Константин Вагинов

Козлиная Песнь
Ром ан

ГГ Чі Г - ,
Л?

$
 ОБЛОЖКА РАБОТЫ

Б. ТАТАРИНОВА

2015188701

Ленинградский О бластлит № 11972.

12Ѵ4 п . Т и р аж 3000. (X, 2 0 .24525/Пр.)
КОЗЛИНАЯ ПЕСНЬ
 ПРЕДИСЛОВИЕ
ПРОИ ЗН ЕСЕН Н О Е ПОЯВЛЯЮ Щ ИМСЯ АВТОРОМ

П етербург окраш ен для меня с не­

которых пор в зеленоватый цвет, мер­
цающий и мигающий, цвет ужасный,
фосфорический. И на домах, и на л и ­
цах, и в душ ах дрожит зеленоватый
огонек, ехидный и подхихикиваю щ ий.
Мигнет огонек — и не Петр Петрович
перед тобой, а липкий гад; взмет­
нется огонек — и ты сам хуж е г а д а ; и
по улицам н елю ди ходят: заглянеш ь
под ш ляпку — змеиная голова; всмот­
риш ься в старуш ку — ж аба сидит и
животом движет. А молодые люди к а ж ­
дый с мечтой особенной: инженер обя­
зательно хочет гавайскую музы ку ус­
лы ш ать, студент — поэффектнее по­
веситься, ш кольник — ребенком обза­
вестись, чтоб силу муж скую доказать.
Зайдеш ь в магазин — бывший генерал
за прилавком стоит и заученно улы ­
бается ; войдешь в музей — водитель
знает, что лж ет, и лгать продолжает.
Не люблю я П етербурга, кончилась
мечта моя.
 ПРЕДИСЛОВИЕ
П РО ИЗНЕСЕН НО Е ПОЯВЛЯЮ Щ ИМСЯ АВТОРОМ

Теперь нет П етербурга. Есть Л енин­

град; но Л енинград нас не касается —
автор по профессии гробовщ ик, а не
колыбельных дел мастер. П окажеш ь
ему гробик— сейчаспостукает и узнает,
из какого материала сделан, как д авно,
каким мастером, и даж е родителей по­
койника припомнит. Вот сейчас автор
готовит гробик двадцати семи годам
своей ж изни. Занят он уж асно. Н о н е
думайте, что с целью какой-нибудь
гробик он изготовляет, просто страсть
у него так ая. Поведет носиком— тр у ­
пом пахнет; значит, гроб нужен. И лю­
бит он своих покойников, и ходит за
ними еще при ж изни, и ручки им жмет,
и заговаривает, и исподволь доски з а ­
готовляет, гвоздики закупает, круж ев
по случаю достает.
 Глава I
Т ептёлкин

В городе ежегодно звездные ночи сменялись белыми

ночами. В городе жило загадочное существо — Тептел-
кин. Его часто можно было видеть идущего с чайником
в общественную столовую за кипятком, окруж енного ним­
фами и сатирами. П рекрасные рощи благоухали для него
в самых смрадных местах, и жеманные статуи, наследие
восемнадцатого века, казались ему сияющими солнцами
из пентелийского мрамора. Только иногда подымал Теп-
телкин огромные, ясные гл аза свои — и тогда видел себя
в пустыне.
Б езродн ая, клубящ аяся пусты ня, принимаю щ ая р аз­
личные формы. Подымется тяж елы й песок, спиралью вьется
к невыносимому небу, окаменевает в колонны, песчаные
волны возносятся и застывают в стены, приподнимется стол­
бик пыли, взмахнет ветер верхуш кой — и человек готов, со­
единятся песчинки, и вырастут в деревья, и чудные плоды
мерцают.
Одним из самых непрочных столбиков пыли была для
Тептелкина М арья Петровна Д алматова. Одетая в шумя­
щее шелковое платье, явл ял ась она ему чем-то неизменным
в изменчивости. И, когда он встречался с ней, казалось ему,
что она соединяет мир в стройное и гармоническое единство.
Но это бывало только иногда. Обычно Тептелкин верил
в глубокую неизменность человечества: возникшее раз, оно,
подобно растению, приносит цветы, переходящ ие в плоды,
а плоды рассыпаются на семена.
Все* казалось Тептелкину таким рассыпавш имся пло­
дом. Он ж ил в постоянном ощущении разлагаю щ ейся обо­
лочки, сгниваю щ их семян, среди уже возносящ ихся рост­
ков.

[ 9 ]
 Д ля него от сгнивающей оболочки поднимались тончай­
шие эманации, принимавшие различные формы.
В семь часов вечера Тептелкин вернулся с кипятком
в свою комнату и углубился в бессмысленнейшее и ненуж ­
нейшее занятие. Он писал трактат о каком-то неизвестном
поэте, чтоб прочесть его кр у ж ку засыпающ их дам и вос­
хищ аю щ ихся юношей. Ставился столик, на столик лампа
под цветным абаж уром и цветок в горшочке. Садились п олу­
кругом, и он то поднимал гл аза в восхищении к потолку,
то опускал к исписанным листкам. В этот вечер Тептелкин
должен был читать. М ашинально взглянув на часы, он
сложил исписанные листки и выш ел. Он ж ил на второй
улице Деревенской Бедноты. Т равка росла меж камней, и
дети пели непристойные песни. Торговка блестящими се­
мечками долго ш ла за ним и упраш ивала его купить оста­
ток. Он посмотрел на нее, но ее не заметил. Н а углу он
встретился с Марьей Петровной Далматовой и Наташей
Голубец. П ерламутровый свет, казалось ему, исходил от
них. Склонившись, он поцеловал у них ручки.
Н икто не зн ал , как Тептелкин ж аж дал возрож дения. —
Ж ениться хочу, — часто шептал он, оставаясь с кварти р­
ной хозяйкой наедине. В такие часы леж ал он на своем
вязаном голубом одеяле, длинный, худой, с седею­
щими сухими волосами. К вартирная хозяй ка, многолюби­
вая натура, расплывш ееся горой существо, сидела у ног
его и тщетно соблазняла пышностью своих форм. Это была
сомнительная дворянка, мнимо владевш ая иностранными
язы кам и, сохранивш ая от мысленного величия серебряную
сахарницу и гипсовый бюст В агнера. С триж еная, как
почти все женщины города, она, подобно многим, читала
л екц и и ’ по истории культуры . Но в ранней юности она
увлекалась оккультизмом и вы зы вала розовых муж чин, и
в облаке дыма голые розовые мужчины ее целовали. Иногда
она рассказы вала, как однажды наш ла мистическую розу

[ Ю ]
на своей подушке и как та превратилась в испаряющ ую ся
слизь.
Она подобно многим согражданам лю била рассказы вать
о своем бывшем богатстве, о том, как лаки рован н ая карета,
обитая синим стеганым атласом, ж дала ее у подъезда, как
она спускалась по красному сукну лестницы и как течение
пешеходов преры валось, пока она входила в карету.
— М альчишки, раскры в рты, — рассказы вала она, —
глазели . М ужчины, в ш убах с котиковыми воротниками,
осматривали меня с ног до головы. Мой муж , старый пол­
ковник, спал в карете. Н а зап ятк ах стоял лакей в ш ляпе
с кокардой, и мы неслись в императорский театр.
При слове императорский нечто поэтическое просыпа­
лось в Тептелкине. К азалось ему — он видит, как Аве-
реску в золотом мундире едет к М уссолини, как они сове­
щаются о поглощении Ю го-Славского государства, об обра­
зовании взлетающей вновь Римской Империи. Муссолини
идет на П ариж и завоевывает Галлию . И спания и П орту­
гали я добровольно присоединяются к Рим у. В Риме за ­
седает Академия по отысканию наречия, могущего служ ить
общим языком для вновь созданной империи, и среди а к а ­
д ем и к о в — он, Тептелкин. А хозяй ка, сидя на краю по­
стели, все трещ ала, пока не вспоминала, что пора итти в
Политпросвет. Она вклады вала широкие ступни в татар­
ские туфли и, колы хаясь, плы ла к дверям. Это была вдова
капельмейстера Е вдокия И вановна Сладкопевцева.
Тептелкин поднимал свою седеющую, сухую голову и со
злобой смотрел ей вслед.
«Н икакого дворянского воспитания, — думал о н . —
П ристала ко мне, точно прыщ, и работать мешает».
Он вставал, застегивал желтый китайский халат, куп ­
ленный на барахолке, наливал в стакан холодного черного
чаю, размеш ивал оловянной лож ечкой, доставал с полки
томик Парни и начинал сличать его с Пуш киным.

[ П ]
 Окно раскры валось, серебристый вечер рябил, и к а за ­
лось Т ептелкину: вы сокая, высокая баш ня, город спит, он,
Тептелкин, бодрствует. «Баш ня — это кул ьтура, — размыш ­
л я л он, — на вершине культуры — стою я».
— К уда это вы все спешите, барышни? — спросил Теп­
телкин, улы баясь. — Отчего не заходите на наши собра­
ния? Вот сегодня я сделаю доклад о замечательном поэте,
а в среду, через неделю, прочту лекцию об американской
цивилизации. Знаете, в Америке сейчас происходят чу­
деса; потолки похищают звуки , все жую т ароматическую
резину, а на заводах и ф абриках перед работой орган за
всех молится. Приходите, обязательно приходите.
Тептелкин солидно поклонился, поцеловал протянутые
ручки, и барышни, стуча каблучкам и, скрылись в пролете.
Гулял ли Тептелкин по саду над рекой, играл ли в винт
за зеленым столом, читал ли книгу, — всегда рядом с ним
стоял Ф илострат. Неизреченной музыкой было полно все
существо Ф илострата, прекрасные юношеские гл аза под
крылами ресниц смеялись, длинные пальцы , унизанные
кольцами, держ али табличку и стиль. Часто шел Ф ило­
страт и как бы беседовал с Тептелкиным.
— Смотри, — казалось Тептелкину, говорил о н , —
следи, как Ф еникс умирает и возрож дается.
И видел Тептелкин эту странную птицу с лихорадоч­
ными женскими ориентальными глазам и, стоящую на костре
и улыбаю щ ую ся.
Иногда Т ептелкина навещ ал сон; он сходит с высокой
башни своей, прекрасная Венера стоит посредине пруда,
шепчется длинная осока, восходящ ая зар я золотит концы ее
и голову Венеры. Ч ирикаю т воробьи и прыгают по дорож ­
кам. Он в и д и т— М арья Петровна Д алматова сидит на с к а ­
мейке и читает «Каллимаха» и подымает полные любви очи.
— Средь уж аса и запустения живем мы, — говорит она.
 ИНТЕРМЕДИЯ

На проспекте 25 ОіЛ-ября благовоспитанные молодые

люди, Костя Ротиков и Миша Котиков, прислонившись
к чугунным перилам, протянули друг другу заж ж енны е
спички.
В прежние времена, в более поздний час не менее благо­
родные молодые люди мчали венгерку и м азурку, подыгры­
вая музыку на губах. К ак известно, в прежние времена
проспект пустел совершенно после трех часов ночи. Фонари
гасли, и ищущие субъекты и играющие задами женщины
исчезали в соответствующих заведениях.
Но сейчас около девяти часов. По крайней мере часы
на бывшей городской думе, а теперь на третьеразрядном
кинематографе, показывают без десяти минут девять. Но
молодые люди стояли не против бывшей городской думы,
а на мосту под вздыбленным конем и голым солдатом, так,
по крайней мере, казалось им.
 Глава II
Детство и юность неизвестного поэта

1916 г. — Н а этом-то проспекте, на западный манер

провел неизвестный поэт свою юность. Все в городе ему
казалось западным — и дома, и храмы, и сады, и даж е бед­
ная девуш ка Лида казалась ему английской Анной или
французской Миньоной.
Х уден ькая, с небольшим белокурым хохолком на голове,
с фиалковыми глазкам и, она бродила между столиков в
кафе под модную тогда музыку и подсаж ивалась к завсегда­
таям нереш ительно. Некоторые ее угощ али кофе, сваренным
вместе со сливками, другие шоколадом с пеной и двумя
бисквитами, третьи — просто чаем с лимоном. Люди во
ф раках с салфеткой подмышкой, проходя, обращ ались к
ней на ты и, склонивш ись, шептали на ухо непристойность.
В этом кафе молодые люди мужеского пола уходили в
мужскую уборную не затем, зачем ходят в подобные места.
Там, оглянувш ись, они вынимали, сыпали на руку, вдыхали
и в течение некоторого времени быстро взмахивали голо­
вой, затем, слегка побледнев, возвращ ались в зало. Тогда
зало переменялось. Й ля неизвестного поэта оно превра­
щ алось чуть ли не в Авернское озеро, окруж енное обрыви­
стыми, поросшими дремучими лесами берегами, и здесь ему
как-то явилась тень А поллония.

1907 г. — Толпы гуляю щ их двигались неторопливо.

В белоснежных, голубых, розовых колясках сидели, л е­
ж али , стояли дети. Влюбленные гимназисты провож али
влюбленных гимназисток. Продавцы предлагали парни­
ковые, пахнущ ие дешевыми духами, фиалки и качаю ­
щиеся нарциссы. Б у р ж у а возвращ ались с утренней про­
гулки на острова — в ландо, обитых синим или коричне­

[ 14 ]
вым сукном, в ш арабанах, в колясках, запряж енны х воро­
ной или серой парой. И зредка мелькали кареты , в них
виднелись старушечьи носы и подбородки. Они подъезж али,
сбегал швейцар и почтительно откры вал дверцу. Н еиз­
вестный поэт часто ездил в таких эки паж ах. Сидела мать,
женщ ина задумчивая, бледная, на козлах вырисовывался
круп кучера, на коленях у матери леж али цветы или ко­
робка конфект, мальчику было лет семь, любил он балет,
любил он лысые головы сидящ их впереди и всеобщую на­
тянутость и нарядность. Он любил смотреть, как мама
пудрится перед зеркалом, перед тем как ехать в театр, как
застегивает обшитое блестками платье, как она открывает
зеркальны й створчатый шкаф и душит платок. Он, одетый
в белый костюм, обутый в белые лайковы е сапож ки, ж дал,
когда мама окончит одеваться, расчешет его локоны и по­
целует.

1913 г. — Семья сидела за круглым столом, освещен­

ная морозным, красным солнцем. В соседней комнате топи­
лась печь, и слышно было, как дрова трещ али. З а окнами
была устроена снеж ная гора, и видно было, как дворовые
дети неслись с высоты на санках.
После завтрака будущий неизвестный поэт пошел с гу ­
вернером в банкирскую контору Копылова. Копылов из­
давал ж урн ал «Старая монета». У него в конторе стояли
небольшие дубовые шкафики с выдвижными полочками,
обитыми синим бархатом, на бархате леж али стратеры Але­
ксандра М акедонского, тетрадрахмы Птоломеев, золотые,
серебряные динарии римских императоров, монеты Б ос­
фора Киммерийского, монеты с изображениями: Клеопатры,
Зенобии, И исуса, мифологических зверей, героев, храмов,
тренож ников, трирем, пальм ; монеты всевозможных оттен­
ков, всевозможных размеров, государств — некогда сияв­
ш их, народов — некогда потрясавш их мир или завоева-

[ 16 ]
 ниями, или искусствами, или героическими личностями,
или коммерческими талантами, а теперь несуществующих.
Гувернер сидел на кожаном диване и читал газету, м аль­
чик рассматривал монеты. Н а улице темнело. Над прилав­
ком горела лампочка под зеленым колпаком. Здесь буду­
щий неизвестный поэт приучался к непостоянству всего
существующего, к идее смерти, к перенесению себя в иные
страны и народности. Вот, взнесенная шеей, голова Ге-
лиоса, с полуоткрытым, как бы поющим ртом, заставляю ­
щая забыть все. Она наверно будет сопутствовать неиз­
вестному поэту в его ночных блуж даниях. Вот храм Дианы
Эфесской и голова Весты, вот несущ аяся С иракузская ко­
лесница, а вот монеты варваров, ж алкие подраж ания, на
которых мифологические фигуры становятся орнаментами,
вот и средневековье, прямолинейное, фанатическое, где
вдруг, от какой-нибудь детали, пахнёт, сквозь иную ж изнь,
солнцем.
И все новые и новые появляю тся ящ ички.
Гувернер прочел всю газету. З а окнами горят фонари.
— П ора, — говорит он, — не то мы опоздаем к обеду.
Купленные монеты опускаю тся в отдельные конвертики,
конвертики в большой конверт.
П ридя домой, мальчик доставал лупу, огромную как
круглое окно, садился на дубовый табурет перед столом,
расклады вал приобретенные монеты и соверш ал путеше­
ствия во времени, пока не проходил мимо комнаты отец
в бухарском халате в столовую и горничная не забегала
сказать:
— К уш ать подано.
После обеда отец отправлялся в кабинет, обставленный
книжными шкафами, соснуть часок-другой на ковровом
диване. В шкафах помещались великолепные книги, кото­
рые можно было встретить в любом интеллигентном семей-
^ стве: приложение к Ниве, страшнейшие романы К рыжанов-

[ 16 ]
ской, возбуждающий бессонницу граф Д ракул а, бесчислен­
ный Немирович-Данченко, иностранные беллетристы на
русском язы ке. Были и научные книги: «Как устранить
половое бессилие», «Что нужно знать ребенку», «Трехсот­
летие Дома Романовых».
В девять часов вечера отец облекался в форму, душ ился
и уезж ал в клуб.
После отъезда отца в кабинете появлялся будущий не­
известный поэт, садился на диван, на ковре расстилалась
карта, на диване разбрасы вался Гиббон и всяческая архео­
логия. В соседней комнате, в гостиной, мать играла «Мо­
литву девы». В своей комнате младший брат читал Нат-
П инкертона, в комнате неизвестного поэта гувернер н а­
девал сапоги, напевая шансонетку, — он шел поразвлечься
после трудового д ня; на кухне денщик саж ал на колени
горничную, та — рж ала.

19)7 г. — Неизвестному поэту было 16 лет, Лиде 18,

когда они встретились. Она тогда лиш ь изредка п оявл я­
лась в кафе. Иногда она говорила, что она гимназистка,
и вспоминала поездку на лихаче, тишайшую ночь, проно­
сящ иеся дома, мелькающие деревья и кабинет ресторана,
офицеров, звон бокалов и как она п лакала на диване,
утирая слезы краем черного передника. Иногда она расска­
зы вала, что была влюблена в студента, белоподкладочника,
и как он уступил ее своим товарищ ам.
Иногда она говорила, что ее обесчестил женатый чело­
век, лицо, уважаемое в городе, с длинной седой бородой,
любящее гулять вечером по Летнему саду.

Неизвестный поэт оторвался от чтения, от расставления

книг по полкам, от рассматривания монет. Бы л третий час
ночи. Мимо портьер, наглухо опущенных, по черной лест­
нице он сошел на пустынный двор, ослепительно освещен-
2 Ноалішая Песнь. [ 17 ]
ный огромным висячим фонарем. Удивленный дворник вы­
пустил его из-под ворот и видел, как юноша убегает по широ­
кой улице по направлению к Невскому. Шел дождь мел­
кий, косой. Н а ступеньках подъезда, разлож ив подарен­
ные им ей в прошлую ночь атласные карты , сидела Л ида,
прислонившись к дверям. Она дремала, полураскры в рот.
Неизвестный поэт сел рядом, посмотрел на ее девичье
лицо, на тающий снег вокруг, на часы над головой, достал
белое, искрящ ееся из карм ана, отвернулся к стене, особое
звучание, похожее на протяжное «о», переходящее в «а»,
казалось ему, понеслось по улицам. Он видел — дома сузи­
лись и огромными тенями пронзили облака. Он опустил
гл аза, — огромные красные цифры фонаря мигают на п а­
нели. Д ва — как змея, семь — как пальм а.
Разлож енны е карты притягиваю т его гл аза. Фигуры
оживаю т и вступают с ним в неуловимое соотношение. Он
связан с картам и, как актер с кулисам и; он быстро будит
Л иду и, по странной иронии, начинает играть с ней в ду­
р ач ка; пятерки карт дрожат в их р уках, пока в гл азах не
темнеет, ветер мешает, они отворачиваются к стене; дождь
переходит в порхающий мягкий тающий снег. Они защ и­
щены навесом.
Карты ему каж утся ужасом и пустотой. Скоро начнет
просыпаться город.
— В чайную, в чайную скорей! — говорит Л ида, — я со­
всем застыла за эту проклятую ночь! Н еужели ты не мог
притти раньш е и увезти меня в гостиницу! Я бы проспала
как убитая! я ведь третью ночь на улице! Нет ли у тебя
денег, может быть, мы найдем пустую комнату.
— Что ты, Лида! в пять часов все гостиницы перепол­
нены, нас никуда не впустят!
—• Тогда идем скорей, ,скрей в чайную. Меня мучит
тоска. Б ож е мой, скорей скорей идем в чайную!
Он посмотрел на ее совершенно белое лицо, на расш и­

I ]
ренные зрачки ; сколько внутренних лет сидит он здесь,
что означает фонарь, что знаменует собой снег и чт'о значит
он, появивш ийся на проспекте?
Цветы любви, цветы дурмана . . .
неожиданно запела Л ида, отступив от подъезда. Проходил
какой-то забулды га; он посмотрел на них иронически. Н е­
известный поэт и Л ида, сквозь завесу колющего снега, по­
шли. Карты леж али забытые на подъезде.
Н очная чайная гремела. Проститутки в платках, в сит­
цевых п латьях, смотрели нагло и вызывающе. Н а бледных
лицах непойманных воров мигали гл аза и бегали по углам,
на круглы х столах стоял чай, невыносимого, как зар я ,
цвета. Неизвестный поэт и Лида появились в дверях. Ночь
отошла.

Проспект 25 О ктября носил в те времена иное название.

У крашенный круглыми ослепительными электрическими
фонарями, в то время, как окруж аю щ ие его улицы и пере­
улки мерцали от газового освещения, простирал он между
домами дворцы, церкви и казенные здания. Сквозь стекла
окон и дверей можно было видеть белоснежные лестницы с
коврами нежнейшей окраски, портьеры, играющие шелками,
столики из всевозможных материалов, кресла и диваны
всевозможных форм. Иногда, в длинных зал ах, под потол­
ками, с несущимися по воздуху амурами, молодые люди
просиживали ночи напролет, глядя помертвевшими гл а­
зами в пространство.

Сергей К . сидел в своей комнате, разделенной надвое

шкафами с французскими книгами. В столовой, сохранив­
шей следы восемнадцатого века, было тихо — семья, вплоть
до бабуш ки, уж е отпила вечерний чай и разбрелась по
своим комнатам. Б абуш ка должно быть в это время сни­
мала свою н аколку перед зеркалом, или, может быть, м азала

[ 19 1
руки на ночь какой-нибудь пастой, или освобождала себя
от Kopceta с помощью своей горничной; мать должно быть
писала своей подруге в П ариж , или, может быть, перечиты­
в ала свой девичий альбом, или распускала волосы перед
зеркальным шкафом, в то время как ее горничная опускала
шторы. Отец в это время подъезжал к яхт-клубу на Мор­
ской, чтоб провести ночь за зеленым столом, или, может
быть, входил в ресторан Кюба, чтоб встретиться там с одной
из полночных див.
Часы в столовой пробили одиннадцать. Р аздался зво­
нок, вошел неизвестный поэт, и друзья отправились.
Л ун а и звезды прояснились над городом. Поскрипывал
снег, гудели белые от света, наполненные земгусарами,
трам ваи, кинематографы предлагали зрелищ а, личности
под воротами — порнографические книж ки и карточки,
трусцой на извозчиках ехали парочки, таксомоторы дви­
гались, п риготовляясь нестись.
Н а панелях кучками стояли, ходили, подтанцовывали
женщины с раскраш енными лицами.
Неизвестный поэт остановился.
— Вспомни вчерашнюю ночь, — повернул он свое, с на­
висающим лбом, с атрофированной нижней частью, лицо
к Сергею К ., — когда Нева превратилась в Тибр, по садам
Н ерона, по Эсквилинскому кладбищ у мы блуж дали, о к р у ­
женные мутными глазами П риапа. Я видел новых хри ­
стиан, кто будут они? Я видел дьяконов, раздатчиков хле­
бов, я видел неясные толпы, разбиваю щ ие кумиры. К ак ты
думаеш ь, что это значит, что это значит?
Неизвестный поэт смотрел в даль.
Н а небе перед ним постепенно выступал страшный, з а ­
колоченный, пустынный, поросший травой город — друзья
шли по освещенной, ж уж ж ащ ей, стрекочущей, напевающей,
покрикиваю щ ей, позваниваю щ ей, поблескивающей, поигры­
вающей улице, среди ничего не подозревавщей толпы.

[ 20 ]
 1918— 1920 гг. — Н а снежной горе, на Невском, то
скрываемый вьюгой, то вновь появляю щ ийся, стоит неиз­
вестный поэт: за ним — пустота. Все давно уехали. Но он
не имеет права, он не может покинуть город. Пусть бегут
все, пусть смерть, но он здесь останется и высокий храм
Аполлона сохранит. И видит он — вокруг него образуется
воздушный снежный храм и он стоит над расщелиной.

Неизвестный поэт и Сергей К. шли по коврам фойе на

цыпочках. С некоторых пор они чувствовали боль в за ­
ты лках.

Н а постах стояли милиционерки, театрально отставив

нож ку, лущ или семечки и переругивались с танцующими
личностями у фонарей.
Р аспускалась темная ночь позднего лета. Уже не луна
и одна звезда, а луна и тысячи звезд, голубоваты х, к р а ­
сноватых, ж елтоватых, освещали город.
По этим-то торцам и панелям пробегала Л ида, уже босая
и подурневш ая.
«Чорт возьми, — думала она, — вот ж изнь и кончается.
Где бы на чулки и туфельки взять. Т ак ведь и на понюшку
не заработаешь».
Она бросилась в чайную.
— Пош ла вон, — толкнул ее в грудь человек с салфет­
кой, — явилась ш ляться, из-за вас еще заведение закрою т.
Неизвестный поэт с приятелем появились из-под ворот.
— Пойдем, Сережа, в Летний с а д ,— сказал он, — по­
сидим на скамеечке.
— Ты! — вскрикнула Л ида. Но через секунду отсту­
пила. — Извините, я помешала вам.
Приближался патруль.
Л ида бросилась в ворота ближайш его дома.
Молодые люди скрылись на Невском.
 Глава III
Междусловие

Я сижу у моего друга, известного худож ника. Он спит

за три комнаты отсюда. Комната, где я нахож усь, выхо­
дит ротондой на улицу. Сейчас три часа ночи. Электриче­
ские лампочки, прикрепленные к трамвайному столбу, горят
внизу. Из окон крыши домов не видны, они сливаю тся с
небом, а за домами, я чувствую, течет Н ева, — голубая.
Ночь темна. Сейчас третий час ночи. Любимый час
моих героев. Ч ас расцвета неизвестного поэта, его способ­
ностей и видений. Я снова виж у: сквозь лютый мороз,
по снежным ухабам улиц, под ужасающ ий ветер, от кото­
рого омертвевает лицо, он ищет опьянения, не как насла­
ж дения, а как средства познания, как средства ввергнуть
себя в то свящ енное безумие (am abilis insania), в котором
раскры вается мир, доступный только прорицателям (vates).
Окна закры ты . Дома опустошены. Все дальш е от него
отступает свящ енное безумие. Нет больше пальм, п ла­
танов, кипарисов. Нет больше портиков, нет водометов.
Нет больше великой свободы д уха. Нет больше бесед под
открытым, черным или златоцветным небом. Я виж у — среди
разруш аю щ ихся домов он прощается со своими друзьями.
Вот сидит на камне, бегая глазам и, как сумасшедший,
один из них. Вот другой неподвижно леж ит на земле.
Он чувствует, что он умер. Вот третий взбирается по р аз­
рушенной лестнице в сквозном доме, чтоб с высоты, в по­
следний р аз, посмотреть на город. Вот неизвестный поэт
стоит, прислонившись к колонне. Р азбитая капитель с
листьями акан та доходит ему до колен; он слышит, как в
соседнем доме кричит петух. Он вспоминает кош ек, уходящ их
умирать в такие ж е запущенные здания. Тихо появляется
одна, вытягивает шею, волочит задние ноги. З а ней д ругая,

[ 22 ]
мокрая и дрож ащ ая, не удерж ивается, падает с лестницы
в черный провал. Т ретья, потухшими глазам и, тщетно по­
искав вокруг, силится свернуться в клубок и не успевает.
Сейчас должно быть три часа. Темно, совсем темно.
Внизу женщ ина играет на рояле. Я уверен, что это ж ен­
щина. Я думаю, ей каж ется, что неж«ый друг леж ит у ее
ног. Я думаю, она распустила волосы. Я раскры ваю диалог
Барталомео Таеджо «L’Humore» и читаю рассуж дения в
похвалу и в хулу вину. О друж бе, существующей между
вином и поэзией. Я возвращ аюсь к первой странице, где
описывается день жатвы винограда в прелестнейшем селе­
нии Робекко. Девуш ки у давилен воспевают драгоценность
лозы, на дорогах крестьяне, повозки, лохани с виноградом
или вином. Д ругие поселяне идут от дороги с корзинами,
котомками, освободить кусты от плодов. В опьяняющем воз­
духе движ утся толпы галерников, входя пением и игрою
на гитаре в сердца, полные любви, поселянок.
Я вспоминаю страницу из романа Л онга— «была уже осень
в своей силе, и время ж атв наступило. Каждый в п о л я х » . . .
И в окне м елькнула тень Афродиты.
Я подхожу к окну. К ак тихо все! К акой желтый свет
бросают вниз на часть улицы маленькие лампочки, при­
крепленные к перекладинам на трамвайных столбах! И как
грустно идет прохож ий, подняв плечи, по панели! Куда
идет он? Может быть, с ним были знакомы мои герои. Может
быть, это один из моих героев, случайно уцелевший.

Небо посветлело. Крыши домов видны, с трубами и

громоотводами. Цокаю т копыта. З а мной на стене висит
карта, сохранивш аяся от времен европейской войны,
должно быть лет двенадцать, тринадцать тому назад ее
уты кала русскими, французскими, итальянскими, англий­
скими флаж ками вся семья. Гордилась успехами армии,
горевала при отступлениях.
 Глава IV
Тептелкин и неизвестный поэт

После того, как барышни, стуча каблучкам и, скрылись

в пролете, Тептелкин постоял, посмотрел на то место, где
только-что они протягивали ручки, и быстро пошел, споты­
каясь. Повидимому, он задум ался.
— К ак вы д у м аете. . . — по рассеянности остановился
Тептелкин.

К нижник улыбнулся.
— Всегда вы шутите, вместо того, чтобы поздороваться
по-человечески. Садитесь, потолкуем.
Но Тептелкин стал рассматривать книги, развеш анные
на решотке сада при Мариинской больницей
— Если бы у вас были деньги, вы, пож алуй, всю мою
библиотеку купили бы, — и уличный торговец стал пока­
зы вать Тептелкину книги.
Действительно книги были замечательные: почти лубоч­
ный, недавний французский перевод М арка А врелия был
переплетен в роскошный пергамент, тисненый золотом,
Зодиак жизни — карм анная книж ечка с синим обрезом с
прекрасным орнаментом на заглавном листе уносила в
позднее Возрождение.
— Нет ли у вас «Утешения философии» Боэция? —
спросил Тептелкин. — Я бы взял у вас в долг.
Книжники охотно давали книги в долг Тептелкину, с
которым можно было посидеть и поговорить.
Боэция не оказалось.

— Но как же совместить это с концепцией неизвест­

ного поэта, что большевизм огромен, что создалось поло­
жение, подобное первым векам христианства.

[ ?4 ]
 И всю дорогу старался Тептелкин выйти из этого з а '
труднения.
— Всегда новая религия появляется на периферии к у л ь ­
турного мира, — размыш лял он. — Х ристианство появи­
лось на периферии греко-римского мира в Иудее нищей,
печальной, узкой и косной духом. Ислам у номадов, а не
в цветущем Йемене, где бьют фонтаны, где ароматные плоды
колышатся и наполняю т воздух дурманом, где женщины,
при пробуждении, сладострастно потягиваю тся и лениво
зеваю т. Ф у, какие нечистые мысли, — отвлекся Тептел­
к и н ,— точно я о женщ инах мечтаю.
Он задум ался.
— Д аж е во сне, иногда, появится ж енская грудь и
вздохнет рядом. Черные гл аза, каж ется, смотрят в душ у,
обнимешь пустоту, замрешь и ждешь чего-то. — И Тептел­
кин увидел свою комнату и розу, подаренную ему в про­
шлую среду Марьей Петровной Д алматовой. — Страшно
ж ить ей должно быть, — подумал он о Марье Петровне, —
страш но. Мы люди культурны е, мы все объясним и поймем.
Д а, да, сначала объясним, а потом поймем — слова за нас
думают. Начнешь человеку объяснять, прислуш аеш ься к
своим сл о в ам — и тебе самому многое станет ясно.
И он вспомнил о неизвестном поэте. Любит он здорово
неизвестного поэта! Напиш ет неизвестный поэт, не дум ая,
две строчки, а выйдет умно, эх чорт возьми, как умно.
И будет в этих словах гибель и великая страсть и ж алоба
на заходящ ее навек солнце. З а неизвестного поэта слова
сами думают. О, как умел обращ аться со стихами неизвест­
ного поэта Тептелкин! Каким многообилием смысла рас­
кры вались для него метафоры неизвестного поэта! К аза­
лось ему, разруш ается государство, а чистый юноша поет
о свободе духа, поет скрытно, как бы стыдясь, а все слушают
и хвал ят за непонятные метафоры, за сияние, возникающее
от сопоставления слов.

[ 2* ]
 Утром того же дня казалось неизвестному поэту, что он
проснулся в доме терпимости: одетые гусарами, турчан ­
ками, польками, женщины сидят на полу и играют в карты ;
тапер, взм ахивая шевелюрой, ударяет по клавиш ам . Ходят
драгуны , позванивая шпорами. У лан поручик сидит на
диване и пишет своей сестре письмо в стихах.
— Я — это мой отец, — подумал неизвестный поэт и
взгл ян у л на висевшую на стене картину, — грудастая ж ен­
щина в пышных ю бках, оклеенных звездами, леж ал а на
диване, закатив г л а з а . — Я , — раскинул руки неизвест­
ный поэт, — это мой отец в девяностых годах, в каком-то
провинциальном городе, потому что в Петербурге совсем
другие дома терпимости: львы , мраморные лестницы, швей­
цары с галунам и, лакеи в атласны х панталонах, оркестр
человек в пятнадцать, прекрасные дамы в бальных
туалетах.
— С кри-кри-ра-ра-ру-ру, играл оркестр.
К азалось неизвестному поэту, что он — его дед, огром­
ный, представительный, сидит в лож е; на барьере леж ит
ш елковая афиш а, обш итая мелкими круж евам и; на сцене—
Людовик X II I что-то говорит Риш елье. Театр деревянный,
а вокруг театра деревянные домики и снега, с н е г а . . . —
Енисейск, — подумал неизвестный поэт. — Я — мой дед,
городской голова Енисейска.
В сум раке он почувствовал приближение тройки. Будто
он стоит на кры льце и слышит бубенчики, а потом удары
подков, а потом и рж ание, а потом голоса девичьи: — «При­
готовлен ли зал , где лакеи , отчего нет огней?»
И видит, лакеи из дома церемонно выходят. Раздается
музы ка бальн ая, дамы с шлейфами поворачиваются — а за
окнами ночка снеж ная, ночка снеж ная, безмятеж ная, и
стоит он и смотрит в окно — внизу ал л ея статуй, а вдали,
в городе, снеж ная вью га поет:

[ 26 ]
 Где гы оченьки, где вы светлые.
В переулках ли, темных уличках
Разбежалиоя, да повернулиоя,
Д а кровавой волной поперхнулися.
Негодяй на крыльце
Точно яблонь стоит,
Вся цветущая,
Н е погиб он с тобой
В ночку звездную.
Ты кричала, рвалась
Бесталанная.
Один — волосы рвал,
Другой — нож повернул —
З а проклятый, ужасный сифилис. -

— Кой чорт, — вскричал неизвестный поэт, — не жена

она мне была, не лю бовница и не знаю я , был, ли у ней
сифилис.
Злой поднялся с белоснежной постели и пошел в Эрми­
таж статуи рассматривать. В нижнем помещении чувствует,
как он сам склоняется над собой и поет:
А друзья его все гниют давно,
Н е на кладбищах, в тихих гробиках,
Один в доме шатается,
Между стен сквозных колыхается,
Другой в реченке купается,
Под мостами плывет, разлагается,
Третий в комнате, за решоткою
С сумасшедшими переругивается.

П роснулся неизвестный поэт. Было 1-ое м ая.

«Приятно, — подумал он, — четыре года как я порвал
с ночью, с освещенным и потухшим городом, с ночными
мерцающими толпами, с предвещаниями».
 Глава V
Философия Асфоделиева

Странный Тептелкин, — болтали барышни, идя по

Кирочной улице. Девственник, наверно. Ж енить его
надо, а то пропадет без толку. Хочешь, я его за тебя выдам
зам уж ? — подумав засмеялась М арья Петровна Далма-
това. — Будет тебе он ножки целовать, работать на тебя
как вол, а ты — на кровати, вечно без белья леж ать и
романы перелистывать.
— Я хочу любви, чтобы всюду цветы забрезж или, чтоб
мир для меня прояснился. А то, чорт знает что вокруг, —
вздохнула Н аташ а.
— Ничего, кутнем сегодня, почитают нам стишки, уго­
стят вином, целовать будут, — рассмеялась Муся.
— Но ведь они прохвосты, — прервала ее смех Н аташ а.
— Ничего, — прыснула М уся. — Если кто станет лезть
по-настояшему, я булавку воткну куда попадется, живо от­
станет. Она вытащ ила и серьезно показала сломанную
шляпную булавку.
— Только для тебя иду, — заяви л а Н аташ а, — уверена
ли, ты что это не опасно?
— Ерунда, если станет приставать, дай ниже живота
кулаком — отойдет, как миленький.
Они вошли в подъезд. Д верь им открыл Свечин.
— Н у что, девуш ки, приш ли, — улыбнулся он и з а ­
к у р и л .— Весело проведем вечерок.
З а ним появился Асфоделиев выбритый, со смоченными
о-де-колоном руками, в визитке, в сияющем пенснэ; он
важно и неторопливо поздоровался, спросил, гуляли ли
они сегодня по Летнему саду, не написали ли новых
стихов.
Все вчетвером вошли в комнату.

