Вы находитесь на странице: 1из 215

Ссылка на материал: https://ficbook.

net/readfic/8354475

1648 грамм неба


Направленность: Слэш
Автор: Danilida (https://ficbook.net/authors/869211)
Беты (редакторы): Kim Vivien (https://ficbook.net/authors/2671833)
Фэндом: Bangtan Boys (BTS)
Пэйринг и персонажи: Чон Чонгук/Ким Тэхён, Пак Чимин, Ким Намджун, Ким
Сокджин, Чон Хосок, Мин Юнги
Рейтинг: NC-17
Размер: 200 страниц
Количество частей: 17
Статус: завершён
Метки: Разница в возрасте, Слоуберн, Неозвученные чувства, Одиночество,
Первый раз, Частичный ООС, Нецензурная лексика, Underage, Ангст, Драма, AU,
ER, Омегаверс, Учебные заведения, Дружба, Истинные, Упоминания насилия,
Преподаватель/Обучающийся

Описание:
Он красивый и добрый. У него улыбка кроличья, глаза смородиновые и голос
мягкий, успокаивающий, а смех заразительный. От него пахнет вкусно белым
шоколадом, и к нему всегда можно прийти за помощью, не боясь услышать
отказ...
Бесконечно можно перечислять достоинства учителя Чона, и Тэхён уверен их
будет ещё целая сотня, потому что Чонгук — идеальный альфа.
Идеальный для... учителя Пака, но не для Тэхёна.
Не для него...

Публикация на других ресурсах:


Уточнять у автора/переводчика

Примечания:
Для заказа книги пишите в сообщество Pugicorn_ff.

(ссылка на альбом-визуализацию персонажей) - https://pin.it/42VGhvC

Тг канал: https://t.me/danilida (все про все и обо всем)

Перед прочтением настоятельно рекомендую ещё раз вернуться к меткам


работы и прочитать более внимательно, чтобы потом ко мне не было вопросов.
Оглавление

Оглавление 2
Каждому из нас... 3
Много-мало 18
Замкнутость 27
Лишение 38
Примечание к части 52
Красные нити 53
Примечание к части 69
Чёрное солнце 70
Холод 84
Блики света 99
Примечание к части 112
Белый 113
Примечание к части 124
Раздвоение 126
Примечание к части 141
Туше 142
Примечание к части 152
Аспид 153
Мы 168
Миндальный привкус 179
Примечание к части 192
Твоё имя 193
Небо 205
Примечание к части 209
...нужен только ты. 210
Примечание к части 214
Сноски: 215
Примечание к части * слово "о н" не трогаем в пб. так и должно быть по задумке,
это не ошибка. ещё раз кинете, найду и покуськаю вас

Каждому из нас...

между тобой и мной расстояние плутона. но я знаю, когда они спросят тебя о
твоём любимом созвездии, у тебя вырвется моё имя...

©неизвестный автор

Сладкие стоны и хлюпанье от естественной смазки, что грузными каплями


стекала по смуглым бёдрам омеги, разносились по тускло освещённой спальне,
заполняя её. В воздухе яро ощущался переплетённый меж собой аромат белого
шоколада и черешни, создавая неповторимую палитру: начиная от сладких и
заканчивая горькими терпкими нотками.

Стрелка на часах уже давно перевалила за четыре часа утра: небо светлело,
окрашиваясь в тёплые тона и готовясь к новому дню, а вечный гул машин Сеула
так и не прекращал своего движения, не затихая, наверное, ни на минуту, хотя
сегодня и воскресенье.

Точнее, понедельник… Или ещё воскресенье?

Чонгук запутался, да и сейчас это совсем неважно. Сейчас важен лишь


Чимин, сидящий верхом на нём, вцепившийся своими пальцами в его плечи, а
ещё его красивые стоны, что служили усладой для ушей альфы, разносившиеся
по их большой комнате при каждом мощном толчке, задевающем заветный
комочек нервов.

— Чонгук-а! — скулит Чимин, кончая уже второй раз за ночь, заляпывая


белёсой жидкостью свой живот и пресс Гука, чувствуя себя на седьмом небе от
непередаваемых словами ощущений, что горячими стрелами вонзались в его
тело, приятными искорками разносясь по венам. Он обессиленно валится на
грудь своего парня, крепко зажмуриваясь, сжимая его в себе, отчего не
выдерживает и Чонгук: рыкнув что-то непонятное и крепко стиснув в руках
мягкие ягодицы до синих отметин, кончает в презерватив, ловя очередной
разряд тока, и аккуратно выходит из омеги, укладывая того на бок. У него
самого от яркого оргазма в глазах ещё звездочки скачут, но комфорт омеги для
него превыше всего. Чимин что-то умилительно бормочет своими розовыми
пухлыми губками, не желая отстраняться от альфы, обвивая Чонгука руками и
ногами, заставляя того улыбнуться от чрезмерной тактильности парня, что
всегда проявлялась после бурного оргазма.

Сегодня был последний день течки, а значит уже завтра, точнее, сегодня,
можно приступать к делам, выходить на работу и не рычать в сторону
озабоченных альф, что так и кидали двусмысленные взгляды на Чимина, мечтая
полакомиться им. Однако пусть попридержат свои слюни и дружка в штанах,
3/215
ибо Чимин — омега Чон Чонгука, и никакому другому альфе он его не отдаст. Да
и как вообще можно отказаться от такого сокровища, как Пак Чимин, готового
всегда освещать тебе дорогу своим солнечным светом и улыбаться
обезоруживающе, заставляя твоё дурное сердечко трепыхаться, как
сумасшедшее?

Да, Чонгуку очень повезло со второй половинкой, которая сейчас жалась к


нему преданным комочком, сопя в две дырочки куда-то ему в ключицу. Он в
принципе этого и не отрицал, считая себя что ни на есть счастливчиком,
которому определённо подвернулась фортуна ещё тогда, на втором курсе
педагогического отделения, когда в один из скучных деньков группу Чонгука и
группу, где учился омега, объединили вместе на физкультуре. Чонгук тогда
сразу обратил внимание на невысокого, с пухлыми щёчками и кофейными
глазами паренька, что играл лучше всех своих однокурсников в софтбол. Чонгук
тоже любил этот вид спорта и совсем не ожидал, что кто-то вроде хрупкого
омеги может ударить по мячу так, что вероятность выигрыша у соперника
упадёт до нуля.

В дальнейшем именно это и послужило поводом для Чонгука подойти,


познакомиться и, может быть, если повезёт, уломать таинственного незнакомца
на чашечку моккачино, что неплохо делают в кофейне неподалёку от их
университета Корё. На большую радость парня, Пак Чимин, как позже
выяснилось, согласился прогуляться до кофейни и поговорить о совместном
хобби; уже тогда, с первой минуты, стоило только Чимину рот открыть, Чонгук
понял, что этот сочный запах черешни точно теперь не даст ему покоя. И не дал!
Уже на следующий день альфа бегал, узнавал у своих одногруппников, где
можно найти такого Чимина, чем изрядно достал их, но всё же добился своего и
разузнал, что омега тоже второкурсник, только учится на факультете
гуманитарных наук, когда же сам Чон на естественном; что ему тоже, как и
Гуку, двадцать, и, самое главное, его всегда можно найти в библиотеке за
самыми последними столиками в окружении разнообразной литературы. Именно
там его в последствии и застал Чонгук, обрадовавшийся, как маленький ребёнок
в Рождество, получивший свой долгожданный подарок. Чимин тоже являлся
своеобразным подарком для альфы, ибо с сердцем, что в первую минуту выбрало
тебе человека, идеально подходящего по всем критериям, не шутят. Парень
тогда и сам не понимал, что с ним происходит и почему так хочется быть рядом
с этим омегой, защищать его, радовать и обнимать. Раньше такого с ним
никогда не случалось.

Когда «диагноз» был установлен и носил название «влюблён», Чонгук решил,


что именно сегодня на прогулке обязательно признается Чимину, и будь что
будет. На тот момент они уже довольно хорошо общались, и заявление не
должно было бы ошарашить Пака. Зря что ли Гук все эти цветочки-конфетки
организовывал почти каждую третью встречу? Реакция была положительная и у
Чимина, согласившегося встречаться с ним, сказав, что симпатия взаимна, и у
Чонгука, что на весь парк, по которому они в очередной раз прогуливались
после пар, «Ийха!» прокричал, после порывисто накинувшись с объятиями на
смутившегося от такой бурной реакции Чимина.

А дальше, как в хорошем романе: первый поцелуй; знакомство с родителями;


первый раз в общежитии, из которого с трудом удалось-таки выпнуть соседа
альфы; квартира, подаренная родителями в честь удачной сдачи экзаменов;
совместная жизнь, полная сахара, ну и, конечно же, соли с перцем; защита
дипломных работ, переезд в другую квартиру и, наконец, любимая работа в
4/215
школе «Пханьан», где Пак занял должность учителя литературы, а Чон — химии.

Прошло уже три года с их первого рабочего дня в школе, ставшей для них
вторым домом, где их пару принимали и знали, но демонстрировать всё равно
запрещали, что очевидно. Помимо уроков в старшей школе, Чимин также
преподавал и в средней, являясь классным руководителем одного из классов.
Чонгуку же за трудолюбие, усердие и исключительные знания своего предмета
было поручено вести ещё и анатомию.

С каждым новым днём связь их пары, что смело могла похвастаться своими
идеальными отношениями, крепчала, усиливалась, сплетая их судьбы ещё
сильнее. Чимин чувствовал тепло, уют и защищённость только рядом с этим
мужчиной; хотелось быть рядом только с ним и дарить любовь только этому
несносному, но невероятно доброму, тактичному и мужественному
черноволосому альфе, имеющему в наличии по-детски милую кроличью улыбку.
Он знал о чувствах Гука, был уверен в них и даже спрашивать не хотел, ибо не
сомневался, что в ответ получит точно такое же «люблю», как и у него самого. С
Чонгуком было просто, без лишних ссор и препираний — всё так, как только они
вместе захотят. Какие бы гнусные вещи кто ни говорил, Чимин уверен, что
делают они это только из-за зависти, потому что его Чонгук — идеальный альфа,
его прекрасное олицетворение, которое по счастливой случайности попало в
руки Чимина и которое он никому не позволит забрать. Соперников, возможно, у
Пака целая куча, но ему было совершенно наплевать на них, как и самому Чону,
в общем-то, так как никому не под силу заменить любимого омегу, что всегда
злится слишком славно, например, возмущаясь в голос насчёт его привычки
зачесывать светлые волосы назад, открывая вид на тёмные брови, или смех, что
прогоняет даже самых страшных монстров.

Нет больше таких Чиминов на планете. Он есть и будет только у Чон Чонгука,
и он знает наперёд, что эта плюшка совершенно точно останется с ним до
самого конца. Чонгук уверен: если они будут вместе, значит никакие напасти им
не страшны: ни грозы, ни ветра — ничто. Потому что любовь всегда побеждает,
а у Чонгука и Чимина она именно такая, о которой пишут в книгах и говорят, что
«приходит раз в тысячу лет», способная преодолевать всё на свете, мягко
обнимающая их любовь. Это и правда счастье — найти человека, который
понимает тебя с полуслова, поддерживает в трудную минуту, не даёт свалиться
в пропасть и готов защищать тебя до последнего вздоха. Конечно, без
маленьких-больших проблем никак не обойтись, но так даже веселей, ибо если
бы не было проблем, то людям вскоре надоела бы идеальная простая жизнь, не
разбавленная тёмными красками. Но даже и так в этом мире всё преодолимо. А
уж Чонгук-то позаботится, чтобы ему и его плюшке никто не помешал строить
своё счастье…

5/215
Ароматный кофе пенится в джезве и, разнося запах кофейных зёрен по
небольшой кухне, выполненной в серо-голубых тонах, плавно переходящей в
гостиную, заставляет хозяина квартиры невольно подняться с тёплой постели и
идти завтракать. Тосты с яйцом, беконом, сыром и зеленью уже дожаривались
на сковороде, а соковыжималка, наконец, закончила свою работу, даря Чимину
свежевыжатый грушевый сок. Кофе по утрам предпочитал лишь Чонгук,
поэтому, специально встав раньше него, Чимин, шипя от мимолётной боли в
пояснице, означавшей, что альфа ночью знатно постарался, потопал в душ, а
после сразу на кухню — готовить завтрак для своего ненаглядного альфы.
Чонгуку сегодня к первому уроку, тогда как самому Чимину только к третьему,
что просто прекрасно: можно ещё поспать и не торопиться со сборами.

Когда из-за угла появляется чёрная, как смоль, растрёпанная макушка, а


после и её обладатель с явным отпечатком подушки на лице и сонными глазами,
Чимин, выключая конфорку на плите и ставя горячую сковородку с аппетитным
содержимым на силиконовую подставку для еды, сделанную в виде
подмигивающего смайлика, отрывается от своих дел, переводя взгляд на альфу.
От вида помятого ото сна Чонгука, шаркающего при каждом шаге тапочками по
паркету, на лице Чимина невольно расцветает ласковая улыбка, а ноги сами
несут к любимому, чтобы оставить на чуть припухшей щеке поцелуй, получая
точно такой же в ответ, что вызывает трепет внизу живота, как в первый раз.

— Я чувствую себя так, словно меня КамАЗ переехал, а после на мне ещё
сплясали сальсу олени, — бухтит Чонгук хриплым ото сна голосом и трёт лицо
ладонями, тем самым отгоняя от себя дрему, когда Чимин отстраняется от него
и идёт к столику, где альфу уже ждёт его спасительный кофе. Только он может
сейчас помочь. Ни волшебство, ни магия — лишь только свежезаваренный его
заботливым омегой кофе. — Клянусь, я смог уснуть только в начале шестого из-
за этих двинутых соседей, что опять серенады устраивали под окнами, — он
взбирается на стул вместе с ногами, берёт в руки палочки, хватая кусочек
бекона из тарелки и отправляя его себе в рот. — Итого получается: я поспал
всего лишь два часа плюс-минус. Это ужасно, Чимин-а! И почему я только не
могу точно так же, как и ты, отрубаться на раз-два?

Чимин на это заявление только пожимает плечами, садясь напротив и ставя


на стол для себя сок, а для Гука кофе, который мужчина сразу прихлёбывает
губами, смакуя на языке любимый горьковатый вкус и получая высшее
наслаждение, когда напиток обжигает горло.

— Сходил бы разобрался с ними, ну или на худой конец берушами


воспользовался.

— Тебе легко говорить, — отрезая себе кусочек тоста, говорит Чонгук. —


Спишь, как убитый, и хоть бы что. Война начнётся, а мой Чимин-и как спал, так и
будет спать. Не страшно, спящая красавица? — кидает на омегу взгляд Чонгук,
пихая в рот большой кусок тоста и сразу громко запивая его кофе. Должно
сработать! Он должен, наконец, проснуться!

— Нет, — улыбается Чимин, наблюдая за быстро пережевывающим горячую


еду Чоном, поставив локти на стол, а на ладошки положив голову. — Потому что,
даже когда я буду спать, мой принц Чонгук никому не даст меня в обиду, даже
таракану, верно?

— Я подумаю, — после недолгого молчания отвечает Чонгук, из-за чего сразу


6/215
ловит на себе опасный взгляд. — Да шучу я, конечно же, тебя никто не тронет…
Кроме меня.

— Фу! Как по-собственнически это сейчас прозвучало, — не оценивает


красивых слов Чонгука Чимин, приступая к своему завтраку.

— Согласен. Это можно официально вычеркнуть из списка «Брутальность».

— Ешь давай, сама Брутальность. Тебе к первому уроку, если что, а ты ещё в
душе не был, не оделся и не сложил нужные принадлежности в сумку. Плюс
тебе ещё доехать каким-то образом надо до «Пханьан», а учитывая наши
утренние сеульские пробки, на это дело у тебя уйдёт не меньше тридцати
минут. Кто у тебя первыми?

— Первый класс старшей школы. Семнадцатилетние говнюки, которым


сейчас ничего не надо, кроме безделья и прочей туфты, которая вскоре им
надоест. Сразу захочется тогда и учиться, и зубрить до посинения, однако
поздно будет. В нынешнее время в вузы не так-то просто попасть, не имея за
плечами достаточно богатый багаж знаний.

— Боже, тебе-то какая разница? Не хотят учиться — не надо. Твоё дело —


выдать и рассказать, а там уже от них зависит, хотят ли они понимать материал
или нет. Год этот проскачут, на второй забегут, а на третьем уже поздно будет.
И это будет целиком и полностью их вина, — отчеканивает каждое своё слово
Чимин, не понимая неприметной заботы, которую проявляет к ученикам Чонгук.
Не в его компетенции заниматься отдельно с каждым ребёнком, если это
большое дитё, которому стоит уже думать о будущем, не хочет идти навстречу и
учиться.

— Мне никакой, но их всё равно жалко. У них там есть и такие, которые могут
нехило так блеснуть знаниями. Класс сам по себе не очень сильный, выше
восьмидесяти контрольные не пишут, но зато дружные ребятки, шумные и
деловитые.

— Ага…

— Чимин?

— Что?

— Ты опять злишься? — Чонгук расправляется с последним кусочком тоста и,


запивая его остатками уже чуть успевшего остыть кофе, встаёт на ноги, огибая
стол, становясь поодаль омеги и обнимая его за плечи. — Незачем это делать,
ведь ты прекрасно знаешь, что если я вижу ученика, который «может» и
«хочет», то не смогу пройти мимо и не помочь. Тут уже и от меня будет зависеть
его будущее: поймёт ли он правильно информацию, которую я ему дал или нет
— тоже немало значит. У меня химию сдавать надумали больше пятнадцати
человек только в этом году, и если эти ребятки заинтересуются моим предметом
всерьёз, то отказать им в помощи я точно не смогу.

— Да я не об этом, Чонгук, — Чимин откладывает от себя палочки,


поворачивая голову и сразу встречаясь глазами с чонгуковыми. — Просто ты
бываешь иногда слишком добрым по отношению к ним. Ты не в начальной школе
преподаёшь, а в старшей. С ними пожёстче надо.
7/215
— А то что может произойти? — ухмыляется нахально Чонгук, целуя светлую
макушку.

— А то твою доброту не так воспримут! — восклицает Чимин, отталкивая от


себя хихикающего от его слов Чона в сторону, раскрасневшись от мимолётной
обиды. — Вали собираться! На работу пора выходить!

— Ну, не пыхти, как чайник. Ничего подобного не будет: ты же знаешь, что


моё сердце принадлежит только тебе, — альфа сквашивает невозмутимое лицо,
кладя руку на сердце, а после резко отрывая её от груди и протягивая в сторону
Чимина.

— Ты точно получишь у меня сегодня, — заключает омега, швыряя в этого


маленького-большого ребёнка зелёным яблоком, которое он ловко ловит и,
откусывая кусок, скрывается с непонятной улыбочкой на губах за углом кухни.

На сборы и водные процедуры уходит ровно двадцать пять минут, и сейчас,


уже стоя в дверном проходе и накидывая на плечи лёгкий чёрный плащ, Чонгук,
целуя Чимина в губы, забирает свою сумку, выпархивает из квартиры,
насвистывая что-то себе тихонько под нос, одновременно спускаясь по
лестнице. И хотя сегодня, вроде, обещали дождь, а лифт в их многоэтажке так и
не работает ещё со среды, Чонгук чувствует себя что ни на есть хорошо и даже
бодро, готовый открывать детям новые знания, чем он сегодня и займётся на
первом уроке химии. Взаимодействие металлов с кислотами — это вам не шутки.
Альфа для себя уже прикинул мысленно, что на первом уроке он выдаст классу
тему, разобрав несколько простых примеров соединений, а на втором проведёт
практическую, где и проверит, усвоили ли знания ученики.

Снимая сигнализацию со своего чёрного Ford Mustang GT, Чонгук, кидая на


заднее сиденье сумку, заводит свою красавицу и выезжает со стоянки,
медленно преодолевая длинный переулок, а после выруливает на трассу,
вливаясь в бесконечный поток машин, везущих своих хозяев кто куда: на работу,
в другой город, в школу, домой.

На огромное удивление мужчины, пробок на пути в школу практически не


было, и поэтому в запасе теперь у него есть ещё целых полчаса; как раз
приготовиться к уроку можно, никуда особо не торопясь, ибо сами ученики
пунктуальностью точно не страдают.

Припарковав машину, заняв своё излюбленное место на стоянке, Чонгук,


вешая сумку на плечо, направляется в сторону больших железных узорчатых
ворот, где его сразу встречает охранник, кланяясь в знак приветствия. Дальше
— вверх по тёмно-коричневым гранитным ступеням, где располагалось здание
школы песочного цвета, построенной в форме буквы «Н». За самим строением
находились стадион и небольшой сад с множеством деревьев разных сортов и
размеров, предназначенный для отдыха учеников, где они могли проводить
свободное от учебы время.

— Доброе утро, учитель Чон! Здравствуйте, учитель Чон! Добрый день,


учитель Чон! — слышалось со всех сторон, когда Чонгук шагал по коридору
школы, улыбаясь легко в ответ и приветствуя учащихся.

— Привет, учитель Чон, — громко выдает Ким Намджун, лучший друг


8/215
Чонгука, по совместительству являющийся учителем английского языка, когда
они сравнялись по дороге в учительскую. — Как добрался? — спрашивает он,
первым заходя в просторное помещение, в котором вечно пахло чаем и
сладостями.

— На удивление, обошлось без пробок. Мне везёт сегодня, — отвечает другу


Чонгук, вешая свой плащ на вешалку. — Приходи сюда в обед, поговорим хоть
нормально, а то ты вечно как засядешь в своём классе, мучая бедных ребятишек
английским, так они потом приходят ко мне никакие.

— Я не виноват, что они не выполняют домашнего задания, — хладнокровно


выдаёт Намджун, поправляя на носу очки.

— Хах, ладно. Я пойду класс приготовлю. Встретимся ещё, — Чонгук коротко


машет рукой Киму и выходит из учительской, направляясь на третий этаж
школы в свою аудиторию.

Надо по пути ещё в лаборантскую заскочить, бутылочку серной и муравьиной


кислоты взять для опыта. Не забыть бы ещё только...

Он красивый и добрый… Умный и спокойный… Милый и весёлый…


Отзывчивый и понимающий… У него улыбка кроличья, глаза смородиновые и
голос мягкий, успокаивающий, обволакивающий, а смех заразительный. От него
вкусно пахнет белым шоколадом, и к нему всегда можно прийти за помощью, не
боясь услышать отказ.

Вот он достаёт из своего шкафчика целую стопку листов, делит их на три


равные стопки, не отводя от бумаги внимательного и сосредоточенного взгляда,
отсчитывая вслух, кажется, по десять листов — сколько парт в одном ряду,
столько и листочков нужно отсчитать; и не спрашивайте, как о н понял, что
именно десять листов сонсэнним отсчитал.

Он раскладывает по листу «А4» на деревянную поверхность, с долей грации


лавируя между рядами, образованными партами, оглядываясь изредка круто
назад, проверяя, всем ли досталось, отчего его аккуратно уложенные волосы с
пробором, открывающим лоб сбоку, чуть взметаются вверх. Сегодня на нём
чёрные зауженные брюки, идеально обтягивающие крепкие бёдра, белая
рубашка, расстёгнутая сверху на две пуговицы, поверх которой был надет
джемпер, подчеркивающий талию и подкачанную грудь, и топсайдеры. Во всём
его деловом стиле чувствовался утончённый вкус.

Но это ещё что?!

9/215
Стоит только альфе подойти к невысокому шкафу, стоящему в углу класса, и
достать оттуда белый лабораторный халат, что сразу обтягивает его широкие
плечи, уже можно лужей неконтролируемого восторга растекаться у ног этого
мужчины. Он специально задерживает свой немигающий, полный горящих звёзд
взгляд на руках учителя Чона, когда тот поправляет рукав джемпера на правой
кисти, открывая вид на часы от «Сейко». Руки у учителя красивые, ухоженные,
сильные, с длинными пальцами и виднеющимися венами. Хотелось подойти
внаглую, взять его ладонь в свою, завороженно смотря, как твоя узкая рука
пропадает в его широкой, хотелось провести подушечкой указательного пальца
по каждой выступающей венке, идущей от запястья и заканчивающейся на
казанках, хотелось поцеловать каждый из них.

Сонсэнним поворачивается в сторону широкого окна, открывающего вид на


коридор школы, где носились ученики, заполняя постепенно кабинеты, шумно
переговариваясь между собой, задерживая свой гипнотизирующий взгляд там,
из-за чего приходится резко нырнуть вниз, прижавшись телом к холодной стене,
моля богов, чтобы учитель не заметил пепельной макушки, застав за слежкой.
Хах, знал бы он только, сколько уже таких шпионств было проведено за
прошлый семестр.

Учитель Чон возвращается к своим делам, полностью погружаясь в процесс,


даже не замечая, как за его спиной опять наблюдает сероволосая голова и
ореховые, обрамлённые длинными ресницами, миндалевидные глаза.

Бесконечно можно перечислять достоинства учителя Чона, и Тэхён уверен:


их будет ещё целая сотня, потому что Чонгук — идеальный альфа. Идеальный во
всём: в действиях, в манере говорить и общаться, в работе, в которую он уходит
с головой, стоит только прозвенеть звонку; даже ходит он, чёрт подери,
идеально, что уж про всё остальное говорить.

Наверное, когда Бог создавал людей, он щедро наградил Чон Чонгука,


сотворяя из него идеал мужчины. С таким, как учитель Чон, точно не пропадёшь,
и это сейчас не про его ежемесячный доход, квартиру и дорогую машину. Он
никогда не посмеет обидеть любимого омегу, отдавая ему себя всего, одаривая
только лучшим. Он сможет защитить и успокоить, сможет заставить улыбнуться
и не унывать по пустякам, сможет дать всё необходимое для тебя, чтобы ты
только был счастлив. Большего не надо.

Ким Тэхён, ученик первого класса старшей школы, семнадцатилетний омега,


уверен в этом. Даже не так: он знает это. Ким Тэхён, обладатель слишком
ранимой и эмоциональной натуры, являясь мечтателем с большой буквы, готов
был кричать о том, какой сонсэнним хороший и как его классу повезло, что тот
учитель, который изначально должен был вести у них химию с анатомией, ушёл
в декрет и они достались учителю Чону. Ким Тэхён уже, кажется, вечность
безумно, беспросветно, бесконечно, абсолютно точно влюблён в своего учителя,
мечтая о нём день и ночь, создавая у себя в голове красивую историю их любви.
Это нормально для омеги его возраста: любить и боготворить своего учителя,
особенно если знаешь, что…

— Ты чего тут опять ошиваешься? — знакомый голос, как гром среди ясного
неба, раздаётся над головой Тэхёна, заставляя сердце омеги забиться чаще, а
голову непроизвольно вжаться в плечи. — Совсем рехнулся? А если он тебя
увидит, как оправдываться будешь?

10/215
— Джин-и, — облегчённо выдыхает Тэхён, поворачиваясь на корточках
корпусом к севшему рядом лучшему другу и любимому неназванному в детстве
братишке. — Тише ты! — шикает он на омегу-одноклассника, прикладывая
палец к губам. — Вот если ты так орать будешь, то он точно нас запалит и
объясняться будешь уже ты.

— Вот ещё, — фыркает Сокджин. — Это ты по нему страдаешь уже два года,
ещё со средней школы, а не я. Для меня он просто учитель, а для тебя боженька
какой-то…

— Ещё одно слово — и я на тебя обижусь, — кидает быстро в его сторону


Тэхён, поворачиваясь обратно и устремляя свой взгляд на учителя Чона,
который уже сидел за своим столом, что-то ища в учебнике, быстро
перелистывая ненужные страницы. — Что ты тут делаешь вообще? —
спрашивает Ким у друга, не отрывая горящего взгляда от предмета своего
обожания, облизывая пересохшие губы. Уже ноги порядком затекли сидеть в
таком положении, но омега упрямо продолжал наблюдать за Чонгуком, плюя на
боль.

— Даже если скажу, ты всё равно меня не услышишь, ибо все твои мысли
сейчас там, рядом с сонсэннимом.

— Я не виноват в том, что он такой красивый родился, отчего даже


потеряться во времени и пространстве можно, — заявляет безапелляционно
Тэхён, мысленно кивая самому себе.

— Пф! Аж зубы сводит от этой милоты, — Джин смеётся тихонько в ладошку,


находя выражение лица омеги на редкость забавным, что с открытым ртом
смотрел на альфу, чуть ли глазами не облизывая его. — Может, тебе стоит
признаться ему уже?

— Совсем что ли?! — хмурится Тэхён, плюхаясь рядом с Сокджином. — Это не


смешная шутка, если ты хотел так разрядить обстановку, — он обречённо
вздыхает, в очередной раз понимая, что мечты есть мечты, а реальность, к
сожалению, такова. Реальность, что душит Кима в своих холодных объятиях, не
давая возможности двигаться вперёд и что-то делать.

На что он вообще надеется? Ему всего семнадцать, даже не восемнадцать,


тогда как сонсэнниму уже двадцать шесть; он взрослый обеспеченный мужчина,
а Тэхён сопливый инфантильный омега, что даже похвастаться знаниями по
предмету любимого учителя не может. Да что там уже говорить о знаниях, сам
он тоже яркостью не блещет: он обычный среднестатистический ученик
старшей школы «Пханьан», пользующийся дешёвой краской для волос и
экономящий на всём, ибо доход его семьи стал весьма невелик после смерти
папы. Отец большую часть тратит на себя, запивая горе — смерть мужа, — по
его словам, уже пятый год, а сам Тэхён не позволит себе потратить
заработанные деньги на подработке куда попало; на покушать и другие
необходимые принадлежности хватает — и ладно.

Конечно, он не подходит учителю Чону. Такому альфе, как он, нужна видная
омега.

Например, как… учитель Пак.

11/215
Да, о связи сонсэннима с учителем литературы знала вся школа, называя их
за глаза «женатиками», что неоднократно бесило и выводило из себя Тэхёна,
ибо какого чёрта, блять?! Может, они и живут вместе, делят одну постель и
носят иногда одежду друг друга, но это ещё ничего не значит! Ничего не значит
и флирт со стороны Чимина, когда они пересекались в столовой; не значат и
незаметные, кажется, переплетённые пальцы под столом в той же столовой; не
значат и объятия с поцелуем в щёчку на стоянке возле машины учителя Чона.
Это ничего не значит! Правда, только для Тэхёна, у которого настроение
пропадает сразу же, когда на горизонте появляется беда-Чимин-ши-
собственной-персоной.

Но не всё так безнадёжно, как кажется на первый взгляд: во-первых, они не


женаты и, вроде как, в ближайшее время не собираются, ставя пока на первое
место карьеру, во-вторых, они не истинные. В нынешнее время очень сложно
встретить свою половинку, не пройдя мимо неё. Девяносто девять процентов
людей на планете живут или же встречаются не со своими истинными, при этом
чувствуя себя прекрасно. Что же касается оставшегося одного процента — так
это люди-счастливчики, которым очень повезло в жизни встретить своего
предназначенного. Считалось, что если однажды встретишь истинного, то все
сказки о них станут реальными, и Тэхён очень надеялся, что когда-нибудь, когда
ему исполнится восемнадцать и его природный аромат клубники, наконец,
раскроется до конца, то укажет ему в первую же минуту на его истинного, а
именно на его любимого учителя — Чон Чонгука, подтвердив это, наконец; Чон
Чонгука, что все мысли омеги заполонил; Чон Чонгука, что без спроса завладел
его ранимым сердцем навсегда; Чон Чонгука, которого он любит и будет любить
всегда, даже несмотря на Чимина.

Может, Тэхён и самоуверенный немного, но и сдаваться его не учили.


Поэтому уже сегодня, вот прям руку на отсечение или не быть ему Ким Тэхёном,
если он не сможет заговорить с сонсэннимом и попросить начать готовить его к
предстоящим государственным экзаменам. Это как раз и продуктивно, и стимул
будет учиться, и каждый день можно будет оставаться рядом с ним, вдыхая в
себя его природный аромат — белый шоколад, что когда-то и послужил поводом
для недетской заинтересованности красивым сонсэннимом.

Обычно на уроках учителя Чона Тэхён особо не активничал: отвечал только


тогда, когда спросят или вызовут к доске, стараясь во время ответа не смотреть
в глаза Чонгука вообще. Безбожно краснея щеками и тихонько бурча себе под
нос ответ, Тэхён мысленно выдыхает, когда несколько минут пытки проходят, а
взгляд сонсэннима, вполне удовлетворённого ответом старшеклассника,
обращается дальше к классу, опускает голову вниз, хлопая себя по горячим
щекам в надежде вернуть им привычный цвет. Сердце колотится, как
ненормальное, словно он голый стометровку по стадиону перед классом
пробежал, а рядом сидящий Джин чуть ли не ржёт в голосину, хрюкая, как
поросёнок, в ладошку, называя омегу влюблённой маленькой девочкой, а Ким и
не отрицает, потому что здраво мыслить рядом со своим крашем, на минуточку,
вообще-то, совсем не получается, как ни старайся.

Как он только готовиться один на один с учителем к экзаменам будет, Тэхён


не знал и даже не представлял, но понимал, что надо. А то этак точно толку не
будет! Ведь сонсэнним наверняка даже имени его не знает, оно и понятно:
тридцать человек в классе, упомни тут, но! — если омега что-то задумал, значит
он непременно это воплотит в жизнь, чего бы ему этого ни стоило: он сможет, он
привыкнет, приспособится и научится.
12/215
Однако самую главную цель его жизни — «Как влюбить в себя учителя
Чона?» — он пока не знает, как реализовать, но очень надеется, что удача ему
улыбнётся, приветливо помашет ручкой и шепнёт «Действуй», заставляя Кима
двигаться и добиваться своего счастья. Мечтать не вредно, если вы помните, а
мечты имеют приятную способность сбываться.

— Ну и? — спрашивает Джин, заставляя Тэхёна выпрыгнуть из своих


раздумий и посмотреть на друга. — Долго ещё сидеть будем? Через десять
минут звонок, наши все уже почти собрались. Не забывай: у нас сегодня два
урока химии, и на последнем мы выполняем практическую, за которую я ой как
хочу получить «отлично».

— А почему ты думаешь, что мы не сможем заработать «А»? — Тэхён


поднимается на ноги, расправляя складки на коленках брюк светло-коричного
цвета, поправляя синий пиджак и накидывая на плечо рюкзак. Он треплет
крашенные волосы, придавая им немного объёма, зачесывая длинную чёлку
назад.

— Потому что ты рукожоп, вот почему, — отвечает Джин громко и сразу


чувствует какой-то подвох в воздухе, когда рот Кима растягивается в
прямоугольной улыбке. — Мне это не нравится, — щурится и, делая шаг назад и
вставая в боевую позу, говорит омега. — Чего ты опять удумал? Ещё раз
держать тебя у себя на плечах, чтобы ты подглядывал за сонсэннимом, я не
собираюсь. У меня до сих пор спина болит, бегемот!

— Да ладно тебе, я вешу, как пушинка, — смеётся Тэхён, закидывая руку на


плечо друга. — Но ты правильно меня понял: есть план, который без твоего
участия никак не воплотится в жизнь. Что ты, зря на кружок актёрского
искусства ходишь? Вот мы и проверим, как хорошо ты усваиваешь их уроки. С
меня дораяки и один бесплатный обед у тётушки Седжон.

— Два, — показывает ему перед самым носом знак победы Ким Сокджин. —
Два бесплатных обеда.

— Только в том случае, если всё пройдёт хорошо.

— Не сомневайся. За бесплатно покушать я всегда готов, так что


выкладывай: чего делать надо?..

----

— Итак, мы с вами выяснили, что суждение «от перемены мест слагаемых


сумма не меняется» в отношении химии несправедливо. Результат реакции
часто определяется порядком сливания реагентов и их соотношением, и
13/215
доказательство тому — опыт с раствором сульфата алюминия. Что мы
наблюдали в последствии? — Чонгук спрашивает у учеников, что так же, как и
он, были все в лабораторных халатах, стягивая с рук белые перчатки. Находясь
сейчас в одном из классов для проведения опытов, Чонгук уже минуты мысленно
отсчитывал до конца этого урока, так как он у него последний, а это значит, что
после можно спокойно садиться в свою красавицу и ехать домой.

Что-то сегодня он забегался. Вот как приедет домой, даже ужинать не


станет, сразу же завалившись отсыпаться. Выпитые литров шесть кофе никак не
спасали ситуацию, а глаза так и норовили закрыться. Ничего, — успокаивает он
себя мысленно. — Скоро домой. Сейчас только добьётся правильных ответов от
учеников, выставит им оценки за практическую — и можно расслабиться.

— В последствии мы наблюдали образование белого осадка гидроксида


алюминия, — выпаливает быстро одна из учениц класса, тем самым спасая
ситуацию всего коллектива.

— Верно, — кивает Чонгук, подходя к доске и беря в руки мел. — Но мы


также и получили формулу, которую мне сейчас продиктует Джебом.

— Вот повезло-то, — шепчет тихо Джин Тэхёну, смотря на в миг


потерявшегося Джебома, у которого похоже даже на лбу испарина выступила,
но, прочистив горло, он неуверенно начинает диктовать уравнение, которое
оказывается правильным, за что его сразу хвалит учитель Чон, и тот заметно
выдыхает, широко улыбаясь.

— Блин, — прикусывает нижнюю губу Тэхён, меняя в своей формуле натрию


тройку на двойку. И как он только с такими знаниями будет проситься к
сонсэнниму на консультации?..

— А итогом мы с вами сделаем то, что гидроксид алюминия растворяется как


в кислотах, так и в щёлочах, так как он амфотерный, — заключает Чонгук, кладя
мел и отряхивая руки, поворачиваясь корпусом к классу. — Исходя из этого
вывода, вам предстоит сейчас проделать ещё одну работу, только уже с
кальцием. Как выполнять практическую и в скольких пропорциях нужно брать
необходимые материалы, написано в учебнике на странице двести тридцать
пять. Ваше задание будет заключаться в следующем: провести реакцию,
написать полное и сокращённое ионное уравнение, посмотреть, что
образовалось в конце и дать тому название. Не забываем правила технической
безопасности и приступаем к работе. Удачи! — Чонгук садится, наконец, на своё
законное место, оглядывая всех учеников, что изначально были поделены на
группы из двух человек, и не находя ничего криминального — списывания или
неправильных действий — позволяет себе немного отвлечься, уставившись в
окно, засматриваясь на осенний пейзаж.

— Он не смотрит же? — вытянув шею, как у жирафа, спрашивает у Джина


Тэхён, нервно теребя край рукава халата.

— Нет, — шикает в его сторону Джин, воровато оглядываясь и убеждаясь,


что все одноклассники полностью поглощены практической. Он придвигается
ближе к омеге, впечатываясь плечом в его.

— Ну, давай, осуществляй свой блестящий план, пока никто не видит. Мне
что делать надо?
14/215
— Панику создать, — просто выдаёт Тэхён, медленно и опасливо доставая из
кармана брюк маленький флакончик с мутным содержимым.

— В смысле «панику»? — не понимает его Джин, широко распахивая глаза,


когда на столик ставится флакончик с непонятным нечто. — Что это?

— Щёлочь, что же ещё, — фыркает омега, снова проверяя, не смотрит ли кто.

— И что ты собрался с ней делать? Только не говори, что выльешь на себя! —


возмущается Джин. Он даже не удивится, если оно так и есть. — Ты прости
меня, конечно, но он того точно не стоит. Это не шутки, Тэхён-а! Тебя в
медпункт могут загрести!

— Именно это мне и нужно, — решительно говорит Тэхён, даже бровью не


поведя от слов друга, у которого, кажется правый глаз начинает дергаться, а во
рту всё пересыхает.

— Ты совсем последние мозги похерил со своей любовью! Ты в курсе, что


может случиться с твоей кожей, если эта гадость попадёт на неё?!

— Да успокойся ты! Не собираюсь я трогать школьную щелочь, у меня эта


есть, — омега коротко указывает на флакончик. — Это всего лишь слабый
раствор, будет только небольшое покраснение и всё. Завтра уже и следа не
останется, — спешит успокоить нахмурившегося Сокджина Тэхён. — Сейчас я
вылью себе это на руку… нет, на ногу лучше будет, а ты создашь панику,
развопившись на весь класс, будто у меня тут пол ноги отвалилось, — даёт
наставление Киму Тэхён, открывая флакончик. — Только не переусердствуй,
пожалуйста.

— И что потом-то будет?

— Надеюсь, то, что изначально себе и запланировал. Жди меня на выходе из


школы если что, ну, или без меня домой иди, созвонимся потом.

— Тупой способ привлечь внимание, знаешь ли. Нельзя что ли просто


подойти и заговорить, как нормальный человек? Ничего другого не смог
придумать?! — гнусавя, ворчит Джин.

— Не смог, поэтому пришлось брать этот, — тем же тоном отвечает ему


Тэхён, наклоняясь максимально низко, насколько это возможно, почти ложась на
парту и утыкаясь носом в колбу. — Ты друг мне или нет? Помогай давай. А то на
свадьбу не позову!

— О, Господи! Дай мне сил совладать с этим влюблённым дитём, — возносит


к небу очи горе Джин, из-за чего сразу получает локтем в бок.

Первую минуту, когда раствор попадает на лодыжку, Тэхён ничего не


чувствует благодаря плотным брюкам, но после неприятное покалывание даёт о
себе знать и вот тогда начинается «шоу». Омега вопит раненым зверем,
неуклюже сваливаясь со стула, снося учебник и канцелярские принадлежности
на пол, больно прикладываясь копчиком, а когда в игру вступает Джин со
своими «охами-ахами», внимание всех находящихся в аудитории приковывается
к ним.
15/215
Тэхён прикрывает глаза, наигранно хныча от боли, удивляясь собственным
способностям, прижимает ладони к якобы больному месту, покачиваясь из
стороны в сторону, слыша, как носится над ним Сокджин, словно наседка над
цыплятами, прекрасно справляясь со своей ролью. Всё-таки хорошо, что они
подружились ещё тогда, в начальной школе, до сих пор сидя только вместе и
являясь друг другу чуть ли не братьями. Джин понимающий, хоть и поворчать, и
покукситься любит, но в итоге всё равно поможет любимому другу в
осуществлении всех его безумных планов. Именно за это его и любил Тэхён: за
поддержку и понимание, за отсутствие с его стороны осуждения в том, что он
так неосторожно влюбился в учителя химии и анатомии.

Тэхён поднимает голову, открывая глаза, и, кажется, перестаёт дышать,


опять краснея щеками от этой картины, что будто из дорамы вырезали и
вставили сюда: Чонгук стремительно подрывается с места, обеспокоенно смотря
на омегу, пытаясь понять, что произошло, но, когда до него доходит, его лицо
искажается в страхе, а паника завладевает разумом. Он в считанные секунды
оказывается рядом с учеником, присаживаясь рядом с ним на одно колено,
осторожно убирая ладошки с повреждённого места, периодически бросая
взволнованный взгляд на мальчика, аккуратно приподнимая штанину, дабы
посмотреть и оценить степень ожога. А у Тэхёна в этот момент сбой системы и
сдвиг по фазе от вида такого сонсэннима, что сидит перед ним на одном колене,
прикасаясь к холодной гладкой коже ноги тёплыми пальцами, пытаясь не
причинить боли. Срочно нужно вызывать скорую, потому что у Тэхёна остановка
сердца и дыхания, кажется, а ещё полицию, чтобы сразу арестовывали
виновника, вызвавшего такое состояние омеги!

Ещё никогда Чонгук не был настолько близко к нему, что можно было
рассмотреть его лицо во всех деталях, отмечая маленький шрамик на щеке и
родинку под нижней губой, к которой сразу же хочется прикоснуться.

Тэхён сглатывает, отгоняя от себя розовые мысли прочь, делая максимально,


как только может и умеет, болезненное лицо, морща нос и брови, отчего на
переносице образовывается складка, и жалостливые влажные глаза для
подтверждения своего почти умирающего состояния. Было бы неплохо ещё
заплакать для пышности ситуации, но не стоит, ибо Тэхёну уже самому жалко
становится сонсэннима, который, видно, совсем был не готов к подобной
ситуации. Ещё бы! Никогда на его практике такого не происходило, и что и как
делать Чонгук пока смутно себе представлял.

Их окружили все ученики класса, шепча что-то непонятное для ушей Чона,
усугубляя ситуацию только больше, а Джин, вжившийся в свою роль, только
нагонял серости:

— Тэхён-а! Тэхён-и, ты как? Всё хорошо? Жить будешь? Ходить сможешь?


Сильно больно? Ох, ну как же ты так умудрился, осторожней надо было,
простофиля ты эдакий.

— Всё хорошо, Джин-и. Я в порядке, — криво улыбается Тэхён, возвращая


взгляд снова к учителю Чону.

— Не в порядке, тебе срочно нужно в медпункт, — стальным голосом выдаёт


Чонгук, мысленно пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Сейчас главное —
здоровье ученика, а не его собственные чувства. — Вы все можете быть
16/215
свободны, халаты и перчатки оставьте на партах, потом я сам всё уберу, — класс
тут же начинает в темпе ретироваться на выход, в том числе и Джин,
подмигивая другу на прощание, благодаря богов, что спасли их от практической
и последствий, которые она могла принести. — Я помогу тебе, идти сможешь? —
Чонгук поднимается на ноги, когда толпа чуть рассеивается.

— Э-эм… не знаю, — Тэхён пытается встать, что выходит весьма неплохо с


помощью учителя. О, Боже! Пытается шагнуть, но шипит от якобы боли, сразу
же сгибаясь пополам. — Наверное, нет.

— Чёрт, — сквозь зубы выругался Чонгук, но Тэхён всё равно слышит, отчего
у него мурашки по спине побежали. Омега не успевает ничего сообразить
сказать, как его тут же подхватывают на руки, из-за чего приходится обхватить
шею альфы руками для удобства. Кажется, он поспешил с диагнозами: сердце у
него остановилось вот именно сейчас, а дышать стало в разы труднее. Бабочки в
животе так и запорхали, а по венам словно разряд тока прошёлся.

Чонгук. Тот самый Чонгук, по которому он слюни пускает два года, сейчас
быстро шагает в сторону двери и держит в своих руках Тэхёна, прижимая его к
груди, как какое-то… сокровище? Опасно! Слишком близко! От слова «совсем»
близко! Близко настолько, что руку протяни и коснёшься щеки альфы, очерчивая
скулы, останавливаясь после на плотно сжатых губах учителя, на которые Тэхён
засматривается непозволительно долго, представляя как они сминают его,
пробуют на вкус и... У омеги всё поплыло перед глазами, а довольная, как у
Чеширского кота, улыбка сама ползёт на лицо, её он быстро прячет в изгибе шеи
альфы, крепко зажмуриваясь, стараясь не запищать и не свалиться в обморок от
происходящего.

Он и не думал, что всё может обернуться таким образом. Не думал, что


станет сегодня самым счастливым омегой на Земле, хоть и на мгновение. И как
же хорошо, что он всё-таки не поскупился и купил этот несчастный раствор
щёлочи на том вонючем тухлой рыбой рынке...

17/215
Примечание к части Немного нехронологии и параллелей не помешает. Совсем
чуточку...Глава вышла маленькой, но так надо(:

До скорого!

Много-мало

2 years ago

Погода сегодня не располагала к себе в отличие от вчерашнего дня,


радовавшего жителей Сеула тёплыми лучами солнца. С самого утра небо
затянули противные серые тучи, но дождь ещё не начинался. Тэхён увидел его
совершенно случайно, два года назад, возле входа в школу, а если быть точнее,
около клумбы с цветущей камелией. Тэхён очень хорошо помнит этот
судьбоносный день и, наверное, не забудет никогда: вторник, шестнадцатое
апреля, унылое утро, потому что всю ночь лил дождь, он, весь помятый и
взъерошенный, ибо проклятый будильник не прозвенел вовремя, бежит по
асфальтированной дорожке, собирая новенькими, недавно купленными на
заработанные деньги кроссовками лужи, и ругается на себя за собственную
беспечность и съеденные за завтраком пирожные с кремом — они явно были
лишними.

Нет, ничего против своей фигуры Тэхён не имел, но если бы он побольше


увлекался спортом и поменьше сладостями, то непременно бы сидел сейчас на
английском, в ус не дуя, совершенно точно уверенный в своей твёрдой «В» и не
претендуя на большее.

Все в школе знают, что опаздывать на английский, который ведёт Ким


Намджун, сродни самоубийству, хотя и то проще будет совершить, а вот
добиться на итоговой положительной оценки от учителя Кима, что до ужаса
любил свой предмет, считая его самым что ни на есть главным уроком в
«Пханьан» и залогом счастливого будущего для студента — надо очень
постараться. И вот сейчас, когда звонок прозвенел уже семь минут назад, а Ким
Тэхёна всё ещё нет на своём месте, омега был уверен, что теперь аттестат за
среднюю школу точно будет испорчен этим треклятым английским.
Иностранный язык Тэхён, на самом деле, любил, даже делал успехи, по словам
учителя Кима, но стоит тебе хоть раз не прийти вовремя — вся похвала тут же
забывается и начинается каторга. Хочешь «хорошо» — так докажи, что достоин
этого «хорошо», и никакие подарочки или лесть Ким Намджуну не нужны.

18/215
Самое дерьмо в том, что всю прошлую неделю Тэхён проболел, пластом лежа
в кровати, пропуская абсолютно все занятия, и даже объяснения заботливого
Сокджина не смогли помочь. Тэхён привык запоминать всё из уст учителя и
только учителя, и никакие другие «уста» ему не помогут разобраться в теме.
Может, эта отговорка сработает и учитель Ким поверит, что он опоздал из-за
болезни, которая ещё немного прогрессирует в нём и тому подобное?.. Утешая
себя этой мыслью, Тэхён, не обращая внимания на мелкий холодный дождик,
который начал моросить, продолжал лететь в сторону школьных ворот, что уже
как по заказу открывались, впуская опоздавшего.

— Не могу, сейчас точно лёгкие выплюну, — кашляя от нехватки кислорода,


кряхтит омега, останавливаясь на минутку и упираясь ладонями в колени, чтобы
передохнуть и перевести дух, от чего лямка рюкзака немного спала с плеча.
Когда сердце уже не отдаёт барабанные ритмы, а в горле не першит, Тэхён
тяжко вздыхает, поправляя на голове капюшон, взлохмачивая мокрую
каштановую чёлку, собираясь уже продолжить свой путь, но стоит только
поставить одну ногу на ступеньку лестницы, как до ушей омеги доносится чей-
то голос, исходящий откуда-то из-за кустов, что сразу настораживает Кима.

Любопытство берёт верх, и он медленно шагает в сторону декорированных


кустов, раздвигая веточки в стороны и присаживаясь на корточки. Поначалу
Тэхёну кажется, что это какой-то школьник сидит возле клумбы с цветами, но
стоит получше приглядеться, как он замечает рядом лежащую на сырой траве
учительскую сумку, а сам мужчина держит в руках чёрный зонтик, что никак не
соответствует образу «ученика». Тэхён подкрадывается ещё ближе, игнорируя
мокрые кусты, и теперь может хорошо услышать, о чём говорит этот альфа.

Он сидит так же, как и Тэхён, не обращая внимания на мелкий дождик и


плащ, край которого уже чуть намок от мокрой травы. На первый взгляд
кажется, что он разговаривает сам с собой или же с цветами, но, когда омега
замечает в его руках небольшую баночку, коих полно стоит в лаборатории для
опытов по анатомии, становится всё понятно: это учитель анатомии, кажется, и,
похоже, он собирается помешать бедной улитке продолжить свой путь по
листочку.

Не находя здесь ничего интересного, Тэхён, хмыкнув, поднимается на ноги,


собираясь уже уходить, но услышанное заставляет его замереть на месте,
незамедлительно повернуть голову обратно и уставиться на учителя, что уже
посадил в прозрачную баночку улитку и выпрямился во весь рост.

— Ну, и что ты спряталась в свой домик? — Тэхён замирает, забывая напрочь


о том, что он опаздывает и нагоняй ему от Сокджина и учителя Кима точно
теперь обеспечен. Он вслушивается в мягкий, серебристый тембр
преподавателя, застывая у газона. — Не бойся, — мужчина стучит указательным
пальцем по баночке в надежде увидеть улитку вновь, при этом улыбаясь мило,
как кролик.

«Кролик?!» — Тэхёну немного не по себе от данной мысли, мимолетом


проскочившей в голове: его мелко трясёт, но он всё быстро списывает на
мерзкую погоду; ладошки вдруг вспотели, мысли перемешались в кашицу, а
сердце забилось, как у загнанной лисицы. Щёки начинают гореть, и Тэхёну
кажется, что он с ума сходит, ну или по крайней мере умирает, готовясь
встретиться со всеми святыми на небе. Он не понимает: почему вдруг стало так
одновременно холодно и тепло на сердце и душе, словно он вновь встретился с
19/215
погибшим в том проклятом самолёте папой? Ощущает себя, будто он снова
дома, в мягкой постели, пребывает в красивом сне, в котором вкусно пахнет
сладостями, лавандовым мылом, что так любил его папочка, и фруктовым чаем,
который по утрам пил его папа Бэнён?

— Я верну тебя обязательно назад, не переживай. Только покажу классу в


качестве примера семейства «Хелицидов», и твои мучения на сегодня
завершатся, — мужчина заканчивает, поднимая сумку и вешая её на плечо, и
прижимая к себе баночку с улиткой, широкими шагами направляется ко входу в
школу, даже, кажется, не замечая пятнадцатилетнего мальчишку, что забыл как
дышать, стоило только втянуть в себя природный аромат альфы — белый
шоколад.

Тэхён отскакивает назад, словно ужаленный, когда учитель проходит мимо,


и прячет влажные отчего-то глаза под длинной мокрой чёлкой. Он не сводит
больших ореховых глаз с альфы, провожая его взглядом до самой входной двери
школы, не зная, что ему дальше делать: продолжить стоять статуей под
дождём, который, кажется, усилился, помогая ни живому ни мёртвому в этот
момент омеге скрыть солёные дорожки, что так и побежали по щекам, или же
забыть о всякой пристойности и, бросившись опрометью за мужчиной, крепко
обнять его, уткнувшись носом в эту широкую спину.

Только когда альфа пропадает из виду, Тэхён понимает уже запоздало, что
это всё значит и кого он встретил в это дождливое серое утро…

our time

— Вот та-ак, — прилепляя на место ожога, пахучую травами повязку, тянет


доктор Джо. — Теперь не болит? — спрашивает пожилой врач-омега у Тэхёна,
расположившегося на одной из многочисленных белых твёрдых кушеток в
медпункте, находящемся на четвёртом этаже школы. Тэхён качает головой,
улыбаясь солнечно, отчего врач кивает, хмыкая удовлетворённо, и отстраняется
от пострадавшего, снимая с рук перчатки.

— Всё хорошо, учитель Чон. Он в полном порядке, можете выдыхать, —


чеканит доктор Джо, склоняясь над своим письменным столиком и что-то быстро
записывая на расчерченном листочке.

20/215
— Слава богу, — Чонгук заметно расслабляется, расправляя плечи и
выпрямляя спину. Последние пятнадцать минут альфа может с уверенностью
заявить, что прошёл все круги ада, точнее, его нервная система. Свихнуться он
успел при этом раз пять-шесть точно. Сам себя Чонгук паникёром никогда не
считал до сегодняшнего дня: он всегда умело владел своими мыслями и
эмоциями, не стоял столбом на месте, если вдруг что-то случалось. С реакцией у
него тоже всё было в порядке, но сегодня…

На его практике ещё никогда такого не случалось, чтобы ученик что-то на


себя проливал, получил травму или не следовал указанным в начале урока
инструкциям. Чонгук искренне не понимал, где он просчитался и почему его
ученик так оплошал, вылив на себя щёлочь, хотя перед началом урока они
повторяли технику безопасности. Нет, не исключено, что этот мальчик просто
растяпа и слушал невнимательно: здесь в любом случае есть его вина, и его как
следует нужно отругать, проведя несколько профилактических бесед, но, судя
по виду этого старшеклассника, ему на сегодня приключений достаточно.

Когда Чонгук брал паренька на руки, заботясь только о его ноге, мчась
широкими шагами, расталкивая всех на пути, к медпункту, напрочь позабыл, что
в принципе сам сможет справиться с ожогом, который был вовсе не
смертельным. Сейчас на светлую голову Чонгук даже подумывал, что омега
наврал ему, что идти не может, ибо что-то быстро он оправился, стоило только
доктору на глаза попасться. Конечно, омега испугался, наделал шума, заставив
Чонгука чуть не чокнуться там рядом с ним. Ещё этот друг его навел панику...

Что ж, для себя Чонгук под конец дня уяснил урок: не терять самообладание
и не впадать в панику раньше времени. А ещё не вести себя слишком отчаянно,
ибо розовые щёки мальчишки от мимолетного столкновения взглядами ему ни к
чему.

— Итак, Тэхён-ши, вот Вам название мази, которая поможет быстрому


восстановлению кожи, стоит она недорого, так что не переживайте, с Вами всё
будет хорошо, — подмигивает доктор Джо Тэхёну, слыша в ответ тихое
«спасибо» и улыбается. — Можешь быть свободен.

— Спасибо, — ещё раз говорит Тэхён, поднимаясь на ноги как можно


медленнее, стараясь сохранять «больное» настроение и украдкой посматривая
на сонсэннима, что развернулся корпусом к доктору. Он говорит «до свидания» и
нарочно, по-черепашьи, шагает в сторону двери, навострив уши, дабы
подслушать разговор Чона и доктора. Однако коридор быстро кончается, и
Тэхён выпархивает из медпункта, сразу прислоняясь к двери в надежде хоть
что-то услышать… Зачем-то…

— Что-то Вы расклеились, Чонгук-ши. Не хотите валерьянки выпить, чтобы


вконец успокоиться? Вы явно перенервничали даже больше самого мальчика, —
омега разворачивает стул в сторону сидящего на кушетке альфы, взъерошивая
волосы на понурой голове. — Успокойтесь, всё обошлось. Вы бы и сами смогли
справиться, если бы так не разволновались.

— Вы правы, думаю, справился бы. Вот только на тот момент у меня в голове
кукушки пели песни, а не здравый рассудок, — Джо смеётся от слов Чонгука,
заставляя того, наконец, посмотреть на себя и улыбнуться в ответ.

— Так бывает, всё хорошо. Вы успели, и ученику теперь ничего не угрожает.


21/215
Похромает ещё немного, и всё. Идите домой, Чонгук-ши. Рабочий день уже час
как закончился. Я видел, как Ваш Чимин-ши уже ушёл, так что и Вы топайте. А
как придёте, ложитесь спать, и тогда точно всё будет в норме.

— Спасибо Вам, доктор Джо. Хорошего вечера Вам, — кланяется напоследок


Чонгук доктору, заглядывая в добрые карие глаза, разворачивается и уже на
ходу достаёт из кармана брюк телефон, набирая заученный наизусть номер,
желая услышать голос дорогого омеги и прийти, наконец, в себя.

Тэхён, услышав шаги за дверью, к которой он прилип, бесстыдно


подслушивая, быстро отшагивает в сторону, прячась за дубовой дверью, когда
та открывается. У омеги осталось ещё одно незаконченное дело, ради которого
он и устроил весь этот спектакль: попроситься к сонсэнниму на консультации.
Химию он однозначно брать не будет, позора ему и на уроках хватает, а вот
анатомия — в самый раз. С ней хоть куда можно идти, да и без нее тоже в
принципе, но не суть. Главное сейчас догнать учителя Чона и, пользуясь
моментом, когда в коридоре никого нет, поговорить с альфой. Мысленно Тэхён
готов говорить, даже речь в голове у себя составил, репетируя её сегодня
полдня, а вот физически — большой знак вопроса. Такой красный и мигающий,
как неоновая вывеска.

Медлить сейчас ни в коем разе нельзя, как и давать заднюю: второй раз
Тэхёну уже подобного не провернуть, так что все сомнения и стеснения в
сторону — и вперёд, делать первые шаги к счастью.

— Алло, Чонгукк-и, ну ты где ходишь? Я дома уже как больше часа сижу
один. Даже в магазин сходить успел и покушать приготовил, а тебя всё нет и
нет. Что-то случилось? — Чимин тараторит без умолку, налетая на Чонгука с
расспросами, а у самого альфы мурашки побежали по спине от ноток
беспокойства, проскользнувших в голосе Пака.

— Прости, Минн-и, но мне пришлось задержаться. Кое-что случилось, и


нужно было незамедлительно вмешаться, чтобы не было плохих последствий. Я
тебе всё дома расскажу, ладно? — Чонгук улыбается сам себе, представляя, как
он уже входит в квартиру, сгребая в медвежьи объятья пыхтящего, как ёжик,
Чимина, а у Тэхёна, идущего тихонечко за ним следом, от злости пар из ушей
скоро пойдёт.

Минн-и. Минни-и-и… Фу! Тэхён даже думать не хочет, как ещё Пака называет
его Чонгук. Нет, ну почему жизнь так несправедлива по отношению к нему?!
Почему тот, кто связывает красными нитями судьбы людей, не связал на три
морских узла судьбу Тэхёна и Чонгука? Почему ему достался какой-то там Пак
Чимин, а не он — Ким Тэхён? Нечестно. Это против правил. Тэхён так не играет.

— Ловлю на слове, а то как обычно приедешь и сразу дрыхнуть завалишься,


а мне опять ужинать без тебя придётся. Давай поторапливайся, женишок, а то
твой пибимпап я сам съем, — угрожает ему Чимин, посмеиваясь гаденько в
динамик телефона.

— Только попробуй — и тогда на ужин у меня будешь ты, — быстро находит


ответ Чонгук, ухмыляясь беззлобно, а Тэхёну кажется, что он уже готов рвать и
метать, при этом хорошенько стукнув Чонгука, чтобы так не выражался на всю
школу. Похабник!

22/215
— Обойдёшься, купи лучше по дороге жареных каштанов, а то мне сегодня
не довелось их найти в нашем супермаркете.

— Ой ли, а что дальше будет? — щёлкает языком Чонгук, сострив забавную


мину. — Попросишь меня пальму тебе с кокосами на ней купить или тортик из
трески?

«Что?!» — остановка сердца Киму сегодня точно обеспечена из-за


выражений Чонгука.

— Совсем что ли? Не неси чепухи и езжай скорей домой. Я соскучился


вообще-то.

— Я тоже. Скоро увидимся, не умирай там без меня, — Чонгук отключается,


засовывая телефон обратно в карман, и Тэхён решается, набирая в лёгкие
побольше воздуха, ибо удобного случая может просто не быть.

— Учитель Чон! — кричит омега на весь коридор, заставляя Гука резко


развернуться и уставиться во все глаза на ковыляющего к нему парнишку. Он
же домой пошёл, разве нет? Остался? Ждал его? А зачем? У альфы скоро голова
распухнет от мыслей, что кружились в ней пчелиным роем, поэтому он
останавливается, терпеливо дожидаясь, когда ученик дойдёт до него, чтобы
выслушать его. — Извините, что помешал Вам, но раз уж Вы ещё здесь, и мне
почти нестрашно, — «Отличное начало, молодец», — думает Тэхён. «Ты идиот»,
— то можно с Вами поговорить? Это не займёт много времени, обещаю.

— Конечно. Говори, я слушаю, — соглашается Чонгук, не особо понимая, что


омеге «почти нестрашно».

Не такой почему-то реакции ожидал Тэхён, поэтому он несколько секунд


собирается, пытаясь вновь достать своё мужество из чуланчика, в который оно
быстренько спряталось, стоило только подойти вплотную к учителю и заглянуть
в его антрацитовые глаза, незамедлительно, как и всегда, потонув в них.

Господи! Ну почему Тэхёна угораздило влюбиться именно в этого альфу?


Почему ни в какого-нибудь одноклассника или случайного прохожего, а именно
в своего учителя? Влюбиться без оглядки, безрассудно, точно в омут с головой,
не задумываясь на тот момент о том, что его чувства могут быть невзаимны.
Влюбиться в каждую его черту, улыбку, морщинку, родинку; Тэхён готов был
полюбить всю его идеальность и неидеальность. Чонгук для Тэхёна — всё. Он
для него жизненно важен, необходим, чтобы просыпаться по утрам, улыбаться и
думать о нём часами напролёт, мечтая, наконец, увидеться в школе и
позалипать на сонсэннима. И удивительно просто, как он ещё не застукал за
этим делом омегу?

— Во-первых, я хочу сказать спасибо за то, что помогли, и извиниться за


совершённый поступок. В том, что случилось, целиком и полностью моя вина, и я
сожалею, что практическую пришлось отменить всему классу, — неплохо для
начала. Его даже вроде не трясёт от волнения, и голос не дрожит, как обычно у
доски на химии, а это уже хороший знак. — Обещаю, что больше такого не
повторится, и отныне я буду внимателен к своим действиям…

— Ох, не переживай так сильно, — спешит его успокоить Чонгук, видя


нервозность омеги. — Практическую можно перенести, ничего страшного, а вот
23/215
насчёт себя ты прав. Впредь и правда будь осторожен и не считай ворон, когда я
что-то говорю или объясняю вашему классу.

От тёплой улыбки сонсэннима мурашки размером с кулак побежали, а в


груди всё приятно заныло, заставляя самого Тэхёна мысленно выдохнуть,
подбочениться и тоже коротко улыбнуться.

— Я так и сделаю… а ещё я… — кислорода становится мало, а заготовленная


заранее речь напрочь забывается. Уже хочется всё бросить и пошагать домой, но
Тэхён перебарывает себя и свой липкий страх, выдавая скороговоркой: — э-э-э…
в общем, сонсэнним, можно Вас попросить?

— Это уже второе «можно» за сегодня… — коротко смеется альфа. — Эм, как
тебя зовут?

— Тэхён. Ким Тэхён, — проговаривает быстро омега, чувствуя, как уши гореть
начинают от смущения. Теперь Чонгук будет знать его в лицо и звать по имени,
что уже хорошо! Просто отлично!

— Тэхён, — повторяет Чонгук, смакуя на языке имя, а омеге ничего не


остаётся делать, как плавиться от голоса, которым произнёс его имя милый
сердцу альфа. — Ну, раз уж отказать я тебе не могу, то слушаю внимательно:
что ты хотел ещё?

— Я хочу, чтобы Вы помогли мне подготовиться к предстоящему экзамену по


анатомии, — сразу, не став тянуть, выпаливает Тэхён. — Именно его я выбрал
для сдачи в будущем, и мне хочется начать подготовку уже в этом учебном
семестре, чтобы запомнить как можно больше и сдать на высокий балл. Мне бы
очень хотелось, чтобы меня подготовили лично Вы, так как я считаю, что с Вами
у меня получится написать на «отлично», — уверенно заявляет Тэхён, не
отрывая своего горящего взгляда от сонсэннима, что, кажется, был немного
обескуражен словами Кима.

— Подожди, Тэхён, дай собрать всё в кучу. Ты хочешь сдавать анатомию,


верно? — мальчишка кивает интенсивно, а Чон ещё только больше
запутывается. — Но моя специальность — это химия, а с анатомией лучше идти к
учителю Мину или же Кану. Уверен, у них больше знаний в этой сфере и они
более квалифицированы, чем я. То, что я веду у вас этот предмет, не значит, что
могу готовить вас к сдаче экзамена.

— Ну пожалуйста, сонсэнним! Мне нравится, как Вы рассказываете нам темы,


и Ваши уроки анатомии идут у меня все на «А». Вас я понимаю больше, чем того
же учителя Мина, а ждать, когда из декрета придёт учитель Бен, я не хочу.
Разве не Вы говорили, что лучше начать заботиться о своём будущем уже
сейчас, а не в последний момент, когда будет уже поздно? Я послушал Вас,
выбрал для сдачи анатомию, желая готовиться уже сейчас, а не потом. Неужели
всё, что Вы говорите, на самом деле является ложью и красивыми словами? —
Тэхён сам в шоке от своей смелости и слов, что так отчаянно прозвучали,
заставляя шестерёнки в голове Чонгука заработать и понять смысл сказанных
ему учеником слов.

Это не обидно — это немного стыдно и смущающе, ведь, на самом деле,


Чонгук больше всех любит позанудствовать и давать наставления, включая
«учителя» на полную силу. В своих словах нужно знать меру, и сейчас Чонгук
24/215
это понял. Тэхён только что незаметно как бы взял его «на слабо», поймав на
его же удочку. Что ж, крутые речи, Чонгук-ши, должны быть оправданы, а это
значит…

— Завтра я посмотрю твой оценочный лист и скажу, как будут проходить


консультации, — Тэхёну кажется, что сейчас он будто получает свой
долгожданный подарок на Рождество, который когда-то ему забыли подарить в
детстве. Он светится весь не хуже новогодней ёлки, что, конечно, не ускользает
от глаз Чонгука, заставляя прокашляться в кулак и продолжить: — Подойди
завтра ко мне после пятого урока, и мы всё решим: как нам быть со временем и
классом для подготовки. Я поговорю с директором, может, он выделит нам
отдельную аудиторию ради такого благого дела. Раз уж ты так яро хочешь
учиться, то хорошо, я это только приветствую: будем учиться.

— Вы правда согласны заниматься со мной, тратя своё личное время? — всё


ещё не веря в происходящее, мямлит, как в тумане, Тэхён, готовый в следующую
секунду накинуться на Чона с объятиями, но он быстро одёргивает себя, ибо
сейчас показывать наружу свои истинные чувства ни к чему.

— Я учитель, Тэхён, а значит должен учить и воспитывать. Адольф Дистервег


говорил: «Самым важным явлением в школе, самым поучительным предметом,
самым живым примером для ученика является сам учитель». И как я могу после
этого изречения отказать тебе в помощи, если ты настроен серьёзно и готов
работать? Но обо всех подробностях завтра, — Чонгук улыбается уголками губ,
вызывая ответную прямоугольную улыбку у старшеклассника, от которой Чонгук
немного подвисает, отмечая про себя, что ещё никогда не видел, чтобы кто-то
так улыбался. Искренне и солнечно. — До свидания, Тэхён, будь осторожен по
дороге домой.

— Конечно, спасибо. Вам тоже всего доброго, сонсэнним, — Тэхён кланяется,


провожая взглядом спешно удаляющегося Чонгука, а когда тот пропадает из
виду, прислоняется дрожащей рукой к стене, дабы не упасть, а другой
хватается за колотящееся сердце.

Он сделал это. Тэхён сделал это! И теперь впереди у него долгие дни
совместной работы с учителем Чоном и полным-полно времени на
разглядывания Чонгука и завоёвывания его сердца. Всё равно на Пак Чимина,
всё равно на сорванную практическую, всё равно на всех: Тэхён сейчас так
счастлив, что пусть весь мир подождёт, когда он очнётся и сможет нормально
функционировать.

За сегодняшний день он два раза успел стать счастливым: первый раз, когда
побывал на руках сонсэннима, а второй — сейчас, когда уже было собирающийся
«ускользнуть» Чонгук ответил согласием, готовый помогать ему с экзаменами.

Так хорошо. Эпитетов не хватит, чтобы сейчас описать состояние омеги, в


котором эйфория бурлила и пенилась, поднимаясь вверх мыльными пузырями.
Хорошо, так что…

— Сокджин!? — вдруг спохватывается Тэхён, вспоминая, что просил его


подождать у входа в школу. Конечно, он предупредил о задержке, но, зная
Джина, не любящего ездить в автобусе одному, можно с уверенностью сказать,
что злющий голодный омега желает ему сейчас самой мучительной смерти. С
точностью в двести процентов, он стоит у ворот и ждёт своего непутёвого друга.
25/215
Рано Тэхён, походу, обрадовался. По пятой точке он всё равно сегодня
получит…

26/215
Примечание к части До скорого!

Замкнутость

2 years ago

Тэхён нёсся со всех ног домой, не замечая прохожих на улице и


периодически в них врезаясь; постоянно оборачиваясь и прося прощения,
продолжал бежать сломя голову дальше так, что ветер свистел в ушах, а
каштановая копна волос взметалась вверх, сотворяя на голове омеги одуванчик.
Широкая счастливая улыбка не сходила с его лица, будто её приклеили, а в
глазах светился искренний неподдельный восторг. Мир вокруг будто отмер,
заиграв новыми весёлыми красками, закружив на своей цветастой карусели
подростка, заставив его вновь рассмеяться и окунуться в этот радужный,
полный счастья и красоты, мир.

После того, как серое вещество, наконец, пришло в норму и стало вновь
функционировать, Тэхён понял, как несказанно повезло ему сегодня, даже
несмотря на мерзкую погоду и выговор от Ким Намджуна, что шинковал его
своими наставлениями, когда омега ввалился в класс с глупой белозубой
улыбкой на лице; это наверняка ещё больше бесило учителя английского,
потому что Тэхён точно не слышал его возгласов, пребывая в каком-то
пространстве, где есть только он, его мечты, счастье, любовь и истинный.

Его истинный. Его. Его и больше ничей. И только от осознания этого у омеги
голова кружилась, а эйфория бурлила в нём жёлтым пламенем, распирая нутро.
Хотелось плакать и смеяться одновременно. Хотелось найти этого красивого
альфу, которому Тэхён точно по плечо будет, вцепиться в него руками и ногами
и вдыхать-вдыхать его родной сердцу, приятно оседающий на душу блестящим
осадком, природный аромат его любимого альфы.

Хоть Тэхён и не успел достаточно его разглядеть и оценить, как это делает
Джин с теми альфами, что клеились к нему, но ему хватило той доли секунды,
чтобы отметить, что у его истинного чёрные, как смоль, волосы, слегка
волнистые, длиннее обычной длины, и смородиновые добрые глаза. Он статный
и высокий. Милый и улыбчивый. Наверняка очень хороший.

Тэхён прям чувствовал (иначе никак), как ему повезло. Он точно в


предыдущей жизни страну спас как минимум трижды и замучился котиков с
деревьев снимать, ибо как ещё объяснить то, что истинный у него самый что ни
27/215
на есть прекрасный принц на белом коне? И именно этот принц достался Ким
Тэхёну — мальчишке, который решил, что жизнь остановилась после смерти
любимого папы, отчего пищать ультразвуком хотелось и носиться по школе, как
умалишённому.

У него есть истинный. У него есть пара, вторая половинка, предназначенный,


суженный; как угодно, но свой.

Конечно, Тэхён знал о статистике и не особо верил, что сможет отнести себя
когда-нибудь к одному проценту тех, кто сумел поймать судьбу за вертлявый
хвост и не пройти мимо своей половинки. Это очень редкостное явление, и Тэхён
вроде как с этим парнем везунчики. Ведь несмотря на ужас, который пережил
Тэхён, когда узнал о смерти папы, омега верил, что все сказки, что ему
рассказывал Бэнён на ночь, реальны. А ещё это его любимое заключение перед
концовкой очередной хеппиэндной сказки, которое Тэхён запомнил на тысячи
лет вперёд: «Только у твоего истинного руки будут нежнее, взгляд теплее,
а объятья сильнее, спасительнее, бережнее».

После того как он все уши прожужжал Сокджину, что встретил сегодня
своего альфу, да не абы какого, а замечательного альфу, друг, искренне
порадовавшись за него, задал уйму вопросов, желая узнать как можно больше о
паре Тэхёна, но сам Ким только головой покачал, но, тут же улыбнувшись,
пообещал, что в следующий раз сам приведёт к Джину альфу, чтобы тот прошёл
фирменный фейсконтроль от Ким Сокджина.

Следующим на очереди шёл отец омеги — Ким Хеншик. Тэхёну просто не


терпелось рассказать радостную новость отцу, а уже после позвонить и
бабушке, обрадовав её. Такое событие не должно остаться в тени. А то вдруг,
когда Тэхён снова встретится с ним, он захочет познакомиться с родными его
омеги, уверовав их, что ни за что не тронет Тэхёна, пока тот сам не разрешит
ему этого. Хотя и трогать пока что нечего, ибо Тэхёну ещё только пятнадцать:
течек нет и не предвидится ещё года так два-три, запах клубники слабый, еле
уловимый, а лицо ещё не лишилось детской пухлости. Но ведь его истинный
будет любить его и таким! Хоть маленьким, хоть большим, хоть грязным, хоть
чистым — любым! На то он и истинный — чтобы любить и лелеять, защищать и
хранить как зеницу ока.

Весь день у Тэхёна немели то руки, то ноги, а мир казался острее, ярче,
словно он во сне и ничто не могло очернить его…

Наверное…

Металлическая дверь в их квартиру в жилом комплексе на четырнадцатом


этаже была ожидаемо чуть прикрыта, что неудивительно ни для самого
подростка, ни для соседей, знающих о «проблеме» их семьи, услужливо всегда
закрывая её, если та была распахнута. Но Тэхён даже этого не замечает:
сегодня ничто не сможет заставить его потерять настроение и радостный
настрой, окрыляющий и воодушевляющий Тэхёна.

— Отец-отец! Ты дома? Ты даже не представляешь, кого я сегодня встретил


по дороге в школу! — вопит с порога омега, разуваясь и кидая сумку с
учебниками на тумбочку, вприпрыжку направляясь в зал. — Поначалу я даже не
поверил, что это произошло со мной, но потом так хорошо стало на душе, прям
как папочка рассказывал, и я… Отец? — Тэхён замирает на полпути, забывая все
28/215
слова, что в предложения перестали складываться, становясь похожим на
рыбку, выброшенную на сушу, открывая и закрывая рот, уставившись донельзя
удивлёнными глазами на представшую перед ним картину.

Зал. Его зал. Он был поставлен на уши. Всё вокруг было перевёрнуто, будто
тайфун прошёлся, безжалостно сшибая всё на своём пути.

— Боже мой, что же ты натворил-то на сей раз, — прошептал омега,


закрывая ладонями рот, чувствуя, как где-то в районе груди поднимается буря
из чувств, начиная от смятения и заканчивая чистой злостью на родного отца.
Наконец, придя в себя от мимолетного шока, Тэхён смог здраво оценить
ситуацию: свет мягкий, приглушенный, исходящий от люстры с тремя
плафонами, отлично очерчивал творения его пьяницы-отца, который, по-
видимому, опять искал деньги, так как свои уже наверняка пропил. На
деревянном полу лежал мягкий махровый, выполненный в светлых тонах ковёр,
сбуробленный наполовину и перепачканный в уличной грязи. Узкие, как у
музейных, ящики комода, были выдвинуты, и даже с расстояния, на котором
Тэхён находился от них, можно было увидеть, что внутри было всё перевёрнуто.
Маленькие диванные подушки были разбросаны по полу, а пуфики для ног
перевернуты, впрочем, как и стеклянный столик, что на удивление даже не
разбился, чего нельзя было сказать о длинной вазе с сухими цветами внутри, что
были жестоко растоптаны в порыве гнева. Сам же «художник» сего творения,
спал в уличной одежде на диване, не удосужившись даже снять обувь, громко
храпя на весь дом, обнимая недопитую бутылку соджу и причмокивая губами во
сне.

Чернильные волосы Хеншика сосульками расположились на диванной


цилиндрической формы подушке, а неприятная глазу щетина вызывала ещё
больше отвращения к этому пропавшему в алкоголе, бесстыдно
прикрывающемуся в отговорке «страдаю по умершему мужу» уже какой год
человеку. В комнате пахло перегаром, алкоголем и немного природным
ароматом альфы — базиликом — и лимоном. Ужасно кислым лимоном, и Тэхён,
будучи не маленьким мальчиком, понимал, откуда здесь взялся этот запах.
Омега незамедлительно, зажав нос, идёт к окну, распахивая его на всю, впуская
в помещение холодный воздух, заставляющий Тэхёна покрыться неприятными
мурашками. Пусть так, но хоть немного выветрится этот раздражающий
слизистую носа запах.

