РАЗДЕЛ III.

РОДНАЯ КУЛЬТУРА
В МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ

УДК 378.016:811.161.1'42
Ю. В. Денисова24

РУССКИЙ АВТОРИТЕТНЫЙ ДИСКУРС НАЧАЛА

ХХ ВЕКА И ЕГО УСЛОЖНЕННЫЕ АКТУАЛЬНЫЕ
ФОРМЫ КАК ОБЪЕКТ ИЗУЧЕНИЯ В ИНОЯЗЫЧНОЙ
АУДИТОРИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное

учреждение высшего образования «Московский государственный
университет имени М.В. Ломоносова» (Россия)

Аннотация. Идеологический дискурс и его преподавание

иностранным учащимся в рамках учебного курса «Культура
России эпохи социального эксперимента». Анализ активных
языковых экспериментов в России первой половины ХХ века,
которые обычно остаются за рамками учебных курсов для ино-
странцев, что в дальнейшем вызывает множество профессио-
нальных проблем у специалистов гуманитарного профиля. Ав-
тор рассматривает классические задачи идеологии и особенно-
сти их реализации в советскую эпоху; описывает наиболее час-
тотный набор стандартизированных форм авторитетного дис-
курса и его усложненные формы в их историческом развитии;
предлагает лингводидактические инструменты в помощь препо-

24
Денисова Юлия Викторовна – старший преподаватель, Федераль-
ное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего
образования «Московский государственный университет имени
М.В. Ломоносова» (e-mail: lavtube@yandex.ru)

101
давателям русского языка как иностранного, современной рус-
ской культуры и литературы.
Ключевые слова: авторитетный дискурс, идеологический
дискурс, социальные эксперименты, языковые эксперименты,
художественные эксперименты, задачи идеологии, языковое
сознание, перформативность, конвенциональность, лингводи-
дактика, русский язык как иностранный.

Учебный курс «Культура эпохи социального эксперимента в

России. ХХ-ХХI вв.» для иностранных студентов включает в
себя раздел «Русское языковое сознание». Эта тема традицион-
но вызывает особый интерес учащихся, так как основным ее со-
держанием является изучение особенностей русского языка со-
ответствующего периода.
Современный русский язык, как разговорный, так и язык ли-
тературы, театра, кино, изобилует явными и скрытыми цитата-
ми. Многие из них восходят к языку начала века, который, в
свою очередь, особенно богат и интересен яркими клише и кон-
струкциями идеологической окраски. Без углубления в эту те-
матику знакомство с документами эпохи, а также с современ-
ными произведениями литературы и искусства оказывается по-
верхностным и неэффективным. Поэтому на начальном этапе
чтения курса целесообразно ввести аудиторию в тему «Револю-
ционный язык» и подчеркнуть, что первые годы после Октябрь-
ской революции 1917 года были отмечены активными языковы-
ми экспериментами.
Возникали новые стили языка, такие как «телеграфный»
язык, основанный на сокращениях и аббревиатурах, призванный
называть новые реалии и политические институты (ликбез, про-
леткульт, ЛЕФ, наркомпрос, наробраз и т.д.). Неологизмы, ино-
странные заимствования также рассматривались как инструмент
революционного изменения сознания за счет изменения языко-
вых привычек. Мы помним, например, что Роман Якобсон,
близкий в те годы к футуристам, находил смысл заумной поэзии
не в ее лирическом содержании, а в той формальной реоргани-
зации языка, которую она производит.

