Уральский государственный университет им.А.М.

Горького

На правах рукописи

Енина Лидия Владимировна

Современные российские лозунги как сверхтекст

Специальность 10.02.01 — русский язык

Диссертация на соискание
ученой степени кандидата
филологических наук

Научный руководитель —
доктор филологических наук,
профессор Н.А.Купина

Екатеринбург
1999
2
 3

Оглавление

Введение____________________________________________________________________
Глава 1. Категориальная характеристика сверхтекста___________________________
1.1. Сверхтекст лозунгов как ризоматическая целостность__________________________
1.2. Субъектно-объектная организация сверхтекста лозунгов________________________
1.3. Темпоральная и локальная характеристика сверхтекста лозунгов_________________
Выводы_____________________________________________________________________
Глава 2. Интегративная функция модальности и речевая агрессия_______________
2.1. Сверхтекст лозунгов как модальная целостность_______________________________
2.2. Речевая агрессия как особая примета сверхтекста лозунгов______________________
2.3. Первая степень речевой агрессии____________________________________________
2.4. Вторая степень речевой агрессии____________________________________________
2.5. Третья степень речевой агрессии____________________________________________
2.6. Катартический характер речевой агрессии и источники ее смягчения______________
Выводы_____________________________________________________________________
Заключение_________________________________________________________________
Список литературы__________________________________________________________
Список использованных словарей и справочников
Список принятых в диссертации сокращений
Приложение
144
 4

Введение

В новом научном направлении — лингвокультурологии — широко

обсуждаются вопросы соотношения языка и культуры. Такой подход в
отечественной филологической традиции был заложен еще в трудах
Ф.И.Буслаева, А.А.Потебни, А.А.Шахматова, В.В.Виноградова, Г.О.Винокура,
М.М.Бахтина, А.Ф.Лосева. Названная традиция достойно продолжается и
развивается в современных филологических и культурологических
исследованиях, среди которых в первую очередь следует назвать труды
Д.С.Лихачева, Ю.М.Лотмана, Н.И.Толстого, В.Н.Топорова, Б.А.Успенского. В
последние годы существенно расширился круг лингвистов, осуществляющих
культуроцентрический подход к речевому объекту (Воробьев 1996; Гак 1998;
Гольдин 1997; Гольдин и др. 1993; Земская 1996а; Китайгородская 1993;
Караулов 1987, 1994; Колесов 1991, 1998; Костомаров 1994; Крысин 1996;
Купина 1995, 1998; Матвеева 1995; Мурзин 1991, 1996; Сиротинина 1994;
Сковородников 1993, 1997; Степанов 1985, Степанов и др. 1993; Стернин 1996,
1999 и многие другие; см. также: “Ключевые слова текущего момента” 1993,
“Поэтика. Стилистика. Язык и культура” 1996, “Речевые и ментальные
стереотипы в синхронии и диахронии” 1995, Русистика 1998, “Русский язык в
контексте современной культуры” 1998, “Русский язык конца ХХ столетия
(1985-1995)” 1997, “Русская разговорная речь как явление городской культуры”
1996, “Текст как явление культуры” 1989, “Человек. Текст. Культура” 1994,
“Язык и национальное сознание” 1998 и другие).
В лингвокультурологии, в частности, развивается идея выдвижения текста
в качестве основной единицы анализа. Текстовый подход “позволяет преодолеть
атомарность анализа, обеспечить его синкретический многоуровневый характер,
расширить состав наблюдаемых речевых явлений” (Русская разговорная речь...
1996: 3). Выдвижение текста в качестве основной единицы анализа, а также
культуроцентричность лингвистических исследований способствовали
расширению классического понимания текста. В настоящий момент
прослеживается тенденция к укрупнению объекта исследования. Укрупнение
 5

речевых единиц анализа требует нового понятийного аппарата. Мы используем,

вслед за Н.А.Купиной, понятие сверхтекста, позволяющее рассматривать ряд так
или иначе связанных друг с другом текстов как некоторое цельное речевое и
культурное образование, которое дает основу для изучения межтекстовых связей
внутри целого, объяснения отдельных речевых и жанровых закономерностей
изучаемых текстов в сверхтексте лозунгов. “Сверхтекст — совокупность
высказываний, текстов, ограниченная темпорально и локально, объединенная
содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной
установкой, достаточно определенными позициями адресанта и адресата, с
особыми критериями нормального/анормального” (Купина 1994: 215).
Лозунг является одним из актуальнейших жанров современного языкового
существования. Диахроническое описание лозунгов в числе других
агитационных политических текстов как “могущественного оперативного
средства одновременного влияния на большие массы людей” дано в монографии
В.Ученовой “Публицистика и политика” (Ученова 1979).
Лингвисты проявили интерес к лозунгам в связи с изучением феномена
тоталитарного языка (Геллер 1994, Гловиньский 1996, Клемперер 1998, Купина
1995, Левин 1998, Серио 1993, и др.), который способствует формированию
особого, идеологически заданного мышления. Известно, что именно язык
выступает в качестве основного инструмента идеологии, с помощью которого
осуществляется воздействие на массовое сознание. Лозунги несут на себе
большую часть идеологической нагрузки пропаганды. По замечанию
Ю.И.Левина, лозунговый универсум в СССР является “частью более широкого
“идеологического универсума”, конституируемого всем множеством
находящихся в обращении идеологических текстов... В этом контексте лозунги
— как кратчайшие и обращенные к максимально широкой аудитории тексты —
выражают предельно редуцированный и экзотерический вариант текущей
идеологии” (Левин 1998: 552). Стандартизация лозунгового текста в унитарной
политической системе превращает лозунг в речевой штамп — “языковое клише,
которое потеряло свою информационную нагрузку вследствие излишне
частотного повторения в речи” (Прохоров 1997: 94; о языковых клише см.
 6

также: Пермяков 1970, Рождественский 1970, Гудков 1999а и др.) — и тем

самым лишает лозунг экспрессивной новизны. Именно по этой причине в
советское время лозунг как агитационный жанр потерял свою злободневность. В
настоящее время советские лозунги в их совокупности можно охарактеризовать
как цельный сверхтекст, представляющий собой единую, относительно
закрытую систему.
Со второй половины 80-х годов, когда начала стремительно меняться
общественная и политическая жизнь, формируется новый сверхтекст лозунгов,
отражающий тесную связь между изменениями в обществе и
функционированием языка. В 1991 году распался Советский Союз. Характерной
чертой нового периода стали пикеты, митинги и забастовки, которые неизменно
сопровождались лозунгами, разнообразными и с точки зрения выдвигаемых
идей, требований, и с точки зрения употребления в них языковых единиц, их
речевой структуры. Языковой облик формирующегося в настоящее время
сверхтекста лозунгов находится в непосредственной зависимости от тех
изменений, которые происходят в русском языке конца ХХ века. К таким
изменениям можно отнести деидеологизацию, детабуирование, культурное
обновление, и одновременно вульгаризацию, “американизацию” русского языка
(см.: Блохина 1997, Земская 1996а, Ермакова 1996, Караулов 1991, Костомаров
1994, Крысин 1989, Купина 1998, Мокиенко 1998, Нестерская 1998, Норман
1998 и др.). Все эти изменения позволяют говорить о том, что мы являемся
свидетелями новейшей истории русского языка. Лозунг в наши дни возродился
как живой жанр агитационной речи, как средство массовой агитации, способ
выражения подготовленного и стихийного, группового и массового протеста.
К 1991 году сформировалась система новых демократических лозунгов,
выплеснувшихся на улицы в августовские дни 1991 года. “Три наиболее часто
повторявшиеся речевки тех дней: “Россия”, “Ельцин”, “Свобода” служили тогда
прообразом синтеза внеимперского патриотизма, легализма и индивидуализма,
который был заявлен как идеология новой российской государственности”
(Зорин 1998: 49). Яркая победа демократических сил оценивалась тогда как
окончательная. Тем не менее после августа 91-го лозунги демократической
 7

направленности не функционировали как единственная система, вытеснившая

оппозиционные лозунги. Оппозиционные демократам политические
объединения в силу своей разнородности (коммунисты, националисты,
представители различных недемократических общественных объединений)
также не выработали идеологически единой системы лозунгов. Сегодня лозунги
самых разных политических и общественных движений сосуществуют в
политическом пространстве России и играют важную роль в общественно-
политической жизни страны, в становлении новой идеологии, в изменении
общественного сознания. Языковое строительство — его тенденции и
закономерности — отражаются в речевой ткани лозунгового текста.
Лозунг в широком понимании представляет собой письменный текст,
сфера функционирования которого — городское пространство. Для
конкретизации толкования остановимся на рабочем определении жанра лозунга.
Современная лингвистика уделяет достаточно много внимания жанрам
речи, отталкиваясь от классического бахтинского разделения жанров на
первичные и вторичные (Бахтин 1996а: 161). Особое место занимает вопрос о
жанрах разговорной речи (Гольдин 1997, Дементьев 1997, Матвеева 1995,
Салимовский 1998, Седов 1997, Федосюк 1997, Шмелева 1995, см.также:
“Жанры речи” 1997 и др.). Рассматривая лозунг только как письменный текст,
мы оставляем в стороне научную дискуссию о статусе речевых разговорных
жанров и обращаемся к традиционно филологическому пониманию жанра.
В основе понимания жанра лежит ряд обобщенных представлений о
характере авторского отношения к действительности в рамках типового замысла
(содержательный компонент), о структурных признаках оформленного
содержания (стилистический компонент) и об экстралингвистической
типичности представления (ситуативный компонент). Приведем определение
жанра, предложенное Л.М.Майдановой: “...форма, которая в известной степени
обеспечивает способ передачи определенной информации в определенных
условиях” (Майданова 1986:112). Глубокие исследования жанров разных
функциональных стилей представлены в работах: Аверинцев 1989, Бахтин 1996;
 8

Вакуров и др. 1970, Васильева 1982, Вежбицка 1996; Китайгородская 1993,

Кожин 1987, Кожина 1972, Майданова 1986; Матвеева 1995 и др.
Ю.И.Левин, анализируя советские лозунги, дает такое определение этого
жанра: “Под лозунгом понимается краткий письменный текст (обычно — одно
простое предложение), выражающий “руководящую идею, задачу, требование”
(БСЭ, 3-е изд.), оформленный в достаточном для массового восприятия формате
и расположенный в том или ином общественном месте (улица, площадь или
шоссе, предприятие, клуб и т.д.)” (Левин 1998: 542). Хотя данное определение
не может полностью наложиться на современные лозунги, поскольку
изменились общие условия функционирования лозунгов, оно содержит ценную
для нас интерпретацию жанра как типа текста.
Обратимся к экстралингвистическим аспектам проблемы современного
российского лозунга. С.С.Аверинцев, говоря о формировании теории жанра в
античности, использует понятие ситуация жанра: “Пока словесное искусство
характеризуется неразличенностью с ситуацией функционирования, твердые
критерии жанра задаются экстралингвистическими факторами: ясно, что он
(жанр — Л.Е.) такое, потому что ясно, при каких обстоятельствах он является
уместным” (Аверинцев 1989: 13). Ситуация жанра для современных лозунгов, по
сравнению с советскими лозунгами, претерпела большие изменения. В
настоящий момент мы констатируем наличие трех разновидностей жанра
лозунга. Каждая из разновидностей характеризуется однотипным
коммуникативным контекстом (Швейцер 1991: 37) и противопоставляется
другой на основе прагматической функции.
Первая жанровая разновидность включает в себя лозунги,
функционирующие на митингах, пикетах, забастовках и т.п. Эти лозунги
выполняют знаковую функцию протеста (Ср., например, высказывание Даниэля
Кон-Бендита по поводу студенческих выступлений во Франции в 60-ые годы:
“Поймите, когда мы носились с портретами Сталина и Мао, мы вовсе не хотели,
чтобы Франция произвела китайскую революцию или установила у себя
советский режим. Это были чистые символы, знаки альтернативы (выделено
мною — Л.Е.), указания на наше намерение реформировать французское
 9

общество, но, конечно же, не зазывать русские танки во Францию” (цит. по: Эко
1998). Тексты лозунгов, как правило, содержат требования, оценки,
утверждение/опровержение идеи (лозунги типа Долой банду Ельцина! Нет
гражданской конфронтации! Требуем снижения цен!). Акции протеста
способны влиять на политический и/или экономический курс правительства, и
лозунги в ситуации акции протеста имеют прагматическую цель: изменить
действия, ценностные установки власти и ее представителей, а также
продемонстировать ей недовольство, возмущение, несогласие или, наоборот,
поддержку со стороны митингующих.
Внутри данной группы встречаются и лозунги-штампы советского
политического дискурса (например, Коммунизм — наше знамя!), которые
функционируют в современных условиях лишь как ретроспективно
ориентированные прецедентные знаки и выполняют роль протестных лозунгов.
Лозунги на акции протеста служат средством языкового представления
интенций участников митинга. Эти лозунги размещаются на плакатах из ватмана
или ткани, и “жизнь” их длится столько, сколько длится акция протеста.
Вторая жанровая разновидность содержит лозунги, функционирующие во
время избирательных кампаний. Прагматическая функция этих лозунгов —
привлечение голосов избирателей на сторону кандидата. Такие лозунги чаще
всего можно встретить в предвыборных листовках. В агитационном тексте они,
как правило, выделяются графически, например, жирным шрифтом.
Предвыборные лозунги функционально пересекаются с рекламными текстами. В
городском пространстве они часто размещаются на тех же местах, что и уличная
реклама. О жанровом сходстве предвыборных лозунгов и рекламных текстов
говорит даже тот факт, что те и другие сопровождаются изображением товара: в
агитационной листовке таким изображением является фотография кандидата.
При этом “в фотографии выражаются не намерения кандидата, а его побуждения
— все те семейные, психические, даже эротические обстоятельства, весь тот
стиль жизни, продуктом и привлекательным примером которого он является”
(Барт 1996: 202). (Например, тексты Я пришел дать вам волю! и фото
Г.А.Явлинского; Выбирай сердцем! и фото Б.Н.Ельцина). Продолжительность
 10

функционирования лозунгов этой разновидности зависит от продолжительности

избирательной кампании.
Лозунги третьей жанровой разновидности размещаются на
основательных, деревянных или железных, уличных щитах. Их прагматическая
функция состоит в декларировании культурных и социальных ценностей
(например, Сделаем наш город городом высокой культуры! Низкий поклон вам,
дорогие ветераны! Умножим трудовые традиции свердловчан!). Чаще всего это
лозунги, оставшиеся от советских времен и сохраняемые в силу традиции и/или
универсальности их содержания.
В диссертационной работе мы останавливаем свое внимание на первой
жанровой разновидности современных лозунгов, которые функционируют в
ситуации акций протеста. Мы пришли к следующему рабочему определению
жанра, на которое будем опираться в ходе исследования: лозунг — это
письменный текст идеологического или социально-политического содержания,
сформулированный в виде короткого, чаще всего однофразового, императивного
и/или оценочного высказывания, направленный от коллективного адресанта к
коллективному или персонифицированному адресату с целью изменения
поведения или ценностных установок данного адресата. Применительно к
исследуемой разновидности лозунгов мы будем использовать следующее
определение: лозунг — краткий письменный текст, функционирующий на акции
протеста, выражающий установку конкретной социальной группы,
оформленный в достаточном для массового восприятия формате.
Поскольку именно ситуация протеста позволяет выделить интересующую
нас разновидность лозунгов, уделим данной ситуации необходимое внимание.
Акция протеста сегодня, к сожалению, стала привычной в жизни современной
России. Какое место она занимает в социально-политическом устройстве
государства?
Государство призвано защищать своих граждан, но в то же время
государство ограничивает гражданские права. Гражданские права заключаются в
возможности участвовать в определении политики государства: “Быть
гражданином — значит иметь возможность влиять на деятельность государства”
 11

(Бауман 1996: 174). Влияние на государство со стороны гражданиеа происходит

через систему самостоятельных и независимых от государства общественных
институтов. Как отмечает М.Мамардашвили, необходимо наличие “мускулов”
общества, которые формализуют, структурируют и отношения внутри общества,
и отношения общества и государства (Мамардашвили 1996: 317-334).
Противостояние государства и гражданского общества присуще любому
государству. Функции гражданского общества относятся к общей способности
влиять на государственную политику и противостоять излишним амбициям
государства, как только они возникают (см.: Бауман 1996: 169-186). Однако
шансы воздействия гражданского общества на государство и государства на
гражданское общество, естественно, неравны. Силой гражданского общества
являются общественные структуры. Различаются “сложные формы социальной
жизни, которые являются продуктами цивилизации и изобретения, и
элементарные формы общественной жизни — заранее заданное идеологическое
пространство, в котором мысль направляется по уже заданным силовым линиям”
(Мамардашвили 1996: 321). Сложные формы, такие, как формализованное право,
формализованные механизмы этики и др., срабатывают независимо от
политического установления. Но при тоталитарной государственной власти
сложные и искусственные формы социальной жизни редуцируются и начинают
развиваться элементарные формы общественной жизни, примером этого могут
служить Германия и Россия в 20-30-х годах нашего века. Граждане становятся
носителями лозунгового мышления. Не случайно большая часть советских
лозунгов свободно воспроизводится в языковом сознании в качестве готовых
единиц. В советское время государство (партия и государство) декларировало
лозунги, выступало в роли генератора и пропагандиста идей. В наше время
государство выступает в качестве объекта протеста. Тоталитарное государство,
как считает М.Мамардашвили, и мы разделяем его точку зрения, не приемлет
сложные формальные институты демократического представительства,
поскольку они предполагают свободу и ответственность каждого члена
общества. Элементарные же формы гражданского общества ссылаются на
“общее” мнение, которое никогда не проходит формализованных инстанций,
 12

что, естественно, гораздо проще и для членов общества, и для их властей

(Мамардашвили 1996: 317-335, см. также: Одайник 1996, Рикер 1995). В этом же
смысле о психологически легком пути, “бегстве от свободы”, о соблазне уйти от
личной ответственности в “мнение большинства” говорит и Эрих Фромм,
известный философ-гуманист ХХ века (Фромм 1990, см. также: Робер и др. 1988,
Юнг 1994).
Отношения между государством и теми или иными социальными
группами либо их формальными представителями (имеется в виду
демократическое государство) зачастую бывают напряженными, поскольку
государство не может удовлетворить потребности всех социальных групп.
Напряжение возрастает, если увеличивается численность “притесняемой”
социальной группы, и может перерасти в конфликт, который потребует
политических, экономических или военных действий для его разрешения. Но
ценность ненасильственных решений является неоспоримой, поэтому в
ситуации напряженных отношений возникает необходимость легитимного
воздействия на государство со стороны “притесняемых”. Дж.Шарп относит к
группе притесняемых “широкие круги населения, которые испытывают
отрицательное воздействие политического курса и действий группы, которая
рассматривается в качестве оппонента” (Шарп 1992: 31). Любое государство
обладает силой. При этом “термин “сила” используется для обозначения всей
совокупности различных воздействий и давления (включая санкции),
помогающих группе или обществу сохранить себя, реализовать свой
политический курс” (Там же: 31). Ненасильственная борьба является техникой
противостояния силе государства. Дж. Шарп описал три способа
ненасильственного воздействия на государство.
1. Ненасильственный протест и убеждение являются символическими
действиями в мирном противостояни или при попытке убеждения,
осуществляемыми посредством кратковременных актов несотрудничества или
ненасильственной интервенции. К этим действиям относятся демонстрация,
пикетирование, расклеивание плакатов, митинги протеста.
 13

2. Несотрудничество проявляется в социальных, экономических,

политических бойкотах.
3. Ненасильственная интервенция призвана разрушить или изменить
ситуацию. Это посты, сидячие забастовки, ненасильственные заграждения,
продолжение работы без сотрудничества и др. вплоть до создания параллельного
правительства.
Названные способы ненасильственной борьбы выработались в
человеческом обществе в процессе завоевания гражданских прав, и в том виде, в
котором их описывает Дж.Шарп, они являются следствием сложных,
искусственных форм социальной жизни. В нашей стране использование этих
способов не подкреплено развитой технологией социальной жизни, поэтому
акция протеста как способ ненасильственного протеста, видимо, является одной
из форм преодоления элементарных форм общественной жизни, о которых
говорил М.Мамардашвили, и средством выработки формальных
демократических представительств социальных групп.
Количество граждан, активно участвующих в ненасильственной борьбе,
значительно меньше числа тех людей, которые их пассивно поддерживают или
являются сочувствующими: “...группа, которая фактически участвует в
ненасильственной борьбе, меньше “притесняемой” группы, хотя количество
людей и различных социальных институтов, вовлеченных в эту борьбу, могут
широко варьироваться” (Шарп 1992: 31). Нужно отметить, что с 1991 по 1998
годы формы ненасильственной борьбы в России ужесточились: в 1990-1991
годах это были, в основном, открытые митинги на городских площадях, и такие
митинги представляли собой символические действия мирного противостояния.
А позже, особенно в 1998 году стали частыми голодные забастовки или
массовые заграждения. Например, шахтеры северного и южного угольных
бассейнов летом 1998 года перекрыли железнодорожные магистрали,
рассматривая свои действия как единственно возможный способ вернуть
заработную плату за несколько месяцев, — это уже ненасильственная
интервенция. Избранный способ протеста, действительно, повлиял не только на
изменение ситуации в шахтерских поселках, но и на принятие новых
 14

экономических законов. Таким образом, формы ненасильственной борьбы

влияют на политику государства и являются средством корректировки
политического и/или экономического курса правительства. Современные
лозунги — неотъемлемая часть акции протеста — представляют
исследовательский интерес и для лингвиста, так как в речевой ткани лозунга
отражаются изменения жанра (понимаемого как система однотипных текстов); и
для социолога, так как в лозунгах отражаются проблемы социальных групп и
общества в целом; и для культуролога: в них отражаются особенности не только
языкового, но и культурного строительства, отбор и комбинация культурных
ценностей, закрепленных в лингвокультуремах (Воробьев 1997: 45). Кроме того,
функционирование лозунгов отражает характер современного русского
политического дискурса (см., например: Базылев 1997, Гудков 1999а, Захаренко
1997, Жельвис 1999, Красных и др. 1997, Прохоров 1997, Сорокин 1997 и др.).
Цель диссертационной работы — выявление специфики лозунгов
постсоветского времени. Объектом исследования в работе являются
современные российские лозунги. Предмет исследования — современные
лозунги, функционирующие как тексты протеста и складывающиеся в цельный
сверхтекст.
Материал исследования — более 1150 лозунгов, собранных автором в
период с 1990 по 1999 гг. (см. Приложение). Сбор материала производился
методом включенного наблюдения в ситуациях митингов, пикетов,
демонстраций. Материал извлекался также из газет (фотографии, цитирование),
телепередач. При цитации лозунгов сохраняется орфография и пунктуация
оригинала.
Анализ лозунгов осуществляется на базе понятия “сверхтекст” в рамках
лингвокультурологии. Мы объединили совокупность российских лозунгов,
зафиксированных на акциях протеста, в сверхтекст на основании единой
ситуации функционирования: определенный промежуток времени (1990-1999гг);
ограниченная территория (Российская Федерация). Характерным признаком
сверхтекста современных лозунгов является его внутренняя жанровая
однородность.
 15

Л.Н.Мурзин, определяя границы лингвокультурологии, подчеркивает, что

анализ объектов данной науки должен “основываться на социально и культурно
значимых критериях” (Мурзин 1996: 10). Исследование сверхтекста как
культурно-системного речевого образования выходит за рамки лингвистического
анализа, так как лозунговый сверхтекст требует привлечения знаний из области
культурологии, социопсихологии, социологии, политологии, а также знания
конкретной политической ситуации в России наших дней. Прежде чем
непосредственно обратиться к анализу сверхтекста, необходимо предварительно
остановиться на некоторых теоретических положениях нелингвистического
характера.
Для выявления специфики тематической целостности требуется
представление о структуре социального пространства. Социологическая
концепция Пьера Бурдье, на наш взгляд, наиболее адекватно отвечает задачам
тематического анализа лозунгового сверхтекста. Французский социолог
рассматривает социальный мир в виде многомерного пространства,
построенного по принципам дифференциации и распределения составляющих
полей. Социальное пространство включает в себя несколько полей. “Поле — в
понимании П.Бурдье — это специфическая система объективных связей между
различными позициями, находящимися в альянсе или в конфликте, в
конкуренции или в кооперации, определяемыми социально и в большой степени
не зависящими от физического существования индивидов, которые эти позиции
занимают” (Бурдье 1993: 58, см. также: Качанов 1996, Рикер 1995). В
социальном пространстве выделяются поле политики, поле экономики, поле
культуры и др.
Центр политического поля составляет государство, власть и властные
отношения. “Государство — это основная форма политической интеграции
общества на строго ограниченной географической территории, подчиненной
определенному виду политического господства. Оно является носителем власти,
юрисдикция которой распространяется на всех членов общества и на всю
территорию страны” (Гаджиев 1994: 99).
 16

В современном философском словаре (далее — СФС) экономика

понимается как поддерживаемая властными структурами “система мер по
поддержанию государственного, общественного благосостояния” (СФС: 1028).
В отношении понятия культуры бытует несколько определений; не
вдаваясь в детали, можно говорить о двух пониманиях культуры: культура —
это духовное наследие нации, выраженное в философских и художественных
текстах, произведениях искусства, и культура — это уклад жизни народа и
видение этой жизни. Немецкий философ Петер Козловски дает следующее
толкование культуры, понимаемой в широком смысле: ”Культура — это уклад
жизни народа, проживающего на определенной территории, включая историю
народа и данной территории, а также видение этой жизни... Культура общества
охватывает такие формы его организации, как конституция, социальные
институты, нравы и обычаи, а также языковые и символические формы
толкования человека: от устных преданий до письменно зафиксированных
законодательных документов и свободных искусств” (Козловски 1997: 17).
Понятие “культура” в широком понимании используется также для обозначения
“системы ценностей, обусловливающей выработку норм поведения, и
рассматривается как органическая часть социальной системы, определяющая
степень ее упорядоченности и управляемости” (Ельников 1994: 25). В этом
смысле культура включает в себя идеологию как некоторую особо
структурированную систему духовных ценностей, идей и взглядов.
“Идеологию можно определить как многокомпонентую содержательную
сущность, представляющую собой совокупность политических, правовых,
нравственных, религиозных, художественных и философских взглядов” (Купина
1995: 7). Важная сторона всякой идеологии — сознательное ее формирование:
понятия общественных и духовных ценностей помещаются в определенный,
сознательно задаваемый контекст. Говоря словами Ролана Барта, идеология —
это “миф сегодня”, мифическое (символическое) построение, отвечающее тем
или иным социальным интересам (Барт 1989а, 1989б, 1996). Действительность
рассматривается через “идеологические очки”, и это видение не является
адекватным, оно искажает действительность в соответствии с конкретными
 17

политическими потребностями тех или иных общественных групп. Следует

подчеркнуть, что “политические идеологии представляют собой не циничную
ложь,.. а естественную форму, в которой группы и классы осознают свое
положение в социальной действительности” (Санистебан 1993: 43). “Идеология
— это интеллектуальные орудия оправдания существования определенного
социального порядка или его изменения” (Там же). Воздействие идеологии
распространяется на все поля, составляющие социальное пространство.
Известно, что именно язык выступает основным средством внедрения
идеологии в массовое сознание. В ходе исследований языка и идеологии в
качестве единицы анализа выделяется идеологема. Идеологема — “языковая
единица, семантика которой покрывает идеологический денотат или
наслаивается на семантику, покрывающую денотат неидеологический” (Купина
1998: 2), “закрепленный в языковой форме идеологический смысл” (Купина
1996: 50). Идеологема базируется на национальных ценностях, хотя возможно
помещение ценностных понятий в сознательно желаемый контекст.
Наряду с идеологемой используется и понятие “мифологема”, которая
может пониматься как “квазиидеологема, имеющая свою драматургию” (Купина
1997: 134). Мифологема связана с вымышленным, не соответствующим
реальности денотатом; содержит идеологически заданные коннотации.
Мифологема “выдает желаемое за действительное”, ибо миф есть “форма
рассуждения, выходящая за рамки рассуждения тем, что она хочет порождать ту
истину, которую провозглашает” (Иванов 1984: 29).
В лингвистический терминологический ряд введено также понятие
культурема (Воробьев 1997: 44, Гак 1998: 117). Вслед за Н.А.Купиной, в
диссертации под культуремой понимается “языковая единица, семантика
которой соотнесена с ценностным обозначением и лишена политических
наращений и вкраплений” (Купина 1998: 3).
Идеологемы, мифологемы, культуремы являют собой стереотипные
представления. “Ж.Пиррот считает, что стереотип общественного сознания
всегда социально организован, функционирует на основе какого-то
определенного социального заказа. Смена стереотипов, как и проблема
 18

стереотипизации общественного сознания, всегда связана со сменой

коллективных убеждений, которые в свою очередь являются результатом
коллективных действий, определяющих качественное изменение жизни целого
социума” (цит.по: Прохоров 1997: 72). В наши дни тоталитарные идеологемы и
мифологемы функционируют наряду с неупорядоченной системой новых
культурем (Купина 1998). Предметом культурологии являются не только
глобальные объекты, такие, например, как сферы человеческой деятельности
(право, образование, медицина и др.), но и объекты более узкого характера,
отражающие стереотипные представления о мире, такие, как идеологемы,
мифологемы, культуремы.
Изучение текста как организованной внутри себя индивидуальной
динамической системы, выявление сетки текстовых категорий, структурно-
содержательной специфики каждой из универсальных категорий позволило
лингвистам перейти к категориальному анализу сверхтекстовых образований.
Как видно из определения, сверхтекст имеет категориальную природу. Проблема
текстовых категорий подробно разработана в лингвистике текста (Гальперин
1981, Майданова 1987, Матвеева 1990, Москальская 1981, Тураева 1986,
Чернухина 1977 и др.). Каждый сверхтекст обладает своим набором категорий,
которые определяют его специфику. Задача первого этапа анализа — определить
категориальный облик сверхтекста лозунгов.
Исследование категорий сверхтекста лозунгов обнаружило особую
значимость сверхтекстовой модальности. Именно модальность цементирует
данный сверхтекст, определяет его характер, прогнозирует тенденции развития.
Содержательные параметры категории модальности вскрывают важную речевую
особенность сверхтекста — вербализацию агрессии. Задача второго этапа
анализа — выявление языковых форм выражения агрессии на фоне
содержательной специфики сверхтекстовой модальности.
Композиция исследовательских глав диссертационной работы отражает
постановку задач: в первой главе рассматриваются ведущие категории
сверхтекста лозунгов (целостность, категории адресанта и адресата,
темпоральность, локальность); во второй главе сверхтекст анализируется как
 19

модальная целостность; описываются формы языковой агрессии,

устанавливаются формы и степени проявления последней.
В процессе исследования использовались методики категориально-
текстового, компонентного, контекстуального, стилистического,
социолингвистического анализа, а также прием социолингвистической
диагностики.
Актуальность темы исследования. Изучение лозунгов наших дней
расширяет лингвистические представления о языковых процессах,
происходящих в русском языке конца ХХ столетия и в сознании носителей
языка; содержательный категориальный анализ лозунгов как сверхтекстового
объединения открывает новые возможности лингвистического анализа,
связанные, в частности, с социальной диагностикой.
Научная новизна исследования: в научный оборот введен оригинальный
текстовой материал; предложена интерпретация современных российских
лозунгов как сверхтекста.
Теоретическая значимость исследования определяется возможностью
использования результатов в теоретических трудах по лингвистике текста,
лингвокультурологии, культуре речи, риторике.
Практическая значимость. Материалы и выводы, содержащиеся в
диссертации, могут быть внедрены в учебный процесс: вузовские курсы
современного русского языка, культуры речи, риторики; приложение,
включающее тексты лозунгов (1990-1999), может быть использовано в работе
социологов и политологов.
Апробация работы. Основные положения диссертационного
исследования изложены в пяти публикациях. По материалам исследования
прочитаны доклады на научных конференциях в Екатеринбурге (1996, 1998 гг), в
Москве (1996г.), в Пензе (1997г.). Результаты работы обсуждались на заседаниях
кафедры риторики и стилистики русского языка Уральского государственного
университета им.А.М.Горького.
 20

Глава 1. Категориальная характеристика сверхтекста

1.1. Сверхтекст лозунгов как ризоматическая целостность

Целостность сверхтекста, как и целостность текста, — категория

содержательная (Котюрова 1997, Лосева 1980, Майданова 1987, Мурзин 1991,
Севбо 1969, Степанов 1988а и др.). Логично начать категориальный анализ с
выявления тематической специфики лозунгов.

Тема, “тематическая цепочка” (Матвеева 1990: 21) входит в число

значимых признаков текста и выступает определяющим фактором
формирования структуры целого (Гак 1977, Матвеева 1990, Метс и др.1981). К
категориям, в первую очередь обеспечивающим целостность текста, относят
ситуативность и единство описываемого объекта (Мурзин, Штерн 1991: 15).
Ситуативность сверхтекста лозунгов связана с ситуацией протеста:
анализируемые лозунги были зафиксированы на различных акциях протеста.
Тематическая определенность связывается с единством описываемого объекта.
“Текст, соединяющий в себе целый ряд текстов, можно считать отдельным
текстом (в нашей терминологии — сверхтекстом), если найдется
соответствующий ему достаточно абстрактный общий объект” (Там же: 16).
Абстрактным общим объектом сверхтекста лозунгов выступает единое
социально-политическое пространство России. Однако социальное пространство
не может быть однородным, и это свойство отражается в специфике
тематической целостности сверхтекста.

Французские ученые Жиль Делез и Феликс Гваттари выдвинули

теоретическое положение об особой модели целостности, образно назвав ее
ризоматической (ризома — корневая система наподобие луковицы или клубня)
(Deleuze, Guattari 1976). “В отличие от центрированных (даже
полицентрированных) систем с иерархической коммуникацией и
предустановленными связями, ризома — это ацентрированная система, не
иерархическая и не означающая.” (Deleuze, Guattari 1976; см. также: Ильин 1996,
Липовецкий 1998). Ризоматическая целостность включает в себя множества,
 21

каждое из которых соединено с другим не бинарными оппозициями, а линиями

сегментарности. В этом смысле ризоматическая целостность подобна
географической карте. Назовем принципиальные характеристики этой
целостности.

Во-первых, гетерогенность и множественность, невозможность выделить

системную доминанту. Гетерогенность тематики лозунгового сверхтекста
обусловлена тем, что он соединяет в себе лозунги, продиктованные самыми
разными актуальными социально-политическими событиями в России. Все эти
события без исключения обладают социально значимым содержанием для
населения и параллельно, одновременно оказывают влияние на человека.
Например, акция протеста шахтеров возле Белого Дома в Москве в июле 1998 и
акция протеста жителей Владивостока против проведения военных учений
НАТО на российской территории, состоявшаяся в это же время, являются
социально значимыми событиями, которые по-разному характеризуют
современную российскую действительность, но происходят одновременно, то
есть принадлежат одному лозунговому сверхтексту, одной целостности.