Впереди очередная уборка, как и всегда; Тэхён привык убирать за дебошем


отца, за который он постоянно на трезвую голову извиняется и обещает больше
не повторять такого. Хеншик, на самом деле, неплохой отец: он любит своего
сына и дорожит им, выполняет все обязанности альфы по дому и добросовестно
платит за все квартирные платежи, однако стоит связаться с «друзьями», как
всё правильное улетучивается в неизвестное направление, а бедному Тэхёну
приходится разбираться с последствиями, любезно оставленными его горе-
папашей.

Когда Хеншик подаёт первые признаки жизни, Тэхён уже почти заканчивает
с уборкой зала; прежний вид ему, конечно, не вернуть, но хоть что-то похожее
на комнату, а не гадюшник, ему удаётся сотворить за несколько долгих часов.
Осталось только мусор вынести, но это можно сделать утром, поскольку Тэхён
ужасно устал, ему хочется спать и кушать, а ведь ещё уроки надо сделать:
математичка и так сегодня чуть линейкой не ударила за неправильно
выведенную формулу с котангенсом. Нужно посидеть, позубрить, но так не
29/215
хочется, от слова «совсем» не хочется. Сейчас бы только одеяло и подушка —
больше ничего не надо.

Хеншик даже, кажется, не обращает внимания на сына, что юлой кружился


по залу, наводя порядок, направляется в ванную, дабы смыть остатки сна и
привести себя в чувства. Тэхён метает молнии в его спину, пока та не
скрывается в ванной, тяжко вздыхает, сетуя на свою судьбу, мечтая вернуться к
прежней жизни, когда ещё папа был жив. Он никогда не позволил бы подобному
произойти, да это априори и невозможно было. Хеншик очень любил Бэнёна,
хоть пара и не предназначенные, но с его смертью внутри альфы что-то
сломалось, разрушилось на тысячи осколков, спасенья от которых, кажется, не
было. А потом ему на глаза как-то попался бар, где было море алкоголя и ещё
раз алкоголя, в котором он без сопротивления потонул, забыв о сыне-омежке, с
которым сидела его мать, упрашивая его день за днём одуматься и найти
работу, чтобы оплачивать учёбу сыну и жить, как нормальные люди.

Хеншик не сразу послушался. Очнулся только тогда, когда на порог


заявились органы опеки, за что «спасибо» неравнодушным соседям, пообещав,
что если альфа не возьмёт себя в руки — они будут вынуждены забрать Тэхёна в
детский дом. Мужчина тогда долго плакал, умолял не отбирать у него сына и
божился, что более такого не повторится. И правда: через месяц Хеншик нашёл
хорошую работу, где платили достаточно, чтобы прокормить свою маленькую
семью и платить исправно каждый месяц по счетам. Кажется, тогда всё
вернулось в норму, но после пятнадцатилетия Тэхёна всё опять повторилось, и
омега искренне не понимал, откуда у отца только деньги берутся на
каждодневное вонючее пойло, которым стены их дома скоро точно пропахнут.

Понимая, что им не хватает, омега без согласия на то родителей, наврав, что


ему уже есть шестнадцать, устроился подрабатывать в кафе, а вырученные за
старательную работу деньги откладывал себе, пряча от отца, чтобы тот
ненароком не утащил, если вдруг на выпивку не хватит. Спасибо огромное ещё
Джину, что не давал омеге свихнуться в этом дурдоме, помогая и поддерживая
его, как только мог. Семья Ким уже давно считала Тэхёна своим вторым сыном и
тоже не оставалась в стороне, но этого было всё равно мало. Мало, чтобы снова
улыбаться, как раньше; мало, чтобы не чувствовать дыру внутри себя, что с
каждым днём становилась всё больше и больше; мало, потому что заниматься
психотерапией может каждый, а вот Тэхёну это надоело и сейчас хотелось
простого человеческого родного тепла, чтобы пришёл кто-то сильный,
подставил своё надежное плечо и сказал, что всё непременно будет хорошо.

Тэхён верил в это. Верил, что когда-нибудь ему не будет одиноко и все
проблемы решатся сами собой, а голову будет заполонять один и тот же
человек, с которым обязательно будет всё хорошо…

— И куда ты опять на ночь глядя собрался? — спрашивает Тэхён у отца, что


уже куда-то намылился, пытаясь уложить непослушные волосы, вертясь у
зеркала смешно и неповоротливо. Алкоголь ещё не выветрился из организма
альфы, поэтому омега даже с первого раза и не разбирает, что отвечает ему
Хеншик:

— Тебе какая разница, мелочь? Взрослые заботы тебя не должны волновать,


— пьяным голосом выдаёт Хеншик. — Учись лучше, а то как заявлюсь в школу,
как узнаю твою успеваемость, да как наподдаю лещей дома, чтоб по альфам не
бегал, а сидел учился.
30/215
Тэхёну смеяться и рыдать одновременно хочется. Господи, что этот человек
несёт?

— Какие альфы, отец? Мне всего пятнадцать, и я только и делаю, что учусь, а
вот ты… Чем занимаешься ты? Пропиваешь зарплату, переворачиваешь весь дом
и снова уходишь пить. Думаешь, это правильно? Правильно поступать так со
мной? Ты хоть вообще помнишь, что у тебя сын есть, а не уборщица?! — омега
не сдерживается от злости и обиды, что искрилась в нём, повышая голос, смотря
на отца сверху вниз.

Альфа выпрямляется, что у него, честно, плохо выходит, суживает глаза,


кажется, сопоставляя какие-то факты в своей хмельной голове, переводит
стеклянный взгляд на нахмурившегося сына, а после резко, чем застаёт
врасплох омегу, бьёт его кулаком в нос, но промазывает из-за самолётиков, что
заплясали перед глазами, задевая губу, на которой сразу показывается кровь,
однако этого хватает, чтобы снести Тэхёна с ног. Он падает на пол, больно
прикладываясь локтем, шипит от боли, что мощным разрядом окатила его,
заставляя сжаться в комочек и заскулить. Тэхён чувствует, как тяжесть в его
груди достигла апогея, скручивая кости и рвя сухожилия, грозя сплющить всё
тело и обрушить на него весь белый свет, отчаянно пытаясь понять, что это
сейчас было.

Хеншик нависает над ним непреодолимой скалой, приковывая к полу своими


мутными глазами, а после и голосом, пропитанным удушающим ядом:

— Слушай сюда, мелкий сучонок, — альфа говорит тихо, но достаточно,


чтобы омега поднял на него влажные, полные боли и страха, карие глаза. Тэхён
ещё больше тушуется под его взглядом, непроизвольно отползая назад, к
безопасности. — Ещё раз ты повысишь на меня голос — и я отрежу твой язык. Ты
понял? Вот когда появится собственный альфа, вот тогда и будешь выступать
перед ним, а со мной будь добр обращаться подобающе, — он встаёт, поправляя
куртку, ни капли не сожалея, что сотворил такое, и не удостоив омегу даже
взглядом, разворачивается, бросая уже за дверью:

— Я ушёл, к утру не жди.

Когда сердце немного успокаивается, а шаги становятся неслышными, Тэхён


позволяет себе разрыдаться в голос. Так, что даже дышать становится больно, а
от собственного безысходного состояния противно становится. Противно от
всего: от этого мира, людей в нём и самого Тэхёна, которому ничего не остаётся
делать, как подтереть сопли и шагать дальше. Как и всегда…

«Отец, сегодня я встретил своего альфу. Представляешь, поначалу я даже


подумал, что он с цветами разговаривает, а оказывается — с улиткой. Это было
так неожиданно и мило… Он такой славный, отец. Помнишь, папочка любил мне
рассказывать истории об истинных парах, так вот он словно из них вышел. Мне
кажется, он очень хороший и добрый, и от него пахнет вкусно, и-и… он вообще
самый-самый! Отец, мне кажется, я влюбился. Впервые, даже толком и не узнав
его, но мне кажется… это уже точно. Жалко, конечно, что ты это, отец, никогда
не узнаешь… жалко…»

31/215
our time

— Чимин, ну что ты делаешь? — изворачиваясь от очередного звонкого чмока


в шею, спрашивает который раз уже за последние десять минут Чонгук, с
момента прихода Пака к нему в пустой класс, отвлекая от проверки рабочих
тетрадей, бесцеремонно усевшись на его колени, обвив руками шею, ссылаясь
на «соскучился», ластясь к нему котёнком. Благо сейчас урок идёт, а жалюзи
закрывают широкое окно в стене, не позволяя увидеть милующихся, как
голубки, альфу и омегу, у которых было окно в расписании.

Чонгук совсем не против таких выходок со стороны Чимина, что ради него
преодолел целый корпус и два этажа, чтобы с порога накинуться на него с
объятиями и поцелуями, но всё же это школа, и учителям вести себя так не
подобает. Однако Чимин так не считает, ерзая на коленях Чона, заставляя
шипеть недовольно, когда непоседливая задница проезжалась по паху. В
животе мгновенно тугая горячая спираль закручивалась, но Чонгук, яро
сопротивляясь желанию нагнуть Чимина прямо тут в классе, продолжал упорно
проверять тетради, стараясь не ошибиться и не сойти с ума.

— Чимин-а, перестань. По-хорошему прошу, — Чонгук не сдерживается,


откидываясь на спинку стула, перемещая руки на талию омеги, что, наконец,
добился своего, разулыбавшись, как ребёнок от радости — сама милота.

— А что будет, если «по-плохому»? — всё-таки задаёт крутящийся в голове


вопрос Чимин, зарываясь пальцами в густую шевелюру Чонгука, зачесывая
длинную чёлку назад, открывая вид на высокий лоб и тёмные брови. — Вы
накажете меня, учитель Чон? — выдыхает ему прямо в губы Чимин опасно
обольстительным голосом, касаясь своим носом носа альфы, невинно хлопая
чайными глазками.

Чонгук ничего не говорит, давя в себе пошлую ухмылку, напрочь забывая о


непроверенных тетрадях учеников, о ручке, что звонко упала на пол,
закатившись куда-то под парту, о том, что он учитель и что их окружают стены
школы, а не квартиры, и, подавшись немного вперёд, накрывает пухлые губы
Чимина своими, сразу же кусая нижнюю в качестве наказания за устроенный
спектакль, тут же зализывая её, проникая дальше языком в рот, очерчивая
ровный ряд зубов, касаясь нёба, сплетаясь после языками с омегой, вызывая
бурный прилив чувств, что бенгальскими огнями поскакал по венам. Чимин
несдержанно тихо стонет в поцелуй, вцепляясь в альфу, боясь упасть на пол от
напора Чонгука, который похоже решил нехило так отомстить ему за
32/215
недоделанную работу.

Сейчас мир не существует для них — есть только они двое, их сильные
взаимные чувства, страсть, эмоции и тишина, приятно обволакивающая их и
скрывающая в этом пустом классе, в котором постепенно воздух
электризовался.

Никого, ничто — только они…

Ну и Тэхён ещё, да.

— Проклятый Пак Чимин! Ненавижу тебя, коротышка. Гном садовый, да как


ты смеешь сидеть у него на коленях и целовать? Сейчас же отвали от него,
отвали! — шипел Тэхён в окно, прекрасно зная, что его никто не услышит, но он
всё равно упрямо продолжал это делать, становясь красным от злости, которая
просто разрывала его на части от вида данной картины. Щёлочка, которую
образовали жалюзи, хоть и небольшая, но Тэхёну было всё отлично видно,
отчего хотелось вышибить это несчастное стекло с ноги, налететь на Пак
Чимина, покусать его, а после залезть так же нагло на Чонгука, проорав на всю
школу «Моё!». Удачно же он за мелом вышел: и урок ненавистной экономики
прохерил, и с сонсэннимом зашёл поздороваться, сказав, что осилил уже
полкниги по анатомии за первый курс. — Ни стыда, ни совести! Ты же учитель
литературы, а так ведёшь себя с чужими альфами, — пыхтел, как чайник, Тэхён,
практически впечатавшись лицом в толстое стекло, скрипя зубами. — Слезь с
него сейчас же, иначе я приду к тебе во сне и буду мучить до конца жизни!
Ошибка гипоталамуса… отвянь от него немедленно!

Чимин и правда отстраняется от Чонгука, чему несказанно радуется Тэхён,


хваля мысленно омегу, что испугался его и послушался, но не потому, что
«услышал» угрозы Кима, а чтобы перевести дух, глотнув немного горячего
воздуха, и заглянуть в обсидиановые глаза, в которых, кажется, даже радужка
пропала, с поволокой еле заметного возбуждения.

— Не думаю, что, если мы продолжим, сможем остановиться и не наделать


делов, — смеётся Чимин, часто дыша, прижимаясь лбом ко лбу Чонгука.

«Ой, да ты что?!» — передразнивая голос омеги, кривится Тэхён, мысленно


шля соперника куда подальше. Как предусмотрительно, однако.

— Согласен, поэтому советую тебе пересесть куда-нибудь в другое место,


оставив мой пах в покое, — приглушённо отзывается Чонгук, чмокая напоследок
Чимина в уголочек губ и выдыхая, когда омега встаёт на ноги, но, не
удержавшись, шлёпает его по аппетитной заднице. Чимин охает, подпрыгнув от
неожиданности, разворачиваясь и показывая довольному собой Чонгуку, кулак,
устраиваясь на парте, что стояла рядом с учительским столом Чона.

Гук одергивает пиджак, разгоняя туман в голове, устраивается поудобнее на


стуле, стараясь вновь вернуться к учительским делам. Чёртов искуситель Пак
Чимин!

— Ты хотел сказать не «мой пах», — вертя в своих руках ластик, всё же


выдаёт свой комментарий Чимин, хитро улыбаясь, чем сразу приковывает
внимание альфы. — Ты хотел сказать: «Оставь в покое мой член, а то он может
взорваться от семяизлияния, ибо Пак Чимин слишком горяч для меня».
33/215
У Чонгука немного шок от услышанного, из-за чего он даже теряется, не
зная, что ответить на подобное изречение его омеги, а у Тэхёна, притаившегося
за окном, челюсть знакомится с полом и голова кружиться начинает. Кажется,
ему нехорошо.

— Когда-нибудь, — грозит ему пальцем Чонгук, обретя способность говорить


и здраво мыслить, — я надаю тебе по губам за такие слова. Вы слишком
испорчены, Чимин-ши.

— У меня был хороший учитель, — не стесняясь, покачивая ногами в воздухе,


говорит, как ни в чём ни бывало, Чимин, вернув ластик на прежнее место.

— Слушай, может, ты дашь уже мне допроверять эти несчастные тетради и


тогда, клянусь, мы пойдём в столовую, а по дороге можем дискутировать о чём
только тебе захочется, — просит его Чонгук, беря новую ручку, ибо за старой
лень вставать и идти — потом подберёт.

— В последнее время ты только этим и занимаешься, — надувшись, пыхтит


Чимин. — Ты внимания больше уделяешь своим тетрадкам, чем мне. Им везёт
больше, чем мне, понимаешь?

— Ну сладкий, ты же знаешь, что денежки с неба к нам в кошельки не


падают.

— Ох, ну хорошо! Но, знаешь, их как раз у нас достаточно, чтобы жить
счастливо…

— Это ты сейчас на что намекаешь? — вскинув правую бровь вверх,


отрывается от тетради ученика Чонгук, пройдясь взглядом по краснеющему от
недовольства лицу Чимина, сверкающего глазами. Удивительно просто, как он
может так быстро из пушистого зайчика превратиться в медузу-горгону,
испепеляя тебя своим пронзительным взглядом.

— Зачем ты согласился вести консультации у того мальчишки? До экзаменов


ему ещё два года, что за спешность? Разве после нельзя успеть, вдруг ещё
планы на будущее поменяются и тогда получится, что всё будет мартышкиным
трудом?

Тэхён прислушивается, понимая, что это камень в его огород, и осознаёт


вдруг, что ненависть к Чимину у него уже хроническое. Мало того, что он его
альфой пользуется, так ещё и возмущается по поводу того, что Тэхён так рано
попросился на консультации к Чонгуку. Наверняка он пилит Гука дома,
заставляя его отказаться, предчувствуя что-то неладное в этом деле. Ну и пусть
предчувствует! Потому что так и есть: Тэхён настроен решительно, и раз уж
начал, то закончит только тогда, когда цель будет достигнута — Чонгук
признает в нём своего омегу и будет с ним.

— Чимин-а, мы это уже не раз обсуждали, и я говорил тебе, что если ученик
попросит меня о помощи, то отказать ему я не смогу. Этот парень хочет учиться
и хочет устроиться в этой жизни как можно лучше, поэтому мой долг — помочь
ему и не отворачиваться, — Чонгук спокойно и ровно проговаривает это уже,
наверное, в тысячный раз, но Чимин всё равно непреклонен и продолжает гнуть
своё.
34/215
Он уже с первой минуты, когда услышал об омеге, пролившим на себя
щёлочь, насторожился, а уж когда услышал, что он просился на консультации к
Чону, то вообще взбунтовался, назвав Тэхёна жуликом и лисицей, что нацепила
перья и пробралась в их мирный курятник. Чонгук абсолютно не понимал
негативного настроя Чимина против Тэхёна, ведь он даже не был знаком с ним,
и не стал потакать омеге, ибо в оценочном листе за все семестры по анатомии у
Ким Тэхёна стояла почётное «А». Как тут пройти мимо и не помочь? Чонгук не
знает и знать не собирается, потому что отказываться после слов, что выдал ему
подросток там, в коридоре, не имеет права. Какой из него тогда учитель, если
он своей основной функции — учить — выполнить не может?

Чимин продолжал бухтеть и обижаться, а Чонгук разрабатывал концепт с


Тэхёном последующих шагов к подготовке экзамена. Начать решили пока с
повторения изученного материала. Выдав ученику много дополнительной и
школьной за прошлые курсы литературы, Чонгук сказал всё повторять,
заучивать непонятное и спрашивать у него при встрече на уроках химии и
анатомии. Собираться пока негде: директор ещё не решил, куда их определить,
но скорее всего, как думал сам Чонгук, это будет дальняя лаборатория в другом
корпусе. Она большая, светлая, оснащена всем необходимым для проведения
опытов и просторная — идеальное было бы место для подготовки к экзаменам.

— Вот увидишь, этот омега ещё много тебе сюрпризов преподнесёт, —


спрыгивает Чимин с парты, не смотря на Чонгука, и, засунув руки в карманы
брюк, вскинув подбородок, шагает к входной двери, твёрдо уверенный в своих
словах.

Тэхён видит, что пора ретироваться, поэтому быстро подскакивает с


нагретого облюбованного места и шмыгает за угол, поспешно спускаясь на
второй этаж, чтобы никто не увидел его слоняющимся во время урока по школе.
Тем более Чимин.

— Ты куда? — кидает ему в спину Чонгук, чувствуя, как опять на него


обиделся омега. — Столовая отменяется?

— У тебя же дела, так вот и занимайся. Не буду мешать, — холодно


отзывается Чимин.

— Эй, ты что, опять насупился? Перестань, ну что ты заладил одно и то же?


Что может мне сделать семнадцатилетний омега, а?

— К твоему сведению, Чонгукк-и, — Чимин круто поворачивается к нему


лицом, полыхая от наивности альфы, сдерживаясь, чтобы не выругаться в голос.
— Омеги хитрее и проницательнее вас — альф, и могут пойти на всё, чтобы
заполучить понравившегося им мальчика. Ты об этом не думал ни разу, Чон
Чонгук?

Чимин хлопает дверью, оставляя Чонгука сидеть одного и ещё больше не


понимать, где он и в чём провинился, решаясь, наконец, самому взяться за этого
Ким Тэхёна и выяснить, что ему нужно от его альфы. Всё-таки шестое чувство
его никогда не подводило, а это значит, что что-то этот омега да и несёт за
собой…

35/215
----

— Ты чего такой грустный? Из-за экономики расстроился? Так не переживай,


учитель Со добрая — отработаешь ещё, — Сокджин плюхается рядом с
посеревшим Тэхёном, что согнулся в три погибели над своей партой, пребывая
не в самом лучшем настроении, медленно переводя потухший взгляд на друга,
что, кряхтя, наконец, открыл бутылочку мангового молока, которую бегал
покупать в буфете перед началом урока корейского языка.

— Я их сегодня видел, — отрешённым голосом, медленно, как в фильме


ужасов, тянет Тэхён, заставляя Джина оторваться от своего напитка и
посмотреть на него. Вид у Кима был, мягко говоря, не очень: помятый, мешки
под глазами и раскрасневшийся нос, будто проревел урок-два. Хотя, может, и
проревел, ведь на экономике он так и не появился.

— Это неудивительно, они пара, а значит всегда вместе, не впервой уже, —


не понимает, чего так расклеился Тэхён, Сокджин, снова присасываясь к
горлышку бутылочки.

— Они целовались, — тяжело вздыхая и крепко зажмуриваясь, чувствуя, как


на душе горько становится от собственных слов, а сердце в комочек
болезненный сжимается, глухо говорит Тэхён.

— Опять же: не впервой.

— А ещё они обсуждали его член…

— Чего? — поперхнувшись молоком, что, кажется, даже через нос пошло, и,


закашляв громко, переспрашивает Сокджин, чуть со стула не упав, но вовремя
успев схватиться за край парты, не веря своим ушам. — И-и что теперь, тебе-то
какая разница?

— Тоже хочу.

— Что? — у омеги глаза на лоб лезут от выданного изречения друга, что,


кажется, был сейчас где-то далеко, не в этом мире, рядом со своим
ненаглядным, чтоб его собаки покусали, сонсэннимом.

— Член.

— Иисусе, Тэхён! Какого ты чёрта несёшь? — Сокджину даже душно на миг


стало, а в груди что-то заныло. — У тебя что, температура или ты пончиков в
нашей столовке переел, в которые был подсыпан афродизиак? — Сокджин уже
не на шутку пугается апатичного состояния омеги, ибо это действительно уже
перебор. Чтобы Тэхён, этот стеснительный мальчишка, что слово «шлюха» даже
сказать не может, вдруг выдал такое…
36/215
— А чему ты удивляешься? Это неудивительно, что они такое между собой
обсуждают, ведь мы с ним даже не видимся практически! Всё его окружение:
это Чимин, Чимин и ещё раз Чимин! — отчаянно, словно из недр самой души,
хнычет Тэхён, ещё больше нагоняя на себя грозовых туч, что вот-вот прольют
дождь. — Он понадавал мне книг разных, заставил сидеть и учить их, а
проверять изученное мной не хочет, ссылаясь на то, что «Нет подходящей
аудитории» и «Я занят сейчас». И что мне прикажешь делать? — Тэхён
поворачивается к притихшему Джину, легонько ударяя его в плечо ещё раз и
ещё, дуя щёки и губы. — Как я смогу его влюбить в себя, если он даже видеться
со мной не желает? Как?!

— Тэ…

Вытрясти всю дурь из омеги не получается, так как в их класс заходит


директор школы, Чо Гонхак, заставляя встать и поклониться, что приветствует
весь класс, держа в руках какой-то белый конвертик. По одной только широкой
ослепительной улыбке можно судить, что директор пребывает в хорошем
настроении, а значит бояться нечего.

— Ну что, я вас поздравляю, 1-С класс! — громко произносит на весь класс


директор, тем самым мгновенно приковывая взгляд учеников к себе. — Ваши
старания не прошли даром, а написанная вами олимпиада по природоведению
два месяца тому назад принесла свои плоды, — он поднимает руку, в которой у
него находился конверт, демонстрируя его всему классу. — У меня в руках
сейчас тридцать бесплатных билетов на пятидневный исследовательский вылет
на остров Чеджудо, поэтому, добровольцы, под командованием учителей
анатомии и природоведения, готовые исследовать флору и фауну острова,
прошу поднять руки вверх и встать с места!..

37/215
Лишение

— Ну Джин-и, скоро ты там? Я тут состариться уже успел, — в


который раз за последние десять минут спрашивает Тэхён, дуя щёки, чуть ли не
чечётку отбивая от нетерпения на пороге квартиры его нерасторопного друга,
что где-то потерялся с походным рюкзаком в своей спальне.

— Я не виноват, что ты припёрся ни свет ни заря: нам до рейса ещё два часа.
Вот где мы, по-твоему, будем болтаться? — ворчит громко Джин, сетуя на свою
участь и негодуя на взбалмошного Тэхёна, которого чёрт дёрнул самым первым
вскочить со своего места, поднимая сразу две руки и громко выдавая под
удивлённые взгляды одноклассников «Возьмите меня!»

Директор, конечно же, оценил порыв ученика, выдвинувшим самым первым


свою кандидатуру, с радостью записав его первым в списке. Сокджину ничего не
оставалось делать, как тоже соглашаться, убивая мысленно Тэхёна за его
щенячьи глазки и умоляющую моську. Ну как тут откажешься? Лучший друг
ведь. А уж когда огласили список преподавателей, которые едут вместе с ними
на Чеджудо, в котором, конечно же, иначе никак, оказался распрекрасный Чон
Чонгук, на которого у Джина скоро аллергия начнётся, Тэхёна уже было ничем
не остановить. Даже если бы Джин взял и прицепил его наручниками к батарее,
он бы всё равно выбрался, прибежав прям с этой батареей в аэропорт, ни
капельки никого не стесняясь и не смущаясь — это же любовь.

Признаться честно, Джину осточертело уже слышать об этом сонсэнниме


каждый божий день и успокаивать друга, который рыдал в три ручья, убиваясь
каждый раз, когда видел Чонгука и Чимина вместе. Тогда начинались самые
настоящие ковыряния в себе, начиная от унылого «Я ничтожество» и заканчивая
бодрым «Я смогу». Сокджин сам удивлялся: как вообще можно любить кого-то
так сильно и беспросветно, чуть ли дырку в нём не прожигая взглядом на
уроках, как это делает Тэхён? Казалось бы, что вот он, Тэхён — совсем
маленький и покалеченный жизнью мальчишка, лишь одна деталька в огромном
механизме жизни, однако сколько света, добра и нежности скрыто в нём. Ким
даже не сомневается, что, если бы завтра Тэхёну сказали, что он должен
покончить с собой ради жизни Чонгука, он бы, не раздумывая, побежал и отдал
себя с невероятной решительностью и смелостью в глазах в лапы смерти,
совершенно не думая о себе или ком-то другом.

Вот она — сила истинности. Хотя, по мнению Джина, здесь уже нечто
большее и могущественнее истинности, выше человеческих чувств, выше самого
неба. Чонгук для Тэхёна — неизлечимая болезнь, но и одновременно панацея
ото всех недугов; не надо быть особо одарённым, чтобы понять это: достаточно
лишь просто заглянуть в густо затуманенные любовью глаза Тэхёна и
послушать, как он отзывается о Чонгуке. За ним он пойдёт куда угодно, стоит
только пальцем поманить…

Нельзя так сильно и слепо любить человека. Болеть им, дышать им и


бредить. Любить без памяти, до остановки дыхания — нельзя. Это уже
зависимость, и это не есть хорошо, ибо последствия могут быть очень плачевны,
а зная ранимую и чувствительную ко всему на свете натуру Тэхёна — так
особенно. Конечно, Джин будет рядом в любом случае и никогда такого вслух не
скажет, руша мечты друга, но чем дальше, тем больше и больше ему
становилось жаль Тэхёна.
38/215
Это хорошо, что он не унывает, заставляет себя двигаться и строить планы
по «присвоению» себе Чонгука, но тот не особо-то видит его старания, да и не
хочет. Сокджин хорошо понимает его: в конце концов, зачем ему это надо, раз
уже есть любимая омега под боком? Но пойди и объясни это Тэхёну…

Его бы воля, он уже давно выбил, если бы мог, из Чонгука всех «Чиминов» и
за руку привёл к Тэхёну, связав их запястья самыми прочными нитями.

Однако всё равно есть одно большое «но», мешающее ему это сделать…

Почему эта проклятая истинность не проявляется?!

Этот вопрос так и остаётся загадкой для Джина, ведь не один же Тэхён
должен это всё чувствовать: половинка обязана отзываться! Может быть, Тэхён
всё же ошибся и Чонгук не его альфа, что было бы просто замечательно, но… с
таким делом разве может судьба шутить?

Омега очень надеялся, что Тэхён, наконец, возьмёт себя и задуманное дело в
руки и сможет хоть на миллиметр сблизиться с Чонгуком, заставив его, наконец,
оторваться от Чимина и посмотреть на себя. Особо грандиозных планов он не
строил: лишь только быть ближе к альфе настолько, чтобы это можно было
назвать непозволительно близко.

— Ну ты всё там? Собрался? — кричит недовольно Тэхён, нервно барабаня


пальцами по косяку двери, уже собираясь отправиться за Джином в комнату,
схватить за шкирку и выволочь на свет, как тот сам, наконец, появляется на
горизонте, полностью готовый к путешествию, заставляя выдохнуть и
благодарно улыбнуться.

— Готов я, готов, — кивает омега быстро, доставая из тумбочки кроссовки и


присаживаясь на неё, чтобы надеть их. — Всё с собой взял, ничего не забыл?
Бабушку предупредил?

— Конечно, предупредил, — бухтит обиженно Тэхён, немного злясь на


мамочку-друга. — А она в свою очередь пообещала предупредить отца.

— Ты его не застал вчера? — надевая розовую шапочку бини, не смотря на


Кима, спрашивает Сокджин.

— Нет. Его уже вторые сутки нет, — приглушённо отзывается Тэхён,


поморщившись, не желая вспоминать о пьянице-отце сейчас и портить себе
настроение.

— Это нормально?

— Нормально. Его и дольше не было. С ним ничего не сделается, я уверен…


Да прекрати ты уже вертеться у зеркала, как обезьяна на смотринах! — вручая
рюкзак его обладателю, автоматной очередью выдаёт Тэхён. — Мы и так все
знаем, что ты мировой красавчик, пошли уже, — и хватая за руку бурчащего
чего-то непонятное друга, бросая громкое «До свидания» папе Джина, тащит его
с невероятной силой и скоростью вниз по лестнице, чуть ли не спотыкаясь, на
улицу, где возле подъезда их уже ожидало такси, готовое отвезти в аэропорт
«Кимпхо Интернэшнл»…
39/215
Сказать, что Тэхён в бешенстве, — ничего не сказать. Это просто выше его
сил и терпенья! Руки так и чесались скинуть с трапа, когда он поднимался в
самолёт с непринуждённой улыбкой на губах, болтая о чём-то весело с учителем
физкультуры — Чхве Мингю. Тэхён извёлся весь на месте, кусая губы до крови,
шипя потом от боли, мысленно убивая омегу самыми изощрёнными способами.

Сокджин пытался усмирить его пыл, заставляя выкинуть всю ревность из


головы и подойти поздороваться, что вышло… неплохо? Поклонившись Чонгуку и
поздоровавшись по всем правилам приличия, поймав на себе приветливую
улыбку альфы, Тэхён заметно успокоился, оттаяв, но стоило только повернуть
голову вправо и процедить сквозь зубы приветствие Пак Чимину — тут же всё
спокойствие сошло на «нет». Чимин смотрел долго, изучающе,
предостерегающе, будто знал все планы Тэхёна и его мысли, а после,
смягчившись в лице, прилип к боку Чонгука, беря его под руку и награждая
бедного Кима лукавой ухмылкой. Это стало последней каплей. Терпение лопнуло
мгновенно, словно мыльный пузырь, а на лице заиграли желваки от того, как
сильно сжал челюсти Тэхён. Если бы не Сокджин, вовремя оттащивший от
учителей разбушевавшегося омегу, что уже рвался оттаскать за волосы
соперника, беды бы точно не избежали. Как и позора.

— Успокойся. Успокойся, слышишь! — хлопая Тэхёна по щекам, пытаясь


привести его в чувства, взывал к его рассудку Джин. — Если не прекратишь, то
точно получишь косые взгляды, а значит прогоришь раньше положенного.
Уймись уже, наконец, и прекрати метать молнии в их сторону.

— Почему он здесь? — шипит зло по слогам Тэхён, дыша часто, и показывает


рукой на Чимина, воркующего с учителями и поглаживающего плечо его
истинного.

— Скорее всего поехал из-за нехватки людей. Староста говорила, что ещё
билетов штук пять осталось, поэтому он и решил, походу, тоже прокатиться с
нами. Придётся тебе заморочиться, — вздохнув и почесав затылок, похлопал его
по плечу Сокджин, бросив мимолётный взгляд на педагогов, стоящих возле
входа во второй терминал.

«Заморочиться» не то слово. Теперь же только и ищи подходящий случай,


чтобы остаться с альфой наедине. Ох, ну почему же Тэхёну так не везёт и когда
уже удача будет на его стороне, чёрт возьми?!..

В полёте они пробыли всего час, даже толком поспать не получилось, да и


как тут поспишь, когда всё время надо следить за Чимином, что так и норовил
обвить руками и, кажется, ногами Чонгука, сидящего рядом с ним и спокойно
40/215
читающего предложенную стюардессой листовку. Уже вначале девятого утра
они прибыли на место, где их встретил гид, назвавшийся их другом и
наставником до конца экспедиции. Всего пять дней, а сколько всего предстояло
увидеть и посмотреть, ведь Чеджудо — одно из самых привлекательных мест во
всей Восточной Азии.

У Чеджудо, как позже они выяснили вместе с гидом, множество названий:


«мандариновый рай», так как здесь занимаются выращиванием мандаринов,
«остров влюбленных», ибо пейзажи здесь действительно очень романтичные, и
даже «корейские Гавайи».

Заселившись в отеле, экспедицию решено было начать с осмотра


достопримечательностей. В первый день они посетили музей зеленого чая,
мандариновую ферму, где наелись этих цитрусов до отвала, а также побывали в
гроте Санбангульса. Сам грот имел высоту сводов в несколько метров, а на полу
пещеры находились небольшие пруды, образованные падающими с потолка
каплями воды, что выглядели просто фантастически. Снимки, которые поручили
делать скучающему и всё ещё дувшемуся на судьбу Тэхёну для школьной
газеты, получились потрясающими, яркими и передающими атмосферу. Даже
Чонгук подметил способность к фотографии омеги, заставив того разулыбаться
и раскраснеться. А может, судьба не так уж и плоха...

Второй день они посвятили полностью водопадам и изучению местной


флоры и фауны. Совсем не удивившись, что в команду сонсэннима не
получилось попасть, Тэхён, тяжело вздохнув и пожав плечами, не особо
разделяя энтузиазма своей команды, поплёлся следом за учителем Рю
вылавливать лягушек из небольшого прудика, записывая особенности их окраса
и самой местности в выданный учителем Рю блокнот. Чуть было сам не свалился
в воду, но ничего — это ещё не самое худшее, что могло с ним произойти.

Под конец дня их гид, дабы разрядить обстановку и хоть немного взбодрить
голодных учеников, поведал им легенду «Почему лягушки плачут, когда идёт
дождь?»[1] Оказывается, когда-то здесь жили лягушки: Чонгигури-мама и
Чонгигури-сын. Мама очень любила своего сына, хотя он был очень непослушный
и всё делал наоборот. И вот, когда пришла пора Чонгигури-маме умирать, она
попросила сына похоронить её на берегу реки, зная, что тот сделает непременно
наоборот и похоронит на склоне горы, о чём она и мечтала.

Однако она ошиблась: её сын вырос, поумнел и решил исполнить последнюю


волю умирающей мамы. Чонгигури-сын похоронил свою маму прямо на берегу
реки: «...и каждый раз теперь, когда идёт дождь, воды рек поднимаются,
затопляя могилку похороненной Чонгигури-мамы, а она в свою очередь начинает
жалобно плакать, лежа в холодной воде, где так мокро и неуютно».

Настроение после любопытной легенды взлетело быстро, и Тэхён даже не


обращал внимания на урчания своего желудка, выпрашивая всю дорогу до дома
рассказать что-нибудь ещё интересное. Так Тэхён, благодаря своей пытливости,
узнал о мифическом существе Хэчи, ставшим символом Сеула с две тысячи
восьмого года, выглядящим как единорог с телом льва, и о добрых-злых
драконах. Казалось, даже Чимин уже не был так опасен, как мог бы быть…

Наверное…

Настоящее безумие началось на третий день, когда гид привёл их в


41/215
фольклорную деревню Сонъып, где им предлагалось примерить на себя быт
предков и посмотреть, как местные корейские деревни выглядели ещё сто лет
назад: низкие дома, сложенные из больших кусков застывшей лавы, с
соломенной крышей встретили их. Остаться решено было до самого утра,
заночевав в домиках, чтобы отведать национальную кухню, а также увидеть
народные игры и танцы.

Именно после игр Тэхён умер. И морально, и физически — всяко. Потому что,
когда предложили примерить костюмы главы деревни и его спутника, на сию
роль, конечно же, отправили Чимина и Чонгука. Ничего не скажешь: тёмно-
синий, расшитый золотыми нитями ханбок[2] очень шёл Чонгуку — шёл так,
будто он всегда носил его и в повседневной жизни, а стоящий рядом Чимин, в
красном, только дополнял красивую картину. Не став смотреть, что будет
дальше, Тэхён, снова скиснув, не желая портить настроение другим, вручил
своему однокласснику Сынри фотоаппарат и, тихо встав, чтобы никого не
отвлекать от шоу, покинул место, где они сидели вокруг большого, пускающего
искры в тёмное небо костра. Где-то неподалёку он видел лавочку, когда они шли
сюда, — это почти рядом, но хотя бы можно повернуться спиной и не видеть
счастливо улыбающихся друг другу альфу и омегу.

Играясь с милой пушистой маленькой собачкой местных смотрителей, омега


даже и не заметил благодаря своим тяжёлым мыслям, что грузом опустились на
его плечи, как зашуршали камешки на дороге под чьими-то шагами и как кто-то
тихо опустился рядом с ним на лавочку.

На первой минуте Тэхёну даже показалось, что он ослышался, что он один и


кроме него и собаки здесь никого нет, игнорируя шевеление справа, однако,
когда зазвучал голос, мягко рассекая ночную тишину, которая окутала Тэхёна,
заставил его замереть в движении и задержать дыхание:

— Почему ты здесь, а не там, рядом со своим другом? Тоже спокойствия


захотелось?

Тэхён не верит ни ушам, ни глазам. Рядом с ним сидит Чонгук — тот самый
Чонгук, о котором он мечтает днями напролёт. Чонгук, который сам пошёл,
нашёл его и сел рядом, заговорил, оставив Чимина и суету где-то там, у
большого горящего костра.

— Да, — выдавил из себя, наконец, Тэхён, сглотнув и мысленно надавав себе


оплеух, дабы быстро прийти в себя и не курнуться от счастья, что уже сереной
выло в нём, носом в землю. — Я предпочитаю больше тишину, чем весь этот
галдёж. Нет, это весело, не спорю, но в меру, а то голова заболит ещё, — Чонгук
улыбается, смотрит на него, сидит рядом, сцепив руки в замок и-и… вообще
просто кошмар. У омеги сердце, кажется, сейчас пробьёт грудную клетку, а язык
заплетаться начнёт. Оказывается, как же трудно не сжаться в комочек и не
убежать из-под гнёта этих смородиновых глаз. — А Вы? Почему тоже здесь, а не
там? Устали?

Это второй раз уже, когда Чонгук непозволительно близко к нему, но


отличия всё равно есть — теперь инициатор их встречи сам альфа и уже только
от одной этой мысли Тэхёна уносило. Стоило срочно взять себя в руки и
постараться выглядеть как можно непринуждённее, чтобы учитель Чон ничего
такого не подумал. Однако щёки и уши, что уже горели пламенем, слушаться
Тэхёна не намеревались.
42/215
— Скорее да, чем нет, Тэхён, — отвечает Чонгук, вздыхая и направляя взгляд
на ночное небо, усеянное тысячами мигающих звезд. — Я больше тишину люблю,
нежели вот это всё, и мне, как и тебе, захотелось немного проветриться и
абстрагироваться от суматохи. Ты не против, если я составлю тебе компанию?

Так мягко, так нежно, так заботливо… Тэхён точно не выживет сегодня.

— Н-нет, конечно, — рассмеявшись коротко, интенсивно замахав руками,


опять же запоздало, ответил омега. — Как Вам экспедиция? — дабы не слушать
вновь пения кузнечиков и ещё каких-то противно жужжащих насекомых,
спрашивает незамедлительно Тэхён, вцепившись вспотевшими ладошками в
края лавочки и уткнувшись взглядом в землю под ногами.

— Весьма продуктивно, — хмыкает Чонгук, передёргивая плечами. — Это


была хорошая идея собрать интересующихся подобным вместе и отправить
исследовать остров. К тому же, мы ведь не только исследуем, а ещё в полной
мере отдыхаем, ходим по местным достопримечательностям, рассматриваем
всё. У меня до сих пор живот болезненно реагирует, стоит только услышать
слово «мандарины», но ты это никому не говори, ладно? — шёпотом добавляет
альфа, качнувшись немного корпусом к омеге.

— Не скажу, обещаю, — смеётся Тэхён, поворачивая голову к учителю,


пропуская мимо ушей тон Чонгука, которым он обращается к нему: как взрослый
к ребёнку. Оно и понятно, как ещё ему к нему обращаться: он ведь его ученик,
не более. Но это почему-то всё равно больно. Хочется выглядеть в глазах Чона
таким же взрослым, как он сам, а не только знакомым учеником. — Не любите
мандарины?

— Не то чтобы я их не люблю, — подняв одну бровь вверх и сделав вид, что


задумался, проскрежетал Чонгук. — Но та последняя мандаринка явно была
лишней, — отмечает альфа беззлобно, сморщив забавно нос.

— Хах, понимаю. Мы с Сокджином тоже переели их немного, а у него ещё с


собой, не поверите, цитрусовый чай был. Он, конечно, вкусный, но,
поплевавшись в его сторону, мы его так и оставили пылиться на дне сумки, —
зачем он ему это рассказывает? О чём он вообще говорит? Это немного не тот
разговор, который себе представлял Тэхён в своей голове, если удастся всё же
улучить минуту и пообщаться с сонсэннимом. А если теперь он подумает, что
Тэхён немного не в себе, раз рассказывает ему сейчас о каком-то чае? Нужно
срочно сменить тактику и желательно ход мысли, а то толку из этого диалога
никакого не будет.

Хотя, зачем нужен этот «толк», когда можно вот так спокойно сидеть, словно
они знакомы тысячи лет, разговаривать о всякой ерунде и получше узнавать
друг друга? Разве это уже нельзя назвать, своего рода «счастьем»?
Определенно — да.

— Сокджин это твой эмоциональный друг, верно? — сменяет тему Чонгук,


чему несказанно радуется Тэхён, ибо молчание немного затянулось, а собачка,
отвлекающая Кима, уже давно убежала.

— Почему именно «эмоциональный»? — говорит прежде, чем успевает


подумать Тэхён, мысленно ударяя себя по лбу.
43/215
— Ну, он просто такой громкий, в хорошем смысле этого слова, так
удивляется всему на нашем пути и очень трепетно относится к тебе, словно к
родному брату, — тушуется под пристальным взглядом омеги альфа, понимая,
что сболтнул лишнего. Тем не менее, этот Сокджин и правда громкий, а ещё
постоянно смотрит на него так, словно пристрелить хочет. Чонгук сам не
понимает, почему вызывает подобную реакцию у омеги в свою сторону, ведь
ничего плохого он ему не сделал вроде, и было бы лучше спросить об этом
Тэхёна, с которым он его только и видел, но это было бы уже слишком. В конце
концов, это личное предпочтение Сокджина, ведь не обязан же Чонгук всем
нравиться, так? Он тоже ему особо не симпатизирует, и, наверное, хорошо, что
он не попал в его команду.

Тэхён намного милее и приветливее будет своего друга: всегда улыбается


широко, когда видит его, здоровается звонко, спрашивая про самочувствие и
как дела, и предлагает помощь, если та требуется…

А ещё у Тэхёна глаза красивые: выразительные, миндалевидные, с


длинными пушистыми ресницами, что сейчас бросали ажурные тени на слегка
румяные щёки от света фонарей, стоящих по двум сторонам от лавочки. Они
добрые, бесконечно глубокие, благодаря яркому ореховому цвету, и в них,
кажется, искорки иногда вспыхивают. Это можно увидеть не часто: только
тогда, когда омеге что-то по-настоящему нравится или интересует, однако это
«явление» очень интересное, и Чонгуку нравится за этим наблюдать, каждый
раз одёргивая себя и спрашивая: «Что ты делаешь, Чонгук-ши?»

Возможно, сейчас, когда Тэхён близко и смотрит только на него, Чон


понимает, почему Чимин так резко настроен против него, ревнуя Чонгука и
обижаясь, когда тот даже слушать ворчанье Пака не желал насчёт «недобрых»
намерений Тэхёна на альфу, ускользая быстро долой, что он в принципе и
сейчас сделал, к другим учителям или же детям…

Омега был красивым.

Очень красивым. Эта красота была мягкая, как узорчатые снежинки,


чарующая, какими-то тайнами припорошенная, как хвойные лапы елей зимой,
завлекающая. Настолько красив, что становилось страшно за своё здоровье;
никогда раньше Чонгуку не приходилось видеть кого-то, обладающего столь
идеальной внешностью, как этот омега, при этом не используя на своём лице ни
грамма косметики. Странно, что он вообще раньше не замечал его среди других
его одноклассников.

Альфе этого омеги очень повезло с ним, ведь на такого наверняка часто
заглядываются и присвистывают. Чонгук вон тоже что-то загляделся и скорее
всего получил бы по морде от парня Тэхёна, узнай бы он об этом, чему бы только
и рад был.

Если бы Чонгук был повнимательнее и слушал почаще своего омегу, то


увидел бы, понял, что, на самом деле, никакого «бойфренда» у Тэхёна нет и в
помине, а все его томные взгляды, вздыханья мечтательные и громко стучащее
сердечко, давно принадлежат только одному ему.

Если бы…

44/215
— Мы с ним знакомы ещё с начальной школы. Он — мой лучший и самый
любимый друг. Нас порой и правда считают братьями, потому что мы с ним не
разлей вода: всегда вместе и есть у друг друга в трудную минуту. Он и правда
шумный, но хороший, очень. Не обижайтесь на него, если что, — просит Тэхён,
улыбаясь уголками губ, вспоминая заботливую улыбку друга и все их детские
проказы.

— Друзья — это хорошо, но почему их так мало, позволь спросить?

— Эм-м… — Чонгук прищурился, чувствуя, как он подбирает осторожно


слова. — Может быть, мне так комфортнее — доверять лишь одному человеку.
Как Вам такой ответ, сонсэнним?

— Весьма убедительно, — кивает мужчина, отступаясь.

— А у Вас много друзей? — следом летит вопрос в его сторону.

— Ты же не против будешь, если я сплагиачу твой ответ насчёт «комфортнее


доверять одному человеку»? — интересуется альфа, наблюдая, как лицо омеги
вытягивается, а рот округляется, становясь похожим на букву «О».

— Это нечестно, сонсэнним! — цокая языком, возмущённо восклицает Тэхён,


выпрямляясь и складывая руки на груди, тем самым вызывая смешок у Чонгука.
— Это совсем не «по-учительски».

— Но ты так хорошо сказал, что я не мог просто «пройти мимо», —


оправдывается альфа, смягчая наигранную обиду Кима. — У тебя вообще очень
хорошо и грамотно получается излагать свои мысли не только в обществе, но и
на бумаге.

— Что? — непонимающе уставившись на учителя, переспрашивает Тэхён.

— Я почитал твои вчерашние работы о лягушках, — объясняет Чон. — Хочу


сказать, ты потрясающе справился с этой работой, и безо всякого сомнения я
могу сказать, что ты — один из лучших в своей группе. Ты молодец, Тэхён, —
награждает его кроличьей улыбкой Чонгук, умиляясь от вида Тэхёна, что с
открытым ртом слушал его похвалу. — Я рад, что ты выбрал сдавать анатомию у
меня и… извини, что пока не получается заниматься нормально. Класс не дают,
но я всё равно стребую у директора аудиторию, тем более, когда есть такой
способный ученик, который хочет и любит учиться.

— Спасибо, сонсэнним, — смутившись, бормочет омега и отворачивается от


альфы от греха подальше. Всё тело так и вспыхнуло, как спичка, а по венам,
кажется, лава побежала, заставив бабочек внутри неистово запорхать своими
крылышками, щекоча внутренности Тэхёна. — Это всё легенда о лягушках меня
так вдохновила. Думаю, хорошо бы не получилось, если бы не этот рассказ…

— Любишь слушать легенды? — сам не зная почему, задаёт этот вопрос


Чонгук, пододвигаясь немного ближе к омеге, из-за чего в нос ударяет сладкий
запах клубники, приятно проникающий под кожу и, кажется, дальше, глубже —
к самой душе.

— Очень, — поджимает губы Тэхён, кивая. — Наверное, это заслуга моего


папы. Он любил мне рассказывать сказки на ночь, которых мне всегда было
45/215
мало. Рассказчик из него был замечательный, что аж заслушаться можно было и
я… тогда в автобусе, когда наш гид рассказывал об этой легенде, я невольно
вспомнил папу, и как он делал это.

Чонгуку показалось, или голос омеги задрожал в конце? И почему именно


«вспомнил» и так много «было»? Отчего-то на этом моменте Чонгуку стало так
отвратительно нехорошо на сердце, будто случилось что-то плохое, хотя вроде
чувствовал он себя до этого нормально. Или, может, дело в Тэхёне и в его
посеревшем виде, для которого тема «папа», кажется, являлась болезненной?
Чёрт его дёрнул спросить об этих легендах поганых! И как теперь вернуть
былое настроение омежке?

Недолго думая, так и не решив, что может быть лучше, Чонгук, кивнув
мысленно самому себе, хлопнув себя по коленям, встал на ноги и, повернувшись
к Тэхёну, протянул ему свою ладонь, на которую недоумевающе уставился Ким:

— Пошли к остальным. Нас уже довольно долго нет, уверен, они волнуются.
Сделаем так, раз уж мы оба не любим шумиху и чтобы не обидно было: посидим
вместе ещё около костра примерно десять минут, а после — по домикам,
хорошо?

— Хорошо, — шмыгнув по-детски носом и сморгнув подступающие слезинки,


сглотнув ком в горле, хватается за руку альфы Тэхён, что тут же бережно
сжимает её в своей, помогая подняться на ноги.

— Пойдём, — пуская омегу вперёд и приобнимая немного ободряюще за


плечи, шагает вслед за ним Чонгук, радуясь, что смог разогнать тучи над
учеником и остановить наглые предательские слёзы.

У костра они действительно сидят десять минут, рядышком, быстро


влившись в весёлую атмосферу под тёмный штудирующий взгляд Чимина и
изумлённый Сокджина, что чуть сок на себя не пролил, когда увидел друга в
компании сонсэннима, тепло улыбающемуся ему.

Тэхён чувствует себя намного лучше, и, наверное, он безумно сейчас


счастлив. И не потому, что одна из его мечт сбылась, — почувствовать тепло
ладони альфы, — а потому, что Чонгук без особых усилий смог вернуть ему
настроение, прогнав грустные мысли прочь.

Тэхён счастлив, очень. И как ему прикажете теперь спать спокойно? А ведь
завтра они переезжают с ребятами вглубь местных лесов, исследовать природу
там.

Но об этом он подумает позже, ладно?..

46/215
— А потом, взяв меня за руку, он помог мне подняться на ноги, и мы вместе
пошли к костру. Он приобнял меня и всю дорогу до вас так красиво улыбался
мне, что я сам не знаю, как только не умер от такой близости с ним, — щебечет,
как соловей, с самого раннего утра Тэхён мечтательно и абсолютно счастливо, с
глупой непонятной улыбочкой на губах, что сходить, похоже, совсем не
собиралась, доставая своим окрылённым состоянием Сокджина, что уже скоро с
ума сойдёт рядом с Тэхёном или вообще, может, убежит от него куда-нибудь
подальше в этот отвратительно-зелёный лес.

Проснулся Джин сегодня не благодаря будильнику, а от своего очумевшего


друга, что растормошил его в шестом часу утра, когда на небе даже ещё солнце
не взошло, а всё вокруг было покрыто приглушённой синей темнотой. Омега
думал задушить его подушкой там, в домике, а труп спрятать, чтобы никто не
нашёл. Впоследствии стало ясно, зачем Тэхён так рано разбудил его: впереди их
ждал путь вглубь пояса вечнозеленых лесов, где они разобьют лагерь и
проведут там остаток пятидневного пребывания на острове. Теперь задача
заключалась в следующем, когда они прибудут на место назначения: ученикам
предстояло найти торрею орехоносную,[3] исследовать её, записав всё в тот же
блокнот, сфотографировать и принести этот отчёт учителю Со, которую
назначили кем-то вроде судьи этого состязания, если это можно так назвать.
Обещали даже какой-то приз дать, но Сокджин не вникал в подробности, ибо
единственное, о чём он мечтал, так это о горячей ванне в Сеуле и нормальной
папиной еде, а не вот это всё. И зачем он только вообще соглашался сюда ехать
вместе с Тэхёном? Ему-то хорошо, ему вообще, кажется, фиолетово на всё
происходящее вокруг, лишь бы только сонсэннима видеть и лопотать потом о
нём Джину, у которого уже за эти три дня внутренности сжимались от
услышанного имени «Чон Чонгука». Одно хоть радовало: жить они в лесу будут
опять же в домиках, любезно предоставленных им для исследований местными
зоологами, а не в палатках.

До места они добрались быстро, их практически довезли до него, пройти-то


требовалось всего-то метров семьсот-восемьсот. Интернета, как и связи, здесь
не оказалось, а четыре деревянных домика, с загнутыми вверх краями на крыше,
имеющих два яруса и конструкцию стропильного каркаса ещё только больше
нагоняли на сию картину средневековья. Замечательно, просто блеск! Именно
об этом Джин всю жизнь и мечтал: о деревянных домах, окружённых
субтропическим лесом и морем кусачих насекомых таких внушительных
размеров, что целесообразнее будет их избегать, чем заработать укус, хотя все
необходимые прививки им сделали перед полётом на Чеджудо.

Предстояла огромная и кропотливая работа, и Джин, не желая больше


сидеть и чистить грязную редьку для рамёна, сообщил учителю физкультуры,
что пойдёт прогуляется по местности, и, бросив так и недочищённую редьку
возле крылечка, быстрым шагом отправился в лес. Солнечная погода как раз
располагала к небольшой прогулке, и даже синеватые тучки не могли омрачить
светлое небо. Воздух был пропитан запахом хвойных деревьев, мокрой травы и
каких-то ещё душистых цветов, что росли здесь повсюду.

— Я с тобой! — раздавшееся громко с энтузиазмом за спиной, заставило


омегу остановиться и тяжело задышать. Выдыхая через раз, он попытался
успокоиться. Нет, против Тэхёна и его компании Сокджин ничего не имел, а вот
против Чонгука, о котором Тэхён не переставал говорить ни на минуту, кажется,
47/215
да. Сидит, молчит-молчит, а потом опять, как старая заезженная пластинка:
какой Чонгукк-и хороший, добрый, милый, прекрасный и тому подобное. Брр,
бесит!

Ровно одиннадцать минут (он считал) Джин стойко терпел все эти слащавые
речи, что, конечно, никуда не делись, а после, не выдержав, резко развернулся к
чуть не врезавшемуся в его спину Тэхёну, тупо уставившись на красного отчего-
то друга большими глазами, и гневно, сияя недобрым блеском в глазах,
выплюнул:

— Ты можешь хоть ненамного забыть о своём «Чонгукк-и», — передразнивая


голос омеги, продолжал Джин, — и поговорить о чём-то со мной ещё?! Мне твой
любимый вот здесь уже сидит, — тыкая пальцем больно в живот Тэхёна, метя в
печень, из-за чего тот сгибается пополам, хватаясь руками за ноющее место,
шипит дальше омега угнетающе, не зная, куда себя деть от мыслей, чтобы
хорошенько не встряхнуть ошарашенного таким поведением Кима и не наорать
на него. — Ты только о нём и лопочешь, а я страдай — достал меня он уже! Меня
достало всё: эта экспедиция, этот остров, эти исследования, в которых я ничего
не понимаю! Клянусь, как только приеду, обязательно у себя в дневнике напишу
красным фломастером: «Больше никогда не слушать Ким Тэхёна!»

— Ты чего завёлся на пустом месте? — прервал его канонаду Тэхён, которую,


кажется, даже в лагере слышали и обернулись. — Завидуешь — так и скажи. А
Чонгука не трогай, ясно? Никто не виноват, что ты у нас полный домосед и
неженка.

— Что?! — вспыхнул Сокджин, нервно рассмеявшись и округлив глаза. — Да


этот твой Чонгук — слепой осёл, потому что ничего не видит и не хочет
слышать. Ты его истинный, а он даже не пытается сдружиться с тобой, понять и
узнать. А знаешь, почему он этого не делает? Да потому что у него уже есть
омега, с которым у него всё просто охуенно, походу, поскольку черешней от него
несёт за милю. Интересно, почему? — сощурив глаза, ударил по больному
Сокджин, даже не заботясь о чувствах друга, ибо сейчас им руководил лишь
гнев на Тэхёна и его детскую наивность.

— Зачем ты мне всё это говоришь? Зачем портишь настроение? Всё


нормально же было, а ты своим языком… — Тэхён быстро спускается на землю
от грубых слов, больно ударяясь всем телом об твёрдую землю, чувствуя, как
стрелы отчаянья вновь вонзаются в него.

— Ничего не было нормально, Тэхён-а. Это ты сам себе придумал. Чонгук не


будет твоим, — раз, и Тэхёну кажется, что земля, покрытая мокрой травой, под
ногами испарилась, а весь кислород из лёгких стремительно исчез. — Он не
хочет тебя рядом и не захочет, потому что не любит, — Тэхёну бы раскричаться,
заехать кулаком по лицу Сокджина, что говорил это всё так протяжно и
медленно, так холодно, но он только и может, что сдерживать подступающую к
горлу истерику и ощущать, как всё вокруг окрашивается в тёмный цвет, а
внутренности инеем покрываются. Боль, почти невыносимая от слов лучшего
друга, накрывает с головой, мешая нормально думать и говорить. Тело словно
одеревенело, а язык онемел. — Стоит, наконец, понять это, Тэхён-а, и перестать
жить мечтами. Чонгук любит Чимина, а тот любит его. И это далеко не секрет. А
на чужом счастье, как ты знаешь, своего не построишь…

— Пошёл к чёрту, предатель! — не сдерживаясь, вопит омега раненым


48/215
зверем, толкая со всей силы Сокджина в грудь, отчего тот, не удержавшись на
ногах, охает и падает на землю. Тэ срывается с места и, не видя ничего из-за
пелены слёз, что застилали глаза, кричит: — Он полюбит меня, полюбит!
Слышишь, полюбит!

— Тэхён! — Сокджин хочет рвануть следом за омегой, помчавшимся


оторопело куда-то вперёд, скрываясь за мохнатыми лапами деревьев и теряясь
из виду, так же быстро, как до Джина доходит смысл сказанных Тэхёну им
слов…

----

— Чимин, прекрати ходить за мной хвостом и говорить об одном и том же по


десять раз, — тяжко вздыхая, просит жалобно Чонгук, уже не зная, куда себя
деть от прилипшего к нему омеги, сбегая от него в дом, в их комнату, наивно
полагая, что Чимин останется всё-таки на улице дочищать морковь и лук, но не
сегодня.

Чимин врывается в их комнату вихрем, громко хлопая дверьми, когда те


впускали внутрь решительно настроенного говорить омегу, сразу же ловя на
себе замученный взгляд альфы и слушая новою порцию тихой ругани себе под
нос.

— Я буду повторять тебе это хоть по сто раз на дню, чтобы ты, наконец,
понял и увидел, что я хочу до тебя донести…

— Что Тэхён влюблён в меня и только поэтому выбрал сдавать анатомию


раньше срока, а также поехал сюда опять же из-за меня, — тараторит уже
заученно Чонгук, плюхаясь на их импровизированную постель. — Я правильно
всё повторил, учитель Пак?

— Не паясничай, — отвешивая ему подзатыльник, уперев руки в бока,


хмурится Чимин. — Ты обращать внимание на это не хочешь, хотя, по-моему, тут
и тупой поймёт, что этот омежка сохнет по тебе.

Это заключение не беспочвенное. Именно за ним и поехал на остров Чимин,


предполагая тонко, что если едет альфа, то значит и Тэхён тоже. Он не ошибся:
в аэропорту он встретил омегу и даже с ним поздоровался. Неприятные нотки в
голосе Кима и угрюмый взгляд из-под длинной пепельной чёлки не ушли от
внимательного ко всему Чимина. Впоследствии он только и делал, что
незаметно наблюдал за поведением этого Тэхёна, когда поблизости оказывался
Чонгук. Нетрудно было заметить, как расцветал омежка, если Чон хвалил его,
разговаривал с ним или же просто улыбался ему. А уж когда Чимин застукал его
за фотографированием вместо грота Чонгука, сомнений не оставалось больше
никаких: Тэхён действительно влюблён в своего преподавателя.
49/215
Поначалу это злило, бесило и обижало, ведь раньше его соперники, коих
было немало в студенческие годы, дольше чем два дня не продерживались,
сдаваясь, особенно, если видели вместе с Чонгуком Чимина, и так открыто они
не заявляли о себе, а тут что? Откуда такая непоколебимая самоуверенность и
решительность, если он знает, что у понравившегося альфы уже есть пара? Так
сильно любит?

Чимин всерьёз задумался об этом и решил понаблюдать за омегой ещё.


Однако тот тоже не промах: заметив, что Чимина стало много в его окружении —
быстро прижух, залёг на дно, что было совсем не на руку Паку. Он как-то даже
попытался пообщаться с Тэхёном, но, получив предостерегающий взгляд, мол,
не подходи, отказался от этой затеи.

Чонгук его слушать не хотел, переводя всё в шутку и называя омегу


ревнивым монстром, заставляя негодовать Чимина ещё больше. Вчера, когда
Чонгук сбежал от него, а точнее от его «нытья о Тэхёне», он очень обиделся на
Чона, решив даже бойкот устроить, но увиденное резко заставило его
передумать: Чонгук вернулся к костру не один, а в компании Тэхёна, что глаз,
сияющих влюблённо, с него не сводил.

В первую минуту захотелось кинуться на омегу, отпихнув от Чонгука, занять


место рядом с ним, но во вторую одёрнул себя и поставил мысленно галочку —
утром всерьёз поговорить с Чоном. Не хватало ещё, чтобы альфу педофилом
заделали, вдруг кто-то тоже обратил внимание на состояние Тэхёна, когда
Чонгук находится рядом.

Сам Чонгук, видимо, был не настроен общаться, поэтому усиленно избегал


Чимина половину дня и сейчас, когда пути обратного нет, строил из себя
настоящую жертву, подверженную пыткам, вздыхая часто и тяжело, словно на
его плечи свалилась вся тяжесть Атланта. Но деваться некуда, ибо омега
отступать не намерен.

— Чимин-а, прекрати, пожалуйста. Ну хватит уже мне говорить об этом


мальчике, серьёзно. Я слышу его имя чаще, чем своё собственное, хотя я
учитель…

— Вот именно, Чонгук-а, — перебивает его Чимин. — Ты — учитель, а он —


ученик. Чувствуешь разницу?

— Эм-м… — напустив на себя наигранной задумчивости, почесал свой


подбородок альфа, — нет.

— Так, а ну хватит! — встрепенулся Чимин, не понимая, что так рассмешило


Чонгука, что тот от смеха аж завалился на спину. — Почему ты не хочешь мне
поверить и просто проверить то, что я тебе говорю? Почему ты всё время
упускаешь тот момент, что этот омежка может любить тебя не как ученик
преподавателя, а как омега альфу?

— Да потому что это невозможно, сладкий, — Чонгук потянул Пака за руку,


отчего тот, не сопротивляясь, опустился вниз, устраиваясь на коленях альфы и
обвивая руками его шею. Руки Чонгука тут же переместились на тонкую талию
омеги, круговыми движениями поглаживая её. — Не дуйся на меня, ладно? —
целуя его в нос, просил Чонгук. — Я не хочу слушать тебя только потому, что сам
50/215
не хочу в это верить. Возможно, я что-то и упускаю, но разве можно полюбить
человека за столь короткий срок и минимум взаимодействия, как это, по твоим
словам, сделал Тэхён? Я присмотрюсь, хорошо, твоя взяла, — победная улыбка
тут же разукрашивает лицо Чимина, чему не может противиться Гук, улыбаясь в
ответ и покрепче прижимая к себе, пока тот зарывается пальцами в его волосы
на затылке. — Надеюсь, твои наблюдения окажутся беспочвенными, и мне не
придётся отвергать мальчишку… хотя, может, это поручить лучше будет тебе?

— Он тебе так не нравится что ли, что ты хочешь отдать его на растерзание
мне? — ухмыляется Чимин, заставляя Чонгука призадуматься над выданным
предложением. Нет, наверное, это всё-таки жестоко.

— Не то чтобы он мне нравится, но он… э-э… как бы так сказать… не ты. Он


не ты, и этим всё сказано.

— Хочешь сказать, что не понесёшь ответственности за сломанное сердечко


омежки, если то окажется принадлежащим тебе? — осторожно уточняет Чимин.

— Между учителем и учеником не должно быть никаких отношений, кроме


деловых. Это уже ненормально, если наоборот, — чеканит каждое своё слово
Чонгук стальным голосом. — В любом случае, не моя вина в том, если он и
впрямь влюбился в меня. Это может обернуться огромными проблемами,
которые, как ты знаешь, я терпеть не могу.

— Ты ведь не бросишь меня, да? — задаёт всё же волнующий его вопрос


Чимин, от которого внутри всё холодеет и сжимается. От одной такой мысли
Чимину становится невыносимо больно и душно, представляя сразу, как в
сильных руках его альфы нежится кто-то другой, а не он сам.

— А должен? — подмигивает ему Чонгук, притягивая омегу ближе и сминая


его губы своими.

Углубить поцелуй не получается также, как и не дать возможности рукам


альфы залезть под футболку омеге, так как до ушей доносятся громкие шаги,
быстро направляющиеся к их спальне. Дверь опять с грохотом открывается,
ударяясь об стенку, а на пороге вырисовывается лучами вечернего солнца
силуэт Мингю, всего запыхавшегося и растрёпанного, заставляя Чимина
отпрянуть от Чонгука, молниеносно вскочить на ноги, тряхнув головой.

— Мингю-ши, Вас не учили стучаться, прежде чем… — начинает было


недовольно Чонгук, как их коллега прерывает его жестом руки и, войдя внутрь,
сглотнув, начинает скороговоркой:

— У нас проблемы, ребята. Причём, я бы сказал, проблемы мирового


масштаба.

— Да что случилось-то? — не понимает его больше перепуганного, чем


взволнованного состояния, Чимин, подходя к нему и кладя руку на плечо. — На
тебе лица нет. Неужели всё так плохо?

— Очень, Чимин-ши, очень-очень, — сквашивает болезненное лицо Мингю,


пугая уже и Чонгука, поднявшегося на ноги с мрачным лицом, смотря на учителя
физкультуры вопросительно. — У нас ученик потерялся.

51/215
— Что?! — враз восклицают альфа и омега, уставившись во все глаза на
Мингю.

— Вот у меня такое же выражение лица было, когда Сынри с Джихуном


прибежали и сказали мне это. Он ушёл ещё утром, а скоро уже ночь. Его нет
нигде поблизости, и на имя он не отзывается. Госпожа Сохи чуть в обморок не
упала, когда мы опять пришли ни с чем. Его друг Джин уже вернулся давно, а
его всё нет, и тот тоже не знает…

— Подожди, — прерывает его Чонгук, подходя ближе. — Причём здесь Джин?

— Ну, тот мальчишка, что всегда рядом с ним был, как его, — щёлкая
пальцами, перебирает имена в своей, панике поддавшейся голове Мингю, — …
волосы у него ещё серые… Тэвон-Тэён… не помню…

— Может быть, Тэхён?

— Да! — кивнув, подтверждает альфа. — Тэхён. Ким Тэхён. Вот он-то и


пропал.

— Нет… — вскинув брови, шепчет еле различимо, одними губами Чонгук, не


понимая, почему внутри так резко пусто стало, сердце болезненно заныло, будто
от него оторвали жизненно необходимый кусок, а в глазах потемнело, делая
предметы перед ним расплывчатыми и нечитаемыми…

Примечание к части

*реальная корейская легенда. Сюжет взят отсюда:


http://world.lib.ru/k/korotchenkowa_i_w/fairtales.shtml

До скорого!~

52/215
Красные нити

Тэхён шёл, не разбирая дороги перед собой, громко шмыгал носом и


утирал горячие слёзы с раскрасневшихся щёк рукавом свитера, в раздражении
поднимая руками зелёные ветки деревьев и кустарников, что мешали на пути.
Каждый шаг ему давался с трудом, отчего хотелось психануть на весь белый
свет, что вдруг обернулся против него, упасть под какую-нибудь пихту,
зарывшись, как ежику, в опавшие листья и иголки, коими было застлано всё
пространство под деревом, свернуться клубочком и проваляться там весь
остаток дня в полном одиночестве, нарушаемому лишь шуршанием крон
деревьев, насекомыми и птицами, которые улюлюкали, кажется, у самого уха,
что только больше действовало на нервы.

На сердце была звенящая пустота, что аж в ушах звенело от сего противного


чувства, но, яростно сопротивляясь ему, Тэхён продолжал шагать вперёд,
надеясь, что этот благоухающий запахом цветущих кустарников, обсыпанных
причудливой формы ягодами и трав лес разгонит бурю внутри омеги, что,
кажется, скоро затопит не только Тэхёна в своих тёмных бездушных водах, но и
всю местность вокруг.

Тэхён был расстроен: подавлен морально и физически. Возможно, он и


перебарщивает иногда, донимая Сокджина своими речами о Чонгуке, но только
это ему и остаётся: предаваться мечтам и придумыванию истории о той, другой
жизни — жизни рядом со своим истинным. Омега не отрицает, что мог обидеть
Сокджина, постоянно талдыча ему о Чоне вместо того, чтобы поговорить о чём-
то другом или же хотя бы о самом Джине; он любит, когда возле него много
людей, и просто обожает, если те целиком и полностью отдают своё внимание
ему-единственному. Но разве стоило так срываться и отыгрываться на друге?
Да, Тэхён увлекся, размышлял только о том, как поближе подобраться к
сонсэнниму, да, игнорировал Джина, когда тому хотелось общества друга, но
всё равно это не сглаживает его вины перед Тэхёном и не позволяет
обесценивать его чувства и грёзы.

Это было слишком. От слова «совсем» слишком. Во-первых, Тэхён ещё


никогда не видел такого злого Сокджина, что, кажется, был готов в любую
минуту накинуться на Кима и разукрасить лицо парочкой синяков. Во-вторых,
Тэхёну стало плохо. Очень плохо, словно его поставили на край света, заставляя
решать: или прыгать в бездну, в которой тайфуны бушевали, или же сделать
шаг назад, но только в том случае, если он раз и навсегда откажется от Чонгука.
Второго он, конечно, выбрать не мог, потому что это всё равно что выбросить
рыбку на сушу и заставить жить её под палящим солнцем, что очевидно. Тогда
почему же Сокджин не понимает эту «очевидность»? Зачем разбрасывается
такими гадкими словами? Особенно, если он знает прекрасно, что Тэхён натура
чувствительная и принимающая всё близко к сердцу.

Тогда казалось, что ещё немного, если он сейчас же не сбежит оттуда,


закрыв уши руками и сердце, что уже больно билось о грудную клетку, даже
солнце почернеет и перестанет радовать своими тёплыми лучами. Интересно, а
как это — чёрное солнце? Это когда земля под ногами разверзнется, а оттуда
кошмары самые страшные выберутся, разгоняя всё доброе своими руками
гнилыми, нагло скалясь; это когда все цветы и деревья на планете зачахнут,
превратившись в пепел; это когда воздух будет пропитан серостью и туманом,
что будет окутывать тебя, душа в своих тисках безжалостно?.. Список можно
53/215
продолжать бесконечно, и, если честно, Тэхён не хотел дальше думать, что же
всё-таки случится, если солнце для него вдруг станет чёрным.

Прослонявшись ещё несколько часов, Тэхён остыл, простил несколько раз


своего «языкастого» друга и пообещал себе, что по приходу обратно
обязательно поговорит с ним о случившемся. Поругались и поругались, хватит.
Проехали и забыли. Тэхён понял свою ошибку и впредь будет вести себя
спокойнее, если вдруг Чонгук снова «перебежит» ему дорогу. Омега был уверен,
что Джин и сам чувствует себя виноватым, скорее всего сейчас коря себя за
сказанное и ревя крокодильими слезами, что он такой-сякой-эдакий. Что ж, у
всех бывают плохие дни, и Тэхёну просто не повезло оказаться не в том месте и
не в нужный час.

Насмотревшись вдоволь красот местного леса и нафотографировав всего на


свете, пока память не закончилась, на свой телефон, Тэхён, поплутав ещё
немного, решил, наконец, вернуться обратно в лагерь. Однако стоило только
повернуть назад и взять курс «домой», случилось ещё одно неприятное событие
для омеги.

Он понял, что потерялся.

Заблудился. Заблудился в этом нескончаемом лесу и теперь ума не


приложит, как вернуться к остальным в целости и сохранности, потому что
солнце скоро сядет, наступит ночь, а процентов в телефоне всего тридцать
один, и на весь путь с фонариком точно не хватит, а прошёл Тэхён немало.
Очень немало.

— Зашибись! — тяжело, из недр самой души, воскликнул обречённо Тэхён,


мысленно тысячу раз ударяя себя по лбу. И как теперь быть? Кругом одна
зелень, сто и одна тропинка, и чёрт его знает по какой именно Тэхён забрёл
сюда. Идиот!

Собирая лицом паутину, визжа при этом, как резанный, если на этом
узорчатом полотне сидел его хозяин — паук, чуть ли душу всевышнему не
отдавая, Тэхён снимал с себя эту страшную маленькую (огромную просто!)
животинку, отплёвываясь постоянно от мошки, что так и кружилась перед
глазами, мешая идти дальше. Солнце постепенно садилось за горизонт, прячась
за золотой полосой, а вокруг темнело, погружая лесной мир в ночные краски.
Отовсюду были слышны начинающиеся ночные песни цикад, сверчков и
кузнечиков. Заметно холодало, заставляя омегу получше кутаться в тонкую
курточку, что не грела совершенно.

Сколько Тэхён ещё здесь намотал кругов — неизвестно: омега перестал


считать уже на девятнадцатом. Хотелось сильно кушать, спать и отдохнуть, ибо
ноги гудели хуже паровоза, а голова раскалывалась, отказываясь соображать.
Не хватало ещё упасть где-нибудь тут под кустом, замёрзнув насмерть, или же
промокнуть под дождём, поскольку тёмно-фиолетовые тучки, закрывающие серп
луны на бархатно-чёрном небе, совсем не выглядели дружелюбными и щадить
потерявшегося, кажется, не собирались.

Если в начале своих «скитаний» Тэхён ещё как-то держался, приказывая


себе не распускать нюни и стойко шагать вперёд, настроенный оптимистически
вернуться в лагерь и, наконец, согреть воющий желудок вкусным рамёном и
чашкой горячего чая, то сейчас паника охватывала его стремительно, колючей
54/215
проволокой расползаясь по всему телу, убивая все его надежды на возвращение
к Джину, отцу, бабуле, Чонгуку и даже, проклятье, Чимину.

Его мелко трясло, нижняя губа была вся искусана от обилия эмоций, а ноги
заплетались от многочасовой ходьбы. Уже ничего не хотелось: ни этих
красочных видов ночного леса, что только ещё больше преобразился, чем днём,
собирая в себе невероятное количество звуков, от которых омега уже
шарахаться начинал, если вдруг наступал на сухую ветку на земле. А вдруг
здесь есть хищники? Ну, волки или медведи? А? Что тогда прикажете Тэхёну
делать? Бежать сломя голову, когда ноги уже не слушаются, или же отдаться на
растерзание животному, тем самым закончив свои мучения? Об этом Тэхён
вообще предпочитал не думать, ибо ком в горле становился всё больше и
больше, мешая дышать и говорить. Лёгкие драло от того, как же сильно
хотелось пить, а желудок болезненно сжимался. Самоутешение не помогало, а
телефон противно запиликал, оповещая Тэхёна о проценте оставшейся зарядки.

— Четырнадцать процентов? Четырнадцать процентов?! Твою мать… —


взвыл Тэхён, оседая на сырую траву, обнимая себя руками, покачиваясь из
стороны в сторону, сдерживаясь, чтобы не выбросить предавший его гаджет к
чертям собачьим.

Не попадёт он сегодня домой. Он вообще тут походу навсегда, а никто и не


торопится его искать. Да и как они его найдут в этом поганом лесу?! И зачем он
только бросился наутёк от Сокджина, распсиховавшись, как младенец, которому
не дали соску? Неужели нельзя было спокойно всё это снести и не сидеть сейчас
тут, в окружении жуков, пауков и прочей животины?! Какой же всё-таки Тэхён
идиот. Причём уже дважды, совершенно заслуженно. Теперь он останется здесь
умирать. Не видать ему больше свою семью и друзей. Не так, конечно, Тэхён
планировал завершение этой поездки, которая у него похоже отменяется.
Можно уже сейчас ломать ветки и делать себе шалаш на долгие недели здесь.

Истерика не заставляет себя долго ждать, накрывая омегу с головой, путая


мысли и чувства, погружая Тэхёна в пучину отчаяния и пульсирующей боли в
груди. Не увидит. Не увидит никого: ни семью, ни друзей, ни… Чонгука. От этой
мысли у омеги внутри будто вулканы взрываются, а сердце на миг
останавливается. Тэхён замирает на месте, всматриваясь в размытую картинку
перед собой, подмечая для себя, что не всё так уж и плохо, как он себе
нафантазировал. Чонгук ведь знает его природный аромат — знает. Он его
истинный, да. А это значит, что где бы не была омега, то её альфа непременно
найдёт её. Да! Всё именно так и будет. Чонгук найдёт его, приведёт домой и всё
будет хорошо. Всё будет…

Додумать Тэхён не успевает, поскольку до его ушей доносится жалобный


скулёж, режа по ушам и пугая не на шутку Кима. Вслушиваясь в темноту, затаив
дыхание, Тэхён вертит головой в разные стороны, пытаясь снова услышать этот
звук. Но даже по истечении пяти минут он не повторяется; значит, можно
выдохнуть.

— Замечательно, у меня уже галлюцинации появились… — пропыхтел


недовольно омега, поднимаясь на ноги, отряхивая пятую точку от сухих
иголочек, на которых он так уютно разместился. Стоит только сделать шаг
вперёд, как скулёж откуда-то сбоку опять повторяется, останавливая
перепуганного омегу на месте статуей. На сей раз скулёж отчётливее и
пронзительнее первого, отчего Тэхён ещё больше сжимается в комочек.
55/215
По-хорошему, в целях своей же безопасности, стоило развернуться и бежать
прочь отсюда, однако Тэхён будет не Тэхён, если не полезет в самое пекло и не
сыщет себе приключений на голову. Схватив какую-то корягу и покрепче сжав
её руками, Тэхён решительно отправился на звук, что доносился из-за
раскидистого куста дикого жёлтого рододендрона. Вязко сглотнув, Тэхён,
медленно придвинувшись к кусту, тихо опустился на землю, отодвигая так же
максимально медленно ветви, готовый в любую секунду вскочить и бежать со
скоростью ветра отсюда. Но ничего не происходит: огромный лев не кидается на
него, которого он себе уже вообразил, однако глазам предстает нечто другое,
интересное и загадочное своей красотой.

Обогнув куст, Тэхён, всё ещё держа корягу в руках, выходит, наконец, на
свет, что проливала сюда луна, ступая на длинную лоснящуюся траву, что
скрывает его ноги до самых лодыжек; вокруг него ни души, не считая
стрекотания ночных насекомых. Перед его взором открылась небольшая поляна,
на которой уныло расположились одинокие ели и кетелеерии, скрашивая
одинокую атмосферу. Трава была покрыта лютиками, бледно-жёлтыми
одуванчиками и ромашками, заставляя Тэхёна шагать осторожно, дабы не
затоптать ни один цветок. Картина казалась такой красивой и сказочной, будто
из сна, и даже гуляющие по небу тучи не могли омрачить это место. Тэхён
забывается, не сразу опять улавливая скулёж позади себя, но когда он
оборачивается резво, то застывает в движении, не смея пошевелиться.

