Фурасьев А.Г.
Санкт-Петербург
1
ОГЛАВЛЕНИЕ
Пролог…………………………………………………………………………..…………….3
Рекомендуемая литература…………………………………………………………………279
2
Пролог
Исторические судьбы целых народов подчас напоминают жизнь всего одной
личности со свойственными ей чертами характера, темперамента, с ее страстями и
душевными порывами, периодами взросления и старения. Как и люди, народы
рождаются и умирают, ссорятся и мирятся, покидают свой дом навсегда или
возвращаются в него. Словно пылкие юноши, они блуждают по свету в поисках славы и
богатства; словно разочарованные старцы, удаляются от жизни и тихо доживают свой
век в уединении и покое. «Путешествие длиною в жизнь» или «жизнь как вечное
странствие» – яркие аллегории, но они могут носить не только поэтический характер. В
истории Европы был период, когда за этими словами стояла жестокая действительность,
весьма далекая от поэтики. Но даже и в этом времени можно различить особую красоту
и величие всего диапазона явлений, присущих человеческой культуре. Красоту бытия – в
железном котле с похлебкой или усыпанной альмандинами золотой диадеме; и величие
смерти – на тусклом лезвии кинжала или в грохоте многих тысяч конских копыт,
несущих отряды всадников навстречу друг другу.
3
Глава 1
Историко-археологический экскурс
Эпоха, которой посвящена наша книга, начнется через четыреста лет после
Цезаря, но, тем не менее, этот великий человек причастен к ней самым
непосредственным образом. Завоевания Цезаря в Европе, Азии и даже в Африке,
расширение границ Римской державы путем включения в ее состав многих племен и
народов, глубокие внутриполитические преобразования, в скором времени
превратившие Рим из небольшой республики в крупнейшую империю древности, стали
прологом той исторической драмы, развязка которой наступила в разгар Великого
переселения народов. Именно во времена Цезаря одной из судьбоносных для его страны
проблем становятся взаимоотношения с соседними племенами и народами – на смену
быстротечным войнам приходит целенаправленная политика их включения во
внутреннюю систему римской цивилизации. Цивилизации, границы которой вышли
далеко за пределы Италии и на непродолжительный, по историческим меркам период,
раскинулись в трех частях света.
5
преодолевать: длиною в 5 тысяч километров и протяженностью в несколько лет жизни в
седле. С востока – Океан, с севера – лесные дебри, с юга – пустыни и горы. Степь сама
вела их единственно возможной дорогой, с которой никому не суждено было свернуть.
Можно было только дойти до конца и там остановиться. Вернуться назад было
невозможно – все равно что плыть против течения по горной реке. Только монголам в
XIII веке удалось превратить этот степной коридор из дороги с односторонним
движением в полноценный тракт.
7
написанную кистью великого мастера, за которым, в нашем случае, скрывается вся
предшествующая историческая школа. Каждый вновь открытый и изученный объект,
будь то древнее погребение, или раскопанное археологами жилище, или новая
прочитанная надпись на камне или сосуде, дают «краску» для такого мазка, который
закрывает еще одно маленькое белое пятнышко.
8
толчками-выбросами огромных масс населения далеко на юг на Балканы, на запад к
берегам Эльбы, на северо-восток в Поднепровье, и завершилось только к VIII веку.
10
Глава 2
Накануне.
Искусство на границе варварского и римского миров
11
Рима эпохи своего расцвета в императорское время – наследница эллинистической
греческой цивилизации.
Спустя всего два столетия все эти племена уже были объединены не только
одними политическими и силовыми институтами, но и одним языком, одним законом,
одной культурой и одним именем – «граждане Рима». Старые этнические названия
сохранились, как реликты, пожалуй, только в обозначениях некоторых воинских
подразделений, рекруты для которых набирались среди потомков этих племен:
«Батавы», «Корнуты», «Галлы».
14
несколько бурных волн германских переселенцев из северных областей Европы, а
внутри государства в это же время бушевали политические страсти и экономические
неурядицы. Граница выстояла, грабителей, которым в нескольких местах на Дунае все-
таки удалось прорвать систему пограничных укреплений и ограбить прилегающие
провинции, выдворили восвояси. Однако, этот общий кризис империи, оказавшейся на
какой-то момент на краю гибели, окончательно убедил правителей в необходимости
проведения глубоких реформ в стране – социально-экономических, политических,
административных, военных и даже религиозных. Эти преобразования были
осуществлены императорами Диоклетианом и Константином Великим.
Римская держава с рубежа III – IV столетий вступает в новую пору своей истории,
которая станет для нее самой блестящей, но вместе с тем и финальной. Историки и
археологи назовут этот период «позднеримским», а для восточной части империи он
станет одновременно и «ранневизантийским», поскольку именно в это время были
заложены основы государственности и культуры Византии – средневековой наследницы
императорского Рима. И хотя формальной временной границей считается 395 г. – время
окончательно разделения Римской империи на две самостоятельные половины, в
действительности, все предпосылки для этого были созданы уже в начале IV столетия.
20
которые в тот период используют реальные жители областей обитания древних амазонок
– кочевые сарматские племена.
Рис. 2.
Рис. 3.
21
Остается только добавить, что этот шедевр найден в захоронении знатного
германского предводителя, князя, который вполне мог быть именно «уроженцем тех
мест», но многие годы своей жизни провел на римской военной службе. Его могила была
обнаружена еще в 1812 году в Бесарабии (верховья реки Прут), близ местечка Концешти.
Запомним это название – мы к нему еще не раз вернемся.
Сила пропагандистской
машины Римской империи часто
недооценивается современными
историками и не принимается всерьез,
быть может потому, что варварские
нашествия она остановить так и не
смогла. Но нельзя не учитывать и
такого обстоятельства: согласно
достоверным историческим данным, к
середине V века римская армия почти
на 100% состояла из солдат
Рис. 5. варварского происхождения, что не
мешало ей эффективно и упорно противостоять врагам – таким же варварам, но с
несколько иным… А чем иным?
23
Германские или аланские воины, бесстрашно сражавшиеся с гуннами под стенами
Константинополя или закрывавшие своими телами последнего императора Запада –
мальчика по имени Ромул, наверное понимали, ради чего они гибнут. Не только ради
денег и собственной славы. И не случайно средневековая цивилизация католической
Европы всю свою длительную историю грезила возрождением Римской империи, от
первых Меровингов к Каролингам, затем была «Священная Римская империя» Оттона и
Наполеоновский ампир. И долгое время, вплоть до XV века, западный мир искоса
посматривал сначала на Византию, отказываясь признать в ней законного преемника
римского величия, потому что это было бы равноценно признанию Запада по-прежнему
варварским, во всяком случае, по отношению к ней.
24
Глава 3
Первая кровь.
Гунны и полихромный стиль
25
прорвались на страницы всемирной истории, покинув родные степи далеко на востоке, и
на протяжении почти целого столетия господствовали в Центральной Европе, где они
диктовали свои условия сильнейшим государствам той поры. Весь образ жизни
кочевника, непрерывно странствующего верхом по степи, перегоняющего табуны
лошадей и овец на огромные расстояния, образ мирного пастуха и жестокого воина,
неприхотливого и одновременно алчущего власти, богатства, золота, запечатлен в
погребальном убранстве могил и содержимом гуннских курганов.
Рис. 8.
28
Небольшому и малоизвестному государству древнего Кавказа, предшественнику
Грузинского Царства, а точнее его ювелирной школе, сложившейся именно в этот
краткий период, было суждено сыграть важную роль, как считают сегодня многие
специалисты, в развитии и распространении новых художественных направлений в
Европе эпохи Великого переселения народов. Этому поспособствовали, во-первых,
особое промежуточное географическое положение Кавказа и Закавказья, как моста и
между севером и югом, и между западом и востоком; во-вторых, как следствие первого,
особенности политического и культурного развития на стыке сфер влияния различных
крупных держав, которые боролись здесь за стратегически выгодные позиции,
позволявшие контролировать огромные прилегающие регионы всего черноморского и
каспийского побережий; в-третьих, как следствие и первого, и второго, сохранение
многих традиций искусства, в особенности, прикладного, еще с эллинистического
времени, для которого было характерно причудливое сочетание греческих и восточных
мотивов, образов, технических приемов.
Так все большее значение приобретал морской путь вдоль берегов Аравии в
Красное море, минуя Персидский залив и Междуречье. Его контролировали в основном
арабские мореплаватели, наладившие стабильное каботажное плавание из Индии в
римскую Александрию. Возможно, вместе с ними свое путешествие на Цейлон совершил
в начале VI в. византийский путешественник и монах Козьма, получивший после этого
прозвище Индикоплов, то есть «плававший в Индию». В своем сочинении он много
внимания уделил описанию торговли между Западом и Востоком. Несколько забегая
вперед, скажем, что вскоре после этого, в самом конце VI в., персы, злейшие противники
Византии, все же захватили восточное побережье Красного моря, и массовое
поступление индийских гранатов в Европу было в очередной раз прервано, на этот раз
очень надолго – вплоть до наступления так называемой эпохи «Великих географических
открытий» (снова мода на гранаты ассоциируется с эпохой чего-то «Великого»).
30
Среди большого количества предметов,
обнаруженных при раскопках городов и некрополей
позднеантичных городов Крыма и Тамани, довольно много
инкрустированных украшений. Но если на вещах,
изготовленных в III и первой половине IV в., почти совсем
нет гранатов (известны лишь единичные исключения), а
вместо них использованы другие красно-желтые камни
Рис. 9. (сердолик, янтарь) или просто стеклянные вставки (рис. 9),
то со второй половины IV в. почти все «заменители» с украшений исчезают, и наступает
полное господство гранатов-альмандинов, пик которого приходится на все V столетие.
31
основном это вооружение и пояса, детали которых часто покрыты золотой фольгой,
декорированной тисненым орнаментом, с напаянными на нее отдельными гнездами со
вставками красно-желтых камней, сердоликов и альмандинов (рис. 3, 10).
32
может изображающими старые шрамы и раны, из которых и сочатся эти капли. А может
такое обилие мелких и ярких элементов декоративной композиции на плоскости
небольшого по размерам предмета, словно кусочек звездного неба, – это попытка
донести какие-то сложные мифологические представления, передать космогонические
сюжеты, хорошо известные древним гуннам, хозяевам этих вещей, но совершенно
неведомые нам (рис. 12).
Но еще более сложным было поставить последнюю точку – нагреть всю эту
композицию до нужной температуры так, чтобы на поверхности фольги основы
образовалась тончайшая жидкая пленка расплава, и золотые песчинки зерни только чуть-
чуть прилипли к ней, и затем быстро остудить их, чтобы они застыли неподвижно уже на
33
многие века. Достаточно превысить оптимальную температуру расплава всего на 1-2 (!)
градуса – и все эти песчинки растворятся в лужице жидкого золота. Как добивались
древние мастера, не имевшие ни термометров, ни муфельных регулируемых печей,
ничего, кроме углей костра и трубки для поддува, таких результатов?
Мастера, навыки и опыт которых передавались без пера и бумаги, на самом деле
были на вес золота, того золота, которое они килограммами переплавляли и превращали
из бесформенных самородков в неповторимые шедевры, пережившие тысячелетия.
Такая во всех смыслах ювелирная работа производилась без увеличительного стекла,
пальцами, в лучшем случае пинцетом, который вряд ли смог бы удержать в своих
заскорузлых руках воин-кочевник. Его кожа, огрубевшая от постоянного сжимания
ремней поводьев, подпруг, веревок, рукояти меча или древка копья, была просто не в
состоянии ощутить дрожание пинцета или колебания жара углей. Настоящие мастера –
особая замкнутая каста, отдельно воспитывающаяся с детства, передающая свои секреты
очень ограниченному кругу преемников и близкая по своему социальному статусу
жрецам и шаманам, поэтому и вышедшие из их рук творения всегда обладали
магической силой – оберегающей или карающей, если это оружие и упряжь коня, и
колдовской чарующей, если они украшали женщин.
Рис. 13.
35
в Синопе (город на южном берегу Понта – Черного моря). Сюда ее якобы прислал в дар
около 400 года правитель гуннских племен, обитавших вокруг Меотиды (Азовского
моря) и Танаиса (Дона). Астерий пишет о «короне, покрытой золотом и камнями», что
точно соответствует именно гуннским диадемам, покрытым золотым листом с гранатами
и имеющим поверху фестончатые выступы в виде рогов или грибовидных фигурок.
36
изготовленных заранее и затем спаянных друг с другом. Их размеры – от 6 до 10 см в
поперечнике, вес доходит почти до 100 г. чистого золота и альмандинов. Конечно,
стоимость их была необычайно высока, но исчислялась она не только весом золота, и не
только затраченной колоссальной по сложности и кропотливости работой, но еще и
сакральным или магическим значением, которое придавали предметам солярная форма
(впрочем и сам материал – золото – в культуре очень многих древних народов устойчиво
ассоциируется с Солнечным божеством) и ритуальные сцены. Такие вещи служили не
простым украшением, а знаком особого, в данном случае, скорее всего жреческого,
статуса владелицы. Их нельзя было ни купить, ни продать, ни обменять, ни подделать,
ни даже передать по наследству. Они появлялись на свет и покидали его только вместе
со своей хозяйкой, как неотъемлемая часть ее таинственной сущности.
38
прилегающие области Междуречья, принадлежащие не Риму, а Персии, ничуть не
пострадали, что и убедило многих в Константинополе в существовании заговора.
Добыча, захваченная гуннами в Сирии и Закавказье, была бы, надо полагать, еще
объемнее, если бы не возникали определенные трудности с преодолением горных
перевалов, главным из которых был, кстати, Дарьяльский, на территории Иберии. Тот
факт, что это событие состоялось, конечно, говорит о дружественных отношениях
кочевников с местными властями, несомненно, контролировавшими стратегически
важные пути, но первым залогом такой дружбы всегда была высокая плата. Вероятно, в
состав добычи входили в первую очередь пленные, серебро, но также и какие-то товары,
поступавшие в Сирию караванными путями с Востока, из Индии и Китая, например
драгоценные камни и шелка. Но наиболее явным отражением этого далекого похода
стали находки редких мечей в нескольких гуннских погребениях на Днепре и Волге.
Мечей с переливчатым узором на лезвии, вошедших в историю под громким именем
«Дамасский клинок» или «Булат». Произведены они могли быть, действительно, либо в
Сирии, либо в Индии, но вероятность попадания такого оружия к европейским гуннам
торговыми путями крайне мала. Мечи были захвачены в бою.
39
безделушки, ткани, вино. Дипломатические миссии направляются в кочевья с тем, чтобы
одарив гуннских «царьков» шелками и драгоценностями, выторговать у них месяцы
спокойствия. Иногда для этого приходилось жертвовать и территориями. Так, вероятно в
379 – 380 годах римляне уступили гуннам и аланам часть провинций Паннония и
Валерия в среднем течении Дуная для поселения. Здесь мы постепенно переходим ко
второму пункту программы.
40
бургундов в Савойе, приведшую к полному разгрому последних (это событие отразилось
в германском эпосе – Песни о Нибелунгах).
41
Западно-римской империи) от ключицы до бедра, предположив, как пишет летописец,
что у того, видимо, «нет костей».
43
значительные области от Нижнего Днепра до Дона на востоке и Средней Волги и
Подесенья на севере. Вряд ли союз, состоящий только из кочевых народов – степняков, –
назвали бы акацирами: тюркское «Агач-эри» значит «лесные люди». И в этом, скорее
всего, и была их главная сила, основа военной и экономической мощи. Историк
Кассиодор в начале VI в. назвал акациров fortissima – «сильнейшим народом» Скифии.
После гибели Бледы у этих лесных людей не осталось явно выраженного лидера с
функциями верховного правителя. Римские посланники, как обычно приступили к
ознакомлению вождей акациров, которых, как отмечается, было множество, со своей
геополитической программой, предварительно щедро одарив всех дорогими подарками.
О том, что это возымело свое положительное действие, говорит хотя бы тот факт, что в
ответ на коварное предложение ударить в спину Аттиле послы не были убиты на месте и
не отправлены в засоленном виде обратно в Константинополь, как это случилось
однажды с готским генералом на римской службе Гайной при попытке склонить на свою
сторону хотя бы малую толику задунайских варваров. Переговоры, судя по всему, вскоре
продолжились и на более конкретном уровне. Однако, один из акацирских царьков или
князьков по имени Куридах счел себя в какой-то степени незаслуженно обделенным
дарами и дал знать в ставку Аттилы о назревающем опасном мятеже у него в тылу.
44
весьма лестных предложениях. Остались
подарки – довольно ценные. Мы можем
судить об этом благодаря тому, что
многие из этих подарков достались в
конце концов современным археологам.
Среди них, пожалуй, самые яркие –
серебряные сосуды и золотые
украшения с инкрустациями, найденные
в двух богатых «княжеских»
погребениях на речке Суджа (Курская обл.) и в кладе из Сумской области (это хотя и
территория Украины, но всего в трех десятках км от Суджи). Все великолепные
серебряные кувшины с чеканным орнаментом и декором в технике черни были
несомненно изготовлены в Константинополе, как и скорее всего, золотая шейная гривна
с центральным круглым медальоном, инкрустированным гранатами (рис. 19). Точно
такие гривны украшают готов – телохранителей императора Юстиниана на мозаике из
церкви Сан-Витале в Италии (рис. 20), а мифологические сцены на одном кувшине
изображают различные эпизоды из жизни Ахилла, героя гомеровской «Илиады».
Рис. 20.
45
Столь близкое знакомство лесных жителей Подесенья и бассейна р.Оки с
древнегреческой мифологией и другими атрибутами античной цивилизации состоялось
первый и единственный раз, как можно судить по этим находкам, именно в середине V
в., когда сюда прибыли византийские шпионы. И это знакомство, надо сказать,
произвело сильное и длительное впечатление, иначе как объяснить следующие факты.
Начиная с этого времени широко входят в моду, во-первых, те самые гривны, о которых
только что говорилось. Точно такие, но попроще – не золотые, а бронзовые подражания,
но с обязательным круглым медальоном в центре, каких больше нет нигде вокруг –
только в Римской империи и здесь. Особый характер гривны, как инсигнии, то есть знака
власти, в позднеантичной, как и в подражающей ей варварской культуре подчеркивает
такой эпизод. В 361 году восставшие римские легионы Галлии провозгласили новым
императором Юлиана, вошедшего в историю с прозвищем «Отступник», и в порыве
преданности и решимости короновали его перед строем прямо на островке посреди реки
Сены. Но за отсутствием необходимого для этого «инвентаря», то есть императорской
диадемы, один из знаменосцев (его звали Мавр) сорвал с шеи гривну (torques) и
возложил ее на голову нового Августа. Солдаты были довольны.
Рис. 21.
46
Некоторые из них несут на себе имена и даже портреты императоров (рис. 21), подобная
фибула скрепляет плащ на плече Стилихона – магистра армии Западно-римской империи
и облачения придворных Юстиниана (рис. 20). Собственно римских фибул такого типа в
лесах не найдено, и это понятно: не могли же официальные регалии раздаваться
варварам. Но можно не сомневаться, что вожди акациров узрели их на плечах
прибывших посланников и скопировали, понимая, судя по всему, какой высокий
статусный характер имеют эти вещи.
47
Похоже, что римские посланники не единожды посетили эти места, и военный
блок акациров в глубине варварской Скифии какое-то время поддерживался и
снабжался, как возможный союзник империи на случай необходимости проведения
операций в тылу степных противников. Идеальное сочетание кочевников и лесных
обитателей, пехоты и кавалерии, открытых пространств и лесных убежищ, наличие
связующих коммуникаций по Дону, Волге и Днепру, неисчерпаемая база людских и
природных ресурсов еще долго делали этот интернациональный союз «fortissimа».
48
листом, края которого на обороте загнуты по всему периметру. На выступающие из-под
головки части пружинного механизма застежки надеты изящные насадки-колпачки.
Гранатовые капли неправильных форм густо усыпали почти всю поверхность пластин,
каждая из них окаймлена витой филигранной нитью. Их расположение, как и формы, на
первый взгляд хаотичны, но в действительности их композиция хорошо сбалансирована
и тщательно продумана: вставки каплевидных и треугольных очертаний обращены
острыми углами внутрь, что визуально концентрирует внимание зрителя куда-то вглубь,
создает микроперспективу, призывающую увидеть некую тайную сущность предмета.
Орнаментальный бордюр по периметру пластин еще более замыкает эти сакральные
поля, но слегка облегчает их строгость и однообразие. Лежащая в основе декоративной
каймы загзагообразно перевитая проволока воспроизводит весьма характерный для
германского искусства V – VII веков мотив «волчьего зуба», здесь мы видим оно из
самых ранних его появлений на украшениях. Изящно выгнутая дужка переводит всю
композицию из плоскости в трехмерное пространство, словно радуга – «мост Одина»,
соединяющий оба поля. Ее украшают вставки двух разновидностей – маленькие круглые
глазки по бокам, а посередине «лесенка» из прямоугольных пластинок граната,
закрепленных в технике перегородчатой инкрустации. Об этой технике мы еще будем
говорить особо.
Рис. 24.
Рис. 25.
Вторжение гуннов 447 года стало первым из семи крупнейших вражеских нашествий,
угрожавших непосредственно Константинополю в его тысячестолетней истории. К
счастью, ценой неимоверных усилий все стены и башни были восстановлены за
кратчайший срок – около двух месяцев. Аттила, подойдя к городу, не увидел ни одной
бреши и штурмовать его не решился. Но все остальное было полностью разрушено и
разграблено: более 70 городов от самого дунайского лимеса до Фермопильского ущелья
(оно спасло южную Грецию). Император Феодосий запросил мира и принял все условия
Аттилы: колоссальные выплаты золотом сразу и на будущие годы, запрет на
восстановление пограничной системы, оставление широкого пояса земель к югу от
Дуная – «на пять дней пути». Византия была обескровлена настолько, что гунны уже не
52
видели смысла пытаться еще что-то из нее выжимать. Отныне они обратились на Запад и
приступили к подготовке следующего похода – в Италию и Галлию.