Во-вторых, фрагментарность, прерывистость. Фрагментарность тематики

сверхтекста обусловлена спонтанностью событий, которые он отражает.
Сверхтекст может “потерять” некоторые лозунги, не зафиксировать отдельные
события, вследствие чего тематическая линия сверхтекста прервется. Но тема
продолжится или восстановится благодаря лозунгам какой-либо другой акции
протеста. Подобная прерывистость не повлияет на тематическую карту
сверхтекста, которая задана тематической структурой самой социально-
политической жизни.

Ризома лишена какой бы то ни было глубинной, временной или

пространственной структуры — она вся здесь и теперь; отсюда незавершенность
ризомы — у нее нет начала или конца в любом измерении, она всегда находится
посередине своей динамики, всегда в становлении, основанном на
взаимодействии гетерогенных элементов, обладающих единым
пространственно-временным статусом. Единицы сверхтекста как
 22

ризоматической целостности также не организуются последовательно, а

распределяются на составляющие, которые могут быть адаптированы к любому
исследовательскому монтажу. В этом смысле единицы лозунгового сверхтекста
напоминают детские кубики.

Учитывая вышесказанное, считаем, что для содержательного единства

сверхтекста характерна именно ризоматическая модель целостности.

Опираясь на концепцию социального пространства П.Бурдье, мы

распределяем лозунги по тематической принадлежности одному из социальных
полей: политика, экономика, культура. Разумеется, граница между полями не
может быть абсолютной, она относительна. Ввиду того что слово “поле” в
лингвистике имеет строгое терминологическое значение, мы заменяем сочетание
“социальное поле”, употребляемое П.Бурдье в качестве социологического
термина, сочетанием “социальная сфера”. Социальная сфера координируется с
тематической. Правомерность замены подтверждается результативным
применением Г.Н.Скляревской понятия “семантическая сфера” по отношению к
тематической принадлежности слова (Скляревская 1988: 40). Мы определяем
принадлежность лозунга к той или иной сфере по формальному признаку —
отнесенность ключевого слова (Новиков, Преображенский 1989) в лозунговом
высказывании к тематической сфере политики, экономики, культуры. Таким
образом, тематическая карта сверхтекста соответствует сферам социального
пространства. Ни одна из тематических сфер не является доминирующей.

Тематика сверхтекста позволяет увидеть напряженные точки социального

пространства, показывает те области жизни, которые претерпевают наиболее
значительную трансформацию в период реформ, изменения как в предметном
мире, так и на уровне восприятия. В первую очередь это события социально-
политической жизни страны, которые вызывают сопротивление, протест
определенной части общества.

Выдвигая одну из тематических сфер в качестве объединяющего

“семантического инварианта” (Жолковский 1978: 291) в составе ризоматической
сверхтекстовой целостности, мы предполагаем, что тематическая сфера может
 23

содержать частные тематические блоки. Это не противоречит “традиционному”

пониманию целостности текста: “...тема текста имеет компонентный состав. В
роли компонента выступает микротема. Взаимоотношение микротем,
формирующих тему текста, представляет собой “ассоциативные сцепления”
(Купина 1983: 109). При анализе тематической целостности мы распределяем
лозунги на группы, относящиеся к разным сферам социального пространства, и
внутри каждой сферы выделяем блоки, объединенные одной тематической
линией, микротемой. Микротемы, принадлежащие одной сфере, связываются
между собой ассоциативно.

политическая сфера

Под политикой мы понимаем сферу человеческой деятельности,

осуществляющей управление обществом через структуры власти, создающей,
поддерживающей или разрушающей эти структуры (СФС 1996: 367).

К политической сфере относим прежде всего лозунги, тематически

связанные с проблемами государственного устройства России, структуры
партийной жизни (например, лозунги, включающие имена политических
деятелей).

Лозунги, относящиеся к политической сфере, часто повторяют

ценностные ориентиры системы тоталитарных идеологем. В сверхтексте
сохраняется универсальная для советской идеологии оппозиция
социалистическое (коммунистическое) — капиталистическое. Правый член
оппозиции в сверхтексте современных российских лозунгов дополняется
лексемой демократия, нередко используемой в качестве синонима к слову
капитализм, что, очевидно, свидетельствует о нерасчлененности этих понятий в
массовом сознании. Понятие демократии как политической системы почти не
функционирует самостоятельно, а только соотносится с существительным,
обозначающим сторонников этого движения, — демократы. Отрицательная
оценка правого члена оппозиции задана схемой тоталитарной идеологии.
 24

Микротема социализма (тематические слова: социализм,

социалистический): Ленин! Октябрь! Социализм! (ноябрь 1997, г.Москва);
Никаких компромиссов в борьбе за социализм! (ноябрь 1997, г.Москва);
Социализм или смерть! (ноябрь 1997, г.Москва); Да здравствует
социалистическая революция! (ноябрь 1996, г.Санкт-Петербург).

Эта же микротема поддерживается в текстах собственными именами

вождей социалистической революции — Ленин, Сталин: Ленин в сердце моем!
(январь 1994, г.Москва); С Лениным победим! (январь 1994, г.Москва); Нас
вырастил Сталин на верность Родине! (октябрь 1993, г.Москва); С нами
Сталин! (декабрь 1996, г.Москва); Имя и дело Сталина — бессмертны! (май
1994, г.Москва); Дорогой товарищ Сталин, на кого ты нас оставил?! (март
1998, г.Москва). Последний лозунг относится к числу новых. Формула скорби по
поводу утраты близкого человека (на кого ты нас покинул/оставил) акцентирует
чувство утраты, одиночества, растерянности, привязанности к “отцу народов”.
Вместе с тем данный лозунг свидетельствует об осознании фактического
завершения эры сталинского социализма, ее безвозвратности.

Группа лозунгов этой микротемы включает цитаты из прецедентных

текстов советского времени: Вставай, страна огромная! (июнь 1998, г.Москва);
Союз нерушимый республик свободных! (ноябрь 1996, г.Москва). В них
отражается представление о собственно социалистических ценностях и
политических приоритетах.

Лозунги социалистической и близкой ей тематики еще раз

демонстрируют, что идеологические догмы удивительно устойчивы и оказывают
сопротивление появлению новых ценностей. Этот вывод находим и в
исследованиях, посвященных современному языковому строительству: “К
факторам, препятствующим формированию системы культурем, относим
упрямство системы идеологем тоталитарного языка, проявляющееся в
эксплуатации категорий тоталитарного мышления, в использовании привычных
идеологических сценариев, в преднамеренной и непреднамеренной реализации
идеологем при сохранении традиционной языковой формы” (Купина 1998: 4).
 25

Микротема капитализма/демократии (тематические слова: демократия,

демократический, капитализм): Демократию на убой! (апрель 1998,
г.Екатеринбург); Призраки с демократическими масками идеологических
мертвецов бродят по России! (сентябрь 1993, г.Екатеринбург); Капитализм —
дерьмо! (ноябрь 1997, г.Москва); Долой капитализм! (май 1997, г.Москва); В
это тяжелое время не склоним голову перед дерьмократами! Будем стоять до
конца! (март 1998, г.Москва);

Обращает на себя внимание устойчивость ситуативной синонимии

демократический — капиталистический, свидетельствующей об
идеологическом сдвиге в общественном сознании. Сопоставляя терминосистемы
разных идеологий, Т.Б.Крючкова пишет: “Возможны случаи, когда понятийный
компонент слова в системах различных идеологий различается, а оценочный
одинаков, в качестве наиболее показательных примеров можно привести слово
“демократия”, в марксистско-ленинской и буржуазной идеологиях за ними стоят
совершенно разные понятия, соответственно, и в слова вкладывается
неодинаковое содержание, но оценочный компонент их значений в обоих
случаях позитивный” (Крючкова 1989: 110). В соответствии с догмами советской
идеологии демократия в социалистическом государстве была “подлинной”, а в
буржуазном — “формальной”. В период социальных изменений слово
демократия утратило идеологическое противопоставление понятийных и
оценочных компонентов значения, сблизившись в общественном сознании с
понятием капиталистическое государственное устройство и получив с
последним пейоративный оценочный компонент.

Смещение политических акцентов, неясность политических позиций

демократических деятелей отражаются в лексике. Символично в этой связи
появление неологизма дерьмократы. Внутренняя форма данного слова отражает
уничижительное отношение к политическим противникам. Само слово звучит
как оскорбление.

В пределах этой же тематической линии мы рассматриваем блок

лозунгов, включающих имена политиков, распространяющих демократические
 26

представления и мнения, которые оцениваются отрицательно: Долой Немцова,

Ясина, Лившица, Уринсона, Дьяченко и всю компанию Ельцина! (май 1998,
г.Иркутск); Чубайс и банкиры отнимут наши квартиры! (апрель 1998,
г.Москва); Кириенко под пресс!(май 1998, г.Анжеро-Судженск); Егор Гайдар
шагает в первых рядах губителей России! (июль 1994, г.Москва). Имя Е.Гайдара
включается в деформированный контекст известной песни “Гайдар шагает
впереди!”. На базе культурно-фоновых знаний (Верещагин, Костомаров 1980: 7-
8) образуется динамическая оппозиция, развитие которой приводит к
преувеличению роли Гайдара-младшего в политической жизни страны. Ряд
знаковых имен постоянно пополняется. Так, новые имена Немцов, Кириенко
появились в лозунгах лишь в 1998 году, а имя Примаков — в 1999г.

В связи с распространившимся в России отрицательным отношением к

демократическим преобразованием уместно привести слова П.Бурдье: “Если
политические идеологии не проникнут в массы, их влияние ограничится
кружком интеллектуалов, которые в лучшем случае создадут маловлиятельную
партию (в сегодняшней России такая судьба постигла партии “Яблоко”
Г.Явлинского и “Демократический выбор России” Е.Гайдара — Л.Е.). Сила
выдвигаемых идей измеряется не ценностью содержащейся в них истины, а
коммуникативным результатом, который проявляется как мобилизующая
социальные группы сила” (Бурдье 1993:208).

Имена и фамилии политических деятелей, встречающиеся в сверхтексте

лозунгов, участвуют в формировании ряда микротем.

Ельцин:

а) Микротема единения президента и народа (тематические слова:

Ельцин, президент, Россия, народ, мы): Ельцин — наша надежда! (январь 1991,
г.Москва); Ельцин, Россия с тобой! (февраль 1991, г.Москва); Ельцину —
всенародную поддержку! (февраль 1991, г.Москва); Ельцин — избранник народа!
(март 1991, г.Москва); Ельцин! Россия! Москва! (февраль 1992, г.Москва);
Ельцин — за нас, мы — за него! (март 1993, г.Екатеринбург); Президент! В
вашей власти власть употребить: смуту, хаос и разруху вы должны
 27

остановить! (март 1993, г.Москва); Президент должен всегда побеждать!

(август 1998, г.Москва).

б) Микротема предательства (тематические слова: Ельцин, предатель,

предать, Иуда): Ельцин — предатель! (март 1993, г.Москва); Ельцин предал
Россию! (январь 1991, г.Москва); Народ накажет своего Иуду-Ельцина! (ноябрь
1992, г.Екатеринбург); Ельцин предал честных трудящихся и изменил Родине и
Конституции! (сентябрь 1993, г.Екатеринбург).

в) Микротема антинародного режима (тематические слова: Ельцин,

президент, антинародный, народ, мы): Не будет счастья народу, пока Ельцин
мутит воду! (апрель 1993, г.Москва); Политика президента Б.Ельцина —
антинародна. Никакой ему и его банде поддержки! (сентябрь 1993,
г.Екатеринбург); Нам не нужны такие президент и правительство! (сентябрь
1997, г.Арзамас-16); Армия! Защити свой народ от президента! (октябрь 1993,
г.Москва); Протестуем против антинародной политики Ельцина! (март 1996,
г.Москва).

г) Микротема сращения президентской власти с преступными

группировками (тематические слова: Ельцин, президент, мафия, банда): Ельцин!
Холуи твоего режима: торгаши, бандиты, предатели! (июль 1996,
г.Екатеринбург); Мафия голосует за Ельцина! (июнь 1996, г.Москва);
Спекулянты — опора Ельцина! (июль 1993, г.Санкт-Петербург); Нет
аморализму правления Ельцина! (октябрь 1993, г.Екатеринбург); Долой банду
Ельцина! ДС (июль 1995, г.Екатеринбург).

Расслоение тематической линии связано с поляризацией оценок

президента Б.Н.Ельцина. В первой группе лозунгов прослеживается соединение
идеологических смыслов “народ” и “президент”. С именем Ельцина связываются
надежды на лучшее, на победу демократических сил. В другой группе лозунгов
деятельность президента оценивается резко отрицательно, фиксируем
отторжение смысла “президент” от идеологемы “народ”. Ср. также лозунги:
Президент не наш и не для народа! (апрель 1998, г.Москва), Президенты — это
нищета трудящихся! (сентябрь 1994, г.Екатеринбург).
 28

Жириновский В.В.:

Микротема вождизма, мессианства (тематические слова: Жириновский,

президент, Россия, спасение): Жириновский: нам нужна великая Россия! (март
1997, г.Екатеринбург); Жириновский: 1995 — подполковник, 1996 — президент!
(март 1995, г.Москва); Владимир! Спаси Россию! (июль 1998, г.Кемерово).
Лозунги утверждают руководящую партийную роль лидера ЛДПР, отражают
точку зрения определенной социальной группы.

Зюганов Г.А.:

Микротема коммунистической солидарности (тематические слова:

Зюганов): “Русский союз” за Зюганова! (июнь 1996, г.Екатеринбург); Зюганов,
не бойся Бориса Первого! (сентябрь 1997, г.Москва); Ленин — Зюганов! (ноябрь
1997, г.Самара). Последний лозунг демонстрирует попытку продолжить,
расширить ряд имен деятелей марксизма-ленинизма (Маркс — Энгельс —
Ленин — Сталин). Утверждение особой роли Г.Зюганова в политической жизни
страны отражает точку зрения коммунистов и движений патриотического толка.

Лебедь А.И.:

Микротема веры, надежды (тематические слова: Лебедь, надежда):

Лебедь, ты наша надежда! (май 1998, г.Владивосток); Мы с тобой, Лебедь!
(май 1998, г.Владивосток); Лебедь — надежда и будущее России! (март 1997,
г.Екатеринбург); Мы верим только Лебедю! (апрель 1996, г.Екатеринбург). Во
всех лозунгах прослеживается соединение идеологем народа и лидера (вождя).

Сверхтекст также фиксирует имена политических деятелей областного,

регионального масштаба, которые благодаря средствам массовой информации
становятся известными всей стране. С этими именами часто связана сквозная
микротема протеста. Приведем соответствующие примеры.

Россель, ты живешь в городе нищих! (июль 1993, г.Екатеринбург);

Россель! Вместо храмов и резиденций выплати зарплату! (апрель 1994,
г.Екатеринбург). Э.Э.Россель — губернатор Свердловской области — настаивает
на финансировании реставрации храмов в г.Верхотурье (Свердловская область).
 29

В 1998 году в Екатеринбурге был отреставрирован старинный особняк, в

котором разместилась администрация губернатора. Лозунг отражает точку
зрения бюджетников, не получающих заработную плату.

Истрепалась вся одежда, на тебя, Аман, надежда! (апрель 1998,

г.Кемерово); Тулеев! Не уходи! (апрель 1998, г.Кемерово). А.Тулеев —
губернатор Кемеровской области — известен прокоммунистическими взглядами.
Провозглашает идеи социального равенства и справедливого распределения
социальных благ. Лозунг отражает точку зрения социально обездоленных масс
Кузбасса.

Лозунги с именами других политических деятелей носят единичный

характер и не составляют единой тематической линии, поэтому в данный анализ
не включаются.

В целом политическая сфера, как свидетельствует содержательное

наполнение микротем, отражает оппозиционную линию: отторжение новых
реалий политической жизни и политических деятелей, проводящих
демократические преобразования; поддержка и позитивная оценка политиков,
стоящих в оппозиции к государственной власти (Жириновский, Зюганов,
Лебедь), кроме крайне правых, как, например, Е.Гайдар, Г.Явлинский.
Возможно, что отсутствие имен последних политиков и названий их
политических партий в сверхтексте лозунгов обусловлено тем, что их электорат
не участвует в акциях протеста. Наблюдается частотность советских
тоталитарных идеологем (не только не измененных содержательно, но и в
привычных языковых “одеждах”). Лозунговые тексты, утверждающие
демократические ценности, к 1999 году практически исчезли из оборота.

экономическая сфера

Под экономической сферой социального пространства понимается

структура, организация хозяйственной жизни или какой-либо отрасли
хозяйственной деятельности. Экономическая неопределенность, переход от
одной системы государственного хозяйствования к другой сопровождается для
 30

большой части населения значительными материальными трудностями.

Известно, что “в периоды экономических трудностей и неурядиц находящаяся у
власти партия или коалиция теряет сторонников, и, наоборот, оппозиционные
партии завоевывают поддержку более широких слоев населения и в случае
выборов могут прийти к власти” (Гаджиев 1994: 40).

Хотя экономика в целом считается независимой от политического курса

правительства, переход от одной экономической системы к другой в масштабах
государства определяется государственными политиками. Экономическую сферу
сверхтекста лозунгов составляют несколько тематических линий (микротем).

Тематическая линия экономических реформ и новых экономических

реалий (тематические слова: реформа, курс, приватизация, земля): Реформы для
народа! (апрель 1998, г.Ростов-на-Дону); Немедленная смена нынешнего курса!
(апрель 1998, г.Владивосток); Требуем отмены антинародных реформ! (апрель
1998, г.Москва); Требуем изменения экономического курса! (апрель 1998,
г.Барнаул); Долой приватизацию и приватизаторов! (апрель 1998, г.Москва);
Нет купле-продаже земли! (октябрь 1997, г.Москва); Крестьяне Алтая против
спекуляции землей в России! (октябрь 1997, г.Рубцовск). Лозунги содержат идею
неприятия системных экономических изменений в целом, а также идею
отторжения конкретных принципов рыночной экономики. Протест направлен
против экономических преобразований, которые противоречат
социалистическому устройству экономической сферы, в первую очередь он
обращен против частной собственности: приватизация, продажа земли. Таким
образом, оппозиция идеологем социалистическое — капиталистическое
присутствует и в экономической сфере.

Другая микротема связана с обозначением и оценкой явлений, которые

сопровождают переход к рыночной экономике. В их числе — урезание
социальных гарантий, безработица, низкая заработная плата на нерентабельных
предприятиях, повышение налогов, цен на товары народного потребления,
увеличение стоимости коммунальных услуг и др. (тематические слова: работа,
рабочие места, социальные гарантии, оплата труда, налоги, цены,
 31

безработица): Рабочие места! Социальные гарантии! (апрель 1998, г.Москва);

Трудящимся высокую оплату труда! (февраль 1998, г.Екатеринбург);
Работникам культуры достойную зарплату! (апрель 1998, г.Самара); Налоги
пусть платят богатые! (декабрь 1997, г.Москва); Нет росту цен на жилье и
коммунальные услуги! (март 1997, г.Екатеринбург); Нет росту безработицы!
(апрель 1998, г.Екатеринбург); Безработица — позор для государства! (апрель
1998, г.Самара); Дайте работу! (май 1998, г.Иркутск). Ряд рабочие,
трудящиеся в целом противопоставлен идеологеме богатые. Данная группа
лозунгов отражает наличие в обществе объективных социальных противоречий.

Кроме названных тематических линий, присутствуют микротемы,

связанные с отдельными экономическими отраслями.

а) угольная промышленность (тематические слова: шахта, шахтеры,

угольная промышленность): Голодными в шахту не пойдем! Просим вашей
поддержки! (май 1998, г.Воркута); Требуем национализации угольной
промышленности! (июнь 1998, г.Донбасс); Закрытие шахт — гибель поселка!
(апрель 1998, г.Прокопьевск); Реформы идут — шахтеры голодают! (май 1998,
г.Анжеро-Судженск). В текстах содержится специфическая культурно-фоновая
информация, связанная с процессом приватизации шахт, условиями работы под
землей, экономической структурой горняцких поселков. В лозунге Шахтерам —
зарплату, Ельцину — дачу в Воркуте! (июнь 1998, г.Москва) топоним Воркута
вбирает в себя не только смысл “холодный”, но и смысл “место расположения
лагерей”. Слово “дача” реализуется в жаргонном значении “тюрьма”, ср.: царева
дача — тюрьма (Козловский 1983: 161, см. также: Попов 1983: 31).

Причины шахтерских забастовок в России сходны с причинами восстания

румынских шахтеров в январе 1999 года. Лозунги российских и румынских
шахтеров содержат требования выплаты и повышения заработной платы,
национализации предприятий, возвращения госсобственности, а также смены
курса реформ, что можно расценить как сопротивление экономическим
реформам. “Всякий раз, когда власти готовились принять меры, чреватые
увеличением безработицы, именно шахтеры в зародыше душили эту попытку.
 32

Шахтерский район Валя Жиулуй в глазах общественного мнения превратился в

гнездо антиреформистских, консервативных и неокоммунистических сил” (ЛГ
1999. № 4). Сходство причин, вызывающих общественный протест в странах
бывшего соцлагеря, показывает объективные трудности, сопровождающие
переходный период.

Отрасль экономики может быть представлена и малой составляющей этой

отрасли — отдельной шахтой, заводом. Соответственно в экономической сфере
сверхтекста акцентируются темы отдельного предприятия и/или
немногочисленной группы людей: в текстах лозунгов появляются названия
конкретных предприятий, за которыми стоят люди, работающие на них: ЗИМ
бастует! Все на митинг! (апрель 1998, г.Самара); Господин президент! Где
обещанные деньги на строительство атомного ледокола “50 лет Победы”?
(апрель 1998, г.Санкт-Петербург); АООТ завод “Лентеплоприбор” 17 месяцев
без зарплаты! (апрель 1998, г.Санкт-Петербург); Жигунов! Отдай
заработанное, не губи “Ростовуголь”! (май 1998, г.Ростов-на-Дону).

б) оборонная промышленность (тематические слова: оборонная

промышленность, обронка, военные заводы): Вернуть долги оборонке
Татарстана! (апрель 1998, г.Казань); Прекратить развал оборонной
промышленности! (июнь 1994, г.Екатеринбург); Оборонной промышленности в
России быть! (апрель 1998, г.Омск); Ельцин! Прекрати разрушать военные
заводы! (апрель 1998, г.Екатеринбург).

в) сельское хозяйство (тематические слова: село, крестьянство):

Правительство! Прекратите грабеж и развал села! (сентябрь 1992, г.Москва);
Умрет село — умрет Россия! (апрель 1998, г.Самара); Остановить геноцид
крестьянства! (октябрь 1997, г.Киров).

К экономической сфере мы относим и многочисленные лозунги,

составляющие микротему невыплаты заработной платы (тематическая группа
слов: долги, зарплата): Требуем погашения долгов по зарплате! (декабрь 1997,
г.Москва); Минфин — в долговую яму! (октябрь 1996, г.Москва); Вернуть долги
рабочим! (март 1997, г.Екатеринбург); Правительство, верни долги! (октябрь
 33

1997, г.Н.Тагил); Зарплату в срок — рабочим, задержку зарплаты —

правительству! (март 1997, г.Москва); Зарплату в срок! (март 1997,
г.Екатеринбург); Без зарплаты нам “труба”! (ноябрь 1997, г.Самара); Зарплату
или гробы! (январь 1998, г.Н.Новгород). Интересный пример: в роли лозунга
выступает народный афоризм Долг платежом красен! (февраль 1996,
г.Полевской). Ситуативная характеристика употребления пословицы:
“Говорится тогда, когда в ответ на какое-либо действие или отношение
поступают так же” (Фелицына и др. 1988: 49) снимается, и реализуется прямое
значение слова долг — “то, что взято взаймы или отдано взаимообразно
(преимущественно деньги)” (МАС, т.1: 422). Данная тематическая линия
пересекается с другими микротемами экономической сферы.

Подчеркнем, что отличительным признаком содержательного наполнения

микротем, составляющих экономическую сферу, является отторжение курса на
экономические реформы рыночного типа хозяйствования и в целом сохранение
идеологической оппозиции социалистическое — капиталистическое.

сфера культуры

Культура может быть интерпретирована как “форма деятельности по

воспризведению и обновлению социального бытия, а также включаемые в эту
деятельность ее продукты и результаты” (СФС 1998: 433). В сферу культуры,
таким образом, входят как формы непроизводственной деятельности
(образование, здравоохранение и право), так и система ценностей,
обусловливающая выработку норм поведения членов социума (идеология).
Идеология как некоторая особо структурированная система духовных ценностей
является составной частью культуры.
В связи с лингвокультурологическими исследованиями в лингвистический
терминологический ряд введено понятие культурной константы, называющее
“ценности, находящиеся во владении каждого”, “концептуализированные
области смысла, возникающие при слиянии языковых и культурных тем”
(Степанов и др. 1993: 12-15). В посттоталитарную эпоху одновременно
 34

происходит трансформация системы тоталитарных идеологем и формирование

новой системы ценностных ориентиров, культурем (см.: Купина 1998).
Сверхтекст современных лозунгов фиксирует изменения, происходящие в
общественном сознании, на уровне идеологических и культурных констант.
Категории тоталитарного сознания обладают высокой устойчивостью, как
всякие категории мышления. По мнению К.С.Гаджиева, “тоталитарное сознание
в нынешних условиях проявляется в том числе и в своеобразном всплеске садо-
мазохистского комплекса — поиске врагов, заговорщическом комплексе,
разоблачительстве и саморазоблачительстве” (Гаджиев 1994: 367). Мы уже
отметили наличие некоторых тоталитарных идеологем в политической сфере
анализируемого сверхтекста. В сфере культуры обнаруживается идеологема и
соответствующая микротема врага (тематические слова: враг, буржуи, контра).
Образ внутреннего врага создается при помощи приклеивания ярлыков для
обозначения идеологически “чужих” как “однородного множества”
(Пеньковский 1989: 60, см. также: Иссерс 1997). “Ярлык встроен в такую
структуру массового сознания, которая имеет в центре своем не отношение к
человека к человеку, а отношение к системе той или иной идеологии”
(Дмитриева 1994: 90, 92). Противостояние идеологем социалистическое —
капиталистическое вернуло к активному использованию такие ярлыки, как
буржуи, контра.

Микротема врага в “костюмах” привычных ярлыков перекрещивается с

микротемой уничтожения: Смерть буржуям! (май 1998, г.Москва); Буржуев — в
газовые камеры! (июль 1998, г.Москва); Буржуев — в Освенцим! (июль 1998,
г.Москва); Хорошая буржуазия — мертвая буржуазия! (апрель 1998, г.Москва);
Смерть контре! (ноябрь 1997, г.Москва).

Встречаются поддерживающие микротему уничтожения прецедентные

идеологические тексты В.В.Маяковского: День твой последний приходит,
буржуй! (май 1998, г.Екатеринбург) или их трансормации: Ешь ананасы,
рябчиков жуй, ты — депутат, а живешь как буржуй! (декабрь 1998,
г.Ульяновск). Тематические слова, составляющие основу микротемы
уничтожения: смерть, мертвый, последний день. Зафиксировано в сверхтексте
 35

обозначение врага, пришедшее из другой культурной системы: Убей янки!

(октябрь 1998, г.Москва).

Тематическая линия врага развивает, кроме идеологического, образ

этнического врага. Используются обозначения типа: инородцы, жиды и другие
уничижительные наименования национальностей: Очистим наше Отечество от
чужеродных элементов и инородцев, погубивших страну! (май 1990, г.Москва);
Выявим национальность всех, кто работает в средствах массовой информации!
(октябрь 1993, г.Москва); Инородцев вон из России! (октябрь 1993, г.Москва);
Чернокожие, убирайтесь из Москвы! (октябрь 1993, г.Москва); Жиды — вон в
Израиль! (октябрь 1990, г.Москва); Долой сионизм в эфире! (июль 1992,
г.Москва); Сионистского быка — на российскую бойню! (октябрь 1992,
г.Екатеринбург). Рост националистических настроений характерен для
социально неблагоприятных периодов в жизни общества. С сожалением
приходится констатировать отсутствие в сверхтексте собственно
патриотических лозунгов, основывающихся на идее уважения к разным народам.
Сегодня в России патриотическая тематика разрабатывается движениями
националистистического толка. Это свидетельствует об отсутствии в стране
продуманной государственной национальной политики. Возможности
публичного употребления оскорбительных наименований рас и национальностей
говорит и об отсутствии языковой политики в российском государстве.

Разрушение системы тоталитарных идеологем и утрата привычных

социальных и культурных ориентиров обусловливают негативное восприятие
новых реалий. В сверхтексте наблюдаем отторжение, неприятие протестующим
субъектом заимствованных культурем (в понимании В.Г.Гака: “словесное
обозначение реалии”, Гак 1998: 117): Поменьше казино — побольше школ! (июнь
1998, г.Санкт-Петербург); Оградим детей России от сексуальной рекламы!
(январь 1998, г.Екатеринбург); Рубль — да, доллар — нет! (октябрь 1998,
г.Москва).

Микротема детства (тематические слова: дети, детство) в текстах

лозунгов перекликается с мифологемой “счастливое детство”, на фоне которой
 36

резко оппозиционно выделяется смысл “голодать”, “голод”: Верните детям

право на счастливое детство! (ноябрь 1997, г.Москва); Обещали счастливое
детство — оказались голодными дети! (февраль 1996, г.Полевской); Наши дети
голодают! (декабрь 1997, г.Н.Тагил).
Микротема детства перекликается также с микротемой дурных влияний
(тематические слова: дети, растление, разврат): Нет! — Растлению наших
детей! (июнь 1998, г.Москва); Родина-мать зовет: встань на защиту детей от
разврата и уничтожения! (июнь 1998, г.Москва). В последнем лозунге
наблюдаем сращение с советским лозунгом.
Отдельные лозунги поддерживают мифологемы тоталитарной эпохи, но
одновременно с этим в сверхтексте отражается и процесс деидеологизации,
демифологизации, например, ироническая трансформация мифологемы: Все
лишнее — детям! (май 1998, г.Волгоград).
Сверхтекст современных лозунгов отражает активные языковые процессы
(Русский язык...1996 и др.) и одновременно фиксирует формирование новых
культурно-ценностных стереотипов, идущих “снизу”. “Строительство участков
системы культурем сопровождается разработкой, стандартизацией и
тиражированием культурных сценариев. Например, на фоне новой идеологемы
национальной маргинальности активно внедряется “сверху” группа культурем,
объединенных семантикой “великие сыновья и дочери России” (Купина 1998:
10). Сознательный поиск новых культурем, их разработка и внедрение — дело
специалистов по языковой политике, государственных идеологов.

Обратимся к различным формам культурной деятельности,

отражающимся в лозунгах. Разрабатывается микротема права; она имеет
определенные тематические линии.

Микротема коррумпированности работников правовой сферы

(тематические слова: прокурор, прокуратура, беззаконие, суд, преступник):
Прокуратура города на страже беззакония и произвола! (апрель 1993,
г.Екатеринбург); Председатель Свердл. обл. суда Овчарук и прокурор Свердл.
обл. Руйков — уголовные преступники! (июнь 1996, г.Екатеринбург).
 37

Микротема соблюдения законов (тематические слова: закон, право,

правовой, суд): Диктатуре — нет! Правовому, а не полицейскому государству —
да! (сентябрь 1993, г.Екатеринбург); Права человека нарушаются не только в
Чечне! (март 1995, г.Екатринбург); Оплату труда — по закону! (февраль 1996,
г.Полевской); Пока не работают законы, заводы работать не будут! (май
1998, г.Полевской); Мы верим в то, что суд защитит наши права и свободу!
(октябрь 1997, г.Ленинск-Кузнецкий); Требуем стипендию по закону! (апрель
1998, г.Санкт-Петербург).

Считаем нужным отметить частотность лозунгов, организованных по

модели кого? + под суд! Например: Ельцина под суд! (февраль 1998,
г.Владивосток); Ельцина - Чубайса в отставку и под суд! (май 1997, г.Москва);
Банду Ельцина под суд! (март 1998, г.Москва); Чтоб проблемы все решить,
нужно Ельцина судить! (март 1993, г.Москва). “Как известно, суд в советском
обществе воспринимается “широкими народными массами” не как правовое
пространство разрешения конфликта, а как место наказания” (Козлова 1996:
244). Частотность этой темы в лозунгах, на наш взгляд, объяснима не столько
стремлением к законности, сколько восприятием суда именно как карательного
органа.

Микротема смены законов (тематические слова: конституция, закон,

право): Стране нужна новая конституция! (май 1998, г.Москва); Верните наше
право на труд! (ноябрь 1997, г.Москва); Верните наше право на образование!
(ноябрь 1997, г.Москва); Где закон о здравоохранении? (январь 1992,
г.Екатеринбург). Тематические слова те же, что и в предыдущей тематической
группе, однако для текстов характерна ретроспективная ориентация. Общий
оппозиционный ряд: (законы) раньше — теперь.

Тематические линии права передают общий смысл: “в настоящее время

законы нарушаются/не выполняются/отсутствуют”.

Тематические линии образования и здравоохранения в текстах лозунгов

чаще всего встречаются вместе. Объединять их может микротема платных услуг
(тематические слова: медицина, образование, учиться, (бес)платный): Медицина
 38

и образование должны быть бесплатными! (март 1997, г.Екатеринбург); Долой

платную медицину и образование! (май 1998, г.Екатеринбург); Требуем
бесплатного образования! (апрель 1998, г.Екатеринбург); Хотим учиться
бесплатно! (апрель 1998, г.Екатеринбург). Несмотря на существование
альтернативных платных и бесплатных услуг в сферах образования и
здравоохранения сверхтекст фиксирует именно первые, что соответствует
поддержке мифологемы достижений советской власти. Общий смысл лозунгов
этой микротемы — “утрата приоритетов социальной политики советской
власти, попрание прав граждан”.

Как видим, в сфере культуры активно функционирует идеологема врага.

Формируются тематические линии идеологический враг (буржуи, контра) и
этнический враг (жиды, чернокожие). Отторгаются новые культуремы (доллар,
казино, реклама). Тематическая линия детства ретроспективно связывается с
мифологемой “счастливое детство”, которая образует оппозицию со смыслами
“голод”, “разврат” в презентивном плане. Микротема права достаточно
разветвлена, при этом “семантическим инвариантом” выступает смысл “сегодня
в России законы нарушаются/не выполняются/отсутствуют”. Микротема
платных медицинских/образовательных услуг содержит смысл “утрата,
попрание достижений Советской власти”.

Проведенный анализ ризоматической целостности сверхтекста отражает

гетерогенность социального пространства России. Целостность сверхтекста
представлена тремя тематическими сферами: политика, экономика, культура.
Каждая из сфер состоит из набора микротем, тематических линий, связанных
между собой ассоциативно.

