- Кац Б. — Мужество искрен­
Сазонов Г . — Охотник из Аб Евг. — «Германию в се­ ности. № 1; Живая мысль
рода манси. № 12 ская Л ., Горы шин Г ., М ак­ бе мы сохранили». № б
симов В ., Самойлов А ., То­ Акимов В . — Мир в капле музыки. № 8
Соболев В . — Белый конь* ропыгин В ., Штейн Б . — Се­ рассказа. № 4 Кириллова Т. — Характеры
№6 верная экспедиция «Авро­ Андреев Ю. — Истоки муже­
традиционные — характеры
Соколов-Микнтов И, — Клад. ры». 1, 7, И ства. № 3 новые. № 7
№3 Клепикова Е . — Пейзаж ис­
Студеннкин Н. — Шурики. Богат Е .— Письма из Эрми­ Вышеславцева С. — «Прихо­ тории. № 4
тажа. №№ б, 7, 9 дите поговорить о поэзии...»
№ 2; Со скоростью света, Будашевская Л . — «Мы вое­ № 10 Козинцев Г . — Сохранять
№ 12 человеческий голос. № 9
Ткаченко А. — Дикаги. № 4 вали. и потому от себя тре­ Генри Э. — Мастерство пуб­ «Круглый стол» «Авроры»—
буем...» № 5 лициста. № 4
Фрейберг Е . — Рек и Рея на Волков О. — Соболиное цар­ Современность в искусстве
линкоре. № 6 Горбовский Г . — Поэт Р у ­ и роль критика. № 11
ство. № 12 си — это так много... JA 10
Шоу Б . — Автобиография. Гордин Я . — Гибель полков­ Лосев А. — Высокое дураче­
JVfoJVfc 1-2 Горышин Г . — «Где-нибудь ство. № 6
ника Булатова. № 12 на Руси...» № б
Шукшин В . - Приезжий. Грищенко П .— «А все же я Дитц В . — Страницы жизни
Лурье С. — Цена бессмер­
№6 дышал им, воздухом моря...» тия. № 3; Суть старинного
Яшина Н. —• Три рассказа* поэта. № 4; Серьезный ана­ пейзажа. № 9; Забавы Ан­
№9
№2 лиз. № 10
Долинина Н. — Души высо- туана Ватто. № 12
Дудин М. — Поэзия народ­ Мотыль В . — Самый свобод­
кая свобода. № 11 ной души. JA 5
ПОЭЗИЯ Зырина Л . — Дом у Синего ный долг. N9 12
Ершов Л . — Родное и все­ Пруссакова И .— Петровский
Байрон Дж . Г. № 8 моста. № 11 ленское. № 5 портрет. № 2; Левицкий.
Баруздин С. № 2 Иванова А ., Пивоварова Н Золотцев С. — Два дня из Портрет Нелидовой. № 6;
Белов А. № 8 Романенко И ., Сахаров С* жизни гарнизона. № 4 Искусство портрета. № 10
Борисова М. № 10 Стогов А. — Мы из П ТУ . №9 Исаев Е . — Проникновение Семенов Б. — «Вам же и
Валоух Ф. № 11 Кикнадзе А. — Что такое в тайны слова. № 12 подарю...». № 1; Добрые ку­
Вдовина Р. № 11 «счастливый час» и можно Клепикова Е , — Выяснение десники. N«7
Воронов Ю. № 1 ли предвидеть его наступле­ мира. № 1 Смирнов-Несвицкий Ю. —
Головяшкин В. № б ние? № 5 Комиссарова Т. — Историк- Своя шапка на голове. № 6
Голубев В. № 8 Кирхоглани В. — Героиче­ художник. № 12
Горбовский Г . № 3, № 12 ский пейзаж. Nt 5 Крестинский А. — Понимать «СЛОН*
Горохов В. № 10 Киселев Я . — Понять друго­ начинаю тепло. № 8
Григорьев И. № 9 го. № 3 * Кузнецов В. — Непридуман­ Выпуски пятьдесят шестой—
Дубговина Э. № 3 Коробов А. — Требуются ма­ ная судьба. № 9 шестьдесят седьмой,
Евтушенко Е . № 2 стера. № 12 Кутузов Е , — Контуры. № 8 Ш Л 1—12