Ученые до сих пор ломают голову – куда канули те тонны золота, которые Аттила
получил только в этом роковом для Византии году, не говоря уже о двух десятилетиях
своего безраздельного господства в Европе? Ведь даже все собранное до мелочей золото,
найденное в гуннских могилах и кладах от
Венгрии до Казахстана, не составит и 10 %
от этой массы. Мы не будем даже пытаться
отвечать на этот вопрос. Быть может гуннам,
хотя они и были варварами, так же как и нам
сегодня, важно было не то, сколько весит
золотой слиток, а то, как и во что перельет
этот магический завораживающий свет
мастер-ремесленник и каким тайным
смыслом наполнит его шаман.
54
Глава 4
Великое переселение технологий: перегородчатая инкрустация
Перегородчатая инкрустация
получила свое название
благодаря тому, что перегородки
между отдельными вставками,
покрывая полностью или
частично поверхность предмета,
одновременно и создают контуры
орнамента, и служат стенками
ячеек, внутрь которых помещены
Рис. 27. и зажаты пластины цветных камней
или стекла. Эти перегородки выполнены из узких золотых полосок, вертикально
напаянных на основу и дополнительно скрепленных между собой. Зрительно предметы,
украшенные таким способом, очень напоминают небольшие мозаичные картины, с той
55
лишь разницей, что форма и размеры ячеек и соответственно цветных вставок может
быть весьма разнообразной, и именно их форма создает рисунок (рис. 27). Тогда как в
основе мозаичного изображения лежат не формы, а только цветность одинаковых
крупиц материала и, конечно, отсутствуют перегородки.
Рис. 29.
В том, что такое господство кровавых оттенков неслучайно для эпохи Великого
переселения народов и является характерной приметой именно этого времени, притом
интернациональной по своему характеру, убеждает история возникновения и развития
техники перегородчатой инкрустации в древнем мире. Зародилась она, как и многие
другие ювелирные секреты и достижения, в Египте, который даже римляне и греки
называли «страной чудес» и «колыбелью премудрости». Древнейшие образцы
58
украшений датируются специалистами примерно XVIII веком до н.э. – временем, когда в
Европе еще не знали, что такое железо, а ювелирное мастерство было ограничено
несколькими простейшими способами металлообработки – литьем, ковкой и чеканкой
бронзы. Все наиболее передовые достижения в этой отрасли вместе с первыми
образцами их реализации, проникали туда с Ближнего Востока и из Египта.
59
Строгое взаимное соответствие ячеек и вставок, без малейших зазоров,
обеспечивало прочность крепления последних, поскольку перегородки, помимо создания
самого рисунка еще и служили стенками, зажимающими пластины камней и стекла. Это
была нелегкая задача, учитывая небольшую толщину этих пластин – в среднем около 2
мм. Лишь изредка египетские мастера слегка расплющивали верхнюю кромку
перегородок (у ювелиров это называется развальцовка), чтобы вставки уж точно не
выскакивали из своих гнезд при случайной деформации, но делали это так деликатно,
что для простого глаза эта деталь не заметна.
61
культурного и политического гегемона. Поэтому не удивительно, что и в искусстве это
влияние сказывалось так же долго и значительно. Однако, это влияние не сводилось к
слепому подражанию, копированию и заимствованию. Древнюю Месопотамию,
культурной и политической наследницей которой можно считать ахеменидскую Персию,
по праву называют таким же очагом мировой цивилизации, как и Египет. Долгое время
оба региона развивались параллельно, острой борьбой и взаимной конкуренцией
стимулируя друг друга к дальнейшему прогрессу. Отсюда много общих черт, в том
числе и в искусстве. Но было бы несправедливым не признать превосходства египтян в
ювелирном деле, поскольку именно они и первыми изобрели, и первыми достигли
совершенства во многих операциях, связанных с изготовлением самых изящных и
сложных драгоценных украшений Востока. Они оставались лучшими и
непревзойденными мастерами вплоть до того момента, когда Египет пришел в состояние
упадка и вскоре был завоеван Ассирией (VII в. до н.э.), а чуть позже в Греции возникла и
вошла в пору расцвета собственная ювелирная художественная школа (V в. до н.э.).
63
ученых еще в XVIII веке. Всемирно известная «Сибирская коллекция» Петра I,
собранная на основе находок из разграбленных древних курганов южной Сибири,
включает в себя немало таких предметов, попавших к скифам из Персии, а возможно,
захваченных кочевниками в ходе их грабительских походов на Ближний Восток.
украшениях.
А вот сарматы, сменившие скифов в евразийских степях, в первые века нашей эры
часто использовали инкрустацию при изготовлении украшений. Как мы помним, у алан
Северного Кавказа и причерноморских степей часто встречаются вещи со вставками, но
ввиду торгово-экономического и политического кризиса на Ближнем Востоке,
поступление гранатов было прервано вплоть до середины или даже конца IV в.н.э. В
качестве вставок в это время использовались чаще всего сердолики или стекло
(стеклянная паста) красного и зеленого цвета, изредка янтарь, бирюза и коралл. Образцы
перегородчатой инкрустации на аланских украшениях встречаются изредка и имеют там
64
чаще всего вспомогательное значение, как скромный элемент геометрического декора
(рис. 34).
Рис. 34.
Настоящий расцвет техники клуазоне именно в том виде, в каком она стала
наиболее выразительной особенностью художественного и ювелирного образного ряда
европейской культуры Великого переселения народов, начинается в последней трети IV
века. Все последующее столетие и даже немножко шире может быть с равным успехом
названо и эпохой Великих миграций, и эпохой Аттилы, и эпохой клуазоне. Ни одно из
ювелирных направлений в истории мирового прикладного искусства, на мой взгляд, не
оставило такого неповторимого следа, подобного краткой ярко-красной вспышке с
золотым ореолом, как перегородчатая инкрустация V столетия.
65
Что стояло за этим загадочным «извне», можно гадать, исходя из логичного
предположения, что некая подобная высокоразвитая ювелирная традиция должна была
существовать где-то «неподалеку» в предшествующий период. И пока что единственным
претендентом на роль такого первоисточника остается упоминаемая в предыдущей главе
школа мастеров Иверии в Закавказье, продукция которой чрезвычайно близка по стилю
и технике первым находкам гранатового клуазоне из Западной Европе и Крыма.
Таинственным образом, мастерство иберийских придворных ювелиров переносится с
Кавказа на Запад и перестает быть достоянием царей и сатрапов. И похоже, что
переносится не только мастерство, но и нечто более конкретное и материальное.
66
Кроме того, нужно учесть, что Константинополь – один из величайших городов
античного мира и второй по значимости центр поздней Римской империи – стал таковым
только лишь в конце IV века, благодаря активной политике градоустроения, проводимой
первыми константинопольскими императорами. Для того, чтобы сделать свою новую
столицу по-настоящему передовым во всех смыслах центром этой половины державы
нужно было превзойти уже давно стоявшие в восточном Средиземноморье мегаполисы,
основанные еще в эллинистическое время – Антиохию, Пергам, Александрию, Милет,
Никею. До середины IV в. именно они, а не Константинополь, оставались главными
торгово- экономическими и ремесленными центрами Восточно-римской империи и всего
Ближнего Востока. Но начиная уже с Константина Великого – основателя Второго Рима
– власти города переходят к целенаправленному перенесению буквально всего самого
лучшего и прекрасного, что было известно в Малой Азии, Сирии, Египте, в новую
столицу. Туда свозят лучшие античные статуи из бронзы и мраморные копии уже
римского времени, колонны и капители разрушенных храмов, даже египетских сфинксов
и обелиски с посвящениями фараонам и их богам. Все это, наряду с плитами лучших
сортов мрамора, порфира, гранита из старых и новых каменоломен буквально всего
обозримого мира, грузится на корабли и отправляется к берегам Босфора.
Надо сказать, что тремя столетиями ранее точно таким же способом первые
императоры украшали и сам Рим, активно растущий и вширь и вверх – к пику своего
могущества. Особенно большой вклад в благоустройство Вечного Города таким образом
сделали Август и Тиберий в I в. н.э. Справедливости ради нужно отметить, что этот,
скажем прямо, грабеж, оказался судьбоносным для развития и даже просто
возникновения такой прекраснейшей страницы в европейской культуре, как
Возрождение. Если бы в средневековом Риме не начали заново открывать (а точнее
откапывать) великолепные образцы эллинистической архитектуры и скульптуры,
свезенные туда в большом количестве еще в период I в. до н.э. – I в. н.э., то таким
корифеям, как Микеланжело и Леонардо да Винчи, попросту неоткуда было бы черпать
свое неповторимое вдохновение.
Так что в том, что какая-то группа мастеров могла прибыть в это время в
Константинополь даже из Закавказья, не было ничего необычного. Новые мастера
принесли с собой с Востока совершенно иную эстетику, новые технологии обработки и
вместе с ними – по сути, совершенно новый стиль перегородчатой инкрустации, в
котором преобладают не естественные формы камней и вставки-кабошоны, а пиленые и
резаные пластинки различных форм и размеров, часто, подобно мозаике, собранные в
замысловатые орнаментальные поля. Наиболее причудливые из них сочетают ячейки
простых геометрических форм с гнездами для вставок сложных фигурных очертаний,
особенно трудоемких в изготовлении – с отверстием, с волнистым краем,
лепестковидные, зигзаги, трилистники и «сердечки». До середины IV столетия такие
сложные и вычурные камни умели вырезать только персидские мастера и, вероятно,
ремесленники Александрии – наследники эллинистической школы.
68
неолита – наверняка был усовершенствован мастерами для своих целей, так чтобы
позволить менять на нем фигурные резцы и колесики и работать как в горизонтальном,
так и вертикальном положении. Он же позволял наносить на поверхность камней
несложный рельефный узор – чаще всего кружки-глазки или просто рифление.
Нельзя сказать, что позднеримские мастера первых веков нашей эры не были
знакомы с подобными техническими приспособлениями и способами обработки камней.
Напротив, великолепные римские и ранневизантийские произведения камнерезного и
косторезного искусства убеждают нас в том, что они умело использовали все доступные
им методы резьбы и гравировки при изготовлении таких изысканных вещей, как геммы,
камеи, украшения из резной слоновой кости. Все это было бы невозможно без широкого
применения гравировальной техники – лучкового механизма, резцов, абразивов, буров.
И даже огранка и полировка таких твердых материалов, как горный хрусталь в это время
не вызывала у римлян особых затруднений.
69
зрения растущего спроса на эти предметы, и оно явно ускорило развитие собственной
ювелирной школы уже на римской культурной почве и производственной базе.
70
телохранителям) – такие туники тоже назвались барбарики, в отличие от просто льняных
воинских, при этом в грязных кожаных или меховых штанах, с длинными волосами и
косматыми бородами, они казались сверкающими чудовищами в толпе благообразных
гладковыбритых римлян (быть может это стало одной из причин, по которой
барбарикарии и их лавки располагались подальше от центра столицы – см. выше).
Последние называли «варварами» и «варварством» уже не только иноземцев как
таковых, эти слова становятся синонимами понятий «излишняя роскошь», «безвкусица»,
а также обозначают «воин» или «военщина». Это связано с тем, что количество солдат
варварского происхождения в римской армии увеличивается так сильно и такими
стремительными темпами, что уже к середине V в., а возможно и чуть раньше, среди
рядового состава собственно римских граждан уже не остается, а среди офицеров они
составляют меньшинство.
Так, персы были вынуждены использовать годы перемирий для экспорта (чаще
контрабанды) из Римской империи качественного железа, включая и оружие, предметов
роскоши (дорогие ткани, вино) и художественных ремесел, в частности, стеклянную
посуду. Ремесленники из захваченных и разрушенных персами в 359 г. римских городов
на Евфрате не продавались в рабство, а переводились в сассанидские города. Римляне, в
71
свою очередь, признавали успехи персидского оружия и часто заимствовали его, ставили
на вооружение в своей армии. Особенно это касалось тяжеловооруженной конницы –
катафрактариев, которая часто решала успех боя на равнинах Месопотамии, рассеивая
легионы сокрушительным ударом. Не только тактика и выучка солдат и лошадей
персидской кавалерии заимствовались римлянами, но вместе с ними и технические
новшества и типы оружия и снаряжения – доспехи, жесткие седла, шлемы.
72
В период нескольких персидских военных кампаний Аммиан должен был увидеть
и обратить свое внимание на яркие украшения в технике перегородчатой инкрустации
среди захваченных вражеских трофеев или на знатных сассанидских вельможах-
перебежчиках и пленниках. В своем труде он отмечает любовь персов «к ношению
золотых запястий и ожерелий, а также драгоценных камней и особенно жемчуга». Часть
трофеев доставалась римским союзникам – германцам, вспомогательные части которых
очень часто отправлялись на иранский фронт именно в 360-е годы. Один из таких
предметов был найден в могиле знатного готского воина в южной Германии, в местечке
Вольфсхайм. Это деталь золотой парадной персидской портупеи,
вероятно, часть застежки, прямоугольной формы с шишечкой-
фиксатором на конце, украшенная вставками гранатов (рис. 36). На
оборотной стороне – пехлевийская надпись с именем Ардашира
(скорее всего шаха в 272 – 273 гг.), которую востоковеды датируют
соответственно III веком. В той же могиле обнаружены пряжки в
стиле уже «классического» клуазоне первой трети V века, гривна, браслеты и золотая
монета с именем императора Валента (364 – 378 гг.). Ардашир и Валент не были
современниками, но их имена неожиданно встретились в одной могильной яме и столь
же неожиданно послужили этой встречей на пользу науке археологии. А дело вот в чем.
73
«ажурное шамплеве», что буквально значит «ажурное приподнятое поле». С точки
зрения кропотливости работы, простота изготовления такой ажурной пластины, в
которой достаточно прорезать необходимые отверстия, не идет ни в какое сравнение с
перегородчатым клуазоне, где под каждую даже самую маленькую вставку при помощи
пайки подготавливается отдельная ячейка. Но зрительно, при условии, что количество
вставок велико, а свободного пространства между ними мало и лицевая пластина
прорезана достаточно аккуратно, так, что перемычки между отверстиями имеют ширину
всего в 2 – 3 мм (в таком виде эта пластина совершенно точно похожа на золотую
паутину), вещи в технике ажурного шамплеве ничем не уступают и не отличаются от
лучших образцов настоящей перегородчатой инкрустации. А при изготовлении сложных
объемных украшений такая техника оказывается незаменима, поскольку надежное
крепление вставок в обычные перегородки возможно только на плоских поверхностях.
Ближневосточные ювелиры первых веков нашей эры умело комбинировали две техники
инкрустации – перегородчатую и шамплеве, но при изготовлении сравнительно крупных
и особенно объемных предметов отдавали явное предпочтение второй, как менее
трудоемкой. Это хорошо видно на примере иберийской ювелирной школы III – IV веков:
возможно именно здесь эта разновидность инкрустации, маленькая хитрость местных
кавказских мастеров – своего рода имитация настоящих перегородок – и родилась (рис.
37). В более ранние времена бытования клуазоне такая хитрость еще не применялась.
Среди вещей с инкрустациями, сделанных в Древнем Египте, при
Ахеменидах в Персии, в числе находок из Причерноморья первых
веков нашей эры ничего подобного нет.
Пектораль – пышное
шейное украшение, несколько
напоминающее широкую диадему,
но носившееся, как гривна (рис.
38), с разъемом-шарниром. Не
будет преувеличением сказать, что
это непревзойденный древний
шедевр техники инкрустации-
шамплеве и вместе с этим –
техники фигурной резки и
полировки гранатов. К огромному
75
сожалению, почти все вставки на этой вещи, как и на других предметах из клада,
выпали, точнее, их вытрясли и выкинули находчики-крестьяне, приняв их за цветные
стеклышки (ну как тут не вспомнить римского вояку, который высыпал жемчуг из
красивого кожаного мешочка). Но о чрезвычайно сложной форме и разнообразии этих
вставок можно судить по контурам сохранившихся в ажурной золотой пластине вырезов
– завитки, лепестки, трилистники, сердечки, овалы, ни одного простого кружка и
ровного треугольника, а прямоугольные фигуры только окаймляют этот сложный
растительный узор по краям. Почти две сотни таких вот изумительных вставок. На
изготовление каждого из этих камушков, придание ему нужной формы и полировку
поверхности мог уйти целый день кропотливой и однообразной работы.
Итак, золотая пластина с ажурным рисунком готова. Надо сказать, что даже сама
по себе, без драгоценных камней она выглядит весьма изысканно и может служить для
декорирования всего чего угодно. Такой стиль украшений был широко распространен в
период ранней империи (I – II века) и назывался opus interrasile, то есть «прорезная
техника». Прорезными ажурными пластинами (серебряными чаще всего) любили
украшать ножны римских гладиусов и детали поясных наборов – портупею легионеров,
особенно на Среднем Дунае, поэтому такой стиль еще называют иногда норико-
паннонским. Странно, или нет, но и местечко Петросса тоже находится на Среднем
Дунае, недалеко от границы с Паннонией. Вернемся к нему.
77
Уникальной особенностью сделанной таким манером вещи было сочетание
зрительной имитации многочисленных тонких перегородок, подразумевающих
использование прежде всего плоских вставок, то есть пиленых гранатовых пластин, с
рельефностью создавшегося в реальности узора. Неожиданное противоречие между
тактильным и визуальным восприятием предмета, которое сегодня ощутить уже нельзя.
78
По сравнению с тремя большими, четвертая фибула
выглядит совсем маленькой и более скромной, хотя ее
длина почти 13 см (рис. 40). Здесь никаких намеков на
птицу не просматривается, но зато хорошо видны
декоративные элементы, дополняющие по краям
центральную дисковидную (солярную?) композицию в
технике шамплеве из каплевидных вставок граната. Эти
элементы – действительно весьма скромные
прямоугольные поля, разбитые на ячейки прямыми
перегородками. Обыкновенная перегородчатая
инкрустация – классическое клуазоне, здесь явно
второстепенная по смысловой и декоративной нагрузке
деталь, но очень важное свидетельство параллельного
использования двух близких техник.
Рис. 41.
79
Главная часть сосудов – емкость многоугольной в плане формы (одна шести-,
вторая двенадцатиугольная), образована ажурными рамками прямоугольной и
треугольной форм, спаянными боковыми сторонами. К верхнему краю, наподобие
греческих киликов или двуручных римских кубков-ковшиков, припаяны по две
горизонтальные плоские ручки с инкрустациями. Под ними есть еще две ручки, но уже
вертикальные – в виде скульптурных фигурок пантер или леопардов, которые,
вытянувшись стрункой и привстав на цыпочки, словно бы с трудом уцепились своими
когтями за кромки верхних ручек и пытаются заглянуть внутрь. Фигурки этих кошек –
пустотелые внутри, точнее они были заполнены цементной пастой, иначе в отверстиях
на поверхности не удержались бы многочисленные круглые пупырышки вставок. Часть
их сохранилась, к счастью, и демонстрирует редкое сочетание красной и голубой пасты.
84
представителей уже первого поколения учеников новой школы, сразу перешедших от
простого копирования известных издавна ювелирных канонов к их переработке.
Яркий пример такой работы, а на мой взгляд, вообще один из лучших во всей
истории ранневизантийской школы клуазоне, - это золотая накладка в виде орла,
найденная в княжеском погребении Концешти. В том, что это работа лучшей мастерской
Константинополя, сегодня не сомневается даже закоренелый скептик. Но для того,
85
чтобы понять, как такая высокохудожественная вещь попала в могилу варварского
предводителя, преданного земле вдали от столицы империи, нужно хотя бы вкратце
рассмотреть и весь состав погребального инвентаря. А его разнообразие таково, что
почти каждая из находок не просто заслуживает, а требует отдельного внимания,
пристального изучения и решения вопроса о своем происхождении. История
обнаружения этого памятника – тоже сюжет для небольшого расследования, но не
научного, а скорее детективного.
89
судьбы и традиции нескольких племен, встретиться вещи совершенно различного
происхождения – римские, готские, гуннские.
Глядя на эту птицу, хочется еще раз обратить внимание и на то, как
безукоризненно подогнаны контуры золотых перегородок к очертаниям гранатовых
пластинок. (А технически установить перегородки ячеек четко по форме уже
подготовленных камней, несмотря на всю сложность этой процедуры, все же было
несколько проще, чем делать наоборот). Высота этих перегородок всего около 2 мм, и
точнейшая пайка таких узких ленточек на горизонтальную пластину-основу, при ширине
каждой из ячеек не более 5-6 мм, - это больше, чем просто виртуозная работа. Удержать
эти ленточки вертикально пальцами в процессе пайки невозможно: во-первых, они
горячие, во-вторых, слишком узкие, в-третьих, палец не просунуть внутрь миниатюрной
ячейки. Вся работа выполнялась пинцетами, примитивный паяльный инструмент по
толщине не превышал иголку. Листики золотой фольги вырезались «маникюрными»
ножничками. Пальцы у ювелира были более тонкими и чувствительными, чем у
современных скрипачей и пианистов, но при этом гораздо более сильными.
91
рифление, рассыпается на десятки искр, брызги которых, отраженные от золотой
зеркальной поверхности, вылетают обратно и слепят глаза.
92
желать лучшего, однако, высокий спрос и популярность стиля перегородчатой
инкрустации неизбежно проникают и в средние слои варварского общества, для
удовлетворения потребностей которых в модных вещах работают многочисленные
мастера во многих уголках Европы, в том числе и за пределами Римской империи.