Политическая сфера содержит микротемы социализма,

капитализма/демократии и микротемы, связанные с политической
деятельностью лидеров первого плана — Ельцина, Жириновского, Зюганова,
Лебедя.
 39

Экономическая сфера включает в свой состав блок микротем:

экономические реформы и новые экономические реалии; явления,
сопровождающие экономические реформы и связанные с ухудшением
материального и социального положения субъекта (безработица, рост цен,
налогов и др.); угольная промышленность; оборонная промышленность;
сельское хозяйство; невыплата зарплаты. Отметим, что лозунги, относящиеся к
сфере экономики, численно превосходят лозунги других тематических сфер.

В сфере культуры выделяются микротемы врага, детства, коррупции, а

также микротемы соблюдения и смены законов, платных услуг в области
медицины и образования.

На содержательном уровне во всех тематических сферах прослеживаются

категории тоталитарного мышления, представленные общей оппозицией
социалистический — капиталистический (с возможной синонимической
заменой демократический); правый член оппозиции оценивается негативно.
Позитивные оценки носят ретроспективный характер.
 40

1.2. Субъектно-объектная организация сверхтекста лозунгов

При общем коммуникативно-прагматическом подходе к текстовому

материалу мы рассматриваем категории адресанта и адресата в рамках
коммуникативной ситуации протеста. “Под коммуникативной ситуацией будем
понимать сложный комплекс внешних условий общения и внутренних
состояний общающихся, представленных в речевом произведении —
высказывании, дискурсе. Этот комплекс, с одной стороны, порождает речь, а с
другой — отражается в речи в своих существенных компонентах”
(Формановская 1998: 49). Конструктивные аспекты коммуникативной ситуации
— адресант, адресат, их речевые действия, их социальные и психологические
роли” (там же: 53).

Коммуникативная ситуация современной акции протеста тяготеет к

конфликтному типу общения, при котором позиции участников общения
находятся в противоречии (см. Седов 1996, Федосюк 1993, Формановская 1998 и
др.). В ситуации акции протеста лозунг предназначен адресату-противнику,
против которого и проводится публичная акция протеста. Акция защиты также
направлена против чьих-либо действий, вызвавших психологическую,
моральную, материальную неудовлетворенность адресанта. Коммуникативная
роль определяется позицией участника общения. Адресант сверхтекста занимает
доминирующую коммуникативную позицию. Поскольку лозунг относится к
текстам массовой коммуникации, мены коммуникативных ролей не происходит.
Адресант и адресат сверхтекста характеризуются устойчивыми
коммуникативными ролями.

Акция протеста и функционирующие в связи с ней лозунги имеют цель

обнародовать позицию, мнение участников данной акции относительно кого-
либо или чего-либо, именно “обнародовать”, привлечь внимание как можно
большего числа лиц, в том числе не только союзников, но и нейтральных
адресатов, наблюдателей. Отсюда увеличение значимости роли так называемого
молчащего наблюдателя (Бабаян 1998). Таким образом, лозунг распространяет
свое воздействие не только на прямого адресата-противника (иногда —
 41

союзника), но и на всякого, кто оказался получателем лозунга. Иными словами,

лозунг как публичный текст предполагает три компонента коммуникативной
ситуации: автор, адресат и косвенный адресат (наблюдатель).

В зависимости от типа адресанта выделяются три разновидности

сверхтекста: авторский, неавторский и сверхтекст с собирательным
характеризованным образом автора (Купина, Битенская 1994: 217-218).
Лозунговый сверхтекст относится к разновидности с собирательным
характеризованным типом адресанта.

Лозунг принадлежит к типу текстов с характеризованным коллективным

авторством, и применительно к сверхтексту возможно говорить о типичных
характеристиках образа автора, коллективного автора (Осмысление образа
автора в текстах разных функциональных стилей см.: Бахтин 1979, 1996а,
Виноградов 1980, Купина 1983, Лапп 1988, Майданова 1987, Матвеева 1990,
Шмелев 1977 и др.). Н.И.Формановская подчеркивает, что “каждая языковая
личность в общении наделена коммуникативными, социальными и
психологическими ролями, совокупность которых создает варианты речевого
поведения, воплощающиеся в бесконечном разнообразии высказываний и
текстов” (Формановская 1998: 82). Формы проявления автора в текстах разных
функциональных стилей в первую очередь регламентируются его социальной
ролью и статусом по отношению к адресату.

Сильная коммуникативная позиция автора лозунга в значительной мере

формирует образ адресата, задает его социальную и психологическую позицию.
Изучение образа адресата проводилось как в работах по поэтике художественной
речи (Бахтин 1979, Винокур Г.О. 1990, Долинин 1985, Степанов 1988б и др.), так
и в рамках лингвистической прагматики по отношению к текстам всех
функциональных разновидностей (Шмелев 1977, Славгородская 1986, Новое в
зарубежной лингвистике 1986, вып.17, Чудинов 1990 и др.). В массовой
коммуникации образ адресата имеет принципиально иную природу, нежели в
личностно ориентированном общении. “Суммарный образ адресата — это
прежде всего общие для определенной аудитории социальные атрибуты.
 42

Коммуникатор обращается к каждому в отдельности, но воздействует не на

некоторый ролевой набор личности, а на отдельные ролевые сегменты, общие
для всех индивидов, составляющих конкретную аудиторию” (Тарасов и др. 1984:
53). Соглашаясь с Е.Ф.Тарасовым, добавим, что адресант воздействует на тот
ролевой статус адресата, который часто определяется картиной мира адресанта,
а не объективной действительностью. В содержании лозунга отражаются общие
социально-ролевые характеристики субъекта речи и формируется суммарный
образ внутрисверхтекстового адресата.

Формально субъект речи в лозунговом высказывании выражается при

помощи местоименных и глагольных форм 1-го лица множественного числа,
последние в некоторых случаях влекут за собой эллипсис местоимения,
поскольку глагольная форма указывает на действующее лицо. Роль эллипсиса в
лозунгах существенна: вся смысловая нагрузка переходит на глагол и
акцентирует внимание получателей лозунга на требуемом действии.

Местоимение мы имеет несколько семантико-прагматических

возможностей. В лозунгах, на наш взгляд, субъект речи употребляет
местоимение мы со значением <я + все>. В этом случае происходит
отождествление адресанта со всем социумом (или социальной группой),
возникает ощущение и убеждение, что “я поступаю как все” (Формановская
1998: 140). Например: Отстоим свободу писателей России! (август 1991,
г.Москва); Горбачев, мы с тобой! (февраль 1990, г.Москва); Спасем нашу
Родину! (апрель 1998, г.Екатеринбург); Хотим жить! (март 1997,
г.Екатеринбург).

В оценочных конструкциях сверхтекста, которые выражают косвенную

имплицитную императивность, как правило, субъект речи также остается
имплицитным: Ельцин — предатель! (март 1993, г.Москва). Психологи,
работающие по методике нейро-лингвистического программирования, считают,
что “потеря субъекта относится к таким утверждениям, которые принимают
форму обобщения по поводу мира... Говорящий пользуется этой формой, когда
принимает правила, подходящие для него и его модели мира, за справедливые и
 43

для других” (Кэмерон-Бендлер 1993: 236), сходным образом интерпретирует

подобные высказывания Е.М.Вольф: “Такая оценка предстает как истинная не в
некотором “возможном мире” субъекта, а в реальном мире и/или во всех
“возможных мирах”. Оценки, представленные как истинные в реальном мире, в
прагматическом аспекте являются безапелляционными, они не предполагают
возможности спора (Вольф 1985: 37). Безапелляционность оценок и суждений
субъекта речи в лозунге обусловлена требованиями жанра.

В части лозунгов адресант представлен метонимически: УрГЮА против

реформы! (апрель 1998, г.Екатеринбург); СИНХ против! (апрель 1998,
г.Екатеринбург); Депутат не трусь! С тобой “Трудовая Россия”! (апрель 1998,
г.Москва). В перечисленных лозунгах имя субъекта замещается метонимическим
наименованием. Легко выстраивается цепочка: название организации —
работники этой организации; название политического движения — сторонники
этого движения. В следующем лозунге групповой субъект обозначается прямо:
Студенты-бюджетники говорят: “Нет всеобщему платному образованию!”
(апрель 1998, г.Екатеринбург).

Грамматический и семантический субъекты могут не совпадать, однако

через позицию объекта прозрачно проглядывает семантический субъект:
Научным коллективам — достойная зарплата и социальные гарантии! (июнь
1998, г.Обнинск); в данном случае субъект — научные сотрудники, члены
сложившихся научных коллективов. В лозунге Ответь, Борис, за что же даром
мы гибнем в шахте под горным ударом! (июль 1998, г.Москва) субъект выражен
местоимением, смысловое наполнение которого восстанавливается из контекста.
Понятно, что в шахте под ударом гибнут шахтеры. Нельзя не отметить, что
лозунг построен путем деформации известных строк из стихотворения
М.Ю.Лермонтова “Бородино”. В текстах лозунгов это редкий пример,
свидетельствующий о чувстве юмора и верности культурным традициям (в
данном случае это касается шахтеров). Нужно отметить, что паспортизация
субъекта речи чаще всего происходит по профессиональной или социальной
принадлежности.
 44

По формальной представленности адресата лозунги в сверхтексте можно

разделить на две группы: лозунги с заполненной позицией адресата (глагольные
формы 2-го лица: Бойтесь опасных минсвязей! (январь 1991, г.Москва);
вокативы: Ельцин! Россия с тобой! (февраль 1991, г.Москва)) и лозунги с
незаполненной позицией адресата (Гласность и свобода! (февраль 1991,
г.Москва)). В сверхтексте достаточно частотны конструкции без указания
адресата, что обусловлено прагматическими условиями — обращенность
экстралингвистически задана уже самой акцией протеста (митинг проходит
часто у здания администрации, Думы, заводоуправления). “Утрата адресата
меняет семантику и прагматику структуры и дает риторическую фигуру:
риторический вопрос, риторическое обращение, эмоциональное восклицание”
(Формановская 1998: 102). В сверхтексте также возможны косвенно
адресованные конструкции с вопросительными словами, например: Кто
уничтожает интеллект России? (март 1997, г.Екатеринбург); Как ты могла
себя отдать на растерзание вандалам, Россия? (сентябрь 1993,
г.Екатеринбург).

Кроме формальной представленности, адресант и адресат в текстах

лозунгов наделяются определенными социальными и психологическими ролями.
Социальная роль как прагмалингвистическая категория складывается из
позиции, которую человек занимает в обществе, функции, свойственной этой
позиции, и нормативного образца поведения, следующего из позиции и функции
(Формановская 1998: 85, см.также: Карасик 1992: 164, Кон 1967: 23 и др.).
Социальные роли адресанта, представленного некоторой совокупностью
митингующих, группой “притесняемых” со стороны государства, и прямого
адресата, представителя власти, определяются как неравноправные:
“подчиненные” и власть предержащие.

Н.И.Формановская подчеркивает, что социальные роли связаны с

социально-психологическими, составляют с ними единство. Социально-
психологические роли адресанта и адресата мы характеризуем как конфликтные,
поскольку они задаются конфликтным типом общения. Исключение составляют
лозунги, использующиеся на митингах поддержки, где адресант и адресат
 45

находятся в отношениях сотрудничества (Держись, Борис, с тобой Россия!

(январь 1992, г.Москва)). Однако подобные лозунги входят в оппозицию с
лозунгами протеста (Долой Бориса Первого! (ноябрь 1998, г.Москва) и таким
образом вовлекаются в общую конфликтную ситуацию. Внелингвистические
факторы социально-психологических противоречий коммуникантов известны, и
отражение этих противоречий на содержательном уровне лозунга выявляется с
учетом прагматической информации.

По мнению А.С.Панарина, в современной российской действительности

преобладает “манихейско-фаталистический тип сознания, характеризующийся
тем, что человеческие судьбы индивидуальным образом, на основе личных
способностей и заслуг, не перерешаемы, что реванш побежденных возможен
только как революционно-эсхатологический, коллективный прорыв в землю
обетованную. Едва ли когда-либо в прошлом манихейский образ обладал столь
сильной социально-психологической достоверностью, как сейчас” (Панарин
1996: 255, 258-259). Манихейско-фаталистический тип сознания выдвигает две
основных идеи: во-первых, мы — проигравшие, побежденные, несправедливо
обделенные; во-вторых, можно все потерянное, отобранное вернуть путем
переворота, насилия, революции.

В лозунговом сверхтексте коллективный субъект речи выполняет

социально-психологическую роль изгоя, которого оттеснили на обочину жизни,
что подтверждается доминирующими уничижительными речевыми
характеризаторами голодный, нищий: Нет реформам, доведшим людей до
нищеты! (июнь 1994, г.Екатеринбург); Голодный врач опасен для больного!
(февраль 1992, г.Йошкар-Ола); Профессора России — нищие! (декабрь 1995,
г.Екатеринбург); Обещали счастливое детство — оказались голодными дети!
(февраль 1996, г.Полевской); Мрем с голоду! (март 1997, г.Екатеринбург);
Остановить обнищание России! (март 1997, г.Екатеринбург); Не обрекайте
школу на нищету! (март 1997, г.Екатеринбург); Мы хотим работать и не хотим
нищенствовать! (март 1997, г.Екатеринбург); У нас денег нет! (апрель 1998,
г.Екатеринбург); Реформы идут — шахтеры голодают! (май 1998, г.Анжеро-
Судженск). Как видим, общий негативный психологический настрой адресанта,
 46

который на речевом уровне выражается в устойчивых предикациях и

определениях, проявляется независимо от социальной или профессиональной
принадлежности коллективного субъекта речи.

Кроме частотных смыслов “голодный” и “нищий”, реализуются

устойчивые смысловые характеризаторы обманутости и обделенности: Нас
объегорили и нас обгайдарили! (февраль 1992, г.Москва); Без зарплаты нам
“труба”! (ноябрь 1997, г.Самара). Неологизм обгайдарить, образованный от
имени собственного, передает особое отношение к реформам правительства
Е.Гайдара: эти реформы признаются грабительскими и несправедливыми.
Лозунги выражают отчаяние людей, катастрофизм мышления. Так, слово труба
имеет значение <конец>, <смерть>. Вместе с тем подобные тексты
свидетельствуют о нежелании людей самостоятельно искать выход из
создавшегося положения. Так, низкая покупательная способность
воспринимается как подавление и не рассматривается, скажем, как стимул к
повышению трудовой активности или проявлению предпринимательской
инициативы. Поэтому быстро и легко рождается болезненное чувство
униженности. Лозунг Когда пришла беда, мы были нужны, а теперь — никому!
(январь 1997, г.Екатеринбург) передает чувства одиночества, ненужности,
отчуждения народа от власти, государства. Все эти характеризующие смыслы
составляют специфику субъекта сверхтекста лозунгов наших дней.

Чувство униженности “притесняемых” каузируется не только

материальными трудностями, но и трудностями психологическими. К группе
“притесняемых” относятся и те люди, которые, кроме среднего материального
достатка, потеряли социальный престиж. Часть этой социальной группы —
рабочие. В СССР пролетариат был провозглашен “творцом истории”, хозяином
страны, а через 70 лет оказался снят с пьедестала. О подобной психологической
ситуации пишет Эрих Фромм в связи с исторической судьбой среднего класса в
1924-1928 годах в Германии: “Перед войной представитель среднего класса
ощущал, что он все-таки не рабочий, он все-таки “кто-то”. После революции
социальный престиж рабочего класса значительно вырос, и соответственно
изменился взгляд на средний класс. Теперь его представителям не на кого было
 47

смотреть сверху вниз; исчезла эта привилегия, которая всегда была одной из
главных радостей в жизни мелких лавочников и тому подобной публики”
(Фромм 1990: 181). После развенчания коммунистической идеологии в
Советском Союзе рабочий класс тоже лишился привилегии считаться “кем-то”.
В сверхтексте обнаруживаются лозунги, сохраняющие обобщенную авторскую
позицию. В таких лозунгах точка зрения напрямую соотносится с
революционной, марксистско-ленинской позицией коллективного субъекта,
характерного для сверхтекста русских тоталитарных идеологем (Купина 1995:
67, см. также: Ромашов 1995). Используются те же номинации семантического
субъекта речи: народ, трудящиеся, рабочие, рабочий класс: Власть народу!
(апрель 1998, г.Кемерово); Долой геноцид трудящихся! (апрель 1998, г.Москва);
Вставай, поднимайся, рабочий народ! (май 1998, г.Владимир); Власть —
Советам рабочих, специалистов и служащих! (май 1998, г.Владимир); Рабочий
класс, организуйся! (март 1998, г.Самара). Стремление к возврату Советской
власти, возможно, обусловлено не столько притягательностью экономической
или политической модели, сколько тоской по ситуации, при которой понятны
социальные роли, ясны ценностные ориентиры и гарантировано сохранение
собственного иерархического положения.
Другую часть группы “притесняемых” составляет средняя интеллигенция:
врачи, учителя, преподаватели высшей школы, инженеры и др. Эта часть людей
“при коммунистах” не была высокооплачиваемой, однако по традиции обладала
высоким духовным престижем русской интеллигенции. Сегодня, будучи
предельно низко оплачиваемой, средняя интеллигенция теряет традиционный
духовный престиж, что отражается в лозунгах с явной социальной
характеристикой адресанта: Не унижайте преподавателя и студента! (апрель
1998, г.Екатеринбург); Чиновники! Вам не стыдно перед учителями? (ноябрь
1997, г.Самара); Просим считать учителя Человеком! (декабрь 1997,
г.Волгоград); Господин Россель, не путайте интеллигенцию с рабами! (январь
1998, г.Екатеринбург). Все эти и подобные лозунги выражают стремление к
возвращению утраченного социально-психологического ролевого статуса.
 48

В противовес чувству изгойства и ненужности групповому субъекту

свойственно чувство собственной значительности — социальной,
интеллектуальной, психологической: Без зарплаты оборонке страна будет
беззащитна! (март 1997, г.Екатеринбург); Достояние нации — нищий учитель?
(декабрь 1996, г.Сыктывкар); Текстильщики без денег — вы без штанов! (апрель
1994, г.Иваново).
Отношения сопоставления в предложениях с союзом “а” актуализируются
контрастными содержательными компонентами, которые подчеркивают
гражданскую, культурную ценность субъекта: Мы — граждане, а не толпа, мы
— народ, а не элементы! (апрель 1990, г.Москва); Рабочие — люди, а не скоты!
(апрель 1998, г.Н.Новгород). Показательно, на наш взгляд, что утверждение
значительности происходит через отрицание уничижительного отождествления:
Мы не пыль на ветру! (май 1998, г.Владивосток); Мы не Гулаг! (май 1998,
г.Инта).
Отождествление большой части населения с группой “притесняемых”
говорит о нарастании чувства групповой обиды. По законам массовой
(групповой) психологии в случаях групповой обиды начинает работать принцип,
при котором побежденный, униженный обретает духовный престиж и моральное
превосходство над победившим. По словам Н.Бердяева, такой парадокс берет
свое начало в христианской этике: “Мытарей и грешников Евангелие поставило
выше фарисеев, нечистых выше чистых, не исполнивших закон выше
исполнивших, последних выше первых” (Бердяев 1993: 96).
Каким образом чувство морального превосходства проявляется в
лозунгах? Моральное превосходство закрепляется в языковой прагматике на
грамматическом уровне:
а) в императивных конструкциях, в особенности периферийных
(например, инфинитивный императив), которые имеют отчетливую социальную
маркировку: их употребление естественно в речи “начальника”, но не в речи
“подчиненного” (Храковский, Володин 1986: 197; Апересян 1995: 140): Сначала
прибавьте зарплату, потом повышайте квартплату! (май 1997, г.Москва);
Обеспечьте трудящимся достойную жизнь! (сентябрь 1997, г.Москва); Не
 49

праздновать, а протестовать! (декабрь 1998, г.Новосибирск); Хватит

обещаний, пора делать! ( февраль 1998, г.Москва); Губернатор и
правительство должны отвечать за свои слова! (январь 1998, г.Екатеринбург);
Никаких компромиссов в борьбе за социализм! (ноябрь 1997, г.Москва);
б) в употреблении личного местоимения ты со значением <ты хамское>
(см.: Апресян 1995а), с помощью которого говорящий маркирует свой более
высокий статус, только в ситуации акции протеста не административный, а
моральный: Ельцин! Когда твои реформы дадут результат? (апрель 1998,
г.Самара); Ельцин! Не тебе судить о нашем мэре! (октябрь 1997, г.Ленинск-
Кузнецкий); Терентьев! Отдай вкладчикам деньги! (ноябрь 1997,
г.Владивосток). Употребление местоимения ты возможно и со значением <ты
фамильярное, панибратское>: Борис, ты не прав! (апрель 1993, г.Москва);
Зюганов, не бойся Бориса Первого! (сентябрь 1997, г.Москва).
Эта черта психологического превосходства протестующего субъекта
обусловлена тем, что “в массе в силу одного только факта своего множества,
индивид испытывает чувство неодолимой мощи, позволяющее ему предаться
первичным позывам, которые он, будучи одним, вынужден был бы обуздывать.
Для обуздания их повода тем меньше, так как при анонимности, а тем самым и
безответственности масс совершенно исчезает чувство ответственности, которое
всегда индивида сдерживает”, — пишет Ле Бон в “Психологии масс” (цит. по:
Фрейд 1991: 75). Психологическое превосходство протестующего субъекта
проявляется и в использовании в лозунгах сниженной, в том числе бранной
лексики, адресованной представителям властных структур. Хотя В.И.Жельвис
справедливо отмечает “оборотную” сторону инвективной лексики, выступающей
“не как символ социального доминирования, а, наоборот, как оружие слабых,
как некое подобие компенсации за невозможность ответить обидчику более
ощутимыми средствами” (Жельвис 1997а: 57).

На фоне социально-ролевой позиции субъекта сверхтекста,

заключающейся в роли проигравшего, побежденного, несправедливо
обделенного, но обладающего моральным превосходством над победившим,
формируется образ адресата — виновника плачевного положения группового и
 50

коллективного субъекта. Лозунговый текст заостряет социально-ролевые

позиции коммуникантов. Внутрисверхтекстовой прямой адресат лозунга —
субъект с противоположной социальной и психологической ролью. “Выбор
“инакомыслящего” адресата повышает заряд полемичности, напряженности,
трагической контрастности, дает возможность обнажить мотивы драмы,
несогласия” (Степанов 1988б: 120). Этот вывод Г.В.Степанова об адресате
художественного текста можно спроецировать на современный лозунг: в
качестве “инакомыслящего” адресата видятся властные государственные
структуры, политики и чиновники, их представляющие. “Традиционно русский
народ виновниками своего бедственного положения считает господствующие
классы” (Бердяев 1990: 14). “Вся русская интеллигенция не любила государство
и не считала его своим. Государство — это были “они”, чужие, “мы” же жили в
ином плане, чуждом всякому государству” (Там же: 54). В лозунговом
сверхтексте дихотомии “народ” и “государство”, “народ” и “капитал”, о которых
говорил Н.Бердяев, также присутствуют и выглядят не менее достоверно, чем в
1917 году: Долой власть, убивающую народ! (май 1997, г.Курган); Все, что
украдено, верните народу! (октябрь 1997, г.Н.Тагил).

Характеризуя власть как враждебную, адресант имеет для этого

основания. “Узурпация “приватизации” номенклатурой породила
монополитический номенклатурный бизнес; круговая порука стала главным
препятствием свободной рыночной соревновательности. Картина мира,
основанная на фаталистических презумпциях коллективной судьбы, связана и со
своекорыстной политикой номенклатурной приватизации” (Панарин 1996: 259-
261). Номенклатурная приватизация способствует насаждению идеологии
групповой обиды вместо идеологии индивидуального успеха. Наиболее
частотный речевой характеризатор адресата содержит смысл “воровать”,
“красть” — <преступно присвоивать, похищать чужое>: У нас украли победу!
(май 1997, г.Москва); Отдайте 8 украденных зарплат! (март 1997,
г.Екатеринбург); Верните ограбленные вклады-92! (май 1997, г.Москва);
Воровство или новый Октябрь! (ноябрь 1997, г.Москва); Все, что украдено,
верните народу! (февраль 1998, Н.Тагил); Грабители! Кто из вас украл
 51

зарплату? (февраль 1998, Н.Тагил); Хватит грабить! (апрель 1998,

г.Екатеринбург). Таким образом, адресат выступает как объект обвинения и
характеризуется как вор и грабитель.
Противопоставление коммуникантов на содержательном уровне
следующее: на одной стороне голодные и нищие, на другой — воры и грабители.
Цепочка хода мысли (Матвеева 1990: 23) очевидна: мы — голодные и нищие,
потому что вы у нас все украли.
Приниженным психологически свойственно обращаться к
покровительственным инстанциям, а не к юридической защите. В текстах
лозунгов нередко встречается взывание о помощи. В таких случаях адресат
лозунга наделяется силой, способной извне разрешить затруднения адресанта:
Помогите нам выжить! (март 1993, г.Москва); Поднимите народ с колен!
(ноябрь 1997, г.Владивосток); Дайте денег! (апрель 1998, г.Екатеринбург);
Господин Губернатор, спаси Данилу-мастера! (февраль 1997, г.Екатеринбург).
Воздействующая сила последнего из приведенных лозунгов определяется не
только оппозицией господин — работник, но и опорой на сказы П.П.Бажова,
герой которых — Данила-мастер — воплощал лучшие черты знаменитых
уральских мастеров.
Надежды на лучшую жизнь часто связываются с конкретным политиком.
Последнее, в частности, можно интерпретировать как свидетельство снятия
ответственности за собственную судьбу с самого субъекта. В этом плане
особенно показателен лозунг Истрепалась вся одежда, на тебя, Аман,
надежда! (апрель 1998, г.Кемерово). Другие примеры: Мы верим только
Лебедю! (апрель 1996, г.Екатеринбург); Ельцин — наша надежда! (январь 1991,
г.Москва); Президент, не дай на растерзание страну и народ свой!!! (февраль
1998, г.Владивосток).
Такая черта коллективного субъекта, как поиск покровителя, крепкой руки
отражает элементы патриархальной парадигмы — представлений об обществе
как единой семье во главе с суровым, но справедливым и заботливым отцом.
Свидетельством подобного подхода к властям является и персонификация
 52

группового адресата в лице одного из политиков. Устойчивая патриархальная

парадигма противоречит демократическим основам общества.

Нужно сказать, что субъект сверхтекста лозунгов не проецируется на

единую социальную или политическую группу. В условиях социальной
поляризации общества, отсутствия единой идеологии становится невозможной и
единая коллективная точка зрения. Кроме того, социальная группа не может
структурироваться только стихийно; требуется сознательная работа по ее
формированию: “...социальную группу, мобилизованную вокруг общего
интереса и обладающую единством действия, нужно производить, создавать
путем постоянной целенаправленной работы, социально-культурной и в то же
время политической — ...через конструирование представлений (в широком
интервале от номинаций и практических таксономий до идеологем, мифов и
“научных” теорий) о группе” (Бурдье 1994: 189-190). У совокупности
митингующих нет социального представителя, доверенного лица. Групповая
персонификация субъекта с помощью номенклатурных наименований
подчеркивает тенденцию к формированию совокупности групповых субъектов,
объединенных точкой зрения на мир. Это проявляется в лозунгах, которые
выполняют “назывную” функцию: Федерация профсоюзов Свердловска! (май
1998, г.Екатеринбург); Союз советских офицеров! (май 1998, г.Москва);
Российская коммунистическая рабочая партия! (май 1998, г.Екатеринбург);
Коммунистическая партия Российской Федерации! (май 1998, г.Владивосток);
ЛДПР! (апрель 1998, г.Москва); НБП! (апрель 1998, г.Москва); Трудовая Россия!
(ноябрь 1997, г.Екатеринбург). Как видим, в основном это политические партии
и движения коммунистической ориентации. Они пытаются придать
политическое звучание экономическим требованиям митингующих. До
настоящего момента группа “притесняемых” не получила яркой политической
окраски.

Обратимся к третьему компоненту коммуникативной ситуации акции

протеста — косвенному адресату. На присутствие косвенного адресата
высказывания впервые было обращено внимание представителями теории
 53

речевых актов (Кларк, Карлсон 1986). Нас интересует один из типов косвенных
адресатов, выделяемых Г.Кларком и Т.Карлсоном, — тип непосредственного
косвенного адресата — публичные сторонние участники. “Открытые письма,
адресованные “Президенту”, “нефтяным кампаниям”, публикуются как
политические заявления в газетах и жураналах. Хотя такие письма и адресованы
конкретным людям, их главные адресаты — читатели газет и журналов,
являющиеся сторонними участниками этих публичных актов. Без информативов
по отношению к читателям эти публичные акты лишаются своей цели” (Кларк,
Карлсон 1986: 279). Г.Г.Почепцов определяет косвенного адресата следующим
образом: “Косвенный адресат — это он, противостоящий я и ты. С другой
стороны, косвенный адресат находится здесь, при речевой интеракции я и ты,
самым непосредственным образом влияя на коммуникантов” (Почепцов 1987:
37, см. также Бабаян 1998, Формановская 1998). В ситуации акции протеста
косвенный адресат является коммуникативно существенным. Любой получатель
лозунга становится непосредственным косвенным участником коммуникации.
Хотя внешне лозунг адресован государственным деятелям, представляющим
официальную власть, он обретает свою силу только благодаря публичному
выражению, благодаря присутствию косвенного адресата, которым является
неисчислимое множество получателей лозунга.

Мы выявили социально-психологические роли адресанта и адресата в

сверхтексте. Какая же социально-психологическая роль предназначена
косвенному адресату? Понятие косвенного адресата возможно соотнести с
нададресатом в теории М.М.Бахтина: “В разные эпохи и при разном
миропонимании этот нададресат и его идеально верное ответное понимание
принимают разные конкретные идеологические выражения (бог, абсолютная
истина, суд беспристрастной человеческой совести, народ, суд истории, наука и
т.п.)” (Бахтин 1996: 337). Нададресат в понимании М.М.Бахтина (см. также:
Степанов 1988б: 113-124) мыслился, прежде всего, по отношению к
художественному тексту, поэтому “нададресат неисчислим по природе: смена
читательских поколений непрерывна, как непрерываема история человеческой
цивилизации” (Степанов 1988б: 124). Конечно, жизнь художественного
 54

произведения несопоставима с “жизнью” лозунга во время акции протеста,

лозунг не рассчитан на “смену читательских поколений”. Косвенный адресат,
или нададресат, лозунгового сверхтекста находится не в “метафизической дали”,
а максимально приближен во времени и пространстве к адресанту, потому
возможно сказать, что социальная позиция косвенного адресата в сверхтексте
весьма обобщенна: косвенный адресат — современник, участник и свидетель
происходящих событий.

При этом косвенный адресат приближен к адресанту не только во времени

и пространстве, но и психологически. По исследованию В.Н.Бабаяна, косвенный
адресат (молчащий наблюдатель — в терминологии В.Н.Бабаяна) может
объединяться, вступать в альянс с одним из членов коммуникативного акта
против третьего (Бабаян 1998: 12). В сверхтексте лозунгов, на наш взгляд,
адресант объединяется с косвенным адресатом против прямого адресата.
Косвенный адресат лозунга мыслится как потенциальный союзник субъекта
сверхтекста, проявляющий “идеально верное ответное понимание” адресанта.
Лингвистическим маркером альянса адресанта и косвенного адресата могут
являться инклюзивные местоимения, собирательные существительные,
существительные во множественном числе (Бабаян 1998: 13). В сверхтексте
лозунгов косвенный адресат выражается лингвистически эксплицитно с
помощью существительных, передающих семантику собирательности
(Программа 500 дней — программа для народа! (сентябрь 1990, г.Москва));
существительных во множественном числе (Душителям нации нет места в
Кремле! (октябрь 1997, г.Москва)). Как мы уже отмечали, коллективный субъект
выражается местоименными формами 1-го лица множественного числа со
значением <я + все> (72 года их террора и нашего позора! (октябрь 1990,
г.Иркутск), Мы против очернения нашей истории! (ноябрь 1990, г.Омск)). Под
“всеми” и подразумевается косвенный адресат, выполняющий социально-
психологическую роль союзника. Об этом же свидетельствует употребление
глагольных форм 1-го лица множественного числа со значением совместного
действия или переживания (Защитим КПСС! (февраль 1991, г.Москва), Бюро
обкома — не верим! (февраль 1990, г.Волгоград)).
 55

В сверхтексте есть лозунги, в которых отсутствуют формальные маркеры

косвенного адресата. Но даже не проявляя себя в каждом отдельном лозунге,
косвенный адресат обязательно присутствует в сверхтексте как целостном
образовании.

Г.А.Золотова выделяет несколько типов отношений субъекта речи и

адресата в тексте, называя их регистровыми вариациями (Золотова 1995: 120-
132). В сверхтексте лозунгов отношения коллективного адресанта и косвенного
адресата строятся, по нашему мнению, по генеративно-волюнтативной
вариации: “...не от говорящего Я к потенциально-обобщенному ТЫ, а от
обобщенного ВСЕ к потенциально-конкретному ТЫ” (Золотова 1995: 131).
Коллективный субъект речи обращается к косвенному адресату как к
потенциально-конкретному члену общества. Лозунг предназначается не
обобщенному косвенному адресату, а вовлекает в сферу своего воздействия
любого человека, ставшего получателем лозунга, и навязывает ему роль своего
союзника.

Массовая адресация лозунга в редких случаях подчеркивается

обращением: Граждане России! Почтите память жертв 73-х летнего террора
большевиков против своего народа! (ноябрь 1990, г.Комсомольск-на-Амуре);
Люди! Будьте разумны! Не допустите ошибки по поводу переименования
города! (февраль 1991, г.Екатеринбург); Граждане России! К старому возврата
нет! (март 1993, г.Екатеринбург); Люди мира! Защитите нас от российского
фашизма! (май 1995, г.Грозный). В последнем случае позиция субъекта речи
демонстрирует нежелание обращаться к стране, с которой ведется война,
поэтому адресатом является мировая общественность.

Подведем итоги анализа субъектно-объектной организации сверхтекста

лозунгов.

Коммуникативная ситуация протеста включает три компонента: адресант,

адресат и косвенный адресат (молчащий наблюдатель).
 56

Адресант может быть выражен: а) грамматически: при помощи

местоименных и глагольных форм 1-го лица множественного числа; б)
семантически: через позицию грамматического объекта в тексте лозунга; в)
метонимически. Паспортизация субъекта протеста возможна по
профессиональной или социальной принадлежности.

Позиция адресата в лозунговом тексте может быть

заполненной/незаполненной. При заполненной позиции адресат выражен
глагольной формой 2-го лица или вокативом.

Лингвистическим маркером косвенного адресата могут являться

инклюзивные местоимения, собирательные существительные, существительные
во множественном числе.

Социально-психологические роли коммуникантов распределяются

следующим образом: адресант — ущемленный в правах, обездоленный и потому
протестующий, адресат — властвующий, ущемляющий права и личное
достоинство адресанта, косвенный адресат — союзник адресанта.