В нескольких метрах от него, в траве, не сразу, но омега всё равно замечает,


отчего охает громко, округляя глаза от увиденного, лежит маленький детёныш
лисицы, совсем крохотный, словно щеночек, с прижатыми ушками, с густой
апельсиновой пушистой шёрсткой, жалобно поскуливая. Омега недоумевает:
почему он так лежит, будто что-то ему мешает встать на лапки? Ответ приходит
сразу же, стоит немного приблизиться: передняя левая лапка крохи была
полностью в крови, так как малыш каким-то образом угодил в капкан.

«Вот сволочи!» — негодует омега, хмуря брови, желая тому человеку, что
поставил сюда капкан, самому угодить в него и выть от боли, пока нога не
отвалится. От одного только вида лисёнка Тэхёну хочется расплакаться:
детеныш оказывается небольшим, пухленьким, с длинным пушистым рыжим
хвостом, которым он недовольно хлопал по траве. Зализывая периодически рану
и пытаясь выбраться из захвата, малыш только ещё больше поскуливал, делая
себе больно, а в чёрных глазках-бусинках светилась безнадёжность. Прям как у
омеги несколько минут назад.

Не смея стоять столбом на месте, Тэхён, вдохнув побольше воздуха в лёгкие


и гоня от себя страх подальше, храбро зашагал в сторону лисёнка, намереваясь
выпустить это маленькое чудо на волю, не заботясь совершенно о себе и о том,
что перед ним не домашняя собачка, а хищник, с острыми зубами и когтями.

«Но ведь он же совсем кроха. Как я могу бросить его тут умирать и шагать
дальше, если у меня есть возможность помочь бедолаге?» — рассуждал
мысленно Тэхён, обходя аккуратно животное мелкими шажочками, сбоку от
капкана приближаясь, ловя на себе сразу зашуганный взгляд и слабый рык в
свою сторону. — «Это же всего лишь детёныш. Он не так опасен, как, например,
его мама, а значит, возможно, отделаюсь парочкой укусов. Ну или ударю его
этой палкой и побегу в противоположную сторону». Хотя, Тэхён скорей себя
палкой ударит, нежели невинное существо, сделавшее ему больно.
56/215
Почувствовав человека, лис мгновенно ожил, вскакивая с нагретого и
примятого телом места, бешено пытаясь выбраться из тисков, смотря на Тэхёна
уже не грозно, а умоляюще.

Господи! Держись Тэхён, не смей реветь. Ты спасаешь его, а не убиваешь.

— Тихо-тихо, лисёнок. Сейчас я тебя отпущу, и ты побежишь домой, к маме, а


тебя я не трону, обещаю, — разговаривал с животным, не отрывая от него
немигающего взгляда, Тэхён, садясь на колени перед капканом и подсвечивая
себе фонариком телефона. — Не бойся, всё будет хорошо, малыш. Пусть хоть
кто-то сегодня попадёт домой.

Лис замирает, затихая и совершенно меняясь в поведении, когда руки Тэхёна


касаются железного капкана. Он прищуривается, смотрит на омегу неотрывно,
понимая, кажется, что опасности ждать неоткуда и ему всего лишь навсего
пытаются помочь.

Не с первой попытки, стараясь игнорировать скулёж лиса, которому из них


двоих было тяжелее всего, но Тэхёну всё же удаётся разжать стальные дуги
капкана, выдыхая сразу облегчённо, улыбаясь и вытирая выступившую из-за
усердия на лбу испарину тыльной стороной ладони. Есть! У него получилось! Он
смог справиться с этой напастью и освободить малыша. Лисёнок же,
почувствовав свободу, вскакивает с места и быстро, на трёх лапах, шмыгает в
кусты, скрываясь из виду молниеносно, махнув рыжим хвостиком напоследок.

— Ну «пожалуйста» что ли, — вставая на ноги, говорит Тэхён и цокает от


невоспитанности лиса, что даже «спасибо» не сказал. — И кто только додумался
сюда это поставить? — бухтит Ким, вертя в руках железяку, думая, куда же его
выбросить, чтобы ещё кто-нибудь не напоролся. Ничего не придумав больше,
как положить его под дерево, что было всего в нескольких шагах от него, Тэхён
широкими шагами направляется к нему. Однако, когда земля начинает уходить
и Тэхён больше не чувствует твердость под ногами, миссия «положить под
дерево» отменятся.

Тэхён кричит громко и, кажется, срывает голосовые связки, когда падает


куда-то в яму, что была скрыта ветками и листьями, болезненно приземляясь на
сырую землю, ударяясь головой и, кажется, выворачивая ногу в другую сторону.
Перед глазами плывёт, в голове что-то стучит, словно молоточком, а
ушибленные места так больно ноют, электрическим разрядом отдавая в
позвоночник. Тэхён не сразу приходит в себя, пребывая в каком-то небытие от
страха и шока от случившегося, лежа на боку, не смея пошевелиться, ибо тело
ломает так сильно, что каждое малейшее шевеление отдаётся мощным
разрядом тока.

Омега лежит неподвижно несколько долгих минут, ловя звёздочки перед


глазами и, наконец, фокусируя взгляд на месте, в которое угодил. Это яма.
Глубокая и широкая, из которой выбраться самостоятельно нереально —
слишком высоко. Ветки никак не смягчили падение, и Тэхён, кряхтя от боли, кое-
как подползает к стене, привалившись к ней спиной и жмурясь от мимолётной
боли в ноге, что резко прострелила её; кажется, у него вывих.

Вот дерьмо!

57/215
Лисичку он-то спас, а вот кто спасёт его самого?..

Несколько минут в лесу стоит полная тишина, а после по всей поляне


разносится хриплое и звонкое:

— Помогите!..

— Так, а теперь ещё раз, разборчиво и по порядку, пожалуйста, — жмурясь и


потирая устало переносицу, просит сдержанно Чонгук, уже не просто хотя, а
мечтая не наорать на хнычущего громко Сокджина, сидящего на крылечке в
окружении преподавателей и других ребят, что галдели в голос, как сороки,
мешая нормально слушать и соображать.

Сразу после того, как Мингю объявил имя потерявшегося, было решено
собрать всех присутствующих в лагере и опросить их: вдруг кто-нибудь из них
видел, в какую сторону ушёл Тэхён. Ничего путного это не дало, заставляя
ужаснуться ещё больше от сложившейся ситуации, однако после, когда,
казалось бы, надежды уже нет, учительница природоведения Сора привела
поникшего и плачущего навзрыд Сокджина к ним, все карты прояснились. Из
рассказа Чонгук смог только понять, что они из-за чего-то там с Тэхёном
важного и личного поссорились, отчего омега и сбежал, обидевшись на друга,
что корил себя во всём на свете, рыдая без умолку.

— Сначала мы пошли прогуляться, — повторяет вновь Сокджин, утирая


бесконечно идущие солёные капли по опухшим красным щекам ладошками. —
Остановились, разговорились. Потом я накричал на него, он толкнул меня и
убежал вперёд. Я не видел дальше, куда побежа-а-ал… это… всё из-за меня-я-
я… — взвыл раненым зверем омега, закрывая руками лицо, ненавидя себя за
случившееся. Это он виноват, что Тэхён убежал. Он виноват в том, что Тэхён
сейчас там один, в лесу. Это он виноват будет, если омега простынет и сляжет.
Он виноват, если из-за своего языка потеряет друга навсегда. А уж если Тэхён
вообще пострадает как-то, Джин точно себе этого не простит.

— Мы больше не можем ждать или что-то выяснять, — проговаривала Сохи,


учитель естествознания в старших классах, своим коллегам, когда они
собрались все вместе в одной из комнат домика, оставляя обеспокоенных
учеников на улице, ходя взад-вперёд по комнате. — Скоро стемнеет, станет
холодно, возможно, пойдёт дождь. Нам нужно выдвигаться на поиски Тэхёна. И
как можно быстрее. На кону жизнь ученика, и, если мы не пошевелимся,
клянусь, нас по приезде домой убьют не только родители мальчика, но и
директор Чо головы открутит.

— Но как мы будем его искать, если никто не видел, в какую сторону именно
58/215
он ушёл? — задавал, пожалуй, самый главный волнующий всех преподавателей
вопрос, Мингю. — Да и к тому же, никто из нас леса не знает, нужно подключать
местных. Им проще будет сориентироваться.

— Пока мы будем бегать «просить» с мальчиком может уже что-то случиться!


— стукнул его не больно в плечо Сонджон, учитель физической культуры в
средней школе и по совместительству его омега, хмурясь. — Я согласен. Нужно
выдвигаться. Будем просто помечать наш маршрут, по которому и вернёмся
обратно, если найдём Тэхёна.

— Но это всё равно будет сложно, — подаёт голос Чимин, стоящий позади
всех и держащий Чонгука за руку.

— У нас нет другого выхода, Чимин-ши. Возьмём с собой палатку, если вдруг
дождь реально пойдёт, чтобы не простудиться, еды, фонарь и что-нибудь такое,
чем можно помечать свой путь.

— Постойте! — восклицает Сора, обращая тем самым внимание всех к себе.


— Он ведь омега, и он в первом классе старшей школы. А это значит, что его
природный аромат уже почти сформирован, что может нам помочь в поисках.
Это, конечно, так себе помощь, но всё же, думаю, учителя альфы могут этим
воспользоваться в поисках, — смутилась на последнем предложении девушка.

— А ведь и правда, это может помочь, — похвалила её Сохи, кладя руку на


плечо.

— Может, вот только, какой у него природный аромат, мы не знаем, —


хмыкнул Мингю.

— Клубника. Его природный аромат — это клубника, — отвечает следом на


его вопрос Чонгук, ловя сразу же на себе возмущённый взгляд Чимина
исподлобья. И когда только успел разузнать? Вчера пока разговоры вёл?..

Примерно полчаса ушло на общие сборы. Чимин позаботился о рюкзаке


своего альфы, тщательно туда всё утрамбовав, чтобы ни в чём не было нужды
по дороге. Даже альпинистскую веревку сунул в боковой карман — вдруг
сгодится. На улице холодало, а небо заполоняли тучи, закрывая собой звёзды и
растущую луну. Ветер во всю уже гулял меж деревьев, заставляя те пробудиться
от спокойного сна, шурша своими тёмно-зелеными кронами.

— Будь осторожен, — шепчет альфе на ухо Чимин, обнимая его крепко,


целуя напоследок в висок и вдыхая в себя сладкий аромат шоколада. Чтобы
хватило. Чтобы хватило дышать и не беспокоиться, пока Чонгука не будет
рядом.

— Как всегда, — улыбается ему Чонгук, потрепав по волосам, подмигивая и


направляясь вглубь леса, вслед за другими учителями, оставляя омегу одного
возле домика.

Решено было разделиться, дабы увеличить зону поиска и проверить все


возможные маршруты. Ориентироваться было велено на природный аромат
омеги и ни в коем случае не забывать помечать за собой путь, чтобы вернуться
назад. Разошлись кто куда; Чонгуку же досталась левая сторона, с высокой, по
пояс ему просто, травой, которая ужасно мешала идти вперёд.
59/215
Что такого могло случиться, чтобы Тэхён так обиделся на друга, что сбежал
от него в лес заглушать обиды? Иногда Чонгук искренне не понимал этих
подростков. Они слишком сентиментальные и, если вспомнить себя, то Чон
таким не был… вроде. Хотя, возможно, всё дело в воспитании, в семье, в которой
рос и растёт ребёнок, однако как раз здесь Чонгук похвастаться не может, и
было бы лучше просто промолчать. Каждый человек сам решает, какой ему
дорогой идти дальше, что выбирать и от чего отказываться. Чонгук по жизни
всегда был «сам», ибо так учил его дед, что практически до шестнадцати лет
растил его и воспитывал.

Мало кто знает, но родители Чонгука — госпожа Чон Инчже и господин Чон
Енджун, известные на всю Корею историки и археологи, знатно помогающие
музеям мира своими находками в разных странах. С самого раннего детства Гука
таскали за собой по разным уголкам Азии, а после, когда это стало
«обременительным» и «мешало раскопкам», трехлетнего Чонгука отдали на
воспитание деду, Чон Чанхёку, что жил в Пусане и работал учителем истории в
школе. Дедуля у Гука был что надо: настоящий альфа, коим он и сделал Чонгука,
дав тому ясно понять: если ты чистокровный альфа — это ещё не значит, что
можешь задирать нос перед другими и пользоваться омегами как вздумается.

Да, Чон Чонгук — чистокровный, породистый альфа, являющийся сыном


альфы-мужчины и альфы-женщины, которых, к слову, осталось совсем мало, и
они считались чем-то вроде ценных реликвий, что в музеях надо ставить за
тонированные стёкла. Чонгук в некоторых моментах будет сильнее обычного
альфы, его влияние на омегу будет интенсивнее, запах одурманивающее, а
внешность привлекательнее. Но не всё так замечательно, как кажется: во время
гона Чонгук чуть ли на стенку в первый раз не полез и после тоже, пока не
встретил Чимина. Именно в эти дни, когда до помутнения рассудка и скрежета
зубов хочется кому-нибудь присунуть, Чонгук желает стать бетой. Нет,
серьёзно. Быть чистокровным альфой скорее сложно, чем круто, особенно в
период гона: всё тело изнывает от жажды, хочется накинуться на любого омегу,
вдоволь наиграться с ним, а низ живота готов взорваться от тягучей боли. К
сожалению, пока медицина не придумала никаких блокаторов для альф, за что
их и материт на чём свет стоит Чонгук, когда голод накатывает слишком
внезапно и неожиданно. В такие дни Чонгук предпочитает сидеть дома,
стараясь не выходить на улицу вообще, чтобы ненароком не натворить дел, за
которые потом, на ясную голову, будет очень стыдно.

Дед всегда воспитывал его в строгости, в сдержанности, мало уделяя парню


время, так как сам был занят работой, да и здоровье пошаливало. Инчже и
Енджун практически поселились на своих «раскопках», которым, как всегда,
«подвернулась фортуна», приезжая только по праздникам навестить отца и
сына-альфу: на Новый год, заваливая мальчишку подарками, на день рождения
Чонгука и на Фестиваль фонарей в ноябре. Иногда даже на Рождество
выбирались. Чонгук на них не обижался, хоть родительской заботы и было мало,
но зато у него было всё, что только можно пожелать; любая его прихоть тут же
исполнялась в детстве. Но позже, став старше, он стал абсолютно равнодушен
ко всему материальному, что давали ему отец с матерью. Хотелось уже самих их
видеть под боком, разговаривать о всякой бредятине по вечерам, доверять отцу
самые важные секреты и получать поцелуй в лоб перед сном от матери. Чоны
же не могли себе этого позволить, ибо работа у них уже давно стояла на первом
месте.

60/215
После, бросив тхэквондо и недоучившись в музыкальной школе, Чонгук
выбирает себе будущую профессию — учитель химии, которую он любил до
чёртиков в глазах, получая на разных олимпиадах первые места. Потом он
встречает Чимина, лучик солнца в его жизни, что обогрел его и показал, что
такое забота, искренность и любовь. Нехватка родителей уже не так
замечалась, да и когда они узнали, что их сын нашёл себе омегу, никак не
отреагировали, что очевидно. Деда же Чонгук не забывал, часто приезжая к
нему в Пусан из Сеула — проведать. Он благодарен ему за то, что заменил ему
отца, терпел все его подростковые заскоки и учил жизни, показывая, что
хорошо, а что плохо.

С матерью и отцом Гук видеться стал ещё реже, когда те, наконец,
успокоились со своими раскопками и, купив небольшой домик в Эдинбурге,[4]
обосновались там, играя в гольф и отплясывая под шотландскую волынку; в
общем, зажили в своё удовольствие. Чонгук не против, пусть живут, хоть и в
другой части мира, но если они счастливы, то и их сын тоже счастлив. Если бы
не они, Чонгук не стал бы тем, кем является сейчас, не встретил бы Чимина на
своём пути и не обрёл своё счастье.

— Тэхён! — кричит Чонгук, в надежде, наконец, услышать голос омеги и


надрать ему задницу, чтобы свои психи демонстрировал только дома, а не чёрт
знает где. — Тэхён-а! — в ответ — лишь свистящий ветер, эхо его шагов и «уху»
филина, что, кажется, летел всю дорогу за ним, не спуская жёлтых глаз с
человека. — Тэхён, чёрт подери!? Отзовись!

Чонгук понятия не имеет сколько уже прошёл, но в одном он уверен точно —


зашёл он далеко и глубоко. В самую непроглядную чащу. Хорошо, хоть фонарь
не подводил и горел ярко, освещая путь, а то этак можно и о камни, которыми
тут всё усыпано, напороться.

Переступая через очередное поваленное дерево, всё сплошь поросшее мхом,


Чонгук понятия не имел, куда ему идти дальше и где искать этого непутёвого
Тэхёна; аромат клубники, хоть и слабый, ничего всё равно не давал, будто омега
здесь кругов сто навернул и куда-то скрылся, заметая следы. Хотя, может, это
просто Чонгук тупит из-за своего внезапно начавшегося насморка. Стало ещё
холодней, чем было, словно ранняя осень наступила, а хлесткий пронизывающий
ветер только усугублял ситуацию. Учитывая, что Тэхён пропал утром, а тогда
было солнечно, одет он точно не по погоде, дрожа, как осиновый лист, сейчас
где-нибудь под деревом.

Чонгук отчаялся ещё больше, когда спустя два часа опять никого не нашёл,
пытаясь сохранять спокойствие. Его раздражали эти обстоятельства, его
раздражал этот лес, тёмный и холодный, раздражал Тэхён, которому он точно
всыпет по первое число при встрече. И как только можно было додуматься
сигануть в неизвестный лес, совершенно не заботясь о том, что может там с
лёгкостью потеряться? Балда!

Вернуться в лагерь альфа не мог с пустыми руками, поэтому, взвалив рюкзак


на плечо и снова мысленно пожелав себе удачи, направился дальше.
Спустившись с пригорка, Чон, наконец, уловил куда более отчётливый
природный аромат омеги, счастливо улыбаясь и двигаясь именно по этой
тропинке, откуда шёл пропадающий постепенно шлейф ягод его детства. Когда
на пути стали всё чаще встречаться притоптанная трава и поломанные веточки
кустарников, Чонгук вмиг оживился, прибавив скорости, желая поскорее найти
61/215
Тэхёна и вернуться обратно домой до дождя, что уже начал моросить мелко.

Выйдя на поляну, где его встретили всего несколько деревьев, Чонгук резко
остановился. Тэхён где-то здесь, неподалёку. Об этом говорит и притоптанная
трава, и сухая коряга, лежащая в нескольких метрах от него, и телефон…
Телефон!

— Есть, — скидывая со своего плеча рюкзак, альфа подлетает к белому


айфону, беря его в руки и осматривая. Целый, просто разрядился. Вот только,
где хозяин его?

Подняв голову, Чонгук сразу пожалел, что сделал это, ибо открывшаяся его
взору картина привела его в ледяной ужас: впереди него вся трава была залита
кровью, размывающейся по травинкам дождём.

— Тэхён! — зовёт омегу Чонгук, содрогаясь от мысли, что с Тэхёном


случилось что-то страшное. Хищников в этих местах не так уж и много водится и
напороться на них ученик не мог; ну не может же быть, чтобы ему так сегодня
не везло!

— Сонсэнним! — осипшим от долгого молчания голосом кричит изо всех сил


Тэхён, стоило только родному голосу донестись до ушей. Омега не сразу верит,
что его кто-то зовёт по имени, списывая всё на свою разыгравшуюся фантазию,
но, когда у самого подножия ямы появляется очертание человека, он, ни минуты
не колеблясь, узнавая своего альфу, вновь, прокашлявшись и чувствуя, как по
лицу побежали слёзы, а на душе весна наступила, отзывается на своё имя: —
Учитель Чон, это я — Тэхён! Вы слышите меня?

— Да-да, я прекрасно слышу тебя! — отвечает ему Чонгук, радуясь, что смог
найти омегу, улыбаясь широко от нахлынувшего чувства облегчения, будто
стокилограммовый груз с плеч сняли, стоило только услышать голос омежки. —
Подожди немного, ладно? Я тебя вытащу оттуда.

— Сонсэнним, — всхлипывает надрывно Тэхён, поднимаясь на ноги, опираясь


о стену и шипя от мимолётной боли в ноге. — У меня вывих правой ноги. Я
подвернул её, когда падал. Как Вы вытащите меня, если я Вам помочь никак не
смогу?

— Твой оптимизм был бы мне сейчас очень полезен. Не волнуйся, одного тебя
я не оставлю.

И он сдерживает своё слово. Альпинистская верёвка помогает как нельзя


кстати, с помощью которой Чонгук в последствии и достаёт из ямы Тэхёна.
Привязав один конец к дереву, а другой спустив омеге, приказав обвязать себе
талию, Чонгук, сплюнув на руки и растерев, усевшись как можно удобнее и
одним коленом уперевшись в траву, велел омеге стараться опираться ногами об
землю, когда он будет тянуть его наверх. Привязал альфа верёвку хорошо — не
должна порваться, пока он будет вытаскивать Тэхёна, да и омега совсем,
кажется, ничего не весил, заставив Гука мысленно поставить себе галочку,
чтобы посоветовать ему потом больше кушать. Не с первой попытки, так как
руки жгло от трения, а ноги скользили по мокрой траве, но Чону удаётся
вытащить Тэхёна, схватив его за подмышки, когда тот показывается на
поверхности, как большого плюшевого мишку, потянув резко на себя, но, не
рассчитав силы, заваливается на спину, а омега оказывается на нём,
62/215
вцепившись в его куртку намертво, не желая похоже отпускать после.

Чонгук даёт себе пять в голове, выдыхая и прикрывая глаза, дыша часто,
перемещая руки на талию Тэхёна, что… что вдруг разревелся громко, взахлёб,
как ребёнок, уткнувшись холодным носом ему куда-то в шею, тем самым
вызывая у Чонгука настоящую палитру чувств, вгоняющих его в ступор.

— Эй, ну перестань, всё обошлось же. Не нужно плакать, всё закончилось, —


гладя содрогающегося в рыданиях омежку по спине и волосам, говорил Чонгук,
в надежде утешить Тэхёна и остановить поток слёз. — Всё хорошо. Не плачь…
Тшш, Тэхён-а, тихо, всё хорошо… — Чонгук зарывается носом в пахнущую
сладостями светлую макушку Тэхёна, прижимая того к себе, забываясь
совершенно, даже не думая о том, что это может быть неправильно, что он
ученик, а он его учитель; сейчас важно другое. Сейчас важно, что Тэхён жив и
почти невредим, что он здоров и он в его, чонгуковых, руках будет в полной
безопасности. Сейчас важен лишь Тэхён, и Чонгук не смеет себя одёргивать от
мысли, что от мальчишки пахнет словно домом, детством и теплом.
Поразительным теплом, заставляя все солнца мира меркнуть перед ним,
накрывая альфу, как пуховым одеялом, заворачивая и кутая. Это чувство какое-
то новое для Чонгука, ранее неизведанное и неоткрытое, но зовущее и
требующее подчинения. Чонгук соврёт, если скажет, что ему не нравится его
испытывать и повиноваться ему, но всё-таки… отчего же так сердце забилось
неистово, когда Тэхён оказался в его руках, — альфа не знает. Не понимает. И
не хочет понимать. По крайней мере, только не сейчас, не в эту минуту, не в эту
секунду…

Древняя китайская пословица гласит: «Невидимой красной нитью соединены


те, кому суждено встретиться, несмотря на Время, Место и Обстоятельства.
Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвётся».

И это очень верно…

-----

— А потом я разжал капкан, и лисёнок был спасён. Он сразу же убежал, а я


решил избавиться от капкана, но, как Вы поняли, у меня это не получилось, —
рассказывал Тэхён о всех своих приключениях Чонгуку, завёрнутый им же, как в
кокон, в плед, что, наконец, согрел омегу, пробывшего в сырой яме больше пяти
часов. Казалось тогда, что ноги вообще отказали, так как любое движение
предоставляло дискомфорт, и Тэхён, изредка только выпрямляя спину, сидел в
одной и той же позе, совершенно не двигаясь. Находясь в этой вонючей яме,
Тэхён чего только себе не навыдумывал страшного, что наверняка пришло бы к
нему, если бы не Чонгук, нашедший его первым.

Когда альфа вытащил его, Тэхён был неимоверно счастлив. Ему будто
63/215
вторую жизнь даровали, которую теперь он точно не профукает. Не выдержав,
Тэхён, вцепившись в Чонгука, дал волю слезам, надеясь, что вместе с ними
уйдут все обиды и горечь, все воображаемые картинки одиночества и холода,
которого он здесь натерпелся на сто лет вперёд. То, что Чонгук смог найти его
— настоящее чудо, ибо дело это было непростое, словно найти иголку в стоге
сена. От осознания, что Чонгук не побоялся пойти за ним в такую мерзкую
погоду, грозясь заболеть, прошёл столько километров, убив время в никуда, но
всё же поступив как настоящий мужчина и учитель, не сдался, ставя жизнь
ученика выше своей, плюя на усталость, нашёл его и спас от не самой приятной
участи, Тэхёну ещё больше плакать хотелось и бесконечно благодарить своего
принца, чем он и занимался последние полчаса, прыгая на месте от холода на
одной ноге, пока Чонгук устанавливал им палатку возле раскидистой ёлки,
чтобы дождь не так сильно их беспокоил ночью.

Когда палатка была установлена и полностью пригодна для проведения


ночи, Чонгук сделал всё, чтобы согреть омегу и успокоить. Осмотрел ногу,
сказав, что ничего серьёзного нет и уже завтра он сможет спокойно
передвигаться, обработал ранки на руках, смотря строго на Кима, если тот вдруг
хныкать начинал о всколыхнувшейся боли; сам виноват, что «пообижаться»
вздумал не вовремя. Закутал в плед, подоткнув под ноги, чтобы ещё теплее
было, напоил горячим чаем из термоса и накормил сэндвичами, которые Тэхён
уминал за троих, стараясь не смотреть на альфу в это время вообще, поскольку
этот его тёмный и проницательный взгляд не предвещал ничего хорошего для
него. И правда, стоило Тэхёну завершить с кушаньем, как дамбу сорвало на раз-
два: Чонгук напустился на него с упреками и ругательствами, как отец на
нашкодившего ребёнка, говоря всё железным тоном, не щадя бедного омежку,
что прижух сразу и виновато опустил голову. Да, Тэхён в курсе, что сглупил,
убежав в лес. Но Джин тоже виновен, почему все шишки только Киму?!

— Я обещаю, что больше такого не повторится, — осмелившись, поднял,


наконец, глаза на Чонгука Тэхён, дуя губы и тяжко вздыхая. — Простите. Я
заставил всех всполошиться и разволноваться; рискнуть своим здоровьем и
пойти искать меня в незнакомый лес. Простите, мне очень стыдно.

— Я знаю, — сел по-турецки напротив Тэхёна Чонгук, заглядывая ему в глаза,


стремясь увидеть там, кажется, душу. — Знаю, что тебе стыдно и очень жаль.
Ладно, — смягчился в голосе Чонгук, видя, как согнулся от обиды омежка. —
Случилось и случилось, проехали. В этой истории есть и доля нашей с
педагогами вины. Однако впредь будь сдержаннее, если тебя кто-то обижает,
понял? — Тэхён интенсивно кивает, натягивая плед до самого носа, скрывая тем
самым розовеющие щёки. — Кстати, что тебе такого сказал твой друг, что ты так
отреагировал?

— Э-эм… не думаю, что хочу сейчас об этом говорить, — бубнит себе под нос
Тэхён, отводя взгляд, но Чонгук всё равно слышит.

— Хорошо, не хочешь говорить — не говори, твоё дело. Но легче тебе не


станет, пока не поделишься. Сам же знаешь, что держать обиды в себе не
всегда правильно, лучше будет, если ты пойдёшь и поговоришь об этом с кем-то.
Так горечи в груди станет меньше.

— Вы просто не знаете, о чём говорите, — выпаливает скороговоркой Тэхён.

— О, вот как раз-то я знаю, спасатель лисичек, — беззлобно посмеивается


64/215
Чонгук, ловя на себе убийственный взгляд Тэхёна. — Всё детство так делал.
Ничего в себе не держал, рассказывал дедуле, а он потом сидел с очень важным
лицом, вот таким, — Чонгук выпячивает нижнюю губу вперёд, сводя брови к
переносице и делая грудь колесом, ставя руки по бокам, чем незамедлительно
вызывает смех у омеги и огоньки в глазах, которых, в общем-то, и добивался
Чонгук. Уж очень ему это «явление» полюбилось. — А потом учил, показывал
мне, что да как. Помогало всегда. Почему не может помочь и тебе?

— Не знаю, наверное, потому что у меня сложнее, — задумывается Тэхён, но


быстро переключается на другую мысль, лампочкой загоревшейся в его голове.
— Извините, сонсэнним, а почему дедуле? Почему не папе, к примеру?

— К сожалению, моему отцу не было времени до меня и моих проблем, так


как он с мамой были в разъездах по миру, — вздыхает Чонгук, вспоминая сразу
моменты, когда родители вновь уезжали на свои раскопки, оставляя его одного
у деда, обещая вернуться к Рождеству, но так и не появляясь.

— Что значит «по миру»? — любопытство у Тэхёна от природы. С ним уже


ничего не поделаешь.

— Мои родители археологи, — вызывая удивлённое «О!» из уст омеги,


говорит Чонгук, сцепляя руки в замок. — Я с ними почти не виделся в детстве,
так как их больше заботила работа, чем я. У них прям азарт и фетиш был какой-
то на все эти ковыряния в земле. Я же жил у деда и, знаешь, я рад, что всё так
сложилось. Сейчас я уже спокойно отношусь к тому, что годами могу не видеть
отца с мамой, но главное — они счастливы, значит, и я тоже. Верно же? —
Чонгук дарит одну из своих самых ослепительных и милых улыбок Тэхёну,
отчего у Кима сразу сердце в животе где-то булькать начинает, а мысли
путаются клубком. — Та-ак, — тянет гласные и хлопает в ладоши альфа. — А
почему это мы обо мне резко заговорили?

— Так Вы сами начали, — улыбается прямоугольно Тэхён, светясь сейчас, как


гирлянда в Новый год, наверное. — К тому же, чем ещё нам здесь заняться,
когда идёт дождь и идти куда-то смысла нет?

— Ну раз уж мы так «разоткровенничались», — усмехнулся Чонгук, — может,


и ты расскажешь о себе что-нибудь? А то это нечестно как-то будет, знать о ком-
то больше положенного.

— Даже если он мой учитель? — задаёт вопрос быстрей, чем успевает


подумать, Тэхён, чувствуя, как вновь уши гореть начинают.

— Особенно, если он твой учитель, — после долгих секунд подмечает Чонгук,


отмахиваясь от мысли, что он позволяет себе лишнего, рассматривая мальчишку
слишком пристально и разговаривая с ним на подобные темы. Даже с Чимином
он своих родителей не обсуждает, что же тут случилось с ним? Разве это не
первый раз, когда ему захотелось абстрагироваться, притворившись обычным
парнем, а не учителем с кучей обязанностей и правил, заводящим тему на любой
вкус и цвет? Почему казалось, что омега поймёт, подхватит и уж точно не
пойдёт кому-то рассказывать услышанное?..

То, что Тэхён хороший и добрый мальчишка — это и так понятно с первых
минут общения с ним. Он начитанный и грамотный; он смелый и храбрый, потому
что не каждый разбежится спасать лисицу из капкана, рискуя быть
65/215
покалеченным этим зверем; он может очень долго возмущаться и потом мило
дуться, когда его начинают отчитывать; от него теплом домашним веет,
пахнущим солнцем, полевыми ягодами и родным чем-то; чем-то, что когда-то у
Чонгука безжалостно отобрали, не обращая внимания на просьбы оставить и не
отбирать, плюя на его кровавые слёзы. Это родное было каким-то кротким,
ласковым, с кучей галактик и созвездий, с кучей ватных облаков на чистом небе
летом, до которых руку протяни — и почувствуешь всю их мягкость и
податливость. Это несколько пугало его своей неясностью, ибо раньше он в себе
такого не замечал. С Тэхёном не хотелось быть напыщенным учителем — с ним
хотелось просто быть, как все, болтая о чём угодно, не чувствуя при этом
какого-либо дискомфорта и разницы в возрасте.

— Рассказать… о себе? — Тэхён нахмурился, выискивая в своей памяти что-


нибудь светлое и яркое из той жизни, в которой когда-то он жил вместе с папой.
— Мой папа Бэнён простой кондитер, а отец автомеханик, копающийся в этих
железяках, по его словам, с младенчества, — омега улыбнулся уголками губ,
теребя край пледа. — Папа очень многому научил меня, и сейчас только
благодаря ему я умею готовить и выполнять другие омежьи обязанности по
дому. Он у меня очень добрый и улыбчивый, полная противоположность отцу,
Хеншику: заставить его улыбаться очень непросто и с первых минут знакомства
с ним, кажется, что он плохой человек, но это, конечно же, не так, — было. Так
было, пока Бэнён не ушёл из этого мира, оставив альфу одного воспитывать
сына-омегу. — Больше мне нечего рассказывать. Дальше, уверен, будет
неинтересно.

— Кондитер — это здорово, — хмыкает Чонгук, — всегда можно булочки


поесть с пирожными, — добавляет он, расплываясь в улыбке и вызывая
ответную у Тэхёна. — А я вот тоже умею готовить. Не так, конечно, как ты,
наверняка, но в студенческие годы меня неплохо хвалили за мои навыки. Даже
за горелки.

— Я уверен, что у Вас всё очень даже хорошо получается, — рассмеявшись,


подбодрил его Тэхён, получая в ответ кивок и поклон.

— Я знаю, — тоном, не терпящим возражений, с гордо поднятой головой,


поиграв бровями, выдал Чонгук, изображая из себя великого шеф-повара, отчего
Тэхён не сдерживается и смеётся ещё больше.

Разговаривают они ещё сравнительно недолго, а после, когда дождь


стихает, Чонгук выходит на улицу проверить палатку, крепко ли стоит. Тэхён же
укладывается спать, завернувшись в плед с головой, улыбаясь как-то по-
дурацки, абсолютно счастливо и ярко, стараясь не запищать, как маленькая
девочка, и не захлопать в ладошки. Так сладко на душе сейчас, что аж
приторно, но Тэхён не смеет жаловаться: эта сладость долгожданная и
трепетная, тягучая, как карамель, и невероятно вкусная. Омега чувствовал себя
самым счастливым сейчас, не только потому, что альфа рядом и доверил ему
сегодня частичку себя, а также из-за их мимолётного диалога. Это было даже
более странно, чем удивительно: Чонгук разговаривал с ним, как со своим
сверстником, откинув занудство учителя, которое он демонстрирует в школе,
шутя и смеясь так, словно они уже знают друг друга сто лет. Будто вновь
встретились через несколько веков…

Раньше Тэхён думал, что разговаривать с предметом своего обожания ему


будет трудно, непривычно и вообще смущающе: всё-таки Чонгук взрослый
66/215
мужчина, а он подросток, ребёнок в его глазах. Будет много напряжения летать
между ними и придётся тщательнее подбирать слова, чтобы не показаться
сонсэнниму невоспитанным невеждой. Чонгук же превзошёл все его ожидания: с
ним просто и легко, с ним уютно и ни капельки не страшно, с ним замечательно
и до звёздочек в глазах прекрасно. Альфа обладал удивительной способностью
располагать людей к себе, заставляя не чувствовать их неловко во время
общения с ним, и Тэхён был поистине благодарен этой его черте «начинать
первым», потому что сам бы он точно не осмелился, даже из-под палки.

Засыпая с умиротворённой улыбкой на губах, Тэхён даже не слышит, как


Чонгук возвращается обратно в палатку, тихо укладывается рядом, накрываясь
своим пледом.

Сегодняшний день можно смело отправлять в список одних из самых


выматывающих дней жизни Чон Чонгука. Сначала Чимин донимал с утра
пораньше своими «речами о Тэхёне», потом этот самый Тэхён потерялся,
взбаламутив всех в лагере, не хило так потрепав нервишки, дальше этот
дремучий лес и дождь для полного счастья. Вишенкой на торте оказался омега,
угодивший в яму и подвернувший ногу. Хотя скорее, его нужно считать призом,
который пират, после долгого и тернистого плавания, наконец, нашёл. В каком-
то смысле, Чонгук сейчас и ощущал себя этим одноглазым разбойником,
нашедшим своё сокровище, к которому он так долго шёл.

Поначалу его это злило: хотелось рвать и метать, сбивать кулаки в кровь к
херам. Хотелось найти Тэхёна и навешать ему таких знатных люлей, чтобы в
следующий раз думал, когда в лес решит пойти гулять. Мечтая найти Кима
первым, чтобы никто не увидел, скажем так мягко, как он будет его убивать,
Чонгук, движимый этой мыслью, упрямо шёл вперёд, не унывая и не сдаваясь,
гонимый своим желанием. Тем не менее, когда омежка угодил ему в руки, он не
смог что-либо сделать, ибо радость от своей находки захлестнула его, с головой
потопив в своём море, отодвинув на второй план все хотения, но любезно
предоставляя свои: обнять, защитить, беречь, не отпуская от себя ни на шаг
больше.

Когда Чонгук впервые услышал от Мингю имя пропавшего, у него душа


засохла в этот миг, превратившись в бескрайнюю пустыню. Чувство потери чего-
то чрезвычайно важного не отпускало его из своих тисков, вынуждая егозить на
одном месте от нетерпения, пойти и приволочь обратно, за шиворот, это что-то,
что могло остановить это противное скрежетание, как скрип старых
несмазанных качелей, в груди, отчего нестерпимо хотелось расцарапать в
кровь, добраться до этого чего-то и выкинуть, вздохнув полной грудью. От
нетерпения, которое альфа раньше в себе сдерживал, Чонгук чуть не свихнулся,
дожидаясь других учителей, рвясь, как собака цепная, на поиски Тэхёна. Всю
дорогу он не придавал этим непонятным мутным чувствам важности, но, когда
до ушей донеслось слабое «сонсэнним», у него сердце в пятки ушло, а глаза
защипало. Ибо было в этой «находке», которую он так жаждал всем сердцем и
разумом, увидеть и заключить в свои объятия, что-то такое, что Чонгук никогда
раньше не видел, не встречал, не знал и не читал об этом в учебниках. Это были
какие-то неозвученные, смазанные ощущения, но меж тем, они манили к себе,
завлекали и дурманили голову, как русалки в мифах своих жертв.

И кто он такой, чтобы им сопротивляться? Чонгук даёт себя на растерзание


им, чем они и пользуются, крепко сжав его в своих, отчего-то горячих руках,
добровольно ступая в эти зыбучие пески.
67/215
Что это? Как это называется? Почему у него нет ни названия, ни имени?
Почему Чонгук сейчас находится в полном смятении и непонимании? Почему так
не хочется уходить от этих эмоций, а вновь ощущать их на себе? Колдовство ли
это или же что-то другое, Чонгук не знает и не понимает.

И, наверное, пока не хочет понимать.

Повернув голову к сладко спящему, словно младенцу, омеге, Чонгук,


перевернувшись на бок и уложив голову на согнутый локоть, уставился на
Тэхёна, позволяя себе бесстыдно рассматривать своего спящего ученика.
Неужели это он имеет такое сильное влияние на мозги Чонгука?

Что там Чимин говорил? Присмотреться? Или не так? Или Гук уже забыл? Или
нет…

Плевать.

Чонгук не думает ни о чём (в голове пусто совершенно), когда поднимает


руку и кладёт её на щёку Тэхёна, что трепетал длинными ресничками во сне.
Надо бы одёрнуть себя, наорать и дать по рукам, но что-то внутри мешает альфе
это сделать, и он, как зачарованный, смотрит на красивое лицо омеги,
всматриваясь в каждую его чёрточку, частичку, родинку. Он медленно
очерчивает скулы, кончиками пальцев эфемерно проходится по носу с милой
родинкой на самом кончике, откидывает светлые мягкие пряди со лба, открывая
вид на аккуратные тёмные брови. У Чонгука же в это время мотыльки в животе
не иначе как галоп начали танцевали, ибо кожа омеги на ощупь мягкая и
нежная, как лепесток распустившейся розы, а он сам испытывал настоящий
восторг от этих простых, казалось бы, касаний. Даже с Чимином он не
испытывал ничего подобного в первый раз и это… ещё больше пугает, умоляет
отпрянуть и остановиться. А кто такой Чимин?..

Чонгук, не ведая, что уже творит, так как в голове один сплошной туман
кружит, и не отдавая себе отчёта в том, что Тэхён может в любую минуту
проснуться и напугаться от такого безумного горящего взгляда на себе,
порывисто подаётся вперёд, захватывая хрупкое омежье тело в свои медвежьи
объятия, умещая одну руку на его талии, а другой же поглаживая волосы,
уткнувшись, довольно прикрыв глаза, в макушку Тэхёна. Мальчишка даже не
просыпается, бурчит что-то быстро, причмокивая губами умилительно, и опять в
сон глубокий проваливается, удобнее умещая голову на груди Чона и закидывая
на него одну ногу.

Губительно. Слишком губительно. Губительно от всего: от запаха Тэхёна, от


тела Тэхёна, от красоты и нежности его губительно. Чонгук урчит что-то
нечленораздельное Тэхёну в волосы, целуя после и вдыхает в себя аромат
спелых ягод клубники, таких сочных и красных, теряя связь с миром на
несколько долгих томительных минут.

Нашёл. Альфа нашёл свою омегу, наконец, обретя покой. Будто спутник
нашёл свою планету, будто звёзды нашли своё небо, будто вода нашла своё
море, так и Чонгук. Вокруг, кажется, никого не существует, лишь они одни,
спрятанные от дождей и морозов. Опутанные красными нитями, что в красивые
узлы переплетают их судьбы. Чонгука ведёт; ведёт хлеще всякого наркомана,
накачанного героином, пьянея с каждой секундой, от чувства, что светящейся
68/215
золотой стрелой скользило по его венам, будоража кровь и завязывая тугой узел
внизу живота.

«Моё!» — вопил разум оглушительно и беспрестанно. — «Моё, сука, моё!


Никому не позволю отобрать!»

Хотелось разбудить Тэхёна, накинуться на него с поцелуями и радостными


воплями, хотелось пойти и рассказать всем, что он нашёл своего омегу, небом
ему присланного, идеально дополняющего его. Похвастаться, растрезвонить,
разболтать: всё! В первую очередь, конечно же отцу и матери, потом деду,
дальше Намджуну и его мужу Юнги, Чимину и…

Чимин? Чи-мин. Чимин. Что-то знакомое?..

— Чимин!? — Чонгук будто просыпается от дурного сна, вскакивая на месте,


оставляя мяукнувшего Тэхёна одного и задышав часто. Становится душно,
жарко и холодно одновременно. Голова теперь не пестрит чем-то непонятным и
чужеродным, громко лишь крича Гуку, имя его настоящего омеги. По
позвоночнику холодок проходится, когда он медленно, как в фильме ужасов,
поворачивается к Тэхёну, морщась сразу и отползая от него в противоположный
угол палатки, как от прокажённого, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться.

— Блять, — стонет болезненно Чонгук, сокрушительно сгибаясь пополам и


запуская пальцы в волосы, сдерживаясь, чтобы не вырвать их и не разораться в
голос, обматерив суку-судьбу, что так лихо пошутила над ним, забавляясь,
наверное, сейчас, попивая шампанское и хихикая довольно над страданиями
Чонгука.

Учитель и его ученик. Взрослый мужчина и подросток. Альфа и омега. Его


истинный омега. Истинный… Истинный, блять!..

Древняя китайская пословица гласит: «Невидимой красной нитью соединены


те, кому суждено встретиться, несмотря на Время, Место и Обстоятельства.
Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвётся.»

И это очень верно… Однако все ли дороги ведут «к тебе»?..

Примечание к части

До скорого!

69/215
Примечание к части Новая глава пришла к нам быстро, что для самой меня прям
удивительно.
До скорого

Чёрное солнце

Проснулся Тэхён лишь от того, что первые, самые проворные лучики


солнца скользнули внутрь приоткрытой палатки, потом по пледу, и нежно
коснулись его лица, заставив открыть глаза и сладко потянуться, как это
делают кошки, когда хотят поточить о что-нибудь свои коготки; поиграв с
серебристыми прядями ещё чуть-чуть, лучик, наверное, устав, стремительно
выпрыгнул из палатки, оставив омегу одного вслушиваться в зарождающуюся
суету этого дня.

Повалявшись ещё минут десять с глупой улыбкой в пол-лица и заобнимав


свой плед и тот, которым укрывался Чонгук, пользуясь тем, что его нет и он
ничего не видит, всё ещё хранившим его непревзойдённый запах белого
шоколада, и попищав в него тихонько от воспоминаний сна, что кружил ему
голову всю ночь, Тэхён, наконец, вылез из палатки, разминая затёкшую шею и
взъерошивая волосы на затылке. Нога почти не болела, а настроение было
лучше некуда; будто и не было того страшного дня, который Тэхёну пришлось
пережить. Забота и дружелюбие, открытость и улыбчивость Чонгука смогли
вновь победить всё серое и мерзкое, что навалилось вчера на омегу. Он смог
справиться абсолютно со всем, никого не страшась, мужественно вызволив
Тэхёна из их плена.

Поймав в ладошки вновь прибежавший к палатке лучик, Тэхён улыбнулся


ещё шире, вспоминая свой сказочный сон, приснившийся ему и греющий
замёрзшего омегу в своих уютных объятиях. И он тоже был там. До жути
красивый, одетый в песочного цвета, обтягивающие крепкие бёдра, брюки и
белую рубашку навыпуск, с взъерошенными чёрными кудрями, которые
постоянно лезли ему в глаза от небольшого ветерка, гуляющего по пляжу,
обрамлённого невысокими живописными скалами, где вместо песка под ногами
было всё усеяно разноцветными стеклянными камушками, отшлифованными
морскими волнами и переливающимися на солнце всеми цветами радуги.
Обнимая омегу за плечи, прижимая его к себе как можно ближе, они шли по
этому райскому месту босиком, слушая крики чаек, пения волн, омывающих
берега пляжа, и наслаждались обществом друг друга, столь долгожданным и
трепетным.

Они всё шли и шли вперёд, не уставая совершенно и любуясь красками


жгуче-красных и персиковых цветов, что опустились на этот мир, готовясь к
тёплой ночи, а потом случилось то, отчего у Тэхёна, только при одном
воспоминании, щёки розовели, а сердце подскакивало вверх, доставая чуть ли
не до глотки: Чонгук поцеловал его. Повернул к себе, уместив одну руку на щеке
Тэхёна, любовно оглаживая её большим пальцем, провел после по линии
подбородка, а другой обвив его талию, прижал крепко к своему телу, целуя так
головокружительно хорошо, что омега не сдержался, застонал в поцелуй,
чувствуя губами нахальную улыбку альфы, обвивая руками его шею и прильнув к
любимому ближе. Это всё казалось таким реальным, таким обыденным, будто
происходит каждый день. Однако открыв глаза и столкнувшись с реальностью,
Тэхён, пребывая ещё на распутье между сном и новым днём, чувствует себя
сейчас так, будто Чонгук в эту секунду и впрямь выпрыгнет откуда-нибудь и
70/215
поцелует так же потрясающе, как и в мире грёз.

Кстати говоря, а где Чонгук? Поблизости его нигде нет, тогда где он? Не мог
же он уйти без Тэхёна? И не ушёл.

Тэхён поворачивается резко, когда слышит звук приближающихся шагов за


своей спиной, затаив дыхание, словно хищник, готовящийся выпрыгнуть из
своего укрытия на долго выслеживаемую жертву. Чонгук появляется не сразу и,
бухтя себе что-то недовольно под нос и отряхивая гневно от чего-то правую
руку, не замечает проснувшегося Тэхёна, смотрящего сейчас только на него, как
на восьмое чудо света, чуть ли не спотыкается на ровном месте, когда
поднимает голову и видит омегу в нескольких шагах перед собой. Его чёрные
волосы слегка кучерявились на лбу, и он, стряхнув их кивком головы, наконец,
заметил улыбку до ушей у Тэхёна, причиной которой явно был он — Чонгук. И это
совсем не радостное открытие. Поморщившись, он двинулся дальше, говоря
отнюдь не доброжелательным тоном:

— Проснулся? Ну как нога? Не болит? — Тэхён не понимает, переставая


улыбаться, из-за чего уже успел разозлиться Чонгук, ведь день только начался.
Почему он спрашивает самочувствие Тэхёна таким тоном, будто желает, чтобы у
омеги нога отвалилась вообще?

Взяв себя в руки и прочистив горло, Тэхён выдаёт сипло:

— Всё нормально, спасибо. Нога почти не болит, так что можно спокойно
идти обратно в лагерь.

— Вот и отлично, — кивает Чонгук, широкими шагами двигаясь на


пристывшего к траве Тэхёна, а когда оказывается рядом, у омеги дух
перехватывает и он непроизвольно отшагивает назад. Аромат. Природный
аромат Чонгука. Почему он горький, терпкий, имбирём обдаёт? Если Тэхёну
память вчера не отшибло, пока он падал в яму, то вроде у Чона запах белого
шоколада, такого сладкого и вкусного, напоминающий сгущённое молоко.
Чонгук явно был чем-то недоволен, и это что-то можно было увидеть на его
хмуром, словно туча, лице. От него всего веяло зимним холодом, а
смородиновый цвет глаз превратился в густой чёрный, как глаза оникса у
египетских богов. Будто и не было вчера того тёплого и милого Чонгука, что
отогрел его и спас. Это не тот Чонгук, которого привык видеть Тэхён. Этот
Чонгук — другой, совершенно непонятный, от которого только и хочется
сбежать и спрятаться.

— В чём дело? — спрашивает Тэхён, во все глаза смотря на Чона,


возвышающегося над ним, как скала неприступная и непреодолимая, и сразу же
прикусывает себе язык, ибо понимает, что всё-таки сказал это вслух. Тёмные
брови альфы вскидываются вверх, а рот искажается в кривой улыбке, от которой
неприятные мурашки бегут по позвоночнику омеги. — Что случилось? Что Вас
так разозлило?

— Почему ты так решил? — незамедлительно задаёт вопрос Чонгук, заставая


Тэхёна врасплох. Он вдруг теряется, не зная, что ответить, и Чонгук, так ничего
и не дождавшись от открывающего и закрывающего беззвучно рот Тэхёна,
дёрнув плечами, обходит его стороной, направляясь к палатке, намереваясь
убрать её в рюкзак и двинуться в путь. — Собирайся. Мы уходим отсюда. Нас и
так уже потеряли. Не будем заставлять их ещё ждать.
71/215
— А мы… мы разве не позавтракаем перед тем, как отправиться в лагерь? —
интересуется Тэхён осторожно, но давится своим вопросом, когда в его сторону
прилетает такой свирепый и сверкающий недобро взгляд альфы, что скоро,
кажется, зарычит, тут же забывая о еде, семеня к палатке, чтобы помочь
собрать вещи. Пожалуй, он сыт. Спасибо.

Всю дорогу до лагеря они проходят в гробовой тишине. Не разговаривают, не


перебрасываются редкими фразами, не улыбаются — вообще ничего. Даже
птицы с насекомыми и то замолкли, погружая альфу и омегу каждого в свои
глубокие мысли, не смея нагружать их головы какими-то ещё посторонними
звуками.

Тэхён тщетно пытался отыскать в своей памяти, что он не так вчера сделал
или сказал, чтобы сегодня лицезреть такого холодного Чонгука? Может, он его
обидел как-то? Позволил себе лишнего? А разве что-то было лишнее? Вчера,
сразу после того, как они поговорили, Чонгук вышел из палатки, а Тэхён
завалился спать, так и не дождавшись Чона. Неужто он во сне что-то говорил,
что и послужило поводом для плохого настроения Чонгука? Однако, если верить
Джину, то ночью он не лунатит и не разговаривает — спит как младенец, даже
не ворочаясь во сне. Тэхён уже все версии перебрал у себя в голове, отчего она
успела разболеться от непрерывного потока мыслей. Спросить он не решался,
иначе точно здесь жить останется, поэтому, держа свой язык за зубами, он
бежал за альфой, что шёл семимильными шагами вперёд, расталкивая
безжалостно ветки руками, если те встречались на пути.

Чонгук же не знал, куда себя деть от гнева, что обжигающим пламенем


гулял по его венам, будоража кровь и выворачивая сухожилия, вынуждая
переть, как танк, напролом вперёд, не щадя пострадавшую ногу Кима. Он всю
ночь не сомкнул глаз, просидев в дальнем краю палатки, как сумасшедший в
психбольнице, дрожа, как осиновый лист, но не смея больше приближаться к
омеге, что завлекала своим запахом этих, не любимых уже, а ненавистных ягод
клубники. Сущность волка внутри него так и рвалась пометить свою половинку,
сделав своей навечно, но Чонгук не был бы Чонгуком, если бы не смог его
укротить, не дав тому желаемое. Потому что желаемое не здесь, не рядом, а
далеко, в домике, возможно, спит, обняв подушку, на которой спал альфа, с
растрёпанными пшеничными волосами и яркими чайными глазами…

Чонгук отчасти понимал, что ведёт себя сейчас, как обиженный на весь свет
школьник, которому сказали, что подарки под ёлку кладут родители, а не
добрый бородатый дедушка в красной шапке, а дождь идёт не потому, что
облака плачут, а потому что в тучах, состоящих из воды, капли становятся
крупными и тяжёлыми. Но и объяснять как-то своё поведение он не собирался.
Вот ещё! Он Тэхёну никто, чтобы оправдываться. Тот, получив грубый тон в свою
сторону, заметно сник. Нежный омега…

В голове у Чонгука творилось непонятное нечто, напоминающее липкую


кашу, давило на виски и заставляло злиться ещё больше. Хотелось развернуться
и… и что? Что бы ты сделал, Чон Чонгук? Накричал на мальчишку? Упрекнул его
во всех бедах? Выместил на нём всё своё негодование? Ударил?.. Что?!

Альфа ненавидел в себе всю эту необратимую беспомощность ситуации и


понятия не имел, как всё разрулить так, чтобы не сломать омегу, что, кажется,
уже в курсе, что они истинные. Тогда почему смолчал? Почему не рассказал?
72/215
Тупой вопрос, Чон Чонгук! Окажись на его месте, ты бы смог подойти и сказать
взрослому альфе, своему учителю, сука, что-то типа: «Хэй, привет. Я твой
истинный». Ну не бред ли?.. Да и к тому же, зная прекрасно, что у твоего альфы
уже есть омега.

Дерьмо! В какое же дерьмо вляпался Чонгук! Жил себе, никого не трогал, о


семье мечтал, да как поднакопить денег, чтобы свозить давно просящего
Чимина в Монако. И ничего не надо было! Ни повышения к зарплате, если он
поедет в эту чёртову экспедицию на остров, ни эмоций, что он получил здесь,
ни… Тэхёна. На последнем пункте хотелось заорать в голос и надавать по морде
тем, кто решил подкинуть такое счастье Чону. Точнее, лишнюю головную боль и
убитые нервные клетки.

Ну не нужен он ему! Не-ну-жен. Не нужен, чёрт подери! Тэхён милый,


забавный, добрый, красивый… но это всё меркнет перед Чимином, которого
Чонгук выбрал изначально. Этого мало, чтобы признать в мальчишке своего.
Одного симпатичного личика мало, чтобы полюбить человека и не желать
отпускать его. Чонгук любит лишь Чимина. Тэхён во всю ту картину, что так
упорно строил Чонгук вместе с Чимином, совершенно не вписывается и только
уродует её.

Альфа до сих пор не может поверить, что это всё происходит с ним и верить
от слова «совсем» не хочет. Вот зачем так паршиво с ними обошлась судьба?
Зачем Чонгуку Тэхён, когда у него уже есть Чимин? Зачем, блять?! Видно,
правду говорят: «У судьбы своё изощрённое чувство юмора». Сейчас Чонгук
готов согласиться с этим выражением как никто другой.

Альфа не знает, что ему делать дальше. Даже в мыслях нет предположений.
Он словно на распутье сейчас, и куда идти дальше совершенно не представляет.
Чон очень надеется, что по возвращении в лагерь вместе с Чимином, который,
кстати, тоже оказался прав в своих догадках насчёт заинтересованности Тэхёна
альфой, они смогут решить, как им быть дальше и что делать с новой
образовавшейся проблемой.

— Чонгукк-и, — альфа не сразу реагирует на своё имя, выползая из-под


вороха одеял и садясь в позу лотоса на импровизированной постели,
взъерошивая волосы на раскалывающейся голове. Он не сразу понимает, что в
комнате уже не один, а с Чимином, что сел рядом, положив голову ему на плечо
и переплёл их пальцы. На сердце тепло и спокойно мгновенно становится, стоит
только вдохнуть в себя аромат черешни, соединяющийся с белым шоколадом,
что создаёт неповторимую, такую любимую Чонгуком палитру, всегда
успокаивающую и мягко обволакивающую его.

Но, наверное, не в этот раз…


73/215
— Чонгукк-и, что случилось? — спрашивает Чимин обеспокоенный
поведением альфы, что пришёл в лагерь сам не свой: не разговаривая ни с кем
и, никого не слушая, прошмыгнул бегом в домик, словно спрятаться от кого-то
желал, даже не поел толком, сразу умылся ледяной водой, отказавшись от
только что согретой, и завалился спать, накрывшись одеялом с головой.
Говорить что-либо он не желал, видимо, поэтому оставив его одного, Чимин
пошёл помогать учителям готовить обед, но, даже по прошествии шести часов,
Чонгук не вышел из домика, игнорируя, кажется, всех, и даже Сохи, что так и
рвалась в их комнату, чтобы высказать слова благодарности, что он, рискуя
собственным здоровьем и жизнью, нашёл и спас ребёнка, вернувшись в лагерь
целыми и невредимыми. Но если только снаружи…

Альфа продолжал лежать камнем на постели, всё больше и больше пугая


Чимина своим молчанием и ничегонеделанием. Что случилось? Что произошло в
лесу? Что случилось с Чоном такого, отчего он лежит сейчас одинокой скалой,
которая, кажется, скоро завоет от отчаянного состояния.

— Ты ничего не ел после того, как пришёл. Мы там такой обед забабахали в


честь отъезда, что пальчики оближешь. Я даже твои любимые грибы шиитаке
положил туда, чтобы запах был ещё более привлекающим, а ты есть не хочешь,
почему? Сидишь здесь полдня уже, как бука, на улицу не выходишь, а я
волнуюсь вообще-то. Что случилось, Гукк-и?

— Ничего, — отзывается несвойственно ему тихо Чонгук. — Или случилось, —


добавляет он после минутного молчания.

— Так расскажи мне. Мы вместе решим, как справиться, — целуя альфу в


щёку, говорит Чимин, тем самым заставляя Чонгука повернуться к нему лицом.
Чонгук тут же берёт его маленькие ладошки в свои, покрепче сжимая, чтобы не
сбежал, готовясь мысленно к предстоящему, самому нелёгкому диалогу в жизни
Чона. Так, как говорят подростки, «крипово» ему ещё не было. И вроде бояться
нечего, ведь перед ним Чимин, который точно не отвергнет и не разозлится,
потому что он же ничего себе лишнего не позволил, да?..

Чимин был прав насчёт Тэхёна. Всегда прав и стоило прислушаться к нему
ещё тогда, в Сеуле, когда только рассказал о мальчишке, пролившем на себя
щёлочь. Нужно было сразу послушаться Чимина и присмотреться к ученику, что
так яро просился именно к нему на консультации, готовый, кажется, тогда
привести тысячу и один аргумент, почему Чонгук должен взять его к себе. Но
разве тогда были какие-то основания? В смысле, разве Тэхён как-то проявлял
себя не так, как положено ученику к учителю? Он был ниже травы и тише воды,
сидел себе рядом с Джином за одной партой и отвечал несвязанно, если спросят.
Да и Чонгук бы никогда ещё и не узнал его, если бы не настойчивость и
упёртость мальчишки. Вывод: Тэхён был давно в курсе, что они с Чонгуком
истинные. Узнал раньше, понял, увидел — неважно! Важно другое: он не стал
лезть в отношения Чонгука и Чимина, отсиживаясь в стороне, но… что сейчас-то
случилось? Зачем попросился на консультации? Хотел, чтобы, наконец, и альфа
узнал в нём свою омегу? Но это глупо. Глупо «просить» то, что никогда не
получишь.

— Ну, — убирая волосы с его лба и пихая в плечо, просит Чимин. — Ты


собираешься говорить что-то, или мы так и будем в молчанку играть?

74/215
— Это сложно, — начинает издалека Чонгук, опуская глаза в пол. — Просто
это так резко навалилось на меня, что теперь я не знаю, как быть. Точнее, нам. Я
не хочу никого расстраивать, обижать, делать больно, но придётся, потому как
это неизбежно, и я… не знаю… со мной никогда такого не было… я правда…

— Так, стоп! — останавливает порывисто его несвязанное бормотание себе


под нос Чимин, хмуря брови и напрягаясь. — Скажи прямо: что произошло?

Чонгук молчит опять с минуту, борясь со всеми его внутренними демонами и,


глотнув в себя побольше воздуха, выдаёт могильным голосом, заставляя
Чимина, сидящего рядом, покрыться холодными мурашками с ног до головы:

— Я нашёл своего истинного, Чимин-и. И этот истинный — Тэхён. Ким Тэхён.


Тот самый Тэхён, на которого ты показывал пальцем и просил «присмотреться».

Чимин, кажется, не слышит его сейчас. Чонгук продолжает что-то говорить,


объяснять, а у омеги в горле пересохло, и глаза стали стеклянными. Что он
только что услышал? Чонгук нашёл кого?.. Истинного? То есть, того самого
истинного, о которых сказки пишут и дорамы снимают? Блеснув глазами, Чимин
почувствовал такой приступ гнева в душе, что сам испугался. Он мог бы сейчас
запросто пойти и убить этого Тэхёна, чтобы не вздумал больше свои руки
распускать и смотреть на его альфу. Это что же получается? Всё это было
специально? Специально, чтобы привлечь внимание Чонгука и охмурить его? Эта
ранняя просьба на консультации, эта обязательная поездка на остров, и это
внезапное исчезновение тоже? Господи, какой предусмотрительный этот Тэхён
оказался! Всё рассчитал. Наверняка уже напредставлял себе дом у моря, альфу
рядышком, детишек пятерых и собаку под боком, совершенно наплевав на то,
что у Чонгука уже есть он — Чимин. И что Чимин его любит и не позволит
прибрать к рукам так просто. Действительно лисица, нацепившая на себя перья
и пробравшаяся в их мирный курятник. У омеги внутри бурлило всё от
негодования, а желание пойти и приложить соперника ко всем горизонтальным
поверхностям становилось уже больной мечтой какой-то.

— И что теперь? — пытаясь успокоить своё разгневанное сердце, Чимин


остановил поток слов Чонгука, что замер с открытым ртом, уставившись на
омегу, что выглядел сейчас так воинственно и обжигающе, что руку протяни —
без неё останешься. — Ты теперь уйдёшь к нему? Оставишь меня и пойдёшь
играть свадьбу со своим истинным? Чего ты молчишь? Отвечай давай! —
бесцветным голосом кричит Чимин.

— Чимин, — Чонгук тянется к нему с лёгкой улыбкой на губах, целуя в нос. —


Чимин-и, иди сюда, — он захватывает в свои объятия податливого Чимина, что
сразу обвивает его талию руками, утыкаясь носом в грудь. Вдохнув запах его
волос, Чонгук немного расслабляется, унимая колотящееся сердце. — Я никуда
от тебя не уйду. Как вообще ты мог подумать, что я смогу тебя когда-нибудь
бросить, даже если найду истинного? Тэхён милый, но он не ты. Я люблю тебя и
не чувствую к нему ничего, чтобы идти и «играть с ним свадьбу», как ты сказал,
— усмехается Чонгук, чувствуя себя сейчас так легко-легко, освободившись ото
всех цепей и замков, что сковывали его со вчерашней ночи, вздохнув, наконец,
полной грудью, наполняя лёгкие до краёв черешней, по которой он так
соскучился.

— Ты точно не оставишь меня? Не выпнешь за дверь, не изменишь? Впредь,


вспоминай обо мне, когда видишь этого, чтобы знать как больно мне будет, если
75/215
ты оступишься... — хнычет ему куда-то в шею Чимин, прижимаясь как можно
ближе к горячему телу альфы.

— Перестань! Зачем мне это нужно, глупый, — как им тепло сейчас вместе.
Дыхание, щекочущее Чонгуку грудь, запах его кожи, биение его сердца — это
всё такое родное Чонгуку, это всё — принадлежит лишь одному ему, от чего он
ни за что не откажется.

Ни сейчас и ни когда-то после…

— Ну что? Теперь на моей голове нет гнезда? — спрашивает Тэхён у


Сокджина, сидя на коленях возле небольшого зеркала с расчёской в руках,
пытаясь придать своим только что высушенным волосам, что после душа
ёжиком торчали в стороны, совершенно не слушаясь, как бы их Тэхён не
приглаживал, божеский вид. — По-моему неплохо вышло, — закончив с
укладкой, улыбнулся своей работе Тэхён, растрепав немного чёлку.

— Да, очень даже хорошо, — валяясь на подушках и лакомясь солёной


палочкой, которых съел почти всю пачку, отвечает другу Сокджин,
наблюдающий за Тэхёном, что прихорашивается отчего-то у зеркала полчаса как
минимум уже. — Я смотрю, ты так настрадался в яме, когда сидел там в
одиночестве, что даже зеркала полюбил и косметику.

— Не говори ерунды, — пыхтит Тэхён, забирая у Джина недоеденную


соломинку и отправляя её себе в рот. — Хотя вообще-то это не смешно ни
капельки. Я думал, умру там, так и не увидевшись больше ни с тобой, ни с
отцом, ни бабулей. Вообще ни с кем.

— Ну извини. Больше не буду напоминать.

Сразу после того, как Тэхён очутился в лагере, он побежал на поиски


Сокджина, желая видеть только одного его сейчас. Он нашёл его не с первой
попытки, так как омега сидел на заднем дворе домиков и снова плакал, а уж
когда увидел Тэхёна перед собой, набросившегося на него с объятиями, то ещё
больше разошёлся, прося прощения у Кима охрипшим от рыданий голосом.
Тэхён тоже не сдержался и заплакал, сразу же прощая своего любимого друга,
забывая обо всех обидах и горьких словах, что тогда ему были сказаны
Сокджином.

Вернулись они вместе, решив сначала поесть, а уже потом заняться


отмыванием Тэхёна, который выглядел как чушка в своей перепачканной землей
куртке. Как стыдно-то! Чонгук видел его таким чумазым, и это не есть хорошо.
Но разве он виноват был в том, что испачкался, верно? Одежду отправили всю в
стирку, а Сокджин, пока Тэхён плескался в душе, нашёл в своём гардеробе
76/215
чёрные брюки-карго, широкую немного в плечах омеге, в большую чёрную
клетку, хлопковую рубашку горчичного цвета и тёплые носки, вручив всё это
после Тэхёну, заставив надеть под строгим взглядом. Выглядел он теперь
настолько мило в этой одежде, что хотелось затискать, как большого плюшевого
мишку. Теперь никакая болезнь не страшна, а то не хватало ещё, чтобы они с
насморком домой приехали. Это, кстати, не могло не радовать, потому что и
Джин, и Тэхён уже, на удивление, соскучились по шумному Сеулу; теперь
зелёного мира им хватит на долгие месяцы вперёд.

Понемногу-помаленьку собирая свои вещи обратно в рюкзаки, чтобы завтра


долго не возиться, Тэхён, смеясь от очередной шутки Сокджина, не слышит
даже, как им в дверь кто-то стучит и зовёт по имени. Когда на пороге
появляется Сонджон, омега их шумного физрука Мингю, веселье в миг
прекращается и всё внимание переключается на учителя.

— Прошу прощения, что прерываю, но, Тэхён, — мужчина обращает свой взор
на сразу сменившегося в лице парня. — Тебя хочет видеть учитель Чон.

«Тебя хочет видеть учитель Чон». Сокджин вопросительно смотрит на такого


же ничего не понимающего Тэхёна, пытаясь найти ответ в его глазах, что сразу
заблестели от услышанного «учитель Чон». Зачем вдруг альфе захотелось
встретиться с омегой, если они расстались всего ничего, да и сам Чонгук пришёл
какой-то дёрганный и ужасно чем-то расстроенный, что, конечно же, не ушло от
внимательного Сокджина. Почему он сам не пришёл «увидеться», если так
захотелось, что аж посыльного отправил? Или этот разговор только для двоих?

Чувствуя что-то неладное в этом пресловутом «видеть», Сокджин, собираясь


вслед за Тэхёном, ворчащего на него, мол, зачем, но игнорируя его, Ким шёл
рядом, пообещав остаться возле входного крылечка дожидаться друга.

— Если что, сразу бей по морде, не жалея сил, — урчит тихонько на ухо
Тэхёну Джин, когда они достигают пункта назначения, вызывая у того звонкий
смех.

— Да ладно тебе, Джин-и. Не убивать же меня там будут.

— Неважно. Кто его знает, что там у твоего принца на уме. Но, — грозит
пальцем Сокджин, — я ему яйца вкрутую сварю, если он вздумает обидеть тебя.
Так и передай.

— Боже, я пошёл, — качая головой от красноречий друга, входит внутрь


Тэхён, безошибочно шагая к комнате сонсэннима по тому плану, который ему
выдал учитель Сонджон, когда он зайдёт в домик. Дверь перед ним ожидаемо
закрыта, и Тэхён чувствует, как непонятная тревога сковывает его сердце,
перемешивая весь здравый рассудок; будто зайди он туда — и лишится
непременно чего-то чрезвычайно важного, без которого жизнь станет одним
бессмысленным существованием. Будто до этого он и не жил вовсе. Он понятия
не имеет, зачем Чонгук вдруг позвал его, и от этого ещё тяжелее. Может, хочет
извиниться за своё поведение в лесу?..

Дверь будто тоже смотрит на него неприветливо, но он, гоня от себя эти
щекочущие сердце чувства, храбро стучит несколько раз в дверь. После
кроткого: «Входи» — Тэхён, мысленно несколько раз мужественно вздохнув,
робко входит в тускло освещённое помещение, нерешительно шагая вперёд с
77/215
опущенной головой, останавливаясь возле подножия деревянных ступенек,
сцепляя руки в замок и, наконец, отважившись, поднимает голову вверх.

Чимин и Чонгук. Они стояли рядом. Слишком рядом. Альфа бережно


прижимал к себе омегу, что удобно уместил свою голову на широком плече,
смотря на забывшего как дышать Кима по-тёмному, обжигающе, с нездоровым
блеском в глазах. Тэхён мгновенно преображается, нервно теребя край рукава
рубашки, кусая изнутри щёку, чтобы не завопить на Пака, посылая ему точно
такой же хлёсткий и пронизывающий взгляд. Один-один, Пак Чимин.

— Чимин, оставь нас. Подожди меня на улице, хорошо? — Чонгук невесомо


целует свою омегу в висок, мягко отстраняя его от себя. Чимин смотрит на него
недолго, кивает и отлипает от него, со вздёрнутым подбородком шагая к двери,
бросив напоследок убийственный взгляд исподлобья Тэхёну, что вообще не
понимал, что тут происходит и что себе эти учителя позволяют прямо у него на
глазах, провожая Пака до самой двери глазами, вздрогнув после от сильного
хлопка закрывшейся двери.

— А… — Тэхён хочет спросить, что всё это значит и зачем ему это
продемонстрировали, но забывает весь алфавит, когда резко поворачивается
лицом к Чонгуку, внезапно очутившемуся рядом с омегой, отчего у Тэхёна дух
перехватывает, а во рту пересыхает.

Чонгук смотрит на него несколько долгих секунд, хотя Тэхёну кажется, что
целая вечность прошла, всматривается, кажется, в самую душу своего ученика,
заставляя его потупить голову в сторону и раскраснеться ожидаемо.

— Садись, — Чонгук плюхается на пол сам и Тэхёна за руку берёт, за собой


тянет. Тэхён садится, смотря на Чонгука так, будто у него выросла ещё одна
голова, не веря ни руке своей, что была стиснута Чоном, ни глазам, что видели
это. Это что — сон? Он опять спит? Это всё реально? — Не бойся, — улыбаясь
приветливо, легонько сжимая ледяную узкую ладонь в своей широкой, говорит
Чонгук, собираясь убрать это замешательство, нависшее между ними, стоило им
только остаться одним в комнате. — Я позвал тебя просто поговорить, а не
убивать, поэтому лицо попроще, окей? — хлопая Тэхёна без всякого стеснения
по щеке, которая ещё больше стала красной, продолжает уверенно Чонгук,
забавляясь, кажется, предсмертным состоянием омеги, что душу уже
всевышнему отдал. Смотрит подозрительно, зашуганным воронёнком, неверяще,
стуча сердцем так, что даже Чонгук слышит эту бешеную серенаду.

До Тэхёна не сразу доходит, что это всё реально и происходит сейчас с ним,
а не с кем-то другим, не реагируя на действия альфы совершенно. Не верит ни
руке, что так правильно, так «на своём месте» смотрится в руке Чонгука, ни
самому альфе, сидящему рядом и касающегося его колена своим. Это всё
похоже на очередную его фантазию, где Чонгук, наконец, признаёт в нём своего
омегу, и они… Подождите. Признаёт?!

Тэхён просыпается будто, выдёргивая свою ладошку из чонгуковой, всё ещё


хранившей его тепло, пряча за спиной и спрашивая, наконец, обретя
способность говорить и соображать:

— О чём Вы хотели поговорить, сонсэнним? — вышло не совсем твёрдо, но


хотя бы что-то, чем сидеть и молчать, как рыба.

78/215
— Тэхён, — сглатывая ком в горле, начинает Чонгук, смотря в упор на Кима.
— Перед тем как начать, я хочу попросить тебя не вести себя так. Я не монстр и
издеваться над тобой не буду. Веди себя естественно, будто мы знакомы уже
несколько лет. Забудь на некоторое время о формальности. Я не хочу общаться
с тобой в таком тоне.

— О чём общаться? — цепляясь за эту фразу, спрашивает Тэхён.

— О нас, — так просто, так одним махом и без труда, а у омеги в этот момент
голова пошла кругом, а руки задрожали.

— Н-нас? — Тэхён издаёт какой-то невразумительный звук, пугаясь его и


закрывая ладошками быстро рот, вызывая добрую усмешку на лице Чонгука, от
которой парень ещё больше тушуется.

— Да, ты не ослышался. Именно «нас». Но начнёшь ты, а я продолжу.

— Что начну? — Тэхён действительно не понимает, что происходит, ощущая


себя круглым дурачком. О чём говорит этот странный Чонгук, неожиданно
позволяющий себе слишком много, не отводящий полного непонятных искорок
взгляда от Тэхёна, разговаривающий с ним словно не на родном языке, а на
инопланетном. Сначала зовёт увидеться, потом целует Чимина прямо у него на
глазах, наверняка заметив, как скривился в этот момент омега, теперь вообще
тактильный до безобразия, хоть плачь. И Тэхён заплачет, если немедленно не
разузнает, что это задумал Чонгук, который для него словно далёкая и
неизведанная галактика, чёрная дыра, в которой он тонет и чувствует на себе
весь холод, исходящий от его слов, что только кажутся приветливыми, ибо, на
самом деле, в них нет тепла. Ни в словах, ни в прикосновениях. Будто
специально это делает, чтобы только больше раскрепостить Тэхёна и не
чувствовать неловкость. Но зачем? Почему? Слишком много вопросов и так мало
ответов, боже!

— Ты знаешь, — чонгуков голос звучит необычайно низко, доходя до


обескураженного Кима, как из-под толщи воды. — Ты ведь всё знаешь уже
давно, верно? Так расскажи мне, — рассказать «что»? — Расскажи, когда ты
увидел меня? Как ты понял, что я твой? Что я твой истинный.

Несколько минут уходит на то, чтобы понять смысл только что сказанных
ему Чонгуком слов. Тэхён не верит услышанному, будто уши заложило, а в
голове всё зазвенело. Он смотрит на Чонгука совершенно растерянно, потеряно,
и альфа, видя его попытки сложить буквы в предложения, повторяет свой
вопрос уже медленнее, с расстановкой. Когда озарение наступает, словно
Тэхёна холодной водой из ведра окатили, омега давится воздухом и таращится
на спокойного, как удав, Чонгука, донельзя изумлёнными глазами.

Как? Что? В смысле: чего?! Он узнал. Когда? Каким образом? Тоже понял?
Или… или…

Чонгук кашляет в кулак, всё ещё дожидаясь своего ответа, а Тэхён не то что
будто забыл, как с папой учился читать и писать, — вытащить из себя хотя бы
какой-то звук не может. Ему жарко, ему душно. У него сердце колотится, как
ненормальное, а живот крутит недобро. У него голова абсолютно не варит и
воспринимать здраво что-то сейчас он не может. Ему нужен Сокджин, все его
заботливые речи, успокаивающие даже самую страшную бурю, а не Чонгук со
79/215
своим пригвождающим взглядом к полу, требующим сидеть на месте и не
дёргаться, даже не думая о побеге, который омега распланировал чётко в
голове, порываясь уже встать было и сигануть к спасательной двери, но был
остановлен вновь рукой Чонгука, схватившего его за локоть и вернувшего, как
бесформенную куклу, обратно на прежнее место.

Не так, конечно, он представлял себе это событие, если вдруг Чонгук узнает
о их истинности. По его сценарию, омега уже визжать должен от радости и
нежиться в сильных руках, но в реальности же ему хочется визжать от ледяных
искорок, витавших между ними, неприятными снежинками оседая на кожу,
въедаясь в неё змеёй ядовитой. Это напрягало и заставляло сердце сжиматься
от страха, от мысли, что что-то могло сейчас случиться. Если уже не случилось…

— Это было два года назад, — тихо начинает себе под нос Тэхён, не в силах
терпеть на себе смородиновый взгляд. — Я тогда опаздывал на английский и
бежал сломя голову на урок. Остановился передохнуть, а там Вы, возле камелии
с улиткой разговариваете, то есть, в баночку зазывали, чтобы ученикам показать
в качестве примера, — он улыбается собственным словам, воспоминаниям
всплывших в памяти так ярко и отчётливо. — Вы тогда мимо прошли просто, а я
всё понял…

— Тогда почему не остановил? Почему не сказал? — перебивает Чонгук,


поднимая его голову за подбородок и встречаясь с ним глазами, в которых сияли
сейчас те самые огонёчки, которые его так завораживали.

— А Вы бы смогли, окажись на моём месте? Мне тогда всего пятнадцать


было. А у Вас, как позже я узнал, уже омега был, с которым Вы живёте вместе, —
Тэхён прав. Не осмелился бы. Даже в мыслях бы не возникло рушить чьё-то
счастье.

— И все эти два года ты скрывал, что мы истинные, лишь потому, что боялся
быть отвергнутым? — Чонгук отстраняется от него, вздыхая тяжело, а у Тэхёна
сердце задрожало и упало куда-то на бок.

— Да. Мне ничего больше не оставалось, — только мечты, фантазии и сны, в


которых обязательно он приходит к нему и берёт за руку, спасая от одиночества
и мира, в котором он живёт с тех пор, как умер папа. В чёрством, сухом, без
солнца, без людей, которые обнимали бы и говорили, что он «молодец», что его
любят и не оставят. В которых обязательно Чонгук подарит ему всё и немного
больше, всего себя полностью и любовь, которая отогреет омегу, приласкает и
покажет все цвета мира, которые были утеряны с того страшного дня, когда им
позвонили и сказали, что Ким Бэнён погиб в самолёте, так и не долетевшем до
Парижа.