Отличить их продукцию от столичных шедевров, конечно, не сложно, и конечно, считать
их предметами высокого искусства нельзя. Но для нас такие вещи представляют интерес,
как характеристика своего времени, его культурной и социальной жизни, сложных
межэтнических контактов и миграций, отсутствия культурных границ.
94
Глава 5
«За Рим!» или «На Рим!».
Рождение варварской «аристократии»
Один из самых пиковых отрезков времени в рамках и без того краткой эпохи
Великого переселения народов, как ни какой другой наполненный вихрями массовых
миграций через пол-Европы, последовал вскоре после первой волны нашествия гуннов.
Это период с 405 по 410 годы. Первый удар по империи, пришелся на северную Италию.
Совершенно неожиданно, невесть откуда взявшиеся толпы остготов-грейтунгов числом
не менее 200 тысяч (вместе с семьями) летом 405 г. прорвались через Альпы и дошли до
самой Флоренции. Там они были с трудом остановлены римской армией во главе со
Стилихоном, призвавшим на помощь даже гуннов. Король готов Радагайс был казнен,
пленники распроданы в рабство, а 12 тысяч лучших воинов из их числа составили
особый гвардейский корпус «оптиматов».
95
Весной 408 года начался второй поход в Италию вестготов, во главе которых
стоял легендарный вождь Аларих. Эпопея его странствий, естественно вместе со своим
народом-войском, между Грецией и Италией началась еще семь лет назад. Беспокойные
готы долго досаждали Восточной части империи своими грабительскими набегами на
балканские земли, нарушениями мирных клятв и союзнических обещаний, неприкрытым
лавированием между конкурирующими друг с другом Римом и Константинополем,
попытками путем шантажа истребовать себе новые земли, провизию, подарки, и полным
нежеланием по-настоящему осесть где-либо для занятий мирным земледельческим
трудом. Статус римских федератов, дарованный еще Феодосием Старшим королю
вестготов Атанариху, нисколько не стеснял Алариха в его неугомонной жажде славы и
денег. Первая его экспедиция на запад, спланированная константинопольским двором в
отместку двору равеннскому, состоялась в 401-402 гг. и ничем существенным не
закончилась. Готов выдворил из Италии Стилихон (рис. 48) после того, как окружил их у
стен Вероны и перебил значительную часть войска.
96
Разграбление города продолжалось три дня, но надо отдать должное Алариху, жителей,
находивших убежище в церквах, он пощадил, как не стал никого наказывать за долгое
сопротивление. Взяв все, что можно было унести, готы двинулись сначала на юг,
рассчитывая переправиться из Сицилии в Африку, известную своими благодатными
землями. Но морская буря разрушила планы готов вместе с их кораблями, и войско
развернулось обратно на север – в Галлию. По дороге Аларих умер.
Его преемник – Атаульф – еще целый год продолжал грабить Италию, после чего
вторгся наконец в южную Галлию, а затем нанес поражение вандалам, к 409 году
докатившимся уже и до Испании. Трехлетняя война вестготов с наводнившими Испанию
вандалами, свевами и аланами, длившаяся в 415 – 418 г. заслужила одобрения со
стороны Гонория, и заключенный по ее итогам договор стал действительно мирным.
97
совсем обычный для варварских сокровищниц этой эпохи характер предметов из этой
половины и заставляет нас сделать такое предположение.
Местечко, где был найден, как всегда, случайно, этот уникальный древний
комплекс, называется по-румынски Шимлеул-Сильваней. Это трудно произносимое
название хорошо известно специалистам по эпохе переселения народов, особенно
археологам, и звучит оно очень часто. Самое необычное в составе клада, первая
половина которого содержит вполне традиционные полихромные двупластинчатые
фибулы такого же типа, что и в Нежине и Унтерзибенбрунне, – это шестнадцать
крупных золотых медальонов с портретами римских императоров от Максимиана и
Константина до Валента и Грациана. Такими медальонами (рис. 49), как настоящими
медалями или орденами принято было награждать высокоспоставленных придворных и
государственных деятелей, военных высшего звена и предводителей варварских
контингентов, отличившихся в боях за Рим. К германцам за Дунай такие награды
попадали довольно часто, и конечно, это были не просто военные трофеи, где-то и кем-
то прихваченные. Это еще одно свидетельство того, как варварские вожди и даже короли
делали свою карьеру в империи, и того, в какой социальной и культурной среде
формировались корни новой «аристократии» будущих королевств Европы.
98
То, что мы видим в кладе из Шимлеул-
Сильваней, действительно очень
напоминает небольшую коллекцию. Но,
истинное хобби владельца такой
коллекции – это не нумизматика, а войны
и грабежи. Скорее всего, он заполучил ее,
запустив руку в какие-нибудь запасники
или архивы военных и государственных
наград, по каким-то причинам не
розданных офицерам и хранящихся в
Риме. Понятно в связи с этим, почему
большинство медальонов отчеканены в
Рис. 49. Западной части империи, и почему в кладе
не оказалось ни одной медали правящего императора Гонория, ведь его резиденция
находилась сначала в Равенне, затем в Медиолане. Предводитель – варвар, занимающий
весьма высокое положение в своем обществе, возможно князь, – «отсортировал» эти
медальоны и наверное рассчитывал использовать их по прямому назначению, но в своем
собственном окружении. Иначе не объяснить и еще одно интерсное обстоятельство:
среди этих наград-подлинников есть три варварских подражания, отчеканенных не в
Риме, Фессалониках или Трире, как все остальные, а неизвестно где. Слегка комичные
изображения императоров на них выдают руку ювелира-варвара (рис. 49). Зато эти
подражания – самые крупные и тяжелые, до 400 гр. золота.
99
Явно римской является и еще одна вещь из клада – большая Т-образная золотая
фибула с огромной вставкой оникса в центре (рис. 50). Такие застежки называют
«императорскими».
100
концах, плечи – парой роскошных двупластинчатых
Рис. 51.
101
Двупластинчатые фибулы – тип украшений, довольно характерный для всего
восточно-германского мира, включая и ост- и вест-готов (рис. 23). Но сочетание такой
формы предмета с полихромным стилем отделки появляется именно в остроготской
среде низовьев Дуная, в атмосфере тесного культурного взаимодействия с гуннами.
Вспомним, что остготы, они же грейтунги древних эпических преданий, вопреки своему
зависимому положению в гуннском политическом союзе, все же сохраняли власть
собственной королевской династии Амалов и признанную культурную гегемонию среди
германских племен. Видимо, это обстоятельство сказывалось и в области материальной
культуры, так как простое копирование украшений вряд ли имело место. Женский убор у
всех традиционных народов – это одна из самых консервативных сфер бытия, поскольку,
как и многое другое в их жизни, он тесно связан с сознанием, точнее с самосознанием.
Через знаковые элементы вещей, такие как, например, орнаменты, формы украшений,
отделка предметов одежды, их носители выражали свою национальную идентичность,
основанную на родовых преданиях и мифо-поэтической традиции. В многоэтничной
среде или в ситуации частых межплеменных контактов это было особенно необходимо и
актуально. Мужская субкультура в этом отношении более восприимчива к новшествам.
102
номады северо-причерноморских степей – аланы – входили в состав государства
Германариха, включавшего огромные территории от Среднего Поднепровья до Крыма.
И хотя с распадом этого королевства перестал существовать и симбиоз готы – аланы, и
возник новый союз с гуннами, наследие прошлого не растворилось бесследно.
103
племенные вожди и верховные жрецы сибирских, северо-кавказских и причерноморских
номадов, начиная с VI – V веков до н.э. облачались в тяжелые, обильно расшитые
золотом кафтаны или халаты. Точно таким же способом украшались их головные уборы
и даже обувь. Сарматские племена, обитавшие здесь же, но в более поздние времена (III
в. до н.э. – IV вв. н.э.), сохранили этот обычай, а аланы – одно из самых многочисленных
и могущественных кочевых объединений Центральной и Восточной Европы до прихода
гуннов – сделали его важной частью ритуала своей высшей племенной знати, вышедшей
в этот период на международный уровень.
Рис. 54.
Как раз к началу того самого периода, о котором сейчас идет речь, то есть к концу IV в.
относится другая интересная находка из Мезии (совр. Сербия) – золотой медальон
императора Валентиниана I, чеканенный в честь его победы над германцами-
алеманнами. По традиции, на лицевой стороне изображен профиль правителя, а на
обороте – его величественная фигура с лабарумом в руке. Второй рукой он держит за
волосы побежденного варварского царя со связанными за спиной руками,
коленопреклоненная супруга которого, горюет рядом (рис. 54). Интересно, что этот
107
самый царь изображен в довольно специфической одежде – длиннополом иранском
кафтане, отороченном по краям каймой из множества кружков и точек, – скорее всего,
мастер-резчик этими точками передал именно золотые нашивные бляшки. Такая вот
яркая иллюстрация того, что такое горизонт Унтерзибенбрунн, глазами современника-
римлянина, вполне вероятно видевшего пленных варваров собственными глазами.
Если золотые бляшки на одежде, как выяснилось, это наследие сарматской эпохи
и вклад смешанного греко-аланского нобилитета причерноморской культурной зоны в
развитие костюма варварской знати Центральной Европы, то надо разобраться, каковы
источники появления и других его компонентов. О больших двупластинчатых фибулах,
украшенных золотом и гранатами в полихромном стиле, мы тоже немного поговорили и
пришли к выводу, что их следует связывать с остготами, вошедшими в состав гуннского
союза, но не утратившими при этом высокого авторитета в среде родственных
германских племен. Свою достойную лепту в развитие традиций варварской
«аристократии», балансировавшей в культурном и политическом отношении между
гуннами и Римом, внесли и северные германские народы. Они обогатили прикладное
искусство римского пограничья собственными декоративными приемами и мотивами,
объединенными общим художественным стилем. Этот стиль получил название Сëсдал.
109
Все изделия стиля Сесдал довольно крупные, изготовлены из серебряных
откованных толстых пластин, нередко полностью или частично позолоченных. Кроме
того, они украшены гравированным (или глубоко почерченным) и чеканным
орнаментом, состоящим из мелких геометрических элементов, плотно собранных в
целые декоративные бордюры и даже поля. Для нанесения такого внешне сложного
орнамента мастер использовал набор всего из нескольких незамысловатых
инструментов. Они называются пуансоны, то есть небольшие железные или стальные
стержни с очень прочным и острым рабочим концом – бойком разнообразных
очертаний. Удары таким бойком оставляют на гладкой поверхности серебряных изделий
всевозможные миниатюрные неглубокие «отпечатки»: кружки, полукружия,
треугольники, «галочки», завитки, обычно от 3 до 5 разновидностей на каждом предмете
одного гарнитура. Ювелир долго и монотонно выстукивал примитивные рисунки
молоточком, лишь изредка меняя пуансоны и, вероятно, прямо «на ходу» варьируя их
комбинации, так как следов предварительной разметки на поверхности украшений нет,
да и сами линии прочеканенных фигурок кривоваты. Сотни таких отпечатков,
правильнее называть их штампами, объединяются в орнаментальные фризы по
периметру, придавая предметам видимость некоторой ажурности и орнаментальной
пестроты. Их мелкая рябь, покрывающая почти всю поверхность, словно отвлекает
внимание от общей грубоватости очертаний самих вещей и примитивности
композиционного замысла.
113
положению. Одну его половину составили римские серебряные монеты – денарии III –
IV вв., а другую – северо-германские украшения в стиле Сесдал. Судя по набору
украшений, сокровище могло принадлежать знатной даме, возможно даже княгине, из
племени гепидов или герулов. Ее пышный убор включал пару великолепных
двупластинчатых фибул, поясной набор, еще одну фибулу, другой разновидности, и
части двух других застежек, вероятно, сломанных. Все сделано из позолоченного
серебра, а отдельные элементы фибул – из золота (рис. 58). Для нас сейчас наибольший
интерес представляют поясные детали.
Рис. 58.
114
Набор из большой поясной пряжки и наконечника ремня образует единый
гарнитур, выполненный и орнаментированный в одном стиле – стиле Сесдал, периода
его расцвета в первые десятилетия V столетия. Пряжка очень массивная, с тяжелым
гладким серебряным кольцом и толстым язычком, конец которого имитирует звериную
морду (рис. 59). Щиток округлой формы сплошь покрыт глубоким и четким
прочеканенным декором из мелких треугольничков, сходящихся вершинами («волчий
зуб»), и кружков с точкой в центре. Между двух концентрических полос таких
треугольничков – круг из плетенки или косички, выполненный в технике ниелло. Только
этот круг на поверхности щитка оставлен не золоченым, чтобы сохранить эффект
«тусклого серебра», о котором писал Плиний. Маленькие серебряные шарики – головки
штифтов, при помощи которых пряжка крепилась к ремню, – тоже не позолочены, это
придает им сходство с жемчужинами.
Рис. 59.
116
ассортимент этих орудий, как и оставленных ими следов, может служить своего рода
индивидуальным почерком: из мастерской в мастерскую они не передавались.
Рис. 61.
117
Центральные золотые поля на пластинах и дужке фибул, так же как и обмотка
оснований насадок-шишечек или «лучиков» на головке (скрывающих концы стержней,
служивших креплением механизма – иглы с пружиной) внешне кажутся результатом
золочения поверхности. Но в действительности, здесь мастер предпочел использовать
настоящую золотую фольгу и даже массивный золотой лист, отдельно подготовленный и
напаянный на серебряную основу. Филигранный декор этих золотых пластинок – зернь,
то есть миниатюрные шарики, и скань – узор из тонкой тоже напаянной проволоки. Если
сравнить эту зернь с декором массивных гуннских колтов (см. главу 3), то можно
обратить внимание, что здесь мастер-германец был вынужден пойти на маленькую
хитрость: под каждый миниатюрный пупырышек перед пайкой он подложил еще более
миниатюрный «бублик» или колечко, свернутое из проволочки. Это было сделано,
вероятно, для того, чтобы, во-первых, шарики не раскатывались по поверхности при
компоновке рисунка перед пайкой, и во-вторых, чтобы увеличить площадь припоя.
Очевидно, ювелир испытывал некоторые сомнения, например, в качестве используемых
материалов или инструментов, либо в собственных силах, и таким образом
подстраховался. Но вряд ли мастер, изготовивший подобные украшения, был таким уж
неопытным, ведь сканный орнамент – из металлических нитей – изготовлен им
безукоризненно. И про него стоит сказать особо.
118
мыслей и действия его рук, опираясь в наших наблюдениях и предположениях на те
следы, которые остались на самой вещи (рис. 62).
Первое, что нужно сделать, это, конечно, подготовить исходные элементы, то есть
три пряди будущей косы. Самое простое – спаять каждую прядь заранее, сложив
полосой три волоска тончайшей проволоки (ее толщина в реальность чуть-чуть больше
волоса). Но, в этом случае такие ленты потеряли бы свою гибкость и сплести их в
плоскую кайму, изогнутую петлей, стало бы невозможно, не говоря уже о том, что исчез
бы и весь эффект натуральной косички. Мастер понимал это и пайкой соединил волоски
только через равные промежутки длины в пропорции один к двум: через один участок
соединения два свободных, где каждая проволочка отстоит от соседней. Это видно, хотя
и не бросается в глаза: спаянными оказались только волоски внешних петель каждой
пряди, а свободные – неспаянные – обращают на себя больше внимания благодаря своей
естественности и большей протяженности. Но весь дальнейший процесс монтажа косы
на пластину и закрепления ее не сильно упростился от такой небольшой поблажки.
Общая ширина косички составляет всего 4 мм. Нужно ли еще раз отметить, что
мастер работал не пальцами, а пинцетами, и не имел права на ошибку: повторная пайка
любого из участков привела бы к нарушению линейности волосков, они бы попросту
слились в гладкую ленту. Сейчас орнамент выглядит необыкновенно естественно – это
именно плетеная коса, а не просто ее имитация или изображение. А если всмотреться в
119
нее еще более пристально (но фотография этого, увы, почти не в состоянии отразить), то
можно увидеть, что все проволочки, из которых состоит этот орнамент, - перекрученные,
что придает им сходство с натуральной шерстяной или льняной нитью.
Представления эти жили и развивались, ожидая того часа, когда по каким-то мало
объяснимым для нас причинам развитие доселе архаичной культуры выйдет за свои узко
родовые рамки и будет поднято на гораздо более высокий уровень. Носители этих
традиций сочтут не только возможным, но и необходимым заявить о своих культурно-
мифологических приоритетах, увековечив их уже не в домашней обстановке деревянных
жилищ, а в благородных металлах – серебре и золоте – перелитых из имперских монет,
которые являлись добычей, то есть отражением воинской доблести и славы германских
племен. Расплавленный в тигле профиль императора превратится в лик Вотана на
пряжке или причудливо переплетенного мирового Змея, свернувшегося на плече, то есть
на фибуле, вождя. Это случится в середине V века, а где и почему, – узнаем дальше.
А пока еще раз ненадолго вернемся в самый центр европейского материка. Там
же, на пол пути между южной Скандинавией и римским лимесом, вдоль которого, на
Среднем Дунае уже устроили свои кочевья гунны, есть еще одно местечко,
заслуживающее упоминания. Это Якушовице, тоже в Польше, в полутораста км к юго-
западу от Замости. Здесь в середине ХХ в. археологами было раскопано богатое
погребение эпохи Великого переселения народов, а точнее, первой трети V в.
Захоронение принадлежало не простому воину, а военному предводителю, поскольку
сопровождалось скелетом коня с богатой серебряной сбруей, дорогим оружием и
предметами экипировки, отделанными золотом и гранатами.
121
«чешуйчатым» декором; есть и несколько миниатюрных нашивных бляшек из золотой
фольги. Типичный для памятников горизонта Унтерзибенбрунн набор вещей, пожалуй,
лишь с более заметным гуннским компонентом, что дало основание некоторым ученым
интерпретировать это погребение, как могилу кочевого предводителя, или вероятно,
наместника, контролировавшего здесь северные окраины гуннских владений – земли,
принадлежавшие одному из покоренных германских племен, скорее всего, гепидам.
122
Греческий историк Приск Панийский, посетивший в 448 году ставку хана Аттилы
где-то на левом берегу Среднего Дуная, с удивлением отметил, что многие варвары
свободно общаются друг с другом, а также с пленными и с имперскими посланниками на
трех и даже четырех языках: греческом, латыни, гуннском и на «своем родном». Понять
кто из них кто – часто было для Приска весьма проблематично (однажды он даже
опознал среди варваров земляка-грека, но с большим трудом), поэтому он использовал в
своем сочинении термин «скифы», то есть по сути просто «жители варварских земель».
Скифами он называл и гуннов, и готов, и просто войска варваров. Что уж тут смогут
сказать современные археологи о могиле некоего предводителя, который говорил на
каком-то одном, а может и на всех вышеназванных языках, своего коня взнуздал дорогой
северо-германской уздечкой, а портупею украсил и гуннскими полихромными вещами, и
инкрустациями римского образца. Можно было бы, конечно, привлечь здесь данные
палеоантропологии и по пропорциям черепа хотя бы попытаться отличить тюрка-
монголоида от европейца. Но, во-первых, состав гуннской орды еще на подступах к
Европе был сложным и включал в себя изрядную долю угорских племен Западной
Сибири и Приуралья; во-вторых, смешанные браки среди варваров практиковались так
широко, что никаких надежд на чистоту расового типа у нас не остается.
123
Глава 6
Последние битвы народов и могилы первых королей
На Среднем Дунае, после того как Македония, Фракия, Иллирия, Мезия, Дакия в
447 г. были разорены полчищами гуннов, наступил период затишья перед очередной
бурей. Но на этот раз буря должна была обрушиться на западные области Римской
империи. Три года Аттила отдыхал и копил силы, поддерживая боеготовность своей
многонациональной орды краткими набегами на Балканские провинции, планируя
вскоре совершить более серьезную экспедицию в Галлию, против поселившихся там
вестготов. Их Великий Гунн высокомерно считал своими «сбежавшими рабами»,
предпочитая делать вид, что ему не известен тот факт, что в 410 г. эти «беглецы» во
главе со своим королем Аларихом впервые в истории взяли и разграбили Вечный Город
– Рим, а затем основали собственное небольшое, но практически независимое
государство на отвоеванных землях Южной Галлии, с центром в Тулузе. Поэтому
встреча с ними должна была стать серьезным испытанием, что Аттила прекрасно
понимал, тем более, что в действительности в его замысел входили гораздо более
серьезные геополитические намерения. Заявленная им направленность похода против
короля вестготов Теодориха (не путать с остготским Теодорихом) – это всего лишь
предлог и способ максимально отсрочить начало ответных действий со стороны
Империи. А иначе бы не стали гунны направлять посольства в канун готовящегося
похода одновременно и в Константинополь, и в Равенну, чтобы успокоить и восточных,
и западных римлян. Тайная миссия отправилась еще и в Карфаген – столицу королевства
вандалов, но не успокаивать их, а наоборот.
124
Константинополь самым спешным образом был обнесен крепостными стенами со
стороны Мраморного моря, чего раньше не было, так как море Средиземное до этих пор
оставалось «внутренним озером» Римской империи, и нападений с воды никто не
ожидал. Аттила для того и заручился поддержкой короля Гейзериха, чтобы дамоклов
меч вандальского морского десанта висел над Римом в момент его собственного похода
в Галлию. Вряд ли варвары хорошо знали римскую историю, но коренные жители
Карфагена, ставшего теперь столицей королевства вандалов, ее знали прекрасно и не
могли не провести аналогию между Гейзерихом и Ганнибалом. Спустя 600 лет после
окончания Пунических войн Карфаген снова стал угрожать Риму. Эта угроза была
полностью реализована в 455 г., когда Рим подвергся жестокому разграблению и
разрушению. В этом Гейзерих явно превзошел Ганнибала.