[ 28 ]
 М умиобразный человек поднялся, взмахнул длинными
волосами, поклонился издали.
— Вот наш друг Кокош а Ш ляпкин, — представил его
Свечин, — поэт, музы кант, худож ник, кругосветный путе­
шественник. Сейчас из глины революционные сцены ле­
пит — прохвост ужаснейш ий.
Субъект улы бнулся.
З а Мусей стал ухаж ивать Асфоделиев, за Наташей
Свечин. Кокош а подсаж ивался то к одним, то к другим и,
повидимому, скучал.
После уж ина универсальный артист Кокоша сел за пиа­
нино, начал импровизировать. В соседней комнате Асфо­
делиев, выбрав местечко потемнее, затащ ил Мусю на диван.
М уся, в истоме после выпитого вина, позволяла ему про­
водить губами по руке, целовать заты лок, но руки его
отстраняла, подбородок отталкивала.
Тогда Асфоделиев попытался на нее воздействовать
философией.
— Н а кой чорт вам девственность, — шептал он, при­
ж имая ее к себе и вращ ая жирным продолжением своей
спины, — или вас соблазняю т мещанские добродетели? нет,
нет, я предлагаю вам сказочную ж изнь богемы, истинно
аристократическую ж изнь.
И толстяк уронил пенснэ.
— Д евуш ка — желторотый воробей, — продолжал он
свои манипуляции, — от нее пахнет булкой; женщ ина —
это цветок, это благоухание. Семья — это мещанство, это
штопанье чулок, это кухн я. — Р у к а его устремилась, но
была остановлена. — Мы, поэты, — переваливался Асфо­
делиев на другой бок, — духовная аристократия, поэтессе
нужны переж ивания. К ак вы хотите писать стихи, не
зная мужчины?
В это время, сквозь комнату, Свечин протащил хи хи ­
кающую Н аташ у. Она была пьяна совершенно, голова ее

[ 29 ]
свесилась набок, она прикры вала рот рукой, ее тошнило.
Он провел ее в уборную и стал прохаж иваться за дверью
возбужденно. Отвел ее в последнюю комнату, опустил на
постель.
Н аташ а уткнулась в подуш ку и заснула. Свечин стал
раздеваться, насвисты вая. Он снял с себя рубаш ку, стал
медленно расш нуровывать ботинки.
— Пусть она уснет покрепче.
Снял ботинки, поставил их аккуратно у кровати.
З а ж ал ей рот рукой, она силилась сбросить его с
себя, но не могла. Сквозь руку она п лакала и видела
свет лампы.
Он сел на краю постели отдыш аться. Н аташ а подняла
свою голову, потрогала грудь, посмотрела на его спину,
откинулась и зап л ак ал а. Он повернулся, радостно похло­
пал ее и ск азал :
— Не все ли равно — рано или поздно.
— К ак твои дела? — входя в гостиную, спросил он
Асфоделиева.
Тот сидел нахмуривш ись. Муся засмеялась.
Он отвел Асфоделиева к окну.
— Ты д урак, — сказал он. — А где прохвост Кокоша?
— Ушел давно, надоело ему ж дать.
— Д урак твой Кокоша, сейчас бы в спальню пошел, пока
девуш ка не очухалась. Говорил я ему, чтобы подождал.
— Я пойду туда, — сказал Асфоделиев, улыбнулся
полным лицом, поправил пенснэ и отправился.
Свечин подошел к Мусе.
— Где Н аташ а? — спросила она. t

Но Свечин удерж ал ее за руки.

— Она сейчас придет.
Муся поняла и стала зла на подругу.
— Д ура, — подумала она и села.
Свечин сел и начал обхаж ивать ее.

Г 30 1
 — Где Н аташ а? — снова повторила она. В стала, чтобы
итти ее искать.
Из дверей вышел, улы баясь, Асфоделиев.
— Ваш а Н аташ а пьяна как стелька, она сейчас придет.
З а окнами вставало солнце. Подруги, не попрощ ав­
шись, вышли.

В это утро Ковалев сидел перед окном — вот Пьеро

несет Коломбину, вот старый муж леж ит при лампе, а
молодая ж ена стоит — ищет блох. Вот девуш ка обнажен­
ная леж ит на операционном столе; над ней в задумчивости
склонился седой доктор.
Сколько воспоминаний . . . Сколько воспоминаний.
Открытка с Пьеро и Коломбиной — его любимая от­
кры тка. Открытки с ловлей блох и с операционным сто­
л о м — любимые открытки генерала Голубца.
А когда Ковалев в тачке возил щебень на барку, про­
ш ла, возвращ авш аяся с пируш ки, Н аташ а, зап рятав носик
в воротник, не у зн ала К овалева, а Ковалев был страшно
рад, что она его не у зн ала, он ведь не рабочий, а так, вре­
менно, до приискания настоящей работы, щебень грузит.
Скрылась Н аташ а; заку ри л К овалев, сел на тачку и за ­
дум ался; достал краю ху ситного с изюмом и съел с удо­
вольствием, вспомнил пасху, бой колоколов в воздухе и
романсы.
— Ничего, вы рвусь, — реш ил, — снова стану челове­
ком. Вот только в профсоюз трудно пройти.
И стал думать о профсоюзе, как прежде о георгиевском
крестике.
— Надо во что бы то ни стало утвердиться на строи­
тельных работах.
 Г л а в а VI
Генерал Голубец и корнет Ковалев

Генерал Голубец, отец Наташ и, рассматривая п ар­

титуру, курил дешевую сигару, когда Н аташ а, воз­
вращ аясь с пируш ки, прошла в свою комнату. Ее отцу
захотелось поговорить в это весеннее утро. Он встал, по­
шел следом за Наташей и остановился в дверях.
— Комендант сидел у о к н а ,— стал рассказы вать гене­
рал Голубец анекдот, — и увидел, что по улице идет пору­
чик Н — ского полка без ш ашки. — «Иван»! — зовет комен­
дант денщика и указывает на офицера. Через минуту офи­
цер появляется в комнате, при шашке. Комендант видит
ш ашку и смущ ается.— «Простите, поручик», — говорит он,—
«мне показалось незнакомым ваше лицо. Давно ли вы у нас
в городе?» И, любезно поговорив, отпускает офицера. По
ручик вышел. Комендант снова сел к окну. Через минут>
видит — идет тот же поручик без шашки! — «Иван!» — кр и ­
чит комендант. — «Позвать его!» Через минуту входит офи­
цер при шашке. Комендант конфузится еще более и просит
офицера передать поклон от него командиру полка. Офи­
цер вышел. Комендант снова сел к окну. Через минуту
видит, опять идет тот же офицер без шашки! — «Иван!»
кричит комендант. — «Вернуть его!» Через минуту входит
тот же поручик при шашке. Совсем сконфуженный комен­
дант приглаш ает поручика сыграть вечером в винт. Моло­
дой офицер вышел. Комендант сел к окну. Ч ерез минуту
видит, идет тот ж е поручик без шашки! — «Лиза, Елена
А лександровна!»— зовет комендант жену и дочь и показы ­
вает в окно на офицера. — «При шашке он?» — «Без
шашки!» — в один голос отвечаю т жена и дочь. — «А я
говорю, шашка есть! шаш ка есть!» — кричит комендант и
сердится.

[ 32 J
 Генерал Голубец выдерж ал п аузу.
— А знаеш ь, где поручик брал ш аш ку? — спросил он
у Наташ и. — Это была ш аш ка самого коменданта!
Бывший генерал Голубец отходит от двери в столовую,
садится за партитуру; рядом самовар и ж ена. Он тапер
в кинематографе, она шьет на рынок маркизетовые п латья.
А позади них, в комнате, единственная дочь их, х у ­
денькое, хихикаю щее дитя, занимающееся в университете.
В 191 . . . году, провож ая М ихаила Ковалева на войну,
Н аташ а дум ала: — герой, воин.
И, вернувш ись домой, п лакал а: — убьют его, наверно
убьют. Ей было тогда пятнадцать лет, ее тогда нельзя было
назвать хихикающим существом. П равда, она тогда уже
впопад и невпопад улыбалась, но это была улыбка застен­
чивых людей.
Корнет П авлоградского гусарского полка Михаил К о­
валев, ее ж ених, тогда ехал на войну как на парад. Летели
' поля, леса. Он стоял у окна, видел георгиевский крест и
лицо своей невесты. Но через неделю после прибытия Ми­
хаила в полк солдаты предложили ему должность каш е­
в а р а . — «Вот они, подвиги», подумал он. — Затем он год
скры вался в лесах под Петербургом, затем он попал на
красный фронт в качестве помощника инспектора кавалерии.
Он ругал красны х, где только мог, но служ ил им честно.
Потом он был демобилизован и очутился в Петербурге.
Но Н аташ а к нему охладела. Годы голода ее переродили;
она стала нервным существом. То она училась в какой-то
театральной студии, где ее хватали за все места, то в уни­
верситете прохаж ивалась в «Булонском лесу» (главный
коридор), куря .папиросу.

Михаил Ковалев редко после революции виделся с Н а­

ташей. Полное безденежье, невозможность найти служ бу,—
у него не было никакой специальности, — глубоко униж али
3 Коалиция ХІеснь. [ 33 ]
его и приводили в отчаяние. Но все ж е он думал, что он
когда-нибудь найдет место и тогда ж енится на Н аташ е.
Ежегодно, в первый день пасхи, он натягивал краповые
чарчны с золотыми галунами, сапоги с гусарскими розет­
ками, вытаскивал из глубины шкафа френч. Из-под поло­
вицы доставал золотые погоны с вензелями, одевался бы­
стро, быстро, клал шпоры в карман и, в прожженной на
войне с белыми шинели, — летел к Н аташ е.
Это повторялось из года в год. Он взбегал по лестнице,
бывшая ее превосходительство сидела в комнате и читала
книгу. С Наташей он христосовался, съедал ломтик к у ­
лича и блюдечко сливочной пасхи.
Затем Н аташ а садилась за зыбкое пианино и что-то
безголосо пела. Открывала ж алко рот и смотрела на Ми­
хаи ла К овалева. Ей было грустно, она его больше не лю ­
била. Она считала его пошлым.
Иногда Михаил Ковалев вставал, просил Н аташ у
сыграть «Ах, увяли давно хризантемы». Становился р я ­
дом, тоже раскры вал рот и фальш ивил. Иногда пел «Это
девушки все обожают» или «Красотки, красотки, красотки
кабарэ, любовь ведь для вас наслажденье».
— А х, как хорошо провел я этот вечер, — думал он, —
возвращ аясь ночью домой, по переименованным и вновь
освещенным улицам, среди буденовок, кож аных курток,
под скачущими вывесками.
* Глава VI I
Книга Тептёлкина

Д ля создания мысли н аучная поэзия необходи м а,—

думал Т ептелкин, л еж а в постели, на следующий день
после чтения, — вот и никому неизвестный поэт посред­
ством сопоставления слов вы зы вает новый мир для нас;
мы его разберем , разлож им , переведем на язы к прозы,
лишим образности, и следующее поколение, уж е усвоив­
шее плоды наш их трудов, не увидит в его сти хах пышного
цветения образности нового мира. Все будет им к азаться
обыкновенным в его сти хах, ж алк и м ; а сейчас только не­
многим доступны они.
П ройдут годы, вся эпоха отойдет, все вокруг изменится,
и над неизвестным поэтом будут см еяться, назы вать в ар ­
варом, сумасш едшим, идиотом, пытавш имся испортить
прекрасны й язы к. У ченики, пиш ущие скверны е стишки
ученицам, конторщ ики, между составлением бумаг объ­
ясняю щ иеся в любви маш инисткам, директора трестов
и представители месткомов будут говорить:
— Экое было вырож дение и до чего праздны е люди
не додумаются! Стихи долж ны передавать мы сль, итти
по пятам н ауки . Радио изобретен — пиши о радио, бес­
проволочный телеграф изобретен — п рославляй куль­
туру.
Но пока, хоть и недолгая сл ав а, — Тептелкин спустил
ноги и сел на постели, — но слава уж е ждет неизвестного
поэта. Бары ш ни уж е начали наклеивать фотографиче­
ские карточки на его кн и ж ки , пожимаю т ему р у ку науч­
ные сотрудники, студенты вешают его портрет над скуч ­
ными книж кам и. И если он сейчас умрет, то за его гро­
бом пойдет не менее сорока человек и будут говорить о
борьбе против века и и зобразят хитроумным Одиссеем,

Г 36 ]
оставш имся на острове Цирцеи (искусство), беж авш ие
от моря (социология).
В згл ян у л Тептелкин в окно, не идет ли к нему неизвест­
ный поэт, и у ви д ел ,ч то идет, палочкой постукивает, ш л я­
пой пом ахивает, новую рукопись несет.
«Вот сейчас попирую в стране неизвестной»,— подумал
Тептелкин и побеж ал дверь отпирать.
П оцеловались. Р угн ули современность. Д уховно плю ­
нули на проходивш их пионеров.
— Экое поколение растет, без всякого гум анизм а, бу­
дущие истинные представители средневековья, фанатики,
варвары , не просвещенные светом гум анитарны х наук.
— Д а пакость, гадость вокруг — о д и ч а н и е ,— ск ло­
нился Тептелкин.
Сели.
— И всегда пакость, гадость была вокруг, сволочное
топтание, — задумавш ись продолж ал Т ептелкин. — Во­
ображ аю , к ак белогвардейцы пакостят консульские зд а­
ния заграницей: перед тем, к ак туда вселяется какое-ни­
будь полпредство и обои сры ваю т, и в потолок плюют,
и п аркет выламываю т. Не сядут перед камином посидеть
в последний р аз, погрустить, посмотреть на стены, мате­
рией обтянуты е, не походят по комнатам, не выйдут в сад,
если таковой при доме имеется.
— Не стоит философствовать, — уклон ился неизвест­
ный поэт, — мы давно — я искусственно, вы — л и тера­
турно, переж или гибель, и н и к ак ая гибель нас не удивит.
И нтеллигентный человек духовно ж ивет не в одной стране,
а во многих, не в одной эпохе, а во многих, и может избрать
любую гибель, он не грустит, а ему просто скучно, когда
его гибель застает дома, он только промычит: — еще раз
с тобой встретился — и ему станет смешно.
Т ептелкину стало грустно, очень грустно. Он подошел
к окну.

( 06 1
 «Какие славны е, загорелы е дети эти пионеры», поду­
мал он и улы бн улся. Ему почему-то стало радостно и
свеж о, как будто в комнату ворвалась струя воздуха,
освещ енная солнцем, «вот снова молодость мира», поду­
мал он.
В это время в комнату вошел К остя Ротиков.
— У дивительные стихи пишете вы, — обратился он
к неизвестному поэту: — истинное барокко.
У Кости Ротикова были особые движ ения, весь он дви­
гался с элегантностью . Сегодня он заш ел к Тептелкину,
чтоб увезти неизвестного поэта и поговорить с ним о без­
вкусице: он собирал безвкусные и порнографические ве­
щи как таковы е; часто они, Костя Ротиков и неизвестный
поэт, ходили по ры нкам и вы бирали пепельницы; на одной
стороне пепельницы все прилично, а на другой все не­
прилично; на одной стороне идет дама и лицо кавалера
за ней улы бается, а на д р у г о й ...
К остя Ротиков покупал не только порнографические
откры тки, но и откры тки приличные, но отвратительны е.
Усастый, румяны й кавалер обедает с дамой в ресторане
и жмет ей нож ку под столом своим сапогом. Д евица в п ри ­
ческе блином играет на арфе. Голая нимфа с круж кой пива
бежит, а за ней охотится человек в тирольском костюме.
Когда они уш ли, Тептелкин вздохнул свободнее. Осмо­
трел свою ком нату, и все в ней ему понравилось. П онра­
вилась ему и пепельница с цветочками (она сущ ествовала
для друзей — Тептелкин не кури л), и ваза для цветочков
с ар ави тян ко й , облокотивш ейся на кувш ин, и фотографи­
ческие карточки — семейные сцены детства: — вот шести­
летний Тептелкин бежит с сачком за бабочкой, вот восьми­
летний Тептелкин обедает, вот десятилетний Тептелкин
в л атах ры царя сидит под елкой; вот карточки матери,
братьев, сестер, вот друзей, наконец, карточка Мечты.
Посмотрел Тептелкин на летнее кресло-качалку и н а­

f 37 1
шел, что оно не менее удобно, чем вольтеровское кресло,
реш ил продолж ать основной труд своей ж и зн и, откры л сун ­
д ук, сундук был всегда покры т зеленой плюшевой с к а ­
тертью и изображ ал — неизвестно что и зображ ал . Д о­
стал тетрадь.
Н а первой странице было выведено: «И ерархия смы­
слов». «Введение в изучение поэтических произведений».
Н а второй странице в нижнем у гл у (Тептелкин любил ори ­
гинальность) помещ алось посвящ ение «Моей Единствен­
ной» (единственной с большой буквы) и фотографическая
карточка Мечты. Н а третьей странице римская цифра I,
на четвертой посредине выступало одно слово: «предисло­
вие», на п я т о й . . .
Т руд был начат солидно. Д альш е под основным тек­
стом шли примечания на ф ранцузском язы ке из виднейших
современных лингвистов, без перевода на русский язы к
(труд был явно рассчитан на настоящ их ученых, а не на
глупы х студентов). Основной текст, казал ось, тоже был
написан на иностранном язы ке и только согласован рус­
скими окончаниям и. Тут намекалось на возможность
дать новые определения понятию романтического и поня­
тию классического, тут говорилось о поэтических спосо­
бах окраш ивать настоящ ее время в прошедшее и будущее
и разруш алось нелепое представление, что смыслы гн ез­
дятся в слове, и давалось определение эстетического как
фантазм а, как гармонизации природы и истории.
«И если б истинный худож н ик, — думал Т ептелкин, —
загл я н у л в эту кн и гу, он не смог бы оторваться от нее; на
него подействовал бы завораж иваю щ ей пафос этих стра­
ниц: художественное произведение всегда лично, принци­
пиально лично, н ельзя видеть художественное произве­
дение безлично, дело не в имени, а в том, что личность в
произведении о тр аж ается.
* *
★
( 38 1
 «Искусство есть восхищ енность, есть объективный фа­
зис бытия. В эстетическом нет ни природы, ни истории,
это особая сфера и не логическая, и не этическая, и не
сумма их». С колько бы ни читал худож н ик, неотступно
звучал бы в его уш ах лейт-мотив кн и ги: искусство есть
бытие восхищ енное, ф антазия есть объективный фазис
бы тия. И он бы простил Т ептелкину и нелепый язы к, и
ф ранцузские прим ечания, и убранство комнаты, и фото­
графическую карточку Мечты в ш ляпке, с зонтиком в
р у к ах , отъезжаю щ ей на извозчике».
 ИНТЕРМЕДИЯ.

Уже два часа прохаж ивается по ры нку Костя Р оти­

ков в белых брю ках, в черном пидж аке и фетровой
ш ляпе. Высокий, коренасты й, склоняется над б ар а­
хлом, брезгливо раздвигает палочкой, ищет порнографию .
— Чего вам? — спраш иваю т торговки старым железом
и сосут край стакан а с горячим чаем. — Чего вы все рое­
тесь, все разбрасываете?
К раснеет Костя Ротиков и отходит. Неизвестный поэт
по другую сторону стоит перед рыночным антикваром , р ас­
см атривает старую , косматую , похожую на ведьму, Ве­
неру; одной рукой она ведет больш еголового ам ура, в д р у ­
гой держ ит б ал ал ай к у . У Венеры чресла опоясаны мон­
гольской тканью с зи гзагам и, груди у нее морщинистые,
отвислые, а по бокам головы знаки ее ( 9 ) .
В это время к нему подходит Свечин.
— Знаеш ь, здесь на рынке Кокош а Ш ляпкин торгует.
В ыставил, подлец, красноарм ейца, танцую щ его на груди
офицера, нарисовал портретики И льича, вставил в медальо­
ны и комсомолкам в платочках предлагает. А не знаеш ь ли
ты вузовки какой-нибудь? Люблю девуш ек откупоривать.
В чера, пока ты шествиями н асл аж д ал ся, — знаю , знаю ,
сидел где-нибудь на балконе и поплевы вал вниз, — я Н а ­
таш у . . .
Бывш ий артиллерийский офицер сделал соответствую ­
щий ж ест.
Неизвестный поэт почувствовал беспокойство. Он по­
мнил ее еще маленькой девочкой с косичками, в белом
платье, танцовавш ей в П авловске на детских б алах.
— А вот вы где, д рузья мои, — протянул им руки Т еп­
т е л к и н ,— долж но быть о литературе говорите, не буду
мешать вам, не буду.

f 40 ]
 Он откл ан ялся и пошел.
Костя Р отиков, наконец, оты скал соответствующ ую спи­
чечницу. Свечин отп равился, загл яд ы вая под ш ляпки.
Вдоль стены стояли бывшие дамы, п р ед лагая: одна —
чайную лож ечку с монограммой, д ругая — порыж евш ее,
никуда негодное боа, т р е т ь я — две рюмочки, п ереливав­
шие семью цветами, четвертая — тряпичную к у к о л к у соб­
ственного изделия, п ятая — корсет девятисоты х гЪдов.
Т а седая старуш ка — свои волосы, выпавш ие еще в ранней
юности и собранные в косичку, эта — сравнительно моло­
д а я , — сапоги довольно поношенные своего умершего
м уж а.
 Глава V III
Неизвестный поэт и Тептёлкин ночью у окна

Вы соверш аете великую подлость, — ск азал мне од­

нажды неизвестный поэт. — Вы разруш аете труд моей
ж и зн и. Всю ж изнь я старался в моих стихах показать тр а­
гедию, п о казать, что мы были светлы е; вы же стремитесь
всячески очернить нас перед потомством.
Я посмотрел на него.
— Если вы думаете, что мы погибли, то вы жестоко
ош ибаетесь, — продолж ал неизвестный поэт, и грая гл а­
зам и, — мы особое, повторяю щ ееся периодически состоя­
ние и погибнуть не можем. Мы неизбежны.
Он сел на скам ейку. Я сел с ним рядом.
— Вы — профессиональный литератор, нет ничего х у ­
ж е профессионального литератора, — отодвинулся он от
меня.
— Сумасшедший, — пробормотал я . Он повернул го­
л о ву .
— И ногда сознания у современников не совпадаю т, —
это не дает вам п рава считать меня сумасшедшим.
Я усты дился. Может быть, правда, он не сумасш едш ий.
Мы помолчали.
Он настороженно стал сл уш ать шорохи листьев.
Мимо нас проходили комсомольцы со своими подру­
гами.
«Нет, нет, все ж е он сумасшедший!»
— Я часто о тсу тс тв у ю ,— ск азал неизвестный поэт,
как бы отгады вая мою мысль, — но это ничто иное, к ак рас­
творение в природе. .

Он встал и пож ал мне р у к у .

— Мне искренно ж а л ь , что вы живете в том мире, ко-
* изображ аете.

F 4? 1
 К нему Шел Т ептелкин. •
Они серьезно и как веж ливы е люди поздоровались.
Они не хлопали друг д руга по плечу.
Пошли по ал лее. Я прошел мимо мечети, сел в трам вай.
«Ты сумасш едший, все ж е сумасшедший»* — подумал я.
Я вошел в дом, очинил карандаш .
— Нет, — ск азал я , — надо вы яснить, что сейчас они
делаю т. Они долж но быть опять заняты скверным и не­
хорошим делом.
Я покрутил усы, выш ел, полож ил ключ в карм ан, по­
смотрел, при мне ли карандаш и бум ага. Ночь была
белая.
Колонны выступали то п арам и, то тройкам и, то четвер­
ками. Ко мне пристало существо в одежде сестры мило­
сердия.
— Я — Т ам ара, — ск азал а она.
— А где твое одеяло из белого атласа? — спросил я , —
одеяло из дорогой материи стоби, из индийского колен­
кора, из гиландского ш елка, подуш ка ш елковая цвета
ф иалки, ву ал ь золотая с кисточкой?
Она навела на меня лорнет.
— От вас воняет пивом, — ск азал а она. — Но вы
долж но быть чистенький м уж чинка. Идемте ко мне.
— Л адно, — ответил я , — в другой р аз. Сейчас я
уж асно зан ят. Сейчас мне некогда.
— Н ичего, ничего, — ответила она, — можно и тут,
отойдемте в сторонку.
В идя, что я не останавливаю сь, кр и кн у л а:
— А может быть вы литератор, вы ведь все, подлецы,
нищ енствуете. Я одного в зял а на содерж ание Вертихво-
стова. Он стихи мне про сифилис читает, себя с прости­
туткой сравнивает. Меня своей невестой назы вает.
— Отстаньте, дорогое сущ ество, — ск азал я, — от­
станьте. Я не литератор, я любопытствующий.

f 43 }
 Она ш ла за мной и проводила меня почти до пло­
щади Ж ертв Револю ции. Там она села на скам ейку и
зап л ак ал а.
— Кой чорт вы плачете? — спросил я ее. — Или вам
ж ал ь шубы из горностая, иль другой из каракум ского ме­
ха с ж емчуж инами на отвороте, или колец из ниш тадтской
бирюзы, или накидки из ткани хорасанской, или шахмат
из рыбьих зубов, ш катулок из ян таря?
— Я хотела бы п окататься на велосипеде, я ведь одна
из лош адок полковника Б аб ул и н а, я хочу, чтобы вокруг
меня были офицеры.
Т ут я только зам етил, что ее совершенно развезло.
«Пьяница», — подумал я и удвоил ш аг.
Бы л второй час ночи, когда я подошел к дому, где ж ил
Т ептелкин. Д ворник пропустил меня. Я прошел в п олу­
разруш енны й ф лигель, встал против окна Тептелкина.
Они сидели за столом, горела керосиновая лам па, они что-
то читали, ж ар ко спорили. Иногда неизвестный поэт вста­
вал и п рохаж и вался по комнате. «Что они читают, о чем
говорят? — подумал я . — Н аверно хихикаю т над совре­
менностью».
— Я думаю , — поднялся неизвестный поэт, — наша
эпоха героическая.
— Несомненно героическая, — подтвердил Тептелкин.
— Я думаю, что мир переж ивает такое ж е потрясение,
как в первые века христианства.
— Я убежден в этом, — ответил Тептелкин.
— К акое зрелищ е перед нами откры вается! — зам е­
тил неизвестный поэт.
— В какой интересный момент мы живем! — востор­
женно прош ептал Тептелкин.
— Однако, п о р а ,— отошел неизвестный поэт от ок­
на. — Я возьм у у вас Д анта.
— Конечно, — ответил Тептелкин.

Г 44 ]
 Н еизвестный поэт подош ел, закры л книгу, полож ил ее
в карм ан . Стал прощ аться. Ч ерез несколько минут по­
сле его ухода вышел и я .
Семеня домой по абсолютно пустынным улицам , я д у­
мал, что и я некогда считал неизвестного поэта петербург­
ской пифией.
 Глава IX
Поэт Сентябрь и неизвестный поэт

Однажды неизвестный поэт читал стихи в уголке имени

К р у ж ал о ва.
В округ него и зви вался пьяны й, бородатый, в ситцевой
рубахе, человек и почти п лакал от восторга.
— Б ож е мой, — повторял он, — каки е гениальны е
стихи! О так и х сти хах я мечтал всю ж изнь!
Знакомы е барышни друж но хлопали неизвестному поэту.
Ч еловек в ситцевой рубахе дохнул на него винным п ере­
гаром, потряс р у к у .
— Ради бога, зайдите ко мне, моя фамилия С ентябрь.
Неизвестный поэт достал из карм ан а обрывки исписан­
ных бум аж ек, выбрал на одном из них свободное место,
записал адрес.
— Я приехал из П ерсии, зайдите ко мне, я давно не
слы ш ал настоящ их стихов, — ск азал человек в ситцевой
руб ах е.
Н а следующий день неизвестный поэт отправился к
Сентябрю .
Сентябрь ж ил в другой части города, в так называемом
доходном доме, т. е. в высоком доме с узеньким , как коло­
дец, двором, с больш ими, со всеми удобствами, к варти ­
рами на улицу и маленькими, в боковых ф лигелях и зад ­
нем фасаде, неумолимо однообразными, повторяющ имися
по одному плану с низу вверх.
Неизвестный поэт позвонил. Д верь ему отворил Сен­
тяб р ь, трезвы й, в высоких сапогах, в чистой рубахе, под­
поясанны й ремнем.
В первой комнате посредине стоял стол, накрытый ск а ­
тертью , на нем остатки еды. В округ стола четыре покороб­
ленные дождем венские стула. Н а гвоздике висело пальто.

Г 46 1
 /

порыжевш ее от времени, и кофточка жены. П оловина

комнаты была отгорож ена шкафом, за ним стояло брачное
лож е С ентября.
Неизвестный поэт отлож ил свою п ал ку , украш енную
епископским камнем, полож ил ш ляпу и с искренней сим­
патией посмотрел на С ентября. Он уж многое знал о нем.
З н ал , что тот семь лет тому назад провел два года в сум а­
сшедшем доме, зн ал нервную и уж асную стихию, в которой
ж ивет Сентябрь.
— Я со вчераш него дня не могу успокоиться, — гово­
рил Сентябрь, — до сумасшедшего дома, в сумасшедшем
доме и в Персии мне чудились такие стихи, как будто вы
умирали не р аз, как будто вы не раз уж е были.
Неизвестный поэт осмотрел комнату.
— Прочтите мне свои стихи, — ск азал он.
— Н ет, нет, потом. Вот моя ж ена.
И з-за ш кафа выш ла худен ькая ж енщ ина с семилетним
чистеньким, красивым мальчиком.
— Вот мой зайченыш Э дгар. Это необыкновенный
поэт, — ск азал он ребенку, п оказы вая глазам и на неиз­
вестного поэта.
— П уш кин? — спросил мальчик и ш ироко раскры л
гл аза.
Сентябрь провел неизвестного поэта в свою ком нату.
У зен ькая кровать (отдельное лож е С ентября), прикры тая
фиолетовым одеялом с черными горизонтальны ми полосами.
Т он ен ькая подуш ка сл уж и л а изголовьем. Вся исчерканная
рукопись в ал ял ась посредине постели. Н а подоконнике
стоял стакан и дыбилась н ачатая осьмуш ка м ахорки. У
стены черный столик и стул. Комната была оклеена обоями
с ярким и розам и.
Сентябрь и неизвестный поэт сели на постель.
— Зачем вы приехали сюда! — Помолчав, неизвестный
поэт посмотрел в о к н о .— Здесь смерть. Зачем бросили
[ 47 ]
берег, где печатались, где вас ж ена ув аж ала, так как у вас
были деньги? Где вы писали то, что вы называете футури­
стическими стихам и. Здесь вы не напиш ете ни одной
строчки.
— Но ваши стихи? — ответил Сентябрь.
— Мои стихи, — неизвестный поэт задум ался, — мо­
ж ет быть, совсем не стихи. Может быть, они оттого так дей­
ствую т. Д ля меня они иносказание, нуждаю щ ийся в
интерпретации специальны й м атериал.
— Я не все понимаю, что вы говорите, — заходил Сен­
тябрь по комнате. — Я кончил только четырехклассное
городское училищ е, затем я сошел с ума. По выходе из
больницы стал писать символистические стихи, ничего не
зн ая о символизме. К огда, затем, мне случайно попались
рассказы По, я был потрясен. Мне казал ось, что это
я написал эту кн и гу ; я только недавно стал футуристом.
Он остановился, приподнял край одеяла, вытащ ил из-под
кровати деревянный ящ ик, откры л его, достал рукопись,
прочел:
Весь мир пошел дрожащими кругами
И в нем горел зеленоватый свет.
Скалу, корабль, и девушку над морем
Увидел я, из дома выходя.
По Пряжке, медленно, за парой пара ходит,
И рожи липкие. И липкие цветы.
С моей души ресниц своих не сводят
Высокие глаза твоей души.

«Удивительную интеллигентность, — думал неизвест­

ный поэт, пока Сентябрь читал, — вы зы вает душевное
расстройство».
Он посмотрел в гл аза Сентябрю:
— Ж а л ь , что он не может овладеть своим безумием.
— Я написал это сти х о тв о р ен и е,— снова заходил
Сентябрь по ком нате,— еще до выхода из лечебницы. Я его

I 48 1
тогда понимал, но теперь совсем не понимаю. Д ля меня
это, сейчас, набор слов.
Он н агн улся и вынул из ящ ика другие стихи. В ы п ря­
мился, снова стал читать.
В общей ритмизованной болтовне изредка п опадались
нервные образы , но все в целом было слабо.
Сентябрь это почувствовал, сел на корточки, сконфу­
женно принялся рыться в глубине сун д ука. Он вытащил
книж ечки своих стихов, напечатанные в Т егеране, но и в
них не было ничего.
— Ч айн и к вскипел, — остановивш ись в д верях, обра­
тилась к м уж у ж ена, — Петр Петрович, пригласи гостя
чай пить.
— Сейчас, сейчас, — и Сентябрь в глухой безнадеж ­
ности скороговоркой стал читать свои недавние, футури­
стические стихи.
Неизвестный поэт почти в отчаянии сидел на кровати.
«Вот человек, — думал он, — у которого было в р у к ах
безумие и он не обуздал его, не понял его, не заставил
служ и ть человечеству».
От окна уж е несло ночным холодком. Сентябрь и не­
известный поэт прош ли в соседнюю ком нату.
Розовые суш ки леж али на тарелке. Ж ена Сентября
р азл и вал а чай; м ален ькая, ч ерн ен ькая, морщ инистая, но
ю р кая, она быстро, быстро говорила, предлагала суш ки,
опять говорила. Н аконец неизвестный поэт прислуш ался.
— Н еправда ли, — п родолж ала она, — это безумие
приехать сюда, здесь страш но ж и ть, а у него у Б ай к ал а
родители крестьяне, дом — полная чаш а, туда, а не сюда
надо было ехать.
К еросиновая лам па мутно горела на столе. Отодвинув
стакан , семилетний Эдгар спал, полож ив на руки голову.
— Зайченыш мой, — склонился Сентябрь и поцеловал
своего сына.

4 Ковлішая ІІесиь. f 49
 Н аступило молчание.
— Ты меня и сына погубиш ь, нам надо уехать, уехать!
Встав из-за стола она принялась ходить по комнате.
Глубокой ночью сп ускался неизвестный поэт по лестни­
це. Н а пустой улице, слуш ая зам олкавш ее эхо своих ш агов,
облокотился на п ал ку с большим иерархическим амети­
стом, выпустил лопатки и зад ум ался. Хотел бы он быть
главою всех сумасш едш их, быть Орфеем для сумасш ед­
ш их. Д ля них бы разграби л он восток и юг и одел бы в р а з­
нообразие спадаю щ их и вновь п оявляю щ ихся риз несчаст­
ные приклю чения, случаю щ иеся с ними.
Он с ненавистью поднял п ал ку и погрозил спящ им бух­
галтерам , танцую щим и поющим эстрадникам . Всем не­
испытывавшим, как ему казалось, страш нейш ей агонии.
— Помогите! о помогите! — мерещилось ему кричал
девичий голос из первого этаж а.
Ничего не понимая, с силой, удесятеренной тоской,
он, прихрам ы вая, взбеж ал по лестнице, сбеж ал с нее и
сразбегу ки н улся в окно. Г лаза у него остановились, шея
н ап р ягл ась. Р а з, раз! вцепился он в чей-то заты лок и начал
бить кулакам и по голове; его легко сбросили— он вце­
пился в горло; его откинули— он схватил тяж елы й стул.
У дарил.
Стало ти хо.
У ног его леж ал Свечин. Н и какой девуш ки в комнате
не было.
«Вот так ш тука, — подумал неизвестный поэт, приходя
в с е б я ,— чорт знает что произош ло.
Вся квар ти р а заш евелилась, захлоп али двери, затопали
ноги по коридору.
Неизвестны й поэт морщил лоб.
П обеж али за постовым милиционером.
В ы яснили, что, в то врем я, как Свечин сп ал, в комнату
во рвался через окно его знакомый и покуш ался его убить.

[ 60 1
 • *
«К акая странн ая ж и зн ь, — думал неизвестный поэт. —•
Повидимому, во мне глубоко, глубоко живы ощ ущ ения дет­
ства. Когда то ж енщ ина мне казал ась особым существом,
которое н ельзя обиж ать, для которого надо всем ж ертво­
вать. Повидимому, в моем мозгу до сих пор сохранились
какие-то бледные л иц а, распущ енные волосы и ясные го­
лоса. Д олж но быть, подсознательно я ненавидел Свечина,
иначе как могла возникнуть эта галлю цинация?
Окно было забито досками, за досками была укреплена
реш отка; наверху виднелась узен ькая полоска облачного
неба; на одной койке сидел неизвестный поэт, на д р у ­
г о й — леж ал пожилой заклю ченный.
Б ольш е всех удивлен был этим происшествием Свечин.
Он его никак не мог объяснить. Он ходил обвязанный и по­
ж имал плечами.
Официальный защ итник ничего не мог добиться от не­
известного поэта.
— Мне нечего сказать соврем ен н ости ,— произнес
вслух, разговаривая сам с собой, неизвестный поэт. — К
чорту всякие объяснения! — И ходил от окна к двери.
М едицинская экспертиза наш ла его вполне норм аль­
ным.
В конце концов приговорили его на год, условно.
 Глава X
Некоторые мои герои в 1921 — 1922 гг.

С некоторых пор, с опозданием на два года, в го­

роде, — я говорю о П етербурге, а не о Л енинграде, — все
зараж ены были ш пенглерианством.
Тонконогие юноши, птицеголовые барыш ни, только-что
расставш иеся с водянкой отцы семейств ходили по улицам
и переулкам и говорили о гибели Зап ада.
В стречался какой-нибудь Иван Иванович с каким-ни-
будь Анатолием Леонидовичем, руки д руг другу ж ал и :
— А знаете, Запад-то гибнет, раслож ение-с. Фьютс
к у л ьту р а — цивилизация н асту п ае т. . .
В зды хали.
У страивались собрания.
С традали.
П оверил в гибель Зап ада и поэт Троицы н.
В озвращ аясь с неизвестным поэтом из гостей, и кая от
недавно появивш ейся сытной еды, жалостно ш ептал:
— Мы, западные люди, погибнем, погибнем.
Н еизвестны й поэт н ап евал:
О грустно, грустно мне, ложится тьма густая
На дальнем Западе, стране святых чудес...
Говорил о К. Л еонтьеве и хи хикал над своим собратом.
Ведь для неизвестного поэта что гибель? — ровным сче­
том плю нуть, все снова повторится, круговорот-с.
— Подыми нож ку и скачи, — хотелось ему посовето­
вать Троицы ну. Он хлопнул его по плечу: — лю буйся зр е­
лищем мира, — и показал на собачку, гадящ ую у ворот.
Троицын остановился — собак тогда еще мало было в
городе.
— А все же грустно . . . . ч к а , — он назвал неизвест­
ного поэта уменьшительным именем. — Вот, пишешь

[ &2 ]
стихи, а кому они нуж ны . — Читателей нет, слуш ателей
н е т , — грустно.
— Пиши идиллии, — посоветовал неизвестный поэт, —
у тебя идиллический тал а н т; делай свое дело, цветок цве­
тет, тр ава растет, птичка поет, ты стихи писать долж ен.
П омолчали.
— Л у н а. Звезды , — сладко зевнул Т р о и ц ы н ,— давай
проходим сегодняшнюю ночь.
— П роходим, — согласился неизвестный поэт.
Н а стоптанных каб л у ках , в лохм отьях, поэты шли то
к П окровской площ ади, то на П ески, то к саду Т р у ­
дящ ихся.
— Ты любишь и чувствуеш ь П етербург, — засм отрел­
ся Троицын у К азанского собора на звезды.
— Не удивительно, — рассм атривая свои сапоги, з а ­
метил неизвестный поэт, — я в нем присутствую в лице
четырех поколений.
— Четы ре поколения вполне достаточно, чтобы почув­
ствовать г о р о д ,— доставая платок, подтвердил Троицы н.
А я с Л адоги, — продолж ал он.
— Пиши о Л адоге. У тебя детские впечатления там,
у меня — здесь. Ты любил в детстве поля с василькам и,
болота, леса,- старинную деревянную церковь, я — Летний
сад с песочком, с клумбочками, со статуям и, здание. Ты
любил чаёк с блюдечка попивать.
П омолчали.
Неизвестный поэт оглян улся.
— Я п арк раньш е поля увидел, безрукую Венеру пре­
жде загорелой крестьян ки . О ткуда же у меня может
появиться любовь к полям, к селам? Н еоткуда ей у меня
появиться.
Они сели на камни у забора Ю суповского сада.
— Прочти стихи, — предлож ил Троицын неизвестному
поэту.