— Прости, что я заметил это слишком поздно, — Чонгук обязан извиниться.


Извиниться за все испытанные страдания и принесённые после. — Тебе
наверняка было больно видеть меня с другим омегой, но я…

— Н-но? — Тэхёна пугает это «но», что резко ударило ему под дых, вышибая
из лёгких кислород. Разве есть какое-то «но»? Они ведь всё выяснили, узнали в
друг друге свою предназначенную половинку и «но»?..

— Тэхён, я не могу быть с тобой, — омега смотрит на него, как на идиота,


явно не улавливая сути слов, что эхом поскакали по его телу, доставая до
80/215
сердца и больно в него, со всего размаху, ударяя, оставляя после себя глубокую
яму, в которой Тэхён сразу тонет, захлёбываясь. — У меня есть Чимин, и я не
брошу его потому, что кто-то там наверху решил подкинуть мне истинного, —
подкинуть? Подкинуть можно котёнка, собачку, но не человека. А те, кто
поступают так — бесчеловечны попросту. — Я люблю только его, — Тэхён не
верит, что это говорят ему. Эти слова кажутся ему такими ужасными,
безобразными и омерзительными. Ему отчаянно хочется верить, что Чонгук
сейчас просто шутит так не смешно, что он прижмёт его к себе и скажет,
наконец, что любит больше жизни, как он его. — А ты… я ничего не чувствую к
тебе, чтобы признать своим. Я понимаю, это больно, но ты должен с этим
справиться, пережить как-то, не знаю… — альфе становится дурно, когда Тэхён,
до этого молчавший, смотрящий куда-то сквозь него, поднимает свои глаза, в
которых столько боли хлещет, что Чонгук болезненно испускает вздох, но не
останавливается, безжалостно продолжая дальше: — Ты красивый омега, и у
тебя всё ещё впереди. Ты сможешь найти себе альфу, который полюбит тебя так
же сильно, как и ты его. Тэхён, я…

— Значит… — Тэхён прерывает его, не желая слушать далее; он знает, что


ему скажут. Понимает. Не маленький. Особенно теперь, когда с него нахально
были сорваны розовые очки. — Значит, Вы отказываетесь от меня? — мир
останавливается вокруг них и, казалось, не существует больше ничего, кроме
той тишины, что окутывала сейчас альфу и омегу. — Но, — всхлип, — но это же…
так не бывает, — Тэхёну плохо. Тэхёну страшно. Его на части рвёт изнутри,
кислотой серной разъедает, усмехаясь гадко, хорошо заточенным ножом шагая
дальше, полосуя внутренности на пути к сердцу, что уже сжалось, забившись в
угол, умоляя не трогать себя и обливаясь кровавыми слезами. — Ты… ты не
можешь так поступить со мной, отделавшись извинениями и прочей лабудой! —
Тэхён не помнит себя. Он кричит истерично, впиваясь заплаканными глазами в
Чона, что даже бровью не повёл от его слов, от которых омеге самому удавиться
хотелось. — Я люблю тебя, а не какого-то другого альфу, и мне никто не нужен!
— слетает всё же с катушек Тэхён, пламенея. — Они все мне противны, я даже
запах их не могу переносить, потому что выворачивать сразу начинает.

— Тэ…

— Ты не можешь так поступить, Чон Чонгук. Ты не можешь просто взять и


отмахнуться от меня, как от комара, — Тэхён становится бледнее мела, похожий
больше на сумасшедшего, чем на здорового человека. Его крупно трясёт, по
щекам текут бесконечные слёзы, сияющие при свете китайских фонариков,
которыми всюду увешана комната. Сейчас он выглядел так, будто его приносят
в жертву, с мутными глазами и дрожащими губами. — Я твой истинный, ты
должен в полной мере взять ответственность за все свои слова, сказанные мне,
и-и…

— Хватит! — Чонгук резко прерывает весь его поток слов громче, чем хотел,
отчего омега чуть ли не подпрыгивает на месте, сжимаясь весь, словно от
удара. Пора прекращать этот плаксивый концерт. — Хватит истерить и лить
слёзы попросту. Они не помогут тебе. Я не могу себя, как по взмаху волшебной
палочки, влюбить в тебя и остаться с тобой, блять, — Чонгук на грани. Он
ненавидит оправдываться и омежьи слёзы. Он не знает, как с ними обходиться и
бесится, когда что-то идёт не по его плану. — У меня есть Чимин, и именно его я
выбрал, а не тебя. Я не собираюсь оговариваться, потому что мне далеко
наплевать, как там распорядилась судьба. Я не буду ей подчиняться, я не
стану…
81/215
— Чонгук… пожалуйста… — Тэхён ничего перед собой не видит, кроме
огромных размытых пятен, кружащих перед ним роем пчёл, что жужжали так
громко, пересиливая остальные звуки вокруг. Почему это с ним происходит? Что
он кому такое плохое сделал, что сейчас его выкидывают на улицу, под ливень?
Кому насолил, что теперь платится таким образом?

Почему так больно? Почему внутри всё скребёт и зудит? Почему всё тухнет,
рушится, разбивается? Почему…

— Прости, Тэхён-а, но тебе придётся прекратить мечтать обо мне. Ещё с


самого начала было понятно, что нам не быть вместе. Обижайся на меня,
сколько хочешь, но своего мнения я не изменю, ибо просто банально не хочу.
Это всё не нужно нам, понимаешь? Ни тебе, ни мне, ни кому-то ещё. Ты
справишься со всем, я уверен.

— Не хочу… не могу…

— Не капризничай и просто прими это как должное. Вычеркни меня из своей


жизни и начни жить её заново, без меня, — и неважно, что Чонгук для омеги это
«то, что заставляет сердце биться». — Я не нужен тебе, Тэхён. И ты мне — тоже.
Не нужен… — оглушительный крик застревает в горле, когда Тэхён, плотно
прижимая к своему рту ладони, зажмуривается, неверяще мотая головой из
стороны в сторону. Внутри всё рвёт на части, поджигается на огнище и искрами
развеивается по ветру, а сердце, которое скручивает, хочется достать и
выкинуть на дно реки, чтобы больше ничего не чувствовать. Никогда! Он, как
побитый и выброшенный на улицу зверёк, скулит что-то бессвязно, качаясь туда-
сюда, хихикает чему-то своему, и Чонгук теряется, не зная, как ему поступить:
броситься успокаивать или же оставить всё как есть, пройдя мимо, сделав вид,
что ничего не было, и он просто не заметил. У него самого уже внутри всё воет,
пульсирует болезненно, но он по-прежнему мастерски владеет эмоциями, следя
за тем, чтобы они не проскочили на его лице, полный безразличия и морозного
холода.

Боль в груди становилась почти невыносимой, заполняя там всё


пространство и выпуская из своих ядовитых шипов самый страшный,
удушающий яд. И это последняя капля. Тэхён срывается с места, игнорируя
оклики Чонгука, выскакивая на улицу стремительно, словно стрела, выпущенная
из револьвера. Горло дерёт от частых всхлипываний, а глаза застили слёзы,
обжигающие щёки, и разодранное сердце в клочья.

Тэхён хотел узнать как это — чёрное солнце? И узнал. Это когда земля под
ногами разверзнется, а оттуда кошмары самые страшные выбираются, разгоняя
всё доброе своими руками гнилыми, нагло скалясь; это когда все цветы и
деревья на планете чахнут, превращаясь в пепел; это когда воздух пропитан
серостью и туманом, окутывающим тебя, душа в своих тисках безжалостно. Это
когда человек, которого ты любишь и боготворишь, отвергает тебя,
отплёвывается от тебя, проходит мимо, не зная будто вовсе, предпочитая
вместо тебя другого: красивого и любимого. Это когда твои, так и не успевшие
получить ни грамма зыбкой надежды мечты, рушатся, превращаясь в гору руин,
никому ненужную и забытую. Вот что это значит: чёрное солнце.

Он не видит ни Чимина, ни Джина, вопросительно уставившегося на него, ни


кого-то ещё, помчавшись опрометью вперёд, подальше отсюда. Подальше от
82/215
боли и разочарования, в котором его опять утопили.

— Тэхён! — кричит ему в спину обескураженный поведением друга Сокджин,


не понимая, что произошло такого страшного, из-за чего его друг вылетел из
домика, как ужаленный кем-то. Однако, когда на крылечке показывается
Чонгук, к которому сразу липнет Чимин, становится всё до тошнотворности
предельно ясно.

— Идиот! — наплевав на пристойность, тыча пальцем в Чонгука, только


сейчас заметившего Джина, плевавшегося ядом в его сторону, шипит Сокджин,
сдерживая себя, чтобы не ломануться вперёд и не расцарапать физиономию
учителю. — Козлина! Да как ты вообще мог поступить так с ним? Ты хотя бы его
выслушал перед тем, как послать благополучно? Ты спросил, сколько он всякого
дерьма изо дня в день переживает и что ты для него был чуть ли не спасеньем?!
Клянусь, если он вздумает что-то сделать с собой, что теперь очень вероятно, —
ответишь за это ты, эгоистичная сволочь!

Сокджин круто разворачивается, отправившись на поиски разбитого, словно


хрустальная ваза, Тэхёна, оставляя Чонгука и Чимина одних стоять на крыльце,
вслушиваясь в наступающую тишину этого вечера. Чимин что-то шепчет ему
успокаивающее на ухо, обнимая и поглаживая по спине, но Чонгуку от этого
совсем не легче.

Он разрушил омегу. Он убил его мечты и потоптался по ним, действительно


подумав о себе и своём благополучии, но не о Тэхёне, от которого он с такой
лёгкостью отказался. Но так будет лучше. И для него, и для Тэхёна. Он взрослый
парень, справится. В конце концов, его жизнь только начинается.

Ведь так?..

83/215
Холод

2 years ago

— Тэхён-и, ну куда ты меня тащишь? — негодует на внезапно опять


свихнувшегося друга Сокджин, когда тот неожиданно меняет траекторию их
пути: вместо столовой — библиотека, которая никак не входила в планы омеги
на сегодня. — Я вообще-то есть хочу, а ты опять меня куда-то попёр? В чём
дело?

— Да хватит тебе уже бухтеть, — смеётся Тэхён, не обращая внимания на его


ворчанье, ведя за собой с неимоверной силой, сжимая ладонь Джина в своей и
несясь на всех парах в полупустую к этому часу библиотеку, в которой
обязательно в это время (он следил) должен быть он. Он — до умопомрачения
красивый и невероятный, захватывающих дух, как сказочный прекрасный принц
из всех сказок, которые так любил читать Тэхён в детстве. Он — со своими
чёрными вьющимися волосами, постоянно лезущими ему в глаза, отчего
приходилось зачёсывать непослушные вихры назад. Он — со своими оленьими
глазами цвета спелой смородины или же дикого винограда. Он — со своим
дурманящим рассудок запахом белого шоколада, который Тэхён готов
килограммами есть. Он — учитель анатомии и химии в старшей школе — Чон
Чонгук.

Тэхёну немного потребовалось, чтобы узнать имя своего альфы. Он всего


лишь прошёлся по знакомым со старшей школы, с которыми он более-менее
общался, наврав им, что готовит статью о новых учителях, что только недавно
пришли к ним работать в школу и хочет взять интервью у нового преподавателя,
но не знает, как к нему обращаться.

Сопоставив в своей голове некоторые факты, Тэхён, удостоверившись вновь


в своей информации, наконец подтвердил свою мысль: нового учителя, его
истинного, действительно зовут Чонгук. Узнать что-то ещё интересное
получилось совсем немного, ибо Чонгук только год работает здесь и почти не
появляется в их крыле, где проходят уроки у средней школы, преподавая
больше в старшей. Но кое-что всё-таки выяснить удалось: Чонгук подолгу любит
засиживаться на большой перемене в библиотеке, пить кофе в бумажном
стаканчике, закинув ногу на ногу, отдавая полностью своё внимание книге.

— Я обещал тебе показать кое-кого, так вот — это он, — шепчет Тэхён,
улыбаясь от уха до уха Сокджину, когда они схоронились за стеллажом, что был
забит пыльными книгами, образующими небольшие щёлочки, идеально
подходящие для незаметной слежки.
84/215
Несколько минут Сокджин недоумённо смотрит на сияющего, словно
лампочка, друга, а потом, проследив взглядом за его рукой, наконец понял в чём
причина непоседливости Тэхёна на переменах и его витания в облаках:
буквально в нескольких метрах от их тайного места, за столом сидел альфа в
чёрных брюках и серой, идеально выглаженной рубашке, поверх которой был
надет белый лабораторный халат, его сосредоточенный взгляд не отрывался от
книги и давал понять, что его хозяин сейчас где-то очень далеко. Чон Чонгук
собственной персоной!

— Ну ничего такой, симпатичный, — оценивающе хмыкает Джин, отчего


незамедлительно получает локтем в бок и опасный ревнивый взгляд в свою
сторону.

— В смысле «ничего такой»? — передразнивая голос Кима, пищит Тэхён,


сквашивая хмурое лицо, явно недовольный ответом друга, что хихикать вдруг
начал, не оценив и не испугавшись негодования Тэхёна. По сценарию омеги,
друг сейчас должен сказать, что вот мол, классный альфа тебе достался:
сильный, умный, красивый — полный набор, короче, а не это вялое «ничего
такой», взбесившее его мозг. — Ты внимательнее на него посмотри. Да он
Аполлон же какой-то! — продолжает серьёзным тоном Тэхён, а Джин ещё только
больше смеяться начинает, видя, как от злости желваки на лице омежки играть
начинают. — Ты только представь, какие у нас невообразимо красивые альфочки
и омежки будут…

— Хватит… — Джин смеётся в голос уже от мечтательных речей


влюблённого, абсолютно точно, в этого альфу, Тэхёна, закрывая ладошками рот,
чтобы их не застали за подглядыванием.

Тэхён много рассказывал об этом Чонгуке. Не стоит упоминать, сколько


эпитетов у омеги вылетает из уст, если он начинает рассказывать о Чоне: как
тот, например, скушал шоколадный батончик возле кабинета истории и выкинул
обёртку в урну на третьем этаже возле лаборантской, или же сфотографировал
белочку в парке на свой айфон и поставил её себе на заставку ноутбука. Нет,
серьёзно, как только Тэхёну удаётся узнавать это? С его загруженностью в
школе из-за предстоящих экзаменов, из-за работы в кафе и домашних хлопот, он
как-то умудряется ещё и вызнать такое с невероятной точностью в двести
процентов. Это волшебство и чёрная магия какая-то. Ещё немного и Джин точно
будет бояться своего одержимого учителем друга, что сталкерит его двадцать
пять на восемь, кажется. И тем не менее, Джину не удавалось представить в
своей голове точный образ Чонгука, но сейчас, он готов был согласиться со
всеми вздохами-ахами Тэхёна в его адрес: мужчина действительно оказался
красивым, привлекательным, с мужественной харизмой и отличным телом.
Тэхёну очень повезло получить такой подарок от судьбы, ибо с этим альфой он
точно обретёт настоящее счастье, о котором все так мечтают, и ни в чём не
будет нуждаться. Но поиздеваться над Тэхёном и позлить его — это же святое
дело!

— Хватит… прекрати, иначе я точно описаюсь, — вытирая слезинки с уголков


глаз, просит пыхтящего, как паровоз, Тэхёна, готового взорваться в любую
секунду, словно атомная бомба, и уничтожить голыми руками Сокджина, уже
было замахнувшись на него, но резко застывает в движении, когда до ушей
доносится ужасно слащавое и приторное:

85/215
— Чонгукк-и!

Тэхён забывает дышать так же, как и пристывший к полу и ничего не


понимающий Сокджин, таращась во все глаза в изумлении на какого-то омегу,
что повис на его альфе коалой со спины, зацеловывая лицо Чонгука, когда тот
поворачивается к нему, поднимаясь на ноги и оставляя книгу, ловит своими
руками руки омеги, даря ему такую ослепительную улыбку, что у Тэхёна кровь
стынет в жилах, а желание подойти и задушить этого белокурого голыми
руками ослепляет его, словно молния во время грозы.

— Я так соскучился по тебе, — урчит альфе куда-то в шею омега, которого


Тэхён раньше никогда не видел за всё то время, которое он тратил на слежку за
Чонгуком. — Почему на звонки не отвечал? Я волновался вообще-то.

— Прости, телефон, наверное, сел, — целует его в светлую макушку Чонгук,


покачиваясь из стороны в сторону вместе с Чимином, пригревшимся в его
объятиях. — Пойдём в столовую. Я так есть хочу, что готов слопать сейчас
целого жареного поросёнка. Устал ждать тебя и читать эту скучную книгу.

— Окей, пошли, — кивает резво омега, целуя Чона в уголок губ и шагая в
ногу с ним на выход из библиотеки, обнимая его за талию и смеясь звонко,
счастливо и победно, кажется, посеревшему Тэхёну, от каких-то слов альфы,
говорящих ему на ухо.

Стоит им только скрыться за дверью, Тэхён и Сокджин немедленно выходят


из своего укрытия, смотря на закрытую дверь обескураженно, мутными глазами,
вопросительно.

— Ты… ты не упоминал, кажется, что у него уже есть омега… или


упоминал?.. — рассекает гнетущую тишину Джин своим вопросом, заставляя
сердце Тэхёна сжаться и пропустить парочку болезненных ударов, что кидают
свои жестокие стрелы точно в цель, разбивая мир Тэхёна на тысячи маленьких
осколков.

— У Чонгука, — шепчет одними губами Тэхён, чувствуя, как предательские


слёзы побежали по бледным пухлым щекам, — у Чонгука… есть омега?..

our time

Сразу после возвращения в Сеул, Сокджин сгрёб в охапку Тэхёна, который


86/215
даже не сопротивлялся, и вёл себя как тряпичная безжизненная кукла,
податливая и пустая, повёл к себе домой, надеясь хоть немного оживить друга
его любимым липовым чаем с мёдом и зефирками, что не разговаривал вообще
ни с кем, пребывая в каком-то пространстве, далёком и неприступном. Может,
хоть папа Джина сможет что-то с ним сделать?..

После расставания с Чонгуком Тэхён долго плакал, не давал себя трогать и


утешать, закрывал уши руками, продолжая плакать с удвоенной силой. Всю ночь
он отдавал себя на растерзание слезам, не подпуская к себе взвинченного на
весь белый свет Сокджина, что хотел уже доктора идти звать, ибо внезапно
замолчавший Тэхён его ни на шутку напугал. На следующее утро от прежнего
улыбающегося прямоугольной улыбкой Тэхёна не осталось и следа: он закрылся
от внешнего мира на сто замков, не обращая внимания и не слыша носившегося
над ним Джина, осторожно подбирающего слова, чтобы ненароком не упоминать
Чонгука.

— Сука! — ругался омега на учителя химии, желая ему самой мучительной


жизни, что только может быть у человека, плача вместе с Тэхёном, который по
приезде в квартиру Джина отказался от еды и, попросив охрипшим от долгого
молчания голосом оставить его, накрылся одеялом с головой, спрятавшись от
мира и солнца. — Сука-сука-сука! — Сокджин ненавидел смотреть, как лучший
друг разрушается прямо на глазах. Точнее, на его мечты и мир, с характерным
треском лопающиеся под напором реальности, которую на него так грубо
вывалил Чонгук.

Вся его жизнь, её смысл был заключен в одном Чоне. Тэхён всегда
отказывался принимать неизбежное, реагируя на него слишком остро, живя в
своём собственном мирке, где нет места холоду, одиночеству и разочарованию.
Чонгук был для него героем, принцем, счастьем и любовью всей его жизни. Он
отказывался принимать и Чимина, стараясь не замечать его вообще, но сейчас,
когда Чонгук сам ткнул его носом в суровую реальность, Тэхён словно потух,
исчез, испарился. Для него не существовало сейчас людей и других прелестей
жизни, потому как его собственная жизнь от него отказалась. Тэхён даже не
сопротивлялся, добровольно отдавая себя на растерзание мучениям и боли, что
хорошо заточенными ножами, по самую рукоять, врывались, скалясь
устрашающе, в его сердце, безжалостно разрывая капилляры и сосуды, пуская
кровь и заливая ею всё вокруг, окрасив предметы в багровый цвет. И именно от
этой покорности Джину ещё жальче становилось угасающего, словно спичка,
Тэхёна, переставшего цвести своей красотой, становясь больше похожим на
приведение.

Не было больше в его глазах искорок, как у бенгальских огней, не было ни


улыбок, ни слёз и долгих разговоров: Тэхён отрёкся от всего. От всех. И от себя
— тоже. На второй день Сокджин всё же не выдерживает и, пока папа был на
работе, вызывает к ним домой врача, чтобы хоть он посоветовал как быть, и тот
обнадёживает, что Тэхёна ещё можно спасти, выволочь на свет из его тёмной
ракушки. Но даже хвалёная медицина оказывается бессильна.

— Доктор, ну как он? С ним всё будет хорошо? Просто такое происходит в
первый раз, и я волнуюсь очень, — накинулся с вопросами на врача Сокджин,
когда тот завершил осмотр так и не вставшего с дивана Тэхёна и вернулся на
кухню к Джину.

— Я так понимаю, ему пришлось пережить что-то плохое, верно? — начинает


87/215
издалека мужчина, пугая ещё больше омегу.

— Да. Пришлось, — кивает Джин, сглатывая и мысленно проклиная Чон


Чонгука.

— У Вашего друга депрессия. Пожалуйста, с этой минуты только позитивные


эмоции, спокойствие и строгий постельный режим. Не волнуйтесь так, он
справится. Но знаете, — доктор выдерживает паузу, а у Джина руки дрожать
начинают, — я много чего повидал за свою жизнь, — он вздыхает тяжело, — но
такого отчаяния, такой безнадёжности во взгляде — не видел давно. Здесь
одними лекарствами, к сожалению, не поможешь. Будьте рядом с ним. Сейчас
это для него будет лучшим лекарством.

— Спасибо большое, доктор, — кланяется ему Джин, проводив до входной


двери и заперев её.

Позитивные эмоции? Что ж, Сокджин это может. Однако хочет ли Тэхён этих
«позитивных эмоций»?.. И если раньше Джину казалось, что всё образумится,
уляжется и Тэхён вновь станет прежним, а не потерявшим вкус к жизни
сосудом, то он невероятно ошибался. Ад настал на следующей неделе, когда
Тэхён уехал к себе домой, так и не появившись в школе в понедельник. Бить
тревогу Джин не спешил, спокойно просидев весь учебный день, решив, что
вечером обязательно навестит Тэхёна и разузнает его самочувствие и внезапное
«непоявление» на занятиях. Но не вышло. Ни в первый день, ни во второй. Тэхён
просто закрылся ото всех, не пуская приходившего к нему Сокджина в свою
комнату, так ни разу и не заговорив с ним.

Побившись в неприступную стену ещё день, Сокджин, егозил от нетерпения


на месте пойти и высказать всё наболевшее в лицо Чонгуку, чтобы тот наконец
сам поехал и полюбовался на творение, которое он так искусно сотворил, и
заставил Тэхёна проснуться от кошмара, снова став нормальным. Чонгук — это
единственный человек, который реально сможет помочь и достучаться до омеги.
Сейчас он один может спасти Тэхёна.

Дождавшись большой перемены, чтобы разговору никто не помешал, Джин,


окутываемый своим гневом, словно туманом, врывается в класс альфы, что
только отвёл урок и собирался заняться сортированием проверочных тестов, но
не успел. Джин сносит демонстративно со стола стопку бумаг, которые веером
разлетелись по классу, ловя на себе ничего не понимающий взгляд Чонгука, что
вскочил со стула слишком резко, отчего тот, не выдержав, покачнулся и упал на
пол. С того последнего дня на острове Джин не видел Чонгука, специально не
ходя на его уроки, чтобы ненароком не натворить дел. Злость копилась и
копилась в нём, не выходя пока за рамки дозволенного, но сегодня — достигла
своего апогея. Джина уже ничего не остановит.

— Сидишь? Сидишь и радуешься жизни, да? — гнусавя начинает Сокджин,


трепеща от злобы на альфу и его спокойного выражения лица. Будто и не было
ничего. Будто и не сломал жизнь одному маленькому влюблённому в него омеге.
— А я вот что-то не очень радуюсь. И Тэхён, кстати, тоже, — громко произнёс
имя друга омега, щуря глаза, — которого ты с такой лёгкостью сломал и
потоптался на нём и его чувствах. К твоему сведению, он ни с кем не
разговаривает, закрылся у себя в комнате и не выходит, не хочет никого видеть.
Он забил на учёбу и весь окружающий мир, и виной тому — ты! — цедит сквозь
плотно сжатые зубы Сокджин, смотря на альфу испепеляюще, сдерживая в себе
88/215
голодного зверя, что уже рвался на волю, дабы наконец отомстить этому уроду
за все его слова, сказанные Тэхёну. — Ты — его истинный альфа, в которого он
влюбился ещё будучи пятнадцатилетним мальчишкой. Он грезил о тебе каждый
божий день!

Чонгук хочет было прервать поток его слов, но Джин не позволяет ему этого
сделать, продолжая грозно:

— А ты! Как поступил? Как поступил с ним ты?! Просто отшвырнул от себя,
будто и не было ничего, позаботившись только о себе и своём благополучии! И
после этого ты считаешь себя учителем?— презрительно бросает Джин, попадая
точно в цель, видя, как сменился сразу в лице Чонгук, напрягшись и поджав
губы. — Учителем, который должен учить морали и воспитывать? Да ты даже не
достоин того, чтобы к тебе на «Вы» обращались, не то что Тэхёна. Это не он
недостоин тебя, это ты — недостоин его. Именно сейчас я убедился в этом, —
заключает твёрдо омега, кивая мысленно самому себе, уверенный в своих
словах. Он медлит с минуту, ждёт, когда Чонгук хоть что-то скажет в свою
защиту, но тот тоже не торопится начинать разговор, поэтому, достав из
кармана брюк смятый листочек, Джин бросает его на стол альфы.

— Здесь его адрес, номер квартиры и подъезд. Заварил кашу, так будь добр,
— расхлёбывай. Иначе я окончательно разочаруюсь в том, что альфы ещё умеют
признавать свои ошибки и извиняться, забыв о гордости и себе любимом.

Сокджин заканчивает, уходит быстро, вскинув подбородок гордо, не


удостаивая даже взглядом мужчину, оставляя его одного наедине с кучей
перепутанных меж собой мыслей и ноющей, словно волк в лунную ночь,
совестью…

-----

Он не хотел ехать. Отказывался от этой затеи до последнего, не видел в этом


визите ничего путного. Только новые слёзы и потрепанные нервы. Конечно, он
заметил отсутствие Тэхёна на уроках, да и на переменах его не было видно, как
и в столовой, поэтому даже поинтересовался у старосты его класса, что
произошло. Та лишь пожала плечами и сказала, что не знает и причину до сих
пор выяснить не может. Классный руководитель тоже руками разводил. Хотя,
судя по его безэмоциональному лицу, ему вообще было побоку, как там его
ученики и какой жизнью они живут вообще.

После приезда в Сеул, Чонгук игнорировал все мысли о Тэхёне и его


теперешнем состоянии, сопротивляясь всем умоляющим просьбам в голове, что
просили пойти и узнать, как он, что с ним и справляется ли с нелёгкой судьбой.
Он пытался отвлечься, уделял больше положенного времени работе, с головой
погружаясь в химию с анатомией, которая вдруг что-то перестала помогать и
спасать от ненужных мыслей. Чимин старался тоже обходить пасмурного
89/215
Чонгука стороной, зная прекрасно, что в такие моменты он борется со всеми
своими демонами внутри и лишняя болтовня ему ни к чему. За это Чон был очень
благодарен ему, потому что действительно — не до всего.

Внутри кошки скребли, а душа ныла так, что дышать невозможно было.
Чонгук пытался унять это всё, пытался противиться, считая, что поступил
правильно, но сегодня, после разговора с Джином, сорвавшим наконец занавес и
показавшим реальность, которую он собственноручно сотворил, — смирился.
Смирился с тем, что знатно напортачил, поведя себя с Тэхёном, как последний
идиот. Накричал на него, отпихнул его от себя грубо, отказался слишком просто,
не объяснив толком ничего. Он старше и должен быть мудрее, должен уметь
разговаривать с ребёнком и вести себя подобающе, а не вот это всё; всё то
гадкое и мерзкое, что он вывалил на Тэхёна, оставив на него все проблемы и
переживания.

Чонгук ничего не мог дать Тэхёну, из всего того, что он себе выдумал, но
дружбу и поддержку — да. Альфа действительно в ответе за него, за чувства,
которые вызывает у него, за его мечты и нормальное состояние. Он ещё совсем
ребёнок, хрупкий и маленький для этой взрослой жизни, требующий хоть
немного внимания и заботы, тепла к себе. Это нормальное явление, ибо каждый
человек хочет стать счастливым, создать семью и любить. Взаимно любить. Быть
любимым кем-то. Быть нужным. Тэхён именно этого и хотел от Чонгука, который
понял только сейчас, какую огромную ошибку совершил, когда просил
вычеркнуть себя из жизни омеги. Теперь он просто обязан доказать Тэхёну
обратное: что он нужен этому миру, нужен своим родным и друзьям. Что Чонгук
не стал быть с ним не из-за того, что он недостаточно хорош для альфы, а из-за
того, что изначально их судьбы слишком далеко шагали друг от друга.

Однако, как сказать об этом самому Тэхёну и доказать — Чонгук не знает.


Впервые в жизни ему боязно к кому-то идти и просто говорить. Но делать всё
равно нечего; нельзя оставить всё в таком положении и спокойно продолжить
существовать, зная прекрасно, что из-за твоего эгоизма погибает ни в чём
неповинный хороший человек, которых на Земле сейчас очень мало. Особенно
таких, как Тэхён.

Альфа безошибочно находит нужную дверь, поднимаясь на этаж, застывает


после у порога квартиры и таращится на неё растерянным взглядом, слушая
своё колотившееся сердце. Никогда такого не было. Даже на первое свидание с
Чимином Чонгук шёл уверенной походкой, совершенно не переживая. Ему это
вообще не свойственно, ибо он всегда с легкостью мог часами доказывать свою
точку зрения, аргументируя её всеми возможными способами, а уж общаться с
детьми и учить их, «что хорошо/плохо», как это делал его дедуля, почётный
педагог в Пусане, использующий разные педагогические принципы подхода в
общении с детьми, делившийся потом своими случаями с внуком, он, конечно,
умел. Но сейчас Чонгук бы с радостью повернул назад и сбежал отсюда позорно,
совершенно трусливо, махнув на всё рукой.

«Это — твой омега. Ты отвечаешь за него, так как ты — его альфа. Ты во всём
виноват, так будь добр, засунь свою нерешительность в задницу и сделай
наконец что-то хорошее, а не погань, как ты обычно делаешь, когда выходишь
из себя», — слушая свой разум, нашептывающий ему разные ругательства на
самого себя, Чонгук, набрав в лёгкие побольше воздуха, мужественно стучит
несколько раз в дверь. Ждать ответа по ту сторону приходится (по ощущениям)
чертовски долго, за ожиданием он успевает несколько раз свихнуться, но только
90/215
спустя минуту успокоившись, Чонгук забывает в одно мгновение весь свой
богатый словарный запас, когда дверь ему всё-таки открывают, но делает это
вовсе не Тэхён, а, по всей видимости, его отец — Хеншик, заспанный весь и
помятый, смотрящий на Чонгука скептически сверху вниз.

— Вы к кому? — звучит низко и совершенно недоброжелательно, так, что


мурашки размером с кулак бегут по спине Чонгука.

— Здравствуйте, — прочистив горло, начинает будничным тоном Чонгук,


подбоченившись. Отец Тэхёна и впрямь не располагает к себе своей
внешностью, похожим больше на чудовище из сказок в этой мешковатой
одежде, впалыми красными глазами и спутанными волосами. С похмелья, что
ли?.. — Моё имя Чон Чонгук, и я учитель Тэхёна по химии и анатомии. Его не
было сегодня в школе, а дозвониться до него никто не может, поэтому я решил
проверить, не случилось чего и принёс задания на дом, если вдруг он заболел
или ещё что-то…

— А-а-а, учитель, — чешет небритую щёку альфа, шмыгая носом. —


Проходите, — впускает внутрь гостя Хеншик. — Прошу прощение, у нас тут не
убрано немного. День рожденья просто свой праздновал, не успел ещё порядок
навести, — смеётся хрипло Хеншик, закрывая своей спиной дверной проём в зал,
где весь стол был усыпан горой алюминиевых баночек из-под пива и стеклянных
бутылок соджу.

Чонгук смотрит на Хеншика, кивая понимающе, отмечая у себя в голове, что


семья у Тэхёна далеко не благополучная. Казалось, что омежьи руки здесь
никогда и не бывали, да и сам хозяин квартиры выглядел неопрятно, разя
перегаром за милю. А где папа Тэхёна? Он же говорил, что он кондитер у него
вроде, так почему допускает такой срач у себя в доме? А Тэхён где? Почему не
выходит?

— Он у себя в комнате, — читая будто мысли альфы, говорит Хеншик,


указывая рукой налево. — Белая дверь. Не ошибётесь. Давайте сюда свою сумку
и плащ, — забирая вещи Чонгука, улыбается гостеприимно Хеншик. — Я на
тумбочку положу пока, а Вы идите, он у себя.

— Спасибо, — кланяется в знак благодарности Чонгук, улыбаясь в ответ и


направляясь к комнате Тэхёна. Он стучит несколько раз, зовёт по имени, но, так
и не получив ответа, входит, ступая ногой на мягкий кремовый ковёр, закрывая
за собой дверь.

Попав внутрь, Чонгук сразу будто переносится в сказочную страну, а не в


спальню, в которой для мягких плюшевых игрушек выделен целый диванчик
возле окна, с плотными синими шторами с ветвистыми узорами каких-то
непонятных растений. Здесь кровать необычной формы с узорчатыми спинками,
стильный стол на четырёх резных ножках, захламлённый книгами и ещё какими-
то журналами, одно бескаркасное кресло, в котором гордо восседал большой
плюшевый красный медведь с белым бантом, повязанным на шее. Один большой
раздвижной шкаф у стены, один комод, на котором, как, впрочем, и на всей
мебели, накинута гирлянда, освещающая комнату мягким приглушённым
персиковым цветом, вместо люстры на потолке. Выглядит всё вместе — просто
завораживающе, словно Рождество наступило внезапно, когда так же, как и
здесь, всё увешено гирляндами и фонариками. Но самое красивое здесь — это
кровать: с балдахином, прикреплённым к потолку и гирляндой-звёздочками,
91/215
создающей на прозрачной ткани астральное небо. А постельное бельё,
светящееся в темноте, только дополняло интерьер комнаты сказочностью,
зачарованностью, так подходящими этому месту.

— Зачем пришли? — рассекает тишину своим вопросом Тэхён, возвращая


Чонгука на землю и заставляя посмотреть на себя.

Моя линия...

— К тебе, — так же тихо, как и прозвучавший вопрос, отвечает Чонгук,


присаживаясь на край кровати рядом с сидящим к нему спиной омегой,
вцепившегося в плюшевого зайца, прижимая к себе, как самое дорогое и ценное,
поглаживая по голове, смотря куда-то неотрывно в стену. На нём была надета
простая серая футболка и такого же цвета свободные штаны. Такой маленький
по сравнению с этой комнатой, совершенно неподходящий для этого
сверкающего огнями интерьера, посеревший и раздробленный на мелкие
кусочки. Медленно уничтожающийся…

— Зачем? — нараспев, вновь спрашивает Тэхён.

— Узнать, как ты. Узнать, почему перестал ходить в школу, тем самым портя
свою успеваемость. Твой Джин волнуется за тебя, переживает, — Чонгук
выдерживает небольшую паузу, пытаясь достучаться до мира Тэхёна, что идти
на контакт не собирался, видимо. Всё сложнее, чем он представлял, когда ехал
сюда. Глубже и сильнее, пустившее уже свои корни, достать которые будет
непросто. — И я тоже…

— Не нужно жалеть меня и врать, — перебивает его Тэхён резко, обрывая на


фразе, не желая это слушать. Хватит и тех слёз, что вновь обнажили себя,
стоило только почувствовать родной сердцу аромат белого шоколада. А ведь
Тэхён так надеялся, что это всего лишь очередная его фантазия, воображение, а
не явь. — Я знаю, что Вам наплевать на меня, поэтому не стоит унижаться.

— Это не так, — спешит его уверить в обратном Чонгук, пытаясь положить


ему на плечо руку, но тот дёргается, как от удара, отодвигаясь дальше, так и не
поворачиваясь лицом. — Я виноват, я понимаю это. Из-за меня ты заперся от
людей и мне очень жаль, что тогда на Чеджудо я наговорил тебе всего
ненужного, — Чонгук кривится, проглатывая ком в горле и сцепляя вспотевшие
ладошки в замок, опускает глаза в пол. — Хотел разобраться со всем дома, в
Сеуле, но рубанул с плеча, не подумав, — тогда почему же не разобрался дома?
Почему сделал это тогда, когда Тэхён ещё не окреп после пережитого в лесу,
напугавшийся одиночества и собственных фантазий? Чонгук не знал ответы на
эти вопросы. И ненавидел себя за случившееся. — Прости меня, пожалуйста. Ты
можешь в полной мере ненавидеть меня и презирать, потому что я достоин
этого. Какой из меня теперь учитель, если я даже разговаривать с учениками не
умею?..

— Вы хороший учитель…

— Что?..
92/215
— Вы — хороший учитель, — повторяет медленнее Тэхён, чтобы Чонгук
услышал, понял. — Вы открыли мне глаза и показали, что такое реальность. Вы
достали меня из моей розовой страны и сказали правду. Вам незачем
извиняться.

Чонгук теряется. Замирает и перестаёт дышать. Зачем Тэхён ему это


говорит? Он смирился? Он понял слова Чонгука по-своему, придав им
собственный смысл. Смысл — перестать искать свои мечты и стремиться к ним.

— Тэхён, не смей этого делать.

— Почему? — издаёт сухой смешок омега.

— Потому что жалеть себя и прощать меня — последнее, что ты должен


делать сейчас. Ты должен взять себя в руки, наплевать на меня и вновь стать
тем Тэхёном, которого все привыкли видеть.

— А какой он — «привычный Тэхён»? — звучит глупо и совсем по-детски.

— Улыбчивый, забавный, неунывающий. Тэхён, не нужно ставить на себе


крест, если не получилось с каким-то альфой. Это его вина, что он упустил тебя,
а не твоя. Не нужно закрываться в себе и не контактировать с людьми. У тебя
всё ещё будет. Самое лучшее и чудесное, как ты и хотел.

— Я ничего не хочу…

— Это депрессия. Это не ты говоришь. Ты должен побороть её и не дать ей


возможности захватить тебя полностью, — Чонгук позволяет себе приблизиться,
обнять руками Тэхёна и прижать к себе, уместив подбородок ему на покатое
плечо.

— Я что, говорю на инопланетном языке, что меня никто не слышит и не


понимает здесь? — голос вдруг холодеет, сталью отдаёт, что совсем не
нравится Чонгуку.

— Тэхён, прекрати себя так…

— Я сказал: я ничего не хочу! — восклицает с явной болью в голосе омега. —


Мне ничего не нужно. Я мечтал о многом и теперь, как оказалось, мечты — это
просто пыль, которую так легко развеять по ветру. Больше не хочу. Буду
довольствоваться тем, что у меня есть. А есть у меня, сравнительно немного.

— Так нельзя, Тэхён. Пожалуйста, перестань.

— У меня не было ничего! — стремительно вскакивает с кровати Тэхён,


вырываясь из рук альфы, бросая плюшевого зайца куда-то в сторону, что сразу
тонет в темноте, смотря на Чонгука безумными, полными боли и горечи глазами.
— С того самого дня, когда нам позвонили и сказали, что мой папа Бэнён погиб в
самолёте, который так и не смог приземлиться в Париже.

Не приземлился? Папа Тэхёна… мёртв?! Чонгука будто водой холодной


окатили от услышанного.

93/215
— Если помните, то папа был кондитером. Он работал в булочной,
изготавливая просто невероятно вкусную стряпню, благодаря которой и выиграл
тот несчастный конкурс, на котором было французское жюри, отдавшее ему
первое место и пригласившее работать к ним, в кондитерской. Папа согласился,
денег тогда не хватало, да и меня растить как-то надо было, вот и решил
поехать. Из-за этого он очень сильно поругался с отцом, который не хотел его
отпускать, словно предчувствовал что-то неладное, злое в этой поездке. Но папа
был неприклонен. Он вырос в детском доме, и его единственные родственники
были мы — бабушка, я и отец. Но он всё равно не послушал нас! — Тэхён снова
плачет. Ему снова больно. Больно и гадко на душе. — Собрал вещи и уехал.
Уехал навсегда, — обречённо заключает омега. — Именно тогда начался ад в
моей жизни: отец запил сильно, отказываясь работать, что делает и до сих пор,
тратя заработанные деньги себе на вонючее пойло, от которого меня тошнит
каждый раз. Бабушка заболела, и ей не до меня было, да и дом в Тэгу
простаивался. К нам даже как-то органы опеки заглядывали, намереваясь
забрать меня в приют, — Тэхён горько усмехается, — но отец отбился от них,
заявив, что образумится и займётся моим воспитанием. Но где оно? Где? —
разводит руками в стороны Тэхён. — Нет ни тепла, ни разговоров о чём-то
бредовом, что обычно можно встретить в нормальных семьях. Нет ни самого
родителя. Есть я, и только я.

— Мне очень жаль, Тэхён. Я не знал этого, извини, — Чонгук чувствует себя
сейчас ещё паршивее, когда просил Тэхёна оставить его и попытки сблизиться с
ним. Чувствует себя так, что удавиться хочется, надавать самому себе по морде
и отрубить язык. Теперь он понимает. Понимает, почему так сильно в него
вцепился Тэхён. Понимает это, как никто другой, ненавидя себя ещё больше,
даже в мыслях не представляя, как вымаливать теперь у омежки прощения за
сказанное на острове.

— А потом, — Тэхён смаргивает слёзы, — ты. Ты! Ты появился в моей жизни,


разогнав все тучи над головой и заставив меня снова улыбаться. Я так
обрадовался тогда, — Тэхён приближается к нему мягкой поступью по
махровому ковру, с грацией кошки, готовой в любую секунду прыгнуть и
схватить добычу. Чонгук смотрит в упор на омегу, выглядящим сейчас как
какое-то божество, с взлохмаченными серебряными прядями и просто
огромными бездонными глазами, в чьём ореховом море вязнет и Чонгук,
загипнотизированный будто, не смеющий отвести взгляда от медленно идущего
к нему Тэхёна. — Столько нафантазировал себе, напредставлял. Донимал
Джина, говорил ему, смотри, вот, какой мне альфа достался. Ну и что, что он
старше меня на девять лет, — Тэхён улыбается маниакально, блестящими от
слёз глазами приковывая Чонгука к кровати, растерявшим вдруг все слова,
застрявшие в горле. Омега тянется к нему, наконец подойдя к кровати
вплотную, касаясь своими коленями чонгуковых, как росточки к солнцу, касаясь
угольных волос, топя в них пальцы и сжимая легонько, дыша через раз. — Я был
так счастлив, счастлив от одной только мысли о своём истинном, вознося тебя
чуть ли не до небес. Не слушал никого, не видел никого, весь в тебе был. Даже
на Чимина наплевал, оставил его на потом, решив, что если ты признаешь меня,
то и он сам собой куда-нибудь денется, исчезнув навсегда. Я так сильно
влюбился в тебя, потеряв какую-либо связь с внешним миром, упорно создавая
свой, в котором нам обязательно вдвоём было бы так хорошо, — голос
опускается до шёпота, а прохладные ладошки омеги обхватывают щёки Чонгука,
поднимая его лицо и приказывая смотреть только на себя. Сейчас Тэхён так
близко, так рядом, что альфа чувствует его дыхание на своих губах, отчего в
районе сердца начинает что-то покалывать и зудеть. — Ты стал моим спасением,
94/215
моей красивой мечтой, сказочным сном и домом, в который я так хотел попасть,
забыв наконец об одиночестве и том дерьме, в котором я периодически бываю,
— Тэхён касается его лба своим, закрывая глаза и наслаждаясь природным
ароматом альфы, укутывающим его со всех сторон, успокаивая и возвращая к
жизни.

В груди будто что-то расцветает, распускается красивым цветком, что


своими бархатными золотистыми лепесточками ласкает засохшую душу и
израненное сердце омеги, спирая воздух в лёгких и заставляя время
остановиться вокруг, не смея рушить ту идеальность, которая повисла над
ними.

— Ты стал моим небом, сонсэнним. Я… — раскалённого воздуха становится


мало, стоило только открыть глаза и встретиться с чонгуковыми,
смородиновыми. Родными и такими любимыми. Будь воля Тэхёна, он бы всего
себя отдал на растерзание Чонгуку, растворившись в нём без остатка. — Я так
люблю тебя. Безумно люблю тебя, Чонгук. Так было всегда и будет до самого
конца. Мне не нужны никакие другие альфы. Только ты и ещё раз ты один, —
слёзы жгут щёки, размывая картинки перед с собой, но Тэхён игнорируя их и
собственную гордость, подаётся немного вперёд, оглаживая большими
пальцами щёки альфы, касаясь невесомо солёными губами лба Чонгука,
задерживаясь так на несколько секунд, а после просит, наплевав на то, что это
может быть мерзко и не достойно человека, но всё равно… всё равно!

— Мне неважно, кем я буду в твоей жизни. Мне неважно, как ты будешь
относиться ко мне и будешь ли замечать вообще. Используй меня, как хочешь.
Хочешь держи рядом, как пса на привязи, хочешь применяй, как коврик для ног
— что угодно. Но только не отталкивай меня. Не бросай. Не оставляй меня
одного опять…

— Тэхён… — Чонгук хочет оттолкнуть омегу, но тот не даётся, стоит твёрдо,


шепча так, что альфа с ума сходить начинает от вида такого готового
покориться ему Тэхёна, находящегося полностью в его власти. Чонгуку дурно.
Дурно на душе и паршиво на сердце. В голове ни одной приличной фразы, одни
маты, а низ живота отчего-то ноет, тянет, словно внезапно гон начался. Это
пугает, заставляет теряться во времени и местности, задыхаясь рядом с этим
омегой и его насыщенным ароматом клубники.

— Пожалуйста… — всхлипывает омега, — пожалуйста, не бросай… не надо, я


не хочу, пожалуйста… — Тэхён не помнит себя. Не помнит правил и табу. Не
помнит и не желает помнить, особенно сейчас, когда любимый здесь, рядом,
такой тёплый и красивый, дурманящий голову своим запахом и голосом, руками,
что накрыли его. Настоящий, а не воображаемый, не из прекрасных пылинок
сложенный, а реальный. Свой. — Не исчезай из моей жизни. Не оставляй меня.
Почему, почему ты не можешь понять, что ты — это то, что заставляет моё
сердце биться? — отчаянно, из недр самой души и сердца. — Почему ты не
хочешь попробовать полюбить меня? — Тэхён трётся носом о нос альфы, целуя
следом в кончик, а после зацеловывая и всё лицо, так и не сумев сдержать свои
чувства, накрывшие его слишком сильно и внезапно, но тормозит резко,
застывая в движении, когда проходится по уголкам губ, распахивает глаза,
отстраняясь немного и сразу встречаясь с чонгуковыми, в которых пламя
играется и зовёт к себе омегу, чтобы сгореть вместе, чтобы пеплом после
медленно осесть.

95/215
Твоя линия...

Тэхён не ведает, что творит, и не собирается отвечать за это. Ему надоело


чувствовать себя виноватым и постоянно быть вторым. Он тоже хочет быть
счастливым. Тоже хочет быть человеком. Хочет быть любимым и нужным кому-
то. Так зачем думать о правилах, о правильном поведении и приличии? Терять
всё равно уже нечего, ибо самое дорогое у него опять отобрали.

И он делает это. Наклоняется непозволительно близко, обдавая своим


горячим дыханием губы альфы, закрывает глаза, отдаваясь чувствам, уже давно
бившим сирену оглушительно, не давая себе возможности передумать,
прижимается своими губами к чонгуковым, умирая мысленно от бабочек в
животе, затрепетавших своими крылышками, щекоча внутренности омеги. Но
счастье не успевает его коснуться: его отталкивают от себя, награждая суровым
взглядом и непонятным для ушей ругательством. А после происходит то, что в
данный момент Тэхён ожидал меньше всего. Точнее, не ожидал вообще...

Лицо альфы не выражает никаких эмоций, пугая этой пустотой Тэхёна,


осознавшего вдруг, какую ошибку он совершил только что. Он хочет уже было
извиниться и попросить забыть это навсегда, но не успевает. Чонгук хватает его
за руку, тянет на себя слишком резко, отчего Тэхён врезается в него,
растерявшись внезапно от действий альфы. Чонгук не медлит больше, даёт
своим демонам свободу, притягивая к себе за подбородок голову омеги.

...сошлись в одну.

Губы Тэхёна холодные, мягкие, шелковистые, солёные от слёз... Чувствуя,


как они теплеют от соприкосновения с его, альфа, испытывая странный трепет
внутри, прижимает податливого омегу ближе, что обвил его шею руками,
зарываясь пальцами в волосы, сжимая их, приоткрыв губы и впуская язык
альфы.

Как же много ощущений… Тэхён и не знал, что так может быть. В этих
объятьях не было ни сдержанности, ни робости. Наоборот, они были
неистовыми, дикими, страстными, именно такими, какие и хотел получить Тэхён
при встрече с Чонгуком.

Конечно, не было сомнений, что это был первый поцелуй для Тэхёна, и
Чонгук не смел прервать его по праву сильного, наслаждаясь его ртом, лёгким
скольжением языка и слабым осторожным несмелым соприкосновением,
вслушиваясь в неровное биение омежьего сердца. Его тело, такое маленькое,
хрупкое, такое совершенное, прижалось к его телу, кружа голову альфе ещё
больше, путая мысли и чувства. И тем не менее, это всё такое правильное,
необходимое, хоть и неясное, затуманенное и по своей природе неправильное.

Оторвавшись от тэхёновых губ, его вздох почти ошеломил омегу, подкосив


96/215
ноги и заставив вцепиться в альфу ещё крепче, чтобы не свалиться на пол.
Переведя дыхание, Чонгук наконец поднял голову, вцепляясь взглядом в его
нежные, любящие, затуманенные глаза. Прежде, чем завершить окончательно,
он в последний раз прижался к клубничным губам Тэхёна в целомудренном
поцелуе, обхватив ладошками его щёки.

— Никогда… — оторвавшись с усилием от омеги, хрипло проговорил Чонгук,


— никогда больше так не делай. Не смей просить меня об этом и не смей
торговать собой. Ты никому ничего не обязан, потому как любовь к себе —
первое, о чём ты должен помнить.

— Мне это не нужно, если нет рядом тебя… — Тэхён обнимает его, кладя
голову на плечо, получая невесомый поцелуй в висок, и прикрывает глаза,
наслаждаясь моментом и этой головокружительной близостью.

— Нет! Нужно! Ещё как нужно! Это первое, что тебе нужно усвоить, Тэхён.
Любить себя не менее важно, чем кого-то и дарить себя ему. Не смей
унижаться! — Чонгук мягко отстраняет его от себя, переходя на серьёзный и не
терпящий возражений тон. — Не смей осыпаться пеплом под ногами, радуясь
при этом, как ненормальный, когда по тебе ходят. Ты потрясающе красивый
омега, и ты должен этим в полной мере пользоваться, а не просить
использовать себя других…

— Но для Вас, учитель Чон, я всё же недостаточно красив…

— Дело не в этом, — вздыхает тяжело Чонгук. — Это просто я не для тебя, —


улыбаясь уголками губ, перемещая ладонь на щёку Тэхёна и стирая большим
пальцем влагу, говорит тихо Чонгук. Словно секрет на ушко. — Ты изначально
был не для меня, потому что ты — лучше. Чище и идеальнее. Твоей вины здесь
ни в чём нет, не зацикливайся на этом. Это просто я урод и плохой тупой дядька,
а ты — нет, — Тэхён смеётся кротко, шмыгая носом, как ребёнок, вызывая
смешок и у Чона. — Помни об этом всегда и не смей забывать. Ты всё сможешь.
Ты сильный омега, Ким Тэхён. Ты сильнее меня будешь, и это далеко не шутка.

— Простите меня, сонсэнним… Простите, что вёл себя так с Вами. Я обещаю,
этого больше не повторится.

— Не извиняйся. Всё хорошо. Не закрывайся больше от людей и снова ходи в


школу. Пропуски тебе точно друзьями не станут. Позвони Сокджину, скажи, что
с тобой всё в порядке и бросаться в реку Хан ты не собираешься.

— Хорошо, я сейчас же это сделаю.

— Молодец, — треплет его по голове альфа, улыбаясь. — Я пойду, слишком


поздно уже. Твой отец может не то подумать, если я ещё задержусь.

— Ему всё равно на меня, поверьте, — улыбка с лица Тэхёна мгновенно


пропадает.

— Не говори такого, он всё же твой отец, и он в любом случае любит тебя,


хоть и не говорит об этом. Не провожай меня, ладно? Подумай о том, о чём мы
говорили, и реши, что для тебя дороже. На мою поддержку ты можешь
рассчитывать всегда…

97/215
Чонгук уходит. Уходит, не оставляя даже шлейфа своего запаха. Холод вновь
наступает, разгоняя своими лапами весь свет на миг, ворвавшийся в это тёмное
царство омеги.

Чонгук ушёл, а Тэхён остался.

Но что же для него теперь дороже?..

98/215
Блики света

Тэхён идёт по длинному светлому коридору школы, не торопясь,


всматривается в зарождающуюся суету этого учебного дня, сжимая покрепче
руками лямки рюкзака и чувствуя, как буря в душе, что мешала дышать и здраво
мыслить, перемешивая остатки разума, рассеивается, уходя прочь, уступая
место покою и тишине. Как дожди прекращают идти над головой, как море
успокаивается после большого шторма, как зима склоняется перед весной,
отдавая ей свой трон.

Как было и когда-то.

До того, как он узнал, что у него есть истинный.

Истинный, с которым ему не суждено быть, и не следовало встречаться


вообще, и уж тем более надеяться на что-то.

Тогда казалось, что единственная проблема Тэхёна — это влюбить в себя


Чонгука и избавиться от Чимина. Сейчас же, особенно в этот момент, смотря на
своих сверстников, снующих туда-сюда по коридору школы, смеющихся звонко и
болтающих друг с другом о всякой ерунде, Тэхён понимает: главное не здесь.
Главное не в том, к чему он так упорно стремился. Главное, на самом-то деле,
под носом всегда: мирная жизнь. Без всяких переживаний, слёз и прочих вещей,
что посещали ежедневно омегу, усугубляя ситуацию ещё больше. Зачем он
вообще верил им? Зачем поддавался?..

Чонгук оказался прав во всём. Жалеть себя и просить, чтобы пожалели тебя
— последнее, что должен делать уважающий себя человек. Тэхён никогда не
думал о плохом, о чём-то, что может вызвать это «плохое», смотрел на мир
через розовую призму, не особо заботясь об интересах Чонгука, бросая все силы
на то, чтобы завоевать его внимание. Он даже был готов стать вторым, наплевав
на собственное «я» и гордость, взывающую тогда омегу к рассудку. Тэхёну
неважны были последствия — Тэхёну важен был Чонгук. Он просил его,
унижался, молил не оставлять, хотя знал прекрасно, что ответ у альфы будет
один и тот же, ибо в реальности по взмаху волшебной палочки никто ни в кого
не влюбляется, будь он хоть стократ милее другого; чужое не может резко стать
своим.

Тэхён очень хорошо усвоил этот урок от сонсэннима, принимая наконец свою
участь и мирясь с тем, что Чон Чонгук никогда не будет принадлежать ему,
поскольку его сердце скрыто от него на сто замков, чьими ключами владеет
лишь один Пак Чимин.

В конце концов, так будет лучше для всех. Самый оптимальный вариант.
Чонгук — чистокровный альфа, взрослый мужчина, которому вскоре захочется
семью, детей, а Тэхён со своими «семнадцать» такого себе позволить не мог.
Сейчас для него самое важное — это устроиться в жизни, найти своё место в
этом мире. От того, как он сдаст экзамены, будет зависеть его будущее, и
ранняя беременность ему ни к чему. Как и свадьба. Он не собирается повторять
ошибок своего папы; он собирается стать учителем или же детским врачом. Он
собирается выучиться и накопить денег, чтобы хоть раз в жизни повидать
своими глазами качающиеся на синих волнах гондолы и тысячи голубей на
площади Святого Марка в Венеции. Он собирается помочь отцу избавиться от
99/215
алкозависимости, чтобы они могли стать нормальной семьёй. Чонгук бы точно не
одобрил такого расклада.

Они — слишком разные друг для друга. Неподходящие для этого мира.
Поэтому им следует шагать подальше друг от друга. К тому же, единственное,
чего хочет Тэхён, так это того, чтобы Чонгук был счастлив.

Всё. Больше ничего не нужно; оно само со временем придёт. Если альфа
будет улыбаться, значит и Тэхён тоже будет. Он сможет, он привыкнет и
адаптируется, помните?.. Главное, чтобы все были здоровы и счастливы, а уж со
всем остальным…

Тэхён как-нибудь справится.

Ладно?..

----

— Я так рад тебя видеть, Тэхён-и, — улыбается широко Сокджин, сжимая в


своих объятьях друга, даже не заметив его в первую минуту, как он зашёл в
класс; только после того, как Тэхён окликнул его, омега наконец обратил на
вернувшегося и посвежевшего друга внимание, забывая напрочь о своём
бессмысленном споре с Кихёком. — Надеюсь, больше такого ты не выкинешь.

— Всё нормально, Джин-и, — заверяет его Тэхён. — Я вернулся и готов


покорять вершины вместе с тобой. Прости, что заставил волноваться. Ты
наверняка тут с ума сходил, пока я там…

— Почти, — смеётся коротко омега, — но всё ведь обошлось и замечательно.


А то, что случилось… пусть останется в прошлом, вместе с переживаниями и
слезами. Мы ещё повоюем, да, Ким Тэхён? — хлопает его по плечу
подбодряющее Сокджин, на что Тэхён кивает согласно и улыбается натянуто.

А повоюет ли?..

После трёх уроков, специально дождавшись большой перемены, чтобы


хватило времени и не нужно было куда-то торопиться, Тэхён, собираясь духом и
силами, идёт в дальнюю лабораторию школы, находящуюся в противоположном
корпусе, где скорее всего сейчас и обитает Чонгук; в классе его не было, а
значит — лаборатория, с кучей колбочек, пробирок, изогнутых причудливой
формы сосудов и морем всяких химических реактивов. С, захламлённым
бумагами, длинным столом, несколькими шкафчиками и тумбочками. Даже
кушетка, спрятанная за ширмой, имеется. Вход туда ученикам по идее запрещён
без учителя, но ведь нарушением это нельзя назвать; он ведь к учителю идёт.

Тэхён долго думал: идти ли ему к Чону или же нет, ибо… ради какой цели?
100/215
Зачем? Видеть его теперь — одна сплошная невыносимая мука для его сердца и
души, что сразу инеем покрываться морозным начинает. Тэхён знает, понимает,
что так нельзя: нельзя поступать так с самим собой и Чонгуком, постоянно
напоминая ему своим видом об их проблеме. Омега не хочет больше страдать и
на что-то надеяться: пусть его истинный живёт своей жизнью, а он будет жить
своей, которую начнёт уже сегодня с чистого листа, незанятого. Он верит в
лучшее и светлое, а значит, прошлое должно остаться в прошлом, чтобы не
мешать строить настоящее и естественно будущее.

Тэхён сталкивается с ним в дверном проёме, чуть ли не врезаясь в Чонгука,


со стопкой папок в руках, на всей скорости, но вовремя предотвращая
катастрофу, затормозив резко.

— Ох! — восклицает альфа, готовый уже начать отчитывающуюся тираду, но,


когда видит, кто это, меняет ход своих мыслей, улыбаясь сразу приветливо и
получая точно такую же неуверенную улыбку в ответ.

— Извините, я не заметил Вас.

— Ничего, всё хорошо, — отмахивается альфа, подмечая про себя, что за


выходные омега вернул себе прежний вид и не напоминает теперь в большей
степени привидение, нежели здорового человека. Это хорошо. Значит, у него
получилось достучаться до парня. — Куда-то спешишь?

— Да, — прочистив горло, кивает Тэхён, тушуясь. — Вы свободны? Я хочу


поговорить с Вами, если можно конечно.

Чонгук смотрит на него вопросительно и изучающе одновременно несколько


долгих секунд, заставляя щёки Тэхёна стремительно раскраснеться и отвести
быстро взгляд куда угодно, лишь бы только не на этого альфу, а после говорит,
хмыкнув, как ни в чём не бывало:

— Можно, пойдём. Надеюсь, ничего серьёзного ты мне не скажешь. Или мне


уже начинать бояться? — усмехается Чонгук, разбавляя напряжённую
обстановку яркими красками, чему несомненно радуется и Тэхён, наконец
вздохнув полной грудью.

До лаборатории они добираются в тишине: лишь только изредка нарушаемой


приветствием учеников в сторону Чонгука. В большом просторном помещении
прохладно, благодаря приоткрытому окну, и всё залито солнечным светом, в
чьих лучах игрались пылинки. Пахло медикаментами и какими-то душистыми
травами, что очень нехарактерно для этого места. Но в личном царстве Чонгука
похоже возможно всё.

Альфа раскладывает документы по нужным полочкам шкафчиков,


заканчивая слишком быстро что-то, поворачиваясь к мнущемуся на пороге
Тэхёну, у которого сердце, того и гляди, должно выпрыгнуть из груди. Не так он
себе это воображал. Думал, проще будет, не так страшно и тяжело что ли, но…
отступать некуда: он сам выбрал этот путь.

— Ты чего замер? — спрашивает громко Чонгук, сложив руки на груди, не


отводя от вздрогнувшего омеги от его возгласа внимательного взгляда. — Я,
конечно, понимаю, ты тут в первый раз и тебе интересно, но давай я проведу
тебе персональную экскурсию чуть попозже, а сейчас ты вроде поговорить
101/215
хотел.

— Да, хотел… — сглотнув, неуверенно сипит Тэхён, делая шаг вперёд, к


учителю, кажется, абсолютно точно неготовый к предстоящему разговору. Он
кладёт чрезвычайно медленно свой пиджак и школьную сумку на стол, вызывая
у Чонгука какие-то смешанные чувства: от негодования и заканчивая колючей
проволокой расползающейся по телу нервозности. Даже в горле от чего-то
пересыхает. Тэхён зарывается пальцами в волосы, взъерошивая их немного,
зачёсывая непослушную пушистую серебристую чёлку назад, выдыхая через раз
и закрывая глаза на минутку, собираясь с силами и духом.

Он должен. Он обязан разорвать связь. Должен закончить этот кошмар и


отпустить их. Должен побороть собственное волнение и комок в груди, не
дающий дышать спокойно. Должен уйти из «этой» жизни навсегда, поставив
наконец жирную точку.

— Тэхён-а, — зовёт его мягко Чонгук, отчего внимание омеги сразу


переключается на альфу, чьё идеальное тело вырисовывается лучами солнца,
заставляя глаза защипать. Ну как? Как можно от такого отказаться, когда он сам
небом прислан, чтобы идеально дополнять тебя? — Что случилось?

— Ничего, — автоматом выдаёт Тэхён, спрыгивая, будто с облаков на землю,


и уверенно зашагав к кушетке, чтобы сесть и закончить наконец это всё. Чонгук
тоже садится, не сводя немигающего взгляда с борющимся со всеми своими
внутренними бесами Тэхёна, которому явно было сейчас сложнее, чем ему.
Почему-то…

— Как твои дела?

— Всё хорошо, — опять же быстро чеканит Тэхён, желая пропустить эти


прелюдии и сбежать поскорее отсюда. — Пропустил, правда, много, но ничего,
догоню с помощью Сокджина. Учителя тоже не ругались вроде. Во-о-от, — тянет
гласные Тэхён, складывая ладошки вместе и покачиваясь корпусом вперёд-
назад. — Я зачем пришёл… — ох, боже, дай сил Тэхёну вытерпеть этот кошмар.
Никогда бы он не подумал, что будет с кем-то разговаривать на подобные темы.
Тем более, с любимым человеком. Точнее — уже нелюбимым. — Если Вы не
заняты, не могли бы уделить мне несколько минут?

— Ты это уже спрашивал, кажется, — напоминает ему Чонгук, становясь


хмурым ещё больше от неясности в словах омеги. Он определённо что-то
задумал. Что-то, что ему явно не понравится. — Я слушаю тебя.

— Во-первых, — храбро начинает Тэхён, — я бы хотел извиниться перед Вами


за своё поведение и на острове, и тогда у себя дома, — на этом моменте, как по
команде дирижёра, всплывает в памяти их маленькая близость, которую Тэхён
навсегда запечатлел в своей памяти, спрятав в шкатулку, зарекаясь не
показывать больше никому: это только его маленькое счастье. Его и больше
ничьё. — Это было очень некрасиво и невежливо с моей стороны так обращаться
к Вам, ведь Вы — мой учитель, а значит и отношение к Вам должно быть
соответствующее…

— Не надо извиняться, — прерывает его спешно Чонгук, нахмурив брови. — Я


сам тогда сильно напортачил и… это я должен просить прощения, а не ты. Ты
тут ни при чём.
102/215
— Тогда, — посмотрев наконец на Чонгука, говорит Тэхён, — пусть это всё
останется в прошлом, ладно? И во-вторых, — голос вдруг опускается до шёпота,
а ком в горле начинает невыносимо давить и скрести своими когтями глотку, —
я бы хотел попросить Вас, если можно.

— О чём?

И Тэхён теряется. Теряется, запутывается, погибает — всё сразу! Он смотрит


на Чонгука сияющими глазами, запоминая каждую чёрточку, линию его
красивого лица, каждую родинку, которые так и не успел поцеловать,
смотрящего на него в ожидании ответа, явно недовольный подобным
непонятным поведением омеги. У Тэхёна сердце слезами обливается, просит его
не делать этого, остановиться и подумать ещё раз, сказать себе: «А вдруг ещё
можно?» А можно ли? Нет. Нет, сердечко, нельзя! Уже ничего нельзя, и было так
с самого начала. Просто это Тэхён виноват в том, что обманывал себя, выдавая
ложное за правду, а на самом деле, никакой правды и в помине не было. По-
другому уже просто невозможно: либо так, либо никак. Словно на экзамене.
Хотя тут даже подсказки уже не помогут.

— Д-давайте сделаем вид, — голос всё же подводит своего обладателя,


выдавая с потрохами, — что ничего не было. Что мы не знаем… не знаем, что мы
истинные альфа и омега, вернёмся в те дни, когда вообще не имели
представления друг о друге. Вы будете жить своей жизнью, а я своей. Мне
кажется, это правильное решение этой проблемы, — Тэхён делает паузу, дабы
выдохнуть и собраться с мыслями по новой, давая время Чонгуку переварить и
принять информацию. — Я выбрал сторону. Я хочу начать всё заново, но без
всяких проблем и… — и словно прыжок в воду, с разбега, — Вас. Просто будем
жить отдельно друг от друга, делая вид, что не знакомы вообще. Не
вмешиваемся в жизни, не пересекаемся никак вообще. Как будто всё
прошедшее было всего лишь сном, который, наконец-то, закончился, и всё
вернулось на круги своя.

— Тэхён… — альфа хочет было взять его за руку, но омега отодвигается


дальше, пряча руки за спиной, стойко продолжая:

— С директором Чо я уже поговорил, он не возмущался; на консультации к


Вам ходить я не буду, а выданную мне литературу я Вам уже вернул: она в
классе на Вашем столе, — Тэхён заканчивает, мысленно отдавая себе все
награды мира, удивляясь самому себе, как он ещё не заплакал только. Омега
замирает, когда встречается глазами с чонгуковыми, не выражающими
абсолютно ничего, пугающими своей отрешённостью. — Вы ведь сможете так
сделать? — задаёт свой последний вопрос Тэхён, готовый в следующую минуту
сорваться и унестись отсюда прочь, к Сокджину, с которым точно скучать и
хандрить не придётся. С которым вся боль, поражённо скуля, убегает.

Чонгук молчит долго, сводя с ума Тэхёна за это время несколько сотен тысяч
раз. Почему он ничего не говорит, а смотрит только так, будто хочет увидеть
саму душу омеги? Разве не должен был с такой же лёгкостью, как на Чеджудо,
согласиться? Ведь всё случилось так, как он изначально и хотел: теперь Тэхён
не будет его доставать, мешаться под ногами и докучать своей любовью. Всё
вернётся к тому, что было до их истинности. У него Чимин, у Тэхёна ничего. Всё
как надо, как должно быть по его хотению. Тэхён создал ему идеальные
условия, чтобы максимально сухим выйти из воды. Что ещё надо? Зачем молча
103/215
сидеть с непонятным выражением лица, как будто наорать за тупость Тэхёна
хочет, которому вдруг взбрело в голову вернуться к изначальному?!

У Тэхёна в голове что-то постукивать начинает за ожиданием ответа, а


неожиданная злость ударяет под дых, заставив пихнуть альфу в плечо, тем
самым напомнив ему о своём существовании в лаборатории:

— Учитель Чон?!

— Хорошо, как скажешь, — Чонгук находится слишком быстро,


отворачиваясь от Тэхёна, продолжая холодно, с непринуждённым выражением
лица, по которому так хочет заехать пару раз кулаком омега. — Будь по-твоему.
Вернёмся к «учителю — ученику», как ты и хочешь. Это верное решение, ведь я
тоже думаю, что это самый оптимальный вариант выхода из этой ситуации в
целом. Я рад, что ты выбрал правильную сторону и желаю тебе удачи. Уверен, у
тебя всё получится.

Тэхён зависает, пытаясь вникнуть в суть сказанных ему Чонгуком слов,


пропуская больной удар в сердце несколько раз и выдыхая после переваренного
облегчённо. Всё-таки где-то глубоко в душе, за всеми дебрями и ненастьями, он
надеялся, что Чонгук откажется от этой затеи и предложит стать ему хотя бы
другом. Теперь же и плакаться нечего. Он хотел услышать то, что хотел —
услышал. И никаких больше надежд.

— Спасибо, сонсэнним. Спасибо, что поняли меня, — всё прошло так, как
Тэхён и хотел. Без истерик, слёз и прочих разборок. Всё так, как полагалось
давно. Кроме одного:

— И ещё: Вы не знаете в каком классе сейчас учитель Пак? Хочу и перед ним
извиниться, а то… я не самое хорошее думал о нём, поэтому, думаю, стоит
наконец признать его первенство и попросить прощение, — Тэхён сам в шоке от
собственных действий, но ему действительно так хочется впервые в жизни
увидеть Чимина. Поговорить с ним просто, без упрёков, и попросить беречь
Чонгука, не давая ему унывать или сдаваться в трудной ситуации. Любить так,
как не смог бы любить никто другой, показывая эту любовь и его нужность, его
обязательность в этом мире. Попросить сделать альфу таким счастливым, каким
не смог сделать сам Тэхён, не имея даже близко этой возможности.

Ну и пусть. Пусть так. Тэхён — сильный омега, и не такое переживал.

— А его нет сегодня в школе. И не будет ещё с неделю-две. Чимин уехал к


родителям, в Кванджу. У него папа заболел, вот он и отпросился с работы, чтобы
поухаживать за ним. Но, если хочешь, я могу дать тебе его номер телефона…

— Не нужно, спасибо. Лучше лично, чем так. Так мне проще, — по телефону
Чимин не поймёт его и точно пошлёт куда-нибудь далеко и надолго. А Тэхён так
не хочет. Он хочет, чтобы перед тем, как уйти, у него не было врагов, тянущих
омегу ко дну, заставляя оборачиваться. — Ну ладно, мне идти нужно. Ещё к
английскому готовиться надо, а то учитель Ким сегодня что-то не в духе,
прилетит ещё за опоздание.

— Намджун-ши сегодня и впрямь не в себе, но его можно понять: у него


омега беременный бушует, — улыбается уголками губ Чонгук, вставая следом за
Тэхёном на ноги, быстро натягивающим на себя пиджак и вешающего на плечо
104/215
рюкзак, стараясь не смотреть на альфу больше вообще. И это почему-то злит
Чонгука, вынуждая сжать кулаки и спрятать их в кармане брюк.

— Ах, тогда ясно. Значит будем снисходительнее теперь к нему, — Тэхён


притормаживает у самых дверей, удерживаемый у самого порога какой-то
неведанной силой, поворачивая голову через плечо, к Чонгуку,
прислонившемуся плечом к стене, так и просящему себя обнять напоследок.
Сейчас он больше напоминал омеге не взрослого мужчину, а нашкодившего
котёнка, прижавшего ушки, с грустными большими блестящими оленьими
глазками. Но чего бы это альфе грустить? Он ведь хотел этого — хотел. А наши
хотения имеют свойства сбываться. Так тогда какого, блять, спрашивается?

Тэхён не противится, всё же сдаваясь напоследок и шмыгая в сторону


Чонгука, поймавшего его в свои объятия сразу же, стоило только омеге
приблизиться. Обвив руками его шею и уткнувшись носом в сонную артерию,
Тэхён прижал альфу к себе так сильно, как только мог, мечтая в этот момент
слиться с ним воедино, чтобы уж точно никто не отобрал. Сердце не хотело
отпускать родное, хотело продлить этот момент хотя бы ещё на несколько
минуток, чтобы запомнить и хранить в своём чуланчике. Желание, когда рвётся
из тисков на волю, не скроешь, и Чонгук, до тошнотворности точно видел,
чувствовал это. Но Тэхён не позволяет: если сейчас сдаться, то потом будет ещё
хуже.

Он отстраняется неохотно, кладёт ладонь на щёку любимого учителя,


оглаживая её невесомо, заглядывая в смородиновые глаза последний раз,
вдыхая в себя полюбившийся аромат белого шоколада, заполняя им лёгкие до
краёв, и, приподнявшись на носочках, целует альфу в щёку робко, прошептав
после бесцветным голосом:

— Прощайте, учитель Чон. Удачи Вам.

— И тебе, Тэхён-и.

Тэхён уверен: он поступил правильно; так, как нужно и требовалось. Теперь


он свободен от своей зависимости и может спокойно начать жить дальше. Жить
и не нуждаться в Чонгуке.

Жить и любить кого-то ещё, кроме Чонгука. Жить и любить этот мир, людей
в нём. И себя — тоже.

Теперь ему уж точно ничто не помешает.

Вот зачем она накупила всего этого, что аж дно пакета до земли доставало,
шаркая при каждом её шаге по асфальту, если есть это теперь некому? Ладно
105/215
бы сын здесь был с внуками, то другое дело: всё подчистили бы, но те уехали
вчера обратно в Ульсан, а Арём по привычке опять купила больше положенного
продуктов, забыв напрочь, что снова остаётся на долгих скучных два месяца
одна — до нового визита сына и его семьи.

Раньше хоть какое-то дело было: собственное ателье приносило неплохие


доходы, а заказов было море, не давая тогдашней Шин Арём, невысокой,
полноватой женщине с короткими по лопатки чернильными волосами и яркими
карими глазами, скучать и вообще знать, что это такое: сидеть без дела. С
самого детства родители учили её трудолюбию, учтивости и усердию, велев
передать после это и своим детям, что и сделала омега, когда её единственный
сын-альфа Минхван подрос и стал ходить в школу. С мужем они развелись
давно, семь лет как прошло уже, который даже не участвовал в воспитании
сына, но это и не нужно было: Арём могла сама всё дать своему ребёнку, ни на
кого не полагаясь. Будучи непробиваемой и упрямой женщиной, она добилась
многого, например, хорошей большой квартиры в жилом комплексе. Она
всячески презирала лень и безделье в человеке, его вредные привычки и
смирение перед ними. И как знак этого, её обходила стороной вся местная
алкашня, обитая больше в подворотнях и переулках.

И всё бы ничего, если бы не вдруг внезапно вспыхнувшая симпатия к вот


такому пропавшему человеку в алкоголе, которых чистоплотная Арём на дух не
переносила, считая, что помочь им уже ничто не сможет. Омега знала, как его
зовут, знала, что он живёт вместе с сыном-омежкой, подрабатывающим
вечерами в кафе, неподалёку стоящим отсюда, знала, что он тоже одинок, как и
она, спасаясь в бутылке от одиночества, которое накрыло его с головой, когда
его любимый омега погиб.

Он тоже знал её. Знал и даже общался как-то с ней, но вряд ли вспомнит это.
Это Арём свойственно всё помнить и не забывать никогда, а вот мужчины-альфы
этим не страдают. О её заинтересованности не знал никто: ни сын, ни близкие
друзья, ни даже мама. Да и зачем им это нужно? Арём сама ещё не поняла, что
это такое и почему в груди теплиться начинает, если вдруг на глаза попадается
Ким Хеншик, так и просящий своим помятым видом приласкать и подарить хоть
каплю тепла, того самого, о котором мечтают многие, когда теряют смысл
жизни. Арём была, с одной стороны, готова стать этим огонёчком надежды для
альфы, но с другой… он совсем не знает её. Да и сын его тоже. Здесь вообще
отдельная тема. А вдруг он против будет?.. Или ещё что-то похлеще. В любом
случае, пусть всё пока останется тайной. Потому что сейчас её ждёт готовка
супа, а потом очень увлекательное занятие: ничегонеделание.

Арём почти доходит до подъезда, собираясь уже достать было ключи, как
слышит это, заставляющее кровь застынуть в жилах. Слышит и видит. Видит,
как какие-то амбалы избивают какого-то человека, не щадя его и не жалея сил.
Что ж, прекрасно! Теперь у них во дворе уже драки устраивают; по газонам и
так невозможно ходить, так теперь ещё и это.

— Эй! А ну прекратите немедленно. Иначе полицию вызову, — кричит


хулиганам в спину Арём, ставя пакеты с продуктами на лавочку и направляясь
твёрдым шагом в их сторону. Те, забыв о своём изначальном деле, быстро
ретируются в разные стороны, завидев только приближающуюся к ним женщину
в пёстром пальто и берете, оставляя избитого захлёбываться собственной
кровью на траве.

106/215
— Вы в порядке? — женщина подходит ближе, присаживаясь рядом с
человеком, перепачканным своей кровью. — Эй, Вы… — Арём замирает в
движении, стоит только развернуть человека на спину, чьё лицо напоминало
больше месиво. — Хеншик! — восклицает омега, дрожащими руками хлопая того
по щекам, пытаясь привести в чувства. Однако альфа не откликается, не
слышит и не видит Арём, кружащую над ним, балансируя где-то на медленно
уходящем от него сознании. — Боже, что эти уроды натворили? Я… сейчас,
сейчас вызову скорую, и тебе помогут. Всё будет хорошо, только не умирай,
слышишь? Не оставляй ни меня, ни своего сына… — Арём перепачканными в
крови руками лезет в карман пальто за телефоном, но того не оказывается там,
что взбесило омегу ещё больше. Ну конечно, вчера же она давала его поиграть в
какую-то новомодную игрушку внуку, так и забыв положить обратно в сумку или
же карман пальто, а теперь из-за её собственной беспечности может погибнуть
человек. И не просто какой-то человек, а Хеншик — альфа, который ей нравился,
как никто другой из тех мужчин, что она встречала.