Рис. 64.
Возможно именно
вандальская угроза Италии,
использованная Аттилой,
наряду с другими
обстоятельствами, открыла
глаза столицам обеих
империй на истинные цели
экспедиции гуннов на Запад
в 451 г. Константинополь в
связи с этим вздохнул
настолько облегченно, что
Рис. 65 даже отказался отныне
выплачивать Аттиле ежегодную контрибуцию, чем чуть было не развернул его войска
обратно на восток. Это сделал преемник Феодосия Младшего, новый император
Маркиан, в прошлом, кстати, простой солдат, воевавший и с персами на Востоке, и с
127
вандалами в Африке, и дослужившийся до высоких офицерских званий, а затем, как
видно, и до пурпура. Интересно, что на одной из ступеней своей карьерной лестницы
Маркиан служил телохранителем в гвардии римских полководцев Аспара и Ардабурия,
отца и сына, аланов по происхождению. К счастью, Аттила не стал менять свои планы
из-за этого опрометчивого вояки. Серьезность создавшегося положения гуннский хан
отлично понимал, поэтому привлек все имеющиеся в его распоряжении людские
ресурсы. На Западе же, в Равенне, стали готовиться к очень серьезной войне, поняв
окончательно, что это будет битва не за свободу вестготов, а за сохранение Западно-
римской империи.
128
коалиции, а на следующее утро вестготы готовы были продолжить его, чтобы отомстить
за смерть своего короля, павшего накануне. Но Аэций убедил старшего сына Теодориха
– Торисмунда – оставить поле боя и вернуться домой, так как его младшие братья могли
устроить борьбу за освободившийся престол. Точно таким же способом он удалил и
сына франкского короля, естественно вместе с его армией. Аттиле была дана
возможность уйти, невзирая на его фактическое поражение, уже почти в тот момент,
когда он, по словам готского историка Иордана, готовился сам взойти на погребальный
костер, сложенный из седел своих павших воинов. Аэций был заинтересован в
сохранении такого серьезного игрока на мировой политической арене, как Аттила, чтобы
использовать его в сложной закулисной борьбе между востоком и западом империи, и
даже между группировками внутри дворцового окружения. А может и воспоминания
детских лет тоже дали о себе знать…
Так или иначе, вестготы, впервые за долгие годы после падения Рима вступившие
в бой под римскими штандартами и легионными орлами, покрыли себя ореолом славы.
Аттила вернулся в свою ставку, на Дунай, как надеялись многие в этот момент,
зализывать раны. Точное место Каталаунской битвы, которое ищут историки и
дилетанты с тех пор, как в них проснулся острый интерес к своему прошлому (то есть
где-то с XIII в.), так и осталось неизвестным. Единственные археологические
свидетельства этого похода, сохранившиеся в «земляной летописи» – обломок гуннского
бронзового котла, найденный на северо-востоке Франции, да следы разрушений в
культурном слое города Трира. Но последствия этой «битвы народов» оказались
судьбоносными, как для ее прямых участников, так и для их потомков. Начнем,
пожалуй, с тех персонажей, которых Аэций поспешил удалить с поля боя.
Первый из них – Торисмуд, сын Теодориха. Аэций, преследуя при этом и свои
личные интересы, не покривил душой, советуя Торисмунду поскорей возвращаться в
свое королевство, чтобы не потерять трон, унаследованный от павшего накануне отца.
Его младшие братья, действительно уже готовились затеять свору, но прибытие
победоносной армии во главе с законным королем поставило этому точку. Правда
ненадолго – через два года братья все же прикончили его, и власть перешла к Теодориху
II. Тем не менее, невзирая на отдельные перегибы в наследственной борьбе королевство
готов еще долго оставалось грозной силой на политической карте Европы. К концу V
века область обитания вестготов увеличилась в 6 раз по сравнению с «договорными»
землями, армия закалилась в непрерывных завоевательных походах от Испании до Рейна
129
и стала в короткий период от окончательного поражения гуннов до возвышения франков
при Хлодвиге наиболее боеспособной силой в этой части Средиземноморья. Но в первые
десятилетия VI века франкам удалось вытеснить вестготов с территории Галлии, и
новый этап их политической истории был почти полностью ограничен Испанией, где
возникло Толедское королевство.
Второй – сын франкского короля, имя которого пока никем не называлось. Приск
Панийский сообщает, что одной из причин нападения гуннов на рейнских франков в 451
г. была кончина их государя и борьба за власть между сыновьями. Старший сын решился
придерживаться союза с Аттилой, а младший с Аэцием, то есть с Римом. Так вкратце,
мимоходом, историк зафиксировал на своих страницах рождение древнейшей династии
средневековой Франции, точнее, Франкии, – династии Меровингов. Вот теперь можно
назвать имя этого второго персонажа, хотя многим наверное уже ясно, что это Меровей.
Приску это имя было то ли не известно, то ли он не видел будущего за этим юнцом,
внешность которого он, тем не менее, описал, явно с иронией: «Мы видели этого
последнего, когда он явился в Рим, с предложениями: на лице еще не пробивался пушок,
русые волосы были так длинны, что охватывали плечи». Аэций усыновил Меровея и
отправил к императору для заключения союза. Франки в битве на Каталаунских полях
сражались за римлян и за свою будущую государственность, хотя были и те, кто
выступил на стороне Аттилы вместе со старшим братом Меровея.
131
чтобы лишить всяких претензий; но тому, в свою очередь, достаточно было отрастить
волосы заново, чтобы вернуть право на подобные притязания.
132
Вторая важная инсигния – золотая римская Т-образная
фибула (рис. 69). Мы уже говорили о такого рода застежках,
рассматривая сюжет с акацирами и распространением моды
на подобные украшения в лесах Поволжья, и видели их на
плече Стилихона и других полководцев. Хильдерик I
несомненно получил эту фибулу – символ власти, как
«чиновник», юридическое лицо высшей римской
провинциальной администрации, от лица императора.
Формально этим императором был Майориан, но фактически
западной частью империи в 460-е годы уже правили римские
Рис. 69 генералы – Эгидий, Рикимер, а затем Одоакр, находившийся
с Хильдериком, что немаловажно, в тесных дружеских отношениях. Массивная застежка
с иглой, принятая первыми исследователями памятника за стиль для письма, имеет
прямоугольную спинку с часто прочеканенным мелким декором в виде крестиков или
лепестков, и верхнюю часть в виде буквы «Т» с крупными золотыми насадками-
луковичками на концах перекладины и в ее центре. Императорское пожалование
королю-чиновнику и королю-союзнику было, вероятно, подкреплено золотым браслетом
весом в несколько сот грамм и мешком солидов – в могилу было положено 90 штук.
133
самой королевской власти, чтобы не вызывать у негерманских по происхождению
подданных иллюзию анархии. Поэтому даже после 476 года Хильдерик продолжал
считать себя законным проводником имперских традиций и преемником римской
власти, что всячески подчеркивал. О ней напоминала не только золотая фибула, сугубо
формальный знак, как позже аксельбант или погон.
Рис. 71.
Стенки ячеек из золотых ленточек в виде мелкого и частого зигзага очень оживили
несколько статичные доселе композиции – появилась мелкая «рябь», зрительно
придавшая эффект легкого колебания густой алой поверхности, как ветерок над
кровавой рекой. Кропотливая подгонка вставок альмандинов под контуры таких
многогранных ячеек – верх мастерства резчиков. Сотни плотно уложенных пластинок
камня с дрожащими краешками, разделенных тонкими золотыми паутинками,
окаймляют широкими полосами края ножен спаты, их устье и наконечник, рукоять и
навершие самого меча (рис. 71). Глядя на эту композицию сейчас, с трудом верится, что
это не рисунок художника, работавшего остро отточенными карандашами или
тончайшими кистями, а творение из камня и металла.
135
На не менее вычурных, чем детали меча, украшениях портупеи и пояса (пряжках,
ременных накладках и разделителях), впервые появился еще один технический и
орнаментальный прием. Боковые стенки предметов по всему периметру или частично
окаймлены рядом плотно поставленных и спаянных вертикальных золотых трубочек. Не
только верхнее устье их оформлено, как круглая ячейка для вставки шарика-альмандина,
но иногда даже и в боковой стеночке сделан миниатюрный вырез-окошко, естественно с
горящим в нем красным огоньком. Благодаря такому приему мастера-ювелиры уже
могут переносить уплощенный геометрический орнамент в трехмерную область
восприятия и, значит, создавать вместо изящных, но тонких вещей, не менее изящные,
но внешне массивные украшения, которые только выглядят толстыми и тяжелыми, но в
действительности представляют собой сложную объемную конструкцию, спаянную из
легких золотых листков, местами даже фольги.
137
протяжении первой половины V столетия значение варварского контингента в римских
армиях обеих частей империи, а в западной – в особенности, достигло пика в 440-е годы
на фоне крайнего обострения гуннской угрозы, и нашло отражение в битве на
Каталаунских полях, где победа «римского оружия» была полностью обеспечена
вестготами. Роль германской знати и ее количество в высшем командном составе и в
ближайшем окружении правителей, соответственно, также заметно увеличились.
Эти волны еще в самом начале V в. занесли готов Алариха в Италию, но уже
через несколько лет отбросили их еще немного дальше на запад – в Аквитанию. Во
второй трети этого столетия различные германские племена активно включаются в
состав воинских контингентов римской армии, дислоцированных в Италии, вокруг Рима,
Равенны, даже на Сицилии – форпосте борьбы с вандалами. Возможно, варвары-
139
федераты зачастую прибывают в Италию и живут вместе с семьями. Там и умирают.
Иначе не объяснить наличие здесь отдельных женских захоронений с типичным
варварским инвентарем – двупластинчатыми фибулами, среди которых особое место
занимают крупные дорогие вещи с перегородчатой инкрустацией. Впрочем, это могут
быть не только фибулы, но и поясные пряжки, накладки, серьги и подвески. Их
объединяет одно – стилистическое, декоративное и морфологическое следование тем
традициям в престижном «аристократическом» костюме, которые зародились в
многонациональной варварской среде на Среднем Дунае с приходом и утверждением
там гуннского военно-политического союза в период царствования еще
непосредственных предшественников Аттилы. В техническом отношении для всех этих
предметов характерен очень высокий уровень работы, присущий только
квалифицированным столичным мастерским.
140
Первое погребение в Апахиде очень напоминает по составу сопроводительного
инвентаря и даже по типу отдельных предметов могилу Хильдерика: почти такая же
золотая Т-образная фибула, поясные пряжки с инкрустациями гранатов в ячейках с
«дрожащими» стеночками, подвески-кисти в виде звериных морд с цепочками в зубах,
серебряная византийская посуда, а также целых три золотых перстня-печатки с
монограммами, крестами и именем владельца на одном из них. К сожалению, это имя,
OMHARUS (Омар) – ни разу не встречено ни в одном из синхронных письменных
источников, хотя, судя по находкам, этот человек должен был, как и Хильдерик,
несомненно, принадлежать к королевскому роду.
142
«вафельная» фактура подложенной под них золотой фольги, и здесь и там полностью
Рис. 76.
повторяют друг друга. Несомненно, перед нами работа если и не одного и того же
мастера-ювелира, то совершенно точно – продукция одной мастерской, причем
изготовленная примерно в одно и то же время. То есть, оба погребения в Апахиде в
целом синхронны, хотя, конечно, разница в 4 – 5 лет для нас сегодня трудноуловима.
144
Точно такие гранатовые диски были найдены и в другой могиле, далеко к
востоку от Апахиды, на самом краю Европы, отделенной от Азии, согласно
представлениям античных географов, рекой Танаисом (рис. 78). И это не случайное
совпадение. Там, при впадении Танаиса в Меотийское болото и к западу от него,
находились кочевья оногуров и сарагуров – племен, которые, как известно, в 460-е годы,
так же неожиданно, как столетием ранее гунны, вторглись в северо-причерноморские
степи и начали беспокоить Кавказ, Закавказье и греческие города побережья Понта.
Кстати, они оттеснили далеко к северу и акациров, которым с этого времени пришлось
отказаться от притязаний на степные пространства и окончательно стать «лесными
людьми». Новые хозяева Великой степи поглотили в свою орду разрозненные остатки
гуннских племен Аттилы, бежавших на восток, но не смогли продвинуться вплотную к
дунайским границам Византии, поскольку путь к ним, скорее всего, был перекрыт
болгарами, незадолго до того обосновавшимися в низовьях рек Прута, Днестра и Днепра,
а чуть дальше к западу – гепидами.
В том, что изготовлены эти вещи именно там, можно не сомневаться. Тончайшая
работа, уже хорошо знакомая нам по королевским гробницам в Турнэ и Апахиде, здесь
имеет и редкие индивидуальные черты. Так, сложный рисунок плавно изогнутых
гранатовых вставок на плоском поле круглого диска (рис. 78) дополнен миниатюрными
шариками в круглых гнездах-трубочках, но не зелеными (стеклянными), не красными
(альмандиновыми), а голубыми – лазуритовыми (к сожалению, лазурит – мягкий
146
материал, поэтому почти все вставки выкрошились). Это большая редкость, решиться на
которую могли только очень опытные мастера, располагающие необходимыми
материалами и хорошо знакомые с историей этой техники. Ведь последний раз лазурит
для такой инкрустации использовали только сасанидские ювелиры.
147
плотно, что скачущий на коне всадник уже мог не переживать за сохранность своей
драгоценной сбруи, подаренной ему императором.
148
Глава 7
Резьба кербшнитом: Гордиев узел звериного стиля
Пояса в древности, начиная с римской эпохи и может быть чуть ранее – с эпохи
расцвета в Европе кельтской латенской культуры (V – I вв. до н.э.) – выполняли
несколько иную функцию, чем та, к которой мы привыкли сегодня. Ремни с пряжками
предназначались отнюдь не для поддержания штанов на бедрах. Поясной набор – это
прежде всего воинская портупея, элемент амуниции, задача которого – удобное
закрепление на теле предметов вооружения, мечей и кинжалов. Кроме того, за
отсутствием на одежде карманов, к поясам крепились и другие, мелкие, предметы
обихода, такие как ножи, кресала (огнива), гребни, кошельки или сумочки, иногда еще и
чаши для питья. Для этого к ремню подвешивались дополнительные – целые пучки
коротких вертикальных ремешков, соединенных с основным пряжечками, кольцами или
обоймами-скобками. Каждый ремешок украшался декоративными накладками,
наконечниками, бляшками и т.п.
149
Ремешки свешивались спереди, иногда
плотно, как фартук, и предназначались для
крепления и ношения всего того, что мы носим в
карманах плюс боевое оружие и мелкое походное
снаряжение. Именно такой пояс и ничто иное стоит
за известной латинской поговоркой – omnia mea
mequm porto («все свое ношу с собой»). В
повседневной жизни боевой пояс часто служил
важнейшим и, по сути, единственным отличием
воина от гражданского лица – все остальные детали
костюма могли быть совершенно одинаковы.
Рис. 79. Лишение легионера его балтеуса было равнозначно
позорному разжалованию. Это значит, что пояс приобрел знаковый характер и выполнял
функцию знаков различия в римской армии, наподобие погон. В императорский период
серебряные пояса разрешалось носить только офицерам (центурионам), позолоченные –
высшим офицерам (легатам и трибунам легионов), всем остальным – просто бронзовые.
Византийский историк VI века Прокопий Кесарийский описывает случай, когда солдат,
надевший на себя трофейный золотой пояс, не соответствующий его воинскому званию,
был сурово наказан.
Мы уже говорили, что богатство этой орнаментики могло быть скрыто раньше в
других народных ремеслах, скорее всего в резьбе по дереву, образцы которой не
сохранились, но пластический язык кербшнита в целом и звериного стиля в частности
сильно связан с этим искусством. Возможно, он был лишь заимствован из него и
адаптирован для работы с другим материалом. Иначе не объяснить безошибочную
реалистичность и точность передачи запутанных плетеных композиций на плоскости
металлического предмета – рельефных и вероятно даже объемных по своему
первоначальному замыслу. Но сложность не только в этом. Истоки образности и
художественности звериного стиля пока определяются весьма гипотетически,
непосредственной подосновы именно в германском прикладном искусстве первых веков
нашей эры они точно не имеют. Но уже самые первые образцы поражают нас своим
156
совершенством и безукоризненной техникой исполнения, высококачественной отделкой,
и особенно, своей цельностью, законченностью, гармонией форм и образов, глубиной
таинственного, несомненно сакрального содержания, которое не могло возникнуть из
пустоты. Снова украшения последующего этапа развития лишь подражают этим
образцам, далеко не всегда удачно. В чем таится секрет на этот раз?
То, что это случилось именно на Среднем Дунае, отчасти снижает ту остроту
невероятности и художественной беспрецедентности, которая присуща первым
проявлениям звериного стиля на украшениях германцев. Паннония – римская
провинция, расположенная на правом берегу Дуная, там, где его русло, плавно
вытянутое почти на всем своем протяжении с запада на восток, вдруг резко «падает»
вниз и делает «ступеньку» высотой около 400 км, после которой опять устремляется к
востоку, к берегам Черного моря. Вот в эту ступеньку и упирается тот самый степной
коридор, о котором мы говорили в начале книги. Все кочевые племена древности,
завершая свой долгий путь на запад, спускались на юг, к Дунаю, вдоль карпатских
склонов и обогнув их с юго-запада, проникали в благодатную Карпатскую котловину. Ее
природные условия делали ненужными попытки искать какие-то другие места для
поселения. Тем более, что дальнейшему продвижению препятствовал римский лимес.
157
духовному росту. Флюиды всех предшествующих цивилизаций, словно теплые
испарения свежевспаханной весенней почвы, освободившейся от снега и прошлогодней
травы, стали проникать из эпической глубины в новую зарождающуюся культуру и
насыщать ее возродившимися почти из небытия прообразами.
Рис. 82.
Зато парные выступающие фигурки птиц – орлов или воронов – опознаются без
труда, они вполне реалистичны: с хищно изогнутым клювом и острым взором из-за
сверкающей стеклом или гранатом круглой вставки. Они вцепились когтями в край
пряжки и клюют ее, не опасаясь сломать клюв о твердый металл. Рядом – стилизованные
158
головки таких же птиц, словно высунувшиеся откуда-то изнутри, как и пальцевидные
выступы на верхней полукруглой пластине в виде звериных морд. На одной из самых
роскошных пряжек такого типа сплошные бордюры из волнообразно сомкнутых птичьих
голов обтекают весь щиток сверху и снизу, создавая иллюзию оперения, логично
завершающую орлиную «тематику» (рис. 83).
Рис. 83.
159
от Испании до Северного Кавказа длится с середины V до середины VII вв.
Орнаментальный мотив двух голов зверей или птиц, вытягивающих свои шеи из одной
точки, восходит еще к украшениям стиля Сесдал, куда попал, в свою очередь, из
провинциально-римского художественного ремесла первых веков нашей эры, ярко
представленного, как уже говорилось, бронзовыми поясными наборами легионеров-
лимитанов, то есть пограничников. Там же следует искать и корни германской
строжайшей симметричности в построении декоративных композиций.
Из памятников Подунавья
происходят и крупные
пальчатые фибулы – отлитые
из густо позолоченного
серебра, всегда парные, как и
положено было носить
готским девам и «княгиням».
Длина самых больших
достигает 35 см (рис. 85).
Если такие застежки
Рис. 85. скрепляли складки одежды где-то
на груди, то их торчащие вверх узкие ножки находились на уровне глаз.
Завораживающая рябь единообразных разбегающихся по всей длине фибул S-образных
спиральных волн, как и любой кербшнитный узор, перетекающих при движении и смене
света на тень, могла загипнотизировать смотрящего. Это мерцание выглядело еще более
таинственным в колеблющихся отсветах пламени или тусклого светильника. А
дополняющие резной декор маленькие круглые вставки гранатов по периметру и иногда
в центре неожиданно вспыхивали красными огоньками, как угольки затухающего
костра. Угли посреди волн. Лучшее украшение для того, чтобы сделать любую женщину,
даже дурнушку, загадочной.
При взгляде на все эти вещи никому не придет в голову, что они смоделированы
из каких-то разнородных компонентов, взятых из чуждых друг другу и далеких культур.
Их умелый синтез и художественное созвучие – главные достоинства нового ювелирного
стиля, который следовало бы назвать не звериным, а гармоническим. Очевидно, за этой
внешней гармонией в материальном мире, должно было стоять и определенное
мировоззрение, основанное на равноправии культурных традиций, восприимчивости и
поисках универсализма не только художественного, но и этического. Только такое
мировоззрение могло привести готов, вышедших из под власти Аттилы, к возрождению
их собственной государственности и ее эффективному развитию уже за пределами
Паннонии, после очередного переселения. В Италии, куда мы вскоре перенесемся, этот
принцип прошел проверку в процессе тесного и достаточно благоприятного
сосуществования готов – переселенцев и завоевателей – с римлянами, еще совсем
недавно считавших себя гражданами величайшей империи, но теперь ставших
подданными варварского короля.
161
Глава 8
Королевство Теодориха: готы в Крыму, Италии и… на Балтике?
162
Объединению двух родственных варварских группировок вскоре
поспособствовала и случайная гибель недавнего победителя болгар. Теодорих сын
Тиудимира стал единовластным королем восточных готов, его армия выросла вдвое, и
бороться с этой силой открыто на полях сражений отныне было невозможно. Зенон идет
на все уступки для усмирения готов, готовых разорить уже не только северную часть
Балкан, Фракию, Македонию, но и практически всю Грецию. Амал Теодорих
удостаивается титулов верховного главнокомандующего силами империи, консула на
484 г., в связи с чем в Константинополе готовятся воздвигнуть его конную статую,
границы королевства приближаются к византийской столице. Казалось бы, он получил,
все, что мог и чего добивался. Все, кроме доверия. Зенон так и не перестал считать
Теодориха своим врагом.