[ 53 ]
 Неизбестный поэт полож ил п алку.

— Ч орт знает что, — растрогался Троицы н, — настоя­

щие петербургские стихи. Посмотри, видишь луну сквозь
развалины ?
Он встал на цыпочки на груду щебня.
Н еизвестный поэт зак у р и л .
— Не смотри на л у н у ,— ск азал он, — это тревожащее
явление. И, поднявшись перед Троицыным, хотел засло­
нить ее.

В год ш пенглерианства Миша Котиков приехал, п ора­

зи лся и влю бился в силу, гордость, мироощущ ение, не­
давно утонувш его, петербургского худож н ика и поэта
Заэвф ратского, высокого седого стари ка, путеш ествовав­
шего с двумя камердинерами. Поэт Заэвф ратский с тр и ­
дцатипятилетнего возраста создавал свою биографию .
Д ля этого он взбирался на А рарат, на Эльбрус, на Гима­
лаи — в сопровождении роскошной челяди. Его п алатку
видели оазисы всех пусты нь. Его нога ступ ала во все
причудливые дворцы, он беседовал со всеми цветными в л а­
стителями.
Миша Котиков ни р азу не видал Заэвф ратского, но был
п ораж ен. Миша был рум яны й, ры ж ий, большеголовый
м альчик, опрятны й, с маленьким ротиком. — «Удиви­
те л ь н о !» — часто шептал он, склон яясь над книж кам и
и рисунками Заэвф ратского.
П л ак ал а ж ена А лександра П етровича Заэвф ратского,
когда Заэвф ратского не стало, и ручки лом ала.
В оспользовались случаем д рузья Заэвф ратского, хо­
дили к ней и утеш али.
И Свечин утеш ал.
А на следующий день р у гал ся :
— Д у р а, птица, леж ит к ак колода.

[ 64 J
 И ходил по всему небольшому деревянному дому и р а з­
глаш ал :
— Вот он с ней, а она взды хает — ах, А лександр П е­
трович!
Ч ерез год Миша К отиков, как поклонник Заэвф ратского,
познаком ился с Екатериной И вановной.
Вечерком вина принес и закусочек; долго, склонив го­
ловку, говорила Е катерина И вановна об А лександре
Петровиче. К акие п латья он лю бил, чтоб она носила,
каки е руки были у А лександра П етровича, какие п ре­
красные седые волосы, какой он был огромный, как он
ходил по комнате и к ак она, встав на цыпочки, целовала его.
Сидел Миша К отиков, раскры в свой маленький пунцо­
вый ротик, смотрел своими голубыми ясными глазкам и ,
начал гладить и пожимать ручки Екатерины Ивановны,
целовать Е катерину И вановну в лоб. Все спраш ивал:
— А какой нос был у А лександра Петровича? а какой
длины руки? а носил ли А лександр Петрович кр а х м ал ь ­
ные воротнички или предпочитал мягкие? а барабанил ли
пальцами А лександр Петрович по стеклу?
Н а все вопросы ответила Е катерина И вановна и зап л а­
к а л а . В зял а муж ской носовой платок с инициалами, под­
несла к глазам .
— Не платок ли это А лександра Петровича? — спро­
сил Миша К отиков.
Долго она сидела молча и ути рала слезы платком З а эв ­
фратского.
Потом передала платок Мише К отикову:
— Х раните его на память об А лександре Петровиче.
Снова зап л ак ал а.
Миша Котиков аккуратн о слож ил платок и спрятал
поспешно.
— А что говорил об искусстве А лександр П етро­
вич? — ощ упы вая платок в карм ане, спросил Миша

[ 65 J
К отиков. — Чем была поэзия для А лександра Пет­
ровича?
— Он со мной о поэзии не говорил, — раскры в гл аза,
посмотрела в зеркало Екатерина И вановна.
П одскочила к зер к ал у .
— Посмотрите, неправда ли, я грац и озная? — она стала
разводить рукам и, склонять голову. — А лександр П етро­
вич находил, что я грац и озная.
— А когда начал писать стихи А лександр Петрович,
в каком возрасте? — зак у р и в ая папироску, задал вопрос
Миша К отиков.
— Н е правда ли, я похож а на д е в о ч к у ,— села в кре­
сло Е катерина И вановна. — А лександр Петрович говорил,
что я похож а на девочку.
— Е катерина И вановна, а какой столик мы накроем?—
рассерж енно спросил, вставая с кресла, Миша К отиков.
— Вот этот, — п оказал а на круглы й столик Е кате­
рина И в а н о в н а ,— но у меня ничего нет.
— Я принес Бордо и . . . — с гордостью ск азал Миша
Котиков, — заку ски и фрукты .
— А х, какой вы хорош ий, — засм еялась Екатерина
И вановна, — я люблю вино и фрукты!
— Меня совсем забросили д рузья А лександра П етро­
вича, — ск азал а она взды хая, в то время, как Миша К о­
тиков, став на ципочки, доставал рюмки из ш кафа.
— Они обо мне совсем не заботятся, знаю т, что я без­
в ольн ая, не умею ж ить, совсем не обращают на меня вни­
м ания. Не заходят, не говорят об А лександре Петровиче.
Не ухаж иваю т за мной. Будемте друзьям и , будемте гово­
рить об А лександре П е тр о в и ч е,— добавила она.
Выпив и закуси в, Миша Котиков стал рассм атривать
вещи в комнате.
— Н еправда ли это столик, за которым писал А лек­
сандр Петрович? — у к азал он на небольшой круглы й

[ 66 ]
стол. — Отчего пыль вы не вытираете? — добавил он.
— Не умею я пыль вы тирать, — ответила Е катерина
И вановна, — при А лександре Петровиче я пыль не выти­
р ал а.
jv,f Н а следующий день проснулся Миша Котиков в по­
стели А лександра П етровича.
Рядом с ним, раскры в ротик, высунув руч ку, спала
Е катерина И вановна.
— Ж ал ь, что она так гл уп а, — подумал Миша Коти­
ков. — Н и каки х ценных сведений об А лександре П етро­
виче сообщить мне не может. Н у, да ладно, от друзей
А лександра П етровича получу ценные сведения. А от нее
узнаю , как писал А лександр Петрович. — Екатерина
И вановна, а Е катерина И вановна, к ак писал Александр
Петрович?
П роснулась Екатерина И вановна, раски нула ручки,
толкн ула коленком Мишу К отикова, перевернулась на
другой бок и заснула.
Две недели ходил к Екатерине Ивановне Миша К отиков.
Разны е интимные подробности об А лександре Петровиче
собирал; иногда водил Е катерину И вановну в кинемато­
граф , иногда в театр, иногда просто по улицам гу л ял и .
Все узнал Миша К отиков; сколько родимых пятныш ек
было на теле А лександра П етровича, сколько мозолей,
у зн ал, что в 191 . . . году у А лександра П етровича на спине
чирий выскочил, что любил А лександр Петрович кокосо­
вые орехи, что было у А лександра Петровича за время б ра­
ка с Екатериной Ивановной тьма любовниц, но что он лю ­
бил ее очень.
А когда все узн ал и все зап и сал, то реш ил, что лю бов­
ницы А лександра П етровича долж но быть умнее жены,
и ему больше сведений о душе А лександра Петровича смо­
гут дать. Бросил Е катерину И вановну. Бы л он мальчик
чистенький, одевался аккуратн о в высшей степени, ни­

f 67 ]
когда у него ни под одним ноготочком гр язь не застревала.
У зн ал, что студентка X была последней любовницей
А лександра П етровича, встретился с ней в одном знакомом
доме, где литературны е собрания устраивались.
Дом был удивительны й. Две барышни— и обе стихи пи­
сали . Одна — с туманностью, с меланхолией, д ругая —
со страстностью , с натуральностью . Они обе решили
поделить мир на ч асти : одна возьмет грусть мира, д ругая —
его восторги.
Бы ли еще всякие юноши и девуш ки. Поэтический к р у ­
ж ок составился. Приходили и прежней эпохи поэты; три ­
дцатипятилетние юноши. Все стихи, садясь в к р у ж о к ,
читали, а некоторые на балконе стояли, звездным небом
и трубами лю бовались. Здесь-то и встретился Миша Коти­
ков со студенткой X .
Он тоже здесь стихи читал, сидя на подуш ке от дивана,
нож ки вы тянув, глазки закры в. Рядом с ним, как раз,
сидела студентка X , веселая, с длинными нож ками.
— А что, Е вгения А лександровна, пойдемте после ве­
чера по городу п огулять, к томоновской Б и рж е.
— Только если соберется ком пания, — шепотом отве­
ти ла Евгения А лександровна.
В два часа ночи компания составилась.
Компания прош ла мимо вздыбленных коней над Ф он­
танкой. Всю дорогу ухаж и вал за Ж еней Миша К отиков.
Говорил о том, что она удивительная и необыкновенная
девуш ка. Когда подошли к Б и рж е Томона, удалились
вместе Миша и Ж еня, склонив нежно головы.
Р аскрасн елся Миша К отиков, порозовела Ж еничка, со
ступенек встали.
— Скаж ите, Ж е н и ч к а ,— спросил Миша К о т и к о в ,—
очень вас лю бил А лександр Петрович?
— Обещал два месяца лю бить, но потом избегал встре­
ч аться.

I М ]
 — А когда это было?
— 11-го ф евраля.
— Не говорил ли с вами А лександр Петрович о по­
эзии?
— Г о в о р и л ,— ответила, п оп равл яя ю бку, Ж е н я ,—
говорил, что каж д ая девуш ка писать стихи долж на. Во
Ф ранции все пиш ут.
— А что говорил А лександр Петрович об ассонансах?
— Ассонансов он не лю бил, говорил, что они только
для песен годятся.
— Ж еничка, Ж еничка, еще поправьте юбочку, а то з а ­
метить могут.
Молодые люди прощ ались. Город постепенно восста­
навл и вал ся. П оявлялись окраш енные зд ан и я. Поэт Т рои ­
цын прош ел, п ровож ая свою ап текарш у. А знакомство у
него с аптекарш ей было необычайное. Р аз как-то он, про­
ходя мимо аптеки, увидел за прилавком хорош енькую го­
л о вку , заш ел, попросил средства от головной боли; хоро­
ш енькая головка зн ал а,что это Троицын. Еще бы не знать!
Троицын везде стихи читал. Он страш но любил стихи
читать.
Д ал а она ему средство от головной боли, и заговорил
Троицын о звездах. Просто неземной человек был Т рои­
цын, только о звездах и мог говорить.
— Посмотрите, — говорил он, п оказы вая в о к н о ,—
к а к ая медведица.
— А к а к а я огромная л у н а , — о т в е т и л а ‘девуш ка.
— А какой чистый воздух ночной, — ск азал Троицы н.
— А знаете мое стихотворение «Дама с Камелиями»? —
спросил Троицын.
— Не знаю .
— Хотите я почитаю?
— Почитайте, — ответила бары ш ня.
Троицын почитал.

Г б» ]
 «Какие поэтические стихи!» зам ечталась девуш ка.
Троицын облокотился совсем на прилавок. Бары ш ня
посмотрела на часы.
— Сейчас моя подруга придет, я ее сегодня зам еняю .
— Я вас п ровож у, — ск азал Троицы н.
— Х орош о, — раскры ла гл аза бары ш ня.
Ч ерез полчаса они шли мимо П етровского п арка.
— Д авайте в снеж ки и грать, — предлож ил Троицы н.
То она уб егала, то он убегал. П рохож и х не было. Се­
ли отдохнуть, белые от снеж ков.
Посмотрел Троицын вокруг — никого. Посмотрела
она — никого. Пошли подальш е от дороги.

Н а следующий день Троицын бегал по городу и всем

рассказы вал . Но в течение двух недель ходил провож ать
ап текарш у, п о явл ял ся везде с аптекарш ей, отводил друзей
в сторону и шептал на ухо:
— Н адоела мне она. Это все п ерп ен ди кулярная лю ­
бовь. Я , к ак Д он-Ж уан, настоящ ей любви ищ у.

Посмотрели вслед удаляю щ ейся парочке молодые лю ­

ди, посмеялись над Троицыным.
П опрощ ался с Ж еней Миша К отиков. У словились з а ­
втра встретиться. Подошел Миша Котиков к неизвестному
поэту.
— Я биографией А лександра П етровича зан ят. Не
можете ли вы дать нужные сведения?
— Гм . . . — лениво ответил неизвестный поэт. — О бра­
титесь к Троицы ну. Он все знает.
Миша Котиков побеж ал догонять Троицы на.

Н а следующий день Миша Котиков сидел у Троицы на.

К омната была п олутем ная. П ахло малиновым вареньем.
Н а окнах висели кисейные зан авески . Н а подоконнике

[ 60 ]
зеленела девичья кр аса. Н а стенах были развеш ены п ор­
треты ф ран ц узски х поэтов, приколоты гравю ры , и зобра­
ж авш ие Манон Л еско, Офелию, блудного сы на.
— Вот перо А лександра П етровича, — протян ул вста­
вочку Троицын Мише К отикову, — вот черн ильни ц а, вот
носовой платок А лександра П етровича.
— У меня есть носовой платок А лександра П етрови­
ча, — ответил с гордостью Миша К отиков.
— К ак, вы тоже собираете поэтические предметы?
— Это вещи для биографии, — ответил Миша Коти­
ков. — В аж но установить, в каком году, каки е носовые
п латки носил А лександр П етрович. Вот у вас батистовый,
а у меня полотняны й. Вещи связаны с человеком. П олот­
няный платок показы вает одну настроенность душ и, ба­
тистовый — другую .
— У меня платок тринадцатого года.
— Вот видите, — заметил Миша К отиков, — а у меня
шестнадцатого! Значит А лександр Петрович переж ил
какую -то внутреннюю драм у или ухудш ение экономиче­
ского полож ения. По п латку мы можем восстановить и
душ у и экономическое состояние владельц а.
— А я , вообще, собираю поэтические предметы, — до­
ставая ш кату л ку , ск азал Троицы н.
— Вот ш нурок от ботинок известной поэтессы (он
назвал поэтессу по имени). — Вот гал стух поэта Л ебе­
динского, вот автограф Л инского, П етрова, вот — А ле­
ксандра П етровича.
Миша Котиков в зял автограф А лексадра Петровича,
стал рассм атривать.
— А где бы мне добыть автограф А лександра П етро­
вича?
— У Н атальи Л ев ан то в ск о й ,— ответил Троицын.
— А . . . — подумал Миша Котиков.
 Глава XI
Остров

Еще весной переехал Тептелкин в Петергоф, снял не­

обыкновенное здание.
Задум ался у входа. Здесь он будет принимать друзей,
будет гу л ять по п арку с друзьям и , как древние философы,
и, п р о х аж и ваясь, объяснять и р азъ ясн ять, говорить о вы­
соких предметах. Здесь посетит и мечта ж изни его, необык­
новенное и светлое сущ ество, — М ария П етровна Д ал-
матова. Сюда приедет и философ его, старый наставник
и необыкновенный поэт, духовный потомок западны х ве­
л иких поэтов, прочтет им всем новые стихи свои на лоне
природы . И другие знакомые приедут. Задум ался Те,п-
телкин.
Утром он встал, распахнул окно и запел к ак птичка.
В низу чири кали , взлетали воробьи, ш ла молочница.
«Теплынь-то к а к а я , — подумал он и простер руки к
просвечивающ ему сквозь ветви деревьев солнцу.
— Тихо тут, совсем тихо, я буду работать вдали от
города; здесь я могу сосредоточиться, не разбрасы ваться.
Он облокотился на стол.
— Х а-х а, — смеялись по вечерам обитатели соседних
дач, утихомиривш иеся советские чиновники, со своими
женами и детворой, идя по дорож кам от дач и погруж аясь
в зелень п ар к а.
— Х а-х а! приехал философ; тож е, выбрал помещение!
— Х а -х а, дурачек, по утрам цветы собирает.
Т ептелкин со дня на день ж дал приезда своих друзей.
Собирал цветы по утрам , чтобы встретить друзей с цветами.
Вот идет он с охапкой черемухи — М ария П етровна лю ­
бит черемуху. Вот заверн ул он за угол с букетом сирени.
Сирень любит Е катери на И вановна.

Г 62 1
 Но отчего нигде не видно Н атальи А рдалионовны? К у­
да она скрылась?

— Мы последний остров Ренессанса, — говорил Теп­

телкин собравш имся, — в обставшем нас догматическом
море; мы, единственно мы, сохраняем огоньки критицизма,
уважение к наукам , уваж ение к человеку; для нас нет ни
господина, ни раба. Мы все находимся в высокой башне,
мы слышим, к ак яростные волны бьются о гранитные
бока.
Б аш ня была сам ая р еал ь н ая , уцелевш ая от купече­
ской дачи. Н из дачи был растащ ен обитателями соседних
домов на топку кухон ь, но верх уцелел, и в комнате было
уютно. Стоял стол, накрытый зеленой скатертью . В округ
стола сидело общество: дама в ш ляпе со страусовыми
перьями и с аметистовым кулоном, собачка рядом с ней на
стуле; старичок, рассматриваю щ ий ногти и делающий
тут же маникю р; юноша в кителе с старозаветной студен­
ческой ф ураж кой на колен ях; философ Андрей И ванович
Андриевский; три вечных девы и четыре вечных юноши.
В уголке Е катерина И вановна зав и вал а пальцем волосы .
— Б ож е мой, к ак нас мало, — Тептелкин качнул
своими седеющими волосами. — Попросим уваж аемого
Андрея Ивановича сы грать, — повернулся он к высокому
философу, совершенно седому, с длинными пушистыми
усами.
Философ встал, подошел к ф утляру, вынул скрип ку.
Тептелкин растворил окно, отошел. Философ сел на по­
доконник, засунул угол п латка за крахмаленны й ворот-
ничек, попробовал струны и заи гр ал .
В низу цвели запоздавш ие ветви сирени. В комнату
проникал фиолетовый свет. Там, вдали, мерцало море,
освещенное развенчанной, но сохранивш ей очарование
для присутствую щ их, луной. Перед морем фонтаны стре­

[ 63 ]
мились достичь высоты луны разноцветными струями,
наверху кончавш имися трепещ ущими белыми птичками.
Философ играл старинную мелодию.
В низу, по аллее фонтанов, проходил Костя Ротиков
с местным комсомольцем. У комсомольца были гл аза хе­
рувим а. Комсомолец играл на б алалайке.
Костя Ротиков был упоен любовью и ночью.
Философ и гр ал . Он видел М арбург, великого Когена
и свою поездку по столицам западно-европейского мира;
вспомнил, как он год прож ил на площади Ж анны д ’А рк;
вспомнил, как в Р и м е ... С крипка пела все унывней, все
унывней.
Философ с густой, седой ш евелюрой, с моложавым ли ­
цом, с пушистыми усами и бородой лопатой, видел себя
великолепно одетым в цилиндре с тросточкой, гуляющим
с молодой женой.
— Б ож е мой, как она лю била меня, — и ему захоте­
лось, чтоб умерш ая ж ена его стала вновь молодой.
— Не могу, — ск азал он, — не могу больше играть, —
опустил скрип ку и отвернулся в фиолетовую ночь.
Вся ком пания сош ла вниз в парк.
Философ некоторое время шел молча.
— По-моему, — прервал он м о л ч а н и е ,— долж ен был
бы появиться писатель, который воспел бы нас, наши чув­
ства.
— Это и есть Ф илострат, — рассм атривая только-что
сорванный цветок остановился неизвестный поэт.
— Пусть будет по ваш ему, назовем имеющего явиться
незнаком ца Ф илостратом.
— Н ас очернят, несомненно, — продолж ал неизвест­
ный поэт, — но Ф илострат должен нас изобразить свет­
лыми, а не какими-то чертям и.
— Д а уж , это к ак пить дать, — заметил кто-то. — П о­
бедители всегда чернят побежденных и превращ аю т, будь

[ 64 ]
то боги, будь то лю ди, — в чертей. Т ак было во все вре­
мена, так будет и с нами. П ревратят нас в чертей, п ревра­
тят, как пить дать.
•— И уж е превращ аю т, — заметил кто-то.
— Н еуж ели мы скоро друг от друга отскочим? — у ж а ­
саясь прош ептал Тептелкин, м оргая глазам и, — неуж ели
друг в друге чертей видеть будем?
Шли к бабьегонским высотам.
Компания расстелила плэд, каждый скатал валиком
свое пальто.
— К акой диван! — воскликнул Тептелкин.
Впереди, освещенный магометанским серпом, темной
массой возносился Б ельведер; направо — леж ал П етер­
гоф, налево — финская деревня.
Когда все располож ились, неизвестный поэт начал:
Стонали точно жены струны.
Ты в черных нас не о б р а щ а й ...
Тептелкин, прислонивш ись к дереву, п л ак ал , и всем
в эту ночь казал о сь, что они страш но молодые и страш но
прекрасные, что все они страш но хорошие дюди.
И поднялись — ш ерочка с машерочкой и затанцовали
на л у гу , покрытом цветами, и появилась скрип ка в р у к ах
философа и так чисто и сладко зап ел а. И все воочию уви ­
дели Ф илострата: тонкий юноша с чудными глазам и, от­
тененными кры лами ресниц, в ниспадаю щ их одеж дах,
в лавровом венке — пел, а за ним шумели оливковы е ро­
щи. И, кач аясь, как п ри зрак, Рим вставал.
— Я предполагаю написать поэму, — говорил не­
известный поэт (когда видение рассеялось): в городе сви­
репствует метафизическая чум а; синьоры избираю т гр е­
ческие имена и уходят в зам ок. Там они проводят время
в изучении н ау к, в музы ке, в созидании поэтических, ж и ­
вописных и скульп турны х произведений. Но они знаю т,
что они осуж дены , что готовится последний штурм зам ка.
5 К озлиная Песпь. [ 66 ]
Синьоры знаю т, что им не победить; они спускаю тся в
подземелье, склады ваю т в нем свои лучезарны е изображ е­
ния для будущ их поколений и выходят на верную гибель,
на осмеяние, на бесславную смерть, ибо иной смерти для
них сейчас не сущ ествует.

— А х, неправда ли, я теперь совсем глупой стала, —

н ачала приставать к Т ептелкину Е катери на И вановна, —
совсем глупой стала без А лександра П етровича и совсем
несчастной.
— П ослуш айте, — отвел Тептелкин в сторону Е кате­
рину И вановну, — вы совсем не гл у п а я , просто ж изнь
так склады вается. «Развратил ее совершенно Зазвф ратский,
развратил», — подумал он.
— А где М ихаил Петрович К отиков, — прош ептала
Е катерина И вановна, — отчего он не заходит, не говорит
со мной об А лександре Петровиче?
П омолчал Т ептелкин:
— Н е знаю .
Е катери на И вановна, приподняв нож ку, н ачала осма­
тривать свои туф ельки.
— А ведь туфли-то у меня совсем истрепались, — ши­
роко раскры в гл аза, ск а за л а он а. — И дома нет од еяла,
пальто п рикры ваться приходится.
И зад ум алась.
— Н ет ли у вас конфеток?
— Н ет, — грустно ответил Тептелкин.
— А ведь А лександр Петрович великий поэт, неправда
ли? Нет теперь больше так и х поэтов, — выпрям илась она
с гордостью . — Он меня больше всего на свете лю бил. —
И улы бнулась.
К Т ептелкину подош ла Муся в старомодной соломенной
ш ляпке с голубыми ленточками и сл егка блестящими ног­
тями дотронулась до его руки .

[ 66 ]
 — Скаж ите, — ск азал а она, что значит
Есть в статуях вина очарованье,
Высокой осени пьянящие плоды...
— А х, ах , — покачал головой Тептелкин, — в этих
строках скрыто целое м ировоззрение, целое море сную ­
щих, то поднимаю щ ихся как волны , то исчезающ их смы­
слов!
— К ак хорошо мне с в а м и ,— ск азал а М уся. — Мне
он говорил, — она п оказала глазам и на неизвестного
поэта, разговариваю щ его с вечным юношей, — что вы
последние, уцелевш ие листы высокой осени. Я это не
совсем п оняла, хотя кончила университет; но ведь теперь
в университетах не этому совсем учат.
— Этому не учат, это ч увствую т,— заметил Тептелкин.
— Сядемьте на ту ступеньку, — у к а зал а Муся под­
бородком.
Они поднялись повыше. Сели на ступеньку между
кариатид портика Бельведера.
— К ак поют с о л о в ь и !— ск азал а М уся. — Отчего д е­
вушек соловьи всегда волнуют?
— Не только девуш ек, — ответил Тептелкин, — меня
соловьи тож е всегда волную т.
Он посмотрел Мусе в гл аза.
— А я женщ ин боюсь, — задумчиво уронил он. — Это
страш ная сти хи я.
— Чем ж е страш н ая? — улы бнулась М уся.
— А вдруг зак р у ти т, закрутит и бросит. С моими
друзьями это случалось, а к ак бросит, никак не умолить
жить вместе. А как мои д р у зья на своих жен молились и
портреты в бум аж ни ках носили! А они всегда, всегда бро­
сают.
[Тептелкин обиделся за друзей.
Муся достала гребенку и стала расчесы вать Т ептелкину
волосы.

[ 67 ]
 В низу молодые люди пели:
Gaudeamus igitu r...
Тептелкин вспомнил окончание университета, затем
п огрузился в свое детство и в нем встретился с Еленой
Ставрогиной. Ему показалось, что есть нечто от Елены
Ставрогиной в Марии Петровне Д алматовой, что она как
бы искаж енный образ Елены Ставрогиной, искаж енный —
но все ж е дорогой. Он поцеловал у нее р у к у .
— Б ож е мой, — ск азал он, — если б вы з н а л и .. .
— Ч то, ч т о ? — спросила М уся.
— Н ичего, — тихо ответил Тептелкин.
В низу пели:
Есть на Волге у т е с . . .

Утром в поезде ехали обратно в Л енинград Костя Р о ­

тиков и неизвестный поэт. Неизвестный поэт грустил не­
выносимо. Ведь его ждет полное забвение. К остя Роти­
ков р азвл ек ал его как мог и говорил о барокко.
— Не правда ли,' — говорил он, — вы стремитесь не
к соверш енству и законченности, а к движ ущ емуся и стано­
вящ ем уся, не к ограниченному и осязаем ому, а к бесконеч­
ному и колоссальном у.
В вагоне никого не было, они сидели вдвоем. К остя
Ротиков встал и стал читать сонет Гонгоры.
Неизвестный поэт с нежностью смотрел на Костю Ро-
тикова, насмешливого и остроумного, слегка легкомыслен­
ного, читающего только иностранные книги и несколько
свысока любующегося творениями рук человеческих.
— Еще поборемся, — ск азал он, вы п рям ляясь.
— Что с вами? — спросил Костя Ротиков.
— Ничего, — улы бнулся неизвестный поэт, — я обду­
мываю новую барбчную поэму.

З а окнами неслись поля с высокой травой . П оявив­

[ 68 ■]
шийся Костя Ротиков уж е читал сонет Камоэнса и нахо­
дил огромное сходство в настроенности с П уш кинским
стихотворением
Для берегов отчизны дальной...

В конце поезда, в вагоне, одна, сидела Е катери на И ва­

новна и обры вала ром аш ку: любит не любит любит не лю ­
бит. Но кто ее любит или не лю бит, — не зн ал а. Но чув­
ствовала, что ее долж ны любить и о ней заботиться.
А в самом последнем вагоне ехал философ с пушистыми
усами и дум ал:
«Мир задан , а не дан ; реальность зад ан а, а не дана».
Чиво, чиво, поворачивались колеса.
Чиво, ч и в о . . .
Вот и во кзал .
У Кости Р отикова палочка с большим кош ачьим гл а ­
зом.
У Кости Р отикова гл аза голубы е, почти сапфировые.
У Кости Ротикова пальцы длинные, розовые.
— К уда мы направим ся? — весело спросил неизвест­
ный поэт. — Д елать нам равно нечего.
— Пойдемте слуш ать, как изменяется язы к отечествен­
ных осин, — улы бнулся Костя Ротиков.
Весь день провели вместе Костя Ротиков и неизвест­
ный поэт. Г уляли по Л етнему саду, по набережным Ф он­
танки, Е катерининского ка н а л а , Мойки, Н евы . П остояли
перед Медным Всадником, п ож алели , что некогда отцы го­
рода счистили зелень, — прекрасную черно-зеленую п а­
тину. П окурили. Сели на скам ейку. Поговорили о том,
что город по происхождению большой дворец.
Поговорили о кн и гах.

Летний вечер. Н и каки х официальных зан яти й . Н и к а­

кой кафедры. М ошкора круж ится и вьется. В лодке си­

[ 69 ]
 дит Т ептелкин, гребет. У берега качаю тся тростники,
наверху виден Петергофский дворец, на берегу стоит
неизвестный поэт.
— П риехали! — кричит Тептелкин и гребет к берегу.—
Н аконец-то вы п риехали . Если б вы зн ал и , как мне груст­
но ж ить здесь, сегодня мне особенно грустно.
Л одка пристала к берегу, неизвестный поэт сходит в
нее, и Т ептелкин, сутулы й, седеющий, гребет от берега.
Неизвестный поэт у п равл яет р у л е м ,— лодка несется ко
взморью .
— Мне вспомнилось, — говорит Т ептелкин, — как я
преподавал несколько лет тому назад в одном универси­
тетском городе. Я помню, к ак раз в этот день, в этот час,
мы — я и учащ аяся молодежь — отправились на проти­
воположный берег реки и там в рощице я прочел лекцию .
Сумерки.
Н аконец в темноте они п ривязали лодку и пошли гу ­
лять по п ар ку .
Н а востоке появилась розовая полоска зар и , когда
молча они подошли к башне.
Неизвестный поэт слуш ал, как Тептелкин долго во­
зится наверху в единственной ж илой комнате, как он сни­
мает сапоги и ставит их у кровати, как звенит лож ечка
в стакане.
«Пьет холодный чай», решил он.
Утром Костя Ротиков увидел неизвестного поэта дре­
млющим на белой скамье в парке у большой ели, прямой,
как мачта. Д р у зья радостно поздоровались и отправи­
лись к морю. Позади косят траву. Костя Ротиков сел
на корточки в море, среди волн, крепкий, розовый. Н е­
известный поэт дремлет на кам н ях, на берегу, согретый
утренним солнцем.
— А знаете, — появился К остя Ротиков, — Андрей
Иванович поселился здесь.

f 70 1
 Д ры гая ногой и обтираясь мохнатым полотенцем он
п родолж ает:
— Я у него беру уроки методологии искусствознания.
Камни и песок раскален ы . Костя Ротиков заш нуровы ­
вает ботинки с круглы ми носами. Неизвестный поэт ве­
село скачет с кам ня на камень и кури т.
Молодые люди отошли от кладбищ а и нап равили сь,
наискось, по тропинке, между еще не скошенным пуш и­
стым медком, покрытым черными букаш ками и зеленовато­
металлическими ж учкам и и улиточной слизью , тмином,
красным и белым клевером и щавелем, к дороге, ведущей
в Новый Петергоф, к небьющим фонтанам (будний день),
к статуям с сошедшей позолотой, ко дворцу, где у баллю-
страды ходит взад и вперед инвалид — продавец пап и ­
рос, бегает босоногий мальчиш ка, п ред лагая ириски,
и, скрестив ноги, прислонивш ись к ящ и ку, м еланхоличе­
ски время от времени копает в носу морож енщ ик.
Молодые люди вошли в общественную столовую , рас­
положенную вблизи дворца, и стали есть кислые щи. Одна
тарелка была т я ж е л а я , м орская, д р у гая — с гербом;
лож ки были оловянны е.
— Что собой представляет Ф илострат? — спросил К о­
стя Ротиков, поднося л о ж к у ко рту.
Но в это время вошел в столовую философ Андрей И ва­
нович в сопровождении фармацевта и научной сотрудницы
местного института.
Костя Ротиков и неизвестный поэт, встав, приветство­
вали вошедшего. После обеда все вместе направились
в старый Петергоф на празднование годовщины местного
института. Но по дороге реш или зайти к Тептелкину.
Тептелкин в это время принимал солнечную ван ну.
Он сидел голый в трехногом кресле и играл пальцам и ног
и улы бался и пил чай и читал «Дух христианства» Шато-
бриана.

I 71 1
 к остя Ротиков вошёл первый и отпрянул. Прикрыл
дверь, попросил поднимающ ихся подож дать, приоткрыл
дверь и элегантно проскочил в комнату. Тептелкин от
неож иданности весь покраснел.
К ом пания, располож ивш ись у баш ни, в садике со сло­
манным забором, с кустами ак ац и й , со следами клумб,
разв л ек ал ась. Она увеличилась еще за это врем я. Сред­
него роста студент, сидя на пне, и грал на гребенке. Д р у ­
гой, крош ечного роста, присвисты вал. Философ сидел на
скам ейке, недавно поставленной и еще не окраш енной; р я ­
дом с ним сидел фармацевт, вечно ш евелящий губами; на
траве акку р атн о сидела сотрудница местного института.
В это время с высоты башни спустился Костя Ротиков
под р у ку с Тептелкины м.
Ф арм ацевт, наконец, только-что начал говорить; ему
ж алко было, что ему помеш али. Он был огромного роста,
в крахм альном белье и собственно не носил, а преподно­
сил свой костюм. Т ут ж е, прося не д ви гаться, всю группу
снимал кодаком молодой человек, увлекаю щ ийся фрей­
дизмом; он даж е уроки немецкого язы ка здесь брал у Теп-
телки н а, чтобы читать Ф рейда в подлиннике.
— Господа, — ск азал Тептелкин. — Может быть, вме­
сто того, чтобы сейчас итти на годовщ ину, еще посидим
здесь, потому что через час ко мне ученик из города приедет.
П ока Тептелкин в башне подготавливал ученика тр у ­
довой школы в В уз, неизвестный поэт и Костя Ротиков
сходили за пивом, все поочередно пили из оказавш егося
у кого-то стакан чика, обмахивались носовыми платкам и,
били и отгоняли комаров.
Послыш ались муж ские ш аги. Н а дороге п оявилась
сморщ енная цы ганка в высоких смазных сапогах. Увидев
башню и компанию , она быстро побеж ала к ней:
— Дай погадаю , дай погадаю! Г лаза твои заграничны е!
Х одила она между леж ащ ими, сидящими и стоящ ими.

