Открыть Электронные книги
Категории
Открыть Аудиокниги
Категории
Открыть Журналы
Категории
Открыть Документы
Категории
Притча о пещере из диалога Государство Платона, в которой теоретики кино хотят видеть образец
всех фильмов.
Под самоотображением природы имеется в виду линейная перспектива, которая примерно с 1420
года заботилась о том, чтобы все линии, углы и пропорции величин представали на картине точно
так же, как они отображаются на сетчатке. Живопись превращалась в технику иллюзии.
На место божественного солнца была поставлена простая восковая свеча, испускавшая, т.е.
отражавшая собственный свет через посредство небольшого отверстия. Таким образом, камера-
обскура действовала не во всем мироздании, а на бумаге, которой предстояло из Китая, также
через арабское посредство, достичь Европы.
В эту эпоху были весьма популярны и распространены трактаты по так называемой «оптической
магии». Довольно значительная часть объемистой «Ars magna» Кирхера посвящена ей.
Определение Шотта: оптическая магия – это та часть оптики, которая исследует во всей этой науке
все редкостное, необычное, чудесное и парадоксальное, выходящее из ряда обычных мнений и
приемов исследователей оптики, и выносит его на свет для пользы и чистого наслаждения прочих
людей, преимущественно Вождей и Магнатов, вызывая удивление и изумление смотрящих.
Онтологический фон физики Кирхера – платонизм. Но античная космология у него уже дает
трещины: на астрономических воззрениях уже лежит неизгладимая печать эпохи Коперника и
Бруно. Как показал Ионас Кон, эта борьба античной онтологии с ренессансной космологией
драматически развертывалась в сознании Кеплера. Сознание мыслителей-физиков типа Кирхера
весьма своеобразно пыталось спасти уничтожаемое физическое пространство космоса древних.
Посмотрим как.
Анастасиус Кирхер
Например, Кирхер – «Великое искусство света и тени» которого было напечатано в 1646г. через 9
лет после «Диоптрики» Декарта. Он в совершенстве знает древнюю натурфилософию; в нем
сильны традиции средневековой оптики. Читая отдельные разделы его «Великого искусства»,
(Схоластическое исследование о природе и действии света в подлунном мире, а также о его
причинах) кажется, что из XVII века мы перенеслись в XIII и читаем трактат Роджера Бэкона De
multiplicatione specierum. В конце труда Кирхера есть отдел «Метафизика света и тени». Он
необычайно существенен для уяснения того общего фона, на котором вырисовываются
оптические построения Кирхера. Здесь мы видим физика-платоника чистейшей воды.
В христианской теологии Кирхер усматривает то же учение о свете. Отец есть бесконечный свет,
Сын – свет от света, сияние славы отчей; огненная теплота, согревающая Архетип и вселенную –
Дух. Так возникает всякое бытие из бесконечного Света, который для вещей есть и форма, дающая
бытие. Но так как наряду с этим в вещах есть начало конечности и несовершенства – тьма, то
нисхождение света есть рождение цветов, которые в старой оптике суть результат двух начал –
света и тьмы. Происходит постепенное помрачение света, проходящего ряд теофаний – через
ангелов, которых ничто не отделяет от Света и богопознание которых и есть белый свет, к
человеку, отделенному от Света миром ангелов, как некоей средой или облаком, бросающим
тень и превращающим белый свет в красный, и к животным, заслоненным человеческим телом от
Света и погруженным во тьму. (Зубов)
Оптическое учение для Кирхера есть основа всей физики и всей онтологии. По широте размаха
«Ars magna» Кирхера могла бы сравниться с «Перспективой» Роджера Бэкона, для которой, как я
пытался доказать в другом месте, схемы и формулы оптики являлись всеобщими формулами
физики и онтологии.
Кристофер Шейнер
Первая группа опытов, своего рода «чудеса теней»: вогнутое зеркало дает действительное
изображение перед зеркалом – и отраженный меч, выходящий из зеркала, разит в ответ на
замахивание мечом… Точно тот же опыт проделывается с горящей свечей… Зрительное «нечто» в
этих экспериментах оказывается осязательным нулем.
Каспар Шотт
Ученик и друг Кирхера К.Шотт считает оптику солнцем, освещающим все прочие науки, она свет,
всех их озаряющий (caeterarum communis splendor).