1.3. Темпоральная и локальная характеристика сверхтекста лозунгов

Категория темпоральности и локальности, или — в соединении —

категория хронотопа (Бахтин 1974: 134), достаточно полно исследована в
лингвистике применительно к текстам разных функциональных стилей (Бахтин
1974, Гальперин 1981, Лихачев 1987, Майданова 1987, Матвеева 1990,
Москальская 1981, Тураева 1979 и др.). В сверхтексте лозунгов категории
темпоральности и локальности имеют свою специфику.
Восприятие времени возможно только через события: “Где нет событий —
нет и времени” (Лихачев 1979: 213). Какие же события отражаются в сверхтексте
лозунгов?
Оглядываясь на выделенные тематические линии сверхтекста, видим:
тематика напрямую связана с материальными и психологическими трудностями,
переживаемыми в переходный период людьми, которые становятся субъектом
 57

протеста. Социально-политические изменения в стране вплотную “приближены”

к человеку, они близки ему, потому что непосредственно влияют на его
материальное и социальное положение. В большинстве своем микротемы
сверхтекста включены в личную сферу (Апресян 1995б: 645) митингующих.
Ю.Д.Апресян дает широкое определение личной сферы: “...в эту сферу входит
сам говорящий и все, что ему близко физически, морально, эмоционально или
интеллектуально: некоторые люди, плоды труда человека, его неотъемлемые
атрибуты и постоянно окружающие его предметы; дети и животные, поскольку
они требуют его покровительства и защиты; а также все, что находится в момент
высказывания в его сознании. Личная сфера говорящего подвижна — она может
включать большее или меньшее число объектов в зависимости от ситуации”
(Апресян 1995а: 645-646). Такие тематические линии, как экономические
реформы и новые экономические реалии; явления, сопровождающие
экономические реформы и связанные с ухудшением материального и
социального положения субъекта (безработица, рост цен, налогов и др.);
невыплата зарплаты важны для субъекта так же, как и микротема детства, и
входят в личную сферу субъекта сверхтекста. По словам Н.Д.Арутюновой,
которая разводит значение концептов событие и факт с логико-
лингвистических позиций, “событие принадлежит жизненному пространству,
разделенному на пересекающиеся личные сферы” (Арутюнова 1999а: 525; см.
также: Степанов 1995: 111-119), “...чтобы происходящее могло стать событием,
оно должно стать для личности-носителя сознания чем-то из ряда вон
выходящим, более или менее значительно меняющим его поведение” (Руднев
1996: 126). В лозунге отражается событие как социальное явление, имеющее
место в политической, экономической, общественной жизни страны и
обладающее значимостью для определенной социальной группы, а теоретически
— для всего народа. В настоящем социально-политическом пространстве, а
следовательно, и в сверхтексте нет события, которое бы структурировало
лозунги, как это наблюдается в сверхтексте идеологем тоталитарного языка, где
Октябрьская революция отражается как центральное событие, становится точкой
отсчета для всех лозунгов или — шире — для идеологии в целом (см.: Купина
 58

1995: 60). В лозунговом сверхтексте отражаются события, имеющие “рядовое”

значение для не входящих в “притесняемую” группу, не затрагивающие “личную
сферу” косвенных адресатов. “Событие в жизни одного может пройти не
замеченным для другого” (Арутюнова 1988: 172). Иными словами, событие для
митингующих, например, в г.Полевском из-за невыплаты зарплаты не
становится событием “на оси жизни” для тех, у кого нет “личной”
заинтересованности в ее выплате. Событие для одних тем самым низводится для
других до значения факта как “способа анализа событий действительности”;
факт есть “величина объективная”, он отбрасывает все то, что обнаруживает
связь с личностью” (см.: Арутюнова 1998: 499). Таким образом, в лозунговом
сверхтексте находят отражение события, обладающие значимостью в картине
мира адресанта. События эти не являются строго упорядоченными.
Лозунг, его жанровые характеристики, требует актуальности,
злободневности, его содержание тесно связано с конкретным моментом
действительности, он является реакцией на событие, важное в настоящий
момент для определенной социальной группы. Отражение реального потока
времени в тексте получило в лингвистике название объективного времени:
синтез отраженного реального и перцептуального времени с преобладающей
ролью первого, когда отображаемое связывается с определенным моментом или
периодом жизни субъекта, национальной или мировой истории, будем называть
объективным временем текста (Москальская 1981: 12). Объективное время в
тексте лозунга, как в целом в публицистическом стиле, имеет точкой отсчета
текущий момент действительности. Точка отсчета, векторный нуль (Тураева
1979: 46, 47) играет важную роль для темпоральной структуры текста: “наличие
некоторой точки отсчета необходимо. Именно это и делает возможным
реализацию временных значений глагольных форм — передачу разобщенности,
неразобщенности с точкой отсчета” (Там же: 46). Совокупность лозунгов,
образуя сверхтекст, не создает временной структуры; события, отражаемые в
сверхтексте, не имеют временной последовательности, но имеют общую для
всех точку отсчета — текущий момент действительности, “теперь”, “сейчас-
ситуацию”.
 59

Лозунг в ситуации протеста часто оперирует формой императива. “При

повелительном наклонении глагольное действие всегда относится (за
исключением “вневременных” высказываний типа не в свои сани не садись) к
будущему времени. Таким образом императив характеризуется отсутствием
противопоставленности настоящего-будущего времени прошедшему, то есть
отсутствием морфологической категории времени как таковой. ...Временная
“ущербность” императива проистекает также из его жесткой дейктической
привязки к наличной речевой ситуации” (Сильницкий 1990: 92). Еще раз
подчеркнем, что императивные формы в лозунгах указывают на ситуацию
настоящего. Итак, центральная темпоральная координата в сверхтексте лозунгов
— настоящее время, выражаемое лексическими, глагольными и ситаксическими
средствами.
Лексические сигналы объективного времени в лозунгах редки: Когда
пришла беда, мы были нужны, а теперь — никому! (январь 1997,
г.Екатеринбург). Точное указание количества месяцев/лет в тексте лозунга
имеет, как правило, дополнительную смысловую нагрузку — увеличение силы
воздействия, например: Без зарплаты 10 месяцев (март 1997, г.Екатеринбург);
Два года нет выплаты на детей! Сколько еще ждать? (январь 1998,
г.Екатеринбург); Не получаем зарплату с августа 1998г! (апрель 1998,
г.Екатеринбург); 72 года их террора и нашего позора (октябрь 1990, г.Иркутск);
Да здравствует 80-летие Великого Октября! (ноябрь 1997, г.Москва).
Близкая соотнесенность содержания лозунга с реальным временем
позволяет опускать прямые темпоральные указатели в лозунговом тексте. На
первый план выходят косвенные темпоральные указатели (Чернухина 1984: 55-
71). В качестве косвенных темпоральных указателей чаще всего выступают:
— имена собственные: Горбачев не президент, а диктатор! (октябрь
1990, г.Иркутск); Защитим Гдляна и Иванова от роя Яриных! (октябрь 1990,
г.Москва); В отставку Ельцина — Гайдара! (декабрь 1992, г.Москва); Долой
большевистских грабителей Зорькина, Воронина, Хасбулатова! (март 1993,
г.Екатеринбург);
 60

— наименования организаций: КПСС дождется своего Нюрнбергского

процесса (ноябрь 1990, г.Комсомольск-на-Амуре); Поддерживаем бойкот
Гостелерадио СССР (март 1991, г.Москва); За Конституцию и права
Верховного Совета будем стоять насмерть (сентябрь 1993, г.Екатеринбург);
Ельцину верим, съезду нет (март 1993, г.Москва); Долой правительство и
продажную Думу (ноябрь 1997, г.Москва).
Грамматические средства выражения объективного времени —
глагольные формы. Основным значением является значение настоящего
времени. Для выражения значения настоящего времени используются
глагольная форма настоящего времени несовершенного вида — в том числе со
значением вневременности. “При изображении конкретного действия значение
вневременности метонимически сливается с представлением о настоящем
времени” (Виноградов 1986: 465): Права человека нарушаются не только в
Чечне! (март 1995, г.Екатеринбург); Меняем барак на правительственную дачу!
(декабрь 1996, г.Екатеринбург); Кто уничтожает интеллект России?! (март
1997, г.Екатеринбург); Ельцину верим, съезду — нет! Даешь референдум! (март
1993, г.Москва).
К настоящему времени со значением вневременности (концептуальности)
относятся и экспрессивные синтаксические безглагольные конструкции: Мэр
Коняхин — порядок в городе! (октябрь 1997, г.Ленинск-Кузнецкий);
Коммунисты! Питерцы с вами! (ноябрь 1997, г.Москва); Наука — 4%
бюджета! (декабрь 1997, г.Москва); Мы — русские, с нами — Бог! (октябрь
1993, г.Москва).
К настоящему времени притягиваются и глагольные формы прошедшего
времени. Прошедшее время чаще всего имеет перфектное значение, то есть
указывает на то, что действие произошло в прошлом, а результат сохраняется в
настоящем: Народ России! Наступил уже час пробудиться от иллюзорного сна!
(сентябрь 1993, г.Екатеринбург); Нас вырастил Сталин на верность Родине!
(октябрь 1993, г.Москва). Глагольные формы будущего времени также тесно
связаны со значением настоящего времени: действие, выражаемое формой
будущего времени совершенного вида, исходит из настоящего, простираясь в
 61

будущее в его результате: Дорогие депутаты! Поменяемся зарплатой? (февраль

1992, г.Йошкар-Ола); Этот съезд Россию съест! (март 1993, г.Москва); Ельцин!
Когда добьешься свободы российских журналистов? (август 1997, г.Москва).
Итак, объективным временем в сверхтексте лозунгов является настоящее
время, включенное в широкий темпоральный и ситуативный контекст. В
сверхтексте точка отсчета объективного времени так и остается “точкой”, не
образуя темпоральной направленности всего сверхтекста как целостного
образования. Темпоральная характеристика сверхтекста фиксирует положение
дел в “настоящем”.
Несмотря на то, что основной темпоральной координатой является
настоящее время, в лозунговом сверхтексте складывается тенденция
направленности в будущее. Тенденция направленности в будущее соотносится,
на наш взгляд, с циклическим типом социального времени.
Политологи заявляют о временной дихотомии современного мира,
проявляющейся в различении линейного и циклического типов социального
времени. Линейное время предполагает долговременность кумулятивных
процессов, которые способствуют наращиванию качественно новой информации
о материальных и социальных ресурсах общества (см.: Бурлова 1997, Панарин
1996). “Циклическое время вращается по кругу и представляет собой
перетасовку карт из одной и той же колоды. Общественный процесс выступает
как игра с нулевой суммой: изъятие у одних для возвышения других. И
поскольку совокупный общественный потенциал в этой системе практически не
растет или растет крайне медленно, то энергия социального возвышения (одних)
примерно равна энергии социального падения (опустошения) в отношении
других. Достигнув точки абсолютного упора, маятник истории поворачивается в
противоположном направлении” (Панарин 1996: 75). Ощущение цикличности
времени характерно, в частности, для манихейско-фаталистического типа
сознания, которое, по данным лозунгового сверхтекста, свойственно
коллективному протестующему субъекту. Циклическое время движется
“скачками” и предполагает, предопределяет социальный взрыв, который
поменяет местами “верхи” и “низы” общества, это повторяемость событий.
 62

Циклическое время, выделяемое политологами, соотносится с динамической

моделью пространства (Яковлева 1993).
В сверхтексте российских лозунгов временная направленность в будущее
индуцируется содержательным контекстом. Будущее в лозунговом сверхтексте
удивительно похоже на прошлое: “скачком” в будущее мыслится революция: Да
здравствует новая революция! (ноябрь 1997, г.Москва); Лимит на революции не
исчерпан! (май 1998, г.Москва); Революции быть! (май 1998, г.Санкт-
Петербург); Страну спасет диктатура рабочего класса! (май 1993, г.Москва);
Дзержинский — вместо Чубайса! (ноябрь 1997, г.Москва). В качестве сигналов,
ассоциативно напоминающих пути достижения будущего, выступает
идеологическая лексика: диктатура пролетариата, революция, имя собственное
Дзержинский. Характерно, что эти сигналы имплицитно содержат смысл
“насилие”.
Возможно выделить темпоральную оппозицию, представленную
лексическими конкретизаторами сегодня — завтра, которая вносит прямое
указание на будущность и ее характер:
Сегодня мы с плакатом, завтра — с автоматом! (март 1990, г.Москва).
“Завтрашнее” событие не конкретизируется и не называется, но, по сравнению с
“сегодняшней” ситуацией, положение будет ухудшаться и вынудит к крайним
мерам: слово автомат выступает как знак психологической готовности к
насилию.
Сегодня Сербия — завтра Россия! (июль 1993, г.Екатеринбург).
Сопоставление России — Сербии акцентирует внимание на потенциальной
возможности гражданской войны в России.
Сегодня вы нас — завтра мы вас! (май 1998, г.Волгоград). Несмотря на
содержательную неопределенность, подтекст лозунга прогнозирует
насильственные действия в ближайшем будущем, “завтра”, которые внесут
кардинальное изменение в ход жизни — притесняемые и притесняющие
поменяются местами.
Как видим, образ “завтра” сопровождается смыслами, связанными с
насилием (автомат, гражданская война). Данные сверхтекста подтверждают,
 63

что “общественная жизнь современной России сориентирована на прежние

идеалы циклического возвращения к романтике насилия” (Бурлова 1997: 21-22).

Пространственная характеристика сверхтекста тесно связана с

географической территорией России. Единым затекстовым денотатом
рассматриваемого сверхтекста является Россия, ее социальное пространство.
Соответственно локальное поле лозунгов охватывает все географическое
пространство России. Каждый лозунг сверхтекста имеет прямое отношение к
указанному денотату, поэтому в содержании лозунга не обязательно появляется
локальный указатель.
Ключевым пространственным указателем является наименование страны
Россия (Русь). Пространственный указатель Россия имеет и символическое
значение. В контекстном окружении ключевого слова Россия в лозунговом
сверхтексте прослеживается две тенденции.
Во-первых, контекстные партнеры лексемы Россия часто передают
негативные смыслы:
а) “зависимость”, “униженность”, “второстепенность”, например: Россия
без науки — колония Запада! (декабрь 1997, г.Москва); Как ты могла себя
отдать на растерзание вандалам, Россия? (сентябрь 1993, г.Екатеринбург);
Нет репетиции захвата России! (июль 1998, г.Владивосток). Чувство
национального унижения передается и широко распространенной
клишированной моделью современных лозунгов кто? что? + позор России, в
которой вербализуется отрицательная морально-этическая оценка собственной
страны: Нищий профессор — позор России! (февраль 1994, г.Екатеринбург);
Голодный студент — позор России! (апрель 1998, г.Екатеринбург);
Правительство — позор России! (январь 1998, г.Н.Тагил);
б) “гибель”, “уничтожение”, свидетельствующие о катастрофизме
мировосприятия: Реформы Бориса — гибель России! (март 1997,
г.Екатеринбург); Россия на голгофе идеологического черепа государственных
мертвецов!!! (сентябрь 1993, г.Екатеринбург); Конец России близок! (апрель
1998, г.Санкт-Петербург); Ельцин+Чубайс — это смерть России! (июнь 1997,
 64

г.Москва); Люди! Очнитесь! Россия в беде! Где вы, Пожарские? Минины, где?
(ноябрь 1997, г.Москва). Имплицитно негативный смысл присутствует в текстах
лозунгов, в которых реализуется намерение “спасать” ( т.е. избавлять от чего-
нибудь страшного) Россию от врагов: Спасение России — главная цель! (май
1998, г.Владивосток); Спасем нашу Родину! (апрель 1998, г.Екатеринбург).
Таким образом, признаки, приписываемые России в реальном
презентивном плане, указывают на то, что для массового сознания типично
восприятие России как пассивной жертвы, страдающей родины, нуждающейся в
спасении.
Во-вторых, в лозунгах ключевое слово Россия употребляется и в
положительном контексте. Положительное представление о России как о
великой и сильной стране, как правило, связано с мифологизированной
ретроспекцией, в тесном переплетении со словами-идеологемами социализм,
социалистический: Да здравствует Россия советская, социалистическая!
(январь 1993, г.Москва); Труд! Народовластие! Социализм! Россия! (август 1998,
г.Екатеринбург); Россия будет великой и социалистической! (май 1997,
г.Москва). Наследуя идеологическое содержание, пространственный символ
Россия автоматически расширяется до территориальных границ Советского
Союза: Мы верим: воспрянет Великая Русь! И будет воссоздан народов Союз!
(ноябрь 1997, г.Москва). Россия мыслится центром духовного единения, которое
приведет к восстановлению социалистического государства: Восстановим Союз
братских народов на основе социализма! (ноябрь 1997, г.Москва); Союзу
братских народов — быть! (май 1997, г.Москва); В СССР! (январь 1998,
г.Севастополь); Мы с тобой, братская Белоруссия! (ноябрь 1997, г.Самара). В
перечисленных лозунгах смысл “единство” передается лексемой с
идеологическими коннотациями: братский — “близкий, родственный по духу,
глубоко дружеский” (МАС, т.1: 52), широко употребляемой в тоталитарном
языке. “В сверхтексте тоталитарных идеологем при частом употреблении слова
народ нейтрализовалась сема национальность при актуализации семы
социальная общность” (Купина 1995: 67). “Идеологическое содержание
пространственного символа Советский Союз полностью соответствует “главной
 65

организующей идее” тоталитарного мышления — идее “единства большого

общества” (Купина 1995: 56).
В оппозицию с идеей “единства большого общества” вступает идея
национальной исключительности, с которой связано гиперболически
положительное восприятие образа России, ее возвеличивание. Например: Да
здравствует Россия! Да здравствует Фронт национального спасения! (декабрь
1992, г.Москва); За Русь, за Россию, за русских! За святую черносотенную Русь!
(апрель 1993, г.Екатеринбург). Примечательно, что в тексте лозунга
легализовано слово черносотенный. Употребляясь в одном ряду со словом
святой, оно утрачивает негативные коннотативные смыслы, наведенные
культурно-фоновым содержанием. В лозунге Россия — все, остальное — ничто!
(май 1998, г.Москва) возвеличивание России основано на противопоставлении
русского и нерусского при абсолютизации русского. В сверхтексте
эксплуатируется словообразовательное гнездо с корнем росс/русс и слово Русь,
которое не входит в состав гнезда (см.: Тихонов 1985: 49, 881), с актуализацией
и гиперболизацией семы национальность. Например, Русским — русское
правительство! (апрель 1992, г.Москва); Мы — русские! С нами — Бог! (октябрь
1993, г.Москва). В лозунгах националистического типа положительный
проспективный план часто связывается с избавлением от этнически чужих
жителей России, представляемых обобщенно: Инородцев вон из России! (октябрь
1993, г.Москва) или конкретно: Жиды! Вон в Израиль! (октябрь 1990, г.Москва);
Чернокожие, убирайтесь из Москвы! (октябрь 1993, г.Москва).
“Осознанная любовь к своему народу не соединима с ненавистью к
другим. ... ненависть к другим народам (шовинизм) рано или поздно переходит и
на часть своего народа — хотя бы и на тех, кто не признает национализма”
(Лихачев 1987: 466-467). Наблюдаемое детабуирование лексики, содержащей
коннотацию уничижения при именовании различных национальностей,
свидетельствует о неблагополучии в сфере духовной культуры.

Другие локальные указатели демонстрируют пространственные точки и

границы сверхтекста российских лозунгов. Появление названия конкретного
 66

города, региона обусловлено, как правило, политической или экономической

напряженностью. В этих случаях в лозунге содержательно важно назвать
конкретное место, так как локальный указатель подчеркивает единичность
происходящего, необходимость словесно обозначить “горячую точку” России. В
пространственной карте сверхтекста лозунгов зафиксированы географические
российские объекты.
Отдельные города России: Москва — третий Рим, а не Содом (январь
1991, г.Москва); Екатеринбург — Свердловск. История отцов и дедов не
продается, не предается! (февраль 1991, г.Екатеринбург).
В ряду локальных указателей, обозначений субъектов Российской
Федерации, в сверхтексте особую позицию занимает топоним Чечня/Ичкерия. В
качестве сильного контекстного партнера выступает слово война, которое
притягивает другие слова из этой тематической сферы: солдат, каратель. Это
говорит о том, что тема войны с Чечней в то время, когда велись активные
военные действия, являлась одной из самых актуальных, значительных в
общественном сознании. Причем протестующий субъект в лозунгах — на
стороне мятежной республики: Признать республику Ичкерия! ДС (июль 1995,
г.Екатеринбург); Руки прочь от Чечни! (декабрь 1994, г.Москва); Война в Чечне
— позор России! (январь 1995, г.Екатеринбург); Войну — долой, солдат —
домой! (январь 1995, г.Москва); Мы растили сыновей не для войны! (январь
1995, г.Москва); Нет войне в Чечне! (март 1995, г.Екатеринбург); Военных
преступников, навязавших войну — к ответу! (июль 1995, г.Екатеринбург);
Войска — долой, Чечне — покой! (декабрь 1995, г.Грозный). Отрицательная
оценка этой войны прослеживается и в привлечении такой лексики, как
каратель, палач: Солдат! Не будь карателем! (январь 1995, г.Екатеринбург);
Позор палачам! (февраль 1995, г.Москва). Справедливости ради приведем
единственный зафиксированный пример, отражающий противоположную точку
зрения: ТВ и Ковалев! Прекратите травлю российской армии! (февраль 1995,
г.Москва). Лозунг появился после выступлений известного правозащитника
С.А.Ковалева против военных действий в Чечне.
 67

В сверхтексте нередко встречаются обозначения локальных объектов, не

входящих в состав Российской Федерации, но считающихся “своими” со времен
Советского Союза. Особенно ярко чувство единства проявляется в отношении
Крыма: Суверены окружают русский Севастополь окопами (июль 1993,
г.Екатеринбург); Россия, Крым неотделимы! (январь 1998, г.Севастополь).
Нужно сказать, что в лозунгах начала 90-х годов поддерживалась идея
национального суверенитета, например: Свободу Литве! (октябрь 1991,
г.Москва); В Литве — танки, на экранах — танцы! (февраль 1991,
г.Свердловск); Грузинские фашисты бомбят города Абхазии! (октябрь 1992,
Москва); Абхазия будет жить! (октябрь 1992, Москва). Ближе к середине 90-х
появляются лозунги, в которых “акцент” делается на ущемлении прав русского
населения в отделившихся республиках: В Латвии последыши латвийских
стрелков увольняют русских инженеров! (июль 1993, г.Екатеринбург); В
Кишиневе в 1993г. закроют 12 русских школ! (июль 1993, г.Екатеринбург);
Русским детям в Казахстане препятствуют в изучении родного языка! (июль
1993, г.Екатеринбург).
Говоря о пространстве лозунгового сверхтекста нужно отметить, что
наблюдается противопоставление пространства России и обобщенно
представляемого пространства Запада или, в частности, США. Имена
собственные в таких случаях употребляются как косвенные локальные
указатели: Не допустим, чтобы наша страна стала 54 штатом Америки
(февраль 1992, г.Москва); Русские! Доколе будете пресмыкаться перед
Западом? (июнь 1996, г.Екатеринбург); Ельцин — холуй Буша! (декабрь 1992,
г.Москва); Ельцин — холуй Запада! (декабрь 1992, г.Москва)

Сверхтекст лозунгов имеет темпоральные и локальные границы,

обусловленные ситуативно. Денотативная ситуация (Борисова 1999: 153),
стоящая за сверхтекстом, имеет “объективные”, формально установленные,
временн`ые границы (с 1990 по 1999гг включительно) и “объективные”
локальные деления, совпадающие с географическим пространством Российской
 68

Федерации. Таким образом, тексты лозунгов как единицы сверхтекста обладают

единой пространственно-временной отнесенностью.
Основной темпоральной координатой сверхтекста является текущий
момент действительности, настоящее время, передаваемое лексическими
(прямыми и косвенными), грамматическими, синтаксическими средствами. В
сверхтексте присутствует темпоральная оппозиция сегодня — завтра, правый
член оппозиции включает смысл “насилие”. Формирующаяся тенденция
векторной направленности в будущее соотносится с циклическим типом
социального времени.

Ключевой пространственный указатель сверхтекста — Россия.

Стереотипное речевое окружение слова Россия распадается на два
аксиологически противоположных контекста. Негативные смыслы
“униженности”, “зависимости” и “гибели”, “уничтожения” передают
катастрофическое восприятие политико-экономических изменений в стране.
Позитивные смыслы “уникальности”, “силы”, “величия” реализуются реже.
Положительно Россия воспринимается, как правило, в связи с утверждением
значимости социалистических идеологем или в связи с идеей национальной
исключительности. Другие локальные указатели, встречающиеся в сверхтексте,
подчеркивают конкретность происходящего, географическую привязанность
события и связанную с этим необходимость словесно обозначить “горячую
точку” России.
 69

Выводы к главе 1

Категориальный анализ сверхтекста лозунгов выявил следующее:

1. Специфика категориальной организации сверхтекста лозунгов
проявляется в его тематической структуре, организованной по принципу
ризоматической целостности. Лозунги распределяются по тематическим сферам,
соответствующим структуре социального пространства современной России.
Тематика политической сферы отражает основную оппозицию
социалистическое — капиталистическое (демократическое), которая задает
традиционную для советского ментального мира схему оценок в сфере
политики. Для тематической карты экономической сферы также характерна
оппозиция социалистическая/капиталистическая система хозяйствования.
Развитие этой оппозиции свидетельствует о стойком сопротивлении реформам,
ориентированным на рыночные отношения. Особо многочисленная группа
лозунгов охватывает темы, связанные с негативными социальными явлениями,
которые сопровождают переход к рыночной экономике. Прослеживаются
тематические линии, очерчивающие проблемы отдельных отраслей экономики,
которые испытывают наибольшие экономические затруднения: угольная
промышленность, оборонная промышленность, сельское хозяйство. Для
тематической карты сферы культуры характерны два процесса, которые
отражаются в русском языке посттоталитарной эпохи. Во-первых, значительная
часть лозунгов поддерживает отдельные идеологемы (мифологемы)
тоталитарного языка. Во-вторых, происходит формирование новых ценностных
стереотипов. В сверхтексте с наибольшей очевидностью выявляется идея
национальной исключительности русских.
2. Коммуникативная рамка сверхтекста имеет три составляющих:
адресант, адресат, косвенный адресат.
Сверхтекст лозунгов относится к сверхтекстам с обобщенным
характеризованным образом автора. Социально-психологическая роль субъекта
сверхтекста отражает черты манихейско-фаталистического типа сознания и
характеризуется тремя чертами:
 70

— Чувство отверженности, изгойства. На речевом уровне это выражается

доминированием сем “голодный”, “нищий”, которые поддерживаются смыслами
“обманутости”, “обделенности”.
— Компенсаторное чувство морального превосходства, собственной
значительности — моральной, интеллектуальной, психологической, которое в
речи проявляется благодаря императивным конструкциям и вокативам со
значением <ты хамское>. Показательно, на наш взгляд, что утверждение
значительности происходит через отрицание уничижительного отождествления.
— Осознание мощи в соединении с уверенностью в безнаказанности,
порождающие откровенную речевую грубость.
Сверхтекст лозунгов относится к сверхтекстам, ориентированным на
конкретный характеризованный тип адресата. Социально-психологическая роль
адресата определяется позицией субъекта речи. Речевой характеризатор
враждебной силы, к которой обращен лозунг, включает в качестве самых
частотных смыслы “воровать”, “красть”. Одновременно другая часть лозунгов
адресуется не враждебной, а покровительствующей силе; на речевом уровне это
проявляется в персонифицированном обращении, что говорит о двойственном,
противоречивом отношении к власти и о сохранении патриархальной парадигмы
в обществе. Косвенный адресат сверхтекста занимает обобщенную
нехарактеризованную позицию и принципиально мыслится как потенциально-
конкретный субъект, единственной характеристикой которого является то, что
он — современник, участник и свидетель происходящих событий. Косвенный
внутрисверхтекстовой адресат выполняет роль союзника адресанта и вступает с
ним в альянс. Лингвистические маркеры альянса косвенного адресата с
адресантом — инклюзивные местоимения, собирательные существительные,
существительные во множественном числе.

3. В сверхтексте лозунгов отсутствует временная последовательность

отражаемых событий. Точкой отсчета объективного времени является текущий
момент действительности. Формирующаяся тенденция векторной
направленности в будущее (оппозиция сегодня — завтра) соотносится с
 71

циклическим типом социального времени, правый член оппозиции содержит

смысл насилие.

Ключевой пространственный указатель сверхтекста — Россия.

Презентивный план включает устойчивую отрицательную оценку.
Положительное восприятие России связано либо с социалистическими
идеологемами, либо с идеей национальной исключительности.

Лозунги как единицы сверхтекста обладают единым пространственно-

временным статусом, обусловленным денотативной ситуацией.

Мы полагаем, что тематическая сетка сверхтекста, содержащаяся в нем

оппозиция социалистический/капиталистический, социально-психологические
роли адресанта и адресата, тенденция векторной направленности в будущее,
сопровождающаяся темой насилия, позволяют предположить, что особой чертой
сверхтекста современных российских лозунгов, функционирующих в ситуации
протеста, является агрессивная тональность.
 72

Глава 2. Интегративная функция модальности и речевая

агрессия

2.1. Сверхтекст лозунгов как модальная целостность

Гипотеза об агрессивной тональности как особой черте лозунгового

сверхтекста повлекла за собой обращение к категории модальности.

Ш.Балли положил начало трактовке модальности как синтаксической

категории, выделив в любом высказывании основное содержание (диктум) и
модальную часть (модус), в которой выражается интеллектуальное,
эмоциональное или волевое суждение говорящего в отношении диктума (Балли
1961). В практике лингвистических исследований, как отечественных, так и
зарубежных, границы употребления термина “модальность” стали достаточно
размытыми. Трактовка модальности в современной лингвистике необычайно
широка. Мы обращаем свое внимание на модальность как категорию текста.

Выдвижение текста основной единицей лингвистических исследований

повлекло за собой текстоцентрическую концепцию модальности. Текстовая
модальность рассматривается как основная категория отношения к
действительности с точки зрения автора, говорящего (Гальперин 1981, Солганик
1984, Степанов 1988а, Тураева 1994 и др.). В лингвистике текста модальность
становится одной из категорий, обусловливающих целостность текста благодаря
общей психологической установке автора текста. По замечанию Гальперина, “в
разных типах текстов модальность проявляется с разной степенью очевидности”
(Гальперин 1981: 115). “Степень очевидности” модальности в тексте
предполагает, что “наряду с лингвистическими средствами выражения текстовой
модальности следует учитывать и экстралингвистические средства. Если
модальность высказывания выражается эксплицитно, то текстовая модальность
может выражаться как эксплицитно, так и имплицитно” (Тураева 1994: 112).
Текстовая модальность изучается как комплексная категория, активно
взаимодействующая с целой системой других фукционально-семантических
 73

категорий языка и тесно связанная с категориями прагматического уровня (ЛЭС:

304).

Природа текстовой модальности дает возможность расматривать

модальность и как категорию сверхтекста (Купина, Битенская 1994: 215).
Сверхтекст современных российских лозунгов может быть интерпретирован как
модальная целостность, которая базируется на общей коммуникативной
установке коллективного субъекта. Коммуникативная установка субъекта в
сверхтексте лозунгов заключается в волеизъявлении и оценке. Оценочное
отношение к сообщаемому рассматривается многими лингвистами как один из
наиболее существенных признаков модальности: “Категория модальности
рассматривается как всеобъемлющая категория, поглощающая целевую
коммуникативную установку автора и категорию оценки” (Тураева 1994: 111,
см.также Гальперин 1981: 114, Степанов 1988в: 137), “оценочная модальность не
противопоставлена другим модальностям, а совмещается с ними” (Вольф 1985:
205). В сверхтексте лозунгов модальность волеизъявления и сопряженная с ней
оценочная модальность проявляются весьма отчетливо.

Оценка отражает прагматический аспект высказывания, текста,

сверхтекста. По Ч.Стивенсону, оценка предназначается для воздействия на
адресата и имеет целью вызвать определенное психологическое состояние
(Стивенсон 1985: 129-154). Н.Д.Арутюнова, обобщая работы по прагматической
аксиологии, отмечает: “Отрицательная оценка в речи ... всегда принимается не
как простая информация, а как руководство к действию” (Арутюнова 1999б:
174). Прагматическая направленность лозунга заключается не только в открытом
выражении требования или задачи, но и в оценке действительности адресантом,
посредством которой получатель лозунга призывается к действию: “...чтобы
руководить выбором или действием, этическое суждение имплицирует
следующее: если человек его принимает, он должен принять и выведенный из
него императив” (Haer 1967: 171, цит. по: Арутюнова 199б: 174). Оценка,
содержащаяся в лозунге, может присутствовать открыто или быть выведена из
экстралингвистических знаний.
 74

Введем, вслед за А.В.Бондарко, понятие императивной ситуации.

“Императивная ситуация — это волеизъявление, исходящее от субъекта 1,
обращенное к субъекту 2 и направленное на преобразование ирреальности в
реальность в презентно-футуральной перспективе” (Бондарко 1990: 80-90).
Ситуация акции протеста — это императивная ситуация с точки зрения
коммуникативной направленности. Кроме императивной, лингвисты выделяют
оптативную ситуацию (выражение желания), ее компонентами являются:

1) наличие субъекта волеизъявления (волюнтативности);

2) представленное в волеизъявлении стремление к преобразованию
некоторой ирреальной ситуации в ситуацию реальную;
3) необязательность адресованности волеизъявления и отсутствие
субъекта-исполнителя как обязательного участника ситуации.
Возможность отсутствия указанных в п.3 признаков отличает оптативные
ситуации от императивных. Для нас различие оптативных и императивных
ситуаций несущественно: в сверхтексте современных российских лозунгов
достаточно полно представлены та и другая ситуации, поэтому мы объединяем
их под одним названием — императивная ситуация.

В акции протеста как императивной ситуации образуется одна шкала

оценочности, распространяемая и на все лозунги, присутствующие на данной
акции протеста: требуемое положение дел, презентно-футуральная перспектива
развития ситуации находятся в зоне положительной для создателя/носителя
лозунговой идеи оценочности; ситуация, спровоцировавшая появление лозунга,
— в зоне отрицательной оценочности. Следовательно, в волеизъявлении оценка
уже “заложена”.

Итак, модальная целостность сверхтекста может быть охарактеризована

как совмещение семантики волеизъявления и оценочности. Представленность
семантики волеизъявления и оценочности в каждом отдельном лозунге
сверхтекста может проявляться эксплицитно и имплицитно.

К эксплицитному выражению волеизъявления мы относим императивные

грамматические формы, лексические средства и синтаксические конструкции,
 75

содержащие семантику императива. Косвенная императивность выступает как

смысл, передаваемый посредством формы с другим, не собственно
императивным основным значением в особых условиях функционирования этой
формы: “Косвенные значения рассматриваются на основе разнородного
комплекса данных, как лингвистических, так и экстралингвистических” (Конрад
1986: 356, см. также: НЗЛ-17). В случае имплицитной императивности
выражается некоторое основное содержание, из которого лишь вытекает
императивный смысл. При отсутствии грамматических, лексических,
синтаксических способов выражения императивной семантики волеизъявление в
лозунгах присутствует имплицитно и обусловливается экстралингвистическими
факторами.