I ™ j
 — Не надо, не надо, — отвечали ей, — мы свое буду­
щее знаем.
Никто не зам етил, как из башни проскользнул ученик
с физикой К раевича под мышкой.
— Л я -л я , л я -л я , — пел Тептелкин, п ряча деньги и
сп ускаясь по лестнице.
Уже солнце садилось, когда компания приблизилась
к местному институту. Они опоздали, научная часть кон­
чилась, неслась музы ка из небольшого зал а небольшого
дворца герцогов Л ейхтенбергских. С теклянные двери в
парк были растворены и красивы е и некрасивы е девуш ки,
в тщ ательно сохраненны х круж евны х п латьиц ах, вились
у входа. Внутри танцовали. Все носило чистый и невин­
ный х ар актер . Радостные лица молодых девуш ек и моло­
дых муж чин, тапер, сохранявш ий медленность, профес­
сора, сидящ ие по стенам и с достоинством беседующие
друг с другом. Компания гуськом вош ла в зал . У ж е давно
луна рябит. Костя Ротиков танцует до седьмого пота;
философ осторожно ходит между танцующими и беседует
с профессорами; Тептелкин выплывает из дверей в парк
с фармацевтом. В округ летают ночные бабочки и бьются
в освещенные окна.
Тьма. Философ, фармацевт и научная сотрудница дви­
ж утся тремя силуэтами. Ф армацевт следит, к ак бы не
оступился философ, как бы не разби лся, как бы не пропало
одно из последних философских светил.
У аккуратн ого кры льца два силуэта целую тся с третьим.
— Покойной ночи, дорогой Андрей Иванович, — гово­
рят они.
Утром студенты опять разбрелись по п арку собирать
козявок, ж учков, всякую тр ав к у ; некоторые плыли на лод­
ках по небольшим прудам, сачками ловили в воде водо­
росли. Бы ло ж ар ко , солнце палило. П ахло сеном.
 Г л а в а X II
Расцвет

Ч ерез южный городок лихо шли отряды матросов, сует­

ливо полки красноармейцев, оборванных и усталых.
Т янулась артиллерия и обозы. Врангель высадил десант.
Он был в 16-ти верстах, когда в актовом зале двухэтаж ­
ной женской гимназии, рядом с больницей, против собора,
открылось торжественное заседание. З а длинным столом,
накрытым традиционным зеленым сукном, сидели петер­
бурж цы. Сначала, вскочив, произнес речь только что на­
значенный ректор, затем говорили только-что избранные
деканы, потом только-что избранные профессора и препо­
даватели. После третьего преподавателя поднимается Теп­
телкин.
— Граж дане, — говорит он, — вы почтили нас свящ ен­
ным званием профессоров и преподавателей; от голода, от
повальных болезней, от морального страдания, на севере
Петербург погибает. Там книгохранилищ а опустели, му­
зеи больше не посещаются. В университете бродят, серые
как тени, студенты, там нет ни собак, ни кош ек, вороны не
летают, воробьи не чирикаю т. Там всю зиму не разде­
ваю тся, сидят у бурж уек, как эскимосы. Н а улицах в а­
ляю тся дохлые лошади с поднятыми к небу ногами и совер­
шенно прозрачные, опухшие люди реж ут их на части и,
зап рятав куски за пазуху, тайком возвращ аю тся по домам.
Здесь, среди южной природы, в благодатном климате,
в изобилии плодов земных, мы разовьем интеллектуальный
сад, насадим плоды культуры .
Тептелкин останавливается, поднимает лицо, ломает
руки.
— Здесь, на юге, культура взойдет многоярусной баш ­
ней, южные ветры будут овевать ее, невинные цветы усерт

f 74 3
ее Подножие, в окна будут залетать птицы, летом мы будем
уходить в степь целыми толпами и читать вечные страницы
философии и поэзии. Война, разруха не должны смущать
вас. Я думаю, вы чувствуете тот пафос, который одуше­
вляет нас.
Пожилой человек, знаток сумеро-аккадийских письмен,
не выдержал и захохотал; старичок, которого увлекала
античность не своими грамматическими формулами, а своей
эротикой, прыснул и закры л лицо руками; биолог, и з­
вестный Д он-Ж уан, посмотрел иронически и поправил про­
бор. Но весь актовый зал аплодировал Тептелкину и в
учительской ему пожимали руку и беседовали.
По краткому собеседованию со студентами, Тептелкин
решил читать курс по Н овалису.
В еликолепна была первая лекция Тептелкина. Он скло­
нялся на ф о н е. досок над кафедрой и время от времени
загляды вал в свои листки.
— К оллеги, — говорил о н ,-— мы сейчас погрузимся в
прекраснейшее, что существует на свете. Мы выйдем из
связанного по рукам и по ногам классицизма, чтобы услы ­
шать пленительную музыку человеческой души, чтоб лице­
зреть, еще покрытый росой, букет юности, любви и смерти.
Голос Тептелкина переливался как пение соловья, его
фигура — вы сокая, стройная, без малейшей сутулости, его
руки, соединенные в виде лодочки за спиной, его вдохновен­
ные глаза, — все вызывало в слушающих восторг, а когда
Тептелкин на следующей лекции стал читать оригиналы
и тут ж е переводить их и комментировать, привлекая бог
знает скольких поэтов и на скольких язы ках, многие юноши
окончательно были потрясены, а барышни влюбились в
Тептелкина. Всю учащуюся молодежь охватила физиче­
ская ж аж да юности, любви и смерти.
Всю зиму лекции Тептелкина были переполнены. Уже
настала весна, и на мостовых меж кирпичей пробивалась

Г 76 1
 Сорнйя трава; уж е солнце грело; уж е Тептелкин носил лет­
ний костюм и белые парусиновые туфли.
Когда проходил он по улице, за ним следовали барышни
с букетами цветов и говорили о юности, любви и смерти.
Когда он заходил к учащейся молодежи, его встречали
почтительными поклонами.
Тептелкин стал кумиром города.
Некоторые студенты принялись изучать итальянский
язы к, чтобы читать о любви Петрарки и Л ауры в подлин­
нике, другие повторять латы нь, чтобы читать переписку
А беляра и Элоизы, иные стали грызть греческую грамма­
тику, чтобы читать Пир П латона.
Все чаще устраивались экстраординарные доклады Теп­
телкина.
— Расцвет, расцвет, — волновался он, и как дирижер
носился по городу.
То он с кем-нибудь читал о любви и толковал о прегнант­
ном обороте, то кстати разбирал Данте и, дойдя до сере­
дины пятой песни, до Паоло и Ф ранчески, потрясенный
'х о д и л по комнате, то комментировал прощание Гектора с
Андромахой, то читал доклад о Вячеславе Иванове.
Год просуществовал университет в городке. В ран­
гель был отогнан и было получено распоряжение о том,
чтобы в университете было не меньше десяти марксистов.
В то время марксистов не оказалось, все они были заняты
на фронте. И университет закры лся. Закры лись аудито­
рии, помещавшиеся в лабазе, кончились торжественные
заседания и экстраординарные доклады в актовом зале ж ен­
ской гимназии. Тщетно прекраснейший климат и южные
степи звали Тептелкина остаться. Он, захватив свои по­
ж итки, вернулся в Петербург.
 Г л а в а X III
Осень

Все лето прожил Тептелкин в своей башне, в милой

для него дворянской окрестности.
Поздней осенью, когда багряные листы стали круж иться
в воздухе и шурш ать под ногою, сложил свои книж ки,
единственное свое достояние, в брезентовый чемодан; обо­
шел в последний раз приходящ ий в запустение английский
парк, маленький, но сложный, как лабиринт. Прошел в
соседний парк, посмотрел грустно на Е ву, прикрывавш ую
рукой лобок; между рукой и телом видны были черные
прутья (шалость местной детворы), взглянул на Адама,
продолжение спины Адама было запачкано нечистотами.
Сел на скамейку. Н а этой скамейке несколько дней тому
назад он сидел с Мусей Далматовой, но не говорил о любви,
а говорил о том, что хорошо ж ить вдвоем, что он больше
не боится женщ ин. Он вспомнил золотые слова Марьи
Петровны в ответ:
— Ж ена, как мать, долж на относиться к своему
мужу.
Ведь Тептелкину нуж на была мама, которая любила бы
его и л аск ал а, целовала бы в лоб и назы вала своим не­
наглядным мальчиком.
— Бож е мой, как прекрасен парк, как п р ек р а сен . . . —
прошептал Тептелкин, вставая со скамейки.
И хотя он не был дворянин, ему стало ж аль дворян,
разруш енных усадеб, коров с кличками А риадна, Д иана,
или Амальхен, Гретхен; всех многочисленных родственниц
и приж ивалок, вечно зябнущ их в серых, коричневых или
черных платках, самоваров, варений, альбомов, пасьянсов,
раскладываемых дрожащею рукой.
— Р азве теперь, — думал он, — когда это все отошло,

( V )
не трогательны розовые сады, где-нибудь в Х арьковской
губернии. Подростки женского пола, читающие только
П уш кина, Гоголя и Лермонтова и мечтающие о спасении
Демона; и не уж асна ли ж изнь этих бывших подростков
теперь, когда прежний быт, для которого они были созданы,
кончился? Не обступает ли их теперь ужаснейшее отчаяние?
 Г л а в а XI V
После башни

Снова для Тептелкина наступила пора занятий в город­

ских библиотеках, чтения писем и сочинений малень­
ких сотрудников гуманистов, скромных солдат армии, пред­
водителями которой были П етрарка и Бокаччио. Видел он
П етрарку бродящим вместе с Филиппом де-Кабассолем по
окрестностям В оклю за, заняты х разговорами о научных,
религиозных вопросах и проводящ их целые ночи за кни­
гами, и появлялся Клемент V I, награждающ ий за латин­
ские стихи пребендой.
Затем он с грустью читал отчеты о спорах. Он чувство­
вал, что при крайнем упадке гуманитарных наук и при
крайней скудости в хорош их книгах, возможна только
пустая болтовня, а не ученый спор.
Иногда он перелистывал новые, выходившие книги. Его
пораж ала форма излож ения.
«Современники, — думал он, — отличаю тся невозмож­
ной формой излож ения, полным отсутствием духа критики,
крайним невежеством и чрезвычайной наглостью.»
Стали приходить к Тептелкину Аким Акимовичи и на
ухо сообщали сведения о его д рузьях. Один живет со
своей матушкой и занимается оккультизмом; другой —
к песикам неравнодуш ен; третий бывший наркоман и про­
зрения его в высшей степени подозрительны. Четвертый
подхалимствует в чуждых сферах.
Смеялся Тептелкин.
— Мои д рузья — избранники, никогда клевете не по­
верю. Нет ничего выше дружбы.
Но он стал зам ечать, что молодой человек, увлекаю ­
щийся радио, действительно как-то слишком страстно це­
луется со своей матуш кой. Сидят, сидят и вдруг язы к с

[ 79 ]
языком соединяется, и напряж ение языков у них до того
сильно, что оба они, и сын и мать, от натуги краснеют.
И действительно заметил, что другой его знакомый с не­
почтенными людьми на ты и при встречах с ними виляет
задом. А третий часто неестественно нервный. Но все же
убеждал сам себя Тептелкин, что все это пустяки, друж ба
выше всего на свете. И тут произносилась цитата из Цице­
рона.
Неизвестный поэт поджидал Костю Ротикова в Е кате­
рининском сквере.
Постоял.
Прош елся по саду.
Н а одной скамейке заметил Мишу Котикова с актри ­
сой Б . Сидит и что-то на ухо нежно шепчет и уголком рта,
заметив неизвестного поэта, нехорошо улыбается.
«Все биографические сведения о Заэвфратском соби­
рает», повернулся неизвестный поэт спиной и пошел к
калитке.
Купил газету.
С£л на скамейку.
П очитал.
Опустил газету.
Затем вспомнил философа с пушистыми усами и мысленно
преклонился перед его стойкостью; в прежние времена
этого философа ж дала бы великолепная кафедра. Почти­
тельную молодежь было бы не оторвать от его книг. Но
теперь нет ни кафедры, ни книг, ни почтительной моло­
дежи.
Зевнул.
Лениво подумал: «это ересь, что с победой христиан­
ства исчезли сильные, языческие поэты и философы. Они
нигде не встречали понимания, самого примитивного пони­
м ания, и должны были погибнуть. К акое одиночество испы­
тывали последние философы, какое о д и н оч ество,,.»,

[ 8р 1
 Он заметил Марью Петровну Д алматову на скамейке.
В стал. Подошел.
— Что делаете вы тут? — спросил он.
— Вашу книгу читаю, — улы баясь ответила М уся.
— Вы лучш е Троицына почитайте. Д ля девушек это
полезнее. Охота вам читать такой сухой вздор.
«Я разучиваю сь говорить, — подумал о н , — совсем
разучиваюсь».
И вдруг грустно, грустно посмотрел вокруг.

^ ІІозл ннял IleciH,.

 Г л а в а XV
С вои

Совсем глубокой осенью, после того, как Тептелкин

покинул башню и переехал обратно в город, неизвест­
ный поэт вошел в его комнату.
Тептелкин, как всегда, в часы занятий сидел в китай­
ском халате, на голове его возвыш алась тюбитейка.
— Я изучаю санскрит, — сказал он. — Мне необхо­
димо проникнуть в восточную мудрость; я вам сообщу со­
вершенно по секрету, я пишу книгу «И ерархия смыслов».
— Д а, — опираясь подбородком на п алку, — засмеялся
неизвестный поэт. — Дело в том, что современность вас
осмеет.
— К акие вы глупости го в о р и те ,— вскричал, р азд ра­
ж аясь, Тептелкин. — Меня осмеют! Все меня лю бят и ува­
жают!
Неизвестный поэт поморщился и забарабанил пальцами
по стеклу.
— Д ля современности, — повернул он голову, — это
только забава.
— Возьмем Троицы на. Можно спорить об его вели­
чине, но все ж е он поэт настоящий.
— Я слыш ал, как Троицын собирает поэтические пред­
меты, — смотря на заты лок неизвестного поэта, заме­
тил Тептелкин.
— Что ж , это от великой любви к поэзии. Д ля посто­
ронних вели кая любовь часто бывает смешна.
— А Михаил Александрович Котиков? — задум а­
вшись, спросил Тептелкин.
От Тептелкина неизвестный поэт пошел по полученному
утром приглаш ению.
Сидели на железны х неокрашенных кроватях безумные

С 82 ]
юноши. Один поблескивал пенснэ, другой пел птичьим
голосом свое стихотворение. Третий, уд аряя в такт ногой,
выслушивал свой пульс. Посредине сидела их общая
жена — педагогичка второго курса. Н а голой стене ком­
наты отраж алось окно с цветком.
Неизвестный поэт вошел.
— Мы хотим поговорить с вами о поэзии. Мы считаем
вас с в о и м ,— прервали они свои зан яти я.
— Д аш а, брысь со стула, — сказал человек в пенснэ.
Педагогичка повернулась и хлопнулась на постель.
— Гомперцкий, — протянул руку человек в п е н с н э ,—
изгнан из университета за академическую неуспешность.
— Л оманенко, сельскохозяйственник, — пропел пти­
чьим голосом второй.
— Стокин, будущий оскопитель животных, — пред­
ставился третий.
— Иволгина, — протянула руку педагогичка и по­
царапала пальцем по ладони неизвестного поэта.
— Д аш а, смастери чай, — пробасил будущий фельдшер
в сторону.
— Я слуш ать хочу, — скривив голову набок, засм ея­
лась Д аш а.
— Говорят тебе! — истерическим голосом провизж ал
человек в пенснэ, сделал пирует и грациозно шлепнул ее
носком сапога ниже спины.
П едагогичка скры лась.
— П о п а л с я ,— повернулся к окну неизвестный п о эт.—
Здесь нельзя говорить о сродстве поэзии с опьянением, —
думал он, — они ничего не поймут, если я стану гово­
рить о необходимости заново образовать мир словом,
о нисхождении во ад бессмыслицы, во ад диких и шумов
и визгов, для нахождения новой мелодии мира. Они
не поймут, что поэт должен быть, во что бы то ни стало,
Орфеем и спуститься во ад, хотя бы искусственный,

[ 83 1
зачаровать его и вернуться с Эвридикой — искусством,
и что, как Орфей, он обречен обернуться и увидеть,
как милый призрак исчезает. Неразумны те, кто думает,
что без нисхождения во ад возможно искусство.
Средство изолировать себя и спуститься во ад: ал к о ­
голь, лю бовь, сум асш ествие. . .
И мгновенно перед ним понеслись страшные гостиницы,
где он, со стаей полоумных бродяг, медленно подымался
по бесконечным лестницам, освещенным ночным, умень­
шенным светом. Ночи под покачивание матрацев, на
которых матросы, воры и бывшие офицеры, и женские
ноги то под ними, то на них. Затем, прояснились заколо­
ченные, испуганные улицы вокруг гостиницы. И бежит
он снова, шесть лет тому назад, с опасностью для ж изни,
по снежному покрову Невы, ибо должен наблюдать ад, и
видит он, как ночью выводят когорты совершенно белых
людей.
Еще на западе земное солнце светит...
скаж ет потом одна поэтесса, но он твердо знает, что никогда
старое солнце не засветит, что дважды невозможно войти
в один и тот же поток, что начинается новый круг над двух­
тысячелетним кругом, он бежит все глуж бе и глубж е в
старый, двухтысячелетний круг. Он пробегает последний
век гуманизма и дилетантизма, вф< пасторалей и Трианона,
век философии и критицизма и по-итальянским садам, среди
фейерверков и сладостных латино-итальянских панегири­
ков, вбегает во дворец Лоренцо Великолепного. Его при­
ветствуют там, как приветствуют давно отсутствовавших
любимых друзей.
— К ак ваши занятия там, наверху? — спраш ивают его.
Он молчит, бледнеет и исчезает. И уже видит себя стоя­
щим в рваных сапогах, нечесанным и безумным перед т у ­
манным высоким трибуналом.
«Страшный суд», думает он.

[ Ь4 I
 — Что делал ты там, на земле? — поднимается Д анте.—
Не обижал ли ты вдов и сирот?
— Я не обиж ал, но я породил автора, — отвечает он
тихим голосом, — я растлил его душу и заменил смехом.
— Не моим ли смехом, — подымается Гоголь, — сквозь
слезы?
— Не твоим смехом, — еще тише, опустив глаза, —
отвечает неизвестный поэт.
— Может быть, моим смехом? — подымается Ю венал.
— Увы, не твоим смехом. Я позволил автору погру­
зить в море жизни нас и над нами посмеяться.
И качает головой Гораций и что-то шепчет на ухо П ер­
сию. И все становятся серьезными и страшно печальными.
— А очень мучились вы?
— Очень м у ч и л и сь ,— отвечает неизвестный поэт.
— И ты позволил автору посмеяться над вами?
— Нет тебе места среди нас, несмотря на все твое ис­
кусство, — поднимается Дант.
Падает неизвестный поэт. Подымают его привратники
и бросают в ужасный город. К ак тихо идет он по улице!
Нечего делать ему больше в мире. Садится за столик в
ночном кафэ. Подымается Тептелкин по лесенке, под­
ходит.
— Не стоит горевать, — говорит он. — Мы все не­
счастны в этом мире. Ведь я тоже думал донести огонек
возрождения, а ведь вот что получается.
Снова неизвестный поэт в комнате.
— Вы стремитесь к бессмысленному искусству. И скус­
ство требует обратного. Оно требует осмысления бессмы­
слицы. Человек со всех сторон окруж ен бессмыслицей.
Вы написали некое сочетание слов, бессмысленный набор
слов, упорядоченный ритмовкой, вы должны вглядеться,
вчувствоваться в этот набор сл о в ; не проскользнуло ли
в нем новое сознание мира, новая форма окружающ его,

[ 85 ]
ибо каж д ая эпоха обладает ей одной свойственной формой
или сознанием окруж аю щ его.
— Н а примере, конкретно! — закричали присутствую­
щие.
«Надо попроще, — подумал он, — надо попроще». —
Окна комодов, деревья с а д о в ... что это зн а ч и т ? — спро­
сил он.
— Ничего, — закричали с постелей, — это бессмыс­
лица!
— Н ет, — ощ упывая листки в кар м ан е, — сказал о н .—
Всмотритесь в комод.
— У комодов нет о к о н ,— закричали с п о стел е й ,—
у домов — окна!
— Хорош о, — улыбнулся неизвестный поэт. — Значит
дома комоды. А что в садах деревья — согласны?
— Согласны, — ответили присутствующие.
— П олучается: в домах-комодах ж ивут люди, по­
добно тому, как деревья растут в садах.
— Не понимаем! — закричали присутствующие.
— Вот импровизация!

— Вот что значит, — сказал неизвестный поэт, — окна

комодов, деревья садов.
— Вот ш тука-то, — процедили люди на постелях, когда
неизвестный поэт исчез.
— Д аш ка, чай не нужен.
— А сволочь, какие стихи пишет, — нахмурился чело­
век в пенснэ. — Заумные и вместе с тем незаумные. Поди
его разбери.
Гомперцкий пошел на кухню , сел на окно и обратился
к Даше:
— Яичницу поставь.
Стал барабанить пальцами по стеклу. — Я человек
интеллигентный, неврастеник, ты меня больше чем, —

[ *6 1
он указал на дверь, — любить долж на. Я учился, я рафи­
нированный субъект, а они ч т о — темнота. Ой тру-ла-ла,
ой тру-ла-ла . . . — Запел он.
— А ведь в общем, мы твой гарем, Д аш ка; ты у нас —
падиш ах. — Он подошел к ней.
— Эх, отстань, — оттолкнула она его, — яичница п ри ­
горит.
 Г л а в а XVI
Вечер старинной музыки.

Переехав с дачи в город, снова Тептелкин давал

бесплатные уроки египетского, греческого, латинского,
итальянского, французского, испанского, португальского
язы ков; надо было поддержать падающую культуру.
Вот и сегодня в этот ясный, осенний день, в своей ком­
нате, на фоне семейных фотографий, сидел он над египет­
ской сказкой о потерпевшем кораблекруш ении. Разбирал
иероглифы, выписывал слова на отдельные листки.
Себаид — поручение
Мер — начальник города
Нефер — прекрасный
И, смотря в пространство, он сл'ышал, как изображенные
птицы поют, как проносятся разукраш енны е лодки, как
пальмы качаю тся. И вставал прекрасный образ Изиды,
а затем последней царицы.
А во дворе, под окнами, пионеры играли в пятнаш ки,
в ж м урки, иные ковыряли в носу, как самые настоящие
дети, и время от времени пели;
мы новый мир построим
или
поедем на моря.

А по каналам , по рекам, перерезающим город, сидели

в лодках совбарышни, а за ним і^ухаж ер в кожаной куртке
играл на гармонике, или на балалайке, или на гитаре.
И при виде их такое уныние овладевало петербург­
скими безумцами, что они бесслезно плакали, поднимали
плечи, сж имали пальцы.
А поэт Троицын, возвращ аясь после виденного в свою
коморку, лож ился на постель, повертывался к стене и
вздрагивал, как бы от холода.

Г 88 1
 А Е катерина Ивановна, в своей нетопленной комнате,
ходила со свертком на руках! боже мой, как ей хотелось
иметь от А лександра Петровича ребенка, и вспоминала,
как Александр Петрович подымался вместе с ней по уста­
вленной зеркалами и кадками с деревьями лестнице и
делал ей предложение и она ввела его в свою розовую, со­
всем розовую комнату. К ак он читал ей стихи до глубокой
ночи и как они потом сидели в светлой столовой. Вспо­
мнила — скатерть была цветная и салфеточки были цвет­
ные. И отца вспомнила, видного чиновника одного из мини­
стерств. И мать, затянутую и натянутую . И л акея Гри­
гория в новой туж урке и белых перчатках.
И Ковалев, при виде лодок, вдруг старел душой и с
ужасом вокруг осматривался и чувствовал, что время бе­
ж ит, бежит, а он все еще не начал ж ить, и в нем что-то начи­
нало кричать, что он больше не корнет, что он никогда не
сядет на лош адь, не будет ездить по круговой верховой до­
рожке в Летнем саду, не будет отдавать честь, не будет рас­
кланиваться с нарядными барышнями.
Тептелкин выписал кучу слов. Справился в египет­
ской, на немецком язы ке, грамматике, разобрался во вре­
менах.
Все было готово, а ученик не приходил. Прошел час,
другой. Тептелкин подошел к стене.
— Скоро шесть часов. Еще не скоро придет М арья
Петровна. Сегодня мы пойдем к Константину Петровичу
Ротикову слуш ать старинную музы ку, — подумал он с удо­
вольствием.
Часы в комнате квартирной хозяйки пробили шесть
часов, затем половина седьмого.
В комнате Сладкопевцевой сидели четыре ухаж ера, пили
чай с блюдечек, блюдечки были все разные. Говорили о
теории относительности, и, незаметно, то один под столом
нажимал на ножку Сладкопевцевой, то другой. Иногда

[ 89 )
падйла лож ка или подымался с Пола платок — и рука схва­
ты вала коленко Евдокии Ивановны.
Это были ученики Сладкопевцевой, а ученики, как из­
вестно, лю бят поухаж ивать за учительницей.
Пробило семь часов.
Евдокия Ивановна села за пианино. Чибирячкин, са­
мый ш ирокий, самый высокий, сел рядом и стал чистить
огромные ногти спичкой.
— Когда эта ш антрапа уйдет, — посмотрел он через
плечо на своих товарищ ей, — кобеля проклятые!
Действительно один кобель, длинный двадцати восьми­
летний парень с рыжей бородой, плотоядно смотрел на
заты лок Евдокии Ивановны. Д ругой маленький, в высо­
ких сапогах, скользил взором по бедрам. Третий толстый,
с бритой головой, сидел в кресле.
А хозяй ка, играя чувствительный романс, думала:
«Эх, эх, как девственник меня волнует!»
В восемь часов в комнату Тептелкина вошла Муся Д ал-
матова. Тептелкин снял тюбитейку, закутал шею ры ж е­
ватым пуховым каш нэ, застегнул пальто на все пуго­
вицы.
— Меня знобит, — сказал он. Надел мягкую ш ляпу,
взял палку с японскими обезьянами. Муся взял а его под
р у ку , и они отправились.
— Ах, если б вы знали, — говорил Тептелкин по до­
роге, — как прекрасен египетский язы к классического пе­
риода! Он не так труден; всего надо знать каких-нибудь
шестьсот знаков. Вот только ж аль, что полного словаря
египетского язы ка еще нигде на свете не существует.
— А по происхождению, к какой группе принадлежит
египетский я з ы к ? — спросила Муся Д алматова.
— К семито-хамитской, — ответил Тептелкин.
— А откуда возникли колонны? — спросила М уся.
— Из стремления к вечности, — задумавш ись, ответил

f 90 1
 Тептелкин. — Фу ты, — спохватился он, — прототипом ко­
лонн являю тся стволы деревьев.
Перед домом, в одной из комнат которого ж ил Костя
Ротиков, Муся ск азал а:
— В одном из музеев я видела удивительные египетские
украш ения: кольца из ляпис-лазури.
Они прошли во двор довольно смрадный. Кошки, при
виде их, вы глянули из открытой помойной ямы, выско­
чили и побежали одна за другой. Одна кош ка, ры ж ая,
перебеж ала дорогу.
Тептелкин почувствовал нечто нехорошее под ногой.
Перед входом он долго вытирал ногу о пахучую ромаш ку,
растущую кустами то тут, то там.
Поднялись по ступенькам, с выбоинами. Постояли.
Постучали.
Дверь откры ла ж илица, тридцатипятилетняя ры ж ая
девуш ка, с папироской во рту, в синем платке с розами,
мечтающая о ночном городе восьмых, десятых годов. Она
всю ж изнь о нем мечтать будет, и старуш кой седенькой.
— К вам приш ли, — сказала она, откры вая дверь в
комнату Кости Ротикова.
Н а диване сидели — Костя Ротиков и неизвестный поэт
по-турецки и пили из маленьких чашечек турецкий кофе.
Одна стена до верху была увеш ана и уставлена безвкуси­
цей. Всякие копилки, в виде кукиш ей, пепельницы, пресс-
папье, в виде руки, скользящ ей по женской груди, всякие
коробочки с «телодвижениями», всякие картинки в золо­
тых рам ах, на всякий случай завеш анные малиновым бар­
хатом. К нижки X V III века, трактующ ие о соответствую­
щих предметах и полож ениях, снабженные гравю рами.
Стена напротив дивана увеш ана и уставлена была при­
чудливейшими произведениями барокко: табакерками, ча­
сами, гравю рами, сочинениями Гонгоры и Марино в пер­
гаментных, в марокеновых зеленых и красных переплетах.

Г 91 1
а на великолепном раскоряченном столике леж али сонеты
Ш експира.
— По всей Европе, — продолжал беседу Костя Роти­
к о в ,— появляется сейчас интерес к барокко, к этому
вполне, как вы сказали , законченному в своей незаконченно­
сти, пышному и несколько безумному в себе самом, стилю.
И они склонились над портретом Гонгоры.
— Каждое слово у Гонгоры многозначно, — поднял го­
лову поэт, — оно употреблено у него и в одном плане, и в
другом, и в третьем. К аж дая строчка у Гонгоры — поэма
Данта в миниатюре. А какой отчаяннейший и кричащий
артистизм, старающийся скрыть душевное беспокойство;
а эти щеки и шея возлюбленной, которые были некогда,
в золотом веке, настоящими, живыми цветами — розами
и лилиям и. Д ля того, чтобы понимать Гонгору, надо быть
человеком с соответствующей устремленностью, с соответ­
ствующим эллинистическим складом ума, это сейчас ясно,
но этого еще недавно не понимали.
Неизвестный поэт откинулся к стене.
В это-то время и вошли в комнату Муся Далматова и
Тептелкин.
— К ак у вас у ю т н о ,— сказал Тептелкин, не замечая
кукиш ей над головами друзей. — И сидите вы по-турецки
и пьете кофе турецкий. Но здесь накурено, разреш ите я
открою окно.
Он подошел. Открыл форточку. — А то у Марьи Пет­
ровны голова заболит.
— Давно вы нас ж д е т е ? — спросил он.
— Мы со вчерашнего вечера сидим здесь над испан­
скими, английскими, итальянскими поэтами, — ответил
Костя Ротиков, — и обмениваемся мыслями.
— А А глая Н иколаевна приш ла? — спросил Тептелкин.
— Мы ее с минуты на минуту ждем, — ответил Костя
Ротиков.
Г 92 1
 Р аздался стук в парадную. Костя Ротиков выскочил в
переднюю. Ч ерез минуту вошла худая и извиваю щ аяся
как змея А глая Н иколаевна. Н а плечах у нее леж ал голу­
бой песец. Н а груди сверкал большой изумруд, а в уш ах
ничего не было. Рядом с ней извивался Костя Ротиков,
а с другой стороны пры гала собачка.
— Вечер старинной музыки состоится, — произнес на
ухо М арье Петровне Далматовой Тептелкин.
Все прошли в соседнюю комнату.
Там уже сидели глухие старуш ки и старички с баками
и с бородками, прыгающие барышни, пожилые молодые
люди, картавящ ие как в дни своей юности. По стенам ви­
сели портреты в круглы х золотых рам ах. Р ояль раскрыт,
задрож али клавиш и и струны.
А глая Н иколаевна раскланивалась.
Поднесли цветы — розы белые.
Она ню хала, раскланивалась, улыбалась.
Х уденькие ручки старуш ек и старичков х л о п а л и .—
Она совсем не изменилась за эти годы, — шептали они
друг другу на ухо, — наша любимая А глая Н иколаевна.
— Она была в 191 . г. любовницей N, — шептал пож и­
лой молодой человек другому пожилому молодому человеку.
— У нее удивительная собачка, — ш ептала одна пры­
гаю щ ая барышня другой прыгающей барышне.
А глая Н иколаевна села.
Опять поднимались руки, опять опускались клавиш и,
опять как бабочка билась чистая музыка.
Две барышни поднесли лилии.
— Ах, А глая Н иколаевна, — говорил Костя Ротиков,—
вы сегодня нам доставили чистое наслаждение.

Столовая была залита светом. Уцелевшие фарфоровые

с пейзажами и портретами тарелки императорского завода
по стенам лучились позолотой. Н а столе вина в бутылках,

[ 93 ]
 V

водка в графинах, рюмки искрились. А вокруг нечто розо­

вое, нечто красное, н еч*кбелое, нечто голубое. Все было.
Но старички и пожилые молодые люди почувствовали,
что это лиш ь копия, что настоящее умерло, что это как бы
воспоминание всегда 'Ненее яркое, чем действительность.
Им вдруг стало тосклива, то ск л и в о . . . Кроме того они з а ­
метили, что для устройства этого вечера исчезли (были про­
даны) некоторые предметы из столовой.
— Принесите мою сумочку, — ш епнула Муся Далма-
това на ухо Тептелкину, — она в комнате Константина
Петровича.
Л ун а освещ ала комнату Константина Петровича. Ветер
приподнимал бархат, прикрывавш ий некоторые изображ е­
ния. И тут Тептелкин увидел то, чего видеть ему не надо было.
Он сж ал сумочку в руках, открыл рот и сел.
— Что ж е это? — подумал он. — Что же это! Человек
с таким тонким вкусом и в д р у г . . . — Н ад ним то прикры ­
вались бархатом, то вновь показы вались десятки голых
тел м уж ских и ж енских, во всевозможных полож ениях.
Он почувствовал, что в доме не все благополучно.
— Змеи, — вскричал он, — змеи! — и бросился вон из
комнаты.
И за столом ему казалось, что наклоняю тся, откиды­
ваю тся, хохочут, говорят, склоняю тся, подносят вилки ко
рту, с разноцветной едой, змеи с зелеными ручками
и что только он и М арья Петровна живые.
Особенно его поразил неизвестный поэт. Он заметил,
что поэт совершенно бел, что у него гл аза зеленоватые,
он уж е совсем не молодой человек.
— Ешьте, ешьте, — бегали тетушки Кости Ротикова во­
кр у г стола, — ешьте, ешьте.
И не хрусталь, а капельки света над головами люстры
были хрустальные.
 Г л а в а X V II
Путешествие с Асфоделиевым

Червонным золотом горели отдельные листочки на

черных ветвях городских деревьев, и вдруг неожидан­
ное тепло разлилось по городу под прозрачным голубым
небом. В этом неожиданном возвращении лета мне к а ­
ж ется, что мои герои мнят себя частью некоего Ф илострата,
осыпающегося вместе с последними осенними листьями,
падающего вместе с домами на набереж ную , разруш аю щ е­
гося вместе с прежними людьми.

— Многим из нас мерещится прекрасный юноша, —

произнес неизвестный поэт.
— Наконец-то я поймал вас. Все вы извращ ены, —
раздался смех, — поэтому вас красивый мальчиш ка пре­
следует.
Собутыльник неизвестного поэта повернул голову на
бычьей шее, хлопнул круглой ладонью по коленку, улыб­
нулся полным лицом, поправил пенснэ.
— Выпьем! — вскричал он. — Я только женщин люблю.
Ни воображаемые, ни настоящие мальчиш ки меня не инте­
ресуют. А у женщин ручки-подушечки . . . Всю женщ ину
я обсмаковать рад с макуш ки до пяточек.
— Вы, каж ется, поэзией больше не занимаетесь? —
спросил неизвестный поэт.
— Я теперь к одному издательству пристроился. Д ля
детей программные сказки пиш у, — ответил добродушный
толстяк, п оправляя пенснэ. Д ураки за это деньги платят.
Еще статейки в ж у р н ал ах под псевдонимом пописываю, —
смакуя каждое слово, продолж ал Асфоделиев. — Х валю
пролетлитературу, пиш у, что ее расцвет не только будет,
но уже есть. З а это тоже деньги платят. Я теперь со всей

Г 96 1
пролетарской литературой на «ты», присяжным критиком
считаюсь. Товарищ , еще бутылочку, — поймал он офи­
цианта за передник.
Тот лениво пошел за пивом.
— Вот бы сейчас на поплавок п р о к ати ть ся. . . —
умильно посмотрел в окно Асфоделиев.

Вышли.
Извозчик ехал шагом по Троицкой.
— Отчего вы критических статей не пишете? — спро­
сил Асфоделиев. — Ведь это так легко.
— По глупости, — ответил неизвестный поэт, — и по
лени. Я ленив, идейно ленив и принципиально непрак­
тичен.
— Б арские зам аш ки, — усмехнулся А сф оделиев.—
Б арские замаш ки в наше время бросить надо. Д а вы все
идиоты какие-то! — рассердился он. — Воли у вас к жизни
совсем нет. Не хотите постоять за современность, не
хотите деньги получать.
Неизвестный поэт полож ил руки на аметист: —
— Ничего вы, мой друг, не понимаете, ползающее вы
животное.
— Это я ползаю! — раздраж ился А сф одели ев.— Это
вы на мои деньги напиваетесь и чушь городите! Ж естокий
вы человек, к ак не стыдно вам ругать меня.
Асфоделиев поднял плечи, стал вбирать воздух.
— С кука, пойду смотреть «Лебединое Озеро». — Под­
нялся неизвестный поэт, быстро простился с Асфоделие-
вым, хотел спрыгнуть с подножки.
— Куда в ы ? — спросил Асфоделиев.
— В академический театр оперы и балета, — ответил
неизвестный поэт.
— И звозчик, к М ариинскому театру! — Поднялась
туш а в пенснэ, снова села, обняла неизвестного поэта.

[ 96 ]
 Извозчик направился по улице Росси.
— И я предан был стихам, — п лакался Асфоделиев. —
Я , может быть, более всех на свете люблю стихи, но нет во
мне таланта. Он приж ал неизвестного поэта к груди. По­
молчали.
— Не понимаете вы в моих стихах ничего, и никто ни­
чего не понимает! — усмехнулся неизвестный поэт.
— Что ж , вы нечто заумное? — удивился Асфоделиев.
— Заум ье бывает разное, — ответил неизвестный
поэт. — Я поведу вас как-нибудь к настоящим заумникам.
Вы увидите, как они из-под колпачков слов новый смысл
вытягиваю т.
— Это не те ли зеленые юноши в парчевых колпачках с
кисточками, носящие странные ф ам илии?— удивился Асфо­
делиев.
— П оэзия — это особое занятие, — ответил неизвестный
поэт. — Страшное зрелищ е и опасное, возьмешь несколько
слов, необыкновенно сопоставишь и начнешь над ними ночь
сидеть, другую , третью, все над сопоставленными словами
думаешь. И замечаешь: протягивается рука смысла из-под
одного слова и пожимает руку, появивш ую ся из-под дру­
гого слова, и третье слово руку подает, и поглощает тебя
совершенно новый мир, раскрываю щ ийся за словами.
И еще долго говорил неизвестный поэт. Но извозчик
уже подъезж ал к Академическому театру. Неизвестный
поэт выскочил из коляски, за ним поднялась туш а в пенснэ
и расплатилась с извозчиком.
В кармане у неизвестного поэта были: куча недописан-
ных стихотворений, необыкновенный карандаш в б архат­
ном мешочке и монетка с головой Гелиоса, какая-то ста­
ринная кн и ж ка в пергаментном переплете, кусок пож елте­
вших брю ссельских круж ев.
В лож е, почти против сцены, сидел К андалыкин с Н а ­
ташей Голубец и с компанией. Неизвестный поэт надел

7 К озлиная Песнь. [ 97 ]
очки и с достоинством поклонился, посмотрел направо:
в одном ряду с ним сидел Ротиков, немного далее — Коти­
ков, в первом ряд у — Тептелкин и философ с пушистыми
усами.
— Сегодня весь наш синклит собрался, — подумал он,—
профсоюзный день, все мы достали бесплатные билеты от
наш их почитателей и знакомых.

Оркестр лениво заи грал, лениво поднялся занавес, л е­

ниво прошел первый акт.
 Г л а в а XVIII
Тептелкину кажется, что за ним гонятся его друзья

У ж е деревья не сохранили ни одного листка. У же

луна покры вала ложным снегом известняковые, асфальто­
вые панели, мостовые из досок, из восьмиугольных и четырех­
угольны х деревянных шашек, из круглы х и продолговатых
черносерых камней. У ж е свет ее превращ ал в эфирные —
тяж елы е двухсотлетние здания с колоннами, с портиками,
с фронтонами, с фризами. У ж е во мраке вечеров, под при­
крепленными к вывескам, желтыми лампочками магази-'
нов, ласк аясь или ругаясь, проплывали приапические
пары, тройки и четверки по панели. У ж е давно открылись
зимние театры и дивертисментные театрики, и в кл уб ах, и
библиотеках, и ш колах привычно и неторопливо готовились
к годовщине, уж е полные и худые владельцы частных м ага­
зинов давно привыкли выставлять портреты вождей и у к р а ­
шать их посильно, уж е торжество носило общенародный и
непринужденный х арактер.
Но мои герои пытались попрежнему усидеть в высокой
башне гуманизма и оттуда созерцать и понимать эпоху.
П равда, они уж не чувствовали себя героями, правда, по­
степенно чувство долга превращ алось у них в привы чку.
П равда, уж е давно кончились предвещ ания неизвест­
ного поэта и уж е Тептелкин все реж е и все бесплоднее
говорил о поддержке культуры . И философ все реж е гово­
рил о философии и все громче о своей ю ности; он больше не
писал книг, ведь им все равно не суждено было появиться.
Н аконец, пошел настоящий снег белыми хлопьям и.

Неизвестный поэт стоял с Костей Ротиковым во дворе

строгановского особняка, смотрел на синий снег, слуш ал
ж уж ж ан и е проводов, доносившееся с улицы.

[ 99 ]
 — А, вот вы где, змеи! — ехидно прошипел Тептелкин,
появляясь в воротах.
— Что с ним? — удивленно спросил Костя Ротиков, —
на что он так разозлился?
Тептелкин выскочил из-под ворот и побежал длинный,
худой рысцей, отталкиваясь от перил, по набережной
Мойки.
— Что со мной? — думал он. — Что со мной?
И спиной почувствовал, что за ним бегут д рузья и при­
танцовываю т, и притоптывают, и ручками машут, и изде­
ваю тся.
— Что со всеми нами?— прослезился он и нос к носу
столкнулся с Марьей Петровной Д алматовой. М ария Пет­
ровна шла в сиянии, в окруж ении снежных звезд, в Гости­
ный двор покупать туфельки. Тептелкин успокоился и
пошел с ней в Гостиный двор туфельки выбирать.
— Идемте скорее, — заторопилась М уся, — скоро пять
часов, скоро магазины закрою т.
Гостиный двор был ярко освещен. Под аркадами из
магазина в магазин Тептелкин за Марьей Петровной. Он
видел высокую Петергофскую башню, видел себя ждущего
с цветами друзей. К ак все было ясно тогда, как все было
прекрасно! К акие мы были светлые!
Т р у-ру, тру-ру.
— А х, эти туфельки совсем не те, — стонала М арья
Петровна.
ТРУ-РУ. ТРУ-РУ. из магазина в магазин бегал за ней Теп­
телкин, как за звездой своей.
Отстал на секунду и видит: движ ется, шатается неизве­
стный поэт навстречу.
— Вы увидите, — поднял голову неизвестный поэт, —
как живет лицо, создающее нас.
 Глава XI X
МЕЖДУСЛОВИЕ

Я проснулся в комнате, выходящей ротондой на

улиц у. Тихо здесь, только по вечерам чорт знает что про­
исходит. То вынырнет из темноты какой-нибудь философ­
ствующий Управдом с багровым носом, то пробежит похо­
ж а я на волка собака, влача за собой человека. То двое
прохож их, с поднятыми воротниками, остановятся у фо­
н аря и, ш атаясь, друг у друга п рикурят. То вдруг благой
мат осветит окрестность. То человек заснет у лестницы на
собственной блевотине, как на ковре. А какой город был,
какой чистый, какой праздничный! Почти не было людей.
Колонны одами взлетали к стадам облаков, везде пахло
травой и мятой. Во дворах щипали траву козы, бегали кро­
лики, пели петухи.
 Г л а в а XX
Появление фигуры

Вот я и заку тал ся в китайский халат. Вот рассма­

триваю коллекцию безвкусицы. Вот держ у п алку с ам е­
тистом.
К ак долго тянется время? Еще книжные лавки закры ты .
Может быть, пока зан яться нумизматикой или почитать
трактат о связи опьянения с поэзией.
З автр а я приглаш у моих героев на уж ин. Я угощу их
вином, зарытым в семнадцатом году мною во дворе под
большой липой.
И снова я засыпаю, и во сне мне явл яется неизвестный
поэт, показы вает на свою кн и ж ку, которую я держ у в руках.
—• Никто не подозревает, что эта книга возникла из
сопоставления слов. Это не противоречит тому, что в дет­
стве перед каждым художником нечто носится. Это основ­
ная антиномия (противоречие). Х удож нику нечто задано
вне язы ка, но он, раскиды вая слова и сопоставляя их,
создает, а затем познает свою душ у. Таким образом в
юности моей, сопоставляя слова, я познал вселенную и
целый мир возник для меня в язы ке и поднялся от язы ка.
И оказалось, что этот поднявшийся от язы ка мир совпал
удивительным образом с действительностью. Но пора, п о р а...
И я просыпаюсь. Сейчас уже одиннадцать часов.
Книжные лавки открыты, из районных библиотек туда
свезли книги. Может быть, мне попадется Дант в одном из
первых изданий или хотя бы энциклопедический словарь
Бейля...