В целом, при взгляде на эту вещь, точнее на пару этих украшений, создается
твердое убеждение, что хотя они и следуют традициям и приемам среднедунайских
украшений этого периода, лучшими из которых являются находки из Апахиды, уровень
технического мастерства, проявленного при их изготовлении, на одну ступень ниже.
Стенки ячеек кривоваты, вставки часто тоже, большая часть шариков выпала, да и
закреплены они слегка иначе. Пожалуй, только косичка заслуживает очень высокой
оценки хотя бы самой смелостью подхода. На поясной пластине из Замости такая же
косичка выполнена чернью, что тоже было непросто, но техника клуазоне создает
большие трудности: без предварительной четкой и продуманной разметки («дизайн-
проекта») напаять множество запутанных пересекающихся перегородок было бы почти
невозможно. И еще ремарка: три эти предмета (пара фибул из Десаны и пластина из
Замости) демонстрируют собой постепенное проникновение классических элементов
позднеантичной орнаментики в германское ювелирное искусство и указывают нам на
время, когда это происходит.
Что заставило владельцев срочно прятать свои сокровища? Скорее всего, это было
связано с вторжением остготов под предводительством короля Теодориха в 489 г.
Украшения из Реджио-Эмилия, вообще-то тоже несут на себе явный отпечаток именно
остготской культуры среднего Подунавья, особенно пара пальчатых фибул, поэтому
можно допустить, что они принадлежали не местным частично романизированным
германцам, а их одноплеменникам, готам-переселенцам, ведомым Теодорихом. Но все-
таки более вероятным представляется другой вывод, на него наводят серьги с
перегородчатой инкрустацией. Несколько небрежная техника клуазоне сочетается здесь
с нижними элементами-подвесками в форме, напоминающей накладки-мухи или цикады
(с хвостиком и двумя крылышками по бокам), и, что уже несколько неожиданно, с
подвесками из жемчужин и ограненного изумруда, а это детали, изначально характерные
все же для собственно римской, а отнюдь не варварской, моды. Так что без
определенной и довольно заметной романизации здесь не обошлось, и Стафара с
Эттилой, хоть и были готами, но несомненно жили в Италии и до прихода своих
168
«дальних родственников» с Дуная в 489 гг. Что же касается пальчатых фибул с
рельефным декором в технике кербшнита, то они свидетельствуют о том, что тесные
культурные и возможно, как раз именно родственные связи с единоплеменниками
германцы могли поддерживать, даже находясь на службе в Империи. Впрочем, в
исторических хрониках мы найдем множество иллюстраций этому.
171
Пара великолепных больших фибул –
орлов, скалывавших когтями складки одежды,
сидя на плечах у дамы, словно нашептывали
своими клювами, обращенными чуть вверх,
какие-то тайны своей госпоже. В глазах
собеседника-соплеменника они невольно
вызывали ассоциации с двумя волшебными
вóронами – помощниками бога Вотана,
сообщающими ему обо всем, что видели,
летая над Землей. Длина фибул 12 см. Крылья,
хотя и резко выделены, изображают птицу в
состоянии покоя, сидящую (рис. 89).
Гранатовые пластины в золотых гнездах
покрываю всю фигуру целиком, при этом
грудка выделена сильно выступающим
круглым элементом с высоким гладким
бортом, тоже инкрустированным, с
крестообразной композицией в центре. В
Апахиде мы видели подобную выпяченную
Рис. 89. грудь у орла, но там это условно передано на
плоскости композицией из различных вставок. Здесь же и конструктивно появляется
второй ярус.
172
камней таких размеров, о наличии под каждой такой крупицей листика золотой фольги и
капельки цементирующей мастики, о толщине человеческого пальца наконец?).
Рис. 90.
Италийские ювелиры, а теперь уже можно говорить уверенно, что это были
великолепные мастера, работавшие в Италии и создавшие здесь собственную школу,
хотя и напрямую связанную своим происхождением с восточно-римской, но все же с
173
собственным творческим почерком и собственными техническими новшествами, пошли
еще дальше. И дело не только в выпуклом круге на орлиной фибуле. Совершенно
уникальная вещь, вместе с двумя другими, попроще, служила украшением сумочки-
кошелька дамы из Доманьяно. Это накладка в виде головы воина в шлеме: хорошо
читаются купол шлема, его уплощенный гребень, длинный наносник, закрывающий
центральную часть лица до самого подбородка, по бокам глаза мужчины и, возможно,
края усов или бороды, по бокам из-под шлема свешиваются не то нащечники, не то
локоны волос (рис. 90). Это единственное в истории европейского клуазоне
«портретное» изображение! Кто этот персонаж – король, божество, эпический герой или
муж хозяйки – сказать невозможно. Но совершенно точно на голове у него шлем, очень
похожий, почти аналогичный находке из Беркасово (рис. 35), с таким же продольным
ленточным гребнем с отделкой. И главное, изображение выполнено в низком рельефе,
оно объемно: центральная часть лица с наносником шлема выступает над краями
пластины. Найденное мастером решение оказалось гениальным в своей простоте: высота
стенок ячеек плавно повышается от краев к центру, а контур наносника еще и
подчеркнут легкой перспективой – ступенькой между ним и лежащей чуть ниже
плоскостью лица воина. Абсолютно элементарный прием с точки зрения заурядного
скульптора или резчика каменных (и деревянных) барельефов, но для ювелира, прежде
выкладывавшего мозаики своих инкрустаций на горизонтальной плоскости, это
нестандартный ход, прорыв. Так же как и интерес к живой человеческой натуре.
176
Рис. 92.
177
Среди вещей попроще, вероятно, местного производства, но явно использующего
привозные образцы, есть варианты фибул, казалось бы, претендующие на
оригинальность (рис. 93), но внимательный анализ не оставляет сомнений в том, что два-
три дополнительных элемента и их нетрадиционная компоновка лишь неумело скрывают
первоначальный италийский «канон». Большая часть крымских украшений – это
подражания и даже реплики импортных изделий, выполненные без использования
технических приемов, определяющих конечную степень совершенства предметов
искусства подобного рода. Но следование веяниям законодателей моды, уже тогда
обосновавшихся вокруг Медиолана и Равенны, - налицо, хотя, строго говоря, просто
модой называть это явление нельзя.
178
даже Паннонию, исход из которой состоялся, как казалось, навсегда, 20 годами ранее.
Византия не смогла этому противостоять.
Испанские ювелиры,
продолжив тиражировать
больших орлов в нескольких
мало отличающихся друг от
друга вариациях, тем не
менее, реализовали и
собственные оригинальные
художественные идеи,
обогатившие стилистику
европейского клуазоне. Для
их воплощения были
Рис. 95. выбраны крупные поясные пряжки
с прямоугольным щитком. За основу взята тоже италийская по происхождению
композиционная схема (в свою очередь восходящая к провинциально-римским
прототипам IV – V вв.), дополненная и усложненная гранатовыми пластинами и
стеклами в мозаичных ячейках, покрывающих сплошь всю поверхность предмета (рис.
95). Сам по себе абсолютно калейдоскопический принцип передачи простейших
геометрических элементов был впервые реализован вестготскими мастерами еще в
Галлии на серебряных двупластинчатых фибулах середины V в. с резным декором. На
пряжках Испании близкая по своему зрительному эффекту компоновка разнообразных
по форме и размерам вставок усилена четырехчастным членением всей композиции
внутри прямоугольного пространства щитка, с выделенным центральным акцентом –
крупной вставкой или отдельно и иначе оформленным микрополем (рис. 95).
Обогащенная цветовая гамма и орнаментальная стилистика, гармонирующая с
181
геометрическими перегородками на фибулах-птицах, хорошо сочетаются и с пышными
ожерельями, свисающими почти до пояса, из множества разноцветных стеклянных и
каменных бус. Среди них, кстати, довольно много янтарных – дары балтийских волн,
присланные Теодориху Великому эстиями и широко разошедшиеся среди его друзей и
союзников.
В западно-европейских хрониках V – VI
веков часто фигурирует выражение
«испанские самоцветы», которое
сопровождает описание королевских
драгоценностей или костюма знатных
вельмож. Так, испанскими самоцветами
была украшена портупея меча одного из
Меровингов. По всей вероятности, именно
такая многоцветная гамма
Рис. 96. инкрустированных стеклом и гранатами
изделий вестготских ювелиров, заметно выделяющая их среди прочих драгоценностей
этого времени, как правило, двух- или трехцветных, и привела к появлению особого
обозначения вещей клуазоне в испанском стиле (рис. 96). В средние века испанским
камнем называли андалузит. Но разработки месторождений этого камня начались только
в X – XI вв. в Андалузии, и на вещах эпохи Переселения народов он ни разу не встречен.
Поэтому других претендентов на звание «испанских самоцветов» в V – VI веках, кроме
182
разноцветного стекла, дополненного гранатами и янтарем, в королевстве вестготов, да и
во всей Европе не было.
Надо отметить, что фибулы в виде римских орлов были доступны не для всех
знатных дам из круга варварской родовой аристократии. Такие вещи указывали,
вероятно, на довольно высокий социальный статус владелицы, а девицы рангом пониже
довольствовались парадными застежками несколько иной разновидности. На их плечах
Рис. 97.
183
сидели не гордые птицы, устремившие свой преданный взгляд на лица хозяек, а
украшения попроще – бронзовые или серебряные фибулы – пальчатые или
двупластинчатые (рис. 97). Точно такие, как и у почти всех восточно-германских
народностей той поры. Очень много общего можно увидеть на фибулах из остготской
Паннонии и Италии, на вещах гепидов Подунавья, с одной стороны, и вестготов
Испании, с другой. Даже подобные фибулы из Крыма – другой оконечности варварского
мира – выглядят, как братья-близнецы испанских и италийских находок (рис. 123). Хотя
нельзя не заметить, что качественный орнамент в технике кербшнита у вестготов,
создававших еще в середине V в. настоящие шедевры, спустя столетие стал редкостью.
184
Известно, что «благодарность» в
международных отношениях эпохи
переселения народов выражалась
обычно в ответных дарах, которыми
щедро вознаграждается и сама
дипломатическая миссия, и ее
отправитель – вождь далекого, но
отныне дружественного племени. К
сожалению, мы не знаем точно, кто
именно похоронен в богатой могиле в
Литве, - сам вождь или один из его
Рис. 98. послов, доставивших на Янтарный берег
подарки и письмо от короля италийских остготов. Но подарки эти точно из Италии. В
захоронении был найден длинный меч – великолепная римская спата в парадных
ножнах, украшенных инкрустациями и серебряным наконечником, с портупейными
пряжками остготского типа – с резным орнаментом в виде спиральных завитков и
«ласточкиным хвостом» на конце (рис. 98:1). Если мы вспомним, что примерно такой же
императорский подарок, перевязь, но подороже, лежал и в гробнице Хильдерика, то
догадаемся, что статусные вещи – инсигнии власти – получали все же не послы, а
вассальные короли и князья, как подтверждение и признание своего положения со
стороны еще более высокопоставленных правителей.
185
Глава 9
Реставрация империи и последствия «гранатовой» дипломатии
Счастливые для Италии годы правления Теодориха стали палкой о двух концах
для судеб его державы. Активно проводимая им политика возрождения античной
культуры и искусства, подчеркнутое следование римским традициям при королевском
дворе и вокруг него, по-прежнему действующие институты старой имперской власти,
все это с одной стороны, успокаивало местное население и снижало тот градус
напряженности, который неизбежно возникал между варварами-завоевателями и
римским большинством. Но с другой, это последнее все более и более убеждалось в том,
что королевская власть готов – явление абсолютно чуждое и никак не гармонирующее с
теми ценностями, которые она же и пытается реставрировать. Германцы в Италии
продолжали следовать своему собственному варварскому праву, своим обычаям,
сохраняли свой язык и свою веру – христианство арианского толка, которую католики-
римляне считали ересью. Чем больше администрация Теодориха делала для упрочения
культурного симбиоза готов и италиков на почве главенства римских приоритетов, тем
сильнее римляне убеждались в необходимости возврата настоящей имперской власти и
все чаще уповали на нее, глядя на восток.
Безусловный авторитет короля, его незаурядные человеческие качества и
огромная харизма, как славного воина, с точки зрения варваров, и как реставратора Рима
и тонкого политика, в глазах италийцев, до поры до времени сдерживали все
обостряющиеся внутренние противоречия. Религиозный конфликт между арианами и
ортодоксами удалось притушить благодаря избранию на папский престол Феликса IV,
разделявшего взгляды Теодориха на необходимость компромиссных решений в таком
сложном деле. Однако, спустя всего пару месяцев после этого события, летом 526 г.,
король умер. Скоропостижно, насколько можно так сказать, когда речь идет о глубоком
старике. Переход власти в руки восьмилетнего внука Аталариха был заранее
подготовлен, но это были уже не те руки, которые могли удержать государство.
«Любовь и уважение, с каким готы и римляне относились к нему, были
безграничными… Его смерть поселила в сердцах подданных непреходящую тоску по
такому правителю». Эти слова принадлежат Прокопию Кесарийскому, не
отличавшемуся симпатией к готам, на войне с которыми он провел несколько лет своей
жизни, будучи секретарем одного из лучших византийских полководцев своего времени
186
– Велизария. Но в правоте его слов убеждает мавзолей Теодориха Великого, по сю пору
возвышающийся в целостности и относительной сохранности на окраине Равенны.
Разрушить его не поднялась рука ни у живущих здесь римлян, ни у многочисленных
завоевателей, неоднократно разорявших Италию за прошедшие полторы тысячи лет.
Первой в списке претендентов оказалась Византия, уже давно ожидавшая смерти
Теодориха, хотя всего каких-то тридцать лет назад он, тоже в чине
главнокомандующего, был отправлен из Константинополя в Рим, чтобы в качестве
наместника императорской власти править там до возвращения законного правителя.
Возвращение, которого с таким нетерпением чаяло римское население варварских
королевств Испании, Италии, Галлии и даже Африки, стало возможным только после
смерти великого остготского короля, и оно началось. Но для того, чтобы весы истории
не просто качнулись, а окончательно склонились в нужную сторону, одновременно с
гибелью Великого гота – варвара, ставшего истинным ромеем и потому удержавшего в
своих руках почти весь Запад, на арену мировой политической борьбы вышел другой
Великий – римлянин, рожденный на Востоке и вернувший себе почти весь Запад.
Видимо, дух Величия – одинок и капризен, он витает между народами и выбирает сам,
кому из них возвыситься следующим через своего правителя.
Всего через полгода после смерти Теодориха в Равенне, в столице Византии был
провозглашен новый император – Юстиниан, племянник прежнего престарелого
базилевса Юстина. О нем было известно лишь, что он выходец из бедной иллирийской
семьи, но хорошо образованный и уже отличившийся в войнах на востоке, за что и был
выбран своим бездетным дядей в соправители. Гораздо большей известностью, но
скандальной, пользовалась его невеста – красавица Феодора, бывшая танцовщица.
Юстиниана это, однако, не смущало, и став императрицей, она вошла в историю не
только как жена Великого императора, но и его преданный друг и мудрый советник, не
раз спасавший жизнь супруга и могущество его державы.
Именно Юстиниану суждено было на краткое время восстановить Римскую
империю почти в прежних ее границах, устранив власть варваров-завоевателей на
огромных территориях латинского Запада. В этом заключались не только его личные
амбиции и убеждения. Население занятых варварами провинций, ставших теперь
королевствами, жило в предвкушении своего возврата под крыло законного и
единственного императора, да и сами германские короли, заискивая перед василевсом и
добиваясь от него все новых почестей и даров, только усиливали подобные настроения
среди своих не-варварских подданных. Но началось это движение на Востоке.
187
Чувствуя свое необычное предназначение и готовясь к этой исторической миссии,
Юстиниан понимал крайнюю необходимость обеспечения спокойного тыла: ведь
тяжелые и затяжные войны в Западной Европе могли оголить восточные границы, чем не
преминул бы воспользоваться главный враг – Персия и ее степные союзники, всегда
готовые за соответствующее вознаграждение прорваться через Кавказский хребет и
ограбить малоазийские провинции – главную житницу Византии той поры. Заслон в
лице северокавказских народов – федератов Империи – оставался самым надежным
щитом, прикрывавшим не только проходы в горах, но и черноморское побережье с его
греческими городами и торговыми путями, ведущими в Крым и на Балканы.
Укрепление восточного фронта началось еще в краткий период совместного
правления Юстина и Юстиниана, весной 527 г. Ценой сложных дипломатических
интриг, а кое-где и с использованием прямой военной силы, в орбиту Восточно-римской
империи вернулись страны Закавказья – Иберия и Армения (именно здесь впервые
отличился будущий полководец Велизарий), доселе балансировавшие между Византией
и Ираном; окончательно отошли к империи и важнейшие военно-торговые порты на
восточном побережье Понта. На северном его берегу, у пролива Боспор Киммерийский,
связывающего Черное и Азовское моря – Понт и Меотиду, – появилась еще одна
стратегическая точка. К власти в Боспорском царстве вернулась старая проримская
династия Тибериев-Юлиев и восстановила вассальные отношения с Константинополем.
Таким образом, Византийская империя вернула себе приморские земли от западного
Крыма (Херсонеса) до Кавказского хребта, северные склоны которого теперь надежно
охраняли союзники – племена горцев: лазы, абазги и апсилы. Степные подходы к ним
контролировали разрозненные группировки кочевников (аланы, гунны, болгары), играя
на противоречиях между которыми, римляне всегда могли влиять на приграничную
ситуацию. Было бы только золото.
Пути его поступления на Кавказ, как и следовало ожидать, хорошо читаются и
надежно документируют следы византийской дипломатии, тайные и не очень, буквально
с самых первых ее шагов в начале VI века. Но есть и находки, которые говорят о том, что
начало этого процесса может относиться к чуть более раннему времени.
188
Великолепные экземпляры восточно-
римского клуазоне найдены на Кавказе, в
погребениях воинской знати самого конца V в.
Весь характер вещей и могильных комплексов
говорит о том, что здесь погребены
предводители воинских отрядов, которые несли
службу по охране византийских политических
интересов, и в качестве платы или награды они
получили все эти сокровища. Римская спата с
шикарным инкрустированным перекрестьем и
деталями перевязи, богато покрытыми
гранатовыми вставками, из погребения у
Рис. 99. Лермонтовской скалы близ Кисловодска (рис. 99),
достойна и короля. На портупейных пряжках – непременные орлиные головки.
Целый набор небольших золотых застежек-брошей, выполненный в
единообразной манере, сочетающей геометрические вставки альмандиновых пластин с
маленькими кабошонами в виде шариков (рис. 100), происходит из кургана в Куденетово
(недалеко от г. Нальчика). Одна из брошей – круглая – по композиции напоминает
фалары из Апахиды. Там же были найдены детали парадной конской уздечки с
псалиями, увенчанными орлиными
головками с крупным гранатовым
глазом и толстыми рельефными
вставками в обрамлении напаянных
золотых шариков (рис. 100). Вещи в
золото-гранатовом стиле из Куденетово
– оригинальны и могли бы
рассматриваться, как образцы
проявления кавказской специфики,
нигде больше не отмеченной, но тем не
менее, участие местных мастеров-
ювелиров в из изготовлении мало
вероятно. Во-первых, мы не
располагаем достаточным количеством
Рис. 100. других выразительных следов этой
189
возможной школы, во-вторых, особенности комбинирования декоративных элементов
выдают уже хорошо знакомую нам манеру восточно-средиземноморских мастеров
второй половины V в. Ювелиров, посвятивших свою жизнь и кропотливые труды
обслуживанию дипломатических интриг империи.
Но одна из самых ярких вещей в этом ряду была изготовлена в 527 году. Такая
точность стала возможной благодаря тому, что дата, в виде фигур сразу двух
императоров, попросту указана на этом предмете. Римский золотой солид, чеканенный в
период совместного царствования Юстиниана и его дяди, оказался вправлен, как
медальон, в круглое звено застежки массивной золотой цепи – ожерелья, найденного в
низовьях Кубани вместе с целым набором других золотых украшений. Все они
происходят из разрушенного женского захоронения. В конце XIX в. его обнаружил в
окрестностях станицы Джигинской казачий есаул, и он же отправил все находки в
Императорскую Археологическую комиссию, сразу определив их научную ценность.
Рис. 101.
Золотое ожерелье представляет собой толстую цепь длиной почти 70 см,
сплетенную из проволочных колец, на которую нанизаны три овальных медальона с
дополнительными подвесками (рис. 101: 1). Лицевая сторона каждого украшена
филигранными ободками (зернью и плетеными косичками) и крупной вставкой
190
трехцветного стекла, имитирующего фактуру слоистого камня – оникса; на обороте в
технике металлопластики (проще говоря, продавливания орнамента) изображены Хризма
и христианские кресты. Застежка цепи состоит из толстой короткой петли на одном
конце и плавно изогнутого крючка – на другом. В большое дисковидное основание
крючка оправлена золотая монета – солид 527 г. (рис. 102).
Краткий период соправления
двух императоров, фигуры
которых отчеканены на этой
монете, всего около
полугода, как нельзя более
точно указывает время
изготовления всего ожерелья
и, почти наверняка, его
Рис. 102. вручения владельцу, кем бы
он ни был. Подобные цепи с медальонами имели глубоко символический характер: это
важнейшие инсигнии могущества, которые демонстрировали и подданным какого-либо
князя или предводителя, и его противникам на истинный источник его власти. Лик
римского императора здесь – словно печать или личная подпись, свидетельство
подлинности этого драгоценного вещественного документа и в то же время – прямое
указание на ту персону, чей гнев может пролиться на голову непокорных. С той же
целью, а не как свидетельство вероисповедания владелицы, на оборотной стороне
медальонов изображены кресты. Близкую функцию исполняла ханская пайцза во
времена татаро-монгольского ига на Руси.
