Грамматика латинского языка играла важную роль в создании грамматических

трактатов XVI века. Все французские грамматисты указывают, что они строят свои трактаты
по образцу грамматик Доната и Присциана. Среди филологов всех стран долго
господствовало мнение, что ко всем языкам применима единая грамматическая схема,
притом та, которая была выработана на материале классических языков, и влияние
гуманистической традиции сказывается и в терминологии, и в системе расположения и
подачи материала, и в истолковании тех или иных языковых фактов. Французским
грамматистам, получившим образование на базе классических языков, трудно было
осознавать грамматические особенности родного языка, как и трудно выработать
собственную терминологию и схему расположения материала. Но деятельность
французских грамматистов XVI века не сводится к копированию латинских грамматик. В
этот период было много сделано для кодификации норм формировавшегося
национального языка.

С XIV в. во Франции после периода раздробленности укрепляется монархическая

власть и экономическим и политическим центром становятся королевские земли —
Париж вместе с регионом Иль-де-Франс. Из-за чего лидирующее положение в
совокупности диалектов начинает занимать франсийский (парижский) вариант. Тогда же
заметно расширяется и сфера применения языка: в среднефранцузский период
появляется новые произведения литературы — драматургия, нравоописательные
романы, происходит расцвет лирической поэзии, которая была представлена как
произведениями придворных поэтов, так и образцами народного творчества.
Разговорный французский язык все более проникает и в официальную среду государства
— на нем проходят заседания парламента, он используется в королевской канцелярии.
Однако латынь не хотела сдавать позиции, в частности, официальные решения по-
прежнему фиксировались на ней. В XIV-XV вв. начинается перевод на французский
произведений античных авторов, что выявило отсутствие тех или иных терминов и
способствовало образованию новых слов в национальном языке. Успехи Франции в
Столетней войне (1337-1453) только ещё больше укрепили государство. Окончательно
политическое и территориальное объединение страны завершается при Людовике XI
(1461-1483, из династии Валуа), после чего королевская власть продолжает укрепляться.

Вообще на протяжении всей истории Франции до нового времени постоянно

раздавались голоса о том, что французский — это неправильный латинский. В период
формирования государства (галлоримляне, германцы, феодальная раздробленность)
язык засорился. А теперь, когда новая нация укрепилась, необходимо создать свой,
“правильный” язык. Только где лежит эта правильность, никто до конца не знал. Читать-
писать в средневековой Франции умели не многие, на письме же язык фиксировался
либо в делопроизводстве, либо в книгах, которые тогда выходили редко. Короче говоря,
каждый писал, как считал нужным, и записанное на бумаге по факту и было нормой.