102
 Однако к концу 20-х годов большевистское руководство на-
чало видеть угрозу власти и единоначалию, равно как и едино-
мыслию, в разнообразии языковых, научных, художественных
экспериментов. Языковая политика начала меняться. Сфера
языка попала под партийный контроль.
Совершившийся в 20-х годах ХХ века поворот идеологиче-
ского дискурса советской эпохи в сторону возрастающей стан-
дартизации и повторяемости позволяет исследователям вслед за
М. М. Бахтиным называть это явление «авторитетным дискур-
сом». Этот термин использован Бахтиным в 1975 году, чтобы
подчеркнуть, что стандартизация формы идеологического дис-
курса сопровождалась его глубоким смысловым сдвигом [Бах-
тин 1975: 157].
В результате этого сдвига дискурс потерял задачу хотя бы
относительно верного описания реальности, взяв на себя выпол-
нение иной задачи – создавать ощущение того, что публично
описывать реальность можно было только в таких символиче-
ских формах.
Авторитетный дискурс советской эпохи потерял задачу более
или менее верного описания реальности, то есть классическую
задачу идеологии, и приобрел вместо нее другую: привести
воспринимающего субъекта к мысли о том, что возможен лишь
такой, и никакой другой вид репрезентации, даже если он не
воспринимается как верный.
Составляющие авторитетного дискурса самые разные: визу-
альная, практическая, пространственная… Но самой важной ча-
стью был язык. Речь идет об авторитетном языке речей, доку-
ментов, лозунгов, плакатов, газетных передовиц, позже – теле-
визионных передач, агитационных материалов, отчетов, указов.
Конечно, этот язык проникал и в художественную литературу и
публицистику.
Стандартизация формы затронула все структурные уровни
этого искусственного языка – от синтаксиса, морфологии до
стилистики и риторики. Целые куски текстов, написанных этим
языком, переносились неизменными в новые тексты, не вызывая
ни малейшего изменения или развития смысла, оставаясь риту-
альной частью дискурса.

103
 К 80-м годам XX века эта система переносов достигла аб-
сурдного уровня сложности: при каждом новом заимствовании
копирование формы авторитетного языка сопровождалось все
большим усложнением, расширением этой формы без измене-
ния содержания. Особый неуклюжий синтаксис, тяжелая «дубо-
вая» фразеология и стилистические приемы авторитетного дис-
курса представляют особую трудность для изучающих русский
язык, культуру и литературу России XX века.
Таким образом, иноязычным студентам необходим инстру-
мент, позволяющий не только понять определенный наиболее
частотный набор стандартизированных форм авторитетного
дискурса, но и разобраться в усложненных формах, в том числе
видоизмененных авторами художественных или публицистиче-
ских текстов в своих целях.
Наиболее удачным материалом для представления явления,
на наш взгляд, являются три различных вида текста: тексты ло-
зунгов и призывов, которые представляют собой базовые мини-
мальные элементы стиля; публицистические тексты малого объ-
ема и художественные тексты.
Самым ярким, лаконичным и в то же время наиболее доступ-
ным иностранному учащемуся жанром является жанр плаката
(лозунга, призыва как его поджанры). Иностранцам негде по-
знакомиться с агитационным идеологическим материалом в том
виде, в котором он существовал во времена раннего СССР. По-
этому, сталкиваясь со всевозможными аллюзиями и на этот ма-
териал в более поздних письменных, устных и изобразительных
источниках (литературных текстах, кинофильмах, анекдотах,
живописи), они не в состоянии понять подтекст, иронию автора,
его игру со смыслами. Аналитическая работа над этими истори-
чески значимыми материалами дает им возможность не только
повысить языковую компетентность, но и к пониманию идей
современных литературы и искусства.
В качестве примера рассмотрим известную серию плакатов
20-х годов, связанных с темой борьбы за установление и удер-
жание советской власти. Изучая язык и смысл этих идеологиче-
ских документов эпохи, можно не только ввести студентов в
тему «Наглядная агитация как средство идеологического влия-