Порта – платоник, как и Кирхер. В своей вводной первой книге он весьма подробно развивает
неоплатоническое учение о симпатии, примыкая к изложению, данному Корнелием Агриппой из
Неттерсгейма в первой части сочинения о «Тайной философии». И если Шотт в оптической магии
благодушно разрабатывал технику оптических парадоксов для развлечения «Вождей и Магнатов»,
то у Порты эти парадоксы всплывают на общем фоне его физики, проникнутой, по удачному
определению Либри, духом авантюры и искательства. В катоптрических экспериментах
беспокойное стремление сохранить то пространство физики, которое согласно с отправными
пунктами античной, платоновской, онтологии – находит выход.
Рембрандт, 1635, «Пир Валтасара», сияющие буквы, Ветхий завет, книга пророка
Даниила, «мене, мене, текел упрасин», Надпись на иврите следует читать сверху вниз,
начиная из правого угла. Рембрандт сделал это нарочно, чтобы объяснить непонимание
придворных; этот способ шифрования уже был описан. Зеркальный переворот!
«Вот и значение слов: мене — исчислил Бог царство твоё и положил конец ему;
Текел — ты взвешен на весах и найден очень лёгким; Перес — разделено царство твоё
и дано Мидянам и Персам»
Где и зачем изображения получили аппарат для их переноса и таким образом научились
перемещаться с места на место, минуя классические средства передачи, типа почтовых
отправлений. Проекционная аппаратура была техническим, хотя и не хронологическим,
близнецом камеры-обскуры и получила чудесное латинское имя laterna magica, т.е. волшебный
фонарь.
Поначалу внутри аппарата была просто восковая свеча. Она излучала свет непосредственно и с
помощью вогнутого зеркала. Позднее система линз помогала направлять свет на вложенный, как
правило, цветной рисунок и проецирует его наружу так, что изображение достигает внешней
проекционной поверхности.
Фонарь дальнего света был стратегической военной техникой. Он использовал голый свет помимо
всяких форм, и однажды возникла воображаемая техника господства посредством картинок, т.е.
форм. Если не считать новых для того времени систем зеркал и линз, волшебный фонарь есть
вывернутая камера-обскура.
Барочная техника линз подчинила сам природный свет направленностью его лучей и показателям
преломления лишь теоретически открытой в эпоху Возрождения перспективе.
Камера-обскура позволяла уже не просто отображать свет, будто небесного светила как у
Аристотеля, или же пламя небольшой земной свечи, как у арабов, - она должна была, скорее,
давать зримые проекции и того, что освещено светом. Однако же при этом возникала и проблема,
окончательно решенная в начале XVI века с изобретением оптической линзы.
Камера-обскура работает строго по Шеннону, как шумовой фильтр: небольшое отверстие, сквозь
которое направляются лучи всех источников света – как непосредственно светящих, так и
освещенных чужим светом, - сосредотачивает в себе рассеянный в других случаях свет, т.е.
вообще впервые делает изображение четким.
Для оптических медиа, таких как камера-обскура и волшебный фонарь, это означало
существенное усиление резкости изображения: вместо примитивного отверстия, которое
работало только в негативном смысле, а именно в качестве фильтра, причем отсутствие резкости
могло преодолеваться только идеальным отверстием, а именно отверстием бесконечно малым, -
теперь использовалась позитивная возможность собрать в пучок концентрированный свет.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что оба оптических устройства после разработки
системы линз вошли в массовое употребление, причем в таких различных областях, как наука,
искусство и религия, но также в магии и в народных забавах.
В 1457 году, когда Иоганн Гутенберг изобрел искусство книгопечатания, Леон Альберти открыл
нечто подобное в области живописи.
Впервые, но отнюдь не в последний раз, перед нами предстает нечто вроде союза медиа: с одной
стороны, отпечатанная книга, с другой – чертежи или рисунки, ради повышения точности
полученные с помощью камеры-обскуры или линейно-перспективистской геометрии.
Анатомы, например Везалий в Болонье, или ботаники, например Гесснер в Базеле, поставили
перед собой эпохальную задачу: отлить для книжной или графической печати все познаваемое,
что относится к человеческому телу или растительному миру – а это требовало более точных
иллюстраций.
Начиная с 1657 года естествоиспытатели экспериментировали с возможностью перенести объекты
своих исследований на типографскую бумагу без посредничества ксилографа или эстамписта.