В фонетике в этот период происходит ослабление и выпадение безударных

гласных. Так seur превращается в sur (совр. sûr — уверенный), а слово “август” потеряло
начальную букву “а”: народнолатинское [aut] уменьшилось до [ut] (совр. août, первая
буква не читается, но пишется). Слабое e, находящееся в слове между согласными, также
начинает исчезать (contrerole –> controle — совр. контроль). Однако этот нестабильный
звук оказался живучим. Он стал вести себя, как хамелеон: кое-где он сохранялся,
возвращался, со временем стал произноситься как [ə] и так дожил до наших дней —
теперь мы его знаем как выпадающее e [ə], например, в слове carrefour (перекресток) или
в имени Madelaine (Мадлен).
Тогда же (в XIV-XV вв.) французы перестают произносить звук [r] в окончаниях -er.
Этот принцип касается, главным образом, длинных слов. Такая избирательность
сохранилась и сегодня (напомню, что -er все-таки читается кое-где в ряде коротких
словечек, типа mer (море), hier (вчера) и т.п.). Одно из объяснений — это то, что [r]
неудобно произносить после закрытого [e], тогда как в односложных лексемах [ɛ] всегда
открытый.
В среднефранцузский период происходит окончательное формирование носовых
гласных: они поглотили находящиеся после них согласные –n и –m (ранее произношение
носовых происходило наподобие английских окончаний –ing, т.е. согласные –n и –m
могли быть слышны). Старофранцузский дифтонг –oi, который так и читался: [oi], теперь
произносится как [ɛ] или [wɛ], т.е. транскрипция слова moi стала не [moi], какою была
прежде, а [mɛ] или [mwɛ]. Этот звук будет меняться и в новофранцузский период.
В работе над орфографией вновь и вновь продолжают сводить слова к латинскому
оригиналу — несмотря на ряд фонетических сдвигов, описанных выше. Так, окончание –
cion в словах типа revolucion, decepcion etc. заменяется на этимологические –tion. Бывали
случаи и ошибочного определения слов-оригиналов в латыни (скажем, глагол savoir
(знать) — почему-то сводили к латинскому scire и писали sçavoir, хотя на самом деле он
произошел от глагола sabere).
В среднефранцузский период происходит дальнейшее упорядочение форм
артиклей. В частности, слитную форму дало сочетание определенного артикля
единственного числа мужского рода le и предлога de. Причем до XIV в. употреблялась
слитная форма del (как в испанском), однако теперь она трансформировалась в du
(вспомним вокализацию l), как в современном языке (также встречалась и форма dou).
Слитную форму с определённым артиклем давал также предлог en — в единственном
числе: en + le = eu (или ou); во множественном числе — en + les = es. В современном языке
предлог en слитных форм не дает, а формы au и aux сейчас рассматриваются, как слияние
предлога à c определенным артиклем мужского рода le или множественного числа les.
В текстах среднефранцузского периода наряду с неопределенным артиклем
единственного числа un/une начинает встречаться форма des для множественного числа.
Поначалу она часто заменяется и чередуется с предлогом de. Одновременно встречалась
и форма uns с тем же значением неопределенного артикля множественного числа (un + s
— она впоследствии отпадет). Интересно, что во французском языке одну из форм
артикля дал предлог, что отличает его от других романских языков, скажем, от
испанского, где неопределенными артиклями являются, соответственно, формы
числительного один (un)- un/una/unos/unas как в утвердительных, так и в отрицательных
предложениях.
В среднефранцузский период получает распространение так называемая форма
частичного артикля du и de la (опять же сочетание предлога de и определённого артикля),
которая употреблялась с теми понятиями, которые нельзя сосчитать.