— Милости просим, милости просим, — запел кн и ж ­

ник. — Вас уж е три дня не было видно. Вот у нас книги
для вас; неугодно ли — по лесенке.

Г 102 1
 — А эти шагающие римляне, рассуждающ ие греки,
воркующие итальянцы? Нет ли у вас, случайно, Ф ило­
страта «Ж изнь А поллона Тианского»?
— Выбирайте, выбирайте.
— А не дорого?
— Дешево, совсем дешево.
— А где у вас археология?
— Н аправо по лесенке. Позвольте подставлю.
— У вас прекрасные экземпляры .
— Заботимся, заботимся, чтоб угодить покупателям.
— А давно у вас не был Тептелкин? высокого роста,
почти прозрачный, с палкой японской.
— К ак ж е, как ж е, знаю . Не заходил давно.
— А дама в ш ляпе с перьями?
— Вчера после обеда была.
— А высокий молодой человек?
— Интересующийся рисунками? третьего дня был.
— А не спраш ивал ли молодой человек с голубыми
глазам и, со вздернутым носиком, книж ек Заэвфратского?

Ночь. Внизу бело-синие снега, вверху звездно-синее

небо.
Вот лопата. Я должен все приготовить для прихода
моих превращ аю щ ихся героев. Д вор мой тих и светел.
Л иш енная листьев липа помнит, как мы сидели под ней
много, много лет тому назад белые, желтые, розовые, и
говорили о конце века. Тогда зубы у нас были все целы,
волосы у нас тогда не падали и мы держ ались прямо.

Место в двух ш агах от ствола липы по направлению к

моему освещенному окну. Здесь. Л уна — за облаками,
идет хлопьями снег, придется рыть в темноте.
Н и ч е го . . .
П равильно ли я определил место?

[ ЮЗ j
 Еще раз от липы два шага по направлению к окну.
Р аз, два.
Тут, конечно тут! Глубже?

Н акон ец -то!
Надо засыпать и притоптать. Снег все покроет.
Я с ящ иком и лопатой, как сомнамбула, поднялся по
лестнице, повернул голову и осмотрел м рак: — нет ли
кого во дворе?
Н икого не было.

Вино в буты лках я расставил на столе. Я привож у ком­

нату в порядок для прихода моих друзей.
Первым пришел неизвестный поэт, прихрамываю щий,
с нависающим лбом, с почти атрофированной нижней частью
лица и пошел осматривать мои книги.
— Все мы любим книги, — сказал он тихо. — Ф ило­
логическое образование и интересы, это то, что нас отли­
чает от новых людей.
Я пригласил моего героя сесть.
— Я предполагаю , — начал он, — что остаткам гум а­
низма угрож ает опасность не отсюда, а с нового конти­
нента. Что бывшие европейские колонии угрожают
Европе. Любопытно то, что первоначально Америка по­
явилась перед Европой, к ак первобытная страна, затем как
страна свободы, затем как страна деятельности.
Через час все мои герои собрались, и мы сели за стол.
— Знаете, — обратился я к неизвестному поэту, — я за
вами и за Тептелкиным как-то следил ночью.
— Вы за нами всегда духовно следите, — прервал он
и посмотрел на меня.
— Мы в Риме, — начал он. — Несомненно в Риме и в
опьянении, я это чувствовал, и слова мне по ночам это гово­
рят.

[ 104 ]
 Он поднял апуллийский ритон.
— З а Юлию Домну! — наклонил он голову и, стоя,
выпил.
Ротиков элегантно п од н ял ся: — З а утонченное искус­
ство!
Котиков подпры гнул: — З а литературную науку!
Троицын прослезился: — З а милую Францию!
Тептелкин поднял кубок времен В озрож дения. Все
смолкло.
— Пью за гибель XV века, — прохрипел он, растопы­
рил пальцы и выронил кубок.
Я роздал моим героям гравюры П иранези.
Все погрузились в скорбь. Только Екатерина Ивановна
не понимала.
— Что вы такие печальные, — вскрикивала она, — что
вы такие невеселые!

Печь сверкала, выбрасывала искры. Я и мои герои

сидели на ковре перед ней полукругом.
Я блоки возвышались на разбитом блюде.
Почти перед каждым пустые коробки из-под папирос и
горы окурков. Ни я ни мои герои не знали, продолжается
ли ночь или наступило утро.
Ротиков встал.
— Начнемте круговую новеллу, — предложил он.
Я поднялся, заж ег свечу.
— Н а ч н и т е ,— сказал я .
— Меня с детства пораж ала, — сев в кресло, начал он,—
безвкусица. Я уверен, что она имеет свои законы , свой
стиль. Однажды мне сообщили, что одна бывшая тайная
советница продает обстановку своей комнаты. Я поспе­
ш ил. Вообразите бывшую курительную комнату, в чинов­
ничьем доме, турецкий диван, целый набор пепельниц,
в виде раковин, ладоней, листочков, то на высоких,

Г 105 1
то на низких столиках, пуфы, неизвестно для чего
оставш ийся письменный стол. Стены, украшенные изобра­
жениями актрис париж ских театров легкого ж ан ра. По­
клонивш ись, я вошел. Н а диване очаровательное создание
пело и играло на гитаре. Его пышные синеватые прошлого
века юбки, обшитые золотыми пчелами, его ноги в тупых
атласных туф ельках! — Вы удивительная тайная совет­
ница, — сказал я поклонивш ись. — О нет, — засмеялось
оно, — я юноша! — И указало мне глазами на пуф рядом
с диваном. — Вам не холодно? — спросило оно и, не
дож идаясь ответа, закутало меня в кашемировую
ш аль.
Опустив голову, оно стало рассматривать кн иж ку с
говорящими цветами: — Время прелестной Н ана, дамы с
камелиями, отошло, — прервало оно молчание и распра­
вило свои пышные волосы. — Вы пытаетесь, — сказало
оно, — возродить то ушедшее, легкомысленное и беспеч­
ное время.
Неизвестный поэт сел в кресло: — Оно все ж е было
девуш кой. П огруженное в снежную петербургскую ночь,
оно провело свою раннюю юность на панели. Серебристые
дома, лихачей, скрипачей в кафэ и английскую военную
песенку оно любило.
Неизвестный поэт улы бнулся, поднялся с кресла и по­
дошел к огню.
Троицын сел в кресло, продолж ал:
— Посмотрев на меня, оно раскры ло веер. Оно роди­
лось недалеко от К иева в небольшом имении.
Троицын уступил место, Котиков важно сел в кресло: —
а по вечерам мать «оно» говорило о П ариж е, об Елисейских
полях и о кабриолетах, и 16-ти лет оно убежало в Петер­
бург с балетным артистом. Оно любило Петербург, как
северный П ариж .
Тептелкин встрепенулся.

Г 106 ]
 — Петербург — центр гуманизма, — прервал он р ас­
ск аз с места.
— Он центр э л л и н и зм а ,— Ъеребил неизвестный поэт.
Костя Ротиков перевернулся на ковре.
— К ак интересно, — захлоп ала в ладоши Екатерина
И вановна, — какой получается фантастический рассказ!
Философ взял скрипку, сел в кресло, и вместо того,
чтобы продолжать рассказ, задум ался на минуту. Затем
встал, заиграл кафэшантанный мотив, отбивая такт ногой.
Тептелкин, уж асаясь, раскры л и без того огромные глаза
свои и протянул руки к философу.
— Не надо, не надо, — казалось, говорили руки.
И вдруг выбежал из комнаты и уткнулся лицом в кро­
вать мою.
А философ, не замечая происшедшего, уже играл чи­
стую, прекрасную мелодию, и круглое, с пушистыми усами,
лицо его было многозначительно и печально.
Я подошел к зер кал у . Свечи догорали. В зеркале видны
были мои герои, сидящие полукругом, и соседняя комната
и стоящий в ней у окна Тептелкин, сморкающийся и см отря­
щий на нас.
Я поднял занавеси.
Н аступило уже темное утро. Уже слышались фабрич­
ные гудки. И я виж у, как мои герои бледнеют и один за
другим исчезают.

I
 Г л а в а XXI
Мучения

Вернувш ись домой, Тептелкин открыл резную ш ка­

ту л ку , вынул статуэтку пятнадцатого века, поста­
вил ее на сундучок; оказы вается, сундучок служ ил по­
стаментом.
— И збавь меня от искуш ения, дай мне силу видеть мир
прекрасным, — склонил он голову, а когда он поднял лицо,
показалось ему, что не Елены Ставрогиной лицо у ста­
туэтки, а Марьи Петровны Д алматовой.
Всю ночь пробыл в задумчивости Тептелкин.
У ж е кенарь пел в комнате Сладкопевцевой, уже Сладко-
певцева, вернувш ись с дружеской пируш ки, искала воды
попить. У ж е ш лепали ее туфли по комнатам, а Тептелкин
все следил образ уходящего мира, когда он был юн, совер­
шенно юн.
К утру гуманизм померк, и только образ Марии П е­
тровны сиял и вел Тептелкина в дремучем лесу ж изни.

К вечеру Тептелкин сидел у стола и испытывал некое

мучение. Он вспомнил, что некоторые великие люди воз­
держ ались.
— К ак ж е я , — думал Тептелкин, — поддамся соб­
лазн у и женюсь? А может быть природа совсем не для того
меня создала. Ж енюсь — и ослабеет моя память, исчезнут
дивные и неясные грезы, исчезнут эти ясные утренние часы
и спокойные ночи. Рядом со мной будет стареть ж ен­
щина, и я замечу, что я старею. Д а, трудный вопрос, —
заходил Тептелкин по комнате. — А может быть я не в си­
л ах буду ж ениться, может быть, я не муж чина. Может быть,
тело у меня не созревш ее. Что ж , женю сь, а потом
уж ас...

Г 108 1
 Ему стало страшно, он маш инально открыл дверь, но
никто не вошел.
Тептелкин налил холодного чаю, выпил залпом.
— А может быть вся моя м уж ская сила в ум переш ла.
К ак быть, как быть? — закры л он дверь. — Ж ениться
хочу, а может быть тело мое не хочет. Но некоторые о^ень
поздно созреваю т. Может быть и я созрею когда-нибудь.
Еще быстрее заходил Тептелкин в темноте по комнате.
В низу, в разруш енном подвале, работники варили мыло.
Сквозь щели пола пробивался едкий п ар. Н а улице за
запертыми воротами дворник, на тумбе, читал Т арзан, под­
нося кн иж ку к глазам .
И тут-то появилась в комнате Тептелкина необыкновен­
н ая, двадцатитрехлетняя девуш ка — М арья Петровна Д ал-
матова; в соломенной ш ляпке казалось она сры вала цветы
с красного досчатого пола, протягивала их Тептелкину.
Тептелкин склон ялся, подносил их к носу, набожно цело­
вал . Затем она начала плясать, и Тептелкин услыш ал не­
обыкновенные голоса и увидал, что у ней в ру ках дро­
ж ит стебелек и наливается бутон, распускается голубой
цветок.
— О как развращ ен мой мозг, — заходил Тептелкин по
комнате.
В это время дежурный дворник докончил читать Т ар ­
зан а, походил перед домом, снова сел на тумбу и задремал . . .
Тептелкин появился в окне.
— К акие звезды, — подумал он. — И под таким звезд­
ным небом мне мерещатся такие гадости. Наверно я самый
скверный человек в мире.

Тептелкин вышел из дому. О кна домов изнутри осве­

щены то резким, то сантиментальным, то безразличным
светом. Тептелкин судорожно идет в своем осеннем пальто.
В эту ночь испытает он, мужчина ли он или нет, и может ли

[ ЮЗ ]
 он ж ениться, вступить в б р а к е Марьей Петровной Далмато-
вой. Тептелкин идет, торопясь, от улицы Л ассаля к О к­
тябрьском у вокзалу. Иногда он посреди панели остана­
вливается на мгновенье, иногда обгоняет прохож их и делает
то, что он никогда до сих пор не делал, — загляды вает
под ш ляпки.
Он ищет самую уродливую, чтоб не могло быть и
речи о лю бви. Он останавливается, ему предлагаю т услуги
почти дети, с похабным выражением глаз, со скверной
улыбочкой, с утрированными ребяческими движениями.
Он вростает в землю перед ними, и они, источив свое
красноречие, покрывают его словами и спешат в даль.
Иногда Тептелкина обгоняет существо на стоптанных к а ­
блуках, с отсутствием румян на щ еках, с невообразимо
желтым горностаем вокруг шеи и, стараясь сохранить
ушедшее достоинство, шепчет:
— Первые ворота направо.
Наконец он видит то, что ему надо было. Из пивной,
недалеко от Л иговки, выходит женщ ина ш ирокая, крепко­
костная, крупнозубая.
— Вы в бога веруете? — обращ ается к ней Тептелкин.
— Конечно, верую! — женщ ина осеняет себя крестным
знамением.
— Идемте, идемте, — энергично Тептелкин тащ ит ее
вниз по Невскому.
— Меньше чем за три рубля не п ой д у! — угрюмо
осматривая фигуру Тептелкина, заявл яет она.
— Это все равно, это безразлично, — утверж дает Теп­
телкин и тащ ит ее за рукав по Невскому.
— К уда ты тащ иш ь меня? Я близко ж и ву. А ты чорт
знает куда меня тащ иш ь.
О станавливается женщ ина и выдергивает руку.
— Потом, потом, я пойду к вам, но сначала вы должны
поклясться.

( но ]
 — Да что ты, пьян, что ли, какой клятвы тебе еще нужно?
И она с удивлением, почти с испугом уставилась в
вибрирующее лицо Тептелкина.
— Все зависит от этой ночи, — не слыш а, шептал Теп­
телкин. — Вся дальнейш ая ж изнь моя зависит от этой ночи!
Ж ениться хочу, — стонало в Тептелкине. — Ж ениться!
Испытание сегодня, на перекрестке я , на ужасном. Если
я окаж усь мужчиной, я женюсь на М арье Петровне, если
нет — то евнухом, ужасным евнухом от науки буду!
— Д а что ты шепчешь! — вскрикивает ж енщ ина. —
долго мы стоять на улице будем?
— Идемте, и д е м те,— заспеш ил Тептелкин, — идемте.
— Д а ты, каж ется, к собору меня ведешь? — раскры ла
желтые гл аза женщ ина.
Но Тептелкин уж е тащ ил ее к стене, где мерцала икона.
— П оклянитесь, что вы не зараж ены , — остановился он
перед иконой. — П оклянитесь! — провизж ал он.
— Ах ты бес! — рассердилась женщ ина и, качая юбкой,
скры лась в пролете.

М арья Петровна сидела в своей комнате с кисейными

занавесками за столиком и гадала на картах. З а окном
была ночь, за спиной на стене карточка.
В округ стула, на котором сидела она, ходила кош ка
Золуш ка.
М арья Петровна кончила гадать и погрузилась в давно
закры тую студию пения времен военного коммунизма. Не
мечтала ли она стать великолепной певицей! Вот стоит
она у рояля и поет, а там восторж енная публика, двери
ломятся от публики, стены раздвигаю тся от публики, под­
носят М арье Петровне конфекты, цветы и дорогие вещи.
Задум алась, оперлась на локоть М арья Петровна и погру­
зилась в недавно оконченный университет с его аркадами,
коридорами, с многочисленными аудиториями, с профес-

Г Ul }
сорами и студентами. Не мечтала ли она стать ученой
женщ иной, писать книги о литературе, говорить в кругу
профессоров, внимательно слушающих?
У ж е на улице пусто, и только милиционеры, аккуратно
одетые, пересвистываются, а затем ходят по парам и бесе­
дуют.
М арья Петровна гадает на картах: кем она будет. Она
видит Тептелкина, он стоит внизу, ж алкий , озябш ий, смо­
трит на освещенное окно комнаты, где сидит она и гадает.
— Влюблен, конечно, влюблен! — Ей становится тепло
и уютно.
Ш елестят листья, летают летучие мыши, она и Теп­
телкин идут к морю, садятся на камне. Под серебряной
луной, встав, она поет как настоящ ая певица, приехав­
ш ая из-за границы на гастроли, а Тептелкин сидит и смо­
трит на море, слуш ает.
Она взгл ян у ла в окно: стоит ли Тептелкин? — Стоит.
К аж ется ей — ясное утро. Тептелкин сидит, работает,
она стоит, гладит крахмальное белье для него. В зглян ула
М арья Петровна в окно: стоит ли Тептелкин? — Стоит.
И показалось ей, что у него гл аза жалобные.

— Но как ж е со свадьбой? — Вернувш ись, он сел на

постели глубокой ночью. Одеяло леж ало на полу, седе­
ющие волосы стояли дыбом. Стена мерцала от лунного
блеска. Вся комната была пронизана л у н о й .— Если я
честный человек, то я должен ж ениться на Марье П е­
тровне Д алматовой. Ведь нельзя девуш ку целый год во
дить за нос.
Он встал в рубаш ке; рубаш ка была длиннее спереди,
короче сзади. Достал свечку из комода, заж ег и ж дал,
когда же она разгорится. Н аконец свеча просияла звездой.
— Надо отвлечься, — подумал он. Заку тал ся в одеяло,
сел к столу, стал сличать П уш кина с Андрэ Шенье.

I Ш ]
 Toujours ce souvenir m ’attendret et me touche.
Ч итал он и невольно отвлекся от сличения: тихие де­
ревья, покрытые желтыми, красноватыми листьями, р я ­
били над его головой. М арья Петровна сидела внизу.
Вдали колы халось море, и пел ветер.
К утру мерещился Тептелкину сад тишайший. Солнце
внутри церквей, монахи, сморкающиеся в руку, олеандры
цветущие, нежное, розовое море, каш лящ ие, как чахоточ­
ные при пробуждении, колокола, виноградная лоза, еще
покры тая росой, и чаёк на блюдечке, и хрю канье валяю ­
щ ихся свиней за оградой. И казалось ему, что он верит в
чертей и в искуш енье. Хотел бы он уйти отсюда, сесть на
высокую, величественную гору и смотреть на весь мир и
наслаж даться. И казалось ему, что его там обязательно
обступят бесы, а он отвернется и отринет — «не хочу, —
скаж ет он, — итти с вами, не вашей я породы, всю ж изнь
с вами боролся». И взыграют и закричат ему бесы: — «Эх
ты, вечный юноша!» И еще увидел Тептелкин, будто впе­
реди бесов выступал неизвестный поэт, а с ним рядом,
по бокам, и зви вал и сь— Костя Ротиков и Миша Котиков.
— Исчезните, прокляты е!— вскочив, затопал Тептелкин:
на столе кофе и хлеб с маслом, а у кровати стоит хозяй ка.
— Во сне стонали вы, а утро-то какоеі
Действительно, над геранью , стоявшей на подоконнике,
виднелось, ослепляющее прозрачностью, зимнее небо.
— Вы юноша, совсем юноша, — помолчав, вздохнула
хозяй ка. — Несмотря на то, что седеете. Сейчас, когда я
уйду, должно быть опять вскочите, достанете с полки
книж ку и начнете восторгаться.
И шмыгнула в дверь, прош урш ав платьем, как змея
хвостом.

8 Цоапипая Песпь.
 Глава X X II
Ж енитьба

Тептелкин шел по мерзлому тротуару. Прошел мимо

ночного трактира. Услыш ал музы ку.
— Н аверно там сейчас играю т авлетриды. Он прошел
мимо диктериад, довольно разнузданны х, грузнотелых баб,
ругаю щ ихся крылатыми словами. — Наречие притонов, —
определил он, — интересно исследовать, откуда и как по­
явилось это наречие.
Он унесся во Ф ранцию X II I века, когда создавалось
арго. В округ Тептелкина круж ились и падали ругатель­
ства.
По ступенькам вбегал в мутную дверь и выбегал народ,
обросший запахом сапог, папирос «Сафо» и вина. В стороне
человек бил тонконогую диктериаду кулакам и, стараясь
попасть в рыло, в грудь или в другое чувствительное место.
Д иктериада отбивалась, кричала — «милиционер, милицио­
нер!» — но милиционер показал спину и отошел осматри­
вать свой участок.
Собралась улю лю каю щ ая толпа. Слишком били, слиш ­
ком шумели. П оявились два конных милиционера на дрес­
сированных лош адях. В резались в толпу, и лошади начали
танцовать, как в цирке, разгонять подвыпивших.
Тептелкин вошел в дом. М арья Петровна Д алматова
ж дала его. Комнаты были прибраны, кисейные занавески
белели. Старинный образ смотрел темными глазам и. Теп­
телкин почувствовал трепет, входя в девичью комнату.
Муся стояла. В первый раз заметил он, что у ней волосы
пушистые, носик остренький, губы маленькие.
— Я пришел вам п ред лож и ть. . . заниматься латинским
язы ком, — сказал он.
-— Зачем? — удивилась Муся и засмеялась.

( I 14 ]
 — Чтобы лучш е почувствовать город, в котором мы
находимся, — ответил Тептелкин.
— Я и без латинского язы ка знаю город, — ответила
М уся. Но я вам рада. Вы такой славный, такой славный.
Дайте ш ляпу и п алку.
Они сели на старенький диван.
— Где ваш друг? — спросила она, чтобы начать разго­
вор.
— Он очень зан ят, — ответил Тептелкин. — Я его
давно не видел. Мне передавали, ч т о .. .
— Нет, нет, я так спросила, — перебила М уся, —
лучш е расскаж ите, чем вы занимаетесь.
— Нет, нет, не будем говорить обо мне, — ответил Теп­
телкин. «Как сказать, думал он, как сказать о самом гл ав­
ном?»
— Моя мама скоро придет из церкви, — сказала
М уся. — Мы напьемся чаю с вареньем.
— К ак же сказать о самом главном, — сидел Тептел­
к и н ,— сказать такому невинному и светлому существу?
Он побледнел.
— Извините, я очень спешу, — и, почти не попрощ ав­
шись, вышел.
— Ж ивот у него что ли заболел! — рассердилась Муся.
Ей стало скучно. Она подошла к клетке и, задумавш ись,
стала ты кать кенаря пальцем. Тот перелетал с жердочки
на жердочку.
— Экая пакость, — подумала М уся, — все мои подруги
выскочили, а я остаюсь. Скука-то какая!
Она подошла к пианино, стала играть «Экстазы» С кря­
бина.
Вошла мать.
— Убери книги со с т о л а ,— ск азал а она.
— К акие книги? — продолж ая играть, повернула Муся
голову. — Ах, должно быть Тептелкин забыл.

Г 116 I
 Подошла к столу, стала перелистывать книги.
«Vita Nuova»
прочла вслух.
— П устяками человек занимается, — заметила мамаша.
Из одной книги выпал листок. Муся подняла:
Мой бог гнилой, но юность сохранил.
И мне страшней всего упругий бюст и плечи,
И женское бедро, и кожи женской всхлип,
Впитавшей в муках муку страстной ночи.
И вот теперь брож у, как Ориген,
Смотрю закат холодный и просторный.
Не для меня, Мария, женский плен
И твой вопрос, встающий в зыби черной...
В страшном волнении Тептелкин вернулся домой и тут
только заметил, что забыл книги.
— Бож е мой! —- почти закричал он. — М арья Петровна
прочла. Он сел на постель и запустил пальцы в свои седею­
щие волосы.
В это время раздался звонок.
— Это я , — ответил голос.
В комнату вошел неизвестный поэт.
— Не отчаивайтесь, — на прощанье сказал неизвест­
ный поэт, — все устроится. Девушек никто не знает.

Муся прочла поднятый листок и задумалась. Быстро вы ­

пила чаш ку ч ая. С казала, что голова болит, легла в постель.
— К акой славный Тептелкин! Значит правда, что он
девственник. Бож е мой, как интересно! Это удивительный
человек в нашем городе. Скотов, ведь, сколько угодно.
К ак грустно жить ему, должно б ы ть . . . О бязательно выйду
за него зам уж . Мы будем ж ить как брат с сестрой. Удиви­
тельной ж изнь будет наш а.

Утром неизвестный поэт вошел в Мусину комнату.

— Я пришел за книгами Тептелкина, — сказал о н . —

[ 116 ]
Тептелкин в уж асе, что вчера он так неожиданно уш ел.
Вы просматривали книги? — спросил неизвестный поэт.
— Нет, — ответила девуш ка. — Я итальянскому язы ку
не обучалась.
— Тептелкин очень любит вас и страшно идеализи­
р у е т ,— заметил, как бы про себя, неизвестный поэт.
— Я тоже люблю Тептелкина, — заметила тоже как бы
про себя девуш ка.
— Вы составили бы счастливую пару, — отходя к окну,
как бы в пространство, сказал неизвестный поэт.
Увидев, что девуш ка покраснела, он попрощ ался и вы­
шел, унося книги.

— Они самоотверженные сущ ества, — проговорил не­

известный поэт, входя в комнату Тептелкина. — Я сказал,
что вы ее любите и просите ее руки.

Пели певчие. Н а розовом атласе стояли М арья П е­

тровна и Тептелкин. Над их головами легкие венцы с
поддельными камнями. М арья Петровна в белом платье,
Тептелкин в черном костюме. Позади любопытствующие
инвалиды и папиросницы, старуш ки от Моссельпрома. Б рак
соверш ался тайно.
После свадьбы долго стоял Тептелкин на балконе, смо­
трел вниз на город, но не видел пятиэтаж ны х и трехэтаж ­
ных домов, а видел тонкие аллеи подстриженных акаций
и на дорож ке Ф илострата. Высокий юноша с огромными
глазам и, осененными крылами ресниц, шел, фонтаны гло­
тали воду, внизу дрож али лунные дуги, а наверху дворец
простирал свои кры лья, а там, за аллеей фонтанов, море и
рядом с юношей, почтительно согнувш ись, идет он — Теп­
телкин.
 Глава X X III
Ночное блуждание Ковалева

Зимой Н аташ е стало легче. Ей показалось, что Кан-

далы кин долж ен полюбить ее. Она реш ила, что пора
бросить глупости и выйти зам уж .
Прошел месяц.
В декабрьский вечер, по мягком у снегу, К андалы кин
приш ел. Это был техн и к.
— М ускулы-то, мускулы -то каки е, — говорил он по­
сле ч ая. — Я настоящ ий м уж чина, не то что расслаб лен ­
ная и нтеллигенция. Мой отец ш вейцар, а я в люди выш ел.
Я теперь могу для вас обстановку создать, можно ск азать,
золотую кл етку . Вам работать не придется; я , можно с к а ­
зать человек стал, но мне нуж на ж ена, о которой заб о­
титься надо. У всех моих товарищ ей жены — что надо,
высшие сущ ества.
— Я не девуш ка, — скромно потупила гл аза Н а ­
таш а.
— Вот у д и в и л а ,— ответил К а н д а л ы к и н ,— девуш ки
за последние годы в ти раж выш ли. Д евуш ек в нашем
городе вообще нет. Мне надо дом на хорошую ногу поста­
вить, с вазочкам и, с цветами, с портьерами. Я хороший
оклад получаю . А девуш ка мне на что. А вы и н аук по­
ню хали, и платья носить умеете. Мне нуж на образованная
ж ена, чтоб перед товарищ ами стыдно не было. Вы у меня
салон "устроите. Я человек с запросам и. Мы за границу
попутеш ествовать поедем. Я английском у язы ку обуча­
юсь. Я энциклопедию куп и л, я сыну ф ранцуж енку н ан ял .
У меня две п рислуги, я не кто-нибудь, я — техник.

Миша К овалев за этот год ничего не добился. И зредка

работал на поденной. В такие дни вставал он в шесть ч а­

Г 118 ]
сов утра, застегивал проженную шинель, отп равлялся но­
сить кирпичи, ломать разруш аю щ иеся здан ия, возил
щебень на барки . Только к концу года добился он постоян­
ной работы, прошел в профсоюз, стал старш им рабочим
по бетону. Все чаще подумывал он о ж енитьбе. Н ачал
копить деньги. Реш ил в первый пасхальны й день просить
руки Н аташ и.
Утром в первый день П асхи, к ак всегда в этот день,
он вытащил китель с бомбочками из глубины ш кафа, до­
стал из-под половицы погоны с зигзагам и и вензелям и,
осмотрел китель, покачал головой, осмотрел чарчиры и
еще более зад у м ался. Они были изрядно поедены молью.
Достал иголки, нитки; привел свое достояние, насколько
мог, в порядок, оделся, вымыл руки дешевым о-де-коло-
ном, качая головой смотрел на свои поредевшие волосы,
застегнул поношенное, купленное по случаю , статское
пальто и, махнув рукою , выш ел.
Он даж е н ан ял извозчика, ехал и д ум ал; вот опять
он взбеж ит по лестнице, ему, к ак всегда в этот день, от­
кроет дверь Н аташ а, он вскочит в комнату, похри­
стосуется, — «извините, — скаж ет он, сбросит п альто, н а­
денет шпоры. Затем они опять споют вместе «Ах, увяли
давно хризантемы», затем он один споет пупсика, затем он
скаж ет, что получил постоянное место и предлож ит ей
р у ку и сердце.
И звозчик остановился. М ихаил К овалев расплатился
и быстро побежал вверх. Долго стучал он. Н аконец ему
откры ла бывшее ее превосходительство. Он прошел в пе­
реднюю, поцеловал м ягкую р у к у , поздравил, с к а за л :
«Простите, Е вдокия А лександровна, я сейчас». Н адел
шпоры, снял пальто, повесил. Вошел в ком нату. Гене­
ральш а тщ ательно за ним зап ерла дверь.
— К акое идиотство, — вскричал, быстро вставая, ге­
нерал Голубец, вместо приветствия, — на седьмом году

Г 119 1
революции щ еголять в форме. Вы еще нас подведете. Не
смейте я в л ять ся ко мне в форме!
В ыходя, рассерж енно хлопнул дверью.
— Где Н а т а ш а ? — спросил растерянно К овалев.
— Н аташ а выш ла зам уж , — ответила ры ночная тор­
говка.
«Как ж е я? — подумал Миша К овалев. — Что ж е мне
теперь делать!»
П остоял, постоял.
— Вам лучш е у й т и ,— тихо ск азал а рыночная тор­
говка. — И поднесла платок к глазам . — Иван Абрамо­
вич сердится.
П ротянула р у к у .
Д олго возился Миша в полутемной передней, чуть не
позабыл снять ш лоры, застегнул п альто, поднял ворот­
н ик, надел м ягкую летнюю ш ляпу.
— Что будет, что будет?
Вспомнил присмотренную комнату для совместной
ж и зн и. Вспомнил, как на прошлой неделе приценялся
к столику, двум венским стульям , потрепанному
дивану.
П рислонился к перилам . Л етн яя ш ляпа полетела вниз.
Он сошел по ступеням , поднял ее, вышел из дома, остано­
ви лся, посмотрел на освещенное окно в верхнем этаж е.
Н икогда, никогда не войдет он больше туда. Н икто его
ласково не встретит, и нет у него ж ены , и нет у него формы,
никогда он больше ее не наденет.
«К акая страш ная жизнь», — подумал он.

Всю ночь блуж дает К овалев перед темной массой зд а­

ний ж енской гимназии. Погасли все огни, забы лся т я ж е­
лым сном город.
Сквозь тяж елую дрему приш ли к К овалеву кавалеры
И дамы. К авалер-ю нкер крутит усы и танцует м азурку.

[ 120 ]
К ак он быстро опускается на одно колено! К ак барыш ня
несется во кр у г него! е ~

Ф онари маскарадны е горят — все в п олум асках, у

всех дам бутоньерки. И взвивается серпантин вокруг
люстр и цветной падает.
«К ак быстро п ал а империя, >— думает К овалев. — Отре­
клись от нас отцы наш и. Я не ругал последнего импера­
тора, к ак ругал отец мой, как ругали почти все, оставш ие­
ся в городе, штаб-офицеры».
— Д а будет ли он любить ее так , как я? — присло­
нился он головой к женской гимназии.
— К ак она несчастна! — почти п л акал он.
И все искал по городу успокоения.
И опять возвращ ался к женской гимназии и стоял и
грустно крутил гусарские усики.

Н аташ а р асп о р яж ал ась. Стол ломился от закусок.

В хрустальны х граф инах стояло 30° вино. М ерцали бо­
калы , купленны е по дорогой цене у одного разоривш егося
семейства. О громная пальм а осеняла своими листьями
К андалы кина, сидевшего посредине. В округ сидели под­
выпивш ие д р у зья К андалы кина.
После уж ина пела знаком ая певица из академического
театра. Длинноволосый поэт читал стихи, в которы х по­
вествовалось о цветах нашей ж изни — детях. Затем он
ч и т а л о свободе лю бви, затем заш ел разговор о последних
новостях на заводе, об очередной растрате. Затем H . Н .
подрался с М. Н . и долго и упорно били друг друга по
морде. А потом зап л ак ал и , помирились.
Под утро длинноволосый поэт говорил Н аташ е о не­
обходимости бороться с порнографией.
— Подумать только, — вы сказы вал он новые и ориги­
нальные мысли, — скоро, чего доброго, у нас появится но­
вая В ербицкая. И чего это цензура смотрит. У нас долж на

[ -121 1
быть ж есткая и неумолимая ц ен зура. Н икакой поблаж ки
порнографам.
— Но вы ведь пишете о свободной лю бви, — задум чи­
во вращ ая кольцом с бриллиантиком, ск азал а Н аташ а.
Молодой поэт стал играть носком желтого ботинка.
 Глава X X IV
Под тополями

Снова весна. Снова ночные встречи у барочных, нео-

римских, неогреческих архи тектурны х островов (зда­
ний). Толщенные деревья Летнего сада, молодые деревца на
площади Ж ертв Револю ции, кустики Екатерининского
сквера напоминают о времени года, рассеянному или по­
груж енному в сутолоку ж изни. П робежит какая-н ибудь ба­
ры ш ня, посмотрит на деревцо:— А ведь весна-то . . . и станет
ей грустно. П робежит какая-н ибудь д р у гая бары ш ня, по­
смотрит на деревца: — а ведь весна-то! и станет ей весело.
Или посидит какой-нибудь инвалид на скамеечке, бывший
полковник, получающ ий государственную пенсию, и вспо­
м н и т :— Здесь я ребенком в песок и г р а л ,— и л и : — там
в экипаж е ездил. И вздохнет и задум ается, вытащит пы ль­
ный платок, издающий целую серию зап ахов: черного
хлеба, котлет, таб ак у , супа и отчаянно вы сморкается.
Спрячет платок — и нет в воздухе целой серии зап ахов.
Или пройдут по ал л ей к е— ученик трудовой школы, неж ­
но обнявш ись с ученицей трудовой школы, и сядут рядом
со старичком, и начнет ученица щ ебетать, и длинношеий
ученик на ее м акуш ку петушком посматривать и кукуре-
кать. Или опять появится Миша К отиков, известный био­
граф, и сядет вот на ту скамеечку у небольшого кустика
и начнет пробиваю щую ся бородку пощ ипывать, раскроет
записную кн иж ечку, опустит голубенькие гл азки и при­
мется список оставш ихся знаком ых Заэвф ратского просма­
три вать.

Неизвестный поэт за последние годы привык к оп у­

стошенному городу, к безжизненным улицам, к ясному
голубому небу. Он не зам ечал, что окруж аю щ ее изме­

[ 123 ]
н яется. Он прож ил два последних года в оформлении и
осознании, как ему казалось, действительности в ги ган т­
ских о б разах, но постепенно беспокойство накапливалось
в его душе.
Однажды он почувствовал, что солгали ему — и о п ь я ­
нение и сопоставление слов.
И на берегу Невы, на фоне наполняю щ егося города, он
повернулся и выронил листки.
И вновь закач али сь высокие пальмы.
Неизвестный поэт опустил лицо, почувствовал, что и го­
род никогда не был таким, каким ему представлялся, и
тихо откры л подсознание.
— Нет, рано еще, может быть, я ошибаюсь, — и как
тень зад ви гал ся по улице.
— Я долж ен сойти с ума, — разм ы ш лял неизвестный
поэт, двигаясь под шелестящими липами по набереж ной
к ан ал а Грибоедова.
— П равда, в безумии для меня теперь уж нет того оча­
р о в а н и я ,— он остановился, склон и лся, поднял л и с т ,—
которое было в ранней юности, я не виж у в нем высшего
бытия, но вся ж изнь моя этого требует, и я спокойно
сойду с ум а.
Он двинулся дальш е.
— Д ля этого надо уничтож ить волю с помощью воли.
Н адо уничтожить границу между сознательным и подсо­
знательным. В пустить подсознательное, дать ему возмож ­
ность затопить светящ ееся сознание.
Он остановился, облокотился на п алку с большим аме­
тистом.
— П ридется навсегда расстаться с самим собой, с
друзьям и , с городом, со всеми собраниями.
В это время к нему подбеж ал К остя Ротиков.
— Я вас ищ у, — ск азал он. — Мне про вас сообщили
уж асную новость. Мне ск азал и , что вы сошли с ума.