104
ния в раннесоветскую эпоху», но и обратить внимание учащихся
то, каким образом в русском языке может быть выражено значе-
ние императива, побуждения, призыва; как многообразен син-
таксис эмоционально окрашенного выражения; каким образом в
русском языке возможно опустить субъект и предикат и т.п.
На примере самых разнообразных видов призыва это удобно
здесь продемонстрировать.
Виды призыва и способы выражения значения.
«Вся власть – Советам!» Значение императива выражено не-
обычными средствами: номинативным «вся власть» (вместо на-
прашивающегося аккузативного «всю власть» с подразумеваю-
щимся глаголом «отдать/отдадим») в сочетании с дативным
«Советам» при опущенном модальном словосочетании «должна
принадлежать». Заметим, что вариант «Землю – крестьянам!» с
аккузативным «землю» и подразумевающимся глаголом «от-
дать» явно уступает первому по степени эмоциональности (и
убедительности!) именно в связи с более явной отсылкой к гла-
голу. По этой же модели произведены лозунги: «Знание –
всем!», «Земля – крестьянам!», «Фабрики – рабочим!», «Смерть
– капиталу!», «Мир – народам!», а также более позднее «Миру –
мир!», эксплуатирующее ту же конструкцию, обогатившееся
игрой слов, но, несмотря на этот вроде бы эффектный речевой
прием, явно демонстрирующий явление выхолащивания и
смысла, и эмоциональной окраски. В более поздний советский
период по аналогичной схеме, как конструкторы, собирались
лозунги типа «Каждой советской семье – по квартире!», «Тру-
дящимся – здоровый отдых!», «Каждой рабочей минуте – наи-
высшую отдачу!», и даже «Каждой МТС – образцовую диспет-
черскую службу!»…
«Грудью на защиту Петрограда!» Инструментальный падеж
при глаголе «встать» позволяет и здесь опустить этот глагол,
при этом компенсируя его отсутствие существительным «защи-
та» с соответствующим предлогом. Таким образом, отсутствие
глагола становится значимым: появляется ярко выраженное им-
перативное значение. Вспоминается позднейшее «Ударим авто-
пробегом по бездорожью!», уже прошедшее путь освобождения
от диктата идеологии и перешедшее в иронический регистр. Или

105
«Верным курсом – к победе коммунизма!», потерявшее и смы-
словую нагрузку, и эмоциональность, и потому перешедшее в
разных вариантах в разговорный обиход с явным саркастиче-
ским тоном, а затем – напрямую в соц-арт.
«Даешь новый быт!» Значение императива выражено преди-
катом-глаголом несовершенного вида, стоящим в настоящем
времени, что заменяет глагол совершенного вида «дать» в импе-
ративе обычного, не-лозунгового высказывания. В сопоставле-
нии с позднейшим просторечным «Ну ты даешь!», выражаю-
щим высокую степень оценки/отношения, анализ этого типа ло-
зунга дает возможность исследования значений грамматической
формы второго лица единственного числа русского глагола.
С каждой новой попыткой эксплуатации старого механизма
все более и более выцветают и смысл, и форма, и, как следствие,
за ничего более не значащим повторением следует лишь беско-
нечная игра. Представители московского концептуализма и
соц-арта блестяще продемонстрировали, как это происходит в
живописи. Именно здесь стандартизированные формы идеоло-
гического высказывания прошлого становятся основой актуаль-
ного иронического высказывания, как, например, в работах Ос-
кара Рабина или Ильи Кабакова, либо с ними происходят еще
более интересные трансформации, вплоть до полного разруше-
ния смысловых связей внутри высказывания, как, например, в
работах Виталия Комара и Александра Меламида или Эрика
Булатова. И в этом случае они становятся источником новых
непредсказуемых смыслов уже не только на словесном, но и на
графическом и живописном уровнях. Зачастую жест героя кар-
тины заменяет собой подпись-лозунг, и если зритель, пережив-
ший советский опыт, легко интерпретирует подобные смыслы,
то представитель другой культуры нуждается в предваритель-
ном анализе первоначального элемента авторитетного дискурса.
Следующий весьма продуктивный для изучения в иностран-
ной аудитории пласт авторитетного дискурса 20-х – 50-х годов
XX века – публицистические тексты малого объема, посвящен-
ные разнообразным сторонам советской идеологической систе-
мы.