Эксплицитно оценочность в лозунгах выражается при помощи

лексических коннотаций, включая лексические единицы с эксплицитным
прагматическим компонентом значения. “Прагматический компонент — это
такой типизированный (социально закрепленный и единый для всех говорящих)
элемент содержания лексического значения, который в типовых речевых актах
символизирует отношение говорящего к действительности, к содержанию
сообщения и к адресату” (Скляревская 1995: 64; см. также: Апресян 1995б: 135-
155). Прагматический компонент включает “весь запас лингвистических и
экстралингвистических сведений, ассоциаций, смутных, как будто бы априорных
представлений и всех “добавочных смыслов”, называемых коннотациями”
(Скляревская 1995: 64). Имплицитно оценочность проявляется в лозунгах, не
содержащих лексических средств, формально выражающих оценочные смыслы,
оценочное содержание этих лозунгов выявляется на основе
экстралингвистических знаний, а не на основе отдельных языковых единиц.

Исходя из формальных средств выражения волеизъявления и

оценочности, выделяем возможные пары соотнесенности указанных
модальностей в отдельном лозунге:

1) эксплицитное волеизъявление + эксплицитная оценка;

2) имплицитное волеизъявление + эксплицитная оценка;

 76

3) эксплицитное волеизъявление + имплицитная оценка;

4) имплицитное волеизъявление + имплицитная оценка.

В структуру дальнейшего анализа выраженности модальных смыслов мы

включаем: а) формальную и семантическую представленность волеизъявления,
б) формальную и семантическую представленность оценки.

Жанровая специфика лозунга обусловливает активность прямых

императивных форм, поэтому прежде всего обратимся к эксплицитной
выраженности волеизъявления.

Императивная парадигма по-разному трактуется в отечественной

лингвистике. В.С.Храковский и А.П.Володин выделили следующие
разновидности русских императивных парадигм:

1. “узкая императивная парадигма”, включающая только формы 2-го

лица единственного и множественного числа (Н.П.Некрасов, И.П.Мучник,
М.П.Муравицкая, отчасти А.В.Исаченко и А.В.Бондарко);
2. парадигма, включающая формы 2-го лица и формы совместного
действия (= формы 1лица множественного числа) (К.С.Аксаков,
И.И.Давыдов, А.М.Пешковский, В.В.Виноградов, РГ-80, отчасти
А.В.Исаченко);
3. парадигма, включающая формы 2-го лица, формы совместного
действия и формы 3-го лица (А.А.Шахматов, А.В.Немешайлова,
Е.Н.Зарецкая, АГ-70);
4. парадигма, включающая формы 2-го лица, формы совместного
действия, формы 3-го лица и формы 1-го лица единственного числа
(А.Х.Востоков, Ф.И.Буслаев, Н.С.Трубецкой).
Материал обнаруживает активность в текстах лозунгов форм второй
разновидности парадигм императивных форм. Помимо форм глагольной
парадигмы, значение императива также эксплицитно передается лексически и
синтаксически.

Обратимся вначале к группе лозунгов, где открыто представлены

императив и оценочность.
 77

1. Эксплицитное волеизъявление + эксплицитная оценочность:

Экспрессивные синтаксические конструкции со значением
категоричности одновременно открыто выражают и оценочное отношение:
“оценочная модальность определяется высказыванием в целом, а не отдельными
его элементами” (Вольф 1985: 11).
— конструкции с модальными предикативами
Сюда мы относим синтаксические конструкции, в которые входят наречие
“долой”, частица “вон”, выступающие в роли междометий и выполняющие
функцию синтаксическую функцию предиката.
Лексемы долой, вон обладают значением резкого неприятия, отвержения
кого/чего-либо и являются лексическим способом передачи императивности,
одновременно помещая отвергаемый объект в зону отрицательной оценки. В
подобных конструкциях волеизъявление и отрицательная оценка неразрывны.
Например, Долой КПСС! (март 1993, г.Москва); Омон из города вон! (февраль
1993, г.Екатеринбург).
Кроме общей семантической отнесенности лозунга к отрицательной
аксиологической зоне, пейоративная оценка может усиливаться за счет слов с
прагматической коннотацией, которая присутствует на уровне когнитивного
компонента семантики (Скляревская 1995: 67). Когнитивный компонент тесно
связан с денотативной направленностью, и слово получает отрицательный или
положительный заряд, который базируется “на некоторых всеобщих знаниях о
мире и непреложных истинах, которые со времен древнейшего синкретического
восприятия мира группируются вокруг общечеловеческих полярных концептов”
(Там же: 67). В следующих примерах отрицательная оценка, “заложенная” в
синтаксическую конструкцию, усиливается благодаря словам с прагматической
коннотацией:
Долой банду Ельцина! (июль 1995, г.Екатеринбург). Отрицательная оценка
объекта усиливается за счет использования слова банда с отрицательным
когнитивным компонентом: “вооруженная группа людей, объединившаяся для
разбоя, преступной деятельности” (МАС, т.1: 59).
 78

Долой оккупационную власть! (май 1995, г.Москва). Усиление

отрицательной оценки объекта происходит за счет слова с отрицательным
когнитивным компонентом: оккупационный — “относящийся к оккупации,
оккупация — насильственное занятие вооруженными силами какого-либо
государства чужой территории” (МАС, т.2: 607).
Инородцев вон из России! (октябрь 1993, г.Москва). Отрицательная оценка
усиливается за счет слова с отрицательной коннотацией: инородец — “человек
иной национальности по отношению к русским; нерусский, живущий в России
(обычно в речи националистов)” (ТС 1998: 270). На то, что чужой наделяется
отрицательной оценкой, указывали многие этнологи, лингвисты: “...типичной
является интерпретация основного (базового) противопоставления в
аксиологическом, ценностном плане — в виде оппозиции “хороший”/“плохой”
— с резко отрицательной оценкой всего того, что принадлежит “чужому” миру”
(Лотман 1969: 465, см. также: Пеньковский 1989, Леви-Стросс 1994 и др.).
Показательно, что это слово в Толковом словаре конца ХХ века ( выше и далее
— ТС) дается с пометой возвращение в актив.
Ельцинский трон из России вон! (март 1996, г.Москва). Отрицательная
оценка усиливается за счет словосочетания ельцинский трон, которое
провоцирует ассоциацию современного президентского правления с
самодержавием. Такой прием выразительности, как рифма, также увеличивает
отрицательный потенциал лозунга. Ассоциативно близок к данному лозунгу
лозунг русских революционеров Долой самодержавие!

— эллиптические императивные конструкции с пропуском

глагольных форм
Пропуск глагольных форм создает впечатление сиюминутности
реализации императива, крайней категоричности; аксиологическая зона
презентивной ситуации — отрицательная. Эксплицитная отрицательная оценка
усиливается при помощи слов с отрицательным прагматическим компонентом.
Приведем тексты лозунгов с восполнением глаголов в скобках:
 79

Компрадор Ельцин! (встань) На колени перед русским народом! (июнь

1996, г.Екатеринбург). Отрицательная оценочность усиливается за счет слова
компрадор с отрицательным когнитивным компонентом: “местный крупный
коммерсант (в экономически отсталых странах), занимающийся внешней
торговлей и являющийся посредником между иностранным капиталом и
местным рынком, наживающийся на этом посредничестве” (МАС, т.2: 86).
Испанское слово comprador, часто употребляющееся в антидемократической
прессе, обладает большим воздействующим эффектом именно из-за чуждости.
Об аналогичной функции иностранных слов в нацистском языке писал
В.Клемперер: “Иностранное слово импонирует, и тем больше, чем оно
непонятней; будучи непонятным оно вводит в заблуждение и оглушает,
заглушает мышление. Оно понятно меньшему числу людей, но практически для
всех оно звучит торжественнее и производит более сильное впечатление”
(Клемперер 1998: 324). Стоит еще сказать и о неблагозвучности данного слова в
русской речи, что добавляет “неприятный привкус” при выражении оценки.
Фразеологическое сочетание ставить на колени, имеющее языковое значение
“заставлять покориться, подчиниться” (ФС 1986: 451), в лозунге прочитывается
как требование публичного покаяния за совершенные преступления.
Идеологов платного образования — (пригвоздить, выставить) к
позорному столбу! (май 1998, г.Москва). Глагол восстанавливается на основе
фразеологического сочетания пригвоздить (выставить) к позорному столбу —
“клеймить позором, предавать позору кого-либо” (ФС 1986: 354). При помощи
фразеологического сочетания выражается отрицательная оценка по отношению
к тем, кто признает необходимость/возможность платного образования.
Лозунги с эксплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценочностью
в последние годы становятся одним из наиболее активных способов выражения
протеста, что тесно связано с увеличивающимися негативными настроениями
большой части общества.

2. Имплицитное волеизъявление + эксплицитная оценочность

 80

Эта группа включает в себя лозунги, представляющие собой оценочные

высказывания, где оценочные номинации выступают, как правило, в
предикативной функции. В семантическом плане для оценочных номинаций, как
отмечает Е.М.Вольф, характерна метафоричность, при которой предметные
наименования, имеющие соответствующие коннотации, могут выступать в
оценочной роли (Вольф 1985: 179).
Подавляющее большинство лозунгов относится к отрицательной
аксиологической зоне, которая наполняется за счет лексики с формально
выраженной негативной окрашенностью. Проверка имплицитного
волеизъявления происходит через причинно-следственные отношения. Лозунги
из этой группы возможно трансформировать в лозунги с эксплицитной
императивностью.
СССР — тюрьма народов! (январь 1990, г.Москва). Объект оценки —
СССР, общая семантика оценки — отрицательная, выражена через оценочную
коннотацию слова “тюрьма”. Скрытая императивность выявляется из
следующей цепочки хода мысли: СССР — тюрьма народов, то есть народы
насильно включены в состав СССР, чтобы народы, входящие в состав СССР,
получили свободу, нужно распустить СССР — Долой СССР! Восстанавливая
цепочку хода мысли, мы учитывали дату появления лозунга — в это время в
обществе шла острая дискуссия о статусе республик в составе Советского
Союза.
Горбачев не президент, а диктатор! (октябрь 1990, г.Иркутск). Объект
оценивания — президент СССР М.С.Горбачев, общая семантика оценки —
отрицательная, выражается через противопоставление, которое подчеркивает
полярность аксиологических коннотаций слов президент и диктатор. Скрытая
императивность выявляется из следующей цепочки хода мысли: Горбачев не
президент, а диктатор, то есть Горбачев придерживается диктаторских
способов управления страной, хотя в СССР — президентское правление,
поэтому Горбачева нужно сместить — Долой Горбачева!
Ельцин — это гибель России, развал СССР! (январь 1991, г.Москва).
Объект оценивания — президент Б.Н.Ельцин, общая оценка — отрицательная,
 81

передается через когнитивный отрицательный компонент слов гибель, развал.

Скрытая императивность выявляется из следующей цепочки хода мысли: Ельцин
— это гибель России, развал СССР, то есть Ельцин приведет страну к гибели,
чтобы не допустить этого Ельцин не должен быть главой государства, поэтому
Долой Ельцина!
Руслан — Иуда-враг! (декабрь 1992, ТВ, программа “Красный квадрат”).
Объект оценивания — высшее административное лицо Руслан Хасбулатов,
общая оценка отрицательная, выражена через имя собственное Иуда, ставшее
символом предательства, в сочетании со словом враг, которое усливает
отрицательную семантику высказывания. Скрытая императивность выявляется
из следующей цепочки хода мысли: Руслан — Иуда-враг, значит, он может
предать наше дело, поэтому нужно сместить Р.Хасбулатова с занимаемой
должности — Долой Хасбулатова!
Ельцин — это Гитлер! (май 1993, г.Москва). Объект оценивания —
президент Б.Н.Ельцин, общая оценка отрицательная, выражена через имя
собственное Гитлер с устойчивой отрицательной коннотацией. Скрытая
императивность выявляется из следующей цепочки хода мысли: Ельцин — это
Гитлер, то есть Ельцин использует фашистские методы управления страной,
поэтому Ельцин не должен быть главой государства — Долой Ельцина!
Съезд — дерьмо! (декабрь 1992, ТВ, программа “Красный квадрат”).
Объект оценивания — 7 съезд народных депутатов СССР, общая оценка
отрицательная, для выражения оценки использовано слово-оскорбление,
исключенное из литературного лексикона. Оценочная номинация выражает
приблизительно следующий смысл: “съезд не оправдывает своего
существования”. Скрытая императивность выявляется из последующего хода
мысли: нужно распустить съезд — Долой съезд!
Все начальники сволочи! (февраль 1998, г.Самара). Объект оценивания —
лица, занимающие руководящие посты, общая оценка отрицательная, выражена
через слово-оскорбление сволочь — “(груб. прост.) сброд, подлые, скверные
люди”(МАС, т.4: 56). Скрытая иперативность выявляется из следующей цепочки
 82

хода мысли: все начальники сволочи, поэтому нужно сместить всех начальников
— Долой начальников!
Демократы — дерьмократы! (июль 1993, г.Санкт-Петербург). Объект
оценивания — сторонники демократии — демократы, общая оценка
отрицательная; выражена при помощи контаминации слов дерьмо и демократы.
Оскорбительное словоупотребление укрепилось не только в речи противников
демократических преобразований в России, но и в языке, это подтверждается
тем, что данное слово вошло в “Толковый словарь русского языка конца ХХ
века” (ТС 1998: 205).
Говоря о семантических процессах в современной русской лексике,
О.П.Ермакова подчеркивает: “Характерно, что весь “арсенал” метафор
используется прежде всего для изображения негативных сторон политики,
экономики, социальной обстановки в целом, для “разоблачения”, точнее —
образного обругивания политического противника” (Ермакова 1996: 55, см.
также: Баранов и др. 1991). Метафоры с отрицательными коннотациями, как
пишет И.Г.Маланчук, “деформируют нормальные субъектно-объектные
отношения: человек отводит себе роль жертвы, пассивного наблюдателя”
(Маланчук 1993: 35). Сверхтекст лозунгов отражает тенденцию сверхчастотного
употребления отрицательных метафор в современной речи. Лозунги с
положительной оценкой объекта крайне редки и строятся по неметафорической
модели:
Спасение России — в выходе из СССР! (январь 1991, г.Москва). Объект —
Россия, общая семантика оценки положительная, достигается благодаря слову
“спасение” с положительной коннотацией. Скрытая императивность отражается
в трансформе типа: Россия должна стать суверенным государством!
К имплицитному волеизъявлению мы относим и группу лозунгов с
архаичной императивной формой: сочетание частицы “да” с формой 3-го лица
единственного числа изъявительного наклонения со значением “пусть” (РГ-80,
т.1: 622). В сверхтексте современных лозунгов употребляется лишь
словосочетание “да здравствует” со стертым значением императивности.
Значение императивности этой формы перестало ощущаться не только
 83

благодаря устаревающему способу выражения, но и по причине частого

употребления в другом значении: клишированная форма “да здравствует”
широко использовалась в советских лозунгах в значении прославления. Объект в
подобных конструкциях эксплицитно находится в зоне положительной оценки.
Ю.И.Левин назвал советские лозунги с функцией прославления здравицами:
“объект здравицы выбирается из ограниченного списка объектов, обладающих
высокой ценностью в лозунговом универсуме: коммунизм, ленинизм, Великая
Октябрьская социалистическая революция, КПСС и др” (Левин 1997: 545). В
сверхтексте современных лозунгов остались прежние объекты, что и в советских
лозунгах. Это говорит об устойчивости тоталитарных догм: Да здравствует
Россия советская, социалистическая! (январь 1993, г.Москва); Да здравствует
социалистическая революция! (ноябрь 1996, г.Санкт-Петербург); Да
здравствует 80-летие Великого Октября! (ноябрь 1997, г.Москва); Да
здравствует солидарность трудящихся! (май 1998, г.Москва). Значение
прославления в ситуации акции протеста становится вторичным, лозунг
прочитывается как призыв к возвращению утраченных ценностей.
В группу лозунгов с имплицитным волеизъявлением и эксплицитной
оценкой входят лозунги со словом-предложением нет в предикативной
функции. Конструкции с нет подчеркивают резкое неприятие факта или явления
и могут быть интерпретированы как скрытая императивность в трансформе
общего типа долой + кого?что? Конструкции с нет выражают психологическую
установку относительно положения дел, репрезентируемого пропозициональным
содержанием: Нет росту безработицы! (апрель 1998, г.Екатеринбург); Нет
платному образованию! (апрель 1998, г.Екатеринбург); Нет росту цен на жилье
и коммунальные услуги! (март 1997, г.Екатеринбург). В следующих примерах
пейоративная оценка в этих конструкциях усиливается за счет слов с
отрицательным когнитивным компонентом значения: Нет произволу
администрации! (январь 1998, г.Липецк); Нет голодным реформам! (февраль
1996, г.Полевской); или за счет слов с отрицательной коннотацией: Нет
немцовщине! (апрель 1998, г.Н.Новгород). В данном лозунге зафиксировано
словоупотребление немцовщина, которое образовано от имени собственного
 84

Немцов + суффикс -щин(а) со значением <признак, названный мотивирующим

прилагательным, как бытовое или общественное явление, идейное или
политическое течение. Обычно с оттенком неодобрения> (РГ-80, т.1: 180). В
лозунговом тексте Нет и нет антирусскому антинародному режиму Ельцина!
(июнь 1996, г.Екатеринбург) усиление отрицательной оценки объекта
происходит за счет повтора слова “нет” и двойного использования приставки
анти- для выражения враждебности.
Конструкции со словом-предложением нет являются достаточно
распространенной клишированной формой лозунга.
Группа лозунгов с имплицитным волеизъявлением и эксплицитной
оценочностью демонстрирует тенденцию частотного употребления
разнообразных средств выражения негативной оценки, что входит составной
частью в общее огрубление общения в массовой коммуникации.

3. Эксплицитное волеизъявление + имплицитная оценочность

В этой группе лозунгов эксплицитное волеизъявление представлено, в
основном, парадигмой прямых императивных форм. Оценочность имплицитно
присутствует в императивных формах и выявляется на основе культурно-
фоновых знаний.
— императив 2 лица единственного и множественного числа:
Ельцин, уходи! (октябрь 1998, г.Москва); Министр Адамов! Отдай наши
деньги! (сентябрь 1998, г.Москва); Чубайс, поделись с учителями! (январь 1998,
г.Самара); Терновых, отдай зарплату! (январь 1998, г.Прокопьевск). В лозунгах
с императивной формой 2-го лица единственного числа имплицитная
отрицательная оценка ситуации поддерживается заполненной позицией
адресата. Известно, что по отношению к должностным лицам в русском
культурном обиходе принята форма вы-обращение. Фамильярно-грубое ты в
лозунгах служит средством для выражения оценки, поскольку содержит
пренебрежительное, намеренно сниженное отношение к адресату. Ср.:
Примаков! Наведи порядок в минатоме! (сентябрь 1998, г.Москва) — Ельцин,
наведи порядок в стране! (январь 1998, г.Прокопьевск). Глагольные формы
 85

наведи, отдай несут дополнительные семы интенсивности, категоричности,

выпада.
Нужно отметить возросшую в последние годы активность лозунгов,
организованных по модели дайте/отдайте/верните + что? Глагольная лексема
семантически отражает пассивную позицию адресанта: Дайте денег! (апрель
1998, г.Екатеринбург); Дайте людям работу и достойную зарплату! (апрель
1998, г.Екатеринбург); Отдайте нашу нищенскую зарплату! (ноябрь 1998,
г.Екатеринбург); Верните долги! (сентябрь 1997, г.Москва) и др. Требуемое
развитие событий оценивается положительно.
Братья! Служите Богу, Отечеству, Правде и Справедливости! (июнь
1996, г.Екатеринбург). Обращение братья не свойственно лозунговому жанру и
в данном случае приобретает религиозный оттенок, что снижает категоричность
лозунга. Волеизъявление звучит как призыв к бесспорно одобряемым
социальным, нравственным ценностям. Написание с большой буквы графически
подчеркивает значительность называемых ценностей и зону положительной
оценки.

— императив совместного лица (1-е лицо множественное число):

Конструкции с названной формой подчеркивают активную позицию
субъекта речи, который включается в число исполнителей призываемого
действия. Этим, на наш взгляд, обусловлена имплицитная положительная
оценочность этой группы лозунгов. Положительная семантика может
усиливаться использованием слов/словосочетаний, обладающих положительным
прагматическим компонентом: Очистим наше Отечество от чужеродных
элементов и инородцев, погубивших страну! (май 1990, г.Москва); Русские!
Поднимем знамя русской духовной революции! (июнь 1996, г.Екатеринбург);
Товарищи! Народной газете “Советская Россия” окажем материальную
помощь! (январь 1992, г.Москва); Будем верны идеалам Октября, отстоим имя
и дело Ленина! (ноябрь 1990, г.Свердловск); Возродим компартию России!
(октябрь 1993, г.Москва).
 86

Однако приведенные в качестве примеров лозунги имеют социально-

групповую положительную оценку. Националистически или
прокоммунистически настроенные граждане воспринимают подобные призывы в
зоне положительной оценки. Люди, имеющие иные взгляды, не могут не
воспринять данные требования как отрицательные. Таким образом лозунги
поляризуют общество.
Эксплицитно семантика волеизъявления присутствует в лозунгах с
глаголом требовать. Лозунги с названной лексической единицей не содержат,
как правило, эксплицитных аксиологических средств. Думается, что открытая
оценка осложнила бы смысл требования, внесла бы дополнительные оттенки,
отвлекающие от основного содержания. Требуем выплаты зарплаты,
выполнения закона о труде! (май 1994, г.Москва); Требуем погашения долгов по
зарплате! (декабрь 1997, г.Москва); Требуем отмены решения регионального
суда! (январь 1998, г.Прокопьевск); Требуем отставки правительства и
президента! (апрель 1998, г.Санкт-Петербург); Требуем отменить
Постановление правительства РФ от ... 1998 г. № 1 по энергоресурсам! (июнь
1998, г.Климовск).

— эллиптические императивные конструкции с пропуском

глагольных форм:
Имплицитная оценочность проявляется в общей отнесенности требуемой
ситуации к положительной оценочной зоне. Приведем тексты лозунгов с
восполнением глаголов в скобках: Ключи от архивов — (отдайте) в руки
Верховного Совета! (март 1990, фото в ж. “Огонек” № 9); Моссовету — (дайте)
кредит доверия! (сентябрь 1990, г.Москва); (дайте) Свободу ценам! (ноябрь
1990, г.Москва); Межрегионалов — (привлекайте) к суду! (февраль 1992,
г.Москва); Родителям (дайте) зарплату, детям (дайте) хлеб! (март 1997,
г.Екатеринбург); Нашим детям (дайте) ваше внимание! (февраль 1992,
Г.Екатеринбург).

— инфинитивные конструкции со значением волеизъявления:

 87

Употребление императивной конструкции с инфинитивом связано с

высокой степенью экспрессивности и определенностью речевой ситуации. О
“высшей степени категоричности” императива в инфинитивных конструкциях
пишет Г.А.Золотова: “Преимущественно бессубъектное употребление
инфинитива в императивном значении соответствует преимущественно
бессубъектному употреблению императива: чем экспрессивнее категоричность
требования, достигающая высшего выражения в инфинитивном императиве по
сравнению с личным императивом, тем определеннее речевая ситуация, в
которой требование адресуется конкретному исполнителю” (Золотова 1979: 44).
Однако В.С.Храковский и А.П.Володин уточняют, что определенность речевой
ситуации не характерна для конструкций с обращением анонимного адресанта к
любому из неопределенного множества адресатов (Храковский, Володин 1986:
198). В сверхтексте лозунги с инфинитивной конструкцией направляются не
конкретному исполнителю, а обобщенному адресату. А.Вежбицка тонко
замечает, что субъекта речи в данных инфинитивных конструкциях можно
охарактеризовать как активного: “Инфинитивы обязанности обычно имеют
референцию к говорящему, и даже в тех случаях, когда они соотносятся с
адресатом, все равно обязанность, по всей видимости, затрагивает также и
говорящего” (Вежбицка 1996: 64). Включение адресанта в число исполнителей
действия придает лозунгу положительную окраску с точки зрения тех, кто
разделяет мнение лозунгодателя. Например, Восстановить Советскую власть!
(февраль 1992, г.Владикавказ); Вернуть долги рабочим! (март 1997,
г.Екатеринбург); Взять под арест счета мэра! (март 1998, г.Владивосток).
Помимо оценочности, заданной императивной ситуацией, оценка может
усиливаться за счет слов с имплицитным прагматическим компонентом:
Дать пощечину коммунистической партии! (январь 1990, г.Москва).
Усиление отрицательной оценки объекта происходит за счет семантики слова
пощечина (перен) — “оскорбление, обида, унижение” (МАС, т.3: 349).
Выражение дать пощечину прочитывается как знак мщения за нанесенные
оскорбления, унижения.
 88

Прекратить развал оборонной промышленности! (июнь 1994,

г.Екатеринбург). Негативная оценка внеязыковоой ситуации формируется за
счет использования слова с отрицательным когнитивным компонентом: развал
— “полное расстройство, упадок, разлад” (МАС, т 3: 588).
Остановить обнищание России! (март 1997, г.Екатеринбург). Усиление
отрицательной оценки ситуации происходит благодаря использованию слова с
отрицательным когнитивным компонентом: обнищание — обнищать — нищать
— “впадать в нищету, беднеть” (МАС, т.2: 502).
Возможны и смешанные случаи: в первой части лозунга Прекратить
эксперименты над Россией! Россияне не подопытные кролики! (октябрь 1990,
г.Москва) представлено эксплицитное волеизъявление и скрытая оценочность:
отрицательная оценка настоящего момента проявляется за счет использования
терминологического слова эксперимент по отношению к населению страны, что
недопустимо по морально-этическим нормам (в первой части лозунга население
метонимически обозначено топонимом (над) Россией и прямо названо во второй
мотивирующей части — россияне). Вторая часть лозунга представлена
имплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценкой — уничижительное
сопоставление людей с подопытными животными.
В следующих примерах лексически выражается положительная оценка,
предлог за “употребляется при указании цели действия // при указании лица,
предмета, в пользу, в защиту которого совершается действие” (МАС, т.1: 490),
но фактически реализуется значение <вместо чего-нибудь>, которое оказывается
сильнее положительной оценки и вносит отрицательную характеристику
внеязыковой ситуации, фиксирует негативное восприятие альтернативного
предложения, не называемого, подразумеваемого в тексте лозунга: За единый
Советский Союз! (февраль 1990, г.Москва); За суверенную республику! (февраль
1991, г.Москва); За власть народа! (март 1996, г.Екатеринбург); “Русский
союз”за Зюганова! (июнь 1996, г.Екатеринбург). Такая интерпретация
подтверждается лозунгами, имеющими продолжение с предлогом против
(вместо) + объект с отрицательной оценкой: За закон и порядок против
произвола и насилия! (март 1996, г.Екатеринбург); За правду и чистоту против
 89

лжи и разврата! (март 1996, г.Екатеринбург); За честный труд против

дармоедов! (март 1996, г.Екатеринбург). В последнем лозунге оценка
представлена эксплицитно: дармоед — “(разг) тот, кто живет за чужой счет;
бездельник; тунеядец” (МАС, т.1: 365).
Группа лозунгов с эксплицитным волеизъявлением и имплицитной
оценочностью богаче других представлена в сверхтексте, что объясняется
основной прагматической целью лозунга как жанра.

4. Имплицитное волеизъявление + имплицитная оценочность

Лозунги этой группы не содержат формальных показателей
императивности и оценочности. Лишь благодаря общему смыслу лозунга и
знанию экстралингвистической ситуации возможно отнести лозунг к
положительной или отрицательной оценочной зоне и выявить скрытую
императивность. Часто лозунги этой группы имеют форму повествовательного
предложения. Лозунги, входящие в эту группу, представляют собой “свернутый
текст” (Л.Н.Мурзин) и содержат скрытый механизм развертывания. Например,
смысл лозунга Закон сохранения: нет денег на школу — есть вилла в Америке!
(февраль 1997, г.Екатеринбург) можно развернуть следующим образом:
Констатируем коррупцию чиновников, управляющих образованием;
предупреждаем: нам известны факты коррупции; угрожаем: верните деньги,
иначе мы можем отобрать виллы и прочее богатство; призываем награбленное
отдать детям; нападаем: долой чиновников-коррупционеров, долой грабителей!
Внеязыковая ситуация оценивается отрицательно.
Работают бесплатно только рабы. Мы не рабы! (февраль 1998,
г.Выборг). Связь лозунга с фразой, по которой учились читать в первые
послереволюционные годы Мы не рабы, рабы не мы, вызывает ассоциацию с
революцией, восстанием обездоленных. Текст лозунга возможно развернуть
следующим образом: Нам не выплачивают заработную плату, мы не будем
работать бесплатно, подобно рабам, мы поднимем восстание и сами возьмем
принадлежащее нам, поэтому лучше сейчас отдайте наши заработанные
деньги! Внеязыковая ситуация оценивается отрицательно.
 90

Голодный учитель творить не может! (декабрь 1996, г.Сыктывкар).

Лозунг может быть развернут следующим образом: Из-за низкой заработной
платы и/или ее невыплаты учителя вынуждены голодать, качество обучения
падает — это плохо. Из отрицательной оценки ситуации следует скрытая
императивность: Необходимо достойно оплачивать труд учителей!
Дети просят хлеба! (январь 1998, г.Липецк). Лозунг может быть
развернут следующим образом: У нас нет денег, чтобы накормить детей, наши
дети голодают — это плохо. Из отрицательной оценки ситуации следует
скрытое требование: Отдайте заработанные деньги!
Два года нет выплаты на детей! Сколько еще ждать? (январь 1998,
г.Екатеринбург). Скрытая императивность вытекает из отрицательной оценки,
имеет ситуативную адресную направленность и может быть представлена
трансформом общего типа — Выплатите пособия на детей! Вторая часть
лозунга сформулирована в виде вопроса и может быть интерпретирована как
оценка психологического состояния субъекта речи: исчерпанность терпения, за
которой скрывается призыв к действию — Долой виновников (в том, что два
года не выплачиваются пособия на детей)!
К лозунгам с имлицитным волеизъявлением и имплицитной
оценочностью относятся также лозунги в форме вопросительных конструкций.
В.С.Храковский и А.П.Володин, исследуя семантику императивных форм,
пишут: “Вопрос представляет собой побуждение, но специфика вопросительной
конструкции состоит в том, что каузируется речевое действие, тогда как
императивная конструкция выражает побуждение к неречевому действию”
(Храковский, Володин 1986: 207). Однако лозунги-вопросы, несмотря на
каузацию речевого действия, прочитываются как оценочное высказывание,
которое, будучи причиной, побуждает адресата к неречевым действиям.
Например:
А вы хотели бы, чтобы ваш сын был в Чечне? (март 1995,
г.Екатеринбург). Исходя из экстралингвистического контекста, разворачиваем
содержание лозунга: Быть в Чечене опасно, поэтому не отправляйте молодых
солдат, наших сыновей, в Чечню, прекратите военные действия в Чечне!
 91

Россель! У нас нет афганской проблемы? (апрель 1993, г.Екатеринбург).

При помощи вопроса констатируется наличие проблемы воинов-афганцев,
которая требует решения со стороны властей области, губернатора.
Имплицитное волеизъявление: необходимо решить, решите проблему воинов-
афганцев!
Самарин, Гребенкин, какие новые кресла вам обещали? (сентябрь 1993,
г.Екатеринбург). Выражение обещать новые кресла содержит негативную
оценку деятельности называемых лиц, которые отстаивают чьи-то интересы
ради собственного продвижения по служебной лестнице. Скрытая
императивность заключается в требовании прекратить действия, вызванные
личной заинтересованностью, а не должностной ответственностью.
Лозунги с назывной функцией Трудовая Россия! (ноябрь 1997,
г.Екатеринбург); Трудовой Урал! (ноябрь 1997, г.Екатеринбург); Фонд
Солидарности! (ноябрь 1997, г.Екатеринбург) и др. обладают имплицитно
выраженной положительной оценочностью и скрытой императивностью:
присоединяйтесь к движению (название)!
Группа лозунгов с имплицитно выраженными волеизъявлением и
оценочностью немногочисленна, поскольку жанр лозунга тяготеет к открытому
способу их выражения.

Обобщая сказанное, отметим, что в целом модальность сверхтекста

лозунгов, определяемая как основная категория отношения протестующего
субъекта к действительности, заключается в переплетении модальности
волеизъявления с отрицательной оценочностью, поскольку подавляющее число
лозунгов сверхтекста оценивают внеязыковую действительность отрицательно.
Проведенный анализ сверхтекста как тематической целостности показал, что
негативное отношение вызывают прежде всего изменения в экономическом и
политическом курсе страны, смена социально-культурных установок на
государственном уровне. Саморепрезентация субъекта речи как нищего и
голодного способствует общему неприятию современных условий жизни.
Модальная целостность сверхтекста, интерпретируемая как общая
 92

психологическая установка адресанта, коллективная точка зрения

(Б.А.Успенский 1994) проявляется в негативном отношении к происходящим
изменениям в обществе. Модальность волеизъявления, сопряженная с
отрицательной оценочностью, выполняет интегративную функцию в лозунговом
сверхтексте. Семы интенсивности, категоричности, выпада, а также нарушение
культурных табу, коммуникативных конвенций и законов создают культурно-
языковой фундамент содержащейся в текстах лозунгов вербальной агрессии.