[ 124 ]
 — Это неправда, — ответил неизвестный поэт, — вы
видите, уме я в здравом, но я добиваюсь этого. Но не
думайте, что я зан ят своей биографией; до биографии мне
дела нет, это суетное дело. Я исполняю законы природы ;
если б я не захотел, я бы не сошел с ума. Я хочу —
значит я долж ен.
Н ачинается страш ная ночь для меня.
О ставьте меня одного.
Ибо человек перед раскры вш ейся бездной долж ен стоять
один, никто не долж ен присутствовать при кончине его
созн ан и я, всякое присутствие униж ает, тогда и друж ба
каж ется враж дой. Я долж ен быть один и унестись в свое
детство. Пусть явится мне в последний раз большой дом
моего детства, с многочисленностью своих разностильны х
комнат, пусть тихо засияет лам па над письменным сто­
лом, пусть город примет м аску и наденет ее на свое
уж асное лицо. П усть моя мать снова играет по вечерам
«Молитву Девы», ведь в этом нет ничего уж асного, это
только показы вает контраст ее девических мечтаний с
реальной обстановкой, пусть в кабинете моего отца снова
находятся только классики, несносные беллетристы и
псевдо-научные книги, — в конце концов не все обязаны
любить изощ ренность и н ап рягать свой мозг.
— Но что будет с гуманизмом? — трогая остренькую
бородку, прош ептал К остя Р отиков, — если вы сойдете
с ума, если Тептелкин ж енится, если философ займется
конторским трудом, если Троицын станет писать о Ф екле,
я брошу изучать барокко, — мы последние гуманисты,
мы долж ны донести огни. Нам нет дела до политики, мы
не уп равляем , мы отставлены от управлен ия, но мы, ведь,
и при каком угодно реж име все равно были бы заняты
или науками или искусствами. Нам никто не может бро­
сить упрек, что мы от нечего делать взяли сь за искусство,
за н ауки . Мы, я уверен, для этого, а не для чего иного

[ 126 ]
и рождены. П равда, в пятнадцатом, в шестнадцатом веках
гуманисты были государственными людьми, но ведь то
время прош ло.
И К остя Ротиков повернул свои огромные плечи к к а ­
н алу.
Тихо качались липы . По Л ьвиному мостику молодые
люди прош ли на П одьяческую и принялись блуж дать по
городу.
— Восемь лет тому назад, — думал неизвестный
поэт, — я так ж е блуж дал с Сергеем К.
— Но теперь пора, — ск азал он, — я пойду спать.
Но лиш ь только Костя Ротиков скры л ся, лицо у не­
известного поэта исказилось.
— О-о . . . — ск азал он, — к ак трудно мне было п ри ­
творяться спокойным. Он говорил о гуманизме, а мне
надо было побыть одному и собраться с мыслями. Он был
ж есток, я должен был переж ить снова всю мою ж изнь
в последний р аз, в ее мельчайш их подробностях.
Неизвестный поэт вошел в дом, раскры л окно:
— Х оп-хоп, — подпры гнул он, — к а к а я дивная ночь.
— Х о п -х о п !— далеко до ближ айш ей звезды.
Лети в бесконечность,
В земле растворись,
Звездами рассыпься,
В воде растопись.
— Ч у р м еня, чур меня, нет меня, — он подскочил.
Лети, как цветок в безоглядную ночь,
Высокая лира, кружащая песнь.
На лире, я точно цветок восковой
Сижу и пою над ушедшей толпой.
— Голос, повидимому, из-под пола, — склонился он:—
Дым, дым, голубой дым. Это ты поешь? — склонился он
над дымом.
Я Филострат, ты часть моя.
Соединиться нам пора.

I 126 ]
 — Кто это говорит? — отскочил он.
Пусть тело ходит, ест и пьет —
Твоя душа ко мне идет.
Ему казалось, что он слышит звуки систр, видит не­
что, идущее в белом, в венке, с туманным, но прекрасным
лицом. Затем он почувствовал, что изо рта его вынимают
душ у; это было мучительно и сладко. Он приподнял веко
и хитро посмотрел на откры ваю щ ийся город. Улицы были
затоплены лю дьми, портики блестели, колесницы неслись.
— Вот как! — встал он. — Я , каж ется, пробуж даю сь.
Мне снился какой-то страшный сон.
— К уда вы, куда вы, А поллоний! — услыш ал он
голос.
— О станься здесь, — качаясь, вы прям ился неизвест­
ный поэт. — Я сейчас вернусь, мне надо посоветоваться
о путешествии в А лександрию .
Он вышел из дому и, ш лепая туф лям и, шел по тр о ­
ту ар у .
Поминутно он р асклан и вался с воображаемыми зн ак о ­
мыми.
— А х, это вы, — обратился он к прохож ем у, принимая
его за Сергея К . — К ак это любезно с вашей стороны, что
вы воскресли? — хотел он ск азать, но не смог.
«Я не владею больше человеческим язы ком , — поду­
мал неизвестный поэт, — я часть Ф еникса, когда он сго­
рает на костре».
Он услы ш ал м узы ку, исходившую от природы, ж алоб ­
ную как осенняя ночь. У слыш ал плач, возникаю щ ий в
воздухе, и голос.
. Неизвестный поэт сел на тумбу, закры л лицо рукам и.
В стал, вы прям ился, посмотрел вдаль.
Утром неизвестный поэт совершенно белый сидел на
тумбе, втянув голову в плечи, бессмысленные гл аза его
бегали по сторонам. Воробьи кри чали, чирикали, кралась

[ 12 7 ]
кош ка, откры лось окно, и голый муж чина сел на подокон­
ник спиной к солнцу. Затем откры лись другие окна, запели
кенари. П ослыш алось плескание воды, появилась р ука,
поливаю щ ая цветы, появились две руки, развеш иваю щ ие
пеленки, п оявился человек и поспешил, другой человек
появился и тоже поспешил.
 Глава XXV
МЕЖДУСЛОВИЕ

Собственно идея башни была присущ а всем моим ге­

роям. Это не было специфической чертой Т ептелкина. Все
они охотно бы затворились в Петергофской башне.
Неизвестный поэт заним ался бы в ней слово-гаданием.
Костя Ротиков не отказался бы от нее как от явной без­
вкусицы.
П ока я пишу, летит ненавистное время. В великом р ас­
сеянии ж ивут мои герои по лицу П етербурга. Они не встре­
чаются больше, не совещаются. И хотя уж е весна, востор­
женный Тептелкин не ходит по п арку, не сры вает цветов,
не ждет д р у з е й . . . К нему д рузья не приедут. Не встанет
он рано утром, не будет читать сегодня одну книгу, завтра
другую .
Не будут они говорить в спящем парке, что хотят их
очаровать, что они представители высокой культуры .

9 Коалиция П ссиь.
 Глава XXVI
Марья Петровна и Тептёлкин

Прош ло два года.

У ж е Т ептелкину было тридцать семь лет. У ж е он был
лыс и страдал артериосклерозом , но все же он любил чи­
тать Р онсара и, возвращ аясь со служ бы из Губоно домой
и пообедав, он сидел, окруж енны й П етраркой и петрарки-
стами и плеядой, и совсем близко от него стоял нежный
и ученый П олициано.
М арья П етровна сидела у Тептелкина на коленях и це­
л о вала его в шею и, вращ аясь, целовала в заты лок и и з­
редка радостно подвизгивала.
— Д а, — философствовал Тептелкин, — конечно, М арья
П етровна не Л а у р а , но ведь и я не П етрарка.
В тихой квартире его, — кварти ра состояла из двух
комнат, — п ахло обезьянами — уборная была недалеко—
и кислой капустой — М арья П етровна была хозяйствен­
ная н ату р а. У окон стояли двухлетние виноградные к у ­
сты, чахлые и прозрачны е. Н ад головами супругов горела
электрическая лам почка.
У ж е не было у Т ептелкина н икаки х мыслей о В озро­
ж дении. Погруженный в семейный уют или в то, что к а ­
залось ему уютом, и поздно узнанную физическую лю бовь,
он пребывал в некоторой спячке, все время усиливающ ейся
от прикосновений М арьи Петровны. Н ельзя ск азать ,
что он не замечал недостатков М арьи Петровны, но он любил
ее, к ак старая вдовуш ка любит портрет своего м уж а, и з­
ображаю щ ий то врем я, когда исчезнувш ий был еще ж ени ­
хом. Ц елуя Марью П етровну, он чувствовал, что в ней
ж ивет прекрасн ая мечта о невозможной братской любви
и что, как только она начнет говорить об этой лю бви, вы­
ходит глупо.

[ 130 ]
 Д авно он расстался со всеми надеждами, отрекся от
них, как от иллю зии неуравновеш енной молодости. Все
это были инфантильные мечты, — между прочим, иногда,
говорил он М арье Петровне.
У ж е был у него в кармане чистый носовой платок и во­
кру г шеи заботливо выстиранный воротничек, и часто к
нему заходил изящ но одетый К андалы кин и говорил о но­
вом быте, о том, что заводы строятся, о том, что в деревнях
не только электричество, но и радио, о том, что разверты ­
вается ж изнь более красочная, чем Эйфелева баш ня, что на
юге строится элеватор, второй в мире, после нью -йоркского,
что копош атся тысячи людей — инж енеров, рабочих,
м оряков, ш тейгеров, грузчиков, кооператоров, извозчиков,
десятников, сторож ей, механиков.
«Пусть, — думал Т ептелкин, — яр к о освещены эл е к ­
тричеством деревни, пусть мычат коровы в примерных
совхозах, пусть сельскохозяйственны е машины работают
на л у га х , пусть разверты вается ж изнь более красочная,
чем Эйфелева баш ня — чего-то нет в новой жизни».
М арья П етровна р азл и в ал а чай в недорогие, но п р и ят­
ные чаш ки с мускулистыми фигурами. Н а прощ анье,
ск л о н яясь, К андалы кин целовал нежно р у ку Марьи Пе­
тровны и просил зайти Тептелкина и Марью П етровну,
провести вечерок.
Но все ж е тихой музыкой билось сердце Т ептелкина,
все же в глубине души он верил в наступаю щ ие мир и ти ­
ш ину, грядущ ее сотрудничество народов.

Под р у к у с М арьей Петровной Тептелкин идет к Кан-

далыкины м. Идут они по проспекту 25-го О ктября.
Идут они, лысый и м ален ькая, а вокруг магазины п р а­
вительственны е. Если поднять гл аза — дома краш ены е.
Н ога чувствует панели ровные.
? Л асково встретил К андалы кин супругов.
 — Н у к а к ? — обратился он к Т ептелкину. — К ак
ваши лекции? Легче вам теперь м атериально? Ж аль мне
было, что такой человек пропадал.
— Д а, он совсем увлечен ими, — ответила за Тептел­
кина М арья П етровна. — Он вам благодарен, он изучает
социальны е перевороты от Египта до наш их дней.
— Помните, — прохаж ивается по комнате К ан далы ­
кин, — к ак я несколько лет тому назад случайно по­
пал на ваш у лекцию ? Я тогда понял, что вы человек
превосходный. Х отя вы читали тогда бог знает какую
ерунду.
— Не ерунду я читал, — оправды вается Тептелкин, —
только все ерундой какой-то вышло.

Весна не наступ ала. Вода из-под почвы била и бры з­

гал а, когда кто-либо из ранних дачников или из д вух­
недельных обитателей домов отдыха и здравниц пускался
в поле. Д еревья стояли омерзительно-голые, и на фоне
их дрались петухи, л ая л и собаки на прохож их, и дети,
засунув палец в рот, созерцали провода.
Тептелкин был печален. Он шел домой и думал о том,
что вот и палец можно истолковать по Ф рейду, он думал
о том, что вот омерзительная концепция создалась столь
недавно.
Ч итал ли он философское стихотворение, вдруг ф раза
приковы вала его внимание и даж е любимое стихотворение
В ладимира Соловьева:
Нет вопросов давно и не нужно речей.
Я стремлюсь к тебе, словно к морю ручей,—
приобрело для него омерзительнейш ий смысл.
Он чувствовал себя свиньей, валяю щ ейся в гр язи . Он,
вы тянув губы трубой, стоял в задумчивости.
М олочница возвращ алась из города, гром ы хая пу­
стыми бедонами из-под молока

[ 132 1
 «Да, продает с водой, — подумал он, и еще сильней вы ­
тян у л губы.
М олочница в згл ян у л а на худощ авого человека с вы­
тянутыми губами в виде трубы и прош ла мимо.
Небо опять потемнело, небольшое легкое пространство
скры лось, пошел мелкий дож дь.
Т ептелкину было все равно, он только надел ш ляпу
и закр ы л гл аза. «Надо итти».
— П риш ел, — встретила М арья П етровна Т ептелки­
н а , — что ж е ты по дождю ш ляеш ься? Это неостроумно.
П овестка тебе, твоя книга идет вторым изданием.
— Б и ограф и я! — воскликнул Тептелкин, — всякую
дрянь печатаю т. Чем хуж е напиш еш ь, тем с большей р а ­
достью принимаю т.
— Д а что ты ругаеш ься, не хочешь писать — не пиш и,
никто тебя за язы к не тянет, — рассердилась М арья П е­
тровна.
— Эпоха, гнусная эпоха меня сломила, — ск азал Теп­
телкин и вдруг прослезился.
— Точно с бабой ж и ву, — подпры гнула М арья П е­
тровна, — вечные истерики!
Тептелкин ходил по саду, яблон я, обглоданная козами,
стояла направо, куст сирени с миниатюрными листьями —
налево. Он ходил по саду в галош ах, в пенснэ, в фетровой
ш ляпе.
— Н икто не носит теперь пенснэ! — кри ч ала из окна
М арья П етровна, чтобы его позлить. — Теперь очки носят!
— П левать! — кричал снизу Тептелкин, — я человек
старого мира, я буду носить пенснэ, с новой гадостью я
ничего общего не имею.
— Д а что ты ходиш ь по дождю! — кричало сверху.
— Х очу и хож у и буду ходить! — кричало снизу.
 Глава X X V II
Костя Ротиков

Особой зловещ ей тихостью и особой нищенской ж и во­

писностью полн Обводный к ан ал , хотя его прорезаю т
два проспекта и много мостов над ним, из которы х один даж е
ж елезнодорож ны й, и хотя на него вы ходят два вокзал а,
все ж е он нисколько не похож на одетые гранитом каналы
центра, тмин и бузина и какие-то несносные листья под­
нимаются от самой воды и по косой линии доходят до де­
ревянны х барьеров. Ж елезные уборные времен царизма
стоят на н о ж ках , но вместо них постепенно появляю тся
домики с отоплением, того ж е назначения, но более уютные
с деревцами во кр у г. Попрежнему надписи в них нецен­
зурны и оскорбительны , и к ак испокон веков стены мест
подобного назначения покрыты подпольной политической
литературой и карикатурам и.
Н екоторые молодые люди вынимают здесь записные кни­
жечки из карм ана и внимательно смотрят на стены и, тихо
рж а, записываю т в книж ечки «изречения народа».
В один ясный весенний день можно было видеть моло­
дого человека, идущего с семью фокс-террьерами вдоль
стены по Обводному кан ал у . По палочке с кош ачьим гл а­
зом, по походке, по трухлявом у ам уру в петлице, по
тому, к ак лицо молодого человека сияло, каж дый бы из
моих героев узн ал Костю Р отикова.
— Милые мои цы плята, — остановился Костя Р оти ­
ков, — вы пока побегайте, а я спиш у некоторые надписи.
Он слом ался, похлопал Е катери ну Сфорцу по собачьему
плечу, пож ал л ап ку М арии-А нтуанетте, покомкал уши
королеве В иктории, п ри казал всем вести себя скромно;
скры лся в уборную .
В то время как он с карандаш ом стоял и списывал над­

Г 134 ]
писи, собачки бегали, резвились, ню хали углы зд а­
ния, некоторые, скосив морду, ж евали прошлогоднюю
тр ав ку .
К остя Ротиков выш ел, позвал своих собачек, спрятал
записную книж ечку и н ап равился далее, к следующей
уборной.
В воскресные дни он обычно соверш ал обход и попол­
нял книж ечку.
В озвративш ись домой, в глухую кварти ру на окраине,
он заж ег свет, собаки прыгали вокруг него, лизали руки ,
подскакивали, лизали шею д руг д ругу и ему, а В иктория,
подскочив, л и зн у л а его в губы. Он поднял Викторию и
поцеловал ее в ж ивот. Он был почти влюблен в песиков,
они казали сь ему нежными и хрупкими созданиями, он
строго ох р ан ял их девственность и ни одного кобеля не
подпускал близко. Тщетно п лакали весной его собачки,
тщетно они катались по полу и визж али , лезли на пред­
м е т ы ,— он был непреклонен.
Н аиболее визж ащ ую он брал на руки и ходил с ней по
комнате и убаю кивал, как малого ребенка.
Сегодня вечером, после возвращ ения с прогулки, его
фокс-террьеры визж али и бились в судорогах, разевали
ж алобно рты, только В иктория ходила спокойно, то-есть
страш но спокойно.
Тщетно Костя Ротиков, спрятав кн и ж ку в письменный
стол, п редлагал им кусочки белоснежного са х ар а, они
визж али и жалобно смотрели на него.
Тогда он стал кричать на них.
К ак побитые — они успокоились.
Засы пая вместе с ними, он стал думать о своем романе.
Эта ры ж ая дама думает, что он влюблен в нее.
Утром он перечел то, что он назы вал мудростью народа.
Покормил временно успокоивш ихся собачек и отп равился
на служ бу.

[ 136 ]
 Там под лю страми фарфоровыми с букетцами, хрустал ь­
ными с капелькам и, металлическими с пуговками и це­
почками, ходил он улы баясь, расставл ял , определял и
расценивал предназначенные на аукцион предметы. Там
сидел он на разноспинной мебели и беседовал с другими
молодыми людьми, внимательно его слушающими, наж ав
на мокрую губку, наклеивал этикетки на подносимые ему
фигурки.
И ногда ему становилось скучно. Тогда он просил
какого-либо молодого человека, благоговевш его перед его
познаниями и веселостью, завести м узы ку.
А х мейн либер А угустхен, Аугустхен, А угустхен . . .
или венский вальс, или «На сопках М анчжурии», или «О
клэр де л а люн».
Костя Ротиков слуш ал внимательно.
В комнате направо группами помещ алось пять гости­
ных, в комнате налево — три спальни.
В то врем я, к ак Костя Ротиков, в невозможной позе
сидя в кресле, окруж енны й молодыми людьми, рассм атри­
вал предметы и об ъяснял, в зал вошел человек с желтым
чемоданом, в ж елты х сапогах, в пятнистых носках, спец по
ры нкам . Затем вкати лся круглы й человек с гитарой под
мышкой, затем вбеж али две барышни и стали бегать от пред­
мета к предмету, затем приш ел заведующий в чечунчовом
костю ме.
В понедельник 18-го ап рел я Константин Петрович Р о ­
тиков поздно ночью приш ел с пируш ки научных сотруд­
ников.
Б лаж ен но у л ы б аясь,^ К остя Р оти к овj раздевается, л о ­
ж ится на диван, сильно потертый, поворачивается к стене,
успокаивается. Он видит пятнадцать новооткрытых ком­
нат, выходящ их на Н еву. Все они уставлены коллекциям и.
Это безвкусица, пож ертвованная им.
В аппартам ентах толпятся иностранные ученые, и п у­

[ 136 ]
теш ественники, и отечественные профессора, и научные со­
трудники.
Он со всеми расклан ивается и объясняет.
Свистит носом Костя Ротиков со сна.
Туманные п ятн а, зелены е, красны е, фиолетовые. По­
явл яется банкет.
Костя Ротиков сидит, седой, в кругу своих почита­
телей, ему читаю т адреса и приносят телеграммы.
Вот поднимается хранитель Эрм итаж а:
«— У важаемые коллеги, мы приветствуем К онстантина
П етровича суб-лю це-этерна (sub luce ae te rn a). Открыть
новую область в искусстве не так легко. Д ля этого надо
быть гениальным — и, опираясь двум я пальцам и на стол,
он, помолчав, продолж ает: — Константин Петрович Р о ­
тиков почти с самого нежного возраста, когда, обычно,
другие дети заняты беготней или восторгаю тся и прыгают
на перроне перед паровозом, уж е чувствовал беспокой­
ство настоящ его ученого. Тщетно его звали погулять, тщ ет­
но ему приказы вали прокатиться в ш арабане — он и з­
учал искусствоведческие книги. В семь лет, когда ему
еще повязы вали салф етку вокруг шеи, он уж е знал
все картины Эрмитажа и по репродукциям Л у в р а и
Д рездена. К десяти годам он уж е побывал в главней­
ших м узеях Европы и как взрослый присутствовал на
аукци он ах.
«— И когда все было изучено, только тогда он п ристу­
пил к труду своей ж изни.

«— От лица эрмитаж ны х работников позвольте вас,

Константин П етрович, приветствовать и благодарить за
откры тую область искусства и за пожертвованны е в наше
хранилищ е экспонаты».
Тогда подымается неизвестный поэт, уже достигший
всеевропейской известности. Седые волосы падают ему на

Г 137 1
плечи. Золоты е драхмы с головами Гелиоса сверкаю т на
его м анж етах.
«— Н аш е поколение не было бесплодно, — раскл ан и ­
вается он на аплодисменты, — и в невообразимо трудную
годину мы сплотились и продолж али заним аться нашим де­
лом. Ни развлечен ия, ни насмеш ки, ни отсутствие денеж ­
ных средств не заставили нас бросить наше призвание.
В лице К онстантина П етровича я приветствую своего до­
рогого соратника и милого д р у га. Р асцвет, который мы
наблюдаем теперь, был бы невозможен, если бы в свое вре­
мя наше поколение дрогнуло.
Все встаю т и аплодирую т седым д рузьям .
Подымается с бокалом известный общественный д ея­
т е л ь — Т ептелкин, высохший старик, с прекрасными г л а ­
зам и. Голова его о круж ен а сиянием седых волос, слезы
восторга текут по щ екам.
— Я помню как сейчас, дорогой Константин Петрович,
ясный осенний день, когда все мы собрались в баш не, в
старой развали вш ей ся купеческой даче . . .

Т оска охватила Костю Р отикова. Он п роснулся. Обло­

котился на подуш ку. С м о т р и т ... падают хлопья снега,
похож ие на рож дественские.
«Рано, — думает, — зима».
«Страна страш но бедна, — все же встает он. — У нее
сейчас только насущ ные потребности, никакую умствен­
ную роскош ь она себе позволить не мож ет. Допустим,
даж е, что мою книгу все одобрили бы. Но кто в силах
издать огромный том, рассчитанный на небольшой круг
читателей?»
Сколько лет провел он в библиотеках, рассм атривая
порнографические книж ки и репродукции, к ак часто по­
сещ ал он недоступные д л я публики отделения музеев и
изучал изображ ения в мраморе, слоновой кости, воске и

Г 13 8 ]
дереве... С колько картин, гравю р, набросков, скульп тур
теснилось в его воображ ении...
П орнографический театр времен возрож дения (суб­
страт античность), порнографический театр восем надца­
того века (субстрат народность). Но все же в этой о б л а­
сти у него были предш ественники, а на Западе были со­
ответствующие труды , но в области изучения безвкусицы —
никого. Здесь он начинатель. Это дело более трудное,
более ответственное. Здесь надо начинать с азов, с п ри ­
митивнейшего собирания м атериала.
В это синее утро, как некогда, Костя Ротиков видел
весь мир с его необъятными, несмотря на все порубки,
лесами, с его океанами пусты нь, несмотря на ж елезны е до­
роги, с его взнесенными железо-бетонными городами и го­
родами бумаж ными, с его кирпичными селениями и селе­
ниями деревянными. Мимо него дефилировали расы, п ле­
мена, отдельные уцелевшие роды. Если легко определить
безвкусицу, стоя посреди комнаты, — думает Костя Р оти­
к о в , — определить элементы безвкусицы в западно-евро­
пейском искусстве, то куда трудней определить в ки тай ­
ском, японском и почти невозможно в столь мало изучен­
ном, несмотря на огромный интерес к нему, проявивш ийся
в последние годы, — в негрском искусстве. Но если обра­
титься к искусству, возвращ енному археологией, к искус­
ству египетскому, сум еро-аккадийском у, вавилонском у,
ассирийском у, критскому и другим , то здесь вопрос ста­
новится еще более сложным и проблематичным.
В наступающем дне у Кости Р отикова опустились р у ­
ки ; спина согнулась, он испытывал настоящ ие муки. В не­
запно он вспомнил, что все изменилось.
Его друг, неизвестный поэт, скры вается, переехал,
нигде не показы вается, быть может, уехал.
Т ептелкин, по слухам , ж енился и обзавелся новым к р у ­
гом друзей.

( 139 ]
 Он, Константин Петрович, теперь научный сотрудник,
но это для душ и.
Константин Петрович отправился в институт, поме­
щ авш ийся на набереж ной. Он поздоровался с привратни­
цей Еленой Степановной, сидящей в кресле рядом с к а ­
мином.
— К ак ваше здоровье, Е лена Степановна? — спросил
он.
— З яб н у , — ответила та, — зябн у.
Он поднялся по лестнице, вошел в прихож ую , там ему
пож ал р у ку вахтер и ласково подвел его к стенной газете.
— П родернули вас.
И действительно, на стене в кругу профессоров и н а­
учных сотрудников он увидел себя, сидящим и демонстри­
рующим, с ученым видом, уриналы . Он поднялся в би­
блиотеку. П однял голову от книги, стал рассматривать
находивш ихся в ней.

Весь мир незаметно превращ ался для Кости Ротикова

в безвкусицу, уж е ему больше доставляли эстетических пе­
реж иваний изображ ения Кармен на конфектной бум аж ке,
коробке, нежели картины венецианской школы и собачки
на часах, время от время высовывающие язы к, чем Фаусты
в ли тературе.
И театр для него стал ценен, значителен и интересен,
когда в нем п р о явл ял ась безвкусица. К акая-н и будь ж ен ­
щина с обнаженными грудью в платье времен его м а­
туш ки, на фоне дорических колонн, пляш ущ ая и сыплю ­
щ ая цветы на танцую щ их ам уров, уж е не в ш утку н р а­
вилась ему. Глухие кинематографы с изрезанными, из
кусочков составленными, лентами волновали его и п ри ­
водили в восторг безвкусностью своей ком позиции. Ре-
цензийки, написанные заезж им провинциалом, в кото­
ры х п р о явл ял ся дурной вкус, безграмотность и н ах ал ь­

[ 140 ]
ство, заставляли его смеяться до слез, до возвы ш ен­
нейшего и чистейшего восторга. Он ходил на все собрания
и тщ ательно подмечал во всем безвкусицу. Он получал
восторженные письма от молодых людей, зараж ен н ы х, как
и он, страстью к безвкусице. И ногда ему к азал о сь, что он
откры л философский камень, с помощью которого можно
сделать ж изнь интересной, полной переж иваний и вос­
торга. Д ействительно, весь мир стал для него до-нельзя
ярким , до-нельзя привлекательны м . В его знаком ы х для
него откры лась бездна лю бопытных черточек, для него
п ривлекательны х по-новому. В их речах он откры вал тай ­
ную безвкусицу, не подозреваемую ими. И тут он стал
получать письма из провинции. П ровинциальная моло­
деж ь, до которой неведомо какими путями дошли слухи
об его зан я т и я х , просы палась, уж е в медвеж ьих угл ах
начали собирать безвкусицу, чтоб исцелиться от скуки .
 Глава X X V III
Черная весна

Н а К арповке, в двухэтажном доме, бывшем особняке,

похожем на серый ящ ик с дырками, увенчанный фронтоном
и гербом со сбитой короной, попрежнему жил философ.
В доме, кроме него, ж или китайцы, приехавшие из про­
винции Ш ан-дунь, делающие бумажные веера, которыми
кустари украш аю т ту стену, у которой стоит зеркало.
Андрей Иванович ясно чувствовал, что он освещает
вопросы философии и методологии совсем не перед той ауди­
торией, перед которой разреш ать их должно, что в обшем
это какая-то дикая забава. К чему методология литературы
его вечному спутнику фармацевту? Зачем он читает свои
трактаты вечно подвижным и практическим людям? Но
все же философ стал готовиться к лекции. Некоторые поло­
ж ения уж е давно были набросаны, надо было развить их.
Он смотрел вниз на вечерний город, на движущ иеся
толпы с иными движениями, с размашистой походкой,
с трубками во рту.
Колокольный звон донесся со стороны.
— Здесь я сотрудничал в специальных философских
ж у р н ал ах , которых было почти достаточно. Здесь напеча­
тана была моя работа, в свое время известная, здесь я защ и­
щал ее на звание профессора.
Философ прошелся по большой комнате, оклеенной
дорогими, но выцветшими обоями.
Он увидел гостиную в ее прежнем виде.
Услыш ал философские и литературно-философские р аз­
говоры.
— Вот едет он в поезде. Против него сидит Петр К он­
стантинович Ротиков. Он вспомнил первую встречу с женой
в имении под Москвой, где он гостил у одного из приятелей.

[ 142 ]
 Снова он чувствовал легкую прогулку среди высоких,
золотых полей.
Она идет с ним рядом в длинном платье, в соломенной
ш ляпке, под светлым зонтиком и радостно смеется.
Сложив зонтик, бросается бежать по дороге и, оберну­
вшись, предлагает поймать ее, и он, поймав, долго держит
ее за руки, она стоит, не говоря ни слова.
После этого происшествия они почувствовали, что они
близки друг другу и дороги.
Философ прош елся, наткнулся на стул, расхлябанный
стул с золоченной спинкой — стул из спальни жены.
З а дверью кто-то ц арапался.
Вошла четырехлетняя босоногая малю тка и стала ша­
гать рядом с философом, напевать и хлопать в ладоши.
— Я русська, я русська.
З а стеной завзды хала гитара.
Мимо дверей прош ла метельщица, одноглазая, с косым
ртом.
Он остановился. Ребенок остановился тоже. Он по­
смотрел вниз. Рядом с ним крохотная девчурка —• дочь
соседа китайца и метельщицы.
— Д етка, уйди, — сказал о н , •— дяде надо побыть одному.
Но ребенок сосал палец и не уходил. Он вывел девочку
и запер дверь. Сел в кожаное кресло — кресло из каби­
нета, развернул лежавш ий на столе пакетец, нарезал сыру,
сделал буттерброды.
«Не пойду, — подумал он, — не пойду, на кой чорт им
всем мои лекции!»
Н а салф етку, заткнутую за ворот, сыпались крош ки,
но все же через час он вышел. Н а набережной он столк­
нулся нос к носу с фармацевтом.
— А я за вами! — радостно произнес фармацевт.

Дом на Ш палерной был освещен.

[ 143 ]
 Лифт действовал.
Дом был построен в модернистическом стиле. Беско­
нечное число пузаты х балкончиков, несимметрично располо­
женных, лепилось то тут, то там.
Ряды окон, из которых каждое было причудливо по-
своему, были освещены. Кафельные изображ ения женщин
с распущенными волосами на золотом фоне были реставри­
рованы.
Он наж ал на металлическую ручку двери с гофрирован­
ными стеклами, на которых изнутри были освещены лилии.
По главной парадной он поднялся в первый этаж , в
просторные палаты , занимаемые семьей путешествующего
инж енера N.
Ф армацевт следовал за ним.

После лекции должно бы было начаться обсуждение.

— Позвольте вам, Андрей Иванович, передать в ар ен ь е,—
ск азал а молоденькая ж ена инж енера.
Комик из соседнего театра с презреньем ел печенье.
— Н у что, В алечка, развлеклась? — после ухода фило­
софа спросил инж енер.

К итаец, скопив деньж ат или, может быть, вызванный

событиями, уехал на родину.
В тот же вечер метельщица сош лась с другим китайцем.
Ч ерез два месяца она умерла от неудачного аборта.
Р усська устроилась в уголке, в комнате философа, на
положении кош ки. Иногда он покупал ей молока.
Сам вы пускал ее во двор и видел, как она бегает во­
кр у г дерева.
Это не было актом милосердия. Он просто знал, что ей
некуда деться.
Он даже ей купил как-то игруш ку и смотрел, как она
с игруш кой возится.

Г 144 1
 Постепенно появилось в углу нечто в роде постели,
а на ребенке ситцевое платьице и туфельки.

В эту весну Екатерина Ивановна сильно грустила.

К огда Заэвфратский был ж ив, ей ребенок ненужен был.
Она сама себя чувствовала девочкой рядом с этим большим,
путешествующим человеком.
Все чаще ночью охватывал ее уж ас нищеты и улицы.
Иногда, ночью, она вставала, подходила в одной рубаш ке
к окну и, широко, как окна, растворив глаза, смотрела вниз.
Напротив шумел и блестел ночной клуб, безобразные сцены
разы гры вались у входа.
— Был Миша Котиков, — иногда вечером вспоминала
Екатерина И вановна, — но и он исчез, а с ним можно было
поговорить об А лександре Петровиче. — Она доставала
портрет А лександра Петровича.
— Миша Котиков просил меня подарить ему какую -
нибудь рукопись, — вспомнила она. — Но у меня нет
ничего, все друзья А лександра Петровича взял и . Вот разве
альбом с пейзажами.
Днем во дворе заи грал ш арманщ ик, с дрожавшим и н а­
хохливш имся зеленым попугаем, попрежнему вынимавшим
счастье. Со двора нечувствительно повеяло возвращением
с дачи или из-за границы; черная весна похожа на осень.
— Хорошо было бы пойти в балет, — встала она в кл ас­
сическую позу.
Закр у ж и л ась.
— Х отя, ведь балет устарел.
— Михаил Петрович давно говорил, что он устарел.
Она остановилась, села на постель и зап л ак ал а.
— Все, что я люблю, давно устарело...
— Никто меня не понимает...
— Да понимал ли меня Александр Петрович, такой
умный, такой умный!
10 Ковлииая ІІесвь. [ 145 ]
 — Может быть, он всегда меня несколько презирал?
— Ведь мужчины на меня всегда свысока см отрят...
Мокрое от слез лицо она подняла и, как вполне взрос­
лый человек, устремила в пространство.
В дверь постучали и передали письмо.
«Дорогая Екатерина И вановна, мне удалось для вас
выхлопотать пенсию. Извините, что раньше я ничего не
писал вам. Это было очень трудно и до последнего мо­
мента . .. »
Письмо было от дореволюционного друга А лександра
Петровича из Москвы.
Это было так неожиданно, что Екатерина Ивановна вдруг
почувствовала, что она постарела.
Она подошла к зеркалу.
Морщинки бежали вокруг глаз и вокруг рта. Волосы
были редкие. Ей захотелось быть снова молоденькой.
Она надела ш ляпу и светлую ж акетку, еще раз посмо­
трела в зеркало и подкрасила губки, бледные и слабые.
Пош ла в особняк Заэвф ратского.
Е катерина Ивановна поднялась по мраморной лестнице,
уставленной всевозможными восточными уродинами, еще
не убранными.
Сейчас здесь был Домпросвет.
Был час занятий, и девушки в красных платочках бе­
гали по лестнице туда и сюда и звали других девушек и
юношей на собрание. Молодые люди в пальто ходили по
всем комнатам. Садились на скамейки слуш ать лекции.
Гостиная, где некогда беседовал Заэвф ратский, была
превращ ена в зал для собраний и украш ена плакатами.
Открыв дверь в спальню Заэвф ратского, Екатерина И в а­
новна увидела Т ептелкина. Склонившись над кафедрой, он
старательно читал краткую историю всемирной литературы .
Она села на заднюю скамью и стала рассматривать его.
«Как он обрюзг», — подумала она.

[ 14 6 J
f
 Воробей залетел в открытую форточку, посидел на раме
и принялся летать по комнате. Ученики и ученицы под­
нялись со скамеек и принялись выгонять воробья. Тептел­
кин стоял у кафедры и ж дал. Грузноватой походкой Е к а ­
терина Ивановна подошла к нему.
— Екатерина И ван овна?! — удивился Тептелкин. — Вот
встреча-то!
— Я не зн ала, что вы здесь читаете, — стала строить
глазки Екатерина Ивановна.
— В этом ничего удивительного н е т . . .
Но вдруг молодость захлестнула Тептелкина, и он по­
чувствовал, что снова вступает в ночь на высокую башню,
а затем, — он, Тептелкин, заурядны й преподаватель, л ек ­
тор при различны х клубах.
Воробей был изгнан, и лекция возобновилась.
Е катерина И вановна, одна, возвращ алась из Домпро-
света. Ветер рвал ее юбочку. Посидев в скверике под ве­
сенними снежными хлопьями, она вернулась домой.
«Милый Михаил Петрович», — писала она Мише Коти-
кову, — «дорогой друг мой, не согласитесь ли вы зайти ко
мне, поговорить. Я для вас наш ла альбом А лександра
П етровича. Мы поговорим об его стихах. Надеюсь, что вы
не откажете зайти».
 Глава X X IX
Агафонов

Бывш ий неизвестный поэт ходил по комнате. Дом

двухэтаж ны й, ш ирокий, построенный в 20-х годах про­
шлого столетия французским эмигрантом, до войны пред­
н азначался на слом. Теперь в нем отдыхал, сидя во дворе,
почтальон с курносым семейством; шитьем существовало
разноносое, разноволосое семейство бывшего камергера, об­
служиваемое натурщ иком; смеялась и ск акала по лестницам
женщ ина, гуляю щ ая с матросами по кинематографам и по
набережным, и беседовал старичок — бывший владелец
винного магазина Б ау эр , теперь служащ ий в винном м ага­
зине К онкордия, у которого по средам и по воскресеньям
собирались винтящ ие старички, бухгалтера и бывшие графы.
Неизвестный поэт снимал светлую продолговатую ком­
нату у этого винтящ его старичка. У этого кооперативного
служ ащ его была супруга с подрумяненными щечками и
старш ая сестра, 80-летняя дистенге. Старичок некогда был
испанским консулом.
Уютна была некогда квартира, принадлеж авш ая испан­
скому консулу Генриху Марии Б ау эр у . В гостиной, осве­
щенной газом, в столовой тяж елой и дубовой, украш енной
птицами из папье-машэ, на тарелочках, литографиями в
рамах черного дерева, с чучелами птиц по стенам, с круглым
дубовым столом на круглой ноге и с 8-ью вспомогательными
ножками, было приятно бывать. Испанский консул чу-
ствовал себя лицом официальным, в гостиной стояла ме­
бель красного дерева, в кабинете были диваны и портреты
монархов: германского императора, российского самодерж­
ца, испанского короля. И гальванопластические изображ е­
ния Лютера и апостолов. Н а бархатном столике леж ал
огромный фольянт на немецком язы ке — Ф ауст Гете, с

[ 14 8 ]
иллюстрациями в красках. Н а кухне, необыкновенной чи­
стоты стояли Гретхены, Иоганхены, Амальхены, пузатень­
кие со всевозможными ручками, со всевозможными гор­
лыш ками. Испанский консул не говорил по-испански. По
вечерам он отправлялся в немецкий клуб, Ш устер-Клуб.
Там, в особой комнате, так называемой немецкой, пил он
пиво из круж ки и все другие пили пиво из круж ек, по сте­
нам не было никаких украш ений, только висел огромный,
в тяж елой золотой раме — портрет В ильгельма 11 во весь
рост.
Третий год ж ил бывший неизвестный поэт в семье
винтящ его старичка, наблюдал по средам и воскресеньям
за игрою.
Венгерский граф играл с достоинством, иногда он м яг­
ким движением расправлял свои бакенбарды. К акая-то
неуловимая мягкость была в его движ ениях. Н а нем велико­
лепно сидел ж акет, шитый в первый год революции. Граф
великолепно говорил по-французски. Рядом с ним сидела
его суп руга, похож ая на м аркизу в белоснежном высоком
парике, вся в черном, и говорила тоже по-французски.
Дальш е сидел бывший пограничник с лихими усами, с я в ­
ными армейскими движениями, затем бухгалтер со сказоч­
ными доходами. Н икогда здесь не говорили о современ­
ности. Разговор всегда шел или о дворе, или о гвардии и
армии, или о придворных торж ествах в Петергофе при
приезде французского президента, или об ухищ рениях
контрабандистов.
Лысеющий молодой человек пил чай со старичками.
Р азговор все время возвращ ался к концу X IX века и к на­
чалу X X . Старичок, сю сю кая, рассказав анекдот, начал
засыпать, убаюканный воспоминаниями, и даж е п охра­
пывать. Восьмидесятилетняя дистенге посмотрела на часы.
Все вставали из-за стола.
Н аступала тишина.

