Фонотов А. Г. - Россия. Инновации и Развитие (Электронный Ресурс) - 2013

. .

Мобилизационный
и инновационный типы развития
Инновационный потенциал
и инновационная политика
Мобилизационный тип развития

и бюрократия
Инновации
как элемент культуры общества
Наука и техника
как инновационные факторы
А. Г. Фонотов
2-е издание (электронное)

.
2013
УДК 338(470+571)
ББК 65.9(2)
Ф 78
Фонотов А.Г.
Ф78 Россия: инновации и развитие [Электронный ресурс] /
А.Г. Фонотов. — 2-е изд. (эл.). — М.: БИНОМ. Лаборатория
знаний, 2013. — 431 c.: ил.
ISBN 978-5-9963-2239-8
Процесс кардинальных изменений, переживаемый сегодня на-
шим обществом, сопровождается радикальной переоценкой цен-
ностей и стремлением сформировать новые действенные парадигмы
развития. В этой связи возникает вопрос, насколько разворачиваю-
щиеся на территории бывшего СССР процессы соотносятся с общим
направлением движения цивилизации. Обосновываемая в работе ши-
рокая культурологическая концепция о закономерном переходе со-
временного общества к инновационному типу развития позволяет по-
новому подойти к оценке сформировавшегося в нашей стране типа
государства и общества, а также – к проблеме поиска путей развития
страны в обозримом будущем. Автор впервые в научной литературе,
введя понятие типа развития и характеризуя эту категорию на приме-
ре мобилизационного и инновационного типов развития, получил во
многом неожиданные ответы на, казалось бы, вечные вопросы рос-
сийского исторического движения из прошлого в будущее.
УДК 338(470+571)
ББК 65.9(2)
ISBN 978-5-9963-2239-8 © БИНОМ. Лаборатория знаний, 2010

Оглавление
Предисловие ......................................................................................5
Глава 1. Проблемы формирования и реализации

инновационной политики ................................................. 11
Глава 2. Наука и техника как ведущие инновационные

факторы ........................................................................... 32
2.1. Капитализм и инновация. Подходы
М. Вебера и В. Зомбарта ..................................................... 33
2.2. Капитализм и крупная промышленность
у К. Маркса ......................................................................... 48
2.3. Становление научного метода…………………………………..... 53
2.4. Роль инновации в развитии общественного
производства и культуры .................................................... 69
Глава 3. Инновационный тип развития..........................................79

3.1. Понятие инновационного типа развития.......................... 79
3.2. Технологическая сфера инновационного
типа развития .....................................................................106
3.3. Институциональная сфера ................................................112
3.4. Социально-ценностная сфера ..........................................122
Глава 4. Мобилизационный тип развития ................................... 138

4.1. Понятие мобилизационного типа развития .....................139
4.2. Связь между мобилизационным типом развития
и потенциалом военной угрозы ........................................163
4.3. Проблемы генезиса мобилизационного типа
(на примере пореформенной России) ..............................178
Глава 5. Компенсационная система мобилизационного

хозяйства ........................................................................ 185
5.1. Система компенсации .......................................................186
5.2. Природные ресурсы ..........................................................190
5.3. Принудительный труд .......................................................197
5.4. Территориальные приобретения ......................................206
4 Оглавление
Глава 6. Функционирование экономики

мобилизационного типа................................................. 220
6.1. Финансовый контроль ...................................................... 220
6.2. Контроль над ресурсами ................................................... 232
6.3. Основная цель хозяйствования.........................................248
6.4. Мобилизационный тип развития и бюрократизм ........... 256
Глава 7. Инновации в условиях мобилизационного

типа развития ..................................................................266
7.1. Планирование и реализация научно-технической
политики в СССР .............................................................. 266
7.2. Организационно-хозяйственные условия
научно-технической политики ......................................... 275
Глава 8. Откуда и куда идет Россия ..............................................283

8.1. О специфике российского исторического пути ............... 287
8.2. Российская специфика в трактовке А.С. Ахиезера .......... 317
8.3. О причинах реальных и мнимых ....................................... 327
8.4. Свобода и права личности как национальная
идея инновационного общества ....................................... 342
Глава 9. Роль инновационной деятельности в процессе смены

типов развития................................................................. 351
9.1. Инновационная политика ................................................ 351
9.2. Инновационный потенциал ............................................. 358
9.3. Ресурсный потенциал инновационного развития
и его динамика ................................................................... 370
9.4. Инновационная политика: опыт реализации
и новые задачи ................................................................... 389
Заключение .....................................................................................406
Литература ......................................................................................414
Предисловие
Годы, минувшие с начала горбачевской перестройки, положившей

начало нелегкому движению по пути реформ, нацеливавшихся на
коренное преобразование всех сфер жизнедеятельности российского
общества, показали, что осуществление всего задуманного тогда было
бы тем успешнее, чем лучше и чем раньше мы бы осознали свое се-
годняшнее место на траектории исторического развития, чем полнее
знали общество, в котором мы все еще сегодня живем, но которое,
по общему признанию, по-прежнему нуждается в фундаментальных
преобразованиях. Развернувшиеся в этой связи научные дискуссии
охватили все области знания, в той или иной степени связанные с
социально-экономической проблематикой.
Одной из наиболее злободневных и обсуждаемых в настоящее
время является проблема, затрагивающая различные аспекты со-
знательного, целенаправленного, управляемого реформирования и
развития общества, сводящаяся в более узкой постановке к проблеме
планирования и осуществления инноваций, которая, в свою очередь,
самым непосредственным образом затрагивает вопросы формирова-
ния и реализации научно-технической и инновационной политики.
Исторически еще в СССР, в соответствии с господствовавшей идео-
логией, научно-технические факторы всегда рассматривались в качестве
ключевых элементов, призванных динамизировать развитие советско-
го общества. Тем не менее, несмотря на широкомасштабные админи-
стративные меры и мощное идеологическое обеспечение именно в деле
реализации достижений научно-технического прогресса народное хо-
зяйство СССР постоянно сталкивалось с бесконечными препятствия-
ми. Обычно каждый такой случай объяснялся локальными причинами,
однако частота и периодичность возникавших трудностей заставляли
обращаться к причинам глубинного, фундаментального порядка. Ис-
следовательская работа, начатая в свое время еще советскими учеными,
позволила значительно расширить наши познания, определявшие дви-
жение нововведений как в централизованно планируемой и управляе-
мой экономике, в которой превалируют директивные методы, так и в
рыночных условиях. Наметившийся на рубеже 80-х и 90-х годов переход
к новой парадигме развития российского общества, материализовав-
шийся в противоречивой системе ельцинских реформ, то затухавших, то
вновь набиравших силу, еще больше обострил интерес к проблемам но-
вовведений. Изучение многочисленных исследований и рекомендаций
самого различного толка, охватывавших весь спектр мыслимых подхо-
дов, – от архиортодоксальных до суперлиберальных, – позволил выявить
главное из совокупности тех трудностей, с которыми сталкивались со-
6 Предисловие
ветская и постсоветская экономика и общество: проблема нововведений

не сводится к научно-техническим аспектам и должна рассматриваться
в самом широком социально-экономическом аспекте. Однако размах и
глубина исследовательского фронта в данной сфере, равно как и коли-
чество публикаций не означают, что здесь нет места новым постанов-
кам, нетрадиционным подходам, неординарным взглядам. Нужда в них
ощущается постоянно, поскольку предложенные до сих пор ответы не
всегда и не во всем можно считать исчерпывающими и окончательными.
А ряд проблем в сфере научно-технической политики уже так давно не
имеет удовлетворительного решения, что рискует перейти в разряд веч-
ных. И среди них главным является вопрос о способности нашего обще-
ства порождать и усваивать научно-технические достижения. Обычно
при ответе на него делают упор на формах и методах реализации научно-
технической или, в более широком смысле, инновационной политики,
оставляя за рамками рассмотрения причины фундаментального свой-
ства, неучет которых способен очень часто обесценить всю кропотли-
вую последующую работу.
А ведь даже в чисто практическом плане, без исследования и осве-
щения этих причин нельзя обоснованно судить о направленности и со-
держании проводимых реформ, об эффективности выбираемых средств,
их необходимом сильнодействии и о желаемых результатах.
Приступая к этой работе и понимая ее истинный масштаб, а,
значит, и риск неудачи при размытой, нечеткой и, тем более, оши-
бочной постановке, я с самого начала постарался ясно и понятно
сформулировать возникшие передо мной вопросы. Основной це-
лью исследования является выявление общих закономерностей
изменения роли научно-технического, а в более широком плане –
инновационного фактора, как источника динамизации развития
экономики и общества в целом и тех социально-экономических
условий, в которых осуществляется инновационная деятельность.
Следует заметить, что логика исследования проблематики научно-
технической и инновационной политики, которая двигала мной, и
логика изложения и подачи материала так, как они представлены в
работе, прямо противоположны. Источником моих размышлений
изначально являлись конкретные вопросы по определению состава
мероприятий важнейших проектов, увязываемых с долгосрочными
целями развития страны, ее экономики и промышленности. Имен-
но те проблемы, с которыми я столкнулся при оценке системы ме-
роприятий, их приоритетов, эффективности, полноты, социальной
отдачи, способности промышленности, науки и техники создавать
адекватные требованиям времени и рынка (как бы это ни звуча-
Предисловие 7
ло заземлено для хранителей высокой миссии науки) технические

устройства, работающие на настоящее и будущее общества, откры-
ли передо мной необходимость в новых подходах, в новых взглядах
на те фундаментальные процессы, без учета которых объясняющая
сила любых теоретических построений оказывается иллюзорной.
В любой сфере знания время от времени встречаются такие про-
блемы, для ответа на которые необходимо по-новому взглянуть на весь
накопленный теоретический багаж. В этом смысле теория похожа на
калейдоскоп: осмысление и постижение накопляемого по крупицам
практического опыта способны порой придать сложившейся теоре-
тической картине самые неожиданные изображения и краски. Лю-
бой заявляемый новый теоретический подход, безусловно, нуждается
в тщательной проверке и надежной системе доказательств. Поэтому
всегда, когда речь идет не об отдельном, пусть и важном штрихе, от-
сутствие которого лишало завершенности картину мира, а о попытке
написать такую картину самостоятельно, автор берет на себя не толь-
ко значительный труд, но и огромную ответственность. Из истории
науки известно, как легко смутить и даже возмутить умы и как труд-
но объяснить непонятное и загадочное так, чтобы оно приближало
нас к истине. Замысел, попытка реализации которого сделана в этой
работе, настолько широк, что может показаться претенциозным.
Отталкиваясь от сравнительно простого вопроса, а именно: почему
национальная научно-техническая политика была в СССР неэффек-
тивна, а нововведения с трудом находили себе дорогу в жизнь? — я не
удовлетворился традиционными ответами и был вынужден обратить-
ся к причинам фундаментального свойства, определяющим главные
особенности развития общества, его исторического пути. А традици-
онные ответы на эти вопросы сводились, как правило, к недостаткам
хозяйственного механизма, ведомственности, просчетам при внедре-
нии инноваций, разрывам между отдельными стадиями в процессе
подготовки и освоения нововведений и т.д. При этом попытки учета
указанных и многих других подобных факторов к надежным и устой-
чивым сдвигам в инновационной сфере не приводили. Отсюда с не-
избежностью следовал вывод, что все видимые причины торможения
процесса нововведений, какими бы масштабными и глубокими они
ни выглядели, на самом деле представляют собой проявления дей-
ствия более существенных факторов. Чтобы найти удовлетворяющие
меня ответы на основной, исходный для данного исследования во-
прос, мне пришлось рассмотреть следующие проблемы, обуславли-
вающие масштабы и глубину нашего проникновения в суть загадки
развития:
8 Предисловие
x генезис основных факторов, определяющих развитие и про-

текание инновационных процессов в обществе;
x выявление и обоснование категории «типа развития» и иден-
тификация отдельных социально-экономических систем по
этому критерию;
x становление инновационного типа развития, наиболее ярко
характеризующего особенности социально-экономической
динамики в развитых странах на современном этапе;
x анализ причин формирования и исследование закономерно-
стей функционирования мобилизационного типа развития;
x специфика формирования и реализации научно-технической
политики в условиях мобилизационного типа развития;
x проблема перехода от мобилизационного к инновационному
типу развития, обоснование в этой связи необходимости пере-
хода от научно-технической к инновационной политике;
x анализ целей, задач, объекта, субъекта, форм и методов инно-
вационной политики в современных условиях;
x увязка мероприятий инновационной политики с системой
долгосрочных стратегических решений;
Совокупность вышеназванных проблем определила естествен-
ные границы объекта исследования, который в очерченных рамках
включает в себя собственно инновационный процесс, его истори-
ческий генезис. Важнейшим аспектом, особо выделяемым в рабо-
те, является рассмотрение инновационного процесса в качестве
объекта прогнозирования, планирования и управления. Тематика,
связанная с самыми разнообразными аспектами проблем развития,
по-разному формулируемой и по-разному актуализируемой и трак-
туемой, необычайно широко представлена в трудах российских,
советских и зарубежных экономистов и ученых-обществоведов.
Важное место в работе занимает анализ классических подходов,
а также причин и механизмов инноваций, содержащийся в рабо-
тах М. Вебера, В. Зомбарта, К. Маркса, Ф. Энгельса, М.И. Туган-
Барановского, Й. Шумпетера, Ф. Броделя и других. При изучении
закономерностей инновационного процесса автор в значительной
мере опирался на труды видных российских и зарубежных ученых,
таких как П.Н. Милюков, Н.Д Кодратьев, А.Г. Аганбегян, А.И. Ан-
чишкин, Е.Т. Гайдар, Л. М. Гатовский, А.Г. Гранберг, В.В. Ивантер,
В.И. Данилов-Данильян, Д.С. Львов, В.Л. Макаров, Е.З. Майми-
нас, А.В. Улюкаев, Я.М. Уринсон, В.К. Фальцман, Н.П. Федоренко,
С.С. Шаталин, Ю.В. Яременко, Б.Г. Салтыков, Б.Н. Михалевский,
Ф. Махлуп, Ф. Рапп, Ц. Грилихес, М. Кастельс и других. Основным
Предисловие 9
итогом проведенной работы явилась попытка обосновать и развить

новые методологические и методические подходы к решению про-
блем формирования и реализации научно-технической, а в более
общем плане – и инновационной политики. Я стремился доказать,
что научно-технический прогресс (НТП) отнюдь не ограничивается
суммой инструментальных средств по освоению среды обитания,
но представляет собой, прежде всего, способ жизни и деятельности,
имманентно присущий определенной стадии развития цивилиза-
ции. Рассматриваемый с таких позиций НТП предстает не только и
не столько как инструмент достижения некоторого уровня развития,
а, скорее, сам является порождением определенного уровня развития
культуры и общества. Справедливость такого подхода обосновыва-
ется с помощью введения принципиально новой категории – типа
развития. Для разработки адекватной научно-технической политики
(адекватной условиям, потенциалу, достигнутому уровню) требуется
объективная идентификация типа развития, а также вскрытие за-
кономерностей, определяющих динамику конкретного типа для
отдельного общества, его экономики и производства. Понимание
сути и направленности этих масштабных процессов необходимы
для правильного выбора целей, средств и способов формирования
и реализации политики нововведений, без которой немыслимо се-
годняшнее общество. Не пытаясь предвосхитить основное содер-
жание книги, считаю важным для себя обратить внимание читателя
на те новые результаты, которые содержатся в работе. Прежде все-
го, впервые в научной литературе введено и строго определено по-
нятие «тип развития». Эта категория была конкретизирована при-
менительно к двум основным типам развития, подробно рассмо-
тренным в книге, – инновационному и мобилизационному. При
этом значительное место в работе уделено историческому генезису
выделенных типов развития, включая анализ закономерностей их
становления и созревания. Такой подход позволил глубже и полнее
раскрыть особенности механизмов функционирования экономики
мобилизационного типа, показать место и роль в хозяйственной си-
стеме мобилизационного типа административно-командной, эко-
номической и компенсационной подсистем. Опираясь на результа-
ты такого анализа, удалось обосновать необходимость перехода от
мобилизационного типа развития к инновационному, от научно-
технической политики к инновационной, охватывающей наравне
с научно-технической все значимые сферы процесса нововведений.
В этой связи отдельное внимание уделено анализу научно-
технической политики, включающей ее объект и субъект, цели, сред-
¨É¾½ÁÊÄÇ»Á¾
ÊË»¹ Á ÍÇÉÅÔ É¾¹ÄÁÀ¹ÏÁÁ ÈÇÃ¹À¹Æ¹ Æ¾ÇºÎÇ½ÁÅÇÊËÕ »»¾½¾ÆÁØ ÆÇ»ÔÎ

ÖÄ¾Å¾ÆËÇ» » ÊÇÊË¹» ÁÆÆÇ»¹ÏÁÇÆÆÇÂ ÈÇÄÁËÁÃÁ s ÁÆÆÇ»¹ÏÁÇÆÆÇ¼Ç ÈÇ
Ë¾ÆÏÁ¹Ä¹ s Ã¹Ã ¾¾ ÇºÇºÒ¾ÆÆÇ¼Ç ÊÌºÓ¾ÃË¹ Á É¾ÊÌÉÊÆÇ¼Ç ÈÇË¾ÆÏÁ¹Ä¹ s
»Ã¹Ð¾ÊË»¾ÇºÇºÒ¾ÆÆÇ¼ÇÇºÓ¾ÃË¹§ÊÇºÔÂÁÆË¾É¾Ê»ÔÀÔ»¹×ËÃÇÆÃÉ¾ËÆÔ¾
ÇÐ¾ÉË¹ÆÁØÁÆÆÇ»¹ÏÁÇÆÆÇÂÈÇÄÁËÁÃÁºÄÁ¿¹ÂÑ¾¼ÇºÌ½ÌÒ¾¼Ç ÈÉÁÐ¾ÅÆ¾
ËÇÄÕÃÇÊËÇÐÃÁÀÉ¾ÆÁØ¾¾Ï¾Ä¾Â ÍÇÉÅÁÅ¾ËÇ½Ç»É¹ÀÉ¹ºÇËÃÁÁÉ¾¹ÄÁÀ¹ÏÁÁ
ÆÇË¹Ã¿¾ÊËÇÐÃÁÀÉ¾ÆÁØ¾¾»À¹ÁÅÇÌ»ØÀÃÁÊÇ»Ê¾ÂÊÁÊË¾ÅÇÂÊËÉ¹Ë¾¼ÁÐ¾ÊÃÁÎ
É¾Ñ¾ÆÁÂ ÇÈÉ¾½¾ÄØ×ÒÁÎÉ¹À»ÁËÁ¾ÇºÒ¾ÊË»¹»Ï¾ÄÇÅ¸ÈÉ¾ÃÉ¹ÊÆÇÊÇÀÆ¹×
ÁÀÆ¹Ð¹ÄÕÆÌ× Ç¼É¹ÆÁÐ¾ÆÆÇÊËÕ Ä×ºÔÎ Ë¾ÇÉ¾ËÁÐ¾ÊÃÁÎ ÈÇÊËÉÇ¾ÆÁÂ » Æ¹Ñ¾
ÊËÉ¾ÅÁË¾ÄÕÆÇÅ¾ÆØ×Ò¾¾ÊØ»É¾ÅØ ÃÇ¼½¹ÆÇ»Ô¾»¾ØÆÁØÁÈÇ½ÎÇ½ÔºÔÊËÉÇ
Ë¾ÉØ×ËÊ»Ç×ÇºÓØÊÆØ×ÒÌ×ÊÁÄÌÁÄÁ¿¾ ÐËÇ¾Ò¾ÎÌ¿¾ ÈÉ¾»É¹Ò¹×ËÊØ»
Ç½ÁÆÁÀ¹ËÉÁºÌËÇ»ÅÇ½ÔÁÆ¹ÐÁÆ¹×ËÁÊÈÇÄÕÀÇ»¹ËÕÊØÃÅ¾ÊËÌÁÆ¾ÃÅ¾ÊËÌ
¦Ç»Ê¾Ë¹ÃÁÌÅ¾ÆØÇÊË¹¾ËÊØÆ¹½¾¿½¹Æ¹ËÇ ÐËÇÉ¹À»Á»¹¾Å¹Ø»É¹ºÇË¾ÃÇÆ
Ï¾ÈÏÁØÅÇ¿¾ËÊÈÇÊÇºÊË»Ç»¹ËÕ»ÔºÇÉÌÆÇ»ÇÂÊÁÊË¾ÅÔÇÉÁ¾ÆËÁÉÇ»»ÈÉÇÏ¾Ê
Ê¾ÈÇ½¼ÇËÇ»ÃÁÁÈÉÇ»¾½¾ÆÁØ»Ê¾¼ÇÃÇÅÈÄ¾ÃÊ¹ÈÇÄÁËÁÐ¾ÊÃÁÎÁÊÇÏÁ¹ÄÕÆÇ
ÖÃÇÆÇÅÁÐ¾ÊÃÁÎÉ¾ÍÇÉÅ »ÃÇËÇÉÔÎÇÊËÉÇÆÌ¿½¹¾ËÊØÆ¹Ñ¾ÇºÒ¾ÊË»Ç Ç½Æ¹ÃÇ
ÈÇÈÇ»Ç½ÌÊÇ½¾É¿¹ÆÁØ ÇÐ¾É¾½ÆÇÊËÁ Æ¹ÈÉ¹»Ä¾ÆÆÇÊËÁÁÅ¾ÉÔÉ¹½ÁÃ¹ÄÕÆÇ
ÊËÁÃÇËÇÉÔÎ»Æ¹ÊËÇØÒ¾¾»É¾ÅØÆ¾ËÅÁÆÁÅ¹ÄÕÆÇÆ¾ÇºÎÇ½ÁÅÇ¼Ç¾½ÁÆÊË»¹
ÇÊÆÇ»¾ ÖËÇÂ ÃÆÁ¼Á Ä¾¿ÁË É¹ÊÑÁÉ¾ÆÆÔÂ ½ÇÈÇÄÆ¾ÆÆÔÂ Á È¾É¾É¹ºÇ
Ë¹ÆÆÔÂË¾ÃÊË ÁÀ½¹ÆÆÔÂ»¼Ç½Ì ÊÅÇÆÇËÇ»
¹ÁÊË¾ÃÑ¾¾
Ê Ë¾Î ÈÇÉ »É¾ÅØ ÈÉÇÁÀÇÑÄÇ ÊËÇÄÕÃÇ ÊÇºÔËÁÂ Æ¹ÃÇÈÁÄÊØ Ë¹ÃÇÂ Í¹ÃËÁ
Ð¾ÊÃÁÂ Å¹Ë¾ÉÁ¹Ä ÈÇØ»ÁÄÇÊÕ ÊËÇÄÕÃÇ ÆÇ»ÔÎ Á½¾Â Á ÈÇ½ÎÇ½Ç» ÐËÇ ÖËÇ
ÈÇËÉ¾ºÇ»¹ÄÇ ÇËÃÇÉÉ¾ÃËÁÉÇ»¹ËÕ Æ¾ÃÇËÇÉÔ¾ ÈÇÄÇ¿¾ÆÁØ ÈÉ¾½Ô½ÌÒ¾Â
ÃÆÁ¼Á ¹ÈÇÉØ½ÌÈÉÇºÄ¾ÅÐ¾ËÃÇÇºÇÀÆ¹ÐÁËÕÈÇÀÁÏÁÁ¹»ËÇÉ¹°ËÇºÔÊ½¾
Ä¹ËÕ Å¹Ë¾ÉÁ¹Ä ½ÇÊËÌÈÆ¾Â ¹»ËÇÉ » È¾É»ÇÂ ¼Ä¹»¾ Ø»ÄØ×Ò¾ÂÊØ »»Ç½ÆÇÂ
½¹Ä Ê¿¹ËÇ¾ ÁÀÄÇ¿¾ÆÁ¾ ÇÊÆÇ»ÆÔÎ Á½¾Â É¹ºÇËÔ ª½¾Ä¹ÆÇ ÖËÇ ½ÄØ ËÇ¼Ç
ÐËÇºÔ ÈÉ¾½Ä¹¼¹¾Å¹Ø ÃÇÆÏ¾ÈÏÁØ ÊË¹Ä¹ ½ÇÊËÌÈÆ¾Â ½ÄØ ÈÇÆÁÅ¹ÆÁØ °Á
Ë¹Ë¾ÄÕ ÊÆ¹Ð¹Ä¹ »»Ç½ÁËÊØ » ÃÉÌ¼ ÃÄ×Ð¾»ÔÎ ÈÇÆØËÁÂ É¹ºÇËÔ ÈÇÊËÁ¼¹¾Ë
ÄÇ¼ÁÃÌ É¹ÊÊÌ¿½¾ÆÁÂ ¹»ËÇÉ¹ Á ¼É¹ÆÁÏÔ ÈÉ¾½ÈÉÁÆØËÇ¼Ç ÁÊÊÄ¾½Ç»¹ÆÁØ
¹Ë¹Ã¿¾ÀÆ¹ÃÇÅÁËÊØÊÈÇÄÌÐ¾ÆÆÔÅÁÉ¾ÀÌÄÕË¹Ë¹ÅÁ¡ÎÈÇ½ÉÇºÆÇ¾ÇÈÁÊ¹
ÆÁ¾ÁÇºÇÊÆÇ»¹ÆÁ¾ÊÇ½¾É¿ÁËÊØ»ÇÊË¹ÄÕÆÔÎ¼Ä¹»¹ÎÃÆÁ¼Á »ÁÀÌÐ¾ÆÁ¾ÃÇ
ËÇÉÔÎ ÐÁË¹Ë¾ÄÕ »ÇÄ¾Æ Ì¼ÄÌºÁËÕÊØ ¾ÊÄÁ À¹ËÉÇÆÌËÔ¾ ÈÉÇºÄ¾ÅÔ ÊÈÇÊÇºÆÔ
ÈÉÇºÌ½ÁËÕ»Æ¾ÅÁÆË¾É¾Ê
¹Ã¹ÆÐÁ»¹ØÖËÌ»ÊËÌÈÁË¾ÄÕÆÌ×Ð¹ÊËÕÃÆÁ¼Á ØÆ¾ÅÇ¼ÌÆ¾ÌÈÇÅØÆÌËÕ
Ê»ÇÁÎ½ÉÌÀ¾ÂÁÃÇÄÄ¾¼ Æ¹ÊËÇÂÐÁ»ÇÊËÕ ÊÇ»¾ËÔÁÈÇÅÇÒÕÃÇËÇÉÔÎÀ¹ÊË¹
»ÁÄÁÅ¾ÆØÈÇ»¾ÉÁËÕ»ËÇ ÐËÇÅÇØÉ¹ºÇË¹½ÇÄ¿Æ¹ºÔËÕÈÉÇ½ÇÄ¿¾Æ¹Á»Ç
ÈÄÇËÁËÕÊØ»È¾Ð¹ËÆÇ¾ÊÄÇ»Ç¸ºÄ¹¼Ç½¹É¾Æª¹ÄËÔÃÇ»Ì ±ÁÑÇ
»Ì ¡¨ÇÈÇ»Ì ¤É¹Æ½Å¹Æ ª£ÇÀÔÉ¾»Ì §·Æ×À¹ÊÇ»¾ËÔ
ÃÉÁËÁÃÌÁÈÇÅÇÒÕ»É¾¹ÄÁÀ¹ÏÁÁÅÇÁÎÀ¹ÅÔÊÄÇ»¸º¾ÀÅ¾ÉÆÇÇºØÀ¹ÆÉ¾
½¹ÃÏÁÁÁÀ½¹Ë¾ÄÕÊË»¹¡¦§¥¤¹ºÇÉ¹ËÇÉÁØÀÆ¹ÆÁÂÀ¹ÈÉÇØ»Ä¾ÆÆÔÂ
ÁÆË¾É¾ÊÃÁÀ½¹ÆÁ×ÅÇ¾ÂÃÆÁ¼ÁÁÀ¹Ê»¾ÉÎÇÈ¾É¹ËÁ»ÆÌ×É¹ºÇËÌÈÇÈÇ½
¼ÇËÇ»Ã¾ÉÌÃÇÈÁÊÁÃÁÀ½¹ÆÁ×
Глава I
ПРОБЛЕМЫ ФОРМИРОВАНИЯ
И РЕАЛИЗАЦИИ ИННОВАЦИОННОЙ
ПОЛИТИКИ
Процесс кардинальных изменений, переживаемый сегодня нашим

обществом, сопровождается радикальной переоценкой ценностей
и стремлением сформировать новые действенные парадигмы разви-
тия, соединяющие все полезное и хорошо зарекомендовавшее себя из
предыдущего опыта с новыми знаниями, приобретаемыми на основе
анализа современных процессов и явлений.
С позиций требований настоящего и будущего развития необхо-
димо такое совершенствование теоретического инструментария, ко-
торое будет способствовать улучшению подготавливаемых решений
и практической деятельности во всех сферах экономики и общества.
Научно-технический прогресс обычно рассматривается как важ-
нейшее средство воздействия на динамику производительных сил
и общества в целом и поэтому вполне естественно составляет «несу-
щий каркас» экономического и социального развития.
Ориентация на технические источники развития, которая впер-
вые громко заявила о себе во второй половине XVIII века в эпоху
I-й Промышленной революции, благодаря превращению процесса
совершенствования орудий и предметов труда в сознательный, це-
ленаправленный и систематический, позволила обеспечить стреми-
тельное продвижение во всех сферах жизнедеятельности человека
и общества. Нельзя сказать, что техника впервые продемонстри-
ровала свои возможности именно в эту эпоху. Однако в ходе Про-
мышленной революции техника впервые явилась миру в виде круп-
ной промышленности и привела к столь впечатляющему прогрессу,
что в какой-то мере заслонила собой суть фундаментальных сдви-
гов, происходивших в развитии цивилизации. И касается это, пре-
жде всего, того, что подъем крупной промышленности, основанной
на научно-технических достижениях, подготавливал почву для ста-
новления принципиально нового типа развития – инновационно-
го. Суть происходивших изменений заключалась в осуществлении
перехода от общества, в котором господствовали традиция и ритуал,
12 Глава 1
то есть, от застойного, традиционного общества, к обществу, в ко-

тором ведущей становилась установка на изменения, на развитие,
на сознательное и целенаправленное совершенствование тех сфер,
в которых воздействие на соответствующие процессы было доступно
человеку и институтам общества и давало возможность расширять
и усиливать влияние на социально-экономические процессы.
Под типом развития мы понимаем такую явно прослеживаемую
историческую тенденцию, которая проявляется в формировании ряда
глубинных свойств у социально-экономической системы, связанных,
прежде всего, с выработкой устойчивой, повторяющейся, типической
реакции на потребности и условия развития общества. Эти потребности
воспринимаются, осознаются и реализуются строго определенным для
данного типа образом, который, будучи выработанным и воплощенным
в конкретных исторических условиях, закрепляется в отдельных ин-
ститутах общества и воспроизводится уже через систему этих институ-
тов, определяя характер поведения системы в новых обстоятельствах.
Переход к инновационному типу развития произошел за счет
импульсов, рожденных в лоне европейской цивилизации и куль-
туры, причем в результате исторического развития была сформи-
рована такая культурная среда, которая постоянно воспроизводила
подобные инновационные импульсы. Другими словами, здесь ин-
новационный акт перерастает рамки обычной реакции на изменение
условий обитания популяции и сообщества, превращаясь из реакции
на явления природы в реакцию на явления культуры, т.е. превраща-
ется из естественного акта в культурный, и, следовательно, искус-
ственно воспроизводимый на систематической основе.
Подобный инновационный динамизм чаще всего пытались
объяснить через призму механизмов капиталистических отноше-
ний, их возникновение и генезис.
Однако, чтобы понять роль инновации в развитии производства,
экономики и общества, а вместе с этим вскрыть связанные с ней за-
кономерности, этого недостаточно. Заметим предварительно, что
К. Маркс выделял «в качестве главной основы производства... – раз-
витие общественного индивида» (Маркс К., Энгельс Ф., соч., т. 46,
ч. II, с. 213–214). Одновременно он подчеркивал, что общественное про-
изводство, есть не только производство материальных благ, но и всех
необходимых условий «для богатого развития социального индивида»
(Там же, с. 262–263). Но коль скоро общественное производство —это
производство в конечном итоге и, прежде всего, самого человека,
то оно охватывает все сферы жизнедеятельности. В таком понима-
нии общественное производство сближается с понятием культуры в
Проблемы формирования и реализации инновационной политики 13
ее современной интерпретации. Здесь можно вспомнить Ф. Бэкона,

который считал, что общественные силы человека выражаются в его
культуре. На анализе отдельных аспектов культуры основывали свои
подходы к исследованию cоциально-экономических проблем разви-
тия М. Вебер, В. Зомбарт, О. Шпенглер, П. Сорокин, Й. Шумпетер
и другие авторы. Разумеется, если понимать культуру только как ре-
зультат, как достигнутый уровень исторического развития, то тогда
она является тем целостным объектом, с которым имеет дело обще-
ственное производство. Если же понимать культуру как непрерывный
саморазвивающийся процесс, то она включает в себя общественное
производство, поскольку соединяет вместе не только достигнутые
духовные и материальные ценности, не только процесс и средства их
создания, но и осознанную историю движения к обретаемым жиз-
ненным ценностям.
С точки зрения современной антропологии функция культуры
состоит в том, чтобы обеспечить максимум возможностей для осу-
ществления всех элементов жизнедеятельности, а в конечном итоге
– и для выживания человека как вида и как индивида.
Культура в значительной мере есть продукт разума, т.е. выс-
шей нервной деятельности. Будучи одновременно и продуктом,
и сферой развития социума она претерпела длительный путь раз-
вития. Эволюция разума началась с простого рефлекса, который на-
ходится на первой ступени нервной деятельности живых организ-
мов. Вторая ступень связана со способностью живых организмов
к выработке условных рефлексов под влиянием положительных или
отрицательных стимулов. Третья ступень является инструменталь-
ной и подразумевает способность осуществлять управление реак-
цией организма на изменения внешней среды (этот случай можно
проиллюстрировать поведением шимпанзе, сбивающим с помощью
палки бананы). Наконец, четвертая ступень характеризуется разви-
той мыслительной, т.е. с использованием символов, деятельностью
и присуща только человеку. Поэтому ход биологической эволюции
в сторону роста сложности и многообразия живых существ в «поис-
ках» модели организма, обеспечивающей максимальное выживание
во всех совокупностях возможных сред обитания можно рассматри-
вать как «продвижение» от инстинктивного к обучаемому и свобод-
но варьируемому поведению.
Применительно к отдельному человеческому сообществу обычно
используют понятие социокультурной системы. Социокультурные
системы различаются составом элементов (хотя эти различия нивели-
руются в процессе исторического развития), структурой связей между
14 Глава 1
элементами, интенсивностью проявления или осуществления функ-

ций, способами включения элементов в систему и т.д. Заметим, что
квалификация в качестве элемента, то есть простейшей и исходной
единицы рассмотрения, в рамках конкретного подхода определяется
задачами исследования. При необходимости, сами понятийные кванты
могут рассматриваться в рамках соответствующего подхода как доста-
точно сложные системы (религиозные, социальные, идеологические,
технологические, моральные, правовые и пр.) Учитывая многообра-
зие этих элементов, формы их взаимодействия и способы проявления
в процессе жизнедеятельности общества можно говорить о культур-
ном континууме. В рамках такого континуума отдельные элементы под
влиянием объективных и субъективных условий исторического разви-
тия на различных его этапах играют неодинаковую роль в зависимости
от того, в каких цепочках причинно-следственных связей оказывают-
ся задействованы те или иные сферы социокультурной системы. Так,
древнегреческие полисы обогатили социокультурную систему Эллады
развитыми политическими, научными и эстетическими сферами, для
Древнего Рима характерна развитая система права, сыгравшая выдаю-
щуюся роль в его социокультурной системе: для средневековой Европы
велико значение религиозных элементов при варьировании военных,
экономических, идеологических и ряда других. Однако уже в XVIII веке
церковь утрачивает свои ведущие позиции среди институтов европей-
ского общества, и динамизирующими элементами культуры становятся
государственно-правовые, экономические и технологические.
В целом же важно подчеркнуть, что сложные процессы в рамках со-
циокультурной системы трудно сводить к динамике (особенно внутрен-
ней) каких бы то ни было отдельных ее элементов. Новейшие исследова-
ния показывают, что достаточно высоко развитые институты рыночной
экономики задолго до Европы сформировались в Китае, Индии, на му-
сульманском Востоке и в Японии. Однако капитализм там самостоятель-
но пробить себе дорогу так и не сумел.
Для того же, чтобы осознать возможности развития и «овладеть»
этим развитием необходимо было это развитие ощутить, уловить его
направленность и сформировать понятие прогресса. Благодаря тру-
дам лучших умов эпохи Возрождения, постепенное переосмысление
сформированной древними греками идеи развития все отчетливее
отражало деятельную надежду на лучшее будущее, которое в отличие
от утопических настроений зиждилось на рациональной основе, ибо
представляло собой реально осуществимую последовательность уси-
лий, позволяющих его достигнуть. Эта идея прошла долгий и слож-
ный путь материализации: от стремления к элементарному, пусть
и по-пуритански добропорядочному обогащению купцов и ремес-

ленников – к росту силы и богатства мануфактур, компаний, горо-
дов и целых государств. С возникновением машинной индустрии
этот процесс получил мощное ускорение. Крупное промышленное
производство, таким образом, впервые включило в себя простейшие
элементы сознательного, созидательного воздействия на развитие
общества и культуры. Осуществление такого переворота в развитии
человеческого общества превосходит по своей принципиальной зна-
чимости даже свершившийся несколько тысячелетий назад переход
от общества охотников и собирателей к обществу пастухов и земле-
дельцев. В рамках общей эволюции человека, человеческого обще-
ства и человеческой культуры достижение инновационной стадии
является закономерным.
Именно переход к инновационному типу развития является
наиболее характерным признаком современного этапа в эконо-
мически развитых странах.
Итак, мы видим, что в современных условиях реализация всего
комплекса целей общества связана с вполне определенным, иннова-
ционным типом развития. В его основе лежит непрерывный и целена-
правленный процесс поиска, подготовки и реализации нововведений,
позволяющих повысить эффективность функционирования обще-
ственного производства, увеличить степень реализации потребностей
общества и его членов, обеспечить улучшение условий жизнедеятель-
ности общества. По сути, инновационный тип развития представля-
ет собой расширение поля применения научного метода, включение в
сферу его использования всех более или менее значимых направлений
человеческой деятельности.
Это предполагает комплексное сопряжение различных аспек-
тов инновационного типа развития, среди которых важнейшими,
на наш взгляд, являются технологический, институциональный и
социально-ценностной.
Технологический аспект, охватывая основные инструментальные
средства решения встающих перед обществом проблем, представляет
собой важнейший элемент научно-технической политики и иннова-
ционного типа развития. Можно указать на три следующие важнейшие
проблемы, решаемые в рамках этого аспекта. Это, прежде всего, обе-
спечение технической реализации встающих проблем, т.е. техническая
задача в ее самой узкой трактовке. Однако чем масштабнее проблема,
для которой разрабатываются технические средства, тем неоднознач-
нее может быть получаемый результат. Поэтому, далее, любое техни-
ческое устройство должно проходить проверку с точки зрения баланса
16 Глава 1
функциональности, означающего комплексную оценку не только пря-

мых, но и значимых побочных следствий осуществления отдельных
технических решений. В настоящее время подходы к решению этой
проблемы выделились в самостоятельную дисциплину, известную на
Западе как «Оценка техники» (technological assessment).
Наконец, важное значение имеют экономические характеристики
используемой техники. По сути, технические устройства должны со-
прягаться с условиями рационального хозяйствования. Стремление, с
одной стороны, к оптимальному использованию ресурсов, максими-
зации хозяйственных результатов, а с другой стороны, к повышению
технической эффективности, основано на весьма сходных парадигмах.
Нахождение их взаимного пересечения, т.е. создание и использование
экономически эффективной новой техники, представляет собой один
из ведущих факторов динамизации общественного производства.
Успешность решения проблем в рамках технологического аспек-
та во многом определяется тем, как он увязывается с другими аспек-
тами инновационного типа развития.
Важную роль в этой связи играет институциональная структура
общества, которая формируя, регламентируя, организуя и регулируя
социально-экономические процессы, призвана обеспечивать реше-
ние возникающих проблем на систематической основе. Полнота и
развитость системы социальных институтов определяет направлен-
ность и устойчивость развития общества. Основное требование к ин-
ституциональной структуре – это ее способность комплексно обслу-
живать потребности социально-экономической деятельности. При-
чем способы такого обслуживания могут варьироваться в достаточно
широких пределах. Сопоставляя между собой различные экономи-
ческие системы, легко обнаружить как одни и те же хозяйственные
функции, такие, например, как выявление и согласование интересов
участников общественного производства, равноправное включение
их в хозяйственный процесс через обмен результатами труда, учет
и контроль результативности работы, требования к использованию
факторов производства, реализация права собственности на факторы
производства и результаты деятельности и т.п. находят разное вопло-
щение в функционально схожих хозяйственных институтах. Разли-
чия между ними определяются различием в принципах хозяйственной
деятельности, сформировавшихся в процессе становления соответ-
ствующих институциональных структур. Очевидно, что именно на
уровне таких общих принципов формируются ключевые факторы,
определяющие цели, характер, формы и способы хозяйственного ис-
пользования ресурсов природы и общества.
Институциональное оформление основополагающи принципов хо-

зяйствования представляет собой хозяйственное устройство каждого
общества. Принципы эти, вырастающие из первоначального требова-
ния эффективного (или рационального) использования ограниченных
ресурсов для обеспечения жизнедеятельности общества, каждым кон-
кретным обществом в конкретную эпоху осознаются, формируются и
реализуются по-разному.
Эффективность институциональной структуры зависит от пол-
ноты отражения и способа воплощения всех функций, необходимых
для сбалансированного и гармоничного развития общественного
производства. Однако этим проблема не исчерпывается. Важно со-
ответствующим образом отладить связи между ее элементами, т.е.
выработать определенные правила взаимодействия между института-
ми общества и, тем самым, между хозяйственными субъектами. Эти
правила, регулирующие интенсивность осуществления институцио-
нальных функций, и представляют собой хозяйственный механизм.
В совокупности полнота и сбалансированность институциональной
структуры и хозяйственного механизма определяют характер функ-
ционирования экономики.
Достигается это, как показывает опыт, в результате долгой и кро-
потливой работы сложнейших исторических процессов, о которых до
настоящего времени нет исчерпывающего представления. По край-
ней мере, ясно, что одни экономические факторы не могут объяснить
загадку развития.
В свете сказанного необходимо отдельно остановиться на роли
государства. В достаточно обобщенной трактовке она состоит в обе-
спечении на рациональной основе как единого развивающегося це-
лого условий для эффективного взаимодействия различных институ-
тов общества. Однако именно выполняя эту свою роль, государство
способно подорвать процесс накопления, поскольку экономические
процессы постоянно испытывают влияние самых различных факто-
ров. Поэтому эмпирически определяемые границы осуществления
принципов рационального хозяйствования могут быть легко размы-
ты. А нарушение этих границ неизбежно влечет деструктивные из-
менения в экономике и обществе в целом.
Чтобы избежать нерационального усиления роли и влияния одно-
го или нескольких элементов институциональной структуры, необхо-
димы определенные встроенные регуляторы всей системы в условиях
постоянно изменяющейся внешней и внутренней среды. Наиболее
важными элементами этих механизмов являются те, которые обе-
спечивают свободу предпринимательской деятельности, необходи-
18 Глава 1
мую для создания потенциала развития; функционирование рынка,

ориентирующего направления хозяйственной деятельности; приори-
тет демократических механизмов выработки решений и контроля за
деятельностью институтов общества, обеспечивающих поддержание
баланса интересов различных социальных классов и групп; поддер-
жание и развитие правовой системы, регламентирующей поведение
субъектов общества, с точки зрения допустимости целей, методов,
форм и содержания их взаимодействия в процессе деятельности.
Конкретные формы институциализации, впрочем, как и самих
институтов, в определенной мере обусловливаются господствующи-
ми в обществе социальными ценностями и нормами. Именно они,
проявляя себя через сложные цепочки социальных взаимодействий,
воплощаются в конечном итоге в институциональную структуру об-
щества. Можно предположить, что система ценностей и норм может
благоприятствовать или противодействовать инновационному типу
развития. Тотальный контроль государства над жизнью общества,
дискреционные полномочия властей, подавление любого инакомыс-
лия, причем не только таящего опасность для бюрократической вер-
хушки, но и нейтрального по отношению к ней, — все это губительно
для любой инновационной деятельности.
Запрещение отдельных направлений науки, творчества других ви-
дов инновационной активности приводит к постепенному обескров-
ливанию культуры. А наука не может развиваться вне культурного
контекста. Сказывается это не непосредственно, а через снижение
творческой активности, расцвет конъюнктурщины и конформизма,
ухудшение качества научных кадров и, в конечном счете, проявляет-
ся в низкой продуктивности научных исследований, росте схоласти-
ки и оторванности от практических запросов общества.
Свобода творчества должна обязательно сопрягаться с высочай-
шей личной ответственностью субъекта инновационного поиска, по-
скольку очень часто его никто не может проконтролировать, ибо наи-
более квалифицированным экспертом является он сам.
Человек есть существо этическое. Целесообразный характер его
деятельности не обеспечивает всей полноты необходимых предпосы-
лок для успешного и результативного ее осуществления. Цель не мо-
жет существовать без надежного и убедительного этического обосно-
вания. В паре эти два компонента образуют устойчивый мотивацион-
ный комплекс. При этом собственно этическая составляющая может
играть даже большую мотивационную роль, чем непосредственная
цель деятельности. Именно такой мотивационный комплекс динами-
зирует, направляет и организует человеческую деятельность в процес-
се общественного производства. Чем сложнее, богаче и разнообразнее

культура, тем успешнее порождаемые ею ценности распространяются,
усваиваются и включаются личностью и обществом в систему их ориен-
таций, создавая внутренние побудительные стимулы к инновационной
деятельности.
***
Давая характеристику инновационному типу развития, можно убе-
диться, что с учетом тенденций, проявившихся в наиболее разви-
тых странах современного мира, за этим типом развития – будущее.
Очевидно, что при определении характера и нацеленности всего
комплекса реформ, направленных на преобразование всех сфер на-
шего общества, необходимо четко осознавать не только направление
нашего движения, но и наше место на кривой исторического разви-
тия. Изучение характерного для нашей страны типа общества ставит
перед исследователем вопросы о том, какие наиболее существенные
объективные причины служат образованию подобного типа общества,
каковы внутренние механизмы его функционирования и развития, на-
сколько уникален этот тип для нашей истории, встречались ли подоб-
ные социальные образования где-либо еще в истории?
Отвечая на эти вопросы, приходится неизбежно обращаться
к историческим условиям создания и становления нашей страны.
Жизненная потребность, связанная с решением масштабных задач,
являющихся условием выживания сообщества (возведение гигант-
ских ирригационных сооружений или отражение массированных
нашествий вражеских племен) предполагает объединение индиви-
дов в процессе скоординированных действий (по подготовке и орга-
низации строительства или ведению войны). Чем острее и объемнее
такая потребность, тем более высокие требования предъявляются к
государству, к его способностям дать адекватный ответ на требова-
ния обстоятельств, тем жестче вынуждены действовать субъекты го-
сударственной администрации и адепты государственных интересов.
Таким образом, жизненная необходимость, связанная с содержанием
армии, масштабных хозяйственных или любых других общественных
структур, обеспечивающих некоторому сообществу необходимый
потенциал безопасности, предполагает трансформацию этого сооб-
щества в специфически оформленную государственную систему.
Государство, возникающее как реакция на чрезвычайные обстоя-
тельства, имеет мало общего с общественным договором. Теория по-
следнего гласит, что появление государства основывается на некоем
первоначальном контракте, в соответствии с которым отдельные ин-
20 Глава 1
дивиды оговаривают свое право на пользование конкретными ресур-

сами и услугами государственной администрации, а также обязуются
уважать чужие права.
В отличие от этого случая, где импульс к государственному объеди-
нению создается внутренними факторами, в ситуации чрезвычайных
обстоятельств причинами объединения служат внешние факторы.
С самого возникновения Русского государства проблемы оборо-
ны и безопасности доминировали над всеми остальными потребно-
стями. Только создав такую власть, которая могла обеспечить непри-
косновенность территории государства и безопасность его жителей,
можно было думать о всех прочих нуждах страны и ее обитателей. Но
проблема власти с таким массированным потенциалом насилия вы-
двигала политические факторы на первое место среди всех остальных
источников нашего развития.
Итак, первая особенность русского исторического движения – до-
минирование политических целей, то есть, таких, реализация которых
работает в первую очередь на укрепление власти государства, его мощи
и могущества.
Вторая особенность становления русского государства состоит в
том, что конкретно-исторические условия его развития вынуждали
выбирать такие цели, которые постоянно, как бы на шаг, опережали
экономические возможности страны, уровень зрелости ее социально-
политических и хозяйственных институтов. Но не выбирать такие
цели было нельзя, поскольку от их реализации зависело выживание
страны и народа.
Развитие, ориентированное на достижение чрезвычайных целей с
использованием чрезвычайных средств и чрезвычайных организаци-
онных форм будем называть мобилизационным типом развития. Его
отличительной чертой является то, что оно происходит под влиянием
внешних, экстремальных факторов, угрожающих целостности и жиз-
неспособности системы.
Не вызывает сомнения, что русское государство на протяжении
всей своей истории имело внутренние факторы саморазвития. Но
под давлением обстоятельств они не смогли вызреть в самостоятель-
ные детерминанты прогресса общества. Все важнейшие социальные
и экономические институты, являвшиеся в государствах Западной
Европы источником динамизирующего влияния и на базе которых
был, в конце концов, начат переход к инновационному типу разви-
тия, в Русском государстве играли несколько другую роль. Касается
ли это института собственности, роли дворянства, функций церкви,
места и роли монастырей, развития городов и городской культуры
(в которых формировались ключевые – технические и индустриаль-

ные элементы будущих этапов развития) и многих других важнейших
институтов – всюду явственно проступают различия, определившие
специфику западноевропейского и русского путей развития.
Обратим внимание на общие закономерности инновационного
процесса в рамках мобилизационного типа развития. Во-первых, для
мобилизационного типа импульс к обновлению является, как уже упо-
миналось, извне, а не есть результат внутренних процессов развития.
Во-вторых, учитывая жесткость системных связей в условиях мо-
билизационного типа развития, преимущественная реакция на им-
пульс к обновлению у системы проявляется не в том, чтобы адапти-
роваться к нововведению, а в том, чтобы адаптировать нововведение
к себе (т.е. к системе). Разумеется, в чистом виде ни один из вари-
антов адаптации никогда не осуществляется и в случае масштабных
нововведений система в значительной мере должна самоизменяться.
Поэтому, в-третьих, если до этого доходит дело, то форсирован-
ный переход от одного жесткого режима к другому носит характер
кардинальных реформ. Такие глубокие реформы – непременный
атрибут мобилизационного типа. Резкая глубокая подвижка всех
структур общества есть форма приспособления мобилизационной
системы к реальностям изменяющегося мира.
В-четвертых, переход от одной структуры жестких связей к дру-
гой — процесс болезненный и недетерминированный. Чтобы перей-
ти к новой структуре жестких связей, необходимо разрушить старые.
Но процесс такого разрушения полностью дезорганизует систему,
ставит под вопрос ее существование. Социально-экономические по-
трясения – плата за прогресс в условиях мобилизационного типа раз-
вития.
Наконец, насаждение и внедрение нововведений, сформировав-
шихся во внешней по отношению к системе среде, приводит к тому,
что они долгое время остаются локализованными, не носят органи-
чески присущего системе характера, напоминая «острова» в океане.
Это создает источник дополнительных трудностей и противоречий
в процессе притирки старого и нового. При этом система стремит-
ся отторгнуть нововведения, которые для нее всегда представляют
«инородное тело». Но если даже отторжения не происходит, то все
равно кривые развития содержат своеобразную мертвую петлю: на-
саждаемые прогрессивные формы производства деградируют до бо-
лее примитивных форм и с этого заниженного уровня развитие как
бы начинается вновь. В этом смысле показательна история развития
русской фабрики в XVIII веке.
22 Глава 1
Анализируя нашу историю начиная с самого далекого прошло-

го, можно увидеть, как на всем ее протяжении упорно воспроизво-
дится один и тот же тип развития, именуемый нами мобилизацион-
ным. Наиболее общее объяснение преемственности такого рода дал
Е.З. Майминас в своей теории социально-экономического генотипа
(Майминас Е.З. 1967, 1989, 1996).
Наиболее важными признаками мобилизационного типа разви-
тия являются строгая определенность целей, высокая интенсивность
функционирования общественного производства для скорейшего
выполнения поставленных задач, жесткая, как правило, высокоцен-
трализованная система управления.
Понимание достаточно общих положений, характеризующих мо-
билизационный тип развития, позволяет перейти к характеристике
более конкретных вопросов, и, прежде всего, к изучению соответ-
ствующей хозяйственной системы.
Экономика в условиях мобилизационного типа развития ориенти-
руется в первую очередь на реализацию чрезвычайных целей. Основ-
ной системообразующей чертой такой экономики является то, что
она функционирует абсолютно не взирая на критерии экономической
целесообразности и эффективности. В качестве обязательных требо-
ваний здесь выступают сроки реализации и безусловное достижение
цели.
Строго говоря, такая экономика не является экономикой, по-
скольку формируется под влиянием внеэкономических факторов.
Тут уместнее термин «хозяйство». Сфера действия экономических
стимулов и рычагов в ней ограничена и решающей роли не играет.
Другими словами, подготовка и реализация хозяйственных решений
не находится в прямой связи с оценками экономической эффектив-
ности и целесообразности и часто осуществляется вопреки логике
этих оценок. Но систематическое игнорирование требований объ-
ективных экономических законов должно приводить, в конце кон-
цов, к расстройству экономических регуляторов, определяющих
поведение производителей и потребителей. Чтобы этого не произо-
шло, экономическая система мобилизационного типа должна до-
полняться мощной компенсационной системой, представляющей
собой совокупность таких средств и источников ресурсов, которые,
включаясь в хозяйственную жизнь в необходимые моменты, препят-
ствуют блокировке каналов экономического оборота. Состыковка
и подключение компенсационной системы к экономике осуществля-
ется административно-командной системой с помощью властно-
принудительных методов.
Из-за постоянного присутствия и участия в хозяйственной жиз-

ни компенсационной системы, экономика мобилизационного типа
является нецелостной, несамодостаточной, несбалансированной.
Лишение такой экономики компенсационной системы привело бы
сначала к приостановке функционирования отдельных воспроизвод-
ственных контуров, а вслед за этим – к коллапсу всей хозяйственной
жизни. Точно также, уничтожение административно-командной
системы без качественного изменения самого объекта управления
привело бы к разрыву насильственно устанавливаемой связи между
экономикой и компенсационной системой и, тем самым, – к распаду
всей хозяйственной жизни.
Процессы компенсации, представляющие собой реакцию хозяй-
ственной системы на изменение условий ее функционирования, явля-
ются универсальной экономической закономерностью и наблюдают-
ся во всех хозяйственных системах. Однако при общем содержании,
формы осуществления этого процесса в экономике инновационного
типа отличаются от форм мобилизационного типа. В инновационной
экономике компенсация проявляется в изменении системы приори-
тетов, в результате действия рыночных механизмов и формирует но-
вую экономическую конъюнктуру, под влиянием которой изменяют-
ся масштабы эксплуатации ресурсов в соответствии с требованиями
экономической эффективности, осваиваются нововведения техниче-
ского и организационного характера.
В условиях мобилизационного типа развития в качестве компен-
сационных источников выступают природные ресурсы, принудитель-
ный труд и территориальные (военные) приобретения.
По мере увеличения потребностей государства и усиления в этой
связи степени чрезвычайности целевых установок возникает необхо-
димость обращения к форсированным методам роста. Это, с одной
стороны, подрывает экономические механизмы саморегуляции хо-
зяйственной жизни, что проявляется в искажении материально-
финансовых пропорций, дефицитах, инфляции и других хозяйствен-
ных неурядицах, а с другой, включает в круг используемых средств
названные выше способы компенсации.
На теоретическом уровне обобщенная схема может выглядеть
следующим образом. Исходным моментом является усиление вне-
экономического принуждения, т.е. обращение к принудительному
труду. Увеличение массы используемого труда требует наращивания
вовлекаемых в хозяйственный оборот ресурсов. В случае достиже-
ния естественного предела по наращиванию эксплуатации природ-
ных богатств на имеющейся территории государство в определенных
24 Глава 1
условиях может перейти к экспансии – колонизации новых земель,

захвату новых территорий.
Итак, расширение границ увеличивает поступления в казну.
Если война как средство макроэкономического (а в целом – и как
социально-политического) регулирования срабатывает, то окрепшее
государство благополучно выходит из кризиса. Но одновременно ра-
стут издержки по поддержанию целостности государства, на обслу-
живание аппарата управления и другие государственные нужды.
В результате остается все меньше средств на решение внутренних
проблем, которые постепенно все больше и больше обостряются и пре-
вращаются в конечном итоге в источник дестабилизации общества.
Ослабленное экономически и идеологически государство вступа-
ет в период смуты, характеризующейся значительными социально-
экономическими и политическими потрясениями, дезорганизацией
политической власти и утратой части территории или даже незави-
симости.
Если сформированная теоретическая модель верна, то у госу-
дарств, представляющих собой системы мобилизационного типа,
должны проявляться две характерные черты. Во-первых, стрем-
ление к постоянному расширению территории. Во-вторых, такие
социально-экономические образования должны вести себя наподо-
бие пульсара, регулярно переживая периоды расширения, обуслов-
ленные их экономическим, социально-политическим и культурно-
идеологическим подъемом, и «сжатия», возникающие в результате
кризиса, который представляет собой следствие эмпирически обна-
руживаемых допустимых пределов нормального функционирования
конкретной социально-экономической технологии и всех связанных
с нею культурных атрибутов. Анализ исторических данных на при-
мере России и СССР подтверждает справедливость сделанных пред-
положений.
В условиях мобилизационного типа развития государство стал-
кивается с двумя основными проблемами: а) установление контроля
над ресурсами, б) устранение возможных источников конкурентного
спроса. Только решив их, оно может нейтрализовать «дезорганизую-
щее» (с точки зрения его целей) действие экономических факторов.
Одним из наиболее отработанных методов решения указанных
проблем является соответствующая настройка финансовой системы,
включающая такую налоговую, кредитную и финансовую политику,
в результате которой государство аккумулирует значительную сум-
му денежных доходов и тем самым обеспечивает себе контроль над
ресурсами. Устойчивость экономики находится в сильнейшей зави-
симости от того, какие значения имеют параметры этой финансовой

триады. Чрезмерное разрастание налогов и займов делает неизбеж-
ной такую же чрезмерную эмиссию, а чрезмерная эмиссия обесцени-
вает поступление от налогов и займов, что в итоге дезорганизует не
только финансовую систему, но и экономику в целом.
При изучении достаточно протяженных исторических перио-
дов российской истории наглядно проступают отличительные черты,
свойственные российской финансовой системе. Это, прежде всего,
устойчиво высокая доля государственных доходов, получаемая за счет
косвенного налогообложения. И экономически, и социально, и нрав-
ственно такое налогообложение трудно назвать прогрессивным.
Следующая характерная черта – высокая, по сравнению с дру-
гими странами, степень тяжести налогового бремени. В России
в начале ХХ века по отношению к доходам величина налогов на
население составляла 19,7%, что более чем в два раза превышало
ближайшую по этому показателю Францию и в 6,5 раза превосхо-
дило соответствующую цифру для США. В последние годы суще-
ствования СССР этот показатель колебался около отметки в 30%
(в 1986 г. – 29,1%, в 1989 г. – 28%) . Значительной была доля наци-
онального дохода, перераспределявшаяся через государственный
бюджет (в 1980 г. – 66,7%, а в 1989 г. – 61,7%).
Наконец, важной чертой представляется высокая доля доходов,
получаемых от государственного сектора. Все эти факты наглядно
иллюстрируют то, каких небывалых масштабов достигает финансо-
вый контроль в народном хозяйстве мобилизационного типа.
Использование одних финансовых рычагов не всегда обеспечи-
вает требуемую степень контроля над ресурсами. При этом необходи-
мо помнить, что каждое отдельное хозяйственное решение является
сложным итогом взаимодействия многочисленных факторов. В силу
этого реальные пределы управляемости гораздо уже размеров слож-
ной системы. Следовательно, тотальный контроль – не больше чем
иллюзия. В его сферу обычно попадают наиболее важные, ключевые
участки. В то же время многочисленные звенья общественного про-
изводства представляют собой сферы с ослабленным контролем или
вообще без него. Вся система при этом предстает как бы гигантским
дезинтегрированным организмом, в котором в силу высокой слож-
ности хозяйственной системы и разделения труда, сохраняются сфе-
ры, в которых доминирует экономический расчет и экономические
рычаги, обращаются значительные финансовые ресурсы. Другими
словами, при достаточной сложности хозяйственной системы, как бы
ни перекрывались старые каналы товарно-денежных отношений, все
26 Глава 1
равно формируются новые, порой нелегальные. Последние являются