2.2. Речевая агрессия как особая примета сверхтекста лозунгов

Модальная целостность сверхтекста выявила общую деструктивную

психологическую установку коллективного субъекта. По наблюдениям
психологов, сосредоточенность на отрицательных эмоциях влечет за собой
агрессивность, враждебность. Агрессивность как состояние субъекта речи
порождает агрессивные действия. С коммуникативной точки зрения, акция
протеста определяется как конфликтная и, несмотря на ее принадлежность к
ненасильственным способам борьбы, таит в себе возможность физического
насилия. Так, например, студенческие выступления в апреле 1998 года в
Екатеринбурге привели к открытому столкновению студентов с
правоохранительными органами.
Прежде чем обратиться к вербальной агрессии, остановимся подробнее на
характеристике человеческой агрессии как формы социального поведения.
“Агрессия — это любая форма поведения, нацеленного на оскорбление или
причинение вреда другому живому существу, не желающему такого обращения”
(Бэрон, Ричардсон 1997: 26). Подчеркнем, что в определение агрессии
включается намерение агрессора, его цель причинить физический и/или
психологический ущерб жертве. В связи с категорией намерения существует
вариант деления агрессии на враждебную и инструментальную. Враждебная
агрессия имеет главной целью причинить страдания жертве. Инструментальная
агрессия характеризует случаи, когда агрессоры используют агрессивные
действия в качестве инструмента для осуществления различных желаний (Там
 93

же: 31). С этой точки зрения, акция протеста относится к инструментальной

форме агресии, поскольку для митингующих акция протеста является одним из
средств достижения определенных целей. В дальнейшем в диссертационной
работе термины агрессивность и враждебность мы употребляем
синонимически.
Существуют различные теории, обосновывающие происхождение
агрессии.
Этологический подход связан с инстинктивными проявлениями человека.
Один из наиболее известных этологов К.Лоренц считает, что агрессия берет
начало из врожденного инстинкта борьбы за выживание, присущего животным и
человеку. Близка к этологическому подходу и теория Зигмунда Фрейда, который
объяснял агрессию врожденным инстинктом влечения к смерти. Агрессия,
нацеленная на внешние объекты, — результат постоянного конфликта между
саморазрушением и самосохранением человека. Согласно этологической и
психоаналитической теориям, агрессия всегда будет сопровождать
взимоотношения людей. Пессимистичность теории врожденной агрессии
смягчается, однако, утверждением К.Лоренца о том, что любовь и дружеские
отношения могут оказаться несовместимыми с выражением открытой агрессии и
поэтому способны на время блокировать или ослабить ее проявление (Лоренц
1992).
Самой распространенной является теория пробуждения агрессии
внешними обстоятельствами. Эта теория получила название теории фрустрации.
Ее родоначальниками были психологи Доллард и Миллер. Фрустрация
определяется как блокирование или создание помех для какого-либо
целенаправленного поведения (Бэрон, Ричардсон 1997: 39). Решающее значение
для пробуждения агрессии имеют три фактора: 1) степень ожидаемого
субъектом удовлетворения от будущего достижения цели; 2) сила препятствия
на пути к достижению цели; 3) количество последовательных фрустраций.
Позднее к этим факторам исследователями были добавлены так называемые
посылы к агрессии — средовые импульсы, связанные с актуальными или
предшествовавшими факторами, провоцирующими злость. Таким образом,
 94

ситуация фрустрации вместе с имеющимися посылами к агрессии у индивида и

порождают агрессию. Агрессивные действия могут быть нацелены не на
истинного фрустратора, а на другие объекты, то есть возможна смещенная
агрессия. По сравнению с предыдущей, эта теория намного оптимистичней: ее
последователи предполагают, что устранение всех внешних источников
побуждения к агрессии приведет к быстрому ее исчезновению.
Следующая концепция не имеет принципиальных расхождений с теорией
фрустрации, но рассматривает эмоциональные и когнитивные процессы как
основные детерминанты агрессии. Зильманн доказывает, что уровень
эмоционального возбуждения напрямую влияет на познавательную
деятельность: при высоких уровнях возбуждения снижение способности к
познавательной деятельности может приводить к импульсивному поведению, в
том числе агрессивному. Зильманн полагает, что нужно научиться
контролировать или устранять импульсивную агрессию путем выработки
конструктивных или неагрессивных привычек в ответ на провокацию (Там же:
46-48).
Концепция социального научения состоит в том, что агрессия есть
приобретенная модель поведения. Агрессивные реакции усваиваются и
поддерживаются путем непосредственного участия в ситуациях проявления
агрессии, а также в результате пассивного наблюдения проявлений агрессии.
Глубокое понимание агресии раскрывается при учете трех моментов: 1)
способов усвоения агрессивных действий; 2) факторов, провоцирующих их
появление; 3) условий, при которых они закрепляются. “Теории социального
научения утверждают, что агрессия появляется только в соответствующих
социальных условиях, то есть в отличие от других теоретических направлений,
теории этого направления гораздо более оптимистично относятся к возможности
предотвращения агрессии или взятия ее под контроль” (Бэрон, Ричардсон 1997:
54).
Несмотря на различие подходов к изучению агрессии, большинство
исследователей сходятся в том, что явление агрессии есть сумма и сложное
взаимодействие биологических, социальных и индивидуальных слагаемых.
 95

Важно, что агрессивное состояние влечет за собой агрессивное поведение,

речевое и/или физическое. По словам А.К.Михальской, “речевая агрессия
является первым шагом на пути к агрессии физической” (Михальская 1996: 160).
Возвращаясь к ситуации общественного протеста как форме проявления
агрессии, подчеркнем, что она обусловлена прежде всего социальными
условиями: “Социальные условия являются главным источником наибольшего
числа наших фрустраций. Когда наша потребность в уважении не встречает
понимания, когда мы лишены свободы или чувствуем себя чужими в своем
классе из-за отношения к нам некоторых людей, — мы находимся в состоянии
фрустрации. Существует множество примеров фрустрирующих ситуаций
подобного типа в жизни общества” (Робер и др. 1988: 89-90). Число
фрустрирующих ситуаций “подобного типа” в российских условиях неизмеримо
выше, чем в Европе. Переходный период в жизни российского общества
увеличивает количество повседневных фрустраций, что приводит к конфликтам
не только на межличностном уровне, но и на уровне больших социальных групп
(см., например: Здравомыслов 1995). Фрустрирующие ситуации требуют
решения, поскольку психологически невозможно только “копить” раздражение.
Акция протеста является одним из выходов накопившейся агрессии. В таком
случае она может быть оценена и как положительная, и как отрицательная
реакция на социальные фрустрации. Положительная сторона проявляется в том,
что агрессия канализируется, находит выход, следовательно, способствует
утолению страстей; отрицательная сторона — в том, что агрессивная реакция
закрепляется, клишируется и нередко воспринимается как единственно
возможная при решении социальных проблем, конфликтных ситуаций.
Итак, в основе ситуации общественного протеста — агрессивный
психологический настрой, вызваный социальными условиями. Таким образом,
лозунг в ситуации современной акции протеста может быть интерпретирован
как агрессивное речевое действие.
В психологическом аспекте вербальная агрессия, имея своим источником
агрессивное состояние субъекта, по исследованиям американского ученого-
 96

психолога Басса (цит. по: Бэрон, Ричардсон 1997: 29), предстает в следующих
видах (в качестве иллюстраций мы приводим российские лозунги):
Активная прямая агрессия. К этому виду вербальной агрессии
относятся высказывания с семантикой команды: непосредственное и ясно
выраженное требование или приказ другому человеку: Требуем отменить
Постановление правительства РФ от ...1998 г. № 1 по энергоресурсам! (июнь
1998, г.Климовск), и высказывания с семантикой негативной команды. Под
“негативной командой” понимается команда, отличающаяся “по отношению” от
разумных команд и требований тем, что 1) требует немедленного подчинения
(Требуем немедленной отставки президента РФ Ельцина! (июнь 1998,
г.Донбасс); 2) угрожает неприятными последствиями (Начальник не заплатит —
я его убью! (апрель 1998, г.Москва); 3) использует словесное оскорбление или
унижение другого человека (группы лиц), проявляет сарказм или высмеивает”
(Рыжий, конопатый, подавись моей зарплатой! (июнь 1998, г.Новосибирск)).
Активная непрямая агрессия — распространение злостной клеветы или
сплетен: Чубайс и банкиры отнимут наши квартиры! (апрель 1998, г.Москва);
Ельцин — наемник Запада! (июнь 1996, г.Екатеринбург); Чубайс, Немцов,
Кириенко — сионисты! (июль 1998, г.Москва).
Пассивная прямая агрессия — отказ разговаривать с другим человеком
(группой лиц), отвечать на его (их) вопросы — и пассивная непрямая
агрессия — отказ дать определеные словесные пояснения или объяснения. В
акциях протеста эти типы агрессии неактуальны. В сверхтексте современных
российских лозунгов как речевом отражении ситуации протеста реализуются
активный прямой/непрямой виды вербальной агрессии. Важно подчеркнуть, что
лозунг в ситуации протеста, содержащий семантику императива и/или ложные
высказывания в чей-либо адрес (клевета, сплетни и др.), является видом
активной речевой агрессии. Как было показано выше, волеизъявление
эксплицитно или имплицитно обязательно присутствует в лозунге,
следовательно, любой лозунг сверхтекста может интерпретироваться как форма
речевой агрессии, проявляемой в большей или меньшей степени. Однако видов
 97

вербальной агрессии, выделяемых Бассом, недостаточно, чтобы раскрыть

особенности речевой агрессии в сверхтексте лозунгов.

Лингвисты в последнее время обратились к изучению феномена

вербальной агрессии в разных сферах, так как агрессивные высказывания, к
сожалению, весьма частотны в современной русской речи. Л.П.Крысин пишет:
“Вообще, если пользоваться не строго лингвистическими терминами, а
оценочными, в наши дни чрезвычайно высок уровень агрессивности в речевом
поведении людей. Необыкновенно активизировался жанр речевой инвективы,
использующий многообразные образные средства негативной оценки поведения
и личности адресата — от экспрессивных слов и оборотов, находящихся в
пределах литературного словоупотребления, до грубо просторечной и обсценной
лексики. Все эти особенности современной устной и, отчасти, книжно-
письменной речи — следствие негативных процессов, происходящих во
внеязыковой действительности; они тесно связаны с общими деструктивными
явлениями в области культуры и нравственности” (Крысин 1996: 385-386).
Исследования вербальной агрессии ведутся в разных направлениях. Вербальная
агрессия осмысляется в аспекте экологии языка как выражение антинормы
(Скворцов 1996), как средство засорения речи (Сковородников 1993).
Проявления речевой агрессии исследуются в жанрах разговорной речи как
факторы, оказывающие отрицательное эмоциональное воздействие на адресата
(Федосюк 1993), как коммуникативная стратегия в ситуации конфликта
(Михальская 1996, Седов 1996). Обращение к изучению обсценной лексики
русского языка тоже свидетельствует об интересе к вербальной агрессии
(Крысин 1996, Левин 1998, Мокиенко 1998, Успенский 1994 и др.). Глубокое
социологическое и психолингвистическое исследование инвективного общения
проведено В.И.Жельвисом (Жельвис 1997а).
Большое внимание уделяется проблеме речевой агрессии в СМИ
(Какорина 1996, Михальская 1996, Речевая агрессия... 1997, Сковородников 1997
и др.). Вербальная агрессия в массовой коммуникации имеет более сложную
структуру, чем в межличностном общении, где агрессивный речевой акт
 98

“служит для манифестации или установления социальной ассиметрии”

(Михальская 1996: 165). Л.М.Майданова выделяет следующие случаи речевой
агрессии в средствах массовой информации:
1. автор своим материалом прямо призывает адресата к агрессивным
действиям против предмета речи;
2. автор своим представлением предмета речи вызывает или поддерживает
в адресате агрессивное состояние;
3. автор агрессивно вводит предмет речи в сферу адресата и побуждает его
совершить не агрессивное, но прямо или косвенно выгодное автору действие
(Майданова 1997: 10).
Привлекает внимание ученых агрессивность речевого поведения в
политическом дискурсе (Жельвис 1999, Политический дискурс... 1997,
Феденева, Чудинов 1999 и др.). “Характернейшей чертой русского
политического дискурса является конвергенция функциональных стилей,
экспрессивных средств и стилистических приемов, что значительно повышает
воздействующую силу текста, т.е. его прагматику. Все эти и другие средства
экспрессивизации РПД, как показывает контент-анализ, выполняют как
минимум две функции. Одна из них — сделать РПД ярким, броским,
привлекателным, интересным, чтобы более эффективно воздействовать на racio
и emocio адресата. Другая функция такой экспрессивизации РПД —
самовыражение политического деятеля” (Шаховский 1998: 79-83). Далеко не
последним средством воздействия в политическом дискурсе является речевая
агрессия.
Сверхтекст современных российских лозунгов безусловно относится к
политическому дискурсу и массовой коммуникации и отражает общие
тенденции к использованию экспрессивных речевых средств, содержащих
агрессию. Адресант лозунга, выбирая конфликтную коммуникативную
стратегию, вызывает и/или поддерживает агрессивное состояние адресата — как
прямого, так и косвенного.
В лозунговом сверхтексте выделяются три степени речевой агрессии.
Основание для классификации степеней агрессии — коннотативная семантика
 99

языковых составляющих текста. Формальным основанием выделения степеней

агрессии является классификация лозунгов по соотнесенности средств
выражения модальности волеизъявления и оценки. Нужно отметить, что в
некоторых случаях нельзя однозначно определить степень агрессивности
лозунга.
1. Первая степень речевой агрессии проявляется в группе лозунгов с
имплицитно выраженными волеизъявлением и оценкой. Наблюдаем текстовую
констатацию фактов социального неблагополучия, отражение фрустрирующих
ситуаций.
2. Вторая степень речевой агрессии проявляется в группе лозунгов с
эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой, а также в лозунгах из
группы с имплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценкой, не
содержащих в тексте находящихся за пределами литературного языка
оценочных слов и выражений. Наблюдаем наличие в текстах лозунгов
вербализацию адресных предупреждений и угроз.
3. Третья степень речевой агрессии проявляется в группе лозунгов с
эксплицитно выраженными волеизъявлением и оценкой, а также в лозунгах из
группы с эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой, содержащих
смыслы унижения и уничтожения, и лозунгах из группы с имплицитным
волеизъявлением и эксплицитной оценкой, содержащих в тексте грубые,
оскорбительные слова и выражения. Наблюдаем наличие в текстах лозунгов
вербализованных адресных выпадов, призывов к ликвидации, разрушению,
уничтожению.

2.2. Первая степень речевой агрессии

Содержание лозунгов, в которых проявляется первая степень речевой

агрессии, прямо указывает на фрустрирующую ситуацию, неблагополучные
социальные условия, вызывающие негативную психологическую настроенность
вышедших на митинг. К первой степени речевой агрессии относится группа
лозунгов с имплицитно, косвенно выраженными волеизъявлением и оценкой.
 100

Теория речевых актов вводит в научный обиход понятие косвенного

речевого акта, цель которого замаскирована: “Косвенный речевой акт (SA) имеет
место в том случае, если SA может быть получен с помощью операций
логического вывода из прямого значения предложения S, реализующего
некоторый речевой акт SA, и из определенных сведений о соответствующей
ситуации, непосредственно не связанных с предложением S и речевым актом
SA” (Конрад 1986: 356, см. также: Серль и др. 1986). Косвенный речевой акт
обладает двумя важными признаками. Во-первых, значение прямого речевого
акта в косвенном речевом акте обязательно сохраняется, и во-вторых, это
значение образует одну из необходимых посылок для операций логического
вывода. Лозунги, в которых зафиксирована первая степень речевой агрессии,
можно рассматривать как косвенные речевые акты, которые имеют
замаскированную цель. Прочтение “косвенного значения” лозунга требует учета
ситуации его функционирования.
Акция протеста в современных условиях представляет собой, как уже
отмечалось, конфликтную ситуацию. Появление лозунга с констатацией факта
социального неблагополучия указывает на наличие напряженности в
отношениях между социальной группой и властью и содержит, наряду с семой
напряженности, скрытые семы неприятия, предупреждения, нападения.
Социальное неблагополучие представляется как фрустрирующая ситуация,
закономерно вызывающая агрессию. Эта ситуация называется прямо, оценка же
уводится в подтекст. Излишне добавлять, что фрустрирующая ситуация
оценивается отрицательно. В констатации неблагополучного факта имеет место
свернутая целевая установка, замаскированная цель косвенного речевого акта:
необходимо изменить существующее положение дел.
Опишем фрустрирующие ситуации, зафиксированные в лозунгах.
1. Неблагополучное, недостаточное, бедственное материальное положение
адресанта лозунга: Не получаем зарплату с августа 1996! (апрель 1998,
г.Екатеринбург); 21 месяц без зарплаты! (апрель 1998, г.Санкт-Петербург); Два
года нет выплаты на детей! Сколько еще ждать? (январь 1998,
г.Екатеринбург); Где детские пособия за 1998г??? (январь 1999, г.Волгоград). В
 101

текстах фиксируется точный срок невыплаты зарплат. Средства такой фиксации:

указание даты, указание количества месяцев, лет, в течение которых не
выплачивалась зарплата, пособие, пенсия. Эмоция выражается только через
восклицательный знак (интонация возмущения) или, как видим в последнем
примере, через троекратное повторение вопросительного знака,
подчеркивающего в данном случае крайнее возмущение.
В лозунге может фиксироваться и форма ненасильственного протеста: 9-й
день голодовки! (декабрь 1997, г.Н.Тагил). Отглагольное существительное
голодовка — “отказ от пищи в знак протеста” дается в Толковом словаре
русского языка конца ХХ века с пометой актуализация (ТС 1998: 173), что
подтверждает частотность этой внеязыковой ситуации.
Фиксируются в текстах и последствия безденежья. Так, в лозунгах Наши
дети голодают! (декабрь 1997, г.Н.Тагил); Наши дети хотят кушать! (май
1998, г.Воркута); Дети просят хлеба! (январь 1998, г.Липецк); Мой ребенок не
знает, что такое масло! (май 1998, г.Воркута) За что страдают дети
учителей? (январь 1999, г.Екатеринбург); Мы еще одеты, но уже голодные!
(ноябрь 1998, г.Екатеринбург) обращается внимание на невозможность
удовлетворить простейшие жизненные потребности. Реализуется основной
смысл слов голод — “острое ощущение потребности в пище, сильное желание
есть” (МАС, т.1: 326), голодать — “испытывать голод в течение долгого
времени, скудно питаться” (МАС, т.1: 327). В таких текстах частотно
употребление слов ребенок, дети, получающих, кроме словарного значения
<малолетние> (МАС, т.1: 393), смысловое наращение “иждивенец,
беспомощный”, которое укрепляет чувство безысходности, “загнанности в
угол”. Используются также наименования основных продуктов питания с общим
значением <пропитание>. Данное значение поддерживается прямыми
значениями глаголов есть, кушать, кормить, а также голодать. Конкретные
существительные хлеб, масло выразительно передают смысл “отсутствие
насущных материальных средств”, нравственно аномальную ситуацию
безденежья. Ср. лозунг с эксплицитной оценкой: Задержка выплаты зарплаты
 102

и пенсии — унижение человеческого достоинства россиян! (апрель 1998,

г.Москва).
Ощущение скрытой агрессии опирается на культурную память (например,
русские голодные бунты в XVI-XVII вв), поддерживается возможной цепочкой
хода мысли: Мы не получаем деньги длительное время — наши дети голодают
— вы купаетесь в богатстве — отберем ваше богатство, чтобы накормить
голодных детей!
Мы ненавидим правительство! (апрель 1998, г.Москва). В лозунге
констатируется крайняя степень эмоционального напряжения и речевая агрессия
эксплицирована.
2. Неблагополучное психологическое состояние адресанта лозунга:
Нашему терпению пришел конец! (апрель 1998, г.Тула); Мы устали ждать!
(апрель 1998, г.Самара); Мы устали от голода! (сентябрь 1997, г.Волжский). В
текстах с помощью лексики, включающей сему предельности, фиксируется
ограниченность психологических возможностей человека: конец, устали.
Обозначение отрицательных эмоций указывает на психическое состояние,
следствием которого может явиться эмоциональный взрыв.
3. Неблагополучие в одной из сфер социального пространства России или
в стране в целом:
Образование правительству не по карману! (март 1997, г.Екатеринбург).
Фрустрирующая ситуация — нефинансирование учебных заведений и
работников образования. Скрытый смысл содержит агрессию, ощущается
подтекстный призыв к смещению правительства.
Голодный шахтер злее чеченца! (май 1998, г.Инта). Единственное число
здесь употребляется в собирательном значении: шахтер — это все работники
угольной промышленности, доведенные до состояния взрыва, готовности взяться
за оружие. Фрустрирующая ситуация — невыплата заработной платы шахтерам.
Скрытая речевая агрессия поддерживается сравнением шахтеров с чеченцами,
поскольку вызывает ассоциации с войной в Чечне, с чеченским сопротивлением
(прослеживается и агрессия в адрес чеченцев).
 103

Закон Говорухина подготовлен врагами народа! (январь 1998, г.Москва).

Фрустрирующая ситуация — неблагополучие в сфере законодательной власти.
Высказывается недовольство проектом закона об изображении секса и насилия
на кино-телеэкране. Скрытая речевая агрессия направлена против автора проекта
закона, в подтексте — призыв к поиску и ликвидации “врагов народа”.
Употребление клишированного оборота враг народа реанимирует тоталитарную
идеологему врага и связанную с ней идеологему уничтожения, ликвидации.
Сущность агрессии проявляется в идеологической субституции: логически
необходимый анализ содержания проекта закона подменяется обвинением в
идеологической неблагонадежности. Слово враг, имеющее глубокую
идеологическую семантику, стимулирует появление однонаправленных
ассоциативных смыслов “борьба”, “непримиримость”, “уничтожение”.
Пребывание на посту Б.Н.Ельцина усугубит положение России, ведет к
геноциду, гражданской войне! (апрель 1993, г.Екатеринбург). Фрустрирующая
ситуация — неблагополучие в сфере высшей государственной власти.
Констатируется неблагоприятное положение в стране в целом. Скрытая речевая
агрессия переключается на президента как на причину этого положения. Текст
лозунга — аргумент в пользу свержения главы государства, хотя призыв к
свержению не сформулирован.
Чиновник ни за что не отвечает, но денег много получает! (апрель 1998,
г.Красноярск). Фрустрирующая ситуация — неблагополучие в сфере
исполнительной власти: материальный достаток чиновников и их
безответственность. Здесь также значимо, что скрытая речевая агрессия
направлена на обобщенного, неконкретизированного референта. Носитель
агрессивного чувства — работник, не получающий зарплату или имеющий
низкий заработок. Адресат — чиновник, обязанный нести ответственность за
свою работу. База агрессии — ощущение социальной несправедливости, от
которой, как учит русская история, избавляются насильственным путем.
Отражаются представления о социальной справедливости и в следующих
лозунгах: Ельцин! Ты учился бесплатно! (апрель 1998, г.Екатеринбург);
Президент! Ваш внук учится за границей! (октябрь 1998, г.Санкт-Петербург).
 104

Фрустрирующей ситуацией становится вольное или невольное получение

привилегий. Скрытая агрессия адресна.
Интересен следующий лозунг: Президент! Мы нашли твои рельсы! (май
1998, г.Воркута). Он был зафиксирован во время продолжительной забастовки
шахтеров с перекрытием железнодорожных путей, получившей название
“рельсовая война”. Фрустрирующая ситуация для адресанта в нем не
обозначена, поскольку причины долгой забастовки известны, но, с точки зрения
адресанта, обрисовывается фрустрирующая ситуация для адресата, президента
страны. Адресант осознает свою силу, найдя, образно выражаясь, Ахиллесову
пяту адресата. Скрытая агрессия проявляется в косвенном указании на
последствия “рельсовой войны”. На наш взгляд, в этом лозунге, как и в других
лозунгах с конкретной адресацией, имеет место смещенная агрессия. Агрессия
направляется не на истинного фрустратора: замещенная позиция адресата
персонифицирует виновного в положении дел, гиперболизирует его роль.

В целом лозунги, в которых проявляется первая степень речевой агрессии,

выполняют в сверхтексте функцию поддержания агрессивного состояния,
деструктивного психологического настроя протестующего субъекта и
эмпатически влияют на получателей лозунга.

2.3. Вторая степень речевой агрессии

Вторая степень речевой агрессии охватывает группу лозунгов с

эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой, а также лозунги из
группы с имплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценкой.
Соответствующие тексты не имеют оценочных слов и выражений, находящихся
за пределами литературного языка. Вторая степень речевой агрессии
сопровождается предупреждениями и угрозами. Для выявления форм
предупреждения и угрозы в текстах лозунгов мы вновь обращаемся к теории
речевых актов.
 105

М.Я.Гловинская дает следующие толкования значения глаголов в

зависимости от иллокутивной цели автора. “Предупреждать”: 1) Х считает, что
предстоит событие Р; 2) Х допускает, что У об этом неизвестно; 3) Х считает,
что У может сделать что-то, исходя из того, что Р не имеет или не будет иметь
места и что это действие У-ка может привести к плохим последствиям; 4) Х
говорит У, что предстоит событие Р; 5) Х говорит это потому, что хочет, чтобы
У руководствовался этой информацией в своих действиях. “Угрожать”: 1) Х
говорит Y-ку, что сделает Р, плохое для Y-ка; 2) Х говорит это для того, чтобы Y
боялся, что Х сделает Р. (Гловинская 1993: 173, 187). З.Вендлер следующим
образом разводит значения угрозы и предупреждения: “Если я описываю нечто
сказанное кем-то как предупреждение, у меня нет предпосылки, что тот человек
был недружествен, а если я оцениваю сказанное как угрозу, то в нормальном
случае у меня есть такая предпосылка... В случае с “угрожать” я имею в виду,
что говорящий оказал недопустимое давление на свою жертву” (Вендлер 1986:
246-247).
Таким образом, различие семантики глаголов угрожать и предупреждать
зависит от интенций субъекта речи: испугать или информировать своего
адресата. Акция протеста, как мы уже говорили, направляется прямому и
косвенному адресатам. Общая тенденция сверхтекста современных российских
лозунгов характеризует прямого адресата как враждебного, виновного в
положении субъекта речи, поэтому с позиции адресанта лозунга мы выделяем
значение угрозы по отношению к прямому адресату и значение предупреждения
по отношению к косвенному адресату, обществу.
М.Я.Гловинская выделяет три разновидности угроз: “имеющие целью
вынудить адресата к какому-то поступку (то есть целевые), ориентированные на
уже совершенный поступок адресата (или мотивированные) и вообще не
связанные с поведением адресата, а вызванные, например, агрессивностью
говорящего” (Гловинская 1993: 187). В отдельном лозунге, однако, трудно
выделить какую-либо одну угрозу из названных разновидностей. Лозунг
“экономит” речевые средства, стремится к краткости, поэтому во второй степени
агрессии в содержании лозунга фактически обозначается или восстанавливается
 106

из контекста некая социально неблагоприятная ситуация, которая

интерпретируется как реальная угроза для общества в целом или для
конкретного адресата в частности.
Поскольку вторую степень речевой агрессии мы наблюдаем в лозунгах из
разных групп по соотношению выраженности/невыраженности модальности, то
и рассматривать реализацию предупреждений и угроз в каждой группе мы будем
раздельно.
В лозунгах с имплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценкой
лозунгодатель выявляет ситуацию, составляющую угрозу обществу, и
предупреждает (см. выше толкование глагола предупреждать) получателей
лозунга о возможных последствиях. Выделяется общий смысл “нависшая
угроза”. В этих лозунгах допускаются трансформации в синонимические
конструкции с придаточным условия. Например, из лозунга Ельцин-Чубайс —
разорение страны, вымирание народа! (ноябрь 1997, г.Екатеринбург) получаем
трансформ типа: Если Россией будут править Ельцин и Чубайс, стране
угрожает разорение, народу — вымирание. Другие примеры: Остаточное
финансирование — безграмотные дети! (февраль 1997, г.Екатеринбург); Россия
без образования — страна без будущего! (февраль 1992, г.Екатеринбург); Без
зарплаты оборонке страна будет беззащитна! (март 1997, г.Екатеринбург); Без
здоровых людей нет здоровой экономики! (декабрь 1997, г.Н.Тагил);. Страна без
образования — страна дураков! (апрель 1998, г.Москва); Реформы Бориса —
гибель России! (март 1997, г.Екатеринбург). Текстильщики без денег — вы без
штанов! (апрель 1994, г.Иваново); Голодный ядерщик опасен многократно!
(сентябрь 1998, г.Москва). Ситуативно эти лозунги могут прочитываться так: не
будет данного мотива — не будет и угрозы, сохранится мотив — угроза
воплотится в реальность. Обратим внимание, что все перечисленные лозунги
тематически относятся к экономической сфере.
Показателен в плане ужесточения угрозы лозунг Начальник не заплатит
— я его убью! (апрель 1998, г.Москва). Этот текст относится к редким случаям в
лозунговом сверхтексте: субъект угрозы обозначается через личное местоимение
я. Угроза я (его, тебя) убью может быть интерпретирована в прямом значении
 107

по семантике глагола — “лишить жизни, умертвить” (МАС, т.4: 444). В речевом

обиходе это же выражение употребляется в эмоционально-междометном
значении для передачи крайней степени неприятия, возмущения, связанного с
непреодолимым желанием вторжения в физическое “я” адресата.

В лозунгах с эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой

требование совершить какое-либо действие, поступок не сопровождается
вербальным подтверждением угрозы за невыполнение, но ситуация
общественного протеста в данном случае уже содержит в себе угрозу перерасти
в насильственную форму протеста. Ср. также лозунги: Танки вместо видиков!
(ноябрь 1997, г.Москва); Сегодня с плакатом — завтра с автоматом! (апрель
1998, г.Екатеринбург); Мы без боя не сдадимся! (апрель 1998, г.Санкт-
Петербург), в которых открытая угроза вооруженных конфликтов передается с
помощью слов из тематической группы “война”.
Не называется, но присутствует в общем виде адресная угроза в
следующих лозунгах: Трепещите, власти России! (апрель 1998, г.Москва);
Оборонщики объединяются с шахтерами! Держись, правительство! (февраль
1998, г.Владивосток). Деяния прямого адресата и предстоящее возмездие не
конкретизируются. Позицию адресата в тексте лозунга занимает
метонимическое обозначение правящего органа, института. Значение
метонимической единицы воспринимается однонаправлено: лица, занимающие
должностное положение в названной властной структуре.
В лозунге Россия помнит и воздаст! (октябрь 1998, г.Москва) угроза
передается в общем виде через лексему воздать — “(устар. и высок.) отплатить,
ответить чем-л. на что-л.” (МАС, т.1: 198), общий смысл: Россия отомстит за
причиненные ей унижения. Но нужно сказать, что в данном лозунге возможна
другая интерпретация: Россия отблагодарит за перенесенные унижения. В
первом случае лозунг направлен адресату-противнику, во втором — адресату-
союзнику, мыслящему себя несправедливо обиженным. Подобные
“разночтения” полезны: каждая из социальных групп обратит внимание на
“свой” смысл, и лозунг окажет двойное воздействие.
 108

Субъект угрозы может иметь семантику объединенности социальных

групп: оборонщики с шахтерами. Эта же семантика присутствует, например, в
лозунге учителей из г.Полевского Свердловской области, объявивиших
голодовку из-за невыплаты заработной платы одновременно с
широкомасштабной забастовкой шахтеров в мае-июле 1998: Шахтеры! Мы с
вами! (май 1998, г.Полевской).
Намек на насилие содержат лозунги, выражающие идею мены субъектов
по их функциям: Зарплату в срок — рабочим. Задержку зарплаты —
правительству! (март 1997, г.Москва); Сегодня вы нас — завтра мы вас! (май
1998, г.Волгоград); Правительству — стипендию студента! (февраль 1994,
г.Екатеринбург); Резиденцию Росселя — детям! (май 1998, г.Екатеринбург);
Росселю — зарплату уборщицы! (январь 1999, г.Екатеринбург); Белый дом —
под общагу! (апрель 1998, г.Екатеринбург); Подоходный налог Чубайса —
каждому учителю! (январь 1998, г.Омск); Меняем барак на правительственную
дачу! (февраль 1996, г.Екатеринбург). Несмотря на то, что лексика текстов не
включает элементы с семами угрозы, осуществление подобной мены социальных
ролей связано с вторжением во внутреннее пространство адресата угрозы и
предполагает насилие. В этих лозунгах реализуется предупреждение: Вы
можете оказаться на нашем месте!
Ситуативно лозунги с прямой императивностью могут прочитываться так:
Если мы не получим того, что требуем, у вас будут неприятности и мы сами
возьмем требуемое. Например: Примаков! Наведи порядок в минатоме!
(сентябрь 1998, г.Москва); Власть, живи по средствам, плати за труд!
(сентябрь 1998, г.Новосибирск); Министр Адамов! Отдай наши деньги!
(сентябрь 1998, г.Москва); Требуем национализации угольной промышленности!
(июнь 1998, г.Донбасс); Хватит крутить, пора отдавать! (май 1998,
г.Воркута); Дайте денег на учебу! (май 1998, г.Екатеринбург); Требуем работы,
зарплаты, куска хлеба! (апрель 1998, г.Москва).

Лозунги с прямой императивностью соотносимы с перформативными

речевыми актами. “Если на месте переменной Р (при перформативе “требовать”
 109

— Л.Е.) стоит не имя ситуации, а предметное существительное либо инфинитив,

который может быть заменен предметным существительным, то в полной
семантической записи предложения восстанавливается предикат “дать”
(Гловинская 1993: 191). Таким образом, лозунги по моделям хотим + что?
(вин.п); требуем + что?(вин.п), чего?(род.п.) сводимы к семантической модели
дайте/отдайте + что?(вин.п). Наиболее частотные предметы требований
распределим по тематическим и соответствующим им сферам социального
пространства. Политика: отставка правительства, отмена антинародных
реформ, правительство народного доверия. Экономика: достойная зарплата,
работа, деньги на учебу, заработанное, кусок хлеба, прожиточный минимум.
Культура: бесплатное образование, бесплатная медицина, финансирование
учебных заведений и фундаментальной науки, социальные гарантии. Обобщив
требования, мы сконструируем образ митингующего. По данным лозунгов,
требования сводятся к тому, чтобы иметь правительство (власть), которое
обеспечило бы деньгами, бесплатными услугами и социальными гарантиями.
Позиция лозунгодателя может быть охарактеризована как агрессивная позиция
пассивного потребителя.
Еще одна группа лозунгов, содержащая угрозу, — лозунги-стереотипы
советского периода. “Одни и те же идеи и концепции в разные исторические
периоды и в различных социально-экономических и политических контекстах
могут быть интерпретированы и использованы по-разному” (Гаджиев 1994: 56).
Лозунги-стереотипы могут быть отнесены ко второй степени речевой агрессии,
поскольку вызваны, на наш взгляд, общим эмоционально-агрессивным
отношением к действительности и прочитываются в ситуации протеста как
угроза существующему государственному укладу. Догматические стереотипы
выступают как речевые средства борьбы с новой властью в целом. Они звучат
как угроза восстановления коммунистических порядков. Например:
Вся власть Советам! (май 1998, г.Владивосток) — угроза новому
государственному устройству, угроза восстановления советской власти.
Земля — крестьянам, заводы — рабочим! (апрель 1998, г.Самара) —
угроза национализации частной собственности.
 110

Да здравствует солидарность трудящихся! (май 1998, г.Москва) —

угроза всенародного протеста.
Наше дело правое, и мы победим! (март 1998, г.Москва) — угроза
победившей демократии.
К этой же группе лозунгов относятся и тексты, использующие
незначительные трансформации лозунгов-стереотипов: Вся власть стачкомам!
(апрель 1998, г.Самара); Власть Советам рабочих, специалистов и служащих!
(май 1998, г.Владимир); Отступать некуда — за нами Отечество, оно в
опасности! (апрель 1998, г.Барнаул); Заводам — работу, рабочим — зарплату!
(апрель 1998, г.Самара).