106
 В качестве примера жанра Обращения интересно рассмот-
реть текст документа, датированного 23 октября 1923 года,
«Обращение Московского Пролеткульта к фабрично-заводским
комитетам о симфонии гудков во время празднования VI го-
довщины Октября» [Рябцев 2004: 171-172].
Прокомментировав особенности жанра Обращения в ранне-
советское время, обратив внимание студентов на тематику до-
кумента-представителя эпохи, стоит остановиться на такой осо-
бенности авторитетного дискурса, как «размытость автора и ад-
ресата». Действительно, обращение одной организации к не-
скольким другим – характерная черта времени. Фактически речь
по-прежнему идет об обращении человека/людей к челове-
ку/людям. Но в контексте эпохи роль субъекта нивелировалась,
уступая место – и в сознании людей, и в языке – некоему обще-
ственному (но строго иерархизированному!) агенту, полностью
лишенному персональной ответственности за высказывание.
Наблюдать этот феномен интересно также на примере такого
жанра, как Постановление.
Например, постановление ЦК ВКП(б) от 16 мая 1930 г. «О
работе по перестройке быта» [Рябцев 2004: 121-122] или знаме-
нитое постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ле-
нинград» от 14 августа 1946 г.[Рябцев, 2004: 30-33], представ-
ляющие возможность обсуждать на занятиях не только тему ре-
прессий, но и обслуживающего эти репрессии особого языка.
Например, наряду с уже упоминавшимися особенностями «раз-
мытого авторства», документ демонстрирует изменение стиля,
используется сниженная, эмоционально окрашенная лексика,
свойственная устной речи и приближающая документ к жанру
устного пропагандистского выступления («пошляки», «подон-
ки», «омерзительный»).
Это еще одна особенность эпохи – стилистическая неточ-
ность, избыточность, уход от эстетического критерия в сторону
прагматической функции языка, которая в то время восприни-
малась как сугубо идеологическая.
Иностранным учащимся предоставляется возможность изу-
чить многочисленные клише и обороты, присущие авторитет-
ному дискурсу и многажды и разнообразно обыгранные в по-

107
следующую эпоху, например: «безответственно и легкомыслен-
но относиться к своему делу»; «оказаться (за) бортом передово-
го советского искусства»; «выйти в тираж»; «культурные запро-
сы»; «высокая требовательность к произведениям искусства»;
«партия и государство»; «вести неправильную линию»; «обра-
зец низкопробной буржуазной … (литературы, драматургии)»;
«пропаганда реакционной буржуазной идеологии и морали»;
«отравить сознание советских людей»; «оживить пережитки ка-
питализма»; «коренные вопросы современности»; «жизнь со-
ветского общества в ее непрестанном движении вперед»; «могу-
чее средство в деле воспитании советских людей»; «в духе на-
плевизма и безыдейности» и т.п.
В процессе изучения этих элементов клишированной речи
достигается решение сразу нескольких задач. Помимо анализа
идейного содержания подобных оборотов и, соответственно,
изучения исторических реалий эпохи, на занятиях рассматрива-
ются лексико-стилистические особенности формирования сло-
восочетаний, составляющих огромный языковой пласт как в
разговорной русской речи XX-XXI вв., так и в литературе.
Каждый из авторов советской литературы, изучаемый в курсе
истории советской культуры, должен быть рассмотрен в связи с
вышеописанным феноменом. Проза А.Платонова, М.Зощенко,
М.Булгакова, С.Довлатова, братьев Стругацких, стихи Д. Харм-
са, В.Маяковского, Б.Пастернака, не говоря уже о поэзии
И.Бродского, являются идеальным материалом для исследова-
ния этого явления.
Представляя феномен перформативного сдвига идеологиче-
ского дискурса в литературе, интересно рассмотреть следующие
цитаты:
Профуполномоченный от забот и деятельности забывал
ощущать самого себя. И так ему было легче; в суете сплачива-
ния масс и организации подсобных радостей для рабочих он не
помнил про удовлетворение удовольствиями личной жизни…
Утром Вощеву ударил какой-то инстинкт в голову, он про-
снулся и слушал чужие слова, не открывая глаз.
- Он слаб!
- Он несознательный.