неизбежным спутником административных методов, хотя в условиях
мобилизационного типа у них имеется своя яркая специфика.
В результате дезинтеграции хозяйства (а точнее – рынка), то
есть разделении его на такие части, в одних из которых превалируют
административные методы, а в других – экономические (т.е., дей-
ствуют рыночные механизмы) происходит фактическое сужение де-
нежного оборота. В сфере государственного контроля из-за прямого
регулирования материальных потоков (в виде так называемой разда-
чи фондов), деньги теряют часть своей покупательной силы и могут
выступать в роли всеобщего эквивалента только при наличии соот-
ветствующей санкции правительства. Поэтому они (деньги) устрем-
ляются из более контролируемых частей рынка в более свободные.
Этот факт наглядно подтверждается исследованием Е. А. Роговского,
показавшего, что в СССР материально-вещественная наполняемость
инвестиционного рубля оборонных отраслей (т.е. занимающих лиди-
рующее место среди правительственных приоритетов) значительно
превосходила аналогичный показатель для гражданских отраслей.
В свою очередь в гражданских отраслях по этому показателю одно из
самых низких мест занимало сельское хозяйство.
Значительная масса денег, скапливаясь на узкой части рынка и
не в силах быть реализованной (из-за того, что увеличение спроса не
влечет за собой расширения предложения по причине контроля над
ресурсами со стороны государства) частично оседает на сберкниж-
ках. Другая же часть денег выходит за пределы легального хозяйства
и пытается реализовать свою покупательную способность, включаясь
в процессы теневой экономики.
Заметим, что обычно нелегальная экономика (теневая, «черный
бизнес» и пр.) связывается с удовлетворением вредных, отрицатель-
ных, аморальных потребностей людей и отдельных общественных
групп (алкоголь, наркотики, проституция и пр.) или же с противо-
законными методами хозяйствования и конкурентной борьбы путем
несанкционированной властями деятельности (например, без патен-
та или лицензии), позволяющей уклоняться от налогов и, тем самым,
незаконно обогащаться.
В мобилизационной же экономике через нелегальные каналы
удовлетворяются нормальные, повседневные, насущные потребно-
сти людей. Человеческие условия человеческого существования ока-
зываются как бы вне закона.
Несмотря на жестко репрессивную политику государства по от-
ношению к деятельности этой сферы, подавить ее полностью никог-
да не удается. В итоге возникают деформированные системы распре-

деления благ, приводящие к концентрации богатства в руках крими-
нальных групп.
Если теперь вернуться к проблемам денежного оборота в эконо-
мике мобилизационного типа, то можно на основании сказанного
констатировать его незамкнутость, разорванность. Действительно,
в результате дезинтеграции рынка деньги в значительных, постоянно
возрастающих количествах начинают обслуживать потребности тене-
вой экономики. При систематическом расширенном воспроизведе-
нии этого процесса на одном полюсе хозяйства создается переизбы-
ток платежных средств (теневая экономика), а на другом их недоста-
ток, который ощущается сильнее всего в тех отраслях, где контроль
государства жестче всего. Происходит это потому, что деньги, попав
в сферу теневой экономики, оседают в ней в значительных масшта-
бах из-за более высокой нормы прибыли и нормы потребления.
Государство не может допустить остановки производства из-за
нехватки платежных средств и поэтому увеличивает налоги или по-
ручает Государственному банку ликвидировать дефицит платежных
средств путем эмиссии денег.
Подобным образом удается на какое-то время поддержать кру-
гооборот ресурсов. Но эффект от усиления налогового бремени,
равно как и от эмиссии, как мы видим это из внутренней логики
функционирования экономики мобилизационного типа, частично,
опять-таки, поглощается теневой экономикой, т.е. новые дензнаки
финансируют, в значительной мере, именно теневую экономику, ко-
торая по мере роста своего богатства способна оказывать все большее
влияние на ресурсные потоки в народном хозяйстве, ориентируя их в
выгодном для себя направлении.
В жестко иерархической системе мобилизационной экономи-
ки, когда оценка работы производителя опосредуется собирающими
и передающими наверх информацию многочисленными конторами,
каждая из которых отвечает за отдельные стороны деятельности, со-
ответствие плановых и фактических показателей – основное мери-
ло качества работы производителя. Плоды успешной деятельности
делятся между всеми уровнями управленческой иерархии по соот-
ветствующей цепочке, поскольку совокупные усилия всей системы
управления обеспечивают мобилизацию трудовых коллективов, про-
ведение «линии», выполнение задания. В зависимости от возможно-
стей верхнего уровня («центра») к поощрению, стимулирование, как
правило, принимает форму повышения формального или реального
статуса системы исполнителей в рамках управленческой иерархии
28 Глава 1
и увеличения приоритета данной управленческой цепочки или от-

дельных ее звеньев в процессе распределения дефицитных ресурсов.
В отличие от формального статуса, связанного с присуждением орде-
нов, знаков отличия, почетных званий, грамот и т.п., реальный статус
характеризует место и приоритет субъекта хозяйствования в рамках
соответствующей управленческой иерархии и тем самым – очеред-
ность доступа и возможность удовлетворения потребности в ресурсах.
Объем и качество ресурсов от уровня к уровню повышается, однако
из-за их ограниченности и подавления экономических регуляторов
спроса и предложения, они являются объектами строгого контроля.
Очевидно, что стремление расширить доступ к таким ресурсам
и увеличить сферу контроля над ними составляет главную цель дея-
тельности производственного субъекта в условиях мобилизационно-
го типа.
Форсированный режим функционирования общества в услови-
ях мобилизационного типа развития можно обеспечить только с по-
мощью создания соответствующего административно-командного
аппарата. Чем острее ситуация, возникающая из-за необходимости
любой ценой реализовать чрезвычайные цели, тем более изощрен-
ным, разветвленным и (в итоге) – громоздким оказывается аппарат
контроля и принуждения, чтобы обладать способностью вызывать
у членов общества и субъектов деятельности адекватный поставлен-
ным целям тип поведения.
Другая причина бюрократизации, связанная с мобилизационным
типом развития, обусловлена сильной внеэкономической составля-
ющей в функционировании обществ подобного типа. Важнейшая за-
дача административно-командной системы – использование власт-
ных полномочий для регулирования и проталкивания ресурсов через
узкие места в каналах хозяйственных связей.
Наконец, еще одна важная причина бюрократизации состоит в
необходимости соединения экономической и компенсационной
подсистем в единый народнохозяйственный организм.
Если теперь суммировать все сказанное об инновационном и мо-
билизационном типах развития, то возникает вопрос об их соотно-
шении. По-видимому, возможная классификация, несмотря на всю
ее неполноту и условность, могла бы включать следующие основные
и вполне очевидные типы развития: а) застойный, когда развитие
практически полностью отсутствует; б) эволюционный тип, т.е. есте-
ственное развитие за счет постепенного формирования и созревания
необходимых факторов социально-экономической динамики без со-
знательного вмешательства людей; в) инновационный тип, т.е. со-
знательное и целенаправленное культивирование факторов развития

во всех сферах общества.
Очевидно, что мобилизационный тип представляет собой сред-
ство выхода из застойного состояния или инструмент ускорения
эволюционного развития за счет административно-силового вмеша-
тельства в механизмы функционирования общества. Достаточно уве-
ренно можно утверждать, что мобилизационный и инновационный
тип в значительной мере являются антиподами. Даже несмотря на то,
что в определенных ситуациях и на отдельных исторических этапах
мобилизационный тип развития может имитировать инновационный
и в определенной степени приводить к достаточно близким по харак-
теристикам результатам развития. В целом же рано или поздно он
ведет к подрыву факторов развития и кризису воспроизводственных
структур во всех сферах общества. В то же время инновационный тип,
напротив, постоянно ищет, поддерживает и укрепляет факторы раз-
вития. Это не означает, что инновационный тип развития свободен от
кризисов. Но принципиальное различие заключается в том, что для
мобилизационного типа кризис означает дезорганизацию социально-
экономической системы в результате разрушения воспроизводствен-
ных факторов, а для инновационного – необходимость перехода от
старых, исчерпывающих себя факторов, к новым, способным обеспе-
чить позитивную социально-экономическую динамику.
Наилучший способ избавления от пороков и недостатков моби-
лизационного типа – это переход к инновационному типу развития.
Для этого необходимо кардинально реформировать все сферы на-
шего общества, принципиально изменить его воспроизводственные
механизмы.
Процесс развития и совершенствования техники невозможно по-
нять вне анализа развития человека и общества, а также сопряженно-
го с уровнем этого развития способов решения социальных проблем
и регулирования социальных отношений, среди которых техника
составляет лишь один из элементов. Неизбежное в этой связи рас-
ширение сферы действия научно-технической политики превращает
ее в инновационную политику. Последняя должна включать в себя
комплексную систему мер по стимулированию, разработке, сопро-
вождению, управлению, планированию и контролю процессов ин-
новационной деятельности в сфере науки, техники и производства,
увязанных с адекватными сопровождающими мерами в важнейших
сферах жизнедеятельности общества, обеспечивающих в совокупно-
сти создание всех необходимых условий реализации текущих и пер-
спективных целей социально-экономического развития страны.
30 Глава 1
В таком понимании целью инновационной политики, прежде всего,

является создание социально-экономических, научно-технических и
организационно-хозяйственных предпосылок для прогрессирующего
развития производительных сил общества.
Сами нововведения, составляя основу инновационного типа раз-
вития, являются результатом совместной деятельности таких сфер
как ведущие отрасли науки, крупные звенья НИОКР, высшего об-
разования и инвестиционного комплекса, прежде всего – маши-
ностроения, а в целом – все звенья, задействованные в создании и
распространении результатов инновационной деятельности долж-
ны рассматриваться как инновационный потенциал социально-
экономического развития.
В качестве объекта инновационной политики необходимо рассма-
тривать ресурсный потенциал, представляющий собой совокупность
запасов ресурсов общественного производства. В состав ресурсного
потенциала входят запасы природных, материальных, финансовых,
информационных ресурсов, а также население. Ядро ресурсного по-
тенциала составляют производительные силы общества, а в целом
его объем и структура обусловливают реальные возможности разви-
тия экономики и общества в долгосрочной перспективе.
Под влиянием инновационной политики состав, структура, каче-
ственные и количественные характеристики ресурсного потенциала
целенаправленно улучшаются, совершенствуя тем самым возможно-
сти достижения основных целей общества и повышая уровень удо-
влетворения всей суммы социально-экономических потребностей.
Учитывая сегодняшние кризисные процессы в экономике и об-
ществе, главной задачей является формирование нового воспроиз-
водственного механизма. Необходимые для этого реформы должны
носить радикальный характер и затрагивать основы хозяйственного
и политического устройства нашего общества. Без этого невозможно
интегрировать в единое целое экономические, социальные, научно-
технические, а в целом, – инновационные факторы с комплексным
учетом всех взаимосвязанных аспектов (производственных, экологи-
ческих, региональных, международных и пр.). Новые воспроизвод-
ственные механизмы должны органично сочетать элементы рыноч-
ного самодействия, основанные на конкуренции и предприниматель-
ской активности, с дозированным государственным вмешательством
в экономику, для обеспечения баланса интересов различных участ-
ников общественного производства и, тем самым, поддерживать не-
прерывность воспроизводственного процесса на базе прогрессивно
расширяющегося накопления.
***
Рассмотрение особенностей мобилизационного типа развития пока-
зало, что процесс нововведений, осуществляемый в его рамках, стал-
кивается с принципиальными трудностями. Если перенести эти вы-
воды на инновационную политику, то можно сказать, что трудности
ее реализации в рамках мобилизационного типа были обусловлены не
столько ее внутренним несовершенством, сколько тем хозяйственно-
политическим фоном и социально-экономическими условиями, в
которых она осуществлялась. Учитывая громадную роль инноваци-
онных факторов в современных условиях необходимо перейти от мо-
билизационного к инновационному типу развития.
Данная задача во многом уникальна. Она не имеет аналогов в
прошлом. Следовательно, и методология, и методы обоснования и
осуществления такого перехода должны ориентироваться на долго-
срочную перспективу, отталкиваться от общих принципов прогно-
зирования, планирования и регулирования, конкретизируя их при-
менительно к современным условиям, специфике задач и характеру
стоящих перед страной целей.
Учитывая все эти объективные требования необходимо наличие
ясного, продуманного стратегического курса, реализация которо-
го позволяла бы последовательно и неуклонно приближаться к по-
ставленным целям. Его осуществление возможно лишь в результате
коренной перестройки основ функционирования нашего общества,
способной обеспечить разработку и реализацию инновационной по-
литики на базе взаимодействия научно-технического прогресса с опе-
режающим поступательным развитием политических, социальных и
экономических институтов, превратившись в важнейший инструмент
долгосрочного социально-экономического развития страны.
Глава 2
НАУКА И ТЕХНИКА КАК ВЕДУЩИЕ

ИННОВАЦИОННЫЕ ФАКТОРЫ
Научно-технический прогресс обычно рассматривается как важ-

нейшее средство воздействия на динамику производительных сил
и поэтому составляет несущий каркас любых нововведений, способ-
ствующих экономическому и социальному развитию общества. Учет
потенциальных возможностей, связанных с освоением передовых
достижений науки и техники различными звеньями общественного
производства, образует фундамент процесса определения ближай-
ших и перспективных задач повышения эффективности народного
хозяйства, обеспечения обороноспособности страны, обновления
выпускаемой продукции в соответствии с новыми стандартами про-
изводственного и непроизводственного потребления, сохранения
и улучшения среды обитания человека.
Ориентация на технические источники развития, которая впер-
вые проявилась во второй половине XVIII века в эпоху Промыш-
ленной революции благодаря систематическому, сознательному
и целенаправленному совершенствованию орудий и предметов труда,
позволила обеспечить впечатляющий прогресс во всех сферах жизне-
деятельности человека и общества.
Однако человечеству понадобилось пройти долгий и трудный
путь, прежде чем наука и техника превратились в надежный инстру-
мент целенаправленного совершенствования общественного произ-
водства.
Начало процесса, характеризующегося использованием на си-
стематической основе научно-технических факторов, связывают со
становлением капиталистических отношений. Исследуя капитали-
стический способ производства, К. Маркс первым сформулировал
свой знаменитый тезис о превращении науки в непосредственно
производительную силу. С тех пор прошло почти полтора столетия,
и хотя жизнь давно уже показала его полную справедливость, все свя-
занные с этим последствия мы начинаем осознавать только сегодня.
Отвлекаясь от частностей можно сказать, что суть произошедших
и происходящих перемен заключается в том, что подъем крупной
Наука и техника как ведущие инновационные факторы 33
промышленности, основанной на научно-технических достижениях,

знаменовал собой не только переход к капиталистической форма-
ции, но и подготавливал базис для перехода к принципиально ново-
му типу развития – инновационному. На наш взгляд, без понимания
сути этих фундаментальных сдвигов трудно оценить реальное место
науки и техники в ряду главных факторов, динамизирующих совре-
менное общественное производство, а значит – трудно эффективно
управлять инновационными процессами.
2.1. Капитализм и инновация.

Подходы М. Вебера и В. Зомбарта
Бурное развитие капиталистических отношений в Западной Европе

и Америке в XVIII–XIX вв. современниками воспринималось, пре-
жде всего, с точки зрения того динамизирующего влияния, которое
технические изобретения и усовершенствования стали оказывать на
общественное производство. Рубеж, обозначенный началом Про-
мышленной революции, характеризовал конец эпохи, когда разви-
тие техники протекало как бы за рамками истории, слабо ощущаясь
в различных сферах человеческого бытия. Это не значит, конечно,
что технические открытия и усовершенствования не играли до на-
чала Нового времени никакой роли. Появление в Европе в IX–XI вв.
конского хомута, колесного плуга, ветряных и водяных мельниц не
могло не сказываться на процессе труда, на его характере, резуль-
татах и эффективности. Так, лошадь в усовершенствованной упря-
жи заменяла труд десяти человек, а водяное колесо или ветряная
мельница могли высвободить до ста человек. Увеличение энерге-
тических возможностей производства открывало простор для со-
вершенствования орудий труда. Первоначально их развитие шло
по пути наращивания размеров – большие молот, жернова, пилы.
Но использование более массивных орудий влекло совершенство-
вание всех связанных с ними этапов производственного процесса.
Создаются большие бадьи для подъема груза, насосы, большие
корабли, совершенствуются рулевое управление и оснастка судов и
т.д. Одновременно изобретаются новые системы передаточных ме-
ханизмов, такие как кривошип, шатун, педальный механизм, обе-
спечившие преобразование вращательного движения в возвратно-
поступательное и наоборот (Юнь О.М. 2001, с. 85).
Но средневековье мучительно трудно и долго воспринимало, осва-
ивало и усваивало новые возможности и качественные изменения,
34 Глава 2
которые несло с собой развитие техники. Утилизация изобретений,

занимая нередко столетия, изменяла общество настолько постепенно
и незаметно, что технические факторы неизбежно растворялись в оке-
ане перемен или же, в лучшем случае, с трудом проступали из тени от-
брасываемой другими более понятными и потому легко доступными
для понимания причинами. Без компаса, косого паруса и ахтерштев-
невого руля Колумб вряд ли явился бы миру. Однако великие геогра-
фические открытия в гораздо большей степени связывают с падением
Византии под ударами турков-османов и жаждой поиска новых путей
в страны Востока и Индию, нежели с развитием науки и техники.
В ряду факторов, способствовавших накоплению позитивных из-
менений в жизни средневекового общества, техника если и занимала
какое-то место, то весьма скромное. Характерное замечание делает по
этому поводу В.И. Вернадский, когда говорит о том, что истории не-
известны имена авторов многих великих изобретений, включая очки,
телескоп, микроскоп, компас и т.п. «Дело в том, – пишет он, – что
все эти открытия делались ... людьми, находившимися вне общества
того времени, вне круга тех людей, которые, казалось, строили исто-
рию человечества, создавали его мысль, делались изгоями общества».
(Вернадский В.И. 1988, с. 87). В самом деле, из глубин средневековья
до нас дошли имена авторов второстепенных ересей или участников
заурядных сражений в каком-нибудь захудалом графстве. А главные
камни в фундаменте цивилизации так и остаются безымянными, по-
тому что современники их просто не заметили.
Неторопливую поступь прогресса той эпохи иллюстрируют сле-
дующие факты. Изобретение хомута в IX веке увеличило мощность
лошадиной тяги в 4–5 раз, сделав производительность дневной рабо-
ты лошади на 30% выше, чем у быка, что повлекло в итоге постепен-
ное вытеснение воловьей упряжи. Это позволило увеличить площади
пашен и перейти от двухпольного к трехпольному севообороту. Зна-
чительным достижением было изобретение плуга с асимметричным
сошником, отвалом и подвижным передком, снабженным колесами
и влекомым более мощной упряжкой. На его распространение по-
надобилось почти 500 лет – с IХ по XIV века. Благодаря этим и дру-
гим новшествам постепенно росла урожайность. «Заметный прогресс
произошел между XI и XIV веками… Согласно английским агроно-
мам XIII века, нормальным урожаем для ячменя следовало считать
1:8, для ржи – 1:7, для бобовых – 1:6, для пшеницы – 1:5, для овса 1:4.
Действительность, кажется, была не столь блестящей. На хороших
землях Винчестерского епископства урожайность составляла 3,8 для
пшеницы и ячменя и 2,4 для овса» (Ле Гофф Ж. 1992, с. 199)
В XI веке в Европе начинают применять водяные колеса и ветря-

ные мельницы, которые задолго до того уже были известны в Персии,
Китае и Риме. Согласно «Книге Страшного суда» (1086 год) в Англии
в конце XI века насчитывалось 5624 мельницы (Ле Гофф Ж. 1992,
с. 200), по одной на 50 хозяйств. Это равносильно использованию
двух дополнительных работников на каждое хозяйство. Следователь-
но, уже в этот период на производствах, использовавших энергию
водного потока, производительность труда была в 1,5—2 раза выше
рабского (Юнь О.М. 2001, с. 86). Однако широкое распространение
водяные колеса получили только в период зрелого феодализма. Из-
вестно, что накануне промышленного переворота в Европе насчиты-
валось примерно 500–600 тыс. водяных мельниц общей мощностью
1,5–3 млн лошадиных сил.
В Испании в XII веке заработали первые бумажные мельницы.
Однако понадобилось почти два века, чтобы производство и потре-
бление бумаги, получив широкое развитие в Италии XIV века, стало
одной из важнейших предпосылок культурного и материального воз-
вышения итальянских городов эпохи Возрождения.
Первые пушки были отлиты и появились на полях сражений
в начале XIV века сначала во Фландрии, а затем – в Италии. В этом
же столетии они начали применяться на Руси, о чем свидетельствуют
Новгородская и Александровская летописи. В 1420 году был изобре-
тен зернистый порох, сделавший огнестрельное оружие более надеж-
ным, безопасным и разнообразным. Это новшество в значительной
мере подготовило революцию в военном деле, изменив характер бое-
вых действий.
Что же касается мирного использования пороха, то он стал при-
меняться впервые в горном деле только в XVII столетии в Словакии.
Начало употребления каменного угля, известного с незапамят-
ных времен, датируется 1606 годом и относится к Англии. Там же
в 1627 году был открыт кокс, промышленное использование которо-
го развернулось только с 1780 года (Шухардин С.В. 1974; Бродель Ф.
1986, с. 376–410).
Нельзя сказать, что средневековое европейское общество вос-
принимало нововведения в различных сферах (в том числе – и в сфере
техники) абсолютно бессознательно. Однако в период раннего сред-
невековья, когда властные и социальные структуры феодализма на-
ходились в процессе становления и в силу этого характеризовались
неустойчивостью, его главные стабилизирующие константы основы-
вались на культе традиции и ритуала, представляя собой естествен-
ную реакцию самосохранения системы в условиях неопределенно-
36 Глава 2
сти развития. Поэтому большинство нововведений, проходя сквозь

жернова базисных констант, как правило, обращались в ничто. Со-
хранялись и оказывались жизнеспособными только нововведения,
затрагивавшие периферию производства и социума того времени. Но
это был слишком ненадежный плацдарм для подготовки к поступа-
тельному движению общества по пути прогресса.
Положенное в основание европейской культуры христианское
вероучение, поддерживаемое и охраняемое церковными института-
ми, казалось бы, благодаря могущественной власти последних, соз-
дало все необходимые предпосылки для закрепления божественно
предпосланных норм и правил на века. Высший промысел полно-
стью определял течение жизни и мира в целом, до сути тайн которых
человеку не дано было подняться. А коль скоро Разум в сравнении с
Провидением объявлялся изначально несостоятельным, то мирянину
оставалось только добродетельное существование для спасения своей
души, которое было достижимо при условии постоянного стремле-
ния к идеалам, декларированным на все времена в священном писа-
нии, и наличии на то божественной воли.
Подобный фундаментальный традиционализм средневекового
общества, казалось бы, совершенно непонятным образом соседству-
ет с величайшими достижениями человеческих рук, духа и разума,
позволяющих оценивать весь этот период как выдающийся в истории
человечества, а творцов этой эпохи сравнивать с титанами.
Поэтому было бы ошибкой абсолютизировать застойные, кон-
сервативные, охранительные начала, будто бы приносившие любые
зачатки прогресса в жертву стабильности и отвергавшие какую бы ни
было возможность социально-экономической динамики. Феодаль-
ное общество изменялось, эволюционировало, но на протяжении
многих веков количественные и качественные сдвиги в различных
его сферах накапливались и осуществлялись столь эпизодически и
зачастую незаметно, что в целом ощущения, рационального осозна-
ния и понимания направленности таких изменений не было. В то же
время в недрах средневекового общества подспудно вызревали семе-
на будущих фундаментальных перемен, приведших к Ренессансу, Ре-
формации, Новому времени.
Когда говорят о застойном и традиционном характере средневе-
ковой жизни, следует всегда делать оговорку, что это касалось чего
угодно, но только не духовно-религиозной сферы. Христианство,
превратившись в догму и оперевшись на институт церкви, стало
нуждаться в том, чтобы основы его вероучения были обоснованы,
оформлены в виде непротиворечивой системы и общепризнанны.
С решением этих задач связано возникновение теологии. «Теология

становится предметом преподавания, философией церковной шко-
лы, схоластической философией. В таком виде она образует филосо-
фию той церковной мировой эпохи, которую обыкновенно называют
Средними веками мировой истории» (Фишер К. 2003, с. 101).
В рамках рассматриваемой проблемы обратим внимание на
один важнейший момент, а именно – на спор между детерми-
низмом и индетерминизмом. В XIII веке Фома Аквинский создал
клерикально-философскую систему, принятую в качестве офици-
альной доктрины католической церковью. Согласно Фоме Аквин-
скому все определено божественной необходимостью, которая ис-
ходит исключительно из идеи добра, и в этом мире нет ни случай-
ности, ни зла. Но коль скоро все предопределено, возражал Фоме
Аквинскому Иоанн Дунс Скотт, то человек с самого начала не-
свободен в своих поступках и в мире нет места ни случайности, ни
свободе воли. В действительности факты присутствия зла и случая
в мире несомненны и, тем самым, казалось бы, разрушается связь
божественной воли с идеей добра.
Будучи человеком глубоко верующим, Скотт нашел позитивный
выход из этой ситуации: «Божественная воля ничем не связана; она
действует без основания, абсолютно произвольно, она может творить
и не творить, создать этот мир, как и иной мир, но может не создавать
никакого мира; не воля определяется целью, но наоборот: «Voluntas
est superior intelectu» (воля стоит над мышлением). Бог пожелал не
потому, что нечто было добром, а потому, что нечто стало им быть,
после того как Бог этого пожелал. …Скотт признает человеческую
свободу и ее содействие достижению божественной благодати, заслу-
гу деяний, которые оправдывают праведных не в силу их собствен-
ных свойств и не в силу намерения, …но только потому, что Бог, в
силу собственного произвола, соединил с этими деяниями соответ-
ствующие последствия» (Фишер К. 2003, с. 122). Этот небольшой
эпизод в развитии европейской философии показателен с точки зре-
ния затрагиваемой проблемы, а именно: места человека в мире, его
самоопределения и самоощущения, соотношения предопределенно-
сти и свободы выбора, поиска предела человеческих возможностей
в познании и обустройстве самого себя, своей жизни и осязаемого и
умопостигаемого мира.
Я не случайно в качестве примера остановился на спорах схола-
стов о мере божественного предопределения. Именно проблема че-
ловека, свободы воли и свободы выбора позднее оказалась в центре
движения Ренессанса и Реформации.
38 Глава 2
Ренессанс, в буквальном смысле означающий возрождение

греко-римской философии и культуры в Европе, знакомство с ко-
торой она осуществила благодаря культурному влиянию арабского
мира, с самого начала далеко вышел за эти просветительские рамки
и составил такую эпоху в развитии мировой цивилизации, влияние
которой не исчерпано до сих пор. «Основной темой Средних веков
было восстановление и возвеличивание «civitas Dei», то есть, Божьего
царства на земле… Основная тема Ренессанса исходит из вполне про-
тивоположного направления: она состоит в прославлении человека,
его величия; она состоит в культе человеческой индивидуальности,
его гения, его сил, его неизмеримой естественной свободы» (Фишер
К. 2003, с. 128).
В духовном плане Ренессанс по отношению к Средним векам озна-
чал смену культурной парадигмы и победу контркультуры, вызревав-
шей в недрах христианской Европы. К. Фишер выделяет три основные
сферы человеческого мировосприятия, в которых в эпоху Ренессанса
произошли такие тектонические сдвиги, которые предопределили ми-
ровую динамику на века вперед. К этим сферам он относит историче-
скую, географическую и космографическую (Фишер К. 2003, с. 173).
Изменение исторического миросозерцания произошло в про-
цессе синтеза греко-римской культуры с культурой средневековой
Европы и, прежде всего – с культурой северной Италии. Расшире-
ние рамок исторического видения заставило европейцев по-новому
взглянуть на свое прошлое и настоящее, на место Европы в мировом
историческом движении, выдвинуло новые философские, политиче-
ские, культурные, научные и технические проблемы.
На культурно-исторический Ренессанс накладывается измене-
ние географического кругозора. Эпоха Великих географических от-
крытий сама по себе могла стать мощным катализатором мирового
развития, поскольку поиски путей в Индию и связанные с этим от-
крытия в Новом свете, с целой чередой последовавших за этим без-
жалостных захватнических войн, вызвали к жизни новые факторы
и источники развития, приведшие к небывало быстрому возвыше-
нию одних стран и упадку других, не сумевших или не умевших вос-
пользоваться плодами лавиноподобной колониальной экспансии.
Наконец, изменения космографического кругозора, связан-
ного с именами Николая Коперника, Тихо Браге, Галилео Галилея
и Иоганна Кеплера ценно не только новым пониманием космоса,
но проявлением силы нового научного метода, который развел суть
и видимость явлений, показал ограниченность и ненадежность чув-
ственного восприятия мира и тем самым фактически открыл новую
форму присутствия человека в мире и новый способ его познания,

постижения и освоения.
В то же время, при всем величии и глубине произошедших пере-
мен, культура Ренессанса была уделом элиты, не затронувшей широ-
кие массы и не изменившей господствовавшей в обществе официаль-
ной идеологии, представлявшейся доктриной католической церкви.
Именно эта доктрина, вынашивавшаяся и оттачивавшаяся веками,
регламентировала все стороны человеческой жизни и проявления его
творческой активности. На протяжении более тысячи лет церковь, по-
следовательно наращивая свой вес и авторитет, фактически заставила
всех идентифицировать веру в Бога с верой в церковь. При этом, поо-
щряя и вознаграждая за полезные и похвальные для церкви поступки,
она позволяла верующим за счет благих дел замаливать свои прегреше-
ния. Куно Фишер, перефразируя Макиавелли о политиках – «казать-
ся хорошим лучше, чем быть хорошим», – писал, что казаться святым
лучше, чем быть святым, и приводил в пример Людовика XIV, который
знал «в полной мере цену возможности грешить, оставаясь благочести-
вым» (Фишер К. 2003, с. 205–206).
Как только церковь допустила подведение индивидуальных балан-
сов из благих и грешных дел, то сразу же возник вопрос о том, что же
может считаться таким благим делом. Все начиналось весьма благост-
но: аскетизм, отшельничество, безбрачие, уход от мира, воздержание,
поддержка немощных и неимущих. Но вскоре в число освобождающих
от греха деяний включили обогащающий церковь дар. Тем самым ис-
купление греха превратилось в предмет торговли. В любой жизненной
ситуации грешник мог поставить вопрос о цене искупления. «Таким
образом, как необходимое следствие из веры в оправдание делами воз-
никает индульгенция». Дальше – больше: «Так как в лоне церкви есть
много членов, которые каялись больше, чем грешили, то должны быть
и такие, которые за счет святых могут грешить больше, чем каяться,
а дефицит покрывать деньгами… Система индульгенций яснейшим
образом свидетельствует о невероятном противоречии, существующем
между церковью и религией. Последняя требует в качестве непремен-
ного условия отпущения грехов глубокого, сокрушающего и преобра-
зующего сердце раскаяния, церковь же заменяет раскаяние денежным
взносом» (Фишер К. 2003, с. 192).
Именно против индульгенций первоначально выступил М. Лю-
тер, когда прибил свои тезисы к воротам церкви в Виттенберге, обо-
значив тем самым начало Реформации. Логика такого отрицания
повела М. Лютера дальше. Он поставил под сомнение спаситель-
ную ценность благих дел, почитание святых, покаяние в грехах и,
40 Глава 2
в конце концов, отверг религиозное господство церкви, провоз-

гласив свободу веры и свободу от церкви. «Таким образом, рели-
гия более не оказывает давления на мирской труд и жизненный
путь человека; она делает человека по отношению к миру внутрен-
не свободным и дает ему возможность самому искать и разрешать
свои задачи» (Фишер К. 2003, с. 211). Мы видим, как ход мирового
развития, едва просматривавшийся в идеях схоластов, проявив-
шийся в эпоху Ренессанса и четко обозначившийся во времена Ре-
формации, не только сформировал абсолютно новую социальную
среду, но и вывел на историческую арену абсолютно новый тип
личности, многогранная деятельность которой обозначила начало
отсчета Нового времени.
В настоящее время существует несколько точек зрения на при-
чины возникновения в Европе капитализма и сопутствующей ему
техногенной цивилизации. Проблема заключается в том, что, пусть
и в неодинаковых сочетаниях, все основные технико-экономические
предпосылки, лежавшие в истоках капитализма, существовали в Ки-
тае, Индии, в мусульманском мире и даже, в какой-то мере, в Япо-
нии. Однако только в Европе новая нарождающаяся формация смог-
ла преодолеть феодальное поле притяжения и выйти на самостоя-
тельную орбиту развития.
Одной из самых известных является теория М. Вебера (Вебер М.
1990), в центре которой находится дух рациональности, наиболее
ярко проявившийся в протестантизме кальвинистского толка. Со-
гласно учению Кальвина, человек только успехом в деловом пред-
приятии, достигнутым честным, добросовестным и непрестанным
трудом, мог подтвердить свое право называться божьим избранни-
ком. Именно подтвердить, а не доказать, как считают некоторые ав-
торы, поскольку в соответствии с христианским учением Богу изна-
чально известно, кто спасется в этом мире. При этом мирянин весь
полученный доход должен был использовать не для услаждений,
а для новых деловых предприятий. Понятно, делал отсюда вывод
М. Вебер, что подобная этическая установка способствовала первона-
чальному накоплению капитала и создавала необходимые условия для
перехода от капиталистического духа к капиталистическому бытию.
Таким образом, согласно М. Веберу, творцом капитализма вы-
ступал одержимый трудовым порывом христианин, относившийся
к работе, как к молитве (laborare est orare). Нацеленность на успех
своего дела не могла не подвигать его на различные, в том числе,
и технические новации, неуклонное накопление критической массы
которых рано или поздно создавало условия для выхода за рамки тра-
диционного общества и постепенного подрыва сковывающих дело-

вую активность феодальных устоев.
Развивая этот подход и давая ответ на вопрос о природе новаций,
определивших возникновение и эволюцию раннекапиталистическо-
го общества в Европе, М. Вебер связывал ее с актуализацией трех ра-
циональных структур:
– экономической, сформировавшейся в ходе хозяйственного
развития Европы;
– научной, становление которой было обусловлено тем, что ра-
ционализация хозяйственной деятельности сопровождалась
возрождением научного познания мира, корни которого через
арабский Восток уходили в античность. При этом наука, ведя
свою родословную, в том числе, и из простейшей эмпирики,
усвоив и развив этот подход, подкрепила хозяйственную ра-
циональность экспериментом, количественным измерением
и расчетом, создав тем самым стартовую площадку для буду-
щей технической цивилизации (Гайденко В.П., Смирнов Г.А.
1989, с. 46);
– правовой, унаследованной Европой от древнего Рима и суще-
ственно развитой в средние века.
При этом ведущим фактором актуализации указанных структур,
по М. Веберу, послужила протестантская этика (Вебер М. 1990).
Социологическая, а точнее социально-психологическая концеп-
ция М. Вебера, основанная на том, что идеи могут играть определяю-
щую роль в развитии общества, оставляла слишком много места для
сомнений и новых вопросов. Бесспорно, что экономические и со-
циальные изменения, порождаясь глубинными процессами в рамках
общей культурной среды, не могли не испытывать влияния религиоз-
ных учений и верований, опосредованное воздействие которых через
систему ценностей, норм, этических установок определяло характер
и формы повседневной деятельности людей, их взаимоотношения в
процессе труда и быта.
Но и экономические, а вслед за ними и другие факторы оказыва-
ли мощное воздействие на содержание и форму религиозных догм.
Именно под их прессом церковные институты на протяжении всего
тысячелетия проявляли феноменальную гибкость, приспосабливаясь
к требованиям изменяющейся жизни.
Показательна в этом смысле та борьба, которую вели папство
и церковь с ростовщичеством. «Второй Латеранский собор (1139 г.)
постановил, что нераскаявшийся ростовщик не будет допускаться
к причастию и не может быть погребен в освященной земле. И раздор
42 Глава 2
возобновился, захватывая одного законоучителя за другим: св. Фому

Аквинского (1225–1274), св. Бернардино Сиенского (1380–1449),
св.Антонина Флорентийского (1389–1459). Церковь боролась ярост-
но, но дело неизменно надо было начинать сызнова» (Бродель Ф.
1988, с. 569).
Заметим, что если католическая церковь в течение долгого вре-
мени преследовала за ростовщичество, то другие религиозные кон-
фессии относились к этому терпимее. Не удивительно поэтому, что в
европейском городе в средние века занятие ростовщичеством имело
определенную этническую окраску, поскольку церковь, сама того не
желая, облегчала конкуренцию на рынке заемных капиталов. Такое
идеологически предопределенное распределение богатства служило
политическим интересам церкви, провоцируя конфликты, в основе
которых лежали экономические интересы, но целью которых было
ущемление и сужение поля деятельности неправоверных. Однако
в период раннего капитализма ростовщические капиталы в лице
крупнейших торговых и банкирских домов, ведущих свою родослов-
ную из глубин средневековья, сыграли важнейшую роль в продвиже-
нии капиталистических отношений. Тем не менее, вопреки господ-
ствовавшим догмам экономическая необходимость все-таки брала
свое, заставляя церковь принимать в расчет интересы своей паствы.
Уже св. Антонин Флорентийский, т.е. архиепископ Флоренции Ан-
тонино Пьерецци, серьезно изменил запреты раннего христианства
относительно ростовщичества и тем самым благословил развитие ка-
питалистических отношений.
С другой стороны, как показал Р.Х. Тони, именно освящавшая-
ся католической церковью капиталистическая алчность городов Се-
верной Италии во многом вызвала реформаторский бунт в Германии
и Швейцарии. «Если бы социальные учения Реформации действи-
тельно строго применялись, то это затормозило бы развитие капита-
лизма, к чему быть может, Лютер и стремился, ибо он рассматривал
торговлю, как возвращение к язычеству». (Селигмен Б. 1968, с. 54).
В этой связи небезынтересно, что В. Зомбарт воспринимал про-
тестантизм как идеализацию евангельской бедности, проповедь кото-
рой, призывая к неистовой скаредности, представляла собой, по его
выражению, доктрину мелких лавочников (Бродель Ф. 1988, с. 577;
Зомбарт В. 1924). Свою собственную концепцию Зомбарт основывал
на анализе культуры, понимая ее, прежде всего, как сумму духовных
факторов. Его ведущий тезис заключался в том, что теоретические
исследования должны исходить из экономического «духа», из форм
экономической жизни или ее организации и из уровня развития тех-
ники. Условия хозяйствования, воплощаясь в различных институтах

общества, детерминируют с их помощью конкретные черты эконо-
мического строя. По мнению Зомбарта, три типа факторов имели ре-
шающее значение: организационные, технологические и то, что он
включал в понятие «хозяйственного духа», который, по его мнению,
объединял созидательные элементы культуры, создавая духовную
основу для различных сторон жизни в конкретно-исторических усло-
виях (Зомбарт В. 1929). Этот последний фактор весьма напоминает
«стиль хозяйствования» Артура Шпитгофа, который обозначал этой
категорией форму или образ, принимаемый хозяйственной деятель-
ностью в определенную эпоху.
Зомбарт настаивал на том, что капитализм развился из свойств
человеческого мышления и поведения, облегчивших переход к совре-
менным формам хозяйственной жизни. Решающее значение при этом
имеют стимулы хозяйственной деятельности, наиболее характерные
для данного общества. Хозяйственный дух, которым были одержимы
первые, да и последующие поколения европейских буржуа, включал
неутомимость, безграничную предприимчивость, стремление к обо-
гащению, конкуренцию и рациональность. С понятием последней
Зомбарт прежде всего связывает рациональный характер механизма
обмена и орудий труда. Их прогрессирующее развитие, нарастающее
влияние и постоянно расширяющееся использование определили
новаторский характер капиталистических отношений и их поступа-
тельное движение.
Поскольку условия, конституирующие «дух капитализма»,
у М. Вебера и В. Зомбарта различались, то не совпадали и датировки
возникновения капитализма. Если первый из них связывал его с про-
тестантизмом и относил к Германии и Швейцарии XVI в., то второй
находил его в зрелом виде уже во Флоренции XV в. Следует заметить,
что идя таким путем, можно отступать и дальше в глубь веков в поис-
ке зрелых основ капитализма. Так, Оливер Кокс отдавал пальму пер-
венства Венеции XI в., и его доказательства, можно быть уверенным
в этом, дождутся своих адептов (Cox O.C. 1959).
Приводившиеся выше примеры достаточно полно характеризуют
метод, когда в качестве конституирующего берется некое существен-
ное отношение, процесс или явление и из него пытаются вывести мак-
симально возможную сумму следствий. При этом успех в построении
правдоподобных гипотез вполне может определяться не истинностью
исходных посылок, а объясняющей силой, творческими способно-
стями и воображением самого автора. Так, Зомбарт, бросая взгляд
на историю капитализма сквозь призму отдельно взятого факта, по-
44 Глава 2
лучал выводы, которым он стремился придать не только научное, но и

эмоциональное звучание. В этой связи характерна его оценка двойной
бухгалтерии, изобретение которой приписывается францисканскому
монаху Луке Пачола. «Просто невозможно, – писал Зомбарт, – вооб-
разить капитализм без двойной бухгалтерии; они соотносятся друг с
другом как форма и содержание... Двойная бухгалтерия родилась из
того же духа, что и системы Галилея и Ньютона и учения современных
физики и химии... Не слишком в нее вглядываясь, можно уже усмо-
треть в двойной бухгалтерии идеи всемирного тяготения, кровообра-
щения, сохранения энергии». (Зомбарт В. 1924–1929).
Экзальтация, с которой была высказана эта мысль, не могла не вы-
звать отклика у тонких и впечатлительных мыслителей, побуждая их
продолжать в том же духе. Так О. Шпенглер (Шпенглер О. 2003, с. 525),
вслед за В. Зомбартом, ставил Луку Пачола в один ряд с Коперником
и Христофором Колумбом, однако в подобных построениях гораздо
больше романтики, чем реального следования фактам.
В действительности, когда мы имеем дело с анализом разви-
тия общества, все жизненные проявления которого в той или иной
мере взаимосвязаны, то, даже выявив весь мыслимый причинный
ряд, невозможно достоверно утверждать, что этот набор необходим
и достаточен для порождения исследуемого явления, процесса или
тенденции, ибо всегда существует «нечто», объединяющее в себе все
непознанное, непонятое, а потому и непредвиденное, что разрушает
логику наших рассуждений и постоянно привносит в будущее эле-
менты неожиданности, новизны и неповторимости. Поэтому когда
утверждают, что ненасытная потребность государства в пушках тол-
кала вперед промышленность, а королевские дворы, алчущие драго-
ценностей и предметов роскоши для одаривания куртизанок, спо-
собствовали росту молодого капитализма, то вне общего контекста
развития культуры и цивилизации такие утверждения, несмотря на
всю их пикантность, мало что значат.
Иронизируя по этому поводу, Мириам Бирд писала, что идеи Ве-
бера и Зомбарта дают в определенном смысле возможность считать
кальвинистов XVI века «идеальными поставщиками пушек для коро-
левского флота и шелковых чулок для любовниц короля... Возмож-
но, это и так, во всяком случае, было бы жалко полностью отвергать
эту единственную веселую теорию среди угрюмого ряда положений
«мрачной науки» политической экономии» (Beard M. 1938, с. 370; Се-
лигмен Б. 1968, с. 43–44).
Представляется, что у М. Вебера и В. Зомбарта описываются не
столько фундаментальные причины возникновения капитализма,
сколько те конкретные формы, в которых осуществлялся процесс его

становления. Стремление к индуктивному выводу из уникального
опыта протестантской общины движущих закономерностей капита-
листического общества, представляет несомненный интерес, прежде
всего, глубиной социологического анализа. Но возникает вопрос о
том, насколько полученные результаты отражают общие закономер-
ности происхождения капитализма. Для ответа на этот вопрос будет
полезно обратиться к фундаментальным основам развития социаль-
ных систем.
Т. Парсонс, рассматривая модель социальной системы, выво-
дит различные типы социальной структуры в зависимости от соче-
тания переменных матрицы, образуемой комбинациями бинарных
противопоставлений: «аскрипция – достижение» и «универсализм –
партикуляризм». Эти переменные характеризуются Парсонсом сле-
дующим образом: «…Ориентация на достижение (цели – А.Ф.) как
таковая – это фундаментальный ценностной стандарт, имеющий не
только инструментальное значение для достижения других ценно-
стей. Он предполагает, что именно выбор целей и должен реализо-
вать эту ценность, что именно этот выбор целей, а не просто форми-
рование цели путем выведения следствий из каких-то точек зрения,
основанных на других ценностях, следует рассматривать как осу-
ществление ценности достижения, свойственной актору (субъекту
действия – А.Ф.). Здесь в первую очередь элиминируется традицио-
нализм как критерий при выборе цели» (Парсонс Т. 2002, с. 279).
Именно с традиционализмом связывает Парсонс аскрипцию, когда
субъект не свободен в выборе целей и вынужден руководствоваться
предписаниями и приказами извне.
Что же касается универсализма, то он определяет ориентацию
субъекта в конкретной ситуации на основании обобщенных законо-
мерностей, связанных с определенными характеристиками и с дея-
тельностью, независимо от отношений. Более того, на уровне куль-
туры он выдвигает на первый план когнитивные интересы в противо-
положность экспрессивным, то есть ставит разум впереди чувств (там
же, с. 278).
Объединяя, далее, эти две переменные в рамках одной системы,
Парсонс приходит к выводу о том, что для «универсалистского ком-
плекса, связанного с достижением, наиболее характерен плюрализм
целей при единстве направления, а не конкретное содержание целей.
Для него в частности, характерна интеграция с внутренне динамич-
ными культурными стандартами, такими, например, как стандарты
науки, которые не признают окончательного достижения… Центр
46 Глава 2
тяжести такой социальной системы, следовательно, покоится на

дифференцированном инструментальном комплексе, в профес-
сиональных ролях, в экономических связях, в объектах владения и
инструментально ориентированных организациях. Комбинация ин-
тересов, связанных с достижениями, и когнитивных предпочтений
будет означать, что мы имеем дело с динамически развивающейся
системой, с поощрением инициативы в постановке новых целей – в
принятых пределах, разумеется – с интересом, направленным на обе-
спечение инструментальной эффективности. Это означает, что ин-
струментальный комплекс будет стремиться превратиться в прогрес-
сивно развивающуюся и дифференцирующуюся систему разделения
труда, а, следовательно, в систему дифференцированных профессио-
нальных ролей. Это тип структуры, центральной фигурой в котором
является индустриальное общество (с. 279–280).
Указывая на социальные опорные точки индустриального
(в нашей терминологии это близко к пониманию инновационного)
общества, Парсонс прекрасно осознает, что несущие элементы его
конструкции сформировались в результате длительной эволюции,
хотя сам он на истории развития своих принципов не останавлива-
ется. Но универсалистский комплекс, связанный с достижением,
должен был первоначально сформироваться определенной про-
фессиональной или социальной группой, для которой ориентация
на подобные ценности была вопросом жизни и смерти. Мы знаем,
что исторически первой формой классического капитализма был
капитализм торговый. Не следует ли вслед за первым допущением
предположить, что именно купечество составило основу той пер-
воначальной социальной и профессиональной группы, которая
нащупывала и вырабатывала ценности капиталистической эпохи?
В самом деле, торговля, особенно международная торговля, пре-
доставляла самые широкие возможности для установления кон-
тактов и взаимодействия различных культур, ценностей, традиций
и опыта. Купец должен был уметь интегрировать и усваивать чу-
жие точки зрения, ассимилировать иностранный опыт, разбирать-
ся в ситуациях, оценивать ближайшие и отдаленные последствия
своих и чужих действий. Чем более развитой, то есть, приближен-
ной к универсалистскому комплексу, системой критериев анализа
ситуации он обладал, тем выше была вероятность нахождения им
удачного решения. Выбор цели, оценка еереалистичности и на-
хождение инструментального воплощения ее в действительность,
были на его личное усмотрение и ответственность. Но это предпо-
лагало его полную личную свободу, то есть, возможность самому

ставить перед собой конкретные цели и самому искать, находить
и осуществлять способы их реализации.
Не случайно, как замечает Куно Фишер, Ренессанс и Реформация
возникли в распавшихся и децентрализованных Италии и священной
Римской империи. В этих странах города являлись объединением
свободных людей (по меркам своей эпохи), готовых полностью отве-
чать за свою судьбу. Причем нигде в мире в это время соответствую-
щий социальный слой не обладал такой свободой, независимостью
от кого бы то ни было и инструментальными возможностями реали-
зации своей миссии. Городской воздух делал свободным настолько,
что подвигал людей даже с Богом договариваться индивидуально, без
посредников.
Поэтому когда утверждают, что протестантская этика несла в
себе зерна будущих капиталистических плодов, то забывают, что ее
основы были заложены предтечами капитализма. Купечество, из-
менив мировосприятие, изменило сначала мировоззрение отдель-
ной социальной и профессиональной группы, составив благодатную
почву, на которой бурно взошли семена, посеянные титанами Воз-
рождения. Ренессанс, изменив человека, его представление о мире
и о его месте в этом мире, привел в движение такие силы, которые
через Реформацию утвердили новое религиозное мировоззрение, по-
рывающее с идеологией Средних веков, и которое, став, тем самым,
аскриптивным (в терминологии Парсонса), уже распространилось
как универсальная модель нормативного поведения, открывая путь
развитию капиталистических отношений.
Разумеется, предложенная схема является сильным упрощени-
ем реальности. Но это упрощение можно извинить, если принять во
внимание его задачу: протестантская этика была результатом опыта,
осознание и трансформация которого в качестве ценностей религи-
озного мировоззрения представляло собой, прежде всего, способ ин-
ституцианализации и, тем самым, широкой социализации ценностей
новой капиталистической формации.
Однако нас интересует не история капитализма сама по себе, а
инновационная деятельность и технический прогрес. Последние, не-
сомненно, были связаны с зарождением и развитием капиталистиче-
ских отношений, из-за чего их часто фактически отождествляли.
Насколько, однако, убедительны доказательства в защиту такой
точки зрения?
48 Глава 2
2.2. Капитализм и крупная промышленность

у К. Маркса
К. Маркс был первым исследователем, в работах которого была

предпринята масштабная попытка системного описания генезиса
научно-технических факторов и диалектика их взаимодействия с
общественным производством. Поэтому все исследователи в эпоху
после К.Маркса, обращавшиеся в том или ином ключе к проблемам
науки и техники, были, в определенном смысле, марксистами, по-
скольку не могли обойти К. Маркса, отталкивались от него, следо-
вали ему или оппонировали его взглядам. Он лучше и глубже других
показал роль науки и техники в развитии крупной промышленности
в условиях становления капиталистической формации.
Особого внимания, на мой взгляд, заслуживает проведенный
К. Марксом скрупулезный анализ процесса труда и средств труда. При-
нимая в качестве отправного тезис Франклина о том, что человек – это
toolmaking animal (животное, делающее орудие), К. Маркс подчерки-
вал, что применение техники в борьбе за существование (сначала са-
мой примитивной, а затем все более и более сложной) определило пути
эволюции человечества. «Экономические эпохи различаются не тем,
что производится, а тем, как производится, какими средствами тру-
да. Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей
силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых со-
вершается труд» (Маркс К., Энгельс Ф., Соч. 2-е изд., т. 23. с. 191). Соз-
дание новых условий этого процесса он связывал с первоначальным
накоплением капитала. А поскольку родиной крупной промышленно-
сти, основанной на развитом машинном производстве и породившей
его Промышленной революции, была Англия, именно на ее примере
К.Маркс исследовал генезис капитализма. «В истории первоначально-
го накопления эпоху составляют перевороты, которые служат рычагом
для возникающего класса капиталистов, и, прежде всего те моменты,
когда значительные массы людей внезапно и насильственно отрыва-
ются от средств своего существования и выбрасываются на рынок тру-
да в виде поставленных вне закона пролетариев» (там же, с. 728). В этой
связи начало капиталистической эры он относил к XVI столетию.
Именно в эту эпоху экспроприация части сельского населения
приводит к уничтожению мелких промыслов, составлявших не-
отъемлемый элемент натурального хозяйства. Крестьянская семья
сама добывала необходимое сырье, которое затем перерабатывала
в нужные готовые продукты (пищу, одежду, предметы домашнего
обихода, хозяйственную утварь) и сама же их потребляла. На смену
мелкому крестьянству в деревне приходит крупный фермер, который

в товарной форме поставляет жизненные блага на рынок. Именно
через рынок фермер взаимодействует с другим новым производ-
ственным субъектом складывающейся капиталистической форма-
ции – мануфактурой, поглотившей превратившихся в пролетариев
недавних крестьян. Мануфактуры торгуют пряжей, холстом и про-
чими изделиями (до процесса экспроприации выделываемых каждой
сельской семьей) с земледельческой округой. «Так... совершается
процесс разделения мануфактуры и земледелия. И только уничтоже-
ние сельского домашнего промысла может дать внутреннему рынку
данной страны те размеры и ту устойчивость, в которой нуждается
капиталистический способ производства» (там же, с. 758).
Однако до окончательной победы капиталистических отношений
еще далеко. Мануфактура – как бы мостик от цеховых организаций
ремесленников вольных средневековых городов к крупной промыш-
ленности, базирующейся на машинной индустрии. Мануфактурное
разделение труда позволяло, расчленяя целостный процесс производ-
ства на элементарные операции, совершенствовать приемы обработки
и рабочий инструмент. При этом «разделение труда сначала приоб-
ретает целесообразные формы чисто эмпирически, как бы за спиной
действующих лиц, а затем, подобно цеховому ремеслу, стремится тра-
дицией закрепить раз найденную форму, и в отдельных случаях закре-
пляет ее на целые века. Если же форма изменяется, то ... всегда лишь
в результате революции в орудиях труда» (там же, с. 376).
В условиях средневековой цеховой организации традиция под-
держивалась сословными ограничениями. Сословие защищало про-
фессиональные, экономические, правовые, социальные, религиоз-
ные и другие интересы своих членов, но при этом требовало от них
соблюдения определенного кодекса чести. Следование этому кодексу
обеспечивало поддержание социального и экономического статуса
отдельных ремесленников и сословия в целом. Поэтому любое ново-
введение, независимо от его технической и экономической эффек-
тивности, только тогда могло привиться, когда не нарушало равно-
весия между сословными группами с их специфическими правами и
мировоззрением.
В этой связи В. Шухардиным и В. Зиферле приводится история
создания и «освоения» ленточного станка (т.е. полуавтоматической
ткацкой машины), изобретенного в 1600 г. в Данциге. Используя по-
добную ткацкую машину, высококвалифицированный работник мог
изготавливать одновременно несколько красочных лент. «Ленточный
станок угрожал разрушить жизненную основу, честь и само сосло-
50 Глава 2
вие цеховых позументщиков, которым пришлось бы конкурировать

с квалифицированными рабочими... Во многих городах этот станок
был запрещен, а в Гамбурге ...публично сожжен» (Зиферле Р.П. 1989.
с. 261–262).
Как явствует отсюда, с новой техникой были связаны весьма
острые конфликты и ее использование регулировалось жесткими
установлениями. «Ни один ремесленник не должен придумывать
ничего нового или применять его, но каждый должен следовать за
своим ближним из побуждений гражданской и братской любви» –
гласил один из цеховых документов, обнародованных в г. Торне,
(Торуне) в 1523 г. (там же, с. 262). Враждебное новациям социаль-
ное окружение, взращенное на столь тонко трактуемых «побужде-
ниях гражданской и братской любви», выхолащивало и отторгало
изобретения, а нередко – и их создателей. Однако подобные труд-
ности не могли полностью отменить технический прогрес. К тому
же, по мере роста масштабов накопления капиталов, расширения
сферы торговых отношений, эволюции от торговых ярмарок (кото-
рые успешно функционировали с незапамятных времен, а актив-
ную роль стали играть в Европе с XI в.) к крупным торговым горо-
дам, таким как Венеция, Антверпен, Амстердам, Лондон, в которые
стекалась продукция не только всей Европы, но и заморских стран,
факторы конкуренции и порождаемые ими проблемы сбыта заявля-
ли о себе все отчетливее и подталкивали развитие мануфактурного
производства.
«Мануфактурное разделение труда путем расчленения ремеслен-
ной деятельности, специализации орудий труда, образования частич-
ных рабочих, их группировки и комбинирования в один совокупный
механизм, создает качественное расчленение и качественную про-
порциональность общественных процессов производства» (Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 23. с. 377). Фактически в своем наиболее развитом
виде мануфактура уже во времена, непосредственно предшествовав-
шие машинному производству, представляла из себя большую маши-
ну, деталями которой были одушевленные работники. Такая маши-
ноподобная организация создавала необходимые предпосылки для
использования сначала на отдельных простых операциях, а затем
и на более сложных и искусных работах машинной техники. Если
абстрагироваться от социальных условий, то внедрение техники
уже на этом этапе могло быть «делом техники». В действительности
предстояло проделать еще довольно длительный путь развития, в ходе
которого пробивающая себе дорогу машина, неуклонно подтачивая
и разрушая материальный базис феодализма, должна была открыть
путь новым средствам труда, новым производственным отношениям,

а в итоге – и новой формации.
«Машинное производство первоначально возникло на не соот-
ветствующей ему материальной основе. На известной ступени раз-
вития оно должно было произвести переворот в самой основе, кото-
рую оно сперва носило готовой, а затем развивало дальше, сохраняя
ее старую форму, и создать для себя новый базис, соответствующий
его собственному способу производства» (там же, с. 393). Несмотря
на столь косноязычную вербализацию, особенно в переводе с немец-
кого языка, можно понять, что эта задача в основном была решена в
ходе Промышленной революции, когда развитие капиталистических
отношений приняло необратимый характер.
Произошло это в результате широкого и повсеместного распро-
странения рабочих машин. Пионером их использования выступила
текстильная промышленность. Первые наиболее значительные изо-
бретения здесь включали самолетный челнок Джона Кея и прядиль-
ную машину Джона Уайета, созданных в 1733 году, а также самопрялку
«Дженни» Джемса Харгривса и фабрику Р. Аркрайта. Так, «Дженни»
была создана в начале 70-х годов XVIII в., а уже в 1778 году в Англии
насчитывалось 20 тыс. машин Харгривса. Р. Аркрайт снабдил свою
прядильную машину гидроприводом. Наконец, Самюэль Кромптон
сконструировал в 70-х годах станок, на котором было сначала 400,
а потом 900 веретен. Нарастающий технический прогресс, соединен-
ный с безжалостной эксплуатацией, особенно женского и детского
труда, являл миру с одной стороны впечатляющие экономические и
технические достижения, а с другой наводил ужас на современников
распадом архаичного феодального уклада, сопровождавшегося ни-
щетой и утратой многих нравственных ценностей.
Тем не менее, машинная индустрия, создав плацдарм в одной из
отраслей, предъявила жесткие требования ко многим другим произ-
водственным звеньям. Увеличение мощности рабочих машин потре-
бовало, например, новых типов машин-двигателей и создания новых
передаточных устройств.
Здесь путь прогресса пролегал от изобретения в 1690 году Дени
Папеном парового котла, паро-атмосферной машины Томаса Нью-
комена, которую он сконструировал в 1711 году после 10 лет работы,
к универсальной машине Джемса Уатта, патент на которую он по-
лучил в 1784 году, спустя двадцать лет после своих первых опытов.
Универсализм машины Джемса Уатта позволял сопрягать машину-
двигатель с любыми мыслимыми рабочими машинами практически
без ограничений. «Только после того как орудия превратились из
52 Глава 2
орудий человеческого организма в орудия … рабочей машины, толь-