Людей на улице тоже, как назло, не оказывается, будто повымирали все, и


Арём, гонимая своим страхом за жизнь дорогого альфы, бросается к подъезду,
за считанные минуты просто достигая квартиры, где живёт сын Хеншика,
тарабаня в неё со всей силы и звоня несколько долгих раз, дыша часто и
надрывно.

Когда дверь открывается и на пороге появляется мальчишка в джинсах и


серой толстовке, заспанный весь и с явным отпечатком подушки на лице, Арём,
откидывая момент знакомства, начинает сразу громко, чтобы парень проснулся
и понял, что если он не поторопится, то отца больше не увидит:

— Я — Шин Арём. А ты Тэхён, верно? — омега кивает быстро на своё имя. — Я


живу этажом выше, но не суть. Твой отец… Хеншик-ши… его избили какие-то
отморозки, и сейчас ему нужна скорая, поэтому давай сюда бегом телефон.
Немедленно!

Тэхён и рта раскрыть не успевает, не сразу понимая, осознавая, что


произошло, как Арём влетает в квартиру вихрем прям в обуви, намереваясь
найти телефон. Когда до Тэхёна наконец-то доходит, что произошло, его будто
кувалдой ударяют по голове, а сердце застывает, превращаясь в неподвижный
кусок льда.

— В смысле нет машин? У нас что, одна больница на весь Сеул? Вы… какой
двадцать минут? Да через двадцать минут уже спасать некого будет! Вы там
что, совсем обалдели?.. Алло?! Вот мрази, — шипит сквозь зубы женщина,
впихивая в руки приросшего к полу и проглотившего язык Тэхёну телефон,
хлопая его легонько по щекам, пытаясь привести в чувства. Омега побледнел,
сливаясь с цветом стены, заблестев от слёз глазами, забыв, как это — дышать.

— Спокойно, Тэхён, спокойно. С твоим папой всё будет хорошо. Мы его


вытащим. У тебя же есть друзья с машиной? — пытается достучаться до мутного
сознания парня Арём, злясь на себя, что когда-то завалила практическую часть,
когда сдавала на права, забив на это дело после.

— Д-друзья? — шепчет еле слышно одними пересохшими губами Тэхён,


судорожно пытаясь соображать и хоть что-то сделать, чтобы помочь отцу,
которому нелегче скорее всего сейчас. — Сокджин! — вскрикивает Тэхён, на
выходе из квартиры, плюя на то, что не закрыл её, сбегая со ступенек вниз,
107/215
набирая номер друга, молясь всем богам, чтобы кто-то из родителей Джина уже
вернулся с работы. Несколько чертовски долгих секунд кажутся взвинченному
Тэхёну нескончаемыми, но на том конце наконец-то слышится долгожданное и
ленивое:

— Алло…

— Алло, Джин-и! — начинает сразу Тэхён, пытаясь говорить внятно и более-


менее понятно. — Послушай, некогда объяснять, но мне очень нужна твоя
помощь! Точнее твоего папы. На моего отца напали и избили, а ему срочно
нужна медицинская помощь. В скорой сказали ждать, так как все машины на
вызове, а папе очень плохо.

— Я… Проклятье, Тэхён-а! Мои родители ещё не вернулись с работы и… стой,


я знаю кому ты можешь позвонить. Я тебе сейчас номер скину, а ты потом после
напиши мне обязательно, чтобы мы с папой приехали к вам в больницу.

— Ладно, — обещает Тэхён, готовый уже на всё, чтобы помочь своему отцу.

Омега сдерживает в себе крик, когда видит неподвижное тело отца на земле
и под неестественным углом вывернутую правую руку. У него земля из-под ног
уходит от мысли, что если он не поторопится и хоть что-нибудь не сделает, то
лишится отца навсегда. Пусть он плохой родитель, пусть пьёт, и они почти не
общаются, но Тэхён любит его всё равно, какой бы он ни был. Омега не хочет
терять кого-то ещё из своей и так ничтожно маленькой и хрупкой семьи. Он
уверен, что избили Хеншика не за просто так, поскольку в последнее время он
ходил мрачнее обычного с множеством ссадин на лице, прибывая не в самом
лучшем настроении. Возможно, это сделали его дружки, а может и те, кому он
задолжал — нет разницы. Хеншика нужно спасать и делать это как можно
быстрее. Когда телефон оповещает об смске, Тэхён, не глядя, жмёт на
выделенный номер, кусая губы до крови в ожидании ответа.

— Слушаю.

Тэхён забывает весь свой словарный запас напрочь, потому что:

— Чон…гук? — Тэхён не верит тому, что номер, который ему прислал Джин,
принадлежит не абы кому, а самому Чон Чонгуку, которого он сегодня просил
всё забыть и жить своими жизнями. Благодаря которому пообещал себе с
завтрашнего дня начать жить заново и… опять?..

— Тэхён? — не менее удивлённое слышит в свой адрес омега, из-за чего


сердце Тэхёна подпрыгивает вверх, падая куда-то на бок. Плевать! Сейчас на
всё плевать! Чонгук всё сможет решить, какой бы опасной беда не была, ведь
это же Чонгук. Сильный, умный, родной… Он сможет помочь! Не сдерживая
слёзы больше, Тэхён на одном дыхании выдаёт до дрожи в сердце:

— Чонгук!.. Чонгук-а! Мой отец… моего отца избили, и ему срочно надо в
больницу, иначе он умрёт. В скорой сказали ждать машину, а папе нужна
срочная госпитализация: у него кажется несколько рёбер сломано и рука
правая. Пожалуйста, помоги. Я прошу тебя! Помоги нам!

— Успокойся. Слышишь, Тэхён, успокойся. Я скоро буду, примерно через


восемь-десять минут. Всё будет хорошо, не плачь. Твой отец будет жить, даже
108/215
не думай о плохом.

— Приезжай скорее, пожалуйста…

— Приеду, обязательно приеду…

— Это всё? — спрашивает Чонгук, закончив подписывать необходимые


бумаги для того, чтобы Хеншика после операции перевели в отдельную палату,
снабдив всем необходимым.

— Да, можете идти. Спасибо. Хорошего вечера, — кивает ему молоденькая


медсестра, ставя печать и складывая документы в новую папочку.

— До свидания, — бросает сухое Чонгук и разворачивается резко,


направляясь к палате, где в ожидании результатов операции сидел Тэхён и та
взбесившая мозг женщина, Арём, кажется. Кто она вообще такая и почему
кричала больше, чем сам Тэхён, что вообще не проронил ни одного словечка, с
того момента, как переступил порог больницы? Врачи уже ждали их. Хеншика
тут же направили в операционный кабинет, сказав родным ждать окончания
операции и не делать поспешных выводов. Чонгук, конечно, не врач, хоть одна
из его специальностей — это анатомия, но состояние мужчины не самое
благоприятное. Как и сказал по телефону Тэхён, у Хеншика действительно было
сломано несколько рёбер, которые только чудом не задевали лёгкое, а также
правая рука. Со стремительно расползающимися гематомами по всему телу,
Хеншик находился в тяжёлом состоянии и, хотя врачи сказали не разводить
панику, кто знает, что ещё те отморозки успели сделать до того момента, как
Арём заметила их.

Чонгук не ожидал, что сорвётся с места сразу же, игнорируя собрание


учителей и шипение Намджуна в свою сторону с просьбой «заткнуться», забыв
напрочь о работе, услышав только голос умоляющего приехать омеги и громкие
всхлипы. Чонгук понятия не имеет, как он за десять минут добрался до жилого
комплекса Тэхёна, пропустив, кажется, парочку светофоров, что, конечно, очень
и очень нехорошо, но не суть. На тот момент он ни о чём не думал, кроме Тэхёна
и его отца.

После утреннего разговора с омегой, Чонгук и не рассчитывал больше на то,


что сможет хоть когда-нибудь заговорить с Тэхёном без «Вы», ведь он чётко дал
понять, чтобы альфа исчез из его жизни раз и навсегда, не мельтеша больше
перед глазами. Он даже от консультаций отказался, на которые так стремился
попасть. Впрочем, этого следовало ожидать, ибо действительно — лучшего пути
для них нет. А мучить друг друга не выход. И пока связь ещё не окрепла, не
окончательно закрепилась, спутавшись в несколько узлов, которые потом будет
разорвать ещё сложнее, чем сейчас, нужно было разобраться во всех проблемах,
109/215
решив наконец, как они поступят. Это было обоюдным решением, непростым, но
обоюдным, то есть: они хотели этого оба, дабы не разрушить что-то ещё
дальше. Тэхён смирился с победой Чимина, отдав Чонгука ему, а Чонгук же в
свою очередь…

Именно. Вот именно, Чонгук. А что ты?

Альфа было уже свыкся с тем, что от Тэхёна ему никуда не деться и всё
равно придётся как-то с ним контактировать, чтобы, став его другом,
приглядывать за ним и не давать в обиду. Чонгук поначалу так и собирался
сделать: предложить дружбу и нормально существовать в обществе, однако
сейчас понимает, что друзья из них вышли бы никудышные. Ни худшие, ни
лучшие: никакие. Тэхёну это не нужно, а навязываться и делать больно альфа
не станет. Он попытался послушаться омегу, принять его сторону и тоже
притвориться, что ничего такого страшного и не случилось.

Спрашивается: какого чёрта? Какого чёрта тогда судьба, сука, снова сводит
их вместе, отказываясь с ними «сотрудничать» и «подчиняться», подкидывая им
произошедшее с отцом Тэхёна? И откуда только у омеги его номер есть? Вот
зачем он ему позвонил, зачем?! Ведь сам же первый рушит крепость, которую и
выстроил сегодня утром. Конечно, это была та ситуация, где язык работает
быстрее, чем мозг, а у Чонгука выбора не было: не мог же он послать Тэхёна и
оставить умирать в подворотне его родителя? Не мог. Совесть бы не позволила.

И сейчас тоже совесть не позволяет просто взять и поехать домой, потому


что его основная часть сделана; он здесь больше не нужен. Однако стоит только
увидеть Тэхёна, сжавшегося в маленький комочек на диванчике, в накинутом
небрежно на хрупкие плечи халате, мужественно старающегося сдержать
новые слёзы, Чонгук не смеет поворачивать обратно. Не смеет забить на всё и
отправиться домой отдыхать и есть мясное рагу Чимина, оставшееся ещё с
прошлого вечера.

Чонгук видит, знает и понимает: он здесь нужен, как бы сильно Тэхён не


строил из себя сильного и независимого. В первую очередь, он ещё ребёнок. Без
него омежка не справится с этой напастью, и даже успокаивающе
поглаживающая его по плечу Арём не поможет. Потому что делить боль на
двоих куда проще, чем на одного. Она слабее и не сможет противостоять им
двоим. Не сможет победить. А Чонгук и не позволит.

Больше — нет.

— Я договорился с персоналом, и сразу же после операции Хеншика


переведут в отдельную палату, предоставив всё необходимое для поддержания
его здоровья, — оповещает их Чонгук, когда подходит к диванчику, сразу же
приковывая свой взгляд к Тэхёну, что даже не повернулся в его сторону, смотря
на дверь операционной неотрывно.

— Спасибо большое, — выдыхает облегчённо Арём, поднимаясь на ноги. —


Вам, наверное, немало денег пришлось заплатить, чтобы отдельную палату
заполучить…

— Деньги сейчас не так важны, как здоровье Хеншика, — перебивает её


альфа, занимая место на диванчике рядом с Тэхёном, которому явно было сейчас
не до всего на свете. — Вы можете идти домой, аджума. После мы обязательно
110/215
оповестим Вас о состоянии…

— Не нужно! — слишком резко и громко. — Я дождусь. Спасибо за


предложение.

— Извините, если это обидно прозвучало.

— Меня уже сегодня ничем не удивить, поэтому забудь. Я пойду, тут


кафетерий вроде был где-то, а вы будьте тут и караульте. Если что, сразу
кричите меня, — бросает напоследок Арём, грозя пальцем Чонгуку, удаляясь
поспешно на поиски спасительного кофе.

Женщина сразу же забывается, словно её тут и не было, когда в плечо


альфы, как слепой котёнок, ищущий поддержки и тепла, утыкается лбом Тэхён,
которого Чонгук тут же прижимает к себе, умещая подбородок на его макушку,
сжимая его руку в своей, поглаживая большим пальцем тыльную сторону
ладони. На несколько минут в коридоре наступает полная тишина, нарушаемая
лишь изредка тиканьем настенных часов, которые вскоре начинают раздражать
Чонгука, мечтающего уже отправить их на свалку, как затихший в его руках
Тэхён начинает шевелиться, рассекая покой своими словами, вгоняя альфу в
ступор:

— Простите меня, учитель Чон. Я просил Вас больше не появляться в моей


жизни, но сам же и нарушил собственный запрет. Я… я постараюсь, чтобы
больше такого не случилось, чтобы не отрывать Вас больше от дел и чего-то ещё
важного.

— Тебе незачем извиняться, Тэхён. Ты поступил правильно, позвонив мне,


наплевав на гордость. Твоему отцу требовалась помощь, и именно ты, а не я,
спас его от смерти.

— Но у Вас же Чимин, — напоминает альфе омега. — Он явно будет


недоволен, когда узнает, что Вы помогаете мне.

— Это моё дело, кому помогать, а кому нет. Я не завишу от Чимина и его
решений; у меня есть собственная голова на плечах. Не думай сейчас о Чимине,
сделай вид, будто его вообще нет. Сейчас для тебя главное — это твой отец и
только он.

— Мне кажется, если бы ещё чуть-чуть, и я потерял бы его.

— Но этого же не случилось, — отстраняясь немного и заглядывая в глаза


омеги, щёлкает его по носу Чонгук, улыбаясь. — Мысли позитивно, помнишь? Не
нужно думать о плохом, иначе оно непременно и случится. Лучше думай о том,
как вы вернётесь домой, снова став счастливыми. Мне кажется, теперь так и
будет.

— А Вы? — задаёт осторожно Тэхён свой крутящийся юлой в голове вопрос,


потупив взгляд, розовея щеками. — Вы тоже будете рядом?

— Если ты хочешь, — не задумываясь, сразу отвечает Чонгук, твёрдо


уверенный в своём решении, как никогда раньше, — если ты позволишь, то буду.

Тэхён оборачивается резко, впиваясь донельзя удивлёнными глазами в


111/215
совершенно спокойное выражение лица альфы и тёмные глаза, чьё
смородиновое море принадлежало сейчас только одному Тэхёну, пугая своей
серьёзностью ещё больше. В первую минуту омеге кажется, что он ослышался,
что это сказано было кому-то другому, но не ему точно: они ведь отказались
друг от друга! Приняли решение жить отдельно, сохранять расстояние и
перейти на отношения «учитель-ученик». Тэхён с точностью в двести процентов
может доказать это. Так почему же получает такой неоднозначный ответ на
свой вопрос, который в принципе и не должен был прозвучать, сгущая воздух
над ними и нагревая его до головокружительной температуры.

Тэхён помнит и их разговор у него дома. Все осторожные слова Чонгука в его
сторону, своё откровение и неприемлемое поведение. И поцелуй. Поцелуй,
требующий от Тэхёна заткнуться и перестать унижаться. Перестать быть ниже
этого. Помнит он его смутно, будто в тумане, даже не прочувствовав ничего
толком, не успев. Из-за этого он злился на себя, а потом, после, забыл, будто
опять же ничего и не было. Не было ни Чонгука, ни их истинности. Была,
конечно, у него ещё одна неприятная сердцу мысль, что альфа делает это всё не
по своей воле, а только потому, что истинность заставляет, но разве в сказанных
ему Чонгуком словах был какой-то подвох, не тот посыл? Или всё-таки был? Хотя
зачем ему это надо: работать на два фронта?..

Проклятье! Это сложно. Сложно для перемешанных в кашицу мозгов Тэхёна


и его покачнувшейся сегодня опять психики. Поэтому, обнимая крепко за шею
альфу, который не сопротивляется и даёт себя обнимать, прижимать ближе,
чуть ли не залезать к нему на колени, он оставляет этот вопрос на завтра, на
светлую голову, позволяя любимому аромату окутывать себя и успокаивать,
действуя как таблетка от всех напастей. С Чонгуком не страшно. С Чонгуком
куда проще и легче, чем с той же химией, которую так ненавидит Тэхён и так
любит Чонгук.

Парадокс, не правда ли? Они оба — по своей природе парадоксальны по


отношению друг к другу, но тем не менее судьба выбрала именно их, а значит,
не так уж всё и плохо.

Тэхён верит в это. Верит, что сможет стать счастливым и без Чонгука,
который, конечно, будет рядом и не даст сойти с верного пути. А это куда
ценнее, чем просто взаимность.

Потому что стать счастливым так же просто, как и вздохнуть…

Примечание к части

112/215
Белый

— А что врачи сказали? — спрашивает Чонгук у Тэхёна, заканчивая


складывать документы с отчётами за прошедший месяц на пыльную полку
стеллажа, что стоит в лаборантской, закрывая дверцу и слезая вниз со
стремянки к омеге, помогающему ему разобраться с бумагами, хоть учебный
день и закончился несколько часов назад. Тэхён не спешит домой, в котором
пахло скукой и одиночеством, но и в больнице велели пока не появляться.

— Сказали прийти послезавтра, — отвечает Тэхён, поджимая губы и следуя


за Чонгуком к входной двери, что пропускает его вперёд, и ждёт несколько
минут, пока он заберёт свою сумку и школьный пиджак, закрывая следом дверь
на ключ и кладя его в карман, чтобы после отдать на вахту на нижнем этаже их
такой тихой и пустынной к этому часу школы. — Лечащий врач отца пообещал
мне организовать встречу с ним, так как пока к нему никого не пускают. После
операции ему нужно оправиться для начала, а уж потом и общаться с кем-то.
Жаль, что только я это понимаю… — вздохнул Тэхён, разбавляя его тяжестью
пустой, залитый прощальным солнцем к этому часу коридор, тем самым
привлекая к себе внимание Чонгука.

— Что ты имеешь в виду? — альфа останавливается посреди коридора,


смотря на омегу вопросительно.

После случившегося с отцом Тэхёна, Чонгук сделал всё, чтобы тот не


чувствовал себя одиноко, грузя себя ненужными мыслями и думая непременно
только о плохом исходе событий. После короткого диалога в больнице, где,
вроде как, они заключили дружеское «перемирие», альфа с боем отправил
Тэхёна вслед за Арём в столовую, дав денег и сказав купить что-то съестное, а
сам остался ждать результаты операции. Слава богам, ничего ужасного и
страшного с Хеншиком не произошло, как напридумывали себе омеги; жизни
Кима ничего не угрожало, отделался легко, скажем так. Проведя всю ночь в
больнице и лишь только под утро доставив Арём и почти спящего Тэхёна домой,
Чонгук отправился к себе, перед этим надавав тысячу и одно наставление
Тэхёну, чтобы тому ненароком не приспичило бежать обратно в больницу к отцу;
всё равно сейчас к нему никого не пустят. Как ни странно, омега послушал его,
выполнив все указания Чонгука. Даже в школу пришёл вовремя, не опоздав ни
на минуту. Это хорошо, очень хорошо — парень наконец-то взялся за голову.

Между ними больше не чувствовалось никакого затяжного напряжения в


общении ни на уроках, ни на переменах; всё вернулось на круги своя, чему
Чонгук искренне нарадоваться не мог. Честно, это куда лучше, чем то, что
предлагал им Тэхён. После всего случившегося, даже альфе, хоть он старше и
умеет контролировать свои эмоции, было бы сложно не смотреть в сторону
Тэхёна слишком часто, чего бы ему не хотелось: это выходило бы машинально,
стоило только услышать имя омеги, что совершенно точно навсегда застряло в
голове Чона.

От истинности им никуда не деться, как и от тех правил, что она диктует


альфам и омегам, чтобы те жили тоже: забыть их можно, а вот не подчиняться —
нельзя. Иначе будет больно. Больно обоим. Один не сможет существовать без
другого, зная, что его истинный улыбается и в твоей поддержке не нуждается.
Так и здесь. Тэхён позволил Чонгуку просто быть рядом, присматривать за ним и
защищать, а большего альфа и не просил.
113/215
— Кажется, тётушка Арём что-то скрывает. Причем не только она, но и,
похоже, мой отец тоже. Вы видели, как она вела себя в больнице? Это явно
неспроста всё, — нахмурил брови Тэхён, забавно скорчив лицо, вызывая этим у
Чонгука тёплую улыбку. Он треплет омегу по пепельным волосам, пропуская
мягкие серебристые пряди, в которых игралось вечернее солнце, через пальцы,
говоря после:

— Тебе не кажется. Не знаю, как там у вас дела обстоят, но, думаю, аджума
сама может дать ответ на этот вопрос. Бьюсь об заклад, уже завтра ты с ней
встретишься в больнице.

— Вы так думаете? — Тэхён ещё больше хмурится, отчего на переносице


складка меж бровей прорисовывается, прокручивая слова Чонгука у себя в
голове, пытаясь вникнуть в их суть. — Хотите сказать, что моему отцу нравится
тётя Арём?! — выходит слишком звонко.

— А почему нет? — не понимает удивлённого возгласа омеги Чонгук,


пожимая плечами и засовывая руки в карманы белого лабораторного халата. —
Любви все возрасты покорны, — поучительным тоном говорит Чонгук, состроив
умное лицо профессора, отчего Тэхён незамедлительно прыскает от смеха, в
которой раз говоря небу «спасибо» за то, что оно дало ему шанс всё исправить и
сохранить хотя бы дружеские отношения с этим внеземным альфой, что только
снаружи взрослый, а на самом деле, глубоко внутри тот ещё ребёночек. — Кому
как ни тебе знать это, Тэхён-ши.

— Ой, да ну Вас! — омега коротко смеётся, краснея щеками и пихая легонько


кулаком Чонгука в плечо. — Ладно, я пойду, меня Джин-и ждёт. У него фобия, он
не может ездить в общественном транспорте один, я не могу бросить его.
Хороших выходных Вам, учитель Чон.

— И тебе. Будь аккуратней по дороге домой, хоть твой Джин и за версту


может завалить великое войско Чингисхана, но тем не менее, позвони, как
доберёшься.

— Хорошо, — кивает резво Тэхён, награждая Чонгука прямоугольной улыбкой


и, махнув рукой, вприпрыжку преодолевает коридор, сворачивая за угол и
перепрыгивая сразу через две ступеньки лестницы, держа путь в гардеробную.

«Всё хорошо», — думает альфа, провожая омегу глазами, — «и сейчас, и


будет». Теперь точно. И сомневаться более в этом не имеет смысла… потому что
уже…

«…Я слышу звук океана вдалеке,


Я путешествую через леса снов,
И иду напрямую туда, где ярче светит солнце.
Возьми меня за руку сейчас,
Ведь ты — причина моей эйфории…»[5]

114/215
Two months later, December

Белый.

Что означает этот цвет?

Белый — это чистый лист, говорящий нам о том, что многое можно начать
сначала. Белый — это облако, ватное и, наверняка, очень мягкое, как чья-то
душа. Белый цвет — это снег, что сейчас крупными хлопьями ложился на
зелёный газон школьного стадиона, по которому лихо гоняла мяч местная
школьная команда под строгим надзором учителя Мингю, гордо
расхаживающего по беговой дорожке, не обращая внимания на холодный
ветерок, оповещающий о том, что к власти пришёл декабрь.

Тэхён любит этот месяц. Не только потому, что у него день рождения и
Новый год сразу на следующий день, но и потому, что вокруг всё становилось
белым, чистым и пушистым, искрящимся от света уличных фонарей и фар
машин. С белого начинается новый день, новая интересная жизнь, а тягости
забываются. Так и у Тэхёна. С наступлением зимы у омеги наконец-то всё
налаживается в жизни, встаёт на свои места и улыбается. Как ни странно, но
даже без учёта того, что Чонгук не признал в нём истинного, Тэхён с
уверенностью может сказать, что он счастлив и ничего менять в своей жизни не
хочет. Куда ещё лучше-то?..

Да, учитель Чон не стал альфой Тэхёна, но зато преуспел в другом — в


верном и надёжном друге, с которым омеге было велено делиться всем на свете,
чтобы быть уверенным, что тому не нужна была помощь. За два месяца близких
отношений с Чонгуком, Тэхён настолько привык к его обществу, что теперь без
зазрения совести может спокойно бегать к нему в лабораторию на переменах и
болтать о чём угодно, зная прекрасно, что не надоест своим обществом Чонгуку,
всегда тепло улыбающемуся ему при встрече и поддерживающему разговор на
любую тему, которую с собой приносил омега, влетая радостной бомбочкой в его
личную обитель. Чонгук не считал подобное их поведение ненормальным или же
непристойным, наоборот, так он будет в курсе всех событий, что окружают
Тэхёна, засыпая спокойно ночью и не переживая за этого непоседливого
ребёнка. В любом случае их всё устраивало, а остальное — проходящее.

Самой главной неожиданностью, наверное, за прошедшее время стало то,


что отец Тэхёна — Хеншик и их соседка выше Шин Арём, очень хорошо
сдружились. То есть, как хорошо: если раньше отца не было дома, когда Тэхён
возвращался с учебы, то он мог с уверенностью сказать, что тот, как всегда, где-
то гуляет. Сейчас же нет. Сейчас Хеншик больше времени проводит с этой
буйной женщиной, устроившись даже на работу новую, уволившись со старой.
Они настолько сильно привязались друг к дружке, что Тэхён понемногу-
помаленьку стал задумываться, что, похоже, вскоре ему представится
115/215
возможность назвать Арём-ши своей матерью. Он не против в принципе: его
отцу хорошо с ней, он не пьёт и не дебоширит, как раньше, возвращаясь,
кажется, снова к нормальной жизни, вылезая из своей скорлупы прямо-таки в
руки заботливой Арём.

— Ну что, не придумал ещё, как будешь зачёты по английскому сдавать


учителю Киму, которые ты так благополучно прогулял? — спрашивает Сокджин
у Тэхёна, кутаясь получше в болотного цвета куртку и шмыгая носом. Находясь
сейчас на трибунах их школьного стадиона и наблюдая, как учитель
физкультуры орёт на футбольную команду, тренируя к городскому матчу,
Сокджин и Тэхён ёжились от холода на улице, но не спешили идти внутрь
здания: перемена же.

— Не придумал, — выдыхая клубок пара, отвечает Тэхён, ероша


перекрашенную в чёрный цвет копну волос друга, — но, скорее всего, попрошу
помощи у Чонгук-и.

— Ты же говорил, что он не силён в английском.

— Да, не силён, но учитель Ким его лучший друг, забыл? И он, кстати, в курсе
о нас с ним, — зачем-то подмечает парень, улыбаясь широко, вспоминая всю
комичность ситуации, когда Намджун решил предложить пойти Чонгуку в
столовую перекусить, зайдя за ним специально, и наткнулся на ставящего
щелбан Чону Тэхёна, что всё-таки проиграл тому в споре на то, что омега не
сможет написать тест по прошлой теме выше, чем семьдесят баллов. Тэхён
бухтел долго, обижался, что вообще согласился на это тупое пари, убив целый
вечер на зубрёжку, вместо того, чтобы пойти вместе с Сокджином на премьеру
фэнтези, которое он ждал ещё с прошлого года. Тем не менее, Тэхён не
потратил время зря: тест был успешно написан, и Чонгука уже ждал его
обещанный «приз». Надо было видеть лицо Намджуна в этот момент, оно было
такое же красное, как и у Тэхёна, когда Чонгук пытался объяснить сей поступок
со стороны ученика и почему вообще он ему позволил подойти так близко.
Вышло уверенно: по крайней мере Тэхён выдохнул. А вот учитель английского
наоборот — забыл, что это такое — дышать, услышав о истинности его лучшего
друга и этого мальчишки.

— И что это даёт? — не понимает Джин, листая новостную ленту твиттера в


телефоне. — Намджун-ши страшный зверь, помнишь? Он никому так просто
оценки не ставит, а тут тем более: семестр-то к концу подходит.

— Ой, ну и что, — фыркает Тэхён, откидываясь спиной на трибуны. —


Признайся, что тебе завидно просто, что мне оценка достанется
ничегонеделанием.

— Твой принц не согласится на такое, — Джин игнорирует колкость Тэхёна,


продолжая холодно: — Он хоть и сюсюкается с тобой, но когда дело касается
учебы: где сядешь, там вокзал — это про него. Пора тебе становиться
самостоятельным, Тэхён-а.

— Я самостоятельный…

— Поправочка: самостоятельным — значит, независимым от общения с


Чонгуком.

116/215
— Ну и где здесь параллель? — хмурит брови омега.

— Что? Так, а ну не путай меня, — кажется, Джин тоже «потерялся». —


Прекращай сидеть в своих фантазиях с сонсэннимом и берись за учёбу, вот! —
отвешивает подзатыльник Тэхёну по серой макушке Джин, незамедлительно
получая в ответ по ноге.

— Так я и так… не понимаю, к чему ты клонишь. Мы с Чонгуком друзья, я


могу обратиться к нему с любой просьбой. То же самое и он ко мне.

— Отлично, но ты не забывай, что у твоего друга ещё так-то есть омега.

— Благодаря тебе не забуду точно, — пыхтит обиженно в его сторону Тэхён


и, поднимаясь на ноги с нагретого места и вешая рюкзак на плечо, спускается
вниз с трибун, намереваясь пойти в класс готовиться к следующему уроку.
Сокджин что-то там бормочет ему в спину, но Тэхён не слушает, затыкая уши
наушниками и вливаясь в незамысловатую мелодию популярной в этом месяце
песни.

Наверное, Джин прав. Хотя нет, не наверное, а прав. Одержимость Чонгуком


как была присуща Тэхёну, так и остаётся его главной проблемой. Омега не
требует чего-то больше, чем иметь возможность хоть раз в день поговорить с
альфой и поймать на себе его кроличью улыбку. Они не разговаривали о
проблемах, о пережитом и о личной жизни — они просто были друг у друга в
любую минуту, и этого вполне хватало. Хватало, чтобы жить и не думать о
плохом; хватало, чтобы продолжать мечтать; хватало, чтобы смотреть на мир,
как раньше, и не скрывать своё истинное «Я».

Проблема под названием «Пак Чимин», конечно, никуда не растворилась. Но


альфа был предельно аккуратен насчёт омеги, когда общался с Тэхёном, иногда
сующим свой нос куда не надо. Но, наверное, этим он и покорил Чонгука: своей
пытливостью, своей непоседливостью, своими искорками в больших ореховых
глазах, своей дружелюбностью и милыми привычками, вроде долгих обижаний и
бухтений не из-за чего. Временами даже создавалось ощущение, что они знают
друг друга уже сто лет, будто встречались уже когда-то и просто не помнят
этого. Это страшило и будоражило одновременно, но не мешало ни Тэхёну, ни
Чонгуку встречаться почти каждый день и делиться пережитым этим днём.
Более того, омеге было разрешено даже касаться альфы, если обстоятельства
требовали этого.

Джин может и прав, как всегда, но Тэхёна не переубедить. Лучшей жизни,


чем сейчас, наполненной его любимым белоснежным цветом, как густое облако
сейчас на голубом небе, ему не сыскать, а значит — правила и табу идут куда
подальше. Он уйдёт теперь только тогда, когда Чон его об этом попросит и
объяснит причину. Сам же Ким больше сей ошибки не сделает…

Он ничего не слышит и не видит, рассматривая носы своих потрёпанных


ботинок, делая заметку у себя в голове, что нужно будет сходить в торговый
центр и купить новые. Увлеченный своими раздумьями, Тэхён не слышит, как
кто-то кричит ему остановиться, не слышит Джина, орущего ему что-то о том,
что нужно увернуться, не видит, как с бешенной скоростью в него летит
футбольный мяч.

Но чувствует это.
117/215
Когда мяч всё же достигает своей цели, мощно ударяя Тэхёна по голове,
отчего омега вскрикивает болезненно, хватаясь за голову, морщится и валится
от стрельнувшей в висок боли на землю, отключаясь, кажется, на несколько
минут, пребывая в каком-то чёрном и размытом пространстве.

— Тэхён! — вопит на всё поле Сокджин, в считанные минуты оказываясь


рядом с другом, пугаясь до невозможности, когда спрашивает у Тэхёна, в
порядке ли он, получая в ответ сжатое «нет».

Игроки футбольной команды тут же окружают их, из-за чего тренеру Мингю
приходится расталкивать любопытных учеников, садясь рядом с Тэхёном на
одно колено и разворачивая его к себе лицом. Мальчишке больно, он явно не
фокусируется в пространстве и пытается хоть как-то отогнать от себя мыльные
пузыри перед глазами, лишившие его на мгновение зрения.

— Давай, молодой человек, поднимайся, — помогая сесть Тэхёну, говорит


тренер, касаясь растрёпанных волос и приглаживая их немного, пытаясь
вернуть макушке привычный вид. Шишка точно обеспечена. Возможно, даже
лёгкое сотрясение мозга. — Лухан-ши! — кричит грозно мужчина, придерживая
омегу за плечи, чтобы тот вновь не свалился, как мешок картошки на газон,
собирая мокрые травинки от снега своими волосами.

Из толпучки вырисовывается растрёпанная пшеничная голова, а после и её


обладатель, с большущими перепуганными глазищами и каменным лицом, дыша
слишком часто, не зная, куда деть руки от слишком зашкаливающих эмоций.
Сокджин уже рвётся было в бой: хорошенько наорать на виновника, так щедро
ударившему по мячу, что тот аж прилетел в голову Тэхёна, но так и замирает в
движении, оставаясь с открытым ртом, становясь похожим на рыбку,
выброшенную на берег. Парень по имени Лухан, на которого зло исподлобья
смотрел Мингю, готовый наорать на непутёвого игрока в любую секунду,
оказывается весь сплошь хорошеньким, милым до безобразия, что аж от
сладости в горле першит. Не так широк в плечах и ростом с Джина примерно,
что обычно не свойственно альфам, но тем не менее — будь воля Кима, он бы с
удовольствием прогулялся вечером по парку с этим недофутболистом. Слишком
красивый!..

— Сколько раз тебе повторять, что пословица «Сила есть — ума не надо» нам
в футболе не подходит!.. — начинает отчитывать тренер парня, и отчего-то
Джину становится жалко альфу, что, кажется, в любой момент готов был
поднять на руки покалеченного Тэхёна и нести в медпункт. Это хорошо, что он
чувствует свою вину и понимает, что покалечил человека, тем более омегу, из-за
своей несдержанности на поле. Это явно плюс, ведь для нынешних
высокомерных и напыщенных альф, трущихся возле омег, это точно
несвойственно. Вывод: Лухан хороший и, возможно, Сокджин даже слово ему не
скажет в знак защиты друга. К тому же, он сам виноват, — впредь не будет уши
всякой ненужностью забивать.

А дальше происходит то, чего впечатлительный ко всему Джин не ожидает


совершенно: альфа не дожидается, когда Мингю закончит свою канонаду,
смотрит только на Тэхёна обеспокоенно, закусив виновато губу, и подходит к
нему, но лишь для того, чтобы взять на руки. Он кивает тренеру, быстро говорит
что-то и просит зевак расступиться, дав пройти.

118/215
Тэхён не особо разбирает, что с ним происходит и куда его несут,
насчитывая, кажется, уже двухсотый самолётик, пролетевший перед глазами,
мечтая сейчас только об одном: увидеть Чонгука и пожаловаться ему на этого
футболиста, что прижимал слишком бережно его к себе и шептал что-то на ухо,
успокаивая и прося потерпеть немножко до медпункта. Тэхён соглашается, как в
тумане, но всё равно обещает себе пожаловаться на гада своему альфе…

----

— Возможно, лёгкое сотрясение мозга и потеря ориентации, — констатирует


доктор Джо, записывая данные по состоянию Тэхёна в отчётный лист. — Ничего
страшного, видимо, лёгкая нога мяч била, — улыбается беззлобно мужчина,
поглядывая на Лухана, стоящего поодаль и виновато опустившего голову,
изучая под ногами пол. «Не смешно…» — думает альфа.

— С ним точно будет всё хорошо? — уточняет всё же тренер, что, так же как
и Сокджин, сидящий рядом с Тэхёном и аккуратно прикладывающий лёд к его
голове, находились в медпункте.

— Да, но впредь играйте в футбол на поле, а не там, где люди ходят, —


грозит ему пальцем доктор Джо, на что альфа облегчённо выдыхает.

— Всё обошлось, — Лухан наконец подаёт голос, выходит это слишком


хрипло и грубо от долгого молчания, подходя ближе к кушетке, на которой
сидели Тэхён и Сокджин, сглатывая нервно и ловя на себе злобный взгляд
омеги, так и нетерпящего выйти отсюда и хорошенько словесно проучить этого
Роналдо. — Прости меня, — поворачивается лицом к Тэхёну, из-за чего омега
вдруг теряется, путаясь в словах, не зная, как реагировать на пронзительный
взгляд альфы, видимо, старше его всего на год, придвигаясь ближе к Джину,
садясь случайно на его ладошку, от чего тот незамедлительно верещит, будто
ему руку расплющили, вызывая тем самым улыбки у тренера и доктора Джо. — Я
не думал, что попаду в кого-нибудь, когда пытался забить мяч в ворота. Это
вышло случайно, не намеренно. Мне стыдно, что так получилось, — Тэхён
замирает, дышать, кажется, переставая, не зная, куда деться от вездесущих
глаз альфы, от которых, похоже, никуда не спрячешься. — Я… то есть, в
качестве извинений…

Дверь в медпункт открывается слишком резво, отчего все присутствующие


мгновенно переводят взгляд туда: Доктор Джо приветственно машет, Мингю
улыбается натянуто гостю, а Джин закатывает глаза, ибо — вот вообще не
вовремя. Абсолютно.

— Чонгук… — шепчет одними губами Тэхён, готовый расплакаться от


счастья, что альфа здесь, он пришёл, а не проигнорировал, услышав о
происшествии с ним, которое наверняка разлетелось по школе за считанные
секунды, дойдя и до учителя химии, с недавних пор, назначенного временно из-
119/215
за отпуска за свой счёт учителя Хё классным руководителем 1С класса. Чон
Чонгук, узнал об этом первый.

— Тэхён, — Чонгук быстро преодолевает расстояние, отпихивая Лухана в


сторону, что шипит сразу, не замечая его присутствия, кажется, и садясь перед
омегой на корточки, спрашивая, заглядывая прямо в глаза Тэхёна, ставшие
отчего-то влажными, превращая ореховый цвет — в шоколадное море. — Как ты?
Всё хорошо? — он касается его руки, накрывая ладонь своей, сжимая немного,
приводя тем самым в чувства. — Доктор Джо, с ним всё в порядке? Почему он не
отвечает мне?! — Чонгук всё же срывается, выдавая своё встревоженное
состояние. Ещё бы, он, как только услышал, что его ученик, его Тэхён попал в
медпункт, тут же бросил все дела, помчавшись опрометью разведывать
обстановку. Некрасиво получилось, конечно, с Намджуном, что так и остался
сидеть в учительской с забитым ртом едой, не получившим ясного ответа от
друга, что подорвался слишком резко и рванул куда-то, оставляя так и не
тронутый кимбап, заботливо приготовленный Чимином альфе утром перед тем,
как ехать к папе.

— Можете так не переживать, учитель Чон, — услужливо говорит бета. —


Жизни Ким Тэхёна ничего не угрожает. Правда, на учёбу он уже сегодня не
пойдёт, пусть дома остаток учебного дня посидит, проспится.

Чонгук поворачивается к Лухану, награждая того свирепым жгучим


взглядом, что не уходит от внимания Тэхёна, спешившего заверить Чона, что с
ним всё в порядке и умирать он не собирается.

— Со мной всё нормально, учитель Чон. Голова только болит немного, но в


целом — пойдёт, было и хуже, — он поворачивается к Лухану: — Твои извинения
принимаются, но, пожалуйста, будь осторожен в следующие разы.

— Конечно, спасибо, — улыбается солнечно омеге альфа, кланяясь. — Но всё


же, я не договорил, — он прокашливается в кулак, наблюдая, как Чонгук
поднимается на ноги и не сводит с него чёрных глаз, в которых недобрые
огоньки плещутся. Он замечает запоздало доминантную ауру альфы, что,
кажется, был совсем не доволен тем, что на его «территорию» ступили, но
продолжает всё же мужественно и без запинки, как репетировал дома у
зеркала, вызывая тем самым неоднократные смешки со стороны младшей
сестры Ирисы: — В качестве извинений, можно мне будет тебя проводить до
дома и угостить пирожными в кафе? Гемоглобин как раз повысишь, — неловко
смеётся Лухан, добавляя это зачем-то, называя мысленно себя «придурком»,
ероша волосы на затылке.

Тэхён пристывает к кушетке от услышанного, во все глаза таращась в


изумлении на Лухана, определённо точно уверенного в своих словах, так лихо
заявивших их сейчас при всех, никого не стесняясь. В помещении становится
настолько тихо, что Тэхён, возможно, пока и не слышит собственного дыхания…
однако Джина, легонько пихающего его в плечо и шепчущего на ухо
соглашаться, не раздумывать, он слышал отчётливо.

— Я… э-э-э… ну, н-ну я-я… — Тэхён кидает спасительный взгляд на Чонгука,


пытаясь прочесть на его лице хоть какой-нибудь ответ, но, не видя на нём
абсолютно ничего, он выпаливает: — Да.

— Да?! — чрезмерно весело выходит у Лухана, отчего он смущается сам. —


120/215
Замечательно.

— Да?.. — говорит себе сам Тэхён, похоже не до конца понимая, на что он


только что подписался…

----

Тэхёну непривычно. Тэхёну не (много) страшно и, наверное, он бы с


удовольствием сбежал домой со скоростью света, но Джин, контролирующий
каждое его движение в гардеробе, не отрывая цепкого взгляда от чересчур
медленно надевающего на себя куртку Кима, не давал ему такой возможности.
Тумаков точно не избежать тогда.

Сразу после осмотра врача, Сокджин, взяв под руку Тэхёна, что был не в
состоянии что-то сделать или сказать, явно шокированный собственным
ответом, подмигнув Лухану, потащил своего сопротивляющегося друга в
гардеробную, не давая тому и маленькой возможности поговорить с Чонгуком,
что не сводил своих пронзительных опасно-смородиновых глаз с них до самой
двери, прожигая в теле Джина дырку. О да, омега это очень хорошо
почувствовал! Горький, злой и ненавистный; однако поздно — он не собирается
отступать: Ким во что бы то ни стало отправит Тэхёна на прогулку с Луханом,
что сиял, как лампочка новогодняя, не скрывая своего веселёхонького
состояния, когда получил своё заветное «да», что тоже не ушло от Джина.

Всю дорогу до гардеробной Сокджин трындел Тэхёну об этом Лухане, о том,


какой он милый и воспитанный альфа, о том, как вести себя с ним на свидании
и…

Подождите-ка… Свидании?!

— Я не хочу идти! — взвыл Тэхён, зло отшвырнув от себя шарф и плюхаясь на


скамейку, закрывая пылающее лицо руками. — Я полный дурак, что согласился.
Зачем я это сделал? Я не хочу никуда идти… не хочу…

— А что ты хочешь? — вздыхая сдержанно, как терпеливый родитель, и


подбирая бедный шарф омежки, спрашивает Сокджин, садясь на скамейку с
другом и приобнимая за плечи. — Тэхён-и, прекрати так себя накручивать. Ты не
на каторгу идёшь. В конце концов, когда-то это должно было случиться: тебе
восемнадцать скоро стукнет, а ты ещё ни разу ни с кем на свидания не ходил. А
Лухан отличная кандидатура и как вариант для начала новой жизни...

— Откуда ты его знаешь? Почему ты так уверен, что он хороший? —


всхлипывает Тэхён, смотря на друга грустными глазами, как у побитого щенка.
Не прокатит!

— А по нему не видно? — удивляется этим вопросам Джин, настроенный


121/215
решительно. Да, он не знает этого футболиста, но ему хочется почему-то верить.
Верить в то, что он не причинит вреда и не обидит. Наоборот, защитит и
поддержит в трудную минуту. Бывают же такие люди, у которых всё на лице
написано, так и здесь: Сокджин был уверен на девяносто девять процентов, что
альфе можно доверить своего друга, не переживая за его здоровье и честь.

— Я не разглядывал его…

— А зря! — перебивает его омега, награждая строгим взором. — Прекрати


уже причитать и подбери сопли. Лухан — классный, я уверен, в его обществе
тебе не станет скучно. Тэхён, — Джин поворачивается к нему, обхватывая его
щёки ладонями и заставляя смотреть только на себя, — ты — красивый омега.
Ты такой красивый, что обзавидуешься. И это не только я тебе говорю, это тебе
каждый третий альфа нашей школы скажет. Даже твой ненаглядный принц. Это
нормально, что ты нравишься другим. Нормально общаться с этим «другим» и
гулять с ним после школы. Никто тебя не просит строить из себя что-то перед
ним, но, — Джин делает паузу, давая Тэхёну возможность переварить
услышанное, — у тебя же есть всегда я: только шепни мне, что этот футболист
позволил себе лишнего, и уже завтра его конечности поплывут по реке Хан.

Это заявление незамедлительно вызывает смех у Тэхёна, который


накидывается на лучшего друга с объятиями, шепча «спасибо» и улыбаясь
благодарно.

— Ты мой самый лучший друг на свете, Джин-и. Что бы я просто без тебя
делал.

— Грустил, что же ещё, — хмыкает Джин, подмечая эту очевидность и


помогая Тэхёну справиться с длинным шарфом и провожая до вахтёрской.

Когда Тэхён выходит на улицу, Лухан уже ждёт его у ворот школы, пиная
какой-то камушек, но забывая о нём напрочь, когда видит омегу, расплываясь
сразу в улыбке. Омега сглатывает, смачивая пересохшее горло, чувствуя, как по
телу волна дрожи проходит, а ноги свинцом будто наваливаются, но он,
игнорируя это, твёрдо шагает вперёд, дыша через раз, кажется. Он старается
выкинуть весь тот жужжащий громко рой мыслей у себя в голове, ловя на себе
улыбку альфы и даря ему такую же в ответ. А может, ничего страшного и не
произойдёт. У страха ведь всегда глаза велики, стоит только начать…

— Ну что? — заговаривает первым альфа, руша тишину между ними, когда


они стоят возле пешеходного перехода, дожидаясь светофора. — В какое кафе
пойдём? То, что ближе к твоему дому или…

— Давай поближе, — выдыхает Тэхён, обретя долгожданную способность


говорить, — а то не хочется потом долго идти.

— Как скажешь. Я провинился, значит, слушаюсь тебя сегодня во всём, —


кивает Лухан, не отводя тёплого взгляда от омеги, красивого и
раскрасневшегося, то ли от смущения, то ли от мороза на улице, сжимая лямки
рюкзака покрепче, чтобы не выдать себя сразу с потрохами и не спугнуть
Тэхёна, который чувствовал себя явно не в своей тарелке.

Ещё бы! Ему ещё никто не предлагал прогуляться после школы, зайти в кафе
и так далее по списку. В его фантазиях всё это должно было произойти с другим
122/215
человеком… Нет! Только не сейчас. Сонсэнниму сейчас нечего делать в его
мыслях, поэтому Тэхён изо всех сил старается выкинуть орущее ему разумом
имя истинного, переключаясь на Лухана, позволяя себе задержать на нём
любопытный взгляд дольше положенного.

Джину можно опять медаль вручать за правдивость: альфа действительно


довольно-таки привлекательный. Пшеничные волосы были немного растрёпаны,
а лицо было выполнено приятными благородными мягкими чертами. Он явно
пользовался спросом у омег, благодаря красивой мордашке и белозубой улыбке,
располагающей к себе и явно подкупающей. «Инжир...» — думает Тэхён, когда
до него доносится сладковатый, лёгкий и нежный природный аромат этого
фрукта, исходящий от альфы.

— Сегодня? — цепляется за это слово Тэхён, подстраиваясь под шаги альфы,


когда светофор показывает «зелёный».

— Ну ведь я надеюсь, что это не последняя наша встреча. По крайней мере, я


намерен сделать сегодня всё, чтобы понравиться тебе и стать твоим другом, —
мягко поясняет Лухан, и этого хватает, чтобы Тэхён расслабился. Хватает, чтобы
внутренности перестали трястись при каждом шаге, а сердце бешено биться о
грудную клетку. Хватает, чтобы не чувствовать напряжения и барьеров в
общении.

За персиковыми пирожными в кафе Тэхён узнает, что Лухан по


национальности китаец, а в Сеуле живёт потому, что его отец удачно женился
во второй раз на омеге, что проживает здесь и работает в собственном бутике.
Пришлось, конечно, немного похлопотать, чтобы выучить новый язык, но альфа
справился, ибо разговаривал он отлично, по мнению Тэхёна, который всю жизнь
прожил в Корее. Узнаёт, что его хобби — это игра на гитаре и футбол; с
последним у него явно выходит плохо, но он не сдаётся, старается изо всех сил,
чтобы в будущем попасть либо в сборную, либо стать учителем физкультуры в
школе. Здесь их вкусы совпадают: Тэхён тоже намерен закончить
педагогический и преподавать в начальных классах, так как дети — это его
самая большая слабость.

Лухан оказывается действительно милым и отходчивым в общении, чем и


привлекает омегу, смеющимся с его глупых шуток по дороге до дома. Но и на
этом вечер не заканчивается: они бросают школьные сумки на скамейки на
детской площадке, что находятся неподалёку от подъезда Кима и «проверяют»
все постройки, предназначенные для малышей, скатываясь с горки и залазя
наперегонки на лесенки. Останавливаются на качелях, качаясь по очереди на
одной и той же сухой и не припорошённой снегом.

— Не смеши меня больше, — просит Тэхён, сидя на качелях, услужливо


раскачиваемых альфой. — У меня уже рот болит от твоих шуточек.

— А это разве плохо? — недоумевает парень, корча шуточно-серьёзную


гримасу. — Смех продлевает жизнь человеку, так почему нет? Будешь теперь,
благодаря мне, жить вечно.

— Ох, спасибо конечно, но мне не хочется так долго.

— Почему?

123/215
— Все близкие мне люди к тем порам уже исчезнут, а я останусь. Не уверен,
что будет круто без тех, кого я люблю.

— Логично, — соглашается Лухан, медленно раскачивающий качели, разнося


по пустой к этому часу площадке режущий слух скрип.

На площадке они остаются ещё сравнительно немного. К ночи всегда


холоднее становится, поэтому, доводя Тэхёна до входных дверей его
многоэтажки, Лухан останавливается, всматриваясь в каждую чёрточку
красивого лица омеги, чьи волосы сейчас при свете фонаря переливались
серебром, запечатлевая этот образ в своей памяти. Это был определённо один
из лучших дней в жизни Лухана: первый — когда его приняли в школьную
команду по футболу, а второй сегодня — когда он наконец-то познакомился с
Ким Тэхёном, не дающим ему покоя ещё с начала семестра.

— Ну, пока, до завтра, — говорит Тэхён, ёжась от холода и засовывая руки в


карманы куртки, зарываясь носом в шарф.

— До завтра. Спасибо за этот вечер, было здорово. Теперь у меня появился


ещё один друг, — улыбается широко альфа, — ведь ты не против?

— Конечно нет, — бухтит омега в шарф.

Невозможно не согласиться с Луханом: день закончился просто


замечательно, даже несмотря на травму, полученную мячом. Хотя, как раз ему-
то, наверное, и стоит сказать «спасибо», ибо если бы не он, то Тэхён никогда бы
не познакомился с таким альфой, как Лухан: забавным, открытым и просто
хорошим человеком. Нельзя отрицать и того, что проведённое рядом с ним
время пролетело незаметно, не наполненное разными переживаниями и
проблемами — только улыбками, смехом и яркими цветами. И хотя альфа старше
омеги на год, разницы этой совершенно не чувствовалось: они так быстро
подружились, так быстро разговорились и нашли общие темы для обсуждения,
так что о том, чтобы проигнорировать альфу, его предложенную дружбу и
хорошее отношение, и речи быть не может.

Вывод: почему бы и не стать с ним друзьями? Вот и Тэхён не знает, а


значит…

— Не хочешь завтра ещё раз так прогуляться? — будто читая мысли Кима,
спрашивает осторожно Лухан, весь застывая внутри в ожидании ответа.

Тэхён медлит с минуту, хмуря брови, что уже сулит, кажется, альфе ничего
хорошего, но после, расплывшись в довольной улыбке, вмиг согревающей всё на
свете, выдаёт:

— Да, давай, я не против.

Ведь белый — это начало, а начало принято начинать с ярких красок, так?

Однако, что тогда делать с теми, что уже есть на палитре, не особо
торопящимися уступать новым своё законное истинное место?...

Примечание к части
124/215
До скорого!

125/215
Примечание к части Кан Лухан: https://pin.it/1ZEAo4S

Раздвоение

Он сделал это. С замиранием сердца, временной остановкой


дыхания, до белых мушек перед глазами… но сделал. Вышло, наверное, слегка
коряво, если посмотреть со стороны, но на тот момент альфу это не заботило:
весь мир его сосредоточился на одном лишь прекрасном омеге, что улыбался
своей прямоугольной улыбкой и вкусно пах спелыми ягодами клубники, щекоча
и без того взбудораженное сердечко парня.

На самом деле, Лухан не любил знакомства. Не его это. Проще


познакомиться с человеком в интернете, когда тебя никто не видит, но,
поскольку Тэхёна найти там не удавалось, парню пришлось собрать всё своё
мужество в кулак и идти «в бой». Ну невозможно уже было просто так сидеть и
ничего не делать!

Лухан уже и не вспомнит, как впервые встретил омегу. Это событие он не


сможет точно воссоздать в памяти, вроде бы это произошло в библиотеке… или
столовой, но кое-что он запомнил хорошо: ему хватило всего одного взгляда
«глаза в глаза», чтобы потеряться в этих ореховых омутах раз и навсегда. Альфа
не считал, что это — любовь с первого взгляда, нет, это звучит слишком громко и
как-то «по-книжному», а они всё-таки в реальном мире живут, а значит, им
сначала нужно познакомиться, узнать друг друга поближе, а уже потом кричать
о любви.

Да, Ким Тэхён определённо красивый омега. Но очень стеснительный и не


пользуется своей обаятельностью, как это, например, делают многие омеги его
возраста для привлечения внимания альф, что бесспорно заинтересовывает:
фрукт-то ведь запретный, а как известно — то, на что выставлено табу, всегда
слаще мёда. На тот момент, Лухан даже подумывал, что нет у него даже
малейшего шанса завоевать внимание этого омеги, что у такого доброго
сердечка наверняка есть свой хранитель. Почему доброго? А разве скажете
«нет»?

То, что мяч прилетел именно в омегу, конечно же, случайность. У Лухана и в
мыслях не было в кого-то целиться и попадать. Во всём виноват Джинук,
который разозлил его своими шуточками про «кривые ноги» и «луковую голову».
Наверное, в какой-то степени Лухан мысленно был благодарен однокласснику за
подколки, за ту злость, что он разыграл в нём, хоть парень и перепугался до
смерти, когда увидел, в кого попал мячом. Если бы не он, то Лухан до сей поры
стоял бы у зеркала и в который раз репетировал речь, продуманную до мелочей
сцену, как он наконец встретится с Тэхёном где-нибудь в саду школы или в
библиотеке, познакомится с ним и пригласит в кафе. Но вышло даже ещё круче:
он показал не только себе, но и взрослым, что умеет признавать свои ошибки и
исправлять их. И Лухан сделал это, решился, а Тэхён согласился, хоть иногда и с
подозрением посматривая на него, на его прогулку с парнем, что в итоге
оказалась просто волшебной. Приходилось, конечно, часто «притормаживать»,
чтобы в самый первый день всё не похерить; Лухан ведь не такой дурак, чтобы
отказываться теперь от Тэхёна, когда тот сам доверился ему. Он настроен
серьёзно и хочет, чтобы в будущем Тэхён смог ещё больше открыться ему и
ответить своим тихим, скромным, но безумно красивым голосом заветное «да»
уже на другие вещи.
126/215
Только одно Лухану осталось неясно: что это за взгляд такой был, когда
омега согласился пойти с ним, у того альфы, что слишком грубо пихнул его в
плечо, чуть с ног не сбив? Это ведь учитель, верно? И, как понял альфа, это
классный руководитель Тэхёна… Тогда почему на него был брошен такой
предупреждающий взгляд? Почему всем своим видом и аурой разозлённого
хищника учитель стремился подавить сущность Лухана, скалясь и будто говоря
мысленно не приближаться?

Странно, но альфа не придал этому особого значения. Да и зачем это нужно?

Ведь Ким Тэхён уже сказал ему своё заветное «да».

Прошло уже более четырёх дней после их первой прогулки, а Тэхён с


Луханом спелись так, что не разлей вода; они словно больше жизни знакомы
были.

В прямом смысле этого фразеологизма.

Если идти в столовую, омегу обязательно замечаешь в компании этого


хлюпика-альфы, что тёрся возле Тэхёна юлой, всячески пытаясь понравиться
ему и полностью завладеть его вниманием и мыслями. Признаться честно,
выходило у него это довольно-таки неплохо; даже можно сказать
профессионально. Ходили на переменах они теперь только вместе, сидели на
переменах только вместе (Джин, что, кажется, радовался больше всех за то, что
у друга всё так чудесно складывается, не считается), кушали ребята только
вместе, общались, смеялись, гуляли по городу — да всё!

Прошло уже больше четырёх дней, а ощущается так, словно месяцы. Или
Чонгуку просто кажется, в чьей жизни стало как-то пусто после внезапного
осознания того, что больше таких частых встреч и милых разговоров с Тэхёном у
него не будет. С одной стороны, Чонгук понимал, что должен порадоваться за
омегу, ведь тот нашёл себе альфу-друга, что тот вроде как без плохих
намерений по отношению к нему, что нравится он ему сильно, судя по его
глазам-сердечкам, — «очень». Мужчина должен быть рад, что Тэхён наконец
перестанет думать только о нём одном, временами переживать об их не
сложившихся отношениях. Он нашёл себе человека, в котором уверен, раз
променял его на дружбу с Чоном.

Грубо звучит и, наверное, Тэхён не согласился бы с ним, но, если посудить, —


так оно и выходит. И если раньше практически каждую перемену Чонгук мог
лицезреть улыбающуюся мордашку омежки у себя в лаборатории, то сейчас
лимит — лишь урок анатомии, что был раз в неделю, и два урока химии в
понедельник. Теперь Тэхён перестал оставаться помогать ему после уроков,
127/215
отпрашиваясь постоянно куда-то «по делам». И как бы сильно Чонгук этому не
противился — отказать всё равно не мог. Вдруг Лухан — это судьба Тэхёна,
которую лучше держать при себе и никому не отдавать? Так почему бы не
поспособствовать счастью Кима? Почему бы не помочь и опять же не
порадоваться, Чонгук?

Хороший вопрос. Актуальный. Вот только Чон не знает на него ответа. И это
происходит уже во второй раз, потому что альфа понятия не имеет, как ему
сейчас поступить? А что дальше-то тогда будет, если уже сейчас всё так
скверно: на душе самые страшные ураганы бушевали, перемешивая реальность
с фантазиями, искажая её, заставляя Чонгука придумывать себе невесть что.

— Что-то ты совсем приуныл, — подмечает тонко Ким Намджун, сидя вместе


с Чонгуком за одним небольшим столиком в школьной столовой, в которой
жёлтый цвет преобладал больше остальных. В это время столовая, как обычно,
кишела людьми, а Намджун, уплетая за обе щёки лазанью с баклажанами и
сыром, одновременно пытался привести в чувства Чона, что завис, кажется, с
так и нетронутым кофе в стаканчике с крышкой, уставившегося куда-то в одну
точку, совершенно не двигаясь.

Не дождавшись ответной реакции, Намджун пихает ногой альфу, отчего тот


сразу шипит от боли, пропыхтев какое-то ругательство себе под нос, отвечая
после сквозь зубы:

— Спасибо, я заметил.

— Чонгук, я серьёзно. На тебя уже косятся вон, — мужчина кивает на


соседний столик, где расположились учителя начальных классов, что минутой
ранее в упор смотрели на задумавшегося Чонгука, одновременно
перешёптываясь друг с другом. — Скоро слухи поползут, если уже не, — он
недовольно передёргивает плечами. — Ты себя в зеркале видел? Выглядишь
так… так…

— Как? — обрывает его на мысли альфа, нервно притоптывая ногой. Честно,


ему плевать, что там скажет Намджун, но это его «так» такое противное, словно
по виску злобным молоточком…

— Как Эдвард из «Сумерек», когда он дрался с тем бугаем за Беллу, —


щёлкает пальцами прямо перед носом Гука Намджун.

— Спасибо за сравнение, дружище. Лучше жуй свои баклажаны молча,


ладно? — кривится Чонгук, фыркнув злобно, и блаженно откидывается на
спинку стула, вскоре всё же делая глоток кофе, но тут же хмурясь от
приторности напитка, желая отправить этот стаканчик прямиком в урну.
Слишком сладкий. Клубнику чем-то напоминает… Или подождите-ка… Блять…

— Может, хватит вести себя, как старшеклассник, которому не дали


возможности дёрнуть за волосы понравившегося омежку? — нетрудно
догадаться, почему Чонгук ходит сам не свой в последние дни, изредка забывая
даже здороваться с Джуном при встрече. Омеги — страшный народ, убивают
своими словами и поступками не хуже хорошо заточенного клинка. И если
поначалу Намджуну казалось, что это у друга опять проблемы с Чимином,
который совершенно перестал «уделять» Чонгуку внимание, катаясь раз за
разом в Кванджу к отцу, то застукав альфу с поличным, Ким понял, что виной
128/215
плохого настроения является далеко не Пак. Тэхён — вот новая проблема.
Причём гигантская, ибо Чонгук не хило так, как говорят сейчас нынешние
подростки, словил «сбой системы» от этого, на первый взгляд, тихого и
невинного омежки. В тихом омуте ведь тоже, оказывается, черти водятся. — Ты
взрослый человек, возьми себя в руки, в конце концов. Ты вообще сейчас должен
о другом думать: у тебя через неделю защита проекта, а ты всё об этом Киме.
Хватит! — восклицает Намджун, громче чем хотел. — Очнись уже, перестань. Ты
вообще в курсе, что поворачиваешь совершенно не в «ту» сторону? У тебя, друг,
как бы омега есть и…

— Я знаю, что у меня есть омега. Все, кому не лень, напоминают мне об этом,
— тараторит Чонгук, закатывая глаза и становясь ещё темнее тучи. Меньше
всего ему сейчас хотелось вступать в дискуссию с Намджуном, что прилип к
нему жвачкой со своей «правильностью» и «законностью». Он в столовую пошёл,
чтобы хоть немного отвлечься от тяжелых мыслей и проблем, что как-то разом
без предупреждения навалились на него. Согласиться на защиту собственного
проекта по квантовой химии перед экспертной комиссией, что приедет к ним в
школу на традиционно организуемое школой мероприятие — «День науки» —
было очень глупым решением. Времени, чтобы подготовиться, катастрофически
не хватало, как и материала для проекта, что, по требованиям и критериям
комиссии, должен быть не меньше сорока пяти страниц. Чонгук думал, что ему
удастся расправиться с этой проблемой дома, в спокойной обстановке, так
сказать, за его любимым пуншем и пиццей, но и тут ничего не вышло: с одной
стороны, Тэхён со своим новым «дружком», с другой Чимин, что, похоже,
собирался переехать к родителям, ибо что-то он слишком зачастил ездить к ним
в последнее время.

Раньше Чонгук не обращал на это особого внимания, причина ведь веская —


отец болен, за ним нужно ухаживать. Но это было месяц назад. А простуда вроде
лечится и за неделю… Это угнетало. Заставляло лишний раз беситься и
требовать объяснений от Чимина, но он постоянно уходил от них, ссылаясь на
усталость. Более того — они начали ругаться. Очень сильно ругаться, как
никогда раньше. Причины были самые банальные. Например, Чимину стало не
нравится то, как Чонгук вешает свои вещи на вешалку, как одевается и каким
парфюмом пользуется. И таких «мелочей» было всё больше и больше. То ложку
помыл и не туда положил, то сел на подушку, а «мы вообще-то спим на ней», то
в ванной гель для душа не туда поставил. С Чимином творилось что-то странное,
непонятное для Чонгука.

— И-и-и?.. — тянет выжидающе Джун, окончательно сводя с ума Чона.

— Что «и»?! — всё-таки повышает голос Чонгук.

— Чего ты бесишься, будто пубертатный период начался?! — Намджун даже


перестаёт жевать, награждая альфу строгим осуждающим взглядом. И у него
впервые такое состояние. Ещё со времён студенчества Чонгук прослыл своей
невероятной выдержкой и сдержанностью, но, видимо, тут случился реально
огромный «сбой в системе», как и говорилось ранее. Именно из-за этого
поганого «вируса» альфа ходит сам не свой: вечно чем-то недовольный,
угрюмый и задумчивый, срываясь потом на учениках, что вообще никак не
ожидали от доброго и славного сонсэннима такого зверства.

— А почему… — Чонгук сутулится, понижая голос, перекатывая с одной руки


в другую стаканчик, становясь похожим на ребёнка, которому не купили
129/215
полюбившуюся машинку, — почему он согласился с ним идти гулять? —
простите? Намджуну не послышалось?.. — Почему не отказал? Вдруг он маньяк
какой-нибудь, который готовит себе почву, чтобы напасть своевременно? Почему
он так легко доверился? Знаю, там его дружок постарался, но это не отменяет
того факта, что он пошёл с ним…

— О-о-у, — присвистнул Намджун, таращась на Чонгука во все глаза, не веря


своим ушам. — Да ты попал, братец, по полной программе. Я бы даже сказал, ты
влип и уже хорошенько запятнался. Сам-то ты это хоть осознаешь или
разжевать по слогам надо, в какое дерьмо вляпался?

— Тэхён не дерьмо, держи язык за зубами, окей, Джун-и? — сверкает


глазами Чонгук, пропуская больной ударный куда-то в область сердца, стоило
только услышать имя омеги, что все праведные мысли альфы сожрал, разогнав
их и торжественно завладев ими.

— Господь милосердный, ну ты даёшь! — охает Намджун, прикрывая рот


рукой. Услышанное для него, словно снег на голову летом. — Втюхаться в
собственного ученика — прекрасно. Ты — идиота кусок, ты в курсе? — он опять
пинает под столом Чонгука, но реакции никакой не получает. — А ничего, что у
тебя как бы Чимин, и вы живёте вместе?

— А ничего, что он мой истинный? — переводит тему Чонгук, желая сейчас


не думать о Чимине. И так стыдно.

— Что-то до появления этого Лухана тебя это не шибко колышило, — едко


подмечает Намджун.

— Ещё одно слово…

— То есть ты даже оправдываться не будешь?

— Намджун-ши!.. — Чонгук хочет было уже вскочить с места и хорошенько


стукнуть надоевшего друга, как замирает в движении, как дышать забыв,
кажется. Намджун, замечая переменившееся настроение Чонгука,
поворачивается корпусом, тоже переставая улыбаться сразу же, как видит их.
Их — Лухана и Тэхёна, которые идут вместе с подносами с едой к одному
столику, ставя на него свои обеды и после разговаривая о чём-то оживлённо,
пребывая каком-то в своём личном мирке, не замечая посторонних совершенно.

— Нет… — Джун упрямо отворачивается от парочки, принимаясь вновь за еду


остервенело, стараясь не замечать недобрых озорных огоньков в глазах Чона. —
Чонгук, даже не думай, ты меня слышишь? Не смей!

— Ким Намджун, — заявляет безапелляционно альфа, поднимаясь со своего


стула, — мы меняем место жительства. Пересаживайся за во-он тот столик,
немедленно.

— Да ни за что! Мне и тут хорошо сидится.

— Если сейчас же не пересядешь, то уже ровно через час Юнги узнает, где
пропадает его любимый муженёк по вечерам пятницы, попивая себе спокойно
бурбон в баре, что ночными фиалками кишит, когда мог бы уделить внимание
своей, беременной между прочим, омеге!
130/215
— Вот же... Я тебе ещё припомню это, сукин ты сын.

— И я тебя люблю, Намджун-а, — ухмыляется победно Чонгук. — Только тихо


перемещайся, а не как всегда.

Однако напрасно он переживал: парочка даже не замечает их, продолжая о


чём-то болтать без умолку.

— Что-то сегодня в столовой не ахти. Выглядит убого, если честно, —


подмечает Лухан с лучезарной улыбкой, получая в ответ такую же от Тэхёна.

— Да, этой рыбке явно плохо, — хихикает омега, тыкая палочкой в жаренную
рыбу, которую, похоже, пожарили вместе с сетью. — Значит, обойдёмся
салатиком и соком. Мы худеем!

— Нет, — с ложкой во рту произносит Лухан, хмуря брови, — зачем?

— А почему нет? Я хочу похудеть.

— Только попробуй — и я лично скуплю все пирожные того кафе возле твоего
дома и заставлю съесть, — злобно выдаёт Лухан, смотря омеге в глаза.

— Это совсем нечестно, Лухан-ши, — возмущается Тэхён, дуя губы уточкой.


— Я ведь и обидеться могу.

— Ну ты чего, Тэхён-а. Я же пошутил, — альфа накрывает своей ладошкой


тэхёнову, сжимая легонько, щёлкает омегу по носу, улыбаясь потом совершенно
непринуждённо, вызывая тем самым красные щёки и смущённый взгляд у Кима.
А у Чонгука в это время что-то лопается внутри, с лязганьем падая на пол,
разнося эхо падения по всей сущности альфы, что еле удерживала учителя на
месте. Что этот сопляк себе позволяет?!

— Ещё немного — и ты съешь его глазами, — добавляет масла в огонь


Намджун, но Чонгук даже не реагирует на замечание, испепеляя глазами
парочку, мило воркующую друг с другом, хихикающую периодически, заставляя
альфу сжимать кулаки. — Попридержи коней, Чонгук-и. Ты слишком палишься.

— Что ты сказал?

— Я сказал: «Прекрати вести себя как придурок и пошли отсюда!» — не


сдерживается всё-таки мужчина. — Урок скоро начнётся, а у тебя кажется его
класс, вот там и полюбуешься на своего Тэхёна, — небрежно бросает Ким.

— Почему он позволяет ему так обращаться с собой? — цедит Чонгук, чем


незамедлительно вызывает возмущённый возглас со стороны Намджуна, что,
наверное, подумывал уже сдаться в этой недоигре: его лучший друг всё равно
не хотел слушать его. — Почему мне не позволяет себя так касаться?

— А ничего, что у вас пунктик был на прикосновения, который, кстати,


придумал ты сам?

— Ты на чьей вообще стороне, а? — посмотрел наконец на Намджуна Чонгук.

131/215
— На стороне ума и здравомыслия, — поучительным тоном выдаёт Ким, чем
вызывает сухой смешок у Чона. — А то, что делаешь ты, ведя себя сейчас, как
безмозглый пятнадцатилетний мальчишка, а не взрослый двадцатишестилетний
мужик, чёрт возьми, наверняка нельзя назвать правильным…

— Слушай, а помнишь, когда мы гуляли по парку, там афиши висели, что к


нам зоопарк какой-то тропический приезжает? — рассекает наступившую между
ними тишину вдруг Лухан, отрывая омегу от своего салата. — Так вот у меня
получилось достать два билета в первых рядах. Как тебе такое предложение?

— Было бы здорово сходить туда, — Тэхён медлит с минуту, ёрзая на стуле.


— А когда представление?

— Сегодня вечером в семь часов. Даже дома ещё успеем побывать.

— В семь? — омега заметно сдувается, словно воздушный шарик, вздохнув


тяжело. — Но… наверное, я не смогу пойти. Извини.

— Почему? — удивляется искренне альфа, не понимая, в чём причина отказа.


Всегда ведь только сплошное «да» было. Как так?

— Я обещал учителю Чону, что помогу ему с документацией, — поясняет


Тэхён, вспоминая тот момент, когда он стоял в кабинете Чонгука и клялся, что
обязательно поможет ему с документами, которые было некуда девать в его
лаборатории в пятницу. — Я уже какой день его обманываю и сбегаю на
прогулки с тобой, что стыдно уже просто смотреть и врать ему в глаза. Как-
нибудь в другой раз, ладно? — он натянуто улыбается. — Просто я уже пообещал
и не выполнить теперь не могу.

— А ты что, его личный секретарь, чтобы с бумагами помогать? — звучит


грубо и холодно, вызывая тем самым неприятные мурашки по спине Тэхёна.

— В смысле?

— В прямом! — хлопает по столу ладошкой парень, отчего омега


вздрагивает. — Это его работа, обязанность, вот пусть сам этим и занимается, а
не учеников привлекает. Я понимаю, если бы он за это на зачёте баллы
поднимал, а так просто — ну нет, увольте. Во всём нужно искать выгоду.

— Но мне нравится помогать сонсэнниму. Я делаю это просто так, потому что
сам хочу. Мне не нужны дополнительные очки на зачётах, я и сам их могу
заполучить, доказав себе, что я хоть что-то да усвоил на его уроке.

— Тэхён, — Лухан двигает свой стул ближе к омеге, продолжая после тихо: —
документация — это не так уж и сложно, а вот окапи ты сможешь увидеть
только раз в жизни, в отличие от никому ненужных бумажек.

— Окапи? — загораются ореховые глазки. — Что это?

— Не что, а кто, — разъясняет Лухан, делая при этом умное лицо. — Это
такие красивые парнокопытные, по телосложению напоминающие больше
лошадиных, нежели жирафа. А ещё у них имеются полоски, как у зебры.
Понимаешь теперь, что ты упускаешь?

132/215
— Кажется, — пауза, — да.

— Поговори с учителем. Думаю, он отпустит, если ты скажешь реальную


причину.

— Я попробую… — неуверенно тянет Тэхён, взвешивая все «за» и «против». В


принципе, ему ничто не мешает пойти туда. Ведь учитель Чон не говорил, что
это прям срочно-срочно сделать нужно, а значит…

— Не, ну ты видел?! Ты видел? — пыхтит Чонгук, еле сдерживая себя от


уверенно подступающей к нему истерики, пихая Намджуна в плечо.

— Не только видел, но и слышал, — спокойно выдаёт Намджун, потирая


подбородок. — А у него неплохо получается уговаривать, — он хмыкает. —
Теперь мне тоже захотелось побывать в этом зоопарке.

— Я не отпущу его, — стальным голосом заключает Чонгук, кивая мысленно


самому себе и ловя на себе растерянный взгляд Намджуна.

— Ты это серьёзно сейчас?

— Более чем.

— Одумайся, Гук, — взывая его к рассудку, просил Намджун. — Пойми


наконец, что ты разрушаешь его. Мальчишка только-только научился жить без
тебя, а ты опять всё похеришь своей внезапно проснувшейся ревностью.

— Я не ревную.

— Ну да, ну да, конечно, — всплёскивает руками Намджун. — Это и видно.

— Как так получилось? — Чонгук задаёт этот вопрос скорее себе, чем Джуну.
— Почему какой-то незнакомый альфа вдруг стал важнее меня? Я же был всегда
рядом... Просто за один день… пришёл и отобрал всё.

— Парень, мне тебя жалко, — хлопает его по плечу альфа, понимая, что
здесь уже ничем не помочь. — Я не знаю, что ещё сказать, чтобы ты одумался и
вспомнил про Чимина, который, кстати, сегодня приезжает, и которого ты
обещал встретить…

— Какого чёрта он делает? — Чонгук забывает о людях вокруг, о Намджуне,


который что-то бухтел ему о правильности, когда видит, как Лухан самым
наглым образом касается волос Тэхёна, заправляя выбившуюся серебряную
прядь за ушко, улыбаясь при этом солнечно, получая в ответ точно такую же
ответную улыбку. Такую, какую Чонгук хотел бы получать каждый день.

— Ты меня вообще не слушаешь… — вопрос летит в пустоту, ибо Чонгук его


совершенно не слышит, мысленно уже разделывая Лухана на мелкие кусочки
прямо здесь, посреди столовой, умывая руки в его крови, радуясь, как
сумасшедший, что наконец избавился от врага, что руки посмел распускать на
чужое. На свое — на святое. На Ким Тэхёна.

— Сука!..

133/215
— Чонгук, нет! — Намджун успевает крепко схватить альфу за руку,
предотвращая беду, не давая ему сдвинуться с места, чтобы не натворить ещё
больше дел. Игнорируя пролитый на себя, благо остывший кофе, что очутился
прямиком на Киме, когда Чон вскочил, отчего бедный стул, не выдержав, с
грохотом поехал назад, а стол покачнулся опасно. — Перестань, немедленно.
Вспомни, что здесь есть люди, которые смотрят на тебя сейчас во все глаза, —
шипит Намджун, дёргая Чона за руку, приказывая сесть обратно на стул. Чонгук
вырывает свою руку, немного усмиряя внутри себя зверя и разворачиваясь
круто, широкими шагами покидает столовую, не смея оборачиваться.

Но его странное поведение всё равно не остаётся незамеченным.

— Я так понимаю, это и есть твой сонсэнним? — усмехается Лухан,


спрашивая Тэхёна, что так и замер с ложкой во рту, стоило только встретиться
глазами с сонсэннимом, в которых, кажется, самые страшные бури бушевали.

— Да, это он, — отвечает запоздало Тэхён, возвращаясь к недоеденному


салату, ощущая себя… неловко что ли… будто преступник, которого поймали с
поличным.

— Кажется, у него что-то произошло, раз он так разозлился. Ну или может


мне просто показалось… хм-м, как знать? — отправляя себе в рот кусочек
чизкейка, задумчиво говорит Лухан, улыбаясь себе мысленно и давая «пять».

----

Нетерпеливости Тэхёна не было предела. Он весь извёлся на месте, желая


поскорей пойти к Чонгуку и отпроситься в зоопарк. Он уже мысленно прикинул,
в чём пойдёт, где они с Луханом встретятся и как после проведут увлекательное
обсуждение всех животных, которые только могут встретиться им. И это
непременно будет весело, ярко и запоминающе. С Луханом вообще всё
запоминающееся происходит, получаясь само собой как-то. Это заключение
всегда вызывало у омеги улыбку.

Это безумство. Самый настоящий кошмар. Кошмар и чёрная магия, не иначе.


Как ещё-то можно объяснить тот факт, что Тэхён сам позволил заполонить
другому альфе практически с улицы все свои мысли, ловко вытесняя остальные.
Если бы Тэхёну ещё с неделю назад сказали, что он сдружится с
противоположным полом так, как это не сделал даже в самую первую их встречу
с Джином, он бы просто рассмеялся бы и покрутил пальцем у виска.

Ну разве можно доверять альфам? Особенно твоего возраста, которые все


хотят одного и того же? Верно, нельзя. Вот и Сокджин так говорил, а он-то уж
знает во всех этих делах толк. Однако снова парадокс: Джин мгновенно забыл
все свои страшилки про альф, которыми пугал периодически Тэхёна, говоря
часто, что зрелые альфы, а не сопляки школьные, годятся в партнёры гораздо
134/215
больше, чем местные парни, самолично отправляя Тэхёна на свидание с
Луханом. Это же можно назвать свиданием?..

Сказать, что Тэхёну не понравилось общаться с новым другом, всё равно, что
соврать с три короба. Оказывается, у них столько общих интересов, столько
одинаковых взглядов на какие-то вещи, что несомненно покорило омегу с
первых слов альфы, стоило только Лухану упомянуть, что ему тоже нравятся
книги Кадзуо Исигуро. Они подружились так быстро, и Тэхён был не против
нового человека в своей жизни, что только добавил ярких красок на его
палитру. Лухан — как и сказал Джин, — классный, и больше говорить тут нечего.
Тэхёну нравилось общаться с ним, проводить время, прогуливаться по Сеулу и
обсуждать всякие бредовые темы. Они настолько доверились друг другу, что,
казалось, знали уже друг о друге всё, что стало причиной очередных
подшучиваний над Тэхёном от Сокджина, что радовался долгожданной связи с
Луханом, которая не оборвалась, а только укрепилась, кажется, становясь
больше связи папы и омеги.