Абсолютно аналогичная цепь с одним большим медальоном и подобной же
застежкой, в которую вставлены солиды императора Юстиниана, найдена в кладе на
территории Сирии, на границе римских владений и пустынных областей, заселенных
сарацинами. Тоже явный след византийской восточной политики конца 520-х годов.
Помимо церемониального ожерелья с медальонами, в состав инвентаря богатого
захоронения у Джигинской входили бронзовое круглое зеркало, пара женских серег и
пара крупных височных подвесок-колтов. Интересно, что серьги в виде овальных дисков
с большой центральной стеклянной вставкой, окруженной филигранными ободками, и с
дополнительными каплевидными подвесками (рис. 101: 2) оформлены точно так же, как
и медальоны ожерелья, то есть составляют с ними единый парадный гарнитур. Скорее
всего, все эти вещи были выполнены одновременно, специально по заказу, как набор
191
украшений и инвеституционных даров для уже известной высокопоставленной персоны,
наделенной властью. Но ведь серьги, как и само погребение – женские?
Колты – массивные височные подвески с
удивительно сложной внутренней
конструкцией, спаянной из нескольких
десятков мелких деталей (не считая
шариков зерни, их еще сотня с лишним!),
вырезанных из золотого листа. Основой
служит простая коробчатая сердцевина в
виде полумесяца (рожками вверх), для
прочности заполненная пастой. Но она
практически не видна снаружи, поскольку
покрыта множеством ажурных
декоративных и конструктивных
элементов (рис. 103), в несколько раз
увеличивающих размеры и зрительный
объем вещи: это прежде всего два плоских
Рис. 103. несомкнутых кольца, соединенных
наложенной поверх торцевой ажурной пластиной, которая выглядит, как небрежно
накинутая узкая золотая ленточка, причудливо свернувшаяся в четкую меандровую
волну. Эти кольца, в свою очередь тоже служат плоской основой для других элементов
декора – рубчатых ободков и радиально расходящихся лучиков зерни, сложенных из
постепенно уменьшающихся в диаметре шариков, что создает иллюзию перспективы.
Такая же ленточка, как на торцах, свернулась в центре лицевой лунообразной
композиции, и ее тоже обрамляют короткие филигранные лучи, общее количество
которых на каждом предмете – не менее 150, по 5-6 зернинок в каждом. Диаметр внешне
массивных, но при этом легких и ажурных украшений 5,5 см, это размер кулачка
женской руки – руки хозяйки.
К сожалению, из обоих колтов выпали почти все вставки, миниатюрные остатки
стеклянных пластинок сохранились только в нескольких гнездах центрального поля
щитка одного из них. Когда-то эти стекла имели голубоватый и красный оттенки. Можно
не сомневаться, что инкрустация изначально имелась везде, где меандровой волной
вьется узкая золотая лента, а под ней имеются пустоты, которые несомненно были
изначально заполнены мастикой, удерживавшей тонкие пластинки из гранатов и других
192
материалов, прижатые сверху ажурной золотой пластинкой с орнаментом в виде волны
или вихревой свастики («инь-ян»). Вся композиция была, как минимум, трехцветной:
голубовато-красная инкрустация поверх золотой основы. Чрезвычайно сложная,
филигранная во всех смыслах работа, и утонченный вкус, удивительно гармонично
сложивший в одну объемную миниатюру «классические» мотивы римского клуазоне и
декоративные композиции гуннского полихромного стиля, которые мы видели на
степных колтах начала V века (рис. 16). В конце V и первой половине VI веков подвески
аналогичного типа, во многом послужившие прототипами для шикарных изделий из
Джигинской, но не столь тонкой и сложной работы, известны в степях Северного
Причерноморья, в Крыму и на Волге (рис. 104).
Византийскому ювелиру пришлось вложить в пару
этих подвесок весь свой интеллектуальный и
технический багаж, использовать весь
накопленный за долгие годы опыт, применить чуть
ли не все известные ему технологии, изучить все
доступные образцы украшений, отражающих вкусы
современной кочевнической элиты. Но ради кого
все это случилось? Что это за неведомая дама,
предводительница диких степняков с берегов
Рис. 104. Меотиды, может быть амазонка? Чего хотел от нее
Юстиниан, отправляя столь богатые подарки, достойные самого Аттилы?
Политические контакты кочевников Северного Кавказа и Прикубанья в первой
половине VI в. хорошо и неоднократно отражены в письменных источниках. Именно
Юстиниан активизировал здесь римскую внешнюю политику, направленную на
умиротворение местных варваров и установление тесных союзнических
взаимоотношений. Так, в 528 г. гуннский князь Грод принял в Константинополе
крещение и с богатыми дарами вернулся на берега Боспора Киммерийского, уже как
духовный сын и верный союзник императора. Чуть позже федератами Византии стали
болгары-утигуры, кочевавшие в низовьях Дона. Однако, мы ищем женщину.
Иоанн Малала, ритор и историк начала VI в., сообщает, что в период борьбы за
присоединение Иберии, то есть в самые первые годы правления императора Юстиниана,
римляне неожиданно приобрели нового союзника на Кавказе. «Присоединилась к
римлянам Боарикс, предводительница гуннов-савиров, женщина по мощи и разуму
подобная мужчине, имевшая под своим началом сто тысяч. Она после смерти своего
193
мужа Болаха управляла областями гуннов. Василевс Юстиниан, подарив ей много
царской одежды, различной серебряной посуды и немало денег, побудил ее захватить в
плен двух других предводителей гуннов, которых Кавад, царь персов, склонил к союзу с
ним против римлян. Эта самая предводительница Боарикс настигла их, направлявшихся
в Персию с большим двадцатитысячным войском, и это войско полностью погибло в
схватке. Захватив одного из этих предводителей по имени Тиранкс, она отправила его
связанным в Константинополь к Юстиниану. Другой вождь гуннов Глом был зарублен в
битве». Действительно, настоящая амазонка.
Война в Закавказье началась еще в период соправления Юстиниана и Юстина, вот
почему и солид на ожерелье из Джигинской несет портреты двух императоров. Видимо,
посольство из Константинополя отправилось незадолго до смерти старика Юстина,
весной-летом 527 г., иначе его племяннику ничего не стоило бы распорядиться заменить
этот золотой на новую монету, только что отчеканенную по случаю начала
единоличного царствования. Сто тысяч гуннов-савиров – грозная сила, способная
контролировать и все предкавказские степи от Волги до Меотиды, и ключевые проходы
в горах, постоянно угрожая с севера Ирану. Чего собственно и добивалась Византия.
Пока царствовала Боарикс, ромеи могли быть уверены в безопасности своих портов на
черноморском побережье, а персы должны были воздержаться от враждебных действий.
Так что золотое ожерелье, пара скромных золотых колтов, «серебряная посуда и немало
денег» - еще весьма умеренная плата за такую услугу. Это был колоссальный успех
византийской дипломатии и, вероятно, лично Юстиниана, поскольку всего десятилетием
ранее орда савиров, подкупленная Сасанидами, опустошила малоазийские провинции
империи и в самом начале борьбы за Иберию и Армению выступила на стороне Персии.
Юстиниан славился умелым подходом к умным женщинам.
Погребение у станицы Джигинской расположено довольно далеко от главных
областей кочевания савиров в Предкавказье и вдоль Каспийского побережья. Однако,
именно здесь, в низовьях Кубани и на Таманском полуострове проходила скорее всего
граница земель Боарикс, а дальше, что особенно важно, начиналось Боспорское царство,
тоже один из принципиальных союзников Византии, оплот ее власти в Таврии (Крыму) и
на Меотиде. Возвращение Боспора под мантию Константинополя также произошло в
начале царствования Юстиниана.
Вскоре после крещения князя Грода и его возвращения в Крым, где он со своими
гуннами, по-видимому, должен был охранять степную – северную – часть полуострова
от возможных набегов из Поднепровья, среди кочевников начались беспорядки. Грод
194
был убит сородичами за измену вере своих предков, и гуннов возглавил его брат-
язычник, не пожелавший признавать и союза с Византией. В связи с этим в Пантикапей,
который все чаще называли по имени всего государства – Боспор, были для усиления
местной дружины и усмирения взбунтовавшихся кочевников переброшены римские
части, сформированные из варваров Фракии и Мезии, преимущественно, конечно, готов.
Командовал ими комит Иоанн.
Появление на Боспоре
новых германских
подразделений, солдаты
которых, по традиции,
привели с собой жен и
детей и вместе с ними
выполняли здесь свой
воинский долг, оказалось
не только важным
политическим событием,
но и заметной вехой в
местной моде. Жены и
дочери воинов-готов
принесли буквально на
Рис. 105. своих плечах доселе невиданные
в Крыму первые образцы пальчатых фибул с пышным резным декором, отвечавшие
притязательным вкусам новых властителей Среднего Подунавья, бывшего царства
Аттилы, и Италии – королевства Теодориха, очевидно, вместе с известием о его
недавней кончине. Возможно, это были не рядовые воины, а офицеры, точнее их жены,
поскольку после своей смерти они оказались погребены на привилегированной части
некрополя Пантикапея, в сводчатых каменных склепах, так, как уже давно хоронили
здесь представителей местной греко-варварской знати.
Чуть выше, говоря об италийских украшениях времен Теодориха, мы рассмотрели
некоторые образцы этих вещей, попавшие в Таврию. Среди них конечно выделяются
наиболее роскошные фибулы с тонкой кербшнитной резьбой, чернью и позолотой,
изготовленные скорее всего в Италии классными римскими ювелирами (рис. 92). Вместе
с германскими полками, расквартированными на Боспоре, здесь появились уже не
отдельные дорогие украшения, а началось серийное производство «модных» пальчатых
195
фибул, следующих дунайско-италийской традиции готов и гепидов (рис. 105), и даже
родились собственные вариации застежек, нигде больше за пределами этого региона не
встреченные (рис. 106). Однако, в целом, набор декоративных элементов и технических
способов обработки и орнаментации остался прежним, а в чем-то даже и уступающим
тому богатейшему ассортименту навыков и орнаментальных мотивов, которым
пользовались мастера Среднего Дуная второй половины V века. Так, среди фибул
боспорского производства нет ни одной, декорированной чернью, и единичны изделия с
финальной «холодной» резьбой по готовой отливке, придающие такую неповторимую
контрастность рисунку, которой отличаются, например, шедевры восточно-германского
кербшнита времен возникновения звериного стиля.
Не очень любили боспорские мастера
первой половины VI в. применять технику
инкрустации. Казалось бы, еще 30-40 лет
назад, в первые десятилетия после
крушения державы Аттилы, здесь в
Пантикапее изготавливались неплохие
вещи, инкрустированные гранатами в
технике клуазоне, хотя и уступающие по
уровню столичным украшениям, но в
остальном добротные (рис. 65),
продолжающие традиции
предшествующего времени (рис. 107). С
Рис. 106. началом юстиниановской эпохи значение
перегородчатой инкрустации резко падает. Для этого времени уже нет ни одного
заслуживающего внимание предмета в золото-гранатовом стиле, на единичных вещах –
фибулах и поясных деталях – присутствуют
второстепенные декоративные элементы,
инкрустированные стеклянными или гранатовыми
вставками в напаянных гнездах-ячейках:
отдельные кружки или пластины. Случайно
попавшие в Таврию или шире – на северные
берега Понта – импортные константинопольские
украшения резко выделяются на местном
довольно блеклом фоне. С чем связан такой Рис. 107.
196
регресс местной ювелирной школы – с изменением вкусов или падением спроса – пока
трудно сказать. Но нельзя не заметить, что такая тенденция характеризует и столичное
ювелирное дело Византии той поры. Вероятно, фактор резкого падения спроса имел
место, ведь главные потребители инкрустированных гранатами украшений – готы – в
основной своей массе ушли на Запад. Главным варварским контингентом восточно-
римской армии с конца V века все чаще становятся герулы и, в особенности, исавры –
воинственные обитатели горных областей Малой Азии, ранее отличавшиеся своим
разбойничьим образом жизни. Об их «модных» вкусовых пристрастиях нам ничего не
известно. Однако, сокращение заказов для константинопольских мастерских на изделия
в стиле клуазоне было весьма заметным.
Зато серебряные фибулы восточно-
германского типа, предназначенные для семей
офицеров и местных провинциальных дам
Боспора, воспринявших эту новую
«европейскую» моду, штампуются в больших
количествах при посредственном качестве.
Однотипные вещи многократно тиражируются
в одинаковых литейных формах и часто имеют
не одного, как положено, парного себе брата-
близнеца, а несколько точно таких же пар. Их
Рис. 108. отделка ограничивается полировкой серебра и
изредка золочением. Пожалуй, лишь обилие всевозможных вариантов застежек,
подражающих то гепидским, то остготским, то лангобардским – с большим количеством
пальцев-шишечек, то сочетающим конструктивные и морфологические элементы и тех,
и других, придает этому массовому ширпотребу зрительное разнообразие (рис. 108).
Но вместе с тем, такое
разнообразие свидетельствует
о многочисленных ниточках,
связывающих весь германский
мир, не исключая самых
отдаленных его окраин, и
придающих ему культурную
Рис. 109. целостность, которая была
основана на осознании своего исторического и эпического единства. Запечатленные на
197
фибулах и пряжках звериные морды, орлиные головки, фигурки птиц и личины
неведомых нам божеств в окружении спиральных волн – все это своего рода
мифологические иероглифы, складывающиеся в связный текст, чтение которого не
составляло труда для носителей этих украшений (рис. 109, 110). Они легко узнавали
здесь то Одина с его вóронами-помощниками, то Локи, спрятавшегося в водопаде, то,
быть может, Аттилу в окружении клюющих его римских орлов. А готам, принявшим
христианскую веру, здесь виделся лик Христа или евангелиста Марка, которого
раннехристианские проповедники тоже часто символически представляли в виде орла. У
варваров-ариан именно Евангелие от Марка пользовалось особым почитанием.
Рис. 110.
Не стал бы Теодорих Великий призывать крымских готов за собой в Италию, если
бы не видел в них близких родичей своего народа. Но сейчас король умер, и за этим
событием последовало другое. Как странная насмешка судьбы, те дунайские готы,
которые остались верны союзническому договору с Константинополем и не последовали
198
в Италию, были переселены другим Великим – Юстинианом – и именно в Крым.
Слияние двух разрозненных частей одного народа состоялось, но не так, как хотели
Амалы сорок лет тому назад, не во благо варварскому единству, а на погибель ему. С
укреплением восточных границ империи, ознаменовавшимся в 532 г. очередным
«вечным миром», напряженность между Византией с одной стороны, и кочевниками и
Ираном, с другой, спала. А вот многие из тех ниточек, что протянулись внутри
германских королевств от Испании и Африки до Нижнего Дуная, натянулись теперь, как
струны, готовые вот-вот лопнуть. Играть на них выпало Юстиниану.
Воспользовавшись внутренними междоусобицами, которые начались после
скоропостижной гибели двух видных монархов, Теодориха остготского и вандальского
короля Хильдерика, византийские войска с промежутком всего в год с небольшим
вторглись в Северную Африку и затем в Италию. Восточно-римская армия,
осуществившая оба вторжения, состояла преимущественно из исавров и гунно-
болгарской кавалерии, набранной во Фракии и за Дунаем, а в боях на равнинах Кампани
и Лациума на стороне ромеев участвовали даже славяне, уже ставшие обычным
пехотным контингентом при болгарской коннице. Руководил войском Велизарий – один
из лучших генералов в римской истории. Его недюжинные способности как отважного
воина, опытного стратега и хитроумного дипломата позволяли одерживать победы над
противником и в бою, и без боя. Города и столицы варварских королевств, Карфаген,
Неаполь, Равенна, населенные в большинстве своем римлянами, встречали армию
Велизария, как долгожданных освободителей.
Вандалы сопротивлялись всего несколько месяцев. Десятилетия мирной
спокойной жизни в райских условиях Средиземноморья сделали брутальных воинов
изнеженными сибаритами. Экспедиционный корпус, состоящий из морской пехоты на
сотне боевых кораблей, вскоре после высадки на африканском побережье быстро
овладел Карфагеном. В его гавани уже стоял корабль, нагруженный сокровищами
последнего короля Гелимера, готовый отплыть в Испанию, к дружественным вестготам.
Сам король успел бежать, чтобы организовать недолгое и неудачное сопротивление, в
итоге которого был пленен. В начале 534 г. вандальское королевство перестало быть
таковым, вновь обретя статус провинции Восточно-римской империи. Велизарий,
удостоенный за эту победу консульства, совершил 1 января 535 года триумфальный
выезд в столице, сопровождаемый обычной раздачей подарков. В толпу горожан
бросались драгоценные предметы из недавней добычи, ранее принадлежавшие
199
Гелимеру: золотые и серебряные сосуды, парадные пояса и другие предметы убранства,
которые перед этим были выставлены на ипподроме для всеобщего обозрения.
Спустя полгода после своей консульской инаугурации Велизарий отправился в
Италию, где только что умер внук Теодориха Аталарих, а его регентша-мать была убита
придворными. Высадка римского десанта произошла на Сицилии, остров был
оккупирован, а 31 декабря в Сиракузах Велизарий также триумфально отметил
завершение своего консульского года и затем переправился на материк, намереваясь не
менее быстро, чем Африку, привести к покорности и Италию. Этому способствовала
поддержка местного населения, которое как правило открывало ему ворота городов и
охотно пополняло армию, и слабое сопротивление отдельных готских дружин,
предпочитавших переходить на сторону законного императора. Однако, планам ромеев
помешал новый властитель германцев, поднятый на щит в Риме, - Витигес, хотя и не
Амал, но зато верный и уже немолодой сподвижник Теодориха Великого. Он сумел
неожиданно мобилизовать и объединить все верные готам силы, после чего
сконцентрировал их в Равенне. Велизарий тем временем занял Рим.
Некоторое время противники готовились к столкновению, находясь в двух
столицах прежней Римской империи и ожидая последующих шагов друг друга. Первыми
перешли в наступление готы. Быстрым маршем по Кампании они подступили к стенам
Вечного Города и осадили его. Осада длилась ровно год и истощила силы обеих сторон.
Исход дела решило подкрепление, присланное из Византии вместе с запасом провизии
для изголодавшихся римлян. Франки, на поддержку которых так рассчитывали готы,
были перекуплены ромеями и отказались от участия в борьбе за независимость братьев-
варваров. Витигес вернулся на север Италии, потеряв значительную часть войска. Его
остатки заперлись в нескольких крепостях, готовясь к долгой осадной войне.
Война византийцев с готами за италийские земли продолжалась с переменным
успехом и с краткими перерывами до 554 г., то есть почти 30 лет с момента первой
высадки войск Велизария на Сицилии. За это время сменилось несколько королей у
готов и полководцев у римлян; Рим несколько раз переходил из рук в руки и был так
разрушен, что жители покидали его уже не из-за опасения быть убитыми, а из-за
нежелания жить в отсутствие привычных благ – водопровода, бань, канализации,
торговых лавок; Византия за эти годы пережила несколько других военных кампаний и
серьезных набегов, из-за которых войска частично отзывались из Италии и затем
возвращались обратно. Это целая маленькая история, финал которой был предопределен,
однако, в самом ее начале. Последние короли Тотила и Тейя стали самыми славными
200
правителями готов после Теодориха Великого, и поражение, которое они потерпели,
можно поставить им в заслугу, настолько героическими были и остались в памяти
народа эти финальные битвы у подножия Везувия. Отчаянное сопротивление
окруженных варваров превосходящим силам империи так измотало римлян, что они
согласились на мирный исход, разрешив готам не только выйти из сражения живыми и
главное свободными, но и уйти туда, куда они сочтут нужным.
Италия стала частью Византии, а остатки славных готов разбрелись кто куда.
Некоторые признали новую власть и стали служить ей, некоторые навсегда покинули эту
страну и двинулись в Испанию, Бургундию и возможно, дальше на север. Кому-то из
стариков вспомнились родственники в далеком Крыму, впрочем, не таком уж далеком –
всего месяц спокойного плавания. Победители, судя по всему, не стали противиться
такому решению, тем более, что крымские готы, с которыми намеревались
воссоединиться готы италийские, уже давно находились в статусе федератов и ни разу
своих обязательств не нарушали. По словам Прокопия, они «были в союзе с римлянами,
отправлялись вместе с ними в поход всякий раз когда императору было это угодно».
Но прежде чем вместе с остатками разбитых остготских
дружин перенестись в благодатный Крым, мы должны
хотя бы вкратце узнать, что в это же самое время
происходило на Дунае, там где находился идейный центр
национального духовного самосознания германских
Рис. 111. племен, развитие которого на протяжении предыдущих 150
лет обязательно отражалось на жизни и культуре народов почти всей Европы. С тех пор,
как Паннонию и прилегающие области сначала дважды покинули остготы, первый раз в
488 г., когда переселились в Италию, а затем в 540-е годы, когда утратили контроль над
всеми бывшими заальпийскими владениями Теодориха из-за войны с Юстинианом; а
затем (512 г.) отсюда выселилась большая часть герулов, борьба за господство над
сердцем Центральной Европы развернулась между самыми главными и
могущественными претендентами – Византией и племенем гепидов. И те и другие
активно пытались привлекать на свою сторону союзников в лице соседних племен – как
кочевников, наседавших с востока, так и северных оседлых варваров. Часть оказалась
разделена собственными внутренними усобицами или щедрыми финансовыми
вливаниями из Константинополя надвое: племена дунайские славяне и герулы порою
сражались одновременно в двух противоборствующих армиях. Сравнительно
постоянными союзниками Византии оставались лангобарды – давние враги гепидов и не
201
только. Большой контингент союзников-лангобардов принимал участие в разгроме
последних остготских королей, будучи включенным в состав армии преемника
Велизария на итальянском фронте – Нарзеса. Гепиды, в свою очередь, чаще привлекали
на свою сторону болгар-кутригуров, непримиримых противников империи.