Завершая характеристику текстов лозунгов, в которых проявляется вторая

степень речевой агрессии, сделаем краткое обобщение. Лозунги из группы с
имплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценкой, реализуя общий смысл
“нависшая угроза”, выполняют в сверхтексте функцию поддержания
агрессивного состояния адресанта и получателей лозунга. Лозунги из группы с
эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой агрессивно вводят
предмет речи в сферу адресата и угрожают ему, побуждают последнего
совершить выгодное адресанту действие. Во всех случаях основной является
семантика угрозы, предупреждения.
 111

2.4. Третья степень речевой агрессии

Третья степень речевой агрессии проявляется в прямом оскорблении,

прямом выпаде против власти и ее представителей, прямом призыве к
насильственной ликвидации этой власти, разрушению, уничтожению. Третья
степень речевой агрессии характерна для группы лозунгов с эксплицитно
выраженными волеизъявлением и оценкой, а также для лозунгов из группы с
эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой, содержащих смыслы
унижения и уничтожения, и лозунгов из группы с имплицитным
волеизъявлением и эксплицитной оценкой, содержащих грубые, оскорбительные
слова и выражения, находящиеся за пределами литературного лексикона.
Речевая агрессия этого уровня напрямую соотносится с инвективным
общением. “В основе инвективного общения лежит стремление понизить
социальный статус адресата или уровень его самооценки, нанести моральный
урон, наконец, добиться изменения поведения адресата” (Жельвис 1990: 23). В
современной разговорной речи выделяется особо активный жанр инвективы.
Подробный обзор зарубежных и отечественных работ, посвященных инвективе,
сделан В.И.Жельвисом (Жельвис 1997а: 12-16). В широком смысле инвективой
можно назвать нарушение социальных и этических табу как кодифицированным
способом, так и некодифицированным. По словарному определению, инвектива
— это “резкое выступление против кого-чего-либо, обличительная речь;
оскорбление; выпад” (ССИС 1994: 233). В.И.Жельвис определяет этот жанр
более узко, как “способ существования вербальной агрессии, воспринимаемой в
данной семиотической (под)группе как резкий или табуированный” (Жельвис
1997а: 11). В данной работе мы будем понимать под инвективой сниженное,
бранное и нецензурное словоупотребление, а также злопожелания, к которым
относим открытые призывы к разрушению чего-либо, тюремному заключению
или физическому уничтожению конкретных лиц либо неконкретизированных
представителей власти. Инвектива бытует как самостоятельный жанр, но может
выступать и как жанр в жанре. Мы отдельно рассмотрим лозунги, включающие
бранную лексику, и лозунги-злопожелания.
 112

Обратимся к текстам лозунгов с употреблением инвективной лексики.

Воспользуемся тематической классификацией инвективных групп лексики,
предложенной В.И.Жельвисом (Жельвис 1997а: 201-292).
1. Богохульства. Они не характерны для лозунгов, есть только единичные
примеры, представленные:
а) группой “отсылания” к любым “силам зла” (Жельвис 1997: 204): Всех
реформаторов к чертовой матери! (май 1998, г.Ростов-на-Дону). Выражение к
чертовой матери понижает социальный статус адресата и выступает как
пожелание передачи его во власть злых сил (Жельвис 1997а: 108). Вульгарный
вариант этой же функции находим в лозунге Ельцин-кровосос! Иди ты в
отставку! (апрель 1998, г.Санкт-Петербург), где в структуре “Иди ты в...”
ожидаемый непристойный элемент заменяется нейтральным, что, однако, не
снимает агрессивности. Речевая агрессия поддерживается существительным
кровосос — “(прост.) то же, что кровоптйца — жестокий, безжалостный
человек” (МАС, т.3: 133, 132);
б) группой проклятий: Будь проклят в веках род, давший России шестерку
оборотней! (август 1991, г.Москва). Проклятия не играют большой роли в
русскоязычной культуре (Жельвис 1997а: 208) и не имеют широкого
распространения в разговорной речи, поэтому проклятие в лозунге имеет
огромную воздействующую силу. Метафорическое использование слова
оборотень (оборотни) по отношению к коллективному субъекту захвата власти
(члены ГКЧП) актуализирует смысл двуличности и принадлежности к силам зла.
Обращение к мифическим образам апеллирует к сфере бессознательного,
усиливая воздейственность лозунга. Существительное шестерка ошибочно
употреблено для указания на количество участников заговора (на самом деле их
было восемь), возможно, ошибка вызвана ассоциацией с “дьявольским” числом
666; возможно, на отбор жаргонного слова шестерка повлияла уничижительная
коннотация, заключенная в семантике этого слова, вошедшего в широкий
разговорный оборот.
2. Скатологическая инвективная лексика (название естественных отходов
жизнедеятельности): Съезд — дерьмо! (декабрь 1992, г.Москва); Руцкой —
 113

говно! (июль 1993, г.Екатеринбург). Использованная здесь грубая оценочная

лексика находится за пределами литературного языка.
3. Метафорический перенос названий животных: Джохар, вернись! Козлы
опять наглеют! (декабрь 1997, г.Грозный); Ельцин — козел! (июль 1993,
г.Екатеринбург). В первом лозунге зоовокатив имеет обобщенную референцию,
во втором — конкретную, из-за чего последний текст приобретает более
оскорбительный характер, усугубляемый тем, что оскорбление относится к
первому лицу государства. В качестве зоовокативов зафиксировано только слово
козел, имеющее значение весьма грубого сексуального намека.
4. Прокреативная нецензурная лексика:
Как инвективы прочитываются окказиональные словообразования,
выполняющие функцию замещения нецензурной лексики: Ельцин лучше
съездюков! (март 1993, г.Москва). В тексте использовано новообразование
съездюки, оценочно замещающее слово депутаты. В лозунге Берегите высшую
школу — мать вашу! (апрель 1998, г.Екатеринбург) инвектива смягчается
благодаря двусмысленности.
Е.В.Какорина отмечает следование принципам антиэтикета в текстах
антидемократической прессы: “Авторы текстов учитывают большую
иллокутивную силу сниженного пародирования имени собственного в условиях
МК: официальности ролевого общения и массовости адресата (при нормативно
строгой регламентации данной семантической области). Вероятно, здесь
уместно говорить не о случайном нарушении речевого этикета, а о сознательном
следовании принципам антиэтикета” (Какорина 1996а: 424). В сверхтексте
лозунгов также присутствуют искажения, грубое пародирование имен
собственных: Наздрашеины! Не мешайте Черепкову приводить город в порядок!
(декабрь 1997, г.Владивосток); ЕБН! В отставку! (июнь 1998, г.Екатеринбург)
— в данном лозуге использован стилистический прием семантизации
специально созданной аббревиатуры, этот прием широко употребляется в
антидемократической прессе (см.Какорина 1996б:171).
Лозунг Выбирай сердцем! из предвыборной президентской кампании
Б.Н.Ельцина в 1996 году, которая строилась на использовании семантики
 114

эмоциональной привязанности, в сверхтексте современных лозунгов

деформируется: Выбирай сердцем — получишь хрен с перцем! (март 1997,
г.Екатеринбург) или более грубый вариант: Выбирай сердцем — получишь х...!
(август 1997, г.Белоярск). Контраст сердце — хрен с перцем выключает
эмоционально-положительные реакции из зоны восприятия, и лозунг получает
яркий оттенок злорадства по отношению к электорату президента.
В эту же группу прокреативной нецензурной лексики можно включить
лозунги с имеющим фатическую функцию требованием
совершения/прекращения оскорбительных действий. В подобных лозунгах
инвектива используется в речи как средство унижения, презрения (Жельвис
1997а: 137): Администрация, прикрой зад пластиковыми карточками! (январь
1998, г.Н.Тагил); Власти города! Долго будете лизать задницу этому чучелу?
(октябрь 1991, г.Екатеринбург). При употреблении грубостей, в том числе в
лозунгах, сохраняются и денотативный, и коннотативный компоненты
высказывания: “Коннотативное значение характеризует особый стиль
высказывания, в то время как денотативное значение сохраняется в стремлении
донести определенный смысл” (Жельвис 1990: 24).
Подобные словоупотребления в сверхтексте производят угнетающее
впечатление, но утешающим обстоятельством может служить их относительно
небольшое число от общего количества лозунгов.

Перейдем к лозунгам-злопожеланиям, актуализирующим смыслы

лишения свободы, разрушения, физического уничтожения.
В сверхтексте активизируются смыслы насильственного лишения свободы,
тюремного заключения. Смысл “тюремное заключение” передается с помощью
слов тюрьма, тюремные нары, нары, баланда, а также при помощи локальных
указателей — названий наиболее известных тюрем и лагерей страны: Рабочим —
завод, ворам — тюрьма! (декабрь 1997, г.Санкт-Петербург); Воров-правителей
— на нары! (май 1997, г.Челябинск); Чубайса — в Лефортово! (октябрь 1997,
Приморье); Государственных жуликов на Соловки! (ноябрь 1997, г.Москва);
Нары и баланду — нашему гаранту! (май 1998, г.Санкт-Петербург). В последнем
 115

лозунге употребление парафраза гарант имеет иронический характер. Эллипсис

гарант (стабильности/конституции) усиливает уничижение, презрение. Лозунг
Фашистских преступников Ельцина, Грачева и К с руководящих кресел на
тюремные нары! (июль 1995, г.Екатеринбург) ярко демонстрирует органичность
синтагматики оскорбления, обвинения и призыва к насилию. В российском
контексте фашистский звучит как оскорбление: “фашизм” — презрительное
наименование идеологического течения” (Жельвис 1997а: 203). Перечисленные
лица названы преступниками, то есть адресант обвиняет их в совершении
преступления, очевидность которого, с точки зрения демонстрантов, не требует
даже именования, не говоря уже о доказательствах. Пропуск глаголов не
затрудняет понимания призыва к насильственному смещению представителей
власти. Легко восстанавливаются лексемы типа отправить, бросить, засадить в
значении категорического императива. Отметим также в данном лозунге
речевую ошибку — неправильное метонимическое словосочетание
“руководящие кресла”.
Обращает на себя внимание отождествление первых лиц государства,
например, Ельцин, Чубайс, с ворами, жуликами.
Увеличение в последние годы количества лозунгов с семантикой
физического уничтожения может говорить об “оживлениии” в общественном
сознании идеологемы истребления, уничтожения и идеологемы чистки/очистки,
которые функционировали в системе идеологем русского тоталитарного языка.
Например, Выметем нечистую силу из Кремля! (апрель 1998, г.Москва). Оборот
нечистая сила имеет символическое значение. “Обобщенный объект очистки —
нечисть. Слово употребляется в идеологизированном уничижительносм
значении “идеологически враждебные, презренные, нечистые в помыслах и
деяниях люди... Очищение осмысляется как нравственно полезная процедура,
содействующая оздоровлению общества” (Ромашов 1995: 71-73). В современном
контексте в выражении нечистая сила, разумеется, оживает и религиозная
семантика.
При передаче смысла физического уничтожения преобладают метафоры,
содержащие семы насилия, смерти, боли, крови. Ельцина — на рельсы! (май
 116

1998, г.Инта); Сбросим режим в шахту! (май 1998, г.Москва); Демократию —

на убой! (апрель 1998, г.Екатеринбург); ЕБН — на плаху! (август 1998,
г.Екатеринбург); Ельцин! За геноцид — суд и виселица! (сентябрь 1998,
г.Екатеринбург); Студенты МАИ! Сбросим бомбу на Кремль! (май 1998,
г.Москва); Полиграфовцы! Кириенко — под пресс! (май 1998, г.Москва).
Отсутствие грамматически выраженного субъекта насилия восполняется
контекстными намеками, стимулирующими активизацию фоновых знаний.
Возникают цепочки: рельсы, шахта — шахтеры; пресс — производственники. В
двух последних примерах речевая агрессия усиливается обращением к
конкретному адресату-лицу. О высокой степени вербальной агрессии говорит
тот факт, что предлагаемые способы уничтожения удивительно разнообразны,
безжалостны, жестоки.
Семантика насильственной ликвидации может быть выражена в форме,
неожиданно придающей акции агрессии тональность легкости,
непринужденности. Например: Товарищ, смелее! Гони Бориса в шею! (май 1997,
г.Москва); “Всенародно” избранного — во всенародно изгнанного! (июнь 1996,
г.Екатеринбург). В последнем тексте встречаем омонимию, или контрастивную
полисемию (Григорьев 1991: 44), отражающую разные идеологические значения
одного слова: всенародно. “В том случае, если слово из “своего” словаря
формально совпадает со словом из “чужого”, омонимия обычно снимается
посредством использования специальных актуализаторов. В качестве таких
актуализаторов, относящих именуемый объект к миру “своего” или “чужого”, и
восстанавливающих нужное значение слова, обычно выступают оценочные
эпитеты или модальные слова, ту же функцию выполняет знак кавычек”
(Какорина 1996б: 172). В тексте лозунга с помощью кавычек передается смысл
“результаты выборов были сфальсифицированы в пользу Б.Н.Ельцина”, а
отсутствие кавычек показывает истинность, идеологическую правоту,
возвращает прямое значение слову всенародно — “в присутствиии людей,
открыто, публично” (МАС, т.1: 229). Присутствующий суперлатив в названной
лексеме отражает общий прием демагогических текстов: представление точки
 117

зрения адресанта как такой, которую разделяет значительное большинство

людей, всенародно — “весь народ”. (Федосюк 1992: 93).
Меткие рифмы, игра слов, деформация прецедентных текстов,
фамильярные формы собственного имени — все эти нестандартные средства,
реализованные в лозунговых текстах, обеспечивая мену тональности, не
снимают общей агрессивности содержания, переданного фразеологическими
(например, в шею (грубо-прост.) — грубо, с бранью, побоями гнать, выгонять,
выталкивать (ФС 1986: 534)) и лексическими сигналами (вон, всенародно
изгнанный).
Вербальная агрессия третьей степени имеет стереотипные формы
выражения, которые функционировали в советском политическом дискурсе по
отношению к внешним врагам. Используется в основном модель: Долой + кого?
что? Часто “формальная”, стереотипная агрессия усиливается за счет
добавления определений с негативной оценочностью. Признаки, приписываемые
объекту, указывают на бесполезность: Долой никчемное правительство!
(декабрь 1997, г.Владивосток); ограниченность, отсутствие необходимых
способностей: Долой тупую власть! (апрель 1998, г.Владивосток); Долой
бездарное правительство! (февраль 1998, г.Москва); нарушения законной
деятельности, коррумпированность: Долой обожравшуюся Думу! (апрель 1998,
г.Екатеринбург); Долой мафиозное правительство! (август 1997, г.Москва);
Долой правительство и продажную Думу! (ноябрь 1997, г.Москва); Долой
преступный режим! (октябрь 1998, г.Москва); Долой антинародный режим!
(апрель 1998, г.Владивосток). Определения преступный, антинародный широко
тиражируются и в других лозунгах.

В лозунгах, выражающих третью степень речевой агрессии, используются

стратегия антиэтикета, принципы инвективного общения. В них отражаются как
высокий уровень агрессивности в обществе, так и недостаточная общая культура
определенных слоев населения. Бранная, непристойная лексика, а также
злопожелания в лозунгах оказывает большое отрицательное воздействие на
культуру общения и культуру общества в целом (см.: Граудина 1994, Гусейнов
 118

1989, Жельвис 1997б, Стернин 1998 и др.). А.К.Михальская ставит проблему

поиска механизмов сдерживания речевой агрессии, принимающей форму
оскорблений и бранных ругательств: “...механизмы, традиционно сдерживавшие
проявления речевой агрессии, при нарушении отечественной логосферы в связи
с длительными социальными потрясениями и прямо катаклизмами, почти
утрачены” (Михальская 1996: 171). Инвективное (в широком смысле)
словоупотребление в лозунгах несет двойную отрицательную нагрузку,
поскольку одним из его важных признаков является сугубо устный характер, а в
лозунгах ругательства и злопожелания закрепляются в письменном виде и тем
самым более “открыты” для массового восприятия.

2.5. Катартический характер речевой агрессии и источники ее

смягчения

На акцию протеста в целом и лозунги, в частности, возможно посмотреть

и с других позиций. Современную акцию протеста можно соотнести с
карнавальной народной культурой, о которой писал М.М.Бахтин (Бахтин 1990).
Он говорил о подчеркнуто неофициальном, внецерковном, внегосударственном
аспекте мира в народно-смеховой культуре, что позволяло во время карнавала,
празднества нарушать запреты и иерархию социальной жизни Средневековья. На
этой же особенности смеховой культуры останавливается В.И.Жельвис:
“Карнавализация жизненного уклада приводит к установлению связей особого
типа, в основе которых лежит отступление от правил и норм как социальных,
так и моральных, этических” (Жельвис 1990: 14). В этом смысле интересна
позиция Йохана Хейзинга, который видит в человеческой цивилизации homo
ludens и считает, что игра — это онтологический статус существования людей,
социальной жизни, что “культура не может существовать без определенного
игрового содержания” (Хейзинга 1992: 238). По его мнению, игровые формы
присутствуют во всех сферах жизни, поскольку игра “гарантирует гибкость
отношений, допускающую напряжения, которые иначе были бы невыносимы”
(Там же: 234), “карнавальное ядро культуры — это жизнь, оформленная в
игровых формах” (Бахтин 1990: 12).
 119

Одной из форм выражения народной смеховой культуры Средневековья

М.М.Бахтин называет фамильярно-площадный контакт между людьми.
Фамильярность создает вольную карнавальную атмосферу, особый тип общения,
невозможный в повседневной жизни. В аспекте карнавализации жизни акция
протеста предстает своеобразной формой очищения, снятия напряжения,
отдушиной, где возможно, по каранавальной традиции, говорить грубости и
поносить сакральное: “для фамильярно-площадной речи характерно частое
употребление ругательств” (Бахтин 1990: 22). В.И.Жельвис также отмечает
карнавальный характер инвективы и подчеркивает, что “инвективное глумление
не только не свидетельствует о том, что для говорящего нет ничего святого, но
как раз об обратном: о неосознаваемом им самим преклонении перед поносимым
сакральным понятием” (Жельвис 1990: 22).
Современная акция протеста демонстрирует тип общения коммуникантов,
нормативно неприемлемый в сфере массовой коммуникации. Принципы
антиэтикета, лозунги-злопожелания, разговорность сближают лозунги с
речевыми жанрами народной карнавальной культуры. Ругательства и
злопожелания в лозунгах выполняют профанную функцию, которая
предоставляет возможность психологического облегчения, катартического
освобождения от чувства тревоги, страха, отчаяния. Однако нельзя однозначно
говорить о снижении агрессивности за счет реализации профанной функции: по
законам массовой психологии, происходит заражение эмоциями, агрессивность
способна увеличиваться, и в результате “обращающийся к инвективе
определенно проигрывает, закрепляя в своей модели поведения агрессивные,
деструктивные моменты, нанося себе моральный, психологический ущерб”
(Жельвис 1990: 69). Таким образом, речевая агрессия в сверхтексте носит
амбивалентный характер: освобождая адресанта от психологического
напряжения, она становится привычной реакцией на фрустрирующие ситуации.
К психологическому облегчению и, соответственно, определенному
смягчению агрессии приводят не только ругательства, но и смех, тоже
являющийся частью каранавальных традиций. Его социальная функция
проявляется в том, что “смех снимает психологические травмы, облегчает
 120

человеку его трудную жизнь, успокаивает и лечит. Смех в своей сфере

восстанавливает нарушенные в другой сфере контакты между людьми, так как
смеющиеся это своего рода “заговорщики”, видящие и понимающие что-то
такое, чего они не видели до этого или чего не видят другие” (Лихачев и др.
1984: 3). Комический эффект в лозунгах достигается с помощью языковой игры,
иронии, которые значительно снижают речевую агрессию как в отдельном
лозунге, так и в сверхтексте в целом. Комическое способствует снижению
агрессивности, поскольку “расшифровка намеков, подсоединение к тексту
фоновых знаний — это интеллектуальная операция, которая, вместе с
эмоциональной реакцией смеха, на время чтения блокирует другие эмоции, в
том числе и агрессивную настроенность” (Майданова, Соболева 1997: 85).
Языковая игра, вслед за Т.А.Гридиной, понимается нами “как процесс
направленного ассоциативного воздействия на адресата, достигаемого при
помощи различных лингвистических механизмов” (Гридина 1996: 10).
Прагматический аспект языковой игры связан с установкой на эстетическое
восприятие неканонического использования языковых единиц (Там же: 4). В
языковую игру включаются и популярные сегодня в прессе приемы привлечения
внимания, о которых пишет Е.А.Земская: “пародирование, вышучивание,
травестирование официальной фразеологии, лозунгов, призывов, всех известных
цитат, названий марксистско-ленинских статей и книг — одно из самых частых
средств выразительности в современной публицистике” (Земская 1996а: 22).
Начнем анализ приемов языковой игры в лозунговом сверхтексте с
примеров деидеологизации прецедентных текстов. В начале 1990-х годов
активизировался процесс сознательного разрушения идеологических догм, норм,
предписаний тоталитарной эпохи путем осмеяния. Одним из способов
деидеологизации стал прием деформации прецедентных текстов, который
использовался как средство языкового сопротивления (Купина 1995: 107).
Деформация прецедентных текстов содержательно “переворачивает”
идеологическое предписание: Догоним и перегоним Африку! (январь 1990,
г.Москва); Догоним и перегоним, добьемся и перебьемся! (январь 1992,
г.Воронеж) или дает противоположную официальной характеристику основного
 121

объекта прецедентного текста: Партия наш рулевой — цены, разруха, разбой!

(март 1991, г.Свердловск); Спасибо КПСС за развитой социализм! (ноябрь 1990,
г.Омск); Партия была, есть и будет есть! (октябрь 1990, г.Омск). “Обратная”
оценочность, внося комический эффект, одновременно утверждает
амбивалентность объекта, если принимать во внимание функционирование
текста как знака народно-смеховой культуры: “профанная оценка явления, по
существу, неотторжима от сакральной оценки того же самого явления, и в
аксиологическом смысле приходится говорить о диалектическом единстве
сакрального и профанного в одном и том же явлении (Жельвис 1990: 15-16).
Модели прецедентных текстов используются для передачи обыденных
фрустрирующих ситуаций, вызывая комический эффект стилистическим
несоответствием формы и содержания: Трущобники всех стран, переселяйтесь!
(июль 1997, г.Екатеринбург).
Интересен лозунг Ельцин “ум, честь и совесть нашей эпохи”! (апрель
1998, г.Красноярск). Цитата из ленинской работы, ставшая крылатым
выражением в СССР, дается в кавычках, которые актуализируют “обратное”,
противоположное прямому, значение прецедентного текста, и характеризует
президента отрицательно. С другой стороны, смысл лозунга можно
интерпретировать иначе: имя собственное президента выступает знаком новой,
несоветской России, а цитата заставляет вспомнить содержательную “пустоту”
официальных лозунгов, тем самым “как бы” сравнивается советская и
постсоветская эпохи, их схожесть обнаруживается в том, что провозглашаемые
ценности порой оказываются профанацией. Ср., например, лозунг Любая власть
лжет! (апрель 1998, г.Екатеринбург).
В лозунге Борис, ты больше не правь! (май 1998, г.Москва) использован
прием квазицитации (Земская 1996б: 157). Основой для трансформации
послужила фраза Е.Лигачева Борис, ты не прав!, сказанная Б.Н.Ельцину в
период его конфликта с ЦК КПСС в 1988 г. и ставшая очень популярной,
“знаковой” в общении.
Обыгрываются не только идеологические прецедентные тексты.
Иронически переосмысляются под влиянием социальных факторов и
 122

пословичные выражения: например, Ученье — свет, а неученых — тьма!

(октябрь 1998, г.Владивосток); На Чубайсе шапка горит! (декабрь 1997,
г.Москва). Высмеивание цвета волос Чубайса сочетается с обвинением его в
нечистых делах: На воре шапка горит — “кто-либо невольно или случайно
обнаруживает, выдает то, что больше всего хочет скрыть” (ФС: 532) и передает
смысл “Чубайс — вор”.
В ироническом контексте предстают используемые этикетные речевые
формулы. Этикетные знаки и их значения маркируют взаимоотношения и
взаимодействия людей в обществе. В сверхтексте лозунгов этикетные речевые
формулы, например, благодарности, пожелания, выполняют функцию, обратную
функции вежливости: Спасибо за ОГРОМНУЮ оценку нашего труда! (декабрь
1997, г.Москва); Спасибо Шапошникову за создание рабочих мест в США!
(апрель 1998, г.Омск); Президенту нашу пенсию и ...долгих лет жизни! (ноябрь
1997, г.Москва); Желаем жить на стипендию! (апрель 1998, г.Екатеринбург).
Но комическое не всегда нейтрализует агрессию, содержащуюся в
лозунге. Например, естественное в рамках каранавальной культуры высмеивание
внешних данных человека в лозунгах предстает как саркастический выпад, не
способствующий снижению агрессии: Чем голоднее народ, тем шире брюхо у
Попова! (июль 1992, г.Москва); Рыжий, конопатый, подавись моей зарплатой!
(июнь 1998, г.Новосибирск). В последнем лозунге речевая агрессия усугубляется
злобностью пожелания. По мнению психологов, “в целом существующие данные
свидетельствуют о том, что в некоторых случаях смех действительно может
быть “лучшим из лекарств”, когда дело касается агрессии. Однако, чтобы
произвести такой благоприятный эффект, сюжеты юмористических материалов
не должны своей основой иметь враждебность или агрессию. В противном
случае влияние юмора как способа подавить агрессию может быть полностью
элиминировано” (Бэрон, Ричардсон 1997: 321). Не подавляется агрессия и в
лозунге: Готовят новые расправы для наших дедов и отцов два друга — рыжий
и кудрявый по имени Чумцов! (ноябрь 1997, г.Москва). Выделение внешних
признаков рыжий, кудрявый в сочетании с контаминацией фамилий Чубайс и
Немцов акцентируют внимание получателя лозунга не на “злодеяниях”
 123

называемых политиков, а на самих политиках. Лозунгодатель намеренно

использует прием осмеяния внешности, стремясь подчеркнуть, что “физическая
природа вскрывает недостатки природы духовной” (Пропп 1997: 49). Рифма
способствует легкому, шутливому восприятию лозунга. В то же время
сочетание слов готовят новые расправы поддерживают необходимую долю
речевой агрессии по отношению к упомянутым политикам.
Еще пример языковой игры с прецедентными текстами: Ваши реформы
оставили от обильной России только крылышки с прокладками! (апрель 1998,
г.Омск). В лозунге трансформировано крылатое выражение из детской песенки:
Остались от козлика ножки да рожки с сохранением смысла: “почти ничего не
осталось”. Слова из особо раздражающей многих рекламы женских
гигиенических средств прокладки с крылышками “переворачиваются” и,
поскольку относятся к сфере физиологии, “человеческому низу”, метонимически
обозначают с оттенком уничижения весь ассортимент зарубежной продукции.
Содержание лозунга отражает бытующее в определенной социальной группе
представление о том, что зарубежные товары нужны, чтобы вытеснить, подавить
отечественные (эту же тему, но без языковой игры, развивает лозунг Российский
рынок сбыта — российским товарам! (апрель 1994, г.Москва)). Расшифровка
квазицитации снижает речевую агрессию, выраженную эксплицитной
оценочностью, но не уничтожает ее.
Используется и такой прием языковой игры, как ложноэтимологическая
реноминация, при которой происходит смещение оценочной ориентации
узуального слова к отрицательному полюсу квалификации обозначаемого (см.
Гридина 1996: 136-138):
Долой самодуржавие! (апрель 1998, г.Екатеринбург). Контаминация двух
лексических единиц “самодурство” и “самодержавие” порождает смысл “единая
власть самодура”.
Долой прихватизацию и прихватизаторов! (апрель 1998, г.Москва).
Контаминация двух лексических единиц “прихватить” и “приватизация”
порождает смысл “частная собственость присвоена незаконно”.
 124

Такие аксиологемы-политизмы (Гридина 1996: 137), как прихватизация,

самодуржавие, выявляют социально осознанные основания негативной
оценочности.
О сближении отдельных лозунгов сверхтекста с народной культурой
говорит тот факт, что в лозунге возможно использование потенциально
фольклорных жанров: К нам теперь былая жизнь больше не воротится. До
свиданья, коммунизм! Здравствуй, безработица! (ноябрь 1997, г.Екатеринбург);
персонажей: Лучше Ельцина — только Змей Горыныч! (май 1998, г.Санкт-
Петербург).
Лозунги в ситуации протеста стали довольно частым явлением
общественной жизни. О том, что эта форма борьбы уже хорошо освоена
населением России, говорит факт появления пародий на лозунги в “шутливых”
акциях протеста: Покажите нас по телевизору! (октябрь 1998, г.Н.Новгород);
Нет голоду и холоду! (октябрь 1997, г.Минск); Долой слякоть! (ноябрь 1997,
г.Москва); Требуем прояснения погоды и повышения градусов! (ноябрь 1997,
г.Москва). Возможно, что, выдвигая невыполнимые требования в лозунгах-
пародиях, адресант иронизирует над самим собой, над безрезультатностью
“серьезных” акций протеста. В связи с этим уместно привести слова
В.И.Жельвиса: “Действовать по юмористической модели нередко эквивалентно
своеобразному сдвигу во внутренней организации индивида, который,
высмеивая опасную ситуацию и себя в ней, как бы смотрит свысока, видит себя
могучим, неуязвимым, хозяином положения” (Жельвис 1990: 13).
Для современных лозунгов характерна большая свобода (лучше сказать —
вседозволенность) в выборе речевых и экспрессивных средств, и мы
соглашаемся с М.М.Бахтиным, для которого очевидно, что “фамильярный
контакт в современном быту очень далек от вольного фамильярного контакта на
народной карнавальной площади. Ему не хватает главного: всенародности,
праздничности, утопического осмысления, миросозерцательной глубины
(Бахтин 1990: 21-22). Об этом же пишет Й.Хейзинга: “Сегодня пропаганда,
которая хочет завладеть каждым участком жизни, действует средствами,
ведущими к истеричным реакциям масс, и поэтому, даже когда она принимает
 125

игровые формы, не может рассматриваться как современное выражение духа

игры, но только как его фальсификация” (Хейзинга 1992: 238). Несмотря на
пессимизм Й.Хейзинги, нам представляется важным присутствие юмора в
лозунгах, наличие иронического восприятия жизни, поскольку смех “есть
проявление любви к жизни и жизнерадостности” (Пропп 1997: 31).
Итак, речевая агрессия в лозунговом сверхтексте обнаруживает традиции
карнавальной народно-смеховой культуры и носит катартический характер.
Источником смягчения вербальной агрессии в лозунгах являются приемы
комического, языковой игры. И хотя лозунги с эффектом комического
составляют незначительную часть сверхтекста, они свидетельствуют о
положительных тенденциях в обществе, ибо “ироничное отношение людей к
происходящему ... в условиях разноголосицы и разнонаправленности векторов
развития общества, утраты привычной бинарной оппозиции “наши — не наши”
облегчает ориентировку” (Лаптева 1996: 151).
Лозунги сверхтекста в целом, в большей или меньшей степени проявляя
речевую агрессию, способствуют распространению в обществе определенного
психологического настроя на агрессивность, и тем самым формируют
“...агрессивную социальную среду. “Агрессивная логосфера” — не только
продукт общества. Она сама формирует социум, воздействуя на него”
(Михальская 1996: 160).

Выводы

1. Категориальная специфика сверхтекста лозунгов проявляется в том, что

единство всех текстов обеспечивается модальностью волеизъявления,
соединенной с отрицательной оценочностью. Единицы сверхтекста образуют
четыре группы по признаку формальной выраженности/невыраженности
категории модальности: эксплицитное волеизъявление + эксплицитная
оценочность; имплицитное волеизъявление + эксплицитная оценочность;
эксплицитное волеизъявление + имплицитная оценочность; имплицитное
волеизъявление + имплицитная оценочность. Отметим лозунговую стандартную
 126

фразеологию, или клишированные обороты для выражения категорического

волеизъявления с положительной оценочностью Да здравствует + кто/что и с
отрицательной оценочностью Долой + кого/что; Вон + кто/что; Нет +
кому/чему. Семы интенсивности, категоричности, выпада, а также нарушение
культурных табу, коммуникативных конвенций и законов создают культурно-
языковой фундамент вербальной агрессии. В лозунговом сверхтексте
выделяются три степени речевой агрессии. Основание для классификации
степеней агрессии — коннотативная семантика языковых составляющих текста.
Формальным основанием выделения степеней агрессии является классификация
лозунгов по возможным парам соотнесенности средств выражения модальности
волеизъявления и оценки.
2. Первая степень речевой агрессии проявляется в имплицитных семах
неприятия, предупреждения, нападения и свидетельствует о враждебной
настроенности адресанта. Содержание лозунгов, отражающих первую степень
речевой агрессии, прямо указывает на фрустрирующую ситуацию,
неблагополучные социальные условия, которые вызывают психологическую
напряженность, озабоченность людей, вышедших на митинг. Первая степень
речевой агрессии характерна для группы лозунгов с имплицитно выраженными
волеизъявлением и оценкой. Эта степень речевой агрессии связана с функцией
поддержания агрессивного состояния, деструктивной психологической
настроенности протестующего субъекта и стремлением вызвать подобное
состояние у адресатов лозунга.
3. Вторая степень речевой агрессии характеризует группу лозунгов с
эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой, а также лозунги из
группы с имплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценкой, не имеющие
в тексте нелитературных оценочных слов и выражений. Лозунги, отражающие
вторую степень речевой агрессии, из группы с имплицитным волеизъявлением и
эксплицитной оценкой реализуют общий смысл "нависшая угроза”, выполняют в
сверхтексте функцию поддержания агрессивного состояния адресанта и
получателя лозунга. Лозунги из группы с эксплицитным волеизъявлением и
имплицитной оценкой агрессивно, насильственно вводят предмет речи в сферу
 127

адресата и побуждают его, используя семантику угрозы, предупреждения,

совершить выгодное адресанту действие.
4. Третья степень речевой агрессии проявляется в прямом оскорблении,
прямом выпаде против власти и ее представителей, прямом призыве к
насильственной ликвидации этой власти, разрушению, уничтожению. Третью
степень речевой агрессии представляют лозунги с эксплицитно выраженными
волеизъявлением и оценкой, а также лозунги из группы с эксплицитным
волеизъявлением и имплицитной оценкой, содержащие смыслы унижения и
уничтожения, и лозунги из группы с имплицитным волеизъявлением и
эксплицитной оценкой, имеющие в тексте грубые, оскорбительные слова и
выражения, находящиеся за пределами литературного лексикона. Инвективное
(в широком смысле) словоупотребление несет двойную отрицательную
нагрузку, поскольку одним из его важных признаков является сугубо устный
характер — в лозунгах же ругательства и злопожелания закрепляются в
письменном виде и ориентированы на массовое восприятие.
5. С одной стороны, лозунги оказывают отрицательное воздействие на
психологический климат общества; с другой, — ситуация протеста и
поддерживающие ее лозунги становятся одним из способов снятия
психологического напряжения, вызванного фрустрациями. Современная акция
протеста демонстрирует тип общения коммуникантов, нормативно
неприемлемый в данной сфере. Антиэтикетные формулы, злопожелания,
элементы разговорности, языковая игра — все это сближает лозунговый
сверхтекст с речевыми жанрами народной карнавальной культуры.
Юмор в лозунгах способствует снижению агрессивности, поскольку
разного рода фоновая информация, намеки, каламбуры требуют
интеллектуальных усилий воспринимающего, что, вместе с эмоциональной
реакцией смеха, на время блокирует другие эмоции, в том числе и агрессивную
настроенность. Но смех способен утрачивать свои положительные качества,
если он основывается на враждебности или агрессивности.
 128

Заключение

Проведенное исследование выявило следующую специфику сверхтекста

современных россйских лозунгов.
1. Для содержательного единства сверхтекста характерна ризоматическая
модель целостности.
2. Протестующий субъект отражает манихейско-фаталистический тип
сознания, характеризующийся тем, что человеческие судьбы индивидуальным
образом, на основе личных способностей и заслуг нельзя изменить, что реванш
побежденных возможен только как революционно-эсхатологический,
коллективный прорыв к прежней форме государственности.
3. Основной темпоральной координатой сверхтекста является текущий
момент действительности; основным пространственным указателем сверхтекста
является Россия. Положительная перспектива пути России видится в
возвращении к социалистическим догматам или связывается с идеей
национальной исключительности.
4. Установлено, что особую значимость приобретает категория
модальности. Модальность волеизъявления, соединенная с устойчивой
отрицательной оценкой, выполняет интегративную функцию в сверхтексте.
5. Речевая агрессия имплицитно или эксплицитно присутствует в лозунгах
и является характерологической особенностью сверхтекста. Высокая степень
вербальной агрессии в лозунгах не только отражает агрессивную настроенность
различных социальных групп, но и способствует поддержанию и
распространению агрессивности. Сверхтекст лозунгов прогнозирует
возможность разрешения социальных, идеологических противоречий путем
насилия.
Дальнейшее исследование сверхтекста современных российских лозунгов
открывает широкие перспективы для специалистов в сфере лингвистики,
социологии и политологии.