Иоганнес Цан в 1627 году выпустил 4 тома с диаграммами и пояснениями редкостных машин. Так
называемые Theatra Machinarum содержали точные перспективистские эстампы или ксилографии
механизмов – т.е. чертежи, по которым можно было построить трехмерную машину по ее
двумерному изображению.
Эскиз Гюйгенса "Laterna magica" 1694 года, показывающий: "speculum cavum (полое
зеркало). люцерна (лампа). линза vitrea (стеклянная линза). pictura pellucida (прозрачная
картинка). линза альтера (другая линза). paries (стена)."
Он «продавал такие фонари разным итальянским князьям в таком количестве, что они
теперь являются почти повседневными предметами в Риме», согласно Афанасию Кирхеру
в 1671 году. В 1670 году Вальгенстен спроецировал изображение Смерти при
дворе короля Дании Фредерика III. Это напугало некоторых придворных, но король отверг
их трусость и попросил повторить картину три раза. Король умер через несколько дней.
После смерти Вальгенстена его вдова продала его фонари Королевской датской
коллекции, но они не сохранились. Вальгенстену приписывают придумывание
термина Laterna Magica,[26] предполагая, что он передал это имя Клоду Дешалесу, который
в 1674 году опубликовал о том, что видел машину «эрудированного датчанина» в 1665
году в Лионе.
Волшебный фонарь использовал вогнутое зеркало за источником света, чтобы направить свет
через небольшой прямоугольный лист стекла — «слайд фонаря», который нес изображение — и
далее в линзу в передней части аппарата. Объектив настраивался на фокусировку плоскости
слайда на расстоянии от проекционного экрана, который мог быть просто белой стеной, и поэтому
он образовывал увеличенное изображение слайда на экране.
Это последнее «тем, кто не знает» - существенно во всей оптической магии. Возникающее в
результате этого парадоксальное пространство – последнее прибежище пространства древних
космологий. Пространство античного космоса прячется в области оптических трюков –
перекочевывает в паноптикум. Что то и другое пространства близки – мы надеемся показать
дальше. Но замечательно, что все эти оптические фокусы, или большинство из них, построены на
опытах с зеркалами (сферическими, цилиндрическими, коническими).
Во втором издании 1671 года Кирхер представил еще не вполне технически правильный чертеж
волшебного фонаря.
Книга называлась Ars magna lucis et umbrae – Великое искусство света и тени.
Это означает, что новая оптика входит в употребление как инструмент не научного исследования,
но искусства.
Среди таких искусств, которые явно не имеют ничего общего с эстетикой Канта, у Кирхера значатся
еще два: военное и религиозное искусство.
Камера-обскура была непосредственно сопряжена с книгопечатанием. Это значит, что она и
линейная перспектива и Реформация опосредованно зависят друг от друга: хотя бы потому, что
основной замысел Лютера, протестантское христианство, основанное «только на вере» и «только
на Писании», по самой своей идее не мог быть технически осуществлен без Гутенберга.
Легко догадаться, что это новомодное основание спасающей поодиночке Церкви не могло быть
всем по нраву.
Поэтому такое положение вызывало контрмеры, призванные технически укрепить и старую веру.
Кирхер утверждает, что это представление образов и теней в темных покоях пугает гораздо более,
чем то же представление с помощью солнца.
Посредством этого искусства утратившие Бога люди легко могут удержаться от погрязания во
многих пороках, когда в зеркале находится изображение дьявола, а сам он помещен в темное
место.
Голландская живопись XVII века как визуальная проповедь
Л. В. Никифорова nikiforova_lv@list.ru Академия Русского балета имени А. Я. Вагановой,
Одним из самых важных свойств барочной архитектуры была известная живопись trompe l’aeil
(тромплей), благодаря которой церкви обеспечивали скользящий переход от строения к
живописи, от трех измерений к двум, пока изображение небесной тверди со всеми святыми не
стало для обманутых глаз неотъемлемой частью церкви и перспективы восприятия.
Теоретическое разрешение этой проблемы явилось в 1693 году в форме книги под показательным
заголовком De perspectiva pictorum atque architectorum – о перспективе художников и
архитекторов. Эту книгу, что также показательно, написал отец-иезуит Андреа Поццо. И вся
подоплека этого нового тромплей обнаружилась самое позднее тогда, когда Поццо обогатил
церковь основателя своего ордена Св. Игнатия в Риме таким плафоном, что Якоб Бурзард не смог
обойтись без того, чтобы не прославить или не заклеймить его как «арену всякой бессмыслицы».