ко тогда и двигательная машина приобретает самостоятельную фор-
му, совершено свободную от тех ограничений, которые свойственны
человеческой силе. Одна рабочая машина может приводить в движе-
ние много рабочих машин одновременно. С увеличением количе-
ства рабочих машин, одновременно приводимых в движение, растет
и машина-двигатель, а вместе с тем передаточный механизм разрас-
тается в широко разветвленный аппарат» (там же, с. 389).
К. Маркс указывает на два основных направления эволюции ма-
шин в результате роста энергетических возможностей: кооперацию
многих однородных машин, как, например, множество одинаковых
станков на ткацкой фабрике, и систему машин, когда технологиче-
ский процесс выполняется последовательно дополняющими друг
друга машинами. Причем в обоих случаях рабочие машины приво-
дятся в действие от одной машины двигателя.
Интересно отметить, что К. Маркс, исследуя закономерности
становления машинного производства, очень часто отступает от
ключевой темы своего исследования, словно загипнотизированный
очарованием технических достижений. Действительно, очень трудно
не разделить восторг и удивление автора, который уже через несколь-
ко страниц начнет обличать техногенный капитализм за его безду-
шие и бесчеловечность, когда он описывает машину, производящую
3000 почтовых конвертов в час, паровой молот весом в 6 тонн, падаю-
щий с высоты 7 футов на наковальню весом в 36 тонн и одинаково
легко превращающий в порошок гранитную глыбу или вбивающий
гвоздь «в мягкое дерево рядом легких ударов», или же машину для
ковки валов гребных колес пароходов, выковывавшей вал весом в
16,5 тонны «с такой же легкостью, как кузнец подкову» (там же с.
390, 397). Скорее всего, именно подобные впечатления породили
тот эпический стиль, в который не раз впадает великий автор «Ка-
питала», превратившийся впоследствии в неисчерпаемый источник
пафоса для бесчисленных поколений революционеров. Для них, од-
нако, этот пафос, к сожалению, заглушил Марксову мысль. Судите
сами, бросая взгляд на машину, как результат длительной истори-
ческой эволюции, К. Маркс пишет: «На место отдельной машины
приходит это механическое чудовище, тело которого занимает целые
фабричные здания и демоническая сила которого, сначала скрытая в
почти торжественно-размеренных движениях его исполинских чле-
нов, прорывается в лихорадочно-бешенной пляске его бесчисленных
собственно рабочих органов» (там же, с. 393). Что это — панегирик,
ода, или преддверие мифов надвигающейся техногенной эры?
Чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы заняться психо-

логией творчества и, тем самым, далеко выйти за рамки очерченной
проблематики. Поэтому, принимая во внимание требование разумно-
го самоограничения и возвращаясь к основной теме исследования,
хочу подчеркнуть лишь одну мысль: необходимость удовлетворения
быстрорастущего спроса на машины, в конце концов, побудила ис-
пользовать для их производства другие машины. И только с этого
момента крупная промышленность «создала адекватный ей техниче-
ский базис и стала на свои собственные ноги» (там же, с. 396).
Сначала все машины изготавливались вручную (уже поэтому
каждый подобный экземпляр был уникален), и обходилось это чрез-
вычайно дорого. Машина как средство производства Нового вре-
мени была детищем средств производства старого времени. Начало
решительному сдвигу было положено английским механиком Генри
Модсли. В 1794 г. он изобрел так называемый крестовый суппорт к
токарному станку, что позволило достичь при обработке деталей со-
вершенства, точности и производительности, недоступных руке че-
ловека. Достоинством суппорта было то, что он давал возможность
тиражирования однотипных и одноразмерных деталей. Заметим, что
до этого, например, трудно было найти два одинаковых винта, из-
за чего ремонт машин создавал не менее сложные проблемы, чем их
производство.
Так постепенно, шаг за шагом, начиная с XVII века, исследова-
ние, опыт, эксперимент, измерение и расчет формируют то, что впо-
следствии составило элементы инженерного дела и конструирования.
«В качестве машины средство труда приобретает такую материаль-
ную форму существования, которая обусловливает замену человече-
ской силы силами природы и эмпирических рутинных приемов – со-
знательным применением естествознания» (там же. с. 397; выделено
мною – А.Ф.).
2.3. Становление научного метода
Современная наука ведет свою генеалогию от древнегреческой фило-

софии. «Философия, функционирующая в виде рациональных кате-
горий, сделала возможным рождение науки и даже, в определенном
смысле, породила ее» (Реале Дж., Антисери Д. 1994, с. 3).
Возникновение последней, впрочем, как и науки, сопряжено со
столькими историческими загадками и неоднозначными интерпре-
тациями одних и тех же фактов, что самое простое и понятное объ-
54 Глава 2
яснение состоит в следующем: «Философия, как некая целостность

(и как термин, и как понятие) признается учеными порождением эл-
линского гения. Действительно, если остальным компонентам гре-
ческой культуры можно найти аналоги у других народов Востока, до-
стигших высокого уровня цивилизации раньше греков (верования и
религиозные культы, ремесла различной природы, технические воз-
можности разнообразного применения, политические институты,
военные организации и т.п.), то, касаясь философии, мы не находим
ничего подобного или даже просто похожего» (там же, с. 3).
Любое явление, любой результат или событие имеют свои кор-
ни в истории конкретного народа или общества. Отдельные факто-
ры, порождающие конкретное историческое явление, объединяясь
в процессе своего воздействия на социум, могут привести к возник-
новению принципиально нового качества, которым не обладал ни
один из порождающих факторов. В современной кибернетике ис-
пользуется термин эмерджентность, означающий, что сумма свойств
системы превосходит простую сумму свойств ее элементов. Нечто
похожее происходит и с философией и наукой: понятно, что повлия-
ло на их появление на свет; не понятно, как под влиянием извест-
ных факторов возникли принципиально новые явления в истории
человечества, каковыми являются греческая философия и наука,
сформировавшие совершенно новую ветвь в развитии человеческого
общества и во многом предопределившие дальнейшие пути станов-
ления европейской и мировой цивилизации. В данном случае иссле-
дователь сталкивается как раз с такой ситуацией, когда легче объяс-
нить, чем понять.
Ученые указывают несколько источников возможного влияния
на социокультурные процессы в Древней Греции, итогом эволюции
которых и стала греческая наука (См.: Реале Дж., Антисери Д., 1994;
Рассел Бертран 2000). Среди них, прежде всего, называются грече-
ские искусство, религия и политическое устройство.
Искусство и религия, представляя собой важнейшие, историче-
ски сложившиеся формы присутствия человека в мире, через позна-
ние и осмысление этого мира своими специфическими методами,
точно так же как философия и наука, решают вопрос о месте человека
в этом мире, его предназначении и смысле жизни. В этом контексте
культура данного общества, воплощаясь в конкретные проявления
творческого гения народа, формирует тот духовный и интеллекту-
альный фундамент, на котором сама культура получает возможность
саморазвития, в результате чего только и могут возникать цивилиза-
ции.
Несмотря на многообразие древнегреческой культуры, особую

роль в ней играла литература. Уже в поэмах Гомера исследователи от-
мечают чувство меры, гармонии и пропорции, сколь бы субъективны
ни казались эти понятия применительно к художественному произ-
ведению. Другой важной особенностью творчества Гомера является
искусство мотивации. Наконец, гомеровские поэмы характеризуют-
ся всеохватностью, вбирая в себя все проявления человеческой жиз-
ни и по-своему исследуя вопрос о месте и роли человека в противо-
борстве космических стихий. Поэтому с определенной долей услов-
ности можно полагать, что древнегреческая литература послужила
тем первичным материалом, на котором отрабатывались прообразы
семантико-логических и понятийных конструкций будущего языка и
аппарата философии и науки.
Еще одним фактором, по своему культурному влиянию не усту-
пающему искусству, является религия. При этом Б. Рассел особо вы-
деляет орфизм – религию мистерий, – без которой, по его мнению,
невозможно понять ряд основных течений греческой философии,
начиная с Пифагора, Гераклита и др. (См.: Рассел Бертран. 2000,
с. 31–37). Особенностью религиозной сферы в древней Греции,
резко выделяющей ее на фоне остальных религий, являлось от-
сутствие у них священных книг, наподобие Талмуда, Библии или
Корана. Религиозные идеи передавались через произведения народ-
ного эпоса и литературное творчество. Индивидуальная обусловлен-
ность и авторская субъективность литературного творчества способ-
ствовала подвижности религиозных представлений и препятствова-
ла утверждению устойчивой догматики. Вероятно, по этой причине
в Древней Греции не возникла (как это случилось на древнем Вос-
токе) каста жрецов, то есть социального слоя, профессионально
трактующего и охраняющего священные тексты. Правда, Б. Рассел
не разделяет этот взгляд на греческую историю: «Обычно считает-
ся, что греков спасло от религии восточного типа отсутствие у них
жречества, но это лишь ошибочное принятие следствия за причи-
ну…. Грецию спасло не столько отсутствие жречества, сколько на-
личие научных школ» (там же, с. 37). Трудно сказать, насколько прав
Б. Рассел, ибо сам он полагает, что когда греческая религия доросла до
возникновения жречества, этого не произошло, потому что возникла
наука. Как это можно понимать? Что в точке бифуркации процесс
поменял свою направленность и на базе одной тенденции возникла
принципиально другая, законсервировав старую? Или же речь идет
о ряде параллельных процессов, в результате взаимодействия кото-
рых одна из групп факторов превращается в совершенно самостоя-
56 Глава 2
тельную или даже – в доминирующую. Ответить точно на этот вопрос

сегодня не представляется возможным. Хотя простые объяснения,
вроде того, что интеллектуальная элита ушла в философию и науку и
тем самым обескровила кадрово и идейно потенциальную касту жре-
цов, можно использовать для предания завершенности приводимым
рассуждениям.
Существенно то, что для смены традиционной культурной моде-
ли (то есть, основанной на усвоении и повторении в определяющих
чертах пути, пройденного в своем развитии древними народами Вос-
тока – шумерами, вавилонянами, египтянами, финикийцами и т.д.)
в Древней Греции сложились исключительно благоприятные социаль-
но-политические условия. По мере превращения в VII и VI вв. до н.э. из
страны аграрной в центр мирового ремесла и торговли монопольная
власть земельной аристократии стала оспариваться сформировав-
шимся и окрепшим классом торговцев и ремесленников. В результа-
те острой политической борьбы сначала в греческих колониях, а за-
тем – и в метрополии возникли свободные политические институты,
означавшие переход к республиканскому правлению. Совершенно
очевидно, что наличие политической свободы благоприятствова-
ло развитию философии, наук и искусств, благодаря чему древняя
Эллада внесла выдающийся вклад в копилку мировой цивилиза-
ции. В.И. Вернадский писал: «Научное мировоззрение развивается
в тесном общении и широком взаимодействии с другими сторонами
духовной жизни человечества. Отделение научного мировоззрения
и науки от одновременно или ранее происходившей деятельности че-
ловека в области религии, философии, общественной деятельности
или искусства невозможно…. Если мы хотим понять рост и развитие
науки, мы неизбежно должны принять во внимание и все эти другие
проявления духовной жизни человечества. Уничтожение или прекра-
щение одной какой-либо деятельности человеческого сознания ска-
зывается угнетающим образом на другой. Прекращение деятельно-
сти человека в области ли искусства, религии, философии или обще-
ственной жизни не может не отразиться болезненным, может быть,
подавляющим образом на науке» (Вернадский В.И. 1981, с. 50–51).
Нельзя не заметить, что все вышеназванные особенности
культурно-исторического развития Древней Греции проявились бла-
годаря социально-психологическому темпераменту народа, то есть
тому, что мы в обиходе называем народным характером. «Не все греки,
но большинство из них, были людьми, обуреваемыми страстями, не-
счастливыми людьми, боровшимися с собой, влекомыми интеллектом
по одному пути, а страстями – по другому; они были наделены вооб-
ражением, чтобы постигать небо, и своевольным притязанием, творя-

щим ад. У них было правило «золотой середины», но в действитель-
ности они были невоздержаны во всем: в чистом мышлении, в поэзии,
в религии, в грехе. Именно сочетание интеллекта и страсти делало их
великими, пока они оставались таковыми, и никто не преобразовал бы
так мир на все будущие времена, как они. Их прототипом является не
Зевс Олимпиец, но Прометей, принесший с неба огонь и претерпев-
ший за это вечные муки» (Рассел Бертран 2000, с. 35). Греки открыли
и сформулировали две величайшие проблемы, определившие движе-
ние человеческого духа на многие века: это проблема познания и про-
блема развития. Именно на их основе выросло и сформировалось то,
что я называю инновационным типом развития.
Богатейшее культурное наследие древней Греции на протяжении
нескольких исторических эпох (эллинистический мир, древний
Рим, гибель древнего Рима и нашествия варваров, раннее средне-
вековье, Ренессанс, позднее средневековье), в отдельные из кото-
рых оно, казалось бы, уже полностью было утрачено, тем не менее,
служило источником постоянных заимствований для различных
культур и в Европу вернулось, проделав сложный путь, с арабского
востока. Потребовалось пройти дорогой долгого и сложного культур-
ного развития, прежде чем возникла наука Нового времени, превра-
тившаяся не только в неисчерпаемый источник приращения знания,
но и в неотъемлемую часть производительных сил общества.
На протяжении последних двух с половиной веков социально-
экономическое развитие в значительной мере определяется научно-
техническим прогрессом. Однако в течение почти двух тысячелетий,
наука и техника развивались автономно, мало влияя друг на друга.
И хотя пути их порой пересекались (вспомним Архимеда, постро-
ившего метательные снаряды для родных Сиракуз, или Витрувия,
создавшего римский акведук), происходило это редко и без особой
взаимной радости. Как правило, техника устанавливала пределы воз-
можного эмпирическим путем и на науку особенно не рассчитывала.
Тектонические сдвиги, охватившие все сферы жизни на закате
средневековья, потребовали переосмысления произошедших изме-
нений и отражения их в новом философском мировоззрении, обоб-
щающем новый взгляд на человека, его задачи и возможности, цели,
методы и формы организации его деятельности, отвечающие духу
наступающей эпохи. Ф. Бэкон проницательно уловил причины тех
многочисленных изменений, которые произошли в науке, благодаря
открытиям в физике и астрономии; в мореплавании – после изобре-
тения компаса, ахтерштевневого руля и усовершенствования косого
58 Глава 2
паруса, позволявшего плавать независимо от направления ветра; в во-

енном деле, пережившем настоящую революцию после изобретения
пороха; в образовании благодаря распространению книгопечатания
и т.д. «Было бы постыдным для людей, если бы границы умственного
мира оставались в тесных пределах того, что было открыто древними,
тогда как в наши времена неизмеримо расширились и прояснились
пределы материального мира, то есть земель, морей, звезд» (Бэкон Ф.
1971, афоризм LXXXIV).
Новая эпоха была создана творческим духом человека, который,
проникая в тайны окружающего мира, изменил не только этот мир,
но и самого себя. Но изменения эти осуществлялись в результате от-
крытий и изобретений, сделанных случайным образом, по наитию.
Люди двигались к ним в потемках заблуждений, предрассудков и лож-
ных ориентиров, которыми их наделяли учения схоластов, теологов и
знатоков античной философии. Чтобы сделать этот поиск открытий
и изобретений осмысленным, целенаправленным и продуктивным,
Ф. Бэкон поставил перед собой задачу создания науки и философии
нового времени, которая бы в полной мере отвечала созидатель-
ным потребностям надвигающегося будущего. Куно Фишер пишет:
«Он хочет подчинить науку духу изобретения, освободить этот дух
от случая, которому до сих пор были подвержены и предоставлены
человеческие изобретения; он хочет установить новую логику, соот-
ветствующую духу изобретения, чтобы с этих пор люди сознательно
и потому чаще делали то, что до сих пор им удавалось непреднаме-
ренно, как будто случайно и потому так редко, чтобы с этих пор они
не приобретали, а изобретали» (Фишер К. 2003, с. 251).
Мы видим, что идеи Бэкона задолго до наступления инноваци-
онной эры вымостили дорогу для ее поступательного движения. Если
рассматривать суть протекающих в современном мире процессов по-
рождения и утилизации новых знаний, их решающее влияние на пути,
способы и формы развития современного общества, то мы вынуждены
будем признать, что Ф. Бэкон является истинным философом кон-
структивной и инновационной эпохи, влияние которого через создан-
ную им опытную науку на все сферы человеческой жизнедеятельности
не исчерпано до сих пор. «Если людям удались многие изобретения
тогда, когда они не стремились к ним и искали совершенно другие
вещи, то без сомнения, они должны открыть гораздо больше, когда бу-
дут стремиться к ним намеренно, по известному плану и правильной
дороге, а не беспорядочно и скачками» (Бэкон Ф. 1972).
Программу создания опытной науки Ф. Бэкон провозгласил уже в
начале XVII века, тем не менее, понадобилось еще три столетия, что-
бы его призыв воплотился в жизнь. В основе этой программы лежали

сформулированные им основные принципы научного познания.
Научный метод, организуя и направляя мышление, представляет
собой мощный инструмент исследования. Расширяя человеческие
возможности, он в такой же мере является продолжением мысли, в
какой орудия труда – продолжением человека. Без научного метода,
писал Ф. Бэкон, «человеческий разум, предоставленный самому себе,
не заслуживает доверия» (Бэкон Ф. 1971, с. 67).
Исходным моментом познания, согласно Ф. Бэкону, является
процесс восприятия человеком некоего явления, т.е. познание «на-
чинается от чувства» (там же, с. 312). При этом ошибки восприятия
не страшны, так как «в союзе с активной деятельностью человека они
могут давать нам вполне достаточные знания; и это достигается не
столько с помощью инструментов (хотя они в известной мере оказы-
ваются полезными), сколько благодаря экспериментам, способным
сводить объекты, недоступные нашим органам чувств, к чувственно
воспринимаемым объектам» (там же, с. 299). В эксперименте «чув-
ство судит об опыте, опыт судит о природе и самой вещи» (Бэкон Ф.
1935, с. 121) В результате многократного воспроизведения в экспери-
менте реальность словно умножается и позволяет наблюдателю как
бы «набить руку» на восприятии, причем за счет не только сосредото-
чения внимания на незаметных с первого взгляда фактах, процессах
и явлениях, но и благодаря разработке изощренных приборов и ме-
тодов наблюдения, расширяющих возможности наших чувственных
ощущений.
Фиксируя отдельные аспекты исследуемых процессов, приборы
как бы сопрягают их ход с возможностями человеческого восприя-
тия и мысли. Наблюдение за экспериментами порождает умственные
впечатления, которые закрепляются в памяти. Разум заставляет ра-
ботать воображение и оно, не связанное никакими законами, может,
комбинируя впечатления-образы, создавать совершенно новую, от-
личную от непосредственно ощущаемой реальности картину мира.
Разум обладает уникальной способностью трансформировать за-
печатленные в памяти явления, отделяя и группируя их отдельные
свойства по необходимым признакам. Выявленная в многочислен-
ных экспериментах и объединенная по определенному признаку об-
щая, устойчивая часть свойств какого-то круга явлений знаменовала
для Ф. Бэкона нахождение формы или закона природы.
Бэкон сформулировал и впервые применил принципы экспери-
ментального естествознания, в котором целенаправленный поиск
истины гармонично сочетался с комплексной опытной проверкой.
60 Глава 2
«Опыт подобен водам: чем он обширнее, тем свободнее от замутнен-

ности» (цит. по Михаленко Ю.П. 1975, с. 183).
Характеризуя открытый Ф. Бэконом научный метод, К. Маркс
писал: «Наука есть опытная наука и состоит в применении рацио-
нального метода к чувственным данным. Индукция, анализ, сравне-
ние, наблюдение, эксперимент суть главные условия рационального
метода» (Маркс К., Энгельс Ф., т. 2, с. 142).
Особенно велика заслуга Бэкона в разработке метода индукции,
суть которого состоит в обобщении опытных и экспериментальных
данных и построении на этой основе естественных закономерностей.
При этом он видел необходимость дополнения индуктивного метода
дедуктивным, т.е. извлечение следствий из открытых закономерно-
стей, которыми можно руководствоваться в дальнейшей теоретиче-
ской и практической деятельности.
Однако дать развернутое изложение дедуктивного метода Ф. Бэ-
кон не успел. Эту работу проделал основоположник философского
рационализма Р. Декарт. Некоторые авторы противопоставляют этих
двух исследователей, полагая, что метод Бэкона – индуктивный, а
Декарта – дедуктивный. Основу наук, согласно Декарту, составляют
интуитивно достоверные положения, а эксперимент служит только
проверке следствий из них. На самом деле и Бэкон, и Декарт дали
достаточно полное описание именно научного метода, а не отдельно
индукции или дедукции. Просто они разрывали непрерывную цепь
исследовательской работы в противоположных точках. Но что счи-
тать исходным пунктом процесса познания – неважно, если сам ме-
тод полон и включает индукцию и дедукцию.
Если бы Бэкон ограничился описанием открытого им научного
метода, вряд ли бы он занял в истории науки столь выдающееся ме-
сто. Однако он пошел дальше, показав, где и как можно применять
вновь созданный инструментарий познания.
Основное предназначение науки Бэкон видел в ее практической
ориентации, в возможности использовать ее результаты в повседнев-
ной деятельности. Оторванная от практики, от конкретных проблем
она лишается питающей ее жизненной силы. «Знание – сила» – го-
ворил Бэкон (хотя с английского этот его афоризм можно перевести и
как «знание – это власть (власть над природой – А.Ф.)), но всякое зна-
ние «связано с употреблением и действием» (Михаленко 1975, с. 233).
Знать, чтобы действовать и действовать, чтобы знать – эту мысль Бэкон
не устает повторять в разных вариациях. Человек «столько совершает
и понимает, сколько постиг в порядке природы делом и размышле-
нием, и свыше этого он не знает и не может» (Бэкон Ф. 1935, с. 108)
Это не значит, что Бэкон выступал как узкий прагматик. Все резуль-
таты научных поисков он делил на светоносные (lightful) и плодонос-
ные (fruitful). Первые освещают жизнь светом нового знания, а вторые
приносят человеку конкретные плоды в результате прогресса науки и
техники. Первые «исследуют недра природы, а вторые – переделыва-
ют природу как железо на наковальне» (Бэкон Ф. 1971, с. 217).
Теория и практика связаны неразрывно. Без практики теория
впадает в схоластику, в бесплодные умствования. В то же время прак-
тика без теории грешит эмпиризмом, обрекая себя на мучительные
блуждания в лабиринтах фактов: «Среди признаков нет более верного
и ясного, чем принесенные плоды. Ибо и практические изобретения
суть как бы поручители и свидетели нетленности философии» (там
же, с. 140). И далее Бэкон формулировал свое кредо: «Что в действии
наиболее полезно, то и в знании наиболее истинно» (там же, с. 200).
Однако не следует утрировать эту часть требований к процессу
поиска и использования научной истины. Чрезмерная утилитар-
ность, жажда немедленной и сиюминутной выгоды деформируют
процесс познания. Бэкон опасается за науку, «стремящуюся к непо-
средственной выгоде. Ведь я прекрасно понимаю, насколько это за-
держало бы развитие и прогресс науки и напоминало бы о золотом
яблоке, брошенном перед Аталантой: она нагнулась, чтобы поднять
его, и это помешало ее бегу:
И отклонилась с пути, и нагнулась за золотом жарким» (Бэкон Ф.
1971, с. 122).
Комментируя эту мысль Бэкона, Ю.П. Михаленко замечает, что
«чем более наука рассматривается только как практическое средство,
тем менее она способна им быть» (Михаленко Ю.П. 1975, с. 228)*.
И тем менее она способна быть собственно наукой, добавим мы. В
стремлении избежать этой крайности, Бэкон доводит свою мысль
до абсолюта, утверждая, что «содержание истины достойнее и выше
всякой полезности и величия дел» (Бэкон Ф. 1935, с. 193)**.
Сказанное интересно сравнить со словами Ф. Декарта о том, что
«можно достигнуть познаний, очень полезных в жизни, и вместо той
умозрительной философии, которую преподают в школах, можно
найти практическую философию, при помощи которой, зная силу и
действие ... окружающих нас тел так же отчетливо, как мы знаем раз-
*Но понимать эти слова следует не как гимн чистой науке, а в том смысле, что со-
зерцание истины – это исходный момент созидательной работы, творческой деятель-
ности.
**Еще в более резкой форме эту мысль выразил К.Н. Леонтьев, утверждавший, что «наука
должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе» (цит. по: Бибихин 1989).
62 Глава 2
личные занятия наших ремесленников, мы могли бы сделаться хозяе-

вами и господами природы» (Декарт Р. 1950, с. 305).
Итак, в этом пункте два великих творца научного метода сходятся
окончательно.* Маркс, отмечая принципиальную близость их взгля-
дов, подчеркивал: «Декарт, как и Бэкон, в изменении способа про-
изводства и в практическом господстве человека над природой видел
результат перемен в методе мышления» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.
2-е изд., т. 23, с. 402).
Сегодня, когда поставленное на научные основы общественное
производство, продемонстрировало не только созидательную, но и
свою разрушительную мощь, слова о господстве над природой вос-
принимаются настороженно. Однако то, насколько современно по-
нимал Бэкон гармоническое единство человека и природы, показы-
вают следующие его слова: «Природа побеждается только подчине-
нием ей. Ибо над природой не властвуют, если ей не подчиняются».
Ф. Бэкон отнюдь не был одинок в разработке научного метода.
У него были выдающиеся предшественники и последователи. Среди
них Брунеллески, Леонардо, Микеланджело, Дюрер, Галилей, уже
упоминавшийся Декарт, Ньютон и другие.
Однако Ф. Бэкон первым дал метод исследования, синтезирую-
щий природное (подчинение природе, подражание ей) и сознатель-
ное человеческое (через целенаправленный поиск) начала. Суть это-
го метода, его краеугольный камень состоит в использовании метода
проб и ошибок и практической проверке полученного в результате
этого знания. В настоящее время общепризнанно, что аналогичным
образом действует эволюция (при всей условности понятия «действу-
ет» применительно к эволюции). В этом смысле научный метод был
не изобретен, а открыт. Но открыт он был (благодаря практической
ориентации философии Ф. Бэкона) как материальное воплощение
взаимодействующих науки и практики. Это значит, что производ-
ственная деятельность, и в первую очередь материальное производ-
ство, в своей эволюции сначала неосознанно и спонтанно, а потом
сознательно и целенаправленно начинает опираться на научный ме-
тод. Действительно, материальное производство представляет собой
процесс опредмечивания человеческих потребностей (Леонтьев А.Н.
1977, с. 81–123). Конкретная форма этого опредмечивания выявля-
*В то же время это были совершенно непохожие люди. Дж. Бернал замечал, что «труд-
но было бы найти двух более различных по темпераменту людей, чем своекорыстный,
самодовольный, а позднее и довольно напыщенный адвокат, всегда находившийся в
центре общественных дел, и крайне замкнутый, одинокий бывший кондотьер». ( Бер-
нал Дж. 1956, с. 240–241).
ется, опять-таки, методом проб и ошибок в процессе повседневной

деятельности или целенаправленного поиска. Причем целесообраз-
ность порой условна.
Она не обязательно связана с конкретной задачей (вспомним,
как были открыты рентгеновские лучи) и определяется простой
любознательностью исследователя.
Тем не менее если найдена некая форма опредмечивания, то
затем, в процессе практической деятельности, т.е. новых опытов,
она должна доказать свою функциональную эффективность. Каза-
лось бы, здесь нет того бесконечного спирального восхождения по
ступеням познания, которое характерно для научного поиска. На
самом деле, не говоря о том, что производство порождает принци-
пиально новую продукцию с неведомыми доселе потребительскими
свойствами, оно постоянно совершенствует и видоизменяет тради-
ционные изделия. Поэтому научный метод не является прерогативой
науки, он также свойствен и производству и, по-видимому, вообще
всем развивающимся системам и, наверное, мог бы быть открыт
в любой из них, но наука тут оказалась впереди и в силу этого дала ему
свое имя. Следовательно, когда говорят о соединении науки с произ-
водством, речь, конечно, должна идти не о буквальном соединении,
а о том, что осмысление и осознание идентичности методов разви-
тия науки и производства позволяет по-новому подойти к развитию
производства, открыв простор для полного использования потенций
научного метода и в этой сфере человеческой деятельности.
Оглашенная Ф. Бэконом программа развития практической нау-
ки не осталась без ответа. Брошенные им зерна легли на подготовлен-
ную интеллектуальную почву, чего нельзя сказать о готовности самой
практики. Несмотря на это, весь XVII век прошел под знаком попыток
сциентификации производства. Но чтобы превратиться в надежный
источник опытного знания в условиях отсутствия социального заказа
со стороны производства, к тому же испытывая постоянную угрозу
своему существованию со стороны церкви, наука неизбежно должна
была институциализироваться. Одно из первых научных обществ –
Академия зорких* – было создано в 1603 г. в Риме. В 1657 г. во Фло-
ренции возникла Академия дел Чименто (Академия опыта). Однако
наиболее перспективная программа, ориентированная на тесное со-
действие решению насущных задач методами естествознания, была
у созданного в 1660 г. Лондонского королевского общества, избрав-
*Оригинальное название, – Academia de Lincei, – буквально переводится как академия

рысей, но на самом деле означает – академия зорких как рысь.
64 Глава 2
шего своим девизом Nullius in verba, что означало необходимость до-

казывать истину путем научного опыта и эксперимента, а не ссылка-
ми на авторитеты. В его «Хартии» провозглашалась нацеленность на
изучение и усовершенствование «практических искусств» и ремесел.
Академии задумывались как новый тип организации, призванный слу-
жить потребностям экспериментальной науки и ее деятелям, способ-
ствуя росту профессионализации, повышению социального статуса и
организованности бывших разрозненных любителей. Кроме того, но-
вый институт был необходим потому, что традиционный университет,
выросший на богословской почве монастырей, воплощал совершенно
другие принципы производства и распространения знаний. Помимо
духовенства, как правило, только две профессии – юриспруденция и
медицина – имели своих представителей в университетах (Вайнгарт
П. 1989, с. 144). Присутствие остальных отраслей знания зависело от
потребности в них этих приоритетных дисциплин.
Новые задачи легче было провозгласить, чем реально осуще-
ствить. Р. Мертон утверждает, что в период 1661–1686 гг. от 40–70%
всех исследовательских проектов Королевского общества не имели
никакой видимой связи с практическими нуждами (Merton R.K. 1970,
с. 17). К такому же выводу приходит М. Эспинас, исследовавший ито-
ги реализации бэконианской программы. Уже к концу XVII в. работы
общества по развитию естествознания и использованию полученных
результатов в практических целях полностью заглохли (Эспинас М.
1974).
Огромное значение для развития европейской и мировой науки
имело создание в 1666 году Французской Академии наук. Перед ней,
как учреждением государственным, были поставлены две основные
задачи: иметь дело с техническими проблемами, выдвигаемыми ко-
ролем, и прославлять его за поддержку наук. В условиях, когда наука
как самостоятельная сфера деятельности только доказывала свое
право на жизнь, причем в острой конкуренции с другими, зачастую
ритуальными, а посему трудно опровергаемыми занятиями, возложе-
ние на нее не вполне присущих ей обязанностей не должно никого
удивлять. К тому же этот факт делает понятными те тайные насмеш-
ки над Людовиком XIV, которые столь обильно рассыпал Мольер
в своих пьесах.
Таким образом, первая сознательная попытка поставить науку
на службу практике серьезных последствий не имела. Понадобилось
проделать долгий и сложный путь развития, включая Промышлен-
ную революцию и связанные с ней изменения характера производ-
ства, социальных и экономических условий, а также осуществить
качественные сдвиги в самих институтах науки, усилившие ее инже-

нерные и технические приложения, чтобы все это стало приносить
ощутимые плоды.
Как бы впечатляюще ни выглядели практические программы
Ф. Бэкона и Р. Декарта, нашедшие свое отражение в учредительных
документах Лондонского королевского общества и Французской Ака-
демии, между теорией и практикой в то время пролегала дистанция
огромного размера. Это подтверждается тем, что по существу пер-
вым эффективным учреждением практической науки (или опытного
знания) стала промышленная лаборатория Т. Эдисона, появившаяся
в конце XIX века (и не в Европе, а в Америке). Однако уже к середине
XIX века роль науки и техники в развитии производительных сил ста-
ла из эпизодической превращаться в систематическую и это застави-
ло К. Маркса в «Экономических рукописях» констатировать, что «по
мере развития крупной промышленности, созидание действитель-
ного богатства становится менее зависимым от рабочего времени и
от количества затраченного труда, чем от мощи тех агентов, которые
приводятся в движение в течение рабочего времени и которые сами,
в свою очередь (их мощная эффективность), не находятся ни в каком
соответствии с непосредственным рабочим временем, требующим-
ся для их производства, а зависят, скорее, от общего уровня науки
и от прогресса техники, или от применения этой науки к производ-
ству». (Маркс К., Энгельс Ф., т. 46. ч. II. с. 213–214). Это утверждение
классика политэкономии, мягко говоря, контрастирует с выводами
его основного труда – «Капитала» и заставляет вспомнить тот факт,
что самого себя К. Маркс марксистом не считал (по крайней мере –
в ортодоксальном смысле этого слова).*
Рост производительности труда, вызванный техническим про-
грессом, заставляет К. Маркса дополнить категорию производитель-
ной силы труда, введя понятие общественной производительной силы
труда, отражающей влияние научно-технических факторов на разви-
тие общественного производства. При этом он стремился вскрыть
сложный механизм взаимоотношения этих факторов в процессе их
*Сознательное применение естествознания, связанное с использованием в процессе

производства таких «всеобщих продуктов человеческого развития», какими являлись
достижения физики, математики, биологии, химии и других наук заставляло К. Марк-
са вновь и вновь возвращаться к своей трудовой теории стоимости. Приводимые цита-
ты показывают, что на возникавшие при этом вопросы легкого ответа не имелось. Уже
в наши дни А.И. Анчишкин попытался дать развернутую теорию производитель-
ной силы научного труда в своей монографии «Наука – техника – экономика»
(Анчишкин А.И. 1986).
66 Глава 2
сращивания, воплощения в новом типе поступательного движения

производительных сил. «Общественные производительные силы
труда, или производительные силы непосредственно общественно-
го, обобществленного (совместного) труда благодаря кооперации,
разделению труда внутри мастерской, применению машин и вообще
превращению процесса производства в сознательное применение
естествознания, механики, химии и т.д. для определенных целей,
технологии и т.д., равно как соответствующее всему этому производ-
ство в крупном масштабе и т.д. (только этот обобществленный труд
способен применить к непосредственному процессу производства
всеобщие продукты человеческого развития, как математику и т.д.,
между тем как, с другой стороны, развитие этих наук предполагает
определенный уровень материального процесса производства), это
развитие производительной силы обобществленного труда в противо-
положность более или менее изолированному труду одиночек и т.д.
и вместе с тем применение науки, этого всеобщего продукта обще-
ственного развития к непосредственному процессу производства, все
это представляется производительной силой капитала, а не произво-
дительной силой труда» (там же, т. 49, с. 79–80).
Итак, наиболее характерная черта общественного производства
нового времени – это сознательное применение естествознания.
Развитие науки, техники и производства становится взаимообуслов-
ленным. Поступательное движение общества начинает строиться на
непрерывном вовлечении нового знания в процесс производства.
Поэтому горизонты развития определяются конструктивными воз-
можностями науки, которые изначально наиболее ярко проявились
в сфере создания и совершенствования техники. В этом смысле ма-
шина представляет собой инструмент концентрации необходимых
(и функционально полезных) свойств материального мира (энер-
гии, вещества, информации) в нужном месте и в нужное время.
И это вполне согласуется с Марксовым пониманием производи-
тельного процесса: «Человек, не только изменяет форму того, что
дано природой в том, что дано природой, он вместе с тем осущест-
вляет и свою сознательную цель...» (там же, т. 23. с. 189). Продолжая
эту мысль, Ф. Рапп говорит о том, что «техника... является целена-
правленно преобразованной природой» (Рапп Ф. 1989, с. 165).
Человек в процессе деятельности преодолевает природную дан-
ность. В ходе такого преодоления он не может нарушить или отме-
нить естественные закономерности, но может как бы противопо-
ставить одни законы другим, делая акцент на один из них и стараясь
нейтрализовать другие, которые с точки зрения поставленных целей
в данный момент его не интересуют (Тамбовцев В.Л. 1972). В соот-

ветствии с законом земного тяготения всякое неодушевленное тело
тяжелее воздуха падает вниз. Однако, используя законы аэродинами-
ки, можно создать прибор, который это правило нарушает. Такими
приборами, как известно, являются самолет, планер или ракета. Тем
самым человек творит как бы собственную, отличную от естествен-
ной, искусственную среду, наполняя ее артефактами, т.е. продуктами
фабрикации человеческого труда. Казалось бы, отсюда можно сделать
вывод о принципиальной неестественности техники (см. например:
Рополь Г. 1989. с. 208). На самом деле техника абсолютно естествен-
на, даже сверхъестественна, ибо за рамки устойчивых природных
закономерностей или законов природы человек выйти не может.
Свидетельство тому, например, – невозможность нарушить закон
сохранения энергии, создав вечный двигатель. Человек додумывает
и доделывает то, что не успела додумать и доделать природа, осваивая
неиспользованное пространство возможностей в рамках очерченных
ею естественных пределов.
И здесь мы вновь подходим к проблеме развития. Почему поиск
нового, в данном случае в сфере науки, из эпизодического и слу-
чайного в определенный исторический момент превращается в си-
стематический, целенаправленный и непрерывный? Марксистская
точка зрения связывает этот прогресс с развитием формационных
изменений и становлением капитализма и крупной промышленно-
сти. Наряду с марксистской точкой зрения, объясняющей путь, про-
деланный наукой от поиска абстрактных законов естествознания до
превращения в непосредственно производительную силу, возникли
и другие взгляды на закономерности развития науки.
В настоящее время существуют две крайние концепции, претен-
дующие на объяснение становления науки Нового времени. Одна из
них – интерналистская – видит основные причины в саморазвитии
духовной культуры, не зависящей от других видов инновационной и
социально-экономической активности человека. Другая – экстерна-
листская – связывает эти причины прежде всего с экономическими
переменами и экономическими потребностями общества той или
иной эпохи (подробнее см.: Косарева Л.М. 1989. с. 5).
Отстаивая свою точку зрения, виднейший представитель интер-
нализма А. Койре пишет: «Мне кажется тщетным желание вывести
греческую науку из социальной структуры городов... Афины не объ-
ясняют ни Евдокса, ни Платона. Тем более Сиракузы не объясняют
Архимеда или Флоренция – Галилея. Я считаю, что то же самое верно
и для нового времени и даже для нашего времени, несмотря на сближе-
68 Глава 2
ние чистой и прикладной науки. Вовсе не социальная структура Англии

XVII в. может объяснить Ньютона и тем более не социальная структура
России времен Николая может пролить свет на творения Лобачевского»
(Койре А. 1985. с. 279).
Согласно А. Койре, факт сближения чистой и прикладной науки,
науки и техники находится на периферии истории науки, или же во-
обще относится совсем к другой истории. Объясняя главное, по его
мнению, содержание научной революции нового времени, он вы-
делял следующие ее составляющие: а) развенчание космоса, т.е. за-
мена конечного и иерархически упорядоченного мира средних веков
(унаследованное от Аристотеля) бесконечной Вселенной, связанной
в единое целое благодаря идентичности своих элементов и едино-
образию своих законов; б) геометризация пространства, т.е. замеще-
ние конкретного пространства (совокупности «мест» по Аристотелю)
абстрактным пространством евклидовой геометрии, которое отныне
рассматривается как реальное (Койре А. 1985. с. 16).
Другими словами, идеи порождают идеи, а любая другая генеа-
логия представляется чуждой. Следовательно, развитие науки опре-
деляется имманентными законами человеческого духа. В этой связи
можно вспомнить, что еще Ф. Бэкон, критикуя схоластов, говорил,
что их метод «учит сумасбродствовать по известному правилу» (Бэ-
кон Ф. 1935. с. 104).
Не вдаваясь глубоко в эту непринципиальную для нас полемику
отметим только, что слабость позиций А. Койре многим исследова-
телям видится в том, что развитие науки нельзя связывать напря-
мую и исключительно с изменениями в духовной сфере, поскольку
последние не могут быть свободны от влияния множества других
факторов, в ряду которых важную роль играет и собственно матери-
альное производство.
Примером экстерналистского подхода может считаться позиция
С. Рестиво, связывавшего развитие математики нового времени с не-
обходимостью решения инженерных проблем, создания фортифика-
ционных сооружений, строительства зданий и т.д. Подобные прак-
тические нужды стимулировали работу Непера, Декарта, Ферма. С.
Рестиво утверждает, что созданный усилиями Ньютона, Лейбница,
Барроу, Декарта и других математический анализ возник в ответ на
главные научные проблемы XVII в., обусловленные развитием торго-
вого капитализма и является посему «буржуазной математикой» (цит.
по: Косарева Л.М. 1989. с. 6).
Культивирование концепции «социального заказа», характерной
для XX века, выглядит применительно к XVII в. не столь неубедитель-
но. Сопоставляя эти крайние подходы, можно сказать, что для ответа
на поставленные вопросы необходимо расширить поле исследования
и привлечь данные других областей знания, в противном случае мы
будем обречены блуждать по кругу одних и тех же проблем.
2.4. Роль инновации в развитии

общественного производства и культуры
Рассматривая развитие общественного производства, Маркс обра-

щает внимание на то, что «в качестве главной основы производства и
богатства выступает не непосредственный труд, выполняемый самим
человеком, и не время, в течение которого он работает, а присвое-
ние его собственной всеобщей производительной силы, его понима-
ние природы и господство над ней в результате его бытия в качестве
общественного организма, одним словом – развитие общественного
индивида». (Маркс К., Энгельс Ф., т. 46, ч. II, с. 213–214).
Эта мысль нашла оживленный отклик у многих обществоведов,
которые подчеркивают в своих комментариях, что у Маркса обще-
ственное производство есть не только производство материальных
благ, но и всех необходимых условий «для богатого развития соци-
ального индивида» (там же, с. 262–263). В свое время эта трактовка
давалась в целом ряде работ советских философов. По их мнению,
важно отличать категорию «общественного производства (или про-
изводства общественной жизни) как сферы, охватывающей всю жиз-
недеятельность общества, от более узкого понятия производства ма-
териальных благ (или материального производства)» (Кочергин А.М.
и др. 1981, с. 41). В этой связи можно считать вполне устоявшейся
ту точку зрения, согласно которой общественное производство – это
прежде всего производство самого человека (см., например: Ватин И.В.
1984, с. 21). Но последнее объединяет все стороны жизни и деятель-
ности людей, все формы присутствия человека в мире, включая и
духовную сферу. В этом смысле используемое в подобном контексте
понятие общественного производства в какой-то мере сближается с
понятием культуры в ее современной интерпретации. И именно по-
следнюю категорию следует использовать для объяснения генезиса
научного знания и роста влияния научно-технических факторов в
развитии общества Нового времени.
Здесь можно вспомнить Ф. Бэкона, который считал, что обще-
ственные силы человека выражаются в его культуре (Михаленко Ю.П.
1975, с. 174). Разумеется, если понимать культуру только как резуль-
70 Глава 2
тат, как достигнутый уровень исторического развития, то тогда она

является тем самым целостным объектом, с которым имеет дело об-
щественное производство. Если же понимать культуру как непрерыв-
ный, саморазвивающийся процесс, то она включает в себя обществен-
ное производство, поскольку соединяет вместе не только достигнутые
духовные и материальные ценности, не только процесс и средства их
создания, но и осознанную историю движения к существующим жизнен-
ным ценностям и благам.
В таком понимании культура может быть определена как по-
ведение (в том числе и трудовое), присущее Homo Sapiens, взятое
вместе с материальными объектами, используемыми как совокуп-
ная часть этого поведения; в частности культура состоит из языка,
идей, верований, обычаев, норм, институтов, орудий труда, техни-
ки, произведений искусств, ритуалов и т.п. (The New Encyclopedia
Britanica. V.16. 1988). Под культурой понимается также специфиче-
ский способ организации и развития человеческой жизнедеятель-
ности, представленный в продуктах материального и духовного
труда, в системе социальных норм и учреждений, в духовных цен-
ностях, в совокупности отношений людей к природе, между собой
и к самим себе (Философский энциклопедический словарь. 1989,
с. 293). С точки зрения современной антропологии (Haviland W.A.
1987, Barrett R.A. 1984, White L.A. 1949) функция культуры состоит
в том, чтобы способствовать полноценной реализации всех социо-
модальных функций человека и общества, обеспечивая тем самым
максимум возможностей для гарантированного осуществления всех
элементов жизнедеятельности, а в конечном итоге – и для выжива-
ния человека и как вида, и как индивида. Поэтому чем богаче и раз-
нообразнее культура (и с точки зрения идей, и с точки зрения вещей, ее
составляющих), тем более конструктивны ее ответы на вызовы, бро-
саемые жизнью, тем надежнее и устойчивее обеспечивается существо-
вание ее носителей – человеческого сообщества и каждого человека
в отдельности.
Культура в значительной мере есть продукт разума, т.е., высшей
нервной деятельности. Эволюция разума началась с простого реф-
лекса, который находится на первой ступени нервной деятельности
живых организмов. Вторая ступень связана со способностью живых
организмов к выработке условных рефлексов под влиянием положи-
тельных или отрицательных стимулов внешней среды. Третья ступень
является инструментальной и подразумевает способность осущест-
влять управление реакцией организма на явление внешней среды
(этот случай иллюстрируется поведением шимпанзе, сбивающим с
помощью палки бананы). Наконец, четвертая ступень характеризу-

ется развитой мыслительной, т.е. с использованием символов, дея-
тельностью и присуща только человеку. Поэтому ход биологической
эволюции в сторону роста сложности и многообразия живых существ
в «поисках» модели организма, обеспечивающей максимальное вы-
живание во всех совокупностях возможных сред обитания, можно
рассматривать как «продвижение от инстинктивного к обучаемому и
свободно варьируемому поведению, образы которого могут приобре-
таться и передаваться от индивида или поколения другим индивидам
или поколениям, и в итоге накапливаться и образовывать такую си-
стему вещей и событий, которая не может быть постигнута одними
сенситивными способностями. Эта система – культура и она прису-
ща только человеку... Культура может рассматриваться как наиболее
современная и наиболее высокоразвитая совокупность средств обе-
спечения сохранности и непрерывности жизни в ряду средств, веду-
щих начало от простого рефлекса» (The New Encyclopedia Britanica.
V.16. 1988, с. 875).
Очевидно, что становление культуры на протяжении большей ча-
сти человеческой истории осуществлялось стихийно, бессознатель-
но, путем многочисленных проб и ошибок. Однако человек и чело-
вечество, постепенно познавая себя, свою историю и культуру, тем
самым превращали процесс собственного созидания и саморазвития
в осмысленный, осознанный, целенаправленный и частично управ-
ляемый.
Понятие «культура» обычно используют, говоря обо всем челове-
честве. И это оправдано, поскольку она является результатом усилий,
а, следовательно, и достоянием всех народов, населяющих планету.
Применительно же к отдельному человеческому сообществу, состав-
ляющему народность, нацию, население региона, страны или конти-
нента, говорят о социокультурной системе.
Отдельные социокультурные системы различаются составом эле-
ментов (хотя эта характеристика нивелируется со временем), струк-
турой связей между элементами, интенсивностью проявления или
осуществления функций элементами, формами включения в систему
и т.д. Учитывая многообразие этих элементов (религиозные, социо-
логические, идеологические, технологические, моральные, правовые
и т.д.), формы их взаимодействия и способы проявления в процессе
жизнедеятельности общества, можно говорить о культурном конти-
нууме. В рамках такого континуума отдельные элементы под влияни-
ем объективных и субъективных условий исторического развития на
различных его этапах играют неодинаковую роль в зависимости от
72 Глава 2
того, в каких цепочках причинно-следственных связей оказываются

задействованы те или иные сферы социокультурной системы. Так,
для Древнего Рима характерна развитая система права, сыгравшая
выдающуюся роль в его социокультурной системе; для средневеко-
вой Европы велико значение религиозных элементов при варьирова-
нии военных, экономических, идеологических и ряда других.
Однако в XVIII веке церковь утрачивает свои ведущие позиции
среди институтов общества, и динаминизирующими элементами
культуры становятся государственно-правовые, экономические и
технологические. На границе XIX и XX веков наблюдается возраста-
ющее влияние политико-идеологических, государственно-правовых
и военных элементов, наконец, вторая половина XX века проходит
под знаком доминирования экономических, научно-технических,
национально-государственных и политических элементов социо-
культурной системы.
Иллюстрируя такую подвижность факторов динамизации соци-
ального развития, можно сослаться на Питерима Сорокина, который
в историческом процессе выделял динамику последовательной сме-
ны трех основных типов культур: чувственного, основанного на чув-
ственном восприятии реальности; идеационального, в котором пре-
обладает рациональное мышление; идеалистического, предполагаю-
щего интуитивное познание. Каждый из этих типов, сменяя другие
и доминируя в определенные периоды, находил яркое проявление в
праве, философии, религии, устройстве и функциях общественных
институтов и т.д. (Sorokin P. 1970).
С точки зрения нашего рассмотрения важно подчеркнуть, что
сложные процессы в рамках социокультурной системы трудно сво-
дить к динамике (особенно внутренней) каких бы то ни было отдель-
ных ее элементов. Поэтому, например, попытка выводить развитие
науки в XVII–XVIII вв. из ее внутренних потребностей и имманент-
ных закономерностей, как бы убедительно это ни выглядело, всегда
будет носить налет искусственности. Что касается интернализма, то
сам А. Койре писал: «История научной мысли показывает, что: а) науч-
ная мысль никогда не была отделена от философской мысли; б) великие
научные революции всегда определялись катастрофой или изменением
философских концепций; в) научная мысль – речь идет о физических
науках – развивалась не в вакууме; это развитие всегда происходило в
рамках определенных идей, фундаментальных принципов...» (Койре А.
1985, с. 14–15). Но философия как обобщенная система взглядов на
мир и место человека в нем представляет собой, в некотором роде,
квинтэссенцию человеческой культуры и принадлежит ей плоть от
плоти. Следовательно, наука испытывает через философию опосре-

дованное влияние остальной социокультурной системы, хотят этого
интерналисты или не хотят.
На протяжении веков сдвиги в философском мировоззрении, из-
менение научных первооснов (как это было при переходе от геоцен-
трической системы Птолемея к гелиоцентрической системе Коперни-
ка) протекали долго, трудно, в острой идейной борьбе и редко осозна-
вались при жизни одного поколения. Творцы научных революций от-
нюдь не выглядели мессиями, будучи не в силах полностью отказаться
от старого идейного наследия. Известно, что Коперник в своих тео-
ретических построениях гелиоцентрической системы, доказывая, что
Земля вращается вокруг Солнца, вынужден был сохранить часть эпи-
циклов и вспомогательных кругов для обоснования движения других
планет, ибо иначе он не мог объяснить реальных фактов. Неудивитель-
но, что подобный дуализм породил яростную критику ведущих ученых
той эпохи, среди которых был Тихо Браге. Кеплер для объяснения от-
крытых им законов движения планет привлек духов небесных светил,
которые целесообразно двигали планеты в небесных сферах.
Еще менее ощутимыми были изменения в материальных основах
жизни докапиталистического общества. Его относительная статич-
ность на протяжении жизни многих поколений оставляла мало воз-
можностей для отдельного человека хотя бы почувствовать наличие
таких изменений, не говоря уже о выявлении их направленности.
И все-таки мысль о возможности спасения через неустанное и добро-
детельное приближение к совершенству дала свои ростки. Рацио-
нальное переосмысление христианского ожидания спасения души
и пришествия тысячелетнего царства, предвосхищенные Платоном
в его идеальном государстве, находят свое отражение в средневеко-
вых утопиях Т. Мора, Т. Кампанеллы, Ф. Бэкона и других (пока-
зательно, что отголоски милленаризмских утопий спустя три века
обретают новую жизнь в «коммунистическом обществе» К. Маркса
и Ф. Энгельса). Мировоззрение зарождавшегося Нового времени,
которое в контексте предмета нашего исследования можно назвать
конструктивным (но еще не инновационным), в процессе длительно-
го формирования своей парадигмы преодолело дистанцию огромного
размера: от стремления к элементарному, пусть и по-пуритански до-
бропорядочному обогащению купцов, ремесленников, ростовщиков,
к росту силы и богатства (по мере обобществления производства) ма-
нуфактур, компаний, городов и целых государств.
С возникновением капиталистической машинной индустрии
этот процесс получил существенное ускорение. Капиталистическое
74 Глава 2
промышленное производство стало, таким образом, первым созна-

тельно созидаемым и управляемым инструментом развития общества
и культуры. Речь идет не о стихийном характере развития капитализ-
ма как социально-экономической системы, а о сознательном исполь-
зовании технических инноваций в производственной деятельности.
«С самого начала именно технику развил и применил человек в сво-
ей борьбе за существование, отстаивая себя перед природой с по-
мощью труда. Homo Faber – условие возможности Homo Sapiens...
И техника должна была бы стать, как полагает К. Ясперс*, просто
главной темой современной философии» (Рополь Г. 1989, с. 196).
Постепенно выкристаллизовывавшаяся идея прогресса все от-
четливее отражала деятельную надежду на лучшее будущее, которое
в отличие от утопических построений зиждилось на рациональной
основе, ибо представляло собой спланированную последователь-
ность реалистических усилий, питавших надежды его достигнуть.
Следовательно, предвидимое будущее становилось планируемым и,
тем самым, потенциально управляемым.
В самом деле, если подходить к Промышленной революции в ши-
роком культурологическом контексте, оценивая ее место в истории
человечества с философских позиций, то мы встречаемся с моментом
величайшего перелома, когда инновация начинает становиться осмыс-
ленным и осознанным, планируемым и управляемым, изобретаемым
и воспроизводимым инструментом развития. Масштабы и возможно-
сти этого инструмента в то время еще не были осознаны полностью,
а управляемая инновация ограничивалась только сферой машинного
производства. Однако скоро к инновационной сфере подключилась
и наука.
Вызванный Промышленной революцией технический прогресс
быстро выявил ограниченность эмпирического метода и породил
спрос на научные исследования, тем более что опыт научного под-
хода к решению различных технических задач был уже немалым. Как
только возникла наука как таковая, она все более демонстрировала
свое превосходство в качестве средства организации и контроля опы-
та. Расширение применения научного знания в других контекстах со-
циальной практики, следовательно, является «неизбежной эволюци-
онной стадией» (Вайнгарт П. 1989, с. 159).
Маркс был одним из первых, кто, подчеркивая значение научно
обоснованной практической деятельности, говорил о «сознательном
применении естествознания».
*Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., Республика, 1994. С. 91—140.