На протяжении почти 20 лет не утихали кровавые столкновения между народами
Подунавья, которые в итоге настолько обессилели и запутались сами в том, кто им друг,
кто враг, что накануне одной из решающих (по обоюдному замыслу) битв, в 550 г.,
произошло нечто необъяснимое. Уже выстроившиеся лицом к лицу армии лангобардов
во главе с королем Авдуином и гепидов с королем Торизином неожиданно испытали
такой панический ужас, что развернулись и предались позорному бегству. Обе – в
разные стороны. Признав это знамением свыше, а оба короля были уже христианами,
только гепидский – арианином, а лангобардский – ортодоксом, они заключили
перемирие, чем вызвали сильное замешательство в римском военном ведомстве.
Главной целью закулисной политики Юстиниана на Дунае было не столько
обладание спорными территориями, сколько ослабление максимально большего
количества варварских народов – потенциальных и актуальных врагов – в междоусобных
войнах. Именно с этой целью формальный военный союз Византия заключала со всеми
народами, обращавшимися к ней с такой просьбой, а уж затем решала, кому из них
оказать помощь во взаимной резне, как правило – тоже всем, но по очереди, чтобы все-
таки не нарушать данных обещаний. Собственно, крылатое выражение «византийская
дипломатия» родилось на почве изучения и анализа внешней политики Юстиниана. Не
удивительно, что именно такая дипломатия чаще всего и побеждала простодушных и
прямолинейных варваров.
Рис. 112.
Первыми сокрушительно поражение потерпели гепиды. В 552 г. мир с лангобардами
был нарушен, явно не без участия римских денег и тайных агентов. Они же незадолго до
202
того смогли разрушить и давний союз гепидов с болгарами, последних просто
перекупили, хотя и не надолго. В тяжелом и кровопролитном сражении сын короля
Авдуина убил короля гепидов Торисмода, чем вызвал панику и повальное бегство, в
ходе которого чуть ли не все войско гепидов было разбито. Только поспешный мир на
условиях, продиктованных противником, спас это народ от полного уничтожения,
точнее, отсрочил это трагическое событие на какое-то время. Но спустя 15 лет все тот же
сын Авдуина, Альбоин, уже воспринявший власть от умершего отца, в следующей битве
так же убивает следующего гепидского короля Кунимунда, на этот раз последнего.
Именно этого героического воина, своего предка (возможно, деда) в окружении
дружины, запечатлел навеки кто-то из будущих королей лангобардов на своем шлеме,
найденном затем в Италии (рис. 112). Интересно будет отметить, что доспехи и шлемы
на головах дружинников, окружающих Альбоина, типично аварские – собранные из
узких железных полосок, или так называемые «ламеллярные».
А вот гепиды в 567 г. почти что канули в Лету. Византии, которая в данной
ситуации пыталась поддержать их, а не лангобардов, «провинившихся» своим новым
угрожающим империи союзом с аварами, вероятно, удалось эвакуировать лишь жалкие
остатки некогда многочисленного племени победителей Аттилы. Эти осколки могли
спастись бегством только на правый берег Дуная, другого пути у них не было, имя же
самого народа навсегда исчезло из исторических сочинений и дипломатических
донесений. Однако последней странице истории гепидов суждено было перевернуться на
берегах не этой священной реки, а Понта Эвксинского.
Что же касается Дуная, то с германским владычеством здесь, как и рассчитывал
Юстиниан, было покончено. Через год после уничтожения гепидов лангобарды были
вынуждены уступить свои земли союзникам – аварам, в уплату за пролитую ими в
совместной битве кровь. Победа над гепидами «аукнулась» им с другой стороны.
Переселение в Италию, равноценное бегству, было заранее спланировано и
подготовлено и протекало примерно так, как наблюдал подобное действо Цезарь у
кельтов Галлии в I веке до н.э. Вместе с лангобардами в путь двинулись и крупицы всей
этой «каши», долгое время кипевшей в Паннонии: по две-три тысячи славян, свевов,
герулов, саксов, болгар, греков. Наверное, все те, кто не захотел остаться под властью
новых кочевников, новых господ, уже отличившихся жесточайшей резней местного
населения, особенно славян-антов.
Вторжение аваров в Европу не было таким же неожиданным и стремительным, как
и нашествие гуннов, которое все еще очень хорошо помнили. Авары – тюркоязычный
203
народ, бежавший на запад, как и многочисленные их предшественники-кочевники, по
многим причинам. Главной из них, по-видимому, стал натиск другого, более
многочисленного и воинственного народа – тюркютов, целенаправленно и непрерывно
расширявших границы своего государства во всех направлениях: от Северной Монголии
до Каспия и Кавказа. Авары (источники называют их иногда псевдоаварами, так как им
были известны и другие авары – «настоящие», не дошедшие до Европы) покинули степи
Северного Казахстана, спасаясь от власти Истеми-Кагана. Это ему принадлежит
знаменитый монолог, перефразированный затем в десятках других легенд: «Авары не
птицы, чтобы летая по воздуху, избегнуть мечей тюркских, они не рыбы, чтобы нырнуть
в воду и исчезнуть в морской глубине, они блуждают по земле».
Уже оказавшись в степях Причерноморья, авары отправили дипломатическую
миссию в Константинополь, с просьбой предоставить им места для поселения. Тогда их
орда насчитывала около 20 тыс. воинов, то есть не менее 100 тыс. человек, что по
византийским меркам не представляло серьезной угрозы. На прибывшее в 558 г. в
столицу посольство сбежался смотреть весь город, и даже уже привыкшие к
длинноволосым готам и франкам греки были поражены еще более длинными аварскими
косичками, которые носили все мужчины. Мирным отношениям не суждено было
наладиться – авары были хорошо осведомлены о принципах византийской внешней
политики («победят ли авары или будут побеждены, в обеих случаях выгода будет на
стороне ромеев») и потому решили проводить свою собственную, без оглядки на
императора. Тем более последний был занят тяжелыми боями в Италии и Испании, а
также набегами славян и борьбой с гепидами на Дунае.
В состав аварской орды были включены северо-кавказские аланы, болгары-
кутригуры, покоренные славянские племена. Играя на противоречиях между
варварскими народами, авары способствовали победе лангобардов над гепидами, а затем
вытеснили своих недавних союзников с их же земель. В 568 г. орда прочно овладела
всем средним Подунавьем с центром в Паннонии. Преемник Юстиниана Юстин отменил
недавно назначенные ежегодные выплаты даров аварам. Вскоре начались почти
ежегодные набеги кочевников на Византию, на земли франков и славян. Воспоминания о
зверствах над славянами сохранились даже в русских летописях, а для Меровингов
противостояние натиску и набегам аваров на юго-восточных окраинах державу
превратилось в главный фронт непрерывных боевых действий.
Земли Среднего Дуная, этот очаг восточно-германской культуры, колыбель
многих духовных достижений, средневекового искусства, мифологии и эпоса целого
204
ряда племен – и предков современных народов, и народов, судьба которых пресеклась в
те бурные годы, – перестали быть таковыми уже навсегда. После 568 г. мы здесь не
найдем никаких следов культурного наследия готов и гепидов. Эпоха «дунайской моды»
завершилась. Очаг погас, но угли, которые очень быстро развеяли вихри новых
миграций и новых сражений, не потухли,
а разгорелись на новых местах – в
Британии и Швеции, в Дании и на
балтийских островах, на Северном
Кавказе и в Крыму. Наконец, в Италии,
куда вместе с лангобардами проникло и
кое-что новое в области ювелирного
искусства, такое, чего прежде не было в
королевстве Теодориха (рис. 113). Эти
новые культурные центры отныне стали
функционировать в какой-то степени
обособленно друг от друга, во всяком
случае такого единого для всего
Рис. 113. германского мира законодателя традиций
и образца для следования ему, каким было Подунавье, больше не осталось.
Такому коренному перелому в развитии всего ювелирного дела варварского мира
Европы немало способствовало и изменение политической обстановки. Ведь лучшие
произведения создавали мастерами там, где различные по происхождению
художественные и технологические традиции двигались навстречу, взаимопроникали и
обоюдно дополняли друг друга, где противники стремились стать союзниками, и где
вкусы одних были интересны и привлекательны другим. Расцвет дунайской ювелирной
традиции был во многом обусловлен и близостью восточно-римской художественной и
ремесленной школы, прямое участие которой ощущалось тем сильнее, чем параднее и
изысканнее была созданная вещь. Кровавая дипломатия Юстиниана в центре Европы
привела не только к гибели одних племен и рабству других, но и к временной потере
такого тесного взаимодействия. Лучшие мастерские Константинополя потеряли своих
лучших клиентов, благодаря которым мы могли насладиться лучшими произведениями
перегородчатой инкрустации или кербшнита. Изготовившие их мастера всегда
заимствовали свои идеи и образы в традиционном искусстве, но не только своем
205
собственном, и новые украшения затем служили образцами для дальнейшего развития и
совершенствования далеко за пределами только среднедунайского региона.
Италия была выбрана Альбоином не случайно. Во-первых, северные области
Апеннин уже были знакомы ему по недавним войнам с остготами на стороне римлян,
были известны дороги и проходы в Альпах. Во-вторых, эта страна была ослаблена
недавней тридцатилетней войной, и ожидать какого-либо сопротивления со стороны
местных жителей не приходилось. Византия, которой формально принадлежали теперь
эти земли, не успела наладить здесь оборону и управление, римская власть
функционировала лишь в нескольких крупных городах, в первую очередь, в Равенне и
Риме. В-третьих, не обошлось и без дворцовых интриг: византийский полководец
Нарзес, победитель последних королей Италии, тайно претендуя на власть в империи, по
сути «пригласил» туда лангобардов, рассчитывая в дальнейшем воспользоваться ими.
Очередная, уже трудно сказать, какая по счету, волна варваров прокатилась по
Италии. Первоначально они осели и закрепились в северной половине полуострова, где
возникла и новая столица – Павия, а к середине VII века растеклись почти по всей
стране. Области расселения германцев на карте напоминали пятна, где-то даже
изолированные друг от друга – там, где все же сохранялась имперская власть, вокруг
главных городов в центре и на юге Италии. Понятно, что такое соседство не вызывало
положительных эмоций ни у тех, ни у других, однако, острого желания и, главное, сил
для открытого столкновения ни у одной из сторон пока не было. Романскому населению
захваченных лангобардами «пятен» приходилось крайне туго. Хотя новые варвары и
были единоверцами – ортодоксальными христианами (во всяком случае, их короли), при
прежних еретиках-арианах – остготах – римлянам жилось гораздо лучше. Недаром
говорили про лангобардов, что они – «дикие более страшной дикостью, чем обычно
бывает дикость германцев».
Зато северная Италия дала нам великолепные образцы варварского искусства
(рис. 113), перекочевавшего сюда из Центральной Европы как раз в тот интереснейший
момент, когда перегородчатая инкрустация, утратив тесную связь с высочайшей
имперской метрополией, начала дробиться на локальные школы, которые интересны не
своим весьма средним уровнем работы, а проявлениями сугубо этнических и потому
весьма разнообразных и новых мотивов, а германский звериный стиль, напротив, только-
только выработал свои основополагающие общие признаки, реализуемые в технике
кербшнита, и можно сказать достиг своего первого этапа совершенства, прежде чем
разбиться вскоре на региональные направления в Северной Европе.
206
Лангобардская локальная школа клуазоне впервые проявила себя еще на Дунае, в
первой половине VI в. Ее отличительными чертами следует признать скромность и
однообразие. Всего 3 – 4 варианта простых изделий, выполненных чаще не из золота, а
из позолоченного (даже не всегда) серебра: круглые фибулы-броши (рис. 114:1, 2),
накладки и единственный оригинальный тип украшений – S-образные застежки.
Показательно практически полное отсутствие вещей, которые можно было бы признать
византийскими импортами, при том что лангобарды, как мы помним, именно в этот
период оставались верными римскими федератами. Этот факт хорошо иллюстрирует то,
о чем говорилось
Рис. 114.
чуть выше. Лишь своеобразные подвески с замысловатым пазло-образным сложным
рисунком, в котором с большим трудом можно разглядеть две орлиных головки, могут
претендовать на некое участие опытных римских ювелиров (рис. 114: 3).
Все остальное, что заслуживает какого-то внимания, это фибулы в виде буквы S,
на концах которых четко обозначены орлиные головы с красным глазом и кривым
клювом (рис. 115: 2, 116). Это дело рук своих мастеров-лангобардов, работавших в
Паннонии, возможно, даже их
собственная образно-
художественная и
техническая разработка.
Композиционный мотив таких
фибул восходит еще к
позднекельтским брошам с
эмалями, которые тоже имели
вид литеры S, но на концах
Рис. 115. имели головы не птиц, а драконов
207
(рис. 115: 1). А вот техническое ноу-хау лангобардов заключается в том, что перед нами,
хотя и перегородчатая инкрустация, но она очень сильно отличается от классического
клуазоне: почти все гнезда для вставок, хотя и имеют кое-где внутри тонкие
перегородки, в действительности литые. Это не ячейки, собранные из напаянных
вертикальных пластинок металла, а заранее отлитые гнезда-касты, внешне почти не
отличающиеся от таких ячеек. Их изготовление значительно проще и быстрее, чем
сложная пайка множества узких серебряных или золотых полосочек. Вся основная
работа выполнялась на восковой модели, включая и очень примитивный резной
орнамент по краям, а пластины граната и стекла легко и быстро вставлялись затем в
литые касты, заполненные мастикой-клеем. Но такой прием, как листочки «вафельной»
золотой фольги под тонкими пластинами вставок, не остался забытым.
Кстати, было бы весьма интересно узнать, кто познакомил лангобардов с набором
технических приемов, которые использовали местные мастера для изготовления
инкрустированных украшений? Да и были ли эти мастера «местными»? Из церковных
хроник известно, к примеру, что королева дунайских ругиев, близких соседей
лангобардов, в это время силой удерживала при своем дворе неких «варварских»
мастеров, которые делали для нее украшения. Работали они по иностранным образцам,
то есть пытались подражать или копировать произведения других, явно более
квалифицированных ювелиров. Хорошие мастера, каким бы ремеслом они не владели, во
все времена были желанной добычей для завоевателей. Плененные в Риме ювелиры
были вывезены вандалами в Карфаген, римские или греческие золотых дел мастера-
рабы, в обязанности которых входило изготовление украшений «для воинов и женщин»,
упоминаются и в бургундских законах конца V в. Возможно, именно таким путем часто
и происходило распространение по варварской Европе новых технических достижений и
модных ювелирных тенденций.
В этот неспокойный период римские и греческие города на границах империи, а
порою и в глубине страны часто переходили в руки врагов, которые стремились вывезти
оттуда все самое ценное – и драгоценные украшения, и тех, кто умел их изготавливать.
Пленные мастера волей-неволей передавали свои навыки и знания свободным
подмастерьям, а те адаптировали их к местным обычаям и вкусам, с неизбежной потерей
первоначального уровня качества и выразительности. Именно так, скорее всего, и
возникла посредственная лангобардская школа инкрустации.
Однако, пребывание в Италии пошло на пользу этому направлению ювелирного
дела у новых завоевателей. Явно сказались давние традиции и сохранение
208
профессиональных мастерских, начавших работать здесь, в частности в Равенне, еще до
прихода Теодориха, и продолжавших функционировать и при его власти. Мы уже
отмечали, что испанские инкрустированные украшения так близко напоминают
италийские конца V века, что скорее всего, мастера, их изготовившие, переселились туда
именно из королевства Теодориха, когда тот породнился с вестготским монархом. Но
кто-то ведь остался и в Италии. И хотя готы при дворе Теодорихе стремились всячески
подчеркнуть свою любовь ко всему римскому, а «варварское» клуазоне этому
противоречило, равеннская ювелирная школа перегородчатой инкрустации отнюдь не
Рис. 116.
исчезла. Ее устоявшиеся традиции сохранялись вплоть до прихода лангобардов, и их
распространение не было ограничено только крупными городами, иначе не объяснить
потрясающей разницы между одними и теми же S-образными фибулами,
изготовленными в Паннонии, с одной стороны (рис. 116: 1), и северной Италии (рис. 116:
2), с другой. Руки римского, а не германского ювелира выдают и настоящие напаянные
гнезда-ячейки, и усложненный мозаичный принцип композиции вставок, и не до конца
понятый принцип зооморфной «плетенки». То же самое можно сказать и про
дисковидные фибулы-броши лангобардов начала и конца VI столетий.
209
И конечно небывалого изящества форм и
ошарашивающего зрительного эффекта, вызванного
обилием мелких деталей конструкции и декора, именно
здесь, на земле получившей имя Ломбардии, достигли
типично лангобардские пальчатые фибулы. Любовью к
этой разновидности двупластинчатых застежек отличались
все восточно-германские племена, начиная с середины V
века, и почти каждое вносило в их внешний вид нечто
свое, отличительное. Лангобарды, еще только продвигаясь
с севера к берегам Дуная, выработали свой собственный
неповторимый вариант, главное отличие которого
Рис. 117. заключалось в большом количестве выступов-
пальцев на верхней пластине фибулы (Рис. 117).
Если на застежках готов таких пальцев или
шишечек могло быть от трех до пяти, то здесь
можно насчитать никак не меньше семи, а очень
часто – девять, одиннадцать или даже
тринадцать. При этом все они – не просто
отлитые монолитом со всей фибулой выступы, а
изготовленные отдельно серебряные шишечки-
насадки, затем припаянные или насаженные на
штырьки, каждый индивидуально. Порою их
сначала соединяли с особой дугообразной
пластиной, а потом получившийся
своеобразный гребень венчал саму фибулу (рис.
118). Что все это должно было символизировать
– загадка. У некоторых предметов такие
шишечки стилизованы под человеческие
головы, а вся композиция очень напоминает
частокол, утыканный черепами (рис. 117).
Рис. 118. Аналогичный мотив, известный и в искусстве
кельтов, получил название «отрезанных голов», что, на первый взгляд, хорошо
соотносится с отмеченной в хрониках кровожадностью и жестокостью лангобардов,
особенно в первые годы вторжения.
210
А вот резной декор в зверином стиле на тех же фибулах ни о каких зверствах не
напоминает. Многочисленные головки или протомы животных и птиц, симметрично
выглядывающие по сторонам, выглядят вполне безобидно, хотя художник и старался
придать им некую экспрессию – выпученные глаза, торчащие клыки (рис. 118). Только
на конце ножки, оформленном как главная, самая крупная морда, низкие брови и
прищуренные глаза придают взгляду этого персонажа угрожающий характер. Сложная
плетенка зооморфного орнамента на центральных полях основных пластин не дает
никаких шансов вычленить отдельные фигуры или определить их видовую или
мифологическую принадлежность. Но надо отдать должное – мастер ни разу не
спутался, чередуя сплетенные друг с другом в клубок пряди фантастических тел.
Рельефный орнамент здесь неглубокий, полностью отработанный на восковой
модели, без последующей доводки резцами. Она могла бы оказаться роковой именно для
четкости и реалистичности в изображении плетенки: одно не точно рассчитанное усилие
руки – и плетенка превратится в «сеточку». Впрочем, в высочайшей квалификации
мастера, изготовившего этот шедевр начала VII века, сомневаться не приходится. Точная
и уверенная манера резьбы даже мельчайших деталей (например, глазков или клыков
зверей), качественная густая позолота, сложная многоуровневая конструкция «частокола
с головами», собранная из десятков отдельно изготовленных «голов» и «кольев»,
наконец, удивительно четкий орнамент в технике ниелло – характерный германский
«волчий зуб», оконтуривший все основные элементы, все это выдает опытнейшего
ювелира, получившего свое профессиональное образование отнюдь не в какой-нибудь
местной провинциальной мастерской. Особенно впечатляет именно чернь, поскольку
такой аккуратности в ее разметке и нанесении редко добивались даже и в Византии,
изготавливая застежки для готских княгинь.
Среди пальчатых фибул поскромнее есть интересные
экземпляры с ажурным, то есть прорезанным насквозь
декором. Его четкость придает иллюзию классического
кербшнита – геометрический орнамент кажется трехгранным,
вырезанным на серебряной поверхности, с обычным строгим
чередованием освещенной и теневой рельефных граней. В
действительности здесь роль теневой грани выполняет пустота
(рис. 119). Такая вещь, конечно, уже не играет при повороте
свето-теневыми полосками, но для того, чтобы окончательно
Рис. 119. убедиться в том, что рисунок сквозной, нужно к нему
211
прикоснуться или поднести вплотную к глазам, и тогда черный фон серебристого
рисунка вдруг исчезнет. Так странно оказалось подобрано соотношение толщины
основы украшения и ширины прорезанных в ней промежутков.
Итак, мы можем констатировать, что бегство лангобардов в Италию, подальше от
юстиниановой дипломатии и аварских стрел, благотворно сказалось на развитии их
искусства, чему способствовали также и сохранившиеся здесь мастерские и мастера
старой римской школы. Как всегда, им удалось умело синтезировать новую германскую
художественно-мифологическую образность и старую позднеантичную ювелирную
технологию. В итоге шедевры совершенно неповторимого стиля обогатили искусство
эпохи Великого переселения народов и украсили землю Ломбардии, на которой еще
совсем недавно процветали несколько иные вкусы и иной народ, тоже германский.