Этот плафон не только превратил архитектуру церкви в иллюзорно выспренные выси, но и
подчинил все колонны и изображения святых, карнизы и облака чудовищно искажающей
линейной перспективе, которая зависела не столько от маловажного благочестивого угла зрения,
сколько от эллиптической кривизны небосвода.
Бертольд со своей полуцилиндрической кривизной оказывается прямым учеником Поццо.
Кирхер предложил использовать вогнутое зеркало с литерами, которыми будет написан приказ,
тем самым сделав эти буквы «слепыми».
Зеркало со сменными шаблонами для букв нужно держать на свету, и таким образом можно
будет передавать осмысленные приказы на расстояние до 12000 футов, т.е. приблизительно трех с
половиной километров, безо всяких опасений, что эта передача может потеряться по дороге или
быть перехвачена возможным противником.
Проект сигнальной системы Кирхера более чем на столетие опередил световой телеграф Клода
Шаппа и назывался криптологией или стенографией, тайным светописьмом.
Это ставит перед фактом, что развлекательные медиа являются побочным продуктом базовых
военных разработок – Spin off, как сказали бы сегодня.
Кирхер принадлежал к ордену, во главе которого стоял генерал – неудивительно, что он,
изобретая систему тайной коммуникации, одновременно популяризировал оптическое
развлекательное средство.
Оно производило впечатление и очаровывало тем больше, чем более массовыми и
ненинформированными были зрители. Этот же перескок от символического к воображаемому
повторился после изобретения Эдисоном фонографа и кинетоскопа.
Было высказано предположение, что эта традиция старше и что производитель инструментов
Иоганн Визель (1583–1662) из Аугсбурга, возможно, делал волшебные фонари раньше и,
возможно, вдохновлял Гриенделя и даже Гюйгенса. Известно, что Гюйгенс изучал образцы
линз и инструментов Визеля с 1653 года.
Визель сделал корабельный фонарь около 1640 года, который имеет много общего с
волшебным дизайном фонаря, который позже применил Гриендель: горизонтальный
цилиндрический корпус с розеткой сверху, вогнутое зеркало за светильником для свечи или
лампы внутри и двояковыпуклая линза спереди. Нет никаких доказательств того, что Визель
на самом деле когда-либо делал волшебный фонарь, но в 1674 году его преемник предложил
множество волшебных фонарей из той же мастерской. Считается, что этот преемник
продолжал производить проекты Визеля только после его смерти в 1662 году, не добавляя
ничего нового.
Иезуитская сцена и родственная ей итальянская оперная сцена стала моделью для всех
новаторских театральных построек эпохи барокко, или, иначе, эпохи просвещенного
абсолютизма.
Перспектива, которая у Брунеллески еще нуждалась в экспериментальных доказательствах, а у
Дюрера – в опоре на научно-технические растровые построения, представилась сценой
расширенного ящика на целый день или на целый вечер.
Только тогда сцены превратились в раешные ящики, какие мы их знаем сегодня, и из которых, в
пределах умений декоратора и финансовых возможностей, с помощью театральной техники нам
как зрителям подается более-менее удачная иллюзия.
В XIX веке ярмарочные ящики были обучены волшебным фонарем и даже прото-
кинематографической прокруткой для смены кадров.
За скромную плату можно было заглянуть в ящик, как позднее в кинетоскоп, непосредственный
предшественник кинематографа, и быть вознагражденным просмотром рисунков, которые
механически прокручивались друг за другом.
В более рафинированном исполнении раешные ящики даже позволяли устроить миниатюрную
сцену, где кулисы и драматические фигуры двигались отдельно друг от друга так, что получалось
рудиментарное действие.
А когда раешные ящики объединились с музыкальными шкатулками, то недоставало только
технического устройства для накапливания изображений, чтобы предвосхитить кинетоскоп
Эдисона.
Разница в том, что если Эдисон извлекал деньги из боксерских боев, то раешные ящик из
Зальцбурга показывали сцены из Священной истории. Трудно представить большую преданность
контрреформаторской и иезуитской пропаганде.
Для двора и города существовал раешный театр. Замкнутая перспектива, раздвижные кулисы,
театральное освещение – все это театр унаследовал от маленьких раешных ящиков.
Как необходимый штрих упомянем солнечное освещение театра Диониса в Афинах и архитектуру
средневековой мистерии, которая всегда ставилась на улице и одновременно игралась на трех
уровнях: на небе, в аду и на земле.