Если рассматривать этот процесс в контексте развития жизни,

то можно констатировать эволюцию от неосознанной стабильной,
защитной (жизнесберегающей) реакции, какой был безусловный
рефлекс, на отдельные возмущения внешней среды, к управлению,
конструированию и переделыванию этих условий с учетом возмож-
ностей человеческого организма и общества в целом (рис. 2.1).
СОДЕРЖАНИЕ УРОВНИ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
реакция
простейшая (единичные акты)
спонтанная безусловный условный
реакция на внешние рефлекс рефлекс
воздействия
поведение
пассивное ситуационное (устойчивая
активное
поведение совокупность
ситуационное
(комплекс безусловных актов)
поведение
рефлексов)
деятельность
инновационный инновационная (адаптивная)
акт стратегия
жизнедеятельность
Инновационный (самоорганизация и
тип развития саморазвитие)
Рис. 2.1. Эволюция инновационной деятельности
Господство техники и машины есть, прежде всего, переход от

органической жизни к организованной жизни, от растительности
к конструктивности (Бердяев Н.А. 1989, с. 151). Осуществление тако-
го поворота в развитии человеческого общества превосходит по своей
принципиальной значимости даже свершившийся несколько тыся-
челетий назад переход от общества охотников и собирателей к обще-
ству пастухов и земледельцев. В рамках общей эволюции человека,
человеческого общества и человеческой культуры такое развитие,
т.е. достижение инновационной стадии, является закономерным.
Остается вопрос, который был поставлен ранее в этой главе: насколь-
ко закономерно то, что именно Европейская цивилизация первой
вступила на этот путь?
76 Глава 2
Однозначно ответить на него сложно, независимо от того, рас-

сматриваем ли мы проблему инноваций или только технику как
наиболее яркое проявление инновационного типа развития за по-
следние два столетия. Ф. Бродель замечает по этому поводу, что
«техника есть сама толща человеческой истории. И именно поэто-
му историки, считающие себя специалистами по истории техники,
почти никогда не оказываются способными охватить ее в целом»
(Бродель Ф. 1986, с. 457). Осознавая недостаточность анализа одних
технических усовершенствований, поскольку их необходимость
из внутренних закономерностей развития самой техники непо-
нятна, к рассмотрению подключают экономические, социальные,
духовные и прочие факторы и в итоге получают достаточно слож-
ную картину восхождения европейской цивилизации по ступеням
прогресса. Но тут возникает новый вопрос что же побуждало и что
способствовало переходу с одной ступени на другую, и даже если
путь Европы не уникален, то все равно, почему она поднялась
к началу XX в. выше других и раньше других регионов мира вышла
на этот путь?
В качестве объяснения обычно берется какой-нибудь существен-
ный факт настоящего и из него ретроспективно, обратным ходом,
строится цепочка причинно-следственных, а если говорить точнее,
следственно-причинных связей. Таким фактом для М. Вебера, на-
пример, было статистическое обследование в Бадене в 1895 году, вы-
явившее превосходство протестантов над католиками в отношении
богатства и экономической активности. Стартовав из этого пункта,
он после нескольких переходов оказался в средневековых Германии
и Швейцарии у истоков протестантской этики. Несомненно, что как
теоретическая модель, показывающая при прочих равных условиях
(т.е. при очень сильном огрублении реальности) роль религиозно-
этических компонентов в формировании нашего сегодняшнего мира,
такие подходы имеют важное значение. Однако попытки построить
всю историю на подобного рода объяснениях вызывают сильные воз-
ражения.
Прежде всего, чисто методологически не понятно, чего больше
в таких логических выкладках: объяснения через историческое раз-
витие закономерности настоящего, или же обоснования через наше
настоящее закономерности прошлого?
Далее, строя по отдельности историю экономики, историю госу-
дарства, историю техники и все прочие мыслимые истории, нельзя
забывать, что без синтеза все они по отдельности больше вводят в
заблуждение, так как утрата полноценного фона искажает реальный
масштаб каждого отдельного явления. В самом деле, что более важ-

но для развития капитализма: письмо Кальвина о ростовщичестве,
датированное 1545 г., или буржуазная революция в Голландии в том
же XVI века?
Если такой метод, основанный по существу на концепции исто-
рического детерминизма, действительно настолько эффективен, то
почему же тогда мы не можем обратить его в противоположном на-
правлении — из настоящего в будущее, раз и навсегда решив проблему
прогнозирования? Но дело в том, что случайность, неопределенность
перехода из одного состояния общества во множество потенциаль-
но возможных в каждый момент и в каждый период исторического
времени заставляет мировые тенденции двигаться не по прямой, а по
сложному и извилистому пути. Именно поэтому Ф. Бродель, кото-
рый в поисках корней нашей сегодняшней цивилизации совершил
гигантскую работу по анализу материальной культуры, включая усло-
вия ее развития с XV по XVIII в., вынужден был в сердцах признать,
что капитализм, рациональный по своим последствиям, иррациона-
лен в своих корнях (Бродель Ф. 1988, с. 576).
Несомненно, факторы, определившие характер европейской
культуры, заслуживают серьезнейшего изучения. Здесь расцвет
и закат феодализма, сложный процесс усвоения христианства с па-
раллельным синтезом его догматов с позднеантичной и варварской
традициями, и цементирующая роль церкви и религии, которая, не-
смотря на бесконечные распри и войны средневековья смогла напра-
вить усилия народов Европы в конструктивное русло, и необычная
история монастырей, ставших кузницей просвещенных кадров для
религиозной и светской жизни, на базе которых впоследствии сфор-
мировались первые университеты, и беспрецедентная открытость
Европы миру, усвоившей все лучшее, что могли ей дать арабский
Восток, Византия и в какой-то мере, даже Индия и Китай, а также
многое и многое другое.
Но как бы полон ни был этот список, это всегда, в лучшем случае,
будут необходимые, а не достаточные условия. Поэтому, формулируя
выводы о закономерностях становления технической цивилизации,
а в более общем плане, – о переходе к инновационному типу раз-
вития, – следует четко осознавать их ограниченность.
Наше рассмотрение в данной главе показало, что необходимые
условия, определяющие технический прогресс, включают наличие
трех главных требований:
– осознанной социально–экономической потребности. Так
эпоха Великих географических открытий вызвала целый по-
78 Глава 2
ток изобретений и усовершенствований в области корабле-

строения и мореплавания;
– благоприятной социальной среды. Рост наук, искусств и ре-
месел, с одной стороны, а с другой, потребности в образова-
нии предъявили принципиально новые требования к процес-
су накопления, сохранения и передачи знания. Показателен в
этом смысле процесс изобретения и возникновения книгопе-
чатания. Изобретенное (уже не в первый раз, как свидетель-
ствует В.И. Вернадский (Вернадский В.И. 1988)) в 1440 году,
оно развивалось такими бурными темпами, что до 1500 года
было издано 40 тыс. названий и 20 млн экземпляров книг (так
называемых инкунабул). В 1500 г. книги печатались уже в 236
европейских городах. И это при том, что в Европе тогда про-
живало примерно 70 млн человек;
– наличия необходимых социальных, экономических и прочих
ресурсов, что прекрасно показал Маркс на примере станов-
ления английского пролетариата и буржуазии в процессе так
называемого первоначального накопления;
– формирования определенным образом культурно и нрав-
ственно ориентированной личности, руководствующейся
установками достижительного типа ( Парсонс Т. 2003).
Пускай эти выводы покажутся достаточно простыми, но приме-
нительно к движущим пружинам процесса развития науки и техники
любые более сложные рассуждения или будут основываться на при-
веденных выводах, либо сведутся к ним. Проследив на достаточно
обширном материале становление науки и техники Нового времени,
А.И. Анчишкин замечает, что это результат сочетания большого числа
объективных и конкретно–исторических факторов (Анчишкин А.И.
1986). То же самое утверждает Ф. Бродель, когда говорит, что первен-
ство Европы в развитии науки и техники «порождено было случай-
ностями, насилием истории, неверной сдачей карт в мировой игре»
(Бродель Ф. 1988, с. 590). Все это так, но диалектика необходимого и
случайного здесь состоит в том, что техногенная цивилизация, сфор-
мировавшись в Европе в силу благоприятного стечения исторических
обстоятельств, должна была неизбежно рано или поздно возникнуть
в одном из человеческих сообществ в рамках бесконечной эволюции
жизни и культуры.
Глава 3
ИННОВАЦИОННЫЙ ТИП РАЗВИТИЯ
3.1. Понятие инновационного типа развития
Исторически инновационный тип развития зародился и развил-

ся, прежде всего, в сферах, связанных с использованием и совер-
шенствованием машинной техники. Промышленный переворот,
дав старт невиданному прогрессу производительных сил общества,
одновременно надолго фактически отождествил понятия сначала
технического, а позже – научно-технического развития и нововве-
дения. Техника стала существеннейшим элементом хозяйственного
процесса и одной из его важнейших целей. Она позволяла вовлечь
в оборот новые ресурсы, усиливала доступность старых, увеличива-
ла степень их фабрикации и тем самым наращивала продуктивные
возможности производства. Использование технических устройств в
экспериментах, в процессе конструирования и создания новой, бо-
лее совершенной техники превратило производственно-техническую
систему в целом, как подсистему техногенного общества, в самосо-
вершенствующуюся и саморазвивающуюся. Это было обусловлено
тем, что условия включения технических устройств в процесс произ-
водства имманентны рациональному хозяйствованию: стремление, с
одной стороны, к оптимальному использованию ресурсов, максими-
зации хозяйственных результатов, а, с другой стороны, к повышению
технической эффективности, основано на весьма сходных парадиг-
мах. Нахождение их взаимного пересечения, т. е. создание и исполь-
зование экономически эффективной новой техники, представляется
одним из ведущих источников динамизации общественного произ-
водства (Львов Д.С. 1966).
Стремительное и неудержимое усиление влияния технических
решений на все стороны жизни в конце XVIII – первой половине
XIX в. современниками воспринималось как несомненное торжество
и окончательно завоеванный приоритет материальной основы раз-
вития, а, кроме того, как санкция на организацию по опыту и подо-
бию техносферы других сфер жизнедеятельности общества. «Техника
80 Глава 3
есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под

влиянием предмета своей любви. И все, что происходит с миром, пи-
тает эту новую веру человека. Человек жаждал чуда для веры, и ему
казалось, что чудеса прекратились. И вот техника производит настоя-
щие чудеса» (Бердяев Н.А. 1989. cc. 147–148). Под мощным напором
быстро разрастающейся техносферы многие философские и миро-
возренческие концепции сделали резкий крен в сторону самого вуль-
гарного материализма. При этом вина за столь однобокую интерпре-
тацию процесса развития в первую очередь возлагалась на марксизм.
Поставленные в центр этого учения материалистическое понимание
истории и ведущая роль прогресса производительных сил общества
свидетельствует о том, что К. Маркс и Ф. Энгельс находились под
сильным впечатлением промышленного переворота и вызванно-
го им подъема крупной машинной индустрии. Природа человека, и
человека-исследователя в том числе, такова, что цели, довлеющие
над ним, а, тем более, цели желанные, легко находят себе подтверж-
дение. В подобных случаях пристрастность и одиозность соседствуют
друг с другом и становятся практически неотличимыми.
Однако только при неглубоком прочтении классиков марксизма
можно истолковать их взгляды как технический детерминизм или
вульгарный материализм. Одними из первых они указали на место и
роль техники в системе общественного производства и дали при этом
глубоко диалектическую схему взаимодействия техники и общества.
Недаром К. Ясперс полагал К. Маркса первооткрывателем роли тех-
ники в развитии человеческого общества, а Х. Шторк (1977) называет
Маркса одним из первых философов техники. А Ф. Энгельс в 1890 г.
в своем письме Й. Блоху вынужден был заявить, что «согласно ма-
териалистическому пониманию истории в историческом процессе
определяющим моментом, в конечном счете, является производство
и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс больше-
го никогда не утверждали». (Маркс К., Энгельс Ф., Соч. 2-е изд.,
т. 37. c. 394). Если же марксизм дает повод для отождествления с вуль-
гарными интерпретациями, то Энгельс, открещиваясь от подобных
трактовок, повторял вслед за Марксом его слова, сказанные по пово-
ду французских марксистов: «Я знаю только одно, что я не марксист»
(там же. c. 370). Отвести ложные наветы – это только часть дела. Важ-
но в самой теории еще раз проверить на прочность и уточнить те по-
ложения, которые вызывают одиозные толкования.
Взаимодействие между базисными и надстроечными процессами
формируется в каждый конкретный исторический момент и в каж-
дом конкретном месте под влиянием такого множества факторов, что
Инновационный тип развития 81
любая самая точная и продуманная теоретическая схема может быть

только исходным пунктом анализа. Выведение же всего богатства
развития из динамики одной из групп факторов (материальных или
любых других), к тому же при условии, что одна и та же схема зависи-
мости повторяется в неизменном виде всегда и везде, представляется
недопустимым упрощением.
Техника развивается не в вакууме и приносит эффект в масшта-
бах общества только при соблюдении целого ряда условий. Широко
понимаемая культурная среда, включающая духовные воззрения об-
щества, социальные силы, политические течения, правовые нормы,
ценностные установки, сопрягаясь с экономическими процессами и
хозяйственной деятельностью в целом, открывает простор, или нао-
борот, – ставит ограничения на пути технического прогресса. Если
культурная среда гальванизирует технические нововведения, то по-
следние, в свою очередь, выйдя на более высокий уровень совершен-
ства и эффективности, создают материальный плацдарм для культур-
ного развития. Ф. Рапп называет развитие культуры под влиянием
технического прогресса культурной приспособляемостью (Рапп Ф.
1989. c. 165), фактически настаивая на вторичной, зависимой от тех-
нической динамики роли культуры. Однако этот процесс богаче про-
стой приспособляемости, поскольку каждый шаг культуры одновре-
менно открывает новые горизонты для техники. В самом деле, новые
идеи и новое понимание мира формирует и новое ощущение реаль-
ности, создает новые социальные потребности, удовлетворение кото-
рых требует новых, более эффективных технических решений. При-
чем сегодня эти потребности уже не несут в себе условия выживания
человека и человечества и являются не продуктом природы челове-
ка, а продуктом его культуры. В подтверждение этой мысли Ф. Рапп
указывает, что происхождение ручного рубилка, лука и стрелы было
связано с борьбой за существование, чего нельзя сказать о телевизоре
и реактивном лайнере (Рапп Ф. 1989. c. 166). Первые были порожде-
нием фактов природы, а вторые – порождением артефактов культу-
ры. И если первые орудия труда, интегрировались в общесистемный
процесс природного кругооборота как искусственное продолжение
естественных начал, то современная техника, являясь откликом на
культурные потребности, становится искусственной как бы в квадра-
те, словно подтверждая афоризм Ф. Ницше о том, что «культура – это
победа искусства над жизнью».
Несомненная заслуга К. Маркса и Ф. Энгельса состоит в том, что
первыми оценив то новое, что привносит в развитие цивилизации со-
знательное культивирование технических достижений, они это новое
82 Глава 3
попытались вывести за рамки машинной индустрии, экономики и хо-

зяйства, связав его с исторической проблемой сознательной переделки
общества. Этот ключевой момент нового, конструктивного мировоз-
зрения наиболее ярко сформулирован в тезисах о Фейербахе: «...Фило-
софы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в
том, чтобы изменить его» (Маркс К., Энгельс Ф, т. 3. c. 4).
Итак, целенаправленное и последовательное совершенствование
орудий труда, то есть техники, требовало одновременного сопряже-
ния в единую развивающуюся систему всех соприкасающихся с ней
сфер жизнедеятельности. А это с неизбежностью предполагало пере-
ход от рассмотрения исключительно технического прогресса и тех-
ники в качестве объекта инновационной деятельности к рассмотре-
нию научно-технического прогресса (НТП) в широком социально-
экономическом контексте. В свою очередь адекватная широкому
пониманию НТП научно-техническая политика должна была теперь
охватывать комплекс условий радикальной активизации и жесткой
ориентации всей инновационной деятельности на достижение систе-
мы социальных и экономических целей развития общества. Подоб-
ное понимание сформировалось не сразу. Понадобились десятиле-
тия практической работы и теоретических исследований, прежде чем
было найдено оптимальное сочетание различных рычагов планиро-
вания и управления, эффективно реализующих идею сознательного
и рационального управления в масштабах общества. От Марксовых
тезисов о Фейербахе до сегодняшних сложных управляющих систем,
реализующих масштабные научно-технические проекты и програм-
мы, пролегает дистанция огромного размера. Но не пройти этим путем
человек не мог, ибо с самого начала своего существования как вида он,
начав изготавливать орудия труда, проявил себя как существо целесоо-
бразное. По К. Марксу даже «самый плохой архитектор от наилучшей
пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячей-
ку из воска, он уже построил ее в своей голове» (там же, т. 23. с. 189).
Труд, направленный на достижение вполне конкретного, осязаемого
результата, предполагает предварительное нахождение столь же кон-
кретного и осязаемого способа своего осуществления. В этом процессе
искомый результат выступает в виде сознательной цели, «которая как
закон определяет способ и характер его (человека – А.Ф.) действий
и которой он должен подчинять свою волю» (там же).
Усложнение целей, включение в процесс их реализации множе-
ства людей затрагивало одновременно и все стороны их существова-
ния. Тем самым возникала потребность настраивать, приспосабли-
вать соответствующие условия к требованиям результата совокупной
деятельности. По мере роста разделения труда, возникновения раз-

личных профессиональных и социальных групп, участвующих непо-
средственно в производственном процессе (здесь мы понимаем под
ним деятельность по достижению цели), а также обслуживающих его
функционирование, или же испытывающих его влияние на свои ин-
тересы, процесс подобной настройки становился все более диффе-
ренцированным и всеохватывающим, приобретал самодавлеющую
ценность.
Примером чисто экономического воплощения инновационного
подхода является концепция маркетинга. Изучение и прогноз раз-
вития рынка позволяет сконструировать перспективные модели по-
требительских благ. Их новизна требует подготовки производства,
системы реализации и торговли, сервисного обслуживания, включая
обучение потребителя пользованию новыми благами. Огромное зна-
чение в этой связи уделяется рекламе, которая не только информиру-
ет потребителей о достоинствах нового товара, но и создает опреде-
ленный целостный образ повседневной жизни, в котором этот пред-
мет потребления занимает важное, четкое и понятное место. Товар
навязывается, но навязывается через обучение определенному стилю
жизни, содержащему в отличие от старого несомненный элемент но-
вации.
Показательна в этом отношении история захвата рынка мотоци-
клов японскими производителями. В отличие от американских и за-
падноевропейских фирм, которые в ожидании автомобильного бума
свертывали производство этих машин, переориентируя соответству-
ющие заводы на производство малолитражек, японцы поняли, что
«дымящее и тарахтящее средство» передвижения может найти благо-
дарного поклонника в лице молодежи. Создав принципиально новые
модели с точки зрения мощности, экологических характеристик, без-
опасности, придав мотоциклу ореол престижного потребительского
товара (реклама упирала, например, на то, что мотоциклами «Хонда»
пользуются приятные люди), в совокупности фирмы «Хонда», «Яма-
ха», «Судзуки» и «Кавасаки» к середине 80-х годов ХХ века завладели
от 80% до 90% западноевропейского и американского рынков мото-
циклов. (Эглау Х.О. 1986. с. 57–58).
Примером совершенно другого типа взаимодействия в процессе
осуществления нововведений является деятельность борцов в защи-
ту среды обитания. Различные экологические группы в настоящее
время оформляются как влиятельные политические движения, ко-
торые в промышленно развитых странах оказывают весомое влия-
ние на подготовку и выработку решений в национальном масштабе.
84 Глава 3
Во многих странах мероприятия представителей «зеленых» оказали

существенное воздействие на направления и способы осуществления
технического прогресса, на развитие национальных экономик.
Подобные примеры можно множить. Суть состоит в том, что се-
годня практически нет ни одной сферы, которая в той или иной мере
не была бы охвачена инновационными процессами.
Итак, мы видим, что в современных условиях реализация всего
комплекса социально-экономических целей связана с вполне опре-
деленным, инновационным типом развития. Под типом развития
мы понимаем такую явно прослеживаемую историческую тенденцию,
которая связана с выработкой устойчивой реакции на потребности и
условия развития общества. Эти потребности и условия воспринима-
ются строго определенным для данного типа развития образом, кото-
рый, закрепляясь в ходе исторического развития в конкретных соци-
альных институтах, воспроизводится через систему этих институтов,
обусловливая поведение системы в новых обстоятельствах.
В ходе последующего изложения мы подробно остановимся на
содержании категории типа развития. Пока же мы, ограничившись
этим определением, сосредоточимся на рассмотрении конкретной
его разновидности – инновационном типе развития. В основе по-
следнего лежит непрерывный и целенаправленный процесс поиска,
подготовки и реализации нововведений, позволяющих повысить
эффективность функционирования общественного производства,
увеличить степень реализации потребностей общества и его членов,
обеспечить улучшение жизнедеятельности общества. По сути, ин-
новационный тип развития представляет собой расширение поля
использования научного метода, включение в область его приме-
нения всех более или менее значимых направлений человеческой
деятельности (рис. 3.1). Именно переход к инновационному типу
развития является наиболее характерным признаком современного
этапа в промышленно развитых странах.
Однако в настоящее время нет единства относительно главно-
го содержания этапа, переживаемого экономикой, производством
и обществом. Так, Ю.В. Яковец отмечал, что примерно с середины
70-х годов в различных странах мира развернулась вторая научно-
техническая революция (НТР). Ее базисными направлениями ста-
ли микроэлектроника, биотехнология и информатика (Яковец Ю.В.
1986). Сходных точек зрения придерживались и ряд зарубежных авто-
ров (см. Моритани 1986, Эглау Х.О. 1986, Канамори Х. и др.). Наобо-
рот, академик В. Легасов полагал, что современное производство ха-
рактеризуется состоянием технологического кризиса, и выход из него
Новые Новые Новые способы

потребности цели реализации
цели
Новая среда Новые Новые

жизнедеятельности продукты целереализующие
и услуги системы
Рис. 3.1. Логическая последовательность объектов инновационной дея-

тельности
видел в переходе к новому этапу научно-технической революции,

включающему отказ от монопредприятий, создание комплексных
интегрированных производств, замену структур, состоящих в основ-
ном из монофункциональных элементов, на технологии, максималь-
но совмещающие в себе разнообразные процессы и позволяющие
осуществлять технологические решения более безопасно, экономно,
безотходно с использованием синергических эффектов. Кроме того,
В. Легасов подчеркивал, что в мире накоплено столько производств,
представляющих источники потенциальной опасности для человече-
ства (прежде всего атомные электростанции и химические заводы),
что особенностью современного этапа становится повышение требо-
ваний к безопасности технологий (Легасов В.А. 1987).
А.И. Анчишкин считал, что в последнем десятилетии XX в. нача-
ли складываться признаки новой, второй волны научно-технической
революции, основными чертами которой являются электронизация,
регулирование во все возрастающем масштабе биологических про-
цессов, развитие свойств целостности и саморегулируемости техни-
ческих систем на основе автоматизации (Анчишкин А.И. 1986).
По мнению Д.С. Львова и С.Ю. Глазьева (Львов Д.С., Глазьев С.Ю.
1987), научно-технический прогресс представляет собой процесс че-
редования длительных этапов эволюционного развития соответству-
ющих технологических укладов, перемежающихся периодическими
революционными изменениями технологического базиса экономики
при смене доминирующих технологических укладов. Основой пред-
стоящего технологического уклада станет широкая комплексная ав-
томатизация производственных процессов на базе бурного развития
электроники, мехатроники, микропроцессорной техники, глубокая
автоматизация производства, широкое применение биотехнологий,
новая система массовых коммуникаций с использованием вычисли-
86 Глава 3
тельных сетей и космической связи. При этом сегодняшнее состоя-

ние технологической структуры в народном хозяйстве страны авторы
характеризуют как многоукладное, представляющее собой совме-
щение технологических систем, принадлежащих как минимум трем
принципиально разным технологическим укладам, базирующихся,
соответственно, на электромеханических технологиях, автомати-
зации и интеграции информационных и технологических систем.
С ними сопряжены определенные поколения конструкционных ма-
териалов, способы получения энергии, системы транспорта и связи и
инфраструктура в целом.
В значительном числе работ пишется о наступлении принципи-
ального нового этапа научно-технической революции, который свя-
зывается с успехами распространения новейших технологий, таких,
как электронизация, компьютеризация, информатизация, биотехно-
логии, лазеры или же с появлением новых технологических систем
связи, обучения, обороны и т.д.
Различные авторы с разной глубиной и проницательностью ин-
терпретируют те или иные этапы развития техники, делая неодина-
ковые по своей объясняющей силе обобщения. Но, все-таки, речь
идет не о периодизации истории развития техники, а о выявлении
качественных особенностей отдельных этапов развития общества.
Поступательное движение человеческой цивилизации не совпадает
на каждом своем шаге с этапами развития техники. И хотя последние
двести лет такая зависимость проявилась с большей определенно-
стью, считать, что она является абсолютной закономерностью, еще
рано. Здесь следует быть более осторожным, полагая, что такая связь
характерна для определенного этапа развития общества. К тому же,
как мы уже видели на примере подходов М. Вебера и В. Зомбарта,
в определенные исторические периоды динамизирующая сила идей
или общественных условий может быть вполне сопоставима по зна-
чению с влиянием технических факторов, развитием производитель-
ных сил и даже превосходить их.
В противном случае, в зависимости от того или иного вида тех-
нологии, особенно если это комплексная технология, всю толщу (по
Броделю) человеческой истории можно было бы исчерпать суммой
отдельных историй развития важнейших видов техники. Заметим
при этом, что технология представляет собой совокупность прие-
мов, правил и методов использования конкретных видов техники.
В этом смысле с определенной долей условности технология может
оставаться неизменной при изменении в определенных рамках соб-
ственно техники, хотя сама техника порой понимается как искусный
метод, способ получения результата, навык, приобретенный путем

обучения и тренировки. Поэтому часто понятие техники и техноло-
гии путают или меняют местами. Однако применительно к истории
с точки зрения выявления каких-то длительных тенденций на наш
взгляд лучше говорить о технологии.
В этой связи обратим внимание еще на один класс подходов.
Наиболее ярко он выразился, по нашему мнению, в теории массо-
вых коммуникаций Маршалла Маклюэна (MacCluhan M. 1964).
В понятие средства коммуникаций он включает (видимо, следуя
Ф. Бэкону) все то, что обеспечивает «продолжение» или «расшире-
ние» границ действия человеческих органов и чувств. Простейшие
примеры дают нам колесо как продолжение ноги или одежду как про-
должение кожи. А в более широком плане в понятие коммуникаций
включается и язык, и искусство, и любая техника вообще. По сути
своей в данном пункте М. Маклюэн проецирует категорию культу-
ры на понятие массовых коммуникаций, под которыми он понимает
технологию жизни человека, и такая метафора позволяет ему в даль-
нейшем проинтерпретировать эволюцию общества фактически с тех
же культурологических позиций, но под необычным углом зрения.
Историю человечества М. Маклюэн делит на четыре периода:
1) племенное общество, когда человек жил в устно-акустическом
мире, структуру которого определяли мифы и ритуалы;
2) тысячелетия фонетического письма. Письменность перевела
акустическое восприятие в зрительное, и этот коммуника-
ционный период взорвал племенное общество. Он полагает,
что алфавит в сочетании с менее важными средствами ком-
муникаций – колесом и дорогой – явился главной пружиной
общественно-экономического движения соответствующей
эпохи;
3) следующий этап был связан с «галактикой Гуттенберга»
(по образному выражению Маклюэна) и длился 500 лет.
Изобретение книгопечатания было источником всех после-
дующих процессов, составивших содержание развивающей-
ся капиталистической формации. Становление националь-
ных государств, индустриализация, формирование массо-
вых рынков, распространение грамотности, образования,
науки и культуры и многое другое берет начало с создания
Гуттенбергом печатного станка. Печать как суперкоммуни-
кация своей эпохи подорвала корпоративные основы средне-
векового европейского общества и расчистила дорогу капи-
талистической конкуренции, специализации, кооперации,
88 Глава 3
способствовавших росту капиталов и переходу к индустри-

альному обществу;
4) переход к современной электронной цивилизации. В сегод-
няшнем мире, утверждает Маклюэн, происходит очередной
катастрофический коммуникационный взрыв культуры, пол-
ностью перекраивающий жизнь человека и общества.
Можно повториться и сказать, что подобные подходы представ-
ляют несомненный интерес, поскольку высвечивают новые стороны
взаимосвязи отдельных технологий с историей цивилизации. Хотя
при более глубоком ознакомлении с ними трудно отделаться от впе-
чатления некоторого насилия над историей, особенно когда истори-
ческие факты «укладывают» в «ложе» этапов технологического про-
гресса.
Известны попытки объяснить историю развития общества эво-
люцией и других существенных для общества факторов. Например,
проинтерпретировать переходы от одного уровня развития цивилиза-
ции к другому в результате изменений энергетических возможностей
общества или в зависимости от роста объёмов перерабатываемых ре-
сурсов. Но главное, все равно остается открытым вопрос о том, отку-
да возникает первоначальный импульс, влекущий масштабные исто-
рические сдвиги в общественном производстве и в жизни общества.
Отвечая на этот вопрос, Питер Дракер отдает пальму первенства
знанию, понимаемому не как сумма абстрактных истин, а как сово-
купность конкретных умений и навыков, обозначаемых по-гречески
словом techne, от которого происходит современное понятие техноло-
гии. Согласно П. Дракеру отдельные технические изобретения в случае
их социализации, то есть, усвоения обществом, определяют существо
и направленность прогресса. «В период с 700 по 1100 год под влиянием
развития техники в Европе … появились два новых класса – феодаль-
ные рыцари и городские ремесленники. Рыцари возникли благодаря
изобретению стремени, появившемуся в Средней Азии около 700 года;
ремесленники – благодаря усовершенствованию водяного колеса и
ветряной мельницы и их превращению в настоящие машины, кото-
рые впервые в истории человечества приводились в движение при-
родными силами воды и ветра, без использования мускульной силы
человека» (Дракер П. 1999, с. 74). Интересно, что не все упомянутые
П. Дракером изобретения были сделаны в Европе, но по необъясняе-
мым автором причинам в местах своего возникновения на формаци-
онный прогресс не повлияли. Зато в Европе «стремя привело к воз-
никновению феодализма» (там же, с. 74). А в целом знание, по мере
роста масштабов его накопления и использования, явилось движу-
щей силой трех революций, определивших лицо современного мира:

промышленной революции XVIII–XIX веков, революции в произво-
дительности труда, совершившейся на рубеже XIX и XX веков и рево-
люции в управлении во второй половине ХХ века.
Попытки построить на базе технологических категорий (трак-
туемых с большей или меньшей степенью общности) объясняющие
конструкции нельзя назвать оригинальными. Отголоски подобных
подходов просматриваются и в Марксовом способе производства,
и в более поздних, хотя и не столь глобальных категориях техноло-
гических эпох, технологических укладов и т.д. Теория П. Дракера
слишком проста и слишком красива, чтобы (пусть даже вопреки кри-
терию А. Эйнштейна) быть верной. Поэтому она не дает исчерпы-
вающего ответа на вопрос: являются ли сдвиги в развитии общества и
культуры следствием изобретения новых технологий или же, наобо-
рот, новые технологии сами являются продуктом развития общества
и культуры?
Как мы уже показали выше, влияние здесь взаимное и диалекти-
ческое. Источники обновления, порождающие стимулы к поступа-
тельному движению, могут находиться в любых сферах общества, как
бы передавая эстафету друг другу при переходе от одного этапа исто-
рии к другому. Чтобы стать фактом истории общества, факт истории
техники должен быть включен в длинные и сложные цепи взаимодей-
ствующих событий. И если рассматривать в целом культурный кон-
тинуум, из которого складываются исторические тенденции каждой
отдельной эпохи, то вряд ли какой-либо его элемент может служить
единственным источником динамизма во все времена и для всех на-
родов. Что же касается потенциальной доминирующей роли любого
элемента такого континуума, то априори дать ответ на этот вопрос
невозможно. При безусловной важности материального базиса раз-
вития было бы, тем не менее, странно ставить ум, волю и творческие
способности человека всегда и в любой ситуации ниже орудий труда
или других материальных факторов, являющихся к тому же собствен-
ным порождением человека и его разума. История общества в любых
его аспектах – это история человеческой деятельности, человеческих
поступков, человеческой активности. Все остальные факторы, как
бы важны они ни были и в какой бы мере ни определяли содержание
исторического процесса, будь то материальный базис, географиче-
ское пространство или духовный потенциал народа, составляют в со-
вокупности только фон и очерчивают рамки этой деятельности.
Итак, большинство авторов, изучающих проблемы социально-
экономического развития в целом, а также хозяйственного, произ-
90 Глава 3
водственного и технического – в частности, наиболее характерным

признаком современного развития называют или новый этап техни-
ческой революции, или переход к новому этапу, но в любом случае
ударение делается на научно-технической составляющей. На наш
взгляд, научно-техническая компонента лишь одна из множества со-
ставляющих сегодняшнего процесса постоянного и непрерывного
обновления всех сторон производства и общества.
В «Очерках по истории материализма» Г.В. Плеханов расчле-
няет всю социальную структуру общества на следующие элементы:
«данная степень развития производительных сил; взаимоотношения
людей в процессе общественного производства, определяемые этой
степенью развития; определенное состояние духа и нравов, соот-
ветствующее этой форме общества; религия, философия, литерату-
ра, искусство, соответствующие способностям, направлениям вкуса
и склонностям, порождаемым этим состоянием». (Плеханов Г.В.
1956, с. 171). Связь между элементами социальной структуры не мо-
жет быть линейной и однонаправленной. Кстати, сам же Г.В. Плеха-
нов замечал: «Чтобы понять историю научной мысли или историю
искусства в данной стране, недостаточно знать ее экономию» (Там же,
с. 247). Это предостережение от упрощенчества следует понимать как
необходимость изучения той самостоятельной роли, которую играют
отдельные элементы социума в формировании культуры общества,
в становлении ведущих тенденций развития каждой эпохи.
Специфика взаимосвязи этих элементов определяет набор актуа-
лизируемых технологий в сфере деятельности конкретного социума
(не все изобретенное получает распространение), способ взаимо-
действия технологий с другими элементами социума, возможности
развития или подавления отдельных элементов в динамических рам-
ках изменяющегося под влиянием такого взаимодействия социума и
представляют собой важнейшие характеристики соответствующего
типа развития. Пространство такого взаимодействия, рассматривае-
мое с точки зрения зарождения, распространения и свертывания от-
дельных технологий я буду называть технологическим пространством
конкретного типа развития.
Если в рамках выбираемого типа развития исходными элемента-
ми технологического пространства считать элементарные (не по со-
держанию, а по отношению к системе общественного производства)
производственные технологии, задействованные в процессе про-
изводства (материального, информационного, духовного и т.п.), то
его конкретные проявления на отдельных этапах исторического раз-
вития будем называть мегатехнологиями, представляющими собой
сложную иерархизированную систему, взаимоувязывающую в еди-

ное целое как собственно технологии, так и все условия их порож-
дения, функционирования, воспроизводства и развития, включая
и сам способ взаимоувязки в это единое саморазвивающееся целое.
Если попытаться выразить самую суть понятия мегатехнологии, то
ее можно рассматривать как некую целостную производственно-
технологическую систему, возникшую и сформировавшуюся на
основе взаимосвязанной совокупности последовательных открытий
и изобретений.
Вводя детализацию типа развития через понятия технологическо-
го пространства и мегатехнологии я стремлюсь выяснить, во-первых,
насколько вариативна в рамках конкретного технологического про-
странства данная мегатехнология? Во-вторых, можно ли в рамках
заданного технологического пространства перейти от одной мега-
технологии к другой и если ответ положителен, то как это сделать?
В-третьих, как осуществляется переход от одного технологического
пространства к другому в рамках одного и того же типа развития; как
осуществляются такие переходы в условиях смены типов развития?
На эти и другие связанные с поставленными выше вопросами мы по-
стараемся ответить в следующих главах книги. Но сначала необходи-
мо уточнить некоторые важные понятия.
Обычно понятие технологии (даже если оно выбирается в ка-
честве исходного и системообразующего) противопоставляется
экономическим, социальным, аксиологическим, экологическим
и прочим факторам, образующим как бы концептуальную анти-
тезу технократическим подходам к анализу основ общественно-
го устройства и закономерностям динамики социума. При этом
считается само собой разумеющимся, что акцент на роли техники
в процессе такого анализа ведет к впадению в грех технократизма
и скатыванию к механистическим и машиноподобным моделям
общества, а отказ от подобного акцента позволяет особенно ярко
высветить роль человеческого фактора. Однако собственно ма-
шиноподобность проистекает не столько от присутствия разно-
родных технических устройств, сколько от форм и способов мо-
билизации, организации и реализации имеющихся возможностей
для достижения осознанных потребностей. Технику и машины
слишком часто отождествляют с механическими устройствами,
хотя уже сегодня из-за широкого распространения электроники,
биоконструирования, нанотехнологий и других новейших подхо-
дов к созданию современных машин подобные аналогии стано-
вятся архаичными.
92 Глава 3
«Цель и функция техники преобразовывать природу в мир челове-

ка в соответствии с целями, сформулированными людьми на основе
их нужд и желаний» (Хунинг А. 1989, с. 393). Это широкое определе-
ние трактует понятие техники и, следовательно, собственно машины
достаточно широко. По крайней мере, последняя, в соответствии с
ним, выходит далеко за рамки громыхающих, лязгающих и чадящих
устройств, ассоциирующихся с обыденным представлением о маши-
не. Тем не менее, проблему можно поставить ещё шире, включив в
понятие машины социальные и другие факторы.
Л. Мэмфорд, описывая процесс возникновения примерно пять
тысяч лет назад в долинах больших рек первых мировых цивилиза-
ций, говорит, что, несмотря на изобретение письменности, гончар-
ного круга, ткацкого станка, плуга, способов изготовления оружия и
орудий труда из металла, крупномасштабной культивации зерновых
на открытых полях и т.п., решающее значение имели не эти элементы
технологического пространства (в нашем понимании), а «изобрете-
ние мощной социальной организации нового типа, способной повы-
сить человеческий потенциал и вызвать изменения во всех аспектах
существования…. Благодаря такому изобретению пять тысяч лет на-
зад были решены грандиозные инженерные задачи, соперничающие
с лучшими современными достижениями в массовом производстве,
стандартизации и детальнейшем проектировании» (Мэмфорд Л. 1991,
с. 79). Л. Мэмфорд убежден, что «это экстраординарное изобретение
оказалось самой ранней рабочей моделью всех позднейших сложных
машин, хотя детали из плоти и крови постепенно заменялись в ней
более надежными механическими деталями» (там же, с. 84). В то же
время Л. Мэмфорд отделяет более простые разновидности последую-
щих машин от понятия, объединяющего в себе все компоненты – по-
литические, экономические, военные, бюрократические и (добавим
мы) технологические и называет последнюю мегамашиной или боль-
шой машиной (там же, с. 84). Усвоение обществом технических до-
стижений в процессе притирки всех элементов социума определило
рамки того технологического пространства, в котором сформирова-
лись первые цивилизации.
Чтобы подчеркнуть смысловую связь технологического простран-
ства с понятием «мегамашина», мы вместо последнего будем исполь-
зовать понятие «мегатехнология».
Концепция и конструкция машины в каждую эпоху была своео-
бычной. Машина всегда была отражением особенностей человека,
общества, социально-экономических условий своего времени. Маши-
на есть выражение социального строя, а в более общем плане – отра-
жение человеческой природы, вернее, уровня ее осознания и осмыс-

ления в момент создания машины. «Человеку не дано все, в чем он
может и мог бы нуждаться, и он не является всем, чем он может и мог
бы быть. Индивид, так же как и человечество в целом, еще не достиг
своего совершенства; человеческая природа требует завершения и
расширения» (Хунинг А. 1989, с. 394). Отсюда корни побуждающего
начала к конструированию все более и более сложных и изощренных
технических устройств.
У каждой общественной формации были свои машины. Маши-
ны – это техническая формализация человеческой организации или
отдельных ее аспектов. В эпоху рабовладения – машины на строи-
тельстве пирамид и каналов суть гигантские организации, простей-
шими элементами-деталями которой были рабы. Феодализм взра-
стил ремесленные цеха и мануфактуры, а капитализм – фабрику,
конвейерное производство и транснациональные корпорации. Тем
самым каждая формация создавала собственное, имманентно при-
сущее ей технологическое пространство, на опорных векторах кото-
рого взрастала уникальная мегатехнология.
Именно такое принципиально новое технологическое простран-
ство начало формироваться в мире во второй половине ХХ века. Сра-
зу несколько отраслей научного знания, до определенного момента
развивавшиеся независимо друг от друга, к началу 70-х годов про-
шлого века слились в единый мощный поток, определивший в итоге
мегатехнологию информационного общества.
Тут следует оговориться, что хотя все исследователи соглашаются
с тем, что мир вступил в новую эпоху, в том, что касается ее основно-
го содержания – единства нет. Кто-то называет ее «глобализацией»,
кто-то – «постиндустриальной эрой», кто-то говорит об «информаци-
онном обществе». Однако, при ближайшем рассмотрении все выше-
названные трактовки без особой натяжки можно идентифицировать
через понятие инновационного типа развития, поскольку их объеди-
няет понимание того, что мы живем в обществе, основанном на по-
стоянно расширяющемся процессе продуцирования и использова-
ния знаний, в ходе которого инновации в постоянно возрастающем
объеме начинают работать на будущие инновации, на расширение
и увеличение охвата всех сфер жизнедеятельности общества, а веду-
щие субъекты этого нарастающего процесса превращаются в транс-
национальные организации, действующие на глобальном уровне.
Следует подчеркнуть, что становление экономики, основанной
на производстве и использовании знаний, т.е. переход к иннова-
ционному типу развития, осуществлялось при значительной роли
94 Глава 3
государства. Причем, не только в СССР и в Китае, но и в США,

и в Японии, и в Западной Европе. Государство стимулировало соз-
дание научно-технического каркаса, на котором потом строился
бизнес. Казалось бы, что факты не столь отдаленного прошлого не
подтверждают эту мысль, особенно если вспомнить что, например,
«Apple» – прообраз современного персонального компьютера – соз-
давался в гараже одержимыми энтузиастами. Однако, не менее важ-
но не забывать при этом, что США в период Второй Мировой войны
вложили гигантские деньги в разработку информационной теории
и вычислительных машин, а уже только потом на этом поле, кото-
рое вспахало государство, вырос качественный бизнес. Вопреки го-
сподствующим либеральным догмам, согласно которым государство
должно полностью отказаться от какого бы то ни было вмешатель-
ства в экономику, наиболее развитые страны, напротив, постоянно
наращивают государственное влияние по линии «наука – производ-
ство – экономика», активно способствуя экспансии национального
бизнеса на мировые рынки наукоемкой продукции. Тем самым через
поддержку НИОКР государство маскирует дотации национальным
компаниям, способствуя росту их конкурентоспособности.
В подтверждение сказанного не надо далеко ходить за приме-
рами. Так, опыт эксплуатации космической техники показал, что
иметь большой парк носителей различной грузоподъемности эконо-
мически неоправданно. Гораздо эффективнее создать универсаль-
ные модули-ступени, из которых можно формировать запускаемые
аппараты любой грузоподъемности. В работах по решению этой про-
блемы лидировали три фирмы: две американские – Lockheed Martin
и Boing (создававшие, соответственно, модульные носители Atlas-5
и Delta-4) и российская фирма ГКНПЦ имени Хруничева (работавшая
над модульным носителем «Ангара»). По оценкам экспертов, переход
к использованию модульных носителей понизит цены на коммерче-
ские запуски спутников с $25 тыс. до $10 тыс. за 1 кг веса аппарата.
Понятно, что победитель в этой гонке получит значительную долю
рынка коммерческих запусков. Lockheed Martin и Boeing, работая
по заказам Пентагона и на его средства, смогли опередить ГКНПЦ
имени Хруничева, поскольку последний финансировал разработки
за счет собственных средств (Сеткин Ф., Сафронов И. 2002).
Если попытаться разобраться в причинах перехода к иннова-
ционной экономике, а в более широком плане – к обществу ин-
новационного типа, то ответ на этот вопрос будет зависеть от той
меры обобщения, которой готова удовлетвориться наша любозна-
тельность.
В случае наиболее простого объяснения можно представить исто-

рию становления инновационного общества как ряд разнонаправ-
ленных процессов, движимых поначалу случайными импульсами,
вроде открытия полупроводников еще в XIX веке, которые со време-
нем под влиянием конкретных факторов развития, стали постепенно
сливаться в некое единое целое, взаимодетерминируя и программи-
руя как развитие каждой из отдельных составляющих этого процес-
са, так и, в конечном итоге, выделившегося и осознанного в качестве
целостной научно-технической, а затем и социально-экономической
парадигмы качественно нового этапа эволюционной динамики и ве-
дущих аспектов прогресса общества.
Постепенно накапливавшиеся изменения во всех сферах обще-
ства, включающие социальный прогресс, рост благосостояния и
уровня образования населения, должны были обрести определенную
критическую массу и дождаться благоприятной ситуации, ознамено-
вавшейся возникновением принципиально новой социальной сре-
ды, готовой для восприятия и практического освоения новейших на-
учных открытий и технических изобретений, чтобы начать оказывать
решающее влияние на изменение технологического пространства и
формирование новой мегатехнологии. Формирование нового техно-
логического пространства и рождение мегатехнологии информаци-
онного общества в значительной мере было обусловлено экономиче-
ским кризисом 70-х годов. Резкое удорожание сырьевых ресурсов и,
прежде всего нефти, обозначило границы экономически оправдан-
ного существования старой мегатехнологии.
Некоторые исследователи полагают, что именно в это десятиле-
тие было положено начало современной научно-технической рево-
люции. Действительно, за сравнительно небольшой период обще-
ственное производство в этих странах претерпело кардинальные из-
менения, особенно в плане потребления сырьевых и энергетических
ресурсов. В 1973—78 годах потребление нефти в расчете на единицу
стоимости промышленной продукции снижалось в США на 2,7%
в годовом исчислении, в Канаде – на 3,5, в Италии – на 3,8, в Гер-
мании и Великобритании – на 4,8, в Японии – на 5,7%, а спрос на
нефть в 1979 г. обнаружил фактически такую же эластичность, что
и спрос на большинство потребительских товаров (Mitchell K.,
Beck P., Grubb M. 1996, p. 42)
С 1973 по 1985 гг. валовой национальный продукт стран – чле-
нов ОЭСР увеличился на 32%, а потребление энергии – всего на 5%
(McRae H. 1995, p. 132). Изменилась отраслевая структура экономики
за счет ускоренного развития нематериалоемких отраслей и сверты-
96 Глава 3
вания наиболее низкоэффективных производств. За период 1970–

1983 гг. доля транспорта в американском ВНП снизилась на 21%,
сельского хозяйства – на 19%, строительства – почти на треть, тогда
как доля отраслей сферы услуг выросла почти на 5%, торговли – на
7,4%, а телекоммуникаций – более чем на 60% (Проблемы энергоо-
беспечения в капиталистических странах в условиях современной
энергетической ситуации. 1987. с. 24).
Все эти кардинальные изменения не дают, однако, оснований
говорить о начале новой научно-технической революции именно в
70-е годы. Скорее всего, проявили себя процессы, уходящие корнями
в первую половину ХХ века, а в ряде случаев, даже в ХIХ век.
Зарождавшаяся мегатехнология не только была детерминирована
социально-экономическими факторами, но с определенного момен-
та сама начала формировать адекватную задачам своего развития но-
вую социальную среду.
Социальные процессы, связанные с формированием нового типа
работника и становлением интеллектуальной элиты инновационного
общества были подготовлены целой серией научных и технологиче-
ских открытий, каждое из которых претерпело множество последова-
тельных усовершенствований под влиянием требований сопредель-
ных отраслей науки, производства и экономики в целом, прежде чем
превратилось в одну из ключевых технологий новейшей эпохи.
В.Л. Иноземцев приводит следующие данные, характеризующие
системообразующие тенденции социодинамики ведущих стран мира
(Иноземцев В. 2001, с. 31–32). Еще в 1890 г. лишь 7% американской
молодежи в возрасте от 14 до 17 лет учились в средней школе, но уже
в послевоенные годы – более 90%. Если в 1940 г. в колледжи посту-
пало менее 15% выпускников школ в возрасте от 18 до 21 года, а к
1993 г. этот показатель вырос до 62%, то можно предположить, что с
середины 90-х гг. лица с высшим образованием также перестали ощу-
щать себя той группой населения, чьи доходы росли быстрее других. Это
предположение имеет четкие статистические подтверждения. С 1968 по
1977 гг. реальные доходы лиц с незаконченным средним образованием
и выпускников колледжей росли в США одинаковыми темпами (на 20 и
21% соответственно). Но уже за период 1978–1987 гг. доход работников
со средним образованием упал на 4%, а выпускников колледжей – по-
высился на 48% (WilsonCh. D., Bramer W.L. 1994, p. 230). C 1987 г. нача-
лось сокращение средней заработной платы и обладателей дипломов
о высшем образовании (за 1987 – 1993 гг. оно составило более 2%
(Madrick J. 1997, p. 110)); при этом бакалавры увеличили свои доходы на
30%, а доктора наук – почти вдвое (Judy R.W., D’Amico C. 1997, p. 63).
Подобный рост был вызван не абстрактной любовью к плодам

просвещения, а тем, что уровень образования превратился в решаю-
щий фактор профессиональной карьеры, без которого невозможно
стало рассчитывать на существенное увеличение своего социального
статуса, а с ним и благосостояния.
«…В последние годы интеллектуальная элита стремительно ста-
новится новым доминирующим классом постиндустриального об-
щества. Лишь каждый пятнадцатый из тех, кто составляет 1% наибо-
лее богатых американцев, получает свои доходы в качестве прибыли
на вложенный капитал, тогда как более половины представителей
данной группы работают на административных постах в крупных
компаниях, почти треть представлена практикующими юристами
и врачами, а остальная часть состоит из людей творческих профессий,
включая профессоров и преподавателей. Четыре из каждых пяти про-
живающих сегодня в США миллионеров не приумножили унаследо-
ванные ими активы, а заработали свое состояние практически с нуля
(Иноземцев В.Л. 2001, с. 32) Характерно, что представители «класса
интеллектуалов» всемерно укрепляют приверженность ценностям об-
разования и в своих детях» (The Economist. February 1997, p. 57).
Новое положение интеллектуальной элиты прослеживается и
в мировом масштабе. «Технологические новшества, составляющие
основу национального богатства постиндустриальных держав, се-
годня не могут быть эффективно ни произведены, ни скопированы,
а в некоторых случаях даже использованы в рамках индустриаль-
ных, а, тем более, аграрных обществ. Между тем потребность в них
повсеместно остается крайне высокой, ибо только на такой осно-
ве возможно сегодня какое бы то ни было поступательное развитие.
В этом коренится важнейшая из причин наметившегося в последние
годы расширения пропасти между развитыми странами Запада и все-
ми другими государствами мира» (Иноземцев В.Л. 2001, с. 32–33).
Уже к началу 90-х гг. семь ведущих постиндустриальных держав
обладали 80,4% мировой компьютерной техники, контролировали
87% зарегистрированных в мире патентов и обеспечивали 90,5% вы-
сокотехнологичного производства (Braun Ch. – F., von. 1997. p. 57).
В 90-е гг. страны-члены ОЭСР продолжили наращивание усилий
для создания необходимых научно-технических заделов по созданию
и развитию новейших наукоемких и высокотехнологичных произ-
водств. Их расходы на научные исследования и разработки возросли с
416 млрд. долл. в 1994 году до 552 млрд. долл. в 2000 году, что означало
увеличение наукоемкости ВВП (отношение совокупных затрат на ис-
следования и разработки к объему ВВП) с 2,04% до 2,24%. Самая вы-
98 Глава 3
сокая наукоемкость ВВП среди стран ОЭСР была у Швеции – 3,7%,

у Японии этот показатель составлял 3,0%, а у США – 2,7%. (Иванова
Н.И. 2003 год, с. 7). При этом на долю одних только США приходи-
лось 44% общемировых затрат на эти цели, а на долю государств Ла-
тинской Америки и Африки вместе взятых – менее 1% (Brown L.R.,
Renner M., Flavin Ch. 1997. p. 112). Численность научно-технических
работников на 1 млн населения составляла в США в середине 90-х го-
дов 126,2 тыс. человек, в развитых странах – 70,45 тыс. человек, тогда
как среднемировой показатель не превышал 23,4 тыс. человек, а для
развивающихся стран – и того меньше – 8,23 тыс. человек (Кастельс
М. 2000, с. 119).
Процесс освоения новейших изобретений немыслим без высо-
коквалифицированного персонала (организационного, управленче-
ского, инженерного и т.д.). Поэтому только на повышение образова-
тельного уровня своих сотрудников частные американские компании
расходовали в начале 90-х годов ХХ века около 30 млрд. долл. ежегод-
но, что эквивалентно суммарным ассигнованиям на все направления
научных исследований в России, Китае, Южной Корее и на Тайване
(Davidov W.H., Malone M.S. 1992. p. 189).
В результате такой целенаправленной политики объемы экспор-
та американской интеллектуальной собственности выросли с 1986 по
1995 г. в 3,5 раза, а положительное сальдо торгового баланса в этой об-
ласти превысило 20 млрд. долл. К1995 г. на долю США приходилось
три четверти мирового рынка информационных услуг и услуг по об-
работке данных, емкость которого составила уже в середине 90-х годов
ХХ века 95 млрд. долл. (World Economic and Social Survey 1996. p. 283).
Неудивительно, что страны, оказавшиеся способными превра-
тить новейшие достижения науки и техники в основные факторы
поступательного движения общества, достигли в своем социально-
экономическом развитии впечатляющих результатов на фоне осталь-
ного мира, пребывающего все еще в доинновационной эре. Если
исходить из общепринятой оценки мирового валового продукта
в 23 трлн. долл. по состоянию на 1993 г., то 18 трлн. долл. из них было
произведено в развитых государствах, и только 5 трлн. долл. – в раз-
вивающихся странах, где живет более 80% населения Земли. Разница
в номинальных годовых доходах граждан постиндустриального мира
и остального населения планеты выросла с 5,7 тыс. долл. в 1960 г. до
15,4 тыс. долл. в 1993-м, и, таким образом, 1/5 часть человечества на
одном полюсе развития присваивала в 61 раз больше богатств, нежели
1/5 на другом (для сравнения: в 1960 г. этот показатель не превышал
30 раз). За последние 20 лет доля создаваемых в мире богатств, оказы-
вающаяся в распоряжении 20% населения планеты (составляющего

т.н. «золотой миллиард»), возросла с 70 до 82,7%, тогда как доля бед-
нейших 20% снизилась с 2,3 до 1,4% (Иноземцев В.Л. 2001, с. 34).
При этом речь идет не просто о временно наблюдаемом явлении,
связанном с более быстрым экономическим ростом одной группы
стран по отношению к другой. Проблема, явственно обозначив-
шаяся в последнюю треть ХХ века гораздо глубже и серьезнее.
В.Л. Иноземцев подчеркивает, что с середины 60-х гг., когда
в экономиках развитых стран начали зримо проявляться постин-
дустриальные тенденции, торговые и инвестиционные потоки стали
все больше замыкаться в границах «первого» мира. Так, в 1953 г. ин-
дустриально развитые государства направляли в страны того же уров-
ня развития 38% общего объема своего экспорта, в 1963-м эта цифра
составляла 49%, в 1973-м – 54, а в 1990-м – уже 76% (Krugman P. 1994,
p. 231; Kenwood A.G., Lougheed A.L. 1992. p. 288). Наконец, во второй
половине 90-х гг. сложилась ситуация, когда только 5% торговых по-
токов, начинающихся или заканчивающихся на территории одного
из 29 государств – членов ОЭСР, выходят за пределы этой совокуп-
ности стран (Elliott L., Atkinson D. 1998, p. 226), а развитые постин-
дустриальные державы импортируют из развивающихся индустри-
альных стран товаров и услуг на сумму, не превышающую 1,2% их
суммарного ВНП (Elliott L., Atkinson D. 1998 p. 117).
Стремление сохранить лидерство в технологической сфере
потребовало перенастройки всей хозяйственной системы и соз-
дания необходимых мотивационных стимулов для обеспечения
роста инвестиций в высокотехнологичные и наукоемкие произ-
водства за счет сокращения текущего потребления. Радикальным
средством выхода из кризиса на Западе стала неоконсервативная
политика администрации президента Рейгана. Рейгановская ре-
форма была нацелена на эффективную активизацию внутренних
источников накопления и создание максимально благоприятных
условий для притока внешних инвестиций. Поразительно, с ка-
кой скоростью отреагировала американская экономика на новые
условия хозяйствования. Уже в 1981 г. сбережения частных лиц до-
стигли максимума за весь послевоенный период и составили 9,4%
располагаемых доходов. Суммарные инвестиции в 1983–1989 гг.
удерживались на уровне 18% ВНП, а инвестиции в основные фон-
ды росли в среднем на 12,3% в год, тогда как в период президентства
Дж. Картера этот показатель составлял всего 1,3%. В целом по на-
родному хозяйству производительность увеличивалась в 1981–1984 гг.
темпом в 1,2%, а в промышленности – 3,6%, тогда как при карте-
100 Глава 3
ровской администрации соответствующие показатели составляли

0,2 и 1% (Иноземцев В.Л. 2001, с. 37).
Именно в 80-е годы в США окончательно сформировалась и
заработала в полном объеме система венчурного инвестирования,
основы которой были заложены еще в 50-е годы ХХ века, в результа-
те чего сегодня в рискованные высокотехнологичные проекты только
в Калифорнии инвестируется больше средств, чем во всей Западной
Европе, причем 37% проектов достигают стадии массового производ-
ства, тогда как в Европейском союзе этот показатель не превышает
12% (The Economist. December 6, 1997, р. 117).
На мой взгляд, следует различать тип развития, которым харак-
теризуется социоэкономическая динамика наиболее развитых стран
мира, начиная со второй половины ХХ века (хотя интенсивность это-
го развития в отдельные годы проявлялась по-разному), от тех про-
межуточных результатов, которые наблюдались в ходе этого разви-
тия. Например, В.Л. Иноземцев пишет: «В начале 90-х американские
компании, ранее проигрывавшие японским в производстве микро-
чипов и других высокотехнологичных продуктов, достигли лидерства
на рынке программного обеспечения (их доля превысила японскую
более чем в четыре раза), в результате чего достигли паритета и в про-
изводстве компьютерных систем. К этому времени США, где около
добавленной стоимости, создаваемой в промышленности, произ-
водилось при помощи информационных технологий, стали демон-
стрировать принципиально иной тип хозяйственного роста, нежели
их основные соперники, что обусловило беспрецедентные успехи За-
пада на протяжении последнего десятилетия» (Мегатренды мирового
развития. 2001, с. 38).
Эту точку зрения В.Л. Иноземцев подкрепляет ссылкой на мне-
ние зарубежных авторов: «Период бурного хозяйственного роста
90-х гг., ставший наиболее продолжительным в экспансии американ-
ской экономики в ХХ в., является, на наш взгляд, лишь первым отрез-
ком истории, на протяжении которого западные страны развиваются
как оформившиеся постиндустриальные социально-экономические
системы. В 1991 г. расходы на приобретение информации и инфор-
мационных технологий поднялись в США до 112 млрд. долл., пре-
высив затраты на приобретение производственных технологий
и основных фондов, составивших 107 млрд. долл.; с тех пор раз-
рыв между ними растет в среднем на 25 млрд. долл. в год» (Roos J.,
Roos G., Dragnetti N.C, Edvinssоn L. 1997. p. 10). В 1995 г. в здраво-
охранении США, в научных исследованиях, в сферах образования
и производства различной научной продукции, а также в области
программного обеспечения производилось почти 43% ВНП. Около

26% внешнеэкономических поступлений США представлены пла-
тежами за собственно технологии или прибылью, полученную от их
применения; доходы от экспорта технологий и патентов превышают
в Соединенных Штатах затраты на приобретение подобных же акти-
вов за рубежом более чем в 4 раза (Doremus P.N. et al. 1998, p. 103).
«По мере роста значения нематериальных активов капитализация
американских компаний растет невиданными темпами: индекс Доу-
Джонса повысился более чем в 4 раза за последние шесть лет, а прирост
курсовой стоимости акций только на протяжении 1998–1999 гг. сделал
американцев богаче на 10 трлн. долл.» (цитируется по: Иноземцев В.Л.
2001, с. 39).
Учитывая мировой экономический кризис, особенно явно про-
явившийся после событий 11-го сентября 2001 года, когда трагиче-
ские события в Нью-Йорке породили волну неустойчивости, прока-
тившейся катком по хозяйственным системам ведущих стран мира,
можно более трезво оценить уровень тех достижений и тех проблем,
с которыми придется столкнуться в обозримой перспективе челове-
честву после затяжного эволюционного броска последней четверти
ХХ века. Но для этого недостаточно выявления и систематизации
фактологической основы произошедших изменений. Чтобы понять
как, куда и почему мы движемся в современном мире, необходимо
представлять себе движущие силы и механизмы этого процесса.
Словно полемизируя с точкой зрения, представленной в работах
В.Л. Иноземцева, М. Кастельс пишет: «Соблазнительно было бы пря-
мо соотнести формирование технологической парадигмы с характе-
ристиками ее социального контекста; особенно если мы вспомним,
что в середине 1970-х годов Соединенные Штаты и капиталистиче-
ский мир были поколеблены серьезным экономическим кризисом,
воплощением (но не причиной) которого стал нефтяной шок 1973–
1974 гг. Кризис побудил капиталистическую систему к радикальной
реструктуризации в глобальном масштабе, фактически сформировав
новую модель накопления, исторически порвав с послевоенным ка-
питализмом. …Была ли новая технологическая парадигма реакцией
капиталистической системы на свои внутренние противоречия? Или,
напротив, это был способ обеспечить военное превосходство над со-
ветским врагом в ответ на его вызов в космической гонке и ядерном
оружии? Ни одно из этих объяснений не кажется убедительным» (Ка-
стельс М. 2000, с. 68).
Действительно, в 50–60 годы «спутниковый шок», равно как и
ядерная угроза породили ответные меры по наращиванию техноло-
102 Глава 3
гического потенциала на Западе и, прежде всего, в США. Новейший

американский технологический рывок был начат, по мнению М. Ка-
стельса, в 1983 году в связи с программой «звездных войн». Его научно-
техническую базу составили практические приложения тех открытий
и изобретений, которые были созданы в «удивительном предыду-
щем десятилетии» (там же, с. 68). Однако сомнения М. Кастельса
в правдободобности традиционных линейных объяснений понятны,
поскольку «появление группы новых технологий и экономический
кризис 1970-х годов исторически совпадали, их сроки были слишком
близки во времени, технологическое решение пришло слишком бы-
стро и слишком механически. В то же время из истории индустри-
альной революции… известно, что экономические, индустриальные
и технологические изменения хотя и связаны между собой, но их
сближение происходит медленно и они не полностью совпадают в
своем взаимодействии» (там же, с. 68). Чтобы найти ответ на свой
вопрос М. Кастельс прослеживает зарождение и развитие группы
технологий, определивших, в конечном счете, характер и содержа-
ние новой мегатехнологии: «Микропроцессор сделал возможным
микрокомпьютор; успехи в сфере телекоммуникаций… позволили
микрокомпьюторам функционировать в сетях, увеличивая их мощ-
ность и гибкость. Применение этих технологий в электронной про-
мышленности обогатило арсенал новых технологий проектирования
и производства полупроводников. Новое программное обеспечение
стимулировалось быстро растущим рынком микрокомпьютеров, ко-
торый, в свою очередь, стремительно расширялся на базе новых при-
менений… технологий, созданных талантом программистов. И так
далее» (Кастельс М. 2000, с. 68).
Выявив технологический вектор совершившихся изменений, он
затем анализирует становление возникшего технологического про-
странства под углом зрения развития новой мегатехнологии. «Коль
скоро эта революция стала существовать как система на основе со-
вокупности открытий (то есть, как оформившаяся мегатехнология –
А.Ф.)… развитие и применение этой системы, а, в конечном счете,
и ее содержание решающим образом формировались историческим
контекстом, в котором она росла и расширялась» (там же, с. 69).
М. Кастельс готов смириться с тем, что первоначальные мотивы,
индуцировавшие процесс перемен, вылившихся впоследствии в на-
стоящую революцию, были достаточно банальны и являлись «попыт-
кой старого общества перевооружиться, используя власть технологии
на службе технологии власти» (там же, с. 69). Однако очевидные цели
в очевидных обстоятельствах в глобальных масштабах многомерных
проблем современной социоэкономической динамики оказывают-

ся, в итоге, хорошо упакованными иллюзиями, «ибо взаимодействие
между технологией и обществом зависит от стохастических отноше-
ний между огромным количеством квазинезависимых переменных.
Не впадая без необходимости в исторический релятивизм, можно
сказать, что информационно-технологическая революция культур-
но, исторически и пространственно зависела от очень специфиче-
ского стечения обстоятельств, характеристики которого определили
ее будущее развитие» (там же, с. 69).
Казалось бы, мы получили ответ вроде «неверной сдачи карт
в мировой игре», то есть, почти по Ф. Броделю. Чтобы избежать фа-
тализма случайности, делающего ненужными все усилия по рацио-
нальному осмыслению причин новейших технологических сдвигов,
М. Кастельс обращает внимание на основное содержание процесса
перемен. Главный итог развития информационно-технологической
революции – создание принципиально новой инновационной сре-
ды. Ее фундаментальная особенность заключалась в «пространствен-
ной концентрации исследовательских центров, институтов высшего
образования, передовых технологических компаний, сети вспомога-
тельных поставщиков товаров и услуг и предпринимательских сетей
венчурного капитала для финансирования новичков. Коль скоро среда
консолидировалась, как было в Силиконовой долине в 1970-х годах,
она начинает генерировать свою собственную динамику и привлекать
знания, инвестиции и таланты со всего мира» (там же, с. 72). Причем,
«собственная динамика» была обусловлена гигантскими возможно-
стями сформировавшейся мегатехнологии создавать новые, осваивать
традиционные и подчинять себе старые рынки.
Неисчерпаемый коммерческий потенциал новейшего техноло-
гического прорыва привел к стремлению повторить опыт перво-
проходцев повсюду в мире. Наиболее благодатной почвой для этих
целей служили исторически сложившиеся метрополисы (в тер-
минологии М. Кастельса), включавшие такие хорошо известные
районы как Париж-Юг, Лондон (вдоль коридора М-4), Мюнхен,
Токио-Иокогама, Москва-Зеленоград, Петербург, Пекин, Шанхай
и Шеньжень, Сан-Паулу-Кампинас, Сеул-Инчон, Тайбей-Хсинчжу
и т.д. М. Кастельс полагает, что подобная начальная локализация
в формировании новейшей мегатехнологии была обусловлена бла-
гоприятными условиями метрополисов, позволяющими «генери-
ровать синергию на базе знаний и информации», нацеленную на
промышленное применение и коммерческое использование созда-
ваемых инноваций.
104 Глава 3
Вряд ли можно согласиться с М. Кастельсом в том, что такая сре-