[ 149 ]
 Вычищенные гущей и песком на кухне блестели И оган­
хены, Вильгельмхены, Гретхены — кухонная посуда на
полках.
Утром бывший неизвестный поэт, высунувш ись из
окна, позвал татарин а, ходившего по двору с поднятым
лицом и кричавш его.
— Вот что, друг, — сказал он, когда татарин с пустым
мешком под мышкой появился в комнате, — у меня н а­
копилось много дряни, хочешь вазочку, пепельницу, книги,
вот горсточка старинных монет. Т атарин хмуро ходил по
запущ енной комнате, где стояла вечно неприбранная по­
стель, где книги валяли сь на полу, где денежки В асилия
Темного леж али на тарелочке вместе с раскатавш имся
куском мыла, а стекла были до того мутны, что еле-еле
пропускали пыльный луч.
Т атарин опытной рукой, подойдя к постели, нащупал
одеяло, подошел к столику, постучал, посмотрел, не проели-
ли столик черви.
— Не годится, — сказал он. — Пальто есть? Брю ки
есть? П альто, брюки куплю.
— Д а что ты, я тебе уже все давно продал! — рассер­
дился бывший неизвестный поэт.
— Зачем неправда говорит, в шкапу что? — татари н ,
подойдя, распахнул дверцы.
— К чему тебе? потом новые купишь! Он стал р ас­
сматривать брюки.
— Д а вот ковер в углу, — согласился хозяин комнаты.
— К ровать продаешь? — спросил татарин.

Походив вечером по комнате, бывший поэт отправился

в достопримечательнейшее здание.
Он поднялся по лестнице. Согнувшись, уплатил мзду.
— Ах, Агафонов, — протянул ему руку Асфоделиев: —
где вы пропадаете?

I 16 0 J
 — Я зан ят.
— Чем ж е вы заняты ? — удивился Асфоделиев.
— Н е будем об этом говорить, — уклонился лысеющий
молодой человек, — я пришел сюда поразвлечься, а не
говорить о зан яти ях.
Асфоделиев посмотрел на него: «Нервничает», — по­
думал он.
— П рекрасна ж изнь, — начал философствовать Асфо­
делиев. — Надо брать от жизни все то, что она дает. По­
смотрите на эти прекрасные пальмы, — и плавным движ е­
нием Асфоделиев указал на чахлые растения: — слышите,
музыка!
Он подошел с Агафоновым к стеклянным дверям. Оттуда
неслась ш ансонетка.
— В згляните на лица, дышащие азартом, посмотрите,
как горят у них гл аза, как скребут игроки ногтями сукно.
Но всего этого бывший поэт не видел. Он видел, что
крупье опускают с каждого круга десять процентов в
разрез стола на нужды народного просвещ ения, а всякую
подачку прячут в жилетный карм ан, говоря: мерсиі Ч то
все они лысы, упитаны, одеты по последней моде, что рас­
тратчики и взяточники толпятся у столов и проигрывают
деньги на нужды народного просвещ ения, что они, присвоив
деньги в одном ведомстве, добровольно отдают их другому.
— Вы романтик, — обернулся бывший неизвестный
поэт к Асфоделиеву, — вы скверный, большой ребенок,
неужели вы не чувствуете огромной серости мира. Я при­
хож у сюда, потому что мне нечего делать, потому что после
того, как я не сошел с ума, я чувствую себя кукиш ем.
— А вы пытались сойти с ума? К акой вы романтик! —
уязвил бывшего поэта Асфоделиев.
— Конечно, я не пытался, — пошел на п о п я тн у ю ,—
я это к слову ск азал . Что вы, в самом деле считаете меня
дураком?

t 161 I
 — Бросьте, — сказал Асфоделиев. — Никто так не ува­
ж ает вас, как я, и никто не любит так ваш их писаний. Ч е­
ловеку нуж на мечта, вы даете мечту — чего же боле?
— Н икакой никогда мечты я не давал, — отвечал
Агафонов.
У ж е несколько часов сидели прибывшие в ресторане при
клубе. У ж е было выпито около дюжины пива и отдельные
рюмочки скверного кон ьяку, и уж е приступили к красному
вину. И на эстраде появился хор цыганок и запел свои
старые песни, и ходил цыган с гитарой и топая акком пани­
ровал, и отделились от толпы две цыганки в своих пестрых
платьях, обутые в красные туфельки, и началось трепетание.
— Ерунда, к акая ерунда, — пробормотал Агафонов
и прошел в игорный зал , сел на освободившееся место.
Две цирцеи встали позади него.
Ч увствуя, что на его плечи облокачиваю тся, Агафонов
повернул голову.
— Не мешайте, — оттолкнул он, — прошу вас!
Те, вздернув носики, отошли.
Агафонову стало неприятно: раньш е я совсем иначе
относился к ним.
К вставшему крупье подлетели два игрока и стали из­
виняться и упраш ивать дать в долг. Тот отходил, отка­
зы вая, они следовали за ним по пятам. Асфоделиев и А га­
фонов уходили. З а ними шли две цирцеи, затем цирцеи
отстали.
— Прелестно, — говорил Асфоделиев, — прелестно . . .
— Вот что, — прервал Агафонов Асфоделиева, — не
смогу ли я у вас переночевать?
В кабинете у Асфоделиева горела фарфоровая лю стра.
Огромный, александровского времени, письменный стол,
с канделябрами в виде сфинксов, стоял против дверей. На
нем до середины высоты комнаты пирамидами возвыш а­
лись недавно вышедшие книги, книж ки и книжечки, все

[ 162 ]
аккуратно разрезанные и снабженные бумажными зак л ад ­
ками. На шкафах красного дерева, недавно доставленных,
стоял Гете на немецком язы ке и Пуш кин в Брокгаузовском
издании. Н а столах леж али иллюстрированные «Евгений
Онегин» и «Горе от ума» в издании Голике и Вильборг.
— И зв и н и те,— сказал Асфоделиев, — моя ж ена спит.
Поставил бутылку водки и огурцы.
До глубокой ночи Агафонов произносил свои стихи.
— К ак это глупо, — прервал он себя, — ничего я не
слыш ал.
В три часа ночи он встал:
— К акое идиотство считать вино средством познания.
Он увидел себя блуждающим:
— Что я для города и что он для меня?
— Утро! — подошел он к окн у. Сел на диван и раскры л
рот.
Лучи чуть теплого солнца осветили заметную лысину.
Агафонов леж ал на диване. Одна нога в фиолетовом носке
высовывалась из-под одеяла.
Лучи спустились и осветили плечи, затем чуть-чуть
вспыхнула рюмка у пустой бутылки.
Агафонов проснулся — его трогали за плечо.
— Извините, милый мой, — сказал Асфоделиев. — Мне
привезли шкаф маркетри.
З а Асфоделиевым стоял шкаф; два носильщика курили
махорку.
Вечером Агафонов, ища ночлега, пошел в мало знакомое
ему семейство.
После чая молодые люди и барышни сели в уголок и
стали рассказы вать друг другу анекдоты. Д евуш ка с во­
лосами, обесцвеченными перекисью водорода, первая на­
чала.
— Один глупый молодой человек любил ездить верхом.
Мы жили тогда на даче, на Л ахте. Он ж ил в городе и ездил

[ 153 ]
в манеже и по островам. Однажды, войдя на веранду, где
мы пили чай, он вместо того, чтобы поздороваться, сияя
проговорил: «все кобылы, на которых я езж у, забереме­
нели». Мы прыснули от восторга и побежали поговорить
об его глупости, но наш отец наш елся: «а что, — сказал
он, — как ты думаешь, ж еребята будут похожи на тебя?»
— Однажды в бане произошел следующий случай, —
трогая ногу соседки, стал рассказы вать ж урналист. — Один
моющийся облил моего соседа ушатом холодной воды: тот
подлетел к нему с поднятыми кулакам и : «и зви н яю сь,—
сказал обливший, — я думал, что вы Рабинович». Облитый
стал ругаться. «Экий, — пожал плечами о б ли вш и й ,—
защ итник Рабиновича нашелся».
— Во время империалистической войны, — заж игая
взятую у ж урналиста папироску, возвысил голос К ова­
л е в , — одному корнету, состоявшему при особых поруче­
н иях, захотелось покурить. Офицеры стояли на свежем воз­
духе, в присутствии только-что приехавш его командующего
армией. Корнет отошел в сторону и закури л , пряча п а­
пиросу в рукав пальто. «Корнет, кто разреш ил вам курить!
Ч орт знает что! Д исциплина падает!» — закричал коман­
дующий армией. «Виноват, ваше высокопревосходитель­
ство, — приклады вая руку к козы рьку, пролепетал корнет,
не зн ая, что ответить, — «я думал, что на свежем воздухе». . .
«Вы забываетесь, корнет, — заорал генерал, — там, где
я , нет свежего воздуха!». — Окончив анекдот, Ковалев,
довольный своим остроумием, улыбнулся.
По середине комнаты играли в кош ки-мышки. Бары ш ни,
дамы и мужчины носились.
Идя оттуда, Агафонов столкнулся с Костей Ротико-
вым. Они до того растрогались встречей, что стали про­
вож ать друг друга. Они не замечали ни ночного холода,
ни того, что улицы пустели. У же третий раз довел Костя
Ротиков Агафонова до ворот его дома, уж е третий раз

f 154 ]
 Агафонов довел Костю Ротикова до ворот дома Кости
Ротикова, и тут Агафонов оказался в комнате Кости
Ротикова.
Они сели на огромный диван; но тетуш ка не принесла
им чая на подносе, ситного, нарезанного ломтиками; во
втором часу ночи, приоткрыв дверь, не заглян ул в комнату
отец Константина Петровича, маленький старичок, и не
посоветовал лечь спать, напоминая, что завтра Констан­
тину Петровичу надо будет преподавать английский язык
старуш кам, и Костя Ротиков и неизвестный поэт не улыбну­
лись радостно в ответ и не продолжали наслаж даться мета­
физическим поэтом.
Но, взволнованные неожиданной встречей, они разгово­
рились. Снова луна им казалась не луной, а дирижаблем,
а комната не комнатой, а гондолой, в которой они неслись
над бесконечным пространством всемирной литературы и
над всеми областями искусства. У ж е Константин Петрович
в забывчивости протянул руку к полке, чтобы достать поэму
о сифилисе Ф ракасторе, чтобы сравнить ее с поэмой о сифи­
лисе Бартелеми, рекламной поэмой середины X IX века,
в которой говорилось о Наполеоне, что собственно не он
виноват, что теперь французы маленького роста, а усвоен­
ный и переработанный нацией сифилис. Но его р у к а по­
висла в воздухе, потому что в окне появилась п алка при­
ехавшего в Россйю ирландского поэта и плечо немецкого
студента М иллера, а затем к стеклу прильнули физионо­
мии — одна, снабж енная поэтической английской боро­
дой, другая — бритая, улыбаю щ аяся, в поднятом ворот­
нике, истинное личико. Затем, поднявшись на плечи дру­
зей, в комнату заглянуло лицо.
Через несколько минут из-под ворот вышла на улицу
процессия.
Впереди шло существо с прелестным лицом. Оно одето
было в тулупчик, до бедер — замшевый, от бедер — ме­

[ 155 ]
ховой, на нож ках существа сияли удивительно маленькие
лаковые туфельки, а на головке ш апочка.
З а существом шел ирландский поэт в кож ухе до земли.
З а ним — Агафонов в осеннем пальто.
З а ним — немецкий студент в летнем пальто.
Процессию замыкал Костя Ротиков в шубе на енотовом
меху. На перекрестке, окруж ив существо в тулупчике,
вышедшие стали совещ аться о способах передвиж ения:
— Да ист ганц эйнфах, — заметил немец, — мы по­
едем на автомобиле.
Он быстро побежал на перекресток и стал торговаться.
Они понеслись в бар.

— Я вас очень люблю, — сказал ирландский поэт. —

Все здесь странно, я останусь, здесь можно ж ить поэту.
Здесь— мировые вопросы. Здесь ходишь в чем тебе угодно—
и никто не обращ ает внимания. А у нас в газетах: у вас
все разруш ено, голод, трава на улицах. З а поэзию! —
чокнулся он с Агафоновым.
— У вас Толстой, Г о р ьк и й ,— подтвердил немец. Соб­
ственно, разговор уж е велся не на одном язы ке, а на всех
язы ках одновременно: вдруг вспыхивало греческое хаі, то
вместо гимназии т) іга).а(отра , то почему-то раздавалось —
urbs, то а;то , то лились итальянские звуки, то произно­
сились в нос ф ранцузские. У дверей бара седая сухая ни­
щ енка пела.

Теперь, сидя за столиком перед бутылками, мучился

пьяный Агафонов. Ему казалось, что вся поэзия его,
пользовавш аяся таким успехом среди друзей, ничто иное,
как плод ядовитых грез, порождение яда. Он вспоминал
тот день,- когда впервые он приступил к опыту, т. е. в
точности он дня не мог вспомнить, но ему казалось, что
это было в солнечный осенний день, после летних кани­

Г 166 ]
кул, что его друг Андрей и он стояли на лестнице гимна­
зии, освещенные солнцем у огромного окна недалеко от
учительской, что внизу проходили преподаватели в фор­
менных сю ртуках с блестящими пуговицами, что в ко­
ридорах стояли надзиратели, Спицын и барон, что в
учительской беседовали классные наставники и препо­
даватели, что над ними на лестнице стоял директор, а
совсем внизу в прихож ей, между многочисленных веш алок,
сидел швейцар Андрей Н иколаевич.
Тщетно напивался Агафонов. И в опьяненьи он чув­
ствовал свое ничтожество, никакая великая идея не осе­
няла его, никакие бледные розовые лепестки не склады ва­
лись в венок, никакой пьедестал не появлялся под его но­
гами. Уже не чисто он подходил к вину, не с самоуваж е­
нием, не с сознанием того, что он делает великое дело, не
с предчувствием того, что он раскроет нечто такое прекрас­
ное, что поразится мир, и вино теперь раскры вало ему соб­
ственное его творческое бессилие, собственную его душ ев­
ную мерзость и духовное запустение, и в нем было дико
и страшно, и вокруг него было дико и страшно, и хотя он
ненавидел вино, его тянуло к вину.
Пешком возвращ ался Агафонов. Он выбирал самые
узкие темные улицы, самые бедные. Он хотел снова по­
чувствовать себя в 1917, 1920 годах. Он снова готов был
прибегнуть к какому угодно ядовитому веществу, чтоб
перед ним появилось видение. В нем нарастала ж аж да
опьянения. Он не вы держ ал, сел на трамвай и доехал до
П уш кинской улицы. Но она изменилась за эти годы. Стаи
бродяг уже не бродили по мостовой. Условный свист
не раздался при его появлении. Не было Лиды, стоя­
щей в подворотне, курящ ей папироску. Он вспомнил:
здесь она взял а у него п алку и кольцо поносить и через два
часа принесла их. Здесь она ругала своих подруг, а он
упраш ивал ее не ругаться, потому что ругаю тся только ло­

[ IM ]
мовые извозчики. В этом зеленом доме он стоял у окна,
а она сидела на скверной постели и бессмысленно качала
головой. Вскочила и хотела выброситься из окна. Там,
на перекрестке, в последний раз он встретился с ней, ее
уводили в концентрационный лагерь, а он стоял, как п ара­
лизованны й. Он знает здесь каждую подворотню, но теперь
нет ни одного знакомого лица.
Поздно ночью фиалковые гл аза блеснули из пролета.
— Л ида, — вскричал Агафонов, просияв, и побежал.
К нему повернулось совсем юное лицо.
— Л ида, — вскричал он в отчаянии: — мы еще страшно
молоды! И бежал за ней, споты каясь.
И вдруг остановилась одна фигура, раздался звук по­
щечины, повторенной эхо заперты х ворот, а затем послыша­
лись быстрые ш аги, тоже повторенные эхо, на месте остался
стоять человек с палкой, украш енной аметистом. И на небе
были звезды голубые, желтые, красные, но дома не стре­
мились вверх и не падали, и не падал хлопьями снег, и не
остались леж ать карты, забытые на подъезде.
 Г л а в а XXX
Миша Котиков

Миша Котиков поднял кресло с пациентом. Электри­

ческая машина задудела, и на резиновой трубочке игла
с зубчатым утолщением завращ алась; электрический свет
освещал потолок и мягко падал вниз; лицо пациента было
пронзительно освещено подвижной лампочкой. Ч ерез пол­
часа корень был вычищен и можно было надеть коронку.
Миша Котиков достал флакончик, зачерпнул немного
жидкости стальным инструментиком, насыпал из двух
флакончиков две кучки на толстое матовое стекло.
Он приготовлял пасту, и тут появились рифмы.
Но быстро сохнущ ая паста не позволяла ему на них со­
средоточиться и требовала к себе внимания.
Михаил Петрович заполнил зуб пациента предохраняю ­
щим веществом, наполнил золотую коронку пастой и ловким
движением надел ее на еле видные стенки зуба.
Стал держ ать двумя пальцами и смотреть в окно.
Теперь он на некоторое время свободен.
Котиков долго искал темы. «Нет для этого внешнего
т о л ч к а » ,— вздохнул он. — «Сейчас», сказал он и вынул
р у ку . Загл ян у л в рот. Коронка сверкала, как плоско­
горье из чистого золота.
О брадовался Миша Котиков и опустил кресло с пациен­
том.
Миша Котиков в восторге подошел к окну.
— Вот что мне надо было: золотое плоскогорье, один
момент есть для стихотворения.
— Следующий, — приоткрыл он дверь.
Вошла домаш няя хо зяй ка и стала охать.
— К акой зуб у вас болит?
— Передний, сынок, — раздалось из глубины кресла.

{ 169 3
 — Запущ ен, — внезапно пробасил Миша К о т и к о в .—
Придется удалить. Что ж вы раньше не пришли?
— Денег не было, только вчера племянник из К итая
возвратился.
— Из К итая? — удивился Миша Котиков.

Миша Котиков мыл руки. Только-что ушел, не закры ­

вая рта, молодой человек с серебряной пломбой. Миша
Котиков достал афишу из карм ана:
— «Сегодня в 8 часов в Академии Н аук состоится л е к ­
ция профессора Ш мидта: «На островах Л иу-Киу».
— Чорт знает, какое поразительное сочетание, — уди­
вился Миша Котиков. — Вот то, что я ищу. В роде пения
соловья и м яукан ья кош ки. Вот бы в стихотворение вставить.
Он перетер инструменты, положил их в стеклянный шка-
фик на стеклянную полочку и отправился домой пере­
одеться.
Он надел единственные шелковые розовые кальсоны и
носки в полоску, постукал себя по молодой груди, подошел
к зер кал у .
— Я джентльмен, — осмотрел он себя, — меня зовут,
меня хотят, я должен итти.
Он перечел письмо Екатерины Ивановны.
— Н у да, я знаю женщ ин, — снисходительно улы б­
нулся он.
По пути разразился весенний ливень. Михаил Петро­
вич принужден был скрыться в первый попавш ийся подъезд.
Там он встретился с Троицыным.
Троицын, си яя, перечитывал измокшую записку.
Миша Котиков похлопал его по плечу.
— Меня преследуют женщины, — обратился Троицын
к Мише Котикову, — просто я нарасхват.
— Должно быть последствие войны, — объяснил Миша
Котиков. — Мы, мужчины, теперь нарасхват.

[ 160 ]
 Они, взяв друг друга под руку, прислонились к стене.
— Д а, нас, мужчин, теперь мало, — растрогался Т рои­
цын. — А ж аль, сколько прекрасны х убито!
— А знаете, Александр Петрович считал женщин низ­
шими существами, — высунулась на улицу голова Трои­
цына.
— К ак мне не знать этого! — выскочил на улицу Миша
Котиков. — Слава богу, я ж изнь А лександра Петровича
подробно изучил.
Подставил ру ку под дождь.
Голова Троицына высунулась на улицу.
И вдруг, без перехода, молодые люди стали хвалить
стихи друг друга. Причем Троицын хвалил неумеренно,
Миша Котиков — умеренно.
— В ваш их стихах дышит Африка, — говорил Троицын.
— Н у и ваши стихи прелестны, — отвечал снисходи­
т е л ь н о Котиков. — Они красивы, — как бы разм ы ш ляя,
продолж ал он.
Д ож дь, хотя и мелкий, шел. Миша Котиков снова
вошел в парадную . Но, несмотря на то, что голова Т рои­
цына и фигура Миши Котикова пробыли под дождем не­
долго, их заметил стоящий в соседнем подъезде член кол­
легии правозаступников, выучивший некогда П етискуса
наизусть и до сих пор писавший мифологические стихи.
Он поправил воротничок и галстух, взял п алку под мышку
и перебежал в парадную , где укры вались настоящ ие поэты.
Подобострастно он подошел к ним.
— А х , — сказал он, — как мы давно не встречались!
Я зан ят совершенно никчемными делами. Сегодня я защ и­
щал своего управдома. Почитаемте стихи, пока идет
дождь.
Все трое стали, поочередно, читать стихи.
Троицын подвывал восторженно.
Михаил Петрович читал голосом А лександра Петровича.
11 Коадиііая Песнь. [ 161 ]
 П равозаступник — с ораторскими жестами.
Д ождь перестал. П роглянуло солнце. Поэты отпра­
вились в ближайш ую пивную. Там завязал ась ж а р к ая
беседа.
— Вы ведь читали, если не ошибаюсь, свои старые
с т и х и ? — заметил член коллегии правозаступников Трои­
цыну.
— Я моих новых стихов никому не читаю, — обиделся
Троицын. — Не поймет моих новых стихов современность.
Я теперь сам для себя пишу стихи. Одни стихи для себя
и для потомков, настоящ ие, романтические стихи, другие —
для современников.
— Я ви ж у ,— гордо заметил Миша Котиков, — что только
я пишу новые стихи и читаю их всем, кому угодно.
Он с удовлетворением посмотрел на лысеющие головы
своих приятелей. Затем он ск азал , что спешит, извинился,
уплатил за пиво и выш ел.
Троицын взял правозаступника под руку, они сели в
трам вай, решив продолж ать свою беседу в более романтиче­
ской обстановке.
Н а островах уж е цвели подснежники и мать-мачеха.
— Д а , — говорил Троицын, идя по дорож ке, вдоль
моря. — В ваш их стихах есть неровность, свойственная
молодости.
— П озвольте, — перебил юрист, — я совсем не моло­
дой, мы с вами вместе начали литературную карьеру.
— Я не в том смысле, — поправился Троицын. — Я
хотел сказать, что у вас м алая техника.
— И с этим я не согласен, — возразил юрист.
Но тут Троицын увидел барыш ень, сидящ их на зеленой
скамейке. Барыш ни подталкивали друг друга плечами и
пересмеивались.
— Славные девочки, — остановился юрист.
— Я сам думаю о том ж е, — склонился Троицын.

[ 162 ]
 Они подсели с разны х сторон. Юрист снял черную пер­
чатку и обмахнул сапог.
Троицын спросил:
— А как вы относитесь к театру М ейерхольда?
Все ближе и ближе подвигались лысеющие молодые
люди к барыш ням. Девуш ки заливались смехом.
Троицын, как бы случайно, поцеловал плечо своей
соседки.
Ю рист, как бы невзначай, подставил свой сапог под
туфельки барышни.
У ж е, болтая ногами и приготовляя анекдот, шел право-
заступник, уж е изогнувшись шел Троицын, уходили по­
парно по траве молодые люди. Н а стрелке появился Теп­
телкин с Марьей Петровной, они шли медленно и важ но.
Тептелкин сел на скамейку. М арья Петровна подошла
к морю, стала петь арию из оперы «Руслан и Людмила».
Тептелкин сидел в задумчивости и считал воробьев.
— М арья Петровна, — обратился он к ней, когда она
кончила пе ь, - где у нас бутерброды?
 Глава XXXI
Материалы

У ж е давно Миша Котиков подумывал о том, чтобы от­

править собранные им материалы в Тихое Убежище,
но сегодня, вернувш ись от Екатерины Ивановны, решил
окончательно.
До глубокой ночи он в хронологическом порядке ск л а­
дывал карточки и перевязывал их бечевками. Н а обратных
сторонах карточек были пейзажи с избами и гармонистами
и девуш ками, и части географических карт. Лицевые сто­
роны карточек были разлинованы и заполнены почерком
Заэвфратского, усвоенным Михаилом Петровичем.
Когда все было перевязано, остались дублеты, Михаил
Петрович придвинул лампу и на фоне пакетов перечел:

1908 г. мая 15-го. Среда. В 3 часа дня. Александр

Петрович обедал в Европейской гостинице. В 5 часов дня
из Европейской гостиницы Александр Петрович отправился
в Гостиный двор с Евгенией Семеновной Слепцовой (бале­
рина). Купил ей лайковые перчатки, кольцо с сапфиром.
Сейчас (1925 г. 5 ян варя 6 ч. дня) Слепцова хорошо
сохранивш аяся брю нетка. Груди у нее небольшие, плечи
шире бедер, ноги, как у всех балетных, мускулистые.
По собранным сведениям, в свое время, она была удивитель­
на. И з ее слов я мог заклю чить, что А. П. отличался не­
обыкновенной мужской силой. Из ее слов я такж е мог
заклю чить, что из Гостиного двора А. П. поехал к ней.

1912 г. Апрель 12, пятница. С 8-ми до 10-ти часов ве­

чера А. П. читал лекцию в своем Особняке. Точно уста­
новить тему лекции не удалось, не то о Леконте-де-Лиле, не
то об аббате де-Л иле. После лекции лакей подошел к А. П.

[ 164 ]
Гюнтер и долож ил, что А. П. просит ее пож аловать в каби­
нет, по поводу ее стихов об Индии.
Удалось установить, что небольшой столик красного
дерева был сервирован, что пили шампанское, что А. П.
рассказы вал, как он путешествовал по Индии.
P . S. Гюнтер маленькая блондиночка. Сейчас (1926 г.
февраль 15) преждевременно состаривш аяся. Теперь она
не пишет стихов. Вспоминает об А. П. с благодарностью,
как о первом наставнике. Говорит, что это был самый инте­
ресный мужчина.

1917 г. Зима. Вечером, перед отъездом (куда — не­

известно), час неизвестен. Связь с маникюршей А лексан­
дрой Леонтьевной Птичкиной. Птичкина говорит, что она
никаких подробностей не помнит. Г лупая, необразованная
натура. Говорит, что А. П. был как все мужчины.

Но тут Михаил Петрович посмотрел на часы:

— К акое весеннее утро. Подумать только, что я вызы­
ваю из небытия ж изнь А лександра Петровича.
Утром, перед уходом в лечебницу, еще не совсем одетый,
Михаил Петрович сел. Стал творить почерком Заэвф рат­
ского стихи об Индии. В них была и безукоризненная п ар­
насская рифма, и экзотические слова (Л иу-К иу), и много-
блещущие географические названия и дж унгли, и золотое,
отражающее солнце плоскогорие, и весеннее празднество
в Бенаресе, и леопарды и тамплиеры Азии, и голод, и чума.
Стихи были металлические.
Голос был металлический.
Ни одного ассонанса, никакой метафизики, никакой
символики.
Все в них было, только М ихаила Петровича в них не было.
Еслиб их, в свое время, написал Александр Петрович,
то одни бы наш ли, что это стихи замечательные, что в них

Г 166 ]
п роявляется стремление культурного человека в экзотиче­
ские страны, от повседневной серости, от фабрик, заводов,
библиотек, в загадочную, разнообразную ж изнь, другие,
что в Александре Петровиче ж ил дух открывателей, что в
старые времена он был бы великим путешественником, и кто
знает, может быть, вторым Колумбом. А третьи бы говорили,
что в стихах проявилась наконец совершенно ясно полная
чуждость А лександра Петровича традициям русской лите­
ратуры и что, собственно, это не русские стихи, а фран­
цузские, что они находятся по ту сторону русской поэзии.
Окончив стихотворение, устремил глаза Миша Коти­
ков на портрет Заэвфратского.
Заэвфратский был изображен на фоне гор между к ак ­
тусов.
— Крепкий старик, — подумал он.
Михаил Петрович вспомнил, что пора итти, что его
ж дут, что должно быть скопилось много больных, что опять
придется запускать пальцы в раскрытые рты и ощупывать
десны.
Михаил Петрович взял п алку, за ним щелкнул амери­
канский замок.
По лестнице поднималась девуш ка, остановилась на
площ адке, прочла на металлической дощечке «Зубной врач
Михаил Петрович Котиков. Прием с 3 — 6 ч.». Позвонила.
Весенний вечер. Ни малейшего ветерка. Дым из труб
поднимается к небесным красноватым бараш кам и незаметно
растворяется.
Внизу выходит Михаил Петрович из частной лечеб­
ницы и, остановившись, любуется *на небо.
Ему хочется п огулять.
Затем он вспоминает, что сегодня условился встретиться
с Екатериной Ивановной. Он садится в трам вай; на теа­
тральной площади он выходит и направляется к новой
Голландии.

I 16 6 )
 Дойдя до крайнего пункта набережной, он садится на
скамью , смотрит на уголок моря.
Там виднеется здание горного института.
Сегодня он выбрал это место для встречи.
Часто молодой зубной врач мечтал здесь о далеких
морях, о безграничных океанах. В течение шести лет ему
я вл ял ся корабль, огромный, европейский корабль. Н а нем
он и видел себя отъезжающим.
Но теперь, когда материалы собраны и отправлены,
когда он чувствует себя заурядным врачом, он понимает,
что он никуда не уедет, что он никогда не пойдет по пути
А лександра Петровича, что только в зоологическом саду его
ждет экзо ти ка: облезлый л ев , прохаживаю щ ийся за реш откой.
Или цирк, где беззубые звери делают то, что они ни­
когда не делают на родине.
Мечта о путешествиях догорела и погасла.
Вчера он получил бронзовую настольную медаль от
Тихого У бежищ а. Вот и все воздаяние за шестилетние
труды. А стихи его разве печатают? Все только смеются.
П равда, он член Союза Поэтов, но какие же там поэты!
К ак только начнешь читать стихи, говорят — это не вы,
а А лександр Петрович.
Но он женится на Екатерине Ивановне. П равда, она
глупа, но ведь Александр Петрович на ней ж енился в свое
время, значит и он, Михаил Петрович, должен на ней ж е­
ниться.
У ж е несколько минут стояла Екатерина Ивановна и
смотрела на юный заты лок Миши Котикова. Ш ляпу он
держ ал на коленях, затем подскочила, закры ла ему глаза
руками и села рядом.
— О чем вы мечтаете здесь, Михаил Петрович? — спро­
сила она, отнимая руки. — Я получила письмо. Я согласна.
Миша Котиков смотрел на море.
— Я вас давно люблю, — продолж ала Екатерина И ва­
f 167 ]
 новна, — но вы только за последние два месяца стали опять
появляться.
— Д орогая Екатерина И вановна, — как бы пробу­
ж даясь, встал Миша Котиков.
— Согласны? — грассируя спросил он. — Теперь нач­
нутся мои обывательские дни! — вздохнул он. — Но вы
свяж ете меня с моим прошлым, с романтическим периодом
моей ж изни.
Екатерина Ивановна сидела рядом с Мишей Котико­
вым и теребила сумочку. В сумочке был батистовый платок,
зеркальце и пудра в маленькой папочной коробочке и к ар ­
манный карандаш для губ. Она достала зеркальце, под­
несла карандаш к неаккуратно окрашенным губам.
— Ей за тридцать лет, — повернулся Миша Коти­
к о в .— Я считал вас г л у п о й ,— сказал он, у л ы б а я с ь .—
Но за последние годы я столько знал женщ ин.
— Во мне есть детскость, — засмеялось личико Е к а ­
терины Ивановны. — А детскость мужчин привлекает.
Я совсем не гл у п ая, я рада, что вы это поняли.
Миша Котиков, склонивш ись, поцеловал ее в лоб.
— Т ак, значит, — спросил Миша Котиков, — решено?
— Решено, — ответила Е катерина Ивановна.
Ч ерез час в другой части города они поднимались по
мраморной лестнице Тихого У бежищ а.
— Здесь, — повернулся Миша Котиков, — хранятся
собранные мной материалы о жизни А лександра Петровича,
мои записи и дневники.

Тоненький старичок сверху, увидев поднимавшихся по

лестнице, стал спускаться.
— Ах, какое вы нам всем доставили удовольствие! —
поздоровавшись с Екатериной Ивановной, затряс он руку
М ихаилу Петровичу. — Ваши материалы о жизни А ле­
ксандра Петровича удивительны, но в них есть какая-то

[ 368 1
странность, но это ничего, — это молодость. К ак ж аль,
что во времена нашего солнца не сущ ествовал молодой чело­
век, подобный вам. К ак бы это было интересно, день за
днем, час за часом, проследить ж изнь гения.
Старичок восторженно посмотрел на портрет.
Старичка позвали. Он исчез в покоях.
Заседание еще не началось. И Михаил Петрович с Е к а ­
териной Ивановной остановились в комнате, где хранилась
библиотека великого писателя.

Н а площади перед домом было тихо. Н аправо пахло

молодыми почками, налево — догнивали гипсовые импе­
раторские бюсты, свезенные из окруж аю щ их учреждений.
С Невы, как человек, дул ветер. Там гуляли . Гуляли
у университета, и у Бирж и Томона, и у Этнографического
музея, и заслоненного домами адмиралтейства, и у всад­
ника, воздвигнутого Екатериной II.
Е катерина Ивановна и Миша Котиков подошли к окну.
— К ак я рада, теперь мы всегда будем говорить об
Александре Петровиче, — пробудилась Екатерина И ва­
новна, облокачиваясь на спинку кресла. — Не правда л и ,
этот костюм ко мне идет? — и поню хала букетик 'фиалок.
Бородатые сотрудники Тихого Убежищ а суетились.
Они как муравьи оберегали Тихое Убежище, пополняли
его, смахивали пыль, с достоинством показы вали приходя­
щим, благоговели перед каждым, кто оказывал какое-либо
покровительство или услугу Тихому У бежищ у. Здесь
возносились хвалы кульминационному пункту поэзии, не­
достижимому в последующие времена.

З а Агафоновым шли влюбленные пары , в различны х

направлениях, и улыбались, и возвращ ались, и стояли над
Невой, и опять ходили, и опять возвращ ались. Они улы ­
бались и солнцу, догоравшему на воде, и последним во­

[ 169 1
робьям, скакавш им по мостовой, выклевывавшим овес
и победно его поднимавшим.
Агафонов, не чувствуя себя, сел на гранитную скамью,
вынул листок и карандаш и стал сочетать, как некогда,
первые приходившие ему в голову слова. Получилась
первая строка. Он сидел над ней и ее осмыслял, затем
стал удалять столкновение звуков, затем синтаксически
упорядочивать и добавлять вторую строку. Снова, как
коробочки, для него раскры вались слова. Он входил
в каждую коробочку, в которой дна не оказы валось, и вы­
ходил на простор и оказы вался во храме сидящим на тре­
ножнике, одновременно и изрекающим, и записывающим,
и упорядочивающим свои записи в стих.
Гордый, как бес, он вернулся на набережную. Пошел
к Летнему саду.
— Я одарен познаниями, — снова думал он. — Я свя­
зан с Римом. Я знаю будущее. Меня часто вообще нет,
часто я сливаю сь со всей природой, а затем выступаю
в качестве человека.
Гордо, и даж е слегка нахально, он прошелся по главной
аллее Летнего сада. Статуи смотрели на него со всех сто­
рон. Ойи казались ему розовыми с зелеными глазам и,
слегка окрашенными волосами.
Цветы на склонах пруда, гранитные вазы, Инженерный
замок, на мгновение привлекли его внимание, но он повер­
нул обратно и на скамейке заметил философа, сидящего
с полукитайским ребенком. Н а девочке было светленькое,
полукоротенькое пальто и соломенная ш ляпка. Н а ногах
носочки с цветной каемочкой. Н а философе было недоро­
гое пальто и недорогая фетровая ш ляпа. Девочка сосала
шоколадку. Философ читал какую-то книгу.
Агафонов медленно прошел мимо. Он боялся, чтобы кто-
нибудь не помешал ему, чтобы что-либо не прервало его
состояния.

Г 170 1
 Там, где были некогда сады и бульвары , он чувствовал
их и сейчас.
Весь день проходил он.
Н аступивш ая белая ночь, дрож ащ ая, похож ая на испа­
рение эфира, все более оп ьяняла его. Ф игуры, достаточно
отчетливые, шли по панели. И зредка проносились автомо­
били с нарядными существами. Затем все смолкло. В окнах
некоторых ювелирных магазинов часы показы вали точное
время. О том, что это точное время, гласили горделивые
надписи.
Он вошел в гостиницу.
 Г л а в а X X X II
Троицын

Шел Троицын, прослезился. Он очень любил Петер­

бург. Д ля него некогда город был Сирином Райской
Птицей, звал его город своими огнями.
Раньш е Троицын чувствовал Петербург сказочным
городом, русским городом. Чем же Успенский собор в
Москве не русский, хотя строил его иностранец? Или
св. Софии в Киеве? В Петербурге русские Манон Леско,
Дамы с камелиями выходили любоваться на Н еву, на
плывущие ж емчуга.
Здесь сказки Перо и богемная ж изнь с гитарами и
балалайкам и. Здесь были маскарады с огнями, подобными
яхонтам . Пусть теперь Троицын танцует на балах, пусть
он читает на рассвете старые стихи свои подстриженным
девушкам и дамам, пусть, подходя к зеркалу и гарц уя, он
самодовольно улыбается, но незаметно для всех, в нем
умерла Сирин Птица.

Х отя барышня смеялась на балу над Троицыным, она

на улице все же согласилась и пошла с ним. Не потому,
что он поэт и не потому что ее бросил кто-либо, а потому
что, почему же не пойти.
У ней были как п акл я волосы, вишневые губки и голу­
бенькие глазки . Н а ее тощей фигурке болталось коротень­
кое платье с парчевой грудкой, а на мизинце бутылочным
стеклом пустел хризолит.
Троицын не угощал барышень вином, он их не опаивал.
Приведет в свою комнату, достанет ш катулку и начнет
показы вать всякие поэтические предметы. Т ак было и на
этот р аз, но все ж е в комнате было уютно. Во дворе белая
ночь, ти хая, ти х ая. По стенам снимки с кремля и Манон

[ 172 1
Леско, и гравю ра блудного сына. А на постели сидя це­
лует Троицын барышню, и сапоги его стоят у стула,
рядом с туфельками барышни.
И зар я осветит их головы рядом на подушке с открытыми
ртами, тихо похрапываю щ их в разные стороны и д ерж а­
щих друг друга за руки. И, может быть, во сне она увидит
свою семейную ж изнь, а — он поля, небольшую речку и
себя гимназистом.