Настало наконец время, когда мы совершим путешествие в Крым, куда в середине
VI в., как и лангобарды, бежали от козней византийской дипломатии и
спровоцированных ею войн другие германские племена, в том числе италийские
остготы. Готское население Таврии было немногочисленно, но хорошо
консолидировано, и уже довольно прочно оно связало свои судьбы с византийской
властью на берегах Понта, которая еще более упрочилась во времена Юстиниана
Великого и его стараниями. Но здесь все было честно и открыто, готы были по сути
единственным, самым надежным и самым боеспособным римским союзником среди
всех варваров Крыма и северных берегов Черного моря, поэтому вести с ними теневые
игры не следовало. По словам Прокопия Кесарийского, крымские готы и «в военном
деле превосходны» и «гостеприимны больше всех людей». Империя строила по всему
полуострову новые крепости и города, готы их охраняли. Основной областью
проживания германцев была горная юго-западная часть Крыма – страна Дори,
прилегающая и к морскому побережью, и к горным проходам, ведущим из степей
центральной Таврии, и к сухопутным дорогам, связывающим две ее оконечности –
восточную (Боспор) и западную (Херсонес). Это значит, что готы контролировали все
крупные перемещения по стране и вместе с тем были готовы сами быстро перебросить
нужные военные силы в любую точку полуострова. На Боспоре находились по-прежнему
и готские полки, присланные сюда в 528 г. для подавления недовольных гуннов.
Археологические свидетельства проживания готов достаточно определенно
фиксируются в горном Крыму уже в первой половине V в. Однако, пока это единичные
памятники, отдельные захоронения. В конце этого столетия мы знаем и о приглашении
212
Теодориха, и о существовании здесь отдельной Готской Епархии, епископ которой с
полным правом участвует во Вселенских соборах в Римской империи.
Подлинный расцвет германской культуры Крыма начинается в середине VI
столетия. Первым его этапом стало размещение готов-федератов на Боспоре, принесших
с собой из Подунавья новую моду, которая сразу начала широко распространяться среди
местного населения. Вторым и самым решающим – кризисные события в Италии и
Паннонии, гибель королевств гепидов и остготов, уход лангобардов, вторжение авар,
полное исчезновение среднедунайского полюса. Все это произошло в течение 15 лет и
полностью изменило картину культурных связей и взаимовлияний. Родился новый центр
развития восточно-германской культуры, искусства и духовного развития, и притяжения
тех осколков, которые еще какое-то время продолжали разлетаться из центрально-
европейских областей, охваченных этими пертурбациями.
Письменные источники не дают однозначного ответа на вопрос, куда спаслись
бегством остатки разбитых противниками остготов и гепидов, известно лишь, что они не
подверглись поголовному истреблению. Про италийских германцев довольно туманно
сообщается, что император дозволил им сесть на корабли и удалиться туда, куда они
сами пожелают; про гепидов же не сказано ни слова. Но кроме письменных, мы
располагаем и другими средствами информации – археологическими, и те данные,
которые они нам предоставляют, ничуть не менее, а порою и гораздо более достоверны и
объективны. И вот что мы можем узнать из них.
Рис. 120.
В середине VI века, сказать точнее, случилось ли это в последние годы
царствования Юстиниана или в первые годы власти его преемника Юстина Младшего,
трудно, на территории страны Дори происходит заметный рост населения.
Археологические памятники – могильники с десятками захоронений – появляются на
213
новых местах, а старые некрополи активно растут. Как ни парадоксально, такое
увеличение количества погребений свидетельствует об активизации жизненных
процессов и приросте обитателей этих мест. И самое главное, в женских могилах
появляются новые, доселе невиданные в горном Крыму, разновидности украшений –
серебряных пластинчатых фибул и больших поясных пряжек (рис. 120) – в которых
трудно не увидеть прежние германские модные вещи с Дуная, особенно широко
распространенные среди гепидов Трансильвании и Паннонии в конце V – первых
десятилетиях VI веков (рис. 110, 111). Но это не точные копии этих вещей, не импорты,
произведенные еще там и позже привезенные в Причерноморье. Крымские украшения во
многом подражают дунайским – гепидским и остготским – но не во всем, это скорее
непосредственное продолжение традиции, результат ее развития.
Но археологам, изучающим эти памятники, также трудно было не заметить, что
между гепидскими изделиями и их подражаниями в костюме крымских готов
существует небольшой хронологический разрыв, протяженностью лет в 30,
соответствующий второй трети VI века. Это как раз тот самый период ломки
традиционных культурных связей в Подунавье, который был вызван политикой
Юстиниана и непрерывными войнами, в которых приняли участие практически все
германские народы Центральной Европы. Тридцать лет – целое поколение выпало из
размеренной жизни и плавного развития традиционных направлений в культуре,
искусстве, костюме. Но, к счастью, преемственность поколений обеспечивается в
обществе не только на материальном, физическом, уровне, но и духовно – в памяти,
преданиях, зрительных и эпических образах. В конце концов, не только от отца к сыну,
но и деда к внуку.
Орлиноголовые пряжки крымских готов – яркая этнографическая особенность
женского костюма, после разгрома гепидов не имеющая аналогов больше нигде в
Европе. Отлитые из серебра, с крупным овальным кольцом и длинной пластиной,
непременно заканчивающейся орлиной головой с мощным хищным клювом (рис. 120,
123), они были не просто застежками для поясного ремня. В них можно видеть важный
отличительный признак именно тех варваров, которые прибыли сюда в 550-е годы с
Дуная или из Италии, или же тех, кто долгое время поддерживал связи именно с этими
племенами, сохранявшими свою политическую независимость. На них еще сохранились,
в виде отдельных вставок, последние крупные капли гранатовой крови (рис. 123), чудом
уцелевшие в изрядно обедневших мошнах германских ювелиров.
214
У боспорских готов были
распространены пряжки иного типа,
более раннего, с другой системой
орнаментации и другим «выражением
глаз» птичьей головы (рис. 121), которые
попали с ними в Крым еще в 530-е годы.
Рис. 121. Уже не серебряные, а латунные или
бронзовые, с рудиментарными круглыми углублениями для вставок, но без таковых; на
некоторых даже прослежено, что орлиная голова с тыльной стороны щитка была
аккуратно отпилена, возможно, как не отвечающая конъюнктуре момента. Исключений
из этого правила крайне мало – всего 2-3 находки типичных боспорских пряжек в горной
стране Дори (в том числе – обезглавленные) и ни одной «гепидской» на Боспоре.
Двупластинчатые фибулы, тоже из серебра, тоже довольно крупные и хорошо
заметные на женской фигуре: носились они парами на груди так, что их узкие ножки
возвышались над плечами и потому виднелись даже со спины. В горной части Крыма
носили типично гепидские украшения, которые вошли в моду еще в середине V в., сразу
после смерти Аттилы, и символически демонстрировали блеск и славу свободной Готии
и Гепидии. Длиной около 20 см, с ажурными позолоченными накладками в виде
пальметт, стилизованных звериных и птичьих голов, которые хорошо гармонировали с
мелкими золотыми подвесками в ожерелье, перекинутом между этими фибулами, и
височными кольцами с 14-гранной золотой бусиной, украшенной крупицами
альмандинов (рис. 122). Основные компоненты этого торжественного женского убора
оставались неизменными на протяжении столетия на Дунае, в Испании, Галлии, но после
середины VI в. сохранились только в Крыму, где прожили еще целый век.
Рис. 122.
215
Рис. 123.
По меткому выражению одного из современных археологов, германские переселенцы,
оказавшись в Крыму, возродили здесь «костюм своих бабушек». И действительно, эти
украшения, которые стали отличительной чертой яркой и самобытной культуры
варварского населения горного Крыма второй половины VI – первой половины VII
веков, подражают гепидским и готским
изделиям Подунавья, почти повсеместно в
Европе вышедшим из употребления еще в
первой трети VI в.
Кстати, та же картина, что и с
орлиноголовыми пряжками, служившими
«опознавательными знаками» для готов
горных и боспорских, наблюдается и с
пальчатыми фибулами. В отличие от
двупластинчатых, вырезанных из
Рис. 124. откованного серебряного листа и собранных
216
воедино на заклепки, при помощи дополнительного медного укрепляющего каркаса с
оборотной стороны, пальчатые застежки – литые. Готы впервые привезли их на Боспор
еще в конце V в., а в начале VI в. там началось их массовое производство по италийским
и дунайским образцам (выше мы их рассматривали). Все боспорские фибулы –
серебряные и порою позолоченные, со вставками гранатиков-кабошонов в маленьких
круглых гнездах-кастах (рис. 124). Они не пользовались популярностью в Южной части
Крыма. Зато там впервые появилась совершенно особая разновидность пальчатых
фибул. Ее называют «пост-восточногерманская» или, как ни странно, «днепровская».
Почему днепровская – мы узнаем в следующей главе. Почему пост-
восточногерманская – наверное, понятно по смыслу этого термина. Классические
восточно-германские пальчатые фибулы – это те шедевры ювелирного ремесла варваров,
которые впервые появились на свет на Среднем Дунае в середине V в., в этот во всех
отношениях знаменательный исторический и культурный момент. Одни из самых
первых и лучших экземпляров этих изделий происходят из Италии, куда попали вместе с
переселенцами – остготами Теодориха, из гепидской Паннонии, с Боспора,
установившего тесные связи с Теодорихом накануне его ухода на запад (рис. 92).
К середине VI столетия и даже
чуть раньше, как уже было сказано,
яркий взлет художественных и
ювелирных традиций Подунавья,
вызванный подъемом этнического
самосознания и ростом политической
культуры освободившихся
германских народов, сменился
периодом упадка. На мастерстве
восточно-германских ювелиров этот
процесс отразился самым
непосредственным образом.
Достигшая своего пика техника
кербшнита, той самой настоящей
Рис. 125. резьбы по холодному металлу, уходит
в прошлое – ей на смену повсеместно идет несложная работа с мягкими материалами, то
есть правка орнаментальных полей на шаблоне, покрытом слоем воска, или на
217
деревянной модели будущего серебряного предмета. Утрачивается и технология черни, и
горячее золочение тоже все реже и реже применяется мастерами.
В итоге, пост-восточногерманские фибулы, продолжившие традицию своих
утонченных прототипов, – это простые бронзовые отливки, лишенные черни, позолоты,
инкрустаций, резного декора (рис. 125). Весь орнамент, тоже в разной степени
рельефный, наносился на восковую модель этих украшений и после извлечения
предмета из литейной формы никак не правился. Ранние образцы таких фибул, только
своими общими очертаниями и основными элементами декора повторяющие дунайские
образцы предшествующего периода, появляются примерно одновременно, на рубеже VI
и VII столетий в двух областях варварского мира – в горном Крыму, у готов, и в Среднем
Поднепровье, у славян-антов. Что само по себе, на первый взгляд, мало объяснимо.
Если германцы еще могли стремиться возродить женский убор своих «бабушек» и
вместе с ним вызвать в исторической памяти своего народа воспоминания об уже
эпических, хотя еще не столь и отдаленных временах, то чем руководствовалось
славянское население? Что заставило антов продолжить традиции дунайских готов, от
близкого соседства с которыми (не всегда, к тому же, мирного) они только что
избавились? Попробуем разобраться и с этой загадкой, но чуть ниже.
Пока же в очередной раз обратим наше внимание на тот интересный факт, что
последние очаги готско-дунайской моды, прежде чем она окончательно
трансформировалась в моду исключительно крымскую, догорали в первой половине VI
в. одновременно на двух противоположных концах германского мира: на западе в
вестготской Испании и на востоке – в Предкавказье.
Да, Кавказ и германские племена – понятия вовсе не взаимоисключающие. Там, в
низовьях Кубани и на Таманском полуострове, еще с конца V в. обитали готы-
тетракситы (или, по другим источникам, «трапезиты»). Они тоже были христианами и
союзниками Римской империи, как и крымские сородичи, имели собственного епископа,
считались отменными бойцами и несли службу по охране городов Боспора от
кочевников на восточной границе страны, на азиатском берегу пролива. Откуда они
переселились в эти места, – скорее всего, с западного берега, из Крыма, вскоре после
возвращения сюда разгромленных гуннов из Европы. Что с ними стало потом?
Последнее упоминание тетракситов, связанное с участием их отряда в отражении
нападения кочевников-болгар на византийские владения на берегах Меотиды, относится
к 553 г. Вероятно, готы в этом столкновении понесли такие серьезные потери, что
218
перестали существовать как самостоятельная политическая и этносоциальная единица,
поэтому и исчезли навсегда со страниц исторических сочинений.
Единственный археологический памятник, надежно ассоциируемый сегодня с
готами-тетракситами, – могильник на реке Дюрсо в Краснодарском крае. Время его
существования чуть меньше ста лет – с середины V в. по 30-40-е годы VI в. Но несмотря
на свою удаленность от главных центров восточно-германской культуры, даже от
ближайшего из них – Боспора – представленные здесь предметы материальной
культуры, особенно фибулы, отражают следование главным тенденциям общей
германской моды: от ранних образцов полихромных фибул горизонта Унтерзибенбрунн
до поздних гладких двупластинчатых фибул, аналогичных гепидским и испанским.
Некоторые конструктивные особенности последних отмечаются затем и на аналогичных
серебряных фибулах горного Крыма, из чего можно сделать осторожный вывод, что
после сокрушительного поражения от болгар в 553 – 554 годах и без того
немногочисленное племя тетракситов могло переселиться в Таврию, в целях
безопасности. Слившись здесь с родственными племенами, готы-теракситы привнесли в
местное ювелирное производство свои секреты. В частности, принцип использования
медного каркаса, придающего прочность крымским изделиям из тонкого листового
серебра, впервые появился именно на фибулах, изготовленных в Дюрсо.
И в завершение несколько слов об Испании, от которой мы удалились
чрезвычайно далеко. Войны юстиниановой эпохи затронули ее гораздо в меньшей
степени, чем Италию, и свою независимость королевство вестготов в итоге сохранило
вплоть до арабского завоевания в VIII веке. Как и мы сейчас, Юстиниан оставил
Испанию напоследок и лишь убедившись, что с остготами уже почти покончено,
решился напасть и на вестготов. Первая и наиболее успешная экспедиция византийских
войск имела место в 552 г. Небольшой корпус под началом патриция Либерия был
переброшен из Сицилии и довольно быстро склонил под власть империи юго-восточную
часть Пиренейского полуострова. Население городов встречало римлян, как
долгожданных освободителей, часть племени вестготов, вовлеченная в междоусобные
войны между двумя претендентами на королевский престол, также заняла сторону
имперцев. После такого успеха, кратковременного, как покажет недалекое будущее,
армия Либерия, которая не только не понесла серьезных потерь, но и пополнилась за
счет испанцев, вернулась обратно на Сицилию. Однако, вестготам вскоре удалось
отвоевать свои земли назад, и за Византией остались лишь три основных портовых
города, да и то всего на ближайшие 70 лет.
219
Как и на Дунае, эти перипетии, связанные с притязаниями Юстиниана на
восстановление Римской империи, в местной германской среде привели к исчезновению
старых традиций. Женский костюм вестготов трансформируется – переходит к общим
средиземноморским, в том числе и романским, стандартам в одежде и украшениях.
Культура орлиных фибул и инкрустированных испанскими самоцветами пряжек уходит
в прошлое. В конце VI в. в погребениях нет уже не одной подобной вещи, хотя в целом
традиционная культура вестготов и их государственность продолжают развиваться без
каких-либо потрясений.
Вероятно, если орлиные фибулы еще продолжали нести в себе веру в прежнюю
римскую славу, некогда витавшую и вокруг готских копий и мечей, то политика
реставрации империи путем уничтожения былых союзников эту веру убила
окончательно. Родившаяся как раз в это неспокойное время в семье испанских принцев
Брунгильда, будущая королева Франции, про нее уже ничего не знала и никогда не
видела орлов на плечах своей матери.
Некие испанцы, как федераты Византии и воины в рядах имперской армии еще
раз, кажется, последний, совершенно неожиданно всплывают…в Крыму (возвращаемся
обратно!), судя по всему в связи с угрозой Таврии и Боспору со стороны тюрок в 570-е
годы. Иоанн Малала пишет о присутствии на Боспоре отрядов недавно присланных сюда
римских войск. Он странно и витиевато называет их «ромеи, без сомнения италийцы,
называемые испанцами». Это нагромождение этнических наименований можно понять
следующим образом: это римские части, получившие эпитет «испанцы», но
дислоцировавшиеся в Италии. Скорее всего, здесь подразумеваются те самые
подразделения из Сицилии, которые участвовали в византийской экспедиции в Испанию
15 лет назад и вернулись после нее обратно в Италию. Прозвище «испанцы» они могли
получить либо как победители этой страны, либо в связи с тем, что изрядно пополнили
свои ряды новыми солдатами из числа местного германского и романского населения.
Итак, получается, что в 550-560-е годы весь европейский мир сотрясали бедствия
и войны, вызванные очередными варварскими миграциями и, одновременно,
имперскими устремлениями противостоять им силой самих варваров и за счет
ослабления и истребления многих народов, расширить и укрепить собственные границы.
Во многом Византии это удалось, пусть и на короткий период. Германский мир Европы в
военном отношении перестал представлять серьезную угрозу, во всяком случае, на
ближайших подступах к Балканам; в культурном расстановка сил также изменилась.
Единый доминирующий центр на Дунае рассыпался и разлетелся на несколько осколков.
220
Один из них, территориально наиболее компактный, занимающий небольшую южную и
восточную часть Крымского полуострова, оказался самым насыщенным, впитавшим в
себя наследие целого ряда близких по происхождению народов, разбросанных по всей
Европе в «эпоху турбулентности» IV – V веков: от Испании до Кавказа.
В середине VI столетия, в не менее бурный период, вектор этих процессов
сменился с центробежного на центростремительный. Крым на какое-то время стал
«тихой гаванью», в которой произошло удивительное воссоединение разлетевшихся
осколков. Сложившаяся здесь особая картина отдаленно может напомнить ту
характерную атмосферу, которую мы наблюдали и при дворах первых варварских
предводителей на Дунае начала V века (горизонт Унтерзибенбрунн), и в ставке Аттилы,
и в Равенне Теодориха Великого. К ней восходят истоки произведений германского
эпоса – Беовульф, Эдда и Песнь о Нибелунгах, в которых воспеваются годы правления
славных и непобедимых королей, притягивающих к своему двору лучших воинов,
знатнейших дам и красивейшие драгоценности со всех концов света. И хотя Таврия в
этот период оставалась частью Византии, здесь витал особый морской воздух, не
отяжеленный имперскими притязаниями и политическими дрязгами. Стравливать было
некого и не с кем, любые межэтнические конфликты могли в одночасье расколоть
расквартированную здесь армию, почти полностью состоящую из варваров всех родов,
от гуннов до испанцев.
Такие дворы становятся легендами, и молва о них разносится далеко за пределами
одного народа, одной цивилизации. Крымская горная страна Дори, возвышающаяся над
всем Эвксинским Понтом, и Боспор, лежащий между Понтом, Меотидой и азиатским
степным берегом, становятся единым центром притяжения для всех племен, связанных
так или иначе узами дунайского родства и сохранивших в своей исторической памяти
предания об этих временах. В числе их были и славяне.
221
Глава 10
О славянской прародине, древностях антов и «готских девах»
Как здесь оказались славяне, и что мы вообще знаем о наших предках во времена
Аттилы и вскоре после него? Было бы странно и неправильно обойти этот вопрос
стороной, и, посвятив многие страницы искусству различных народов Европы, забыть
про свою собственную историю. Тем более, что, хотя первые шаги нового, можно
сказать, новорожденного, славянского этноса оставили свой неповторимый след и в
ювелирном искусстве, и в истории Великого переселения народов. Цепочка этих следов
тянется из окутанных тьмой лесных и болотистых чащ Русской равнины к берегам
Дуная, пересекает его и, остановившись на берегах Средиземного моря, поворачивает
обратно. Рассмотрим их вкратце, но по порядку.
222
даже многочисленные свидетельские показания часто не могут дать объективной
картины: свидетели в большинстве своем пристрастны. Остаются только улики –
вещественные доказательства, то есть археологические находки. Правда, сами они
молчат, но их дешифровка дает в руки специалистам фактические данные, скупые, зато
не искаженные никакими «интерпретациями». На них и будем опираться.
224
население обширного «праславянского» ареала консолидироваться и почувствовать себя
единым народом, противостоящим пришлым чужеродным племенам. Археологические
памятники, оставленные венетами в период с начала III до начала V веков, получили
условное современное название «киевская археологическая культура».
228
Мужской убор – поскромнее. Здесь присутствует как правило, только одна
фибула иной разновидности – подковообразная или Т-образная с перекладинками.
Различия в количестве фибул связаны с особенностями женской и мужской одежды и
ролью в них застежек: у женщин две фибулы скрепляли концы плата или верхнего
платья, наподобие сарафана, у мужчин – плащ-накидку на плече, оставляя одну руку
свободной для манипулирования оружием. Важным знаковым элементом костюма
мужчины-воина были шейная гривна и один широкий браслет на руке (рис. 129).
229
Не удивительно, что прагматичные римляне не слишком лестно отзывались о
кельтах, увешанных роскошными безделушками с пестрым замысловатым орнаментом,
смысл которого постичь они не могли и поэтому не воспринимали, как искусство.
Римская выемчатая эмаль, однако, стала здесь исключением, скорее всего благодаря
важному вкладу галло-римского населения в развитие культуры римских провинций в
первые века нашей эры от Среднего Дуная до Британии. Но есть ли какая-то связь между
эмалями римскими или даже кельтскими, с одной стороны, и варварскими – восточно-
европейскими или венетскими, с другой?