Кстати сказать, Хеншику тоже приглянулась кандидатура Лухана в качестве


альфы для Тэхёна. Омега ещё потом долго пыхтел на отца, что затащил, не без
помощи Арём, конечно, что практически съехала к ним, Лухана к ним в дом на
чашечку чая. Чаепитие плавно переросло в допрос с пристрастиями; альфа
держался достойно, спокойно и ровно отвечая на все вопросы Хеншика, всем
своим видом показывая, что настроен серьёзно и отступать не собирается. Чего
он, собственно, и не скрывал, в открытую говоря Тэхёну, что тот ему нравится и
даже очень, но омега отмалчивался всегда умело, потому что:

— Сонсэнним?.. — Тэхён открывает дверь лаборатории до чрезвычайности


медленно, входя в помещение, оглядывая его, но оттуда каким-то непонятным
мраком веяло.

— Почему ты ещё не на уроке? — доносится сразу до него резкий и


скрипучий вопрос, заставляя Тэхёна остановиться прямо перед столом, за
которым сидел Чонгук, возясь с какими-то журналами и книжками, обложившись
ими со всех сторон и упорно что-то выискивая в них, даже глаз на омегу не
поднимая. Это немного сбивает боевой настрой Тэхёна; в голове проскакивает
мысль, что лучше подойти попозже, ибо Чонгук, судя по его серому и
сосредоточенному на деле лицу, явно не настроен говорить с ним на подобные
темы, а попасть под горячую руку парню вовсе не хотелось.

— Да я… — Тэхён мнётся, переступая с ноги на ногу, не зная, с чего начать.


— Мне сказать Вам кое-что нужно, это не займёт много времени, — добавляет
быстро Тэхён, когда сонсэнним отрывается от бумаг и впивается в него своими
чёрными глазами, в которых, кажется, даже радужка пропала. Почему-то…

— Говори, — Чонгук оставляет книгу нетронутой, скрещивая руки на груди и


сосредотачивая всё своё внимание на омеге. Удивительно — с мальчишкой у
него это получается гораздо быстрее, чем с книгой по квантовой химии.

— Так… ну в общем… э-э… — мямлит Тэхён, но после, выпрямившись и


подбоченившись, выдаёт скороговоркой: — Можно я помогу Вам с документами
на следующей неделе? Клянусь, я приду, вот прям руку на отсечение! Просто
сегодня в город приезжает зоопарк и нам с… то есть мне, — поправляет себя
Тэхён, улыбаясь уголками губ, стоит только вспомнить Лухана и его привычку
подмигивать всем на свете, что он, собственно, и сделал, когда они разошлись в
135/215
коридоре: омега пошёл на экономику, а альфа на гигиену. — Очень хотелось бы
туда сходить. Я и билеты уже купил, не пропадать же им. А Вы сами говорили,
что эти бумажки не такие уж и важные, и их пока никто не требует, вот я и
подумал…

— Нет.

— Что «нет»? — отказ режет по ушам Тэхёна, и он теряется, подвисая


немного, не особо понимая, почему сие слово прозвучало слишком резко и
твёрдо, не давая права в нём сомневаться.

— То, «нет», — повторяет услужливо Чонгук, настроенный решительно, не


собираясь отступать от своего решения. Омега никуда не пойдёт с альфой, и раз
Тэхёна никто не может остановить и огородить от этого «сладкого мальчика»,
Чонгук сам это сделает. И никакие нравоучения Намджуна ему не помешают;
прочь совесть и замешательство — об этом он подумает позже, когда вразумит
Тэхёна и снова привяжет к себе. Надо будет, если с первого раза не поймут,
пойдёт говорить уже с Луханом. И весьма по-взрослому. Херить жизнь омежке
он никому не позволит. Может, Намджун и прав, он соображает долго и
спохватывается слишком поздно, но, как считал сам альфа, лучше поздно, чем
никогда.

— Я не понял. «Нет» — эти бумаги уже требуют, или «нет» — не отпускаете.

— Второе.

— Но почему, раз это не так важно?

— Потому что я так сказал.

— Чего?.. — недоумевает Тэхён, смотря на совершенно спокойного, как удав,


Чонгука, чей тон, которым сказаны были эти слова, лютым морозом побежал по
спине омеги.

— Ты не пойдёшь с ним никуда, ясно тебе или ещё раз повторить? — Чонгук
обходит стол и, не отрывая глаз от растерянного Тэхёна, подходит к нему,
останавливаясь на уровне вытянутой руки и возвышаясь над ним неприступной
скалой, словно ястреб над мышкой. — Этот мальчик слишком заигрался, раз
решил, что ему всё можно.

— О чём Вы? — пробормотал Тэхён, не понимая до сих пор, к чему клонит


учитель и почему от него веет какой-то опасностью, холодом зимним. В чёрных
омутах непонятные бесы игрались, а чересчур серьёзное лицо, в придачу с
голосом, обескураживали омегу всё больше и больше, заставляя подумать о том,
чтобы уже уйти отсюда и зайти ещё раз после уроков. Может, тогда не так
страшно будет; может, тогда Чонгук будет вновь улыбаться ему; может, тогда
воздух в помещении не будет таким горячим, отчего лёгкие сейчас нестерпимо
сдавливало.

— Тэхён, прекрати злить меня ещё больше…

— Но я не… — омега не успевает и слова сказать в своё оправдание, как


оказывается перебит пренебрежительно:

136/215
— Ты не понимаешь, не удивительно, — Чонгук ухмыляется криво, засовывая
руки в карманы халата, а у Тэхёна сердце в это время ухает вниз, булькая где-то
в животе. — Твой Лухан не кто иной, как самый настоящий жулик. Он пудрит
тебе мозги, ведёт себя слишком мило, что, несомненно, привлекает таких вот,
как ты…

— Таких, как я? — Тэхён вдруг просыпается, чувствуя себя оскорблённым до


глубины души, будто ведро с помоями на него вылили у всех на глазах,
награждая Чона тёмным взглядом. — Очень интересно, и каких же? Разъясните.

— Наивных и простых, — он манерно повысил голос.

— Хотите сказать, что я пустоголовый мальчишка, что ведётся на сказочки и


грезит о лунных кроликах? — ошеломляюще уставился на него Ким.

— А что, не так?

— Ну, знаете… — Тэхён рассвирепел окончательно. Убийственная ярость


захлестнула его разум и лёгкие, отчего дышать стало тяжело, и он, уже не
различая рамок дозволенного, выплёскивает всё на альфу: — На себя
посмотрите! Как ведёте себя сейчас Вы, а как ведёт себя Лухан. Его взгляд на
мир далеко отличается от Вашего, как и манера выражаться, что достойна
высших похвал! Хотя из всех нас — это Вы самый взрослый и должны подавать
пример своим поведением, а не наоборот.

— Конечно, ещё скажи, что обиделся на меня, — Чонгук передёрнул плечами,


закатывая глаза и толкая язык за щёку.

— Вот и обиделся! — выкрикивает Тэхён, забываясь, что сейчас уже урок и


его могут услышать; не до этого как-то. Хотелось только одного: заткнуть
Чонгука и расцарапать его самодовольное лицо. Всё. — И мне всё равно теперь,
успеете Вы с документами или нет. Я Вам больше помогать не буду, ведь с меня
толку никакого, а раз так — ищите умных и сообразительных. А меня, тупого,
оставьте в покое!

— Тэхён, хватит! Не истери на пустом месте! Я вовсе не хотел обижать тебя,


но как ещё тебе объяснить, чтобы ты понял, что этот Лухан — та ещё тёмная
лошадка, — Чонгуку надоедает ссориться с Тэхёном, и он хочет было уже взять
того за руку, успокоить и приласкать, но тот не даёт ему этого сделать: омега
вырывает свою ладошку из его, делая шаг назад от учителя, становясь похожим
на взъерошенного злого воронёнка. — Уверен, вскоре он покажет своё истинное
«я» — и вот тогда, — выделяет это слово Чонгук, — тогда ты вспомнишь мои
слова и скажешь, что сонсэнним был прав абсолютно во всём.

— Не скажу, — отрезал сразу омега. — Такого не случится. На данный


момент меня разочаровываете только Вы и ещё раз Вы! Что Вы себе позволяете?
На каком таком основании обвиняете человека, с которым Вы и близко не
знакомы, что он такой-сякой-плохой может мне навредить? И вообще, почему Вы
лезете со своими наставлениями в мою жизнь? Что хочу, то и ворочу. Это не
Ваше дело.

— И уже только после таких вот рассуждений, я не отстану от тебя, пока ты


не поймёшь, что с Луханом делать нечего, — выдавил Чонгук.

137/215
— Да прекратите Вы! — нервы всё же сдают, и Тэхён, прощаясь с остатками
разума, слетает с тормозов окончательно. — Мне надоело это слушать. Вы не
можете указывать мне, с кем встречаться, с кем общаться, с кем ходить. Вы мне
не родственник, чтобы к Вам прислушиваться. Да, Вы мой учитель, но это не
значит, что Вы можете быть всегда правы. Вы можете и ошибаться насчёт
Лухана. Он хороший и не представляет никакой опасности или угрозы, которую
Вы себе тут нафантазировали.

— Да, я не твой родственник, — соглашается мужчина, — но я твой друг,


если ты забыл, и ты обязан хоть немного прислушаться к моему мнению.

— Зачем, если оно не имеет смысла?

— А значит «хороший и не представляет никакой опасности» имеет, да? На


каком основании ты это решил? Вы знакомы всего ничего, а всё уже так
серьёзно…

— Так, всё! Прекратить огонь. Ещё немного — и мы точно поссоримся, что


делать я крайне не хочу. Мне это не нужно, так же, как и Вам. Не верится, что я
это говорю, но, простите конечно, подумайте над своим поведением.

— Ты никуда с ним не пойдёшь! — упрямо гнёт своё альфа, больно схватывая


омегу за локоть и поворачивая к себе лицом, стоило тому только повернуться в
сторону входной двери.

— Нет, пойду. Сегодня ровно в семь вечера, так что не ждите.

— Тэхён… — пытается спокойно говорить Чонгук, но это не так-то просто,


когда этот несносный мальчишка вертится, отчаянно пытаясь отцепить его
руку, чтобы сбежать поскорее, — если ты сейчас уйдёшь, то клянусь — нашей
дружбе придёт конец.

Несколько минут ничего не происходило: мир, кажется, замер, а звуки


перестали существовать. Тэхён, прекратив попытки вырваться,
останавливается, поднимая голову и встречаясь с глазами чонгуковыми. На
душе так гадко и сухо, словно в пустыне делается, и омега, не в силах сказать
что-то путное, выдаёт сипло:

— Что?..

— Я не шучу, — продолжает добивать умело альфа. — Вот тебе мой


ультиматум: либо я, либо он. Решай сам, кто тебе важней.

— Зачем Вы такое предлагаете? — Тэхёну дурно от страшных слов учителя,


что совсем не хотели укладываться в разболевшейся от долгих препираний
голове. — Это безумство какое-то, — шепчет омега себе под нос, качая головой и
закрывая глаза. — Прекратите! Мы не в детском саду, чтобы делить игрушку на
двоих.

— Я не пущу тебя, ты понял… — Чонгук тянет податливого Тэхёна на себя,


заключая в объятия, прижимая к своей груди крепче, сцепляя руки в замок,
чтобы уж наверняка не выпустить этого негодника, не хило так потрепавшего
ему нервы, и зарываясь носом в пепельные волосы, глубоко вдыхая в лёгкие
природный аромат омеги, что, как обжигающий целебный напиток, пробежал по
138/215
венам и капиллярам, согревая внутренности и заставляя сердце биться чаще.

— Не уходи, — горячо просит Чонгук, утыкаясь кончиком носа в шею Тэхёна,


сдерживаясь изо всех сил, чтобы не мазнуть губами по этой медовой,
определённо точно сладкой коже. — Не уходи от меня…

— Но я и так с тобой, — шепчет Тэхён, зажмуриваясь так сильно, что видит


мушки под веками, задрожав весь, когда чувствует мягкие осторожные
прикосновения Чона, прежде не знавший их и даже не подозревающий, что этот
большой и грозный альфа может превратиться вдруг в ребёнка, которого
хочется пожалеть и не выпускать из рук до самого утра, пока тот не заснёт и не
станет видеть прекрасные сказочные сны.

— Ты мне нужен, ничего не могу с собой поделать. И не хочу, — Чонгук


ласково гладит его по спине, по шелковистым волосам, отчего ноги
подкашиваются, а во рту пересыхает. — Прекрати общаться с Луханом и вернись
ко мне.

— Объясните, почему нельзя? — предпринимает последнюю попытку


выяснить причину странного поведения альфы Тэхён, отстраняясь чуть от Чона,
обретя наконец способность здраво мыслить.

— Тэхён…

— Чонгук!

— Да потому что я ревную тебя, глупый, — Чонгук чуть заметно улыбнулся и


коснулся губами его щеки; омега дёрнулся в сторону, затаив дыхание, не веря в
происходящее. Это похоже на сон. На очень далёкий и забытый сон, который
снился ему совсем недавно. Недавно, до того момента, как Чонгук узнал, что
Тэхён его истинный. — Ревную, что ты ходишь с ним, а не со мной. Ревную, что
теперь ты даришь свою первую улыбку ему, а не мне. Ревную, что позволяешь
себя касаться так, как мне нельзя, — альфа погладил его пальцем по щеке: она
была горячей и пунцовой, отчего Чонгуку безумно захотелось поцеловать её ещё
раз. — Где справедливость? Я тоже хочу сжимать твою ладошку в своей, —
Чонгук бесцеремонно хватает руку омеги, демонстративно показывая их
переплетённые меж собой ладони прямо перед носом Кима, смотревшего на
учителя большими ничего не понимающими глазами. — Тоже хочу касаться
твоей родинки на кончике носа, — альфа подаётся немного вперёд, невесомо
чмокая Тэхёна в кончик носа, где красовалась милая родинка, отчего тот
непременно становится весь красным, как помидор, хотев уже было вновь
выскочить из вездесущих рук Чона, но тщетно: Чонгук только сильнее
прижимает его к своей груди, уничтожая наконец между ними миллиметры
расстояния. — Тоже хочу обнимать тебя, когда хочу и где хочу, — шепчет
обжигающе прямо в губы Чонгук, не отрывая своих чёрных проницательных глаз
от омеги, притихшим в его руках, смотря на него во все глаза в ответ. — Что я
должен для этого сделать? Душу дьяволу продать? Или с работы уволиться?
Отлично, я готов — хоть сейчас пойти и написать заявление по собственному.

— Вы… Вы… спятили? — судорожно вздохнул Тэхён, выпутываясь из рук


Чонгука, стремительно отпихивая его от себя слишком сильно, отчего тот
врезается спиной в край стола, сшибая собой стопку каких-то папок, что
полетели на пол, расфокусированным взглядом блуждая по телу Кима. — Что…
что Вы несёте? Вы сами себя слышите?!
139/215
— Отчётливее некуда, — хрипит Гук. — И забирать свои слова я не
собираюсь.

— Очень зря.

— Что ты сказал? — альфе кажется, что он ослышался. Или нет? Или ему
просто хочется так думать.

— Что слышали. Хах, как интересно получается? — он до боли прикусывает


губу. — Значит, когда я был при Вас, ничего подобного у Вас и в мыслях не было.
Я считался чем-то вроде мебели для дополнения интерьера, — у омеги
перехватило дыхание, стучало в висках; он даже не слышал собственных слов.
— Сейчас же, когда мне кто-то понравился, появился кто-то, с кем я хочу начать
жить заново, Вы вдруг очнулись, решив, что имеете на меня хоть какое-то
право? Так вот нет, Чон Чонгук. Вы не мой альфа. Вы отказались от меня
добровольно, и я принял это. Принял и поворачивать назад не собираюсь. У Вас
есть Пак Чимин, у меня — Лухан. Всё честно.

— Ты сам-то в этом уверен?

— На все двести с лишним процентов, — в глазах у Тэхёна двоилось от


подступивших предательских слёз, всё его тело дрожало, и он никак не мог
восстановить дыхание.
Больше оставаться он здесь не намерен. Хватит с него.

Тэхён уходит, убегает, точнее, как от страшного кошмара, а у Чонгука, мир с


характерным треском рассыпается на кусочки прямо на глазах. Он издал звук,
чем-то напоминавший всхлип пловца, нечаянно поперхнувшегося водой,
зарываясь после пальцами в волосы, тяжело опускаясь на пол. Где-то в
подкорке его вскипевшего сознания сидела мысль, что вот: Тэхён поступил
правильно — отплатил ему той же монетой, заставил буквально физически, не
то что морально, прочувствовать на собственной шкуре всё то страшное и
ужасное, как и он когда-то на острове, когда от тебя отказывается твой
предназначенный.

Это далеко не просто вынести, хочется вырвать из груди ухающее громко


сердце и выкинуть в пропасть, чтобы впредь ничего не чувствовать вообще.
Хочется выть от отчаяния, хочется кулаки разбивать в кровь, хочется спрятаться
от всего мира, чтобы никто не нашёл и дал спокойно дожить своё жалкое
существование.

Кажется, Чонгук потерялся. Запутался в красных нитях, хотя, как альфа,


должен был сам их связать и охранять до конца жизни. Жизни… а это что такое?
Имеет ли смысл жить дальше, если твоя жизнь отказалась от тебя? Получается,
роли на сей раз поменялись, и Гуку досталась не самая лучшая, а если быть
откровеннее — самая худшая, что есть из всех.

— Идиот, — заключает альфа, поднимаясь на ноги и большими шагами


направляясь к шкафу, где висело его пальто и стояла уличная обувь.

А может и не запутался? Может, просто свихнулся от недостатка омеги в


своей жизни? Он же всё-таки чистокровный альфа со взрослыми потребностями,
которые должны быть удовлетворены. Не кем-то левым, а родным омегой, к
140/215
которому, по всем законам, должно тянуть неудержимой силой. Или уже нет?
Вот сейчас и проверим.

Неважно, что было. В данный момент Чону нужно лишь одно.

Точнее один.

Пак Чимин.

Примечание к части

Объяснение: почему Чонгук вдруг вспомнил в конце Чимина. Очень просто:


хочет проверить свои чувства к нему. Остались ли они, значат ли ещё что-то или
же от Тэ ему уже спасенья нет?

141/215
Примечание к части * Туше — (в значении борьбы) : прикосновение лопатками к
земле как момент поражения.

Туше

Чимин спокойно сидел в кресле и читал книгу, недавно купленную


на выставке в Кванджу, когда Чонгук залетает в квартиру, как ошпаренный,
весь взъерошенный и злющий, спотыкаясь о порог гостиной и чуть ли не падая
на пол, ругаясь на чём свет стоит трёхэтажными матами.

Омега, реагируя на потревоживший мирную атмосферу шум, встаёт с


нагретого места, оставляя махровый плед, в который он кутался, пытаясь
согреться. Отложив книгу, он стремится узнать причину недоброго настроя
Чона, что скинул с себя уличные вещи слишком пренебрежительно прямо у
порога, распинав их по углам и бурча себе что-то под нос, направляясь прямиком
не ему «привет» говорить, как делал это обычно, приходя с работы, а сразу к
бренди, что стоял на верхней полке шкафчика в кухне, наливая себе полный
пузатый фужер и выпивая залпом. Вытирая после губы тыльной стороной ладони
и зажмуриваясь сильно, альфа поставил локти на стол и запустил пальцы в
волосы, сжимая их у корней.

Чимин, наблюдающий за действиями альфы со стороны, оперевшись плечом


о стену и скрестив руки на груди, недовольно цокнул и выдал скрипучим
голосом:

— Это что-то новенькое, Чон Чонгук. Не припомню, чтобы ты сразу к бутылке


тянулся, когда приходил с работы. День тяжёлый выдался?

— Можно сказать и так, — заполняя фужер новой янтарной жидкостью и


поднося к губам, говорит Чонгук хриплым голосом, морозом отдающим.

— И спасенье ты нашёл в алкоголе, — констатирует Чимин, недовольно


фыркая. Он терпеть не мог крепкие напитки и никогда не понимал, как Чонгук
мог за один только вечер опустошить всю бутылку. Правда, делал он это крайне
редко, поскольку вёл здоровый образ жизни — посещал тренажёрный зал,
поддерживая своё тело в идеальной форме, стараясь даже на торжествах или
днях рождения друзей пропускать пару бокалов; странно, что он вообще так ни
с того ни с сего взял и схватился за бренди.

— Нет, — отвечает альфа, кусая нижнюю губу, стараясь отогнать дурные


мысли, что так и заставляли пойти и осуществить их незамедлительно. Чтобы
избавиться от этого недомерка, переступившего все границы дозволенного.

Святые небеса, кто бы знал, как он сегодня проебался!..

— Тогда зачем пьёшь? — не перестаёт отчитывать его омега. — Ещё и на


голодный желудок, зная прекрасно, что это вредно, дубина. Поел бы хоть тогда,
а потом и напивался, чачжанмён ещё не успел остыть, я только недавно
разогре…

— Для храбрости пью, — перебивает его Чонгук, поворачиваясь к нему лицом


и потемневшими глазами проходясь по плавным изгибам изящного тела Пака,
сбивая того с праведной мысли.
142/215
— Какой храбрости? — хлопает непонимающе глазами Чимин.

— Хочу тебя… — выдыхает альфа, снимая с себя пиджак и кидая его на пол,
а у Чимина тотчас мурашки по спине несутся, заставляя непроизвольно
отступить на шаг назад от альфы.

— Что?.. Подожди… Гук, постой… — пытается сказать что-то внятное омега,


но не успевает опомниться, как его уже хватают за руки, намертво прижимают к
себе и ведут в сторону спальни, шепча желчно прямо в приоткрытые губы:

— Хочу. Сейчас. И никаких отговорок!

— Чонгук!..

Несколькими часами ранее…

Чонгук спохватывается слишком резво, проносясь по половине школы


галопом, когда осознание содеянного доходит до него — он стремится найти
Тэхёна и поговорить с ним ещё раз. Он решает сделать так: сначала он вновь
объяснится с Тэхёном, потом они вместе пойдут к Чимину и наконец расставят
все точки над «i», чтобы не было никаких обид и препираний после. Врать себе и
сразу двоим омегам — совершенно не крутецкое занятие даже для
чистокровного альфы, которому, вроде как, все дороги всегда открыты. Альфа
не хочет портить отношения с Чимином: они с ним через многое прошли вместе и
кидать его вот так спонтанно и внезапно, конечно, будет больно, но отказаться
снова от Тэхёна, которого стало слишком много в жизни Чонгука, он не сможет.
Теперь точно, за что «спасибо» может сказать только себе: это была большая
ошибка впускать в свою жизнь омегу и общаться с ним. Ошибкой, как оказалось,
совсем необратимой и перевернувшей мир Чона вверх дном. Однако больше
сопротивляться Чонгук не намерен, ибо сам понимает: Тэхён не просто омега —
Тэхён сама жизнь.

Но его планы рушатся, как карточный домик, когда в коридоре его настигает
сам директор школы и зовёт к себе. Разговор о предстоящем «Дне науки»
затягивается на два часа с лишним. За это время уроки у Тэхёна успевают
закончиться, и он благополучно отправляется домой, точнее, в этот поганый
зоопарк с этим поганым альфой Луханом, с которым, как кажется самому
Чонгуку, когда он идёт на автостоянку к машине, пересечься всё же придётся. И
пересечение это будет явно не самым лучшим.

Чонгуку ничего не остаётся делать, как забить на сегодняшнюю тренировку


в зале и проект по химии и ехать прямо домой к омеге. Это хорошая затея,
думает альфа, когда выезжает на главную трассу и сливается с потоком машин;
он сможет разобраться не только с упрямым Кимом, но и поговорить с отцом
омеги, тем самым заявив на него свои права и подтвердить серьёзные
143/215
намерения.

Но, видимо, судьба сегодня к нему совсем не благосклонна. По дороге к


Тэхёну, Чонгук попадает в пробку, где стоит три с половиной часа, буквально
умирая на сиденье и проклиная тех людей, кто вообще придумал светофоры. За
то время, которое он там проторчал, альфа успел выпить целиком бутылку
минеральной воды, съесть пиццу, а также заскочить в цветочный магазинчик и
купить букет нежно-розовых калл. Стоило только их увидеть — и Чонгук почему-
то сразу подумал про Тэхёна и его улыбку, они определённо точно подходят ему:
такие же нежные и безумно красивые.

Наконец, преодолев этот многочасовой ад на дорогах, Чонгук паркуется


неподалёку от подъезда Кима, глубоко выдыхая и настраиваясь на
продуктивный разговор с Тэхёном. Чон не намерен отступать и уйдёт отсюда
сегодня только в том случае, если Ким Тэхён признает в нём своего истинного
альфу и сам возьмёт его за руку. Он набирает в лёгкие побольше воздуха и
собирается было уже выйти из машины, как замирает на месте, стоит только
увидеть Тэхёна и Лухана, шагающих рядышком (чертовски рядышком, сука!),
возвращаясь только что, видимо, с представления и останавливаясь у железных
дверей подъезда. Альфа прикусывает язык, чтобы не выругаться, и решает пока
остаться в машине, понаблюдать за парочкой и подождать, когда Лухан уйдёт,
чтобы им с Тэхёном никто не мешал. Ожидание не самый лучший друг в
сложившейся ситуации, но можно последний раз и потерпеть… наверное…

— Ты сегодня всё представление сидел мрачнее тучи и после тоже, —


замечает Лухан, когда они останавливаются возле входных дверей подъезда
омеги, он берёт его за руку, поднимая понуренную голову вверх, заставляя
посмотреть на себя. — Что такое? — он ласково улыбается, оглаживая холодную
щёку большим пальцем. — Почему ты не улыбаешься? Что-то случилось?

— Это так заметно? — тяжело выдыхает Тэхён, не желая мыслями вновь


возвращаться к учителю, что покоя ему весь день не давал своими громкими
словами.

— Очень, — кивает Лухан.

— Я с учителем Чоном поругался. Кажется, нашим «дружеским» отношениям


пришёл конец.

И не только дружеским.

Тут всему пришёл конец.

Чонгук перешёл все границы, и Тэхёну это надоело терпеть. Сначала он


отвергает его и его чувства, потом становится другом, потом, похоже, ему
становится мало, и вот, когда у омеги появился альфа, он вдруг просыпается и
пытается выставить Лухана в плохом свете в глазах Тэхёна. Вот только больше
Тэхён не поведётся на это. Ким всегда думал, что может безоговорочно
доверять Чонгуку, потому как он учитель — это первое, второе — он взрослый
альфа, и третье — он точно никогда не будет желать зла Тэхёну и его друзьям.
Но, видимо, эта его тупая ревность сыграла с ним злую шутку, ибо как ещё
объяснить то, что он внезапно начал признаваться в ответных чувствах Тэхёну,
просить его оставить Лухана и вернуться к нему?..

144/215
Не вернётся! Ни за что! Тэхён дал себе обещание. Больше никаких Чонгуков
и его нравоучений. Пусть сердце будет не на месте, пусть будет изводиться и
злиться на всех ни из-за чего, пусть плакать будет… Пусть! У него есть Чимин,
вот пусть его и учит, а Тэхён будет с Луханом и дальше строить свою личную
жизнь, по крайней мере, пытаться; надо же когда-то начинать. Как-никак, на
той неделе у него день рождения — восемнадцать исполняется.

И всё же, как бы Тэхён не хотел отмахиваться от слов Чонгука, одна сторона
его души настаивала на том, чтобы хоть на минутку остановиться и задуматься,
вникнуть в смысл сказанных ему Чоном слов. А вдруг он не врал? Вдруг сказал
правду и не может без него? Разве это не лучший шанс тогда? С одной стороны,
«да», а с другой — «нет». И какой верить?..

Тэхён устал. Устал распутывать этот клубок, сидеть на попе ровно и чего-то
ждать. Он ведь омега! Он тоже хочет быть счастливым! Тоже хочет, как и его
одноклассники, обсуждать с лучшим другом своего парня, как тот мило
причмокивает губами во сне или храпит, как трактор. Он тоже хочет готовить
завтраки, обеды и ужины своему альфе; хочет просыпаться в его крепких руках;
хочет целовать его перед уходом на работу и ещё есть много-много всякой
розовой нежности, которую так хочет воплотить в жизнь Тэхён. Даже у его папы
всё с личной жизнью помаленьку налаживается, а у него один непроходимый
лес и грозовые тучи на небе — никакого света.

Возможно, когда Тэхён остынет и переосмыслит кое-какие вещи, то сам


пойдёт и поговорит с Чонгуком ещё раз, но точно не завтра и не послезавтра.
Раны, что вновь обнажили себя, стоило только Чонгуку переступить черту, ещё
кровоточат, и потребуется время, чтобы снова их немного подлатать.

— Ну и что с того? Это же хорошо, — хмыкает беззаботно Лухан, пожимая


легкомысленно плечами. — И не смотри на меня так осуждающе…

— Лухан, я рассказал тебе о нас с Чонгуком только потому, что доверяю тебе
и считаю тебя своим лучшим другом, наравне с Сокджином, — холодно чеканит
Тэхён, вырывая свою ладонь из руки альфы и засовывая в карман пальто. —
Пожалуйста, не подтверждай его слова и… иди уже домой. До завтра.

Да, Тэхён всё рассказал Лухану о себе и их такой непростой истинности с


Чонгуком. Он долго не решался, но сегодня, расстроенный и покалеченный
морально словами учителя, не сдержался и выложил всё как на духу Лухану,
ища потом в его объятиях спасительного тепла и утешения. Лухан не задавал
вопросов, не расспрашивал детали — просто спокойно выслушал с каменным
выражением лица, после притянув к себе податливого, как пластилин,
раскрасневшегося от слёз Тэхёна, и крепко обнял. За это Тэхён ему был очень
благодарен.

— Постой… — Лухан схватывает омегу за локоть, разворачивая к себе лицом,


когда тот уже поворачивается, чтобы зайти внутрь подъезда. — Извини,
вырвалось. Просто, я волнуюсь за тебя. Этот Чонгук столько крови у тебя выпил,
и всё не угомонится. Это его проблема, что он такой тугодум и не умеет
пользоваться тем, что преподносит ему судьба. Пусть теперь лапу сосёт, а ты не
смей спешить его прощать и идти мириться.

— Я и не собирался… — пыхтит себе под нос омега, но альфа всё равно


слышит, продолжая грозно, учительским тоном:
145/215
— Знаю я тебя. Это ты сейчас так говоришь, а потом, когда встретишься с
ним в школе, устоять не сможешь, добрая душа…

— Лухан… — хочет было возмутиться Тэхён, но парень опережает его:

— Ну что «Лухан»? — по-детски треплет его за щёки Лухан, умиляясь этой


милой моське. — Скажешь «нет»?

— Не скажу, — отпихивает его от себя Тэхён, поправляя машинально пальто


и зачесывая длинную светлую чёлку назад. — Но просто… — он замолкает, вновь
возвращаясь мыслями к Чону, — мне жалко его, и я…

— Так, стоп, — произносит громко Лухан, не желая это слушать, выставляя


ладонь вперёд, а после кладя её на плечо Кима. — Жалко у пчёлки, помнишь, а
его щадить не надо. Он тебя разве щадил тогда на острове? — выходит ловко,
попадает точно в цель, и Тэхён тут же морщится, вспоминая тот ужасный день.

— Но я ведь даже с ним нормально не поговорил, — Тэхён всё же пытается


найти оправдание Чонгуку. — Мы только наорали на друг друга, как
ненормальные, и разошлись, точнее, я убежал от него, как от чумы.

— И правильно сделал. Хватит уже о нём думать: он не достоин того, чтобы о


нём столько вспоминали.

— Говоришь сейчас, как Джин, — складывая руки на груди и хмурясь,


произносит Тэхён.

— Потому что Джин, как и я, желаем тебе только счастья, — победоносным


тоном констатирует Лухан, делая шаг к омеге, вдруг перестав улыбаться. — Я —
так особенно, — продолжает шёпотом, чем привлекает к себе внимание,
склоняясь ближе к лицу, по-хозяйски устраивая руки на талии Тэхёна и
притягивая к своей груди. Тэхён охает, с недоумением глядя на Лухана, что стал
каким-то чересчур серьёзным и до невозможности красивым. Запах спелого
инжира резко усиливается, и омега не может не заметить эту перемену чувств в
глазах альфы, что стали на тон темнее, но не смеет пока отстраняться и бежать,
отдавая власть любопытству. — Я готов сделать всё, что только тебе в голову
взбредёт; лишь бы ты только потом улыбался мне, как сегодня утром в
школьной столовой и смеялся звонко.

— Э-э, — смущённо и озадаченно одновременно блеет Тэхён, пытаясь хоть


немного отодвинуть разгорячённое тело альфы от себя и глотнуть чистого
воздуха, упираясь ладонями в грудь парня. — Лухан, подожди минутку, — альфа
не слушается его, а наоборот, склоняется непозволительно (опасно!) близко,
проводя носом по виску и целуя его невесомо после, отчего омега давится
слюной от таких смелых действий со стороны Лухана. Кажется, те литровые
баночки пива после зоопарка были лишними. — Погоди, — хрипит Тэхён, кашляя,
всё же отстраняя от себя Лухана и заглядывая в искрящиеся непонятными
чертятками глаза. — Ты ведь помнишь, что мы с тобой просто друзья?

— Ага.

— И что я тебе ничего не обещал?

146/215
— Ага, — как в тумане, повторяет альфа, пьянея всё больше от запаха и
неземной красоты этого омеги. Клубничный аромат сегодня по-особенному
прелестен…

— И что повод я тебе никакой не давал?..

— Угу, — целуя в уголочек губ, мычит Лухан, прощаясь с остатками разума и


идя на поводу желания, которое рвалось наружу ещё с той минуты, когда он
только встретился с этим прекрасным созданием.

— И что… — договорить Тэхён не успевает: не дают просто. Он даже не


сразу сообразил, что произошло и почему вдруг вулкан в груди взорвался,
заливая своей раскалённой лавой всё вокруг, а самого Тэхёна превращая в
неподвижную статую. Забыв о всяком контроле, Лухан уничтожил мизерное
расстояние между их лицами и припал к его устам. Он набросился на его губы,
дав волю чувствам, которые бушевали в нём; неповторимый клубничный привкус
обжигал нервные окончания и затуманивал разум, перемешивая сознание и
притупляя все звуки, что происходили в реальности. Лухан так долго этого ждал
— целую вечность, кажется, и подумать не мог, что сегодня судьба подарит ему
ещё один подарок. Первый — это то, что Тэхён наконец порвал с этим анатомом,
а второй — поцелуй.

Удачное завершение дня однако.

В первую минуту Чонгук давится воздухом, заходясь кашлем и ударяясь


лбом об руль больно, но приходит в себя он быстро, вцепляясь вспотевшими
внезапно ладонями в сиденье, сглатывая и выдыхая шумно через нос. Его словно
молнией ударило. Глаза, что видят эту картину, хочется вырвать, а мозг, чётко
обрабатывающий информацию, даёт мужчине понять, что это далеко не сон,
фантазии или глюки. Это реальность, чёрт возьми, реальность! И в этой
реальности Ким Тэхён, этот милый ласковый робкий мальчик, целуется с
непонятным альфой, отвечая ему и обнимая за талию! Чонгук даже в самом
извращённом сне не смог бы себе такое представить.

Альфа до боли стиснул зубы, мысленно уже разделывая Лухана на кусочки и


скармливая собакам; на минуту у него, кажется, потемнело даже в глазах. Не
обращая внимания на тяжелые кровавые уханья сердца и поломанные чувства,
на которых только что на его глазах станцевали сальсу для пущего эффекта,
Чонгук выкидывает из окна машины красивый букет несчастных цветов и,
заводя машину, давит со всей силы на газ. Круто развернувшись, он чуть не
въехал в бордюр и выехал из переулка, оставляя после себя противный скрежет
шин по асфальту.

В голове пусто, на душе пусто, на сердце так же. Везде всё пустое и серое,
мерзкое и противное по мнению Чона, чей мир сегодня вновь перевернул один
единственный омега…

— Ты что делаешь?! — вопит Тэхён не своим голосом, побагровев от ярости,


отпихивая от себя Лухана со всей силы, на которую только способен, вытирая
тыльной стороной ладони губы и награждая злым взглядом альфу, после влепив
тому звонкую пощёчину. — Совсем сдурел? Я не разрешал! Меня может
целовать только мой альфа! — истерит на весь район Тэхён, плюя на то, что
сейчас уже вечер и нужно вести себя тихо, да и люди ещё на улице есть. —
Никому другому я не позволю себя касаться, ты слышишь меня, Кан Лухан? —
147/215
пихая ничего не понимающего до сих пор альфу в грудь, шипит Тэхён,
ощущающий себя сейчас, словно осквернённым. — Меня может целовать только
мой альфа, мой истинный, — выделяет последнее слово омега, чей
воинственный вид сейчас устрашал. — А ты — убирайся. И не смей больше
приближаться ко мне, а посмеешь — отцу всё расскажу.

Омега не медлит больше: разворачивается круто, не удостаивая Лухана


взглядом, даже слушать его не собираясь. Забегая в свой подъезд, он оставил
изумлённого парня на улице одного с кучей вопящих сиреной мыслей…

-----

— Чонгук, постой! — Чимина током прошибает, когда Чонгук валит его на


шёлковые простыни, нависая сверху и силой пытаясь взять его. — Подожди! Да
остановись ты! — отпихивая от себя его руки, кричит омега.

— Почему? — будто не слыша воплей Чимина, продолжая своё дело твёрдо,


Чонгук плюёт на протесты с высокой колокольни. — Ты ведь мой омега, а я твой
альфа, в чём проблема? — действительно, в чём? Это ведь так просто у них
всегда происходило. — Обычно же ты у нас любишь начинать.

— Да, — сглатывает Чимин, замирая на секунду и упуская тот момент, когда


с него стаскивают кардиган, оставляя в одной домашней футболке. Мороз по
коже проходится — стоит только встретиться взглядами с альфой:
неподвижные, холодные, как угли потухшего костра, но вместе с тем
пронзительные и властные, не терпящие возражений, они обжигали душу Паку и
выворачивали её наизнанку. — Но не сегодня.

— У тебя голова болит или живот? — ухмыляясь ехидно, спрашивает Чонгук,


но, не получив ответа, продолжает: — Нет? Тогда не вижу смысла
останавливаться. У нас давно ничего не было, — хмыкает беззлобно альфа,
нависая над Чимином, смотревшим на него, не смея пошевелиться и мелко
дрожа. — Думаю, пора подкрепиться друг другом.

— Я не хочу, Чонгук, — шепчет Чимин, взвывая к рассудку альфы,


оставляющего на его ключицах горячие поцелуи, следом оглаживая его бока и
пролезая пальцами под футболку. — Перестань, не заставляй меня кричать на
тебя, — Чимин пинается, пытается встать, но его снова валят на кровать, садясь
сверху и вжимая своим телом в матрас, чтобы не дёргался.

— Ты уже орёшь, так что продолжай, — бросил пренебрежительно Чонгук,


чувствуя, как вновь закипает от непокорности и этого омеги.

— Ты спятил? — извивается в его руках, как угорь, Чимин, краснея от


попыток вырваться, которых вообще похоже не замечают, выводя Пака из себя и
доводя до истерики. — Тебе что, алкоголь в голову ударил и спермотоксикоз?
148/215
Так пойди и воспользуйся рукой, раз очень надо.

— Смешно смеяться. Я, чистокровный альфа при омеге, пойду дрочить себе в


туалете — как-то не очень звучит, правда.

— Я не могу, не могу сегодня, Чонгук, отпусти меня…

— Ты это мне месяц уже говоришь, а я между прочим скучаю по тебе.

— Так давай мы просто посидим и поговорим, зачем же сразу в постель?! —


не сдерживается и вновь кричит Чимин.

— Хочу так, — скалится недобро Чонгук, проводя кончиками пальцев по щеке


Чимина, очерчивая большим пальцем линию губ, не сводя с них глаз. — Хочу,
чтобы ты стонал подо мной, как раньше, хочу, чтобы умолял не покидать твоё
тело, хочу, чтобы…

— Прекрати-прекрати, Чонгук! — Чимину дурно. Чимину противно и


невыносимо от слов Чонгука. Мысли проносятся бешено и беспорядочно, а
сердце стучит так, что до глотки достаёт. Ему страшно. Ему незамедлительно
хочется выбраться из лап альфы и сбежать куда-нибудь, спрятав себя от
опасности, от неправильности. — Это было раньше!

— А что же сейчас случилось? — не понимает Чонгук, снимая с себя рубашку,


оставаясь по пояс голым. И если раньше Чимин бы только любовался альфой, его
мышцами, красиво обрисованными светом лампы, то сейчас у него лишь одно
желание: закрыть глаза и проснуться побыстрее от этого страшного сна. — Чем
я отличаюсь от тогдашнего? Ничем. Ты мой омега, я твой альфа, мы вместе, в
чём проблема?

— Я не могу. Пожалуйста, — молит Чимин, извиваясь в руках альфы. —


Пожалуйста, отпусти меня.

— Нет, — тянет мужчина, сводя Чимина с ума окончательно. — Сначала я


раздену тебя, несмотря на все твои завыванья «отпусти» и «не хочу». Потом,
если драться задумаешь, привяжу руки галстуком к изголовью кровати. Дальше,
пользуясь твоим беспомощным состоянием, займусь твоей растяжкой: смажу
тебя, чтобы больно не было. А потом…

Слишком неправильно! Слишком развратно! Слишком не для него!..

— Нет, хватит, не смей. Не смей меня касаться, Чон Чонгук, не смей меня
трогать своими руками! — кричит Чимин, срывая голос и плача от своей
беспомощности, вновь пытаясь ударить или пнуть Чонгука, чтобы тот отстал от
него наконец.

— Да почему, блять?! — орёт разъярённо Чонгук, вообще ничего не понимая.

— Потому что я беременный, — выдыхает из последних сил омега, плача и


надеясь, что хоть это остановит Чонгука и спасёт его от неминуемой участи.

Мир тонет в звуках, останавливая планету, кажется, на минуту, когда


Чонгук, столбенея, медленно отстраняется от Чимина, сваливаясь бесформенной
кучей на пол, чем омега и пользуется, подскакивая и кутаясь в одеяло, переводя
149/215
дыхание и вытирая горькие слёзы.

Прости-и-и-и…

— Т-ты… — заикаясь, сипит Чонгук, — ч-что…

— Я… жду ребёнка, — говорит тихо, но Чонгук всё равно слышит; эти слова
подобны грому среди ясного неба. — Три недели как уже.

— Н-не понял… — он буквально чувствует, как сердце болезненно начинает


биться о грудную клетку, как воздух в лёгких заканчивается, как кровь бешено
проносится по жилам. — Но мы… м-мы же не…

— Да, — кивает Чимин, поражённо и стыдливо опуская глаза, — ты «не», но я


— «да».

— Что?! — эхом разносится по комнате, заставляя Чимина вжать голову в


плечи и всхлипнуть громко. Признаваться всегда так трудно? Он не думал, что
будет так сложно, и сейчас у него словно внутри что-то скребётся, копается во
внутренностях, задевая нужные ниточки и оголяя натянутые нервы.

— Я изменил тебе, Чонгук-а, — резко и сокрушительно. — Изменил со своим


истинным ровно месяц назад, когда ездил в Кванджу к папе.

Чонгук чувствует себя круглым идиотом. Дураком, которому дали задачку по


тригонометрии и сказали решить за две минуты. Мозг отказывается
обрабатывать информацию, отчего голова болеть начинает, а во рту
пересыхает. Что он должен сказать? Как поступить? Что сделать? Альфа
погружается в эту скрученную, словно спираль, пучину, признаёт своё
поражение и понимает, как он проебался! Туше, Пак Чимин! Вы выиграли эту
игру! Аплодисменты!

— Понятно… — выдавливает из себя бесцветное Чонгук, садясь на край


кровати и, уставившись в одну точку, замолкает.

— Понятно?! — вскрикивает Чимин. — И это всё, что ты можешь сказать?

— А что именно ты хочешь услышать? Истерику? А сейчас-то зачем? У тебя


будет ребёнок, ты любишь своего истинного, что я могу сделать теперь-то?

— Я не хочу прощаться с тобой на такой ноте! — подползает к нему Чимин,


пихая альфу в плечо. Он шмыгает носом, вытирая слёзы.

Не так он планировал рассказать о своей измене Чону. Не при таких


обстоятельствах хотел расстаться с ним. Всё пошло совсем не так, как он
планировал для себя изначально, когда только понял, что больше не может
мучить себя и своего милого истинного, который сам уговаривал его и несколько
раз порывался приехать и рассказать всё Чонгуку. Он не заслужил подобного
отношения к себе! Ведь Пак любит его. Вот только любовь эта будет уже другая,
не похожая на ту, что у них была до того, как Чимин встретился с
предназначенным. Папа тоже просил пойти и открыть глаза Чонгуку на всё:
объяснить, почему он так часто катается в Кванджу и остаётся там ночевать;
почему охладел к нему, лишив внимания, любви и заботы; почему не даёт себя
больше касаться и уходит ночью спать на диван, когда альфа засыпает. А ведь
150/215
всё так банально получилось. Чимин просто ездил к папе, сопровождал его на
медосмотры и вот, одним днём, его жизнь изменилась в корень, когда на
горизонте коридора больницы, с медкартой его папы, показался он — истинный.
Не просто истинный, а истинный Пак Чимина, у которого земля из-под ног ушла,
а в груди что-то лопнуло, стоило только услышать голос своего альфы. В тот
момент всё забылось. И прожитые годы вместе под одной крышей с Чонгуком, и
работа, и, прости Господи, папа, стоящий рядом с ним, читающий рецептуру, что
выдал ему его лечащий врач Чон Хосок.

Чон Хосок. Звучит ужасно красиво для Чимина, не отводящего глаз от


высокого обаятельного альфы в белом халате. Не он один всё понял. По
удивлённому лицу альфы это было понятнее некуда.

Наверное, нечто подобное испытывал Чонгук, когда узнал про их связь с


Тэхёном… Боже! Как теперь быть вообще? Что делать? Ответ омега получает на
второй день, когда сам, уже без папы, приходит в больницу, чтобы разрешить
ситуацию с истинностью. Но ничего не выходит. Потому что сопротивляться
этому невозможно. А Чимин и не противится, понимает, что это теперь его
судьба. А новость о беременности решила за Пака всё.

— Прощаться?.. — переспрашивает Чонгук, хмуря брови и переводя взгляд на


заплаканного Чимина.

— Да, — кивает интенсивно головой омега, касаясь его плеча рукой,


поглаживая осторожно. — На той неделе во вторник я уезжаю из Сеула. В
Кванджу, как ты уже понял. Объяснять почему, думаю, не имеет смысла.

— Почему ты мне ничего не рассказал раньше?

— Я боялся…

— Чего? — Чонгуку смешно. — Огорчить меня? Хах, что-то поздно ты обо мне
вообще вспомнил! — он поворачивается корпусом к омеге. — Почему я, тогда на
Чеджудо, переступая через себя, велел Тэхёну пойти на все четыре стороны, а
ты, стоило только встретить истинного, сразу же переспал с ним и залетел? —
задаёт актуальный вопрос Чонгук, задевая больное и распуская ниточки на
ранах, что вновь начали кровоточить. — Чимин! — Пак не двигается, перебирая
пальцами края футболки и молчит, изучая серебристые узоры на постели. —
Почему ты молчишь? Ты хотел, как лучше? Так вот поздно, милый, у Тэхёна
другой, если ты рассчитывал всё свесить на него и сказать мне идти к нему.

— Откуда ты знаешь, что у него другой? — цепляется за эту новость Чимин,


поднимая голову.

— Потому что сам хотел с ним к тебе прийти и объясниться, — мгновенно


сереет Чонгук, отворачиваясь от омеги и закрывая лицо ладонями, понуро
опустив плечи.

Чимин хочет было что-то сказать, открыв рот, но тут же захлопывает его
обратно, понимая, что объяснения здесь не нужны. Ибо сам чувствует то же
самое…

— Ты… — шепчет омега, — ты в него…

151/215
— Да, — выдыхает Чонгук, сглатывая. — Это всё-таки случилось, и я не
жалею, что это произошло. Вот только сам сказать не успел, поскольку совесть
мучила, просила сначала с тобой поговорить. Как иронично вышло: из нас двоих
крупнорогатого сделал из меня ты, — усмехается горько от собственного вывода
Чон.

— Чонгук, — Чимин придвигается ближе, обхватывая маленькими ладошками


лицо альфы, заставляя смотреть только на себя. — Чонгук-а, послушай меня. Я
не знаю, кого там себе нашёл Тэхён, но я уверен — это не всерьёз. Истинность —
сильная вещь, она тянет тебя, как магнитом, к самому дну, похуже всякого
валуна. Возможно, он потерялся, запутался, но я точно знаю и убеждён в том,
что любит он только тебя, — искренне выдает на одном дыхании омега, замечая
блеск в смородиновых глазах напротив. — И сейчас ему просто нужно напомнить
об этом, а после и признаться самому, — Чимин целует в щёку Чонгука, улыбаясь
потом солнечно так, как умеет только он. — Ты же альфа, самый сильный и
самый лучший, ты справишься. А я, — пауза, — я не буду мешать. Завтра я
напишу заявление по собственному. Квартира останется полностью в твоём
распоряжении; она и так твоя, ведь покупали на твои деньги…

— Чимин…

— Не перебивай меня, позволь закончить красиво. Так вот, я уйду, но хочу


остаться твоим другом. Я и Хосок, так зовут моего истинного, мы хотим стать
твоими друзьями, а не врагами. Ты не думай, Хосок-и хороший, он главный врач
в центральной больнице, и его хорошо знает мой папа, который часто
обследуется у него; собственно, так мы и познакомились. Он раньше хотел тебе
всё рассказать, но тут проблемы появились: то папа, то ты со своим проектом…
в общем, так, — Чимин вздыхает, тянется вперёд и жмётся к альфе, стараясь
подавить в груди новые рыдания. — Я тебя люблю, Чон Чонгук. Ты мой первый
мужчина, мой самый верный и преданный друг. И я тоже хочу остаться в твоей
жизни другом. Ты позволишь мне им стать?

— А твой истинный не будет против друга-альфы? — звучит глупо, но


Чонгуку откровенно всё равно. Сегодня и так день — одно полнейшее дерьмо.

— А его кто-то спрашивать будет? — улыбается широко Чимин.

— Чимин-а… — Чонгук обнимает его, зарывается носом в светлые пряди и


говорит тихое «спасибо» на ушко, обещая тем самым, что непременно
послушается своего друга и сделает наконец всё так, как нужно было уже
давно. А Чимин больше не сдерживается: заходится громким плачем, как
ребёнок, и Чонгук надеется, что это будут его последние горькие слёзы в этом
году…

Оказывается, отпускать не так уж и просто. Это больно и режет всё в груди.


Но отпустив — ты точно сможешь стать счастливым…

Примечание к части

Всем мандаринок под елочкой

152/215
Аспид

На все встревоженные вопросы Арём и Хеншика Тэхён лишь головой


качал и с фальшивой натянутой улыбкой «всё хорошо» твердил, что ничего
плохого не случилось. По его внешнему виду это, конечно, не скажешь: бледное
лицо с тёмными кругами под глазами, тусклый потерянный взгляд и полное
отсутствие интереса к чему-либо происходящему вокруг. Создавалось такое
ощущение, что его заперли в четырёх стенах, лишив света и тепла, оставив там
посидеть и подумать: «А что же произошло?»

Действительно. А что же произошло? Ничего криминального, если смотреть


глазами прохожего, но не Тэхёна. Тэхёну вообще кажется, что на него вся грязь
и нечестивость мира упала, которую соскрести никак не удавалось. Она пахла
жутко, скалилась страшно и победно, кажется, шептала скрипучим голосом,
отчего волосы дыбом вставали, что ты теперь, Тэхён, падший — изменник.
Изменник самому себе и своей душе, сердцу, что всё то время, которое он
посвящал невесть кому, зудело и выло протяжно, умоляя остановиться и
посмотреть по сторонам, увидеть ту реальность, в которую он себя медленно
погружает. Как пропитана фальшью эта реальность, как краски здесь все смыты
и расплывчаты, как небо тёмно-синее, предвещающее долгую грозу,
заставляющее позабыть солнце и облака чистые, смотрит на тебя и говорит
громко, не стесняясь: «Ты попался».

То, что Тэхён попался, омега уже понял. Понял, когда ощутил на своих губах
чужое дыхание и губы сухие, пытающиеся разомкнуть его собственные. Понял,
что это конец, та самая константа, которая послужила камнем преткновения для
Кима, наконец открыв ему глаза, сняв тот, шёлковый на первый взгляд, платок,
который так искусно прятал от него истину. Истину, что всегда на виду была;
истину, что никогда не подводила Тэхёна и старалась огородить от других альф;
истину, что вновь обнажила себя, стоило только забыться и попытаться
обмануть сучку-судьбу, которая, оказалось, сильней Тэхёна и его несчастных
хотелок в разы.

Тэхён хотел стать счастливым без Чонгука. Он стал. Мужественно всё


перечеркнул, установил между Чоном границы и стал его другом. Ему вполне
хватало этого. Были, конечно, кое-какие неприятные нюансы, но на фоне той
картины, которую они вместе с Чонгуком рисовали, улыбаясь друг другу, они
казались незаметны, да и вообще мелки, чтобы обращать на них внимание.

Тэхён хотел попробовать подружиться с другим альфой. Он подружился.


Лухан оказался очень милым и воспитанным другом, не смеющим распускать
руки, держа себя достойно, хотя Тэхён и видел, что он ему нравится, причём
давно. Омега доверился ему, рассказал о их связи с Чонгуком, о своей
маленькой семье, в которой наконец-то начало всё потихоньку налаживаться с
появления тётушки Арём в их доме.

Тэхён хотел попытаться влюбиться, поставить кого-то ещё, кроме Чонгука,


на первое место в своей жизни… И он пытался, честно пытался! Позволял
многое Лухану, игнорируя мысли о том, что касания альфы ему неприятны и
хочется руку ему сломать иногда за излишнюю тактильность. Он пытался
смотреть на Лухана так, как смотрит на Чонгука: попытался почувствовать то
самое, обжигающее и всепоглощающее сердце и душу чувство, что само собой
как-то рождалось, стоило только Чону появиться на горизонте.
153/215
Но не вышло. От слова «совсем» не вышло. Как бы Тэхён ни старался, ни
перечил самому себе и ни унимал утопающее в этом болоте сердце — выйти
победителем из схватки у него не вышло. Поражение своё признать получилось
только сегодня, когда Лухан перешёл все рамки дозволенного, взбесив Тэхёна
своим наглым поведением и прорвав ту заставу, мешающую омеге нормально
выражать свои истинные чувства. Маска наконец была снята, и Тэхён понял…
понял, что никого и никогда не сможет полюбить так же сильно, умноженное на
тысячу вечностей, как Чонгука. Его Чонгука. Самого невероятного, самого
красивого, самого идеального только для него Чонгука.

И если раньше это «не» новое открытие омега бы спокойно снёс, поскольку
это частое явление, то теперь ему хотелось кричать в голос и волосы рвать на
голове от собственной ошибки, совершённой вчера вечером возле подъездных
дверей. Стоя под горячим душем и изучая расфокусированным взглядом кафель
под ногами, омегу вдруг осеняет, озаряет тем светом, ослепляющим его самого
и мир вокруг.

А ведь Чонгук ему вчера практически признался в ответных чувствах…

Эта мысль, эта правда, словно обухом по голове бьёт Тэхёна, растерявшегося
от данного открытия, впервые в жизни не знающего, как быть и как поступить.
Следует встретиться с Чонгуком и поговорить с ним, наверное. Выяснить всё и
решить, что делать дальше.

А если это правда окажется? Что Чонгук любит его и хочет быть с ним? А как
же тогда его Чимин и те слова на Чеджудо?.. Или они уже не в счёт? А что
скажет Тэхён на ответное «люблю»? Он раньше не задумывался об этом, даже
мечтать не смел. Разве может такое случиться, чтобы все его давние мечты о
счастливой совместной жизни с дорогим сердцу альфой смогли обрести жизнь?
Разве Тэхён уже не ошибался раз и не обжигался? Тогда как расценить те слова,
что всю душу маленькой ложкой вычерпали из Тэхёна, сказанные учителем в
лаборатории?

Тэхён запутался. Запутался в этих нескончаемых вопросах, которых только


больше становилось, стоило только углубиться чуть больше в них. Сердце не на
месте было все, казалось, вечных два дня выходных для Тэхёна. Он ни о чём не
думал, кроме Чона и его слов, пытаясь представить в своей голове диалог с
альфой. Его не заботил тот факт, что в понедельник у него первый экзамен —
математика — и что к нему нужно подготовиться. Он забыл обо всём: об учёбе, о
Джине, что звал его гулять все выходные и задавал вопросы из серии: «Ты в
порядке или не очень?» — игнорировал все входящие звонки и смс от Лухана,
что донимал его днями и ночами. Тэхён абстрагировался от всего, посвятив себя
вновь, как и когда-то, мыслями Чонгуку, выходя иногда за рамки дозволенного и
краснея щеками.

На вопрос Хеншика: «Почему больше Лухан к нам не заходит, и ты не


болтаешь часами с ним по телефону?» — омега стойко ответил, что больше не
желает слышать его имя в их доме и попросил вообще забыть про этого альфу.
Отец только кивнул, дёрнув плечом и сказав, что что бы ни решил Тэхён дальше,
он и Арём всегда будут на его стороне. Тэхён тогда чуть не заплакал — повис на
отце коалой, говоря «спасибо» шёпотом, вызывая тем самым со стороны
мужчины тёплую родную улыбку, которую Тэхён не видел уже давно. Спасибо,
что вернулся ко мне и снова со мной, как и раньше. Спасибо, что отказался от
154/215
алкоголя и стал нормальным человеком. Спасибо, что снова любишь и являешься
любимым. Спасибо, что ты у меня есть…

В понедельник, подбадриваемый своим решительным и боевым настроем,


Тэхён залетает в школу и, ни капельки не страшась экзамена, влияющего на то,
сможет ли он учиться в этой школе и следующий семестр, смелой походкой
проходит в класс и садится на своё место, излучая только уверенность и силу.
Некогда ему думать о какой-то математике и этой последней в этом семестре
неделе и тех двух экзаменах, что предстояло сдать на «отлично»; у него сейчас
другие заботы, поважнее учёбы. Возможно, уже сегодня его жизнь изменится до
неузнаваемости, в лучшую сторону. Конечно, для этого всего-то надо было найти
Чонгука и заглянуть в его смородиновые глаза, в которых, как кажется самому
Киму, нервно догрызающего карандаш, егозя на месте от нетерпения на
экзамене, он сможет увидеть всё. И даже саму душу его альфы.

Его альфы. Боже, как же красиво это звучит!

Математика пишется как на духу, и Тэхён понятия не имеет, как управляется


за час с половиной не только теоретической части, но и с практической, сдавая
свою работу раньше всех пыхтящих от усердия в классе, выходя из душного
помещения под открытый рот Сокджина и ничего непонимающие глаза-монетки.
Когда Тэхён слышит свой результат, то ушам своим не верит, как и его
одноклассники. Восемьдесят шесть баллов! Твердая «В». Это очень хорошо, если
учесть, что Тэхён в этой науке не бум-бум порою бывает.

Во время экзаменов у всех старших классов, в ту неделю, которую они сдают,


проходят только зачёты, контрольные и прочее, их освобождают ото всех
остальных уроков и сразу после сдачи ученик может спокойно идти домой,
чтобы готовиться к следующему. Тэхён же домой не спешит идти: у него ещё
дел невпроворот и, говоря Сокджину, который написал на «отлично»
математику, шагать домой одному, направляется на поиски сонсэннима.
Странно, что перед экзаменом он не пришёл и не пожелал им удачи, как это
делают классные руководители, но, видимо, ему сегодня не до пожеланий.
Предстоящий «День науки» в четверг, как торжественное завершение этого
учебного семестра, после которого дети уходят на зимние каникулы, даёт о себе
знать, поселяя в школу суматоху и шум.

Тэхён, репетирующий речь в своей голове, вприпрыжку двигается в класс


Чонгука, где предположительно он должен сейчас обитать. Не замечающий
никого на своём пути, вдруг останавливается посередь пустого коридора, когда
перед ним, откуда ни возьмись, вырастает Лухан с горящим недобрым огоньком
в глазах, изучая его с ног до головы пристально.

Омега, пытаясь притвориться, что не замечает никого, пытается обойти его,


но не выходит: стоит только сделать шаг в сторону, как альфа преграждает
дорогу и там. Пробует ещё раз, но не получается, что незамедлительно злит
Тэхёна, заставляя руки сжать в кулаки и нахмурить брови.

— Тебе заняться нечем, что ли? Отойди! Мне идти нужно…

— Не нужно, — цедит Лухан, растерявший внезапно всю свою пушистость и


мягкость, отчего у Тэхёна в душе страх шевельнулся. Он же ничего ему не
сделает? Они ведь в школе! Он просто не осмелится выкинуть что-то эдакое. —
На данный момент, тебе нужен я и только я, если не хочешь, чтобы уже завтра
155/215
вся школа узнала, что твой ненаглядный учитель Чон самый настоящий
педофил, совращающий своими штучками несовершеннолетних омежек.

Тэхёну кажется, что он ослышался. Его глаза округляются, становясь


похожими на блюдца, что аристократы ставят себе под чашки, а лицо от
изумления вытягивается. На мгновение ему кажется, что он лишился сознания,
упав в какую-то вонючую глубокую ямину. Слова Лухана, такие гадкие и
ужасающие своим холодным тоном, словно молоточком долбят по вспыхнувшему
мозгу Тэхёна, потерявшего дар речи.

— Ну вот, — хмыкает довольно альфа, расправляя плечи и засовывая руки в


карманы школьных брюк, щурясь, — а ты говорил, что тебе нужно идти. Слова —
прекрасная штука, они способны вытворять такие вещи с человеком, что
страшно представить. Да ты и сам это знаешь, не так ли? — его рот
расползается в безобразной ухмылке, а у Тэхёна всё во рту пересыхает.

— Зачем ты это делаешь? — спокойно спрашивает омега, смотря на Лухана в


упор, пронзая чёрствостью своих глаз того насквозь. — Зачем падаешь в моих
глазах и подтверждаешь то, что я бы никогда о тебе не подумал? Неужели в
пятницу ты ничего не понял? Мы не можем быть вместе, и ты прекрасно знаешь
почему. Я не могу обманывать и себя, и тебя, давая надежду впустую, — он
тяжело вздыхает. — Просто оставь это, и давай разойдёмся в стороны мирным
путем, ладно? Не порть о себе мнение ещё больше.

— Да мне всё равно! — вскрикивает Лухан, пропуская мимо ушей речь


Тэхёна, вздрогнувшего от его возгласа. — Я смотрю, ты уже всё распланировал,
да?! И меня в свои планы на будущее ты не вписал, так? — парень злится от
безысходности своего положения из-за этого Тэхёна, что вдруг «проснуться»
решил и сбежать к своей предназначенной половинке. Злится на этого
чёртового Чонгука, которому достался слишком лакомый кусочек, коего он даже
близко не достоин. Альфа ни за что не сдастся: он не отдаст Тэхёна. Даже если
ради этого нужно пойти гнусным путём.

— Лухан, перестань! — негодует Тэхён, не понимая, почему Кан так


упорствует. Ведь ничего значимого между ними не было; они просто общались и
всё. — Я не хочу ругаться с тобой, но ты не оставляешь мне выбора. Если тебе
так хочется, то хорошо, я скажу, почему нам никогда не быть вместе, — он
выпрямляется, набирая в лёгкие побольше воздуха, а после выдаёт легко-легко,
словно от оков освобождаясь: — Я люблю учителя Чона. Я всегда его любил,
только его. Сколько себя помню, столько и любил. Любил и буду любить. Я не
смогу, даже если мне очень захочется, полюбить другого альфу и связать с ним
свою жизнь, — он молчит с минутку, пытаясь считать хоть одну эмоцию на
каменном лице Лухана, смотревшего куда-то сквозь него. — Ты должен меня
понять. Должен понять и отпустить. Я…

— Нет.

— Лухан!..

— Я сказал «нет»! — свирепеет окончательно альфа, теряя остатки разума и


заставляя омегу голову вжать в плечи. — Этот мудак не получит тебя. Мне
плевать, что вы истинные, поскольку он уже своё похерил, когда выбрал не
тебя. Я не уступлю ему, и плевать, что он чистокровный альфа, а я нет. Плевать,
что я мальчишка, а он взрослый мужик. Он слишком долго думает, раз вдруг
156/215
только сейчас опомниться решил и вернуть тебя, — он подходит ближе, хватает
за плечи Тэхёна и грубо притягивает к себе, сталкиваясь носами. — Я сделаю
так, — парень скалится маниакально, — если ты не останешься при мне, то о
нём весь Сеул заговорит. Заговорит, как о педофиле и маньяке, специально
устроившемуся работать в школу, чтобы совращать таких вот, как ты, — слова
гнилые, ядом насыщенные, электризуют воздух меж ними, неволя Тэхёна с
минуты на минуту задохнуться от горького аромата инжира.

Он не верит в происходящее. Разве такое возможно? Разве может этот


Лухан, милый славный парень, говорить такие жуткие слова в адрес другого
человека, обвиняя его невесть в чём? Это безумство какое-то! Тэхён
отказывается в это верить. Отказывается признавать правоту Чонгука и его слов
о «тёмной лошадке».

«Уверен, вскоре он покажет своё истинное «я», и вот тогда ты вспомнишь


мои слова и скажешь, что сонсэнним был прав абсолютно во всём…» Да,
сонсэнним, ты оказался прав во всём! Стоило послушать тебя, стоило не
доверять так сильно незнакомому альфе и не болтать с ним о самом
сокровенном, стоило вообще в первый же день их знакомства послать Джина с
его «Иди, смотри какой классный!»… Тэхёну разрыдаться хочется. Позорно и
громко. Ведь именно по его вине, по его глупости, его любимого человека могут
облить грязью и, более того, упечь за решётку! Ему страшно, ему обидно, что
друг оказался вовсе не другом, ему больно и горько от слов Лухана, что
неприятным пеплом осыпались на кипящее сознание Кима.

— Ты… ты не посмеешь так поступить! — вырывается из ненавистных рук


Тэхён, награждая весёлого Лухана убийственным взглядом. — Ты не тронешь
Чонгука; только попробуй это сделать, урод, и я…

— Что ты? — смеется гаденько альфа, не обращая внимание на влажные


глаза омежки, вот-вот готовые пролить первые слезинки по розовым от гнева
щекам. — Что ты сможешь сделать? Пойдёшь защищать? — альфа забавляется
этой картине, мимолётом пробежавшей в его голове. — Хах, ну так это только на
руку. Первой жертвой будешь; ты ведь себя с потрохами выложишь, стоит тебе
только взгляд его поймать! Более того, если ты вздумаешь пойти и рассказать
всё Чонгуку — я незамедлительно отправлюсь к нашему директору и расскажу в
подробностях, что этот сонсэнним вытворяет с омегами у себя в лаборатории.

— Тебе никто не поверит! У тебя нет доказательств!

— Если надо будет, найду, не переживай, — продолжает умело запугивать


Лухан. — Его выпрут отсюда с позором и громким скандалом. Загнобят и
уничтожат заживо, и виной тому будешь ты, — Лухан не скупится, выделяет
громко, указывая пальцем на омегу, мечтающего убить Кана немедленно, а
после и себя. — Ты, его милый ученик, в котором он души не чает и даже не
подозревает, что он может с лёгкостью вонзить клинок ему в спину.

— У тебя всё равно ничего не выйдет, — предпринимает ещё одну попытку


вразумить альфу Тэхён, умоляя бога ему помочь. — Я не влюблюсь в тебя, даже
если буду видеть тебя двадцать четыре на семь. Это не поможет. Ты не
сможешь разрушить нашу с Чонгукк-и связь! Она нерушима, она бесконечна,
она…

— Она, — перебивает его Лухан, морщась внутренне от этого сладкого и


157/215
ванильного «Чонгукк-и», — уже порвалась, и связывать её не имеет смысла. Даю
тебе срок, — прокашлявшись, освобождает Тэхёну путь Лухан, продолжает
после шепотом, будто змей ползёт по телу Кима, пробираясь к шее и затягивая
узел, — до среды. Дня тебе хватит всё обдумать, а вечером в раздевалке
встретимся, чтобы нам никто не помешал. Желаю удачи тебе на экзамене и, —
пауза, — не глупи только. Здесь у всех есть глаза и уши, Тэхён-и. До встречи,
дорогой…

Тэхён чувствует себя разбитым вдребезги. Словно он — это хрустальная ваза,


с которой не умели обращаться хозяева и по неосторожности взяли, и швырнули
на пол. А может и намерено, как знать?..

Послонявшись привидением по школе ещё полчаса, омега идёт в столовую,


надеясь заесть свои слёзы, что так и норовили показать себя миру и усугубить
ситуацию ещё больше. Так паршиво и безобразно ему ещё не было от самого
себя. От стыда бы провалился, если б мог конечно. Глупый, какой же он глупый,
тупой омега! Чонгук и здесь прав был.

Чонгук… О нём вообще не хотелось вспоминать. А что, если Лухан пойдёт и


подстроит всё так, что Чона действительно обвинят в педофилии и вышвырнут
из школы? Что если он таким образом пойдёт и лишит Чонгука его любимой
химии, его детей, иногда нерасторопных и бесящих до чёртиков своими
ответами на контрольной, но меж тем всё равно любимых. Лишит хорошей
репутации и честного имени? Чонгук ведь не заслужил такого обращения к себе.
Да, он ещё тот засранец, и порою хочется удавить его, но не настолько же.

Тэхён крупно сглупил, рассказав всё Лухану. Он в жизни не мог представить,


что тот пойдёт и воспользуется его тайной против него. На него это совсем
непохоже, если учитывать, каким он был по отношению к омеге. Может, Тэхёну
следует с ним переговорить ещё раз и попытаться вразумить его? Вдруг
поможет? Вдруг он осознает всё, и они разойдутся друзьями?.. Хотя после
такого вряд ли они смогут остаться друзьями. Лухана хотелось убить. Всеми
изощрёнными способами. А потом и себя, чтобы язык больше неповадно было
распускать там, где не надо. Дубина!

Два сэндвича и виноградный сок не спасают ситуацию. Тэхёну всё ещё


хочется… хочется… не знает он, чего ему хочется! То ли пойти и разреветься,
как младенцу, то ли рассказать всё отцу и Сокджину, чтобы те разобрались с
Луханом, то ли пойти и рассказать всё Чонгуку, который точно не испугается и
разберётся с «угрожателем» в считанные секунды. Но нет, нельзя ни в коем
случае, чтобы Чонгук узнал обо всём этом. Он точно пойдёт разбираться, и это
ни к чему хорошему не приведёт: он только разозлит Лухана, и тот точно
выполнит задуманное, радуясь своей такой лёгкой победе. Отцу и Джину пока
тоже не стоит говорить, те точно не смогут сдержаться. Насчет «разреветься»
158/215
тоже можно отложить и вообще забыть.

Он ведь уже не маленький мальчик. Ему через пять дней исполнится


восемнадцать. Самостоятельный человек, так-то. Значит, и проблемы свои тоже
стоит решать учиться самому. Сам заварил кашу — сам и расхлёбывай и не жди,
пока к тебе кто-то придёт на помощь.

Решив, что поговорить ещё раз с Луханом всё же стоит, Тэхён откладывает
это занятие себе на вечер, думая позвонить тому и пригласить в парк, что
неподалёку от его дома. А вдруг получится? Вдруг удача улыбнётся наконец ему
и поможет? Ким очень на это надеялся.

Наблюдая, как на улице снег тихим пушистым кружевом ложился на землю,


одевая в свои сверкающие в вечернем тусклом солнце на сером небе одеяния
деревья и кустарники, верхушки зданий и многоэтажек, Тэхён спускался вниз по
лестнице в гардеробную, чтобы взять пальто и переобуться, как, завернув на
второй этаж, чтобы сократить путь и избежать «пробок», останавливается на
полпути как вкопанный, когда видит в нескольких метрах от себя директора Чо,
пожимающего руку Пак Чимину, стоящему с какой-то синей папкой в руках,
которых облепила целая толпа учеников, говорящих беспрестанно что-то в адрес
Паку, вот только, что именно, омега не мог понять.

Что происходит? Этот вопрос лампочкой загорается в голове Тэхёна, и он,


ловя за локоть какого-то мальчишку помладше его, спрашивает:

— А что тут творится у вас? Почему все галдят и окружили учителя Пака,
будто на войну его провожая?

— Ты не в курсе, что ли? — скептически смотрит на него мальчик.

— В курсе чего? — продолжает не понимать Тэхён. У него сегодня с


соображалкой туго, после Лухана так особенно.

— Учитель Пак увольняется из школы и уезжает из Сеула жить в Кванджу, —


выпаливает ученик скороговоркой.

Брови Тэхёна резко взметаются вверх, а рот округляется, становясь похожим


на букву «О». Он тупо хлопает глазами, отпуская мальчишку, пытаясь отчаянно
переварить выданную ему информацию и разложить её по полочкам, но выходит
одно большое ни-че-го, и Тэхён, кажется, выпадает из этого мира на несколько
долгих минут, погружаясь в полнейшую тишину.

— В смысле «увольняется» и «жить в Кванджу»?.. — шепчет пересохшими


губами омега, смотря куда-то вперёд, пытаясь вновь сориентироваться и начать
нормально функционировать. У него сбой. Сбой всех систем от услышанного, и
понадобится немало времени, чтобы восстановить прежнюю версию.

То есть, это значит, что и Чонгук увольняется, и они вместе уезжают из


Сеула в другой город. Или только один Чимин? Погодите-ка, а такое возможно?
Разве может Чонгук оставить Чимина и отпустить жить в Кванджу? Это какой-то
анекдот? Если да, то Тэхёну совсем не смешно. А как же все его слова о том, что
он хочет, чтобы Тэхён вернулся к нему?! Это что, опять было лишь словами,
выброшенными на ветер только для того, чтобы привлечь внимание Тэхёна?
Если это так, то Тэхён точно вздёрнется. И это уже далеко не шутки! Разве
159/215
можно так поступать?! Разве… разве… а как же Тэхён? Чонгук снова кидает его
и выбирает Чимина? А… их истинность? Их вечность, как же она?..

Тэхён силится уже заплакать, подавляя изо всех сил рвущиеся наружу
безобразные рыдания, когда на его плечо опускается чья-то рука, заставляющая
омегу вынырнуть из своих мыслей и посмотреть, кто это. Пак Чимин?..

— Привет, извини, если напугал, — смеется хрипло и совершенно


доброжелательно Чимин, убирая руку с плеча Тэхёна, смотревшего на него во
все глаза. — Если ты не занят и не спешишь куда-нибудь, могу я с тобой
поговорить? Это важно, — добавляет Чимин, зная, что заинтересовать Кима не
так уж и просто. Они ведь с ним — главные ненавистные враги. — Пожалуйста.
Это не займёт много времени.

Тэхён медлит с минуту-две, задумчиво хмуря лицо и взвешивая все «за» и


«против», кивая после молча и шагая следом за Чимином, предположительно, в
его пустой к этому часу класс, где им никто не помешает и можно будет не
бояться быть застуканными. Уже будучи в классе, в котором тихо до
невозможности, облокотившись спиной о парту и вцепившись вспотевшими от
чего-то руками в лямки рюкзака, Тэхён думает, вернее, пытается это делать, ибо
голова, разболевшаяся ужасно, не слушалась своего хозяина: вот что этот Чимин
может ему сказать? Тема у них одна — Чонгук. Они не друзья и даже не
знакомые, чтобы просто болтать о днях минувших.

Сколько себя Тэхён помнит, он всегда ненавидел Чимина и желал ему много
всякого… плохого, мягко говоря. Он украл у него любимого, он украл у него
счастливую жизнь с ним, он украл у него тысячи свиданий и шёпот на ушко,
словно секрет, чистый и такой искренний: «Я люблю тебя». Он украл у него всё,
в буквальном смысле этого слова. У Тэхёна даже никчёмного шанса не было,
чтобы как-то проявить себя перед Чонгуком и вцепиться в него руками и ногами,
как это сделал Пак Чимин, нашедший своё (своё ли?) место под солнцем. Это
злило, выводило порой из себя, доводило до белого каления и многочасовых
рыданий в подушку, а также самобичевания.

«Почему он? Почему не я? Почему он любит его, а не меня?..» И ещё миллион


таких «почему» были каждый день в голове Тэхёна, что только и мог украдкой
смотреть на альфу и представлять себя на месте Чимина, которого он обнимал,
целовал, а главное — любил.

Разговаривать им попросту не о чем, и по-хорошему, раз Пак уезжает,


следовало ему высказать всё наболевшее, наплевав на субординацию, но,
смотря на Чимина, улыбающегося мечтательно и поглаживающего
периодически почему-то свой живот, Тэхён не мог и слова из себя выдавить,
дожидаясь, пока омега сам начнёт разговор. Ведь это он его позвал, пусть и
говорит, значит.

— Ты похож сейчас на напуганного зайчишку, — подмечает беззлобно Чимин,


становясь напротив Кима и тоже опираясь спиной о свой учительский стол. — У
тебя всё в порядке? Ты нормально себя чувствуешь? — Тэхёну показалось, или в
его голосе проскочили нотки беспокойства? Или у него уже глюки…

— Вам показалось, — прочистив горло, хрипит Тэхён, как можно увереннее,


но выходит так себе. — Зачем Вы позвали меня? — задаёт главный вопрос Тэхён,
не желающий проходить через все эти прелюдии. Ему нужно узнать, зачем его
160/215
позвали. Сейчас же.

— Я думаю, ты и сам знаешь, зачем я тебя позвал, — мягко и словно нараспев


говорит Чимин, и Тэхён вдруг теряется. — У нас с тобой всего одна тема для
разговора, и я знаю, что тебе не терпится узнать, почему ты здесь.

— Что-то с Чонгуком?! — выпаливает на одном дыхании Тэхён, пропуская


громкое «уху» сердца и пытаясь отогнать от себя страшные картинки того
ужасного, что только может произойти с Чоном. Неужели Лухан не сдержал
своего слова и…

— Ой, нет-нет, — спешит его заверить Чимин, продолжая улыбаться сладко,


видя, как сменился в лице омежка, перепугавшись отчего-то до остановки
дыхания. — С этим обалдуем всё хорошо, хотя, возможно, к этому часу он уже
жутко устал и хочет домой, но перфекционист, сидящий в нём, такой роскоши
ему точно не позволит. Скорее всего, он всё ещё у себя в лаборатории корпит
над проектом ко «Дню науки».

— Тогда, — заметно расслабляется Тэхён, выдыхая, смотря только на


Чимина, что на одно большое пуховое облако походил сейчас… почему-то… —
Что случилось?

— Я хотел с тобой поговорить, — тон становится серьёзным, и Киму это уже


начинает не нравиться. — Лично, с глазу на глаз, чтобы перед моим отъездом у
меня не осталось никаких врагов.

— Угу, — мычит Тэхён, кивая головой сильно, как китайский болванчик, а


после его как будто ледяной водой из бочки окатили. — Подождите, Вы сказали
«моим» отъездом? — ему ведь не могло послышаться? — То есть, Вы уезжаете
один? А как же учитель Чон? — поражённый собственному открытию, говорит
Тэхён.

— А то и значит, Тэхён-ши, — просто отвечает Чимин, пожимая плечами. —


Учитель Чон теперь твой.

— Не понял…

— Ну что тут непонятно, Тэхён? — цокает недовольно Чимин. — Ты можешь


теперь спокойно строить свою жизнь с Чонгуком, а я Вам мешать не буду. Вы
истинные, я знаю это и больше не препятствую. Давно пора это было сделать, но
на всё, кажется, даётся время, и поэтому извини, что так долго пользовался
твоим.