да возникла впервые. Впервые возникла качественно новая иннова-
ционная среда. Ее характерные особенности, по М. Кастельсу, дают
возможность лучше понять суть и направленность произошедших
изменений. Прежде всего – это роль государства в становлении но-
вой мегатехнологии. Показательно, что именно в крупнейших метро-
полисах находились те основные научные, образовательные и про-
мышленные центры, через которые проходили каналы финансовой,
административной и законодательной поддержки ангажированных
государством инноваций, первоначально нацеленных на решение
задач в сфере безопасности и обороноспособности, а впоследствии
трансформировавшихся в программы по поддержке конкурентоспо-
собности национальной промышленности.
Во-вторых, культурная и институциональная среда сложившихся
метрополисов, в силу своей исторически обусловленной космопо-
литичности, была наиболее приспособлена для усвоения и развития
на национальной почве современных научных подходов и новейших
технологий.
В-третьих, реализация крупных макроисследовательских про-
грамм, таких как программа высадки человека на Луне, создание сети
Интернет, программа «Звездных войн» и т.д., позволила создать ряд
принципиально новых технологий, для которых коммерческое при-
менение являлось наиболее естественным продолжением.
В-четвертых, в метрополисах, исторически являвшихся центра-
ми концентрации организаций науки и промышленности, на стыке
между университетами и фирмами стали возникать принципиально
новые элементы инновационной инфраструктуры, такие как техно-
парки, бизнес-инкубаторы, инновационно-технологические цен-
тры, инновационно-промышленные комплексы, посевные и венчур-
ные фонды и т.д., призванные решать задачи трансферта технологий
в новых условиях. Этот привело к тому, что уже не технология соз-
давала новый рынок, а рынок формировал и задавал требования
к новым технологиям, что нашло наиболее яркое воплощение в кон-
цепции маркетинга.
Наконец, крупные метрополисы представляли собой в экономи-
ческом аспекте, прежде всего, емкие рынки, способные обеспечить
критическую массу платежеспособного спроса для коммерческой
окупаемости новейших технологий и, тем самым, их еще более изо-
щренного совершенствования.
Формирование тесно взаимосвязанных между собой научно-
технических центров – ареалов новейших технологий, задействован-
ных в рамках всемирного процесса становления информационной

мегатехнологии, знаменовало создание глобальной инновационной
сети, паутина которой через умножение этих центров и рост связей
между ними стала все плотнее покрывать пространство Земного
шара, вовлекая в свою орбиту новые регионы и новые рынки.
Таким образом, основной вывод М. Кастельса состоит в том, что
принципиально новый – инновационный – тип развития стал резуль-
татом взаимодействия между макроисследовательскими программами
и большими рынками (Кастельс М. 2000, с. 76). Условия, интенсив-
ность и направленность этого взаимодействия были производными
огромного числа факторов, отдельные группы которых, играя веду-
щую роль на исторически кратких отрезках времени, накладывали
своеобычные черты на облик новейшей мегатехнологии.
Однако, рассматривая в целом направленность социально-эко-
номических и научно-технологических изменений на протяжении
ХХ века, можно утверждать, что при всей возможной вариабельно-
сти этого развития под воздействием множества выглядящих случай-
ными обстоятельств, достигнутый результат (который тоже является
промежуточным на бесконечном эволюционном восхождении че-
ловечества) закономерен, если смотреть на него не с точки зрения
конкретного воплощения, а оценивать его с позиций достигнутых
масштабов контроля над силами природы и природным космосом,
расширением возможностей и ростом устойчивости общества в ре-
шении задач по выживанию всей человеческой популяции.
***
Как бы ни велика была роль науки и техники в современном мире,
она соседствует и взаимодействует с поиском новых, наиболее адек-
ватных производственным и творческим возможностям челове-
ка форм организации труда, способов включения в национальную
и мировую экономики, совершенствованием управления, станов-
лением и развитием новых общественно-политических движений,
выражающих созревание новых социальных групп в обществе и осо-
знание ими (группами и движениями) связи их собственных интере-
сов с интересами общества, возникновением и легитимацией новых
звеньев в институциональной структуре общества, появлением но-
вых философских и религиозных концепций и учений, обретением
новых форм старыми религиями (наиболее яркий пример в данном
случае – ислам) и т.д. Инновационный процесс становится всеобъ-
емлющим. Распространение его на все сферы общества требует взаи-
мосопряжения, подстраивания отдельных его линий в соответствии
106 Глава 3
с тенденциями общей динамики. Там, где эта необходимость вовре-

мя не осознается, возникают сложные проблемы. Например, низкая
культура работников приводит к невозможности эксплуатации слож-
ной новейшей техники. Или же низкая экологическая адаптируе-
мость ряда производств химии, металлургии и энергетики вызывает
резкий протест населения, выражающийся зачастую в тотальном не-
приятии любых технологий, «бунте» против техники. Очевидно, что
комплексное сопряжение различных направлений инновационного
типа развития должно осуществляться по всем основным линиям,
среди которых важнейшие, на наш взгляд, технологическая, инсти-
туциональная и социально-ценностная. Чтобы глубже раскрыть со-
держание инновационного типа развития, остановимся подробнее на
каждом из выделяемых аспектов.
3.2. Технологическая сфера

инновационного типа развития
Говоря об инновационном типе, мы имеем в виду, прежде всего, ха-

рактер развития общественного производства в наиболее развитых
странах Америки, Европы и Азии. В общих чертах материальная база
экономики такого типа характеризуется высокоразвитым приборо-
строением и машиностроением, ядро которого образуют наукоемкие
отрасли, обеспечивающие автоматизацию, информатизацию, ин-
теллектуализацию производственных и принципиально новую ор-
ганизацию производства. Его развитие происходит прежде всего за
счет структурных маневров, ориентированных на качественные ха-
рактеристики, причем в условиях динамичной смены потребляемых
ресурсов и выпускаемой продукции абсолютные приросты выпусков
в валовом исчислении невелики. Такая экономика мобильна, гибка,
нацелена на запросы потребителя и сохранение окружающей среды.
В настоящее время наш производственный аппарат и экономика
в целом не соответствуют приведенному идеализированному, одна-
ко, возникшему не на пустом месте образу. Причины здесь много-
образны, и простого объяснения нет, но если рассматривать чисто
технологическую сферу, то можно указать на две группы факторов,
обусловивших полученное нами от СССР проблемное наследие.
Одна из них связана с чрезмерным акцентом, делавшимся в СССР
на технику, из-за чего сумма технических подходов развивалась
и реализовывалась как бы в идейном вакууме, который образовывался
из-за полного игнорирования требований комплексности и систем-
ности при поиске путей развития и способов достижения целей. На

самом деле, вакуума идей не бывает (и уж если где природа не терпит
пустоты, то именно здесь), а посему невнимание к остальным сферам
развития заполнялось всяческими теоретическими поделками вроде
слияния всех форм собственности, отмирания товарного производ-
ства и т.п., а в итоге все «приобретало новое качество» и неудержи-
мо «наполнялось новым позитивным содержанием», автоматически,
согласно господствовавшим взглядам, увлекая общество к светлому
будущему. Интересно, что в какой-то мере из-за своей практической
бесплодности подобные подходы еще больше заставляли ориентиро-
ваться на технику, как единственно надежное средство реализации
планов.
Вторая группа связана с внутренними закономерностями разви-
тия техники и технологии в СССР в течение последних семидесяти
лет, т.е. с технической политикой в узком смысле этого понятия.
Известно, что революционные настроения конца XIX – начала
XX вв. вызвали к жизни целую серию социалистических проектов
переустройства общества, которые ставили эту проблему на вполне
конкретную почву хозяйственных и политических программ. Один
из таких проектов, принадлежавший профессору К. Баллоду, был из-
дан в 1898 г. в Германии. С этой книгой был хорошо знаком В.И. Ле-
нин. Внимательно изучали ее, а в чем-то и руководствовались раз-
виваемыми в ней идеями, и разработчики плана ГОЭЛРО (Ярошен-
ко В. 1990). Сам К. Баллод в 1920 г. посетил революционную Россию
и на основании анализа непростой ситуации того времени, сделал
свой основной вывод-рекомендацию, главное в котором было «дер-
жаться новейших достижений науки и техники». Следуя указанным
путем, разработчики плана ГОЭЛРО полагали, что «если развитие
железнодорожного и водного транспорта нанесло первый решитель-
ный удар закостенелой отсталости русской деревни, то последним
и решительным толчком в приобщении ее к интересам передового,
культурного, городского пролетариата послужит электрический про-
вод, который уничтожит пространство, разделяющее новый город от
новой деревни». (Ярошенко В. 1990, с. 122—123). В соответствии с
этим подходом в плане ГОЭЛРО были даны четкие ориентиры тех-
нической политики, разработаны системы мероприятий, которые в
современных терминах весьма близки к тому, что подразумевают под
целевыми комплексными и научно-техническими программами.
Самые первые практические шаги планового управления раз-
витием науки и техники подкреплялись организационно. Опять-
таки, впервые в практике государственного управления возникли
108 Глава 3
и стали действовать такие учреждения как научно-технический отдел

Высшего совета народного хозяйства (НТО ВСНХ), научный отдел
наркомата просвещения, Главнаука и т.д. Обусловленное задачами
и возможностями того периода понимание научно-технической по-
литики как совокупности мер по созданию и продвижению в народ-
ное хозяйство новой техники постепенно стало общепризнанным.
В этом смысле характерны цели функционирования НТО ВСНХ, со-
держащиеся в декрете о его создании. НТО был призван действовать
«в целях централизации всего научно-технического опытного дела
Российской Социалистической Федеративной Союзной Республи-
ки, сближения науки и техники с практикой производства, распреде-
ления между научными и техническими учреждениями, обществами,
лабораториями, институтами, опытными станциями и т.п. специ-
альных заданий Советской власти, вытекающих из нужд народного
хозяйства и контроля над выполнением этих заданий» (Декреты Со-
ветской власти. 1960. с. 212).
Ограничение научно-технической (НТ) политики только пробле-
мами новой техники как нельзя больше соответствовало набиравше-
му на рубеже 20-х и 30-х годов силы вульгарно-упрощенческому под-
ходу к анализу сложных социально-экономических явлений.
Отказ от комплексного подхода к процессам научно-технического
развития привел к господству технократической точки зрения на
цели, инструменты и методы научно-технической политики. При-
зыв «Техника решает все» стал не только лозунгом момента, но
политикой и идеологией, последовательно осуществлявшейся в
течение нескольких десятилетий. Показательно, что образован-
ное в 1955 г. новое ведомство, призванное сыграть руководящую
роль в области научно-технического развития, называлось Госу-
дарственный Комитет Совета Министров СССР по новой технике.
При этом на теоретическом уровне детерминированность научно-
технического прогресса всеми факторами сложной социально-
экономической реальности подчеркивалась неоднократно. Когда
же речь заходила о практической стороне разработки и реализации
научно-технической политики, то авторы многочисленных иссле-
дований 50-х–70-х годов ограничивались, как правило, категория-
ми «новой техники», «капитальных вложений» и их производных
(эффективность, окупаемость и прочее). Получалось, что новая тех-
ника – условие и средство решения всех социально-экономических
проблем, неиссякаемый источник прогресса общества. Отсюда
все задачи технической политики сводились к созданию научно-
технических заделов, разработке новых видов машин и оборудова-
ния, техническому перевооружению производства и обеспечению

интенсивной эксплуатации новой техники.
Коль скоро техника выходила на первый план, заслоняя все
остальные аспекты общественного производства, то в такой трактов-
ке экономика воспринималась просто как большая машина, у кото-
рой надо своевременно менять отдельные фрагменты конструкции,
а управление приобретало выхолощенный (без социального, эконо-
мического, экологического, человеческого и других аспектов), тех-
нократический характер. Научно-техническая политика заменялась
планированием НТП (научно-технического прогресса), т.е. неким
подобием календарного плана, охватывающего все стороны жиз-
ненного цикла техники. При таком подходе любые сбои социально-
экономического развития вполне логично должны были объяснять-
ся недостатками в осуществлении научно-технического прогресса и
устраняться за счет роста затрат на новую технику, упорядочением
и усилением процесса внедрения результатов НИОКР, повышением
качества проектирования, усилением дисциплины поставок и дого-
ворных обязательств и т.п.
Нельзя отрицать того, что культивирование такой философии
в отдельных случаях достаточно плодотворно. Об этом свидетель-
ствуют и разработка высокоэффективной военной техники накануне
и в годы Отечественной войны, и успехи в области авиакосмической
промышленности, и достижения в ядерной и квантовой физике и ряд
других примеров. Однако в целом сфера ее успешного применения
ограничена. Недостатки научно-технической политики в ее узком,
технократическом толковании особенно рельефно проявились в по-
следние 15—20 лет накануне «перестройки», что, прежде всего, ска-
залось на замедлении развития производительных сил. Ниже мы еще
раз вернемся к этой теме, когда будем анализировать НТ политику
последних десятилетий.
Технологический аспект, охватывая основные инструментальные
средства решения встающих перед обществом проблем, представляет
собой важнейший элемент научно-технической политики и иннова-
ционного типа развития. Можно указать на три следующие важней-
шие проблемы, решаемые в рамках этого аспекта. Это, прежде всего,
обеспечение технической реализации возникающих проблем, т.е. тех-
ническая задача в ее самой узкой трактовке. Однако чем масштабнее
проблема, для которой разрабатываются технические средства, тем
неоднозначнее может быть получаемый результат. Поэтому любое
техническое устройство должно проходить проверку с точки зрения
баланса функциональности, означающего комплексную оценку не
110 Глава 3
только прямых, но и значимых побочных следствий осуществления

отдельных технических решений, включая эксплуатацию техники.
В настоящее время подходы к решению этой проблемы выделились
в самостоятельную дисциплину, известную на Западе как «оценка
техники» (technological assessment) (Порус В.Н. 1987, Сахал Д. 1985,
Львов Д.С. 1990).
Наконец, важное значение имеют экономические характеристи-
ки используемой техники. По сути, технические устройства должны
сопрягаться с условиями рационального хозяйствования. Стрем-
ление, с одной стороны, к оптимальному использованию ресурсов,
максимизации хозяйственных результатов, а с другой стороны, к по-
вышению технической эффективности, основано на весьма сходных
парадигмах. Нахождение их взаимного пересечения, т.е. создание
и использование экономически эффективной новой техники пред-
ставляет собой один из ведущих факторов прогресса общественного
производства.
Соединившись с наукой и значительно расширив свои возмож-
ности, техника приобрела такую силу и мощь, что стала постепенно
подчинять себе все сферы общества. Организуя, формируя и дина-
мизируя другие элементы культуры, она вместо того чтобы стимули-
ровать их инновационную активность (сопрягаемую с техническим
прогрессом) в русле имманентно присущих им закономерностей раз-
вития, замыкала их на себя, навязывала им решения, которые сама по-
рождала и распространяла. Стремление решать любые возникающие
проблемы, прежде всего, путем создания и распространения новой
техники, сведение всего разнообразия форм человеческой деятель-
ности к выработке и реализации технических решений порождено
технократическими иллюзиями как следствием успехов технических
подходов в тех сферах, где они действительно незаменимы. В таких
условиях, когда культура сворачивается до уровня техногенной, про-
изводство человека по неволе воспринимается как техническая про-
блема, а Homo Faber – человек технический – становится наиболее
адекватным созданием современной цивилизации.
Наблюдаемые сегодня социальные, нравственные, экологи-
ческие и многие другие проявления общего кризиса современной
культуры – это во многом кризис техногенной парадигмы разви-
тия, односторонняя ориентация на которую выхолащивает многие
подчиненные ей сферы культуры. Этот кризис затронул и россий-
скую науку, унаследовавшую в полной мере родимые пятна своей
советской прародительницы. Нормальная наука должна получать
прямые вопросы практически из всех сфер бытия. Однако в СССР
почти все они опосредовались или транслировались через техни-

ку. Наука стала служанкой и заложницей техники. Это привело
к катастрофической деградации гуманитарных наук. В итоге, до-
статочно быстро при определенном раскладе социальных сил на-
чинает воспроизводиться ситуация, в которой для машины и ма-
шинизированной культуры духовное начало становится просто
излишним. Но без духовного начала культура разрушается вместе
со своим носителем-человеком, который, лишаясь нравственно-
го компаса, утрачивает этические критерии при выборе целей,
форм и методов научных исследований, способов интерпретации
и использования полученных результатов. Наука, порождающая
Франкенштейнов, не может не восприниматься как чистое по-
рождение зла, а это, в конечном счете, подрывает и инноваци-
онную роль техники, ибо сама по себе техника ничего не решает,
а только помогает найти ответы на вопросы нашего времени.
Очевидно, выход состоит в том, чтобы вслед за техникой и наукой
и другие элементы культуры стали объектом и источником сознатель-
ной и целенаправленной инновационной деятельности. Без реализа-
ции этого условия невозможен переворот в типе развития и переход
к инновационному типу развития.
Безусловно, технологическая сфера, заключая в себе основные
инструментальные средства решения встающих перед обществом за-
дач, представляет собой важнейший аспект НТ политики и иннова-
ционного типа развития в целом. Однако когда такие инструменталь-
ные средства разрабатываются без учета той сложной социальной
среды, в которой предстоит их использовать, величина извлекаемого
эффекта снижается, а получаемые результаты оборачиваются порой
прямым ущербом. Только с поправкой на социально-экономическую
обусловленность и сопряженность техники с другими аспектами
жизнедеятельности общества (политический, гуманитарный, эколо-
гический и т.д.) можно утверждать, что технический уровень произ-
водственного аппарата, качественные и количественные характери-
стики используемых технологий, их продуктивность и способность
эффективно удовлетворять потребности человека и общества отвеча-
ют уровню современных требований к технологической сфере инно-
вационной деятельности. Иными словами, это те проблемы, которые
являются делом техники в первую очередь и поэтому представляют
собой основной, исходный объект научно-технической политики.
Но успех последней во многом определяется тем, как и каким об-
разом она соприкасается с другими сферами инновационного типа
развития.
112 Глава 3
3.3. Институциональная сфера
Институциональная структура общества, формируя, регламентируя,

организуя и регулируя различные социальные процессы, призва-
на обеспечивать решение возникающих проблем на систематиче-
ской основе. Полнота и развитость системы социальных институтов
определяет направленность и устойчивость развития общества. По-
скольку последнее находится в состоянии постоянных изменений, то
трансформируется и институциональная структура, в рамках которой
одни институты возникают, другие отмирают, меняются их функции,
связи, формы, содержание, место и роль в системе общественных от-
ношений.
Инновационный тип развития предполагает многообразие и по-
стоянное обновление форм деятельности в соответствии со сдвига-
ми в технологическом базисе, ценностных установках, стереотипах
производственного и потребительского поведения членов общества
и хозяйственных субъектов, вообще – любыми изменениями, проис-
ходящими в социально-экономической системе или ее связях с окру-
жающим миром.
Очевидно, что направленность таких изменений должна сопря-
гаться со сдвигами в институциональной структуре хозяйственной
деятельности, а в более широком плане – и общества в целом. При
этом одни элементы этой структуры более подвижны, а другие ме-
нее. В одних звеньях общественного производства доминируют одни
институциональные элементы, а в других – другие, для одних систем
отдельные элементы институциональной структуры выступают как
внешние, а для других – как внутренние. Но главное требование к
институциональной структуре – это ее полнота, т.е. способность об-
служивать все потребности социально-экономической деятельности.
Причем способы такого обслуживания могут варьироваться в доста-
точно широких пределах.
Это хорошо видно на примере двух типов экономических си-
стем, одна из которых получила сравнительно недавно название
административно-командной, а другая является экономикой рыноч-
ного типа. Сопоставляя их между собой, легко обнаружить, как одни
и те же принципы хозяйствования, такие, как учет и согласование
интересов участников производства, равноправное включение их в
хозяйственный процесс через эквивалентный обмен результатами
труда, оценка и контроль результативности работы, эффективное
или просто рациональное использование факторов производства,
выбор сфер приложения производственной активности, право соб-
ственности на результаты труда и распределение ресурсов, продуктов

и благ и другие находят разное воплощение в функционально схожих
хозяйственных институтах. С одной стороны мы видим рыночную
конъюнктуру, а с другой – народнохозяйственный план; с одной сто-
роны котировку акций на бирже ценных бумаг, а с другой – приори-
теты структурной политики Госплана и т.д. Очевидно, что именно на
уровне таких общих принципов формируются ключевые факторы,
определяющие цели, характер, формы и способы хозяйственного ис-
пользования ресурсов природы и общества.
Институциональное оформление основополагающих принципов
хозяйствования представляет собой хозяйственное устройство каж-
дого общества. Принципы эти, вырастающие из первоначального
требования эффективного использования ограниченных ресурсов
для обеспечения жизнедеятельности общества, каждым конкретным
обществом в конкретную эпоху осознаются, формируются и реали-
зуются по-разному. Вполне возможно, что в силу исторических и
культурных традиций, религиозных, нравственных, идеологических
ограничений институциональная структура не содержит каких-либо
важных элементов или же какие-то необходимые связи между эле-
ментами отсутствуют. Например, отрицание товарного производства
в условиях разделения труда и систематического обмена деятельно-
стью или же ее результатами, имевшее место на определенных этапах
развития в бывшем СССР, КНР, Кубе и в ряде других стран, тормо-
зит или отбрасывает назад развитие общественного производства.
Разумеется, непризнание общественной необходимости не отменяет
ее, а лишь изменяет форму и способ осуществления этой необходи-
мости. Так появляются неформальные и нелегальные институты,
которые в превращенной или извращенной форме пробивают доро-
гу требованиям действительности. Например, в условиях военного
времени, практически все страны сталкивались с необходимостью
нормирования потребления и прямого, помимо рынка, распределе-
ния важнейших стратегических ресурсов. И как бы строги ни были
репрессивные меры за отклонения от правил такого распределения,
всегда в подобных ситуациях возникал черный рынок.
Однако полнота институциональной структуры еще не создает
гарантии сбалансированного и гармоничного развития обществен-
ного производства. Важно соответствующим образом отрегулировать
и отладить связи между ее элементами, т.е. выработать определенные
правила взаимодействия между хозяйственными субъектами по по-
воду производства, потребления обмена и распределения ресурсов
и продуктов, оборачивающихся в хозяйственной системе. Эти прави-
114 Глава 3
ла, регулирующие интенсивность осуществления институциональных

функций, и представляют собой хозяйственный механизм конкрет-
ной системы общественного производства. В совокупности полнота и
сбалансированность институциональной структуры и хозяйственного
механизма определяют сбалансированный характер функционирова-
ния экономики. Наивно поэтому полагать, что дисбалансы и дефи-
циты возникают из-за нехватки отдельных ресурсов или недостатков
структурной политики. Основная причина разбалансированности
экономики – разбалансированность хозяйственного механизма и не-
совершенство институциональной структуры.
Понимание этих простых, но не всегда осознаваемых истин дает
ключ к содержанию и направленности реформ, потребность в ко-
торых возникает в условиях кризисов развития общества. Сегодня,
когда в нашей стране ведутся горячие споры о путях развития эко-
номики и общества, о способах предания динамизма нашему разви-
тию, теоретическое осмысление накопленного опыта должно помочь
обрести надежные инструментальные средства решения возникших
проблем. При этом важно видеть в этих проблемах то, что является в
них порождением нашей истории, традиций, обычаев, не теряя одно-
временно способности к их осмыслению и постижению в контексте
современных условий, тенденций и задач. Другими словами, для
успешного осуществления процесса реформирования необходимо
ясно отдавать отчет, где мы находимся в системе координат мирового
процесса развития, какие цели преследуем, какое общество является
для нас идеалом, какими способами предпочтительнее осуществить
процесс перехода?
Важно иметь в виду, что способ понимания и формирования
основных принципов хозяйствования уже сам по себе оказывает зна-
чительное влияние на формирование всех структур и механизмов,
которые определяют функционирование производства, экономики и
общества. Возьмем, например, понятие рыночной экономики. Спо-
ры о том, каким у нас должен быть рынок, не утихали никогда. При
этом часто в одну кучу сваливаются экономические и политические
реформы.
Например, сегодня можно часто слышать о том, что экономика
должна обеспечивать социальную справедливость. Однако вряд ли
это входит в ее задачи, не говоря о том, что само понятие справед-
ливости относится к основным категориям философии и этики и не
может определяться вне конкретно-исторического контекста. Дру-
гое дело, что от того, как решается эта проблема, может зависеть эф-
фективность хозяйственной деятельности. Ведь то, что хорошо для
экономики, может быть плохо для социальной справедливости, и

наоборот. Следовательно, если мы заставим решать систему эконо-
мических институтов несвойственные ей задачи, то сделаем институ-
циональную структуру хозяйствования внутренне противоречивой,
ибо экономическая справедливость не всегда идет рука об руку с со-
циальной. Поэтому на практике надо не совмещать подобные функ-
ции, а разделять, компенсируя неизбежные издержки, связанные,
например, с учетом трудового вклада и возникающего из-за этого
различия (порой существенного) в оплате труда работников созда-
нием системы социального обеспечения, страхования и т.д., т.е. ин-
ституты различных звеньев общества должны как бы дополнять друг
друга, осуществляя эффективное разделение функций и, тем самым,
обеспечивая целостность общества.
Учет внешних по отношению к экономике целей, безусловно, не-
обходим, но сначала следует все-таки разобраться с теми функциями,
которые кроме самой экономики не может реализовать ни одна дру-
гая подсистема в обществе.
Возьмем другой пример неправильного формулирования прин-
ципов хозяйствования, которое также может приводить к созданию
неадекватных требованиям реальности институциональных струк-
тур. Речь идет о требовании равноправия всех форм собственности.
Если речь идет о юридическом равноправии, то особых возражений
это не вызывает. Однако попытка ее буквального воплощения это-
го принципа на практике вряд ли приведет к успеху. Конкретный
хозяйственный механизм, а, соответственно, и институциональная
система, неизбежно благоволят к одной из форм, оказывая нейтраль-
ное или угнетающее воздействие на остальные формы собственно-
сти. Другое дело, что в сложном народнохозяйственном организме
могут иметься определенные ниши, в которых те или иные формы
собственности оказываются более жизнестойкими и оправданны-
ми. Например, в развитых странах в сфере новейших наукоемких
технологий наилучшим образом зарекомендовал себя мелкий, так
называемый венчурный капитал, весьма близкий по духу предпри-
нимательству раннего, классического капитализма; в традиционных
сферах промышленного производства лучше всех себя чувствуют
крупные акционерные компании; наконец, в капиталоемких отрас-
лях инфраструктуры и энергетики вполне конкурентноспособными
оказываются государственные предприятия.
Очевидно, что в различных сферах деятельности при общности
экономических условий имеются свои специфические черты. Связа-
ны они с разными целевыми установками субъектов деятельности,
116 Глава 3
с неодинаковыми критериями оценки того, что считать успехом или

неуспехом функционирования. Обеспечение потребностей обще-
ства, прибыль, завоевание или удержание рынка – все это примеры
разных целевых установок, реализация которых требует «подстрой-
ки», доводки хозяйственных норм и правил с учетом характера кон-
кретной деятельности. А работа по другим правилам (при сохранении
фундаментальных требований) вряд ли оставляет место для разгово-
ров о равноправии. Речь должна идти совсем о другом.
Дело не в формах собственности, а в гарантиях, и, прежде все-
го, конституционных, юридических, экономических прав собствен-
ности. Фундаментальное условие экономической свободы (а в этом
смысле и равноправия) – законодательная регламентация прав вла-
дения, распоряжения и использования собственности. Равноправие
экономических субъектов с точки зрения возможностей экономиче-
ской активности создает, в конце концов, условия для их конкурен-
ции. Соревнуются между собой субъекты производства, а не формы
собственности. Если же оставаться на позиции конкуренции форм
собственности, то проблема неизбежно начинает приобретать по-
литическую окраску, которая вряд ли принесет большую пользу.
А такой опыт уже есть.
На заре перестройки в моде были дискуссии о соотношении пла-
на и рынка. Надежды на то, что общество, все институты которого
были подогнаны под плановую (пусть и несовершенную плановую)
систему, сможет безболезненно перейти к рыночной экономике,
оказались, по меньшей мере, наивными. Да и надо ли ставить зада-
чу таким образом. Ведь дело не в этой дихотомии. Основная наша
проблема – в экономической роли государства. Это один из наи-
более важных системообразующих факторов в истории, в том чис-
ле и в истории народного хозяйства нашей страны.
Тут следует оговориться и уточнить, что общепринятой модели
экономической роли государства в настоящее время не существует
(Пэлгрейв. 1988), но даже при различии подходов у отдельных авто-
ров фундаментальные свойства проступают с достаточной очевидно-
стью. В качестве основных, как правило, выделяют следующие три
институциональные характеристики (см. Alford R.R., Friedland R.1986;
Badie B., Birnlant P. 1983; de Brunhoff S. 1978 и т.п.): государство владеет
действенной монополией принудительной власти; свои ресурсы оно
приобретает на деньги, полученные в результате налогообложения; его
деятельность подчиняется юридическим нормам. Указанные характе-
ристики представляют собой те самые три кита, на которых зиждется
процесс современного экономического воспроизводства, известный в
классической политэкономии под названием процесса капиталисти-

ческого накопления. Комментируя эти принципы, Б. Джессоп выде-
ляет следующие основные моменты: (Jessop B. 1982).
Во-первых, государство стремится монополизировать принужде-
ние, поскольку капиталу свойственно извлекать прибавочный про-
дукт через отношения купли-продажи, а не путем внеэкономическо-
го принуждения. Такая монополия вполне оправдана, поскольку она
отвращает отдельных экономических субъектов от использования
насилия там, где должны господствовать исключительно рыночные
отношения.
Во-вторых, государство должно приобретать свои ресурсы нарав-
не со всеми экономическими агентами, поскольку развитие капита-
лизма приводит к обобществлению товарного производства и день-
ги опосредуют обмен всех товаров (в том числе – и рабочей силы).
Для этого оно организует и развивает систему налогообложения, по-
скольку не способно заработать на своих услугах всего того, что не-
обходимо для его собственных воспроизводственных потребностей.
При этом нельзя насильственно экспроприировать у собственников
необходимые ресурсы, не подорвав при этом формальное равенство
и право собственности, на которых зиждется капитализм. Другими
словами, любые акции государственной власти, превращающие го-
сударство или отдельные хозяйствующие организации (например,
олигархические структуры) в привилегированных экономических
агентов, подрывают и разрушают процесс воспроизводства и нако-
пления.
В-третьих, фундаментальное значение имеют нормы права,
ибо капитализм предполагает формальную свободу и равенство всех
участников экономической деятельности. Только при соблюдении
этих условий участники производства могут рассчитывать на устой-
чивость и беспристрастность юридической и политической среды,
без чего невозможно осуществление долгосрочной экономической
деятельности.
Воплощение указанных принципов в институциональной струк-
туре, способное содействовать ходу процесса накопления, предпо-
лагает достаточно тонкую настройку и балансировку взаимодейству-
ющих институтов. Достигается это, как показывает опыт, не всегда
и не везде. А там, где механизмы капиталистического накопления все-
таки включились и заработали, понадобилась долгая и кропотливая
работа сложнейших исторических процессов, о которых до настоя-
щего времени нельзя с уверенностью судить однозначно. По крайней
мере, ясно, что одни экономические факторы не могут объяснить за-
118 Глава 3
гадку развития. На протяжении обозримого исторического периода

развития человеческого общества никогда и нигде не существовало
общественных систем, в которых экономика была бы единственным
источником социальной динамики. Кроме того, с точки зрения вну-
тренних потенций к саморазвитию, саморегуляции, самовоспроизве-
дению экономическая подсистема общества никогда не была самодо-
статочной. Она ощущала сильную зависимость от институтов в дру-
гих подсистемах, канализировавших и актуализировавших влияние
сложного набора внеэкономических факторов (этносов, природных
условий, политического окружения, правовых норм и прочего).
Роль государства, поэтому, состоит в организации, ориентации
и регулировании на рациональной основе в единое развивающее-
ся целое различных институтов общества. При этом первоначально
основные условия жизни и деятельности людей должны были быть
осознаны как фундаментальные принципы человеческого общежи-
тия и хозяйственной деятельности. В этом смысле, развивая сказан-
ное выше, можно утверждать, что институциональное оформление
этих основных принципов представляло хозяйственно-политическое
устройство данного общества в конкретно-исторических условиях.
Чтобы обеспечивать процесс накопления капитала, хозяйственно-
политическое устройство должно было реализовывать три указанных
выше институциональных функции, которые представляют собой
необходимые (хотя и недостаточные) условия протекания процесса
накопления. Негарантированность реализации указанных функций
связана с тем, что эмпирически определяемые границы их осущест-
вления могут быть легко размыты под влиянием привходящих фак-
торов, а нарушение этих границ неизбежно влечет деструктивные из-
менения в экономике и обществе в целом.
Например, при одних условиях государство, монополизируя при-
нудительную власть, обеспечивает защиту прав собственности и сти-
мулирует рациональное хозяйствование (пример – Чили после 11 сен-
тября 1973 года), а при других – в случае возникновения политической
нестабильности – может стать орудием определенных классов и групп
для подавления остальных экономических субъектов и тем самым
подорвать процесс общественного воспроизводства (пример – рос-
сийские олигархические кланы конца ХХ – начала ХХI веков).
Другой пример: налоговая форма мобилизации ресурсов в госу-
дарственную казну не имеет самоочевидного ограничения на раз-
меры налоговых ставок. Поэтому рост налогового бремени грозит
нарушением рационального соотношения между потреблением и на-
коплением, снижает побудительные стимулы к труду. Практически
все линии водораздела в экономических программах между социа-

листами и либералами на Западе определяются уровнем налогового
бремени, возлагаемого на экономически активную часть общества.
Наконец, система юридических норм, определяющая формы,
направления и способы взаимодействия всех субъектов социально-
экономической деятельности, предполагает формальный нейтра-
литет государства по отношению к экономическим агентам. Тем не
менее, возможны ситуации, когда возникает потребность в нерегла-
ментированном до сих пор, то есть, в не предусмотренном законом
вмешательстве в экономику, что может нарушить свободную игру
рыночных сил и изменить баланс интересов, пусть даже такое вме-
шательство носит косвенный характер и осуществляется наиболее
цивилизованным образом, посредством изменения самих законов.
Следовательно, существует потенциальная угроза администрирова-
ния и подрыва процесса воспроизводства и накопления (O’Connor,
1973; Offe, 1984, 1985; Poggi, 1978 и т.д.).
Итак, причины, по которым подрывается рациональная эконо-
мическая основа реализации перечисленных институциональных
принципов, связаны с тем, что экономика существует не сама по себе
и не для себя, а создает фундамент достижения социальных, полити-
ческих, идеологических, экологических, культурных и других целей
общества. Тем самым экономические процессы постоянно находятся
под влиянием внешних факторов. Чтобы избежать нерационально-
го гипертрофирования одного или нескольких элементов институ-
циональной структуры государства в ущерб остальным, необходимы
определенные встроенные механизмы балансировки всей системы
в условиях постоянно изменяющейся внешней и внутренней среды.
Наиболее важными элементами этих механизмов являются те,
которые обеспечивают свободу предпринимательской деятельности,
создающей потенциал развития; рынок, ориентирующий направле-
ния хозяйственной деятельности; демократический механизм выра-
ботки решений и контроля за деятельностью институтов общества,
обеспечивающий поддержание баланса интересов различных классов
и групп; право, регламентирующее поведение субъектов, действую-
щих в обществе, с точки зрения допустимости целей, методов, форм
и содержания их взаимодействия.
Указанные требования самым непосредственным образом влияют
на формирование параметров определенного технологического про-
странства, материализующегося в виде конкретной мегатехнологии.
Невыполнение одного из вышеперечисленных условий, неизбежно
сужая технологическое пространство, обедняет не только собственно
120 Глава 3
мегатехнологию, но и (это главное) возможности ее развития. В быв-

шем СССР кибернетика, менеджмент, информационные технологии
(пусть и в доморощенной форме «АСУнизации» производства, но
никак не общества, в котором свободное обращение информации ка-
ралось законом) насильно втискивались в узкие рамки (увы, здесь это
не метафора) советского технологического пространства, при этом
собственно мегатехнология почти не менялась. Технологическая не-
однородность общественного производства, технологические разры-
вы между отдельными сферами производства и отдельными стадия-
ми производственной цепи переработки сырья в готовую продукцию,
широкое распространение тяжелого ручного неквалифицированно-
го труда были следствием того, что технологическое пространство
не создавало простора для распространения передовых технологий.
Они оставались локализованными в местах их внедрения, оказыва-
ясь неспособными подтянуть до своего уровня сопряженные участки
производства и технологических переделов. Все это свидетельствует
о взаимосвязанности и взаимообусловленности типа развития, техно-
логического пространства и мегатехнологии.
В начале 1990-х годов я пояснял сформулированные выше идеи
следующим образом: «Вполне очевидно, что за последние 70 лет гар-
монии между выше приведенными функциями государства у нас ни-
когда не было. И вот, по мысли сторонников рыночных отношений,
быстрый переход к рынку такую гармонию создаст. Но мгновенный
пересмотр роли государства с учетом требований механизма рыноч-
ного типа создает определенный вакуум экономической и даже поли-
тической власти, поскольку почти все наши государственные инсти-
туты были двойного назначения, совмещая руководство политикой
и экономикой. Причем политическое руководство основывалось на
контроле за экономикой. Поэтому существующие институты вла-
сти, не реализуя одновременно обе этих функции, существовать не
могут. Следовательно, изменение роли государства потребует новых
институтов, новых структур. Но для этого одних декретов мало, такие
институты вызревают вместе с развитием общества. Именно поэто-
му резкий поворот в институциональной сфере приводит к тому, что
образовавшийся вакуум власти мгновенно заполняется разного рода
мафиями и субъектами теневой экономики, стремлением к региона-
лизации или к выторговыванию каких-то привилегий, что, выглядя
бунтом против старой системы, на самом деле только продолжает
традиционные подходы к решению проблем» (Фонотов А. 1993).
Новую экономическую систему необходимо было постепенно
выращивать в недрах существовавшей. В этом смысле представляется
приемлемой концепция двухсекторной экономики. Такая концепция,

сформированная в конце 80-х годов в Институте экономики и про-
гнозирования научно-технического прогресса (ИЭП НТП АН СССР,
а ныне – Институт народнохозяйственного прогнозирования – ИНП
РАН), была основана на сосуществовании в переходный период двух
секторов – традиционного и рыночного под адекватным (по действен-
ности мер регулирования) патронажем государства с постепенным
ослаблением роли последнего по мере вызревания механизмов само-
регулирования в новом хозяйственном организме и становлении но-
вых хозяйственных институтов. Фактически она и была, пусть неосо-
знанно и далеко не в лучшем виде, положена в основу российских
экономических реформ.
Пока не поняты фундаментальные причины нашего хозяйст-
венно-политического кризиса, все осуществляемые реформы ожи-
даемых результатов не принесут, если,конечно, не полагаться на то,
что естественное развитие событий рано или поздно выведет нас на
некую столбовую дорогу к лучшему будущему.
В упомянутой выше книге, заканчивая свое рассмотрение
институциональной структуры, я писал: «Характерно, что за
годы перестройки, несмотря на многочисленные реформы, все ре-
сурсы остались в распоряжении старых владельцев. Не изменилось
и направление ресурсных потоков. Широковещательные заявления
об изменении структурной политики не реализованы. В этих усло-
виях обострившаяся борьба за ресурсы, не находя решения в рамках
старой хозяйственной парадигмы, выходит за пределы чисто эконо-
мических проблем и становится борьбой за власть. Ибо смена систе-
мы хозяйствования требует политических реформ. В этом причина
политизации всех процессов, развернувшихся в 80—90 годы сначала
в бывшем СССР, а затем и в России» (Там же, с. 67).
Подчеркнем еще раз, что речь должна идти не о «разгосударст-
влении» или деэтатизации, не об устранении государства с экономи-
ческой арены, а о приведении его роли в нормальные, подсказанные
историческим опытом определенные рамки, что позволит превратить
его деятельность из разрушительной в созидательную.
***
Таким образом, как мы убедились, инновационный тип развития
тесно связан с адекватной ему институциональной структурой. Кон-
кретные формы институциализации, впрочем, как и самих институ-
тов, обусловливаются господствующими в обществе социальными
ценностями и нормами. Именно они, проявляя себя через сложную
122 Глава 3
цепочку социальных взаимодействий, воплощаются в конечном ито-

ге в институциональную структуру общества. Можно предположить,
что система ценностей и норм может благоприятствовать или про-
тиводействовать инновационному типу развития. Во всяком случае,
инновационный тип развития предполагает наличие определенным
образом социально ориентированной личности, благоприятного
общественного климата. Этот вопрос мы рассмотрим в следующем
параграфе.
3.4. Социально-ценностная сфера
С возникновением человеческого общества природа как бы осознала

себя в человечестве. С переходом к инновационному типу развития,
т.е. в процессе постоянно усложняющейся и совершенствующей-
ся деятельности, составившей на определенном этапе совокупную
последовательность непрерывно подготавливаемых и реализуемых
нововведений, природа превращается в сознательно и целенаправ-
ленно созидающую самое себя. Можно возразить, что в сравнении
с действительным космосом, тот небольшой ареал, в котором оби-
тает человечество, представляется бесконечно малой величиной,
чтобы быть способным претендовать на выражение тенденций раз-
вития природы. Но, по-видимому, мы находимся только у истоков
этого процесса, у исходной точки зарождения этой новой тенденции,
жизнь которой в сопоставлении с масштабами космического време-
ни исчерпывается пока каким-то мгновением. И если сегодня дея-
тельность человека уже носит планетарный характер, то правомерно
предположить, что в будущем (независимо от степени его отдален-
ности) она обретет космические масштабы.
Следовательно, совершенно другие масштабы могут и, скорее все-
го, будут носить новые обретения и потери и, прежде всего, расплата
за возможные ошибки и упущения в ходе поступательного движения
общественного производства. Будучи субъектом инновационной дея-
тельности, человек и человечество в конечном счете являются и ее объ-
ектом. Огромное значение поэтому имеет проблема определения того,
что такое прогресс, какие необходимые условия ему сопутствуют, кем,
какими людьми он осуществляется. От всей суммы социальных ори-
ентаций, нравственных и моральных норм и установлений, которы-
ми руководствуются исследователь, инженер, инноватор и общество
в ходе своей деятельности, зависят способы, формы, результаты и по-
следствия того, что принято обычно называть прогрессом.
В своей наиболее общей постановке такой вопрос, сводящийся

к вопросу о смысле жизни, является предметом философии и здесь
во всей своей глубине и полноте затрагиваться не может. Однако мы
коснемся той его части, которая связана с условиями инновацион-
ной деятельности, возможностями ее осуществления и проблемой
определения разумных границ такой возможности. Выражая проще
ту же мысль, можно сказать, что речь идет о том, что побуждает и что
ограничивает исследователя и новатора в ходе инновационной дея-
тельности.
В первой главе мы уже говорили о том, что инновационный тип
развития фактически означает распространение научного метода по-
знания и поиска способов достижения целей на другие сферы чело-
веческой деятельности. Правомерно поэтому предположить, что те
ценности, которые сформировались в процессе культивирования на-
учного метода в естествознании и в науке в целом, должны распро-
страняться, следуя за ним всюду независимо от области применения.
Конечно, отдельные положения этих ценностных установок могут
по-разному интерпретироваться в зависимости от специфики пред-
мета деятельности, тем не менее, они должны оставаться неизмен-
ными по сути, если мы хотим, чтобы получаемый результат отвечал
требованиям научности.
Одним из первых уделивших внимание этой стороне научной де-
ятельности, был, безусловно, Р.К. Мертон (Merton R.K. 1957, 1970).
Начиная со своей первой, ставшей классической, работы «Наука,
техника и общество в Англии XVII века», а также в ряде последующих
работ он сформулировал основные условия деятельности научного
этоса, включавшие четыре ключевые компоненты:
x универсализм, т.е. убеждения, что естественные закономер-
ности имеют всеобщий и устойчивый характер. Поэтому ис-
тинность утверждений относительно них не зависит от субъ-
екта исследований;
x общность, подразумевающая, что знание должно свободно
становится общим достоянием;
x бескорыстность, означающая, что ученый не должен исполь-
зовать свои открытия для личной выгоды – финансовой, пре-
стижной или прочей. Отсюда также следует, что поиск исти-
ны не должен ориентироваться ожиданиями возможных благ,
иначе это неизбежно приводило бы к ее искажению;
x организованный скептицизм, т.е. ответственность каждого
ученого за оценку доброкачественности работы других и за
предание этих своих оценок гласности.
124 Глава 3
Как видно из приведенного описания, научный этос, основываясь

на определенных личностных качествах субъекта исследования, явля-
ется достаточно хрупким и уязвимым образованием. С одной стороны,
он предполагает высокую степень свободы творчества, сопряженную
с инициативой, предприимчивостью, любознательностью, а с другой –
адекватную этой свободе высочайшую ответственность перед научным
сообществом и обществом в целом за выбор направлений исследо-
ваний, за качество интерпретации результатов, и (что оспаривается
многими авторами) за последствия использования результатов иссле-
дований. Личность, располагающая подобными качествами или же
отвечающая указанным требованиям, может сформироваться только
в определенных социальных условиях. Так, Р. Мертон связывал подъ-
ем науки в Англии XVII века с условиями, которые определялись го-
сподством пуританских ценностей в обществе того времени.
С другой стороны, Г.И. Ханин (Ханин Г.И. 1989) показывает, что
кризис советской науки обусловлен несовместимостью этоса тотали-
тарного государства с условиями, необходимыми для нормального
протекания исследовательского процесса и стабильного сосущество-
вания научного сообщества. Тотальный контроль государства над
жизнью общества, включая все его звенья и структуры, дискреци-
онные полномочия властей, подавление любого инакомыслия, при-
чем не только таящего опасность для власти, но и нейтрального по
отношению к ней, – все это губительно для любой инновационной
деятельности, а научной – в первую очередь.
Тоталитарное государство, как бы просвещенны ни были его
правители и как бы широко ни смотрели на мир, основывается на
принципе самодостаточности власти, порождающего в итоге власть
ради власти и поэтому все остальные, не связанные с этой функцией
проявления жизни общества и людей рассматривает под углом зре-
ния полезности или бесполезности. Все бесполезное отвлекает людей
от полезной (по этому критерию) работы и тем самым ослабляет про-
цесс усиления власти.
Несмотря на разрушение научного этоса, которое делает невоз-
можным поиск научной истины, так же как невозможно вынаши-
вать ребенка вне чрева матери, тоталитарное государство сознает, что
ряд областей инновационной деятельности, и, прежде всего, наука и
техника, должны работать на укрепление власти, ее авторитет. Это в
первую очередь – технические, инженерные исследования и связан-
ные с ними отрасли фундаментальной науки, и затем те направления
гуманитарных наук, которые формируют идеологический базис тота-
литарного правления.
Однако из-за разрушения фундаментальных ценностей инсти-

туты науки нормально и полнокровно функционировать не могут.
Приоритет «пользы» вместо приоритета «истины» разрушает ткань
исследовательской работы, делает неполноценными результаты ис-
следований. Механизм такой деформации достаточно прост. Начи-
нается он с прямой агрессии властей по отношению к «вредным», а
затем – и «бесполезным» сферам науки и творчества. Последствия
этого акта многообразны. Прежде всего, разрушаются ценностные
установки, регулирующие функционирование научного сообщества.
На смену самостоятельному, независимому исследователю прихо-
дит конформист, вместо организованного скептицизма воцаряется
дух конъюнктуры, вместо универсализма всячески подчеркивается
специфика науки в тоталитарном обществе (советская математика,
немецкая физика 30-х годов как антитезы буржуазным направлениям
соответствующих отраслей знания).
В одном из своих писем Н.С. Хрущеву академик П.Л. Капица пи-
сал в 1954 году: «Ученого у нас запугивали, уж больно часто и много
зря его «били», и больше стало цениться, если ученый «послушник»,
а не «умник». (Капица П.Л. 1989)
Запрещение отдельных направлений науки, творчества, других
видов инновационной активности приводит к постепенному обе-
скровливанию культуры. А наука не может развиваться вне культур-
ного контекста. Сказывается это не непосредственно, а, прежде все-
го, через ухудшение качества научных кадров. Во-первых, личность
исследователя с какого-то момента перестает обладать необходимы-
ми качествами для того, чтобы действовать в соответствии с требо-
ваниями ценностных установок институтов науки. Во-вторых, вос-
питанные на культурных эрзацах, деятели науки продуцируют такие
результаты, которые не отвечают требованиям мировой культуры,
являются ущербными, дегуманизирующими и чреваты серьезными
последствиями. Ситуация эта отнюдь не только советская, ибо о ней
язвительно писал еще А.С. Пушкин (курсив – поэта).
Но где ж мы первые познанья
И мысли первые нашли,
Где применяем испытанья,
Где узнаем судьбу земли –
Не в переводах одичалых,
Не в сочиненьях запоздалых,
Где русский ум да русский дух
Зады твердит и лжет за двух.
(Пушкин А.С. 1957, с. 525–526)
126 Глава 3
Очевидно, что достижения советской науки и техники до начала

60-х годов эксплуатировали научно-технический потенциал царской
России. В этом смысле НЭП, оружие победы, атомный щит и косми-
ческие успехи взросли на ниве русской культуры XIX – XX вв., ко-
торую несли В.И. Вернадский, К.Э. Циолковский, В.Н. Ипатьев,
И.П. Павлов, Н.Е. Жуковский, В.А. Базаров, Н.Д. Кондратьев,
А.В. Чаянов, А.Н. Туполев, С.П. Королев, И.В. Курчатов, Н.И. Вави-
лов и другие. Все эти выдающиеся ученые или сами росли и воспиты-
вались в окружении богатейшей и многообразной русской культуры
рубежа XIX и XX вв., или же учились у тех, кто был ее непосредствен-
ным носителем.
По мере того, как последующие поколения отдалялись от этого
богатства, попадая в среду «новой» социалистической культуры с ее
маниакальной «верностью делу партии» и такими, например, про-
явлениями как господство во всех сферах художественного творче-
ства соцреализма (который вернее было бы назвать «спецреализмом»
из-за специфического характера выполняемой им миссии) нараста-
ли тенденции подавления открытого и честного взгляда на пробле-
мы развития советского общества, создавая обстановку ханжества,
беспринципности, бездуховности. Само понятие нравственности
было извращено в печально известной сентенции, высказанной
Л.И. Брежневым в своей речи на ХХV съезде КПСС: нравствен-
но все, что способствует делу построения коммунизма. Другими
словами, было официально провозглашено, что цель оправдыва-
ет средства. В этой обстановке разложения нравственно-этических
основ советского общества неизбежно нарастал и усиливался кризис
советской науки.
Тоталитаризм, по своей природе, создает экстремально губи-
тельные условия для инновационной деятельности. Однако наука,
как наиболее яркая ее разновидность, может быть чувствительна и
к гораздо более мягким формам деформации ценностных установок
своей деятельности. Например, во всех современных государствах,
в связи с ростом больших организаций сформировался совершенно
новый тип субъекта деятельности, так называемый «административ-
ный» человек (Mullins L.J.1985).
В отличие от рационально ориентированного «экономическо-
го» человека, осуществляющего свой выбор в ситуациях принятия
решений на основании стремления к максимизации определенного
критерия, «административный» человек стремится к соблюдению
определенных требований, выполнению правил, достижению при-
емлемых показателей. Условием удовлетворения потребностей тако-
го субъекта деятельности является соответствие нормам и канонам, а

не поиск наилучших путей решения стоящих перед ним проблем. В
соответствии с такой позицией решающее значение в процессе при-
нятия решений имеет опыт, привычки, традиции, нормы. Выбор в
любом случае должен быть бесконфликтным и его истинность опре-
деляется балансом интересов затрагиваемых сторон.
Понятие «административный» человек логически вытекает из
концепции бюрократии М. Вебера и возникшей на ее основе теории
формальных организаций. Основными чертами бюрократически по-
строенных формальных организаций являются специализация, ие-
рархия власти, система правил и безликость (Weber M. 1946, 1947;
Блау П.М. 1972).
Чем шире распространяются в обществе подобного рода органи-
зационные структуры с присущими им методами жесткого админи-
стрирования и директивного управления, тем уже сфера, в которой
может произрастать инновационная деятельность.
Ясно, что бюрократизация научных сообществ также включает
подмену самостоятельного, активного и творческого исследователя
«административным» человеком, в результате чего утрачиваются их
инновационные способности.
Следует отметить, что в развитых капиталистических странах
ведется огромная работа по решению проблемы несовместимости
формальных организаций с инновационными задачами. Предла-
гаемый для этого так называемый органический вид организации
(Mullins L.J.1985), основанный на подвижных структурах, гибких
правилах, использующих советы и консультирование вместо прика-
зов и инструкций, находит применение в наиболее динамично раз-
вивающихся сферах экономики, производства, науки и техники.
Формы движения в этом направлении многообразны, начиная от
инновационных стратегий крупных компаний, рисковых фирм, дей-
ствующих в новых наукоемких производствах, и кончая зародивши-
мися в Японии кружками качества, получающими все более широкое
распространение в мире.
Инновационная деятельность как никакая другая основывается
на раскрытии глубинных свойств человеческой личности, творче-
ских, интеллектуальных возможностей каждого человека и нации в
целом. Такие свойства личности, как способность к анализу и обоб-
щению, формированию новых идей и гипотез, изобретательность,
предприимчивость, оправданный риск, независимость мышления и
поступков могут раскрываться только при определенных социаль-
ных, экономических и политических условиях в адекватном мораль-
128 Глава 3
ном и нравственном климате. Кроме того, для активизации проявле-

ния названных качеств их носители должны пользоваться в обществе
достаточно высоким престижем.
Нарастание инновационных процессов в обществе приводит
к ускоренному обновлению и изменению жизненной среды человека.
Сегодня для поколения, родившегося в 20-х годах, предметная среда
меняется полностью уже в третий раз. Меняются быт, природа, усло-
вия жизни и труда, нравственные ценности, жизненные ориентиры
и многое другое. Все это требует от индивида и популяции в целом
постоянных усилий, обеспечивающих адекватную адаптацию. В этой
связи установка на стабильность положения должна смениться уста-
новкой на изменения. Одновременно и общество должно стремиться
к формированию механизмов, компенсирующих неблагоприятные
последствия процессов быстрых перемен.
Изменение жизненной среды порождает новые стереотипы по-
ведения и потребления, новые навыки, привычки, традиции, новую
трудовую мораль. В конце концов, возникает новая жизненная фило-
софия, носителем которой является новый человек.
Показателен в этом смысле опыт Японии в сфере научно-
технического прогресса и в формировании своеобычной техни-
ческой цивилизации. Творческое соединение сильных сторон
национального характера, включающее восприимчивость к зару-
бежному опыту, патернализм, самоидентификацию с интересами
группы, врожденную способность к коллективным действиям,
высокую трудовую мораль, произрастающих на ниве утончен-
ной и богатой японской культуры, позволили Японии совершить
впечатляющий рывок во второй половине XX в. и выйти в чис-
ло самых передовых и высокоразвитых стран. В то же время, как
показывает японский опыт, инновационный тип развития чре-
ват такими последствиями, которые при своем развитии в долго-
срочной перспективе вряд ли можно будет оценить как благопри-
ятные.
Происходят существенные сдвиги в общественном сознании
в сторону потребительского поведения, частных интересов, ухода от
общественных обязанностей. Так, в 1940 году в Японии доля людей,
желавших вести праведную жизнь или служить обществу, предав
забвению собственные интересы, составляла от общего числа опро-
шенных 56%, а в 1978 году – только 18%. В то же время, доля лиц,
желавших жить собственными интересами, не беспокоясь ни о чем,
или упорно работать, чтобы разбогатеть, увеличилась с 35 до 75% от
числа опрошенных (Рамзес В.Б. 1985, с. 83).
Получается так, что дух новаторства, изобретательства и упор-

ного труда подрывает свои же собственные основы. В самом деле,
систематическое культивирование этих качеств приводит к достиже-
нию высоких стандартов благосостояния, что предполагает наличие
у человека-трудящегося сильной воли, способности к самоограниче-
нию, отказу от немедленного удовлетворения влечений, суровую и
жесткую целеустремленность (Давыдов Ю.П. 1987).
Однако по мере развития экономики не менее важной для обе-
спечения ее динамичности становится развитие у индивида наряду
с трудовыми способностями способностей к потреблению. Без этого
рынок не может получать устойчивых импульсов, обеспечивающих
высокий уровень спроса, создающего благоприятную экономиче-
скую конъюнктуру. При этом баланс между человеком потребляю-
щим и человеком производящим является неустойчивым. В частно-
сти, при возникновении и культивировании гедонистических черт
в культуре потребления и в целом в жизненной философии, по-
требности перестают играть роль стимулов, побуждающих к тру-
ду. В.Б. Рамзес ссылается в этой связи на А. Сэмпсона, который
следующим образом характеризовал трудовую мораль в Англии:
«Англичанам нравится думать, что длительная индустриальная
история их страны сформировала у них особо зрелый подход
к работе и досугу. Нет, не для них навязчивая одержимость немец-
ких или американских трудовых маньяков. Англичане утверждают,
что открыли способ держать работу в пределах разумных пропорций,
вести приятную жизнь со своими семьями, ухаживать за своими са-
дами... все это наводит на мысль о творческом досуге, который может
обеспечивать систему ценностей иную, чем та, которая привязана к
рабочему месту». (Рамзес В.Б. 1985, с. 87).
Этот тревожный дрейф системы мотиваций в лоно гедонизма, ве-
дущий неизбежно к застою и отставанию от других, более динамич-
ных стран, как нельзя больше характеризует роль культуры в обеспе-
чении поступательного движения общества. Отсутствие необходимо-
го культурного потенциала, обеспечивающего коррекцию существу-
ющих или выработку новых ценностей, способствующих позитивной
и продуктивной ориентации личности и общества в условиях изме-
няющейся жизненной среды, порождает топтание цивилизации на
месте, несмотря на наличие всех необходимых материальных пред-
посылок для экономического прогресса.
Человек есть существо этическое. Целесообразный характер его
деятельности не обеспечивает всей полноты необходимых предпосы-
лок для ее успешного и результативного осуществления. Цель не мо-
130 Глава 3
жет существовать без надежного и убедительного этического обосно-

вания. В паре эти два компонента образуют устойчивый мотивацион-
ный комплекс. При этом собственно этическая составляющая может
играть даже большую мобилизующую роль, чем непосредственная
цель деятельности. Именно такой мотивационный комплекс дина-
мизирует, направляет и организует человеческую деятельность в про-
цессе общественного производства.
Формирование мотивационного комплекса осуществляется по-
средством культурных механизмов через традиции, обычаи, рели-
гию, жизненные идеалы и другие ценности, образующие в совокуп-
ности индивидуальное мировоззрение. Его ключевой характеристи-
кой является общественный характер индивида, то есть мера вовле-
ченности или, напротив, невовлеченности в систему общественных
отношений (то есть, мера отчуждения). Другими словами, речь идет
о степени социализации данного человека. Люди испытывают силь-
нейший дискомфорт, попадая в ситуацию отсутствия норм и правил,
регулирующих их связь с другими людьми, который Э. Дюркгейм на-
звал аномией (anomie) (Durkheim E. 1933, p. 15).
Обобщенным показателем степени социализации является, со-
гласно Ф. Фукуяме, уровень доверия, присущий данному обществу,
нашедший свое выражение в понятии «человеческий капитал», при-
нятое и широко употребляемое экономистами и гуманитариями. «По-
мимо квалификации и знаний, человеческий капитал – это в опреде-
ленной степени и способность людей общаться друг с другом, что
имеет важнейшее значение не только для хозяйственной активности,
но буквально для всех аспектов общественной жизни. Способность
к общению, к коллективным действиям, в свою очередь, зависит от
того, в какой степени те или иные сообщества придерживаются схо-
жих норм и ценностей…. На основе таких общих ценностей возникает
доверие». (Фукуяма Ф. 1999, с. 129). Уровень социализации общества
оказывает непосредственное влияние на эффективность экономиче-
ской системы. Ф. Фукуяма отмечает, что уже сейчас США расходуют
на содержание полиции больше, чем другие промышленно развитые
страны, а количество заключенных превышает один процент населе-
ния страны (там же, с. 130). Л. Туроу пишет, что к середине 90-х годов
«тюремные бюджеты в Калифорнии вдвое превысили университет-
ские, а расходы штата на одного заключенного в четыре раза выше
затрат на одного студента» (Туроу Л. 1999, с. 220). Соответственно
и на юристов США тратят значительно больше, чем другие страны.
«Обе эти статьи расходов, составляющие значительную часть валово-
го внутреннего продукта, представляют собой как бы прямой налог,
возникающий из-за нарушения доверия в обществе» (Фукуяма Ф.