В эту ночь смотрел Агафонов из окна гостиницы на

просторный проспект, на белую петербургскую ночь. Сел
за столик, выпил пивца, полож ил листок и стал читать
свои последние стихи вслух. А когда прочел, то ясно увидел,
что стихи плохи, что юношеский расцвет его кончился, что
с падением его мечты кончилась его ж изнь. Он пососал,
неизвестно для чего, дуло револьвера, отошел в уголок
комнаты и выстрелил в висок.

Троицын спал в постели с барышней, когда Миша Коти­

ков, бросив все дела, прибеж ал стучаться. Троицын в н а­
скоро натянуты х брю чках вышел в прихож ую .
— Ах, какое потрясающее происшествие! Сегодня ночью
в гостинице Бристоль застрелился последний лирик.
И вдруг зап л ак ал Троицын.
— Всех нас ждет так ая же участь. Я ведь тоже послед­
ний лирик.
Забыв о барышне, он отправился вместе с Мишей Коти­
ковым в гостиницу.
Поцеловали они покойника в лоб и зап л акал и , и, смор­
каясь, незаметно стянул Троицын галстух и полож ил в
карман, а Миша Котиков вынул из манжет голубенькие
эмалированные запонки покойного и спрятал их в порт­
сигар, и спрятав они переглянулись и почувствовали себя
несколько удовлетворенными и успокоенными.

[ 173 ]
 И тогда Троицын вспомнил о своей барышне и побежал
домой и стал извиняться.
— К акое же это уваж ение, — сердилась барыш ня, —
оставлять женщ ину одну?
Н о, когда узн ала и увидела Троицына плачущим и рас­
сматривающим галстух, то тоже зап л ак ал а.

Воскресный день. Утро.

— У меня экзотическая профессия, — говорит Миша
Котиков, идя рядом с Екатериной Ивановной по шумящему
п ар ку . — Все время приходится возиться с золотом и сере­
бром и даж е с жидким серебром. Стоишь и видишь внизу
перстень на пальце — изумруд какой-нибудь— и видишь к а ­
кую-нибудь страну, где все увешано изумрудами — танец
ж ивота возникает. Или придет молодой человек с бирюзой
на мизинце, подбираешь ему по цвету зубы, а сам думаешь о
П ерсии, о знойных движ ениях. Я моей мечтой создаю
здесь Африку. Н еправда ли, я сильный человек, Екатерина
Ивановна?
— Т олько зачем ж е вы избрали эту профессию?
— Не я ее избрал, она меня выбрала, — покачал голо­
вой Миша Котиков.
— Д умал я сначала, что это все так, пустяки, времен­
ный заработок, вечерние курсы, а потом зубным врачом
оказал ся.
— Мой брат вот сапож ник, а какой он сапож ник, когда
он кавалергард.
И тихо, тихо, по парку идут Миша Котиков и Е кате­
рина И вановна.
Д орож ки П авловского парка тихи и безлюдны. Здесь
Миша Котиков когда-то ездил на трехколесном высоком
велосипеде.
— Мы, конечно, были угнетатели, — говорит он, и чув­
ствует, что распропагандирован.

I 174 1
 И тихо, тихо идут они.
Полдень.
В оживившемся центре города вздыхает Троицын о ве­
ликой любви Д он-Ж уана, смотря на прибывшую весну . о
двор. Прыгают дети, обрадованные весной.
Он видит как открываю тся форточхл и высовываются
сырые детские головы со слабыми волосиками, а затем
скры ваю тся. Ручки дверей ш евелятся, появляю тся на не­
твердых ногах дети.

День.
Над каналом, против Домпросвета ходит Костя Ротиков
по аукционному зал у и читает сонник. Две-три фигуры нето­
ропливо прохаж иваю тся и осматривают выставленные вещи.
Л истья шумят за стеклом. Белесое небо постепенно
темнеет.
Костя Ротиков взглянул на часы — пора закры вать.
Запоздавш ие спускаю тся по лестнице.
Он сходит вниз.
Что-то говорит привратнице.
Он едет в трамвае и думает о том, что ж изнь прекрасна,
что в общем его работа не тяж ел а, что в общем даж е инте- *
ресно покупать дешево фарфор и картины, а затем выстав­
л ять их в аукционном зале, что случайно им купленная
и перепроданная чашечка дает возможность ж ить.
Он входит в дом и осматривает вещи. Х озяй ка, некогда
присвоивш ая фарфор исчезнувш их господ, выходит зам уж ,
уезж ает, все продает.
— Н у с этой стесняться нечего, — думает Костя Р оти­
ков и покупает несколько безделушек за бесценок.
Ему хочется рассмотреть свою покупку, нюх у него тон­
кий, он знает, что купил уважаемые всеми вещи. Кладбище
недалеко, он расставляет там чашечки и фигурки на ск а­
мейке, садится на корточки. Дорогой сакс, — бормочет он,

f 175 ]
 Птицы заливаю тся на деревьях.
Он упаковы вает. Принимается читать сонник.
Чудно опускает он книж ечку на колени и поднимает
глаза к птицам, тепло мещаночки поют.
Затем он начинает гулять и рассматривать надгробные
памятники и читает эпитафии.
Перед одной он начинает прыгать и рж ать.
Твоя любовь была ко мне безмерна,
Я ею наслаждался как супруг.
Вынимает книж ечку и записывает.
Вечер.
Ковалев идет с молодой женой в оперетку.
Вчера он встретил Н аташ у. Н аташ а уезж ала за гр а ­
ницу на два месяца.
«Да, — подумал, — она устроилась.»

По вечерам Миша Котиков рисовал, — ведь рисовал в

свое время А лександр Петрович. С тарался Миша Котиков
брать те ж е краски, писать теми ж е тонами, по возможности
теми ж е кистями. Они наш лись в комоде Екатерины И ва­
новны. Кроме того, он добывал заграничны е краски у быв­
ших любителей, детей богатых семейств, и по вечерам он
сидел с кистью в руке перед мольбертом, а когда уставал
рисовать, читал книж ки, которые любил читать Заэвфрат-
ский. Вся ж изнь для него была в образе Заэвфратского.

Чудный вечер.
Солнце садится.
М арья Петровна в избуш ке на примусе кипятит молоко.
Стрекочут кузнечики. П ереливается озеро.
— Нет, хорошо в деревне летом.
Тептелкин с открытым воротом, широкогрудый, сидит
в туф лях перед избуш кой и чертит палочкой с рукояткой,
украш енной обезьянами, на песке какие-то фигуры.
 Глава X X X III
МЕЖ ДУСЛОВИЕ УСТАНОВИВШ ЕГОСЯ АВТОРА

Я дописал свой роман, поднял остроконечную голову

с глазам и, полузакрытыми желтыми перепонками, посмо­
трел на свои уродливые от рождения руки : на правой руке
три пальца, на левой — четыре.
Затем взял роман и поехал в Петергоф перечитывать
его, разм ы ш лять, блуж дать, чувствовать себя в обществе
моих героев.
От вокзала старого Петергофа я прошел к башне, при­
смотренной мной и описанной. Баш ни уж е не было.
Во мне, под влиянием неблеклых цветов и травы , снова
проснулась огромная птица, которую сознательно или бес­
сознательно чувствовали мои герои. Я виж у своих героев
стоящими вокруг меня в воздухе, я иду в сопровождении
толпы в Новый Петергоф, саж усь у моря, и, в то время как
мои герои стоят над морем в воздухе, пронизанные солнцем,
я начинаю перелистывать рукопись и беседовать с ними.
Возвративш ись в город, я хочу распасться, исчезнуть,
и, остановившись у печки, я начинаю бросать в нее листы
рукописи и подж игать их.
Ж ар а.
Я медленно раздеваю сь, голый подхожу к столу, рас­
крываю окно, рассматриваю прохож их и город и начинаю
писать. Я пишу и наблюдаю походку управдома и как идет
нэпманша, и как торопится вузовка. Забавляет меня то,
что я сиж у голый перед окном, и то, что на столе у меня
стоит лавр с мизинец и кустик мирта. А между ними чер­
нильница с пупырышками и книги, всякие завоевания Ме­
ксики и П еру, всякие грамматики.
— Я добр, — размыш ляю я , — я по-тептелкински пре­
краснодуш ен. Я обладаю тончайшим вкусом Кости Роти-
12 К о а л и н а я П есн ь. [ 177 ]
кова, концепцией неизвестного поэта, простоватостью Т ро­
ицына. Я сделан из теста моих героев, и я тут же на столе
принимаюсь варить ш околад на примусе — я сладкоеж ка.
В своей квартире из двух комнат я хож у весь день голый
(аттические воспоминания) или в одной рубаш ке, туфли
ношу монастырские, бархатны е, тканы е золотом.
Кончив варить и напивш ись, я перетираю книги и, пере­
ти рая, между прочим, читаю их, сегодня одну, завтра —
другую . Сейчас десять строчек из одной, через несколько
минут — несколько строчек из другой. Сейчас из поли­
тики по-французски, затем какое-нибудь стихотворение по-
итальянски, потом отрывок из какого-нибудь путешествия
по-испански, наконец какое-нибудь изречение или фраг­
мент по-латыни, — это я называю перебежкой из одной
культуры в другую .
Я полагаю , что по всей Европе не мало найдется таких
чудаков. В общем я доволен новой жизнью , я ж иву в герои­
ческой стране, в героическое время, я с любопытством слеж у
за событиями в К итае.
Если Китай соединится с Индией и СССР, не сдобровать
старому миру, не сдобровать.
Иногда я смотрю на свои уродливые пальцы и удовле­
творенно смеюсь: —
— Ведь вот, к а к ая я уродина!
Р уки мои всегда влаж ны , изо рта пахнет малиной.
Ношу я толстовку, длинные немодные брюки, на пальце
кольцо с бирюзой, люблю я это кольцо как безвкусицу.
Иногда я ношу модный костюм, желтые ботинки и часы с
браслеткой.
Я люблю такж е пряники с сахарными, в коротеньких
юбочках фигурами, реминисценции классического балета,
у меня на письменном столе всегда леж ит такой пряник с
балериной рядом с чернильницей в пупы ры ш ках и какой-то
голой женщ иной, изображающ ей В енеру, у подножия ее

[ 178 ]
стоит тарелочка с остатками танагрских статуэток. Тут же
дремлет бутылка коньяку и наклоненный сверток с цвет­
ными мятными пряниками в виде рыбок, бараш ков, колец,
коньков, которыми я заедаю коньяк.
Моя голая фигура, сидящ ая на стуле перед столом, пью­
щая коньяк и заедаю щ ая мятными пряниками, уморительна.
В жизни я оптимистически настроен. Я полагаю , что писа­
ние нечто в роде физиологического процесса, своеобразного
очищения организма. Я не люблю того, что я пиш у,
потому что ясно виж у, что пишу с претензией, с метафорой,
с поэтическим кокетством, чего бы не позволил себе насто­
ящ ий писатель.
То, что моих произведений почти не печатают, меня ни­
сколько не смущает. В прежние времена меня тоже бы не
печатали.
Ведь вот, возьмем Англию, — углубляю сь я в вопрос, —
там настоящ их писателей тоже не печатают, разве два-три
друга издадут изящ ную книж ечку в 200 экземпляров со
всякими намеками на неизвестные тексты, да ее тоже никто
не читает. Все заняты фокс-тротами и чтением эфемерных
романов.
Я мог бы жить не плохо, на средства, получаемые
от разны х профессий, еслиб не мое любопытство. Люблю
я походить, посетить театры и зрелищ а, клубы, послушать
музыку на концертах, поездить по окрестностям, профок-
стротировать, усадить девуш ку на диван, почитать ей свои
отрывки, не потому, что считаю, что мои отрывки прекрасны,
а потому, что считаю, что лучш их произведений в городе
не сущ ествует и потому что мне каж ется, что девуш ка в них
ничего не поймет, потому что мне приятно быть непонятым,
а затем отправиться с ней куда-нибудь, присоединиться
вместе с ней к другой девуш ке, почитать им вместе мои
отрывки.
Н а сон грядущ ий, каждый вечер, когда я бываю дома,

[ 17 9 ]
я читаю или перечитываю какой-либо пасторальный ро­
ман в древнем французском переводе, ибо мне иногда к а ­
ж ется, особенно по вечерам, что я мыслю не по-русски, а по-
ф ранцузски, хотя ни на одном язы ке, кроме русского, я не
говорю, иногда я загибаю такую душевную изящ ность, т а ­
кую развиваю тонкую философскую мысль, что сам себе
удивляю сь.
— Я это написал или не я? И вдруг подношу свою руку
к губам и целую . Д рагоценная у меня р у к а. Сам себя
хвалю я . В кого я уродился, никто в моей семье талантлив
не был.
 Г л а в а X X X IV
Портфель

Еще зимой в определенный день, в определенный час

состоялось собрание членов Ж акта на квартире у ж елезно­
дорожного служ ащ его; в определенный час явился район­
ный инструктор.
Тептелкин предчувствовал несчастье и не хотел итти.
Но его так долго уговаривали интеллигентные жильцы
дома, что он решил пожертвовать собой, пойти и на все
согласиться.
Уже задолго до дня собрания население дома ш уш ука­
лось по квартирам и под воротами. Тептелкина надо
выбрать председателем, он культурны й человек, он
не вор.
До глубокой ночи затянулось собрание. Долго Тептел­
кин отказы вался, охваченный тоской. Наконец портфели
были распределены. Портфель председателя был вручен
Тептелкину, затем перешли к пож еланиям. Все пож елали,
чтоб при доме был устроен красный уголок и стали спорить
о квартире, где он должен быть устроен. Выделить ли
комнату рядом с дворницкой или устроить в одной из ком­
мунальны х квартир. Не могли доспориться и занесли в
протокол, как пожелание. Все время районный инструктор,
бывший военмор, р азъ ясн ял, пояснял и был доволен. Он
был доволен, что его слушают и ему доверяют, и жильцы
дома были довольны, что их слушают и им доверяют. Ушел
инструктор в самом лучшем настроении, и ж ильцы рас­
ходились в самом лучшем настроении. Они спускались по
лестнице. Впереди шел официант, новый секретарь П ра­
влен ия; за ним члены новой ревизионной комиссии — швей­
цар при одной иностранной фирме, счетовод и доктор. По­
зади них шел народ, позади народа М арья П етровна и

[ 18 1 ]
поправляю щий пенснэ Тептелкин. Во дворе все стали про­
щ аться друг с другом: некоторые целовали ручки дамам,
другие пожимали, третьи спешили, приподняв ш ляпу.
В округ кричали кош ки, а сверху небольш ая луна освещ ала
широкий двор.
Еще в последних числах ию ня, сидя в садике, устроен­
ном им вместе с Марьей Петровной, Тептелкин чувствовал,
что вся всемирная история ничто иное, как его история.
Садик был прекрасен. Он занимал небольшое пространство
во дворе у красной кирпичной стены и был создан руками
супругов. В прошлом году весной подрезали деревья не­
далеко от зоологического сада, и, увидев это, М арья Пе­
тровна вспомнила, что если ветви, только-что срезанные,
посадить, то они пустят корни.
Вместе с Тептелкиным она взяла две большие ветви,
Тептелкин был уже председателем домового управления.
Ветви принялись. Супруги соорудили небольшой забор
из деревянных перекладин, сами его покрасили масляной
краской в зеленый цвет, утоптали малюсенькие дорож ки,
разры хлили землю и обложили ее дерном. Д ля этого они
специально ездили за город. Поставили столик и скамейку,
посадили незабудки, анютины гл азки , устроили даж е ми­
ниатюрный газон. Один ключ от садика находился у Теп­
телкина, другой у управдома или дворника, чтобы ж ильцы ,
когда пожелают, могли посидеть в садике. Но тихие
жильцы того дома, у важ ая чужой труд, или, может быть,
презирая такой малюсенький садик, более похожий на тер­
рариум, никогда не входили в него.
М арья Петровна с лейкой каждое утро спускалась и
поливала цветы, Тептелкин вечерком сидел в нем без шляпы,
иногда они даже обедали в нем. Тогда Тептелкин сидел за
столиком, накрытом белой скатертью , а М арья Петровна
спешила сверху по лестнице с дымящейся миской, и играю ­
щие во дворе дети с любопытством смотрели. Теперь Теп-

f. 18 2 ]
телкин уже совсем умиротворился и прогуливался по са­
дику, если можно так вы разиться, собственно он мог в нем
еле-еле повернуться.
Т ак наступила самая страш ная ночь для Тептелкина,
когда он чувствовал, что культура, которую он защ ищ ал была
не его, что он не принадлеж ал к этой культуре, что он не при­
надлеж ал к миру светлых духов, к которым он причислял
себя до сих пор, что ничего ему не дано сделать в мире, что
пройдет он как тень и не оставит по себе никакой памяти
или оставит самую дурную . Что все конторщики так же
чувствуют мир, лиш ь различно варьи руя, что нет бездны
меж ним и бухгалтером, что все они в общем говорят о
культуре, к которой они не принадлеж ат. И на каком-
нибудь концерте заезж его дириж ера нечто мутное струи­
лось по щекам Тептелкина, но не от музыки он п лакал.
Хотел бы он навсегда остаться юношей и смотреть на мир
в удивленьи. И, когда казалось ему, что нет разницы между
ним и скулящ им обывателем, тогда он делался сам себе
противен, и тогда тошнило его, и он беспричинно злился
на Марью Петровну и даж е иногда бил тарелки.
М арья Петровна страшно заботилась о Тептелкине. Она
следила, чтобы он вел только нужные знакомства.
— Мы ведем только нужные знакомства, — иногда гово­
рила она. — Ведь ненужные — не нужны. Не правда ли?
И Тептелкин, помолчав, отвечал обычно, шевельнув
губами:
— Д а, ненужное — не нужно, конечно.
И хотя почти не верил в загробное сущ ествование, сон
Сципиона был для него пленителен; музы ка пела и рвалась
и падала каскадами, и хотя он чувствовал, что его любовь
к Возрождению смешна и необоснована, он никак не мог
расстаться, порвать с широтой горизонта.
Спешит лысый в. книжный магазин, как за водой ж и ­
вой.

( 183 ]
 — Н еправда ли, М арья Петровна, мы не можем жить
без Цицерона, — говорит он и греет ноги у кафельной
печки. А огонь трещ ит, трещ ит.
Когда уходила в гости М арья Петровна, Тептелкин
страшно волновался: — а вдруг она под трамвай попадет.
А вдруг она почему-либо раньше из гостей уйдет, и на нее
нападут грабители. Ведь у нее сердце слабое, очень слабое.
Не только по вечерам, но и днем волновался Тептел­
кин. Стоит у окна, стоит и ж дет. Иногда даж е доставал
старенький бинокль из высокого черного комода и смотрел
из окна вниз на улицу, даж е толпу глазами прощ упывал,
не идет ли за толпой М арья Петровна. Все беспокоится.
Видит, М арья П етровна торопится, а у ней какой-нибудь
сверток под мышкой.
И вот на лестнице уже слышны ш аги, топ, топ, и газета
в р у ках , плохая, конечно, газета, с ругательствами, да и
везде вообще теперь на свете плохие газеты. И начнет
Тептелкин газету читать, и взгрустнется ему, что в Мексике,
когда генерала веш али, военный оркестр играл, а другие
генералы и народ мороженое куш али. И не потому только,
что генерала веш али, а потому что вешанье сопровожда­
лось музыкой, гуляньем народным и едой мороженого. Или
еще прочтет, что Авиохим организует мушиную кампанию,
и поразится бедности человеческих дел. Или что завтра
откры вается трехдневная выставка и конкурс пения кена­
рей или что в какой-то провинциальный кооператив при­
везли вуаль к зимнему сезону/вместо мануфактуры . З а ­
будет Тептелкин, что вся ж изнь его сплош ная неурядица,
беспокойство и метанье, погрузится в вечный вопрос о со­
отношении великого и малого, но уж е готов обед, скром­
ный обед, и уж е в кастрю ле суп подается, и уж е М арья
Петровна хлопочет и суповую лож ку опускает и тарелки
перетирает. Садится и сп р аш и в ае т:—-В кусно? — и дует
на лож ку и улыбается.

I 184 1
 — Корешки-то я подж арила, — говорит она: — смотри,
какой цвет у бульона!
Но сегодня обед был великолепен. Н а второе была
уточка с брусничным вареньем, а на третье — печеные
яблоки. А после обеда встала М арья Петровна и говорит:
— Что я для тебя достала! Иду по ры нку и виж у кни­
ж ечка «Поль и Виргиния» с гравю рами.
И садятся они рядом, пьют чай и рассматривают гравю ры.

Первое детство. Сидят две матери с грудными младен­

цами, между двух хиж ин. В ерная собака леж ит у колы ­
бели, а вдали пальмы и горы.
Второе детство. М аленькие дети идут под дождем, н а­
крывшись юбкой, а к ним спешит молодой человек босой,
элегантный, в широкополой ш ляпе.
Вот плантатор бьет раба палкам и, а Поль и Виргиния
умоляют не бить.
И вспоминает Тептелкин статью добряка М аколея о
неграх, еще в детстве прочитанную. И чувствует он, что
в прошлом у него были высокие порывы, и возвышенное
празднество духа, и стремление к чему-то до-нельзя пре­
красному: и опять идут картинки.

Тептелкин сидел в своем кабинете-садике. Небо ли

слишком ясное, или М арья Петровна, выпустившая из дро­
вяного сарая коз погулять во двор, или иное какое-либо
явление, или какой-либо разговор, бывший у него с Марьей
Петровной, до ее появления во дворе, но только Тептелкин
сидел в своем кабинете-садике, опустив книгу, и не мог со­
средоточиться. Трудно сказать, думал ли в этот момент
Тептелкин. Еслиб его в этот момент спросили, то он не
сразу бы ответил, а подумал бы, о чем собственно он думает,
и с горечью должен был бы констатировать, что ни о чем
он не думает. Ассоциации сменялись ассоциациями, то

[ 186 ]
солнце ему напоминало арбуз, то цветы на кофточке Марьи
Петровны напоминали ему пароход, то козел, бодавший
кирпичную стену, вызывал в нем неотчетливое предста­
вление о другом козле. И Тептелкин время от времени
вставал со скамеечки, опирался на забор, поводил носом
и шевелил губами:
— Я нечто предчувствую.
И с сознанием собственного достоинства, многозначи­
тельно смотрел на проходивших мимо садика. И М арья
Петровна, обняв козла, беж ала с козлом по двору к садику,
и Тептелкин, несколько отойдя от своих возвышенных
переж иваний и от растворения в п рироде,-от поглощения
космосом, выходил из садика и, перекинувш ись двумя-
тремя словами с Марьей Петровной, выходил за ворота
на улицу.
Выйдя из подобного состояния, ощущал Тептелкин
сладчайшую прелесть мира. Ему казалось, что и солнце
светит ярче, да и все в мире более яр к о , да и он сам
человек возвышенный, достойный во всех отнош ениях.
И тогда сострадание к живым существам охватывало его, и
он прощал недостатки всем другим, и безграничная любовь
его к М арье Петровне пы лала и он говорил: — М арья Пет­
ровна, не пойти ли нам поискать игрушек! — И тогда важно
он шел по улице с Марьей Петровной, подходили они к
витринам игруш ечных магазинов, и, остановивш ись, М арья
Петровна приклады вала носик к стеклу, и входили они в
магазин.
— Вам для какого возраста? — спраш ивал приказчик.
— Нам нужны художественные и г р у ш к и ,— отвечал
Тептелкин.
И, склонивш ись над прилавком, М арья Петровна и Теп­
телкин начинали выбирать игруш ки.
— А нет ли деревянной птички, — спраш ивала М арья
Петровна. — Или деревянного льва с условной гривой?

! 186 J
 — А что ж я не виж у у вас М атрешек? — перебивал
Тептелкин.
И, принеся игруш ки домой, супруги сообща любовались
ими.
Но иногда Тептелкин, сидя в садике, замечал, что М арья
Петровна стареет, что у нее уж е не такой чистый цвет лица,
что ей совсем не хочется гул ять. Что она говорит: — ты уж
один пройдись, подыши чистым воздухом, а я тем време­
нем обед для тебя приготовлю. Хочешь, раковый суп я
для тебя приготовлю?
И тогда Тептелкин привлекал к себе Марью Петровну
и, прилож ив нос к носу, смотрел в ее глаза, и М арья Пе­
тровна молоденькая, совсем молоденькая шла по п арку, как
Д иана, совсем как Д иана.
 Г л а в а XXXV
Смерть Марьи Петровны

М арья Петровна выш ла из дверей огромного, изнутри

освещенного люстрами, лампадами и свечами здания,
похожего не то на перечницу, не то на письменный прибор,
расстегнула ж акетку и вынула сплющенный китайский
фонарик, расправила его, встала между колонн и, защ и­
щ ая огонь от ветра, вставила свечку в фонарик.
Часть толпы направилась к проспекту 25-го О ктября,
часть пошла по проспекту М айорова. Некоторые, в том
числе М арья Петровна и Тептелкин, направились по Г алер­
ной к мосту лейтенанта Шмидта. Высохшие от морозца
улицы отраж али звездное небо, с крыш ки чернильницы
доносился колокольный звон, дрожащ ие огни свечечек осве­
щали лица, р уки , улицы, улички и переулки, и Марье Пет­
ровне, утратившей религиозное чувство, казалось, что она
участвует в карнавальном шествии. Не будучи уже
христианкой, она лю била церковь за обряды, как архаиче­
ский театр и условное представление. По тем ж е сообра­
ж ениям она предпочитала церковь Тихона живой церкви.
Она считала, что возвышенное представление требует осо­
бого язы ка и некоторой непонятности, в то время, как ж ивая
церковь, не поняв этого, стремилась к опрощенству, тем
самым уничтож ая психическую рам ку, низводила высокое
действие на степень быта. В искусстве должен быть момент
иррационального. -;<чТак думала М арья Петровна, идя со
своим мужем по мосту лейтенанта Шмидта и держ а фонарик
как участница возвышенного театрального действа.
Тептелкин тоже нес заж ж енную свечку в картузе и?
вчерашней вечерней «Красной Газеты». И, расплы ваясь в
мечтах, уносился в свое детство. Он видел себя в гигиени­
ческой комнате, окрашенной масляной краской, икону

Г 188 ]
св. Пантелеймона с малиновой многогранной лампадкой.
О храняя огонек, свернул Тептелкин на 1-ю линию В асиль­
евского острова, а М арья Петровна, смотря в фонарик
и приняв чужую спину за спину своего м уж а, свернула в
другую сторону. И вдруг почувствовала, что кричать надо.
Изнутри тянуло, качало, вокруг было ж арко, веки не р а з­
мыкались и, удерж ивая тошноту, услы ш ала голоса:
— Топай в аптечку, доложи штурману — человек за
бортом был.
И в отдалении другой голос:
— Только-что вошел по трапу на палубу, слышу крик
што-ли, смотрю — человек за бортом, я сиганул в воду,
зюдвестку по боку, дождевик тож , а вода-то, мать честна,
холодна. Н асилу вы брался, груз-то велик, может, она и
мало весит, да знатна, судорога прихватила.
— Сидим мы это самое, скучаем, как бы бутылочку р аз­
давить одну, другую . Сережка бултыхается, смотрю и ду­
маю — тащить надо. Смотрю за волосы бабу волокет,
рыбу-кит тащ ит. Ой пожива, думаю, во христово воскре­
сение; саданул стаканчик водки, пыхтеть начал, зарум я­
нился, поди, что святое крещение п ринял, иорданское.
М арья Петровна приподняла тяж елую голову и обвела
глазам и. Д ва человека, баня, остальные в дверях, в поло­
сатых теляш ках, иллюминатор сверху втягивает воздух,
какой-то человек фонарь идет заправить на корму.
— Вишь, гляделки откры ла, отдай иллю минатор; вирай
ее на воздух.
Закутали они Марью П етровну. Матросы хотели про­
водить ее, но она пошла одна. И уходя, слы ш ала:
— К ипяточку наладили, в камбузе чайку подзаварили,
напоили бабаньку, отойдет чего, бывают в жизни огорченья,
похрипит, покаш ляет, воспрянет.
Тептелкин между тем то бегал по улице, то забегал
домой. Марьи Петровны все не было. Он уж раз пятна-

I 189 J
дцать сбегал к И саакиевскому собору, уж много раз стоя,
то на одном конце моста лейтенанта Шмидта, то на другом,
иногда останавливался у двух сфинксов, смотрел на чер­
ную полоску воды между берегом и льдом, предчувствие
сж имало его сердце.
— Б ож е мой, где же она? Где ж е? — п лакал а его душ а.
И скакал он и торопился по снегу, и когда совсем рас­
свело, в двадцатый р аз побежал он по лестнице к своим две­
рям, увидел: М арья П етровна с повязкой на голове сидит
на ступеньке и дрожит в лихорадке. У ней не было цветного
фонарика в р у ках и лицо было страшно бледное, а на голове
странно сидела ш ляпа.
— Деточка, — вскричал он, — Что с тобой? — и об­
хватил за плечи, ввел в квартиру.
М арья П етровна разры далась.

Градусник торчал из-под мышки, М арья П етровна л е­

ж ал а на постели. Тептелкин грустный и сосредоточенный
ходил по комнате. Небритое лицо его дрож ало.
«Как быстро уходит семейное счастье, — думал он: к а ­
кой-нибудь пустяк, случай, может разруш ить его».
Ему ж алко было, что вот молодая ж изнь уходит так
бесцельно.
— М арья Петровна, — садился он на стул и брал ручку
М арьи Петровны.
— Сокровище мое, — раскры вала глаза М арья Пет­
р о в н а :— милое сокровище мое, ухож у я от тебя, и что
совсем странно было — она действительно уш ла.
Это сопровождалось странными явлениями. Она про­
сила, чтоб Тептелкин на ру ках носил ее по комнате. Он
подносил ее к каждой вещи, и она, одной рукой обняв его
за шею, другой ощ упы вала предметы, ножечки для р а зр е ­
зан и я книг, книж ечки, спинки стульев, цветы на окошке,
занавеску, пепельницу с цветочками, затем она требовала,

[ 190 1
чтобы он вращ ал ее, ей не хватало воздуха. Тептелкин был
бледен; он исполнял ее требования, вращ ал ее и вращ ался
сам. Напротив из двух труб, прикрепленных к балкону,
неслась радио-газета, что было затем, Тептелкин потом
никак вспомнить не мог, потому что он заметил, что М арья
Петровна успокаивается. Он осторожно улож ил ее в по­
стель и сел рядом и стал смотреть на скляночки, на абаж ур
лампы, на освещенное личико, заметил, что пыль осела на
скляночках, и стал перетирать скляночки, лампу со всех
сторон окруж ил бумагой, оставил только узенькую щель,
чтобы свет падал в сторону. Поцеловал Марью Петровну в
лоб и сел на подоконнике. И стал смотреть на свой садик во
дворе, покрытый хлопьями снега. В дремоте уж асало Теп­
телкина то, что все говорят о гниении, а никто не говорит
о возрождении. Ночью он поднялся со стула, сел на подо­
конник. В селенная, чуткий сад, где бродят Данте и Б е­
атриче, не является ли некая ж ена путеводной звездой
для человека, и не открываем ли мы своей жене некий образ,
явивш ийся нам в детстве, удивительно гармонический? Еще
размыш лял Тептелкин, что ж изнь супругов была бы невоз­
можна, и на цыпочках, огромный и печальный прошел он
в соседнюю комнату и стал читать свою рукопись. И начало
его мучить несоответствие его фигуры идеальному образу,
худоба мучила его, по его мнению она мешала ему стать
героическим.
— Что бы было, думал он, еслиб у меня были мускулы,
и еслиб затем у меня было аскетическое лицо, и еслиб я
носил вериги, и, освещенный лунок Тептелкин возвел горе
очи, и еще больш ая печаль овладела им. — Что бы было,
подумал он, еслиб моя фамилия была бы не Тептелкин,
а совсем иная. Д ва слога теп-тел несомненная ономатопия,
слово кин могло бы быть зловещим в роде кинг, но этому
мешает консонантная «л», а еслиб здесь было слоговое «л»,
то получилось бы Т ептеолкин, это было бы страшно за-
 унывно. Господи, — выпрямился Тептелкин, опуская кни­
ж ечку. — Никто не думал о Возрождении, только я . З а
что ж е так ая мука! — и опять он провалился в реальность.
Он вспомнил, что та ночь была донельзя ти хая, что, ища
Марью П етровну, он оказался у сфинксов, что феерические
чудовища напоминали ему другие ночи — египетские, даже
тогда. И, положив книгу, он вошел в соседнюю комнату.
Марьи Петровны не было в постели. Он огляделся. М арья
Петровна без посторонней помощи двигалась ощупью по
комнате и садилась на все, на чем посидеть можно. Она сади­
лась и на стулья, и на стол, и на подоконник, и на сунду­
чок, прикрытый зеленой плюшевой скатертью .
— М арья Петровна, — бросился к ней Т е п т е л к и н .—
Не покидай.
З ап л ак ал а и закаш лялась М арья Петровна в его руках.
И чувствовал Тептелкин, как она хрипит все тише и тише,
и почувствовал он, что в ру ках у него тяж елое и еще чуть
теплое тело. И, не удержавш ись, сел на стул, но не выдержал
,стул тройной тяж ести, и сел он (Тептелкин) на пол.
У ж е розовый румянец играл на щ еках того, что было
Марьей Петровной, а руки бессильно болтались и остано­
вившиеся гл аза смотрели в потолок, а ниж няя челюсть
отвисала и белое лицо Тептелкина смотрело в окош ко. К ак
корнет Ковалев почувствовал он, что действительно мир
уж асен, и что он один, совершенно один в нем.
Когда поздно ночью, как обычно, пришел доктор, он
нашел розовую покойницу в белом платье на постели и
Тептелкина с шляпой и с чемоданом в руках.
Когда шел в предрассветной тоске Тептелкин, ему улыб­
нулся голубь, белая птица с подпалинами повернула шейку
и посмотрела круглыми глазом на него.
— Ах ты мой голубь, — остановился Тептелкин, — мой
милый голубь, — и пошел за голубем, и голубь, важно сту­
п ая, шел по мостовой, и Тептелкин следовал за ним —

[ 192 ]
вот вы вернулись опять сюда, мирные птицы. А я другой
уж е, совсем другой человек. Нет больше того, кто думал
озарить любовью город, другой среди вас стоит, милые
птицы.
И голуби, п олагая, что он сейчас начнет кормить их,
слетали с карнизов и собирались стайками и друг с другом
беседовали.
И освещенный солнцем К азанский собор, и небольшой
скверик с одинокими фигурами, слегка озябшими, и еще
сырые от росы скамейки, звали Тептелкина растянуться
и, подложив руки под голову, вздремнуть среди п рохаж и­
вающихся птиц. И небо, сладчайшее петербургское небо,
бледненькое, голубенькое, слабенькое, куполом оп уска­
лось над Тептелкиным, забывши и то, что он уж лыс, и то,
что он уж совсем одинок.

*/і 13 Коалиция П егвь.

 П О С Л Е С Л О В И Е

Автор все время пытался спасти Тептелкина, но спасти

Тептелкина ему не удалось. Совсем не в бедности после
отречения ж ил Тептелкин. Совсем не малое место занял
он в ж изни, никогда его не охватывало сомненье в самом
себе, никогда Тептелкин не думал, что он не принадлежит
к высокой культуре, не себя, а свою мечту счел он ложью .
Совсем не бедным клубным работником стал Тептелкин,
а видным, но глупым чиновником. И никакого садика во
дворе не разводил Тептелкин, а напротив — он кричал на
бедных чиновников и был страшыо речист и горд достиг­
нутым положением.
Но пора опустить занавес. Кончилось представление.
Смутно и тихо на сцене. Где обещ анная лю бовь, где обе­
щанный героизм? Где обещанное искусство?
И печальный трехпалы й автор выходит со своими ге­
роями на сцену и раскланивается.
— Смотри, М итька, какие уроды, — говорит зритель: —
ну и ну, экий прохвост, какую похабщину загн ул.
— Ах ты уж ас какой, неужели все такие люди? Знаете,
Иван Матвеевич, в вас есть нечто Тептелкинское.
— У ж я разделаюсь завтра с ним. У ж я подведу под
него мину. У ж я ...
Автор машет рукой, — типографщики начинают наби­
рать книгу.
— Спасибо, спасибо, — целуется автор с актерам и.
Снимает перчатки, разгримировы вается. Актеры и
актрисы выпрямляю тся и тут же на сцене стирают грим.
И автор со своими актерами едет в дешевый кабачок.
Там они пируют среди бутылок и опустошаемых стаканов.
Автор обсуждает со своими актерами план новой пьесы, и
они спорят и горячатся и произносят тосты за высокое

I 194 ]
искусство, не боящееся позора, преступления и духовной
смерти.
Уже наборщики набрали половину «Козлиной песни»
и автор со своими настоящими друзьями выходит из к а­
бачка в прелестную петербургскую весеннюю ночь, взме­
тающую души над Невой, над дворцами, над соборами, ночь
шелестящую, как сад, поющую, как молодость, и летящ ую ,
как стрела, для них уж е пролетевшую.
 О Г Л А В Л Е Н И Е .
Стр .
Предисловие, произнесенное появляющимся автором.......................... 7
Предисловие, проивнесенное появившимся а в т о р о м ............................ 8
Глава I. Т ептелки н.......................................................................... 9
Интермедия .......................................................................................................... 13
Глава II. Детство и юность неизвестного п о э т а .................. 14
» III. М еж дусл овие.................................................................... 22
» IV. Тептелкин и неизвестный поэт ............................... 24
» V. Философия А сф оделиева....................................... 28
» V I. Генерал Голубец и корнет К овал ев........................... 32
» V II. Книга Т еп тел к и н а ............................................ 35
Интермедия............................................................................................................. 40
ГлаваV III. Неизвестный поэт и Тептелкин ночью у окна . 42
» IX . Поэт Сентябрь и неизвестный п о э т ............... 46
» X . Некоторые мои герои в 1921— 1922 гг.................. 52
» X I. Остров. ...................................................... 62
» X II. Расцвет ....................................................... 74
» X III. О с е н ь ....................................................... 77
» X IV . После б а ш н и ................................................. 79
» X V. С в о и ................................................................ 82
» X V I. Вечер старинной м у зы к и .................................... 88
» X V II. Путешествие с А сфоделиевы м............................... 95
»X V III. Тептелкину кажется, что за ним гонятся его
д р у зь я .............................................................................. 99
>> X IX . М еж дусловие.....................................................101

[ 19 7 1
 Ст р .
Глава XX. Появление ф и г у р ы ............................................................ 102
» X X I. М учени к.................................................................................. 108
»X X II. Ж е н и т ь б а .......................................................................................... 114
» X X II I. Ночное блуждание К овалева............................................118
» X X IV . Под т о п о л я м и ......................................................................123
» X X V . М еж дусл ови е.........................................................................129
» X X V I. Марья Петровна иТ е п т е л к и н ........................................130
» X X V II. Костя Р оти к о в ......................................................................134
» X X V III. Черная в е с н а ........................................................................ 142
» X X IX . А гафонов.................................................................................. 148
» X X X . Миша К о т и к о в ..................................................................... 159
» X X X I. М атериалы........................................................................... 164
» X X X II. Т р о и ц ы н .............................................................................. 172
» X X X III. Междусловие установившегося а в т о р а ..................... 177
»X X X IV . П ортф ель........................................................................................181
»X X X V . Смерть Марьи П етровны ......................................................... 188
П ослеслови е........................................................................................................... 194
2015188701