108
 - Ничего: капитализм из нашей породы делал дураков, и
этот – тоже остаток мрака.
- Лишь бы он по сословию подходил: тогда – годится.
- Видя по его телу, класс его – бедный.
На его столе находились различные жидкости и баночки для
укрепления здоровья и развития активности. Пашкин много
приобрел себе классового сознания, он состоял в авангарде;
накопил уже достаточно достижений и потому научно хранил
свое тело – не только для радости существования, но и для
ближних рабочих масс.
- Ольгуша, лягушечка, ведь ты гигантски чуешь массы. Дай я
к тебе за это приорганизуюсь!
- Говорили, что все на свете знаете, - сказал Вощев, - а сами
только землю роете и спите! Лучше я от вас уйду – буду ходить
по колхозам побираться: все равно мне без истины стыдно жить.
Сафронов, любивший красоту жизни и вежливость ума, стоял с
почтением к участи Вощева, хотя в то же время глубоко волно-
вался: не есть ли истина лишь классовый враг? Ведь он теперь
даже в форме сна и воображения может предстать!
- Перестань брать слово, когда мне спится, а то я на тебя за-
явление подам!
- Извольте, гражданин Козлов, спать нормально – что это за
класс нервной интеллигенции здесь присутствует, если звук сра-
зу в бюрократизм растет?
К утру Козлов постановил для себя перейти на инвалидную
пенсию, чтобы целиком отдаться наибольшей общественной
пользе, - так в нем с мучением высказывалась пролетарская со-
весть. – Я сегодня в соцстрах пойду ставиться на пенсию, - со-
общил Козлов. – Хочу за всем следить против социального вре-
да и мелкобуржуазного бунта [А.Платонов «Котлован», 1987].
…Терпели мы терпели, а потом начали строчить жалобы. Я
даже в штаб-квартиру Юнеско заявление написал, потому что
наши инстанции никак не реагировали на действия этого врага
народа, но капиталисты мне прислали бюрократическую от-
писку… Пробовали также испытанное оружие пролетариата,
то есть деятельно игнорировали производственные обязанно-
сти, но и это не помогло: наш новый хмырь взял и выкинул на

109
улицу с десяток отцов семейств, обре… обре… ну, как это гово-
рится, - обрекя малолетних детей на голодное прозябание. Вро-
де бы он полностью демаскировал себя как вражеского най-
мита, но наши инстанции ни гу-гу [Пьецух 1990].
Там висела репродукция сталинского плаката – тяжелые
красные знамена с желтыми кистями, в просвете между кото-
рыми весело синело здание университета.
-Это парень один на компьютере сделал, - сказал Ханин. –
Видишь, там серп и молот были и звезда, а он их убрал и вместо
них поставил «coca-cola» и «сoke».
- Действительно, - с удивлением сказал Татарский. – И ведь
сразу не заметишь – такие же желтенькие.
… Он вернулся на кухню и подошел вплотную к плакату с
краснознаменной «Кока-колой».
- Чему удивляться? Знаешь, как по-испански «реклама»? –
Ханин икнул. – «Пропаганда». Мы ведь с тобой идеологические
работники, если ты еще не понял. Пропагандисты и агита-
торы. Я, кстати, и раньше в идеологии работал. На уровне ЦК
ВЛКСМ. Так я тебе скажу, что мне и перестраиваться не надо
было. Раньше было: «Единица – ничто, коллектив – все», а
теперь – «Имидж – ничто, жажда – все». Агитпроп бес-
смертен. Меняются только слова [Пелевин, 2001].
Таким образом, на занятиях в иностранной аудитории недос-
таточно предъявить фактический языковой материал. Для про-
никновения в суть явления необходимо подвести учащихся к
понимании идеи об особой роли искусства в рамках тоталитар-
ной системы: она не сводима ни к героическому сопротивлению
системе, ни к воспроизводству и поддержке параметров систе-
мы. Все намного сложнее и интереснее: просто участвуя в по-
вседневной жизни государства и пользуясь авторитетным дис-
курсом как в области языка, так и в других областях человече-
ской деятельности, искусство совершало акты, которые вели к
внутренним смысловым сдвигам авторитетного дискурсивного
режима государства и создании внутри него новых «альтерна-
тивных» зон и пространств. Они не поддерживают государство,
не находятся в оппозиции. Их роль до поры до времени неза-