1999, с. 130). В итоге он определяет понятие «общественный капи-
тал» как возможности, возникающие из наличия доверия в обще-
стве (Там же, с. 134).
«Общественный капитал оказывает важнейшее влияние на при-
роду индустриального строя… Если люди доверяют друг другу, ибо
действуют в рамках общего комплекса этических норм, затраты на
организацию совместного труда будут меньше. Подобное общество
имеет больше возможностей по внедрению новых форм организа-
ции, так как высокий уровень доверия открывает путь более разно-
образным общественным отношениям…. И наоборот, люди, не ис-
пытывающие доверия друг к другу, смогут взаимодействовать лишь в
рамках формальных правил и положений, которые нужно постоянно
вырабатывать…, а потом обеспечивать их выполнение…. Преоблада-
ние недоверия в обществе равносильно введению дополнительного
налога на все формы экономической деятельности, от которого из-
бавлены общества с высоким уровнем доверия» (Там же, с. 136).
Взаимодействие хозяйствующих субъектов, описываемое ис-
ключительно с помощью экономических категорий, является
большой абстракцией. Чтобы приблизить это взаимодействие
к реальной действительности, его необходимо рассматривать
сквозь толщу конкретной культурной среды. В результате такого
погружения экономические параметры могут существенно от-
клоняться от своих теоретических значений, демонстрируемых
в условиях культурной «стерильности».
В качестве примера можно сослаться на результаты исследова-
ния, проведенного в Институте социально-экономических проблем
народонаселения РАН (Е. Аврамова, В. Бочкарева, Е. Красинец,
Л. Мигранова, Д. Рубвальтер, Н. Римашевская 2001) относительно
скорости перемен, происходящих в России на протяжении послед-
них полутора десятилетий, которые указывают на явную зависимость
осуществляемых реформ от адаптационных способностей населения.
При этом авторы выделяют нематериальные (уровень образования,
профессионально-квалификационный потенциал, потенциал здоро-
вья, культурно-информационный потенциал, плотность социальных
связей) и материальные (уровень жилищной и имущественной обе-
спеченности) ресурсы адаптации (там же, с. 71). Большинство насе-
ления располагает средним уровнем ресурсного потенциала адапта-
ции (РПА). При этом РПА 35,1% населения страны можно оценить
как низкий и лишь 14,2% населения обладают высоким показателем
РПА (там же, с. 73).
132 Глава 3
Однако обладание высоким РПА не гарантирует автоматически

успешной адаптации. Результаты проведенного исследования свиде-
тельствуют о том, что подобная проблема не только существует, но и
стоит достаточно остро. «Слабая адаптация 90% респондентов, обла-
дающих низким ресурсным потенциалом, вполне понятна. Но слабая
адаптация 80% населения, чей ресурсный потенциал оценен как сред-
ний, и, тем более, наличие среди плохо адаптированных почти 50%
респондентов, располагающих высоким ресурсным потенциалом,
превращается в серьезную государственную проблему, нерешенность
которой чревата постоянным латентным социальным напряжением,
угрозой социальной безопасности страны» (там же, с. 75).
Полученное распределение респондентов можно объяснить тем,
что конкретный потенциал адаптации, приобретаемый в рамках
конкретной социально-экономической системы, не может являться
универсальным средством обеспечения приспособления к любой из-
меняющейся среде и вновь возникающим условиям жизнедеятельно-
сти. Особенно это проявляется в кризисные эпохи, когда на руинах
одной общественной системы формируется другая. В таких ситуаци-
ях сложившиеся в недрах старой системы культурные модели адапта-
ции или не работают, или работают со сбоями.
В условиях бывшего Советского Союза, когда патерналистская
политика государства резко ограничивала сферу личной ответствен-
ности членов общества за их материальное и социальное благопо-
лучие, такие качества личности как предприимчивость, инициатив-
ность, здоровый индивидуализм, нонкомформизм, социальное нова-
торство и т.д., не могли нормально развиваться, поскольку ассоции-
ровались с проявлениями девиантного поведения и считались уделом
социальных маргиналов. Возникновение в начале 90-х годов прошло-
го века новой социально-экономической реальности, повлекшее рез-
кое изменение ключевых аксиологических установок, означало пере-
ход и к новой культурной среде. Изменение культурного контекста
в определенной мере обесценивало сложившийся у членов общества
в прежней жизни РПА, поскольку в нем отсутствовал ряд ставших ак-
туальными в новых условиях культурных констант. Поэтому приспо-
сабливались, прежде всего, те, кто еще в недрах старой системы начал
усваивать ценности контркультуры (в данном случае, основанной на
весьма искаженных и неполных ценностях западной культуры) или
же те, кто был предрасположен к подобного рода ценностям генети-
чески, быстро усвоив навыки конкурентного выживания. Заметим,
что контркультура складывается в недрах любого общества и процесс
ее ассимиляции, с выбраковкой вредных и усвоением позитивных
моментов является уделом высокоразвитых культурных сообществ.

В силу конкретно-исторических причин, на которых здесь нет необ-
ходимости специально останавливаться, в СССР процесс нормаль-
ного взаимодействия культуры и контркультуры оказался невоз-
можным. В определенном смысле контркультура Советского Союза
уничтожила его культуру и, тем самым, фундаментальные основы его
существования.
Сказанным можно было бы ограничиться, если бы процесс ре-
форм развивался стихийно и был не подвластен человеческой воле.
На самом деле он планировался и направлялся и поэтому возникает
вопрос: почему те социальные силы, которые естественным образом
могли являться активными проводниками осуществляемых перемен,
оказались не только не у дел, но и в итоге отказались воспринять сами
реформы? Ответ на этот вопрос заключается, скорее всего, в том, что
социальная база реформ была определена неверно, если вообще хоть
как-то была определена. Ценности, положенные в основу политики
перемен, оказались чуждыми не только большинству, сформировав-
шему потенциал недовольства, но даже значительной части элиты,
которая возглавила в начале 90-х годов новую Россию.
Реформы, коренным образом меняющие всю ткань обществен-
ных отношений, не могут и не должны доверяться исключительно
одним политикам, быть их монопольной прерогативой. Коль скоро
они распространяются на все сферы общества, ломая сложившийся
жизненный уклад, то ограничиваться прогнозом одних политиче-
ских или экономических последствий не только недальновидно, но и
опасно. Неучтенные факторы способны вызвать к жизни такие силы,
которые не только обесценят цели реформ, но и сметут самих рефор-
маторов, как это случилось во Франции после июля 1789 года и в Рос-
сии после октября 1917 года.
***
Чем сложнее, богаче и разнообразнее культура, тем адекватнее ее
ответы на вызовы времени, т.е. порождаемые ею ценности успешно
распространяются, усваиваются и включаются личностью и обще-
ством в систему их ориентаций, создавая внутренние побудительные
стимулы к определенной, в том числе и инновационной деятельности.
Поэтому само развитие культуры должно строиться таким образом,
чтобы поддерживать высокий престиж творческой инновационно ак-
тивной деятельности.
Осуществить такой призыв на практике не так легко. Как пока-
зывают исследования социокультурной динамики, проведенные
134 Глава 3
П. Сорокиным (Сорокин П. 1970), в развитии любой цивилизации

существуют своеобразные культурные циклы, характеризующие-
ся последовательной сменой ценностных установок. Устойчивый
характер такой последовательности, обнаруживаемый в развитии
даже весьма непохожих цивилизаций, может создать впечатление,
что культурный кризис, приводивший до сих пор к застою, вырож-
дению и гибели всех древних цивилизаций, является фатальной не-
избежностью.
Однако при этом следует напомнить специфику социально-
исторических закономерностей. Их открытие и познание позволяют
в конечном итоге так воздействовать на реальность, что условия вос-
производства подобных закономерностей исчезают и именно в этом
заключается процесс социальных преобразований. На протяжении
XIX–XX вв. многочисленные примеры реформаторской деятельно-
сти в рамках всего общества, связанные с изменением положения
трудящихся, роли государственных и общественных институтов,
взаимоотношений между странами, отношением к природе и т.д.,
не только придали новый облик ряду регионов мира, но и показали
способность культуры к самообновлению, внутреннему развитию и
обогащению на вполне рациональной основе, то есть, в результате
сознательного воздействия на отдельные ее составляющие путем об-
разования, воспитания, создания благоприятных условий для куль-
турного творчества и эксперимента. В этом смысле вопрос о прогрес-
се культуры имеет достаточно обнадеживающие ответы.
Как замечает В.С. Степин, исследование и преобразование со-
циальных объектов непосредственно затрагивает гуманистические
ценности. «Объективно истинное объяснение и описание примени-
тельно к «человекоразмерным» объектам не только допускает, но и
предполагает включение аксиологических факторов в состав объ-
ясняющих положений... Когда современная наука на переднем крае
своего поиска поставила в центр исследований уникальные, истори-
чески развивающиеся системы, в которые в качестве особого компо-
нента включен сам человек, то требование к экспликации ценностей
в этой ситуации не только не противоречит традиционной установке
на получение объективно истинных знаний о мире, но и выступает
предпосылкой реализации этой установки... Техногенная цивилиза-
ция тем самым вступает в полосу особого типа прогресса, когда гума-
нистические ориентиры становятся исходными в определении стра-
тегий научного поиска» (Степин В.С. 1989, с. 17–18).
В современных условиях требование постоянно держать в поле
зрения исследователя гуманистические ориентиры звучит особенно
актуально. Мы уже подчеркивали, что научный поиск и инноваци-

онная деятельность предполагают наличие определенной, довольно
высокой степени свободы действий у соответствующих субъектов.
В силу специфики новаторской, поисковой работы она осущест-
вляется очень часто наощупь, за пределами существующего опыта
и лишь частично может регулироваться и контролироваться действу-
ющими институтами, такими как право, мораль, традиции и прочее.
Общество поэтому вынуждено доверять исследователю, новатору,
инженеру, полагая, что в процессе свободного поиска истины, но-
вых решений и способов реализации стоящих перед обществом задач
он не предпримет действий, способных в дальнейшем нанести ущерб
интересам общества.
Поэтому свобода творчества должна обязательно сопрягаться
с высочайшей личной ответственностью субъекта инновационного
поиска, поскольку очень часто его никто не может проконтролиро-
вать, так как наиболее компетентным специалистом является он сам.
Та же проблема может быть поставлена и применительно к действи-
ям коллективов, связанных с подготовкой и осуществлением ново-
введений.
«Эти проблемы не новы: ножом и огнем всегда можно было злоу-
потреблять. Все же радиус действия последствий, величина риска, а
также радиус действия незапланированных, непредусмотренных по-
бочных последствий увеличивались в такой степени, что измерения
человеческих взаимодействий, на основании которых развивались
моральные представления и большая часть этических аргументов,
оказались из-за этих технических измерений устаревшими, слишком
натянутыми, искаженными», – пишет Х. Ленк (Ленк Х. 1989, с. 378).
Действительно, представления об этической нейтральности ученого
и инженера могли носить чисто академический интерес только до
появления атомного оружия и до Чернобыля. Парадокс заключает-
ся в том, что научные открытия, технические решения и инженер-
ные сооружения осуществляются под эгидой интересов человека
и общества. Но критерии, определяющие их подготовку и реализа-
цию, учитывают познавательную ценность (то есть, интересы науки),
экономическую эффективность, но не учитывают непосредственно
и в полной мере интересы человека, его безопасность, защищенность,
подверженность риску. Люди, приобретая более сытые и комфортные
условия существования, вправе знать реальную цену, заплаченную за
лучшую жизнь, не передоверяя этот решающий критерий в руки спе-
циалистов и организаций, непосредственно заинтересованных в том
или ином проекте.
136 Глава 3
Если же такое суждение невозможно в силу незнания, некомпе-

тентности, то технические проекты, равно как и любые другие но-
вации, должны быть отложены. Можно было бы сказать, отложены
до того, когда станет возможным принятие ответственного решения,
субъект которого будет пользоваться доверием общественности. Од-
нако и такой демократический механизм не гарантирует от неудачи.
Учитывая масштабы разрушительных воздействий современных тех-
нических систем, к которым они способны привести в случае выхода
из-под контроля, возникает вопрос, подходит ли здесь вообще прин-
цип делегирования полномочий инженерам или политикам в про-
цессе выбора. С другой стороны, и референдум не может считаться
полностью ответственным решением, учитывая некомпетентность,
конформизм, возможность манипуляций общественным мнением и
т.д. Скорее всего, при наличии существенного риска инновационные
проекты должны всегда и безусловно отвергаться, какие бы блага это
ни несло в будущем. «Люди всегда делают то, чем они являются сами,
и являются поэтому мерилом того, что они делают. В этом принци-
пе заключена основа для оценки прогресса, который люди больше не
способны контролировать. Люди не могут взять на себя ответствен-
ность за технику, которую они не могут или еще длительное время не
смогут контролировать, до тех пор, пока они не будут в состоянии по-
знать себя в той мере, в какой этого требует технический прогресс», –
пишет А. Хунинг (Хунинг А. 1989, с. 399). Сегодня, когда двойствен-
ность плодов технического прогресса ощущается особенно остро,
такой подход вряд ли может показаться чрезмерно осторожным.
К тому же быстро растущий список ошибок и поражений ытехниче-
ской цивилизации чреват бунтом не только против науки и техники,
но и вообще – против разума.
Если обратиться к истории и вспомнить такие, например, акты
Великой французской революции, как закрытие Академии наук или
казнь Лавуазье, то можно прийти к выводу, что отрыв задач, реша-
емых наукой и техникой, от интересов всего общества, не говоря о
том, что сегодня их просчеты воспринимаются отдельными группами
как прямая агрессия против общества, чреваты самыми непредсказу-
емыми последствиями. Такое напоминание вдвойне актуально, если
учесть планетарный характер сегодняшней деятельности человека
благодаря мощи обретенных им технических средств. «Мы могли бы
трезво констатировать, что... фактически стали «соучастниками» эво-
люции... С этим сознанием мы могли бы больше не перекладывать
ответственность за будущий мир на трансцендентного Бога или на
внутреннюю эволюционную закономерность природы. Как соучаст-
ники мы несем ответственность. И наша ответственность неизмери-

мо возросла» – предостерегает А. Хунинг (Там же, с. 406).
Еще А. Эйнштейн с тревогой писал об отставании нравственного
прогресса от развития науки и техники. С тех пор разрыв не сокра-
тился. К сожалению, пока никто не умеет встраивать в технические
системы этические регуляторы. Остается только наделять развиты-
ми этическими ценностями их создателей. Однако и эта проблема
не имеет совершенного решения. Поэтому если мы хотим сохранить
возможности будущего развития, необходимо контролировать сами
эти возможности, отбирая из них только наиболее надежные и безо-
пасные. Это единственный способ не дать угаснуть тем надеждам, ко-
торые были связаны у общества с научно-техническим прогрессом.
По-видимому, только такая, гуманистическая техника будет способ-
на создавать действительно лучшее во всех смыслах (без необрати-
мых потерь) будущее. Более ста лет назад немецкий ученый Е. Капп
написал: «Из орудий и машин, которые мы сделали, из букв, которые
мы открыли, явится сам человек, deus ex machina, в котором он най-
дет отражение самого себя» (Хунинг А. 1989, с. 398).
И лик этот не должен быть ужасен или бесчеловечен.
Глава 4
МОБИЛИЗАЦИОННЫЙ ТИП РАЗВИТИЯ
Движение по пути реформ, направленное на коренное преобразова-

ние всех сфер российского общества, будет тем успешнее, чем лучше
мы сможем осознать свое сегодняшнее место на кривой историче-
ского развития, чем полнее будем знать общество, в котором мы все
еще сегодня живем, но которое, по общему признанию, нуждается
в фундаментальной перестройке. В центре сегодняшних дискуссий
ключевую роль отводят критическому переосмыслению роли госу-
дарства. Именно его гипертрофированная власть имеется в виду, ког-
да говорят о командно-административной системе, – по расхожему
мнению, источнику всех наших бед и неудач. При этом, как прави-
ло, акцент делается на влияние субъективного фактора в формиро-
вании подобного типа государства, персонифицированного в дея-
тельности отдельных личностей, а также на воздействие конкретно-
исторических условий. Вместе с тем изучение сформировавшегося в
СССР типа государства и общества ставит перед исследователем во-
просы о том, какие наиболее существенные объективные причины
служат образованию подобного типа общества, каковы внутренние
механизмы его функционирования и развития, насколько уникален
этот тип для нашей истории, встречались ли подобные государствен-
ные образования где-либо еще в истории?
Без ответа на эти вопросы нельзя обоснованно судить о направ-
ленности и содержании проводимых реформ, об эффективности вы-
бираемых средств, их необходимом сильнодействии и о желаемых
результатах. Перед нами все время маячат образы динамично разви-
вающихся стран Запада и Японии, являющих собой образцы совре-
менных инновационных обществ. Существующие между нами точки
соприкосновения и взаимовлияния, как бы случайны и фрагментар-
ны они сегодня ни были, создают иллюзию того, что мы и они – это
одна и та же модель развития. Просто в силу исторических причин
мы оказались на разных ступенях лестницы общественной эволюции
и поэтому обретение динамизма и ускорения позволит нам в обозри-
мый исторический срок сравняться с ними, сохранив при этом при-
сущие нам достоинства. В то же время еще совсем недавно существо-
вало твердое убеждение, что «они» и мы — это совершенно разные
Мобилизационный тип развития 139
и даже антагонистические социально-экономические системы.

На наш взгляд, и тот водораздел, который еще недавно, казалось, на-
вечно разделил наши общества, и то подобие, которое декларируется
сегодня, грешили и грешат схематизмом и искусственностью. Пред-
ставляется, что поиск системообразующих характеристик, обусло-
вивших специфический путь России (а он являет собой несомнен-
ный факт), следует искать на путях новых подходов, обеспечивающих
действительно комплексное рассмотрение сложнейшей социально-
экономической реальности, а не загонять различные факты нашей
истории в прокрустово ложе схем и догм.
4.1. Понятие мобилизационного типа развития
Наиболее общие детерминанты институциональной структуры об-

щества мы рассмотрели в параграфе 3.3. Нас интересовали те ее осо-
бенности, которые были связаны с инновационным типом развития.
Последний, как мы выяснили, будучи логическим продолжением
поступательного движения культуры и общества, если рассматривать
этот процесс в широкой исторической перспективе, стал порождени-
ем европейской цивилизации в силу удачного сочетания ряда обстоя-
тельств, о которых было сказано в предыдущих главах.
Богатство и разнообразие исторически обусловленных условий
развития отдельных стран и народов создавали предпосылки для
формирования и других типов развития. Множество потенциально
возможных типов социально-экономического развития тесно свя-
зано с природой экономики, представляющей собой деятельность и
взаимоотношения людей по поводу ограниченных ресурсов.
Ограниченность некоторого фактора производства (с точки зре-
ния возможностей вовлечения его в процесс хозяйственной деятель-
ности) в сопоставлении с масштабом потребности в нем, переводит
данный фактор в категорию экономического ресурса. Подобная
ограниченность и порождает проблему собственности на ресурсы
экономической деятельности (Фонотов А.Г. 1985, с. 67–68). В этом
смысле отношения собственности можно определить, как «фактиче-
ски действующую в обществе систему исключений из доступа к мате-
риальным и нематериальным ресурсам» (Капелюшников Р.И. 1990,
с. 11). Степень «исключительности» не есть величина постоянная.
Она изменяется в зависимости от вида ресурса и специфики субъек-
та собственности. Величину этой степени можно условно положить
изменяющейся от «1», когда доступ открыт только одному лицу (ин-
140 Глава 4
дивидуальная собственность) до «0», когда доступ открыт всем чле-

нам общества (общая, или коммунальная собственность) (Клеппер Г.
1988).
Таким образом, разработка и эксплуатация любого вида ресурса
(экономического ресурса, подчеркнем это еще раз), обязательно свя-
зана с отношениями собственности. В этом смысле перевод условий
производства в категорию ресурсов (т.е., осознание ограниченности
какого-либо производственного фактора, как это произошло сравни-
тельно недавно с водными ресурсами, с атмосферным воздухом и т.д.)
влечет за собой регламентацию (например, выработку юридических
норм) использования ресурса и его источника (с четким указанием, в
чьей собственности они находятся) и кодификацию характера отно-
шений собственников и пользователей ресурсов. Другими словами,
необходимым признаком ресурса является правовая регламентация
его использования. Строго говоря, право следует за фактом, поэто-
му условия производства сначала становятся объектом экономиче-
ских отношений, а потом уже – объектом регулирования, с помощью
юридических норм.*
В настоящее время в литературе выделяются три основных право-
вых режима собственности (Waldron J. 1985, с. 326–333).
В условиях господства частной собственности ее субъектом яв-
ляется индивидуум, чьи решения относительно способов и направ-
лений ее использования признаются законными и окончательными,
т.е. доступ к объекту собственности в соответствии с законом открыт
только собственнику или лицам, которым он передал или делегиро-
вал свои полномочия.
В условиях государственной собственности проблема доступа к
объекту собственности решается установлением правил, согласно
которым использование ограниченных ресурсов должно осущест-
вляться исходя из интересов общества в целом.
При этом, соответствующие правила должны четко определять,
в чем именно состоят коллективные интересы (благо общества), и,
кроме того, обеспечить разработку процедур, переводящих общие
принципы в конкретные способы принятия решений по использова-
нию каждого ограниченного ресурса (т.е. решается ли это голосова-
нием, делегированием полномочий профессиональным экспертам,
единоличным распоряжением верховного правителя и т.д.). Харак-
терно, что никакой личный интерес не признается достаточным для
*Право есть лишь официальное признание факта» – писал К. Маркс (Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 115).
индивидуального доступа к государственным ресурсам. Поэтому со-

владельцы государственной собственности не обладают единолич-
ными, продаваемыми на рынке правами по использованию ресурсов
(Капелюшников Р.И. 1990, с. 38).
При системе общей (коммунальной) собственности никто не на-
ходится в привели гированном положении, поскольку доступ открыт
всем без исключения и действует принцип: «первым занял, первым
воспользовался». Отсюда всем хорошо известный феномен – не-
щадная эксплуатация и быстрое истощение ресурсов, находящихся
в общей собственности (Waldron J. 1985, с. 333; Капелюшников Р.И.
1990, с. 38).
Коммунальная собственность внутренне нестабильна, поскольку
сама же довольно быстро подрывает условия своего существования
и в конечном итоге эволюционирует по направлению либо к част-
ной, либо к государственной собственности (Alchian A.A., Demsetz H.
1973).
Направления такой эволюции, а также содержательная трактов-
ка государственных интересов и свод правил доступа и эксплуатации
хозяйственных ресурсов определяются конкретными историческими
условиями. Жизненная потребность, связанная с возведением мас-
штабных ирригационных сооружений или же отражением массиро-
ванных нашествий вражеских племен предполагает объединение ин-
дивидуумов в процессе скоординированных действий по подготовке
и организации строительства или ведения войны. Чем масштабнее
такая потребность или же угроза безопасности (а значит и выжива-
нию), тем более высокие требования предъявляются к государству,
к его способностям дать адекватный ответ бросаемому вызову, тем
жестче вынуждены действовать субъекты государственной адми-
нистрации и адепты государственных интересов. В результате все
функционирование общества подчиняется задачам достижения этой
главной цели. Согласно Д. Норту, государство – это «организация со
сравнительными преимуществами в осуществлении насилия, охва-
тывающая определенный район, границы которого определяются ее
властью над налогоплательщиками. Сущность прав собственности –
в праве на исключение, и организация, обладающая сравнительным
преимуществом в насилии, оказывается в состоянии специфициро-
вать и защищать права собственности» (North D.C. 1981, с. 21).
Таким образом, жизненная необходимость, связанная, напри-
мер, с содержанием армии, хозяйственных или любых других обще-
ственных структур, обеспечивающих некоторому сообществу не-
обходимый потенциал безопасности, является одной из существен-
142 Глава 4
нейших причин трансформации этого сообщества в государственно

оформленную систему. Характерно, что совокупность подобных
требований определяется факторами, имеющими в значительной
мере внеэкономический характер, хотя их практическая реализация
в конкретном государственном устройстве, как уже подчеркивалось
выше, непосредственно влияет на успех реализации основных целей
хозяйствования, ибо создает (или, напротив, не создает) необходи-
мые условия для нормального функционирования общества, вклю-
чая и нормальную (в рамках конкретной эпохи) экономическую
деятельность. Только реализуя такие требования общество может
осуществлять все остальные виды деятельности, т.е. фундаменталь-
ные условия своего существования в определенных обстоятельствах
общество должно обеспечивать любой ценой, а отнюдь не из сообра-
жений экономичности и выгоды. Такие обстоятельства правомерно
называть чрезвычайными.
Очевидно, что государство, возникающее как реакция на чрезвы-
чайные обстоятельства, имеет мало общего с каким бы то ни было
общественным договором. Теория последнего гласит, что появле-
ние государства основывается на некоем первоначальном контрак-
те, в соответствии с которым отдельные индивиды оговаривают свое
право на пользование конкретными ресурсами, а также обязуются
уважать чужие права. Государство при этом выступает гарантом со-
блюдения общественного договора, и все издержки, связанные с его
функционированием, распределяются в соответствии с определен-
ным общественным принципом между членами государства (Капе-
люшников Р.И. 1990, с. 44).
В отличие от первого случая, где импульс к государственному
объединению создается внешними факторами, в ситуации с обще-
ственным договором причинами объединения служат внутренние
побуждения участников, такие, например, как экономические инте-
ресы или общность религиозных устремлений.
Западная Европа практически уже с конца первого тысячеле-
тия нашей эры не знала крупных внешних вторжений. Набеги, со-
вершаемые в этот период скандинавами, венграми и мусульманами
Ифрикии, хотя и сопровождались опустошительными грабежами,
но в целом знаменовали собой завершение того исторического про-
цесса, который получил название «Великого переселения народов».
Характерно, что именно в этот период (843 год) распадается империя
Каролингов под действием возобладавших центробежных тенден-
ций. Возникшие многочисленные атомарные государства-княжества
сильной взаимной угрозы друг для друга не представляли, несмотря
на бесконечные военные столкновения. Усиление или возвышение

одних княжеств быстро блокировалось оппозиционными союзами
других. Об отсутствии авторитетной, заставлявшей считаться с собой
власти в ту эпоху свидетельствует жалкое положение королей, часто
находившихся в сильной зависимости от своих вассалов, или обыч-
ные для той эпохи переходы вассалов от одного сеньора к другому.
Сложившийся относительный паритет силы и власти, делая государ-
ственную структуру Европы подвижной и неопределенной, создавал
возможности для выдвижения на арену истории новых факторов объ-
единения человеческого сообщества.
В первой главе мы рассмотрели вопрос о взаимосвязи культурно-
религиозной парадигмы со становлением экономических институтов
западноевропейского общества. Можно сделать вывод, что полити-
ческая (т.е. государственная) общность в странах Западной Европы
складывалась на основе постепенного поиска общности экономиче-
ских, религиозных и культурных интересов. Другими словами, иду-
щая снизу, естественно вызревающая потребность к объединению
в рамках государственных структур обеспечивала единство и сопря-
женность всех факторов развития государства, что придавало ему от-
носительную внутреннюю устойчивость. Кроме того, сформировав-
шийся относительный баланс системообразующих факторов, когда
ни один из них не подавлял полностью другие, обеспечивал богат-
ство потенциальных источников развития. Разумеется, обо всем этом
можно говорить лишь как о тенденции, проявлявшейся на достаточ-
но длительных исторических этапах под воздействием, порой, диа-
метрально разнонаправленных процессов.
Но в итоге установленный на ограниченном пространстве пари-
тет силы власти, с одной стороны, и прав и обязанностей подданных,
с другой, обеспечил европейскому феодальному обществу ту мини-
мально требуемую устойчивость и стабильность, которая необходима
производителю, чтобы ощутить надежность связи между прилагаемы-
ми усилиями (к обработке земли, например) и полученными резуль-
татами. «Феодальная система Запада основывалась на... стремлении
слабых войти в зависимость от ближайших сильных с целью найти в
них защиту и покровительство» (Соловьев С.Т. 1984, с. 24). В резуль-
тате, была обеспечена защита не только личности, но и собственно-
сти, что создавало сравнительно устойчивую базу для инвестирования
усилий, времени и средств в эту собственность, поскольку ее обла-
датель пользовался исключительным правом на плоды своего труда.
Коль скоро объективные условия способствовали экономическому
прогрессу, то рано или поздно он должен был пробить себе дорогу
144 Глава 4
даже через рутину и традиционализм феодальных институтов средне-

векового общества. «Европейское общество и государство строилось,
так сказать, снизу вверх. Централизованная государственная власть
там, действительно, явилась, как высшая надстройка над предвари-
тельно сложившимся средним слоем феодальных землевладельцев,
который в свою очередь вырос на плотно сложившемся нижнем слое
оседлого крестьянского населения» (Милюков П.Н. 1909, с. 148).
В целом, нисколько не впадая в идеализацию, можно констатиро-
вать, что основой становления государств Западной Европы выступа-
ли экономические, религиозные и культурные факторы, которые по
мере необходимости оформлялись и закреплялись политически. Это
не значит (повторим это еще раз, страхуясь от упрощенчества), что
история Западной Европы представляла собой однонаправленный
и гармоничный процесс без потрясений, зигзагов и движения вспять.
Имеется в виду лишь та общая тенденция, которая прослеживается
на протяжении последних полутора тысяч лет.
Что же касается русской истории, то характер развития нашей
страны давно уже стал предметом жарких дискуссий. С.М. Соловьев
выводил ее специфику из особенностей географического положения:
«Россия есть громадное континентальное государство, не защищен-
ное природными границами, открытое с востока, юга и запада. Рус-
ское государство основалось в той стране, которая до него не знала
истории, в стране, где господствовали дикие кочевые орды.… Осно-
ванное в такой стране, Русское государство изначала осуждалось на
постоянную, тяжелую изнурительную борьбу с жителями степей»
(Соловьев С.М.1984, с. 20). Этот факт русской истории С.М. Соло-
вьев не уставал повторять в разных вариациях.
«Бедный, разбросанный на огромных пространствах народ, дол-
жен был постоянно с неимоверным трудом собирать свои силы,
отдавать последнюю тяжело добытую копейку, чтобы избавиться
от врагов, грозивших со всех сторон, чтобы сохранить главное благо,
народную независимость; бедная средствами сельская, земледельче-
ская страна должна была постоянно содержать большое войско» (там
же, с. 20).
Ему вторил В.О. Ключевский, который писал, что «борьба
со степным кочевником…, длившаяся с VIII почти до конца XVII в. –
самое тяжелое историческое воспоминание русского народа» (Клю-
чевский В.О. 1987, с. 84). Известно, какую роковую роль в упадке Ки-
евской Руси сыграли половецкие набеги. Города и целые местности
под ударами кочевников пустели и вымирали. «Русь, пустея, вместе с
тем и беднела» (там же, с. 285). Народ уходил на Север, в леса. Однако
и Северная Русь также была объектом постоянных набегов. «В про-

должение 234 лет (1228—1462) Северная Русь вынесла 90 внутренних
усобиц, и до 160 внешних войн при частых поветриях, неурожаях и
неисчислимых походах» (Ключевский В.О. 1988, с. 45).*
Проблемы обороны и безопасности с самого возникновения
Русского государства доминировали над всеми остальными потреб-
ностями. Только создав такую власть, которая могла обеспечить не-
прикосновенность территории страны и безопасность жителей, за-
ставив их авторитетом силы и сверхпринуждения принимать любые
лишения для содержания огромного войска и, кроме того, не допу-
стить их разбегания от гнета этого принуждения по бескрайним про-
сторам русской равнины, можно было думать обо всех прочих нуждах
страны и ее обитателей. Но проблема власти с таким массированным
потенциалом насилия выдвигала политические факторы на первое
место среди всех остальных источников нашего развития. «Русская
государственная организация развивалась ...под влиянием быстро
возраставшей нужды в войске и в деньгах» (Милюков П.Н. 1909,
с. 193). Но денег катастрофически не хватало. Выход был найден в
раздаче земли военному сословию. Благодаря этому центральная
политическая власть закрепила под собой военно-чиновничий класс,
который в свою очередь закабалил крестьянство. Таким образом, на
Руси общество и государство строились сверху вниз. Формально при
этом ресурсы (земля и крепостные) принадлежали служилому классу.
Но государство в случае нерадивости на государственной службе лег-
ко могло отобрать и поместье, и крепостных.
По мнению В.О. Ключевского, западный феодализм имел две
характерные особенности: областные управители, поставленные
центральной властью, пользуясь ее слабостью, обращали в свою соб-
ственность земли данной им области; крупные собственники, поль-
зуясь той же слабостью центральной власти, стали присваивать себе
политическую власть в качестве наследственных уполномоченных
центральной власти. В результате этого частная собственность делала
феодала не только экономически, но и в значительной мере полити-
чески независимым. На Руси же бояре получали доходное управление
лишь во временное пользование, т.е. земли никогда не становились
полной собственностью бояр, их политические права, льготы и имму-
нитеты не превращались в пожизненные, и сами они не становились
пусть небольшими, но самостоятельными «монархами», т.е. барона-
*Под поветриями В.О. Ключевский имеет в виду эпидемии заболеваний (Ключевс-

кий В.О. 1988, с. 45).
146 Глава 4
ми. У нас окняжение земли было побеждено ее обояриванием (Лященко

В.И. 1927, с. 99; см. также Ключевский В.О. 1987, с. 359–366).
На Руси боярин, прежде всего, был военным слугой своего князя – эту
мысль один за другим повторяли большинство историков. Мы видим,
что разница в отношениях собственности (частная – на Западе, госу-
дарственная, по сути, – у нас) была исторически обусловлена и по-
служила экономической основой столь непохожих путей развития.
Такое резкое отличие от Запада проявилось у нас, по мнению
С.М. Соловьева, очень рано, в Х веке, и сохранялось вплоть до ре-
форм Екатерины II, т.е. в течение восьми столетий. Уже с Х века
военные феодалы на Западе получают (вернее захватывают) землю,
приобретают оседлость и самостоятельность. Что же касается рус-
ской дружины, то она «все бродит и кружится», и бояре в позднейшее
время живут по-старому, подобно дружинникам, около князя, в пол-
ной от него зависимости, «беспрестанно толпятся во дворе» (Павлов-
Сильванский Н.П. 1988, с. 18). Тем самым высшие классы русского
общества всех времен всегда были служилыми и никогда не были
свободными и независимыми.
Над ними как дамоклов меч довлели государственные интересы,
служение которым и мера соотнесенности с которыми определяли их
карьеру, благополучие и судьбу. Во многом это объясняется тем, что
Древняя Русь как государство, как социальная общность и как сово-
купность институциональных структур формировалась под сильным
влиянием Византии. Однако, вопреки мнению отдельных авторов,
на мой взгляд, это влияние было далеко не однозначным. Зачастую
многие проблемные аспекты современной России напрямую пыта-
ются выводить из факта принятия христианства в его византийской
версии. Но ведь и православный Великий Новгород, и Псков были
городами-республиками, развивавшимися в унисон с тогдашними
европейскими тенденциями. Точнее будет, поэтому, говорить о том,
что сама русская история отсеивала и отбирала из своего историче-
ского опыта такие элементы, которые способствовали выживанию
русского государства в подвижных рамках и изменяющихся формах
которого только и мог сохранить себя русский народ. Можно, разу-
меется, утверждать, что все основные византийские традиции, уна-
следованные Россией, уже в момент крещения Руси резко контрасти-
ровали с системой складывавшихся западноевропейских ценностей.
«Люди Запада, для которых главной политической добродетелью была
верность – искренняя, честная верность феодала, – считали лицеме-
рием византийские методы, целиком пропитанные соображениями
государственной пользы. «Ибо у них, – писал еще Одон Дейльский,
французский хронист II крестового похода, – общепринято мнение,

что никого нельзя упрекнуть в клятвопреступлении, если он это позво-
лил себе ради интересов святой империи» (Ле Гофф Ж. 1992, с. 134).*
Но возникает вопрос: смогла бы Русь без этого изощренного ви-
зантийства пережить, выжить и выйти победителем из монгольского
ига? Получается, что рассматривая некий промежуточный результат
отдельного исторического процесса и оценивая его положительно,
мы стараемся не вдаваться в то, каким образом этот результат был
реализован, поскольку это не отвечает нашим убеждениям, принци-
пам или этическим установкам.
Итак, первая особенность русского исторического движения –
доминирование политических целей, т.е. целей, реализация которых
укрепляла власть государства, его мощь. Вторая особенность состоит
в том, что конкретно-исторические условия развития вынуждали вы-
бирать такие цели, которые постоянно как бы на шаг опережали эко-
номические возможности страны. Но поскольку их достижение было
обусловлено необходимостью сохранения государства, это вызывало
форсированное развитие военного и экономического потенциалов.
Развитие, ориентированное на достижение чрезвычайных целей
с использованием чрезвычайных средств и чрезвычайных организа-
ционных форм будем называть мобилизационным типом развития.
Отличительной его чертой является то, что оно происходит под влия-
нием внешних, экстремальных факторов, угрожающих целостности
и жизнеспособности системы.
В общесистемном смысле изменение среды приводит к наруше-
нию состояния равновесия между системой и средой. Чем выше сте-
пень опасности, порождаемая внешними возмущениями, тем выше
требования к способностям системы противостоять им. При слабо-
сти или отсутствии внутренних факторов развития, взаимосвязи эле-
ментов системы должны быть достаточно жесткими. Изменение ха-
рактера взаимосвязей, то есть изменение структуры системы проис-
ходит только при обнаружении значительных возмущений и крайней
необходимости на них реагировать. В долгосрочном аспекте характер
внутренних связей должен под влиянием внешних нарушений мно-
гократно изменяться, чтобы обеспечить приспособление системы к
среде. Однако этому мешает жесткая структура системы.
*Точно так же греки с трудом воспринимали латинян. Анна Комнина, дочь импера-
тора Алексея, описывала увиденных ею участников I крестового похода как грубых,
хвастливых, надменных и коварных варваров. Превыше всего византийцам внушала
ужас алчность людей с Запада, «готовых продать за обол жену и детей» (Ле Гофф Ж.
1992, с. 134–135).
148 Глава 4
Сила внешних воздействий должна быть достаточно велика,

чтобы у системы возникла необходимость разрушить сложившуюся
жесткую структуру и сформировать новую ради выживания. Поэто-
му потенциал изменений накапливается и реализуется не постоянно
(малыми долями), а ступенчато, дискретно. В жестких социально-
экономических системах обновление может протекать достаточно
болезненно, принимая форму потрясений и революций.
Не вызывает сомнения, что русское государство имело внутрен-
ние факторы саморазвития. Но под давлением обстоятельств они не
смогли вызреть в самостоятельные детерминанты прогресса обще-
ства. Все важнейшие социальные и экономические институты, яв-
лявшиеся в государствах Западной Европы источником динамизи-
рующего влияния и на базе которых впоследствии сформировались
факторы, под влиянием которых был осуществлен переход к инно-
вационному типу развития, в Русском государстве играли несколько
другую роль. Их характерной чертой была строгая функциональная
соотнесенность с потребностями государства, и это накладывало не-
изгладимый отпечаток на весь исторический путь России.
Следует отметить и другую точку зрения, наиболее ярко, на
наш взгляд, представленную в работах Н.П. Павлова-Сильванского
(Павлов-Сильванский Н.П. 1988). В них он настаивал на тождествен-
ности русской и западноевропейской феодальных систем. Сопостав-
ляя институты феодальной эпохи в России и на Западе, он доказы-
вал, что с точки зрения состава и реализуемых функций эти системы
практически идентичны друг другу. «Сравнивая удельную Русь с За-
падом в общих чертах, историки наши не отличали удельного поряд-
ка, или государственного и общественного строя, от исторического
процесса, или того пути, каким сложился этот строй, и, смешивая
эти две стороны вопроса, споря против сходства удельного порядка с
феодальным, указывали особенно на несходства исторического про-
цесса. Я строго различаю эти две стороны вопроса и, настаивая на
сходстве порядка, не могу не видеть различия в процессе его образо-
вания» (там же, с. 41).
Состав институтов феодального общества, сумма реализуемых
ими функций и характер социально-экономических отношений об-
разуют необходимое, а не достаточное условие подобия (или тож-
дества) двух феодальных систем – русской и западноевропейской.
Можно привести очевидный пример: у человека и животного состав
органов (мозг, желудок, почки, печень и т.д.) и их функции прак-
тически совпадают, однако человек не тождественен животному –
и разделяет их – история (или в широком плане – эволюция). То есть,
разные истории порождают разные результаты. Поэтому, коль скоро

Н.П. Павлов-Сильванский признает несходство исторического про-
цесса, он неизбежно должен признать и несходство результата, т.е.
порядка, определяющего функционирование двух систем.
Если попытаться сопоставить сущностные процессы, которые
лежали в основании развития одноименных институтов общества в
России и в Западной Европе, то можно обнаружить весьма серьезные
различия.
Не претендуя на исчерпывающее выявление и перечисление всех
причин, породивших несхожесть двух путей развития, остановимся
на тех из них, которые повлияли на формирование инновационного
типа развития на Западе и не привели к возникновению такового в
России и бывшем СССР.
В первой части данного параграфа мы уже рассмотрели ряд осо-
бенностей, на которых мы остановились, раскрывая понятие моби-
лизационного типа развития. Однако кроме них, существовали и
другие важные, на наш взгляд, причины.
Уже на «старте» Западная Европа и Русь находились в разных
условиях. Сложные отношения между Романией и Барбарией закон-
чились падением Западной Римской империей и расселением воин-
ственных пришельцев по всей ее территории. Тем самым богатейшая
материальная и духовная культура Древнего Рима досталась завоева-
телям. Понятно, что осмысление и усвоение этих «трофеев» не могло
быть легким и быстрым. Даже двести лет спустя после падения Запад-
ной Римской империи во времена так называемого Каролингского
возрождения не приходилось говорить о каком-либо существенном
прогрессе. Духовный и интеллектуальный уровень элиты того време-
ни даже при всей снисходительности взгляда, не может не вызвать
улыбки: император – Карл Великий – научившийся читать, что уже
было большим достижением для мирянина, как дитя забавлялся сде-
ланными для него большими буквами, которые он по ночам ощупью
угадывал под подушкой. В то же время современного человека может
удивить, что в конце VII века существовала программа обучения в
церковных школах, в соответствии с которой «в каждом епископстве
и в каждом монастыре учили псалмам, письму, пению, счету, грам-
матике и заботились о переписке книг» (Ле Гофф Ж. 1992, с. 121).
Как бы ни был низок коэффициент полезного использования
всех этих культурных и духовных богатств, наследниками которого
сами того не желая внезапно оказались завоеватели Европы, все-таки
варвары жили в обжитом до них мире, общались с представителями
этого мира и не могли не испытывать и не поддаваться оказываемо-
150 Глава 4
му на них влиянию. Новейшие исследования показывают, что ран-

нее средневековье отнюдь не было временем беспросветного застоя
и интеллектуального мрака. «Последние римляне» такие как Боэций,
Кассиодор, Симмах, Беда, Эннодий и другие, проделали гигантскую
работу по пропаганде греко-римского научного и культурного на-
следия, не дав полностью угаснуть в веках достижениям античной
цивилизации (Уколова В.И. 1987, 1989). Ж. Ле Гофф подробно пере-
числяет заслуги последних римлян в сохранении великого культур-
ного наследия античности, благодаря усилиям которых не распалась
связь времен и которых совершенно справедливо Р. Ренд назвал «за-
чинателями средних веков» (Ле Гофф Ж. 1992, с. 120). Так, Боэцию
средневековье обязано знанием Аристотеля, труды которого оказали
огромное влияние на средневековых схоластов. Кассиодор не толь-
ко трудился для сохранения основ латинской риторики и педагоги-
ки, но и проделал огромную работу по переписыванию античных
текстов. Исидор Севильский не только разработал программу семи
свободных искусств, но и пропагандировал необходимость энцикло-
педических знаний, полагая, что без светской культуры невозможно
глубокое постижение Священного писания. Наконец, Беда изложил
теорию четырех смыслов Священного писания, включив при этом в
сферу интересов христианской мысли астрономию и космографию и
т.д. (Ле Гофф Ж. 1992, с. 121).
На этом фоне та ветвь восточных славян, которая была в V веке
н.э. вытеснена за Карпаты и которая впоследствии дала начало древ-
нерусскому государству, оказалась на необозримых просторах Вос-
точноевропейской равнины, населенной довольно редко полудики-
ми племенами и открытой со всех сторон для набегов кочевников.
Уже одного этого несовпадения начальных условий было бы до-
статочно, чтобы определить существенные отличия в ходе всего по-
следующего развития России и Запада. Однако и в дальнейшем со-
противление истории, которое приходилось преодолевать в двух этих
частях Европы, было далеко не одинаковым, что и сказалось в итоге
на специфике пути народов, населявших каждую из них.
Следующей причиной является церковно-религиозный фак-
тор (хотя по значимости он может быть поставлен на первое место).
Влияние христианства на выработку европейского мировоззрения
было огромным и безусловным. С самого своего рождения европеец
смотрел на мир сквозь строки Библии, с молоком матери впитывая
нравственные и моральные установки, определявшие его этические
ориентации и поступки на протяжении всей последующей жизни.
Эта роль церкви и религии в многовековой выделке европейского че-
ловека достаточно хорошо исследована в работах М. Вебера, В. Зом-

барта и других.
Не менее важна была роль церкви и как самостоятельного струк-
турообразующего элемента западноевропейской цивилизации. На-
чиная с принятия христианства Хлодвигом (462–511 гг.), который
был крещен вместе со своим войском епископом Реймса Ремигием
и благодаря чему император франков получил поддержку могуще-
ственной иерархии католической церкви, европейские государства
формировались на фундаменте, идеологически, а в определенной
мере – и юридически освящавшемся церковью, которая поддержи-
вала центральные власти своим авторитетом. Сын Карла Великого –
Пипин Короткий – признал за римским понтификом светскую власть
над частью Италии вокруг Рима. В результате возникло папское го-
сударство, которое, опираясь на фальсифицированный в папской
канцелярии между 756 и 760 гг. документ, известный в истории под
названием «Константинов дар», положило начало светской власти
папства, сыгравшей, несмотря на свою сомнительную легитимность,
выдающуюся роль в истории Европы. Санкция Ватикана, выдаваемая
на занятие императорского трона, имела не только символический
характер. В условиях слабости центральной власти, а также всех дру-
гих институтов общества церковь играла важное консолидирующее и
стабилизирующее значение. Таким образом, согласно политическим
воззрениям средневековья, католический мир возглавлялся римским
папой и государем-императором, что должно было воплощать союз
Священства и Власти, т.е, власти духовной и власти земной, единство
священника и воина (Ле Гофф Ж. 1992, с. 251).
Роль и значение Католической церкви на разных этапах истории
менялась от положения института, стоящего над властью в период
расцвета своего могущества в первой четверти второго тысячелетия
н. э., и до подчинения власти в абсолютистских государствах позд-
него средневековья. Тем не менее, полностью независимость она не
утрачивала никогда, сохраняя тем самым возможность самостоятель-
ного влияния на духовные и общественные процессы.
Было бы недопустимым упрощением изображать европейскую
церковь как институт, воплощающий исключительно самые возвы-
шенные принципы. Церковь никогда не чуралась власти, она к этой
власти стремилась и в этом смысле очень часто выступала как поли-
тическая организация. Однако именно благодаря своему политиче-
скому авторитету и влиянию она составляла если не альтернативу, то
противовес светской политической власти. Наличие такого мощно-
го параллельного источника влияния препятствовало безудержному
152 Глава 4
разрастанию силы государства, вынуждало его действовать в опреде-

ленных, строго очерченных рамках, осознавая, что вторжение в сферу
влияния церкви чревато неприятными осложнениями. Сила и авто-
ритет церкви подтверждается историческими фактами, включающи-
ми монархов, плетущихся через всю Европу в одежде простолюдинов
в Ватикан, чтобы вымолить у Папы прощение за свои проступки и
получить новое благословение на занятие трона, или европейские
крестовые походы, которые показывали надгосударственную власть
церкви и ее безграничный авторитет.
В отличие от Европы, где церковь активно формировала основы
государственности, выступая равноправным партнером, а, порой,
и оппонентом верховной власти, в древней Руси христианство сразу
же выступило как государственная религия, то есть религия жестко
подчиненная государству. Известно, что нуждаясь в идеологических
подпорках, Владимир, князь Киевский сначала пытался решить эту
задачу с помощью реформы языческого культа. Под его водитель-
ством был создан интернациональный пантеон языческих богов во
главе с Перуном. И только потерпев неудачу в этом своем начинании,
он обратился к ведущим мировым религиям, выбрав в итоге христи-
анство, задача которого состояла в идеологическом обеспечении го-
сударственных и сословных интересов. Распространение последнего
проводилось княжеской властью насильно, наталкиваясь часто на
открытое сопротивление (Щапов Я.Н. 1989).
Одновременно по образу и подобию государственной власти фор-
мировалась церковная организация, причем в ранний период она долж-
на была существовать за счет князя: на обеспечение церкви шли отчис-
ления от собираемых даней и других поступлений на княжеский двор.
Но даже тогда, когда церковь приобрела экономическую самостоя-
тельность и политический вес, большинство ее попыток противостоять
государственной власти заканчивались неудачей. Показателен в этом
смысле союз «премудрой двоицы», т.е. царя Алексея Михайловича и
патриарха Никона в начале второй половины XVII века. Предоставив
патриарху практически полную свободу церковных дел, царь допустил
его также к решению большинства внутри- и внешнеполитических
проблем, признал Никона «собинным» другом и стал именовать его
великим государем, т.е. даровал ему титул наравне с собой. Однако
едва только деятельность Никона в интересах церкви стала расходить-
ся с интересами государства, как он был смещен со своего поста, даже-
несмотря на нарушение связанных с этим ритуалов.
Таким образом, в Западной Европе церковь, ограничивая сво-
им влиянием государственную власть, как бы это парадоксально ни
звучало, в конечном счете, усиливала государство, поскольку, являя

собой самостоятельную структуру, обеспечивала тем самым потен-
циальное многообразие источников развития. И наоборот, русская
церковь, служившая, по сути, придатком государственной власти и
непрерывно работавшая на ее усиление, объективно способствовала
ослаблению этого государства в перспективе, поскольку не могла по-
рождать независимых импульсов к его развитию и обновлению.
Характерна в этой связи роль монастырей на Западе и в России,
представлявших собой структурный важнейший элемент среди много-
численных церковных институтов. Еще Бенедикт Нурсийский, – осно-
ватель западного монашества, – в «Regula magistri» – первом уставе
основанного в 529 году монастыря в Монтекассино, предписывал в ка-
честве основной обязанности «воинам господним», т.е. монахам, – ра-
боту и молитву. Сначала работа включала только физический труд,
но постепенно ее понимание расширилось и охватило чтение и пере-
писку книг, собирание и хранение рукописей, и, наконец, организа-
цию школы. В бенедиктинских монастырях готовились пополнения
клира, грамотные люди для церковной и светской администрации,
здесь же протекала жизнь ученых-клириков, занятых изучением ре-
лигиозных текстов, а также сочинений христианских и языческих ав-
торов (Уколова В.И. 1989, с. 116, 171).
Монастыри, таким образом, превращались не только в рели-
гиозные, но и в мощные культурные центры средневековья. В них
концентрировался с таким трудом сохраняемый и накопляемый
духовный потенциал. Деятельность эта протекала в какой-то мере
с благословения христианской церкви. «Всякое знание хорошо, –
писал Бернар Клервосский в начале XII в., – если основано на ис-
тине» (Герье В. 1913, с. 67). А истина согласно христианским дог-
матам есть все то, что приближает человека к спасению. Ясно, что
при таком понимании истины сфера ее поиска практически ничем
не ограничивалась и допускала даже обращение к трудам антич-
ных язычников – греков и римлян, а также к работам ученых му-
сульманского востока. Можно с полным основанием утверждать,
что первые ростки современной науки появились в средневековых
монастырях, несмотря на то, что она играла роль служанки при
теологии.
Одновременно, по мере того как религия все меньше чуралась
подкреплять свой авторитет силой рационального знания, стала
острее ощущаться потребность в расширении слоя образованных
людей в составе клира. Монастырские школы перерастают себя и
превращаются в университеты, которые как грибы после дождя по-
154 Глава 4
являются в Европе на рубеже XII—ХIII веков. Все эти процессы шаг

за шагом подготавливали почву для грядущей научной революции.
В отличие от Европы, где возникновение монастырей было обу-
словлено потребностями церкви и возглавлялось религиозными дея-
телями, в древней Руси первые монастыри появились в ХI—ХIII вв.
и основывались, как правило, князьями или местной боярской ари-
стократией. Это с самого начала предопределило их включенность
в систему государственного управления. Монастыри, прежде всего,
были центрами идеологической жизни Руси. Здесь составлялись жи-
тия, писались летописи, интерпретировались в нужном ключе важ-
нейшие исторические события. Так, Александр Невский был при-
числен к лику святых во многом благодаря трактовке его деяний в
“Житии”, приписываемом митрополиту Кириллу, которое зачастую
не совпадало с реальной исторической канвой событий, но зато от-
вечало потребностям упрочения авторитета великокняжеской власти
(Феннел Джон. 1990, с. 143). Важной идеологической функцией мо-
настырей являлась подготовка высших церковных администраторов.
Наконец, с идеологической деятельностью монастырей связаны и их
политические акции – поддержка власти определенных княжеских
групп, или напротив, создание оппозиции определенным группам.
Не менее важные задачи решали монастыри, когда выступали как
центры колонизации новых земель или выполняли функции соци-
ального презрения (Русское православие. 1989, с. 45–46).
Мы видим, что социально-политическая нагрузка, лежавшая на
русских монастырях, была значительно выше аналогичного бремени
на Западе. Социальный заказ, внешний контроль центральной вла-
сти, широкий круг обязанностей оставляли мало места для появления
ростков научного знания. И хотя русские монастыри были центрами
учености и православного богословия, политические путы не позво-
лили поискам божественной истины перерасти в поиски истины на-
учной, а богословским семинариям – развиться в университеты.
Особенно острые споры разгораются по вопросу о сопоставитель-
ной роли городов в развитии западноевропейского и российского
обществ. Европейский город в каком-то смысле оказался гигантской
лабораторией, в которой в результате тысячелетних эксперимен-
тов путем бесконечных проб и ошибок были выработаны почти все
основные элементы нашей современной цивилизации.
Макс Вебер показал, что город, в полном смысле этого слова, дол-
жен содержать пять элементов: крепость; рынок; собственное право
и суд; объединение городских жителей в корпорацию, создающую у
них чувство общности; наличие существенной политической автоно-
мии, позволяющей организовывать городское самоуправление при

помощи специального аппарата, к организации которого причастны
граждане (Вебер М. 1923, с. 20).
Такими признаками обладали далеко не все города даже в Европе.
П. Уитли, рассматривая эволюцию форм городской культуры, выявил
типы городских поселений, не имеющих полного набора признаков
по Веберу, однако достаточно часто встречающихся за пределами Ев-
ропы. Он выделил:
– ритуальный город, т.е. предназначенный для консервации со-
циальных традиций;
– административный город – место нахождения центральной
государственной власти и характерного для столиц империй;
– торговый город, т.е. такой, в котором формировался класс
богатых купцов, оказывавших влияние на городские власти в
стремлении заставить их своей политикой создать благопри-
ятные условия для производства богатства и капитала;
– по мере перерастания торгового капитала в промышленный
возникали промышленные центры, т.е. города превраща-
лись в центры капиталистического производства (Wheatly P.
1971).
На Руси в X–ХIII веках имелось 1395 укрупненных поселений, из
которых лишь 414 поименованы в летописях (Куза А.В. 1989, с. 12).
Проведенное А.В. Кузой исследование показывает, что образование
древнерусских городов включало следующие варианты: из племенных
или межплеменных центров в процессе консолидации нескольких
изначальных поселков вокруг укрепленного ядра; из укрепленного
стана, погоста (места торговли в древней Руси – гостьбы, куда «го-
сти» (купцы) собирались для обмена товарами) или центра волости;
из порубежной крепости; единовременное строительство города (там
же, с. 161). Функции, выполняемые городами, были разнообразны:
города были административными центрами власти, в них сидели кня-
зья или княжеские наместники; города являли собой военный оплот
государства, в них находились вооруженные силы, они формировали
ополчение; города – идеологические и культурные центры; в городах
концентрировалась феодализирующаяся знать (там же, с. 159).
К этому можно добавить, что русские города выступали в каче-
стве опорных пунктов колонизации. Именно из-за доминирования
этой функции, а также из-за подавляющего преобладания в народной
жизни сельского хозяйства, многие историки (Соловьев С.М. 1987,
Ключевский В.О. 1987, Рожков Н. 1902 и др.) считали, что русский
город был исключительно «огороженным» в военных целях и укре-
156 Глава 4
пленным селом, с крайне слабо развитыми промышленными отрас-

лями и почти исключительно земледельческим населением.
Отвечая на вопрос о специфике развития городов в Египте, пе-
редней Азии, Индии и Китае, М. Вебер полагал, что необходимость
в крупных общественных работах (орошении, регулировании стока
рек) стала причиной возникновения особой царской бюрократии,
которая сначала имела только строительные цели, но затем раз-
вилась в систему государственного бюрократического управления
и дала возможность верховному правлению при помощи налогов и го-
тового административного управления взять военно-хозяйственное
снабжение армии в свои руки. Государственная (т.е. снабжаемая
и снаряжаемая за счет государства) армия сделалась основой государ-
ственной мощи. Но в результате солдаты выделились из населения
(дружинники, стрельцы и т. п.), а последнее оказалось обезоружен-
ным. Перед лицом подобной организованной и мощной силы не
могло возникнуть (в качестве противовеса власти государя) никакой
самостоятельной гражданской общины, так как гражданин был без-
оружен. На Западе же в городах действовал принцип самоснабжения
и самоснаряжения, что обеспечивало военную самостоятельность
каждого ополченца (Вебер М. 1923, с. 49). Подобная армия форми-
ровала ответственного и свободного жителя города – горожанина-
гражданина (городской воздух делает свободным), который вступал
в союз со своими согорожанами-согражданами каждый раз, когда
возникала военная угроза. Западная модель города характеризовалась
преобладанием в его функциях торгово-ремесленных и хозяйствен-
ных элементов. Экономическое процветание давало возможность
в необходимые моменты привлекать воинов-профессионалов и при-
обретать необходимое вооружение или же покупать военную защиту
у княжеских дружин.
Итак, в силу значительной внеэкономической нагрузки города
у нас развивались несколько иным, в отличие от Запада, путем, где
эпоха «городского хозяйства» ознаменовалась возникновением новой
хозяйственной системы, заложившей основы будущего буржуазного
общества, когда появился промышленный (индустриальный) город.
У нас же из-за стесненности действия хозяйственно-экономических
факторов город приобрел не столько промышленное, сколько торго-
вое значение (Лященко П.И. 1927, с. 108).
Сосредоточив внимание на тех факторах, которые впоследствии
сыграли решающую роль в становлении на Западе инновационного
типа развития, и выявив их специфику применительно к историче-
скому развитию России, я хотел показать объективную обусловлен-
ность мобилизационного типа развития. Общество, формировавшее-

ся в каком-то смысле на исторической и социально-экономической
целине, в условиях незрелости (по сравнению с Европой) ряда ключе-
вых институтов раннего феодализма, могло выжить только при усло-
вии концентрации всех своих сил и ресурсов на решении проблемы
поддержания целостности и неприкосновенности своей территории.
Эта внешняя опасность создавала чрезмерную нагрузку на все звенья
общества, и заставить их функционировать в таких условиях можно
было только чрезвычайными методами.
Таким образом, чрезвычайные цели и чрезвычайные методы (ко-
торые различались в разные эпохи и разные времена) были основной
силой, двигавшей развитие наших политических, хозяйственно-
экономических и социальных институтов. Сами же чрезвычайные
цели представляют собой выраженные в крайних формах условия вы-
живания общества и его институтов, в которых (условиях) находят
отражение требования кризисных обстоятельств.
Отличительной особенностью мобилизационного типа, как мы
это видели выше, явилось доминирование политических факторов и,
как следствие, гипертрофированная роль государства в лице прави-
тельства или центральной власти. Последние, используя различные
меры контроля, опеки, попечительства, принуждения и прочих регла-
ментаций, стремятся решить встающие проблемы, беря инициативу
на себя. При этом ожидаемый прогрессивный результат, поскольку
он не вырастает естественным образом из внутренних тенденций
развития социально-экономической системы, приходится получать
в рамках старого уклада, то есть насаждать сверху.
Характерным примером является петровская фабрика. Петр I,
взяв за образец западноевропейскую мануфактуру, основанную на
труде вольнонаемных рабочих, попытался воспроизвести ее на почве
крепостной России. Но на европейских мануфактурах, возникших
на развалинах цехового ремесла, работники были не только искусны
и дисциплинированы. Они (по крайней мере, юридически) были
свободны. В России же в то время не только квалифицированных, но
и неквалифицированных рабочих не было, поскольку (за исключе-
нием служилого дворянства) практически не было свободного трудо-
вого сословия. Возможно, перед Петром стоял выбор: долгое и посте-
пенное становление русской фабрики по мере увеличения числа сво-
бодных рабочих и повышения их квалификации, чего можно было
достичь только путем постепенного и целенаправленного реформи-
рования русского общества (может быть на протяжении нескольких
поколений); или же воспроизведение чрезвычайными мерами на
158 Глава 4
российской почве предприятий по типу западных мануфактур. Петр