Другой точки зрения придерживался англоязычный автор французской

грамматики Дж. Пальсграв. Принципиальным отличием от работ современников было
выделение артикля в качестве самостоятельной части речи. В иерархии частей речи Дж.
Пальсграв рассматривал его в последнюю очередь (Palsgrave 1532). Позиция грамматиста
существенно отличалась от принятого со времен Доната и Приєднана подхода в
грамматическом описании, согласно которому существительное, прилагательное и
детерминативы имени рассматривались в рамках одной части речи - имени. Этот факт
объясняется тем, что в анализе явлений французского языка Дж. Пальсграв опирался на
известные ему факты своего родного языка, обладавшего развитой артиклевой системой.
Кроме того, по замечанию Дж. Пэдди, в описании языковой структуры Дж. Пальсграв
основывался на греческой грамматике Теодора Газа (Padley 1983). Сопоставление
французского языка с греческим, также имевшим артиклевую парадигму, в значительной
степени обусловило авторскую трактовку данного класса слов во французском языке.
По мнению Ж.-Кл. Шевалье, немаловажным достоинством грамматики Дж.
Пальсграва является тот факт, что он не поддерживал точку зрения, согласно которой
существительное во французском языке имеет падежную систему склонения. Автор особо
выделил то обстоятельство, что в практике грамматического описания именно Дж.
Пальсграв первым отказался фактически от мнения о том, что французское
существительное склоняется по падежам и свел склонение имени к оппозиции
единственного и множественного числа (Chevalier 1968: 133). Необходимо добавить, что в
грамматических описаниях французских авторов данная точка зрения имела место также
у Л. Мегре и Р. Этьена. Но, хотя грамматисты и заявляли об отсутствии склонения во
французском языке, в практике грамматического описания они продолжали
придерживаться падежной схемы, склоняя существительное с предлогом.
В обширном труде Пальсграва – первой большой грамматике французского языка
– вопросам произношения посвящена первая часть, более трети всего текста. Автор
начинает с общей характеристики французского произношения, подчеркивая те черты,
которые могут вызвать затруднения у англичан. Он указывает, что французы избегают
резкости звучания, стремятся к гармоничности и отчетливости произношения и при этом
тесно связывают слова друг с другом, ставя ударение только на последнем слоге
словосочетания.
Описание произношения построено как правила чтения отдельных букв в разных
положениях, а собственно фонетические пояснения сводятся главным образом к
сравнениям со звуками других языков: французские гласные звучат как итальянские,
кроме u, которое имеет звук английского дифтонга ew в слове mewe ‘мяукать’;
французское ch соответствует английскому sh и т.д. В ряде случаев просто указывается
другая буква, имеющая то же чтение: c перед a, o, u как k, в словах на -tion t читается как c
перед i, т.е. -cion. Пальсграв (в отличие от французов) замечает носовые гласные: он
описывает гласные в сочетаниях an, on как дифтонги, произносимые в нос (somethynge in
the nose), аналогичные замечания делаются и по поводу других сочетаний, в которых есть
носовые гласные. Много внимания уделено нечитаемым буквам (часть из них
соответствовала звукам, исчезнувшим из произношения, другие были введены для того,
чтобы подчеркнуть связь с исходным латинским словом). Пальсграв довольно подробно
рассматривает варьирование звуковой формы слова в потоке речи: произношение
конечного согласного перед начальным гласным следующего слова и его выпадение
перед согласным,То, что в современном французском описывается как связывание
(liaison) элизию конечного -e перед гласным.
Однако Пальсграв не дает никаких указаний относительно артикуляции и не
описывает звучания. Есть только очень краткое замечание о повышении тона на ударном
слоге и высоком завершении вопроса.

Язык становится объектом исследования в XVI веке, когда появляются французские

грамматики. Они во многом несовершенны, но их появление свидетельствует о
стремлении носителей языка сделать французский язык не только социально, но и
лингвистически престижным.
 Первая французская грамматика, изданная во Франции в 1531 году принадлежит
Ж. Дюбуа (J. Dubois). Врач по образованию, писавший только на латинском языке. Он был
первым, кто попытался создать грамматику родного языка. Он написал ее на латинском
языке. В латыни автор видел не только первооснову французского языка, но и идеал, к
которому французский должен стремиться.
В первой части этой грамматики рассматривались фонетические изменения, вторая
была посвящена морфологии. Значение этой грамматики состоит прежде всего в том, что
Дюбуа впервые сформулировал и пытался реализовать на практике мысль о
необходимости описания родного языка.
Для Жака Дюбуа и его последователей Дрозе и Де Коммина правильными во
французском были те явления, которые находили соответствие в латыни, что означало
отрицание роли узуса, роли речевой практики. Даже сам Дюбуа сознает, что все его
попытки анализа и поиски норм общефранцузского языка имели лищь ограниченный
успех, поскольку французский язык не укладывается в грамматическую систему
латинского.
Можно сказать, что у Дюбуа есть противопоставление «хорошего» и «плохого»
обычая. «Хороший обычай» - это нормы, которые ближе к латыни, «плохой» - это
явления, получившие распространение в узусе, большинства. Поскольку на данном этапе
понятие нормы в языке еще только зарождалось, Дюбуа был не в состоянии преодолеть
трудности. Поэтому он сам признает, что смог дать лишь самые первые правила.
Основные положения грамматики Ж. Дюбуа в вопросе о номенклатуре артиклевых
форм, их роли во французском языке нашли место и в других трактатах начального
периода XVI века - у Ш. Бовеля, Ж. Депотера, Ж. дю Веза. В трактате Ш. Бовеля (1533) в
качестве артиклевых форм французского языка упоминались только формы
определенного артикля le и la. Определенный артикль употреблялся, по мнению
грамматиста, перед всеми существительными, обозначающими предметы (Bovillus 1533:
65). Работа Ж. Депотера являлась по существу латинской грамматикой с подтверждением
грамматических постулатов языковыми фактами формирующихся национальных
письменно-литературных французского и немецкого языков. Артиклевые формы {de, des,
le, la, les), по мнению ученого, служили маркером падежа, времени, лица и т.д. Под этими
формами ученый объединил как собственно говоря определенный артикль и предлог de,
так и формы безударных местоимений le, la, les. Они, по его мнению, являлись истинными
артиклями (Despaterius 1537). То есть, под артиклевыми Ж. Депотер понимал все формы,
служащие для связи членов предложения. Подобную позицию в отношении французского
артикля можно объяснить, во-первых, авторитетом грамматических трактатов поздней
Античности и раннего Средневековья в формирующейся французской грамматической
традиции. Другим немаловажным обстоятельством является также группировка частей
речи по принципу их самостоятельной или связующей роли в предложении, то есть
основанная на семантико-синтаксическом критерии.