110
метна для наблюдателей. Однако именно они ведут к внутрен-
нему перерождению системы, к ее изменению изнутри.
Итак, проанализировав основные свойства перформативно-
сти и конвенциональности высказываний, а также перформа-
тивного сдвига, присущих идеологизированному бытию совет-
ского времени, мы пришли к выводу, что обращение к этим фе-
номенам в процессе чтения курса по истории культуры XX века
необходимо при изучении в иностранной аудитории явления
авторитетного дискурса, являющегося, в свою очередь, ключом
к пониманию большинства явлений культуры советской эпохи.

Литература
Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования
разных лет. – М.: Художественная литература, 1975
Жуковский В.И., Тарасова М. В. «Коммуникативные основы
художественной культуры». – Красноярск: СФУ, 2010
Лотман Ю.М. «Непредсказуемые механизмы культуры». –
Таллинн: TLU Press, 2010
Пелевин В. Generation «П». – М.: Вагриус, 2001.
Платонов А. Котлован. Ювенильное море. – М.: Художест-
венная литература, 1987.
Пьецух В. Я и прочее. – М.: Художественная литература,
1990.
Рябцев Ю. Хрестоматия по истории русской культуры. – М.,
Владос, 2004.
Buck-Morss, Susan. 2006. “Teorizing today: Te post-Soviet
condition” Unpublished manuscript. http://falcon.arts.cornell.edu/
sbm5/Documents/theorizing%20today.pdf.

Julia Denisova

RUSSIAN AUTHORITATIVE DISCOURSE OF THE

BEGINNING OF THE TWENTIETH CENTURY AND ITS
COMPLICATED ACTUAL FORMS AS AN OBJECT OF
STUDY IN A FOREIGN LANGUAGE AUDIENCE

Lomonosov Moscow State University

111
 Abstract. The ideological discourse and its teaching to foreign
students in the framework of the course "Culture of Russia in the era
of social experiment” is what we focus on. Analysis of active lan-
guage experiments in Russia in the first half of the twentieth century,
which usually remain outside the scope of training courses for for-
eigners, and further causes many professional problems for special-
ists in the humanities. The author considers the classical problems of
ideology and the peculiarities of their implementation in the Soviet
era; describes the most frequent set of standardized forms of authori-
tative discourse and its complicated forms in their historical devel-
opment; offers linguistic tools to help teachers of Russian as a for-
eign language, modern Russian culture and literature, giving a lot of
examples from the Russian ideological language of the beginning of
XX century and it’s modern realization.
Keywords: authoritative discourse, ideological language, social
experiment, language experiment, artistic experiment, ideology tasks,
Russian language consciousness, performativity, conventionality,
linguodidactics.

About the author:

Julia Denisova – Senior Lecturer, Federal State Budget Educa-
tional Institution of Higher Education M.V.Lomonosov Moscow
State University (e-mail: lavtube@yandex.ru)
©Денисова Ю.В., 2019

112