выбрал (и не мог не выбрать) второй путь. Этим и объясняется знаме-
нитый его указ от 18 января 1721 года, которым «купцовским людям»
было позволено покупать к фабрикам и заводам населенные дерев-
ни «под такой кондицией, дабы те деревни всегда были уже при тех
заводах неотлучно» (Туган-Барановский М.И. 1900. с. 24). Петр под
давлением задач, стоявших перед страной, выбрал вариант, соеди-
нявший передовое производство с принудительным трудом.
Учитывая цель нашего исследования, мы не можем не обратить
внимания на общие закономерности инновационного процесса
в рамках мобилизационного типа развития. Во-первых, для мобили-
зационного типа импульс к обновлению, как мы уже говорили, явля-
ется извне, а не есть результат внутренних процессов развития.
Во-вторых, учитывая жесткость системных связей в условиях мо-
билизационного типа развития, преимущественная реакция на им-
пульс к обновлению у системы проявляется не в том, чтобы адапти-
роваться к нововведению, а в том, чтобы адаптировать нововведение
к себе (т.е. к системе). Разумеется, в чистом виде ни один из вари-
антов адаптации никогда не осуществляется, и в случае масштабных
нововведений система в значительной мере должна развиваться и со-
вершенствоваться, то есть, видоизменяться.
Поэтому, в-третьих, если до этого доходит дело, то форсирован-
ный переход от одного жесткого режима к другому носит характер
кардинальных реформ. Такие глубокие реформы – непременный
атрибут мобилизационного типа. Резкая, глубокая подвижка всех
структур общества есть форма приспособления мобилизационной
системы к реальностям изменяющегося мира.
В-четвертых, переход от одной структуры жестких связей к дру-
гой – процесс болезненный и недетерминированный. Чтобы перейти
к новой структуре жестких связей, необходимо разрушить старые. Но
процесс такого разрушения полностью дезорганизует систему, ставит
под вопрос ее существование. В реальной жизни такие подвижки ха-
рактерны для периодов революционной ломки и фундаментальных
изменений. Социально-экономические потрясения – плата за про-
гресс в условиях мобилизационного типа развития.
Наконец, насаждение и внедрение нововведений, сформировав-
шихся во внешней по отношению к системе среде, приводит к тому,
что они долгое время остаются локализованными, не носят орга-
нически присущего системе характера, напоминая собой «острова»
в океане. Это создает источник дополнительных трудностей и про-
тиворечий в процессе притирки старого и нового. При этом система
стремится отторгнуть нововведения, которые для нее всегда пред-

ставляют «инородное тело».
Но даже если отторжения не происходит, то все равно кривые
развития содержат своеобразную мертвую петлю: насаждаемые про-
грессивные формы производства деградируют до более примитивных
форм, и с этого заниженного уровня развитие как бы начинается
вновь. Здесь опять-таки показателен пример русской фабрики. На
Западе, как мы уже упоминали, мануфактура возникла на базе ре-
месленного производства, использовавшего искусный и умелый труд
кустарей-одиночек. Русский ремесленник с передовыми приемами
производства знаком не был, искусными навыками в массе своей
не обладал. Поэтому перенести в страну новые производства мож-
но было только в виде фабрик, работа на которых в XVII веке про-
изводилась не машинами, а ручным трудом при использовании са-
мой примитивной техники и инструмента. Но как только население
освоилось с новыми техническими приемами, мелкое производство
стало вытеснять крупное, фабрика раздробилась и в каком-то смысле
создание мануфактуры началось снова и с тех же позиций, что и в за-
падной Европе (Туган-Барановский М.И. 1900, с. 252).
Итак, мы видим, как на протяжении всей нашей истории упор-
но воспроизводится один и тот же тип развития, который мы назва-
ли мобилизационным. В одни периоды он проступает более явно, в
другие менее, но полностью не исчезает никогда. Даже в периоды
быстрого развития капитализма и промышленного подъема (1861—
1913 гг.) государство продолжало играть «первую скрипку» в нашей
истории. Крупные государственные инвестиции в сельское хозяй-
ство, в железные дороги, в оборонную промышленность выполняли
важнейшую динамизирующую роль в хозяйственной жизни страны.
Наиболее общее объяснение такой преемственности дал Е.З. Май-
минас в своей теории социально-экономического генотипа (СЭГ)
(Майминас Е.З. 1971, 1976, 1981).
Согласно Е.З. Майминасу, основу принятия (особенно круп-
ных) политических, социальных, экономических и любых других
решений, когда их субъект представляет интересы государства,
составляет информационный механизм, обеспечивающий вос-
произведение структуры, принципов формирования, процессов
обучения, отбора и запоминания положительного опыта в системе
социально-экономического управления. Такой механизм, впервые
обоснованный и исследованный Е.З. Майминасом, был назван им
социально-экономическим генотипом. Именно от его действия
зависит способность системы к поддержанию и повышению жиз-
160 Глава 4
неспособности, характер и эффективность ее функционирования

(Майминас Е.З. 1971. с. 116).
Следуя Е.З. Майминасу, можно указать на две важнейшие взаи-
мосвязанные стороны «работы» СЭГ: жесткая регламентация по-
ведения системы в виде строго предписанного набора реакций на
определенные внешние воздействия и создание условий для само-
обучения системы в процессе ее жизнедеятельности. Оба аспекта
находят свое конкретное воплощение в процессе функционирова-
ния системы управления. При этом, чем более она развита и совер-
шенна, тем большее значение приобретает ее способность к самообу-
чению. Это свойство позволяет нейтрализовать (хотя бы частично)
действие фактора неопределенности, проводить «настройку» различ-
ных подсистем общества на выбор более рациональных и эффектив-
ных путей реализации его целей и постоянно меняющихся условий
жизнедеятельности. Таким образом, от того, как система управления
использует механизм самообучения, какими средствами обеспечива-
ет выбор наилучшей линии поведения производственных субъектов,
совмещение их интересов с интересами всего общества, зависит ка-
чество функционирования общества в целом.
Однако в нашей стране социально-экономический генотип
сформировался с явным уклоном в сторону жесткой регламента-
ции поведения всех подсистем общества и с упором на властно-
принудительные методы. В результате, раз за разом включались
такие механизмы социально-экономической и политической
организации и ориентации общества, которые неизбежно вели
страну к превращению в некое подобие военизированного лагеря
с централизованным управлением, жесткой иерархией, регламен-
тацией поведения (т.е. строгой дисциплиной), усилением кон-
троля за различными аспектами деятельности с сопутствующими
всему этому бюрократизацией, единомыслием и прочими атрибу-
тами мобилизации общества на борьбу ради чрезвычайных целей.
Очевидно, если общество постоянно находится в состоянии бое-
вой готовности, то все остальные критерии, не имеющие прямо-
го отношения к работе на чрезвычайные цели, отходят в сторону.
При этом сама «боевая готовность» отнюдь не обязательно озна-
чает наличие некой истерии или широкомасштабной кампании.
Это всего лишь крайние характеристики определенных ситуаций.
Важно, что институциональная структура сама создана потребно-
стями мобилизационного типа развития и этот тип постоянно вос-
производится, даже если общество находится в обычных условиях
и решает сугубо мирные задачи.
Характернейшей чертой мобилизационного типа развития яв-

ляется то, что он используется в таких ситуациях, когда необходи-
ма быстрая реакция на создавшиеся условия. На локальном уровне
можно встретить организации, функционирование которых обла-
дает рядом характеристик, схожих, по сути, с мобилизационным
типом. Так, временно создаваемые организации для ликвидации
последствий катастроф, стихийных бедствий, для реализации
ряда важнейших экономических, производственных или социаль-
ных программ (связанные с расшивкой узких мест, ликвидацией
неожиданных диспропорций, социальными потрясениями и т.д.)
являются мобилизационными по сути. Однако это прерогатива
не только подсистем локального уровня, поскольку, например, во
время войны целые государства и регионы могут демонстрировать
мобилизационный тип функционирования. Опыт двух последних
мировых войн подтверждает этот тезис.
Наиболее важными признаками мобилизационного типа разви-
тия являются строгая определенность целей, высокая интенсивность
функционирования для скорейшего выполнения поставленных за-
дач, жесткая, как правило, высокоцентрализованная система управ-
ления.
Строгая определенность целей обязательна для мобилизационно-
го типа развития. Без нее трудно осуществить концентрацию усилий
и ресурсов на приоритетных направлениях, т.е. исчезает основной
мотивирующий и ориентирующий элемент. А без этого невозможны
никакие сверхусилия, обеспечивающие быстрое (любой ценой) до-
стижение чрезвычайных целей. Как правило, ликвидация разрыва,
устранение угрозы или отставания, выход на заданные рубежи, об-
ретение лидерства в какой-то области – типичные элементы форму-
лировок чрезвычайных целей.
Высокая интенсивность усилий в условиях мобилизационно-
го типа развития вытекает из самой природы чрезвычайных целей.
Их выполнение в определенные сроки – условие выживания систе-
мы. Впрочем, если для достижения определенной цели используется
организация мобилизационного типа, то она любую цель восприни-
мает как чрезвычайную.
Это хорошо видно на примере с формированием целей хозяй-
ственного развития первого пятилетнего плана, когда при участии
И.В. Сталина «накрутка» производственных заданий из-за их не-
реальности превратила обычные показатели в чрезвычайные цели
(табл. 4.1.1.).
162 Глава 4
Таблица 4.1.1. Cходные задания, сталинская правка и реальное

выполнение первого пятилетнего плана
(1928—1932гг.)
Продукция Произведено План на Поправка Фактически

в 1928 г. 1932 г. Сталина произведено
в 1932 г.
Ч – Чугун, 3,3 10 15–17 6,1

млн тонн
Т – Тракто- 1,8 53 170 50,8

ры, тыс. шт.
А – Автома- 0,8 100 200 23,9

шины,
тыс. шт.
Источник: Борисов 1989, с. 140.
Необходимые для быстрого достижения таких целей сверхуси-

лия, как правило, не могут быть обеспечены чисто экономическими
мерами. И не только по причине ограниченности ресурсов. Эконо-
мические механизмы вовлечения ресурсов в хозяйственный оборот
таковы, что, начиная с определенного момента, увеличение исполь-
зования какого-либо ресурса на единицу в единицу времени может
вызывать непропорциональное увеличение цены. Эта естественная
(почти что «болевая») реакция экономической системы на крити-
ческие режимы функционирования, грозящие ей разрушением,
преодолевается или же временным отключением экономических ме-
ханизмов (переход к карточной системе, отмена (временная) денег,
прямое распределение ресурсов, введение вместо экономических
рычагов административного контроля за производителями), или же
за счет сверхэксплуатации трудовых ресурсов. Ввиду ограниченно-
сти системы материальных стимулов, которыми располагают орга-
ны управления, огромное значение в таких ситуациях приобретает
сумма моральных санкций и поощрений. Атрибуты славы, уважения,
почета, воплощаемые в многочисленных символах (ордена, медали,
почетные награды, грамоты и прочее), являют собой эрзацы компен-
сации за трудовые подвиги, сверхнапряжение, расходование жизнен-
ных сил, здоровья, огромный риск.
Наконец, жесткое централизованное управление неизбежно в
чрезвычайных обстоятельствах, поскольку в определенном смысле
требования ситуации заставляют нарушать естественный ход собы-
тий. Основная «драма» чрезвычайных обстоятельств заключается в

том, что сама система, ее ориентирующие механизмы не восприни-
мают новую цель, а если воспринимают, то не могут на нее быстро
прореагировать. Отсутствие самонастройки, автоматизма реакции в
ситуации, требующей быстрых и действенных решений, вынуждает
систему управления имитировать реакцию адаптации (перестройки)
сообразно требованиям реальности путем жесткого задания, предпи-
сывания необходимого типа поведения всем подсистемам, задейство-
ванным в достижении поставленной цели. Распределение заданий и
жесткий контроль за сроками, качеством и прочими параметрами их
выполнения (в зависимости от обстоятельств – требования варьиру-
ются) – единственно возможный путь выхода из проблемной ситуа-
ции в определенных условиях.
***
В истории никогда нельзя начать сначала. Всегда можно только про-
должать. Хотя свобода для поиска и вариаций остается, однако скла-
дывается впечатление, что это вариации на заданную тему, то есть
тему, задаваемую историей. И в этом смысле «мертвые держат жи-
вых», в значительной мере определяя их возможности. Общество во
времени – это бесконечная последовательность форм организации
социума, экономики и производства. Новые формы (признаемся мы
себе в этом или нет) возникают только из старых, хотя порой может
показаться, что нововведение корней в прошлом не имеет. Но это
всегда неверно. Из ничего возникает ничто и не более того. Поэтому
общество должно постоянно себя осознавать и, прежде всего, через
осмысление истории, целей, путей и нравственного смысла всей сво-
ей деятельности. Без этого оно обречено на застой, на топтание на
месте и деградацию.
4.2. Связь между мобилизационным типом

развития и потенциалом военной угрозы
Необходимость выживания общества и государства в чрезвычайных

обстоятельствах вынуждают их обращаться к чрезвычайным сред-
ствам, а воспроизводство этого процесса на систематической основе
служит причиной возникновения мобилизационного типа развития.
Эта характернейшая черта русской истории неоднократно отмеча-
лась различными авторами. Однако обычно с ним связывали опреде-
ленные периоды нашего развития, не пытаясь проследить динамику
164 Глава 4
этого типа на протяжении всей истории нашего государства. Один

из наиболее проницательных и глубоких исследователей русской
исторической жизни П.Н. Милюков, который вместо мобилизаци-
онного типа развития использовал термин «военно-национальное
государство», особый акцент делал именно на военной стороне рас-
сматриваемой проблемы. Поставив перед собой задачу выяснения
необходимых условий, которые, по его мнению, насильственно и
искусственно привели к созданию на элементарной экономической
основе военно-национального государства, он сделал вывод о пере-
весе факторов внешнего роста над внутренними. Эти факторы опре-
делили и последующий рост русского государства, опережавшего
в своей эволюции потребности внутренней экономической и соци-
альной жизни. Данный вывод, по мнению П.Н. Милюкова, отража-
ет самую существенную черту всей истории России. На основании
этого он также утверждал, что без понимания пружин русской по-
литической эволюции невозможно понять эволюцию других сторон
русского общества (Милюков П.Н. 1909, с. 148–149).
Основную пружину развития военно-национального государ-
ства, по мысли П.Н. Милюкова, составляли потребности самообо-
роны. Незаметно и невольно они порождали политику объединения
и территориального расширения. «Под влиянием того и другого Мо-
сковское государство уже с конца XV века становится настоящим
военным станом, главным штабом армии, нацеливаясь на колониза-
цию южных и восточных земель. В этом упорном процессе старые
хозяйственные заботы «прародителей» московских государей скоро
отходят на второй план перед новыми, более сложными: как достать
денег и войско. С конца XV века эти два вопроса надолго всецело
поглощают внимание центральной власти. Все другие существен-
ные реформы, особенно реформы в государственном управлении, в
конце концов, всегда вызываются этими двумя главными нуждами»
(Милюков П.Н. 1909, с. 149).
В подтверждение этой своей мысли П.Н. Милюков указывает,
что с конца XV века и вплоть до смерти Петра I Россия пережила пять
радикальных реформ организации государственного управления.
«Всякий раз в основе этой ломки лежит необходимость финансового
переустройства, вызванного, в свою очередь, удорожанием военных
расходов вследствие тех или иных необходимых улучшений в технике
военного дела. Эти пять моментов государственной реформы – одно-
временно военной, финансовой и административной – могут быть
приурочены к следующим годам: 1490, 1550, 1620, 1680, 1700—1720»
(Милюков П.Н. 1909, с. 149–150).
Первая из вышеназванных реформ была направлена на создание

постоянной армии, формировавшейся за счет служилого класса, с
которым правительство, за неимением денег, могло расплачиваться
исключительно землями.
Как выяснилось вскоре, одной конницы, составлявшей ядро но-
вой армии, оказалось недостаточно. Москвичи встретились на ли-
товской границе с отрядами пехоты, вооруженными пищалями – в
то время последней европейской новинкой. Модернизация армии
потребовала новых средств. Единственной формой налога до этого
были дань и так называемые «ямские деньги» (на содержание казен-
ных ямщиков). В отличие от дворянской конницы, которая получала
приплаты только в период действительной службы, пехоте прихо-
дилось платить постоянное ежегодное жалованье. Это приводило к
большому напряжению казны.
Чтобы решить проблему жалованья, Иван IV около 1550 года
создает целый ряд специальных военных податей, включающих «пи-
щальные» (на содержание пищальников), «емчужные» (на изготов-
ление пороха для ружей), а также налогов на городовое и «засечное
дело» (то есть на постройку укреплений и засек) и ряд других. «В на-
чале XVI века крестьянин платил около 80 коп. с каждой четверти
пашни. После податных реформ Ивана IV эта сумма составляла уже
1 руб. 30 коп.» (Милюков П.Н. 1909, с. 152).
Однако в XVII веке содержание войска становится еще дороже.
При Михаиле Федоровиче началось массовое привлечение в армию
иностранных солдат и офицеров, осуществлялось обучение русской
пехоты и конницы иноземному строю. Новые задачи потребовали
дополнительных средств. Это вызвало новую финансовую и одновре-
менно – новую государственную реформу. Были введены «большие
ямские и стрелецкие» подати, составлены новые писцовые книги,
проведена нормировка размеров «живущей четверти» в дворянских
поместьях.
Территориальные приобретения удалили границы государства от
Москвы. Необходимость решения оперативных военных задач заста-
вила правительство учредить три новых штаба русской армии – в Сев-
ске, Новгороде и Белгороде. Одновременно прогресс в военном деле
вынудил начать обучение новой конницы (рейтаров и драгун) и сол-
датской пехоты. Это снова увеличило расходы на содержание армии,
которые возросли втрое. По оценкам П.Н. Милюкова, если в начале
XVII века армия требовала 250 тыс. руб., то к концу – уже 750 тыс. руб.,
что составляло половину бюджета (там же, с. 153). Чтобы обеспечить
такую мобилизацию средств, правительство перешло к подворному
166 Глава 4
обложению в деревне, а также, отменив старые подати, ввело пораз-

рядный городской налог.
Наконец, непрерывные походы начала XVIII века в эпоху цар-
ствования Петра I потребовали новых военных и государственных
реформ. Прежде всего, был введен подушный налог, заменивший все
старые прямые налоги, которые он превосходил в 2,5 раза. Совер-
шенно новой статьей было содержание флота. Чтобы удовлетворить
резко возросшие государственные аппетиты, широко применялись
экстренные подати и сборы. В целом же военный бюджет Петра I
вчетверо превосходил расходы на армию в 1680 г.
В дальнейшем, по мнению П.Н. Милюкова, государственный
строй России настолько развился и окреп, что настоятельные воен-
ные нужды уже не оказывали на его динамику такого влияния, какое
имело место до тех пор. Однако факты говорят об обратном. Неиз-
бежность военного столкновения с Наполеоном вынудила Алексан-
дра I начать подготовку государственных реформ в России в начале
XIX века. Широко известна деятельность комиссии Сперанского.
Однако именно военный успех в данном случае, продемонстрировав
крепость существовавшего строя, убедил царя и правительство в пре-
ждевременности радикальных перемен.
Напротив, реформы Александра II во многом были обусловлены
военным поражением в Крымской войне, которое поставило царскую
Россию на грань катастрофы, выявило ее полную несостоятельность
в столкновении с буржуазными государствами. Особенно ярко слабо-
сти России проявились в отсталой военной технике, консервативной
военной доктрине, плохой организации армии, недостатках снабже-
ния и тыла. Противник уже имел на вооружении нарезные пушки
и нарезные ружья, тогда как экипировка царской армии недалеко
ушла со времен наполеоновских войн. Унизительный Парижский
мир был тяжелым уроком для самодержавия.
Тем не менее, следующий импульс для нового витка реформ Рос-
сия опять-таки получила в результате поражения в русско-японской
войне 1904–1905 гг.
Итак, мы видим, что вывод П.Н. Милюкова о том, что войско и
финансы всегда составляли предмет главного правительственного
внимания, оспорить трудно. На эти цели расходовалась большая часть
государственных средств. Доля затрат на военные нужды составляла во
второй половине XVIII в. 45—50%, в первой половине XIX в. – 42–43%,
наконец, в 1909 г. она равнялась 32% от всей расходной сметы бюджета
(там же, с. 155). Основным фактором, определявшим подобную ори-
ентацию правительства, являлась внешняя опасность.
Заметим, что В.И. Ленин для характеристики особенностей

российского государства неоднократно использовал термин «во-
енный». Мы встречаем у него «военно-феодальный империализм»,
«военно-феодальный характер царизма», «военно-абсолютистский
феодальный империализм» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.26, с.
318; Т.27, с. 67, 81, 90 и т.д.). Комментируя использование этой
терминологии, советский историк И.В. Фолюшевский (Фолю-
шевский И.В. 1960) писал: «В.И. Ленин дал не только полное...
определение империализма, но и показал его особенности в опре-
деленных странах. Он охарактеризовал английский империализм
как колониальный, французский – как ростовщический, герман-
ский – как юнкерско-буржуазный, российский – как военно-
феодальный». В разгоревшейся среди советских ученых полемике
по поводу содержания, вкладывавшегося В.И. Лениным в при-
веденные термины, многие авторы склонны были видеть лишь
некие образные сравнения, поскольку, как полагал, например,
Е.Д. Черменский, «крепостнические пережитки не были особен-
ностью российского империализма; ...в экономических признаках
империализма в России не было ничего феодального» (Чермен-
ский Е.Д. 1959, с. 18,19).
Нам представляется, что гораздо ближе к истине в данном слу-
чае М.Я. Гефтер, который полагал, что понятие «военно-феодальный
империализм» как нельзя более точно характеризует социальную
природу самодержавия и исторические корни царизма (см. Тарнов-
ский К.Н. 1990, с. 76). Поэтому нельзя смысл этой категории связы-
вать только с той политикой захватов, которую проводило царское
правительство.
Дискуссия по проблемам военно-феодального империализ-
ма в России, начавшаяся еще в середине 30-х годов, до сих пор
не завершена. В своей работе, посвященной обзору этой дискус-
сии, К.Н. Тарновский замечает, что «вопрос об особенностях
монополистического капитализма в России является ... частью
более широкой проблемы, проблемы особенностей развития
российского капитализма» (Тарновский К.Н. 1990, с. 80–81).
Представляется, что автор здесь ближе всего подошел к пра-
вильному пониманию ленинского термина. Именно такие осо-
бенности мы имеем в виду, когда говорим о мобилизационном
типе развития.
Судя по всему, работа П.Н. Милюкова вызвала пристальный
интерес у Л.Д. Троцкого, который писал: «Русское государство,
создававшееся на основе русского хозяйства, толкалось вперед
168 Глава 4
дружеским и особенно враждебным давлением соседних госу-

дарственных организаций, выросших на более высокой эконо-
мической основе. Государство с известного момента – особенно
с конца XVII в. – изо всех сил старается ускорить естественное
экономическое развитие. Новые отрасли ремесла, машины, фа-
брики, крупное производство, капитал представляются – с из-
вестной точки зрения – как бы искусственной прививкой к есте-
ственному хозяйственному стволу. Капитализм кажется детищем
государства» (Троцкий Л.Д. 1990, с. 88). Однако в стремлении
высветить в этой буржуазной идее революционное содержание,
Л.Д. Троцкий придает ей совершенно маргинальный вид: «С этой
точки зрения можно, однако, сказать, что вся русская наука есть
искусственный продукт государственных усилий, искусственная
прививка к естественному стволу национального невежества.
Русская мысль, как и русская экономика, развивалась под непо-
средственным давлением более высокой мысли и более развитой
экономики Запада... История русской фабрики, история рус-
ской монетной системы, история государственного кредита – все
это как нельзя лучше свидетельствует в пользу вышесказанного
взгляда» (там же, с. 88–89).
В итоге он фактически повторяет вывод П.Н. Милюкова, ког-
да пишет: «Таким образом, в 80—90-е годы XIX века русское пра-
вительство стояло перед лицом мира, как колоссальная военно-
бюрократическая и фискально-биржевая организация несокру-
шимой силы» (Там же, с. 90). Однако Троцкий не был бы самим
собой, если бы не сделал отсюда практический вывод: «Чем цен-
трализованнее государство и чем независимее от общества, тем
скорее оно превращается в самодовлеющую организацию, стоя-
щую над обществом. Чем выше военно-финансовые силы такой
организации, тем длительнее и успешнее может быть ее борьба за
существование» (там же, с. 91).
Можно с уверенностью констатировать, что Л.Д. Троцкий
вряд ли бы стал государственным деятелем исторического мас-
штаба, если бы он не уловил общее направление историческо-
го развития России и характер его основных движущих сил.
По крайней мере, в написанных им тезисах ЦК РКП «О моби-
лизации индустриального пролетариата, трудовой повинности,
милитаризации хозяйства и применении военных частей для
хозяйственных нужд» он попытался отразить эту историческую
особенность нашего развития в наиболее крайних, экстремист-
ских формах (там же, с. 151–161).
Предложенная им мобилизационная модель не была изобре-

тена, а всего лишь в утрированной, гипертрофированной форме
отражала реальные движущие силы и тенденции. С известными
оговорками можно утверждать, что мобилизационный тип разви-
тия (в силу объективной исторической преемственности и тради-
ции) ориентировался на строго определенную политику, а выбор
такой политики неизбежно формировал определенные условия ее
реализации, которые, замыкая этот круг, делали неизбежной ори-
ентацию на мобилизационный тип развития. Во всяком случае,
изучение послеоктябрьской истории страны создает впечатление
детерминированности исторических условий нашего развития
в течение последних семи десятилетий. Хотя при внимательном
рассмотрении становится понятным, что в определенной степени
эти условия автоматически следовали из идеологических устано-
вок первых лет советской власти, таких, как неизбежность миро-
вой революции, неизбежность столкновения двух систем и т.д. Все
это создавало на редкость благоприятную почву для культивирова-
ния мобилизационного типа.
Очевидно, что цели безопасности и обороноспособности, если
отвлечься от факторов внутренней политики, зависят от потенциа-
ла военной угрозы предполагаемых противников. Кроме того, имеет
значение оценка роли собственно вооруженных сил в общей систе-
ме мер обеспечения безопасности государства (политических, эко-
номических, дипломатических и др.). Выбираемое сочетание таких
мер является сложной производной от учета внутреннего и внешнего
положения страны, национальных целей и традиций, ресурсного по-
тенциала, состояния экономики и конечно – вооруженных сил.
«Огромное значение имела... особенность международного по-
ложения СССР в двадцатые-тридцатые годы. Атмосфера капитали-
стического окружения, нарастающей военной угрозы – по крайней
мере, так, как она осознавалась в то время, – во многом определяла
политический и идеологический климат эпохи... Вся стратегия пре-
образований получала очень разную направленность в зависимости
от того, как оценивалась военная опасность и чему отдавались при-
оритеты в обеспечении обороноспособности» (Гордон Э., Клопов Э.
1988, с. 30). Обеспечить подобную объективную оценку можно лишь
при наличии развитого демократического механизма подготовки,
принятия и контроля за выполнением решений в сфере безопас-
ности, максимально гарантирующего, с одной стороны, от ошибок
выбора, а с другой, – от навязывания обществу интересов отдельных
хозяйственно-политических групп.
170 Глава 4
Характерно, что конец НЭПа приходится на период резкого

осложнения международной обстановки, последовавшей сразу за
разгаром классовых столкновений в Англии и недвусмысленной под-
держкой, оказанной Советским правительством английскому проле-
тариату. Это привело в 1927 г. к обострению отношений между двумя
странами. «В выступлениях руководителей страны стала настойчиво
повторяться мысль о возможности скорой войны. Лето прошло под
знаком усиленной военизации на добровольной основе. Только за
одну «неделю обороны» в Осовиахим вступило полмиллиона новых
членов. Почти во всех городах были проведены рабочие военные по-
ходы и маневры, а в нескольких городах пробные мобилизации» (Го-
ланд Ю. 1988).
В то время руководство страны считало, что вооруженные силы
и оборонный потенциал в целом не отвечают требованиям, предъ-
являемым задачами современной войны. Все эти проблемы должны
были решаться в ходе индустриализации. Первый пятилетний план,
нацеленный, прежде всего, на решительный подъем машинострое-
ния, тяжелой промышленности, топливно-энергетического комплек-
са, должен был создать надежную, передовую техническую базу для
производства новейших систем вооружений. Вот как характеризует
первый пятилетний план В.С. Лельчук: «Важное достоинство плана
заключалось... в том, что он давал четкое представление о задачах,
которые надо было решать в борьбе за выживание на мировой арене»
(Лельчук В.С. 1989, с. 207). Показательны в этой связи слова И.В. Стали-
на в 1931 г.: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны
пробежать это расстояние за десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас
сомнут» (Сталин И.В. 1951, с. 39).
Директивы первого пятилетнего плана были утверждены XV съез-
дом РКП(б) в декабре 1927 года. Съезд указал на то, что «толь-
ко энергичное проведение курса партии на всемерное усиление
роста социалистических элементов во всем народном хозяйстве
(осуществление индустриализации, увеличение удельного веса
рабочего класса, помощь бедняцким и содействие середняцким
слоям деревни, при максимальном ограничении эксплуататор-
ских тенденций кулака) является основной предпосылкой для
успешной экономической и политической подготовки страны
к возможным столкновениям с буржуазным миром» (КПСС в ре-
золюциях 1954, с. 373).
Очевидно, что признание неизбежности военного столкно-
вения с капиталистическим миром из всех задач индустриализа-
ции выдвигало на передний план проблему укрепления обороно-
способности страны. В итоге форсированное развитие связанных

с этим производств приводило к постепенному подчинению эко-
номики страны нуждам оборонного комплекса. Чтобы ликвиди-
ровать отставание, приходилось в срочном порядке перебрасывать
ресурсы из одних сфер в другие, концентрировать их на страте-
гических направлениях, путем невероятного напряжения сил до-
биваться наращивания мощностей оборонной промышленности,
развертывать выпуск современных систем вооружений. Расшире-
ние сферы производственных процессов по укреплению обороно-
способности страны и превращение их в хозяйственную доминанту
постепенно охватило все общество и обнажило особенности такой
экономической системы, которую мы называем в данной работе
мобилизационной.
Признавая, что под влиянием военной угрозы советская эко-
номика и общество в целом приобрели ряд специфических черт,
на многие годы определившие характер социализма в СССР,
некоторые исследователи указывают на парадоксальный, по их
мнению, факт, – низкий уровень оборонных расходов в первой
пятилетке. Например, В.С. Лельчук пишет: «Нередко ссылают-
ся на военную угрозу. Спору нет, капиталистическое окружение
постоянно таило опасность для Страны Советов и с этим нельзя
было не считаться. Но тем более удивительно, что именно расхо-
ды на оборону и управление в годы первой пятилетки, за исклю-
чением 1932 г., оказались ниже предусмотренных планов» (Лель-
чук В.С. 1989, с. 225). На самом деле ничего удивительного в этом
нет. Высокие расходы на оборону в этот период, когда еще не
были полностью развернуты новейшие производственные фон-
ды оборонных отраслей, привели бы к тиражированию старой, не
отвечавшей задачам современной войны, техники. Только осу-
ществив техническое перевооружение, имело смысл увеличивать
выпуск теперь уже новейших систем вооружений. Поэтому низ-
кие доли затрат на оборону в государственных расходах не могут
опровергнуть того факта, что высокая степень внешней угрозы
для безопасности страны оказывала решающее влияние на фор-
мирование экономической политики.
Кроме того «низкие расходы на оборону» в СССР – чисто
статистический феномен. Известно, что часть расходов граждан-
ских министерств служила военным целям: например, расходы на
строительство военных сооружений, казарм и т.д. не включались в
бюджет Министерства обороны, расходы на военные училища осу-
ществлялись через бюджет Министерства высшего образования и
172 Глава 4
т.д. Но все подобные факты носили второстепенный характер.

Основное объяснение заключается в искусственно создававшейся
дешевизне вооружений за счет больших субсидий, предоставляв-
шихся тяжелой и добывающей сферам промышленности. Источ-
ником таких субсидий являлся, прежде всего, налог с оборота на
предметы потребления. Без учета этого факта ряд цифр в истории
наших пятилеток выглядит совершенно фантастически. Так, в
плане на 1941 г. сообщалось, что общая цена продукции всех отрас-
лей оборонной промышленности должна составлять 40 300 млн руб.,
тогда как цена продукции текстильной промышленности составляла
около 46 000 млн руб., т.е. была выше. Подобная статистика может
скорее привлечь потенциального агрессора, нежели отвратить его от
нападения.
Т. Клифф приводит в своей книге расчеты профессора Корнель-
ского университета М. Гарднер-Кларка, касающиеся оценки масшта-
бов производства вооружений в довоенной советской экономике (см.
таблицу 4.2.1). Так, уже в 1932 г. производство военного снаряжения
поглощало 21,8% от общего количества чугуна и стали, в 1938 г. –
29,2%, что составляло 94,3% всего чугуна и стали, идущих на строи-
тельство машиностроительных предприятий, т.е. строились только
военные заводы (Клифф Т. 1995, с. 37–38).
Для страны, подобной нашей, которая с самого момента своего
создания отставала от стран Запада в экономическом и технологиче-
ском отношении, а именно оттуда, как полагали, исходила основная
угроза нашей безопасности в 20-е и 30-е годы, необходимо было соз-
дать оборонный потенциал, сопоставимый по мощи с тем, что имели
в то время возможные противники. Поэтому, очевидно, в СССР зна-
ли, какие системы вооружений, какого качества и в каком количестве
были необходимы. Разумеется, выбор систем вооружений определя-
ется принимаемой стратегией и тактикой вооруженных сил в предпо-
лагаемой войне. Но хотя ответ на эти вопросы сложен, тем не менее,
цели развития оборонных отраслей были достаточно ясны, потому
что СССР военный потенциал формировал в ответ, а не первым. Ска-
занное относится не только к системам вооружений, но и к фондам
промышленности, которые прямо или косвенно были задействованы
в производстве техники и снаряжения для армии. «В этой связи, – под-
черкивают Л. Гордон и Э. Клопов, – знаменательно, что 80—85 про-
центов вложений в активную часть основных фондов, созданных у нас
в период индустриализации, то есть основная часть машин и обору-
дования предприятий, построенных, расширенных и реконструиро-
ванных в это время, приходится на долю импортированной техники»
(Гордон Л., Клопов Э. 1988, с. 1). Вполне можно согласиться с их вы-

водом, что в период 20-х и 30-х годов технический прогресс в СССР
носил вторичный характер, повторяя технические достижения пере-
довых стран. Поэтому направления научно-технической политики
того времени были в то время не просто определены, а предопреде-
лены.
Другим важным фактором определенности развития являлось го-
сударство, которое, будучи единственным потребителем продукции
оборонного комплекса, гарантировало устойчивый спрос на нее и
полностью брало на себя риск, связанный с разработкой и производ-
ством новых систем вооружений.
В гражданских отраслях связь целей их развития с целями
страны осуществляется сложнее. Их продукция, а, следовательно,
и вещное наполнение целей, должны получить признание на рын-
ке, но если рынок насыщен, то сделать это бывает трудно. Други-
ми словами, в гражданских отраслях надо удержаться на рынке, а
в оборонных – рынок гарантирован, поскольку государство в лю-
бом случае компенсирует издержки по разработке новых техно-
логий и образцов продукции. Если же рынок не гарантирован, то
обновление продукции связано с опасностью потери рынка, по-
скольку не все новинки признаются потребителем. При этом даже
если степень контроля рынка государством велика, но рыночные
механизмы действуют в полном объеме, потребитель все равно име-
ет возможность голосовать рублем. Если же действие рыночных сил
ограничено или подорвано (например, рынок не насыщен и потре-
битель вынужден брать то, что дают), то такая ситуация губительна
для научно-технического прогресса. Он теряет ориентиры при раз-
работке новых потребительских благ и повышении качества про-
дукции. Исчезает обратная связь с рынком, а с нею – и стимулы
к совершенствованию продукции.
Итак, оценка продукции происходит на рынке. От этой оценки
зависит благополучие гражданских отраслей. Для оценки качества
систем вооружений рынка не требуется. В мирное время она осу-
ществляется экспериментальным или экспертным путем.
Следовательно, государство создает гарантированные условия
развития спецотраслей, ставя их вне экономического риска. Но та-
кие гарантии стоят дорого. Когда же они создаются в условиях доста-
точно слабой экономики и действуют в течение длительного време-
ни, это требует такого отвлечения ресурсов из народного хозяйства,
которое безболезненно пройти не может. Сказывается это на уровне
технического развития различных сфер народного хозяйства.
Таблица 4.2.1. Потребление в СССР чугуна и стали предприятиями, производящими военное снаряже-
174
ние (1932–1938 гг.)
1932 г. 1933 г. 1934 г. 1935 г. 1936 г. 1937 г. 1938 г.
Расход чугуна и стали на производство военного сна- 1646,6 1378,1 2204,6 2667,9 2873,3 4019,1 4986,2
ряжения, тыс. тонн
Доля чугуна и стали, идущих на производство воен- 40,4 32,6 38,2 38,0 35,4 47,1 57,5
ного снаряжения, в общих расходах машино-строения
в СССР
Доля чугуна и стали, идущих на производство военно- 21,8 17,5 17,5 19,3 17,4 23,2 29,2
го снаряжения в их общем потреблении в СССР
Количество чугуна и стали, идущих на строительство 252,3 135,6 164,4 290,8 745,5 793,0 880,1
предприятий, производящих военное снаряжение,
тыс. тонн
Доля чугуна и стали идущих на строительство пред- 45,8 65,9 72,8 73,4 82,5 84,5 94,3
приятий, производящих военное снаряжение, в их
общем расходе на строительство машиностроитель-
ных редприятий в СССР
Доля чугуна и стали идущая на строительство пред- 17,1 12,8 11,3 13,5 21,8 24,7 30,6
приятий, производящих военное снаряжение, % от
общего потребления в СССР
Источник: Т. Клифф. 1955, с. 37–38

Глава 4
Прежде всего, структурообразующее ядро экономики формиру-

ется с прицелом на потребности спецотраслей. Удовлетворение по-
требностей гражданских отраслей производится только после того,
как выполнены заказы оборонных. Значит, последние в первую оче-
редь обеспечиваются качественными ресурсами. В результате рано
или поздно качественный уровень оборонных отраслей оказывается
выше гражданских, а поскольку этот процесс постоянно воспроизво-
дится, то разрыв в уровне возрастает.
Такая ориентация приводит к тому, что возможности техноло-
гического прогресса в оборонных отраслях оказываются шире, реа-
лизуясь в них в первую очередь. Если же речь идет о заимствовании
передовой технологии из-за рубежа, то опять-таки эта технология
сначала распространяется в оборонных отраслях.
В соответствии с такой инновационной политикой распределя-
ются дефицитные и качественные ресурсы. Неудивительно, что им-
пульс к технологическому обновлению все время возникает в обо-
ронных отраслях, а для остальной экономики он носит вторичный,
остаточный характер.
Таким образом, зреет развитое технологическое ядро экономи-
ки из оборонных отраслей и ее периферия из гражданских отраслей.
Формируется, по словам Ю.В. Яременко, многоуровневая экономи-
ка, в которой разрыв между ядром и периферией постоянно нарас-
тает, превращаясь в тормоз на пути технического прогресса. Слабая
и низкая технологическая база периферии не способна эффективно
усваивать инновационные импульсы, доходящие к тому же в осла-
бленном виде из-за ресурсной дискриминации. «Если на хозяйствен-
ное решение повлияла необходимость исключения из числа исполь-
зуемых ресурсов их высших категорий и ориентация на применение
других видов ресурсов носила вынужденный характер, то это приве-
дет к снижению преобразующего эффекта вновь внедряемой техно-
логии», – пишет Ю.В. Яременко. И далее: «В многоуровневой эко-
номике объем и характеристики ресурсов, направляемых в каждое
хозяйственное подразделение, выражает принадлежность к опреде-
ленному хозяйственному уровню... Потребности отдельных отраслей
в ресурсах имеют объективные границы. Они связаны с положением
той или иной отрасли в иерархической системе хозяйственных уров-
ней» (Яременко Ю.В. 1981, с. 82–83).
Таким образом, мы видим, как под влиянием внешних факторов
осуществляется переход к определенному типу развития, который
проявляется в формировании ряда глубинных свойств у социально-
экономической системы, связанных, прежде всего, с выработкой
176 Глава 4
устойчивой, повторяющейся, типической реакции на потребности

развития общества. Эти потребности воспринимаются и реализуют-
ся строго определенным образом, который, будучи сформированным
и воплощенным в определенных исторических условиях, закрепляет-
ся в конкретных институтах общества и воспроизводится уже через
систему этих институтов, определяя характер поведения системы в
новых обстоятельствах.
Показательна в этой связи ситуация в экономике СССР в пер-
вые послевоенные годы (1946—1953). Казалось бы, в тот период
на первый план должны были выступить задачи восстановления
народного хозяйства. Однако политическое руководство страны
начинает подготовку к новой полномасштабной войне, прогнози-
руя агрессию со стороны бывших союзников по антигитлеровской
коалиции. 9 февраля 1946 г. И. Сталин на встрече с избирателями
Сталинского района Москвы сформулировал главные направления
экономической политики страны, включавшие: металл – для произ-
водства вооружений и оборудования для предприятий; топливо – для
промышленности и транспорта; хлопок – для производства обмун-
дирования; хлеб – для снабжения армии. Ставилась задача довести
годовое производство стали до 60 млн т, чугуна – до 50 млн т, до-
бычу нефти – до 60 млн т. В 1947 г. в одном из документов Госплана
СССР прямо говорилось о том, что «повышение объемов поставок
военной техники в 1948 г. потребует переключения части производ-
ственных мощностей, в первую очередь рабочей силы, с производ-
ства гражданской продукции на производство военной продукции»
(цитируется по: Пыжиков А. 2001, с. 134).
Чтобы понять, на каком социально-экономическом фоне осу-
ществлялись подобные решения, приведем некоторые факты. В ходе
войны в РСФСР было уничтожено 500 городов и поселков, 11 млн
человек остались без крова. Города, пострадавшие от войны, сильно
обезлюдели. Так, в Сталинграде после окончания военных действий
осталось 12,2% жителей, в Воронеже – 19,8%. Совокупные затраты на
войну и связанные с этим потери национального дохода ЦСУ СССР
оценило в 1 890 млрд руб. Кроме того, потери доходов населения, госу-
дарственных и кооперативных предприятий в период войны и расходы
на содержание армии составили 501 млрд руб. Потери национального
дохода в результате демографических изменений, вызванных войной,
оценивались 1664 млрд руб. Таким образом, с учетом прямых и кос-
венных потерь общий экономический ущерб СССР в 1941—1947 гг.
составил 4734 млрд руб. или 893 млрд. долл. США по официальному
обменному курсу Госбанка СССР в 1940 г. (там же, с. 135).
И в этих условиях, невзирая на тяжелейшее положение насе-

ления, особенно в районах, переживших оккупацию, руководство
СССР во второй половине 40-х годов реализует программу пол-
ного переоснащения вооруженных сил. В авиационной промыш-
ленности после войны было создано более 20 типов самолетов,
30 новых моторов и реактивных двигателей. Удельный вес реак-
тивных самолетов в производстве авиационной техники возрос
с 1% в 1946 г. до 65% в 1950. Наращивались объемы производства
боеприпасов. Если в военное время производство взрывателей и
военных трубок составляло около 13 млн шт. в месяц, то в конце
40-х годов, в мирное время достигало 35—40 млн шт. в месяц (там
же). Если же принять во внимание ускоренную реализацию в те
же годы атомного суперпроекта, то станут понятными масштабы
переориентации общественного производства на нужды военно-
промышленного комплекса.
Охарактеризовав по возможности полно мобилизационный
тип развития, мы, как может показаться, несколько уклонились в
сторону от основной линии нашего исследования. Однако чтобы
глубже понять специфику механизмов функционирования совет-
ской экономики, мы не должны игнорировать основные системо-
образующие факторы, определяющие ее характер на протяжении
длительного исторического периода. Сильная сопряженность с
внешними факторами модифицирует экономическую систему рос-
сийского, а позже и советского общества, придавая ей совершенно
особые черты, присущие мобилизационному типу развития. Имен-
но поэтому П.Н. Милюков настаивал на том, что понимание рус-
ской экономической и социальной жизни необходимо начинать
с понимания жизни политической. В этой связи утверждение
В.И. Ленина о том, что «политика не может не иметь первенства
над экономикой», – применительно к русской и советской дей-
ствительности не просто лозунг, а строгое методологическое тре-
бование. Ведь даже разработчики плана ГОЭЛРО основную его
задачу видели (не более и не менее) в том, чтобы «...выравнить
фронт нашей экономики в уровень с достижениями нашего по-
литического уклада» (ГОЭЛРО 1921, с. 36). Наши знания о моби-
лизационном типе развития должны помочь нам при анализе его
экономической составляющей, что мы и сделаем в следующей
главе.
178 Глава 4
4.3. Проблема генезиса мобилизационного типа

(на примере пореформенной России)
Мобилизационный тип развития в общем и целом выступает как

тенденция, проявляющаяся в специфике решения масштабных
социально-экономических и хозяйственно-политических проблем,
встающих перед обществом на различных этапах его развития. Общ-
ность в подходах к решению этих проблем, просматривающаяся в
различные эпохи и в неодинаковых исторических условиях, позво-
ляет говорить о некоем типичном, имманентно присущем данной
системе способе действий. На наш взгляд, категория типа развития
представляет собой наряду с понятиями формации, способом произ-
водства и рядом других, важнейшую характеристику фундаменталь-
ных свойств социально-экономической системы, рассматриваемой в
динамике, т.е. сквозь призму ее истории. В рамках одной и той же
формации, одного и того же способа производства вполне мыслимы
и допустимы (история наглядно подтверждает это) различные типы
развития.
Инновационный и мобилизационный типы развития далеко не
единственные из потенциально реализуемых. Вполне возможно,
что история различных человеческих сообществ, рассмотренная под
этим углом зрения, поможет обнаружить и какие-то другие, пока не-
известные типы. Но даже если ограничиться только двумя выделен-
ными типами, то в чистом виде их условно можно полагать крайними
элементами мыслимой классификации, между которыми существует
богатое множество различных градаций, т.е. типов развития, соче-
тающих в большей или меньшей мере оба этих свойства.
Если теперь снова вернуться к собственно мобилизационному
типу, то, например, на протяжении российской истории интенсив-
ность его проявления в различные периоды была неодинаковой. На-
пример, в петровскую эпоху его проявления становятся совершенно
определенными, а в пореформенный период (после 1861 года) зна-
чительно ослабевают в результате появления многочисленных черт
эволюционного развития.
Однако с началом Первой мировой войны вновь все отчетливее
начинают проступать черты мобилизационного типа, найдя, нако-
нец, свое наиболее яркое воплощение в социально-экономической
системе, сформировавшейся в законченном виде в СССР во второй
половине 30-х годов. Прежде чем дать обобщенную трактовку по-
добным колебаниям в характере развития системы, обратимся к кон-
кретным событиям нашей социально-экономической истории.
Как бы впечатляюще ни выглядели успехи капитализма в России,

собственно слой капиталистических отношений был бесконечно то-
нок и слаб по сравнению с гигантским заповедником архаичных,
феодальных и полуфеодальных форм хозяйствования, которые объ-
единяла в себе прежде всего община и вокруг которой группирова-
лись различные мелкие хозяева, торговцы, ремесленники-кустари и
прочие представители многочисленных российских экономических
укладов начала XX века. Именно их в первую очередь и больше все-
го затрагивал процесс быстрых и масштабных перемен всех сфер
российской жизни на рубеже веков. Так, за 10 лет (1986–1996) вы-
плавка чугуна в стране утроилась (США добились такого прироста
за 23 года, Англия – за 22, Франция – за 28 и Германия – за 12 лет).
За 30 лет (1867–1897) добыча угля увеличилась в 25 раз, а нефти за
25 лет (1870–1895) – в 226 раз. По темпам развития тяжелой про-
мышленности Россия занимала первое место в мире.
Промышленный переворот коренным образом изменял весь
строй жизни, безжалостно ломая и разрушая все те институты обще-
ства, которые вставали на пути уверенной поступи капитализма. Все
это создавало невиданные социальные противоречия, выливавшиеся
в классовые конфликты, потрясения, восстания и бунты, в которых
проявлялась не только борьба против нарастающего имущественного
и социального неравенства, но и в значительной мере консерватив-
ная реакция на процесс быстрых перемен, превосходящий по ско-
рости способность к социальной адаптации членов общества и его
различных групп, и, тем самым, создающего объективную почву для
активного неприятия всего того нового, что изменяло привычный,
традиционный мир.
В истории подобные движения активного противодействия
процессам прогрессивных изменений со стороны социально-
политических классов и групп, в наибольшей степени затрагиваемых
преобразованиями и на плечи которых ложится основная тяжесть
осуществляемых реформ, встречаются неоднократно. В качестве
примеров можно назвать движение луддитов в Англии на рубеже
XVIII—XIX веков или исламскую революцию в Иране в 70-х годах
ХХ века. Последняя представляет собой классический случай массо-
вого социального протеста против политики быстрой модернизации,
проводившейся шахским режимом.
В России наиболее ярко эти процессы проявились в ходе осу-
ществления Столыпинской аграрной реформы. В соответствии с ней
отменялось средневековое крестьянское надельное землевладение,
разрешался выход из общины, продажа земель, свободное переселе-
180 Глава 4
ние в города и на окраины, отменялись выкупные платежи, телесные

наказания, а также устранялись некоторые правовые ограничения.
Ко времени начала реформы общинное землевладение охватыва-
ло 9,2 млн дворов, то есть десятки миллионов человек. Характери-
зуя программу Столыпина, В.И. Ленин писал, что развитие новых
земельных отношений «вне всякого сомнения, идет по линии капи-
талистической эволюции, облегчает, толкает вперед эту эволюцию,
ускоряет экспроприацию крестьянства, распадение общины, созда-
ние крестьянской буржуазии. Это законодательство, несомненно,
прогрессивно в научно-экономическом смысле» (Ленин В.И. Полн.
собр. соч., т. 16, с. 219).
Однако вопреки прогрессивной направленности реформы боль-
шинство крестьян было настроено против нее и, прежде всего,
против выдела из общины. Обследование, проведенное в то время
Вольно-экономическим обществом, показало, что в центральных
губерниях отрицательное отношение к реформе высказало около
90% опрошенных (История СССР. 1861–1917. 1990, с. 313). И, тем
не менее, к 1916 г. 3374 тыс. домохозяев (или 35% общинников) по-
дали заявления о выходе из общины, а 2478 тыс. – выделились из
нее. При этом по 28 черноземным губерниям из общины вышло
27,7% дворов, а в нечерноземных – 13,8%. В целом же спустя 8 лет
после начала реформы в общине все еще состояло 3/4 общинников
(там же, с. 314–317). Эти десятки миллионов людей, оставшись в об-
щине и самим фактом пребывания в ней подтвердившие свою при-
верженность рутинному, традиционному хозяйственному, а вместе
с ним и жизненному укладу, служили мощной социальной базой,
на которой формировалась оппозиция к осуществлявшимся рефор-
мам. Еще С.М. Соловьев отмечал, что «во все продолжение древней
русской истории мы видим стремление менее богатых, менее значи-
тельных людей закладываться за людей более богатых, более значи-
тельных, пользующихся особыми правами, чтобы под их покровитель-
ством найти облегчение от повинностей и безопасность» (Соловьев
С.М. 1988, с. 524). Поскольку отдельные крестьяне уже с древнейших
времен, как правило, являлись членами общины, то и под защиту кня-
зя отдавались чаще всего целыми общинами. В то время это был прак-
тически единственный способ снискать защиту и покровительство во
время усобиц, смут, разбойных набегов. Община представляла собой
древнейший институт самоуправления с правами раскладки податей
между членами общины и мирского суда. Общинное землепользова-
ние распространялось на все земли на ее территории – как незаня-
тые, так и освоенные.
Община обеспечивала значительную моральную и материальную

поддержку своим членам, мешая, с одной стороны, полному разо-
рению беднейших общинников, а с другой, – препятствуя сильному
социальному расслоению за счет выделения наиболее богатых земле-
владельцев. Появившиеся в XV—XVI вв. переделы земли способство-
вали поддержанию социальной однородности общины. В направле-
нии выравнивания работали такие ее непременные функции, как дела
благотворительности, а также призрения бедных и престарелых.
Община представляла собой наиболее элементарный, первичный
(если не считать семью) институт русского государства на протяжении
большей части его истории. Власть князя и его наместников, а затем
и государственная власть (начиная с эпохи Московской Руси) были
как бы надстройкой над самоуправляющейся общиной (Павлов-
Сильванский Н.П. 1988, с. 56). Эта ее феноменальная живучесть,
благодаря которой она умудрялась сохраниться и приспособиться к
любым изменениям политической конъюнктуры, всегда вызывала
интерес и удивление исследователей. Например, А.А. Кизеветтер
полагал, что все реформы Петра I и Екатерины II мало повлияли на
посадскую общину. Он указывал на глубокую бездну, отделявшую
Россию красноречивых регламентов, инструкций, указов, изготов-
лявшихся в петербургских канцеляриях и изукрашенных цветами
модной в то время политической идеологии, от серой будничной
действительности подлинной России того времени. «Из-под внеш-
ней оболочки нового канцелярского жаргона на вас глядит старая
Московская Русь, благополучно переступившая за порог XVIII сто-
летия и удобно разместившаяся в новых рамках петербургской им-
перии». (Кизеветтер А.А. 1904, с. 160).
Реформа 1861 года, освободившая крестьян, тем не менее, мало
затронула общину. Ослабив производимое на общину экономическое
давление, она не устранила социально-экономического механизма,
на котором покоилось общинное землепользование. Поэтому отмена
крепостного права, выводя крестьянина из-под власти помещика, ре-
шила только половину задачи. Другая половина состояла в том, чтобы
вывести крестьянина из-под власти общины. Только после этого мож-
но было говорить о ликвидации пережитков феодализма в сельском
хозяйстве и создании условий для прогресса производительных сил
на базе новых организационно-хозяйственных форм и отношений.
Именно эту задачу и призвана была решить реформа Столыпина.
Заметим, что Россия не знала ни своей эпохи Возрождения, ни
своей Реформации, пережитых Западной Европой в XV–XVII вв. Эти
два процесса, приведшие к фундаментальной переоценке всей систе-
182 Глава 4
мы ценностей, подготовили формирование совершенно нового типа

культуры, которая строилась на признании непреходящей ценности
человеческой личности, акцентируя внимание на ее творческом,
деятельном начале, определявшимся нацеленностью на конкретные
результаты и рациональной стратегией их достижения. При этом че-
ловек, получая право на созидательную, позитивную деятельность,
рассматривался ответственным за свои поступки не только перед со-
бой, но и перед обществом.
Такая философия фактически предвосхищала дух надвигающейся
буржуазной эпохи, формируя подспудно, шаг за шагом, новое миро-
воззрение, основанное на индивидуализме, предприимчивости, изо-
бретательности и расчете. Человек нового времени выковывался в
горниле истории веками. Такие черты человеческой личности, как це-
леустремленность, рациональность, опора на собственные силы, стой-
кость к жизненным испытаниям и обожествляемое отношение к труду
прошли проверку временем и стали в итоге основными несущими эле-
ментами развития Европы, а вслед за ней и других регионов мира.
Без определенного человеческого материала ростки инноваци-
онного типа развития прочными быть не могли, поскольку отсут-
ствие необходимых для него человеческих качеств лишало этот тип
требуемой социальной базы.
Что же касается России, то она к моменту столыпинской рефор-
мы такую человеческую выделку только начинала осуществлять.
Однако в результате этой реформы привычный, формировав-
шийся на протяжении столетий общинный уклад жизни начал ру-
шиться. Крестьянин оказывался вне общины, один на один с миром,
с его проблемами, с его жестокими социальными и имущественными
законами. Его общинный менталитет и патриархальная психология
с их уравнительными понятиями справедливости, конформизмом,
патернализмом и неприятием перемен восставали против всех тех
изменений, которые несло наступление капиталистических отно-
шений в деревне и которые подрывали все устоявшиеся в течение
веков ценности крестьянского быта. Подобная потеря жизненной
опоры крестьянством, составлявшим подавляющую часть населения
России, повлекла, в конце концов, утрату обществом социально-
политической устойчивости и сформировала основные причины
грядущего российского кризиса, разрешившегося октябрьским вос-
станием и гражданской войной.
Именно этот класс, представлявший беднейшее крестьянство
и середняков, явился главным субъектом активного, вооруженного про-
теста против наступающего капитализма. Именно на мощь и авторитет
этого класса в первую очередь опирались большевики. В.И. Ленин не

уставал говорить о необходимости союза пролетариата с бедняком при
нейтрализации середняка, но сама эта нейтрализация требовала от боль-
шевиков таких уступок середняку (уступок на фоне их ортодоксальных
утверждений о мелкобуржуазной сущности основной крестьянской
массы), которые связывали эти две силы крепче любых уз. Вступив од-
нажды в этот союз в роли духовного и идеологического лидера и полу-
чив при поддержке этих (неожиданных с точки зрения марксистской
теории) союзников власть, большевики уже не могли безболезненно
его разорвать без угрозы потери этой самой власти. Необходимость же
поддерживать такой союз требовала от большевиков отражать в своей
теории, идеологии, политической и хозяйственной практике основные
установки класса, составлявшего социальную базу движения.
С другой стороны, крестьянство пошло за большевиками из разо-
ренной общины, потому что представленный в этом течении адаптиро-
ванный к особенностям русской жизни марксизм в наибольшей степе-
ни отвечал российскому патриархальному социально-экономическому
генотипу. В этом смысле не марксизм выбрал Россию (о чем пытаются
говорить сегодня некоторые с явным намеком на некие злые силы),
а Россия выбрала марксизм, причем не только как наиболее радикаль-
ное учение, направленное против угрожавшего ей капитализма, но,
прежде всего, еще и потому, что это учение как бы воплощало в себе
принимаемой основной массой народа социальную утопию. Подчер-
кнем еще раз, что имеется в виду не марксизм вообще, а его больше-
вистская версия. Укажем в этой связи на некоторые основные момен-
ты, обусловившие успех марксистской теории в России.
Прежде всего, традиционным обществам весьма свойственно уто-
пическое сознание, как бы парадоксально это ни звучало. Отсутствие
ощущения исторического развития делает в рамках таких обществ не-
возможным выбор каких бы то ни было деятельных путей их реали-
зации. Содержащийся в недрах русского общества гигантский ареал
общинного землевладения в силу своей многовековой рутины пред-
ставлял собой как раз тот самый традиционный слой, который охотно
воспринимал утопические картины коммунистического будущего, не
задумываясь о его реальности. Сейчас об этом принято забывать, но
большевики не склонны были откладывать переход к коммунизму на-
долго после социалистической революции. В этом смысле утопия вы-
давалась за вполне реальную цель, но, чтобы достичь ее, требовалось
приложить сверхусилия. И уже в этом была ее чрезвычайность.
Далее, достижение этой цели, учитывая стартовое состояние стра-
ны, требовало совокупных, организованных усилий всего общества,
184 Глава 4
для чего оно должно было функционировать как хорошо отлаженный