— Простите, — мямлит омега, — но я всё равно ничего не понимаю. Почему


Вы так внезапно решили отдать Чонгука?..

— Потому что мне он больше не нужен, — смеётся Чимин, а Тэхён опять не


въезжает: это шуточка такая, что ли, или что? Как это не нужен, если был нужен
буквально с неделю назад. Вроде… — Я изменил ему с другим альфой, со своим
истинным альфой в Кванджу, куда и переезжаю. Более того, я не только
изменил, но ещё и забеременел от своего предназначенного, и поэтому
оставаться тут мне больше нет смысла, — ладошки перемещаются на живот,
поглаживая его круговыми движениями любовно. — Я буду строить свою семью
со своей любовью, а не с чужой, — поясняет услужливо дальше Чимин, вгоняя
161/215
Тэхёна в ступор.

Омега был в глубоком шоке от услышанного. Захотелось рассмеяться и


расплакаться одновременно. Кажется, это называется истерика, и Тэхён точно с
ней сегодня встретится, к гадалке не ходи. У него язык онемел, кажется, а лицо
стало белым, словно мел, который Чимин перебирал руками, пачкая им пальцы,
дожидаясь слов от Кима.

— Это… это, — браво, Пак Чимин! Вы заставили Тэхёна забыть весь алфавит.
Осталось ещё только имя собственное забыть и вообще нормально будет. Это
слишком огромное потрясение для него. Хуже всех, которые только существуют.
Это как вообще можно? Чимин пошёл и переспал с другим альфой и теперь
уезжает к нему, кидая Чонгука и… Стоп! Кидает?!

— Да, в это сложно поверить, но это так. Чонгук тоже был в шоке от
услышанного, — хихикает Чимин, умиляясь с реакции омеги, пытающегося хоть
что-то дельное вымолвить. — Но это так, и уже всё решено. Я уезжаю, но
попросил остаться с Гуком друзьями. Он согласился, чему я рад, ведь мы многое
с ним прошли. Вот осталось только с тобой завершить, и можно сказать: моя
миссия выполнена.

Чимин перестаёт улыбаться и твердым шагом направляется к Тэхёну,


становясь рядом с ним, положив руки тому на плечи, и начинает, заглядывая в
глаза Кима:

— Я уйду, но ты останешься. И я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, перед


тем, как выйдешь из этого класса, — он выдыхает со свистом и продолжает: — Я
не знаю, что там у вас с Чонгуком творится, но хочу сказать одно: я с точностью
в триста процентов могу сказать, что он любит тебя, — сердце Тэхёна делает
кульбит и падает куда-то на бок, а на глаза слёзы наворачиваются. — И полюбил
он тебя ещё до того, как в вашей жизни появился тот парень, с которым тебя
застукал Чонгук, когда вы целовались.

Чонгук… что сделал? Застукал?! Значит, он всё видел и…

— Не хочу влезать в это, но думаю, у тебя найдётся логическое объяснение


этому случаю, — подмигивает Тэхёну Чимин, подбадривая. — Знаешь, я никогда
не видел его таким. Таким… влюблённым, что ли? Когда вы начали общаться,
став друзьями, я, конечно, всё узнал и стал наблюдать за Чонгуком. И ты
представляешь, что его выдало? — отрицательный кивок. — Его глаза. Глаза —
зеркало души человека, и это абсолютная правда. В них как будто сияла улыбка,
твоя улыбка. Он стал улыбаться чаще, забываться мечтательно, уставившись в
потолок, врать мне, что заезжает к Намджуну на чай, а сам с тобой остаётся,
чтобы поболтать. Возможно, сам того не осознавая, он влюбился в тебя, но ему
потребовалось много времени, чтобы понять это. Соперник ему только помог в
этом, и я знаю, как это выглядит, но Тэхён, — сжимает чуть плечи Кима Чимин,
— ты должен его понять. Это сложно, но он вот такой. Он очень долго думает, а
после, исследуя эту информацию, подбирает к ней какие-то ключи и только
потом признаётся. И то, только самому себе. Он не умеет громко и красиво
говорить о любви к другому человеку, потому что в детстве его некому было
этому учить. И я тоже не смог, но зато ты сможешь, — Чимин отстраняется от
Тэхёна и треплет светлую макушку. — Тэхён, ты его любишь, я знаю это, вижу. И
сейчас ты нужен ему, как никто другой. Он один, но никогда не признается в
этом, и по жизни ему нужен друг. Друг, которого зовут Ким Тэхён.
162/215
— Но на свете очень много Ким Тэхёнов, — дует губы омежка, шмыгая носом.
Видимо, расплакаться у него сегодня всё-таки получится. Точнее, уже
получилось.

— Но для Чонгука ты такой один. Пообещай мне, что сделаешь его


счастливым. Пообещай, что не бросишь и будешь рядом, даже когда это ему, на
первый взгляд, будет ненужно. Пообещай подарить ту семью и любовь, которую
не смог подарить я.

— Хорошо, — вытирая слёзы, бормочет Тэхён. — Я обещаю, всё сделаю, как


надо. Простите меня, что так плохо о Вас думал. Вы такой хороший, а я…

— Не извиняйся. Будь я на твоём месте, я бы тоже так считал. И не плачь,


оно того не стоит. Иди сюда… — Чимин притягивает к себе плачущего Тэхёна,
поглаживая по волосам и хлопая легонько по спине. На душе так спокойно и
легко сейчас стало; даже дышать легче, думает Чимин, улыбаясь. Он отпускает
и чувствует себя сейчас до невероятности хорошо.

Больше ему здесь нечего делать…

Миссия завершена.

Заперевшись в туалетной кабинке, Тэхён, стоило ему только выйти из класса


и пожелать «всего доброго» Чимину и его истинному, как он тут же срывается,
несясь к туалетам, чтобы никто не смел увидеть его слёз. Хоть Чонгук теперь и
по праву принадлежит только ему, от этой новости ему не легче. Раньше бы да,
он прыгал бы от счастья горной козочкой и трубил на весь Сеул, что сонсэнним,
его любимый учитель, теперь будет только с ним, но, в свете последних
событий, с Чоном не следовало встречаться вообще, ибо попросту — стыдно.

Стыдно, что так оплошал перед ним и доверился непонятно кому, рассказав
всё то, что следовало держать только и только при себе. Однако поздно уже
слёзы лить, они всё равно не помогут. Лухан точно будет беспощаден, и нужно
придумать что-то нереальное, чтобы отвязаться от него и попросить оставить
Чонгука в покое, который вообще тут ни при чём.

Почему он не может наказать только Тэхёна? Это его вина — пусть и


платится. Почему ещё и альфу надо было сюда припахать. С одной стороны,
Лухана можно понять: он хочет попробовать стать счастливым с милым ему
омегой и делает всё возможное, чтобы не проиграть в борьбе за Тэхёна. Но
Тэхён не хочет быть трофеем. Не хочет ещё кому-то принадлежать, кроме
Чонгука и ещё раз Чонгука. Возможно, это и одержимость, мания — неважно. Но
убить в нём ту любовь, что красивым дивным цветком внутри Тэхёна
163/215
распускается, когда Чонгук ему улыбается, не удастся никому.

Он не позволит очернить имя Чонгука. Не позволит сделать ему больно и во


что бы бы то ни стало разберётся с проблемой под названием «Кан Лухан». Он
сможет, справится; он же сильный омега. Всё будет хорошо, если у Чонгука не
будет проблем из-за него. Всё будет хо-ро-шо… Ведь жить без альфы ему не
впервой. Особенно сейчас, когда никто не мешает пойти и упасть в крепкие
надёжные объятия и насладиться вдоволь ароматом белого шоколада.

Успокаиваемый этими рассуждениями, Тэхён умывается, закидывает рюкзак


на плечо и спешит покинуть школу, чтобы ненароком не наткнуться на ещё что-
нибудь. Изумлений на сегодня и так достаточно. На целый предстоящий новый
год хватит. Он нерасторопно надевает на себя бежевое короткое пальто,
застёгивая на три большие пуговицы, завязывает белый шерстяной шарф, пряча
в нём щёки и нос, переобувается и, растрепав немного волосы на голове,
выходит из здания первого корпуса их школы, прощаясь с охранником на вахте.
На улице вечер: на мир постепенно ложились густые тёмные сумерки, поглощая
собой светлые краски. Снег не прекращал идти ни на минуту, знатно уже
припорошив каменистые ступени, по которым спускался Тэхён, силясь не
повернуть голову вправо и застыть на месте, увидев во втором корпусе
квадратик света — окно, что было в лаборатории Чонгука, в которой он до сих
пор возился со своим проектом.

Хотелось на всё наплевать и ломануться к нему, увидев наконец, и вздохнуть


полной грудью. Забыться и раствориться в нём. Не думать о Лухане и его
уговоре, не думать об экзаменах, не думать об отце, который наверняка
волновался уже и задавался вопросом, почему его так долго нет и тот не
отвечает на звонки. Телефон Тэхён намеренно выключил, когда сидел в туалете
и пытался успокоиться. Меньше всего ему сейчас хотелось идти домой и
показывать свою понурую мину родителям, отчаивая их и самого себя ещё
больше.

Омега вздыхает тяжело, провожая тягучим взглядом заветное окно и


продолжая упрямо спускаться вниз по лестнице, говоря себе не сметь
поворачивать и творить ещё больше ошибок.

«Ты же сказал себе, что сможешь продержаться без Чонгука, вот и докажи
себе, что можешь держать слово. К тому же Лухан, не забывай о нём, его словах
и действиях, которые он сможет сделать, если ты не обуздаешь свою любовь».
Сказать-то сказал, а вот выполнить как не придумал. Ведь… это же Чонгук.
Сильный и умный альфа. Он точно придумает, как со всем справиться и… нет!
Нет, Тэхён, нет! Нужно учиться решать свои проблемы самому, не делясь ими с
кем-то. Ты — большой мальчик. Так докажи себе, что ты можешь справиться с
напастью и защитить Чонгука.

«Ты сможешь, ты сможешь, ты сможешь…» — твердил себе неугомонно


Тэхён, пыхтя, как паровоз, сдерживая себя до последнего.

Один… шаг, ещё шаг… Два… иди вперёд, Тэхён, не смей думать о Чонгуке и
представлять его перед собой… Три!

Да гори оно всё синим пламенем!

Тэхён разворачивается круто, отчего снег под ногами вверх чуть взметается,
164/215
чуть ли не падая и не спотыкаясь о собственные заплетающиеся конечности,
омега несётся, сломя голову, стараясь не потерять по дороге рюкзак, к своему
альфе, плюя на все протесты и запреты, преграды и прочее, чувствуя, что если
через минуту не увидит Чонгука, то умрёт на месте сию же секунду и никогда не
воскреснет. Он нужен ему сейчас, как глоток чистого воздуха после удушья, как
то бесконечное море, ищущее свой берег, как та звезда, нашедшая своё
созвездие в этой галактике.

Как небо своё миллионное облако, принадлежащее только ему и после


тоже…

Чонгук сидит спокойно на своём стуле, вчитываясь сосредоточенно в каждую


строчку своего проекта, наконец-то завершённого после долгих адовых и
томительных часов. Он жутко устал, хотелось есть и спать, но альфа не спешил
покидать школу, решая проверить ещё раз свою работу, которой он может с
лёгкостью гордиться, потому как такое не стыдно и перед людьми важными
представить.

— Ура! — восклицает самому себе Чонгук, похлопав в ладоши и поднимаясь с


нагретого места, чтобы немного пройтись по кабинету и размять затекшие
конечности, что побаливать уже начинали.

Альфа стоит возле окна, смотря, как снежинки за окном хороводы кружат, и
разминает шею, когда в лабораторию вихрем залетает Тэхён, весь
взъерошенный, запыхавшийся и раскрасневшийся, отвлекая Чонгука ото всех
его занятий и приковывая к себе взглядом.

Тэхён стоит, не дыша, кажется, не смея оторвать глаз от Чона, к которому


хотелось прикоснуться до чесотки в руках, зарыться пальцами в эти вьющееся
воронью пряди и, закрыв глаза, уткнуться носом в шею, почувствовав наконец
себя нужным этому миру и этому человеку, счастливым и защищённым.

— Вы… — еле волочит языком Тэхён, сглатывая громко, дабы смочить


пересохшую от бега глотку, что драло нещадно. Сердце, кажется, того и гляди
выпрыгнет сейчас из груди, стуча, как сумасшедшее. — Вы заняты, д-да? —
голос всё дрогнет, а ноги свинцом наливаются. В голове пусто: не слышно ни
одной жужжащей роем мысли, там лишь туман лёгкий и пьянящий сознание.

Тэхён не знает почему, но вдруг вспоминает слова, те самые слова его папы
перед сном, перед завершением очередной сказки про влюблённых: «Только у
твоего истинного руки будут нежнее, взгляд теплее, а объятья сильнее,
спасительнее, бережнее» — и ему непременно хочется проверить их сейчас же,
словно мир должен вот-вот рухнуть.

— Ну, видимо, уже нет, — улыбается ему Чонгук, разворачиваясь полностью


к нему лицом, давая тем самый «зелёный» свет.

И Тэхён пользуется этим, не боясь больше стоять столбом на месте.

Рюкзак откидывается куда-то в сторону, что сразу тонет где-то в темноте, а


ноги сами несутся к альфе, ослушиваясь своего хозяина; Тэхён и не против. Он
налетает на Чонгука, что ловит его в свои объятия, сразу прижимая к себе
крепко, чтобы не выбрался. А Тэхёну только это и нужно: он готов жить в коконе
этих рук, которые сейчас только его. Всегда его были и будут! Омега обвивает
165/215
шею мужчины, жмётся ближе, раствориться будто в Чоне желая, зажмуриваясь
сильно, видя звёздочки под веками, утыкаясь холодным носом, и вдыхает в себя
любимый белый шоколад, заполняя им лёгкие до краев, будоража кровь. Чонгук
не решается пока ничего спрашивать: наслаждается омежьим теплом, которого
чертовски, оказывается, ему не хватало всё то время, проведённое без него,
оставляя все вопросы на потом и зарываясь носом в мягкие пепельные волосы,
пахнущие сладко ягодами клубники.

Как бы не задохнуться от счастья, золотой проворной змейкой


промчавшегося по всему телу, посылая высоковольтный заряд к самому
сердцу?.. Альфе кажется, что над головой их, словно колокольчики звенят, чисто
и звонко, оглушая их; всё, как он и хотел, когда говорил деду, что хочет
услышать звон колокольчиков, когда встретится со своим истинным омегой. Так
и свершилось, и Чонгук понимает, что больше не имеет права отпускать это
чудо из своих рук. Никогда!

— Прости меня, — шепчет Тэхён, но Чонгук слышит, просыпаясь будто ото


сна, поглотившего его так внезапно и безумно. — Прости, что вёл себя, как
полоумный, и не слушал тебя. Ты оказался прав, прав во всём: я действительно
тупой омега, — он всхлипывает. — Но я обещаю, я всё исправлю и не дам тебя в
обиду; тебя никто не тронет… я не позволю.

— Тэхён-и, ты чего? — не понимает его слов Чонгук, негодуя и отстраняя от


себя явно нехотящего это омегу, чьи ореховые глаза были наполнены слезами.
— Что случилось? Тебя кто-то обидел? Это Лухан?! Клянусь, я мокрого места от
него не оставлю, если он…

— Тише, — омега останавливает весь поток слов Чона, касаясь кончиками


пальцев его губ. — Забудь о нём сейчас, даже имени не произноси, — Тэхён
подается смело вперёд и трётся кончиком носа о щёку альфы, укладывая после
голову ему на грудь. — Я виделся с Чимином. Он мне всё рассказал.

— Всё-всё? — уточняет Чонгук, перемещая руки на талию Кима.

— Да, до мельчайших подробностей. Мы разошлись с ним друзьями. Он


сказал, что в пятницу ты приезжал ко мне поговорить ещё раз, но увидев меня с
Луханом, уехал и чуть было не натворил дел. Но я клянусь тебе, — Тэхён
отрывается от Чонгука, заглядывая глубоко тому в глаза и вцепляясь руками в
пиджак Гука. — Я не ответил ему. Ты, наверное, уехал уже тогда, когда я
отпихнул его от себя и накричал, дав пощёчину. Я сказал ему, чтобы он
убирался, что мы больше не друзья и не сможем быть вместе, потому что это
невозможно! Я люблю только тебя, пожалуйста, поверь мне и прости, что увидел
такое, мне стыдно… Но я правда, правда люблю тебя…

— Я знаю, Тэ, я знаю, — спешит его вновь обнять Чонгук, целуя в лоб. — Всё
хорошо, забудь. Это прошлое, и ему нет места в нашем настоящем.

— Ты же не оставишь меня, да? — сотрясаясь мысленно от этих слов,


спрашивает Тэхён, снова плача.

— Нет, не оставлю, — отвечает на автомате Чонгук, как никогда раньше


твёрдо уверенный в своих словах. — Больше я от тебя никуда не денусь…

«У тебя есть я,
166/215
А я смотрю на тебя и загадываю желания.
У меня есть ты,
Когда ночная мгла кажется беспросветной, мы видим свет друг друга.
И произносим одни и те же слова:
«У тебя есть я.
Взгляни на меня и мечтай»...[6]

167/215
Примечание к части

Мы

— Так что, расскажешь мне всё, или продолжим играть в молчанку?


— спрашивает уже в какой раз за прошедшие двадцать минут Чонгук у Тэхёна,
сидящего сейчас вместе с ним в машине впереди, насупившись и упрямо качая
головой, хмуря брови, когда очередной похожий вопрос разрезает тишину
между ними в салоне, в котором вкусно пахло кедром и немного ароматом
альфы.

Зачем Тэхён согласился поехать к Чонгуку домой в такой поздний час, когда
Сеул медленно поглощается в ночную бархатную темноту, разбавленную
тысячами огней, наврав отцу, что останется сегодня ночевать у Сокджина,
якобы отмечая успешную сдачу первого экзамена, добровольно сев в машину
Чона, замерев на переднем сиденье статуей, наблюдая за потоком машин через
лобовое стекло, не смея и рта раскрыть, омега не знает. С чего он вообще взял,
что Чонгук позволит ему остаться у себя на ночь? Предпосылок на то никаких не
было, но это чонгуково «поехали со мной» такое сладкое и манящее,
совершенно не пугающее и отдалённо успокаивающее, явно сыграло с ним злую
шутку.

Тэхён понятия не имеет, что ему говорить по приезде и как себя вести. Во-
первых, окей, Тэхёну немножечко страшно. Почему? Потому что Тэхён не умеет
держать язык за зубами и точно чего-нибудь не того сболтнёт, и вот тогда всему
придёт крах. Лухан ясно дал понять, чтобы Ким молчал, как рыба, и даже не
думал что-то рассказывать Чонгуку, который точно разбираться не будет: уже
на следующий день найдёт и придушит мерзкого альфу голыми руками. Это,
конечно, приятно, греет душу и сердце, что твой истинный заботится о тебе и
защищает, но Тэхён не хочет так! Не хочет, чтобы Чонгук как-то пострадал из-за
его тупой ошибки. Во-вторых, это — тупик. Что за тупик, Тэхён сам ещё не
разобрался. Он вроде как сейчас с альфой, который никогда ничего плохого ему
не сделает и пальцем не тронет без разрешения омеги, едет к нему в квартиру,
где, как себе мысленно уже представил Тэхён, мебель сочетается со цветом
стен, в которой непременно чисто и пахнет порошком или кондиционером для
белья; в которой, на первый взгляд, может казаться мало места, но если
включить свет, то квартира окажется со стадион. Ничего плохого не происходит.
Они не грешат. Чонгук ведёт себя, как всегда, — смиренный учитель, а Тэхён и
не провоцирует. Уметь бы ещё это делать для начала…

Они останавливаются возле продуктового магазина ненадолго, но Тэхён


предпочитает остаться в машине и перевести дух, силясь пешком не
отправиться домой, ибо деньги на проезд он истратил сегодня все в столовой,
когда чуть не умер сегодня там после встречи с Луханом. Чонгук не возражает,
только передёргивает плечами, чмокает омегу в щёку, что вспыхнул сразу, как
спичка, уставившись на него большущими глазами, вжавшись в мягкое сиденье,
и выходит из машины с непонятной улыбочкой на губах, кидая напоследок, что
купит Тэхёну мороженое. Когда оно попадает в руки к Тэхёну, то в мгновение
ока исчезает ещё до того, как Чонгук паркуется возле жилого комплекса и
просит опять завитавшего в облаках Тэхёна выходить.

— Ты язык проглотил? — интересуется Чонгук уже в лифте у омеги,


предпринимая новую попытку разговорить, перемещая пакет с продуктами в
168/215
другую руку, сдувая чёлку со лба, что нещадно лезла ему в глаза.

— Нет, — прочистив горло, хрипит Тэхён, переступая с ноги на ногу и


покачиваясь с пятки на носочек. — Просто не знаю, что говорить.

— Зачем тогда согласился поехать со мной, если не настроен общаться?

— Просто.

— «Просто» что? — допытывается альфа.

— Потому что хотел побыть с тобой… — на выдохе произносит Тэхён, когда


двери лифта раскрываются, доставив их на восьмой этаж, пряча горячие щёки в
шарфе и устремляя взгляд в пол, но Чонгук всё равно слышит, улыбаясь как-то
по-дурацки, чувствуя, как где-то внутри что-то взорвалось и тёплыми лучами
разошлось по внутренностям.

В том, чтобы оставить омегу одного, и речи быть не могло, после того, как
тот залетел к альфе в лабораторию, кинувшись в объятия, извиняясь почему-то
слишком часто. Чонгук не знает, что произошло с Тэхёном и почему его
отношение к нему так резко переменилось, но понимает, что пока лишними
вопросами заваливать мальчишку не надо. Лучше отстать от него и дождаться,
пока он сам всё расскажет, нежели щипцами из него ответы вытягивать. Чону
хватало уже того, что тот поцелуй с Луханом завершился совершенно не так,
как он себе нафантазировал, когда, злясь на весь белый свет, нёсся домой.

Они оба вроде как разобрались со всеми вопросительными знаками в их


жизни, и теперь смело можно пробовать шагать дальше вдвоём, как изначально
и должны были, если бы не кое-какие обстоятельства. Судьба дала им второй
шанс всё исправить, и упускать его более не стоит — Чонгук усвоил этот урок.
Смысла теперь отпираться и отнекиваться, что Тэхён ему безразличен и
неинтересен, нет, а значит, настала пора наконец принять самого себя и
внезапно, но очень бурно и безумно накрывшие его ответные чувства к омеге.

Чонгук знает, что это неправильно. Знает, что случится, если вдруг кто
узнает, что он питает весьма не «учительские» чувства к своему ученику. Знает,
что его карьера учителя может закончиться в одно мгновение, стоит только
оповестить об этом директора Чо; знает, что будет с Тэхёном, как издеваться
над ним будут, если об этом узнает вся школа, но готов рискнуть. Рискнуть всем
и каждым счастливым мгновением, что случалось с ним в школе, ради Тэхёна и
их личного счастья.

Квартира Чонгука оказывается почти такой, какой Тэхён и представлял,


когда он входит внутрь и проходит в гостиную, переходящую в небольшую, но
уютную кухню. Два стиля — минимализм и лофт; три преобладающих в
интерьере цвета — коричневый, тёмно-синий и серый; минимум мебели и живых
цветов, которые явно появились здесь не благодаря альфе, и одно большое окно
с бамбуковыми занавесками — всё это так гармонично смотрелось, а витавший в
воздухе запах мыла, порошка и кондиционера (Тэхён и это угадал) только
подчёркивал это. Пол здесь из искусственного камня, а стены из натурального
дерева. Много светильников и ламп. Практично, комфортно и богато.

— Здесь красиво, — бухтит себе под нос Тэхён, любопытно всё вокруг
рассматривая. — Очень богатая квартира для человека, работающего учителем,
169/215
— подмечает он, на что Чонгук, выгружающий продукты из пакета в
холодильник, отправляя их по нужным отсекам, реагирует сразу же:

— Могу себе позволить. Ты располагайся пока, хочешь экскурсию проведу? В


конце концов, теперь всем этим владеть будешь ты, привыкай.

— Я?! — давится воздухом Тэхён, примерзая к полу, когда Чонгук, закончив с


продуктами, направляется к нему. Засучивая рукава рубашки, альфа встает
напротив него и захватывает его ладошки в свои, заглядывая в глаза.

— И всё-таки ты мне чего-то не договариваешь. Ты уверен, что не хочешь


поделиться? Обещаю, что не буду смеяться или же предпринимать что-то, если
ты попросишь, — альфа притягивает омегу, заставляя обнять себя.

— В этом нет необходимости, правда, — нежится в сильных руках, о которых


так долго грезил, Тэхён, слушая ровный ритм сердца Чонгука и прижимаясь
сильнее. — Я со всем разберусь.

— Я в этом не сомневаюсь, но давай мы кое-что проясним, — Чонгук


утягивает их на диван, отстраняя от себя омегу, чтобы увидеть его лицо и
потрепать по пухлой розовой щёчке, получая в ответ по руке, а уже после
продолжить: — Раз мы теперь вместе, а мы вместе, — специально выделяет это
слово Чонгук громко, — то всё тяжёлое и опасное сваливается на меня, а ты же
будь нежным и ласковым, стараясь не утаивать от меня ничего, чтобы потом у
нас не возникло недопонимания. Смею предположить, что со мной тебе иногда
будет сложно, поскольку упрямства мне не занимать, а ты…

— А я ещё упрямее тебя, между прочим! — восклицает Тэхён, улыбаясь


широко и совершенно счастливо. Они вроде как сейчас начинают всё с чистого
листа, и Тэхёну это жуть как нравится! Нравится, что Чонгук рядом сидит, его
руку в своей держит и гладит большим пальцем тыльную сторону ладони;
нравится, что он рядом и говорит с ним на подобные вещи, о которых омега
только во снах мог себе представлять; нравится, что Чонгук, этот большой и
взрослый альфа, старается выглядеть уверенно, перебарывая свою робость
сейчас с ним, и не пытается прогнать, как тогда на Чеджудо. От этого
воспоминания сердце кульбит болезненный делает, но омега не позволяет
плохим мыслям завладеть разумом, сосредотачиваясь и посвящая себя всего без
остатка Чонгуку, гоня прочь всё чёрное и грязное, преследующее их так долго,
решая пока оставить все проблемы на «потом». Ничего сейчас не важно так, как
он, его истинный альфа, такой милый, с растрёпанными вьющимися волосами и
насыщенным ароматом белого шоколада, так неистово стремящимся
переплестись с клубникой. — Поэтому мы ещё посмотрим кто кого, Чон Чонгук.

— Будем считать, что мы сошлись на том, что пообещали друг другу


поменьше показывать эту свою упёртость, — Чонгук улыбается в ответ своей
омежке, чувствуя себя что ни на есть самым счастливым человеком на свете,
которому подвернулась та самая фортуна, что люди ждут по несколько тысяч
лет. — Но что тогда делать будем, когда вдруг столкнёмся с такой противной
штукой, как ревность? Я ужасный собственник и обычно не терплю, когда кто-то
лезет к моему.

— К моему… — мечтательно выдыхает Тэхён, витая где-то в облаках, меж


двух миров: этим и его собственным, которые вдруг внезапно решили стать
одним целым. — Так я твой? — вопрос вылетает прежде, чем Тэхён успевает
170/215
подумать и проанализировать всю его опасность.

Чонгук улыбается хитро, становясь похожим на Чеширского кота, сверкая


глазами по-лисьи, отчего Тэхён опять краснеет, понимая, что давать заднюю
поздно и придётся как-то выкручиваться, чтоб вообще в обморок не свалиться,
ибо потрясений сегодня что-то чересчур. Тэхён пока не готов ещё так
кардинально менять всё.

Хотя, когда ещё-то, если не сейчас?..

— Мой, — Чонгук отшвыривает маленькую диванную подушку, что разделяла


их до этого, куда-то на пол, за чьей траекторией следит и Тэхён, но его голову
резко поворачивают назад, когда Чонгук цепко схватывает пальцами его за
подбородок, заставляя столкнуться носами и увязнуть в черноте своих глаз.
Тэхён готов поклясться, что у него кислород в лёгких заканчивается, а мозг
перестаёт функционировать, когда Чон начинает говорить шёпотом, обдавая
своим дыханием его губы, отчего мурашки размером с кулак бегут по всему
телу. — Мой, и никому другому я не позволю больше тебя касаться. Ты весь мой:
ты был рождён только для меня, ты — моя вторая половинка, идеально
дополняющая меня, и ты даже представить себе не можешь, как я жалею о том,
что не увидел в тебе себя тогда на острове, когда только впервые прикоснулся к
тебе.

— А что же сейчас изменилось? — не выдержав, всё же прикоснулся к его


щеке Тэхён, продолжая смотреть Чонгуку прямо в глаза, в которых, наконец-то,
он видел только себя.

— Трудный вопрос, — Чон наклонил голову, словно задумался, поджав губы.


— Может, это из-за того, что ты победил меня? Победил меня своей
очаровательностью, своим добрым сердечком, своим упрямством, своей
прямоугольной улыбкой и глазами, в которых иногда звёзды вспыхивают. Хм-м,
скорее всего, да, — альфа целует Тэхёна в уголочек губ, в нос с милой родинкой,
в лоб и уголки обоих глаз. Омега жмурится сильно, стараясь не заплакать и не
умереть от переполняющих его жёлтым пламенем эйфории эмоций,
распирающих его нутро и так отчаянно просящихся наружу.

— Такое ощущение, что всё, что ты сейчас сказал, словно не обо мне. О ком-
то другом, кого я не знаю, — Тэхён так счастлив сейчас. Вокруг ни души: только
они вдвоём и сладко убаюкивающая их тишина, чья симфония казалась такой
красивой. Даже освещение в гостиной и то было на их стороне, обнимая их с
альфой, словно в большое персикового цвета одеяло.

— Нет, о тебе, Тэхён-а, о тебе. Всё, что есть в тебе — всё захватило меня и
победило, и знаешь, — Чонгук стирает большим пальцем прозрачную слезинку
со щеки омежки, потянув его после осторожно на себя и усаживая себе на
колени, позволяя себя обнять за шею, — главное даже не в этом. Важно то,
какой ты — твой запах и голос, твоя душа и сердце, мысли и разум — это всё
только моё и ничьё больше, и клянусь, мне от этого осознания крышу сносит, —
альфа утыкается кончиком носа в бьющуюся остервенело венку на шее
дрожащего в его руках Тэхёна, наполняя ароматом клубники лёгкие до краёв,
целуя её после невесомо.

— Чонгук, я сейчас в обморок упаду, — шепчет тихо омега, запуская пальцы в


тёмные волосы мужчины и сжимая их легонько, краем уха слыша шипение со
171/215
стороны альфы.

— Я тоже, — честно признаётся Чонгук, чувствуя, что ещё немного — и точно


не сдержит в себе волка, всенепременно хотящего пометить свою омегу и
насладиться ею. А Тэхён такой невинный, такой хороший и сладкий, до чесотки
в руках и до невыносимого жгучего желания в паху. — Скажи мне, чего ты
хочешь? Если скажешь прекратить — я прекращу, уйти…

— Нет! — Тэхён сам не ведает, что творит, как это правильно называется и
почему так ужасно не хочется покидать этот кокон рук, словно боясь больше
никогда в него не попасть. Ким — неглупый мальчик. Не маленький и прекрасно
знает, чувствует пятой точкой, чего хочет Чонгук. Как хочет. И у омеги от
мыслей, что может случиться дальше, если он не оттолкнёт Чона, у самого
мокро между ног становится, а в животе непонятная спираль закручивается. Нет
причин убегать и паниковать: с ним его истинный, и он больно не сделает.

Тэхён хочет себе метку. Давно хочет, чтобы больше никто не мог смотреть в
его сторону, и наконец привязать себя к Чонгуку, как он и хотел на протяжении
двух лет беганья за ним, когда ждал в сторонке своей очереди. Теперь преград
нет. Нет ничего, что помешало бы Тэхёну стать для Чонгука всем, и для этого
всего-то нужно побороть свой страх и стыд — дать волю своим чувствам.

И он делает это.

Тэхён тянется к Чонгуку, крепко обнимая его за шею, но не успевает первым


добраться до губ альфы, как тот опережает его, беря первенство и становясь
хозяином положения, притягивая омегу к своей груди ближе. Под веками
петарды взрываются, а звуки, окружающие их, перестают существовать. Тэхён
забывает обо всём на свете, даже собственное имя, когда получает своё, —
Чонгука. В момент, когда альфа накрывает его губы своими, сминая их
поочерёдно, у Тэхёна внутри фейерверки взрываются, разнося по венам свои
искорки, заставляя не знавшие прежде чувства омеги обнажить себя,
приказывая добровольно отдать себя им, что Тэхён и делает, размыкая губы и
впуская себе в рот язык Чонгука. Тэхёново сознание медленно покидает его,
когда он несмело касается своим языком языка альфы, что нежно хозяйничал у
него во рту, и глухо стонет, когда Чонгук сначала проводит языком по его
нижней губе, а после небольно прикусывает, оттягивая на себя.

Тэхёну невыносимо жарко и душно. До звёздочек и сиреной воющего сердца


хорошо и приятно! Где-то на периферии сознания Тэхён понимает, что обратной
дороги уже нет, и всё, что ему сейчас остаётся, так это довериться рукам своего
истинного и откинуть всё то, что было до сегодняшнего вечера. Он не будет
жалеть. Ни за что на свете! Тэхён хочет. И Тэхён своё получит.

Чонгук тонет в Тэхёне. Тонет и не желает спасенья. Он запутывается в его


омежьих чарах, желая только одного, — присвоить себе. Губы у Тэхёна на вкус
слаще мёда, попробовав которые, после нельзя стать независимым от них. Это
уже просто-напросто невозможно контролировать. Ким Тэхён — его личный сорт
героина, на который он не хило так подсел на долгие века вперёд. Не отрываясь
от омеги, Чонгук шепчет его имя, спускаясь поцелуями-бабочками вдоль
подбородка к открытой шее, сначала легонько прикусывая то местечко, где
вскоре будет красоваться его метка, а после оставляя там засос, ловя тихий стон
Тэхёна губами и жадно целуя его, сжимая одной рукой его тонкую талию, а
другую уместив на бедре.
172/215
Как они оказываются в спальне на шёлковых, приятно ласкающих
разгорячённую кожу, простынях, Тэхён не помнит. Кажется, его сюда принёс
Чонгук. Чонгук, который по пути сюда, умудрился как-то стащить с него свитер и
форменную белую рубашку, кинув на кровать и нависнув сверху, давая себя
тоже раздеть. Тэхён не может сдержать тихого восхищённого вздоха, когда его
взору открывается крепкое подтянутое тело альфы: красиво перекатывающиеся
мышцы, обрисованные тусклым светом лампы, и явно выделяющиеся кубики
пресса, по которым омега проводит рукой, останавливаясь у кромки брюк. Омега
хотел уже было продолжить своё смелое исследование, но его руку откидывают
в сторону, вжимая в матрас, утягивая в мокрый и сладкий поцелуй. Когда
очередь доходит до штанов, Тэхён тушуется жутко, но Чонгук, успокаивая его
поцелуями, всё же добивается своего: никому ненужная одежда летит на пол,
оставляя омегу в одном нижнем белье.

Тягуче сминая губы истинного, Чонгук перемещает руки на мягкие ягодицы и


бесстыдно сжимает их до красных отметин, отчего Тэхён громко стонет в
поцелуй. Языки сплетаются в жгучем танце, и Ким, пользуясь этим,
окольцовывает шею Чонгука руками, запуская пальцы в вороньи волосы, и
притягивает ближе, чтобы кожа к коже. Воздух в комнате густой и спёртый, от
чего кислорода в лёгких становится слишком мало, а мозги отключаются. Свет
гаснет, но Тэхён всё равно видит его. Видит и понимает, что влюбляется ещё
больше. Это, наверное, смешно звучит, потому что — ну куда ещё-то? Однако,
да. Тэхён клянётся сам себе, что больше никому не позволит касаться этих губ,
плеч, волос — только ему можно! Он закопает любого, если кто посмеет
взглянуть на его альфу.

— Тэхён… Тэхён… — как в небытие шепчет Чонгук, зацеловывая идеальное


тело под собой, такое отзывчивое и податливое, стараясь не упустить ни
краешка. У альфы голова кругом идёт, стоит только оторваться от омеги и
заглянуть в его затуманенные глазки, в которых сейчас те самые, по которым
так скучал Чонгук, звёзды зажигаются. В груди что-то щекочет, ломится наружу,
стараясь пробить грудную клетку, и Чон понимает, что это такое. Он так долго
ждал этого! Так давно хотел почувствовать на себе, и вот сейчас, когда все
чувства достигли своей точки невозврата, омегу хочется сожрать, высосать из
него все соки и навсегда присвоить себе. Его омега с лёгкостью может лишить
разума и силы воли, и, кажется, Чонгук вновь склоняется перед ним, понимая,
что Тэхён слишком крепко держит своими изящными руками его сердце, не
собираясь возвращать его своему хозяину.

Запах клубники усиливается, вышибая из головы остатки разума, и Чонгук


стягивает с него медленно, как с маленького мальчика, оставшуюся часть
одежды, целуя острые коленки. Тэхён вмиг вспыхивает пламенем смущения,
которое стремительно разгорелось, поглощая его внутри, угрожая испепелить.
Ещё никому он не позволял смотреть на себя и тем более раздевать. Хочет было
сдвинуть колени, заёрзав на кровати, но от пьянящего природного аромата
альфы Тэхён теряет голову, чувствуя, как там всё становится мокро и начинает
зудеть. Никогда в жизни Тэхён не испытывал такого удивительного желания,
которое охватило сейчас, именно в этот момент — отдать себя.

— Чонгукк-и… пожалуйста… — сам не зная, чего просит, Тэхён тянет к


Чонгуку руки в попытке затащить на себя и ощутить эту необходимую столь
сейчас тяжесть тела на себе. А кто такой Чонгук, чтобы не повиноваться? Он
целует, вновь пробуя на вкус и восхищаясь, упиваясь клубничными губами,
173/215
забирая себе по праву все вздохи и красивые стоны.

— Хороший мой, не нужно прятаться от меня, — елейно тянет Чонгук,


сдавливая требовательно чужие горячие бедра. — Откройся мне, — целуя
плоский живот, просит Чонгук, и его бархатистый голос мёдом скользит по
венам Тэхёна.

Тэхёну невероятно стыдно, отчего он густо краснеет, выполняя просьбу,


становясь похожим на варёного рака, закрывая ладонями пылающее лицо и
тихонько воя в них, когда чувствует горячее дыхание альфы прямо там, а после
и язык, пытающийся проскользнуть в горячие стеночки, и весь мир вдруг
переворачивается с ног на голову, унося куда-то далеко-далеко, в неотмеченную
ни на какой карте страну, которой правят только чувства. Ноги разъезжаются,
отказываясь держать, а по мышцам живота бежит огонь чистого наслаждения.
Ласки неожиданно прекращаются; становится жутко холодно, будто кто-то взял
и своровал солнце, спрятав его в тёмный чулан, и Тэхён, не понимая в чём дело,
осмеливается открыть глаза. Минутная заминка: Чонгук быстро избавляется от
остатков своей одежды, стараясь быстрее вернуться к омеге, нетерпеливо
елозившему на простынях, пачкая их своей природной смазкой. Но даже так
утолить своё желание быстро не получится. Оно вообще уходит на задний план,
ибо единственная сейчас задача Чонгука — это не сделать Тэхёну больно. Он
открывает верхний ящик тумбы, доставая оттуда гель-лубрикант, открывая его и
разнося по комнате приторный запах каких-то цитрусов.

— Чонгук, мне страшно, — заявляет вдруг Тэхён, большущими глазами


неотрывно наблюдая за действиями альфы, удобно устроившимся между его
ног. Его не смущает нагота альфы, его смущает эта вещица в руках Чонгука и её
невыносимый запах, заставляющий в душе страх шевельнуться.

— Тебе нечего бояться, ты со мной. Просто расслабься. Сосредоточься на мне


и, поверь, тебе это поможет. Обещаю, это единственный раз, когда тебе будет
так больно, — Чонгук нависает над ним, смотрит долго и ласково, дожидаясь
разрешения на дальнейшие действия; одна его рука коснулась светлых волос,
что серебром переливались, благодаря свету лампы, поглаживая их так, будто
они были сделаны из золотых нитей. Тэхён же тает, как мороженое на солнце,
от этих смородиновых глаз, от этих трепетных прикосновений к нему,
задыхается и слышит, как бьётся его сердце загнанно. — Всё будет хорошо. Мы
можем всегда прекратить, помнишь же?

— Но я не хочу прекращать. Я хочу твою метку. Ты же сделаешь меня своим?

— Конечно, маленький, без метки ты от меня теперь не уйдёшь.

Чонгук бережно, дрожа мелко, подтягивает омегу ближе, нервничая,


наверное, больше самого Тэхёна. Выдавливает прозрачный гель на пальцы и на
пробу проникает одним пальцем в омегу, что сдавленно мычит куда-то в
согнутый локоть. Узкий, слишком узкий, думает Чонгук, смазывая эластичные
гладкие стеночки неразработанного ануса аккуратно. Доставлять боль Тэхёну
совершенно не хочется, и, отвлекая его поцелуями, куда только Чон
дотягивался, добавляет второй палец к первому, растягивая омежку на манер
ножниц, а после и третий.

Первый, но такой сладкий и высокий стон эхом проносится по комнате,


лаская слух Чонгука, заставляя улыбнуться довольно, когда пальцами
174/215
проезжался по заветному комочку нервов, который он так долго не мог найти.

— Гук… Чонгукк-и… Гукк-и… — хнычет Тэхён, выгибая спину и


самостоятельно насаживаясь на длинные пальцы истинного. Поначалу ему было
невыносимо больно: всё жгло и ныло, стараясь избавиться от инородного
предмета, но сейчас всё кажется острее и ярче, чем когда-либо, унося тебя
куда-то в мир полнейшего удовольствия, заставляя губы кусать от нетерпения и
пальцы на ногах сгибать.

Хочется ещё. Хочется больше, чем просто пальцы…

Чонгук, будто читая мысли омеги, выходит из растянутого ануса, добавляя


больше смазки и смазывая липкой жидкостью собственный член, изнывающий от
желания почувствовать весь жар и узость его омеги. Чонгук придвигается
ближе, вклиниваясь в колыбель омежьих мягких бёдер, и с размаху проникает
внутрь, почти не встретив сопротивления. Тэхён замирает, но тут же
вскрикивает, не сумев сдержать слёз, что тут же сцеловываются Чоном. Чонгук
проник ещё глубже, заставляя его принять себя. Омега был полностью растянут
и заполнен им.

Вцепившись в подушку перед собой, чтобы не усыпать сладкую, покрытую


лёгкой испариной кожу Тэхёна новыми отметинами, альфа начинает размеренно
двигаться, стараясь найти нужный угол. Сначала медленно, мягко, позволяя
прочувствовать всё, а после переходит на бешеные, резкие и размашистые
толчки, при которых слышится пошлое хлюпанье естественной смазки и шлепки
двух тел. Тэхён стонет громко, когда неприятные ощущения сходят на «нет», на
смену которым приходят ранее неизведанные им, поглощающие тебя в пучину
страсти, буйным и горящим диким пламенем, поджигая омегу на этом костре.

Тэхён на атомы, кажется, рассыпается, когда до ушей доносится рык альфы,


а член проезжается по простате. Вот оно! Тэхёна дугой выгибает, он стонет,
голос чуть ли не срывая, когда Чонгук перехватывает омегу поперёк живота,
грубее вгоняя член в его тело и вгрызается в плечо, оставляя после себя
вереницу багровых засосов, что на утро расцветут фиолетовыми бутонами на
молочной коже.

Тэхёну кажется, что ещё немного, и он умрёт прямо здесь и сейчас в умелых
руках Чона, но альфа не позволяет ему этого сделать, не то чтобы подумать о
быстрой смерти: он выходит из него, поворачивает боком к себе и, приподняв
ногу под коленкой, вновь врывается в омегу, вышибая из груди весь кислород.
Тянется к твёрдым соскам, сжимая их до мелкой колючей боли.

— О боже! — вскрикивает Тэхён, жмурясь до искр перед глазами, впиваясь


правой рукой пальцами в предплечье мужчины, а левой сжимая простыни.

Чонгук чувствует, как внутри его омеги всё сжимается, становится до одури
горячо. Тэхён весь извивается на кровати, как угорь, сходя с ума окончательно,
балансируя где-то меж двух миров: реальным и неба. У Чонгука в животе всё в
один большой узел закручивается от почти болезненного возбуждения, а в
основании члена всё набухает, стремясь сцепить с собой омегу. Конец близко, а
так не хочется прекращать. Ещё чуть-чуть, одно мгновение, пожалуйста…

Господи-боже!

175/215
Крик омеги эхом разлетается по комнате.

Чонгук даже не слышит собственного стона, когда выходит из Тэхёна и


кончает ему бурно на живот, смешивая свою сперму с его. Тэхён под ним дрожит
и дышит загнанно; весь влажный и раскрасневшийся, с метками по всей шее и
плечам.

С меткой его истинного.

— Пообещай мне, — просит Тэхён, когда они приходят в себя, лежат плотно
прижавшись к друг другу, наслаждаясь теплом между ними, — что всю
оставшуюся жизнь я буду спать только в твоих объятиях.

— Обещаю тебе, — прошептал Чонгук, касаясь губами его губ, — что буду
любить тебя до тех пор, пока хожу по этой земле… И после тоже…

Чонгук просыпается первым, неохотно выпутываясь из цепких объятий


Тэхёна, что даже не проснулся ни разу за всё то время, которое альфа потратил
на водные процедуры и собирание на работу. Если же Тэхён спокойно может
сегодня отдыхать, поскольку ему только завтра сдавать экзамен по корейскому
языку, то у Чонгука же день сегодня весь расписан от и до. Мало того, что у него
консультаций только три нужно провести, но ещё один урок анатомии и четыре
химии. В дополнение ко всему шла очередная подготовка ко «Дню науки», что
все нервы уже съела альфе. Поэтому, тихо собравшись и разложив аккуратно
разбросанную вчера одежду на кресло, Чонгук, целуя омегу в висок, зарылся
носом в его мягкие волосы на несколько секунд, наслаждаясь запахом клубники
вперемешку с его — белым шоколадом. Боевой настрой идти дальше, как и
настроение, сразу же поднялось, и Чонгук, укрывая открытое покатое плечо с
его меткой одеялом, выходит из комнаты, тихонько прикрывая за собой дверь.

— Мне кажется, или ты лампочку беспроводную проглотил? — спрашивает у


Чонгука Намджун, которого Чон решил подкинуть до работы на вселенское
удивление того.

— В смысле? — не понимает его Чонгук, паркуясь возле школы и отстегивая


ремень безопасности.

— Да в прямом, — басит Намджун, поправляя очки и здороваясь с учеником,


прошмыгнувшим мимо него. — Светишься хлеще, чем фонари на башне Намсан.
В чём дело? На твоём месте, наоборот, ходить потухшим надо — омега как-никак
изменщиком оказался — а ты? Тебя всё устраивает?

— Намджун, — закидывает ему на плечо руку Чонгук, улыбаясь ярко, по-


кроличьи. — Я тебе обязательно всё расскажу, но чуть позже, окей? Сейчас
176/215
разберусь с проектом, и мы, как в старые добрые времена, завалимся в какой-
нибудь бар и посидим там.

— Серьёзно? — таращится на него в изумлении альфа, вызывая тем самым


смех у Чона. — Ты не шутишь?

— Совсем нет.

— Хорошо-о-о, — тянет гласную Джун. — Но позволь спросить последнее.


Можешь только кивнуть, я пойму, если что. Это Ким Тэхён?

— Это Ким Тэхён, — повторяет Чонгук, представляя у себя в голове красивую


мордашку истинного, заспанного всего и взъерошенного, с припухшими, но тем
не менее не утратившими сладость, губами.

Хорошее настроение учителя Чона не улетучивается на протяжении всего


рабочего дня, что не уходит от глаз и его учеников, в самую первую минуту
заметивших перемены. Даже замечания директора Чо в адрес его проекта
Чонгук прослушивает, переписываясь в это время с Тэхёном по телефону, что
остался у него на квартире и сейчас, если верить омежке, готовит ему что-то
нереально вкусное, а от месячного запаса быстро заваривавшейся лапши он уже
избавился. За это же он непременно получит, думает Чонгук, когда отправляет
ему гневные красные смайлики, говоря ему готовиться к взбучке. В ответ —
здоровенное трепещущее фиолетовое сердце и смайлик, показывающий язык.
Глупо, но Чонгук готов завизжать ультразвуком в ладошки от томящейся
нежности в сердце к своей омежке.

Кто бы мог подумать, чтобы Чонгук — сама практичность и строгость закона


— вдруг возьмёт и влюбится в мальчишку младше его на девять лет. Видимо,
даже в самых прочных и, кажется, сложных программах есть свои сбои. Чонгук
вот словил такой, избавиться от которого не получилось и не получится уже
точно. После вчерашнего так определённо… Перед глазами до сих пор стоит
картина призывно приоткрытых блестящих от их общей слюны губ и широко
расставленные гладкие длинные ножки, так отменно смотрящиеся на его талии.
Блять!..

Чонгук прокашливается, изо всех сил старясь не возбудиться и позорно не


отправиться дрочить в туалет на школьника. Он спокойно дослушивает речь
директора, прощается с ним и спешит к себе, чтобы забрать вещи и уехать
отсюда скорей, к Тэхёну, что хозяйничал сейчас у него на кухне.

Чонгук невероятно рад, что закончить сегодня получилось пораньше и ещё


можно заскочить в цветочный магазин или же кондитерскую, чтобы порадовать
своё чудо, и хочет уже было покинуть пустую учительскую, как останавливается
на месте, когда замечает в дверном проёме не абы кого-то, а самого Лухана,
смотревшего на него, как на навозного жука, которых он днями напролёт словно
топчет, засунув руки в карманы брюк и выпятив грудь.

— Не понимаете зачем я здесь? — спрашивает Лухан, руша между ними


тишину, видя недоумение на лице учителя химии.

— Более чем, особенно здесь, куда ученикам заходить запрещено, —


скептически осматривает его Чонгук, пытаясь понять цель столь неожиданного
визита.
177/215
— Так я расскажу почему, — услужливо говорит Лухан, расплываясь в кривой
улыбке и захлопывая за собой дверь…

178/215
Примечание к части

Миндальный привкус

… — Не понимаете, зачем я здесь? — спрашивает Лухан, руша


между ними тишину, когда замечает недоумение на лице учителя химии.

— Более чем, особенно здесь, куда ученикам заходить запрещено, —


скептически осматривает его Чонгук, пытаясь понять цель столь неожиданного
визита.

— Так я расскажу почему, — услужливо говорит Лухан, расплываясь в кривой


улыбке и захлопывая за собой дверь.

— Послушай, мне не очень хочется тратить на тебя время, поэтому давай


быстрее излагай свои мысли, и мы разойдёмся, как в море корабли.

— Вам неприятно моё общество? — наигранно удивляется Лухан.

— Ты мне в целом весь неприятен, — заключает Чонгук, усмехаясь уголками


губ, ибо старшеклассник перед ним выглядел чересчур воинственно. Ну, морды
они бить друг другу точно не будут, хотя очень хочется, но нельзя забывать, что
они всё ещё в школе, а Чонгук — учитель, которому запрещено поднимать руку
на учеников, пусть те и не из тех классов, в которых он преподаёт. — Говори
быстрей, чего надо, и шагай отсюда.

— Вы не слишком ли грубы, учитель Чон? — провоцирует гадёныш такой.


Всем своим наглым видом напрашивается на хорошую взбучку.

— А Вы не слишком ли наглы, студент[7]Кан? — парирует Чонгук.

— Не наглее, чем наш общий знакомый.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы пригрели под боком змею, учитель Чон, — спокойно выдаёт Лухан,


криво ухмыляясь, а Чонгука, кажется, переклинивает. — Вы даже представить
себе не можете, на какие подлости и предательства способен Ваш истинный. Вы
думаете, что Тэхён, этот милый и пушистый мальчик, не может Вас предать,
изменить, вогнать нож в спину, — перечисляет желчью пропитанным голосом
альфа, медленно приближаясь к Чонгуку, что смотрел на него свысока и молчал
слишком выразительно, никак не реагируя на клевету со стороны парня. — Для
Вас — Тэхён идеальный. Самый лучший. Но Вы ведь в курсе, что все люди
склонны совершать предательства и гадить в душу другим, чтобы сделать себе
хорошо…

— Что сделали когда-то и с тобой, — обрывает его на слове Чонгук, кажется,


понимая «корень» проблемы. — Именно поэтому ты так ведешь себя и
стараешься всем насолить. Хочешь подобным образом привлечь к себе
внимание? Хочешь, чтобы тебя пожалели? — мальчишка перед ним весь
стушёвывается резко, брови хмурит и морщится недовольно, на глазах, кажется,
теряя всю уверенность и бойкость, превращаясь в маленького мальчика,

179/215
которому не хватило тепла в детстве. — Знаешь, что я тебе скажу, Кан Лухан, —
Чонгук больше не собирается стоять здесь. Его Тэхён вообще-то ждёт. А ещё
вкусный ужин. Поэтому, надевая на себя чёрное полупальто френч, он
продолжает учительским тоном, не смотря в сторону посеревшего Лухана
вообще. — Вместо того, чтобы ходить и страдать подобным бездельем, ты бы
лучше к экзаменам готовился. Я понятия не имею, что там у тебя случилось, но,
скорее всего, это всё идёт из семьи, и мне очень жаль, если это правда так, но
это всё, — Чонгук обводит рукой весь силуэт альфы, — точно не стоит того.
Остановись уже и попробуй сделать кому-то что-то хорошее. Уверен, тебе станет
в тысячу раз легче.

Чонгук хлопает его по плечу, улыбаясь легко, обходит обомлевшего Лухана и


уже собирается выйти из учительской, как слышит в спину громкое и по-детски
серьёзное:

— Вы всё равно проиграете. Я добьюсь этого любой ценой! Добротой мир не


спасёшь.

— В твоём случае точно, но это же можно всегда исправить. Вот как


попробуешь — сразу же и поговорим. Хорошего вечера.

Лухан ещё что-то шипит ему там вслед, но Чонгук уже не слышит его,
мысленно пребывая сейчас уже дома, рядом с Тэхёном и его клубнично-
шоколадным запахом, чувствуя себя самым настоящим влюблённым
мальчишкой, готовым ради своей половинки хоть горы свернуть, хоть мир
шагом обойти, хоть звёздочку с неба достать.

Дайте только знать, что именно нужно…

Если бы счастье было бы человеком, то, вероятнее всего, оно бы было


Тэхёном. Иначе никак. С самого утра у него с лица улыбка не сходила, будто
приклеили, а за спиной крылья выросли — такие красивые, шёлковые на ощупь,
сверкающие таинственными звёздочками. Тэхёну словно дышать стало легче, на
мир смотреть стало легче, без опаски, что придётся снова «ладонью небо
закрывать».[8]

Волшебство это? Магия? Чьи-то чары? Нет. Чонгук — вот ответ. Одно только
воспоминание о нём заставляет омегу раскраснеться безбожно и уткнуться в
подушку, попищав в неё тихонько. В своих мечтах Тэхён всегда был с Чонгуком.
Много чего планировал, придумывал, даже в блокнот записывал некоторое, что
непременно воплотит в жизнь, когда альфа признает его своим. И вот, спустя
столько лет мучительного ожидания своей «очереди», Тэхён получил всё: и
альфу, и метку, и то самое, за которым многие гоняются десятки лет, счастье.
Красивое и доброе счастье, умное и спокойное, отзывчивое и понимающее. С
180/215
кроличьей улыбкой и глазами цвета спелой смородины, пахнущее вкусно белым
шоколадом, а теперь ещё и немного клубникой.

Омега был до чрезвычайности рад, что так всё гладко (почти) сложилось,
даже несмотря на Лухана и его замашки. Пак Чимин нашёл свою истинную пару,
и совесть перед ним у Кима чиста; его отец спелся с тётушкой Арём, и причём
прочно, чему омега нарадоваться не мог, ибо эти отношения преобразили
Хеншика в лучшую сторону; каникулы, как и день рождения, приближаются —
всё просто до невероятности чудесно! Тэхёну теперь вообще, кажется, ничего не
страшно. Да и с таким-то альфой чего бояться? Метка на шее немного
побаливала, но эту боль Тэхён готов испытывать вечно. У него до сих пор,
кажется, голос в порядок не пришёл после вчерашнего.

Сразу после того, как Тэхён встал с постели и, умывшись, направился


осваивать кухонные просторы, омега набрал Джина, который, скорее всего, всё
ещё дрых без задних ног, зарывшись в одеяло, так как вчера он ходил в местный
клуб, по его словам, снимать стресс после экзамена, который, на минуточку, он
сдал лучше всех в классе.

— Алло… — слышится хриплое и сонное в динамик телефона, и этого хватает


Тэхёну, чтобы завестись, как моторчик:

— Алло, Джин-и! Немедленно просыпайся, слышишь, поднимай свой большой


зад с кровати! У меня просто невероятные новости!

— Эй, отвали от моего зада — на свой лучше посмотри, — пыхтит недовольно


Сокджин, переворачиваясь на другой бок и укрываясь одеялом с головой. — Что
случилось такого важного, что ты меня решил разбудить в выходной день перед
экзаменом аж в одиннадцать часов дня?

— Я и Чонгук… — спокойно, Тэхён, дыши. — Я и Чонгукк-и…

— Ну чего твой ненаглядный опять натворил?

— Он поставил мне метку.

— Чего-о-о, мать вашу?! — слышится громкий «бух», оповещающий, что Джин


свалился с кровати и пытается выпутаться из одеяла, ругаясь на весь белый
свет, отчего Тэхён смеётся звонко, усаживаясь на высокий стул перед
обеденной стойкой и закидывая в рот виноградину. Когда копошение и маты
прекращаются, а телефон вновь оказывается в руках, Джин продолжает громко:
— Как это метку? В смысле? А Чимин? И… погоди, метка же ставится только
тогда, когда у пары происходит половой акт…

— И это тоже было.

— У меня, кажется, температура поднялась! — оповещает Джин ошалевшим


голосом, чем вызывает у Тэхёна широкую улыбку. — Только не говори, что ты
пустил в свой пестик его тычинку…

— Ты с ума сошёл так выражаться! — возмущается Тэхён, краснея сразу же,


как помидор. — И ничего у него не тычинка!

— Ты позвонил мне только для того, чтобы поговорить о члене Чонгука, или я
181/215
чего-то не догоняю?

— Ким Сокджин!?

— Да что произошло в конце-то концов?

— Мы теперь — вместе! Чимин-ши нашёл свою истинную пару и порвал с


Чонгуком, а он, в свою очередь, признался, что уже давно любит меня и хочет
быть со мной. А потом… — Тэхён выдыхает резко, когда в голове картинка
прошедшей, самой лучшей в его жизни ночи показывается, заставляя его
понизить голос. — А потом он заклеймил меня, и я разрешил. Теперь мы вместе,
и нам никто не мешает. Дошло до тебя это или нет, голова ты тыквенная?

— Сам ты арракача[9] нечищенная, я ещё всё с первых минут понял.

— Невероятно, правда? Я так счастлив сейчас.

— Понимаю, — тянет немного завистливо Сокджин. — Значит, всё-таки Чон


Чонгук?

— Да. Чон Чонгук. Всегда Чон Чонгук, — мечтательно выдыхает омега,


растекаясь лужей по стойке, закрывая глаза и представляя перед собой альфу,
его крепкие объятия и обволакивающий душу голос.

Весь день Тэхён проводит в квартире Чонгука, не смея куда-то выйти,


переписываясь с ним, трепетно дожидаясь его прихода и готовя ужин — его
фирменный чапче с говядиной и овощами. Ближе к вечеру Тэхён приводит себя,
всего помятого и взъерошенного, в порядок, заимствуя у альфы из гардероба
худи кофейного цвета, что оказывается ему на размер больше, и напяливая его
на себя. Также он находит в ванной в шкафчике над раковиной зубную щётку и
чистит зубы на два раза (ну мало ли, верно?). Расчёсывает серые волосы, что у
корней становились постепенно немного темней, и смотрит на себя в зеркало,
отмечая, что выглядит вполне сносно и может спокойно теперь дожидаться
Чонгука. Немного боязно, конечно: Тэхён только первый день в отношениях и
смутно представляет, как вести себя, но ничего — времени уйма, ещё научится и
выучит всё, что нравится и не нравится его альфе.

Когда дверной замок щёлкает, оповещая о приходе Чона, Тэхён чуть с


дивана шариком не скатывается, теряя телефон в дебрях диванных подушек,
успев уже порядком заскучать, ведь Чонгук говорил, что придёт к шести вечера,
а появился только к восьми. Тэхён переводит дух, запасается кислородом и
уверенно идёт в прихожую, выглядывая из-за угла воровато, наблюдая
заворожённо, как Чонгук снимает с себя пальто, шарф, разувается и запускает
пятерню в волосы, зачёсывая назад чёрную чёлку. Как только он поворачивается
в сторону омеги, тот сразу же прячется за угол, прижимая руки к сердечку, что с
ума сойти решило резко и внезапно. Но Чонгук всё равно замечает его,
растягивая губы в плутовской улыбочке.

«Нет, ну это уже детский сад какой-то!» — пыхтит мысленно Тэхён и,


откидывая от себя всё смущение мира, выглядывает по новой из своего
«укрытия», но впечатывается в грудь альфы, стоящего, наверное, рядышком с
ним полминуты, усердно дожидаясь, когда омега снизойдёт до него своим
вниманием.

182/215
— Поймал тебя, — победно заявляет Чонгук, целуя Тэхёна в макушку и
сцепляя руки у него за спиной, прижимая к себе, отмечая в голове, что его
одежда на Киме сидит просто идеально, хоть и больше его в два раза. — Теперь
не сбежишь.

— А я и не собирался, — дует щёки Тэхён, которому внезапно душно стало,


обнимая Чонгука за шею. Он на носочки приподнимается немного, утыкается
лбом в лоб Чона, прикрывая глаза и улыбаясь сразу солнечно, когда в нос
ударяет природный аромат его истинного, его мужчины, переплетающийся
немного с собственным. Настоящее искусство!

— А я и не собирался тебя отпускать, — приподнимая омегу и делая


несколько шагов вперёд, Чонгук усаживает Тэхёна на тумбочку, устраиваясь
между его разведённых в стороны ладонями альфы ног.

Чонгук не Тэхён. Он стесняться и просить разрешения не будет. Поэтому он


наклоняется и касается невесомо губ Тэхёна, размыкая их мягко, прося отвечать,
наслаждаясь его сущностью, что сразу потянулась к нему, стоило только взять
контроль над ситуацией. А Тэхён и не сопротивляется: у него ноги ослабевают, а
в животе мыльные пузыри танцевать начинают; омеге даже показалось, что от
этого поцелуя у него сплавится мозг. Оно не удивительно: рядом с Чонгуком
быть собой просто невозможно, что бесит, конечно, ибо альфе это только на
руку.

— Гукк-и, подожди… — просит Тэхён, когда мужчина отстраняется от него,


оставляя на медовой шее горячие поцелуи, проходясь клыками по ещё
незажившей от вчерашнего метке, отчего омега шипит и отпихнуть от себя
разгорячённого альфу пытается. Не сразу, но всё же заставляя Чонгука
посмотреть ему в глаза, Тэхён, обхватив ладонями его щёки, дарит ему
ослепительную прямоугольную улыбку и чмокает влажными губами того в нос,
потом в уголочки губ и родинку, которую ему не терпелось поцеловать ещё два
года назад, у входа в школу. — Милый мой, я понимаю, ты соскучился, но давай
ты сначала покушаешь, расскажешь, как прошёл твой день, и отдохнёшь от
работы немного.

— Я не устал, Тэхён-а, — бурчит Чонгук обиженным тоном, — дай поцелую,


тогда и кушать пойдём.

— Нет. Сначала идёшь руки мыть, потом есть и только потом, может быть,
смотря на твоё поведение, получишь свой поцелуй.

— Эй, это что, приказ? — поигрывая бровями, уточняет Чонгук, на что Тэхён
кивает твёрдо и пихает его от себя, спрыгивая с тумбочки и указывая пальцем
на дверь в ванную. — Ну, золотко, ну пожалуйста…

— На меня это не подействует, — отрицательно мотает головой омега,


хихикая над сложившейся ситуацией. Он, кажется, миллионы лет хотел
покомандовать Чонгуком. «Господи, неужели это всё правда реальность, и я не
сплю?!» — думает Тэхён, пропуская удар сердца, когда слышит это ласковое и
пробирающее до костей «золотко» Чонгука.

— Какого тирана я подпустил к себе, о боже! — наигранно возмущается


Чонгук, отвешивая Тэхёну поклон и разворачиваясь на пятках, марширует к
ванной. — Слушаюсь и повинуюсь, мой генерал.
183/215
— Засранец, — шлёт ему вслед Тэхён, шагая на кухню, чтобы собирать на
стол.

Ужин проходит в весьма шумной атмосфере, и Тэхён клянётся, что только


боги его отговорили от того, чтобы не вывалить на голову этого несносного
альфы свою порцию, который сел не напротив него, а рядышком, всё время
пытаясь добиться внимания со стороны взрослого родителя, как маленький
ребёнок.

— Ну всё, Чон Чонгук, ты меня достал! — кричит омега на весь дом, когда
Чонгук не успокаивает свои гормоны даже после того, как переоделся в
домашнее, помог убрать со стола и сам вызвался помыть посуду, говоря, что
сегодня у посудомойки выходной, и он за неё. Итог: вымытая посуда остается не
прополосканной, вся пена на раковине, на полу, на самом Чоне и теперь ещё и
на Тэхёне.

— Неправда, — смеясь, обнимает ворчащего на него Тэхёна Чонгук,


покачиваясь из стороны в сторону. — Ты меня любишь и обязательно простишь.

— Прощения надо заслужить.

— Я готов. Сейчас нужно?

— Чонгук!..

— Да шучу я, шучу. Но вообще-то я всё ещё жду свой поцелуй.

— Ты ещё не убрал за собой. Вот как закончишь — тогда и поговорим.

— Ты жесток! — констатирует альфа и возвращается к уборке, а Тэхён берёт


на себя ответственность за выбор фильма, скидывая подушки на мягкий
ворсистый ковёр и притаскивая в зал махровый розовый плед, в котором они
наверняка с Чонгуком будут выглядеть, как зефирки.

Связь с миром пропадает, когда Тэхён оказывается в коконе рук своего


альфы, укрывая его и себя пледом и умещая голову у него на груди. Фильм, что
он выбрал, на самом деле интересный и захватывающий, однако омега забывает
обо всём, когда чувствует у себя в волосах руку альфы, перебирающую
серебристые прядки.

— Мне нужно домой уехать сегодня. Отец звонил, отчёт велел составить о
прошедшем дне, который я провёл неизвестно где, — нарушает сладкую тишину
между ними Тэхён, отрываясь от груди Чона и заглядывая тому в глаза.

— Что значит «неизвестно где»? Ты был у своего альфы, так бы и ответил, —


фыркает недовольно Чонгук, клюя омежку в губы.

— И тогда бы всему пришёл конец. Я не могу так сразу. Нужно почву


подготовить. Ему ведь Лухан нравился, и если я приду и скажу, что у меня
появился ты, то…

— Хорошо, я понял, — прерывает его Чонгук, кивая, — поедем к твоему отцу


вместе. Я сам ему всё объясню и разъясню, если он того потребует. К тому же,
184/215
надо налаживать контакт с будущими родственниками, верно?

— Ты правда поедешь со мной? — оживляется мгновенно Тэхён, выпутываясь


из пледа и окидывая Чона горящими глазами. — Ты будешь говорить с моим
папой о нас? — чуть ли в ладоши не хлопает от восторга, чем вызывает добрый
смешок у Чонгука. — А он не разозлится? — хмурится, становясь сразу до
невозможности серьёзным. — Я не хочу, чтобы он запретил мне общаться с
тобой. Я не переживу этого! Я…

— Какой же ты всё-таки болтушка, Ким Тэхён-ши, — трепет его по голове


Чонгук. — Ничего страшного не случится. Твой отец примет меня: у него просто
выбора не будет отказать нам быть вместе.

— Ты уверен?

— А ты нет, я смотрю.

— Ну, знаешь… если бы ко мне мой ребёнок привёл своего учителя и сказал:
«Вот, папа, это — мой будущий муж», — я бы точно сразу ответ не дал.

— Ах, вот оно в чём дело! Старым меня считаешь?

— Да нет, — улыбается виновато Тэхён, — ты не понял меня. Я хотел сказать,


что он может засомневаться в серьёзности. То есть, он может…

— …может спросить люблю ли я тебя по-настоящему или поиграть решил? —


заканчивает за него мысль альфа.

— Угу.

— Я же сказал, что бояться нечего, — потянув Тэхёна на себя и усадив на


колени, повторяет Чонгук. — Всё пройдёт хорошо и гладко, не переживай. И ещё
кое-что: пожалуйста, постарайся больше не упоминать имя Лухана в моём
присутствии, — в голове, как по щелчку, всплывает сегодняшняя встреча с
наглым мальчишкой в учительской. — Для тебя теперь существует только моё
имя, твоего отца и твоих друзей — всё. Посторонние не желаю слышать.

— Воу, — вздрагивает от властного тона альфы Тэхён, облизывая пересохшие


губы. — Мой милый злится.

— Золотко, я не шучу. Ты — мой, и не дай боже я хоть раз учую на тебе


посторонний запах альфы — пеняй на себя сразу же, и тому уроду передай о
скорой встрече со мной.

— Ты так говоришь, будто я уже напортачить где-то успел, — дует губы


уточкой омега, вздыхая тяжело.

— Пока нет, но на будущее запомни. А вздумаешь, — альфа стискивает


бедро Тэхёна, отчего тот вскрикивает тихонько, закусывая губу и утягивая их
обоих на пол, нависая сверху, как ястреб над мышкой, продолжая горячо и
будоражаще одновременно: — Вздумаешь уйти от меня — без ног оставлю.

Тэхён мгновенно напрягся и уже занёс руку, чтобы высвободиться, но Чонгук


ловко поймал его запястье, заставив забыть дальше обо всех попытках
185/215
выбраться из-под себя. Их губы разделял всего лишь жалкий миллиметр, и Тэхён
даже не сразу сообразил, что произошло и почему в груди всё так полыхать
стало. Задыхаясь, он, высвободив руку, сам преодолел этот последний
миллиметр, целуя и притянув голову Чона к себе, обнимая после его двумя
руками. Бёдра альфы крепко прижимаются к его, а стоны смешиваются в
красивую симфонию, слушать которую хочется вечно, не боясь устать. Руки Чона
уже во всю блуждают по мягкому податливому телу Тэхёна, оглаживая бока и
задирая свою худи, снимая её через несколько мгновений, избавляя после себя и
омегу от мешающей долгожданной близости одежды. Язык Чонгука играется с
языком Тэхёна, вытворяя что-то немыслимое, заставляющее омегу под ним
задыхаться и умирать медленно, поскуливая тому в рот от нетерпения. Альфа
трётся восставшей плотью о бедро Тэхёна, кусая его за губу, проглатывая и
наслаждаясь красивыми бархатными стонами со стороны истинного.

«Самый сладкий, самый вкусный, самый неповторимый и единственный…» —


думает Чонгук, когда зацеловывает шею, ключицы, грудь Тэхёна, зарывшегося
длинными пальцами в чёрные вихри, пачкая кончики в их смоле, путаясь и
оттягивая их назад, после приглашая к себе альфу, широко разводя ноги в
стороны. У альфы глаза становятся антрацитовыми, теряя, кажется, даже
радужку от возбуждения, когда они мимолётом встречаются взглядами. Тэхён
инстинктивно приподнимает бёдра, желая немедленно слиться со своей
половинкой воедино, чтобы вновь почувствовать то райское наслаждение, что
дарил ему Чонгук вчера ночью, доводя чуть ли не до слёз своими умелыми
ласками и заботливыми касаниями, но Чон медлит чего-то, съезжая вниз и
обхватывая рукой член омеги, оглаживая большим пальцем розовую блестящую
головку. Тэхён давится воздухом, а Чонгук, целуя гладкие поджавшиеся яички,
обхватывает после губами тонкий и аккуратный член омеги, обводя языком
уретру, и берёт в рот до основания, начиная свою пытку. С зацелованных губ
слетает полустон-полувскрик, по венам лава движется, расплавляя кожу, а
голова кружиться начинает; Тэхён чувствует, что ещё немного — и он кончит
Чонгуку прямо в рот, если тот не остановится. Однако альфа лишь больше
раззадоривает омегу, дразня одним пальцем истекающий природной смазкой
сфинктер, то вводя одну фалангу, то вынимая её через несколько секунд.
Повторяется. Потом ещё и ещё, окончательно доводя Тэхёна, что, сильно
жмурясь, выгибается в пояснице, кончая в рот альфе с высоким стоном, чувствуя
высоковольтный разряд по всему телу.

Тэхён не успевает отойти от первого оргазма, как умелые действия альфы


вновь возбуждают его с новой силой, и омега вдруг понимает, что хочет только
одного — Чонгука в себе. Сейчас. Немедленно! Иначе он просто взорвётся, как
атомная бомба, и больше никогда не воскреснет.

Тэхён хнычет, притягивает к себе за щёки Чонгука, целуя его глубоко и


настойчиво, ощущая у себя на губах собственный солоноватый вкус, прося этим
поцелуем большего, чем просто пальцы.

— Тэхён…

— Гукки-и, — тянет медово омежка, — ну давай, ну же, я хочу…

— Тебе будет больно…

— Мне всё равно. Просто сделай уже что-нибудь.

186/215
У Чонгука в груди всё на кусочки рассыпается от того, насколько ему сейчас
хорошо. Тэхён с ним, он хочет его, никто больше им не помешает строить
счастье, и самое главное — они любят друг друга. Зачем он отказывался от
него? Почему не давал и шанса, думая, что «так будет лучше»? Лучше для кого?
И Тэхён, и Чонгук для себя выяснили, что по отдельности они просто не могут
нормально существовать — они обязательно где-нибудь пересекутся, будь то
хоть край света. Глупо было убегать от истинной пары, пытаясь противиться
природе, что за тебя уже давно всё решила.

Чонгук любовно оглаживает гладкие стройные ноги Тэхёна, целуя каждый


сантиметр этой атласной кожи, тихо и хрипло просит его перевернуться на
живот и встать на четвереньки. До лубриканта идти в комнату нет желания
совершенно, поэтому вся надежда на естественную смазку омеги и на то, как
его тело вчера привыкло к чужим размерам. Уделив растяжке меньше
положенного, Чонгук, шлёпая по розовой округлости, пристраивается ко входу,
проводя истекающей головкой члена по впадине меж ягодиц. Наваливается на
Тэхёна, целуя его висок и кусая за мочку уха, шепчет, сдерживая своего
рычащего волка внутри:

— Потерпи немного, золотко. А лучше задержи дыхание на несколько


секунд.

— Хорошо, — кивает заторможено Тэхён, притягивая к себе цилиндрической


формы подушку и утыкаясь в неё лбом. Его тело напряжённо вибрировало, а
сердце замерло на мгновение, но, когда альфа проник в него одним мощным
литым движением, заполнив полностью и ударив в заветный комочек нервов,
Тэхён громко вскрикивает, не сумев сдержать болезненных слёз, покатившихся
по щекам, уткнувшись в подушку лицом и до боли закусив нижнюю губу.

— Тише, золотко, тише, сейчас всё пройдёт, — целует его, куда только
дотягивался Чонгук, чувствуя омежью боль и на себе, мысленно давая себе
тысячи оплеух, что не пошёл и не воспользовался гелем. — Прости меня, малыш,
прости…

— Всё хорошо, — севшим голосом говорит Тэхён, выдыхая. — Двигайся. Мне


уже лучше.

Первые медленные и осторожные движения кажутся ещё болезненными и


жгучими, но после, постепенно, когда боль стихает, с губ Тэхёна срывается
первый стон удовольствия, что служит сигналом для Чонгука. Он ускоряет
толчки, слёзы и режущая боль забываются, и на смену им приходит
сумасшедшее желание, заставляющее Тэхёна буквально рыдать от
переполняющих его тело эмоций, рвущихся наружу огромным буйным вихрем.
Он сам насаживается на крупный член, помогая Чону бёдрами, чувствуя каждую
венку острее, чем до этого, стонет громко, без стеснения прося альфу взять его
сильнее, глубже.

Чонгук, устраивая ладони на талии Тэхёна, заходится в безумном темпе,


буквально вытрахивая из любимого тела все силы. Двигаясь в нём, как
изголодавшийся по ласкам дикий зверь, Чонгук размазывает Тэхёна по ковру,
сжимает небольно его волосы в кулак на затылке, заставляя открыть доступ к
шее, к которой он сразу присасывается, оставляя после себя фиолетовый засос.
Чонгук отстраняется, выходя из омеги, кусает его за загривок, упиваясь
поскуливанием Тэхёна, переворачивает на спину и вновь врывается в него,
187/215
целуя, сплетаясь языками неистово, исследуя все пещерки омежьего рта.

Тэхён скрещивает ноги у альфы за спиной, обнимает крепко, впиваясь


пальцами в плечи, отдавая себя всего на растерзание Чонгуку полностью.
Толчки грубые, размашистые, идущие в бешеном темпе; член ловко проезжается
по простате, и Тэхён захлёбывается в собственных стонах, царапая спину Чона,
желая только одного — кончить и умереть от любимых рук. Омега кончает себе
на живот, теряя связь с реальностью, падая куда-то в разноцветные зыбучие
пески, срывая голос окончательно. Остаётся только глотать воздух, как рыбка,
выброшенная на воздух, потому что Чонгук вытрахивает из него абсолютно всё.

— Тэхён-а… — Чонгук тянет гласную букву, делая последний мощный толчок,


громко шлёпаясь об бедра, едва успевая выйти, и кончает на розовый плед,
которым они укрывались полчаса назад. У него в глазах темнеет, и он падает
бесформенной кучей на истинного, сжимая в своих объятиях омегу, утыкаясь
кончиком носа в шею, пытаясь восстановить загнанное дыхание, слушая, как
медленно успокаивается сердечко Тэхёна, зарывшегося лицом в его волосах и
обнявшего альфу за плечи.

— Ты в порядке? — слышится откуда-то сверху, когда Тэхён, придя немного в


чувства, завалился на альфу полностью, уложив его на спину.

— Да, — омега улыбается ярко, когда встречается глазами с чонгуковыми,


вернувшими свой привычный смородиновый цвет. — Лучше всех.

— Даже лучше меня? — ласково гладя его по обнажённой спине и волосам,


спрашивает Чонгук.

— Не знаю, что ответить, — признаётся после пятисекундного молчания


Тэхён.

— Не отвечай. Просто скажи, что любишь меня.

— Люблю, — целуя в нос, нежно выдыхает Тэхён, зацеловывая всё его лицо,
не упуская ни единого краешка. — Люблю. Очень люблю тебя!

— Золотко… — Чонгук забывает, что хотел сказать изначально, когда Тэхён


первым целует его, вынуждая замолчать и ответить на сладкий поцелуй,
теряясь и запутываясь в который раз уже в этом потрясающем маленьком
омеге…

Разговор с Хеншиком проходит складно, как и планировалось изначально,


хоть они и заявились на порог квартиры в первом часу ночи. Чонгук стойко
выдерживает на себе недоверчивый взгляд Хеншика, рядом с которым стояла
188/215
улыбающаяся во все тридцать два Арём, поглаживающая мужчину по плечу,
сжимая в своей ручку Тэхёна, спрятавшегося за плечом своего истинного,
который в принципе из всей четверки только говорил. Под конец Хеншик всё же
кивнул с мрачным выражением лица, признав в Чонгуке истинного своего сына,
но, получив подзатыльник от женщины, улыбнулся и даже полез обниматься. А
вот это уже новый уровень.