Список литературы
 129

1. Аверинцев 1989 — Аверинцев С.С. Введение. Жанр как абстракция и жанры как
реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости // Взимосвязь и
взаимовлияние жанров в развитии античной литературы. М., 1989. С.3-25
2. Арутюнова 1988 — Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие.
Факт. М., 1988. 388с.
3. Арутюнова Н.Д. 1999а — Арутюнова Н.Д. Предложение и производные от него
значения // Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999. С.403-542
4. Арутюнова Н.Д. 1999б — Арутюнова Н.Д. Оценка в механизмах жизни и языка //
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999. С.130-274
5. Апресян 1995а — Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель
мира // Избранные труды, т.2. Интегральное описание языка и системная
лексикография. — М., 1995. С.629-650
6. Апресян 1995б — Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря
// Избранные труды, т.2. Интегральное описание языка и системная
лексикография. М., 1995. С.135-155
7. Бабаян 1998 — Бабаян В.Н. Особенности диалога при молчащем наблюдателе.
Автореф. дисс. ... канд. филол.наук. Ярославль, 1998. 19с.
8. Базылев 1997 — Базылев В.Н. Российский политический дискурс (от официального
до обыденного) // Политический дискурс в России: Материалы рабочего
совещания (Москва, 30 марта 1997г.). М., 1997. С.7-13
9. Балли 1961 — Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961. 394с.
10.Баранов и др. 1991 — Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора
(материалы к словарю). М., 1991
11.Барт 1989а — Барт Р. Разделение языков // Барт Р. Избранные работы: Семиотика:
Поэтика. М., 1989. С.519-534.
12.Барт 1989б — Барт Р. Война языков // Барт Р. Избранные работы: Семиотика:
Поэтика. М., 1989. С.515-518
13.Барт 1996 —Барт Р. Мифологии. Москва: изд-во имени Сабашниковых. 1996. 312с.
14.Бауман 1996 — Бауман З. Мыслить социологически. М., 1996. 255 с.
15.Бахтин 1974 — Бахтин М.М. Время и пространство в романе // Вопросы
литературы 1974, № 3. С.133-179
16.Бахтин 1979 — Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин
М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С.7-180
 130

17.Бахтин 1990 — Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура

Средневековья и Ренессанса. — 2-е изд. — М., 1990. 543 с.
18.Бахтин 1996а — Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // М.М.Бахтин. Собрание
сочинений в 7-ми томах. Т.5. М., 1996а. С.159-207.
19.Бахтин 1996б — Бахтин М.М. 1961 год. Заметки // М.М.Бахтин. Собрание
сочинений в 7-ми томах. Т.5. М., 1996б. С.375-379.
20.Бельчиков 1998 — Бельчиков Ю.А. Проблема соотношения языка и культуры в
русской филологической традиции // Вестник Московского университета: сер. 19.
Лингвистика и межкультурная коммуникация. 1998г. № 2. С.95-106
21.Бердяев 1990 — Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное
воспроизведение издания YMCA-PRESS, 1955г. — М., 1990. 224 с.
22.Блохина 1997 — Блохина Н.Г. О состоянии русского языка в современном
обществе: политический язык и речь социума// Актуальные проблемы русистики.
Тезисы докладов. Екатеринбург, 1997. С.218-219
23.Бондарко 1990 — Бондарко А.В. К анализу категориальных ситуаций в сфере
модальности: императивные ситуации // Теория функциональной грамматики.
Темпоральность. Модальность. Л., 1990. С. 80-90
24.Бондарко 1995 — Бондарко А.В. Временная последовательность как
актуализационная категория высказывания и текста // Филологический сборник к
100-летию со дня рождения академика В.В.Виноградова. М., 1995. С.70-76
25. Борисова 1999 — Борисова И.Н. Прототипические тексты в структуре разговорного
диалога // Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург, 1999. С.152-171
26.Бурдье 1993 — Бурдье П. Социология политики. М. 1993. 333с.
27.Бурдье 1994 — Бурдье П. Начала. М., 1994. 287с.
28.Бурлова 1997 — Бурлова Т.А. Социальная неодновременность: проблема
темпорального сознания в обществе и истории: Автореф. дисс. ... филос. наук.
1997. 17с.
29.Бэрон, Ричардсон 1997 — Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб., 1997. 336 с.
30.Вакуров и др. 1970 — Вакуров В.Н., Кохтев Н.Н., Солганик Г.Я. Стилистика
газетных жанров. М., 1970. 183с.
31.Васильева 1982 — Васильева А.Н. Газетно-публицистический стиль речи: Курс
лекций по стилистике русского языка. М., 1982. 160с.
 131

32.Вежбицкая 1996 — Вежбицкая А. Русский язык // Вежбицкая А. Язык. Познание.

Коммуникация. М.,1996. С.33-88.
33.Верещагин, Костомаров 1980 — Верещагин Е.М., Костомаров В.Г.
Лингвострановедческая теория слова. М., 1980. 320с.
34.Виноградов 1975 — Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах
в русском языке // Исследования по русской грамматике. Избранные труды. М.,
1975
35.Виноградов 1980 — Виноградов В.В. Избранные труды. О языке художественной
прозы. М., 1980. 360с.
36.Виноградов 1986 — Виноградов В.В. Русский язык. М., 1986
37.Винокур 1990 — Винокур Г.О. Я и ТЫ в лирике Баратынского: (Из этюдов о
русском поэтическом языке) // Винокур Г.О. Филологические исследования:
Лингвистика и поэтика. М., 1990. С.241-249
38.Вольф 1985 — Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М., 1985. 225 с.
39.Воробьев 1996 — Воробьев В.В. Теоретические и прикладные аспекты
лингвокультурологии: Автореф. дис. ...д-ра филол. наук. М., 1996.
40.Воробьев 1997 — Воробьев В.В. Лингвокультурология (теория и методы). М., 1997
41.Гаджиев 1994 — Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1994. 400с.
42.Гак 1977 — Гак В.Г. К типологии лингвистических номинаций // Языковая
номинация: Общие вопросы. М., 1977. С.230-293
43.Гак 1998 — Гак В.Г. Семиотические основы сопоставления двух культур // Вестник
Московского университета: сер. 19. Лингвистика и межкультурная
коммуникация. 1998г. № 2. С. 117-126
44.Гальперин 1981 — Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического
исследования. М., 1981. 138с.
45.Геллер 1994 — Геллер М. Машина и винтики. История формирования советского
человека. М., 1994. 336 с.
46.Гловинская 1993 — Гловинская М.Я. Семантика глаголов речи с точки зрения
теории речевых актов // Русский язык в его функционировании:
Коммуникативно-прагматический аспект. М., 1993. С.158-218.
47.Гловиньский 1996 — Гловиньский М. Не пускать прошлого на самотек. Краткий
курс ВКП(б) как мифическое сознание // Новое литературное обозрение, 1996, №
22. С.142-160.
 132

48.Гольдин 1997 — Гольдин В.Е. Имена речевых событий, поступков и жанры русской
речи // Жанры речи. Саратов, 1997. С.23-33.
49.Гольдин В.Е. и др. 1993 — Гольдин В.Е., Сиротинина О.Б. Внутринациональные
речевые культуры и их взаимодействие // Вопросы стилистики. Саратов, 1993.
Вып.25.
50.Граудина 1994 — Граудина Л.К. Эвфемизмы-дисфемизмы, парламентские и
непарламетские выражения // Культура парламентской речи. М., 1994. С.77-89.
51.Григорьев 1991 — Григорьев В.П. Материалы почтовой дискуссии по проблеме
“состояние русского языка” // Караулов Ю.Н. О состоянии русского языка
современности. М., 1991. 44с.
52.Гридина 1996 — Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество.
Екатеринбург, 1996. 214с.
53.Гудков 1999а — Гудков Д.Б. Прецедентные имена и ключевые концепты
национальной культуры // Виноградовские чтения. Когнитивные и
культурологические подходы к языковой семантике. М., 1999 С.16-17
54.Гудков 1999б — Гудков Д.Б. Настенные надписи в политическом дискурсе //
Политический дискурс в России: Материалы рабочего совещания (Москва, 28
марта 1999г.). М., 1997. С. 58-63
55.Гусейнов 1989 — Гусейнов Г. “Сколько ни таимничай, а будет сказаться” // Знание
— сила. 1989, № 1. С.73-79.
56.Долинин 1985 — Долинин К.А. Интерпретация текста. М.Просвещение. 1985. 283с.
57.Дмитриева 1994 — Дмитриева О.Л. Ярлык в парламентской речи // Культура
парламентской речи. М., 1994. С.90-96.
58.Ельников 1994 — Ельников С.В. Политическая культура и немецкий тоталитаризм:
культурно-исторический анализ // дисс...канд. философ. наук. Екатеринбург, 1994
59.Ермакова 1996 — Ермакова О.П. Семантические процессы в лексике // Русский
язык конца ХХ столетия (1985-1995). М., 1996. С.32-156
60.Жанры речи 1997 — Жанры речи. Саратов, 1997. 212с.
61.Жельвис 1990 — Жельвис В.И. Эмотивный аспект речи. Ярославль, 1990. 81с.
62.Жельвис 1997а — Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная
проблема в языках и культурах мира. М., 1997. 330с.
63.Жельвис 1997б — Жельвис В.И. Инвектива в парадигме средств фатического
общения // Жанры речи. Саратов, 1997. С.137-144
 133

64.Жельвис 1999 — Жельвис В.И. Инвектива в политической речи // Русский язык в

контексте культуры. Екатеринбург, 1999. С.114-151
65.Жолковский 1978 — Жолковский А.К. О трех важных принципах семиотического
описания // Семиотика и информатика. М., 1978, вып. 10
66.Захаренко 1997 — Захаренко И.В. “О великий, могучий, правдивый и свободный ...”
(О лингвокогнитивном аспекте функционирования прецедентных высказываний
в политическом дискурсе) // Политический дискурс в России: Материалы
рабочего совещания (Москва, 30 марта 1997г.). М., 1997. С.23-28.
67.Земская 1996а — Земская Е.А. Введение //“Русский язык конца ХХ столетия (1985-
1995). М., 1996. С. 9-31
68.Земская 1996б — Земская Е.А. Цитация и виды ее трансформации в заголовках
современных газет // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти
Т.Г.Винокур. М., 1996. С.157-167
69.Здравомыслов 1994 — Здравомыслов А.Г. Социология конфликта: Россия на путях
преодоления кризиса. М.,1994. 320с.
70.Зорин 1998 — Зорин А. Идеология и семиотика в интерпретации Клиффорда
Гирца // НЛО 1998, № 29. С.39-54
71.Ивин 1970 — Ивин А.А. Основания логики оценок. М., 1970. 230с.
72.Иванов 1984 — Иванов В.В. До — во время — после? (Вместо предисловия) //
Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., Уилсон Дж., Якобсон Т. В преддверии
философии: Духовные искания древнего человека. М., 1984
73.Ильин 1996 — Ильин И.П. Постструктурализм.Деконструктивизм.Постмодернизм.
М., 1996. 253с.
74.Иссерс 1997 — Иссерс О. С. Семантическая категория “свой круг” в аспекте
речевого воздействия (на материале политического дискурса) // Актуальные
проблемы русистики. Тезисы докладов. Екатеринбург. 1997. С.224-225
75.Какорина 1996а — Какорина Е.В. Стилистический облик оппозиционной прессы //
“Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). М., 1996. С.409-426.
76.Какорина 1996б — Какорина Е.В. Новизна и стандарт в языке современной газеты
(Особенности использования стереотипов) // Поэтика. Стилистика. Язык и
культура. М., 1996. С.169-180
77.Карасик 1992 — Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 1992. 330с.
78.Караулов 1987 — Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987. 163с.
 134

79.Караулов 1991 — Караулов Ю.Н. О состоянии русского языка современности:

Доклад на конференции “Русский язык и современность. Проблемы и
перспективы развития русистики. М., 1991. 66с.
80.Караулов 1994 — Караулов Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый
лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности //
Русский ассоциативный словарь. Книга 1. Прямой словарь: от стимула к реакции.
М., 1994. С.191-215
81.Качанов 1996 — Качанов Ю.Л. Практическая топология социальных групп//Socio-
Logos-96. М., 1996. С.49-93.
82.Китайгородская 1993 — Китайгородская М.В. Чужая речь в коммуникативном
аспекте // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-
прагматический аспект. М., 1993. С.65-89.
83.Кларк, Карлсон 1986 — Кларк Г.Г., Карлсон Т.Б. Слушающие и речевой акт // Новое
в зарубежной лингвистике. Вып. 17, М., 1986. С. 270-321
84.Клемперер 1998 — Клемперер В. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога.
М., 1998. — 384с.
85.Ключевые слова текущего момента 1993 — Ключевые слова текущего момента.
Красноярск. 1993
86.Кожин 1987 — Кожин А.Н. Коммуникативные типы высказываний в тексте
передовой статьи // Стилистика русского языка: Жанрово-коммуникативный
аспект стилистики текста. М., 1987. С.136-166
87.Кожина 1972 — Кожина М.Н. О речевой системности научного стиля сравнительно
с некоторыми другими. Пермь, 1972
88.Козлова 1996 — Козлова Н.Н. Документ жизни: опыт социологического чтения //
Socio-Logos-96. М., 1996. С.229-256
89.Козловски 1997 — Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997
90.Козловский 1983 — Козловский // Собрание русских воровских словарей в 4-х тт.
Chalidze publications, New York, 1983
91.Колесов 1991 — Колесов В.В. Язык города. М., 1991. 192с.
92.Колесов 1998 — Колесов В.В. Руская речь. Вчера. Сегодня. Завтра. СПб., 1998. 248с.
93.Кон 1967 — Кон И.С. Социология личности. М., 1967. 383с.
94.Костомаров 1994 — Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над
речевой практикой масс-медиа. М., 1994. 248с.
 135

95.Котюрова 1997 — Котюрова М.П. Текст: “цельность (целостность)” или “цельность

и целостность” // Актуальные проблемы русистики: Тезисы докладов и
сообщений. Екатеринбург, 1997. С.161-162
96.Красных и др. 1997 — Красных В.В., Булгакова Л.Н. Скажи мне, какая у тебя
реклама, и я скажу, кто ты (Краткий обзор некоторых аспектов новой российской
политической рекламы) // Функциональные исследования. Сборник статей по
лингвистике. Вып.4. М., 1997. С.155-165
97.Крысин 1989 — Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения
современного русского языка. М., 1989. 188с.
98.Крысин 1996 — Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русский
язык конца ХХ столетия (1985 — 1995). М., 1996. С.384-408
99.Крючкова 1989 — Крючкова Т.Б. Особенности формирования и развития
общественно-политической лексики и терминологии. М., 1989. 151с.
100.Купина 1983 — Купина Н.А. Смысл художественного текста и аспекты
лингвосмыслового анализа. Красноярск, 1983. 160с.
101.Купина 1995 — Купина Н.А. Тоталитарный язык. Екатеринбург — Пермь, 1995.
143с.
102.Купина 1996 — Купина Н.А. Лингвоидеологические аспекты разговорного текста //
Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург, 1996
103.Купина 1998 — Купина Н.А. Языковое строительство: от системы идеологем к
системе культурем // Русский язык в его функционировании. Тезисы докладов
международной конференции. М., 1998. С.61-63
104.Культура парламентской речи 1994 — Культура парламентской речи. М., 1994.
361с.
105.Кэмерон-Бендлер 1993 — Кэмерон-Бендлер Л. С тех пор они жили счастливо...
Воронеж, 1993.
106.Лапп 1988 — Лапп Л.М. Интерпретация научного текста в аспекте фактора
“субъект речи”: на материале анализа рус. науч. лит.): Автореф. дисс. ... канд.
филол. наук. Воронеж, 1988. 16с.
107.Лаптева 1996 — Лаптева О.А. Стилистические приемы создания языковой иронии
в современном газетном тексте // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти
Т.Г.Винокур. М., 1996. С.150-157
 136

108.Левин 1998 — Левин. Ю.И. Семиотика советских лозунгов // Левин Ю.И.

Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998. С.542-558.
109.Леви-Стросс 1994 — Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994. 384с.
110.Липовецкий 1998 — Липовецкий М. Паралогия русского постмодернизма // Новое
литературное обозрение № 30 (№ 2 1998). С. 285-304
111.Лихачев 1987 — Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы // Лихачев Д.С.
Избранные работы: В 3т. Т.1. Л., 1987. С.261-654
112.Лихачев и др. 1984 — Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней
Руси. Л., 1984
113.Лихачев 1987 — Лихачев Д.С. Заметки о русском // Лихачев Д.С. Избранные
работы: В 3т. Т.2. Л., 1987. С.418-494
114.Лоренц 1992 — Лоренц К. Агрессия (так называемое Зло) // Вопросы философии
1992, № 8
115.Лосева 1980 — Лосева Л.М. Как строится текст. М., 1980. 96с.
116.Лотман 1988 — Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов.
Гоголь. М., 1988
117.Лотман 1992 — Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992
118.Лукьянова 1986 — Лукьянова Н.А. Экспрессивная лексика разговорного
употребления. Новосибирск, 1986. 230с.
119.Майданова 1987 — Майданова Л.М. Структура и композиция газетного текста.
Средства выразительного письма. Красноярск, 1987. — 180с.
120.Майданова 1997 — Майданова Л.М. Агрессивность и речевая агрессия // Речевая
агрессия и гуманизация общения в средствах массовой информации.
Екатеринбург, 1997. С.9-13.
121.Майданова и др. 1997 — Майданова Л.М., Соболева Е.Г. Источники смягчения
речевой агрессии // Речевая агрессия и гуманизация общения в средствах
массовой информации. Екатеринбург, 1997. С.61-87.
122.Маланчук 1993 — Маланчук И.Г. Социальные ориентации общества в период
начала реформ: анализ краевой прессы за январь-май 1992г // Ключевые слова
текущего момента. Красноярск. 1993
123.Мамардашвили 1992 — Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992
124.Мамардашвили 1996 — Мамардашвили М.К. Из лекций по социальной
философии // Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М., 1996. С.317-334
 137

125.Матвеева 1990 — Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых

категорий. Свердловск, 1990. 172с.
126.Матвеева 1995 — Матвеева Т.В. К лингвистической теории жанра // Collegium.
Киев. 1995, № 1-2
127.Метс и др. 1981 — Метс Н.А., Митрофанова О.Д., Одинцова Т.Б. Структура
научного текста и обучение монологической речи. М., 1981. 144с.
128.Михальская 1996 — Михальская А.К. Русский Сократ. М.,1996. 192с.
129.Мокиенко 1998 — Мокиенко В.М. Доминанты языковой смуты постсоветского
времени // Русистика. Научный журнал актуальных проблем преподавания
русского языка. 1998 № 1/2 (19-20). С.37-56
130.Москальская 1981 — Москальская О.И. Грамматика текста. Москва. 1981
131.Мурзин 1996 — Мурзин Л.Н. О лингвокультурологии, ее содержании и методах //
Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург, 1996.
С.7-13
132.Мурзин и др. 1991 — Мурзин Л.Н., Штерн А.С. Текст и его восприятие.
Свердловск, 1991. 172с.
133.Нестерская 1998 — Нестерская Л.А. Язык газеты в системе русского
литературного языка. Культурно-языковая инициатива в публицистике // Русский
как иностранный: Теория. Иследования. Практика. СПб., 1998. С. 94-102
134.Новиков и др.1989 — Новиков Л.А., Преображенский С.Ю. Ключевые слова и
идейно-эстетическая структура произведения // Язык русской поэзии ХХ века:
Сб. науч. тр. М., 1989.
135.НЗЛ 17 — Новое в зарубежной лингвистике 1986. Вып. 17. Теория речевых актов.
М., 1986. 424с.
136.Норман 1998 — Норман Б.Ю. Грамматические инновации в русском языке,
связанные с социальными процессами// Русистика, 1998, 1/2. С.57-68
137.Одайник 1996 — Одайник В. Психология политики. М., 1996. 380с.
138.Пермяков 1970 — Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки (Заметки по общей
теории клише). М., 1970. 240с.
139.Пеньковский 1989 — Пеньковский А.Б. О семантической категории “чуждости” в
русском языке // Проблемы структурной лингвистики 1985-1987. М., 1989. С.54-
82
 138

140.Политический дискурс 1997 — Политический дискурс в России: Материалы

рабочего совещания (Москва, 30 марта 1997г.). М., 1997. 66с.
141.Политический дискурс 1998 — Политический дискурс в России - 2: Материалы
рабочего совещания (Москва 29 марта 1998г). М., 1998. 72с.
142.Почепцов 1987 — Почепцов Г.Г. Слушатель и его роль в актах речевого общения //
Языковое общение: Единицы и регулятивы. Калинин, 1987. С.26-38
143.Пропп 1997 — Пропп В.Я. Проблема комизма и смеха. СПб., 1997. 285с.
144.Протасов 1997 — Протасов Е. Б. Динамика использования оценочных средств в
языке пропаганды // Актуальные проблемы русистики. Тезисы докладов.
Екатеринбург. 1997
145.Прохоров 1997а — Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы и
их роль в обучении русскому языку иностранцев. М., 1997. 228с.
146.Прохоров 1997б — Прохоров Ю.Е. Этнопсихолингвистическая прецедентность
политического дискурса // Политический дискурс в России: Материалы рабочего
совещания (Москва 30 марта 1997г). М., 1997. С.53-57
147.Речевая агрессия ...1997 — Речевая агрессия и гуманизация общения в средствах
массовой информации. Екатеринбург, 1997. 117 с.
148.Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии 1995 — Речевые и
ментальные стереотипы в синхронии и диахронии. Тезисы конференции. М.,
1995. 164с.
149.Рикер 1995 — Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995. 160с.
150.Робер и др. 1988 — Робер М.-А., Тильман Ф. Психология индивида и группы. М.,
1988.
151.Рождественский 1970 — Рождественский Ю.В. Что такое “теория клише”? //
Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише). М.,
1970. С.213-237
152.Ромашов 1995 — Ромашов Н.Н. Система идеологем русского тоталитарного языка
по данным газетных демагогических текстов первых послереволюционных лет //
канд.... филол. наук. Екатеринбург, 1995
153.Руднев 1996 — Руднев В. Морфология реальности: Исследование по “философии
текста”. М., 1996. 207с.
154.Русистика 1998 — Русистика. Научный журнал актуальных проблем преподавания
русского языка. 1998 № 1/2 (19-20)
 139

155.Русская разговорная речь...1996 — Русская разговорная речь как явление

городской культуры. Екатеринбург, 1996. 193с.
156.Русский язык... 1993 — Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-
прагматический аспект. М., 1993. 224с.
157.Русский язык... 1996 — Русский язык конца ХХ столетия (1985 — 1995). М., 1996.
480с.
158.Санистебан 1993 — Санистебан Л. Политика и идеология // журнал “Диалог” 1993
№ 8-9
159.Салимовский 1998 — Салимовский В.А. Речевые жанры научного эмпирического
текста // Текст: стереотип и творчество: Межвузовский сборник научных трудов.
Пермь, 1998. С.50-74
160.Севбо 1969 — Севбо И.Б. Структура связного текста и автоматизация
реферирования. М., 1969. 135с.
161.Седов 1996 — Седов К.Ф. Типы языковых личностей и стратегии речевого
поведения (о риторике бытового конфликта) // Вопросы стилистики. Выпуск 26.
Язык и человек. Саратов, 1996. С.8-14
162.Серио 1993 — Серио П. В поисках четвертой парадигмы. О языке власти:
критический анализ // Философия языка: в границах и вне границ. Харьков, 1993
163.Серль и др.1986 — Серль Дж., Вандервекен Д. Основные понятия исчисления
речевых актов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 18. М., 1986. С. 242-263
164.Сильницкий 1990 — Сильницкий Г.Г. Функционально-коммуникативные типы
наклонений и их темпоральные характеристики // Теория функциональной
грамматики. Темпоральность.Модальность. Л., 1990. С.90-110
165.Сиротинина 1994 — Сиротинина О.Б. Тексты, текстоиды, дискурсы в разговорной
речи // Человек. Текст. Культура. Екатеринбург, 1994. С.105-124
166.Скворцов 1996 — Скворцов Л.И. Экология слова или Поговорим о культуре
русской речи. М., 1996.
167.Сковородников 1993 — Сковородников А.П. Вопросы экологии русского языка.
Красноярск, 1993
168.Сковородников 1997 — Сковородников А.П. Языковое насилие в современной
россйиской прессе // Теоретические и прикладные аспекты речевого общения.
Научно-методический бюллетень. Красноярск-Ачинск, 1997. Вып.2.
 140

169.Скляревская 1988 — Скляревская Г.Н. Языковая метафора в толковом словаре.

Проблемы семантики (на материале русского языка). Части 1 и 2, М., 1988
170.Скляревская 1995 — Скляревская Г.Н. Прагматика и лексикография //Язык —
система. Язык — текст. Язык — способность. М., 1995. С.63-71
171.Славгородская 1986 — Славгородская Л.В. Научный диалог (лингвистические
проблемы). Л., 1986. 168с.
172.Современный философский словарь. Москва — Бишкек — Екатеринбург. 1996
173.Солганик 1984 — Солганик Г.Я. К проблеме модальности текста // Русский язык:
Функционирование грамматических категорий. Текст и контекст. М., 1984. С.173-
186
174.Сорокин 1985 — Сорокин Ю.А. Психолингвистичекие аспекты изучения текста.
Москва, 1985
175.Сорокин 1997 — Сорокин Ю.А. Политический дискурс: попытка истолкования
понятия // Политический дискурс в России: Материалы рабочего совещания
(Москва, 30 марта 1997г.). М., 1997. С.57-67.
176.Степанов 1988а — Степанов Г.В. О специфике художественного текста //
Степанов Г.В. Язык. Литература. Поэтика. М., 1988. С.149-152.
177.Степанов 1988б — Единство выражения и убеждения (автор и адресат) // Степанов
Г.В. Язык. Литература. Поэтика. М., 1988. С.106-125.
178.Степанов 1988в — Литературоведческий и лингвистический подходы к анализу
текста // Степанов Г.В. Язык. Литература. Поэтика. М., 1988. С.125-140
179.Степанов 1985 — Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985
180.Степанов и др. 1993 — Степанов Ю.С., Проскурин С.Г. Константы мировой
культуры. М.1993
181.Степанов 1995 — Степанов Ю.С. Между “системой” и “текстом”: выражения
фактов // Язык — система. Язык — текст. Язык — способность. М., 1995. С.111-
119
182.Стернин 1996 — Стернин И.А. Общение и культура // Русская разговорная речь
как явление городской культуры. Екатеринбург, 1996. С.13-21
183.Стернин 1998 — Стернин И.А. Проблема сквернословия. Воронеж, 1998. 30с.
184.Стернин 1999 — Стернин И.А. Принадлежит ли язык к явлениям культуры? //
Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург, 1999. С.8-20
 141

185.Стивенсон 1985 — Стивенсон Ч. Некоторые прагматические аспекты значения //

Новое в зарубежной лингвистике. Вып.16. М., 1985. С.129-154
186.Тарасов 1989 — Тарасов Е.Ф. Проблемы анализа речевого общения // Общение.
Текст. Высказывание. М., 1989. С.7-40.
187.Тарасов и др. 1984 — Тарасов Е.Ф., Сорокин Ю.А., Бгажноков Б.Х. Массовая
коммуникация как социальное общение (радио и телевидение) // Язык и массовая
коммуникация. М., 1984. С.50-59
188.Текст как явление культуры 1989 — Текст как явление культуры. Екатеринбург,
1989
189.Тураева 1979 — Тураева З.Я. Категория времени. Грамматическое время и время
художественное /на материале английского языка/. М., 1979. 219с.
190.Тураева 1986 — Тураева З.Я. Лингвистика текста. М., 1986. 127с.
191.Тураева 1994 — Тураева З.Я. Лингвистика текста и категория модальности //
Вопросы языкознания. 1994. № 3. С.105-114
192.Усов 1984 — Усов В.Г. Опыт социолингвистического анализа газетных текстов //
Язык и массовая коммуникация. М., 1984. С.161-171
193.Успенский 1994 — Успенский Б.А. Избранные труды. тт.1-2. М., 1994. 678с.
194.Ученова 1979 — Ученова В.В. Публицистика и политика. М., 1979. 271с.
195.Феденева, Чудинов 1999 — Ю.Б. Феденева, А.П.Чудинов. Метафорическое
моделирование в российском политическом дискурсе // Политический дискурс в
России-3. Материалы рабочего совещания. Часть 1. М., 1999. С.96-101
196.Федосюк 1992 — Федосюк М.Ю. Лингвистические признаки демагогических
текстов // Теория текста: лингвистический и стилистический аспект.
Екатеринбург, 1992
197.Федосюк 1993 — Федосюк М.Ю. “Стиль” ссоры // Русская речь. М., 1993, № 5
198.Федосюк 1997 — Федосюк М.Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров //
Вопросы языкознания 1997, № 5
199.Фелицына и др. 1988 — Фелицына В.П., Прохоров Ю.Е. Русские пословицы,
поговорки и крылатые выражения. Лингвострановедческий словарь. М., 1988.
272с.
200.Формановская 1998 — Формановская Н.И. Коммуникативно-прагматические
аспекты единиц общения. М., 1998. 292с.
201.Фромм 1990 — Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990. 272 с.
 142

202.Хейзинга 1992 — Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992.
464с.
203.Храковский и др. 1986 — Храковский В.С., Володин А.П. Семантика и типология
императива. Русский императив. Л., 1986. 340с.
204.Человек.Текст.Культура 1994 — Человек. Текст. Культура. Екатеринбург, 1994.
235с.
205.Чернухина 1977 — Чернухина И.Я. Очерк стилистики художественного
прозаического текста: факторы текстообразования. Воронеж, 1977. 207с.
206.Чернухина 1984 — Чернухина И.Я. Элементы организации художественного
прозаического текста. Воронеж, 1984
207.Чудинов 1990 — Чудинов А.П. Частотные характеристики моделей
многозначности как признак идиостиля писателя // Художественный текст:
проблемы изучения. Тезисы выступлений на совещании. М., 1990. С.86-87
208.Шарп 1992 — Шарп Дж. Роль силы в ненасильственной борьбе // Вопросы
философии. 1992, № 8
209.Швейцер 1976 — Швейцер А.Д. Современная социолингвистика. Теория.
Проблемы. Методы. М., 1976. 176с.
210.Швейцер 1991 — Швейцер А.Д. Проблемы контрастивной стилистики (к
сопоставительному анализу функциональных стилей) // Вопросы языкознания
1991, № 4.
211.Шефер А. О новых подходах к анализу русских газетных текстов // Русский язык
как иностранный: Теория. Исследования. Практика. Санкт-Петербург. 1998, с. 63-
68
212.Шмелев 1977 — Шмелев Д.Н. Русский язык в его функциональных разновидностях
(к постановке проблемы). М., 1977. 168с.
213.Шмелева 1993 — Шмелева Т.В. Труд.Работа.Дело. От какого словоупотребления
мы отказываемяс, или концептуальное поле “труд при социализме” // Ключевые
слова текущего момента. Красноярск. 1993
214.Эко 1998 — Эко У. “Быть интеллигентом в России — знак противостояния” // ЛГ
№ 18-19 от 13.05.98
215.Юнг 1994 — Юнг К.Г. О современных мифах. М., 1994. 185с.
216.Язык 1984 — Язык и массовая коммуникация. М., 1984. 277с.
 143

217.Язык и национальное сознание 1998 — Язык и национальное сознание. Материалы

региональной научно-теоретической конференции. Воронеж, 1998. 160с.
218.Языковое общение 1987 — Языковое общение: Единицы и регулятивы. Калинин,
1987. 138с.
219.Языковое общение 1988 — Языковое общение: Процессы и единицы. Калинин,
1988. 132с.
220.Deleuze, Guattari 1976 — Deleuze G., Guattari F. Rhizome. P., 1976. 74p
 144

Список использованных словарей и справочников

Лингвистический энциклопедический словарь/ гл.ред. В.Н.Ярцева. М., 1990.

Русская грамматика: В 2-х т./ гл.ред. Н.Ю.Шведова. М., 1982.
Словарь русского языка: В 4-х т. 2-е изд./ гл.ред. А.П.Евгеньева. М., 1981-1984.
Современный словарь иностранных слов. СПб., 1994.
Современный философский словарь/ под ред. В.Е.Кемерова. 2-е изд. Лондон,
Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск, 1998.
Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка: В 2-х т. М., 1990
Толковый словарь русского языка конца ХХ века. Языковые изменения / под
ред. Г.Н.Скляревской. СПб., 1998.
Фразеологический словарь русского языка/ под ред. А.И.Молоткова. 4-е изд. М.,
1986.
 145

Список используемых сокращений

ЛЭС — Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

МАС — Словарь русского языка: В 4-х т. 2-е изд. М., 1981-1984.
РГ-80 — Русская грамматика: В 2-х т. М., 1982.
ССИС — Современный словарь иностранных слов. СПб., 1994
СФС — Современный философский словарь. Москва — Бишкек —
Екатеринбург, 1998.
ТС — Толковый словарь русского языка конца ХХ века. Языковые изменения.
СПб., 1998
ФС — Фразеологический словарь русского языка. М., 1986