единый механизм, чтобы сконцентрировать все свои силы, энергию
и ресурсы в направлении движения к поставленным целям. Это дела-
ло революционные, чрезвычайные методы необходимыми не только
для прихода к власти, но и для всей последующей реорганизации и
перестройки общества.
Исходным пунктом социалистической революции рассматривал-
ся захват власти, то есть опять-таки решающая роль в намечаемых
свершениях отводилась новому государству, долженствующему быть
основным динамизирующим элементом будущего общества.
Итак, мы видим, что кризис, возникший в России, разрешился воз-
вращением к мобилизационному типу. Резкий поворот к традиционным
формам предполагал их обязательное совершенствование. В этом плане
изменившаяся в пореформенный период экономика также требовала
пересмотра, развития и совершенствования мобилизационной модели,
что и было сделано в советский период российской истории.
В последующих главах мы подробно рассмотрим главные особен-
ности экономики мобилизационного типа. В этой же главе, заканчивая
рассмотрение основных понятий, характеризующих мобилизацион-
ный тип развития, мы можем сделать вывод о том, что в определенных
условиях он способен поддерживать и даже повышать жизнеспособ-
ность общества. Как бы ни был мучителен процесс приспособления
к новым условиям и как бы велика ни была социальная и экономи-
ческая цена его использования, он обеспечивал частичное решение
определённых масштабных социально-экономических проблем, вы-
водя государство ценой неимоверных усилий на новый уровень раз-
вития, в определённых аспектах адекватный требованиям времени и
истории. При этом общество в ходе этой многовековой работы вы-
работало специфические, достаточно тонко настроенные социально-
экономические, политические и прочие институты, регулирующие его
деятельность в условиях процессов чрезвычайной модернизации. Они
отличаются от функционально аналогичных институтов и механизмов
других типов развития (эволюционного и инновационного).
Переход от одного типа развития к другому не может быть про-
стым, быстрым и однозначным. У каждого из типов развития есть
свои плюсы и минусы. Инновационный тип более динамичен, а мо-
билизационный тип, как свидетельствует тысячелетняя история Рос-
сии, – весьма устойчив и обеспечивает приемлемую степень выжива-
ния исповедующему его обществу. Тем не менее, в контексте общего
направления развития культуры и общества будущее за инновацион-
ным типом развития.
Глава 5
КОМПЕНСАЦИОННАЯ СИСТЕМА
МОБИЛИЗАЦИОННОГО ХОЗЯЙСТВА
Мобилизационная экономика нацелена на реализацию, прежде все-

го чрезвычайных целей. Основной системообразующей чертой такой
экономики является то, что она функционирует абсолютно, не взи-
рая на критерии экономической целесообразности и эффективности.
В качестве обязательных требований здесь выступают сроки реализа-
ции и безусловное достижение цели.
Строго говоря, такая экономика не является экономикой, по-
скольку формируется под влиянием внеэкономических факторов.
Тут уместнее термин «хозяйство». Сфера действия экономических
стимулов и рычагов в ней ограничена и решающей роли не играет.
Другими словами, подготовка и реализация хозяйственных решений
не находится в прямой связи с оценками экономической эффектив-
ности и целесообразности и часто осуществляется вопреки логике
этих оценок. Но систематическое игнорирование требований объ-
ективных экономических законов должно приводить, в конце кон-
цов, к расстройству экономических регуляторов, определяющих
поведение производителей и потребителей. Чтобы этого не произо-
шло, экономическая система мобилизационного типа должна до-
полняться мощной компенсационной системой, представляющей
из себя совокупность таких средств и ресурсов, которые, включаясь
в хозяйственную жизнь в необходимые моменты, препятствуют бло-
кированию каналов экономического оборота ресурсов. Состыковка
и подключение компенсационной системы к экономике осущест-
вляется административно-командной системой с помощью властно-
принудительных методов.
Из-за постоянного присутствия и участия в хозяйственной жиз-
ни компенсационной системы экономическая система мобили-
зационного типа является не целостной, не самодостаточной, не-
сбалансированной. Лишение такой экономики компенсационной
системы привело бы сначала к приостановке функционирования
отдельных воспроизводственных контуров, а вслед за этим – к кол-
лапсу всей хозяйственной системы. Точно так же, уничтожение
186 Глава 5
административно-командной системы без качественного измене-

ния самого объекта управления привело бы к разрыву насильствен-
но устанавливаемой связи между экономикой и компенсационной
системой и тем самым – к распаду всей хозяйственной жизни.
Итак, мы видим, что хозяйственный организм в условиях моби-
лизационного типа развития включает три неразрывно связанных
между собой составляющих: административно-командную систему,
экономическую систему и компенсационную систему. Его прин-
ципиальное отличие от других известных форм организации хозяй-
ственной жизни состоит, прежде всего, в наличии специфической
компенсационной системы. С нее мы и начнем рассмотрение эконо-
мики мобилизационного типа. Это облегчит понимание специфики
других составляющих, которые мы охарактеризуем в последующих
параграфах.
5.1. Система компенсации
Общество, функционируя в мобилизационном режиме, не может не

игнорировать критерии экономической целесообразности. Сам факт
устремления к определенным целям и достижение этих целей на-
столько важен с точки зрения существования такого общества (сохра-
нение его жизнеспособности, целостности, поддержания механизмов
его организованности и работоспособности), что все подчиняется
этим требованиям, а приоритет последних означает доминирование
внеэкономических критериев даже применительно к хозяйственной
деятельности. Как мы увидим на примере рассмотрения финансовой
системы, государство в лице правительственных органов все время
старается преодолеть ресурсные ограничения, отбросить экономи-
ческие критерии ради достижения поставленных целей. Но расходо-
вание ограниченных ресурсов вопреки требованиям экономической
целесообразности неизбежно рано или поздно порождает острейшие
дефициты, дисбалансы и диспропорции. Поэтому хозяйственная си-
стема мобилизационного типа, будучи не в силах бесконечно игно-
рировать возникающие в хозяйственном организме нарушения, для
полноценного функционирования нуждается в наличии надежных
источников компенсации. В наиболее общем виде процессы ком-
пенсации применительно к хозяйственной системе рассматриваемо-
го нами типа были исследованы Ю.В. Яременко (1981). Он исходил
при этом из того, что в любой хозяйственной системе одновременно
используются различные качественно разнородные ресурсы. Услов-
Компенсационная система мобилизационного хозяйства 187
но всю совокупность ресурсов, используемых в народном хозяйстве,

сообразно с их качественными характеристиками можно разделить
на качественные и массовые (хотя, как замечает Ю.В. Яременко, при
этом абсолютизируются крайние состояния качественной диффе-
ренциации ресурсов). Состав обеих групп ресурсов на разных этапах
экономического развития меняется, приобретая со временем одни и
теряя другие элементы, изменяя тем самым содержание понятия ка-
чественных и массовых ресурсов.
Если теперь проанализировать хозяйственные цели с точки зре-
ния кругооборота в экономической системе качественных и массо-
вых ресурсов, то, как справедливо утверждает Ю.В. Яременко, увели-
чение объема качественных ресурсов является необходимым опосре-
дующим звеном реализации целей общества. «Создание современной
экономики с высоким жизненным уровнем населения, передовым
научно-производственным аппаратом, развитой системой научных
исследований, мощным оборонным потенциалом тождественно при-
обретению качественными ресурсами (квалифицированной рабочей
силой, высокопроизводительным оборудованием и др.) доминирую-
щей роли в процессе воспроизводства» (Яременко 1981, с. 63).
Государство заинтересовано в обеспечении быстрого увеличения
доли качественных ресурсов в составе ресурсного потенциала. Эта за-
интересованность, соединенная с возможностями административно-
командной системы хозяйствования, позволяет в течение определен-
ного периода обеспечить максимально высокие темпы наращивания
качественных ресурсов. Ю.В. Яременко выделяет два основных на-
правления такой политики (там же, с. 64):
– во-первых, качественные ресурсы концентрируются преиму-
щественно в сферах своего собственного воспроизводства, в
результате чего создается некоторый замкнутый цикл;
– во-вторых, широко используются компенсирующие возмож-
ности массовых ресурсов.
Характерной особенностью такой политики является то, что для
ее осуществления недостаточно чисто экономических механизмов.
Содержательно такая ситуация как раз соответствует форсирован-
ному хозяйственному развитию в чрезвычайных обстоятельствах.
В этих условиях экономические механизмы дополняются (а порой –
заменяются) так называемой системой приоритетов, представляющую
собой совокупность ориентирующих и регламентирующих воспроиз-
водственный процесс правил и требований, соблюдение которых и
обеспечивает преимущественную концентрацию качественных ре-
сурсов в сферах их собственного воспроизводства.
188 Глава 5
На практике это означает строгую очередность в распределении

рабочей силы, средств производства, предметов труда и потребитель-
ских благ.
Однако режим наибольшего благоприятствования для одних сфер
общественного производства может осуществляться только за счет
дискриминации каких-то других сфер. Наиболее рельефным прояв-
лением подобного дифференцированного подхода являлась система
фондирования и лимитного распределения ресурсов, сформировав-
шаяся в народном хозяйстве бывшего СССР.
Количество ресурсов, находящееся в распоряжении общества,
строго ограничено. Введение системы приоритетов должно рано или
поздно полностью нарушить и остановить хозяйственную жизнь,
так как производства, находящиеся на нижних уровнях хозяйствен-
ной иерархии, т.е. имеющие низкие приоритеты, обделяются при
распределении ограниченных ресурсов и рано или поздно окажутся
вынуждены прекратить свою деятельность. Этого, тем не менее, не
происходит до тех пор, пока в экономике имеется значительное ко-
личество свободных, используемых не полностью или малоэффек-
тивно массовых ресурсов. «Они служат средством компенсации при
существующих ограничениях в распределении качественных ресур-
сов для тех подразделений, которые обладают относительно более
низким хозяйственным приоритетом» (Яременко 1981, с. 66). Как
только с вовлечением массовых ресурсов начинают возникать труд-
ности, система приоритетов начинает давать сбои, поскольку сужа-
ются возможности концентрации качественных ресурсов на ведущих
с точки зрения государственной политики направлениях развития
общественного производства.
В итоге Ю.В. Яременко формулирует следующий вывод: «Наи-
более общая характеристика роли массовых ресурсов в формиро-
вании многоуровневой системы экономики состоит в том, что чем
более определенно выражена система приоритетов, чем в меньшем
числе подразделений концентрируются качественные ресурсы, тем
большее число других подразделений подвергается ограничениям,
соответственно тем больший спрос на избыточные ресурсы и шире
их компенсирующие функции. И наоборот, чем большим запасом
массовых ресурсов обладает экономика, тем больше возможностей
она имеет в применении системы хозяйственных приоритетов» (Яре-
менко 1981, с. 67–68).
Процессы компенсации, связанные с масштабным вовлечением
в хозяйственный оборот массовых ресурсов, представляют собой уни-
версальную экономическую закономерность и наблюдаются во всех
хозяйственных системах. Однако при общем содержании, формы

осуществления этого процесса в рыночной экономике отличаются от
форм мобилизационного хозяйствования. В рыночной экономике си-
стема приоритетов формируется в результате действия рыночных ме-
ханизмов и проявляется в экономической конъюнктуре. Благоприят-
ная экономическая конъюнктура способствует экономическому росту
и влечет среди прочего расширение масштабов и усиление интенсив-
ности использования ресурсов. Особенно явно это происходит, когда
резкие повышения спроса вызывают увеличение занятости, раскон-
сервацию резервных мощностей, повышение цен на отдельные груп-
пы ресурсов. В краткосрочном аспекте, когда серьезные качественные
изменения невозможны, реакция хозяйственной системы, как прави-
ло, носит экстенсивный характер. Если возможности экстенсивного
расширения ограничены и не в силах обеспечить растущий спрос, то
тогда начинают расти цены и это создает условия для освоения органи-
зационных и технологических нововведений, позволяющих частично
или полностью нейтрализовать фактор удорожания.
Иначе обстоит дело, если возможности расширения за счет во-
влечения массовых ресурсов вполне позволяют удовлетворить уве-
личение спроса. Если к тому же источники компенсации являются
в значительной степени даровыми, то система имеет возможность
приспосабливаться к изменяющейся среде жизнедеятельности без
значительных нововведений.
Хорошо известно, например, что быстрое освоение южных черно-
земов в послепетровскую эпоху сдерживало развитие русской промыш-
ленности, тормозя необходимые для этого социально-экономические
преобразования и позволяя системе существовать за счет вновь от-
крытого дарового фактора, каковым являлось высочайшее плодоро-
дие сделавшихся доступными земель. Аналогичную роль уже в СССР
в 70–80 годы сыграла разработка месторождений тюменской нефти.
Процессы компенсации могут наблюдаться также в периоды
кризисов в развитии системы. В этих условиях привлечение даровых
массовых ресурсов может компенсировать ухудшение экономиче-
ской конъюнктуры. В целом же процессы компенсации в мобилиза-
ционной экономике представляют собой способ внеэкономического
вовлечения ресурсов в хозяйственный оборот.
Источники подобных ресурсов представляют собой совокупность
внешних по отношению к хозяйственной системе стабилизирующих
факторов, которые используются особенно интенсивно именно тог-
да, когда ресурсный потенциал системы, следовательно, и механиз-
мы хозяйственной деятельности, в силу неумеренной эксплуатации
190 Глава 5
оказываются подорванными или дезорганизованными. Внешними

эти факторы мы называем потому, то сами они результатами хозяй-
ственной деятельности не являются, хотя собственно экономическая
система находится в довольно сильной зависимости от этих факто-
ров, особенно в критические периоды своего существования.
Как свидетельствует исторический опыт, в качестве таких ком-
пенсационных источников выступают природные ресурсы, принуди-
тельный труд и военные приобретения. Рассмотрим особенности их
взаимодействия с экономической системой.
5.2. Природные ресурсы
Влияние богатства природных условий, в которых исторически про-

текала наша хозяйственная жизнь, проявлялось, прежде всего, в
возможности безвозмездного отчуждения продукта природы и реа-
лизации права собственности на него путем, как правило, продажи
за границу. Основная валюта, которую раз за разом на протяжении
всей своей истории мобилизовывало русское государство (касалось
ли это выплаты дани или торговли), включала в себя природное сы-
рье и сельскохозяйственную продукцию. Даже во времена Киевской
Руси и Московского государства вывозилось преимущественно сы-
рье, а ввозились главным образом готовые изделия ремесленного, а
позже – мануфактурного производства. На протяжении столетий эта
тенденция менялась весьма медленно (см. табл. 5.2.1).
Таблица 5.2.1. Структура русского экспорта в % по годам
Годы Жизненные Материалы для Готовые Прочие

припасы обработки изделия товары
1 2 3 4 5
1653 30,0 65 2,5 2
1726 1,5 43 52 3
1749 0,5 50 40 8,5
1778–1780 8 3 0 9
1802–1804 20 66 10 4
1851–1853 36 58 2,5 3
1893 56 38 4 2
1906 60 34 3 3
Источник: Милюков П.Н. 1909, с. 118

Внешняя торговля в XVII-XVIII вв. развивалась в России до-

вольно высокими темпами. Основными торговыми партнерами в
то время были немецкие, шведские, английские, датские и гол-
ландские купцы. П.И. Лященко со ссылкой на Родеса приводит
следующие данные о характере русской торговли в 1665—71 гг.
В этот период вывозилось около 1 млн пудов хлеба, на 98 тыс.
руб. мехов, кож на 371 тыс руб., около 500 тыс. аршин холста
и полотна, сала на 126 тыс. руб.; кроме того непременными ста-
тьями русского экспорта были икра, воск, мед и лес. Одновре-
менно ввозилось (в основном через Архангельск) 28 тыс. стоп бу-
маги, 10 тыс. немецких шляп, 837 тыс. булавок и иголок, жемчуг,
серебряные и золотые изделия, золотая монета, пряности, сельдь,
оружие, москательные и аптекарские товары, сукно и прочее
(Лященко 1927, с. 183). В целом же структура русского импорта,
начиная со второй четверти XVIII в. и до начала XX в., менялась
следующим образом (см. табл.5.2.2).
Роль России в мировой торговле ресурсами (особенно продукта-
ми сельского хозяйства) была весьма значительной, и позволяла ей
контролировать около и даже более половины общего объема про-
дукции на рынках ряда важнейших товаров (см. табл. 5.2.3).
Таблица 5.2.2. Структура русского импорта в % по годам
Годы Жизненные Материалы Готовые Прочие

припасы для обработки изделия товары
1726 21 27 51 1
1749 25 22 44 8
1778–1780 30 19 44 7
1802–1804 40 23 32 5
1851–1853 30 50 16 4
1893 17 62 21 –
1906 17 55 28 –
Источник: Милюков П.Н.1909, с. 118.

192 Глава 5
Таблица 5.2.3. Доля России в мировой торговле отдельными

товарами в % (среднегодовая за 1909–1913 гг.)
Пшеница 24,4
Пшеничная мука 4,3
Рожь 34,3
Ячмень 63,3
Овес 31,7
Лен 52,2
Мясо 4,1
Масло коровье 23,7
Яйца 44,7
Хлопок 6,2
Каменный уголь 8,0
Источник: Мировое хозяйство 1926, с. 223.
Мы видим, что характерной особенностью российской внешней

торговли было превалирование в экспорте сырья и полуфабрикатов, а
также продуктов сельского хозяйства, а в импорте – готовых изделий,
и прежде всего изделий, воплощающих технико-технологические
новинки.
В советский период российской истории эта картина принципи-
ально не изменилась (таблицы 5.2.4 и 5.2.5), хотя в экспорте возрос-
ла доля материалов для обработки и готовых изделий за счет умень-
шения доли жизненных припасов, т.е. за счет свертывания экспорта
продовольствия и прежде всего – ухода страны с экспортных рынков
зерна. Одновременно в импорте увеличилась доля продовольствия и
уменьшилась доля сырья и материалов. Доля готовых изделий воз-
росла по сравнению с периодом, охватывающим вторую половину
XIX и начало XX веков, но в целом примерно соответствует нормаль-
ному российскому уровню последних 250 лет, по которым имеются
относительно надежные данные.
Значительные масштабы экспорт природного сырья (или полу-
фабрикатов из него) приобрел в предвоенные годы. Природные ре-
сурсы по-прежнему использовались в качестве основного фактора,
компенсирующего и стабилизирующего экономическое развитие,
обеспечивая выход из кризисных ситуаций и создавая неисчерпае-
Таблица 5.2.4. Структура экспорта СССР, в % по годам

1980 1,9 6,5 18,3 14,8
в том числе
развитые
кап-е страны 1,2 88,1 5,1 5,6
1985 1,5 80,1 15,9 2,5
развитые
кап-е страны 2,3 85,8 7,0 4,9
1989 1,6 59,5 19,0 19,9
развитые
кап-е страны 2,0 83,5 6,0 8,5
Источник: Народное хозяйство СССР в 1989 году, с. 663–664.
Таблица 5.2.5. Структура импорта СССР, в % по годам

1980 24,2 23,3 4,6 6,8

развитые
кап-е страны 23,8 37,0 34,8 4,4
1985 21,1 21,6 49,7 7,6
развитые
кап-е страны 22,9 36,5 35,9 6,7
1989 16,6 18,2 52,9 12,3
развитые
кап-е страны 18,5 31,2 42,2 8,1
Источник: Народное хозяйство СССР в 1989 году, с. 665—666
мый источник поддержания жизнеспособности системы в таких си-

туациях, когда любое другое общество должно было уже давно ока-
заться несостоятельным перед лицом складывавшейся реальности
(см. табл. 5.2.6).
ТаТаблица 5.2.6. Удельный вес отдельных товаров в экспорте СССР, в %
194
1918 1920 1925–1926 1930 1933 1938 1939 1940

Нефть и нефтепродукты 1,2 0,8 10,8 15,2 15,5 7,8 6,8 13,1
Лес, лесоматериалы и целлюлозно-бумажные 9,4 36,4 11,2 23,5 20,1 24,5 23,9 9,8
изделия
Пиломатериалы 0,8 0,9 4,7 8,2 9,2 14,1 12,2 2,6
Пушнина 17,0 0,2 9,9 7,4 7,8 9,4 17,6 7,7
Зерно (кроме крупяного) 1,7 14,2 21,5 19,4 8,0 21,2 5,0 21,4
Рыба и рыбопродукты 0 0 2,9 4,1 2,2 1,8 0,9 0,3
Лен-волокно 15,0 31,8 5,5 2,2 2,7 1,3 0,7 1,1
Общая доля в экспорте 45,1 74,3 66,5 80,0 65,5 70,1 66,5 37,0
Источник: Внешняя торговля СССР 1967, с. 16—22.
Таблица 5.2.7. Структура импорта СССР, в %
1929 1946 1066 1989
Всего 100,0 100,0 100,0 100,0
В том числе:
машины и оборудование 30,1 28,5 32,4 38,5
Топливо и электроэнергия 0,1 11,8 2,4 3,0
Руды и концентраты, металлы и изделия из них, кабель и провод 13,0 9,9 8,7 7,3
Химические продукты, удобрения, каучук 6,9 1,9 6,4 5,1
Лесоматериалы и целлюлозно-бумажные изделия 2,3 3,9 1,9 1,2
Текстильное сырье и полуфабрикаты 25,5 6,6 4,8 1,6
Продовольственные товары и сырья для их производства 9,8 15,7 19,6 16,6
Промышленные товары народного потребления 2,7 7,2 16,4 14,4
Глава 5
Источник: Внешняя торговля СССР 1967, с. VII; народное хозяйство СССР в 1990 г.
Эксплуатация природных богатств страны позволяла приобретать

за рубежом новейшие технологии, использовавшиеся, прежде всего,
для поддержания мобилизационного потенциала. Данные свидетель-
ствуют о том, что импорт технологий в его самом примитивном виде
(строительство заводов под ключ без какого-либо допуска к этому
иностранных капиталов, исключающего возможность контроля за
направлениями использования этих технологий) был стержнем на-
шей внешнеэкономической политики (табл. 5.2.7).
Особенно высока доля машин и оборудования в ввозимых в
СССР товарах была в годы первой пятилетки, а именно: в 1929 г.—
30,1; 1930 – 46,8; 1931 – 53,9; в 1932 – 55,7%. В начале тридцатых го-
дов Советский Союз занимал первое место в мире по импорту машин
и оборудования. В 1931 году около одной трети, а в 1932 – около поло-
вины всего мирового экспорта машин и оборудования направлялось
в СССР. Если за первые двадцать лет Советской власти суммарный
ввоз в нашу страну машин и оборудования составил 4330 млн руб.в
ценах 1960 года, то только на четыре года первой пятилетки прихо-
дится 57% этой суммы, то есть, 2446 млн руб.
Одних станков было импортировано на гигантскую по тем време-
нам сумму – 386 млн руб., что составило 16% в общем объеме импорта
машин. Это позволило резко увеличить потенциал инвестиционного
машиностроения. Если в 1931 году в стране было 16 станкостроитель-
ных заводов, то в 1936 их число выросло до 48. Среди них были такие
гиганты как «Фрезер», «Калибр», «Красный Пролетарий» и другие.
В целом же за годы двух первых пятилеток основные средства на-
правлялись в отрасли тяжелой промышленности, такие как машино-
строение, металлургия (черная и цветная), энергетика, нефтяная и
химическая промышленность (см. табл. 5.2.8).
Таблица 5.2.8. Структура импортируемых машин и оборудования

(в ценах 1960 г.)
1929–1932 гг.
млн руб. % к итогу
1 2 3
Машины и оборудование, всего 2446,4 100,0
В том числе:
Металлообрабатывающее оборудование 456,1 18,7
196 Глава 5
Окончание таблицы 5.2.8.
1 2 3
Энергетическое электротехническое 458,1 18,7
оборудование
Горное, металлургическое и нефтяное 134,9 5,5
Подъемно-транспортное 69,5 2,8
Оборудование пищевкусовой 68,7 2,8
промышленности
Оборудование химической, лесобумажной,
строительной и других отраслей
424,4 17,4
промышленности
Приборы, лабораторное и медицинское
оборудование, подшипники, инструмент,
218,4 8,9
образцы
Тракторы, сельскохозяйственные машины 388,7 15,9
Средства транспорта 227,6 9,3
Источник: Внешняя торговля СССР 1967, с. IX.
Чтобы осуществить подобную программу индустриализации,

которая по масштабам и темпам не имеет аналогов в истории, госу-
дарство должно было располагать чрезвычайными возможностями и
сконцентрировать в своих руках все экономические и политические
рычаги. Именно их дала в руки правительства политика коллекти-
визации, предоставив ему контроль над наиболее значимыми, цен-
ными и объемными национальными ресурсами, которыми в СССР
являлись продукты сельского хозяйства, лесные и минеральные ре-
сурсы. Уже в 1930 году в качестве выручки за вывоз хлеба, изымаемо-
го за бесценок у «коллективизируемой» деревни, удалось получить
883 млн руб. В том же году продажа нефтепродуктов и лесоматериа-
лов дала более 1430 млн руб. Кроме того, еще около полумиллиарда
добавили лен и пушнина (цифры приводятся здесь в ценах 1930 г.).
Даже в 1932–33 гг., несмотря на голод на Украине, экспорт хлеба
принес 389 млн руб., а вывоз лесоматериалов и нефтепродуктов дал
по 700 млн руб. каждый (в текущих ценах) (Лельчук 1989, с. 223).
«При этом шли по линии наименьшего сопротивления, ибо для
наращивания экспорта других продуктов необходимы были капита-
ловложения, а зерно изымалось за бесценок» (Лельчук 1989, с. 223).
По мере истощения или деградации одних источников природного
сырья на смену им приходили другие. Так за последние три десятиле-
тия, когда в связи с перманентным кризисным состоянием сельского

хозяйства СССР практически полностью ушел с экспортных рынков
продовольствия, ведущей статьей нашего вывоза стали энергоно-
сители. Например, вывоз сырой нефти увеличился с 17,8 млн тонн
в 1960 году до 144 млн тонн в 1988.
Итак, мы видим, что на протяжении всей российской и советской
истории природные ресурсы представляли собой мощнейший источ-
ник компенсации разорительных методов хозяйствования. Эксплуа-
тация природных богатств страны в периоды острых экономических
и социальных потрясений позволяла включать практически неис-
черпаемые факторы стабилизации и в существенной мере тормозить
сползание страны к кризису.
5.3. Принудительный труд
В качестве универсального компенсатора с природными ресурсами

может соперничать только принудительный труд. В широком истори-
ческом контексте использование принудительного труда не является
исключительно российской или советской спецификой. Докапита-
листические формации базировались на внеэкономическом принуж-
дении к труду и такая социальная конструкция являлась основным
несущим элементом всей системы общественных отношений. Одна-
ко, даже в эти эпохи следует различать ситуации, в которых прину-
дительный труд использовался как связующий элемент между нераз-
витыми хозяйственными отношениями, объединяя их до целостной
экономической системы, в которой осуществлялся примитивный
кругооборот ресурсов, обеспечивающий воспроизведение условий
жизнедеятельности, от ситуаций, в которых использование принуди-
тельного труда выходило за рамки обычных потребностей и носило
систематический характер, т.е. когда принудительный труд выступал
в роли фактора компенсации при расшивке кризисов в развитии об-
щества. Строительство Санкт-Петербурга с участием огромных масс,
согнанных со всей страны крестьян, непосредственно из экономиче-
ских и хозяйственных задач не вытекало, но без него трудно было бы
успешно преодолеть тот социально-экономический и политический
кризис, который разразился в стране на рубеже XVII и XVIII вв. и ко-
торый известен под названием «Хованщины».
Точно так же не были вызваны внутренними экономическими
потребностями реформы Петра по насаждению в России крупной
промышленности. Петр не мог находиться в экономической зави-
198 Глава 5
симости от государств, с которыми он вел войны. А пушки, порох,

ядра, флот и военное снаряжение требовали создания мануфактур-
ного производства. Попытка пойти по западноевропейскому пути, т.е.
использовать вольнонаемных рабочих, провалилась с самого начала.
Беглые крепостные, бродяги, нищие, даже преступники составляли
первый промышленный контингент, которого все равно не хватало.
Не спасало положение и привлечение малолетних детей, матросских
и солдатских жен. Наряду с нехваткой рабочих рук положение усугу-
блялось низкой квалификацией работников, не прошедших выучки,
аналогичной школе западноевропейского цехового ремесла. Нако-
нец, тяжелые условия труда приводили к тому, что и эти работники
разбегались с новых петровских фабрик и заводов. В этих условиях
достигнуть поставленных целей можно было только распростране-
нием на мануфактурное производство принудительного крепостного
труда:
«Благодаря указу 18 января 1721 года, вопрос о снабжении фа-
брик рабочими руками был решен в направлении, определявшимся
общими социальными условиями петровской России. Вместо ка-
питалистического производства с вольнонаемными рабочими у нас
водворилось крупное производство с принудительным трудом».
(Туган-Барановский 1900, с. 25). Сразу же после указа к фабрикам
начали приписывать целые села. И для вновь создаваемых мануфак-
тур проблема трудовых ресурсов была в определенной мере решена.
Однако первые Петровские фабрики, лишенные выгод принудитель-
ного труда, оказались в бедственном положении. Поэтому в 1736 г.
был подготовлен Высочайший указ, по которому все работники, на-
ходившиеся в момент его издания на фабриках и которые были обу-
чены соответствующему мастерству, должны были «вечно» оставаться
со всеми своими семействами на фабриках у настоящих владельцев,
т.е. поступали в полное пожизненное распоряжение фабрикантов
(там же, с. 25–26). Только при Елизавете Петровне право фабрикан-
тов на крепостной труд было сильно ограничено. А Петр III указом
от 29 марта 1762 г. совсем запретил покупку к фабрикам и заводам
крестьян – как с землей, так и без земли.
Конечно, использование принудительного труда было обуслов-
лено конкретно историческими причинами, в силу которых в Рос-
сии того времени просто не существовало необходимых источников
вольнонаемного труда требуемого количества и качества. Но непо-
средственная причина заключалась в несоответствии целей госу-
дарства хозяйственно-политическому базису общества. Государство
стремилось к реализации своих целей не только при отсутствии со-
ответствующих социально-экономических условий, но и при неиме-

нии средств, и, прежде всего, платежных средств, для их достижения.
Отсюда и обращение к принудительному труду.
А цели эти состояли в удовлетворении запросов армии и флота
и совершенно не затрагивали народного потребления. Показатель-
но, что только в 1809 году, например, впервые было разрешено (и то
условно) суконным фабрикантам обслуживать потребителей не из
числа правительственных заказчиков, и только в следующем десяти-
летии предложение сукон превысило размеры спроса на них со сто-
роны правительства (Милюков 1909, с. 89).
Наличие возможности использования в широких масштабах
принудительного труда делало правительство малочувствительным
к экономическим аспектам деятельности работавших на него ману-
фактур. В списке 300 важнейших фабрик, существовавших в 1780
году, числилось только 22, созданных при Петре, хотя известно, что
общее количество фабрик и заводов, открытых при нем, доходило до
сотни (там же, с. 87).
Широкое распространение принудительного труда в различных
формах продолжалось в российской промышленности вплоть до ука-
за 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права, который произ-
вел катастрофическое воздействие на производства с преобладанием
крепостного труда. Рабочие, получив вольную, покидали ненавист-
ные фабрики, чуть ли не целыми деревнями и переселялись в дру-
гие губернии. Так, из Богуславского округа в Пермской губернии
из 10 тыс. человек всего населения, убыло около 3 тыс. взрослых
мужчин или три четверти всего мужского населения. Березовский
завод за одно лето покинуло около 800 лучших рабочих; Миасские
золотые прииски покинуло 2000 семейств. Следствием этого яви-
лось значительное сокращение производства. Если в 1850 году на
всех российских фабриках было занято 517679 рабочих, то в 1863 г.
их численность составила всего 119517 человек, и только во второй
половине 70-х годов количество рабочих превысило наивысший до-
реформенный уровень, достигнув в 1879 г. 689452 человек (Милюков
1909, с. 95). Даже, несмотря на стремительный рост оплаты труда,
многие заводы вскоре после реформы закрылись, другие же долго не
могли приспособиться к изменившимся обстоятельствам.
Причем особенно остро указанные трудности проявились в от-
раслях, работавших на правительственные заказы. Так, выплавка чу-
гуна в результате реформы 19 февраля упала на Урале с 14,5 млн пудов
в 1860 г. до 12,4 млн пудов в 1867 г., а в целом по стране с 20,5 млн
пудов в 1860 г. до 17,5 в 1867 г. (Туган-Барановский 1900, с. 307—309).
200 Глава 5
Все это наглядно свидетельствует о той роли, которую играл прину-

дительный труд в хозяйственной жизни России.
В пореформенный период, несмотря на быстрое распростране-
ние капиталистических отношений, еще долго сохраняется ряд госу-
дарственных повинностей, выполняющихся бесплатно или за чисто
символическое вознаграждение. К числу принудительных можно
причислить и ряд общинных работ в деревне, имевших место в силу
неразвитости отношений собственности. Однако в целом их роль уже
к концу XIX века стала незначительной.
Зато сразу после прихода большевиков к власти практика мас-
штабных принудительных работ возродилась с невиданной силой.
При этом часто обращают внимание на крайние ее проявления, та-
кие, например, как упоминание в «Архипелаге Гулаге» А.И. Солже-
ницыным Постановления Совета Обороны от 15 февраля 1919. В со-
ответствии с ним ЧК и НКВД было предложено брать заложниками
крестьян тех местностей, где расчистка снега с железнодорожных
путей «производится не вполне удовлетворительно», – с тем, что
«если расчистка снега не будет произведена они будут расстреляны»
(Декреты Советской власти 1968, с. 627). Однако при этом как бы за-
бывается, что в основе всей политики военного коммунизма лежал
принудительный труд. Коль скоро у крестьянина отбиралось все про-
изведенное им зерно, кроме необходимого для пропитания его и его
семьи (хотя и сам остаток очень часто был ниже минимально допу-
стимого для выживания уровня), то, очевидно, что он мог трудиться
только под страхом сурового наказания.
Первый опыт тотальной принудиловки, использованный к тому
же в условиях военного времени, как известно, поставил общество
на грань полного хозяйственного краха. Отказ от политики военного
коммунизма, если отбросить политические аспекты, означал в пер-
вую очередь отказ от ставки на принудительный труд. Это, конечно,
не означало полного отказа от подобной практики, однако масштабы
и сфера использования принудительных работ резко сузились в пери-
од новой экономической политики.
В качестве индикатора распространенности принудительности
труда в обществе можно рассматривать труд заключенных. Понятно,
что существуют и другие формы принудительного труда, однако по
степени регулярности, организованности и масштабности они, как
правило, уступают деятельности так называемых исправительно-
трудовых учреждений.
В 1923 г. в 355 лагерях страны содержалось 68297 заключенных,
в 207 исправдомах – 48163, в 105 домах заключения и тюрьмах – 16765,
в 35 сельхозколониях – 2328. (ЦГАОР, т. 393, оп. 47, д. 89, л. 11). С на-

чалом первой пятилетки цифра эта резко возросла. Общее число за-
ключенных в 1930 г. по некоторым оценкам составило более 650 тыс.
человек, в 1931 – 2 млн человек, в 1935 – около 5 млн чел. и к 1942 г.—
от 8 до 15 млн чел. (Даллин, Николаевский 1948, с. 153). По оценкам
Р. Медведева (1989) с 1927 по 1929 гг. в тюрьмах, ссылке и полити-
золяторах оказалось около миллиона человек. Еще 6–7 млн кулаков
и 3–4 млн подкулачников были репрессированы в 1930–1933 гг. От
5 до 7 млн стали жертвами репрессий в 1937–38 гг. Из этого количе-
ства около 1 млн человек было расстреляно, а остальные – направ-
лены в трудовые лагеря. В целом число жертв массовых репрессий в
период 1927–1953 гг. Р. Медведев оценивает примерно в 40 млн чело-
век. Подавляющее число этих людей, в трудовых лагерях было занято
принудительным трудом.
В литературе встречаются и более высокие оценки. Так П.Н. Кур-
ганов (1990) оценивал людские потери в период 1917–1939 гг. в
37,3 млн чел. Однако сюда включалась и потеря естественного
прироста. При этом в расчетах коэффициент последнего брал-
ся равным 1,7 в соответствии с методикой, принятой за основу
демографических расчетов Госплана СССР. Кроме того, в это число
им включались потери Гражданской войны. С учетом этих замеча-
ний приведенная цифра ненамного превышает оценки Р. Медведе-
ва. А это значит, что за вычетом потерь Гражданской войны, а также
умерших от голода в 1932—33 гг., миллионы людей погибли от под-
невольного труда в исправительно-трудовых лагерях.
Показательно, что в «Государственном плане развития народного
хозяйства СССР на 1941 г.» стоимость валовой продукции всех пред-
приятий, находившихся в ведении НКВД, должна была составить 1,97
млрд рублей в ценах 1926–27 гг. Даже с поправкой на инфляцию это
гигантская цифра, по сравнению с 3,8 млн рублей продукции, произ-
веденной всеми заключенными в 1925 году. (Даллин, Николаевский
1948, с. 165). Если производительность одного заключенного была та
же, что и в 1925 г. (а, скорее всего, она была не выше), то даже при
наличии инфляции в лагерях были миллионы людей (без нее расчеты
дают цифру в 15 млн человек).
Мы упомянули о наиболее крайних формах принудительного
труда, но были и другие способы принуждения, побуждавшие работ-
ника к труду внеэкономическими методами.
Уже вскоре после начала реализации первого пятилетнего плана
выяснилось, что рабочая сила, оставаясь вне сферы централизован-
ного регулирования, создает определенные препятствия на пути реа-
202 Глава 5
лизации плановых заданий. Поэтому одна за другой стали осущест-

вляться меры по распространению на нее сферы планового контроля.
15 декабря 1930 года всем промышленным предприятиям было за-
прещено нанимать тех, кто оставил прежнее место работы без раз-
решения. Вслед за этим, 11 февраля 1931 года были введены трудовые
книжки для промышленных и транспортных рабочих. Эта мера была
столь действенна, что 20 декабря 1938 года трудовые книжки ввели и
для всех других категорий рабочих. Первого июля 1932 года была от-
менена статья 37 кодекса законов о труде, в соответствии с которой
рабочих и служащих без их согласия нельзя было переводить с одного
предприятия на другое или перемещать из одной местности в дру-
гую, хотя бы и вместе с предприятием или учреждением. Наконец,
с 27 декабря 1932 г. по всей стране была введена система внутренних
паспортов (в отличие от выдаваемых при поездке за границу), в со-
ответствии с которой было невозможно поменять место жительства
без специального разрешения (т.е. начал действовать институт про-
писки).
Огромная сфера принудительного труда скрывалась за различны-
ми шефскими и общественными работами. Привлечение трудящих-
ся к сельхозработам, работам на различных овощных базах, участию
в многочисленных трудовых вахтах, патрулированию улиц и обще-
ственных мест (например – метрополитена), к шефству над труд-
ными подростками, безвозмездной материальной помощи различ-
ным общественным организациям, оказывавшимся в обязательном
порядке (покупка марок «Красного Креста», ДОСААФа, ОСВОДа
и т.д.) – все эти и многие другие «нагрузки» представляли собой
более или менее ярко выраженные разновидности принудительного
труда. Можно, конечно, возразить, что покупка марок, лотерейных
билетов или просто денежный взнос, выполняемый в обязательном
порядке, принудительным трудом не являются. Однако на самом
деле работник должен соответствующие средства сначала заработать.
Следовательно, ту часть рабочего времени, которую он тратит на за-
рабатывание суммы, эквивалентной такому обязательному взносу,
он работает принудительно.
Показательна в этом плане политика проведения государствен-
ных займов. У населения под вывеской добровольности фактически
в принудительном порядке систематически изымались значительные
суммы денег. И если во время войны (1941—1945 гг.) такие меры еще
могли иметь какое-то оправдание, то в послевоенные годы, сопрово-
ждавшиеся голодом и разрухой, подобные масштабные акции под-
рывали производительные силы страны. В СССР в первые послево-
енные годы были выпущено два займа восстановления и развития

народного хозяйства на общую сумму 45 млрд рублей, что составляло
половину объема четырех военных займов 1942–1945 гг. (История
социалистической экономики СССР. Т. 5. М., 1972, с. 502).
«Вопреки названию займов денежные средства направлялись
не столько на восстановление народного хозяйства, сколько на раз-
витие военно-промышленного комплекса. Если в трудные военные
годы люди шли на жертвы сознательно, то теперь государству прихо-
дилось использовать мощные пропагандистские средства. В «Прав-
де» публиковались призывы: «Ни одного трудящегося без облигаций
нового займа… Подписка проводится под лозунгом: «Трех-четырех
недельный заработок – взаймы государству» (Правда, 1947, 5 мая).
Нарком финансов А. Зверев давал соответствующие указания фи-
нансовым органам союзных и автономных республик: «Быстрые тем-
пы размещения займа должны в полной мере сочетаться с высоким
уровнем массово-разъяснительной и организационной работы по
займу»…. Мероприятие было организовано, как социалистическое
соревнование и проведено в предельно сжатые сроки. Официальные
издания сообщали, что трудящиеся Москвы дали взаймы государству
денег на 385 млн руб. больше предусмотренной нормы. Перевыпол-
нение плана по сбору денег «Правда» назвала «подлинным триумфом
советских государственных займов». Утверждалось, что «ни одно за-
рубежное государство не знало и не знает подобных примеров», что,
впрочем, соответствовало действительности. Займы стали структур-
ным компонентом целостной системы государственного обогащения
любой ценой» (Пыжиков А. 2001, с. 143).
Система государственных займов особенно резко контрастирова-
ла с реальным положением трудящихся, заставляя отрывать средства
от скромных доходов, далеко не достигавших минимального прожи-
точного уровня. Особенно это относилось к положению в деревне.
В 1942 г. постановлением СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О повышении
для колхозников обязательного минимума трудодней» была установ-
лена норма работы крестьян в колхозах. Она была доведена со 100 до
150 трудодней в хлопковых районах, от 60 до 100 – в нечерноземных
районах и от 80 до 120 – в остальных. Для нарушителей этих норм
была установлена судебная ответственность (до шести месяцев испра-
вительных работ с удержанием 25% заработка в пользу колхоза). Ка-
залась бы, после окончания войны суровые законы военного времени
можно было отменить. Однако эта практика была сохранена и в по-
слевоенные годы. При этом в 1946 г. расчет с колхозниками по зерну
был хуже, чем в 1943 г., когда в 75,8% колхозов выдавали на трудодень
204 Глава 5
меньше 1 кг зерна, а 7,7% колхозов вообще не производили оплату, что

во многом послужило причиной голода (Вербицкая О. 1992, с. 137)
Факты говорят о катастрофическом продовольственном положе-
нии в деревне. В среднем по стране в 1946 г. на один трудодень выдава-
лось 0,52 кг хлеба, на Украине – 0,27 кг, в Белоруссии и в Нечернозе-
мье распределения по трудодням не было вообще или хлеб выдавался
в счет 15% заготовленного. А поскольку заготовленного было мало, то
выданного могло хватить лишь на 2–3 месяца (Волков И. 1991, с. 11).
Можно, конечно, причиной такого положения назвать засуху и
неурожай 1946 г. Однако, как тогда расценивать политику советско-
го руководства, которое, несмотря на продовольственные трудно-
сти в стране, направило в качестве «братской» помощи в Польшу
900 тыс. т зерна, в Чехословакию – 600 тыс. т, во Францию – 500 тыс. т,
а весь экспорт зерна из СССР в 1946 г. достиг 1,7 млн т или 10% заготов-
ленного зерна (Пыжиков А. 2001, с. 144).
В целом же повседневный труд всех советских людей в опреде-
ленной мере являлся также принудительным. Дело в том, что оцен-
ка труда каждого отдельного работника не исчерпывалась его зара-
ботной платой. В значительной мере его каждодневные трудовые
усилия оценивались не только администрацией предприятия или
учреждения, на котором он работал, но также многочисленными
общественно-политическими организациями и, прежде всего таки-
ми, как партийная, комсомольская, профсоюзная. Этот список для
отдельных профессий и категорий лиц можно было бы дополнить,
включая, например, Союз писателей, Общество ветеранов войны
и труда и т.д. От их совокупной оценки (хотя выступали они на от-
нюдь не равных ролях) зависело получение каждым отдельным тру-
дящимся каких-либо льгот или благ, например, продвижение в оче-
реди на квартиру, получение права на покупку товаров длительно-
го пользования (автомобиля, холодильника, стиральной машины)
и т.д. Эти экстраординарные для СССР блага распределялись в со-
ответствии со степенью включенности человека в систему принуди-
тельного труда и меры его добровольного самоотождествления с этой
системой (мерой энтузиазма). Может показаться, что речь идет как
раз об экономическом принуждении, коль скоро человек получает
за это дефицитное благо. И это действительно было бы так, если бы
все занятые принудительным трудом получали подобную компенса-
цию. Но на самом деле такое вознаграждение являлось не системой,
а скорее выигрышем в лотерею, охватывая только единицы из тысяч
достойных. Поэтому в целом указанную систему, где эквивалентный
обмен является счастливым призом, можно рассматривать как при-
нудительную, хотя тяжесть этого принуждения из-за охвата им всего

общества может психологически даже не ощущаться.
Можно возразить, что чем выше степень принуждения, тем менее
производителен такой труд и поэтому ставка на него в широких мас-
штабах неоправданна. Однако при этом следует учитывать широкое
распространение в народном хозяйстве страны на всех этапах ее раз-
вития малоквалифицированного, ручного, физически тяжелого труда.
В таких условиях использование методов принуждения, во-первых, су-
щественно не снижало производительность (и для этого не стеснялись
использовать самые жестокие и бесчеловечные способы), во-вторых,
государство не умея или не желая создать адекватный социальным
ожиданиям населения механизм компенсации за труд, характер кото-
рого не отвечает аспирациям работников, прибегало к откровенному
принуждению. Но, в свою очередь, ставка на принуждение – это став-
ка на простейшие, примитивнейшие формы трудовой деятельности и
потому в перспективе она приводит к губительным последствиям, ис-
кусственно консервируя малоквалифицированные формы трудовой
деятельности. Кроме того, высококвалифицированный творческий
труд под угрозой наказания из страха за свою жизнь и жизнь родных
и близких осуществляться не может. Несвободное творчество невоз-
можно. Этот тезис не в силах опровергнуть даже практика сталинских
«шарашек», в которых создавались образцы новейшей боевой техни-
ки (ракетной и атомной). Во-первых, в таких закрытых учреждениях
осуществлялась лишь доводка уже очевидных технических решений,
а не поиск и открытие фундаментальных законов или принципиаль-
но новых идей, определяющих развитие науки и техники на десяти-
летия вперед; во-вторых, работа таких закрытых учреждений носила
кратковременный характер, нацеливаясь на проработку конкретно-
го проекта; в-третьих, эти учреждения работали в условиях сильной
подпитки западными идеями, поставляемыми разведкой (например,
по свидетельству Н.С. Хрущева, супруги Розенберг предоставили
СССР важнейшую информацию о производстве атомной бомбы,
Г. Лонсдейл похитил технологию производства системы «Поларис»,
т.е. ракет для атомных подлодок и т.д.).
Как бы малопроизводителен ни был труд заключенных в лагерях,
он был практически даровым. Это его достоинство перекрывало все
соображения правового, этического, нравственного порядка. Заме-
тим, что при этом правительство решало одновременно как минимум
две проблемы: снижение издержек народного хозяйства, или же воз-
можность повышения доли материально вещественной составляю-
щей в капитальных вложениях; уменьшение доли фонда потребления
206 Глава 5
и тем самым – поддержание соответствия между спросом и предло-

жением и торможение инфляционных тенденций. Другими словами,
принудительный труд позволял изменять макроэкономические про-
порции между трудовыми и материально-вещественными фактора-
ми, а в целом выступал как внеэкономический инструмент поддер-
жания материально-вещественной и финансово-стоимостной сба-
лансированности на народнохозяйственном уровне (см. табл. 5.3.1).
Таблица 5.3.1. Доля средств производства и предметов

потребления в валовом выпуске промышленной
продукции, в %
1913 1927–1928 1932 1937 1940

Средства производства 44,3 32,8 53,3 57,8 61,0
Предметы потребления 55,7 67,2 46,7 46,7 39,0
Источники: Пятилетний план народного хозяйственного строитель-

ства СССР, М. 1932, т. 1, с. 132; Второй пятилетний план развития
народного хозяйства СССР, М. 1934, т. I, с. 429; Народное хозяйство
СССР, М. 1982. с. 430.
Показательно, что до начала первой пятилетки доля накопления

в национальном доходе составляла у нас 10—15%. Но уже в 1930 г. она
поднялась до 29%, в 1931 г. – до 40% и в 1932 г. достигла 44%. Если же
учесть ножницы в ценах, о чем мы писали выше, доля накопления,
по-видимому, достигала свыше 2/3 национального дохода.
Чем более тяжелая экономическая ситуация грозит мобилизацион-
ному обществу, тем более крайние формы принудительного труда оно
готово использовать. Поэтому в периоды бума мобилизационная эко-
номика может «обходиться» и без широкой лагерной практики, приоб-
ретая респектабельный налет цивилизованности. Но это не значит, что
она способна изменить своей сути, поскольку непомерные требования
чрезвычайных обстоятельств всегда стоят у нее за спиной.
5.4. Территориальные приобретения
Самым крайним средством компенсации являются военные приоб-

ретения. Коль скоро мобилизационная экономика служит инстру-
ментом достижения чрезвычайных целей, то основной способ ее
действий состоит в сверхэксплуатации наличных ресурсов, основу

которых составляют ресурсы природы и труда. Чрезвычайные цели,
формулируемые в чрезвычайных (или квазичрезвычайных) обстоя-
тельствах, означают идентификацию ситуации глубокого кризиса,
от скорейшего преодоления которого зависит жизнеспособность
системы. Чтобы эту жизнеспособность сохранить, система должна
функционировать на критических режимах. Отсюда та непомерная
нагрузка, которая ложится на финансовую систему, на природные
ресурсы и природную среду, на работников. Принципиально важ-
ным моментом является то, что в кризисной ситуации, острота кото-
рой проявляется в чрезвычайных формах, у системы нет времени на
постепенное, мучительное, связанное с риском совершенствование
технологии. Но при неизменной или недостаточно быстро прогрес-
сирующей технологии наличные ресурсы природы и труда довольно
скоро (т.е., в исторически обозримые сроки) начинают истощаться.
Чтобы восполнить их выбытие в рамках мобилизационного типа не-
обходимо вовлекать дополнительные источники. Однако новые за-
пасы однотипных (с уже используемыми) ресурсов находятся на но-
вых территориях. Система оказывается перед выбором: кардинально
усовершенствовать или полностью сменить технологию, чтобы с
помощью усовершенствованных способов переработки отодвинуть
предел исчерпаемости наличных ресурсов или же приобрести их но-
вые источники. Тем самым система вступает в конкурентную борьбу
за ресурсы и одной из форм последней может быть война. Агрессия
как способ расширения или преобразования старого экономическо-
го пространства – одна из самых распространенных причин военных
столкновений. Именно этому служат захваты и приобретения новых
территорий, что, в конечном счете, обеспечивает доступ к новым ис-
точникам ресурсов.
Но пока система обладает способностью к успешной внеэконо-
мической и внетехнологической мобилизации ресурсов, она может не
обращать внимания на улучшение экономической организации, раз-
витие технологии производства, совершенствование политического
строя. В условиях мобилизационного типа развития сильная армия,
обеспечивая победоносное осуществление военных действий, одно-
временно способствует консервации факторов динамики экономики и
общества, приводит к развитию застойных явлений. В то же время, без
постоянной модернизации и обновления военной техники и военной
организации боеспособность армии утрачивается. Получается пара-
докс: сильная армия в условиях мобилизационного типа препятствует
поступательному движению общества, его экономики и производства,
208 Глава 5
хотя сама ее сила определяется во многом прогрессом всех составляю-

щих системы общественного производства, и значит, предполагает по-
стоянное движение вперед производительных сил общества.
Этот парадокс разрешается следующим образом: военные по-
беды, безусловно, усиливают систему, динамизируя ее социально-
экономическое развитие, однако в условиях мобилизационного типа
оно носит преимущественно экстенсивный характер, поскольку в ре-
зультате ослабления на какой-то период элементов чрезвычайности
одновременно ослабляются присущие этой системе мотивационные
механизмы обновления.
Напротив, военное поражение, создавая ситуацию острейшего
общего кризиса системы, затрагивающего все институты общества,
придает ситуации чрезвычайный характер, способствуя тем самым
осуществлению качественных преобразований в самой системе.
Не стоит думать, что подобная дилемма и подобные ситуации –
прерогатива только мобилизационного типа развития. Но для мобили-
зационного типа подобные точки бифуркации принципиально важны,
поскольку именно в них формируются главные импульсы к обновле-
нию системы, которые действуют вплоть до следующего кризиса. Это
отличает его от инновационного типа, который генерирует такие им-
пульсы постоянно.
Говоря о системе, функционирующей в мобилизационном ре-
жиме, необходимо понимать под этим термином прежде всего госу-
дарство. Поскольку, как мы показали выше, государство в качестве
субъекта власти, в условиях мобилизационного типа является тем ис-
ходным звеном, из которого распространяются все инновационные
процессы. Кроме того, и об этом мы тоже уже упоминали, в условиях
мобилизационного типа в обществе нет действенных противовесов
постоянно растущим аппетитам государства. Им может противосто-
ять только разумность правительства, его способность трезво соизме-
рять интересы государства с интересами других субъектов в обществе,
или же естественные пределы, выход за которые означает начало са-
моразрушения государства и общества. Как правило, такие пределы
находятся эмпирически и с этим связана одна из особенностей дея-
тельности системы в условиях мобилизационного типа развития.
До тех пор пока потребности государства не превосходят суще-
ствующих технологических, производственных и ресурсных возмож-
ностей, хозяйство страны и общество в целом развиваются в усло-
виях действия обычных экономических регуляторов. Однако по мере
увеличения потребностей государства и усиления в этой связи сте-
пени чрезвычайности целевых установок правительство вынуждено
обращаться к форсированным методам роста. Это, с одной стороны,

подрывает экономические механизмы саморегуляции хозяйственной
жизни, что проявляется в искажении материально-финансовых про-
порций, дефицитах, инфляции и других хозяйственных неурядицах,
а с другой, – включает в круг используемых средств описанные выше
способы компенсации. Обращение в конкретных условиях к каж-
дому из подобных способов может осуществляться в произвольном
порядке и, как правило, нет строго заданной градации их сильнодей-
ствия. Поэтому каждый раз такой выбор определяется конкретными
обстоятельствами. На теоретическом уровне можно представить себе
следующую обобщенную схему последовательности использования
способов компенсации. Исходным моментом в такой схеме является
усиление внеэкономического принуждения, т.е. обращение к при-
нудительному труду. Увеличение массы используемого труда требует
наращивания вовлекаемых в хозяйственный оборот ресурсов. В слу-
чае достижения естественного предела по наращиванию эксплуата-
ции природных богатств на имеющейся территории государство в
определенных условиях может перейти к экспансии, то есть к захвату
новых территорий. Военные приобретения могут к тому же не толь-
ко пополнять источники природных ресурсов, но увеличивать также
трудовые, производственно-технологические и финансовые резер-
вы. Однако чтобы добиться такого результата, затраты на ведение
военных действий не должны превышать определенной величины.
Пирровы победы только усугубляют тяжелое экономическое поло-
жение, а с ним и кризис общества в целом.
Итак, расширение границ государства увеличивает поступления
в казну. Если война, как средство макроэкономического (а в целом –
и как средство социально-политического) регулирования срабатывает,
то окрепшее государство благополучно выходит из кризиса. Но одно-
временно растут издержки на поддержание целостности государства,
на обслуживание аппарата управления и других государственных
нужд. Причем в случае неизменности социально-экономической
организации общества, его политических институтов, включая и та-
кие элементы, как технология производства, принципы управления,
господствующая идеология и т.п., затраты эти растут нелинейно,
имея в отдельных случаях экспоненциальный характер.
Но резкий рост (и абсолютный и относительный) величины затрат
государства на его собственные нужды оставляет все меньше средств
на решение внутренних проблем. Остаточный принцип финансирова-
ния разрешения последних приводит к их постепенному нарастанию,
обострению и превращению в конечном итоге в источник дестаби-
210 Глава 5
лизации общества. Возникающий новый социально-экономический

кризис, как правило, проявляется в стремлении некогда завоеванных
территорий, составляющих периферию страны, приобрести большую
самостоятельность и даже выйти из состава государства.
Можно также указать на такой специфический момент подобных
кризисов, как эрозия культурно-идеологической модели правящего
режима. Всякое новое завоевание и территориальное приобретение
одновременно означает и возникновение нового источника культур-
ного, религиозного и прочего влияния. В любом случае, инкорпори-
руется ли правящая элита завоеванных территорий в состав старой
правящей элиты государства-завоевателя или же сохраняет свою ав-
тономность, факт ее существования создает трения внутри правяще-
го класса и в кризисных ситуациях лишает его монолитности и устой-
чивости.
Наконец, ослабление государства порождает кризис власти, при-
водит к эрозии идеологии правящего класса, ослаблению ценностей
консолидации и сплочения общества на всех уровнях от классов и
групп до семьи и индивидуума, что еще больше дезорганизует обще-
ство, позитивные мотивации его членов.
Таким образом, ослабленное экономически и идеологически
государство вступает в период смуты, который характеризуется зна-
чительными социально-экономическими и политическими потря-
сениями, общим ослаблением государства и утратой им части своей
территории или даже независи

Фонотов А. Г. - Россия. Инновации и Развитие (Электронный Ресурс) - 2013

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Фонотов А. Г. - Россия. Инновации и Развитие (Электронный Ресурс) - 2013

Оригинальное название:

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

. .

Мобилизационный тип развития

2-е издание (электронное)

ISBN 978-5-9963-2239-8 © БИНОМ. Лаборатория знаний, 2010

Глава 1. Проблемы формирования и реализации

Глава 2. Наука и техника как ведущие инновационные

Глава 3. Инновационный тип развития..........................................79

Глава 4. Мобилизационный тип развития ................................... 138

Глава 5. Компенсационная система мобилизационного

Глава 6. Функционирование экономики

Глава 7. Инновации в условиях мобилизационного

Глава 8. Откуда и куда идет Россия ..............................................283

Глава 9. Роль инновационной деятельности в процессе смены

Годы, минувшие с начала горбачевской перестройки, положившей

ветская и постсоветская экономика и общество: проблема нововведений

ло заземлено для хранителей высокой миссии науки) технические

x генезис основных факторов, определяющих развитие и про-

итогом проведенной работы явилась попытка обосновать и развить

ÊË»¹ Á ÍÇÉÅÔ É¾¹ÄÁÀ¹ÏÁÁ ÈÇÃ¹À¹Æ¹ Æ¾ÇºÎÇ½ÁÅÇÊËÕ »»¾½¾ÆÁØ ÆÇ»ÔÎ

Процесс кардинальных изменений, переживаемый сегодня нашим

то есть, от застойного, традиционного общества, к обществу, в ко-

ее современной интерпретации. Здесь можно вспомнить Ф. Бэкона,

элементами, интенсивностью проявления или осуществления функ-

и по-пуритански добропорядочному обогащению купцов и ремес-

функциональности, означающего комплексную оценку не только пря-

Институциональное оформление основополагающи принципов хо-

мую для создания потенциала развития; функционирование рынка,

се общественного производства. Чем сложнее, богаче и разнообразнее

дивиды оговаривают свое право на пользование конкретными ресур-

(в которых формировались ключевые – технические и индустриаль-

Анализируя нашу историю начиная с самого далекого прошло-

Из-за постоянного присутствия и участия в хозяйственной жиз-

условиях может перейти к экспансии – колонизации новых земель,

симости от того, какие значения имеют параметры этой финансовой

равно формируются новые, порой нелегальные. Последние являются

да не удается. В итоге возникают деформированные системы распре-

и увеличения приоритета данной управленческой цепочки или от-

знательное и целенаправленное культивирование факторов развития

В таком понимании целью инновационной политики, прежде всего,

НАУКА И ТЕХНИКА КАК ВЕДУЩИЕ

Научно-технический прогресс обычно рассматривается как важ-

промышленности, основанной на научно-технических достижениях,

2.1. Капитализм и инновация.

Бурное развитие капиталистических отношений в Западной Европе

которые несло с собой развитие техники. Утилизация изобретений,

В XI веке в Европе начинают применять водяные колеса и ветря-

сти развития. Поэтому большинство нововведений, проходя сквозь

С решением этих задач связано возникновение теологии. «Теология

Ренессанс, в буквальном смысле означающий возрождение

форму присутствия человека в мире и новый способ его познания,

в конце концов, отверг религиозное господство церкви, провоз-

диционного общества и постепенного подрыва сковывающих дело-

возобновился, захватывая одного законоучителя за другим: св. Фому

ники. Условия хозяйствования, воплощаясь в различных институтах

лучал выводы, которым он стремился придать не только научное, но и

сколько те конкретные формы, в которых осуществлялся процесс его

тяжести такой социальной системы, следовательно, покоится на

лагало его полную личную свободу, то есть, возможность самому

2.2. Капитализм и крупная промышленность

К. Маркс был первым исследователем, в работах которого была

мелкому крестьянству в деревне приходит крупный фермер, который

вие цеховых позументщиков, которым пришлось бы конкурировать