Тэхён облегчённо выдыхает, радуясь, что всё обошлось и отец не


свирепствовал, а спокойно слушал, сидя за столом. Арём и Тэхён ещё долго
потом упрашивали остаться Чона на ночь, но альфа наотрез отказался,
поблагодарив за чай, лишь попросив Тэхёна проводить его. Хеншик это одобрил.
Чонгук заметил, а значит, он — молодец. Осталось теперь своих предупредить.
Отец с матерью явно не смогут приехать и посмотреть на избранника сына, а
вот к дедуле можно и самим съездить. Кстати, это можно организовать уже на
следующей неделе, ведь у Тэхёна каникулы начинаются.

На улице настоящий снегопад. Белоснежным покрывалом он застелил всё


вокруг, а красивые снежинки медленно кружились в воздухе, гонимые лёгким
ветерком. Когда приходит время прощаться, Тэхён прижимается к Чонгуку,
прося его быть осторожным по дороге обратно и думать о нём всю ночь, чтобы
не успеть соскучиться. Потому что сам будет заниматься тем же самым.

— Тебе нужно выспаться. У тебя завтра экзамен, — надевая на голову омеги


капюшон, напоминает ему Чонгук. — Что ты сдаёшь?

— Корейский язык. Это легко. На этом мой семестр закончится. Приду вот
тебя послушать в четверг на «День науки», похлопаю тебе, поболею. И всё —
каникулы.

— И день рождения в субботу. Не забывай, — дотрагиваясь до розовой щеки


Тэхёна, говорит Чонгук. — Что ты хочешь получить в качестве подарка?

— Ничего не хочу, — укладывая голову на грудь мужчины, выдыхает Тэхён,


прикрывая глаза и слушая тишину ночной улицы. — Хочу просто, чтобы все
родные и любимые были рядом. Этого хватит.

— Хорошо-о-о, — тянет загадочно Чонгук, кажется, зная, что нужно будет


сделать.

Расставшись наконец, Тэхён отпускает Чонгука, посылая ему воздушный


поцелуй в дорогу, стоя на улице до той поры, пока чёрный мустанг не спрячется
за углом переулка. Запрыгивает в подъезд и несётся домой. Залетает в комнату
и, схватив красного медведя, прижимает его к себе. Довольно жмурясь и
улыбаясь счастливо, он заваливается на постель в одежде. На нём всё та же
худи Чонгука, хранившая на себе его запах, которую омега теперь присвоил
себе на пожизненный срок, ибо уж слишком она ему понравилась.

Так он и проваливается в сон с улыбкой на губах, просыпаясь в половине


десятого, подскакивая сразу и мчась в душ, поскольку экзамен у него
начинается ровно в пол одиннадцатого. Опоздать на него никак нельзя. Иначе
учитель Ши будет зверствовать. Уже на выходе из подъезда он съедает тост с
джемом, заботливо приготовленный ему тётушкой Арём, почти переехавшей к
ним в квартиру. Тэхён, поправляя кожаную лямку рюкзака, успевает на автобус
и благополучно достигает класса, где будет проходить экзамен.
189/215
Благодаря Джину, что сразу накидывается на него с допросами, Тэхён
забывает обо всём совершенно, мысленно возвращаясь к учителю Чону, по
которому уже успел соскучиться.

Но даже самое прекрасное имеет способность неожиданно заканчиваться.

Так происходит и с Тэхёном, когда он резко оборачивается и видит в


нескольких метрах от себя Кан Лухана, заметившего его сразу же, помахав
рукой и одарив гадкой улыбочкой. У Тэхёна земля из-под ног уходит, а душу
страх ледяной коркой сковывает. Он совсем забыл про Лухана и его
сумасшедшие речи! Забыл, что он собирается сделать, если Тэхён не выберет
его.

Весь экзамен Тэхён сидит как на иголках, сходя с ума тысячи и миллионы
раз, кажется, заканчивая работу самым последним, молясь мысленно, чтобы
Лухан ушёл, а не стал дожидаться, когда закончится экзамен. Ему срочно нужно
пойти к Чонгуку и всё рассказать на свой страх и риск. Чон ведь любит его,
значит, — простит ему оплошность. Он даже не уверен, сдал ли он, но сейчас
это и неважно. Его трясло от нетерпения, и как только его результат «Девяносто
пять» оглашается, он схватывает рюкзак, убегая ото всех поздравлений учителя
и одноклассников, несясь опрометью в класс Чонгука. Того, естественно, там не
оказывается, так как большая перемена, и, возможно, он сейчас у себя в
лаборатории или же у учителя Кима. Но каково же было удивление Тэхёна,
когда Чонгука не оказывается ни в лаборатории, ни в столовой, ни в классе
английского; как будто испарился, хотя ребята из класса, у которых он сегодня
принимал зачёт, сказали, что «только что тут был». Может быть, учительская?
Но туда вход запрещён ученикам.

«Плевать, это чрезвычайная ситуация. Я должен поговорить с Гукк-и раньше,


чем Лухан найдёт меня и припрёт куда-нибудь к стенке, заставив выбирать», —
рассуждает Тэхён, быстро спускаясь с лестницы и чуть ли не врезаясь в
каждого, кто встречался у него на пути. Достигнув пункта назначения, Тэхён
выясняет, что сейчас у всех учителей планёрка. Последний учебный день ведь —
итоги подводят. Придётся подождать, иначе попадёт больше даже не Тэхёну, а
Чонгуку, а омеге не нужно подставлять его.

Планы поговорить первым с Чонгуком рушатся, как карточный домик, когда


Тэхёна, терпеливо дожидающегося, когда дверь учительской откроется, и он
встретится со своим учителем химии, грубо хватают за локоть, разворачивают к
себе лицом, заставив позабыть весь алфавит и запаниковать до дрожи в руках.

— Ну что, Тэхён-и, соскочить, я вижу, решил, — начинает Лухан, всё ещё


держа больно омегу за локоть, чтобы не сбежал, оттесняя его к стене. — А ты не
забыл, что тебя ждёт, если ты выберешь неправильно?

— Отпусти меня! — пытается выбраться из цепкой хватки Тэхён. И как назло


— ни одного человека в коридоре. Ну, не считая учителей за стеной. — Я
никогда не выберу тебя и ничего делать не буду. Твори, что хочешь, но у тебя не
получится очернить учителя Чона, потому что каждый в этой школе знает, что
он хороший человек и никогда так гнусно, как это делаешь сейчас ты, не
поступит.

— Но с тобой же он спутался.
190/215
— Он — мой истинный. Мы с ним, как ты выразился, спутаны ещё до
рождения вселенной.

— Какая красивая сказка, — смеётся ядовито Лухан, прижимая омегу к стене


и ставя по обеим сторонам от головы руки, уничтожая тем самым последние
попытки сбежать. — Вот только ты ученик, а он твой — учитель, а это не
приветствуется обществом и похрен, что вы ис… — Лухан давится собственной
слюной, когда взгляд падает на шею Тэхёна. Метка. На ней метка, ещё
незажившая, спрятанная за воротником рубашки. Но Лухан всё равно видит и
замечает наконец, что клубника сегодня увязла в белом шоколаде. Причём
прочно, а это значит только одно…

— Он, — Лухан не помнит себя от гнева, что наружу рвался голодным


монстром, мечтая кем-нибудь полакомиться. Сломать, сожрать, удавить — всё
сразу. Эту перемену замечает и Тэхён, сжимаясь сразу весь, готовый
расцарапать лицо альфы в любую секунду, чтобы выбраться отсюда и сбежать
на чистый воздух. Чтобы не дышать больше этим проклятым инжиром. — Он
трахнул тебя и поставил метку, присвоив себе, а ты дался, — заключает
могильным голосом Кан, багровея от злости. — Он… сука, как он… я убью его. И
тебя тоже, поганая ты шлюшка.

Омега не успевает и слова вымолвить, как Лухан схватывает его двумя


руками за горло, стискивает изо-всех сил, желая придушить немедленно. Тэхён
хрипит что-то нечленораздельное, пытается пнуть альфу, оттолкнуть от себя,
убрать руки, что задумали жизнь у него отобрать. Хочется закричать, но из
горла вырывается только жалкий хрип, а на глаза слёзы наворачиваются. Тэхёну
кажется, что это конец — всё, ведь вокруг темнеет стремительно, а лёгкие в
груди сдавливает до невозможности.

До мутного сознания доносятся чьи-то громкие голоса, крики, а когда руки с


горла убираются и заветного кислорода становится слишком много, Тэхён
заходится громким кашлем, падая на колени, моргая часто, тем самым разгоняя
мушки перед глазами.

— Тэхён, ты в порядке? Ты слышишь меня?

— Ему прийти в себя нужно, а ну расступитесь.

— Господи-боже, что тут вообще произошло?

— Студент Ким, Вы слышите меня, ответьте?

Слышит. Тэхён слышит. Приходит в себя, возвращая состояние в норму, и


ищет заветное лицо среди других учителей, окруживших его, обеспокоенно
смотря. Тэхён находит наконец глазами Чонгука, что не смотрел на него, потому
как в этот момент его держал со спины крепко в своих руках Намджун, пытаясь
удержать на месте, чтобы тот не убил Лухана, которому и так досталось
прилично.

— Всё нормально, — обретя способность говорить, кивает Тэхён, которому


помогает встать учитель Со, придерживая за поясницу.

Картина наконец проявляется. Лухана, зашедшегося в безобразных


191/215
рыданиях, с рассечённой бровью и губой, держал учитель физкультуры; Чонгука,
обнажившего грозно клыки, держал Намджун, которому похоже просто
нетерпелось стереть мальчишку в порошок. Все учителя в ужасе. Тэхён в ужасе,
и это только половина дня прошла.

— Немедленно всем успокоиться! — приказывает директор Чо. — Мингю-ши,


проводите, пожалуйста, студента Кана в медпункт. Ему явно понадобится
помощь доктора Джо. Вы, учитель Чон, сбавьте обороты и придите в себя: здесь
школа, а не ринг, если Вы не заметили. И зайдите ко мне в кабинет, будьте так
добры. Студент Ким, — директор поворачивается в сторону Тэхёна, пристывшего
к полу в этот момент, — Вы тоже пройдите вместе со мной…

Примечание к части

До скорого, мои пушистики. Берегите себя и не болейте, сейчас это самое


главное! Обнимаю всех

192/215
Твоё имя

— Вот, — ставит на стол демонстративно громко стакан с


газированной водой перед Чонгуком директор Чо, — выпейте и успокойтесь.
Вспомните наконец, что Вы всё ещё в школе и что здесь у нас не бои без правил,
которые Вы нам тут устроили.

Вода остаётся нетронутой, а директор награждается взглядом, таким


взглядом своих чернющих от гнева глаз, всё ещё гуляющего по венам
разгорячённого альфы, что Тэхёну кажется, что ещё минута — и господину Чо
Гонхаку придётся поплатиться жизнью за сие жалкие слова, которые не
успокаивали вообще никак. Омега неотрывно наблюдает за Чонгуком, сидящим
за длинным столом напротив него, сцепившим руки в замок и успокаивающим до
сих пор дыхание; по одному его виду можно было без всяких сомнений сказать,
что единственное его сейчас желание — это пойти и закончить начатое.
Разорвать, раздавить, сжечь — да всё можно, и Чонгук уже прямо видел перед
глазами эту потрясающую картину: он и Лухан, захлёбывающийся в собственной
луже крови.

— Учитель Чон! — манерно повышает голос директор, всё ещё пытаясь


достучаться до мутного сознания Чонгука своим возгласом, от которого Тэхён
вздрагивает крупно, прижимая к груди сильнее свой рюкзак, словно щит, до сих
пор не в состоянии шевелить языком.

Великий Боже! Его чуть не убили. Лухан его чуть не задушил! Если бы не
Чонгук, то, скорее всего, сейчас бы он был уже на небесах. В голове просто не
укладывалось, что бывший друг хотел его смерти настолько сильно, и всё лишь
из-за того, что Тэхён выбрал не того альфу. Но ведь так было всегда. Тэхён
всегда только Чонгука и выбирал в независимости от ситуации. Мысленно или
же в реальности, Тэхён всегда держал за руку только Чонгука и никого к себе не
подпускал. Это же очевидно: они предназначенные, и другого расклада событий
нельзя было ожидать. Тэхён не смог всё до конца перечеркнуть и оставить Чона,
отдав предпочтения другому мужчине. Он пытался, правда пытался, но вышло
ровным счётом ни-че-го. И Лухан знал это. Омега уверен в этом. Знал, что так
просто ничего и ни у кого не бывает. Они же не в чёртовой книге или дораме,
где герой страдает, а через кадр всё шлёт на четыре стороны и влюбляется в
нового персонажа.

— Спасибо, не хочу я воды, — цедит Чонгук сквозь зубы, заставляя директора


закатить глаза от негодования.

— Позвольте Вам ещё раз напомнить, где Вы находитесь и кем являетесь…

— Я прекрасно знаю, кто я и где нахожусь, господин директор, — перебивает


резко тираду мужчины Чон, не желая слушать её повторно. Он прекрасно, чёрт
возьми, понимает, где он и кто он, а вот кое-кто нет, о чём и говорит далее: — В
данной ситуации, здесь нужно ученику Кану напоминать об этом. Зачем Вы его
отправили в медпункт? Почему сразу в полицию не позвонили за его выходку?
Клянусь, это сделаю я, если не Вы, и мне будет всё равно, даже если Тэхён
решит простить ему такое, — Тэхён икает громко, услышав собственное имя и
немедленно смотрит на Гонхака. Тот лишь устало трёт переносицу, цокая
языком, сняв очки и, ничего не говоря, обходит свой учительский стол, медленно
приближаясь к двери и запирая её на ключ, будто боясь, что кто-то зайдёт и
193/215
помешает.

Тэхён и Чонгук переглядываются, не понимая, что происходит и почему


директор выглядит так, будто пытать их собрался до убийственного состояния.

— А вот теперь, мои дорогие учитель Чон и ученик Ким, — мужчина


поворачивается лицом к ним и в три широких шага оказывается возле стола,
пододвигая к себе стул и занимая центральное место, буравя при этом тяжёлым
взглядом альфу и омегу, — я слушаю вас. Очень внимательно слушаю, и в ваших
сейчас интересах признаться мне сразу же, не увиливая и не вешая мне лапшу
на уши.

— Директор Чо, Вы о чём сейчас…

— Я сейчас, — перебивает Чонгука альфа, — о вашей истинности, — Тэхён


замирает на несколько секунд, пытаясь переварить услышанное, во все глаза
смотря на такого же потерянного Чонгука, то на донельзя серьёзного
директора. Когда же смысл слов доходит до мутного сознания омеги, что словно
гром среди ясного неба раздаётся, он вжимается в стул, мечтая исчезнуть прямо
здесь и сейчас, ибо именно этого он и боялся. Неужели Лухан всё-таки донёс?..

— От-откуда Вы знаете? — Чонгук в шоке. Он вообще ничего не понимает. То


Лухан со своими выходками, то директор теперь требует от него что-то про их
истинность с Тэхёном. Нет, ну после случившегося понятно — день дерьмовый
однозначно, но не до такой же степени!

— Ну, судя по тому, как Вы накинулись на Лухана и чуть было не изувечили


его, ничего другого на ум не приходит, — легкомысленно передёргивает
плечами мужчина. — А переплетённые природные запахи — тому
подтверждение. Не хочу никого сейчас обвинять, поэтому прошу начать
разговор именно Вам, чтобы мне не делать поспешных выводов на Ваш счёт,
учитель Чон, — выделяет фамилию голосом директор. — Интересно, как Ваш
омега Пак Чимин к этому отнёсся?

И вот тут до Тэхёна доходит, почему директор смотрит так осуждающе


именно на него, а не Гука. Осознание, как цунами, накрывает его с головой,
отчего непременно разрыдаться хочется позорно и выбежать из кабинета
опрометью вон. Ведь, если смотреть со стороны незнающего человека, именно
Тэхён — проблема для всех. Именно он разрушитель счастья между некогда
идеальной пары Чон Чонгука и Пак Чимина, на которых налюбоваться тут не
могли и за глаза называли «женатиками». А потом вдруг Тэхён, гадкий и
бесстыжий омега, которому вдруг захотелось охмурить чужого обеспеченного
альфу, что он и сделал удачливо, уведя его из «островка счастья», присвоив себе
тем, что охотно ноги перед ним раздвинул, чем тот и воспользовался. И всё.
Несчастный Чимин идёт на все четыре, даже увольняется из школы, дабы не
мешать, а Тэхён остаётся победителем без стыда и совести сразу и при
квартире, и при деньгах неплохих, ну и, естественно, при красивом мужике.
Хороший расклад получился, так ведь?

Обида, как острые иглы вонзается в сердце Тэхёна, что зашлось в бешеном
ритме, а на глазах выступили слёзы. «Это всё не так!..» — хочется крикнуть
громоподобно, чтобы каждый на планете услышал и понял, что вины его тут нет.
Чонгук сам захотел его себе, Чонгук сам выбрал его, даже несмотря на их
истинность. В их отношениях нет черноты. Они светлые, сотканные из
194/215
фиолетовых нитей, принадлежащих только им двоим. Тэхён не виноват! Нет!
Это неправда! Ложь!

Тэхён, сглатывая ком в горле, что думать и дышать нормально не давал,


хочет было уже начать, но Чонгук перебивает его резко, обращая внимание Чо
на себя, начиная без стеснения, уверенно и твёрдо:

— Вы абсолютно правы, да. Ходить вокруг да около не буду, поэтому говорю


прямо, как есть: Тэхён — мой истинный. С Чимином-ши мы расстались — это так.
Но там по-другому и нельзя было и не потому, что появился Тэхён, — он
прокашливается. — Чимин изменил мне со своим истинным в Кванджу, когда
ездил присматривать за своим заболевшим отцом. Он врач тамошней больницы,
где они и познакомились. Чимин забеременел от него и сам предложил
разойтись, что мы и сделали. Думаю, Вы понимаете теперь, почему он уволился
из школы и уехал? — задаёт вопрос директору Чонгук, смотря ему прямо в глаза.

— Теперь да, — кивает заторможено Гонхак, выдыхая шумно, со свистом. —


Но тогда я не понимаю, чего Лухан забыл в этой истории.

— Мы с Луханом были друзьями, — опережает Чонгука Тэхён, поворачиваясь


корпусом к директору. — Но ключевое слово «были». Он хотел большего, чем
просто дружба, а я — нет, и он знал это, но всё равно продолжал докучать, даже
после того, как я сказал ему отстать от меня.

— Видите, — шипит Чонгук, вновь мрачнея, — этот ученик не понимает с


первого слова ничего, а Вы ещё и профилактическую беседу хотите ему
провести. Не поможет. Здесь только полиция нужна.

— Так, а ну помолчите, — хмурит брови Гонхак, — потом будем говорить об


этом, уймитесь. Тэхён-ши, — мужчина забывает про недовольно что-то
бурчащего себе под нос Чонгука, вновь возвращаясь к сжавшемуся в серый
невзрачный комочек Тэхёну, — расскажите, что произошло возле учительской.
Это был новый порыв ревности или же реакция на отказ?

— И то, и то, — сипит не своим голосом омега, понимая, что разговора этого
всё же не избежать. От стыда щёки краснеть начинают, а дыхание сбивается, но
Ким, игнорируя это, всё же сдаётся, понимая, что рано-поздно об этом пришлось
бы рассказать. — В понедельник я приходил сдавать экзамен по математике.
После него я наткнулся на злющего Лухана, который приказал мне выбирать:
либо я остаюсь с ним, и никто об этом не узнает, или же он всем расскажет обо
мне и учителе Чоне, выставив его не в самом хорошем свете, что непременно
понесло бы за собой плохие последствия.

— Лухан знал про нас? — Чонгук удивлённо вскидывает брови. — Откуда?

— Пожалуйста, прости меня, — Тэхён прячет глаза под светлой чёлкой,


вцепляясь в рюкзак с новой силой, мечтая исчезнуть прямо сейчас. — Я
рассказал ему всё, посчитав, что он поймёт и не станет этим пользоваться в
собственных целях. Я думал, что он мой друг и что я могу ему доверять, поэтому
всё и выложил, — омега всхлипывает. — А потом он пришёл и сказал, чтобы я
бросал тебя, иначе он расскажет господину директору, что ты — растлитель
малолетних, что тебя нельзя держать рядом с детьми, что тебя нужно
посадить…

195/215
— Понятно, — прерывает горькую тираду Гонхак, поднимаясь на ноги и
направляясь к своему столу. Услышанное для него не самая лучшая весть за
этот день. Да что там — год. Подобного рода проблемы он не встречал и понятия
не имел, как теперь быть. С одной стороны, Чонгука следовало уволить не
только за то, что он напал на ученика и что, скорее всего, его родители уже
несутся сюда, разбираться «в чём дело» и «кто посмел тронуть моего золотого
мальчика, что и мухи не обидит», а ещё и за то, что встречается с собственным
учеником. С другой стороны, что плохого в том, что альфа и омега нашли друг
друга среди семи миллиардов людей? Это ведь такая редкость сейчас —
истинные. И связь их теперь не разорвать, хоть ты тресни. Жалко, что Лухан
этого не понял, поэтому и получил по лицу. А что с Каном тогда делать? За
решётку? На исправительные работы? Отчислить? Чёрт возьми!..

Тэхён предпочитает больше ничего не говорить, поэтому молча ждёт


вердикта, пытаясь не смотреть на Чонгука и не думать вообще, ибо в голову
лезли самые худшие варианты исхода событий. Альфа тоже сидел глубоко в
своих мыслях, вообще не переживая насчёт своего увольнения — плевать! Тэхён
доверил их секрет другому человеку. С такой лёгкостью и бескорыстием, будто
знает этого Лухана больше века, хотя на деле — несколько недель. Обидно,
конечно, но не до такой степени, чтобы пойти и бросить Тэхёна, который
наверняка думает сейчас только об этом. Чонгук не сомневался в этом, отчего
ещё больше хотелось наконец уйти отсюда и прижать омегу к себе.

— Я, — начинает Гонхак могильным голосом, приковывая к себе вмиг


оживившихся Чонгука и Тэхёна. — Я ничего не буду делать, — Чонгук и Тэхён
переглянулись, — просто возьму с вас обещание, что ни одна душа в школе и за
её пределами не должна узнать, что Ким Тэхён, ученик старшей школы
«Пханьан», и учитель химии и анатомии в старших классах Чон Чонгук
встречаются, являясь истинной парой. Проблему под названием «Кан Лухан» я
возьму на себя, за его воспитание и поведение буду отвечать тоже я, которое
недопустимо для ученика нашей школы. Буду говорить с родителями, с
психологами, но безнаказанным его не оставлю, будьте уверены. Вас же, Чонгук-
ши, — он одаривает Чонгука лёгкой улыбкой, — я не уволю. Вы прекрасный
педагог, профессионал своего дела. Вас любят дети и эта школа. Поэтому об
увольнении можете даже не мечтать, — мужчина смеётся хрипло. — На этом
сегодня всё. Не хочу больше ничего слышать. Можете идти.

Слишком много белого. И света. Или Лухану кажется? Альфа медленно


открывает глаза, фокусируя наконец взгляд и выныривая из царства Морфея, в
которое его слишком быстро погрузили, вколов что-то болючее в руку, когда
привели в медпункт всего зарёванного и трясущегося, как в припадке, от
осознания содеянного. Доктора Джо не было на месте, внутри помещения было
пусто и прохладно, отчего было легче дышать и соображать. Лухан
приподнимается на твёрдой кушетке, свешивая ноги на пол, с горем пополам
196/215
пытаясь натянуть на ноги кеды, порываясь было уже свалить отсюда поскорее,
но его останавливает голос, что пугает его внезапно, заставив вздрогнуть.

— Очнулся? Ну и как теперь себя чувствуешь?

— Что тебе нужно? — лучшая атака — нападение. Так учил папа. Лухан
именно так и делает, натягивая на лицо маску равнодушия и холодности,
забывая будто, что совсем недавно чуть не убил человека.

— Мне? Ничего, — Ким Сокджин поднимается с противоположной кушетки и


подходит к нему, усаживаясь рядом с альфой, продолжая спокойно и весьма
дружелюбно. Это настораживает, ибо он же лучший друг Тэхёна. Неужели
просто так зашёл узнать состояние? Лухан ни за что в это не поверит. — Просто
зашёл спросить, — будто читая мысли парня, говорит омега, — как ты себя
чувствуешь и передать, что Тэхён не будет заявлять на тебя в полицию.

— Премного благодарен ему, — огрызается Лухан, не желая вспоминать, что


сделал и самого омегу, из-за которого одни проблемы.

— А вот будешь нос задирать, я сам на тебя заявлю, понял? — пихает его в
плечо Джин, ловя на себе убийственный взгляд из-под густых бровей. — Я
вообще-то от чистого сердца сюда пришёл пообщаться и спросить, почему тебя
так переклинило, что убийство было для тебя лучшим выходом из ситуации.

— Тебе-то какая разница? — снова ядом плюётся. — Что вообще надо, а? Я не


хочу ни с кем говорить.

— А придётся, — хмыкает Ким, и Лухан вообще ничего не понимает. Будь он


на месте Джина, он давно бы двинул бы себе, что посмел напасть на его
лучшего друга. Но тот что-то не торопится размахивать кулаками. Он, наоборот,
спрашивает о его самочувствии и сидит, как ни в чём не бывало, словно другом
ему является. Отчасти да, он и является ему другом, ведь это именно он
поспособствовал близкому знакомству с Тэхёном, отправив его пинком под зад к
нему. Это подозрительно. — Не только со мной, но и с директором, который
точит на тебя уже зубы, и с психологами, и с докторами, и с родителями…

— Родителем, — обрывает его на слове Лухан, откидываясь спиной на стену,


к которой близко стояла кушетка, вздыхая тяжело и сцепляя руки в замок. — У
меня есть только отец.

— А как же папа? Ты же говорил, что вы полная семья, что твой отец


женился повторно, — Сокджин помнит это. Тэхён говорил ему об этом, а тот
впитывал всё, как губка, не понимая, чего Тэхён артачится и не пользуется
милым альфой, что юлой крутился у него под носом, пытаясь понравиться. А!
Точно. Чонгук.

— Так и есть, но мы не в лучших отношениях с новой пассией отца. Слишком


много запросов у него. Поэтому меня спасает в этом доме только моя сестра —
Ирис. Ну и, — он снова вздыхает, — и звонки матери.

Сокджин поворачивается к нему, пытаясь пока не думать о цели своего


изначального визита сюда — дать по морде альфе, а после накричать на него,
что не оправдал желания и оказался козлом редкостным, решив поиграть на
чужих слабостях. И он это сделает, обязательно, но сначала докопается до
197/215
правды, чтобы хоть немного, но оправдать Лухана у себя в глазах. Чтобы не так
остро и жгуче в груди было, когда он будет уходить отсюда. Ведь, в конце
концов, Лухан нравится ему. И заметьте — глагол в настоящем времени.

— Твоя мама осталась в Китае? — спрашивает осторожно Джин.

— Да, — кивает парень, жмурясь от нахлынувших воспоминаний. Ну вот


только не сейчас, нет. Не нужны они ему. И так голова раскалывается. — Она
бросила отца и меня с сестрой, сказав, что нашла другого, более красивого и
привлекательного, наплевав на нас с высокой колокольни. Хоть она и звонит
нам, но в голосе её не слышится тепла никогда. Я понимаю, она счастлива
сейчас, ей не до старой семьи, но всё равно очень обидно. Обидно, что всегда
всё самое красивое и лучшее достаётся только таким же, как и они сами, а не
простому люду, — он горько усмехается, закусывая нижнюю губу. — Холопам
холоп, принцесса принцу — всё честно.

— Но Чонгук не принц, — Сокджин понимает. Наконец-то пузатые серые тучи


рассеиваются, и всё становится ясно. — Он такой же человек, как и ты, я, твой
отец и мама.

— А вот здесь ты ошибаешься, — слышать ненавистное имя омерзительно.


Как тупым лезвием ножа по поломанной душе. — Он чистокровный альфа — его
все омеги выберут, он взрослый, у него уже всё есть и…

— Перестань! — Сокджин повышает голос, чем заставляет умолкнуть Лухана


и посмотреть на себя. Омега берёт его за руку и, легонько сжимая, поддерживая
тем самым, говорит: — Тэхён выбрал Чонгука не потому, что он чистокровный
альфа и так далее. Он выбрал его потому, что так ему повелела судьба. Я
сколько помню, он только по нему и страдал, больше ни на кого не глядел,
всегда только с ним в мечтах был и меня просил о всякой дурости, чтобы хоть
немного, но урвать момент «гляделок» в сторону учителя. Ты и сам знаешь, что
случилось, когда Чон узнал о их предназначенности, как он грубо отшил его, а
потом сам же предложил дружбу. Они не выбирали это — их уже выбрали.
Понимаешь? Здесь не работает твоя больная теория, что только лучшим —
лучшее, а худшим — худшее, нет. Тебе не следовало сравнивать свою маму с Тэ
и делать подобные выводы, играя на его чувствах к Чонгуку. Тебя бы это не
спасло. Тэхён не твоё спасенье ото всех болячек на свете.

— А кто тогда моя «таблетка»? — хрипит Лухан, вырывая свою ладонь из


омежьей, отворачиваясь в сторону, насупившись. Раскаяние приходит не сразу.
Но сейчас, после слов Джина, хочется взвыть белугой от собственного
идиотского поступка. Правда теперь это уже никому не интересно. Отныне и
навсегда он перестал быть чьим-то другом.

— А ты глаза разуй и посмотри дальше своего носа, может тогда поймёшь, —


Сокджин поднимается с кушетки, поправляет школьный пиджак и, обогнув
тумбочку, накидывает на плечо свой рюкзак, собираясь покинуть помещение и
оставить альфу переваривать услышанное. — Знаешь, изначально целью моего
визита было просто настучать тебе по голове и послать красивым матом, но я не
буду этого делать. Тебе и так сегодня достанется, уверен в этом. Тэхён-и скорее
всего простит тебя, он у нас добрая душа, но тебе всё равно придётся с ним
встретиться и извиниться лично — так будет правильнее.

Омега уже собирается переступить порог медпункта, отправившись домой


198/215
отдыхать после выматывающего дня, кушать заботливо приготовленный папой
куриный суп, как слышит вопрос, простреливающий ему спину и заставивший
остановиться, обернуться и встретиться с грустными яркими глазами Лухана, в
которых на миг (Джин уверен, ему не показалась) проскочил огонёк надежды:

— Ким Сокджин, как думаешь, а ты бы… — он сглатывает нервозно, теребя


край покрывала на кушетке, — ты бы смог стать моей «таблеткой»?

Ким улыбается по-доброму, красиво так и одновременно успокаивающе,


выдавая мерным голосом, в котором ни грамма фальши нельзя почувствовать,
отчего сердце ухает буквально вниз, в пятки, трепыхаясь где-то там, и альфа
это отчётливо чувствует, не понимая своей реакции и не пытаясь пока понять:

— Наверное, да. По крайней мере, мне бы хотелось рискнуть. А тебе?..

На набережной реки Ханган было шумно: слышались радостные вопли детей,


играющихся на детской площадке, приятные мелодии, что местные музыканты
дарили людям своими инструментами, гул машин и протяжные гудки пароходов,
медленно скрывающихся за золотистой полосой заката. Наступала ночь, очень
мягкая ночь, благодаря пушистым хлопьям снега, сыпавшимся на прохожих без
остановки, покрывая землю белым одеялом. Загорались гирлянды, причудливые
фигуры и фонарики, напоминая миру, что Новый год не за горами и чудо совсем
близко.

Медленно шагая и не смея прерывать тишину между ними по тропинке,


вдоль которой росли деревья, все сплошь увешанные разноцветными
фонариками, гирляндами и огоньками, отбрасывающие причудливые тени на
асфальтированную дорожку, Чонгук и Тэхён не порывались начать разговор.
Длинный и расставляющий все точки над «i». Тэхён хотел бы всё исправить, как-
то отмотать время назад и ничего не говорить Лухану, но, увы и ах, такое
невозможно. Поэтому, шагая рядом с альфой, пытаясь подстроиться под его
широкие шаги, Тэхён молчал, как рыба, умирая мысленно от волнения несколько
тысяч раз. В голове — один клубок мыслей, жужжащих так оглушительно, что
омеге казалось, что вскоре он лишится слуха. Было страшно. Очень страшно!
Чонгук молчал и вообще не подавал никаких признаков жизни, спокойно и
пугающе одновременно шагая вперёд, придумывая будто атаку на него, в
которой пощады точно не жди.

Нужно было срочно выкручиваться, что-то сказать в своё оправдание, хотя на


ум ничего путного не шло, поскольку страх, что Чонгук может его бросить,
сковал тело и душу, дышать лишний раз не давая, даже не стремясь выпускать
омегу из своих тисков. Но, оказывается, самый ужас только начинается, ибо
когда Чонгук резко останавливается, засовывая руки в карманы полупальто,
опуская голову вниз, уставившись на свою обувь, готовясь будто к чему-то,
199/215
Тэхёна током прошибает несколько раз подряд, а все внутренности скручивает,
как бельё в стиральной машинке. От нервозности он прокусывает губу насквозь,
сразу же чувствуя металлический привкус на языке, морщась и выдыхая клубок
пара, настраивая себя, что что бы не случилось — всё будет хорошо.

Ошибка. Не будет.

Чонгук поворачивается к нему лицом, и Тэхёну на край света сбежать


хочется от собственного позора, ошибки, которую он так лихо допустил,
выложив самое главное, самое сокровенное, не задумываясь, что после это
может обернуться бедой. Не только для него, но и для Чона, которому бы
влетело по полной программе за отношения на стороне с учеником. Тэхён
сглупил, он это прекрасно понимает и знает, но как выпросить прощения у
Чонгука он понятия не имеет. Единственное, о чём он умоляет сейчас
Всевышнего, так это хотя бы сохранность дружеских отношений между ними,
если Чонгук его бросит.

Но Чонгук не бросает. Просто стоит и молчит, изучая Тэхёна своими


смородиновыми глазами, пытаясь будто до самой сущности омеги достать и
спросить: «Мой омега реально это сделал? Он реально доверил наш секрет
левому человеку?» Тэхёну хочется заплакать, как маленькому ребёнку. Чтобы
кто-нибудь подошёл и сказал: «Да всё в порядке, чего ты? Всё же более-менее
обошлось». Вот именно, что «более-менее». Директор запретил им даже на
километр приближаться к друг другу: никаких встреч, никаких взглядов на друг
друга, даже украдкой, ни каких-либо ещё действий, что повели бы за собой не
самые хорошие последствия. Причём для всех.

— Просто скажи это, — просит Тэхён, как побитый щенок, смотря себе под
ноги. — Скажи уходить сейчас и больше не приближаться. Я пойму и не стану
перечить. Будь я на твоём месте, я бы…

— Будь на моём месте? — слишком оглушительно и с ухмылкой. Тэхёна


пробивает крупной дрожью. Он виновато поднимает голову и смотрит в упор на
Чонгука, от которого явно недобрая аура исходила, но выдерживает его взгляд
на себе. Даже несмотря на то, каким милым он был сейчас со своими пушистыми
волосами, в которых прятались снежинки, приближаться к нему не следовало,
не то что взять за руку. А Тэхён бы этого хотел, очень хотел. Он столько всего
пережил за сегодня, и одна-единственная его мечта сейчас — попасть в объятия
Чона и получить его прощение.

— Чонгук…

— Нет, Тэхён, ты продолжай. Представляй: вот ты на моём месте, что


дальше? Какой исход событий ты бы развернул?

— Я уже сказал… — слова застряли в горле, — что бросил бы тебя, — Тэхён


сглатывает от последнего слова, пытаясь держаться на подкосившихся ногах,
когда злой и доведённый до точки кипения Чонгук делает шаг к нему,
возвышаясь над ним, как скала. Разговор приобретает не очень ясную сторону.
Тэхёну влетит, омега не сомневается в этом. Чонгук не оставит его
безнаказанным, поскольку понимает всю ту серьёзность ситуации, которая
могла с ними произойти, дойди бы Лухан до директора первым. А ведь он
предупреждал Кима быть осмотрительным и не гулять с кем попало, каким бы
славным он не был на первый взгляд.
200/215
— Так просто? — Чонгук продолжает давить, и Тэхёну кажется, что он
проигрывает, хотя о схватке никто его не предупреждал. — Вот так просто взял
и бросил бы меня только из-за того, что кто-то там узнал о нас и донёс это
директору?

— Тебя могли уволить из-за меня! — нервы сдают, истерика приветливо


машет ручкой, сковывая в свои железные объятия Тэхёна, что не говорит уже, а
кричит. — Тебя могли посадить опять же из-за меня, ведь мне нет
девятнадцати! С тобой сделали бы всё, что угодно, но превратили твою жизнь в
ад… — держись, Тэхён, не смей реветь. Не смей!

— Да, ну и что!? — рявкает ему в ответ Чонгук, схватывая омегу за плечи и


встряхивая. — Ты думаешь, я злюсь на тебя, потому что ты рассказал всё этому
сопляку? Вовсе нет. Я злюсь на тебя, потому что ты не доверился мне, что не
рассказал заранее, посчитав, что справишься сам. Тебя чуть не задушили
сегодня, и, клянусь, это не самое лучшее зрелище, которое я видел за свои
двадцать шесть лет. Лухан бы всё равно ничего не смог бы сделать: у него не
было доказательств. Да и к тому же, он ученик — я учитель, кому больше
директор поверит? Мне, что в любимчиках у него, или старшекласснику, который
даже учится ниже положенного? Он бы никогда не смог добиться желаемого,
сил маловато ещё. А ты же посчитал, что нужно довериться ему, опять чёрт
побери, а не мне, своему альфе, из-за чего сегодня чуть не поплатился жизнью.
Какой же ты глупый, Тэхён, — альфа прижимает омегу к себе, сжимая в своих
руках, боясь будто, что украдёт кто-то. — Я не собираюсь тебя бросать. Выкинь
ты уже наконец это из головы и забудь. Я прощаю тебя, но прошу, пожалуйста,
не ври мне больше и рассказывай обо всём, а не жди, когда поздно будет.

— Я испугался, — всхлипывает Тэхён, сцепляя руки в замок за спиной Чона.


— Он столько всего наобещал мне, если я не выберу его, поэтому я и молчал,
хотел вновь поговорить с ним, убедить как-то, но не получилось. Я знаю, я
сглупил. Мне очень жаль. Прости меня, Чонгук-а, я признаю, что официально
занимаю теперь почётное место самого тупого омеги мира.

— Я бы сказал, что это не так, но сегодня ты это заслужил. Завтра извинюсь


за это.

— Обещаю, что такого больше не повторится. Отныне ты обо всём будешь


узнавать первым.

— Очень хорошо. Я рад, что ты это понял, — целуя Тэхёна в макушку,


облегчённо выдыхает Чонгук от камня, что на душе висел всё это время, будто
освобождаясь.

Случившееся сегодня для Чонгука было чем-то вроде конца света, но с очень
счастливым концом. Если не считать, что его чуть было не лишили истинного, то
на остальное можно смело закрыть глаза. Чонгук абсолютно не переживал, что
его могли выгнать или ещё чего похуже, хотя краем сознания и понимал, что
директор мужик хороший, понимающий, да отношения меж ними нормальные,
ни за что бы не выгнал его, озвучив причину всему педагогическому составу их
школы. Ему проблемы не нужны, как и ненужное внимание, поэтому дело можно
сказать «замяли» и забыли. Всё, точка. Почти. Потому что Чонгук точно за себя
не ручается, если ненароком после каникул встретится с Луханом в коридоре
или же в столовой.
201/215
Чонгук готов поклясться, что ещё никогда ему не было так страшно. Все
действия тогда были словно на автомате. И как же всё-таки хорошо, что именно
он начал выходить первым из учительской, после их планёрки, в считанные
секунды просто подлетая к Лухану и впечатывая ему в лицо кулак. Потом ещё
раз и ещё. Альфа не сомневается: если бы не Намджун — он бы разорвал
мальчишку в клочья, как самый настоящий садист потом полюбовавшись на
содеянное. Всё обошлось: Тэхён нормально чувствовал себя, хотя на его лице и
читался неподдельный чистый страх, когда они шли за директором следом в его
кабинет. Наверное, им повезло. Гонхак хоть и выставил табу на их отношения
внутри школы, ничего страшного в этом Чонгук не видел. Они так же будут
общаться, строя из себя «ученик-учитель», и никаких претензий к ним не будет.

Уже дома, когда Тэхён наотрез отказался идти к себе, позвонив родным и
сказав, что останется у Чонгука, альфа не стал сдерживаться, и так вытерпев
слишком много для одного дня, набросился на омегу, целуя остервенело и
оставляя новые метки поверх старых, вновь помечая своё, которое никому и
никогда — только мне. Тэхён, раскрасневшийся и разнеженный после
головокружительной близости, ластится к Чону, смотря на него влюблёнными
глазами, в которых искры вспыхивали. И Чонгук сдаётся, сдаётся и принимает
вечное поражение перед своим омежкой.

— Знаешь, я, когда увидел тебя в первый раз, — сидя в коконе любимых рук
на диване, завёрнутый заботливо в махровый цветастый плед, с горячей чашкой
какао в руках, которое ему любезно где-то час варил Чонгук, чуть ли не бросив
это адское задание, смотря на зимнюю картину, развернувшуюся за окном,
воркует Тэхён, делая небольшой глоток, — я не поверил собственным глазам.
Мне ведь только папа про истинных рассказывал, больше не от кого было
услышать. Бабушка не верила в них, а отцу было слишком некогда. В книжках
тоже ничего интересного не было, кроме того, что в двадцать первом веке — это
очень редкое явление, и что девяносто девять процентов людей встречаются и
живут не с предназначенными. Это нормально, это приемлемо и спокойно
сносится. Я бы тоже никогда не подумал, что вот тогда, в тот день, когда я
ужасно опаздывал на английский, рискуя получить по полной программе от
учителя Кима, что в принципе я и сделал, встречу тебя. И я не жалею, что
остановился тогда и промок до нитки; дождь же как раз был.

— Я помню этот день, — прижимая к груди Тэхёна и зарываясь носом в


светлые прядки, говорит Чонгук, улыбаясь довольно. — Я так же, как и ты,
опаздывал. У меня стоял урок анатомии, и тема была про брюхоногих семейства
«Хелицидов». И как назло в лаборатории не оказалось ни одного вида этого
семейства. Пришлось давать самостоятельную работу на начало, а самому
вылавливать улиток. Ужасное занятие, — морщится альфа, вздрагивая, отчего
омега хихикает, — она всё время куда-то стремилась уползти, но только не ко
мне в баночку, хотя я ей тысячу раз тогда повторил, что отпущу её. Чувствовал
себя тогда самым настоящим психопатом, разговаривающим с улитками.

— Это было смешно, — ставя свой недопитый какао на журнальный столик и


устраиваясь поудобнее на груди альфы, смеётся Тэхён. — Но именно благодаря
этой несчастной улитке я и нашёл тебя.

— Почему я тебя тогда не увидел, почему тоже не остановился и не


посмотрел?

202/215
— Ну, может ты тогда был слишком занят и торопился на урок, не то что я, —
целует его в щёку омега, обнимая после одной рукой за шею, зевая сладко. — В
любом случае, свой 1648 грамм неба я получил, а остальное неважно.

— Чего получил? — спрашивает Чонгук после недолгой паузы, отстраняясь


немного, отрывая от себя прилипшего Тэхёна, смотря на него вопросительно.

— 1648 грамм неба, — повторяет Тэхён, улыбаясь прямоугольно.

— И что это такое? — поглаживая его по спине, интересуется Чонгук.

— Ты помнишь сколько лет прошло с того дня? — садится прямо Тэхён, с


горящими искорками в глазах, неотрывно наблюдая за Чоном, который сначала
хмурится, а потом выдает неуверенно, боясь получить будто за неверный ответ
нагоняй:

— Два года назад?..

— Правильно. Какой это год был?

— Две тысячи восемнадцатый.

— Хорошо. А месяц помнишь?

— Эм… Апрель?..

— Да! — чуть ли не подпрыгивает на диване омега. — Какой это месяц по


счёту?

— Четвёртый.

— Число дня помнишь? — отрицательный кивок. — Шестнадцатое. Теперь


доходит?

— Не очень, — всё же сдаётся Чонгук, не понимая, к чему все эти цифры и


месяца. И тем более небо.

— Смотри, 1648 — шестнадцатое апреля две тысячи восемнадцатого года.


Это дата, когда мы впервые встретились. Это тот день, когда небо подарило мне
тебя, свой небольшой, но очень значимый для меня, грамм.

— О боже, золотко, какие красивые слова ты говоришь мне. Перестань


смущать меня, — Чонгук сам не знает, но с ног до головы покрывается
мурашками от слов Тэхёна, очень серьёзных слов, а не простой милой выдумки.
Невольно, но Чонгук всё равно вспоминает тот день на Чеджудо, когда он
наговорил столько жутких слов Тэхёну, велев идти со своими чувствами на все
четыре стороны. А он ведь ни разу тогда не поинтересовался, не подумал о том,
насколько важен он Тэхёну и почему тот вцепился в него, хотя знал, что у него
уже есть омега, с которой у них всё хорошо.

После смерти любимого папы, за воспитание Тэхёна взялась бабушка. Но


поскольку она не жила в Сеуле и не могла вот так просто взять и забрать
ребёнка в Тэгу, она оставила его на отца, который все силы тратил на заработок
денег, чтобы платить за квартиру и одевать сына. Хеншику тоже было больно от
203/215
упрямого поступка Бэнёна, что не послушал и улетел за новой жизнью в Париж,
хотя так мечты и не достиг. Алкоголь — именно он стал спасеньем для Хеншика,
а не маленький сын, которому нужны были внимание и забота, поддержка и
просто банальные ужины по вечерам в компании глупых шуток со стороны отца.
У Тэхёна был лишь один Сокджин с его бесконечной помощью и всё.

Когда же на горизонте появился Чонгук, жизнь омеги явно заиграла яркими


красками. Как ему казалось. Новость, что Чонгук уже занят, повергла его в шок
и обрекла на вечное «второе место». Так бы и продолжалось дальше, если бы
Чонгук не позволил Тэхёну приблизиться к себе слишком близко. Он не
сожалеет, нет. Он влюбился в Тэхёна, сам того не осознавая, вообще позабыв об
истинности, и, только благодаря Лухану, он наконец понял это и признался себе,
что не хочет видеть кого-то рядом с Тэхёном, кроме себя и ещё раз себя. Волк
внутри сразу затих, когда своё наконец-то вернулось к нему и теперь уже точно
не сбежит.

— Я как-то слышал одни слова, не знаю, в песне или просто на просторах


интернета прочитал, но, как мне кажется, сейчас они очень нам подойдут, —
Чонгук улыбается уголками губ, оглаживая невесомо румяную щёку Тэхёна,
пододвигаясь к нему вплотную, уничтожая расстояние меж ними. Уничтожая —
навсегда. — «Между тобой и мной расстояние Плутона, но я знаю, когда они
спросят тебя о твоём любимом созвездии, у тебя вырвется моё имя…». Я
согласен с этим выражением и, если кто-то спросит меня о моём любимом
созвездии, — он нежно поцеловал омежку в лоб, в обе щёки, в губы, — у меня
вырвется твоё имя, Тэхён. Я люблю тебя, золотко, и больше никуда тебя не
отпущу, — Тэхён уже задыхался, его кожа горела от прикосновений Чона, а по
щекам покатились слёзы. — Не плачь, эй, — Чонгук улыбается по-кроличьи,
вытирая большим пальцем солёные капли с любимых щёк, — не плачь. Сейчас
всё же хорошо, лучше, чем мы могли представить. Перестань, Тэхён-а.

— Можно мне обнять тебя? — шмыгая носом и вытирая слёзы тыльной


стороной ладони, просит Тэхён.

— Ну конечно можно, что за вопрос? — и Тэхён без лишних слов льнёт к нему,
падая наконец вместе с Чонгуком в тот мир, о котором он так долго мечтал,
представлял и не надеялся когда-нибудь попасть. Мир, где солнце не может
быть чёрным; мир, где чувства не пустой звук; мир, где небо светлое, со
множеством ватных облаков на нём. Мир, где ночью звёзды в созвездия
собирают лишь два имени…

Между тобой и мной расстояние Плутона, но я знаю, когда они спросят тебя
о твоём любимом созвездии, у тебя вырвется моё имя…

Твоё имя — Тэхён.

Твоё имя — Чонгук.

Наш — 1648 грамм неба…

204/215
Небо

«Я загадаю вечность рядом с тобой…»


Anivar — Падает звезда

— Ты так и не сказал, куда ты собрался вести меня? — зевает широко Тэхён,


до сих пор пытаясь проснуться, терпеливо стоя на пороге собственной квартиры
и дожидаясь Чонгука, что завязывал ему шнурки на ботинках, хотя омега и не
просил. Но сказанное грозным голосом альфы десяти минутами ранее: «У тебя
день рождения, а это значит, что сегодня ты не делаешь ничего, кроме как
получаешь подарки и поздравления. Всё», — заставило омегу остановиться и
позволить своему альфе поухаживать за ним. В прямом смысле этого слова.

Сегодня суббота. Ленивая и морозная суббота. Каникулы наконец-то


начались, и теперь можно спокойно отдыхать, встречать Новый год и отмечать
другие праздники. Например, день рождения Ким Тэхёна, которому сегодня
исполнилось восемнадцать лет (совсем большой мальчик уже, как бабушка
сказала). Природный запах клубники наконец полностью сформировался и
раскрылся, отдавая на языке сладкой приторностью сочных красных ягод и
въедаясь в кожу, проскальзывая по венам и капиллярам, захватывая всё на
своём пути. По крайней мере, так Тэхёну сказал Чонгук ранним утром,
заявившись к ним в седьмом часу с большущим букетом камелий, когда омега
только вылез из постели и получил поздравление от отца с Арём. Самый лучший
день рожденья за последние несколько лет!

Позавтракав, Чонгук сразу сказал Хеншику, что сына они сегодня могут уже
не ждать, ибо день большой — значит, праздничная программа тоже, и отправил
Тэхёна собираться и готовиться к чему-то суперкрасивому, отказываясь отвечать
на многочисленные вопросы Кима.

— Секрет, — выпрямляясь в полный рост, отвечает ему Чонгук, поправляя


шарф на шее омеги и целуя того в щёку.

— Мне начинать бояться? — спрашивает спустя время Тэхён снова, когда они
уже сидят в машине, вооружившись своими любимыми конфетами, которые ему
накупил Чонгук, и уплетая их за обе щёки.

— Нет, не стоит. Тебе понравится, будь уверен, — улыбаясь по-кроличьи,


подмигивает ему альфа, плавно трогаясь с места.

Сначала они куда-то заезжают, останавливаясь рядом со зданием из синего


кирпича, но идти за ним Чонгук Тэхёну не разрешает, приказав ждать в машине
и не высовываться. Тэхён хмыкает, дуется для вида, припоминая, что он как бы
сегодня именинник и ему всё можно, но альфа не ведётся и оставляет его
одного на несколько долгих минут, которые уходят у омеги на то, чтобы
напечатать ответ Сокджину, что просто завалил его поздравлениями в KakaoTalk
и фейсбуке. Это ещё Тэхён в инстаграм не заходил: он уверен, что позорные
детские фотки их с Джином со всех ракурсов, которые только существуют и нет
в помине, ждали его.

205/215
Когда Чонгук возвращается, он не говорит ни слова, будто и не выходил
куда-то вовсе, и они сразу же двигаются дальше. Тэхёну от любопытства, что же
всё-таки делал в том здании его альфа, на месте не сидится, но он не торопится
спрашивать, хоть и знает, что Чонгук точно заметил его нервозное состояние.

Когда высотные здания Сеула сменяются по обе стороны от долгой дороги


густым зимним лесом, сверкающим при дневном солнце таинственными
искорками, Тэхён забывает обо всём на свете, любуясь этой красотой, открыв
рот и прилипая щекой к стеклу, что сотворила природа. Вокруг всё бело: ветви
деревьев укутаны большими шапками снега, от тяжести которого склонились
буквально до земли, а в воздухе танцевали снежинки, неторопливо опускаясь
вниз. Контраст создаётся невероятный, когда чёрный мустанг останавливается в
этом безмолвном серебряном царстве, укрываясь будто под арку, что сотворили
высокие стройные сосны и ели, за верхушками которых сияло солнце.

Тэхён выпрыгивает из машины, отстёгиваясь с невероятной скоростью, не


став дожидаться Чонгука, и, обогнув мустанг, закрывает глаза на минуту,
вслушиваясь в тишину этого завораживающего места. Он чувствует, что на душе
становится легко-легко, будто домой наконец к родным после долгой разлуки
вернулся, бросив всю тревогу где-то там, далеко-далеко, оставив место только
вечному счастью и прекрасному.

— Здесь так красиво, — выдыхает восхищённо Тэхён, открывая глаза и


прижимаясь спиной плотнее к груди Чонгука, что обвил его талию руками,
уместив подбородок на его плече. — И холодно…

— Именно поэтому я и говорил, чтобы ты одевался потеплее, — смеётся тихо


Чонгук.

— Ничего страшного. Это мелочь по сравнению с увиденной красотой, —


Тэхён разворачивается в объятиях Чона, обвивая его шею руками и целуя в губы
робко. — Спасибо. Это потрясающий подарок, намного лучше, чем если бы ты
повёл меня в какой-нибудь ресторан или что-то подобное.

— Я же сказал, что будет что-то суперкрасивое, — довольно ухмыляется


Чонгук, мысленно называя себя молодцом, ведь изначально ресторан был в
приоритете, чем это место, про которое альфа совсем забыл. И не вспомнил бы,
если бы вчера не разбирал бардак в комоде, наткнувшись на альбом для
фотографий, а в нём на зимний пейзаж, на фоне которого стоял он и его дед в
обнимку. Ему тогда было одиннадцать, когда они гостили у лучших друзей его
дедули в столице. Именно тогда Чанхёк и привёз его сюда, сказав, что здесь он
когда-то сто лет назад сделал предложение дедушке Чонгука.

«Место красивое, запоминающееся, особенно зимой. Поэтому, если когда-


нибудь захочешь впечатлить своего будущего омежку, привези его сюда. У меня
прокатило, значит и у тебя прокатит, внучок». Действительно — прокатило.
Тэхён был в полном восторге, ведя себя как ребёнок маленький, которому
вручили долгожданную игрушку, улыбаясь солнечно, несясь куда-то вперёд по
натоптанной дорожке, проваливаясь иногда в сугробы, но и это для него не
помеха; он счастлив, а значит, и Чонгук тоже.

— Тэхён-а, не несись так быстро. Не забывай, твой альфа тот ещё старичок,
не поспевает за тобой, — кричит альфа омеге вслед, что уже валялся на снегу,
рисуя руками и ногами бабочку, смеясь звонко и наблюдая за тихо качающимися
206/215
опушками деревьев, с которых иногда слетала снежная пыль. Морозный воздух
щиплет нос и щёки, что были розовее, чем те конфеты-леденцы, которые Тэхён
ел по дороге сюда, но и это не волнует Кима. Лес невероятен, словно из сказки,
чьи пушистые просторы озаряло серебром солнце.

Тэхён застывает в движении, шикая Чонгуку, чтобы тот встал на месте


столбом и не хрустел снегом под ногами, когда видит, как с ёлки на ёлку
перепрыгивает белочка, стремясь, наверное, быстрее домой, к своим деткам.
Тэхён готов поклясться, что это место запомнится ему на всю оставшуюся
жизнь.

— Заболеть хочешь? А ну, поднимайся на ноги, иначе по жопе получишь! —


строжится над ним Чонгук, хватая омегу за вытянутые руки и поднимая того на
ноги.

— Чонгук-а, как ты вообще нашёл это место? — интересуется Тэхён, закусив


губу, когда отряхивает вместе с Чонгуком свою одежду.

— Дедушка показал когда-то давно. Вот, теперь показал тебе, — тиская за


обе щеки Кима, что сразу брови хмурить начал и вырываться, говорит Чонгук. —
В следующий раз покажу уже нашему альфочке.

— Альфочка? А откуда ты знаешь? Вдруг омежка, — сияет Тэхён похлеще


новогодней гирлянды, умирая мысленно несколько сотен раз от осознания того,
что Чонгук планирует жить с ним вместе, создавать семью и растить их общих
детей. Невероятное счастье!

— Я знаю. А когда я что-то знаю, это непременно случится, — без капли


сомнений произносит Чон, чмокая Тэхёна в красный нос и сцепляя их руки
вместе.

Тэхён ненадолго подвисает, уже представляя у себя в голове их совместную


жизнь, полную сахара, перца и соли (иначе неинтересно), отпуская прошлые
тягости и горечь, открывая свою душу и сердце, ключами от которых владел
лишь один альфа на этом белом свете, оставляя место лишь вечному счастью и
прекрасному. Пусть этот лес погладит своим белым цветом всю боль, пусть
утопит в сияющих пурпуром водах и оставит на дне навсегда, чтобы та никогда
больше не смогла выбраться и нарушить покой, что подарил сегодня одному
маленькому омеге, чьи мечты обрели реальность. В чьи мечты верил лишь он
один, не обращая внимания на преграды на своём пути, закрывая глаза на боль,
что колючей проволокой иногда опутывала шею, мешая дышать.

— Чёрт возьми! — восклицает громко Чонгук внезапно, шлёпая себя ладонью


по лбу, чем пугает омегу, заставив вынырнуть из своих облаков.

— Что такое, Гук-а? — не понимает Тэхён, смотря на альфу вопросительно,


волнуясь немного. Ничего же страшного и ужасного не произойдёт, да?

— Я совсем забыл отдать тебе твой подарок, — ворчит Чонгук, цокая языком,
ныряя куда-то в карман пальто правой рукой.

— Мой что… — Тэхён давится воздухом, слушая барабанные ритмы,


отдававшиеся своим сердцем, что выпрыгнуть из груди вдруг решило, а ноги
подкашиваются. В раскрытой ладони Чонгука лежит подвеска. Совершенно
207/215
обычная, на серебряной цепочке, которых, наверное, тысячи можно найти в
магазинах города. Но Тэхёну этого хватает, чтобы на глаза выступили слёзы, а
во рту всё пересохло.

Подвеска. Она была сделана из эпоксидной смолы в виде прозрачного нежно-


голубого шарика Луны, внутри которого сияли блёстки, обволакивая белые
пузатые облачка, что казались будто живыми. Будто кто-то взял и сорвал
несколько кусочков с неба, поместив их внутрь этого шарика. Выглядела она
очень легко и воздушно.

— Помнишь, ты говорил, что я твой грамм неба? — отдавая кулон его


хозяину, шепчет Чонгук, зная прекрасно, что Тэхён его всё равно слышит, стирая
слезинки с розовых щёк, ловя на себе пробирающий до костей преданный и
влюблённый взгляд больших ореховых глаз. — Я решил подарить что-то
символичное с этим и нашёл этот кулон. Он простой, дешёвый я бы даже сказал,
но он про нас. Хочу, чтобы частичка меня всегда была с тобой, даже если меня и
нет рядом. Ты примешь этот подарок, Тэхён? Ты примешь меня, после всего того
дерьма, которое я заставил тебя вытерпеть на пути ко мне? — Чонгук
становится вплотную к Тэхёну, обхватывая ладонями его лицо и целуя невесомо
в холодные губы.

— Конечно, — кивает Тэхён, шмыгая носом и улыбаясь уголками губ. —


Конечно, я принимаю тебя. Забудь о прошлом — ему не место в нашем
настоящем и будущем. И кулон этот не дешёвый, нет. Для меня он будет дороже
самого золота, больше всех. Он будет со мной. И ты будешь со мной, —
оглаживая щеку альфы, обещает Тэхён, смотря на истинного глазами, в которых
светилась улыбка.

— Буду. До самого конца и после тоже, — обнимает несдержанно Чонгук


Тэхёна, зарываясь носом в мягкие волосы, стискивая его в своих руках, дав
клятву себе, что более никогда не позволит себе обнимать кого-то ещё, кроме
его омеги.

— Ты сейчас раздавишь меня, — кряхтит Тэхён, смеясь приглушённо,


обнимая тоже Чона за талию и сжимая крепко в своей замёрзшей ладони их
небо. Не отпустит. Не потеряет. Не отдаст. Никогда!

— Не преувеличивай. Я просто соскучился.

— Как невозмутимо, сонсэнним.

— И хотя у Вас сегодня день рожденья, ученик Ким, это не значит, что Вам
можно разбрасываться такими словечками. Побереги силы, золотко, они тебе
сегодня понадобятся.

— Ах, вот как? — Тэхён в шутку дуется, отпихивая от себя Чонгука и начиная
грозно, со вздёрнутым вверх подбородком: — Это тебе нужно поберечь силы,
поскольку двадцать минут назад я только и слышал «притормози-притормози»,
— скрипучим голосом, изображая чонгуков, пищит омега, отчего Чонгук
складывает руки на груди и щурится, толкая язык за щёку, всем своим
«опасным» видом говоря прекратить издевательство, иначе а-та-та по мягкому
месту кому-то сегодня точно обеспечено.

— Это вызов? — спрашивает глухо Чонгук, понижая манерно голос.


208/215
— Да! — смело выдаёт Тэхён, широко улыбаясь, забавляясь сложившейся
картиной. Почему бы и нет, верно же? Ему сегодня всё можно. — Как насчёт
пряток здесь? Я прячусь — ты ищешь. Найдёшь — твоя взяла, попрошу
прощения за свои слова.

— Готовься проиграть, золотко, — с нарочитой медлительностью разминая


кулаки, похрустывая пальцами, заявляет Чонгук. — Уверен, тебе не понравится
исправлять свою ошибку и впредь ты будешь думать, прежде чем выражаться
подобными словечками.

— Как страшно, — хихикает Тэхён, настроенный выиграть сегодня у своего


альфы по всем пунктам. — Считай до ста, а я пока…

— Я таких больших цифр не знаю. Считаю до десяти, этого вполне хватит.

— Что-что? Хочешь сказать, что умеешь считать только до десяти?

— Я химик, а не математик, чего ты хочешь?

— А разве это не связано как-то?

— Понятия не имею, — пожимает плечами Чонгук, хмыкая.

— Но так я не успею убежать от тебя, не то, чтобы спрятаться. Ты быстро


найдёшь меня.

— Найду. Всегда и везде найду. Даже на том конце Вселенной.

— Проверим?

— Ты во мне сомневаешься?!

— Ничуть, но всё же — готов рискнуть?

— Готов, — уверенно и без права на обратную дорогу. — Иначе и быть не


может. А ты?..

«Я загадаю вечность рядом с тобой…» И эта вечность сбережёт нас обоих и


для следующих Вселенных.

Ведь, как уже было сказано — иначе и быть не может.

Примечание к части

Ну вот и все. Просто гигантское, спасибо вам, мои дорогие пушистики, за вашу
любовь и отзывы. Вы самые лучшие у меня, люблю вас бесконечно
Саранхэ

209/215
Примечание к части Привет, пушистики Неожиданно, правда? Сама от себя не
ожидала, но захотелось чего-то милого, и вдохновение нагрянуло. Никакой
смысловой нагрузки, никаких переживаний — только вигуки и их любовь.
Пользуясь случаем, поздравляю с Наступающим Новым годом! ❄️ Будьте
счастливы и обязательно здоровы в 2022 году

Итак, готовьте чаёк, ибо будет сладко

...нужен только ты.

bonus

Эта была хорошая идея. Тэхён был всеми руками и ногами «за» неё, когда
Чонгук однажды вечером придя с работы, отвлекая омегу от подготовки к
семинарскому заданию в университете, достал билеты из своей учительской
сумки и объявил громко, на всю их, теперь уже общую, квартиру: «Мы едем на
море!» Летние каникулы стремительно приближались не только к школьникам,
над которыми строжился Чонгук, донимая формулами по химии, но и к Тэхёну,
поскольку ещё немного — и он официально закончит третий курс Сеульского
национального университета факультета «Ветеринарной медицины».

Целую неделю предстояло провести вместе, подальше от городской суеты,


учёбы и работы. Тэхён ждал этих каникул с огромным энтузиазмом, поскольку
никогда не был на пляжах Жёлтого моря. Как сказал Джин, что учился вместе с
ним теперь уже в университете, что место совместного отдыха Чонгук выбрал
хорошее, красивое, так как море никого не может оставить равнодушным.

— А что за место? — любопытствует на перерыве в столовой, стоя в очереди


в буфет, Джин, уместив подбородок на плече друга. — Ну то есть, где именно?
Листовки нет, которые турагентства предлагают?

— Я не вникал в подробности местонахождения, — честно признаётся омега,


вспоминая, как прыгал козочкой по квартире, размахивая большими,
прямоугольной формы, билетами. — Но отель называется «Фуцитами», что
переводится как «гора цветов». Семь часов езды — и мы там.

— Хотел бы я тоже куда-нибудь смотать из города, — вздыхает тяжело


Джин, поправляя каштановые волосы. — Но мои предки работают, а Лухан занят
своим спортом двадцать четыре на семь. Бесит меня своей одержимостью
тренировками.

— Ты знал, на что шёл, когда соглашался быть с ним, — по-доброму смеётся


над «страданиями» Кима омега, пробиваясь наконец к кассе за долгожданной
булочкой и йогуртом.

Пожалуй, одно из запоминающихся событий прошедших лет, заслуженное


второе место можно отдать ухаживаниям Лухана за неприступным Джином,
который сам же первый дал зелёный свет альфе тогда, в медицинском
кабинете. Тэхён не общался с Луханом, хоть тот и попросил прощения за свою
ужасную выходку и гадкие слова, предпочитая находиться в обществе только
своего альфы, который точно не сделает больно. По крайней мере физически, а
вот словесно не всегда. Но убиваться Тэхёну долго не позволяют, так как после
210/215
ссор у него всегда в плюшевой коллекции появляется новый житель, а сам
Чонгук просит прощения так, словно как минимум, если омега не простит его за
его дурость прошлым вечером по типу: «Какого хера от тебя пахнет другим
мужиком?» или, если они в магазине: «Чего он пялился на тебя, ведь ты просто
яблоки выбирал?» — погибнет планета. Злиться и обижаться не получается
(Тэхён правда пытался), но смородиновым глазам так трудно противостоять,
особенно, когда в них грусть плещется. И самое бесящее — упрекнуть в
подобном Чонгука было попросту невозможно. Тот всегда «для» и «ради»
Тэхёна. Омега готов поспорить с каждым, кому не верится, что Чонгук
действительно его любит и не хочет ли вернуться в чересчур идеальные
отношения с бывшим.

Вернёмся к местам!

Так вот, если Лухан и Джин занимали второе, то первое, безоговорочно,


возглавляли отец Тэхёна — Хеншик и его, уже официально, жена Шин Арём. О
боже, это было одно из счастливых событий две тысячи девятнадцатого! Тэхён
тогда заканчивал второй класс старшей школы, когда, придя домой, застал всю
семью тётушки, ждущую только его одного. За разговорами о том, чтобы
женщина съехалась с Хеншиком, Тэхён и зацепился за эту новость,
набросившись на отца с объятиями, счастливо улыбаясь. Небо наконец
улыбнулось всей их семье, послав свой грамм не только Тэхёну, но и его
непутёвому отцу, отпустившему свою прошлую жизнь и боль, что все эти годы
без Бэнёна обгладывала внутренности. Удивительно, как под влияние заботы и
усилий одной омеги, можно облагородить пропащего, казалось бы, в алкоголе
человека. Но это произошло, и это не могло не радовать.

Их семья теперь полноценная, выбравшаяся из тёмных дебрей, в которых


они запутались, найдя свои дороги. Хеншик — Арём, а Тэхён — своего учителя
химии.

Если говорить кратко о прошедших годах, то Тэхён их может описать самыми


красивыми эпитетами, что есть в родном языке. Их отношения с Чонгуком
раскрывались постепенно, как весенний цветок, с каждым днём становясь
милее и милее. Нет, они не идеальны: ни омега, ни альфа. Но вместе — они и
есть сама идеальность. И ничего другого Тэхён знать не хотел. Не сомневался ни
в себе (ещё бы!), ни в Чонгуке. Поначалу, конечно, было слишком неловко перед
альфой делать какие-то самые обычные дела, показывать себя, как омегу, или
говорить о болячках, когда они съехались в одну квартиру, но всё преодолимо,
знаете ли. Просто доверяйте своему партнёру и никакого смущения не будет.

Как-то Тэхён поймал себя на мысли, что даже ревность к Чимину, с которым
Чонгук поддерживал хорошие дружеские отношения, бессмысленна. Более того,
Тэхён как-то так умудрился сдружиться с сыном Чимина и его мужа Хосока —
Субином, когда они встретились в торговом центре с четой Чонов, ведь они тоже
жили теперь в Сеуле, так как Хосока-ши перевели в Центральную клинику
столицы. Дело это нечастое, но Тэхён всегда искренне рад веселому сынишке
Чимина, чертовски сильно похожего на своего отца. Чонгук в такие моменты
любил позанудствовать, что ему свойственно в принципе из-за особенностей
профессии, говоря, что ментальный возраст Тэхёна такой же, как у Субина,
поэтому они и нашли «общий» язык.

— Деда Чонгукк-и опять умничает, — не обращает внимание на смех альфы


Тэхён, показывая ему язык, не стесняясь прохожих. — Не слушай его, Субин-а.
211/215
Слушай меня, и мы посмотрим мир!

— Этот ребёнок, — вздыхает Чонгук, вознося к небу очи-горе, но так не


научившись скрывать свою улыбку от омеги, что периодически вызывает своими,
порою детскими, выходками. В этом и есть его индивидуальность — смотреть на
мир детскими глазами, пусть и ужас будет твориться вокруг, но Тэхён всё равно
найдёт красоту в темноте.

Поездка к морю не была запланирована, и вообще Чонгук собирался


провести выходные на даче у Намджуна вместе с Тэхёном, лицезря дачные
домики и пруд, где можно было купаться и ловить рыбку. Но море его
впечатлило больше, особенно его знаменитый разноцветный пляж. Прекрасное
место, чтобы провести время и полюбоваться просторами. На фотографию этих
пляжей наткнулся Чонгук случайно, когда листал ленту инстаграмма на
перемене, вполуха слушая возмущения Намджуна о том, что его муж Юнги
измывается над ним, как хочет. Странно, что до этого альфа ничего не слышал
об этом гостиничном комплексе, в семи часах езды от них. Глаза загорелись
сразу же от увиденных пейзажей, и уже после работы Чонгук едет покупать два
билета, зная прекрасно, как обрадуется его золотко, узнав о том, что каникулы
они проведут буквально у моря.

— Я планирую оторваться по полной на этом отдыхе, — говорит Чонгук,


когда они собирают вещи в поездку. Тэхён летал сегодня по квартире пол-утра,
не успевая отвечать на звонки Джина и отца, дающих тысячи наставлений в
дорогу, будто омега не на отдых собирается, а на войну. — Ты ведь поддержишь
мои безумные идеи? — привлекая к себе Тэхёна, ещё не выбравшегося из мягкой
пижамы с мишками, сажает на колени и сцепляет руки на талии.

— Зачем спрашиваешь, если ответ всегда будет положительным? — обнимая


за шею альфу и целуя в немного колючую щёку, отвечает Тэхён. — Я за любое
сумасшедшее начинание, но только с тобой.

— Даже если я захочу ограбить местные магазинчики?

— Начнем с ларьков, где мороженое продают, а там как пойдёт.

— По рукам.

— По рукам, — пожимает руку Чонгуку Тэхён, разулыбавшись лучисто.

И омега бы несомненно пошёл на ограбление, арест, верную смерть, если бы


та грозила Чонгуку, ибо и представить себе не мог, куда его отвезёт альфа. Ведь
тогда, несколько лет назад, в палатке, это было лишь сном, обыкновенными
грёзами, но никак не реальностью. Но, видимо, мир решил иначе, ибо как ещё
можно объяснить тот факт, что сейчас Тэхён стоит не на песке, а на
разноцветных гладких камушках, заполонивших, кажется, все пространство, и
сверкая в лучах уходящего солнца.

Фуцитами их встречает розовыми цветами мальвы и высокими деревьями,


щекочущих пушистые облака на лазурном небе. Дорога, словно играясь со
своими путниками, озорно была извилина, ведя прямиком к главному зданию
отеля, где они должны были зарегистрироваться. Тэхён и глаз оторвать не
может от ровных, как будто нарисованных домиков, в которые заезжали люди,
не меньше Тэхёна удивляясь красотам этого места. Заселившись, Тэхён, так не
212/215
сумев усидеть на месте, поволок Чонгука, собирающегося провести ревизию в
мини-баре, смотреть местность. Они проходят несколько магазинчиков,
посещают кафе и фотографируются в деревянной беседке, за которой
расположилось поле ярко цветущего небесно-голубого немофила. По словам
фотографа, этот цветок являлся когда-то символам стоящей здесь в прошлом
деревни, до того, как тут построили гостиничный комплекс.

Итогом их вечера становится знаменитый пляж.

И всё происходит ровно так, как помнит Тэхён в своём сне: он, ждущий
Чонгука около берега, что до жути красивый, одетый в песочного цвета,
обтягивающие крепкие бёдра, брюки и белую рубашку навыпуск, с
взъерошенными чёрными кудрями, лезшие ему в глаза от небольшого ветерка,
гуляющего по пляжу, обрамлённого невысокими живописными скалами, бежит к
нему, закончив разговаривать о чем-то со смотрителем пляжа. Под ногами,
вместо песка, было всё усеяно разноцветными стеклянными камушками,
отшлифованными морскими волнами и переливающимися на солнце всеми
цветами радуги. Оставив обувь позади, они, обнявшись, шли по этому райскому
месту босиком, слушая крики чаек, пения волн, омывающих берега пляжа и
наслаждались обществом друг друга. Они всё шли и шли вперёд, не уставая
совершенно и любуясь красками жгуче-красных и персиковых цветов, что
опустились на этот мир, готовясь к тёплой ночи.

— Здесь невероятно красиво, да? — нарушает мягкую тишину Чонгук,


касаясь губами виска омеги.

— Угу, — лениво кивает Тэхён, растягивая губы в улыбке. — Но ты знаешь, у


меня есть такое ощущение, что я здесь уже бывал. Либо во сне, либо… — Тэхён
выдерживает паузу, а после отрывается от Чонгука, встречаясь с ним взглядом.
— Словно я вырос на этом пляже. То есть, я тут часто бывал, когда был
маленьким. Какое-то такое чувство… И от него так сладко на сердце. Так бывает
обычно, когда домой после долгой поездки возвращаешься.

— А почему нет? — зачёсывает назад надоевшую вьющуюся чёлку Чонгук. —


Может, в прошлой жизни ты жил здесь и часто гулял, как Ассоль, дожидаясь
своего Грэя?

— То есть, ты выступал бы в роли богатого принца, а я бедной девушки? —


щурится Тэхён, сжимая губы в полоску. — Мне не нравится такой расклад, —
заключает омега, сморщив нос и топнув ногой для правдоподобности, а Чонгук
не может не умиляться этим щёчкам и сияющим ореховым глазкам. Сам себя не
узнает — до чего же он слаб перед Тэхёном. Готов сам себя потопить в реке
нежности, что рвётся из берегов, когда Тэхён такой. Улыбающийся, счастливый
и любящий. Такой из сказки, что была написана для Чонгука. Только для него.
Никогда не пожалеет, что выбрал Тэхёна, что полюбил его и потерялся в этом
омеге. Что стал его небом, что с ним не только так, рядом, но и куда ближе —
рядом с душой, поскольку подаренная подвеска всегда с Тэхёном. Он бережёт
её, и никому дотрагиваться не позволяет, кроме самого альфы.

— Хорошо, что ты предлагаешь? Выбрать другую реальность? Тогда как тебе


идея про русалочку и его верного рыцаря? — выдвигает свой вариант Чонгук,
зарываясь пальцами в светлых волосах омеги, массируя затылок. Бредятина
полная, Чонгук, будучи уже достаточно взрослым, постыдился бы такое
говорить, но с Тэхёном можно быть любым.
213/215
— Принимается, — кладёт руки на грудь альфы Тэхён, вскидывая голову, не
отрывая глаз от лица Чонгука, следя за каждой эмоцией. — Но как тебе мой
вариант: белая лисичка и чёрный волчонок, чья любовь станет легендой среди
всех историй. И никакие ветры им будут не страшны!

— Это очень красивая и душераздирающая история, милый, — покрывая


лёгкими поцелуями шею омеги, урчит довольно Чонгук. — Но есть ещё ужаснее:
омежка с карамельными глазками и альфа, чья судьба окажется столь печальна,
что он сойдёт с ума.

— Нет, — отрезает Тэхён, потеряв вдруг заветный кислород в лёгких. — Не


пойдёт. Я не хочу быть далеко от тебя. Только с тобой. Чтобы все дороги вели
только к тебе одному. Хочу, чтобы это было бы для нас неизбежно.

— Даже если я буду совсем не тем, кого ты бы хотел видеть рядом с собой?
Даже если бы у нас не было бы будущего?

— Да, — кивает Тэхён, обхватывая ладошками любимое лицо своего учителя.


— Я научусь любить тебя во всех Вселенных. Ведь каждому мне, из всех миров,
нужен только ты.

— Тэхён-а, прекрати, пожалуйста! — Чонгук не может. Всё внутри


переворачивается от таких слов. Сердце стучит так неистово, норовясь
выпрыгнуть из груди. — Я не могу любить тебя ещё больше, но ты... я не могу…
не могу, чёрт возьми! Как ты это делаешь, а?

— Не знаю, оно само, — пожимает плечами омега, оставляя короткий


поцелуй на родинке под нижней губой альфы. — Ты готов ещё раз влюбиться?

— Да, — целует его Чонгук, прижимая к себе. — Всегда «да».

Осталось только добиться ещё одного победного «да» от Тэхёна, но это идёт
в личном плане Чонгука чуть позже, а место проведения их свадьбы он уже
выбрал. Чего скрывать, он уже и имя их сыну выбрал — Чон Роун. Звучит
суперпрекрасно. И пусть пока сам омега не замечает изменений в своем запахе,
но альфа их ощущает отчётливо и готов вопить о радости, потому что вот оно —
то самое счастье, которое все ждут. И более ничего не нужно: лишь Тэхён и их
маленькое облачко, чей приход в этот мир будет подобен празднику.

Но это будет уже другая история. История, где в мире никто не будет одинок,
находя свой одна тысяча шестьсот сорок восьмой грамм неба.

end

Примечание к части

Я не врала, когда говорила, что все мои фф связаны между собой. Хоть
выпущенные, хоть нет
Гигантское спасибо за любовь к этой работе!

До скорого! Всех целую, ваша Дани


214/215
Сноски:
[1] см. примечание
[2] Традиционная корейская одежда
[3] Хвойное дерево, имеющее также название "кая"
[4] Столица Шотландии
[5] bts - euphoria
[6] bts - mikrokosmos
[7] В Юж.Корее школьников также называют студентами
[8] Корейская пословица. Дословно: "закрыть ладонью небо." Смысл: "Бесполезно
пытаться отгородиться от правды. Сколько ни закрывай глаза ладонью, небо все
равно останется на месте. Так и правда не изменится, сколько бы мы не
отрицали ее или не игнорировали".
[9] Корнеплод, представляющий собой нечто среднее между корнеплодами
моркови и сельдерея

215/215

Вам также может понравиться