Не прошло и двадцати лет после выхода в свет «Grammaticae latinogallicae» Ж.

Дюбуа, как Луи Мегрэ опубликовал свой труд по грамматике французского языка («Le
trettè de la grammere francoeze»), первое издание которого вышло в 1548 г. В свою
грамматику Л. Мегрэ включил орфографию, пунктуацию и морфологию. Последняя из
этих дисциплин представлена у него уже с ярко выраженным критическим отношением к
грамматике Ж. Дюбуа. Он указывает, что во французском языке не восемь, а девять
частей речи. Кроме тех частей речи, которые выделены у Ж. Дюбуа, во французском языке
– в отличие от латинского – имеются также и артикли. Пройдёт еще много десятилетий и
даже веков, когда европейские грамматисты почувствуют себя освобожденными от
латинской «схемы» вполне. Но уже Л. Мегрэ хорошо осознавал необходимость в таком
освобождении, и он сделал в этом направлении первые шаги. Так, уже Л. Мегрэ не
признавал падежа у французских имен. «… Французский язык, – писал он, – его не знает,
поскольку французские имена не изменяют своих окончаний».
Мегре резко критиковал современную ему орфографию, указывая на то, что его
современники пишут так, как не говорят, а говорят так, как не пишут. Наиболее
существенными недостатками принятой в его время орфографии, по его мнению, были:
а) недостаток букв, т. е. букв было меньше, чем звуков в слове (мало
распространенный недостаток);
б) большое количество излишних букв. т. е. букв, которым не соответствовало
никакого звука. Мегре имел в виду такие написания, как parfaict, dict, faict, где буква с
являлась излишней, или написания типа briefment, ung, besoing, escripre, в которых буквы
f, g, р не отражали произношения;
в) использование одной и той же буквы для обозначения разных звуков, как,
например, обозначение при помощи буквы с звука k и звука s.

С очень радикальными предложениями выступил также грамматист Рамюс. В

своей грамматике «Grammaire» он говорит о необходимости изъять из написаний все
лишние буквы, убрать бесполезные знаки, а также буквосочетания, служившие для
обозначения простого звука. Его орфографическая система содержала те же буквы и
знаки, которые употреблялись его современниками, но он использовал их в новом
значении.
Рамус – основатель формализма в грамматической науке. Он проявляется в
переоценке формальных критериев в описании грамматического строя языка и
недооценке содержательных. В России он расцветёт в работах Ф.Ф. Фортунатова, А.М.
Пешковского и др.
При описании частей речи Рамус сосредоточивал своё внимание на их формальных
показателях. Так, имена определялись им как слова, которые имеют формальные
показатели рода и числа, а глаголы – как слова, которые имеют показатели числа,
времени и лица («Le verbe, c'est un mot de nombre avec temps et personnes»
У служебных частей речи морфологические показатели отсутствуют. Рамус находит
выход из этой ситуации. Он определяет их как слова без числа. Чтобы отграничить
служебные слова друг от друга, он, отступая от правила, прибегает к семантическому и
синтаксическому критериям в определении данных частей речи.
Грамматика Рамюса (Grammaire de Pierre de la Ramée, Lecteur du Roy en l’Université
de Paris. 1572) выдержала два издания—1562 и 1572 гг. 2-ое издание более доработано и
более продумано, и все же, с точки зрения самостоятельных наблюдений над
грамматическим строем французского языка, не представляет особого интереса, т. к.
Рамюс использует наблюдения своих предшественников. Грамматика Рамюса
представляет интерес скорее методологического порядка, а именно как попытка по-
новому построить грамматическую классификацию и дать новые определения. Так он
предлагает новую классификацию глаголов не по спряжению, а по корню (на е и на i), не
признает наклонений как грамматическую категорию и заменяет их временной
классификацией, причем Impératif оказывается 2-ым Futur, a Subjonctif présent — 2-ым
настоящим. Автор предлагает также свою классификацию существительных — без числа и
с числом.
Во 2-ом издании своей грамматики Рамюс очень конкретно ставит вопрос о том,
где надо искать нормы языкового употребления. Эти нормы следует, по его мнению,
искать в народном языке. Отсюда его знаменитое утверждение: «Народ верховный
владыка своего языка, он владеет им как феодом на основе свободного договора и не
зависит ни от какого сеньора. Язык учат не в аудиториях Парижского университета у
профессоров древнееврейского, греческого и латинского языков, как полагают наши
милые этимологизаторы, но в Лувре, в судах, на рынках, на площадях Грэв и Мобер» (Le
peuple est souverain seigneur de sa langue et la tient comme un fief de franc aleu, et n’en doit
recongroissance a aulcun seigneur, L’escolle de ceste doctrine n’est point es auditoires des
professeurs hebreux, grecs et latins en l’université de Paris comme pensent ces beaux
étymologiseurs, elle est au Louvre, au Palais, aux Halles, en Greve, a la place Maubert).

Грамматика Робера Этьена (Estienne R., Traictę de la grammaire françoise, 1557) как
теоретическое исследование не представляет интереса. Это очень хорошо и ясно
изложенное пособие по грамматике французского языка, составленное на основании
исследований Дюбуа и, главным образом, Мегре.
Гораздо интереснее наблюдения и замечания его сына Анри Этьена (H. Estienne),
но эти наблюдения разбросаны в отдельных его работах, как, напр. Traicté de la
Conformité du langage françois avec le grec, 1565 ; Deux Dialogues du nouveau langage
François italianizé et autrement desguizé, 1578; De la précellence du langage françois, 1579, и,
особенно, в латинской его работе Hypomneses de gallica lingua (Hypomneses de Gallica
lingua peregrinis earn discentibus necessariae, quaedam vero ipsis etiam Gallis multum
profuturae... Auctore Henr. Stephano qui et Gallicam patris sui Grammaticen adiunxit. Genève,
1582), которую он предпослал в качестве предисловия к латинскому переводу
грамматики его отца Робера Этьена.

Грамматика Антуана Коши

В отличие от многих других авторов XVI в. А.Коши связывал свою грамматическую
доктрину с методикой преподавания языка. Оценивая существовавшие в то время
приемы обучения живым языкам как несовершенные, он стал основоположником
собственного метода. Для его реализации А.Коши написал две оригинальные грамматики
— латинского и французского языков, в основу которых положил единую композиционно-
структурную схему. Блестящий практик и основательный теоретик, создавший наиболее
подробное для своего времени описание французского языка, он сумел показать
своеобразие его грамматического строя через жесткую систему парадигм, организация
которых заметно отличается от того, что имеет место в других работах XVI в.